Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Буторин Андрей : " Червоточина " - читать онлайн

Сохранить .
Червоточина Андрей Русланович Буторин
        # Что, если мы и наша реальность - лишь программа, написанная для дипломного проекта нерадивым Студентом откуда-то с Той стороны? И что, если все мы просто исчезнем, если враг студента преуспеет в попытке сорвать защиту диплома?
        Конец света может начаться очень и очень просто, причем в любой момент - вирус уже запущен в программу.
        Ничего не изменить?
        Но неожиданно в Большую игру Студента и его Соперника вмешиваются - каждый по-своему - трое обычных людей из маленького провинциального городка: парни Нича и Виктор и рыжая красавица Соня…
        Андрей Буторин
        Червоточина
        Сначала было слово печали и тоски,
        Рождалась в муках творчества планета.
        Рвались от суши в никуда огромные куски
        И островами становились где-то.

* * *
        Но вспять безумцев не поворотить -
        Они уже согласны заплатить
        Любой ценой - и жизнью бы рискнули,
        Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
        Волшебную невидимую нить,
        Которую меж ними протянули.
        В.С. Высоцкий
        Пролог
        Что ни говорите, но у маленьких городов куда больше уникальности, нежели у гигантов. Оказавшись в спальном районе любого из мегаполисов, как вы отличите Москву от Питера или Самару от Нижнего Новгорода? В маленьком же городе с любого места видно что-нибудь примечательное, присущее только ему, будь то лысые вершины сопок, бельмастые ретрансляторы гордо выпятившейся телевышки, золоченые купола церкви на холме или дымящие трубы единственной на область Фабрики. Одинаковы в таких городах лишь серые неказистые пятиэтажки, презрительно называемые в народе
«хрущобами». Но и они ведь кому-то дом родной. Подчас вполне неплохой и в общем-то даже уютный. Особенно когда ты молод, не обременен семьей, особых претензий к жилью не имеешь и полностью согласен с утверждением, что жить с родителями хорошо, но отдельно - все-таки лучше.
        Во всяком случае, сейчас Нича думал именно так, хотя два года назад, когда мама настояла на его отселении, он еще сомневался. С родителями было удобно: еда приготовлена, посуда вымыта, белье постирано, одежда почищена и починена… Это что касается быта. Ну и вообще - с папой-мамой не скучно. Особенно с папой, человеком в принципе общительным и веселым.
        Но мама сказала: «Хватит! Тебе уже двадцать шесть. А мне… тем более! И нам с папой хочется увидеть внуков. И не только увидеть, но иметь еще силы, чтобы с ними понянчиться».
        Логику маминых слов Нича понял, не дурак. А поскольку на сей раз даже отец в разговор не вмешался, сообразил, что и ему спорить бесполезно: между родителями этот вопрос уже решен.

* * *
        Зато сейчас тем, что он третий год живет в отдельной, пусть и маленькой,
«однушке», Нича даже гордился. Ведь он купил ее на собственные деньги, гордо отказавшись от родительской помощи. Отчасти он это сделал тогда из-за кольнувшей самолюбие обиды: ах, вы так, родной сын вам мешает, ну и ладно, без вас обойдусь!.
        Нича понимал, что это глупость, позерство, детство в одном месте играет, но в глубине души он тогда на родителей все же обиделся.
        Детская эта обида давно прошла, отношений он с папой-мамой не испортил, но, самое смешное, родительские надежды, связанные с его «отселением», до сих пор не осуществились. Собственной семьи Нича так и не завел. Откровенно говоря, не особо-то и старался. Тем более что по натуре он был человеком застенчивым, и знакомство с девушками имело для него определенные трудности. Особенно если это касалось «того самого» знакомства, на которое так рассчитывала его мама. А пока получалось, что если он с кем-то и знакомился, то дольше недели-другой такая связь не длилась - Ниче становилось неуютно в собственной квартире, его начинало раздражать, что он в ней словно теперь и не хозяин; в итоге его раздражение вырывалось-таки наружу. А поскольку притворяться он не любил, то высказывался предельно откровенно и ясно, после чего только полная дура могла бы продолжать на что-то надеяться. Но дур Ниче не нужно было и подавно - он их органически не переносил, и даже те, о ком говорят «прелесть, что за дурочка!», вызывали в нем отторжение буквально на физическом уровне.
        Мама по-прежнему доставала его насчет внуков, но делала это, скорее, по привычке. Она теперь, бывало, жалела, что настояла на его отселении. Порой говорила: будь она рядом, убедила бы его остаться с той беленькой Олей. Или Валей?.. Да и темненькая Маша была в принципе ничего…
        Вчера вообще получилось глупо. Нелепая вышла ссора. Совершенно на ровном месте!

* * *
        Нича бывал у родителей часто, не реже двух-трех раз в неделю. Причем делал это не по обязанности, не из-за какого-то там «чувства сыновнего долга». Ему на самом деле этого хотелось; приятно было посидеть с родителями за кухонным столом, обговорить житейские новости и посудачить ни о чем. А потом, пока мама моет посуду, послушать в комнате отца его любимый хард-рок, любовь к которому Нича перенял лишь отчасти, безоговорочно уважая музыку отцовских кумиров - «Deep Purple» - и относясь к прочим группам достаточно равнодушно. Хоть он и не признавался в этом отцу, тот прекрасно все понимал и «угощал» Ничу преимущественно
«темно-пурпурными» композициями, аккуратно и очень дозированно разбавляя их еще чем-нибудь «тяжеленьким».
        Вчера же до музыки дело так и не дошло. Не дошло оно даже до кухни.
        Дверь открыла мама, и Нича в очередной раз отметил, какой же она стала худенькой, а оттого, что с каждым годом все сильнее сутулилась, - совсем маленькой, едва доставая ему короткой осветленной челкой до груди.
        Она быстро обняла его и отстранилась, освобождая место в тесной прихожей.
        - Привет, коротышка! - выглянул из комнаты отец. Он был младше мамы на три года, но, говоря откровенно, казалось, что и на все десять. В первую очередь потому, что вообще был в свои пятьдесят восемь в достаточно хорошей форме, несмотря на вполне уже заметный животик. Впрочем, рост за метр восемьдесят несколько сглаживал этот досадный для любого мужчины «довесок». А еще его молодила прическа - длинный, собранный под резинку, темный с проседью «хвост».
        Нича не любил, когда отец называл его коротышкой. Еще с тех пор, когда формально он таковым и являлся. А уж тем более сейчас, когда он перерос отнюдь не низенького отца сантиметров на пять.
        Но обидеться он не успел, за него вступилась мама:
        - Да какой же он коротышка, Гена? Он уже выше тебя!
        - И сильнее. И старше! - хохотнул отец.
        - Не смешно, - покачала головой мама. - Но лет ему на самом деле много. Даже очень.
        - Это да, - вздохнул отец. - Можно сказать, уже предел. Почти финиш. Сколько там ему? Восемьдесят два?.. Или двадцать восемь? Цифры помню, а последовательность забыл…
        - Не ерничай, Гена! Ему скоро будет тридцать! Но вам, мужикам, все равно. Вы и в семьдесят можете детей наделать. А мне уже шестьдесят один, и если наш сынуля в ближайшие два года не соберется сделать меня бабушкой, то у твоих внуков бабушки не будет вообще!
        - Ну, во-первых, - поскреб в затылке отец, - каким образом ты столь точно вычислила срок своего… гм-м… исхода?.. А во-вторых, будет ведь еще одна бабушка. Наверное.
        - Ах вот как?.. Ты этого и ждешь? Надеешься, что она… будет моложе?..
        Мама громко всхлипнула и ринулась в комнату, громко хлопнув за собой дверью.
        - М-да… - снова почесал в затылке отец. - Вот ведь дура-баба!.. Совсем шутки перестала понимать. Хард-рок натуральный…
        - Да ты тоже хорош, - буркнул молчавший до сих пор Нича. - И вообще… Ничо так! Эти ваши разговоры о внуках меня вот уже как достали! - чиркнул он ребром ладони по горлу. - Вот пойду сейчас, склею первую встречную и наделаю вам внуков - целый выводок! Только потом не обижайтесь, если что.
        Он развернулся и шагнул к входной двери.
        - Нич, ну ты куда? - виновато окликнул отец.
        - Внуков вам делать! - буркнул Нича и, не оглядываясь, вышел.
        Часть первая
        Маршрутка
        Тени голых берез
        добровольно легли под колеса,
        Залоснилось шоссе
        и штыком заострилось вдали.
        Вечный смертник - комар
        разбивался у самого носа,
        Превращая стекло лобовое
        в картину Дали.
        В.С. Высоцкий

1
        Несмотря на испорченный вечер, следующее утро началось как обычно. Нича проснулся с первого такта «будильной» мелодии, сразу поднялся, прошлепал на кухню, включил чайник. Затем умылся, побрился… и так далее - все, что он делал «на автомате» каждое буднее утро.
        Перед самым выходом, уже в кроссовках, джинсах и джинсовой же курточке, Нича заглянул в зеркало, провел растопыренной ладонью по непослушным темно-русым вихрам и, прищурившись, выдал: «Ничо так».
        Собственно, за это «ничо так» его и прозвали Ничей. Еще в школе, когда приставучий словесный сорняк неожиданно, но прочно прописался в его лексиконе. Столь же прочно приклеилось к нему новое прозвище. Более того, оно практически заменило ему настоящее имя; даже родители стали звать его Ничей. А он и не возражал. Нича так Нича. Вполне даже ничо так…

* * *

«Шестерка» прибыла вовремя, Нича как раз подходил к остановке. Новый маршрут был для него очень удобен - и остановка возле дома, и автобус не делал крюк через полгорода, а следовал прямо на Фабрику. Плохо лишь, что маршрутки ходили по нему крайне нерегулярно - можно и полчаса было без толку прождать, а потом бежать на остановку «копейки», нервничать и в результате опаздывать на работу. Поэтому Нича взял за правило никогда не ждать «шестерку»; если ее нет - сразу идти на
«единичку».
        На сей раз удача оказалась на Ничиной стороне, и он, согнувшись, поднялся в салон и сел на переднее сиденье, спиной к водителю. Ездить спиной вперед он не любил - казалось, что каждый из пассажиров его оценивающе разглядывает, - но больше свободных мест не было. Впрочем, теперь и он мог рассмотреть своих попутчиков, большую часть которых он сразу признал. Но заметил и несколько новеньких: светловолосого парня в зеленой ветровке напротив; неопределенного возраста угрюмую тетку, сидевшую возле двери; грузного мужчину лет сорока пяти с глубокими залысинами, который дремал на втором слева сиденье, прислонив голову к окну, и молодую женщину с пышной, рыжего цвета прической, устроившуюся в крайнем ряду. Женщина показалась Ниче похожей на куклу - то ли из-за цвета волос; то ли из-за белизны «фарфоровой» кожи; возможно, из-за чересчур, на его взгляд, правильных черт лица; а еще из-за того, наверное, что глаза ее тоже были закрыты.
        Нича не любил ездить на этом сиденье еще и потому, что не видел дорогу впереди. Чисто психологически ему становилось от этого неуютно. Зато белобрысый парень, расположившийся возле окна напротив Ничи, как раз что-то впереди и увидел. И это что-то ему явно не понравилось, особенно после того, как маршрутка неожиданно вильнула влево. Глаза парня испуганно округлились, он открыл рот и, наверное, закричал, но все возможные звуки перекрыл в этот миг оглушительный визг тормозов и последовавший вслед за ним скрежет и грохот. Ничу резко и больно вжало в сиденье, а парень с разинутым ртом, сложившись пополам, с огромной силой въехал головой в Ничин живот. Затем мир кто-то выключил.

* * *
        Включался же он постепенно. Сначала возникла боль. Болели спина и живот. Саднило прикушенную губу - Нича почувствовал на языке вкус крови. После осязания и вкуса прорезался слух - рядом кто-то тихо стонал. Отсутствовали пока лишь обоняние и зрение. Последнее испугало Ничу больше всего. Впрочем, он быстро понял, что у него просто-напросто закрыты глаза. Но сразу он их открывать не решился, опасаясь того, что увидит - море крови, кучу трупов, гору искореженного металла… Именно так - в преувеличенных масштабах - ему это все и представлялось.
        Неизвестно, сколь долго еще находился бы Нича в плену своей болезненной мнительности, если бы не услышал возле самого уха:
        - Молодой человек, вы живы?
        Голос был настолько мелодичен и нежен, что кровавые картины разрушения и смерти тут же выветрились из головы. Нича раскрыл глаза. И сразу увидел ее лицо, совсем-совсем рядом от своего. Настолько близко, что до него можно было дотронуться губами - до чистой белой кожи лба, щек; до правильного, будто выточенного умелым резчиком носа, до нарисованных - но не помадой, а красками жизни - губ… Впрочем, конечно же, нет - до лица рыжеволосой незнакомки нельзя было дотянуться губами; эту иллюзию устроило накрытое шоком сознание. После того как Нича проморгался, все стало таким, каким было на самом деле. Но даже чуть
«отодвинувшись», женское лицо оказалось достаточно близко, чтобы дотронуться до него по крайней мере рукой.
        Конечно же, он не стал этого делать. Хотя, удивившись, понял, что очень этого хочет. Потому что лицо было прекрасным. А его обладательница - гораздо более юной, чем показалось Ниче сначала. Девушку «взрослил» деловой - жакет и юбка-миди - костюм темно-серого цвета. На самом же деле едва ли ей было многим более двадцати… И как только он мог сравнить это совершенное чудо с куклой?..
        - Все хорошо? - вновь спросило «чудо».
        - Ничо так, - неуверенно ответил Нича. Затем шевельнулся, осторожно выпрямился и понял, что на самом деле «ничо». Спина с животом хоть и побаливали, но терпимо. А на прикушенную губу можно было и вовсе не обращать внимания.
        - Вот и замечательно, - улыбнулась девушка и перешла к соседнему креслу, на котором сидел, схватившись за голову, тот самый парень, что «нокаутировал» Ничу. Он тихонечко стонал и что-то неразборчиво приговаривал.

«Ага, - с непонятным чувством, очень похожим на ревность, подумал Нича, - так тебе и надо! Будешь знать, как бодаться!.. Скажи еще спасибо, что это мой живот тебе подвернулся, а не перегородка какая-нибудь или железяка. Может, я тебе вообще жизнь спас…»
        Кстати… Нича завертел головой. В салоне, кроме него, девушки и парня, сидела еще та самая тетка, возраста которой он не смог определить. Теперь, приглядевшись внимательней, он решил, что за полтинник ей перевалило точно. Тетка была изрядно напугана и мелко дрожала. По неестественно серому лицу ручьями катил пот, смывая остатки косметики. От грязных потеков лицо казалось вовсе неживым и страшным. Удивительно, как женщина вообще удержалась на месте - перед ее сиденьем не было ничего, что помешало бы ей упасть. Впрочем, она вполне могла и подняться, пока Нича был в отключке.
        Больше никого в маршрутке не было. Нича обернулся. Водительское место тоже пустовало. А еще его очень удивило состояние маршрутки. Во всяком случае, внутри она казалась абсолютно целой. Даже лобовое стекло присутствовало на положенном месте - и без единой трещинки!
        - Ничо так!.. - хмыкнул Нича. - А куда все делись?
        Девушка оторвалась на миг от парня, которого пыталась привести в чувство, и тоже огляделась.
        - Не знаю, - сказала она. - Может быть, вышли? Сходите пока, посмотрите… Да, вы не знаете, где тут может быть аптечка?
        Нича перегнулся в кабину водителя и сразу увидел пластиковый кейс с красным крестом, будто специально для него выложенный на пассажирское сиденье.
        - Вот, - протянул он находку девушке и кивнул на стонущего парня. - А что, с ним что-то серьезное?
        - Не знаю, - пожала та плечами. - Вроде бы все в порядке. По-моему, просто стресс… Но я же не врач.
        - Зачем же тогда аптечка?
        - Дам хоть нашатыря понюхать… Да вы идите, посмотрите, что там на улице!

«Ну вот, прогоняет, - мысленно вздохнул Нича. - А впрочем, и правильно делает. Я ей только мешаю спасать, так сказать, человека, а могу ведь заняться не менее полезным делом - разведать обстановку и найти остальных».
        Странно, но почему-то у него поднялось настроение. Возможно, это тоже было последствием стресса, а быть может, еще и осознанием того, что страшная беда миновала, задев их только краешком. Никто ведь, как говорится, не умер! Хотя… Нича помрачнел. Может, как раз никого и нету здесь больше, потому что их уже увезли… Да нет же! В таком случае сначала увезли бы их, уцелевших, кого еще можно спасти. Мертвые всегда могут подождать. Они-то уж точно никуда не опоздают.
        Рассуждая так, Нича открыл дверь. И не сразу понял, что же насторожило его, что заставило убрать назад занесенную уже над ступеньками ногу. Нахмурился, склонил голову набок, даже принюхался. Не пахло абсолютно ничем, словно и впрямь обоняние еще не оправилось от удара. И тут он догадался, что не понравилось его подсознанию, - снаружи автобуса было тихо. То есть абсолютно. Словно мир вокруг них напичкали невидимой ватой. Или внезапно заложило уши.
        У Ничи возникло сильное желание их прочистить. Но тут как раз всхлипнула потеющая тетка:
        - Ой, что там?..
        Нича понял, что с ушами у него все в порядке. И, не оборачиваясь, буркнул:
        - Ничо так!.. Тихо все. Сейчас гляну…
        Насчет «тихо» он сказал чистую правду. Только несчастная женщина и не подозревала, насколько буквальную.
        Нича словно ступил в густой туман. Хотя никакого тумана не было и в помине. Напротив, небо радовало глаз почти полной безоблачностью, июньское солнце приподнялось уже довольно высоко над лысыми сопками… Нича посмотрел на часы, но те стояли. Стрелки застыли на восьми сорока.
        Он тряхнул кистью, но часы так и не подали признаков жизни - скорее всего они стали единственной жертвой аварии. А может, просто села батарейка.

«Да и хрен с ними!» - подумал Нича и внимательно огляделся вокруг.
        Маршрутка стояла почти перпендикулярно шоссе, носом к обочине. Трасса была абсолютно пустой в обе стороны. Конечно, их городок не являлся ни Москвой, ни Чикаго, ни даже Урюпинском, но на шоссе, ведущем к Фабрике, всегда было хоть какое-то движение. Тем более, в будний день. Тем более в час, когда заканчивалась ночная и начиналась утренняя смена. Хотя… Нича почесал затылок… Фиг его знает, который теперь час. Он снова глянул на солнце. Но определять по нему время он не умел.
        Ладно, решил Нича, не важно. То есть, не очень важно. Пока. Предположим, что рабочий день уже начался, и так уж совпало, что сейчас никто никуда не едет.
        Стоп! Он чуть не подпрыгнул. А где вторая машина?!. Та, с которой столкнулась маршрутка? Неужели удрала? Но ведь удар был достаточно сильным, чтобы она столь легко отделалась! Или это был какой-нибудь «КАМАЗ»?..
        Нича обошел автобус кругом. Оранжевая, словно апельсин, «ГАЗель» была абсолютно целой! Мало того, на блестящем лаковом глянце не красовалось ни единой царапинки! Казалось, автобус только что съехал с заводского конвейера.
        - Ничо так!.. - вновь почесал затылок Нича.
        Он посмотрел в сторону Фабрики. До нее было километра три. Фабричные трубы четко вырисовывались редким уродливым гребнем на фоне ясного синего неба. Знакомая картина чем-то не понравилась Ниче. Что-то в ней казалось настолько неестественным и неправильным, что разум забуксовал. Ниче стало жутко, словно вместо труб он увидел задранные вверх жерла гигантских пушек. Казалось, еще мгновение, и из них вырвутся языки пламени, повалит пороховой дым, а еще через пару мгновений послышится вой приближающихся снарядов…
        Стоп!.. Вот теперь Нича, не удержавшись, подпрыгнул. Дым! Конечно же, дым! Никакого дыма не было, трубы не коптили это ясное синее небо! А такого быть не могло. Никогда. Производство на Фабрике было цикличным, круглосуточным. Даже если останавливали из-за аварии или на профилактику какой-нибудь цех - остальные продолжали работать и отравлять, как говорится, окружающую среду вредными выбросами. Через эти самые трубы в первую очередь.
        Значит, что? Нича сел прямо на асфальт, потому что ноги вдруг отказались его держать. Значит, трындец!.. А если конкретней? Если конкретней, то, например, началась война. Что там им в школе еще, помнится, рассказывали про нейтронную бомбу?.. Дескать, после ее взрыва все живое погибает, а материальные ценности остаются. Именно это сейчас и наблюдается.
        - А мы?! - вскочил Нича, не замечая, что вопит вслух. - Ведь мы-то живы!..

«Или это корпус маршрутки сыграл роль экрана? - перешел он снова на мысленный монолог. - Но разве может полмиллиметра - или сколько там? - жести послужить экраном от жесткой проникающей радиации?..»
        Не будучи технарем, Нича все равно был уверен, что металлическая скорлупка микроавтобуса защитит от взрыва нейтронной бомбы ничуть не лучше яичной скорлупы. К тому же куда делись остальные пассажиры? Испарились, потому что сидели возле окон?..
        Ему вдруг стало очень смешно. Он согнулся пополам, прижав руки к заболевшему от смеха животу. Кривясь от боли, он не мог остановиться - все хохотал и хохотал. Его скрючило так, что колени опять подогнулись, и Нича упал на асфальт, продолжая сотрясаться в припадке судорожного смеха.
        Очнулся он от резкого запаха нашатырного спирта. Рядом с ним стояла на коленях рыжеволосая девушка, держа возле его носа ватку. Нича поморщился и отвел ее руку.
        - Не надо больше… Спасибо… - хрипло выдавил он.
        - Что с вами случилось? - заглянула в его глаза девушка. Ничу словно прошибло током, почище даже, чем от запаха нашатыря, - настолько синими, бездонными и прекрасными были глаза незнакомки!.. Кстати, а почему незнакомки?.. Нича сел и, оставив без внимания ее вопрос, задал свой:
        - Как вас зовут?
        - Соня… София. А почему… Погодите, при чем тут мое имя? Что с вами случилось, вы можете ответить?
        - Да ничего со мной не случилось, - улыбнулся Нича. - Это вот с ним что-то случилось, - развел он руками.
        - С кем? - обернулась Соня.
        - С миром.
        - С вами на самом деле все в порядке? - вновь посмотрела на Ничу девушка.
        - Ничо так, - сказал он. - Нормалек!
        - А?.. - отчего-то вздрогнула Соня и неожиданно покраснела. Нича слышал, что белокожие рыжеволосые люди краснеют очень сильно, но не думал, что настолько. Теперь уже забеспокоился он:
        - Что с вами? Вам плохо? Где эта… как ее… аптечка?
        Нича вскочил и завертел головой. Рванулся к автобусу, но Соня крикнула:
        - Не надо!
        - Что? - замер Нича. - Почему? Вам же плохо… - Впрочем, он уже видел, что краска медленно, но уверенно сходит с лица девушки. - Или… нет?
        - Нет, - тихо ответила Соня и отвела взгляд. Поднялась с асфальта, отряхнула ладони и, не глядя на Ничу, продолжила: - Просто… вы сказали: «Нормалек»…
        - Ну, да, я так сказал, - пожал плечами Нича. - И что?
        - Разве вы меня знаете? Мы с вами встречались?.. Вряд ли, я бы запомнила. Вы… такой высокий и… видный… - Она снова начала краснеть.
        - Ну, не такой уж высокий, - засмущался теперь и Нича. - Всего-то метр восемьдесят пять. Но почему вы решили, что мы… что я вас могу знать?
        - Но вы же сказали… - начала Соня и неожиданно рассмеялась: - Постойте! Вы сказали: «Нормалек», в том смысле, что все нормально?.. Все в порядке?..
        - Ну, да, - удивился Нича. - А в каком смысле можно еще это сказать?
        Соня засмеялась в голос. Отсмеявшись, хлопнула себя по лбу:
        - Ну я и балда!
        - Да что такое-то? Вы знаете, я себя ощущаю куда большей балдой. Более длинной - определенно.
        - Да все очень просто, - вновь отвела взгляд Соня. - Просто мои близкие, мои друзья называют меня так.
        - Нормалек?.. - разинул рот Нича. - Но почему?
        - Потому что это мое любимое слово. Ну, слово-паразит, знаете, бывают такие?
        - Еще бы не знать!.. - вздохнул Нича.
        - Ну, вот, - улыбнулась Соня, и синий цвет ее глаз поменялся для Ничи местами с небом. - А еще у меня и фамилия соответствующая. Нормалева.
        - Мы с вами - товарищи по несчастью. - Нича продолжал падение в небесную синеву. - То есть не по несчастью, а по… этому… Как его?..
        - Счастью? - подсказала Соня.
        - Да! То есть нет. Или тоже да, но не сейчас… Не про то… - Он вдруг понял, что несет околесицу, но рассуждать и вообще связно мыслить неожиданно разучился.
        - Мне кажется, у вас все-таки контузия… - нахмурилась Соня. - Наверное, стоит показаться врачу.
        - Я покажусь, - внезапно пришел в себя Нича. - Обязательно. Только не называйте меня во множественном числе, ладно? Я ведь один. - Он просительно улыбнулся. - Хорошо?
        - Ладно, - неуверенно пожала плечами Соня. - Только я ведь даже не знаю, как вас… как тебя зовут.
        - Вот! - обрадовался Нича. - Именно это я и хотел сказать! Тогда.
        - Когда «тогда»? - снова нахмурилась Соня.
        - Когда сказал, что мы товарищи по несчастью. Ведь у меня тоже прозвище. Нича. - Он церемонно поклонился, прижав к груди руку.
        - Нича? - улыбнулась девушка. - А почему?.. Постой, постой, не говори!.. - замахала она. - Я, кажется, догадалась. Ты все время как-то так смешно говоришь…
«Ничего так». Да?
        - Ну, почти. Только у меня получается короче: «Ничо так».
        Они засмеялись вместе, и Нича понял, что именно сейчас, когда мир, похоже, перестал существовать, когда, возможно, в живых на свете осталось всего четыре человека, он впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым.
        - А как тебя зовут мама с папой? - все еще смеясь, спросила Соня.
        - Так и зовут, - ответил Нича мрачнея. - А еще Колей. По паспорту я Николай.
        - Что с тобой опять? - испугалась Соня.
        - Ты знаешь… Нет, ты, конечно, не знаешь… Посмотри вон туда. - Нича показал на трубы Фабрики.
        - И что? - приставив ладонь ко лбу, всмотрелась вдаль Соня. - Я ничего там не вижу, кроме труб.
        - Вот именно, - кивнул Коля. - А ведь еще там должен быть дым.
        - Ой, правда! - зажала девушка рот ладошкой. - Почему же его нет?
        - Потому что, боюсь, людей, кроме нас, тоже больше нет.
        - Как это нет? Вон же они! - повернулась к маршрутке Соня. - Витя и… женщина.

«Ага, они уже успели познакомиться, - помрачнел Нича еще больше. - Молодец, Витек, не теряется, ему и конец света нипочем!..» Вслух же он пробурчал:
        - Я не об этих. Не о наших… Обо всех остальных.
        - А… что с остальными? - захлопала длинными ресницами Соня, каждым их взмахом заставляя Ничино сердце прыгать баскетбольным мячом. - Если не дымят трубы, разве это значит, что нет людей? Может быть, авария на Фабрике… Или ремонт.
        - Ремонт всей Фабрики? - усмехнулся Нича. - Ну, хорошо, посмотри тогда на шоссе. Сколько мы тут уже торчим? Минут двадцать? Полчаса? Ты видела хоть одну машину, хоть одного человека, кроме нас? Или они все сейчас ремонтируют Фабрику?
        - Ну зачем ты так? - обиделась Соня. - Я ведь только предположила.
        - Ты прости меня, - побледнел Нича. - Я ничего такого… Это я к слову просто. Только я думаю, Соня, что никого больше нет… - Последние слова он произнес шепотом.
        Соня съежилась и обхватила плечи руками, словно ей стало вдруг холодно.
        - А может… - все так же шепотом сказал Нича и замолчал.
        - Что? Что «может»?.. - задрожала Соня, и Ниче так сильно захотелось обнять ее и согреть, что он даже сделал шаг к девушке. Но тут же вспомнил, о чем подумал перед этим, и отвернулся.
        - Ничего. Больные фантазии. Последствия контузии.
        - Нет уж, ты давай говори! - схватила его за рукав Соня. - Раз уж начал.
        - Но это и правда лишь мои домыслы, - замямлил Нича. - Просто… Просто я подумал, что, может быть, с миром ничего не случилось… Что это с нами… Мы ведь попали в аварию все-таки…
        - Ты подумал, что мы… умерли? - почти беззвучно выдохнула Соня.
        Нича кивнул.
        - Понимаешь, тогда многое объясняется, - быстро, словно оправдываясь, заговорил он. - Почему нет людей, почему наша маршрутка целехонькая. Почему нас тут лишь четверо оказалось…
        - То есть остальные пассажиры, по-твоему, остались живы, потому их и нет? - задумчиво прищурилась Соня. - А маршрутка целая почему? Это ее душа, что ли? - Девушка не удержалась и хихикнула.
        А Ниче смеяться совсем не хотелось. Он теперь почти уверился в своей правоте. Странным было лишь то, что оказались они не где-то на «том свете» - не в Раю, не в Аду, не в Чистилище, наконец, - а в привычных, что называется, декорациях; но кто его знает, как должен осуществляться переход в загробный мир? Может быть, это и сделано для того, чтобы он показался не столь резким, не шокировал душу.
        Нича истерично всхлипнул, но тут же взял себя в руки. С Соней на эту тему ему объясняться расхотелось. Главное, что она была с ним. С ней он готов был отправиться куда угодно, даже в Ад. Маловероятно, конечно, чтобы такой синеглазый ангел был предназначен для Ада.
        Подумав так, он испугался. «А я? Куда ждет дорога меня? Что, если в Ад попаду я?» Но поразмыслив, Нича все же решил, что на Ад он своими грехами еще заработать не успел.
        Не успел он и дать воли своей буйной фантазии. Из двери автобуса высунулась Витина голова.
        - Эй! - позвал парень. - Идите скорей сюда! Тут этой плохо…

2
        Утро в семье Бессоновых-старших тоже поначалу было привычным и будничным. Зоя Валерьевна встала, как всегда, рано, не было еще и семи. Геннадий Николаевич поднимался в восемь, так что и ей можно было еще поспать с полчаса как минимум. Но она не любила торопиться, постоянно оглядываясь на часы. Жизнь «впритык», в постоянном таймауте была не для нее. Собственно, еще и поэтому на пенсию она вышла сразу, как только ей исполнилось шестьдесят. Денег им с мужем хватало, Геннадий Николаевич работал программистом в больнице, и хоть зарабатывал почти вдвое меньше, чем когда-то на Фабрике, но и такой зарплаты плюс ее пенсии было вполне достаточно для приемлемого существования. Хоть и не любила Зоя Валерьевна этого определения, полностью согласная с песенным утверждением «жить, а не существовать», но сказать, что им хватало средств именно для достойной жизни, она все-таки не могла. Сердилась на себя, мысленно обзывала мещанкой, а то и
«неблагодарной скотиной», но все же хотелось порой чего-то большего. Большой, уютной квартиры, путешествий по дальним странам, внуков…
        Тьфу, при чем тут внуки?.. Благодушное утреннее настроение мгновенно испортилось. Сразу вспомнилась вчерашняя глупая ссора. Ну, зачем она вчера так разнервничалась? Почему опять завелась? Расстроила Колю, обидела Гену… Понятно же, что сын до сих пор не женился вовсе не для того, чтобы досадить ей. Но внуков так хочется!.. И, самое главное, так тревожно за сына… А может, она и впрямь старомодна со своими взглядами? Ведь если посмотреть, редко кто из мужчин сейчас женится до тридцати. Может, это и правильно? Надо сначала встать на ноги, определиться в жизни, подождать, пока выветрится мальчишеское легкомыслие… Сколько вокруг примеров, когда ранние браки рассыпаются, словно карточные домики! Вон Мишка Чернов, Колин одноклассник, уже дважды был женат - и что хорошего вышло? Или Витя Емельянов… Так что и прав, может быть, Коленька, что не торопится? Хотя разве он это специально… Может, и рад бы, да не выходит. Не может найти ту самую, которая…
        Зоя Валерьевна махнула рукой, отгоняя прилипчивые мысли, и поспешила в комнату, к своему «садочку», как она любовно называла небольшой цветник на подоконнике. Цветы Зоя Валерьевна любила, и рядом с ними тревожные мысли улетучивались сами собой.
        Похоже, что и растения любили свою хозяйку, отвечая на ее заботу теплыми красками цветочных лепестков. Как-то и впрямь получалось, что у «подопечных» Зои Валерьевны при цветении преобладали теплые тона. Вот оранжевые и красные розы; вот желто-розовые цветы бегонии; красные, с плавным переходом в пурпур, гвоздики. А это - один из любимчиков: кактус лобивия. Уход за ним предельно простой, а цветы - такой великолепно насыщенной желтой окраски!
        Карминно-желтые цветки белопероне, собранные в колоски на концах веточек, склонились перед Зоей Валерьевной на тонких и гибких стеблях, словно отдавали почести своей доброй владычице. Она тоже кивнула им, как старым верным друзьям.
        Из теплой гаммы выбивались лишь африканские фиалки и розмарин. Фиалка не была любимым цветком Зои Валерьевны, но именно этот кустик сенполий подарил ей на шестидесятилетний юбилей Коля, поэтому фиалки как вид разделились для нее на две категории: именно этот цветок, который она полюбила всем сердцем, и все остальные, к которым ее душа продолжала оставаться холодной. Зоя Валерьевна легонько коснулась темно-лиловых лепестков и улыбнулась так, будто гладила сына. Затем она слегка потерла узенькие серовато-зеленые листочки розмарина и будто открыла флакончик духов - столь чудный аромат проник в ее ноздри. Зоя Валерьевна наклонилась и благодарно коснулась губами мелких голубых цветов, покрывавших густые красивые кустики.
        Затем она, бережно придерживая каждый горшок, оборвала сухие листочки и увядшие лепестки, деревянной палочкой взрыхлила в двух из них землю и напоследок полила каждое растение из оранжевой пластиковой лейки.
        Настроение снова стало таким, каким ему и положено быть солнечным летним утром. Теперь можно было браться и за приготовление завтрака.
        Зоя Валерьевна любила готовить, а сейчас, когда настроение ее пришло в полную гармонию с окружающим миром, она и вовсе чувствовала в себе способность творить кулинарные чудеса. Но Геннадий Николаевич издавна приучил ее к тому, что меню его завтрака не должно превышать пары бутербродов и чашки кофе или чая. Максимум, на что он мог согласиться утром, помимо бутербродов (точнее, вместо одного из них), - это глазунья из двух яиц, которую и решила сейчас сделать Зоя Валерьевна. А чтобы ее вдохновенный порыв не пропадал уж совсем даром, она задумала сварить кофе по-восточному, причем по не совсем обычному рецепту.
        Быстро приготовив яичницу, Зоя Валерьевна глянула на часы. До пробуждения мужа оставалось пять минут, можно было приступать к таинству.
        Она и правда относилась к приготовлению кофе словно к некоему культовому обряду. Кофейные зерна были у нее помолоты с вечера, причем не в электрической кофемолке, а с помощью ручной мельницы, что с точки зрения Зои Валерьевны давало более правильный помол. Она никогда не молола кофе впрок, поскольку аромат молотых зерен был весьма недолговечным. Лучше бы и вовсе это делать перед непосредственным приготовлением напитка, но ручной помол отнимал довольно много времени, так что она пошла на сей небольшой компромисс, засыпая на ночь молотый душистый порошок в жестяную коробочку с плотно закрывающейся крышкой.
        Но доставать ее сейчас Зоя Валерьевна не спешила. Она взяла с полки латунную, потемневшую от времени джезву с восточным узором, поставила на включенную плиту и, не наливая воду, высыпала в нее чайную ложку сахарного песка. Через пару минут конфорка, а вместе с ней и джезва, нагрелась, и песок начал медленно плавиться, приобретая коричневатый оттенок. Запахло карамелью. Дождавшись ведомого только ей результата, Зоя Валерьевна сняла джезву с огня и залила в нее воду. Затем снова поставила сосуд на конфорку и пошла будить мужа.
        Когда она вернулась на кухню, вода уже закипала. Теперь пришел черед и заветной коробочки с намолотыми с вечера зернами.
        Высыпав в воду три чайные ложки порошка, Зоя Валерьевна стала ждать, когда появится пена. Дождавшись, она быстро сняла джезву с плиты и с полминуты подождала, пока пена уляжется. Затем она вновь вернула на плиту латунный сосуд и еще дважды проделала ту же процедуру, не давая воде окончательно закипеть.
        Как раз к окончанию кофейного таинства в кухне появился Геннадий Николаевич. Он шумно потянул носом и восторженно крякнул:
        - Ну и аромат! Аж слюнки текут.
        - Садись, глазунья уже, наверно, остыла, - с трудом удержала довольную улыбку Зоя Валерьевна.
        Она подала мужу тарелку с яичницей, отрезала кусок черного хлеба (другого Геннадий Николаевич за хлеб не признавал) и стала намазывать маслом ломтик батона (который,
«хоть и не хлеб, но на десерт годится»). Себе тоже сделала бутерброд и налила кофе.
        Завтракали молча. И лишь когда, блаженно жмурясь и постанывая, супруг приступил к дегустации восточного напитка, Зоя Валерьевна, робко коснувшись запястья мужа, сказала:
        - Ген, ты прости меня за вчерашнее…
        Геннадий Николаевич резко, плеснув кофе на блюдце, поставил чашку, обнял ладонями руку супруги и собрался что-то сказать, но поперхнулся, закашлялся, и Зоя Валерьевна, вскочив, начала стучать по спине мужа сухоньким кулачком.
        Откашлявшись, Геннадий Николаевич допил кофе, поблагодарил жену и, задержавшись в дверях кухни, пробубнил:
        - Ну… Ты тоже… это… не серчай на меня.
        - Надо бы Коле позвонить, - вздохнула Зоя Валерьевна, - он, наверное, обиделся на нас.
        - Угу, позвони. Ему ведь тоже на работу к девяти, всяко проснулся уже.
        - Да он уже в автобусе, наверное, - махнула рукой Зоя Валерьевна. - На работу позвоню.
        Геннадий Николаевич снова угукнул и пошел одеваться.
        Проводив мужа, Зоя Валерьевна не спеша вымыла посуду, прибралась на кухне, даже помыла там пол, а потом, войдя в уборочный раж, переместилась в прихожую, а затем и в комнаты. Домашние хлопоты, особенно такие вот, сугубо механические, не требующие ни физической силы, ни умственных затрат, всегда ее успокаивали. Под эти занятия хорошо думалось ни о чем, мечталось. Если она при этом находилась в квартире одна, то пыталась даже напевать.
        Вот и сейчас, мурлыча незатейливую мелодию без слов, Зоя Валерьевна увлеклась уборкой настолько, что совершенно забыла позвонить Коле. И, когда запиликал телефон, ойкнула, бросила взгляд на часы и сокрушенно замотала головой: «Совсем старая стала, ничего в голове не держится!»
        Она подняла трубку, мысленно подбирая для сына слова извинения, но услышала голос мужа:
        - Ты… это… Ниче звонила?..
        Геннадий Николаевич произнес фразу нарочито небрежно, и эту нарочитость Зоя Валерьевна сразу же уловила.
        - Что?.. Что с Колей?! - выдохнула она, чувствуя, как подгибаются колени.
        Муж словно увидел это и заговорил уже обычным, хоть и заметно встревоженным тоном:
        - Да ты успокойся! Сядь и успокойся. Ничего с Колей не случилось. Просто я дозвониться до него не могу. Мобильник у него вне зоны действия сети. А рабочий телефон я не помню. Такой вот хард-рок.
        - А зачем тебе… Коля?.. - опустившись на диван, выдавила Зоя Валерьевна, с трудом шевеля губами.
        - Ну, мать, ты даешь! - натужно хохотнул супруг. - Зачем мне сын!.. За тем же, зачем и тебе! - Но услышав в ответ лишь сиплое дыхание, он быстро сменил тон: - Э! Зоя! Ты в порядке?..
        - Д-да, - клацнула зубами Зоя Валерьевна.
        Мир в ее сознании рухнул. Она отчетливо поняла, что с сыном случилась беда. И это понимание произошло не от того, что она услышала от мужа, - в его словах и впрямь не было ничего страшного. Она почувствовала это чем-то другим: материнским ли сердцем, внезапно проснувшимся первобытным чутьем - не важно.
        Нажав кнопку отбоя, она впала в ступор. Сколько она просидела так, недвижно, без единой мысли в голове - пять, десять минут, полчаса? - неизвестно. Внезапно очнувшись, тут же набрала Ничин рабочий номер. К телефону долго никто не подходил, а потом в трубке раздался незнакомый мужской голос:
        - Планово-экономическое управление, Юрий Макаров. Слушаю вас.
        - Могу я услышать Николая Бессонова?
        - Вы знаете, а его… А кто его спрашивает?
        - Это его мама… Где Николай?..
        - Вы меня простите, пожалуйста… - Голос в трубке отдалился, послышались другие, плохо слышимые: «Чего там?», «Это мать Бессонова…», «Случилось что?..», «Дай сюда! .», а потом телефон заговорил густым и липким, словно клейстер, басом:
        - Добрый день. Начальник ПЭУ Леонид Васильевич Голиков. Вы мать Бессонова?
        - Да, я Колина мама… А что с Колей? Где он?!
        Зоя Васильевна вскочила с дивана, готовая сорваться и бежать. Знать бы только - куда?
        - Да вы успокойтесь!.. Как вас зовут?
        - З-зоя Ва… лерьевна… - У нее опять застучали зубы и перехватило дыхание.
        - Успокойтесь, Зоя Валерьевна. Это как раз я хотел узнать у вас, что случилось с Николаем Геннадьевичем. На работу он не пришел, домашний телефон молчит, мобильный - вне зоны доступа…
        - Как не пришел? Почему не пришел?.. - вновь опустилась на диван Зоя Валерьевна.
        - Вот и я хочу знать почему? - тяжело вздохнули в трубке. - Вы его давно видели?
        - Вчера…
        - С ним все было в порядке? Не заболел, не… гм-м… праздновал чего?
        - Да вы что! Разве Коля…
        - Нет-нет, это я так, мало ли! Все ведь люди.
        - Нет, Коля был абсолютно здоров и… трезв. - Разозлившись, Зоя Валерьевна почувствовала себя уверенней, даже перестали трястись губы и выровнялось дыхание.

«Может, в аварию попал?» - послышался чей-то отдаленный голос, трубка в ответ свирепо шикнула, а потом все тот же липкий бас заговорил неестественно слащаво, отчего Зое Валерьевне показалось, что эта приторная масса потечет сейчас из динамика прямо ей в ухо, и она невольно отодвинула трубку.
        - Вы только не волнуйтесь, я думаю, это всего лишь недоразумение. Возможно, Николай Геннадьевич просто забыл пропуск и вернулся за ним. А телефон оказался разряжен… Или почувствовал недомогание и поехал в поликлинику. Или ава… Ава… А вас я попрошу, если вы что-то узнаете, сообщите, пожалуйста, нам.

«Авария!!!» - набатом загудело в голове Зои Валерьевны, и она, не попрощавшись с Колиным начальником, прервала разговор и бросилась к тумбочке, где лежал телефонный справочник.

«Больница, больница, - трясущимися руками стала листать она книгу, - где эта чертова больница?» Потом, сообразив, что именно там работает ее муж, она отшвырнула справочник и только стала набирать знакомый номер, как входная дверь щелкнула замком.
        - Что?.. Что?! Что-о-о?!! - завопила она, метнувшись в прихожую.
        Геннадий Николаевич ринулся к ней, сграбастал в охапку, принялся гладить по голове и спине.
        - Ты чего? Ты чего, Зоюшка? Ничего ведь не случилось. Ничего страшного.
        - Коля?.. Где Коля?! Что с ним?.. - Зоя Валерьевна не выдержала и разрыдалась.
        Не выпуская из объятий супругу, Геннадий Николаевич, наступая на задники туфель, разулся и повел жену в комнату, к дивану. Усадил ее, опустился рядом, не переставая гладить ее голову, но тут же вскочил:
        - Успокойся, Зоя, прошу тебя! Что тебе принести? Валерьянки?..
        Зоя Валерьевна отчаянно замотала головой, разбрызгивая слезы.
        - Ну тогда водички, - сорвался с места Геннадий Николаевич. - Я сейчас!
        Он сбегал на кухню и вернулся с кружкой.
        - На, выпей…
        Зоя Валерьевна вцепилась в кружку так, словно в ней было спасение. Сделала пару судорожных глотков и дернулась:
        - Что это?..
        - Вода. И я туда пару капель коньячку плеснул. Тебе надо прийти в себя. Пей и не морщись!
        Зоя Валерьевна терпеть не могла алкоголь, но сейчас почему-то не стала спорить с мужем и сделала еще несколько глотков. Даже от этих едва ли ста граммов подкрашенной коньяком воды в голове приятно зашумело, в животе стало тепло, и паника нехотя отступила, подыскав себе более мягкую замену - тревогу.
        - Почему ты пришел? Ты что-то узнал про Колю? - отставила кружку Зоя Валерьевна и бросила на мужа взгляд, полный одновременно надежды и страха.
        - Нет, не узнал, - положил на ее плечи руки Геннадий Николаевич. - Клянусь, я тебя не обманываю, не успокаиваю специально! Но…
        - Но что? - вцепилась Зоя Валерьевна в отвороты рубашки супруга.
        - Если ты будешь так реагировать, - осторожно отнял ее руки Геннадий Николаевич, - я ничего не стану рассказывать. То, что я собрался сказать, возможно, и вовсе не связано с Ничей.
        - Я не буду, не буду! - словно маленькая девочка замотала головой Зоя Валерьевна и даже спрятала руки за спину. - Пожалуйста, расскажи все, что ты знаешь! И… почему ты вернулся…
        - Да потому и вернулся, что тоже ведь за Ничу переживаю! - крякнул супруг, отводя глаза в сторону. - От меня там толку сейчас!.. Авария сегодня утром была…
        - Авария!.. - подпрыгнула Зоя Валерьевна, сжав лицо ладонями.
        - Зоя! Ну ты же обещала!.. - притянул ее к себе муж. - Да, авария. Есть… погибшие. Но Ничи среди них нет.
        - А среди раненых?..
        - Ты знаешь, - почесал в затылке Геннадий Николаевич, - раненых вообще нет. Не считая водителя «КАМАЗА», который в эту маршрутку въехал. Но у него просто шок нервный…
        - В маршрутку?! - снова подпрыгнула Зоя Валерьевна. Но быстро опомнилась и спросила уже более спокойно: - Какой номер? «Шестерка»?..
        - Да откуда я знаю!.. - махнул рукой супруг. - Спрашивать не у кого, трупы одни… - Он испуганно глянул на жену и добавил извиняющимся тоном: - А к «камазнику» этому не пускают никого, кроме врачей.
        - Кто не пускает?
        - Милиция. И, похоже, не только.
        - То есть? А кто же еще?..
        - Ну, я точно не знаю. Там машин понаехало!.. Говорят, что вроде и эфэсбэ заинтересовалась.
        - Но… почему?..
        - Не знаю. Наверное, потому что жертв очень много.
        - Много? Сколько? Ты ведь говорил, что…
        - Я говорил, что раненых нет. А погибших… одиннадцать.
        - Да ты что!.. - снова схватилась за щеки Зоя Валерьевна.
        - Такой вот хард-рок… - виновато развел руками Геннадий Николаевич.
        - А остальные? Те, кто ехал в маршрутке?.. Они где? Что они говорят?
        - Зоя, я правда ничего больше не знаю, - приложил к груди руку супруг.
        - Так позвони скорей Игорю! Он ведь, наверное, может узнать!..
        Игорь Ненахов был одноклассником и старым другом Геннадия Николаевича. Три года назад он вышел на пенсию, а до этого руководил розыскным отделом городского ОВД. Так что совет Зои Валерьевны был вполне разумным. Но Геннадий Николаевич вспомнил о друге еще раньше.
        - Да я ему еще с работы позвонил. Он сказал, что, как все узнает, перезвонит.
        - Ну, вот, а ты ушел!
        - Я ему сказал, что домой иду. Так что он сюда звонить будет, не переживай.
        Словно в подтверждение этих слов раздался звонок. Но не телефонный, а в дверь.
        Супруги вскочили разом. Но открывать пошел Геннадий Николаевич, поскольку Зоя Валерьевна почувствовала такую слабость в ногах, что вновь опустилась на диван. Ей вдруг подумалось, что это пришли незнакомые, чужие, страшные люди, которые сообщат сейчас… Нет-нет-нет!!!! Зоя Валерьевна судорожно затрясла головой. Ее охватил такой ужас, что захотелось убежать, улететь, утопиться, повеситься, лишь бы не услышать того, что ей скажут сейчас!..
        Но сказали совсем другое. И вполне знакомым голосом Игоря Ненахова.
        - Привет, Зоя! Ты чего так смотришь, будто перед тобой привидение? Неужто я так сдал за пару недель?
        - Ой, Игореша, здравствуй! - поднялась навстречу мужчине Зоя Валерьевна. - Да ты ведь знаешь, что у нас случилось…
        Подтянутый и моложавый, хоть и совершенно седой, бывший милицейский полковник подошел к ней и поцеловал руку. Казавшийся бы у других наигранным, этот жест в исполнении Ненахова смотрелся совершенно естественно и органично.
        - Присаживайтесь, - словно гостей или даже посетителей пригласил он супругов, сделав жест в сторону дивана. Сам уселся напротив, оседлав стул вперед спинкой и сложив на ней руки. Побарабанил большими пальцами и наконец-то прокомментировал сказанное Зоей Валерьевной: - А что у вас случилось? Ничего у вас не случилось. Николай пропал? Это неприятно, тревожно, но это еще не трагедия. Ведь среди погибших его нет.
        - Ты что-то еще узнал? - подался вперед Геннадий Николаевич. - Почему ты не позвонил, а сам приехал?
        - Да потому что догадывался, как вы тут места себе не находите, - кивнул отставной полковник на съежившуюся Зою Валерьевну. - А по телефону я бы только сильнее вас озадачил.
        - Что?!. - синхронным дуэтом выкрикнули супруги.
        - Да в том-то и дело, что ничего, - поморщился Ненахов, но взгляд не отвел, продолжил: - Ерунда какая-то с этой маршруткой… Развели секретность, как мама не горюй! Эфэсбэ на кой-то ляд влезла, теперь что-то разузнать трудно будет.
        - Но хоть что-то ты успел разнюхать? - Геннадий Николаевич хорошо знал друга и понимал, что с пустыми руками тот бы вряд ли явился.
        - Что я тебе, собака? - фыркнул тот. - Не легавый я уже, если ты это имел в виду.
        - Не придирайся. И не тяни ты, будь человеком!
        - Да не тяну я, не тяну… Не знаю только, как и сказать, чтобы вы меня идиотом не посчитали. Я и сам пока в это врубиться не могу. В общем, ребята, что на дэтэпэ выехали, на месте аварии только «КАМАЗ» застали с побитой мордой. И кучу трупов рядом.
        - А маршрутка?! Неужто с места происшествия скрылся, засранец?..
        - Ага, - скривил губы Ненахов, - выгрузил покойников и умчался!.. Вообще-то так и гайцы сначала подумали, хоть это и бред натуральный.
        - Ну, почему же бред, - подала наконец голос и Зоя Валерьевна. - Просто человек не полной сволочью оказался, подумал, что этим людям могут еще оказать помощь…
        - А уцелевшие что ж, решили в сообщники записаться? - нахмурился Геннадий Николаевич.
        - Гена, я просто предположила… - обиженно заморгала Зоя Валерьевна.
        - Не надо ссориться, друзья! - растопырил ладони Ненахов. - Тут заковырка в другом. Среди трупов опознали и тело водителя.
        - Так что же, маршрутку пассажиры угнали? От стресса? - нервно хохотнул Геннадий Николаевич.
        - Не думаю. Судя по повреждениям на кабине «КАМАЗА»… «КАМАЗА»! Вдумайтесь!.. Так вот, судя по ним, от «ГАЗели» груда хлама должна была остаться. Куда уж там на ней удирать!
        - Так где же она?
        - Неизвестно.
        - Может, эфэсбэшники забрали?
        - Нет. Гайцы первыми приехали. Те подключились, когда вся эта хрень вылезла как раз.
        - Что еще? - подозрительно глянул на друга Геннадий Николаевич. - Ведь есть же что-то еще, вижу!
        - Ну, - замялся бывший полковник. - Есть, но это уже явные сказки…
        - Давай-давай!
        - В общем, ребята свидетелей опросили… Собственно, такой лишь один нашелся, он как раз сзади маршрутки ехал, на «девяносто девятой». Как раз собирался на обгон пойти, а на встречной - «КАМАЗ». Ну, он снова за «ГАЗель» ушел и сразу хлопок услышал, после чего маршрутка на встречку вильнула и - лоб в лоб…
        - Хлопок? Баллон лопнул?
        - Видимо. Но странность не в этом. Таких-то случаев - мама не горюй! Все дело в том, как утверждает свидетель, что маршрутка после удара исчезла. Растворилась! Только тела на асфальт попадали…
        - Да он пьяный был поди, свидетель этот! - подскочил Геннадий Николаевич. Зоя Валерьевна одобрительно посмотрела на мужа и закивала.
        - Проверили. Трезв как стеклышко! Подозревают, правда, что это у него от нервного шока крыша поехала.
        - Ну или так, - снова сел Геннадий Николаевич.
        - Так-то оно так, - вздохнул Ненахов, - да только гайцы, кроме тормозного следа и трупов, ничего от той «ГАЗели» не нашли. Ни кусочка, ни стеклышка, ни краски на грузовике. Ни-че-го! А такого, поверьте мне, не бывает.
        - Значит, или гаишники почему-то врут… - начал Геннадий Николаевич.
        - …или не врет свидетель, - закончил за него друг.

3
        Соня, а сразу за ней и Нича быстро вернулись в автобус.
        Женщине было не просто плохо. Судя по всему, она умирала. Серое и до этого лицо стало попросту пепельным, нос заострился, губы посинели и мелко тряслись. Тушь, перемешанная с потом, разукрасила щеки и подбородок такими замысловатыми узорами, что казалась ритуальной маской, словно нанесенной специально для встречи со смертью.
        Она лежала на задних сиденьях, свесив в проход ноги, а Витя вжался в угол рядом с водительской перегородкой. Нича окинул парня презрительным взглядом, но говорить ничего не стал, а сразу прошел в конец салона следом за Соней.
        - Нужна помощь? - тихо спросил он.
        - Да какая помощь? - буркнула склонившаяся над женщиной Соня. - Откуда я знаю, что нужно делать? Я ведь не врач, говорю же тебе.
        Губы умирающей внезапно зашевелились.
        - Что? - еще ниже наклонилась девушка. - Что вы сказали?
        - Домой… - скорее угадал по губам, чем расслышал, Нича. - Отвезите… Там… лекарства…
        - Ты слышал? - резко обернулась Соня. - Вот теперь твоя помощь нужна. Умеешь водить машину?
        - Умею, - кивнул Нича. И добавил почти беззвучно: - Вроде бы…
        - Что? - вновь обернулась девушка. - Так умеешь или нет? Витя!..
        - Умею! - быстро выкрикнул Нича и метнулся к двери. Не хватало еще, чтобы этот трусливый Витек оказался шустрее и здесь! Ну уж нет!.. Конечно, сам Нича машину водил - если это можно было назвать вождением - раза два, да и то шутки ради. Причем один из этих двух случаев вспоминался с трудом, тогда они здорово отметили на природе день рождения приятеля, а потом рассекали по лугам и полям на его же машине, в результате чего праздник тому обошелся недешево - с учетом ремонта автомобиля… Но по крайней мере педаль газа от педали сцепления Нича умел отличать, а поскольку дороги сейчас были пустыми, задавить кого-нибудь он не боялся.
        Не с первого раза, но завести «ГАЗель» ему все-таки удалось. Витек сунул голову за перегородку водителя, но Нича так рыкнул на него, что больше тот не высовывался.
        Тронулся же он и вовсе замечательно. Не учел, правда, что автобус стоял поперек дороги, поэтому чуть не съехал в кювет. Но затормозил вовремя, нашел, как включается задняя передача, и вырулил-таки на шоссе. «Ничо так», - буркнул под нос и даванул педаль газа. Долго ехал на третьей передаче, привыкая к процессу вождения, но потом все же решился и перешел на четвертую. Быстро гнать он, конечно, опасался, но и при семидесяти километрах в час крайние городские дома, до которых вначале было около километра, приближались довольно уверенно.
        Въехав в город, Нича притормозил и выглянул в салон.
        - А куда ехать-то?
        - Я не знаю, - ответила Соня. - Она опять без сознания.
        - Ну, поройся у нее в сумочке, может, там документы есть. Посмотри адрес.
        - Я не вижу здесь сумочки…
        - Вот она, тут, - подал голос Витя. - Она ведь в этом кресле сидела. Это я потом ее туда перенес, когда ей плохо стало.
        Парень встал, прошел к первому от двери сиденью, взял оттуда и протянул девушке сумочку. А Ниче стало вдруг очень стыдно. Витек-то, оказывается, не такой уж никчемный, как он подумал. Как бы ни было ему страшно и неприятно, но женщине он сначала помог, а уж комплексовать начал после.
        - Есть, есть паспорт! - раздался радостный Сонин возглас. - Слушай адрес…

* * *
        Нужный дом Нича нашел быстро. И к подъезду подрулил лихо, как заправский таксист - чтоб из двери в дверь. Только вот было уже поздно. Женщина все-таки умерла.
        - Что будем делать? - побелевшими губами спросила Соня, испуганно переводя взгляд с Ничи на Витю. Тут уж сам бог велел Ниче брать инициативу в свои руки.
        - Все равно надо ее домой отнести, - командным голосом объявил он. - Не оставлять же на улице. - Потом добавил, чуть снизив тон: - И не возить же с собой… - Затем он снова взял на себя роль командира: - Ты, Соня, найди ее ключи и беги открывать дверь. А мы с Виктором… Короче, Витек, выбирай: за руки или за ноги потащишь?
        Судя по Витиной бледности, он бы выбрал какой-нибудь третий вариант, не связанный с конечностями и прочими частями тела покойницы, но выбирать было больше не из чего.
        - За руки, - лязгнул он зубами и сразу сжал их покрепче.
        - Учти, это не лучший вариант, - пожалел парня Нича. - Покойников носят ногами вперед, так что тебе на нее все время смотреть придется…
        - Тогда за ноги, - поспешно выпалил Витя.
        К счастью, жила их недавняя попутчица на втором этаже. Но и этот короткий путь едва не закончился для Виктора обмороком. Лишь только они с Ничей свалили печальную ношу на диван, как парень чуть не пристроился рядом.
        Пришлось его срочно вести - почти что нести - в соседнюю комнату, где, к счастью, стояла кровать, и отпаивать холодной заваркой, которая нашлась в чайнике на кухне. Туда же, для профилактики, Соня капнула немного коньяку, початая бутылка которого обнаружилась там же.
        Себе они, обосновавшись на кухне, тоже плеснули по чуть-чуть, но уже в рюмки. И, разумеется, без заварки.
        - Не чокаясь… - сказал Нича, поднимая рюмку.
        Соня, не ответив, кивнула и, словно водку, разом опрокинула в рот жидкость. Задержала дыхание, потом резко выдохнула, поставила рюмку и сжала ладонями вмиг заалевшие щеки.
        Нича тоже опустил на стол рюмку. Пожевал губами, поводил носом и выдал:
        - Ничо так. В самый раз под настроение.
        - Налей еще, - попросила Соня.
        - Ладно, - ответил Нича и налил.
        - И Витю позови.
        - Его-то зачем? Помрет еще тоже…
        - Не надо, Коль, - дотронулась до Ничиной ладони Соня. От этого прикосновения и от того, что Соня впервые назвала его настоящим именем, Ничу прошибло жаром так, словно он только что выхлестал в одиночку всю бутылку.
        - Ладно, - просипел он, поскольку голос внезапно пропал. Но тут же прокашлялся и переспросил: - А все-таки зачем?
        - Я вам сейчас расскажу что-то.
        От того, каким безжизненно-тусклым голосом произнесла это Соня, Ниче стало непередаваемо страшно. Не переспрашивая, он почти выскочил из кухни и столкнулся нос к носу с Виктором.
        - Куда вы делись-то? - чуть не плача, залепетал парень. - Я думал, вы ушли уже, а меня тут… с ней бросили…
        - Никто тебя не бросал, что ты несешь? - зарычал Нича. - Я как раз за тобой иду. Пошли, дело есть.
        - А… зачем? А… куда? - испуганно заморгал Витя. - Может, не надо?
        - Ну вот, на тебя не угодишь, - скривился Нича. - Пошли, пошли. Не укусим. Может быть, даже нальем, если вести себя хорошо будешь.
        Когда они вошли на кухню, Соня сидела в прежней позе - сжав ладонями щеки. Только они были теперь не алыми, а фарфорово-бледными, как в тот первый раз, когда Нича сравнил ее с куклой. И рюмка перед ней была снова пустой.
        Соня перехватила взгляд Ничи.
        - Не бойся, я не алкоголичка, - сказала она. - Я почти вообще не пью. Просто сейчас мне… надо. Налей себе и Вите. А мне - самую капельку.
        - Мне не надо, - попятился Виктор. Видимо, он тоже почуял в Сонином тоне что-то не очень хорошее.
        - Надо, Витя, надо, - выдала девушка интерпретацию классической фразы. Только она не вкладывала сейчас в нее ни толики юмора. - На трезвую голову слушать то, что я вам сейчас расскажу, не годится.
        У Ничи мурашки побежали по коже. Захотелось даже отряхнуться. Но вместо этого он взял бутылку и разлил остатки коньяка по рюмкам. Хватило им с Витей по полной и на половинку для Сони.
        Выпили молча, по-прежнему не чокаясь. Даже Виктор перестал возмущаться и спорить, смирившись, по-видимому, с судьбой. А потом Соня обвела совершенно трезвым взглядом ребят и спросила:
        - Готовы?
        Нича кивнул. Витя пожал плечами. На Соню тот и другой почему-то старались не смотреть. Девушку это, похоже, вполне устраивало. Она тоже отвела взгляд к окну и выдохнула:
        - Нормалек… - Помолчала еще пару мгновений, тряхнула головой и сказала: - Ну, во-первых, Коля, ты уже понял, что твоя теория развалилась?
        - Насчет того… - Нича бросил взгляд на Виктора и закончил вполголоса: - …что мы умерли?
        - Да.
        - Понял. Мертвые не умирают. А у тебя, как я вижу, появилось новое объяснение?
        - Оно у меня уже давно появилось. Почти сразу. Как только ты сказал, что, кроме нас, никого больше нет. - Голос Сони на протяжении фразы становился все тише, и слово «нет» она обозначила одним лишь движением губ.
        - Ничо так!.. А почему ты до сих пор молчала? - спросил Нича без особой, впрочем, обиды. Мало ли, в конце концов, что могла выдумать Соня. Вот если бы она знала наверняка!..
        Девушка словно подслушала Ничины мысли.
        - Потому что во всем виновата я. И я… Я боялась в этом признаться. До последнего надеялась, что найдется иное объяснение. Но его не могло быть. Потому что я знаю причину. Знаю наверняка.
        - Соня!.. - дернулся Нича к девушке, но та выбросила ему навстречу растопыренные ладони:
        - Стой, Коля! Не перебивай! Иначе я так и не решусь.
        Нича опустился на табуретку.
        - Хорошо, - буркнул он, - я не буду. Но и ты раньше времени себя не казни. Расскажи все, не бойся. Мы поймем. Постараемся понять. Так ведь, Витя?..
        Он бросил на парня столь красноречивый взгляд, что тому не оставалось ничего иного, как согласно кивнуть.
        - Тогда молчите. Очень вас прошу: молчите, пока я не закончу. А потом… судите. Делайте со мной все, что сочтете нужным.
        При этих словах Витя пошевелился. Возможно, всего лишь хотел сменить позу. Но получил такой тычок Ничиным локтем под ребра, что громко охнул и сжался.
        - Вот так и сиди, - зашипел сквозь зубы Нича. - Еще дернешься - пойдешь отдыхать в соседнюю комнату. На диванчик. Кое к кому под бочок. - Потом он посмотрел на Соню и прижал к груди руку: - Извини, Соня. Все, мы уже молчим. Начинай.
        - Во-вторых, - будто и не было никакого перерыва в разговоре, продолжила Соня, - все случилось с точностью до наоборот. Умерли те, кого не оказалось в маршрутке после аварии.
        Нича чуть было не ляпнул любимое «ничо так», но вовремя вспомнил про данное обещание и даже прикрыл рот ладонью.
        - Только они умерли в том, окончательном, мире, а мы оказались… в его декорациях. Я поясню сейчас, только не перебивайте! - замотала головой Соня, хотя никто и не думал ее перебивать. Нича лишь обругал себя мысленно за то, что столь послушно реагировал на Сонины просьбы насчет «налить еще».
        - Дело в том, - продолжила девушка, - что как такового мира не существует вообще. Точнее, не так… Он существует, но только лишь после того, как приснится… отдельным людям. Я понимаю, что в это трудно поверить, это невозможно понять и осознать до конца. Я сама почти ничего не понимаю, хотя я… я как раз и есть одна из них. Конечно, можно сразу спросить: а откуда взялись мы, кому же в таком случае снимся мы сами? Отвечаю: не… зна… ю!.. Не знаю - и все тут. Меня никто не спрашивал, хочу ли я быть тем, кем я стала.
        И Соня, запинаясь, кусая губы, перескакивая с одного на другое, поведала им нечто такое, что и присниться-то бы не могло, хотя речь в ее рассказе шла именно о снах. О тех, которые она видела с самого детства. И которые были неотличимы от настоящей жизни, хотя Соня все-таки понимала, что это именно сны. Но из них же она знала и то, что все, что ей снится, происходит с приснившимися людьми на самом деле.
        В детстве ей в основном снились дети, потом - и дети, и взрослые. А также кошки, собаки, голуби… «Все, что нас окружает, кроме самих декораций, - пояснила Соня, взмахнув рукой. А потом и словами добавила: - Ну, то есть, кроме зданий, деревьев, снега, травы, самой земли…» Это все ей тоже снилось, но изначально оно приснилось уже другим спящим.
        Как понимала Соня, таких уровней и подуровней очень много. Она придумала для себя и себе подобных определение - «снотворители мира». И считала, что их, снотворителей, тоже должно быть очень много, потому что и сам мир отнюдь не маленький. А они должны были еще и перекрывать друг друга. Ведь снотворители - такие же обычные смертные, как и все остальные. Могли заболеть, устать, умереть, хоть это выглядело нелепо и странно - ведь сами они, а значит, их болезни и смерти тоже кому-нибудь снились.
        Соня призналась, что в эти дебри она старается не лезть - не с ее, дескать, мозгами в них разбираться. Да от нее никто этого и не требовал. Что удивительно, от нее вообще никто ничего конкретно не требовал. Просто она, когда спала, видела сны. И тем самым творила мир. Маленький его кусочек. А когда просыпалась - ее сны подхватывал кто-то другой. Как и она подхватывала чьи-то. В чем-то это было похоже на сотовую сеть. Или на компьютерную, вроде интернета. Ведь когда один сервер выходит из строя или, например, рвется кабель - сеть все равно продолжает работать. Просто функции временно выбывшего берет на себя другой участок сети. Примерно то же, по Сониному мнению, происходило и у снотворителей. Но всем известно, что как бы ни была защищена от сбоев система, какой бы продуманной и продублированной она ни являлась - накладки и сбои все равно временами случаются. И у снотворителей, по словам Сони, тоже.
        - Нежелательно, например, чтобы мы спали вместе… - пояснила она и, сразу же покраснев, замахала руками: - Не в том, конечно, смысле!.. Ну, вы понимаете… В том, я думаю, можно… А вот в самом прямом - нельзя. Даже рядом нельзя. Потому что нам будет сниться одно и то же. Точнее, про одно и то же, но разное. А это уже явный сбой.
        Но и от подобного, по ее словам, существовала защита - второму снотворителю просто не удалось бы заснуть, если в недопустимой близости один уже спал. Но и здесь были исключения. Например, когда один из них должен был… умереть. Конечно, сами они этого не знали, но ведь кому-то из более верхнего уровня это уже в тот момент снилось. Значит, ему обязательно должно было присниться и то, как кто-то другой подхватывает оборванную связь. А чтобы это произошло плавно, без скачков и перекосов, которые многие и принимают за паранормальные явления, если они все-таки случаются, «дублер», которому предстояло перехватить сновидение, должен спать рядом с первым.
        - Сегодня этим дублером должна была стать я… - закончила свой невероятный рассказ Соня.
        - Что?! - не выдержал все-таки Нича. - А кто должен был умереть? Та, из соседней комнаты?..
        Соня, похоже, не рассердилась за то, что ее перебили. Наоборот, Ниче показалось, что она заметно обрадовалась. Скорее всего потому, что увидела, как горячо отреагировал он на ее рассказ. Ведь это могло говорить о том, что он ей… поверил. А он ей и правда поверил. Пусть не окончательно еще, не на осознанном уровне, но в глубине души - или подсознания, или что там есть у приснившегося кому-то существа? - он понимал уже, что Соня говорит правду. Или то, что она принимает за правду… Ведь сама же она и призналась, что всей сути происходящего не знает тоже.
        Как бы то ни было, Соня посмотрела на Ничу с улыбкой. С едва заметной - дрогнули лишь уголки губ да чуть больше синевы плеснулось из глаз, - но и этому Нича был рад. А Соня сказала:
        - Конечно же, нет. Ведь она умерла уже после случившегося. Я даже не знаю, кому могла присниться ее смерть… - Девушка нахмурилась вдруг и дрогнувшим голосом закончила фразу: - И кому снится то, что происходит с нами сейчас…
        - А тогда должен был умереть здоровенный такой мужик с большими залысинами! - догадался вдруг Нича. - Ведь вы оба с ним спали. Одновременно…
        - Да, наверное, - пожала плечами Соня. - Я ведь говорю: мы не знаем друг друга. А тогда я просто должна была перехватить сон. Но первая накладка была вызвана тем, что умер тот человек в той же самой аварии, в которой оказалась и я. Я ведь не могла продолжать спать после столкновения! Впрочем, если бы я впала в кому… - Девушка задумалась, но ненадолго. - Однако же я в нее не впала!.. А вторая накладка состояла в том, что я все-таки успела на мгновение перехватить его сон, но вместо того, чтобы просто продолжать его смотреть, жить в нем, как и в обычной жизни, не дергаясь, не пытаясь совершить невозможное, я ужаснулась увиденному и захотела все изменить. Каким-то образом у меня это получилось. Начало получаться. Но то ли оттого, что я «незапланированно» проснулась и мой сон не успел сформироваться в окончательную реальность, то ли потому, что он был «сбойным» по сути, мы с вами и выпали из той реальности… Вы уж простите меня. Если можете.
        - Ничо так! Да за что же тебя прощать?! - подскочил Нича. - Ты же хотела нас всех спасти! Да ты и спасла! Ведь «той» реальности теперь просто нет!..
        - Почему? - вздернула брови Соня.
        - А кто же там перехватил сон этого… лысого? Должна была ты, но ты не смогла. То есть и не могла даже в принципе! Кто же тогда? Был, что ли, еще дублер?
        - Явного, наверное, не было, но я ведь говорю - надежность у этой «сети» очень высокая. Ведь ячейки ее постоянно меняются, я бы сказала - мигают. Кто-то просыпается до того, как засыпает тот, кто должен его «перекрыть», кто-то не успевает заснуть вовремя… Тогда «эстафету» подхватывает кто-то еще, даже скорее всего не один. Несколько снотворителей просто добавляют к своим снам по дополнительному кусочку - вот и заштопана «дырка»!
        - Почему же нас не «заштопали»? - подал вдруг голос молчавший до сих пор Виктор. Спросил и с опаской покосился на Ничу. Но тот уже забыл про свои угрозы. До них ли, когда творится такое?.. Мало того, он даже поддержал парня:
        - А правда, Сонь, почему?
        - Может, и «заштопали».
        - Ничо так!.. - вскинулся Нича. - А чего же тогда?.. - неопределенно повел он рукой.
        - Нас, я думаю, в том, настоящем, мире «заштопали». А отсюда просто «вычистить» не успели…
        - Ага, среди декораций мусору не место! - усмехнулся Нича.
        - Да… - сказала Соня и зевнула. - Я вообще удивляюсь, что мы здесь… так долго. - Она снова зевнула.
        - Слушай, Соня, - пристально посмотрел на девушку Нича. - Да ты же едва держишься! Иди-ка поспи.
        - Да нет, что ты, все нормалек!.. - замахала руками Соня, но при этом действительно покачнулась и чуть не упала с табуретки. - Ой!.. Я и правда… того… Устала очень. Да еще коньяк этот…
        Девушку, что называется, «развезло» прямо на глазах. Сказались, конечно же, и усталость, и стресс, и коньяк. Но, вероятно, более всего - тот груз вины, что она держала в себе, а теперь вот выложила все - и поддерживающий ее стержень надломился.
        Соня уронила рыжую голову прямо на стол, неловко подвернув под нее локоть. Нича кинулся к девушке и поднял ее на руки. Витя тоже подскочил к ним и заметался вокруг, пытаясь схватить Сонины ноги.
        - Я те дам! - цыкнул на него вполголоса Нича. - Иди лучше двери открой.
        Парень бросился к кухонной двери и распахнул ее. Пару мгновений потоптался и побежал открывать следующую - в комнату. Нича последовал за Витей, бережно прижимая к себе Соню.
        Уложив девушку на кровать, где до этого приходил в себя Виктор, Нича обернулся, ища глазами парня. И тут же услышал взволнованный Витин голос из соседней комнаты:
        - Нича!.. Иди сюда…
        - Ничо так, - буркнул Нича. - Он уже мною командует!.. - Но из комнаты, оглянувшись на спящую Соню, все-таки вышел.
        - Чего орешь? - зашипел он на парня. - Дай поспать человеку!
        Витя же, бледный до синевы, вытаращенными глазами показал ему куда-то за спину. Нича обернулся. У стены стоял знакомый диван. Пустой.
        - Ничо так!.. - запустил он пятерню в растрепанные волосы. - «Чистка», что ли, началась?
        И тут за окном послышался шум. В полнейшей, нереальной тишине он показался настолько неуместным, что оба парня синхронно вздрогнули.
        - Ничо так… - вновь произнес Нича. - Похоже, я ошибся насчет чистки… Скорее, наша покойница не до конца упокоилась.
        Витя в это время уже подскочил к окну и, встав на цыпочки, разглядывал что-то внизу.
        - Екарный бабай! - заверещал вдруг он. - Да она нашу микрушку угнала!..

4
        Лесник Борис Тюрин возвращался ранним утром на кордон из деревни, где жила его мать. Мотор старого «Урала» довольно урчал, под колеса мотоцикла услужливо стелилась обсыпанная хвоей лесная дорога, а сосны по ее бокам, не давая пробиться лучам низкого еще, послерассветного солнца, создавали ту волнующую атмосферу умиротворения и покоя, которую Борис ни за что бы не променял на сомнительный уют городских квартир.
        Лесник чуть скосил взгляд вправо. Юрс, волк-переярок, застыл серым сфинксом в коляске и, судя по выражению морды, тоже наслаждался поездкой. За два с половиной года, с тех пор, как слепым щенком он взял его из логова, Борис научился понимать волчью мимику не хуже человеческой. Особенно теперь, когда Юрс стал уже не просто волком.
        Зверь почувствовал взгляд и повернул крупную лобастую голову. Пристальный взгляд умных, но холодных и колючих, словно битый лед, глаз наверняка заставил бы поежиться многих, но Борис давно знал эту особенность волчьего взгляда - полного собственного достоинства и в то же время предельно внимательного, фиксирующего любое движение вокруг. Уши волка дрогнули и застыли торчком.
        - Потерпи, скоро приедем, - сказал Борис. Юрс отвел взгляд и вновь стал смотреть на дорогу. Его высокомерное спокойствие и монументальная поза словно говорили, что терпения у него хватит не на одну еще такую поездку.
        Тюрин усмехнулся, вспомнив, как поначалу реагировал волчонок на мотоцикл. Шерсть его вставала дыбом, зубы обнажались в свирепом оскале, стоило ему хоть издали увидеть это воняющее и рычащее чудовище. Усадить звереныша в коляску вообще стоило неимоверных усилий и покусанных рук. Но довольно быстро Юрс понял, что удовольствие от езды на этом чудище стоит того, чтобы смириться с его мерзким запахом и невразумительным рыком. И теперь уже он первым запрыгивал в коляску, откровенно обижаясь, если хозяин отказывался его покатать.
        Все-таки странно, думал Борис, с чего ему пришло в голову взять себе волчонка. Словно толкнул кто под руку, когда вышел он тогда на волчье логово. Полез, взял одного из четверых щенков, не выбирая даже, будто знал, что именно этот ему и нужен. Сунул пищащий бурый комочек за пазуху и пошел назад, не оглядываясь, хоть и знал, что волчица за ним из укромного места внимательно наблюдает. Но Тюрин, будучи лесником, знал: мать не станет защищать малышей и ничем себя не выдаст - очень уж боится человека. Тем более трех-то щенков он ей в утешение оставил.
        Подумав еще, Тюрин в очередной раз пришел к выводу, что ничего и никогда не происходит просто так. Впрочем, уж кому-кому, а ему и размышлять на эту тему было незачем, он и так это хорошо знал. Но порассуждать сам с собой, пораскидывать мысли-карты в логическом пасьянсе Борис любил. Видимо, в силу уединенного обитания и редкой возможности пообщаться с людьми. Но как раз сегодня такая возможность будет ему предоставлена. Тюрин с самого утра это чувствовал, даже более - знал. Впрочем, предстоящая встреча не обещала философских разговоров. Мало того, тема предстояла наверняка неприятная, но таковой уж являлась специфика его второй работы, где в отличие от первой с приятными вещами по определению не могло быть никаких дел.
        Борис снова задумался. Вторая работа? А может, вторично все же лесничество? И все остальное вообще? Да и работа ли это, по сути? Скорее уж - предназначение, смысл его существования в принципе. Впрочем, о работе лесником он мог бы сказать то же самое.

* * *
        Поставив мотоцикл в сарай, Тюрин отвел Юрса в вольер. Собственно, в этом не было особой необходимости, но с учетом того, что кордон располагался не где-нибудь в глухой тайге, а довольно близко от людских поселений, вероятность того, что сюда забредет заплутавший грибник, была достаточно велика. И встреча один на один со свободно разгуливающим волком могла бы принести лишние неприятности обеим сторонам.
        Покормив собак - помимо волка, он держал еще двух лаек, - Борис направился к дому и почувствовал вдруг: вот, вот оно! Случилось нечто, предчувствие чего и одолевало его с рассвета. Он бросил взгляд на часы: восемь сорок. Что ж, добираться сюда из города часа полтора, да пока еще поймут, разберутся… В общем, раньше одиннадцати ждать гостей вряд ли стоит. Можно было бы и лечь, попытаться заснуть, возможно, что-то при этом узнать самому, но любое новое дело Тюрин предпочитал начинать с чистого листа. Сознание должно быть прозрачным, не замутненным никакими догадками и непроверенными версиями. Тот, кому следует, его во всем просветит. А потом уже он, сделав нужные выводы, все внимательно просчитав и взвесив, даст необходимые вводные Юрсу. Что ж, волчонок, пришел, похоже, и твой час показать, на что ты способен!

«Тот, кому следует» не появился ни в одиннадцать, ни в двенадцать. Борис уже собрался обедать, когда услышал вдали шум мотора. Он вышел во двор, подошел к изгороди и вынул из пазов три толстые жерди, заменявшие «забору» ворота. Подождал, пока пыльная, непонятного цвета «десятка» заедет во двор, и водрузил жерди на место.
        Из машины вышла женщина. Ей вряд ли было меньше пятидесяти, но сейчас Тюрин готов был ей дать и все шестьдесят - настолько она выглядела измученной, помятой и тоже словно бы «пыльной».
        Борис провел гостью в дом.
        - Обедать будете? - кивнул он на частично накрытый уже стол.
        - Потом, - сказала женщина. - Мне бы попить. Воды, желательно.
        Тюрин зачерпнул ковшом из стоявшего на табурете ведра. Вода была ключевой, но уже не очень холодной - он набрал ее утром. Женщина осушила ковш в несколько глотков и попросила еще. На сей раз она пила медленно, а напившись, спросила:
        - Где ваш зверь?
        - Юрс? В вольере. Привести?
        - Потом, - снова сказала женщина. - А почему такое имя?

«Ты бы сама сначала для порядку представилась», - неприязненно подумал Борис, но вслух, разумеется, своего раздражения не выдал.
        - В память о погибшем друге. Его звали Юрий Семецкий. Сокращенно - Юрс.
        - Вот как? - поджала губы женщины. - А как он погиб?

«А твое какое дело?» - захотелось сказать Борису, но он снова сдержался и подчеркнуто спокойно ответил:
        - Никто не знает. Он погибал уже столько раз и версий о причине его окончательной гибели так много, что верить можно лишь в одно: его нет в живых.
        - Он что, воевал в горячих точках?
        Тюрин на сей раз оставил ее вопрос без ответа. Вот это уж точно было не ее дело! Вместо этого он сказал:
        - Юрс жив и готов к работе. Поговорим о деле или сначала все-таки пообедаем?

* * *
        Гостья выбрала дело. И посвятила ему больше часа. Борис давно понял, что от него требуется, а она все повторяла и повторяла, возвращалась к каким-то несущественным деталям и, что больше всего не понравилось Тюрину, придавала им эмоциональную окраску. Если бы он точно не знал, кем является эта женщина, то, пожалуй, усомнился бы в ее профессионализме. В их деле - не место эмоциям и личным оценкам происходящему. Но такова уж, видать, была у этой особы натура, так что приходилось попросту терпеть и слушать.
        Правда, Борис набрался-таки наглости и под наставления женщины (имя она так и не назвала, а спрашивать он принципиально не стал) сел за стол и принялся обедать. Вид аппетитно жующего человека пробудил, видимо, и в гостье чувство голода, но она сначала закончила инструктаж, затем велела привести волка и лишь после этого попросила обеденную порцию для себя.
        Борис присел на лавку возле стены и, положив ладонь на лобастую голову Юрса, приготовился ждать.
        - А чего ж вы не начинаете? - продолжая жевать, махнула в их сторону ложкой женщина.
        - Вы пообедаете, я вас провожу, и мы начнем.
        - Нет-нет, я должна присутствовать! Я обязана лично все координировать!

«Ну-ну, координируй, координатор!» - мысленно огрызнулся Тюрин, но перечить, конечно же, не стал.
        - И учтите, - сказала, сузив глаза в злобно сверкнувшие щелочки, женщина, - этот гад очень силен. Он заблокировал меня полностью, а потом вышвырнул оттуда, как дохлого щенка.
        - Я учту, - кивнул Тюрин. - Я всегда отношусь к противнику серьезно.
        Он откинул голову, прижался затылком к стене и закрыл глаза. А когда примерно через полчаса открыл их, посадил напротив себя Юрса и, взяв его морду в ладони, заглянул в колючую темноту волчьих зрачков.
        На все про все у Тюрина ушло около часа. Женщина, разумеется, давно закончила есть, что было очень кстати. Иначе, судя по ее реакции, она бы наверняка подавилась, когда волк, после того как Борис отнял от его морды руки, выдал утробно-низким хрипом:
        - Юрс готов!..

5
        - Что будем делать? - первым нарушил затянувшееся молчание Геннадий Николаевич.
        - Для начала - обедать, - сказала Зоя Валерьевна неожиданно спокойным голосом.
        Геннадий Николаевич покосился на супругу, ставшую почти прежней, будто ничего и не случилось или случилось, но уже благополучно кончилось и забыто. И все же, прожив вместе почти тридцать лет, он умел определять истинное состояние жены. Сейчас она постаралась взять себя в руки, и получилось это в общем-то неплохо. Но покрасневшие глаза, напряженные губы, пытающиеся изобразить на бледном лице улыбку, побелевшие костяшки сцепленных пальцев лучше всяких слов говорили о том, что на самом деле происходит в ее душе, какие чувства ее переполняют.
        - Рано вроде бы еще обедать, - мягко опустил руку Геннадий Николаевич на ладони супруги. - Да и аппетита нет.
        - Вот кофейку бы не помешало, - сказал Ненахов.
        - И кофейку тоже. Но без обеда я вас не отпущу, как хотите, - поднялась с дивана Зоя Валерьевна и направилась к кухне. - Подождите минут десять.
        Дождавшись, пока за супругой закроется дверь, Геннадий Николаевич подался к другу:
        - Игорь, ты все сказал? Только честно!
        - Все. И сделал все, что от меня зависело: мои ребята, если что узнают, сразу сообщат. Правда, там моих-то двое и осталось всего… Да и эфэсбэ эта!.. Там, как ты понимаешь, у меня никого. А дело они себе забрали. Так что…
        - Так что же, - вскочил Геннадий Николаевич, - мы так и будем сидеть и дожидаться неведомо чего?!
        - А что ты предлагаешь? Заняться расследованием самим?
        - Хотя бы! Ты ведь все-таки…
        - Да никто я теперь, - перебил Ненахов и поморщился.
        - Но ведь знания, опыт никуда не делись!
        - Да что толку, - вновь поморщился бывший полковник. - Что толку от знаний и опыта без должного обеспечения? Элементарных анализов не сделать, не говоря уже о компьютерных базах данных!..
        - Ну, кое-какие можно достать… - смущенно пробормотал Геннадий Николаевич.
        - Достать! - фыркнул Ненахов. - То, что это противозаконно, второй вопрос. Но главное: левые базы - они и есть левые… Кстати, о законности. Я не имею права брать у кого бы то ни было показаний, а тем более - кого-либо допрашивать. Так что не надо преувеличивать мои возможности.
        - Но твои ребята… Ты ведь говоришь, что есть парочка. Они ведь могут… того… Помочь и с анализами, и с базами данных, если что.
        - Ну ты даешь! Да их же попрут со службы, если заметят, что левыми делами занимаются! А если узнают, что теми же самыми, что и эфэсбэ!.. Нет, Гена, ты извини, но я своих друзей никогда не подставлял и не собираюсь. Даже согласившись меня информировать, они рискуют. Но это уже дело техники, ребята не дураки.
        - Короче говоря, ты отказываешься, - скорее утверждая, нежели спрашивая, выдал Геннадий Николаевич.
        - От чего я отказываюсь, дурья твоя голова? - хлопнул по коленям ладонями Ненахов. - Я глупости совершать отказываюсь! И объяснить тебе хочу, что я не всесилен, чтобы ты не надеялся на меня, как на бога.
        - Значит, все-таки… будем? - с надеждой посмотрел на друга Геннадий Николаевич.
        - Что будем?.. - недоуменно нахмурился тот.
        - Вести собственное расследование?
        - Тьфу на тебя! Говоришь ему, говоришь… - махнул рукой Ненахов.
        - Давай хотя бы на место аварии съездим! - взмолился Бессонов.
        - А кто тебе сказал, что мы туда не поедем?
        - Ты… Ведь ты же говоришь, что расследованием…
        - Тьфу на тебя еще раз! - перебил отставной розыскник. - Расследование и осмотр места происшествия - это две разные вещи.
        - А! - радостно вскочил с дивана Геннадий Николаевич. - Тогда все хард-рок! Тогда поехали!
        - Куда поехали? - заглянула в комнату Зоя Валерьевна. - А ну-ка, обедать!

* * *
        Обед наверняка был вкусным - по-другому супруга не готовила, - но спроси у Геннадия Николаевича, что он только что ел, вряд ли бы он вспомнил. Мысли занимали как переживание за сына, так и нетерпение поскорей заняться делом. Хоть умом он и понимал, что осмотр места аварии вряд ли поможет найти Ничу, но эмоции брали свое. Это было все-таки лучше, чем поминутно вскакивать с дивана и нарезать круги по комнате.
        Зоя Валерьевна, услышав, куда собрались мужчины, попросилась сначала с ними, но, еще не дождавшись отказа, замахала руками:
        - Нет-нет, езжайте одни! Я вам лишь мешать стану… Ты мне только сразу звони, Гена, как что-то узнаешь, хорошо? Нет, ты мне в любом случае звони время от времени, а то я изведусь тут…
        - Хорошо, милая, хорошо, - поцеловал жену Бессонов и за рукав потащил Ненахова из квартиры. Тот всего лишь и успел, что кивнуть хозяйке на прощание и поймать в ответ взгляд, полный мольбы и надежды.

* * *
        Ненахов остановил «Волгу» метров за триста от места аварии.
        - Мы ведь не доехали, - недоуменно посмотрел на друга Геннадий Николаевич.
        - Не стоит афишировать, чем мы интересуемся, - пояснил тот. - Вполне возможно, что место происшествия под наблюдением.
        - Эфэсбэ? - спросил Бессонов, на что Ненахов даже не стал отвечать, лишь вздохнул, скосив на товарища взгляд:
        - Вообще-то ты бы посидел в машине… Один я меньше привлеку внимания.
        - Ну уж нет! - поспешно распахнул дверцу и полез наружу Геннадий Николаевич. А когда друг тоже покинул машину, пояснил: - Я не смогу тут, Игорь!.. Когда… вот… рядом совсем…
        - Ладно, - кивнул Ненахов и запер «Волгу». - Только постарайся вести себя непринужденней, головой особо не верти. Мы с тобой просто гуляем.
        - Здесь? - округлил глаза Геннадий Николаевич и повел рукой. Пейзаж и впрямь мало подходил для прогулок. Справа - пыльные от близкой дороги трава и низенькие чахлые кустики, слева - неопрятный пустырь с кучами строительного мусора, чуть дальше - серые ряды гаражей и редкие бетонные коробки производственных зданий, обнесенные бетонным же грязно-серым забором.
        - М-да… - оценил картину бывший полковник. - Ну тогда мы идем в автосервис, - указал он на одно из серых зданий вдали. - На всякий случай и впрямь придется дойти, недалеко. Лучше перестраховаться, чем иметь дело с этой конторой.
        - Чего ж мы тогда машину бросили и пешком поперлись? Разве это подозрительным не покажется?
        - Так она сломалась. Вот мы в автосервис и идем. По-моему, логично как раз.
        - Ну-у… - развел руками Бессонов. - Тебе видней. Ты у нас сыщик.
        - Бывший! - поднял палец Ненахов. - А сейчас я - вообще никто. Простой пенсионер-автолюбитель. О себе можешь сказать правду. Кроме того, что ты отец участника событий.
        - Кому сказать? - заморгал Геннадий Николаевич.
        - Им, - неопределенно мотнул головой Ненахов. - Ты же сам говорил.
        - А-а!.. - протянул Бессонов. Вообще-то ему мало верилось, что кто-то сидит в этих грязных кустах и неведомо чего или кого ожидает. Впрочем, он тут же вспомнил о спутниках-шпионах и прочих технических чудесах спецслужб, что вызвало на его лице невольную улыбку. Ага, эфэсбэшникам нечего больше делать, как через спутник следить за двумя старыми пердунами! Не совсем еще, конечно, старыми, но… Этакие Неуловимые Джо из древнего анекдота. Потому неуловимые, что на хрен никому не нужны, вот их и не ловят.
        - Ты чего лыбишься? - глянул на него друг.
        - Анекдот вспомнил.
        - Про Неуловимого Джо?
        - А… как ты?!.
        - Мастерство не пропьешь, - не вполне понятно констатировал Ненахов и кивнул: - Пошли.
        И они пошли. Неспешно, как и договаривались. Вот только не крутить головой у Геннадия Николаевича не получалось - хвостик, в который были забраны густые, темные с проседью волосы, так и мотался туда-сюда. Отставной полковник сделал другу одно замечание, другое, а после третьего махнул рукой. Тем более, как он сумел определить, за местом аварии никто все же не наблюдал. Скорее всего. Лишь редкие автомобили проносились по шоссе с обеих сторон, не сбавляя скорости.
        Несмотря на это, останавливаться возле того места, где на асфальте жирно чернели тормозные следы, Ненахов запретил. Друзья просто замедлили шаг, разглядывая место происшествия, как сделал бы на их месте любой, слышавший о случившемся и увидевший детали картины. Геннадий Николаевич хоть и не обладал сыщицким опытом, но мыслить логически, хотя бы в силу профессии, умел, а потому убедился, что рассказанное об аварии Ненаховым походило на правду. Длинный тормозной след оставил «КАМАЗ». Причем именно на той полосе, по которой и ехал до этого. Маршрутка же тормознула непосредственно перед столкновением. И произошло это на встречной полосе, то есть на той же самой, по которой ехал самосвал. Вывод один - именно микроавтобус выбросило лоб в лоб «КАМАЗУ», и произошло это быстро и неожиданно для водителя. Причиной могло быть как лопнувшее колесо, так и, например, то, что водитель маршрутки просто заснул. Впрочем, тогда бы ее тормозного следа не было вовсе. Но теперь и оставалось разве что гадать - микроавтобус пропал. Что, собственно, и составляло главную загадку. Такой вот, как говорится, хард-рок.
        Геннадий Николаевич почувствовал досаду - тащились они сюда и впрямь напрасно. Он хотел уже было повернуть назад, но друг словно почувствовал это и взял его за локоть.
        - До автосервиса, - сказал вполголоса отставной полковник. - Как договаривались.
        - Но… - попытался возразить Бессонов, однако друг был неумолим:
        - Любая операция должна осуществляться строго по плану, если внешние обстоятельства не вносят в эти планы коррективы.
        В автосервисе Ненахов пообщался с мастером, поинтересовался, ремонтируют ли они
«Волги», за какое время следует записываться «на прием», задал еще несколько сугубо «автомобильных» вопросов. Бессонов, вспомнив обещание, отзвонился супруге. Разговор занял не больше минуты - рассказывать было нечего, - и, убрав мобильник, Геннадий Николаевич откровенно заскучал. Он принялся разглядывать полуразобранные, а то и вздернутые подъемником, словно на дыбе, автомобили в большом, как ангар, гараже, освещенном такими же, как на уличных фонарях, люминесцентными лампами. От этого мертвенного света и вида неживых раскуроченных машин, будто вскрытых патологоанатомом трупов, Геннадий Николаевич почувствовал себя неуютно и зябко. Вообще-то он спокойно относился к подобным вещам, являлся даже в какой-то мере любителем «черного юмора», но сейчас явная ассоциация с моргом вызвала у него мурашки на коже и холод вдоль позвоночника. Он поежился и невольно шагнул к выходу. Впрочем, туда уже направлялся и друг.
        - Ты чего? - бросил он на товарища внимательный взгляд.
        - Так, замерз что-то, - передернул плечами Бессонов. - Пойдем скорей на солнышко.
        На улице ему и впрямь стало лучше, даже настроение неожиданно поднялось, словно вместе с лучами земное светило передало ему тайное послание, уверяющее, что сын жив-здоров и вообще все обязательно будет хорошо.

* * *
        Если в эту сторону друзья шли по обочине вдоль полосы движения злополучной маршрутки, то назад двинулись по другой стороне дороги. Поравнявшись с местом аварии, вновь замедлили шаг. Но опять ничего интересного не увидели. Не было ни осколков стекла, ни, слава богу, крови - одни лишь черные полосы, оставленные резиной на асфальте.
        Геннадий Николаевич шел следующие пять-семь метров, повернув назад голову, словно зачарованный этими черными знаками, перечеркнувшими его спокойную жизнь, а потому не заметил, как неожиданно замер на месте Ненахов, и, разумеется, налетел на друга.
        - Ты чего? Говорил же, не останавливаться!
        - Посмотри, - проигнорировал возмущение товарища бывший полковник и показал на дорогу.
        - Ну, смотрю, - сказал Бессонов. - Ремонт бы не помешал, но бывает и хуже.
        - Какой ремонт? - поднял недоуменный взгляд Ненахов.
        - Дороги… А ты что имел в виду?
        - Вот это. - Ненахов присел и коснулся асфальта в паре десятков сантиметров от обочины.
        Геннадий Николаевич огляделся, не попадут ли они под чьи-нибудь колеса, и тоже присел. Теперь и он увидел то, на что показывал друг. Царапина на асфальте. Точнее, выбоина. Сантиметра три-четыре длиной. Судя по всему, свежая. Но он бы ее точно не разглядел, когда шел, даже если бы искал специально. С тем большим уважением он посмотрел на друга:
        - Ну и?..
        - Пуля, - коротко ответил тот.
        - Что?! Какая еще пуля?..
        - Пока не знаю, - выпрямился Ненахов и отряхнул руки. - Пойдем поищем.
        Геннадий Николаевич тоже встал на ноги, но идти за товарищем не торопился.
        - Игорь, - сказал он, - я тебя, конечно, уважаю и как специалиста, и как друга, но, по-моему, ты уже чересчур увлекся. То эфэсбэ за нами следит, теперь еще и террористы объявились!..
        - Я ничего не говорил о террористах, - нахмурился Ненахов. - Я лишь увидел на дороге свежий след от пули. Если ты меня уважаешь как специалиста, то поверь в это. А если не можешь поверить, то я тебе скоро это докажу. Надеюсь, она не срикошетила очень уж далеко.
        Говоря это, Ненахов еще раз глянул на выбоину, перевел взгляд вдаль, словно проводя мысленную линию, а затем перепрыгнул дренажную канавку за обочиной и, согнувшись, медленно пошел, разглядывая на земле нечто, видимое лишь ему одному.
        Если Бессонов и поверил в сам факт существования пули, то уж поверить в то, что ее можно найти среди травы и мусора, он никак не мог. К тому же, как он считал, пуля может улететь очень далеко, за километры, и если друг собирается вот так, почти на карачках, весь этот путь за ней проделать, то домой они не вернутся и к завтрашнему вечеру.
        Вслух он, разумеется, ничего Ненахову не сказал, а лишь покорно вздохнул и пошел вслед за другом. Но идти с такой черепашьей скоростью ему быстро надоело, поэтому он обогнал Ненахова и уселся на трубе теплотрассы, протянувшейся вдоль дороги. Труба была в изоляционной «шубе», а потому сидеть на ней оказалось мягко и удобно. От нечего делать, не по злому умыслу, а чисто машинально, Геннадий Николаевич начал эту «шубу» расковыривать, благо в ней прямо под пальцами как раз оказалась дырка. И тут его палец наткнулся на что-то твердое внутри изоляции, похожее на камешек. Какое-никакое, а развлечение!.. Он вынул из отверстия камешек и поднес к глазам. Камешек оказался мятым кусочком металла. Он собрался его выбросить, как вдруг мозг программиста выстроил в голове логическую цепочку: «пуля - дырка - кусок металла». Геннадий Николаевич только крякнул и хотел крикнуть другу о находке, но в последний момент передумал. Собрав волю в кулак, он с невозмутимым видом продолжал сидеть на трубе, пока Ненахов, не разгибаясь, наконец-то дополз до него, а потом разжал перед носом друга ладонь и спросил, нарочито
зевнув:
        - Эта?..
        Отставной полковник быстро схватил кусочек свинца и принялся вертеть его и внимательно разглядывать.
        - Так я и думал, - выдал он наконец. - «Эс-пэ пять». Потому и не улетела далеко.
        - А для людей? - спросил Геннадий Николаевич.
        - Она и для людей тоже! - почти радостно провозгласил Ненахов.
        - Я имею в виду, объясни для людей. Что за «эс пять» и что в ней особенного. По-моему, обычный кусок свинца.
        - Не «эс», а «Эс-пэ пять», - поправил Ненахов. - Это специальные патроны для бесшумной стрельбы калибром девять миллиметров. Бесшумность достигается в первую очередь за счет того, что скорость такой пули - дозвуковая. Потому я и предположил, что далеко она улететь вряд ли смогла, тем более затормозив о колесо - раз, и об асфальт - два.
        - А как ты заранее мог знать, что пуля была именно от такого патрона?
        - Во-первых, звука выстрела никто не слышал.
        - Ну, как же! А хлопок? Водитель «девяносто девятой» его слышал!
        - Хлопок - это лопнула шина маршрутки. От выстрела. А вот самого выстрела не слышали. Ведь стреляли с близкого расстояния, вон из тех кустов, - показал Ненахов на противоположную сторону дороги, - и обычный выстрел услышали бы многие, и отнюдь не как простой хлопок.
        - Хорошо. Что во-вторых?
        - Во-вторых, я предположил, что стреляли вряд ли из пистолета или из охотничьего, скажем, ружья. Все-таки точность требовалась большая. Вот я и предположил, что тут очень бы подошли бесшумные снайперские винтовки. Или «Винторез», или «Вэ-эс-ка девяносто четыре». Как раз для той и другой подходит этот патрон. Но есть одно
«но»…
        - Да не тяни ты!
        - Обе эти винтовки стоят на вооружении в спецподразделениях силовых структур. Купить такую на базаре, думаю, будет трудно.
        - То есть ты хочешь сказать… - округлил глаза Геннадий Николаевич.
        - Я пока ничего не хочу сказать. Кроме того, что уже сказал.
        - А и не надо ничего говорить, Игорь Степанович, - послышалось вдруг сзади. - И вам, Геннадий Николаевич, тоже. Очень вас прошу, не лезьте в это дело. Право слово, не надо. И отдайте, пожалуйста, пулю.

6
        Выскочив на улицу, Нича и Виктор завертели головами, не зная, куда бежать, пока вновь раздавшийся шум не подсказал им нужное направление. Звук был очень знакомый, но в неестественно густой тишине он казался настолько чуждым, что Нича не сразу его узнал.
        - Это наша маршрутка! - подсказал Витя. - Побежали?..
        - Давай, - кивнул Нича и ринулся на звук.
        Выбежав на проспект, он остановился и снова завертел головой. Улица была абсолютно пустынной, не считая тяжело дышащего за спиной Виктора. Звук автомобильного мотора плавал в воздухе, словно в вязком киселе, где-то совсем рядом. Но уловить, где именно, было очень трудно; звук отражался от зданий, отражения отражались еще раз, и еще, и еще - и так, медленно затухая, почти до бесконечности. Ниче уже стало казаться, что целый автопарк устроил гонки по дворам города, избегая встречи с ними.
        И тут заорал Виктор:
        - Да вон же она, вон!
        Нича обернулся. Маршрутка неслась по перпендикулярной проспекту улице. Именно неслась. На совершенно дикой скорости. И когда пересекла проспект в паре десятков метров от них, Нича не успел разглядеть, находился ли кто-то в салоне. Правда, ему показалось, что перед глазами мелькнуло что-то рыжее, но и сама машина была такого же цвета, так что ошибиться было просто.
        - Попробуй тут догони!.. - проворчал Витя.
        Нича тоже понял, что догнать автобус вряд ли удастся. Да и зачем, собственно? Ну, догонят они его - чисто гипотетически, - ну, окажется, что в нем недавняя
«покойница» катается - что само по себе странно, - а дальше-то что?..
        Додумать ему не удалось. Теперь оранжевое пятно мелькнуло слева, в глубине проспекта. Разумеется, это была «их» маршрутка. Дико завывая двигателем, словно гоночный болид, она стремительно приближалась к ним. Нича непроизвольно отступил назад. Маршрутка пронеслась совсем рядом, обдав их с Виктором волной теплого воздуха. Перед Ничиными глазами промелькнула большая цифра «6» на стекле автобуса. От скорости она смазалась, и зрение восприняло ее как ряд шестерок… «Вот уж воистину!..» - подумалось Ниче. А еще - ему опять показалось, что за окнами микроавтобуса он заметил что-то рыжее. Но ведь «покойница» не была рыжей! Это… Это Соня рыжая!..
        Мысль вспыхнула в мозгу, но не успела сформироваться. Маршрутка возвращалась. А слева… Слева, откуда она только что ехала, тоже несся автобус! Оранжевый. С цифрой
«6» в нижнем углу лобового стекла. Эта маршрутка ехала медленней, и Нича решил во что бы то ни стало рассмотреть, кто находится в салоне. И кто сидит за рулем - тоже.
        Промелькнула оранжевой молнией та маршрутка, что мчалась справа. Теперь и «левая» была совсем рядом… И тут закричал Виктор:
        - Вон еще одна! И еще!..
        Оранжевые маршрутки неслись теперь отовсюду. Выруливали с улиц и подворотен, катились и летели по проспекту, наполняя беззвучный доселе город ревом и воем. В тех, что ехали медленней, Нича успел рассмотреть водителей и пассажиров. Водителем везде был… он сам!.. А пассажирами… Пассажирами, точнее, пассажирками была Соня. Десятки, сотни Сонь мелькали теперь у него перед глазами в оранжевых автобусах. И везде они спали.
        - Что это за хрень?! - пытаясь переорать дикий шум моторов, вцепился в Ничин рукав Витя.
        - Откуда я знаю! - крикнул в ответ Нича, выдернув из пальцев Виктора руку.
        На самом деле он знал. Точнее, догадывался. Соне нельзя было засыпать здесь, в
«декорациях». Ведь эти декорации кто-то сейчас творил. А кто-то еще в этот же момент работал с ними на других уровнях. Не предполагая в них, конечно же, никакого «мусора». Но «мусор», то есть все они, случайные персонажи чужой пьесы, - это еще полбеды. Хуже было то, что в декорациях оказался и чужой режиссер - спящая Соня! Ведь ей тоже что-то снилось, и Нича даже предполагал, что именно: Соня наверняка пыталась как-то исправить ситуацию. Но ведь она сама говорила, что в снах нельзя что-то менять, их нужно просто смотреть. А тут… Тут теперь такая каша заварилась! В чьих-то снах присутствует кто-то, кто видит совсем другие сны, да еще и пытается их изменить. А ведь еще неизвестно, как сказывается на «снотворении мира» присутствие в декорациях «инородных тел»… Труп, похоже, «снотворителям» удалось отсюда убрать. А вот с живыми получается вообще невесть что. Тем более когда один из живых - такой же, как они…
        Возможно, сейчас происходит нечто подобное тому, что кому-то снится, что Соне снится, что она едет в маршрутке и ей снится, что кому-то снится, что Соне снится, что она едет в маршрутке… И так далее по кругу и бесконечности! Или вообще Сонины сны «привязаны» совсем к другому месту. Получается примерно так, что она играет в компьютерную игру по карте совсем от другой игры. Что при этом происходит - трудно даже предположить!
        Голова у Ничи пошла кругом. Он попытался представить, каково сейчас тем
«снотворителям», что заняты исправлением этого «сбоя». Все они спят, но сон почти каждого - болезнен и беспокоен. Кто-то мечется, многих ломает и крутит… Кто знает, что происходит при этом с остальным, «окончательным» миром?
        Он понимал, что истины ему не постичь никогда. Да и какая может быть истина в хаосе? В программной ошибке, компьютерном сбое, наркотическом глюке? Он знал только одно: Соне нельзя здесь спать!
        - Бежим назад!.. - заорал он прямо в ухо Виктору.

* * *
        Соню он даже не стал будить. Лишь обернул покрывалом, на котором она лежала, и сгреб в охапку. Девушка на миг приоткрыла глаза, брызнув на Ничу небесной синевой:
        - Что случилось? Мы приехали?..
        - Спи, Нормалек. Все…
        - Ничо так?.. - улыбнулась Соня, вновь закрывая глаза.
        - Ага, ничо.
        Витя оставался на улице. Едва Нича с дорогой ношей выбежал из подъезда, парень замахал руками:
        - Она тут!.. - Увидел спящую Соню, ойкнул, и зашипел, как раскаленная сковородка под струей воды: - Маршрутка тут! На месте! Я даже не заметил, как и когда…
        - Не важно, - перебил его Нича. - Это хорошо, что она снова здесь. Значит, мы все делаем правильно.
        Он быстро подошел к автобусу, машинально отметив, что тот не выглядит больше новеньким и сверкающим. Почему-то это тоже показалось ему добрым знаком.
        Нича, согнувшись, боясь потревожить Соню, осторожно забрался в салон. Уложил спящую девушку на заднем сиденье и сказал взбирающемуся следом Вите:
        - Сядь с ней рядом. Придерживай, если что. На сей раз я буду ехать быстро.
        - А… куда?..
        - Посмотрим, - ответил Нича и быстро покинул салон. Он хотел ответить: «Домой», но очень боялся сглазить. Рассказывать же Виктору о своих догадках и предположениях казалось и вовсе глупым. Ну почему он решил, что если вернется сейчас на место аварии, если промчится там же, где они ехали утром в момент столкновения, то
«КАМАЗ» - или что там было? - вынырнет снова, и все повторится - только с более счастливым исходом? Почему он так верит, что кто-то сверхумный и всемогущий решает сейчас их проблемы? Ответов у него не было. Была лишь дикая надежда и непонятная уверенность в своей правоте. Нича обошел маршрутку спереди, забрался на водительское место и завел двигатель.

* * *
        Он и впрямь ехал быстро. В городе еще сдерживал себя, а как только вырулил на шоссе, ведущее к Фабрике, переключился на пятую передачу и вжал педаль газа, что называется, «до полика».
        Никаких других маршруток ни в городе, ни на шоссе больше не было. Весь мир, во всяком случае - для Ничи, сосредоточился теперь только в этой. Оранжевой маршрутке номер шесть.
        Стрелка спидометра подрагивала возле сотни. Медленно переползла к ста десяти, не останавливаясь, добралась до ста двадцати…
        - Ничо так! Ничо… - пробормотал Нича, приближаясь к месту аварии. Ему захотелось зажмуриться - так реально представился мчавшийся навстречу самосвал. Но прошла секунда, другая, еще и еще одна, а ничего не происходило. Вот уже слева потянулись серые блоки гаражей, которые, он хорошо это помнил, находились куда дальше, чем точка их невероятного «перехода».
        Проехав еще с полкилометра, Нича затормозил у отворотки. Влево уходила дорога к Фабрике, прямой путь вел к федеральной трассе на Санкт-Петербург.
        Выключив двигатель, Нича обнял баранку и опустил на руки голову. Что делать дальше, он не знал. И думать о чем-либо расхотелось совершенно. Его охватило вдруг полное безразличие. Остаться навсегда в этом мире декораций было все равно что умереть. По крайней мере так ему в тот момент казалось. Правда, настоящая смерть несла в себе гораздо больше соблазнов: не нужно было дергаться, о чем-то думать, что-то решать.
        В салоне кто-то так громко зевнул, что Нича машинально поднял с баранки голову и обернулся. Сладко потягиваясь, Соня с улыбкой пропела:
        - Ой, мальчики-и-и! Я сейчас такой сон видела-а-а!..
        Впрочем, она тут же осеклась, быстро опустила руки, а умильное выражение лица сменилось на тревожно-испуганное.
        - Мне снилось море… - пробормотала Соня. - Как я, маленькая, купаюсь в нем с папой и мамой.
        - Хороший сон, - удивленно глянул на девушку Нича. - Чего ты так испугалась-то?
        - Но я же… Я ведь никогда не вижу таких снов. Обычных снов, не связанных с… - Она запнулась и неопределенно мотнула головой.
        Нича понял. И понял еще, что ничего теперь не понимает.
        - Постой! Так ты не пыталась во сне все это исправить?..
        - Нет, - виновато пожала плечами Соня. - Я ведь говорю, мне снился обычный сон. В нем я даже не думала, что со мной на самом деле.
        - Ничо так! А откуда же тогда… - Нича сообразил, что девушки с ними не было, когда они с Виктором наблюдали «микроавтобусную какофонию», и пояснил: - Пока ты спала, мы видели в городе странные вещи.
        - Какие? - испуганно спросила Соня.
        - По улицам носилась наша маршрутка. Сначала одна, а потом их стало множество. И в каждой сидела ты. А за рулем был я. И мы подумали, что это ты пытаешься что-то сделать, исправить всю эту хрень!.. - Нича в сердцах хлопнул по баранке, и машина недовольно пикнула.
        - Нет, я ничего такого не делала, - совсем тихо сказала девушка и опустила голову. - Простите…
        - Да, может, и делала, но не помнишь, - подал вдруг голос Витя. - Я читал, что, пока спишь, сон может несколько раз сниться. В какие-то специальные периоды…
        - Фазы, - подсказал Нича. - Есть фаза медленного сна, а есть - быстрого. Во время быстрого сны как раз и снятся.
        - Вот-вот! - подхватил Виктор. - А потом, когда медленная фаза наступает, то уже и не помнишь, что тебе снилось. Так что тебе могло до моря что угодно присниться.
        - Тем более ты ненадолго просыпалась, - вспомнил Нича. - Так что море тебе уже точно после маршруток снилось.
        - Не знаю, - задумалась Соня. - Обычно я всегда помню, что в таких снах происходит. Да я и говорила ведь, что это не просто сны. Вряд ли они как-то с фазами связаны.
        - Ничо так! Но точно ведь ты не уверена?
        - Не уверена.
        - Да какая теперь разница! - подскочил вдруг Виктор. - Уверена - не уверена, было - не было!.. Сейчас-то мы что будем делать? - Он с вызовом глянул на Ничу: - Твой план, я смотрю, провалился?
        - У тебя есть другой? - огрызнулся Нича.
        - Не ссорьтесь, мальчики, не надо! - жалобно попросила Соня. - Давайте вместе подумаем, как нам быть.
        - Да лучше уж не быть… - буркнул Нича, вспомнив свои недавние мысли.
        - Не надо так, - нахмурилась девушка. - Сдаваться никогда не стоит. Мы живы, здоровы, голод и жажда нам не страшны. Да все нормалек, нам ничего не угрожает!
        - Пока, - хмуро заметил Нича.
        - Пусть даже пока, - кивнула Соня. - Значит, тем более надо пользоваться моментом и, пока нам ничего не угрожает, что-то придумать и хотя бы попробовать сделать.
        - Я уже попробовал…
        - Коля, ну чего ты все ворчишь? - вскочила девушка. - Как дед старый: бу-бу-бу, бу-бу-бу!.. Ну, попробовал раз, ну, не получилось! И что ж теперь, сидеть сложа руки и на судьбу жаловаться?
        - Можно еще разогнаться - и о стену! - хихикнул Виктор.
        - Ничо так, это мысль, - поднял голову Нича.
        - Прекратите же вы!.. - вспыхнула Соня, но Нича поспешил ее перебить:
        - Да нет же, я серьезно. Ведь неизвестно, где мы на самом деле окажемся, «умерев» здесь. Но я полагаю, эту идею мы проверим в самую последнюю очередь.
        - Может, ты и прав, - успокоилась девушка и вновь опустилась на сиденье. - Но сейчас мы этого делать точно не будем. Это уж действительно на самый крайний случай. Давайте думать, что делать сейчас.
        - А давайте поедем куда-нибудь подальше, - сказал Витя. - Может, это только здесь такая байда, а в других местах все нормально?
        - Не думаю… - нахмурилась Соня, но идею Виктора поддержал Нича:
        - А что нам мешает убедиться? Все лучше, чем просто так сидеть.
        И, не дожидаясь ответа, он развернулся к баранке и повернул ключ в замке зажигания.

* * *
        Выехав на федеральную трассу, Нича остановился. Посмотрел направо, налево. Куда ехать? Логичней казалось направо - ближайший город находился в той стороне, но Нича почему-то повернул налево. Впрочем, самому-то себе можно и признаться почему. Потому что ему стало страшно. Нича был почти уверен, что и соседний город тоже окажется пустым и мертвым. И тогда… Тогда - прощай, последняя надежда. Конечно же, раньше или позже с ней все равно придется распрощаться, но уж все-таки пусть лучше позже. Хоть на чуть-чуть! Хотя бы еще лишний час-полтора потешить себя этим сладким, но капризным и ветреным чувством с женским именем, которое, привередничая, даже умереть стремится последним.
        Соня и Виктор то ли не смотрели в окна, то ли им было все равно, куда ехать, но ни парень, ни девушка никак не прокомментировали Ничинин выбор. Что ж, решил он, поудобнее устраиваясь в кресле и расслабив пальцы, так что ладони теперь просто лежали на рулевом колесе, не сжимая его, - теперь можно и отдохнуть, просто покататься, наслаждаясь процессом.
        Действительно, до этого Ниче приходилось водить этот несчастный микроавтобус только в экстренных случаях, когда деваться было некуда, как только сесть за руль - и гнать. Там уж было не до впечатлений от процесса езды. Теперь же можно было недостаток этих впечатлений восполнить. Что он и делал, сознательно не разгоняясь более восьмидесяти километров в час, чтобы продлить минуты удовольствия. Ибо некое внутреннее чувство упорно бубнило ему, что лафа скоро кончится.
        Пока же за окном тянулись обычные, знакомые пейзажи. Леса, поля, перелески. Смотреть на все это было куда приятней, чем на безлюдные городские кварталы. На мгновения вообще забывалось, что с окружающим миром что-то произошло. Но стоило взгляду вернуться к ленте шоссе - абсолютно пустой в такое-то время суток! - как сразу все вспоминалось, и приходилось приложить усилия, чтобы не дать захлестнуть себя волне отчаяния.
        Вскоре лес вокруг стал более густым и высоким, плотнее подступив к дороге. С одной стороны, это создавало некую иллюзию защиты, но в то же время навевало подспудную тревогу. Тем более еще через какое-то время Ниче стало казаться, что с окружающим миром стало что-то не так. Сперва он не мог понять, что именно, да, откровенно говоря, и боялся этого понимания, хоть и догадался уже, что безмятежности путешествия скоро наступит каюк.
        Он и наступил, когда из салона послышался Сонин возглас:
        - Смотрите, что это?!.
        Нича сбросил скорость, подрулил к обочине и остановился. Скользнула мысль, что встать можно было и посреди шоссе, хоть на встречке, но мысль была бесполезной и мелкой, потому он выбросил ее из головы, обернулся в салон и переспросил Соню, уставившуюся в окно:
        - Чего ты там увидела?
        - Посмотри на деревья…
        Нича повернул голову и глянул в лобовое стекло. Деревья как деревья!.. Разве что ветви и листья совершенно неподвижны, так это всего лишь из-за отсутствия ветра.
        - Нормальные дере… - начал он, вновь обернувшись в салон, но тут его взгляд проник за окно, в которое смотрели Соня и Виктор. - Ничо так! Что это за хрень еще?..
        Деревья, которые по ходу движения казались совершенно обычными, с обратной стороны выглядели нарисованными! Причем зачастую условно, в виде торопливых штрихов и пятен. То же самое касалось травы и самого шоссе, которое возле микрушки было прорисовано еще более-менее детально, а вот назад простиралось неаккуратной графитовой штриховкой.
        Нича потянулся к дверной ручке, намереваясь выйти и, что называется, пощупать очередные чудеса. Но Соня, оторвавшись наконец от окна, заметила его движение и закричала:
        - Не выходи! Не вздумай!
        - Почему? Надо же посмотреть, что это такое…
        - Зачем надо? - еще больше испугалась Соня. - Не надо. Совсем-совсем не надо! Лучше давай поедем.
        - Да почему не надо-то? - взбунтовался Нича. - Если мы на все будем глаза закрывать, то и не поймем ничего!
        - Мы и так не поймем. Только хуже себе можем сделать. Машину это шоссе держит - значит надо ехать. А человека - неизвестно еще, выдержит ли.
        - Или выскочит из нарисованного леса ластик-ужастик и сотрет тебя на фиг! - хохотнул Виктор.
        Нича удивленно посмотрел на него: как же быстро адаптировался к чудесам парень! То чуть в обморок не падал от малейшей неожиданности, а теперь вон - и хохмить уже начал.
        - Я на тебе сначала проверю, - сказал Нича, и даже Соня не поняла, пошутил он сейчас или нет. Витя же вообще моментально заткнулся.
        - Может, поедем, Коля? - попросила Соня.
        - Куда? - вздохнул Нича. - Назад? Вперед?
        - Сначала вроде бы лес нормальным был…
        - И что мы теперь, в лесу жить будем?
        - Ну, давай тогда вперед.
        Нича и дал бы. Но тут из леса вышел волк.

7
        От неожиданности Геннадий Николаевич вздрогнул. Ну ведь не было никого рядом только что! Откуда этот кадр взялся, из-под труб, что ли, вылез?

«Кадр» стоял, протянув к ним руку, словно просил милостыню. Но на нищего он похож не был. Впрочем, на того, кто мог бы вот так нагло указывать им, что делать, а что нет, - тоже. Хотя бы из-за возраста; вряд ли этому белобрысому и розовощекому парню исполнилось тридцать. Другое дело, если бы он был в форме - тут уж на возраст не смотрят. Так нет же, одеждой «кадр» ничуть не отличался от массы прочих молодых людей: джинсы, клетчатая рубаха навыпуск, распахнутая кожаная жилетка, на шее - наушники от плеера.
        Геннадий Николаевич уже набрал в грудь воздуха, чтобы порекомендовать парню, куда тому следует пойти, но его запястье вдруг крепко сжали пальцы Ненахова. С удивлением глянув на друга, он удивился еще больше: отставной полковник побледнел и принял позу, очень напоминающую стойку «смирно». Впрочем, в голосе его, когда он вложил в протянутую ладонь смятую пулю, подобострастия не ощущалось.
        - Это важная улика. В маршрутку стреляли. По колесам. Потому она и…
        - Мы уже поняли, - кивнул парень. - Спасибо за помощь. Но больше заниматься подобным не надо. Все необходимое мы сделаем сами.
        - Разве мы вам мешаем? - спросил Ненахов.
        - Пока нет, - выделив первое слово, ответил «кадр». - Но неужели вам, Игорь Степанович, следует объяснять, почему этого делать не стоит? Или вы сомневаетесь в нашей компетенции?
        - Мы сомневаемся, что узнаем о результатах вашей работы, - не выдержал Геннадий Николаевич, догадавшись, в каком отделе кадров зарегистрирован данный «кадр». - А мне это не из простого любопытства нужно, у меня сын в том автобусе ехал.
        - Нам это известно, - перевел на него взгляд парень. И во взгляде этом Бессонов не прочел ничего, кроме холодного равнодушия с примесью легкого раздражения. Будто комар возле его уха жужжит - не кусает, но неприятно.
        - А что еще вам известно? Вы хоть что-нибудь по существу сказать можете? Где пропавшие, что с ними? Хоть какие-то гипотезы у вас имеются? - Геннадий Николаевич почувствовал, что начинает закипать. И он бы выложил этому розовощекому хлыщу все, что он думает о нем лично и о всей его конторе в общем, но Ненахов вновь крепко сжал его руку, да так, что стало по-настоящему больно.
        От парня это движение не ускользнуло. Он чуть прищурил глаза, дернул уголками губ и сказал по-прежнему сухо и ровно:
        - Гипотезы имеются. Они проверяются. Работа идет, не сомневайтесь. Сказать же до ее завершения я ничего не могу.
        - Да вам и нечего сказать! Тоже мне, компетенцией хвастают, а сами важную улику проморгали… - Тут Геннадий Николаевич получил от Ненахова такой тычок в бок локтем, что только охнул и невольно замолчал.
        - Прошу извинить, - чуть кивнул бывший полковник. - Сами понимаете…
        - Понимаю. А вы все поняли?
        - Не дурак.
        - Вот и хорошо. - Парень повернулся, чтобы идти, но тут же обернулся к Геннадию Николаевичу: - Все, что мы узнаем по поводу Николая Бессонова, будет доведено до вашего сведения.
        Геннадий Николаевич раздраженно мотнул головой, но «кадр» уже шагал к дороге, натягивая на затылок дужку наушников. Подождав, пока тот не вышел на шоссе, Бессонов обернулся к другу и задал риторический вопрос:
        - Оттуда?
        На удивление, Ненахов не кивнул, а ответил. Причем ответил не сразу и не совсем то, что ожидал от него Геннадий Николаевич.
        - Ты понимаешь, какая штука, - пожевал губу отставной полковник, - я ведь и сам толком не знаю, кто он такой и откуда. Вроде бы и «оттуда», да не совсем. Нас, конечно, с их кадровым составом никто знакомить не собирался, но есть подозрения, что он у них не в штате. Вроде консультанта.
        Бессонову сразу вспомнился булгаковский «консультант», и он подумал, что подобный кадр для данной организации пришелся бы весьма кстати. А вслух спросил:
        - Чего ж ты ему тогда пулю отдал, если он никто в общем-то?
        - Да в том-то и дело, что «кто». Очень даже «кто». Там к нему отношение особое…
        - У тебя к нему - тоже, как я заметил, - усмехнулся Геннадий Николаевич. - Чуть ли не по стойке «смирно» вытянулся, только что честь не отдал. Хард-рок, да и только!
        - Привычка, - смутился Ненахов. - Просто мне приходилось с ним пару раз пересекаться по службе.
        - Вот как? - удивился Бессонов. - Интересно, какие у тебя с подобным типом могли быть пересечения?
        - У меня работа была такая, что с кем я только не пересекался. Но о наших с ним общих делах - извини, не могу. Да и не имеет это к нашему случаю никакого отношения, поверь мне.
        - Как я понял, про «наш случай» ты мне теперь тоже посоветуешь забыть?
        - Если честно, я бы посоветовал. Он прав, лучше, чем они, никто с этим не разберется. Тем более если и сам он этим занимается.
        - Но?.. - прищурился Бессонов.
        - Что «но»?
        - Ты сказал, что «посоветовал бы». Следовательно, напрашивается и «но».
        - Я смотрю, логика - твой конек, - буркнул Ненахов.
        - Профессия обязывает. Так что там все-таки с «но»?
        - …Но я вижу, что тебя все равно не остановить, - выдохнул бывший полковник. - А без меня ты таких дров наломаешь!..
        - Между прочим, пулю я нашел, - обиделся Геннадий Николаевич.
        - Помню, помню, - вздохнул Ненахов. - Ладно, пошли к машине. Там подумаем, что нам дальше делать.

* * *
        - У меня есть одна мысль, - сказал Геннадий Николаевич, устроившись в кресле
«Волги».
        - Тебе бы на моем месте надо было работать, - пробормотал Ненахов. - И улики ты быстрее меня находишь, и мысли имеешь…
        - Мыслить мне и на своей работе приходится, - окинул Бессонов друга подозрительным взглядом. - А вот ты, я смотрю, к советам этого «консультанта» больше склоняешься.
        - Да пойми ты, - раздраженно ответил тот, - такие люди зря словами не бросаются! Поэтому надо сто раз подумать, прежде чем что-то делать.
        - Так ты меня еще даже не выслушал!
        - Хорошо, я слушаю. Извини.
        - Вот смотри, - не стал больше корчить обиженного Бессонов, - погибших одиннадцать. Так?
        - Так.
        - А сколько всего мест в микроавтобусе?
        - По-разному бывает, - подумав, сказал Ненахов, - но именно в этом было шестнадцать: тринадцать в салоне, одно - водителя и два - справа от него.
        - Вот! - поднял палец Геннадий Николаевич. - Значит, пропасть могли, включая Ничу, пять человек.
        - Могли, - кивнул Ненахов. - А мог и только он один.
        - Вряд ли, - помотал головой Бессонов. - Чтобы в утренние часы, когда все едут на работу, да еще на маршруте до Фабрики, оставалось четыре свободных места? Вряд ли. Ну, одно, ну, два, но чтобы четыре!..
        - Ну, допустим. Куда ты клонишь?
        - Так надо выяснить, кто еще пропал! - заморгал Геннадий Николаевич. - Неужели не ясно?
        - А… зачем? - уставился на друга Ненахов. - Что это нам даст?
        - Ну ты даешь!.. - округлил глаза Бессонов. - Придуряешься, что ли?
        - Ничуть. Но ты вот поясни мне, дураку, как ты узнаешь, где сейчас находится автобус, если в нем ехали, кроме Николая, скажем, бухгалтер Мария Андреевна и слесарь дядя Петя?
        - Ну, во-первых, слесарь может автобус починить, если тот сломан, - буркнул Геннадий Николаевич, отводя взгляд.
        - А бухгалтер - оценить затраты на ремонт, - усмехнулся бывший полковник.
        - Ну, чего ты лыбишься?! - накинулся на друга Бессонов. - А если, например, выяснится, что один из пропавших числится в федеральном розыске за терроризм и похищение людей?
        - Тогда расклад, конечно, немного иным будет, - вновь стал серьезным Ненахов. - Но это в любом случае не объяснит того, что микрушка растворилась в воздухе.
        - А ты сам-то в это веришь? То, что говорит единственный перепуганный очевидец, - это разве истина в последней инстанции? Ты же сам тогда сказал, что его показания больше на сказку похожи!
        - Но куда ж она тогда делась? И, самое главное, как? Ведь после такой аварии она вряд ли бы с места тронулась!
        - Нет, ну ты вроде как не в милиции работал, а в детском саду! - взмахнул руками Бессонов. - Ее могли взять на буксир, погрузить на эвакуатор! Как быстро гаишники на место аварии приехали?
        - Минут через пятнадцать…
        - Вот видишь! Да за это время можно было и трупы выгрузить, и маршрутку увезти, и подмести там все за ней, пропылесосить даже! Тем более авария была подстроена, что мы уже выяснили. Значит, к этому готовились и все нужное приготовили заранее.
        - Но свидетель…
        - Да что свидетель? Хард-рок натуральный! Шок, бред, откровенное вранье… Перечислять дальше?
        - Кто-то бы еще обязательно увидел, как эти следы заметались.
        - А кто говорит, что не видели? Только много ли желающих добровольно показания давать? А если, например, преступники были в милицейской форме, то и вообще никто бы не заподозрил неладного: люди свою работу делают.
        - Все ты говоришь верно, все! - стукнул кулаком по колену Ненахов. - Но это только слова! Нужны доказательства. А доказательств нет. Эх, если бы хоть водителя самосвала мои ребята успели сразу допросить! Так он невменяемым был от шока. А потом… - Бывший полковник махнул рукой. И тут как раз зазвонил его мобильник.
        Ненахов почти не говорил, только слушал, кивал головой и «дакал». Один раз спросил: «Кто именно?» и снова закивал. Потом убрал телефон в карман и повернулся к Бессонову.
        - Стоило вспомнить!.. - пожевал он губу. - О водителе «КАМАЗА» есть сведения. Только они… неофициальные. Там личные отношения и все такое, так что имен я называть не буду. В общем, сотрудница больницы в частном разговоре одному из моих… в общем, сотруднику правоохранительных органов рассказала, что частично услышала беседу…
        - Игорь! Ты на докладе у начальника, что ли? - не вытерпел Геннадий Николаевич. - Скажи по сути-то, в чем дело?
        - А по сути - «камазник» то же самое говорит, что и первый свидетель. Испарилась микрушка!..
        - Бред!.. - замотал головой Бессонов. - Ну, бред же!
        - Сейчас ты скажешь, что они сговорились, тоже были участниками общего заговора…
        - Да уж проще поверить в это, чем в их показания! - фыркнул Геннадий Николаевич. - И вообще… Ты категорически настроен против моей идеи?
        - Это ты о чем?
        - Да насчет того, чтобы узнать, кто еще пропал.
        - Ну, если тебе так неймется…
        Ненахов снова достал телефон. Нажал пару кнопок, поднес трубку к уху, подождал. Потом кивнул невидимому собеседнику:
        - Извини, забыл спросить. Кто-нибудь обращался насчет пропажи людей? Ну, ты понял, в связи с чем… Да-да, именно… Так… Да… И все?.. Диктуй. Нет, лучше скинь эсэмэской… Благодарю. До связи!
        Он не стал убирать мобильник и сказал, в ожидании сообщения глядя на дисплей:
        - Одно заявление есть. Девушка пропала, ее мать приходила. Точнее, не заявление даже, официально его лишь через трое суток после пропажи можно принять… Но там как раз мой знакомый сидел, которого я просил все по этому делу собирать. Короче, есть подозрение, что девушка именно в этой маршрутке ехала. Сейчас мне ее координаты скинут. Ага, вот как раз!..
        Мобильник пикнул, и Ненахов щелкнул клавишей.
        - Нормалева Зоя Ивановна, вот телефон и адрес.
        - Это мать так зовут или девушку? - заглянул в дисплей телефона Бессонов.
        - Да какая разница! Адрес у них один. И телефон, видишь, домашний. Звонить будем или сразу поедем?

* * *
        Поехали сразу. Геннадий Николаевич отчего-то побоялся звонить. Вдруг женщина откажется с ними встречаться или еще что-нибудь… Даже соображение, что если она сама обратилась в милицию, то вряд ли станет избегать встречи, не убедило его поступить иначе. Да и Ненахов не спорил - ехать так ехать. Благо, городок небольшой, не стоверстовый крюк делать.
        На звонок открыли сразу, будто их ждали. Впрочем, открывшая дверь миниатюрная стройная женщина, похоже, и впрямь с нетерпением ждала известий, поскольку, тревожно переводя взгляд с одного мужчины на другого, испуганно спросила:
        - Вы из милиции? Соня… нашлась?..
        Бессонов не знал, что ответить, и посмотрел на друга. Тот чуть замялся, подбирая слова, и наконец выдал:
        - Мы не совсем из милиции… Я там раньше работал, но сейчас выступаю… как частное, так сказать, лицо. И вот - Геннадий Николаевич тоже. Ваш, как говорится, товарищ по несчастью.
        Женщина перевела взгляд на Бессонова. Нахмурила брови, поморгала, будто силясь что-то вспомнить, провела ладонью по гладко зачесанным, огненно-рыжим - явно крашеным - волосам. Затем в ее серых, молодых и выразительных глазах вспыхнул огонек узнавания.
        - Геннадий?.. Гена? Бессонов?..
        Геннадий Николаевич недоуменно дернул головой, прищурился…
        - Зоя? Кокошечка?! - Он шагнул к женщине и сгреб ее в объятия. - А я не понял - Нормалева какая-то!.. И ты ведь не такой огненной была - обжечься можно! - не признал сразу.
        - Так я ведь давно уже не Кокорина, я и уволилась тогда, потому что замуж вышла, а муж военный был, перевели его… Не помнишь разве?
        - Припоминаю что-то… Только новой твоей фамилии не запомнил.
        - Я смотрю, вы знакомы, - хмыкнул наблюдающий эту картину Ненахов.
        - Да, Игорь, ты представляешь, - обернулся к другу Геннадий Николаевич, - это Зоя Кокорина, мы с ней вместе на Фабрике начинали работать. Когда это и было-то…
        - Лет тридцать назад, - улыбнулась женщина, аккуратно высвобождаясь из объятий старого знакомого.
        - А когда ж ты вернулась? - быстро убрал и, смущаясь, спрятал руки за спину Бессонов. - Где работаешь? Мужа опять сюда перевели?
        - Муж умер семь лет назад, - опустила глаза Зоя Ивановна. - А я домой решила вернуться, на родину. У меня ведь и мама тут жила. Вернулась - и мамы через год не стало… Сонечка - единственная моя радость теперь. - Тут женщина вспомнила о причине прихода гостей и вновь всполошилась: - А что с Соней? Почему вы пришли? Вы что-то узнали?..
        - Извини, Зоя, - положил ей руки на плечи Бессонов. - Извини, что побеспокоили. Мы ничего пока не знаем. Просто, видишь ли, мой сын тоже в этой маршрутке ехал. Такой вот хард-рок.
        Женщина вздрогнула, потянулась к Геннадию Николаевичу, словно хотела прижаться к нему, но опомнилась, опустила руки, отступила на шаг, так что и Бессонову вновь пришлось прятать ладони за спину, и прошептала:
        - Невероятно!.. Как же все невероятно…
        - Что, Зоя? Что невероятно? - шагнул следом за ней Геннадий Николаевич.
        Женщина помотала головой, будто стряхивая наваждение, вновь бросила взгляд на гостей и сказала:
        - Что же я вас в прихожей-то держу? Проходите в комнату, я сейчас чай заварю.
        - Да не нужно, Зоя, - попытался запротестовать Бессонов, но хозяйка была непреклонной:
        - Ну уж нет! Столько лет не виделись… Да и поговорить нам все равно нужно… обо всем этом…
        - Вы меня извините, - бросил взгляд на часы Ненахов. - Вам и правда поговорить стоит, а я вам только мешать буду. К тому же у меня еще кое-какие дела есть. Так что разрешите откланяться.
        Геннадию Николаевичу показалось, что по лицу давней приятельницы скользнул лучик радостного облегчения. Во всяком случае, уговаривать она бывшего полковника не стала. Бессонов тоже подумал, что без посторонних Зоя почувствует себя уверенней, да и он не так будет стесняться, делясь с ней общей бедой. Поэтому сказал лишь другу:
        - Ты мне звони сразу же, как что-то узнаешь, договорились?
        - Разумеется. Ты тоже. Возможно, вечером заскочу к вам. Зое привет!
        Женщина удивленно распахнула глаза, и Бессонов поспешил объяснить:
        - Мою жену тоже Зоей зовут.
        Сказал и вспомнил, что позвонить еще раз супруге так и не соизволил. А ведь она ждет, волнуется…
        Но тут как раз хозяйка отправила-таки его в комнату, а сама пошла провожать Ненахова и заваривать чай, чем Геннадий Николаевич и не преминул воспользоваться. Сел в старое, уютное кресло, достал мобильник, позвонил жене, успокоил как мог, обещал быть через час дома.

* * *
        - А волосы-то красишь, - непонятно почему вырвалось у него, когда Зоя Ивановна расставила на журнальном столике чашки, вазочки с вареньем, печеньем и конфетами.
        - Так ведь лет-то мне сколько! Из рыжей давно пегой стала, - засмеялась давняя знакомая и будто вновь превратилась в прежнюю Зойку-Кокошечку. Но смех быстро оборвался, и женщина опять стала выглядеть на все свои пятьдесят с хвостиком. - Ты сам-то как? Все такой же, смотрю.
        - Да я нормально, - махнул рукой Бессонов. - Женился тоже. Давно уже. Ниче… ну, Кольке, сыну, тридцать скоро.
        - Тридцать? - удивилась Зоя Ивановна, подозрительно оглядев Геннадия Николаевича. - У тебя ж не было тогда никого…
        - Ну, еще-то не тридцать. Двадцать восемь пока. Но скоро ведь… - Нехорошая мысль собралась возразить нечто гадкое, но Бессонов сумел от нее отмахнуться.
        - У тебя уже, наверное, внуки.
        - Какое там! - отмахнулся Геннадий Николаевич. - Дождешься!.. Вчера, вон, опять с матерью поругался. Не понимают они, что и в двадцать восемь, и в тридцать, и в пятьдесят - они все равно для нас дети! Что мы переживаем за них, волнуемся, добра желаем… - Бессонов сознательно говорил о сыне так, будто с тем ничего не случилось, потому что тревога и боль за него подкатили вдруг к сердцу такие, что хоть вой.
        - Моей Сонечке двадцать четыре, - вздохнула женщина. - Где-то они теперь?..
        - Они живы, Зоя! Я уверен, живы! - встрепенулся Геннадий Николаевич и собрался вскочить, но женщина вдруг спокойно и уверенно сказала:
        - Я знаю, что Соня жива. Не могу лишь понять, где она.
        - Знаешь?! Откуда?..
        Зоя Ивановна смутилась вдруг, сильно, как все рыжеволосые, покраснела и тихо сказала:
        - Ты только не смейся, но… Мы ведь переезжали часто, я сначала еще пыталась как-то устраиваться, а после того, как бардак в стране начался, работу по специальности найти стало трудно, да и Саша не хотел, чтобы я в ларьках торговала или еще что-нибудь такое. Вот я как-то и увлеклась… гаданием. - Женщина широко распахнула серые глаза и быстро заговорила: - Ты не думай, я людей не обманывала! Я по-серьезному! Да и для себя больше, отвлечься от скуки. А когда и впрямь получаться стало, то и люди потянулись, сами собой как-то, я нигде никаких объявлений не давала…
        - Да я ничего и не думаю, - опуская глаза, пробормотал Бессонов, который как раз с сожалением и подумал не очень лестные для Зои вещи. А еще искренне огорчился, что вспыхнувшая вдруг надежда оказалась пустышкой.
        - Я же вижу, что думаешь. А зря, между прочим. Есть много такого, чего мы не знаем, о чем даже предположить не можем. Проще отмахнуться от того, что кажется невероятным, принять за совпадение, выдумку, чем признаться в своем невежестве или допустить хотя бы, что на самом деле быть может и то, что мы признавать не хотим. Я ведь тоже была такой. Моя Соня, когда была маленькой, часто рассказывала мне свои сны. Говорила, что все, что она в них видит, на самом деле сбывается. Я отшучивалась, принимала все за детские фантазии. А однажды она проснулась и сказала, что там, где хлебушек пекут, пожар был. И ведь правда днем я узнала, что наш хлебозавод сгорел. Откуда она могла узнать это ночью?.. Да и потом много раз… Правда, когда повзрослела, меньше со мной этим делиться стала. Но вот семь лет назад, как раз после выпускного вечера, пришла под утро веселая, счастливая, только спать легла - вдруг вскакивает бледная, в слезах, дрожит вся… И только: папа, папа!.. Я в больницу звонить - Саша туда на обследование лег, сердце пошаливать стало, - а мне отвечают, что он умер только что. А ты говоришь…
        - Я ничего не говорю… - Бессонов почувствовал, что неудержимо краснеет. - Зоя, ты извини меня, я правда не очень в это все верю… верил… Но и на самом деле - мы не все ведь в этом мире знаем, далеко не все. И я вполне допускаю, что…
        - Да ты хоть допускай, хоть нет, - улыбнулась Зоя Ивановна. - От этого все равно ведь ничего не изменится. Ты лучше давай чай пей, остыл ведь уже.
        Геннадий Николаевич схватился за чашку и, будто извиняясь, попросил:
        - Так ты расскажи, что про дочку узнала.
        - Что узнала… Узнала, что жива, - неохотно начала женщина. Но тут же встрепенулась, загорелась, вспыхнула. - Но самое непонятное, никак не пойму, где она! Карты говорят что-то невразумительное - и что рядом она где-то, и в то же время так далеко, что ничем не измерить. - Тут Зоя Ивановна глянула вдруг на Бессонова и предложила: - А хочешь, я на твоего сына погадаю?
        Геннадий Николаевич, разжевывая конфету, кивнул, и старая приятельница, выскочив на минутку из комнаты, вернулась с деревянной шкатулкой, откуда достала что-то, завернутое в черный шелк. Развернув ткань, женщина извлекла на свет толстую колоду необычных карт.
        - Это карты Таро, - пояснила она. - Как, ты говоришь, зовут твоего сына - Николай?
        Бессонов кивнул, не отводя взгляда от рук знакомой, державших карты.
        - Какие у него глаза и волосы?
        - Глаза? Да я точно и не знаю… Но не карие точно. Скорее, темно-серые. А волосы - русые. Но тоже темные.
        - Он смуглый?
        - Нет.
        - Значит, Рыцарь Мечей, - непонятно произнесла Зоя Ивановна, вынула какую-то карту, а потом сказала громко и четко: - Скажите, что сейчас с Николаем Бессоновым, где он находится? - и принялась тасовать колоду.
        Геннадий Николаевич с недоверием, но в то же время с интересом наблюдал, как его давняя приятельница манипулирует с загадочными картами: вынимает какие-то, раскладывает непонятным образом на столе, снова тасует, снова достает и выкладывает то выше прежних, то сбоку, то вертикально в ряд… Наконец, закончив манипуляции, Зоя Ивановна принялась внимательно изучать расклад, а потом с затаенной тревогой, но в то же время удивленно посмотрела на Ничиного отца.
        - Твой сын жив. Но он сейчас в трудном положении. На нем лежит большая ответственность, и он должен взять на себя непростые обязательства. Если он справится с этим грузом, не изменит себе, не потеряет надежду и веру в добро - он победит, и все будет хорошо.
        - Но где же он, где?! - вскочил Геннадий Николаевич.
        - Он там, где все не так. Безумно далеко и очень близко. Он рядом с Соней и… будет с ней долго. Возможно, всегда.

8
        Нича невольно крякнул. Даже заветное «ничо так» не смог из себя выдавить.
        Соня с Витей не могли со своего места видеть то, что увидел Нича, и причина его молчания и бездействия им показалась странной. Во всяком случае, Соне, которая спросила:
        - Так мы едем? Что-то мне здесь становится неуютно…
        - Там… - сглотнул Нича, - вон… - Он хотел сказать что-то еще, но горло снова пересохло, да и мысли куда-то разбежались. Или, наоборот, попрятались.
        - Что «вон»?.. - поднялась Соня и подошла к водительской кабине. Нича показал пальцем - что. Точнее, кто.
        Этот «кто» стоял посреди дороги перед маршруткой и не сводил с Ничи колючих, словно острые льдинки, глаз. Мощную голову зверь чуть наклонил, и пристальный взгляд исподлобья добавлял ощущения неприятного холода, от которого у Ничи вдоль позвоночника скатилась струйка пота.
        - Ого, - выдохнула наконец Соня. - Нормалек! Да мы тут не одни…
        - Что вы там увидели? - заинтересовался Виктор и тоже перебрался ближе к кабине.
        Волк мгновенно перевел взгляд на новое действующее лицо и оскалил зубы. Возможно, он и зарычал при этом, но через стекло звуков не было слышно.
        - Ты ему не понравился, - прошептала Соня, оглянувшись на Виктора.
        - А я? - спросил Нича, к которому вернулась способность говорить, чего нельзя еще было сказать о способности здраво мыслить.
        - А ты как раз в его вкусе, - хмыкнул Витя, чем привел наконец-то Ничу в себя.
        - Ты поостри, поостри, - процедил тот сквозь зубы, с трудом оторвав взгляд от волка. - Сейчас знакомиться пойдешь и заодно асфальт испытывать.
        - А уже и не надо… - тихо произнесла Соня. - Смотрите!..
        Что именно не надо - знакомиться или испытывать асфальт, - Нича понял сразу, едва вновь посмотрел на шоссе. Оно выглядело теперь совершенно нормально, во всяком случае - впереди автобуса. Нича перевел взгляд на лес. Ему показалось, что по деревьям скользнула тень. Или даже не тень, а будто бы кто-то быстро провел перед ними гигантским искривленным стеклом. То, что мгновение назад казалось нарисованным, стало на вид неотличимым от настоящего.
        - Ничо так! - воскликнул Нича. - Вам не кажется, что мы вернулись?
        - Куда вернулись? - не поняла Соня, а Виктор опять иронично скривил губы:
        - Если ты жил в лесу, то да, считай, что уже дома.
        На сей раз не выдержала Соня:
        - Витя, тебе не кажется, что сейчас не время для шуток? Или тебе все-все понятно, что сейчас происходит?
        - Да я ж так… - заморгал Виктор. - Настроение поднять…
        Нича не стал вступать в эту разборку. Он сидел нахмурившись и, поджав губы, явно о чем-то усиленно размышлял. Соня, оставив притихшего Виктора, опять повернулась к Ниче.
        - Коля, что ты имеешь в виду? Куда мы вернулись?
        - В свой мир, - сказал Нича. - Все опять стало таким, как и должно быть.
        - Но ведь и до этого все было внешне нормальным. Это только здесь вот так…
        - А волк? - перебил девушку Нича. - Откуда ему взяться, если мы до сих пор в… декорациях?
        Это был разумный аргумент. В синих глазах Сони голубой искрой вспыхнула надежда.
        - Значит, надо срочно ехать назад и проверить!
        - Не надо никуда ехать, - буркнул из салона Витя. - Никуда мы не вернулись.
        - Откуда ты знаешь?! - резко обернулась девушка и сразу догадалась, что имел в виду Виктор. В руках парень держал мобильник, и не нужно было ходить к гадалке, чтобы узнать, что он пытался сделать и что из этого получилось.
        - Может, здесь просто связи нет… - сказала все-таки Соня.
        - На этой трассе всегда была связь, - покачал головой Виктор и убрал телефон в карман.
        - И все-таки… Мало ли… Надо вернуться, - посмотрела на Ничу девушка.
        - Погоди, - тихо сказал тот. - Мне кажется, он от нас что-то хочет.
        - Да нет, - горячо зашептала Соня, наклонив голову к парню. - Он просто пытался позвонить, но связи нет!..
        - Я имею в виду его, - дернул вперед подбородком Нича.
        Теперь и Соня обратила внимание, что волк стал вести себя странно. Он пятился к лесу, не отрывая взгляда от микроавтобуса, останавливался у самых деревьев и вновь подбегал к машине. Это действие он повторил уже раза три - по крайней мере с тех пор, как за ним стала наблюдать Соня. При этом волк изредка кивал большелобой головой, будто говорил: «Да-да, я именно это имею в виду!»
        - Мне кажется, он нас куда-то зовет, - неуверенно произнесла девушка.
        - Мне тоже так кажется, - задумчиво выдал Нича.
        - Только не вздумайте за ним идти! - испуганно выкрикнул Витя. - Заманит в лес, а там вся стая сидит, обеда дожидается!..
        - А может, его подруга в капкан попала или с волчатами что-то случилось, - сказала Соня. - Сколько раз о таких случаях писали, что дикие звери к человеку за помощью приходят!
        Неизвестно, что сильнее подействовало на Ничу - это замечание девушки или желание поступить наперекор Виктору, только он стал вдруг оглядываться и шарить взглядом по кабине.
        - Ты что-то ищешь? - спросила Соня.
        - Должны же тут быть какие-нибудь инструменты!.. - ответил Нича и, запустив руку под сиденье, вытащил оттуда брезентовый сверток, который в развернутом виде оказался чем-то вроде широкого патронташа с рядом узких кармашков, из которых торчали гаечные ключи, отвертки и прочее орудие автослесаря.
        - А… зачем? - заморгала девушка, глядя, как Нича достает из «патронташа» молоток и монтировку.
        - Все-таки не с пустыми руками, - сказал тот и открыл дверь. - Сидите, я гляну, что там.
        Он спрыгнул на асфальт и несколько раз по нему топнул, проверяя на прочность. Асфальт вел себя так, как и подобает обычному дорожному покрытию. Тогда Нича сжал в правой руке молоток, выставил вперед левую, с монтировкой, и осторожно двинулся к лесу, куда в очередной раз отбежал волк и стоял там сейчас, поджидая человека.
        Стоило Ниче приблизиться метра на три, как серый зверь мягко отпрыгнул за деревья и, сделав еще три грациозных прыжка, вновь стал ждать, когда тот подойдет ближе. Сомнений не оставалось - зубастый хищник звал его за собой.
        Нича подошел к ближайшему дереву и оглянулся. Из маршрутки выбирался Виктор. А Соня уже стояла на шоссе, держа в руке пластиковый чемоданчик с красным крестом, с которым ей уже приходилось иметь дело.
        - Вы куда?! - зашипел Нича и быстро глянул через плечо - не воспользовался ли его замешательством хищник? Но волк стоял на прежнем месте и терпеливо ждал. Тогда Нича вновь обернулся к товарищам: - Я же сказал сидеть и ждать меня!
        - А ты наш командир? - деланно удивился подошедший Виктор, в руке которого блестел нож. - Извини, я не знал.
        - Откуда у тебя это? - проигнорировал колкость Нича и, глядя на нож, нахмурился. Тот хоть и оказался складным, но выглядел довольно внушительно.
        - Все свое ношу с собой, - хмыкнул Виктор.
        - Ты же боялся стать обедом, чего поперся? - прищурился Нича.
        Он хотел добавить что-то еще, но тут вмешалась Соня:
        - Не ворчи, Коля. Это я предложила пойти. Все же на трех человек волки вряд ли накинутся. А если и впрямь нужна помощь, то ты ведь не смог бы ее оказать… молотком.
        Девушка улыбнулась, и Нича почувствовал, как его губы тоже невольно растянулись в улыбке.
        - Ну, ладно, пойдем, Айболит, - сказал он и шагнул в лес.
        - И Бармалей, - взмахнув ножом, дурашливо оскалился Витя и, пропустив вперед Соню, замкнул процессию.

* * *
        Чем дальше в лес, тем больше дров, утверждает народная мудрость. С этим же лесом все оказалось иначе. Нича не сразу обратил на это внимание, поскольку взгляд его был прикован, словно к стрелке компаса, к горизонтально вытянутому хвосту неспешно трусившего впереди волка. Тот, убедившись, что люди идут за ним, перестал метаться и прыгать и, оценив их скорость передвижения, уверенно взял на себя роль проводника, ни разу более не оглянувшись. Тем более теперь они двигались не напролом через чащу, а по едва заметной сначала, но вскоре ставшей вполне очевидной тропинке.
        Убедившись, что зубастый сусанин вряд ли теперь скроется из виду, Нича стал поглядывать по сторонам. Тогда-то он и заметил, что лес опять взялся за старые фокусы. То тут, то там вновь замелькали «нарисованные» деревья. Да и обычных стало негусто. Впрочем, приглядевшись внимательней, Нича увидел, что они тоже не настоящие, разве что их «рисунок» был более реалистичным.
        Тогда Нича посмотрел под ноги. Та же картина наблюдалась и здесь - тропинка выглядела бурой однородной полосой, проведенной по холсту широкой кистью. Сам холст был тоже бурым, но темней, с примесью зеленых, серых и почти черных пятен. В результате минут через десять ходьбы эти краски перемешались, стали практически однородным серым полем, по которому бежала ставшая уже не бурой, а тоже серой, только чуть светлее, рваная полоска, бывшая когда-то тропинкой. Звуков шагов слышно не было, словно под ногами была плотная резина или каучук. Но земля не пружинила, она ощущалась подошвами как абсолютно ровный и гладкий пол, совсем не скользкий, словно и впрямь резиновый. Шагать было очень комфортно и даже приятно.
        Деревья, в прямом смысле этого слова, тоже исчезли. Вместо них вокруг виднелись черные закорючки и кривые палки, которые с очень большой натяжкой и хорошо развитой фантазией можно было назвать лесом. А над всем этим раскинулось такое же ненормальное небо. Оно было однородно белым. Не затянутое белыми облаками, а белым само по себе. Но сравнивать его с разлитым молоком язык тоже не поворачивался. Молоко было все же вещественным, даже на вид осязаемым, имеющим некую плотность. Это же дурацкое небо никакой плотности и вещественности не имело. Скорее, его можно было сравнить со светом. Но неярким, рассеянным, хотя освещенность оно в итоге давало примерно такую, какой и положено быть в это время суток в облачную погоду.
        Еще одной странной особенностью было полное отсутствие насекомых и вообще какой-либо живности. Не считая волка, разумеется. Еще только войдя в лес, когда тот выглядел вполне реально, Нича приготовился к атаке мошкары и комаров. Однако до сих пор он ни разу не услышал даже комариного писка. Это, конечно, было плюсом, но почему-то напрягало и настораживало. Как и полное отсутствие каких-либо запахов… Теперь наконец ему стало понятно, чего же ему с самого начала не хватало в этом ненормальном месте. В лесу должно пахнуть! Свежей и прелой, прошлогодней, листвой, хвоей, грибами, каким-нибудь можжевельником, черт-те знает, чем еще!.. Даже с закрытыми глазами можно понять, что ты в лесу, - по одному лишь запаху. Тут же не пахло ничем. Абсолютно!
        Нича невольно сбавил шаг. Идти по этому «лесу» дальше ему расхотелось. Он оглянулся. Соня и Виктор заметно отстали - гулять по лесу в туфлях девушка явно не привыкла. Причем шли они теперь вместе, держась за руки, словно влюбленная парочка. Нича остановился, почувствовав, как внутри царапнуло чем-то холодным и колючим, словно взгляд их четвероного провожатого.
        Впрочем, едва парень с девушкой подошли ближе, он понял, почему Витя держал Соню за руку. Скорее всего девушка просто-напросто боялась того, что теперь их окружало. Она даже не смотрела по сторонам, уткнув взгляд себе под ноги. Но и внизу ничего радостного она тоже не видела. Однако стоило отдать Соне должное: она все-таки шла, и шла молча.
        Когда Соня и Виктор поравнялись с ним и остановились, Нича заговорил с девушкой первым.
        - Не бойся, Сонь!.. Ничо так, земля держит, - для убедительности притопнул он, - дышать есть чем, а что черно-белый примитивизм нам стали показывать, так не ужастики ведь - и то ладно.
        - А я не боюсь, - подняла на него полные тоски глаза девушка. - Мне просто тошно от всего этого, - бросила она взгляд в сторону. - Я так надеялась, что все это кончилось!..
        - Скорее мы кончимся, чем это, - буркнул Виктор, отпустив наконец Сонину руку.
        Нича хотел было отчитать начинавшего уже откровенно его раздражать нытика, но подумал, что этим еще больше испортит Соне настроение. А потому бодро, даже, пожалуй, слегка преувеличенно, выдал:
        - Все будет хорошо, вот увидите! Узнать бы только, куда мы попали, почему и зачем, тогда и как назад выбраться придумаем. А чтобы узнать - надо смотреть и анализировать.
        - Чего тут смотреть-то? - спросил Витя. Не ехидно и не ворчливо - скорее, безнадежно-печально.
        - Хотя бы то, что он нам хочет показать, - сказал Нича, кивнув на волка, который, вернувшись к отставшим путникам, напряженно-нетерпеливой позой призывал их идти дальше.

* * *
        А дальше упомянутый Ничей примитивизм стал превращаться и вовсе в абстракцию. Не было уже вокруг никаких деревьев - ни настоящих, ни даже условных загогулин и черточек. Теперь мир перед тремя людьми и волком делился на светлый верх и темный низ. Причем низ с каждым шагом становился все менее однородным, напоминая, скорей, широкую реку в ледоход. Темно-серая, почти черная поверхность буквально расползалась под ногами на куски. Но не раскалывалась, как лед, а словно таяла, как сахар в горячем чае.
        Нича наклонился и коснулся «льда» пальцами. Тот был совсем не холодным и будто слегка шероховатым, словно пемза или очень мелкая наждачка. Нича надавил посильней, и ладонь вдруг резко провалилась вглубь, отчего он едва не упал. Ощущение было неприятным, словно «лед» состоял из микроскопических живых частичек, которые суетливо расступились, избегая встречи с «пришельцем». Нича быстро выдернул руку и машинально вытер ладонь о джинсы.
        Сначала серые «льдины» были достаточно большими, по ним можно было вполне безбоязненно шагать, однако вскоре они стали такими, что ступать уже приходилось со «льдины» на «льдину», а то и прыгать, поскольку расстояние между кусками бывшей поверхности здешнего мира быстро увеличивалось, что с учетом уменьшения их размеров грозило привести к тому, что путники через короткое время попросту утонут. Если в том, в чем таяли «льдины», можно было утонуть. Поскольку то, что открывалось снизу, ничем не отличалось от того, что уже давно красовалось сверху. Небо. Одно сплошное белое, идиотское, невзаправдашнее небо!
        И вот случилось то, что неминуемо должно было случиться, - не успел спрыгнуть с быстро таявшей «льдины» Виктор и с криком рухнул в белесое нечто или, скорее, ничто. Испуганно вскрикнула Соня, екнуло сердце у Ничи. Он даже на мгновение зажмурился, но, открыв через мгновение глаза, с удивлением обнаружил, что ничего с Виктором не случилось. Он как упал навзничь, так и лежал, раскинув руки и ноги, словно плыл на спине в теплом ласковом море, да изумленно хлопал глазами.
        - Ничо так… - выдавил Нича и, наклонившись, протянул парню руку, чтобы вытащить его на свою «льдину». Но тут и она, стремительно подтаяв, разделилась надвое, и разлом прошел как раз под Ничиными ногами, так что и он оказался стоящим непосредственно в (или, может быть, на?) небесном псевдомолоке.
        Испуганно глянув под ноги, Нича так и не смог определить, стоит ли он вообще на чем-либо или просто-напросто висит в некой белой - но в то же время прозрачной, поскольку он прекрасно видел и Виктора, и падающую со своей растаявшей «льдины» Соню - субстанции.
        Нича хотел подойти к девушке - и не смог. Идти было попросту не по чему. Ноги месили пустоту, не приближая его ни на сантиметр к цели! Самое странное, что свой вес он при этом продолжал ощущать. А еще более странным было то, что он совершенно не испугался произошедшего. Может быть, потому, что, когда нет ничего - бояться нечего? Или сознание капитулировало перед непонятным и невозможным и послало все чувства куда подальше в связи с полной бессмысленностью и бесполезностью как-то реагировать на происходящее.
        Впрочем, нет, кое-какие чувства остались. Например, любопытство. Не яркое, а примерно такое, когда смотришь средней увлекательности фильм - вроде бы ерунда, но в то же время интересно, чем же все это закончится.
        А еще ему стало любопытно, куда подевался волк? И что это за дом, возле которого они, оказывается, прохлаждаются? Обычная, на первый взгляд, пятиэтажная
«хрущевка»… Да и на второй и на третий - тоже. Пять этажей, шесть подъездов. На бетонном крыльце одного из них как раз и сидит пропавшая серая зверюга. И смотрит на людей с осуждением, словно на своих бестолковых капризных волчат. Даже порыкивает. А чего рычать, когда им идти не по чему? Хотя нет, снова откуда-то нанесло «льдин», по ним вполне можно допрыгать до волка. Другое дело, надо ли?
        Нича оглянулся. Сзади вырастали, беззвучно сталкивались, таяли и снова появлялись темно-серые «льдины». Если прищуриться и посмотреть сквозь ресницы, казалось, что варится странная, с почти черной пеной, каша на молоке.
        Ниче вариться в этой каше совсем не хотелось. Тем более дом впереди казался таким реальным и надежным. Даже несмотря на поджидающего волка. А что волк? Ну, волк и волк. Тоже настоящий. Не съел же он их до сих пор!..
        Витя и Соня давно поднялись на ближайшие «льдины» и молча поглядывали то на дом, то на Ничу. Без слов было понятно, что остается делать. Нича тоже взобрался на одну из «льдин», оценил расположение темных островков между нею и подъездом с волком.
        - Ничо так, - удовлетворенно кивнул он и, окинув взглядом притихших спутников, бодро мотнул головой: - Попрыгали!
        Часть вторая

«Хрущевка»
        Там и звуки и краски - не те,
        Только мне выбирать не приходится -
        Видно, нужен я там, в темноте, -
        Ничего, распогодится!
        В.С. Высоцкий

1
        Дом выглядел самым что ни на есть настоящим. Не нарисованным, жилым. На первый взгляд Ниче показалось, что это дом его родителей - тот самый, где прошло все его детство, юность и большая часть взрослой жизни. Даже подъезд, на крыльце которого сидел волк, был вторым, как у родителей. У Ничи вздрогнуло сердце: а вдруг?.. Но нет, все-таки нет. Дом только казался похожим на тот, как похожи друг на друга все однотипные дома.
        Нича и Соня стояли на бетонном крыльце, Виктор - позади, на ступеньках. Нужно было открыть дверь и войти в подъезд, но никто почему-то этого не делал, словно каждый понимал, что за этой дверью скрывается нечто такое, что перечеркнет их представления о мироздании вообще и о роли в нем каждого из них в частности. Конечно, такими понятиями вряд ли кто в тот момент думал, но конкретно у Ничи ощущения были похожими.
        Первым не выдержал волк. Он ткнулся холодным носом в Ничину ладонь, поймал его взгляд и выразительно посмотрел на дверную ручку. Нича вздохнул, набрал в грудь воздуха и потянул дверь на себя. Волк прошмыгнул в подъезд. Нича вспомнил, что волки обладают почти сверхъестественным чутьем и никогда не сунутся туда, где может таиться опасность. А раз так, то и…
        Он шагнул в подъездный сумрак следом за зверем. За ним последовали и Соня с Виктором.
        На первом этаже волка не было. И все-таки Нича подошел к одной из дверей и позвонил. Лишь когда за ней послышалась трель звонка, до него дошло, что этого «по правилам» не должно было случиться. Ведь дом стоял невесть где, отрезанный от всех коммуникаций, в том числе и от линий электропередач. Почему же зазвонил звонок? Или же этот дом был все же не тем, чем казался? Что в общем-то неудивительно. Какие уж тут могут быть правила, если они давно кончились! В тот самый момент, когда маршрутка номер шесть вылетела на встречную полосу, она вылетела заодно и из привычного мира, а там, где она очутилась вместе с четырьмя пассажирами, если и действовали какие-то правила, то уж точно не те, к которым они привыкли.
        На звонок, впрочем, никто не ответил. Нича дернул дверную ручку - дверь оказалась запертой. То же самое он проделал с двумя другими дверьми - и с тем же самым результатом.
        - Пойдемте! - послышалось сверху; Соня уже поднялась этажом выше. - По-моему, он нас куда-то зовет.
        Кто «он» - было понятно. Конечно же, их странный серый спутник. Интересно, чего он от них хочет? Ведь сначала они думали, что зверь просит помощи, что кто-то - волчонок или другой член стаи - попал в капкан или свалился в яму. То, что волк привел их к этой одинокой «хрущевке», расположенной на самом краю сюрреалистичного мира, выглядело не менее загадочно и неправдоподобно, чем наличие здесь самого дома. Неужели сей факт столь поразил дикого зверя, что он поспешил поделиться своим удивлением с людьми? Верилось в это плохо.
        Как бы то ни было, путь оставался только один - наверх. Ничто не мешало, конечно, вернуться и к брошенному на шоссе микроавтобусу, но тот путь явно вел в тупик, Нича это хорошо понимал. А так оставалась еще хоть какая-то надежда. Пусть не на сиюминутное возвращение - о нем Нича старался думать пореже, чтобы не травить напрасно душу, - но хотя бы на то, что появится хоть крохотный лучик, который прольет капельку света на темные обстоятельства, в которых они очутились. Нича, а следом за ним и Виктор пошли наверх.
        Соня дожидалась товарищей на пролете между вторым и третьим этажами.
        - Здесь я уже проверила, - поспешно сказала она. - Пойдемте выше, волк уже два раза прибегал.
        Волк ожидал их на пятом этаже. Он сидел на коврике возле дверей в квартиру номер тридцать пять. Когда люди поднялись на площадку, зверь встал и окинул их умным, холодным взглядом, задержавшись чуть дольше на Ниче, словно признавая в нем вожака. Разумеется, не своего, а той маленькой человечьей стаи, которую он втянул в это ведомое только ему одному дело.
        Нича подошел к двери и потянулся к звонку. Но волк опередил его и толкнул дверь лапой. Та легко и беззвучно открылась. Зверь тут же нырнул в полумрак прихожей.
        - Он нас не в ловушку завел? - озабоченно буркнул Виктор.
        - Ага, волки решили отметить новоселье, а закуски не хватило, - криво усмехнулся Нича, но входить в квартиру не торопился.
        Тогда это сделала Соня. Парни укоризненно переглянулись и поспешили следом за девушкой.

* * *
        Квартира, как выяснилось чуть позже, оказалась трехкомнатной и ничем не отличалась от тысяч и тысяч других подобных «хором», в которых жили преимущественно люди среднего достатка. Впрочем, доход жителей «хрущоб» зачастую являлся и куда ниже среднего, но то, что квартира была все-таки трехкомнатной, наводило на мысль, что вряд ли ее содержание оказалось бы по карману одиноким пенсионерам или, например, матери-одиночке. Но квартира выглядела жилой, это не оставляло сомнений. На вешалке в прихожей висела пара курток и светлый плащ - скорее всего женский, насколько успел рассмотреть Нича, на полках ящика для обуви виднелось несколько пар кроссовок и туфель. Рядом с вешалкой к стене был приклеен скотчем календарь с фотографией котят, а на противоположной стене висело большое прямоугольное зеркало.
        Нича подумал, стоит ли разуваться, прежде чем пройти в комнаты, но все же решил, что в данных обстоятельствах будет простительно этим пренебречь, тем более неизвестно, не придется ли им отсюда срочно ретироваться, когда обуваться будет попросту некогда.
        Из прихожей вели двери в две смежные комнаты и проход на кухню, также отмеченный двумя дверями - в туалет и ванную. Одна из комнатных дверей была распахнута, но Нича пошел сначала на кухню по причине вполне прозаической - ему очень хотелось пить.
        Кухня его тоже ничем не удивила, все в ней оказалось вполне стандартным: кухонный и обеденный столы, три табуретки, на стенах - шкафчики для посуды: один со стеклянными, второй со сплошными деревянными дверцами; в одном углу - мойка с раковиной из нержавейки, обшитая снизу светло-коричневыми панелями; такие же панели, только светло-серого цвета, покрывали и стены кухни, за исключением угла над раковиной, облицованного плиткой с зеленоватым узором; в другом углу - большая трехконфорочная плита с застекленной духовкой; в третьем - большой двухкамерный холодильник. К нему-то и направился Нича в надежде отыскать там что-нибудь, чем можно промочить горло.
        Холодильник работал - стоило открыть дверцу, как внутри него зажглась лампочка. Содержимое тоже не подкачало - на верхней полке лежали упаковки с творогом, маслом и сыром, почти целый батон вареной колбасы, полиэтиленовый пакет с сосисками; на нижней стояла большая кастрюля, накрытая крышкой, наверняка с каким-нибудь супчиком, а то и с борщом, возле которой примостились пакеты со сметаной и молоком; в двух нижних ящиках, накрытых сверху стеклом, красовались головки лука, несколько огурцов и огромная помидорина, а также румяные яблоки и парочка оранжевых апельсинов. А на узких полочках поперек двери стояли бутылочки с кетчупом и соусом, две бутылки пива и - о, радость! - большая коробка фруктового сока.
        Конечно, сейчас Нича с удовольствием выпил бы именно пива, но ему не хотелось в столь неопределенной ситуации даже слегка затуманивать голову. Мало ли, какие мгновенные решения ей придется выполнять в следующую, может быть, минуту.
        Он вынул из холодильника коробку, достал из шкафчика три стакана, оглянулся на Соню и Виктора, которые уже стояли рядом, и, получив в ответ активные кивки, разлил по стаканам сок. Все трое выпили его столь быстро и жадно, что Нича, не спрашивая уже согласия, наполнил все три стакана повторно. И лишь выпив вторую порцию, вспомнил о волке. Тоже ведь, поди, пить хочет!
        Нича достал из сушилки для посуды эмалированную миску, наполнил ее водой из-под крана (которая тоже, берясь неведомо из каких источников, вполне исправно текла) и поставил на пол возле мойки. Собрался позвать волка, но понял, что не знает, как это сделать.
        - Надо бы ему имя какое-нибудь дать, что ли… - почесал он затылок.
        - Шарик, - хмыкнул Витя.
        - Сусанин, - улыбнулась Соня.
        И тут на пороге кухни серой бесшумной тенью возник волк. Он, будто не замечая схохмивших парня и девушку, уставился колючими льдинками глаз на Ничу и глухо, утробно, но вполне разборчиво рыкнул:
        - Юрс.

* * *
        Удивительно, но первой мыслью Ничи было: «Ничо так! Вот уж имечко!..», и лишь потом до него дошло, кто именно это сказал.
        Соня ахнула и сжала ладонями щеки. Виктор открыл рот и попятился.
        Волк же как ни в чем не бывало протрусил к миске и принялся жадно лакать воду.
        - Я не ослышался?.. - тихо спросил Нича, бросив взгляд на Соню и Виктора.
        Девушка, не отнимая от лица рук, замотала головой. Виктор ничего не ответил, похоже, он впал в ступор. Даже рот не закрыл.
        Нича не знал, что и думать. Он вспомнил, что читал про «говорящих» собак и кошек, но, во-первых, не очень-то верил прочитанному, а во-вторых, речь там все-таки шла о домашних животных, которых специально дрессировали и натаскивали. Конечно, волк тоже мог оказаться дрессированным. Но… Нет, все равно произошедшее казалось дикостью. Ведь он не просто что-то сказал, он назвал свое имя как раз в тему, словно понимал, о чем они в тот момент говорили! Или, быть может, тот звук, что произнес зверь, был совершенно случайным - просто совпало так, что прозвучал он как раз в подходящий момент? Недаром это имя, точнее кличка, показалось ему несколько странным… Что ж, это можно проверить.
        - Юрс!.. - осторожно позвал Нича.
        Волк навострил уши, поднял от миски большелобую голову и оглянулся. В серых льдинках глаз читался вопрос.
        - Н-нет… Ничего, извини, - пробормотал Нича, и волк вернулся к прерванному занятию. Напившись, он еще раз посмотрел на Ничу и, как показалось тому, усмехнулся. Затем, неспешно процокав когтями по линолеуму, вышел в прихожую и улегся, свернувшись калачиком, как большая собака.
        - Что же теперь будет?.. - отняв наконец от лица ладони, прошептала Соня, с опаской поглядывая в сторону прихожей.
        - А что изменилось? - удивился Нича. - Ну, волк заговорил. Это, конечно, удивительно, фантастично, но что от этого поменялось в принципе? Разве все остальное, - взмахнул он руками, - менее фантастично? По-моему, все, что происходит с сегодняшнего утра, - сплошная фантасмагория, кошмарный сон!
        - Сон… - тихо повторила девушка. - Я так хотела бы в это верить!.. Хотя… Мне кажется, что такое не должно никому сниться. Ведь это же все неправильно!..
        - Кстати, о сне, - сказал Нича. - Никто еще спать не хочет? А то у меня часы стоят, я даже не знаю, сколько сейчас времени. А по этому недоразумению, - кивнул он на окно, за которым белело небо, - определить, который час, трудно.
        - Не думаю, что уже очень поздно, - ответила Соня. - А спать мне совсем не хочется. Впрочем, я-то немножко вздремнула…
        - Мне больше есть хочется, - признался Виктор, который, судя по этой фразе, отошел от шока.
        - Я бы тоже не отказалась, - улыбнулась девушка.
        - Тогда тебе и карты в руки, - кивнул Нича, услышав, как после слов о еде заурчал и его желудок. - В холодильнике есть колбаса, масло. Вроде бы и яйца я где-то там видел… Можешь яишенку забацать.
        - Я разберусь, - радостно встрепенулась Соня. Видимо, заняться полезным делом показалось ей куда лучшим, чем ломать голову над неразрешимыми загадками.
        - Я помогу! - тут же вскинулся Виктор.
        Нича хотел было возразить, но быстро себя осадил. Соне и впрямь могла понадобиться помощь, да и не так страшно вдвоем. Все же от мысли, где они очутились, и в компании-то становится не по себе!..
        Сам же он решил пройтись по квартире, обследовать комнаты. Хозяев он, само собой, найти не надеялся, но, подумал, хоть что-то, быть может, наведет на какую-нибудь мысль. В это тоже верилось мало, но бездействовать было еще хуже. А работу по кухне он не любил, потому и уступил место Виктору.

* * *
        Первым делом Нича прошел в комнату, дверь которой была открытой. Юрс проводил его внимательным взглядом, но с места не двинулся, даже не поменял позы. Это придало Ниче уверенности, почему-то подумалось, что в случае возможной опасности волк бы пошел следом.
        Комната не принесла ему никаких новых открытий. Она была столь же обычной,
«среднестатистической», как и кухня. Диван, кресло, стол, три шкафа.
        Диван с креслом - из одного комплекта, светло-коричневой, с крупными темными квадратами, обивки. По краям дивана и в кресле - тоже коричневые, но однотонные небольшие подушечки-думки, судя по всему, не входившие в комплект, а сшитые дополнительно. Это наводило на мысль, что среди хозяев квартиры была женщина. Об этом же говорили и общий уют в комнате, и чистота-порядок, и цветы в керамических горшочках на подоконнике. Нича сразу вспомнил маму и вздохнул.
        Стол был круглый, накрытый большой красной салфеткой. Посреди него стояла красивая настольная лампа. На столе лежала книга с закладкой посередине - «Пикник на обочине» братьев Стругацких. Нича уважительно дернул бровями - Стругацких он любил. И почему-то ему подумалось, что вряд ли такую книгу стала бы читать женщина. Исходя из столь сомнительной предпосылки, он тем не менее сделал вывод, что в квартире наверняка обитал и мужчина. А уж когда за стеклянными дверцами одного из шкафов он увидел курительную трубку, лежавшую в хрустальной пепельнице, убедился в том окончательно.
        Еще один шкаф представлял собой нечто вроде секретера. Открыв дверцу, годившуюся теперь на роль столешницы, он увидел стопку разномастных бумаг - скорее всего неких договоров и счетов, пару потрепанных общих тетрадей, толстый блокнот-ежедневник, несколько стандартных фотоальбомов. Можно, конечно, было порыться в документах и узнать о хозяевах побольше, но Ниче стало неловко, словно он собрался подглядывать, а потому он быстро закрыл секретер и перевел взгляд на третий шкаф.
        Тот представлял собой некий «мультимедийный центр». Средняя часть в нем была открытой, и в ней красовался большим плоским экраном телевизор. На полках ниже стояли видеомагнитофон и DVD-плеер. Над телевизором полки были закрыты дверцами. Нича подошел и открыл их. Там хранились видеокассеты и диски. Судя по тематике, интересы у хозяев были самыми разнообразными: детективы, триллеры, боевики, комедии - всего вперемешку. Но преобладала, пожалуй, все же фантастика. Что и неудивительно, судя по книге на столе, подумалось Ниче. Но среди видеокассет в отличие от дисков преобладали мультфильмы, что позволило Ниче сделать вывод: в семье есть подросток, как минимум один. Причем уже старшеклассник. Мультики он смотрел в детстве, когда DVD еще не было. А теперь он из этого возраста вышел, и среди дисков есть только пара мультипликационных, да и те - японские аниме.
        Короче говоря, проведенное Ничей обследование комнаты привело к единственному выводу: в квартире проживала обычная российская семья. Не богатая, но и не нищая. Среднестатистическая, как и сама квартира.
        Впрочем, в ней имелись еще две комнаты. К закрытым дверям одной из них и направился Нича.

* * *
        Он раскрыл дверь и вздрогнул. В комнате стоял живой человек! Женщина. Услышав за спиной звук, она обернулась. И тут… Ниче показалось, что стены наклонились, а пол уходит из-под ног… Перед ним была… его мама!.. В руках она держала знакомую оранжевую лейку, но, увидев Ничу, вскрикнула, взметнула к нему руки, и лейка, кувыркаясь и разбрызгивая воду, полетела в сторону.
        Нича задохнулся, не в силах произнести ни звука, но в следующее мгновение он рванулся вперед. Внезапно перед ним мелькнула серая тень - волк, вытянув передние лапы, всей массой врезался в дверь, которая с грохотом захлопнулась перед Ничиным носом.
        - Ты чего? Ты чего?! - завопил Нича. - Там же мама!..
        Бесстрашно отпихнув ногой зверя, он схватился за дверную ручку и потянул ее на себя. Юрс хладнокровно смотрел на это, даже не думая вмешиваться. Тогда Нича распахнул дверь и шагнул за порог комнаты.
        Ему вновь показалось, что пол под ногами качнулся. Но он быстро понял, что это ему вовсе не кажется. Пол на самом деле качался. Покачивались также и стены. И в том не было ничего удивительного, ведь Нича стоял… в тамбуре стучащего по рельсовым стыкам вагона!
        - Ничо так… - пробормотал он и попятился к двери. Нащупал ручку, толкнул спиной дверь, но та и не думала открываться. Нича обернулся. Дверь больше не являлась выкрашенной белилами фанерой. Это была железная вагонная дверь с металлическими планками поперек стеклянного окна посередине. Через стекло, в метре от него, виднелась такая же дверь, ведущая в соседний вагон.

2
        Геннадий Николаевич торопился домой. Все-таки он засиделся у Зои. У Кокошечки…
        Да, как тесен, оказывается, мир! Хоть и звучит это избитое утверждение банально, но как же оно верно! Ведь он и думать забыл о Зое, а когда-то… Нет, ничего между ними не было и раньше, но он, что скрывать, был когда-то влюблен в эту хрупкую рыжеволосую девушку. Но тогда он был молод, робок и глуп. Никак не мог решиться пригласить Зою в кино, ресторан или куда там еще… А ведь она, похоже, этого от него ожидала. Будь он чуть-чуть посмелей, поактивней, и кто знает, как бы оно повернулось? Вот и Нича, похоже, весь в него. Правда, вокруг сына девки сами вьются, это он все никак из них выбрать не может!..
        А вот получись у него тогда с Зоей-Кокошечкой, был бы сейчас у него Нича? - подумалось вдруг. И следом пришло раздражение: «Что тебе надо, старый козел?! Чем ты еще недоволен? Тебе что, со своей Зоей плохо?!»
        Словно в ответ на эти мысли, раздался телефонный звонок. Не сбавляя шага Геннадий Николаевич достал мобильник, поднес к уху.
        - Я уже иду, Зоюшка! Через пять минут буду.
        - Гена!.. Коля… Я видела Колю… - раздалось в ответ бормотание жены.
        - Что?! - подпрыгнул Бессонов. - Что ты говоришь? Ты видела Ничу?!. Где?!
        - Здесь… Гена, иди скорей… Я не могу говорить, мне плохо…
        - Сейчас-сейчас!!! - заорал в трубку Геннадий Николаевич. - Зоя, сейчас! Я уже рядом! Срочно ложись, я бегу!..
        Он и правда побежал. Благо до дома оставалось метров триста. Тяжело отдуваясь, взлетел на третий этаж, трясущимися руками не сразу попал ключом в замочную скважину, распахнул дверь… Не разуваясь, бросился в комнату, подбежал к лежащей на диване жене, рухнул перед ней на колени, взял ее руки в ладони и поднес к губам, словно хотел согреть их дыханием.
        - Как ты, Зоюшка? Что?..
        - Уже лучше, - шепнула Зоя Валерьевна. - Только голова кружится.
        - Сейчас я, сейчас, - вскочил Геннадий Николаевич. - Чего тебе принести? Таблеток? Воды?..
        - Не надо таблеток. Принеси воды. Только без коньяка, - улыбнулась супруга.
        Геннадий Николаевич метнулся на кухню. Через десяток секунд вернулся с кружкой.
        - Пей, Зоюшка, пей!
        Зоя Валерьевна, придерживаясь за плечо мужа, подняла голову, приняла свободной рукой кружку, стала пить мелкими частыми глотками.

«Словно птичка», - мелькнула у Геннадия Николаевича жалостливая мысль. А вслух он, дождавшись, пока супруга напьется, спросил:
        - Так что же случилось, а, Зоюшка? Что ты там мне сказала про Кольку?
        - Видела я его, Гена, - голосом, полным тоски, ответила Зоя Валерьевна. - Я утром цветы полила, а воды набрать в лейку забыла. Ну, чтоб отстоялась… Вот, вспомнила, набрала, иду, чтобы на подоконник поставить, а дверь в комнату зачем-то закрыла… Машинально, не знаю зачем. Вдруг слышу, она снова открывается. Я обернулась, а там - Коленька!.. Стоит, на меня смотрит, глаза огроменные, ошарашенные… Я чуть рассудка от радости не лишилась, вскрикнула, а Коля ко мне бросился. Но тут собака какая-то из-за его спины выпрыгнула и в дверь лапами - хлоп!..
        - И что дальше? Дальше-то что?! - заторопил жену Геннадий Николаевич, видя, что та не спешит продолжать, а из глаз ее покатились слезинки.
        - А ничего дальше, Гена, - всхлипнула Зоя Валерьевна. - Я - к двери. Распахнула, а там никого… Никого, Гена! Никого!..
        Зоя Валерьевна зарыдала.
        - Ну, ну, успокойся, - попытался утешить Бессонов жену, а потом решил - пусть выплачется, слезы тоже помогают, недаром их природа выдумала.
        Дождавшись, когда супруга перестала всхлипывать, он положил ей руку на плечо и спросил:
        - А может, тебе просто привиделось, Зоюшка? Может, вздремнула и не заметила.
        - Да как же я вздремнула? - Зоя Валерьевна даже привстала. - Я ведь говорю - с лейкой шла! Вон она, до сих пор валяется. Надо бы хоть воду вытереть…
        Геннадий Николаевич посмотрел в угол, куда кивнула жена. На полу у стены и впрямь валялась оранжевая пластмассовая лейка, возле которой растеклась лужа. Часть влаги впитал в себя ковер, и край его стал темным.
        Зоя Валерьевна все же поднялась с дивана, сходила за тряпкой и стала убирать воду. Потом принесла большую синюю игрушечную машинку и сунула ее под мокрый край ковра.
        - В игрушки играешь? - хмыкнул Бессонов. - Что, уже для внуков прикупила?
        - Дурачок ты! - отмахнулась жена. - Это ведь Колина, старая. На весу ковер скорее просохнет.
        Геннадий Николаевич посмотрел на холмик, которым топорщился ковер, и задумался. А потом сказал:
        - Вот ведь интересно… Игрушка по-прежнему здесь, а мы ее не видим. А ведь и та маршрутка, может, где-то рядом. Просто закатилась под ковер.
        - Под какой ковер? - замерла супруга. - О чем ты, Гена?
        - О параллельных мирах. Вот ты фантастику не читаешь, а зря. Об этом много понаписано. Что наш мир - лишь одна из множества копий. И все они существуют в одном и том же месте в одно и то же время, но в разных измерениях. А вдруг и Нича в такой вот мир провалился?
        - Ты же сам говоришь - фантастика!
        - А что, по-твоему, сейчас происходит? О чем ты мне только что рассказывала? Может, Колька к тебе из параллельного мира и выпрыгнул? Может, они соприкасаются как-то, случаются иногда какие-то пересечения… Ведь и туда он как-то сумел залезть.
        - Ой, не верю я в это, - нерешительно махнула рукой жена. - Может, мне и правда привиделось. Думаю ведь все время об одном, вот и…
        - Ты знаешь, - посмотрел на супругу Бессонов, - был у меня в детстве такой случай… Мне тогда и семи лет не исполнилось, в школу я точно еще не ходил. Привезли меня родители в первый раз в деревню к бабушке. Помню, что нас до места на телеге довезли. Там и сейчас-то этот вид транспорта в ходу, а уж тогда - самым наипервейшим считался. Но суть не в этом. В общем, заехали мы в деревню, я головой верчу - интересно, внове все для городского мальчишки. Ну, чем еще в тот день занимался, не помню - может, и сразу спать лег. А только утром проснулся, вышел во двор, смотрю на деревню и ничего понять не могу… Другая деревня передо мной! Зеркально вчерашней расположенная!.. Точно помню, что вот эти дома с другой стороны были, а не с этой, что конюшня не справа стояла, а слева, а дорога как раз справа тянулась, а не так, как сейчас… Вот и не знаю теперь, что со мной тогда было, куда я на самом деле попал. Такой вот хард-рок.
        - Ты хочешь сказать, что переместился тогда в другое измерение? - улыбнулась Зоя Валерьевна. - Что на самом деле ты выходец из другого мира?
        - Не знаю я, - серьезным тоном ответил Бессонов. - Но случай такой был, факт.
        Зоя Валерьевна вздохнула.
        - Да пусть бы Коленька хоть и в параллельный мир попал, только бы знать, что жив он…
        - Он жив! - подхватился Геннадий Николаевич. - Ты ведь его видела! Да и… - Бессонов хотел рассказать про Зоино гадание, но осекся. Даже сам не понял - почему. Словно вину перед женой почувствовал, что с бывшей возлюбленной встречался. «Да с какой еще возлюбленной! - разозлился он на себя. - Ты еще скажи - с любовницей!» И будто назло себе сказал: - Я ведь сейчас знаешь у кого был? У своей давней-предавней коллеги. Ее тоже Зоей зовут.
        Супруга едва заметно вздрогнула и посмотрела на мужа вроде бы с обычным интересом - мол, да, слушаю, рассказывай дальше, - но Геннадий Николаевич заметил во взгляде жены искорку тревоги, которую вполне можно было принять и за ревность.
        - Мы с ней уже лет тридцать не виделись, - словно оправдываясь, заговорил Бессонов. - Я даже не знал, что она в наш город вернулась. Но самое-то интересное, что я ведь не просто так к ней в гости пошел! Нам в милиции ее адрес дали. Дескать, такая-то вот подавала заявление о пропаже дочери. И есть очень большая вероятность, что эта девушка ехала в той же самой маршрутке, что и Нича!..
        - Да?! - ахнула Зоя Валерьевна. Теперь уж все намеки на ревность в ее взгляде рассеялись. - И что она тебе рассказала?..
        - Ты понимаешь… - замялся Бессонов. - Она гадать умеет.
        - И что же? Что?!
        - Да не шуми ты!.. Ну, не верю я в гадания эти…
        - А в параллельные миры веришь?!. Говори, что она тебе нагадала! Быстро говори, не мучай меня!..
        Зоя Валерьевна готова была заплакать, и Геннадий Николаевич поспешно выпалил:
        - Да хорошо она нагадала, хорошо, Зоюшка!.. Что жив-здоров Нича, что он вроде как далеко сейчас, но в то же время и близко.
        - А еще?..
        - Да вроде и все… - пожал плечами Бессонов. - Ну, то еще, что Колька наш сейчас с ее дочерью вместе. И… - тут он замолчал, подумав, что остальное уж точно к делу не относится и вообще чушь на постном масле. Но от супруги не так-то просто было что-либо утаить.
        - Что «и»? - сурово спросила она. - Что? Говори же!.. Ну, почему тебе так нравится меня мучить?!
        - Да не нравится мне… То есть не мучаю я тебя. Просто… Ну ерунда там дальше. Хард-рок полнейший. Вроде как Нича и дальше с ее Соней будет. То есть навсегда.
        - Где навсегда? - ахнула и схватилась за щеки супруга. - Там?!
        - Да не там, а вообще. В принципе, - поморщился Геннадий Николаевич. - Я же говорю - чушь.
        - А может - судьба, - неожиданно спокойным голосом возразила жена.

3
        Нича осторожно, готовый в любой миг отпрянуть, толкнул дверь, ведущую из тамбура в вагон. Подождав пару секунд, открыл ее шире. Никто из вагона не выскочил, ничья когтистая лапа оттуда не высунулась, никаких прочих беспорядков не возникло. Вагон вел себя тихо и мирно, как порядочному вагону и полагается. Если бы еще и попал в него Нича, как полагается - с вокзального перрона, а не через квартирную дверь, то можно было перестать волноваться и нервничать. А пока не получалось. Хоть Нича и постарался взять себя в руки.
        Вагон оказался купейным. Проем, за которым начинался пассажирский блок, призывно манил Ничу распахнутой дверью, но сначала он решил заглянуть в купе проводников. Не то чтобы он ждал там кого-то увидеть - скорее, наоборот, хотел убедиться, что там никого нет. Проблем и без этого хватало.
        Как он и надеялся, ни в служебном, ни в спальном купе людей не было. Равно как волков, слонов и прочей живности. А то с одним говорящим волком уже довелось познакомиться, отчего бы танцующему слону проводником не работать? Чай, не посудная лавка!
        Нича нервно хмыкнул и двинулся в проход к пассажирским купе. Остановился у первого, огляделся. Вагон, как и раньше, притворялся вполне обычным: девять купейных дверей слева; девять окон, прикрытых желтыми занавесочками, справа; в меру потертая синяя ковровая дорожка вдоль прохода. Все купе закрыты, из-за их дверей не доносится ни звука, только колеса стучат по стыкам рельсов, да Ничино сердце подыгрывает им в такт. Казалось бы, никакой угрозы нет, а страшно. И не просто страшно - жутко!..
        Но стоять и бояться неизвестно чего - это еще хуже, чем видеть опасность, осознавать ее и прикидывать возможные шансы на спасение. Поэтому Нича решился и протянул ладонь к ручке первого купе. И замер. Купе лишь по счету было первым. На белом же прямоугольничке, красующемся на двери, значилась цифра 5. Нича посмотрел на соседнюю дверь. Она была пронумерована числом 15. Нича глянул дальше: 25, 35… Что за цифры украшали пятое и далее по счету купе, он отсюда не видел, но даже не подумал стаптывать ноги, чтобы уточнить. И так было ясно, что на девятой, конечной двери, чернели восьмерка с пятеркой.
        Что могла означать подобная нумерация, Нича придумать не смог. Да не сильно, по правде говоря, и старался, не видел пока в этом смысла. Куда полезней, на его взгляд, было все же открыть дверь в купе. И он сделал вторую попытку.

* * *
        В купе возле окна сидел мальчик. Он обернулся на звук открываемой двери, бросил равнодушный взгляд на Ничу и снова уставился в окно.
        Нича плохо умел определять возраст детей, но мальчику было вряд ли больше пяти. Одет он был в клетчатую, зеленую с желтым, фланелевую рубашку, шею скрывал намотанный в два-три слоя толстый серый шарф. На макушке ребенка топорщился хохолок, взглянув на который Нича сразу почувствовал, что страх отступил. Не исчез совсем, а слегка отодвинулся, будто давал Ниче возможность перевести дух. Соберись, дескать, с силами, отвлекись, расслабься, с ребеночком потетешкайся, а вот потом-то я тебя ужо как следует попугаю!..
        Разговаривать с детьми Нича тоже не умел. Не довелось набраться опыта. Но что-то говорить было надо - не торчать же истуканом! И он сказал первое, что пришло в голову:
        - Ты почему один?
        Мальчик даже не повернул головы. Но все же ответил, тихо и чуть хрипло:
        - Я не один. У меня есть папа и мама.
        - А где же они?
        Мальчик быстро, всем телом, развернулся к Ниче.
        - Ты что, не знаешь, где бывают папа и мама? На работе, конечно.
        - А… - Нича хотел спросить, где же они тут работают и кем, но побоялся, что мальчик опять возмутится его тупостью, и задал нейтральный, на его взгляд, вопрос: - А ты что делаешь?
        - Болею.
        - О, это плохо!..
        - Это хорошо. В садик ходить не надо.
        - Ну-у… В общем-то да… А что у тебя болит?
        Видимо, мальчик убедился в полном Ничином слабоумии. Он даже отвечать не стал, ткнул пальцем в шарф на горле и вновь отвернулся к окну.
        Ничу слегка покоробило такое к себе отношение. Он тут старается, вопросы придумывает, сочувствие проявляет, а до него, видите ли, какой-то шпендель снизойти не желает! И что он там такого интересного увидел?
        Мальчик будто услышал Ничины мысли. А может, ему тоже стало неловко от собственного поведения. Он повернул голову и сказал уже просто, без выпендрежа:
        - Я на березу смотрю. А она все одна и одна… Я устал уже смотреть на эту березу.
        Нича опустился на полку и тоже глянул в окно. Поезд ехал через лес. За окном мелькали ели.
        - Это же елки, а не березы!
        - Елка тоже береза, - категорично выдал мальчик. Нича собрался высмеять «умника», но вспомнил вдруг, что в детстве тоже называл все деревья березами, ему эти понятия казались одинаковыми, были для него, грамотно выражаясь, синонимами.
        Поэтому он не стал спорить насчет терминов, но возразил по существу:
        - Но почему ж она одна? Смотри, как их много!
        - Не много. Это одна береза.
        - С чего ты взял?
        - Сам смотри - и увидишь.
        Нича пригляделся. Сначала не поверил глазам, протер их, потряс головой… И все-таки вынужден был признать, что все березы, в смысле - ели, были в этом лесу сестрами-близнецами. Или клонами. Словно размножил кто-то в «Фотошопе» фотографию одного дерева, склеил в гигантскую ленту и крутит ее сейчас за окошком. А поезд на самом деле стоит… Но он же едет! Нича явственно чувствовал, как покачивается вагон, слышал, как отбивают знакомый ритм колеса.
        - Ничо так!.. Мы ведь едем? - на всякий случай спросил он у мальчика.
        - Куда?
        - Ну-у… Я не знаю… Вообще. Едем или стоим?
        - Мы сидим, а не стоим.
        - Ну, это без разницы. Сидим, стоим, но при этом ведь мы едем?
        - При этом я болею и не хожу в садик, - сказал мальчик.
        - А я? - ляпнул Нича.
        - Ты не ходишь в садик, потому что уже взрослый. Тебе надо ходить на работу. Взрослые должны что-то делать, а не сидеть.
        - А вот в этом ты прав! - поднялся Нича. - Пойду-ка я и впрямь что-то делать. Знать бы только что… - Он шагнул к двери, но в последний момент спохватился: - Как хоть тебя зовут-то, философ?
        - Коля.
        - Ну, будь здоров, тезка.

* * *
        Нича вышел из купе и задвинул за собой дверь. С легким щелчком та встала на место, и Нича ощутил вдруг такое одиночество, словно дверь навсегда отсекла его от мира людей. Желание снова открыть купе было настолько сильным, что Нича убрал руки за спину и попятился, а затем и вовсе отвернулся.
        Перед ним было окно, закрытое желтыми занавесками. Но они скрывали лишь нижнюю часть стекла, а поверх них было прекрасно видно, что делается за окном. Точнее, не делается. С этой стороны вагона не было ничего, кроме знакомого уже блеклого неба. Даже не совсем неба, ведь тусклая белизна заполняла собой все сверху донизу.
        Смотреть на это было неприятно, чувство полной оторванности от внешнего мира только усилилось. Если бы колеса не продолжали стучать, можно было подумать, что вагон утонул в этой бледной субстанции и лежит сейчас на дне, придавленный ее многотонной тяжестью. И не всплыть ему никогда, и помощи ждать неоткуда.
        Жуткое бесконечное ничто за стеклом так и засасывало в себя взгляд, и Нича сумел побороть наваждение лишь сильно зажмурившись. Не глядя, он шагнул назад и в сторону и открыл глаза только когда уперся плечом в стену.
        Он стоял возле двери с номером 15. Машинально взялся за ручку и потянул. Дверь мягко ушла в пазы переборки, открыв перед ним пространство купе. Оно ничем не отличалось от предыдущего, только за столиком сидел не ребенок, а юноша, и не пялился в окно, а читал книгу. Зато Нича первым делом посмотрел именно в окно. Занавески на нем были опущены, но между ними оставалась широкая щель, и через нее из-за стекла заглядывала ночь. Только сейчас Нича увидел, что в купе горит свет, который сначала он принял за дневной.
        Парень оторвался от книги и посмотрел на Ничу. На вид ему было лет пятнадцать-шестнадцать. Худощавый, но не хилый, даже сидя казавшийся высоким; на темно-сиреневой футболке - надпись «Deep Purple». Когда-то давно точно такую подарил Ниче отец.
        Юноша недоуменно тряхнул головой и выпучил из-под длинной челки округлившиеся глаза. Что-то в этом парне показалось Ниче неправильным. Где-то он его уже видел, и не раз, причем в таких ситуациях, воспроизводить которые память наотрез отказалась. Ниче опять стало страшно. Угроза таилась не в парне, она будто сгустилась в самой атмосфере купе. И вопреки законам физики сначала грянул гром - парень воскликнул: «Ничо так!.. Ты кто?!», - а потом уже сверкнула внезапной догадкой молния: этим юношей был он сам, только давно, больше десяти лет назад!
        Не помня себя, Нича выпрыгнул из купе и с грохотом задвинул дверь. Он стоял, тяжело дыша, и не слышал стука вагонных колес - их заглушали удары пульсирующей в висках крови. По лбу скатилась струйка пота. Нича машинально вытер ее рукавом и увидел, как трясутся пальцы.
        Встреча с «собой» выбила его из колеи. Зато он понял теперь, что означают числа на дверных табличках. Возраст! Его возраст. Выходит, и в первом купе тоже был он, пятилетний. Ну, правильно, мальчик сказал, что его зовут Колей.
        Значит, в каждом купе сидит он сам, с каждой следующей дверью на десять лет старше? Но почему? Как это? Зачем?! И если в третьем купе сидит еще тот Нича, которым он был совсем недавно, то кто может находиться за дверями с четвертого по девятое?.. Неужели этот вагон - отпечаток всей его жизни, как прошлой, так и будущей? Вне времени, вне пространства, просто лабораторный срез с периодом в десять лет. Но кто мог совершить такое? Какому неведомому лаборанту понадобилось препарировать его жизнь?..
        Проще было принять все за сон, за бред. Если бы он попал в этот вагон сразу, из нормального мира, то наверняка бы так и подумал. Но «бред» тянулся с самого утра, то маскируясь под реальность, то пугая полным отсутствием логики, будто красуясь своей необъяснимой чуждостью. И Нича стал уже привыкать к новым обстоятельствам. Впрочем, свыкнуться со всем этим было сложно, но сознание по крайней мере перестало замирать и пробуксовывать при виде очередных чудес. Но этот вагон!.. Он перещеголял все предыдущее. Покрыл, что называется, как бык овцу! Ничо так. Эффектненько. До дрожи в коленях и холодного пота.
        С одной стороны, было бы интересно зайти сейчас в четвертое купе и узнать у себя тридцатилетнего, чем же вся эта чертовщина закончится. Но вдруг он узнает нечто такое, что и жить дальше не захочется? Или вообще купе с числом 35 окажется пустым… Страшно. Очень страшно! Похоже, страх превратился в его верного спутника. Но поддаться ему - значит окончательно проиграть: или сойти с ума, или остаться в этом иррациональном мире навеки, что в общем-то одно и то же. Правда, в этом мире была Соня, которая в его мыслях стала занимать все больше и больше места, но вряд ли ей здесь намного лучше, чем ему самому. А значит, стимул для поиска выхода увеличивается вдвое. Поэтому со страхом придется свыкнуться, как и с выкрутасами бредовой псевдореальности. Поменьше обращать на него внимания, ведь все назойливое очень любит, когда на него реагируют. От этого оно становится только сильней и еще назойливей. А вот хренушки вам, мистер Фобос[Страх (древнегреч.).] ! Идите вы к… Марсу[Фобос и Деймос - спутники планеты Марс.] !..

* * *
        Накрутив себя как следует, Нича и впрямь почувствовал, что страх вновь отступил. Не настолько, чтобы заглянуть за четвертую дверь, но достаточно, чтобы открыть третью.
        Двадцатипятилетний Нича почти не отличался от него нынешнего. Только одет был по другому - в желтую рубашку-безрукавку и бежевые шорты, да волосы коротко стрижены. И лицо с руками красные от свежего загара. Нича даже вспомнил, когда он так выглядел: в отпуске три года назад, когда ездил по путевке на юг.
        А за окном купе как раз и шумело море, лениво накатываясь волнами на пустынный галечный пляж. Проплывали один за одним волнорезы, но Нича почти сразу раскусил этот фокус - как и в случае с «березой», волнорез был единственным, продублированным нужное количество раз. «Халтурщики!» - мысленно фыркнул Нича, и так же мысленно порадовался, что, оказывается, еще может шутить. Наверное, этому способствовало еще и яркое южное солнце, и то, что на этот раз он знал, с кем имеет дело. В отличие от дубля, который повторил мимику своего пятнадцатилетнего соседа и слово в слово, с той же интонацией выдал:
        - Ничо так!.. Ты кто?
        - Спокойствие, - вытянул ладони Нича. - Только спокойствие! Сейчас сяду и расскажу. Можно?
        - Ну… - сглотнул дубль и то ли кивнул, то ли нервно дернул головой.
        Нича сел напротив двойника. Внимательно на него посмотрел и тоном доброго учителя, вытягивающего двоечника на трояк, произнес:
        - Ты ведь догадался уже, правда? Не бойся, дружок, это так и есть.
        - А почему?.. - заморгал дубль, и Нича внутренне ахнул: «Неужели и я таким дурачком выгляжу, когда удивляюсь?»
        - А вот, - развел он руками. - Оно нам тоже неведомо. Ничо так, ага?
        - Да уж…
        - В общем, я так понял, ты тоже не в курсе всего этого? - покрутил Нича руками.
        - А должен?
        - Ну, раз ты тут сидишь… Неспроста же вас понарассаживали.
        - Кто? Где?
        - Слушай, - не выдержал Нича. - Ты и впрямь дурачок или меня за дурака держишь?
        - Ничо так!.. - вспыхнул дубль. Похоже, от возмущения он даже стал более адекватным. - Сваливается такая хрень, а я еще должен знать почему? Это я у тебя спросить должен!
        - Ну, спрашивай, - ухмыльнулся Нича. Вот теперь ему «собственная» реакция понравилась.
        - А то ты не знаешь, что я хочу спросить! Какого хрена ты тут делаешь, откуда взялся и все остальное.
        - Отвечаю по порядку. Я тут сижу и базарю сам с собой. Взялся я тут из какой-то несусветной хрени, которая началась сегодня утром, когда ехал на работу и попал в аварию. Вот вкратце и все.
        - Ты хочешь сказать, что кирдыкнулся и попал в рай? Должен тебя огорчить; хоть реклама и утверждает, что Краснодарский край - это рай, но, поверь мне, это всего лишь идиома. Да и я еще вроде бы не умирал… Кстати, тебе сколько лет?
        - Двадцать восемь.
        - Мне двадцать пять…
        - Это я видел.
        - Интересно, где?
        - На двери твоего купе.
        - Слушай, мне твои приколы надоели, - поморщился дубль. - И вообще все это сон или я перегрелся на солнышке… Вали отсюда, не мешай отдыхать. - И он демонстративно откинулся назад, сложил на груди руки и закрыл глаза.
        - Ну, как знаешь, - поднялся Нича. - Бывай здоров. Передавай привет… лаборантам.
        - Кому?.. - распахнул глаза дубль, но Нича отмахнулся и шагнул к двери.
        Он уже открыл ее, когда двойник вдруг спросил:
        - Слушай, а как у тебя… с Машей?.. Ну… вы все еще вместе?
        - Это с какой Машей? - обернулся Нича. - С темненькой такой?
        - А что, их у тебя несколько? - буркнул дубль. - Разумеется, с темненькой… Хотя и так уже все понятно. Иди давай!..
        - Ничо так, - помотал головой Нича. - Во дает молодежь! Еще и командует.
        Не оглядываясь больше на бесполезного двойника, он вышел и закрыл за собой дверь.

* * *
        Заглядывать в следующие купе ему расхотелось. Мало того что разговаривать самому с собой и даже смотреть на себя со стороны оказалось неприятно, так еще и толку это не давало. Похоже, кто-то над ними просто прикалывался. Или не просто. Но в любом случае с целями, недоступными его пониманию. Так стоит ли валять ваньку, плясать под чужую дудку? Не стоит.
        И Нича решительно двинулся по проходу к тамбуру. Хлопая дверями, он вышел на лязгающую сцепку, перешагнул ее, миновал еще пару дверей и оказался в таком же точно купейном вагоне. Синяя дорожка на полу, желтые занавески на окнах, двери купе, пронумерованные, начиная с пяти - через десятку…
        Такой? Или тот же?.. Нича почти бегом пересек вагон и зашел в следующий. Там все выглядело абсолютно так же. Можно было заглянуть в одно из трех первых купе, чтобы убедиться, тот ли это вагон или просто похожий, но Ниче очень не хотелось встречаться со своими омоложенными копиями. Он был уверен, что они там окажутся и узнают его; что этот вагон - единственный в поезде. Как ель за окном первого купе, как волнорез - за окном третьего. Но чтобы эта уверенность стала очевидностью, Нича решил провести не связанный с двойниками эксперимент. Он раздвинул занавески на одном из окон, а еще на одном скрутил их в жгуты и затолкнул концы между стеклом и перекладиной. Затем прошел в соседний вагон и убедился, что ходит по замкнутому кругу.
        Ниче стало не по себе. Где же в таком случае выход? Даже если выпрыгивать на ходу, то куда попадешь? С одной стороны - «молоко», с другой - сплошной «фотошоп»… Впрочем, фальшивые картинки он видел только из купе, причем из каждого разные. А вот в тамбуре за стекла дверей посмотреть не догадался!.. А может, непроизвольно и видел в них что-то, но сознание промолчало, так что скорее всего ничего там хорошего нет. Но проверить следовало. В любом случае как-то отсюда выбираться надо, иначе он попросту с голоду сдохнет!..
        Желудок сразу заурчал, есть и вправду хотелось. Причем давно и сильно. Это новые впечатления и переживания заглушили голод, а сейчас он вовсю давал о себе знать.
        Нича вспомнил, что Соня как раз собиралась готовить. Наверняка уже закончила, и сидят они сейчас с Виктором, лопают…
        Нича сплюнул. Ну что за мысли лезут в голову! Или не в голову даже - небось мозги в желудок переместились. Скорее всего ребята сейчас о еде тоже забыли; с ума сходят, его разыскивают. Во всяком случае, Соня. Очень хотелось думать именно так.
        Надо действовать! Первым делом - проверить тамбур. Нича уже сделал пару шагов, как взгляд его снова упал на двери купе с табличками. 35, 45, 55… До чего же странно примерять эти числа к себе!..
        В нем все-таки проснулось любопытство. Захотелось хоть одним глазком посмотреть на себя будущего. Когда еще такой случай предоставится?
        Он взялся за ручку двери с числом 35 на табличке. Подумал и опустил руку. Тридцать пять - это не очень интересно. Это всего-то через семь лет! Ну, женится, может; ну, маму наконец-то внуками порадует. А вот что-нибудь совершить такого-эдакого вряд ли успеет.
        Внутренний голос тут же шепнул: «Ты сначала выберись отсюда, папаша-герой, тогда и о женитьбе думай!» Замечание было разумным, однако Нича попросил внутренний голос заткнуться. Причем не очень вежливо попросил. Грубо, нецензурно. И направился к последнему купе. Восемьдесят пять, как-никак, - это мудрость, опыт, воспоминания. Вот уж кто его жить-то поучит, о «подводных камнях» предупредит, нужные решения в критических точках подскажет. Да и вообще, если двойник в этом купе окажется - значит более полувека ему еще жить гарантировано. Можно ничего не бояться - ни кирпича на голову, ни ножа хулиганского, ни подсолнечного масла на тротуаре.

* * *
        Двойник в купе был. Причем двойник в буквальном смысле. Один в один - Нича. Нынешний. Сиюминутный. Даже одежда та же самая: джинсы, рубаха. Только успел курточку снять, на крючок повесить. И улыбается, паразит. Приветливо так, словно давно его ждал и свиданию рад офигенно.
        - Проходи, проходи! Не стесняйся.
        Нича прошел. Чего уж! Интересно даже. Прошел и сел напротив двойника. И сразу спросил:
        - Значит, кирдык?
        - В каком смысле? - поднял брови дубль.
        - Ну, не видать нам… мне… восьмидесяти пяти.
        - Почему? Я же здесь.
        - Но тебе же не восемьдесят пять! Вряд ли ты и на месяц меня старше.
        Двойник кивнул:
        - Я выгляжу точно так же, как и ты.
        - Вот и я о чем.
        - А ты что, ожидал тут увидеть восьмидесятипятилетнего старика?
        - Ничо так!.. А кого же еще? На двери что написано?..
        - Ну, мало ли чего где написано… Сам знаешь, как бывает, - усмехнулся дубль. - Ты ведь еще не прожил эти годы, откуда может взяться старик?
        - Почему же здесь сидишь ты?
        - Я забронировал место. У тебя есть шанс на то, что когда-то здесь окажется лысый дедушка.
        - Почему лысый? - невольно потрогал шевелюру Нича.
        - Ну, может, не лысый. Может, просто седой. Или крашеный. Откуда мне знать?
        - В соседних купе - такие же?
        - Конечно. То, что позже этого мгновения, - всего лишь проекция твоего настоящего. Помнишь, отец пытался научить тебя программированию? Так вот то, что дальше - только код программы. В прошлом - результат ее работы. А сейчас в ней происходит обработка поступающих данных. И учти, в первую очередь ей поставляешь их ты. К тому же программа интерактивна и многовариантна.
        - Это как? - наморщил лоб Нича. - Дважды два может и пятью оказаться, если я захочу, что ли?
        - Нет, конечно. Дважды два - всегда четыре. Но это же константы. А тебе приходится иметь дело с переменными. Тебе их зачастую и задавать придется самому. И действия - тоже самому. Или выбирать: поделить тут лучше или умножить? Сложить или вычесть?
        - Или на хрен послать все, - буркнул Нича.
        - Или на хрен, - кивнул двойник. - Это ведь тоже выбор. Твой собственный.
        - И это вот - мой выбор? - процедил Нича, поведя вокруг руками. - Это тоже я сам захреначил?!
        - Программа не на Бейсике написана, - буркнул дубль. - И ты уже не в детский сад ходишь, не березы за окном считаешь. Помудри и с интегралами. Жизнь - то еще уравненьице! Не все в ней от тебя одного зависит.
        - А может, она просто сбойнула, твоя программа? - прищурился Нича. - Компьютер завис? Вирус завелся?..
        Двойнику вопрос явно не понравился. Он поморщился, как от зубной боли.
        - Любая сверхсложная система подвержена сбоям. Чем сложнее система - тем они вероятнее. Ты ведь не маленький, мне ли тебя учить?
        - Понятно. Стало быть, так и есть, - закивал Нича. - Ну, спасибо и на том. Хоть что-то. А когда ее починят, не знаешь?
        - Блин! Ты меня задолбал! - подскочил вдруг двойник. - Я тебе кто - Билл Гейтс?! Я же тебе условно все показал, в принципе!.. Ты одно должен понять - от тебя все зависит! Все, понимаешь?! И всегда! Как бы то ни было, что бы ни случалось, выбор всегда остается за тобой! - Дубль немного успокоился и снова сел. - Ты не всегда можешь что-то изменить, но всегда должен пытаться. И главное - правильно выбрать. Плюс или минус. Да или нет. Единица или ноль.
        - Любит или не любит, - примиряюще улыбнулся Нича.
        - Ничо так! - ехидно прищурился дубль. - Ладно, бонус… Любит. А теперь иди. Время порой - самая важная переменная. Дороже любых денег.
        Нича хотел спросить, куда же ему конкретно идти, но как представил, что услышит сейчас вопли и нравоучения, сразу передумал. Надо же, какой он, оказывается, зануда!.. Надо поработать над собой на досуге.
        Поезд начал вдруг сбавлять ход, перестук колес стал реже, реже, реже… Ниче показалось, что и сердце его, подстроившись под этот ритм, стало биться с перебоями. Ощущение было неприятным. Он резко помотал головой, сдвинул в сторону дверь, шагнул и… оказался в тамбуре.
        Вагон дернулся и остановился. «Что-то новенькое!» - пробормотал Нича и подумал, что можно наконец и посмотреть, что же видно за дверями тамбура.
        Он глянул налево - и обомлел: за дверью была квартира родителей! Мама с отцом сидели на диване и разговаривали. Вот мама повернулась к нему, протянула в его сторону ладонь и стала что-то горячо доказывать отцу…
        - Мама! - выкрикнул Нича и схватился за ручку двери.
        Он уже опустил ее, осталось потянуть дверь на себя, но что-то в последний миг заставило его обернуться. Ну конечно, была же еще и вторая дверь! А что за ней?..
        А за ней, в знакомой уже комнате с тремя шкафами, растерянно озиралась Соня. В ее глазах была такая тоска, что Ничино горло вмиг будто забилось ватой - ни вдохнуть, ни проглотить, ни вытолкнуть.
        - Ну ты и скотина!.. - прохрипел он, бросил еще один взгляд на родителей и с трудом, словно пальцы свело судорогой, отцепил их от дверной ручки. Затем окончательно развернулся и отчаянно, как в холодную воду, бросился ко второй двери.

4
        Соня была в панике. Да что там, она просто сходила с ума! Нича пропал. Его нигде не было!.. Куда он мог исчезнуть? Он же никуда не выходил, она не слышала, чтобы хлопала входная дверь… Или увлеклась готовкой, потому и прослушала? Все может быть. Но зачем ему куда-то выходить, да еще и одному?.. И все же… Может, попросить Виктора, чтобы прошелся по этажам, проверил, вдруг какая-нибудь дверь открыта?.. Как он вообще может спокойно есть, когда пропал его товарищ?! Хотя какой ему Нича товарищ… С самого начала они с Колей невзлюбили друг друга. Такое впечатление, что ревнуют… Тьфу! Какие глупости лезут в голову!.. Просто Нича - прирожденный лидер, а Витя не любит подчиняться. Да и не обращает на нее Виктор никакого внимания. Вот и сейчас - лопает, только за ушами трещит. А вот Коля, тот и впрямь… Нет-нет, глупости! Нужно выбросить из головы подобные мысли. И до этого ли сейчас, когда он пропал!..
        - Витя, - не выдержала она. - Ты бы сходил, посмотрел: может, Коля все-таки вышел?
        - Куда сходил? Куда вышел? - буркнул Виктор, собрал остатком хлеба растекшийся по тарелке желток и отправил его в рот. И, жуя, невнятно произнес: - Я еффо фай не пиф…
        - А я еще вообще не ела!..
        Виктор проглотил наконец хлеб и криво дернул губами:
        - Кто тебе не дает? И вообще он не маленький, а я ему не нянька.
        - Витя!.. - крикнула Соня, быстро взяла себя в руки и сказала подчеркнуто вежливо, но выделяя каждое слово: - Пожалуйста!.. Я тебя… очень… прошу!
        - Очень-очень? - осклабился Виктор и подмигнул: - А что мне за это будет?
        Соня задохнулась от возмущения и, пока подбирала слова, вдруг утробно зарычал волк. Она и не слышала, как тот подошел к дверям кухни. Зверь стоял, чуть опустив голову, и, оскалив зубы, пристально смотрел на Виктора.
        Издевательская гримаса тут же исчезла с лица парня. Он заметно побледнел, но старался не выдавать страха. С гордым видом встал из-за стола, буркнул:
        - Не дают чая попить! - и направился к двери.
        Волк посторонился, а потом засеменил следом.
        - Э! - услышав сзади цоканье когтей, обернулся Виктор. - Такие провожатые мне не нужны!..
        Но волк снова рыкнул, на сей раз беззлобно, и Виктор лишь мотнул головой.

* * *
        Как только за «группой поиска» захлопнулась дверь, Соня вновь упала духом. Да и остаться одной в этой чужой - не только в общепринятом, но и в том, о котором не хотелось думать, смысле - квартире оказалось не просто неуютно, а по-настоящему жутко. Она едва не бросилась следом за Виктором с Юрсом, даже пошла к прихожей, но в последний момент свернула в комнату. Малодушничать перед этим белобрысым нахалом очень уж не хотелось. Была в нем какая-то червоточина, неприятная двуличность, ох, была! Не зря к нему столь неприязненно относится Коля. Где же он, где?!. Хороший, милый, надежный… Как же без него плохо! Как невыносимо тяжко!..
        В приступе нахлынувшего отчаяния Соня завертела головой, словно решая, куда ей метнуться на поиски друга. И в этот момент дверь в соседнюю комнату распахнулась, и оттуда, будто ныряя, вылетел Нича.
        Соня бросилась к нему, забыв обо всем. Обхватила, прижала к себе, ткнулась лбом в грудь. И столь же стремительно отпрянула, чувствуя, как вспыхнули щеки, как заливает краска стыда лицо и шею.
        - Где ты… Где ты был?.. - Слова не хотели покидать горло, застревали, вязли в горько-сладком комке, выпрыгнувшем, казалось, из самого сердца.
        Нича шагнул к ней, вытянув руки, словно тоже хотел обнять. Соня попятилась, едва не налетев на кресло.
        - Где ты был? - еще раз спросила она. Голос уже не прерывался, хотя и заметно подрагивал. - Я так испугалась за тебя!..
        - Да я и сам испугался, - поспешно спрятал руки за спину Нича. - Я расскажу. Все расскажу. Только… я очень хочу пить. В горле - просто наждачка.
        - Не только пить, тебе и поесть нужно! - спохватилась Соня и направилась к кухне. - Сейчас вместе поедим, я ведь тоже без тебя не стала. - То, что кусок просто не лез ей в горло, она и не подумала уточнять.
        - А где… этот?.. - завертел головой Нича, войдя следом за ней на кухню.
        - Виктор? - переспросила Соня, накладывая в две тарелки яичницу с колбасой. - Они с Юрсом ушли еще раз проверить, все ли квартиры закрыты. - О том, что она отправила Виктора на Ничины поиски, Соня также промолчала.
        - С Юрсом? - Нича даже отложил вилку и уставился на Соню.
        - Ну, да… - не поняла она Ничиной реакции. - Так ведь его зовут. Он ведь сам сказал, если нам не послышалось… Правда, больше он ни разу не заговорил.
        - Да я не про это, - снова взял вилку Нича, но использовать ее не торопился. - Меня удивило, что они вместе пошли. Волк ведь его не очень тепло воспринял, как мне показалось.
        - Ну, он и еще тут на него порыкивал… - Соня вновь опустила подробности. - И все-таки сам за ним увязался.
        - Странно… - Нича наконец-то подцепил на вилку кусок колбасы. - Да и то, что Виктор надумал один куда-то пойти, - не менее странно.
        Соня опять почувствовала, как лицо заливает краска, и, опустив голову, тоже принялась ковырять вилкой в тарелке. Впрочем, Ниче было уже не до цвета ее лица; он с такой жадностью стал заглатывать куски колбасы и яичницы, что разденься она сейчас перед ним - он и то вряд ли бы отвлекся.
        Остатки салата из огурцов и помидоров Нича слупил прямо из большой миски, и только подобрав из нее хлебом остатки сметаны, виновато глянул на Соню.
        - Ничо так!.. Ты прости, увлекся я что-то и тебе не оставил…
        - Ты ешь, ешь, я еще сделаю, - улыбнулась Соня, а потом вдруг вскочила: - Ой! Я же совсем забыла! Там же борщ есть. Хочешь борща?
        - Я-то хочу, но ты и о себе не забывай.
        - Я к первому вообще равнодушна, - отмахнулась Соня и достала из холодильника кастрюлю. - А тут как раз на одну порцию, Виктор уже поел.
        - Кто бы сомневался, - буркнул Нича.
        Соня поставила кастрюлю на плиту и включила конфорку.
        - Ты бы, пока борщ греется, рассказал, где ты был.
        Нича уставился в стол, внимательно разглядывая узоры на клеенке. Вряд ли он черпал в них сюжет для рассказа, и Соня решила повторить просьбу. Но не успела, Нича заговорил сам. Взгляд от клеенки он так и не оторвал.
        - Вообще-то мне уже кажется, что все это мне только приснилось.
        - Приснилось?.. - насторожилась Соня и тут же помотала головой: - Нет-нет, это был не сон. Ведь тебя здесь не было, это точно. Я всю квартиру вверх дном перевернула, даже в туалетный бачок заглядывала, представляешь?
        - Представляю, - посмотрел на нее Нича. Он улыбнулся, но глаза при этом остались серьезными. - Только в бачке меня не было. Я в поезде ехал.
        - Коля!.. Я ведь серьезно.
        - Я тоже, Сонь, я тоже… - Нича взял вилку и стал обводить зубцом цветочки на клеенке. - Понимаю, что это звучит глупо, но я отсюда шагнул прямо в вагон пассажирского поезда. Хотя ты же видишь сама, что здесь ничего не может быть странным.
        - Здесь странное все.
        - Я не так выразился… Здесь может случиться все что угодно, поэтому странно считать тут что-либо глупым и странным, прости за тавтологию. Глупым может быть несоблюдение логики, а если сама логика нам непонятна, то…
        - Ой, лучше не надо! - взмолилась Соня. - Я так устала, что и сама сейчас глупая, безо всякой логики. Ты лучше по-простому расскажи: что за поезд, куда ехал, кто там был?.. И… как ты сумел вернуться?
        - Поезд был самым обычным. Точнее, вагон - самый обычный. Только он был прицеплен сам за собой - не знаю, сколько раз. Я пытался пройти в соседний, но попадал всегда в один и тот же.
        - Может, он был кольцом? Как змея, кусающая свой хвост?
        Нича сдвинул брови. На лбу пролегла складка. Он вновь заводил по столу вилкой,
«рисуя» ею окружность. Наконец хмыкнул:
        - Ничо так! Интересная мысль. А говоришь, что поглупела! Я вот не додумался. А ведь похоже очень. Правда, вагон выглядел абсолютно нормальным, ровным. Но если там само пространство… - Он еще почиркал вилкой, а потом отбросил ее. - Ладно. Это все равно ничего не дает.
        - Ты не сказал, в том вагоне ехал кто-то еще?
        - Ехал, - как-то странно хмыкнул Нича и снова уперся взглядом в стол. - Всего лишь один человек, но зато…

* * *
        И тут зарычал волк. Соня вздрогнула и посмотрела на дверь. В ее проеме стоял Виктор, а Юрс возле его ног изготовился к прыжку. И Соня была почти уверена, что если бы Нича не замолчал - волк бы точно на него прыгнул.
        - Ой, Юрсик, ты чего?! - вскочила она. - Это же наш Коля, он вернулся!
        - А может, не наш? - хмыкнул Виктор. - Может, собачка чужака почуяла?
        Юрс мгновенно развернулся и, задрав морду к лицу Виктора, зарычал теперь на него.
        - Ты чего?.. - попятился парень. - Я пошутил!.. - И буркнул, глядя на Соню: - Ты бы покормила его, а то на людей бросается уже.
        - Я кормила, - стала оправдываться Соня. - Он все сосиски слопал…
        - Сосиски!.. - не унимался Виктор. - Такую лошадь телятами надо кормить.
        Волк снова зарычал, и Виктор быстро поправился:
        - Извините, обознался. Волка, конечно же. Вот только телят, увы, нет.
        - Есть еще немного колбасы, - сказала Соня. - Юрс, ты будешь колбасу?
        Волк шумно сглотнул. Соня положила в миску остатки колбасного батона - не больше четверти, - и не успела поставить ее на пол, как Юрс выхватил колбасу зубами и тут же проглотил. После этого он неспешно прошествовал в прихожую и улегся, нацелив булавочные головки зрачков в дверной проем кухни и наведя туда же локаторы поднятых ушей.
        - Интересно, чем ты собираешься кормить его завтра? - скривил губы Виктор. - А заодно и нас.
        - Есть еще сыр… - начала Соня, но ее оборвал Нича:
        - Ничо так! А почему Соня должна об этом думать? По-моему, добывать пищу - дело мужчин.
        - Вот именно, - не остался в долгу Виктор. - И кое-кто из этих мужчин как раз и ходит на разведку. А кое-кто - на поездах катается.
        Нича стал медленно подниматься из-за стола, но Соня встала между парнями.
        - Не ссорьтесь, мальчики! Сегодня все перенервничали, устали… Пойдемте спать, а утром на свежую голову подумаем, что нам делать дальше.
        Предложение было разумным, но Виктор оставил все-таки последнее слово за собой:
        - Я еще чай не пил. Вот попью - тогда и лягу.

5
        Хоть и старался Геннадий Николаевич держаться бодро, на самом-то деле переживания за сына выбили его из колеи. Он был растерян, подавлен, испуган. Хотелось выть, материться, бить кулаками в стену и в то же время разрыдаться, упасть ничком на кровать, зарыться с головой в подушки, отгородиться от жестокого мира непроницаемыми перегородками, а лучше - выключить сознание напрочь. В этом мог бы помочь алкоголь, но Бессонов прекрасно знал, что это лишь кажущееся спасение. Потом станет еще хуже, намного поганей, совсем беспросветно. Плавали, как говорится, знаем. Шестой десяток на исходе, удалось кое-что в этой жизни понять и некоторые ее уроки усвоить.
        Да и какие могут быть «уходы из мира» и прочие истерики, когда рядом жена, Зоюшка! Только за счет его уверенности она еще и держится. Видит, конечно же, что большей частью эта уверенность напускная, но хватается за нее, как за соломинку, и пока это ее выручает. Да и ему присутствие рядом жены дает очень многое - можно долго размышлять, что именно и насколько важное, но в том-то и дело, что подобные вещи ни взвесить, ни оценить нельзя, нужно лишь принимать их с благодарностью и возвращать, не раздумывая, сторицей.

* * *
        Геннадий Николаевич обнял жену за плечи и сказал:
        - Пойдем-ка, что ли, чаю попьем.
        - Давай, - поднялась Зоя Валерьевна. - Ты посиди, я сейчас заварю.
        Супруга ушла на кухню, а Бессонов машинально взял пульт телевизора и нажал первую попавшуюся кнопку.
        - …Краснодарского края произошла трагедия, - выхватил динамик обрывок фразы диктора. Лицо говорившего изобразило скорбь, но тут же стало по-деловому сосредоточенным. - Сегодня, примерно в полдень, над Черным морем в районе поселка разразилась мощная гроза, и многолюдные пляжи быстро опустели. Однако в море еще оставались купающиеся, когда молния ударила в акваторию одного из пляжей. После окончания разгула стихии спасателям удалось достать из воды три тела. Как минимум еще двенадцать человек на данный момент считаются пропавшими. На месте трагедии продолжаются поиски.
        Геннадий Николаевич поежился. Не столько из-за ужаса трагедии - хотя людей ему, конечно, было жалко, - сколько от того, что холодок неясного еще предчувствия пробежался по спине, перебрался на грудь и легонько сжал сердце. Трагедия. Погибшие, а главное - пропавшие люди. Как это похоже на то, что случилось утром у них… Хотя море есть море, там пропасть - еще не значит исчезнуть буквально. И все-таки…
        Бессонов еще соображал, стоит ли рассказывать об услышанном супруге, как диктор перешел к зарубежным новостям. И первой из них оказалась еще одна трагедия, на сей раз в Австрии. Поезд рельсового фуникулера, перевозивший на горнолыжный курорт туристов, попал под обвал в трехкилометровом туннеле в Австрийских Альпах. На месте катастрофы уже через полчаса начались спасательные работы, но пока из-под завала удалось извлечь только восемь тел. До самого поезда спасателям пока не удалось добраться.
        Что-то в этом сообщении показалось Геннадию Николаевичу нелогичным, но первой несоответствие заметила Зоя Валерьевна, которая, оказывается, зашла в комнату, чтобы позвать его на чай, да так и замерла в дверях, услышав новость.
        - Гена, но как же?.. - растерянно спросила она. - Как же нашли тела, если не добрались до поезда?..
        - Не знаю, - пожал плечами Бессонов. - Это действительно странно. Может, обвал произошел не мгновенно, и кто-то успел выскочить, побежать назад?..
        - Наверное, так, - кивнула супруга. - Бедные они, бедные!.. - Она постояла, теребя рукав кофты, а потом сказала совсем тихо: - Ты знаешь, я почему-то сразу Коленьку вспомнила, эту аварию утром… Тоже ведь погибшие были, а сама машина исчезла.
        - Тут-то поезд под завалом, не пропал.
        - А откуда ты знаешь? Его ведь не нашли. Может, он тоже куда переместился вместе с живыми! Может, туда, где и Коля сейчас…
        Бессонов не удержался и рассказал жене о трагедии на Черном море. Зоя Валерьевна отреагировала странно. Вместо того чтобы расстроиться еще больше, она вдруг приободрилась, расцвела, даже дрогнуло на губах некое подобие улыбки.
        - Это связано, Гена. Это все связано! Все эти случаи - неспроста, да еще в один день. Я чувствую, правда!.. Они не погибли. Наш Коленька жив, я знаю, Гена! И мне не привиделось, он приходил сегодня оттуда. Хотел вернуться, но не сумел. Но у него получится, он обязательно вернется! И все остальные вернутся, правда-правда!.
        - Да я и так верю, что Колька вернется, - преувеличенно бодро сказал Бессонов. - И остальные тоже. Кроме тех, что погибли…
        Радость на лице жены тотчас потухла. Она будто сразу осунулась, стала меньше ростом. Вздохнула. И очень жалобно позвала:
        - Пойдем, Гена, чай попьем, а?..

* * *
        Чай пили молча. Изредка бросали друг на друга вопросительные взгляды, но заговорить первым никто почему-то не решался. Впрочем, Геннадий Николаевич предполагал почему. О чем ни заговори сейчас - разговор все равно перейдет к пропавшему сыну. А это ничем, кроме ноющего сердца и Зоиных слез, не закончится.
        Появилась, правда, новая тема - трагедии на Черном море и в Альпах, но тут пока и обсуждать нечего, слишком мало данных.
        Кстати, о данных!.. Геннадий Николаевич отставил пустую кружку, поблагодарил жену за чай и направился к компьютеру. Ему пришла в голову идея прошерстить интернет на предмет случившихся за день происшествий. По телевидению всего не покажешь, эфирное время не резиновое. Другое дело интернет. Куда там резине до его беспредельной растяжимости!
        Бессонов начал с просмотра новостных сайтов, в первую очередь его интересовал там раздел «Происшествия». Геннадий Николаевич заострял внимание лишь на сегодняшние случаи, на те из них, где пропадали люди.
        Он сразу увидел те, о которых уже рассказало телевидение. На всякий случай прочитал, но никаких новых деталей не узнал.
        Первым настоящим «уловом» стало сообщение из Приморского края. Во время шторма в Японском море неподалеку от порта Находка потерпел бедствие российский траулер, на борту которого находились восемнадцать рыбаков. По имеющимся данным, судно скорее всего затонуло. Самолеты, облетавшие предположительное место аварии, не обнаружили траулер, пилоты увидели только пустой спасательный плот. В сообщении говорилось, что поиски рыбаков продолжаются, но Геннадий Николаевич был уже почти уверен, что это «их» случай и спасатели не найдут ни людей, ни судно.
        Вторым заинтересовавшим Бессонова сообщением стала новость из Норвегии. Небольшой двухмоторный самолет исчез и, предположительно, потерпел крушение у западного побережья этой северной державы. На борту самолета находились шесть человек. Борт пропал с экрана радара около 10:30 по местному времени. В это время самолет летел над морем. В районе бедствия наблюдались штормовые погодные условия, сильный ветер, дождь и плохая видимость. В начавшейся поисковой операции было задействовано три вертолета и несколько катеров. Ни самолета, ни обломков, ни каких-либо следов катастрофы до сих пор не нашли.
        Пропадали корабли и самолеты в этот день и в других странах. Но вряд ли чаще, чем в прочие дни, - такой статистики Бессонов, конечно же, не имел. И все случаи, которые произошли сегодня, могли не иметь ничего общего с утренним исчезновением маршрутного автобуса номер шесть. А исходя из теории вероятности, да и из обычного здравого смысла, - и не имели. Но что-то подсказывало Геннадию Николаевичу: были, ох, были среди этих трагедий и те, которые закончились для их участников отнюдь не трагически. Как именно, он не знал. Но был уверен, что многие из пропавших живы, как и его Колька. И находятся они скорее всего там же, где и он.

* * *
        Обычно, когда Геннадий Николаевич сидел за компьютером, супруга его не отвлекала. Но сейчас не выдержала, зашла в комнату. Догадалась, конечно же, чем он занимается.
        - Ты еще такие случаи ищешь, да?
        - Пытаюсь. Даже что-то нашел, но не уверен. Может, это простые совпадения. Где-то судно затонуло, где-то самолет пропал. Но таких случаев сама знаешь сколько бывает.
        - Ты бы позвонил все-таки Игорю, спросил…
        - Игорю? - удивился Бессонов. - А он-то тут при чем?
        - Ну, мало ли… Может, там, - Зоя Валерьевна мотнула головой вверх, - тоже заметили совпадения, связались, что-то узнали.
        - Ой, не думаю. Кому это надо - совпадения искать? Всем своих проблем хватает.
        - Позвони. Тебе разве трудно? Еще не очень поздно.
        Бессонов глянул на часы. Половина одиннадцатого. Как долго тянется этот страшный день!.. А позвонить Ненахову все же придется - и Зоя просто так не отстанет, и на всякий случай узнать надо: вдруг есть какие-то новости?
        Геннадий Николаевич набрал номер друга. Тот взял трубку сразу, но отвечал вяло, чувствовалось, что сегодняшний день его тоже утомил. Никаких новостей у него не было, а предположение Бессонова о связи утренней аварии с мировыми событиями попросту высмеял.
        - Вот у меня сейчас нос чешется, - сказал он. - И еще у миллиона человек - тоже. В этот же самый миг. Так это же не значит, что всем нам сейчас мировой разум выпить предложит. Вот общий чих может и впрямь громким получиться. - Сказав это, он и правда чихнул.
        - Будь здоров, - буркнул Геннадий Николаевич и нажал кнопку отбоя.
        Зоя Валерьевна стояла рядом и наверняка все поняла. Во всяком случае, переспрашивать его не стала. Зато неожиданно сказала:
        - Ты бы поговорил со своей знакомой…
        - С Зоей, что ли?.. - разинул рот Бессонов.
        - Ну, да. Раз у нее есть такие способности, может, она и тут что-то увидит.
        Геннадий Николаевич задумался. А что? В этом есть резон. Неизвестно, что это им даст в итоге, но любое знание лучше, чем неведение. Любая информация может оказаться полезной, даже добытая таким нетрадиционным способом.
        - Пожалуй, ты права, - наконец сказал он. - Но сейчас я ей звонить уже не буду, поздно. Лучше я к ней сам с утра схожу.
        - Я с тобой! - воскликнула жена.
        При других обстоятельствах он бы, пожалуй, решил, что супруга ревнует, боится отпускать его к одинокой женщине. Но сейчас он видел, что причина в другом. Зое Валерьевне невыносимо было оставаться одной, наедине со своей бедой. А еще, быть может, любопытно было понаблюдать, как работают одаренные столь необычными способностями люди.
        - А давай знаешь что сделаем? - пришла вдруг в голову Бессонова мысль. - Давай ее к нам позовем! Утром позвоним и позовем - вот и весь хард-рок.
        - Ой, Гена, какой ты молодец! - хлопнула в ладоши супруга. - Конечно, конечно же! Пусть она заодно посмотрит… ну, на самом ли деле Коля днем приходил…
        - Тоже дело.
        - Ну, тогда я пошла тесто ставить, пирожков с утра напеку. А ты ложись спать - вон уже и глаза не смотрят.

* * *
        Глаза и правда слипались. Казалось, стоит уронить голову на подушку - сон придет сразу. Но на сей раз Бессонову пришлось оправдать свою фамилию, заснуть он долго не мог. Уже и супруга легла, замесив свое тесто, и короткая летняя ночь дразнилась уже за окном предрассветной серостью и чириканьем ранних пташек, а он все не спал. Ворочался, вставал курить, снова ложился…
        Ночью у мозга меньше раздражителей. Почти не поступает никакой информации. Вот он и начал перерабатывать ту, что в избытке поступила за день. Но это бы еще полбеды, могла даже в итоге и польза выйти, если бы придумалось что-нибудь дельное. Так ведь сознание открыло и те шлюзы, что днем Геннадий Николаевич всеми силами пытался держать закрытыми.
        Заслонки сорвало, и мощным потоком его захлестнула тоска. Он никогда вслух не говорил этого, но сейчас готов был кричать, как же он любит своего сына, долгожданного, единственного Кольку, Колю, Колюшку!.. Любит так, что не задумываясь отдал бы за него жизнь. Он и сейчас мысленно стонал: «Заберите меня! Отдайте сына!»
        Нет, он не лукавил, когда говорил сегодня, что верит в Ничино возвращение. Он верил. Он надеялся. Он жил этой надеждой! Но сейчас подумал, что если вдруг все, если сын не вернется, - для чего тогда жить? Зачем? Смыслом жизни был сын. Ничино счастье, его будущее, его мечты - это было для Бессонова главным. Еще, конечно же, Зоюшка… Но без сына она тоже не сможет. И как бы он ни старался, что бы ни делал, Колю он ей никогда не заменит. А ему от ее страданий станет еще хуже, еще горше и беспросветней. Станет не просто бессмысленно, но и невозможно жить.
        Рука жены легла на его влажную грудь. Зоя Валерьевна спала, повернув в его сторону голову. На лице ее не было тревоги - одно лишь умиротворенное спокойствие. И Бессонову тоже вдруг стало очень легко и спокойно. Он осторожно накрыл руку супруги ладонями, смежил веки и тут же провалился в сон.

6
        Ниче снился сон. Он стоял (или висел? или лежал?) посреди белого псевдомолочного ничто. Тишина, пустота, тоска - и ничего более.
        У него и до этого случалось так: что-нибудь снится, а он знает, что это всего лишь сон. Вот и сейчас он об этом знал. Стало даже обидно - уж во сне-то можно бы что-то и поинтересней увидеть, хотя бы то же море, что Соне приснилось!.. На всякий случай он повертелся, пооглядывался, позадирал голову, но результата эти действия не принесли - вокруг простиралась все та же белесая пустота.
        Нича стал уже подумывать, как бы проснуться и уснуть заново - может, тогда подсознание покажет кино интересней, но тут что-то чувствительно стукнуло ему по голове. Нича испуганно дернулся, и под ноги ему медленно, как при рапидной съемке, опустилось яблоко. Нича с опаской посмотрел вверх: больше ничего оттуда падать не собиралось. Он потер затылок, подумал, что по неофициальному закону Ньютона должен сейчас сделать открытие, и наклонился за яблоком. Повертел его, даже понюхал - яблоко как яблоко! Зеленое, правда, но хоть что-то.
        Нича собрался уже использовать его по прямому назначению, даже открыл рот, как услышал вдруг:
        - Постойте! Погодите, не ешьте! Это наглядное пособие.
        Нича обернулся. К нему приближался человек. Он словно летел, но держался при этом вертикально, будто стоял на невидимой ленте эскалатора. Выглядел человек очень солидно - в черном костюме, белой сорочке и сером в красную полоску галстуке, но был при этом гораздо моложе Ничи - он дал бы ему лет двадцать от силы. Ну, двадцать два года - это уж максимум.
        - Здравствуйте, - церемонно поклонился незнакомец, остановившись в паре метров от Ничи.
        - Добрый день, - кивнул Нича и сразу поправился: - Или что там - ночь, вечер?.. Короче говоря, приветствую и вас также. - Он чуть было не добавил «сэр», настолько его собеседник показался вблизи лощеным и аристократичным. Цвета гуталина прическа - волосок к волоску, - похоже, чем-то смазана (уж не гуталином ли и впрямь?), аж блестит; пробор - будто шрам от сабельного удара, настолько четкий и ровный; абсолютно гладкий подбородок (так тщательно бреется или еще нечего брить?) гордо, но без вызова вздернут; в черных, под цвет волос и костюма глазах за узенькими стеклышками очков - абсолютная, не ведающая комплексов уверенность в себе и очевидный интеллект. Правда, Нича не смог объяснить, чем же сей интеллект столь очевиден, но то, что он у незнакомца имеется, не вызывало никаких сомнений. Нича перестал взывать к логике и списал это знание на сон.
        - Это ваше пособие? - протянул он яблоко франту.
        - Скорее, наше, - чуть растянул губы тот и едва заметно кивнул.
        - Ага, - сказал Нича. - Наше. Ну, как же, как же! Коне-е-ечно!..
        - Определенно наше, - игнорировал Ничино ерничанье франт. - Ведь именно на нем я стану объяснять вам положение дел.
        - Чьих дел?
        - Тоже, знаете ли, наших. Но, скорее, все же моих, поскольку вы в них оказались втянуты случайно.
        - А кто вы такой, кстати? - опомнился Нича. - И что тут у вас за дела?
        - Мое имя и уж тем более именование не имеют аналогов в вашей ментальной проекции, поэтому называйте меня просто Студент. Это также неточно, даже вовсе не правильно, но это единственное, что подходит хотя бы приблизительно.
        - Подходит к чему?..
        - К истине. Хотя понятие истины тоже…
        - Стоп! - поднял обе руки Нича. - Давайте пропустим неточности и перейдем к сути.
        - Видите ли, Николай, - потер подбородок Студент, - суть такова, что, как бы я этого ни желал, точно мне вам ее не передать. Даже приблизительно. Не потому, что я этого не хочу, а потому, что это невозможно в принципе. Ваша ментальная проекция…
        - Скажите уж прямо, что у меня мозгов не хватит вас понять! - снова перебил его Нича.
        - Дело, знаете ли, не в мозгах… - замялся Студент, но тут же решительно мотнул головой. - Впрочем, и впрямь я отвлекаюсь на ненужную демагогию. Оперируя совместимыми с вашей точкой зрения понятиями, таки да - вашего разума недостаточно, чтобы принять истину в более или менее точном приближении. Поэтому я сознательно упрощу ее до примитивных аналогов. И не аналогов даже, а до абстрактно упрощенных тождеств. Грубо говоря, придется положиться на их определенную вариативность, или, иными словами, в результате наличия флюктуаций реальные сущности и явления, оставаясь инвариантными, будут описаны имеющимися средствами достаточно адекватно для их осмысления в вашем понимании.
        - Сэр, - не удержался все-таки Нича. - Вы явно переоцениваете возможности моего понимания и уж тем более - осмысления. Прошу вас, будьте проще!
        - Куда уж проще-то? - оторопел Студент.
        - Ну, вот же, вы на яблочке что-то мне хотели показать…
        Студент протянул руку, и яблоко, воспарив над Ничиной ладонью, медленно поплыло к нему. Над рукой Студента оно зависло и стало вращаться, меняя при этом цвет. Вскоре от яблока осталась одна лишь форма, на деле же перед Студентом вращался теперь маленький глобус. Нича попытался шагнуть ближе к нему, но движения ног ни к чему не привели. Студент заметил его потуги и сказал:
        - Достаточно захотеть переместиться - и все.
        Нича захотел и сразу очутился возле Студента. Удивляться этому он не стал, поскольку все его внимание захватило бывшее яблоко. Теперь он смог рассмотреть, что оно превратилось не просто в глобус, а в маленькую копию Земли. Тускло поблескивали моря и океаны, зеленели леса, желтели пустыни, рельефно проступали горные хребты и вершины. Единственное, что отличало эту Землю от настоящей, помимо размера, - это полное отсутствие облачности, что и делало копию издали похожей на глобус.
        Студент ткнул пальцем в «яблоко», и в том месте появилась яркая красная метка. Нича ахнул: помеченным оказался его родной город! Студент ткнул еще раз - и красное пятнышко появилось на берегу Черного моря. По мере того как земная модель медленно поворачивалась над его рукой, Студент все тыкал и тыкал в нее, так что копия планеты вскоре стала походить на больного ветрянкой. Делал он все это молча, Нича тоже пока вопросов не задавал.
        Студент поднял вторую руку над «глобусом» так, что модель Земли оказалась висящей между его ладонями, медленно сомкнул их, сделал несколько движений руками, будто лепил снежок, а когда наконец раскрыл ладони, в них снова лежало яблоко. Только на зеленой его кожице остались красные пятнышки, расположенные так же, как и на
«глобусе».
        - Понимаете теперь, что с вами сделали? - посмотрел на Ничу Студент.
        - С нами?.. Кто? Зачем? - заморгал Нича.
        Студент начал с последнего вопроса.
        - А вот зачем, - вытянул он ладонь с лежавшим в ней яблоком так, что часть его зеленого бока оказалась прямо перед Ничиными глазами. И Нича увидел, как кожица плода между двумя красными метками стала вдруг вспучиваться, затем прорвалась, и через отверстие наружу стал выползать червяк. Белый, лоснящийся, жирный… Нича невольно отдернул голову. А червяк между тем выполз уже настолько, что достиг одного из пятнышек. И, не замедлив движения, он стал вгрызаться прямо в него. А из прогрызенного ранее отверстия, откуда продолжало тянуться его кольчатое тело, показался еще один червяк и сразу устремился ко второй метке. Теперь оба красных пятнышка казались связанными между собой толстой извивающейся нитью, которая по мере того, как черви вгрызались в глубь яблока, стала раздуваться подобно пережатому шлангу. И вот этот шланг лопнул - сначала в одном, затем почти сразу в другом, а потом в третьем, четвертом, пятом местах… Из разрывов сочилась густая грязно-желтая слизь. Нича почувствовал рвотный позыв, но отвернуться не успел - изнутри обоих разорванных червей полезли перепачканные в слизи личинки -
маленькие и тонкие, словно обрывки бледно-розовых ниток. Сонмище этих червячков облепило подрагивающие останки «родителей», явно их пожирая, а значительная их часть стала вгрызаться в кожицу яблока на всем залитом желтой слизью пространстве между бывшими метками, которых было уже и не видно.
        Может быть, Нича все же и вытерпел бы, если бы Студент не повернул слегка яблоко… Теперь он увидел, что подобное творится по всей его поверхности. Где-то черви еще только выползали, где-то вгрызались в красные метки, а где-то слизь вперемешку с личинками растекалась уже по зеленому боку.
        Нича едва успел отвернуться, как его вывернуло. Но еще перед этим он успел заметить стремительно приближающуюся тень.
        Когда рвотные спазмы прекратились, он снова развернулся к Студенту. Но тот уже был не один. Спиной к Ниче, заслоняя Студента, возвышался светловолосый человек в знакомой зеленой ветровке. Ниче показалось сначала, что мужчины обнимаются, но, услышав приглушенный хрип, он понял, что белобрысый душит его недавнего собеседника.
        - Ничо так!.. - крякнул Нича и подлетел к дерущимся. - А ну-ка, отпусти его! - дернул он незваного гостя за плечо.
        Тот на мгновение обернулся, и Нича открыл рот - перед ним, сжимая горло Студента, стоял… Виктор!..
        - Отойди!.. - прохрипел тот, снова вернулся к противнику и навалился на него всем телом.
        Если бы дело происходило в обычных условиях, Нича бы, конечно, справился с Виктором. Так он по крайней мере не без оснований считал. Но здесь, где перемещаться можно было, лишь «захотев» этого, о чем Нича постоянно забывал, он никак не мог скоординировать своих действий. Впрочем, во сне очень часто бывает так: хочешь бежать, а ноги становятся ватными; пытаешься нанести удар, а руки почти не шевелятся…
        Однако сейчас он почти забыл, что все это ему только снится. «Почти» - потому что, хоть подобные мысли и остались, он не стал обращать на них внимания: на его глазах убивали человека, значит, сначала нужно было этому человеку помочь, а потом уже разбираться, сон это или явь.
        Но помочь Студенту Нича не успел. Пока он хаотично дергался, Виктор уже отпрянул от соперника. Тело аристократичного умника медленно, как давеча яблоко, оседало к ногам убийцы. На лице его застыла гримаса отчаяния и боли. Глаза, лишившиеся очков, были неестественно выпучены, из раскрытого рта свисал красный язык.
        - Ты что?! Ты что?!. - завопил Нича, размахивая руками. - Что он тебе сделал?!.
        - Это ты что тут делаешь?! - заорал в ответ Виктор. Глаза его пылали такой яростью и злобой, что Нича даже засомневался: уж тот ли это самый Витек - испуганный тихоня, ставший потом ехидным наглецом? Который между тем продолжал орать на Ничу: - Забыл библейскую легенду? В яблочки с незнакомцами играешь? Помнишь, чем эти игры могут закончиться?!.
        Виктор с размаху пнул лежавшее в стороне яблоко, которое, взмыв, быстро исчезло в белесой дали. Перед самым ударом Ниче показалось, что это опять не яблоко, а модель родной планеты, облепленная копошащимися червями…
        - Ничо так! - взъярился он и добавил пару фраз, которые обычно не употреблял. - А ты кто такой, чтобы меня отчитывать?! Ангел-хранитель? Или, может быть, сам Бог?..
        - Бог - это как раз он!.. - прорычал Виктор, кивнув на мертвое тело, и сразу осекся вдруг, сник, сжался, словно ожидая удара.
        - Что-то у тебя не сходится, - прищурился Нича. - Если он - Бог, то как он может при этом быть Змеем-искусителем? Да и я что-то не очень на Еву похож.
        - Скоро сойдется, - буркнул, отворачиваясь, Виктор. - Будет тебе и Ева, будет вам с нею и Змей…
        Нича собрался ответить что-нибудь поязвительней, но тут и впрямь увидел Еву. Рыжеволосую и прекрасную. Она трясла его за плечо.
        - Вставай-вставай! Кто из нас Соня - я или ты?..

* * *
        - А который час? - подскочил Нича, уставившись на Соню. С девушкой определенно произошли какие-то изменения, но спросонья он не сразу понял, что все дело в смене наряда.
        - Ага, - засмеялась Соня. - Заметил! Правда, мне идет? - Она крутанулась на пятке, демонстрируя мешковатые синие джинсы и клетчатую, слегка ей великоватую рубаху навыпуск с закатанными рукавами. - Нормалек! В шкафу нашла. Эта одежка лучше подходит для приключений, чем мой бедный костюмчик.
        - Почему бедный? - ляпнул Нича первое, что пришло в голову. Окончательно он все еще не проснулся. - И который все-таки час?
        - Бедный - потому что я его вчера изгваздала, - ответила Соня. - Особенно в лесу ему досталось - затяжка на затяжке!.. А который час - увы, не знаю. Здесь все часы стоят. И мои - тоже.
        - И мои, - машинально глянул на запястье Нича. Часы по-прежнему показывали восемь сорок. Он снял их и убрал в карман.
        - А почему ты, кстати, спал одетым? - нахмурилась Соня. - И белье не постелил, я ведь специально приготовила.
        - Мало ли, - пожал Нича плечами. - Вдруг бы куда бежать срочно пришлось… А белье - что его зря мять, пачкать? - На самом же деле он был настолько вчера выжат физически и морально, что рухнул на диван в чем был и сразу заснул.
        - Ладно. Умывайся - и завтракать! К счастью, вода и электричество здесь до сих пор есть.
        - А… этот? Витек?.. - нахмурился Нича, вспомнив сон.
        - Витя уже завтракает, - сказала Соня, а потом сердито зашептала: - И знаешь что - прекращай! Мы сейчас должны друг за друга держаться, а не ссориться.
        - Ладно, ладно, - буркнул Нича и отправился в ванную.

* * *
        Пили чай с бутербродами из черствого батона с маслом и сыром. Юрсу Соня налила в миску жалкие остатки борща с последним куском мяса, не куском даже - кусочком. Для волка это была, конечно, не еда, а так - баловство одно. Да и людям на одних бутербродах долго не протянуть, это всем было ясно.
        - Я еще картошку нашла, - будто извиняясь, сказала Соня. - В ящике под столом. Но там ее - на два раза пожарить…
        - Надо что-то делать, - высказался Нича и сам же поморщился от банальности фразы. Он ожидал встречной подколки от Виктора, но тот, на удивление, остался серьезным и развил Ничину мысль:
        - Надо по другим квартирам прошвырнуться.
        - Но они же закрыты! - развела руки Соня.
        - Значит, надо открыть, - сказал Нича, и Виктор снова его поддержал:
        - Я пойду в кладовке и на антресолях пошарюсь - может, найду какой-нибудь инструмент. - Он встал и вышел из кухни. Волк зацокал когтями следом.
        - Ничо так! А они и впрямь подружились, - хмыкнул Нича, проводив взглядом странную парочку.
        - Мне кажется, волк просто за ним следит, - подавшись к нему, шепнула Соня. - Не доверяет.
        - Ты же просила насчет Виктора не того самого… - покрутил Нича ладонью. - А сама…
        - Так это ж не я, - улыбнулась Соня. - А волку я - не указ. У него свое мнение на сей счет. Кстати, пока его нет, - оглянулась она на дверь, - расскажи, что ты тогда начал, про поезд… Кто там все-таки ехал?
        Нича тоже бросил взгляд на дверь и, понизив голос почти до шепота, вкратце рассказал Соне о двойниках. Девушка по мере его рассказа все больше хмурилась, а когда он замолчал, выглядела совсем расстроенной и даже подавленной.
        - Ты чего? - спросил Нича.
        - Так… - поморщилась Соня. - Все нормалек.
        - Я ж не слепой, вижу, - сказал Нича, и вдруг до него дошло. - Погоди-ка, но если есть такой поезд… если он у каждого есть, то получается, что твоя версия о снотворителях неправильная?..
        - Я ведь не знаю, при чем тут этот поезд, - стала оправдываться Соня, хотя видно было, что она подумала именно так. - Может, это такая же нелепица, как и все здесь…
        - А может, и нет… - В Ничину голову пришла вдруг неожиданная мысль. - Ты знаешь, на что этот поезд похож? На компьютерную базу данных. Под названием «Николай Бессонов - пятилетние вехи». Ты не смейся, у меня отец - программист, он и меня пытался приобщить к таинству. Вот смотри, некий программист написал программу моей жизни, а под нее заготовил эту таблицу, чтобы заносить результаты. Вот они и заносятся по мере поступления…
        - Почему именно через пять лет? Почему не каждый год, не ежедневно, не ежесекундно?
        - А может, и такая имеется! Может, это вообще упрощенная модель… - Нича вспомнил вдруг сегодняшний сон. - Потому что на истину моим мозгам флюктуаций не хватает.
        - Чего твоим мозгам не хватает? - неожиданно прыснула Соня.
        Нича обрадовался, что сумел поднять ей настроение, и собрался закрепить эффект, но тут в кухню вошел Виктор.
        - Пойдемте, я нашел инструменты.

* * *
        Инструменты были что надо - топор, кувалда, ломик и даже… кирка! Нича обалдел: откуда такой специфический набор в городской квартире? Разве что хозяин шабашил по строительству, а гаража не имел. Хотя таким инструментом не строить, а скорее, ломать… Впрочем, им-то как раз это и было нужно.
        Витя вооружился ломом, Нича взял топор.
        - Нормалек!.. - хмыкнула Соня. - Мне что потяжелее оставили?
        - Тебе пока ничего, - сказал Нича. - Пойдем сначала посмотрим. Не думаю, что до кувалды дело дойдет.
        Они вышли на площадку. Виктор направился к соседней двери, но Нича остановил его:
        - Это однокомнатная, тут еды много не будет. Надо ту, что напротив нашей попробовать, «двушку».
        Витя пожал плечами и уступил Ниче дорогу.
        - Прошу!
        Нича подошел к обшитой черным дерматином двери квартиры под номером тридцать три. Почесал затылок.
        - Вообще-то она внутрь открывается, можно ногой попробовать. Отойди-ка…
        Виктор опустился на пару ступенек. Соня осталась стоять в дверном проеме «их» квартиры. Волк замер возле ее ног.
        Нича поставил к стенке топор, поплевал зачем-то на ладони, разбежался и двинул ногой в район замочной скважины. Удар получился сильным и громким - Соня даже вздрогнула, - но дверь устояла.
        - А ну-ка еще… - буркнул Нича и отошел для разбега. Соня зажала уши.
        Удар!.. Металлический скрежет смешался с треском дерева. Видно было, что между дверью и наличником дверной коробки появился зазор в пару сантиметров - замок скорее всего сломался.
        Нича подошел и толкнул дверь. Она не открылась. Подалась, но совсем чуть-чуть, и тут же спружинила назад, словно с той стороны к ней привалилось что-то тяжелое. Или кто-то.
        - Эй! Откройте! - на всякий случай крикнул Нича. Никто ему, разумеется, не ответил.
        Тогда он еще раз врезал по двери ногой, почти без разбега. Дверь приоткрылась сантиметров на пять, но снова со стуком захлопнулась.
        - Ничо так!.. Там будто мешки навалены, - отдуваясь, сказал Нича. - Замок не держит уже, а она не хочет…
        - Сейчас захочет, - усмехнулся Виктор, подошел к двери, отжал ее плечом и вставил в образовавшуюся щель лом. - Против лома нет приема!
        Он всем своим весом налег на второй конец полутораметрового рычага. Дверь снова чуть-чуть приоткрылась, но распахиваться не желала. Затрещало ломающееся дерево. Лом вывалился из щели, и Витя чуть не упал.
        Тогда Нича снова взял в руки топор. Мотнул головой Виктору - отойди, мол, - и прищурился на дверь.
        - Ну, не хочешь по-хорошему…
        Он размахнулся и начал рубить дверь. Топор с сочным чмяком входил в тонкое дерево. Полетели клочья дерматина и щепки. Вскоре ему удалось прорубить в двери отверстие, достаточное, чтобы просунуть в него руку. Нича сначала заглянул в дырку, но ничего не увидел - за дверью была темнота. Тогда он осторожно поднес к дыре руку. Ладонь сразу на что-то наткнулась. Это что-то было упругим, словно резина. Не темнота - а черная резина! Ему удалось продавить ее совсем ненамного.
        Нича вновь стал орудовать топором, расширяя отверстие в двери. Странно, но через дыру, в которую можно было теперь просунуть голову, темнота за дверью не казалась чем-то материальным и плотным. Если бы это и впрямь была резина, она не выглядела бы такой непроницаемо черной - была бы видна хоть какая-то структура, ее поверхность так или иначе отсвечивала хотя бы немного.
        Нича снова коснулся ее рукой. Ладонь ощутила все то же упругое сопротивление.
        - Сейчас я тебя!.. - сказал Нича, схватился двумя руками за топор, размахнулся и что есть силы двинул им прямо в прорубленную дыру.
        Последнее, что он увидел, был обух стремительно летящего в лицо топора. Затем темнота разом выплеснулась из-за двери и проглотила его целиком.

7
        Утром Геннадий Николаевич позвонил Зое. От имени себя и жены официально пригласил ее в гости. Даже, пожалуй, чересчур официально. Но рядом стояла супруга, и он не решился говорить при ней с посторонней женщиной панибратски.
        - А что случилось? - испуганно спросила Зоя.
        - Ничего не случилось. Разве в гости приглашают, когда что-то случается?
        - Но ты так говоришь… странно…
        - Да нет, все хард-рок, - сказал Бессонов и, опомнившись, быстро добавил: - В смысле, нормально. У меня.
        - А у кого ненормально? - судя по голосу, совсем испугалась Зоя Ивановна.
        - Дык… это… - окончательно запутался Геннадий Николаевич, не зная, что теперь и сказать. Если бы не стояла рядом другая Зоя, которая, слушая его странные реплики, тоже начала нервничать, он бы, конечно, сказал сейчас Кокошечке что-нибудь успокоительно-бодрое, но при жене язык сразу отнимался, стоило подумать о чем-либо подобном.
        - Гена, не тяни! - заплакала несчастная женщина. - Говори как есть!.. Ты узнал что-то про Соню? Но ведь она жива, я чувствую! Да?!.
        - Тьфу ты! - не выдержал Бессонов. Его нерешительность мгновенно улетучилась. - Ты что, Зойка, сдурела? Конечно, жива твоя Соня! И Нича жив. Ты ведь сама мне вчера сказала! А я тебя на пироги зову просто. Жена пирогов напекла и тебя их есть приглашает.
        - Пироги?.. Меня?.. - перестала всхлипывать Зоя Ивановна.
        - Тебя, тебя, - улыбнулся Геннадий Николаевич. - Ну и меня тоже, конечно. Приходи, заодно и о нашем деле поговорим.
        - Значит, все-таки есть новости?..
        - Ну, так… Новости не новости, а кое-какие соображения имеются. Давай уж вместе покумекаем, коль мы опять с тобой в одной лодке оказались.
        - Не считая собаки, - вздохнула стоявшая рядом жена.

* * *
        Зоя пришла быстро - наверняка ей обрыдло тревожное одиночество. Бессонову трудно было и представить себе, что бы он стал делать, не будь рядом с ним супруги. Недаром говорят, что женщины переносят боль легче. Наверное, и горе - тоже. Впрочем, оно приносит с собой такую боль, что физическая по сравнению с ней - всего лишь щекотка.
        Зоя была встревожена, но держалась хорошо. Конечно, ее сдерживало еще и присутствие тезки - Зои Валерьевны. Женщины обменялись настороженными взглядами, и Бессонов поспешил их представить друг другу. А потом пригласил Зою в комнату.
        Она зашла - и взгляд ее сразу упал на «садочек» Зои Валерьевны. Гостья восторженно ахнула и бросилась к подоконнику. Следом за ней поспешила хозяйка, и теперь до Геннадия Николаевича доносилось от окна радостное кудахтанье про кактусы, белопероне и прочие розы с бегониями.
        Бессонов довольно хмыкнул: вот и нашли общий язык его Зойки! Очень удачный психологический ход получился - не надо и голову ломать, как их между собой подружить. Чтобы не мешать женщинам, не спугнуть нечаянно эту идиллию, он на цыпочках вышел из комнаты. Тихонечко прикрыл за собой дверь и отправился на кухню - заваривать чай.
        Пирожки, испеченные супругой, стояли на столе в большой кастрюле, завернутой в полотенце. Бессонов приподнял его край и втянул в себя теплый, ароматный воздух. Аж слюнки потекли! Очень любил он Зоину стряпню, а пироги получались у нее особенно удачно. Больше всего он предпочитал с луком и яйцом. Или с брусникой… Да и капустники - тоже хороши!..
        Чтобы не захлебнуться слюной, он опустил полотенце на место и даже подоткнул его край.
        Ну, скоро они там?.. Так ведь и до греха недалеко - вот не выдержит, слопает все, будут потом знать!
        Впрочем, он, конечно, лукавил. И готов был ждать подругу с женой сколько угодно. Лишь бы они подружились! Лишь бы не пришлось говорить в их присутствии с оглядкой - как бы чего не ляпнуть; лишь бы не чувствовать неловкость и глупую вину сразу перед обеими; лишь бы не оказаться посторонним в своем собственном доме. Знал за собой Бессонов эту дурацкую черту - чрезмерную, воистину ненормальную мнительность. Знал, а ничего поделать не мог, как ни пытался. И сегодня с самого утра накручивал себя: и как же оно все пройдет, как две Зои встретятся, как себя поведут?.. А как ему себя вести? А что жена подумает, если он Кокошечке улыбнется? А что подумает та, если он с ней букой себя держать станет? Сплошной хард-рок, короче говоря.
        После звонка Зое он окончательно извелся, хорошо, что она быстро пришла. И как замечательно, что главная проблема, похоже, решена!..
        - Эй! Ты чего это тут делаешь без нас?! - раздался над ухом возглас жены.
        Бессонов подпрыгнул и чуть не подавился пирожком. Он изумленно уставился на жалкий остаток луковика, непонятно что делающий в его руке…

* * *
        К счастью, он успел съесть всего один пирожок. Ну, может быть, два. Так что гостья имела возможность познакомиться с кулинарными способностями Зои Валерьевны. Да и сам Геннадий Николаевич, смущаясь поначалу своей оплошности, в конце концов разошелся и смолотил в итоге не меньше десяти пирожков. Причем, как обычно бывает, последний оказался лишним - вместо приятной сытости Бессонов почувствовал тяжесть в желудке и отупение в мозгу. Он даже перестал воспринимать, о чем беседуют Зои, их разговор стал для него убаюкивающим фоном. Геннадия Николаевича сморило.
        Но подремать ему, конечно, не дали. Заметив, что единственный в компании мужчина выпал из беседы, его быстро растолкали. Зоя Валерьевна предложила перейти в комнату. Не для того, разумеется, чтобы он удобно прилег там на диванчике, а чтобы продолжить разговор. Но уже не о цветах, общих знакомых и ассортименте городских магазинов, а тот самый, ради которого они в первую очередь и собрались.
        Вспомнив о деле, Бессонов сразу очухался. И разозлился на себя, как он вообще мог об этом забыть!.. Как ему, оказывается, мало нужно, чтобы тревога о сыне отошла на второй план, - всего лишь налопаться пирогов! Стыдно…
        Прошли в комнату. Бессонов сел на диван рядом с супругой, Зое предложил кресло, стоявшее сбоку, возле журнального столика, - так они оба могли видеть гостью. Стоило покинуть кухню, как благодушное, расслабленное состояние оставило всех. Лица жены и подруги стали сосредоточенными и напряженными. И та, и другая молчали, глядя на него. Нужно было решить, с чего начинать.
        Геннадий Николаевич кхекнул, прочистив горло, и решил для начала снять напряжение.
        - Ну, что? Как я погляжу, мне можно желание загадывать - меж двух Зой сижу!
        Дамы и впрямь заулыбались, но глаза их остались серьезными.
        - А загадай, Гена, - сказала вдруг жена, - хуже не будет.
        Гостья, спрятав улыбку, кивнула. И он загадал. Понятно, что именно.
        А потом стал рассказывать Зое о случаях, произошедших вчера в мире, которые показались им с женой странными. Гостья внимательно слушала, то округляя глаза, то покачивая головой. Видно было, что происшествия ее тоже заинтересовали. Но когда Бессонов спросил, может ли она определить, связаны ли какие-нибудь из этих случаев с их делом, Зоя Ивановна поджала губы и, помолчав с полминуты, растерянно глянула на него:
        - Даже не знаю, что и сказать… Можно погадать на картах, но я не уверена в результате.
        - Но ты ведь гадала о Соне с Ничей - и сказала, что точно знаешь, что они живы!
        - Так ведь Соня - моя дочь! У нас с ней крепкая связь. Я и без карт чувствую, когда она в беде, когда ей плохо. А когда гадала о вашем сыне, ты был рядом, а у тебя - с ним такая же связь. Даже если ты ее не чувствуешь так уж явно, она все равно есть. Но все эти места, о которых ты рассказал, они мне совершенно чужие. Нигде из них я не была. Так что…
        - Я был! - встрепенулся Бессонов. - На Черном море. Мы вместе с Зоей и Колькой ездили раз пять. - Он посмотрел на супругу, и та закивала:
        - Мы даже в том самом месте были, которое вчера в новостях показали. Коля там еще рапана поймал, помнишь? Вот этого. - Зоя Валерьевна поднялась, подошла к шкафу и достала из-за стеклянной дверцы розовую раковину.
        - А вот это - очень хорошо! - потерла ладони гостья. - Давай ее сюда!
        Геннадий Николаевич с приятным удивлением отметил, что женщины уже на «ты», и устроился поудобней, наблюдая за действиями Кокошечки.
        Зоя Ивановна бережно приняла ракушку и положила ее на столик. Достала из сумки знакомую Бессонову колоду и принялась, что-то невнятно приговаривая, раскладывать свой магический пасьянс. Закончив, стала внимательно разглядывать карты и наконец обвела взглядом хозяев.
        - Да, похоже, там то же самое. Карты говорят, что люди, оставшись там же, где и были, оказались очень далеко. И все они живы. Кроме тех, кто…
        - Которых сразу убила молния, - подсказал Бессонов. Зоя кивнула.
        - Так что же это такое? - всплеснула руками Зоя Валерьевна. - Куда они все-таки попали? Неужели и правда в параллельный мир? Но такого же не бывает!
        - Откуда мы знаем, что бывает, а что нет, - вздохнул Геннадий Николаевич. - У природы столько еще тайн, что ученым на века работы хватит. И то я сомневаюсь, что им когда-нибудь все загадки удастся разгадать. Мне сейчас другое интересно стало: если все эти случаи произошли в разных местах в один день, то в одной ли природе тут дело?
        - Ты хочешь сказать, что это дело чьих-то рук? - повернулась к нему жена. - Но такое-то уж точно никому не под силу!
        - А Богу? А… дьяволу? - без тени иронии спросил Бессонов.
        - С каких это пор ты стал в них верить?
        - Поверишь тут!.. Но стреляли-то по колесам настоящей пулей. Вряд ли высшие силы снизошли бы до такого примитива. Так что, думаю, здесь все-таки люди замешаны.
        - Молнию в море тоже люди пустили? - невесело улыбнулась Зоя Ивановна. - Нет, Гена, тут не все так просто. И люди тоже могут быть орудием в чьих-то руках.
        - Ладно, - хлопнул по бедрам Бессонов. - Этот спор нас все равно ни к чему не приведет. Ты лучше свою историю расскажи, - кивнул он жене.
        Зоя Валерьевна побледнела и съежилась, словно ей стало холодно. Бессонов поставил себя на место супруги и тоже невольно поежился: увидеть совсем рядом пропавшего сына и тут же снова его потерять - ощущение не из приятных. Но жена сумела превозмочь минутную слабость и, хоть и дрожавшим поначалу голосом, стала рассказывать о странном Ничином посещении.
        Зою Ивановну этот рассказ явно взволновал. Она даже встала с кресла.
        - Я ведь говорила, что они живы!..
        - Но что это было? И почему он снова исчез? Может, мне все-таки это привиделось?..
        - Сейчас… - сказала гостья и снова открыла сумку.
        На сей раз она достала оттуда проволочную биолокационную рамку, зажала один ее конец в кулаке и медленно пошла по комнате.
        - Я его видела… - начала Зоя Валерьевна, но Бессонов положил на руку супруги ладонь.
        - Погоди, пусть она сама.
        Не то чтобы он не верил Зое, но все-таки еще раз хотел убедиться, что подобное
«гадание» имеет под собой реальную основу, что это не ошибка, не случайность, не шарлатанство, в конце-то концов, пусть даже и неосознанное.
        А Кокошечка, внимательно глядя на подрагивающую в руке рамку, подходила уже к двери в соседнюю комнату. Геннадий Николаевич увидел, как рамка стала вращаться.
        - Можно?.. - протянула Зоя пальцы к дверной ручке.
        - Да!.. Конечно… - одновременно кивнули Бессонов с женой.
        Зоя Ивановна открыла дверь и шагнула в комнату. И сразу остановилась.
        - Здесь… - сказала она. - Дайте мне какую-нибудь вещь Николая!
        Геннадий Николаевич подскочил и завертел головой. Что же тут есть Колькиного?.. Может, опять подойдет раковина?..
        Супруга отреагировала быстрей. Она метнулась на кухню и принесла кружку сына.
        - Годится?
        Гостья кивнула и взяла в свободную руку кружку. В другой продолжала вращаться проволочная рамка.
        Зоя Ивановна закрыла глаза и замерла на несколько минут. Потом обернулась, и Геннадий Николаевич мысленно ахнул - настолько измученным было Кокошечкино лицо.
        - Да, ваш сын был здесь. Причем дважды. Но… не совсем здесь… Не в этой именно комнате, но на этом самом месте.
        - Это как же так? - нахмурился Бессонов, а Зоя Валерьевна лишь прижала к лицу ладони и замотала головой. Гостья потупилась.
        - Я даже не знаю, как и объяснить правильно… Но вот представьте, что ваша комната - это вагон. И к ней вот с этой стороны двери прицепили другой вагон. В нем-то и был Николай. А потом вагон отцепили. Примерно так.
        - Но как же… Как тут… вагон?.. - вновь замотала головой Зоя Валерьевна.
        - Я ведь говорю - это условно, для примера. Хотя именно такой образ у меня и возник. Во всяком случае, когда ваш сын был здесь во второй раз.
        - Но я его видела только однажды…
        - Значит, потом он не смог открыть дверь. Или… не захотел.
        Рамка в Зоиной руке повернулась еще раз и остановилась.

8
        Нича, как и в прошлый раз, приходил в себя постепенно. Первой дала знать о себе боль - она монотонно пульсировала в голове. Затем он услышал всхлипывание. Потом открыл глаза и увидел плачущую Соню. Она стояла на коленях перед диваном, на котором лежал он сам.
        - Что случилось? - приподнялся на локте Нича.
        - Ой, Коленька! - бросилась ему на шею Соня и заплакала еще сильней. Мокрая и горячая Сонина щека прижалась к его лицу, и голова, кроме того что болела, начала еще и кружиться. Но это ощущение было настолько приятным, что Нича даже перестал дышать.
        На это сразу же отреагировала Соня. Она отпрянула и схватила Ничино запястье, собираясь, видимо, мерить его пульс.
        Нича не выдержал и засмеялся, что тут же сказалось новой порцией боли. Впрочем, вполне терпимой. Гораздо обидней было, что Соня больше не обнимала его. Лишь на губах остался солоновато-горький вкус ее слез.
        - Ты жив, ты жив, ты жив!.. - запричитала, вскакивая, Соня. - Я сейчас, подожди!..
        Она сбегала на кухню и вернулась со стаканом воды.
        - Мне бы… пива, - выдал Нича незабвенную фразу Семена Семеновича Горбункова. Впрочем, совсем не нарочно. Ему на самом деле ужасно вдруг захотелось пива. Тем более он отчетливо вспомнил, что видел в холодильнике пару бутылок.
        Соня нахмурилась, поморгала, оценивая, видимо, возможный ущерб от этой просьбы для его организма, но все-таки отправилась снова на кухню.
        Нича, пока ее не было, решил понять, насколько повреждена его голова. Или насколько цела, это уж с какой точки зрения подходить. Во всяком случае, оптимистом он себя сейчас точно не ощущал, так что, скорее, первое. Сглотнув и на всякий случай сцепив зубы, он поднес руку ко лбу. Пальцы наткнулись на влажную ткань. Ничино сердце подпрыгнуло: кровь!.. Он посмотрел на пальцы - те были чистыми. Это еще ничего не значит, подумалось Ниче. Может, это не кровь, а что-нибудь похуже… Например… мозги!.. Нича не удержался и хрюкнул. Было и смешно, и в то же время страшно. Неспроста же Соня так обрадовалась, что он жив! Значит, было за что бояться.
        Он снова потрогал повязку. Сквозь ткань явственно прощупывалась здоровенная шишка.
«Что, тоже скажешь, мозги выпирают?» - ехидно спросил он себя. Смеяться было больно.
        Вернулась Соня. Она несла бутылку пива и два стакана. «Почему не наоборот?» - мелькнула в больной голове мысль. Впрочем, логика Сониного поступка быстро прояснилась.
        - Я тоже хочу, - ответила девушка на незаданный вопрос. - Переволновалась за тебя - жуть!
        Про вторую бутылку Нича спросить постеснялся, но Соня и тут провела сеанс телепатии.
        - Витя одну уже выпил. Перепугал ты нас…

«Вот гад! - подумал Нича. - А с девушкой и не подумал поделиться!»
        Соня в очередной раз прочла его мысли.
        - Он мне предлагал, - сказала она, - но я твоей головой занималась. Не до пива было. А сейчас - в самый раз. Ты не бойся, я только глоточек сделаю.
        - Да пей хоть все! Мне ведь не жалко.
        Он хотел высказаться более точно: «Мне для тебя ничего не жалко», но постеснялся. И задумался: как же это она так легко его мысли читает? Может, через дырку во лбу они сами выпрыгивают?
        - Что там у меня? - в два глотка осушив наполненный Соней стакан, спросил он. - Мокро почему-то…
        - Шишка, - сказала Соня. - Огромная такая шишка. Лиловая. Я компресс приложила. Забинтовала, чтоб не свалился. Нормалек! Пройдет, не волнуйся.
        - Чего ж ты тогда паниковала?
        - Так ведь ты рухнул, как дуб. И дальше так же себя вел - не лучше бревна. Мне показалось, что ты в коме.
        - Еще бы чуть-чуть - и я смог бы проверить свою версию… - хмыкнул Нича.
        - Какую еще версию? - нахмурилась Соня.
        - Ну, - смутился он, - попаду ли я домой, если дам здесь дуба.
        - Зачем ты так? - На глазах девушки вновь заблестели слезы.
        - Ты же сама меня с дубом сравнила, - еще сильней засмущался Нича и, чтобы сменить тему, спросил: - А где наша сладкая парочка?
        - Ты не юли! И прекращай такие разговоры, слышишь? Если себя не жалко - меня пожалей. Как я тут без тебя?..
        У Ничи сладко заныло в груди. Он почувствовал себя таким счастливым, что ни лиловые шишки, ни нарисованные елки, ни разлитое по небу сцеженное молоко не могли сейчас омрачить его радость. И она, видимо, столь явно отразилась на его лице, что Соня сказала:
        - И нечего лыбиться! У тебя наверняка сотрясение мозга. Это тоже не шутки.
        - Да нормально все. Ничо так… - После пива голова и впрямь стала болеть меньше. Нича протянул стакан, и Соня вылила туда остатки из бутылки. - Только ты на самом деле ответь, где Виктор с Юрсом?
        - Витя сказал, что соседнюю дверь так же взломал - там то же самое. Тогда он пошел в соседний подъезд, там попробует. А Юрс за ним теперь хвостиком бегает. Вот, кстати, и они, - повернулась она на звук входной двери.
        Виктор заглянул в комнату.
        - Очухался? - спросил он. - Как дела?
        - Не дождетесь, - буркнул Нича. - Как у тебя дела, лучше скажи.
        - А!.. - отмахнулся Виктор. - Та же фигня!
        - На всех этажах?
        - Да не на этажах, там в сам подъезд не зайти - та же черная гадость.
        Нича осторожно сел. Слегка подташнивало - сотрясение все-таки имело место, - но терпимо. В любом случае разлеживаться было некогда.
        - Что теперь будем делать? - посмотрел он на Соню и Виктора. Волк тоже как раз вошел в комнату и, зевнув, уселся возле двери.
        - Я предлагаю стену долбить, - сказал Виктор.
        - То же самое получим, - поморщился Нича.
        - А что еще? Других вариантов просто нет.
        Спорить было бессмысленно. Правда, Нича имел некоторые надежды на соседнюю комнату - все-таки она открылась перед ним однажды в их родной мир… Но, во-первых, это лишь он так думал, что в родной, кто знает, что это было на самом деле? Недаром же Юрс ему туда сунуться не позволил - у этого странного волка, похоже, есть чутье против нежелательных действий. А во-вторых, эта же дверь привела его и в закольцованный поезд. Ведь может и так оказаться, что третий раз для него и вовсе последним окажется. Нет, эту дверь лучше оставить на крайний случай.
        - Где долбить собираешься? - спросил он. - Ты уж прости, помощник сейчас из меня хреновый.
        - Ладно, лежи пока, - усмехнулся Виктор. - А долбить здесь надо, - показал он на противоположную от дивана стену. - Только эта стена с другой квартирой общая.
        - А из соседней комнаты? - спросила Соня.
        - Там уже с другим подъездом получится. Думаю, нам с этим сперва разобраться надо.
        Нича опять не стал спорить, лишь кивнул. Виктор на глазах становился не только уверенным (скорее, даже наглым), но и, откровенно говоря, здравомыслящим.
        Виктор стал глядеть на стену, почесывая в затылке.
        - Твоя помощь все-таки будет нужна, - наконец сказал он. - Небольшая. Надо вот этот шкаф в сторону сдвинуть.
        - Вон же, левее шкафа, сколько места!.. - повела рукой Соня.
        - Ага, - хмыкнул Виктор. - Только там туалет и ванная. Не хватало водопровод перебить.
        - Откуда ты знаешь? - не сдавалась Соня. - Может, там комната как раз! В разных домах по-разному бывает.
        - Здесь именно так, - помотал головой Виктор. - Вспомни, как двери на площадке расположены. По-другому тут не получится.
        - Он прав, - стал подниматься с дивана Нича. - Ничего, я готов, это не тяжело.
        - Так ведь и я могу! - подхватилась Соня.
        - Ты лучше придерживай сбоку, чтобы шкаф не завалился, - сказал Виктор, подождал, пока Соня с Ничей подошли, скомандовал Ниче: - Я буду тянуть, а ты толкай. Давай на счет «три»: раз, два, три!..
        Нича уперся плечом в стенку шкафа. Тот, противно скрипнув, чуть сдвинулся.
        - Давай сильней! - крикнул Виктор. - Раз… два… три!..
        Нича стал пихать шкаф что есть силы. Голова отдалась болью. Зато и дело пошло гораздо лучше - за этот раз они отвоевали у стены с полметра свободного пространства.
        Попыток было довольно много. Когда Виктор сказал наконец: «Хорош», голова у Ничи раскалывалась, и тошнило уже капитально. Он хотел снова рухнуть на диван, но Соня вовремя подсказала:
        - Иди лучше на кровать, в ту комнату, где я спала. А то сейчас Витя колотить начнет - у тебя от шума совсем голова разболится. Да и пыли много будет.
        Совет был дельным. Тем более ему все равно нужно было в туалет - Нича чувствовал, что его сейчас вырвет.
        Умываясь в ванной, он посмотрел на себя в зеркало. Ну и рожа!.. Бледный, круги под глазами, да еще и повязка эта. Раненый боец, блин! И руки трясутся. И вообще - как бы в обморок не грохнуться…
        Соня ждала его возле двери, сразу взяла под руку, повела в ту комнату, где он еще не был. Гордость рыпнулась было, чтобы отказаться от поддержки, но, во-первых, ему и впрямь было хреново, голова уже кружилась вовсю, а во-вторых, ощутить лишний раз Сонины прикосновения - от этого трудно было отказаться.
        Комната, как он сразу понял, принадлежала сыну хозяев - плакаты рок-групп на стенах, компьютер на столике. Кстати… Нича подумал, что неплохо бы на всякий случай проверить - вдруг здесь работает интернет? Есть же тут электричество, вода из кранов льется, почему бы и глобальной сети не оказаться?..
        Но сейчас ему было не до проверок. Он рухнул на узкую кровать с таким чувством, словно добрался до заветного берега потерпевший кораблекрушение. Только последнему было легче - вряд ли у него так сильно болела голова. Нича вообще не подозревал раньше, что она может так болеть.
        Соня внимательно посмотрела на него и, ни слова не говоря, быстро вышла из комнаты. И скоро вернулась с таблетками и стаканом воды.
        - Только анальгин нашла, - сказала она. - Выпей. На тебе лица нет.

* * *
        Голове стало чуточку лучше - во всяком случае, она перестала кружиться, - и он стал задремывать. Полноценно заснуть не получалось, из соседней комнаты доносился грохот, там крушил стену Виктор. От размеренных, мощных ударов содрогались стены, отдаваясь в голове толчками боли. Казалось, что за дело взялся не прежний робкий Витек, а сам Терминатор. Откуда в нем и силы-то столько взялось?..
        Впрочем, спать Нича и не собирался - не время вроде бы, во всех смыслах. Но травмированный организм требовал отдыха и пытался отвоевать на это право. Так и получалось, что бой этот шел с переменным успехом - сознание то ускользало за двери сна, то Нича его снова из-за них выковыривал. В конце концов он перестал уже понимать, где явь, а где сон, и махнул на все рукой, чем организм не преминул воспользоваться. Так что, когда его стала тормошить Соня, он уже спал вполне по-настоящему.
        - Коля, проснись. Витя пробил стену.
        - Ничо так! Да как же он, гад?!. - подскочил Нича, но вспыхнувшая в голове боль сразу развеяла остатки сна. - Что?.. - сморщился он. - Пробил? И что там?
        - Не знаю. Вот я и решила тебя разбудить, ты ведь обидишься, если мы без тебя пойдем.
        - Конечно, обижусь. А что, есть куда идти? Там «резины» нету?
        - Нет. Там темно, но руку просунуть ничто не мешает. Витя туда монетку кинул - звякнула, как обычно.
        - Тоже мне Редрик Шухарт, - хмыкнул Нича и скривился от нового толчка боли.
        - Выпей еще таблетку, - сочувственно посмотрела на него Соня. - А кто такой Шухарт?
        - Ты что, «Пикник на обочине» Стругацких не читала? - удивился Нича, выковыривая из упаковки таблетку. - Это же сталкер, он в Зону ходил… Гайки еще кидал, помнишь?
        - Ой, правда, - улыбнулась Соня. - Я читала, только давно. Забыла, как сталкера звали. И, кстати, зря ты смеешься. Чем здесь не Зона? Ничем не лучше той, из
«Пикника». Только что еще никого не убила… - Тут она спохватилась и зажала ладонями рот.
        - Тьфу-тьфу-тьфу, - сказал Нича и бросил в рот таблетку. Запил ее оставшейся в стакане водой и продолжил: - Здесь еще хуже, пожалуй. Там хоть видно было, куда идти, хоть и неизвестно, чем любой шаг мог закончиться. А у нас и не видно ни хрена, и шагнешь - непонятно где окажешься.
        - Ну, вы идете? - донесся голос Виктора. - А то я один пойду.
        - Идем, идем! - отозвалась Соня. И обернулась к Ниче: - Ну, что? Сможешь идти, сталкер?
        - Смогу, - буркнул Нича и медленно поднялся с кровати. Голова опять закружилась, боль стала всплесками отсчитывать такты биения сердца, но он стиснул зубы и шагнул вперед. Покачнулся, но устоял.
        - Наверное, все же не надо… - помотала головой Соня. - Ты ведь совсем больной.
        Не скажи она это, Нича, наверное, и впрямь отказался бы от предстоящего мероприятия и вернулся на кровать. Но согласиться с Сониными словами ему показалось настолько невыносимым и стыдным, что даже голова перестала кружиться. Нет, хватит! Он и так уже показал себя перед ней полной никчемностью - сам себе по лбу заехал, в обморок свалился… Совсем, наверное, упал в ее глазах. В прямом и переносном смыслах.
        - Нормалек! - подмигнул он Соне. - Ничо так. Пошли!

* * *
        Витя нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Рубаха и джинсы его были оранжево-серыми от кирпично-цементной пыли, а светлые волосы казались рыжими с проседью. Зеленую ветровку он держал в руке. В другом кулаке он сжимал рукоятку молотка. Комната выглядела так, словно в ней разорвался снаряд - повсюду валялись куски кирпича и штукатурки, мебель покрывал такой же, как и на самом Викторе, слой оранжево-серой пыли, ковра вообще было не видно из-за всего этого безобразия.

«Вот хозяева обрадуются», - подумал Нича. Впрочем, если бы ему удалось вернуться домой, то он бы обрадовался и не такому разгрому. Лишь бы вернуться!.. И перестала бы так болеть голова! В данный момент ему было непонятно, чего же хотелось сильнее.
        В стене зияла рваная дыра примерно в полметра диаметром. От пола до ее края было метра полтора - так было легче рубить.
        Виктор взял стул и поставил к стене. Сразу забрался на него, бросил в проем ветровку и молоток и нацелился следом, вперед головой.
        - Подожди-ка, - потянул его за штанину Нича. - Возьми и туда стул, а то как мы назад полезем?
        Виктор высунул обратно голову и недовольно буркнул:
        - Что там, стульев нет?
        - А вдруг нет? Ты что, был уже там?
        Нича подал Виктору еще один стул, и тот, просунув его в дыру вперед ножками, перегнулся следом и с грохотом опустил на пол. Затем он вынырнул снова и почесал свою пыльную шевелюру.
        - Головой вперед неудобно…
        - А ногами вперед - рано, - усмехнулся Нича. Голова тут же отомстила ему за неуместную шутку порцией боли.
        Витя полез все же ногами вперед. Просунул сначала одну, потом, изогнувшись и держась за края пролома, отправил следом вторую, так что оказался сидящим в проделанной им дыре. Хотел скользнуть вниз на спине, но грубо обломанные кирпичи не дали ему этого сделать. Тогда он согнулся пополам, низко склонил голову и, шипя и ругаясь, сунул ее в дыру. Затем спрыгнул. Раздался грохот, и сразу за ним - громкий мат Виктора.
        - Ты потише там, - склонился к пробоине Нича. - Не забывай, кто с нами.
        - Это все ты со своим стулом: возьми, возьми!.. - показалось с той стороны злобное Витино лицо. - Чуть шею не свернул!..
        - Дурное дело не хитрое, - сказал в ответ Нича. - Стул не виноват, если у кого-то мозгов не хватает. Мог бы и пониже дыру прорубить.
        - Ни хрена себе! - завопил Виктор. - Он отлеживался, а я теперь и виноват! В следующий раз сам рубить будешь. Может, свою чересчур умную голову совсем наконец-то снесешь.
        - Да я тебя!.. - через стул ринулся в пролом Нича, но почувствовал, как сзади в него вцепилась Соня.
        - Да что же это такое?! - закричала она, чуть не плача. - Ну почему вы такие злобные?! Мне ведь тоже нелегко, но я же на вас не кидаюсь! Даже волк не такой агрессивный, как вы!..
        Нича машинально повернул голову. Юрс стоял рядом с девушкой, уставившись на него своими ледышками. Ниче показалось, что глаза зверя сквозят презрением.
        Волк вдруг согнул передние лапы и вытянул голову, явно приготовившись к прыжку. Нича невольно попятился. Но Юрс прыгнул не на него. Грациозной серой молнией он взлетел к проему в стене и, даже не коснувшись лапами ни стула, ни разбитой кладки, скрылся в темноте соседней квартиры.
        Испуганно вскрикнул Виктор, и вновь стало тихо.
        - Он там его не загрыз? - поежилась Соня.
        - Вряд ли нам такое счастье выпадет, - пробормотал Нича и, увидев, как сомкнулись Сонины брови, сказал: - Ладно, прости, сейчас залезу, посмотрю.
        Он забрался на стул и стал примеряться к отверстию, собираясь повторить акробатический этюд Виктора.
        - Ой, - сказала Соня. - А как же я?
        - Я залезу и тебя приму. Подожди немного. И дай мне на всякий случай топор.
        - Ты поосторожней с ним, - сказала Соня, подавая инструмент.

«Не маленький», хотел ответить Нича, но вспомнил, что он сделал уже этим самым топором, и промолчал. Вытянув руки, засунул в пролом голову, лег животом на щербатый край пробоины, опустил топор насколько смог низко и разжал пальцы. Топор гулко стукнул о пол.
        Тогда Нича вернулся назад и полез в дыру ногами вперед, как до этого Виктор. Только не стал спрыгивать, чтобы не напороться на стул, а потихонечку сполз, царапая об острые края кирпичей спину.
        На соседской кухне - или где он там оказался? - было темно и тихо. Сквозь пролом в стене попадало совсем мало света, Нича сумел разглядеть лишь валяющийся на полу стул. Он наклонился и поднял его. И лишь разогнувшись, понял, что голова перестала болеть. Абсолютно, словно в ней повернули рубильник, разорвав ведающие болью нервные окончания.
        Нича с облегчением выдохнул. И тут с ним случилось странное… Точнее, это лишь в первый миг происходящее показалось ему странным, но тут же, сразу, без каких-либо переходов, все стало для него естественным и единственно возможным. И то, что он мог теперь видеть в темноте - даже не видеть в прямом смысле, а четко ощущать окружающее его пространство со всем наполнением, - и необъятный восторг от того, что он находится здесь, и желание оставаться здесь всегда, одному, никого не допуская к своему пылающему счастью обладания бесценным сокровищем.
        Но он был здесь не один. Ведь где-то тут - этот белобрысый подонок и приблудная шавка!.. Здесь, в пространстве его личного наслаждения! Он стал озираться. Своим новым зрением он видел пьянящую восторженную пустоту, зажатую четырьмя восхитительными стенами. Некая тусклая вспышка сознания попыталась высветить несоответствие между ожидаемым и увиденным - дескать, нормальная квартира не может быть пустой четырехугольной коробкой, - но он загасил ее на корню. В его личном пространстве и не должно быть ничего «нормального», ожидаемого и обыденного. Да и нет здесь никакой пустоты! Его пространство наполнено восхитительной тьмой! И тоже не обыденной, пыльной и скучной, а шевелящейся, чавкающей, живой!..
        Он присмотрелся внимательней и с восторгом увидел, что тьма на самом деле живая. Она словно клубилась толстыми лентами густого, плотного дыма… Да нет же, не дыма! Это были восхитительные, длинные и жирные черви! Черный, извивающийся, пульсирующий комок бесплотных, но не менее от того реальных червей. Обворожительно прекрасных в судорожных сокращениях тел, в их упоительных конвульсиях, в сладостном переплетении с другими извивающимися, будто в пароксизме похотливой страсти, телами.
        Да! Лишь только с ними, с этими воистину неземными созданиями готов был делить он свое пространство!.. Но больше в нем не должно быть чужаков! А они были, были!.. Он чувствовал это… И снова стал озираться.
        Две стены выглядели полностью глухими, наслаждающе монолитными, возбуждающе ровными. Ту, возле которой стоял он, уродовала светлая рваная клякса пролома, гнусное существование которой оправдывало лишь то, что она помогла ему попасть сюда и обрести свое счастье. И теперь к этой кляксе подбиралась шевелящаяся темнота. Вот уже один призрачный червь, извиваясь клубом черного дыма, проник в отверстие и скрылся за стеной. За ним потянулся еще один, затем - еще и еще…
        А в четвертой стене была дверь. Обычная входная дверь, безвкусно оклеенная пленкой
«под дерево». И к ней пытался подойти этот злобный уродец - никчемный, трусливый и лживый Витек. Он и сейчас отчаянно трусил, и было от чего: возле двери стоял, широко расставив лапы, серый хвостатый ублюдок, оскалив в жуткой гримасе и без того мерзкую морду.
        Но разве Виктор уродлив?.. Почему он подумал о нем столь пренебрежительно и гадко? Ведь на самом-то деле он красив и горд, умен и напорист. А трусость и лживость - разве они недостатки? Трусость - это естественная защита всего живого от опасности. Лишенные трусости всегда погибают первыми. Во имя придуманных идеалов или нелепой, лишенной всякого смысла пальмы первенства, а то и - что совсем уж алогично и дико - ради чужих жизней!.. А ложь - это наипервейший инструмент для личного блага: это и защита от посягательств на личную свободу, и верное средство для продвижения вверх и вперед, для сокрушения всех и всего, что мешает быть самим собой и делать только то, что действительно хочется. Все, что хочется, и так, как хочется. Трусость и ложь - главные проявления настоящего ума!
        Только теперь он понял, какая ему выпала честь - быть рядом с Виктором, любоваться и восхищаться его совершенством, подчиняться ему, угадывать и выполнять его любые желания. А волк - тот был действительно гадок и мерзок. Лишенное разума вонючее животное!.. Да как он смеет рычать на Виктора, скалить на него свои желтые зубы?!. И правильно сделал тот, что выхватил - непонятно откуда, но это не важно, - кирку! Подскочить теперь - и размозжить этой серой гадине череп!.. Почему же Виктор продолжает пятиться? Почему поворачивается, идет к стене и начинает бить в нее тяжелой киркой? Ведь он же испортит такую великолепную стену!.. Впрочем, ему можно. Он знает, что делать. И как же красиво он это делает! Как сильно он наносит удары! Зверь! Терминатор! Бог!..
        А грязная псина так и осталась у не нужной никому, никчемной аляповатой двери. Уселась, пожирает его божество источающим гнойную ненависть взглядом… Где же топор? Взять его, подскочить к этой твари, искромсать ее в кровавые ошметки!.. Но - страшно… Он тоже трус. А трусость - прекрасное качество, нелепо ему сопротивляться.
        Тем более ему сейчас не до этого. Кто-то зовет его противным визгливым голосом:
        - Коля! Коля!.. Ну, где же ты? Что с тобой?..

9
        Зоя убрала рамку и опустилась в кресло. Геннадий с супругой продолжали неотрывно смотреть на нее, словно ожидая каких-то новых откровений. Но что она могла им сказать, чем утешить? В том, что их сын был здесь, она была уверена и об этом им уже сказала. И совесть ее чиста - душой она ничуть не покривила. Разве что и сама не понимала, откуда у нее взялось ощущение прицепного вагона… Но и это она тоже рассказала Бессоновым. Что же они еще хотят от нее? Ведь она не всесильная колдунья, а такой же, как они, человек. С такой же точно бедой. Разве что может чуть больше увидеть, но, увы, не понять. И помощи ей ждать совсем неоткуда. А они, это же видно, надеются на нее, ждут чуда. Она им одним своим присутствием дарит надежду, что тоже немало. А ей самой остается лишь молиться и уповать на эти самые чудеса, которые специально для нее никто не совершит.
        Впрочем, она несправедлива. Гена с ее тезкой тоже ей многое дали. По крайней мере она теперь не одна со своей бедой. Грешно так думать, но она рада, что вместе с Соней оказался их сын. Дочь тоже не одна, и хоть тревога и боль за нее от этого не уменьшились, груз переживаний стал все-таки легче. И самой ей хорошо и легко с этими людьми. Маленькое чудо все же произошло - одним из них оказался старый добрый знакомый. Даже не просто знакомый, а тот, что когда-то был для нее… А! Не стоит об этом!.. Что было - то прошло. Да ничего ведь и не было. Могло, но почему-то не сложилось. А ведь она видела, чувствовала, что и он тоже… Нет. Все! Стоп! Это уже к делу не относится. И все равно хорошо, что Гена теперь снова рядом. И жена у него замечательная. А ведь страшновато было, как она ее встретит…
        - Зоя, - не выдержал Геннадий, прервав ее размышления. - Может, у тебя хоть какие-то мысли есть?
        - Мыслей у меня - тьма, - улыбнулась она. - Только они сами в этой тьме заблудились.
        - Кто заблудился во тьме? - вздрогнула Зоя Валерьевна. - Наши дети?.. - Вероятно, она тоже задумалась и услышала лишь концовку ответа.
        - Мысли, Зоя, мысли. Я на Генин вопрос ответила - есть ли у меня какие-нибудь мысли.
        - И что, нету?
        - Умных - нет, - развела она руками.
        - А как тебе Генина идея о параллельном мире?
        - Да я не знаю ничего об этом. Я фантастикой не увлекаюсь. Расскажи, Ген, подробней, что хоть это такое, на что похоже?
        Геннадий крякнул, помотал головой, предупредил, что он не ученый, поэтому представляет все по-дилетантски и вообще почерпнул сведения об этом вопросе из фантастических книжек и фильмов, но потом все же стал излагать свою мысль.
        Зоя слушала и кивала. И с каждой Гениной фразой, с каждым его объяснением ей все очевидней казалась идея, что именно это с их детьми и случилось, что как раз в такое вот параллельное измерение они и попали. Ведь в этом случае многое сходилось, становилось ясным, было вполне объяснимым. Конечно, теория выглядела совершенно фантастической, но ведь и событие, перевернувшее их жизнь, отнюдь не являлось заурядным. Тем более Гена упомянул, что и серьезные ученые не отрицают в корне идею о параллельных мирах. Пусть пока и сугубо теоретически, но они имели право на существование. И это убедило ее окончательно: да, Соня и Николай находятся сейчас в параллельном мире. Таком же, как наш, но расположенном в другом измерении. Потому-то и говорили карты, что их дети сейчас невообразимо далеко и в то же время совсем рядом с ними. Но в таком случае…
        - Но ведь в таком случае они могут не знать, что с ними вообще что-то случилось! - сказала она, когда Геннадий наконец замолчал.
        - Как это они не знают?.. - заморгал Бессонов, а Зоя Валерьевна стала переводить недоуменный взгляд с мужа на нее и обратно. - Что за хард-рок? Они что, не видят?
        - А что они должны видеть? Если мир, куда они попали, точно такой, как этот, то ведь для них, в сущности, ничего не изменилось. Тот же город, та же Фабрика, те же люди, те же мы, наконец!..
        - И те же Нича с Соней, - хмыкнул Геннадий. - В двух экземплярах каждый.
        - Ой! - схватилась за щеки его супруга.
        - Да-а… - покачала головой Зоя. - Об этом я не подумала.
        - К тому же, - сказал Бессонов, - очень мала вероятность, что параллельные миры абсолютно во всем похожи на наш. Что-то наверняка шло там иным путем, если даже предположить, что с самого начала они были абсолютно одинаковыми. Так что может получиться и так, что в том мире наши дети вовсе не рождались.
        - Вот! - подхватилась Зоя Валерьевна. - Тогда Коля и Соня на самом деле не поймут, что вокруг чужой мир.
        - Ага, - усмехнулся Геннадий. - Придут они к нам - тамошним - и скажут: «Здрасьте, мы ваши дети!» То-то у тех радости будет.

«А может, - внезапно подумалось Зое, - «тамошние мы» - это как раз я и Гена… И дети у нас совсем другие. Наши с ним общие…» От подобных мыслей кровь прихлынула к коже, и она прикрыла лицо ладонями. Впрочем, на нее сейчас никто не смотрел.
        - Ладно тебе, - обиделась на Геннадия жена. - Уже и сказать ничего нельзя…
        - Можно, можно! - вступилась за тезку Зоя, обрадованная, что ее странная реакция осталась незамеченной. - Наоборот, чем больше версий - тем лучше. Может быть, так мы и доберемся до истины.
        - Тактика мозгового штурма, - сказал, оправдываясь, Геннадий. - Прости, Зоюшка, - бросил он на супругу извиняющийся взгляд.
        Та улыбнулась в ответ, но сразу приняла строгий вид и сказала:
        - А даже если ребята увидят там себя, то как они догадаются, что именно они в том мире чужие, а не те, которые там… - Зоя Валерьевна запуталась, сбилась и смущенно махнула рукой.
        - Правильно! - пришла ей на помощь Зоя. - Я поняла, что ты хотела сказать. Так тоже могло случиться. И даже… - Мысль пришла ей в голову неожиданно… - Я даже думаю, что так оно и вышло. Потому-то Николай и не стал сюда заходить, когда оказался рядом, - махнула она на дверь. - Зачем, если он и так считал себя дома?
        - И как же теперь быть? - ахнула Зоя Валерьевна. - Как подать им об этом весточку?
        - Не знаю, - сказала Зоя. На самом-то деле у нее появилась одна идея, но стоит ли ее озвучивать, она еще не решила. Наверное, стоит. Сама же просила высказывать все мысли! И она сказала: - Вообще-то я вот что подумала. Мы с Соней очень близки. И по крови, что понятно, и в целом… не знаю, как сказать, духовно, что ли?.. Так вот… Может, мне попробовать с ней связаться? Все-таки, как мне кажется, у меня есть некоторые экстрасенсорные способности.
        - Конечно, попробуй! - подскочил Геннадий.
        Зоя Валерьевна тоже встала.
        - Попытайся, Зоя, - сказала она. - Надо все использовать, любую возможность!..
        В ее взгляде было столько мольбы, столько надежды, что Зоя невольно опустила глаза.
        - Хорошо, я попробую. Но… ничего не обещаю. Я никогда еще такого не делала.
        Несмотря на сомнения, идея и в ней разожгла надежду. Захотелось сделать попытку как можно скорей. Она стала прощаться с хозяевами. Геннадий тоже засобирался, чтобы пойти к ней, стал торопить и жену, но Зоя его остановила. Извинилась, но твердо сказала, что лучше, если она будет это делать в одиночестве. В таких вещах зрители неуместны; она будет отвлекаться и нервничать, и тогда уже точно ничего не получится. Зоя Валерьевна поддержала ее. На лице Геннадия читалась неприкрытая досада, но и он вынужден был согласиться с разумными доводами.
        - Ты только сразу нам позвони, - сказал он. - В любом случае позвони, хоть получится что, хоть нет. Я же тут сдохну от нетерпения!..
        - Я тебе травку успокаивающую заварю, - улыбнулась Зоя Валерьевна и, охнув, вскинулась вдруг, побежала назад в комнату, быстро вернулась и протянула Зое веточку розмарина, запахом которого та недавно восхищалась. - Вот, возьми, - сказала она. - Поставишь в воду, корешки быстро вылезут. А потом высадишь в горшок и поливай регулярно, он это любит. Но не много воды лей! И листочки обрызгивай. Так-то он не очень прихотливый, ему и свет нравится, и в тени хорошо. А когда разрастется - обрывай веточки, а то они вытянутся, некрасивыми станут и тонкими. Оборванное не выбрасывай, это приправа замечательная и для рыбы, и для мяса. А можешь порубить мелко, смешать со сметаной и майонезом и замариновать в этом курочку. Пожаришь ее потом - пальчики оближешь! А запах цветочка от сонливости помогает. Правда-правда! Минуток пять утром понюхай - столько бодрости сразу появится! Ну а еще… - тут она понизила голос, - он ведь и от депрессии помогает. Листочки высуши, хорошо бы их еще со зверобоем смешать, мелиссой, черникой, а потом столовую ложку всего этого стаканом кипятка залей. И пей, как чай. Только если
давление повышенное - не стоит…
        Зоя Валерьевна, похоже, готова была делиться секретами долго, но первым не выдержал Гена.
        - Зоюшка! Ну какой кипяток, какой чай? О чем ты говоришь? Тут впору водку глушить стаканами! Можно даже без мелиссы… Не держи Зойку, пусть она бежит! Тебе что, не хочется с ребятами связь наладить?
        - Ой, беги, Зоенька, беги! - замахала та руками. - Я, когда нервничаю, болтливая становлюсь - ужас!.. Беги, и дай бог, чтобы все у тебя получилось. И сразу звони нам, сразу же! Ладно?
        Зоя еще раз пообещала, что обязательно позвонит; завернув черенок растения в носовой платок, убрала его в сумку; наскоро простилась с хозяевами и побежала домой.

* * *
        Она и правда почти бежала. И хоть думала все время о Соне, о том, что, возможно, получится связаться с ней и поговорить, мысли вернулись вдруг к тому, что бросило ее в краску в гостях у Бессоновых. Что, если и впрямь есть такой мир в ином измерении, где они с Геной не растерялись тридцать лет назад, нашли нужные слова, поделились друг с другом своими чувствами? Что, если они живут где-то вместе, растят общих детей?.. Но ведь тогда получается, что там у нее нет Сони, а у него Коли… Возможно даже, что их детей и зовут так же, но это ведь не те Соня и Коля! Хотела бы она жить в таком мире? Променяла бы свою нынешнее одинокое существование на жизнь с любимым? Она представила это, и ей стало жутко. А как же Соня?!. Нет, нет, ни за что! Ни на какую любовь не променяет она свою девочку!.. Но ведь она бы не знала там о дочери… Об этой дочери, о здешней Соне. Ведь ей бы казалось, что все идет как надо, что все есть как есть. Любила бы мужа, детей… Других детей, но тоже своих, родных, единственных.
        Зоя даже остановилась от новой волны охватившего ее ужаса. Нет! Ни за что! Не надо ей никаких иных миров, других детей и любимых мужчин! У нее и так был замечательный муж. И любовь была. Может, не та, о какой пишут в книжках, зато настоящая, земная. А сейчас ей нужна только Соня. Ее Соня! По-настоящему любимая, на самом деле единственная.
        Переполненная до краев всепоглощающей материнской любовью Зоя окончательно поверила, что все у нее обязательно получится. Не может не получиться! Ведь она любит так, что никакие законы физики, никакие границы между мирами - хоть параллельными, хоть перпендикулярными наискось - ей помешать не смогут.
        Но едва Зоя переступила порог квартиры, уверенности в ней поубавилось. Она даже не знала, с чего начать. Ведь она не была «профессиональным магом» и, откровенно говоря, в магию, в исконном смысле этого понятия, не очень-то и верила. Да, в ней были некие способности, которые отсутствовали у большинства «обычных» людей, и она это чувствовала, старалась их использовать во благо страждущим. Часто это получалось, порой - нет. Но она никогда и не называла себя ни колдуньей, ни магом. К ней обращались - и она помогала. Если могла помочь. А если нет - честно говорила об этом. И плату за такие «сеансы» не брала. Она вообще не устанавливала жесткого тарифа за свою работу и в ответ на вопрос: «Сколько я вам должен?» чаще всего отвечала: «Сколько сочтете нужным». Понимала, что так бизнес не делается, но она, по большому счету, и не считала свое занятие бизнесом. Она вообще, по сути своей, не была деловым человеком, хорошо это понимала, но переделать себя не пыталась. Потому что главным она всегда считала оставаться самой собой. Другая она не была себе нужна. Ей стало бы некомфортно без той гармонии в душе,
которая жила в ней сейчас.
        И все-таки «магическая» атрибутика в доме имелась. Больше для антуража, чем по необходимости. Многие посетители, не увидев старинных увесистых книг, зажженных свечей, алтаря с чашей, курительницей, жезлом и прочими скрижалями и магическими инструментами, отказывались воспринимать ее всерьез. А Зое было нужно, чтобы люди ей верили, ведь только при полном доверии, когда душа человека открыта навстречу, ему можно помочь. Вот и пришлось обзавестись всем необходимым, чтобы, как говорится, соответствовать имиджу.
        Но сейчас ей ничего этого не требовалось. Мало того, она понятия не имела, что же ей нужно. Ритуала общения с людьми из параллельного мира не существовало. С загробным - да, но Зою даже передернуло, когда она подумала об этом.
        Больше всего она доверяла картам Таро. Любила их, умела с ними общаться. Но сейчас карты помочь не могли. И что же тогда?..
        Для начала Зоя переоделась. Разделась донага и накинула на голое тело махровый белый халат, который надевала только для подобных действий. Затем - скорее на всякий случай, чем истинно веруя, - прошла к иконе Спасителя в углу, встала на колени и стала читать молитву, которую заучила наизусть давно, когда Соня была еще маленькой. Она так и называлась - «Молитва за детей».
        Зоя читала сидевшие в памяти фразы, почти не вникая в их смысл, хотя и думала сейчас практически о том же, о чем говорилось в молитве. «…Соблюди их от всех соблазнов злого мира, и да не развратит их худое сообщество…» Господи, как она там, что там с ней сейчас происходит?.. «…Будь защитой им во всякой опасности, да не подвергнутся внезапной гибели…» Только бы с ней ничего не случилось!.. Только бы она была жива-здорова и вернулась домой…
        Прочитав молитву, Зоя слегка успокоилась. Встала с колен, подошла к зеркалу, поправила волосы. И тут ее осенило. Зеркало! Ведь у нее есть магическое зеркало! Когда-то она приобрела и его, правда, так ни разу и не использовала.
        Зоя достала деревянную шкатулку, в которой хранила карты Таро и прочие магические предметы. На дне ее лежало и зеркало - медный кружок почти в ширину ладони диаметром, с отполированной до блеска одной из сторон.
        Она сняла с полки книгу, в которой описывались магические ритуалы. Нашла главу об использовании зеркала, стала читать… Оказалось, нужно было еще одно зеркало - обыкновенное, стеклянное, квадратное. Где-то у нее было и такое. Зоя отложила книгу и принялась рыться в шкафах и тумбочках. Есть! Нашлось и оно. Старое, в пластмассовой рамке, без упора-подставки, который давно отломился.
        Она стала читать дальше. Это зеркало нужно было поставить лицом к себе, а магическое медное - отвернуть к нему, чтобы видеть его отражение. К этому отражению и нужно было обращаться с требуемым; в нем она и надеялась увидеть Соню.
        Зоя села к алтарю, которым служил у нее журнальный столик, выкрашенный в черный цвет, чтобы можно было чертить по нему мелом магические линии и знаки. Но сейчас она ничего чертить не собиралась. Поставила лишь в двух углах столика бронзовые витые подсвечники и зажгла свечи. Между ними установила шкатулку и прислонила к ней стеклянное зеркало. Магическое медное взяла в руку и стала поворачивать так, чтобы увидеть его отражение напротив. Когда это ей удалось, она сосредоточилась и мысленно стала взывать к дочери. Увидев, что это не приносит результата - а точнее, как раз ничего не увидев, - она стала звать Соню вслух. Шептала, молила, потом уже просто кричала, но зеркало так и оставалось слепым.
        Промучавшись так около часа, когда свечи уже догорели, став жемчужными озерцами в чашах подсвечников, Зоя устало поднялась из-за столика, добралась, шатаясь, до дивана и повалилась ничком, зарывшись лицом в темно-синюю подушечку-думку с вышитым белым зайцем.
        Ей ничего не хотелось. Даже плакать. А тем более - о чем-то думать. Разумеется, она забыла про то, что обещала позвонить Бессоновым. А если где-то на донышке сознания о том и помнила, то не сочла это сейчас важным. Единственно нужным было лежать вот так, уткнувшись носом в белого зайца, а еще лучше - стать самой этим зайцем и ускакать в дремучий лес. Чтобы там ее съел волк. Ам! - и нету проблем. Ням-ням! - и всем хорошо. Особенно волку. Вон он какой сидит - огромный, лобастый! . А взгляд - аж холодно стало, мороз по коже побежал…
        - Чер-р-рви!.. - прорычал вдруг волк, и шерсть его встала дыбом. - Вир-р-русы!..
        Ну, вот, подумала Зоя, даже волк меня есть не хочет, заразиться боится. Насчет червей он, конечно, загнул, протухнуть она вроде еще не успела. Но не свежачок, конечно, чего уж там.
        - Где моя Соня? - спросила она у волка. Не потому, что ждала от него ответа, а потому что это было единственным, что она хотела знать. Но волк неожиданно ответил.
        - Здесь, - утробно произнес он, и Зоя… на самом деле увидела дочь!..
        Соня была растрепана и одета в какую-то ужасную, перепачканную мужскую рубаху и широченные, на несколько размеров больше нужного, джинсы. Тоже испачканные чем-то оранжевым, под цвет Сониных волос, словно она ползала на коленях по битым кирпичам.
        - Соня! - крикнула Зоя. - Девочка моя!..
        - Отстань! - злобно выпалила Соня и раздраженно дернула плечом.
        У Зои слова застряли в горле. Кому это сказала Соня? Неужели ей? Но этого просто не могло быть! Она никогда не разговаривала с ней таким тоном!.. Да что там - она ни с кем так не могла говорить… Но сказала ведь! Сказала… Но все же, наверное, не ей, а вот этому высокому, худощавому парню, тоже всклокоченному и тоже испачканному в кирпичной пыли.
        Парень показался Зое знакомым, хотя она была уверена, что не встречала его раньше. Скорее всего он просто был на кого-то похож… Ну конечно! У него же лицо Зои Бессоновой, а глаза - один в один Генины. Вот только взгляд у этих глаз совсем не отцовский, а презрительный, жестокий и одновременно испуганный. И устремлен он… на ее доченьку!.. Да что же это такое? Что между ними произошло? Чего они не поделили?..
        Зоя хотела у них это спросить, но не успела. Между дочерью и Николаем Бессоновым (конечно же, это был он) начался - а скорее всего продолжился - разговор. Но то, что и как они говорили друг другу, повергло ее в настоящий шок. Зоя и в дурном сне, в самом нелепом кошмаре не ожидала бы услышать от Сони такое!
        Впрочем, стоп!.. А это что - разве не сон? Ну, конечно же, сон! Ведь не может же быть, чтобы наяву происходило подобное!.. Никому и нигде не смогла бы выкрикивать Соня такие слова, разве что в бредовых видениях. И уж нигде, кроме как в жутком кошмаре, на ее доченьку не могли бы вот так замахиваться топором, как сделал это сейчас сын Геннадия…
        Серая молния мелькнула вдруг перед Зоиными глазами, и она почувствовала, что прижимается лицом к чему-то мокрому и мягкому. Зоя резко дернулась и едва не скатилась на пол. Подняв голову, она поняла, что по-прежнему лежит на диване, а с ее лица на синюю подушку с вышитым белым зайцем часто капают крупные капли холодного пота.

10
        Он повернулся на звук голоса и увидел, что из пролома в стене на него смотрит Соня. Она лежала животом на кирпичной кладке и протягивала к нему руки.
        - Я зову тебя, зову, а ты будто оглох!
        - Зачем ты меня зовешь? Что тебе от меня надо?
        - Коль, ты чего? Что случилось-то?.. Вытяни меня к себе, а то я ничего тут не вижу.
        - Тут тебе и нечего смотреть. И делать здесь тебе тоже нечего. Убирайся!
        - Коля… Это ты шутишь так?.. Если да, то у тебя не смешно получается.
        - Я не шучу! - вышел он из себя и, подскочив к Соне, стал толкать ее в плечи. - Убирайся! Ползи назад! Это мое пространство!
        Зря он сказал об этом… Нельзя было этого говорить, так он лишь привлек внимание этой любопытной девчонки!
        - Твое что?.. - спросила она и, не дожидаясь ответа, вцепилась ему в запястья, вонзив в них острые ногти.
        Он закричал от неожиданности и боли, инстинктивно рванувшись назад. Это была его вторая ошибка. Рыжая бестия и не подумала разжимать пальцы, и он невольно вытянул ее из проема, словно пробку из бутылочного горлышка.
        Девчонка ударилась ногами о стул, вскрикнула и, отпустив наконец-то руки, со всего маху грохнулась на пол. Она закричала и этим несказанно смягчила саднящую боль в его ободранных запястьях. Он от души, во весь голос рассмеялся. И услышал, что его смех подхватили.
        Он обернулся и увидел, что Виктор, опустив кирку, смотрит на него и, притопывая одной ногой, хохочет.
        - Так ее, так! - закричало его божество. - Не дай ей встать, пинай ее! Избей и трахни, пока она валяется!
        Нет, не зря он так восхищался Виктором! Как же он сам до такого не додумался?!.
        Но рыжая стерва тоже услышала, что сказал ему Виктор. Не так уж сильно она, видимо, и расшиблась, раз подскочила так прытко!.. Бросила по сторонам взгляд и оскалила зубы.
        - Ну, иди сюда, иди, трахальщик, - процедила она и выставила перед собой руки с нацеленными прямо в его глаза ногтями. - Иди, я тебя поласкаю! А потом доберусь и до Витечки. Я ласковая, меня на всех хватит.
        Он невольно попятился, глядя на шевелящиеся в полуметре от его лица пальцы, часть ногтей на которых была обломана, но и тех, что остались, с лихвой хватило бы, чтобы выцарапать ему глаза. А это ведь очень больно и страшно! И как же он сможет потом любоваться на Виктора?!
        - Не надо, - жалобно простонал он и снова попятился, выставив перед собой руки. - Убери!.. Уйди!..
        - Не на-а-адо!.. - нарочито писклявым голосом передразнила его рыжая дрянь. - Мамочка, забери меня отсю-у-уда!.. - Она уперла руки в бока и сплюнула ему прямо под ноги. - Слизняк! И как же я умудрилась в тебя… - Тут она вдруг замолчала, нахмурилась, будто к чему-то прислушиваясь, и дернула плечом. - Отстань!
        Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Он пришел в себя и уже почти не боялся. Да и что это с ним? Ведь он намного сильнее ее! И умнее, и лучше, и уж тем более - красивее. Он не понял, кому был посвящен ее последний выкрик, но вполне догадался, что хотела сказать девчонка перед этим. Она в него влюбилась - вот как! Что ж, неудивительно. Смешно, но совсем недавно и ему казалось, что он в нее влюблен! Вот уж сумасшествие!.. Наверняка она его околдовала, рыжая ведьма! Но у нее ничего не вышло - личное пространство сняло с него заклятия и будет защищать его впредь!
        - Так мы, оказывается, влюбчивые, - злорадно прошипел он. - Мы, оказывается, красивого мальчика в постельку затащить хотели?
        - Тебя, что ли? - сказала ведьма. - На хер ты мне сдался! У тебя все равно не сто?т.
        - У меня?! - возмутился он.
        - А что, стои?т, что ли? - хохотнула она. - А ну, дай пощупать! - И, скрючив пальцы, резко протянула к его промежности руку. Он, взвизгнув, отпрыгнул. Подсознание, оказывается, помнило лучше него, что есть в организме и еще кое-какие детали, которые следует беречь не менее глаз.
        - Сука!.. - нервно всхлипнув, сказал он. - Ну ты и сука… - И повернул голову к Виктору, который все еще, улыбаясь и похохатывая, наблюдал за ними. - Нет, Витя, я не стану трахать эту тварь. Меня от нее тошнит.
        - А так даже интересней, - словно уговаривая ребенка, ласково заговорил Виктор. - Ты ее будешь трахать и прямо на нее тошнить. Трахать и блевать, блевать и трахать. Здорово же! Весело. - И уже другим, приказным тоном выкрикнул: - А ну, трахни ее, я сказал!
        - Тебе повезло, - мрачно сказал он, поворачиваясь к девчонке. - Твоя мечта сейчас сбудется. Снимай штаны и становись раком.
        В ответ рыжая сволочь разразилась такой грязной бранью, что его и впрямь затошнило. Ну, как он будет делать с ней это? Как?! У него ведь и правда не встанет!.. Но Виктор сказал, значит, надо делать… Он вздохнул и стал расстегивать джинсы.
        Девка захохотала.
        - Я ж говорила, что не стои?т! Но раз уж снял штанишки, иди вон к Витечке, он тебе вставит. Черенком кирки. А я тоже к нему пойду. Он и мне вставит. Только мне - тем, чем надо. Витя - настоящий мужик, не то что некоторые, несостоятельные. Витя - красавчик. Странно, что я этого раньше не замечала… Витечка, я иду к тебе! Ты меня трахнешь?
        И ведь она, эта рыжая сука, и впрямь направилась к его божеству!.. Она все правильно про него сказала, Виктор на самом деле красавчик и настоящий мужик. Но он - не ее! Эта шлюха не должна прикасаться к Вите! Нельзя допустить даже, чтобы она дышала на него своим грязным ртом!
        Надо срочно остановить ее! Но как?! И тут его взгляд упал на топор, лежавший возле стены. Он схватил его и, взметнув в одной руке над головой, а другой придерживая расстегнутые джинсы, бросился наперерез похотливой гадине.
        Топор уже начал опускаться ей на голову, как вдруг что-то серое, словно лишенный цвета взрыв, сильно ударило его в грудь, отбросило к стене и повалило навзничь. Топор вырвался из руки и, словно обладая памятью, приложился тем же и туда же, что и в прошлый раз. Но об этом Нича узнал несколько позже.

* * *
        Теперь он приходил в себя иначе, чем в прошлые разы. Не было боли. А если и была, то спряталась, утонула в монотонном, бубнящем звуке. Звук расслаблял и успокаивал, вселяя в то же время уверенность и возвращая силы. Он был похож на голос - хриплый, сипящий, глухой и утробный, - но голос не человеческий, а будто бы принадлежащий некоему киношному монстру. Впрочем, сознание Ничи еще не настолько вернулось, чтобы проводить фонетический анализ, и это сравнение пришло к нему в голову позднее. Сейчас ему недоступен был даже смысл произносимых голосом фраз. Опять же, вспоминая об этом после, он подумал, что услышанное больше всего походило на молитву. Но когда он сумел очухаться достаточно, чтобы открыть глаза, такой мысли не могло у него возникнуть по той хотя бы причине, что над ним причитал волк. Точнее, над ними, поскольку рядом, раскинув руки и разметав рыжие волосы, лежала Соня. Глаза ее были закрыты, и Нича покрылся холодным потом, вспомнив, что собирался с ней сделать в последний перед потерей сознания миг.
        Он попытался вскочить, но Юрс поставил ему на грудь тяжелую лапу.
        - Жива, - хрипло выдавил зверь и добавил: - Сама.
        Нича понял, что имеет в виду волк: Соня жива, но должна прийти в сознание самостоятельно.
        - Что с нами? - спросил он. И сразу же отчетливо вспомнил, что он тут вытворял!.. Стало не просто стыдно - появилось огромное, искреннее желание умереть. Сейчас же. Немедленно! Он закрыл глаза и застонал.
        - Голова? - спросил Юрс, и Нича почувствовал прикосновение ко лбу шершавого прохладного языка.
        - Нет, - помотал он головой, которая и впрямь не болела, машинально провел по влажному от волчьей слюны лбу ладонью и ощутил лишь незначительную припухлость в том месте, где должна быть выросшая еще больше шишка. - Хуже. И знаешь что?.. - Нича открыл глаза и встретился со взглядом Юрса. - Ты мог бы мне ее отгрызть?
        - Да, - ответил тот.
        - Так отгрызи.
        - Нужна, - мотнул лобастой головой волк.
        - Нет. Такая - нет.
        - Нужна, - повторил Юрс. - Не только тебе.
        - А кому еще?
        Но волк не ответил, переключив внимание на Соню. Нича же осторожно сел, увидел спущенные до колен джинсы и вновь застонал, закрывая глаза и чувствуя, как из них покатились слезы непередаваемого стыда. Он подскочил и рывком, чуть не содрав с бедер кожу, натянул штаны и застегнулся. Жаль, что в джинсах нет ремня, подумал он. Впрочем, здесь, насколько он помнил, не было ничего, к чему этот ремень можно было бы привязать. А сейчас помещение тонуло во мраке, и только туда, где находились они, падал неяркий рассеянный свет из пролома в стене.
        Хотя нет, не только. Тусклое пятнышко света виднелось еще и напротив. Нича, не имея ориентиров, не сразу смог оценить, насколько далеко находится второй источник света. И вспомнив лишь, что именно в той стороне крушил стену Виктор, понял, что тот завершил начатое.
        Воспоминание о Викторе, о тех неестественных чувствах, что он питал к этому
«божеству» недавно, всколыхнуло в Ниче такую ненависть, что он зарычал, подобно Юрсу, и, нагнувшись, принялся шарить по полу в поисках топора. Но споткнулся о Сонину ногу и упал, чуть не придавив девушку.
        Соня ойкнула и открыла глаза.
        - Что такое? - спросила она, увидев сидящего рядом волка. Затем чуть переместила взгляд и увидела Ничу.
        Даже в полумраке было видно, как побелело ее лицо. Девушка согнула в коленях ноги, сделав попытку оттолкнуться от пола, отползти подальше, но у нее ничего не вышло - видимо, ноги попросту ослабели от страха. Тогда она закрыла лицо руками и перекатилась на бок, сжавшись в позе эмбриона. Из ее горла вырывалось лишь сиплое, похожее на стон дыхание.
        - Соня!.. - поднялся на колени Нича и коснулся плеча девушки, которое тут же отдернулось. - Соня, прости! Не бойся! Не бойся меня… сейчас…
        Он снова вспомнил все произошедшее и с ненавистью к себе подумал, что его просьба о прощении и призыв не бояться выглядят настолько нелепыми и глупыми, что спеть сейчас «Боже, царя храни» дуэтом с волком выглядело бы куда естественней и логичней.
        - Скажи ей, чтоб не боялась… - шепнул он волку и, вскочив на ноги, бросился к новому пролому, так и не найдя топор. «Так даже лучше, - мелькнула желанная мысль. - Пусть он сразу раскроит мне голову своей киркой. А не сумеет сразу - тогда уж настанет моя очередь кроить черепа!..»

* * *
        Виктор сидел на кухне и пил чай, закусывая бутербродом с колбасой. Кухня была точно такой же, как и в предыдущей квартире, только обставлена чуть по-другому.
        - Садись, - кивнуло недавнее «божество» на пустой табурет, подняв глаза на влетевшего в кухню Ничу. - Тут жратвы - полный холодильник.
        - Сейчас я!.. Сейчас ты… - задохнулся от возмущения Нича и завертел головой в поисках кирки.
        - Сейчас и я, и ты должны подкрепиться, - как ни в чем не бывало сказал Виктор и отхлебнул из чашки. - И дама с собачкой - тоже. Где они там застряли?
        - Не смей! Гад, сука, сволочь! Не смей так о ней! - бросился он на парня, вытянув скрюченные пальцы. Но тот ловко подставил ногу, и Нича загремел на пол вместе с подвернувшимся на пути табуретом.
        - Ну, зачем же так грубо? - по-прежнему дружелюбным, спокойным голосом сказал Виктор. - Я ведь никого не оскорбляю. Назвал нашу спутницу дамой - разве это криминал? Ну, насчет собачки по отношению к нашему четвероногому товарищу я, пожалуй, и впрямь погорячился.
        - Тамбовский волк тебе товарищ… - прошипел Нича, потирая ушибленное колено.
        - Так и я о том же! - заулыбался Виктор. - Не знаю, правда, откуда он родом…
        - Не ерничай, гнида, - стал подниматься Нича, буравя противника взглядом.
        - Слушай, прекрати! - сменил наконец тон Виктор. - Если ты так взъелся на то, что там было, - мотнул он головой на дверь, - то вспомни, что сам делал и плел!
        - Я плел, а вот ты…
        - Я тоже плел. Но я еще и стену долбил. А ты без штанов на девчонку прыгал, да еще и с топором.
        - Да я тебя сейчас!..
        - Сядь!!! - рявкнул Виктор, и Нича от неожиданности послушался. - Хватит ваньку валять! Псих долбанутый!.. Командир недоделанный… - все-таки вернулся он к более спокойному тону. - Почему у тебя всегда и во всем все кругом виноваты, один ты чистенький, пушистый и белый?.. В том, что там творилось, никто из нас не виноват, тебе разве еще не понятно? Все мы вели себя как свиньи, кроме волка. Кстати, это тебе ни о чем не говорит?
        - Ничо так! - подпрыгнул Нича. - Он меня вылечил! И Соню… лечит.
        - Ну да, ну да, - китайским болванчиком закивал Виктор. - Потому что знает, от чего. А кто он вообще такой, откуда взялся, почему привязался к нам, завел нас сюда - это ты знаешь? Именно сюда завел, где мы так внезапно и разом «свихнулись»! Тебе это не кажется странным?
        - Зачем же тогда было лечить потом?.. - буркнул, отводя взгляд, Нича. Сказанное Виктором казалось логичным. В поведении волка было очень уж много странностей. Одно умение разговаривать чего стоило.
        - Можно подумать, все остальные его действия тебе понятны, - будто прочитал Виктор Ничины мысли. - Я и так уж стараюсь ему ни в чем не перечить. Но на сей раз, похоже, он перегнул палку. Тебе не кажется?
        - Может быть, на сей раз это и не он, - сказал Нича, по-прежнему не глядя на парня. - Наверное, там газ какой-нибудь был. Наркотического действия. Или типа того.
        - Может, и газ. Но мне без волка было бы все же спокойней.

«А мне без тебя», - очень хотелось сказать Ниче, но он спросил:
        - И что ты предлагаешь?
        Виктор провел ребром ладони по горлу. Но переменился вдруг в лице и стал усиленно тереть кадык, словно тот у него зачесался.
        Нича обернулся. В дверях кухни стоял Юрс.
        - Иди, - кольнул он взглядом Ничу. - Зовет.
        Нича почувствовал, как сердце ухнуло в пятки. Он поднялся и, словно на казнь, побрел к двери. Виктор тоже начал вставать с табурета, но волк свирепо зарычал, и парень снова сел, испуганно хлопая глазами. Откровенно говоря, Нича ему позавидовал. Он с куда большим удовольствием остался бы слушать сейчас злобное рычание волка в надежде, что тот все же снизойдет до просьбы и перегрызет ему горло, чем делать то, что через пару-другую мгновений делать придется… А именно - смотреть в Сонины глаза. Это ему казалось сейчас самым ужасным и трудным делом на свете.

* * *
        Соня сидела на стуле рядом с проломом в стене. На сей раз он пришелся на спальню, и двуспальная кровать напротив дыры, равно как и письменный стол возле окна в углу были засыпаны осколками бетона и штукатурки. По всей комнате лежал слой серой пыли. Почему-то не видно было кирпичного мусора, но думать об этом Ниче сейчас не хотелось.
        В этот раз стена была пробита ниже, примерно в метре от пола, так что, похоже, Соне без труда удалось перебраться самостоятельно. Но, судя по ее окаменевшему лицу, по отрешенной позе с безвольно сложенными на коленях руками, можно было подумать, что девушку оставили последние силы.
        Впрочем, Нича прекрасно понимал, что ее состояние вызвано вовсе не усталостью. От одного взгляда на Соню ему стало еще хуже. Уж лучше бы она кричала на него, плевалась, царапалась, пинала его, хлестала по щекам!.. А так… Казалось, она не замечала его. Будто он вообще перестал существовать для нее.
        Но Соня заговорила, а значит, все же видела его. Хотя и продолжала смотреть пустыми глазами на бетонную крошку под ногами.
        - Сядь, - тихо, лишенным окраски голосом, сказала она.
        Нича опустился на край кровати, не стряхнув даже осколки и пыль. Впрочем, его изгвазданным джинсам вряд ли стало от этого хуже. Самому Ниче было тем более все равно.
        - Я не прошу меня извинить, - все так же, без выражения, продолжила Соня, - потому что простить это нельзя. Твои извинения я не принимаю по той же причине. Я прошу об одном: пока мы здесь, обращайся ко мне только при крайней необходимости. Когда… если мы вернемся домой - не пытайся меня искать. - Она замолчала, и видно было, что девушка раздумывает, сказать ли что-то еще, или промолчать. И все-таки сказала. На сей раз ее голос чуточку дрогнул, но тут же выровнялся и снова стал безликим и пресным. - Я видела… маму. И она нас… когда… В общем, дома о нас знают. Там нас нет.
        - Конечно, нет! - обрадовался перемене темы Нича. - Или ты думала, что сюда попали только наши копии? Или, наоборот, там вместо нас снотворители сделали дублей?..
        - Никаких снотворителей нет. Забудь.
        - Но как же…
        - Все. Разговор окончен. Не забудь о моей просьбе. И позови сюда Виктора.
        От последней фразы Ничу передернуло. И вообще во время всего разговора он чувствовал, как становится пусто и холодно внутри. Ощущение мерзости от содеянного усилилось, и, кроме стыда, в нем поселился теперь настоящий ужас. Истинная трагедия произошла для него не вчерашним утром, а только теперь. И если, идя к Соне, он собирался вымаливать у нее прощение, то сейчас понял, что это будет не только бесполезно, но и нелепо, глупо и даже неприлично и гадко.
        Он вскочил и быстро вышел из спальни. На кухне продолжал чаевничать Виктор. Он посмотрел на Ничу и жующим ртом попытался изобразить что-то вроде улыбки. От этого Ниче стало совсем тошно.
        - Иди, тебя зовет, - буркнул он Виктору.
        - Угу, - весело отозвался тот, засунул остаток бутерброда в рот и, еще активней заработав челюстями, поднялся и вышел из кухни.
        Нича понимал, что ему тоже следовало бы перекусить, но от одной только мысли об этом его чуть не вырвало.

«Бежать! Бежать отсюда!» - заколотилась изнутри черепа мысль. А ведь и правда!.. Соня его видеть не хочет, Виктора он не желает видеть сам… В новой квартире ничего особенного не оказалось, а той проклятой «однушки» лучше бы и вовсе не было! В любом случае ни к разгадке своего положения, ни тем более к выходу из него они не приблизились ни на шаг. Так что торчать здесь не имеет никакого смысла. Лучше уж поселиться в лесу!.. Или топать до города и жить там отшельником… Да все равно, где и как, только бы одному! Если вообще удастся жить с тем, что разъедает его изнутри… А и не удастся - так подыхать тоже одному лучше.
        Все это пролетело в голове мгновенно, и окончательное решение созрело раньше, чем успел скрыться за дверью спальни волк, последовавший за Виктором к Соне.
        - Юрс! - негромко окликнул его Нича.
        Волк повернул большую голову и выжидающе посмотрел на него.
        - Смотри за Соней, ладно? - сглотнул Нича тяжелый комок в горле. - Береги ее.
        В глазах волка замер вопрос. Они уже не казались холодными и колючими.
        - Так надо, - сказал Нича и открыл входную дверь. - Я ухожу. Не ищите меня. - Он вспомнил кое-что еще и уже с порога бросил: - Да, и опасайся Виктора.
        - Ты тоже, - рыкнул волк и скрылся за дверью спальни.

* * *
        Возле «хрущевки» все было так же, как и вчера. Да и что там могло быть, кроме неба цвета обезжиренного молока? Разве что «льдин» возле подъезда стало больше, и само серое поле начиналось сплошным ковром гораздо ближе. Это было кстати - не придется долго прыгать по «тающему» под ногами «льду».
        Уже через шесть-восемь прыжков Нича смог двигаться нормально. И он пошагал - уверенно и быстро. Но все-таки не удержался и оглянулся. «Хрущевка» выглядела отсюда уже размытой, словно в тумане, хотя никакого тумана не было. Но не это насторожило Ничу. Что-то в здании показалось ему неправильным. Вот только что? Те же пять этажей, шесть подъездов… Те же слепые, тускло поблескивающие отраженным
«молоком» окна. Те же серые сте…
        Нича заморгал и протер кулаками глаза.
        - Ничо так!.. - сказал он, посмотрев на дом снова.

«Хрущевка» казалась почти такой же, что и прежде. Только она была не кирпичной, а панельной.
        Часть третья
        Яблоко
        Так многие сидят в веках
        На берегах и наблюдают
        Внимательно и зорко, как
        Другие рядом на камнях
        Хребты и головы ломают.
        В.С. Высоцкий

1
        Нича смотрел на изменившийся дом с удивлением, но даже не пытался объяснить увиденное. Мысли превратились в такую же серую массу, что была у него под ногами. Да и какая, в сущности, разница - кирпичное это здание или панельное? Одно его присутствие здесь было нелепостью; причем и само понятие «здесь» не отличалось логичностью и целесообразностью.
        Нича повернулся спиной к «хрущевке», чтобы шагать дальше, и краем глаза заметил некое движение возле подъезда, из которого он вышел. Он вновь обернулся. На бетонном крыльце и возле него было пусто. Хотя… Из-за мешающего псевдотумана Нича как следует не мог сфокусировать взгляд. То ли это ему уже мнилось, то ли причина размытости вносила некий оптический эффект, но Ниче показалось, что из-под входной двери стелется дым, тут же тающий в воздухе.
        Нича внимательно, насколько позволял «туман», осмотрел фасад здания - не блеснет ли где пламя, особенно пристально вглядываясь в окна покинутой квартиры. Никаких признаков пожара он не увидел, снова развернулся, чтобы продолжить путь, но все-таки не выдержал - чертыхнулся, сплюнул, крутанулся на пятке и побежал к подъезду. Проскакав конечный участок по «льдинам», он вспрыгнул на крыльцо и распахнул дверь. В глаза хлынула тьма. Нича даже отпрянул, в первый момент и впрямь приняв ее за дым. Но, принюхавшись, он не почувствовал запаха гари, а вскоре и глаза уже, привыкнув к полумраку, смогли различить и начало лестничного пролета, и двери квартир первого этажа.
        Хоть Нича не был суеверным, но переступать без надобности порог не хотелось. Он снова втянул носом воздух, ничего не почувствовал и, списав увиденный дым на обман зрения, закрыл дверь. И все равно, вновь удаляясь от дома, он теперь постоянно оглядывался. Пару раз ему снова почудилось, что входная дверь «дымит», но больше он возвращаться не стал, а вскоре перестал и оглядываться - лишь махнул рукой и прибавил шагу.
        Вообще-то, если бы не Соня, ему даже хотелось бы, чтобы этот нелепый дом сгорел. Взорвался, рассыпался в прах, растаял, исчез. А вместе с ним исчезло бы и все остальное… Пусть даже и вместе с ним.
        Но, кроме Сони, жалко еще было почему-то и волка. Что же он бормотал над ними в той «комнате ужасов», какие молитвы? Или это тоже было видением, мороком? Нет, вряд ли. Ведь после «волчьего заговора» сбрендившие мозги встали на место. Эх, почему Юрс не сделал так, чтобы в памяти не осталось того, что происходило в момент «сумасшествия»!.. Кто он вообще такой, этот Юрс? Или - что он такое?.. Неужто он, как и все они, как и этот бредовый кусок мира, - лишь чье-то сновидение, чей-то болезненный кошмар? Но Соня сказала, что никаких снотворителей нет… Да и сам он приходил уже к этому. В конце концов, если предположить, что снотворители существуют и происходящее сейчас - всего лишь сбой в «снотворении», то все равно ведь это кому-то должно в данный миг сниться! Но в первый раз Соня говорила, что они, эти якобы творцы мира, отвечают лишь каждый за определенный, не очень большой участок. Однако маршрутка проделала от города немалый путь. Километров пятнадцать-двадцать они проехали точно. Да еще шли по лесу. Не могло же это все сниться кому-то одному? А если предположить, что этот бред создавали, передавая
друг другу, несколько «творцов», то можно было смело предполагать, что мир сошел с ума и наступил конец света.
        Но был еще «закольцованный» вагон, Ничин двойник, рассуждающий о некой программе, был Студент из сна с его «теорией яблока», которую не дал досказать Виктор… Был, наконец, этот говорящий волк, который вел себя так, будто что-то знал!.. Даже если опустить тот уже факт, что он умел разговаривать, то и все его поведение вряд ли можно было списать на звериные инстинкты. Во-первых, он привел их к «хрущевке». Во-вторых, он знал, куда именно в этом Даун-хаусе нужно идти, какая дверь их впустит. В-третьих, он не все разрешал им делать: захлопнул дверь перед Ничей, когда он увидел маму, рычал на него и Виктора, когда они хотели что-то сделать или даже просто сказать… Наконец, он знал, что произошло с ним и Соней в той жуткой
«однушке»! В «однушке»-дурнушке… Наверняка знал, коли смог вылечить. Так кто же он такой, этот волк? Может быть, он и есть истинный хозяин этого мира?

* * *
        Нича снова и снова задавал себе эти вопросы, зная, что ответа на них он все равно не найдет. Но он продолжал это делать хотя бы для того уже, чтобы не думать о Соне, о том, что она ему сказала, о том, что говорили они друг другу в «черной комнате», что он собирался там с Соней сделать!.. А мысли эти все равно лезли, все равно просачивались сквозь любые ментальные конструкции, которые усердно нагромождал в собственном мозгу Нича. И, просочившись, они разъедали все эти хлипкие постройки, заполняя собой Ничин разум. От этого вновь становилось больно мыслить, невыносимо жить, бесполезно существовать.
        Хорошо, что помимо разума человек имел и материальную составляющую - тело. А оно, в свою очередь, обладало такими свойствами и потребностями, независимыми от сознания, как усталость, голод и жажда. Нича устал. И очень захотел пить. Он остановился, и мозг быстренько запихал моральные проблемы в закрома подсознания, дав зеленый свет сознанию для поиска решения проблем насущных.
        Нича огляделся и не поверил глазам. Это ж надо было так отдаться бурлящим в голове переживаниям и мыслям, чтобы перестать замечать, что происходит вокруг! Хотя, если говорить более точно, ничего вокруг не происходило, просто там все изменилось. Не было больше однотонного темно-серого поля, не окружала его разжиженная белизна
«неба». Впрочем, небо еще оставалось бледным, но оно стало уже не однородной массой, не имеющей измерений, а привычной высокой полусферой с некими бесформенными, медленно меняющимися образованиями, очень похожими на облака. Под ногами же была земля. Правда, еще условная, «нарисованная», но она уже имела цвет - светло-коричневый, ближе к желтому - и некое подобие текстуры, как если бы в
«Фотошопе» выбрали «песчаный» фильтр для заливки фона. По этому «песку» были небрежно прочерчены две параллельные линии, сходящиеся у горизонта, между которыми, оказывается, Нича и шел. Словно рельсы, подумал он. А приглядевшись, он на самом деле увидел, что далеко впереди «рельсы» были и впрямь многократно перечеркнуты коротенькими отрезками-шпалами.
        Пить, равно как и есть, тут, конечно же, было нечего, и Нича впервые пожалел, что не прихватил ничего из кухни. Хотя бы яблок по карманам распихал!.. Впрочем, в карманы джинсов не особенно чего напихаешь, а куртку он потерял еще где-то в доме.
«Так надо было сумку взять, собрать чего-нибудь поесть-попить, а потом уже в поход отправляться», - заворчал на себя Нича. Но не возвращаться же теперь! Раз уж тут начало что-то вырисовываться, то будет же скоро и что-нибудь более нормальное… Непонятно, правда, откуда взялись рельсы и почему нет деревьев, ведь, когда они шли к «хрущевке», все выглядело несколько по-другому. Впрочем, сама «хрущевка» тоже выглядела иначе. Так что… Что именно «так что», Нича не придумал, а потому пошагал дальше. Как пелось в старой песне: «И я по шпалам, опять по шпалам иду домой по привычке…» Правда, никакой привычки ходить по шпалам у Ничи не было, зато сами они и впрямь появились. И чем дальше он шел, тем они становились реальней. Как и рельсы, как и окружающий его мир.
        Первое, что привлекло Ничино внимание, - это то, что цвет «земли» в полусотне метров справа от него менялся с желтого на синий. Даже не чисто синий, а слегка зеленоватый, словно морская волна. Пройдя еще немного, Нича, изумленно заморгав, понял, что это и правда море.
        Теперь было очевидно, что он шел по железнодорожному пути, тянущемуся вдоль самого настоящего моря. Видны уже были легкие волны, пока еще больше условные, но не оставляющие сомнения, что это именно волны, а не чешуя, например, на огромной зеленоватой рыбе.
        Хуже было то, что стало почти совсем настоящим небо, а в нем появилось почти настоящее солнце. И оно совсем уже по-настоящему припекало. Так что пить Ниче захотелось еще больше, хоть иди к морю и пей из него! Но, во-первых, оно наверняка окажется соленым, а во-вторых, неизвестно еще, как примет желудок нарисованную воду. Разве что пройти еще километр-другой, чтобы мир уже окончательно
«развиртуализировался»?.. Впрочем, ничего иного делать и не оставалось.

* * *
        Сколько он прошел на самом деле, Нича не измерял, но то, что мир вокруг стал наконец точной копией мира реального, было очевидно. С чистого голубого неба светило яркое солнце, по правую руку раскинулось искрящееся под его лучами спокойно-ленивое море. Дикий галечный пляж тянулся до самой железнодорожной насыпи, по которой между сверкающими, отполированными колесами составов рельсами и шагал, хрустя щебенкой, Нича. Слева от него тянулся бесконечный ряд невысоких холмов, покрытых ярко-зелеными зарослями. Если бы не жара и почти уже нестерпимая жажда, можно было наслаждаться и радоваться. Курорт, одним словом.
        Он сначала расстегнул, а потом и вовсе снял пропитавшуюся потом, ржавую от въевшейся кирпичной пыли рубаху. Стало чуточку легче, но Нича знал, что, если пробудет без рубахи минут пятнадцать-двадцать, обязательно обгорит с непривычки. Такая уж у него была капризная к солнечным ваннам кожа. Так что рубаху, ставшую совсем «жестяной» от моментально высохшего пота, замешенного со строительной пылью, надевать ему все равно скоро придется. От одной этой мысли Ничу передернуло. Постирать бы рубаху… Да и джинсы тоже. Не говоря уже о носках.
        Нича остановился и почесал затылок. А что ему, собственно, мешает устроить постирушки, а заодно искупаться самому? И охладится, и голову ополоснет, а то волосы уже от потно-пылевого раствора торчат во все стороны окаменевшими сосульками, напоминая прическу клоуна или панка.
        Он, размахивая над головой рубахой, сбежал с насыпи и, не тормозя, помчался к морю. У самой кромки воды скинул кроссовки, стянул и брезгливо отбросил носки, снял джинсы. Стиркой он решил заняться позже, а сейчас - в море, в прохладное, ласковое, желанное, которого он не видел целых три года!
        Косолапо хромая на крупной гальке, Нича пошел в воду. Когда она добралась до пояса, остановился, жмурясь от удовольствия, и невольно растянул губы в улыбке. Из головы вылетели все мрачные мысли, забылись тревоги и беды. Пусть всего лишь на время, на несколько минут, но и такой передышке Ничина психика была благодарна.
        Он резко присел, окунувшись по горло, взвизгнув при этом, словно счастливый щенок. Выпрямился, набрал полную грудь воздуха и нырнул. Сделал под водой несколько мощных гребков, вынырнул и быстро, кролем, поплыл в сторону горизонта.
        Его охватило настоящее блаженство, заставив на время забыть, почему и как он здесь оказался. Море вобрало в себя все переживания и страхи. Но все-таки ему не под силу было их растворить навсегда. Эйфория прошла быстро, и хоть Нича чувствовал себя несказанно лучше, чем несколько минут назад, но это улучшение касалось лишь его физического состояния. Весь ужас его положения по-прежнему был с ним. Даже стал, кажется, больше, когда Нича осознал, что он здесь совсем один. Только он, море, небо и солнце. Один в огромном море!.. От этой мысли Ниче стало вдруг жутко. Настолько, что он судорожно замолотил по воде руками-ногами, словно вмиг разучился плавать. А до берега тем не менее было уже далековато. И каким-то независимым, отдаленно-отрешенным кусочком сознания он отчетливо понял вдруг, что если не успокоится, не прекратит истерику, то непременно утонет.
        Нича перевернулся на спину, закрыл глаза и стал глубоко дышать. «Все в порядке, - как заклинание стал мысленно произносить он, - все в порядке. Я не один. Здесь еще есть Соня. Не важно, что я ей не нужен, что я ей противен и гадок. Главное, она есть. Я всегда могу к ней вернуться».
        Мысли о Соне и впрямь успокоили Ничу. Он снова лег на воду грудью, глубоко вдохнул и нырнул. А когда, отфыркиваясь, вновь оказался на поверхности, почувствовал, что истерика полностью отступила.
        К тому же он внезапно вспомнил давешний сон. Студент, ставящий красные метки на яблоке… Первая точка - родной Ничин город, вторая - Черноморское побережье.
        От внезапного озарения Нича перестал грести и очухался, лишь когда ушел с головой под воду. Вынырнул, затряс головой и не удержался - треснул по мокрому лбу ладонью.
        - Ну я и придурок! - вслух высказался он. - Это ведь тоже…
        Что именно «тоже», он договаривать не стал. Ему и так было понятно что, а больше объяснять это было пока некому.

* * *
        Ничина догадка сводилась к тому, что он находился сейчас на втором куске, выдернутом из его родного мира. А связующим звеном между этими кусками был дом, пятиэтажная «хрущевка». Недаром здесь это здание выглядело иначе. И неспроста они не могли попасть через двери в другие квартиры - в каждом куске доступна была лишь одна-единственная дверь. В каждом - своя. Там, «дома», под номером тридцать пять, а здесь - тридцать третья. И наверняка здесь точно так же невозможно будет попасть через дверь в тридцать пятую квартиру.
        А вот пробив стену, они смогли связать между собой эти две части мира, выдранные, а точнее, скопированные из реальности. Только вот кем и зачем?.. Тем самым приснившимся Студентом? Да нет, он вроде бы как раз хотел объяснить, почему так получилось. И ведь он этими двумя кусками не ограничился - все яблоко истыкал!..
        Это что же получается?.. Нича вновь перестал грести, но опомнился раньше, чем успел погрузиться под воду. - А получается, что каждая квартира «хрущевки» - это проход в отдельную скопированную частичку Земли. Сколько в доме квартир?.. Шесть подъездов, в каждом по пятнадцать квартир… Нет, в крайних подъездах больше, по двадцать. Значит, всего… Шестьдесят плюс сорок… сто. Сто кусков родного мира, выдернутых из реальности и помещенных… Куда?.. На какое-то дурацкое яблоко? Впрочем, это была всего лишь условность, наглядное пособие, как говорил Студент.
        Приснившийся Студент! - поправил себя Нича. Хотя он был почти уверен, что приснился тот ему неспроста. Здесь вообще ничего просто так не делалось. Только вот маловато было еще данных, чтобы охватить всю картину целиком. И пусть даже не понять смысл происходящего - вряд ли это вообще когда-нибудь получится, - но хотя бы примерно осознать, очертить для себя нынешние реалии на уровне хотя бы таких вот «наглядных пособий», как пресловутое яблоко.
        А для начала не лишним было бы найти местных жителей. Конечно, могло получиться и так, что эта часть окажется безлюдной, но Нича почему-то был уверен, что пустые
«куски» не имели резона для того непостижимого замысла, что затеял чей-то неведомый разум.
        Нича подумал, что если в «своей» части мира они добирались до «хрущевки» километров пятнадцать-двадцать, то вполне вероятно, что и здесь до ближайших людей окажется примерно столько же. А это значит, что без воды и пищи ему не дойти.
        Значит, что? Возвращаться к Соне и Виктору? К Соне вернуться очень хотелось. Да и повод вполне уважительный. Соберут еды, питья, оденутся соответственно и пойдут искать товарищей по несчастью.
        Только вот Виктор… Почему-то Ниче очень не хотелось рассказывать тому о своем открытии. Что-то совсем разонравился ему в последнее время этот парень. Даже если не вспоминать случай в «темной комнате» (а как его не вспоминать-то?!), то и остальное поведение Витька казалось Ниче все «страньше и страньше». Опять же - сон, в котором Виктор убил Студента, не дав тому досказать самое важное. Нет, лучше бы встретиться с местными жителями без Виктора. Может, и в самом деле у него предвзятое к тому отношение, но…
        В общем, Нича решил, что пойдет искать людей один. Вот только бы еще придумать: как? Эх, был бы он дельфином - так бы и заскользил сейчас по волнам, взлетая над ними, вспарывая сильным гладким телом воду! Эх, как бы он этого хотел!.. Но одного хотения мало.
        Впрочем… Как там говорил Студент во сне?.. «Достаточно захотеть переместиться - и все». Нича тогда захотел - и переместился.
        - Но то же было во сне!.. - огорченно прошептал Нича.

«Но ты ведь сам говоришь, что это не обычный сон и что здесь ничего просто так не бывает!» - возразил он себе.
        А действительно, что мешает ему попробовать? И он, набрав для чего-то полную грудь воздуха, попробовал.

* * *
        Как оказалось, этот вдох он сделал не зря, потому что в следующее мгновение оказался под водой. И довольно глубоко, между прочим; уши сразу заложило, а панически глянув наверх, Ниче и вовсе показалось, что до поверхности десятки метров. На самом деле их оказалось не больше пяти, но с испугу Нича чуть было не выпустил тот запас, что был у него в легких, так что захлебнуться он вполне бы смог и на такой глубине.
        Вынырнув наконец под ясное синее небо, он сначала лишь часто и судорожно дышал, приходя в себя и радуясь, что все так хорошо кончилось. А когда посмотрел все-таки в сторону берега, то и вовсе обрадовался - перед ним в паре-тройке десятков метров простирался галечный пляж с лежаками и навесами вдоль бетонной длинной стены, выше которой тянулась цивильная набережная с многочисленными кафешками, лавочками, аттракционами и прочими многочисленными прелестями типичного курортного городка. Эксперимент с перемещением завершился удачей.
        Еще Нича сразу же увидел поезд. Железная дорога шла здесь вдоль всего побережья, ничего удивительного, что он увидел вдали, выше набережной, вереницу зеленых вагонов. Но он сразу же вспомнил о том закольцованном поезде, где побывал недавно, и на душе стало неуютно.
        Зато людей здесь пока видно не было, но это его ничуть не расстроило. Коли есть город, значит, и люди отыщутся. Сейчас для Ничи главным было найти пищу и воду, чему наличие увиденных кафе давало высокие шансы.
        А когда он доплыл до берега и вышел на горячую гальку, то вспомнил, что нуждается и кое в чем еще очень важном: у него не было одежды и обуви. А с его-то кожей гулять под южным солнышком без штанов и рубахи было чревато серьезными последствиями.

«Что бы мне, дураку, проводить эксперименты на берегу и одевшись!» - постучал он кулаком по лбу. Но что сделано - то сделано. Возвращаться тем же способом назад и искать оставленную одежду показалось ему рискованным мероприятием. Все-таки еда и питье были сейчас более для него ценными. А вместо рубахи, в конце концов, если таковой здесь не найдется, можно использовать ткань от любого тента, завернувшись в нее, как в тогу.

* * *
        В первом же кафе с многообещающим названием «Вкуснятина» Нича понял, что гибель от жажды и голода ему не грозит. Сначала ему бросился в глаза ряд винных бочонков с зазывающе-соблазнительными этикетками: «Шардоне», «Каберне», «Изабелла»,
«Мальбек», «Мускат», «Жемчужина»… Вина красные, вина белые, сухие и полусладкие!.. Под каждым бочонком маняще поблескивали краники. Выпить очень хотелось, но Нича преодолел соблазн. Пару бутылок пивка - которого тут тоже оказалось в избытке - это еще куда ни шло. А затуманивать сознание алкоголем в нынешней ситуации было бы по меньшей мере глупо. Лучше вообще обойтись соком или минералкой, но последствия пережитого стресса взывали к Ничиной совести, и на пиве они все-таки сговорились. Ладно уж. Так и быть.
        С едой оказалось тоже в общем-то неплохо; кафешка была явно ориентирована на шашлыки, и намаринованного мяса (и даже рыбы) тут было в избытке. Но шашлыки ведь надо еще и приготовить, а есть Ниче хотелось уже так сильно, что сил и терпения на эту канитель с углями-шампурами у него попросту не осталось.
        Он увидел на одном из мангалов четыре шампура с нанизанными кусками мяса и очень обрадовался. Правда, с нижней стороны шашлыки оказались подгоревшими, а сверху сырыми, но и это бы ничего - проглотил бы за милую душу. Только вот мяско уже откровенно попахивало, и Нича с сожалением отбросил поднесенный ко рту шампур.
        В итоге он отнес к столику под тентом охапку пакетиков с чипсами, фисташками и орехами, вернулся за пивом, прихватил увиденного в последний миг на витрине вяленого леща и уселся пировать. Просвечивающий сквозь голубую ткань навеса солнечный диск примостился ровно посередине буквы «о» рекламной надписи, словно утверждая, что все будет о’кей.
        Холодное (электричество здесь тоже не отключилось и холодильники работали) пиво под рыбу, соленые орешки и запах моря, когда ласковая тень защищает от палящего солнца, - что может быть лучше? Разве что горячий шашлык с красным сухим вином… Нича облизнулся, обернулся к мангалу и бочонкам, но все-таки решил, что синица в руке лучше. Во всяком случае, проще. Сюда бы еще хорошую компанию… Эх, как хорошо пьется пивко под душевный разговор!..
        Нича даже зажмурился. А когда открыл глаза - чуть не свалился со стула. Что называется, допросился: перед ним, все в том же черном костюме и красно-сером полосатом галстуке, сидел, поблескивая узенькими стеклами очков, Студент из давешнего сна.
        - Добрый день, - мотнул он «нагуталиненной» головой.
        - Здра… асьте… - икнул Нича, коря себя за то, что не остановил выбор на соке. Вот ведь - и бутылки пива по жаре-то, да с устатку, хватило, чтобы глюки начались!..
        - Вы не волнуйтесь, - сказал Студент. - Ваше здоровье и сознание в порядке. Это я виноват, что так вот, без предупреждения. Просто дело, знаете ли, не терпит отлагательства. В прошлый раз нам помешали…
        - Пива хотите? - спросил вдруг Нича, не вполне еще доверяя рассудку.
        - Не откажусь, - ответил Студент. - Но давайте сначала о деле.
        Откровенно говоря, о деле Ниче сейчас совсем не хотелось. Мозг требовал передышки - хотя бы часика-другого без мыслей о фантастическом и сверхъестественном, хотя бы немножечко примитивных, бездумных удовольствий!.. Но не пошлешь ведь этого воскресшего хлыща куда подальше! Да и то, что он собирается сказать, наверняка очень важно. И не только для Ничи, а и для Сони тоже.
        Про Соню он подумал специально, чтобы окончательно отбросить неподобающие сожаления. И приготовился слушать.

* * *
        Но ничего нового от Студента ему узнать не удалось. Откуда выпрыгнули эти трое, он не успел заметить. Увидел лишь, как два полуголых - в одних только шортах - мужика набросились на его собеседника, повалили вместе со стулом на асфальт и принялись, громко хэкая, методично и сильно пинать. Третий же, точнее - третья, поскольку оказалась коротко стриженной блондинкой в белом топике, уселась на стул сбоку от Ничи и, не спрашивая, взяла со столика открытую бутылку пива и поднесла к губам.
        - За знакомство, - сказала она и приложилась к горлышку. Происходящее рядом, казалось, вовсе ее не интересовало.
        Зато Нича наконец-то вернул способность адекватно мыслить и попытался вскочить.
        - А, брось-ка, на!.. - мягко, но сильно пихнула его вытянутой ногой в живот блондинка, возвращая тем самым на место. - Сиди. Это не твое дело. Пей вон лучше пиво. Ты кто такой, кстати? Что-то я тебя раньше не видела…
        - А чье это дело? - игнорируя вопрос девицы, снова попытался встать Нича и получил уже более чувствительный удар, заставивший его согнуться и с полминуты ловить разинутым ртом воздух.
        - А вон его, - совершенно непринужденно, словно пинки в живот входили в церемониал беседы, ответила блондинка. - Витечки нашего. У него до всего и до всех есть дело. И до меня тоже, чему я очень рада, - похотливо улыбнулась она и опять присосалась к бутылке.
        Нича же перевел взгляд на «Витечку», который как раз нанес последний удар и, вытерев со лба пот ладонью, поднял валяющийся стул, а затем и уселся на бывшее место Студента. И если явление последнего сразило Ничу до икоты, то сейчас он от изумления даже икнуть бы не смог. Только разинул рот да хлопал глазами.
        Перед ним сидел не кто иной, как Виктор. «Их» Виктор! Тот самый Витек, которого несколько часов назад он оставил с Соней и Юрсом в ненормальной «хрущевке».

2
        Соня все еще сидела в спальне, когда из соседней комнаты раздались удары, от которых задрожали пол со стенами и стала покачиваться люстра. Но эти громкие звуки не смогли отвлечь ее от мыслей, обдающих, казалось, все тело подобно контрастному душу - то обжигающе горячей, то леденяще холодной волной. Даже не вполне мысли… Трудно сказать, чего там было больше - разума или чувств. Одно понимала сейчас Соня: ей ни к чему больше жить. Нельзя оправдать то, что произошло в той страшной комнате, помутнением рассудка, гипнозом, внушением неведомых сил. Даже под гипнозом человек остается самим собой. Мало того, именно под гипнозом он становится действительно настоящим, освобожденным от самоконтроля, от той невольной утешительной лжи, которой каждый человек приукрашивает себя не только перед другими людьми, но и перед самим собой. Если тебе ненавистна сама мысль об убийстве, то и под гипнозом ты не сможешь убить. Если честь и порядочность - основы твоей истинной сущности, то никакие внушения не заставят тебя развратничать и говорить людям мерзости.
        А она смогла. Сумела быть развратной, похабной и мерзкой. Да что там сумела! Ей не пришлось прилагать к тому никаких усилий. Казалось, ей даже… нравилось быть такой! Так, значит, она такая и есть? И что теперь? Продолжать притворяться, что она совсем не такая, что она - бедная невинная овечка, белая и пушистая?.. Нет, если пушистая и белая, то, скорее, козочка… Тьфу ты! Какая козочка?! Настоящая коза! Козлиха.
        Соня разозлилась и зашипела, как горячая сковородка, сунутая под струю воды. Новый удар из-за стены заставил ее вздрогнуть вместе с полом, и мысли вернулись в прежнее русло. И если до этого они обжигали ее стыдом, то теперь обволокли липким холодным страхом.
        Что она сделала?! Что сказала маме, когда та неведомо какими путями сумела найти ее, прийти к ней?.. И что она делала и говорила потом при маме!.. Ведь мама все видела и слышала, она это знает точно. А это значит… Это значит, что у нее теперь нет мамы. Точнее, это у мамы больше нет дочери. Потому что теперь она не сможет посмотреть маме в глаза. И даже если вернется… Впрочем, стоит ли? Зачем возвращаться? К кому? Куда? Разве что сразу в публичный дом. Или куда там? На панель?.. Да нет, тогда уж лучше в петлю.
        Соня подняла глаза. Люстра продолжала покачиваться. Нет, лучше не к люстре. В ванной змеевик трубы отопления идет достаточно высоко по стене. И в ванной можно закрыться, чтобы никто не помешал…
        А кто ей помешает? Виктору совсем не до нее, он снова долбит стены. А Коля…
        Нет! - чуть вслух не закричала Соня и схватилась ладонями за вспыхнувшие щеки. Нет-нет-нет! Никакого Коли больше нет, как и мамы! То, что она говорила ему… И то, что он говорил ей… И пытался с ней сделать!.. А ведь она… она любила его!.. Да что там, она и сейчас его любит! Того, кого не должна больше любить, того, кто недостоин ее любви и чьей любви она тоже недостойна.
        Соня затрясла головой, разбрызгивая слезы. А потом резко поднялась с твердым намерением пойти в ванную и сделать то, что представлялось единственно верным. Ведь как будет хорошо, когда ничего не станет! Как будет легко и спокойно. Точнее, как будет никак!.. Или?.. Соня вдруг вспомнила Ничины размышления о том, что смерть может быть выходом из этого нелепого мира, дверью, ведущей назад, домой. Но ведь туда-то ей теперь не надо! Так что же делать? Как же ей быть?.. Разве что попытаться сделать это здесь, чтобы потом, если это и впрямь вернет ее в родной мир, уйти уже из него, на сей раз окончательно. Но что, если и смерть не принесет избавления? Что, если она перенесется прямиком в тот ад, что творится сейчас в ее душе, только он станет уже осязаемо-материальным? И оттуда уже не будет дверей никуда. И длиться это будет вечность!
        Так что же ей делать?!.

* * *
        Разум готов был взорваться, разлететься по спальне дымящимися осколками, и кто знает, насколько близко она была в тот миг от безумия, но из состояния сконцентрированных в густую массу отчаяния и ужаса ее вывел мягкий, но сильный толчок в ногу.
        Соня от неожиданности села. Рядом с ней стоял Юрс. Волк снова ткнулся ей лобастой головой в колени, явно пытаясь привлечь к себе внимание.
        - Что? - спросила Соня у зверя.
        - Там, - мотнул головой Юрс. И попятился к двери, не отрывая цепкого взгляда от Сониных глаз. - Туда.
        Только сейчас Соня поняла, что не слышит больше грохота. Значит, Виктор пробился куда-то еще. Ну, что ж, отчего бы не глянуть? Тем более, похоже, в этом мире ей придется остаться теперь навсегда. Так что не помешает познакомиться с ним более основательно. Может быть, новый проход окажется чем-нибудь привлекательным.
        Вслед за Юрсом Соня решительно прошла в соседнюю комнату и сразу увидела новую дыру в стене. Между прочим, как сообразила Соня, квартира, в которую вел новый проход, находилась уже в другом подъезде. Значит, попасть туда все-таки возможно, хоть и не напрямую. Но подумала она об этом мельком, не заостряя внимания. А вот где Нича и Виктор? Никого… Только она и волк. Соня огляделась. Кроме пыльной мебели и «строительного мусора», в ней ничего интересного не было. Комната ничем не отличалась от любой подобной.

«А ты что, царские хоромы ожидала в «хрущевке» увидеть?» - мысленно фыркнула она. А вслух позвала, подойдя ближе к пролому:
        - Эй! Тут кто-нибудь есть?
        Больше всего ей хотелось позвать сейчас Колю. Так сильно, что она едва удержалась. И так сильно разозлилась на себя за это желание, что не сразу услышала, как из-за стены ей кто-то ответил. Лишь когда оттуда крикнули: «Ну, чего молчишь-то?», Соня опомнилась и заглянула в дыру. По ту сторону стоял человек в черной, пропыленной бандане. Сквозь маску из грязи и пыли на Соню блеснули глаза.
        - Ну, лезь сюда! - Человек протянул руки, но Соня замотала головой и попятилась. Человек сплюнул. - Ладно, тогда я к тебе…
        Отверстие было на сей раз не очень высоко, и вскоре незнакомец уже отряхивался по эту сторону пролома.
        Сначала Соне показалось, что перед ней - молодой парень, даже подросток. Черные кожаные штаны, такая же куртка, вся в цепях и блестящих заклепках. Вкупе с черной банданой экипировка выдавала в нем рокера или байкера. Соня не особо разбиралась в этих тонкостях. Но оказалось, что она ошиблась в главном.
        - Ну, давай знакомиться, что ли, - протянул руку «байкер». - Антонина.
        - Кто? - заморгала Соня.
        - Вообще-то я, - гыгыкнули в ответ. Но смех тут же прервался. - Ой! А это кто? Фак! Да это же волк!

«Байкер» (или все-таки «байкерша»?) отскочил к дыре с явным намерением шмыгнуть туда, и Соня поспешно крикнула:
        - Не бойтесь! Это Юрс! Он не укусит.
        - Ага… Он сразу проглотит!.. - недоверчиво, через плечо, посмотрела на волка Антонина. Все-таки Соня уверилась, что это действительно девушка. Вон и сережка из-под банданы поблескивает.
        - Нет, правда, Юрс не кусается. Он… дрессированный. - Соня чуть было не сказала, что волк - разумный и говорящий, но вовремя одумалась, опасаясь, что это скорей напугает, нежели успокоит гостью. Хоть бы он и впрямь сейчас не заговорил, подумала она.
        - Ну-у… - протянула девушка и медленно подошла к Соне, опасливо косясь на волка. - Попробую поверить.
        Юрс демонстративно отвернулся, отошел к стене, лег и еще более демонстративно зевнул. Нужна ты мне, дескать, больно.

«Байкерша» почувствовала себя уверенней.
        - Ну а ты-то кто? - спросила она, меряя Соню взглядом.
        - Я - Соня. А тебя так и называть Антониной или можно Тоней?
        - Не, Тоней не надо. Меня ребята на траулере Антоней звали. Ну, типа, вроде Антон, только все ж женского рода. - Девушка снова гыгыкнула и шмыгнула носом. - Слушай, а ты вообще просекла, где это мы?
        - Не очень, - осторожно ответила Соня. - А ты что, одна сюда попала?
        - Не, не одна. С моим парнем. А ты?
        Соня очень хотела ответить, что тоже с парнем, но, конечно же, не стала. Нича вообще не был ее парнем, как бы ей об этом ни мечталось, а уж тем более теперь. И она сказала:
        - Нас было трое.
        - С ним? - мотнула на Юрса подбородком девушка.
        - Нет. Не считая, как говорится, собаки. - Соня вымучила улыбку.
        - Это же волк!
        - Ну, я это так, образно… - начала Соня, но по недоуменному лицу Антонины поняла, что до Джерома К. Джерома самообразование той не дошло. - Со мной были еще два парня. Не знаю, куда они подевались.
        - Один там, - махнула в сторону пролома «байкерша». - Прикинь, они с моим Витусом как два яйца!
        - Кто?.. - нахмурилась Соня.
        - Ну, твой парень и мой. Одинаковые, как с инкубатора!
        - Мой парень?.. У меня нет…
        - Ну, ладно тебе, - фыркнула Антонина. - Твой, не твой - мне какая разница! Ты же с ним сюда… А вы че, тоже с Владика?
        - Владик?.. - Соня окончательно растерялась. - Какой Владик? Со мной были Коля и Витя…
        - Ты че, не русская? - гыгыкнула девчонка. - Я про город говорю! Владик… Владивосток!
        - Почему Владивосток? - почувствовала внезапный холод Соня. - Где?..
        Ей стало страшно. Очень-очень. Антонина, видать, почувствовала это и потянула ее за рукав к дивану.
        - А ну-ка сядь! - Сама она тоже села. - Выкладывай! А то я тоже уже крышей поехала малехо. Как вчера нас шарахнуло, так и понеслась хренотень!..
        И вместо того чтобы «допросить», как собиралась, Соню, Антонина начала рассказывать сама. Эмоционально, перескакивая с одного на другое, безбожно матерясь, она поведала очень странную историю. Настолько странную, что Соня как раскрыла рот, так и не могла закрыть его очень долго во время этого рассказа.
        А сводился он к тому, что вчера взорвался траулер, на котором Антоня работала мотористом. А может, и не взорвался… Они с командой вышли на промысел из порта Находка, и там, в Японском море, начался шторм. Разумеется, в самом шторме ничего необычного не было, только судно вдруг, по словам девушки, вспыхнуло, рассыпалось, как ей показалось, на части, и тут же шторм прекратился, словно его и не было. И траулер оказался совершенно целехоньким. А самое главное, вся команда на месте. Зато на запросы радиста никто не отвечал, хотя радиостанция вроде бы работала исправно. А может, и неисправно, раз никто не отвечал. В любом случае решили идти к берегу, благо до него было недалеко. Ближайшим портом оказался Владивосток, туда они и направились. А когда пришвартовались, оказалось, что город пустой. Абсолютно! Все, конечно, струхнули не на шутку, особенно за семьи свои испугались и прочих друзей-родственников. Похватали подвернувшиеся под руки «тачки» и помчались кто куда - кто в Находку, а кто и в самом Владике жил…
        - Лично я в Трудовое дернула, там у меня мать с отцом и сеструха с киндерами… - шмыгнула носом Антонина и, сдвинув пыльные брови, повесила голову и замолчала.
        - Трудовое - это что? - впервые подала голос Соня, чтобы хоть как-то отвлечь девушку.
        - Поселок, - вскинула на нее глаза Антонина. - Не слышала, что ли? На Угловом заливе, тридцатник примерно от Владика. Только не доехали мы до него…
        - Мы?..
        - Ну, я ж говорю - мы с Витусом. Это парень мой, он к нам на траулер перед этим рейсом и устроился. Мы быстро с ним как-то… того… Нашли общий язык. - Антоня гыгыкнула, забыв уже о недавней грусти. - Его вообще-то Витьком зовут, но ребята его Витусом прозвали.
        - В честь Беринга, - улыбнулась Соня.
        - А ты откуда знаешь? - заморгала девчонка.
        - Догадалась просто.
        - Ну, молодец тогда. Умная. - В голосе Антонины послышалось искреннее уважение. - Я вот не знала ни про какого Берюнга, я тока про Берию слыхала… Ну да фиг с ними! Короче, мы с Витьком в мотосалоне крутую тачку тиснули! «Ямаху-Фазер», шестерочку. Ну, «шесть-эс» которая, знаешь? Движок - шестьсот кубиков, четырехклапанный, четыре цилиндра! Раньше такие только на спортивные тачки ставили. Прикинь, слалом какой между «жестянками» можно устраивать!..
        Соня округлила глаза и вновь разинула рот. «Байкерша» поняла это по-своему.
        - Ну, ты че?! - подскочила она. - Никого ж нет все равно! Все ж сгинули! Кому теперь какое дело?.. Ну, взяли. Ну, верну, если вдруг опять все наладится… - Она быстро успокоилась и подмигнула, а потом крутанулась на пятке: - Во, видала? Я и прикид байкерский там урвала! Я ж байками со школы еще брежу, только бабок на крутую тачку нет. А тут - случай такой погонять!..
        - Да я ничего, - сказала Соня. - Я просто… это… не специалист во всем этом. Ты лучше скажи, дальше-то что?
        - А что дальше? Погнали. Витус со мной увязался, ну, да мне и лучше ж! Веселей и не так страшно. Ну и вообще… - смущенно шмыгнула носом девчонка. - Туда-сюда…
        - Вот вы ехали-ехали… - вновь подтолкнула Антоню Соня.
        - Ну! Ехали и приехали. Дорога хрен знает во что превратилась, кругом - болото серое, и вместо неба - бельмо… На байке я дальше припухла ехать. Да я вообще во Владик хотела вернуться, но Витус дальше потащил, интересно ему, блин, стало!.. А тут - дом этот… Нашли открытую квартиру, перекантовались ночку. Поползали по дому - хрен куда еще достучались!.. А потом в стену кто-то стал хреначить… Ну, кто! Твой этот… Тоже Витек, кажись. Они, блин, и правда с моим, как яйца! Бывает же такое!..
        - И где они сейчас?
        - А, дальше пошли стены ломать. Тут, вишь, через двери не зайти в другие квартиры, а через стены можно. Вот и хотят еще кого найти. Так вы че, не из Владика? - вспомнила вдруг девчонка.
        - Нет, - осторожно ответила Соня. - Мы из другого города. - И, видя, что Антонина собирается задать уточняющий вопрос, сказала с улыбкой: - Ты бы умылась, что ли. Посмотри на себя!
        Байкерша (теперь ее можно было назвать так с полным на то основанием) подошла к шкафу и глянула в его зеркальную дверцу.
        - Бли-и-ин!.. - протянула она. - Это я че, так и перед твоим Витьком красовалась?.
        Ну и хрен-то с ним, - тут же ответила себе она. Но в ванную все же пошла.
        А Соня сразу бросилась к Юрсу.
        - Кто она?
        - Никто. - Обычно слова, произносимые волком, были лишены интонации, но сейчас в его голосе Соне послышалось презрение.
        - Как это никто? Никто - это пустое место. А я видела перед собой человека.
        - Никто, - упрямо повторил Юрс. И добавил: - Низ.
        - Что?.. - заморгала Соня. - Да как ты можешь?.. Как ты можешь судить людей, какое ты имеешь на это право? И кто ты сам-то такой, верх, что ли? Высший разум?
        Волк демонстративно отвернулся.
        Соне вдруг стало стыдно. Ну, что она набросилась на зверюгу? Он ведь и правда не человек, и хоть разум в нем определенно присутствует, насколько этот волк разумен в общепринятом смысле, совсем непонятно. Может, мы все для него полуумки… или полудурки. К тому же и ей-то самой Антонина не показалась вершиной ума. Хотя на основании этого делить людей на низших и высших - это уже чем-то нехорошим попахивает. Да и вообще на основании чего бы то ни было. Но это если люди такой
«классификацией» занимаются. А если… волки? Может, Юрсу запах девчонки не понравился, вот он и отнес ее к «низшему сорту». Исключительно по вкусовым качествам. Интересно, а меня он к какой категории относит? - подумала вдруг Соня. И не удержалась, спросила:
        - А я? Я, по-твоему, кто?
        - Не мне… судить, - не поворачиваясь, буркнул волк.
        - Ого! - хмыкнула Соня. - Нормалек! Да мы, оказывается, и обижаться умеем. - Соня подошла к Юрсу и потрепала его по загривку. - Ладно, не дуйся. Скажи лучше, ты не видел, куда Николай делся?
        Вот ведь, не хотела и думать о Ниче, спрашивать о нем тем более не собиралась, а вопрос выскочил сам. Впрочем, у Юрса спросить можно. Он не станет делать
«далекоидущие» выводы, и уж тем более не будет насмехаться. Но то, что ответил волк, повергло ее в нечто подобное шоку.
        - Ушел, - сказал Юрс. - Просил беречь. И не искать.
        - Куда?.. - внезапно потеряв голос, прошептала Соня. - Кого беречь? Кого не искать?!. - Голос прорезался столь же внезапно, и последнюю фразу она выкрикнула.
        - Куда - не знаю. Беречь - тебя. Не искать - его, - последовательно ответил волк.
        Соне стало плохо. Во всех смыслах. Мысли разлетелись во все стороны осколками, в груди стало тесно сердцу и легким - так, что не вдохнуть… А в ушах зазвенело - тоненько и противно - уменьшенной под размер черепа бормашиной.
        Очнулась она от мокрой и шершавой тряпки, елозящей по лбу. Соня вяло отмахнулась, ладонь прошлась по жесткой шерсти. Соня открыла глаза. Над ее лицом нависла морда волка. Соне показалось, что в обычно холодных глазах Юрса пряталось беспокойство, быстро сменившееся короткой вспышкой радости. А в следующее мгновение в них плавали уже привычные льдинки. Волк еще раз лизнул ее лоб и убрал передние лапы с дивана, на котором она, оказывается, лежала.
        - Как я… Это ты меня?.. - пробормотала Соня, подняла голову и огляделась. В комнате по-прежнему никого не было. Разом ворвались в черепную коробку разлетевшиеся перед обмороком мысли. Нича!.. Коля… Ушел… Бросил ее… А она? Она-то сама?.. Что наговорила ему перед этим? Что он после этого должен был делать? Вешаться, как сама она недавно собиралась? Правильно сделал, что ушел! Быть рядом с такой гадиной, как она, не всякий выдержит!.. Вот только зверь и может ее терпеть.

«Тамбовский волк тебе товарищ», - сказала себе мысленно Соня. И вновь, словно озвучивание мыслей вошло у нее в привычку, спросила Юрса:
        - Ты мне товарищ?
        - Нет, - сказал волк.
        - Ну и правильно.
        Соня поднялась с дивана. Нужно куда-то идти… Что-то делать… Или не нужно? И вообще, кто она и зачем? Вот уж кто действительно «никто»! Вот кто настоящий
«низ». Ниже и бессмысленней не бывает.
        Но продолжить самобичевание ей помешали. В стенную пробоину друг за другом вылезли Виктор и… еще один Виктор. Еще Соне показалось, что вслед за ними из пролома потянулось нечто темное, словно ленточки дыма. Но скорее всего у нее просто потемнело в глазах от удивительной парочки.
        Поскольку парни были в рубахах и джинсах, и одежда у обоих была покрыта пылью, так что цвет ее стал одинаково серым, Соня никак не могла определить, кто же из них ее спутник. «Как яйца», вспомнила она определение Антонины. И впрямь! Будто клоны.
        Почти одновременно с Викторами в комнате появилась Антонина. Умытая, в почищенной одежде, она оказалась вполне привлекательной. Но парни не удостоили ее вниманием.
        Зато один из них сразу заметил Соню и встал, сложив на груди руки, словно посетитель музея, любующийся затейливым экспонатом. Даже оценивающе прищурился. Теперь стало ясно: именно этот «близнец» и прибыл с Антоней из Владивостока. Кстати, при чем тут все же Владивосток? Что за ерунду плела девчонка? Пусть-ка теперь ее приятель расскажет свою версию.
        Но поговорить с парнем Соня не успела. Юрс на сей раз не рычал. Он сразу прыгнул. Его раскрытая пасть была нацелена на горло Виктора-два, но в последний момент тому удалось отклониться, и челюсти волка щелкнули рядом со щекой парня, отхватив добрую часть уха. Юрс выплюнул «добычу», приземлился на лапы, проехал по инерции до стены и тут же, оттолкнувшись от нее задними лапами, вновь взметнулся к избранной жертве. Но парень был уже готов к нападению. Не обращая внимания на льющуюся по шее кровь, он, словно передразнивая волка, оскалился, пригнулся, изготовил, будто когти, скрюченные пальцы, и когда живой серый снаряд, казалось, должен был неминуемо сразить его, неуловимым движением перехватил на лету волчье тело и рухнул с ним вместе, причем сам он оказался сверху, ощутимо припечатав Юрса своей тяжестью к полу. И тут же серый клубок из двух тел, оставляя на ковре кровавые кляксы, заметался по комнате, заставив Соню отпрыгнуть к открытой двери в спальню. Другой Виктор тоже попятился и вжался за диваном в угол. На лице его застыло странное выражение - нечто среднее между гримасой боли и торжествующей
улыбкой.
        Одна лишь Антонина не двигалась с места, замерев черной статуей, пока утробно рычащая, клацающая зубами спаренная масса не ширкнула вскользь по ее кожаным штанам, окрасив их ниже колен алым. Девушка, словно просыпаясь, медленно опустила голову, наклонилась, коснулась пальцем испачканной штанины, поднесла красный палец к лицу, будто собираясь лизнуть… И проснулась вдруг окончательно. Неведомо как вычленив из смертельного клубка волчье тело, она вцепилась точно в него, совершив перед этим немыслимый бросок с места на пару метров. И завопила:
        - Оставь его, сучара! Убью, гад! Мой! Он мой! Убью!..
        Соня не разобрала точно, что выкрикнула последним Антонина: «убью» или «люблю». Юрс отцепился от Виктора и впился клыками в тело девушки, а мощными лапами сжал ее голову и дернул их вниз, сдирая с висков кожу, вспарывая щеки… Фонтан крови залил шерсть волка - похоже, он разорвал байкерше сонную артерию. Антонина не издала больше ни звука, а руки и голова ее болтались, будто привязанные, пока Юрс продолжал терзать тело, то подбрасывая, то мотая его, подобно тряпке, по полу. При этом он явственно чавкал и урчал, словно большой довольный котяра, добравшийся до запретной колбасы.
        Соню стошнило. И лишь затем ее обуял ужас. Он накрыл ее с головой, выметая остатки самообладания, когда она увидела, что оставленный Юрсом окровавленный Виктор поднялся с пола, доковылял до своего «братца», рухнул в его объятия, и через пару мгновений «сладкая парочка» стала терять очертания, таять, словно кусок пластилина под жарким солнцем, а еще через мгновение-другое там опять стоял один Виктор. Только он был теперь выше, шире в плечах и вид имел не замученный и помятый, а торжествующе-гордый. Он перехватил Сонин взгляд и подмигнул ей. Это и стало для Сони последней каплей. Не помня себя, она метнулась в прихожую, рванула входную дверь и поскакала вниз по лестнице, перемахивая сразу через две-три ступеньки, рискуя сломать шею и покинуть так или иначе этот свихнувшийся мир.

3
        Нет, все-таки Витечка был не «тот самый». «Их» Виктор просто не успел бы так загореть за те пару часов, что Нича его не видел. В остальном же это была его полная копия. И эта неестественная похожесть очень не понравилась Ниче. Как и одинаковость имен «близнецов».
        На всякий случай он все же спросил:
        - Где Соня?
        - Спит, наверное, - пожал плечами Витечка и потянулся за пивом. - Зато у нас Аброськина бодрствует. - Он подмигнул похотливо оглядывающей его блондинке, легко, пальцами, сорвал крышечку и присосался к бутылке.
        Второй парень тоже присел к столу и, наклонившись к Ниче, положил ему на плечо руку.
        - Сгоняй-ка за пивком!
        - Сам сгоняй, - буркнул Нича.
        - Я устал, - вздохнул парень. - Витя тоже. Правда, Витя? - подобострастно глянул он на Виктора. - Не даму же за пивом посылать, в самом-то деле! Сбегай, сбегай. И побольше принеси.
        - Отстань от него, - вяло бросил Виктор, отставив пустую бутылку. - Сходи и принеси всем по парочке… - Он посмотрел на Ничу: - Ты будешь?..
        Нича непроизвольно кивнул.
        - В общем, сразу ящик тащи, - подытожил Виктор, и его напарник тут же вскочил и двинул к холодильникам. - Фисташек захвати! - бросил ему в спину Виктор.
        - Ничо так, - криво усмехнулся Нича. - Уважает!
        - Ага, - легко согласился Виктор. - Потому что я круче.
        - Витечка самый-пресамый у нас крутенький, - промурлыкала блондинка Аброськина, обвив руками Витину шею. Тот притянул к себе девушку и стал целовать ее взасос.
        Нича почувствовал себя неуютно. Ему захотелось встать и уйти. Но, во-первых, идти было некуда; во-вторых, здесь были единственные встреченные им люди, а есть ли они тут где-то еще - неизвестно; а в-третьих, он был почти уверен, что этот Витя - неспроста. Тем более Студента - тело которого, кстати, уже исчезло - тот ненавидел так же, как и другой Виктор из недавнего сна. Оставлять неразгаданными загадки, ключи к которым худо-бедно имелись, было в нынешней ситуации непозволительной роскошью.
        Между тем рука Аброськиной полезла уже в Витины шорты. Нича кашлянул и небрежно бросил:
        - Вас что, только трое здесь?
        Звякнул принесенным ящиком парень и плюхнулся на стул.
        - Ага, - сказал он, ловко зацепив пробками две бутылки, от чего одна из них, чпокнув, открылась.
        Парень принялся жадно глотать пиво, а Виктор, оторвавшись от Аброськиной, прищурясь посмотрел на Ничу и сказал:
        - Оля, Казик, сходите-ка, искупнитесь.
        - А-а!.. Брось-ка, на-а!.. - проныла Аброськина, не вынимая ладонь из Витиных шорт.
        - А пиво? - обиженно заморгал парень и посмотрел на бутылку в руке, как на отнимаемую у ребенка игрушку.
        - Пиво можете с собой взять, - непререкаемым тоном ответил Виктор и, вынув руку Аброськиной из шорт, шепнул ей: - У Казика тоже такой есть.
        - Не тако-ой! - капризно протянула Аброськина, но Виктор так глянул на обоих, что парень с девушкой тут же вскочили и, прихватив по бутылке, потопали к пляжу.
        Витя проводил их взглядом и повернулся к Ниче.
        - Не отсюда, значит?
        - Не отсюда, - кивнул Нича.
        - И уже мысли есть, идейки?
        - Мысли всегда есть. Лучше скажи, кто ты? И кто тот, который… Которому ты не дал ввести меня в курс дела.
        - Я-то? - состроил простодушную мину Витя и отхлебнул из горлышка. - Я Витя. Парамонов. А тот… Не знаю я, кто это был. Смотрю, нормальный пацан сидит, пиво пьет, а к нему придурок какой-то вяжется, в костюме и галстуке. Нет, ну скажи, станет умный человек в такую жару в костюме с галстуком ходить?
        - Ты не паясничай, - поморщился Нича и тоже вынул из ящика бутылку. Но пить не стал, поставил на стол. - С нами тоже такой, как ты, был. И с этим, в галстуке, я не впервые встречаюсь.
        - Вот как? - Виктор поднес к зубам фисташку, хрустнул, сплюнул скорлупу. - И что же он тебе при первой встрече рассказал?
        Нича не стал говорить про яблоко. Он был уверен уже, что Виктор знает куда больше него. А если чего и не знает, то просвещать его тем более не стоит. Но и отрицать все глупо. Поэтому он сказал:
        - Первая встреча с ним мне приснилась. И рассказать он мне ничего не успел, потому что ты и там его замочил.
        - Я?! - чуть не поперхнулся фисташкой Виктор. - В твоем сне? Да мы с тобой впервые видимся. Я даже как тебя звать не знаю.
        - Меня звать не надо, - буркнул Нича. - Я и так уже здесь. И я же просил не паясничать!
        - Ладно, - легко согласился Виктор. - Не буду. Но и ты тогда не дури. Откуда пришел? Из дома? Хотя откуда еще-то… Открываются двери?
        - Нет, - подумав немного, решил сказать правду Нича. - Мы стену пробили.
        - Ты и… я? - заглянул ему в глаза Виктор.
        - Да.
        - Кто-то еще был? Соня - это кто? Просто девка или…
        - А тебе какое дело?
        - Значит, такое вот, если спрашиваю. - В голосе Виктора проскользнули те самые нотки, от которых становились шелковыми его спутники. Но Нича-то был не из их числа. Его на испуг не возьмешь! Во всяком случае, он на это надеялся. И, стараясь выказать как можно больше презрения, произнес:
        - Да пошел ты!.. - Взял бутылку, открыл и принялся неторопливо пить.
        - Я-то пойду. А вот где ты окажешься?
        - Тебе не все равно? - отер Нича губы от пены.
        - Абсолютно фиолетово. Но хотелось бы знать: кто… или что ждет меня в доме?
        - Ничо так! Ты собираешься идти туда? - подскочил Нича. - Зачем? Там уже есть ты! Ответь же, кто ты такой?!
        - Тебе не все равно? - передразнивая его, ответил Виктор. Но потом все же сказал: - Я не человек, если тебя это утешит. И я буду делать ровно то, что сочту нужным. Не спросясь ни у тебя, ни у прочих жалких людишек. Вам так и так крышка. Не забивайте голову тем, чего все равно понять не сможете. Порезвитесь вон лучше напоследок, - кивнул он в сторону пляжа.
        Нича оглянулся. На пляжном лежаке у самой кромки воды, широко раздвинув ноги, лежала Аброськина. Над ней, уперев руки в гальку и ритмично двигая голым задом, навис Казик. Нича быстро отвернулся. Витин стул был пустым.

* * *
        Нича этому не удивился. Он уже привык не удивляться подобному. И в то, что сказал ему Виктор, он тоже поверил. В то, что тот не человек. То, что Студент также не человек, он понял еще раньше. Оставался вопрос: кто же они такие? Боги? Высшие силы? Но Виктор меньше всего похож на высшее существо. Да и не знает многого. Или знает, но прикидывается? Но зачем? Ведь он сам сказал, что ему все равно, что станет с ним, Ничей. И с остальными людьми. В том числе с Соней… Блин, зачем он ему сказал о Соне? Ведь тот именно туда и собрался, где сейчас Соня! Впрочем, он ведь не из-за нее в этот долбаный дом собрался. И все равно ее там увидит. И - что?.. Ему ведь не Соня нужна, он ясно дал понять, какого он мнения о людях. Тогда кто ему нужен? Другой Виктор? Или… Юрс? Кто такой Юрс - тоже не ясно. Скорее всего он также не человек… Тьфу ты! Юрс ведь и так не человек. Но, вероятно, он и не тот, кем кажется, а какая-нибудь третья сила. Кто там вообще бывает? Если Студент - это Бог, а Виктор - Дьявол, то кто тогда Юрс? Архангел какой-нибудь? Или просто ангел? Все-таки он спас их с Соней… Ага, хорош ангел - в
волчьей-то шкуре!.. Нет, вряд ли они с небес спустились. Тут что-то другое. Неведанное, невиданное. Может, они инопланетяне?
        Нича вспомнил, что еще в детстве читал фантастический роман, где инопланетяне в образе розовых облаков летали над Землей и копировали куски нашей планеты вместе с людьми, а потом где-то в глубинах Вселенной воссоздали эти части в виде небольшого мирка, который и изучали потом в спокойной домашней обстановке[Нича вспоминает романы А. и С. Абрамовых «Всадники ниоткуда» и «Рай без памяти».] . Что-то вроде того… Так, может, и с ними случилось нечто подобное? И на самом деле настоящий Нича сидит сейчас в офисе, планированием материально-технических ресурсов занимается, а сам он - всего лишь лабораторный экземпляр, материал для опытов… И Соня… И Аброськина, и… как его там?.. Казик. Вот, кстати, и они. Нарезвились.

* * *
        Парень с девушкой неспешно подошли к столику. Аброськина завертела головой.
        - А где Витечка?
        - Ага, куда он делся? - насупился Казик.
        - Я ему не сторож, - буркнул Нича.
        - Ты поговори, поговори, - двинулся на него парень.
        - А, брось-ка, на!.. - потянула его за пояс шорт девушка. - Никуда Витя не денется. Не такой он, чтобы деваться. Давай лучше пиво пить, пока не закипело.
        Замечание Аброськиной было разумным - солнце палило нещадно, и даже сквозь ткань тента ощущался жар его лучей. Между прочим, и Нича обратил на это внимание только сейчас, солнечный диск до сих пор просвечивал сквозь букву «о» нанесенной на тент надписи. Солнце попросту замерло. То есть остановилась Земля. Но если бы это было так, то их бы попросту давно смыло гигантскими волнами, погребло под завалами невиданных землетрясений! «А, брось-ка, на!.. - мысленно повторил Нича присказку новой знакомой. - Какая Земля? Какое Солнце? Все это ла-бо-ра-то-рия! Макет. Яблоко».
        Между тем Казик послушался Аброськину и принялся откупоривать пиво. Открыл бутылку и отдал ее девушке. Открыл вторую, помедлил и протянул Ниче.
        - Тебя как звать-то хоть? - примирительно спросил он.
        Нича хотел ответить так же, как до этого Виктору, но подумал, что понапрасну ссориться не стоит. Все-таки это люди. Ну, пусть даже копии, но куда более живые и настоящие, чем Виктор и ему подобные «экспериментаторы».
        - Николай, - протянул он Казику руку. - Бессонов. Можно просто Нича.
        - Казимир, - ответил парень, пожимая Ничину ладонь. - Малевич. Можно - Казик.
        - Малевич, надо полагать, прозвище?
        - Почему прозвище? - довольно ощерился Казик. - Фамилия. А имечком уже папа с мамой наградили, думали, видать, что я тоже спецом по квадратам стану. А я вот как-то больше по цилиндрам, - щелкнул он по бутылке, - и по конусам, - положил он на грудь Аброськиной вторую ладонь.
        - Это не конус, а параболоид, - захихикала Аброськина, и Нича наконец-то смог удивиться. Столь «научных» познаний он от этой блондинки не ожидал. Да и от Казика - тоже. Вот уж и впрямь первое впечатление может оказаться обманчивым!
        - А вас, как я слышал, Ольгой зовут? - обратился он к девушке.
        - Ага, Ольга я, - кивнула та, стряхивая с груди ладонь Казика. - Багатова.
        - Ничо так… - заморгал Нича. - Почему Богатова? Вы же Аброськина!..
        - А, брось-ка, на!.. - отмахнулась Ольга, и Ниче наконец-то стало ясно происхождение ее «фамилии». - И, между прочим, не Богатова, а Багатова! За богатством мы не гонимся.
        - Ага, за мужиками только! - загоготал Малевич.
        - И че? - пнула того по ногам Аброськина. - Это для женщины норма. Правда, Ника? - стрельнула она глазками на Ничу.
        - Нича, - поправил он. - И… в общем, вы правы. Для женщины вполне нормально интересоваться мужчинами.
        - Вот! - кивнула Аброськина. - Пойдем тогда трахнемся!
        Нича ошеломленно заморгал, не зная, что и ответить, а Казик посмотрел в сторону моря и сказал:
        - И поторопитесь, а то вон тучки какие-то…
        Нича обрадовался, что можно сменить тему, и выглянул из-под тента.
        - Тучки? - оглядел он небо. - Где тучки? По-моему, абсолютно чисто.
        - Да было что-то черное… - пожал плечами Казик. - Может, дым откуда?.. Или показалось…

* * *
        Нича сразу вспомнил о «дыме», который заставил его вернуться к дому. Тогда ему показалось, что там начался пожар. Но никакого пожара не было. А еще… Еще он вспомнил черных «червей» в «темной комнате», в той самой злосчастной «однушке», когда он… Нет, вспоминать об этом не хочется!.. Но нет ли здесь связи? Не «черви» ли просачиваются в этот мир, маскируясь под дым? Или просто выглядят дымом, когда находятся вне порождающей их комнаты? Можно пойти в рассуждениях еще дальше. Если предположить, что именно «черви» стали причиной их с Соней «сумасшествия», то не сведут ли они с ума и всех, кто находится в данной реальности? «Вам так и так крышка», - сказал здешний Виктор. Не это ли он имел в виду? Вот и Казик с Аброськиной ведут себя несколько… гм-м… странно. Правда, на людей пока не бросаются, ну так и концентрация «червей» тут гораздо меньше, нежели в той комнате. Впрочем, сам он пока никак не чувствует воздействие этой гадости. Но, во-первых, сумасшедшие никогда не воспринимают себя сумасшедшими, а во-вторых, что, если Юрс каким-то образом обезопасил их с Соней, не просто «вылечил», а и сделал некую
«прививку»?
        Вопросов было много. Причем таких, что ответов на них в ближайшее время не ожидалось. Разве что Студент опять появится. Кстати, о Студенте…
        - Казимир, - повернулся Нича к Казику. - А зачем вы того парня били?
        - А чего он!.. - буркнул тот, уставившись на зажатую в руках бутылку.
        - По-моему, он-то как раз ничего. Это вы с Виктором на него набросились.
        - Вот у Виктора и спроси!.. Он сказал, я и…
        - Ничо так! Виктор для вас, я смотрю, и царь, и бог. Как собачки за ним бегаете.
        - Ты… это… - сверкнул на него глазами Казик, - не того!.. Я ведь и в рог могу заехать.
        - А я помогу, - набычилась Аброськина и будто даже приготовилась вскочить.
        - Да что вам этот Виктор?! - вскипел вдруг Нича. - Чем он вас так приманил?
        - Он мужик потому что, - слегка расслабилась девушка.
        - Это тебе виднее, - хохотнул Казик, тоже поубавив агрессивности. И, нахмурившись, стал растолковывать Ниче: - Ты понимаешь, он не психует, истерик не закатывает. С ним спокойно. Он знает, что делать надо.
        - И что надо?
        - А не дергаться. И ждать.
        - Чего ждать-то?
        - Ждать - и все… Не дергаться. Так… Виктор сказал… - Казик замялся и отвел глаза.
        - Витечку надо слушаться, - поддержала Казика Аброськина, - тогда все будет хорошо. А другие пусть как хотят.
        - Другие?.. - насторожился Нича и покосился на Казика: - Ты ж говорил, что вас только трое.
        - Ну, мало ли… - пожал тот плечами. - Я тебя впервые увидел и все сразу выкладывать должен был?
        - Ладно тебе, - пихнула Казика в бок локтем Аброськина. - Нича нормальный парень. Не хуже этих самых других.
        - Их много? Кто они? - спросил Нича.
        - А, брось-ка, на… - поморщилась девушка. - Лохи всякие.
        - Да почему лохи, разные есть, - сказал Казик. - Мужики, бабы. Отдыхающие, как и мы. Человек десять, наверное. Те, что в воде были, когда молния шарахнула. Умные-то с пляжа ушли, когда небо затянуло, а отдельные идиоты решили при дождичке искупаться. И мы в том числе… Молния как сверканула, прямо в меня будто. В глазах темно стало, вырубился, наверное, хорошо, ненадолго, а то бы утоп. И так уже начал, очухался - а кругом вода. Вынырнул, смотрю, еще люди бултыхаются. Я вот Аброськину вытащил, еще толстяку какому-то помог на берег выползти. Собрались, смотрим: грозы как не бывало, небо чистое, солнце шпарит. И тишина полнейшая. Вокруг, кроме нас, ни души! Берег-то далеко виден; все пляжи пустые. И набережная… Будто вымер курорт. Сначала припухли все, потом задергались. Кто реветь, кто орать, кто в город побежал, кто еще что… А Виктор нам сразу понравился, что не дергался. Вот мы и… - Тут он нахмурился, заоглядывался, отставил пиво, встал из-за стола. - Слышь, Аброськина, а где он и в самом-то деле? Пойдем поищем, что ли?
        - Пошли, - ответила девушка. - Нича, ты с нами?
        И Ольга с Казимиром побрели в сторону набережной. Сначала оглядывались на Ничу, а потом перестали и ускорили шаг.
        А Нича не знал, что делать. С одной стороны, с напарниками веселей. С другой - эти ребята его не очень-то воодушевляли. К тому же он так и не мог решиться сказать им, что Виктора они вряд ли найдут. О том, что тот и вовсе не человек, ему говорить еще меньше хотелось.
        Больше всего Нича желал вернуться назад, к «хрущевке». Он очень опасался за Соню, особенно теперь, когда стало ясно, что его подозрения насчет Виктора оказались небеспочвенны. Да и Викторов там теперь будет целых два экземпляра! Но это обстоятельство сдерживало и его самого. Не то чтобы он трусил, но соотношение сил понимал. Он всего лишь человек, и он один. Ну, еще Соня, но она все-таки девушка, которая к тому же не хочет иметь с ним ничего общего. Ладно, ее хотелки, когда речь идет о жизни и смерти, а то и о чем похуже, можно проигнорировать, но стоит ли надеяться на ее помощь или хотя бы лояльность? Может, они там уже с Витечкой спелись!..
        Нича скрипнул зубами и шепотом выматерился. Что-то он много стал рассуждать! И думать о Соне как о посторонней. Как о чужой! Почти уже как о враге. А ведь он… А ведь она…
        Нича даже застонал от накатившего к себе отвращения. Стыдно стало так, словно он вышел голым на людную площадь. Или как… было стыдно после «темной комнаты».
        Ниче совсем стало плохо. Он поспешил залить бушующий внутри жар остатками пива. Но это, разумеется, не помогло. Тогда он вскочил с твердой решимостью тотчас же отправиться к Соне. Будь что будет!
        Но тут он увидел людей. И это были не Аброськина с Казиком.

4
        Геннадий Николаевич не находил себе места. Впрочем, как и Зоя Валерьевна. Они молча, каждый по отдельности, бродили по квартире, переходя из комнаты в комнату, на кухню, снова в комнату. Геннадий Николаевич раз пять-шесть за полтора часа выходил на балкон, где в несколько затяжек высмаливал сигарету, и поспешно возвращался, опасаясь пропустить звонок. Там, у телефона, замирало на какое-то время их с супругой бесцельное хождение, но телефон молчал, и муж с женой, не выдерживая сколь-нибудь долгого бездействия, вновь продолжали обход квартиры.
        Наконец Бессонов не вытерпел.
        - Да что же это за хард-рок такой? Забыла она, что ли?..
        Он намотал кончик «хвоста» на палец и дернул его так, что клацнули зубы.
        - Не могла она забыть, - помотала головой Зоя Валерьевна. - Разве это возможно? Но ведь это не так просто, наверное… Не получается, может быть.
        - Давай я ей сам позвоню!
        - Нет, Гена, не надо. А вдруг у нее как раз контакт наладился, а ты его сорвешь?
        - У меня сейчас крыша сорвется, - буркнул Геннадий Николаевич. - Вот уж, ждать и догонять!..
        - Догонять лучше, - вздохнула жена. - Там все-таки и от тебя многое зависит. А вот ждать…
        - Не позвонит через десять минут - позвоню сам! - сказал Бессонов и пошел на балкон курить. Но сделать успел лишь две затяжки. Глянув вниз, он увидел бегущую к их подъезду Зою. Именно бегущую, от чего его сердце кольнуло и тоже бросилось вскачь.
        Отшвырнув, не глядя, сигарету, чего никогда в нормальном состоянии не делал, Геннадий Николаевич ворвался в комнату и метнулся к прихожей, чем изрядно напугал жену.
        - Что, Гена, что?!.
        Бессонов судорожно вертел ручку замка, забыв, в которую сторону она поворачивается. Все слова он, видимо, тоже забыл, поскольку ответить супруге, как ни пытался, так и не смог. Впрочем, в этом уже не было необходимости, поскольку дверной звонок залился нетерпеливой трелью, и Зоя Валерьевна сама все поняла.
        - Дай я!.. - оттеснила она Геннадия Николаевича от двери и, быстро щелкнув замком, распахнула ее.
        На пороге стояла Зоя Нормалева. Зоя Валерьевна отшатнулась в глубь прихожей, прижав к лицу ладошки.
        Геннадий Николаевич глянул на подругу и вздрогнул. Если избитое выражение «на ней не было лица» на что-нибудь годилось, то лучшего случая подобрать было бы трудно. На Зое Ивановне лица действительно не было. Вместо него красовалась белая гипсовая маска с черными потеками туши.
        - Что?! - одновременно вскрикнули супруги.
        - Воды… - просипела Нормалева и стала вдруг оседать.
        Геннадий Николаевич успел вовремя. Подхватил женщину, сгреб в охапку, заметался по прихожей.
        - Да в комнату неси, в комнату! - всполошилась Зоя Валерьевна. - На диван ее положи!
        Бессонов метнулся к дивану. Бережно уложил Зою головой на подушку, которую успела уже подсунуть жена.
        - Водички ей принеси! - скомандовала она, а сама метнулась к шкафу, где хранились лекарства.
        Геннадий Николаевич побежал на кухню. Налил в кружку кипятка из чайника, но тот оказался слишком горячим. Выплеснув воду в раковину, он открыл кран с холодной водой и стал, нервно притопывая, ждать, пока та протечет.
        - Ты чего застрял? - заскочила в кухню Зоя Валерьевна. Увидела, что он собирается делать, и всплеснула руками: - О боже! Вон же графин с холодным кипятком стоит! Ты чего?
        - Я?.. - нахмурился Бессонов. - Не знаю… Что-то я сегодня…
        - Тебе самому-то не плохо? - насторожилась супруга.
        - Нормально. Налей Зое воду. Где там твой графин?
        Графин, конечно же, стоял там, где и всегда. Просто Геннадий Николаевич и впрямь стал вдруг плохо соображать. В мозгу пульсировало: «Нича, Нича, Нича!..» А в груди было холодно и пусто. И если бы не беспокойство за Кокошечку, он, возможно, и впрямь хлопнулся бы в обморок. Но сейчас этого делать было нельзя. Никак нельзя! По крайней мере до тех пор, пока он не услышит о Ниче… Или лучше ничего не слышать? Лучше не знать? Ведь то, что он может сейчас услышать, способно перечеркнуть всю его жизнь, сделать ее бессмысленной и никчемной. Не от радости же лишилась чувств Зоя!.. Или… Или это только с ее Соней что-то случилось?..
        Подумав так, он скрипнул зубами от злости на себя за подобные мысли и тряхнул головой, так что «хвост» стеганул его по щекам, словно пытаясь привести хозяина в чувство.
        Супруга налила воды и вышла из кухни. Бессонов поспешил следом.
        Кокошечка пришла уже в себя, но дышала тяжело и часто. В кружку, куда Зоя Валерьевна успела что-то капнуть из стеклянного пузырька, она вцепилась, словно религиозный фанатик в Святой Грааль, и принялась жадно пить, проливая воду на диван и на блузку. Геннадий Николаевич и Зоя Валерьевна смотрели на нее как подсудимые в ожидании приговора. Заменят им казнь пожизненным заключением?.. Навряд ли, но вдруг…
        Зоя Ивановна почувствовала, видимо, устремленные на нее взгляды, а подняв глаза, сразу прочла в них один на двоих вопрос.
        - Они живы, - сказала она. - Были живы, когда я…
        - Но почему тогда… Но что тогда?.. - запричитала Зоя Валерьевна.
        - Они… в коме?.. - выдавил Бессонов.
        - Хуже… - Зоя Нормалева отвела взгляд. - Они… сошли с ума.
        - Ты их видела? Ты их точно видела? - рванулся к ней Геннадий Николаевич. Он протянул руки, будто собрался ухватить Зою за плечи и трясти ее, трясти, трясти, пока она не выложит всю правду. Лишь в последний миг он остановился, отпрянул и поспешно убрал за спину руки, словно и впрямь был не уверен в своих намерениях.
        - Да, - сухо ответила Зоя. - Видела. Слышала.
        - Расскажи, - жалобно попросила Зоя Валерьевна. Но вспомнила, видимо, о состоянии гостьи и спросила: - Ты сможешь?.. Хотя бы вкратце расскажи, если можешь.
        И Кокошечка стала рассказывать, скупо бросая слова, монотонно, без интонаций, словно читала скучный текст по бумажке. Оттого смысл ее рассказа казался еще более достоверным, страшным, не оставляющим ни малейшей надежды.

* * *
        Зоя уже давно замолчала, а Бессоновы по-прежнему сидели в застывших позах, словно услышанное сковало их тела. И так же не шевелясь, первой разжала губы Зоя Валерьевна.
        - Нет. Не может быть, - сказала она.
        И этот едва слышимый звук словно разбудил Геннадия Николаевича. Он подскочил и замахал руками:
        - Ну, ерунда же, ерунда! Хард-рок какой-то!.. Тебе просто приснилось! Сама же говоришь, что не получалось ничего, а когда легла…
        - Не приснилось, Гена, - перебила его Зоя. Она сказала это шепотом, но Бессонову почудилось, что прогремел гром. Ему и так было уже ясно, что все сказанное Кокошечкой правда, а теперь, предвестницей грома, мелькнула молния, окончательно развеяв все сомнения.
        Геннадий Николаевич развернулся и вышел из комнаты. В прихожей он сорвал с вешалки джинсовку и просунул уже одну руку в рукав, когда следом за ним влетела супруга.
        - Ты куда, Гена? Куда?! - закричала она так, словно он собрался прыгнуть с крыши.
        - К Игорю, - процедил сквозь зубы Бессонов, просунул в рукав вторую руку и застегнул куртку.
        - Но что он может?!.
        - А вот это я и хочу узнать, - тряхнул «хвостом» Геннадий Николаевич.

* * *
        Бессонов шагал к дому Ненахова, будучи полностью уверенным, что поступает правильно, хотя не имел ни малейшего представления, чем реально может помочь ему друг. Ведь тот ясно сказал, что делает все, от него зависящее. Но после того, как Игорь «нашел» Зою Нормалеву, от него не было ни малейшей помощи. Даже не столько помощи, но и хотя бы каких-то видимых действий.
        Конечно, Геннадий Николаевич понимал, что скорее всего он несправедлив к другу и тот пытается что-то сделать, но, не получая результата, не хочет нервировать его пустыми звонками. Однако сидела в сознании Бессонова одна заноза, которая никак не выковыривалась. Не мог он забыть розовощекого парня с плеером, забравшего у них пулю! И реакцию на встречу с ним Ненахова забыть не мог. Потому и сосала его теперь гадкая мыслишка, что Игорь попросту испугался, умыл, что называется, руки. Но даже если и так, он не станет осуждать бывшего полковника. Он попросит лишь… Нет, он потребует, чтобы тот свел его с загадочным «кадром»! И пусть этот белобрысый «меломан» что хочет с ним делает, но он с него не слезет, пока не добьется хоть чего-либо конкретного. Ведь не может же быть, чтобы за все это время не появилось каких-нибудь новостей! Не сидели же те, кто этим занимается, сложа руки. В конце концов, он сам поделится с ними тем, что узнал. Если они не дураки (а там, по его убеждению, дураков не держат), то должны проверить даже такие фаты, как свидетельства гадалки. И не какой-то посторонней, а потерпевшей по
данному делу.

* * *
        С такими вот мыслями по-прежнему полный решимости Геннадий Николаевич подошел к двери ненаховской квартиры. Вдавил палец в кнопку звонка и не отпускал до тех пор, пока дверь не открылась.
        Игорь Степанович Ненахов выглядел раздраженным и злым. По-видимому, он ожидал увидеть кого-то другого и растерянно заморгал, уставившись на друга. Злость из его взгляда сразу ушла, но раздражение все же осталось.
        - Ты? - сказал он. - Что?
        - Я, - кивнул Бессонов. - То. - И шагнул за порог, оттесняя в прихожую странно негостеприимного Ненахова. - Может, все-таки поздороваемся?
        Ненахов склонил к плечу голову, словно не понял вопроса. Тогда Геннадий Николаевич протянул ему ладонь:
        - Привет, говорю! Ты чего как пыльным мешком стукнутый?
        Друг руку пожал, но на вопрос не ответил, остановился на середине прихожей, и как ни пытался его сдвинуть Бессонов, ничего из этого не вышло. Ненахов даже раскинул в стороны руки, нервно дернул головой и зашипел:
        - Не сейчас, не сейчас!.. Гена, я тебя очень прошу… У меня важная встреча… У меня там человек сидит!..
        - Ну так сидит же, - попытался пошутить несколько обескураженный приемом Бессонов. - А тут у тебя человек стоит. Не хочешь впускать, хотя бы выслушай.
        - Гена, давай потом, - положил ему руки на плечи друг и ощутимо подтолкнул, явно его выпроваживая.
        - Никаких потом! - сбросил руки Ненахова Геннадий Николаевич. - Ты что, забыл, какие у меня проблемы? Я ведь к тебе не пиво пить пришел!
        - Ну, знаю я, знаю… - запричитал так не похожий на себя бывший полковник. - Но ты и представить себе не можешь, как я сейчас занят…
        - Хорошо, я уйду, - скрипнул зубами Бессонов. - Но после того лишь, как ты дашь мне один адресок.
        - Уф-ф, - замотал головой и, словно наседка крыльями, хлопнул себя по бедрам Ненахов. - Ну, какой тебе еще адресок? Чей?
        - Консультанта.
        - Кого?!. - Глаза у Ненахова стали похожи на лампочки, только что не светились.
        - Того хмыря, что забрал у нас пулю. И давай не юли! Адрес, телефон, любую контактную информацию.
        - Но… зачем?.. На него бесполезно наезжать… наседать… Тебе нет никакого смысла с ним встречаться, поверь!
        - А это, прости, я буду сам решать, ладно? Ты ведь хотел отойти от этого дела, вот и отходи. Я тебе больше надоедать не стану. Только дай мне адрес - и все. Такой вот хард-рок.
        - Да что ты опять несешь?! - разозлился, став от того вновь почти прежним Ненахов. - Никуда я не собирался отходить! И никуда не отходил. А то, что ты просишь, я сделать не могу хотя бы уже потому, что нет у меня ни адреса, ни телефона этого человека. Ничего у меня о нем нет, никаких сведений. Он сам меня находил, когда ему было нужно.
        Геннадий Николаевич ясно ощутил, что друг его не обманывает. Он коротко выругался и буркнул:
        - Может, кто из твоих знает?
        - Гена, да если кто и знает, то под страхом смерти не скажет. Ты и представить себе не можешь, на каком уровне этот консультант вертится!.. - Ненахов вдруг поморщился, сожалея, видимо, что сболтнул лишнее, и постарался свернуть разговор в другую сторону. - И я все-таки не понимаю, почему ты так настаиваешь на встрече с ним.
        - А хотя бы потому, что мне есть что ему рассказать.
        - Вот как?.. - Глаза Ненахова вспыхнули неподдельным интересом. - И что же?
        - Вот ему и скажу. А тебя не стану больше тревожить. Пенсионерствуй на здоровье.
        - Ну, ты все же идиот!.. - Бывший полковник выругался столь замысловато и виртуозно, что Бессонов даже рот раскрыл от изумления - раньше друг почти не матерился, разве что коротко, попав, например, молотком по пальцу. - Да если бы ты только знал!..
        - А пусть, пожалуй, узнает, - послышалось вдруг из комнаты. - Все предпосылки для этого созрели, да и хуже все равно уже не будет. Ведите его сюда.
        Геннадий Николаевич насторожился. Голос был незнаком и странен. Казалось, что говорит подросток или, самое большее, юноша, но в то же время в интонациях слышались такие сила и власть, что невольно хотелось вытянуться во фрунт и щелкнуть каблуками. А потом бежать и безоговорочно выполнять отданные поручения.
        Что, кстати, Ненахов и сделал. Не в смысле вытянулся и щелкнул каблуками, а принялся безоговорочно выполнять приказ; посторонился, взял Бессонова за локоть и повел в комнату.
        Окна там оказались плотно задернуты шторами, а поскольку день уже клонился к вечеру и сторона была не солнечной, в комнате царил полумрак. Но Геннадию Николаевичу удалось разглядеть сидевшего в кресле человека. Света было все-таки недостаточно, чтобы рассмотреть черты его лица и более-менее точно определить возраст. Зато Бессонов отметил непривычную прическу ненаховского гостя: волосы были гладко зачесаны назад, разделены ровным пробором и блестели, словно намазанные бриолином. Такие прически, насколько он помнил по фильмам, были популярны в двадцатые годы прошлого века. Хотя кто его знает, как стригутся и причесываются пижоны сейчас. О том, что мужчина пижон, Геннадию Николаевичу подсказал черный, с галстуком, костюм гостя (это летом-то и в неформальной обстановке!) и модные узенькие очочки на носу.
        - Присаживайтесь, Геннадий Николаевич, - сказал «пижон». - Разговор будет долгим.
        - Откуда вы меня знаете? - вздрогнул Бессонов. - И… кто вы такой?..
        - Я знаю многое. А называть меня можете, ну, скажем, Студентом.

5
        Людей было трое. Нет, четверо! Четвертую, женщину, Нича просто не сразу заметил, поскольку она убегала от тех троих. Трое мужчин еще мчались по набережной, а женщина как раз сворачивала в узкую улочку, а через пару мгновений скрылась из виду.
        Погоня происходила довольно далеко от Ничи, и он не мог разобрать возраст бегущих, но то, что среди них нет Казика, было очевидно. Один из мужчин казался очень смуглым, что особенно бросалось в глаза благодаря отсутствию на нем одежды. Причем похоже, что полному. Хотя издали Нича мог и ошибаться, если плавки мужчины были телесного цвета. Еще один мужчина походил на спортсмена - и бежал чересчур
«правильно», и одежда сильно смахивала на спортивную: голубые трусы и красная майка - даже вроде бы с номером. Третий же человек сильно отстал. И немудрено, поскольку был толстым. А еще лысым, что могло говорить о его не очень юном возрасте. А могло и не говорить.
        В любом случае побеседовать с этими людьми стоило, подумал Нича. Если он их догонит, конечно. Но уж толстяка-то должен, тот наверняка скоро совсем выдохнется.
        Нича вышел из-под тента, и кожу сразу обожгло солнцем. Все-таки хоть и в рассеянном виде, исподволь, незаметно, но ультрафиолет вершил свое «темное» дело и пока Нича скрывался под навесом. Благо что Ничина кожа была в принципе легкосгораемой.
        Что-то надо было делать. Нича оценивающе посмотрел на тент, но затею использовать его в качестве накидки быстро оставил - ткань была грубой; к тому же и сдирать с каркаса замучаешься. Его взгляд переместился в сторону прилавка и сразу же наткнулся на что-то белое, висевшее в глубине служебного помещения.
        Это оказался халат. Не очень чистый и коротковатый, - выше колен, - но все-таки лучше, чем ничего. Тем более Нича надеялся, что в ближайшее время найдет что-нибудь более потребное, а пока, брезгливо скривив нос, нацепил на себя униформу шашлычника.
        Плохо, что не было обуви, но чтобы ее отыскать, все равно нужно куда-то идти, и идти босиком. Так что… Нича махнул рукой и потрусил в сторону улочки, где скрылась погоня.

* * *
        Толстяка Нича и впрямь догнал быстро. Мужчина лет сорока стоял согнувшись, уперев в мясистые колени руки. Нича притормозил, но, глянув на жадно ловящего ртом воздух несчастного бегуна с красным, словно кусок сырого мяса, лицом, поморщился и вновь поддал ходу - ждать, пока тот очухается и сможет говорить, пришлось бы долго.
        Впереди, довольно далеко, маячила красная майка «спортсмена». Обнаженного «атлета» и женщины вообще не было видно.
        Нича наддал, стараясь не обращать внимания на боль в не привыкших к такому обращению голых подошвах. На удивление быстро догнав «спортсмена», он увидел, что спортивной в том оказалась только форма. Сам мужчина был немногим моложе толстяка, сложение имел самое что ни на есть стандартное для человека средних лет и
«сидячей» профессии. Даже классический «пивной» животик присутствовал. От
«спортивных» телодвижений у бегущего тоже мало что осталось; если он и подражал до этого виденным по телику бегунам, то теперь уже выбрасывал ноги как попало, явно из последних сил, руками почти не махал, словно боялся их ненароком оторвать, и дышал тяжело и сипло, словно баллончик, в котором заканчивалась пена для бритья.
        Мужчина зыркнул на обгонявшего его Ничу, что-то зло и хрипло каркнул, попытался прибавить ходу, но лишь окончательно сбился с ритма и безнадежно стал отставать. Нича обернулся и увидел, что «спортсмен» вдруг развернулся и побежал назад, к толстяку. «За подмогой, что ли?» - мысленно фыркнул Нича. Ему даже стало интересно, что затеял обиженный бегун. Заодно можно было и перевести дух, а то бег с непривычки, да еще по жаре, организму не очень пришелся по вкусу. Пот лил градом, да и дышалось лишь чуть лучше, чем выброшенной на берег рыбе. Нича остановился в тени большого платана, где асфальт не жег подошвы, и стал наблюдать.
«Спортсмен» как раз поравнялся с толстяком. И не останавливаясь, с размаху, залепил тому кулаком в лицо. Не ожидавший подобного толстяк с ревом рухнул на дорогу, а бегун в красной майке не смог сразу остановиться, запнулся о ногу упавшего и поехал животом по асфальту, наверняка стирая в кровь колени, руки и все остальное, что касалось дорожного покрытия. Но тем не менее он быстро вскочил на ноги и, подскочив к лежавшему толстяку, стал пинать его, визгливо выкрикивая ругательства. До Ничи доносились обрывки сочного мата и отдельные «нормальные» слова: «…из-за тебя! …пузан! Жирный… ...боров!.. …из-за тебя!.. …остался без…»
        Нича уже стал подумывать, не поспешить ли на подмогу толстяку, но все-таки решил, что в это время может пострадать женщина, а толстяк, если захочет, и сам сумеет себя защитить. Даже с превышением, как говорится, необходимых мер, с учетом явного превосходства в весовой категории.
        К тому же впереди явно что-то происходило. Нича понял это по голосам. Причем звучали они не как у охотника и жертвы - торжествующе и жалобно соответственно, - а так, будто жертвами стали оба - мужчина и женщина. Или, возможно, не жертвами, а свидетелями чего-то по-настоящему ужасного. И Нича снова рванул вперед.

* * *
        Он бежал по середине улицы и видел, как преломляет нагретый горячим асфальтом воздух окружающую действительность, а сам словно покрывается блестящими лужицами. Подобное Нича видел и раньше на летних дорогах в солнечные дни. Но сейчас ему показалось, что этих «лужиц» слишком уж много впереди. Да и не только впереди… Асфальт стал «серебриться» прямо под ногами, будто на него натянули полупрозрачную зеркальную пленку, в которой отражался он сам. Бежать «по себе» было неприятно, и Нича прыгнул на тротуар. Здесь асфальт пока оставался обычным.
        Между тем до убежавших мужчины и женщины становилось все ближе. Но что там у них происходило, Нича все еще не мог понять. Ясно лишь было, что никто уже никуда не бежал. Но и то, что мужчина не причинял беглянке никакого вреда, тоже вскоре стало ясно, потому что тот стоял, вжавшись голой спиной - а он и впрямь был полностью голым - в каменную кладку забора, словно хотел с нею слиться в единое целое, и прерывисто выл, глядя куда-то перед собой. Собственно, куда он смотрел - тоже стало понятно. Разумеется, на женщину, за которой только что гнался. Точнее, на женщин. На пять или шесть одинаковых женщин, копошащихся, стоя тесной кучкой на четвереньках посередине зеркальной дороги. Да, асфальт здесь уже был полностью зеркальным, поэтому Нича и не смог точно сосчитать «близняшек». Одинаковые темноволосые фигурки отражались от асфальта… точнее, уже не от асфальта, а от настоящего ровного и гладкого зеркала, и казалось, что с каждой минутой их становится больше.
        Нича проморгался и понял вдруг, что ему это вовсе не кажется. Женщины в желтых топиках и голубеньких тоненьких плавочках буквально «размножались» на глазах, становясь из отраженных вполне реальными, словно вылезая из «зазеркалья». И если на топиках некоторых из них было большими красными буквами написано «LOVE», то на остальных - «EVOL», причем перевернутыми, зеркальными буквами.
        Женщины пронзительно верещали, дергаясь от своих «отражений» и тут же натыкаясь на другие. Встать на ноги никто из них даже не пытался. Наверное, от ужаса у них просто не было на это сил. А то, что ужас был велик, говорило хотя бы то, что из плавок многих текло и капало. И - визг. Нестерпимый, истошный визг. И чем больше становилось женщин, тем больнее он бил по ушам. Впрочем, если бы все это происходило в тишине, сам Нича тоже бы наверняка струхнул не на шутку, хоть и стал в последнее время привыкать к подобным фокусам. Но многоголосая живая сирена не давала сосредоточиться даже для того, чтобы по-настоящему испугаться.
        Наконец Нича не выдержал и заорал:
        - А ну-ка тихо!
        Похоже, кое-кто его услышал. Те «копии», что находились к нему ближе, стали оглядываться, на паре-тройке одинаковых лиц мелькнуло нечто разумное.
        - Тихо, я сказал!!! - пуще прежнего гаркнул Нича.
        Визг значительно поутих. Теперь на Ничу смотрела почти половина «двойниц». Или как их теперь можно было назвать - «десятьни?ц», «пятнадцатьни?ц»? - со счету он давно сбился.
        - Вы… доктор?.. - всхлипывая, пробормотала ближайшая к нему женщина.
        - Доктор? - удивился Нича, но, вспомнив про надетый халат, обрадованно закивал: - Да-да, я доктор! Быстро все ползите на… обследование. Вот сюда! - показал он на травку возле забора.
        Женщина, задавшая вопрос, быстро поползла к тротуару. Ее мокрые колени скользили по гладкой поверхности зеркала, ноги то и дело разъезжались, но она спешила так, словно секундное промедление могло привести к гибели. Следом за ней тут же потянулась вторая, третья, а когда первые добравшиеся до тротуара поднялись на ноги и, трясясь от одного вида друг друга, стали разбредаться по травке, на
«зеркале» началась настоящая гонка. Визг тут же сменился возмущенными криками, когда кто-то, стремясь поскорей выбраться из «аномальной зоны», не слишком церемонился со своими менее расторопными ипостасями.

«Интересно, - неожиданно подумал Нича, - если все они, в сущности, один и тот же человек, то откуда здесь в принципе могло возникнуть соперничество?» Вопрос был воистину философским, но решать его было некогда. Да и обстоятельства, говоря откровенно, философствованию вовсе не способствовали.
        Наконец все «дубликаты» вместе с оригиналом, выделить который не представлялось возможным, собрались возле каменного забора, к которому чуть поодаль до сих пор прижимался голый загорелый мужчина. Женщины старались держаться как можно дальше друг от друга и смотрели только на Ничу. Вид каждой из них словно говорил: «Я - единственно настоящая, остальные - ничто, мираж, недоразумение».
        Нича пересчитал женщин. Их было восемнадцать - девять с «правильной» надписью на топике и девять с зеркальной. Ясно было лишь, что оригинал находился в первой половине. Но сейчас это было не важным.
        А что было важным?.. Нича почесал затылок, не зная, что предпринять. Впрочем, стоило хотя бы познакомиться.
        - Меня зовут Николай, - как можно дружелюбней сказал он.
        - Катя, - хором откликнулись женщины и улыбнулись одинаково белозубыми улыбками.

«А они ничего… - подумал вдруг Нича. - Ничо так! Или она?.. Не важно… Но хороши, да! Получше Аброськиной. А… Сони?..» - последняя мысль царапнула, словно гвоздем по стеклу, и Нича поморщился. «Ну и гад же ты! - сказал он себе. - Гад и скотина. Кобель озабоченный». Женщины враз потеряли большую часть привлекательности.

«Что ты им там обещал? Обследование?.. Придурок! Как ты их собираешься обследовать? Раздевать по очереди? Один вон уже разделся… Зачем, кстати? Не псих он, часом?..»

«Псих» будто услышал Ничины мысли. Он оторвал голый зад от каменной кладки и направился к Ниче, смурнея с каждым шагом. Разумеется, он давно уже не выл. Зато сопел. И в этом сопении слышалась явная угроза.
        Подойдя почти вплотную, так, что Ничу шибануло острым запахом пота, голый мужчина процедил:
        - Че те надо? Это моя… мои бабы!
        - Ничо так! - на шаг отступил Нича. - Чего ж ты так орал только что?
        - От радости, - скривился мужик. - А ты топай дальше!
        - Нет-нет! - заголосили женщины. - Не уходи!.. Не бросай меня!.. Это псих… маньяк… придурок!.. Он чуть было меня не…
        - Стоп! - замахал руками Нича. От восемнадцатиголосого ора у него зазвенело в ушах. Когда женщины чуть попритихли, он сказал: - Чего вам сейчас-то бояться? Он всего один, а вас вон сколько!
        Лучше бы он этого не говорил. До этого Кати смотрели друг на друга с отвращением и страхом. Теперь же они переглянулись, явно ища поддержки одновременно вспыхнувшей у них мысли. И не успел Нича ничего предпринять (да и успел бы?), как женщины двинулись к обнаженному обидчику и мигом сомкнули вокруг него кольцо.
        - Эй, эй!.. - закричал Нича, пытаясь растащить дублей. Но куда там! С каким-то звериным (наполовину кошачьим, отчасти змеиным и даже будто бы неземным, словно из фильмов-ужасов) шипением женщины стали сжимать кольцо, звенья которого стали вдруг резко дергаться.
        Если бы Нича не знал, что внутри кольца находится жертва, он бы, наверное, подумал, что перед ним исполняется некий ритуальный танец. Но он знал и эти резкие движения мог объяснить одним: женщины начали действовать. Подтверждением этому стал и дикий, тоже вполне звериный вопль, раздавшийся из центра кольца, которое походило уже на судорожно дергающийся ком. Мужчина орал так, будто его раздирали на куски. Впрочем, почему «будто»? Наверняка ведь раздирали!..
        Нича снова бросился к свалке из женских тел. Он ругал себя за неосторожно сказанные слова на чем свет стоит. И определений при этом не жалел. Но помочь несчастному он так и не сумел, лишь получил по носу локтем от одной из Кать. От боли потемнело в глазах, из носа хлынула кровь, заливая халат алым. Теперь тот стал походить на униформу мясника. Под ногами захлюпало. Нича, зажимая ноздри, опустил голову. Он стоял в красной липкой луже.
        Нича пошатнулся, ужаснувшись, сколько он потерял крови… Но быстро понял, что это уже не его кровь. Алый ручеек вытекал из-под ног шумно и натужно хэкающих женщин. Ничу обуял еще больший ужас. Он поскользнулся и рухнул на тротуар, попытался вскочить, но под дрожащими руками и ногами оказалась сплошная кровавая смазка, он лишь вымазался, но встать так и не смог. Тогда, подвывая от страха и отвращения, он покатился с тротуара в траву и лишь там, цепляясь за стену забора, сумел подняться на ноги.
        Мужчина больше не издавал звуков. Лишь продолжали по-мясницки крякать женские дубликаты, видимо, уже довершая начатое. Не глядя в их сторону, Нича побежал. Сначала он рванул назад, но, вспомнив, что там тоже вершилась кровавая расправа, повернул в противоположную сторону и помчался наобум, лишь бы подальше от всей этой мерзости.
        Он не сразу сообразил, что опять бежит по середине проезжей части, которая вновь стала самой что ни на есть обычной. Зеркало снова превратилось в асфальт. Зато справа… Ниче показалось, что поднялся ветер, так закачались вдруг росшие на правой обочине деревья, затрясли, ломая сучья, ветвями. Но в том-то и дело, что никакого ветра не было! Деревья качались сами по себе, словно норовили вырвать корни из надоевшей земли и броситься вслед за Ничей.
        Не анализируя уже, мир ли окончательно сошел с ума, или все-таки спятил он сам, Нича заорал и помчался еще быстрей, не обращая уже внимания ни на боль в стертых подошвах, ни на льющуюся из носа кровь; не разбирая дороги, не глядя под ноги и уж тем более по сторонам.

* * *
        Так он бежал бы, наверное, долго, но опомниться помог острый камешек, больно впившийся в пятку. То ли из-за того, что та уже была содрана, то ли попал камень в какое-то особое нервное окончание, но в ноге так стрельнуло, что Нича охнул, захромал и остановился.
        Он долго не мог отдышаться, суматошно колотилось сердце, в боку кололо. И очень болели ноги. Не только травмированная пятка, обе подошвы горели огнем. А еще - жутко саднило голени; Нича их все-таки сжег. Не самолично, конечно. Ему помогло в этом солнце. Ведь халат прикрывал только бедра, а ниже колен ноги подвергались солнечным ваннам уже часа полтора, если не все два, что для белой Ничиной кожи было катастрофически неприемлемо.
        Необходимо было срочно найти как минимум штаны и обувь. Да и панамка какая-нибудь не помешала бы. Не хватало только словить солнечный удар, и без того крыша откровенно поехала! Да и… Нича опустил глаза и ахнул, настолько страшен был его окровавленный халат!.. Так что рубашка или футболка - обязательно с длинными рукавами! - была ему тоже крайне необходима. Правда, с учетом, что здешние люди все поголовно сошли с ума, такой наряд был вполне подходящим, но сам-то Нича еще надеялся, что остатки разума в его мозгу сохранились, поэтому сменить халатик на что-нибудь более потребное захотел очень сильно. А может, и не разум был тому виной, а обычное чувство брезгливости, поскольку от вида кровавых пятен на и без того отнюдь не стерильном халате его откровенно замутило.
        Нича завертел головой. По счастью, окружающие предметы вели себя мирно: не бегали деревья, не плясали дома. И люди в пределах видимости отсутствовали. К вящей Ничиной радости. Потому что видеть он сейчас никого не хотел. Ибо не ждал от подобных встреч ничего хорошего. Да и не люди ему сейчас были нужны, а магазин одежды. На худой конец - какой-нибудь ларек или палатка, где торговали бы курортным барахлом. Точнее, вряд ли тут сейчас кто-нибудь чем-то торговал, но сами торговые точки должны ведь были остаться!
        Нича понял, что находится на самой окраине городка - кроме частных домов и коттеджей, вокруг ничего не было. Залезать в чужой дом, пусть даже и необитаемый в этом «виртуальном» мире, Ниче не хотелось. Это казалось ему противоестественным и в общем-то не таким уж в данной ситуации необходимым. Поэтому он сориентировался, определил, куда нужно отправиться, чтобы попасть ближе к центру, и медленно побрел враскорячку, шипя и постанывая от боли и стараясь держаться тени.
        Благо что кровь из носа перестала идти. И без того Нича ощущал себя вылезшим из камнедробилки.
        И провидение - или что там его замещало в этом мире? - наконец-то над ним сжалилось. Свернув в ближайший переулок, Нича увидел несколько стоявших в ряд палаток. Возле них прямо на тротуаре были расставлены и разложены надувные матрасы, круги, пляжные зонты; на специальных полочках-подставках - о радость! - красовались тапочки и шлепанцы всевозможных разновидностей и цветов. Первым делом Нича заковылял, конечно же, к ним.
        Шлепки он подобрал быстро. Красивые, ярко-синие, на липучках. Но он бы рад был сейчас и похоронным белым тапкам.
        Надев шлепанцы на гудящие пылающие ноги, Нича почувствовал себя лучше. Но до полного удовлетворения было еще далеко. И первая палатка ничем его более не обрадовала: надувные круги и матрасы никак не вписывались в перечень его насущных потребностей. Вторая палатка осчастливила его головным убором - Нича выбрал белую матерчатую кепку-бейсболку с длинным козырьком. Там же он взял солнечные очки с огромными, чуть ли не в пол-лица, темными стеклами - ему захотелось максимально закрыться от этого мира.
        Больше и в этой палатке закрываться было нечем. Зато в следующей он увидел шорты различных фасонов и поначалу обрадовался, но быстро спохватился, что шорты не решат его проблему с икрами и голенями. Следовало найти штанишки подлинней. Но здесь ничего похожего не оказалось - лишь шорты, юбки, плавки, купальники, еще что-то явно женское, в цветастых фитюльках и кружавчиках.
        Следующий ларек оказался продовольственным. Там Нича с жадностью выхлюпал полуторалитровую бутылку минералки. Жить стало легче. Тогда он взял еще две двухлитровых и умылся. Смыл с лица и рук кровь, сбросил халат и шлепки, облился с головы до ног, осторожно промыл саднящие, кровоточащие ступни.
        Халат надевать не стал, натянул лишь шлепанцы и отправился в последний ларек. Точнее, это был уже не ларек, а нечто более похожее на павильон. По крайней мере в нем была дверь, и все товары находились внутри. Товаров тоже оказалось больше, нежели в предыдущих ларьках. Но ничего полезного Нича и там не увидел. Здесь также имелись шорты, висели на плечиках разноцветные футболки, но шорты не могли спасти от солнечных лучей голени, а футболки-предплечья, поскольку все они до одной были без рукавов. Тем не менее Нича решил взять одну, чтобы по крайней мере поддеть под грязный халат, но тут в дальнем углу он увидел одиноко висящую рубаху с рукавами. Это была белая нарядная сорочка, в которой не грех пойти и на свадьбу. Но Ниче было все равно, для каких мероприятий могла сгодиться рубаха. Главное, что она годилась для защиты от солнца. Он быстро надел сорочку и подумал, что к ней не хватает галстука. Подумал в шутку, но тут же увидел и галстук. Правда, бабочку, но все же. Будто кто-то подслушал его мысли и решил схохмить. Что ж, Нича шутку принял и нацепил на шею черный, с синеватым отливом
галстук-бабочку.
        Теперь не хватало лишь длинных штанов. Нича по четвертому кругу обошел павильон, но штаны от этого так и не появились. Шорты - пожалуйста, плавки - ради бога, юбки - сколько хошь, колготки - да на здоровье! А вот простых, любых, но обязательно длинных штанов - фигу, как говорится, с маком.
        Погоди-ка, подумал вдруг Нича и остановился. Колготки, говоришь? На здоровье?.. А почему бы и нет? Паркуа бы, едрена вошь, и не па?! В конце концов, это свихнувшийся мир для таких же людей! И, если уж на то пошло, здоровье ему и в самом деле дороже, чем насмешки окружающих. Сами-то эти окружающие вообще вон голыми бегают! Так что прочь условности и комплексы! Колготки - не половой признак, а всего лишь средство защиты ног от солнечных ожогов.
        Приняв решение, Нича принялся рыться в пакетах с колготками. Разноцветные, телесного цвета и белые он сразу отверг. Черный цвет показался ему более мужественным. Оставалось подобрать размер. А какой ему нужен, Нича, естественно, даже не подозревал. Взял пакет с номером четыре, разорвал, достал колготки, но даже не надевая, понял, что размерчик не его. Тогда он нашел «шестерку». Вынул из пакета обновку; приплясывая сначала на левой, потом на правой ногах, натянул это непотребство. Заправил в них рубаху, но подумал, что так будет выглядеть не просто идиотом и клоуном, а кое-кем похуже, и выпустил сорочку поверху. И все равно он чувствовал себя придурком и извращенцем. Но тут взгляд вновь скользнул по висящим в рядок шортам. Нича обрадованно щелкнул пальцами и выбрал самые длинные, по колено, и быстро надел их поверх колготок, заправив, теперь уже вполне оправданно, внутрь рубашку.
        С одеждой было покончено. Уставший от решения этой проблемы Нича направился к выходу и возле самых дверей увидел зеркало. Он заглянул туда и ахнул… Строгая белая сорочка и галстук-бабочка гармонировали с бейсболкой и огромными темными очками, как торт с огурцами. Но все-таки это можно было при необходимости съесть.
«Есть» же сорочку с шортами, да еще надетыми на черные колготки, было абсолютно неудобоваримо. А ярко-синие шлепки добавляли в несъедобный винегрет особый, вызывающе ядовитый штришок.
        А с другой стороны, подумалось Ниче, лет сто пятьдесят или двести назад любой современный наряд показался бы дикостью. И ничего, мы все это носим и радуемся. А может, я обогнал современную моду на те же сто пятьдесят лет? Может, я законодатель нового в ней направления?.. Он хмыкнул, гордо выпятил грудь и вышел под жаркое, не страшное ему теперь солнце.

* * *
        Ноги сами несли преображенного Ничу по городу. Куда именно, он даже не задумывался. Шел себе и шел, стараясь меньше глазеть по сторонам, потому что нелепый мир продолжал показывать свои идиотские фокусы. Похоже, крыша здесь поехала не только у людей, но и у всего окружающего в принципе. Причем в самом буквальном смысле, как у красивого трехэтажного здания на правой стороне улицы. Его крыша легко вдруг соскользнула с места, плавно перелетела через дорогу и опустилась на школьный корпус, который медленно, будто нехотя, расплющился под ней в неровный, ощерившийся арматурой блин. А из аккуратненького частного коттеджа неподалеку стала вдруг расти труба. Обычная кирпичная труба стала вести себя словно саженец, рост которого демонстрируют при ускоренном показе. Сначала она просто тянулась кверху, мечтая, видимо, достать до солнышка. Но потом и впрямь, словно растение, стала пускать ростки в стороны, превратившись в подобие кирпичного дерева. Затем на кончиках каменных ветвей стали набухать «бутоны», которые быстро, в считаные секунды, раскрылись, показав маленькие домики, копии
«родительского» коттеджа. Все они были перевернуты крышами вниз, так что ветви стали как бы естественными продолжениями их собственных труб. Домики быстро росли, наклоняя ветви, которые на удивление легко сгибались, хоть и выглядели кирпичными. В результате через каких-то пару минут вокруг одного коттеджа стоял уже десяток его копий, а их трубы, загнувшись красными дугами, образовали странную арочную сеть, напомнившую Ниче кровеносную систему из учебника анатомии. Он поскорей отвернулся и стал смотреть на лесистые холмы, зеленеющие за поселком. Но успокоение взору не принесли и они. Одна из улиц, заканчивающаяся как раз возле холмов, стала вдруг удлиняться. Асфальтовая полоска дорожного покрытия, словно плоская змея, поползла прямо на холм. Она взбиралась стремительно, будто горная речка. Правда, текущая вспять. Когда дорога перевалила через вершину, она стала медленно проваливаться внутрь горы, словно нагретая проволока, брошенная на кусок льда. Нича невольно задержал дыхание и не успел выдохнуть, как холм оказался перерезанным надвое.
        Да, этот мир определенно рехнулся. Или, наоборот, окончательно спятил он сам. Но этот вариант он решил пока не рассматривать и вынес вердикт: здешними чудесами и приключениями он сыт по горло и немедленно возвращается к Соне. Поскольку, во-первых, отчетливо понял, что очень соскучился по ней, а во-вторых, и это было в принятии решения главным, он сильно за нее переживал.
        И вообще, подумаешь, женские капризы! Не хочу видеть, не могу слышать, не подходи больше, не бери мои игрушки и, как говорится, не писай в мой горшок!.. Детский сад какой-то! Мужик он, в конце-то концов, или нет?! Имеет он право полюбить? Имеет право бороться за свою любовь?.. Да пусть она что хочет говорит и думает, а он придет и скажет: выбрось всю эту муть из головы, я люблю тебя - и точка! А там, в той комнате, были не мы. В нас сидели «черви». Вот что он ей скажет. И расскажет, что эти расползшиеся червяки наделали тут, в курортном городке. Как быстро здесь люди перестают быть людьми, как легко они убивают друг друга, рвут на кусочки… Как совокупляются походя… Нет, это он, пожалуй, говорить не станет. Зато расскажет, как здесь размножаются делением, как пытаются ходить деревья и летают крыши, как растут из труб дома, а дороги кромсают собой горы, словно буханки хлеба. И пусть Соня скажет, что это все лишь от дурного воспитания и затаившихся порочных желаний!
        Все. Решено. Срочно к Соне! Вот только бы еще перекусить на дорожку, а заодно и с собой чего вкусненького взять.
        Нича шагал по улице, которая, как он помнил, вела к центральному парку. В тот раз, когда он отдыхал здесь с родителями, они каждый день гуляли по парку и обедали там в открытом кафе. Это воспоминание ностальгически кольнуло его, и ноги сами повернули к парку. А осознав, куда направляется, он не стал ничего менять. Какая разница, где поесть? Почему бы и не в парке? Там действительно хорошо.
        Но до кафе он дойти не успел. Собственно, он давно уже слышал неясный шум вдалеке, но за важными думами не придавал ему значения. Но теперь он подошел к источнику шума довольно близко и понял уже, что шумят люди. Из-за кустов и деревьев их еще не было видно, но, судя по всему, собралось их там много. Как бы даже не больше того десятка, о котором упоминал Казик. Впрочем, вспомнил Нича, одних только Кать стало на семнадцать больше. Может, и другие того… размножились?

* * *
        Как оказалось, Нича был недалек от истины. Впрочем, он не сразу это понял, даже когда вышел на большую открытую площадку с аттракционами, откуда и раздавался шум. Люди - а их и впрямь оказалось больше чем десять - столпились возле павильона с вывеской «Автодром». И не только возле. Поскольку стен у этого павильона не имелось, хорошо было видно, как и внутри по металлическому настилу, где обычно раскатывают электромобильчики, теперь бегают и прыгают взрослые дяди и тети.
        Подойдя ближе, Нича увидел среди скачущих и Аброськину с Казиком. Смысл этих скачек Нича понять не мог, как ни старался. Сначала подумал, что люди танцуют. Но не было слышно музыки, да и движения «танцоров» были вовсе не ритмичными. Больше походило, что люди просто сошли с ума.
        Но тут Нича заметил, как с металлической сетки под потолком, служащей в аттракционе токосъемником для двигателей машинок, сорвалась тонкая зигзагообразная молния и впилась в белобрысый затылок коренастому парню в белых шортах. Парень судорожно задергался, отпрыгнул в сторону, побежал, но был настигнут новым разрядом. При этом он орал, визжал, хрюкал - в общем, издавал такие звуки, по которым сложно было определить, больно ему, страшно или, наоборот, весело и приятно. Приглядевшись, Нича понял, что и по остальным стреляют подобные «молнии» - просто при солнечном свете их не всегда было видно.
        Заинтересовавшись электрическими эффектами, Нича не сразу обратил внимание на главное. Людей на металлическом «танцполе» становилось все больше. Но не только и не столько из-за того, что некоторые из числа зрителей примыкали к «танцующим»… В основном же это происходило потому, что после каждого разряда «молнии» пораженный ею… раздваивался!.. Нича ясно увидел, как прямо перед ним задергалась в конвульсиях Аброськина, завыла, захрипела, а потом с торжествующим воплем отпрыгнула в сторону. Но не в одну, а сразу в две - налево и направо. Приглядевшись, Нича увидел, что Аброськиных прыгало по автодрому уже четыре экземпляра. Казиков же ему удалось разглядеть лишь троих. Все прочие также имели дублей. Увидел здесь Нича и давешнего толстяка в четырех ипостасях, и «спортсмена» с пивным животиком в количестве пяти штук. «Плясали» там и несколько Кать.

«Эти-то что здесь делают? - удивился Нича. - Они ведь от прошлого своего
«размножения» чуть крышами не поехали, описались даже!..»
        Тут его заметила одна из Аброськиных и замахала рукой:
        - Нича! Иди размножаться! Это такой кайф! Покруче секса…
        Договорить Аброськина не успела. В ее затылок впилась голубая дуга разряда. Ольга, будто и правда в оргазме, затряслась, застонала и распалась надвое.
        Впрочем, как успел заметить Нича, «классическим» способом размножения здесь тоже не брезговали. Одна парочка делала это вообще стоя, продолжая наблюдать за
«танцующими»; еще парень и девушка - Катин дубль - отошли к ближайшей лавочке. Остальные зрители с интересом поглядывали и на «классику», и на «альтернативку», видимо, подбирая себе мысленно более подходящий способ. Впрочем, новый, конечно же, был вне конкуренции. Тем более среди не занятых размножениями зрителей остались одни девушки, да и те сплошь старые Ничины знакомые - Кати. Хотя нет, чуть в сторонке от них стояла молодая женщина, которую Нича раньше не видел. Причем смотрела она не на «танцпол», а как раз на него. И смотрела с очевидным интересом, будто прицениваясь. Вероятно, старый добрый способ размножения казался ей более по душе.
        Нича поспешил ретироваться, пока незнакомка не перешла к активным действиям. К тому же смотреть на происходящее ему стало совсем тошно. Внезапно он вспомнил, что совсем недавно тоже «размножился» - там, в копии его родного города, по улицам которой носились оранжевые маршрутки с «ним» за рулем. И если здесь причиной
«размножения», как он решил, могли быть проделки «червей», то в тот раз им просто еще неоткуда было взяться. Зато… Зато рядом тогда был Виктор!.. Нича вздрогнул, вспомнив, где и с кем сейчас находится этот мерзавец, и прибавил шагу.

* * *
        Удаляясь от автодрома, он невольно продолжал коситься на «танцоров», поэтому старушку он заметил, лишь налетев на нее. К счастью, не уронил, успел придержать и, буркнув: «Простите», двинулся дальше. Но та вдруг окликнула его:
        - Молодой человек, погодите!
        Нича остановился. Разговаривать с местными сумасшедшими ему очень не хотелось, но и удирать от старой женщины было стыдно.
        Впрочем, на свихнувшуюся бабулька не походила. Она была одета по стандартной
«старушечьей» моде: сбитые туфли, темная бесформенная юбка ниже колен, вязаная синяя кофточка (это по такой-то жаре!), белый в мелкие зеленые цветочки платок. Но взгляд выразительных серых глаз был холоден и цепок. Эти глаза вообще не гармонировали с морщинистым маленьким лицом, тонкими бесцветными губами, острым, загнутым книзу носом, седыми прядями волос, выбивающимися из-под платка. Смотреть в них было неуютно, зябко. Нича невольно опустил взгляд и уставился на большую сиреневую пуговицу бабкиной кофты.
        Вспоминая об этой встрече позже, он никак не мог понять, почему же он не насторожился сразу, увидев эту бабушку. Ведь ясно же было, что поселок являлся такой же декорацией, что и родной его город, когда маршрутка номер шесть выбросила его и еще трех пассажиров в иную реальность. Очевидно, что и в здешних декорациях не могли оставаться люди. А насчет тех, кто в них очутился, Казик ему достаточно четко объяснил: молния угодила в море, когда там оставались купающиеся. И что же, он не мог сообразить, что вряд ли эта старушенция совершала заплыв в грозу? Что она вряд ли вообще последние лет двадцать-тридцать заходила в море! И почему не подействовало на нее всеобщее безумие? Ведь сразу же было видно, что не простой была та старушка, ох, не простой! Но не сообразил этого Нича. Видимо, мозги еще не вполне адаптировались к происходящему, до подобных ли рассуждений им было. Да и что бы изменилось, задай он тогда себе эти вопросы? Да хоть и у самой старушки спросил бы. Все равно все бы осталось по-прежнему, как ни крути. Так что и корить себя было не в чем и незачем.
        А тогда он всего лишь сказал:
        - Извините, я вас не заметил.
        - Пустое, - махнула сухонькой ручкой старушка. - Я не потому вас окликнула. Мне хотелось узнать, почему вы уходите? Вам что, это не нравится? - повела она кончиком носа в сторону автодрома.
        - А это может нравиться? - вскинулся Нича. - Вот вам это разве нравится?
        - Мне - нет. А вот почему вам… - Бабулька внимательно обвела его немигающим взглядом и удивленно поджала губы. - Сдается мне, что вы вообще не отсюда. А судя по одежде - так и вовсе с другой планеты. - Старушка улыбнулась, но лишь одними губами; глаза ее, как и в самом начале, походили на кусочки льда.
        Разговор у нее тоже был совсем не старушечьим. Интонации, выражения, построение фраз, используемый лексикон - все это никак не вязалось с обликом. Но и столь очевидное противоречие не заставило Ничу сделать никаких выводов. Единственное, о чем он тогда подумал: что старушка, видимо, была прежде учителем.
        - А я и так с другой, - хмыкнул Нича, но развивать тему не стал. - Извините, мне пора.
        Он повернулся, чтобы уйти, но старушка сказала вдруг:
        - Возьмите меня с собой.
        - Куда?.. - ахнул Нича.
        - Туда, куда вы собрались. Вы же видите, что тут творится? Как я тут буду… одна?
        Нича понял, что она хотела выразиться более конкретно: «одна нормальная среди психов», и вынужден был признать, что оставлять ее тут было бы с его стороны бесчеловечно. Просто свинством это было бы! Но, с другой стороны, как же он ее возьмет? Ведь он хотел «переместиться». А теперь что? И потом… Что там, в
«хрущевке», будет он делать с этой бабкой?
        Видимо, сомнения достаточно четко отразились на его лице, потому что бабулька поспешила сказать:
        - Не бойтесь, я не стану вам помехой. Можете вообще не обращать на меня внимания.
        - Но… - растерянно развел руками Нича, - вы просто не сможете туда дойти. Это очень далеко.
        - А морем туда можно добраться?
        - Вплавь, что ли? - грустно усмехнулся Нича.
        - Зачем вплавь, на пляже есть спасательный катер.
        - Но я не умею водить катер!
        - Зато я умею.

6
        Соня бежала, потому что ее гнал ужас. Сначала это был бег в никуда. Ноги не приближали ее к какой-либо цели, а наоборот - уносили прочь от того и от тех, что взрастили в ее сознании этот кошмар, не позволяющий ей оставаться тем человеком, которым она являлась. Возможно, это был страх вновь стать той, в кого она превратилась там, в «темной комнате». Но ничего этого Соня не осознавала. Она ни о чем не думала, только бежала и бежала. Дальше, дальше, как можно дальше! Не важно куда.
        Но когда первая волна дикого ужаса схлынула, Соня стала бояться конкретных вещей. Она ужаснулась, что может навсегда остаться с обновленным Витей и взбесившимся Юрсом. Впрочем, «навсегда» в этом случае вряд ли оказалось бы долгим. Но это, наверное, стало бы лучшим выходом. Ведь совсем недавно она и сама планировала уйти из жизни. Только сейчас почему-то ей дико захотелось жить. И уж во всяком случае, ничуть не хотелось уйти из жизни подобно Антонине.
        Впрочем, этот вид фобии в ее случае был очевиден, он не требовал объяснений и психологических изысков. Сложнее было с другим страхом. Она не хотела признаваться в нем, но это не делало его меньше, незначительней, второстепенней. Она боялась - очень боялась, сильнее, пожалуй, смерти от волчьих клыков - навсегда потерять Ничу. Что бы ни говорила она себе, какие бы сеансы самовнушения ни проводила, но жить без него она не хотела, да и скорее всего уже не могла. А то, что ушел он только из-за нее, жгло ее столь сильно, что бежать хотелось еще быстрей, чтобы хоть как-то притушить этот болезненно-жгучий огонь.
        И вот теперь, осознав, чего же ей хочется больше всего на свете, Соня поняла, что бежит не просто куда-то. Она мчалась, чтобы догнать, вернуть, оставить с собой навсегда смысл своего существования. Того, кто обидел ее сильнее всех в жизни. Того, кого впервые столь жестоко оскорбила она. Того, кто не был виноват ни в том, ни в другом. Того, кто был лучшим на свете, оставаясь простым и понятным. Того, кто понимал ее. Кто любил ее. Кого любила она.
        И пусть идут в задницу ее гордость и самолюбие! Себялюбие - это будет точнее. А гордость - это совсем другое понятие. Чтобы гордиться собой, надо сначала хоть что-нибудь сделать. Пусть это будет что-то совсем незначительное, невидимое для других, но другим оно и не нужно, это необходимо лишь ей самой. Например, наплевать на гордость и делать то, что должно. Возможно, тогда и можно будет начинать гордиться. Потихоньку. Чуть-чуть. Чтоб не привыкнуть.

* * *
        Теперь Соня знала, куда бежит. Она возвращалась к маршрутке. И отчетливо понимала, что нужно торопиться, бежать еще быстрей, иначе Нича уедет без нее. Хотя и это ее, конечно же, не остановит. Она пойдет к городу пешком. Побежит, поползет, если ее оставят силы, но когда есть цель, ничего уже не страшно. Плохо лишь, что это надолго отсрочит встречу с любимым. А потому - надо успеть сейчас!
        И осознав все, Соня впервые попыталась сориентироваться. Где она? Когда начнется
«нарисованный» лес? Где та тропинка, что приведет ее к автобусу?
        Задав себе эти вопросы, Соня замедлила бег. Это все равно пришлось бы сделать, поскольку сердце уже готово было выпрыгнуть через горло, а легкие разрывались от безуспешных попыток насытить кислородом перегруженный организм. Да еще и солнце… Как же оно печет! Откуда оно вообще взялось?
        Соня рухнула на колени, жадно хватая ртом воздух. Перед глазами поплыли багровые круги. В ушах зазвенело.
        Нет-нет! - затрясла головой Соня. Терять сознание нельзя! Обидно тратить время на подобные глупости. Она с трудом, но все же поднялась на гудящие ноги, зажмурилась, сделала несколько глубоких вдохов-выдохов и снова открыла глаза.
        Стало немного лучше. Можно было наконец оглядеться. А после того, как она это сделала, Соня вновь опустилась на землю. Точнее, на гравий, по которому тянулись рельсы, вдоль которых она, оказывается, и бежала. Как же она не заметила эти рельсы? И, самое главное, как не обратила внимание, что рядом плещется море? Самое настоящее, искрящееся под солнцем синее море, такое же, как то, что приснилось ей совсем недавно!
        А может, это и есть сон? Она пригляделась внимательней. Все-таки море казалось не вполне настоящим. Оно словно было нарисовано талантливым художником. Да и рельсы, и шпалы, и эти поросшие зеленью холмы слева - все выглядело сошедшим с картины.
        Но ведь таким был и тот лес, по которому шли они от маршрутки к «хрущевке». Чем ближе к проклятой пятиэтажке, тем рисунок мира становился менее реалистичным. Значит, и здесь, чем дальше она уйдет от ненавистного здания, тем более настоящим станет все вокруг. И, наверное, поэтому она не сразу поняла, где находится - все это было сначала слишком абстрактным. Соня оглянулась. Ну да, рельсы позади казались откровенно нарисованными: две темные ниточки с черточками поперек. И море там было неестественно однотонным, с небрежными мазками, обозначающими волны.
        Значит, нужно идти дальше? Но зачем? Ведь там точно не будет их маршрутки. Там не будет Ничи!.. Хотя стоп. Почему там не будет Ничи? Ведь он тоже мог попасть сюда… Надо подумать, почему она очутилась именно здесь, а не в знакомом лесу.
        Догадка крутилась где-то совсем рядом, на самой грани сознания, но поймать ее Соня никак не могла. Что-то, связанное с морем… Совсем недавнее. Сон? Нет, сон тут, похоже, был ни при чем. Что-то другое. Кто-то совсем недавно говорил ей о море. Шторм, терпящее бедствие судно, ближайший порт… Тьфу ты! Да это же Антонина рассказывала, как она очутилась в «хрущевке»!
        Но что тогда получается, пятиэтажка перенеслась в другое место? Где-то рядом Владивосток? Соня никогда не была в тех краях, но все равно ей казалось, что окружающий ландшафт больше походил на черноморский, чем на дальневосточный. Может, это еще один кусок мира, куда выходят разные подъезды «хрущевки»? Хотя нет, она-то сейчас вышла из того же подъезда, в который они зашли первоначально. Или все-таки из другого?
        Соня стала вспоминать. Они зашли во второй подъезд, поднялись на пятый этаж и остановились в квартире справа. Затем прорубили стену в среднюю квартиру… - тут Соню невольно передернуло, - а потом перебрались в левую. Но все они располагались в том же самом, втором подъезде. А вот Антонина как раз из соседнего, первого подъезда. Так, может, дело не в подъездах, а в квартирах? Каждая квартира соединена со своим кусочком мира? Может такое быть? Конечно, может. В этом ненормальном мире возможно все. И, самое главное, тогда все сходится. Первая квартира была связана с их родным миром; та, откуда перебралась Антонина, - с дальневосточным фрагментом; а эта, откуда убежала она сама, - с черноморским. Возможно, именно поэтому они и не могли попасть в другие двери, потому что находились не в том секторе, для которого те двери были предназначены. А ломая стены, они взламывали и грани между обособленными мирками. Очень, кстати, неплохая теория. Самое главное, если ей следовать, то Нича находится именно здесь, ведь вышел он из той же самой квартиры, что и она! Ведь он не мог вернуться в первоначальную квартиру,
минуя ее, поскольку она сидела как раз возле пролома.
        Нормалек! Соня радостно вскочила на ноги. Значит, вперед! Несмотря ни на что! Даже на то, что ноги уже не то что бежать - идти отказываются. И на то, что нестерпимо хочется пить…
        Соня все же побрела вперед, с обидой косясь на море. Ишь, дразнится: вот она вода, дескать. Иди, пей, сколько влезет. А может, и правда попить? Ну и что, что соленая? Все равно ведь жидкая. И не отрава, хоть и невкусная. Правда,
«нарисованная». Хотя уже вроде как бы и настоящая. Вон даже купаться кто-то полез, одежда на берегу валяется…
        Что?!. Соня даже подпрыгнула и поскакала с насыпи, забыв про усталость и жажду. Что значит «кто-то»?! Кто тут вообще может быть, кроме Ничи?!
        Подбегая к разбросанной одежде, Соня запнулась и упала, ткнувшись лицом в пропахшую потом рубашку. Это был его, такой родной запах!
        Она села, прижимая к лицу рубаху. И не только потому, что та пахла Ничей. Ей было страшно открыть глаза. Ведь еще раньше она успела заметить, что ни на берегу, ни в море никого нет.
        Сразу вспыхнула мысль: Нича утопился. Не вынес всего этого… Да-да, всего! И в первую очередь того, как она с ним поступила, в чем обвинила. Ведь как Нича ни хорохорился, она сумела уже разглядеть его ранимость, повышенную мнительность, которые он не очень умело пытался скрыть. А еще, как говорили раньше, совестливость. Теперь почему-то это слово было не в ходу. Зато сама совесть вполне стала ходовым товаром. Но только не для Ничи. А тут эта «червивая» комната! Можно представить, что он после этого чувствовал, как переживал. А она, вместо того чтобы помочь, успокоить, утешить, подбросила уголька в топку!.. Ну да, можно теперь оправдываться, что и сама подобное пережила, что и у нее нервы не железные. Но сама - ты и есть сама, делай с собой что хочешь, но зачем выплескивать грязь на других? И не просто на чужих людей, что само по себе тоже не добродетель, а на самого дорогого, на любимого человека? Или дело как раз в этом? В том, что Нича стал для нее не чужим, стал ее выбором, и это подразумевало уже для нее, что он должен теперь соответствовать ее идеалам, стать стерильно чистым, послушным, словно
кукла, и вообще… удобным. Боже, какая гадость! Неужели она и впрямь так могла думать? Ну, пусть не думать напрямую, но хранить подобные мысли в глубине подсознания. Как же было не сбежать от такой… стервы? И если Нича действительно покончил с собой, жить ей теперь не только не имеет смысла, она теперь просто не имеет на это права.
        Заведя себя, продолжая прижимать к лицу Ничину рубаху, Соня не сразу услышала, что в едва разбавленную шорохом волн тишину добавилась новая нотка. Но когда та стала громче, Соня инстинктивно подняла голову и посмотрела в сторону источника звука.
        По морской глади двигалась красная точка. Очень быстро она превратилась в пятнышко, за которым коротким хвостиком тянулась белая ниточка. Вскоре пятнышко приняло очертания катера, а шум его двигателя стал теперь единственным доминирующим звуком этого мира.
        Вначале Соне показалось, что катер проплывет мимо, и она бросилась к морю, словно собралась бежать по воде, и, опомнившись, лишь когда замочила до колен джинсы, стала размахивать Ничиной рубахой и почему-то кричать: «Помогите! На помощь!»
        Вряд ли на катере услышали ее нелепые вопли, вероятней было то, что не увидеть на пустынном берегу человека с катера попросту не могли. Во всяком случае, суденышко с красным верхом и белыми бортами резко повернуло в ее сторону, и уже через пару десятков мгновений Соня смогла различить сидящих в нем двух человек. Она очень надеялась увидеть Ничу, но управляла катером, похоже, женщина, а рядом сидел какой-то пижон в белой рубашке с галстуком-бабочкой, белой бейсболке и огромных, в пол-лица, темных очках.
        У Сони тоскливо заныло сердце. Захотелось даже махнуть незнакомцам: плывите, мол, дальше, но она все-таки взяла себя в руки и даже попыталась изобразить улыбку. Впрочем, продержалась та на ее лице недолго, до тех пор, пока катер, с выключенным уже двигателем, не прошуршал днищем по гальке и остановился, покачиваясь, в нескольких шагах от нее.
        Из-за штурвала и впрямь поднялась женщина. Точнее… старушка. «Стандартная» такая бабулька в синей кофточке и белом платочке. «Пижон» вскочил, перемахнул через борт на берег и подал бабушке руку. Но та предложенной помощью не воспользовалась и довольно ловко выбралась из катера самостоятельно.
        Соня задержала взгляд на мужчине. Теперь он скорее походил на клоуна, чем на пижона, поскольку снизу на нем оказались надеты курортные, по колено, шорты с множеством карманов, а под ними - что-то черное, очень напоминающее чулки или колготки. Довершали наряд ярко-синие пляжные шлепки. Соня невольно фыркнула. Но вот мужчина пристально посмотрел на нее сквозь черные стекла, сделал два порывистых шага, замер, и… Сонино сердце, дернувшись не в такт, бешено заколотилось, поняв, кто это такой, раньше сознания.
        - Коля!.. - рванулась к любимому Соня, но тоже вдруг замерла, не преодолев и половины пути.
        Рядом, хрустя галькой, неторопливо прошла старушка, поглядывая то на Соню, то на Ничу.
        - Немая сцена, - сказала она отнюдь не старушечьим голосом и обернулась к Ниче: - Это к ней ты так торопился?
        Нича дернул головой. Это походило как на кивок, так и на отрицание.
        - Ну-ну, - усмехнулась бабулька. - Значит, приехали уже? Только мне, дорогие мои, дальше надо.
        - Куда дальше?.. - вырвалось у Сони. Потом, не глядя в глаза, сухо спросила у Ничи: - Куда вы плывете?
        - Мы… - сглотнул Нича, - ну, вот же, Мария Антоновна сказала… К тебе мы плыли. Шли то есть.
        - Шли?..
        - На судах не плавают, а ходят, - усмехнулась старушка. - Даже на маломерных. - Затем она окинула Соню с Ничей оценивающим взглядом и сказала: - Вы тут посудачьте пока, а я вон до кустиков дойду. А то пока еще до места доберусь.
        Бабушка направилась к железнодорожной насыпи, а Соня с Ничей так и продолжали стоять вполоборота друг к другу. Соня ужасно злилась на себя. Ведь так ждала этой встречи, так много собиралась сказать Николаю! И вот… Словно язык проглотила. Опять в ней взыграла эта дурацкая гордость! Или, скорей, горделивая дурость. Тьфу ты, аж противно! И поделать ничего невозможно. Но что ж теперь, так и стоять молча?
        - Ты чего это нарядился так? - выдавила она совсем не то, что хотела. - С маскарада сбежал?
        - Почти, - ответил Нича. Он первым поднял на нее взгляд и спросил: - А ты почему здесь?
        - Потому что там… Там плохо, Коля. По-настоящему плохо. И страшно.
        - Витек?
        - И уже не один, - кивнула Соня. - То есть снова один, но их было двое. Потом они… слились. - Она увидела, как замотал головой Нича, и вспыхнула: - Ты мне не веришь?
        - Нет-нет, верю. Я даже знаю, откуда взялся второй. Просто удивился, что там они сливаются. В поселке, где я только что был, все наоборот… размножаются. И там тоже плохо и страшно.
        - А я думала… - опустила голову Соня.
        - Ты хотела как раз туда? - снял очки и отер со лба пот Нича. - Туда не надо, поверь мне.
        - Так что, возвращаться теперь? И зачем тебе эта бабулька? Кто она вообще такая?
        - Сонь… - замялся Нича. - Ты вот меня просила, чтобы я… Чтобы только при крайней необходимости…
        Соня почувствовала, как залило краской лицо. Даже грудь и плечи горели.
        - Забудь, - с трудом, но все же выдавила она. - Сможешь?..
        - Попытаюсь, - внимательно посмотрел ей в глаза Нича. - И ты тоже попытайся, ладно?
        - Ладно, - сказала Соня. И в тот же миг ощутила в полной мере смысл поговорок насчет горы с плеч и камня с души. С ее плеч и души рухнули сейчас такие валуны, что она почувствовала себя легкой-легкой, готовой вспорхнуть и перелететь это море. Впрочем, вряд ли у этого моря был другой берег, до которого можно бы было добраться, даже имея крылья.
        - И все же кто это такая? - вновь спросила она, кивнув на возвращающуюся старушку.
        - Не знаю, - пожал Нича плечами. - Ее зовут Мария Антоновна. Она подошла ко мне там, в поселке. Попросилась со мной. По-моему, она знает о нашей «хрущевке». Я думаю, она не простая старушка.
        - А по-моему, она вообще не старушка, - нахмурилась Соня. - Мне кажется, она тоже вроде Виктора.
        Нича помотал головой.
        - Скорее, вроде Юрса, - сказал он. - Кстати, с ним-то все в порядке?
        Соня вздрогнула.
        - Юрс… Он взбесился, по-моему. Он загрыз девушку. Насмерть.
        - Девушку? Откуда там взялась девушка?
        - Из Владивостока. Виктор пробил дыру в соседний подъезд. Оттуда вылезли Антонина и… еще один Виктор.
        - Постой, - замотал головой Нича. - Другой Виктор пришел из-за стены? Я думал, ты говоришь про моего…
        - Про твоего? Ты что, видел еще одного Виктора?
        - И не только видел. Мы довольно откровенно с ним пообщались. Виктор признался, что он не человек. И сказал, что нам… всем людям… крышка.
        - Всем людям где? - сдвинула брови Соня.
        - Я понял, что здесь. Хотя кто его знает. Так вот, этот Виктор собирался как раз к нам в «хрущевку». Ты говоришь, они сливаются? Тогда понятно, зачем он туда торопился.
        - Вот-вот, - сказала неслышно подошедшая Мария Антоновна (и как это под ней галька не хрустнула?). - Поэтому и нам стоит поспешить.
        - Да вы хоть объясните нам, что тут вообще происходит? - замахал руками Нича.
        - Вам это знать ни к чему, - отрезала бабушка. - Во всяком случае, пока. Но вы можете пригодиться. Именно поэтому мне бы хотелось, чтобы вы пошли со мной.
        - Пригодиться?.. - закипел Нича. - Ничо так! Для чего пригодиться? Для размножения? Или для подкормки «червей»?
        - Не говорите ерунду, молодой человек, - поморщилась старушка. - Ваша помощь может понадобиться исключительно для вашего же блага. Впрочем, решайте сами. Я доберусь и без вас.
        Соня с Ничей переглянулись.
        - Надо идти, - тихо сказал Нича. - Поверь мне. Я чувствую, надо. Даже если она врет.
        Мария Антоновна не отреагировала на его слова, хотя все прекрасно слышала. А Соня сказала:
        - Верю. Пошли.
        Старушка направилась к катеру. Соня пошагала за ней, а Нича вдруг крикнул:
        - Постойте! Дайте я хоть переоденусь наконец-то!
        Он собрал в охапку свою разбросанную по гальке одежду и побежал к кустам за железнодорожную насыпь.

7
        Геннадий Николаевич обернулся, пытаясь разглядеть в полумраке, куда можно сесть.
        - Да вот же, сзади тебя кресло, - сказал Ненахов.
        Действительно, свободное кресло стояло с ним рядом. Но Бессонов мог бы поклясться, что секунду назад там было пусто. Впрочем, и тревожный сумрак в комнате, и сумрачная тревога на сердце вполне могли застить как глаза, так и сознание.
        Геннадий Николаевич сел и перевел взгляд на Студента. Точнее… на пустое кресло, где тот только что сидел. Бессонов вскочил и завертел головой.
        - Сядь, - устало вздохнул Ненахов и занял пустующее место. - Он ушел.
        - Никуда он не мог уйти! - продолжал озираться Бессонов. - Он бы со мной столкнулся.
        - Он еще и не то может, - снова вздохнул бывший полковник.
        - Да кто он такой вообще? Можешь ты мне объяснить?!
        - А ты можешь наконец сесть?! Я тебе как раз все объяснить и собрался.
        - Я думал, что этот… Студент мне что-то рассказать хотел… - пробормотал Геннадий Николаевич и все-таки опустился в кресло.
        - Может, еще и расскажет. Если захочет. Он, я думаю, посчитал, что будет лучше, если в курс дел тебя введу я. Мне ты быстрее поверишь. Если в это вообще можно поверить… - Последнюю фразу Ненахов произнес очень тихо. А потом тряхнул головой и подмигнул: - Но, мне кажется, ты сможешь. Ты уже созрел для этого.
        - Для чего? - не смог удержаться Бессонов.
        - Для правды. - Ненахов встал, подошел к окну и раздвинул шторы.
        От хлынувшего в комнату света Геннадий Николаевич зажмурился. А когда открыл глаза, друг опять сидел напротив. На низеньком столике между креслами стояли бутылка коньяка, две широкие рюмки, тарелка с порезанным лимоном и лежала уже распечатанная и разломанная на дольки шоколадка. За те несколько секунд, что глаза Бессонова были зажмурены, Ненахов, да и никто другой, не успел бы все это сварганить. Разве что таинственно исчезнувший Студент.
        Бывший полковник слегка растянул губы и прищурился. Разумеется, ему было понятно изумление друга. Но пояснять он ничего не стал. Сказал только:
        - Давай-ка сначала выпьем. Мне будет проще рассказывать, а ты легче все это воспримешь.
        - Короче говоря, без бутылки в этом не разобраться, - хмыкнул Геннадий Николаевич.
        - Пожалуй, да, - кивнул Ненахов, разливая коньяк. Потом взял рюмку снизу в ладонь, как «полагается», чтобы согреть напиток.
        А Бессонов лишь фыркнул, глядя на это, церемонно приподнял рюмку и разом опрокинул в рот. Забросил следом кружок лимона, поморщился, отправил туда же кусочек шоколада. Помолчал, наслаждаясь эффектом, дождался, пока друг выпьет свою порцию, и сказал:
        - Ну, давай, не тяни. Я готов. Только скажи мне сразу, кто такой этот Студент?
        - Так я с него и хотел начать, - скривившись после лимона, ответил Ненахов. - Потому что он-то и есть виновник всего.
        - Из-за него исчез Коля? - подался к другу Бессонов.
        - Нет. Я сказал «всего» в прямом смысле. Всего нашего мира. Во всяком случае, Земли и окрестностей, потому что все остальное - это так, антураж. Ну, «виновник» тут, конечно, не очень подходит. Скорее, Создатель. А если еще точнее…
        - Стоп! - поднял руки Геннадий Николаевич. - Наливай!..
        Ему стало страшно. Даже не столько от того, что он сейчас услышал и услышит еще. Ему стало страшно, потому что он верил Ненахову. В это нельзя, невозможно было поверить, а он все равно верил. Может, оттого, что предшествующие события подготовили его к этому, а возможно, и потому, что и сам уже размышлял о чем-то подобном. Реалистичные объяснения случившемуся закончились, принцип бритвы Оккама больше не действовал. Разуму ничего не оставалось, как сдаться.
        Геннадий Николаевич снова проглотил коньяк залпом. Закусывать на сей раз не стал, повернулся к Ненахову и стал нетерпеливо ждать, пока тот расправится с лимоном.
        - Готов? - внимательно посмотрел на него друг. Бессонов кивнул. Тогда бывший полковник откинулся в кресле, прикрыл глаза и продолжил: - Так вот, Гена, этот Студент, можно сказать, твой коллега. Программист.
        Геннадий Николаевич дернулся, разинул было рот, но друг, почувствовав это, открыл глаза и не дал себя перебить.
        - Да-да, - сказал он. - Это самое верное приближение. Хотя, по правде говоря, у человечества еще нет таких понятий, чтобы объяснить все точно и правильно. Даже не объяснить, а только лишь описать, перевести, так сказать, на людской язык. На любой - русский, английский, китайский. Поэтому будь готов к тому, что моя попытка объяснить суть происходящего подобна тому… Даже не знаю, с чем сравнить. Да и вряд ли такое сравнение есть. Но вот все же представь, как если бы житель горного села впервые попал в Москву и посмотрел в Большом театре балет, а вернувшись домой, станцевал бы его перед односельчанами в одиночку. А потом его внук-шестиклассник написал бы на основании увиденного либретто, которое затем перевели бы на японский в виде танка и хокку вперемешку. Затем композитор Страны восходящего солнца, вдохновленный этой поэзией, написал бы музыку, под которую сплясал бы русский ансамбль песни и пляски… Так вот, лаконичное описание этих танцевальных па по отношению к первоисточнику - ты помнишь, это был профессиональный балет? - и стало бы подобием того, что я хочу тебе рассказать, в сравнении с
действительностью.
        - Может, хватит трепаться? - нахмурился Геннадий Николаевич. - Балерун-говорун… Ты ближе к делу давай. Разберусь как-нибудь.
        - Я просто хочу предупредить тебя, что все мои объяснения будут так или иначе условными. Истинная суть вещей гораздо сложнее кажущейся.
        - Ладно тебе! Хватит меня недоумком считать, - начал откровенно злиться Бессонов. - Если ты понимаешь, наверное, и я не намного глупее.
        - Нет, ты не понял, - печально помотал головой бывший полковник. - Я не умнее тебя. Просто я… не человек.
        Геннадий Николаевич дернулся так, что едва не свалился с кресла. Он почувствовал, как во рту вмиг пересохло, а горло будто сдавило железным ошейником. Хотелось вскочить и бежать куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Но ноги стали ватными и повиноваться ему не желали. Глаза стало затягивать мутной пеленой. В ушах зазвенело.
        - Эй, эй!.. - услышал он не отключившимся краем сознания. Затем голова вдруг стала мотаться из стороны в сторону. Оказывается, Ненахов стоял уже рядом и шлепал его ладонями по щекам. Звон в ушах понемногу стихал, и сквозь рассеивающийся туман Геннадий Николаевич сумел разглядеть, как друг, расплескивая по столику коньяк, спешно наполняет рюмку. Бессонов протянул руку, но она так тряслась, что пришлось просто открыть рот пошире, и Ненахов тут же влил туда «лекарство».
        Отпустило быстро. Вспоминать, чем был вызван этот обморок, не хотелось. Но ничего иного не оставалось. Разве что вскакивать на вновь ставшие послушными ноги и брать их, как говорится, в руки. Но это бы все равно не решило никаких проблем. Стало бы еще хуже, ведь то, что он уже успел услышать, не дало бы ему покоя никогда. И уж тем более это не помогло бы в поисках сына. Поэтому Бессонов сжался, скрипнул зубами, мотнул головой и выдавил:
        - Продолжай.
        - Ты точно готов?
        - Продолжай же ты, не мучай меня! Только… - Геннадий Николаевич напрягся еще больше. - Только ответь сначала: я-то хоть человек?..
        Ненахов неожиданно выругался, чем окончательно привел Бессонова в чувство - матерился друг исключительно редко.
        - Да пойми ты! - затряс кулаками бывший полковник. Или кто он там был на самом деле? - Я же тебе говорю: все условно! Все не так, как ты думаешь! Ничего этого, - развел он руками, - на самом деле не существует. И в то же время все это есть. И ты тоже есть. И я. Только все это вместе с нами программа, которую и написал наш Студент. Но если ты - программный продукт, развивающийся самостоятельно, не прописанный жестко кодом, то я - всего лишь блок этой программы… Тоже имеющий некоторые степени свободы, но человеком меня назвать уже нельзя.
        - Постой… - Бессонов больше не чувствовал дурноты, но мозг продолжал упрямиться и не хотел адекватно переваривать информацию. - Так это что получается? Выходит,
«Матрица» - не фантастика? Хард-рок натуральный…
        - Да при чем тут «Матрица»? Это же совсем разные вещи! Там люди реальные, но в их сознание запустили программу вымышленного мира. А на самом деле, программа - это все: и мир, и сами люди. По сути, вам все равно: реальны вы в реальном мире или виртуальны в виртуальном. Это же с вашей стороны никак не определить. Тем более никакой реальности, в вашем понимании, не существует вовсе. А мир Студента - не просто на нее не похож, а отличается настолько, что для этого у вас не существует понятий. Я же говорил… Скорее всего это было заложено в программу специально.
        - Но тогда - какая разница?
        - Никакой. Я это и говорю. И ты бы ничего никогда не узнал и не заподозрил… Да что - ты, самые великие ученые не узнали бы и не заподозрили никогда!.. И не узнают, я надеюсь. А ты вот - узнал. Сам, наверное, догадываешься, из-за чего тебе была предоставлена такая честь. - Ненахов усмехнулся, но тут же спрятал улыбку.
        - Из-за Ничи… - прошептал Бессонов.
        - Да. То есть не конкретно из-за Николая, а из-за того, что стало причиной исчезновения его и прочих людей.
        - И ты знаешь эту причину?.. - подался вперед Геннадий Николаевич.
        - Знаю. Только давай я тебе все же в общих словах обрисую картину мироустройства. Или, если тебе удобней, структуру программы.
        - Но мне нужно… - дернулся Бессонов.
        - Тебе нужно слушать и не перебивать, - повысил голос Ненахов. - Чтобы пришить хвост, нужна по крайней мере задница. А ее тоже к чему-то надо крепить. Так что давай я начну с начала. Хорошо?
        Геннадий Николаевич махнул рукой и потянулся было за бутылкой, но остановил ладонь на полпути, нахмурился и сказал:
        - Только убери-ка ты это все. Мозги и так уже пыльным мешком пристукнутые.
        - Может, кофе? - спросил бывший полковник.
        Не успел Бессонов кивнуть, как бутылку со стаканом уже сменили кофейник и чашки. А к лимону с шоколадкой добавились вазочка с печеньем и сахарница.
        Ненахов разлил кофе по чашкам и принялся рассказывать:
        - Итак, предположим, что Студент - это на самом деле студент и выполняет некий дипломный проект. Разумеется, все это очень условно…
        - Слушай, может, хватить напоминать, что меня нашли в капусте? - в сердцах воскликнул Геннадий Николаевич и вместо обычных двух бросил в чашку три куска сахара.
        - В какой капусте? - часто-часто заморгал Ненахов.
        - Да в обычной, белокочанной. Я и так уже понял, что мне три годика, и папа с мамой не могут найти слов, чтобы объяснить про яйцеклетку, сперматозоиды и далее по списку. Короче говоря, прекращай о своих условностях. Говори нормально, я уже внес насчет них поправку.
        - Ну и замечательно! - Ненахов тоже положил в кофе сахар, размешал его ложечкой и сделал пару осторожных глотков. - Значит, наш Студент делает проект. Цель проекта - ваш мир. Точнее - Земля, поскольку все остальное, насколько я понимаю, тоже чистая ус… Короче, ты понял. Так вот, эта модель многоуровневая. Главный блок - это сам Студент. Причем он же и программист… Ну, тут немного не стыкуется с принятой нами схемой этих самых, на букву «у», но пусть это будет еще одной «у».
        - «У» тоже не надо, - поморщился Бессонов. - Давай как получается, безо всех оговорок, а то мы так до утра не закончим.
        - Хорошо. Дальше идут блоки верхнего уровня, так называемые координаторы. Они создают общее описание мира, задают основные константы, физические законы и так далее. Они же собирают информацию от координаторов более низкого уровня - их уже намного больше, - передают ее наверх, главному блоку, а полученные от него данные распространяют вниз. То есть выполняют еще роль неких приемопередатчиков или ретрансляторов. То же происходит на всех низших уровнях. Чем ниже, тем координаторов больше. И отвечают они за все более «узкие» участки. Например, координатор более высокого уровня создает атмосферу в целом, а на более низком уровне управляют давлением, облачностью, осадками и так далее. Наверху «лепят» земную кору; ниже делают рельеф; еще ниже - водоемы и леса в целом, их расположение, общий состав; еще ниже - отдельные деревья, всякие там заливы и бухточки в морях-океанах и так далее. То же самое и по людям, которые, как я уже говорил, не подвластны программе, а только заложены как конечный продукт в ее алгоритм. Они не управляются сверху, но чтобы программные блоки могли принимать эту конечную
информацию, среди людей тоже есть ретрансляторы. Они же - аккумуляторы. Как и обычные люди, они сверху не управляются, но собирают информацию от людей и передают координаторам самого нижнего уровня. Причем делают это неосознанно, во сне. В принципе ретрансляторами и даже обычными людьми можно управлять, но это очень серьезное нарушение условий проекта, за что диплом могут попросту зарубить.
        - А кто-то за этим следит? - выдохнул Бессонов.
        - А как же! Существуют специальные инспекторы, тоже программные блоки, только созданные и внедренные в программу не Студентом, а Экзаменатором, выдавшим задание и принимающим работу. Тот самый парень с плеером, что отобрал у нас пулю, как раз один из них.
        - И ты тоже?..
        - Ну, что ты! Я - всего лишь координатор. Не самого низшего, но и далеко не высокого уровня. В моем ведении - наш город.
        - Ни хрена себе! - присвистнул Геннадий Николаевич, отставив пустую чашку. - И ты еще ломался, выделывался, что ничего не знаешь и не можешь!
        - Ничего я не выделывался! - вспыхнул полковник-координатор. - Я на самом деле почти ничего не могу, а если что-то вдруг сделаю по-своему, то это, опять же, скажется на оценке Студента. Так что рамки мои чрезвычайно жесткие и донельзя узкие. А знать я тогда и правда ничего не знал. Сначала. А когда узнал, не имел права тебе сообщать. Не человеческого, заметь, права.
        - Но ты ведь мог бы… - перешел на шепот Бессонов, - …не все передавать на следующий уровень. Или не мог?
        - Не мог. Даже если бы не сделал это сознательно, то во сне - ну, у нас это не вполне сон, но близко, - вся информация ушла бы от меня наверх помимо моей воли. А меня бы потом сразу деинтегрировали. Но ты не забывай, что есть еще наш инспектор. А от него ничего не утаишь. Мы только нашли пулю - а он уже тут, помнишь?
        - Помню, - кивнул Геннадий Николаевич. - И все же что произошло с Ничей? Программный сбой?
        - Вирус, - сухо бросил Ненахов и вновь забулькал кофейником. - Там, - ткнул он в потолок пальцем, - тоже есть конкуренция. Творческие, так сказать, соперники помаленьку гадят друг другу. Не исключаю, что и наш Студент этим грешит. Но в данном случае вирус запустили в его программу. Довольно сложный и хитрый вирус. Раньше такого не было. Хотя обычных вирусов всегда хватало. Самые кровавые войны, эпидемии, великие катаклизмы - в основном их происки. Но даже в самом трудном случае с ними удавалось справляться обычными антивирусными средствами. Штатными. Ну, вроде антивирусников, что ты и сам пользуешься. Смысл тот же. А на сей раз… На этот раз противник оказался серьезным. Программист очень высокого уровня. Не ниже, чем у Студента, а то и… В общем, написанный им вирус снял с Земли слепок. Но не полную копию - это было бы чрезвычайно трудоемко и не могло бы пройти незамеченным. Он сделал как бы точечную сетку. То есть, грубо говоря, на сферу, равную по площади земной, он скопировал семьдесят небольших участков, равномерно расположенных на поверхности Земли. Сама по себе эта акция для нас безопасна. Но
и для Соперника - давай так его и будем звать - бесполезна. Разумеется, идеально точно вычислить его задумку Студент не может, но догадки у него есть. Даже не просто догадки, а некие логические, математические и прочие - не нашего ума - построения, с большой вероятностью раскрывающие идею Соперника. Она заключается в том, что Соперник хочет основательно изгадить эту псевдокопию, заразить ее максимально, желательно по всей сфере, а потом разом вернуть на место. Тогда Земле - конец, никакие антивирусники с этим глобальным хаосом не справятся. Диплом не будет защищен, а материал утилизируют…
        Бессонов судорожно сглотнул. Замахал рукой - погоди, дескать, - налил себе полчашки почти остывшего кофе и, даже не подсластив, влил в себя двумя большими глотками. Поморщился от горечи; схватил ломтик шоколада; не разжевав, проглотил, а потом воскликнул:
        - Постой, но как же так? Если он скопировал и наш город со всеми нами, а намекаешь ты явно на это, то почему Нича и Соня… ну, та девушка, Зоина дочь… оказались там в виде оригиналов, а не копий?
        - Я ничего не говорил про наши копии, - подчеркнул голосом слово «наши» Ненахов. - Дело в том, что скопировать людей нельзя. То есть сами тела - пожалуйста, в этом-то ничего особо сложного нет, а вот то, что называется душой… Дело в том, что у всего живого, конечного продукта программы, и впрямь есть душа. Это главное достижение Студента. Благодаря ей все живое - за исключением растений и простейших животных, которые вполне обходятся без нее, - и может существовать и развиваться независимо от программного кода. В Библии все записано правильно, сначала Студент создал тварей и тренировался на них… То есть в начале вообще было Слово, то есть - программный код. Потом - Земля, ее ландшафт, водоемы - и далее по списку, в конце которого был человек…
        - Ты мне сейчас всю Библию пересказывать будешь? - заерзал Геннадий Николаевич. - Может, ближе к делу, а? Что же все-таки случилось с Ничей?
        - Я к этому как раз и подхожу, - сказал Ненахов и налил себе кофе, от которого из чашки поднимался ароматный парок. Перехватив удивленный взгляд Бессонова, полковник-координатор ухмыльнулся: - Надо было сказать, что еще кофе хочешь, а не за кофейник хвататься. Я тебя и остановить не успел. В следующий раз говори. - Он поднес к губам чашку и сделал несколько маленьких глотков.
        Бессонов не выдержал:
        - Это ты говори! Не тяни же резину!..
        - Да, - кивнул Ненахов и отставил чашку. - Так вот, чтобы создать хаос, Сопернику нужны были живые люди, а не трупы. Пусть даже живые трупы. Без души это были бы пустышки. Ведь целью созданного Соперником вируса было заразить именно души! И уже там, на сфере, эти зараженные души размножить. Если бы Соперник просто забрал население скопированных мест - это бы сразу бросилось в глаза, было бы грубой работой. Там у них тоже есть что-то вроде своеобразного кодекса чести, что ли. Ну, то есть сделать хороший, хитроумный вирус - это даже не преступление, не подлость, а что-то вроде проверки, кто на что способен. Поэтому и Студент пока официального протеста не подает. Ему бросили вызов - он его принял. А сработай Соперник грубо - можно было с чистой совестью и очевидными фактами идти жаловаться Экзаменатору. Студенту помогли бы восстановить статус-кво, а проказнику не поздоровилось бы. Примерно так. В рамках наших с тобой договоренностей. - Ненахов подмигнул.
        - Ясно, не мигай, - буркнул Бессонов. - Давай дальше. Я так ничего и не понял про Ничу. Но меня, выходит, там нет.
        - Правильно, нет. Потому что ты тут. А Нича там, потому что была авария. Они бы с Соней наверняка погибли, не забери их на свою сферу Соперник. Кстати, Соня - ретранслятор. А еще с ними был координатор. И… вирусный модуль. Но координатор вернулся. То есть вернулась. От нее-то мы первую информацию и получили.
        - Вернулась?! Как? - подскочил Геннадий Николаевич. - Значит, это возможно?
        - Координатор - это программный блок, не забывай! К тому же самоорганизующийся. Восстановление в случае сбоя заложено в таких блоках программно. Да и сама сфера ее отторгла, выплюнула, как несъедобную шелуху. А люди, как я уже говорил…
        - Знаю, конечный продукт, - отмахнулся Бессонов и сморщился, как от давешнего лимона. Но кислое выражение его лица быстро исчезло. В глазах заблестел огонек надежды. - Так Студент пошел сейчас к ним? Он их вытащит?
        Ненахов заерзал. Потом встал, дошел до окна, вернулся назад и снова сел. Сцепил между колен ладони и сказал, внимательно разглядывая переплетенные пальцы:
        - Понимаешь, Гена, ему нельзя. Он ведь уже выполнил работу, написал программу, а сейчас предъявляет ее Экзаменатору в действии. Любое активное вмешательство на данном этапе недопустимо. За это снимаются баллы. Чем сильнее вмешательство, тем больше баллов пойдет в минус. Он и так уже немного согрешил - запустил на сферу Соперника микрокоды, чтобы предупредить людей, привлечь на борьбу с вирусами. Хотя… какая там может быть польза от людей…
        - Но-но! - пригрозил Геннадий Николаевич. - Ты на людей бочку не кати! Робот, твою мать… Ты мне вот что скажи: он что, твой Студент, вообще ничего в своей программе на такой вот случай не предусмотрел?
        - Предусмотрел. Но всего не предусмотришь… В общем, так. То, что я тебе сейчас расскажу, - совершенно секретно. Впрочем, то, что уже рассказал, - секретно тоже. Баллы за это Студенту срежут как пить дать. Но по сравнению с тем, что срежут за помощь инспектора…
        - Инспектор взялся помочь?! - подпрыгнул Бессонов. Ему захотелось подскочить к Ненахову, схватить того в охапку и броситься с ним в пляс. Но бывший полковник быстро его осадил:
        - Не прыгай раньше времени. Инспектор предложил… уничтожить сферу полностью. Вместе с людьми, вирусами и антивирусами. За это снимут много баллов, но продолжить презентацию разрешат.
        Геннадий Николаевич вздрогнул, услышав про людей, но зацепился за другое.
        - Погоди-ка, - нахмурился он. - Ты сказал: «С антивирусами»? Значит, антивирусы против этой оказии все-таки есть?
        - Не именно против этой, - нахмурился в ответ друг-координатор, - но кое-что есть. Именно это я и хотел тебе рассказать по секрету. Студент, кроме обычных, штатных, так сказать, антивирусников, предусмотрел блоки, которые могут… ну… самообучаться, что ли. Действовать автономно. Анализировать, распознавать неизвестные виды вирусов, вырабатывать стратегию и тактику борьбы с ними. Но их не так много, во-первых, и они не проверялись в настоящем деле, во-вторых. Однако как минимум два таких блока сейчас на сфере Соперника. Должен быть еще один, но мы не знаем, удалось ли ему туда попасть. Тем, что сейчас работают, были предоставлены все имеющиеся данные. Начальная их задача: собрать как можно больше информации и действовать по обстановке. Для начала - проследить за вирусными блоками, проанализировать их действия, постараться найти их слабые места. Там, на сфере Соперника, имеется некий единый узел, откуда и должно начаться распространение вирусов по виртуальному миру сферы и управление ими. А потом из этого узла должна быть отдана команда на слияние виртуального мира с настоящим. То есть тоже, по
большому счету, виртуальным, но ты понял… Если уничтожить этот узел - ваш мир окажется в безопасности. Но двум, пусть даже трем антивирусным блокам это не под силу. К тому же и в этом случае людям суждено будет навеки остаться на сфере. А без координирующего узла вряд ли и сам виртуальный мир долго просуществует. В общем, единственный шанс, что антивирусным блокам удастся уничтожить вирусы. И этот шанс, признаюсь откровенно, очень невелик. Но и это еще не все. После этого нужно как-то вернуть оттуда людей…
        Тут Ненахов опять сцепил ладони и принялся изучать хитросплетение пальцев.
        - Не надо врать, - тихо, но очень четко сказал Бессонов. - Это вам вовсе не нужно. Ведь так?
        - Это желательно, - глянул на друга Ненахов, но тут же отвел глаза. - Правда. Иначе тоже снизят балл. Не на много, но все же. Только вот как это сделать без вирусных блоков… Да и с ними - как? Их ведь не перепрограммировать оттуда. В общем, задача попытаться вернуть людей антивирусникам тоже поставлена, но она…
        - Не первоочередная, - сухо закончил Геннадий Николаевич.
        - Да, - отважился вновь посмотреть на него бывший полковник.
        - И ты говоришь, что инспектор хочет уничтожить эту сферу тоже вместе с людьми? То есть Ниче… моему сыну и так, и так конец?..
        - Но ведь если… - начал мямлить Ненахов.
        - Как я понял из твоих слов, вряд ли будет какое-то «если». Когда инспектор собирается это сделать?
        - Он дал мне три дня, - послышалось от окна.
        Бессонов вздрогнул и перевел туда взгляд. На фоне светлого прямоугольника был виден лишь силуэт. Но Геннадий Николаевич узнал этот молодой голос. И голос продолжил:
        - Если через три дня антивирусные блоки не справятся с задачей, сфера Соперника будет уничтожена. Мне снимут баллы. Хуже того, ровно столько же начислят Сопернику. И это случится. Антивирусам не справиться. События развиваются не в нашу пользу.
        Бессонов побледнел.
        - Значит, Нича и Соня…
        - Я вытащу их, - сказал Студент. - Это против правил, за это тоже снимут баллы, но это будет каплей в море против суммарного наказания.
        - Только их? - спросил Геннадий Николаевич, прищурившись на темный силуэт.
        - Да, - ответил Студент.
        Комментариев Бессонов не дождался. Перевел взгляд на полковника-координатора, но тот лишь пожал плечами. А когда Геннадий Николаевич вновь повернулся к окну, там уже никого не было.
        - Ты доволен? - спросил Ненахов.
        - Чем? - вновь посмотрел на друга Бессонов. - Тем, что погибнет не мой сын? Сколько там всего людей?
        - Порядка пяти сотен. Чуть больше.
        - И ты на самом деле думаешь, что я могу радоваться гибели пятисот человек? Впрочем, ты же робот, я забыл.
        - Не надо! - хлопнул ладонями по подлокотникам Ненахов. - Не ерничай, Гена, тебе это не идет. Их все равно не спасти, ты же знаешь! Но твой сын останется жить. Я даже не понимаю, почему Студент решил сделать это…
        - Потому что ему стыдно, - скрипнул зубами Бессонов. - Потому что он уже сдался. Сдался, хотя впереди еще целых три дня! Такой вот хард-рок.
        - И всего три, а скорей - два, антивирусных блока, запутавшихся в ситуации!
        - И пять сотен людей, - тихо сказал Геннадий Николаевич. - Их вы, конечно, даже не рассматриваете. Впрочем, вы уже списали их в расход. Ладно ты - робот, но тот-то!.
        Впрочем, он ведь тоже не человек…
        - Да что ты заладил: робот, робот!.. - подскочил Ненахов. - Я вот сейчас вмажу тебе по морде, тогда узнаешь!
        - Что я узнаю? Вот если бы они узнали… - Бессонов вдруг быстро потух, свел брови, провел по внезапно вспотевшему лбу ладонью. - Слушай, а мне туда можно попасть?..
        - Что?! - заморгал Ненахов. - Это еще зачем? Нича скоро будет дома!..
        - Сомневаюсь.
        - Ты не веришь Студенту? Он не может врать.
        - Я верю в своего сына. Если он хоть немного понял, в чем там дело, он ни за что не вернется, бросив там остальных. Но я сейчас не об этом. Я спрашиваю: могу ли я как-нибудь туда попасть?
        Ненахов посуровел.
        - Я уже говорил, что люди - это не программа. Чтобы запустить человека в программный код, да еще в чужой программный код…
        - Ну? - подтолкнул Бессонов замолчавшего друга взглядом.
        - Для этого надо превратить человека в… вируса.
        - Кто может это сделать?
        - Ты что, идиот?! - заорал Ненахов. - Ты не понял, что я сказал?! - вскочил он, размахивая руками. - Если ты станешь вирусом, ты никогда уже не сможешь быть человеком!
        - А я тебя спрашивал, как мне из вируса снова стать человеком?! - заорал в ответ Бессонов. - Я спросил тебя: кто может запустить меня на эту долбанную сферу?
        - Но это нельзя… - поник вдруг Ненахов. - За это снимут такой балл, что…
        - А мы никому не скажем, - подмигнул Бессонов, понимая, что друг почти сдался.
        - Ты забыл? Я буду об этом знать. И когда я усну…
        - Ч-черт!.. - прошипел Геннадий Николаевич. - И как быть?
        - Тебе придется убить меня.
        - Что?.. - вздрогнул Бессонов. - Снова твои нечеловеческие шуточки?
        - Отнюдь. Я отвезу тебя к тому, кто превратит тебя в вирус, но после этого ты должен будешь меня убить. Застрелить. В голову. Пистолет я тебе дам.
        Бессонов побледнел. Он сглотнул и сиплым голосом спросил:
        - А того, кто… превратит меня… Его тоже придется… - Договорить он не смог.
        - Нет, - покачал головой Ненахов. - Он не человек, не ретранслятор, не координатор. Он - антивирусный блок.
        - А ты… ты готов умереть?.. - Геннадий Николаевич опустил глаза и пробормотал едва слышно: - Умереть ради каких-то людей?
        - Дурак ты, Гена, - вздохнул бывший полковник. - Я ведь тебе уже говорил: люди - это конечный продукт. Результат проекта Студента. А я - лишь его часть. Шестеренка, винтик. Я создан для того, чтобы этот результат выдать. А раз для его достижения меня должно не стать, то - сам понимаешь.
        - Ты сейчас пытаешься снова оставить меня в дураках, но тебе это не удастся, - горько усмехнулся Бессонов. - Я просил тебя не упоминать слово «условность», вот ты его и обходишь. А то, что ты сейчас сказал, это и есть чистой воды условность. Упрощенность. На самом-то деле все куда сложней, даже я это понимаю. Такой вот хард-рок. - Он встал с кресла, подошел к поднявшемуся навстречу Ненахову и крепко обнял его. - Спасибо тебе, друг. Ты - настоящий человек.

8
        Дорога к «хрущевке» показалась Ниче совсем короткой. Он рассказывал Соне
«ужастики» о своих похождениях, слушал ее отнюдь не веселые новости, а внутри него тем не менее все ликовало и пело. Соня была с ним! Соня предложила забыть то, что произошло между ними. Конечно, забыть это разом, подчистую, ни у кого из них не получилось, но главное, что они хотели этого. Сам Нича хотел этого потому, что жить без Сони уже не мог. А Соня… Он боялся надеяться, что ее причина была той же. Но все-таки, раз она смогла переломить себя, то что-то ведь заставило ее это сделать… Конечно, это мог быть страх остаться одной, наедине с кошмарами и смертельными опасностями. Наверняка даже это и являлось основным стимулом для попытки примирения с Сониной стороны. Но, может, и что-то еще? Чуть-чуть… А вдруг? Почему бы и нет? Как бы то ни было, Соня шла сейчас рядом. Нича специально размахивал руками сильнее, чем требовалось, чтобы словно ненароком изредка касаться Сониных рук. При каждом таком прикосновении Соня едва заметно вздрагивала. Сначала Нича подумал, что ей неприятны его касания и девушку передергивает от неприязни. Но следом пришла более оптимистичная мысль: ничто не мешает Соне идти чуть
дальше от него, чтобы исключить подобные контакты. Но если она не отходит, значит… ей это нравится?.. Думать так было очень приятно, но Нича боялся обмануться.
        Мария Антоновна, шедшая позади, казалось, вовсе не прислушивалась к разговору Ничи и Сони. Она даже тихонечко пыталась напевать. Сначала «по долинам и по взгорьям», потом «шел отряд по берегу, шел издалека», затем почему-то «не кочегары мы, не плотники», а когда спела «если друг оказался вдруг», «хрущевка» была уже совсем рядом, а под ногами стали «таять» серые «льдины».
        - Актуальней спеть что-нибудь вроде «призрачно все в этом мире бушующем», - пошутил Нича, перепрыгивая на очередной островок. - И вообще несовременный у вас репертуар какой-то.
        - Современному не обучена, - без нотки юмора ответила бабулька, прыгнув раза в два дальше Ничи. - Да и нет таких современных песен, которые бы сами на язык просились.
        - Тут впору молиться, а не песни петь, - буркнула первой добравшаяся до подъезда Соня.
        - Между прочим, это никогда не мешает, - сказала примкнувшая к ней Мария Антоновна. - К сожалению, сейчас нету времени.
        - А вы уже знаете, чем будете там заниматься? - кивнул на дверь подоспевший последним Нича.
        - Нет, - прищурившись, ответила старушка. Пристальный взгляд ее серых глаз пробежался по Ниче почти осязаемым холодком. - И я очень прошу вас мне не мешать. Другое дело, если я или Юрс вас о чем-то попросим.
        - Юрс?.. - вздрогнула Соня. - Но он же…
        - На ваш взгляд мы можем действовать неадекватно, - так же холодно ответила Мария Антоновна. - Но мы - не люди, поэтому сравнивать нас с вами глупо. К тому же что вред, а что благо - не всегда очевидно.
        - Но Виктор - наш враг? - спросил Нича и поправился: - Наш общий враг?
        - Безусловно, - кивнула старушка. - Будьте с ним особенно осторожны. С ними. Викторов может быть несколько. Впрочем, вы это уже знаете сами.
        Она хотела уже отворить дверь в подъезд, но Соня задала еще один вопрос:
        - А таких, как вы с Юрсом, много?
        Мария Антоновна нахмурилась:
        - У меня нет данных. Но даже если кто-то еще и есть, Викторов в любом случае больше. - С этими словами она распахнула дверь и шагнула в подъездный сумрак.

* * *
        В квартире стало еще больше пыли и мусора. И было очень тихо. Соня негромко крикнула: «Эй!», но ей никто не ответил. Но не успели Нича, Соня и Мария Антоновна переглянуться, как откуда-то послышались глухие удары. Звук не был громким, но при каждом ударе под ногами вздрагивал пол.
        Нича почесал затылок.
        - Похоже, они в другую квартиру перебрались, - сказал он.
        - Наверное, в ту, которая к Владивостоку выходит, - мотнула рыжими волосами Соня и решительно направилась в комнату, где она познакомилась с Антониной.
        Нича не успел ее удержать, чтобы пройти туда первым, и уже через пару мгновений пожалел об этом. Шагнув следом за Соней в раскрытые двери комнаты, он сначала увидел спину девушки, а затем - большую серую тень, метнувшуюся к ней. Соня отлетела к стене и упала, ударившись о нее затылком. Нича ринулся к ней, но путь ему загородил Юрс.
        - Ты что делаешь?! - закричал на волка Нича. Он сжал кулаки и напрягся, приготовившись к неизбежной, казалось, схватке.
        Но Юрс не собирался нападать. Он чуть посторонился и прорычал, мотнув головой:
        - Там дыра. Она могла упасть. Ты тоже.
        Только теперь Нича увидел, что прямо перед ним, за спиной волка, в полу зияет большая пробоина. Виктор пробил на сей раз не стену, а пол.
        Поднялась, морщась и потирая затылок, Соня.
        - Как ты? - подошел к ней Нича.
        - Жить буду, - криво улыбнулась та и снова поморщилась.
        - Спасибо Юрсу, - сказал Нича. - А ты говорила…
        - Тише, - не дала ему досказать девушка. Она исподлобья поглядела на волка, который не обращал уже на них никакого внимания. Он смотрел в сторону дверного проема, в котором как раз появилась Мария Антоновна. Увидев ее, волк по-щенячьи заскулил, замотал хвостом и прыгнул к старушке, едва не сбив ее с ног. Он встал на задние лапы, забросил передние на плечи Марии Антоновне и лизнул женщину в лицо.
        Судя по всему, она тоже была рада встрече с Юрсом: стала гладить его лобастую голову, обнимать волка, что-то шептать ему на ухо, улыбаясь при этом душевно и явно искренне.
        - Мы отойдем ненадолго, - сказала старушка, перехватив Ничин взгляд, - немного пошепчемся. Вы осторожней тут, ладно? Если что, зовите нас.
        Волк убрал лапы с ее плеч, и экзотическая парочка удалилась из комнаты, прикрыв за собой дверь.
        Нича опять спросил у Сони:
        - С тобой точно все хорошо?
        - Ну, разве что шишка будет, - ответила девушка, снова погладив затылок. - Ничего страшного.
        Нича, успокоившись, кивнул и огляделся. Диван, шкаф, покрытые слоем пыли, столь же пыльный телевизор на подставке в углу, стол, пара кресел в углу напротив. Ничего необычного. Даже особого мусора не было, кроме вырезанного куска линолеума и мелких щепок. Видимо, все остальное упало на нижний этаж. Тогда он осторожно подошел к пролому и заглянул вниз. Сначала он и впрямь увидел там лишь груду мусора. Потом, опустившись на колени и заглянув глубже, обнаружил почти то же самое, что было и наверху: диван, шкаф, телевизор в углу.
        - Тут кто-нибудь есть? - позвал он.
        Откровенно говоря, он не ожидал услышать ответа. Но снизу послышались голоса. Говорили двое или трое мужчин. Правда, обращались они не к нему, а переговаривались между собой. Причем говорили они… не по-русски!
        Нича вывернул шею, но так и не смог разглядеть говорящих.
        Тогда он, припоминая остатки школьных познаний в области языков, крикнул по-английски:
        - Who are there? Come here![Кто там? Идите сюда! (англ.)]
        Внизу стало тихо. Затем в пределах видимости показался седовласый мужчина в красной спортивной куртке. Он настороженно глянул на Ничу и что-то сказал. Что именно, Нича не понял. Мужчина говорил не на английском языке.
        - Это немецкий, - сказала подошедшая сзади Соня.
        - И что он говорит? - повернул голову Нича.
        - Он спрашивает, кто мы такие.
        - Скажи ему, что мы его сейчас поднимем сюда и тогда поговорим нормально.
        - А как мы его поднимем?
        - Посмотри, может, веревка какая есть…
        Соня огляделась. Веревки, конечно же, не было. Тогда она стянула покрывало с дивана и подала Ниче. Он свесил один его край вниз, крепко ухватился за другой и сказал девушке:
        - Переведи ему, чтобы хватался.
        Соня крикнула по-немецки какую-то фразу. Мужчина внизу замотал головой и что-то сказал.
        - Он говорит, чтобы мы спускались, - перевела Соня.
        И тут вновь раздался грохот. Теперь он звучал отчетливо и громко. Не оставалось сомнений - звук шел снизу. Мужчина сразу исчез.
        - Что будем делать? - спросил Нича, поднявшись с колен и вытягивая из дыры покрывало.
        - Я думаю, надо позвать Марию Антоновну, - ответила Соня.
        - И Юрса, - кивнул Нича. Увидев, как насупилась девушка, он улыбнулся: - Да в порядке Юрс, зря ты его боишься. Иначе бы Мария Антоновна заметила.
        - А может, она и заметила.
        - Вот мы у нее это и спросим.
        - А ей самой ты полностью доверяешь? - еще больше нахмурилась Соня.
        - Я даже себе не до конца доверяю, - отшутился Нича. На самом деле своему чутью он сейчас верил. И оно говорило ему, что бабулька с волком - их единственная надежда и опора. Что он и попытался тут же озвучить.
        Соня чуть дернула головой, в больших синих глазах застыло сомнение, но вслух она ничего не сказала. Тогда Нича подошел к двери и, приоткрыв ее, громко, стараясь перекричать кажущийся уже сдвоенным грохот, позвал Марию Антоновну и Юрса.
        Удары стали вдруг тише. Точнее, реже. Словно и впрямь до этого работали в два инструмента. И не успел Нича еще раз окликнуть старушку с волком, как его позвала Соня. Девушка встревоженно смотрела в пролом.
        - Мне кажется, там что-то случилось, - сказала она. - Послушай!
        Нича прислушался. Помимо ударов кувалды - а может, кирки, - слышны были и человеческие голоса. Разговаривали по-немецки. Причем не просто разговаривали, а, похоже, спорили, а то и ругались.
        - Там у них свара какая-то, - подтвердила его догадку Соня. - Может, надо помочь?
        - Давай я спущусь, а ты позовешь наших… друзей. Только помоги мне чуток, подержи покрывало.
        Нича подал Соне один из углов покрывала и сбросил импровизированный канат в пролом.
        - Держи крепче, - сказал он и стал спускаться.
        Почему он попросту не спрыгнул в дыру - ведь высота потолков в «хрущевках» немногим превышает два метра, - он и после ответить себе затруднялся. Видно, слишком была забита голова мешаниной событий. К тому же была она и попросту битой. Все одно к одному. Но такая вот необдуманность поступков привела к тому, что Ничин вес Соня, конечно же, не удержала. А поскольку держала она покрывало действительно крепко и выпускать его не собиралась, то свалилась в дыру вместе с ним следом за Ничей. Прямо на его битую-забитую голову.
        Нича и Соня одновременно ойкнули, схватились друг за друга и рухнули на удачно упавшее покрывало. Впрочем, Нича тут же позабыл и про боль, и про саму голову. Немудрено было ее и вовсе потерять - ведь в его невольных объятиях оказалась любимая. Та единственная теперь цель его жизни, которую он чуть было не потерял.
        Соня не спешила высвобождаться из его рук, что несказанно порадовало Ничу. Он даже набрался было решимости, чтобы поцеловать девушку, но та первой вспомнила истинную цель их «прилета».
        - Где они? - спросила она, приподнявшись на локте. - Ты слышишь? И что это там, дым?..
        Нича с сожалением расцепил прижимавшие Соню руки и посмотрел на приоткрытую дверь соседней комнаты. Едва различимые темные длинные сгустки, извиваясь, как плоские змеи, медленно выползали оттуда и таяли в воздухе. Это был не дым. Это Нича уже видел. И это ему очень не нравилось. Значит, Виктор сделал проход в еще одну
«червивую» комнату. Очень плохо.
        Нича прислушался. Голосов больше не было слышно. Ни на мгновение не прекращался стук, идущий теперь непонятно откуда. А из соседней комнаты, куда поспешили Нича и Соня, доносились неясные звуки: там то ли двигали и роняли что-то тяжелое, то ли дрались.
        Оказалось, второе. Двое мужчин в ярких спортивных костюмах, хрипло и шумно дыша, мутузили друг друга изо всех сил. В руке одного из них была настольная лампа с оборванным шнуром, второй орудовал отломанной ножкой стула. Сам стул валялся возле того самого мужчины в красном, которого Нича с Соней уже видели. Мужчина лежал на полу, разметав руки и ноги, и мог бы показаться спящим, если бы его ранее седая голова не стала теперь того же цвета, что и куртка.
        А на единственно целом пока стуле, возле аккуратно заправленной, но засыпанной бетонной крошкой кровати, сидел спиной к окну еще один человек. Оттого, что свет падал на него сзади, Нича не смог сразу разглядеть лицо, зато его омерзительный голос он узнал тотчас же.
        - Опаньки, - придурочно загоготал Виктор. - Мы с Тамарой ходим парой! Санитары мы с Тамарой. Гы-гы!.. Или уже дохтура? Эти, как их там… Кашпировские! Или Касперские? Да один, впрочем, хрен, все равно триал-версия. Гы-гы-гы-гы!
        Виктор вдруг резко оборвал хохот и рывком поднялся со стула. Только теперь Нича заметил, насколько тот стал выше и мощнее. С обнаженным мускулистым торсом, в одних туго обтягивающих крепкие бедра джинсах он напоминал сейчас Шварценеггера в его лучшие годы. Он и заговорил теперь на родном языке заокеанского губернатора. Точнее, отрывисто пролаял что-то, обращаясь к дерущимся.
        Те замерли, словно выключенные куклы, а потом, вняв, по-видимому, приказу, синхронно повернулись к Ниче и Соне. Так же синхронно они вскинули руки с импровизированным орудием и двинулись вперед с очевидными намерениями, которые тут же подтвердила и Соня.
        - Он приказал им убить нас! - взвизгнула она, прячась за Ничину спину.
        Нича подхватил девушку в охапку и бросился в комнату, откуда они только что пришли. Он сделал это инстинктивно, понимая уже, что и здесь им спасения ждать неоткуда. Покрывало лежало на полу, до дыры в потолке было не допрыгнуть, а добежать до входной двери они бы все равно не успели.
        Но когда немцы - или кто там, швейцарцы? австрийцы? - уже ворвались в комнату следом, одна из ее стен качнулась вдруг и обдала Ничу кусками штукатурки и осколками кирпича. Удивительно, но первым делом он отметил, что эта стена вновь оказалась кирпичной. И лишь после этого понял, что стук до сего момента раздавался именно из-за нее. Теперь же он прекратился, а в образовавшийся пролом, с киркой наперевес, выбрался… Виктор. Не тот здоровяк-культурист, что умел командовать по-немецки, а почти обычный, не считая длинных, до лопаток, волос и ковбойской шляпы, Витек, которому Нича даже слегка обрадовался. По крайней мере с этим Виктором у него был шанс справиться. Конечно, если бы драться пришлось один на один, а не как сейчас. Немцы, оторопевшие ненадолго при его появлении, снова двинулись к Ниче и Соне, замахиваясь лампой и ножкой стула. В дверном проеме соседней комнаты появился и «Шварцевиктор», тут же подмигнув своему двойнику. Тот белозубо осклабился в ответ, поднес к виску и резко отбросил ладонь. Потом обернулся к пролому и свистнул туда. В ответ из пролома высунулась, свирепо вращая белками
глаз, голова… негра. Сам же Виктор, точнее, оба - большой и маленький, - также двинулись к Ниче и Соне.
        Нича спрятал девушку за спину и, придерживая ее, крутился, выбирая самое слабое звено в сжимающейся вокруг них живой цепи.
        Вряд ли у него что-нибудь получилось бы, даже рискни он напасть на кого-то из четверки врагов. Даже из пятерки, так как негр, увидев действия «своего» Виктора, тут же кинулся ему помогать.
        К счастью, пришла помощь и к Ниче с Соней. Сверху мелькнула вдруг серая молния, звериный рык и вопль человека слились воедино, а по полу покатился пестро-серый комок, из которого вылетела и спланировала в угол ковбойская шляпа.
        Негр и голливудоподобный Виктор бросились на помощь другу. А вот два зомби в спортивных костюмах, помедлив немного, снова повернулись к Ниче и Соне.
        - Halt! Halten Sie, bitte![Стойте! Остановитесь, пожалуйста! (нем.)] - закричала, выставив руки, Соня, но «спортсмены» то ли не удовлетворились ее произношением, то ли никому, кроме Виктора, и не думали подчиняться. Нича собрался, изготовившись для упреждающего удара. И тут с потолка опустилась вдруг чья-то рука.
        - Хватайтесь!
        Не раздумывая, Нича схватил и поднял навстречу руке Соню. Едва девушка исчезла в потолочном проеме, на голову провожающему ее взглядом Ниче обрушился мощный удар. Он инстинктивно отдернул ее в самый последний момент, отчего удар пришелся по касательной, больше, чем голову, задев плечо. Что это было - настольная лампа или ножка стула, - Нича выяснять не стал. Вместо этого он резко повернулся, одновременно выбрасывая вперед кулак, который сочно впечатался в щеку одного из
«спортсменов». Второго, уже опускавшего лампу (значит, по голове досталось все же ножкой), Нича успел подсечь в быстром выпаде. Не имея особого опыта в драках, он даже сам удивился, как у него все ловко получилось. Оба немца барахтались на полу, добавив колорита к уже имевшейся там сваре.
        Но насладиться картиной Ниче помешали.
        - Держи! - снова послышалось сверху.
        Нича поднял голову. Из дыры в потолке на него смотрели двое: Соня и… Студент. В руках у последнего была веревка.

9
        Соня сразу поняла, кто это, хотя прежде со Студентом не встречалась. Очень уж хорошо описал его Нича. Да и кто еще мог разгуливать по этому свихнувшемуся миру в столь неподобающем одеянии? Тут больше подходил не строгий костюм с галстуком, а тот нелепый наряд, в котором Нича прибыл на катере.
        Кстати, что там с Ничей? Нормалек, Студент вытащил и его. Легко и непринужденно, несмотря на кажущуюся хрупкость. Да и взгляд у этого Студента - тот еще, отнюдь не книжного мальчика из интеллигентной семьи. Хотя глаза у него хорошие, человеческие. Во всех смыслах.
        Однако полюбоваться на себя новый знакомый не дал. Едва Нича встал на ноги, как Студент жестом фокусника провел рукой над проломом в полу. Дыра мгновенно затянулась блестящей, словно зеркало, субстанцией. Казалось, будто в центре комнате разлилась лужа ртути.
        - Пойдемте, - бросил Студент. - Скорее! - Он быстрым шагом направился в комнату, из которой пролом вел в ту самую однокомнатную квартиру, от одного воспоминания от которой Соне стало плохо. Возле дыры в стене Студент остановился, пропуская вперед их с Ничей. Нича быстро скрылся в темноте. Соня же не могла двинуться с места, словно загипнотизированная этой зловещей кляксой мрака.
        - Ну же, - поторопил Студент. - У нас мало времени.
        В самую пору казалось спросить, а куда именно они так торопятся, но Соне было сейчас не до этого. Нужно было пересилить себя и шагнуть туда, где снова ждал ее Нича. Ее обдало холодом от мысли, что сейчас может все повториться. И тогда… Тогда она уже, наверное, не сможет все вернуть. Один раз это получилось, но дважды…
        Студент или догадался, о чем она думает, или попросту все знал.
        - Не бойтесь, - мягко произнес он и, взяв Соню за локоть, слегка подтолкнул к лазу. - Теперь вам ничего не грозит.
        - Почему? - наконец-то сумела она разлепить губы.
        - Юрс поставил вам мощный блок против этого кода.
        - И Ниче?
        - Конечно. Вам обоим. Не бойтесь, идите.
        Страх сразу прошел. На душе стало легче еще и оттого, что Юрс все-таки был на их стороне. Волк ей нравился. Непонятно, правда, что за блок он им поставил и почему. И то, что он сделал с Антониной!.. Хотя что она знает, что понимает в творящихся здесь нелепостях и кошмарах?
        - Где вы там? - позвал из темноты Нича.
        - Мы идем, идем, - откликнулась Соня, нырнув в черный пролом.
        Сделав несколько неуверенных шагов, она почувствовала прикосновение к руке Ничиных пальцев.
        - Не бойся, - шепнул он. - Все в порядке.
        Конечно же, он тоже прекрасно понял ее состояние, догадался, о чем она вспомнила и что сейчас думала. В благодарность она сжала Ничину ладонь.
        Комната озарилась вдруг неярким светом, словно в ней включили аварийное освещение. Только свет был не красным и не синим, как светятся обычно дежурные лампы, а желтовато-серым, как от скрытой легким облаком луны.
        Соня оглянулась. Студент только что отошел от стены, на которой вместо пролома сияла лунным светом новая «заплата».
        Когда все они оказались в тридцать пятой квартире, Студент таким же образом замуровал и это отверстие.
        - А теперь вы должны… - непререкаемым тоном начал он, но его перебил Нича:
        - Это вы нам должны кое-что объяснить.
        - Некогда, - замахал руками Студент. - Я поставил всего получасовую защиту.
        - Почему?! - в один голос воскликнула Нича и Соня, а Нича за двоих закончил: - У вас мало энергии?
        - Какой энергии? - недоуменно посмотрел на него Студент. - Нет, тут дело не в этом. Просто я не имею права здесь находиться, а тем более во что-либо непосредственно вмешиваться. Я и так уж… - махнул он рукой. - В общем, в качестве компромисса я выбрал получасовую задержку. За это время вы успеете уйти достаточно далеко.
        - Куда уйти? - У Сони с Ничей снова получился дуэт.
        - Домой, - сказал Студент. - Вы пойдете сейчас к маршрутке и вернетесь на ней домой.
        Соня и Нича переглянулись. Нича выглядел ошарашенным, в Соне же все ликовало. Хотелось петь, кричать, пуститься в пляс… Студенту она поверила безоговорочно и сразу. Схватив Ничу за руку, она потянула его к прихожей:
        - Пойдем! Ну, пойдем же!.. Чего ты застыл? Все, конец нашим приключениям, можешь оттаивать! - Соня от души рассмеялась. Такого невероятного счастья, такой чистой и мощной радости она не испытывала уже очень давно. А скорее всего еще ни разу в жизни.
        Но почему не радуется Нича? Или он и впрямь от неожиданности впал в ступор?
        Соня потормошила друга за плечо, игриво заглянув ему в глаза. Но лучше бы она туда не смотрела. Не было в Ничином взгляде ни ошарашенности, ни изумления, как не было в них и ни капли радости.
        - Ну, ты чего? - вмиг севшим голосом спросила его Соня.
        - Да нет, - встряхнулся вдруг Нича и вымучил некое подобие улыбки. - Все хорошо. Только ведь у нас есть еще полчаса?..
        - Уже двадцать восемь минут, - сказал Студент. - Но вам лучше выйти сейчас, чтобы вы сумели подальше уйти.
        - Вы так уверены, что они за нами бросятся в погоню? - усмехнулся Нича.
        - Нет, - ответил Студент. - Но лучше перестраховаться. Я не могу прогнозировать их действия.
        - Ну, во-первых, там есть Мария Антоновна с Юрсом, - сказал Нича. - Они тоже просто так сидеть не будут. Во-вторых, не думаю, что мы им так уж нужны. В-третьих, вы нам так ничего и не сказали, а в-четвертых, мы очень хотим есть и пить. Я-то хоть в поселке перекусил, а вот Соня, мне кажется, весь день без крошки во рту провела.
        Стоило Соне услышать о еде, как она и впрямь почувствовала сильный голод.
        - Ой, но тут ведь ничего не осталось, - невольно сглотнула она. - Сейчас я посмотрю… - Она метнулась к кухне, но, опомнившись, остановилась и повернулась к Студенту: - Можно мы хоть чаю попьем? Пять минуточек всего! Чай точно еще оставался…
        - Хорошо, - блеснул стеклышками очков Студент. - Только, пожалуйста, побыстрее.
        - Мы быстро-быстро! - просияла Соня и, забежав в кухню, бросилась к холодильнику. Увы, там валялась лишь ободранная капустная кочерыжка, и в нижнем ящике виднелась пара яблок. Была там еще почти целая бутылка подсолнечного масла, но толку-то с нее…
        - Коля, - сказала она вошедшему следом Ниче, - попробуй там с кочерыжки чего-нибудь срезать, маслицем вон зальем, что-то вроде салата получится. И яблоки помой, а я пока чай соображу.
        Она схватила чайник, метнулась к раковине, открыла воду.
        Нича завозился в холодильнике.
        На пороге кухни возник и замер, сложив на груди руки, Студент. Каким-то образом он умудрялся одновременно показывать своим видом и полное безразличие, и крайнюю озабоченность.
        Соня поставила на подставку чайник, включила его, полезла в буфет искать заварку.
        - Нас ведь пакетики устроят? - спросила она, увидев начатую пачку одноразовых чайных конвертиков.
        - Меня устроят, - отозвался кромсающий ножом несчастную кочерыжку Нича.
        - А вас? - посмотрела она на Студента.
        - Пожалуйста, сделайте то, что быстрее, - сказал тот. - Я не нуждаюсь в еде и питье.
        Соня пожала плечами и достала две чашки. Положила в каждую по пакетику и села на табурет, ожидая, пока закипит чайник.
        Нича сумел все же наскрести чего-то в тарелку и полил плоды своего труда маслом. Потом достал из холодильника яблоки, критически осмотрел их, поморщился и понес мыть. Отряхнув от воды, протянул одно Студенту.
        - Вы так и не дорассказали мне, что там с яблоком, - сказал он. - Вот, пожалуйста, доведите дело до конца.
        Студент, помедлив, все же взял яблоко. Брезгливо скривив губу, покрутил его в пальцах. И без того уже подгнивший с одного бока плод стал вдруг на глазах чернеть, съеживаться, из ладони Студента закапала на пол бурая жижа, а из лопнувшей кожуры полезли вдруг копошащиеся белые черви.
        Студент гадливо отшвырнул липкий комок через плечо. В прихожей мерзко чавкнуло.
        - Поздно, - сказал он, вытирая невесть откуда взявшимся белым платком руки. - Яблоко сгнило. Его сожрали черви. Сожрут и вас, если вы не поторопитесь.
        У Сони от увиденного пропал аппетит. Но все же она разлила кипяток по чашкам и придвинула к себе тарелку с «салатом». Но капусты там было столь мало, что она тут же отдала тарелку Ниче.
        - Поешь, - сказала она, - тебе еще машину вести.
        Но Нича ее словно не слышал. Он продолжал вертеть в руке второе яблоко, вполне еще съедобное на вид. Потом что-то увидел, взял со стола нож и ковырнул кожуру.
        - Червей можно и вырезать, - сказал он, глянув на Студента. - Было бы желание. Но выбросить, конечно же, проще. - Он протянул яблоко Соне, а сам принялся за капусту.
        До тех пор, пока они «ужинали» и торопливо пили чай, Студент не проронил ни слова. Но стоило Ниче и Соне подняться из-за стола, как он заговорил:
        - Вы ничего не знаете, поэтому не имеете права меня судить.
        - Что? - оторопел Нича, наверное, и забывший уже о своей реплике. - Никто вас и не думает судить.
        - Меня это в любом случае не трогает, - преувеличенно холодно отреагировал Студент. - Но я не хочу, чтобы неверно истолкованные факты приводили к ложным выводам. Независимо от того, принесет ли это кому-нибудь вред или пользу. В настоящий момент факты таковы, что этому миру осталось существовать менее трех суток по земному времени. За это время дозволенными средствами мне его не спасти. Я могу лишь спасти вас двоих. Это тоже непозволительно, но данное нарушение не является особо значимым на фоне всего прочего. К тому же я обещал это сделать. Сейчас вы…
        - Погодите, - прервал его нахмурившийся Нича. - Вы сказали, нельзя спасти дозволенными средствами… Так спасите недозволенными! Нас же вы беретесь спасти, невзирая на запрет.
        - Вы и целый мир - пусть и модель, всего лишь пунктирный слепок созданного мною мира, - это слишком неравноценные вещи. Ваше спасение может и вовсе пройти незамеченным. Или же ему не придадут значения. Вылечить же незаконно и незаметно всю модель нереально. К тому же это будет абсолютно бесполезно - ее все равно уничтожат. А самое при этом варианте плохое и нежелательное для меня - это то, что уничтожат и саму Землю.
        - Нежелательное?!. - подпрыгнула Соня. От возмущения она не могла подобрать больше слов. За нее это сделал Нича.
        - Я правильно понял, - произнес он так отчетливо-медленно, что Соня почувствовала, как ему было тяжело сдерживаться, - что вам жаль не саму Землю, не людей, а обидно не удовлетворить свои амбиции? Или чего там - проиграть соревнование, не сдать экзамен?.. - Нича даже сжал кулаки и побледнел, не сводя полного ненависти взгляда со Студента.
        Но тот по-прежнему оставался спокойным. По крайней мере внешне.
        - Скорее, последнее. Земля - мой дипломный проект, если приблизить происходящее к вашим реалиям. Если я провалю защиту, Землю однозначно уничтожат. Не важно, буду я об этом сожалеть или нет. Но мне будет не только обидно за свой провал, мне будет жаль и саму Землю, и, конечно же, людей. По сути, именно люди - конечная цель проекта.
        - Проекта? - нахмурился Нича. - Вы хотите сказать, что именно вы создали нас?..
        - Не совсем так, - поморщился Студент. - Видите ли, посвящать вас в детали - это тоже нарушение условий… Собственно, я их уже столько нарушил… - Он махнул рукой и, посверкивая стеклышками очков, перевел взгляд с Ничи на Соню и обратно. - Все я вам все равно рассказать не успею, да и не сумею, откровенно говоря. То, что видите и ощущаете вы, то, что понимаю под этим я, и то, что есть на самом деле, - это, поверьте, совсем разные вещи. Истины в последней инстанции вообще не существует, ни на каком уровне. Это настолько непостоянная величина, что брать ее в расчет не имеет смысла. Для каждой, буквально для каждой системы координат она своя, да и то периодически меняется в зависимости от различных условий. Но даже если принять ее за константу в какой-то ничтожно малый отрезок времени, то мне все равно не уравнять между собой даже наши с вами истины, не говоря о чем-то большем. Но если упростить все до самого примитивного уровня, то можно, наверное, сказать, что вы - результат моей деятельности. Точнее, результат работы моей программы, описывающей модель существования так называемой четырехмерной
примитивной Вселенной на примере отдельно взятой планетной системы с подробным описанием замкнутого мира, способного создать примити… способного создать разум определенного типа.
        - Ага, - сказала Соня. - Нормалек. Спасибо.
        - Тяжело вам с нами, дураками, - осклабился Нича. - Так сами виноваты. Вы, наверное, тоже не очень умный, да? Прогульщик и двоечник. Вот и получилось то, что имеем.
        - Я его слепила из того-о-о, что бы-ы-ыло… - дурашливо пропела Соня.
        - Довольно, - нахмурился и неестественно выпрямился Студент. - Наша дискуссия, изначально бессмысленная, зашла в тупик. Вы потеряли очень много времени. Осталось всего двенадцать минут до снятия защиты. Я надеюсь, вы и впрямь не представляете интереса для вируса. Как бы то ни было, мое вмешательство более недопустимо, так что рассчитывайте только на себя и антивирусные блоки. Если вам удастся в ближайшие два с половиной часа добраться до оставленного вами автомобиля и доехать на нем до вашего города, то вы вернетесь в свой мир. Только вы двое. Время пошло.
        - Но поче… - начала было Соня и тут же замолчала. Вопросов задавать было некому, Студент исчез.
        - Пошли, - потянул ее за рукав Нича. - Не стоит терять время. Его и впрямь мало.
        - Ты что-нибудь понял? - спросила Соня, выходя следом за Ничей в прихожую.
        - Ты о том, что наш мир реально не существует? - открывая входную дверь, буркнул Нича. - А ты не бери в голову. Нам-то какая разница, если мы и себя, и его ощущаем реально? И вообще этот Студент только языком молоть умеет. Ничо так, грамотно балаболит. Только хрен что поймешь. И это так, да не так, и вот это на самом деле не то, что кажется… Может, он и правда двоечник?
        - А может, он и есть самый главный вирус?.. - Соня даже остановилась посреди лестницы.
        - Может, - откликнулся уже с четвертого этажа Нича. - Ты не отставай давай. А то сейчас и другие вирусы подтянутся.
        - Значит, Викторы - это вирусы? - сдвинула брови Соня и вновь зашагала вниз по ступенькам. - Что-то подобное я и начинала предполагать… Ой! А ведь он еще про антивирусные блоки сказал! Это Юрс с Марией Антоновной, да? А еще он мне сказал, что Юрс нам с тобой защитные блоки от этих гадких червей поставил… Правда же! Я еще подумала, что за блоки? Почему Юрс? А он - антивирус! Нормалек!..
        Соню внезапно пробило на болтовню. Наверное, это было результатом нервного стресса, а может, невольного осознания того, что весь этот кошмар скоро кончится, и скоро, совсем скоро, через каких-то два часа, они окажутся дома.
        Они уже вышли из подъезда и прыгали по «льдинам» по направлению к «нарисованному» лесу, а Соня все болтала и болтала, одновременно при этом как бы прислушиваясь к себе со стороны и поражаясь собственным поведением.
        Зато Нича молчал. Он не произнес больше ни слова, только все время оглядывался на нее, словно она могла здесь заблудиться. Соне даже стало смешно, она не выдержала и прыснула.
        - Что? - остановился Нича. Брови его как сошлись на переносице во время разговора со Студентом, так там и остались, словно приклеенные. От его хмурого взгляда Соне сразу расхотелось смеяться.
        - Это ты чего? - спросила она. - Домой ведь идем. Или ты не рад?
        - Рано радоваться. Вот придем, тогда и возрадуемся. Благодетелю нашему свечку пойдем поставим в церковь. Или сразу в планетарий?
        - Ну что ты такое говоришь… - совсем расстроилась Соня. - Да у нас и планетария нету.
        - Значит, построим. Во имя от…
        - Не надо, Коля! - перебила его Соня. - Пожалуйста, не надо, а? Давай поговорим обо всем, когда вернемся?
        - Давай, - легко согласился Нича и вновь зашагал по начинающей уже прорисовываться под ногами тропинке.

* * *
        До самого шоссе они так и шли молча. Но как только среди поредевшей листвы мелькнул оранжевый бок маршрутки, Соня не выдержала и подпрыгнула.
        - Ура-ура! Нормалек! Мы дотопали!
        - Еще доехать надо, - отчего-то стал вовсе хмурым Нича. Ссутулившись, словно на плечи ему давил тяжелый груз, он подошел к водительской кабине и открыл дверь.
        Сонино радостное настроение снова испортилось. Но говорить на эту тему она больше не стала и молча полезла в салон маршрутки. Однако Нича неожиданно сказал:
        - Не туда. Сюда иди!
        Соня пожала плечами, развернулась, спустилась на асфальт и открыла правую дверь кабины водителя.
        - Нет, - покачал головой Нича, продолжая стоять возле водительской дверцы. - Сюда.
        - Зачем? - насупилась Соня. - Ты плохо себя чувствуешь? Не можешь вести? Но ведь я не умею.
        - Научишься. Это не сложно. Сейчас я тебе все покажу.
        - Но почему? - Соня обежала маршрутку спереди и, взяв Ничу за плечи, повернула его лицом к себе. - Ты мне можешь объяснить, что случилось?
        - Ничего не случилось. Просто ты едешь домой одна.
        Соня уже предчувствовала, что услышит нечто подобное, но все равно вздрогнула.
        - Нет, - сказала она севшим голосом. - Нет-нет!.. Ведь ты пошутил, да?
        - Я говорю совершенно серьезно. - Нича наконец перестал сутулиться и отводить взгляд в сторону. Он посмотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда Соне стало и вовсе плохо. Она окончательно поняла, что Нича не шутит и что нет никакого смысла уговаривать его и спорить.
        - Но почему? - почти совсем беззвучно прошептала она. - Ты все-таки не смог простить меня, да?..
        - Глупышоныш… - невероятно нежно произнес Нича и провел по ее щеке ладонью. - Как я могу… как я мог… - Он внезапно побледнел, напрягся и выпалил: - Я ведь люблю тебя, разве ты не видишь?! - Затем он схватил ее лицо обеими ладонями и прижался губами к ее губам.
        Соня судорожно, торопливо, ненасытно и жадно стала целовать его губы в ответ, а из глаз ее потекли слезы. Она плакала от непередаваемой смеси счастья и боли, безумной радости и невыносимой тоски, а в мозгу ее билась одна-единственная мысль:
«Ну почему?! Почему так бывает? Почему когда все так хорошо - все так ужасно плохо? За что это мне?..»
        Наверное, они простояли бы так, прижавшись друг к другу, все отведенное для спасения время, но рядом раздалось вдруг глухое покашливание.
        Соня еще крепче вцепилась в Ничу, чувствуя, как нахлынувший ужас сковал ее мышцы и физически не дает повернуть голову. Она видела перед собой лишь глаза любимого. И в расширившихся зрачках его серых глаз, словно в крохотном зеркале, она увидела стоявшего позади нее, возле оранжевого бока микроавтобуса, мужчину в синем джинсовом костюме. Ей бросилась в глаза его прическа: очень длинные, темные с густой проседью волосы были забраны в хвост.
        Часть четвертая
        Проводник
        Известно вам - мир не на трех китах,
        А нам известно - он не на троих.
        Вам вольничать нельзя в чужих портах,
        А я забыл, как вольничать в своих.
        В.С. Высоцкий

1
        Принимая решение, Геннадий Николаевич почти не задумывался о своей судьбе. Если говорить честно, то судьба пяти сотен людей, изолированных на какой-то там виртуальной сфере, его тоже не сильно беспокоила. Нет, людей ему, конечно, было жалко, но жалость эта имела некий абстрактный, также будто бы виртуальный характер. Но там, на этой долбаной сфере, был сейчас его сын, жить которому оставалось менее трех суток. Если ничего не произойдет. А судя по тому, что ему рассказали, вряд ли что-то хорошее может произойти. Даже в случае его вмешательства - вряд ли. Но знать, что он имел шанс, пусть небольшой, совсем крохотный, и ничего не предпринять - это как же потом жить? И зачем? Как смотреть после этого в глаза Зоюшке? Кстати…
        Бессонов почувствовал, как пусто и холодно вдруг стало внутри, как ледяная капля скатилась по позвоночнику. Зоя! Зоюшка… Как он ей скажет?.. Что он ей скажет?! И ведь он… ведь они никогда с ней больше не встретятся.
        - Игорь, - пробормотал он, не глядя на друга. - У нас ведь будет минут десять, чтобы заехать ко мне домой?
        - Зачем? - так же в сторону сухо бросил Ненахов. - Проститься с Зоей?
        - Ну… да, - выдохнул Геннадий Николаевич. - Ты ведь понимаешь, что…
        - А ты понимаешь, что тогда потеряет смысл все тобою задуманное? - прищурившись, посмотрел наконец на друга бывший полковник. - Ты ведь не собираешься убивать свою жену?
        - Что ты несешь! - сверкнул глазами Бессонов. - Думай, прежде чем говорить.
        - Ты тоже, - холодно усмехнулся Ненахов.
        Геннадий Николаевич понял, конечно же, что друг-координатор абсолютно прав. Домой ему теперь путь закрыт. Соврать жене что-нибудь правдоподобное о том, куда он собрался на ночь глядя, у него бы не получилось - за столько лет совместной жизни они с женой чуть ли не научились читать мысли друг друга. А сказать правду или хотя бы ее часть - это дать знать о своих планах инспектору, как только Зоя заснет. И тогда… Тогда могут уничтожить не только сферу, но и саму Землю, поставив Студенту «неуд».
        Внезапно раздались ритмичные аккорды дипперпловского «Smoke On The Water». Бессонов вздрогнул и выхватил из кармана мобильник. Звонила жена. Но не успел он нажать на кнопку ответа, как Ненахов резким ударом выбил у него телефон из рук. Тот, ударившись о стену, хрюкнул и развалился на части.
        - Ты чего?! - затряс ушибленной ладонью Геннадий Николаевич. Впрочем, он тут же сообразил, «чего», и мгновенно покрылся мурашками. Ведь если бы он поговорил сейчас с Зоей…
        Ненахов увидел, что до друга дошло, и на его вопрос отвечать не стал.
        - Поехали, - мотнул он головой. - Время - деньги.
        Но тут зазвонил его домашний телефон.
        - Это Зоя, - мрачно проговорил Бессонов. - Не бери.
        Ненахов кивнул и, не обращая внимания на тревожные переливы звонка, направился к двери. Геннадий Николаевич глянул на телефон так, словно прощался с женой, потом на пару мгновений крепко зажмурился, резко помотал головой и решительно пошел вслед за другом.

* * *
        - Долго ехать? - спросил Бессонов, усаживаясь в черную «Волгу» Ненахова.
        - Не меньше часа, - сухо бросил тот и повернул ключ в замке зажигания.
        Больше друзья за все время пути не проронили ни слова. Геннадий Николаевич с ужасом осознал, что для Ненахова это самый что ни на есть «последний путь» в его жизни. Пусть и нечеловеческой, как пытался убедить его друг, но все равно жизни. Ведь вот он, рядом, живой, теплый, дышащий, думающий, скорее всего о том же. А раз думающий - то кто же он еще, как не человек? Какая разница, кто там они есть на самом деле - куски ли программного кода, или результат его выполнения, - если сами себя они ощущают людьми, с теплой кровью, надеждами и желаниями, страданиями и болью. Они мыслят, стало быть - они люди. Они умеют сопереживать - значит у них есть душа и сердце. Они могут жертвовать своими жизнями ради других - следовательно, они живые. Не марионетки, не сухие цифры, не символы и переменные в уравнениях какого-то там студентишки, а люди, люди, люди!..
        Бессонов беззвучно выругался. Он не представлял, как сможет выстрелить в Ненахова. Но и не выстрелить он тоже теперь не имеет права. Обратной дороги нет. Или все-таки есть? Плюнуть, попросить Игоря развернуть машину и отправиться домой, к Зое. Ведь их будет двое, ведь они так нужны друг другу! Как будет жить Зоюшка одна, когда потеряет не только сына, но и его, свою последнюю поддержку и опору? Да и сможет ли она жить?
        Геннадий Николаевич столь ярко представил себе будущее супруги - вернее, его полное отсутствие, - что повернул уже голову к Ненахову, собравшись дать отбой. Но тут словно кто-то закричал в его мозгу: «Да почему же она будет одна, придурок ты недоделанный! Ты куда сейчас собрался? Ты сына спасать отправился, домой его вернуть! Вот и спасай, вот и возвращай. И не будет тогда Зоя одна. В любом случае о сыне она больше убиваться и горевать станет, чем о тебе!»
        Бессонов резко отвернулся к окну и вжался в кресло. Ну и ну! Вот уж хард-рок так хард-рок!.. Такого малодушия он от себя не ожидал. Наверняка ведь не за жену испугался, а за себя. Умирать-то небось очень не хочется! Да еще не пойми как и в каком обличье. На что она вообще, та смерть, похожа будет?
        Впрочем, обвинял он себя зря. Не думалось почему-то Бессонову о собственной смерти, как ни пытался он себя к этому побудить. Может, потому, что он, как любой не старый, здоровый, энергичный человек, просто-напросто не верил до конца в возможность собственного исхода. Тем более не когда-то там, на склоне лет, а сейчас, совсем скоро, может, даже завтра. А скорее всего не мог он о ней думать, потому что были переживания и посильнее. Сын, жена, друг. Погибнет сын - пропадет и жена. А какой смысл тогда жить ему? Тогда собственная смерть станет только подарком. Но вот сам-то он как раз должен подарить смерть другу… И если он после этого не сумеет спасти Ничу - а следовательно, и Зою, - то эта смерть тоже станет напрасной. Как и его собственная.
        Так вот, круг за кругом, и гонял Геннадий Николаевич эти связанные в ядовитую и гибкую, словно гадюка, цепь мысли, пока «Волга» мчалась по пустынному вечернему шоссе среди черных на фоне закатного неба деревьев. И лишь когда машина свернула на узкую и колдобистую лесную грунтовку, он немного отвлекся, переключив сознание на скорую встречу с загадочным и неведомым.

* * *
        Лесничий кордон встретил их лаем собак. Было уже совсем темно, и Бессонов, вылезший из машины и нервно закуривший, почувствовал себя очень неуютно.

«Волга» стояла возле прохода в изгороди, который был перегорожен несколькими длинными жердями, освещаемыми светом фар. Кроме собачьего лая, никаких звуков с той стороны не доносилось. Возможно, лесник, как и многие сельские жители, ложился спать рано, все-таки уже было без малого десять часов. Хуже, если он вообще куда-нибудь надолго уехал. Хотя собаки… Вряд ли в таком случае он бы оставил их без присмотра.
        Словно подслушав мысли Бессонова, собаки вдруг перестали лаять и радостно заскулили.
        - Ну, ну, - послышался со стороны двора добродушный, густой голос. - Чего расшумелись? Гости прибыли? Сейчас посмотрим, кто это там на ночь глядя.
        Вскоре в конусе света показался коренастый мужчина в камуфляжных штанах и куртке и не торопясь подошел к загородке. На вид ему было где-то за сорок; его круглое лицо излучало добродушие и спокойствие. Геннадий Николаевич, приготовившись после рассказа Ненахова об «антивирусном блоке» увидеть если не фантастического монстра, то как минимум кого-то наподобие Терминатора, был несколько ошарашен и на приветствие лесника сумел лишь кивнуть.
        Тот усмехнулся в усы и стал вынимать из пазов жерди. Бессонов не нашел ничего лучшего, как вернуться в машину. Выбросить окурок он постеснялся, затушил его пальцами и спрятал в карман. Едва он снова сел в «Волгу», машина тронулась и въехала во двор лесника.
        Заглушив двигатель, Ненахов выбрался из салона, а Геннадий Николаевич отчего-то не спешил этого делать. Наверное, потому, что он не разумом даже, а где-то на уровне чувств осознал, что эта старая, хорошо знакомая ему машина является последним звеном, отделяющим всю его долгую прошлую жизнь от новой, совершенно неизвестной и уж наверняка короткой.
        Между тем выходить все-таки было нужно. Бессонов глубоко вдохнул, будто приготовившись нырять, и выбрался наружу. Фары теперь были погашены, и после освещенного салона он ничего не мог поначалу увидеть, кроме двух светящихся желтых окон сторожки.
        - Пойдемте в дом, пойдемте, - услышал Геннадий Николаевич совсем рядом густой голос лесника. - Что мы, так и будем в темноте судачить?
        Скрипнули доски крыльца, раскрылась дверь, уронив на землю полосу света, и, теперь уже не опасаясь споткнуться, Бессонов проследовал в сторожку.
        В чистой уютной комнате он сразу почувствовал себя лучше. На дощатом, добела выскобленном полу лежали полосатые домотканые половики, совсем такие же, как у бабушки в деревне из его детских воспоминаний. На окнах висели пестрые, веселые занавески в цветочек, на столе лежала в тон занавескам цветастая же клеенка. И даже на подоконниках в керамических коричневых горшках, совсем как у Зои, стояли цветы. Воспоминание о жене больно укололо сердце. А еще он подумал, что ерунду все-таки говорил Игорь, рассказывая об истинной сущности лесника. Ну разве стал бы бездушный программный блок так заботливо украшать свое жилище?
        Но размышления Геннадия Николаевича прервал Ненахов.
        - Знакомьтесь, - развел он руками. - Это мой хороший друг Геннадий Бессонов, а это - мой… в некотором роде коллега Борис Тюрин.
        Бессонов и Тюрин пожали друг другу руки. Ладонь лесника была шершавой, по-мужски твердой и по-человечески теплой.
        - Перекусите? - спросил Тюрин, обведя гостей взглядом.
        - Если только чаю, - нахмурился Ненахов. - Времени совсем мало.
        - Ну, тогда за чаем все и обсудим, - сказал лесник и ковшом стал наливать в чайник воду из ведра.
        Но когда они, сидя уже за столом, стали пить вкусный, на родниковой воде, чай с маленькими аппетитными сушками вприкуску, никто почему-то не хотел начинать разговор первым. Тогда Бессонов, помня, что время дорого и что оно с каждой потерянной секундой уменьшает шансы на спасения сына, крякнул и заговорил, глядя на своего старого друга, которого скоро должен был застрелить:
        - Так что, Игорь, ты Борису о нашем деле расскажешь, или мне начать?
        - Да он и так почти все знает, - ответил Ненахов и принялся ожесточенно дуть в чашку на и без того уже не сильно горячий чай.
        - И про меня? - почти шепотом спросил Бессонов. На душе его вновь заскребли кошки. Теперь он отчетливо видел, что бывшему полковнику, что бы он там ни говорил, тоже страшно, что ему, несмотря ни на что, тоже очень хочется жить.
        Но старый друг, на поверку оказавшийся неведомым координатором неких высших сил, быстро сумел взять себя в руки. Он резким движением отодвинул в сторону чашку и заговорил размеренно и звучно, четко вырубая, словно штампуя, слова:
        - Борис, ты все знаешь о вирусном слепке, о так называемой сфере. С технической стороны, даже наверняка больше меня. Наша с тобой цель сейчас - отправить туда Гену.
        - Нечто подобное я и ожидал от вас услышать, - сказал Тюрин, тоже отодвинув чашку. - Но ты ведь, думаю, знаешь и то, что человеку туда не попасть.
        - Разумеется, знаю. Именно потому мы и пришли к тебе, товарищ Харон. - Ненахов попробовал улыбнуться, но у него это не получилось.
        - Я понял, что ты имеешь в виду, - сказал лесник. - Но тогда мне и впрямь придется сыграть роль Харона, надеюсь, ты это понимаешь? Насколько я силен в логике, а я в ней, без лишней скромности, очень силен, вам ведь нужно, чтобы это был именно вирус, а не антивирусник. Впрочем, какая разница, ни тот, ни другой не сможет снова стать человеком.
        - Я… мы это знаем, - не выдержал Бессонов. - Так вы беретесь это сделать?
        - Этого делать нельзя, - насупился и посмотрел исподлобья на собеседников Тюрин. - После того, как об этом станет известно, нашему миру наверняка настанет крышка.
        - А зачем кого-то извещать об этом? - спросил Ненахов. - Специально ведь ты не побежишь жаловаться, а твои сны никому не доступны.
        - А твои? - со странным блеском во взгляде, вероятно, уже догадываясь, каким будет ответ, переспросил Тюрин.
        - Тот сон, которым я скоро засну, - криво усмехнулся полковник-координатор, - не дает сновидений.
        Тюрин на это ничего не ответил. Он все понял, это было ясно.
        Молчание затянулось. Лесник, вероятно, просчитывал варианты, взвешивал все «за» и
«против». Теперь надоело ждать Ненахову.
        - Борис, - сказал он, - ты пойми, это единственный шанс. Иначе сферу уничтожат. А это - огромный минус всем нам. Возможно зарубят и весь проект, а тогда… - Бывший полковник махнул рукой и отвернулся.
        - Но там Юрс, - тихо, будто извиняясь, произнес Тюрин. - Возможно, он…
        - Что он может один?! - выкрикнул, вновь повернувшись к столу, Ненахов.
        - Он не один. Там должно быть еще два антивирусника.
        - Там, кроме Юрса, один антивирусник, - сказал полковник-координатор. - Насчет второго почему-то нет никаких данных. Его попытались отправить, но что-то пошло не так, след потерялся. - Ненахов нахмурился, но тут же мотнул головой: - Да и какая разница, двое их там или трое? Все равно им не справиться с этим… с этими… - Он вновь с досадой рубанул воздух. - Надо посылать туда Генку! Он расскажет людям суть, он поможет антивирусникам…
        - Как он поможет антивирусникам?! - вскочил и замахал руками Тюрин. - Ведь он сам будет вирусом! Ему ни в коем случае нельзя будет с ними пересекаться. Они его уничтожат, не задумываясь, в их коде на этот счет нет иных указаний.
        - Но ты ведь знаешь код Юрса, - сказал Ненахов. - Сделай Геннадию какое-нибудь
«противоядие».
        - Ты так легко об этом говоришь, - проворчал Тюрин, вновь усаживаясь за стол. - Я программировал Юрса на совесть. Вирус для него - всегда враг, какой бы личиной тот ни прикрывался. Чтобы мне создать такой вирус, который был бы силен и в своей вирусной ипостаси, и не казался целью для Юрса, мне нужен не час и не два. И даже не два дня. Лучше - месяц, а то и полтора. И это при том, что мне его как следует не протестировать.
        - Погоди, - свел брови Ненахов, - а зачем тебе из Генки делать сильный вирус? Ты лишь придай ему основные характеристики вируса, чтобы его приняла сфера, а основной упор сделай на противоядие для наших антивирусников.
        - Во-первых, не наших, а моего, - сказал лесник. - Одного. Юрса. Кода второго я не знаю, а узнавать сейчас и вникать во все некогда. Во-вторых, сильный вирус нужен там для того, для чего ты и просишь его туда запустить - разладить вирусный функционал сферы. Это будет вирус для вирусов. - Тюрин вдруг отчего-то смутился и выдавил подобие улыбки: - Я как Юрса туда отправил, все время думал об этом. При такой глобальной тамошней «эпидемии» сражаться с вирусами, уничтожать их, и впрямь не очень эффективно столь малыми силами. Нужно заразить сами вирусы, желательно локализовав их в одном месте. А вот тогда уже найдется достойная работенка и для Юрса…
        Геннадий Николаевич сидел молча, лишь вертел головой от одного собеседника к другому. Смысл разговора был ему понятен, как-никак он и сам являлся программистом. Но его кое-что сильно удивляло в этом споре. Самое главное - то, что два довольно значительных звена функционала этого мира, которые должны были строго следовать букве или, точнее, цифре программы, пошли вдруг «против закона», прекрасно зная, что нарушают правила, причем делали это вполне расчетливо, охотно и будто бы даже с неким азартом. Это в очередной раз подтверждало его догадку, что они тоже, пусть и по-своему, были людьми; что это или было изначально задумано Студентом, но держалось в тайне, либо сам этот двоечник что-то сделал не так, чего-то недоучел в своем коде, и программа начала развиваться по непонятно кому теперь ведомым законам. А вторая для Бессонова неожиданность заключалась конкретно в Тюрине. Этот с виду простой, даже слегка простоватый лесник оказался той еще штучкой! Он, оказывается, не просто так сидел на своей заимке, гоняя собак. Он уже все обдумал, все просчитал и рассчитал. Неудивительно, если он и их появление
вычислил. Иначе искал бы уже, наверное, кандидата сам.
        Вероятно, о чем-то подобном подумал и бывший полковник. Он хитро вдруг сощурился и погрозил Тюрину пальцем:
        - Ах ты, старый хакер! Да у тебя уже небось и код на мази?
        - Ну, - распушил тот ногтем большого пальца усы, - кое-что есть. Не думаешь же ты, что я тут экспромты выдавать стану.
        - Знал, значит, что мы…
        - Нет-нет, - остановил Ненахова Тюрин. - Ты уж меня вовсе-то за волшебника не держи. Я предполагал, конечно, но уверен не был. Правда, я ждал не вас.
        Оба - бывший полковник и Геннадий Николаевич - одинаково раскрыли рты и заморгали, уставившись на лесника. Тот, довольный произведенным эффектом, снова потеребил усы.
        - Женщину я ждал, - не стал он больше испытывать терпение друзей. - У нее дочка тоже на сфере, вы, я думаю, это уже знаете.
        - Зою?! - ахнул Бессонов. - Но почему ее?
        - Ей каким-то образом удалось дотянуться до сферы. Канал был слабеньким, но тем не менее. Я подумал, что это ты с ней балуешься, - посмотрел он на координатора.
        Тот помотал головой, а Геннадий Николаевич пояснил:
        - Зоя - она в какой-то степени экстрасенс, вот и попыталась с дочкой связаться.
        - Ничего себе «в какой-то»! - сказал лесник. - Ее бы способности - да в нужное русло… - Он вдруг задумался и тихо, не глядя на друзей, произнес: - А может, все-таки ее отправим, а? Она бы там горы свернула с моим кодом…
        - Нет! - резко поднялся Бессонов. - Кроме матери, у Сони никого нет. Да и вообще… - Он хотел добавить, что не собирается прятаться за женскую спину, но посчитал, что это прозвучит слишком выспренно, и сказал другое: - Давайте начнем, не будем терять времени.
        - Может, со мной сначала дела закончим? - преувеличенно бодрым тоном спросил Ненахов. - Только отвлекать вас буду.
        Чувствовалось, что ему было очень не по себе и хотелось, наверное, поскорей избавиться от тягостного ожидания. Но Тюрин снова выдал неожиданное:
        - Слушай, а почему бы тебе тоже туда не отправиться? Нормальный вирус мне из тебя, конечно, не сделать, но придать его вид, чтобы сфера тебя пустила и не отторгла, смогу.
        - А ведь и правда! - расцвел Геннадий Николаевич. - Пошли вместе!
        Бессонов искренне обрадовался такому повороту дела, у него буквально гора свалилась с плеч. И убивать друга не придется, и вообще - вдвоем идти на такое дело всегда лучше: и веселей, и сподручней. Но бывший полковник его радости не разделил. Он помрачнел, ссутулился и сказал:
        - Он поймет.
        - Кто?.. - опешил Бессонов. - Студент? Ну и что… Да и как он поймет? Борис ведь ему не скажет. Правда, Борис? А больше никто не узнает.
        Тюрин неуверенно кивнул, а Ненахов помотал головой:
        - Инспектор. Он обязательно догадается. Я и так-то опасаюсь… В общем, он должен найти мое тело. Желательно в городе. Тебе, Борис, придется отвезти его туда ночью. Пистолет где-нибудь поблизости выбросишь. Но не наследи, на нем должны остаться только мои и Генины отпечатки.
        - А мои зачем? - нахмурился Геннадий Николаевич.
        - Потому что ты меня убил. А сам сбежал.
        - Но ведь меня нигде не будет, он обязательно догадается!
        - Может. Но он тоже не всесилен. Если ты уехал быстро и успел уехать далеко… В общем, ему потребуется время, чтобы убедиться, что тебя нет на планете. А ты за это время должен будешь успеть все сделать там, на сфере.
        - Постой, но даже если у меня… у нас все получится, то правда все равно всплывет. И тогда…
        - Победителей не судят, - усмехнулся Ненахов. - Я надеюсь, этот закон работает не только среди людей. Ладно, и правда времени мало. Начинай, Боря. А я пойду на улочке посижу. Хоть и говорят, что перед смертью не надышишься… - Он и впрямь глубоко вздохнул, махнул рукой и вышел из комнаты.

* * *
        Бессонов, пока над ним «колдовал» лесник, потерял счет времени. Возможно, прошел час, возможно, пять или шесть, а может, всего пару минут. Он словно перестал мыслить, завис в некой неопределенности, не имеющей протяженности ни в пространстве, ни во времени. А когда очнулся, понял, что и на самом деле перестал был человеком. То есть он по-прежнему мыслил, имел память, но, во-первых, эта память вмещала все, что он видел и слышал с первых мгновений своей жизни, а во-вторых, он по-иному теперь воспринимал мир. Он видел и понимал его суть, которая если и не ощущалась непосредственно цифровым или символьным кодом, то выглядела будто сложная объектная схема с многочисленными зависимостями и связями. Так, например, он больше не видел себя в уютной комнате с цветами на подоконниках. Объем помещения был лишь символически обозначен серым полупрозрачным кубом, а цветы и все прочее оказалось многочисленными дополнениями в виде связанных между собой блоков, имеющих порой совершенно неожиданные формы и местоположение. И тем не менее он прекрасно видел, какой из этих блоков содержит описание цветка: его размеры,
вид, цвет и даже запах. При желании он легко смог бы сейчас превратить гортензию в розу, причем любого, хоть темно-пурпурного, любимого цвета.
        А вот лесник почему-то оставался таким, что и был до сеанса. Он выглядел человеком и не имел никаких дополнений в виде связей, блоков и прочей программной премудрости.
        - Почему? - спросил Бессонов, не раскрывая рта. Он чувствовал, знал, что является теперь для Тюрина раскрытой книгой.
        - Потому что я - вне этого. И я ведь не настолько беспечен, чтобы создать вирус, способный повредить мне самому, - ответил лесник вполне традиционно, голосом. Хотя традиционность эта была для Бессонова все же условной - он и звуки воспринимал как череду информационных всплесков, не имеющих аналогов в его прежнем восприятии.
        Самое удивительное - хотя и удивлялся теперь Геннадий Николаевич иначе - было то, что он совсем по другому относился теперь к своему непосредственному будущему. Он больше не боялся смерти. Впрочем, иначе и не могло быть, ведь смерть являлась лишь условностью из того, человеческого мира, который и сам был всего лишь условностью, собранный, словно домик из детских кубиков. На самом деле все было куда сложнее и в то же время проще, но как именно - Бессонов тоже не знал. Но смерти не существовало, в этом он был уверен. А жизнь? Существовала ли жизнь? Что именно можно было назвать жизнью?
        Впрочем, подобные философствования не входили в вирусный функционал. Эти вопросы всплыли лишь в оставшейся человеческой области сознания. И Геннадий Николаевич пригасил ненужные сейчас абстракции, порадовавшись лишь тому, что в нем по-прежнему осталась любовь: к жене и сыну. И даже, оказывается, к Зое Кокошечке, как он это от себя ни скрывал, будучи человеком. Радость была искренней и настоящей, отнюдь не программной. Ведь иначе терялся бы смысл его превращения, всей его предстоящей миссии.
        - Я готов, - сказал Бессонов. - Поехали.

* * *
        Мотоцикл сыто и довольно урчал, выхватывая лучом фары удлиненный овал асфальта перед собой. Если бы Бессонов по-прежнему оставался человеком, он бы ничего и не увидел, кроме этого пятна дороги впереди посреди чернильной темени ночи. Но теперь он видел, хотя и другим зрением, не зрением даже, а чем-то совсем иным, самой своей сутью, и все остальное: лес по сторонам трассы, черное небо над головой, звезды. Кстати, звезды и впрямь оказались ненастоящими, всего лишь программной имитацией. Настоящими были только планеты - сейчас можно было увидеть лишь Марс и Юпитер, - но и они были, по большому счету, условны в отличие от главной модели проекта - Земли. Конечно, Геннадий Николаевич не мог видеть и осознавать всех тонкостей, всех сложных многочисленных блоков программы и связей между ними. Но он видел структуру и, будучи к тому же программистом, мог делать какие-то выводы и частью своего человеческого сознания. Главный вывод был таким: тот мир, в котором он жил, не был материальным. А вот было ли что-то материальное над ним, вокруг него, вне программной модели, он знать не мог. Ни человеческое
сознание, ни программный код вируса, внедренный в него Тюриным, не были приспособлены для выхода из очерченных для них рамок, не имели возможности перейти на другой уровень, в иное измерение. Может, это было и к лучшему, подумал Бессонов. Ему вполне хватало дел и забот здесь. Впрочем, не совсем здесь, ведь измерение сферы тоже было другим, но все же оно было того же уровня, что и земное.
        Геннадий Николаевич закрыл глаза и постарался на время пригасить свою вирусную составляющую, снова стать хоть на несколько минут человеком, почувствовать лицом упругий поток ночного воздуха, ощутить запах лесной зелени, теплого еще асфальта, все равно чего, но живого, прежнего, из его человеческого прошлого.
        Но расслабиться, поностальгировать ему не дали. Ненахов, сидевший в коляске мотоцикла, что-то прокричал и похлопал Тюрина по плечу. Лесник сбросил скорость, съехал на обочину и выключил двигатель.
        - Все, - сказал бывший полковник, - хватит. Надоело мне. Пойдем, Гена.
        - Куда? - машинально спросил Бессонов, хотя прекрасно понял куда.
        - В лес отойдем, - ответил тем не менее Ненахов. Наверное, ему просто хотелось поговорить напоследок. - Не стоит на дороге следы оставлять. И тряпки с собой возьми, вон тут у Бориса в коляске какие-то валяются. Перевяжешь мне потом голову, чтобы мотоцикл не перепачкать. Только ты, Борис, не забудь их потом снять, перед тем, как тело оставить. А то смешно получится. - Он попытался рассмеяться, но вместо смеха у него вырвалось что-то вроде лающих всхлипов. Ненахов резко замолчал и направился к черному лесу.
        Геннадий Николаевич пошел следом. Теперь он, напротив, постарался заглушить, выключить в себе все человеческие эмоции и чувства, но убрать их совсем у него так и не вышло. Это и огорчило его, и в то же время обрадовало: значит, он все-таки оставался человеком, пусть эта его прежняя составляющая и не являлась теперь доминантной.
        - Хватит, - остановился Ненахов и повернулся лицом к Бессонову. - На, держи, - протянул он другу пистолет.
        Геннадий Николаевич взял в руки оружие, снял его с предохранителя и приставил ствол к виску полковника-координатора.
        - Спасибо, Игорь, - сказал он. - Прощай.
        Звук выстрела гулко прокатился по безмолвному ночному лесу и, отразившись, вернулся из его глубины еще до того, как тело Ненахова осело и вытянулось у ног новоявленного вируса.

* * *
        Когда Бессонов принес к «Уралу» и усадил в коляску мертвое тело с полностью замотанной тряпками головой, Тюрин не произнес ни слова. Он завел мотоцикл, подождал, пока Геннадий Николаевич усядется сзади, и снова вырулил на дорогу.
        В голове у Бессонова воцарилась вдруг пустота, словно не другу, а ему самому вышибло мозги. Но это сейчас было очень кстати. Еще лучше было бы полностью раствориться в этой пустоте, чтобы никогда не вспоминать того, что он сделал десять минут назад. Впрочем, раствориться он еще успеет, и совсем скоро. Теперь следовало полностью переключиться на самую главную цель - спасение сына. Нет, не верно! На устранение нависшей над проектом опасности. И как следствие - на спасение оказавшихся под угрозой уничтожения людей, одним из которых был его сын.
        Мотоцикл сбавил вдруг скорость. Казалось, Тюрин вовсе захотел остановиться. Но нет, он, выехав колесом коляски на обочину, резко вдруг повернул влево и стал выписывать на трассе круги с центром в ведомой ему одному точке.
        Впрочем, Бессонову тоже вскоре стала видна эта цель. Окружности, нарезаемые
«Уралом», словно стали вдруг плоской, зыбкой воронкой, в середине которой модель данного мира обрывалась. Но за ней была вовсе не пустота. Там начинался мир другой модели. На первый взгляд, объектная «ткань», ее составляющая, была идентична земной. Но только лишь на первый взгляд. Бессонов, конечно же, не мог еще уловить тонкостей, но твердо знал: перед ним совсем иной мир.
        Когда воронка расширилась настолько, что вот-вот - и в нее бы провалился весь мотоцикл, Геннадий Николаевич благодарно хлопнул по плечу Тюрина, перебросил ноги на одну сторону и мягко спрыгнул в зыбкий водоворот.
        В следующее же мгновение он почувствовал себя плотно «вшитым» в ткань нового модуля, словно и не было в его прошлом никакой Земли, никакой его тамошней жизни с ее надеждами, тревогами, радостями и огорчениями. Теперь он был вирусом с четко запрограммированной целью. Так он, во всяком случае, себя осознал и почувствовал.
        Но оставался он таким «чистым» вирусом недолго. Ровно до тех пор, пока не увидел возле микроавтобуса, у которого он очутился, своего сына. Ничу. Кольку. Колюшку.

2
        Первые пару секунд Нича не мог поверить своим глазам. Потом пробормотал: «Ничо так!» Затем рванулся к отцу, потом резко замер и даже отступил на шаг. Внезапно подумалось, что это всего лишь галлюцинация; но не шутка сознания, а наведенный глюк этого глючного мира. И, может быть, очень опасный глюк. Возможно, Соперник узнал, что Студент открыл им с Соней путь домой, и прислал вот такую помеху. Пожалуй, это объяснение было даже вероятней, чем появление тут его настоящего, во плоти и крови, отца.
        А тот улыбнулся и шагнул к Ниче. Нича попятился. Он наткнулся спиной на Соню и услышал ее шепот:
        - Ты чего? Кто это? Ты знаешь его?
        Пока Нича подбирал слова, за него ответил тот, кто выглядел в точности как отец. И голос у него был отцовский, да и слух, вон, как и у отца, тонкий, - услышал ведь, что Соня сказала…
        - Знает он меня, знает, - сказал отец. Может, и впрямь отец?.. - Сын это мой, Колька. А вы, наверное, Соня? Хотя не узнать вас трудно, очень вы на маму похожи.
        - Вы знаете мою маму?! - ахнула Соня.
        - Ты… - с трудом выдавил Нича. - Откуда ты знаешь?.. - Ему очень хотелось, чтобы отец и впрямь оказался его отцом, чтобы он доказал сейчас это как угодно, хотя бы, вот, объяснив про Сонину маму. Но, с другой стороны, если это создание здешнего мира, то его создатель вполне мог залезть как в его собственные, так и в Сонины мозги и выудить оттуда всю нужную информацию. Так что…
        Между тем отец ответил. Он по-прежнему улыбался, лукаво прищурив глаза, понимая, по-видимому, Ничино состояние и его сомнения, но сказал вполне серьезно, без доли иронии и подтрунивания:
        - Мы когда-то работали вместе на Фабрике. Давно, очень давно. Потом Зоя уехала, потом я встретил маму, женился…
        - Зоя? - перебил Нича и нахмурился. Но тут подала голос Соня:
        - Мою маму зовут Зоя. И она правда уезжала. Мой папа был военный, вот и… - Тут Соня шагнула вперед и протянула руки, словно хотела схватить собеседника, чтобы тот не убежал. - Скажите, а вы давно видели маму?
        - Так вы ж не даете мне договорить! - улыбнулся тот. - Я как раз и хотел сказать, что вот опять привелось с Зоей встретиться. По вашему с Ничей, так сказать, поводу. Такой вот хард-рок. Вы ж пропали оба, вот мы вас и стали с милицией разыскивать, там и встретились. Так что видел я ее, и видел совсем недавно, не далее как сегодня. То есть, уже, наверное, вчера, время-то позднее… - Тут он поднял голову, посмотрел на светлое пустое небо и нахмурился. - Хотя у вас тут не поймешь, ночь ли, день ли… - Он посмотрел на часы. - И часы погасли. Вроде недавно батарейку ставил… - Он для чего-то потряс свои электронные часы и приложил их к уху.
        - Тут не ходят часы, - буркнул Нича. Ему все больше и больше казалось, что это настоящий отец, но уж очень страшно было поверить в это, а потом разочароваться. - Ты лучше скажи, как ты здесь оказался. Вроде не удивился даже.
        - А чему тут удивляться, если я целенаправленно сюда пришел? - тряхнул «хвостиком» отец. Похоже, все-таки отец… - А вот как… Это целая история. Всю ее рассказывать долго, скажу только, что помог мне Игорь Ненахов. Помнишь дядю Игоря?
        Нича кивнул. Мысли совсем перепутались. Дядю Игоря Ненахова он, конечно же, знал, но каким образом тот мог помочь отцу попасть сюда? Бред какой-то…
        - При чем тут дядя Игорь? - озвучил он эти мысли.
        Отец нахмурился. Или тот, кто казался отцом.
        - Долгая история… - сказал он, продолжая хмуриться. - И не совсем понятная. - Тут он вздернул голову и махнул рукой на автобус: - Давайте хоть зайдем, сядем. А то стоим, как бедные родственники.
        Нича пожал плечами и шепнул Соне:
        - Иди первой.
        Соня тоже дернула плечиками и пошла к двери. Нича залез в салон следом за ней. Они сели в кресла второго ряда. Отец вошел и уселся на первый ряд, лицом к ним.
        - Так вот, - продолжил он, устраиваясь поудобней, - наш мир - как бы не совсем мир. Скорее, это программа.
        - Мы уже в курсе, - буркнул Нича.
        - Тем лучше, - сказал отец и потеребил «хвост». - А вы знаете, что люди тоже не все люди?
        Соня, а потом и Нича неуверенно кивнули.
        - Кроме людей, есть еще снотворители? - очень тихо спросила девушка.
        - Какие снотворители? - удивился отец. - Не знаю. Не слышал о таких. Хотя в общем-то есть такие люди, которые всю собранную за время бодрствования информацию передают именно во сне. Кстати, ты - одна из них.
        Соня вздрогнула. Нича сглотнул и просипел, поскольку голос вдруг отказался ему служить:
        - Кому передают?
        - Так называемым координаторам. А те - еще выше, координаторам более высокого ранга. И так - до самого верха. А сверху вниз, ну и параллельно тоже, идут команды на создание нашего так называемого мира и управление им. Такой вот хард-рок. В общем, вы голову этим не забивайте пока, я хочу только сказать, что дядя Игорь и есть, оказывается, один из таких координаторов. Вот он мне и помог.
        Все это походило на правду. Что-то Нича и так уже знал, о чем-то догадывался, но все же то, что он сейчас услышал, вполне могло оказаться хитростью соперника. Дескать, вот выдаю вам такие секреты, значит, я свой, верьте мне!
        И тут его осенило. Если отец на самом деле не отец, а вирус или нечто подобное, посланное, чтобы помешать им уехать домой, то…
        - Отец, - сказал он. - Пап… Ты нас, конечно, извини, но нас домой отпустили. И времени уже совсем мало осталось на это. Ты не против, если мы поедем?
        Отец заметно вздрогнул и словно осунулся. Но тут же тряхнул «хвостом» и расплылся в улыбке:
        - Ну, вот и здорово! А то мать с ума сходит. Матери, то есть. - Он хлопнул ладонями по коленям и поднялся, согнувшись, с кресла. - А я пойду повоюю. Может, чего и выйдет. Как говорится, иль погибнем мы со славой, иль покажем чудеса. - Он резко, со стуком, откатил дверь и выбрался наружу.
        Нича тоже вышел, не зная, что и предпринять. Похоже, это и впрямь был отец. Но все же хотелось убедиться в том окончательно. Нича подошел к нему и протянул руку:
        - Что ж, поехали мы. Счастливо. Ты поосторожней тут.
        Отец молча пожал его ладонь, похлопал по плечу и слегка подтолкнул в сторону кабины.
        - Езжайте. Скажи маме, чтобы за меня не переживала. И береги ее. И Соню береги. И Зою тоже… Сонину маму. Короче, ты теперь один мужик на две семьи, так что не подкачай.
        Отец резко повернулся и зашагал к лесу. Нича почувствовал, как по щеке скатилась слезинка. Он еле удержался, чтобы не побежать вслед за отцом, не окликнуть его. Но все-таки решил довести проверку до конца.
        Он забрался в водительское кресло, повернул ключ в замке зажигания. Перед тем как тронуться, посмотрел в панорамное зеркало над головой. Соня сидела в салоне нахохлившись, глядя на него каким-то непонятным взглядом. Ниче даже показалось, что в этом взгляде сквозит разочарование. Он подмигнул любимой и тронул микроавтобус с места. В три приема развернулся и поехал по направлению к родному городу, наблюдая за отцом в зеркало заднего вида. Тот уже подошел к ближним деревьям и, не оглядываясь, шагнул в лесной полумрак.
        Нича резко затормозил и отрывисто просигналил. Включил заднюю передачу и быстро покатил обратно. Остановился, распахнул дверь, выпрыгнул на асфальт и побежал к деревьям, за которыми скрылся отец.
        - Папа! - крикнул он. - Пап! Подожди!..
        Отец вынырнул из-за деревьев столь неожиданно, что Нича едва не налетел на него. Невольно затормозив, он тут же бросился к нему, крепко обнял, уткнулся носом в отцовский лоб.
        - Папа, - забормотал Нича, не пытаясь сдерживать слезы, - папа… Прости меня, ладно? Прости!.. Я не поверил, хотел убедиться… Здесь все бывает. Здесь так… так страшно!..
        - Ничего, ничего, - погладил Ничину спину отец. - Я не обиделся, что ты! Я очень рад, что мы опять вместе.

* * *
        Они снова сидели в маршрутке. Соня уже поняла Ничин поступок, и взгляд ее снова стал прежним. Правда, в нем все еще оставалась тревога, но от нее в этом мире никуда было не деться. Хотя… Да о чем же он думает!
        Нича вскочил с кресла и врезался в потолок макушкой. Но обращать внимание на такие мелочи было некогда.
        - Что же мы сидим-то?! - замахал он руками, склонившись над Соней. - Ведь тебе нужно ехать! Часы стоят, сколько там времени осталось? Может, всего полчаса! А надо ведь еще научить тебя, как этой штукой управлять.
        - Коль, может, я не поеду? - жалобно глянула на него Соня. - Мне без тебя… плохо.
        - Да пойми ты, - взмолился Нича, - я ведь тебя не гоню, мне тоже без тебя плохо. Но мне будет легче тут, если я буду знать, что ты в безопасности. И наших мам ты дома поддержишь, они же теперь совсем одни остались!
        - А ты?.. - шмыгнула носом Соня. - Ты-то как?
        - Так ведь я же теперь не один, - улыбнулся Нича и с нескрываемой нежностью посмотрел на молчавшего, даже отвернувшегося к окошку отца, подчеркнуто не вмешивающегося в их «разборки». - Мы теперь - о-го-го! Горы свернем.
        Соня задумалась. В ней явственно боролись между собой два желания: одно звало ее домой, к маме; другое никак не хотело отпускать от любимого. Но, видимо, тот факт, что Нича и впрямь приобрел в лице отца значимую поддержку - как физическую, так и моральную, - перевесил Сонины метания в пользу отъезда.
        - Ладно, - снова шмыгнула она, - я поеду. Если смогу. Научишь?
        - Конечно, - метнулся к выходу из салона Нича. - Пошли!
        - Давай лучше я научу, - оторвал вдруг отец взгляд от окна.
        - А ты разве умеешь? - удивился Нича.
        - А почему бы мне не уметь? - хмыкнул отец. - Я как раз удивился, что ты умеешь.
        - Ну, пришлось научиться… - развел Нича руками. - Я не ас, конечно, но…
        - Ну, коли не ас, то и не лезь. А я сейчас из Сони настоящего аса сделаю. - Он подмигнул девушке и легонько подтолкнул ее за плечо к выходу: - Иди, Сонюшка, садись за баранку.
        - Я?.. - смутилась Соня, глядя почему-то на Ничу.
        - Конечно, ты, - усмехнулся отец. - На теорию у нас времени нет, приступим сразу к практике.
        Соня нервно сглотнула и направилась к двери. Спустилась на асфальт, обошла маршрутку и забралась на водительское место. Отец сел в соседнее кресло. Нича остался наблюдать за процессом обучения из салона.

* * *
        А потом… То ли сказалось дикое, нечеловеческое напряжение от этих двух сумасшедших дней, то ли он просто устал физически, а тут, сидя в уютном кресле, внезапно размяк, но дело кончилось тем, что Нича заснул, так и не сумев посмотреть, как отец учит Соню ездить. Проснулся он от нежного прикосновения к щеке Сониной ладони.
        - Коля, Коль… - шептала любимая. - Проснись, пожалуйста. Я поеду, ладно?
        Нича, не раскрывая глаз, вскинул руку и крепче прижал к лицу Сонину ладошку. Ему стало вдруг так одиноко и страшно, что даже мысль об отце не принесла успокоения. Казалось, что Соня, его любимая, уезжает от него навсегда. И та пропасть, которая измеряется не в километрах, а в неведомых никому единицах, разлучит их не только в пространстве, но и в таких измерениях, после чего даже жизнь и смерть не будут иметь такого различия, как то, чем покажется им эта разлука. Но любовь - разве не выше она любых измерений? Разве может она быть измерена, взвешена, просчитана и выражена каким-либо кодом? Разве только стихами, и то весьма приблизительно. И разве, если они с Соней любят друг друга, так уж важно, где она будет находиться - за три тысячи километров, за миллионы парсеков, за пределами этой реальности или вовсе вне границ человеческого понимания? Любовь все равно останется с ними, являясь самой прочной нитью, тем самым нуль-т переходом, о котором так мечтают фантасты. Только связывать будет этот неразрывный туннель не тела, а сердца. И вечный фонтан настоящей любви донесет свои яркие волшебные брызги
до любого уголка Вселенной, до любой части любой разновидности бытия, где существуют те, кто любит. Может быть, этот фонтан любви и есть основное ядро программы Студента? Или даже этот фонтан и есть настоящая, единственно возможная, бесконечная в пространстве и времени Вселенная, включая в себя все, в том числе и мир самого Студента?..
        Нича открыл глаза и притянул к себе Соню.
        - Я люблю тебя, - сказал он. - Я буду всегда любить тебя.
        - Я тоже люблю тебя, - прошептала Соня. - Я не смогу без тебя жить. Обязательно возвращайся ко мне.
        - Я и так буду с тобой всегда. Ведь я же люблю…
        - Все равно возвращайся. Обязательно. Я хочу целовать тебя…
        И она забросила руки за Ничину шею и прижалась к его губам своими, вмиг заставив Ничу забыть о его красивой «фонтанной» теории. А может, это было лишь ее частным случаем, одним из миллиардов возможных.

* * *
        Нича стоял, глядя вслед удаляющемуся автобусу, и боролся с огромным желанием кинуться следом, догнать, остановить эту бездушную оранжевую коробку, отнявшую его любимую, и… И что потом? А все равно что. Оставить Соню здесь, уехать вместе с ней, какая разница? Если она будет с ним рядом, то не все ли равно, что именно будет вокруг? Ничто не имеет смысла, если рядом нет той, кого любишь больше жизни, и точно так же все кажется замечательным и прекрасным, если она находится возле тебя.

«Ой ли? - оборвал вдруг он свои мысли. - Отчего же ты продолжал дергаться, когда нашел Соню, когда понял, что она простила тебя? Почему не увез сразу в родной город, пусть и этой, ненормальной реальности, если тебе все равно, что окружает тебя?»
        Нет, конечно же, одной лишь любви для успокоения души было мало. Тем более теперь, когда он знал, чем может грозить миру его бездействие. Хотя, как именно ему следует действовать, Нича также не имел ни малейшего представления. Правда, теперь рядом был отец…
        Нича проводил взглядом ставшее совсем маленьким оранжевое пятнышко, вздохнул и, развернувшись, побрел к отцу. А тот, похоже, вовсе не замечал траурное настроение сына, с гордой улыбкой следя за удаляющейся маршруткой.
        - Ну, что, - сказал он, дернув «хвостом», когда автобус исчез из виду, - хороший из меня учитель, а?
        - Кто? - недоуменно свел брови Нича. - Какой учитель?
        - Хорового пения, - фыркнул отец, но тут же спрятал улыбку и пихнул плечом в Ничино плечо. - Да ты не кисни, все будет хард-рок. Скоро вы с ней опять будете вместе, вот увидишь.
        - Ага, - буркнул Нича, - скоро. Когда какой-нибудь новый Студент лет эдак через миллиард снова не возьмется программку написать на тему «Жили-были старик со старухой».
        - Это Соня, что ли, старуха? - снова фыркнул отец. - Вот я ей расскажу, как ты о ней отзываешься.
        Нича махнул рукой и опять вздохнул.
        - Рассказывай, - сказал он. - И расскажи, кстати, что ты сейчас собираешься делать? Лично я предлагаю идти к «хрущевке», это… ну, центр здесь такой вирусный, сам потом увидишь. Там, кроме вирусов, сейчас находятся и два антивирусника. Я надеюсь, что еще находятся. В общем, нам в любом случае нужно к ним. И решать, что делать дальше, тоже надо вместе с ними.
        Отец почему-то не поддержал эту идею, даже поморщился.
        - Вирусы, антивирусники… - проворчал он. - Мне это и на работе надоело. Да и кто они такие? Программные коды? Что они могут решать? Как их запрограммировали, так они и действуют. Или ты думаешь, раз я программист, то живо тут все и всех перепрограммирую?
        - Да не думаю я! - воскликнул Нича. - Но ты ведь не знаешь, ты не видел Юрса и Марию Антоновну, не говорил с ними. А я видел и говорил. Они не просто куски программы, они живые! А Юрс вообще нас с Соней спас.
        - Это волк, что ли? - скривил губы отец.
        - А ты откуда знаешь? - удивился Нича.
        - Да все оттуда же. Я ведь тебе говорил, что не просто так сюда свалился. Кое в чем меня просветили.
        - Может, и подсказали, что нужно делать? - воодушевился Нича.
        - Увы, - развел руками отец. - Тут нам самим придется кумекать.
        - Вот я и предлагаю идти к тем, кто нам может помочь!
        - А я предлагаю сначала поспать, - неожиданно сказал отец. - На тебе ведь уже лица нет, да и с ног валишься. Если вдруг что - упадешь сразу, какие там сражения с мировым злом! Кстати, я тоже не прочь покемарить, денек сегодня не из легких выдался.
        - И где тут кемарить? - огляделся вокруг Нича, который понял, что отец совершенно прав: еще немного, и он заснет на ходу. А приступать к столь серьезному делу, что предстояло им, следовало с ясной головой, да и с отдохнувшим телом неплохо бы.
        - Да где угодно, - сказал отец. - Вон хотя бы в лесу, там мох мягкий. А диких зверей, как я понял, тут не водится.
        - Тут даже комаров не водится, - улыбнулся Нича.
        - Вот! - обрадовался отец. - Натуральный хард-рок. Красота и покой, в смысле. Тепло, светло, и мухи не кусают.

* * *
        И они направились в лес. Нашли местечко поуютней, улеглись. Нича почувствовал настоящее блаженство, словно под ним был не лесной мох, а по меньшей мере пуховая перина. Только сейчас он почувствовал, как ноет его тело и гудят ноги.
        Спать хотелось жутко, но тем не менее он спросил у отца:
        - Пап, и все-таки. Ну, не мог же дядя Игорь тебя сюда отправить - и ничего не подсказать! Наверняка же вы хоть что-то с ним обсуждали.
        - Коль, - повернул к нему голову отец, - дядя Игорь не бог, не создатель этого мира, а всего лишь рядовой координатор. Ну, не совсем рядовой, но далеко не всемогущий и не всезнающий. Он про этот мир мог только догадываться. Ясно было лишь то, что здесь хозяева вирусы. И что люди в беде. Поэтому основных задач у нас две - уничтожить или хотя бы обезвредить вирусы и спасти людей. В идеале всех, а там - как получится. А для меня главной целью было выручить тебя. Но ты выручаться не захотел. - Отец усмехнулся и добавил: - Да я, собственно, и знал, что не захочешь. Смешно сказать, даже расстроился, когда ты вдруг так резво домой помчался. Вроде бы я как раз этого и хотел, а сердчишко-то защемило.
        - Подумал, наверное: «И кого ж это я воспитал? Труса и размазню». Да?
        - Ну, где-то так. И я очень рад, что ошибся.
        - Я тоже рад, пап, что ты у меня такой.
        - Какой же?
        - Настоящий. Не какой-то там программный код, а самый настоящий человек.
        Отец почему-то вздрогнул. Ниче показалось, что он хочет ему что-то сказать. Но отец резко вдруг отвернулся и буркнул:
        - Давай спать, наговоримся еще.

3
        Зоя Валерьевна жалела, что не уговорила Зою остаться. Хоть поболтали бы о всяком-разном, глядишь, и время побыстрее бы шло. И не так бы сжимала сердце тревога. Но почему-то ее новая подруга заторопилась домой сразу после Гениного ухода, и теперь Зоя Валерьевна не знала, чем себя занять. Она уже приготовила ужин, полила цветы, перетерла всю мебель в квартире, а время все равно тянулось медленно. Но когда Зоя Валерьевна взглянула на часы, она ахнула: на тех уже было начало десятого! А Гена все не возвращался. Может, узнал что-то новое? Может, они с Игорем нашли какую-то ниточку и отправились на поиски Коленьки? Но Гена обязательно позвонил бы ей… Впрочем, что мешает сделать это ей самой?
        Зоя Валерьевна кинулась за мобильником. Но того не оказалось ни на журнальном столике, где он обычно лежал, ни на комоде в прихожей, ни на кухне. В сумочке она его тоже не нашла, хотя там ему и нечего было делать, ведь из дому она сегодня не выходила. Зоя Валерьевна растерялась. На душе стало совсем неспокойно, словно пропажа телефона была как-то связана с Колиным исчезновением. И теперь вот еще Гена пропал… А может, это он прихватил случайно ее телефон, когда отправился к Игорю? Он ведь такой был возбужденный, нервный, когда из дому выскочил, вполне мог взять вместо своего ее мобильник. Правда, и его телефона тоже нигде видно не было.

«Ой, да что я гадаю? - хлопнула она по лбу. - Можно ведь с городского на свой номер позвонить, вот и услышу, куда телефон завалился. А если и впрямь его Гена взял, то он мне и ответит». С трудом вспомнив номер своего мобильника, Зоя Валерьевна набрала его на клавиатуре городской трубки. И тут же услышала знакомое пиликанье… из кармана халата! Но вместо того чтобы обрадоваться, она отчего-то заплакала. Слезы текли и текли, а всхлипывания перешли вдруг в громкий плач. Ноги тоже перестали ее слушаться, и Зоя Валерьевна поспешила к дивану, чтобы рухнуть на него, сотрясаясь в непрекращающихся рыданиях.

«Словно оплакиваю уже Коленьку», - мелькнула вдруг нежданная мысль. И она так ее напугала, что Зоя Валерьевна тут же перестала плакать, хотя крупная дрожь и громкие всхлипы все еще продолжали ее сотрясать.
        - Возьми себя в руки! - со злостью прошипела она уже вслух. И добавила: - Дура ты старая! И как только с тобой Гена уживается?
        Самобичевание помогло. Дрожь прошла, от слез не осталось и следа. Чтобы ее не выдал голос, Зоя Валерьевна сделала несколько глубоких вдохов и откашлялась. А потом выбрала из адресной книги мобильника имя мужа.
        Сначала она услышала обычные длинные гудки - Генин телефон был в сети. Но они вдруг сменились частым пиканьем, словно муж дал отбой, не желая разговаривать. Но такого быть не могло, и Зоя Валерьевна предположила, что он, нервничая, случайно нажал не ту кнопку. Тогда она позвонила еще. На сей раз равнодушный голос автоответчика сообщил ей о недоступности вызываемого абонента. Это было уже странно. Зоя Валерьевна вновь уже собралась нервничать, но сообразила, что у Гениного аппарата просто мог сесть аккумулятор. Ну, конечно! Потому и в первый раз после обычных зазвучали гудки отбоя.
        Что ж, можно еще позвонить Игорю. Правда, номер его мобильника она не знала, но городской телефон Ненахова был вбит в память стационарного аппарата. Зоя Валерьевна взяла городскую трубку и быстро нашла нужный номер. Она долго, минуты две или три, слушала длинные гудки вызова, но ей так и не ответили.
        Вот теперь тревога по праву вернулась на свое законное место. А вместе с ней Зою Валерьевну захлестнули и недавние мысли о том, что Гена с Игорем что-то узнали о Коле и отправились на его поиски. Трубка выпала из руки, глухо стукнувшись о ковер.
        - Почему же ты сам-то мне не позвонил?! - сжала Зоя Валерьевна сухонькие кулачки, чувствуя, как слезы вновь наворачиваются на глаза.
        И тут запиликал городской телефон. Зоя Валерьевна рухнула на колени и зашарила рукой по ковру, поскольку подступившая вдруг к глазам темнота не позволила ей разглядеть трубку. Нащупав наконец телефон, она снова его выронила из дрожащей ладони, схватила теперь уже обеими руками и, промахиваясь пляшущими пальцами, с трудом, вслепую нашла нужную клавишу.
        - Да!!! - закричала она в трубку, чувствуя, что прерывающегося дыхания не хватит на осмысленную фразу.
        - Зоя? - услышала она в ответ незнакомый женский голос. Вернее, это поначалу он показался незнакомым, поскольку до этого ей не доводилось говорить с Зоей Нормалевой по телефону. Но дальнейшие слова собеседницы быстро расставили все по местам. - Зоя, что с тобой? Это я, Нормалева, - раздалось в трубке. - Что-то случилось? Гена что-то узнал?
        - Ой!.. - только и сумела выдохнуть Зоя Валерьевна, садясь на пол. - Ой, Зоюшка… - Она хотела сказать подруге, чтобы та не волновалась, что никаких вестей пока нет, но горло перехватило вдруг спазмами, и она ничего больше сказать не могла.
        - Я бегу! Жди! Зоя, я уже бегу! - раздался в ответ полный боли и ужаса крик, и телефонная трубка тоненько запричитала короткими гудками отбоя.

* * *
        Зоя Валерьевна все еще сидела на полу, когда в прихожей раздалась трель дверного звонка. Темная пелена с глаз уже спала, оставив после себя лишь мельтешение точек, напоминающих рой растревоженных пчел. И звенело в ушах, в полном соответствии с этой иллюстрацией из жизни насекомых. Поэтому она не сразу сообразила, что звонок вовсе не был связан с этой пчелиной пляской. Но его настырная трель буравила мозг снова и снова, и Зоя Валерьевна наконец-то очнулась. Пока она поднималась на ноги и, пошатываясь, брела до прихожей, в дверь уже стали стучать.
        - Сейчас, Зоюшка, погоди, - проговорила Зоя Валерьевна, сама не услышав собственный голос. А когда наконец сумела справиться с замком, едва не была сбита с ног влетевшей в распахнувшуюся дверь Зоей.
        - Что, Зоя? Что?! - закричала та прямо с порога. - Где Гена?!.
        - Нет, нет!.. - замахала руками Зоя Валерьевна, пытаясь набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы сказать самое главное. Все же у нее это получилось. - Не волнуйся, Зоюшка, все хорошо… - удалось выдохнуть ей.
        - Хорошо?! - Глаза Зои Нормалевой, уставившиеся на нее, округлились. - На тебе нет лица, ты не можешь говорить, и это ты называешь «хорошо»?..
        Гостья подхватила ее и почти отнесла в комнату. Уложила на диван, ставший в эти дни неким перевалочным больничным ложем, и, строго сверкнув глазами, спросила:
        - Есть в доме спиртное?
        - Что ты, Зоюшка, я не пью, - вяло отмахнулась Зоя Валерьевна.
        - Я спросила не об этом! - притопнула гостья.
        - Должен быть коньяк в шкафу, на кухне… - Она стала подниматься, но Зоя шикнула на нее и сама метнулась к дверям кухни, скоро вернувшись оттуда с бутылкой коньяка и большой кружкой.
        - Из кружки?!. - ужаснулась Зоя Валерьевна.
        - Это вода, - мотнула головой гостья, поставила принесенное на журнальный столик и, не спрашивая, достала из-за стеклянных дверок шкафа две рюмки. Плеснула в каждую едва ли по глотку коньяку и протянула одну хозяйке: - А это лекарство. Пей!
        Зоя Валерьевна попыталась протестовать, но взгляд Нормалевой был столь непреклонен, что она предпочла не спорить. Приподнявшись на локте, она приняла рюмку и выпила остро и будто бы даже и впрямь ободряюще пахнущую коньячную массу.
        Зоя тут же забрала рюмку и сунула в освободившуюся руку кружку с водой. Когда Зоя Валерьевна после нескольких жадных глотков отняла ее ото рта, гостья удовлетворенно кивнула и сказала:
        - А теперь рассказывай.

* * *
        Зоя Валерьевна после глотка коньяку и впрямь почувствовала себя лучше. Во всяком случае, окончательно рассеялся «пчелиный рой» перед глазами и стало легче дышать. Положив руку в ладони севшей на стул возле дивана Зое, она стала рассказывать о том, что случилось после того, как та ушла домой. Точнее, даже не о том, что случилось, а о том, чего не случилось. Не вернулся Гена, не удалось дозвониться на его мобильный, не отвечал телефон Ненахова.
        Зоя Нормалева внимательно слушала, с каждой минутой хмурясь все больше. Наконец, когда Зоя Валерьевна замолчала, она мотнула головой, так что огненного цвета волосы хлестнули воздух подобно молнии, и выдавила:
        - Эх! Зря я от вас ушла!..
        - А что бы изменилось, если бы ты осталась? - удивилась Зоя Валерьевна, высвобождая ладонь из Зоиных рук. И, спохватившись, поправилась: - То есть я хотела сказать, что мне бы с тобой, конечно, было легче, но все остальное-то… А о тебе я не раз думала, жалела, что ты ушла.
        - Да я это как раз и имею в виду, что ты одна тут с ума сходила, а вместе бы нам легче было. Я ведь тоже… - Зоя махнула рукой. - Я тоже запаниковала, совсем голову потеряла. Оттого и отсюда сбежала, чтобы дома слезам волю дать. А еще… Еще я повторить хотела… Ну, с Соней еще раз связаться. Но куда там! В таком состоянии этого не сделать.
        - Лучше бы ты и впрямь осталась, - вздохнула Зоя Валерьевна. - Поплакали бы вместе, чего уж нам друг дружку стесняться, беда-то у нас общая.
        - Наверное, нам и правда нужно теперь вместе быть. И легче вдвоем, и - мало ли что, возраст-то у нас с тобой не девичий. Если, конечно, Гена против не будет…
        - А чего ему быть против? Он к тебе хорошо, по-моему, относится. Даже, мне кажется, очень. - Зоя Валерьевна попробовала улыбнуться, но, увидев, как вспыхнула гостья, пожалела о сказанном. Хотела уже извиниться, но вспомнила вдруг о главном и подскочила: - Но Гены-то нет!.. Чего же мы сидим? А я и разлеглась еще!
        - А что же нам делать? - отняла Нормалева ладони от пылающих щек.
        - Как что? Идти к Игорю! - Зоя Валерьевна поднялась с дивана, покачнулась, но все-таки удержалась на ногах.
        - А ты сможешь? И ты знаешь его адрес?
        - Думаю, смогу… И адрес знаю, конечно. Гена с Игорем сто лет уже дружат.

* * *
        На дворе было совсем темно. Фонари в их маленьком городе освещали в основном лишь проезжие части улиц, дворы же и подворотни тонули в полумраке, лишь немного разбавленном светом из окон ближних домов. Поэтому женщины поспешили выбраться на освещенную улицу и по пустынному в этот час тротуару пошли к главному проспекту, на котором и находился дом Ненахова.
        Машин на дороге тоже почти не было. Пока они дошли до перекрестка, навстречу им попались всего две легковушки да обогнал один мотоцикл. Зоя Валерьевна обратила на него внимание, потому что пассажир, сидящий в коляске, показался ей странным.
        - Посмотри-ка, - тронула она Зоин локоть, - мужчина-то забинтован как, лица не видно! И без сознания вроде, гляди, как голова качается…
        - Да пьяный, наверное, вот и качается, - даже не глянув в ту сторону, ответила Зоя, занятая, видимо, совсем другими мыслями.
        - Ну, не знаю, - проводила Зоя Валерьевна странный мотоцикл взглядом. Что-то нехорошее заворочалось вдруг внутри. Впрочем, она всегда сострадательно относилась к чужой боли. - Надеюсь, он его в больницу повез.
        Но мотоцикл, доехав до перекрестка, свернул не к больничному городку, а направился в сторону парка и вскоре исчез из виду.
        Видя, что подруга шагает, глядя только под ноги, полностью погрузившись в раздумья, Зоя Валерьевна не стала беспокоить ее разговорами, и до дома Ненахова они дошли молча.
        Возле подъезда пришлось подождать, поскольку на вызов по домофону никто не ответил. Логичней было бы сразу повернуться и уйти, но почему-то и та, и другая Зои, не сговариваясь, остались возле двери в надежде, что кто-нибудь из жильцов войдет в подъезд или, наоборот, откроет его, выходя.
        Зоя Нормалева продолжала о чем-то усиленно думать, а Зоя Валерьевна стала смотреть по сторонам, благо что здесь, на центральном проспекте города, свету хватало. И дома здесь, в центре, отличались от «хрущевок» и панельных коробок остальных улиц особой вычурностью. Каждый дом на проспекте имел свое лицо, свою индивидуальность, даже свой цвет. Они строились сразу после войны, и в их строительстве принимали участие пленные немцы. Обыватели судачили, будто эти здания потому и выделяются среди прочего жилого «ширпотреба», что их строили с немецкой основательностью, с внесением в архитектуру европейского колорита. Но это, конечно же, было глупостью. Здания проектировались ленинградскими архитекторами, и, разумеется, подневольные строители не могли внести в проект никакой отсебятины. Но тогда, в конце сороковых - начале пятидесятых, в стране сложилась некоторая архитектурная мода - дома старались делать красивыми, с намеками на классику. Зоя Валерьевна когда-то, в далекой юности, неплохо в этом разбиралась и даже собиралась после школы ехать в Ленинград, поступать в архитектурный. Но средств для этого в
семье не было, и она ограничилась местным техникумом советской торговли. Хотя и сейчас, глядя на ярко-желтый фасад ненаховского дома, украшенный белой лепниной, разорванными фронтонами над арочными проемами окон, плоскими белыми пилястрами от цоколя до карниза под крышей, она чувствовала на сердце щемящую грусть от упущенных возможностей и неосуществленных желаний.
        Зоя Валерьевна вздохнула и отвернулась от дома. Сразу через дорогу начинался городской парк, куда иногда летом и ранней осенью выбирались они погулять с Геной, а когда Коля был маленький, проводили тут много времени и зимой, катая сынишку на санках и лыжах, и весной, пуская с ним кораблики в ручейках, стекающих к озеру по ту сторону парка. А уж когда Коленька был совсем карапузом, сколько она намотала километров по аллеям парка с коляской!..
        Счастливые воспоминания хлынули на нее мощным потоком. Зоя Валерьевна даже ненадолго забыла о несчастьях, укравших за последние два дня всю радость, весь смысл ее жизни. И лишь тарахтение мотоцикла, кажущееся в ночной тишине пулеметным треском, вернуло ее к действительности. Мотоцикл вырулил на проспект с центральной аллеи парка, куда въезд вообще-то был запрещен, и покатил в ту сторону, откуда пришли они с Зоей. Скорее всего тот самый мотоцикл, что обогнал их, когда они шли сюда. Во всяком случае, этот был тоже с коляской. Вот только в ней не сидел больше человек с перебинтованной головой. И коляска, и сиденье позади водителя были пусты. Чрезвычайно удивленная этим фактом Зоя Валерьевна не догадалась рассмотреть самого водителя, а когда спохватилась, мотоцикл уже свернул с проспекта и, отчаянно тарахтя, скрылся за домами.
        Она вновь хотела поделиться увиденной странностью с Зоей, но тут как раз щелкнул замок, из подъезда вышли мужчина и женщина, а подругам пришлось спешно броситься к двери, чтобы та не захлопнулась.
        Лифта в пятиэтажном здании не было. Но и без него Зоя Валерьевна взлетела на четвертый этаж, забыв о возрасте, оставив далеко позади свою спутницу. Подбежав к двери ненаховской квартиры, она вжала палец в кнопку звонка с такой силой, словно хотела проткнуть им стену, как будто от приложенного усилия напрямую зависела вероятность застать дома хозяина.
        Она жала снова и снова, звонок в прихожей захлебывался трелями, но дверь оставалась закрытой. Тогда Зоя Валерьевна в сердцах замахнулась, собираясь кулаками наказать глухую деревянную преграду, но Зоя Нормалева успела перехватить ее руку.
        - Ты что? Люди же спят. Да и ни к чему стучать, нет его дома.
        - А где? Где он? - с мольбой посмотрела Зоя Валерьевна на подругу, словно та и впрямь знала, где находятся сейчас Ненахов с Геннадием, но почему-то скрывала от нее это.
        - Я не знаю, Зоинька, - приобняла та ее за плечи и отвела от двери.
        Зоя Валерьевна почувствовала вдруг, как задрожали, подгибаясь, колени, и, ухватившись за подругу, стала сползать на пол. Зоя успела подтянуть ее к лестничному пролету, так что уселась она прямо на ступеньку.
        - Что с тобой? Тебе плохо? Вызвать «скорую»? - Нормалева достала из кармана мобильник, но Зоя Валерьевна остановила ее жестом. А потом, отдышавшись, сказала:
        - Что-то я совсем расклеилась. Ноги совсем не держат. Ты уж прости меня. Только пойми: если еще и Гена… - Она крепко зажмурилась и замотала головой.
        - Ну что ты такое говоришь! - горячо зашептала, наклонившись к ней, Зоя. - Во-первых, что значит «еще»? Коля обязательно вернется, он жив, я знаю! А во-вторых, с Геной-то уж точно все в порядке.
        Зоя Валерьевна вскинула голову и впилась взглядом в лицо подруги.
        - Точно?.. А почему ты так уверена?
        - Потому что Ненахова нет дома. Значит, он сейчас вместе с Геной. А что может случиться с двумя здоровыми мужиками, один из которых полковник милиции?
        - Бывший полковник… - шепнула Зоя Валерьевна, но, скорее, по инерции; Зоина уверенность придала ей сил.
        - Полковники бывшими не бывают, - улыбнулась Нормалева.
        - Но почему Гена не позвонил мне?! - схватившись за перила, поднялась Зоя Валерьевна. - Если бы с ним все было в порядке, он бы мне позвонил!
        - Но ведь его телефон недоступен. Скорее всего сел аккумулятор.
        - Позвонил бы с мобильника Игоря!
        - Может, он не помнит твой номер.
        - Кто? Гена? Что ты такое говоришь?..
        - А что, ты сама-то помнишь Генин номер? - спросила Зоя, придерживая ее на всякий случай за талию.
        - Конечно, помню! - фыркнула Зоя Валерьевна и вдруг замолчала, задумавшись. Странно, но она и впрямь не знала номера мужа. Впрочем, что же тут странного? Ведь она никогда не набирала этот номер по цифрам, пользуясь исключительно встроенной в телефон адресной книгой.
        - Вот то-то же, - снова улыбнулась Зоя, прочитав все на ее лице. - Так что и Гене никак тебе не позвонить.
        - Ну-у… Может быть, - протянула Зоя Валерьевна, чувствуя нарастающее облегчение. Похоже, она и впрямь паниковала зря. «Во всем виновата чрезмерная порядочность моего мужа, - мысленно попыталась она пошутить. - Он приучил меня, что всегда приходит домой вовремя, нигде не шляется, а если вдруг задерживается, обязательно об этом предупреждает. Другая на моем месте сейчас бы и ухом не повела, глазом не моргнула».
        Зоя Нормалева словно подслушала ее мысли.
        - Просто он у тебя очень хороший, - негромко сказала она. - Ты привыкла к тому, что он всегда рядом, вот и…
        - Ты хочешь сказать, что я держу его на привязи? Что от тебя бы он ни за что не сбежал? - неожиданно вырвалось у Зои Валерьевны, но она тут же зажала себе рот ладонями, а потом, замахав ими на побледневшую Зою, запричитала: - Ой, Зоюшка! Ой, прости меня, дуру! Я ведь и правда совсем с ума схожу, рехнулась уже окончательно!
        - Ничего, - ответила Зоя. Но по ее побелевшим губам, по влажному блеску глаз, по тому, как сухо дрогнул голос, было видно, что нечаянно вырвавшиеся слова ее зацепили, причинили боль. Но она сделала над собой видимое усилие и улыбнулась: - Я сама еще большая дура.
        Что она хотела этим сказать, Зоя Валерьевна не поняла, а спрашивать побоялась. Ведь Зоя могла иметь в виду как то, что она зря затеяла подобный разговор, видя ее взвинченное состояние, так и то, что она по своей воле упустила когда-то свое счастье, которое было столь близко. И почему-то Зое Валерьевне казалось, что второе предположение ближе к истине. Она представила вдруг, что было бы, если бы тогда, много лет назад, эта женщина, тогда еще девчонка, оказалась чуть посмелей… Ведь тогда… Тогда бы у нее не было Гены. Никогда не было! И никогда бы не было стольких лет этого спокойного, не замутненного ничем счастья. И, наверное, никогда бы не было Коли, во всяком случае, этого Коли, которого, наряду с Геной, она обожала больше самой жизни! Удивительно, но она так и не могла никогда понять, кто же из этих самых дорогих в ее жизни мужчин для нее ближе? Казалось, роднее должен быть сын. Порой она так и думала. Но потом ловила себя на мысли, что просто заставляет так себя думать, поскольку это выглядело «правильнее». Однако, создавая для себя мысленно кошмарную и нелепую по своей сути картину, где ей
предлагали сделать выбор, кого из них двоих она бы отдала на обязательное заклание, оставив жизнь лишь одному, она всегда чувствовала, как смертельный ужас сжимает ее сердце, и шептала: «Нет, нет, только не их! Убейте меня!»
        Зоя Валерьевна потрясла головой, прогоняя из нее то, чему там никак было сейчас не место. Затем опять подошла к двери и позвонила, долго не отпуская кнопку звонка.
        - Пойдем, - позвала ее Зоя. - Его нет дома.
        - Пойдем, - кивнула Зоя Валерьевна, убрав от звонка руку.
        Но она, тем не менее, продолжала стоять возле двери. Какая-то идея, смутная мысль, пыталась достучаться до ее сознания… Ну конечно же!
        - Зоя, у тебя есть бумага и ручка? - резко повернулась она к Нормалевой.
        - Бумага?.. - заморгала Зоя, но быстро сообразила, что она имеет в виду. - Ты хочешь оставить записку? Сейчас… - Порывшись в сумочке, подруга протянула ей шариковую ручку и сожалеючи пожала плечами: - Бумаги нет.
        У Зои Валерьевны с собой ничего не было, но машинально она сунула руки в карманы кофты. В одном лежали ключи, в другом - носовой платок. Она достала платок, собираясь уже писать на нем, но из платка выпала вдруг бумажка. Зоя Валерьевна быстро подняла ее. Это была квитанция; на днях она положила деньги на свой мобильный счет.
        Размера бумажки как раз хватило, чтобы написать: «Игорь, позвони мне СРАЗУ, как придешь! Зоя Б.». Слово «СРАЗУ» она написала большими печатными буквами, да еще и подчеркнула. Хотела дописать «в любое время дня и ночи», но места уже не было.
        Зоя Валерьевна сложила квитанцию пополам и засунула в щель между косяком и дверью напротив замочной скважины. После этого она вернула ручку подруге, вздохнула и сказала:
        - Ну, что ж, пойдем.

* * *
        Назад они тоже шли молча. Оброненная недавно нечаянная глупость мешала Зое Валерьевне начать разговор. Вероятно, это же досаждало и Зое.
        Когда до дому оставалось уже всего ничего, Зоя Валерьевна все-таки пересилила себя и сказала:
        - Пойдем ко мне!..
        Это получилось так жалобно, что ей даже стало противно. «Гадости говорить у тебя куда бойчее получается!» - поддела она себя мысленно.
        - Разумеется, к тебе, - ответила Зоя. - Теперь я тебя одну не оставлю.
        - А разве… - удивленно начала Зоя Валерьевна, но тут же захлопнула рот.
        - Что «разве»? - остановилась Нормалева и внимательно посмотрела на нее. - Ты хочешь спросить, не обиделась ли я на тебя?
        - Ну… да… - промямлила Зоя Валерьевна, радуясь, что здесь уже нет ярких фонарей, и краску стыда, залившую ей лицо, подруга не сможет увидеть. А еще ее обрадовала Зоина прямота. Она любила честных, открытых людей. Поэтому и сама попыталась ответить тем же. Собралась с духом и выпалила: - Ты не держи на меня зла, Зоюшка. Все мы, бабы, дуры, наверное. Ну а я особенно. Очень уж я Гену люблю, понимаешь? И заревновала вот, что тут скрывать… Главное, он и повода-то к этому никогда не давал, а все равно… И понимаю, что глупо, но почему-то вот… Прости, ладно? Я ведь знаю, что ты ничего насчет Гены… Ну, что ты не… - Нужные слова не находились. А те, что просились на язык, она произносить не хотела, опасаясь снова обидеть Зою.
        - Что я не люблю его, ты хочешь сказать? - неожиданно пришла на помощь сама Зоя, сказав именно то, что боялась озвучить Зоя Валерьевна.
        Она благодарно улыбнулась и кивнула. Но затем услышала такое, от чего улыбка тут же сползла с ее губ.
        - Давай уж тогда совсем начистоту, - произнесла Зоя, глядя куда-то мимо нее. - Я любила Гену. Потом - да, все прошло. Вернее, я думала, что прошло, заставила так себя думать. Но сейчас… Сейчас я увидела его снова и поняла, что ничего никуда не прошло. Вот так, Зоинька. Что хочешь, то и думай. Что хочешь, то со мной и делай. Одно я тебе могу обещать твердо: вашему счастью я мешать не собираюсь и Гене про свои чувства говорить не стану. Но то, что есть - то есть. Я в этом не виновата. И с тобой хочу быть честной.
        Зоя Валерьевна была шокирована этим признанием. В голове словно взорвалась бомба, разбросав по сторонам корчащиеся обрывки мыслей. Но потом в этот образовавшийся вакуум внезапно ворвалось нечто, затопившее всю ее, каждую ее клеточку, каждую пору горячей, всеобъемлющей нежностью, огромным, вобравшим в себя целую вселенную чувством. Оно включало в себя и любовь к мужу и сыну, и горечь от того, что их нет рядом, и боль за них, и веру в то, что они обязательно вернутся… А еще в нем была любовь к самой жизни, благодарность за то, что она могла дышать, плакать, смеяться, радоваться и горевать, переживать и сопереживать, и, конечно же, за то, что она могла любить, надеяться и верить. И еще… Еще ей показалось, что она услышала Гену. Родной, такой знакомый, такой любимый голос шепнул: «Это мой подарок тебе…». Но, конечно же, это ей всего лишь почудилось.
        Она вдруг осознала со всей отчетливостью, что ее глупая ревность настолько чужда этому новому чувству, что одно лишь воспоминание о ней вызывало сейчас тошноту. А признание Зои, напротив, показалось таким естественным, гармоничным и правильным, что Зоя Валерьевна, не в силах произнести ни слова, просто шагнула к подруге и обняла, прижавшись всем телом. Из глаз ее текли слезы, но на душе было так светло и просторно, что хотелось впустить туда не только эту славную, чистую и открытую сердцем женщину, но и весь мир.
        Наверное, Зоя что-то почувствовала. Во всяком случае, она не отпрянула, не оттолкнула ее, даже будто бы не удивилась. Наверное, она и впрямь была хорошим экстрасенсом и по-настоящему чувствовала людей, по крайней мере тех, кто был ей близок. И когда Зоя Валерьевна наконец расцепила руки и, чуть отодвинувшись, заглянула в глаза Зое, та сказала:
        - Спасибо. Спасибо, что ты меня поняла. Но ты знаешь, почему еще я тебе в этом призналась? Я чувствую, что он жив. Я уверена в этом на двести, на триста процентов!.. Когда любишь, не нужно прикладывать особых усилий, чтобы узнать…
        - Погоди-ка, - прервала ее Зоя Валерьевна. - Но ведь тогда ты можешь узнать, где он сейчас и что с ним. Пойдем к тебе, ты погадаешь на своих картах!..
        И тут совсем неожиданно, без каких-либо предвещающих признаков, хлынул вдруг дождь. Настоящий, почти тропический ливень!
        Обе женщины стремглав бросились к дому Зои Валерьевны, хотя в принципе могли и не спешить - все равно они уже вымокли до нитки.
        Наконец-то, с запозданием, мощно сверкнуло, а когда они уже вбегали в двери подъезда, их догнал резкий раскат грома.
        Поднимаясь по лестнице, Зоя Валерьевна вдруг стала смеяться - легко и радостно, без намека на истерику. Ее смех подхватила Зоя, и подруги, взявшись за руки, словно школьницы запрыгали вверх по ступенькам.

* * *
        Первым делом Зоя Валерьевна включила чайник, а потом кинулась доставать сменные белье и одежду для себя и гостьи. Переодевшись, они пошли на кухню, и, проходя мимо большого зеркала в прихожей, Зоя бросила на него взгляд, ойкнула, остановилась и схватила за рукав Зою Валерьевну:
        - Ты только глянь!..
        Она посмотрела в зеркало и не смогла сдержать улыбки: обе в похожих махровых халатах, с мокрыми, обвязанными полотенцами головами, они стали похожи на сестер. А если учесть, что у них были теперь и общая беда, и одна на двоих любовь, даже имя - и то было общим, то, пожалуй, они стали не просто сестрами, даже не близнецами, а будто одним человеком, только представленным в двух ипостасях, словно для столь широкой натуры в одном теле попросту не хватило места.
        Обнявшись, они прошли на кухню и сели пить горячий чай. Удивительно, но Зоя Валерьевна не чувствовала больше съедающей ее изнутри беспросветной тревоги за мужа и сына. Теперь она верила, что все будет хорошо. Но беспокойство за них, конечно же, оставалось.
        - Ох, этот дождь, - помотала она головой. - Не дал к тебе сходить. Так хотелось, чтобы ты погадала!..
        - А зачем идти для этого ко мне? - улыбнулась Зоя и отхлебнула из чашки. - Карты у меня с собой.
        - И ты молчишь?! - подскочила Зоя Валерьевна. - Неси же, неси их скорей!
        - Погоди, дай чай-то допить, - рассмеялась ее «вторая ипостась». - Гадание - вещь серьезная. - И она стала усиленно дуть на чай, будто специально оттягивая время.
        - Ну, ты и вредина! - воскликнула Зоя Валерьевна. - Больше не буду тебя чаем по…
        Она не успела договорить, поскольку Зоя резко, едва не разбив, поставила чашку, расплескав по столу чай, подскочила и метнулась в прихожую.
        - Ты… чего?.. - поднялась за ней следом Зоя Валерьевна. Мысль о том, что Зоя на что-то обиделась, она отмела сразу, теперь она это умела. Значит, что-то случилось. Но с кем, с Геной или…
        - Соня… - пробормотала подруга, трясущимися руками доставая из сумочки карты. - Я вдруг так хорошо почувствовала Соню, так близко… - Зоя достала наконец обернутую в черный платок колоду и просительно посмотрела на Зою Валерьевну: - Я пойду в комнату, а ты подожди здесь, ладно? Мне нужно сосредоточиться, я и так, вон, что-то… - вытянула она подрагивающую ладонь.
        - Да конечно, конечно, Зоюшка, - замахала на нее Зоя Валерьевна, - ты иди, гадай, я подожду.
        Зоя ушла в комнату, закрыв за собой дверь. А Зоя Валерьевна вернулась на кухню и налила еще чаю. Но пить не смогла - все мысли ее были там, с Зоей. Что же она почувствовала? Почему сказала, что Соня близко? Может, она вернулась? А может… Может, и Коля вернулся? Может, Гене с Игорем и впрямь удалось их спасти?
        Зоя Валерьевна подскочила и побежала в прихожую за мобильником. Лихорадочно стала тыкать в кнопки, выбирая номер сына… Увы, «аппарат вызываемого абонента» по-прежнему был недоступен.
        Зато резко вдруг распахнулась дверь комнаты. В проеме стояла бледная Зоя. Полотенце свалилось с ее головы, и влажные, разметавшиеся огненными космами волосы казались тревожным сигнальным костром. Ее голос пропал. Зоя Валерьевна скорее прочла по губам, чем услышала:
        - Соня едет домой!..

4
        В звуках мотора Соне слышалась радость. Наверное, маршрутке надоело стоять на пустынной дороге жутковатого мира, вот она и спешила скорее убраться отсюда прочь, выводя урчащим двигателем торжествующие нотки.
        Самой же Соне было вовсе не радостно. Казалось бы, все, приключения кончились, она едет домой, скоро увидится с мамой… Но почему-то само понятие «дом» для нее теперь утратило прежний смысл. Соня мысленно пережевывала: «Домой, домой, домой…», но вкуса этого сладкого некогда слова вовсе не чувствовала. Об одной из причин этой метаморфозы ей страшно было думать. Даже самой себе не хотелось признаваться, что ее пугает… именно встреча с мамой! То, что та увидела и услышала во время «сеанса связи», то, как и что сказала ей сама Соня, было ужасным, отвратительным, гадким. Как же она будет смотреть маме в глаза?
        А еще… Еще она знала, что ей теперь будет не мил никакой дом, если в нем не окажется Ничи. Теперь можно было не сомневаться, что она любит его. По-настоящему любит. Именно так, как она всю жизнь мечтала любить. И Нича тоже любит ее, теперь она была уверена в этом. Как он сказал ей при расставании? «Я буду всегда любить тебя».
        Стоило лишь подумать об этом, как горько-сладкая волна поднялась от живота к горлу и застряла там упругим комком. Соне стало физически трудно дышать, лобовое стекло подернулось влажным маревом. Она машинально включила «дворники», но от этого лучше видно не стало. Только почувствовав, как по щекам катятся слезы, она поняла, что дело не в стекле.
        Соня проморгалась и откашлялась. «Дворники» продолжали скрипеть по сухому стеклу. От этого звука по коже бежали мурашки. Она с трудом поборола желание бросить руль и заткнуть уши. Вовремя вспомнила, что сама же их включила и дернула рычажок столь резко, что чуть его не отломила. «Дворники» скрипнули еще раз и замерли. Мотор продолжал тянуть бравурную бесконечную песню. Соне показалось, что она едет на этой машине всю жизнь, что все остальное было лишь картинками, что она крутила эту баранку всегда.
        Всегда… Любить всегда… «Я буду всегда любить тебя». Нет-нет, в ее жизни появилось нечто более основательное, чем эта жизнерадостная оранжевая маршрутка. У нее появилась любовь. Настоящая. Вечная. Нет, не то… Вечность здесь тоже бледнеет. Она всего лишь замкнутый цикл программы. А для любви нет понятия времени. Для нее не придумать программного кода. Любовь выше всего этого. Потому-то за нее и приходится платить столь высокую цену. Все настоящее стоит дорого. Но разве можно пожалеть хоть что-нибудь в жизни ради того, чтобы услышать шепот любимого: «Я буду всегда любить тебя»? Нет! Для этого не жаль ничего. Как ни избито, ни банально это звучит, но ради настоящей любви не жаль и самой жизни. Потому что любовь дороже. Потому что жизнь без любви - дешевка, пустышка. Программный код двоечника-недоучки. Хотя… А откуда взялась в этой программе любовь? Не мог ее написать Студент, никак не мог! И никто не мог. Что-то было с этим миром не так. Не так, как думалось раньше, но и не так, как представлялось после. Или хитрит Студент, или он сам многого не знает.
        И вот еще что. Не нужно ей никуда ехать. Чем дальше она уезжает от Ничи, тем сильнее удаляется от дома. Так зачем же совершать очевидную глупость?
        Соня убрала ногу с педали газа и собралась тормозить, но увидела вдруг, что и так уже никуда не едет. Мотор автобуса продолжал урчать, под капот бежала полоса асфальта, за окнами по-прежнему мелькали деревья, только серая полоса не была больше дорогой - скорее, гигантской беговой дорожкой, сомкнутой в кольцо, и деревья были одними и теми же, будто слева и справа от нее крутились два огромных барабана, на боках которых очень мастерски и были нарисованы эти деревья. А между дорожной полосой и одним из «барабанов», всего метрах в трех от маршрутки, стоял человек - белобрысый, розовощекий парень в джинсах, клетчатой рубахе навыпуск и распахнутой кожаной жилетке. Он был в наушниках и мотал головой в такт неслышимой музыке. Увидев, что Соня его заметила, парень улыбнулся, повесил наушники на шею и помахал ей рукой.

* * *
        Стоило заглушить двигатель, как мир за окнами изменился. Теперь микроавтобус стоял в большой комнате с темно-бордовыми, на первый взгляд мрачными стенами. Но едва Соня вышла из кабины, на нее сразу повеяло уютом. Наверное, важную роль в этом сыграл большой камин, который не был виден из машины.
        Недалеко от камина стояли, вполоборота друг к другу, два массивных стула с вычурными резными спинками. Больше в комнате не было никакой мебели, от чего и без того не маленькое помещение казалось огромным. Противоположная от камина сторона и вовсе утопала во мраке, поскольку освещалась комната лишь его огнем да двумя парами свечей, ровно и ярко горевших в настенных двухрожковых подсвечниках.
        На одном из стульев сидел белобрысый. Теперь вместо жилетки на нем был темно-синий халат. Он смотрел на Соню и продолжал улыбаться. Стоило ей встретиться с ним взглядом, как парень снова призывно махнул рукой. В другой он держал зажженную сигару.
        Соня сделала несколько шагов по чрезвычайно гладкому, похожему на черный лед каменному полу и обернулась. Маршрутка не исчезла. Неуместным, словно апельсин в борще, оранжевым пятном она ярко выделялась на фоне темных багровых стен.
        - Не бойтесь, никуда ваша карета не денется, - по-своему понял ее замешательство белобрысый.
        - А я и не боюсь, - сказала, подойдя ко второму стулу, Соня. Не спрашивая разрешения, села и добавила: - Привыкла уже к вашим чудесам, знаете ли.
        - К моим? - поднял брови парень и сунул в рот сигару.
        - Ну, не знаю, к чьим, - пожала Соня плечами и спросила: - А кто вы, кстати?
        Она внимательней пригляделась к собеседнику. Чем-то он напомнил ей Виктора: овал лица, нос, губы, волосы - по отдельности они и впрямь были похожи на черты их врага. Но глаза светились не злобой, презрением и ненавистью, а любопытством и доброжелательностью с легкой примесью иронии, от чего кажущееся сходство мигом пропало.
        Только сейчас Соня заметила, что ноги у белобрысого голые. Мало того, парень был бос. Широкие белые ступни с корявыми узлами вен, плоскими скрюченными пальцами с желтыми, расслоившимися и потрескавшимися ногтями принадлежали, казалось, не молодому мужчине, а глубокому старцу. От одного вида этих босых ног, стоявших на ледяном даже внешне полу, Соню передернуло.
        Белобрысый же выпустил кольцо дыма, отвел в сторону сигару и ответил:
        - Да как вам сказать, София Александровна… Некоторые считают меня соперником так называемого Студента. Вы, впрочем, тоже. Что ж, хоть это и далеко от истины, но давайте так и условимся: зовите меня Соперником.
        - Вы - соперник Студента? - раскрыла рот Соня.
        - Говорю же вам, нет, - поморщился белобрысый. - Но раз вы считаете меня таковым…
        - Хорошо, - перебила его Соня. - Тогда я буду вас звать Несоперником. А чтобы короче, Несом. Можно?
        Парень улыбнулся, кивнул и опять затянулся сигарой. Но встрепенулся вдруг, вытянул из воздуха еще одну и протянул Соне:
        - Прошу меня извинить, угощайтесь.
        Соня поморщилась, но сигару взяла. Та уже была зажжена и струилась ароматным дымом. Соня осторожно поднесла ее к губам и неумело затянулась. По горлу словно прошлись наждачкой, легкие разразились возмущенным кашлем, глаза дали такой напор слезам, словно хотели потушить ими сигару.
        - О, простите меня, София Александровна! - вскочил Нес, выхватил из Сониной руки проклятую дымилку и швырнул ее в камин. - Простите, умоляю! - Свою сигару он отправил следом за первой и прижал к груди руки. - Я упустил из виду, что вы не курите. В ваше время это такая редкость!..
        - В на-ше?.. - пытаясь сдержать рвущийся кашель, прохрипела Соня, но не удержалась и снова закашлялась.
        Нес терпеливо ждал, стоя возле нее. В его руке появился стакан воды, который он тут же передал Соне в перерыве между спазмами кашля.
        - Выпейте, это поможет, - сказал он так жалобно, что Соня, несмотря на резь в легких и горле, готова была рассмеяться.
        После нескольких глотков боль и правда прошла. Кашля тоже как не бывало. Даже противный вкус табачного дыма исчез изо рта.
        - Спасибо, - отдала она белобрысому стакан.
        - О нет, не стоить благодарить меня, - закатил тот глаза. - Я лишь исправил свою непростительную ошибку. - Он забрал у Сони пустой стакан и тоже швырнул его в камин. Стакан, не долетев до огня, будто растаял в воздухе. Нес вновь опустился на стул и, не глядя на Соню, промямлил: - Я виноват перед вами. Теперь я ваш должник… - Тут он перевел на нее взгляд и торжественно произнес: - Но я верну вам этот долг, вот увидите! Когда это произойдет, вы на миг почувствуете во рту вкус сигары. А теперь я готов ответить на ваши вопросы. Мы находимся сейчас вне времени, так что оно у нас есть.
        - Вот вы сказали до этого про наше время… - начала Соня, но тут же махнула рукой: - Хотя нет, и так ясно, что время для вас - шелуха. Лучше ответьте, почему я здесь?
        - Хороший вопрос, - улыбнулся, как прежде, Нес. - Вы поступили чрезвычайно хитро, ведь понятие «здесь» в нашем случае можно трактовать двояко.
        - Не хитро, а мудро, - улыбнулась в ответ Соня.
        - О да, конечно, - и вовсе осклабился Нес. - Ведь ваше имя по-древнегречески означает мудрость.
        - Не уходите от ответа, - спрятала улыбку Соня.
        - Хорошо. - Белобрысый стал тоже серьезным. - Здесь, - повел он рукой, - вы потому, что мне захотелось с вами поговорить. Тем более выдался удобный случай.
        - Удобный? Вы не дали мне уехать домой!.. - возмутилась было Соня, но вспомнила, что как раз собиралась поворачивать, и, смутившись, замолчала.
        - Вот именно, - понял ее смущение Нес. - Вот только уверены ли вы, что сами захотели повернуть?
        - Разумеется, сама. Или… это все-таки вы?
        - Не я. Но вспомните-ка, кто за десять минут научил вас водить машину? Многим требуется для этого куда больше времени.
        - Геннадий Николаевич? - сдвинула Соня брови. - Да ну, это же Колин отец!
        - И что? У многих злодеев чудесные дети, поверьте.
        - Он не злодей! - сильнее нахмурилась Соня. - Он пришел нам помочь.
        - Насчет злодея я, конечно, утрирую. И вы правы, он пришел вам помочь. Но лично на вас он при этом возлагал большие надежды.
        - Почему? - ахнула Соня.
        - Ну-у… - глаза Неса забегали, - потому что вы не совсем обычная девушка, скажем так.
        - Снотворительница?.. - впилась в него взглядом Соня.
        - Да что вы с этими вашими… - отмахнулся, поморщившись, Нес. - Сколько раз вам уже объясняли: никаких снотворителей нет. Просто таким, как вы, подкинули эту дезу, чтобы не удивлялись странностям и не трезвонили по свету о своей исключительности.
        - А кто же я тогда? - Соня вспомнила, что Ничин отец говорил что-то о людях, собирающих и куда-то передающих информацию, к которым якобы принадлежала и она. Но ей хотелось услышать объяснения Неса. И тот ответил:
        - Скажем так: вы - человек с более развитыми, чем у большинства людей, способностями. Если хотите, экстрасенс.
        - А если не хочу?
        - Помилуйте, София Александровна, - развел белобрысый руками, - не все по охотке делается. К тому же в том нет вины ни моей, ни Студента, ни кого бы то ни было еще. Кроме ваших папы с мамой. Вернее, только мамы. Это она передала вам такие способности по наследству. А Геннадий Николаевич рассчитывал ими воспользоваться. Впрочем, не он один. Должен признаться, я тоже прибегаю иногда к вашей помощи. Но не только из-за этих способностей, а вообще…
        - Вы?! - не дала ему договорить Соня. - Каким образом вы пользуетесь мною? И какое вы имеете на это право?! - Она вскочила, готовая то ли убежать, то ли броситься на белобрысого негодяя.
        - Сядьте! - приказал вдруг Нес таким тоном, что Соня невольно послушалась. - Перестаньте возмущаться! Вы же прекрасно понимаете, что я не человек, и ваши понятия морали ко мне не относятся. Да и дело тут вовсе не имеет отношения ни к морали, ни к нравственности. Просто вы - мои глаза. Одни из многих. Вы уже знаете, что информация идет через координаторов - как снизу вверх, так и наоборот. В большинстве случаев мне хватает такой обобщенной, полученной снизу информации. Но не всегда. Иногда мне бывает нужно посмотреть на мир глазами людей. Вот я и смотрю. В том числе вашими. Тем более что вы еще и аккумулятор-ретранслятор.
        - Кто я?..
        - Вы получаете во сне информацию от людей вашей зоны и во сне же передаете ее дальше, координаторам низшего уровня. Правда, лично для вас эта информация блокирована, хотя и не уверен теперь, что полностью.
        - Значит, все-таки во сне… - прошептала Соня.
        - Да. Только вы не «творите» мир, а отображаете некоторую его часть. Так что своими дополнительными глазами я вас выбрал не зря. Кстати, поэтому вы «здесь» и во втором смысле вашего вопроса. Мне нужно было и на этот мир посмотреть «снизу», изнутри. Смешно сказать, мне, чтобы доставить вас сюда, пришлось даже немного пострелять. Это ведь я продырявил колесо вашей маршрутки. Из снайперской винтовки
«Винторез». - Он поднял палец и выпятил нижнюю губу. - О как!
        Соня глядела на Неса с нарастающим ужасом. Теперь она и хотела бы убежать, да не могла - ноги, как и язык, стали ватными. Но все-таки она смогла прошептать:
        - Да кто же вы такой?..
        Нес молчал. Казалось, он размышлял, стоит ли ей открываться. Впрочем, наверняка он принял это решение раньше, а теперь лишь ждал, чтобы она хоть немного пришла в себя, прежде чем вновь ее огорошить. Наконец он сказал:
        - Используя ваши понятия, я - Экзаменатор Студента.
        - Постойте, - вздрогнула Соня, - но вы же говорили, что вы его соперник!
        - Я этого не говорил.
        - Но ведь этот долбаный слепок, этот червивый огрызок - разве он не ваших рук дело?..
        Губы Неса тронула легкая улыбка.
        - Моих, - тихо сказал он.
        - То есть вы специально заваливаете Студента?! - подпрыгнула от возмущения Соня.
        - Нет. Но ему удалось такое, чего не удавалось до сих пор никому. Мне очень хотелось изучить этот феномен подробней. И не переживайте вы так за Студента, он в любом случае получит высший балл. Правда, он об этом не знает, да и не должен знать. Иначе эксперимент потеряет чистоту. Впрочем, если он завершится в пользу Студента, его работа получит не только высший балл, но и совсем другой статус. Несмотря на то что продукт его программы, сдается мне, получился таким не благодаря особым стараниям Студента, а случайно. Примерно так, как сделал свое знаменитое открытие Флеминг.
        - О чем вы говорите?.. - выдохнула обескураженная Соня.
        - Об открытии Александром Флемингом полезных свойств пенициллина.
        - Я не об этом! - рассердилась вдруг Соня. - Вы еще Колумба с Америкой вспомните!.
        Я о Студенте. Что это за продукт, который вас так заинтересовал? Наша Земля?
        - Люди, - сказал Нес. - Конечный продукт не планета, не мир, даже не Вселенная. Главное - люди. Разумные существа. Но у Студента получилось кое-что еще…
        - Любовь?.. - озарило вдруг Соню.
        Нес кивнул, но не очень уверенно.
        - Она тоже, - сказал он. - Но это лишь частный случай. У Студента получилось создать душу.
        - Разве можно создать ее с помощью программы?.. - пролепетала Соня.
        - Вот! - поднял палец Нес. - Очень интересный вопрос. В том-то и дело, что нельзя. Невозможно. По крайней мере с помощью этой программы. Я скрупулезно исследовал код, там нет на подобное даже намеков. Потому-то я и заинтересовался вопросом столь сильно. Вариантов несколько: или это странное, не учтенное никем, абсолютно случайное стечение обстоятельств и факторов, что очень маловероятно; или это некая
«мутация» самого конечного продукта, то есть, пардон, вас, людей; либо это результат воздействия стороннего, очень сложного, идеально скрытого кода. К последнему я склонен более всего.
        - Стороннего? - заморгала Соня. - То есть все-таки существует некий соперник с вирусами?
        - Мне бы такого соперника, - хмыкнул Нес. - Любой бы многое отдал, чтобы подцепить подобный вирус. Нет, тут что-то иное. Если я прав, и код человеческой души привнесен со стороны, то это делается не во вред, а во благо. Но тогда их создатель должен быть поистине высшим существом, этаким сверхразумом.
        - Что?.. - едва не закашлялась Соня. - А разве вы - это не…
        - Сверхразум? - окончил за нее Нес и смешно хрюкнул. - Ну, это смотря с какой стороны. Все относительно, знаете ли. Только уж если для нас это высшее существо, то для вас оно и вовсе недосягаемо. Во всех, поверьте мне, смыслах.
        - Ну да, мы ведь безмозглые букашки, как я забыла! - вспыхнула Соня. Но метать бисер, вспомнив известную поговорку, не стала. К тому же, по сути, белобрысый был прав. Важнее было выяснить у него кое-что другое. И она, уже спокойным тоном сказала: - Ну, хорошо. Вам это интересно. Вы ставите дополнительный эксперимент. Надеетесь, что букаш… что люди с их чудесными душами справятся с этой задачей. Студент получит свои пять баллов, орден, Нобелевскую премию или что еще там у вас принято, а Земля станет и дальше катать на своей карусели клиентов. Нормалек! А если… нет?.. Если ничего у нас не получится?
        - Очевидно, вы погибнете, - ответил Нес, снова извлек откуда-то сигару, опомнился, замахнулся, чтобы отбросить ее в камин, но Соня торопливо махнула - курите, чего уж там! - и он с наслаждением вобрал в себя дым. Подержал, смакуя, и выпустил тоненькой струйкой.
        Соня глядела на белесую призрачную струю, чувствуя, как ее сознание тоже начинает туманиться. Она резко помотала головой и задала вопрос, который волновал ее больше всего:
        - А Земля?
        - Вероятно, тоже, - сказал Нес. - Я разочаруюсь, мне станет досадно, что я купился на этот фокус, принял фальшивку за бриллиант… Вот вы, купив красивый дорогой бриллиант, что сделали бы, узнав, что он фальшивый?
        - Подала бы в суд на продавца. Впрочем, покупать бриллианты мне вряд ли грозит в этой жизни.
        - Подать в суд? - задумался Нес. - Оригинальная идея, знаете ли…
        - Нес! - не выдержала Соня. - Я же вас серьезно о Земле спросила.
        - А я вам совершенно искренне ответил: наверное, уничтожу. Точнее, не помешаю уничтожить ее моему… как вы его назвали?.. огрызку. И потом, вам-то какое до этого дело будет? Вы-то все равно погибнете, и путь на Землю вам будет однозначно заказан.
        - А что, после смерти есть путь куда-то еще?
        - Ну-у… - Нес смутился, покрутил сигарой в воздухе, затянулся, выпустил - одно через другое - несколько колец дыма и сказал: - Это уже тема не для данной беседы. И вообще это не моя тема. Так что прощу прощения, но…
        - Ладно вам!.. - Соня вдруг вспомнила, как совсем недавно желала смерти и размышляла как раз о том, что будет там, «по ту сторону», и будет ли что-то вообще. А еще она вспомнила причину этого желания и осознала, что первоисточник случившегося сидит напротив. - Прощения он просит… А за то, что нам пришлось пережить с Колей в комнате с «червями», за всю мерзость, что вы с нами тогда сделали, вы не хотите извиниться? Ах да, ведь наши понятия морали к вам не относятся, как же я забыла!
        - Не ерничайте, - поморщился Нес. - Вам не идет. Я готов извиниться и за это, хотя, уверяю вас, моей прямой вины в случившемся нет. То, что вы называете
«червями», это всего лишь заготовка, болванка. Некий программный объект с определенными свойствами и методами, но без наполнения. Данные - реакции на события, программные инструкции и тому подобное - вносит непосредственно Виктор. Это все равно что любой инструмент, например, топор: можно срубить с его помощью дом, а можно раскроить череп.
        - Ну, конечно, во всем, как всегда, виноваты исполнители, стрелочники, - фыркнула Соня.
        - Отчего же, - сказал Нес. - Я вовсе не обвиняю Виктора. Вероятно, он действовал, исходя из обстоятельств. Но если его и впрямь можно сравнить со стрелочником, то уж машинистом-то он не является. Он даже не проводник. В этом смысле вам повезло больше.
        Тут он встал, звонко прошлепал босыми подошвами до камина, поворошил в нем длинной кочергой поленья, и каминный зев превратился вдруг в окно вагона. Под Соней вместо стула оказалась полка купе, напротив - тоже полка, на которую опустился Нес, в прежнем одеянии, с наушниками плеера на шее. Между полками, как и полагается, выпирал столик. Короче говоря, это и было самое настоящее купе поезда. Соня даже слышала перестук вагонных колес и ощущала покачивание. Вот только за окном висела знакомая блекло-молочная пустота, от чего чувство движения все-таки не было полным.
        И впрямь привыкшая к подобным чудесам Соня решила оставить сию метаморфозу без внимания. Она собиралась выяснить, что имел в виду Нес, когда говорил о проводнике и их везении, но тут ее посетила новая мысль, которую она и поспешила озвучить:
        - А вы не допускаете, Нес, что если это вмешательство извне, то вам попросту не дадут погубить Землю и… нас с нашими душами?
        - Вполне допускаю, - кивнул Нес. - Но зачем строить гипотезы о том, во что невозможно вмешаться? Меня занимает другое. Души появились у людей почти сразу. По вашим меркам, очень давно - тогда же, когда человек стал использовать для своих нужд огонь. Но в последнее время - на самом деле совсем недавно, буквально с полвека назад, - они стали появляться не только у людей.
        - У кого же еще? - ахнула Соня. - У дельфинов?..
        - При чем тут дельфины? - уставился на нее Нес. Затем рассмеялся и махнул рукой: - Ах, нет, конечно, нет! Я говорю не о животных. Я имею в виду низовые блоки программы: координаторов нижних уровней, антивирусников. Такое ощущение, что они заразились от людей. И они стали помогать людям! Ведь и отец вашего друга попал сюда благодаря их помощи.
        - Да, он говорил о каком-то Ненахове…
        - Не только Ненахов. Были и другие. Уму непостижимо: четко запрограммированные на определенные действия блоки стали вести себя нелогично, вопреки алгоритму, даже, представьте, жертвуя собой! А уж создать из человека вирус и тайно забросить его в чужой код!..
        - Кто? Кто вирус?.. - Соня почувствовала, как кровь отливает от лица. - Это вы о Викторе?
        - Да нет же! - Нес будто рассердился на нее за непонятливость. - Виктор - мое создание; если вы заметили, я и «лепил» его с себя. Но я говорю о Бессонове-старшем.
        - О Колином папе? Так он вирус?!
        - Еще какой.
        - Но мне тогда нужно скорей ехать! - вскочила Соня. - Я должна предупредить Колю!
        - Сядьте, сядьте, - замахал Нес ладонью. - Успеете. Я ведь говорил, что мы вне времени. Да и не пугайтесь вы так, Бессонов «хороший» вирус, - скривил он губы. - Во всех смыслах хороший. К тому же никого предупредить вы все равно не сможете.
        - Вы разве не отпустите меня назад?
        - Отпущу. Просто вы не будете помнить о нашей встрече.
        - Но так же нечестно!
        - А по-моему, наоборот. Было бы нечестно давать вам в руки козыри просто так, за красивые глазки. - Нес оценивающе посмотрел на нее и добавил: - Хотя они у вас и правда красивые. Цвет просто замечательный. Синие глаза на контрасте с рыжими волосами очень выигрывают.
        - Это к делу не относится, - буркнула Соня, чувствуя, что краснеет.
        - Еще как относится! - загадочно усмехнулся Нес. - А насчет вашей амнезии я не шучу. Я и так вам уже очень помог. Сам не знаю почему. Наверное, я тоже заразился от людей. - Он снова усмехнулся. - Признаться, я очень хочу, чтобы вы победили. Может, это моя прихоть, старческий маразм, не важно. Но могу же я чуть-чуть поддаться, играя сам против себя?
        - Если я все равно все забуду, то какие же это поддавки? Я вообще не понимаю тогда смысл нашей беседы.
        - А вы невнимательны, София Александровна, - подался к ней, облокотившись о столик, Нес. - Во-первых, я сказал, что вы не будете помнить о нашей встрече, а не о той информации, которую вы из нее извлекли. Правда, в столь явном виде я вам ее тоже не оставлю… Во-вторых, я намекнул, что в вашей команде есть проводник, хотя это чистая случайность, а не мой ход. Ну и в-третьих, вы забыли о моем долге. Но я-то о нем хорошо помню. - Нес заговорщицки подмигнул.
        - Если я все забуду, то табачная вонь во рту меня лишь обескуражит, но вряд ли чем-то поможет.
        - Вам не вонь помогать будет, а я. Правда, всего один раз, но зато, обещаю, в очень нужный момент. Вкус же сигары будет не причиной, а следствием. Возможно, я даже позволю вам вспомнить его смысл.
        - А проводник - это я?
        - Вы не станете возражать, - улыбнулся Нес, - если хотя бы одну карту я оставлю нераскрытой?
        Соня молчала.
        - Между прочим, ваша мама почувствовала сейчас, что вы едете домой, - сказал вдруг Нес.
        Соня вздрогнула, но продолжала молчать.
        - Если у вас нет больше вопросов, - развел Нес руками, - не смею вас далее задерживать.
        - Какой смысл в вопросах, ответы на которые через минуту забудешь, - угрюмо хмыкнула Соня.
        - О! В хороших вопросах всегда есть смысл. А ваши вопросы хорошие. Они дали мне нужные ответы. Я-то в отличие от вас буду помнить о нашей встрече.
        - Тогда учтите и еще кое-что… - Соня понизила голос и опустила глаза. - Меня не Колин отец заставил вернуться. Есть такие вещи, которые, не имея души и никогда не любив, вам просто не понять. Будь вы хоть высшие-развысшие. И еще неизвестно, где верх, а где низ. Все относительно.
        - Вот и я о том же! Неспроста же я с вами встретился. Надеюсь, не в последний раз.
        Нес подмигнул ей и поднял с шеи наушники.
        - Постойте! - дернулась к нему Соня и наткнулась грудью на баранку маршрутки.

* * *
        Мотор бормотал что-то заунывно-невнятное. Автобус стоял.
        - Чего это я?.. - помотала головой Соня. - Заснула, что ли?
        Спать и правда очень хотелось. Немудрено после такого-то дня! И все же для чего она остановилась? Ах да, ведь она собиралась вернуться. Причем нужно делать это скорей, пока Нича с отцом не ушли далеко.
        Соня лихо, в два приема, развернула машину, быстро разогналась, мастерски двигая рычагом переключения, до высшей передачи и вдавила педаль газа, что называется,
«до полика».

5
        Несмотря на то что спать хотелось ужасно, сразу заснуть Ниче не удалось. Мозг, оказавшись в изоляции от внешних раздражителей, начал переваривать свалившуюся на него груду информации. Да еще какой информации! Вряд ли за двадцать восемь лет ему досталась хоть сотая доля таких переживаний, что удалось отведать за последние пару дней.
        Но природа все же взяла свое, Нича стал задремывать. Ему даже начало сниться, что он снова сидит за рулем маршрутки; тихо и ровно гудит ее мотор… Шум двигателя почему-то становился все громче и громче, пока Нича наконец не понял, что это вовсе не сон. Он распахнул глаза и прислушался. Сомнений не оставалось: по шоссе, приближаясь, ехала машина.
        Машина! Нича вскочил. Какая тут может быть машина, кроме их «ГАЗели»?!
        Он, забыв про отца, ломанул к дороге прямо через кусты. Оранжевая маршрутка уже тормозила, когда он выскочил чуть ли не прямо ей под колеса.
        - Уф, напугал! - открыла дверь Соня. - А если бы я тебя задавила?
        - Ты чего?! - не слушая, что она говорит, закричал Нича. - Почему ты вернулась?
        - Я думала, ты обрадуешься, - надула губки Соня.
        - Почему? Почему?! - не отставал от нее Нича. - Что случилось?
        - Опоздала, - буркнула Соня. - Я думала, ты и правда обрадуешься.
        - На самом деле опоздала? Как ты это поняла? Что ты увидела? Ты ведь не могла за это время доехать до города и вернуться!
        - Это что, экзамен? Ты мне не веришь? Садись тогда за руль и сам едь, проверяй.
        Соня резко отвернулась и пошла к лесу.
        - Ты куда? - крикнул ей вслед растерявшийся Нича.
        - Грибы собирать.
        Нича пришел наконец в себя и бросился следом. Когда он поравнялся с Соней, пытаясь взять ее за вырывающуюся руку, из-за деревьев вышел отец.
        - Голубки снова вместе, - широко улыбнувшись, сказал он.
        Соня, вздрогнув, остановилась, а Нича сразу набросился на отца:
        - Папа! А чему ты радуешься?
        - Тому, что вы снова вместе, - убрал тот улыбку. - Или мне следовало заплакать?
        - Но Соня не поехала домой!
        - Я вижу. Но ведь она, я думаю, не просто так не поехала. Наверное, не смогла.
        Несмотря на то что отец вроде как защищал Соню, та почему-то поглядывала на него с непонятным выражением лица, на котором читалось то ли недоверие, то ли даже неприязнь.
        - Сонь, ты чего? - спросил Нича.
        - Ничего, - буркнула та. - Спать хочу.
        - Вот это мудрые слова, - снова улыбнулся отец. - Мы с Колькой как раз этим и начали уже заниматься.
        - Нам надо скорей возвращаться, - хмуро сказала Соня. - Не до сна.
        - Но ты ведь только что говорила, что хочешь спать?
        - Мало ли что я хочу. Не все по охотке делается… - Сказав это, Соня вдруг нахмурилась, словно вспоминая что-то. Потом тряхнула головой и сказала: - Пошли.
        - У вас есть план? - усмехнувшись, выдал отец фразу из популярного мультика.
        - Нет у меня никакого плана, - не приняла шутку Соня. - Просто мы и так уже уйму времени потеряли.
        - Вот что, девочка, - стал наконец серьезным отец. - Старший здесь я, и давайте-ка я буду принимать решения. Иначе мы уподобимся известной троице из басни Крылова, и воз наш далеко не уедет. Такой вот хард-рок.
        Соня, вспыхнув, собралась что-то возразить, но поняла, видимо, правоту этих слов. Сам Нича тоже это прекрасно понимал.
        - Ну, вот и хорошо, - внимательно посмотрев на них, сказал отец. - Тогда идите в лесок и ложитесь спать. На согретое, так сказать, местечко.
        - А ты? - заморгал Нича.
        - Мне что-то без крыши не спится. Я лучше в машину пойду.
        Он развернулся и потопал к маршрутке. Нича посмотрел на Соню. Девушка стояла, опустив почему-то глаза.
        - Пошли? - коснулся ее ладони Нича. На сей раз Соня не стала отдергивать руку и молча кивнула.

* * *
        Они улеглись в мягкий мох. Нича не выпускал Сонину руку. Оба молчали. Тишина вокруг была настолько неестественно полной, что Нича не выдержал первым:
        - Почему ты так странно смотрела на отца?
        Соня высвободила ладонь и повернулась к нему лицом.
        - Не знаю, - извиняющимся тоном сказала она. - Правда не знаю, Коль. Наверное, я просто расстроилась, что ты меня так встретил.
        - Как? - приподнялся на локте Нича.
        - Ну, так… Словно ты был мне не рад.
        - Глупышоныш!.. - потянулся к ней Нича, но Соня отодвинулась.
        - Нет, правда, ты был таким расстроенным. Будто сожалел, что не удалось от меня избавиться.
        Нича все-таки дотянулся до Сониного плеча и привлек девушку к себе.
        - Ты и правда глупышоныш, - прошептал он, касаясь губами ее уха. - Просто я очень-очень хотел, чтобы ты была в безопасности, чтобы с тобой все было хорошо. Ведь это для меня теперь самое-самое главное в жизни.
        - Правда?.. - плотнее прижалась к нему Соня.
        - Конечно, правда, - внезапно пересохшим горлом почти беззвучно произнес Нича. - Ведь я же люблю тебя.
        - Я тоже люблю тебя, - ответила Соня. - Я буду всегда любить тебя.
        Ничино сердце взорвалось горячим фонтаном. Незамутненным краешком сознания он вспомнил, как совсем недавно сравнивал с ним свое чувство к Соне, и отметил, каким же точным оказалось это сравнение.
        Потом он не думал уже ни о чем. Он не заметил, как оказалась разбросанной по грязно-белому мху и повисшей на серых кустах их одежда. Он не видел больше слепого, бельмастого неба над головой. Его сознание купалось сейчас в ярких брызгах других цветов: в ослепительной белизне тела любимой, в настоящей небесной синеве ее глаз, в разжигающем страсть пламени волос. Сгинула и неестественная, мертвая тишина, сменившаяся звуками прерывистого, горячего дыхания, бешеных ударов сердец и ликующей, пробивающей насквозь фальшивые небеса музыкой: «Я люблю!.. Я буду всегда любить тебя!»
        Больше не было вокруг никакого виртуально-огрызочного мира, не было чувства бессилия и безысходности, не было ожидания неминуемой катастрофы. Не было даже страха смерти. Все это смыл мощными радужными струями фонтан любви. Он сделал это легко и просто, воочию показав, что в этой жизни главное и вечное, а что наносное и мимолетное.
        Потом они лежали, устремив взгляды в небо, но видели там не блеклую пустоту, а каждый что-то свое.
        Вдруг Соня сказала:
        - Послушай, - и стала нараспев читать мелодичные строки:
        Будь хоть сто параллельных миров,
        Пусть в игру нами кто-то играет -
        Все равно побеждает любовь,
        Хоть она этих правил не знает.
        И в программе ее не учесть -
        Для нее не придумано кода,
        Потому что любовь просто есть,
        Как есть крылья у птиц для полета.
        Разлетаются в бездне миры,
        Словно битою их кто-то вышиб…
        А любовь все равно вне игры,
        Потому что она ее выше[Стихотворение из повести автора «Письмо в никуда. Электронно-почтовый роман».] .
        - Ты пишешь стихи?!.. - ахнул Нича, когда девушка замолчала.
        - Нет, что ты! - засмеялась Соня. - Просто я читала недавно одну повесть, и там было это стихотворение. Оно мне понравилось, и я его выучила.
        - Но это же… - задохнулся Нича. - Это же про нас!
        Соня повернулась к нему и обдала небесно-синими струями лучистого света.
        - А любовь - она вообще про нас. Разве нет?
        Отвечать было не нужно. Их руки снова сплелись, а губы нашли друг друга. Приутихший было фонтан с новой силой выбросил ввысь свои яркие струи.

6
        То, что сказала подруга, несказанно обрадовало Зою Валерьевну. Если Соня едет домой, то и Коля, наверное, тоже!.. Ей не терпелось попросить Зою, чтобы та погадала и на него, но вид Нормалевой был столь ужасен, что ни о каком гадании не могло быть и речи. Впору было теперь ее отпаивать коньяком. Что Зоя Валерьевна и собралась уже сделать, но подруга замотала головой, сказав, что срочно идет домой.
        - Как же ты пойдешь? - ахнула Зоя Валерьевна. - Дождь еще не кончился, и вся твоя одежда насквозь мокрая.
        - Вот и хорошо. Сильнее уже не вымокнет, - натужно улыбнулась Нормалева. - А домой мне все равно надо. Ведь Соня… - Тут она внезапно замолчала, стала совсем белой и схватилась за стену.
        - Что? - заметалась возле нее Зоя Валерьевна. - Что с тобой? Пойдем на диван!.. - Она подхватила Зою за талию, но та ее оттолкнула и бросилась в комнату, захлопнув за собой дверь.
        Зоя Валерьевна лишь сокрушенно помотала головой. Обиды на подругу не было. Та явно опять что-то почувствовала и кинулась гадать, не в силах уже ничего говорить и действовать деликатно. А ей вновь суждено было ждать. За два последних дня это стало ее главным занятием.
        Зоя Нормалева вышла не скоро. Она все еще выглядела неважно, но уже не была столь пугающе бледной. Правда, лицо ее блестело от слез, а глаза покраснели.
        Зоя Валерьевна подскочила к ней, но что-либо спрашивать не решилась. Подруга глянула на нее, быстро отвела взгляд и проговорила:
        - Пойдем, коньяку выпьем…
        Зое Валерьевне пить не хотелось, но она лишь кивнула и прошла в комнату, где на столике возле дивана так и стояли до сих пор бутылка и два бокала. Нормалева тяжело опустилась на диван.
        - Сейчас я что-нибудь соображу закусить, - сказала Зоя Валерьевна, но подруга ее остановила.
        - Не надо, мы ведь не пьянствовать будем. По глоточку только. Иначе…
        Она не стала продолжать, но и без слов все было ясно. Что-то случилось, но не трагическое. Все были живы. Зоя Валерьевна почувствовала это столь отчетливо, будто и сама стала экстрасенсом. Она плеснула в бокалы коньяк и протянула один подруге.
        Зоя, быстрым движением влив в себя его содержимое, подтвердила ее догадку.
        - Они живы. Все трое. Но…
        - Но что?.. - Руки Зои Валерьевны задрожали, и она поставила бокал, так и не пригубив коньяк.
        Лицо Нормалевой порозовело. Видно было, что она немного успокоилась, и вместо панической пустоты в ее глазах теперь была неуверенность.
        - Я ничего не понимаю, - жалобно глянула она на Зою Валерьевну. - Я уже боюсь что-то говорить. Наверное, не стоило браться за карты в таком состоянии. И вообще все запуталось. Я чувствую, что Соня и Гена живы, и карты мне то же самое сказали. И про Николая сказали, что он жив. А вот домой Соня не поехала. Ехала, но… повернула назад.
        - Почему?! - всплеснула руками Зоя Валерьевна.
        - Вот тут-то как раз ерунда и получается. Будто она сама не захотела возвращаться. И в то же время… - Нормалева как-то странно посмотрела на нее и торопливо вдруг заговорила: - Ты только не принимай это близко к сердцу, наверняка это все ерунда и с гаданием я просто напортачила.
        - Что? Что?! - качнулась к подруге Зоя Валерьевна. - Да говори же ты, не томи!
        - В общем, там такая ерунда выходит, - отвела взгляд Зоя, - что это Гена не дал ей вернуться.
        - Гена?! - вскочила Зоя Валерьевна. - Но это ведь и правда ерунда! Как он-то мог там оказаться?!.
        - Вот и я о чем, - вздохнула подруга. - Ерунда это. Наврали мне карты.
        - Я думаю, нам стоит лечь спать, хорошенько отдохнуть, а с утра ты на свежую голову опять погадаешь. Может, и Гена к тому времени вернется. Или Ненахов позвонит.
        - Да, - кивнула Зоя. - Только ты коньяк все-таки выпей, а то не заснешь.
        Спорить с подругой Зоя Валерьевна не стала. А сделав этот несчастный глоток, почувствовала вдруг такую невероятную усталость, что еле нашла в себе силы достать из шкафа постельное белье для Зои и самой добрести до кровати. Ее не хватило даже на то, чтобы убрать с журнального столика остатки «гульбы», что в любое другое время повергло бы ее в шок.

* * *
        Она спала столь крепко, что не проснулась даже от настойчивой трели дверного звонка. Ее растрясла Нормалева:
        - Зоя! Проснись! Кто-то звонит в дверь. Наверное, это Ненахов.
        Зоя Валерьевна тут же подпрыгнула.
        - Ой! А сколько времени?
        - Да уже почти десять, - улыбнулась подруга. - Сильна же ты дрыхнуть!
        Зоя Валерьевна быстро натянула халат и посеменила в прихожую, крича на ходу:
        - Бегу, Игорь, бегу! Подожди, сейчас открою.
        Взглянув мимоходом в настенное зеркало, она ужаснулась: растрепанные волосы, красные глаза с мешками под ними!.. По ее мнению, выглядела она, как спившаяся бомжиха. Показываться в таком виде перед красавцем-полковником было попросту невозможно!
        - Зоюшка! - крикнула она успевшей привести себя в порядок подруге. - Открой, пожалуйста, дверь, я хоть причешусь да умоюсь.
        Нормалева пошла открывать гостю, а Зоя Валерьевна шмыгнула в ванную.
        За шумом воды она не слышала, что происходит в прихожей, до нее лишь доносились глухое бубнение. Голос был мужской, и она от души порадовалась, что Ненахов все же нашелся. Правда, отчего-то не позвонил, а пришел сам.
        Зоя Валерьевна от вспыхнувшей страшной мысли замерла с зубной щеткой во рту. Если он пришел, а не позвонил, значит, что-то случилось с Геной!.. Она почувствовала, как поплыл из-под ног пол, и ухватилась за раковину.
        И тут раздался стук в дверь ванной.
        - Зоя! Зоя! - послышался из-за нее взволнованный голос Нормалевой. - Выходи скорей, это милиция.

«Всё!.. - гулко застучало в голове. - Всё, всё, всё!..» Что именно «всё», она никак не могла додумать. Да и не хотела она ничего додумывать, она боялась двинуть мысль дальше этого бьющего в висках набатом «всё». Ей захотелось влезть сейчас в пустую, холодящую блестящей эмалью ванну, свернуться калачиком, закрыть глаза, заткнуть уши и никогда-никогда не выбираться оттуда!..
        В дверь заколотили сильней. Теперь послышался мужской голос:
        - Геннадий Николаевич, открывайте! Или мы сломаем дверь.
        Зоя Валерьевна почувствовала себя воздушным шариком, наполненным гелием. Не держись она за раковину, наверное, и впрямь бы взлетела. «Гена жив! Гена жив!..» - билось теперь в голове вместо кошмарного «всё».
        - Постойте, постойте! - закричала она. - Я уже открываю!
        Отбросив зубную щетку и наскоро ополоснув лицо, она открыла дверь, но не успела выйти, как ее отодвинула в сторону крепкая мужская рука и в ванную ввалился здоровенный шкаф в милицейской форме.
        - Где он? - рыкнул верзила, увидев, что она в ванной одна.
        - Геннадий? - спросила Зоя Валерьевна. - Но я не знаю. Я уже сама думала звонить вам. Но вы же заявления о пропаже только через трое суток принимаете, так?
        - Вот только, пожалуйста, не надо, - поморщился милиционер.
        - Что не надо? - удивилась Зоя Валерьевна.
        - Не надо считать нас дураками.
        - Что-то я вас… - начала она, а потом спохватилась: - Может, лучше пройдем в комнату или на кухню, тут не очень удобно разговаривать.
        Верзила пропустил ее, окинул еще раз взглядом ванную и вышел следом.
        - Пойдемте, я вас чаем напою, - повела рукой в сторону кухни Зоя Валерьевна.
        - Спасибо, не надо, - уже чуть помягче ответил милиционер. - Пройдемте лучше в комнату. И позвольте представиться: капитан Кожухов, отдел по расследованию особо тяжких преступлений. - Он достал из нагрудного кармана кителя удостоверение и на пару секунд раскрыл его перед лицом Зои Валерьевны.
        - Очень приятно, - сказала она. - Зоя Валерьевна Бессонова. Пойдемте.
        Она встретилась взглядом с выглядывающей из комнаты Зоей. Подруга недоуменно моргала. Зоя Валерьевна направилась к ней, но капитан остановил ее.
        - А где комната вашего мужа?
        - Вот, - показала на закрытую дверь Зоя Валерьевна.
        - Вы не против, если мы побеседуем там?
        - Ну, собственно… - замялась она. Пускать в комнату мужа посторонних в его отсутствие показалось ей неправильным. Но тут она заметила, что в прихожей рядом со входной дверью топчется еще один милиционер, с автоматом в руках. Это и напугало ее, и в то же время чуть отрезвило. - А что, собственно, происходит?
        Очухалась и Зоя. Она шагнула в прихожую и сверкнула глазами на капитана:
        - Действительно, что вам здесь нужно? У вас есть ордер на обыск?
        - Ордера у нас нет, - ничуть не смутился верзила. - Но мы и не собираемся проводить обыск. Пока, - добавил он. - Кстати, а вы кто такая?
        - Кстати, а вам какое дело? - фыркнула Нормалева.
        - Зоя… - испуганно глянула на нее Зоя Валерьевна и покачала головой. А затем поспешно сказала капитану: - Это моя подруга, Зоя Ивановна Нормалева. Но все же ответьте, что случилось?
        - Это вы писали? - Кожухов достал из кармана маленький прозрачный пакетик. Зоя Валерьевна увидела внутри мятую квитанцию со своими каракулями. Это была записка, что она оставила ночью в ненаховских дверях.
        - Да, - выдавила она. Ей стало вдруг очень страшно. - А что… А почему она у вас?..
        - Давайте все-таки пройдем в комнату вашего мужа, - сказал капитан, убирая записку в карман. - Там я вам все объясню. И вы мне тоже.
        Напуганная нехорошим предчувствием Зоя Валерьевна больше не стала возражать. Она открыла дверь Гениной комнаты и пропустила вперед капитана.
        - Я тоже, - шмыгнула следом за ним Зоя.
        Кожухов обернулся и смерил ее недовольным взглядом.
        - Вам не нужно, - процедил он.
        - А я видела, как она эту записку писала, - скривила губы Нормалева. - Вам ведь нужны свидетели этого жуткого преступления?
        - Попрошу без шуток, - сказал капитан, но выгонять Зою не стал.
        Он обежал комнату взглядом, задержав его чуть дольше на столе с раскиданными бумагами, дисками и стоявшим на нем большим монитором. Собственно, больше в малюсенькой комнате, кроме книжного шкафа да старого продавленного кресла в углу, ничего и не было.
        - Разрешите взглянуть? - направился было Кожухов к столу, но тут уже Зоя Валерьевна уступать не стала. Она быстро подскочила к рабочему месту мужа и раскинула руки:
        - Нет!
        - Ну, нет так нет, - вздохнул капитан, прошел в угол к креслу и сел.
        Зоя Валерьевна подкатила Зое Генин стул на колесиках, сама же осталась стоять возле стола, продолжая охранять мужнину святыню.
        - Так вот, дорогие дамы, - перешел наконец Кожухов к делу. - Мне нужно задать вам несколько вопросов. Первый: что вы делали вчера возле квартиры полковника Ненахова и в котором часу это было?
        - Во сколько?.. - Зоя Валерьевна неуверенно глянула на подругу. - Часов в одиннадцать, наверно, да, Зоя?..
        - Я не смотрела на часы, - ответила Нормалева, сверля недобрым взглядом капитана. - И вообще пусть сначала нам скажут, по какому праву…
        - Полковник Ненахов убит, - сказал словно выстрелил Кожухов.
        На Зою Валерьевну эти слова и впрямь подействовали словно выстрел.
        - Как убит?.. - ахнула она, хватаясь за щеки. - Почему? Когда?..
        - У вашего мужа есть пистолет? - не отвечая на ее охи, спросил вдруг капитан.
        - Пистолет? У Гены?.. - Зоя Валерьевна была так шокирована новостью, что до нее не сразу дошел смысл вопроса. - Да, конечно. То есть, боже, что я несу? Откуда у него пистолет? Нет-нет, разумеется, у него нет пистолета!
        - Так есть или нет? - прищурился Кожухов. - Или, может, был, а теперь нет?
        Зоя Валерьевна вцепилась в край стола, почувствовав, как закружилась голова.
        - Зоя, тебе плохо? - подскочила к ней Нормалева. Затем обернулась на капитана и выкрикнула: - Вы что, не видите, что женщине плохо? Ей надо лечь. Уходите!
        - Нет-нет, Зоюшка, - испугалась, что не узнает подробностей, Зоя Валерьевна. - Все хорошо, просто голова чуть-чуть закружилась.
        - Все равно тебе нужно лечь, - положила ей на плечо руку подруга. - Пойдем на диван. - Зоя опять посмотрела на сидящего в кресле Кожухова: - Если вы хотите продолжать разговор, пойдемте в другую комнату.
        Капитан хотел. Заглянув в прихожую, он что-то негромко сказал своему вооруженному спутнику, тот козырнул и вышел из квартиры.
        Обе Зои и Кожухов перебрались в зал. Только теперь Зоя Валерьевна вспомнила, что так и не убрала с журнального столика коньяк и бокалы. Капитан их сразу заметил.
        - Понятно, отчего голова кружится, - негромко пробормотал он.
        - Как вам не стыдно? - набросилась на него Зоя.
        - Мне?.. - делано удивился Кожухов, усаживаясь в кресло.
        Зоя Валерьевна готова была провалиться от стыда. Забыв о головокружении, она быстро убрала в шкаф бутылку вместе с немытой посудой.
        Ложиться она так и не стала. Села на диван. Рядом пристроилась Зоя.
        Капитан жестом фокусника выудил из-за пазухи еще один полиэтиленовый пакет, на сей раз куда больше первого. Зоя Валерьевна с ужасом разглядела внутри пистолет.
        - Это вещь вашего мужа? - спросил Кожухов. - Вы видели у него это?
        - Боже, конечно же, нет! - воскликнула Зоя Валерьевна. - Он и стрелять-то не умел, даже в армии не был!
        - Почему?
        - У них в институте была военная кафедра, он офицер запаса. Старший лейтенант.
        - Вот видите, - улыбнулся, пряча пистолет, милиционер. - Раз была кафедра, были и военные сборы. Будущих офицеров там учат стрелять, в том числе из пистолета.
        - Может быть, - растерялась Зоя Валерьевна, - я не знаю…
        - В таком случае и о пистолете вы могли не знать, - подытожил капитан. - Или все-таки знали?
        - Говорю же вам, нет!
        - Допустим, - кивнул Кожухов. - А телефон вашего мужа вы могли бы узнать?
        - Конечно. Мы вместе покупали - ему и мне.
        - Отлично! - расцвел капитан и снова полез в карман.

«Они у него бездонные, что ли? - неприязненно подумала Зоя Валерьевна. - Сейчас пулемет достанет…»
        Но Кожухов достал не пулемет, а еще один пакет. В нем темнели какие-то обломки.
        - К сожалению, он разбит, - поднялся с кресла и протянул ей пакет Кожухов. - Но все же посмотрите внимательно: вы узнаете это?
        Она осторожно, словно гранату, приняла запакованные в полиэтилен обломки. Теперь ей стало видно, что когда-то они были телефоном. Именно таким, что пользовался Гена.
        - Да, - сказала Зоя Валерьевна, поспешно возвращая пакет. - У Гены такой же телефон.
        - Уверяю вас, не такой же, а именно этот. Был. До вчерашнего вечера. До ссоры вашего мужа с полковником Ненаховым, во время которой он и пострадал.
        - Кто?.. - ахнула Зоя Валерьевна.
        - Телефон вашего мужа, - усмехнулся Кожухов. - Равно как и Ненахов Игорь Степанович… - Капитан посуровел. - А знаете, что общего между этим телефоном и пистолетом, из которого был застрелен товарищ полковник?
        - Что между ними может быть общего? - не выдержав, вступила в беседу Зоя Нормалева. - Не городите чушь!
        - Между ними общее одно, - будто и не услышав Зоину реплику, продолжил капитан. - На них отпечатки пальцев одного человека: Бессонова Геннадия Николаевича.
        - Нет! - подскочили обе Зои разом.
        - Да, - развел руками Кожухов. - Увы, да. Это уже не мои догадки, а проверенный факт.
        - Где вы нашли телефон? - взмолилась Зоя Валерьевна.
        - В квартире Ненахова.
        - А пистолет? - спросила вторая Зоя.
        - Возле трупа.
        - А труп? - нахмурила брови Нормалева. - Нам что, из вас по капле ответы выдавливать?
        - Вообще-то, это моя функция - выдавливать ответы, - недобро усмехнулся капитан. - И задавать вопросы - тоже.
        - Где вы нашли труп? - настырно и четко повторила Зоя.
        - Его нашли не мы. Один гражданин делал рано утром пробежку в парке и обнаружил тело полковника в кустах. Рядом лежал пистолет. Вы довольны?
        - Почему я должна быть этим довольна? - уставилась на милиционера Зоя.
        И тут Зою Валерьевну стукнуло. Не дав капитану ответить, она вскричала:
        - В парке?! Но ведь туда и привезли кого-то на мотоцикле! Зоя, ты помнишь мотоцикл?
        - Мотоцикл? - удивилась подруга. - Какой мотоцикл?
        - Какой мотоцикл? - эхом откликнулся Кожухов.
        - Ну, не знаю какой… Зоя, ты должна помнить: он обогнал нас, когда мы шли к Ненахову! Там еще кто-то с перебинтованной головой сидел в коляске… Ну же, вспомни!
        Нормалева задумалась, а потом, закусив губу, помотала головой:
        - Нет, Зоя, прости, я не помню мотоцикла…
        - А я помню! - метнулась к капитану Зоя Валерьевна. - Я и потом его видела. Он как раз из парка выезжал. И в коляске никого уже не было!
        - Зоя Валерьевна, - вздохнул Кожухов. - Я, конечно, понимаю ваши чувства. Вами движет сейчас мотив спасти мужа. Но хочу вас предупредить: давать ложные свидетельства - это тоже преступление.
        - Но я видела!
        - Почему только вы? Почему не видела ваша подруга?
        - Я не знаю! - сцепила пальцы и потрясла руками Зоя Валерьевна. - Может, она задумалась!
        - Да, наверное, я просто задумалась, - неуверенно поддакнула Зоя.
        - Может, вы запомнили номер мотоцикла, цвет, модель, смогли бы описать водителя? - спросил капитан.
        - Нет, - опустила руки Зоя Валерьевна. - Было темно. И я не разбираюсь в моделях мотоциклов.
        - И на основании чего я должен вам верить? - вперил в нее взгляд капитан. - Деталей вы не знаете, свидетель ваши показания не подтверждает, следов мотоцикла в парке нет…
        - Какие следы, помилуйте? - вновь сцепила она руки. - Ночью был такой ливень!
        - Тем не менее их нет. Зато в наличии труп и пистолет с отпечатками пальцев вашего мужа. Поэтому я прошу вас ответить на главный вопрос: где он?
        - Но я не знаю! - рухнула на диван Зоя Валерьевна. - Да, он ушел вчера к Ненахову. Его долго не было, телефон не отвечал, и мы с Зоей отправились его искать. Вы же видели записку, понятно ведь, что мы никого не застали и не нашли.
        - Или сделали себе алиби.
        - Что вы опять несете? - снова обрушилась на капитана Зоя Нормалева. - Какое алиби? И вообще мы такие умные, а Гена дурак, да?
        - Бессонов?.. - наморщил лоб Кожухов. - Почему дурак?
        - Поссорился с другом, потащил того в парк, пристрелил и положил рядом пистолет с отпечатками: нате, дорогие менты, не мучайтесь, вот вам улика! А полковник милиции вообще баран - пошел на заклание сам. Еще, наверное, и лоб сам подставил, чтобы неопытный убийца не промазал…
        - Я же просил: без шуток! - рывком поднялся капитан. - Вы можете говорить что угодно. Факты - сильнее слов. И если вы, - обвел он взглядом женщин, - вы, обе, не хотите помогать следствию по-хорошему, придется заставить вас это сделать. Я завтра же вызову вас в отделение повесткой, и если вы не будете сговорчивей, заключу вас под стражу как соучастников убийства.
        - Ты лучше делом займись, заключатель, - раздалось вдруг от дверей. - Преступника ищи, а не женщин мучай.
        Все трое разом повернули туда головы. В дверном проеме, облокотившись о косяк, стоял светловолосый, розовощекий парень лет тридцати. Одет он был в джинсы и черную кожаную жилетку поверх клетчатой рубахи, на шее его висели наушники от плеера.
        - Это еще кто такой?! - рыкнул на Зою Валерьевну Кожухов. - Ваш сын? Нашлась пропажа?
        Она помотала головой, но сказать ничего не успела, парень ее опередил.
        - Орать на женщин, - сказал он, оторвавшись от косяка, - недостойно мужчины вообще и офицера в частности.
        - Да я тебя сейчас!.. - двинулся в его сторону капитан.
        - Стоять! - крикнул парень. Вроде бы и не очень громко, но так, что милиционер вздрогнул и замер.
        Глаза капитана бешено вращались, лицо побагровело. Казалось, еще немного - и последует взрыв. Парень же выудил из кармана мобильник, пиликнул кнопками и заговорил, официально и сухо:
        - Сергей Иванович, вы приказывали Кожухову допрашивать жену Бессонова?.. Ах, просили побеседовать? Трясти перед женщинами уликами, угрожать им - вы тоже его просили?.. Значит, так. Кожухова от расследования отстранить, от Бессоновой и Нормалевой отстать. Даже близко к ним не подходить! Обыск?.. Вы что, не поняли? Не подходить даже близко к домам этих женщин! Улик там нет. Откуда я знаю где? В кармане у вашего Кожухова посмотрите, у него там филиал архива вещдоков. Погладьте его за это тоже по головушке, кстати.
        Парень отнял от уха трубку и протянул ее капитану. Тот, уже не красный, а бурый с прозеленью, едва не выронил телефон из трясущихся рук. Потом заблеял в нее:
        - Да… Да… Виноват… Слушаюсь, товарищ полковник…
        Он с идиотским подобострастным поклоном вернул мобильник светловолосому и задом стал пятиться в прихожую, продолжая при этом кланяться:
        - Прошу извинить… Накладочка!.. Не повторится…
        - Записку! - потребовал светловолосый. Кожухов достал и протянул пакетик с квитанцией. Светловолосый кивнул на Зою Валерьевну: - Ей.
        Зоя Валерьевна взяла записку и сунула ее в карман халата.
        Когда за раздавленным капитаном захлопнулась дверь, парень не выдержал и расхохотался.
        - Кто вы такой? - посмотрела на него Зоя Валерьевна. - Почему они так вас боятся? Ведь Сергей Иванович - это, наверное, Гришин, начальник нашей милиции?
        - Ага, - улыбнулся светловолосый, - начальник. А почему они меня боятся, не знаю. Разве я такой страшный?
        - Страшный, - тихо ответила Зоя Валерьевна.
        Улыбка мигом исчезла с лица парня.
        - Чем же?
        - В вас почти не видно души, - сказала молчавшая до сих пор Нормалева.
        - Почти? - вздернул брови светловолосый и с ухмылкой пробормотал вроде для себя, но так, что Зоя Валерьевна тоже услышала: - Неужели и я заразился?
        - Да, почти, - ответила Зоя. - Я ее чувствую, но очень слабо. Странно, я еще не встречала таких людей.
        - Значит, я не человек, - вновь улыбнулся парень. Правда, эта улыбка больше напоминала гримасу.
        - Зачем вы пришли? - спросила Зоя Валерьевна, испугавшись, что светловолосый начнет развивать затронутую подругой тему. Лучше принять его ответ за шутку.
        - Чтобы выручить вас. Ведь вы говорили правду, а вам не поверили. Вас бы и впрямь замучил этот Кожухов.
        - Так, значит, мотоцикл все-таки был?
        - Конечно. Вы же сами видели.
        - Я уже начала сомневаться, - мотнула головой Зоя Валерьевна. Потом замерла и спросила: - Так этот мотоцикл и впрямь связан с убийством Ненахова?
        - На нем привезли в парк труп Игоря Степановича.
        - А кто… его убил? - Как она ни старалась, голос все-таки дрогнул.
        - Давайте не будем отбирать хлеб у нашей доблестной милиции, - опять растянул губы в улыбке парень. - Мне кажется, у вас есть более важные вопросы ко мне.
        - У меня есть! - словно школьница, затрясла рукой Нормалева. - Что с Соней? - И быстро добавила: - И с Геной. И с Колей.
        Зоя Валерьевна глянула на подругу и заморгала. Отчего та решила, что светловолосый что-то знает о них? Впрочем, он и впрямь не похож на обычного парня. Разве что внешне. Она перевела взгляд на него и задала вопрос прямо:
        - Вы что-нибудь знаете о них?
        - Да, - ответил тот.
        Обе Зои синхронно вздрогнули. Нормалева подошла к Зое Валерьевне и обняла ее за плечи.
        - Можете верить мне или нет, но они живы, - сказал парень. Потом он на пару мгновений задумался, буркнул: «И впрямь заразился…» и махнул рукой. - Ладно. Так и быть. Лучше один раз увидеть, правда?
        - Да, правда, - закивали обе Зои, хотя Зоя Валерьевна не могла понять, к чему клонит этот светловолосый.
        А тот направился к двери в комнату Геннадия, взялся за ручку и спросил у нее:
        - Можно?
        Она кивнула. Парень открыл дверь и вошел в комнату. Остановился возле стола, в нижней секции которого стоял компьютер, кивнул на него и снова спросил:
        - Можно?
        Зоя Валерьевна никому, никогда и ни за что не позволила бы прикоснуться к этой мужниной святыне. Но сейчас она вновь почему-то кивнула:
        - Можно.
        Светловолосый нагнулся и нажал кнопку питания. Компьютер загудел вентиляторами.
        Однако экран монитора остался черным, хотя зеленый огонек на передней панели показывал, что он тоже включен. Но не успела Зоя Валерьевна испугаться, что Генина драгоценность испорчена, как на экране возникло изображение.

* * *
        По казавшемуся нарисованным лесу шли трое. Сначала Зое Валерьевне подумалось, что она смотрит мультфильм, и эти трое тоже нарисованы. Но вот «камера» совершила наезд, и экран заполнило симпатичное, с ясными синими глазами, девичье лицо. Растрепанные волосы девушки были огненно-рыжими, подчеркивая чистую белизну кожи. Пожалуй, это красивое лицо могло бы показаться кукольным, если бы не выражение тревоги, сосредоточенности и отчаянной решительности, явственно читавшееся на нем.
        Сзади вскрикнула Зоя. Но Зоя Валерьевна даже не взглянула на подругу, будучи не в силах оторвать глаза от экрана. И «камера», словно в ответ ее ожиданиям, отодвинулась, помещая в рамки экрана и оставшиеся две фигуры. Это были Нича и Гена! Коля шел по узкой тропинке следом за девушкой, Геннадий замыкал шествие. Оба были столь же сосредоточены, как и их спутница, в которой Зоя Валерьевна по несомненному сходству с матерью признала Соню. Но если на Колином лице, как и у Сони, читалась еще и тревога, Гена казался невозмутимо спокойным.
        - Гена!.. - не сдержавшись, выдохнула Зоя Валерьевна.
        И муж, как показалось, услышал ее. Он поднял голову, повел глазами и остановил взгляд прямо на ней. Удивление, сквозившее в этом взгляде, сменилось вдруг радостью. Генины глаза - дорогие, любимые, знакомые до каждой крапинки - заняли весь экран. И ей уже было не важно, что «кино» шло без звука: в этих глазах она прочла все, что ей было нужно знать.
        Ей очень захотелось увидеть еще раз Коленьку, но монитор вдруг погас. Стихло жужжание вентиляторов.
        - Подождите! - выкрикнула, оборачиваясь, Зоя Валерьевна.
        Позади нее, прижав ладони к белым, как бумага, щекам, стояла Зоя. Светловолосого не было.

7
        По казавшемуся нарисованным лесу шли трое. Соне, увидевшей вдруг эту картину будто со стороны, на миг почудилось, что и сама она нарисована, что все это выдумка, сказочный мультик, что сейчас в темном зале включится свет, и она вместе с другими зрителями выйдет из кинотеатра в реальный живой мир под яркие лучи летнего солнца. Но уже в следующее мгновение она осознала, что в этом кино зрители и актеры - одни и те же лица. Отнюдь не нарисованные в отличие от окружающих декораций.
        Внезапно ей показалось, что на нее кто-то смотрит; не сзади, где шли Нича с Геннадием Николаевичем, а будто бы сверху, прямо в глаза. Ощущение было странным, но очень недолгим. Соня обернулась и увидела, что Нича недоуменно крутит головой, а Геннадий Николаевич и вовсе застыл с непонятным выражением на лице, словно встретился с ангелом. Во всяком случае, такого неподдельного счастья, такой очевидной, смешанной с обожанием и нежностью любви она не встречала ранее ни в чьих глазах. Разве что в Колиных, минувшей ночью.
        Взгляд Геннадия Николаевича потух столь внезапно, словно в глазах выключили свет. Мужчина резко мотнул головой. Его «хвост» взлетел и мазнул хозяина по лицу, будто хотел привести того в чувство.
        - Пап, ты чего? - уставился на отца Нича. - Тебе тоже показалось?
        - Мне не показалось, - помедлив, хмуро сказал Геннадий Николаевич.
        - На нас кто-то смотрел? - не утерпев, спросила Соня.
        - Да, - неохотно ответил Геннадий Николаевич. - Все, пойдемте. Время!
        - Но кто смотрел-то? - заморгал, не трогаясь с места, Нича.
        - Мама, - тихо сказал Геннадий Николаевич и посмотрел вдруг на Соню: - Твоя тоже.
        - Ой!.. - Соня почувствовала, как под ней покачнулась земля. - Но… как?..
        - Не знаю. Кто-то позволил. Недолго. Все, идемте! Теперь они знают, что вы живы, это уже хорошо.
        - Пока живы… - шепнула Соня.
        - Никаких пока, - положил ей на плечо руку Нича. - Теперь мы просто обязаны выжить.

* * *

«Обязаны, да, - думала Соня, снова шагая впереди всех по ставшей совсем условной тропинке. - Было бы очень обидно погибнуть именно теперь. Несправедливо. Нечестно. Но даже если… Все равно я счастлива. Я любила и люблю». Она подумала еще, что никогда не читала так называемых «дамских» романов, поскольку считала все написанное там «розовыми соплями». И вот теперь, похоже, она сама попала в такой роман и считает его лучшим произведением на свете.
        Она улыбнулась. Но реальность, хоть и в нереальной своей ипостаси, заставила ее вернуться из мира грез. Лес кончился, впереди простиралась голая серая равнина.
        Соня остановилась и стала поджидать отставших мужчин, которые шли, оживленно беседуя. До ее ушей долетел Ничин возглас: «Как ты понял, что это мама?» Что ответил Геннадий Николаевич, она не разобрала, но внезапно задалась вопросом: почему именно он? Да и правду ли сказал Ничин отец? Может, просто хотел воодушевить, подбодрить их? Впрочем, чей-то взгляд она тогда вполне отчетливо на себе ощутила. Но чей, откуда - для нее было полной загадкой. А вот Геннадий Николаевич ту загадку легко раскусил. Так же легко, как научил ее водить машину…
        Соня нахмурилась. В глубине сознания попыталась оформиться мысль, что об этом
«педагогическом чуде» у нее уже состоялся недавно разговор… С кем? Разве что с Колей, не с самим же Геннадием Николаевичем! Но с Колей она тоже об этом не говорила, это точно. Он лишь спросил, почему она странно глядит на его отца. А и впрямь, почему? Что случилось, отчего она стала испытывать к этому веселому, сильному и наверняка доброму человеку странную неприязнь? Перед Ничей она тогда отговорилась, но себе-то лгать ни к чему: что-то ее в Геннадии Николаевиче настораживает, кажется подозрительным. Да и сам он поглядывает на нее странно, будто слышит ее мысли. Вот и сейчас - глянул, словно выстрелил. Впрочем, нет, он смотрел не на нее, а на что-то за ее спиной. Но там же ничего нет, один серый
«лед»!
        Соня обернулась и от неожиданности вскрикнула. Перед ней стоял Юрс. Шерсть на загривке волка вздыбилась, уши были прижаты к опущенной голове, жуткие зубы скалились в едва слышном утробном рычании.
        - Привет тебе от Бориса, - раздался вдруг из-за ее спины голос Геннадия Николаевича.
        Уши волка мгновенно встали торчком, как у собаки, услышавшей знакомое имя. Шерсть улеглась, льдинки глаз на миг обдало теплым светом. Лишь поза Юрса оставалась прежней: напружиненные, приготовленные для прыжка передние лапы, опущенная голова, напряженная шея.
        Ничин отец вышел вперед и встал перед волком. Человек и зверь скрестили взгляды и застыли молчаливыми изваяниями.

«Вирус и антивирус, - пронеслась вдруг в ее голове неприятная, чужая, странная мысль. - Вирус и антивирус». Соня зажмурилась. Что? Что это? Почему она подумала об этом? Какой вирус, какой антивирус? Впрочем, да, Юрс вроде как антивирус, хотя она и стала в этом сомневаться после случая с Антониной. Может, он и есть настоящий вирус? А Геннадий Николаевич, получается, антивирус? Что за глупость! Но если он вирус - это не менее глупо. И вообще, что за ерунда лезет ей в голову!
        Соня обернулась и посмотрела на Ничу. Тот стоял, по-идиотски открыв рот и беспрестанно моргая. Перехватив ее взгляд, он будто очнулся и вытаращил на нее глаза.

«Что это?» - спрашивал его красноречивый взгляд.

«А вот, - так же беззвучно, едва дернув плечом, ответила она. - Я же тебе говорила».
        Ей и самой было непонятно, что она хотела этим сказать, тем более неизвестно, прочитал ли ее мысли Нича, только он тряхнул вдруг головой и хрипло выдавил:
        - Папа! Юрс! Что происходит?
        - Ничего, - спокойно, вновь становясь живым и мягким, ответил Геннадий Николаевич. - Мы просто знакомились с Юрсом.
        - А кто такой Борис?
        - Его хозяин. Он помог мне перебраться сюда.
        - Тебе же помог дядя Игорь!
        - Не только. Как раз вместе с Борисом Тюриным.
        - Пора, - рыкнул вдруг Юрс. - Виктор почти весь. Нас меньше. Не справиться.
        Волк развернулся и потрусил по серой глади. Соня двинулась следом, оборачиваясь на своих спутников. Они переглянулись, Геннадий Николаевич похлопал Ничу по плечу, и тот бросился ее догонять.

* * *
        На крыльце второго подъезда «хрущевки» сидел и, улыбаясь, смотрел на их приближение Виктор. Он стал еще больше и накачанней, но не превратился, как думалось Соне, в громадного, ростом с дом, великана. Скорее, он походил сейчас на баскетболиста, разлюбившего оранжевый мяч и севшего на стероиды.
        - Мы с Тама… - начал он свою дурацкую присказку, но встретился взглядом с Геннадием Николаевичем и замолк на середине фразы. Затем он медленно, будто сомнамбула, поднялся и побрел к ним. Соня, не мигая, смотрела на это невероятное действо. У нее сложилось отчетливое впечатление, будто Ничин отец словно невидимым спиннингом выбросил невидимую же блесну на невидимой леске, зацепил мощным тройным крючком Виктора и наматывает теперь эту леску на катушку, подтягивая к себе огромную рыбину. Нарисованную сознанием картину портило лишь то, что рыба совсем не сопротивлялась. И совсем испортило ее то, что произошло дальше. Едва Виктор вплотную приблизился к Геннадию Николаевичу, Ничин отец вдруг обнял его и прижал к себе, словно давно потерянного сына.
        Обескураженный, как и сама она, Нича схватил ее за руку и крепко сжал пальцы.
        - Ой! - вскрикнула Соня. - Больно же!
        Нича посмотрел на нее так, словно она говорила на китайском.
        - Больно, Коля! - повторила она, чувствуя, как из глаз побежали слезы. Но лишь ударив Ничу кулаком по запястью, она добилась, чтобы он ослабил хватку. Соня тут же выдернула ноющую ладонь и, шипя, затрясла ею в воздухе.
        Невольно отвлекшись на борьбу с ошалевшим любимым, Соня вновь посмотрела на странную, а в своей непонятности даже страшную парочку. Впрочем, парочки как таковой больше не было. Невдалеке от подъезда стоял один человек. Фигура его пропорциями и размером походила на Викторову, но одет он был в джинсовый костюм Геннадия Николаевича, странным образом не лопнувший по швам, а будто бы тоже выросший. Человек стоял к ним с Ничей спиной, так что лица его Соня не видела, но хвост темных с проседью волос был также бессоновским.
        Человек обернулся. Это был Геннадий Николаевич. Выросший, неимоверно раздавшийся в плечах, даже будто помолодевший, это все же был он, Бессонов-старший, Ничин отец.
        - Такой вот хард-рок, - развел он могучие руки, опустил голову и принялся ожесточенно теребить «хвост».

* * *

«Значит, он все-таки антивирус! - застучало у Сони в висках. - Но как я могла догадаться? И почему он такой?..» Однако додумать она не успела. К отцу вдруг бросился Нича с перекошенным от ужаса лицом, Юрс же, опередив его в три мощных прыжка, загородил путь и прорычал:
        - Вир-р-рус! Опасно! Не ходи.
        Нича замер. Соня тоже окаменела. Вирус?.. Не антивирус, а как раз наоборот? Но он ведь уничтожил Виктора!.. Впрочем, не уничтожил, а соединился с ним, как делал до этого и сам Виктор с другими своими копиями. Так что же это значит?
        Ответ пришел скоро. Сначала открылась дверь, и на крыльцо подъезда вышла Мария Антоновна. Скорее всего ее вызвал Юрс, потому что, увидев Ничиного отца, она ничуть не удивилась, лишь сильней свела и без того насупленные брови и молча встала позади Бессонова-старшего. Потом снова ожил Нича. Он мотнул головой, обошел волка и приблизился к отцу.
        - Папа!.. - выдавил он с болью, царапнувшей Сонино сердце. - Как же так? Что это? Почему?
        Геннадий Николаевич поморщился и так дернул свой «хвост», что послышался хруст.
        - Ну, зачем ты?.. - с досадой посмотрел он на Юрса. - Я ведь тебе все объяснил, да ты и сам увидел.
        - Теперь в тебе и чужой вирус, - вместо волка ответила Мария Антоновна. - Мы не знаем, кто кого поглотил и чей код теперь доминирует.
        - Но Тюрин это учел, как вы не понимаете! - воскликнул Геннадий Николаевич. - Юрс! Неужели ты не доверяешь Борису?
        - Ему доверяю, - сказал волк. - Не уверен в тебе. Не вижу.
        - Но если вы не будете мне верить, мы ничего не сможем сделать! А мне сейчас очень нужна ваша помощь.
        Удивительно, но Соня все понимала в этой странной беседе. Во всяком случае, она знала, о чем идет речь. Ее пугало это необъяснимое знание, но и только лишь. В отличие от Николая, который был откровенно напуган самим происходящим.
        - Папа! - затряс он кулаками. - Объясни мне, что происходит!
        - Ты только успокойся, Коль, - не глядя на сына, проговорил Геннадий Николаевич. - Видишь ли, я и правда теперь в некотором роде вирус. Иначе мне было сюда не попасть. Да и чем бы я тут помог без этого? А так - может, какой-нибудь толк от меня и будет.
        - Но… как?! - воскликнул Нича, опустив, но не разжав кулаки. - Как это может быть?
        - Дядя Игорь познакомил меня с одним человеком… Точнее, не с человеком, но это долго объяснять. Можно сказать, с программистом, который смог меня запрограммировать, чтобы я прошел к вам.
        - Что за чушь! - вновь затряс кулаками Нича. - Как можно превратиться в вирус?! И что значит: «не с человеком»? Он что, тоже вирус?
        - Наоборот. Он антивирусный блок. Кстати, он же создал Юрса. То есть сделал антивирус из волка. Такой вот хард-рок.
        - Какой блок? О чем ты?.. - уже чуть не плакал Нича. - И почему ты все это скрывал от меня?
        - Ну, думаешь, легко признаться родному сыну, что перестал быть человеком? - опустил Геннадий Николаевич голову. - Ты и так подозревал, что это не я. А насчет антивирусного блока - это и правда долго объяснять. Пусть тебе потом Соня расскажет.
        - Соня?.. - Нича вздрогнул, обернулся и вытаращился на нее. - Ты что, правда об этом знаешь?
        Соня кивнула. Ей почему-то стало вдруг стыдно за свое неведомо откуда взявшееся знание, словно она его украла. Вот только не помнила, у кого. Может, это случилось во сне? Ведь она же, оказывается, аккумулятор. И ретранслятор в придачу. Правда, об этом она тоже знает неизвестно откуда. Дурацкое положение! Еще и Коля, похоже, обиделся. Вон, смотрит на всех них, как на предателей.
        - Похоже, я тут лишний, - буркнул Нича. - Все всё знают, только я как… - Он махнул рукой и резко повернулся, будто собираясь уйти. Но отец успел схватить его за плечо. Да так, что Нича сморщился от боли.
        - А ну-ка стой! - рыкнул новоявленный вирус. - Ты что, в детском саду? Похоже, тебе не двадцать восемь, а и восьми нет. Ты что, думаешь, мы тут в войнушку играем? В шпионов? Не сказали мальчику военной тайны - ай-ай-ай, какие плохие дяди и тети!.. А может, ты вспомнишь, для чего я здесь? И Юрс, и она вон, - кивнул он на Марию Антоновну. - Может, ты забыл, что Соня домой не поехала, осталась здесь, в этой долбаной каше, чтобы людям помочь?
        - Я тоже не поехал, - буркнул пристыженный Нича, покраснев так, что казалось, сейчас вспыхнут волосы. - А Соня просто не успела.
        - Дурак ты, - покачал головой Геннадий Николаевич. - Плохо ты, оказывается, свою девушку знаешь. И чего она в тебе, таком идиоте, нашла? В обидчивом, хвастливом придурке. «Я тоже не поехал!..» - передразнил он сына. - Ишь ты, герой какой! - Тут вдруг запал у Геннадия Николаевича кончился, он даже словно уменьшился, будто сдулся, и закончил уже вроде как извиняясь: - Короче говоря, давайте-ка засунем куда подальше свои обиды и подозрения и будем вместе думать, как нам дальше быть. - Он перевел взгляд на волка, обернулся к Марии Антоновне, посмотрел на Соню. - Вместе думать. Иного выхода у нас все равно нет. Как говорится, пан или пропал. Такой вот хард-рок.
        - А что тут думать? - из-под насупленных бровей глянул на отца все еще красный Нича. - Если так, то тебе нужно всех Викторов слопать. Думаешь, больше их не осталось?
        - Остались. Пару десятков, не меньше, - вздохнул Бессонов-старший, и словно в подтверждение дверь подъезда открылась, и на крыльцо выполз вялый, будто сомнамбула, Виктор. Похоже, этот экземпляр еще не успел слиться ни с кем из сородичей и показался Соне маленьким и неказистым. Но точно так же, как и предыдущий, он обреченно побрел к Геннадию Николаевичу. Соня отвернулась, не в силах наблюдать за противоестественным актом «слияния», а когда повернулась назад, Виктора уже не было.
        - Они лезут ко мне, как мухи на мед, - усмехнулся Ничин отец. - Хорошо Борис поработал. И это упрощает нашу задачу. Нужно теперь закончить начатое Виктором и пробить все стены в этой халупе. А также полы - они же потолки. Нужно соединить между собой все зоны, чтобы эти Витюши меня почуяли и все ко мне приползли. А для этого необходима помощь всех вас, один я долго колупаться буду. Кстати, людей здесь много? - посмотрел он на Юрса.
        - Люди есть. Я скажу им. - Волк потрусил к подъезду.
        - И все же я ему не верю, - сказала Мария Антоновна, когда Юрс поравнялся с ней. Сказала нарочито громко, чтобы услышал и Геннадий Николаевич. - Но другого выхода у нас и впрямь нет. Даже если мы убьем его, с Виктором нам не справиться. Так он по крайней мере будет в одном лице.
        - Но сильный, как все, - сказал Юрс. И добавил, соглашаясь с «коллегой»: - Выхода нет.
        Мария Антоновна открыла ему дверь, и волк скрылся в темноте подъезда.

* * *
        Измерять время было по-прежнему нечем, но Соне показалось, что они провозились не меньше семи-восьми часов, всего лишь однажды прервавшись для обеда. Эффективней всех работал сам Геннадий Николаевич, едва ли не голыми кулаками круша стены, словно те были фанерными. К счастью, и Викторы успели до них потрудиться на славу. Люди же, которые встречались им в некоторых квартирах, на просьбу реагировали по-разному. Кто подключался сразу, кто не понимал, чего от него хотят, - в силу незнания языка или попросту находясь в прострации от случившегося. Иногда стены и потолки обрушивались «с той стороны», под ударами оставшихся «в живых» Викторов. Как бы то ни было, со светловолосыми вирусами в конце концов было покончено.
        Серо-бурый от цементно-кирпичной пыли, похожий на голема Геннадий Николаевич отбросил кирку и выдохнул:
        - Вот и все.
        - И что теперь? - тяжело дыша, опираясь на лом, спросил старавшийся не отставать от отца Нича. Он тоже был ужасно грязным, и если бы процесс «опыления» не протекал непосредственно при ней, Соня вряд ли бы признала сейчас в этом чучеле своего любимого. Наверное, и сама она выглядела не намного лучше, хоть мужчины и старались ограждать ее от тяжелой работы.
        - А теперь будем думать, как вернуть домой людей, - ответил Бессонов-старший. - Тянуть не стоит. Хоть вируса больше и нет, но «свернуть» этот мир могут в любой момент.
        - Не свернут, - сказала вдруг Соня. Она вновь не понимала, откуда знает это, но была полностью уверена в своем внезапном озарении. - Этот мир теперь не тронут.
        Геннадий Николаевич, похоже, не удивился, хоть она и поймала на себе его изучающий взгляд. Юрс и Мария Антоновна, которые ни на шаг не отходили теперь от супер-вируса, также прошили ее острыми взглядами.
        - Вот и славно, - сказал Бессонов. - Тогда можно не торопиться и хорошо все обдумать. Хотя, если честно, я даже не представляю, как к этой задаче подступиться. В этой чащобе не помешал бы хороший проводник.
        - Проводник?.. - насупилась Соня. В голове словно что-то щелкнуло. «…В вашей команде есть проводник…» - раздалось в ней гулким эхом воспоминания. Воспоминания чего? Да какая разница! И она повторила вслед за эхом: - В нашей команде есть проводник.
        - Что? - уставились на нее оба Бессонова.
        - Какой проводник? - спросил Нича.
        - Кто именно? - уточнил Геннадий Николаевич.
        - Этого я не знаю, - пожала она плечами. - Кто-то из нас троих. Или даже пятерых, - одарила она мимолетной улыбкой антивирусов. - Но раз есть проводник - может быть, нужен поезд?
        - Конечно! - хлопнул по лбу Нича. - Ну, конечно же, поезд! Не зря же меня тут в поезде катали!
        Старший Бессонов с любопытством посмотрел на сына, но переспрашивать не стал. Зато, подумав, высказал интересную идею:
        - А может, этот дом и есть поезд? Похоже ведь. Квартиры - купе, этажи - вагоны…
        - Ну и как на нем ехать? - улыбнулся Нича. А потом его улыбка стала медленно таять, и когда исчезла совсем, он сказал: - А ведь я знаю, где тут есть настоящий поезд.
        И он рассказал о составе, который видел в поселке. А потом развел руками:
        - Только я не представляю, как на нем можно уехать домой. Даже если мы найдем среди попавших сюда людей машиниста.
        - Машинист - не проблема, - задумчиво подергал «хвост» Геннадий Николаевич, создав вокруг головы пыльный нимб, - я и сам смогу. А вот что это даст?..
        Соня внезапно закашлялась. Сначала ей показалось, что она неосторожно вдохнула поднятую Ничиным отцом пыль, но вкус во рту был странным, скорее - табачным, хотя вокруг никто не курил. Ощущение было таким, будто покурила она сама. Как тогда, с Несом.

«С кем?!.» - от неожиданности она снова закашлялась и пропустила начало фразы Геннадия Николаевича.
        - …что надо делать, - тихо произнес он и пристально посмотрел в глаза Юрса. Волк осторожно кивнул. Геннадий Николаевич перевел взгляд на Марию Антоновну: - Мне нужно с вами двоими поговорить, давайте на пару минут выйдем.

* * *
        Оставшись наедине с Ничей, Соня почувствовала неловкость. Нет, виноватой она себя не считала, и все же что-то неприятно скреблось в глубине души. Да и Николай, похоже, на нее все-таки обиделся - вон, стоит, дуется, на нее даже не смотрит.
        Она решила заговорить с любимым первой. Не важно, кто из них на самом деле виноват, да и есть ли тут вообще чья-то вина. Но если встать в позу, поиграть в дурацкую гордость - кому станет от этого лучше? А вот хуже точно станет. Обоим.
        Соня подошла к Ниче и дернула его за пыльный рукав.
        - Коль, ну чего ты?
        - Я? - бросил на нее взгляд и снова отвернулся Нича. - Ничего.
        - Я же вижу. Обиделся, да?
        Нича молчал.
        - Обиделся. А на что, можно узнать?
        - На что? - Теперь любимый повернулся к ней полностью и заглянул прямо в глаза. - А зачем ты со мной так? Почему ты мне… лжешь? Ты считаешь, я не заслужил того, чтобы знать правду?
        - Когда я тебе лгала? - искренне удивилась Соня.
        - Когда я спросил тебя там, у дороги, когда ты вернулась… Помнишь?.. - Нича сглотнул, не договорив. Похоже, обида его была по-настоящему горька и комом застряла в горле.
        - Про твоего отца? - спросила Соня.
        Нича кивнул.
        - Но я и правда ничего не знала конкретно. У меня и впрямь испортилось настроение, когда ты меня столь безрадостно встретил. - Она попыталась улыбнулась, но ответной реакции от Ничи не дождалась. - Я неосознанно почувствовала что-то такое… Не знаю, как объяснить. Думаю, эти знания - и про твоего отца, и про все остальное - сидят у меня где-то глубоко в подсознании, иногда по чуть-чуть оттуда выплескиваясь. Но как они туда попали, кто их закрыл, мне и самой хотелось бы узнать.
        - Ты точно никого не встретила перед тем, как повернуть назад? - заговорил-таки Нича. - Перед отъездом с тобой этого не было.
        - Нет, - помотала головой Соня, но, подумав, добавила: - Во всяком случае, я этого не помню. Хотя если закрыли то, что я узнала, тогда и само воспоминание об этом оказалось закрытым. Но я ведь не виновата в этом, Коль!..
        Нича вздохнул и положил ей на плечо руку.
        - Ну, прости. Но ты пойми, мне ведь и правда обидно: все кругом обо всем в курсе, один я - дурак дураком. Ты хоть сейчас мне объясни про эти блоки и все остальное.
        Соня посмотрела на дверь, в которую вышла вирусно-антивирусная троица. Неизвестно, долго ли они будут совещаться. Можно и правда хотя бы начать Ничино просвещение.
        И она стала рассказывать все, что знала, что по крохам выдало и продолжало выдавать ее непослушное подсознание. Впрочем, многое из этого они и раньше знали, новые обрывки информации в основном помогли лишь крепче связать кусочки прежних знаний. Но пока она говорила, новых знаний явно прибавилось. Например, она теперь была уверена, что их спасение именно в поезде. Она даже вспомнила купе, где с кем-то беседовала о смысле безответных вопросов. Где и когда происходил этот странный разговор, она вспомнить не могла - на поезде она не ездила уже лет пять. Скорее всего это был полузабытый сон. Или все же не сон, а реальность, воспоминание о которой недостаточно чисто подтерли? Или… Соня задумалась. А потом сказала:
        - Поезд был не у тебя одного, Коля. Я тоже была в поезде. Только ты беседовал там с самим собой, а я - с кем-то чужим. И я думаю теперь, что это случилось именно тогда, когда я поехала домой. Кто-то решил нам помочь. Я точно уверена теперь, что поезд - это подсказка.
        - Но кто может нам здесь помогать? Студент?
        - Не думаю. То есть отчего-то я тоже уверена, что это не он. Постой-ка… Имя Нес тебе о чем-нибудь говорит?
        - Нес? Может, сокращенно от Нестор? Махно, например. - Нича наконец-то улыбнулся.
        - А ты не знаешь, Махно курил сигары? - спросила вдруг Соня.
        - Сигары? Не знаю. По-моему, он вообще не курил. Сигары точно курил Черчилль. А при чем тут сигары?
        - А при чем тут Черчилль?
        - Черчилль говорил, что ситуацию нужно не только использовать, надо уметь ее создавать, - вновь улыбнулся Нича и обнял ее за плечи. - Как-то так. По-моему, хорошо сказано, как раз для нас.
        - Действительно, хорошо, - послышался голос Ничиного отца. Он и Юрс стояли уже по эту сторону двери. - Вот давайте и займемся созданием этой ситуации.
        - Вы что-то придумали? - обрадовалась Соня. - А где бабушка?
        - Кое-что придумали. Во всяком случае, мы знаем, как с помощью поезда вернуться в наш мир. А бабушка, - усмехнулся Бессонов-старший, - за поездом пошла.
        - За поездом? Так она три дня туда идти будет! И как она его, интересно, сюда доставит?
        - Туда она уже наверняка добралась. Видишь ли, мы тут можем сразу перемещаться в нужную точку…
        - Мы тоже, - вставил Нича и, поймав удивленный взгляд Сони, довольно осклабился: - Ага! Оказывается, есть и такое, что я знаю, а ты нет.
        - Да? - посмотрел на него отец. - А ты раньше сказать не мог? Чего ж мы тогда от дороги пешком топали?.. - Потом он снова обернулся к Соне и продолжил отвечать на ее вопросы. - А доставит она поезд традиционным, так сказать, способом - по рельсам.
        - Она умеет водить поезд? - изумилась Соня.
        - Не забывайте, что Мария Антоновна не совсем бабушка. То есть она совсем не бабушка. Даже наш Белый Клык умеет водить поезда, самолеты и все остальное, - подмигнул Геннадий Николаевич Юрсу, - только ему хвост мешает.
        - Не хвост, - ответил волк. - Нет ваших пальцев.
        - Ну, допустим. Она приведет сюда поезд. А что вы придумали, чтобы мы смогли вернуться на нем домой?
        - Ну, это сейчас не важно. Технические детали. Мы сумеем это сделать, - вновь подмигнул старший Бессонов Юрсу. Потом опять посмотрел на Соню с Ничей и сказал: - Теперь перед нами стоит другая задача: собрать здесь всех людей.
        - Как же мы их соберем? - нахмурился Нича. - В доме семьдесят квартир, ведущих в разные части этого… - Он щелкнул пальцами, подбирая правильное слово.
        - Огрызка, - подсказала Соня.
        - Точно, - кивнул Нича. - Огрызка. Причем червивого. Даже если в каждой части есть по пять человек, то уже триста пятьдесят получается. А если по десять? И они ведь в большинстве своем не по квартирам сидят, как мы успели заметить. Кусочки-то - о-го-го по площади, сотни квадратных километров. Да нам ни за что всех не собрать!
        - Вот именно, что червивого, - улыбнулся Бессонов-старший. - Ты забыл еще про тридцать квартир.
        Соня вздрогнула, вспомнив сразу же те мерзости, что вытворяли они с Ничей в такой вот «червивой» комнате. Но тут же вспомнила и кое-что еще. Точнее, опять не совсем вспомнила, а будто бы откуда-то знала.
        - «Черви», - сказала она, явно повторяя чьи-то слова, - это всего лишь пустой программный объект. А данные заносил в них Виктор. Теперь они - простые безвредные болванки.
        - Ого! - дернул бровями Геннадий Николаевич. - Ты не программист у нас, часом? - Он увидел, как она смутилась, и дружески подмигнул. - Ты все правильно говоришь, эти «черви» на самом деле пустые болванки. Ваш Виктор…
        - Он не наш, - фыркнул Нича, - скорее, теперь уже твой.
        - Ну, хорошо, мой Виктор, - улыбнулся Бессонов-старший, - он программировал их на всякие гадости и отсылал к людям. А я…
        - Вы тоже отошлете их к людям, но только запрограммируете по-другому! - перебила его вспыхнувшая от радостной догадки Соня.
        - Ага, - расцвел Ничин отец и подмигнул сыну: - Умнейшая девушка, смотри не упусти.
        Соня почувствовала, что лицо ее совсем запылало. А Нича буркнул отцу:
        - Не упущу, не бойся. А вот ты не рано хвастаешься? Ты точно сможешь запрограммировать эти болванки?
        - Как нечего делать! - презрительно фыркнул Геннадий Николаевич. - Это тебе не хард-рок, а попса дешевая. Ждите меня здесь, я скоро.
        Широченная спина Ничиного отца быстро скрылась в дверном проеме. Разумеется, за ним как привязанный отправился и Юрс.
        - Пойдем-ка пока в ванную, умоемся да одежду почистим, - потянула Соня за руку Ничу, но тот вдруг заупрямился:
        - Сонь, да успеем мы еще помыться-почиститься! Мне хочется глянуть, как батя
«червей» этих укрощать будет. Тебе разве не интересно?
        Соню передернуло.
        - Нет, мне совсем не интересно смотреть на эту гадость. Ты иди гляди, а я лучше все-таки приведу себя в порядок.
        - А ты не обидишься, если я уйду?
        Соня увидела, что ее любимый едва ли не подпрыгивает от нетерпения. Она не выдержала и рассмеялась:
        - Да не обижусь, не бойся. Все нормалек! Иди давай. - И она легонько подтолкнула его к двери.

8
        Нича выбежал в соседнюю комнату. Отца там не было. Нича завертел головой: куда же они с Юрсом подевались? Провалились, что ли? В полу комнаты и впрямь зияла дыра. Нича собрался уже встать на колени и заглянуть в нее, но тут же хлопнул себя по лбу. Бестолочь! «Черви» водятся в «однушках», нужно искать пролом в стене, ведущий в соседнюю однокомнатную квартиру. А чего его искать? Вот же он, как раз перед ним!
        Нича обошел дырку в полу и просунул голову в широкое темное отверстие, зияющее в стене.
        - Эй, вы тут? - крикнул он.
        - Не надо громко, - услышал он недовольный рык волка. - Мешаешь.
        Нича полез в пролом. Вскоре он уже стоял в мрачной, пустой комнате, точно такой же, где уже пришлось однажды побывать. А может быть, именно в той - он уже запутался, откуда и куда последний раз перелезал. В любом случае неприятные воспоминания о «том самом» разе заставили его досадливо поморщиться. К счастью, от них его быстро отвлекло происходящее здесь и сейчас действо.
        Больше всего его удивили сами «черви». Теперь они вовсе не походили на своих аналогов в мире живой природы. Сейчас они, скорей, напоминали жирные хлопья сажи, беспорядочно летающие по комнате, возникающие ниоткуда и тающие без следа через короткое время.
        А отец, казалось, вовсе ничего не делал. Он просто стоял, засунув руки в карманы джинсовки, и молча смотрел на эти черные хлопья. Юрс же пристально глядел на отца, изредка кивая своей большой головой. Похоже, он в отличие от Ничи прекрасно видел, что именно делал отец, который вскоре вынул из карманов руки, обернулся и сказал:
        - Вот и все.
        - А что все? Они что-то никуда не торопятся, по-моему.
        Но стоило ему это сказать, как «хлопья сажи» повели себя иначе. Они даже внешне снова стали напоминать прежних «червей», извиваясь в жутковатом танце длинными черными лентами. Их становилось все больше и больше. Часть переплетающихся между собой «лент» потянулась к отверстию, в которое только что залез сюда Нича, остальные заструились к дыре в противоположной стене.
        - А остальные квартиры? - спросил Нича.
        - Не переживай, - ответил отец. - Все учтено. Никто, как говорится, не уйдет обиженным. Сейчас мои мальчики разлетятся по всем зонам, и людям ничего иного не останется, как придти сюда. Точнее, прилететь. Переместиться. Мальчики их этому тоже научат.
        - Почему мальчики?
        - Девочки, по-моему, выглядят чуть красивей, - подмигнул отец. - Кстати, что у тебя с Соней? Серьезно или как всегда?
        - Серьезно, - буркнул Нича. - Можно подумать, я бабник какой…
        - Да ладно тебе дуться, - боднул его плечом в плечо отец. - Все нормально. Мне Соня понравилась. Думаю, маме тоже понравится. Наконец-то ее обрадуешь.
        - Вернуться бы еще!.. - вырвалось со вздохом у Ничи.
        - Теперь вернешься, - сказал отец. - Все будет хард-рок.

«А ты?» - едва не вырвалось у Ничи, но он почему-то испугался задавать этот вопрос.
        - Ну, - потер отец руки, - пойдем заберем Соню и двинем встречать гостей.

* * *
        Соня к их возвращению более или менее успела привести себя в порядок и даже поставила кипятить чайник.
        - Я не хочу, - помотал головой отец. - Да и людей встречать нужно. А вы отдохните, почаевничайте не торопясь. В любом случае, думаю, около часа у нас есть, пока поезд прибудет.
        Но рассиживаться Ниче не хотелось. Соня тоже выглядела возбужденной, то и дело бросала взгляд на дверь. Так что чай, хрумкая найденными сушками, они пили торопливо, вовсе не ради отдыха, а чтобы утолить элементарные голод и жажду.
        Закончив скромную трапезу, оба одновременно вскочили и быстро направились ко входной двери. Шедшая впереди Соня внезапно остановилась.
        - Слушай, - обернулась она к Ниче. - А куда мы идем? Мы же сейчас неизвестно где выйдем, а нам нужно в ту зону, где поезд. Ты хоть примерно помнишь, в какой стороне та квартира?
        Нича почесал затылок.
        - Не-а… Дали мы с тобой маху. Надо было с батей идти. Теперь мы с тобой долго плутать будем.
        На Сонином лице застыло вдруг странное выражение. Она будто к чему-то прислушивалась. Потом встрепенулась и дернула его за рукав:
        - Пошли! Я знаю куда.
        - Откуда?
        - Все оттуда же, - без доли иронии ответила Соня. - Лучше не спрашивай, все равно я ответа не знаю. Но ведь нам не это важней знать, а то, куда идти, правда?
        С любимой трудно было сейчас не согласиться, и он просто кивнул.
        А идти оказалось не так уж и далеко - всего три квартиры, включая одну «червивую», бывшую теперь абсолютно пустой.
        Еще перед тем, как пролезть в последнее отверстие, Нича услышал звуки музыки. Играл любимый отцовский «Deep Purple».
        Самого отца и, разумеется, Юрса в квартире не было. В ее распахнутом окне стояли динамиками наружу колонки, подключенные к музыкальному центру. Нича выглянул из окна. Внизу было уже довольно много народу. Отца с волком ему разглядеть не удалось, те, видимо, стояли под козырьком на крыльце.
        Пока Нича смотрел в окно, через комнату к входной двери прошмыгнули несколько человек. Судя по всему, «черви», запрограммированные отцом, работали исправно.
        - Пойдем! - стараясь перекричать отнюдь не тихих музыкантов, позвала его Соня. Нича кивнул и последовал за любимой к выходу.

* * *
        Отец и Юрс действительно стояли на крыльце. Волк неподвижно сидел, подобно каменному истукану, отец притопывал в такт музыке.
        - Зачем ты ее включил? - спросил Нича.
        - Ну, так же веселей, - удивленно посмотрел на него отец. - Это же «Deep Purple», ты что, не узнал?
        - Узнал, узнал, - улыбнулся Нича. - Даже песню узнал, «Burn»[Знаменитая композиция
70-х годов легендарной британской рок-группы «Deep Purple».] .
        Из динамиков как раз доносилось:
        You know we had no time,
        we could not even try.
        You know we had no time[Ты знаешь, что у нас не было времени, мы не могли даже попытаться. Ты знаешь, что у нас не было времени (англ.).] .
        - Ага, - кивнул отец. - А у нас и время пока есть, и попытаться мы уж точно попробуем. Да и небо у нас тут уж точно не красное[Первая строчка песни «Burn» звучит как «The sky is red» - «Небо - красное».] .
        - Ты что, знаешь английский? - оторопел Нича.
        - Я любой теперь знаю, - хмыкнул отец. - Борис постарался на славу.
        - Да ну? - не поверил Нича. - Скажи тогда, что бормочет вон тот китаец? - мотнул он головой в сторону стоявшего возле крыльца средних лет азиата в костюме, белоснежной рубашке и галстуке. Мужчина явно был не в себе и тоненько причитал что-то под нос.
        - Это японец, - сказал отец. - Он сетует, что покончил с собой и таким образом
«запачкался», нарушил «цуми» - мировой порядок. Теперь, вместо того чтобы перейти в разряд божества, «ками», он попал в Страну мрака, в окружение злых духов.
        - И что это за «цуми-ками», ты тоже знаешь?
        - Это все понятия синто, основной и очень древней японской религии. Европейцы называют ее синтоизмом. Подробности нужны?
        - Не нужны, - помотал головой ошеломленный Нича. - Но откуда ты все это знаешь?
        - Я ж говорю, Борис потрудился на славу, - подмигнул ему с улыбкой отец. - Мне кажется, он вбил в меня все знания человечества.
        - Да тебе ж теперь цены нет! - воскликнул Нича. - Ты же теперь академиком станешь! Нобелевским лауреатом! А ты ведь небось еще и музыку можешь писать, и картины гениальные!..
        - И вышивать крестиком, - оборвал его тираду отец. Он почему-то перестал улыбаться.
        В Ничином сердце опять что-то кольнуло, но, к счастью, Соня отвлекла его от пугающей догадки.
        - А как мы узнаем, что все собрались? - спросила она у отца.
        Мимо них из дверей подъезда все шли и шли люди. Отец проводил очередную группу взглядом и сказал:
        - Мне об этом мои мальчики доложат.
        - Какие мальчики?
        - Это батя так «червей» называет, - пояснил Нича.
        Как раз в этот момент из щели под дверью просочилась темная, похожая на дым, клубящаяся полоска.
        - Ага, - кивнул отец. - Полный хард-рок. Можно потихоньку идти.
        - А мы разве не объясним людям, зачем их здесь собрали? - заморгала Соня.
        - Мои мальчики им все объяснили, - сказал отец. - В лучшем виде, без слов, прямо в сознание.
        Нича обвел взглядом толпу людей. Их было здесь много, несколько сотен. Люди стояли отдельными кучками, некоторые и вовсе поодиночке отошли в стороны.
        Он вдруг увидел знакомые лица. Сначала он узнал Катю с надписью «LOVE» на топике. Девушка была одна, без своих многочисленных копий. Вероятно, с исчезновением Виктора и без поддержки «червей» результаты их деяний существовать не могли.
        Также в стороне от основной людской массы стояли Аброськина и Казик. Ольга увидела, что Нича заметил ее, и помахала рукой. Он махнул в ответ. Аброськина что-то сказала Казику и потащила его за руку к ним. Подойдя ближе, она сказала всем «здрасьте» и обратилась к Ниче:
        - Слушай, кто тут у вас главный? Этот дед? - мотнула она подбородком на отца.
        - Я пока еще не дед, - с явной ноткой обиды сказал отец. - Правда, надеюсь, скоро им стану.
        Нича скосил глаза на Соню. Девушка стремительно краснела.
        - А что ты хотела? - побыстрее, пока отец не выдал еще какой-нибудь перл, спросил у Аброськиной Нича.
        - Мы не хотим домой, - сказала Аброськина.
        - Как это?.. - не понял ее Нича. - Домой ведь - в смысле на Землю, в реальный мир, - на всякий случай пояснил он.
        - А, брось-ка на!.. Чё я, дура? Чё ты мне жуешь-то? - фыркнула Ольга.
        - В общем, это… - вступил в разговор Казик. - Нам и тут хорошо. Мы решили остаться.
        - Хорошо? - заморгал Нича. - Чего же тут хорошего?
        - А чего плохого? - сказал Казик. - Солнце всегда светит, море теплое. Пиво… И вообще…
        - Но пиво когда-нибудь кончится!
        - Да и хрен-то с ним, - сказала Аброськина. - Мы винище гнать будем, тут виноград везде растет.
        - Вино не гонят, - поправил отец, на лице которого тоже застыло искреннее удивление.
        - А, брось-ка на… - отмахнулась Ольга. - Разберемся.
        - Не, ну правда, - сказал Казик, - что там, дома? Пьянки-буханки, телки-метелки… Здесь клевей.
        - Ну, как хотите, - пожал Нича плечами. - Насильно никто вас тянуть не будет. Вот только… - Он обернулся к Соне: - Ты уверена, что этот мир не тронут?
        - Да, - кивнула Соня.
        - Пусть только попробуют! - насупилась Аброськина. - Мы им трогалки поотрываем. Да, Казик?
        - У кого не отрывается - отвинтим, - кивнул Казимир Малевич.
        - Короче, пока! - помахала Ниче Аброськина и потащила Казика в сторону. А уже через пару мгновений оба разом исчезли.

* * *
        И тут началось! Один за другим, группами и поодиночке, к ним стали подходить люди и на разных языках объявлять о своем желании остаться в этом мире. Кто-то, как давешний японец - а таких оказалось немало, - попали сюда в момент суицида, и большинству из них возвращаться назад, в тот кошмар, что довел их до самоубийства, совершенно не хотелось. Кому-то и впрямь, как Аброськиной с Малевичем, понравилось отсутствие в этом мире земных проблем, особенно теперь, когда отсюда исчезло вирусное сумасшествие. Кто-то нашел здесь любовь и не хотел возвращаться к оставшемуся в настоящей реальности нелюбимому супругу. Кто-то потерял на Земле близких и почувствовал здесь себя убежавшим от страшного горя. Кто-то соблазнился побывать в семидесяти различных уголках Земли, пусть и не реальных, но точных копиях настоящих. В общем, причин, как и людей, было множество. Толпа стала редеть и таять на глазах. И все-таки многие захотели вернуться. Таких оказалось большинство.
        - Триста шестьдесят человек, - выдал точную цифру отец. - Не считая вас.
        - Нас? - неожиданно для себя выдавил пугающий его вопрос Нича. - А ты? Разве ты остаешься здесь?
        - Я не остаюсь, - с непонятной болью во взгляде ответил отец. - Но ведь я поведу тепловоз.
        - Тьфу ты, я и не подумал, - успокоился было Нича. - Значит, ты с нами.
        - Не совсем так… - принялся теребить «хвост» отец. - Ладно, чего уж теперь… В общем, дело обстоит так, что проход в наш мир откроется, когда мы - я и антивирусы - столкнемся друг с другом с определенной скоростью. Юрс с Марией Антоновной встанут на путях, я разгоню до нужной скорости поезд. Поскольку я буду впереди, то все получится как надо. Почти как в кино, - улыбнулся он. - «Назад в будущее» помнишь?
        - Но… что будет с вами?.. - ахнул Нича.
        - Точно не знаю, - пожал плечами отец. - Скорее всего аннигилируем, что и проделает в пространстве эту «кротовую нору».
        - Червоточину, - онемевшими губами прошептал Нича.
        - Пусть так. - Отец вдруг обнял его за плечи. - Да не переживай ты! Мне бы все равно не вернуться. Я ведь уже не человек. Дороги назад мне изначально не было. Я ведь знал это, когда шел сюда.
        - И все равно пошел?.. - с трудом проглотил Нича ком в горле.
        - Понимаешь, сын, - задумался отец. - Не хочется говорить банальности, но по-другому все равно это не скажешь… В общем, все очень просто. Я очень люблю тебя. Мама очень любит тебя. Я очень люблю маму. Если бы ты не вернулся, нам с мамой незачем стало бы жить. Я бы, может, еще сколько-то протянул, а мама бы точно этого не вынесла. И зачем бы тогда я стал жить дальше? Ты знаешь, мне сейчас ничуть не страшно и ничего не жаль. Ты и представить не можешь, насколько это сладко - отдавать жизнь ради любви. Раньше я думал, что это все розовые сопли. Нет, Колька, не сопли. Так оно все и есть. Такой вот хард-рок.
        Нича не смог больше выдавить ни слова. Он увидел, что по щекам стоявшей рядом Сони ручьем текут слезы, и почувствовал, что давно уже плачет сам. Он потянулся к отцу, обнял его широченный торс и уткнулся лицом в мощную отцовскую грудь. Он разрыдался в голос, как в детстве, но ничуть не стыдился этого сейчас. А в сознании вибрировала, билась, стучала одна только мысль: «Ты никакой не вирус, папа! Ты самый-пресамый настоящий человек!»

* * *
        К поезду шли пешком, решили не рисковать с перемещением. Тем более до того места, где начинались настоящие, не нарисованные рельсы, было не так уж и далеко.
        Мария Антоновна поджидала их возле тепловоза. Сухо кивнула и пошла вперед по шпалам. Юрс потрусил следом, но замер внезапно, обернулся и рыкнул, обращаясь к Соне:
        - Ты - верх. Самый. - Затем он кивнул на них с отцом: - Они тоже.
        Волк побежал дальше. Нича удивленно глянул на Соню. Та отмахнулась:
        - Ерунда. Это мы поспорили как-то.
        - Он не может говорить ерунды, - сказал вдруг отец. - В принципе не может.
        Соня покраснела, но промолчала. А отец крикнул вдруг вслед убегавшему волку:
        - Юрс, погоди! А где все-таки ваш третий?
        Юрс замедлил шаг, остановился. Постоял, склонив голову, будто раздумывая, отвечать или нет. Потом все же обернулся и отрывисто бросил:
        - Он был. Там. С теми, кто остался.
        - Но я его не почувствовал!
        - Я почуял. Он остерегался тебя. Не подходил близко.
        - К вам он тоже не подходил?
        - Нет. Но я почуял. Он там.
        - Но почему? Зачем?..
        Волк не ответил. Повернулся и затрусил вперед.
        Отец нахмурился. Затем пожал плечами, тряхнул «хвостом» и отмахнулся, словно от мух, от одному ему ведомых мыслей.
        Оглянулась на толпившихся людей Соня.
        - Надо их, наверное, рассаживать? Все хоть поместятся?
        - Десять вагонов, - пробежал по составу взглядом Нича. - Как раз триста шестьдесят мест.
        - Больше, - не согласилась с ним Соня. - Вагоны не все же купейные. А в плацкартных есть еще и боковушки.
        - Перелет между мирами на боковушке… - с горькой усмешкой покачал головой Нича. - Не комильфо.
        - Нам-то с тобой все равно лишь боковые места достанутся, - улыбнулась Соня.
        - Ну, почему, - сказал отец. - Есть ведь еще купе проводников. По-моему, вам там самое место.
        - Проводников?.. - пробормотала вдруг Соня и о чем-то крепко задумалась.
        Отец сделал несколько шагов к людям, остановился и зычно крикнул:
        - По вагонам! - и добавил уже тихо: - Двери закрываются. Следующая станция - кому куда.
        Затем он посмотрел вдаль, туда, где у смыкающихся в ниточку рельсов темнели две фигурки - Мария Антоновна и Юрс.
        - Ну что, ребята, - выдохнул он. - Пора прощаться. Только давайте больше без слез, ладно? Поплакали - и будет. Живите дружно, ладно? - Он подмигнул вдруг Соне: - Если сын родится, как назовете?
        - Геннадием Николаевичем, - улыбнулась та, даже забыв на сей раз покраснеть.
        - То-то же, - расцвел в улыбке отец. - А ты, Колька, если станешь ее обижать - я тебя из любого внеземелья достану, так и знай! - Тут он опять стал серьезным. - И вот еще что. Ты, Нича, маме передай, чтоб не убивалась по мне сильно. Скажи, что неизвестно точно, что со мной стало. Да так оно, собственно, и есть. И скажи, что я ее люблю. Сильно-сильно. Скажи: «Аж вот так!», она поймет. А ты, Сонюшка, - перевел он ставший вдруг виноватым взгляд на Соню, - своей маме тоже скажи, что я ее люблю… Только вы им по отдельности это скажите, ладно? - посмотрел он на них. - И не думайте обо мне плохо. Любовь - это самое главное в жизни. Я ж не виноват, что так получилось… - Отец обескураженно развел руками. - …такое вот
«двоезойство».
        - Такой вот хард-рок, - через силу улыбнулся Нича.
        - Такой вот хард-рок, - эхом отозвался отец.
        Затем он быстро, но крепко обнял Ничу, чмокнул в щеку Соню и стал взбираться по железной лесенке в кабину тепловоза.
        Когда за отцом захлопнулась дверца, Нича обнял Соню за плечи и еще раз повторил:
        - Такой вот хард-рок.
        - Он у тебя… - начала, всхлипнув, Соня, но Нича помотал головой:
        - Не надо, Сонь, ничего не надо говорить. Ладно?
        Соня кивнула, и они, обнявшись, пошли к первому вагону.

* * *
        Едва они устроились в купе проводников, вагон сильно дернуло. Как ни хвастался отец, что умеет водить тепловоз, хорошо он это умел лишь в теории. Тем не менее поезд быстро набирал ход.
        - Скоро? - шепнула побледневшая Соня.
        - Скоро, - так же шепотом ответил Нича. - До них было с километр, не больше.
        Он посмотрел в окно, но оно почему-то оказалось закрашено белой краской, как в туалете. Впрочем, смотреть за окном все равно было не на что.
        Колеса стали выбивать ровные такты. Нича невольно напрягся и прижал к себе любимую. В следующее мгновение поезд вздрогнул. Зазвенели стаканы в шкафчике. Откуда-то сверху, брякнув по столику, упал длинный ключ с треугольным углублением на торце. Вагон немилосердно затрясло, словно он съехал с рельсов на шпалы. А может быть, так оно и было?!
        Нича сорвался с места, распахнул дверь и, бултыхаясь от стены к стене, стал пробираться к тамбуру. До ручки стоп-крана он дотянулся, когда вагон, как ему показалось, начал крениться. От скрежета колодок по стали колес заложило уши. Дернуло так, что Нича упал, едва не разбив о стену лицо. Запахло окалиной. Поезд стоял.
        Нича вскочил и рванулся назад, рисуя в голове картину с покалеченной Соней. Но с ней все оказалось в порядке, не считая наливающейся синевой шишки на лбу, к которой Соня приложила тот самый упавший откуда-то ключ.
        - Нормалек, - ответила она на безмолвный Ничин вопрос. - К столику слегка приложилась. Мы приехали?
        - Не знаю. Я сразу к тебе бросился.
        Он посмотрел на окно, забыв, что оно закрашено. Чертыхнувшись, сказал:
        - Пойдем посмотрим? - Как он ни старался, голос его все равно дрогнул.
        - Пойдем, - поднялась Соня, продолжая прижимать ко лбу ключ.
        Они вышли в тамбур и первым делом посмотрели вперед. Тепловоза не было. Мало того, там не было ничего - одна привычная уже псевдомолочная пустота. То же самое было слева и справа вагона.
        - Может, это туман? - жалобно пробормотала Соня.
        Нича покачал головой. Соня заплакала.
        - Что мы тепе… ска… людям? - сглатывая со слезами окончания слов, простонала она. - Они нам повери… а мы… их… в никуда!..
        Ничино сердце сжалось. Он только что навсегда потерял отца. Он только что навсегда потерял дорогу не только домой, но и вообще куда бы то ни было. Но рядом с ним была его любимая. А это значит, ему есть зачем жить. Фонтан продолжал творить радугу.
        Он порывисто обнял Соню и стал целовать ее, целовать… Он задыхался от переполнявшего его чувства, но все-таки сумел выдавить:
        - Люблю!.. Люблю тебя!.. Я буду всегда любить тебя!
        - Всегда… - тихим эхом откликнулась Соня. - Люблю…
        Так, обнявшись, закрыв глаза, они стояли, выпав из пространства и времени. И стояли бы еще, наверное, долго, если бы их не вернуло к реальности деликатное покашливание.
        Нича резко обернулся. Возле противоположной двери с дымящейся сигарой в руках стоял… Виктор!.. Нича рванулся к нему, но тут же замер. Нет, это был, к счастью, не Виктор, просто очень похожий на него светловолосый парень в кожаной черной жилетке и с наушниками от плеера на шее. Видимо, это вышел покурить кто-то из обманутых ими людей. Нича, понурясь, приготовился сказать ему горькие слова раскаяния, но тут вдруг ахнула Соня:
        - Нес!..
        - Да вот, не удержался, - сверкнул белейшими зубами светловолосый. - Людей жалко стало. Вы тут милуетесь; дело молодое, похвальное, но пассажиры-то с ума сходят. Коли уж взяли на себя функцию проводников - будьте любезны соответствовать.
        - Но мы ведь… - сглотнула Соня, - мы ведь не доехали…
        - Кто вам это сказал? - затянулся сигарой парень.
        - Так вот ведь, - показала Соня на дверное окно ладошкой.
        - Окон в поезде много, - сказал, выдыхая дым, светловолосый. - А проводников, увы, не хватает.
        - Так, значит… - Соня часто-часто заморгала. - Значит, проводники - это все-таки мы с Колей? Вы тогда так и не сказали…
        - Вы опять плохо меня слушаете, - покачал светлой головой парень. - Я сказал: раз уж вы взяли функцию проводников…
        Нича переводил бестолковый взгляд с одного собеседника на другого. Правила этого словесного пинг-понга он никак не мог ухватить.
        - А кто же тогда настоящий проводник? - широко открыла полыхнувшие синевой глаза Соня. - Нас осталось двое. Остальные…
        - Я знаю про остальных, - перебил ее светловолосый. - Но я никогда и не говорил, что это кто-то из вас пятерых.
        - Вы сказали, что он с нами…
        - Правильно. Но разве я привязывал это понятие к субъекту?
        - А… к чему? - Синева Сониных глаз, казалось, освещала собой тамбур.
        И тут до Ничи дошло.
        - Любовь!.. - выдохнул он. - Настоящий проводник - это любовь! Только она и смогла нас провести через все беды, только ради любви пожертвовал жизнью отец… Проводник - любовь.
        - Коля… - ошарашенно пробормотала Соня, и от ее восхищенного взгляда Нича ощутил в себе такие силы, что готов был впрячься вместо тепловоза и потащить весь состав за собой.
        - Я ведь угадал? - обернулся он к светловолосому, но того уже не было. Лишь ароматный пласт сигарного дыма медленно расползался в воздухе.
        - Мы узнали, кто проводник, - задумчиво сказала Соня. - А что дальше? Где же все-таки выход? Нес сказал, что окон много, но где может быть нужное?
        - Ты еще не поняла? - Нича, как ни пытался, не смог удержать расползающиеся губы.
        - Нет…
        - Ну же! О чем мы только что говорили?
        - О проводнике… - И тут Соня подпрыгнула: - Купе проводников!!! Бежим!..
        Перед ним мелькнул огненный вихрь Сониных волос. Нича бросился следом. Но в купе Соня ворвалась первой. И тут же поникла.
        - Оно ведь закрашено…
        - Так давай его откроем! Все равно это придется сделать, если там… - Он не договорил, боясь сглазить.
        - Чем? - развела Соня руками. В кулаке одной из них был зажат ключ.
        Нича расхохотался. Собираясь уже обидеться, Соня увидела, куда он смотрит, и тоже стала смеяться.
        А потом они открыли окно.
        Эпилог
        Они опустили окно и тут же, не сговариваясь, вернули его на место. Потому что так было нечестно. Потому что их проводник был теперь навсегда с ними, а для трехсот шестидесяти человек, как верно сказал Нес, функцию проводников исполняли они.
        Соня и Нича пошли по вагонам, где под испуганными взглядами, под взволнованным гулом голосов открывали окна универсальным проводницким ключом с трехгранной выемкой. Разумеется, в купе проводников. За одним окном были горы - высокие, красивые, с изумрудной зеленью предгорий и заснеженными верхушками - вероятно, Альпы. За другим, словно на экране вестерна, краснела выжженной от солнца землей прерия. За третьим на фоне звездного южного неба чернели треугольные силуэты пирамид. Еще за одним по высокой ажурной каракатице они узнали Париж. За другими окнами были незнакомые города или неприметные уголки дикой природы. Но «пассажиры» узнавали свои «остановки» и с ликующим возгласами, то расталкивая соседей, то галантно подавая дамам ручку, а то и без особых внешних эмоций выбирались наружу.
        - Приехали, - пробормотал Нича и шепотом повторил отцовскую фразу: - Станция
«Кому-куда»…
        Дождавшись, пока поезд покинул последний человек, обойдя на всякий случай еще раз все вагоны, Соня с Ничей двинулись к своему купе.
        Они снова опустили окно. Нича, стараясь не шуметь, вылез наружу. Подставил стул; широко улыбаясь, протянул Соне обе руки. Соня шагнула на стул и спрыгнула на пол. Обернулась, но увидела лишь шкаф с фотографией за стеклом. Оттуда ей тоже улыбался Нича.
        - Вот мы и дома, - выдохнул Нича. - Правда, не у меня. Зато я сейчас познакомлю тебя с моей мамой.
        - А я тебя - с моей… - сказала Соня, увидев, как за спиной любимого раскрылась вдруг дверь и на пороге замерли две немолодые, чем-то неуловимо похожие друг на друга женщины.

* * *
        Потом было много смеха и слез - всего вперемешку. Потом они что-то ели, пили… И говорили, говорили, говорили…
        Уже глубокой ночью, во втором часу, они все-таки сбежали, несмотря на громкие протесты обеих мам. Впрочем, тем тоже было о чем поплакать наедине и о чем помолчать.
        Потом… Потом были радужные, волшебные фонтаны любви в однокомнатной Ничиной
«хрущебной» квартире - так не похожей на жуткую, омерзительную «однушку» совсем другой «хрущевки», о которой ни одному из них так и не удалось забыть, как бы сильно они того ни желали.
        Потом они долго лежали в темноте, не в силах заснуть, хотя, казалось, сил на бодрствование у них попросту не осталось.
        - А ты заметил, что уже не говоришь «ничо так»? - спросила вдруг Соня. - Ты больше не Нича, ты теперь просто Коля. - И она, дурачась, пропела:
        - Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй!
        - Хватит уже, нагулялся, - блеснул в темноте улыбкой любимый и бережно-бережно прижал ее к себе.
        Май 2008 - июль 2009
        г. Мончегорск
        notes
        Примечания

1
        Страх (древнегреч.).

2
        Фобос и Деймос - спутники планеты Марс.

3
        Нича вспоминает романы А. и С. Абрамовых «Всадники ниоткуда» и «Рай без памяти».

4
        Кто там? Идите сюда! (англ.)

5
        Стойте! Остановитесь, пожалуйста! (нем.)

6
        Стихотворение из повести автора «Письмо в никуда. Электронно-почтовый роман».

7
        Знаменитая композиция 70-х годов легендарной британской рок-группы «Deep Purple».

8
        Ты знаешь, что у нас не было времени,
        мы не могли даже попытаться.
        Ты знаешь, что у нас не было времени (англ.).

9
        Первая строчка песни «Burn» звучит как «The sky is red» - «Небо - красное».

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к