Буркин Юлий, Русалка И Зеленая Ночь- библиотека РусЛит

Русалка и зеленая ночь Станислав Буркин
        Юлий Сергеевич Буркин
        # Когда-то Юлий Буркин и Сергей Лукьяненко в соавторстве написали полюбившуюся многим трилогию «Остров Русь», главными героями которой стали сыновья Юлия - Костя и Стас. Прошло время, и Стас (Станислав) сам стремительно ворвался в литературу: в декабре 2007 года он получил национальную литературную премию «Дебют» за роман
«Фавн на берегу Томи». Книгу, которую вы держите в руках и в которой странным образом переплелись жанры космооперы и мистического триллера, написали вместе эти два очень разных, но вполне состоявшихся писателя - Юлий и Станислав Буркины. Наверное, как раз полное несходство их творческих методов делает этот роман таким взрывным и скандальным, а юмор колеблется от тонкого до казарменного.
        Станислав Буркин, Юлий Буркин
        Русалка и зеленая ночь
        Глава первая
        НА ОРБИТЕ

1
        Жаба всем сердцем хочет
        попробовать лебединого мяса.
        Китайская пословица
        Я - Даниил Сакулин, космический мусорщик. Звучит неаппетитно, но занятие моё вовсе не зазорно. На самом деле работа довольно чистая и требует, к тому же, основательной квалификации. Первые поколения атомных транспортеров, не мудрствуя лукаво, выбрасывали контейнеры с мусором прямо в открытый космос, и многие из них до сих пор болтаются там, издавая, чтобы никто в них не вписался, слабый сигнал. Вот эти-то подарочки мы и собираем. Слава богу, сейчас отходы научились утилизировать с помощью специальной кислоты: пять недель, и от десяти тонн мусора остается только облачко газа… Не все смогут понять, но мы даже гордимся своей работой. Впрочем, её важности есть очень весомое подтверждение: нас курирует сам вечно юный государь-император.
        Кстати, моей альтернативой службе в космосе осталось длиться всего два года. А потом - дембель! ДМБ! Домой - к еще более любимому делу!.. По образованию я - подводный археолог. Не так-то просто получить такое образование, если ты вырос в приюте, и не то, что не получаешь помощи родителей, но даже не знаешь, кто они. Когда я явился военкомат, мне пообещали, что я буду служить на подводной лодке… Но - увы. Океан - он ведь такой маленький, на всех желающих не хватает. А космос, он, вон какой бесконечный. Хотя, в принципе, я сейчас работаю почти по специальности: в плане условий труда между космосом и океаном много общего.
        Уборкой мусора занимаются не только такие служивые, как я, но и вольнонаемные спецы-контрактники. Работа хоть и сложная, но думать особенно не приходится: всё, как у хирургов, держится на навыке, каждое движение отточено до блеска. Знаешь свое дело - живи спокойно и не переживай. Профессионализму переживания противопоказаны. А посему, руками делая свое дело в эфире, душой и разумом я свободен и часто обращаюсь к небесам иным - к горнему. Иногда и стихи пописываю:
        … Дремлю, а за дремотой тайна,
        В той тайне почивает Русь,
        Над коей я необычайно,
        Как белка в вакууме верчусь…

… - Ты что там, уснул, сукин сын!- ударил по ушам голос из рации. Молодой человек в кабине оператора-погрузчика вздрогнул, очнулся и судорожно схватился за рычаги. - Стрелу сюда давай, крановщик хренов!
        Старый, желто-синий утилизатор «Хамелеон-МП» висел перед относительно небольшим цилиндрическим контейнером, когда-то брошенным на орбите. Под Данииловым космическим грузовиком в голубой дымке медленно проплывал Тихий океан. Белыми неподвижными вихрями на его тёмном фоне застыли антициклоны.
        Даня с хрустом перевел тугой рычаг с чугунным набалдашником на себя, механизмы заскрипели, и весь корабль издал такой звук, будто тронулся только что соединённый железнодорожный состав. Желтое щупальце на гидравлических суставах потянулось к десятитонной космической бочке… После стыковки по находке прополз луч прожектора и замер в том месте, где на заводе чеканят серийный номер, тоннаж и фирменный знак производителя.
        Створки дверей расползлись, как бомболюк. Несколько пустолазов в грязно-оранжевых скафандрах и с крюками-карабинами в руках зафиксировали болванку точно по центру приемной шахты. Тросы натянулись, и в туннеле замигали габаритно-сопроводительные огни. Оператор нажал на педаль, желтое щупальце разжалось, и контейнер вполз в темное чрево «Хамелеона». Вновь случился легкий толчок, вместе с ним послышался глухой удар, и оранжевый пустолаз короткими и быстрыми взмахами черной перчатки дал знак оператору задраить люк.
        - Что ж, посмотрим…- пробормотал Даниил, расстегивая ремни безопасности и покидая рабочее место. Впрочем, особого ажиотажа он не испытывал: ничего хорошего предки в космос не выбрасывали.
        Ловко, как крот по знакомой норе, Даня перебрался через узкий ход в просторный шлюзовой отсек. Там уже было полно неприглядных похмельных пролетариев. Они, не спеша, кувыркались в невесомости, лениво, но четко облекаясь в рабочее снаряжение - теплые комбинезоны с декомпрессорами, ватные спецовки, оранжевые жилеты и пластмассовые белые каски с фонарями.
        - Только бы не органика,- припоминая что-то недавнее, тоскливо поморщился пожилой рабочий, по виду - отъявленный чифирист. Вооружившись сумкой с инструментами и прицепив к поясу массивную дрель, он принялся разминать пальцы в грубых перчатках.
        - А ну, пошли! Вперед, славяне херовы!- прохрипел кто-то командирским голосом. Несколько рук повернули колесо замка, люк зашипел, это сработала гидравлика, и из приемной шахты в тамбурный отсек повалил пар. Бригада небритых мусорщиков напялила темные рылоподобные респираторы и, не спеша, переплыла в зарешеченный лифт. Кто-то нажал кнопку болтающегося на кабеле пульта, кабина дернулась и с постукиванием поползла вниз.
        Когда клеть с ударом остановилась, команда разом приземлилась на пятки и на мгновение притихла, разглядывая подобранный объект. Белый кокон был явно зарубежного производства, отчего казался новее, чем современный российский корабль. Хотя, судя по конструкции, контейнеру было лет тридцать.
        - Умеют, суки…- нарушил паузу кто-то.
        - Пошли, болезные!- рявкнул бригадир. Один из спецов выскочил вперед и сунул свою дрель в замок люка. Раздалось жужжание, и посыпались искры. Приостановившись, умелец вынул сверло из замка и вставил на его место тротиловую шашку. Полыхнула небольшая, словно магниевая, вспышка, в сторону отлетело облачко дыма, и взрывник, кувыркаясь, как обезьяна в замедленной съемке, отлетел в сторону. К люку подступили матерые пустолазы с массивными ломами.
        Отточенными до автоматизма движениями двое детин вставили свои инструменты в отверстия по бокам, уперлись ногами в потолок приемной шахты и кивнули друг другу - «три, четыре!» Их лица побагровели от напряжения… «Хрясь!» - и шкатулочка отворилась…
        - Готов, паскуда!- радостно констатировал бригадир.- Обойдемся без автогена! А то, как заварят, хоть взрывай. Будто сокровища какие спрятали.
        - Это военные заваривали,- пробормотал грамотный Даниил.- У них инструкция такая была…
        Космические мусорщики, не спеша, как шахтеры в штольню, полезли в узкий люк.
        - Кабель давай!- раздалось изнутри.- У-у… Темно, как у негра в утробе. Вот так, хорошо. Ух, ты! Чистота-то какая! Да тут просто гробница Тутанхамона. А я уж боялся, что опять праотцы говна своего для нас припрятали.
        - Что там?!- раздался снаружи голос бригадира.
        - Могильник это, кажись. В морг звони!
        Команда протиснулась в оцинкованный склеп и, как стая рыб, жмущихся к стенке аквариума, облепила матовую стеклянную гробницу. Фонари не пробивали мутного стекла, и мужики, вглядываясь, без толку шоркали перчатками по поверхности. Даниил, чувствуя во всем теле какую-то странную истому, прищурился и прильнул к белесому стеклу плотнее остальных.
        - Видишь чего?- спросил молодого крановщика толстяк-бригадир. В респираторе он был совсем как боров.
        Юноша только пожал плечами.
        - А! Была, не была!- взмахнул здоровяк газовым ключом. Даниил едва успел отстраниться, когда зажатая в грязной рукавице железяка пробила крышку капсулы. С хрустом, будто корочка льда, проломилось мутное стекло, несколько жадных рук вмиг разодрали стеклопакет, и после секунды завороженного молчания кто-то хрипло воскликнул:
        - Баба!
        - Свежемороженая!- подхватили мужики в один голос.
        - Хороший день!
        - Небось у ней зараза какая-нибудь…
        - А я ее, через комбез! Нравится, не нравится - спи моя красавица!
        - Не, на заразу не похоже. Глянь, какая сочная, налитая…
        - Кожа персиковая,- промямлил один работяга и, смачно втянув слюну, принялся пристраивать свои грязные верхонки к маленькой аккуратной груди.

«Ей лет семнадцать, не больше,- сознательно отстраняясь от окружающей грубости, подумал молодой крановщик. Тем более что он точно знал, что все это - не более чем бахвальство. В случае обнаружения космического захоронения с борта станции немедленно вызывается работник морга. Пролетарии не посмеют нарушить инструкцию: если тому что-то покажется подозрительным, тюрьмы не миновать.- Самоубийство?- продолжал думать Даниил.- Начиталась Достоевского? А может быть, несчастная любовь? Ведь это бывает, бывает…»
        - Сбоку ее бери, сбоку!
        - Смотри-ка, какая гибкая! Не окоченела еще!
        - Молодцы, кто хоронил: вовремя консервант впрыснули.
        - Вы с ней поосторожней,- раздался голос бригадира.- Я уже моржиху вызвал…
        Невесомая покойница порхала между суетливыми мусорщиками, как спящая русалка,- безразлично и медленно. Словно зачарованный, Даниил ничего не слышал, внимание его было полностью поглощено таинственной незнакомкой из прошлого. Он замер чуть поодаль от места действия, и оранжевые спецовки лишь на короткие мгновения приоткрывали ему видение.
        Вот он увидел, как из-за грязного жилета мелькнула спина и нога, созданная из блеска и застывшего трепета. А вот и лицо - безразличное и сонно-страстное, с пением вторгающееся в самую душу. Скрылась, появилась снова - и теперь она опрокинута на спину, а упругие подростковые перси ее, матовые, как фарфор, просвечивают в слепящем электричестве.
        Под воздействием наваждения разум Даниила помутился, жар скользнул по его вискам, и звуков вокруг не стало вовсе, будто уши заложило пробками. И как в замедленном действии он увидел свою руку, тянущуюся к раскрытому перед ним лоснящемуся боку русалочки. Но только он коснулся видения, как, словно взрывная волна, до него докатились крики окружающих:
        - Говорю, как живая! А она твоя бабка, небось. Так что тебе, это… Ха-ха! Не положено.
        - Ну-ка, дай сюда! Я ее за здесь потрогаю.

«А она ведь такая чистая. Ей все-таки лет шестнадцать даже, а не семнадцать»,- все так же мечтательно думал Даниил Сакулин в тот момент, когда свет вырубился, и, перекрывая балаган пустолазов, снаружи ворвался грубый женский голос:
        - А ну выметайтесь отсюда, маньяки чертовы! Я вам покажу свежатину! Всех на аминазин посажу!
        - Ребя, атас! Моржиха!
        - Да что ты, бабуся?!- ринулись мужчины к выходу, по опыту зная, что это не пустая угроза.- Мы ж ничего такого! Мы тут случайно задержались…
        Кто-то, выбираясь, в спешке пихнул робкого крановщика локтем, и тот, поскользнувшись, отлетел прямёхонько под саркофаг. Потом кто-то другой о него запнулся, и у Даниила слетели очки. Он все еще беспомощно шарил руками в темноте и невесомости, когда в него уперся луч фонарика.
        - А тебе, дохлый, что, отдельное приглашение надо? Пшел вон отсюда, извращенец!
        Даниил поймал, наконец, очки, щурясь, надел их и, прикрываясь от слепящего света ладонью, стал выбираться, обходя угрожающе массивную фигуру женщины.
        - Ладно, погодь,- услышал он вдруг на тон ниже.- Погоди, говорю,- как бы сама себе уже, бормотала тётка, заботливо укладывая тело потревоженной покойницы обратно в саркофаг. Молодой человек обернулся и робко замер у люка.
        Руки девушки в свете фонарика были бледно-синеватыми, а черты лица при таком освещении разобрать толком было невозможно. Но маленькое, откинутое, с приоткрытым ртом, оно все равно казалось сказочно аккуратным и совсем еще детским. Волосы покойницы были опрятно собраны под тонкой шапочкой - то ли хирургической, то ли для душа.
        Невольный эротический спазм заставил смущенный взгляд Сакулина покинуть освещенные фонариком подробности тела девушки, но в то же время, сам того не желая, он, как бы вскользь, продолжал четко фиксировать их.
        - Помоги мне,- требовательно сказала моржиха, бросив на покойницу скомканное покрывало и подавая Даниилу фонарь. Молодой человек растерянно замер.
        - Оглох, что ли?!- рявкнула женщина.
        - Я-я-я… Не-не-не…- замямлил тот, заикаясь, ведь волновался он сейчас, возможно, больше, чем еще когда-либо в жизни.
        - Свет подержи, говорю!- не дождавшись вразумительного ответа, ткнула женщина его в бок фонарем.- На!
        Даниил схватил его, луч неуклюже подергался по стенам, проехался по нагой фигуре и замер на расправляемом женщиной сером полотне.
        - Ух, зверье, набросились на девочку,- посетовала «моржиха», словно ребенка, пеленая покойницу.- Бедняжка моя сероглазая…

«Сероглазая…» - отметил Даниил, и луч фонарика машинально переполз на лицо. Очи под длинными, как стрелы, ресницами были полуоткрыты, и были они действительно светло-серыми и безразличными, как у прекрасных утопленниц в романтических кинодрамах.
        - Чтоб тебя!..- резко начала женщина, но парень уже опомнился и вернул свет на место. Потому закончила она мягко: - …разорвало.
        Жалость и какое-то странное робкое волнение, неведомое ему ранее, овладели крановщиком Сакулиным. «О, если бы я мог знать о тебе хоть что-нибудь, мое видение,- подумал молодой мусорщик, желая еще хоть разок невинным движением осветить черты покойницы, но страшась гнева суровой моржихи.- Может быть, ты стала бы моим ангелом-хранителем?»
        Женщина тем временем умело обматывала завернутое в одеяло тело скотчем, чтобы было удобнее нести.
        - Все. Бери, малохольный. Чего задумался?

2
        Взволнованный человек - все равно
        что оторвавшаяся от причала лодка.
        Китайская пословица
        Смена закончена. Молодой мечтатель-крановщик в своей каюте. Он висит перед слоеным стеклом иллюминатора, любуясь на свое прозрачное отражение в нем на фоне яркого голубого силуэта Земли. Но любуется он лишь глазами, мысли же его - далеко. Русалочье наваждение, поглотившее Даниила во время работы, до времени отпустило его, и он, свободно болтаясь в пустоте, еще более свободно витает теперь в пространстве философском.

… Быть первыми в освоении необъятного космоса русским предопределил Божественный промысел. Понятие «космос» всегда было метафизическим и мистическим. А в основе всякой метафизики, как и всякой мистики, лежит тоска по чему-то бoльшему. «Сны о чём-то большем»,- пел когда-то гордый мистик ХХ века Борис Гребенщиков…
        Тоска о космосе - вот что лежит в основе русской духовности. «Я отдал бы все, чтобы только быть печальным на русский лад»,- сказал Ницше. Понятие необъятности пришло в наше самосознание задолго до утверждения территориальных границ. Даже наоборот: неоправданное здравым смыслом собирательство нищих земель явилось как раз побочным отображением этой древней тяги славянской души к бесконечности.
        Если бы я был Владимиром Соловьевым, я бы сказал об этой тоске стихами. Что-нибудь вроде:
        Земля и солнце, и луна,
        Созвездий ярких тишина
        И синей тверди глубина -
        Все это лишь отображенье,
        Лишь тень таинственных красот,
        Того, что к космосу влечет, -
        Родного духа. В нем живет
        К святой бескрайности влеченье…
        Размером и формой шестигранная каюта более всего напоминала ячейку пчелиных сот, а обустройством и захламленностью - старый чулан. Только вещи и книги не лежали здесь грудами на полу, а хаотично плавали от стены к стене или были аккуратно пристегнуты к ним ремешками.

… Корабль пристыковался к базовой станции «Русь», на которой, как трамваи в парке, собирались после восьмичасового трудового дня все мусорные утилизаторы данного сектора. Несколько раньше крановщик получил электронное приглашение посетить станционный бар и мечтал поскорее выбраться из своей грязной сине-желтой махины. Но теперь вдруг задумался, стоит ли. Здесь так уютно и безопасно…

«Впрочем, если не пойдешь, потом наверняка пожалеешь,- подумал Даниил.- Ведь там будут друзья из Народного театра, и они будут говорить о чем-нибудь интересном или даже обсуждать какой-нибудь грандиозный план, в который, если не появиться вовремя, меня наверняка забудут включить…» Мечтатель вздохнул, в последний раз окинул взглядом свое холостяцкое убежище и покинул его.

* * *
        Уже за порогом, обозначавшим границу помещения клуба, было полно народу, темно, накурено и омерзительно злачно. Даниил явственно ощутил раскаяние за то, что не внял праведному внутреннему голосу и поддался тщеславным страстям. Он, пожалуй, даже вернулся бы домой, если бы не давила жаба: из-за центробежной гравитации вход сюда был платный и недешевый. Отдать деньги и отправиться восвояси - на это у Дани бескорыстия не хватило.
        Кстати сказать, от внезапного обретения тяжести мутит не меньше, чем от внезапной невесомости. Редко кто легко переносит этот переход, потому в фойе клуба перильца вдоль стены вели в специально оборудованную адаптационную. Цепляясь за них и сдерживая желудочные спазмы, Даниил добрел до стоящих рядками пластиковых кресел, нашел свободное и неловко рухнул в него.
        Иногда ему удавалось привыкнуть тут к своему весу без особых неприятностей. Но редко. Всегда находился кто-то, кто начинал блевать первым, и эту тенденцию с неотвратимостью цепной реакции тут же подхватывали остальные. Пытаться противиться ей было просто бессмысленно. Так же случилось и в этот раз.

… Покинув адаптационную, Даниил умыл в уборной руки, лицо и шею, обтерся десятком бумажных полотенец, и с невозмутимым видом двинулся на звук, в мерцающий мрак и блеск пляшущей толпы.
        В танцзале стоял такой грохот, что невозможно было разобрать не только мелодии, но даже стиля музыки. Один угнетающий душу металлический ритм, как в машинном отделении корабля или в старой типографии. Но что поделаешь, здесь на базовой станции «Русь», просить пролетариев «сделать потише» было, мягко говоря, не принято. Как здесь выражались, «череповато». То есть - чревато последствиями.
        Сакулин добрался до бара, и тут кто-то крепко ухватил его за плечо и втянул в мужскую компанию, гурьбой стоявшую вокруг стола вишневого цвета. Это были рабочие из его бригады.
        - Здравствуйте, братья-товарищи,- не ожидая ничего хорошего, поклонился Даня.
        - И ты будь здрав,- без лишних красот ответил ему бригадир, пододвинул к нему кружку пенного пива и приказал: - Пей.
        Спорить не стоило. Даниил покорно и надолго приник к кружке. Он хотел использовать этот момент для разработки дальнейшего плана действий, но, как назло, ничего подходящего в голову не приходило. Выхлебав половину, Даниил, наконец, выпрямился и обнаружил, что к нему приковано всеобщее внимание. Он вытер губы и выкрикнул первое попавшееся:
        - Хороший денек!
        - Это почему?- подозрительно спросил бригадир.
        - Как это? Какую русалочку нашли!
        - А-а,- кивнул бригадир,- ну да, повеселились…
        Тут же, наперебой, загомонили остальные:
        - Эт-точно!
        - Правду говоришь!
        - Уж воля Божия так положила…- сказал совсем уже хмельной мусорщик Ваня.- Чего Бог дал, того не переменишь.
        Все примолкли.
        - Славное тут место все-таки,- грустно покивал бригадир, глядя на поверхность стола.- Не зря «Вишневый сад» называется.- Потом вздохнул и, как бы удовлетворенный прелюдией, обратился к Даниилу прямо: - А теперь и ты угости нас, добрый молодец. А то душе плакать не на чем.
        - Зачем же плакать-то?- робко начал Даниил, но, встретив суровые и подозрительные взгляды, немедленно согласился: - Впрочем, чего в себе держать, когда друзья на свете имеются.
        - Хорошо говоришь,- покивал один мусорщик и разом допил свою кружку пива.

… Через пятнадцать минут, после шестой, Сакулин, робея, решил попытаться откланяться:
        - Я, пожалуй, пойду, друзья-товарищи…
        - Посиди еще. Куда торопишься?
        - Отпустите меня, ребята,- взмолился пленник,- пожалуйста. На что я вам?
        Вдруг кто-то заплакал и сказал в сердцах:
        - И впрямь, на что он нам? Ведь он же ж и сирота. Пускай идет, куда хочет.
        - О, боже ж мой, боже!- подхватил кто-то другой истерически.- Отпустите его! Пусть себе идет!
        Так уж заведено, что русские рабочие космоса, как напьются, непременно начинают целоваться и плакать. Вскоре вся компания стиснулась покрепче. «Иди сюда, Эдуард, Эдичка, обниму я тебя…» «Не плачь, ей богу, не плачь! Что ж тут на орбите поделаешь…» «Бог-то знает, Борис, как и что в космосе творится. Коли Он так установил, так и будет…»
        Воспользовавшись всеобщей сумятицей, Даниил соскользнул под стол, на четвереньках пробрался под ним, поднялся и нырнул через толпу к выходу. Он окончательно решил, что сегодня не его день и слушаться жабу больше не стоит. Но у крайнего столика его окликнули вновь, и на этот раз он не испугался. Потому что сразу узнал голос Машеньки.
        - Здравствуйте, Мария Владимировна!- запыхавшись, но как мог приветливее, поздоровался Даня с доброй и очень симпатичной ему девушкой из театрального коллектива.
        - Приветик,- сказала та и поцеловала его в потную щеку.- Уведите же меня отсюда.
        - Пойдемте, пойдемте. Я как раз уже собирался.
        Они выбрались из клуба, и Даниил предложил покинуть зону гравитации, надеясь затащить даму в свою постель. Но Машенька потянула его в сторону.
        - О, нет. Давайте погуляем здесь,- сказала она тихо.- Расскажите мне, Даня, что-нибудь.
        Центральная часть базы, в которой они находились, считалась общественной зоной, и кроме ночного клуба, кинотеатра, баров и ларьков здесь имелись облюбованные парочками и одиночными праздными романтиками машинные секции. То есть, на самом деле это были технические помещения с гудящими генераторами, трубами и табличками
«Опасно для жизни», но при желании тут можно было надеяться на относительную тишину и еще более относительное уединение. Здесь-то Даниил с Машенькой и гуляли до полуночи, пока их тихую беседу не омрачила довольно неприятная тема.
        - Ах, если б вы только знали, что я сегодня пережил,- начал, было, Даниил о своем досадном утреннем происшествии.
        - А я все про вас и так знаю!- вдруг, отвернувшись, резко сказала Маша.
        - И что же это?- сконфузился Даня.
        - А все! Как вы с покойницею развлекались,- вдруг выпалила Машенька.- Про вас вся база сегодня треплется. Как вы всех выгнали и один с ней в контейнере заперлись.
        - Боже мой! Боже!- дивясь услышанному, схватился за голову Даниил.- Какая напраслина! Какая ложь!
        - А вы теперь не оправдывайтесь,- обиженно мотнула головой девушка в модных раскосых очках с розовой оправой.- Что было, то было. Да и какое мне дело до этого? Ведь это так омерзительно.
        - Мария, Маша, Машенька! Это было минутное наваждение, не более…
        - Не будем об этом,- сухо отрезала спутница.
        - Вы правы,- согласился Даниил.- Давайте я лучше вам свои стихи почитаю.
        Она одобрительно кивнула, он тут же прокашлялся и начал:
        Девушка пела в церковном хоре
        О всех усталых в чужом краю,
        О всех кораблях, ушедших в море,
        О всех, забывших радость свою…
        - Это же Блок,- удивилась девушка.
        - Извините,- сконфузился Даня.
        В тени под транзисторной нишей, на груде старых кабелей и промасленного тряпья лежали два электрика с Даниилова утилизатора. Один из них, что поздоровее - широко раскинувшись, другой - головой на его плече, положив руку на оранжевую грудь товарища. Полоса бледного света пересекала часть этой груди, руку и освещала небритые челюсти влюбленных. Они молча наблюдали из тьмы за гуляющими по мостику.
        Вот появились парень с девушкой. Оба рыжие, оба - в очках. Он - худой, с мягкой копной кудрявых волос, она - скромная, но ярко одетая «отличница». Он взмахивал перед нею руками, с выражением что-то декламируя, а она - то на мгновение покорно обращалась туда, куда указывала ей пятерня кавалера, то возвращала взгляд на его лицо.
        - Слыхал сегодня про девку-то мертвую?- спросил товарища раскинувшийся на кабелях, как на сеновале, электрик.- Как он ее, а?
        - Он парень шалый,- отозвался тот.
        - Мы все тут, я думаю, шалые…- согласно покивал электрик.
        Воздушный мостик опустел, во тьме под транзисторами, кажется, стало еще мрачнее, и электрик закончил мысль:

… - Я думаю, сам Космос - шалый.

3
        Если у женщины нет таланта - это уже добродетель.
        Китайская пословица
        Она считала, что познала цену всему, и потому дорожила достигнутым. В космосе, чтобы пробиться, надо быть на хорошем счету. Да и на Земле она прекрасно училась вовсе не из абстрактной тяги к знаниям, а потому что мечтала хорошо устроиться, хорошо зарабатывать, а после пятидесяти получать приличную пенсию.
        С детства Машенька без напоминания мыла посуду и выполняла все родительские поручения. Она двигалась бесшумно и быстро, и всё в ней - и бледные веснушки, и рост, и голос, и даже совратительно кривые белоснежные зубы - всё-всё было под стать друг другу. Она была эталоном плаксивой паиньки с потаенной эротической начинкой.
        И вот, когда на ее трусиках завибрировал будильник, на орбите совершенно неожиданно наступило воскресное утро. Машенька, разминая челюсти, зевнула и, выворачивая руки, как следует, потянулась. Потом сунула ладошки за голову. По праздникам на «Руси» можно было понежиться в постели подольше.
        Она висела в пристегнутом к углам комнаты спальном мешке и наблюдала в иллюминатор Землю. На фоне монотонного гудения орбитальной станции отстраненно доносились звуки итальянской оперы - кажется что-то из «Богемы» Пуччини. Свет она не включала, но сияющая в огромном, с велосипедное колесо, проеме голубая планета ярко освещала комнатку своим призрачным отраженным сиянием.

«Надо еще немного поспать»,- подумала девушка. Рокот станции, Пуччини и чьи-то неясные переругивания действовали на нее, как колыбельная. «Надо поспать»,- повторила она про себя и вызвала в воображении дорогие ей образы родного Екатеринбурга.

… Над черным-черным блестящим всеми огнями города слякотным асфальтом громоздятся тесные небоскребы, заслоняя туманную гущу небес, в которой шныряют по проводам воздушные трамвайчики. Свет в них иной раз мигает, и тогда сверху блещет вспышка, и сыплется стайка искр. «А я плыву, плыву внизу, как маленькая-маленькая точечка, - рисовала в своих мыслях Маша,- я теряюсь в потоке, между дымами, между огненными рекламами, меж витринами, машинами и светофорами… Проникаю в блистательный универмаг и в запахах французских духов скольжу на эскалаторе по стеклянной галерее, в сутолоке господ в мехах и шляпах…»
        А гул машин остается снаружи, за витринами, где город играет, мигает, переливается, светится, мчится и мерцает. О, электрический рай урбанистического счастья! И для счастья рядом ковыляет ОН… Вдруг мечтательное выражение на лице девушки стало гаснуть, превращаясь в оцепенелую тень улыбки. «Что вы, Машенька!- услышала она внутренним слухом вчерашнее.- Откуда такие мысли? Просто я хочу показать вам свою каюту…» «Я ее уже видела. Разве вы забыли, Даниил? Впрочем, вы тогда были так пьяны, что даже обещали жениться». «Э-э… Разве?! Бо-бо-боже, ну нельзя же так напиваться. Мне, пра-право, неловко…»
        Для него я просто смазливая девчонка, не более! Конечно! Он - оператор крана, а я всего лишь какая-то прачка. И даже какая-то древняя покойница - и та лучше меня. За ней ни ухаживать не надо, ни уважать ее. Бери и… Бери и е… Нет! Я не хочу мараться об это гадкое слово! Но зачем, зачем в таком случае, он смотрит на меня ТАКИМИ глазами и зачем тогда читает мне стихи?
        Ей было немногим больше двадцати, но она не была еще женщиной ни душой, ни телом. Добросердечные контролерши, скрепя сердце, пропускали ее на просмотр скабрезных фильмов. У нее был ясный ум и легкий кроткий характер. Впрочем, несмываемый румянец выдавал в ней и скрытную славянскую страстность. Простите за мещанские обороты, но на «Руси» Машенька и впрямь была существом самым чистым.
        От воскресших воспоминаний вчерашнего вечера выражение ее лица наполнилось беспомощностью столь совершенной, что оно как бы уже переходило в безмятежность слабоумия. По-детски приподнятые брови и бессмысленно приоткрытый рот - именно это обнаружила она, увидев свое отражение в иллюминаторе как раз в тот миг, когда ее оцепенение нарушил нежданный звонок.
        Как ошпаренная высвободилась Маша из спальника, кувыркнувшись, нырнула в ванную и принялась приводить себя в порядок. Пока она возилась у туалетного зеркала и чистила зубы, звонок повторился дважды. «Еще чуть-чуть! Ну, подождите же!» - взмолилась про себя отличница. Всё? Нет, еще штришок помады… Так-так, вот теперь - всё! Лицо немного припухшее, но в очках - это даже стильно…
        Выпорхнув в закуток прихожей, она уставилась на экран входной видеокамеры. Снаружи, суетливо оглядываясь по сторонам, переминался с ноги на ногу лохматый человек. Не задумываясь, вся открытая для внезапного счастья, Машенька прогнала прочь дверную перегородку.
        - Здравствуйте!- мажорно воскликнул висевший перед ней высокий худой, с мешками под глазами, незнакомец.- Меня зовут Вениамин Светлов!- Он был в противном сером, на вате, плаще и мощных берцах.- Мужчина настоящих французских кровей,- продолжал он голосом, каким рекламируют в вагонах метро глупые мелочи или просят подаяние.- Я предлагаю вам себя на весь остаток жизни. Ежедневный завтрак в постель и кофе. Тихая, уравновешенная свекровь. Зарплата от трехсот долларов США и выше. А также в ассортименте имеется толстый, длиною в локоть, фаллос,- держа руки в карманах, он по-эксбиционистски распахнулся.- И, к вашему вниманию, бонус: пачка цветных презервативов с фруктовыми ароматами. Заметьте: совершенно бесплатно!
        - А-а,- разочарованно покивала Маша, поняв, что это вовсе не принц на белом коне, а жалкий торговец никчемной судьбой.
        - Ко всему прочему, я клянусь…- продолжал коммивояжер-любовник, но Машенька, чуть наклонив голову набок и приветливо улыбнувшись, нажала на красную кнопку.
        - Постойте же!..- только и успел выкрикнуть бедолага, как дверная перегородка встала на свое место.

* * *
        В отличие от римского понтифика, православный патриарх не разрешает создавать на станциях настоящие храмы, ибо Престол, по канонам, должен иметь свое четко определенное место, а не болтаться где-то в космосе. (Тот факт, что все земные Престолы болтаются в космосе вместе с Землей, патриарха ни капли не смущает.) Оттого обедни на «Руси» проходили нерегулярно, во временно приспособленных под часовни помещениях.
        Постоянной должности священника в штате нет, тем же, кто готов был работать на договоре, платили по остаточному принципу, вследствие чего время от времени тут объявлялись такие отъявленные проходимцы, что у несчастных прихожан волосы вставали дыбом. Случалось даже «ряженые» - то есть поддельные, самозваные батюшки, имевшие целью лишь скудный, но легкий заработок.
        Маша не была религиозна, но в церковные обряды она верила - инстинктивно, без надрыва, как в гороскопы из журналов для девочек. К тому же они давали ей ощущение хоть какой-то поддержки извне, и это помогало выносить беспросветную орбитальную жизнь. В это воскресенье, когда на душе у нее было смутно, как у Катерины из
«Грозы», она направилась в часовню с мыслью, что теперь-то Бог просто обязан сжалиться и послать ей хоть какой-нибудь выигрышный лотерейный билет. Желательно в виде прекрасного благородного мужчины или хотя бы служебного повышения.
        Но не тут-то было. «Ах!» - екнуло сердце Машеньки, когда, словно херувима, узрела она на клиросе своего вчерашнего провожатого в золотом стихаре. Даниил висел в луче прожектора вниз головой и гулко барабанил девяностый псалом. Он всегда здесь прислуживал, но по причине природной своей стеснительности редко появлялся перед толпой молящихся. А вот теперь, набриолиненный и блестящий, явился он девушке в образе светлого ангела.
        Стены были без росписи, так как часовня была совсем новая и освящена митрополитом в честь страстотерпца Григория Распутина. До ее обустройства на «Руси» было только четыре часовни - в честь благоверного полководца Жукова, святого царя Иоана Грозного, царенаместника Владимира Путина и просто Никиты Михалкова. Ранее пролетарии экологического фронта не особенно активно посещали богослужения. Но после благословения на однополые бракосочетания ряды молящихся на орбите резко пополнились. Когда, наконец, запели «Благослови, душе моя, Господа», народ Божий выдохнул и начал креститься и кланяться.

«Господи Боже, помилуй хотя бы душу ее, Многомилостиве и Всемилостиве, Боже мой!- молился в темном углу предела Даниил.- Смерть смертию умертвивый! Смилуйся над безымянной покойницею! Услыши глаголы моя, Господи! Ежели Ти, Блаже, надобно, смертию мя умертви, окаянного, но прими душу девицы сей в Царство Твое Небесное. Но да будет воля Твоя и ныне, и присно, яко на Небесех, тако и на земли и в космоси и во веки веков! Аминь».
        Обливаясь слезами, Даниил жался за иконой и изредка вздрагивал, как от ударов плеткой. «Чудак юродивый»,- подумал очередной новый батюшка, вылетая на проповедь. Схватившись руками за аналой, как лектор за кафедру, он, седобородый и худощавый, повис над амвоном и, осенив себя крестным знамением, молвил:
        - Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…
        - Аминь!- ответствовал народ и шумно подался вперед, чтобы теснее сплотиться возле проповедника, надеясь, что этот оправдает их чаяния.
        - Э-э,- сразу сконфузился тот, заметив такое внимание.- Кхе, кхе… Ну, во-первых, братия и сестры… То есть, я хотел сказать, только сестры,- поправился батюшка, и недоумевающие мусорщики украдкой переглянулись.- В смысле, особенно сестры. Так как сегодня мы с вами, как и вся православная Церковь, празднуем день памяти жен-мироносиц. Так что позвольте поздравить вас всех с православным женским днем!
        - Спаси Господи,- недобрыми басистыми голосами отозвались мусорщики.
        - В этот день наши благочестивые прадеды,- продолжал батюшка,- вспоминали о женщинах.
        Внимающие перекрестились.
        - Заметьте, не восьмого марта, как делают это магаданские жидомасоны и те же, к примеру, китайцы, а именно в этот день, день строжайшего поста, мы должны поздравлять наших милых сестер и старушек-матушек. Ведь посмотрите, как много они для нас делают. Благодаря им на столах наших случаются яства и пития. А иной раз, - продолжал батюшка, с отстраненным взором рисуя руками некие округлые объемы,- иной раз и бананы. Кстати!- оживился проповедник.- Был я недавно в паломничестве, в Эквадоре. И там один благочестивый инок мне и говорит: «Чего это вы, батюшка, бананы сырыми кушаете? У нас так не принято». Я говорю: «А как же их есть-то?» Он у меня банан выхватил, пожарил, борзо так, и сиропом залил. Вкусно-о получилось - пальчики оближешь!
        Батюшка поднес руку к лицу, будто бы перекреститься, но вдруг чмокнул кончики пальцев и растопырил их в воздухе, мечтательно глядя поверх голов.
        - «А так,- говорит он мне,- сырыми, и обезьяна есть бананы способна».- Батюшка, нахмурившись и скривив для убедительности губы уголками вниз, покивал, еще раз оценив глубину сказанного, потом вдруг вздохнул и будто бы опомнился.- Так вот, братья и сестры, посмотрите же на наших женщин. Какие-то они у нас блеклые, усталые, с затравленными всё взорами. Бывало, гляжу, плетется такая за мужем, того и гляди в столб впишется или газон потопчет,- проповедник презрительно поморщился.- Ноги - как лапы передние у лошади. Ну, разве ж это женщина? Вот тащится такая и канючит, канючит, так и хочется в нее плюнуть… Ну, купи ты ей эту шоколадку!- вдруг надрывно вскричал он.- Ну возьми ты ея хоть раз, как человека, под руку! Ну, хоть Бога-то побойся, не топчи ты женщину сапогами! Писано же:
«Сказал Господь Моисею, сними прежде обувь твою с ног твоих»…
        Батюшка выдержал паузу, а потом неожиданно закончил:
        - Всё! Аминь!- и народ аж вздрогнул.
        - Спаси Господи,- злобно промычали прихожане вслед плывущему в алтарь, не оправдавшему их ожидания, священнику.
        - Рцем вси от всея души нашея!- замычал дьякон.
        - Господи, помилуй,- высоко, до писклявости, пропели матушки на клиросе.
        Прорыдавший полслужбы Даниил очнулся, высморкался, снял и протер очки. «Господи, как это прекрасно все-таки,- подумал он, швыркая носом,- стоять пред Тобою со святыми Твоими, идеже празднующих глас непрестанный». Красиво молиться чувствительный мусорщик научился еще в юности: воспитатели часто водили приютских в церковь и под страхом геенны огненной заставляли читать Правила. По причине шока от какого-то неизвестного ему потрясения Даня ничего не помнил о своем более раннем детстве, и первые воспоминания заменили ему молитвы святых и праведных. Они легли на чистый лист его сознания четко, словно текст, начертанный чернилами врожденной тяги к лирике, и уже в глубокой юности он начал тайно писать духовные стихи.
        Крахмально плотная туника…
        Благочестивый пономарь
        Достигший праведности пика
        Зашел и заперся в алтарь.
        Не издавая много крика,
        Не задирая свой стихарь,
        Скоблил он яростно и дико
        Свой пономарский инвентарь…

«Как он чист, как светел и возвышен!- думала Машенька, поедая Даниила глазами.- Но как же он на самом деле лукав и бессердечен…»
        - «Жилетт - лучше для мужчины нет!» - проскулил хор в рекламную паузу, чтобы как-то обеспечить зарплату батюшке, и тут же перешел на Херувимскую.

4
        При трех ноздрях будет идти лишняя струйка воздуха.
        Китайская пословица
        У Даниила утро было самым обыкновенным. Проснувшись, он машинально попытался встать, но вместо этого, как в дурацком сне, упал на потолок.
        - Ах, да,- промычал он осоловело.- Невесомость. Я еще на вахте…
        Через пятнадцать минут он чистил зубы перед зеркалом умывальника и что-то бодро напевал в нос, когда вдруг почувствовал резкий приступ страстности. Схватившись за сердце, он склонился над раковиной и понял: это покойница не отпускает его.

«Скоро кончится вахта, и меня здесь не будет,- думал он.- А когда я вернусь, тут не будет ее. А сейчас она, может быть, в тридцати метрах от меня. Моя русалка. Голубушка моя.- Держась за сердце, Даниил стиснул зубы и звучно втянул через них воздух.- А вскоре я забуду, как она выглядит, и сойду тогда с ума. Сколько бы я отдал, чтобы иметь твою фотографию. Моя прелесть. Бедненькая моя».
        Вдруг Даниил настороженно и недоверчиво покосился на себя в зеркало.
        - Фотография?- сказал он, еще сомневаясь. Но следом добавил уже бодрее: - Фотография!
        Вылетев, из своей каморки как пуля, чтобы успеть провернуть дело до начала дежурства, Сакулин помчался в морг. Фотографии покойников, как известно, делают нередко. Правда, при наличии каких-либо веских судебно-процессуальных или медицинских обстоятельств, а ни тех, ни других в данном случае не было. Но зато у Даниила была сметающая все, как ему казалось, на своем пути решимость влюбленного… Однако когда дверь ему отворила давешняя «моржиха», решительность его сняло, как рукой.
        - Явился, красавчик?- сказала она так, словно давно его поджидала. Но тут же добавила: - А зачем?
        - Да-да-да, так. Просто.
        - А,- понимающе кивнула женщина и закрыла дверь перед его носом.

«Фу-у. Пронесло,- подумал Даниил с облегчением и поплелся домой.- Но что же делать? Как быть?» - спрашивал он себя по пути. Однако план действий не родился ни дома, ни на дежурстве, ни к вечеру.

* * *
        Если уж Земля круглая, то орбитальная станция «Русь» еще круглей. Куда ни сунься, везде и всюду друзья-знакомые. А где много друзей-знакомых, там не в диковину и пьянки-посиделки.
        Вот и сегодня собрались борцы за чистоту космоса после работы на вечеринку у начальника станции Водопьянова. Самого хозяина в большой, но битком набитой гостями квартире не было, зато был его заместитель Грибов. По доброму русскому обычаю зрелые люди тесно и прямо сидели вкруг оснащенного слабой гравитацией покрытого белой скатертью стола, пили водку, занюхивали, чем под руку попадется, а потом и закусывали, чем бог послал. Говорилось тут, как водится, обо всем что ни попадя, и периодически произносились краткие речи или незатейливые тосты, за которыми следовали взрывы истошного хохота.
        - Ну, за царя!- предложил кто-то, и его немедленно поддержали. И не из трусливого верноподданничества, а оттого, что государь мусорщикам - не чужой вовсе. Ведь это его величество лично назвал корабли-утилизаторы «Хамелеонами» за два огромных иллюминаторных глаза кабины да длинный, как язык рептилии, кран, способный выловить любую космическую хреновину. А благодарные мусорщики добавили аббревиатуру - МП: «Максим Павлович».
        Даниил сидел в тесном кругу товарищей и долго был по обыкновению тих и незаметен, как вдруг не выдержал, встал и, держа стопку на уровни груди, робко прокашлялся.
        - Тс-с! Тщ-щ!- яростно зашипели друг на друга гости.- Тише! Цыц! Малой говорить будет.
        Тишина образовалась столь глубокая, что Даня вновь сконфузился и после череды ложных движений - поправления очков, проверки молнии на ширинке, почесывания шеи и тому подобного - вновь прокашлялся. Все внимание было на нем, в тишине лишь побулькивали наполняющиеся стопки, а из соседних комнат доносились звуки танцевальной музыки.
        - Давай, давай, дружище,- тихо поддержал оратора сидящий рядом Иван Петрович Антисемецкий, или просто Ванечка, сердечный и бесхитростный русский мусорщик. Даниил решительно набрал полную грудь воздуха.
        - Лю-лю-лю…- начал он и стушевался, ожидая насмешек. Но окружающие продолжали молчать и пытливо его разглядывать.- Любезные мои друзья!- воскликнул он нараспев.
        - Хорошо! Хорошо начал!- загомонили одни.
        - Тщ-щ! Тихо! Тихо!- зашипели другие.
        Даниил вновь гулко выдохнул и припомнил методики занимавшегося с ним в детстве логопеда Блюмкина.
        - Лю-любезные мои друзья и товарищи,- нараспев и почти чисто начал он опять.- В этот пре-прекрасный вечер я искренне рад видеть в этом теплом доме столь родные и близкие мне лица.- Он отдышался.- И в знак моего гы-гы-глубочайшего уважения и умиления я хотел бы прочесть вам эти строки.
        Сказано это было так, что все насторожились и даже невольно оскалились. Кто-то захлопал в ладоши, кто-то крикнул: «Молодец!», а кто-то резюмировал: «Хорошо сказал». И, сделав вид, что тост закончился, гости уже было собрались выпить, но взмокший от волнения Даниил нервным взмахом руки остановил их:
        - Строки эти родились у меня в те часы, когда мы с вами бок о бок боролись за чистоту Божьего творения.
        Он опять закашлялся, замер, а затем, не отнимая руку от уст, закрыл глаза и пошатнулся. Присутствующим показалось было, что он сейчас упадет, но он встрепенулся и, бросив тревожный взгляд в пустоту над головами собравшихся, начал читать. Кто-то, устав держать поддетый на вилку пельмень, медлительно и как бы незаметно для себя погрузил его в рот, но жевать поостерегся. А Даниил декламировал:
        Васильками космос весь расцвел,
        И в груди моей весна уже нежна,
        Во вселенной я, как запертый орел,
        И душа моя, как ты, обнажена,
        О, русалочка, о, ласточка,Oh, Girl,
        По которой я рукой своей провел.
        Гости растерянно помолчали, с одной стороны удивленные сказанным, с другой - не веря, что он закончил. Наконец бригадир подытожил:
        - Справедливый стих,- и выпил, горько затем сморщившись. И все тогда тоже, наконец, выпили.
        Застолье продолжилось. Продолжились и пьяные пересуды.
        - Нет, наш малой, конечно, любит иногда безо всякой нужды соврать… Или, скажем, приукрасить истину, но… крановщик он хороший…
        - Малой - человек,- заметил кто-то.
        - Человечище!- подтвердил другой.
        - А люди, люди - это ведь главное,- заявил третий.
        - Люди?- поморщившись, промычал кто-то отвлеченно и горестно.- Людей я в жопу имел! Вот животные - это вещь.
        - Х-ха!- радостно донеслось с другого конца стола.- Наливай!
        - Смешно дураку, что нос на боку.
        - А где ты видел, чтобы прямо было?! Всё у нас вкривь и вкось.
        - Поделом же говорят: «Эх, Русь - обосрусь, не утрусь…»
        - А вот не надо этого! Что за самоуничижение?! Во всем инородцы виноваты!
        - Ну-ка, пойдем, выйдем!
        - Это что, приглашение на секс?
        - Допустим. Но только по-настоящему, по-мужски.
        - Х-ха! Наливай!..
        В иллюминаторе отражалась гостиная и застолье. Линза была чуть выпуклой, и отражение длинного белого стола в ней сужалось, как зимняя дорога на повороте. А за иллюминатором дремал бездонный-бездонный умудренный веками Космос. Чего только не доводилось видеть ему с тех пор, как его сотворили. И многое из этого повторялось миллионы раз. А от вечеринок на станции «Русь» его уже и вовсе мутило.
        Красный от напряжения Даниил забыл даже выпить. Но кого это волновало? Сейчас он проклинал себя за то, что обнажил перед посторонними свои самые сокровенные чувства. Капелька пота, поблескивая, свисала с его носа, как лампочка новогодней гирлянды. Он просидел так, зависший как процессор, за столом еще минут двадцать и очнулся лишь тогда, когда гости хрипло завели:
        Тяжелым басом гремит фугас,
        Ударил фонтан огня,
        А наш пустолаз вдруг пустился в пляс -
        Какое мне дело до всех до вас,
        а вам - до меня?
        Трещит Земля как пустой орех,
        Как щепка трещит броня,
        И лишь пустолаза бросает в смех -
        Какое мне дело до вас до всех,
        а вам - до меня?..
        Когда рычали звуки последних куплетов, Даниил тихо выбрался из гостиной в темную прихожую, притворил за собой дверь и застыл возле нее. В уединении и мраке даже приятно было слушать, как по соседству веселятся бравые трудяги. Он поплыл по коридору водопьяновской квартиры, и звуки застолья стали чередоваться то со смехом молодежи, то с ритмами дискотеки, то со звуками фортепьяно тупо и неритмично повторявшего начало «Лунной сонаты». Не пожелав менять одну шумную компанию на другую, где к тому же придется пить штрафную, Даня предпочел пробраться на кухню.
        К его разочарованию и там стояла все та же кутерьма, если даже не хуже. И дым тут был, хоть топор вешай. Как раз сюда понемногу сползались самые невменяемые гости, и одни раскуривали кальян, другие смолили сигареты, стряхивая пепел на потолок или в соленые огурчики. Таким же сизым туманом, что и дым, висели тут и дремотные разговоры на фоне бормочущего в дальнем углу телевизора, на большом экране которого пестро менялись объемные картинки. Это Машенька, упершись локтями в коленки, упрямо пыталась смотреть серию своих любимых вечерних мультиков. Заметив родную душу, Даниил поспешил к девушке.
        - Отстань!- вдруг выкрикнула та, отшатнувшись от его обнимающей руки, словно та была раскаленной чугунной болванкой. Маша мотнула головой, линзы ее раскосых очков метнули в Даню сноп искр негодования и вновь вернулись в параллельную экрану плоскость.
        Недоумевающий друг присел рядом и потупился. Не отрываясь от мультиков, Маша бросила:
        - Я знаю, о ком ваше стихотворение.
        - Я тоже,- невпопад ответил юный крановщик.
        Машенька фыркнула. А мультики продолжались. Какие-то три толстяка в белых камзолах наступали, как Годзиллы, на город, в центре которого возвышался увенчанный двуглавым орлом небоскреб. Вдруг из-за высотки выскользнула стая самолетов-истребителей и принялась расстреливать зловещих толстяков. Но те все наступали и наступали. Тогда один, самый отчаянный, летчик на красном допотопном биплане пошарил в бардачке и вытащил оттуда обыкновенную рыболовную закидуху. Скользнув под крайнего из монстров, он, как назойливая муха, начал крутиться вокруг него, обматывая ноги леской.
        Даниил набрался смелости и по-мужски решительно положил руку Машеньке на бедро. Румянец на лице девушки стал таким отчетливым, что его можно было принять за свежую ссадину. Бледная, холодная, тонкопалая конечность Даниила поползла отличнице под юбку. Внезапно Машенька схватила его руку и переложила в другое место. От волнения и неожиданности у Дани потемнело в глазах, а когда секунду спустя очнулся, он обнаружил, что его хваткая десница крабом уцепилась за левую грудь девушки. Под воздействием приступа робости Даниил медленно, как со взведенного боеприпаса, снял свою пятерню с тела оцепеневшей подруги и опустил обе кисти на свои сдвинутые острые коленки.
        Так, в позе воспитанников подготовительной группы детского сада, они и просидели почти весь оставшийся вечер перед окутанным табачным дымом мерцающим и бубнящим телевизором. Пока к ним не присоединился третий.

* * *
        Не было на станции «Русь» мусорщика сердечнее Ивана Петровича Антисемецкого, или просто Ванечки. А сейчас не было и пьянее. Подсев к ним, он тихо сказал:
        - Тошновато мне здесь что-то. Тошновато и грустновато.
        - И мне,- отозвался Даниил.
        - И мне,- подхватила Маша.
        - А пойдем, Машенька, к тебе,- предложил Ванечка.- Посидим своей компанией…
        Остаток этого лихого вечера они пили портвейн под номером 32 дома у Машеньки. Даниилу она отказала бы, но ранить сердце добрейшего Ванечки девушка не смогла.
        Вот тогда-то, довольно быстро дойдя до Ваничкиной кондиции, наш юный крановщик начал рыдать и рассказывать трагедию своей жизни.
        - Я же люблю ее, люблю больше всей вселенной!- плакал он.- А она такая холодная…
        Машенька, демонстративно заткнув уши, уселась к ним спиной и уставилась теперь уже в маленький, но свой собственный телевизор.
        Ванечка, внешне - стандартный русский мусорщик бомжеватой внешности с круглой небритой ряхой и в вечной вязаной шапочке-«петушке», готов был не только подставить своему сопливому другу грудь, но и разрыдаться сам.
        - И вот теперь она, мертвая, лежит там, в морге, или, может быть, изменяет мне с каким-нибудь красивым очкастым патологоанатомом,- сипло нес Сакулин уже полную ахинею.- Сволочь! Ненавижу! Ну не могу я так больше, Ваня,- захныкал он.- Не могу я вынести этой жизни…
        Сказав это, Даниил залил горе очередным стаканом портвейна. Ванечка, травмированный в самую душу, вылупился в Машенькину спину и выпятил нижнюю губу - так, будто его отшлепали. Опомнившись, он торопливо опустошил стакан, и когда он морщился, его красные глаза наполнились слезами, а гримаса сострадания неожиданно превратилась в гримасу неизбывного горя. Резким выпадом он обхватил Даню руками и разрыдался наконец на его впалой груди, оставляя на белой рубашке крановщика практически туринский отпечаток.
        Когда оба несколько успокоились, но объятия их все еще были тесны, Ванечка сказал икающим голосом:
        - Скажи мне, друг мой, что я могу сделать, чтобы хоть как-то смягчить твои терзания?
        - О, Ванечка!- отчаянным, полным безнадежности голосом воскликнул Даниил и принялся слезно расцеловывать обветренное, красно-серое лицо родного человека.

* * *

… Что было дальше, Даня наутро не помнил. Проснулся он с ощущением несвежести во рту и небритости той щеки, под которую была подложена рука. Волосы на его тяжелой голове торчали дыбом, а внутри нее стоял такой звон, будто его оглушили рельсом, и этот самый рельс, словно камертон, до сих пор держит свою невыносимую ноту. Его душевное состояние наиболее сопоставимо было, наверное, с чувствами гражданина Шарикова, который, проснувшись после операции, обнаружил, что он опять собака.
        Первые десять секунд Даня старательно соображал, какая из окружающих его плоскостей все-таки является полом, чтобы плюнуть туда. Отчаявшись, он смачно харкнул на ближайшую и поплыл к раковине, чтобы попить воды. И вот тут… Неизвестно откуда взялись у него силы, но закричал он так, будто станция падала на Землю. В этом-то протяжном гортанном крике он и пришел в себя. А придя, испугался, что соседи вызовут орбитальную милицию, и судорожно закрыл пасть ладонью.
        Разодетая как прожженная шлюха, в кружевных чулочках, пристегнутых пажиками к трусикам, Русалочка сидела тут, привязанная к стулу, вылупив свои фарфоровые накрашенные глаза. И волосы ее, заплетенные в косы с бантами, как щупальца, извивались в невесомости.

5
        Когда феникс садится на насест,
        он делает это хуже, чем курица.
        Китайская пословица
        А было так. Напившись вчера до посинения, Ванечка глубоко проникся горем Даниила и по-отцовски пожурил товарища за малодушие. Он решительно поднял его на подвиг и, вывалившись из квартирки прикованной к телеэкрану отличницы, друзья прямиком направились в скорбное хранилище усопших. Но путь этот оказался не столь прямым и кратким, как им хотелось. На полдороге их остановила милицейская карета, и из окошка высунулся лейтенант:
        - Куда, откуда и зачем?!- поинтересовался он.
        - По любовным делам,- с вызовом ответил Ванечка и слегка грузанулся, стоит ли добавить «в морг». Но решить не успел, так как милиционер, внимательно оглядев обнявшихся друзей, понял все по-своему.
        - А-а,- кивнул он с дурашливым участием.- Ну, это у нас не возбраняется. Только напиваться-то так зачем?
        - Для храбрости,- пискнул Даниил. Ведь и впрямь, не напейся он так, никакими уговорами его было бы не заставить опять отправиться в царство суровой моржихи.
        - Боишься?- усмехнувшись, гнул свою линию мент.- В первый раз, что ли?
        - Во второй,- признался Даня.
        - Так ежели во второй. Зря тогда боишься, малохольный.
        Из кареты раздался радостный гогот ментовского напарника.
        - Отставить страх, резьба-то уже сорвана,- добавил лейтенант.
        Не въехав в замшелую шутку про резьбу, Сакулин понял только то, что милиционер его порыв одобряет.
        - Спасибо вам, товарищ майор,- сказал он серьезно (он видел на погонах две звездочки, но думал, что это у него двоится в глазах).- Есть отставить страх.
        - Какой же я тебе майор?- удивился мент.
        - Самый на-на-настоящий,- осознав свою ошибку, стал оправдываться Даня.- Только будущий. Вот увидите.
        - Экий ты ловкий,- усмехнулся лейтенант.- Ну, ладно, спасибо на добром слове. Проходите с богом.
        - А пошли с нами?!- невпопад предложил душевный Ванечка.
        - С вами?- удивился лейтенант.- Э-э… Нет, ребята. Жалко прямо, но с вами - никак. Служба, понимаете ли.
        - Товарищ милиционер,- не унимался любвеобильный Ванечка,- а можно мне вас поцеловать на прощание?
        Гогот из кареты раздался еще куражестей прежнего.
        - И взасос, конечно?- мрачнея, уточнил лейтенант.
        - А как же ж еще?!- все так же радостно вскричал Ванечка.
        - Может, тебе еще и минетом услужить, брат мусорщик?- в голосе лейтенанта послышалась усталая угроза.
        - Да нет, не ст?ит,- не заметив ее, с сожалениям вздохнул Иван.- Теперь ведь пост на Руси. А я такой человек, что и за тысячу рублей не захочу оскоромиться.
        Мент немного помолчал, пристально вглядываясь в лицо Ванечки и решая, дурак тот или издевается, потом сказал недобро:
        - Ступайте-ка вы с миром, добропорядочные наши православные граждане.
        - До свидания,- кивнул Ванечка.
        - Бывайте, бывайте…- бросил мент, и карета, покачиваясь, неспешно отлетела от путников.

* * *
        В те, позже преданные забвению, минуты Даня одновременно и жаждал встречи с дежурившей давеча в морге женщиной, и страшился ее. Жаждал оттого, что хотел оправдаться хотя бы перед самим собой за случившийся с ним утром приступ робости, страшился же потому, что понятия не имел, что скажет ей теперь. Но в морге ему пришлось столкнуться с разочарованием и, в то же время, облегчением: двери отпер невысокий бородатый дяденька. Кто он - сторож ли, ночной ли дежурный, этого друзьям узнать было не суждено. Человек этот не дал застать себя врасплох и встретил гостей напористо:
        - Ну что, принесли?
        Ванечка с обиженным выражением лица достал и предъявил две бутылки горючего.
        - Тогда проходите,- сказал ночной хозяин заведения.
        Похоже, ситуация эта была ему привычной. Почти не глядя на гостей и не уточняя цели их прибытия, дяденька сразу повел их к рефрижератору. Вся стена здесь, как цинковые соты, была поделена на ячейки с усопшими. Ловко выдвигая и задвигая шестигранные полки с нагими покойниками, дяденька демонстрировал свою скорбную коллекцию.
        Вж-жик.
        - Эта?
        - Не-а.
        Щ-щик… Бум! Вж-жик.
        - Этот?
        - Не-а.
        Щ-щик… Бум! Вж-жик.
        - Этот?
        - Нет.
        Щ-щик… Бум! Вж-жик.
        - Эта?
        - Она!- истошно выкрикнул Даниил.
        - Приходите утром,- сказал дяденька,- все оформим по закону.
        - По закону не выйдет,- признался Даня с дрожью в голосе.
        - Вы что, не родственники?- удивился дяденька.
        - Нет, не родственники,- покачал головой Ванечка.
        - А кто?- удивился дяденька еще сильнее.
        - Э-э…- замялся мусорщик.
        - Го-го-го… Горячие поклонники,- вмешался влюбленный крановщик.
        - Тогда не положено.
        Не сводя глаз с покойницы, Даня дрожащими руками вытащил из кармана бумажник и протянул вершителю судеб всю имеющуюся у него наличность.
        - Обижаете,- помрачнел дяденька и как-то особенно негуманно задвинул покойницу:
«Вж-жик… Бам-м!!!» - Русские за деньги не продаются.
        - Даня, ты чего?- принялся укорять товарища Иван.- Ты чего делаешь-то, Даня? Разве можно так с человеком?..- потом выхватил у него червонцы, заглянул в глаза хозяину и, подняв ладонь, мол, «спокойно!», бросил: - Я мигом!
        Даниил, потупившись, остался висеть возле презрительно разглядывающего его хозяина, но на счастье вернулся Ванечка действительно очень быстро. Притом в руках его, между каждыми двумя пальцами торчало по горлышку. Усердно загребая этими стеклянными ластами в невесомости, он напоминал толстую, плывущую под водой лягушку. Приняв бутылки, страж покойных подобрел и от щедрот предложил:
        - Может, еще кого возьмете?- ввиду занятости рук он описал дугу бородой, указывая ею на ячейки.- От чистого сердца…
        - Не, нам кроме нее никого более не надобно,- помотал головой Ванечка.
        - Ну что ж,- вздохнул дяденька.- Жаль. А то ведь, знаете, как… Не всегда в хорошие руки отдавать приходится. Бывает, и медики для опытов забирают. Просто сердце тогда кровью обливается. Ну что ж, берите на здоровье. Заходите еще. Милости, как говорится, просим. Только вот вы что: будет баба Зина дежурить - про меня не спрашивайте. Я здесь на хорошем счету, знаете ли. Сразу когти рвите, а спросят чего, говорите, мол, ошиблись…
        - Хорошо, хозяин,- покивал головой Ванечка, беря невесомую покойницу на плечо.- Слышь, еще чё… Мы в этом деле новички, ты уж посоветуй нам, как за ней ухаживать.
        Дяденька с озадаченным выражением заглянул Ванечке в лицо и пожал плечами.
        - Ухаживать? В смысле, цветы, там, дарить, в киношку?.. Чего за ней ухаживать-то, она же мертвая.
        - Я, в смысле, чтобы не испортилась,- разъяснил Ванечка.
        - А-а, вот ты про что! Так не роза, не завянет. Консервант - штука надежная.
        - Это что же получается, она вообще никогда не испортится?
        - Нет, конечно! Орбитальное погребение, это, брат, тебе не мавзолей имени Ленина.

* * *

… После обнаружения в каюте покойницы с Даниилом сделалось нехорошо. Забившись в самый дальний угол, он спрятался за шкаф и изредка украдкой выглядывал из-за него. Каждый раз убеждаясь, что русалочка ему все еще мерещится, он тут же прятался обратно. Та же, в свою очередь, вместе со стулом совершала в невесомости медленные кульбиты.

«Белая горячка!» - вот первое заключение, которое сделал Даня. Он действительно весь взмок, и у него скакнула температура. Как это бывает в экстремальных ситуациях, он потерял ощущение времени и потому позже не мог припомнить, сколько минут или часов длилось это их первое свидание с глазу на глаз. Но конец ему положил нежданный негаданный звонок в дверь.
        Что тут началось! До этого Даня боялся к русалке даже приблизиться, но теперь, по сравнению с опасностью оказаться застуканным в компании с миловидной покойницей в кружевном белье, страх этот превратился в никчемное суеверие.
        Оперативно отвязав русалку от стула, Даня принялся, как тряпичную куклу, запихивать ее в шкаф. Когда он убедился, что из-за полок она туда не поместится, он пристроил ее в угол возле входа, так, чтобы пришедший не мог увидеть ее от двери. А за порог он решил никого не впускать.
        - Здравствуйте! Меня зовут Вениамин Светлов,- с привычной торжественностью представился наделавший переполоху гость в невзрачном сером плаще.- Будучи французских кровей, я предлагаю вам себя на весь остаток жизни. Ежедневный завтрак в постель и кофе; тихая, уравновешенная свекровь или, если хотите, теща; зарплата от трехсот долларов США и выше. А также в ассортименте имеется толстенный фаллос длиною, и это не шутка, в фут.- Торговец распахнулся…
        Даниил облегченно выдохнул и хлопнул по красной кнопке.
        - Что за жизнь?- риторически промямлил коммивояжер, повесив голову перед задвинувшейся дверью.

* * *

…Что греха таить, Даниил подумывал даже, как от нее избавиться. Опасаясь ответственности, в первые минуты он забыл про любовь и, хватаясь за голову, метался по каюте. А прекрасная русалочка, распушив банты, как танцовщица в замедленной съемке, вертелась от создаваемых им вихревых потоков воздуха.
        Не найдя решения самостоятельно, Даня хотел было спросить совета у людей духовного звания, коим беззаветно доверял, но, припомнив последнего орбитального батюшку, от этой идеи отказался.
        А если не в церкви, то где же она - истина? Как и большинство благочестивых русских людей, Даниил ответил на этот вопрос так: у гадалок и экстрасенсов. Он знал, что путь оккультизма не ведёт ни к чему хорошему, но только здесь он мог надеяться на, хотя бы платное, понимание.
        Сначала он записался на прием к орбитальному экстрасенсу Брюквину, но, обнаружив, что почти все его наличные деньги куда-то пропали, он посчитал оставшуюся мелочь и направился в цыганский блок. Гадание заказал на бубновую даму.
        Раскинув на столе намагниченные карты, толстая старуха в цветастом платке удивленно сморщилась.
        - Бриллиантовый мой,- сказала она,- тяжелый рок висит над тобой!- и, смешав колоду, начала в третий уже раз раскладывать ее сызнова. Истомившийся бледный как стена Даниил смиренно ждал. Наконец, цыганка, вздохнув, вскинула на клиента притворно сочувствующий взгляд:
        - Женись, карта говорит. Теперича не отвертишься.
        - Жениться?!- опешил Даня.- Как так жениться?!
        - Как-как? Как русским людям положено. И не тяни с этим. А то хуже будет.
        - Но она же мертвая.
        - Вот как?- подняла бровь цыганка. А затем развела руками: мол, я-то тут причем?.

«Господи, помилуй меня, окаянного,- молился Даня по пути домой.- За что мне такие наказания? Я же и впрямь люблю ее. Всем сердцем люблю. Но как быть-то мне, а?»

6
        Белый холст боится попасть в чан
        с индиго.
        Китайская пословица
        Позже к Дане и Русалочке присоединились Ванечка и Маша. Было похоже на похороны. Все сидели молча, потупившись. Даже принесенный душевным пустолазом портвейн они пили, не чокаясь. Особенно страдал Даня. Машенька же, будучи добрейшей девушкой, забыв обиды, прониклась к нему искренним состраданием.
        - Она, конечно, невесомая,- вздохнув, сказал Даня,- но, может быть, вы все ж поможете мне в церковь ее сносить? Цыганка ведь сказала, женись, а то хуже будет… Боязно мне одному-то.
        - Так не повенчают же!- помотал головой Ванечка.
        - Знаю, что не повенчают,- кивнул Даня.- Но попытаться я должен, иначе не прощу себе. Мы в грехе жить не станем. Я обожаю ее и преклоняюсь. А потому до венца ничего между нами не будет… Так поможете?
        - Об чем речь, Даня?!- заверил Ванечка.- Конечно же, мы поддержим товарища в такой недобрый час. Но сперва договориться надо.
        Пока Маша приводила Русалочку в порядок, друзья-мусорщики направились в часовню.
        - Батюшка, как у вас тут венчаются?- спросил Ванечка.
        - Вы закажите побольше в свечном ящике, я вас хоть сейчас сочетаю,- улыбнулся батюшка понятливо.- Дело-то хорошее.
        Сакулин и Антисемецкий переглянулись.
        - Да нет, батюшка, вы нас неправильно поняли,- робко улыбнулся Ванечка.- Это вот товарищ мой с девушкой своей обвенчаться хочет.
        - С девушкой?- переспросил батюшка, озадаченно погладив бородку.- Ну что ж, можно, конечно, и с девушкой. Но дороже встанет.
        - Только вот тут какая штука получается…- замялся Ванечка.- Она… Ну, в общем… Она у нас мертвая.
        - Как?- испугался батюшка и, прикрыв рот рукой, осмотрелся по сторонам.- Что, совсем?
        - У нас и свидетели имеются,- с успокаивающей интонацией заверил Ванечка.
        Но слово «свидетели» напугало батюшку еще сильнее.
        - Видите ли,- перекрестившись, сказал потемневший челом служитель культа, и его передернуло.- В церкви есть свои традиции, и мы непременно должны соблюдать их. В общем, извините, молодые люди, но - только с высочайшего благословения. Порядок есть порядок…
        - Как же мне быть?!- вмешался Даниил.- Ведь я люблю ее, я жить без нее не могу!
        - Ну, коли так,- вдруг смягчился батюшка,- можно подождать до Воскресения.
        - Да?!- радостно удивился Ванечка.- А по воскресеньям и с покойницами венчают?
        - Нет,- помотал головой батюшка.- Но хоть просто, по-человечески, подружат, поболтают…
        Ваня и Даня вконец запутались.
        - Она что, оживет, что ли?- осторожно спросил влюбленный.
        - А куда ж она денется? Конечно, оживет. Ведь сказано: «… И мертвые воскреснут нетленными…»
        Тут только Даня сообразил, о каком Воскресении толкует батюшка, и опечалился.
        - Так мне что, до Судного дня свадьбы ждать, так что ли выходит?!
        - Нет, юноша, свадьбы тогда будут не положены. Ибо сказано: «… Когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут, как ангелы на небесах». Так что, извините, но с венчанием у нас ничего не получается. Вот отпеть её если - это завсегда.
        С этими словами батюшка удалился в алтарь.
        - Им бы только отпевать,- недобро буркнул Ванечка вслед.

* * *
        Безразличная ко всему невеста и растерянная свидетельница, как и полагается, ждали дома. Жених с товарищем вернулись невеселые.
        - Свадьбы не будет,- с порога объявил Даня и повесил голову.
        - Почему?- нахмурившись, спросила Машенька.
        - Батюшка ерепенится,- объяснил Ванечка.- Этого и бутылкой не возьмешь. Пока за столом украдкой не напоишь, дело с ним не сладишь.
        - Так пригласите его,- предложила Машенька.- Все ж куплено.
        - Нет,- отрезал жених.- Духовные дела так не делаются. Раз батюшка сказал нельзя - значит, такова воля Божья.
        - А вот и неправда!- как матрос на митинге, взорвался Ванечка и взмахнул кулаком. - Это папа римский непогрешим, а наши попы как раз очень даже погрешимые! Один не повенчал, другой повенчает!
        Даня потупился, потом поднял голову и поскреб подбородок.
        - Что-то в этом есть,- наконец согласился он.- Можно и в другой раз счастье попытать.- Он снова задумался, затем добавил.- Только уже не с каким попало батюшкой, а с тем, который наверняка волю Божью исполнит.
        - Где ж ты такого найдешь?- вмешалась Машенька.
        - Найду!- отозвался крановщик решительно, вспомнив при этом о своем логопеде, который был когда-то попом и наверняка имел в этих сферах какие-нибудь связи и знакомства.

* * *
        Доктор Аркадий Эммануилович Блюмкин обитал в центре Екатеринбурга - столицы Российской Империи, в огромном здании, где только по официальным пропискам насчитывалось более ста тысяч жителей. Пространные комнаты его захламленной квартиры были обставлены старомодной мебелью красного дерева, стены и паркет не видали ремонта, минимум, полвека, а тяжелые шторы создавали здесь вечный полумрак и прохладный сонный покой.
        Доктор имел уже внуков, но, будучи человеком разведенным, давно жил один, если не считать английского бульдога по кличке Пиночет да кота с благозвучным именем Отец Виктор.
        Тут же, прямо в квартире, была у доктора небольшая приемная и логопедический кабинет. Занимался он в основном с детьми, потому у него было полно всевозможных игрушек - крокодил Гена и Винни Пух, юла и кубики с буквами… А также Терминатор и голограммка ядерного взрыва - излюбленная концовка всех детских игр. Когда-то, еще ребенком, бывал в этом кабинете и Даня, и с тех пор, когда он заходил к доктору в гости, у него екало сердце и просыпалось чувство сладкой ностальгии.
        Благообразная внешность Блюмкина выдавала старого интеллигента. Аккуратная бородка, густые брови над хитроватыми глазками и взбитые на затылке кудри. Несмотря на возраст и грузное телосложение, почему-то всегда казалось, что он вот-вот пустится в пляс. Доктор любил выпить водки, но не по-русски, а на западный манер, чтобы не вдруг и в хлам, а регулярно и по чуть-чуть. Хобби ж его было - изготовление коктейлей, хотя сам он их не пил, а лишь пробовал, угощая гостей, так как его собственный организм перестал с некоторых пор выдерживать
«алкоголесодержащие смеси».
        Когда раздался звонок из космоса, доктор занимался работой.
        - Ну-ка, высунь язычок,- просил он семилетнюю девочку.
        - Мама мне запретила язык показывать,- категорично отозвалась та.
        - Это дома и в школе,- увещевал Блюмкин.- А здесь тебе за это никто ничего не сделает.
        - Все равно не буду.
        - Ну, пожалуйста, ну, деточка, ну, я тебя очень прошу. Я тебе и спасибо скажу, и конфетку дам.
        - Точно?
        - Всенепременно!
        - Бе-е-е!!!- оттянулась девочка на полную катушку.
        И тут зазвонил телефон.
        - Блюмкин слушает,- нахмурился логопед, прижав трубку плечом.
        - Здр-здра-здравствуйте, док, это я.
        - А, Даня!- несмотря на то, что его оторвали от работы, доктор искренне обрадовался.- Как твоё здоровье? Чем обязан?
        - Аркадий Эммануилович, у меня к вам дело, и очень серьезное.
        - Понятно, понятно…- все также обрадовано, но уже с некоторым угасанием интонации произнес доктор.- Однако, знаешь ли, дорогой, прямо сейчас я работаю. У меня тут ребенок. Перезвони-ка ты мне вечерком. Часа эдак через три.
        - Ладно, док,- в голосе Сакулина прозвучали нотки разочарования. Не замечая этого, Блюмкин сказал:
        - Тогда удачи, дружище.
        Он положил трубку и обнаружил, что девочка исчезла.
        - Сашенька! Ау-у! Де-точ-ка! Где ты?!
        Шаркая шлепанцами, доктор отправился искать непослушную пациентку по всей огромной квартире.

* * *
        В космосе тем временем творилась полная лажа. Только что позвонили в дверь, и Даниил, подойдя и глянув на экран, сделал такое лицо, будто ему на ногу уронили утюг, к тому же горячий.
        - Менты!!!- сказал он диким шепотом.
        - Поп заложил, сука!- просипел в ответ Ваня.
        Пока мужчины, растерянно переглядывались и топтались на месте, находчивая Машенька схватила нарядную Русалочку и заперлась с ней в сортире. Даня с Ванечкой тут же бросились к дверям, чтобы затянувшаяся заминка не вызывала у представителей закона подозрения. Хотя у обоих и была полная уверенность, что их уже накрыли.
        - Здравствуйте,- поздоровался милиционер.
        - Здрас-сьте,- покивали мусорщики.
        - Извиняемся за беспокойство,- деликатно сказал страж порядка.- К вам сегодня не заглядывал человек, представившийся Вениамином Светловым?
        Облегченно выдохнув, Даня припомнил:
        - Кажется, заглядывал. А что?
        - Видите ли, судя по всему, произошло самоубийство.
        - Какой ужас,- холодно буркнул Даня.
        - Его нашли час назад удавившимся в вакуумном унитазе,- продолжал милиционер.- Мы проверяем остальные версии случившегося. Он вам, случайно, ничего не предлагал?
        - Только любовь до гроба.
        - А вы не заметили в нем ничего странного? Чего-нибудь особенного?
        - Да, вроде, ничего,- уже нервничая, сказал Даня.- Не считая толстого фаллоса длинною в фут.
        - Вот как? Это важная деталь. Что ж, спасибо. И еще раз извините за беспокойство. Если припомните что-нибудь, звоните непосредственно в отдел космических преступлений или дежурному - на ноль-два.
        - Хорошо. Обязательно,- пробормотал Даня и нажал на дверную кнопку.
        Так что лажа оказалась вовсе не такой уж полной. Но чувство тревоги с этих пор товарищей уже не покидало. Мысль о ненадежности давешнего батюшки даже навела Ванечку на идею «замочить суку», но Даня с Машенькой его не поддержали.

* * *
        Вечером, как и договаривались, перезвонили доктору. Разговор длился целый час, но имел крайне беспредметный характер, так как обсуждать криминал по телефону Даня теперь боялся. От ощущения беспомощности он почти сразу разрыдался и бормотал в трубку что-то нечленораздельно-отвлеченное. Но Блюмкин был неплохим психологом, и к концу беседы крановщик слегка приободрился.
        - Ты, Даня, только не волнуйся так,- приближаясь к финалу разговора, посоветовал доктор.- А то опять придется от заикания лечиться,- на стереоэкране телефонного аппарата он все это время успокаивал и обнадеживал Даню не только словами, но и всем своим оптимистическим видом.- Я тебе как врач говорю: все проблемы в жизни решаемы.
        - А как бывший священник?- утирая слезы, спросил Даниил.
        - А как бывший священник - тем более,- подтвердил Аркадий Эммануилович.- Когда у тебя вахта кончается?
        - Через два дня.
        - Ну, вот и все. Как приземлитесь - сразу ко мне. Там и разберемся. И я уж придумаю, как вас выручить.
        - Спасибо, док,- швыркнул носом Даня.
        - Пока не за что. С Богом, друзья. Молитесь Александру Македонскому.
        - А поможет?- удивился Данечка.
        - А как же! Мне всегда помогал, и вас в беде не оставит.
        - Ну, с Богом, док,- отозвался Даня благодарно и повесил трубку.
        Пару минут после разговора Блюмкин, бредя по коридору, о чем-то сосредоточенно думал и жевал челюстями, словно пробуя какое-то слово на вкус. Потом остановился, хлопнул себя по лбу и сказал сам себе возмущенно:
        - Какому Македонскому?! Невскому!
        Глава вторая
        В ОТПУСКЕ

1
        И для упавшего кирпича приходит день, когда его перевернут.
        Китайская пословица
        Никогда еще Даниил не трудился с такой радостью, и никогда еще так не стремился закончить работу поскорее, как эти два дня. Ведь в каюте, там, на станции, его ждала прелестная Русалочка. На дежурство он приходил в белой рубашке и при галстуке, был как никогда вежлив, весел и приветлив. И все это благодаря Блюмкину, беседа с которым оказала на него буквально магическое действие. А иначе вообще неизвестно, вышел бы Даня на работу, или нервы его сдали бы окончательно, и он отчалил бы с Русалочкой на спасательной капсуле…
        Но вот, наконец-то, вахта закончилась. Провести начало отпуска, пока все не уладится, Машенька с Ванечкой согласились вместе с влюбленными, точнее, с влюбленным. Меньше всего вещей было у Ванечки: рюкзак цвета хаки да найденные в космическом мусоре крупные подарки для родных, которые он тащил в руках: глобус, испещренный вместо букв какими-то иероглифами (для тёщи), и жалкого вида плюшевый жираф (для племянницы).
        Если не считать завернутую в ковер Русалочку за вещь, то у Даниила их тоже было немного, и все они умещались в черном чемодане на колесиках. Вопросов по поводу ковра никто из посторонних не задавал, так как перевозка хлама из космоса обратно на Землю была своего рода хобби всех мусорщиков. Красиво жить, как говорится, не запретишь. Таможни тут не было, так как границы государств не пересекались, да и что можно вывезти из космоса домой? Только то, что выбросили другие… Никто ведь не знал, что в ковре у юноши завернута покойница. Вот если бы на «Руси» кто-то умер, и труп исчез, возможно, его и искали бы. А так…
        Больше всего чемоданов и сумочек было, естественно, у Машеньки. Ее пестрые клетчатые торбы и торбочки были набиты мягкими игрушками, синтетическими шмотками, журналами, тетрадками, вибраторами, фенами и косметичками. Сумки эти завалили половину трехместной капсулы, часть содержимого просыпалась и поплыла в невесомости, превращая кабину в дурацкий девичий рай.
        - Здравствуйте, вас приветствует электронный бортпроводник спускаемого аппарата
«Болид-ТМ»,- произнес безжизненный автоматический голос.- Пожалуйста, пристегните ремни безопасности и приготовьтесь к аварийной посадке.
        Никто не знал, почему на всех российских «Болидах» в приветственной записи любая, самая плановая, посадка именовалась «аварийной». Возможно, так было записано нечаянно, по пьяни, а потом за дефицитом средств не исправлено, возможно, наоборот, с умыслом, так как почти все посадки в этих капсулах действительно можно назвать аварийными… Русские и в космосе не утратили доброй традиции давать отечественной технике душевные прозвища. Так, за спускаемым аппаратом серии
«Болид» твердо закрепилось созвучное прозвище «Айболит». Отсюда и поговорки: упал, как «Айболит», пропал, как «Айболит», рванул, как «Айболит», ну, и тому подобное.
        - Ну, с Богом,- сказал Ванечка, и все трое перекрестились. Капсулу тут же тряхнуло, да так, словно снаружи ее пнул великан. Пассажиры, как на американских горках, дружно вскрикнули, и «Айболит», неуклюже болтаясь и вращаясь, косо ушел к Земле.
        Тем, кто смотрел изнутри в его иллюминатор, казалось, что, это земной горизонт прыгает и вертится, приближаясь. Полет на спускаемом аппарате действительно напоминал какой-то беспощадный аттракцион. Изнеженные в невесомости человеческие внутренности вертело и полоскало, как в центрифуге стиральной машины «Zanussi». Но по мере уплотнения атмосферы болтанка стала уменьшаться, и на смену ей пришла вибрация, сопровождаемая сверлящим мозг звуком.
        Высота его нарастала, а когда он превратился в ультразвук, капсула снаружи загорелась, и от нее стали отваливаться ненужные механизмы. Вдруг она, словно автомобиль на краш-тесте, врезалась в бетонную стену. В смысле, так показалось пассажирам, которых с адской силой вдавило в сиденья. Глаза их вылезли из орбит, вены на лбах набухли, а щеки расползлись по плечам. Это раскрылся первый тормозной парашют, и с ним капсула продолжила свой бешеный спуск под углом.
        Вскоре открылся второй, основной, купол, и друзей разом прихлопнуло всеми Машенькиными торбами, ковром с Русалочкой, чемоданом, рюкзаком, глобусом, несвежим жирафом и целым градом из тюбиков, заколок и гребешков. Стряхнув с себя багаж, первым из кучи вылез Ванечка и помог высвободиться другим. Нарушая правила, они отстегнулись и приникли к окошечку иллюминатора, в надежде увидеть, наконец-то, родную страну.
        - Только бы не в Китай,- привычно смирившись со всем остальным, протянул Ванечка.
        - Только бы не в море,- не согласился с ним Даня.
        - Ну, давай, Айболитик, не подведи!- прошептала Маруся, всматриваясь вниз. Но до земли было еще далеко, и под ними, насколько хватало глаз, простирался лишь обагренный закатом океан облаков. Он все приближался и приближался, казалось, что на него они и приземлятся… Но не тут-то было. Вот они нырнули в туман, и вид за окном превратился в скользящую дымку. Мгла стояла томительно долго, но вдруг испарилась так же неожиданно, как началась, и перед друзьями открылся светящаяся небоскребами и кишащая летучим транспортом сумеречная громада мегаполиса.
        - Ур-ра!- воскликнули друзья хором и наперебой бравурно запели:
        Боже, Царя храни!
        Сильный, державный,
        Царствуй на славу,
        На славу нам.
        Царствуй на страх врагам,
        Царь Православный!
        Боже, Царя храни,
        Царя храни!
        Да, «Айболит» таки не подвел: это был стольный град Ё-бург. Первыми бросались в глаза впивающиеся в небеса шпили небоскребов в центре с двуглавыми орлами на самом верху. Сверкали в подсветке белые златоглавые храмы, воздвигнутые, как на скалах, на крышах гигантских зданий. А вокруг поднимался обозначенный огоньками лес заводских труб.
        К спускающейся на большом парашюте капсуле подлетел воздушный тральщик, прикрепил
«Айболита» к себе, а шелковый парашют с механической ловкостью, словно сжевал лист салата, запихал в свое нутро.

* * *

… После приземления все стало как-то празднично, дремотно и уютно. Столица открывалась им, словно родной двор или даже собственная квартира. Денег на такси было жалко, поэтому они долго перлись с чемоданами до ближайшей станции метро, дивясь и вдыхая пестрый аромат родного для каждого русского сердца места.
        Как многоярусный улей жужжал вокруг них, дымился и сверкал электрический ночной город, прекрасный в вечной слякоти и ползущем от теплотрасс тумане. Бродвейскими рубинами и парижскими бриллиантами мерцали и рассыпались фейерверки его лукавых огней. Светились ночные витрины с выставленными в них шикарными автомобилями, вдруг бархатная алая дорожка выкатывалась с крыльца казино, из дверей на нее выскальзывала туфелька - дороже, чем всё заведение…
        В огромных сияющих окнах, словно похищенные из Лувра, блистали и грозились обрушиться от негодования небес вычурные хрустальные люстры. Стаи бомжей ныряли в мусорные баки так, что оттуда торчали только две-три ноги. Томные подростки бросали туда же бутылки с зажигательной смесью или запинывали на остановке припозднившуюся интеллигентную старушку. Не спеша, чтобы ничего не пропустить, проезжали мимо милицейские патрули. Чучела вымерших медведей, скалились в улыбке богачам, бритоголовые секьюрити с проводками за ухом теснили в стороны простой народ, а лакеи в гусарском обмундировании, готовясь к встрече знатных гостей, поправляли у себя в паху.
        На одном из перекрестков космических уборщиков окружило отделение конной милиции. Изящно-грузные кони с покрытыми инеем бородами переступали, напирали, фыркали, и из их ноздрей, как дым из ноздрей чудовищ, валил пар и летели капельки влаги. В щегольском парадном обмундировании, в бурках и высоких черных папахах, с автоматиками да при сабельках, столичные стражи напоминали маскарадных разбойников. Гладковыбритые щеки их лоснились впалой синевой, немигающие стеклянные глаза матово поблескивали от мороза и спирта.
        - Что, диверсанты? Небось, из Киева прямиком?- нагло светя в лица фонариком, спросил один конник.
        - Да, что вы, паны, мы только что из космоса,- возразил Ванюша.
        - Слыхал?- сказал один кавалерист другому.- Панами нас назвал, обидеть хочет!
        И действительно, с чего это у Ванечки такое вырвалось? Объяснить он и сам смог бы вряд ли.
        - Знаем-знаем, из какого такого космоса,- с недоброй ухмылкой сказал казак в шапке, так круто сдвинутой набок, что он казался одноглазым.- Где деньги?!
        - Какие деньги, батюшки?!- всплеснул руками Ваня.- Мы ж с вахты, говорю. Все давно пропито.
        - Что значит, пропито?- расстроился казак.- Без денег, это ж - значит, без регистрации.
        - Помилуйте, братцы, мы ж только приехали.
        - А нам это как-то индипедентно,- туманно заметил конный милиционер.- Может, у вас водка хотя бы есть?
        - Ну, так!- несколько обиженно пробурчал Ванечка.- Кто ж со станции «Русь» без водки возвращается?- Он достал из-за пазухи пузырь.- Трофейная-орбитальная. Попробовать хотите?
        - Ой, не спрашивай,- произнес казак смягченным и даже каким-то домашним голосом. - Открывай, давай.
        Мусорщик свинтил пробку, протянул флакон ослепившему его фонариком всаднику, и тут же ощутил рукою влажное тепло смачно присосавшихся к бутылке конских губ.
        - Пей-пей, Недокентавр,- сказал всадник ласковым голосом, поглаживая ладонью лошадиную шею.- Вся ночь впереди.
        Бутыль опустела, казак угрожающе подал коня вперед, животное фыркнуло, и друзей обдало горячим перегаром. Не попрощавшись, патруль молча побрел по улице прочь. Труженики космоса слегка ошарашено проводили кавалерию взглядом.

* * *

… Метро под вечер было почти пустым, и бесконечные эскалаторы с угрожающим поскрипыванием тайных механизмов отвезли нашу троицу в многоярусное подземное царство.
        Станция представляла собой низкий, длинный и тускло освещенный зал. Из глубоких ниш в колоннах подслеповато выглядывали мраморные статуи. Из туннеля веяло таинственным холодком с примесью густых технических запахов. Глазастый поезд выскочил из тьмы, как стальной дракон из пещеры, и с лязгом остановился. В вагоне было светло, он был пуст, лишь один лысый мужчина с капельками пота на голове сидел в углу и читал книгу из серии «Кровавая классика». Он тревожно покосился на вошедших, бросил беспомощный взгляд на захлопнувшуюся дверь и в отчаянии снова уставился в том.
        Даня уложил ковер с телом на выпуклое сиденье, а сам, чтобы не клевать носом, остался стоять. Поезд тронулся. Сверток тут же упал и наполовину размотался, но Ванечка помог Дане снова скатать и забросить его на место. Машенька села на краешек скамьи и подперла ковер спиной. Даниил разогнулся, схватил одно из болтающихся резиновых колец, облегченно вздохнул и рукавом свободной руки утер лоб. Это было одно из тех мгновений, когда от усталости голова уже не думает, а лишь с какой-то дремотной нежностью фиксирует в грохоте вагона знакомые образы и чувства. За окном призрачно отражается салон… За отражениями во тьме проносится стена… Изредка мелькают огни… Вновь мчится строй бешеных кабельных змей…
        Прямо из метро, эскалаторами, переходами и лифтами они проникли в жилой район, громоздящийся единым подземно-надземным блоком. Часть этого здания именовалась
«академическим общежитием», здесь были огромные, порой коммунальные, квартиры, и тут же сдавались дешевые номера с облупившейся штукатуркой и высоченными потолками. В одном из потертых крыльев этого здания как раз и жил доктор Аркадий Эммануилович Блюмкин.
        - Вы куда это так смело направились, молодые люди?- окликнула гостей консьержка, привставая из-за бюро.
        - Мы, простите, к доктору Блюмкину.- Держа на плече завернутую Русалочку и поставив чемодан, важно поправил очки Даниил.
        - К какому такому Блюмкину?- недоверчиво переспросила старуха, словно слышала эту фамилию впервые. Притом что служила она здесь столько, сколько Даня себя помнил.
        - Который детский логопед.
        - А, к педофилу,- кивнула та, как бы говоря: «Так я и знала».
        - Что это вы такое го-го-говорите?- заволновался Даня.- Доктор Блюмкин - замечательный честный врач…
        - Да? Ну, идите-идите. Только я про него слыхала, будто бы он маленьких заик растлевает.
        - Враки это все,- промямлил Даня,- а ва-вам стыдно должно быть…- и друзья, взяв чемоданы, пошли по гулкой парадной лестнице вверх. Потом они свернули с одной ковровой дорожки на другую - в длиннющий ярко освещенный коридор. В темном закутке с кафельным полом и деревянными, измазанными известкой малярными козлами они нашли массивную, казенного типа, двустворчатую белую дверь, украшенную позолоченной табличкой:
        Частная логопедическая клиника доктора Блюмкина.
        Когда раздался звонок, доктор, склонившись над старой чугунной ванной с ножками в виде львиных лап, вручную шоркал белый халат, что-то напевая себе под нос. Он был в сером фартуке, рукава его были засучены, голова повязана платочком, а на носу сидели похожие на пенсне очки с овальными линзами. Звонок он услышал не сразу, а когда электрический треск все-таки добрался до его слуха, он так всполошился, что чуть не поскользнулся на мокром кафеле. Выскочив из ванной, он, семеня в скользких тапочках, помчался через заставленный старым хламом коридор.
        - О! Друзья мои, проходите, проходите, пожалуйста,- суетливо встретил он гостей. - А я тут по дому занимаюсь. Вот, посмотрите на меня, весь уделался…
        Компания молча, но шумно ввалилась в квартиру и сходу углубилась в гостиную. Там друзья сложили вещи в угол и рухнули на старый диван, чтобы впервые после космоса передохнуть. В квартире пахло книжной сыростью и клопами.
        Доктор сделал чай и предложил переползти в столовую, но молодежь настояла на том, чтобы заказать пиццу и поужинать на ковре у камина, а затем космонавты по очереди сходили в ванную побрить «гречневые жопы»[Имеется в виду в виду феномен, по слухам впервые описанный летчиком-космонавтом Гречко. У людей, долго находящихся в невесомости, не нарушаются волосяные луковицы на седалище, и оно зарастает густыми кудрявыми волосами, сильно мешающими по возвращении на Землю (прим. авт.)] .

2
        Не вино опьяняет человека, человек
        пьянеет сам. Не красота одурманивает
        человека, человек сам теряет голову.
        Китайская пословица
        - Итак, рассказывайте, наконец, что у вас там стряслось,- бодро предложил доктор гостям, молча уплетающим пиццу. Распахнутые белые коробки из-под нее валялись на полу. Дрожали каминные блики, и дымился, стоя на паркете, пузатый самовар, обдавая паром фарфоровый чайничек.
        В мерцающем полумраке докторская квартира казалась мусорщикам аристократически богатой и уютной, а благодаря скользящим по мебели и черному роялю отблескам, тускло светящемуся в углу аквариуму и тропическим растениям, зал производил впечатление сонно колышущегося морского дна.
        Ощущение покоя и уюта подкреплялось тихой музыкой и глинтвейном, приготовленным хозяином в микроволновке по собственному фирменному рецепту. Напиток обжигал горло, приторно ударял в нос и теплом расползался по всему телу. Тут же на полу, похрюкивая от удовольствия, лежал бульдог Пиночет, а рядом облизывался кот Отец Виктор.
        Рассказывая о своей печали даже такому близкому и закадычному другу, как доктор Блюмкин, Даня все равно заикался и пыхтел. Особенно трудно ему было признаться своему, как он считал, не только логопеду, но и духовному наставнику, в том, что он посещал гадалку.
        - Да они же все ведьмы!- скорее изумленно, чем раздраженно воскликнул доктор, на миг оторвав взгляд от огня. Даня повесил голову и закончил:
        - Когда же она сказала мне, что иного выхода нет, я обратился к орбитальному батюшке. Но тот повенчать нас отказался наотрез. Что же мне теперь делать, док?
        Блюмкин вздохнул и продолжал молча смотреть в камин. Вдруг Даня, как с ним это уже бывало и раньше, ощутил резкий приступ любви к Русалочке. Он представил себе, каково это ей сейчас - стоять завернутой в прислоненный к стене палас, и ему страсть как захотелось уложить свою нетленную возлюбленную в мягкую чистую постель и укрыть пуховым одеялом. От Блюмкина же, похоже, толку ждать не приходилось…
        - Ну что ж. Спаси вас, конечно, Господи. Благодарим, так сказать, за теплый прием. Пора нам и честь знать,- с несвойственной ему холодностью объявил Даниил и обратился к спутникам: - Идемте, друзья, в номера, пока не рассвело, а то ни то ни се получится.
        Ванечка с Машенькой растерянно смотрели то на хозяина квартиры, то на Даню. Уходить им, естественно, никуда не хотелось, а места, чтобы переночевать, тут явно было достаточно. Доктор заметно сконфузился и засопел.
        - Ну что вы, Даниил, меня обижаете?- наконец вымолвил он басом.- Какие могут быть номера? У меня и диванчик имеется, и раскладушка, и канапе …
        После недолгих прений Даня согласился остаться, но с тем лишь условием, что для Русалочки будет отведена вся докторская спальня.
        - Ну, что ж, давайте посмотрим на вашу красавицу,- сказал тот, вставая и протирая очки.
        Даня с трудом поднял сверток с любимой и не в первый уже раз отметил про себя, что в невесомости им было попроще. Ванечка помог ему. На застеленной нежным батистом кровати Русалочка совсем не походила на труп. Казалось, она просто утомилась и, не досидев со всеми до конца вечера, уснула у камина. Легкие волосы ее раскинулись по подушке, глаза были закрыты, брови удивленно приподняты, а губы слегка разомкнуты. Даже грубый пролетарий Ванечка смотрел на нее с грустным умилением.
        Подошел доктор и, придерживая очки, тоже склонился над ней. Он смотрел так долго и так внимательно, что Даниил даже почему-то забеспокоился.
        - Что-то не так?- спросил он, заглянув в хмурое лицо логопеда.
        - Что за чертовщина!..- сказал доктор, выпрямился, снова нагнулся и выпрямился опять.- Этого просто не может быть…
        Неясное волнение Даниила вдруг переросло в тревожное, терзающее предчувствие.
        - Док, в чем дело?! Скажите ж наконец!
        - Ничего не понимаю,- сказал тот, рухнул в кресло, снял очки и зажмурился, прикрыв глаза рукой.- Постойте-постойте, но как же это?..- забормотал он, как бы сам с собой.- Такое совпадение… За последние полвека в космосе были захоронены тысячи, сотни тысяч людей…
        - Стоп!- осадил его Даня.- Вы хотите сказать, что вы были когда-то знакомы с ней?
        - Нет-нет! Этого я не говорил,- выпучив глаза, отрицательно помотал головой доктор.- Я… Я… Просто хочу сказать, что эта девушка очень похожа, на одну особу… На одну… В общем, на девушку, которая разрушила всю мою жизнь.
        - Вы были в нее влюблены?- с любопытством спросила Машенька.
        - Да, нет…- с нарочитым безразличием откликнулся доктор, пожав плечами.- Вовсе нет,- добавил он, словно внушая это себе, потом вдруг замолчал и тревожно уставился в пустоту перед собой.
        Даня присел на край кровати рядом с Русалочкой, а Маша с Ванечкой остались стоять в стороне, наблюдая за этой непонятной сценой. Тишина висела несколько минут. Наконец, тяжело вздохнув, Блюмкин потряс головой и, беспомощно улыбаясь, окинул гостей взглядом.
        - Случилось это давным-давно,- так начал свой долгий рассказ бывший батюшка о делах дремучего прошлого.- Добрых тридцать лет назад…

* * *
        Служил я тогда младшим священником Никольского собора в Кривом Роге. Было это, как сейчас помню, на Николин день - престольный праздник нашего храма. Подошла ко мне после Божественной литургии некая благочестивая женщина и, уединившись со мною в темном углу богородичного предела, попросила изгнать из ее дочери беса. Я, естественно, удивился и поинтересовался, каким образом тот себя проявляет. Женщина пояснила, что застала свою отроковицу-дочь за подмешиванием в пирог менструальной крови. Пирогом этим она собиралась угостить какого-то своего дружка, с целью приворожить того. Отнесясь к словам женщины со всею серьезностью, я попросил ее подождать у дверей храма пока я разоблачусь.
        В алтаре я посоветовался с моим товарищем - благочестивым дьяконом Виктором Богдеско. Проявив интерес к этому весьма неординарному случаю, тот вызвался поискать прецеденты в литературе, и оказалось, что подмешивание в пищу крови или соскреба с ногтя является одним из самых изощренных и древнейших способов черной магии. Отложив все дела, отец Виктор вызвался составить мне компанию, и мы отправились к той благочестивой женщине домой, дабы на месте разобраться, действительно ли есть необходимость в экзарцизме.
        Мы не собирались изгонять беса сами, мы лишь намеревались проверить, нужно ли вести девушку к специалисту по этому вопросу - святому старцу Зосиму. Потому с собой у нас были только требник, ладан, кадило, пол литра святой воды да газовый пистолет с освященным фосфором - от демонов.
        Путь оказался неблизким. Около трех часов везла нас женщина на своем маленьком старом автомобиле «запорожец», и лишь к обеду мы, наконец, въехали в поселок городского типа Задойный с градообразующей шахтой Братская. Как это часто случалось в те дни, производство в этом городишке давно бездействовало, все работоспособное население его покинуло, и на улицах можно было встретить только унылых стариков да невероятно грязных детей из сплошь неблагополучных семей.
        Я спросил, есть ли в поселке приход. Женщина ответила, что нет, иначе она не ездила бы в наш храм. Тут же она рассказала и историю своего обращения. Однажды в их городке поселился некий иеромонах Феодосий со своим послушником. Неизвестного возраста и происхождения старец служил в Задойном около двух лет. Народ его не любил и рассказывал про него разные сплетни - мол, старик сожительствует с послушником и насылает порчу на шахту, чтобы та не работала.
        Как оказалось, инок и впрямь был существом падшим. Проповедуя с крыльца местного магазина, он завлекал в церковь женщин, затем спаивал их, овладевал ими, а затем и обирал. Призвавшая нас прихожанка и сама подпала в те времена под его обольщение и вскоре оказалась от похотливого старика беременной. Осознав тогда зловредность такого послушания, женщина отправилась в епархиальное управление и пожаловалась епископу. Местный владыка объявил ей, что никакого Феодосия он с роду не знает, и что тот - самозванец. Прихожанка потребовала у епископа принять меры, на что тот обещал ей горячо помолиться и снабдил ее разоблачительным письмом к жителям Задойного.
        Через две недели Феодосия подняли со дна шахты с явными следами насильственной смерти, поджаренными пятками и осиновым колом в заду. Как установило следствие, раскаявшись во всем содеянном, Феодосий свел счеты с жизнью. Сама же она с тех пор вела образ жизни праведный, целиком и полностью посвятив себя воспитанию дочери.

… Находившийся среди мрачных и чахлых равнин поселок впечатление производил тяжкое. На всем здесь был красноватого цвета ржавый налет, лужи очерчивались бледной пенистой каймой, а жухлые придорожные пучки травы были цвета выцветшего хаки. Раритетный автомобиль мы покинули на совсем уже безнадежной окраине городка, в мире высоких мусорных куч и глубоких канав, червивых огородиков и гнилых сараев, тянущихся против ветхих панельных халуп.
        Там женщина проводила нас в свою на удивление чистенькую, хоть и бесхитростную квартиру. Вооружившись кадилом, кропилом и непрестанной молитвой, мы стали подниматься на четвертый этаж. Плюс к тому дьякон держал в кармане руку с заряженным святым фосфором пистолетом.
        Дальний путь средь серых, подобных саванне, равнин в просевшем скрежещущем
«запорожце» изрядно утомил нас, мы проголодались и, признаться, давно уже стали про себя молиться об отдыхе и еде. С пением тропаря войдя в квартиру, мы с радостью убедились, что молитвы наши услышаны, и дочери хозяйки нет дома. Работа отодвинулась, мы окропили жилище святой водой, хозяйка проводила нас на кухню и стала угощать. Выпив для аппетита по пятьдесят грамм, мы принялись за предложенный нам обед. Уплетая, что называется, за обе щеки, мы слушали хозяйку и поражались ее познаниям в области демонологии.

«И как давно, женщина, ты заметила за своей дочерью бесовские повадки?» - спросил я у нее.

«Началось это, когда она была еще ребенком,- отозвалась та.- Каждое полнолуние Люба покидала кровать свою и под воздействием Князя Тьмы с закрытыми глазами двигалась к шахте. Причем, по свидетельству девяностолетней бабки Налимихи, не по земле, а по воздуху. В одной сорочке плыла она невысоко над дорогой в сторону магниевого комбината, и подобные странности,- делилась с нами женщина наболевшим, - случались с ней регулярно. А восьми лет отроду Любовь начала колдовским образом привораживать мужиков,- продолжала она.- Так, однажды школьный учитель труда Митрофанов задавил в тисках школьного сторожа Васильева, за то, что девочка любила на том кататься…»

«И впрямь ведьма!» - вырвалось у жующего отца Виктора. В этот момент хлопнула дверь, и послышались легкие шаги. «Мама, это я!» - раздался из прихожей девичий голос, и я услышал, как в кармане подрясника отца Виктора щелкнул взводимый курок. И тут появилась она. Бледная как Люцифер и прекрасная, как Ангел Света.

«Здравствуйте»,- сказала несколько смущенная ведьма. Мы молча, не вставая из-за стола, наблюдали за ней.

«Садись, Любаша,- строго сказала мать.- Отцы приехали специально ради тебя из Кривого Рога. Это батюшка Аркадий,- представила она меня,- а вот - отец-диакон Виктор».

«Очень приятно»,- только и сказала отроковица. Потом она молча присела напротив нас. Долгое время продолжалось неловкое молчание, и мы решили продолжить трапезу. Внезапно от пристального взгляда сей бледноликой девы я ощутил в голове некое помутнение.

«Как вам мой пирог?» - лукаво улыбаясь, поинтересовалась та у отца Виктора, поедающего сдобное угощение.

«Твой?!!» - прохрипел отец Виктор испуганно. Занервничал и я, вспомнив о ее колдовском рецепте. В тот же миг раздался выстрел, и под столом рассыпались искры. Это коллега мой дьякон Богдеско, разволновавшись, нажал нечаянно в своем кармане на спуск. Отчаянно взвыв, он с горящим подолом подрясника выскочил из-за стола, а хозяйка, схватив с печи сковороду, принялась обивать его, пытаясь потушить сие зеленое пламя. Но не так-то это просто - потушить зажженный фосфор.

* * *

… Тут, погрузившийся в воспоминания Блюмкин надолго замолчал, а напряженные гости ждали, когда он продолжит.
        - Мракобесие какое-то,- сказала дрожащим голоском Машенька, по спине которой от нагнетенного доктором страху бегали большие мурашки.- Словно все это не в наш, не в просвещенный космический век происходит…
        В полумраке спальни она жалась к Ванечке, но тому и самому было довольно не по себе. Он с опаской косился на лежащую в постели покойницу, понимая, что она и есть виновница тех давних и, очевидно, очень скверных событий.
        - На свете есть еще немало уголков, не тронутых прогрессом,- отозвался доктор.- Церковь же наша архаична из принципа. Ну, а тёмные силы, они вечны и неизменны…
        - Что же было дальше, Аркадий Эммануилович?- вновь пискнула Маша.
        - Дальше?- переспросил Блюмкин медленно, словно разговаривая сам с собой.- Дальше…
        - Да! Потушили ли вы отца Виктора?
        - Потушили,- все так же приглушенно произнес доктор, кивая головой. Затем вздрогнул, дико огляделся и продолжил рассказ.

3
        Оставишь ниточку чувства,
        потом легко будет встретиться.
        Китайская пословица
        Убедившись в реальной необходимости изгнания беса, мы вместе с отроковицей отправились обратно в Никольский собор. Пока ее мать везла нас туда на
«запорожце», та вела себя тихо и скромно. Получив благословение владыки, мы отправили женщину домой, а сами, втроем уже, выехали на епархиальной белой «волге» в направлении Свято-Зачатьевского монастыря, чтобы представить ее дочь лучшему экзорцисту призрачной страны Приднестровье.
        Теперь пятнадцатилетняя ведьма стала другой. Мы с отцом Виктором вели машину по очереди, она же, так и сяк вертясь и разваливаясь за нашими спинами на обширном пассажирском сидении, притягивала наши взгляды через зеркало заднего вида. То ли прямо сейчас напускала она на нас свои чары, то ли действовал надкушенный пирог, но мы непрестанно отвлекались от дороги, то и дело рискуя попасть в аварию. Уразумев сие, дабы противостоять воздействию дьявольского наваждения, всю дорогу мы исступленно пели тропари и акафисты святым угодникам.
        Но не дремали и вражьи силы на заднем сиденье. Плотный туман стелился по дороге, и ехать зачастую приходилось практически наугад. Несколько раз я чуть не заснул за рулем, а очнувшись, я всякий раз встречал в зеркале насмешливый лукавый взгляд Любы.
        На второй день пути мы проехали молдаванский город Оргеев и углубились в буковые леса. Вскоре дорога запетляла, стала нырять в низины, взмывать на холмы, и за окнами автомобиля поползли туманные очертания лесистых гор. Тут-то мы и поняли, что добрались, наконец, до края упырей и преподобных угодников.
        Мы проезжали через селения с огромными житницами, крытыми соломой хатами и покосившимися деревянными храмами. Всю дорогу застывшими взглядами нас провожали местные жители и утомленный сельской жизнью крупнорогатый скот. Стоило нам выехать из такой деревни, как тут же в тумане по обе стороны дороги крестами свешивались к нам с пригорков мшистые сыроватые кладбища, уходящие другой стороной в затянутые ряской болота. Средь кукурузных полей лишь изредка мелькал крестьянин со злым недоверчивым взглядом и вилами на плече. А стезя уводила нашу «волгу» все глубже и глубже в дебри Зачатьевской пустоши, где в тесных кельях, просветлившись, бичуют себя скованные веригами благочестивые иноки.
        Дьякон только в последний момент успел ударить по тормозам, когда в ночной мгле пред нами неожиданно открылся безбрежный Днестр. Радиатор нашего автомобиля окунулся в воду, и речная волна ударила в ветровое стекло. Когда она откатилась, мы увидели, что от капота клубится пар, и влага на нем бурлит и пузырится. Двигатель заглох навечно, но мы, хоть и сокрушались о том, что нам придется отвечать перед владыкой за потерю машины, конечно же прославили Господа, что не дал он и нам вместе с ней сгинуть в молдавской пучине.
        То ли услышав всплеск воды, то ли наши молитвы, вскоре из стелящегося по реке тумана выплыл к нам держащий фонарь лодочник на утлом челне. Старик, царство ему небесное, стал причаливать к нам, и когда киль стукнулся об епархиальную машину, мы перенесли упрямившуюся отроковицу в судно, даже не ступив на приднестровскую землю.
        Вода была спокойной-спокойной, а перевозчик стоял мрачный, словно бы давно уже не живой. Он греб одним единственным крупным веслом, степенно перебрасывая его с одного борта на другой, и томным басом тянул беспросветную песнь молдавских лодочников.
        Трудно сказать, сколько мы плыли, но в какой-то момент оба берега исчезли, и вокруг нас лишь медленно проползала белесая мгла. Изо рта валил пар, и над рекой было довольно холодно. После теплой машины мы продрогли и мечтали поскорее попасть в невидимую обитель на том берегу. Продрогший сам, отец Виктор сжалился над дрожащей от мороси и демонов отроковицей, снял и набросил ей на плечи свою шинель.
        И вот мы вплыли в тихую заводь и приблизились к монастырской стене. Какое-то время лодочник стоял, как вкопанный, и мы бесшумно покачивались в челне возле кирпичной кладки с отсыревшей и местами облупившейся штукатуркой. Наконец мы догадались, что от нас ожидают пароля и бодро пропели: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, поми-илуй нас!» А со стены братья ответили: «Аминь!» - как и полагается, на той же ноте.
        Стали мы ждать дальше, но ничего не происходило. Нам становилось все холоднее, и уже давал знать о себе голод. «Отцы и братья!- крикнул я.- Прибыли мы к вам с Божией помощью из богоспасаемого града Кривой Рог для упразднения силы дьявольской!» «Аминь!» - вновь пропели сверху иноки всё на той же ноте. Чего им от нас еще надобно?! Тут я и говорю дьякону: «Слушай, отец Виктор, ты ж здесь бывал уже. Как же ты прошлые разы проходил к Зосиме?» А он стоит и смотрит на меня, будто сам не свой. Тут-то я и понял, что он под чарами. По-иерейски перекрестил я его и говорю снова: «Как пройти к Зосиме?!» Он очнулся, посмотрел на меня, как на идиота, и говорит: «Надо позвонить ему на мобильный!»
        Только мы набрали номер, только сообщили о себе, как иноки нам тут же веревочную лестницу и сбросили. И была бы нам в том радость великая, если б не досадный случай: не успев до конца развернуться, лестница попала в голову лодочнику, и тот молча свалился в воду, обретя в пучине сей вечный покой. Но что тут поделать? На все воля Божья.
        Перво-наперво пошли мы благословиться к наместнику обители игумену Иннокентию. Он в это время наблюдал, как послушники по его наставлению рыли голыми руками в глинистой почве какую-то канаву. Подходим мы к нему с благоговейным трепетом, кланяемся и говорим: «Здравствуйте, батюшка! Поклон вам от владыки Криворожского. Вот отроковицу к вам привезли одержимую».
        Он отвлекся от трудов, посмотрел внимательно и говорит: «Так-так. И сколько за нее просите?»
        Мы, глупые молодые попы, смутились, не поняли, что владыка юродствует и говорим:
«Да, что вы, ваше преподобие, так берите. Только она, знаете ли, это… С бесами».
        Он нахмурился: «С бесами?- говорит.- Нет, ребятки, мне это противопоказано. Я от таких еще в миру устал».

«Так что ж нам с ней делать-то?» - спрашиваем мы растерянно. А он: «С бесами - к старцу Зосиме. Он таких во множестве принимает». Отвернулся от нас, мол, разговор окончен, и скомандовал послушникам: «Зарывайте!»
        Тут лишь мы уразумели, что владыка шутит и пошли к указанному Зосиме. Тот нас принял радостно, все сразу же постиг, осмотрел отроковицу и сказал, что сей род изгоняется единственно честны?м распятием, и нет дела проще. Мы обрадовались, покушали в трапезной и в кельях для паломников спать завалились.
        Но вот просыпаюсь я ночью от воя волчьего. Ну, думаю, и глушь. Даже вокруг монастыря хищники колобродят. Пытаюсь уснуть дальше, но вой тот прямо в душу мне забирается и холодящим страхом по нутру расползается. Вслушиваюсь я, а голоса-то вроде как человечьи. Или не человечьи? Сам-то вой волчий, а вот надрыв мучительный в конце - хриплый, как у чахоточного - совсем не звериный.
        Лежу я так и думаю: «Надо когти рвать из этой Трансильвании. Мы свое дело сделали, теперь пусть сами с ведьмой возятся». Еще чуть-чуть полежал, послушал… Всё жутче и жутче. Каюк, думаю, надо дьякона будить, да с рассветом драпать. Можно, конечно, и одному, но боязно. Вылезаю я из-под овчины, одеваю подрясник, в руках Крест с Евангелием, иду к его кровати… А его там и нет. «Что ж я теперь в Кривом Роге скажу?- думаю.- Вурдалаки, мол, из кельи утащили вашего дьякона, сам еле ноги унес…» А унес ли? Неизвестно еще… Жаль мне стало, что я домкрат из машины не захватил или монтировку. Как ни крути, а поувесистей распятия будет.
        Вышел я из кельи и по винтовой лестнице двинулся наверх. Не то что бы знаю куда идти, просто подальше от подвалов хочется. Так и до чердака добрался. Кругом на балках летучие мыши висят, бледная луна сквозь щели просвечивает. Радости и успокоения, одним словом, мало. Я уже и корю себя: «Куда поперся? Упырей кормить? Лежал бы себе до рассвета и лежал. Нет, надо было Богдеско пойти искать. А мало ли, может, дьякон по нужде отошел?..»
        Думаю так да кругом оборачиваюсь… И тут вдруг вижу: совокупляются!!! Прямо на соломе, под балками. Дьякон наш в качестве лошади, а она - отроковица наша бесовская - на нем, как наездница. Голая совсем и, что ни говори, в лунном свете до сердечного спазма прекрасная.

«Слава Тебе Господи!- вздохнул я с облегчением.- Жив отец Виктор. А что совокупляются, так это дело их совести». И пошел обратно. А про то, что наперсник мой под ведьминские чары подпал окончательно, тогда я и не подумал вовсе. Вернулся в келью, заперся покрепче и уснул. Всю ночь, помню, тогда в грешных снах промаялся.
        Просыпаюсь, а дьякон Виктор со старцем Зосимой стоят неподалеку и молча на меня смотрят. Причем смотрят-то с ужасом. Я сел на кровать и понять не могу, чего они на меня так уставились. Говорю, что в голову первым пришло: «Ну, отцы, с отроковицей-то делать что-то надобно. Не век же ей одержимой ходить?»

«Надобно-надобно,- кивают они и все так же смотрят на меня.- Вы только, отец Аркадий, за гвоздями съездите, и будем изгонять беса». «За какими гвоздями?» - удивился я. А они мне: «За обыкновенными, трехгранными». Я еще раз внимательно посмотрел на них, пожал плечами и спрашиваю: «А куда за ними ехать-то?» «В магазин,- говорят.- Здесь недалеко, в ближайшем поселке, что выше по реке».
        Ну, я, конечно, один не согласился ехать. Мало ли чего тут и днем приключиться может. Карпаты все-таки. Поехали мы вместе с дьяконом. Дали нам монастырский велосипед двухместный, «тандем» называется, на нем после обедни мы и отправились вдоль берега.
        Педали крутим и молчим. Молчим и крутим. Наконец я не выдержал и спрашиваю: «Куда это вы, отец, ночью пропадали?» А он мне: «Вас искал, батюшка». Я удивился, конечно, но, думаю, лукавит гад, и продолжаю: «А чего меня искать? Я-то по ночам где попало не шастаю. Сплю себе». Тут он как-то дернулся резко, да как зашипит:
«Знаю-знаю, с кем это вы спите!»
        Тут я по тормозам ударил, соскочил с тандема и говорю: «Это я-то с кем?! Да не ты ли сам, кобель, девку всю ночь охаживал?!» Тут он ка-ак даст мне в челюсть. Но я не растерялся, схватил насос от велика, да и отдубасил им дьякона как следует. Ничего-ничего, думаю, пусть надолго запомнит, как такими делами, да в святой обители заниматься…
        А через полчаса сидели мы с ним на берегу Днестра и оба горько плакали. Ведь оба мы, оба от ревности друг на друга накинулись!..

«Как же так, отец,- причитал Богдеско,- я ж своими глазами видел, как вы ее этого самого…»

«Нет. Это я тебя, отец-дьякон, я тебя с ней видывал. Вот ведьма какая дюжая попалась. Всю голову тебе, Витя, заморочила».

«А может, все-таки вам, отче?»

«Опять нарываешься?» - спрашиваю и насос гнутый поглаживаю.

«Да нет, батюшка, что ты…- отвечает.- Просто у меня-то и свидетели имеются. Вы говорите, что меня один видели. А я на ваши поиски всю братию поднял. Обнаружили мы вас, дождались, когда вы оба уснете, набросили на нее игуменскую мантию, в подвал снесли и заперли».
        Тут уж я забеспокоился. Ведь действительно, выходит, скорее она меня одного, беднягу, околдовала, чем всю братию.
        Купили мы в поселке гвозди, на сдачу по гвоздодеру прихватили и вернулись к обители.
        Час изгнания был назначен на вечер, так, чтобы все успели прочесть молитвы на ограждение от злых духов. Помолившись напоследок, мы, как полагается, крестным ходом двинулись на борьбу с дьяволом. Первым шел послушник с распятием, далее двое с фонарями на высоких шестах, после двое с хоругвями, потом дьяконы, затем, в два ряда, мы, батюшки, и, наконец, за нами вся братия и благочестивые сельчане. Пели
«Кресту Твоему поклоняемся» и двигались довольно медленно.
        Вдруг я увидел, что несколько послушников, вооружившись непрестанной молитвою, несут на шестах, словно царский паланкин, клеть с нагою и растрепанной нашей ведьмой. Девушка металась по клетке, как дикий зверь пойманный, огрызалась и требовала, что бы мы, то есть конкретно я и дьякон Богдеско, ее выручали. Мы смущенно отводили глаза и делали вид, что не слышим ее.
        Дойдя до монастырской слободы, все шествие погрузилось в огромный амбар, где в полумраке, средь клюющих рассыпанное зерно воронов, был уже установлен крест - не меньший, наверное, чем на Голгофе. Вспомнились мне тогда слова старца Зосимы, что, мол, беса нужно изгонять распятием… «Но ведь распятием как символом!- подумал я, в ужасе обливаясь потом.- А не натуральным распятием бедной девочки!» И тут как раз братья воспели Пассию и прямо под песнопения стали нашу отроковицу конкретно распинать. Все, как положено: сначала побивали ее, потом оплевали, наконец, подняли на крест и привязали к нему веревками.
        Я ношусь вокруг них, кричу: «Прекратите! Это чудовищно!» Вдруг все расступились, встали в круг, и я один под крестом остался стоять в ужасе. А они молчат и смотрят на меня испытующе. Тут выходит вперед старец Зосима с подносом. А на подносе молоток с гвоздями. «Прибивай,- говорит,- коли бес над тобою еще не властвует». Попятился я и говорю: «Не буду, прибивать, отче. Сами прибивайте. А я не буду».
        Засмеялся старик, а за ним и вся братия смехом залилась. Тут в голове у меня помутилось, чувствую, упаду сейчас. Подошел к кресту, обнял его, а у самого все перед глазами плывет. Как в бреду закрыл я очи и слышу гомон, слышу стук молотка и стоны, чувствую, как лицо мое слезами заливается… Потом я как в туман погрузился, а очнулся в холодном поту у себя в келье. Смотрю, а отроковица на мне ходуном ходит. Выгибается, стонет и перси свои небу показывает.
        Слава тебе, Господи, думаю, распятие ее мне привиделось. А самому так хорошо-хорошо, будто в хмельном танце на буйном славянском празднике. Потом мы уснули и проспали до третьего часа дня. А проснувшись, я тайно похитил девочку, покинул с ней монастырь, а за тем и Молдавию.
        На юге Италии я счастливо прожил с ней около года, скрываясь под чужим именем. А когда меня нашли, прислали официальное извещение о решении Священного синода лишить меня всех наград и самого священного сана.
        Потом она оставила меня. Я стал пить и тосковать. После распада России я вернулся, но уже в имперскую ее часть, чтобы начать тут другую жизнь. Жизнь логопеда.

* * *
        Доктор ненадолго замолчал, потом вздохнул и стукнул ладонями по подлокотникам кресла.
        - Вот так я подпал под чары прекрасной отроковицы и лишился священного сана, а вместе с ним и судьбы своей, и семьи, которую с тех пор ни разу не видел. Ведь они всё еще где-то там, на той стороне, где-нибудь в Кривом Роге или уже в другом городе.
        - Да, это печальная история,- сказал Даниил доктору, все еще сидевшему в кресле у кровати под тусклым торшером.
        - А что же случилось с девушкой?- озабоченно спросила Машенька.
        - Я не знаю. Она оставила мня, ничего не сказав, и я долгое время ничего о ней не слышал. Спустя пару лет, я, как набоковский герой, получил от нее короткое письмецо без обратного адреса. Из него было ясно, что она лишь использовала меня, чтобы убраться подальше от шахты с могильным названием Братская. А я любил ее,- мечтательно и грустно улыбаясь, помотал головой пожилой доктор,- любил безумно. Это, пожалуй, было самое большое чувство, что я испытывал к женщине за всю свою долгую жизнь. Ведь и я тогда был еще молод. Мне не было в те годы и сорока. Где она теперь, моя сероглазая ведьма?
        Даня невольно покосился на Русалочку, в шелковой ночнушке лежащую на кровати. «Вот она,- подумал он,- где ж ей еще быть?.. Неужели до сих пор она продолжает наводить на мужские сердца свои колдовские чары? Или это все-таки не она?» Перехватив его взгляд, Блюмкин покачал головой:
        - Нет, нет, не думаю. Но похожа чертовски… Чей, говоришь, Данечка, был саркофаг?
        - Американский…
        Дело шло уже к рассвету, и гости расползлись по докторской квартире. Машенька с Ванечкой, отвыкшие на орбите от постелей, завалились спать на ковре у тлеющего камина. Даниил уснул на диване, а доктор все сидел и сидел, с тоскою глядя на призрак своей безумной молодости. Она это или не она, как бы то ни было, но что-то в его душе пробудилось. Что-то, что казалось уснувшим навечно.

4
        Над небом еще небо.
        Китайская пословица

… Аркадий Эммануилович находился в имперском Екатеринбурге, но уже не как логопед, а как целый архиерей. Шла всенощная. Владыка Аркадий благословлял служителей и паству, стоя на кафедре, в белых ризах, с праздничными свечами в руках. Все хотят целовать ему ручку, а он смущенно отнекивается и руки своей не дает.
        Вдруг Блюмкин осознал, что это все не правда, а дурацкий бессмысленный сон. Но сон все же был приятный, и он продолжил свое участие в нем. Он пожурил подчиненных за излишнюю льстивость и сказал какую-то глупую шутку, от которой все вежливо захихикали.
        - Блюмкин!- вдруг сказал ему кто-то снаружи сна.
        Архиерей опомнился, извинился перед окружением и взмыл в облачениях к куполу, пытаясь таким образом покинуть сновидение. Но вместо этого вылетел в окно и приземлился на золоченой маковке церкви.
        - Блюмкин!- услышал он совсем близко.
        - А? Что?- спросил он, и тут его озарил свет, и на фоне звезд он увидел некое прекрасное существо. Держась за огромный купольный крест, дивным голосом оно сказало:
        - Не бойся, Блюмкин. Я ангел Господень. Пришел посетить тебя.
        - А зачем?
        - Блюмкин. Ну, признайся хотя бы себе: это же она у Дани, твоя Любушка, и нет в этом никакого сомнения.
        - Эх,- крякнул доктор.- Ну… Да.
        - Вот,- сказал ангел.
        - Что - «вот»?- удивился Аркадий Эммануилович.- Как же мне быть-то теперь, посланник Божий?
        - Очень просто. Встань, Блюмкин, пока все спят еще, возьми тело сие и владей им, скрывшись, как и в юности, в Европе.
        - А это не святотатство?- поразился священник.
        - Слушай, Блюмкин, я ангел или кто вообще? Бери тело, я тебе говорю, и беги отсюдова в Европу!
        - Благодарю тебя, ангел!- воскликнул Блюмкин радостно и очнулся от собственного голоса, скрюченный на канапе в своей приемной. Одеял вчера не хватило, и укрыт он был своей до неприличия старой шубой.

«Так это все мне приснилось!- подумал он с разочарованием.- Эх…»
        Пройдясь по квартире, он никого из вчерашних гостей не обнаружил. В прихожей на гардеробе была записка: «Ушли по домам. Как-нибудь заглянем. Спасибо за все. Завтрак на столе».
        С ужасом Блюмкин осознал, что спокойный и, как ему казалось, нерушимо стабильный период его жизни закончился. Старая рана заныла вновь. Он должен был, должен был видеть околдовавшую его когда-то отроковицу…

* * *
        Долго наши герои ломали голову, куда же пристроить Русалку. Даниил после детдома жил в институтской общаге, а уйдя на службу, потерял ее. У Ванечки была только комната в коммуналке, в рабочих трущобах, и этот вариант Даня даже не рассматривал. Такие условия для возлюбленной его не устраивали. Логично было бы пристроить ее на первое время у доктора, но после рассказанной им истории Даниилу не очень хотелось оставлять их в квартире наедине.
        Выход был один - поселить ее у Машеньки. Та снимала однокомнатную квартирку недалеко от доктора. И места у нее, как казалось друзьям, было предостаточно. Единственная ее комната больше напоминала просторный покой из какого-то богатого дома. Высокая «трехспальная» кровать, репродукции известных картин в вычурных рамах, ярко-розовые обои… Скорее старая, чем старинная, мебель, пара фарфоровых ваз, туалетный столик с зеркалом и рядом, как нечто само собой разумеющееся, розовое биде.
        Эту квартирку она перехватила у своей школьной подруги, которая снимала ее, подрабатывая проституцией и из года в год пытаясь поступить в столичный вуз. После пятой попытки абитуриентка сдалась и уехала пытать счастья где-то в другом месте.
        Машенька жила на сто семнадцатом этаже, и чуть ниже ее балкона над пропастью со свистом проносились альпийского типа канатные трамваи. В этом районе жили серьезные, уважающие себя люди свободных профессий, но все же не дворцовая знать. Здесь располагались очень приличные магазины под стеклянными куполами, с галереями и ярусами наподобие нью-йоркских, с очень дорогими ресторанами, в которых можно было встретить порой даже кинозвезду или оперную диву.
        - Нет! На моей кровати буду спать я!- отрезала Маша, после рассказа доктора охладевшая к покойнице, а заодно и к подпавшему под ее злые чары товарищу. Тем более что в Машеньке с новой силой пробудилась так мучившая ее на орбите ревность.
        - Но, душенька, где же будет лежать она, наша бедная Русалочка?
        - Не знаю!- упорствовала хозяйка.- Где угодно. Может и на балконе полежать, она все равно ничего не чувствует.
        - Как же не чувствует?- обиженно мямлил Даня.- Она же сейчас смотрит на нас с небес, из рая горнего, где лики святых и праведников сияют яко светила…
        - Из пекла адского она на нас смотрит!- скривилась Машенька.- Да уж, праведница! Батюшку в постель затащила, а потом кинула!
        - Может, это и не она вовсе,- пролепетал Даня, не находя равноценных по обидности слов.
        - Ага! Как же! Не она! А теперь, смотри-ка, вроде уже и окочурилась, а ей все царские почести оказывай! Ведьма окаянная!

«Изнасиловать ее, что ли?» - подумал Данечка неприязненно глядя на Машу, но покосился на Русалочку и передумал.
        - Ладно, где у тебя чулан?- спросил он примирительно.
        - То-то же,- кивнула разгневанная прачка и пошла в прихожую. Даня поплелся следом. Хозяйка отворила дверцу в крохотную, заваленную доверху барахлом комнатку.
        - Вот здесь и будет наша укрытая от злых взоров и языков спальня,- со вздохом сказал Даня и пошел обратно к Русалочке.
        Машенька, возмущенно уперев руки в бока, разинула рот, чтобы сказать что-нибудь гадкое, но потом бросила взгляд в чулан, представила себя читающей глянцевые гламурные журналы на обширной кровати и Даню с покойницей в захламленной кладовке, коварно усмехнулась и промолчала. Затем вошла в комнату, бросила Дане, как кость собаке, запасные ключи и ушла в ванную. Скинув халат и уронив с ног трусики, Машенька шагнула в стеклянную кабину и встала под мощные дымящиеся струи.

«Я им устрою медовый месяц!- тешила она себя гневом.- Я ей покажу, как чужих любимых отбивать. Покажу… Он будет моим!»
        - Слышишь меня, ведьма чертова?!- вдруг крикнула она вслух и тут же испуганно присела под душем, зажав рот руками и глядя на дверь.
        Но беспокоилась она зря. Выйдя, она не нашла в квартире Даниила. Русалочка же в своем кукольном платьице и в туфлях лежала на ее роскошной кровати.
        - Нет уж, позвольте!- возмущенно сказала Машенька, схватила край розового покрывала и, зарычав, стянула покойницу на пол.

* * *
        К тому времени доктор Блюмкин уже отменил все сегодняшние приемы пациентов и, не жалея денег на такси, носился по столице, чтобы разузнать наконец подробности о судьбе своей, утерянной тридцать лет назад в Италии, дьявольской любви.
        Переезжая из консульства в консульство, он и в дороге не тратил зря время: сидя на заднем сиденье, он через мобильную связь влезал в Интернет и рыскал по всему миру. На страничке американского космического агентства ему удалось найти некролог тридцатилетней давности, в котором перечислялись все сотрудники и клиенты, пожелавшие быть захороненными в космосе. О его девочке там ничего не говорилось. Упоминалось только, что некоторые люди покончили с собой, выбросившись в капсулах в открытый космос. В справке говорилось о том, что за такие случаи агентство ответственности не несет, следовательно, ни страховых, ни информационных услуг родственникам погибших не предоставляет.
        Бросив водителю, чтобы тот сворачивал к Американскому посольству, Аркадий Эммануилович стал вновь искать пропажу среди живых.

… - Итак, доктор, если я правильно понял, вас интересует судьба вашей племянницы, - уточнил сотрудник посольства, но слово «племянница» прозвучало в его устах довольно игриво.- И потеряли вы оную племянницу тридцать лет назад во время гражданской войны.
        - Именно так,- суетливо согласился Аркадий Эммануилович, стараясь не замечать иронию, протер лоб платком и вернул на место очки в тонкой овальной оправе.- Много лет тому назад до меня дошли слухи, будто ее видели в США.
        - И когда, вы говорите, в последний раз слышали о ней?
        - Это было, кажется, в двадцатых годах.
        Если бы сотрудник не работал в столь представительном учреждении, как консульство, он наверняка присвистнул бы или даже употребил нецензурное словечко. Вместо этого он лишь неопределенно повел глазами и сказал:
        - Ну, знаете, тридцать лет… Это было уже так давно… Как говорится, soyons logiques, tant pis…- если вдуматься, то увы… Все что угодно могло случиться,- сказал чиновник, положил ноги на стол и закурил, показывая этим, что дело, собственно, закончилось, и теперь он просто болтает.- Она могла уехать в другую страну, могла поселиться в подводных колониях или даже перебраться на какую-нибудь станцию в космосе…
        - Да, да, конечно, могла! Но можно ли это как-то уточнить? Допустим, могла ли она осуществить свои планы через агентства вашей страны?
        - Конечно, могла,- нагловато улыбнулся офисный джентльмен.- Но мы, знаете ли, не предоставляем подобных справок. Ведь в свободной стране люди, как и государства, имеют право на личные тайны. Попробуйте нанять частного детектива или обратитесь в киоск «Жди меня». Знаете, в прошлой передаче они одну старушку из могилы отрыли.
        Доктор смотрел на сотрудника спокойно, но исподлобья, потом вздохнул, молча встал и, надев шляпу, холодно бросил:
        - Спаси вас Господи.
        - Да что вы, не за что…- отозвался тот.
        - И действительно, за что вас спасать?- согласился доктор.- Ну, что ж, тогда - черт вас побери. До свидания.
        - Удачи вам в поисках, хер доктор,- буднично сказал сотрудник и вернулся к экрану компьютера.- До встречи в аду,- добавил он уже себе под нос, когда дверью хлопнули.

* * *
        Вечером, услышав звонок, Машенька отворила. Со словами «посторонись-ка, дочка» ее отпихнули к стене, и в квартиру ввалилась целая бригада рабочих в синих спецовках, с инструментами и стройматериалом в руках. Оказывается, это Данечка кое-что продал и на вырученные деньги заказал блестящий ремонт в захламленном Машином чулане.
        Когда хозяйка пришла в себя, помещение для «невесты» было уже готово, и на верхний этаж была поднята мебель. Так как никакая кровать туда не влезла бы, для Русалочки было куплено подобное трону офисное кожаное кресло на колесиках с высоким подголовником и регулируемой спинкой. Ремонт закончился в тот же день, и в первом часу усталые Даня с Машей молча отправились спать - каждый в свое помещение.
        Часа в три ночи Даня с одеялом в руках стоял перед кроватью Машеньки.
        - Ой!- испугалась та спросонья.- Это ты, что ли? Чего пришел?
        - Видите ли, Мария Владимировна,- для пущей важности произнося слова в нос и неестественно растягивая их, начал Данечка.- Мы, конечно, благодарны вам за оказанное гостеприимство, но все-таки, может быть, вы войдете в мое положение и пустите меня переночевать рядом с вами, ибо в покоях моей возлюбленной места для двоих маловато, да и прохладно там у вас…
        Недовольно хрюкнув, Маша, пододвигаясь, попрыгала попкой по пружинистому матрацу. Не успел Даниил сомкнуть глаз, как соседка по постели пантерой набросилась на него и принялась страстно терзать. Восемь раз побывав на седьмом небе, взмокшая Маруся раскинулась на подушках, и так, насытившимся хищником, молвив: «Ублюдок», наконец, уснула.

… Пробудилась тигрица-отличница очень поздно и обнаружила деловито собирающегося Даниила в другом конце своей комнаты. Он поправил перед зеркалом галстук и проверил карманы плаща.
        - Куда это ты намылился?- спросила сонная хозяюшка.
        - Я, Мария Владимировна, к ювелиру пошел,- отстраненным голосом сказал Даня.- Пора нам с Русалочкой кольца заказывать. Кстати, меня сегодня не дожидайтесь, а к ужину идите сразу к доктору. Аркадий Эммануилович прислал сообщение, что просит нас всех к ужину. Наверняка он имеет к нам какое-то важное дело.
        С этими надменными словами, ночной любовник и покинул Машеньку, оставив ее рыдать в подушку.
        - Надо же, к ювелиру! Кху, кху, кху-у-у… А ты не мог сказать это раньше, перед тем как в постель ко мне залез? Тесно ему там, видите ли, и холодно! Конечно, мертвечина-то не греет, небось…

* * *
        Блюмкин окончательно истерзался и запутался. Он на ползарплаты назвонился в Америку, ничего толком не узнал, и все еще продолжал маяться. Друзей он пригласил в надежде, что они вновь притащат покойницу или, по крайней мере, на словах разубедят его, что она и есть - его Любовь. Старое чувство, как правило, неплохо лечится через встречу с постаревшим объектом. Послушаешь, посмотришь, как чавкает морщинистый рот со вставной челюстью, да и успокоишься. Но эта-то осталась такой же прекрасной. И даже, кажется, стала еще прекраснее.
        Поэтому доктор и потерял со вчерашнего вечера покой. То он хотел захватить ее, как Горлум - сцапать и прижать к себе напоследок «свою Прелесть». То, напротив, отрезвлял себя и твердил, что это вовсе не та девушка, да к тому же еще и мертвая. Но проходило несколько минут, и призрак некогда похищенной им Любушки настигал его вновь. Трижды он покидал такси, чтобы выпить в баре стаканчик. А потом заехал в Софийскую церковь и поставил там две свечки - одну за здравие своей Любушки, а другую за упокой данииловой Русалочки.

«Пойду на исповедь,- подумал бывший священник.- Ей богу, пойду на исповедь». И отправился к знакомому молодому батюшке.
        - Доктор, да вы пьяны,- сказал ему тот у аналоя.
        - Отец Георгий, голубчик,- сказал пожилой доктор,- я к вам не за тем, чтобы вы меня воспитывали, пришел, а на исповедь.
        - Ну, что ж вот перед вами Крест, вот Евангелие, иже что утаите, грех сугуб.
        - Скажите, отец Георгий, а вы когда-нибудь влюблялись?- вперился старик молодому служителю в глаза.
        - Это вы должны свои грехи вспоминать и каяться, а не я,- парировал батюшка.
        - Разве любовь - это грех?- скалясь, спросил доктор, так, будто отчитывал нерадивого сына.
        - Есть любовь, а есть страсть и похоть,- сказал смущенный священник.- Сами, небось, знаете, дольше моего служили.
        - Вот то-то же,- сказал доктор,- дольше твоего, батюшка. И знаешь, что я понял?
        - Нет, доктор, это не исповедь,- попытался протестовать священник.
        - Я понял, что…- Доктор задумался, потому что припомнил что-то очень для себя важное. Воспользовавшись заминкой, священник взял книгу в металлическом переплете и тремя шагами скрылся в алтаре. А хмельной доктор в светлом плаще со шляпой в руках, стоя под иконостасом, поднял палец и сказал:
        - Я понял, что вы бы, отец, свою любовь в амбаре распяли бы. А вот я все оставил и за ней пошел. Потому-то я теперь и не батюшка, а добрый доктор Аркадий Эммануилович Блюмкин. Запись по телефону 789-924-743.

* * *
        Разгоряченная от злости Машенька то металась по комнате, то выходила на балкончик, чтобы, словно дракон, выпустить изо рта клуб пара. Но змея она напоминала лишь отдаленно, да и то - чахлого и слишком выдохшегося, чтобы дышать огнем. Ярость душила ее.
        Широко схватившись за перила, она скоро начинала дрожать, сгибаться как русская борзая и покашливать дымком, как сломанный мотоцикл. В конце концов, она возвращалась в комнату, куталась в шерстяной платок, садилась перед зеркалом и начинала, рыча и гримасничая, изображать прожженную шельму, само коварство, мегеру, готовую, мать вашу, на все!

* * *
        Даниил с тяжелым сердцем покинул третью ювелирную мастерскую, где ему вновь отказали в фантастическом по роскоши заказе за еще более фантастическое обещание выплатить стоимость изделия в течении ближайших лет. Он даже подумывал похитить бриллианты из дворца Его Величества. Он представлял, как они с Машенькой и Ванечкой, перешагивая через лазерные нити, хватают скипетр и державу и, сломя голову, мчатся к выходу. Но стоило им высунуться на площадь, как перед ними открывалась стена из милицейских машин с мигающими маячками, вертолет ловил их в луч прожектора, и им говорили: «На место!» Даниил разворачивается и покорно бредет обратно во дворец: «Ну, хорошо-хорошо, зачем же так волноваться?- бормочет он.- На место, так на место… Сейчас всё вернем…» Но тут голос из рупора, срываясь на визг, кричит: «Я же сказал, ни с места!» Даниил разворачивается, говоря: «А мне-то показалось…», но тут по ним уже открывают шквальный огонь.
        Представляя себе такие сценарии гениальных ограблений, Даниил только вздыхал и шел дальше, молча останавливаясь у бронированных витрин магазинов, где на синем и красном бархате были разложены драгоценности, которыми он мечтал завалить свою любимую Русалочку.

* * *
        В это время разъяренная Маруся ходила возле дверей покойницы. Как бы она хотела сейчас вцепиться ей в волосы! Да смысла-то нет: та ж ничего не почувствует. Проклятье! И тут она в преимуществе! Наконец, сжав кулаки, хозяйка ворвалась в свой бывший чулан и остолбенела. Русалочка сидела там, как печальная принцесса, в вечернем платье, о каком Машенька не смела даже и мечтать. Глаза её были безразличными, стеклянными, но щемяще красивыми, обрамленными черными мохнатыми ресницами. Волосы были заботливо уложены во вьющиеся локоны и подобраны обручем, и весь вид у нее был порочно притягателен, если не сказать, соблазнителен, даже для Машеньки.
        - Ну, держись, стерва!- прошипела та, выйдя из ступора, и пошла за пилой.

5
        Мужской монастырь напротив женского -
        даже если ничего не происходит,
        все-таки что-то есть.
        Китайская пословица
        За ужином у доктора было пять персон. Сам почти невменяемый Аркадий Эммануилович, подобранная им где-то пьяная поэтесса Ада Шленкер, французский педиатр Артур Кварк, который находился в Екатеринбурге на медицинской конференции и был приглашен доктором на ужин еще неделю назад, Данечка и коварно молчаливая Машенька. Когда все уже разделались с доставленной на дом рыбой, Блюмкин утер салфеткой рот и швырнул ее через весь стол в тарелку педиатра.
        - А вот скажите, мосье Кварк,- начал он с неожиданным напором,- что у вас там во Франции есть такого, чего у нас в империи нет? Или чего у нас нет такого, что у вас есть?
        - Вы знать, доктор, я еще не очень понимать по-русску. Но если я правильно вас понять, то у нас есть такой башня, который видно со всего Париж.
        - C’est tout?[Вот и все? (франц.)] - протянул доктор нарочито разочарованно.
        - Нет. Еще у нас ест такой забавный болезнь…
        Пока медики говорили о своем, Даня, считавший себя поэтом, решил поговорить о близком:
        - Ада Моисевна, а это правда, что вы стихи пишете?
        Жирная поэтесса икнула и посмотрела на него снизу вверх.
        - Сейчас я прочту вам лучшее, что вы когда-либо слышали,- объявила госпожа Шленкер, выбралась из-за стола и, пыхтя, залезла на рояль. Встать в полный рост она побоялась, поэтому читала на четвереньках.
        Любовь нас покрывала пеленой разврата,
        И дивный сок груди твоей мне жажду утолял,
        Была ты под землей - мне помогла лопата,
        Гнилой трухлявый гроб нам брачным ложем стал…*
        Тут поэтесса все-таки поскользнулась на лакированной крышке и обрушилась на паркет. Тяжелый удар гулко отозвался в рояле, и низко висящая над обеденным столом люстра, дрогнув, мигнула. Непрожеванная маслина застряла у Даниила в горле, он трижды сглатывал ее, но та упорно возвращалась назад.
        - Вы им рассказали, док?- вмиг осунувшись и побледнев, спросил совладавший, наконец, с собой и маслиной Даниил. Он с тревогой или, скорее, с отчаянием смотрел куда-то мимо гостей.
        - Кстати о любви! Господа, а где же наша невеста?- как бы разряжая неловкую паузу, как ни в чем ни бывало, повертелся по сторонам доктор и даже, с наигранным любопытством, заглянул под стол.
        Машенька, тем временем, позабыв о диете, уплетала устриц, заливала их шампанским, лишь изредка взглядом невинной анаконды поглядывая на ничего не подозревающих соперников.
        - Вы им рассказали, док?- как бы не веря в такую подлость, тупо повторил Даниил.
        - Мосье Кварк, а вот у вас во Франции занимаются любовью с покойниками?- спросил вконец охамевший за один день доктор у ничего не понимающего иностранного гостя.
        - Ну, я, конечно, бывать на похоронах…- неуверенно промямлил педиатр, все еще с трудом проглатывая кусочки устрицы и вытираясь салфеткой.
        - А не хотите попробовать?- резво перебил его доктор.- Ведь сегодня вы имеете честь ужинать за одним столом с великим мастером в области труположества - Даниилом Матвеевичем Сакулиным!
        Француз с трудом перевел взгляд с доктора на бледного молодого человека. Тут Даниил взял себя в руки и осмысленно, с чувством собственного достоинства, посмотрел в глаза иностранцу.
        - Да, это правда - я люблю давно умершего человека,- тихо проговорил он.- Но мы любим друг друга чистою любовью, и нипочем нам злые языки, сплетни и пересуды.
        - Может, я пойти?- привстал из-за стола месье Кварк.
        - Нет уж, останьтесь, мосье педиатр!- жестко осадил его доктор.
        Через десять минут Кварк очутился на заднем сиденье такси между мусорщиком и логопедом, разделяя их, словно демилитаризованная зона. Машенька сидела рядом с водителем и трещала как никогда оживленно. С легкостью, словно во сне, она предвкушала грядущий коллапс, и нездоровые возбуждение и веселость буквально распирали ее изнутри.
        - Вообще-то я тоже работал в космосе,- делился с ней по дороге таксист.- Устроился на немецкую станцию по производству дрожжей. Но оказалось, на самом деле это подпольная порнографическая студия, и нам там, мягко говоря, дали жару… До сих пор жену боюсь в кино водить, а сам как немецкий язык услышу, сразу зад ноет…
        - Хо-хо-хо! Не могу!- захлебывалась от ненормального смеха рыже-оранжевая отличница.
        Притихла Машенька только в лифте. Отлучившийся ненадолго рассудок будто бы вернулся к ней, когда она увидела у подъезда милицию и небольшую толпу людей. Теперь она нервничала, заламывала руки и искоса поглядывала на разгоряченных пикировкой друзей.
        - Аркадий Эммануилович, если вы не прекратите,- грозился Данечка,- я вызову вас на дуэль.
        - На чем?! Каким оружием вы владеете?- парировал доктор.- Будем драться на кулачках? Или пинаться? Тогда мое седалище - к вашим услугам. Артур,- обратился он к Кварку,- беру вас в секунданты.- И вновь повернулся к Дане.- Не забывайте, я познал ее еще при жизни, следовательно, за мной право первенства!
        - Аркадий Эммануилович, я считаю вас не только старым развратником, но и подлым предателем,- сказал Данечка холодно.- Ведь мы же с вами старые друзья. Господин Кварк, вот у вас во Франции друзья отбивают друг у друга покойных невест?
        - В том-то и дело!- вскричал Блюмкин, не дожидаясь ответа Кварка.- Я тридцать лет хранил ее в своем сердце и вдруг появляется какой-то орбитальный сопляк и заявляет, что она принадлежит только ему! А ее мнение вы спросили? Она даже не знает, что вы есть! А обо мне она знает! Знала, во всяком случае!
        - Атеист!- выпалил Даниил так, словно произнес страшнейшее оскорбление.- Что касается прав, то меня она, по крайней мере, никогда не бросала!
        - Ах, так?! Ах, так?!- выкрикнул доктор в тот момент, когда они уже прошли по квартире и стояли перед дверью в модернизированный машенькин чулан.- В таком случае позвольте напомнить вам, что вы не только некро-, но и геронтофил! Ведь ей уже под пятьдесят.
        - Это вам, неправедный мой доктор, уже все сто пятьдесят,- сорвался Даниил,- а над моей русалочкой время не властно!
        С этими словами Даниил распахнул дверь и включил свет. Русалочка сидела на троне в той же позе, в какой он ее покинул…
        - А где голова?- буднично спросил пьяный доктор после непродолжительной паузы.
        Капелька пота скользнула по лицу Даниила, он пошатнулся и бросил загадочный взгляд на Машеньку. Та прыснула нелепым в такой ситуации смехом, быстро заморгала и, вжав голову в плечи, развела тонкими руками.
        - Тю-тю,- сказала она.
        - Кстати,- опомнился доктор,- а где мы потеряли Аду Моисеевну?
        Взмокший француз стрелял быстрыми дикими взорами то в одного, то в другого из озадаченно стоящих перед безголовым трупом людей. Даниилу на миг захотелось захватить всех в заложники и потребовать у властей вернуть ему пропавшую голову невесты, но вместо этого он просто снял очки, положил их в нагрудный карман, вздохнул и, потеряв сознание, рухнул на пол.

* * *
        - Не знаю! Не знаю!- твердила Машенька на допросе, который устроил ей доктор, пока Даня лежал в бесчувствии, как морская звезда раскинувшись на кровати.- Я просто выбросила ее в мусоропровод.
        - Боже мой! Боже! Как ты могла до такого додуматься?- метался по комнате в лаковых ботинках и плаще вмиг протрезвевший Аркадий Эммануилович.- Вы видели милицию?! Если нашли голову, значит, будут искать и тело!
        - Может, скажем, что ее француз приволок?- промямлила Маша.- Он же все-таки медик, они вечно с трупами возятся.
        Забившийся в угол Кварк бросил на девушку затравленный взгляд.
        - Да вы и сами тоже - вроде как врач,- добавила та.
        - Я - логопед!- нервно выкрикнул доктор.- Вы думаете, кто-то поверит, если я скажу, что учил покойницу правильно говорить «параллелепипед»?!
        Машенька нахмурилась, затем встала и вышла, а вернулась, пятясь, с трудом волоча Русалку за ногу.
        - Что ты собираешься делать?- тихо спросил оцепеневший доктор, кинув на нее испуганный взгляд.
        - Бросьте, Аркадий Эммануилович, она все равно ничего не почувствует,- запросто сказала Машенька, с упорством русской женщины подтаскивая тяжелое для нее тело к балконной двери и распахивая ее.
        Высотный ветер разметал Машины волосы, заморозил раскрытые плечи, она моментально продрогла и остановилась на пороге маленького балкона с балюстрадой. На краткий миг, словно увидев двадцать пятый кадр, она представила, как, перевалившись через каменные перила, невесомо кувыркающееся обезглавленное тело соперницы несется в играющую сотнями огоньков ночную бездну.
        - Нет!- взвизгнул очнувшийся доктор.- Если ее найдут внизу, эту квартиру вычислят еще быстрее!..

* * *

… Была зима. Был город. И был вечер. На уровне подошв был черный парной асфальт и слякоть от обогреваемых подземелий. Руки немели от стужи, и пальцы стали будто бы не свои. Изо рта в бездонные колодцы небоскребов, туда, где на разных уровнях струился воздушный транспорт, валил вьющийся косматый пар. А обратно падали взвинченные снежинки, преодолев каким-то образом всю эту хаотичную километровую бездну, падали и тут же испарялись в черном месиве под ногами. Было больно дышать, но Даня, продолжая свой бессмысленный путь, и не думал застегнуться.
        По дороге дымились двери чайных и харчевен. Из тумана выныривали то красные, как колбаса, обмороженные лица прохожих, то бородатые морды патрульных лошадей, то бездомные собаки с брюхами в грязных сосульках. Губы Дани не трескались на морозе, они были горячи и влажны. И снежинки на лице его таяли, круглыми капельками повисая вокруг рта на небритых щеках.
        Он бродил в людском потоке по праздничным зимним улицам необъятной столицы уже не в прежнем смятении, а в каком-то близком к безумию безразличии ко всему, что творилось вокруг. Было в этом чувстве и любопытство, но какое-то отстраненное и безвольное. Казалось, можно вечно наблюдать через витрину за официанткой, убирающей освободившиеся столики. Можно смотреть, как едут машины и спешат по улице пары ног. Можно смотреть, как капает в ванну вода или переключаются светофоры на воздушном перекрестке, видном из Машиного окна.
        Осоловелыми глазами тупо фиксируя все вокруг, Даня едва ли смог бы вспомнить хоть что-нибудь примечательное из остатка своего отпуска. Он не то чтобы запил, но Ванечка не уставал наливать ему, рассчитывая таким образом помочь другу забыться.
        В эти смутные дни все они словно вышли из заколдованного круга, но на место страсти пришли смятение и чувство вины. Машенька не могла поверить, что в тот день это была действительно она. Доктор, протрезвев, отмахнулся от мысли, что Русалочка и Любушка - одно лицо, и вновь стал добр и вежлив с друзьями. А Даниил погрузился в состояние, пограничное между нирваной и жесткой депрессией. Он потерял счет времени, забывал есть, но каждодневно писал стихи.
        Нежданно-негаданно чары Русалки испарились. Точнее, превратились из мятущейся деятельной страсти в горячку любовной тоски. Наверное, благодаря своему редкому характеру, а может, просто от бессилия, но на Машеньку он зла не только не держал, но и проникся к ней в эти дни какой-то особенной нежностью. Ведь они оба были отравлены одним и тем же ядом - ядом любви, он - к Русалке, Машенька - к нему… Бывало, ночь напролет он писал стихи, а утром выбирал самую красивую строчку и выводил ее фломастером на стекле туалетного зеркала - Машеньке в подарок. Например: «Любовь без меры призывает бездны зла…» Или: «Нет, для прощенья мне не нужно возмещенья…»
        Дверь в чулан была забита Ванечкой огромными гвоздями, и по негласному соглашению все делали вид, что этого помещения в квартире не существует вовсе. Под таким же стихийным запретом было все, что касалось слова «голова», и фраза «что-то у меня болит конец шеи» воспринималась ими без тени комизма. Табуирована была также идея того, что юноша и девушка, находясь вместе в постели, могут не только спать, и это делало нередкие теперь совместные ночлеги Дани и Маши абсолютно непорочными.
        Медленно, но неотвратимо подкрадывался срок новой космической вахты.

* * *
        Однажды Даниил, как всегда обессиленный, вернулся из своего очередного бесцельного шатания по столице и застал Машеньку и Ванечку одетыми по парадному в неожиданно радостном расположении духа.
        - Ну, здравствуй, здравствуй, друг мой ненаглядный,- ни с того, ни с сего облапил и облобызал его Антисемецкий.- А загляника-ты В ЧУЛАН.
        - Куда?!- не веря в такое бесстыдство, воскликнул Данечка, чувствуя себя так, словно его ударили под дых в тот миг, когда он с закрытыми глазами нежился под душем.
        - В ЧУЛАН!- ничуть не смутившись, повторил Ванечка, продолжая со смаком разрушать условности: - Я ГОЛОВУ нашел.
        Еще не веря услышанному, Даня бросил как бы случайный взгляд на дверь и зафиксировал отсутствие гвоздей. На их месте зияли лишь глубокие уродливые дыры.
        - Ванечка в милиции был, там со сторожем познакомился,- затараторила Машенька с такой интонацией, как будто рассказывала на свадьбе подробности счастливого знакомства жениха и невесты.- А тот человеком оказался добрейшим и Ванечке голову-то и продал…
        Издав нечленораздельный рык, Даниил одним прыжком преодолел расстояние от порога до двери кладовки и ворвался в нее. Там, блистая всей своею немыслимой неземной красотой, сидела Русалочка. Лицо ее было густо покрыто кремом и пудрой, но это лишь придало ей выражение светскости, ничуть не лишая шарма. Шея же ее была повязана легким газовым платком.
        Даня шагнул вперед и протянул дрожащую руку. Еще шаг, еще, и вот он уже касается пальцами прекрасной холодной щеки…
        - Осторож…- успела сказать Машенька, но было поздно. Голова качнулась и упала на пол.
        Привычным уже жестом Даня снял, положил в нагрудный карман очки и потерял сознание, рухнув точно так же, как в прошлый раз.
        - Я же говорила, пришить сперва надо,- буднично укорила Ванечку Маша.
        - Так не успели бы,- виновато вздохнул тот.- Ладно, ты последи пока за ним, а я мигом… Есть у меня тут один сапожник…

* * *
        На космодром они явились значительно повеселевшие. Убедившись, что держать возлюбленную на Земле даже опаснее, чем в космосе, Даня возвращался на орбиту охотно, решив не думать больше о будущем и жить только сегодняшним днем. В конце концов, его счастье было теперь всегда с ним - в огромном футляре от контрабаса. На станции «Русь» футляр этот он прочно закрепил в углу своей каморки и позволял себе открыть его лишь после смены, тщательно заперев дверь и наглухо задраив иллюминатор, чтобы никто не мог заглянуть к нему даже из космоса.
        В результате он вообще перестал общаться с кем бы то ни было вне работы. В жизни его были теперь только две вещи: работа и созерцание возлюбленной. Созерцание это настолько вдохновляло его, что и трудился он теперь с каким-то особым старанием, если не сказать, остервенением. Каждый раз с таким механическим усердием цеплял оператор Сакулин контейнеры и запихивал их в утилизационную шахту, что бригадир его просто не узнавал. Будто бы в кабине сидел совсем другой крановщик.

… Их отношения с Блюмкиным вышли на некий новый уровень.
        - Алло, док?
        - Даня?! Даня, это ты? Здравствуй, дорогой! Как ты там? Ничего?
        - Да, ничего. Так сказать, вашими молитвами и заступничеством благоверного Александра Македонского.
        - Македонского?- вырвалось у Блюмкин.
        - Ну, да. Док, ты знаешь, мы тут сегодня нашли целую коллекцию альбомов Фрэнка Синатры, я ее для тебя приберег.
        - С ума сойти! Какой ублюдок мог выбросить их в открытый космос?
        - Не знаю. Может, кто-то хотел, чтобы их прослушали инопланетяне или люди будущего…
        - Даня… Я хочу попросить тебя…
        - Начинается…
        - Разве это так трудно… Просто сфотографировать…
        - Док, мне не жалко, честное слово! Но это небезопасно…
        - Да. Точно, точно… Прости. Ты уж береги ее, дорогой мой.
        - Не сомневайся, док, не сомневайся… Хочешь я тебе пришлю фотографию футляра?
        - Пришли, Данечка, пришли.

6
        Коровьи дела не кончились -
        лошадиные дела опять пришли.
        Китайская пословица
        - Доброе утро! Хотя какое, к чертям, в космосе утро? И тем не менее, доброе утро всем, кто проснулся сегодня на орбите Земли! В эфире радиопрограмма «Семь орбит» на волне станции «Русь». Вас приветствует ее бессменный ведущий Ипполит Петров. Екатеринбургское время семь часов и одна минута, за иллюминатором, как всегда, космический нуль…
        Так прозаично начался этот удивительный день. В будни радио на станции, как и свет, врубалось автоматически. На слове «нуль» Даня резко перевернулся и рефлекторно и спрятал голову под одеяло. Чем спас себя от влажной струи распыленной воды, которой, как цветочный опрыскиватель, попытался окатить его высунувшийся над ним гидробудильник. Потом, как мобильный телефон, завибрировала постель, а одеяло стало засасываться валиками для смены белья. Даня жадно ухватился за его край, но машина продолжала упорно тянуть его и медленно, но верно закатывать в стену. И тут, когда скрученная колесом костлявая спина Даниила обнажилась окончательно, с потолка вновь высунулся проворный опрыскиватель и, дважды пшикнув ледяной струей по хребту, поспешно скрылся.
        - Сволочь!- выкрикнул Даня и осознал, что он уже проснулся и дальнейшая борьба бессмысленна.
        - Да, хватит дрыхнуть,- сказал он себе, отпустив одеяло.- Пора космос прибирать. - Затем посмотрел в угол и сказал футляру от контрабаса: - Доброе утро! Увидимся вечером.
        Даня бодро поднялся, надел очки и поплыл заниматься утренним туалетом.

* * *
        Машенька в этот роковой день тоже проснулась в хорошем настроении, к тому же за два часа до общего подъема. Вчера она подменилась в прачечном отсеке, и весь сегодняшний день был в ее полном распоряжении. Проведя втрое больше, чем обычно, времени в душе и перед зеркалом, она закончила приготовления и сказала себе:
«Сегодня он будет моим!» Почему-то она решила, что именно сегодня обитательница контрабасового кофра наскучит ее возлюбленному.
        За десять минут до начала смены она тайком пробралась на «Хамелеон» Даниила, чтобы застать его на рабочем месте врасплох. «Уж из кабины-то он никуда не сбежит,- полагала она, поджидая.- Хотя кто его, подлого, знает? Этот и в открытый космос может вылезти. Но сегодня - не его день!»
        Ах, Маша, Машенька, как ты была права! День был не его. Но и не твой… Через сорок минут сине-желтый утилизатор отстыковался от «Руси» и медленно поплыл к запеленгованным поблизости мусорным контейнерам.
        - О, господи!- то ли испуганно, то ли с отвращением выдохнул Сакулин, появившись в кабине и обнаружив там оранжево-рыжую отличницу.- Что ты тут делаешь?!- говоря это, он занял свое рабочее место.- Отправляйся домой!
        - Интересно, как?!- отозвалась та с вызовом.- Мы уже отстыковались, милый.
        - Ну, не знаю,- раздраженно отозвался крановщик, берясь за рычаги.
        - Всё ты знаешь!- воскликнула отличница с запрограммированной страстностью и уселась Дане на колени, лицом к лицу. Как раз в тот самый миг, когда в иллюминаторе показалась медленно приближающаяся к ним десятитонная мусорная махина. Но Даниил ее увидеть не успел.
        - Машенька, отстань,- жалостливо принялся он умолять девушку.- Ведь я на службе и могу пойти под трибунал…
        - Молчи, гад,- пылко сказала та.- Помнишь, ты обещал показать мне, как работает твой удивительный кран. Забыл?!- обхватив голову оператора пальцами и порывисто целуя его лицо, она случайно спихнула с его носа очки, а его наушники слетели на плечи.
        - Маша! Мария Владимировна!- беспомощно противился Даниил. Наконец нечеловеческим усилием воли он вырвался из девичьих объятий и подслеповато посмотрел в космос.
        - Еп!- вырвалось у него, когда он увидел летящий на них белый кокон.
        Отточенными до автоматизма движениями он почти вслепую приготовился к тому, чтобы ухватить многотонный контейнер краном. Из наушников на плечах комариным писком слышался яростный вопль бригадира. По выражению лица Дани Маша поняла, что дело действительно плохо, и замерла. Тот быстро наклонился, поймал болтающиеся в невесомости очки и посадил их на место… И убедился: уже поздно, и столкновения не избежать.
        Но Даня все-таки попытался отфутболить контейнер от утилизатора и выставил стрелу крана так, что тот с силой стукнулся об нее боком. Это как будто бы помогло: кокон ушел из поля зрения. Даня тяжело вздохнул и вымученно улыбнулся. Утилизатор качнуло и медленно повело на разворот, так что в окне сперва проползла и исчезла голубая планета, а потом… разваливающаяся на куски станция «Русь». Даня с ужасом понял: отброшенный им контейнер въехал прямехонько в нее.

«Ну и дерьмо»,- подумал старый Космос, очнувшись от дремоты.
        Тут же раздался тяжелый глубинный удар - такой, будто столкнулись атомные подлодки. По-видимому, это какой-то кусок станции достиг утилизатора. Замигал аварийный красный свет, и женский голос умиротворенным тоном сообщил,- «Авария! Немедленно покиньте корабль» и на том и зациклился: «Авария! Немедленно покиньте корабль. Авария! Немедленно покиньте корабль…»
        За окном кабины плыл отбитый кусок киля станции, какие-то агрегаты и целый хоровод пустолазов. За беднягами пролетели шланги, баллоны, обломки искореженного металла, и, обгоняя весь этот хлам, в пустоту спиралями скользили туманные струи теряемого станцией жизненно важного газа.
        Вдруг терпящий бедствие корабль натужно заскрежетал, как разламывающийся пополам
«Титаник». Даня и Маша замерли и инстинктивно посмотрели вверх. Тут же стали раздаваться щелчки отстреливаемых от утилизатора в направлении Земли оранжевых спасательных капсул.
        - Бегом!- воскликнул Даня, и в следующую секунду они, нацепив кислородные маски, ринулись через переходы в стыковочные отсеки.
        Но когда они сунулись в ближайший «Айболит», их отпихнули три здоровенных пролетария, забились внутрь сами и заблокировали дверь. Даня растерянно оглянулся по сторонам. На глаза ему попались пристегнутые к стенам скафандры, но идея болтаться в пустоте, дожидаясь, возможно и тщетно, спасателей, ему не понравилась. И вдруг краем глаза он заметил в иллюминаторе нечто очень для себя важное. Он замер и медленно повернул голову туда.
        - Даня! Быстрей!- потянула его куда-то Машенька, но он, освободив свою руку из ее цепкого захвата, вдруг спокойно и холодно отозвался:
        - Простите, Мария Владимировна. Боюсь, нам с вами не по пути.
        Проследив за его взглядом, Маша увидела проплывающий мимо иллюминатора, буквально в нескольких метрах от него, футляр контрабаса.
        - О, нет! Только не это!- воскликнула она, но Даня уже натягивал скафандр.
        Еще минута, и он, облаченный по всем правилам выхода в открытый космос, входил в шлюзовую камеру.
        - Идиот! Импотент! Самоубийца!- орала ему вслед Машенька, оставшаяся одна в коридоре утилизатора, который должен был развалиться с минуты на минуту.
        Подталкиваемый реактивной струйкой, человек в скафандре уже плыл к заветному музыкальному футляру, а Машенька приготовилась умереть… Вдруг позади нее открылся задраенный люк, кто-то крепко взял ее за шкирку и мешком вволок внутрь челнока.
        - Поехали,- буднично сказал этот «кто-то», оказавшийся Ванечкой. Перекрестившись, он занес руку над красной кнопкой…
        - Нет, Ванечка, нет, миленький!- закричала Маша.- Даня там, в космосе!
        Мусорщик остановился и сказал:
        - Ну, подождем. Куда же мы без Дани?
        - Так ведь погибнем!- воскликнула непоследовательная прачка.
        - А что же тут поделаешь? Что Бог дал, того не переменишь…
        Но тут в люк постучали. Ванечка снова открыл его, втащил внутрь космонавта с контрабасом, закрылся и ударил, наконец, по стартовой кнопке.
        - Здравствуйте, вас приветствует электронный бортпроводник спускаемого аппарата
«Болид-ТМ»,- произнес знакомый голос.- Пожалуйста, пристегните ремни безопасности и приготовьтесь к аварийной посадке.
        Дорогая, как ты на этот раз права! Посадка действительно обещает быть самой что ни на есть аварийной. Тут же раздался угрожающий щелчок, за ним адский удар, и их припозднившийся «Айболит» отстрелился. Стайка опередивших их капсул, барахтаясь вдалеке, как пляшущая цепочка ДНК, уплывала к горизонту Земли. Дане казалось, что их аппарат куда медлительнее и вовсе не собирается догонять остальных. Он неуклюже вращался, показывая в иллюминаторе то огромные обломки станции, то порою до боли знакомые детали утилизатора, то огромную, покрытую водой и облепленную коростой материков планету.
        Необычно долго проболтавшись на орбите, «Айболит» наконец начал свой, как всегда рискованный, путь к Земле. Жестокая тряска, вибрация, отстрел тормозного парашюта, торможение, удар от раскрытия основного купола - и, наконец, спокойный и безмятежный полет среди облаков в подвешенной под огромным парашютом капсуле.
        Под товарищами вновь, как и несколько дней назад, был бескрайний океан облаков. Только тут спасенные мусорщики, наконец, осмотрелись. В кабине сидело четверо: Даниил в скафандре, Ванечка, Маша и еще какой-то интеллигентного вида тип. Был он среднего возраста, худой, долговязый, как Рузвельт, в легком, чуть помятом костюме, с дипломатиком или ноутбуком на коленях. Волосы его были растрепаны, и он испуганно, как африканский негр, впервые попавший в метро, посматривал на своих спутников через очки. Впрочем, друзьям он тогда показался человеком спокойным и солидным.
        Переглянувшись, Ваня и Маша отстегнули ремни безопасности и с замиранием сердца приникли к маленькому окну, чтобы увидеть, туда ли они летят, а вскоре, стянув с себя скафандр, к ним присоединился Даня.
        - Боже, Царя храни…- неоптимистично затянул Ванечка, напряженно вглядываясь в окруживший капсулу туман облаков. Но никто его не поддержал, и он осекся.
        Облака рассеялись, и под ними открылся бескрайний, чуть зеленоватый океан.
        - Этого-то я и боялся,- сказал Ванечка, и Маша с интеллигентом бросили на него тревожные взгляды.
        Несколько минут спустя «Айболит» рухнул в воду. Уйдя на несколько секунд в пучину, легкий аппарат неожиданно быстро всплыл и, как поплавок, закачался на спокойных морских волнах. Когда Ванечка откинул верхний люк, он обнаружил, что парашюта нет.
«В случае посадки на воду, он отстреливается,- вспомнил мусорщик,- чтобы, намокнув, не утащил капсулу на дно».
        Вспомнил он и то, что, приземлившись аварийно, «Айболит» тут же начинает издавать автоматический радиосигнал с призывом о помощи, так что находящиеся поблизости суда должны были уже направиться к ним. Но потерпевшие все равно волновались: кто его знает, кто и как скоро их спасет.
        Приводнившийся вместе с ними гражданин, назвался Павлом Алексеевичем Гусько, страховым агентом из Киева. Представившись, Гусько убедительно заявил, что он «все подтвердит». Что он имел в виду, друзья так и не поняли. Видимо он побаивался, что если помощи придется ждать долго, восточные пролетарии его рано или поздно съедят, и старался заранее убедить их в своей исключительной полезности в живом виде.
        Однако через пять часов дрейфующего плавания их подобрало турецкое торговое судно, и интеллигент сразу же преобразился. Визгливым фальцетом он потребовал у турецкого капитана защиты, выдачи киевским властям, а граждан Российской империи предложил немедленно заключить под арест.
        - Жалко, что мы его все-таки не сожрали,- корил себя Ванечка, сидя с друзьями на контрабасе в недрах судна размером с атомный авианосец.- Времени мало было…
        Оказалось, они рухнули в Средиземное море, и теперь их везли в Турцию, чтобы, по мнению Ванечки, отомстить в их лице всем русским за какую-то Плевну или что-то в этом роде.
        Опасения Ванечки не оправдались, и турки благополучно передали их в руки славян. Только вот, не имперских, а республиканских - вероятно из подлости, или благодаря настойчивости их долговязого спутника. Так что наши герои оказались не в Екатеринбурге, а в Киеве - столице федеральной республики, правительство которой не признавало государя. Верховной властью здесь была наделена хунта из трех генералов, считавших себя наместниками сгинувшего рода Романовых и защитниками Киевской Руси от «уральского самозванца».

* * *
        В Киеве их встретили с неожиданным шиком. С триумфальным эскортом, под крики и аплодисменты ликующей многотысячной толпы их провезли на «Мерседесе» через весь город. Толпа при этом забрасывала машину цветами и конфетти, будто бы они только что вернулись с другой планеты, победив «чужих».
        Всюду возле них крутились репортеры и телевизионщики, но люди в черном, сопровождавшие их всегда и везде, не давали им разговаривать с прессой. Даниила, Ванечку и Машу поместили порознь в роскошные номера и каждый день под охраной водили на прогулки, свидания и допросы.
        Вскоре друзья поняли, что их используют в политических играх. Их заставляли заучивать ответы на всевозможные вопросы прессы, а на все возражения угрожали пытками и даже выдачей имперским властям, что теперь тоже не сулило ничего хорошего: из теленовостей они узнали, что в Екатеринбурге их объявили виновниками аварии на орбите и посчитали невозвращенцами.
        Но Данечку больше всего беспокоило то, что в Киеве у него мягко, но непреклонно отняли кофр с телом Русалочки. На его отчаянные попытки выяснить, где она теперь, и когда ему ее вернут, сотрудники спецслужб отвечали уклончиво, со странными блуждающими улыбочками на лицах.
        Две недели наши герои не успевали сообразить, что к чему. Они выступили на записи десятка телешоу, где честно отвечали на вопросы телеведущих, а потом с ужасом смотрели эфиры, где, благодаря монтажу, они были представлены в исключительно предательском свете. И вот на третьей неделе их пленения наконец появился он - их хорошо одетый спутник, так не желавший быть съеденным - Гусько.
        Теперь, однако, он оказался отнюдь не страховым агентом. Гусько лично принялся за допросы мусорщиков и даже пытал Ванечку в подвале светом. Ванечка ему, естественно, ни в чем не признался, так как ничего, собственно, и не знал. Но держался он геройски - то орал как резаный, то проклинал врагов России, то, ослепленный лампой, плевался наугад.
        Гусько сменил модные брюки на бриджи и гетры, а дипломат - на тоненькую указку, которой он показывал, как лучше писать признания, и бил Даню по пальцам за грамматические ошибки.
        - Говори, сука! Какой марки сталь на новых танках «Максим»?!
        - Я не знаю,- хныкал Данечка, дуя на отбитые тонкие белые пальцы.
        - Я последний раз спрашиваю, какой марки?!
        - Родиной клянусь, не знаю!
        - На! На! На тебе!
        - Ох! Ай! Уй!..
        - Вспомнил, сука?
        - Да. Кажется, вспомнил. Марка стали, э-э… семьсот сорок пять.
        - Ответ неправильный! На тебе! На тебе! На!!!
        - Ы-ы-ы…
        - Вспомнил?!
        - Мамой клянусь, забыл.
        - А голову ты свою дома не забыл? Я тебя, сука, спрашиваю, через что пишется по-русски «жи-ши»?
        - Ы-ы-ы…
        - Ответ неправильный!!!
        Машеньку Гусько почему-то не изнасиловал. Очевидно, был добропорядочным семьянином. Как бы там ни было, он произвел на друзей неизгладимое впечатление. А главное, они как-то выросли духовно, стали внутренне сильнее и, кажется, даже чище. Свободолюбивый русский дух открыл в них второе дыхание и помог в унижениях и страданиях по-новому, бля, посмотреть на всю свою предыдущую жизнь.
        Глава третья
        В ЛОВУШКЕ

1
        Если в сердце есть стремление, то и камень
        просверлишь; если только сидеть да есть,
        то и гора обвалится.
        Китайская пословица
        Услышав в утренних новостях об аварии на орбите, доктор Блюмкин переполошился и начал обрывать телефоны космического агентства, пытаясь выяснить, не пострадали ли его друзья. Узнав, что Даня, Ванечка и Маша действительно числятся пропавшими без вести, доктор, по причине секретности следственной информации, долго ничего более не мог разузнать. Но он делал все что мог: каждый вечер заскакивал в ближайшую часовню, чтобы поставить свечки за здравие друзей, затем перебегал дорогу, заходил в бар и пропускал по сто грамм за их же здоровье.
        Через неделю логопед обомлел, увидев по кабельному ТВ друзей, выступающих на Первом канале Российской Федеративной Республики в каком-то то ли ток-шоу, то ли политическом процессе.
        - Задача утилизаторной службы очищать, а не захламлять орбиту Земли? Так?- спрашивал плешивый франтоватый телеведущий.
        - Та-ак…- тянули перепуганные Даниил, Ванечка и Маша, сидящие на красном плюшевом диване в стильной, устроенной амфитеатром студии.
        - Как же так получилось-то, что вместо этого на орбите теперь болтается целая свалка металлолома восточно-российского производства?
        - Да, в этом есть своя до-до-доля правды,- неестественно растягивая слова, смиренно соглашался неизвестно с чем Даня.- Россия всегда была и остается великой державой, и ошибки у нее тоже великие. Но если такова воля монарха, то нам нечего возразить.

«Как-то неконкретно»,- подумал доктор.
        - Итак, вы утверждаете, что так называемое «царское правительство» сознательно пошло на создание аварийной ситуации на орбите,- продолжал наступать ведущий,- с целью получить международные страховые компенсации и увеличить удельный вес своего пакета акций?
        Вновь крупным планом появилась вытянутая лоснящаяся физиономия Даниила со слипшимися волосами, спадающими ему на глаза.
        - Ко-ко-конечно, ведь наш император тоже пишет стихи. В основном про животных. Я помню еще со школьных лет:
        В детстве слоник был мне другом,
        Я его учил скакать…
        Тут его перебили оглушительные крики и свист из зала за кадром: «Долой узурпатора! Долой чудовище!»
        - А у меня другой его стишок любимый,- воскликнула Машенька:
        Я в лесу гулялася
        Испугалася лося…
        Испуга…
        Испугагa…
        Испугала я лося!
        - Гений и злодейство,- со вздохом прокомментировал телеведущий.- Как это все знакомо: детский художник Шикельгрубер, поэт Джугашвили, бьющий вазы флорист Ульянов… Что ж, уважаемые телезрители и гости нашей студии, время нашей передачи подошло к концу. Хочу поблагодарить наших заграничных гостей за участие в программе «Во дела!» и пожелать им таких же успехов в космосе. Смотрите нашу передачу через неделю, и мы поговорим с вами о тайне исчезновения крови христианских младенцев из резервуаров детской поликлиники №3 города Ставрополь. До встречи на Первом канале! Как говорится, пока-пока.
        Доктор не мог оторвать взгляда от экрана, когда уже вовсю шла реклама («Вы все еще кипятите?- угрожал дрожащим голоском сухой старичок.- Тогда мы идем к вам!»). Наконец Аркадий Эммануилович отвел перепуганный взгляд, взял кухонное полотенце, отер им лоб и, держась за стол, медленно сел.
        - Боже,- сказал он, от ужаса все сильнее и сильнее выпучивая глаза.
        Через час Блюмкин ехал в таксомоторе в киевское посольство, а заодно, войдя в Интернет, срочно воскрешал все свои украинские связи. Тридцать лет он просидел тише воды ниже травы, и теперь ему нелегко было разыскать и расположить к себе некогда близких друзей. Во время своих поисков Аркадий Эммануилович с удивлением узнал, что отец Виктор Богдеско тоже так и не вернулся из Молдавии в Кривой Рог, а остался в Зачатьевском монастыре, где подвизался иеромонахом.
        В конце концов, доктору повезло разыскать человека, который не только его вспомнил, но и занимал высокое положение в киевском правительстве. Им оказался заместитель министра здравоохранения Киевской Руси, товарищ доктора еще со студенческой скамьи Вадим Петрович Янчук.
        На следующий день доктор Блюмкин купил билет на сверхзвуковой поезд пневмоподземки. Стометровый состав скользил по ребристым кишкам, словно реактивный глист, уже через два часа доктор был в Киеве, и впервые за долгие годы ступил на родную землю.
        Аркадий Эммануилович удивился тому, что знакомые улицы и особая русско-украинская речь одновременно и не тронули его сердца ностальгией, и не поразили переменами. Вероятно, в этом виновато телевидение, показывающее Киев чаще, чем он успевает хоть капельку измениться. А ведь и за весь двадцатый век со всеми его войнами и режимами город не изменился так сильно, как за последние три десятилетия. Теперь это была грандиозная столица Федеративной России или, как ее прозвали, Киевской Руси, где помимо украинцев и белорусов проживает и шестьдесят процентов всех русских.
        - Дяденька, дай десять рублей. Я тебе шо хошь сделаю,- сказала доктору нищая бабушка в изъеденном молью пальто, когда тот, спеша, подходил к гостинице
«Украина». Доктор сунул услужливой бабушке гривну и нырнул в переход.

* * *
        Сходу пролетев через стеклянные двери парадного, Аркадий Эммануилович получил мощный удар по спине, как ему показалось, веслом. Пролетев метра два, он шмякнулся на чистый, отражающий люстры мраморный пол. Саквояж доктора прокатился еще метров пять по скользкому полу, пока его чинно не придавил ногой усатый лакей в турецкой феске.
        Весло оказалось десницей автошвейцара, которому не понравился влетевший с такой решительностью пан. Убедившись в сохранности своих дорогих очков, доктор вскочил и вновь попытался ринуться напролом. Но автошвейцар выстрелил сетью, гость столицы, запутавшись, исполнил кувырок и, скрюченный как креветка, вновь оказался на полу.
        Тут к нему подбежали еще два толстых, похожих на Тараса Бульбу, лакея и принялись живо пинать его по почкам. Потешившись на славу и убедившись, что гость еще дышит, дородные «казаки» отряхнули ладошки и, переведя дыхание, сказали доктору:
        - Вы, панэ, нэ во гнив будь сказано, докумэнтыкы-то предъявите.
        - Чим же я, люди добри, виновен пэрэд вамы?- припоминая украинский, принялся объясняться опутанный сетью доктор.- За що знущаетэсь, хлопцы? За що мэнэ кривдыте так?
        - Хо! Чув, як москаль, колы прыпэчэ, украйинською мовою гарно балакайе? Липшэ нашого брата,- заметил один лакей другому и обратился к гостю: - Кого ты, зэмлячэ, дурыш? Мы ж тэбэ, гныдо, и росийською зрозумилы бы.
        - Милиция!- простонал в ответ доктор.
        - Будэ тоби, панэ, и милиция, будэ и прокуратура,- спокойно сказал лакей, наклонился и ударом в ухо отправил доктора в темноту.

* * *
        Тем временем Даню с Машей и Ванечкой за хорошее поведение поселили в одном трехкомнатном номере, но, естественно, под охраной. Вечерами они закрывались в дальней комнате и строили планы побега, наивно не подозревая, что и там их прослушивают и снимают, как героев какого-то дурацкого реалити-шоу про мусорщиков.
        Ванечка держался лучше всех, но, так как в его комнате находился исправно пополняемый бар, каждый вечер надирался вдрызг и начинал горько тосковать по родине.
        - Горе! Горе мне,- плакал он, поочередно обнимая то Машеньку, то Даниила, а то и бутыль горилки.- Не видать мне теперь ни космоса, ни Родины, как своих ушей! А ведь ничего мне боле и не надо! Даня, ты мне веришь? Бог видит, что веришь. Маша, Маруся, сестричка моя названная, а ты веришь ли мне? Эх, видно, так уж воля Божия положила. Уж что Бог дал, того человекам не можно переменить…
        Трезвый Даниил не выдерживал и тоже начинал плакать навзрыд, а за ним тыкалась носом в подушку и Машенька.
        - Будь трижды проклят этот Киев!- говорила она.- Будь проклят весь этот буржуйский блеск и теле-шоу! Я хочу домой! Домой!
        - Может быть, вести о нас уже дошли до самого государя,- успокаивая себя и других, хныкал Даниил.- И по его повелению нас наверняка уже вызволяют, только дело это нелегкое…
        - Если бы государь знал правду,- скептически заметила Маша,- мы бы тут уже не сидели. Но о нас там, наверное, ничего кроме этих поддельных передач не видят и не слышат.
        - Правду?- с опаской переспросил Даня.- Вот тогда нам точно конец. Кто швырнул бак в станцию? Что ты делала в моей кабине, дура?!!
        - И все равно я хочу домой,- капризно настаивала Маша.
        - Да уж, тут, на чужбине и помирать-то страшно,- согласился Даня.
        - А где не страшно?- со вздохом сказал Ванечка и икнул.- В космосе, что ли? Я вот что вам скажу, хана нам всем. Нет нам домой возврата. Но забывать про Родину-мать мы все равно не должны.
        Суровые слова его неожиданно пробудили в русских душах отчаянную бойкость. Первым
«Боже, Царя храни» запел Ванечка, а за ним и остальные.
        Когда примолкли, стала накатывать жуть. Не выдержав, Даня начал: «Черный ворон…», и действительно, полегчало. Так и пели, пока не напились до беспамятства.

* * *
        Очнулся доктор в небольшом, но очень приличном номере гостиницы «Украина», лежа в плаще и обуви на диване. Аркадий Эммануилович был заботливо прикрыт пледом. Двое тех самых казачьего вида лакеев крутились вокруг него. Один отжимал в блюдце и расстилал на его лбу холодную мокрую марлю, другой толстяк сидел неподалеку и, вздыхая, рассуждал:
        - Якщо б мы з тобою зналы, що цэй пан - знатного роду, хиба ж не зробылы б йому гарного прийому?
        - Где я?- спросил доктор, приподнимаясь.
        - Змылуйтэсь, панэ! Мы ж гадалы, що то сам вичный жыд забиг. Уся зовнишность ваша, панэ, нэ во гнив будь сказано, к тому расположила…
        - Где пан Янчук?- жестко перебил Аркадий Эммануилович.
        - Якый такый Янчук?- заинтересованно нахмурился казак и присел на край дивана.- Чы нэ той цэ пан, що обещал за вас повидрываты нам головы?
        - Где он?!!
        - Панэ, вы тилькы нэ хвылюйтэсь так,- смягченным тоном попросил лакей и снова привстал.- Там он. Заждить. Зараз мы його поклычэмо.
        Казаки украдкой переглянулись и стали пятиться к выходу.
        - Вы, Аркадию, як там вас по батькови, покы що розмищайтэся, влаштовуйтэсь. У нас, крим того, и джакузи е, и утихы разны. А якщо приспычить, то и в караокэ заспиваты можна…
        Только дверь захлопнулась, доктор скинул плед, поднялся и, озабоченно лохматый, принялся бродить из стороны в сторону через всю комнату, нервно заламывая за спиной руки. Не успел он восстановить в голове заготовку «встречи старых друзей», как в дверь постучали.
        - Войдите!- ответил доктор машинально с легким раздражением в голосе, так, словно был у себя в кабинете, и тут же осознал всю неуместность такой интонации тут. Поспешно растянув губы в улыбке и раскинув руки, словно для объятий, он повернулся к двери…
        Тьфу ты, опять промазал! В дверях стоял совершенно незнакомый рыхлый толстяк с усиками на крупной рябой физиономии, с грушевидной головой и глянцевыми черными кудрями до самых плеч. Нижняя часть его тела была огромна, и на феноменально толстых ногах он переминался, словно нашкодивший слон.
        - Аркадий Эммануилович, не знаю, право, что и сказать,- начал вошедший, тряся кудрями и брылями сенбернара.- Безопасность в наше время превыше всего…
        На миг доктору привиделось в лице толстяка что-то знакомое, что-то похожее на его однокашника, но на всякий случай он решил все же «обознаться» и нахмурился:
        - Во-первых, здравствуйте. А во-вторых, я бы хотел немедленно увидеться с любезнейшим Вадимом Петровичем, замминистра.
        Вошедший надул второй подбородок, как-то весь выпучился, стал покряхтывать и рисовать пухлыми пальцами такие витиеватые пассы, что можно было подумать, будто он собирается тут же замминистра и родить.
        - Аркадий Эммануилович! Дорогой мой! Вы что, меня не узнали?- наконец, выдавил из себя взволнованный гость.
        Доктор замер в наигранном шоке.
        - Боже мой!- воскликнул он.- Неужели это действительно вы?!
        - А кто же еще, друг мой?!- насколько расслабился гость.
        - Дайте-ка, дайте я на вас посмотрю,- близоруко щурясь, сказал доктор и помчался вокруг застывшего с чуть разведенными руками господина. Наконец, как бы опознав-таки в толстяке старого друга, Аркадий Эммануилович схватил его за плечи, с силой обнял, отчего тот крякнул, и принялся целовать.

* * *
        Вадим Петрович Янчук был процветающим киевским словоблудом и ярчайшим представителем столичного бомонда. Журналисты считали его суперобаятельным и сверхоригинальным человеком, которого всегда полезно пригласить на ток-шоу, где он всегда сморозит какую-нибудь псевдооригинальную штуку. Быстро уловив нынешний характер балуемого судьбой размазни, Аркадий Эммануилович принялся пудрить ему мозги.
        - Неужели и впрямь собираетесь их выкрасть?- поразился замминистра, щуря доверчивые глаза.
        - А как же прикажете быть, если детей, молодежь, делают заложниками в международном конфликте?- истерически шептал доктор, перегибаясь через столик гостиничного ресторана поближе к собеседнику.- Надо их потихонечку переправить в Лондон или, еще лучше, в Монреаль и обеспечить статус политических беженцев.
        - А почему вы не боитесь рассказывать об этом мне?
        - Э-э… Весь славянский мир, дорогой Вадим Петрович, знает о вашей порядочности и неподкупности.
        - Хм…- не поперхнувшись, проглотил этот сгусток лести Янчук.
        - К тому же, мы с вами все-таки не чужие люди…
        - Но ведь это так сложно,- покачал головой Янчук.- Получится международный скандал. Могут и портфельчики полететь…
        - Вы не рискуете ничем,- исподтишка озираясь на соседние столики, убеждал доктор. - Как только они окажутся за границей, вы можете о них позабыть. Кстати, вы не в курсе, где их сейчас держат?
        - Вашим друзьям предоставлено право жить в президентских номерах,- важно сообщил Янчук.
        - О, Боже,- испугался доктор.- Значит, их охраняют лучше, чем в крепости.
        Замминистра уже понял, что Аркадий Эммануилович играет по-крупному и, открываясь ему, сжигал за собой мосты. Азарт Блюмкина был так заразителен, что сумасшедший взгляд в его глазах и пламенные речи о дружбе заставили Янчука захотеть стать таким же молодым душой и впервые в жизни ввязаться в настоящую авантюру. И он отбросил привычную осторожность.
        - Вы правы,- сказал он.- Киев делает на ваших друзей серьезные ставки, а Екатеринбург, похоже, не собирается что-либо признавать. Я могу вам предложить похитить у меня автомобиль и визитно-проездные документы.
        - А может быть, мне и вас похить?- резво предложил доктор.- Да так, чтобы все это видели.
        Янчук изумленно задребезжал, забулькал, отер салфеткой виски и, показав небу ладони, заявил:
        - Аркадий Эммануилович, чем же я вам пригожусь?
        - Дорогой мой, согласитесь, и ваша машина, и ваши документы будут работать намного эффективнее в комплекте с вами самим. Да и светлая голова ваша нам не лишней будет. А если что, ее и обменять можно.
        Янчук нервно потеребил себя за гладкий розовый подборок и шлепнул пальцами по столу:
        - Да пожалуйста! Похищайте, если нужно. А нам поверят?
        - Об этом не беспокойтесь,- сказал доктор и решительно поднялся, держа руку в кармане плаща так, что казалось, будто у него случилась неожиданная эрекция.- Идемте же, Вадим Петрович,- вежливо качнул доктор на выход вздыбленной полой плаща.
        Старинные приятели, держась под ручку и тесно прижимаясь друг к дружке, бочком сбежали со ступенек крыльца и засеменили к припаркованной у тротуара черной, бесколёсой как утюг, правительственной «Ауди», висящей в полуметре от земли. Машина гостеприимно присела и распахнула дверцу, встречая неестественно жмущихся друг к другу господ.

2
        Бьешь собаку - смотри в лицо
        хозяину.
        Китайская пословица
        В мягких тапочках Даня бесшумно прошел на кухню, освещенную только далеким мерцанием ночного города за окном, включил чайник, открыл в полумраке холодильник, достал пакетик с подушечками льда, положил его на стол, привстал на цыпочки, положил и завернул в него член.
        - Так, так, хорошо, милая,- пробормотал он, слегка покачиваясь, приоткрыл рот и закатил глаза.
        Сидящие за стенкой работники ГРУ озадаченно прильнули к экрану камеры ночной съемки.
        - Нет, я, конечно, понимаю, по пьяни можно и голубец поиметь,- пробормотал старший из сотрудников, а младшие с интересом на него покосились, как бы узнав о начальнике что-то новое.- Но чтобы вот так, со льдом…
        - Да, милая, да! Нет, нет! Подожди, подожди меня!.. Ну, куда же ты так спешишь?..
        Вдруг Даня схватил шумно закипающий чайник и виртуозно, не обжегшись, залил пощелкивающий от ужаса лед.- О-о, рыбка моя! Та-ак. Та-ак…
        Чекисты только переглянулись.
        - Жаль, что у меня нет твоей фотографии,- посетовал Даня, вытирая стол вафельным полотенцем.- Даже фотографии футляра. Так и не сделал я ее для дока. Вот было бы здорово…
        В кухне зажегся свет, Даня испуганно вскинул взгляд, суетливо запахнул и подвязал халат, повернулся к двери. Но никто не вошел. Даня забеспокоился, не глядя, выдвинул ящик стола и на ощупь вытащил массивный нож. Свет медленно померк, и Даня остался стоять во мраке с ножом в вытянутой руке.
        - Кто здесь?!- задал он классический вопрос онаниста.
        - Я,- протяжно ответил Вий или кто-то даже пострашней.

«Господи, если это ты,- быстро подумал про себя Даня,- то клянусь, я больше не буду». «Сколько! Сколько раз я уже это слышала?» - почти вслух откликнулась совесть, хотя к ней никто не обращался.
        - Кто - «я»?- оставив ее упрек без внимания, переспросил Даня вслух.
        - Даниил Матвеевич Сакулин, уроженец Екатеринбурга, образование высшее, не судим, - исчерпывающе ответил на его вопрос все тот же замогильный голос.

«Что за ерунда?» - подумал Даня. Потом понял, что его вопрос неверно истолкован и уточнил:
        - Нет, я хо-хо-хотел сказать, кто ты?
        - Я - сотрудник третьего отдела государственной безопасности, старший лейтенант Власов.
        - До-добрый вечер.
        - Какой же сейчас вечер, гражданин иностранного государства?- с укором сказал Власов.- Сейчас уже четвертый час утра.
        - До-доброе утро.
        - Доброе, гражданин Сакулин,- примирительно сказал голос.- А теперь идите-ка спать. Завтра у вас передача.
        - Опять?
        - Не опять, а снова,- бессмысленно поправил голос.- Не тратьте попусту свой пыл. Оставьте хоть немножечко для телезрителей.
        Раздалось приглушенное хихиканье нескольких человек. Оскорблено вздернув нос, Даня молча удалился в спальню.
        - С кем ты там?- спросила его Машенька сонным голосом.
        - Утром расскажу, не поверишь,- сказал Даня, залезая на высокую кровать и укрываясь пухлым, но легким одеялом.
        Маша на подробностях не настаивала, она уже снова спала.

* * *

… - А теперь мы пригласим в нашу студию скандально известных борцов за чистоту космоса Даниила Сакулина, Ивана Антисемецкого и обаятельную героиню погибшей космостанции «Русь» Марию Уткину! Встречайте!
        Грянула бравурная музыка, и под гвалт аплодисментов наши герои гуськом вышли из-за кулис в ослепительный свет софитов. Их лица, пойманные объективом телекамеры, поочередно возникали на исполинском жидкокристаллическом экране, висящем над всей сценой. Когда овации стихли, ведущий объявил:
        - Итак, мы приветствуем в нашей студии гостей из холодного космоса! Здравствуйте, мечтательный романтик Даниил. Здравствуйте, непоколебимый русский Иван, здравствуйте красна-девица Марья. Дайте я поцелую вашу изящную ручку.- Ведущий, одетый в строгого покроя, но кислотно-розовый костюм неожиданно подпоясанный широким кушаком, подскочил к Машеньке.- Итак, на нашей недетской передаче «Пивнев стон» мы хотели бы задать вам первый вопрос. Скажите, Мария, во сколько лет у вас был первый роман? Ну, смелее.
        - Смотря, что вы называете романом,- пряча глаза, стала исповедоваться Маша.- Мой первый парень был моим учителем по физике. Он пригласил меня к себе в лабораторию, обещая показать эбонитовую палочку, а вместо этого показал черт знает что…
        - Так, так, так,- довольно поддержал бедняжку ведущий,- и что же случилось затем?
        - Ну, собственно говоря, потом меня вырвало, и он поставил мне двойку.
        - Негодяй! Не-го-дяй!!!- в сердцах завопил ведущий.- Вот оно, истинное лицо имперского общества! Снаружи ханжески добропорядочное, а внутри - суть похоть и разврат. Ладно, ладно, не переживайте,- он погладил смущенно спрятавшую лицо в ладони Машеньку.- Ну, а что скажете вы, дорогой наш Иван, если тот же вопрос мы зададим вам?
        - Моим первым парнем был мой напарник по наладке вентилей,- бодро начал делиться Ванечка.- Мы познакомились в подводной колонии. Как-то раз он случайно задел меня монтировкой, и я проломил ему череп. Сел, стал авторитетом, вышел и решил начать новую жизнь. Перебрался из-под воды в космос и до сих пор благодарен родине и царю за то, что они дали мне новый шанс. Не знаю, дадут ли еще…
        - Ах, эти пустые надежды,- иронично посетовал ведущий и, явно разочарованный, перешел к Дане.- А у вас, у вас, Даниил, когда-нибудь было ЭТО? С женщиной? Не стесняйтесь, мы никому не расскажем, хе-хе.
        - Ну-ну-ну, как вам сказать…
        - Так прямо и скажите,- призвал розовый.
        - Конечно,- только и успел сказать Даня, как аудитория ни с того ни с сего взорвалась перекрывшими его голос аплодисментами.
        - Вы видите?! Вы видите, как они вас любят?!- закричал ведущий, воздев одну руку ввысь и закружившись на месте, как умирающий лебедь.- Кстати, Даниил!- он кокетливо закусил палец и поморгал накрашенными глазами.- Вы, знаете, на нашей передаче приветствуются откровенные признания. Только что мы показали один сюжет… И теперь миллионы наших зрителей жаждут все-таки узнать, чем вас так привлекают ледяные объятья?
        Студия взорвалась оглушительным смехом. Даня затравленно посмотрел по сторонам, опустил голову, и на бледных щеках его проявился легкий румянец. Когда гвалт стих, Даня ощутил на себе невыносимо давящий взгляд целого миллиарда глаз.
        - Я… Я люблю ее,- выдавил он.
        - Кого?- интимно спросил ведущий.
        - Ру-ру-ру…- прошептал Даня и, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы, замолчал, так и не сказав слово «русалочка».
        - Вы хотите сказать «русскую девушку», не так ли?- коварно закончил за него розовый.- И солжете! Не-ет,- обернулся он к зрителям,- не русских девушек вожделеет екатеринбургский маньяк Даниил Сакулин! Инструмент - в студию!
        Под звуки барабанной туши две длинноногих грудастых дивы грациозно вынесли под огни софитов многострадальный контрабасовый кофр с начинкой. Даня побелел и затрясся крупной дрожью, готовый вот-вот грохнуться то ли в обморок, то ли в эпилептический припадок.
        - Мы навели справки, гражданин Сакулин,- сказал розовый ведущий хищно, уже напрочь утратив всякую куртуазность.- Та, что находится в этом футляре, при жизни была гражданкой Украины! И она годится вам в бабушки! Хоть и, действительно, прекрасно сохранилась!
        Последняя фраза, видимо, служила сигналом. Сразу после нее длинноногие дивы распахнули футляр. Зал ахнул, уставившись вверх на экран, где Русалочка засияла всей своей волшебной красой.
        - Подойдите же к ней, Даниил. Подойдите и попрощайтесь. Ведь это ваша последняя встреча с предметом преступной страсти.
        Даня, как сомнамбула, послушно сделал шаг вперед, но тут ноги его подкосились, и он рухнул на колени. Зал бушевал.
        - Отстаньте от него!- вдруг кошкой кинулась на ведущего Машенька.
        Но стоило ей начать его колотить, как два здоровяка в желтых футболках повалили ее на пол и принялись методично дубасить огромными кулаками. На помощь ей ринулся Ванечка. Подскочив к одному из склонившихся над девушкой вышибал, он в два счета уложил его пинком в висок. Публика встретила эти действия дружным азартным визгом. Второй вышибала бросился наутек, и только этим спас свою шкуру. Освободив Машу, Ванечка настиг ведущего, схватил вопящую тварь за разинутую пасть и, крутанув в воздухе, закинул за диван. Тут же на сцену выбежали люди в черном и окружили бунтаря, создав островок спокойствия среди мечущихся в панике людей. Один из них вытащил электрошоковую дубинку, и вольтова дуга шарахнула Ванечку так, что от его спины отлетело облачко дыма и стайка искр.
        Только секьюрити набросились на него, как раздался оглушительный грохот и звон сыплющегося стекла. Это, сминая гипсокартонные перегородки, декорации и телевизионную аппаратуру, прямо на середину студии выехала сверкающая правительственная машина. Черную «ауди» с синим проблесковым маячком на крыше занесло, и автомобиль, казавшийся в помещении невероятно огромным, покачиваясь, завис прямо над распластавшимся на полу Ваней. Широкие двери машины разъехались, и наружу высунулся доктор Блюмкин.
        Откуда ни возьмись, выскочил замминистра Янчук, схватил ошарашенных Машеньку и Даниила под руки и потащил в машину. Словно рыба, бесшумно открывая и закрывая рот, Даня тянулся в сторону брошенного дивами распахнутого кофра, но никто на это не обратил внимания, и миг спустя он и Маша сидели в машине.
        - А где Ваня?- спросил доктор за рулем.
        - Кажется, прямо под нами,- ответила Маша в тот момент, когда раздался треск и по машине заколотил искристый град автоматных очередей. Строй спецназа, неизвестно когда появившийся из-за декораций, открыл по ним шквальный огонь. Вадим Петрович Янчук схватился за ручку двери и уже хотел закрыть ее, но тут Машенька навалилась на него.
        - Что вы делаете?- закричала она.- Там же Ванечка!
        Несколько секунд министр и прачка неистово боролись, но старик победил, и дверь захлопнулась. Стало удивительно тихо, только глухой град пуль колотил по бронестеклу, оставляя на нем белые кляксы.
        - Откройте!- приказала Маша.
        - К сожалению, это невозможно,- сухо произнес толстяк и откинулся на спинку.
        - Как это невозможно?!- выкрикнула Маша.- Он же погибнет!
        Спецназ шарахнул по бронированной машине противотанковой ракетой, и «ауди», отнесенная взрывом на самый верх амфитеатра в другой конец студии, круша зрительские скамьи, кубарем покатилась вниз, обратно на сцену. Рухнув туда округлой крышей, она аккуратно перевернулась обратно на днище и, покачиваясь, как на амортизаторах, на магнитном поле повисла в воздухе.
        После взрыва уши словно заложило ватой, и стало поразительно тихо. Двигаясь, как заводная кукла, Даниил распахнул дверь машины и, выйдя наружу, спотыкаясь, пошел за своей Русалкой. Перед ним беззвучно сверкали вспышки автоматических очередей, но для него их будто и не существовало. Он медленно ковылял на середину павильона, пока обо что-то не споткнулся. Это был Ваня. Он лежал на животе в разорванной одежде, вязаная шапочка наползла ему на глаза.
        Даня отстраненно подумал, что должен помочь другу, и тут же возразил себе, что помочь ему уже невозможно… В этот миг дым немного рассеялся, и в десяти шагах Даня увидел вожделенный футляр. Перешагнув через тело, он двинулся в его сторону, и вдруг из ушей будто бы вынули пробки, и в сознание ворвался оглушительный треск. Даня испуганно рухнул на четвереньки, и тут же услышал еле различимый стон:
        - Отрежь…
        Даня вздрогнул и наклонился к губам товарища.
        - Что?- переспросил он.
        - Будь другом, отрежь,- попросил Ванечка Антисемецкий так, будто ему мешала нитка на рукаве.
        На миг Даня ощутил что-то вроде досады за то, что товарищ оказался живым и отвлекает его от намеченного, но он тут же отбросил эту малодушную мысль, осоловело посмотрел на то, что просил отрезать Ваня, и невольно икнул. Речь шла о метре кишок, вывалившихся у того из раны в животе. Тут на друзей наползла тень черной громадины, и четыре руки втащили Даню, а затем и Ванечку в машину. Пока возились, мелькнула трассирующая пуля, и Вадим Петрович Янчук взвизгнул. Дверь захлопнулась, и вновь стало значительно тише.
        - Поехали!- крикнул доктор, и, дав по газам, сделал крутой разворот.
        - Русалка…- прошептал окончательно ошалевший Даня.- Русалка…- Но никто его не слышал и не слушал.
        Разнося остатки студии, автомобиль набрал скорость и помчался через зал к окну. Сбив по дороге пару столов с компьютерами, он вылетел наружу и влился в оживленное воздушное движение Киева.
        Город жил ночной жизнью, и автомобили струились по магнитным эстакадам реками бриллиантов и изумрудов. Основательно побитая «ауди» вошла в автоматический режим и понеслась от студийного кошмара прочь.
        Ванечка лежал на полу в ногах у Дани. Запрокинув лицо и чуть улыбаясь, он смотрел, как за тонированными стеклами бешено мелькали путевые огни. Доктор Блюмкин перелез с водительского сиденья назад и возился с ранеными. Машенька мешала доктору, и он устал отпихивать ее от Ивана. Ванечка посмотрел на Даниила и, широко улыбнувшись, что-то сказал.
        - Что?!- переспросил Даня, склонившись над ним.
        - Я говорю,- тяжело промолвил Иван,- экипаж соразмерный.
        Веки мусорщика сжимались от тяжести, словно он хотел спать. Даниил улыбнулся ему и посмотрел за окно. Он не знал, откуда взялась эта машина, откуда взялся в ней доктор, и что это с ними за кудрявый толстяк. Для него все было словно во сне. Свинцовая усталость навалилась на него вместе с томным ощущением безопасности. Даня запахнулся, поглубже забился в темный угол мягкого кожаного сиденья и тоже стал смотреть, как бесшумно струятся над машиной огни.
        - Да, экипаж соразмерный,- согласно покачал он головой.
        Потом Ванечка тихо потерял сознание, и больше в себя уже не приходил. Он умер по дороге минут через пять.
        Замминистра Янчуку оторвало фалангу безымянного пальца на левой руке. Обмотав окровавленную кисть платком, он держался героически и не давал доктору прикоснуться к ней.
        - Я сказал, не надо!- капризно настаивал он, когда Аркадий Эммануилович хотел его перевязать.- Я сам медик!
        - Но вы уже потеряли столько крови!
        - Отстаньте!
        В конце концов, они бросили препираться, оба замолкли, и доктор нерешительно спросил:
        - Вадим Петрович, а как же дальше?
        - Главное… Главное - избавиться от машины,- тяжело дыша, сказал Янчук.- Выберемся за город, там воспользуемся правительственной системой межконтинентальной эвакуации…
        Через час они уже поменяли служебный автомобиль замминистра на его личный
«мерседес» и покинули Киев. Ванечку пришлось оставить в разбитой машине в гараже министра.

3
        Бывают только столетние крестьяне,
        не бывает столетних чиновников.
        Китайская пословица
        Киевская сеть подземных автобанов и воздушных трасс объединяет населенные пункты на расстоянии до четырехсот километров на юг и столько же на восток и на запад. Так что машина Янчука, даже мчась со скоростью триста километров в час, едва ли вырвалась бы из урбанистических тисков федерации, если бы не Чернобыль. На север Киев с конца XX века почти не развивался.
        Уже через пятнадцать минут они выскользнули из бункероподобных окраин города и ударили по тормозам на входе в закрытую зону. Магнитные трассы здесь оборвались, пришлось выпустить шасси и среди мусорных груд ползти по пыльным дорогам на колесах. Представительный автомобиль Янчука с тремя мостами походил на бронетранспортер или даже на луноход.
        На выезде из более или менее цивилизованных мест они наткнулись на военный патруль. Чтобы машину не проверяли, за руль пересел Янчук. И действительно, офицер, узнав замминистра, только козырнул и пропустил их.
        Трасса на Чернобыль была ужасной, трясло нещадно, потому пришлось надуть вездеходные камеры, от чего машина стала неуклюжей и медлительной. Словно на подушках, она перекатывалась по изрытой грузовиками и танками дороге, больше напоминавшей пересеченную местность. После трехсоткилометровой скорости пассажирам казалось, что они просто стоят на месте.
        Когда въехали в город-призрак давно минувший эпохи, под колесами появилось какое-то подобие асфальта. Его серая корка, словно река во время ледохода, была покрыта сетью широких трещин и тут и там дыбилась буграми под натиском проросшей зелени. Глухие спальные районы больше походили на джунгли. «Мерседес» с трудом пробирался через заросли и бетонные завалы из отвалившихся от зданий плит и панелей.
        Не задерживаясь, они прошли город насквозь, но не успели его покинуть, как над машиной пролетел беспилотный патрульный самолетик. Через минуту он выскользнул из-за гравийной насыпи и прострекотал так низко, что пассажиры «мерседеса» инстинктивно пригнулись.
        - Чего это он?- возмущенно спросил доктор.
        - Требует выйти с ним на радиосвязь,- объяснил Янчук.- Если не подчинимся, нас окружит спецназ.
        - А до ваших ракет далеко еще?
        - Нет, шахты на том берегу Припяти. Но я не уверен, что нас там не поджидают.
        - А до моста далеко?
        - Моей машине мост не нужен,- хвастливо сказал Янчук.
        И действительно, через минуту темно-синий с бриллиантовым отливом вездеход аккуратно спустился с берега в реку и поплыл, бойко загребая лоснящимися в воде колесами.
        - Почему вы так рискуете ради нас?- спросил Янчука Даня.
        Тот пожал плечами:
        - Сначала просто хотел помочь, потом вошел в азарт, а теперь у меня уже нет обратного пути.
        Когда выбрались на сушу, минут двадцать петляли по берегу - сперва на машине, а затем и пешком. Шахты баллистических ракет были спрятаны основательно. Незваный гость мог прошагать через всю стартовую площадку, не заметив ничего подозрительного. Министр нырнул в заросли. Раненую руку он держал под мышкой и пробирался ссутулившись, так, будто озяб.
        - Эти шахты - времен холодной войны,- рассказывал он, пробираясь через кустарник. - После распада СССР американцы профинансировали демонтаж пусковых установок и вывоз боеголовок в Россию. По договору шахты полагалось взорвать. Но те, что рядом с Чернобылем, наши решили не трогать. Все равно, мол, комиссия сюда не полезет. Про них вспомнили, только когда объявился ваш царь и его черносотенная компания. Оранжевое правительство в связи с этим серьезно опасалось реакции, погромов и прочих акций и подготовило себе тут «запасной выход».
        - Вот поэтому-то я и предпочел Восток,- пыхтя, сказал доктор.- Там хоть не делают вид, что Россия - демократическая страна. Лучше уж самодержавие, чем такой лукавый строй.
        - Да, один черт,- отозвался потный Янчук, переваливаясь через бурелом.- Народ всегда достоин своего правительства. И у нас, и у вас теперь, кажется, все довольны. Кроме, конечно, космополитов, западников и педерастов. Интеграция?! Демократические свободы!- горячился министр.- Не смешите меня, Аркадий Эммануилович! Кому это на Руси когда было надо?
        Не успел он это проговорить, как над деревьями на бреющем полете пронеслись два военных штурмовика. Замминистра примолк, и его движения стали резвее. На следующем заходе самолеты сбросили какие-то дуры на несоразмерно маленьких парашютах, и те глухо рухнули где-то впереди.
        - Это еще что?- спросил доктор, остановившись. Он думал, что это бомбы, но взрыва не было. Только отдаленный треск ломаемых веток.
        Янчук промолчал, продолжая пробираться. Наконец, метров еще через десять, он остановился и, запыхавшись, бодро сказал:
        - Здесь! Они здесь. Ищите подозрительные выемки на стволах деревьев. Где-то здесь должен быть замаскирован стартовый пульт.
        - Вадим Петрович,- все еще беспокоясь насчет подарочков с самолета, спросил доктор,- что там упало?
        - Лучше не спрашивайте,- только и ответил Янчук и раздраженно добавил: - Ищите, пожалуйста, пульт.
        - Нашел! Кажется, нашел,- крикнул Даня.
        Подскочив, замминистра принялся здоровой рукой очищать бронированный короб от корней клена и травы. Потом он откинул крышку, и под ним оказалась небольшая допотопная клавиатура с кнопками, как на старом кассовом аппарате.
        В суматохе они так и не поняли, откуда появились военные роботы. Раздался треск, и между стволами деревьев фонтаном посыпались искры.
        - Лежать! На землю!- закричал Янчук.
        Друзья рухнули в кусты. Когда дождь искр иссяк, воцарилась тишина. Затем послышалась осторожная хищная поступь предназначенных специально для партизанской войны военных машин. Янчук со стоном перевалился обратно к пульту и принялся за работу. Машины, как львы на охоте, обходили добычу, исследуя ее и закрывая ей путь к отступлению. Их гидравлические суставы устрашающе поскрипывали.
        - Внимание, внимание!- раздался механический голос из репродукторов по всему периметру.- Вы окружены. Сопротивление бесполезно. Именем Федерации приказываем вам сдаться. Выходите с поднятыми руками. В случае неподчинения открываем огонь на поражение!
        И вновь тишина. Сердце у беглецов ушло в пятки, и они не смели поднять головы.
        - Десять, девять, восемь,- медленно в один голос начали угрожающий отсчет окружившие их роботы.
        Рыхлый Янчук вновь перевалился в кусты и хотел что-то сказать Дане, но тот в панике скрючился и зажал голову в руках, словно министр собирался его убить.
        - Твою мать!- шепотом выругался Янчук, и, схватив его за воротник, подтянул лицом к себе: - Прямо под деревом, с другой стороны - лаз. Через него - в ракету. Наберете название страны или города и жмите на красную кнопку! Я их отвлеку…
        - …два, один.
        Не успел Даня опомниться, как толстяк выскочил из кустов в полный рост и закружился, успокаивающе выставив перед собой ладони.
        - Не стреляйте! Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте!- борясь с одышкой, кричал он.- Я заложник. Заложник. Мамой клянусь,- я заложник!
        - Заложник,- понятливо повторили в один голос машины, пощелкали и вдруг дали короткую очередь. Пулеметные трассы пересеклись на теле замминистра. Внезапно наступила тишина.
        - Было весело,- прохрипел Янчук и грузно рухнул на обагренную кровью траву.
        - Благодарим за содействие,- полным благородства дикторским голосом произнесли машины.
        - О боже,- сказал доктор, приподнимаясь на локтях, чтобы посмотреть на оставшуюся от старого товарища кровавую груду.- За мной, друзья,- скомандовал он тихо.- Я сказал, за мной!- повторил он, волоча Машу и Даню за шкирку.
        Только они забарахтались, пробираясь на четвереньках в кустах, как воздух вновь задребезжал от голоса машин.
        - Не надо так делать,- как-то по-человечески сказал голос не вокруг, как раньше, а сверху и очень близко.
        Уткнувшись в сталь, Даня замер и медленно поднял голову. Над ним стоял грозный стальной робот с руками, как экскаваторные ковши.
        - Я-я-я… Я - это не он,- искренне сказал Даня машине.
        Вдруг четыре человеческие руки схватили его за ноги и мигом стащили в лаз шахты за стволом дерева. Раздался оглушительный взрыв, ствол превратился в щепки, и ветви со скрипом и треском повалились на землю.
        Оглушенные беглецы скатились по узкой винтовой металлической лестнице к головной части ракеты. Помещение было ярко освещено красным, но едкий дым долго не рассеивался. Хрипя и откашливаясь, доктор откинул люк и начал запихивать туда совершенно онемевшую молодежь.
        Только Аркадий Эммануилович хотел залезть в кабину и закрыть дверцу, как по ступенькам к нему гулко запрыгали одна за другой две, нет, три кругленьких гранаты. Две из них соскочили в шахту, а одна, стукнувшись о корпус ракеты, брякнулась и завертелась у ног доктора. Суетливо спихнув ее ногой в шахту, он едва успел впрыгнуть к друзьям, как малютки оглушительно взорвались. От взрыва в замкнутом пространстве уши заложило так, что можно было подумать, будто в них лопнули перепонки.
        Закрыв дверцу, доктор растерянно посмотрел на допотопную пусковую панель. Даже
«Айболит» казался совершенством по сравнению с этим чудом техники начала двадцать первого века. Блюмкин, как хирург перед операцией, растопырил пальцы над панелью и, чтобы собраться с духом, закрыл глаза. Вздохнув, он вновь осмотрел аппаратуру. Тут-то он и обнаружил торчащий сбоку пусковой ключ на цепочке. Повернув его, доктор увидел, что желтые кнопочки, как в лифте, тускло зажглись, и на них появились украинские литеры.
        - Надо набрать страну или город,- вспомнил слова героического замминистра Даня.
        - Набрать страну, набрать страну,- бормотал доктор, колдуя над идиотской панелью.

«Ф Р А Н Ц I Я»,- аккуратно набил он указательным пальцем и хлопнул по красной кнопке.
        Внезапно в тесной кабине погас свет, словно отключили электричество, но тут же зажглось тусклое табло, на котором высветилась желтая надпись: «Куди, куди, пане?»
        От злости доктор ударил по панели кулаком, потом взял себя в руки и набил: М А Р С Е Л Ь.
        Через секунду на табло появилась надпись: «Добре, панэ. До Марселю так до Марселю». Тут же все безумно затряслось, ракета оглушительно взвыла и ощутимо поползла вверх из шахты.
        Отшвырнув двух стоящих на нем роботов, поросший кустарником люк откинулся. Тут же из шахты, как из вулкана, вырвался и, бурля, заклубился дым. Из него медленно выползла баллистическая ракета и стала подниматься над землей. Один из роботов успел ухватиться за огнедышащее сопло, под его тяжестью ракета неуклюже завиляла и накренилась. Казалось, что она вот-вот упадет. Но вдруг двигатель автоматически прибавил мощность, и ракета упрямо устремилась ввысь, оставляя густой клубящийся дымный след.

«Перегруз!» - выскочило на табло. Но если бы доктор и мог каким-то образом вмешаться в ситуацию, сейчас он все равно не был способен даже просто оторвать руку от подлокотника. И адское давление все возрастало. Вдруг раздался удар, и отбросившая первую ступень ракета мягко заскользила по инерции над огромной голубой планетой. Какое-то время отработанная ступень с приварившимся к ее соплу военным роботом следовала за ними, но понемногу стала отставать и поворачиваться боком.
        Исчерпав силу инерции, пилотируемая часть сбросила, словно скорлупку, титановый обтекатель и на новых двигателях ринулась дальше, горизонтально выравниваясь на заданной орбите. Когда нужная скорость была набрана, двигатели заглохли, и капсула эвакуатора с тремя россиянами на борту повисла над проплывающей голубой планетой.
        Машенька потеряла сознание еще до старта. Даня тоже не соображал, жив он или уже нет. Доктор оказался наиболее приспособлен к таким передрягам и теперь, осоловело пялясь на допотопную аппаратуру, молил Бога сохранить им жизнь.
        После считанных минут безмятежного скольжения по орбите их аппарат включил реактивный руль, нашел цель и начал процедуру снижения. Как метеор, капсула ворвалась в плотные слои атмосферы, вспыхнула и, тряся огненным хвостом, пронеслась над альпийскими долинами. Улыбчивые посетители горнолыжных курортов проводили комету, тыча в небо пальцами и козырьком приставляя к глазам руки.
        Вдруг в километре над землей капсула лопнула и развалилась на части. Вылетевшие из нее кресла с пассажирами поочередно выбросили тормозные парашюты, а затем и основные шелковые купола. Три парашютиста медленно опускались на благословенные галльские земли, на ровно расчерченные поля красноватых виноградников, как ковры устилающих залитые зимним солнцем холмы.

4
        Хороший бамбук
        вырастает за плетнем.
        Китайская пословица
        Очнулся Даня только через три дня в некоем до безобразия уютном монастыре. Торс у него был в гипсе, а шея в ортопедическом воротнике. Обе руки были повреждены, но по-разному. Левая была тоже загипсована, а правая - в бинтах. Пальцы на левой не слушались совсем, а на правой шевелились, но, все равно, как не свои. На голове была повязка. Он не лежал, а полусидел, и прямо перед ним имелось большое окно с приспущенными жалюзи.
        Покой находился на первом этаже, за окном был виден небольшой опавший садик и две темные галереи с каменными колоннами. В садике отдыхало несколько стариков: они или сидели за шахматными столиками друг против друга, или почитывали газеты. За колоннами, по галереям, приподнимая полы ряс, туда-сюда носились монахини в черно-белых облачениях и забавных головных уборах.
        Рядом с Даниной койкой стояла капельница и какая-то медицинская электроника. Невысокие беленые потолки на арочных сводах потрескались по углам. Над входной дверью висело черное распятие с серебряной фигуркой Христа.
        - Франция,- пробормотал Даня и даже чуточку улыбнулся.

* * *
        Узнав о его пробуждении, доктор Блюмкин все бросил и поспешил в монастырский госпиталь евангелиста Луки, который находился вблизи городка Ньон, что в ста двадцати километрах севернее Марселя. Сам доктор не пожелал, да и не имел необходимости отлеживаться в монастыре, а прописался в небольшом двухэтажном отеле в чрезвычайно живописной местности.
        Машенька повредила колени и вывихнула челюсть. По сравнению с Даней ей повезло. Скорее всего, благодаря тому, что встречу с Землей она пережила без сознания. Как правило, человек в расслабленном состоянии получает меньшие травмы. Но, несмотря на то, что ушибы ее были несерьезными, она предпочла остаться в монастыре с Даниилом. Вечерами она грустила по России и, сидя у койки своего друга, вязала носки.
        Аркадий Эммануилович, как старший, принял всю ответственность за их появление на себя, но французские власти к космическим беженцам оказались благосклонны. Они подпали под программу предоставления политического убежища и получили статус резидентов Европейского Союза. Благодаря этому они даже имели право свободно передвигаться по всей Европе.
        В отличие от Киева, тут сенсацию из их появления делать не стали и даже наоборот, старательно спрятали от глаз прессы, дабы они спокойно оправлялись от телесных и душевных потрясений. Но время от времени доктора посещали агенты различных европейских инстанций для утрясения тех или иных формальностей.
        Утром этого дня под видом чиновника к доктору пробрался журналист и предложил ему написать обо всем, что с ними случилось, и о России вообще. За эксклюзивный материал редакция «Paris Soir» обещала отвалить реальные деньги, отсутствие которых доктор уже успел ощутить. Блюмкин с удовольствием принялся за работу. Но, услыхав о том, что Даня пришел в себя, он бросил дела и помчался в монастырский госпиталь.
        - Дружище, дорогой, наконец-то!- воскликнул доктор, распахнув дверь комнаты. Он стоял в проеме, опершись на костыли, в белом халате на плечах и с букетиком цветов.
        - Док,- простонал Даня,- как я рад тебя видеть.
        Машенька, стоя вполоборота возле окна, подтачивала ногти пилочкой и отстраненно наблюдала за встречей.
        - Мы в безопасности?- осторожно спросил Даня, когда доктор устроился на табуретку рядом с кроватью.
        - В полной,- сказал, как отрезал, доктор.- Можно сказать, заново родились. Теперь все будет по-новому. Европа нас приютила.
        Даня отвел взгляд и грустно посмотрел в окно на манящий дворик.
        - Ничего-ничего,- утешительно сказал доктор,- скоро мы тебя на коляске вывозить будем. Сам не заметишь, как прыгать начнешь…
        Но Даня грустил не о переломах.
        - Как ты думаешь, док, мы ее еще когда-нибудь…?
        Машенька насторожилась.
        - Боюсь, мы ее потеряли,- покачал головой Блюмкин.
        Поджав губы, девушка отвернулась и сердито засопела.
        - А Ванечка… Как ты думаешь, они нашли его, или он так и лежит в гараже, в искореженной машине?- спросил Даня, продолжая глядеть в окно.
        Доктор помолчал, потом пожал плечами и натужно, раздувая щеки, выдохнул.
        - Конечно, нашли и наверняка уже похоронили,- сказал он.- Киевляне, какие никакие, а все-таки славяне. И православные. Они наверняка наведались туда сразу после нас. Но ты лучше пока не думай об этом… Кстати,- неестественно бодро воскликнул доктор, обращаясь к девушке,- а что у нас с завтраком? Его уже кормили?
        - Да, Аркадий Эммануилович,- хмурясь, сказала Маша,- но если хотите, можно попросить вина.
        - Это было бы очень кстати,- сказал он, кивая,- принесите, пожалуйста.
        - Но у них тут только безалкогольное…
        - Вот и замечательно!- воскликнул доктор.
        Маша подозрительно помялась, но все-таки оставила их наедине. Проводив ее боковым зрением и бросив взгляд на закрытую дверь, доктор, шаловливо напевая, запустил руку во внутренний карман и достал оттуда потрепанную фотографию: на террасе летнего кафе за столиком возле перил, положив ногу на ногу, сидела незнакомая девушка, отведя от объектива капризный взгляд. Напротив нее в пол-оборота сидел франтоватый интеллигент в мягком костюме с белой шляпой в руках и вымученной улыбкой на гладко выбритом лице.
        С ноткой недоумения Даня разглядывал незнакомцев, затем нерешительно спросил:
        - Разве это она?
        Доктор смущенно посмотрел на фотографию и ответил:
        - Не знаю. Смотря, кого ты имеешь в виду. Это мы с Любашей в Бриндизи, на юге Италии. Как сейчас помню. В то воскресенье у меня не было денег на водный мотоцикл, но ей я сказал, что она слишком плохо себя ведет, и развлечений на этих выходных не заслужила.
        Даня попытался ухватить снимок пальцами правой руки, но тот выскользнул и упал на загипсованную грудь.
        - Но-но,- весело воскликнул доктор, сцапав фотографию.- Это я оставлю себе,- он засунул снимок обратно в карман. Пока Даня искал подходящие слова возмущения, Блюмкин достал еще одну бумажку, сложенную вдвое, и развернул ее у Дани перед носом. Это была вырезка из какого-то журнала. Не слишком хорошего качества, но цветная. На ней был запечатлен кадр из их недавнего шоу: Даня стоит на четвереньках возле раскрытого длинноногими киевлянками футляра контрабаса, а на огромном экране над ними - выхваченное телекамерой безмятежное лицо Русалочки…
        - Сердце подсказывает мне, Даня, что мы еще встретимся с ней.
        - Вы так думаете, док?- встрепенулся Даня и пару раз попытался схватить бумажку, но доктор, играя с ним «в собачку», резво отдергивал ее.
        - Посуди сам,- почти торжествующе говорил он при этом,- ее тело нетленно. Вокруг нее была устроена политическая шумиха. Ее, как мученицу, выставили напоказ перед телезрителями. Обо всей этой истории не перестает трещать киевская пресса… Она не может просто исчезнуть!
        - И мы… Мы снова отправимся…
        Блюмкин нахмурился.
        - Это настолько опасно, что я бы предпочел пока даже не задумываться над этим. Даня разволновался.
        - Доктор,- забормотал он.- Док, пообещайте мне…
        Блюмкина спасла вошедшая с подносом Маша. Он сделал вид, что поправляет подушку, а сам запихал вырезку Даниилу в наволочку. Потом они выпили. Даня тянул напиток через соломинку, а доктор предпочел выпить стоя. Затем он бодро пожелал Даниилу выздоровления, пообещал зайти попозже и уковылял обратно в номера, работать над заказанным «Paris Soir» материалом.
        Оставшись наедине с фотографией, Даниил Сакулин почувствовал, что хочет поспать. Закрыл глаза и представил, что Русалочка лежит рядом и обнимает его. Но боже! Рука ее тепла. Так, будто нагрелась возле камина. Или после ванной. Это рука какой-то живой девушки. Девушки, с которой доктор сидел на террасе. Девушки, которую сам он живой никогда не видел, но ради которой готов был вновь пробраться в Киев. Даня почувствовал эрекцию, поднял свою слабую руку и попытался сжать пальцы в кулак, но гипс ему этого не позволил.
        - Бесполезно,- констатировал он и тяжко вздохнул.

* * *
        Семь недель длилось их больничная эпопея. Доктор писал свою статейку, мысли его разрастались, как дерево, приобретали все более и более философский оборот, пока, наконец, он не осознал, что уходит с головой в полномасштабный трактат о России, и о ее связи с Космосом. Даня быстро шел на поправку. Однажды вечером, когда беженцы обедали в ресторанчике, располагавшемся в отеле, где поселился доктор, к их столику подошел большой человек в клетчатом костюме.
        - Боже мой!- сказал он, пялясь на Блюмкина.- Неужели это действительно вы?
        Здоровяк обратился по-русски и очень по-свойски. Одет он был модно, но в тоже время как-то неопрятно. На шее его красовался шелковый бант. Он был умеренно пьян и держался непринужденно. Лицо с торчащими в стороны усами и плоскими широкими зубами выдавало в нем балагура. Даня с Машей смотрели на доктора и ждали его реакции.
        - Простите, не припомню,- сказал тот сдержанно.
        - Ну, конечно!- воскликнул человек.- Откуда же вам меня помнить? Если я не ошибся, вы - доктор Блюмкин, а это ваши спутники со станции «Русь»?
        - Верно,- так же сдержанно ответил доктор.
        - Я наслышан о ваших злоключениях,- сказал человек, подсаживаясь к их столику.- Я внимательно следил за вашей судьбой через Интернет с тех самых пор, как вы покинули Киев.
        Друзья украдкой переглянулись. Встреч с киевлянами они хотели меньше всего. Человек, похоже, почувствовал их настороженность и хлопнул себя по высокому потному лбу.
        - Простите, ради бога!- сказал он, все еще улыбаясь.- Я не представился. Граф Недоговоров, к вашим услугам. Иннокентий Викторович Недоговоров.
        Доктор, что-то припомнив, замер, затем, как бы не веря своим глазам, прищурился и помотал головой.
        - Постойте-постойте,- сказал он гостю,- вы, случайно, не родственник ли знаменитого генерала ракетных войск и барда Недоговорова?
        - Ну, конечно!- воскликнул земляк.- Вы говорите о моем сводном дяде. Все детство я слушал его дурацкие песенки. Помните:
        «Заходит в наши кущи
        садовник всемогущий…»
        Доктор, сведя косматые брови, подпел ему:
        «Осматривая деревца,
        он хочет там повеситцa…»
        И, хихикая, они закончили дуэтом:
        «Он ищет место
        ищет место
        ищет место
        для кон-ца!»
        Оказавшись в компании бесталанных исполнителей, Даня стыдливо окинул взглядом ресторанчик и увидел, что иностранцы, перешептываясь, пялятся на их столик. Граф, допев, сладко вздохнул и молвил:
        - Ах, этот старый добрый шансон. Сколько воды уже утекло, а вся Россия до сих пор поет это. Сам я тоже творец, но моя поэзия рождается на холсте. Я художник, работаю над циклом картин «Дружеские отношения Тургенева с певицей Виардо на пляжах Франции». Поэтому-то я и здесь, уже третий год. Ищу, так сказать, вдохновение на местах событий. Да и вообще, признаться, надоели мне уже эти монархисты, федералы и республиканцы. Никто из них не заботится о России. Всем им нужна только власть.
        - Смело,- заметил доктор.
        - А,- махнул рукой граф.- Смело было бы встать в полный рост там,- указал он почему-то вверх,- на дворянском собрании, и высказать это. А здесь, в свободной стране, такой смелости грош цена. Хотя я себя не виню. Я - художник, и мое дело - творчество. Я хоть и вхож к Его Величеству, но на самом деле аполитичен. Вы же не понаслышке знаете, как ни в чем не повинных людей используют в грязных, более того, кровавых политических баталиях. Хотите посмотреть мою последнюю работу?- резко перепрыгнул он на другую тему.
        - Само собой,- сказал доктор после короткого замешательства.
        - Официант, счет!- громко выкрикнул граф и вновь обратился к Блюмкину: - Надеюсь, вы позвольте мне заплатить?
        - Ну что вы…- попытался возразить доктор.
        - Нет, нет, нет,- помотал головой граф.- С сегодняшнего дня вы в этой стране - мои гости.
        Рассчитавшись за обед, Недоговоров подал сигнал по мобильному телефону, и к дверям отеля подкатил огромный угловатый, чем-то напоминающий карету серебристый
«бентли». Усадив друзей в просторный салон, граф повез их в свое загородное имение.

* * *
        Дом Недоговорова находился в небольшом селении Монтайю в холмистой долине на северо-западе от Марселя. Едва ли это можно было назвать дворянским гнездом, скорее, чем-то вроде салона. Здесь в вечном бардаке перманентно шиковала русскоязычная богема. Даже сам хозяин имения не всегда знал, что за выставка или концерт проходит тут в данный момент. Серьезные музыканты и художники собирались в этом местечке отдохнуть, пообщаться и как следует выпить за здоровье графа, те, что помельче,- потусоваться в обществе «серьезных».
        Ознакомленные с помпезными, но довольно-таки скучными работами и эскизами хозяина из цикла «Тургенев на пляжах Франции», Аркадий Эммануилович, Даниил и Маша были приглашены на ужин. А за ужином граф был так любезен, что предложил им остаться у него на неопределенный срок. «Только в моем доме вы сможете как следует оправиться от перенесенных вами потрясений,- говорил Недоговоров,- и начать новую жизнь. Тем более что среди наших гостей нередки и именитые персоны, которым наверняка будет любопытно повстречаться с космическими героями лично…»
        Блюмкин и Даня переглянулись и поняли, что думают об одном и том же: среди этих людей может найтись кто-то, кто прольет свет на судьбу Русалки. Эта мысль оказалась последним доводом в пользу того, чтобы принять его приглашение.
        Хоть Недоговоров и был пьяницей и разгильдяем, но в искренности его гостеприимства трудно было усомниться. У графа собиралась русская богема не только из эмиграции, но и гости из Киева, Екатеринбурга и даже Магадана. У него имелся и собственный вертолет, доставлявший гостей из марсельского аэропорта прямо в усадьбу.
        Как-то раз, во время одной великосветской вечеринки, набравшись смелости, доктор Блюмкин в непринужденной манере поинтересовался, могут ли его гости случайно разболтать дома, будь то в Киеве или в Екатеринбурге, об их пребывании во Франции, во владениях графа. Тот только рассмеялся и ответил буквально следующее:
        - А зачем им болтать? Все и так знают, где вы находитесь. Тысячи людей следят за вашей судьбой.
        Маскировка непринужденности слетела с лица логопеда, и он напряженно вымолвил:
        - Руки русских спецслужб длинны, и если это действительно так, мы не можем чувствовать себя в безопасности.
        - Вам не о чем волноваться,- успокоил доктора Недоговоров.- Вы под защитой европейского сообщества и моего дома. Тем более что здесь вы не угрожаете ни Киеву, ни Екатеринбургу. Вас использовали в политической игре, вы вырвались, и теперь вам дарован заслуженный отдых.
        - Откуда вы знаете, что он нам дарован?- удивился доктор.
        Недоговоров немного помолчал, потом задорно, с лукавинкой посмотрел на доктора и, вздохнув, молвил:
        - Его Величество государь Максим Первый благоволит к вам. А высочайшее расположение - это решение всех проблем.
        - Постойте,- окончательно изумился Аркадий Эммануилович,- вы хотите сказать, что мы находимся под вашим покровительством с благословения русского царя?
        - Ну конечно,- усмехнулся граф.- Если бы я, русский дворянин, принимал за границей врагов государя, я сам оказался бы обречен на изгнание. Государь лично просил меня позаботится о вас и приготовить вас к встрече с ним. Не знаю, почему, но вы Его Величеству интересны.
        - Значит, нам предстоит вернуться в Россию?- с безнадежностью в голосе спросил доктор.
        - Никто вас насильно туда не отправит,- успокоил граф.- Но с вашей стороны было бы просто неприлично игнорировать желание Его Величества повидаться с вами.
        Какое-то время доктор молчал. В глазах его было больше разочарования, чем тревоги. Наконец он взял себя в руки и спокойно сказал:
        - Знаете, граф, мы слишком много пережили за последние месяцы. И у нас есть все основания полагать, что по ту сторону у нас больше врагов, чем доброжелателей. Здесь нам предоставлены реальные гарантии политического убежища, в то время как на родине все наши гарантии чрезвычайно условны. Было бы еще более с нашей стороны неучтиво требовать от государя условий неприкосновенности. Так что, думаю, наша встреча в России нереальна,- подытожил доктор.
        Недоговоров, как ни в чем не бывало, пожал плечами и сказал:
        - Компромисс здесь вполне допустим. Государь много времени проводит в морских плаваниях. Его увлечения - регата и парусные круизы. Так что, я думаю, аудиенция где-нибудь в нейтральных водах могла бы устроить всех. К тому же, встреча в дружеской обстановке развеяла бы все ваши страхи.
        Блюмкин молчал.
        - Доктор, уверяю вас, ваши страхи совершенно беспочвенны!- воскликнул Недоговоров.- В первую же минуту общения с Его Величеством вы убедитесь в его искренне добром расположении к вам. А пока мы готовим встречу, предлагаю вам и вашим друзьям выбрать себе один из моих автомобилей и махнуть, как вы и собирались, на юг Италии. Вспомните молодость, наберитесь сил. Когда придет время, мои люди на вас выйдут.- И, подмигнув, граф тихо добавил: - Его Величество - славный парень.

5
        Собачье мясо
        не взвешивают на весах.
        Китайская пословица
        Нога у Дани почти зажила, и он уже мог ковылять без тросточки. Правда, плечо срослось как-то неправильно и странно подергивалось во время ходьбы. Машенька успела поучаствовать в домашних театральных постановках графа, что проходили на сцене малого зала усадьбы, в спектаклях она играла маленьких девочек и вызывала бурю аплодисментов и хохотков. В ее сознании жизнь приобрела какой-то обыденно-благополучный характер, и она и думать забыла, что еще недавно все они едва остались в живых. К тому же хозяин поместья просто завалил ее новыми туалетами.
        А вот в глазах доктора граф после разговора на вечеринке утратил доверие навсегда. Слишком уж фантастической казалась ему предложенная личная встреча с царем. Да еще в открытом море. Что-то здесь явно было не так. Но отказываться от предложения Недоговорова тоже не стоило. Из графских машин доктор выбрал темно-вишневый
«оппель», стилизованный под середину XX века. Это было самое скромное авто из его парка.
        Когда стали грузиться, оказалось, что даже треть Машиных чемоданов не влезает в багажник. Пришлось запихивать торбы в салон, а некоторые даже укреплять на крыше.
        - Как доберетесь, непременно сообщите мне, в каком отеле вы остановились,- напутствовал граф-живописец.- Я попрошу хозяина, чтобы он записывал ваши траты на мой счет. Да мне и не хотелось бы терять вас из виду,- подмигнул он Блюмкину.

… Марсель и Неаполь связаны магнитной трассой. На крейсерской скорости триста километров в час это расстояние преодолевается всего лишь за пять часов езды. Когда доктор переключился на автопилот, передние кресла развернулись на сто восемьдесят градусов, и дальше пассажиры ехали, как в экспрессе, сидя друг против друга.
        Мимо проносились альпийские курорты, санатории и горнолыжные базы, канатные трамваи, подъемники и пестрые стаи туристов. Особенно захватывающим было скольжение в горах - то головокружительный взлет по серпантину, то нырок в темный туннель.
        Кончилась Франция, и облепленная чемоданами сверкающая машина понеслась вдоль скалистых утесов над Генуэзским заливом. Весенняя Италия словно бы улыбалась вечной прелестью выцветших пейзажей. Море под солнцем блестело так, что, если бы не тонированные стекла, на него невозможно было бы смотреть.
        Иногда на горизонте рисовалась череда широко расставленных деревьев, иногда в приоткрытом окне свистел соленый морской полдень, и бриллиантовой короной блистали позади заснеженные вершины гор. А выше, на неистовом голубом фоне, громоздились косматые облака кисти Эль Греко. Изредка мелькали давно слившиеся с естественным пейзажем башни каменных соборов, а по сторонам дороги хвастливо приплясывали ребристые пальмы.
        Доктор не стал рассказывать друзьям о своем разговоре с графом и не стал открывать им своих опасений. Не то чтобы он боялся их потрясти. Скорее наоборот, не хотел разочаровывать, так как сам в эту затею верил не особенно. Впрочем, и то, и другое. Главным было, что он не хотел нарушать их призрачной безмятежности, все тревоги взяв на себя.
        Ближе к вечеру небоскребами потянулся Рим, промелькнули силуэты старого города с куполом собора святого Петра. И вновь Италия - плешивые Апеннинские склоны, ковры обработанной земли и, словно и не европейцы, а какие-нибудь мексиканцы - босые, небритые сельские жители в засученных до колен штанах, но в бейсболках вместо сомбреро. Они мелькали за окнами так быстро, что казались зачарованными, замершими на одном месте.
        Когда Маша уснула, а доктор продолжал молча смотреть в окно, Даниил украдкой достал из-за пазухи журнальное фото, потом вздохнул, положил карточку обратно в карман и задумался.

«Женщина никогда не может быть абсолютно твоей,- думал он.- Даже ребенок в утробе матери - все равно уже иная плоть, а что уж говорить о человеке со стороны. Сегодня любовь есть, а завтра ее нет. Сегодня ваши души кажутся одним целым, а завтра - снова порознь… Русалочка была полностью в моей власти, но лишь телом,- горько признался себе Даня.- Любила ли она меня? Этот вопрос не имеет смысла».

* * *
        Неаполь. Только открыли дверь машины, как из суеты туристов, носильщиков, продавцов футболок и мальчишек на горных велосипедах, вышел невысокий широкоплечий человек арабской внешности с табличкой «доктор Блюмкин» на груди. По-американски широкой улыбкой он продемонстрировал полный рот огромных, неестественной белизны зубов и, перекрывая уличный гам, с сильным акцентом выкрикнул:
        - Чао! Приветствую вас, дорогие гости из далекой России!
        Доктор сдержанно поклонился. Иностранец чем-то сразу не понравился ему.
        - Мое имя Пауло,- представился человек с табличкой.- Граф Недоговоров был так любезен, что попросил меня встретить вас на въезде в Неаполь. Вы, должно быть, заметили меня. Я следовал за вами на мотоцикле. Итак, вы наверняка утомились. Позвольте, я провожу вас в отель.
        - Спасибо, но я и сам неплохо знаю Неаполь,- мягко возразил доктор.- И я не хотел бы останавливаться в шумном центре.
        - Отлично!- воскликнул Пауло, пропуская мимо ушей намек на желание доктора отказаться от его услуг.- Отлично! Тогда я провожу вас в пригородную гостиницу с видом на Везувий! Садитесь, пожалуйста, в свою машину и езжайте за мной.
        На мгновение неприятный иностранец исчез и вдруг, виляя, выплыл из толпы на дорогом байке с раздутыми боками. Объехав автомобиль и встав перед ним, он быстрым взмахом руки пригласил гостей следовать за ним. Маша с Даней посмотрели на доктора, тот вздохнул и уселся в машину.
        Минут двадцать они пробирались по людным и узким коридорам улиц, под арками, соединяющими высокие дома. Энергичный проводник на мотоцикле орал, как бешеный, разгоняя толпу впереди, и раз даже пнул в бок застопорившего движение нагруженного коврами осла. В какой-то момент они нырнули в одну из арок и оказались на оживленном проспекте. Набрали на крайней полосе приличную скорость и влились в транспортный поток европейского мегаполиса с пальмами на разделительной полосе и стеклянными небоскребами по сторонам магнитных эстакад. Вскоре дома стали ниже, затем еще ниже, а потом пошли небольшие типовые усадьбы с бассейнами и садами.
        Обогнули гору, промчались через туннель и выехали к морскому берегу, где раскинулся солнечный городок с плоскими крышами улиц, расположенных ступеньками на разной высоте. Тут-то и остановились у игрушечного отеля с видом на Везувий и серебристо-жемчужную рябь залива - с парусниками и тонкой линией Капри на горизонте. На крышах соседних домов были разбиты кафе со столиками под зонтами, а по террасам вдоль перил расхаживали толстые туристы в белых шортах и с малюсенькими камерами в руках.
        - Ну как?- воскликнул довольный собой иностранец, махнув рукой в сторону моря.- Abbestanza bene?[Недурно? (итал.)] - И тут же, не обращая внимания на протесты Блюмкина, принялся разгружать багаж.
        Устроив гостей в гостинице, Пауло церемонно раскланялся и исчез.

* * *
        Ближайшие два дня доктор жил под страхом очередного визита графских агентов. Пока Даня с Машей наслаждались экскурсиями по историческим памятникам и ресторанчикам, Аркадий Эммануилович судорожно искал способ избежать встречи с имперскими властями.
        И вот на третий день, когда лакеи разносили в номера завтрак, обнаружилось, что Аркадий Эммануилович исчез. Вместе с автомобилем. Маша с Даней подняли переполох, стали звонить графу и узнали, что доктор уже у него. Да. Оказалось, он просто катался, случайно заблудился, но каким-то невероятным образом граф нашел его. Так что к ужину того же дня тихого и кроткого, как найденный в лесу Тигра из «Вини Пуха», Аркадия Эммануиловича уже доставили обратно в гостиницу «Торре-Аннунциата».
        - Где пропадали?- спросил Даня, только мельком оторвавшись от вечерней русской газеты. Они с Машей сидели за чашкой чая в нарядном зале гостиничного ресторана, у большого камина. Пока официанты крутились вокруг доктора, открывая перед ним супницы и салаты, Даня, не получив ответа и не обратив на это особого внимания, принялся делиться вычитанными новостями:
        - Представляете, док, большинство россиян на вопрос «считаете ли вы себя русскими», отвечают: «Ну, как вам сказать», закатывают глаза и приводят десятичные дроби… А вот еще! В Ямало-Ненецком автономном округе биологи вырастили новый вид морозостойкого мха. Доставляет очень много хлопот. И олени его не жрут… Ага… Государь Максим Первый отправился в двухнедельный круиз по Средиземному морю. В течение завтрашнего дня Его Величество намерены проделать на своей яхте путь по маршруту Мессина - Неаполь…
        От этой новости доктор вдруг поперхнулся супом и начал неистово кашлять.
        - Что с вами, док?- удивился Даня. Аркадий Эммануилович, не отнимая от уст салфетку, через перекошенные очки бросил на Даню беспомощный взгляд. Он понял, что настало время предупредить друзей о царской ловушке, и уже открыл было рот, как вдруг заметил, что за овальным покрытым белой скатертью столом кроме него, Маши и Дани сидит еще один тип. Какой-то пуделеподобный кудрявый француз с тонким носом и верблюжьим ртом. В руках у него была раскрытая папка и карандаш. Он делал какие-то пометки, а на соседей, вроде бы, не обращал внимания.
        Доктор долго и подозрительно смотрел на него. Наконец человек оторвался от своих бумаг и глянул на Блюмкина холодным деловым взглядом.
        - Fa brutto tempo,- проговорил он и покачал головой.
        - Простите?..- прищурился доктор.
        - Я говорю, погода сегодня мерзкая,- повторил сосед уже по-русски с легким акцентом.
        Доктор растерялся, но тут же ответил:
        - Я бы даже сказал: bruttissimo[Премерзкая (итал.)] . Простите, мы знакомы?
        - Разве что заочно,- усмехнулся тип.- Мое имя Франсуа Лукен, я - поверенный в делах Его Величества. Думаю, граф Недоговорофф поставил вас в известность о предстоящей встрече с государем. Мне поручено подготовить вас к высочайшему приему.
        Блюмкин вжал голову в плечи.
        - Сразу хочу вас успокоить,- заметив это, сказал тип.- Встреча будет носить сугубо неформальный характер.
        - Боже, как это здорово!- захлопала в ладоши Машенька.- Мы увидим нашего душечку-царя!
        - И, кроме всего прочего, получите кое-какие интересующие вас музыкальные сведения,- невозмутимо продолжал Лукен, пристально взглянув на Даню. Тот недоуменно наморщил лоб, и Лукен добавил: - Касательно струнных инструментов. И футляров к ним.
        Переведя взгляд от посветлевшего Дани, поверенный вновь обратился к доктору:
        - Его Величество император Максим Первый пожелал принять вас на борту своей прогулочной яхты. Завтра в восемь утра я сопровожу вас к катеру, который доставит вас на ее борт. А сегодня, пожалуйста, постарайтесь как следует выспаться, дабы быть в хорошем расположении духа.- Сказав это, деловой человек чиркнул что-то в своей папке, встал и поклонился: - Ариведерчи. Я буду ждать вас в холле ровно в восемь часов утра.
        С этими словами он удалился.
        - Может быть, это розыгрыш?- пробормотал Даня.
        - Сомневаюсь,- только и сказал доктор.
        - Лично я еще в киевском плену был уверен, что царь о нас не забыл!- приободрился Даниил.
        - Не забыл…- мрачно повторил доктор Блюмкин.
        - Так может быть, все тогда было не зря?- сказал Даня.- И Ванечка… И может быть даже…- Даня косо глянул на Машеньку и не решился продолжить свою мысль. Вместо этого он встал с бокалом вина в руке.- Так давайте же споем!- сказал русский космический мусорщик и затянул с воодушевлением.- Боже, Царя храни! Сильный, державный!..
        Тут вся находящаяся в ресторане публика шумно поднялась и бодро поддержала его на чистом русском языке:
        - Царствуй на славу нам! На славу нам!..
        - Как это здорово! Как здорово!- смеялась и хлопала в ладоши опьяненная чудным вечером Машенька.

6
        Улыбающийся чиновник
        убивает людей.
        Китайская пословица
        Франсуа Лукен был пунктуален, и уже в пять минут девятого друзей проводили к пристани и усадили в катер. Погода была ужасной, моросил дождь, и пока летели по волнам, все основательно продрогли. Но вот на горизонте показалась мачта с развивающимся и бьющимся на ветру триколором. Императорская яхта казалась совсем небольшой. Она ничем не отличалась от множества стоявших в порту на причале парусников.
        Приблизившись вплотную, путешественники увидели на палубе людей в желтых рыбацких плащах, среди которых в таком же плаще вертелся юноша, совсем еще мальчик. Это, стало быть, и был император Максим Первый. Вечная молодость царя была одним из таинств нынешней монархии, умилявшим народ и дающим надежду на долгое и стабильное правление страной. Вблизи борт яхты оказался метра на два выше катера, так что сверху гостям сбросили веревочную лестницу, и им пришлось карабкаться по ней.
        - Приветствую вас, господа, на своем скромном судне,- сказал им приятный улыбчивый отрок.
        - Здравствуйте,- сконфуженно поклонились прибывшие.
        - Вы наверняка замерзли,- сказал юный государь.- Идемте внутрь, вам необходимо выпить горячего.
        Спустившись вниз и пройдя по коридору, государь обернулся и звонко распорядился:
        - Переоденьте гостей, я буду ожидать их в столовой!
        Он исчез, а друзей завели в небольшую каюту с ширмой. Здесь Франсуа Лукен вручил им по махровому полотенцу и распахнул шкафы с брюками, свитерами и платьями всех размеров.
        - Помните, встреча неформальная,- шепнул он по пути,- поэтому постарайтесь вести себя непринужденно. Ведь Его Величество пребывает на отдыхе, он так устал от всех этих великосветских приемов.
        Сразу же после переодевания повеселевшую компанию проводили в столовую, где их и ожидал государь - милый мальчик в матросской форме. Завтрак прошел довольно гладко, если не брать в расчет некоторое напряжение, царившее среди гостей. После нескольких общих фраз доктор Блюмкин попытался перейти к делу.
        - Вы, наверное, слыхали о наших приключениях в Киеве и хотели бы из первых уст услышать о происшедшем?- осторожно спросил он.
        - Да, мне действительно было бы интересно послушать об этом,- признался государь. - Но я думаю, вам и без того изрядно уже надоели все эти вопросы журналистов и политиков, так что давайте отложим это на вечер. А пока после чая я хотел бы провести вас по судну. Как вы на это смотрите?
        - Прекрасно,- тут же согласился доктор, а Даня с Машенькой интенсивно закивали.
        Осмотр царского судна из небольшой прогулки превратился в настоящую экскурсию. Здесь были бани, библиотеки, лаборатории и конференц-залы. Гости посетили и так называемый Овальный кабинет, где за длинным столом в наушниках с микрофонами сидели, уткнувшись в экраны, советники, эксперты и консультанты царя, следившие за обстановкой во всех сферах государственной жизни.
        Пока Даня с Машей охали и ахали, доктор думал: «Как все это умещается на небольшой яхте?» Потом решил, что у судна, вероятно, громадное дно и расслабился.
        - Ну вот, похоже, я показал вам все,- сказал юный государь.- Да, кстати, на борту этого судна имеется космический корабль… Небольшой, но самый быстрый и надежный в мире. А также небольшая, но самая быстрая и надежная в мире субмарина. Где вы предпочтете совершить прогулку - в космосе или в морских пучинах?
        - Простите меня за дерзость,- сказал Даня,- но лично я считаю, что в космосе нет ничего интересного. Один только мусор… А вот в море… И по призванию, и по образованию я - подводный археолог, но волею судеб…
        - Что ж, будь по-вашему,- не стал дожидаться окончания фразы царственный отрок.
        - Я - за! Я - за!- воскликнула Маша, хотя ее никто ни о чем не спрашивал.
        Они прошли к небольшой круглой двери, коридорный в белых перчатках повернул колесо замка и отворил массивную дверь.
        - Прошу,- пригласил государь.
        За дверью оказалась мини-субмарина с округлым стеклянным верхом для панорамного обозрения. За бортом струилась кромешная зеленоватая тьма, и были видны только поток песчинок да пара любопытных лупоглазых рыбин, приникших к стеклу и приоткрывающих губастые рты.
        Государь уселся за пульт управления, задраил люк перегородкой и отстрелил прогулочную субмарину от загадочного дна яхты. Когда отплыли, мальчик в матросской форме врубил мощные осветительные приборы, и перед пассажирами открылось немое, но полное обитателей морское дно.
        - Мы недалеко от берега, поэтому здесь довольно мелко, всего шестьдесят метров,- сообщил государь.- Но мы сейчас отойдем на две мили дальше, и глубина будет уже полкилометра.
        - Вы, наверное, часто гуляете здесь?- спросила Машенька.
        - «Гуляю» это не совсем точно сказано,- ответил царь.- Тут неподалеку находится российская научно-исследовательская колония «Дроздофф», где проводится изучение разных подводных тварей. Там трудятся мои подданные, и, как минимум, я обязан хотя бы время от времени посещать их. Есть и другие резоны…
        - Я всегда мечтал работать под водой,- признался завороженный видом Даниил, убедившись, что юный царь не собирается заканчивать мысль.- В пустоту космоса меня закинула служба…
        - Да, под водой куда интереснее, чем в той части космоса, куда имеют доступ люди, - согласился с ним царь Максим несколько загадочно.
        Субмарина шла быстро, и стаи рыб, появлявшиеся и исчезавшие за стеклом, казались неподвижными.
        - А вот и колония!- сказал государь, указывая рукой на огни подводного города.
        Мимо проползла сторожевая подлодка, царь передал по рации свои позывные и сообщил о своем намерении состыковаться с колонией. С «Дроздофф» отозвались вежливым приветствием и дали согласие.
        Постройки колонии были округлыми или даже сферическими, как нефтяные резервуары. Кругом дыбились краны, антенны и трубы, из которых, клубясь и взвинчиваясь жгутами, поднимались газы. Город на полукилометровой глубине освещался так хорошо, что Его Величество отключил фары.
        - Здесь восемь ядерных реакторов,- объяснил государь, указывая на подводные коммуникации,- они вырабатывают лимит энергии, меньше которого потреблять просто нет смысла. Так что электроэнергию здесь не экономят. В случае необходимости, конечно, иллюминацию можно убрать. Например, если приближается враг. Вы же понимаете, что это стратегический объект военного назначения. В России все серьезные научные работы - военного назначения. А все остальное - прикрытие. Так было и будет.
        Субмарина медленно приблизилась к стыковочному модулю, раздался легкий толчок, щелкнули соединительные приборы. Государь убрал перегородку, а за ней отворили массивную круглую дверь. Здесь их встретили царские адъютанты в парадных мундирах. Государь отклонил их предложение сопровождать его и повел гостей далее сам.
        - Вообще-то эта часть колонии - моя подводная резиденция,- сообщил он.- Морской дворец. Я провожу здесь до трети всего своего времени. Только здесь я чувствую себя достаточно уединенно и могу позволить себе встречаться, с кем захочу.
        Они пользовались лифтами, шли по бесконечным коридорам с красными дорожками и часовыми гвардейцами. Государь то и дело заводил их в богатые чертоги и вновь, как на яхте, демонстрировал свои владения. Однако здешние покои были еще более внушительны. Тут, например, было несколько оружейных палат с коллекцией русского оружия - от мастеров шестнадцатого столетия до изделий инженеров ядерных вооружений. Особенно государь хвалил карманные ядерные боеприпасы - серебристые шары размером с яблоко и весом в двенадцать килограмм.
        За оружейными палатами шли церковь, кунсткамера и спортивный зал с теннисным кортом, где в белых юбочках и гольфах тренировались в подачах сразу несколько пар малолетних подружек государя. Затем гости и государь вошли в галерею цветов (Его Величество увлекался искусством икебаны). Над вазами трудились японские девочки в кимоно. Они низко кланялись при появлении государя и повторяли это вежливое упражнение, пока тот не покинул ботанический уголок, проведя гостей в террариум.
        - Вот тут, в окружении этих милых существ, мне думается особенно хорошо,- признался он.
        - Какие симпатичные ящерки!- воскликнула Маша.
        - Хамелеоны,- поправил ее государь,- только хамелеоны. Двенадцать тысяч особей. А вам, доктор, нравятся хамелеоны?- испытующе глянул он на Блюмкина.
        - Нет,- признался тот.- Мерзкие, на мой взгляд, твари.
        - Вот как?- покачал головой царь.- А мне нравятся. Впрочем, это дело вкуса. В моей жизни гораздо больше забот, нежели развлечений,- посетовал Его Величество.- Но что бы я делал без этих цветов, аквариумов и маленьких ящерок?! Вы же знаете, что на самом деле мне вовсе не одиннадцать годков. Я давно уже взрослый человек, а вынужден выглядеть, как ребенок. Именно поэтому на публике я стараюсь лишний раз не появляться. Знаете, эти иностранные журналисты… Чего они только обо мне не говорят. Как, впрочем, и о вас. Но я лишний раз не подаю им повода для злословия.
        - Ах, как я вас понимаю,- сказал доктор, потеряв бдительность.- В свое время, именно, чтобы избежать сплетен и пересудов, я был вынужден покинуть родную землю. Как раз тогда я решил, что русский человек должен жить в России, независимо от политического режима,- закончил Блюмкин и тут же подумал, что про режим он ляпнул зря.
        - И все-таки быть вечным ребенком - куда хуже, чем бывшим попом,- тем же дружественным тоном, но с чуть заметной резкостью в голосе сказал государь и со странной улыбкой покосился на доктора.
        - Кто ж спорит,- всплеснул руками тот и понял, что опять сморозил что-то не то.- Простите. Я хотел сказать, что… Ну, в общем, я вам не только сочувствую, но и всегда готов помочь.
        - Как это интересно вы, логопед, можете мне помочь?- холодно проговорил мальчик в костюме матроса.- Я, вроде бы, все буквы верно произношу.
        Маша и Даня вовсю пялились по сторонам и в разговор не вмешивались, да и не прислушивались к нему, видя, что государь обращается только к доктору.
        - Э-э…- беспомощно протянул Блюмкин, замявшись.
        - Ну, полно, это шутка,- смягчился царь.
        - Очень, очень смешно!- с готовностью воскликнул доктор и даже выдавил из себя: - Ха-ха-ха… Ха-ха.
        - А вот умереть за меня вы смогли бы?- с веселой легкостью в голосе спросил у него юный царь на обратном пути.
        - Ну конечно, конечно,- после некоторой заминки залепетал Блюмкин.- Умереть за Ваше Величество - это же все равно, что отдать жизнь за родину!
        - А что вообще вы думаете о смерти?- спросил маленький государь в тот момент, когда дорогу им перебежала стайка босых лолит с теннисными ракетками.
        - Э… Я, как человек, с одной стороны, независимый от догм, а с другой, верующий, считаю смерть понятием метафизическим,- заявил Блюмкин.
        - Что ж это забавно,- кивнул государь-император скептически.- Позвольте высказать собственную позицию. Не так давно наши ученые на Луне доказали, что жизнь человека, в принципе, можно продлевать бесконечно долго. Конечно же, они предложили мне стать первым вечно здравствующим государем. Своего рода вечным символом российской цивилизации. Быть династией в единственном лице. И с тех пор я стал совершенно иначе относиться к смерти. Смерть стала для меня своеобразным выдохом жизни. Ведь чтобы нормально дышать, недостаточно только набирать в себя воздух, нужно и лишать себя его, чтобы дать возможность вобрать новый глоток. Может быть, и жизнь не имеет значения без смерти?
        Доктора очень порадовало, что скользкий мальчик перешел на абстрактную философию, и он решил во чтобы то ни стало поддержать разговор.
        - Вы, Ваше Величество, говорите о дуализме,- заявил он.- О зависимости света от тьмы, от, так сказать, оттеняющего начала. Но христианское учение убеждает нас в абсолютной гегемонии света, в неизбежном торжестве истины над ложью. Христианство утверждает, что Бог абсолютен и безначален, а вот торжество смерти временно и не абсолютно…
        Он уже и сам понял, что наговорил чепухи, и реакция царя блестяще подтвердила это. Государь откровенно зевнул, одной рукой прикрыв рот, другой - приглашая гостей в отворенную дверь стыковочного модуля.
        - Как бы то ни было,- сказал он,- нас уже ждет обед.

* * *
        Все погрузились в субмарину, царственный отрок отстыковался от своей резиденции и повел судно на всплытие.
        - Мы уже немного опаздываем, и для скорости будет лучше двигаться в надводном режиме,- сказал он пассажирам.
        Минуты две судно шло под крутым углом вверх, наконец выскочило на поверхность и блинчиком запрыгало на огромных волнах.
        Погода стала еще хуже, видимость была почти нулевой, и государь управлял по навигационным приборам. Делал он это с умением, и вскоре перед ними выросла яхта. Субмарина сделала два витка вокруг судна и, снизив скорость, подошла вплотную. На палубе уже суетились люди в резиновых плащах. Они подцепили лодку специальным краном, подняли ее из воды и опустили на палубу.
        Как только государь поднял стеклянный колпак кабины, пассажирам подали пушистые полотенца и проводили вниз - в столовую, где уже был накрыт стол.

… За обедом разговор пошел как-то легче, и Блюмкин решил не упускать случая поговорить с государем о главном - об их будущей судьбе.
        - Ваше Величество,- сказал он, несколько робея,- я хотел бы спросить вашего дозволения на то, чтобы мы могли остаться еще на некоторое время за границей. Мы обещаем при этом, что будем верно служить родине и российскому престолу.- Доктор замялся и поднял поверх своих овальных очков виноватый взгляд на маленького царя. - В общем, Ваше Величество, разрешите мне и моим друзьям еще немного попутешествовать, посмотреть, так сказать, мир.
        Несколько секунд длилось неопределенное молчание, потом государь усмехнулся.
        - Ну, конечно,- заверил он.- Никаких проблем. Тем более что даже всею своею властью я не смог бы отвести от вас некоторых обвинений, ведь они имеют не только политический характер.
        - А какой еще?- напрягся доктор.
        - Еще уголовный,- пояснил царь.- Вам инкриминируют не только государственную измену, но и похищение мертвого тела, и надругательство над ним.
        Физиономии царских гостей вытянулись.
        - Ваше Величество,- набрался смелости Даня.- Вот как раз об этом теле… Я бы хотел узнать…
        - Вы имеете в виду то самое тело, которому, как утверждает следствие, вы отпилили голову, а затем пришили его сапожной дратвой?- спросил царь невинно, только в глазах его бегали веселые бесенята.
        - Но вы ведь не верите этому?- сдавленно пискнула Маша.
        - Я-то?- отрок посмотрел на нее долгим внимательным взглядом.- Нет, конечно же. - После чего обернулся к Дане.- Итак, вы хотели узнать о судьбе этого тела? Что ж, открою вам государственную тайну.
        Блюмкин сделал робкий протестующий жест, но мальчик-царь не обратил на него внимания и продолжал:
        - Это тело имеет уникальное значение не только для вас, но и для всей нынешней мировой политики. Некто настолько могущественный, что вы просто не способны этого представить, требует от меня, чтобы это тело было предано ему. В то же время, киевские власти готовы отдать это тело только в обмен на вашу смерть.
        - А почему?- промямлил Блюмкин, окончательно потеряв аппетит.
        - По мнению Киева, всеми своими действиями, вплоть до беспрецедентного по своей дерзости побега, вы нанесли Федерации оскорбление, смыть которое может только ваша кровь.
        - Но вы ведь не выдадите нас?- пискнула Машенька.
        - Нет,- сказал мальчик-царь и улыбнулся ей. Затем пристально осмотрел гостей, и они вдруг услышали: «Можете быть спокойны»,- хотя губы монарха в этот миг не шевельнулись.
        Все они и раньше слышали об этой сверхъестественной способности русского государя - вкладывать мысли в голову собеседника без помощи голоса, но, к примеру, Блюмкин считал эти слухи досужими домыслами.
        В каком-то особом восторге от этого фокуса, а возможно и от самого обещания, Аркадий Эммануилович высоко поднял хрустальную стопку и воскликнул:
        - Многая лета, Ваше Величество, многая лета!
        Тут Даня неловко и резко встал, чуть не своротив стол, и, держа рюмку в руке с отведенным локтем, захлебывающимся голосом запел «Боже, Царя храни». Когда он закончил, г осударь сдержанно посмеялся и шутливо осудил:
        - Это вы, Даниил Матвеевич, зря. У нас же дружеская встреча, а вовсе не званый обед. Поэтому я как раз хотел бы выпить теперь за вас.
        - Нет, за вас!- возразил Даня и тут же испугался, осознав, что перечит царю.
        На помощь пришел Аркадий Эммануилович:
        - Ваше Величество!- воскликнул он.- Предлагаю выпить за нас всех - за русских людей во главе с великим императором Российским!
        Государь снисходительно улыбнулся, в знак согласия кивнул головой, и когда гости опрокинули, наконец, стопки (даже Машенька решила по такому случаю не погнушаться выпить водки), медленно поставил нетронутую рюмку на стол. Раздался звон посуды, и неожиданно воцарилось молчание.
        Некоторое время государь сидел во главе стола, задумавшись и не отпуская хрустальной ножки, потом откинулся в кресле, опершись на слишком высокие для ребенка подлокотники, отчего плечи его белого мундира оттопырились вверх…
        Машенька лежала лицом в селедке под шубой, скрестив тонкие руки на белой скатерти, так, будто бы заснула за партой. Даня, нелепо развалившись, сполз набок, и только высокие подлокотники не давали ему упасть. Доктор Блюмкин сидел, запрокинув бородатую голову и широко раскрыв рот, словно на приеме у зубного врача.
        В столовую неслышно вошел Франсуа Лукен.
        - Ваше Величество,- предлагая свои услуги, сказал он и замер, ожидая, у раскрытой двери.
        - Сколько понадобится времени на то, чтобы их смерть засвидетельствовало киевское консульство, и мы получили тело девушки?- спросил печальный отрок.
        - Не более суток, мой Государь,- отозвался Лукен.

«Плюс доставка на Луну,- кивнул тот.- Что ж, сообщите ЕМУ, что послезавтра он свое получит».
        Положив салфетку на стол, царь поднялся и вышел.
        Глава четвертая
        НИГДЕ

1
        Сломался корабль -
        три коромысла гвоздей остались.
        Китайская пословица
        Химический вкус спирта, горько ударив через носоглотку, казалось, добрался до мозга и сейчас потечет из ушей. Доктора перекорежило, из глаз его хлынули слезы. Но, не желая обидеть государя подозрением, что тот предложил им паленую водку, он прохрипел:
        - Хорошо пошла,- и, переведя дыхание, вернул стопку на стол. После этого утер салфеткой слезы и посмотрел на друзей - сначала на Даню, потом на Машу. Оба они, как зачарованные, глядели в ту сторону, где только что сидел Его Величество.
        - А где государь?- спросил доктор. Ему показалось, что от жуткой водки у него до такой степени помутилось сознание, что он какое-то мгновение пробыл в забытье. Он явно что-то упустил. Например, то, как государь вышел или, не дай бог, упал под стол…
        Бледный Даня с лоснящимся от пота лицом бросил на доктора бессмысленный, недоверчивый взгляд. Аркадий Эммануилович понял, что друзья тоже не в курсе, куда подевался царь. Он отодвинул стул и медленно, не сводя глаз с царского места, поднялся.
        Все было как-то не так. Все как-то изменилось. Например, свет, казавшийся незадолго до того нежно-матовым и салонным, стал теперь полумраком мавзолея… Но это изменение касалось, скорее, восприятия…
        - Док, качки не стало,- настороженно заметил Даня.
        - Что?- переспросил Аркадий Эммануилович, медленно двигаясь за его спиной вдоль стола.
        - Качки не стало. Мы будто бы и не на море.
        И действительно, ощущение было таким, словно вы заснули в поезде, а проснувшись, поняли, что он стоит. Только вот где и когда он остановился, это вы упустили. Блюмкин подошел к креслу государя, для убедительности отодвинул его и, подняв края белой скатерти, заглянул под стол.
        - И тут его нет,- роковым голосом сообщил доктор.- Что же это творится-то?
        Он медленно перекрестился. Маша и Даня тоже поспешно осенили себя крестным знамением. Что-то было не так. Что-то было не так очень сильно, это чувствовал каждый из них, но ни выразить, ни даже объяснить самим себе, ЧТО, было невозможно.
        Даня с Машей с места не поднимались, только сопровождали доктора обреченными взглядами. Блюмкин выглянул за дверь. Никого. Подошел к иллюминатору. Стекло запотело. Быстрыми круговыми движениями док протер его рукавом и приник вплотную. Вглядываясь, он все сильнее прижимался к стеклу очками, в какой-то момент те, брякнув, соскочили с переносицы и повисли на шнурке.
        - Черт, что же это такое творится?- повторил недоумевающий доктор, нацепив очки обратно на нос.
        - Что там?- чуть слышно спросила Маша.
        - Ничего,- спустя некоторое время ответил озадаченный доктор.- В том-то и дело, что ни-че-го.
        Он медленно, с опаской положил руку на холодную, нет, ледяную, словно облитую жидким азотом, ручку. Превозмогая студеную ломоту в пальцах, он хотел повернуть ее и открыть иллюминатор, но вдруг испугался и отстранился. «Нет, все же надо открыть, надо открыть,- покрываясь испариной, сказал про себя Аркадий Эммануилович.- В конце концов, мы же не в космосе».
        - … Живый в помощи Вышняго в крове Бога Небеснаго водворится…- только нагоняя страху, забубнил Даня девяностый псалом.
        Доктор повернул ручку и, словно крышку стиральной машины, откупорил-таки массивный иллюминатор. Засвистел ветер, голубой колкий рассыпчатый снег, поблескивая, вихрями заскользил в столовую, и с ним в помещение вполз неземной жесточайший холод. Упав на пол, он покатился, расползаясь и обволакивая ледяной хваткой щиколотки. Отчаянным выпадом доктор захлопнул иллюминатор плечом и повернул ручку.
        - … Не убоишься ужасов в ночи…- задыхаясь, иступлено продолжал тараторить Даня,- стрелы летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы опустошающей в полдень…
        Впервые за последнее время судно слегка покачнулось, точнее, чуть перевалилось с боку на бок и вновь застыло на месте.
        - Да помолчи ты!- не выдержав, рявкнул доктор.
        - Не приключится тебе зло…- Даня осекся, и как раз в этот момент раздался тяжелый стук.
        - … И… и… рана не прибли-бли-жится теле-ле-ся твоему,- дозаикался все-таки Даня и замер, задрожав так, что громко застучали зубы. Пытаясь заглушить этот звук, он схватился за челюсть.
        - Это мне одному показалось?- неуверенно спросил доктор, прислушиваясь.

«Бум, бум, бум, бум»,- отчетливо повторились удары, свет дважды мигнул, откуда-то снизу донесся массивный басистый скрежет.
        - Ой,- как-то уж совсем безнадежно пискнула Маша.- Мне тоже.
        - Спокойно, спокойно,- поднял руку Аркадий Эммануилович, вновь подкрался к двери и прислонился ухом. Потом повернулся к ней губами и, чуть осипшим от волнения голосом, спросил: - Кто там?- и вновь приник к створке.
        Оттуда, снаружи, донесся не человеческий, а, скорее, медвежий храп, низкий, на пределе восприятия, но оформляющийся в слова:
        - Откройте, господа!
        Доктор нервно схватился за позолоченную дверную ручку.
        - Господа, откройте,- чуть более четко послышалось снаружи,- ход готов к вашему… - Дальше было не разобрать, голос перешел в сплошное басовитое фырканье.
        Доктор попятился от двери, Маша с Даней шумно вскочили и прижались друг к другу у стены.
        - Ну же, господа, откройте!- повторил неизвестной конфигурации монстр.- Или я вынужден буду войти, прибегнув к силе.
        - Боже, что же это творится?- пробормотал Блюмкин, заходя за стол, слепо шаря по скатерти в поисках ножа или хотя бы вилки, и не в силах оторвать взгляд от входа.
        Дверь заметно прогнулась внутрь, замок заскрипел, щелкнул, позолоченная ручка отскочила и со звоном упала на пол… И в столовую шагнул невероятных размеров пес. Пес этот был темно-серый, чуть меньше лошади, но побольше, чем пони. Щеки его обвисли до такой степени, что была видна розовая изнанка нижних век и красноватый белок безразличных глаз.
        - Простите, господа, простите, барышня, но всем вам следует пройти со мной,- прочавкала слюнявая собака.- Не стоит медлить, проход может быть закрыт.
        - А вы, простите, кто?- хорохорясь, с ноткой возмущения осведомился логопед.
        Какое-то время пес смотрел на него в упор равнодушным, но очень тяжелым взглядом, затем хрипло вздохнул и сказал:
        - Собака. Следуйте за мной, иначе останетесь здесь на века - призраками тосковать в этих узких покоях.
        С этой фразой пес попятился, так как его размеры не позволяли ему развернуться в дверях, и углубился в коридор.
        - Идемте же, господа!- послышался удаляющийся голос пса.- Иначе, повторяю, останетесь на века…
        Доктор засуетился в нерешительности, но, встретив перепуганные взгляды онемевших друзей, развел руками и махнул на дверь:
        - Как бы то ни было…
        Даня с Машей быстро двинулись за ним к выходу. Из глубины коридора вновь донесся уже едва различимый голос четвероногого провожатого:
        - Идемте!
        Взбежав по узкой лестнице, троица выбралась в лютую стужу и густую метель. Вся царская яхта обледенела, и перила покрылись ворсистым, как паучьи лапки, лазоревым инеем. Прикрываясь локтем от яростной вьюги, доктор заметался от борта к борту, разыскивая пса. Даня стоял, обнимая съежившуюся Машу.
        - Здесь есть кто-нибудь?- крикнул ошалевший доктор и вдруг замер, разведя руки и открыв рот так, словно увидел нечто невероятное.
        Прижимая к себе Машу и заслоняясь от ветра воротником пиджака, Даня попытался разглядеть в бушующей мгле, на что же тот уставился. Но дальше пяти шагов он ничего не видел - только мчащийся потоками снег.
        - Что там?- крикнул Даня доктору.
        - Корабль!- как завороженный произнес тот.- Даня, разве ты не видишь корабль?
        Даниил вновь уставился туда, куда указывала рука Аркадия Эммануиловича, и словно бы прозрел. Просто объект был так велик, что воспринимался не как часть пейзажа. То темно-серое, что виделось Дане за потоками снега и казалось некоей абстрактной далью, было бортом гигантского судна, что стояло вплотную к яхте, нависая над ним, словно скала.
        Вдруг раздался треск, и палубу тряхнуло. Это из-под толщи сковавшего море льда всплывала чудовищных размеров субмарина, к рубке которой, как оказалось, была прикреплена царская яхта. Да, яхта была лишь небольшой декоративной деталью огромного атомного крейсера, и со стороны выглядела так же нелепо и трогательно, как выглядело бы воздушное пирожное на крыше лимузина или кокетливая шляпка на голове глубоководного чудовища.
        Но разглядывать открывшийся вид и давать ему оценку у наших героев не было никакой возможности. Не понимая, что происходит, рухнув от тряски рухнув на палубу, они кричали от ужаса и на четвереньках ползли к бортовым перилам. А яхту все возносило и возносило вверх. Это было ясно по тому, как стремительно опускался ржавый борт соседнего корабля.
        Доктор первым нашел в себе силы открыть глаза и посмотреть вниз… «Это же уму непостижимо! Так вот откуда в трюме было столько помещений!- вспомнил он экскурсию, которую устроил им царь.- Похоже, он еще показал нам только малую часть».
        Когда же скрывавшийся под их суденышком монстр, наконец, всплыл, оказалось, что палубы яхты и «призрачного корабля» практически сравнялись - будь между ними мост, с одного судна можно было бы перейти на другое. И этот мост не заставил себя долго ждать. Тяжеленный, как стрела подъемного крана, он рухнул с корабля на яхту, искорежив перила палубы и проломив ее дощатый пол. Взвыла сирена, и «призрачный корабль» тронулся с места. Стальной трап, громя палубу, со скрежетом пополз вперед. Тут только доктор в полной мере ощутил всю ничтожность и уязвимость их положения на этом фальшивом паруснике. Он бросил взгляд на уродующий яхту трап… Потом на сжавшихся от страха друзей… Схватил и потащил их за собой.
        - Нет!- простонал Даня, не желая отпускать ни Машу, ни перила.
        - За мной!- страшно заорал доктор, ухватил его за волосы и заставил взглянуть на мост.- Еще миг - и нам отсюда не выбраться!
        В следующее мгновение доктор вырвал Машу у Дани и, взвалив ее на плечо, прыгнул на стальной мост.
        - Давай, Даня, давай!- закричал он оттуда.
        - Нет!- в истерике бормотал тот, не желая выпускать перила. Но вот трап поравнялся с ним, и, чтобы не быть сметенным, Даниил откатился по палубе назад. Лежа на животе, он провожал доктора и Машу тоскливым взглядом.
        - Даня!- закричала Маша, протянув к нему руки.- Даня!
        Лишь когда мост уже оторвался от яхты, он, наконец, решился. Зажмурившись и вопя, как камикадзе во время самоубийственной атаки, он бросился к краю палубы и сиганул вперед. Чудом допрыгнув, он ухватился руками за стальную переборку, болтаясь и суча ногами над пропастью. Аркадий Эммануилович на четвереньках подполз к краю моста и принялся втаскивать его наверх. Маша, чтобы хоть как-то помочь им, схватила доктора за ботинок. Так они и тащили Даниила, как дед с бабкой репку, пока после нескольких панических секунд он наконец не оказался на мосту целиком. Тут же они втроем ринулись на четвереньках на палубу «призрачного корабля».
        Когда доползли, руки одеревенели, и пальцы после долгого контакта с ледяным металлом не слушались совсем. Снежная буря продолжалась, а за бортом ворочалось и огромными буграми переваливалось море. Однако это был очень большой корабль: волны хлестали его клепаные борта, выбрасывали в небо белые брызги, но на палубе был только рассыпчатый снег, да промозглый соленый ветер.
        Их новый корабль с трубами до небес больше походил на сухогруз или танкер, чем на пассажирское судно. Вновь завыла сирена, вдали за ящиками мельком пробежал свет прожектора, и послышался отдаленный лай. Они словно бы очутились на суше, казалось, море осталось где-то далеко позади. И шум его почти стих, и буря мгновенно перестала.
        После сумасшедшей борьбы за жизнь доктор наконец отдышался, немного пришел в себя и обернулся, чтобы увидеть поднятую над водой яхту. Возможно, она была еще и не так далеко, но видимость была очень плохая, и разобрать что-то в заснеженной мгле было невозможно.
        - Док, где мы?- спросил Даня.
        Аркадий Эммануилович посмотрел на него, отвел взгляд, поднял воротник и помотал головой.
        - Не знаю, Даня, ничего я теперь не знаю…
        Вдруг Маша захлопала Даниила по ноге, потом попятилась, и тыча пальцем в сторону, попыталась что-то сказать.
        - Что там?- спросил Даня.
        - Люди! Там люди!- возбужденно выкрикнула Маша.- Смотрите, как много людей!
        И действительно, неподалеку медленно двигалась очередь из самых обыкновенных людей в куртках, плащах, пальто или шубах. Некоторые, одетые не по погоде, кутались в серые одеяла или платки.
        - Куда они идут?- спросил Даня.- Может, нам следует пойти с ними?
        - Здесь так холодно,- добавила Маша.
        Молодежь уставилась на доктора. Он казался не испуганным, а каким-то поникшим, надломленным, будто бы творилось то, чего он и боялся. Заметив, что друзья смотрят на него, Аркадий Эммануилович вздохнул и поднялся. Он поправил одежду, протер очки и сказал:
        - Ну что ж, пойдемте, посмотрим. Может, там нам что-нибудь и объяснят.

* * *
        Очередь оказалась широкой, человек в пять. Молча делая маленькие шажки, люди медленно продвигались вперед - туда, где изредка мигали фонарики и тревожно лаяли собаки. Длину очереди определить было невозможно. Очевидно было лишь то, что она очень и очень велика: задний конец терялся в метели, а далеко впереди она втекала в какую-то арку.
        Доктор набрал в грудь воздуха, прокашлялся в ладошку и обратился к толпе:
        - Простите, здесь кто-нибудь говорит по-русски?
        - Здесь все говорят по-русски,- уныло ответил кто-то.
        - Так это российское судно?- все еще несколько не сообразуясь с обстановкой, громко спросил доктор.
        - Судно?!- горько хохотнул кто-то.- Какое, на хрен, судно?..
        - Скажите уж тогда «паром»…- поддержал другой голос.
        - Э-э,- ничего не понял доктор.- Так оно имперское или федеральное? Или, может быть, республиканское?
        - Я думаю, что и то, и другое, и третье,- спокойно ответил картавый прохожий и вздохнул.- Вы что, гражданин, не видите, куда мы идем?
        Вдруг какая-то женщина поблизости зарыдала, бормоча: «Судно… судно…», и несколько прохожих принялись утешать ее.
        - Простите, но я действительно не вижу, куда,- смутился доктор.
        - Вот и мы не видим,- невозмутимо отозвался картавый.
        - Так может быть, нам лучше сойти на ближайшем причале?- предложил доктор.- Видите ли, мы не совсем россияне. Точнее, мы русские, но живем уже не в России.
        - Мало ли кто где жил. Здесь это никого не волнует,- ответил разговорчивый прохожий.- Я, например, чистокровный еврей и жил в Израиле, но вот я все равно здесь. Пес его знает, почему.
        - Не надо было рождаться в Одессе,- буркнул кто-то рядом с ним.
        - И водку по-русски жрать,- добавил другой.
        - И все-таки, куда мы идем?- не унимался доктор.- И что нас ждет там?
        Израильский одессит пожал плечами:
        - Не знаю, не знаю. Может, нам пожмут руку и выдадут колбасы, а может быть, выругают и что-то припомнят. Каждый ждет чего-то своего… Послушайте, друзья мои, да вы так окоченеете.
        Даня, прыгая с ноги на ногу, согласно покивал. Маша, стуча зубами, благодарно посмотрела на прохожего и быстро-быстро заморгала: ее волосы давно уже покрылись поблескивающим бисером снежинок.
        - А вы поспрашивайте, может, у кого-то есть что-нибудь теплое,- посоветовал картавый прохожий, а когда доктор беспомощно оглянулся, он вдруг развернулся лицом к задним рядам и, продолжая пятиться, закричал торжественным левитановским голосом: - Товарищи!- Потом прокашлялся и добавил: - Братья-славяне! Не найдется ли у кого теплой вещички для земляков?
        - Ты на свою рожу жидовскую в зеркало глянь!- крикнули из толпы.- Брат нашелся!
        Очередь продолжала свое степенное движение, лишь некоторые женщины что-то недобро пробормотали себе под нос.
        - Граждане!- не сдавался израильтянин.- Люди добрые, не найдется ли теплой вещички для земляков? Товарищи, вспомните о том, как наши предки выручали друг друга в тяжкие моменты нашей истории.- Благородный голос прохожего звучал звонко, но быстро терялся за мерно шаркающей поступью обреченной толпы.- Люди русские! Неужели все эти рассказы о сердечном сплочении русских людей в беде придуманы только затем, чтобы обманывать в школе детей? Неужто мы, как какие-нибудь американцы, в трудную минуту войн и революций думаем только о своей шкуре? Тогда позор нам, товарищи! Позор! А ведь кто знает, куда мы с вами идем? Может быть, там, впереди, нас ожидают еще более суровые испытания и помощь понадобится не им, а вам…
        - Да замолчите же вы, наконец,- скорбно выдохнула молодая женщина, пихая ему в руки стопку клетчатых одеял, которую передал через нее кто-то сзади.
        - Спасибо, товарищи!- все никак не мог выйти из образа картавый.- Так, именно так и должны поступать…
        - Зат-кни-тесь!- рявкнула женщина, и израильтянин заткнулся.
        - Благодарствуем,- искренне сказал доктор, принимая одеяла. Аркадию Эммануиловичу было неловко, и он очень хотел как-нибудь отблагодарить доброго человека.- Вы просто спаситель.
        - Да бросьте,- скромно улыбнулся прохожий.- вставайте вперед, что вы с боку припека?
        - А никто возражать не будет?- поосторожничал доктор.
        - Не будет, не будет,- заверил израильтянин.- Кстати, забыл представиться. Моисей Иванович Биндеман.- Он учтиво поклонился.
        - Аркадий Эммануилович Блюмкин,- кивнул доктор и высунул из-под одеяла руку для рукопожатия.- А это мои друзья - Даниил и Мария.
        - Очень приятно,- вновь поклонился спаситель.- Можно поинтересоваться, чем вы занимались и как оказались здесь?
        - Я врач-логопед, а мои друзья - вахтовики и трудятся на орбите,- ответил доктор, раздавая одеяла Дане с Машей и втискиваясь вместе с ними в колонну.- Видите ли, мы были на неформальном обеде у Его Величества государя императора Максима Павловича, и вдруг царь куда-то исчез, а потом пришла собака и пригласила нас на этот корабль…
        Объяснив ситуацию вкратце, доктор тут же сконфузился, осознав, какой ерундой звучит сказанное им. Биндеман же украдкой глянул на Даню и Машу, надеясь, что они дадут какие-либо знаки, что, мол, доктор несколько не в себе. Но постольку те брели, глядя себе под ноги, и никак на сказанное не реагировали, он только пожал плечами и неискренне промычал:
        - Вон оно, значит, как. Сначала царь, потом собака…
        - Да-с,- сказал Блюмкин с вызовом,- именно так-с. Сперва царь, потом собака. Мы и сами, в общем-то, не понимаем, как это все получилось. Еще, знаете, эта подводная лодка во льдах и ваш корабль…- продолжал он нести пургу.
        - Корабль, корабль,- качая головой, повторил Моисей Иванович, как бы теряя интерес чокнутому собеседнику.
        - А как вы-то здесь оказались?- чувствуя, что тот не вполне ему верит, спросил доктор.
        Биндеман пожал плечами и опустил глаза:
        - Я просто спустился в берлинское метро и пошел в потоке людей. Потом раздался хлопок, свет отключили, и все с визгом ринулись по туннелю. Сначала бежали, потом пошли по темным переходам… И вот мы все идем, и кругом одни русские, и все давно уже устали идти. Но, похоже, мы все-таки куда-то подходим.
        Доктор огляделся вокруг и обнаружил, что они вошли в какой-то ангар. Над их головами теперь свисали тарелки примитивных железных люстр, чуть покачивающихся на длинных, теряющихся в темном высоком своде шнурах. Шаркающие шаги стали отчетливее, а тихие голоса - гулче. Где-то в глубине этого холодного жестяного полумрака гудели механизмы, лаяли собаки и звучал неразборчивый женский голос, судя по тембру - из репродуктора.
        - Да, действительно,- озадаченно согласился доктор, обернулся, но прохожего уже не нашел: на входе очередь слегка перемешалась. А люди выглядели уже не такими удрученными.
        Однако впечатление, что путь в неизвестность подошел к концу, довольно скоро рассеялось. Чем дальше они шли, тем больше убеждались в том, что нет ему конца и края. Помещения, через которые они брели еще много часов, иной раз действительно напоминали туннели метро, иной раз - корабельные трюмы, а иногда - темные заводские склады. Тогда над ними нависали контейнеры, по которым расхаживали солдаты в длинных шинелях, с собаками и с фонарями в руках. Их лучи дерзко сновали по толпе, заставляя пойманных светом усталых людей щуриться или заслоняться рукой.
        Это была очень странная и тяжелая ночь. Маша с Даней, кутаясь в одеяла и погрузившись в дремоту, зевали, как дети, и бездумно брели, положившись на Аркадия Эммануиловича. Доктор же, напротив, не расслаблялся и старался быть готовым ко всему, прежде всего - к внезапной панике, которая особенно страшна при таком скоплении народа.
        Потом вышли под открытое небо на какую-то станцию и, как колонна военнопленных, быстро двинулись через коридор между солдатами и их лающими псами. Ярко били прожектора, гудели грузовые машины, высаживая отряды военных. Постукивая, прополз железнодорожный состав из бесконечных цистерн. Казалось, что вот-вот наступит рассвет. Доктор подумал, что, возможно, дальше их повезут поездом, а сейчас дадут отдохнуть в теплом чистом помещении вокзала, но вскоре разочаровался: станция больше походила на товарную, и ничего похожего на зал ожидания здесь не было.
        Не задерживаясь тут, они вышли к бурлящей в зарослях голого ивняка реке. Казалось ее грязный пенистый поток не может замерзнуть в принципе - будто бы где-то неподалеку был водопад, который и разгонял его с такой неистовой силой. Деревянный мост был в несколько сотен метров длиной, и шумная холодная вода поднималась почти до самого настила, обдавая его сырой моросью.
        Взошли на мост. Доктор шел с краю и выглядывал, наклоняясь за перила, из-за спины впередиидущего, в надежде рассмотреть, что их ждет на том берегу. Никто не разговаривал. За шумом реки пришлось бы кричать, а для этого все были слишком утомлены. Когда они уже почти перешли реку, доктор увидел, что на пустынном берегу снова маячат солдаты с собаками на поводках. Грозные силуэты конвоя чернели на фоне неба.

«Сколько же можно идти?- в изнеможении подумал доктор.- Всё, я сейчас поговорю с солдатами. В конце концов, они-то уж обязаны знать, что здесь, черт побери, творится».
        - Простите, вы не подскажете, куда мы идем?- поинтересовался доктор у выхода с моста, шагнув из колонны к стоящему спиной конвоиру.
        Солдат в плащ-палатке резко обернулся, и Аркадий Эммануилович, в ужасе отшатнувшись, шмыгнул обратно в толпу. «Ой, ой, простите, простите»,- лепетал он при этом. Ему показалось, что у солдата чего-то сильно недостает. То ли глаз, то ли всего лица. Под прорезиненным широким капюшоном зияла темная, но осмысленная дыра, и разговаривать с этой дырой почему-то не хотелось. Теперь он в панике проталкивался вперед, до тех пор пока его не схватили за рукав.
        - Что такое, что такое?..- суетливо попытался вырваться пойманный логопед.
        - Док, док, это я!- теребил его за рукав Даня.
        - А,- пришел в себя Аркадий Эммануилович.- Это ты, Данечка. Боже, как ты меня напугал. Ты представляешь, я хотел спросить у солдата, куда мы движемся. А у него, а у него…
        - Что у него?- встревожено спросил Даня.
        Доктор подумал, что от его страшного рассказа никому лучше не станет, и ответил невразумительно:
        - Ничего у него.
        - Ничего?!- испугался Даня.
        - Ничего, ничего,- успокаивающе подтвердил Блюмкин и, нахмурившись, побрел дальше.
        Потом они прошли через крепостные врата белокаменного кремля и дальше теснились на узкой брусчатой дороге между двух белых стен с часовыми. Затем вошли под высокий навес, а из-под него вывалились на какую-то уже плотно запруженную народом площадь. Друзья двигались в создавшейся на выходе давке, сцепившись локтями. На самой площади стало свободней, и в полумраке ей не было видно ни конца, ни края. Где-то на горизонте маячил силуэт башни, и лучи прожекторов блуждали и скрещивались над ней. Толпа переминалась с ноги на ногу, и тихие голоса уставших людей сливались в монотонный гомон.
        Вдруг над головами поплыл голос низких труб, словно несколько пароходов давали гудки к отплытию. Лучи прожекторного света засуетились и сошлись на вершине башни, обозначив там величавую, как изваяние, фигуру. На голове ее блистал драгоценный шлем, тело сверкало броней, на плечах картинно колыхалась на легком ветру пурпурная мантия. Черт лица издалека разобрать было невозможно, отчетливо были видны лишь два черных круга на нем: то ли пустые глазницы, то ли темные очки.
        - Кто это такой? Шо це таке?- покатился шепот во мраке.- Видали? Ох, ты!..
        - Может, это великий князь? Государя - того самого, а сам…
        - Який великий князь? Чего вы провокацию распространяете?
        - А кто это тогда, по-вашему?
        - Ангел Господень!- вдруг заголосил старушечий голос.- Вот те крест, сам архангел Михаил!
        - Клёвый прикид,- перешептывалась молодежь.- Фирменный чувак.
        - Тихи, тихо. Какая разница, кто он,- раздраженно цыкали серьезные люди.- Главное - начальник. И говорить, вроде, собирается. Может, хоть что-то объяснит…
        Подняв лицо к небу и воздев руки, как оперная дива, существо на башне, блистая в лучах, воскликнуло:
        - К сынам человеческим голос мой!
        После такого приветствия по рядам прокатился ропот, оратор выдержал паузу, и когда воцарилась глубокая тишина, продолжил:
        - Слушайте, потому что я буду говорить важное, и изречение уст моих да укрепится в сердцах ваших до самого Дня отмщения. Ибо пред вами врата мира томящихся в ожидании! И пусть слова сии будут ясны для разумного и неразумного, ибо они справедливы, и нет в них коварства или лукавства.
        Еще раз волной прокатился гомон.
        - Скажите, а билеты на выходе проверяют?
        - А у вас что, есть билеты? Мы, честно говоря, так прошли…
        - Да помолчите же вы!
        - Тс-с!
        - Господь держал меня одесную себя в начале пути своего, прежде созданий своих, искони,- туманно сообщил светозарный оратор.- Я родился, когда еще не существовала бездна, когда еще не было пространств и времен, текущих под звездами. Я родился прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, прежде чем водоросли покусились на утесы и прибрежный песок. Когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок Вселенной. Когда он еще уготовлял небеса, я был там. Когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда полагал основание Земли, и тогда я был при Нем.
        - При ком? При ком?- зашептались люди.
        - Ну, тише! Дайте ему закончить…
        - Да при Господе, при Господе-Вседержителе!..
        - Да вы-то хоть помолчите, бабуся…
        - И радость моя,- продолжал витязь,- была с сынами человеческими от начала времен. Ибо я - Мараил, предстоящий пред Всемогущим.
        - Что я вам говорила! А вы мне рот затыкаете!
        - А может, у него еще и документик имеется?
        - Вам бы только корочки, бюрократ поганый…
        - Итак, дети, послушайте меня! Ибо блаженны те, кто сохранит слова мои. Многочисленны собрались вы у врат моих, где водворен я на страже с тех времен, как умер Адам и жена его. О, как многочисленны вы, нашедшие город, где самим Богом поставлен я стражником и начальником ожидающих душ…
        - От! Вы слышали? «Поставлен начальником»! Я ж говорила! Ну, скажите, говорила? А вам - корочку подавай. Как не стыдно!..
        - Да помолчите же вы, наконец! Дайте ему уже досказать. Ну, вот, прослушали. Что он сейчас сказал? Это все из-за вас. Вот из-за таких, как вы…
        Фигура витязя исчезла. Народ в полутьме стал разбредаться, кто куда. В легком отупении друзья молча стояли на площади, наблюдая, как рассасывается толпа. Встряхнувшись, Блюмкин оглянулся на Машу и Даню, а потом, с видом человека, который знает, что делает, двинулся к приоткрытой двери в стене ближайшего здания.
        Вместо лестницы на этажи за дверью обнаружился тускло освещенный коридор с затхлым воздухом и полом, покрытым старой желто-серой и коричневой, уложенной в шахматном порядке, плиткой. Бормоча про себя проклятья, доктор упрямо двигался вперед, а парочка уныло плелась за ним, пока они, наконец, не наткнулись на облупившуюся дверь, распахнули ее и… неожиданно вышли на площадь сумеречного города.

* * *
        - Где это мы?- удивился Даня и оглянулся. На двери за его спиной висела табличка с надписью «WC». Оторопев, вся компания ломанулась обратно и оказалась в светлом кафельном зальчике с кабинками и писсуарами.
        За столом со свернутыми отрезками туалетной бумаги и салфетками сидела полная пожилая женщина.
        - Проходите, проходите,- сказала она гостеприимно.- Мальчики сюда, девочки - дальше.- И добавила с затаенной гордостью: - У нас бесплатно.
        - Что за чёрт?- буркнул Блюмкин, и они вышли обратно в город.
        В легком отупении друзья молча стояли на площади. Тут и там, предлагая свои услуги, сновали таксисты. Доктор поймал мотор и попросил доставить их в номера.
        - Извините, а в каком мы городе?- спросил он у водителя по пути.
        - Ни в каком,- ответил тот неприветливо.
        - А сколько стоит проезд?- поинтересовался Даня.
        - Нисколько.
        Смысла спрашивать что-то еще явно не было.

… Это был странный ночной мир, где время остановилось на полуночи и секундные стрелки часов тикали туда-сюда, оставаясь на месте. Лишь на первый взгляд все здесь было так же, как в любом большом городе: интеллигенты посещали балет, бомжи слонялись по закоулкам, бандиты кутили в злачных клубах… Но трамваи вдоль темнеющих в полном безветрии городских аллей позвякивали здесь сами по себе, без вагоновожатых, с добрыми таксистами тут расплачивались разговорами за жизнь, а со злыми - тактичным молчанием, в газетах же можно было встретить заметки любых эпох. На открытии номера, как правило, печатались интервью с героями некрологов…
        Друзья разместились в гостинице «Атлантида». Причем несколько нахальным способом - проскользнув мимо задремавшего портье и прихватив со стены три ключика. Они надеялись, что когда наступит утро, они смогут объяснить ситуацию, расплатиться и задержаться тут, пока все не станет окончательно ясно… Но случилось неожиданное. Неизвестно, сколько они ждали, может, часы, а может быть, и целые сутки, но утро так и не наступило. И денег за жилье никто не потребовал, хотя персонал обсуживал их так, будто они щедро заплатили вперед.
        Все здесь были приезжими, но жили, как привыкли на прежнем месте - каждый на своем. Одни при этом задумывались о прошлом и будущем, другие, наоборот, старались не заморачиваться. Аркадий Эммануилович поначалу метался по городу, обивал казенные двери и многочисленные конторы в поисках ответа, где они находятся и зачем. Но ответ ускользал. Он даже встретил двух-трех унылых знакомых, но ничего не добился и от них. Ответа на вопрос, что они здесь делают и как собираются быть дальше, доктор не получил. «Какая теперь разница? Разве это теперь имеет какое-то значение?» - отвечали ему со вздохом и шли прочь - кто на службу, кто в кино, кто в кабак.
        В конце концов, Блюмкин отчаялся и тоже стал проводить вечера в гостиничном баре. Впрочем, как раз здесь и произошла одна знаменательная встреча.
        Как-то раз, кода в зале играла струнная музыка и стукались шары на бильярде, в глубине, в табачном дыму, доктор заметил очень пьяного человека в смокинге в компании двух бледных проституток в изъеденных молью мехах. Был он плотной комплекции, давненько небрит, но в пижонском вечернем костюме. Он то и дело покачивался над столом и, выпячивая нижнюю губу, с чем-то горестно соглашался. Что-то странно знакомое показалось в нем Блюмкину.
        - Простите, а вон там, это кто?- спросил Аркадий Эммануилович у бармена, нарочно повернувшись к компании спиной.
        - Этот-то?- протирая стаканчик салфеткой, отозвался бармен шепотом и слегка улыбнулся.- Да как вам сказать… Я здесь еще с советских времен верчусь. Славное было время.- Довольно-таки буржуазный с виду бармен вздохнул.- Я тогда в Одессе буфетчиком в Отраде работал. Бывало, и киноактеры ко мне заглядывали с киностудии. Особенно помню Валентину Серову. В стране голод, а она вся в бриллиантах, кругом репортеры вьются, того и гляди, от фотовспышек ослепнешь. Эх, замечательная была женщина. Актриса! Жаль, что теперь не заглядывает…
        - А что так?- спросил доктор.
        Бармен с сожалением развел руками:
        - Увы, она покончила с собой…
        Доктор, соболезнуя его горю, покивал и осушил стаканчик грейпфрутового коктейля. Потом, поморщившись и помотав головой, вновь посмотрел в конец зала, где заинтересовавший его тип уже в одиночестве лежал лбом на столе. Бармен, не спрашивая, доктору повторил.
        - Простите, но все же по поводу вон того…- продолжил, было, расспросы Блюмкин, но бармен уже обслуживал другого клиента.- Э… - бессильно добавил Аркадий Эммануилович и вновь уставился сквозь клубы табачного дыма на чем-то заинтриговавшего его пьяницу.
        Доктор выпил еще, а затем, пошатываясь и хватаясь за плечи сидящих за столиками посетителей, побрел по проходу выяснять, чем же зацепил его этот гражданин в костюме. Подойдя, он схватил его за короткие потные волосы, поднял… И тут же в ужасе уронил. Голова мощно стукнулась лбом о стол и сказала:
        - Ой.
        - Но этого не может быть!- вскричал доктор.- Ванечка, это ты?
        - Я,- ответила голова, не поднимаясь.
        - Но как? Ты же скончался у меня на руках!- показывал свои ладони и растопыренные пальцы доктор.- На телестудии в Киеве мы подобрали тебя раненого. Но в машине ты умер!
        - Уж чего Бог положил, того, как говорится, не переменить,- ответил Ванечка с полуоткрытыми глазами, икнул и весомо добавил: - Простите, доктор за откровенность, но что же тут удивительного? Ведь вы тоже, как вы выражаетесь, скончались. Вот мы с вами тут и встретились.
        - И действительно,- согласился Аркадий Эммануилович, вдруг в полной мере осознав этот факт, и утер платком пот со лба.- Действительно. Так и есть.
        - Ну, так дайте, Аркадий, как вас там по батюшке, я вас расцелую,- сказал Ванечка. Доктор рухнул в его объятья, и они с грохотом скатились под стол.
        - Я сегодня случайно прочел ваши имена в некрологе,- рассказывал Антисемецкий, когда они уже выбирались из бара.- Сразу решил наведаться. Вот, даже костюмчик позаимствовал. Разволновался, конечно, а когда дошел до «Атлантиды», решил, перед тем как подниматься, для смелости пропустить грамм сто пятьдесят-двести. Тут подошли ко мне две интересные женщины… Две гражданочки подошли… Закурить попросили, то да сё…- сведя брови и потупившись, закончил свой рассказ Иван Петрович, вывернул карманы и оттуда выпала пачка папирос.
        Случилось это в просторном лифте, как раз в тот момент, когда консьерж нажал на кнопку, и кабина с шестью пассажирами тронулась вверх. Ванечка стал нагибаться за папиросами, пукнул, и тесный ему пиджак лопнул посередине спины.
        - Ой,- сказал мусорщик.
        Лифт звякнул и остановился, двери разъехались, пассажиры повалили вон, а консьерж незаметно утер рукавом ливреи слезу.
        - Так даже свободней будет,- стараясь не дышать носом, успокоил товарища доктор, имея в виду пиджак.
        - Точно,- обрадовано согласился Ванечка и пукнул еще раз.
        - Мерзавцы!- выскакивая из лифта, бросила им замыкающая старушка.

* * *
        Для Дани с Машей появление Ванечки также явилось шоком. Первое время они боялись к нему прикоснуться и не верили, что это действительно он. Но когда Ванечка переоделся, воспринимать его стало значительно легче.
        Как оказалось, работал он здесь, как и раньше мусорщиком. Плюс ко всему он разыскал тут нескольких пустолазов со станции «Русь», и с ними в основном и общался.
        - Но,- говорил Ванечка,- тебе, Даня, лучше от них подальше держаться. Всё они никак забыть не могут, что ты контейнером станцию разнес. Тогда-то их в космос и выбросило. И сразу - сюда.
        - И все-таки здорово, что мы снова вместе,- сказал Даня, обнимая товарища.
        - Да, потосковали мы по тебе,- улыбнулся доктор.- Что там теплые моря и заграница, когда близкого друга рядом нет.
        - Эх,- скромно потупился Ванечка.- Зато вы, вот, государя видели,- он мечтательно улыбнулся.- Мало того! За одним столом с ним сидели. А все-таки, как же так получилось?- и он сделал туманный жест рукой в районе горла.
        - Не знаю,- пожал плечами доктор.- Кажется, что-то не то было с водкой.
        - Паленая?- удивился Ванечка.
        Доктор, пряча глаза, снова пожал плечами, а Даня заметил:
        - Жалко все-таки, что мы с царем не попрощались.
        - Да, как-то нехорошо получилось,- согласилась Маша.
        - А-а, чего уж теперь-то… Что было, того уж точно не избежать,- заметил Ванечка и улыбнулся.- Давайте-ка споем лучше.
        - Что петь будем?- спросил Даня.
        - Может, нашу, космическую, про Гагарина?
        - Давайте! Давайте!- захлопала в ладоши Машенька.- Доктор, миленький, вы ее знаете?
        Доктор кивнул, взял со стены гитару, и они браво заголосили:
        Летит, летит ракета
        Серебряного цвета,
        Ра-асправляет паруса!
        А в ней сидит Гагарин -
        Простой смоленский парень,
        И-изучает небеса.
        Венера и Марс, Луна и Юпитер,
        Вы слышите русскую речь на орбите?
        Америка плачет, Европа рыдает,
        Такое бывает! Такое бывает!..
        И было им так хорошо. Так, как давным-давно бывало только при жизни - на станции
«Русь».

2
        В рай есть дорога, да никто не идет;
        ворота тюрьмы крепко закрыты, а люди стучатся.
        Китайская пословица
        Однажды Аркадий Эммануилович повстречался все в том же гостиничном баре с некогда известным телеведущим Александром Гордоном. Они стали о чем-то спорить и как следует напились. На следующее утро Гордон постучался в дверь с корявой надписью
«Бесплатный логопедический кабинет» и вручил доктору Блюмкину старую печатную машинку, советуя все вчера им сказанное немедленно записать.
        Доктора подарок обрадовал, он раздобыл кипу чистых листов и теперь каждый вечер отстукивал на них свои мысли и мемуары. Забегая вперед, можно сказать, что результатом его трудов стала небольшая лирическая повесть с лаконичным названием
«Любовь», произведшая впоследствии настоящий фурор в читающих кругах преисподней.
        В то время как доктор вращался в литературных салонах, Маша с Даней места себе не находили. Наверное, потому, что были еще молоды, и, в отличие от доктора, безвременье их не устраивало. Не придавать значения их тоске Аркадий Эммануилович не мог. Сначала он пытался заражать их своей веселостью. Потом стал приглашать в гости выдающихся русских людей - Булгакова, Мейерхольда, Ахматову, Мандельштама, Высоцкого и Радзинского… Даже как-то попытался пригласить на ужин Пушкина, но у поэта разболелся живот, и он долго и высокопарно извинялся, кашляя в телефон и пеняя на старые раны. Расстроились все, кроме Ванечки:
        - Да разве ж русский человек так поступил бы?!- заявил тот.- Да какой он русский? Наполовину эфиоп, наполовину обезьяна. Вот Есенина бы зазвать, да по стопочке с ним, да стихи свои друг другу почитать…
        - Вы, Ванечка, стихи пишете?- удивился Аркадий Эммануилович.
        - Да ну вас,- махнул тот рукой и ушел в бар, искать Есенина. Но какой-то завсегдатай туманно объяснил ему, что Есенина искать бесполезно, что он где-то совсем в другом и нехорошем месте. И Маяковского искать тоже бесполезно…
        Вскоре из уныния попыталась выбраться Маша: она всегда увлекалась театром, а тут связалась с Нуриевым и напросилась в гости. Но тот, несмотря на слухи о нестандартной ориентации, стал к ней приставать, и она едва убежала. Однако после этого случая доктор решил, что не все потеряно и обещал поговорить с Галиной Волчек.
        - Даня, ну сколько можно уже слоняться без дела?- как-то за чашкой чая в очередной раз завел Блюмкин.- Ты вспомни, кого из умерших ты хотел бы разыскать? Тут есть такие люди! Может, тебя с Керенским или со Скуратовым познакомить? Впрочем, зачем они тебе, ведь ты поэт… А тут, между прочим, в салонах каких только поэтов не собирается! Вон, давеча Лермонтов с Летовым Егором напились и пошли Блока на дуэль звать. Стрелялись-стрелялись, стрелялись-стрелялись…
        Тут-то Даню и осенило. Нет, это мягко сказано. Его просто ошарашила эта мысль!
        - Док!- воскликнул он в ужасе.- Милый мой, драгоценный док! Какой же я все-таки идиот! Мы уже сколько тут торчим, а я и не подумал, что и ОНА тоже тут!
        - Она?..- начал было недоумевающий доктор, но вдруг до него дошло.- О, боже,- тихо промямлил Аркадий Эммануилович, и его добродетельный пыл мигом испарился.
        - Именно!- торжествуя, воскликнул Даниил.- Она же наверняка меня ждет!
        - Кто «она»?- для верности переспросил доктор.
        - Как кто?- удивился влюбленный.- Русалочка! Русалочка моя!
        Доктор посмотрел в темное кухонное окно и задумался: «А сам-то я про Любушку и забыл. Но может, это все-таки не она?»
        - Док, ты чего?- спросил Даня у озадаченного Блюмкина.

«Похоже, настало время узнать одна у нас любовь или только похожие вкусы»,- выйдя из ступора, заключил про себя Аркадий Эммануилович, вздохнул и сказал вслух:
        - И впрямь, можно девочку и поискать.
        После секундной паузы Даня бросился к двери, схватил на бегу пиджак и выскочил в гостиничный коридор. Вернулся он, взволнованно листая толстенный потрепанный телефонный справочник.
        - Доктор! Доктор! Как ее фамилия?
        - Чья фамилия?
        - Ну, как чья? Русалочки!
        - Не знаю.
        Даня замер и посмотрел на Блюмкина с недоумением.
        - Не помните?
        - Не знаю, не знаю,- повторил тот ревниво.- Я вовсе не уверен, что ваша Русалочка и моя Любушка - одно лицо.
        Даня опустился на стул и какое-то время сидел потупившись. В конце концов логопед виновато посмотрел на него.
        - Ладно,- вздохнул он.- Овелевская ее фамилия, Любовь Феодосиевна Овелевская.
        - Любовь Федосиевна…- повторил Даня одухотворенно.

* * *
        Искали три дня, но безуспешно. Проверены были все возможные справочные источники. Вконец отчаявшись, Даня стал слоняться по сумеречному городу, расспрашивать призрачных прохожих и расклеивать объявления с ксерокопией фотографии с киевского теле-шоу.
        Доктор Блюмкин же начал проводить независимое расследование. Пошел к юристу и выяснил, кто ведает учетом поступающих душ. В конторе ему посоветовали обратится к опекуну пропавшей души - уж тот-то наверняка знает, куда подевалась его госпожа Овелевская.
        - И как прикажете разыскивать этого опекуна?- поинтересовался доктор Блюмкин.
        - Ну,- насмешливо развел руками юрист,- это-то как раз просто. Езжайте в Белую Канцелярию, там есть информация обо всех изначальных, включая младших Предвечных - опекунов, там вам все и укажут.
        Получив адрес канцелярии, доктор помчался в гостиницу.
        - Даня, немедленно собирайся!- выпалил он, поднявшись в номер.
        - Мы куда-то едем?- спросил тот, поспешно натягивая носки.
        - Я знаю, кто нам поможет ее найти,- торжественно объявил доктор.

… Таксист остановился где-то в пригороде, у небольшой железнодорожной станции.
        - В чем дело?- спросил Аркадий Эммануилович, выглядывая.- Я просил Белую Канцелярию.
        - Увы, барин,- безразличным тоном сказал шофер.- В Белую Канцелярию можно добраться только на электропоезде. Это же другой город.
        - Чего ж ты сразу не сказал?
        - Думал, знаете, вот и свез на станцию.
        - А как называется город?
        - Белая Канцелярия,- добродушно улыбнулся таксист через зеркало заднего вида,- так, барин, и называется.
        Недовольный доктор выбрался из машины, и они с Даней поднялись по узкой металлической лестнице, ведущей от шоссе к скромной кирпичной будочке с небольшим забранным решеткой окошечком. Даня и доктор подошли к нему как раз в тот момент, когда вдоль перрона шумно проносился ночной экспресс, громыхали вагоны и мелькали ярко освещенные окна.
        - Когда будет поезд до Белой Канцелярии?
        Женщина, прислонившись к отверстию в стекле окошка, что-то односложно крикнула в ответ, но разобрать, что, за грохотом экспресса было невозможно. Скорее всего, это было как раз «Что?!», ведь и она, наверное, не могла расслышать вопрос. Доктор плюнул, отвернулся и стал ждать, когда поезд пройдет. Но вот громыхание умчалось вдаль, и он вновь наклонился к окошечку:
        - Я спрашиваю, когда будет поезд до Белой Канцелярии?
        - Это касса, а не справочная,- сварливо ответила пожилая женщина, поднимая тонко выщипанные и подведенные брови.
        - У вас что, проезд не бесплатный?- удивился Блюмкин, привыкший уже к местным реалиям.
        - Бесплатно конечно, но без билета нельзя.
        - Тьфу ты! Так дайте два билета до Белой Канцелярии!
        - А какой это поезд?
        Доктор плюнул еще раз, отошел на перрон, чтобы уточнить номер поезда в справочной, и остановился там в некотором отупении. Никакой справочной там не было. В это время из маленького краснокирпичного домика вышел дежурный по станции - дед в синей форме с квадратным фонарем в руках. Он, кряхтя, поднялся на платформу, щурясь от яркого света путевого прожектора, подошел к Блюмкину, поправил за козырек свою фуражку, прокашлялся и спросил:
        - Чего это вы тут делаете, граждане?
        - Простите?- опомнился доктор.- Что вы сказали?
        - Я говорю, что вы тут делаете?
        - Поезд ждем. А что еще можно делать на платформе?
        - Какой поезд?- недоверчиво щурясь, отозвался старик.
        - До Берлина!- обозлившись, пробурчал доктор.
        - Вы чего-то напутали, гражданин, отсюда до Берлина ничего не ходит. Разве что из Берлина сюда,- сказал дежурный.
        Доктор нахмурился. Дед усмехнулся, достал пачку «Беломора», вытащил папиросу, дунул в нее, смял бока гармошкой и закусил мундштук уголком рта.
        - Вы, я вижу, новенький тут,- сказал он рассеянному интеллигенту.- Не расстраивайтесь. Здесь неплохо. В каком-то смысле почти как дома. Только времени нет. Его как бы и навалом, а на самом деле нет. А хотите поезд - нажмите на кнопку.
        - На какую кнопку?- опомнился доктор.
        - Да вот же она,- ткнул дедок пальцем в стоящий посреди перрона желтый столбик со щитком, на котором обнаружилась одна единственная красная кнопка. Доктор, не задумываясь, шагнул к щитку и нажал. Через считанные секунды к станции подлетел пустой серый электропоезд. Двери вагона отворились, и дикторский голос из динамика объявил: «Станция Дзержинская. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - Белоканцелярская».
        И вот уже доктор Блюмкин и Даниил мчатся в бешено болтающемся вагоне через подземные туннели, изредка выскакивая на поверхность и продолжая путь по воздушным перегонам. Словно по небу, пролетают они то над темными безднами, то над горящими во мгле огнями городов-призраков…

* * *
        - Ваше сиятельство, час назад в канцелярию прибыли двое - расстриженный иерей Аркадий и юноша Даниил с ним. Они разыскивают опекуна некой рабы Божией Любови Феодосьевны Овелевской. Как прикажете поступить?
        - Она уже не раба Божия, и опекун ее печален. Им незачем его беспокоить.
        - Так им и было сказано, но теперь они требуют «главного». Сколько им не втолковывали, что лично вы никого не принимаете, они никак не уймутся.
        - Я приму их.

… Доктор Блюмкин и Даня стояли во мгле перед мощными крепостными вратами. Общались они все это время с привратниками через небольшое окошечко и уже почти потеряли надежду, что их пустят внутрь. Но вдруг в воротах отворилась небольшая дверца, и из нее выскочил сухонький седовласый служитель.
        - Уважаемые гости, прошу следовать за мной,- пригласил старичок с окладистой белоснежной бородой и в золотом пенсне.- Его сиятельство Мараил Предвечный великодушно согласился принять вас и зовет в канцелярию.
        - Простите, это он и есть опекун Любушкиной души?- спросил доктор, спеша за старичком по коврам дворцовых залов, коридоров и галерей.
        - Нет-нет!- усмехнулся старичок, пряча руки в широких рукавах.- Предвечный Мараил - верховный привратник, с незапамятных пор блюдущий обитель мертвых.
        - Значит, нам просто необходимо благословение Предвечного, чтобы встретиться с опекуном?- спросил доктор.
        - Это великая честь - сподобиться аудиенции самого Мараила,- туманно ответил старичок.- Вам предстоит кое-что узнать о вашей отроковице.
        Доктор вздохнул, перекрестился, и в тот же момент они остановились у представительной двери.
        - Запомните, он видит вас насквозь,- шепотом напутствовал старичок.- Вам даже необязательно представляться. Беседа с изначальными - как молитва, здесь главное вовсе не слова, а чистое сердце.
        Служитель подергал за ленту, и внутри трижды звякнул колокольчик.
        - Чистое сердце!- еще раз повторил старичок, отпуская дверную ручку, и пропустил гостей в канцелярию.- Ваше сиятельство, ожидающие Аркадий и Даниил прибыли.

3
        Видно только, как живые подвергаются наказанию,
        но кто видел, чтоб духи мертвецов носили колодки?
        Китайская пословица
        Это был солидный и к тому же очень темный покой. Единственным источником света здесь была низко опущенная настольная лампа. Рабочий стол хозяина, как судейское место, громоздился на возвышении, и свет лампы не давал посетителям разглядеть того, кто за ним сидел.
        Когда доктор и Даня оказались на ковре посреди приемной, старичок, осторожно притворив за собой дубовую дверь, исчез. Свет, полосой падавший из коридора, сузился и иссяк. Оставшись наедине с неведомым и почти невидимым из-за лампы существом, гости ощутили трепет.
        - Здрас-сьте,- после недолгой паузы поздоровались вошедшие.
        Мараил отодвинул лампу, и стала хорошо различима его вытянутая, абсолютно лысая голова и неподвижное лицо в очках с темными круглыми линзами. Черное облачение его, словно костюм кукольника, сливалось с мраком, и бледные кисти рук, как марионетки, плясали под лампой, словно бы сами по себе. Если б владыка царства мертвых был человеком, то по лицу его едва ли можно было угадать возраст. А из-за черных очков лицо Мараила, как лицо слепца, не отражало никакого настроения.
        Поначалу гости сконфузились, но доктор постарался взять себя в руки.
        - Еще раз добрый день,- сказал он, терзая в руках шляпу.- Или добрый вечер?- вопросительно посмотрел он на испуганного Даню.- Впрочем, какая разница. Мы вот по какому делу…
        - Я знаю, по какому,- пресек его спокойным голосом хозяин кабинета. Даня с доктором затравленно переглянулись.- И вы обратились по адресу. Я - наместник Демиурга, поставленный блюсти души умерших ко Дню Последнему.
        - А кстати, я давно хотел спросить, когда он все-таки наступит? Вы ведь имеете в виду конец света?- невпопад спросил доктор пытаясь сменить тональность беседы на неформальную.
        Мараил сухо улыбнулся и промолчал. Пауза затянулась.
        - Э-э… Простите,- сказал доктор и утер носовым платком выступивший от неловкости пот.
        - Незачем извиняться,- откликнулся собеседник.- Ваша задача сложнее, чем вы думаете. Дело в том,- слегка покачиваясь в кресле из стороны в сторону, продолжал Предвечный,- что отроковица, о которой вы хлопочете, умерла не просто так.
        - В смысле?- переспросил доктор.
        - Она покончила с собой,- безразличным тоном сказал небесный конторщик.- А уж вы-то знаете правила, Аркадий Эммануилович. Вы же бывший священник, не так ли?- Мараил чуть подался вперед.
        Доктор не любил, когда чужие напоминали ему о неудачной духовной карьере. Меланхолично вздохнув, про себя он выругался: «Чтоб тебя черти съели!» Сумрачный хозяин поднялся из-за стола и заполнил собой добрую треть помещения. Он был в судейской мантии с драгоценным орденом на цепи. Взгляд сквозь черные линзы буквально придавил гостей к полу.
        - Простите, я не это имел в виду…- выпалил доктор, припомнив слова старичка.- Да, да, конечно, вы совершенно правы, я служил третьим священником Никольского собора в Кривом Роге. Как сейчас помню: «Иже херувимы э-э-э… тайно образующе, э-э-э…»
        - Хватит, Блюмкин!- сказал Предвечный и вновь осел в свое глубокое кресло.- У меня ни малейшего желания слушать ерунду. Я еще раз повторяю: та, кого вы ищете, заточила себя в юдоль страданий.
        - Но владыка,- возразил доктор,- Страшного Суда-то еще не было?
        - Это так,- согласился чиновник.
        - Значит,- продолжал Аркадий Эммануилович,- если мы сейчас не в раю и не в аду, то и наша девочка должна быть где-то посередине.
        - Знаете, доктор, что такое самоубийство?- с сарказмом спросил Мараил.- Это человекоубийство без возможности покаяния. Именно поэтому убийство себя во много раз пагубнее для души, чем убийство другого человека. У вас, и у прочих обитателей моей нейтральной вотчины надежда еще есть, самоубийцы же лишили себя ее. Вас я оберегаю от алчных охотников бездны, самоубийц - не могу. Да, последний Суд еще не настал.- Бледный Мараил помолчал, а потом добавил: - Но с вашей Любушкой, Аркадий Эммануилович, все уже решено.
        - Может, ее все-таки можно как-нибудь вытащить?- спросил Даня.- Мы готовы на все.
        Доктор покосился на него, как на сумасшедшего, но тут же поддержал:
        - Разве Господь не заповедал нам душу свою положить за друзей своих? Разве мы, православные христиане, не должны до последнего бороться за спасение грешников? Ведь в земной Церкви люди непрестанно возносят молитвы и служат панихиды за души умерших, дабы они обрели вечный покой. Ведь до тех пор, пока ангелы не вострубили и мертвые не явились на Суд, еще теплится надежда на спасение всякой души, разве нет?
        Блюмкин не был уверен в теологической безупречности своего монолога, но все-таки вскинул на Мараила вопросительный и укоряющий взгляд.
        - Ладно,- откинулся Предвечный на спинку и покачался из стороны в сторону во вращающемся кресле.- Я объясню подробнее. Город, в котором вы последнее время обитаете, это не место и даже не время. Это всего лишь состояние ваших душ.- Предвечный говорил красивым, глубоким, правда, несколько казенным голосом, в котором улавливалась снисходительная нотка.- Человек, потерявший конечность, продолжает ее чувствовать. Сознание не умеет существовать вне тела, и когда то умирает, мы создаем фантомы, призраки, если хотите, привычного вам телесного бытия. Это не праздное желание полюбоваться на вашу, простите за язвительность, дивную красу, а процессуальная необходимость.
        Мараил вздохнул и продолжил на тон ниже:
        - Нас, изначальных, Демиург создал до материи, и мы не зависим от условностей плоти.- Вдруг Предвечный замер и посмотрел на доктора исподлобья.- Но есть и другие, те, что отпали во время Великой войны, случившейся до начала времен. Они - суть хаос и тьма. Имя им - кривдолаки. Они - субстанция, в которой воплощены все темные, все уродливые стихии мира. Тот, кто самовольно лишает себя жизни, переходит в их власть.- Положив подвижные руки на стол, оратор выдержал паузу, чтобы сделать резюме.- И между ними и нами утверждена великая пропасть. Перейти отсюда туда и оттуда к нам, уважаемые, невозможно. Все поняли?
        - Нет,- честно признался Даня.
        - Тогда попроще. Вы находитесь в зале ожидания, ибо не известно еще, что вам будет - наказание или прощение. Ей же помилование не суждено, потому она ждет кары, так сказать, в следственном изоляторе. Теперь вам, думаю, ясно?
        Гости стояли в ступоре и не находили, что возразить.
        - Вот и прекрасно,- сказал Предвечный и нажал на кнопку вызова секретаря.
        Только звонок подал голос, как в дверь просунулся и скользнул внутрь все тот же старичок с золотым пенсне на крючковатом носу.
        - Слушаю, Ваше сиятельство.
        - Проводите, пожалуйста, доктора и молодого человека.
        - Сию минуту,- старичок поклонился и крепко сцапал гостей под руки.
        - Э…- попытался продолжить дискуссию доктор, но старичок с силой потянул его на выход:
        - Идемте, господа, идемте…
        Даня в последний раз бросил потерянный взгляд на блюстителя мертвецов. Тот сидел все так же, поставив локти на стол и сложив длинные бледные пальцы. Подобное маске лицо было все таким же, только тонкие бледные губы, казалось, скрывали улыбку. Хотя Дане это могло и показаться.
        Собрав силы, Даня с дерзкой холодностью выкрикнул:
        - До свиданья!..
        Дверь захлопнулась, и они вновь очутились в дворцовом коридоре. Старичок строго посмотрел безобразнику прямо в глаза, но промолчал. Они поспешно прошли через дворец Белой Канцелярии к башне с вратами.
        - Простите, а как вас зовут?- спросил доктор у старичка.
        - Можете звать меня просто архимандрит Асклипиадот,- отозвался тот, выталкивая гостей за ворота, все через ту же дверцу.
        - Не сочтите за дерзость, владыка Аскелеписдот,- упершись руками и ногами, быстро заговорил доктор.- Но, как вы помните, целью нашего визита была вовсе не встреча с вашим почтеннейшим Мордобилом, а с опекуном девушки!
        - Мараилом!- поправил старичок, продолжая старательно выпихивать доктора.- Вы поговорили с самым высоким начальником, чего вам еще?
        - Нам что, поговорить не с кем?! Он не помог нам!
        - Ничего большего предложить вам не могу,- усердный секретарь продолжал выпихивать массивного доктора.
        - А не могли бы вы быть так любезны и попросить Любушкиного опекуна самого нас навестить?
        - Увы, это вне моей компетенции.
        - Ради всего святого!- взмолился доктор Блюмкин, почувствовав какую-то неуверенность в интонации собеседника.- Не будьте так бессердечны! Неужели ваша должность противоречит христианскому милосердию?! Ну, пожалуйста, пожалуйста, передайте, что мы ждем его!
        - Хорошо, хорошо!- не выдержал архимандрит, упираясь в доктора плечом и буксуя ногами по земле,- я сделаю все, что смогу.
        - Будьте же так любезны,- смягчил капризный тон доктор.- Гостиница «Атлантида», номер 806, Блюмкин Аркадий Эммануилович. Спасибо заранее.
        Старичок напрягся и, наконец, вытолкнул его. Массивная дверь захлопнулась, забряцали мощные засовы, и Блюмкин с Даней опять оказались перед вратами дворца.

4
        Выйдешь из воды -
        тогда и увидишь глину на ногах.
        Китайская пословица
        В бесконечных сумерках и томлении время тянулось, как сгущенное молоко. Доктор изредка отстукивал на машинке очередной абзац своей гениальной книжки, но почитать ее пока никому не давал. «Что вы там так много пишите?- ревниво удивлялся Даня.- Вы ведь были с нею едва знакомы!..» «Да уж побольше твоего!- парировал Блюмкин.- Со мной она, во всяком случае, была живая… А с живой порою хватает и одного мига, друг мой. У нас же был почти год. И этот год перевернул всю мою жизнь. Я много думал об этом, и мне есть, что рассказать…»
        Маша устроилась официанткой в гостиничный бар, где по вечерам набивалось битком народу. Там нередко засиживались и наши друзья, особенно часто Ванечка, травивший собутыльникам бесконечные байки. Как-то раз, подсев к нему, Машенька спросила:
        - Ванечка, в тот день, когда мы расстались… В Киеве, на шоу… Вы тогда начали рассказывать про свою первую любовь, но так и не успели…
        - Это ты про Колю, Маруся? Очень, очень душевный был водолаз. Мы с ним в одной бригаде, в подводной колонии, работали.
        - А как вы с ним, Ванечка, познакомились?
        - О, это душераздирающая история,- покачал головой Ваня.- Он в общаге подводной через стенку от меня жил. Начал я свою каюту обустраивать. Для начала портрет Жака Ива Кусто стал вешать. Вбил гвоздь здоровенный, зацепил Жака Ива за шляпку, висит - как живой… Вдруг думаю: гвоздь-то, небось, через стенку вышел и торчит там, людей обижает. С соседом мы знакомы толком не были, так - здоровались. Я - к нему, чтоб, значит, извиниться и гвоздь загнуть. Да не достучался. Утром - на смену, а вечером, встречаю его в коридоре, стал извиняться, а он как захохочет, потом как заплачет навзрыд… Говорит: «Да я ж из-за тебя, гада, сегодня на работу не ходил! Давно хотел гвоздь над кроватью вбить - часы повесить, но все собраться не мог. А вчерась так нажрался, что вообще ничего не помню. Сегодня просыпаюсь, смотрю: там, где надо гвоздь торчит… Вбил, значит, все-таки. Присмотрелся: а он задом наперед торчит! Шляпкой внутрь, а острием наружу! Целый день я ходил, крестился: как же это я его так вбить-то сумел? Страшно даже». Да-а… Хорошо мы тогда с Колей напились, душевно… Вот и познакомились,- мечтательно улыбаясь,
поскреб шершавую щеку Ванечка.
        - А часы-то он повесил?- спросил случившийся тут артист Олег Даль.
        - Нет,- с той же улыбкой сказал Ванечка,- не судьба была, видно. Мы когда в тот вечер накушались, гвоздь я тот все ж таки загнул. Из вежливости и особого к Коле расположения. Да и времени мы с тех пор не наблюдали…
        - А зачем тебе Кусто?- не унимался Даль.
        - Так Жак Ив - кумир всех водолазов!- воскликнул Ваня.- Он же ж так и не утонул! На суше помер! А это, братец, не два пальца об асфальт. А вот ты, Олежа, ты, сердешный, объясни мне, будь так любезен, как это ты этот словарь-то написал? Слова-то ты сам придумывал или в народе подслушал?
        Но растроганная историей про часы Маша не дала артисту ответить.
        - А как, Ванечка, вы с ним расстались, с Колей вашим?- поинтересовалась она.- Вы ведь ему голову, помнится, сломали. И умер он?
        - Да ну… Еще чего! Так,- махнул он.- Полгода в больнице провалялся, и снова как новенький стал. Только как звать, иногда забывать начал. Но это ж разве беда? На свитере ему дружок вышил «Коля», он его и не снимал никогда. А я как из тюрьмы вышел, хотел и его в космос уговорить, но он как раз опять в больницу угодил.
        - Что такое?
        - «Поражение члена молнией» - так было в карточке написано.
        - Как?!- воскликнула Машенька.- Молния?.. Прямо в…?!
        - Бог покарал,- брякнул Даль.
        - Нет, что ты, Маруся. У него на штанах, на ширинке была молния… Осторожнее надо с этим,- нахмурился Иван.

… Реже всех в бар захаживал Даня, которого не устраивали шумные вечера в бесплатном заведении с белогвардейским хором и цыганскими плясками. Чаще он сидел дома, непрерывно пил чай и тоскливо пялился в пустоту. У него не получалось в последнее время писать стихи, и это добавляло отравы в его безысходное бытие.

* * *
        Однажды Машенька подошла в баре к Блюмкину и сказала, что его просят к телефону. Тот вылез из-за стола и подошел к барной стойке с аппаратом. Снятая трубка лежала рядом. Хорошо поддатый доктор взял ее и крикнул:
        - Да?!
        - Алло, вы слышите меня?- раздался оттуда старческий тенорок.
        - Да-да!- попытался Блюмкин перекричать хор.
        - Вы меня узнали?
        - Да, конечно! А кто это?
        - Хм… Мы были с вами недавно у одного важного чина… По поводу близкой вам особы… Вспомнили?- было ясно, что собеседник опасается, что их подслушивают, потому и говорит загадками. Но Блюмкин все-таки понял, с кем имеет дело.
        - А!- закричал он под воздействием алкогольных паров так радостно, как будто услышал лучшего друга.- Конечно же, вспомнил!- И даже предложил: - А вы приезжайте сюда, посидим, поболтаем! Сейчас я объясню, куда это…
        Его собеседник оборвал его:
        - Нет, простите, не смогу. И вообще, при нынешних обстоятельствах нам лучше не встречаться. Слушайте внимательно. Вот, что я хочу сообщить вам. Той несчастной, судьбой которой вы так озабочены, тут больше нет.
        - Где - тут?- не понял доктор.
        - Нигде,- отозвался секретарь.
        - Так мы знаем,- продолжал не въезжать доктор.- Нам же объяснили, что в городе ее нет, потому что она…
        - Вы не поняли!- перебил его секретарь поспешно и, вынужденный выражаться конкретнее, понизил голос: - Её вообще нет в загробном мире. Она исчезла.
        - То есть как это?!- выкрикнул Блюмкин.- Как исчезла? Куда уж дальше-то исчезать? И где она тогда?!
        В ответ он услышал только безжизненные гудки.
        - Ничего не понимаю,- пробормотал доктор, возвращаясь к столику, где в табачном дыму восседал Ванечка с парой очередных случайных знакомцев.- Исчезла… И куда она тогда девалась? Слышите, Ванечка. Позвонил давешний старик, как его, Акселимандрит или Алексопистон…
        - Да понял я!- остановил его Ванечка.- Дед из конторы!
        - Вот именно. Так он говорит, что Любушки моей в царстве мертвых больше нет.
        - Темнит старикашка!- заявил Антисемецкий.- Сразу он мне не приглянулся. Все у него как-то не по-нашему…
        - Вы, как всегда, правы Ванечка,- кивнул Блюмкин.- Так, наверное, и есть. Помните: «…И тут не те, кто нужно, правят бал…»? Эти «изначальные» похлеще наших, прижизненных будут.- (Ну, не могут, не могут русские не ругать начальство).- Все замять норовят, а что душа безвинная мается, на это им плевать… Ну, куда же она, сами, Ванечка, посудите, могла отсюда деться?
        - Никуда,- мотнул головой Ваня.
        - Вот и я говорю, никуда. А он утверждает обратное…
        Но мало помалу тема эта источилась и завяла, а уже на следующий день все то же самое можно было бы говорить уже о самом Блюмкине. Опять сильно надравшийся Ванечка вернулся домой из бара один и, несмотря на настойчивые расспросы Дани и Маши, ответить, где он потерял доктора, не мог. О своем разговоре с секретарем доктор им рассказать не успел, а Ванечка о нем и вовсе запамятовал.
        Спустя еще день к ужасу его пропали и Даня с Машей.
        Глава пятая
        НА ЛУНЕ

1
        Не бойся, если у тигра родилось три тигренка,
        бойся человека, у которого в груди два сердца.
        Китайская пословица
        Ванечка открыл глаза и с удивлением осмотрелся.
        - Едрена вошь, где же это я оказался?- изумился он, лежа на животе с разноцветными присосками по всему телу и шлангом в заднице.- При жизни не было жизни, теперь и на том свете помереть не дают!
        Кругом, как в рубке заводской котельной, из желтых латунных агрегатов торчали манометры, термометры, датчики и тумблера. Комнатка была крохотной, и что-то, хлюпая, капало с потолка.
        - А как пусто-то внутри,- простонал Ванечка,- будто бы меня выжали…
        Вдруг, словно откликнувшись на его жалобу, стрелка на одном из циферблатов стала совершать стремительные круги, поверхность под Ванечкой завибрировала, здоровенная колба перед ним забулькала, и из нее по прозрачному шлангу прямо Ванечке в зад стала поступать голубая жидкость. Вскочить он не мог, так как его руки и ноги были прикованы к жуткому механизму металлическими скобами.
        - Ай! Ой! Сволочи!- кричал он все выразительнее, по мере того, как внутренности его наполнялись и разбухали, словно натянутый на кран презерватив.- Черти проклятые! Я что, уже в аду?! Или я партизан? Тогда я все расскажу, только прекратите качать в меня эту голубую гадость! Помогите, святые угодники!- сменил он угрожающий тон на просительный.- Ошибочка у вас вышла: жопой-то я не грешил! Я ж наоборот! Наоборот я!.. Да что же это, батенька?- заговорил он как бы с интеллигентом.- Некорректно, некорректно…- и тут же заблажил по-базарному: - Люди добрые! Братья славяне! Здесь над русским человеком измываются!
        Ванечка кричал долго самозабвенно и обреченно, не ожидая уже, что кто-либо действительно откликнется на его призыв, как вдруг в комнату через круглую дверцу вошли двое - один, пригибаясь, высокий, другой низенький, оба в заляпанных белых халатах, хирургических шапочках и с респираторами на лице.
        - Ах вы, волкu позорные!- взревел Ваня, воодушевившись.- А ну, освободите меня только, я вам головенки-то поотрываю!- И тут же, подумав, что после такого обещания его просьбе не внемлют поправился буднично: - Впрочем, пошутил…
        Но двое в халатах, не обращая на него внимания, дождались, когда кончится остаток жидкости, и поставили на место голубой другую колбу, на этот раз - фиолетовую.
        - Фашисты!- снова закричал, видя это кощунство, Ванечка - Был у вас шанс, был, но теперь - держитесь!- и запел страшным голосом:
        Вихри враждебные веют над нами,
        Темные силы нас злобно гнетут,
        В бой роковой мы вступили с врагами,
        Нас еще су-удьбы безвестные ждут!
        На бой кровавый,
        Святой и правый…
        Тут Ванечка забулькал, и фиолетовая водичка заструилась из его ушей. Он закашлялся, а когда превозмог кашель, увидел, что один из врачей-вредителей вышел, и с приборами теперь возится только тот, что пониже.
        - Малец, а, малец,- простонал Ваня заискивающим тоном.- Ты человек подневольный, я же понимаю, я и сам человек простой. Давай так: ты меня отстегнешь, а я твоих хозяев всех к чертям собачьим замочу. И тебя уже никто не накажет, и я в долгу не останусь. Ты уж мне поверь, по профессии-то я знаешь, кто? Космический мусорщик! Знаешь, сколько всего интересного у меня есть? Хочешь коллекцию этикеток?- принялся он бесстыдно врать: - Водка «Орбитальная», восемь тысяч двести двадцать две этикетки, все как одна, и ни одной порванной! А еще зубные щетки - триста семь штук… Я ими, честное слово, ни разу не пользовался, вот посмотри!- ощерился он, показывая зубы…
        Человек в халате, казалось, не слушал его. Он всё копошился в шкафчике, надламывал ампулы, и втягивал их содержимое в огромный, словно ветеринарный, шприц, создавая в нем какой-то адский коктейль.
        - А хочешь, я тебе пожарный шлем подарю?- предложил Ванечка так, словно говорил уже о самом заветном.
        Человек поднял иглу и, освобождаясь от пузырьков воздуха, выпустил в потолок тонкую струйку.
        - Ну, не дури,- протянул Ванечка по-доброму, словно обращаясь к старому приятелю. - Ну, что ты такое делаешь, а? Дружок, так мы с тобой навряд ли договоримся… Я ведь тоже, между прочим, разозлиться могу… Ай!- вырвалось у пленника, когда в его тугую задницу вошла здоровенная иголка.- А вот это, братец, ты зря сделал!- сказал он жестко.- У нас ведь, у мусорщиков, как: оборонили на тебя кроху - сбрось шифоньер, задели локтем - пережми шланг кислородный.
        - Это - эликсир жизни,- вдруг сообщил его мучитель слегка в нос.- Раствор синтетических заменителей самых жизненно необходимых веществ. Голубая жидкость - лимфа, фиолетовая - искусственные лейкоциты. Их нужно больше всего. Все остальное умещается в один шприц. Все это будет питать ваш организм до тех пор, пока его естественные соки не вытеснят синтетику.
        От неожиданности Ванечка вошел в легкий ступор. Потом признался:
        - Мужик, что ты щас такое сказал? Я, короче, вообще ничего не понял.- Он тряхнул головой и вновь набрался уверенности.- Но лучше бы тебе было всего этого не делать! Потому что никто не может мне ничего совать в задницу. Я себе еще в детстве на зуб поклялся. И хоть я и умер, но вас, суки, теперь из могилы достану!
        - Вы живы,- сказал человек и стянул респиратор на подбородок.- Снова живы. Ясно?
        Ванечка озадаченно оскалился.
        - Все равно - суки…- сказал он неуверенно.- Через жопу все делаете. Тоже мне, спасители нашлись. А меня вы спросили, хочу я через жопу оживляться или нет?
        - А нас это не интересует. У нас приказ,- нахально ответил гундосый.- Нам дали задание вернуть вас к жизни, мы и вернули. А хотите вы этого или не хотите, нас это не касается.- Он крутанул какую-то ручку, и та, словно таймер стиральной машины, тикая, начала медленно возвращаться назад.- Через четыре минуты вы будете автоматически освобождены. Вас ждут наверху, в комнате для гостей. До свидания.
        Человек в халате пошел к двери.
        - Нет, ты постой!- зарычал Ванечка ему вдогонку.- Ты эти четыре минуточки ТУТ подожди! Очень мне с тобой поближе пообщаться надобно!
        Но человек, оставив дверь открытой, вышел. Часовой механизм почти сразу дзынькнул и остановился. Сейчас же на руках и ногах Ванечки защелкали браслеты, и он оказался свободным.
        - Значит так,- встал Ванечка на четвереньки, а затем сполз ногами со стола и поднялся во весь рост, отряхивая ладоши. От кожи, чмокая, отскочили и повисли на проводах присоски.- Был я добрым. Но это время прошло. Теперь - кто не спрятался, Иван Петрович Антисемецкий не виноват!
        Он схватился за какую-то торчащую из агрегата трубу с барометром на конце, уперся ногой в свое бывшее ложе, и, кряхтя, вырвал ее «с мясом». Из образовавшейся дыры в потолок со свистом ударила струя пара, зато теперь у Ванечки в руках появилась увесистая палица. Покрутив ею над головой, он кинулся в проем, где исчез хамский воскреситель.
        Миновав коридор, он, ревя, как медведь, побежал по чугунной винтовой лестнице вверх и там наткнулся на двух стражников в длинных молочных плащах с капюшонами, вооруженных полицейскими дубинками. Свет падал так, что Ванечкина фигура отбрасывала на стену огромную тень, и, увидев ее, стражники попятились. Но тут разглядели его самого в истинном размере, переглянулись и бросились навстречу.
        - А-а!!!- заорал он и завертелся на месте, раскручивая свое оружие.- За веру, царя и отечество!- крикнул он и вдруг получил такой удар по голове, что рухнул как подкошенный.
        Когда Ванечка очнулся, он обнаружил, что его несут за руки и за ноги к решетке, у запора которой уже ковыряются с другой стороны. Врата отворились, мусорщика быстро внесли за ограду и свернули в громадный готический зал с колоннами и рядами скамей, как в британской Палате лордов. Здесь его положили на ковер, и три новых таинственных силуэта склонились над ним.
        - Ну, кто первый?- не вставая, поинтересовался Ванечка обреченно.
        - Чур, я!- выкрикнул один из силуэтов девичьим голосом и, упав на колени, принялся его целовать.
        - Маруся…- радостно прошептал Ванечка.
        Следом повалились и остальные двое, оказавшиеся Даней и Блюмкиным.
        - Что, не ожидал, не ожидал, дружище?!- кричал доктор, поправляя очки, а Даня просто всхлипывал и повизгивал.
        - Где же мы находимся?- недоуменно спросил Ванечка, когда страсти поутихли.
        - На Луне. На секретной базе тайного «Ордена Луны»,- ответил Блюмкин.- Что-то вроде тамплиеров или «ананербе»… Короче, не важно.
        - Тут, вроде, не так уж и плохо!- поделился впечатлением Даня.
        - Пойдем, мы познакомим тебя с нашим спасителем!- воскликнула Машенька.- Это такой человек! Такой человек! Ах, если бы мое сердце не было отдано другому…- она томно покосилась на Даню.
        Спустя минуту, они покинули готический зал и мимо молочного цвета стражников двинулись за приплясывающей от радости Машенькой. На выходе их ждал старик с флажком экскурсовода:
        - Добро пожаловать в наш лунный монастырь!- важно кивнул монах-администратор в крохотных очках.- Следуйте за мной, я провожу вас на прием к магистру нашего ордена. Отец-настоятель примет вас.
        Вместе с проводником они погрузились в лифт, и его кабина, постукивая и поскрипывая, долго опускалась в таинственные лунные подземелья. Выйдя в какую-то штольню, они взошли на платформу электропоезда и заскользили по ржавому ребристому тоннелю. Поезд остановился перед громадными обитыми железом вратами, которые стерегли вооруженные огнеметами послушники с баллонами за спиной.
        Из-за ворот глухо доносилась минорная органная музыка, и, казалось, воздух в туннеле слегка вибрирует от нее. Проводник произнес пароль, тогда один из стражей постучал дверным кольцом, и послушники расступились. Двери заскрежетали, одна створка немного приоткрылась, и, выскочив из щели, в полумраке туннеля растворилась бойкая стайка крыс. Музыка же буквально накрыла посетителей торжественной волной.
        Друзья вошли в просторное грохочущее помещение, похожее одновременно на музей инквизиции и на сталелитейный цех. Внизу трудились механизмы, собирая что-то на роботизированных конвейерах. В несколько ярусов вдоль стен на металлических кронштейнах висели клети с угрюмой явно неземной нечестью. В ближайшей, стоящей на полу, бесновалось злобное крылатое чудище, и три монаха, просовывая меж прутьями жезлы, укрощали его электрическими разрядами. Где-то наверху шла сварка, и с потолка сыпался водопад зеленых искр.
        Друзья шли через лабораторию завороженные масштабами секретной лунной обители, пока старик-администратор, взмахнув флажком, вновь не усадил их в лифт, на этот раз открытого заводского типа. Сам оставшись внизу, он задвинул складную решетку и нажал кнопку пульта. Лифт дернулся и со скрипом пополз вверх.
        Он остановился на верхнем ярусе, где, сидя на высоком подвижном кресле, виртуозно управлялся с рубильниками, рычагами и педалями некоего громоздкого устройства долговязый человек неопределенного возраста в молочной рясе. Было очевидно, что именно здесь ведется управление всеми происходящими в гигантской лаборатории процессами.
        Минуты две гости, боясь помешать, скромно стояли за спиной хозяина, пока тот не бросил нечаянный взгляд в зеркальце заднего вида. Заметив их, он встрепенулся, резко схватился за два рубильника и глубоко отжал педаль. Оглушительная органная музыка взяла свой финальный, самый невыносимый, аккорд, похожий на звук пикирующего бомбардировщика, и смолкла. Стало ясно, что тут создавалась именно она: фабричный гул внизу продолжался, и процессы шли своим чередом.
        Виртуоз осторожно отнял руки с рычагов и поднял одухотворенное лицо с тонкими губами, впалыми гладковыбритыми щеками и глубоко посаженными напряженными глазами. Затем спрыгнул со своего сидения навстречу гостям.
        - И кто это такой?- недоверчиво спросил Ванечка у доктора Блюмкина.
        - Аббат Анджей, магистр «Ордена Луны»,- шепнул тот.
        - Я рад приветствовать вас в моей скромной обители!- воскликнул аббат. И добавил со смирением в голосе: - Хвастаться, конечно, нечем: катакомбы есть катакомбы. Никакой эстетики.- Чувствовалось, однако, что он лукавит и на самом деле гордится своим громадным хозяйством.- Но как почетный член конгрегации священной императорской канцелярии…- продолжил он.
        - То бишь, опричной царской инквизиции,- шепотом перевел Блюмкин друзьям.
        - … считаю своим христианским долгом предотвратить разглашение государственной тайны. Все что вы видели, видите и увидите здесь, является секретом. Так что вам придется дать подписку о неразглашении.
        - А зачем тогда вы нам все это показываете?- нерешительно поинтересовался Даня.
        - Хороший вопрос,- похвалил его аббат.- Потому что вы все равно уже знаете наш самый главный секрет… Секрет умения воскрешать из мертвых…
        - А зачем вы нас воскресили?- с тихим упорством вновь спросил Даня.
        - Это вы узнаете совсем скоро,- кивнул бледнолицый аббат.- Позвольте пригласить вас на чай. Пойдемте, я покажу вам свою келью,- махнул он рукой.- К тому же вам нужно увидеть кое-кого еще…
        Аббат провел гостей через зал в обратном направлении, они вышли за ворота лаборатории, вновь погрузились в электропоезд… И уже через десять минут сидели за столом в «келье», больше напоминающей шикарные квартиры в центре Екатеринбурга. Аббат, сидя во главе стола, разливал душистый чай.
        - А он нас не того?..- спросил Ваня недоверчивым шепотом, хмуро кивнув на чашечку. Даня припомнил застолье на яхте государя-императора и поперхнулся. А доктор также шепотом отозвался:
        - Зачем ему нас воскрешать и тут же травить заново…
        - А зачем вообще было нас травить?- капризно спросил Даня.
        Услышав эти разговоры, аббат разразился надтреснутым смехом.
        - Ну, вот и настало время для момента истины,- сказал он.- Вы готовы слушать внимательно?
        Друзья неуверенно пожали плечами и покивали.
        - Похоже, что нет,- недовольно сжал тонкие губы настоятель.- В таком случае, позвольте для начала кое с кем познакомить вас. Пройдемте в соседнюю комнату.
        - А чай?- пискнула Машенька.
        - Напьешься еще,- буркнул Даня, вырывая у нее из рук чашку и ставя на стол.
        Все поднялись и вышли вслед за аббатом в соседнее помещение - белый зал с роялем, вазами и множеством картин изображающих юных дев… Нет! На картинах были не разные девушки, а одна и та же.
        - Русалочка!- воскликнул пораженный Даня и забегал вдоль стен, рассматривая полотна.
        - Нравится?- спросил довольный его реакцией аббат.- Когда-нибудь, уверен, эти полотна или, с позволения сказать, иконы, будут выставлены в каком-нибудь престижном художественном салоне… Сам рисовал. Все эти годы…- он вдруг задумался и повторил себе со вздохом: - Все эти годы…
        - Вы тоже знали когда-то Любушку?- затаив дыхание, спросил Аркадий Эммануилович, и в его стариковской груди что-то екнуло.
        - Почему же «знал»?- засмеялся аббат.- Знаю и сейчас. Ибо она здесь, вместе с нами,- с благоговением сказал он, воздев руки и молитвенно возведя очи.
        В спровоцированном им мистическом трепете друзья тоже уставились вверх.
        - Что это с вами?- встревожено спросила вошедшая в зал девушка, глядя на вперившуюся в потолок компанию. Все опустили головы и обернулись к ней.
        - А вот и она,- объявил аббат.
        Перед ними стояла изящная девушка в вечернем платье пастельно-сиреневого цвета. У нее была тонкая длинная шея, собранные сзади в пучок матово-черные волосы с завитушками по бокам и ровная челка над умными немного смеющимися серыми глазами. Движения ее были быстрыми, но в то же время плавными и изящными.
        Рыжая веснушчатая Машенька в своей оранжевой украинской майке поверх белой футболки казалась рядом с этой гордой девушкой дискотечной подружкой каких-нибудь харьковских гопников.
        - И ты, Даня, предпочел эту расфуфыренную куклу моей щедрой невинности?- вперившись в Любу взглядом, вполголоса заявила Машенька и поправила тонкими конечностями свои раскосые очки.
        - Милочка моя,- вместо него отозвалась девушка голосом мелодичным, но с легкой ироничной хрипотцой,- если бы не я, от твоей пресловутой невинности осталась бы только белая футболочка.
        - Это почему?!- настроившись на перебранку, подбоченилась Маша.
        - Больно уж ты приглянулась его целомудренным реаниматорам,- криво усмехнувшись, кивнула девушка на аббата.
        - Пан Анджей?- ища защиты, обернулась Машенька к хозяину.
        - Э… Виновные уже наказаны,- поспешно сказал тот…- Давайте не заострять внимания на мелочах, и перейдем к делу.
        - Ничего себе мелочи…- промямлила Машенька, но продолжать дискуссию не посмела.

2
        Неприятных дел бывает восемь-девять,
        а людям рассказывают только о двух-трех.
        Китайская пословица
        - Мне нелегко говорить об этом,- начала свой рассказ Люба в гостиной аббата, когда хозяин и его гости развалились на диванах и креслах.- Я бы никому никогда не рассказала о своем нелепом прошлом, если бы это не играло такого значения для судеб многих других людей и, не побоюсь этого слова, для всей нашей державы.
        Я была самой обычной девочкой. Моя мать была очень религиозной и мнительной женщиной, и она часто впадала в истерику по пустякам.- Люба задумалась, а потом сказала так, словно вспомнила очень важную деталь: - Она всегда ходила в тугом платочке.
        Не могу сказать, что я любила школу, но там мне было все-таки легче, чем дома, где каждый шаг расценивался как происки дьявола. Это, впрочем, не мешало мне расти веселой и свободной девочкой. Я ведь знала, что хороша собой и достаточно умна, чтобы добиться в будущем всего, чего захочу. И однажды у меня появилась мечта. Мечта не просто выбраться из проклятого поселка, но связать свою жизнь с космосом.
        Конечно, сейчас это звучит довольно наивно, но в те годы, тридцать лет назад, летать в космос было даже престижнее, чем, например, сниматься в кино. И все, такие как я провинциальные девчонки, бредили космосом… Я была готова продать душу дьяволу в прямом и переносном смысле, лишь бы исполнить свою заветную мечту. Я грезила о Львовском Космическом Училище.
        И вот однажды в моей жизни появился незатейливый шанс. Это был краковский студент-очкарик с угреватым лицом. Он приехал в Украину с друзьями, чтоб недорого там оторваться.
        Аббат насупился, но Любушка не дала ему прервать себя и продолжала:
        - Мы познакомились как раз во Львове, на фестивале Эм-Ти-Ви с участием ведущих европейских групп. Я тогда, с непривычки, здорово напилась и с трудом соображала.
«Плохие парни» забрали меня с концерта и повезли на какую-то квартиру, думаю, вы догадываетесь, зачем. Но там оказался тот польский ботаник, и он не позволил им меня тронуть. Правда, это стоило ему разбитых очков, но в целом он вел себя геройски.
        Утром я проснулась в его гостиничном номере, и у нас случился короткий роман. Но это был дурацкий роман. Я, видите ли, не хотела показаться неблагодарной.- Тут аббат просто побагровел.- Да, именно так,- сказала девушка с нажимом.- Посудите сами: велика ли заслуга - спасти девушку от сексуально озабоченных парней и переспать с ней самому?.. Но тогда я как-то не задумалась о сомнительном благородстве своего спасителя.
        Мы плюнули на фестиваль и гуляли по запруженным туристами средневековым улочкам, целовались на набережной и, в общем, неплохо провели время. Оказалось, во Львове у Анджея живут родственники, и после двенадцатого класса, через год, он собирался приехать сюда учиться. Я уже тогда стала уговаривать его сделать это на год раньше, так как в Космическое Училище собиралась после десятого…

«Но Любаша,- говорил мне этот сноб,- сперва я должен закончить школу…» «Закончи ее здесь»,- просила я. «Это сложно, мы живем в разных странах…» «Ну, ради меня, ну, пожалуйста…» «Но мы слишком мало друг друга знаем…»
        Я обижалась, и все-таки он был моей единственной ниточкой к той жизни, о которой я мечтала. После этой поездки я и дня не могла спокойно прожить в своем гадком промышленном поселке. Все меня в нем злило и раздражало, но больше всего - моя придурковатая мамочка, которая принимала все мои выпады и капризы за козни сатаны, намекая на то, что с ним был как-то связан мой папаша. Чтобы хоть как-то отыграться, я подначивала и пугала ее, всячески выставляясь в образе маленькой ведьмы.
        Так однажды я придумала превращать работу по дому в колдовство и тем самым освободиться от неё. Подметая, я тихонько шептала наговоры и посыпала по углам пудрой, а стирая, наносила на шторы и скатерти едва различимые тайные надписи. И вскоре я добилась своего: мать запретила мне стирать и подметать…
        Я даже стала почитывать книжки по черной магии и узнала много разных колдовских приемов. Я не верила тогда ни в бога ни в черта, но меня забавляла эта игра, а еще больше то, как реагировала на нее моя мамочка. Кончилось все тем, что я попыталась приворожить своего поляка яблочным пирогом с кровью. Но мать выследила меня, села в свой запорожец и отправилась в Кривой Рог к знакомым сумасшедшим попам.
        Теперь нахмурился Блюмкин. Тут неожиданно вмешался Аббат:
        - Как вы, наверное, уже догадались, «польским ботаником» Люба назвала меня. Да, в молодости я был не слишком самоуверен и больше мечтал, чем действовал практически. В отрочестве я хотел стать ксендзом, но позже увлекся живописью, и тогда главной моей мечтой стала иконопись. Учитывая родню, у которой я мог жить, Львовское художественное училище было самым дешевым вариантом… Впрочем, давайте дослушаем ее…
        Посмотрев на него тяжелым взглядом, говорящим как бы,- «А тебе, дружочек мой, вообще никто слова не давал»,- Люба продолжила:
        - Теперь-то после всего того, что я пережила ТАМ, я понимаю, что мои увлечения эзотерикой были вовсе не так уж безобидны, как мне казалось…
        - «Там»? Вы имеете в виду… Загробный мир?- быстро проговорил Блюмкин.
        - Вот именно,- подтвердила она.
        - У нас еще не было времени побеседовать об этом,- сказал Блюмкин.- У меня тоже имеются кое-какие воспоминания о том, что со мной происходило в потустороннем мире… Но я думал, что это не более, чем предсмертный бред, который мне так ярко запомнился…
        - Гостиница «Атлантида»,- тихонько пробормотал Даня.
        Ванечка и Маша вздрогнули, и вся четверка уставилась друг на друга. Аббат бросил на Даню быстрый удивленный взгляд.
        - Выходит, не бред,- покачал головой доктор,- выходит не бред… Так что же было дальше?- обернулся он к Любе.
        - Мы переписывались, и я всё уговаривала и уговаривала Анджея… Не только поехать во Львов пораньше, но и пойти со мной в космическое училище. Он соглашался, лишь бы быть рядом со мной, хотя на самом деле хотел рисовать… Но тогда я была слишком эгоистична, чтобы обращать на это внимания. Так вот, о моих играх с колдовством… Однажды я доигралась. Это было еще до поездки к старцу… Помнишь,- обернулась она к Отцу Анджею, ты звонил мне в тот вечер и мы договорились…
        Аббат криво усмехнулся и утвердительно качнул головой.

* * *

…Люба сбросила рюкзачок, упала на кровать, стянула джинсы вместе с носками, босиком соскочила на пол, нацепила плейер-наушники и в одной футболке, благо в доме давно уже не водились мужчины, пошла на кухню, пить чай.
        - Тут один парень звонил,- разделывая рыбу, обернулась к ней мать.
        - Ага.
        - Сказал, что из Кракова.
        - Угу,- повторила девушка с отвлеченным взором.
        Любопытная мать какое-то время молчала, шустро соскабливая чешую под струей воды.
        - Кажется, он вчера тебе уже звонил?
        - Ага.
        - А почему он тебе звонит, а ты с ним не разговариваешь?
        - Угу.
        - Что «угу»?!- раздраженно спросила мать, бросив на дочь сердитый взгляд. Та сидела на табуретке, поставив пятку на ее край, а на коленку, на уровне лица, примостила кружку с чаем.
        - Я спрашиваю, что значит «угу»? Ты должна ему сказать, чтобы он не звонил.
        - Ага.
        - Ты вообще меня слышишь?- шагнула мать к дочери. Та боковым зрением заметила это движение и быстро смахнула наушники.
        - Что?- спросила она, невинно поморгав.
        - Ты меня никогда не слушаешь!- мать выдержала паузу, затем сердито продолжала: - Тебе снова звонил парень. Тот, что звонит тебе по межгороду. Из Кракова.
        - Ну и что в этом такого? Захотел, да и позвонил,- так и сяк меняя и фиксируя позы, словно перед фотокамерой, сказала девочка. После чего взяла бутерброд с повидлом, разинув белозубую пасть, запихала его туда почти целиком и принялась усиленно жевать, глядя на мать все также невинно-вопросительно. Потом хлебнула чай, сглотнула и сказала: - Мам, не будь такой странной.
        Мать отвернулась, нервно схватила рыбину, взмахнула ножом и тут же порезалась.
        - Ай!- вскрикнула она, с грохотом уронила нож в эмалированную раковину и, сунув палец в рот, принялась его посасывать, вскипающим взглядом уставившись на дочь. Мол, смотри, стерва, что ты натворила!
        - Спокойствие, только спокойствие!- вскочила Люба и, показывая чистые ладони, попятилась к двери.- Вы находитесь в кругу любящих вас людей… Я - у себя.
        Женщина проводила ее взглядом исподлобья, прекратила сосать палец и прошипела сквозь зубы:
        - Ведьма…

* * *
        Закрывшись в своей крохотной комнате, Люба упала на разложенный диван-кровать и схватила телефон.
        - Что ж, послушаем, что ты нам скажешь, пан Анджей…- с ехидной интонацией сказала она, набирая длиннющий номер.
        - Слухам?- раздалось из трубки.
        - Пан Кoза?
        - Так, так?
        - Ты нарисовал мой портрет?- голосом заговорщицы спросила Люба и лукаво закусила губу.
        - А! Здравствуй,- отозвался юноша с сильным акцентом.- Как живешь, рыбка?
        - Нарисовал?- капризно переспросила она.
        - Пока что нет. Но начал. Я звонил тебе сегодня.
        - Знаю,- холодно сказала девчонка.- А для чего звонил, если не нарисовал?
        - Хотел услышать голос,- после недолгого замешательства ответил юноша.
        - Ха, ха, ха,- сказала она мрачно и передразнила: «Хотел услышать голос». Ладно, прощай, сумасшедший.
        - Подожди!- воскликнул Анджей.
        - Ну? Что еще?- вызывающе спросила Люба.
        - Да нет, ничего. Просто я еще не… Как сказать по-русски… Не заговорился…
        - «Не наговорился»,- поправила девушка насмешливо.- Этак на тебя и денег не напасешься, звонок то международный. Ты лучше приезжай. Только без портрета - не смей!
        - Я постараюсь,- отозвался Анджей.- Если смогу.
        - Если бы любил, смог бы!- сказала она сердито.- Ты же знаешь, я хочу ехать с тобой во Львов! Пока! Слоньце.
        - Э…- только собрался попрощаться юноша, но Люба уже бросила трубку, и по линии пошли гудки.

3
        Дверь, за которой скрыто хорошее, трудно открыть;
        дверь, за которой скрыто дурное, трудно закрыть.
        Китайская пословица
        Набожная женщина Ольга Михайловна в бигудях и в домашнем халате крадучись двигалась по темному коридору к спальне своей дочери. В руке ее потрескивала восковая свечка, а губы беззвучно твердили «Богородице Дево».
        Стоило ей заглянуть к Любе, как ее воспаленные глаза чуть было не выпали из орбит. Посреди комнаты на блюде горело призрачно-синее пламя. Сама девочка, растрепанная и бледная, в нижнем белье, стоя на коленях, держала в одной руке раскрытую толстую книгу, а другой колдовала над пламенем, вполголоса произнося заклинания.

«Господи, не остави мене!» - хотело вырваться у Ольги Михайловны, но она зажала себе рот рукой. Люба резко вскинула дикий взгляд на дверь и, оскалившись, усмехнулась. Мать уронила свечу, и та потухла. Схватившись за бигуди, Ольга Михайловна убежала к себе, заперлась на замок, окропила комнату святой водой, облилась ею сама и распласталась в молитве перед иконами, освещенными трепещущим огоньком лампадки. Потом она с головой залезла под одеяло и уснула.
        Сновидение ее, вдохновленное последними впечатлениями, также было полно демонических страхов. Ее дочь с бесовским смехом летала вокруг дома на метле. Два священника, испуганно пригибаясь, палили по ведьме из черных наганов с ее же балкона, но никак не могли попасть.

«Да это же сам отец Аркадий!- узнала во сне женщина.- Наш батюшка из церкви Николы!»
        Бах! Бах! Кх! Кх! Бах!- перебивали друг друга выстрелы двух попов.
        - Левее бейте, отец Виктор, левее!- кричал молодому дьякону знакомый женщине батюшка.
        - Ложи-ись!- завопил его напарник и, подпалив фитиль, метнул в ведьму бомбу.
        Бах-бах!
        Ведьме хоть бы хны, а вот соседского гаража - как не бывало…
        - Зенитку надо,- со знанием дела высказался отец Виктор.
        - Стреляйте, черт вас подери, из того, что есть!
        - А смысл? У меня освященные пули закончились.
        - Палите, как я, простыми!
        - Ах ты, господи, горе-то какое! Простые не возьмут!- воскликнула Ольга Михайловна и проснулась от собственного голоса.

* * *
        В тот миг, когда она покинула комнату Любы, та шепотом сказала ей вслед:
        - Дура!
        И тут же увидела, что оброненный матерью огарок тлеет. Девочка топнула по нему босой ногой. Она не думала, что обожжется, но расплавленный воск прилип к середине ступни, как раз там, где кожа такая нежная и чувствительная. Люба взвизгнула и с гримасой боли запрыгала на одной ноге. Сдерживая слезы, она бросила на кровать
«сатанинский» фолиант «Энциклопедии для девочек» и принялась сдирать со ступни остывший воск.
        - Как же я ненавижу все это!- всхлипнув, прошептала она яростно.- Эту глушь, этот дом, эту проклятую жизнь! Все бы отдала за то, чтобы вырваться отсюда, душу бы отдала!
        Откинувшись на спину, она невидящим взглядом уставилась в потолок.
        - Только кому она нужна, моя душа?- прошептала она с неподдельной горечью.- Нет ведь никого - ни бога, ни черта! А если есть, то берите! Не жалко! Да!- еще более пылко воскликнула она.- Приди хоть кто-нибудь - с неба или из-под земли! Делай со мной, что хочешь! Только вытащи меня отсюда!- и добавила, вспомнив анекдот: - Хоть тушкой, хоть чучелом.

* * *
        Люба уснула. Мутное сияние зимней ночи отбрасывало тень оконной рамы на ее постель. Тень тронулась, пробежала по комнате и в миг вернулась на место. Это последняя машина проехала по окраине городка. Все замерло. У окруженной голыми деревьями шахты «Братская» во множестве собрались призраки, чтобы поприветствовать высокого гостя - тень, поднимающуюся из самой бездны. Затаив дыхание, ожидала ее нечистая сила у ржавой башни, увенчанной пятиконечной звездой. В пропасти шахты монотонно гудел ветер.
        Вдруг среди тишины небеса разодрал гром, ветер усилился, и бездна начала со свистом всасывать воздух. Падшие духи, дико повизгивая, заплясали вокруг в буйном хороводе, наперебой выкрикивая свои заклинания. Поднялся вихрь, ходуном заходила жестяная звезда… И тут же внезапно вновь воцарилась глубокая тишина, нарушаемая лишь волчьим завыванием вдали… И величественная подземная гостья поднялась из пролома в основании металлической башни. Сонмище демонов склонилось пред царственной тенью.
        - Здравствуйте, ваше величество!- залепетали наперебой низшие духи.- Мы вам так рады, так рады… Она сама, сама позвала…
        Не обратив на них внимания, тень ринулась к своей цели. Поселок был близко. Были слышны лай собак и другие ночные звуки, горели вдали одинокие окна пятиэтажек. Дрянь миновала пустырь и заскользила между стволов. Перемахнула через железнодорожную насыпь, нырнула в темный овраг, где ветер посвистывал в голых прутьях кустарника, и помчалась по темным заросшим расселинам. Потом выскочила в чащу и вдвое быстрее двинулась среди елок и сосен.
        Полная луна пронизывала хвою, бледно освещая стволы и устилая снег сеточкой подвижных теней. Поросшие колючими елками и ольшаником пологие рытвины пересекали гостье путь, словно высохшие русла рек. Но как только она выкарабкивалась наверх, перед ней вновь замаячил многоглазой стеной приблизившийся поселок.
        Луна спряталась за бугор, когда тварь угодила в овраг шире и глубже прочих. Обрушилась вниз, проскакала по сугробам и без передышки вскарабкалась обратно на поверхность. Вдруг перед ней точно распахнулись ворота: в глаза ударил электрический свет окраины. Только тут гостья остановилась и перевела дух, готовясь к последниму броску.
        Затем, скользнув мимо темной автобусной остановки, она скрылась во тьме нужного ей подъезда. Крупными хлопьями повалил и завертелся от порыва беззвучного ветра снег. Предательская ночь осталась такой же тихой.
        Тень промчалась через пару темных лестничных пролетов и остановилась, чтобы отдышаться. Вдруг рядом зашипела кошка, и дрянь метнулась в мусорный закуток, где и притаилась, слившись с мраком.

«Я рядом»,- прогнусавила она почти добрым, почти женственным голоском, направив его в сон позвавшей ее девочки.
        Люба услышала ее и тут же проснулась - так, будто вынырнула из воды.
        - Кто это?- спросила она.
        Холодок пробежал по ее влажной спине, и она постаралась не шевелиться, лишь повыше натянув одеяло.

«Чувствуешь меня?» - ехидно поинтересовалось нехорошее предчувствие.
        - Да,- одними губами сказал девочка, не смея вздохнуть.- Я чувствую, как что-то ползет. Что-то пробирается по ступенькам.
        Дрянь подкрадывалась все ближе и ближе. Вот она поднялась на верхний этаж и, воровато оглянувшись, приникла к железной двери.

«Боже, прости меня, я не хотела!» - взмолилась в отчаянии отроковица, видя внутренним взором, как тварь всовывает кусочек себя в замочную скважину и пытается стать отмычкой. Щелк! У нее получилось. Щелк… Щелк… И дверь, скрипнув, приотворилась.
        - Спи,- приказала явившаяся из леса дрянь.- Спи!
        И в Любином сне вместо нее в квартиру проскользнул маленький нестрашный суетливый карлик. Пыхтя и бормоча, он пробежал в своих мягких сапожках через коридор и протиснулся в щель между косяком и Любиной дверью. «Динь-динь»,- звякнули бубенцы у него на колпаке.
        - Ах, это все-таки сон!- сразу поняла обманутая девушка и с усмешкой встретила своего гостя: - Ну, иди сюда, мой тайный кавалер.
        Тот, опасливо вжав голову в плечи, осторожно приблизился к ней. Во сне она хотела схватить карлика за нос… А наяву дрянь втянулась в ее безмятежно посапывающие ноздри.

«Теперь у тебя будет много колдовской силы, ты будешь завораживать и внушать все, что захочешь,- пообещала вселившаяся в девушку тьма.- Спи».

* * *
        - Мы столько времени были вместе,- воскликнул отец Анджей сердито,- и ты ни разу, ни разу не рассказывала мне всё это!..
        Остальные слушатели смотрели на нее испуганно. Люба вздохнула.
        - Да,- сказала она.- Ведь я была одержима. Только сейчас, когда душа моя кое-где побывала и очистилась, я и могу все это рассказывать. А тогда… Тогда я даже испекла тот самый пирог, чтобы ты окончательно стал моим невольником, и я смогла бы с твоей помощью вырваться из дома… А на тебя мне было наплевать. Уж прости, Коза.
        - Ужас!- передернуло аббата.
        - Но ты не приехал.
        - Ты же знаешь, меня не пустили родители… Они боялись, что ты собьешь меня с верного пути и уговоришь поступать в космическое училище вместо художественного… Впрочем, так и случилось…
        - Да,- кивнула Люба.- Но ты бы и не застал меня. Ведь мамочка отдала меня двум попам-маньякам, чтобы они отвезли меня в приднестровский Свято-Зачатьевский монастырь изгонять беса… А пирог вместо тебя со своим психованный дружком-дьяконом съел он,- указала она на Блюмкина. И мы вместе сбежали от экзерциста Зосимы. Я прожила с ним почти год, он катал меня по Европе, изображая то папочку, то мужа, а потом я удрала и от него, и все-таки отправилась во Львов…
        Аббат смотрел на нее с ужасом. Но ее как будто даже веселило это.
        - И надо же случиться такому совпадению, чтобы прямо на вокзале нос к носу столкнуться с тобой…

4
        Когда садишься в свадебный паланкин,
        поздно прокалывать дырочки в ушах.
        Китайская пословица
        - Да,- сказал аббат, хмурясь.- С момента встречи с этой девушкой вся моя жизнь пошла кувырком, вся она подчинилась ее прихотям. Нет, я ни о чем не жалею, но хоть я и не знал о ее связях с нечистой силой, я чувствовал, чувствовал, что что-то не так.
        - Про-про-простите,- вдруг вмешался Даня.- А как же я? Ведь я тоже лю-лю-лю…- и он затравленно глянул на Любу. Та ответила ему таким взглядом, что он весь сжался.
        - Как вы напоминаете мне того юношу, которым был я как раз в те времена,- усмехнулся аббат.- Простите, но ваша очередь высказаться еще не наступила. Итак, я звонил ей снова, но отвечала ее мать, а услышав мой голос - бросала трубку… Потом автоответчик стал сообщать, что «данного номера не существует…» Я решил, что это судьба, и почти уже забыл о ней, но через год, когда я поехал поступать в
«художку»…

* * *

… - Люба?!- воскликнул Анджей, не веря своим глазам. Он только что вышел на привокзальную площадь, и два добротных чемодана стояли возле его ног.
        - Анджей, милый Анджей!- воскликнула девушка, и глаза ее вспыхнули сумасшедшим огнем, который юноша, конечно же, принял за любовное пламя.- Я так и знала, что найду тебя здесь!
        - Ты переехала? Извини, что так вышло, солнышко, что я не смог тогда…- начал он.
        - Какая разница?! Какое это теперь имеет значение?!- воскликнула она.- Главное, что сейчас мы вместе, и мы немедленно идем в приемную комиссию Космического Училища!
        - Да?- только и сумел спросить он вместо возражения.
        - Да! Да! Конечно да!- зашептала она, одной рукой обнимая его, другой - ловя такси.- Я надеюсь, у тебя есть деньги?!

… И они поступили в училище вместе - он на пилота, она - на стюардессу. «В конце концов,- решил мягкотелый юноша,- живопись может остаться моим хобби…»
        Она же никогда и словом не упоминала о том, что во Львов приехала не из Задойного от мамочки, а из Италии от взрослого любовника.

* * *

… Она шла по предпраздничным улицам, между витрин и автомобилей, и не замечала ничего кругом. Ее окликнул таксист, до нее не сразу дошло, что ему надо. Наконец она поняла, что тот предлагает довезти ее, сунула руку в карман, поворошила грошами, понуро помотала головой и пошла дальше.
        Почти через час она добралась до нужного дома и поднялась в квартиру, которую снимал Анджей, и в которую все никак не решалась переехать из общежития она, предчувствуя, что это может стать концом их отношений. Там девушку с собачьей радостью встретил ее худощавый прыщавый поляк. Хозяин был в домашних тапочках и в заляпанном красками фартуке.
        Он обнял ее, пышущую морозом, и пушок на ее румяном лице обозначился бисером крохотных капелек влаги. Она была туманно податлива, он помог ей снять дешевый желтый пуховик, провел в комнату, подвел к мольберту и что-то стал показывать, объясняя… Она кивала, но не слушала. Она думала о чем-то другом…
        - Что с тобой? Что случилось, любимая?- спросил он, прервавшись.- Козочка, пойдем, сядем на диван.
        - А ты сядешь рядом?- обреченным тоном спросила она.
        - Ну конечно, моя звездoчка!- испугался он еще больше и взял ее ледяную руку в свои жгучие ладони.
        - Мне надо будет сейчас уйти, вдруг придумала она, но прежде я должна тебе кое в чем признаться.
        Он с готовностью подсел чуточку ближе.
        - Нет. Сначала зажги свечу и потуши свет.
        Любушке нравилось «искренне» разговаривать и целоваться в полумраке при зажженных свечах. Чтобы можно было представлять на его месте кого-нибудь другого… Кого-нибудь постарше и посолиднее… Анджей всегда держал для нее несколько разноцветных парафиновых зверушек в целлофане. Он вскочил как ошпаренный и начал бегать по комнате, собирая все необходимое для этой нехитрой церемонии.
        Поставил на журнальный столик блюдо, налил в него воды, по воде пустил специальную лодочку, а уж в нее пристроил и зажег голубого слона. Торчащий из хобота фитиль пострелял во все стороны трескучими искрами и заострился пламенем вверх. Комната наполнилась мягким светом и колеблющимися тенями.
        - Значит так, Анджиек,- сказала Любушка, кокетливо пряча глаза и беспокойно терзая намотанный на палец локон.- Я только что переспала с таксистом.
        - Что-о?!- испуганно протянул влюбленный ботаник.
        - Да, с таксистом.
        - Но зачем?
        - У меня не было денег расплатиться.
        Повисло напряженное молчание.
        - А ты не могла сказать, чтобы он подождал внизу, пока ты принесешь ему деньги?
        Любушка забегала глазами.
        - Я сказала. Но… Понимаешь, он мне не поверил и попросил, что-нибудь оставить. Я же не могла оставить ему свою сумочку. У меня там документы и подарок тебе на Рождество.
        - О, горе мне, горе!- простонал Анджей Коза и схватился за голову, бродя по комнате. Потом вдруг бросился перед девушкой на колени.- Я умоляю тебя, носи с собой все мои деньги и трать, трать их, если тебе понадобится! Пожалуйста!- сказав это, Анджей плюхнулся всей своей долговязой фигурой в кресло и заплакал. Затем сполз на пол и, ревя, уткнулся лбом Любушке в коленки.
        - Ну, хватит! Хватит уже!- отрывая его от себя за уши, оскалилась Люба.- Я пошутила. Давай-ка я лучше чмокну тебя.
        - О, Люба,- продолжал хныкать он,- прошу, не мучай меня так своими выдумками! Ты же знаешь, я этого не выношу!
        Она притянула его за уши и поцеловала в лоб.
        - Зачем ты заставляешь меня страдать? Я хочу, чтобы между нами все было просто и ясно…
        - Да хватит тебе!
        - Нет, не хватит,- сказал он настойчиво.- Мы должны раз и навсегда решить, как мы будем жить дальше…
        - Тогда я пойду,- холодно сказала Любушка и встала.- Завтра у меня зачет. Нужно как следует подготовиться. Иначе придется переспать с профессором.
        - О, Матко!- повалился несчастный Коза, на этот раз на диван.
        - Тем более, времени у меня теперь мало: ведь у меня появился любовник-негр,- объявила она и выскользнула за дверь.
        Ей нравилось мучить его, и пока он всерьез воспринимал ее небылицы, ей было с ним интересно. В то же время, он всегда был ПОЧТИ уверен, что все это она выдумывает и надеялся когда-нибудь отучить ее от этой идиотской провинциальной привычки.

* * *
        Единственным условием замужества, поставленным ею Козе, было свадебное путешествие в космосе. И, едва только получив дипломы, они отстрелились на маленькой, купленной в рассрочку, космической яхте «Полонез» от польской орбитальной станции.
        Но, как не рассказывала она своему жениху о временах, проведенных в Европе, так, конечно же, промолчала и об одном звонке, сделанном накануне вылета.

… Дрожащими руками она нашла в сумочке бумажку и набрала найденный в Интернете номер.
        - Доктор Блюмкин слушает,- донесся из трубки знакомый бас.- Эй, вы, там! Что за баловство?
        - Аг’кадий Эммануилович,- проговорила девушка и, задохнувшись от ностальгии, сама не узнала свой ломающийся голос.
        - Да? Чем обязан?
        - У меня к вам сег’ьезное дело…
        - Ну-ну, зачем же вы плачете, дружочек?- смягчился доктор.- Все это вздор, мой мальчик! В логопедии нет неразрешимых проблем. Исправим, все исправим… Приходи с мамочкой на прием по адресу…
        Любушка повесила трубку.

… Анджей очень гордился своим кораблем и с удовольствием демонстрировал украинской красавице-жене свое умение управляться со сложными механизмами космической навигации. Но вот чего он не любил, так это беспорядка на борту, который, как ему казалось, то и дело наводила здесь эта милая девушка.
        В первый день полета он сделал ей только одно незначительное, а главное, очень справедливое замечание:
        - Дорогая, мое полотенце - синенькое, а твое - розовенькое… Да, а тюбик зубной пасты всегда должен быть закрыт.
        Весь последующий вечер она не сказала ему ни слова, но он даже не обратил на это внимания, решив, что ее сумрачное настроение вызвано прощанием с Землей. Он рисовал ее портрет, и ее молчание было только кстати.
        На следующий день замечаний было два. Утром:
        - Милочка, не могла бы ты в следующий раз после душа убирать свои волосики из дырочки смыва в ванночке?
        Она поджала губы, и глаза ее потемнели.
        И вечером, в самую томную минуту второго дня их медового месяца:
        - Любушка, белочка моя, тампончики в условиях невесомости не следует оставлять в корзине. Они вылетают.
        - Я тебя ненавижу!- вдруг заорала она.- Чтоб тебя засосало в вакуумный сортир!
        - Я просто люблю порядок,- ответил он, оценив ее замечательную шутку.
        На следующий день замечаний было три. О том, что два небольших одеяла - гигиеничнее, чем одно большое, о том, что апельсины следует чистить ножом, чтобы не оставалось желтизны под ногтями, и о решительной необходимости после посещения туалета по большой нужде ароматизировать воздух дезодорантом…
        Два первых она проглотила почти спокойно, но на третьем сорвалась:
        - Польская свинья! Я уйду от тебя!- закричала она.
        - Куда же ты от меня уйдешь в открытом космосе, лисичка моя?- усмехнулся он, думая о том, что они проходят сейчас замечательную школу совместной жизни.
        Суицид она совершила в ночь с двадцатого на двадцать первый день полета, проявив при этом поразительную смекалку: не всякий бы сумел повеситься в невесомости. Ей для этого понадобился его любимый полосатый галстук и две пары подтяжек: галстук на шею, подтяжки - к ногам. «Повесилась» или, точнее, «удавилась» она в ванной, в горизонтальном положении.
        На зеркале помадой было начертано ничегошеньки не говорившее безутешному молодому вдовцу странное русское слово «БЛЮМ», затем оно было перечеркнуто, и под ним было написано: «PRZEPRASZAM, PAN, ZA NIEPORZADEK»[Извините, пан, за беспорядок (польск.
] .

5
        Голова не знает своей макушки,
        черепаха - своего панциря.
        Китайская пословица
        Анджей Коза понимал, что смерть его возлюбленной содержит в себе некую тайну, но отдавал себе отчет и в том, что он никогда уже не сможет разгадать ее. Да он и не стремился к этому, ведь ничто не могло вернуть Любушку к жизни.
        Трагедия сия была достойна пера Шекспира, и как за Джульеттой ушел Ромео, так и Анджей решил отправиться за своей женой в небытие. Способ нашелся сам собой: просто лететь и лететь, куда глаза глядят. Мчаться к центру галактики и рисовать ее портреты, пока сигналы бедствия не станут недосягаемы для других кораблей, а дефицит горючего и кислорода не сделает возвращение невозможным…
        Однако порядок есть порядок. Он должен был похоронить ее самым наидостойнейшим образом. Дать некролог во всемирный Интернет-информаторий и официально объявить о своем решении уйти вместе с ней (не признаваясь себе в надежде, что тогда его могут спасти)… И ему повезло. Стоило ему оповестить космос о своем горе, как на его призыв тотчас же отозвался находящийся неподалеку американский пассажирский лайнер «Вашингтон Спейсшип».

* * *

… Сеанс бесплатной психотерапии длился уже час. Напряженный вдовец Анджей Коза, сложив руки на груди, сидел на маленьком диванчике, зажатый между двумя толстыми неграми из службы экстренной психологической помощи НАСА.
        - Пан Анджей, нам так жаль, что погибла ваша супруга,- выпячивая толстую нижнюю губу и всхлипывая, сказал один негр - в бейсболке с эмблемой «Девять-один-один».
        - Боб, но ведь это не повод для всех нас кончать жизнь самоубийством,- вторил ему другой негр, растирая громадными пухлыми пальцами свои красные, как у сенбернара глаза.
        - Пан Анджей, а вы не хотите рассказать нам какой-нибудь счастливый момент из вашей совместной жизни?- всхлипывая, поинтересовался первый.
        - Нет!- насупившись, буркнул Коза.
        - Боб, а, Боб, можно тогда я расскажу один счастливый случай из нашей совместной жизни с моей женой,- предложил второй негр.
        - Давай, Эдди, давай. Расскажи все как есть, тебе тоже надо как следует выговориться,- согласился первый негр.
        Второй, сосредоточенно глядя перед собой, насупился и булькнул, как бы сдерживая истошные рыдания.
        - Вчера вечером, перед ужином мы с моей женой смотрели телевизор,- начал делиться он.- Шла какая-то передача, кажется что-то про разведение кроликов. И вот мы с Магдой, моей дорогой Магдочкой, смотрели эту передачку про кроликов… Они такие… Такие милые, эти кролики… И вот моя Магдочка и говорит мне…
        - Эдди. Подожди,- прервал его коллега, швыркая носом.- Ты сегодня уже рассказывал эту историю. Сегодня утром. Маленькой белой неврастеничке из бизнес-класса.
        - Тогда, может быть, эту историю расскажешь ты, раз ты ее уже знаешь?- добродушно предложил Эдди.
        - О’кей, Эдди, я расскажу эту историю,- всхлипывая и по-товарищески кивая, согласился с ним Боб.- Почему бы и нет? И вот, значит, когда они смотрели эту передачу, пан Коза, передачу про кроликов, когда Эдди и Магда смотрели ее, и один маленький кролик поскользнулся и упал в ямку, его толстушка Магда вскрикнула и прижалась к его плечу. Она такая ранимая, его бедная толстушка Магда…
        Тут Эдди страшно взвыл, разинув пасть, как зевающий бегемот, а у Анджея Козы пробудился лицевой тик, и щека у него стала подергиваться.
        - Боб, перестань, не надо больше!- попросил Эдди.- Это слишком, слишком для меня сегодня! Расскажи-ка лучше, как мы с малышом Джо играли в крикет. Помнишь эту историю, Боб?
        - Еще бы, Эдди, я не помнил ее. О’кей, я расскажу эту историю,- значительно покивал сговорчивый Боб.- Если, конечно, пан Анджей хочет ее услышать. А я думаю, он хочет. Историю о том, как в прошлом году Джо, играя в крикет, выиграл сразу два очка. Дорогой пан, вы ведь не против того, чтобы я рассказал нам всем эту вселяющую надежду историю о малыше Джо? Так вот…
        - Нет!- рявкнул вдруг Коза.
        Боб поперхнулся, но начал заново:
        - Так вот. Однажды в прошлом году его малыш Джо…
        - Нет, я против!- хрипло уточнил вдовец.
        Негры растерялись и переглянулись.
        - В таком случае, пан Анджей, может быть, вы нам все-таки сами уже что-нибудь расскажете?
        - Я не хочу ничего рассказывать,- заявил пациент.- Я вообще не хочу ни с кем разговаривать.
        Психологи НАСА опять потупились и долго молчали.
        - Боб, мне кажется, белый брат не хочет, чтобы мы с ним разговаривали,- искренним тоном заметил Эдди.
        - Да пошел он в задницу, этот белый брат, у меня еще два вызова на пейджере,- легко согласился Боб.
        - Только сначала заедем в «Макдональдс»,- предложил Эдди,- а то у меня в животе урчит, как у бабушки Фло в бойлере.
        - О’кей, Эдди, мы заедем сначала в «Макдональдс»,- товарищески кивая, согласился с ним Боб.
        - Оч-чень нездоровая пища,- пробормотал Анджей. Но внимания на него никто не обратил. Бегемоты в бейсболках с кряхтением встали с дивана, и двинулись к выходу, о чем-то мирно беседуя, так ни разу больше на него и не взглянув.

… - Простите, пан Коза,- почти сразу после этого вошел в каюту капитан.- У нас есть к вам несколько деловых вопросов по поводу похорон.- Он достал из-за спины бумагу.- Мне неудобно об этом говорить, но вот смета на космическое захоронение вашей супруги.
        Коза взял бумажку и вздрогнул.
        - Сорок две тысячи долларов США?! Вы с ума сошли! Вы знаете, сколько мне нужно трудиться, чтобы заработать такую сумму?
        Капитан закашлялся.
        - Мы подумали об этом и можем вам кое-что предложить. Если вы согласитесь обменять вашу яхту «Полонез» на наш подержанный спасательный «Форд», мы доплатим вам как раз сорок две тысячи долларов. Вы ведь все равно решили, э-э… Вам ведь, думается все равно, на каком судне э-э…
        - Как это цинично!- схватился за голову Коза.- Да мой новенький «Полонез» тысяч на двести дороже вашего паршивого «Форда»!
        - Только из уважения к вашему горю,- невпопад сказал капитан и кашлянул в кулак, поторапливая вдовца принять решение.
        - Забирайте,- махнул рукой Анджей.- Какая мне, действительно, разница…

* * *
        Четверо офицеров «Вашингтон Спейсшип» в белых перчатках, сунув под мышки пилотки, вошли в часовню, где в окружении военного экипажа стояла капсула-гроб с поднятой матовой стеклянной крышкой. Капитан прочел молитву и отступил, предлагая Анджею попрощаться с возлюбленной супругой. Белый как стена тот склонился над нетленной теперь красавицей, поцеловал ее в холодные губы и выпрямился. Несколько фотовспышек засвидетельствовали тот факт, что уже сегодня в информатории появятся снимки.
        Капитан сделал знак офицерам, один из них коснулся сенсорных кнопок на стенке гроба, и тот медленно поднялся над постаментом с венками, одновременно с тем, как его крышка плотно закрылась. Офицеры поймали золоченые ручки и чинно вынесли гроб из часовни. Капитан помог подняться скорбящему вдовцу и повел его в шлюзовой отсек, где была установлена погребальная капсула. Следом за ними двинулись остальные члены экипажа.
        Молчаливой процессией они прошли по ярко освещенным коридорам и вышли в шестигранный туннель, к стеклопластовой перегородке в конце, за которой пролегал темный немой космос. Прозрачная поверхность перегородки отражала стоящий перед ним массивный белый кокон какпсулы-могильника и приближающуюся по туннелю процессию. Капитан нажал кнопку пульта, и крышка-полусфера медленно отворилась. В образовавшееся отверстие офицеры медленно закатили парящий в магнитных полях гроб и закрепили внутри капсулы.
        Наконец все отошли за красную линию. Свет померк, по туннелю забегали отблески желтых маячков, взвыла сирена, и женский голос объявил по-английски и по-русски:
        - Эттеншен, олл пипл маст ту лив спешл кэймер! Внимание, всем покинуть шлюзовой отсек!
        Еще одна прозрачная перегородка, выйдя из красной линии, отсекла провожающих от контейнера… Фотовспышки сверкали с периодичностью в несколько секунд.
        - Внимание, сброс! Внимание, сброс!..
        Дальняя перегородка втянулась в обшивку, и могильник был с хлопком отстрелен в открытый космос.

«И вот за это - сорок две тысячи?» - подумал Анджей Коза, но тут же отбросил от себя эту неуместную сейчас мысль, провожая взглядом вертящуюся и быстро удаляющуюся капсулу… Которую очень и очень нескоро суждено было найти Даниилу Сакулину.

… - Приглашаю всех на панихиду,- обернулся к личному составу капитан, как только церемония завершилась.- Пан Анджей?
        - Я не очень хорошо себя чувствую,- сказал молодой вдовец, на самом деле чувствуя, что ему не хочется сейчас общаться со всеми этими чужими людьми.
        - Отлично, мы прекрасно можем начать и без вас,- жизнерадостно отдал честь капитан.- Ждем вас в конференц-зале!
        Что-то не давало покоя Анджею Козе. Нет, не смерть Любушки. Он собирался вскоре к ней присоединиться… Покоя ему не давало что-то, так сказать, хозяйственное. Коза понимал, что в данный момент это чувство не очень уместно, он гнал его от себя, но поделать с собой ничего не мог.

«В конце концов,- вдруг четко и ясно определил он свои помыслы,- ловить и затаскивать обратно в корабль Любушку не станут, что сделано, то сделано. А мне вовсе не хочется погибнуть в обшарпанном «Форде».
        Он тут же спустился в гаражный отсек «Вашингтон Спейсшип», убедился, что за ним никто не наблюдает, и задал компьютеру через три минуты открыть стартовый люк. Полученные в Космическом училище навыки не пропали даром. Затем он спустился к звездолетам и забрался в свою новенькую свадебную яхту.
        Взвыла тревога, и в гараже замигал красный тревожный свет. Коза подумал, что попался, и ему сразу стало стыдно, что он хотел так нехорошо поступить с оказавшими ему помощь американцами. Он даже решил, соврать, что просто хотел попрощаться с любимой яхточкой. Но как раз в тот миг, когда в отсек влетела вооруженная до зубов морская пехота, люк гаража начал медленно открываться.
        Анджей Коза включил двигатели, схватился за штурвал и, выжимая рычаги ускорения, начал выруливать со стоянки. Он никогда не имел отличной оценки за вождение корабля, ему всегда не хватало этакой бесшабашности, но зато он всегда был точен и предельно корректен. Сейчас же он, с искрами шаркнувшись о стоящий рядом мини-звездолет «Линкольн», ударил по газам и как пробка из бутылки шампанского вылетел из полуоткрывшегося люка.

«Эх, не видит сейчас меня моя маленькая безалаберная Любушка,- подумал он.- Уж ей бы это точно понравилось…» И еще он подумал, что, если бы дал волю этой стороне своего характера раньше, возможно, все обернулось бы как-то по-другому… «Но, нет, - осадил он сам себя,- должен же был хоть кто-то в семье ратовать за порядок…»
        Оглянувшись, он увидел, что борта мирного белоснежного лайнера в нескольких местах раздвигаются, и из них выползают стволы боевых орудий. «О, Езус!- дошло до него, наконец,- я теперь - международный преступник, и жалеть меня не станут!»
        Когда в его сторону пустили две реактивные самонаводящиеся торпеды, ему успешно удалось увильнуть лишь от первой, и она, потеряв цель, ушла в глубокий космос. Вторая тоже не врезалась в яхту, но когда она была близко к ней, ее детонатор по-видимому активировали вручную, и «Полонез» получил мощный компрессионный удар сжатыми газами.
        Приборная доска полыхнула огнем, свет померк, лобовое стекло покрылось паутиной трещин, стеклопакет не выдержал, и с хрустом лопнул. Образовавшаяся щель вмиг со свистом высосала из кабины весь воздух. Коза схватился за горло, и его тело в подбитой и искореженной яхте умчалось в бесконечную пустоту.
        Догонять его никто не собирался: американцем не нужен был ни этот польский корабль, теперь уже ставший металлоломом, ни бесплатные погребальные хлопоты. Порок был наказан, и этого им было достаточно.

«Ты слышал, Боб, что учудил наш вчерашний белый?» - спросил один толстый негр другого. «Еще бы не слышать, Эдди,- отозвался другой, выпятив презрительно губы. - Глупый белый брат, мы же говорили ему, что нельзя держать это дерьмо в себе». И, с пониманием покачав головами, они браво хлопнулись сначала левыми, а потом правыми ладошками. «Нездоровая пища…»,- передразнивая поляка, добавил Эдди.

6
        Хочешь дождаться, пока кто-нибудь поймает рыбу,
        - садись на телегу, которую тащит осел.
        Китайская пословица
        Долго болталась в темном космосе искореженная беленькая яхточка Анджея Козы, пока всей своей гнетущей громадиной не навис над нею неизвестный летательный аппарат, формой напоминающий чугунный утюг.
        Шумно топая по металлическим решетчатым мостикам, кто-то грузно пробежал в полутьме его недр и, вильнув массивным хвостом, неуклюже пролез в рубку управления. Там когтистые пальцы ловко забегали по приборной доске, двигая крючковатые рычажки и тыкая в чуть светящиеся во мраке мутно-зеленые кнопочки в углублениях. Отрегулировав свое положение в пространстве, ржавый корабль застыл.
        Существо в рубке замерло и заворожено придвинулось к иллюминатору. Потом, не глядя, положило когтистую пятерню на торчащую из панели шипастую полусферу джойстика и, вращая ею, стало управлять огромным сачком на конце суставчатой телескопической удочки, высунувшейся из брюха корабля.
        Захватив яхту, сачок быстро втянулся обратно в брюхо, как язык поймавшей бабочку ящерицы.

* * *
        - О Боже!!!- воскликнул Анджей Коза прямо в огромную любопытно моргающую зеленую морду нависшего над ним чудовища.- Дракон!!!
        Поначалу ответом ему была лишь настороженная тишина. Озадаченное существо, приоткрыв пасть с рядом мелких острых, как шипы, зубов внимательно прислушивалось к человеку. Затем в голове Анджея прозвучало:

«Мы не дракон, мы хамелеон,- пупырчатый гигант быстро моргнул, и хоть ответ этот и вошел в мозг Анджея без звука, воспринимался он в точности так, словно фраза была произнесена беззлобным и каким-то даже глуповатым ломающимся тенорком.- Так, во всяком случае, вы называете очень близкий нам вид, обитающий на вашей планете».
        Милый хозяин корабля беспечно подложил когтистую лапу под острый ороговевший подбородок и предложил: «Поболтаем?»
        Чтобы выиграть время, Анджей согласился:
        - Поболтаем… Где я?
        В его голове вертелись какие-то смутные воспоминания о каких-то бессмысленных суетных хождениях по коридорам какой-то гостиницы «Атлантида», о безрезультатных поисках Любушки в каком-то сером безрадостном городе теней… Но все это происходило как будто бы не с ним. Он хотел, было, встать, но тут обнаружил, что руки и ноги его прикованы к столу, а из задницы торчит шланг.
        - Зачем ты меня пытаешь, инопланетный урод?!- воскликнул он.

«Знаете, это довольно бестактное с вашей стороны заявление,- мысленно сказал ящер.- Но мы, к сожалению, согласны с тем, что выглядим, мягко говоря, не замечательно. Очень, очень бы хотелось как-то изменить свой внешний вид. Что же касается пыток, то мы вас не пытаем, а наоборот - оживляем».
        - И сколько я был без памяти?
        Ящер наклонил голову на бок.

«Вы были не без памяти, вы были мертвы. Судя по анализам - примерно, пятнадцать единиц вашего летоисчисления».
        - Пятнадцать лет?!- не поверил своим ушам пан Анджей.- Я был мертв? Ты умеешь воскрешать из мертвых?

«Вы не так уж похожи на нашего собрата или иное близкое существо. Во всяком случае, внешнее сходство отнюдь не разительное».
        - В смысле? Не понял…

«В том смысле, чтобы называть нас «ты». Насколько я понял, «ты» у вас принято называть собрата или иное близкое существо».
        - Простите, был не прав,- признал свою ошибку Анджей.- Вы, пан ящер, воскрешаете из мертвых?

«Ну-у… Не то, чтобы мы сами, а вот эта машина. Но благодарить вы должны, конечно, не машину, а нас».
        - Вас здесь… много?- испуганно осмотрелся Коза.

«Нет, нас здесь один. И вас один. Так сказать, один на один»,- радостно заерзал ящер и его хвост тяжело шевельнулся.
        Коза облегченно вздохнул.
        - Кто вы такой и откуда вы взялись?- поинтересовался он.

«Ладно,- отозвался его спаситель,- лежать вам тут еще минут двадцать, за это время мы вполне успеем рассказать вам свою историю. Передать, как нас зовут, мы человеческими звуками не сумеем, так что зовите нас просто - Хамелеон».
        - Хэм,- простонал Анджей, чувствуя, как в него что-то закачивается.

«Пусть будет Хэм,- прикинул и согласился ящер.- Итак…»

* * *
        Родился Хэм на третьей планете ?-Кассиопеи. Главной особенностью цивилизации его соплеменников является то, что в основе ее стоит поразительная способность жителей планеты к мимикрии. Всякий бета-кассиопейский ящер может идеально перенять облик кого-то или чего-то. Но только один-единственный раз в жизни и навсегда.
        И вот тут важно не прогадать. Именно поиск «предназначенной» формы является их смыслом существования и главным стимулом к познанию мира. Чем необычнее, нестандартнее, непохожее на других объект, чью форму перенимает бета-кассиопеец, тем удачливее, и талантливее считается он среди сородичей, становится обладателем всеобщего признания, всевозможных премий и пожизненных стипендий. Но прежде он, конечно, должен отложить яйца, чтобы вид не прекратил существование.
        Однако есть на этой планете и еще одна ценность. Власть. И по тому, что ты предпочитаешь - перевоплощение или власть, ты и относишься к одному из двух основных психо-типов, так сказать к «физикам» или «лирикам». Так, правители этой планеты никогда не меняют свой облик, оставаясь ящерами и предпочтя счастье выбора формы упоению властью. Таких правителей уважительно называют «потенциалами», так как потенциально они остаются способными к перевоплощению. Главная привилегия потенциалов - право на оживление.
        Неоднократно в истории этой цивилизации случалось, что некий честолюбивый и беспринципный ящер, желая реализовать обе главные потребности кассиопейца, принимал облик кого-то из верховных правителей-потенциалов планеты. Но это всегда считалось наитягчайшим грехом и неизбежно каралось смертью. Оно и понятно, ведь чтобы заменить собой правителя, самого его надо было убить и спрятать. Значит, ты становишься и убийцей, и самозванцем, и вором, укравшим чужие власть и привилегии, да к тому же еще и бездарно тратишь свой талант перевоплощения, превратившись из ящера в ящера, и перестав быть потенциалом.
        И все-таки преступное желание превратиться в кого-то, обладающего властью, продолжает мучить молодых морально незрелых хамелеонов. Когда цивилизация ?-кассиопейских ящеров стала осваивать иные миры, самой вожделенной мечтой таких юнцов-авантюристов стала встреча с иной цивилизацией и превращение в ее вождя. При чем, чем необычнее по форме оказались бы эти братья по разуму, тем вожделеннее было бы такое перевоплощение…
        Но шли века, а братья по разуму все не встречались.

* * *
        Длинным раздвоенным языком Хэм повернул какую-то рукоятку и Анджей почувствовал, что его конечности освободились.

«Друг мой,- закончив рассказ, попросил его Хэм.- Не поможете ли вы мне встретиться с верховным правителем вашей планеты? А то, между нами, разумными существами, говоря, так уже мимикрировать хочется, что просто мочи нет».
        - Но у нас нет верховного правителя,- признался Анджей, потирая запястья,- наша планета поделена на много кусков, и у каждой - свой правитель.

«Обидно, обидно,- признался Хэм.- И, кстати, довольно нерационально. Впрочем… Пусть он будет и не самый-самый верховный, а просто великий вождь. Дело в том, что сама ваша, извините, ужасно уродливая форма так и подталкивает Хэма перевоплотиться в человека. Это будет не менее интригующим, чем летающая ракушка с Ганимеда, в которую превратился наш прославленный дядюшка, россказни про которого Хэму уже надоели. Но раз уж нам повезло первыми встретить разумных существ, мы уж хотим стать не рядовым человеком, а каким-никаким королем-царем-президентом».
        - Но, Хэм, вы же сам говорили, что это преступление.

«А и начхать. Мы все равно уже преступники. Хэм ведь оживительную машину спер».
        - У кого?- поразился Анджей.

«У верховного правителя нашей планеты… Она только у него и была».
        - Да-а,- покачал головой Анджей, но тут же вспомнил, что и у самого у него рыльце в пушку. Не он ли перед смертью украл звездолет?.. Не суди да не судим будешь…
        - А если Хэм в кого-то превратится, он можешь потом снова стать хамелеоном?

«Ой, даже не говорите об этом при нас… Это страшный, страшный позор для хамелеона. Вернуться в исходный образ нас можно заставить только под изуверскими пытками, но мы бы предпочли умереть… Таких ящеров, которые вернулись в свой образ и больше не могут преобразиться у нас называют, э-э-э, «безпотенциалами»… Нет, «безпатентами»…
        - Импотентами,- предложил Анджей.
        - Да, что-то вроде того. Только намного хуже…
        Внезапно в голове Козы возникла безумная мысль.
        - Слушайте, Хэм,- сказал он.- Давайте так. Я помогу вам стать одним из самых главных земных вождей, а вы поможете мне найти и оживить одного человека. Очень важного для меня человека…

«Самку?» - догадался Хэм.
        - Да,- признался Коза.- Именно. Так вы согласны стать одним из главных земных вождей?

«А что это за вождь?- завилял хвостом от радостного предчувствия Хэм.- Он действительно такой уж могущественный?»
        - Он очень, очень могущественный!- подтвердил Анджей.- Правитель самой большой державы моего мира.
        - Так полетели же!- обрадовано махнула перепончатой лапой рептилия.

* * *
        Когда друзья-преступники - человек и ящер - приблизились к Земле настолько, что стало возможным принимать телепрограммы, Анджей попытался настроить приёмник, перенёсенный из «Полонеза» вместе с другими вещами. Первым, что они поймали на российской волне, было ток-шоу «Большое свинство».
        - … Итак, это четырнадцатая студия, и я - Малахит Андреевич!- вопил немолодой, одетый будто клоун, телеведущий, часто поправляя сползающие на нос очки.- У нас прямой эфир!

«Мы хотели бы превратиться в этого человека!- глядя во все глаза, заявил Хэм.- Не он ли ваш великий вождь?»
        - Нет, нет, не вздумай!- закричал Анджей.- Это редкостная русская курва!
        Передача продолжалась:
        - Тема нашей сегодняшней программы - можно ли быть счастливым там, где практически нет противоположного пола? Пусть натуралы кричат, что нельзя, но мы утверждаем…- Ведущий многозначительно взмахнул рукой с микрофоном, его заглушили аплодисменты, но он переорал их: - Встречайте! Старший орбитальный слесарь-пустолаз Олег Николаевич Трипиков.
        Под гвалт аплодисментов заиграла дурацкая музыка, и на сцену неверной походкой вышел грузный мужчина с газовым ключом в руке.
        - Добрый вечер, Олег Николаевич!- встретил его ведущий.
        - Привет,- смущенно отозвался пролетарий и утонул в низком очень мягком кресле.
        - Скажите, направляясь на работу в космос, вы были готовы к сожительству с коллегами-мужчинами?!- затараторил ведущий.
        - Нет, я и думать не думал…- начал слесарь, выглядывая из-за задранных коленок.
        - У вас были проблемы с женщинами, тут, на Земле?
        - Нет. Но когда я прибыл на станцию…
        - И вам понравилось это предложение?
        - Да какое предложение? Я и слова вымолвить …
        - Отлично!- перебил его удовлетворенный Малахит.- Давайте я представлю экспертов, которые присутствуют здесь, в нашей студии. Народный артист Борис…
        Фамилия пропала за яростными аплодисментами, и на сцену под синтетическое пиликание разбитного мотивчика, ковыляя, вышел белобрысый дед с серьгами в ушах.
        - Боря, добрый вечер! Как ты думаешь, этот человек был готов к тому, что сделали с его жо… желанием служить родине в космосе?
        - Этот симпатичный юноша,- старчески покряхтывая, сказал эксперт,- конечно же, знал, на что шел…
        - Олег Николаевич,- вновь обратился к труженику космоса Малахит,- вы согласны с мнением эксперта? А правду ли говорят, что с орбиты Земля видится такой огромной и такой голубой?..
        - Да послушайте меня, в конце концов! Я ничего не хотел. Но только я сошел на борт этой проклятой станции, как эти пидо…
        - Секунду!- профессионально перебил его Малахит Андреевич.- Рядом с нашим прославленным артистом - автор «Энциклопедии русского секса» Сидор Егорович Горельников. Аплодисменты! Он побывал недавно на орбитальной станции «Бета». Как вы считаете, Сидор Егорович, условия жизни пустолазов там можно назвать сносными?
        - Сносными? Условия просто замечательные! Мне по сердцу там пришлось буквально все,- разводя руками, констатировал Сидор Егорович и добавил жеманно: - И я там всем полюбился…
        Гвалт смеха и аплодисменты в студии.
        - И вы,- выкрикнул ведущий обличительно,- вы, Олег Николаевич, продолжаете утверждать, что вам там что-то не нравится?! Чтобы убедить нас в этом, вы даже притащили сюда, в студию, десяток своих друзей… Ну, не лгите, не лгите себе и другим! Вам нравится! И вам все равно, что об этом говорят ханжи и лицемеры.
«Пусть хоть закричатся!» - гордо заявляете вы.
        - Но я…
        Переорать ведущего было не так-то просто:
        - Вас никто, никто не осуждает! А если бы можно было повернуть время вспять, как бы вы поступили?
        - Я бы…
        - Ну конечно! Вы поступили бы точно также! Вы бы вновь отправились на орбиту! Зачем?! Да это же понятно и ежу! Чтобы вдосталь насытиться радостями однополой любви, не так ли?!
        Смех и овации в зале уже практически не стихают.
        - Ах, так! Ах, так! Радости, говоришь?! Ежу понятно?! Ах ты, гнида гламурная!- взорвался красный от злости Олег Николаевич и обернулся к кулисам: - Ребята, давайте покажем ему эту радость! Покажем ему ежа!
        - Секунду!- теряя контроль над ситуацией, испуганно кричит ведущий.- Секунду! Не забывайте: мы в прямом эфире. Скоро мы уйдем на рекламу, и тогда вы покажете мне все, что только пожелаете!
        Но в павильон уже ворвалось десяток разъяренных орхаровцев в оранжевых спецовках. Они хватают бедного Малахита грязными верхонками, перегибают его через диван и стягивают с него штаны. Визжа от радости, белобрысый старикашка пытается влезть без очереди…
        - Ай!- орет в микрофон ведущий.- Не переключайте канал! Ой! Оставайтесь с нами! Реклама! Рекла-а-а…
        Анджею стало неловко за человечество, и он принялся методично щелкать пультом по каналам.

«Ты прав, землянин, я не хочу быть этой… курвой»,- согласился Хэм.
        - Вот и слава богу!- воскликнул Коза.- А я, кажется, придумал, кто будет искать мою Любушку! Эти самые пустолазы! Когда ты станешь его величеством русским царем, ты объявишь приоритетным национальным проектом расчистку ближнего космоса. И организуешь для этого специальную службу космических мусорщиков, которая будет прочесывать космос, вылавливать контейнеры и могильники.

«Мы не против. Но где он, твой хваленый царь?»
        - Вот он!- воскликнул Анджей, как раз наткнувшись на главный имперский канал.
        На экране юный цесаревич, гордо восседая на арабском скакуне, готовился к верховой прогулке. Мальчику было лет десять-одинадцать, но спутать Анджей не мог: главным был даже не соответствующий мундир, а фамильные породистые черты.

«Ваш вождь вот это всё?- спросил Хэм.- Вся эта система из двуного и четвероногого?»
        - Да нет, что ты, только двуногий.

«Да?- уставился на экран Хэм.- Такой маленький… И он - великий правитель?»
        - Правитель великой страны,- подтвердил Анджей.
        Несколько минут он с любопытством, всматривался в экран, а когда отвлекся, обнаружил, что царевич, нахально улыбаясь, сидит в соседнем кресле.
        - Похож?- спросил тот высоким мальчишеским голосом, поворачиваясь так и сяк. Причем, спросил не мысленно, а вслух.
        - Хэм… Э-э… Ваше Величество…
        - Что-то не так?!- насторожился мальчик-монстр.
        - Все так. Но я не успел сказать, что всю полноту власти вы получите только после того, как вырастите, а ваши родители покинут этот мир.
        - Вырастим? Что значит вырастим?
        - А что, хамелеоны не растут?
        - Мы даже не знаем, про что вы говорите. Мы, хамелеоны, вылупляемся из яиц сразу такими!

… - И когда мы подменили цесаревича Максима,- заканчивал свой рассказ аббат
«Ордена Луны»,- Хэм сразу позаботился о том, чтобы стать полновластным самодержцем. И вскоре, как и обещал, организовал поиск Любы космическими мусорщиками. А я сижу тут и проверяю все их отчеты, просматриваю все, что присылают мне орбитальные морги… Стерегу оживительную машину. Рисую картины. Как и мечтал когда-то, я теперь и художник, и священнослужитель… Еще изучаю всяческих внеземных тварей… Так, на всякий случай… Честно говоря, так бы и жил. Но вот, наконец, случилось то, чего я так долго ждал: я нашел ее тело. Но не в космическом морге, а увидел по киевскому телеканалу. В футляре контрабаса…
        - Что ты несешь, болван?!- рявкнула Люба.- В каком еще футляре?!
        Пан Анджей втянул голову в плечи, а Блюмкин вскричал:
        - Ужас! Ужас! Да это вы, вы, пан Коза - главный монстр, а не этот ваш хамелеон!
        - Ну, не знаю, не знаю,- усмехнулся аббат.- Во всяком случае, если бы не я, всех вас не было бы в живых, ведь так?
        - А почему, кстати, вы нас оживили?- спросила Маша.
        - Это Любушка повелела оживить Блюмкина, и я не мог ей отказать. Надеюсь, вы не против?- натянуто улыбнулся он доктору.
        - А откуда, кстати, у вас мое тело?
        - Его предоставил мне Государь Максим Первый. Он ведь мне многим обязан. Практически всем.
        - Понятно,- кивнул Блюмкин.- А я, как очнулся, потребовал оживить и вас,- сказал он Маше с Даней.- Пан Коза сперва заартачился, но Любовь Феодосьевна настояла.
        - А мы с Машей упросили оживить тебя, Ванечка!- сказал Даня.
        - Как это все здорово!- воскликнула Машенька.
        - Так-то оно так!- сказал доктор и сурово посмотрел на аббата.- Но вы посадили на русский престол чудовище!
        - Н-ну… Сейчас, когда я, наконец, нашел, зайчика моего, Любушку, я, пожалуй, готов его свергнуть. Когда я требовал сюда Ванечку, он, представьте себе, огрызался, говорил, что ему это трудно, что он идет на какой-то там международный скандал, даже позволил себе в мой адрес кое-какие угрозы… Мне это оч-чень, оч-чень не понравилось.
        - Но все-таки он выполнил все ваши требования!
        - Выполнил - не выполнил! Какая разница?! Инопланетная ящерица узурпировала российский престол, чего нам с ней церемониться?
        - Но не вы ли ее туда посадили?- поразился Блюмкин.
        - Простите, виноват. И со мной тоже можно не церемонится. Но без меня с ним никто не справится. Я, в конце концов, патриот человечества, и мой союз с инопланетным пришельцем имел сугубо вынужденный характер. Но теперь дело сделано и надо срочно с этим кончать.
        - А куда вы дели настоящего царевича?- спросил Данечка.
        - Стерли память и отправили в детский дом.
        - Негодяи,- прошептал Даня.- Я-то знаю, что это такое…
        Глава шестая
        ЗЕЛЕНАЯ НОЧЬ

1
        Волосатый повар боится жаркого огня.
        Китайская пословица
        Трижды ударил, колокол, созывающий братьев на трапезу. Монахи исполнили латинскую молитву с григорианским распевом, а когда воцарилась тишина, аббат хрипло возгласил:
        - Благодарим тебя, Господи, за все эти дары, за хлеб и вино, что ты дал нам в суровый час.
        - А-амэн,- пропели братья и шумно уселись за длинные обеденные столы. Но аббат, оставшись стоять, кашлянул в кулак и скептически поднял бровь. Да так высоко, что лоб пошел складками… Виновато потупившись, братья поднялись.
        - Так же мы просим Тебя, Отче, ниспошли на нас благодать свою и даруй нам победу в предстоящей битве. И благослови нас во имя Отца и Сына и Духа Святого,- перекрестился аббат, быстро сел и начал бодро работать ложкой. Остальные с облегчением последовали его примеру.
        Отпивая ячменно-цикориевый кофе и морщась, Блюмкин затеял беседу:
        - Изобличение и свержение самозванца… А вы уверены в своих возможностях?- усомнился он.
        - Кое-что у нас на этот случай имеется,- нехорошо улыбнувшись, сказал Коза.
        - Что?- полюбопытствовал Блюмкин.
        - У нас тут, конечно, не Донской монастырь, танков не водится,- скромно заметил аббат…- Но… Есть фосфорная взрывчатка, сероводородные шашки, чесночный порошок, освященная вода, ну и, в конце концов, бесстрашная лунная братия. Полторы сотни бойцов, включая головорезов-послушников.
        Окончательно потеряв ощущение реальности, Даня, Маша и Ванечка молча пили кофейный напиток, страшно, по словам аббата, полезный, и в диковинные разговоры мудрых мужей не вмешивались. Они вдруг почувствовали себя совсем маленькими в этом сложном и странном мире. Люба, кстати, на трапезу не явилась, сославшись на мигрень.
        - И все-таки,- продолжал сомневаться Блюмкин,- как вы себе это представляете?
        - До Земли лету - целый день,- сообщил аббат, глянув на часы.- Так что план мы будем разрабатывать в пути. Чего нам там еще делать? А сейчас мы с братьями будем молиться за успех предстоящего крестового похода на инопланетную нечисть, разрази ее гром… Столько лет чувствовал себя виноватым, что посадил на трон славянской страны черт знает кого… Прости меня господи.

* * *
        До кельи, где отдыхали друзья, доносились звуки органной музыки, и от самых низких нот по переборкам лунных катакомб шла ощутимая вибрация. Аркадию Эммануиловичу, Дане, Маше и Ванечке не спалось, и почти все отведенное на отдых время они проболтали в темноте.
        Под конец Блюмкин сказал:
        - Этот аббат… Этот Коза очень меня радует.
        - Чем?- спросил Данечка.
        - Своим искренним желанием избавить Россию от самозванца. Очень, очень похвально… Как-то раз я отдыхал в санатории, тут неподалеку, на лунной орбите, и вдруг обнаружил, что у меня растет хвост. Представляете? Сначала я подумал, что это даже забавно, но потом все-таки пошел к врачу. А он мне и говорит: «Э-э, батенька, это к вам внеземной паразит присосался…» Вот так, ребята,- печально покачал головой Блюмкин.- Он, оказывается, костный мозг у меня из копчика высасывал… Какой только гадости там,- показал он пальцем вверх,- не водится.
        Орган замолчал и вдалеке ударил литургический колокольчик.
        - Как иногда хочется, друзья, послужить обедню,- резко сменив тему, простонал Блюмкин.- Если б вы только знали, сколько я уже не служил перед святой чашею…
        Но друзья не услышал его. Внезапная усталость овладела ими. Возможно, это кончилось действие какого-нибудь препарата в коктейле жизни, который вогнали в них люди аббата. Они уснули. Доктор же еще довольно долго ворочался в своей постели. Ему не давали покоя мысли о Любушке. Такой же прекрасной, какой она была, когда оставила его в Италии.

«Зачем она оживила меня?- думал он.- Да, в той далекой-далекой жизни я любил ее, но она-то меня, как выяснилось, нет. К тому же, я вел себя с ней, как скотина. Гумберт в сравнении со мной - просто ангел небесный… Впрочем, сравнение неуместно, не такой уж беспомощной нимфеткой была и Любушка. И она сбежала от меня… А ведь тогда я был полным сил мужчиной, а сейчас я - старик, просто старик…» Внезапно он осознал, что вовсе не чувствует себя стариком. Да никогда и не чувствовал. А после оживления он и вовсе испытывает удивительный прилив сил.

«Может быть, машина не только оживляет, но и омолаживает?- подумал доктор.- Возможно, возможно. Как в у Пушкина в «Золотом Петушке»: хочешь помолодеть, сварись сначала в кипяточке. Надо спросить аббата. И, кстати, не следует забывать, что он - законный Любушкин муж… Но и от него она тоже сбежала, и даже подальше, чем от меня… Кстати, он не муж ее, а вдовец. Эффект оживления из мертвых таит в себе множество юридических казусов».
        Образ прекрасной Любы вновь всплыл перед внутренним взором доктора, но он умело загнал его в подсознание, сказав себе: «В любом случае, самое главное сейчас - убрать с русского трона самозванца, а потом уже будем думать о личном». Мысль эта вдруг успокоила Блюмкина, и с таким чувством, будто вновь некая инопланетная тварь отпустила его копчик, он, наконец, забылся тревожным сном.

* * *
        - Пора, сударь, пора!- перед Даней стоял послушник в светлой рясе с капюшоном. В руке он держал тяжелый канделябр с тремя зажженными свечами.
        - Что-что?- едва поняв, что проснулся, и, соображая, где он, пробормотал сонный Даня.
        - Нам скоро выдвигаться,- сказал ему послушник.- Электричество на станции вырубилось,- добавил он, заметив, что сонный взгляд Дани остановился на канделябре.- Лунные демоны шалят. Жуткая будет ночка.
        - А где остальные? Где Блюмкин?- спросил Даня, натягивая штаны.
        - В ризнице,- ответил послушник.- Облачается с отцом-настоятелем в одежды для суровой брани. Вам, сударь, тоже стоило бы что-нибудь подходящее себе подыскать.
        В темном лунном монастыре при свете свечей и факелов царил настоящий кипиш. По коридорам таскали шесты и знамена, блюда, баллоны и клети с какой-то нечестью. Разговаривали вполголоса и только по делу: каждый монах четко знал свою боевую задачу.
        Послушник провел Даню в небольшое темное помещение, похожее на склад церковной утвари. Здесь в выдвинутом ящике комода, позвякивая металлическим барахлом, копошились Блюмкин и Коза. Пусть и бывший, но все ж таки православный батюшка и аббат-католик, плечом к плечу облачались на битву.
        Аббат был в такой же, как и послушник, молочной рясе с натянутым на маленькую лысую голову тугим капюшоном, уголок которого хвостиком торчал на затылке. На плечах Козы в знак его священнического достоинства лежала расшитая золотом багровая лента. Аркадий Эммануилович был в своем прежнем костюме-тройке, но на голове его вместо шляпы был железный, с вмятиной, средневековый шлем.
        - А это вам зачем?- спросил Даня, подойдя сзади.
        - Ой!- подпрыгнул Блюмкин и обернулся.- А, это ты, Даня. Свят-свят-свят…- сказал он с облегчением.- Зачем мне шлем? Отец Анджей сказал, что эта реликвия принадлежала самому Игнатию Лойоле. Получив этот удар по голове,- указал он на вмятину,- в 1534 году, Игнатий и основал орден иезуитов. Отец Тадеуш считает, что как раз наступил тот момент, когда церковь не должна жалеть своих святынь.
        Тут аббат схватил себя за хвостик капюшона и обнажил спрятанный под ним гладкий, подогнанный по его черепу, металлический котелок.
        - И тебе такой не помешает,- прикидывая размер Даниной головы, прищурил глаз новый Торквемада, затем вытащил из комода и повертел в руках рогатую германскую каску.- А?- предложил он.
        - Спасибо, не надо,- помотал головой Даня.
        - Хозяин - барин,- пожал плечами аббат и кинул шлем обратно в комод.- Кстати, через час стартуем. Вот, хотя бы, надень,- строго сказал он, протянув белый стихарь.
        Даня вышел из ризницы и нос к носу столкнулся Ванечкой. Тот выглядел как настоящий русский богатырь - в кольчуге, шлеме и с угрожающего вида бердышом. За спиной у него было два кислородных баллона. Рядом стояла амазонка-Машенька в бронежилете, спецназовской шапочке и с ржавым автоматом Калашникова.

* * *
        Сначала братия построилась в готическом зале, куда вчера после оживления внесли Ваню. Послушники отворили кованные ворота, и вооруженные церковными орудиями монахи с заунывной песней двинулись по туннелю, защищенному от метеоритов толстым прозрачным пластиком, на стартовую площадку.
        Братья неспешно перемещались в туннеле по склону кратера, а Луна вдали жила своей жизнью. На горизонте топорщились и пузырились прозрачные купола лунных курортов с тысячами огоньков под ними, а сверху роился бесшумный летающий транспорт. То и дело, словно падающая звезда, только не вниз, а наоборот, вверх, отстреливались и дугой уходили в космос маленькие хвостатые ракеты.
        - Отец Аркадий, шлем покрепче застегните, на пусковой площадке вакуум лютый,- сказал идущий рядом с Блюмкиным послушник в скафандре,- позвольте, я вам помогу.
        Доктор немного смутился, его давно уже никто не называл «отцом».
        - Здорово, что мы вместе теперь против общего врага боремся,- сказал молодой фанатик, возясь с застежкой.- В борьбе с инопланетной тварью межконфессионные распри потеряли всякий смысл. Православные и католики - бок о бок, в одном строю! Так, глядишь, и совсем помиримся!
        Блюмкин промолчал. Его слегка покоробил этот юношеский восторг. Орденский космический корабль стоял на стартовой площадке, на вершине холма, и больше походил на десятиметровую нефтяную вышку. Обтекаемые формы в безвоздушном пространстве были ему ни к чему, и агрегаты, трубы, модули и баллоны были прикреплены к металлической арматуре без какого-либо видимого порядка. «Дикая конструкция какая-то»,- подумал Даня.
        - Ну, с Богом,- раздался в наушниках его гермошлема голос аббата, и началась погрузка.
        Внезапно сердце Данечки забилось, как спутанная сетью птичка, а сам он замер на месте. Одной из первых по тонкому металлическому трапу поднималась ОНА. Даже самый неказистый скафандр не скрыл бы от него черты любимой фигуры, каждую извилинку которой он знал наизусть. А серебристый комбинезон Любушки был вовсе не неказист, а напротив, несказанно изящен.

«Корабль такой маленький,- подумал Данечка.- Уж там-то я найду укромный уголок и не пропущу возможность обо всем с ней поговорить».
        - Топай!- рявкнул в наушниках голос Машеньки, и что-то больно ткнулось ему в спину. Данечка оглянулся и обнаружил, что прачка подгоняет его стволом
«Калашникова».

2
        Будешь спать в лодке, распустив паруса, -
        не увидишь каменистой отмели.
        Китайская пословица
        Такого аскетизма в корабле не ожидали даже ко всему привычные мусорщики. Обитаемых помещений тут было только два: тесная, как гальюн, цилиндрическая рубка управления, набитая странного вида громоздкими приборами, и огромный общий зал, в котором собралась вся полуторасотенная аббатская орава. Рубка находилась внизу, и посадка шла почему-то через нее, а уж оттуда узким гофрированным переходом астронавты переползали в «зал».
        Помещение это не имело сколько-нибудь внятной формы… Скажем так, снаружи оно напоминало бы вытянутую грушу с одним приплюснутым боком и с загнутым острым концом, к которому, как черенок, и примыкал гофроканал. Но понять это изнутри было почти невозможно… Ни о каких «укромных уголках» тут не могло быть и речи.
        Система, с которой «зал» пересекали металлические решетки и лестницы, не просматривалась, и, скорее всего, ее просто не было. Монахи расползлись по этим решеткам и устроилась на них в самых неожиданных позах, умело пристегнувшись ремнями к прутьям и перекладинам. Они явно находились тут не впервые.
        - Дети мои!- прозвучал в шлеме голос аббата.- С покаянной молитвой отправляемся мы спасать землю русскую от чужеземного чудища. Аминь!
        - Аминь!- откликнулась братия.
        - Можете снять шлемы, давление нормальное,- сказал аббат.- С богом!
        Монахи и наши герои принялись стягивать с себя гермошлемы, и в тот же миг несуразное помещение наполнилось гулким ревом и дребезгом. Даня поискал глазами Любу, но не углядел даже ее симпатичного комбинезончика.
        Гул нарастал, потом на пассажиров навалилась перегрузка, почти как в «Айболите». Одни повисли на ремнях, другие опасно стояли на горизонтальных железяках, крепко уцепившись за вертикальные, кое-кто скорчился на полу.
        - Ых-х-х-х… Двоечник!- выпучив глаза, прохрипел непривычный к таким вещам Блюмкин.- А еще в училище Львовском…
        Но он не договорил.
        - Да какое там училище?!- не без гордости в голосе воскликнул знакомый уже Данечке послушник, державшийся неподалеку.- Разве ж такому научат! Отец Анджей сию инопланетную технику самостоятельно освоил!
        - Инопланетную?
        - А какую же?- отозвался парнишка.- На этой-то посудине и доставило его в Солнечную систему бесовское отродье, что ныне правит Россией!

«Понятно тогда, почему корабль такой для людей неприспособленный»,- подумал Даня.
        - Мы на этом судне в иные миры летаем, чудищ собираем - для опытов,- продолжал словоохотливый юноша.- Аббат их повадки изучает, дабы впоследствии с оными бороться проще было.
        - И как же это ваш распрекрасный отец Анджей позволил упомянутому бесовскому отродью престол занять?- желчно спросил Блюмкин.
        - Всему свой срок,- отозвался юноша.- Нас отец Коза давно уже к этой миссии готовил. А на время, ежели для дела надо, и с дьяволом в союз войти можно.
        - А я вот про что хотел спросить,- вмешался Ванечка.- Если вы в иные миры на этом корабле летаете, чего ж он от Луны до Земли целый день ползет?
        - Так одно дело - в миры, другое - меж планетами,- хмыкнул послушник.- К звездам-то мы на гиперпространственном приводе: р-раз, и там! А с планеты на планету - на простой реактивной тяге, и тут сия посудина не лучше наших земных.
        - Во как…- покачал головой Ванечка уважительно.- Хитрo…
        Тем временем перегрузка начала спадать, а вскоре и вовсе наступила невесомость. Отцепившись от предназначенной для когтей ящера арматуры, монахи, кувыркаясь в воздухе, загомонили. Кое-кто разоблачился. Внезапно вдалеке между скафандров и молочных ряс Даня углядел серебристый силуэт. Сердце его снова заколотилось… Но он сообразил, что комбинезон пуст. И тут же увидел Русалочку. Она плыла прямо к нему - такая, какой он привык ее видеть - застывшая в изящной позе с отрешенным лицом. Одета она была, как сперва показалось Дане, в просторную шелковую пижамку, но, приглядевшись, он понял, что это кимоно.
        Только было он хотел полететь ей навстречу, как, заставив его вздрогнуть, прямо над его ухом раздался скрипучий голос пана Козы:
        - Не пора ли нам обсудить наши планы, дети мои?
        - Вы разве не управляете кораблем?- удивился Даня.
        - Теперь до самой посадки - на автопилоте. Толковая техника.
        - Почему вы держите ее в тайне?- спросила Машенька.
        - А готово ли человечество к межзвездным путешествиям? Когда-нибудь я расскажу вам, с чем мы столкнулись в иных мирах… Нет,- лицо его приняло зловещее выражение, и он покачал головой,- человечество не готово. Так же, как и к бессмертию. Кстати, наша реанимационная машина находится сейчас тут, на корабле, в том самом отсеке, в котором она была, когда меня оживил ящер.
        - А нельзя было хоть немножко приспособить этот корабль для людей?- сердито проворчал Блюмкин, которому уж очень нелегко далась перегрузка.- Раз уж вы на нем летаете…
        - Вы имеете в виду пуфики и подушечки?- усмехнулся аббат.- Межзвездные перелеты длятся минуты, а б?льшая часть времени полета между планетами проходит в невесомости. Вам было бы легче, если бы вокруг вас плавали все эти ненужные предметы?
        Аркадий Эммануилович фыркнул и отвернулся.
        - Губительная тяга к порядку и комфорту лишила меня когда-то возлюбленной и привела к альянсу с космическим монстром,- сказал отец Коза.- Теперь я предпочитаю аскезу и прагматизм.
        - Похвально, похвально,- пробурчал доктор.- Может, мы, наконец, перейдем к плану борьбы с самозванцем?
        - А может быть, кто-нибудь сначала объяснит мне МОЮ роль во всей этой катавасии?! - решительно прозвучал мелодичный голос Любушки.- А то в вашей дурацкой компании я уже давно чувствую себя какой-то безголовой куклой.
        - Голова уже на месте…- пробормотал Ванечка.
        - Ха!- тявкнула, залившись краской, Машенька и отвернулась.
        - Да-да-да… Давайте, я объясню!- выпалил Данечка.- Да-да-да… Давайте, отплывем куда-нибудь…
        - А я бы предпочла, чтобы мне объяснял Аркадий Эммануилович,- сказала Любушка с капризными нотками в голосе. Доктор неопределенно крякнул, а Данечка, чувствуя, как все его тело покрывается потом, почти закричал:
        - Не-не-не… Нет, лучше я!
        - Головка от винта,- тихо, но отчетливо произнесла Машенька, ни на кого не глядя.
        - Кто?- удивился Даня.
        - Дед Пихто,- продолжала глупые рифмы Маша.- Мы вместе пойдем объяснять! У тебя одного не получится.
        Даня хотел что-то возразить, но вдруг понял, что боится даже посмотреть в лицо живой Русалочке, и его руки, некогда ласкавшие ее, сами собой стыдливо спрятались за спину. Глядя на него в этот миг, всякий бы понял, что заикаться можно не только вслух, но и про себя.
        - Пойдем,- промямлил он.

* * *
        - Итак, что же вы хотели мне сообщить?- насмешливо разглядывая Даню и Машу, спросила Любушка, когда они отплыли с ней.- И кто вы, вообще, такие, чем занимаетесь?- Эта парочка ее явно забавляла.
        - Меня зовут Маша, я работала прачкой на русской орбите,- неожиданно кокетливо представилась отличница.
        - Прикольно,- сказала Любушка, услыхав о службе в космосе. Я тоже когда-то мечтала работать на корабле.- А ты кто?- спросила она у краснеющего и потеющего молодого человека.
        - Д-даниил Сакулин,- представился Даня.- Можно просто Даня. Я - литератор… Тьфу! Я хотел сказать, оператор…
        - А-а,- догадалась Люба.- Вы снимаете фильмы.
        - Нет, нет, нет,- суетливо помотал головой Даня, очень занятый своим ногтем.- Я оператор не экрана, а напротив, крана. То есть, не э-крана, а просто крана - без
«Э»…
        Машенька прыснула.
        - Безе - это такое печенье,- сказала она.
        Данечка сердито на нее глянул и продолжил скучно бубнить:
        - … Видеосъемкой я, конечно же, да, увлекаюсь, но это, скорее, одно из моих многочисленных хобби. И вовсе не главное из них.
        - Безэ - это еще композитор такой,- сообщила Маша.
        - … Э-э…- Даня глянул на нее безумным взглядом и забубнил дальше: - Больше всего я посвящаю времени стихам,- Он нервно поскреб себя по щекам.- Один мой знакомый пустолаз как-то раз сказал, что во мне умер Аполлинер. Представляете себе, какая глупость?- наконец, поднял он глаза на Любу.
        - Извините, кто у вас умер?- переспросила она.
        - Нет-нет,- испугался Даня.- Никто. Мы все, слава Богу, живы. Даже вы. А-а-а я еще и стихи пишу.
        - Может быть, что-нибудь прочтете?- предложила Люба.- Из последнего.
        - Не стоит,- жалобно сказал Даниил, вспоминая, что последнее и предпоследнее, да и предпредпоследнее его стихотворения были посвящены Русалочке.
        - Я тоже думаю, что не стоит,- поспешно подтвердила Маша.
        - А я настаиваю!- сказала Люба упрямо.
        - Зря,- сказала Машенька,- я их читала.
        - Ну, если, полька, вы настаиваете… Ой, простите, вы ведь не полька… Я хотел сказать, если только вы застаиваете… Тьфу, ты! Ну, вот, например…
        Даня снял очки, закатил глаза и прочел:
        Любви нас закрутила центрифуга,
        Пока нам было, что еще терять,
        Мы голову теряли друг от друга,
        О, как же я твою устал искать!..
        - Кхе! Кхе! Кхе!- изо всех сил закашляла Машенька.- Ну, не надо про голову, а? Я ведь не рассказываю, например, про контрабас.
        - Да что опять за контрабас?!- нахмурилась Люба.- И этот остолоп Анджей что-то говорил про него… Что вы от меня скрываете?! Ну-ка немедленно рассказывайте мне про контрабас!- сказала девушка твердо и попыталась схватить Машеньку за руку, но та увернулась и заявила:
        - Ладно, ладно, разбирайтесь сами. А я пойду, посмотрю, что там, у аббата!- оттолкнувшись от переборки, она поплыла к своим.- Я мигом!- лживо улыбнулась она Данечке, обернувшись.
        - Ну?- пристально посмотрела на того Любушка.
        Он поправил очки, ковырнул в ухе, внимательно оглядел свой левый мизинец и покашлял.
        - Ну?!- повторила девушка.
        Даня набрал в легкие воздуха и вдруг выкрикнул заготовленную фразу:
        - Я тебя потерял, но я тебя нашел!
        - Мы были знакомы?- наморщила лоб Любушка.
        - Мы были вместе - долго, очень долго!- затараторил Даня.- И я любил тебя! Ты ничего не помнишь, да и не можешь помнить! Всех тех дивных ночей, что мы провели с тобою вместе!- войдя в экзальтацию, Даня протянул руку и приобнял Любу за талию. - О, сколько раз эти грешные пальцы ласкали твою нетленную плоть!
        Девушку передернуло.
        - Убери лапы, недоносок!- рявкнула она.
        - Ах, так!- отскочив, сказал Даня обиженно, высоко задрал голову и выпятил нижнюю губу.- Вот так, значит, вы со мной.- Он вдруг всхлипнул, но, сделав глубокий вдох, и сказал ровно: - Вот, что я скажу вам, Любовь Феодосиевна. Покойницей вы мне нравились гораздо больше.
        Сделав это решительное заявление, Даня оттолкнулся от железяки и поплыл к остальной компании. Но посередине пути разревелся и, зацепившись за какую-то скобу, повис в отдалении.
        - Ну что за придурки?- сказала Люба сама себе. И, задумавшись, осталась на месте.

* * *
        Тем временем Отец Коза и Блюмкин пытались говорить о предстоящей миссии.
        - Все просто!- сказал пан Анджей.- Встречаемся с государем и заставляем его признаться, что он не государь.
        - Как это вы, интересно, его заставите?- спросил доктор насмешливо.
        - Да уж будьте покойны, как-нибудь заставим,- уверенно заявил тот с нехорошей улыбочкой,- кое-что для этой цели у нас имеется. На какой только нечисти космической не испытано…
        - И много вы встретили в космосе разумных существ?- заинтересовался Блюмкин.
        - Ни одного. Но под пытками некоторые начинали признаваться… Ха-ха-ха, это, естественно, шутка. Хоть мне и не до смеха. Честно говоря, больше всего меня сейчас тревожит, что там этот ваш Даня обсуждает с моей женой,- кивнул он в сторону туда, куда удалилась Люба.
        - Бывшей,- уточнил Блюмкин.
        - Почему это бывшей?..- нахмурился Анджей и примолк.- Хотя, да,- спустя несколько мгновений, вздохнул он.- Так и есть. Любушка теперь - мой кумир, мой светлый идол, а жена… Да, бывшая.- Он метнул быстрый взгляд на доктора.- И ваша, как выяснилось, любовница, тоже бывшая.
        - Вот именно,- подтвердил Аркадий Эммануилович.- Вот именно… Сейчас нам с вами делить нечего.
        - Тогда вернемся к плану!- воскликнул пан Анджей.- Впрочем, он, по-моему, вполне ясен. Ловим мальчонку и пытаем! Пока хвост не появится!

* * *

… - Данечка, простите,- подплыла к юноше Маша.- Не ваш ли блокнот возле меня с самой Луны крутится?
        - Нет,- помотал головой Даня, пряча от нее заплаканное лицо.
        - Вы уверены?- спросила Маша и открыла книжечку на первой попавшейся страничке.- Стихи… А вы говорите… Ну-ка, ну-ка… И она продекламировала:
        В моём паденье ты виновна:
        Просил я - ты не отдалась…
        Ему отдался я покорно,
        Три раза Богу помолясь.
        Она пристально глянула на Даню и продолжила:
        Себе признаться не осмелясь,
        Смахну слезу с бесстыжих глаз.
        И буду дальше жить, надеясь,
        Что восемь раз - не… пустолаз.*
        - Точно не ваше? Это бы многое прояснило.
        - Да нет же!- вскричал тот.- Да-да-да… Дайте-ка сюда. Вот ведь, написано тут, в уголке: «Ив. Антисемецкий». Хм… А я и не знал, что Ванечка тоже поэзией балуется! Давайте, вернем.
        Он, сунул блокнот в карман брюк, и, взявшись за руки, они поплыли к Ване.
        - Ну, и как у вас с этой?- спросила Маша по пути, кивнув в сторону Любочки.
        - Да никак,- обиженно отозвался Даня.
        - По-моему, она совершенно, совершенно ничего не понимает в поэзии.
        Даня кивнул, чувствуя, как слезы на его глазах высыхают, и поделился:
        - Вот что я вам скажу, Машенька. Живая она - совсем не то. Совсем не то.

«Надо будет убить ее когда-нибудь» - подумал вдруг Данечка о Любе. Но вслух этого произносить не стал.
        - Некоторым, Данечка, быть живыми как-то даже и не идет,- светским тоном отозвалась Маруся, словно подслушав его мысль.- Так не стоит из-за них и расстраиваться…

3
        Бьют черную корову - пугают рыжую корову.
        Китайская пословица
        Корабль остался на орбите, а жилой модуль отстегнулся от него и помчался к земле. В треугольных иллюминаторах замелькали обрывки облаков. Дернуло, это, как шасси в самолете, из специальных ниш по бокам модуля вывалились и начали торможение реактивные двигатели, а затем над ним раздулся серебристый огурец вакуумного дирижабля. Спускаемый аппарат почти остановился и медленно поплыл по воздуху. Двигатели повернулись горизонтально, и лунная братия, ускоряясь, помчалась мимо громадных круч косматых облаков. Управлялся цепеллин в центре зала, где, как оказалось, имелась пилотская площадка со штурвалом.
        - Ах, Господи, как это здорово!- воскликнула Машенька, когда под ними во всей своей красе открылись блистательные массивы столицы.
        - Боже, Царя храни!- завел Даня по привычке, но тут же, никем не поддержанный, осекся.
        - Настоящего!- пришел ему на помощь Ванечка и взмахнул кулаком.- Долой самозванца!- И упрямо запел: «Боже, Царя храни!..»
        И тут вся братия жахнула:
        - Сильный, державный…
        Только они допели, как аббат, прижав к уху ручной коммуникатор, объявил:
        - Та-ак! По сообщению пресс-службы его величества… Государь проводит сегодня званный обед в загородной резиденции Павлово. Поворачивай колымагу!- зарычал он на пилота-послушника.
        Реактивный цеппелин развернулся над сизыми уральскими сопками и устремился прочь от громады города в темную рваную муть вечернего неба.

* * *
        Чтобы не быть замеченными раньше времени, приземлились где-то в лесу, поодаль от царской резиденции. Послушники стали деловито выкатывать наружу горные велосипеды.
        - Мы что, на великах поедем?- не поверил своим глазам Блюмкин.
        - Да!- отозвался аббат.- Сегодня верховой и автомобильный транспорт использовать небезопасно. Дьявол легко овладевает умами водителей и лошадей,- он многозначительно потыкал пальцем между глаз.- Нет. Чушь какая-то. Больше просто не на чем.
        - Понятно,- хмуро кивнул доктор, впервые за много лет садясь на велосипед.
        Ночное небо затянуло бледно-желтая муть, в оврагах струился туман, а колонна повстанцев-опричников, крутя педали, быстро двигалась по лесной тропе через бугристый мрачный лес, мимо болотистых кладбищ и заброшенных усадьб. Вдруг над колонной появилась летучая мышь.
        - Шпион! Шпион!- закричал аббат, размахивая над головой распятием.
        Мышь пискнула и, быстро хлопая крыльями, скрылась в лесу.
        - Вы уверены, что это был разведчик?- спросил Блюмкин, поравнявшись с велосипедом аббата.
        - Нет,- признался тот.- Нервы шалят. Но это навело меня на хорошую мысль.
        Спустившись в овраг, он спешился и объявил перекур.
        - Мы почти на месте,- сказал он,- надо послать разведку.
        Он призвал к себе двух послушников. Те вняли его приказу и ненадолго вылезли из оврага. А когда вернулись, доложили обстановку:
        - Беснуются, курвы,- задыхаясь после подъема, проговорил старший послушник.
        - Чтоб их бездна съела!- выругался аббат, и глаза его возбужденно забегали.- Значит так!- собравшись с мыслями, сказал он.- Бросаем велосипеды здесь и обходим дворец с юга. Там ворота.
        - А сколько их?- робко спросил Блюмкин.
        - Тьмы,- лаконично ответил послушник.- Просто тьмы.
        - Что делать будем?- обреченно спросил Аркадий Эммануилович.
        - Пойдем напролом,- сказал аббат.- Для начала - легально. У нас есть имперские удостоверения.
        - Удостоверения?- удивился Блюмкин.
        - Да, удостоверения «Ордена Луны». Сейчас вы переоденетесь в моих послушников, и мы пройдем в резиденцию. Лже-Максиму, конечно, доложат о нашем появлении, но, надеюсь, он не успеет ничего предпринять. В конце концов, он ничего не подозревает. Ну что?- спросил пан Коза почти ласково.- С Богом? Вперед.
        Все молча встали, перекрестились, и, собрав священные орудия - распятия, хоругви, пулеметы и фосфорные гранаты, полезли из оврага на юг.

* * *
        Отряд залег в саду, а Коза с Блюмкиным подошли к дворцовым воротам. Путь преградили трое стражников с автоматами.
        - Стоять!- скомандовали они.
        - Я - Коза!- взмахнул аббат корочкой,- великий магистр Ордена Луны!
        - А я, в таком случае, Папа римский,- хмыкнул один из стражников.
        - А я - генеральный секретарь ООН,- заржал второй.
        - А я, я…- напряг мозги третий, но так и не придумал себе должность и рявкнул: - А ну, валите отсюда, проспитесь, а то сейчас загребем, срок схлопочете.
        Блюмкин растерянно глянул на аббата, тот насупился, достал из кармана рясы свисток и, взмахнув рукой, залился булькающей трелью.
        - Ура-а!- утробно закричали позади. Блюмкин обернулся и увидел, как из тьмы сада толпою призраков катится на них отряд в светлых рясах.
        Доктора сбили с ног, он повалился на асфальт, а когда поднял голову, обнаружил, что братия карабкается через пятиметровые ворота, а стражники валяются под ними, свернувшись клубком. Блюмкин вскочил и тоже полез по завитушкам на воротах, перекинулся через верх и грохнулся по другую сторону, подмяв под себя парочку монахов.
        Теперь до парадных дверей дворца было всего метров сто мимо фонтана, но не успели они преодолеть их, как наперерез им выскочили два джипа, остановились, и из них посыпались солдаты.
        - Гранаты к бою! Вперед!- завопил аббат. Раздались автоматные очереди, засверкали зеленые вспышки, и монахи по ступеням широченной лестницы стали пробиваться к дворцу через цепь военных. Но многостворчатые стеклянные двери оказались закрыты. Внезапно по ступеням, рыча, взлетел джип, и, со звоном снеся половину дверей, оказался в холле.
        Все замерли, и воцарилась тишина. Из джипа выбрался аббат. Косолапо прыгая по битому стеклу и искореженным дверным рамам, пан Коза выбежал обратно на крыльцо и завопил:
        - Братья, в атаку! За мной!
        Монахи ринулись внутрь, пробежали через холл и свернули в зал, где застыла какая-то дворцовая церемония - бал или банкет. Нарядное светское общество изумленно перешептывалось и приглушенно ахало.
        - Спокойствие, это дворцовый переворот!- выкрикнул Анджей Коза.- Где его величество государь?!
        Все враз повернулись на восседающего во главе пирующих старика с лентой поперек мундира и орденом святого Георгия на ней.
        - Молодые люди,- с нотой негодования сказал тот.- Здесь нет государя. Я - граф Станислав Томский, и это мое имение. Сегодня у меня день рождения, и я вовсе не рад непрошенным гостям.
        - Упс-с,- вырвалось у Ванечки. Воцарилось глубокое молчание.
        - А где царь?- наивно спросил аббат.
        - Янтарный дворец в Павлово, направо от Московского тракта.
        - Простите, ради Христа,- после заминки положил руку на сердце Коза и попятился. - Ошибочка вышла. С днем рождения, ваша светлость. Простите еще раз за вторжение…
        Граф состроил гримасу недоумения и пожал плечами. Вновь заиграл струнный квартет, и светское общество мирно загалдело.
        - Братья, назад. Мы ошиблись адресом,- стыдливо повел обратно свою гвардию настоятель ордена.- Хотя, нет! Подождите!- вдруг воскликнул он.
        Музыка оборвалась, и все вторично обернулись на вход.
        - Я хочу кое-что сказать,- аббат взбежал на угловую эстраду к музыкантам и отцепил радиомикрофон. Раздался оглушительный визг, гости заткнули уши.- Раз-два, раз-два,- проверил Коза аппаратуру и прокашлялся.- Раз уж вы здесь все собрались, я хочу сделать чрезвычайное заявление. Я - Анджей Коза, великий магистр секретного Ордена Луны. Мы обладаем неопровержимыми сведеньями о злонамеренной подмене наследника царского престола двойником с целью узурпации власти инопланетными силами!
        Молчание. Аббат нервно вздохнул.
        - Извините, а каковы ваши доказательства?- поинтересовался граф Томский с великосветской сдержанностью.
        - А какие у нас доказательства?- убрав от лица микрофон, спросил Коза у Блюмкина.
        Аркадия Эммануиловича настигло неудержимое желание куда-нибудь спрятаться, под стол, например, а потом уползти. Но аббат, видя его замешательство, дожидаться ответа не стал.
        - Да у нас одни сплошные доказательства!- завопил он истерично.- Да вы посмотрите, во что превратилась наша империя! Ссоримся со всеми братскими народами! В стране инфляция! Пенсии мизерные! Мусорные станции с неба падают! Какие вам еще нужны доказательства?!
        Молчание.
        - Ну, а если честно, то я сам участвовал в подмене наследника,- признался аббат на тон ниже.- Можно сказать, это была моя идея.
        - А этот двойник, о котором вы говорите, не член царской семьи?- осведомился граф.
        - Ага!..- криво усмехнулся аббат.- Да он вообще с другой планеты!
        - Что ж, тогда это очень легко проверить,- так же учтиво сообщил престарелый дворянин.- Но будьте готовы к тому, что, если вы лжете, а я думаю, вы лжете, вас ожидают бо-ольшие неприятности. Даже если вы искренне заблуждаетесь сами.
        - Как проверить?!- поторопил его аббат.
        - Генетический код членов императорской династии расшифровывается с помощью ультразвукового сканера.
        - И где этот сканер?- нетерпеливо запрыгал аббат.
        - Такие сканеры есть в перстнях у всего столичного дворянского собрания, членов государственной думы и высших дипломатических чинов,- поднял и растопырил пятерню с изящным украшением граф.- После рукопожатия с подлинным царем или с его кровным родственником рубин ярко светится.
        - Надо же, а я не знал,- признался аббат,- как все просто.- Потом поднес микрофон к губам и заорал: - Господа! Так вперед же! Изобличим иноземную тварь!
        Гости уставились на графа, тот развел руками, оперся на стол и поднялся.
        - Ну что ж, пойдемте, навестим Его Величество. Засвидетельствуем ему свое почтение,- сказал он и обратился к слуге: - Подайте для всех транспорт.
        Спустя пятнадцать минут и гости, и братство уместились в низко висящих над землей двухэтажных туристических автобусах и, не спеша, двинулись на другую сторону магнитной магистрали, именуемой Московским трактом.

* * *
        Автобусы графа вплыли в дворцовые ворота и остановились, чуть покачиваясь, на магнитных полях у парадной лестницы Янтарного дворца. Пассажиры вывалили наружу, швейцары растворили двери перед знатью, и все спокойно поднялись в наполненный прессой вестибюль. Защелкали фотовспышки, репортеры засуетились и устремились к вновь прибывшим.
        Аббат Коза, Блюмкин, Ванечка, Даня и Маша вырвались вперед, аббат ударом распахнул дверь и наши герои вломились в приемную, где вовсю шла пресс-конференция. Маленький царь в белом мундире с эполетами и лампасами восседал на возвышении.
        - Попался!- воскликнул аббат. Но не успел он ступить и шагу, как его сцапали телохранители.
        - Он сумасшедший. Я его не знаю,- отстранился от потасовки Блюмкин.
        Тут в зал, бряцая оружием, ворвались вся толпа лунных монахов.
        - Уведите царя!- крикнул кто-то.- Уведите Государя, пока не прекратятся беспорядки.
        - Пропустите!- пробился через толпу старичок Томский.- Я сейчас все объясню.
        Телохранители уже скрутили крикливого аббата и потому спокойно ждали, что скажет граф.
        - Эти люди только что вторглись в мое имение и утверждали, будто бы Его Величество подменен двойником. Я, естественно, не верю этому. Но, чтобы глупые сплетни не распространялись далее, предлагаю немедля же перед представителями прессы развеять все сомнения с помощью боярского знака, и возмутителей порядка наказать. Полагаю, здесь найдется несколько уважаемых господ обладающих подобными перстнями, и у нас есть все основания для проведения законной процедуры династической индикации. В конце концов, сие приспособление предназначено именно на такой случай, и государь простит нас.
        Все одновременно обернулись и застыли, изумленно глядя на опустевшее царское место. Оторопевшая охрана отпустила аббата.
        - Сбежа-а-ал!- завопил тот.- Ловите самозванца! Бей лже-Максима!
        - Без разрешения его величества государя-императора никаких процедур не будет,- с акцентом заявил, взойдя на возвышение, где только что восседал мальчик-царь, придворный француз.
        - Нет, мосье Лукен, для этой процедуры царского разрешения не требуется,- возразил бесстрашный граф Томский.- Это прописано в конституции Российской Империи.
        - Вы правы, граф, но в данной ситуации,- махнул Лукен рукой на повстанцев,- присутствие государя здесь и сейчас противоречит интересом государственной безопасности.
        - Где змееныш?!- заорал аббат.- Отвечай, прихвостень,- побежал он к Лукену.
        - Идите вы к черту!- выпалил тот и бросился наутек.
        - За ним!- закричал аббат, и все общество вместе с монахами и репортерами кинулись его преследовать. Но вдруг раздался щелчок, и погас свет.
        - Что это?- вскинул глаза аббат в полумраке.
        По стенам забегали лучи фонариков охраны, а присутствующие начали светить мобильными телефонами. За этими маячками все и ринулись, и вскоре вывалили в смежный зал-амфитеатр.
        - Братья, приказываю рассредоточится! Все на поиск лже-Максима! Закрыть все входы и выходы! Не дайте ему уйти!
        В течение двадцати минут темный дворец был более всего похож на муравейник, в который угодила колония светлячков.
        - Попался! Попался!- закричали аббат, вместе с Блюмкиным волоча кого-то обратно в конференц-зал.- В подвале, гад, прятался…
        На пойманного устремились фонарики, но им оказался вовсе не царь, а снова Лукен.
        - Где царь, сволочь?- мутузил аббат поверенного.
        - Он ушел! Ушел потайным ходом!- хныкал тот.- Трехкилометровый ход автоматически заваливается камнями, как только царь им воспользуется.
        - А чего ж сам туда не сбежал?- грозно спросил его богатырь-Ванечка, замахнувшись секирой.
        - Не успе-ел,- взвыл перепуганный Лукен.
        - И где его теперь ловить?- зарычал на него настоятель.- Где выход из потайного тоннеля?
        - Не помню, забыл.
        - Ну-ка подайте мне железные башмаки святого Игнатия или стигматические перчатки мученика римского Банифация, ну, или, на худой конец, хотя бы мое не совсем обычное распятие!- сказал инквизитор.
        - Не надо, вспомнил!
        - И где?!
        - В старой крепости, что в Лощине братоубийц!- раскололся Лукен.
        - Только не в Лощине братоубийц!- схватился за голову лунный аббат.- Проклятое, проклятое место, я знаю его.

4
        Рисовать черта легко,
        рисовать тигра трудно.
        Китайская пословица
        Тайными непролазными тропами углубились они со всей толпой и репортерами в сырую уральскую долину. Каменистые косогоры дыбились тут над голыми лесами, приоткрывая кое-где темные лощины с застывшим, как в корытах, туманом. Аббат отыскал нужную дорожку, и преследователи один за другим побежали вниз по лесистому склону. Трпинка то ныряла в скользкие ложбины, то пряталась под кручами, виляя меж валунов. Вдруг аббат остановил колонну и приказал всем спуститься в заросший сырой овраг.
        - Мы уже совсем близко,- сказал настоятель.- Тащите сюда Лукена, мне надо кое о чем его спросить.- И громко обратился ко всей публике: - Теперь наша задача - не дать самозванцу узнать о нас прежде, чем мы появимся у развалин крепости. Запомните! Наше главное оружие - внезапность. Обнаружиться раньше времени - значит проиграть! А теперь помолимся святым Бенедиктам, с тринадцатого по девятнадцатого, чтобы они защитили нас и помогли нам изловить инопланетного демона.
        Когда братья в полголоса пропели молитву, аббат объявил перекур.
        - Мы что, добрались до места?- с тревогой спросил его Аркадий Эммануилович.
        - Да,- окидывая верх оврага, напряженным взглядом подтвердил Анджей Коза.
        - И вам, как я понял, оно знакомо?
        - Боюсь, что да,- вперив в него жесткий взгляд, ответил аббат, как бы готовый сообщить самое худшее.
        - А чем оно вас так пугает?- пискнула Машенька. Она мерзла и прятала кисти рук в рукава выданной ей монастырской кофточки.
        - О!- многозначительно протянул магистр ордена.- Место сие было проклято еще с тех пор, как Данила, сын князя Михея, убил здесь брата своего Никиту. Как говорится в сказаниях, Никита не любил Данилу, а Данила не жаловал Никиту. И как-то, в то время когда Данила сторожил в этом месте границы царства отца своего, прибыл в сторожевую крепость брат его Никита и сказал: «Иди, отец хочет видеть тебя». Данила собрался и уехал к отцу, а Никита остался в крепости, заменить покинувшего ее начальника. Когда Данила с великой поспешностью прибыл к отцу своему, тот рек ему: «Что, разве не должен был ты сторожить границы царства моего?
        Данила ответил: «Не волнуйся, отче, Никита, брат мой, стережет границы твои». На что князь сказал: «Раз брат твой стережет земли мои, то и царствовать на них будет он, а ты будешь прозябать в лесу». Оскорбился Данила тому, что отец лишил его первородства, вернулся в свою крепость и зарубил Никиту, брата своего. Услыхав о том, прибыл князь Михей в крепость и сказал Даниле: «Плохо ты сделал, Данила, что убил брата своего». Достал он палицу и смертью покарал Данилу. С тех самых пор крепость на тысячу лет забросили, и все дороги к ней заросли ельником и затерялись в лесной чаще.
        - Да, это поистине мрачная легенда,- согласился Блюмкин.
        - То-то,- кивнул аббат.

«Ну и дерьмо»,- подумало светское общество.
        - А почему мы отдыхаем?- воскликнул Блюмкин.- Ведь уйдет!
        - Не-е,- состроил важную гримасу аббат.- Не весь мой орден базируется на Луне, у нас есть и земные подразделения, которые отвечают за эвакуацию государя при чрезвычайных обстоятельствах. Я связался с моими земными ребятами, чтобы они встретили его, и уже получил сообщение, что пока мы тут бегали, они его задержали в развалинах крепости. Так что у нас есть время передохнуть. Точнее, было. Пора отправляться на главную битву.
        По команде аббата все выбрались из рва. На поляне, подрагивая, стоял геликоптер, а на склоне скалы возле крепостных руин суетились вооруженные опричники лунного ордена. Все ринулись туда.
        Под дулами автоматов, на зубце полуразрушенной стены сидел грустный отрок. Воины-монахи и увязавшийся за ними бомонд по узкой каменной лестнице устремились к нему. Первыми добрались телевизионщики и, настроив софиты, ярко, как сцену, осветили каменную площадку.
        - Граф Томский!- обернулся аббат к теснившей его толпе.- Ваша светлость, вы слышите меня? Вы здесь?
        - Да, сударь,- откликнулся благородный старик.
        - Пожмите-ка руку этому самозванцу.
        - С удовольствием,- отозвался граф, подошел к стене, церемонно поклонился и протянул грустному юноше руку.- Ваше Величество.
        Царственный мальчик гордо приподнял подбородок и, глядя на подданного свысока, наградил его рукопожатием.
        Перстень у того вспыхнул, как огонек елочной гирлянды.
        - О, Господи!- вырвалось у Блюмкина.
        - Я всегда относился к вам с искренней симпатией,- улыбнулся мальчику граф.
        - Я не забуду вам этого, Станислав Юльевич,- откликнулся тот.
        Представители света и часть опричников попадали на колени. Лишь Анджей Коза остался невозмутим и объявил:
        - Это всего лишь преступный сговор! У кого еще есть перстень генетической идентификации?
        Из толпы репортеров пробились двое дворян и, кланяясь, по очереди пожали руки своему императору. Перстни их засияли и стали медленно гаснуть.
        - Ничего не понимаю,- мотнул головой аббат, бормоча.- Я же сам лично сдал настоящего наследника в детский дом.
        - Анджей, ты как был болваном, так им и остался,- раздался вдруг мелодичный женский голос, и из толпы в центр внимания выступила Любушка. Раздался ропот, но никто не посмел перебить девушку, ибо красота имеет способность внушать к себе уважение.- Если правда все, что ты рассказал, то твой инопланетный друг правит страной уже пятнадцать лет. И неужели ты думаешь, что никто за это время не обратил бы внимания, что индикаторы не загораются?
        - Обратил бы,- тупо подтвердил аббат, глядя в рот бывшей жене.
        - Значит, они загораются. Значит, его перевоплощение идеально, вплоть до генетического кода.
        Ревниво покосившись на Любушку, в разговор вмешалась Машенька:
        - Ваше Величество, ну признайтесь, вы ведь ненастоящий!
        - Самый что ни на есть настоящий,- возразил царственный юноша и обернулся к офицерам из охраны.- Арестуйте-ка всех этих смутьянов.
        Доселе словно загипнотизированные происходящим, охранники опомнились и кинулись к аббату. Но им навстречу выступили опричники, и завязалась борьба.
        - Она права!- вскричал аббат, указывая на Любушку.- Как я сам до этого не додумался?!- и хлопнул себя по лбу.- Есть только один способ разоблачить его. Пытки! Он, помнится, мне сам об этом рассказывал. Подайте-ка мне мой саквояжик правды.
        Кто-то из послушников протянул ему огромный чемодан, аббат положил его на гранитную плиту, раскрыл и принялся быстро раскладывать вокруг какие-то жуткие инструменты.
        - Он сумасшедший!- выкрикнул кто-то из толпы.- Спасите ребенка!
        - Этому ребенку, барышня, сто лет в субботу,- отозвался аббат,- да вы и сами сие знаете,- и, пощелкав в воздухе блестящими щипцами, он двинулся к мальчику-царю.
        Максим Первый быстро огляделся и, поняв, что все его защитники блокированы, вскочил.
        - Он его покалечит!- вновь возмутились из публики.
        - Держите тварь, уйдет ведь!- рявкнул аббат, и тут же, не дав юноше убежать, в него с двух сторон вцепились Машенька и Даня. А Ванечка, подскочив сзади и ухватив мальца за ухо, сказал:
        - Вы уж простите, Ваше Величество, но это мои друзья…
        - Не надо было нас травить!- произнесла срывающимся от волнения голосом Машенька. - Мы-то точно все про вас знаем! Пан Коза,- вдруг с азартом обратилась она к аббату,- а давайте отпилим ему ногу! Пусть все видят, как она снова вырастет!
        - Точно!- воскликнул аббат.- Регенерация! Держите тварь и не отпускайте!
        Тем временем всякие попытки защитить царя были подавлены лунным монахами, охранники связаны, и вся эта сцена проходила под негромкий ропот любопытных. Быстро вернувшись к саквояжу, аббат бросил щипцы в кучу и стал лихорадочно перебирать инструменты. Кто-то из светским дам, покопавшись в своей сумочке, передал ему длинную пилку для маникюра.
        - Мадмуазель, ну что это, право, вы суете мне!- сердито сказал аббат.- Вы меня как специалиста обижаете. Все необходимое у меня имеется. Вот она! Хирургическая дисковая пила…
        С кошмарным жужжащим инструментом наперевес он шагнул к мальчику.
        - Ну ладно, ладно!- капризно сказал мальчик-царь и вздохнул.- Вы выиграли.
        Раздался хлопок, и ошметки его мундира, как конфетти, закружились в клубах дыма. Дым рассеялся, и на крепостном зубце восседала уже громадная зеленая рептилия. Защелкали фотовспышки. Наша троица отскочила в сторону и стояла теперь поодаль, рядом с Блюмкиным и Любой.
        - Так просто?- вырвалось у доктора. Внезапно Люба резко обернулась к нему и страстно его облобызала.
        - Но Любушка,- смущенно сказал он, задыхаясь.- Я же старик!..
        - Молчи!- сказала та, продолжая его целовать.
        - Ну что, довольны?- тем временем обиженно бросил Хэм.- И кто из нас после этого тварь? Никто-никто не заступился за бедняжку царя,- вдруг захныкал он.- Вокруг одни изменники и предатели! И это после всех тех лет, что мы о них заботились…
        Многие из челяди стыдливо потупились.
        - А мы ведь по сути-то ничего плохого и не сделали,- продолжала укорять, давшая волю чувствам ящерица.- Мы ведь о России только и заботились. О благе народном и государственном. Сплошные национальные проекты, пенсии, гранты, премии… Да вы посмотрите только, в каком чистеньком благородненьком обществе живете! Кто за употребление даже легких наркотиков смертную казнь ввел? Кто решил исламскую проблему и еврейский вопрос? Эх, вы…- махнув лапой, всхлипнул ящер, и здоровенная слеза выкатилась из его выпуклого глаза.
        - Милостивые господа!- проникновенно воскликнул кто-то из публики обличительным голосом.- А ведь мы с вами действительно повели себя как люди злые и неблагодарные…
        - Прекратить! Прекратить!- пресек пропаганду аббат.- Не забывайте, что этот ящер - самозванец, подменивший подлинного наследника и погубивший батюшку его - императора и матушку-императрицу. Братья!- скомандовал он монахам.- Заковать это хитрое чудовище в кандалы!
        - Мы тебе это припомним,- прошипел Хэм, когда на него надевали специально приготовленные здоровенные браслеты.- Не стоило нам тогда тебя оживлять. Надо было бросить там, в космосе, или сожрать на худой конец…
        - Увидите его!- приказал аббат, указывая на геликоптер. Вновь защелкали фотовспышки, и друзей вместе с аббатом окружили журналисты с микрофонами и телекамерами.
        - Ваши комментарии! Сколько времени на российском троне находился ящер?!
        - Пятнадцать лет,- деловито бросил аббат.
        - Это динозавр?
        - Инопланетный хамелеон.
        - Почему государь оказался омерзительным ящером?
        - Так получилось.
        - Газета «Таймс». Кто займет русских престол? Каково ваше положение и состояние? Каково ваше личное мнение о временах лжеправителя?
        Аббат подчеркнуто вздохнул.
        - Давайте, я отвечу на все ваши вопросы одной короткой речью,- сказал он, прокашлялся, заглянул в вынутую из кармана рясы бумажку, и, театрально вытянув руку, возгласил: - Граждане свободной России! Тирания повержена! Кончилось смутное время! И вместе с ним кончилась ужасная эпохальная трагедия нашей многострадальной родины…
        - Постойте, постойте!- выкрикнул кто-то из журналистов.- Но ведь было не так уж и плохо!
        - Да?- смутился Коза.
        - Да так хорошо еще никогда не было,- поддержал коллегу другой репортер.- В чем трагедия?
        - Ну-у… Понимаете… Это была особая трагедия. Потаенная трагедия…- Он снова заглянул в листочек.- Народ наш спал… И не ведал. О том, что им правит ужасная зеленая рептилия.- Голос его снова стал уверенным.- Эти пятнадцать лет войдут в историю России, как зловещая Зеленая Ночь!
        - А где теперь искать настоящего наследника?
        Аббат развел руками.
        - Ну…- его глазки забегали.- Мы его в приют сдали… Но он, наверное, подрос… Похоже, кому-то придется всем бывшим детдомовцам руки пожимать…

* * *
        - Как здорово, что все оказалось так просто,- тихо говорила Машенька, когда они в обнимку с Даней шли по людной поляне к бесформенной гондоле инопланетного цеппелина.- Теперь все утрясется, и все будет по-старому…
        - Ты думаешь?- зевнул тот и посмотрел на нее добрым усталым взглядом.- Я так хотел бы, чтобы все было по-старому.
        У летательного аппарата гордый старик Томский, что-то обсуждал с резко жестикулирующим аббатом.
        - До свидания, ваша светлость!- махнула графу Машенька, когда они проходили рядом.
        Граф слегка поклонился ей в знак почтения и протянул Данечке руку. Тот рассеянно пожал ее и полез в цеппелин вслед за Машенькой.
        - Что за черт!- схватил графа за руку аббат.- У вас перстень светится!
        - Не может быть,- сдержанно возразил Томский и уставился на камень. Свечение меркло. Но оно было!
        - Эй, как тебя!- заорал аббат Дане в спину, но тот, не оборачивался, даже и не думая, что обращаются к нему.- Эй, парень, вернись!- закричал аббат и кинулся к цепеллину за ними.- Маша!- вспомнил он, как зовут девушку.
        Та, наконец, оглянулась.
        - Идите сюда! Идите обратно!- сердито крикнул ей аббат, стоя у входа в модуль.- Этого своего сюда тащи!
        - Данечка, нас зовут,- сказала Маша, и они снова ступили на землю.
        Аббат ухватил девушку за руку и подволок парочку обратно к Томскому.
        - Ну-ка возьми его за руку,- приказал он Дане.
        - Мы-мы-мы уже попрощались,- промямлил Даня сконфужено, решив, что аббат уличил его в неучтивости.
        - Возьми лапу, кому говорят!- рявкнул пан Коза.
        Даня быстро послушался. Перстень вспыхнул с новой силой.
        - Ваше Величество?- удивленно поднял брови граф Томский, пытливо заглянул Дане в лицо и сдержанно поклонился.
        - Матка Бозка! Бред какой-то!- возмутился аббат.- Слушай,- посмотрел он на Даню неодобрительно,- ты никогда в приюте не был?
        - Был,- кивнул Даня.- Я вы-вы-вырос в детском доме.
        - Ну, ты даёшь!- выпучив глаза, сказал аббат.- Ну, даёшь!

5
        Коли в большую беду не умрешь,
        ждет тебя большое счастье.
        Китайская пословица
        Третью неделю ликовал Екатеринбург. Сверкали салюты, дирижабли осыпали праздничную столицу серпантином и конфетти, на шелковых парашютиках так и парили шоколадки, а навстречу им взлетали воздушные разноцветные шары… Но все еще держава Российская готовилась к главному событию, открывающему новую эпоху - коронации Его Величества цесаревича Даниила. До нее оставался один день.

… Окруженная мотоциклетным эскортом бронированная карета гравилёта, пробилась через запруженную толпой дворцовую площадь и вплыла в тихую аллею с фонтанами. Она остановилась под колоннами портала, и к ее дверям с тонированными стеклами, прыгая по ступеням, скатилась красная ковровая дорожка.
        Покачиваясь в воздухе, как на волнах, летающая повозка присела, с ее передка соскочил лакей и отворил дверцу. Из багрового полумрака кареты полилось сплетение из двух голосов - возмущенного басистого, и капризного женского.
        - Не пойду я к этому рыжему маньяку! Ему же теперь все дозволено!- доносился голос Любушки.
        - Нет, ты пойдешь, дорогуша,- настойчиво басил Аркадий Эммануилович.- Во-первых, это неприлично. Нас ко двору пригласили обоих. А, во-вторых, Даня мой друг и он в жизни не причинит тебе ничего плохого! Разве что стих прочтет …
        - Спасибо! Слышала…
        Сперва на свет появилась затянутая в белый чулок мужская нога, потом из кареты неуклюже выбрался и весь граф Аркадий Эммануилович Блюмкин с английской тросточкой в руке.
        - А о Машеньке ты подумал?- раздалось ему вслед.- Старый бессердечный ханжа!
        Блюмкин зафыркал от возмущения.
        - Ты мне нагло соврал!- продолжала его спутница.- Сказал, что едем обедать в самое престижное местечко, а приехали…
        - А это тебе что, не престижное местечко?!- с возмущением махнул Блюмкин рукой на дворец.
        - Я с тобой вообще больше никуда не поеду…
        Тут Аркадий Эммануилович отступил на шаг, зарычал и бросился обратно в багровый полумрак. Раздался писк, перетекающий в истерический хохот, и лакей поспешил обратно прикрыть массивную звуконепроницаемую дверь.

* * *

… - Машенька, ты не должна брать платья из музеев. Это экспонаты, это достояние человечества,- воспитывал фаворитку цесаревич, прямо в парадном мундире раскинувшись на кровати под балдахином.
        - А я что, не достояние человечества?- откликнулась та, принаряжаясь у туалетного столика.- Лучше скажи, как ты считаешь, у кого был вкус изысканнее - у Екатерины Второй или у Майи Плисецкой?
        - У Крупской!- бросил Даня. Тут звякнул колокольчик, цесаревич соскочил на пол и торопливо вышел из спальни в коридор.
        - А! Аркадий Эммануилович,- спустившись в приемную, поспешил он навстречу гостю, - а где же графиня Любовь Феодосьевна?
        - Увы, не смогла приехать,- развел руками растрепанный Блюмкин.- Плохое самочувствие.
        - Какая жалость. А у меня к ней как раз было деловое предложение,- блуждая взглядом по углам зала, сказал Данечка.- Думал, предложить ей должность на телевидении. Ну, и, может, завтра выступить…
        Блюмкин украдкой закатил глаза.
        - Что, никак?- посмотрел на него Даня.
        - Нет, нет, совсем никак,- помотал головой тот.
        - А в понедельник уже едете в Италию?
        - Да, едем,- развел руками Аркадий Эммануилович и добавил смущенно: - Решили обновить воспоминания.
        - Ах, как я вам завидую,- вздохнул цесаревич.
        - Да что ты, Данечка. Это тебе весь мир сейчас завидует. Патриархия уже прислала программу церемонии?
        - Да,- задумчиво сказал Даня.- Все по минутам расписано. Я дал распоряжение поставить для вас с графиней кресла на клиросе.
        - Я-то, конечно, буду, а вот графиня уж очень больна…
        - Ага, ага,- покивал головой Даня, понимающе.- А как там Ваня себя чувствует?
        - Тоскует по космосу,- вздохнул Блюмкин.
        - Ну, это ничего,- улыбнулся Даня.- Я ведь назначил его начальником новой станции по очистке околоземного пространства. Сразу после коронации он и полетит… Станцию как раз сейчас на орбите монтируют. Народ там уже живет, наши многие… Знаешь, как я решил ее назвать?
        - Как?- спросил Блюмкин, делая вид, что ему это действительно интересно.
        - «Русалочка»,- проговорил Даня с нежностью и снова отвел глаза в сторону.- Здорово, правда?
        - Ничего, ничего,- с притворной рассеянностью признал Аркадий Эммануилович.- Ну, да, ладно, Ваше Величество…- я, признаться, на миг заскочил, только из уважения…
        - Я понимаю, понимаю, только вот…
        - Что, Ваше Величество? Что вас тревожит?
        - Аркадий Эммануилович, пожалуйста, не называйте меня все время так официально, мы же все-таки приятели с вами.
        - Прости, Данечка, я просто подумал, вдруг тебе так больше нравится.
        - Нет. Но меня не это беспокоит. Я вот о чем всё думаю. Когда мы все снова… Того… Умрем… Любушка опять не с нами будет, а у этих… Ну…
        - Это вопрос, Данечка, непростой. Я вот думаю, может быть людям два раза умирать-то и не положено. Ну, а ежели что, ты мою Любу знаешь, ей палец в рот не клади, и уж тем более два раза. «Я,- говорит,- теперь там все ходы и выходы знаю. Знаю, как не попасть в лапы к этим… Гобли… Гремли… Кривдо… Кривдолакам! Да! А еще собралась второе образование получать. Подала документы на теологический факультет Богословского института… Ну, всё, всё, ваше величество, бежать мне надо. Не хочу оставлять надолго приболевшую.
        - Конечно-конечно!- горячо пожал ему руку Даня.- Тогда до завтра. В кафедральном соборе и увидимся.

* * *
        А пресловутый Ванечка эти дни проводил как обычно - на рабочих окраинах в компании коллег.
        - …Видел-видел я этих тварей зеленых, из которых наш царь-самозванец,- утверждал здоровенный боров - бригадир одного из космических утилизаторов.- Было у меня с ними…
        - А у меня насчет ящеров всегда предчувствие нехорошее имелось,- признался один из пьяных мусорщиков.- Как погляжу на ящера, сразу и думаю: «Что, шельма? Какую пакость задумал?..»
        - Да тихо ты!- зашикали на него.- Пусть бригадир расскажет! Товарищ бригадир, не мучьте, скажите, что у вас с ними было, с этими, с инопланетчиками?
        Боров значительно покачал головой и стал рассказывать:
        - Да уж что было, то было… Подплыли, значит, к объекту, открываем, а там темно, как в заднице. Я кричу: «Свету давайте!», а сам уже лезу туда, и остальные за мной…- бригадир замолчал и хмуро пробежал взглядом по лицам товарищей.- Тут переноску протянули, включаем, глядь! А там, на мешках, две ящерицы зеленые сидят. Сидят, значит, и на нас смотрят,- с отголоском былого страха, продолжал боров.- Мы застыли и пошевелиться боимся. Тогда один из них кивнул на нас и говорит наглым таким голосом… Сам, главное, небольшой, а голосом говорит страшным-престрашным, аж жуть до костей пробирает. «Слушайте, вы,- говорит,- свиньи в космосе! Передайте вашему царю, что насчет какой-то там машины мы с ним все равно еще разберемся. Все,- говорит,- поняли?» Мы - как язык проглотили, только киваем. Тут второй, как оскалится да ка-ак рявкнет на нас еще страшней первого: «Пошли отсюдова!» Тут-то мы и рванули.
        Бригадир вновь окинул трудяг мрачным взором и перекрестился. Вслед за ним бойко закрестились и все остальные.
        - Чего только не попадается в этом сраном космосе,- мотая головой, посетовал пожилой мусорщик. А Ванечка по обыкновению заметил:
        - Уж чего Бог дал того не переменишь…
        - Ладно,- сказал бригадир, успокоившись,- на сегодня херовых историй достаточно.
        Всех эти слова приободрили, и, сплоченные чувством борьбы с нечестью, пролетарии орбиты стали спешно наполнять кубки. В какой-то момент Ванечка решил, что не хочет ночевать в вытрезвителе, и побрел домой. Один он идти не хотел, но в спутники никого не нашлось.
        Вдруг он увидел приятного с его точки зрения человека в яично-желтом плаще кондуктора с забинтованной головой и с синяком под глазом. Со свойственной Ванечке сердечной чуткостью он сразу уловил надломленность в глазах помятого гражданина и проникся к нему участливым состраданием.
        - Мужик, пойдем,- обратился он к человеку с русской прямолинейностью.- У меня есть.
        Человек насторожился, насупился и покосился на него с каким-то отчаянным, даже горестным, недоверием.
        - Правда?- переспросил он вполголоса.
        - Ну да,- удивленно подтвердил Ванечка.
        - А что, если не секрет?- поинтересовался невзрачный дяденька.
        - Водка,- удивился Ванечка,- что же еще?
        - Вот как,- одобрительно сказал интеллигент.- Ну, раз уж вы сами предложили…
        - Вот и славно,- обрадовался Ванечка и, рука об руку, они двинулись в светлое будущее.

* * *

… В день коронации, как всегда в выходные, здоровенный столичный зоопарк был битком набит ребятишками и взрослыми. В центре, у круглого бассейна, где плавали морские львы, купались белые медведи, а на вершинах маленьких айсбергов искусственного льда переминались с лапы на лапу толстые важные чайки, собрались сотни больших и маленьких зрителей. Как раз в это время, швыряя в воду жирные серебристые рыбины, работники зоопарка кормили зверей, и даже самые новые, самые экзотические экспонаты были покинуты посетителями ради этого умилительного зрелища.
        От бассейна во все стороны расходились выложенные мозаикой дорожки, вдоль которых на сотни метров тянулись ограждения, загоны для копытных, клетки для птиц и хищников. А чуть подальше, у обезьянника, маленькая девочка в пестреньком ситцевом платьице, отбившись от благообразного семейства, вплотную приблизилась к ограждению с табличкой:
«Хамелеон Кассиопейский, семейство пресмыкающихся, отряд ящериц. Длина тела 6 метров. Разумен и крайне опасен».
        Хмурый Хэм сидел там на толстой изогнутой ветке мертвого дерева без коры, подложив под подбородок когтистую пятерню.
        - Здластвуйте, вы клокодил Гена?- поинтересовалась малышка, держа за ногу тряпичную куклу рыжего очкарика.
        - Ну да. И что?- не глядя на девочку, утомленным голосом отозвался тот, словно от нечего делать.- Иди, пасись.
        - А ты сыглаешь мне на галмошке?
        - Где ж я тебе ее возьму-то, дурочка?- ответило зеленое чудище, покосившись не малышку сердитым глазом. Потом быстро моргнуло, и вдруг в его хитрых глазищах забегала мысль. Бодро соскочив с ветки на соломенный настил, Хэм уселся поближе к решетке.- Впрочем, почему бы и нет?- сказал он мгновенно изменившимся ласковым голосом.- Но только давай сначала сыграем в одну игру. Видишь, вон там справа - кнопочки? Во-он там…

* * *
        В кафедральном соборе патриарх читал речь на миропомазание и венчание престолу российскому, когда к Дане, наступая на ноги придворным, пробрался агент имперских спецслужб и тихо сказал ему на ухо:
        - Ваше Величество, самозванец сбежал.
        - Что вы такое говорите?- подскочил ошарашенный цесаревич.
        - Взял в заложницы маленькую девочку, потребовал немедленно доставить его на орбиту и состыковать с кораблем настоятеля Ордена Луны аббата Козы. Жизнь девочки подвергалась опасности, и мы вынуждены были выполнить его требования… Корабль тут же покинул Солнечную систему, уйдя в гиперпространство.
        - Не может быть!- невольно воскликнул царевич.- Вместе с девочкой?!
        - Нет, девочку, он отпустил.
        - И как она?
        - Нормально. Говорит, что Гена хороший.
        - Хм… Ну, что ж тогда… Ох!- вдруг дошло до царевича.- Он ведь спер машину оживления!
        - Что-что?- не понял агент.
        - Да так, ничего…- махнул рукой наследник российского престола.- Обидно, конечно…- пробормотал он уже сам себе.
        - Ваше Величество, ваш выход на амвон,- сообщил ему церемониймейстер.
        - Ах ты, Господи!- подскочил тот.- А где моя корона?!

… В мундире, белом как крещальная рубаха, восходил цесаревич Даниил к царским вратам, где с регалиями на подносе его ожидали патриарх и члены Синода. Вот цесаревич склонился перед главой русской церкви, и тот, возложив на него свои святительские длани, помолился и помазал его миром. Под величественные песнопения Даню облачали архиереи. «Достоин!» - говорили они, навешивая ленты орденов и надевая мантию. «Да украсит тя, яко невесту-у…» - мычали протодьяконы, «многая лета…»,- пели на клиросе.
        Шапка Мономаха опустилась на голову Даниила, и он вытянул руки в стороны. Два иподьякона, поцеловав их, вложили в одну Скипетр, в другую Державу. Облаченный царь земли русской во всей своей славе вышел из врат, гордо поднял подбородок и так, будто дирижировал хором, трижды крестообразно благословил народ символами власти. И многотысячная толпа, ахая, склонила пред ним свои головы.

… - Даня, я тебя поздравляю! Я тебя поздравляю!- потряс ему руку граф Блюмкин, когда тот, как в тумане, вернулся в алтарь.- Ей-богу, я тебя поздравляю.- Ну, что… Всё, наверное? А то мне бежать надо…
        - Погодите-ка,- остановил его Государь,- мы ведь теперь, наверное, не скоро увидимся…
        - Да почему ж не скоро? Очень даже скоро…
        - Вот,- сунул Даня Блюмкину в руку сложенный вдвое листок.
        Озадаченно глянув на царя, граф раскрыл его…
        - Ох, ты…- смущенно крякнул он…- В контрабасе…- Быстро оглядевшись по сторонам, он вновь свернул бумажку.- Что же ты ее, Данечка, не выбросил?..
        - По-по-подумал, может быть… Вам нужно…
        - Ну что ты, что ты… Мне-то зачем… И как бы Любушка не увидела…
        Он сунул листок в карман, и они, потупившись, неловко обнялись. Потом отстранились друг от друга, и Блюмкин добавил:
        - Ну ладно, ладно, Данечка… Не на век же прощаемся. Вон, у пана Анджея через месяц выставка открывается, мы обязательно будем… А сам-то он, кстати, не нашелся?
        - Мои спецслужбы напали на его след в Южной Боливии. Но он ведь так и не поверил, что я простил ему подмену самозванцем… Если его сейчас потревожить, глупостей может наделать. А я простил его, честное слово, простил. И художник он гениальный.
        - Ты Данечка, для царя - слишком добрый. Этого инопланетного Хамелеона и то помиловал. А он, как видишь, сбежал.
        - Ну, а кому же в клетке сидеть понравится? И он ведь меня тоже пожалел: не убил, а в детдом отдал… И страной правил достойно. Одного я ему только простить не могу, - нахмурился Государь Даниил Первый,- что он мои де-де-детские стихи за свои выдавал - про слоника, про лося…

* * *
        А старый добрый Космос все дремал, укрытый от призрачных звездных ветров пышным млечным одеялом. И где-то под пристальным оком молча ждущего Предвечного Мараила, в шумных городах одной беспокойной планеты, суетились бесчисленные народы. Высоко над ними, мигая габаритными огнями, сонно проплывала неказистая орбитальная станция. В ней мерно гудели трансформаторы, тикали часы и храпели бравые русские мусорщики. Вдруг что-то ожило, в переходах, замерцал электрический свет, а в каютах зашлись звоном разноголосые будильники.

… - Доброе утро! Хотя какое, к чертям, в космосе утро? И, тем не менее, доброе утро всем, кто проснулся сегодня на околоземной орбите. Вас приветствует программа
«Семь орбит» на станции «Русалочка», и я - ее бессменный ведущий Ипполит Петров. Сегодня все мы, не успев еще и глаз продрать, уже нервничаем и трепещем, ожидая явление нового начальника станции. Екатеринбургское время семь часов и одна минута. За иллюминатором, как всегда, космический нуль.

        Авторы благодарят: - Антона Костерева за стихи (*)
        - Евгению Стрижакову за помощь в украинском (но за его искажения она ответственности не несет)
        - Зою Буркину, Игоря Минакова и Маргариту Кагнову за «профессиональное чтение», советы и поправки
        - Эдуарда Хиля за песню о Гагарине
        notes
        Примечания

1
        Имеется в виду в виду феномен, по слухам впервые описанный летчиком-космонавтом Гречко. У людей, долго находящихся в невесомости, не нарушаются волосяные луковицы на седалище, и оно зарастает густыми кудрявыми волосами, сильно мешающими по возвращении на Землю (прим. авт.)

2
        Вот и все? (франц.)

3
        Недурно? (итал.)

4
        Премерзкая (итал.)

5
        Извините, пан, за беспорядок (польск.)