Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Буркин Юлий : " Какукавка " - читать онлайн

Сохранить .
Какукавка Юлий Буркин
        Часть «До-диез» романа «Бриллиантовый дождь».
        Студент филологического факультета, прозванный «Какукавка», не успевает подготовиться к сессии. Времени осталось совсем мало, а прочитать еще надо очень много. А если использовать оказавшуюся под рукой машину времени и убедить авторов не писать лишнего?…
        
        Юлий Буркин
        Какукавка
        И вот тут он берет в руки череп, смотрит на него и говорит… Говорит… О-о!.. - застонал, отбросив перо, Шекспир, вскочил и заходил по комнате. Говорит…
        Он остановился возле входной двери и, раскачиваясь, пару раз несильно ударился головой о косяк.
        - Говорит… - тоскливо протянул он вслух. - Что?!
        Тук-тук-тук - постучали молоточком в дверь.
        Кто бы это мог быть в столь поздний час? Однако Вильям Шекспир не отличался особой осторожностью: ведь скорее это мог быть какой-нибудь друг-актер с бутылочкой вина, нежели неизвестный враг. Даже не спрашивая, кто там, он отодвинул засов.
        На пороге стоял юноша в странной одежде, явственно выдающей его нездешнее происхождение.
        - Добрый вечер, сударь, - кивнул ему хозяин. - Вы ищете Вильяма Шекспира, сочинителя, или же вы ошиблись дверью?
        - Нет, нет, - откликнулся тот с чудовищным акцентом. - Я есть очень нужен Шекспир. - И добавил: - Именно вас.
        - И зачем же, смею поинтересоваться, вам понадобился скромный постановщик представлений для публичного театра? - осведомился Шекспир, отступая, чтобы пропустить странного незнакомца внутрь.
        Теперь, при свете трех горящих свечей, он смог внимательнее разглядеть своего посетителя. Тот был молод, лет двадцати двух, двадцати трех, не более, и тщедушен телом. На носу его красовалось диковинное приспособление для улучшения зрения - очки, о которых драматург доселе знал лишь понаслышке, а одежда гостя была нелепа до комизма… В руках он держал нечто, напоминающее мешочек из странного, очень тонкого и блестящего, как шелк, материала.
        В целом же незнакомец не производил впечатления человека умного или хотя бы богатого… А труппа ждет рукопись… Шекспир нахмурился:
        - Не примите за неучтивость, однако я вряд ли смогу посвятить вам много времени…
        - начал он.
        - Много не хотеть, - перебил его незнакомец. - Мало, очень мало я хотеть времени вас.
        - Ну и?.. - спросил Шекспир, не сдержав улыбки. - Чем же могу быть полезен?
        - Что вы писать? - спросил незнакомец, указывая на листы бумаги на столе.
        - А вам, сударь, какое дело?! - Шекспир встал так, чтобы заслонить стол. Не агент ли вы соперников «Глобуса»? Или вы - шпион этого подонка Роберта Грина, который насмехается надо мной в памфлетах, пользуясь благорасположением знати?!
        - Нет, я хотеть помочь, - юноша в очках приложил свободную руку к груди, широко улыбнулся и покивал. - Я есть. Я мочь.
        - Вряд ли найдется на свете некто, способный помочь мне, горько усмехнулся Шекспир. - Впрочем… Если вы настаиваете, я могу рассказать вам о своей теперешней работе, тем более что в ней нет секрета, и идею не украсть, ведь она не моя. К тому же я зашел в тупик и вряд ли смогу продолжать. Не знаю, зачем вам это нужно, но извольте. Может, в процессе разговора придет спасительная мысль… Хотя вряд ли… Присядьте, кстати.
        Хозяин указал странному гостю на низенькую кушетку, а сам уселся напротив, на обитый потертым синим бархатом стул.
        - Итак, за основу пьесы для театра, пайщиком которого я являюсь, я взял историю, рассказанную датчанином Саксом Грамматиком и пересказанную этой бездарью Томасом Кидом в пьесе о датском принце, симулировавшем сумасшествие…
        - «Гамлет», - кивнул устроившийся на кушетке незнакомец в очках.
        - Ах, так?! - вскричал Шекспир, вскакивая со стула. - Выходит, вы видели ту скверную поделку, где призрак короля кричит и стенает, взывая о мести так жалобно, словно торговка устрицами, которая чувствует, что её товар приходит в негодность?!
        Незнакомец невразумительно пожал плечами, скорее всего, он не сумел перевести для себя этот стремительный поток слов. Но Шекспир и не ждал от него ответа. Он продолжил, расхаживая по комнате:
        - Пьеса бездарна! Но мне показалось, что в основе её лежит история, которую я - но заметьте, только я - могу превратить в шедевр! Это тем интереснее, что таким образом мы утерли бы нос нашим конкурентам! Мы показали бы, что и голуби, и жабы делаются из одного материала, важно лишь, кто создатель - Бог или дьявол… Хотя пример и не удачен: жаба тоже Божья тварь… Я взялся за дело, и шло оно с отменным успехом. Но вот застопорилось. Стоп! - ударил он ладонью по стене. - Застопорилось до такой степени, что я уже отчаялся закончить эту пьесу! Как?! Как распутать этот противоречивый клубок?!
        - Я мочь помочь… - вновь подал голос юноша, глянув зачем-то на металлический браслет на своем запястье.
        Шекспир остановился и, багровея, резко повернулся к нему:
        - Как вы можете мне помочь, осел вы этакий! - вскричал он. - Может быть, вы дадите мне денег, чтобы я расплатился со своими кредиторами?! Тогда мне и пьеса эта ни к чему!
        - Где вы стоп? Какое место в пьеса? - спросил очкарик, не обращая ни малейшего внимания на его гнев.
        - Что ж! Извольте! Я остановился на том, что Гамлет сидит на краю могилы и держит в руках череп. Ну?! Что вам это дало? Давайте, помогайте! - воскликнул поэт с горькой иронией.
        Очкарик полез в свой мешок, выудил оттуда какой-то томик, полистал его, нашел место и сказал:
        - Бедный Йорик.
        Шекспир насторожился:
        - Откуда вам известно это имя?!
        Очкарик, водя пальцем по книжной странице, продолжал:
        - Гамлет и Горацио говорят о том, что все умирать, все превращаться в пыль и грязь.
        - Постойте, постойте! - Шекспир метнулся к столу. - В пыль и грязь?.. Из которой потом строит хижину бедняк… «Державный цезарь, обращенный в тлен, пошел, быть может, на обмазку стен…» Гениально!
        Очкарик, переждав этот пассаж, продолжал:
        - Мертвую Офелию класть в землю. Священник говорит, что молитву читать нельзя, можно только цветы класть. Ее брат Лаэрт сказать: «Опускайте. Пусть на могиле растут цветы… Синие…»
        Шекспир, скрипя пером, забормотал:
        - «И пусть на этой непорочной плоти взрастут фиалки!» Гениально!
        - Лаэрт говорить проклятья…
        Шекспир забормотал:
        - «Да поразят проклятую главу того, кто у тебя злодейски отнял высокий разум…»
        - Лаэрт прыгать в могилу. Туда же и Гамлет…
        - Они дерутся! - вскричал Шекспир. - Их разнимают. Король говорит Лаэрту, что не стоит связываться с безумным…
        - Да-да, - подтвердил очкарик. - Потом Гамлет говорит другу Горацио про письмо, которое он красть, а другое класть, чтобы - (по слогам) Гиль-ден-стерн и Ро-зен-кранц убивать. Потом приходит придворный Озрик и сказать о том, что Лаэрт хотеть драться с Гамлетом. Спорт. Э-э… Состязание.
        - Но рапира будет отравлена! - догадался Шекспир.
        - Да.
        - Гамлет предчувствует беду?!
        - Да, - кивнул очкарик и, перелистнув несколько страниц, продолжил, всматриваясь в напечатанное: - И вино отравленное тоже. На столе. Король хотеть дать вино Гамлету, но его выпивает королева Гертруда…
        - А Гамлет и Лаэрт в процессе битвы меняются рапирами! И когда они уже оба поранили друг друга, Лаэрт признается Гамлету: «Предательский снаряд в твоей руке, наточен и отравлен…» Они умрут оба!.. - Шекспир невидящим взором уставился на своего гостя и прошептал: - Но сперва Гамлет заколет короля!
        - Лаэрт и Гамлет просить друг друга прощения… - уткнувшись в книгу, бубнил очкарик.
        - Да! У Бербеджа и Хеминджа это получится так, что зал будет рыдать, пока потоком слез скамьи не снесет в Темзу! Все умирают! Тут прибывает посол Фортинбрас, и он-то и становится датским королем! - Шекспир порывисто повернулся к столу и принялся торопливо писать, но тут же был вынужден остановиться: - Проклятье! Сломалось перо! Вот запасное!
        - Отстой, - тихо сказал очкарик сам себе на неизвестном Шекспиру языке. Кровавый триллер. Классика называется.
        Черкнув ещё несколько строк, Шекспир вскочил из-за стола и обернулся к своему загадочному гостю:
        - Милостивый государь, вы спасли пьесу, вы спасли театр «Глобус» и вы спасли меня! Кто вы? Что это за книга?! Что вы хотите от меня взамен?
        Очкарик поспешно захлопнул томик и сунул его в свой мешочек.
        - Я хотеть вот что. Что вы никогда не писать про мавра Отелло и его жену Дездемону.
        - Я знаю эту глупейшую новеллу итальянца Джиральди Чинтио, - покивал Шекспир. - Никогда не собирался делать из неё пьесу. Это все, что вы хотите от меня?
        - И ещё одно. Вы никогда не писать про Короля Лира.
        - Идет, - вздохнул драматург. - Хотя, честно говоря, эта кельтская сага всегда притягивала меня…
        - Нет, не-ет, не писать, - просительно протянул очкарик, отрицательно качая головой и морщась.
        - Не нравится мне это, - начал было Шекспир, но тут же шлепнул себя ладонью по коленке. - Ну, хорошо. Ведь вы как-никак спасли меня! Тем более, есть один сюжет… Я прочел его в «Истории Шотландии», входящей в «Хроники» Голиншеда… Пожалуй, окончательно оформив «Гамлета», я возьмусь именно за него… Сюжет о некоей кровожадной леди Макбет… Очкарик болезненно сморщился.
        - Вы против этой пьесы тоже?! - вскричал Шекспир с легким раздражением в голосе.
        - Хотел бы я знать, зачем вам это нужно!
        - О'кей, - успокаивающе махнул рукой очкарик. - Писать. «Леди Макбет». Пускай. Хорошо. - Он достал из своего пакета тетрадку, небольшую палочку, видно, заменяющую ему перо, и продолжил: - Но про мавра Отелло - не писать! Это так?
        - Я дал слово! - гордо поднял голову поэт.
        - Прекрасно, - кивнул очкарик, что-то черкнув в тетрадке. - И про Короля Лира?
        - Да-да, - отозвался Шекспир. - Хотя мне это и не нравится. Но обещаю. Клянусь.
        Очкарик что-то вновь черкнул, сунул тетрадь и стило в мешочек, затем поднялся:
        - До свидания.
        - Ну, нет! - вскричал Шекспир. - Вы должны объясниться, сударь!
        - Э-э… - протянул его загадочный гость, вновь посмотрел на свой браслет, сокрушенно помотал головой, а затем спросил: - Дорогой писатель, где я мог бы?.. Как это по-английски… Вода… Пс-с, пс-с, - он сделал неприличный жест рукой.
        - А-а… Пойдемте, я провожу вас, - кивнул Шекспир. - Это за пределами жилища. Но потом мы вернемся сюда, и вы все мне расскажете!
        Он проводил гостя в туалет, находившийся во дворе дома парикмахера, у которого драматург снимал комнату. По пути он успел спросить:
        - Из каких земель вы прибыли в Британию?
        - Россия, - отозвался гость.
        - Россия?! - вскричал Шекспир. - Усыпанная снегом степь и белые медведи?! Этот край будоражит мое воображение! Вы должны мне рассказать о нем!
        - Вы - великий, - закрывая за собой дверь, сказал гость Шекспиру. Тот, нервно теребя бороденку, остался ждать.
        Прошло минут пять… Минут десять… Шекспир приложил ухо к двери. Тишина. Oн прижал ухо плотнее… Ничего. Драматург легонько потянул дверь на себя… Она была не заперта и свободно отворилась! Туалет был пуст.
        Шекспир перекрестился.

* * *
        Как Боб и наказывал, экомобиль я отпустил за два квартала до места и оставшийся путь проделал пешком.
        - Ну? - спросил я, переступая порог знакомого сарая. - И к чему эта гнилая конспирация?
        - Ты зайди, зайди, - потянул меня за рукав Боб, - присядь.
        Он выставил вперед руку с дистанционным пультом от старого японского телевизора, дверь за моей спиной поползла на место и с щелчком захлопнулась.
        Боб (Борис Олегович Борисов) - наш студийный Кулибин, мастер на все свои золотые руки, может из чего угодно сделать нечто совсем другое. Причем, как правило, из чего-то ненужного и бесполезного нечто нужное и полезное.
        - Не подделают? - кивнул я на пульт.
        - Ключ-то? Нет, бесполезно, - покачал он головой, - нужно частотный код знать, а я его один знаю.
        Необходимость такого человека в штате студии много раз подтверждалась практикой. Но какого черта он среди ночи поднял меня с постели и заставил переться в свой сарай-мастерскую?! Лично я понятия не имею.
        Присели. Я огляделся. Да-а, как будто и не было последних лет пяти… Да какой там пяти! Этот гигантский сарай служил мастерской ещё бобовскому отцу, а возможно, и деду. Это я в последний раз был тут лет пять назад, а не меняется в нем ничего значительно дольше.
        - Короче, - сказал Боб, - я встрял.
        - В смысле? - я нервно постучал пальцами по обшарпанному верстаку, возле которого мы уселись.
        - В смысле, допрыгался.
        - Слушай, хватит тянуть резину! Выкладывай наконец, что стряслось?!
        - Значит, так, - начал Боб. - Ты никогда не задумывался над тем, что мир вокруг нас можно сравнить с компьютерным монитором, а бога - с процессором?
        Да-а…
        - Если ты вытащил меня из постели для того, чтобы познакомить с этим поэтическим образом…
        - Подожди, подожди! Это не поэтический образ. Это довольно близкая аналогия. Все причинно-следственные связи - в процессоре, а на мониторе только отображение. Вот я и подумал: хоть этот компьютер и работает в автономном режиме саморазвития, можно ведь, наверное, как-то на него влиять извне?
        - На бога?
        - Ну да.
        - Молиться можно, - сказал я, чувствуя, что меня все-таки втягивают в идиотскую дискуссию.
        - Факт. Хорошо мыслишь. Голосовое воздействие. Только нет никакой гарантии, что все будет, как надо. А мне нужно, чтобы было жесткое влияние. Так что я немного покумекал и сделал приставку.
        - К чему?
        - К процессору. Только ничего толком не вышло. Возможности очень ограничены. Единственное, что получилось, это когда я на мониторе…
        - В смысле, в реальном мире?
        - Не понял?
        - Так ведь у тебя реальный мир - монитор бога.
        - Брось! - махнул рукой Боб. - Забудь. Это я фигурально выразился. А сейчас я про настоящий монитор говорю, про монитор моего компьютера.
        - Ну?
        - Так вот, можно на мониторе моего компьютера выбрать любую точку пространства и времени, щелкнуть, и ты - там. Я поднялся:
        - Знаешь что, Боб, если тебе захотелось среди ночи кому-то попудрить мозги, выбери, пожалуйста, кого-нибудь другого… - Я шагнул к двери.
        - Ну, подожди! Ну, пожалуйста! - вскричал он. Я обернулся и увидел, что он готов расплакаться. Это было так на него не похоже, что я опустился обратно на табуретку.
        - Давай. Только ближе к делу…
        - Да куда уж ближе? - потряс головой Боб, словно отгоняя от себя наваждение, затем полез в тумбочку верстака и достал оттуда початую бутылку водки. - Крандец нашей реальности.
        - Да что ты натворил-то, ответь наконец!
        - Да не я это натворил, - вздохнул Боб. - Какукавка.
        Софья Андреевна заглянула в кабинет:
        - Левушка, к тебе посетитель.
        - Свет мой, - не оборачиваясь, отозвался Лев Николаевич, - ты ведь знаешь, когда я работаю, я никого не принимаю… - Демонстративно скомкав почти полностью исписанный лист, он кинул его в корзину возле стола.
        - Если б не было на то необходимости, я бы тебя не беспокоила, - твердо сказала Софья Андреевна и упрямо вошла в кабинет.
        - В чем же эта необходимость? - нахмурился Лев Николаевич, снял мозолистые босые ноги с низенькой скамейки и, поднявшись из-за стола, повернулся к ней. Кто ж это такой к нам прибыл - Папа римский или сам Господь Бог?! - Граф сунул большие пальцы узловатых мужицких рук за пояс и качнулся с носков на пятки. Внезапно, протиснувшись между косяком и хозяйкой, в комнату проскользнул щуплый юноша в очечках. Типичный тургеневский нигилист.
        - Вы уж меня простите, Лев Николаевич, но дело у меня очень важное, сообщил он с порога. - И чем быстрее мы все обсудим, тем лучше будет…
        - Кто таков?! - рявкнул Толстой.
        - Да я, собственно, никто, а вот вы…
        - А коль никто, так и пошел вон! - Ощетинившись вставшей дыбом бородой, Толстой шагнул к визитеру.
        - Анну Каренину пишете? - быстро спросил очкарик, надеясь этим вопросом обескуражить глыбу. Но не тут-то было.
        - А тебе, прохвост, какое дело?! - все так же угрожающе спросил матерый человечище и топнул о паркет ороговевшей пяткой. Но вдруг глаза его вспыхнули нехорошим огнем: - И откуда знаешь про нее?! Никто ведь ещё не знает!
        - Зря пишете, - продолжал незваный гость, чуть отступив. - Ну, кинется она под поезд, и всякий читатель спросит: зачем читать про нее? Что за фигу нам граф подсунул? Только авторитет себе испортите!
        У Софьи Андреевны брови поползли на лоб. Толстой, отшатнувшись обратно к столу, сгреб с него пресс-папье и с размаху запустил им в посетителя. Однако тот ловко увернулся, и увесистая штуковина влетела в застекленную дверцу старого книжного шкафа. Взвизгнув под аккомпанемент звона бьющегося стекла, Софья Андреевна метнулась прочь из кабинета.
        - Спокойно, - гость уронил свою странную котомку и вытянул руки ладонями вперед на манер психиатров из штатовских триллеров. - Лев Николаевич, вы находитесь среди любящих вас людей… Вы - зеркало русской революции… Все под контролем… А я, пожалуй, пойду…
        Он проворно метнулся к двери вслед за хозяйкой, но граф с неожиданной прытью преодолел пару разделявших их шагов и ухватил очкарика за воротник.
        - Врешь! - гаркнул он. - Теперь уж никуда! Он отшвырнул юношу в сторону, запер дверь и сунул ключ в широкий карман своей холщовой кофты.
        - А теперь говори. Кем подослан? - брови графа нависли так, что глаз не стало видно совсем.
        - Никем, - замотал головой перепуганный юноша. - Честное слово!..
        - Нечто бесовское видится мне в этом лице, - ткнув указательным пальцем в гостя, сказал граф тихо, словно бы самому себе, - такие вот и в царя стреляют… - А затем повысил голос: - Что в мешке?!
        - Кни-и-ги… - протянул очкарик и всхлипнул.
        - Книги, говоришь? - Толстой потрогал котомку босой ногой. - И то правда. Книги. Ладно. Книжный человек - не столь опасный. Вся сила у него в чтение уходит… Да не хнычь ты, - осадил он гостя покровительственно. - Зла не сделаю. Давай-ка садись, в ногах правды нет. - Лев Николаевич указал незваному пришельцу на табурет. - Садись.
        Тот, опасливо поглядывая на графа, наклонился, протянул руку и поднял пакет. Затем, прижав его руками к животу, уселся на предложенное хозяином место.
        - Итак… - сказал Толстой и, повернув кресло, уселся с очкариком лицом к лицу. Брови графа приподнялись, и голубые глазки сверлами вонзились в незваного гостя.
        - Отставим распрю. С чем пожаловал?
        Юноша глянул на часы, и на лице его мелькнула надежда. Что не укрылось и от графского взгляда.
        - Я, знаете ли, хотел вам сказать, Лев Николаевич, что очень ценю ваше творчество. «Войну и мир» читал и перечитывал, а встреча Болконского с дубом вообще моя любимая сцена… Ваши религиозно-эстетические воззрения…
        - Ты мне зубы не заговаривай! - осадил его Толстой. - Кто такой, откуда взялся?! Ну-ка, дай свои книги, посмотрим, что за глупости ты читаешь…
        Граф потянулся, вырвал пакет из рук посетителя и выудил из него том. Гость понял, что ему не отвертеться. Он вздохнул и признался:
        - Я - пришелец из будущего. Из двадцать первого века.
        Толстой тем временем перелистнул обложку и уставился на дату издания:
        - Это что, фокус какой-то типографский?
        - Это не фокус, - обреченно помотал головой юноша и повторил. - Я из будущего. - Он снова глянул на часы. Ровно через двадцать… Нет, через двадцать две минуты я исчезну. Так что не теряйте времени, граф, спрашивайте. А когда исчезну, убедитесь, что я не врал.
        - Ладно, - кивнул Толстой. - Мужики говорят, «все минется, одна правда останется»… Если ты из двадцать первого века сюда прибыл, то почему ко мне? Что обо мне знаешь?
        - Вы - великий русский писатель, я вас в университете изучаю. Вот в этой как раз книге, - указал пришелец на том в руках графа, - все про вас написано. Дайте-ка.
        Он бесцеремонно выхватил том из рук графа, торопливо полистал и прочел:
        - «Лев Николаевич Толстой, граф, русский писатель, родился в деревне Ясная Поляна девятого сентября тысяча восемьсот двадцать восьмого года (по старому стилю), умер на станции Астапово Рязано-Уральской железной дороги десятого ноября тысяча девятьсот десятого года…»
        - Отчего умер? - глухо прервал его граф.
        - Сейча-ас… - диковинный посетитель снова полистал книгу. - Ага. Вот. «Последние годы жизни Толстой провел в Ясной Поляне в непрестанных душевных страданиях, в атмосфере интриг и раздоров между толстовцами с одной стороны и Софьей Андреевной Толстой - с другой. Пытаясь привести свой образ жизни в согласие с убеждениями и тяготясь бытом помещичьей усадьбы, тайно ушел из Ясной Поляны, по дороге простудился и скончался…»
        - Значит, все-таки ушел… - тяжело покачал головой Толстой и как будто бы сразу осунулся. - Поздненько, поздненько решился… Ну и что же знают обо мне в двадцать первом столетии? Что это за книжонка-то у тебя?
        - «История русской литературы. Конец XIX - начало XX века». Вас в нашем времени почитают за величайшего русского писателя. Да что там русского? Мирового! - юноша, приходя в себя, хитро глянул на графа. - Но лучше бы вы после «Войны и мира» уже не писали ничего…
        - Почему это?
        - А вот… - он поискал глазами, нашел и прочел: «Книга „Война и мир“ стала уникальным явлением в русской и мировой литературе, сочетающим глубину и сокровенность…»
        - Это я и без тебя знаю, - перебил Толстой. - Что там дальше-то? Что про
«Каренину»?
        - Сейчас, сейчас… «Духом скорбного раздумья, безрадостного взгляда на современность веет от романа „Анна Каренина“… Здесь сузились эпические горизонты, меньше той простоты и ясности душевных движений, что были свойственны героям „Войны и мира“… Та-ак, и вот еще: „Анна Каренина“ остропроблемное произведение, насыщенное приметами времени, вплоть до газетной „злобы дня“, подобно написанным в ту же пору романам Тургенева и Достоевского…»
        - Сузились, значит… Докатился, - мрачно сказал Толстой, - с Достоевским сравнили. Был бы его Мышкин здоров, чистота его трогала бы нас. Но чтобы написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любит он здоровых людей. Думает, если сам болен, то и весь мир болен… Да-а, видно, зря я за «Каренину» взялся. А ведь и сам чувствовал: мелко. Для меня-то…
        - Вот-вот, - подтвердил очкарик.
        - Ладно… Что там ещё пишут? Что за книги были у меня еще?
        - Та-ак… «В восьмидесятые годы Толстой заметно охладевает к художественной работе и даже осуждает как „барскую забаву“ свои прежние романы и повести. Он увлекся простым физическим трудом, пашет, шьет себе сапоги…»
        - Молодец, - оживился граф, - всегда мечтал в глубине души…
        - Да вот только непоследовательны вы, - перебил его юноша. - В девяносто девятом у вас опять вышел роман. «Воскресение»…
        - Хороший?
        - Да ничего, конечно. Вы же, Лев Николаевич, все-таки мастер… Я, правда, не читал, кино только видел… Конец там какой-то дурацкий…
        - А герои кто?
        - Проститутка, Маслова, по-моему, и какой-то барин…
        - Омерзительно. Гадко. И как книжонку сию грязную публика встретила? Восторженно небось? Как все низкое.
        - Давайте посмотрим… Та-ак… Вот. «Резкая критика церковных обрядов в
„Воскресении“ была одной из причин отлучения Толстого святейшим Синодом от православной церкви…»
        - Отлучение? Неужели так?..
        - Написано. Значит, точно…
        - Если уж честно говорить, нам с Богом всегда было, тесно, как двум медведям в одной берлоге… Но отлучение… Это, братцы, чересчур…
        - Я вам про что и говорю, - проникновенно сказал пришелец, - не надо вам все это писать. Один у России великий писатель, и тот скурвился - про проституток пишет, от церкви отлучен… Кому это надо? Какой вы пример народу подаете? Написали
«Войну и мир» - да и хватит. Хорошая книжка! Я читал. Честное слово, в восьмом классе… Там все, что надо, есть - и национальный характер, и национальная идея, и национальный оптимизм… Да все!.. Не опошляйтесь. Пашите землю, шейте сапоги. Может, тогда и не будет у вас этих неприятностей в девятьсот десятом, и не побежите вы из дома, не замерзнете на станции…
        - Может, мне и Соньку бросить, пока не поздно? - заговорщически наклонился граф к собеседнику.
        - Ну, это вы уже сами решайте, Лев Николаевич. Тут я вам не советчик…
        - Может, мне с духоборами в Америку махнуть? - наклонился граф к собеседнику.
        - Лев Николаевич, увольте. Не мне это решать.
        - Да я не тебя, шельму, спрашиваю, - выпрямился граф, - я так, сам с собой… А ты-то уже, я так понимаю, скоро к себе в будущее вернешься? Давеча пришли ко мне двое мужиков, один говорит: «Вот пришли незваны», а другой вторит: «Бог даст - уйдем не драны»… - Толстой по-детски захихикал, но тут же осадил себя и продолжил: - Уж не серчай на меня, что не гостеприимно принял…
        - Да ладно, чего там, - засмущался пришелец. - Все нормально. Вы мне главное скажите. Не будете «Анну Каренину» писать?
        - Да ни за что! Все, хватит. Отписался.
        - А «Воскресение»?
        - Еще чего не хватало! Церковь я, чего греха таить, недолюбливаю, но отлучение… Жить буду в свое удовольствие… Про меня ещё скажут: нашел в себе силы уйти в зените славы… И не унизился до её эксплуатации… - от удовольствия граф прищурился.
        - Обязательно скажут, - подтвердил пришелец.
        Толстой вздрогнул. Похоже, он и забыл о его присутствии.
        - Сколько тебе тут осталось? - спросил. Гость глянул на часы:
        - Одна минута.
        - Ну и как там, в будущем?
        - Нормально. Жить можно.
        - А Россия как?
        - Да… Так себе…
        - Худо, - покачал головой Толстой. - А в Бога-то веруют?
        - По-всякому… Вот, дядька у меня, например… Раздался легкий хлопок, и пришелец исчез. Внезапный ветер смахнул со стола бумажные листы и закружил их по комнате.
        - Вот, значит, как… - Граф, кряхтя, поднялся, отпер дверь и крикнул:
        - Софья!
        - Слушаю, Левушка, - появилась та на пороге и настороженно заглянула в комнату.
        - А где ж твой гость странный?
        - А-а… - неопределенно махнул рукой граф. - Вот что, свет мой. Будь так добра, собери весь этот мусор. - Он указал на разбросанные по полу исписанные страницы.
        - Собери и сожги. Только сама. Не хочу, чтобы прислуга знала… А после - готовься к выезду. Едем сегодня в город. В оперу.

* * *
        Одно время племянник Боба, студент филологического факультета, денно и нощно торчал в студии «Russian Star's Soul». Даже, помнится, по текстам наших песен писал курсовую. И вот как-то Петруччио (Петр Васькин - наш идейный генератор) заявил, что в отечественном роке сегодня нет такого мистического и мрачного, а главное - «концептуального» альбома, каким был «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band». И именно мы - «RSS» - можем дать его слушателю.
        Вы только представьте, - говорил он вдохновенно, - слушатель перестает быть слушателем, он становится соучастником, сотворцом…
        - Какукавки! - восхищенно заметил племянник Боба.
        Покосившись на него, Петруччио продолжил:
        - Мы должны придумать новый мир, странный, неожиданный мир, и каждый выберет себе роль в этом мире, и все песни будут посвящены тем или иным взаимоотношениям этих персонажей, будут их иллюстрацией, выражением переживаний…
        - Какукавки! - снова повторил племянник.
        - Да какой такой, к собакам, Какукавки! - взорвался Петруччио. С перепугу студент втянул голову в плечи:
        - Я говорю, КАК У КАФКИ, - старательно разделяя слова, пояснил он. - Как у писателя Кафки…
        Мы долго хохотали по этому поводу, и с тех пор прозвали бедолагу Какукавкой.
        - …Так что же он натворил? - спросил я Боба, опрокинув рюмку и занюхав рукавом.
        - Неделю назад он попросился сюда, в сарай, к сессии готовиться. Мол, тишина тут. Им там горы книг читать надо… Я и пустил, второй ключ для него смастерил. Я же не знал, что он во всем разберется… Вообще не думал, что полезет, он же гуманитарий…
        - В чем разберется? Куда полезет?! - снова начал я злиться.
        - В приставку мою, куда же еще? Сегодня подхожу к сараю, вижу, он изнутри закрыт. Значит, там, змееныш. Отпер ключом, зашел… Приставка включена, а Какукавки нет. - Голос Боба стал замогильным. - Тут я сразу все и понял.
        Та-ак… Лично я, в отличие от Боба, так и не понял, в чем трагизм ситуации, но, что дело худо, осознал. Три года назад, например, он, чтобы похвастаться перед своими одногруппниками, скачал себе черновую версию готовящегося к выпуску третьего альбома «RSS». Представьте наше разочарование, когда наши недоделанные песни зазвучали по всем каналам радио, а мы при том ни гроша от этого не получили…
        От неминуемой гибели его спасло лишь то, что именно этот «сырой» альбом и принес нам настоящую славу. Два предыдущих - лишь локальную известность. Кто знает, доведи мы альбом до ума, стал бы он столь популярным? И мы его простили. И уговорили Боба остаться с нами, а то ведь он чувствовал себя настолько виноватым, что собирался покинуть группу.
        - Объясни, что ты по этому поводу думаешь, и хватит уже темнить, попросил я Боба.
        - Я что, темнил? - обиделся тот. - Чего тут непонятного?
        - Мне ничего не понятно. Где Какукавка?
        - В прошлом.
        - То есть?
        Боб встал, прошел в угол сарая и заглянул в монитор своей машины, по Сети соединенной с нашим студийным нейрокомпыотером.
        - Раз, два, три… - стал он тыкать по экрану пальцем. - Тут последовательно шесть дат и мест установлено. Прыгает из эпохи в эпоху, из страны в страну. В каждой - по часу. Если, конечно, все нормально получилось.
        - А зачем?
        - Я откуда знаю? В том-то и дело. Я и боюсь, как бы он там дров не наломал. Сам-то я её даже испробовать побоялся: мало ли что может случиться… Кстати, последняя дата - тысяча восемьсот семьдесят пятый, Россия, Тульская область, Щекинский район, Ясная Поляна… Что-то знакомое… Тебе это название что-то говорит?
        - Толстой, - без напряга вспомнил я.
        И тут наш разговор прервался. Хорошо, что Боб уже отошел от компьютера, потому что Какукавка материализовался прямо в том месте, где тот только что стоял.
        - Попался, змееныш! - вскричал Боб, дернувшись к нему.
        - Дядя! Дядя! Дядя! - завопил тот и юркнул мимо Боба в сторону выхода. - Я вам все сейчас объясню!
        Но тут уже я, вскочив со стула, закрыл собой дверь. И Какукавка в растерянности замер между нами.
        - Что ты мне объяснишь?! - громыхнул Боб, медленно и грозно шагая в его сторону.
        - Где ты был?! Что ты там делал?!
        - Я… Я знакомился с писателями, - пробормотал Какукавка, пятясь от Боба и спиной приближаясь ко мне. - Чтобы лучше подготовиться к экзаменам…
        - Ты видел Толстого? - продолжал наступать Боб.
        - Конечно! Только что. Вот так, как вас. Классный старикан. Мы с ним отлично пообщались…
        - Что у тебя в пакете?!
        - Ничего особенного…
        - Дай сюда, - потребовал я, поскольку Какукавка как раз приблизился ко мне на расстояние вытянутой руки.
        Он затравленно обернулся и послушно отдал мне пакет.
        - Возьми у него и ключ, - скомандовал Боб.
        - Вот он, - вручил мне Какукавка перемотанный изолентой пульт от видеомагнитофона.
        - Сядь! - приказал ему Боб.
        Я вытряхнул содержимое пакета на верстак. Несколько книг и тетрадка. Учебник истории литературы, том Шекспира, том Чехова, том какого-то Данте…
        - Это ещё кто? - спросил я Какукавку.
        - Был такой. Итальянец, - неохотно отозвался тот.
        - Что-то не слышал, - я полистал книгу со странным названием «Божественная комедия». - Ничего себе, комедия… - На старинных гравюрах, иллюстрирующих книгу, изображались самые разнообразные пытки и казни. - Глобальная книжица. Странно, что я о ней не слышал…
        Листавший Какукавкину тетрадку Боб поднял голову и, глядя на меня сумасшедшими глазами, спросил:
        - А ты когда-нибудь слышал про пьесу Чехова «Чайка»?
        - Нет, - помотал я головой. - Не было у него такой пьесы, я Чехова всего читал. Да и пошловато как-то - «Чайка», как наколка у матроса на груди…
        - «Дядя Ваня»?
        - Не-а.
        - А роман Толстого «Анна Каренина» тебе знаком? - спросил Боб, и голос его становился все страшнее.
        Я только снова помотал головой. Боб перелистнул ещё страничку:
        - Томас Манн… «Иосиф и его братья», «Будденброки», «Доктор Фаустус»… Вычеркнуто все…
        - Не знаю такого писателя, - откликнулся я.
        - Та-ак, - протянул Боб, а затем рявкнул на Какукавку так, что у меня зазвенело в ушах: - Говори! - и сунул ему под нос здоровенный волосатый кулак.
        - Дядя, ну пожалуйста! - подпрыгнул тот. - Я только чуть-чуть не успевал. Только шесть авторов недопрочел… Я после сессии, через неделю, все верну на место!..

* * *

«Все вернул на место» Какукавка не после сессии, а сразу. Как он это сделал, каков механизм, я не знаю. Потому что Боб отправил меня домой, точнее, выставил вон, а сам остался с Какукавкой тет-а-тет. Разбираться. По-семейному.
        Еще по дороге домой, греясь в такси, я вдруг вспомнил фразу: «Оставь надежду всяк сюда входящий». И вспомнил, где это было написано… Сейчас это можно было бы написать на дверях бобовского сарая… Отчетливо вспомнил я и «Чайку», и «Дядю Ваню». Вспомнил, что Анна Каренина бросилась под поезд. Вспомнил и Томаса Манна. Бр-р… Лучше бы его Какукавка не возвращал.

…И мы не говорили с Бобом об этом случае целую неделю. Но вот сегодня он снова позвонил мне. Рожа на стереоэкране - мрачнее тучи.
        - Змееныш-то мой сессию завалил, - сообщил он, и не ясно было - то ли с сожалением, то ли, наоборот, с удовлетворением.
        - Очень жаль, - откликнулся я, хотя на самом деле подумал злорадно: «И поделом ему».
        - Ни хрена не жаль, - возразил Боб моим словам, соглашаясь в то же время с мыслями, словно их слышал. - Зашел ко мне, сказал, что завалил, помялся, помялся и ушел. И тетрадку свою как будто бы случайно оставил. Или правда - случайно… Знать бы это!
        - И что? - спросил я, предчувствуя неладное.
        - Я её полистал, тетрадку эту. А в конце на последней странице список какой-то. В столбик. То ли я его не заметил в прошлый раз, то ли его тогда не было…
        - Не томи, читай, - взмолился я, ощущая на спине легкий холодок.
        - Ну, слушай, - Боб вздохнул. - Читаю. Гомер, «Месть циклопа». Шекспир, «Гамлет жив», «Гамлет возвращается»…
        - Бред какой-то! - воскликнул я.
        - Ты никогда не слышал об этих произведениях? - оторвался от тетрадки Боб и тяжело на меня посмотрел. - Я тоже. Кстати, все они зачеркнуты…
        - Да это он просто мстит! Просто воду мутит, чтобы мы помучились!
        - Возможно, - кивнул Боб. - Ладно. Слушай дальше. Шекспир, «Дездемона: ответный удар».
        - Да он издевается над нами! Не могли они такое писать!
        - Ты уверен?.. Дальше. Чехов, «Сливовый сад»…
        - Что ты хочешь сказать? - снова перебил я. - Что надо его опять отправить в прошлое, чтобы он заставил их писать весь этот бред собачий?!
        - Я это как раз у тебя хотел спросить.
        - Но почему у меня?!
        - Ну-у… Ты хоть и ритм-басист, а самый из нас начитанный.
        - Это не повод. Уволь. Я не хочу брать на себя такую ответственность.
        - Струсил… - покачал головой Боб с обидной жалостью в голосе.
        - Ты машину времени разобрал свою? - спросил я с надеждой.
        - Подшаманить можно, - заверил Боб.
        - Слушай, а с какой стати эти названия у него отдельно записаны?! внезапно сообразил я и ухватился за эту мысль, как за соломинку.
        - Этот столбик сверху озаглавлен «Факультатив», - отобрал у меня соломинку Боб.
        - Дальше слушай. Чехов, «Четыре брата».
        - Он говорил, «шесть авторов»! - пришла мне в голову очередная спасительная мысль.
        - Шесть и выходит, - остудил меня Боб. - Вот последний. Лев Толстой,
«Понедельник» и «Вторник». Все. - Боб захлопнул тетрадь.
        - Что делать будем?
        Боб испытующе смотрел на меня.
        - Знаешь, что… - сказал я. - И черт с ними! Даже если были.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к