Так начинаются наводнения Кир Булычев
        Рассказы
        Так начинаются наводнения
        За окном плыли облака. Таких облаков я раньше не видел. Снизу, с изнанки, они были блестящими, гладкими и отражали весь город - крыши, зеленые и фиолетовые, с причудливыми резными коньками, кривые улочки, мощенные кварцевыми шестигранниками, людей в кирасах и цилиндрах, идущих по улочкам, старомодные автомобили и полицейских на перекрестках. В углу у окна, у рамы, располагалось самое любимое из отражений - кусочек набережной, рыболовы с двойными удочками, влюбленные парочки, сидящие на парапете, женщины с малышами. И дома, и люди на облаках были маленькими, и мне часто приходилось додумывать то, чего я никак не мог разглядеть.
        Доктор приходил после завтрака и садился на круглый табурет у моей постели. Он глубоко вздыхал и жаловался мне на свои многочисленные болезни. Наверное, он думал, что человеку, попавшему в мое положение, приятно узнать, что не он один страдает. Я сочувствовал доктору. Названия болезней часто были совсем непонятны и от этого могли показаться очень опасными. Даже удивительно, как это доктор еще живет и даже бегает по коридорам больницы, постукивая высокими каблучками по лестницам. Всем своим видом доктор давал мне понять: разве у вас ожог? Вот у меня зуб болит, это да! Разве это доза - тысяча рентген? Вот у меня в коленке ломота… Разве это удивительно - тридцать два перелома? Вот у меня…
        Сначала я лежал без сознания. И это он выходил меня после первой клинической смерти. И после второй клинической смерти. Потом я пришел в себя и пожалел об этом. Правда, у них изумительные обезболивающие средства, но я ведь знал, что они все равно не справятся с тысячью рентген,- все это чистой воды филантропия. Не больше.
        - Сегодня на рассвете один старик поймал в реке большую рыбину,- говорю я, чтобы отвлечь доктора от его болезней.
        - Большую?
        - С руку.
        - Это вы в облаках рассмотрели?
        - В облаках. Почему они такие?
        - Долго объяснять. Да я и не смогу. Вот выздоровеете, поговорите со специалистами. Облака не круглый год. Месяца за два до вашего прилета было солнце. Тогда все меняется.
        - Что?
        - Наша жизнь меняется. Прилетают корабли. Но это ненадолго.
        - К вам редко кто прилетает?
        - Пассажирских рейсов нет. Да и откуда им быть? Расписания не составишь…
        «Почему?» - хотел спросить я, но пришла сестра. Вместо этого я сказал:
        - Доброе утро, мой милый палач.
        И сразу забыл о докторе. Сестра - значит, процедуры.
        Днем я заснул. Мне снова снилась катастрофа. Мне снилось, что я поседел. Но, наверное, мне никогда так и не узнать, поседел ли я на самом деле. Голова моя наглухо замотана - только глаза наружу.
        - С Землей связались,- сказал доктор, заглянув ко мне вечером.
        Он казался очень веселым, хотя мы оба знали, что с Земли лететь сюда почти полгода.
        - Ну-ну,- вежливо сказал я и стал смотреть в потолок.
        - Да вы послушайте. Нам сообщили, что «Колибри» заправляется на базе 12-45. Завтра стартует к нам. Это далеко?
        Я хотел бы успокоить доктора, но он все равно узнает правду. Я сказал:
        - Будут дней через сорок.
        - Замечательно,- ответил доктор, не переставая широко улыбаться. Но ему уже было невесело. Он тоже понимал, что и сорока дней мне не протянуть. Но он был доктором, и поэтому он должен был что-то сказать.- У них на борту врач и препараты. Вас поставят на ноги в три часа.
        - Тогда некого будет ставить на ноги…
        По реке на облаках плыл вниз трубой длиннющий пароход, и белый дым из его трубы свисал с облака к самому окну.
        - Надо быть молодцом,- сказал доктор.
        Я не стал спорить.
        Ночь была длинной. Я ждал рассвета, а его все не было. Сколько длятся их сутки? Если не ошибаюсь, двадцать два часа с минутами. И поделены они на периоды и доли. Об этом я читал в справочнике. Еще на базе.
        Наконец стало светать. Я удивился, увидев на облаках, что улицы полны народу. Обычно прохожие появлялись часа через полтора после рассвета.
        Открылась дверь, и вошел доктор.
        - Вас еще не кормили?- спросил он.
        - Нет, рано еще.
        - Пора, пора,- сказал он.
        - Сколько сейчас времени?- спросил я.
        - Тринадцать долей третьего периода,- сказал доктор.
        Я не стал просить разъяснений. Третьего так третьего.
        - Мне придется вас покинуть,- сказал доктор.- Много работы.
        Доктор вернулся через час и долго рассматривал ленты с записями моей температуры, давления, пульса и прочих штук, свидетельствующих о том, что я еще жив. Ленты ему явно не нравились, поэтому доктор начал насвистывать что-то веселое.
        - Ну и как?
        - Совсем неплохо. Жалко, что вам сбили режим. Головы за это отрывать надо!
        - За что?
        - За полную безответственность. Ему, видите ли, не хотелось с ней прощаться. Ну ладно, потом объясню. Кстати, вы не будете возражать, если к вечеру мы сделаем вам переливание крови?
        - А мое возражение будет принято во внимание?
        Доктор вежливо улыбнулся и ушел.
        На следующий день мне стало хуже. Доктор сидел на круглом табурете и о своих болезнях ни гугу. За окном метет. Вчера еще было тепло и рыболовы покачивали над водой удилищами, как жуки усиками. А сегодня метет.
        - Через полчаса кончится,- сказал доктор.- Недосмотрели.
        - Вы управляете климатом?- спросил я.
        - Да ничем мы не управляем,- вздохнул доктор.- Это не жизнь, а сплошное безобразие. Скорей бы облака уходили.
        - Вы вчера что-то говорили о безответственности.
        - Ах, вы об этом инциденте? Это неизбежно. Один молодой человек… Что с вами?
        Мне было плохо. Я еще слышал доктора, но уже не мог удержаться на поверхности мира. Мне казалось, что я держусь за слова доктора, как за скользкие тонкие бревнышки, но вот слова выскальзывают и остаются на воде, а я ухожу вглубь, не смея открыть рта и вздохнуть…
        Я очнулся. Они не знали, что я очнулся. Не заметили. И я слышал их разговор. Доктора и другого врача, специалиста по лучевой болезни.
        - Два-три дня, не больше,- сказал специалист.- Очень плох.
        Я знал, что говорят обо мне, но очень хотелось, чтобы слова эти не имели ко мне никакого отношения.
        Вторично я очнулся ночью. Доктор сидел на своем табурете и раскладывал на коленях нечто вроде пасьянса из карт, похожих на почтовые марки. Мне показалось, что доктор осунулся и постарел. Я был благодарен доктору за то, что он не ушел ночью домой, за то, что он сидит у моей постели, и даже за то, что он осунулся всего-навсего оттого, что в его отделении умирает человек с Земли, с совсем чужой и очень далекой планеты.
        - Спите,- приказал доктор, заметив, что я открыл глаза.
        - Не хочу,- ответил я.- Еще успею.
        - Не дурите,- сказал доктор.- Безвыходных положений не бывает.
        - Не бывает?
        - Еще одно слово, и я дам вам снотворное.
        - Не надо, доктор. Знаете, что удивительно: я читал, что перед смертью люди вспоминают детство, родной дом, лужайки, залитые солнцем… А мне все чудится, что я чиню какого-то ненужного мне кибера.
        - Значит, будете жить,- сказал доктор.
        Я задремал. Я знал, что доктор все так же сидит рядом и раскладывает пасьянс. И мне, как назло, приснилась лужайка, залитая солнцем, та самая лужайка, по которой я бегал в детстве. Лужайка была теплой и душистой. На ней было много цветов, пахло медом и жужжали пчелы… Доктору я не стал говорить о своем сне. Зачем расстраивать?
        Вошла сестра.
        - Все в порядке, доктор,- сообщила она.- Проголосовали.
        - Ну-ну?
        - Сто семнадцать «за», трое воздержались.
        - Чудесненько,- сказал доктор.- Я так и думал.
        Он вскочил, и карты, похожие на марки, рассыпались по полу.
        - Что, доктор?
        - Жизнь чудесна, молодой человек. Люди чудесны. Разве вы этого не чувствуете? Ох, как у меня болит зуб! Вы не можете себе представить… У вас когда-нибудь болели зубы? Вы еще вернетесь на свою поляну. Она вам снилась?
        - Да.
        - Вернетесь, но со мной. Вам придется пригласить меня в гости. Всю жизнь собирался побывать на Земле, но недосуг как-то. Если мы с вами продержимся еще два дня, считайте, что мы победили.
        И он не лгал. Он не успокаивал меня. Он был уверен в том, что я выживу. Это было странно, потому что неоткуда было взяться оптимизму.
        - Сестра, приготовьте стимуляторы. Теперь не страшно.- Доктор взглянул на часы.- Когда начинаем?
        - Через пять минут. Даже раньше.
        Сквозь толстые стекла окон донесся многоголосый рев сирен.
        - Через пять минут. Вы уже знаете?- сказал незнакомый врач, заглядывая в палату.
        - Закройте шторы,- приказал доктор сестре.
        Сестра подошла к окну, и я в последний раз увидел серебряную подкладку облаков. Я хотел попросить, чтобы они не закрывали шторы, объяснить им, что облака нужны мне, но неумолимая тошнота подкатила к горлу, и я, не успев уцепиться за воркование докторского голоса, понесся по волнам, задыхаясь в пене прибоя.
        - …Так,- сказал кто-то по-русски.- Ну и состояньице!
        Я не знал, к какому из отрывочных видений относится этот голос. Он не давал уйти обратно в забытье и продолжал гудеть, глубокий и зычный. С голосом была связана растущая во мне боль.
        - Добавь еще два кубика,- приказал голос.- Трогать его пока не будем. Глеб, перегони-ка сюда третий комплект. Сейчас он очнется.
        Я решил послушаться и очнулся. Надо мной висели черная широкая борода, длинные пушистые усы и брови, такие же пышные, как и усы. Из массы волос выглядывали маленькие голубые глаза.
        - Вот и очнулся,- сказал бородатый человек.- Больше уснуть мы тебе не дадим. А то привыкнешь…
        - Вы…
        - Доктор Бродский с «Колибри».
        Бродский отвернулся от меня и выпрямился. Он казался высоким, выше всех в комнате.
        - Коллега,- перешел он на космолингву,- разрешите мне еще разок заглянуть в историю болезни.
        Мой доктор достал ворох белых катушек с лентами записей.
        - Так,- бормотал Бродский.- День одиннадцатый… день четырнадцатый… А где продолжение?
        - Это все.
        - Нет, вы меня не поняли. Я хотел спросить, где вторая половина месяца? Ведь не четырнадцать же дней он болеет.
        - Четырнадцать,- ответил доктор, и в голосе его прозвучали звенящие нотки смеха.
        - Сорок три дня назад мы стартовали с базы,- между тем гудел Бродский.- Мы сэкономили в пути трое суток, потому что больше сэкономить не могли…
        - Я вам все сейчас объясню,- сказал доктор.- Но, кажется, приехал ваш помощник…
        Через шесть часов я лежал на самой обычной кровати, без лат, без шин, без растяжек. Новая кожа чуть зудела, и я был еще так слаб, что с трудом поднимал руку. Но мне хотелось курить, и я даже поспорил, хоть и довольно вяло, с Бродским, который запретил мне курить до следующего дня.
        - Давайте-ка все-таки распутаемся с этой штукой,- продолжал Бродский, склонившись над моей историей болезни.- Сколько же мы летели, и сколько наш больной пролежал у вас?
        Бродский достал из кармана большую трубку и принялся ее раскуривать.
        - Тогда вы сами не курите,- потребовал я.- А то отниму трубку. Ради одной затяжки я готов сейчас на преступление.
        - Больной,- строго сказал Бродский.- Что дозволено Юпитеру, то не дозволено кому?
        - Быку, больным, космонавтам в скафандрах,- ответил я.- У меня высшее образование.
        Мой доктор слушал наш разговор, умиленно склонив голову к плечу. У него был взгляд дедушки, внук которого проглотил вилку, но в последний момент умудрился с помощью приезжего медика вернуть ее в столовую.
        - Даже не знаю, с чего начать,- наконец сказал доктор.- Все дело в том, что наша планета - весьма нелепое галактическое образование. Большую часть года она целиком закрыта серебристыми облаками, которые полностью отрезают нас от внешнего мира.
        - Но ведь мы же прилетели сюда…
        - Корабль может пробить слой облаков, но этим обычно никто не хочет заниматься. И вот почему: облака каким-то образом нарушают причинно-следственную связь на поверхности планеты. Вы помните, как несколько дней назад в городе рассвело несколько позже, чем обычно?
        - Да, помню,- сказал я.- Я решил сначала, что слишком рано проснулся.
        - Нет, это запоздал рассвет. Один влюбленный молодой человек не хотел расставаться со своей возлюбленной. И что же он сделал? Он забрался на башню, на которой стоят главные городские часы, и привязал гирю к большой стрелке. Часы замедлили ход. В любом другом месте Галактики от такого поступка ровным счетом ничего бы не случилось. Ну, может быть, кто-нибудь и опоздал бы на работу. И все. А на нашей планете в период «серебряных облаков» замедлился ход времени. Рассвет наступил позже, чем обычно.
        Доктор вдоволь насладился нашим изумлением и продолжал:
        - Беда еще и в том, что в одном городе часы могут идти вперед, а в другом отстают. И рассвет наступает в разных местах по-разному. Чего только мы не предпринимали! Запрещали пользоваться личными часами - ведь время зависит даже от них, ввели обязательную почасовую сверку всех часов планеты… Но потом от всех мер такого рода отказались. Просто-напросто каждый житель планеты имеет часы. И раз на планете живут сто двадцать миллионов человек, то среднее время, которое показывают сто двадцать миллионов часов, правильно. Одни спешат, другие отстают, третьи идут как надо. Понятно?
        - Значит,- спросил я,- если вы сейчас подведете свои часы вперед, то и время ускорит свой ход?
        - Ну, на такую малую долю, что никто не заметит. А если ошибка становится крупной, достаточно чуть-чуть сдвинуть стрелки главных курантов - и все встанет на свои места.
        - А ваш влюбленный об этом знал?- спросил Бродский.
        - К сожалению, да. Об этом знают все.
        - И часто случаются казусы?
        - Очень редко. Мы волей-неволей дисциплинированны. Но, с другой стороны, мы знаем, что в случае крайней необходимости можем управлять временем. Так было и с нашим больным. Совет планеты принял решение спасти гостя. Мы знали - жить ему два, от силы три дня. Вашему кораблю лететь до нас сорок дней. Помните, я попросил сестру закрыть шторы?
        - Да.
        - Для того чтобы вас не смущало мелькание дня и ночи.
        - Так эта мера очень болезненна для планеты?
        - Мы сознательно пошли на некоторые трудности. Больше того, как сейчас выяснилось, «Колибри» пришел на пять часов раньше, чем мы предполагали. Значит, многие жители города сами подводили вперед ручные часы и будильники.
        …Через три дня мы приехали на космодром. Доктор улетал с нами на Землю. Я еще был слаб и опирался на трость. Легкий снежок сыпался с серебряных облаков и мутил их гладкую поверхность. Впервые я увидел собственное отражение. Если задрать голову, то маленький человечек с палочкой тоже закинет голову и встретится с тобой взглядом.
        Проводы затянулись, и я, устав, взялся рукой за круглую палку, привинченную к стене космовокзала. Так стоять было удобнее. Бродский говорил довольно длинную речь, в которой благодарил жителей планеты.
        - Пора,- сказал стоявший рядом со мной капитан «Колибри».- Через пятнадцать минут старт.
        Я обнимаюсь и раскланиваюсь с друзьями…
        И тут вдалеке зародился невнятный, зловещий гул, словно кто-то заиграл на огромном контрабасе. Гул разрастался, дробился на отдельные звуки и приближался к нам.
        Люди вокруг нас прервали разговоры, оглядывались. Послышался взволнованный женский голос:
        - Крошка, где ты? Беги ко мне.
        Мне показалось, что на горизонте, у далеких гор, поднимается стена тумана.
        - Что такое?- взволновался доктор.- Что случилось?
        Провожавшие, видно, разобравшись, в чем дело, бросились в укрытие космовокзала. Доктор по-птичьи покрутил головой и впился взглядом в меня.
        - Сейчас же уберите руку!- крикнул он.- Что вы наделали!..
        Я отдернул руку и, обернувшись, посмотрел на круглый предмет, за который я держался. Оказалось, самый обыкновенный ртутный термометр.
        - Это не часы,- неловко пошутил я,- это термометр.
        - Вот именно!- закричал доктор, схватив меня за руку и волоча к дверям космопорта.- Вы забыли о причинно-следственных связях.
        Бродский тяжело топал сзади, оглядываясь через плечо на близкую уже стену тумана.
        Я начал догадываться и, надеясь еще, что догадка моя ложна, спросил неуверенно:
        - Что случилось, доктор? Что я натворил?
        - Неужели вы не понимаете? Посмотрите на термометр. Вы же согрели его и подняли температуру на несколько градусов. Во всем городе! И снег растаял… Не теряйте же ни секунды. Скорее в корабль! Начинается наводнение!