Сохранить .
Ваше Благородие Андрей Владимирович Булычев
        Егерь Императрицы #2
        Вторая книга авторской серии «Егерь Императрицы».
        Андрей Булычев
        Егерь Императрицы. Ваше Благородие
        Часть I. Ваше благородие!
        Глава 1. Господин прапорщик
        - Братцы! Нам дано четыре часа на приведение себя в божеский вид, - стоя пред командой, объяснял своим егерям обстановку Лёшка. - Вычистить всё как следует, подшиться в аккурат и самим хорошо вымыться, так прифрантиться, как будто бы вы к принятию присяги сейчас готовитесь. Сам наш командующий, его сиятельство Пётр Ляксандрович, будет нас нончепроверять! А особенно как ты эти свои букли и косу у парика накрутил, да потом ещё опосля напудрил, Федька. Так что смотри у меня, попадёт всем, если ему вдруг чего не понравится!
        Через четыре часа строй из пятнадцати егерей стоял на центральной площади Бухареста перед зданием штаба армии. И сбоку от него стоял унтер-офицер егерской команды Апшеронского пехотного полка, старший сержант Егоров Алексей. Или как его звали ещё совсем недавно промеж себя свои обер-офицеры полка, эдак по-свойски и по-простецки, коротко - «наш унтер Лёшка!»
        - Алексей, сам будешь представлять всю команду, - бросил ему на бегу прапорщик Милюткин, тот, что был с егерями в последнем выходе, и чуть потеснив Макарыча, заскочил головным в строй.
        - Да что я-то, вы же тут у нас один из обер-офицеров были, вашбродь? - удивился Лёшка.
        - Да сказал же тебе, что ты сам представлять всех нас тут будешь, - усмехнулся Серёга и кивнул на то двухэтажное каменное здание, что занимал штаб армии. - Там приказали!
        - Хватит балаболить уже в строю, господа офицеры, какой пример для своих солдат подаёте? - прошипел полковник Колюбякин, стоявший у парадного выхода из здания, и он показал свой огромный кулачище Лёшке.
        «Ну да, этот и треснуть может, с него-то станется, - подумал про командира апшеронцев Егоров и застыл в некотором недоумении. - Господа офицеры? Так тут вроде только один Милюткин из „их благородий“ стоит в нашем строю, ничего не понимаю…»
        Парадная дверь здания широко распахнулась, и на расчищенную до каменной мостовой городскую площадь вышла целая группа из старших штабс-офицеров и генералов.
        - Команда, равняяйсь! Смиирно! Равнение на средину! - и Алексей, придерживая левой рукой эфес своей шпаги, вышел, чётко печатая шаг перед командующим первой русской армии, графом Румянцевым Петром Александровичем.
        - Ваше сиятельство, господин генерал-фельдмаршал, команда егерей Апшеронского пехотного полка, участвующая в поискена Журжи, построена. В строю 15 егерей и прикомандированный к ней из главного квартирмейстерства прапорщик Милюткин. Доложил старший сержант Егоров! - и Лёшка, резко сбросив правую руку от картуза, прижал её к бедру.
        Крепкий и высокий сорокашестилетний командующий армией внимательно всматривался в стоящего перед ним навытяжку юношу. Может быть, сейчас Румянцев вспоминал себя, когда вот таким же шестнадцатилетним молодым офицериком он участвовал в своей первой войне со шведами и отличился там во взятии Гельсингфорса.
        - Сколько годков-то тебе нынче, Егоров? - чуть сощурив глаза, с лёгкой улыбкой произнёс Румянцев.
        - Шестнадцать уже, ваше сиятельство! - рявкнул Лёшка, ещё более вытягиваясь «в струнку».
        - Ну-ну, «уже», - усмехнулся Пётр Александрович. - Давай, егерь, показывай мне своих орлов!
        Лёшка сделал шаг в сторону и пристроился за спиной и сбоку от его сиятельства.
        - Рядовой Иван Кнопка, ваше сиятельство! - гаркнул самый низенький егерь в шеренге, стоящий с самого её краю.
        - Гляди-ка, и правда ведь «кнопка»! А что, похож, - улыбнулся Румянцев. - Что, солдат, при таком-то вот малом росте удалось от османов изворачиваться в поиске?
        Ваня совсем сбился с привычных и отрепетированных уже десятки раз правил обращения с высочайшим начальством и застыл словно болванчик-истукан с вытаращенными и испуганными глазами.
        - В последней сшибке, ваше сиятельство, когда до подмоги было уже недалеко, сей рядовой самым последним из всех нас отходил. Двоих османов он там на свой штык взял, а одного перед этим ещё и из фузеи прострелил, тем самым всей нашей команде он время дал от преследования оторваться, - приглушённым голосом поведал Петру Александровичу Лёшка.
        - Вот как! - вскинул тот в удивлении брови. - Так он орёл, оказывается! Мал, да удал, как это у нас на Руси говорят! Ну, так держи вот, братец, - и он достав из кошеля два серебряных рубля, вложил их в руку солдата. - Молодец, Ваня, благодарю за службу!
        Лёшка громко кашлянул в кулак и эдак незаметно из-за спины Румянцева продемонстрировал его Кнопке и всей своей замершей, «замороженной» шеренге.
        - Рад стараться, ваше сиятельство! Благодарю вас покорно! - проорал Ванька, наконец-то выйдя из состояния ступора.
        - Уф, - облегчённо выдохнул Лёшка. - Ну всё, теперь и все остальные на примере Кнопки смогут отвечать так, как и положено по армейской традиции и по уставу. Зря, что ли, они столько времени все тренировались перед этим. А командующий уже стоял перед следующим егерем.
        - Рядовой Андреянов Трифон, ваше сиятельство! - громко представился солдат.
        Румянцев доброжелательно посмотрел на перебинтованный чистой холстиной лоб солдата, державшего к тому же ещё и одну свою руку на шейной перевязи.
        - Досталось, братец, тебе, как я погляжу, почему же ты тогда в строю-то в этом общем сам-то стоишь? Чай у лекаря в госпитале тебе бы ведь гораздо бы лучше было, а?
        Тришка дёрнул в волнении раненой рукой и слегка поморщился. - Виноват, ваше сиятельство! Никак нет, ваше сиятельство! В своей команде ведь завсегда лучше будет, чем на этой гошпитальной койке! - и он умоляюще взглянул в глаза фельдмаршалу. - Ваше сиятельство, дозвольте мне остаться у своих, у меня ведь правая рука совсем вся целая. А фузею заряжать и стрелять я и так с одной даже левой смогу, уже испытал себя давеча. А в команде среди своих я-то гораздо быстрее от ран излечусь. У нас вона, все раненые так решили, это чтобы только тута излечиваться, у своих, а не в гошпитале. Ну, это окромя Ермолайки, конечно. Да того-то мы ведь без памяти уже с леса вынесли, а я-то сам на своих ногах сюды прибёг.
        Румянцев ещё раз оглядел строй из 15 егерей. На доброй половине из них белели сейчас бинты, а на многих лицах были видны ссадины и рубцы от ран.
        - Много своих солдат в поиске потерял, Егоров? - обернулся он к Лёшке.
        - Семерых, ваше сиятельство. И одного без памяти вынесли, тут уж как Бог по нему даст, может, и оклемается Ермолай, - ответил со вздохом Алексей.
        - Даа, по всему видно, что жарко вам там было. Ну, так вы и дело большое сделали, сколько жизней солдатиков наших наперёд сохранили! Теперь-то не абы как на все эти фортеции и бастионы-крепости будем лезть, а уже со знанием дела там османов обложим, да и потом разом оттуда всех выбьем. Так что не напрасна ваша кровь и все ваши труды, егеря, - кивнул благосклонно Румянцев и снова обратился к раненому. - Молодец, братец, благодарю тебя за службу! Вот за труды твои ратные и на поправку здоровья, голубчик, - и он вложил два серебряных рубля в руку Трифона.
        - Рад стараться, ваше сиятельство! Благодарствую покорно! - ответил, как и положено, бравый солдат.
        Каждому стоящему в строю уделил Пётр Александрович своё внимание и слово, одаривая всех и каждого премиальными. Рядовые получили по два, а капралы и унтер Макарыч аж по три целковых - немалая сумма по меркам екатерининского XVIII века!
        - А вас, господин прапорщик, я хочу поздравить с досрочным производством в следующий по табели офицерский чин, - порадовал молодого картографа его сиятельство. - Отменно сработались вы с егерями, теперь уже господин подпоручик. - Ваша карта и ваше личное виденье турецких укреплений прекрасно дополняют все захваченные в поиске карты и показания «языка».
        - Ну и самое главное на сегодня! - и командующий армией чуть скосил глаз в сторону стоящей поодаль свиты из штабных офицеров. От неё немедленно выскочили двое, держащие что-то в руках.
        - А ну, подойди-ка ко мне, голубчик, - улыбнулся Румянцев Лёшке, и тот предстал прямо перед господином фельдмаршалом.
        - Приказом военной коллегии от сего года старший сержант Апшеронского пехотного полка Егоров Алексей, по батюшке Петрович, досрочно, за отменную свою воинскую службу и за участие в деле при Кагуле, Бендерах и Бухаресте, производится в первое обер-офицерское звание прапорщика!
        И двое подскочивших штабных подали на серебряном подносе офицерские знаки отличия: офицерский шарф и «шейный офицерский знак» - горжет в серебряном цвете поля герба и цвета ободка. Всё как и предписывалось для этого чина.
        - Желаю тебе, господин прапорщик, большой удачи и скорого продвижения в чинах. А это тебе наградные за отменное командование в последнем поиске! - и Румянцев вложил в его руку золотой империал. - Чай найдешь, голубчик, на что потратить-то? Первый офицерский чин никем ещё скучно не обмывался, - и он иронично усмехнулся, видно, вспоминая свою молодость.
        Будущий господин генерал-фельдмаршал сам в своей давней юности был весьма энергичным и хулиганистым гулякой. Не зря же он был отчислен из дипломатической службы в свои 15 лет с такой интересной формулировкой - «за мотовство, леность и забиячество». Был Петенька срочно отозван из Берлина, где он начинал свою дипломатическую службу, и определён батюшкой на военную стезю, так сказать, был он поставлен в воинский строй. Ох, и было что вспомнить из той весёлой поры Петру Александровичу! Но теперь-то главнокомандующий был, конечно, уже далеко не тот весёлый и разбитной повеса, как когда-то в далёкой бурной молодости, и он, строго нахмурив брови, сурово взглянул на Лёшку. - Однако меру всему нужно знать, Егоров! Как-никак за твоею спиной теперь уже твои люди стоят, кстати, и о том нами будет отдельно особливый приказ зачитан, - и он обернулся в сторону свиты.
        Подошедший главный квартирмейстер армии (начальник штаба) полковник Денисов развернул гербовую бумагу и зачитал её перед строем: «Приказом по Первой дунайской армии генерал-фельдмаршала Румянцева Петра Александровича при службе главного квартирмейстера создаётся своя отдельная егерская команда из 30 рядовых при трёх капралах, барабанщике, трёх унтер-офицерах и под началом одного обер-офицера. Задачи той команде будут ставиться лично главным квартирмейстером армии, ему же и отчёт за них давать. Командиром же команды назначается прапорщик Егоров Алексей, по батюшке Петрович».
        Вот так вот за один день столько всего ухнуло на плечи Лёшки.
        Глава 2. Отдельная особая команда егерей
        - Ну что, ваше благородие, поздравляю! - хлопнул Лёшку по плечу с самой искренней улыбкой главный картограф армии подполковник фон Оффенберг.
        Давно уже понял Алексей, кем на самом деле является Генрих Фридрихович на этом дунайском направлении действия русских войск. И теперь все эти его догадки только лишь находили своё дальнейшее подтверждение. Самым удобным прикрытием для старшего разведчика военной коллегии как раз и была эта должность ответственного по картографии. Съёмка и описание местности в полосе действий армии на всю глубину фронта с дальнейшим нанесением всех сведений на карты и схемы - что ещё может быть удобней для разведчика? Были у подполковника, конечно, и свои профессиональные картографы-съёмщики, как же без них, но вот своего боевого подразделения пока что не имелось, теперь же всё поменялось коренным образом. И у Генриха Фридриховича наконец-то появилась возможность оперативного реагирования на любые возникающие военные вызовы.
        - Спасибо, вашвысокоблагородие! - со всей усердностью рявкнул Лёшка, замерев, как и подобает, по стойке «смирно» перед этим старшим штаб-офицером.
        - Тихо, тихо, Алексей, - усмехнулся барон. - Ты так своими бравыми криками всех штабных писарей нам здесь всполошишь, подумают ещё ненароком, что османы вылазку в Бухарест сделали и посыплются горохом из всех окон. Здание нам здесь застудят, окна повышибают, как работать-то здесь потом? - и фон Оффенберг кивнул на свободный стул, стоящий неподалёку от стола с расстеленной на нём картой. - Присаживайся, господин прапорщик, потолкуем спокойно.
        - Я с тобой, Алексей, хочу поговорить как с умным и наблюдательным человеком. Надо признаться, что ты меня весьма заинтересовал ещё с той нашей первой встречи, когда ты спас мне жизнь по пути в армию. И это касается не только твоих боевых навыков, что, конечно, тоже удивительно для шестнадцатилетнего юноши, но самое главное - это твоё умение остро и нестандартно мыслить. Именно вот это и послужило той причиной, почему мы, - и барон многозначительно хмыкнул, - достаточно долго тебя, Алексей, изучали и всячески проверяли. Как так получилось, что ты столь сильно изменился за этот последний год, мне лично так до конца и осталось пока ещё непонятно. Объяснение же нашего уважаемого доктора Иннокентия Даниловича о возможной причине этого в том ударе небесного электричества, что произошёл в поместье, и во влияния этого события на тебя лишь отчасти здесь всё объясняет. Ну да думаю, что пока можно будет довольствоваться и этим.
        - Что, что ты так на меня смотришь-то, Алексей? - улыбнулся главный картограф. - Неужели ты думаешь, что этот наш разговор состоялся бы без твоей самой глубокой проверки? Здесь, в самой нашей действующей армии, всегда всё вечно у всех на виду, и среди многих людей оставить что-нибудь втайне весьма и весьма сложно будет. Как-никак вокруг воинская служба идёт. А вот что было до неё, на твоей родине, это нас, конечно же, крайне интересовало. Ну да Сергей Николаевич, коего ты уже и сам отлично знаешь, всё, что ему было нужно там, разузнал, и вопросов к тебе теперь у нас нет. Потому и в последний свой поиск под Журжи ты отправился уже фактически от самого штаба армии и под нашим самым полным покровительством. Не зря же вас целый гусарский полк там на выходе прикрывал. А уж результаты этого самого поиска и вовсе показаливсем сомневающимся правильность нашего общего решения и выбора. Поэтому твоя задумка о создании особой егерской команды штуцерников, поддержанная, кстати, всеми нами, - и барон многозначительно кивнул наверх, - встретила самое полное одобрение самого командующего. Времени у тебя на её
формирование, Алексей, мало, так что принимайся ты за это сразу же и безо всякой раскачки. Турки тоже совсем не дураки и прекрасно понимают, что значит похищение их главного фортификационного начальника да ещё и вместе со всеми его картами и со схемами в придачу. Если им теперь время дать, так они у себя много что там поменяют в своих укреплениях, ну а ваши добытые кровью сведенья обесценятся. Поэтому бить по Журжи мы будем совсем скоро, так что готовься к боям, прапорщик.
        Лёшка понимающе кивнул и встал из-за стола, чувствуя, что разговор подходит к своему концу.
        - Но на обмыв первого офицерского звания время-то у тебя, конечно, есть, только ты уж не увлекайся этим слишком, послушай вон старика-командующего. И было бы лучше, ежели ты в «Зажаренном ягнёнке» это дело будешь организовывать, чтобы сие заведение и вовсе бы на весь вечер всё под себя снять. Не мне тебе объяснять, сколько там «лишних ушей бывает», - и он эдак иронично подмигнул Лёшке.
        «Вот ведь не иначе как всё знает, зараза!» - подумал озадаченно Лёшка. - А вас-то туда можно пригласить, господин подполковник?
        - Не думаю, что это будет правильно, Алексей, - улыбнулся Генрих Фридрихович. - Нам тут будет достаточно и самых скромных гостинцев. Распорядитель в этой харчевне ведь хорошо разбирается в винах и закусках, ведь правда? - и он опять мило улыбнулся молодому офицеру.
        - Так точно, ваше высокоблагородие, - кивнул Лёшка. - Сделаем всё в лучшем виде!
        - Ну, вот и хорошо, - согласился с ним барон. - Да, проживать вы все будете там же, где и раньше. Нечего вам здесь возле самого штаба ошиваться, тут и так своей охраны предостаточно, а вы чай не комендантский плутонг. Найди интенданта при штабе Филиппова Якова Семёновича - он тебе сам всё объяснит по всем своим тыловым вопросам.
        - Ещё у казначея получишь 20 рублей на расходы по формированию команды. Знаю я, сколь много средств на это всё уходит, а ты, поди, не богатей из великосветских повес. Сумма эта, конечно, не очень большая, так что уж трать ты её, прапорщик, с умом. Да, и вот что ещё, дорогой, не пытайся ты уж больше в наших армейских интендантствах оружие под себя выкупать. А то слухи, знаешь ли, жалобы разные нехорошие ходят, как один небольшой егерский плутонг апшеронцев и вдруг за какие-то полгода на треть штуцерами перевооружился. Вон бедные наши интенданты все склады свои оружейные перерыли и всё по пять раз там у себя перепроверили. Знаю я твою задумку по нарезному оружию, но пусть здесь всё будет законно, а где только будет можно, мы тебе и так всем поможем. Хотя, конечно, и так у тебя в команде семь штуцеров уже, невиданное сие в наших войсках дело, - и он покачал головой.
        «Угу, - подумал про себя Лёшка. - Посмотрим, что вы, ваше высокоблагородие, через недельку мне скажите, когда из мастерской Силезского оружейника Отто ещё три ремонтных штуцера выйдут, да ещё с этой винтовальной дурындой „затрофееной“ в Бендерах». Сам же при всём этом он сделал образ грустный и печальный, всем своим видом показывая абсолютную безгрешность и даже как бы лёгкую обиду от всех этих пустых наговоров.
        - Мало, Генрих Фридрихович, мало у нас нарезного оружия для особой команды. Я же говорил, что в моих планах, чтобы на двух фузейщиков по одному штуцернику приходилось, а это ещё как минимум пять-шесть винтовальных стволов нам будут нужны. А из тех, что мы сейчас имеем, не одна не украдена, а за все серебром, золотом или даже вообще вон нашей кровью уплачено.
        - Да знаю я, знаю всё! - махнул рукой барон. - Потому-то и беседую сейчас с тобой и просто так мягко и по-дружески предупреждаю. При другом раскладе и разговор бы у нас этот по-другому состоялся, - и он пристально взглянул в глаза Егорову.
        «А „картограф“-то, далеко не простой человек, - опять убедился в правильности своих прежних мыслей Лёшка. - С виду ведь чистый добряк и открытая душа, а внутри-то его вон какой „волкодавище“ лютый сидит. Такому бы лучше в пасть не попадаться, вмиг на мелкие лоскуты порвёт. Ладно, будем теперь иметь это в виду».
        - Ну ладно, не буду тебя задерживать, Алексей, ведь у молодого офицера впереди столько дел и забот, да, и это тебе, - и фон Оффенберг протянул Алексею письмо со знакомым почерком. - Мы тут решили, что тебе будет приятно получить весточку из дома, всё равно ведь там наши люди с оказией проездом были. - И барон милостиво кивнул. - Идите, прапорщик Егоров, идите. Идите и готовьте свою команду, через пару недель перед выходом на Журжи всех наших войск вы мне там очень понадобитесь.
        Лешка, выйдя из кабинета «главного картографа», надорвал склеенные концы письма и, открыв внутреннюю его часть, жадно вчитался в строчки, выведенные батюшкой. В поместье, по его словам, всё было хорошо и в порядке. Сестру Аннушку просватал давеча весьма уважаемый в обществе отставной полковник Ляпин, проживающий в самом уездном городке Козельске. Свадьбу сыграли на прошлой неделе на Казанскую, как раз перед приездом господина капитана Ильи Михайловича Ветрова, что приехал из полка Алексея да привёз ему добрую весточку о сыне. Господин Ветров был настолько любезен, что, оставаясь в Козельске по делам службы всю эту неделю, он раза три наведывался в Егоровское и много чего доброго рассказал о службе младшего отпрыска. От всего этого у старого отставного елизаветинского майора на душе теперь стало легко и умиротворённо. Все дети, по его словам, теперь были пристроены, и в дальнейшем оставалось лишь полагаться на милость Божию, да надеяться, что и в будущем с ними со всеми всё тоже сложится удачно. Алексею давался наказ служить матушке-императрице верой и правдой, но, однако же, и вперёд без головы в
жарких баталиях не лезть, дабы оную голову сохранить для будущих дел и, бог даст, для продолжения дворянского рода Егоровых.
        В общем-то, на этом само письмо и заканчивалось, а на душе у Лёшки было как-то спокойно и печально, как будто бы тёплым ветерком пахнуло на него из такого недалёкого детства.
        Некоторые опасения о судьбе близких ему людей у Алексея были. Наступил тяжёлый 1771 год. Год последнего прихода чумы в Европу и страшного своим безумием «Чумного бунта» в Москве. Год, когда эта страшная болезнь, проникшая в центральные губернии России с юга, из района боевых действий русской и турецкой армий, выкашивала, по словам современников, по тысяче человек в день. И которая вызвала, кроме того, этот самый разрушительный «Чумной бунт». 15 сентября тысячи людей, вооружённых дубинами, кольями и топорами, ворвались в Московский Кремль, взяли приступом Донской монастырь и убили там архиепископа Амвросия, после чего начали грабить дворы состоятельных горожан, громить карантинные дома, госпитали и больницы. Только лишь решительные действия графа Орлова и генерала Еропкина сумели погасить этот разрушительный бунт и позволили властям развернуть широкие карантинные меры против самой болезни. Но десятки тысяч людей на тот момент уже успели покинуть старую столицу и разнести страшную болезнь по стране. Всех сильнее тогда от эпидемии пострадала центральная Московская губерния, куда, собственно, и входил
Козельский уезд - малая Родина Алексея.
        Оставалось только надеяться, что его родным удастся отсидеться в своих имениях в этой провинциальной глуши и что чёрная беда с косой пройдёт мимо них стороной.
        У интенданта при штабе армии Филиппова Алексей ознакомился с формулярами по штатному расписанию своей команды, нормами положенности вещевого, провиантского и денежного обеспечения. Всё было на уровне егерских команд пехотных полков. По денежному же обеспечению полагалась надбавка в четверть прибавки к обычным пехотным егерям. Интендант был уже весьма и опытный, и искушённый за долгие годы службы тыловик, и выпросить с него лишнего у Лёшки ничего не получилось. «Всё как положено», - был лишь один его ответ.
        - Дам я тебе один совет, прапорщик, - проскрипел простуженным голосом Яков Семёнович. - Определи ты у себя для интендантских целей самого опытного в команде унтера. Это дабы у тебя самого были руки развязаны от множества хозяйских дел и чтобы ты сам мог свободно боевой егерской службой заниматься. Пришлёшь его ко мне завтра после обеда, а я уже ему сам всё здесь по делу растолкую. Велено мне свыше вашу команду ни в чём не ущемлять и лишь только всемерно способствовать. Так что всё, что только вам будет нужно, вы получите безо всякой обиды и стеснения и будете и далее так же всё получать сполна. И то первое, что сделает ваш интендант в своём деле, это подберёт вам новую форму и новую офицерскую амуницию. Негоже такому бравому офицеру да в унтерской рванине щеголять, - и он кивнул на Алексея.
        - Да я только сегодня чин получил, - оправдывался в смущении Лёшка.
        - Ну, вот и начните своё офицерство с приведения себя в приличный и в уставной вид. И пусть все ваши солдаты смотрят на вас и видят, что ими командует человек из приличного сословия, - поджав губы, проскрипел господин Филиппов.
        - Команда, в одну шеренгу становись!
        Лёшка оглядывал цепочку егерей, выстроившихся на ближайшем пустыре, заменявшем им во время зимнего постоя в Бухаресте строевой плац.
        Всего их на сегодняшний вечер в строю было 15 человек, шестнадцатый, Ермолай, только лишь недавно пришёл в себя в госпитале, и лежать ему там ещё надлежало очень долго. Слишком много крови потерял солдат от двух полученных в лесу ран, ладно ещё хоть живым смогли его оттуда вытащить.
        Все стоявшие в строю прошли с ним последние бои под Бухарестом. С кем-то он был ещё под Бендерами и в Кагульском сражении. Это была та основа, на которой и нужно будет создавать особую егерскую команду. Всё это своим солдатам и объяснил доходчиво Алексей.
        - Приглашайте хороших стрелков из своих знакомых, братцы. Неделю нам дано на поправку и отдых после крайнего поиска, а там мы уже и снова к новому делу будем готовиться. Хорошо, когда рядом с тобой добрый солдат в твоих товарищах состоит, когда он умелый и надёжный воин, а главное, что он душою чистый и нравом пригож. Но вы и к молодым тоже присматривайтесь вокруг. Глядишь, из кого-нибудь и у себя в команде настоящим егерем со временем вылепим. А за эту неделю отдыха весть о наборе к нам разнесите, братцы, как можно шире. Знаю, что многих не захотят командиры к нам из полков отдавать, ну да и у нас уже при штабе есть те люди, кто это всё решить сможет. Вы же, главное, о них мне докладывайте, а там уж мы и посмотрим, как их забрать. Как вы уже ранее слышали, при награждении у нас будет 30 строевых рядовых егерей при трёх капралах и ещё трёх унтерах. Одного грамотного солдата мы подберём на должность барабанщика.
        - Нашим главным интендантом с унтер-офицерским званием «подпрапорщик» я назначаю Лыкова Матвея Никитича. Тебе, Никитич, стало быть, теперь и надлежит быть нашим главным хозяйственником в команде, и барабанщик, которого мы подберём из обученных грамоте солдат, под твоей же рукой ходить будет.
        - Из двух остальных унтер-офицеров Макарыч, вернее, Дубков Иван Макарыч, назначается моим первым помощником, и он получает следующее звание в производстве - каптенармус.
        - Егор Архипович Свистунов, как и положено лучшему стрелку команды, назначается старшим по обучению всем тем егерским премудростям, что так важны в нашем деле. В случае же нужды он подменяет собой и главного унтер-офицера. А сегодняшним днём ему присваивается первое унтер-офицерское звание - фурьер.
        Лёшка уже прекрасно ориентировался в достаточно непростой классификации нижних чинов Российской императорской армии. Первой ступенькой от рядового по старшинству был капрал, начальственный чин, особняком стоявший между солдатами и унтер-офицерами. Далее за ним шли унтер-офицерские чины: фурьер, потом каптенармус, подпрапорщик и все нижние чины закрывали звания старших унтер-офицеров - это младший и старший сержанты.
        - Тридцать рядовых у нас делятся по трём отдельным десяткам под командой своих капралов, - продолжил он расстановку в команде. - И назначаю я сим днём капралами Карпыча, то есть Иван Карпыча Зубова, Ёлкина Потапа Савельевича и Осокина Тимофея Захаровича. Поздравляю вас, господа, с производством в начальственные чины! Не забудьте нашить знаки различия в виде галунов на воротнике, напоминаю, у капралов он серебряный, а у всех остальных унтер-офицеров - золотой.
        - Штуцера, которых у нас без моего и без Егора числом пять, поделить примерно поровну по десяткам пока не получится, но я очень надеюсь, что со временем тут у нас тоже всё удачно решится. Вообще, я вижу всех вас в будущем вооружёнными отменным оружием и экипированными самым лучшим снаряжением и амуницией. У каждого третьего в команде будет штуцер. У всех как минимум один, а лучше даже, чтобы два надёжных пистоля. Плюс небольшой тесак или сабля для ближнего боя, а на боку ещё кинжал или швырковый нож на поясе.
        - На каждую тройку будем делать по такому же плоскому котелку с глубокой крышкой, которыми мы уже пользовались на выходе. Нашьём скрытные плотные пологи-накидки, что так хорошо показали себя на последнем выходе. Всё это, чтобы не обременять себя лишними тяжестями в переходах, чтобы удобней и быстрее было готовить пищу и маскироваться на местности. В общем, братцы, работы нам с вами теперь предстоит непочатый край. Дольше вас держать я сейчас не намерен. И с завтрашнего дня, помня, что сам дал вам неделю на отдых после обязательного построения с проверкой, будем мы заниматься только лишь по паре часов, а потом вы будете отдыхать до вечерней проверки и заниматься своими делами. Вопросы ко мне есть?
        Вопросов у личного состава не было, поэтому проверив внешний вид и оружие в шеренге и сделав несколько замечаний, скорее для порядка, чем из личного занудства, Алексей распустил строй. К себе в дом, где он был на постое, он попросил зайти только лишь унтер-офицеров.
        Горели две сальные свечи в горнице, где за столом сидели русские солдаты. Домочадцы, пожилая пара валахов, старались им не мешаться. Хозяин, Стефан, работал на дворе, задавая корм скотине, а пожилая Мируна пряла что-то в своей маленькой комнатке.
        Валахи как народ отличались большой недоверчивостью к чужим людям. Слишком много они претерпели за долгое время своей истории от чужаков. Русские их не притесняли, за постой они платили всегда исправно и полностью, даже бывало, что и помогали им по хозяйству, такие привычные к тяжёлому физическому труду. Но всё-таки это были для них чужие люди, и лучше было держаться от них подальше, вон у них сколько всякого оружия на себе навешено.
        - Ну что, господа командиры, поздравляю вас ещё раз с производством в старшие чины, - начал разговор Лёшка. - Приказ по этому поводу уже подписан сегодняшним днём, так же как и по утверждению общих штатов нашей команды. Осталось нам только её с вами сформировать. Давайте задавайте вопросы, кому и что осталось не ясно?
        - Да вроде всё понятно, ваше благородие, - почесал голову Макарыч.
        - Егерский мундир нам сохранили, штуцера и егерскую амуницию тоже, значит, и способ боя остаётся у нас тот же, что и был раньше?
        - Ну как сказать, - теперь над ответом задумался уже и Егоров.
        - Обычные егерские команды при наших пехотных полках ведь действуют в основном перед строем своих же полков и прежде всего именно в их интересах, как их приписные застрельщики и охотники. Отдельные егерские батальоны в армии выполняют то же самое, но только в интересах бригады, дивизии или же сводного корпуса. А вот нашим делом, делом маленькой команды егерей, будет, наверное, в большей мере такая индивидуальная, нуу, как бы такая особая разведка неприятеля, а иногда и проведение по нему тайных ударов. Это называется по-научному диверсией, что с латинского «диверсио», на наш лад переводится как «отклонение» или «отвлечение». Нам, конечно же, и в сражениях, я думаю, тоже доведётся ещё поучаствовать, но это всё-таки уже будет не самым главным теперь для нас делом. Отсюда и особая подготовка потребуется, помимо той, стрелковой егерской и пехотной, которой мы и так уже обучены. Да и оружие, амуниция и снаряжение особое понадобится, про что я уже говорил в общем строю. Штаб выделил нам уже 20 рублей на все начальные расходы, вот отсюда-то мы, как говорится, и начнём плясать.
        - Господин поручик, Лексей Петрович, а как с постоем-то быть, столоваться где нам, имущество и порционы на питание откуда теперяча будем получать? - задал волнующий его вопрос штатный интендант команды Матвей Никитич. - Раньше-то мы при Апшеронском полку у Колюбякина были, с их интенданта и истребовать всё можно было, да и в хороших отношениях так-то мы с ним были, а сейчас нам как?
        - Всё хорошо с этим, Никитич, - успокоил дядьку Алексей. - Завтра после обеда, часа в три пополудни, ты найди интенданта при штабе армии господина Филиппова. Чин я его не разглядел, так что называй ты его «ваше высокоблагородие», никак не ошибёшься. Тыловик он весьма опытный и искушённый, как сразу по нему и видно. Но там ему уже дали понять, чтобы он отнёсся к нам со всем своим вниманием и с расположением. Так что ты, главное, Никитич, получше впитывай всё то, что он тебе будет говорить и чему там поучать тебя станет, да и мотай себе на ус. Нам при главном интендантстве хорошие связи ох как нужны будут, чай уж отблагодарим его потом чем-нибудь, встречаются же порою добрые трофеи, - и увидев понимающий кивок дядьки, продолжил беседу далее.
        - По поводу постоя всё остаётся у нас так же - размещаемся мы в тех же домах, что и ранее, так как при штабе нам делать нечего. Мне уже дали понять, что если мы там станем много крутиться, то нас мигом в его охрану определят. У кого-нибудь есть желание на караулах ночами мёрзнуть и годами во фрунте стоять?
        - Неет! - хором протянули унтера. - Что мы, комендантские, что ли, какие, егерей, как часовых, на пост ставить, да где это видано-то вообще?!
        - Вот то-то! Поэтому от большого начальства подальше нам надо быть и своё егерское дело туго знать, дабы уважали и не совали куда ни попадя, - подвёл итог разговору Лёшка.
        - Да, и с людей, братцы, чистоты и аккуратности требуйте со всей строгостью! Вон какой мор по всей Валахии от чумы идёт. Поветрие уже и на южные губернии России перекинулось. А я вам уже с самого моего знакомства всё талдычу - беречься от грязи. А всех грязнуль сразу ко мне, уж я-то им завсегда найду дело!
        Глава 3. Меняла
        Служба на зимних квартирах шла своим чередом. Утром и вечером проходили неизменные построения с проверкой личного состава команды, его внешнего вида, оружия и амуниции. Затем были два-три часа занятий в основном стрелковой подготовки, проходящие в низине, за городской окраиной. Егерям давалось немного начальных навыков рукопашного боя, закреплялось умение рубки саблей или тесаком, ну и шлифовался традиционный в русской армии штыковой бой. После этого солдаты распускались по своим делам, каждому, кто хотел идти в город, на руки давалась увольнительная, утверждённая прапорщиком Егоровым, с указанием фамилии, имени, звания и подразделения служивого, а также с прописью времени, позволяющим отсутствовать вне расположения команды. И каждый теперь мог совершенно спокойно передвигаться по огромному городу, не боясь патрулей и многочисленного начальства. Любая официальная бумага с печатью была в большом уважении в это время.
        У Алексея тоже были свои дела. Нужно было, как только возможно быстро, сформировать свою команду, одеть, обуть, экипировать, вооружить её. Сбить всех в боевые тройки и десятки. Подготовить людей к предстоящим боям. Пока же шла объявленная им неделя отдыха, нужно было решить кое-какие свои личные дела.
        Как и было предложено «куратором из штаба», собрать на обмыв своего первого офицерского звания людей Алексей решил в знакомой уже ему харчевне «Зажаренный ягнёнок». Прикинув примерное количество приглашённых и предстоящие на это расходы, стало ясно, что средства на это потребуются немалые. Жаться в таких делах не хотелось, и Лёшка понял, что пришла пора расставаться с частью своих сокровищ.
        На территории Валахии, где сейчас и проходили боевые действия, в ходу были в основном турецкие, русские и австрийские монеты, то есть деньги тех государств, с кем эти земли были наиболее связаны. И предпочтение здесь отдавалось явно монете австрийских Габсбургов. Не зря же и оружейник из Силезии, Отто Шмидт, пожелал вести расчёт за свои услуги самыми твёрдыми и надёжными деньгами, а именно кроненталером. Но для этого нужно было обратить свои разношёрстные монеты в единую валюту, и кто это сможет сделать, Егоров уже знал.
        В пятницу, проведя традиционное построение и выдав указание Егору о проведении дальнейших занятий на сегодня, Лёшка направился разыскивать менялу Давида. Этого человека ещё перед Рождеством порекомендовали ему, и сам оружейник и распорядитель харчевни Думитру.
        Поиски долго времени не составили - его лавка находилась возле главной базарной площади Бухареста, в подвальчике местной цирюльни. Алексей спустился по узкой каменной лестнице к массивной дубовой двери и, с усилием толкнув ее, зашёл в затемнённое помещение.
        Сразу у входа был небольшой коридорчик и массивный длинный прилавок. Скудное освещение давали пара светильников, висящих на боковых стенах. Да ещё горела большая сальная свеча за столиком около сидящего за ним пожилого человека с седой курчавой бородкой.
        - Молодой господин офицер что-то хотел мне предложить? - мужчина, закутанный сверху в шерстяную шаль, убрал что-то в стоящую на столе шкатулку, отложил в сторону большую лупу и, сняв с переносицы свои несуразные очки в массивной роговой оправе, подошёл к прилавку.
        - Мне нужен господин Давид, - обратился к подошедшему Егоров. - Мне его порекомендовали оружейный мастер Отто Карлович Шмидт и Думитру из «Зажаренного ягнёнка».
        - Вот как! - вскинул брови пожилой человек и почесал кончик своего длинного горбатого носа. - Если вас сюда направили столь уважаемые люди, таки значит, что для вас это уже буду точно я, - и он склонил седую голову в лёгком поклоне.
        Выговор Давида был достаточно чистый, с лёгким гортанным акцентом и небольшой шепелявинкой. Сам же он производил впечатление умудрённого жизненным опытом человека. На его макушке лежала маленькая вязаная шапочка - кипа, очень органично смотревшаяся на коротких седых волосах. И только лишь по бокам головы они были длинными и свисали чуть ниже подбородка, свитые к тому же в небольшие и тонкие косицы.
        - Я полагаю, что вы сюда, уважаемый, пришли не ради вон того старья и хлама, - и он кивнул на ворох ношеной одежды с обувью, разложенных на длинных столах у стены.
        - Вы правы, - кивнул Лёшка, - мне вас порекомендовали как серьёзного и честного человека, умеющего правильно обменять монеты самых разных стран и номиналов. Надеюсь, я сюда зашёл правильно и если да, то как мне тогда к вам будет правильно обращаться?
        - Хм, - хмыкнул старый еврей, - вы можете звать меня просто Давид, старый Давид. Но если господин офицер всё-таки хочет сделать мне немного приятного, то тогда он может упоминать и отчество моего бедного покойного батюшки Соломона. А как можно обращаться к столь бравому молодому русскому командиру, и как много он хочет обменять сегодня монет?
        Алексей полез за пазуху и достал объёмный чёрный кожаный кошель на тесёмках в виде плотного мешочка. Потом он развязал его и выложил на прилавок одну за другой 15 золотых монет. Из них пять были турецкими монетами в 100 пиастров каждая, две английских гинеи, три явно старинных динара, с выбитой на них арабской вязью, ещё плюс два испанских дублона, два двойных дублона, и замыкало эту коллекцию одно экю Франции времён Людовика XIII с его же профилем на одной из сторон.
        - Меня вы, Давид Соломонович, можете звать просто Алексеем, но если вам вдруг захочется сделать мне приятное, то можете упоминать и моего батюшку Петра, дай бог ему доброго здравия.
        Глаза Соломоновича при виде такого богатства радостно блеснули, лицо же его так и оставалось при этом таким же грустным и беспристрастным, как и ранее. Он как-то быстро и сноровисто выскочил из-за длинного прилавка и прикрыл за Лёшкой входную дверь на её тяжёлый кованый засов.
        - Зачем лишние глаза, когда такое серьёзное дело решают два заинтересованных человека?
        На что Алексей только лишь усмехнулся и понимающе кивнул головой.
        - Итак, Алексей Петрович, как бы вы хотели обменять это золото? - меняла зажёг ещё две большие свечи и одну за другой тщательно ощупал и рассмотрел через большую лупу все принесённые монеты.
        - Мне нужно обратить мои золотые монеты в серебряные, и лучшим номиналом для себя я бы посчитал австрийский кроненталер. Какое соотношение размена у вас от золота к серебру?
        Соломонович оторвался от лупы и внимательно посмотрел Алексею в глаза.
        - Хм, не ожидал я от вас такого делового разговора. Вы уже трижды за всё время упомянули особые, специфические слова-термины. Алексей Петрович, наверное, когда-то имели дело в разменах, а может быть, даже и сам вышли из уважаемой купеческой среды?
        - Нет, - покачал головой Лёшка, - я сам родом из служилых дворян, но определёнными знаниями тем не менее обладаю. Я бы не хотел дальше распространяться на эту тему, - и он сделал многозначительную паузу.
        - Простите меня за столь неуместное любопытство, понимаю, всё понимаю, - Давид Соломонович поднял, как бы сдаваясь, обе руки и сделал лёгкий поклон. - Если позволите, то мне нужно проверить каждую монету. В наше непростое время нужно всегда и везде быть внимательным и особенно, когда имеешь дело с деньгами. А вы можете пока посидеть здесь вот на стульчике, - он подвинул громоздкий деревянный табурет к печке и подкинул в неё несколько поленьев.
        - Грейтесь, уважаемый, это займёт не менее 20, а то и 30 минут, тут лучше не спешить.
        Лёшка присел туда, куда ему и указали, и уже со стороны наблюдал за всеми манипуляциями менялы. Каждый золотой Давид Соломонович самым тщательным образом рассматривал через лупу со всех сторон. Особенно внимательно он проверял гуртовое оформление кромки, ведь их нередко подпиливали, уменьшая тем самым вес самой монеты. Затем он смачивал их каким-то раствором из стеклянной посудки, как видно, проверяя реакцию - не окисляется ли металл. И особенно долго и тщательно он взвешивал монеты на точных аптекарских весах, сравнивая их с уже имеющимися у него эталонами.
        - Ну что, Алексей Петрович, - наконец подошёл он к посетителю, - вы меня опять приятно удивили, ни один из представленных вами золотых не оказался фальшивым или даже подпорченным. Все ваши монеты имеют свой вес и всю положенную им текстуру. Арабские динары, конечно, немного уже подтёрты, ну да им и лет-то сколько? Уже столько сотен лет они в постоянном обороте с момента чеканки находятся. Итак, ваш вопрос был по соотношению золотых монет к серебряным. Оно у меня 1 к 15, и поверьте, нигде более в Бухаресте, да и во всей Валахии, вы не найдёте для себя более выгодного курса, чем здесь у меня. За свои труды я беру десятую стоимость от всего размена, отсюда и честность во всех этих меновых операциях. Мне просто нет интереса обманывать своих клиентов, потому как я всё равно здесь извлеку свою гарантированную прибыль, а они, возможно, ещё не раз ко мне потом обратятся. Вы ведь обратитесь ко мне, господин офицер? - и он с улыбкой посмотрел на Алексея.
        - Очень возможно, Давид Соломонович, очень даже возможно, - кивнул Егоров. - Было бы только, что у вас разменивать.
        - Я искренне этого и вам, и себе желаю, - опять улыбнулся Алексею старый еврей. Будьте же любезны проследовать к моему разменному столу, где я вам всё при вас же и рассчитаю. Только вы уж свой стульчик с собой захватите, старый Давид после пятого десятка стал такой немощный, - и он горестно вздохнул, разведя руками.
        - Итак, вот перед вами все записи о нашей разменной операции. Я их вёл в привычной для России мере веса в золотниках и долях.
        Лёшка взглянул на лист бумаги, испещрённый записями и колонками цифр. Это был какой-то кошмар! Привычных для XX и XXI века единиц мер веса и массы в XVIII веке ведь вообще не было. Всё здесь измерялось в вершках, футах, фунтах, саженях, аршинах, дюймах, пудах, гаранцах и прочих подобных величинах, принятых в этом времени. А такое привычное и обыденное понятие как грамм и вообще будет введено в обращение во Франции только лишь через четверть века. А потом ещё лет пятьдесят оно будет пробивать себе дорогу к всеобщему признанию. Так что тут действительно было нужно, по всей видимости, больше полагаться на саму честность и порядочность весьма опытного и авторитетного в таких делах Давида Соломоновича. Самого, кстати, и заинтересованного в поддержании своего честного имени на слуху. И всё-таки Алексей углубился в эти расчёты, скорее более для того, чтобы не потерять уважение у старого менялы, чем действительно для строгой ревизорской проверки.
        - Пять турецких монет номиналом в сто пиастров каждая - это 8,4 золотника веса, а в золотнике у нас 96 долей, значит, долей всего в этих монетах - 812,3. Идём далее…
        - Две английских гинеи - это 3,9 золотника и 373, 4 доли соответственно.
        Далее так же считаем динары, дублоны, двойные луидоры и экю. Итак, всего тут вес 25, 9 золотника или, если это в долях, то 2486,4 доли. По курсу 1 к 15, мне причитается 388,5 золотника или же 37296 долей серебра. Указанный отдельно эталон веса кроненталера состоит из 6 золотников или 576 долей серебра. Такчто в итоге мы получаем 64,7 кроненталера мне к выдаче. Десятая часть - к отдаче за услуги размена - это 6,5 кроненталера, а мне к выдаче причитается 58. Это если срезать небольшой хвостик в остатке.
        В принципе, всё здесь было вполне понятно. Само собой, опытный меняла извлекал и тут свою выгоду, ведь расчёт-то шёл до десятых частей меры веса монет, а не дальше. Ну, да и ладно, это уже мелочи! Главное, что всё здесь понятно и обмен у них состоялся.
        Давид Соломонович внимательно наблюдал за тем, как Лёшка подсчитывает и сверяет все расчёты в его записях. Похоже, что он ещё более проникся уважением к этому молодому клиенту и, сходив в другую комнату, он выложил перед ним на стол 58 положенных по обмену больших серебряных монет, а рядом с ними положил ещё и одну русскую екатерининскую полтину.
        - Это чтобы у вас не возникло никаких сомнений при округлении в расчётах.
        - Да всё хорошо, Давид Соломонович, - улыбнулся Лёшка, - у меня никаких претензий к вам нет. Надеюсь, что мы ещё с вами увидимся.
        - Я тоже очень на это надеюсь, Алексей Петрович, - поклонился хозяин. - Приятно было работать со столь разумным молодым офицером. Не забывайте же старого еврея Давида, - и он, сдвинув огромный засов на двери, выпустил клиента из своей конторки.
        Алексей, выйдя на улицу, пощупал через егерскую офицерскую шинель изрядно выступающий холмик. Полтора килограмма серебра давили приличной тяжестью на теле. И ощущая себя местным олигархом, он пошёл в сторону нужной ему харчевни. Теперь можно было и договариваться о проведении торжественного вечера по обмыву его первого офицерского звания. Деньги на это у него уже теперь были. Да и 17 кроненталеров для оружейника из Силезии должны были тоже после всего остаться.
        Глава 4. В «Зажаренном ягнёнке»
        Думитру, распорядитель из «Зажаренного ягнёнка», был на месте и что-то выговаривал поварам в кухонной половине заведения. Время было обеденное, и в зале харчевни сидело несколько небольших компаний из незнакомых ему армейских офицеров, да в паре боковых комнат под массивными арками сидело человек пять местных посетителей, скорее всего, из состоятельного купеческого сословия.
        Алексей подсел за небольшой дубовый столик в нише у стены и, когда к нему подскочил прислужник, попросил его принести что-нибудь пообедать. Уже через пять минут около него стояла глубокая глиняная тарелка с густой кислой похлёбкой - чорбой, блюдо с кукурузной кашей мамалыгой, а на тарелках были выставлены солёная брынза и несколько видов твёрдого и мягкого сыра.
        - Совсем скоро господину офицеру подадут горячее сармале из фарша ягнёнка с рисом, запеченные в виноградных листьях, - угодливо наклонившись, рассказывал прислужник. - Что вы выберете из напитков, уважаемый? Мы рады вам предложить несколько видов местных и привозных вин, а, может быть, пиво, сваренное по традиционным немецким рецептам? Ну а из крепкого, я рекомендую вам сливовую цуйку, ракиу и обжигающую палинку из ягод черешни.
        - Принеси нашему гостю кувшин с сокатэ из подвала, из той, что мы оставляли для хороших гостей, - сзади незаметно подошёл Думитру, и он вежливо поклонился Алексею.
        - Доброе утро, господин офицер, поздравляю вас с повышением, и рад вас видеть в нашем заведении, - и он опять сделал лёгкий поклон.
        - Спасибо, Думитру, присаживайтесь, пожалуйста, - предложил Егоров. - Собственно, я зашёл-то сюда именно к вам.
        - Нет, нет, нет, что вы! - воскликнул распорядитель. Нам никак нельзя сидеть со своими гостями, ведь они тут отдыхают, а мы работаем.
        - Ну, тогда мне придётся тоже встать из-за стола, и тогда моя еда остынет, пока я тут буду с вами припираться, - лукаво улыбнулся Лёшка. - А я ведь пришёл к вам по делу и хотел бы обсудить с вами его детали.
        - Ну что же, желание клиента для нас закон тем более, если он хочет поговорить о деле, а более того, что он уважаем мною, - и Думитру с улыбкой присел напротив обедающего.
        - Во-первых, я бы хотел выразить вам благодарность за ваши рекомендации по лучшему мастеру оружейнику и по надёжному денежному меняле, - начал разговор Алексей. - И Отто Карлович, и Давид Соломонович шлют вам свои поклоны и пожелания доброго здоровья. Все свои дела я с ними уладил, а к вам у меня будет большая просьба. Я, как вы уже сами заметили, получил недавно офицерский чин, и мне бы хотелось это хорошо отметить именно в вашем гостеприимном заведении. Здесь довольно уютно, а ваши повара прекрасно готовят. Что же ещё нужно служивому человеку, оторванному надолго от дома?
        Думитру его внимательно выслушал и, когда Алексей замолчал, задал свои вопросы.
        Ему, конечно, очень лестны столь добрые отзывы об этом заведении, и теперь интересует, сколько человек и, что важно, каких именно, будут присутствовать на этом ужине? Какие столики они бы для себя выбрали? Что из блюд и напитков захотят вкушать, празднуя, эти званые гости? А также точный день, ну и хотя бы примерное время начала самого ужина.
        - Хм, вы меня немного не поняли Думитру, - улыбнулся Лёшка. - Я бы хотел заказать всё заведение на этот ужин. Согласитесь, не очень приятно, когда посторонние тебе его портят. По людям, я полагаю, что будет порядка шестнадцати-двадцати нижних чинов из моих солдат и унтер-офицеров. Ну и где-то около десяти офицеров, это точно. По блюдам и напиткам пусть всё будет на ваш вкус, вы в этом сами прекрасно разбираетесь в отличие от меня. А что готовить и когда всё это подавать, вы тоже знаете не хуже, а гораздо лучше моего. Что-нибудь хотелось бы и взять в виде гостинцев на вынос. В прошлый раз ваша корзинка с гостинцами очень понравилась весьма уважаемым людям. Да, и было бы хорошо, чтобы были те музыканты, что как хорошо играли на скрипках и пели такие красивые местные песни. Всё прочее, с цыганами и с развесёлыми девицами, мне бы конечно, здесь видеть не хотелось.
        - Да, хорошо, - кивнул головой Думитру. - По поводу блюд, музыкантов и всего прочего, это всё понятно. Со своей стороны, я бы посоветовал вам, выбрать для вашего торжества день среди недели, скажем, следующий вторник. Видите ли, господин офицер, снять такое заведение, как наше, в Бухаресте на весь вечер будет делом весьма затратным. А уж тем более на субботние или воскресные дни. Поэтому поверьте, вторник будет самый удачный для вашего ужина день. А я с хозяином поговорю, чтобы он сделал для вас добрую скидку.
        - Идёт, - согласился Алексей. - Сколько, по-вашему, будет нужно на всё, если я буду рассчитываться кроненталерами?
        Думитру почесал затылок:
        - Ну, пятнадцать-шестнадцать, учитывая названное количество гостей, заплатить, скорее всего, вам придётся. Из них пять вы уже сейчас можете оставить задатком, чтобы мы начали выбирать и закупать для вас самые свежие продукты. По музыкантам рассчитываться придётся отдельно, но дорого за этот вечер будничного дня они не возьмут, думаю, что вашей русской серебряной полтины будет им вполне достаточно на троих. Я их сам предупрежу, и они будут готовы к?… - распорядитель вопросительно посмотрел на Егорова.
        - Думаю, вечером к семи будет как раз, - ответил тот, посчитав, что это самое оптимальное время для начала, так сказать, «коллективного и культурного отдыха».
        - Отлично, тогда ждём вас всех в ближайший вторник к семи вечера. К этому времени у нас всё уже будет готово, и вам ни о чём не нужно будет беспокоиться, - заверил Думитру и убрал пять кроненталеров задатка в кошель.
        Отобедав, Лёшка направился в штаб. Следовало встретиться со своим «куратором» в лице главного картографа барона фон Оффенберга, доложиться ему о ходе дел в своей команде и подать списки интересующих его солдат из других подразделений для комплектования своего. Хотелось бы услышать про предстоящие планы по наступлению на Журжи, понять задачу в нём для своих людей, да и просто послушать, так сказать, последние сплетни и новости о том, что сейчас вообще делается в мире.
        Генрих Фридрихофич принял Егорова буквально на ногах, весь он был какой-то недовольный, что называется, «на нервах». Как видно, в штабе сейчас шло серьёзное планирование предстоящей операции, и тратить время на кучку егерей у него попросту не было никакого желания.
        - Списки оставляй, Алексей, людей тебе отдадут всех, каких ты тут запросил. Никуда наши местечковые князьки-командиры не денутся супротив приказа из главного квартирмейстерства армии.
        - Гуляй, если определился во вторник. За приглашение, конечно, спасибо, но я уже говорил, что быть у тебя не смогу, так что ты уж меня извини покорно. Я тут не знаю, где и когда даже спать лягу, столько суеты сейчас с этим предстоящим походом. По вашей команде скажу только то, что пойдёте вперёд в авангарде. Вы и так там уже всё своими ногами истоптали, так что кому, как не вам, наши передовые отряды к крепостным бастионам выводить. Думаю, что через недельку-полторы уже к Журжи и двинем.
        - Ну, всё, некогда голубчик, я тебя за пару дней до выхода вызову к себе, а пока давай ступай себе, я думаю, у тебя и у самого сейчас забот хватает.
        Воспользовавшись оказией, Лёшка зашёл к интенданту Филиппову. Ничего «выцыганить» ему, конечно, там не удалось, всё, что было нужно и главное, что было можно, дядька Матвей и так уже перетащил в расположение команды. Так что под едкие замечания: «не положено», «ходють тут всякие, работать мешают вместо того, чтобы самим делом заняться», пришлось ему ретироваться от этого сурового тыловика. Одно было хорошо, приметил он у старшего интенданта офицерский горжет на груди. Цвет поля и цвет ободка на нём были золотые, а у герба он был серебряный, что соответствовало майорскому званию.
        «Так что, это он ещё мягко обращался сейчас с каким-то там „офицериком-прапоришкой“», - подумал Лёшка и столкнулся при выходе из здания с поручиком Светильниковым. Хотя нет, был он уже в звании капитана и, увидев Алексея, радостно ему заулыбался.
        - Здравствуйте, господин прапорщик, надеюсь, узнали меня?
        - Так точно, господин капитан, поздравляю вас с производством в вышестоящий чин, - вытянулся Алексей. - Помнится, когда вы меня принимали летом при вступлении в армию, так у вас ещё тогда чин поручика был?
        - Именно так, Егоров, а я ведь ещё тогда пророчил тебе быстрый офицерский чин! Видишь, какая у меня рука-то лёгкая! - и Светильников самодовольно засмеялся, подкручивая свои бравые усики. - Ну что, пригласишь на обмыв своего первого офицерского горжета? Чай не зазнался ещё в начальствовании над отдельной командой? - и он эдак ехидно ему подмигнул.
        - Никак нет! - фыркнул Лёшка, - во вторник буду вас ждать в «Зажаренном ягнёнке» в семь вечера, милости просим, господин капитан.
        «Вот ведь навязался на мою голову», - думал он. Было в этом заведующим походной канцелярии, что-то такое неприятное, что-то интуитивно отталкивающее, но что это было, Лёшка пока не понимал. Однако слово было сказано, приглашение уже отдано, и самодовольный капитан, распрощавшись с егерем, зашёл в здание штаба.
        Теперь следовало пригласить всех тех офицеров, с кем Алексею довелось служить весь этот год, пока он тут бегал в унтерах, и к счастью, тех, кого ему действительно было бы приятно видеть на своём торжестве. В первую очередь это касалось, конечно же, офицеров родного Апшеронского полка - Сенцова Серёги, Сашки Синицына и бывшего ротного командира капитана Смолякова, а также командира апшеронских егерей Куницына Фёдора Семёновича. Хотелось видеть и офицеров штаба третьей дивизии графа Брюса, тех, с кем он, когда-то воевал на Кагульском поле: Светлова и Гридина, а из ахтырских гусар - ротмистра Гущинского и поручика Белявского.
        В команду уже влились четверо солдат из хороших стрелков-пехотинцев, и всех своих людей Лёшка решил брать с собою без разделения. С ними ему придётся идти в огонь и в воду, и, хотя в этом времени были огромные барьеры между сословиями, совсем отделяться от простых егерей он был не намерен.
        «Слов нет, за одним столом с офицерами им, конечно же, не сидеть, но отдыхать по-человечески эти ребята тоже достойны», - так он решил для себя, и своё решение озвучил на утреннем построении в понедельник.
        - Ежели ты ещё раз, гадёныш, завтра нажрёшься у командира, то я тебя лично ночью вот этими самыми руками втихую придушу! - расслышал Лёшка, отходя от строя, самые страшные угрозы Макарыча, адресованные, конечно же, «Цыгану».
        - А я горячих добавлю ещё! - послышалось теперь уже от другого авторитетного «старичка» - Карпыча. - «И я, и я, и я!»
        Кто был готов подключиться к процессу воспитанию главного хулигана команды, было уже непонятно, но мало ему теперь точно не покажется! Пятнадцать «бывалых», прошедших бок о бок все последние сражения, имели на то право и явно имели моральный вес в команде.
        Оставшиеся сутки егеря стирались, подшивали форму, вохрили, то есть натирали и подкрашивали сухой вохрой всю кожаную замшу амуниции и обуви, завивали и пудрили эти, такие ненавистные, букли и косу, в общем, приводили себя в идеально-парадный вид.
        - А как же, как-никак ноне все в люди пойдём. Туда где только их благородия яства откушивают. Чай это вам «не хухры-мухры» там!
        Сам вечер начался с торжественного поздравления молодого офицера самым старшим по чину из всех присутствующих. Премьер-майор Гридин традиционно провозгласил здравницу за матушку императрицу Екатерину Алексеевну, за славу русского оружия, а потом уже и за производство в первый офицерский чин прапорщика господина Егорова и за получение им в соответствии с этим 14 класса в Табели о рангах, утверждённой ещё полвека назад батюшкой-императором Петром первым.
        - Чтобы шагать от класса к классу вверх по ступеньке, не задерживаясь! - рявкнул бывший командир Алексея, капитан Смоляков.
        - Тосты не сдваиваем! - потряс указательным пальцем Гридин. - И вообще, Алексей, ты тут это, что там из своей чарки-то пьёшь?
        - Нуу…сокату местную, - протянул Лёшка, краснея. - Да я вообще не пью хмельного.
        - Ооо, и это наш бравый русский офицер! - протянул громко на весь зал штабист Светильников. - Так дело точно не пойдёт! А ну, налейте господину прапорщику, как и положено, крепкого вина.
        Делать было нечего, и как не противился Алексей, а все последующие тосты ему пришлось запивать уже хмельным. Пуританином он, конечно, и сам не был - в прошлой жизни всякое бывало, и традиция «поймать звёздочку на дне стакана с последней его каплей» была ему тоже хорошо известна, но одно дело, когда тебе скоро двадцать пять, а другое - когда шестнадцать. Алкоголь бил по непривычному к этому злу организму и сознанию, и скоро Лёшка понял, что он уже весьма пьян.
        - От господ офицеров первой дунайской армии новоиспечённому прапорщику! - выкрикнул штабист Светлов и вручил Егорову прекрасную гусарскую саблю с небольшой кривизной лезвия, бронзовым закрытым эфесом и елманью - специальным расширением в верхней трети клинка, предназначенного для усиления её рубящего удара.
        - Сталь золингеновская Лёшка, рубить изумительно будет, никогда не сломается и в бою не подведёт, - с видом знатока объяснял его первый егерский командир Куницын. - Нам ведь егерям в нашем особом деле шпага или палаш будут весьма неудобственны. Тяжелы они, да и в деле не больно-то их применишь, а тут она и мешаться-то на поясе не будет. И рубить ей одно удовольствие. Сам знаю, лично уже её испробовал для пущей уверенности на лозе. Она-то, эта сабелька, лёгкая, баланс у неё превосходный, я и сам бы такую хотел, да вот как-то к своей родной уже привык, - и он погладил эфес своей «венгерки». - А батюшкину шпагу ты, конечно, Лёшка, не забывай. Я ежели на какой-то там парадный случай или на представление иду, так тоже свою на пояс нацепляю, как никак это семейная реликвия! С моей-то шпагой ещё дед мой Евграф Илларионович под Нарвой и под Полтавой со шведом резался. Сам-то он из петровских потешных полков вышел, и своей собственной кровью первый благородный чин заработал. Во как братец - история! - и весьма подвыпивший офицер потряс указательным пальцем.
        Играли на скрипках местные народные мелодии музыканты. Сновали по залу прислужники, разносящие напитки и кушанья. Гости отдыхали от души. Той первой скованности, какая бывает, когда соберутся вместе разные люди, здесь уже и в помине не было. В центре зала был сервирован стол для господ офицеров, а по бокам его расставили столы для солдат и унтеров. Чрезмерного винопития и дури среди нижних чинов не наблюдалось, как видно, до каждого было уже «популярно» доведено, «что», «сколько» и «когда» тут было можно.
        Господа офицеры, как обычно, спорили о том, какой род войск был наиболее удачным. Гусары налегали на превосходство кавалерии перед пехотой, егеря считали, что точный огонь застрельщиков будет важнее лихого наскока конницы, Апшеронский пехотный не сдавался и грозил всем стеной штыков сомкнутого каре. Затем этот спор плавно переключился на другие темы, но Лёшка этого уже не слышал. Он свернулся калачиком на своём огромном деревянном стуле-кресле и посапывал во сне под жалобную мелодию валахов.
        - Уморился с непривычки от хмельного зелья. Мы его благородие аккуратненько до дома снесём, ну что он тут со всеми-то мается, - стоял дядька Матвей перед Лёшкой. - Да и сами уже в своё расположение пойдём, чай вон ночь на дворе стоит.
        - Давайте, братцы, давайте, - кивнул Гридин. - Тихонько его несите, не зашибите только командира. А мы тут ещё посидим с господами офицерами. Будьте здоровы, братцы!
        - Неет, что вы, вашвысокоблагородие, не шелохнется даже наш господин прапорщик, - ответил Карпыч и укрыл Лёшку шинелью.
        Егеря подхватили кресло своего офицера со всех сторон и буквально на цыпочках, чтобы невзначай не качнуть, вынесли его из заведения.
        - Завтра всё в целости вернём, и по расчёту вы тоже не волнуйтесь, как только его благородие отдохнут, за всё, как вы и обговаривали, сполна рассчитается, - объяснялся с распорядителем «Зажаренного ягнёнка» Матвей Никитич. - У вас-то ещё и продолжение, как я погляжу, будет? - и он кивнул на разошедшихся к ночи офицеров.
        - Да не волнуйтесь вы, уважаемый, придёте, как вам самим будет удобно. Мы ведь с вашим офицером всё уже обговорили заранее, и задаток свой получили. А по поводу тех гостинцев, что он заказывал, вот как раз их с собой и заберёте. И за этих гостей тоже не волнуйтесь, уважим и проводим всех с честью и с тем отношением, какое и подобает иметь к самым уважаемым людям.
        Вот так и шёл строй егерей через весь ночной город к своей окраине, а посредине его мерно покачивалось большое дубовое кресло. Не один патруль так и не встретился им по дороге. Видно, у комендантских были и свои важные дела в это позднее время.
        Глава 5. Три штуцера
        Наутро Лёшка проснулся у себя в комнате, в постели, с раскалывающейся от боли головой. Рядом на одном стульчике стоял кувшин с холодной водой, а на другом, большом дубовом, сделанном в виде кресла и явно принесённом сюда из харчевни, лежала его аккуратно сложенная офицерская форма. К стульчику была приставлена подаренная вчера сабля в чёрных ножнах и родная батюшкина шпага.
        Лёшка поднапрягся и вспомнил вчерашний банкет и тост майора Гридина за первое офицерское звание прапорщика Егорова, за его быстрый рост в чинах и требование офицеров наливать виновнику торжества крепкого хмельного. Лёшке резко поплохело и чуть было не вырвало от одной только мысли о спиртном.
        «Какой кошмар! - содрогнулся он при мысли об испорченном вчера вечере. - И всё вот это было на людях, да ещё при своих нижних чинах. Даа, плохая была затея собрать всех в одной общей зале. И чувствую самое настоящее похмелье», - Лёшка поднялся и потянулся за одеждой.
        - Господин офицер будет откушивать? - в светёлку заглянула хозяйка.
        - Нет, Мируна, спасибо, я не хочу, - покачал головой Алексей и припал губами к кувшину с водой. Страшно хотелось пить, о еде даже и думать сейчас было противно.
        - Как я вчера-то тут оказался? Ничего не помню, - и он посмотрел виновато на пожилую хозяйку.
        - Господин офицер вернулся уже за полночь. Наверное, ему очень хотелось спать, и его солдаты занесли его прямо сюда в том кресле, что сейчас стоит посредине комнаты. Потом уже все вышли, а его раздел и всё здесь прибрал тот солдат, что был из них самым старым. Он очень хороший человек и ухаживал за господином офицером прямо как за своим сыном, а уж она-то понимает в этом, - рассказывала Мируна. - У неё и самой двенадцать детей было, и пятеро из них до сих пор живы.
        Лёшка оделся по пояс и вышел во двор. Здесь он обтёрся свежевыпавшим за ночь снегом, умылся захваченной в горшке водой и почувствовал себя вроде бы как даже получше. Сидеть и маяться головной болью на месте в этом сумрачном доме ему не хотелось. Перед подчинёнными в таком вот хвором виде тоже было как-то неудобно показываться. Тут бы ему помогла либо хорошая русская баня, либо приличная физическая нагрузка. И, выбрав из-за отсутствия первого второй вариант, Лёшка решил пробежаться вёрст эдак десять вдоль озёр Флоряска и Тей. Натянув на ноги укороченные сапожки в форменных егерских брюках и в исподней рубахе, Егоров выбежал за городскую окраину, что была всего-то в несколько сотен шагов от места расквартирования егерей. На улице никого из своих видно не было. По уже заведённому распорядку это было время для служебной подготовки, и, сбегая к озёрной низине, далеко в стороне он увидел знакомые фигурки солдат. Они перебегали, падали в снег, затем вставали и снова делали перебежки. Как видно, Макарыч с Егором гоняли команду по всему полю и учили егерей как боевому слаживанию между собой, так и приёмам
общей егерской работы в бою.
        Вдоль озёр шли хорошо протоптанные тропинки. Как видно, места эти были хорошо посещаемы, и теперь Лёшка потел, задав себе хороший рабочий темп в беге. Встречных было совсем немного. Протащил на волокушах сухие вершинки деревьев какой-то простолюдин. Две пары женщин отбежали чуть в сторону, сбросив с плеч свои вязанки с хворостом. Возле озера Тэй, ближе к расположенному тут старинному монастырю, из буковой рощи вдруг вылетел навстречу десяток верховых. Алексей сначала было напрягся и даже взвёл курки пистолей в кобурах, но, разглядев в них казаков, продолжил свой бег дальше, прямо к всадникам.
        - Стоой! - услышал он крик первого чернобородого казака. Кто таков сам будешь, и почему бегёшь тут нонче один?
        Лёшка остановился около всхрапнувшей лошади и резко выдохнул:
        - Прапорщик Егоров, особая отдельная егерская команда главного квартирмейстерства армии. До этого проходил службу в Апшеронском полку в егерях.
        - Хм, - качнул с сомненьем головой казак. - Третий донской полк, урядник, Сечень. А чем подтвердить свои слова можешь, мил человек? Не похож как-то ты на его благородие. Может быть, кого-нибудь из апшеронцев назвать сможешь да хоть, кто у полкового начальника там в денщиках состоит?
        - Всё правильно, - улыбнулся Егоров, - просто так ничьим словам нельзя верить. Дядька Селантий там у Колюбякина Сергея Ивановича в фурьерском звании в денщиках есть. Да я и ваших кое-кого из станичников знаю. Того же есаула Писаренко Фёдора Ефграфовича и ещё там у него один урядничек есть и приказной казак со шрамом большим через всё лицо, имя вот только запамятовал дядьки, - и Лёшка наморщил лоб. - Ааа, точно, Лутай у него фамилия вроде.
        К уряднику боком притиснулся какой-то казачёк и, зыркая глазами на Лёшку, что-то там зашептал ему на ухо.
        - Да ладно, этот, что ли, Платоху взгрел?! Хм, да и то правда, за дело тогда он его проучил. - И казачий командир убрал правую руку с изголовья своей шашки и отъехал чуть в сторону.
        - Можете далее следовать, ваше благородие! Извиняйте, что не признали вас сразу, сами понимаете, мы в дозорном разъезде, а здеся человече по лесу в одном лишь исподнем бяжит. Поневоле тут заподозришь чего худого. Емельян Архипович меня зовут, ежели ещё кто из станичников вас далее остановит, так вы на меня тогда ссылайтесь, гутарьте, что знаете Сеченя. А коли и далее про меня станут расспрашивать, так говорите, что это тот самый урядник, что полковника Станислава Пулавского нагайкой выпорол, - и он с ухмылкой почесал свою густую бороду. - Тогда уж точно вам доверие будет, знают уж меня казаки.
        - Спасибо, батька, - улыбнулся ему Лёшка. - Побежал я, холодно на месте стоять.
        Мимо него с лихим посвистом пронёсся разъезд, а сам егерь, набирая с места скорость, понёсся дальше. С каждой верстой дышалось ему всё легче. Не было уже той мучительной головной боли, что тукала утром в висках, ушла тошнота, и снова появился аппетит. Как говорится, вся гадость с потом вышла.
        Вернувшись в расположение команды через час, Алексей застал около дома дядьку Матвея и Иван Карпыча.
        - Ваше благородие, разрешите доложить? - убелённые сединой унтера вытянулись по стойке смирно.
        - Да вольно вам уже, - протянул смущённо Лёшка. - Нет же из рядовых никого рядом, что там у нас было-то вчера, рассказывайте. Да пойдемте лучше в дом, а то я разогретый после бега, не хочу застудиться.
        - Да всё было пристойно, Ляксей Петрович, что вы тут волнуетесь, даже не сумлевайтесь ни в чём! - успокаивали мужики Алексея. - Что мы, без понятия совсем, что ли? Смекаем, что к хмельной дури вы не привычны вовсе. А закушать как следует-то ведь не успели, всё тосты да здравницы были эти, а вы-то как хозяин же там были, ну и как тут со всеми было не выпить? Мы-то Федьку смогли там сдержать, злодея. Он, как и все нижние чины наши, в строгую меру крепкого вина отпивал. Это уж под конец стервец хлобыстул втихую полую чарку, пока там все отвернулись от него, но чинности, однако же, не потерял своей и не накуролесил там даже! - убаюкивал Лёшкину совесть Карпыч.
        - Вся команда возвернулась в расположении за полночь в своём полном составе. А с утра после проверки, как и полагается, уже приступила к занятиям. Да вы и сами, небось, видели там нас на месте. Когда вы туды к озеру пробегали по этой тропке, мы как раз и отрабатывали навыки работы тройками, ну и вас тадысь тоже заприметили.
        Всё было понятно Алексею, дядьки ветераны, унтера, держали его команду в ежовых рукавицах и никакой дури или праздного шатания в ней не допускали, поддерживая там строгий порядок и заботясь о своём молодом командире.
        - Спасибо вам, Матвей Никитич, Иван Карпыч, - тепло поблагодарил он своих помощников. - Не знаю даже, как и был бы я, без вас, дядьки!
        - Да что вы, Ляксей Петрович, даже не благодарите, - всплеснули руками ветераны. - Всё хорошо, всё, как и должно было быть, что ж мы - дурни и не понимаем чаво?! Только вот в харчевню бы вам надоть зайти опосля, да и нам бы этот «стульчик» туда возвернуть должно, - и они показали на массивное дубовое кресло, вынесенное из «Зажаренного ягнёнка».
        - Обязательно зайдём, - кивнул Лёшка. - Мне там с Думитру нужно рассчитаться до конца, да думаю, ещё нашего Ермолая после того хорошо было бы навестить. Три дня у него в госпитале уже не был, всё в заполошных бегах да в суете этой.
        Ближе к вечеру «мебель» вернули на место. Алексей сделал полный расчёт в харчевне и приложил ещё в благодарность за прекрасно организованное торжество целый кроненталер, как говорится, «на чай» и на хорошее отношение для будущего. Стороны расстались весьма довольные друг другом. А команда из дядьки Матвея и трёх егерей направилась в штаб к Генриху Фридриховичу, нагруженная корзинами с гостинцами, как это ранее с ним и обговаривалось.
        Сам же Егоров зашёл в госпиталь, организованный при лечебнице монастыря Колцей. В этом старинном монастыре и до этого монахи и до этого оказывали помощь больным и увечным, с организацией же военного госпиталя работа монастырской братии по уходу за больными и ранеными переплелась там с работой и русских военных медиков. В больших залах со сводчатыми высокими потолками стояли длинными рядами деревянные кровати-лежаки, на которых-то и лежали все страждущие.
        Военные лекари и монахи делали по длинным рядам обходы, останавливаясь то около одного, то возле другого больного. Слышались их негромкие голоса, хрипы, кашель и стоны бедолаг. Кому-то они вливали в рот какие-то жидкости, кого-то перекладывали на другой бок, чтобы избежать пролежней, а других уносили в операционную или же и вовсе в мертвецкую.
        Военные медики этого времени уже неплохо знали хирургию и анатомию тела, используя в своих операциях разнообразные ножи, «ланцеты кровопущаные» и «буравы», применяли они ножницы, «снасти костоправные с верёвками», щупы, пилы и пилки, долота, клещи и многие прочие особые инструменты. Искусные лекари-хирурги военно-полевой медицины умели уже в этом времени резать живот, ампутировать конечности и удалять омертвевшие части тела, ими даже производилась даже трепанация черепа. Подобно западноевропейским медикам, они прижигали «по старинке» раны калёным железом и использовали в своём лечении травяные мази, крепкое спиртное и золу. Оперируемый традиционно усыплялся или обезболивался настоем корня мандрагоры, опийного мака или же попросту несколькими чарками крепкого хлебного вина. Было уже понимание о стерилизации инструментов, которые обязательно перед применением прокаливали в огне. Швы на теле раненых и оперируемых прошивались тонкими волокнами льна, а в полевых условиях медики умели вынимать металлические осколки с помощью магнитного железняка. Начинали в столичных госпиталях даже делаться простейшие
протезы для увечных.
        В лечебницах и госпиталях медицинская помощь оказывалась не только раненым, но и заболевшим цингой, лихорадкой, золотухой и коростой или больным с так называемыми пильными болезнями, то есть болезнями суставов и с «чепучичными», то есть венерическими заболеваниями, а также с «проносной», желтухой, рожей, астмой и многими прочими.
        Было уже такое понятие, как высоко заразные заболевания и предупредительные карантинные меры. В этом монастыре людей как-то старались отделять по всем этим видам, группируя их в отдельных залах или же рядах. В полуподвальных помещениях содержались те, у кого было подозрение на заразу, это был своего рода местный карантин.
        Алексей присел на поднесённую для господина офицера лавку возле топчана своего солдата. Был Ермолай пока ещё очень слаб от большой потери крови, но сильный организм егеря и уход делали уже своё дело, и можно было надеяться, что теперь он точно пойдёт на поправку.
        - В ранах гноя нет, господин прапорщик, а это самое главное в таком деле. Хорошо, что их сразу взрезали и прочистили до госпиталя и потом ещё крепким хмельным хорошо залили, - пояснял госпитальный врач, - Следим мы за вашим егерем, словно за человеком из благородного сословия приглядываем, так что не сомневайтесь даже, уход за ним по самому высшему разряду у нас поставлен. И вам спасибо за ваше участие и за вашу посильную денежную помощь.
        - Спасибо Дементий Фомич, - поблагодарил его Егоров. - Вы уж поставьте мне его на ноги поскорее. Добрый он солдат, а это вам за труды и ему на какое-нибудь лекарство получше, - и Лёшка незаметно сунул доктору в руку кроненталер.
        - Что вы, что вы, Алексей Петрович, не надо ничего, мы и так ведь присматриваем за ним, всё как положено, да вы и так-то уже нас отблагодарили давеча.
        - Ничего-ничего, возьмите, уважаемый, обратно, всё равно не приму, - покачал головой Лёшка, и врач с благодарностью спрятал серебряный в карман.
        - С вашего позволения я пойду на обход. Нам с утра трёх новых гусар из дальнего дозора привезли, посечённых, не знаю уж, как и получится, что там дальше с ними. А в Ермолае своём вы не сомневайтесь даже, присмотрим мы всемерно за вашим солдатом.
        - Вот так, Ермолай, команда наша разрастается теперь. Каждый день теперь новые люди из пехотных полков подходят, - рассказывал егерю последние новости Алексей. - Все со старыми фузейками и с негожей амуницией в основном к нам идут. Видать, командиры тех солдатиков осерчали и в обидках на нас пребывают. Как же, им ведь приходится своих хороших стрелков неизвестно куда отдавать. И не хочется, а надо, в приказе ведь чётко чёрным по белому прописано, из какой части и кого выделить в главное квартирмейстерство армии. Ничего более там про оружие и амуницию не сказано, вот они и выталкивают их с самым что ни на есть негодным. Да и ладно, у нас-то всё уже налажено с интендантством, так что и одёжку, и оружие гожее мы тут же своим новеньким поправляем. Сейчас вот команда сбивается, слаживается, вообще из полей не вылезает. По секрету тебе скажу, скоро выход намечается. Вот и хочется, чтобы уже до него ребята притёрлись к друг дружке.
        - Ляксей Петрович, ну забери ты меня отсель. Мочи моей уж тут нет вылёживаться дальше. Я у нас на постое в команде быстрее на свои ноги встану, чем вот здесь, - прошептал Ермолай.
        - Что-то по уходу не так, а, может, тебя лечат или кормят плохо? - встревожился Егоров.
        - Да всё хорошо, вашблагородие, больше, чем за другими, тут присматривают, - покачал головой раненый. - А всё же не своё, всё вокруг чужое здесь. Заберите меня, Ляксей Петрович?
        - Ладно, давай тогда так Ермолай, - принял решение Лёшка. Как мы из этого дела вернёмся, так я сразу же к доктору подойду и перед ним за тебя просить буду. А ты за это время постарайся чуток ещё силов набраться. И вот ещё это тебе, - и он сунул под одеяло раненого флягу разбавленного с отваром шиповника сухого красного вина. - Сильно не увлекайся только, по паре глотков выпил, и всё. Это тебе привет от наших ребят, и вот мешок ещё с фруктами, ели нашли по зиме свежие, с чудным запахом, так что ты давай поправляйся, Ермолай.
        Следующим и последним на сегодня местом, которое ему требовалось посетить, был дом оружейника из Силезии Отто Карловича. Все сроки на те работы, что ему требовалось провести по починке имеющихся у него штуцеров да подготовке их к работе, уже прошли, и Алексей к нему направился сразу же после госпиталя.
        Хотелось кроме того Лёшке увидеться и с симпатичной внучкой мастера. Частенько вечерами вспоминались ему её яркие зелёные глаза и весёлый искристый смех. Этот милый образ даже немного потеснил собой ту, которую он считал когда-то своей невестой ну или хотя бы возлюбленной.
        Мастер был дома и сам лично принял вечернего посетителя.
        - Прибыли, господин унтер-офицер? А я буквально вчера закончил работу с вашим заказом. - Отто Карлович оглядел Алексея с головы до ног и, заметив офицерский горжет с шарфом на его зелёном доломане, всплеснул руками, - Вот же я старый дурень! И не заметил ведь сразу изменения в вашем облике! Нет, не зря я удивлялся вашим манерам и знаниям! Благородного человека, его всегда и везде видно, даже если он и занимает пока свой невысокий чин. Поздравляю вас, господин… - и он сделал паузу.
        - Отто Карлович, для вас я просто Алексей, - улыбнулся Егоров. А офицерский чин у меня самый невысокий, и он всего лишь прапорщика. Так что просто Алексей, и если позволите, то никаких армейских званий.
        - Ну что же, Алексей, как вам будет угодно, - кивнул, соглашаясь, старый оружейник.
        В это время в комнату из глубины дома впорхнула девушка с развевающимися светлыми локонами и поприветствовала гостя, сделав книксен.
        - Добрый день, Алексис! Вы, как и обещали, снова пришли в наш дом? Где же вы столько времени были, а я ведь вас так ждала? - совершенно непринуждённо щебетала она.
        - Анхен, прекрати сейчас же кокетничать с господином офицером, - нахмурившись, повысил свой голос дедушка. - Он здесь по делу, а ты нам сейчас только мешаешь. Если тебе уж так невтерпеж с ним поговорить, то выбери на это время уже после нашей деловой части, если, конечно, господин сам соблаговолит на это. И вообще, веди себя прилично, Анхен, ну ты же девица!
        - Тогда если вы позволите, дедушка, то я вам сварю кофе. - и после милостивого кивка мастера, бросив свой лучистый взгляд на Лешку, она опять упорхнула вглубь дома.
        - Эхе хех, - покачал головой старый Отто. - Подросли уже мои внуки. Старшего, Курта, женить вот давно пора, да и эта стрекоза совсем скоро у меня на выданье будет. Вы уж не обижайте девицу, господин офицер. Одна отрада у меня - она да её старший непутёвый брат. Сам их без отца и без матери вырастил.
        - Не беспокойтесь, мастер, я вас прекрасно понял, - кивнул Лёшка. - Уверяю, ничего более, чем мимолётное общение и беседы. Да и у меня есть девушка, которая, как я надеюсь, меня ждёт, - и перед глазами Алексея встал образ Машеньки Троекуровой.
        - Очень хорошо, - улыбнувшись, развёл руками Отто Карлович. - Тогда приступим к нашим делам, господин офицер?
        На дубовом столе перед Лёшкой лежали оружейные изделия, которые он месяц назад заказывал здесь же. Но как же они отличались от того, что он тут ранее видел! Из пяти имеющихся образцов штуцеров оружейник собрал три, и все они сейчас блестели начищенными до блеска латунными частями и сталью стволов.
        - Всех меньше проблем мне доставил вот этот вот прусский штуцер, - пояснял своему клиенту господин Шмидт. - Тут я всё тщательно проверил, немного довёл до ума его казённую часть, заменил в замке треснутый курок, и вот он уже перед вами.
        - Чуть дольше мне пришлось повозиться с вашим русским, тульским штуцером. В нём мне пришлось поменять всю его деревянную часть разбитого приклада с ложем. Потом ещё было нужно напаять мушку на ствол и сделать крепление под кинжальный штык, который я приспособил сюда с австрийского штуцера. Да, ещё я укоротил фузейный шомпол и переделал его головку под диаметр ствола, и теперь он совершенно органично вставляется под крепление ложа. Вот вам и история рождения этого второго штуцера. Ну и всех больше мне трудностей доставил тот последний штуцер, что мне пришлось собирать из имеющихся трёх австрийских. У каждого из них были существенные поломки и дефекты, так что пришлось хорошо поломать голову, как же всё здесь можно уладить. Ну и вот что в итоге у меня вышло, - и мастер с любовью погладил массивный нарезной ствол и тёмное ложе укороченной винтовки. - Подержите-ка его в руках, Алексей!
        Лёшка взял на руки «австрийца», открыл крышку замка, затем взвёл и щёлкнул курком, наблюдая, как его кремень выбивает искры об огниво. Оглядел глубокие нарезы массивного винтовального ствола. Всё в нём было исправно и надёжно отремонтировано.
        - Не сомневайтесь, я всё здесь тщательно собрал и уже десятки раз все их проверил. Теперь эти штуцера даже ещё надёжнее будут работать, чем при самом выходе из оружейной фабрики. Это я вам, Алексей, гарантирую как знающий своё дело человек, - произнёс мастер, выкладывая на стол длинный клиновидный штык-тесак. - А это для самого последнего штуцера. Австрийцы в последнюю четверть века столь впечатлились эффективностью штыкового боя, что на все свои штуцера вот такие вот огромные тесаки ладят. Я уж не знаю, есть ли вообще в этом всём смысл, но пусть уж у него будет родной. Тем более что тут все заводские крепления на своём месте и находятся в исправности.
        - Дедушка, ваш кофе, и я ещё своё печенье вам принесла, - и Анхен поставила поднос на стол прямо перед мужчинами. Она явно хотела остаться в комнате, но дед так строго зыркнул на девушку, что та покраснела и быстро упорхнула, не рискуя более задерживаться.
        - Братца позови сюда, пусть заглянет к нам через минут десять, как только мы кофе попьём, - крикнул ей вслед Отто и показал Алексею на стол, - Присаживайтесь, Алексей, внучка печёт прекрасное печенье с корицей, отведайте их как мой гость. Хорошая из неё жена будет, вот уже несколько лет она за главную хозяйку в доме и стряпня, и уборка, да и вся домовая работа теперь на её плечах лежит. Где бы вот только мужа хорошего для девицы найти. Думаю, этим летом к родственникам в Моравию отправиться. Большую часть пути можно бы и по Дунаю проплыть, а там вверх по Мораве, и уже до Судетов будет недалеко. Лишь бы только этот начальный нижний участок можно было спокойно миновать, а там уже дальше спокойно будет. Как вы думаете, Алексей, летом в Валахии опять будут боевые действия идти, или же ваши армии уйдут на юг ближе к Стамбулу, а тут всё будет тихо?
        - Сомневаюсь я, господин Отто, насчёт спокойствия, - покачал головой Лёшка. - Здесь спокойствия ещё лет сто, наверное, с хорошим таким хвостиком ждать. Думаю, долго ещё эти земли будут оставаться ареной борьбы между Австрией, Османской и нашей Российской империей. Так что вы уж аккуратнее с этими путешествиями. С приходом тепла и с открытием дорог основные боевые действия, как правило, вновь разгораются.
        - Тоже верно, - согласился немец, - переселяться нам, похоже, отсюда будет нужно. У моего брата хорошая оружейная мастерская в Моравии есть. Думаю, принял бы он меня в дело, и я там потом обосноваться бы со своими внуками. Я и сам смотрю, как же тут в последнее время опасно стало. Раньше-то, при твёрдой власти оттоманов, как-то здесь всё-таки спокойно было, главное, чтобы ты им налоги исправно платил да на глаза лишний разне лез. А сейчас и не знаешь даже, откуда и какая беда к тебе придёт. Вы уж меня извините, Алексей, я ведь ничего не имею против самой власти России над всеми этими землями, - встрепенулся встревоженно старик. - Я, наверное, сейчас не совсем правильно выразился. Просто ведь для простых мастеровых людей самое главное, это чтобы были мир, спокойствие и устойчивость. Чтобы можно было быть уверенным в своём завтрашнем дне. Чтобы жить и работать, не боясь за свою жизнь и за жизнь близких.
        - Согласен, Отто Карлович, самые правильные и естественные желания у вас, жаль только вот, что не всегда они совпадают с нашей реальностью, - Алексей допил кофе и поставил чашечку на поднос.
        В этот момент послышался топот и в комнату вошёл брат Анхен - Курт. На парне был одет кожаный фартук и длинные нарукавники.
        - Здравствуйте, господин! Дедушка, ты, что-то хотел? - серые глаза парня смотрели на деда вопросительно.
        - Господин русский офицер пришёл за своим заказом, - кивнул на Лёшку оружейник. За той винтовальной пищалью, Курт, над которой мы с тобой столько помучились. Вот и принеси её нам сюда вместе со всеми теми приспособами, что к ней прилагаются.
        Через пару минут перед Алексеем было то самое нарезное ружье, о котором шла речь, и он его сейчас просто не узнавал. Само по себе длинное и громоздкое, почти что высотой в рост взрослого человека, сейчас оно смотрелось гораздо более аккуратным и привлекательным, чем ранее. Изменился и сам цвет её ложа - с красно-коричневого на более светлый. Приклад тоже уже не был таким массивным и толстым как до этого.
        - Первое, что пришлось тут изменить, так это само деревянное ложе с прикладом, - объяснял мастер. - Старое, когда его здесь дорабатывать начали, показало, что там есть несколько глубоких трещин ближе к стволу. Думаю, ещё пару десятков выстрелов, ну от силы три, и на всю свою длину оно бы непременно треснуло. Видать, удар по нему был в своё время серьезный, да, может, и не один он был даже. Дерево-то родное там весьма годное было, бубингом оно называется, может быть, вы слышали о таком? Его из Западной Африки от реки Санага, что в Камеруне, протекает, потом по морю вывозят. Эта древесина сама по себе драгоценная со своим красивым насыщенным цветом и с выраженной текстурой в розовых и в красных прожилках. Она вообще очень твёрдая и тяжёлая, хотя и обрабатывается относительно легко. Именно из этого дерева и делается драгоценная мебель и утварь для многих высоких властителей, так что даже из-за такого ложа ваша винтовка, Алексей, была как драгоценность. Вот оно, это старое ложе, можете забрать его с собою, - и мастер кивнул на старую деревянную часть оружия, лежащую на столе.
        - Да зачем она мне? - покачал головой Лёшка. - Что я ей топить, что ли, очаг в избе буду? Может быть, оно вам где-нибудь в вашем деле сможет пригодиться?
        - Спасибо, - согласился Отто. - Это очень хороший подарок. Как накладки для холодного оружия или ещё для чего-нибудь, думаю, из старого ложа что-нибудь да можно выбрать. Нет, точно не откажусь я от такого подарка, - обрадовано произнёс мастер. - А на винтовку эту мы с Куртом сами сделали прекрасное ложе из местного ореха. Приклады из него вообще обладают идеальным сочетанием свойств жёсткости и лёгкости. Сама структура этого дерева такова, что позволяет выдержать без разрушения огромное количество выстрелов, ну и соответственно с этим же и отдач. Приклад здесь удобный, как раз под плечо выточен, всё как вы и просили сделать.
        И Лешка, приложив его к себе, действительно почувствовал удобство и плотность его прилегания.
        - Текстура дерева тут красивая, правда, чтобы немного его затенить, мы его немного тонировали, но всё равно оно здесь смотрится шикарно, - расхваливал свою работу мастер.
        Лёшке всё нравилось, особенно те упоры-сошки, что мастер по чертежам Алексея изготовил и закрепил снизу. Винтовка стала гораздо легче, удобнее и устойчивее, и он, оставшись весьма довольным работой умелого мастера, с удовольствием рассчитался с ним ранее обговоренной суммой в кроненталерах.
        На выходе за калиткой его ждала Анхен, и, воркуя с милой девушкой, Лёшка с трудом удерживался, чтобы не переступить тот порог дружеского общения, что только недавно был им обещан её деду. Лучше было бы, конечно, сказать ей всё как есть, что есть у него далеко на севере та, которая обещала его любить и ждать. Что закончится эта война, и он поедет к ней свататься в офицерской форме и при заслуженных регалиях. Ругал Алексей себя за малодушие и не мог ничего сказать. Так и ушёл он к себе в расположение, неся на плечах тяжесть нескольких штуцеров, какую-то тихую печаль и сумятицу на сердце. А Анхен долго стояла у калитки и смотрела вслед Лёшке, по щеке у девушки катилась слеза. - «Он ещё вернется, мой Алексис, обязательно вернётся», - шептали её губы.
        Глава 6. Подготовка к выходу
        Десятого февраля около полудня, когда утренние занятия егерей уже подходили к концу, и нужно было выдвигаться для обеда и передышки в своё расположение, к Лёшке подскочил вестовой из главного квартирмейстерства и потребовал срочно проследовать с ним в штаб.
        - Сегодня десятое февраля, Алексей, - ставил ему задачу барон фон Оффенберг. - Не позднее пятнадцатого числа формируемая для штурма дивизия генерал-аншефа Олица пойдёт на юг в направлении крепости. Вы со своими егерями под Журжи уже хорошо отметились, и все подходы там отменно изучили. Так что будете в авангарде выводить наши войска в предместья, а потом можете и принять участие в самом штурме бастионов. Люди у тебя, надеюсь, готовы к делу?
        - Команда практически сформирована, господин подполковник, - докладывал Егоров. - Все десятки уже сбиты и прошли боевое слаживание. Больше двух недель ведь из полей не вылезали. Выкупили три ремонтных штуцера, и теперь их у нас общим числом десять штук будет. Ещё бы штуки три-четыре и у каждой тройки было бы по нарезному ружью, всё, как мы и задумывали с вами, - и он эдак хитро посмотрел на своего куратора.
        - Не жадничай, - усмехнулся Генрих Фридрихович. - Ни в одной егерской команде империи, даже при учёте столичных гвардейских полков, нет такой насыщенности винтовальным оружием, а тебе, я гляжу, всё мало.
        - Так-то столичные бездельники, ваше высокоблагородие! Им-то по дворцовым паркетам лишь ножками шаркать, да ещё и в кабаках со своими собутыльниками воевать, - улыбнулся Лёшка. - А нам здесь своими сапогами снега и грязь месить и еще потом османских командиров на самом поле боя прямым прицелом выбивать. Где же штуцера-то нужнее?
        - Везде нужны, - отмахнулся барон, понимая, что в диалектике этого спора он сейчас явно проигрывает молодому офицеру. - Не нам с тобой судить, господин прапорщик, куда нарезное оружие нашим властям и сколько всего поставлять. Ты вот подумай лучше, как наши конные авангарды к самой крепости лучше вывести, да где пройти подальше незамеченными, а потом как их дальним и точным огнём понадёжнее прикрыть, - и он кивнул на карту. - Как сам-то думаешь действовать?
        Алексей подошёл к большой карте, расстеленной на столе. Была она значительно лучше той, что он в своё время видел в кабинете у главного квартимейстера. Похоже, команда военных картографов хорошо потрудилась за прошедшие полтора месяца, да и он сам к этому руку приложил в том последнем и рискованном поиске.
        Лёшка наклонился и внимательно вгляделся в неё и, простояв так молча минут десять, только лишь шевеля губами, да что-то, как видно, прикидывая.
        - Какой масштаб её, господин подполковник, сколько на толщине пальца по этой карте вёрст будет?
        - Хм, ну где-то около пары, это точно, хотя ведь и палец пальцу рознь. Карта-двухвёрстка, на один дюйм здесь по две версты приходится. То есть от Бухареста до Журжи по прямой это где-то около пятидесяти дюймов по этой карте, - объяснил барон.
        - Понятно, - кивнул Лёшка. - Так вот, примерно на половине пути там стоит озеро Будени. С обеих сторон в него втекает и из него же потом вытекает речка, это место, как вы знаете, и является тем самым рубежом, где и соприкасаются наши конные дозоры с вражескими. Минуем мы это озеро и речку, а дальше уже начинается большой лесной массив, - и Егоров приложил ладонь на карту. - Лес тут довольно густой, и кавалерии по нему только лишь по лесным дорогам можно пройти. Мы разведали там парочку, кроме основного тракта, но через все их конные разъезды турок постоянно проходят и осматривают. Сомневаюсь, что большим отрядом мы там вообще проскочить сможем. Другое дело батальону-другому егерей просочиться тихонько по лесу, да и то, пожалуй, скорее всего, всполошим мы там османов. Учли уж они, небось, тот наш прошлый урок. Ну так вот, после пути вёрст двадцать лесом начинается примерно столько же, но только довольно открытого пространства лесостепи, и уже потом, собственно, и будет та самая Журживская крепость.
        - Так, так, так, - постучал пальцами о стол Генрих Фридрихович. - То есть ты хочешь сказать, что тайно за этот лесной массив вам уже не выйти?
        - Не выйти, господин подполковник, - подтвердил Лёшка. - С боями, да ещё и выбивая все те заслоны, которые уже оседлали эту дорогу, можно, но для этого ведь удобнее пеших стрелков использовать, чем кавалерию, ей там просто негде будет развернуться.
        - И сколько мы в этом лесном массиве провозимся, если турки там хорошо укрепятся? - задал снова вопрос главный картограф.
        - Ну, наверное, долго, - пожал Лёшка плечами. - Главное, им там засеки наделать да стрелков в них поболее выставить. Пока наши пушки туда не подтянешь, как вон мы в своё время под Бухарестом сделали, да пока там всё не перемешать в кашу, целую неделю в этом лесу можно будет проковыряться.
        - Вот то-то и оно, неделю, и это только в самом лесу, а нам командующий на весь марш только лишь четыре дня даёт, пока к османам под эту Журжи подкрепление из-под Бургаса не подошли, - с досадой проговорил фон Офферберг. - Что ещё можно было бы сделать, чтобы ускорить всё это дело? Может, попробовать вам как-нибудь в тыл с другой стороны зайти, пока нас турки по основным лесным дорогам будут ждать? Так опять же конница по лесу не ходок, обсуждали здесь уже.
        Лёшку что-то зацепило в словах своего «куратора», и он заелозил перед картой, грубо на ней прикидывая. Затем хмыкнул, поглядел с интересом на своего собеседника и сощурил глаза:
        - А вы ведь правы, вашвысокоблагородие, есть здесь один вариант. Только додумать его, конечно, нужно, да и порасспросить ещё местных валахов подробнее. Помните, мы пару месяцев назад свой прошлый выход за языком готовили? Так я у своих проводников обо всей местности, что лежит перед этой самой крепостью, допытывался. Одним из вариантов тогда было выйти к ней восточнее, хорошо так огибая само озеро и забирая ещё крюком вправо по реке. Там есть одна старинная заброшенная дорога на Силистру, это бывший древний Доростол, и по ней-то и можно было выйти за лес восточнее Журжи. Правда, и крюк там сразу же на вёрст эдак пятнадцать и даже более того увеличивается, - и он с сожалением вздохнул. - Да и открытых мест там гораздо больше, чем западнее. Это-то и было той главной причиной, почему мы прямой путь тогда выбрали, а не пошли восточнее. А сейчас при конном прикрытии вполне можно было бы и там попробовать пройти. Конечно, и турки про эту дорогу должны знать, небось, тоже дозорами по ней проходят, а, может, и вовсе даже заслоны на ней выставили.
        - Интересно, интересно, - фон Оффенберг внимательно разглядывал карту. - Говоришь, при конном прикрытии там пройти будет можно, но будут мешать разъезды и заслонные отряды? А вот давай представим только, что турки встречают наши основные силы на прямом пути, готовятся максимально их задержать и обескровить их боями в завалах и на засеках. А тут вдруг до них доходит весть, что большие силы русских обошли их с правого фланга и теперь заходят им в тыл, отрезая всех вот в этом лесном массиве, - и Генрих тоже как, когда-то и Лёшка, прикрыл его своей большой ладонью. - А с фронта по лесу атакуют батальоны егерей и команды стрелков-охотников из пехотных полков, да ещё и лёгкие орудия по дорогам завалы рушат. В общем, настоящий ад в лесу творится, и скоро ещё по ним с тылу ударят, что тогда османы сделают?
        - Так известно что, вашвысокоблагородие, - усмехнулся Егоров. - Побегут тогда османы. К своим основным силам в крепость оттянутся, чтобы только их в лесу всех не вырезали. Не любят они в лесу воевать.
        - Вот и я тоже так же думаю, - кивнул, соглашаясь с ним барон. - Этот вариант мы тут в штабе ещё хорошенько доработаем и тебе уже перед самым выходом всё потом скажем. Держи это всё при себе, Алексей! Для всех посторонних ушей мы сейчас прорубаем прямой путь на Журжи по тому пути, где вы уже в своё время проходили. Это, кстати, можно не от кого уже не скрывать, всё равно уже, похоже, все, кому нужно про то знают и про то, что армия к большому выходу здесь готовится, - и он, нахмурившись, задумался о чём-то своём.
        Лёшка заметил перемену настроения своего начальника и, уловив его мысль, аккуратно переспросил, - Генрих Фридрихович, я так понял, что у нас здесь утечка информации?
        Барон тяжело на него посмотрел и после долгой паузы ответил:
        - Несколько наших конных партий и разъездов попали в засады, пропала также пара важных фельдъегерей с бумагами. Мы сделали вывод, что в штабе армии работает шпион. Баранов и его люди «землю роют», но результатов от них пока никаких нет, слишком хорошо скрывается этот гад, осторожный, глубоко сидит. Поэтому исходить будем из того, что он и к тебе, и к твоим людям тоже присматривается. Прикидывает, куда вас готовят и куда направлять будут. Так что ты погляди сам, кто рядом с вами крутиться будет и, как я уже говорил, сделай так, чтобы все знали, что особая штуцерная команда по основному лесному тракту всё наше войско поведёт, и именно там, где уже до этого сама весь этот путь разведала.
        - Ага, - подумал Лёшка, - это господин барон называется «деза», то бишь дезинформация противника. Ну что же, с удовольствием вам подыграем.
        - Ладно, до запланированного выхода у вас ещё пять дней есть, Алексей. Что ещё у тебя, может, вопросы есть какие-нибудь по команде? Только про штуцеры, пожалуйста, больше не начинай! Нет у меня больше для вас лишних, - и Генрих ухмыльнулся.
        - Эх, - сделал комически трагичное лицо Лёшка, - а я-то ведь надеялся! - Затем снова стал серьёзным и посмотрел на собеседника. - По штуцерам я всё понял, господин подполковник. По людям мы всё набрали с полковых команд по тому списку, что я уже ранее вам подавал. Переодели, вооружили в главном интендантстве всех без проблем, за то спасибо майору Филиппову, которого вы нам порекомендовали. Все вопросы, с какими мы к нему обращаемся, он решает быстро, - и усмехнулся, вспоминая свои диалоги у тыловика. - И только лишь строго по уставу и по закону. Ничего лишнего, всё, как и положено.
        - А как же, - кивнул Оффенберг. - Конечно, по уставу, а то думаешь, до него не дошла та мутная история, как вы во второй армии нарезными стволами обзавелись. Ладно, продолжай, что ещё хотел дальше сказать.
        - Ну, так вот, - продолжил Егоров, - по хорошим стрелкам проблем у меня нет, одну только должность я не могу укомплектовать - это барабанщика команды. Нам егерям как таковые барабанщики-то не особо нужны. Понятно, что в строевых ротах, батальонах и в полках, где установлен темп марша сто шагов в минуту, и где есть церемониальные марши и десятки специальных сигналов, эта должность ещё как работает. У нас же изначально её вводили под грамотного человека, кто бы свою канцелярию вёл ну и вообще сведущ был бы в разных науках, тут уж отдача сигналов вторична. А только где бы такого взять, грамотного да разумного, я сейчас просто ума не приложу. Солдаты-то умелые есть, а вот грамотных среди них днём с огнём не найдёшь. Только и умеют крестики вместо росписи в списках ставить, ну и по памяти рассказывать, что они на слух запомнили. А был бы таковой, так научить его немного, и он бы в наших походах даже и местность на планшет накидывал. Все, какой-никакой, а первый план бы для наших картографов уже был бы, - и он украдкой, эдак хитро, взглянул на барона.
        - Ну, ну, - усмехнулся подполковник. Ты это, значит, о своём командире всё думаешь, заботишься, да? Ладно, хитрец, посмотрю я, что для тебя сделать можно будет. Только гляди, я ведь тебя за язык не тянул насчёт съёмки местности. Потом, как поспокойнее станет, пришлёшь его в штаб заниматься этой наукой, и правда ведь вам такой человек не помешает, как знать, вдруг далеко вас придётся на разведку отправлять, не всё же вам своего Милюткина на съедение отдавать. Вон он бедолага, до сих пор прийти в себя не может от прошлого выхода. Ладно, иди уже и помни о том, что и с кем тебе можно говорить.
        - Два дня нам господа егеря на оттачивание навыков боя в лесу, - прохаживался перед строем своей команды Алексей. - Боевые тройки у нас сбиты, новые штуцера у Вани Кнопки, Трифона и у Кузьмы пристреляны. Гренады кидать все научены, вооружены и экипированы, как и положено. Так что к делу, я полагаю, все мы готовы. Наша команда скоро пойдёт передовым авангардом по лесу, путь нам там уже известен, как мы там дрались, наши старички хорошо помнят, а новеньким, что недавно в команду пришли, если они это не рассказывали, так ещё всё расскажут. Так вот, потом я даю вам три дня на то, чтобы подшить и подогнать под себя маскировочные балахоны, подшить всю обувь, шапки, рукавицы и всю свою одёжу с амуницией. Нужно будет налить пули и накрутить побольше патронов, потом мы закупаем походный порцион - и в путь.
        - А пока. Команда, становись! Команда, равняйсь! - и строй егерей замер чуть шелохнувшись. - Смирно! Приступаем к полевым учениям! Вольно, разойдись!
        Егеря привычно порскнули в стороны и начали разбиваться по боевым тройкам, где во главе каждой был свой стрелок-штуцерник. Таких сейчас было девять: тройка старичка Карпыча, тройка белобрысого Егора, тройка здоровяка Тимофея и малыша Вани Кнопки, Фёдора Цыгана, Кузьки, Трифона, Потапа и сербов во главе с Милошем. Остальная часть команды составляла резерв и была готова усилить любое из направлений.
        - Первый пошёл! - крикнул Федька и, присев на колено, взял штуцер на изготовку. А его фузейщик из новеньких, Степан, перебежав около десятка шагов, упал на оба колена и прижал гладкоствольную фузею к плечу.
        - Второй пошёл! - и второй фузейщик из новичков, Ильюха, рванул в перебежку.
        - Первый, бей! - И Степан щёлкнул вхолостую курком. - Заряжай! Не тяни! - и, выхватив шомпол, Степан начал демонстрировать весь пошаговый процесс перезарядки гладкоствольного ружья. Вот он, наконец, щёлкнул курком, поставив его на боевой взвод. - Оружие к бою готово!
        - Ильюха, бей! Твой напарник тебя уже прикрывает.
        - У меня цель! - вдруг громко рявкнул Федька и, тщательно прицелившись из штуцера, сам щёлкнул курком.
        То же самое, что было у Цыгана, делали сейчас и все боевые тройки команды.
        Резервная же семёрка из самых слабых стрелков в это самое время вела огонь по мишеням в отдалении, нарабатывая личные стрелковые навыки. Командовали там двое из самых старших егерей, дядьки Вани: Карпыч с Макарычем. Бах! Бах! Бах! - слышались оттуда хлопки фузейных выстрелов, да доносились обрывки каких-то обидных ругательств для самых нерадивых.
        - Ваше благородие, разрешите обратиться! - со стороны городской окраины по тропинке подошёл молодой солдатик в форме пехотного полка и, вытянувшись по стойке смирно, отдал офицеру честь.
        - Обращайтесь, - кивнул Лёшка, внимательно его оглядывая. Был пехотинец аккуратно одет, накрученные и напудренные букли, коса, перехваченная чёрной лентой, амуниция и обувь, всё выглядело у него по-уставному. Глаза же солдата смотрели совершенно спокойно и с какой-то лёгкой усмешкой, без того привычного подобострастия, что ли, скорее, как на себе равного.
        «Интересный солдат», - подумал про него Егоров, уже внутренне ему симпатизируя.
        - Барабанщик третей роты Муромского пехотного полка рядовой Гусев Сергей. Прислан к вам на беседу по приказу своего полкового командира, для определения своей годности к службе в вашей команде. При невозможности приёма велено немедленно возвернуться в свою часть, - чётко доложился пехотинец.
        - Однако, - протянул озадаченно Лёшка. - Не всякий унтер у меня так складно доложиться сумеет. Из грамотных, похоже, сам?
        - Так точно, ваше благородие, грамоте обучен, - подтвердил рядовой.
        - Хм, интересно, - хмыкнул Лёшка. - Ich hoffe du sprichst die Sprachen des Soldaten? (Надеюсь, вы и языками владеете, солдат? (нем.))
        - Francais et allemand, helas, seulement au niveau conversationnel. Je peux lire les deux. J'ecris sur eux tres analphabetes. (Французским и немецким, увы, только на разговорном уровне. Читать могу на обоих. Пишу на них весьма безграмотно (фр.))
        - Так, так, так, - смотрел с удивлением на солдата Лёшка. Что-то тут было не так. Чтобы с такой грамотностью и в простых рядовых ходить! Непонятно. Был здесь, похоже, какой-то подвох и с этим нужно было разбираться немедленно, до скорого выхода в дело.
        - А ну-ка, давай мы сейчас с тобой отойдём подальше от всех, Гусев, и ты мне всё про себя там расскажешь, - предложил барабанщику Егоров. И когда между ними и егерями было уже шагов тридцать, резко развернулся к следующему сзади пехотинцу.
        - А теперь выкладывай всё начистоту, кто ты есть, что с тобой за история такая? В общем, всё то, что я должен про тебя знать, прежде чем принять в свою особую команду. Должен сам понимать, что мы абы как каждого к себе не берём и должны быть уверены в том, кто с тобой рядом идёт, чтобы и самим уверенным в нём быть, что он не бросит тебя в трудную минуту, а всегда спину прикроет. Если этого не будет, то и команды тогда не станет вообще, в первом же поиске во вражеском тылу все порубленные там и останемся. Если не хочешь ничего рассказывать, так давай дуй в свой Муромский пехотный и стучи там и далее в барабан.
        - Бей в барабаны, - поправил Гусев.
        - Что? - не поняв, уставился на него Алексей.
        - Виноват, ваше благородие, никак нет ничего, - вскинулся пехотинец.
        - Да перестань ты тянуться уже, из проштрафившихся сам, что ли? - спросил Лёшка, внимательно вглядываясь в глаза молодого солдата.
        - Хорошо, - кивнул тот. Я расскажу, а вам уж самому судить обо мне. Вряд ли вы возьмёте после такого к себе. Ну, да и скрывать это тоже никак нельзя. Отец мой, Гусев Владимир Семёнович, в 1764 году был командиром мушкетёрской роты в Смоленском пехотном полку, что как раз тогда под Шлиссельбургом располагался. - И он, снова взяв паузу, замолчал.
        - Ну, ии?… - протянул Егоров, не понимая, куда клонит рассказчик.
        - Ну, вот он-то и был прямым командиром у подпоручика Мировича, - буквально через силу продолжил Сергей. Затем, как видно, переступив, через какую-то свою внутреннюю преграду и боль, продолжил уже свой рассказ, всё более и более ускоряясь.
        - Вы, ваше благородие, должны были слышать про неудачную попытку дворцового переворота против нашей матушки-императрицы Екатерины Алексеевны. Так вот, этот самый Василий Мирович и был тем самым зачинщиком, который пытался освободить из Шлиссельбургской крепости содержавшегося там тайного узника, претендующего на Российский престол, а именно Иоанна Антоновича.
        - Подпоручик Мирович перед этим не раз уже в крепость заступал, чтобы её внутренний караул там усиливать. Видно, он всё заранее рассчитал и в ту неделю, когда эту свою попытку предпринял, без очереди у отца туда выпросился. С сорока солдатами из отцовской роты как раз в июле 1764 года он-то и предпринял эту неудачную попытку. Ну а дальше уже известно, что там случилось. Офицерский особый внутренний караул заколол по имеющейся у них тайной инструкции того особого узника, а все эти заговорщики, увидев, что ничего у них не вышло, сдались потом в руки властям.
        - Потом было долгое дознание, многих заподозрили в соучастии и посадили под арест. Мировича казнили на плахе, а всех солдат, принимавших участие в заговоре, отправили на бессрочную каторгу в Сибирь. С моего отца, как с прямого командира этого преступника, сорвали офицерский горжет, лишили его дворянства и всего имения, после чего отправили рядовым в дальний Тобольский гарнизон. Про сам заговор он не знал, злодеев сих не покрывал, а уж коли бы что-то и было там за ним, так и он бы сам тогда на ту самую плаху вслед за Мировичем бы пошёл. Но виновен он был лишь в недогляде как первое начальственное лицо над всеми ними, вот так посчитала высокая сенатская комиссия, расследовавшая это дело.
        - Мне на тот момент было 12 лет, и я был старшим из его четырёх детей. По приписке с рождения к гвардейскому Семёновскому полку имел уже на тот момент унтерский чин фурьера. Своего унтер-офицерского чина и потомственного дворянства я лишился вслед за своим отцом, и мы всей семьёй с матушкой, сёстрами и братцем-младенцем отправились вслед за ним в дальний Тобольский гарнизон. Там и прошла моя дальнейшая жизнь. У родителей умерли трое малых детей, да зато народились ещё четверо. Отец служил честно и исправно, офицерское звание ему обратно никто, конечно же, не вернул, да и не вернёт теперь, похоже. Но за пять прошедших лет он сумел дослужиться аж до каптенармуса. Хлебнули мы много лиха, ну да ничего, выжили как-то, слава богу, и в этой далёкой Сибири. А как только мне исполнилось семнадцать лет, так выхлопотал я себе право отправиться служить в армию, как раз тогда с турками уже война начиналась. Ну, вот и служу теперь барабанщиком в своём Муромском пехотном полку. После Кагула меня на него перевели, у нас там в роте грамотного солдата, что ранее эту должность занимал, покалечило. Нужен был тот, кто
хотя бы читать и писать бы смог. А сегодня с утра меня вызвали в полковую канцелярию и потребовали вас найти.
        - Занятно, - покачал головой Алексей. - Вот ведь судьба-злодейка. Стрелять точно умеешь, проворен ли сам, в битвах участвовал?
        - Так точно, - кивнул Сергей. - Был в баталиях позапрошлого года при Хотине и на Днестре. О прошлом годе в деле при Рябой могиле, Кагульском сражении и под Бухарестом. Стреляю уверенно. Когда охотников выкликали из каре, всегда со своей фузеей в цепь застрельщиков выходил.
        - Ну-ка покажи мне своё оружие, надеюсь, оно так же в надлежащем уходе, как и вся твоя амуниция? - и Лёшка взял в руки удлиненную пехотную фузею.
        Была она по своей конструкции практически такой же, как и егерская, только почти что на целый фут (304 мм) длиннее стволом. Да и тяжелее и, конечно же, более громоздкой была соответственно. Всё для того, чтобы в штыковом бою иметь преимущество против холодного оружия. С примкнутым длинным штыком это было фактически настоящее тяжёлое копьё. И в рукопашной с вражеской пехотой драться, и против конницы устоять, если ты в сомкнутом, едином и ощетинившемся жалами штыков строю стоишь.
        Фузея была далеко не новая, на ложе, стволе и на её прикладе были видны следы многочисленных ударов и выщерблины. Но всё здесь было подогнано и исправно. В ударно-кремневом замке курок и курковый винт не шатались, а сидели на своём месте плотно и устойчиво, так же, как и сам кремень в верхних губках. Огниво, полка, подогнивная пружина - всё было в идеальном состоянии, несмотря на долгую работу. Затравочное отверстие, весь замок и массивный ствол блестели свежее с нанесённой смазкой.
        - Забирай, - удовлетворённо кивнул Егоров и передал фузею барабанщику. - Пошли к егерям.
        Команда продолжала заниматься в поле, натаскивая в первую очередь пополнение.
        - Внимание! - вдруг гаркнул Лёшка. - Вражеская кавалерия показалась с левого фланга, расстояние пятьсот шагов! Егор, ты за командира!
        - Конница слева, - прокричал унтер. - Отходим к оврагу на стрельбище. Штуцерные, огонь! - и сам припал к прицелу своего оружия. Щёлк, щёлк, щёлк - сухо защелкали курки винтовок. И егеря кинулись в сторону оврага, на ходу защёлкивая штыки к стволам.
        - А ты что тут стоишь, сейчас тебя татарин саблей срубит или на аркан возьмёт! Может, в рабы к нему захотел? - крикнул Лёшка недоумевающему Гусеву, и тот, мгновенно сообразив, сдёрнул фузею с плеча и кинулся вслед за егерями.
        - До конницы 150 шагов, - выкрикнул Алексей, - Потап, Тимофей и Егор ранены. Всё, командиров у вас здесь нет!
        - Братцы, слушай мою команду! - прокричал Федька. Кудряш на плечи Тимофея взял, Петар - Егора, Милош - Потапа, остальные прикрываем раненых. Фузейщики, огонь! Молодой, ты что тут телишься, почему ещё штык не на стволе, у тебя фузея самая длинная, прикрывай ребят, раззява, - рявкнул Цыган на подбегающего барабанщика. И команда начала пятиться к стрельбищу, «отстреливаясь» и поводя жалами штыков. А навстречу им из оврага уже спешили стрелки, чтобы поддержать огнём своих товарищей.
        - Неплохо, неплохо, Федька, - похвалил инициативного рядового Егоров. - Только вот гренады вы зря не бросили, у вас ведь у каждого по две теперь есть для особого случая.
        - Так где гренады-то те, вашбродь? Ни одной же с собой в поле у нас не было, все вон дома в сумках лежат. Что же снежками в подступающую конницу кидать, - оправдывался перед командиром Цыган.
        - А из ружей вы по-настоящему стреляли? А раненые куда у вас были побиты, а конница вообще где? - журил солдата Лёшка. - Сам же понимаешь, что для учения это всё как бы понарошку, но всё же для наработки навыка. А про гренады-то ты забыл, признайся, зато вот новенького «раззявой» успел обозвать. А гренады, Федя, это хорошая вещь, не посечёт осколками, так хоть коней у врага напугает и нам такую нужную заминку в бою даст, - поучал Егоров. - А в целом неплохо, все молодцы.
        - Подравняйтесь, - и двух шереножный строй солдат заколыхался, выравниваясь на поле.
        - Представляю всем нашего нового егеря - Гусева Сергея. Будет он у нас в команде состоять в должности барабанщика. Парень был уже в сражениях, так что обстрелянный солдат, ну да вы и сами познакомитесь с ним. Передаю его под твою опеку, Иван Карпыч, ты и стрелок отменный, да и сам человек по службе и по жизни весьма опытный.
        - Матвей Никитич, тебе нового бойца одеть, обуть, вооружить и экипировать, всё как положено, и главное, побыстрее. Сам ведь знаешь, скоро нам в дело идти.
        - Ну вот, братцы, теперь и вся команда у нас в сборе. Все 38 человек теперь при деле, а глядишь, скоро и Ермолай поправится. Да и я чуть было не забыл, Гусев у нас человек, обученный грамоте, читать и писать свободно умеет. Иностранные языки не хуже меня даже знает. Так что вы имейте в виду, полезный он весьма человек, не обижайте его! - И из строя послышался удивлённый шепот.
        - Рядовой Гусев, поздравляю вас с зачислением в особую егерскую команду!
        - Егор, забирай всех новеньких и продолжай их обучать быстрой стрельбе.
        - Никитич, ты давай бери двух солдат из старичков, и пойдём провиант закупать к выходу. Гусева к вечеру уже в интендантство сводишь. У всех остальных двадцать минут на отдых. Разойдись! - и Лёшка с сопровождением отправился в город.
        Глава 7. Подъём по тревоге!
        - Господин прапорщик, господин прапорщик, - тарабанил кто-то настойчиво в дверь.
        Лёшка накинул штаны и свой егерский доломан на исподнее и, схватив пистолет с саблей, выскочил в сени.
        - Вас срочно желают видеть в главном штабе, - доложился вестовой капрал и с опаской скосил глаз на взведённый курок.
        - Что там стряслось-то? - удивлённо спросил Лёшка, пряча оружие - только что ведь полночь миновала, на улице вон темень стоит.
        - Не могу знать, - мотнул головой капрал, - вызов из главного квартирмейстерства, велели вам срочно прибыть. А мне к ахтырцам, вашбродь, ещё через полгорода надо бежать.
        - Беги, братец, я сейчас буду, - Алексей отпустил вестового и начал поспешно собираться.
        «Вроде бы рано ещё по всем срокам под Журжи идти. Как видно, что-то там стряслось такое, коли случилась такая спешка, - думал Алексей, торопясь прибыть в штаб армии. - Вот и Ахтырских гусар тоже поднимают, ну точно дело к раннему выходу идёт».
        - Заходи, Алексей, - пригласил главный картограф егеря в свой кабинет. - Пока все остальные не прибыли, мы с тобой тут отдельно от всех побеседуем.
        Внутри, за столом, застеленным знакомой картой, сидели два офицера. В одном из них Лёшка не без труда узнал майора Баранова, исполняющего при армии функции зарождающейся контрразведки. Голова Сергея Николаевича была обвязана окровавленной тряпкой, а сам он выглядел бледным.
        - Похоже, что весь уже намеченный план наступления мы будем менять наскоро, как это говорится, «на коленке», - начал объяснять обстановку Генрих Фридрихович. - Не зря тебя, Егоров, предупреждали про то, что у турок тут есть свои послухи, вот оно и подтверждение. - И он кивнул на скомканную и надорванную бумагу, что лежала на столе рядом с картой. - Наши люди выследили местного валаха, что выехал нынче вечером из Бухареста в сторону Журжи. Постарались его аккуратно взять, но вот что у нас в итоге получилось… - И он кивнул на поморщившегося Баранова. - Гонец от шпиона убит, кто его и к кому послал, того мы тоже сейчас не знаем. Сплошной провал у нас кругом. - И он, посмотрев на «контрразведку», покачал в раздражении головой.
        - Одно только радует, тайнопись тут простенькая оказалась, а у нас весьма грамотный в этом деле человек, что только недавно из столицы прибыл, - и он кивнул на второго сидящего. - В общем, в шифровальном письме все сведенья о тех войсках, которые идут на приступ Журжи и ещё точная дата их выхода. И что самое интересное, есть упоминание об особой егерской команде квартирмейстерства армии, которой так противоположная сторона заинтересована. Сказано здесь, что эта самая команда выходит с авангардом через три дня, и ведёт она всю русскую армию по уже разведанному ей ранее пути, то есть по главной лесной дороге на саму крепость. И сведенья эти слышаны были как от командира той команды, так и от других лиц из штаба и от самих войск. И вот теперь тебе задача будет, хорошо вспомнить, кому и что ты недавно говорил, как мы и условливались ранее по всему этому.
        Лёшка почесал голову:
        - Ёлки-палки, прямо как в какой-то детектив из двадцатого века попал. - Попробуй теперь вспомнить всех тех, кому он специально передавал «дезу» про их будущий выход. Именно это он сейчас и сказал барону, пожимая в недоумении плечами. Ведь и в штабе, и в канцелярии, да и в интендантстве пришлось в последнее время покрутиться, формируя свою команду. Со знакомыми и не очень офицерами довелось ему тоже весьма плотно пообщаться. На кого же вот так вот просто можно было бы подумать плохое?
        - Ладно, - смилостивился подполковник. - На это у нас действительно сейчас нет времени. Бог даст, живы будем, займёмся этим шпионом серьёзно уже после взятия Журжи. Всё равно все планы сейчас у нас летят в тартарары. Командующим и главным квартирмейстером армии поставлена задача - переиграть противника, ускориться по выходу войск и начать наше наступление на три дня раньше запланированного, а это значит, что вам, Егоров, предстоит выступать уже нынче под утро. Надеюсь, у вас всё там готово?
        - Ну, как сказать, - задумался Алексей. - Провиант заготовлен, зимняя одёжа какая ещё с того раза осталась, а какую мы подкупили по новой, маскировочные халаты, те все нашили. Боеприпас по тройной норме выдан каждому, однако не до конца команда ещё сбита, новенькие не все уверенно работают, как минимум пару недель слаживаться ещё бы нам нужно.
        - Ну, вот и сладитесь там за эти две недели в походе, - перебил его Фридрихович. - Сейчас командиры от ахтырцев, казаков и от отдельного егерского батальона подойдут, быстро тут всё обсудим, и полковник Денисов вам самолично всем поставит задачу. Сам основной план для вас не изменился - вы обходите озеро и вытекающую из него речку справа и по старой заброшенной дороге на Доростол, лесом заходите туркам во фланг, а потом тыл, ну а основная часть армии бьёт их в это время с фронта. Турки по главному пути нас будут очень ждать, ведь к ним попадёт тайное письмо от их шпиона со всеми нужными сведениями.
        Лёшка, ничего не понимая, уставился на подполковника. А тот уже отдавал команду сидящим рядом контрразведчикам:
        - Вам, Сергей Николаевич, срочно убыть на юг. Берите сотню казаков, устройте представление перед турецким заслоном со стрельбой и с криками. Пусть османы «выручат» своего гонца от шпиона. И ничего, что он к ним в руки уже убитый попадёт, зато со своим настоящим посланием. Только сделайте это всё, как только можно более достоверней, чтобы им даже и в голову не пришло, что мы так с ними «играем» сейчас. Надеюсь, что хоть в этот раз вы не опростоволоситесь?
        Контрразведка стояла, понурив голову:
        - Всё сделаем как нужно, господин подполковник, не сомневайтесь, - вздохнул Баранов. - Разрешите идти?
        Двухтысячный сводный отряд под командой командира Апшеронского гусарского полка полковника Пишчевича, подходя к озеру Будени, по основной дороге на юг сделал днёвку для отдыха. А потом, поднятый по тревоге глухой ночью, вдруг резко взял вправо и обошёл озеро с его восточной стороны. Переправившись через неглубокую речку, выходящую из него, русская конница стремительно проскочила открытое место и, зайдя в лесной массив, расположилась там для отдыха.
        В трёх верстах восточнее их расположения по лесу проходила заброшенная древняя дорога на Силистру - бывший старинный Дуросторум - город, где когда-то в эпоху владычества Рима базировался XI Клавдиев легион и где был большой центр всех этих окружающих земель.
        После стремительного перехода Ахтырскому гусарскому и Третьему донскому казачьему полкам можно было пока отдыхать и ждать начала боевых действий. Вся основная работа сейчас ложилась на плечи или, вернее, на ноги доставленных сюда верхами егерей.
        После небольшого роздыха непривычных к конным переходам стрелков, егерскому батальону премьер-майора Давыдовского предстояло занять местность перед лагерем и удерживать её пару суток. До этого времени особой команде Егорова нужно было проверить всю заброшенную лесную дорогу и выявить те места, где стояли турецкие заслоны, контролирующие эту часть лесного массива. Особое внимание нужно было уделить селу Пьетрели, расположенному южнее, уже ближе к выходу из леса. По словам проводников, в этом лесном селе располагался большой турецкий гарнизон, и нужны были сведенья, чтобы наша конница могла по нему ударить в самое удобное для этого время.
        - Через два дня наши основные боевые части, выступившие из Бухареста, войдут в лес западнее нас, по главному направлению на Журжи и ввяжутся там, в лесные бои, - ставил задачу командирам сводного отряда полковник Пишчевич. - Как только турки поймут, что наш план наступления не изменился и что русские проламываются по главному лесному тракту в их центре, они соберут там из всех окрестностей все свои близлежащие резервы. Об этом нам станет известно от гонцов из штаба армии, да мы и сами, как я думаю, это вскоре увидим, коли будем со стороны наблюдать за своим противником, - и он кивнул на Лёшку.
        - По поступлению известия из штаба генерала Олица наша задача будет смести все противостоящие нам здесь силы османов, прорваться через лес и затем ударить резко на запад, замкнув, таким образом, всю эту лесную группировку турок в кольцо. После этого наша армия пробивается через дезорганизованного противника по лесу и стремительным маршем выходит на простор перед самой крепостью Журжи.
        - Всё ли всем понятно?
        Вопросов ни у кого не было.
        - Тогда особой команде Егорова отдых до вечера, и уже в сумерках она уходит на разведку всего нашего направления. Связь и все сведения через ваших вестовых, прапорщик.
        - Егерям Давыдовского посменно нести дозорную службу вокруг основного лагеря, чтобы, не дай бог, никакой татарский разъезд на нашу стоянку здесь не наткнулся.
        - Всё, все по своим местам, господа офицеры, - закончил совет полковник.
        - Братцы, нам шесть часов отдыха и потом в путь, - объяснял команде Алексей. Пищу готовить в овражке, с дровами быть осторожнее, постарайтесь найти сухие, чтобы сильно не дымить. Потом спать, через пять часов опять похлебаете горячего, и как смеркается - выходим.
        - Это что! - рассказывал егерям из недавнего пополнения байки Федька. - Сейчас-то у нас вона какая большая сила стоит за спиной. Ежели, скажем, турка и навалится по глупости вдруг, так отобьемся, небось, с такой-то ратью от супостата. А вот пару месяцев назад совсем нам уже кисло было в этом лесу. Навалились на нас пара сотен тогда, хорошо-то, что в лесу они воевать не умеют, степные ведь воины все, но зато числом на нас давят, и все обозлённые такие, аж спасу от них нет. Как же, мы ведь ихнего самого главного анжинера с бумагами скрали с этой самой крепости, вот они и обозлились, видать, с того на нас шибко. Насилу вырвались мы в тот раз, да и то, правда, не все. Почти что треть наших осталась в этом лесу навсегда. Если бы не ахтырцы-молодцы, так всех бы нас перебили тогда. Но гусары-то дали им там, канешно, порубали кого, а кто и к себе обратно убёг. Ну вот после того дела наш самый важный генерал и говорит, значит, - и Федька сделал важную гримасу, надув щёки. - Коли так сурьёзно воевать энти егеря малым числом могут, так повелеваю я собрать их в особливую команду, да ещё им из полков людей
прибавить. А тебе, Фёдор, я два рубля в награду за твою храбрость дарю и наказ твоему начальству, чтобы у тебя самый лучший штуцер был, - хвастался Цыган.
        - Иди в овражек, балаболка, там уже костры всем готовы, варите скорее себе, через полчаса уже командир наказал тушить костры, - подгонял весёлого егеря Матвей.
        - Вот, робята, ничего ведь не могут без меня делать, даже готовить не могут как следует. Стёпка, Ильюха, пошлите, буду учить вас особливый егерский кулеш варить. - И за Цыганом, встав с подстилки, пошли «молодые» фузейщики из его личной тройки.
        - Ну вот, глядите, как надо, - пояснял Федька. - Ильюха, сымай с себя наш котелок и давай его сюда. - Коренастый, конопатый егерь снял притороченный плоский котелок со своего пояса и подал его старшему. - Так вот, вешаем его с водой над костром и ждём, когда она закипит. Братцы, дайте кипяточку, Христа ради, не жадничайте водицы, а? - и он посмотрел жалостливо на других егерей, что также занимались здесь готовкой.
        - Свою надо иметь, пораньше бы пришёл, снега натопил бы, как все, вместо того, чтобы лясы точить, - ворчал Потап, помешивая варево в своём котелке у соседнего костра.
        - Да я же молодым объяснял, как службу справнее нести надоть, ну что вы водицу жадничаете-то, в самом деле, а? - всё жалился Фёдор.
        - Айда сюда, назола, отолью из своего немного, подкинешь потом туды снега, всё быстрее сготовится, а то не успеешь, пока тут телиться будешь, всухомятку придётся есть, - проворчал Тимофей и плеснул в котелок друга кипятка.
        - Вот спасибо, Тимошенька, век твою доброту не забуду, - бормотал Федька, подкидывая в свой котелок снега.
        - Но и не вспомню никада, - хохотнул Ваня Кнопка, засыпая крупу в свой.
        - Так глядите, робята, в следующий раз вам по очереди готовить, - поучал своих молодых Цыган. - Еда эта нехитрая в готовке, но очень даже сытная и удачная для дальнего похода. Нас её делать Ляксей Петрович научил. Так, значится, в кипяток сыпем красную чечевицу, потому как она быстрее всех круп разваривается. Сюда же бросаем кусочки вяленого мяса, соль, перчика с лаврушкой для вкуса, ещё сальца и пару шариков топлёного маслица. Можно было бы, конечно, и морковки с лучком сюды бросить, но кто же его будет в переходах-то таскать, когда лучше патронов поболее взять, так что пока и этого здесь будет довольно. Потом закрываем котелок его верхней крышкой и оставляем на огне вариться и париться пятнадцать-двадцать минут. Вот вам и весь секрет особого егерского кулеша.
        - Как просто-то! - качал головой наблюдавший за действиями Фёдора новенький барабанщик. - А главное, быстро и необременительно, неужели и вкусно будет?
        - А что не скусно-то, конечно, скусно, и горяча, и жирна кашка егерская, - усмехнулся Федька. - Это тебе не сухари в пяхоте неделями грызть. Тут самые силы для дальних переходов можно сполна черпать. Ты полушку-то давай, Гусев, чего стоишь?
        - Какую полушку, за что? - не понял его барабанщик.
        - Как за что? Так за науку. У тебя вон ведь свой старшой тройки - Карпыч есть, а ты тут у меня всё рядом трёшься, - продолжал издеваться над молодым солдатом Цыган.
        Сергей фыркнул и отошёл в сторону.
        - Куда пошёл, полушку давай! - хохотнул вслед Федька и подкинул в костёр дров.
        - Ляксей Петрович, Ляксей Петрович, вашбродь, темнеет уже. Велели, как смеркаться начнет, разбудили чтоб, - трогал Егорова за плечо Ваня Кнопка.
        Лёшка, скинув с себя белёную парусину, вскочил с подстилки из нарубленных ветвей. Сверху моросил лёгкий дождик. Февраль в Валахии был капризный, ни зима, ни весна, а что-то такое посредине. Вот только утром шёл здесь лёгкий снежок, укрывающий следы конного от перехода, а к вечеру дунул ветерок с недалёкого моря и принёс кисею дождя.
        - Начинайте костры разводить, - кивнул он старшему от дежурной тройки. - Минут через двадцать уже всех поднимайте. Как раз через часок совсем стемнеет, и после ужина в путь тронемся! С дровами не заморачивайтесь особо, всё равно дым не увидишь, вы, главное, быстрее шевелитесь, - и Егоров окинул взглядом свой лагерь. Перед ним лежало одиннадцать серых холмиков. В каждой боевой тройке, помимо носимого личного имущества и оружия, был общий котелок и трёхметровый отрез из плотной конопляной парусины, обладавший высокой прочностью и хорошо отталкивающий влагу. Аккуратно сложенный, много места он не занимал, весил приемлемо, а в походе на ночёвках был вещью незаменимой. Вот и спали ребята под этой плотной парусиной, спасаясь от сырости и прижавшись к другу дружке.
        - Ну, всё прапорщик, можете ужинать и потом выдвигайтесь. Как только разведаешь дорогу, так сразу же мне о том весть дай. Времени на раскачку у нас мало, нужно будет по османам вовремя ударить, - напутствовал командира егерей старший сводного отряда.
        Алексей, всё выслушав, козырнул и отправился к своим.
        Кроны деревьев раскачивало ветром. Где-то скрипели стволы, трущиеся друг о друга, шумели вверху голые кроны, на землю сверху капали холодные капли дождя. Егеря уже пятый час пробирались вдоль лесной дороги. Снежные сугробы хорошо подтаяли под сыростью, проходить было проще, но люди уже насквозь промокли, и пора было делать привал. По прикидкам выходило, что сейчас было где-то около часа ночи, и до рассвета оставалось часов около семи. Заброшенная дорога со старыми следами от проходившей по ней когда-то конницы была ныне тихой. Никаких признаков присутствия врага на ней не было, и Лёшка уже хотел было дать команду сворачивать вглубь леса для часового отдыха, как вдруг из ночной сырости вынырнула тёмная фигура.
        - Вашбродь, вашбродь, старшой велел вам передать, что впереди турецкая застава нашлась! - докладывал Федькин посыльный Степан. - Около десятка человек мы там разглядели, возле завала из лесин они все толкутся, а рядом ещё три юрты стоят, ну эти как бы такие дома, только из войлока, и от них ещё костром вокруг несёт. Да, и там пара десятков лошадей ещё стреноженными в загоне стоят.
        - Опа, а вот это уже интересно! - воскликнул тихонько Егоров. - Говоришь, три юрты у них там, и ещё пара десятков лошадей рядом? - Вот как ты не ругай Федьку за это его баламутство и баловство, но зато ночное зрение и чуйка у Цыгана была отменная. Вот и сейчас он, ни чем не выдав себя, сам обнаружил вражеский заслон загодя. И Алексей, захватив Тимофея с Макарычем, осторожно побежал вслед за Степаном.
        Заслон турки выставили грамотно, с обеих сторон от дороги были небольшие косогоры, переходящие затем в овражки. Местность перед завалами из деревьев просматривалась хорошо, и обойти его было очень непросто. Пришлось делать хороший крюк и выходить на них, продравшись через густой кустарник.
        - Как ты их обнаружил-то хоть, Федька, скажи? - прошептал Егоров, вглядываясь в тёмные фигуры часовых, прохаживающих буквально в двадцати шагах от них.
        - Да учуял я их, вашбродь. Вот прямо нюхом своим этих почувствовал. Пахнуло на меня каким-то кисляком, опосля потом конским повеяло, а затем и дымком от них потянуло, - объяснялся егерь. - Ну а уж как присмотрелись получше, так и разглядели следом всё это дело.
        - Понятно, - кивнул Лёшка и задумался. Три юрты, два десятка коней рядом и десяток солдат постоянно у завала на дороге дежурит. По всему выходило, что это был передовой заслон. Значит, где-то вёрстах в пяти или семи должны были находиться и основные силы турок. А это как раз-то и было расстояние до селения Пьетрели, где, по сведениям, полученным от местных, стоял сильный османский отряд.
        - Молодец, Фёдор, - похвалил чуткого егеря Лёшка. - Выводи всю нашу команду в обход этой заставы. Возьмите от этого места на версту в лес, обходя его по правую руку, и вставайте там пока на отдых, только никаких костров не разжигайте и не шумите, смотрите. Полтора-два часа передышки мы тут явно заработали. А мы с Тимофеем и с Макарычем тут пока посмотрим осторожно за этими, - и он кивнул в сторону заставы.
        Минут через двадцать послышался гортанный крик, и в мутном свете выглянувшей из-за туч луны Алексей увидел в отдалении какое-то шевеление. Похоже было на то, что меняли караулы. Прошло минут пять, всякое шевеление прекратилось, и у турок снова стало тихо. Только всхрапнула с их стороны лошадь, и с новой силой пахнуло дымком.
        - Сменившийся караул дровишек подкинул в очаги юрт. Небось, озябли полночи-то на этой сырости стоять, - поделился своим соображением Макарыч.
        - Очень может быть, - согласился Лёшка. - Иван Макарыч, а сколько в юрте у них воинов всего может быть?
        - Нуу, с десяток-то точно в них должно поместиться, а может быть, что и даже чуть больше, командир, - немного подумав, ответил опытный унтер.
        - Да, похоже, что тут у них половина сотни стоит, а потом она с другой её половиной меняется, - согласился Егоров. - Если на них выходит противник, то они связывают его боем и держатся здесь столько, сколько могут, а гонцов посылают в свой основной лагерь с вестью о нападении. А те уже дальше посылают известие в крепость, просят подмоги, ну и сами развязывают тут большую лесную войну, всячески сдерживая неприятеля до подхода помощи. Что же, хитро!
        - Ладно, теперь осталось разведать их главный стан в самом селении, поползли ребята! - И егеря, где ползком по-пластунски, а где на четвереньках или перебежками, убрались с места наблюдения за заслоном.
        - На небольшой укромной полянке поверх расстеленных парусиновых пологов лежали, положив на свои вещмешки ноги, усталые егеря. Многие из них, воспользовавшись паузой, перекусывали сухим походным порционом: вяленой восточной колбасой, суджуком, и вяленой же мясной вырезкой, бастурмой, заедая всё это сухарями или просто снегом. Это, конечно же, была не горячая пища, но хоть что-то, чтобы восполнить силы после длительного марша по раскисшему снегу. Лёшка присел рядом с Никитичем и принял от него большой пласт хорошо провяленного мяса.
        Час отдыха пролетел незаметно. Все, кроме дежурных часовых, успели провалиться в глубокий сон, и было очень жалко поднимать ребят. Но времени до рассвета было всего-то часа четыре и не более того, пора было уже идти дальше.
        - Подъём, команда!
        Глава 8. Путь свободен!
        К селению вышли уже при сереющем предрассветном небе. Луна спряталась, и наступило тонкое и короткое время рубежа между темнотой ночи и светом дня. Самый сон для тех, кто привык ночью спать, а свои дела делать при дневном свете. Село было немаленькое, домов около пятидесяти в нём точно было. А как известно, около каждого села был большой выгон для скотины, сенокосы, лесные вырубки и поля. Так что открытого пространства здесь хватало, и наблюдение егеря вели от самой опушки леса, переползая по раскисшему снегу и прикрываясь густым подлеском. Движения в Пьетрели особого не было. Только с двух его сторон на дороге стояли нагромождения рогаток, были видны несколько сцепленных между собой телег и кое-где мелькали фигурки немногочисленных караульных.
        - Спокойно себя ведут османы, - выдохнул в ухо Карпыч. - Как же, впереди у них заслон на единственной заброшенной дороге. Сзади ещё несколько вёрст, а там лес кончается, а дальше одна степь, где татарские разъезды гуляют и уже до самой крепости недалече.
        - Это точно, - кивнул, соглашаясь, Лёшка. - Всё-таки сколько их тут сидит-то, в этих Пьетрели, как ты сам-то думаешь, Иван Карпыч?
        Пожилой егерь пожевал губами, окинул всё более открывающееся с рассветом пространство перед собой и, подумав, подвёл итог своим умозаключениям: - Полсотни домов, несколько рядов юрт стоят, табун большой в отдалении. Думаю, что пару батальонов пехоты и конный полк тут точно есть, это ежели, конечно, всё на наш манер всё перевезти.
        - Ну да, и я так думаю, что общее число прикрытия здесь не менее тысячи человек будет. Хорошие силы, если тут в оборону грамотно встать, - думал Лёшка. - Интересно, а как там дальше по дороге, до выхода из леса. Нет ли еще какого заслона впереди? Всё-таки вёрст с пять-семь ещё будет до начала открытой степи.
        Проверять это нужно было поскорее, через полчасика уже совсем рассветет, и тогда пойдут во все стороны конные дозоры, осматривая всю окружающую местность. Поэтому Егоров ставил задачу двум своим тройкам предельно коротко: срочно обойти селение стороной, стараясь нигде не следить. Пройти вдоль старинного тракта до выхода из леса и проверить его на наличие заслона и засад. После вернуться сюда уже в сумерках и найти основную команду в лесу, где она и будет ждать известий от своих разведчиков.
        - Фёдор за старшего, у него глаз зоркий и чуйка работает как у собаки, - объяснился скорее для Живана Алексей. - Не хотелось бы, чтобы между старшими троек на выходе возникли какие-нибудь непонятки. - Серб всё прекрасно понял, чуть улыбнулся и спокойно кивнул головой.
        - Ну, давайте, с Богом, ребята, только тихонечко там!
        Наблюдение за селом он оставил за собой, придержав рядом лишь тройку Карпыча. Все остальные оттянулись в глубину леса, чтобы не создавать лишнюю суету и, отдыхая, набраться там сил.
        - Ну как новенький-то, не хнычет? - и он кивнул на лежащего в шагах десяти Гусева.
        - Нее, Ляксей Петрович, добрый солдат, не пискнул даже за всё время выхода. Хотя и видно, что тяжело ему тут с нами с непривычки, что мы слепые, что ли, неужели уж не видим, что парень сам из благородных, и как только в солдаты-то он угодил?
        - Не рассказывает сам он о том? - спросил Егоров.
        - Нее, вашбродь, ничуточки, ничего не говорит. Федька, вроде как, пытал его как-то, вы ж знаете эту Федькину цыплючую натуру. Но он как воды в рот набрал, только лишь зыркнул на Цыгана глазищами, ну тот сразу и отстал тогда. Неужто есть какой грех за Серёжкой?
        - Неа, - мотнул головой Алексей. - Чист он сам. Там дела семейные с государевыми в переплёте. Мой тебе совет, Карпыч - не вникай, целее все тогда будем.
        - Не, не, не, что я не понимаю, что ль? Моё дело - сторона, - отмахнулся унтер.
        В это время уже рассвело, и в селении началась суета. Задымили трубы в домах. Забегали по всему селу солдаты. Вот вскочили на коней три десятка верховых и проскакали к дальней вырубке. Лёшка наблюдал за всем в свою зрительную трубу, раздвинув все её колена.
        - О, как любопытно, всадники-то какие интересные эти, - кивнул он Карпычу и передал ему свою трубу.
        Действительно, не очень они походили на привычных уже крымчаков-татар и на сипахов - регулярную и феодальную конницу. Были все они единообразно одеты, на хороших породистых лошадях, с короткими ружьями за плечами и все в меховых серых шапках с какими-то хвостами с боков или сзади.
        Разъезд, внимательно осматривая окрестности, ускакал вдаль, и разведчики сосредоточили своё внимание на том, что сейчас происходило в самом селении. Были тут, как видно, представители от регулярной конницы, которые, потолкавшись около котлов и позавтракав, пошли обихаживать лошадей. Была и обычная турецкая пехота - азабы - ополчение, набираемое в военное время и состоявшее в основном из вчерашних крестьян.
        - Так, а это у нас кто? - из общей массы солдат Алексей выделил несколько фигур отличавшихся своей тёмной единообразной одеждой от всей этой разномастно одетой и яркой воинской массы. На головах, как было отчётливо видно, у них были одеты чёрные войлочные цилиндрические шапки. На теле - тёмно-зелёные короткие кафтаны с чёрными воротниками, широкие пояса с красными шёлковыми кушаками и нацепленными на них кривыми саблями и большими рогами-пороховницами. Понизу - тёмно-красные шальвары и кожаные коричневые башмаки. Одежда на этих воинах была одеждой типичных топчу, то есть турецких артиллеристов, а если тут есть топчу, то, значит, должны были быть и сами пушки. А вот это было уже очень важно! Лёшка долго разглядывал окрестности и так и не увидел здесь никаких орудий.
        Наконец-то сразу несколько топчу, как видно, хорошо подкрепившись, направились к укреплению при въезде в село с его северной стороны. Потолпившись у стоявших тут на карауле пехотинцев и, как видно, перебрёхиваясь с ними, они затем направились к импровизированной баррикаде из сцепленных там телег, бочек, брёвен и какого-то ещё наваленного хлама. Там они сняли несколько щитов из плетёного ивняка, и перед Лёшкой открылись три пушки с направленными в северную сторону стволами.
        Пушкари что-то там потёрли, подчистили банниками стволы и снова их тщательно прикрыли, после чего уже присели рядышком.
        - Дежурная смена пушкарей, - кивнул Карпычу Лёшка. - Как хорошо, что мы их пораньше сейчас углядели. Это сколько же они бед могли натворить, если бы картечью дали по нашим, а мы бы про них даже и не знали.
        - Возьмём на заметку, - и, достав из нутряного кармана плотный лист бумаги, Егоров начал наносить на него схему обороны селения.
        Через пару часов тройку Карпыча сменила команда Трифона, и Алексей с тремя отдежурившими егерями отполз в лес, а дальше уже перебежками и через версту они были на месте временного лагеря егерей.
        Вся команда уже позавтракала горячей пищей и теперь спала как убитая. На карауле сейчас была только тройка Кузьмы.
        Для сменяющихся с дежурства оставался один дежурный «костёр разведчика». Алексей давно уже обучил своих людей этому хитрому костру, и по возможности все они им не раз уже пользовались. Всё здесь было очень просто. Место для него выбиралось под живым и густым деревом, чтобы дым, поднимаясь вверх по кроне, потом рассеивался и не выдавал расположения лагеря.
        Сначала в сухом месте выкапывали ямку диаметром и глубиной около фута (30,4 см), нижнюю её часть затем расширяли до двух футов, чтобы можно было использовать более крупные дрова. В этом случае у нас получался как бы такой толстобокий кувшин с более узким горлом. И на нём сверху вполне можно было ставить посуду для готовки пищи.
        Отступив от этой ямки на пол фута, рядышком вырывали ещё одну ямку диаметром в два раза меньше чем первая и так, чтобы она под наклоном входила в нижнее основание первого углубления. Таким образом, у нас получалось что-то в виде чайника с носиком. Этот наклонный ход создавал тягу в костре, подавая в него воздух, и делали его, как правило, с наветренной стороны для улучшения подачи, хотя, как показывала практика, и без ветерка эта тяга была весьма даже прекрасная.
        На дно основной ямки укладывались сухая береста и хворост. При поджоге растопки и разжигании костра горячий воздух поднимался вверх, а ему на смену поступал свежий из наклонного хода. При этом образовывалась постоянная тяга с хорошей циркуляцией. Чем больше разгорался наш костер, тем она становилась всё сильнее и сильнее.
        Полезный эффект от такого костра был гораздо выше, чем у обычного, поскольку его тепло концентрировалось в узком горле и не разлеталось вокруг как у обычного. А значит, и приготовление пищи с просушкой одежды шли в нём гораздо быстрее. Ушлые егеря приспособились натягивать полог под углом, который отбрасывал выходящее тепло на отдыхающих, да и сама земля в таком костре хорошо и быстро прогревалась - чем не удобное место для ночёвки.
        Чтобы затушить костёр, достаточно было просто перекрыть его наклонный ход, и без притока свежего воздуха он сам там мгновенно гас. При сворачивании лагеря ямки засыпали, а поверх них устанавливали срезанные ранее рулончики дёрна, и ничто не указывало больше, что тут ранее была стоянка с кострами.
        Никитич быстро разогрел уже сготовленный ранее кулеш, егеря поели горячего и завалились спать под растянутым тентом.
        - Дядька, часа через четыре меня растолкай, - пробормотал Лёшка и провалился в сон. Сменялись караульные тройки, уходили к селению наблюдатели, время медленно тянулось к вечеру. Вот, наконец, упали на землю длинные тени, солнце зашло как это и бывает зимой стремительно, и всё вокруг окутала темнота. Прошло ещё немного времени, и на стоянку егерей выполз откуда-то вообще с нежданной стороны Федька.
        - Эх ты, клоп мелкий! - пожурил он Ваню Кнопку. - Эдак и дальше вполглаза сторожить будете, так и всех нас тогда вражина ночью повырежет. Я возле твоих молодых в двух шагах вона прокрался, так ни один из них меня не заметил даже!
        - А что ж ты возле меня-то тогда не ползал, я бы тебя мигом прикладом-то оприходовал по горбу! - оправдывался Ваня.
        - Да горб свой пожалел, - хохотнул Цыган и, крикнув свою команду, направился к командиру.
        - Ну, значится так, вашбродь, как вы и говорили, всю дорогу до самого конца леса мы с ребятами там прошли. Дальше уже степь с перелесками начиналась, а туда вы сами нам не велели соваться. По той части дороги никаких засек и застав дальше нету, только лишь конные дозоры изредка проходят. На один мы чуть было не нарвались, чуткие такие и одеты как-то они странно: в длинных кафтанах с меховыми воротниками, а поверх шапки такие пушистые с хвостами. Вооружены они получше, чем обычные всадники, и кони у них дюже справные, уж я-то в конях разбираюсь, - и Цыган восхищённо зацокал языком.
        - Да, видел я таких с утра, - подтвердил его слова Алексей. - Как раз они, видать, в дозор уходили. Что ещё углядели-то по пути?
        - Да всё, вроде, - неуверенно пожал Федька плечами. - В сторону крепости обоз проходил с той стороны, - и он махнул в восточном направлении. - По нашей дороге тоже туды-сюды сновали и на санях, и так верхами тоже. Была бы команда, так можно было бы языка скрасть, но вы же велели себя тихо держать, вот мы на это и не решились.
        - И правильно сделали, - кивнул Егоров. - Не ясно, сколько нам ещё тут сидеть, не хватало ещё турок насторожить и на себя их всех собрать. Ладно, Фёдор, отдыхайте, вы сегодня своё дело сделали, теперь уже других будет черёд своими ножками топать, - и он приготовился писать донесение Пишчевичу.
        Через полчаса по его указанию были подняты две отдохнувшие тройки Егора и Тимофея.
        - Архипыч, вот тебе послание для командира нашего сводного отряда, - ставил он задачу старшему унтер-офицеру. - Как только можно быстрее доставьте его вместе со всеми схемами и с рисунками турецких позиций. Потом сразу же обратно, и смотрите, на глаза никакому разъезду только не попадитесь, всё ли тебе ясно?
        Егор понимающе кивнул и глухо крикнул своим людям: - По одному, расстояние между друг дружкой в пять шагов, за мной, братцы! - и шесть егерей скользнули под полог леса в северном направлении.
        Следующие сутки егеря вели наблюдение за селом и набирались сил. По исходу этих суток после полуночи прибыли наконец-то измождённые гонцы от сводного отряда.
        - Вам пакет, вашбродь, - доложился Егор, вытаскивая его с груди из-под доломана. - На словах только велено передать, что нами довольны, а остальное всё уже в ём там написано.
        Промокшие до нитки егеря потянулись к кострам, а Алексей, вскрыв пакет, углубился в чтение письма.
        В нём выражалась благодарность за чёткую информацию о противнике и предписывалось, как только в Пьетрели начнётся суета, и часть сил турок уйдёт в южном направлении, оставить там малый пост наблюдения, а всем остальным оседлать дорогу в версте от северного заслона. Главным для команды было не пропустить никого из этого заслона с вестью о нападении.
        Штурмовать его будут егеря Давыдовского. Затем уже всем выдвигаться в направлении селения для его последующего штурма. Основные силы русской армии выходили уже к лесному массиву, и вот-вот можно было ждать начала боевых действий. Всё было понятно, и оставалось только лишь наблюдать за турками.
        17 февраля после обеда подбежавший от дежурной тройки Трифона вестовой доложился, что в селении идёт большая суета и что там слышны заполошные крики.
        - Началось, - понял Лёшка и кинулся к посту наблюдения.
        Пьетрели действительно напоминали чем-то разворошённый муравейник. Носились куда-то пехотинцы, всадники ловили и освобождали от пут лошадей, накидывая на них сёдла. В стоящие рядком сани запрягались упряжные. До леса, находящегося шагах в пятистах, долетали суматошные крики и вопли турок.
        Наконец, этот творящийся хаос принял какое-то осмысленное движение, и в южном направлении убыло около пяти сотен конницы, а затем, погрузившись на пару десятков саней, укатила туда же и сотня пехоты. Полторы сотни пехотинцев, кому, как видно, этих саней не хватило, после долгих препирательств построились наконец-то в колонну и тоже зашагали вслед за укатившими. Крики в селе утихли, и всё здесь снова стало, как и прежде.
        - Ну, вот пора и нам в путь, тройка Егора остаётся на наблюдении. Выходим, братцы! - Алексей махнул рукой, и цепочка егерей побежала по дороге на север.
        Засаду сделали по всем правилам высокого разбойничьего искусства. В версте от северной заставы на прямом участке с буреломной мешаниной на обочинах подрубили два толстых буковых дерева. Место это взяли в полукольцо и приготовились к встрече гостей.
        Ближе к вечеру вдали захлопали чуть слышно ружейные выстрелы, и через три минуты показалась тройка верховых. Лёшка покачал рукой своим дровосекам: - Не подрубать, слишком маленькая цель для нас, и так даже без этого сшибём верховых!
        Хлопнул нестройный залп и все трое гонцов слетели, прострелянные, на землю. Лошадей поймали, трупы оттащили в лес и стали ждать дальнейшего развития событий.
        Минут через двадцать из-за дальнего поворота показался десяток всадников, за ними же бежало и полтора десятка пехотинцев, которые время от времени делали остановки и отстреливались от преследователей.
        - Внимание! - поднял руку Алексей. - Давай! - и перед приблизившимися всадниками рухнули оба дерева, напрочь перегораживая им проход.
        - Огонь! - и Лёшка, прицелившись, сам выстрелил в самого дальнего кавалериста. Огонь трёх десятков штуцеров и фузей сбил всех всадников и хорошо проредил пехотинцев. Времени на перезарядку уже не было, и Егоров, выскочив из-за завала, вставил штык в крепления штуцера.
        - Вперёд, братцы! - егерская команда с грозным рёвом кинулась к опешившей от неожиданности горстке турок. Те не стали искушать судьбу и побросав на землю свои ружья и сабли, подняли вверх руки с мольбой о пощаде.
        - Молодцы, Егоров! - похвалил командира особой команды Пишчевич. - Никого из ловушки, надеюсь, не выпустили?
        - Никак нет, господин полковник, всех побили или в плен взяли, кто отходил по дороге, - доложился Алексей. - Сейчас ребятки ещё лес проверяют, чтобы никто там не затаился из заслонных. Какие будут дальнейшие распоряжения?
        Командир ахтырцев поглядел на подходящие эскадроны своей конницы, на густеющее предвечернее небо. И пояснил свой дальнейший план.
        - Через часик начнёт темнеть, через два - здесь будет уже сплошная темень. Ветер стих, подморозило и начинает снова сыпать лёгкий снежок, а это значит, что есть возможность подобраться к селению, занятому турками, незаметно. Вы там уже всё исползали вдоль и поперёк. Предлагаю сделать вот что, - и командир сводного русского отряда подозвал к себе командиров всех подразделений.
        Цепочка егерей в белых халатах ползла от леса по припорошённому свежим снежком полю. Нужно было подобраться как можно ближе к главному укреплению, перекрывающему подход с севера. Не дать приготовить орудия к бою и постараться его занять или же связать боем. К этому времени от леса подоспеет первая рота егерей батальона Давыдовского и с ним можно будет отбросить турок в село. Две остальные роты егерского батальона, с приданными им тройками Егорова и Трифона, выходили в это время на свои позиции, окружая село. В их задачу входило разобраться в цепи и при начале боя у северной баррикады сделать бросок к околицам. Ну а дальше уже было дело кавалерии. Ахтырскому гусарскому и Третьему Донскому полку нужно было вырубить сопротивляющегося и дезорганизованного противника или же взять его в плен. В общем, нужно было уничтожить весь этот гарнизон турок и по возможности не выпустить никого с вестью о нападении и прорыве здесь русских.
        До укрепления уже оставалось шагов тридцать, слышался уже кашель часовых и их негромкая перебранка:
        - Neden bu kadar cok insan? burada tutuyorsunuz? Sadece ucu ezmek icin kald?, geri kalan? evlerde guneslenmeye gitti! ( - Зачем столько людей тут держать? Вон, топчу только троих оставили, все остальные греться в дома ушли! (тур.)) - слышался молодой и недовольный голос.
        - Ты солдат султана, Азим, а солдату султана положено беспрекословно подчиняться приказам своих командиров, - отвечал ему, как видно, уже умудрённый опытом служивый.
        - Так почему тогда кому-то из солдат нужно мёрзнуть на холоде, а кому-то можно отсыпаться в тепле и с крышей над головой? - всё не унимался молодой.
        Старый солдат не успел ему ответить. Со стороны села послышался цокот копыт, и кто-то из приблизившихся всадников закричал караульным пехотинцам:
        - Открывайте проезд быстрее, бездельники, комутан алая (командир полка) приказал срочно к заставе скакать!
        - Сейчас, сейчас, уважаемый, - засуетились у укреплений. Послышался скрежет и скрип - и в свете горящих факелов Лёшка увидел, как, открывая главный проход, караульные откатывают в сторону телегу и раздвигают рогатки и щиты. До времени нападения оставалось ещё минут десять-пятнадцать, вряд ли егерский батальон уже успел приготовиться к атаке, но деваться было некуда, общий план нападения начинал трещать здесь по швам. Если сейчас срочно не взять укрепление, то турецкие гонцы всё равно обнаружат изготовившихся к штурму русских, и тогда выбить предупреждённых турок будет гораздо труднее.
        Лёшка привстал на корточки и поднял вверх руку.
        Вот уже проход был полностью открыт, и в него втянулась пятёрка верховых. Цель была хорошо подсвечена факелами и горящими у турецких укреплений кострами. Лёшка совместил целик с мушкой на дальнем всаднике и затем плавно выжал спусковой крючок.
        Бабах! - его штуцер грохнул первым, а затем раздался ружейный залп егерей.
        - Никитич, гренаду! - в руку Лёшки легло круглое ядрышко с пупырышками из наклеенной сверху мелкой картечи.
        - Зажигай! - фитиль вспыхнул яркими искрами. И, размахнувшись, Лёшка с силой метнул доработанную им гренаду за баррикады.
        - За мной! - три десятка егерей с уже нацепленными штыками ринулись к открытому проходу.
        У турок царила паника. Ведь ничего не предвещало ночного нападения! Громко кричали пехотинцы. Какой-то командир из караульных призывал своих рядовых к порядку. Скакали, сбивая людей, лошади, оставшиеся без седоков. Несколько раненых оглашали воздух своими истошными криками. Бабах! - дополняя всю эту какофонию среди всполошившихся за укреплениями людей, грохнул взрыв гренады, и десятки осколков от ядра, дробины и картечины начинки разлетелись, калеча и убивая всех вокруг.
        Лёшка среди волны своих егерей влетел в открытый проход и разрядил один за другим свои пистолеты.
        - Вперёд! Бей их, братцы!
        Организованного сопротивления не было, в сторону недалёкого села неслась пара десятков турок, спешивших поскорее там укрыться, а с тыла подбегала уже первая рота Давыдовского. Теперь нужно было только продержаться здесь ещё минут пять, пока из леса не подскочит затаившаяся там кавалерия.
        - Прапорщик, почему раньше времени начали? - заполошно дыша, прохрипел, сблизившись с ним, егерский капитан.
        - Гонцы выезжали, - коротко бросил ему Лёшка, показывая на бьющуюся неподалеку в агонии лошадь.
        - Да пристрелите вы уже её! Фёдор, да добей ты, что ли, чтоб скотина не мучилась!
        - Не могу, вашбродь, жалко кобылу, - мотнул тот головой. - Вон пущай хоть Стёпка это сделает.
        - Всем перезарядиться и занять позиции в цепи! Ждём турок! - отдал команду Егоров и сам начал долгую перезарядку своего штуцера. Цепочка егерей особой команды сейчас дружно и молча работала шомполами, загоняя пули в свои фузеи и штуцера. Слышалось только их позвякивание от удара о ствол да ещё глухое постукивание молоточков, загоняющих свинцовую смерть в винтовые нарезы.
        Рота егерей в это время начала расширять проход для своей конницы, растаскивая в стороны весь хлам и разворачивая захваченные пушки в сторону села.
        А в Пьетрели же сейчас царила паника. Неожиданное нападение русских застало турок врасплох, и им нужно было время, чтобы собрать все свои подразделения и потом кинуть их в атаку. Но времени на это уже не было. С южной стороны села, а затем и с других околиц засверкали огоньки выстрелов, и донесся крик наступающих. Цепи егерского батальона, поднятые своими офицерами и унтерами, вышли к околице, ведя частый ружейный огонь.
        «Бабах, бабах, бабах» - грохнули три пушки, наконец-то развёрнутые с северного направления в сторону своих бывших хозяев.
        «Шиих!» - ушли заряды дальней картечи с протяжным стоном, лупя тяжёлыми двадцатиграммовыми пулями по домам, заборам, лошадям и телам турок.
        - Ураа! - влетел первый эскадрон гусар в село через только что открытый для них проход.
        - Ураа - с лихим свистом и криками пронеслась по главной улице первая сотня донских казаков.
        - Руби их в песи, круши в хузары! - орал ротмистр Ахтырского гусарского полка Гущинский, срубая на скаку первого турецкого пехотинца.
        - Сарынь на кичку! - кричал древний казачий клич урядник третьего донского полка Платоха, разворачивая свой лихой десяток в сторону стоящих в отдалении юрт.
        Вдруг от этих юрт, совершенно молча, выскочило около полусотни всадников и, не разворачиваясь, всё в том же плотном построении, как и вначале, как нож сквозь масло, прошлись через десяток Платона и через цепочку егерей, втягивающую в село с запада. Сверкнули клинки и так же молча, как и возникли эти всадники, пропали в ночи.
        Разгром у турок был полным, около трёх сотен их было порублено, при этом столько же сдалось русским в плен. Было захвачено два знамени, провизия и три орудия. Но самое главное, сводный русский отряд, пройдя через лесной массив, выходил на оперативный простор и теперь мог отрезать лесную группировку турок от их главных сил.
        Глава 9. Беслы
        - Ахтырский гусарский и третий донской конные полки уходят вперёд, - ставил задачу Пишчевич. - Егерский батальон Давыдовского следует вдоль леса за нами. В случае появления неприятельской конницы прикрываетесь лесом, там они уже за вами не полезут, да и не до этого им будет. У них тут скоро всё трещать начнёт. И вот-вот уже наши главные силы прорвутся по основному тракту.
        - Особая команда Егорова, вы своё задание уже выполнили. Пойдёте с егерским батальоном? - и полковник взглянул на Лёшку, мявшего в руках какой-то серый мех.
        У того были красные глаза, лицо словно бы сжато судорогой, и вообще он выглядел сейчас каким-то странным.
        «Ну как же, устали штуцерники, небось. Неделю ведь без продыху по снегу и по грязи проползали, притомился, видать, парень, - подумал командир гусарского полка, оправдывая заочно прапорщика».
        - Ваше высокоблагородие, у меня к вам будет просьба! - подняв глаза на полковника, отрывисто выговорил офицер-егерь.
        - Да, слушаю, прапорщик, - удивлённо вскинул тот брови.
        - Прошу вас отпустить мою команду по своему направлению, у нас есть вопросы вот к этим вот, - и он положил на чурбак волчью шапку, чем-то напоминающую малахай кочевников. Верх у неё был кожаный, с мехом по бокам и со свисающим сзади волчьим хвостом.
        - Их полусотня ушла на запад по просеке, мимоходом прорубившись через казаков и егерей. У меня погиб… - И Лёшка замер на миг, - у меня погиб близкий мне человек. Я хочу знать, что это были за «волки» и потом спросить с них за всё.
        - У меня тоже троих срубили, - кивнул сидящий рядом Давыдовский.
        - Лихие джигиты. У меня тоже половину десятка посекли, - подтвердил сказанное войсковой старшина Янов, командующий в этом деле казаками.
        - Понятно. Их-то сколько сбили всего? - уточнил Пишчевич.
        - Два тела только на земле нашли, - доложился Давыдовский. - Может, их, конечно, и больше там было, да только эти с собой утащили. И за этими ведь вернулись, да только мои егеря с Егорьевскими их прочь отогнали.
        - Хорошо, ваша команда, прапорщик, действует по своему плану, - согласился командир сводного отряда. - Пройдите по их следу, может, и правда сможете найти этих «волков». Вам в помощь два десятка своих казаков Василий Михайлович даст. Чай у станичников тоже теперь свои счёты к ним будут?
        - Так точно, господин полковник, выделю, - кивнул Янов. - Я им два полных десятка с той половиной, что от порубленного осталась, выделю. Да ещё и с их урядником тем во главе.
        - Ладно, - кивнул Пишчевич, - Всех наших раненых на сани, пленных тоже в колонну и гоните всех к Бухаресту, наших в госпиталь, этих к коменданту главной квартиры и сдать вместе с захваченными знамёнами. На охрану вон пары десятков казаков выделите, думаю, что им достаточно будет, всё равно ведь они уже не вояки. Все остальные трофеи и пушки, захваченные в селе, прибрать. Потом как только Журжи возьмём, интендантство всё как положено уже здесь учтёт.
        - Майор, в селе десяток караульных при капрале из своих оставьте. Думаю, их хватит, всё равно, считай, что тут уже наш тыл стал, - приказал командиру егерского батальона полковник. - Ну, всё, господа офицеры, прошу вас приступить к исполнению своих обязанностей. Общий выход из села через три часа, с самым рассветом.
        Алексей стоял перед холмиком земли, выросшим над могилой Егора. Чуть больше полгода он знал этого человека, а кажется, как будто полжизни с ним плечо к плечу они прошли. Егор, верный и надёжный помощник, скромный и молчаливый, он был лучшим стрелком в их команде, а возможно, что даже и во всей армии. Был он какой-то незаметный, но всегда оказывался там, где было всего труднее и опасней, лишь бы поддержать товарищей и помочь им в бою, да и в мирной жизни был добрым другом.
        Лицо боевого товарища с его светлыми, словно лён, волосами и носом пуговкой на конопатом лице стояли у Лёшки перед глазами. Вот и в последнем бою, когда «волчья полусотня» пошла на прорыв, он не бросил молодых егерей, не укрылся на околице, а прикрывал их до конца. Лёшка гладил его штуцер, казалось, и сейчас его пальцы чувствовали тепло его рук на прикладе.
        - Держи, Макарыч, твой он теперь будет, ты один из старичков, не считая Матвея, со своей фузеей не расстаёшься. Но теперь-то тебе его только брать, больше уже некому, не молодым же этот штуцер отдавать. Егорка бы это одобрил, сам ведь старый, понимаешь, - и Лёшка протянул нарезное оружие унтер-офицеру.
        - Земля тебе пухом, братец! Мы за тебя рассчитаемся. Звено, товсь! - И Федькина тройка подняла ружья к небу. - Курок взвести! - Щёлкнул курковый взвод. - Огонь!
        Хлестнувший по ушам военный салют, заставил отпрянуть в отдалении лошадей казаков. Там сейчас станичники прощались со своими погибшими.
        Лёшка, в каком-то отупении резанул своим кинжалом свисающий с затыльника шапки волчий хвост, длиною с ладонь. Затем пристально на него посмотрел и, присев на чурбак около сарая, пришил его на свой егерский зимний картуз, и так уже подбитый меховой опушкой. Получилось у него что-то в виде серой кисточки, свисающей слева за ухом.
        - Этого ко мне, - рявкнул Лёшка, указывая на османского офицера, стоящего в голове общей колонне пленных.
        Федька с Тимохой выдернули упирающегося турка и потащили его к сараю, около которого сейчас и стояла группа егерей и спешившихся казаков.
        - Beni oldurmeyin! Ruslar? ben vurmad?m. Ben sadece yemek dag?tmaktan ve dag?tmaktan sorumluydum. Ben hic kavga etmedim. Bir ailem ve bes cocugum var. Hayat?m? b?rak?n! ( - Не убивайте меня! Я не стрелял в русских. Я только заведовал подвозом еды и раздачей её. Я вообще не воевал. У меня семья и пять деток. Оставьте мне жизнь! (тур.)) - истошно визжал толстенький турок.
        - Интендант, ага, это как раз тот, кто и был нужен, - понял Лёшка и кивнул Платону: - Ну давай, урядник, теперь уже твой выход.
        Казаки подхватили упирающегося турка и подтащили его к колоде.
        - На плаху его, собаку! - ревел красный от натуги урядник, выдёргивая шашку из ножен. Четыре казака удерживали его за руки, буквально повиснув на плечах своего буйного командира.
        - Не убивайте меня! - визжал турок, сжимаясь в ужасе.
        «Бах!» - с его головы сбили каракулевую шапку, а широченный пожилой казачина с багровым шрамом через всё лицо схватил интенданта за мокрые от пота волосы и подтянул голову на плаху. Его расширенные, в красных прожилках глаза, приблизившись в упор, пристально вглядывались в мокрые от слёз глазки пленного.
        - Всё! Секир башка тебе, осман! - прошипел зло казачина.
        Проходящий в отдалении гусарский корнет рванулся было в ту сторону, где сейчас шёл жёсткий допрос, но его перехватил за руку ротмистр Гущинский.
        - Стоять, Сашка, куда лезешь, дурень, станичники знают, что делают, да и прапорщик из штуцерников-егерей с головой тоже дружит. Мой тебе совет, не лезь ты им под горячую руку, у них и так там ребят порезали при атаке, - и старший офицер потащил в сторону молодого.
        - Тихо, тихо, станичники, не перестарайтесь уже, а то он сейчас в беспамятство упадёт, и толку с него не будет, и так вон напрудил под себя, - Лёшка подошёл к колоде и присел на подставленный ему чурбак.
        - Yesil seytanlar?n komutan?y?m. ( - Я командир зелёных шайтанов. (тур.))
        Я слышал, что ты не стрелял в русских и очень хочешь жить? Если ты будешь говорить мне правду, то я смогу сохранить тебе жизнь, и ты вернёшься к семье и к своим пятерым детям. Говори, ты хочешь мне помочь или оставить тебя вот им, - и он кивнул на казаков.
        - Я всё скажу, господин, только не убивайте меня! - захныкал турок.
        Казаки по знаку Лёшки ослабили хватку и выпустили его из руки. Толстячок сполз с колоды и упал перед Егоровым на колени.
        - Что господин хочет знать от бедного Байрама?
        - Сядь на солому, Байрам, и постарайся хорошо вспомнить всё про тех, кто у вас эту шапку носит, - Лёшка вытащил из-за пояса головной убор одного из убитых «волков» и показал её интенданту. - От чистоты и полноты твоего ответа будет зависеть сейчас твоя жизнь. Так что ты уж хорошо постарайся, уважаемый, - и Лешка, пристально глядя на допрашиваемого, сощурил свои глаза.
        Байрам сдвинулся чуть в сторону с грязи и присел на клок из рассыпанной соломы. Кровь начала медленно приливать в его побелевшее лицо. Он немного задумался, а потом начал непрерывно тараторить, и Алексей еле успевал за ним переводить.
        - Это злые, очень злые воины, господин, - бормотал в волнении толстячок. - Их здесь была всего одна сотня из их трёхсотенного такима - отряда. Сами они из беслы - элитной гвардейской конницы, раньше охранявшей самого султана. И прибыл на Дунай этот отряд уже после всех битв прошлого несчастливого года.
        Многое про них он и сам не знает. Прижал жалостливо к груди руки Байрам. Даже ему многое о них неизвестно, хоть он и отпускал всему войску провиант, но так и не пришлось с ними ни разу разговаривать. И всё потому, что они ходят всегда все такие заносчивые, и даже на него эти всадники всегда смотрели свысока. А для приготовления пищи, в качестве водоносов и прочих дел, им прислуживали особые слуги - из сакка. Язык их ему неизвестен, и он лишь отдалённо напоминает турецкий. Как ему самому рассказали, эти слуги сака воины те, сами родом из какого-то племени на границе империи с Персией, и вся их жизнь проходит на коне и в битвах. Пока же подрастающий мальчик их племени собственноручно не убьет волка или врага рукой, до тех пор взрослые его не признают настоящим воином. Наверное, поэтому они и носят вот такие вот странные волчьи шапки. Оттого они и такие свирепые сами, милостивый господин, что чуждо им всё прекрасное, что только есть в нашей жизни, а сладок им лишь шум битвы и крики умирающих людей.
        Интенданта понесло на лирику, и Лёшка решил направить рассказ в нужное ему русло.
        - Где находится остальное войско из трёхсотенного такима этих самых беслы, и почему тут было только пять десятков из них всех, когда и куда делась остальная полусотня, что тут ранее стояла?
        Интендант опять быстро забормотал, заискивающе улыбаясь Алексею.
        Где стоят остальные беслы, он не ведает, вполне возможно, что они могут находиться у Журжи или даже ещё выше по Дунаю. Половина сотни их ушла вместе с остальным полком, ранее стоявшем тут в заслоне. К ним только недавно прискакал гонец от сераскира из крепости и приказал половине из всех имеющихся здесь воинов выдвигаться западнее, где по главному тракту пробивается русское войско и будет нужна их помощь. Милостивый русский командир ведь не убьёт Байрама? Он всё-всё рассказал, что только сам знал.
        - Отпустите толстячка, - кивнул Лёшка казакам. - Живи, Байрам!
        Обоз из пяти саней с ранеными стоял наготове, Лёшка ещё раз проверил культю Бориски, молодого егеря из тройки Егора, попавшей под «волков». Командира похоронили, Борьку подобрали в поле с отрубленной кистью, и теперь солдатику следовало ехать в обозе в глубокий тыл, а уже потом дальше в Россию-матушку и искать там себе место в инвалидной команде или же возвращаться в родное село.
        - Всё, отвоевался ты, Борька, теперь хоть наши берёзки увидишь, - успокаивал своего товарища Лёнька, последний оставшийся в строю из всей тройки Егора, крепкий белобрысый паренёк, что только недавно пришёл в команду из пехотного пополнения.
        Хорошо обработанная и зашитая культя почти что не кровоточила. Егеря попрощались и отошли в сторону. Колонна из трёх сотен пленных и пяти саней с ранеными и с конвойными верховыми казаками уходил в северном направлении на Бухарест. Борис приподнялся и помахал егерям: - Прощайте, ребята!
        - Прощай, Бориска!
        Команда уже третий час бежала лёгким бегом без передышки, не останавливаясь ни на минуту. Далеко ушли «волки». Сложно будет их теперь догнать, но всё-таки можно. Это ведь не степь, снег смешался с грязью и стал тёмно-серым. Каждый куст, лежащий попек пути ствол, или даже промоина замедляла движение людей, а уж про лошадей и говорить не стоило - вот кому было сейчас тяжелей всего. Видно было по следам, что не так уж и далеко оторвались от егерей «волки». Да и одну остановку в пути они точно сделали. Через час движения наткнулись егеря на место их стоянки. Земля там была хорошо притоптана. Виднелись кучки конского навоза, какие-то окровавленные тряпки, а пройдя шагов десять в сторону, наткнулись следопыты Фёдор с Тимохой и на небольшую яму, закиданную сверху ветками. А в ней лежало три трупа, как видно, из тех, кого всё-таки смогли «забрать с собой» егеря и казаки в том недавнем бою. Двое из них были пробиты пулями, а у одного была рассечена шашкой голова. Были они все одетые, только без оружия, и на каждом была обязательно одета неизменная волчья шапка-малахай.
        - Пять - девять, за вами долг, гады! - пробормотал тихо Лёшка, отворачиваясь от убитых.
        - Что сказали, вашбродь? - переспросил Макарыч.
        - Десять минут передышки всем, Иван Макарыч, а потом снова в погоню, я говорю, - поправился Егоров. - И казачкам там передай, что ежели невмоготу им, а особливо их лошадям, так пусть тогда дольше стоянку делают и скотину свою обихаживают, глядишь, и догонят нас потом.
        Через десять минут егеря скользнули вперёд по следу, а на егерских головных уборах Фёдора, Тимохи, Макарыча и Карпыча висели слева небольшие кисточки волчьих хвостов. Лёшка посмотрел на них и ничего не сказал.
        - Вперёд, братцы, они от нас всего-то в паре часов хода. Вполне даже можем догнать!
        Заросшая просека сменилась большим выжженным участком леса. Кусты только начали прорастать через опалины, и две версты егеря бежали по плотной земле легко. Казаки тоже их догнали и даже ушли теперь чуть вперёд.
        «Плохо, - думал Лёшка. - Этим ведь тоже легко стало. - Следы подошв людей исчезли и оставались только выбоины от конских копыт. - Странно как-то идут „волки“, - ничего не понимал Алексей. Сначала они забирали влево к западу, теперь вот на север немного приняли, а после того вообще вправо взяли. Такое чувство, как будто бы они круг делают. Ну да ладно, пусть плутают, коли хотят, пожарище вот закончится, в лесу всё равно мы их нагоним, - и прибавил ещё ходу».
        - Эх, Борька, Борька, - жалел товарища Лёнька. - Как же не уберегся-то сам. Уже ведь проскочили почти энти-то, так нет же, вывернул самый крайний с боку и полоснул солдата своей саблей. Всё так быстро было, я даже и фузею свою зарядить не успел. А Бориска ружжом, видать, прикрывался от той сабли, ну тот ему и срубил от того руку с ходу.
        - Ладно, жив хоть остался, - успокаивал товарища Гусев. - Ничего, будет в инвалидной команде полосатую палку в каком-нибудь из уездных городков поднимать. Ну, или к родителям в родную деревню после госпиталя вернётся.
        - Ты не болтай тут, Гусь, чего вон сам-то не знаешь! - прошипел ему зло Цыган. - Это ты, я смотрю, из их благородий чай будешь, грамотный, как же, сам вон умный шибко, тебе-то и без руки можно хоть в какую канцелярию писарем пристроиться, да или хоть в тех же кабаках тереться и прошения на гербовой бумаге за три копейки просителям строчить. А простому мужику-инвалиду как же с этим жить? Кому он такой в селе-то дармоедом нужен? Чтобы его все куском хлеба попрекали потом, да? Своего хозяйства или семьи ему никогда уже не завести, а коли родители помрут, так чё дальше-то? Легче уж в бою в землю лечь, чем вот так вот мучиться! - и он снова зло зыркнул на барабанщика.
        - Разговорчики! - крикнул Лёшка. - Дыхание бережём, снова вон лес начинается!
        И действительно гарь закончилась, и пошло редколесье с густой кустарниковой порослью, а след явственно заворачивал к востоку и нырнул в широкий пологий овраг. Всё это было очень странно, ещё часа три-четыре хода, и «таким вот макаром» можно будет им опять на свой старый след выйти.
        - Ходу, ребята, ходу! - следы были совсем свежими. - Похоже, что через час мы их уже нагоним!
        Вдруг в отдалении хлопнули несколько выстрелов, и тут же всё стихло.
        - Фёдор, Трифон, ваши тройки авангардом растянитесь на три шага друг от друга и вперёд! Всё оглядеть и потом доложить. Остальным, идём за дозором сторожко, всё вокруг слушаем и оглядываем! - отдал команду Егоров, и шесть егерей отделившись от основной команды, проскользнули вперёд.
        Через минут тридцать чуткого хода к Алексею подскочил посыльный от Цыгана:
        - Вашбродь, на дороге турка толпится, только что-то без ружей все, шумят там да галдят что-то.
        На сердце у Лёшки стояла какая-то тревожная маета. Ничего не говоря, он вдруг сдёрнул с плеча штуцер и, сорвавшись с места, рванул по пологому оврагу в ту сторону, откуда только что прибежал посыльный.
        Вся команда егерей, откинув всякую осторожность, понеслась за ним следом.
        Три сотни пленных турок, толпившиеся на дороге, разом загомонили и задрали вверх руки, когда из кустов на них вылетели эти страшные зелёные шайтаны и казаки. Только вчера для них вполне благополучно закончилась эта опасная война. Никто, взяв их в плен, никого из них тогда не убил, и они шли себе совершенно спокойно одной большой колонной на север, под охраной своего небольшого казачьего отряда. Как вдруг на них вылетели из леса эти бешеные беслы, ранее охранявшие самого султана, и начали с неистовой яростью рубить малочисленный и неготовый к бою казачий конвой.
        Было видно, как им хочется порубить ещё и всех солдат, сдавшихся в плен к русским, но они только повесили на дереве визжавшего толстого офицера-интенданта и отдали отбитых коней всем остальным старшим османским командирам. Всех своих захваченных пленных из русских, в том числе и раненых, они убили и, пряча в испуге глаза, турецкие ополченцы отступили подальше от стоявших посреди дороги саней.
        Пять саней по трое раненых в каждой. Их было пятнадцать, не считая ещё и возниц. И все они теперь напоминали те изрубленные и исколотые чучела, которые рвали на учениях штыкового боя пехотинцы. Только были это когда-то живые пусть и увечные да раненые солдаты, сейчас же все сани были залиты их кровью. Всех тяжелее свою смерть принял Борис. Перед смертью «волки» нашли время пытать ненавистного «зелёного шайтана» и вырезали у него всё то, что только смогли.
        Насмотревшийся за свои короткие «две жизни» Лёшка много уже чего повидал, но это было уже слишком. Его глаза налились кровью, и он, судорожно дыша, глядел на столпившихся, словно испуганные овцы, пленных турок.
        - Siz mahkumsunuz ve olume tabi degilsiniz! Rus askerleri tutuklulara bu sekilde vurmaz…( - Вы пленные и смерти не подлежите! Русский солдат пленных не бьет, как вот эти… (тур.)) - и Лёшка кивнул на юг, туда, куда ушли «волки».
        - Ваша страна войну проиграет всю и напрочь! Она проиграет все последующие войны с Россией. В ближайших сражениях погибнут десятки тысяч турок, и это сюда ещё не подошел сам «топал паша - Суворов». Я дам вам всего пять провожатых из казаков. Идите в Бухарест, правоверные. Аллах милостив, вы останетесь живы и после войны вернётесь к своим родным.
        - Пятерых дашь им провожатых, - кивнул Лёшка Платону. - Сколько тогда у нас останется лошадей?
        - Да два десятка и ещё две к тому, ваше благородие, - покладисто доложился казачий урядник.
        - Подсаживай на каждую к своему станичнику по одному моему егерю и вперёд, быстрее к селу! Надеюсь, ты понимаешь, что там сейчас творится, урядник? - и он пристально взглянул на казака.
        - Так точно, ваше благородие, - покачал тот головой и, развернувшись в сторону своих людей, заорал - Всех коней сюда, быстро!
        Половина домов Пьетрели пылали, выбрасывая столбы пламени и дыма в небо. Среди них мелькали всадники в серых шапках и разбрасывали факела по многочисленным сельским постройкам. Вот ещё занялся крытый соломой дом, за ним второй, третий, вспыхнул сарай во дворе крайнего к околице.
        - Всем разобраться в цепь! - рявкнул Егоров. Примкнуть штыки! - Двадцать два егеря соскочили с лошадей выстраиваясь в одну линию с интервалами в пару шагов между друг другом.
        - Урядник! Сзади своих держи, вперёд не лезьте, пока мы их не проредим! - прокричал Лёшка старшему из казаков. И потом отдал команду егерям - Штуцерным дистанция стрельбы четыре сотни шагов, фузейщикам - две, при сближении собираемся в каре, вперёд помалу! И цепь стрелков двинулась к околице. За ними шагах в десяти следовало два десятка казаков с пиками и с обнажёнными саблями наизготовку. «Чавк, чавк, чавк», - чавкала раскисшая снежная каша под ногами. Егеря шли медленно, поводя лишь жалами штыков. Мельтешение всадников впереди прекратилось, и вдруг плотная конная формация вылетела из улицы села, разворачиваясь на глазах в косое крыло.
        - На колено! Штуцерные…пли!
        Сухо хлопнули десять штуцеров, выбивая семерых всадников из седла. Винтовку заряжать было долго и Лёшка, удерживая её одной рукой, выхватил пистоль: «Ну хотя бы ещё одного, а в упор я смогу забрать». «Волки» не приняли ближний бой, раздался свист и, не доходя двухсот шагов до цепи, крыло атаки сломалось, и, развернувшись вправо, оно стало уходить за окраину.
        - Фузейные, огонь! - грохнул единый залп ружей, но расстояние уже было запредельным, и вдали слетела только лишь одна фигурка.
        - Заряжай! - отдал команду прапорщик, и стрелки заработали шомполами, забивая в стволы пули.
        - Вперёд! - рявкнул Платон, и донские начали обходить цепь сбоку, чтобы устремиться в погоню за ускользающим от них врагом.
        - Стоять всем! - заорал Алексей, выбегая наперерез. - Стоять, я сказал, третий донской! Стоять, вашу мать!
        - Да ты что это, вашбродь?! - гарцевал на своём жеребце казачий урядник. - Уйдут же, уйдут эти, сейчас же самое время их бить! Ещё пару минут и мы вообще их не сможем догнать! Быстрее идти надо!
        - Ты мне бойца по осени угробил! - зло бросил ему в лицо Лёшка. - Теперь и своих здесь всех хочешь положить? Ну, давай, прикопаем потом всё, что на поле соберём, всё честь по чести сделаем! - и, развернувшись к своим, отдал команду:
        - Всем минуту на дозарядку оружия!
        Лёшка развернулся и добил несколько раз молоточком по шомполу. Пуля туго входила в нарезы ствола, наконец, она дошла до порохового заряда. Открыв крышку замка, егерь проверил по привычке затравочное отверстие и сыпанул на полку остатки пороха из патрона.
        Крышку закрыть, курок на боевой взвод. Сухо щёлкнул курок, подняв зажатый в крепёжных губках кремень для удара. Вот теперь его оружие заряжено. А всё это время Платон, багровея от ярости, смотрел со спины на спокойно занимающегося таким привычным делом этого молодого офицеришку и тискал в руке свою шашку.
        - Тьфу ты!
        К нему подъехал старый казачина с кривым шрамом через всё лицо, что-то там тихо проворчал, и Платон, вздохнув, махнул свободной рукой и заметно расслабился.
        - Цепью, за мной, бегом марш! - отдал команду прапорщик и первым выскочил в ту сторону, куда ушла вражеская полусотня.
        Командир «волков» немного просчитался, схоронив своих всадников за южной околицей села. По всем его предположениям, увлечённые бегством противника с поля боя казаки должны были броситься в лихую погоню и оторваться от этих зелёных шайтанов. И тогда их можно будет легко вырезать вот тут вот, в самом удобном для этого месте. Ну а потом уже настанет время и для расчёта с «зелёными». Приём с ложным отступлением был всегда излюбленной тактикой у кочевников и, как правило, он безотказно работал ещё со времён скифов, гуннов и всех прочих, уже исчезнувших в истории племён.
        Первой показалась цепь стрелков в серых, грязных халатах, а за ними всё так же на расстоянии десятка шагов шли рассыпанным порядком русские всадники.
        Полусотник беслы аж взвыл, закусывая до крови губу. Что теперь ему говорить старшим?! Почему он потерял восемь своих всадников и никого не убил из тех, кто это сделал? Но он был опытным джигитом, и хладнокровия в битвах ему было не занимать. Если сейчас он кинет свои четыре неполных десятка на этих русских, то он напоит сабли их кровью, но при этом падут и все его воины. Слишком крепкий орешек этот русский отряд для его потрёпанного отряда. Давно уже он не встречал такого достойного врага. И, приняв решение, командир издал гортанный клич и «волки», развернувшись, начали уходить с места засады по главному тракту на юг.
        - Огонь все! - крикнул Лёшка и сам припал к прицелу. Четыре сотни шагов, четыре с половиной. Всадники летели к просеке лесного тракта, припав к холкам коней. Далеко. Вокруг хлопали выстрелы фузей и штуцеров. Палец выбрал свободный ход и плавно выжал спусковой крючок. Бабах!
        - По-моему, промазал, - пробормотал Лёшка и, обернувшись, выкрикнул: - Длинную винтовку мне сюда, быстро!
        Здоровячек, Ваня Кудряш, словно огромный медведь, подсочил к командиру и поставил перед ним длинное винтовальное ружьё, доработанное старым немецким мастером. Лёшка плюхнулся прямо в грязь и, откинув самый дальний целик с небольшим кругляшом, опираясь на сошки, плотно прижал приклад к плечу. Далеко, семьсот шагов расстояния точно будет. «Волки», уже выйдя из-под огня, выпрямились и были уверены в своей безопасности.
        Хлоп! Острая пуля пробила на спине колчан одного из воинов и вошла ему прямо в сердце. Беслы снова пригнулись и, пришпорив коней, скрылись вдали.
        На поле в отдалении лежали два тела, и возле ближайшего билась на земле одна подстреленная лошадь. Вдруг этот всадник, как видно, оглушенный при падении с подстреленной лошади, зашевелился и, привстав, бросился к лесной опушке.
        - Ехей! - гикнули трое казаков и поскакали к нему наперерез.
        - Живым берите! - крикнул вслед Лёшка, наблюдая, как казаки отрезают подбитого «волка» от леса.
        Вот они сблизились, закрутились на месте и один из казаков вдруг рухнул под ноги своего коня. Сверкнули шашки, и рядом с казаком рухнул и срубленный ими «волк».
        - Вот и нет у нас языка, да что это за день-то такой! - махнул в сердцах Лёшка.
        Десяток егерей Давдовского во главе с их капралом лежали кровавой кучей тел, сваленные при самом въезде в село. Тут же валялись на земле их фузеи с расщепленными ложами прикладов и с искорёженными стволами и замками.
        В жерлах трёх ранее захваченных пушек были забиты тройные заряды пороха, оставалось лишь только поджечь фитили, чтобы их разорвать взрывом. Как видно, на это у «волков» времени уже не хватило, слишком быстро вышла из леса погоня.
        - Какие опытные это воины, братцы, - объяснял Егоров своим младшим командирам тактический приём беслы. - Глядите, они ушли от погони не просто так к своим, хотя при желании ведь могли легко это сделать. Нет, они «дали кругаля» по чаще, затем вышли на лесной тракт и перехватили там наш обоз с ранеными и с пленными, что шёл этим лесом на Бухарест. Для них два десятка казаков лишь на один зубок были, никак не ожидали там наши станичники нападения. Эти же освободили пленных османских офицеров, быстро растерзали всех наших раненых, а засим сделали рывок к селу, - и Лёшка, замыкая большой полукруг, прочертил прямую линию на земле.
        - Егеря тут расслабились, как же, они ведь в тылу сидят, всех врагов уже победили в округе. Само собой, ничего сделать они там не смогли, их, как видно, посекли всех буквально за считаные секунды. И вот тут-то «волки» уже зарвались. Им бы по-быстрому поджечь несколько домов да затем к своим на юг уходить. Так нет же, вкус крови они почувствовали, покуражиться им захотелось от безнаказанности. Набили пушки избыточными пороховыми зарядами, солдатиков наших в кучу вон накидали, с фузеями их провозились, корёжа, сараи да клети жечь начали, а ведь на всё это время было нужно. Ну а тут вдруг и мы уже к ним нагрянули. А вот что дальше было, вы и сами всё здесь видели.
        Унтера кивали согласно головами.
        - А всё же, Ляксей Петрович, с десяток мы их тут приземлили. Дай срок, и ещё приземлим, за всех наших ребят с «волков» этих спросим.
        Глава 10. Под Журжи
        О дальнейшем преследовании беслы речи сейчас уже не было. Вымотались за время этой гонки все до измождения, и Лёшка разрешил отряду вставать на ночёвку. Нужно было по чести похоронить всех павших и хорошо отдохнуть после этих бессонных суток гонки и только потом уже можно было идти на соединение со своими.
        - Ваше благородие, это вам тут принёс я, - глухо проговорил казачий урядник, пряча глаза, и подал Егорову окровавленную шапку с того зарубленного казаками «волка».
        - Вы же их хвосты к себе на шапки нашиваете, уже чуть ли не половина вон с ними ходит, ну вот, значится, и этот вам тоже пригодится.
        - И это ещё вот от нас всех для вас лично, - и стоявший рядом пожилой казачина с багровым шрамом на лице протянул красивый кинжал в серебряной оправе. - Кавказский, вашбродь, чистый дамаск. Не побрезгуйте уж казаками…
        - Спасибо, станичники, - сделал поклон Лёшка и, открыв лезвие, поцеловал его. Давайте, что ли, хлеб-соль вместе разделим, небось, воевали-то ведь тоже все вместе?
        - А как же, - крякнул казачина, - вот и по Богдаше тризну справим, всё как положено, честь по чести будет. И это, спасибо вам, вашбродь, что сдержали давеча от наскока за вон этими, - и он кивнул на шапку из меха волка, что мял в руках Алексей.
        Трофеи разделили по справедливости. Беслы, конечно, были вооружены отменно. У каждого из гвардейцев султана было традиционное вооружение кочевников в виде луков, копий и сабель. Но все они также имели при себе и единообразное огнестрельное оружие.
        - Карабины вы себе забирайте, а все пистоли и кинжалы нам. Сабли поровну поделим, у меня вон все унтера с неудобными тесаками ходят, - определялся с захваченным Егоров и казачий старшина.
        Возражений не было, десять захваченных гладкоствольных укороченных карабинов французской системы были мечтой любого казака, и здесь они перевешивали собой всё. Егерям же они были ни к чему, своего «гладкоствола» им и так хватало, а вот «холодняк» был им, конечно же, нужен, у интендантства ведь его ни за что не выпросишь, все уральские и тульские клинки шли сейчас на вооружение кавалерии и господ офицеров.
        Ночь прошла спокойно. Караулили себе хорошо. Было серьёзное опасение, что под утро опять нагрянут «волки», но как-то обошлось. Видать, сама хорошо обжегшись, ушла их потрёпанная полусотня к своим основным силам зализывать раны. И небольшой сводный отряд егерей и казаков, пройдя вёрст семь по лесной дороге, достиг края леса безо всяких приключений. Теперь предстояло держаться к западу, где основные силы русской армии громили в это время окружённую группировку турок в лесу. Ахтырский гусарский и Третий донской казачий полки отрезали её от Журжи с тыла и в сражении с той иррегулярной кавалерией, что на этот момент была под руками у турок, сначала принудили её к отступлению, а потом и вовсе рассеяли по степи.
        Конница Пишчевича, преследуя отступающих, вышла к предместьям Журжи, но в это время из крепости вышли большие силы регулярной конницы турок и под их давлением, всемерно сдерживая неприятеля, сводный русский отряд снова оттянулся к северу к основным силам.
        Егерский батальон Давыдовского с парой спешенных сотен казаков перекрыли с юга две основные дороги в лесном массиве и сбили два заслона неприятеля.
        Как и предполагал главный русский штаб, неприятеля, узнавшего об окружении, охватила паника, и основные силы генерала Олица, разом ударив с севера, буквально за один день смели всех на главном направлении. Русская армия выходила на оперативный простор к Дунаю, и остановить её уже было некому. Впереди была крепость.
        Отряд Егорова шёл краем лесного массива. Уже два раза на него натыкались небольшие отряды турецкой кавалерии, но получив дальние злые залпы штуцеров, разворачивались и уходили дальше. Один только раз пришлось скрываться в лесном массиве от двух сотен лёгкой конницы - акынджи, вынырнувших из-за перелеска. Казаки спешенным порядком отступили в лес первыми, а за ними, дав несколько хлёстких залпов, уходили, пятясь и отстреливаясь, егеря.
        Сотни покрутились у опушки, подобрали своих раненых и убитых, но внутрь леса лезть всё-таки не рискнули. Слишком неопределённая была обстановка вокруг, а ну как сюда нагрянет русская конница и перекроет им здесь выход из леса, тогда уж им точно не поздоровится. И акынджи, повизжав и дав несколько выстрелов для порядка и острастки, ускакали прочь.
        - Наши, наши! - радовались егеря, глядя с холма на проходящую внизу массу войск. Шли плотными порядками гренадёрские батальоны, хлюпая по грязи своими высокими сапогами. Со злыми матерками вытаскивали из глубокой промоины своего бронзового единорога артиллеристы. Скакали туда-сюда вдоль колонн вестовые.
        К команде подлетела дозорная сотня из Первого донского полковника Иловайского. Станичники разглядели рядом с егерями знакомых казаков из Третьего донского полка Янова и давай тогда горланить да подначивать друг друга.
        - Особая отдельная команда главного квартирмейстерства армии, прапорщик Егоров, - доложился подъехавшему подъесаулу Алексей.
        - Выходим к своей армии из восточного прорыва. Сами состояли в сводном отряде полковника Пишчевича.
        - Первый донской полковника Иловайского, подъесаул Бисоренко, - представился старший дозора. - Как же, прапорщик, слышали про вас, как вы там через турка пробились по старому тракту, а потом неприятелю в тыл вышли.
        - Следуйте в штаб, - и он, крикнув своих, повёл сотню дальше осматривать окрестности.
        Восемнадцатого февраля генерал-аншеф Олиц Пётр Иванович двинул русские боевые порядки к крепости. Войска шли тремя основными колоннами. Левой, средней и правой командовали соответственно генералы Гротенгельм, Демолино и Гудович. В промежутках между колоннами следовала русская конница, серьёзно уступающая по численности османской. Впереди и вокруг основных построений рассыпанным строем следовали лёгкие войска из полковых егерей и трёх отдельных егерских батальонов. В промежутках между подразделениями артиллеристы катили полевые орудия, готовясь поддержать пехоту огнём.
        Войска шли под грохот барабанов. В каждом русском подразделении ещё с Петровских военных реформ были свои барабанщики. В отдельных командах, ротах, батальонах и полках, везде они были введены в их штаты. И теперь они, как им и предписывалось артикулами, отбивали чёткий ритм марша - 100 шагов в минуту.
        Команда Егорова бежала лёгким бегом в россыпной цепи перед Апшеронским полком. Рядом с ними бок о бок бежали их товарищи из команды поручика Куницына. Только там они держались по двое, а в Егоровской были боевые тройки со штуцерником во главе.
        Большие массы турецкой конницы выступили навстречу русским боевым порядкам.
        - На колено! - отдал распоряжение Алексей. - Примкнуть штыки! Всем огонь без команды, по своему личному прицелу!
        Впереди наступающей конной массы вырвались лёгкие всадники из татар и из иррегулярных акынджи. Сквозь всё заглушающий барабанный бой, донёсся их свист и вой.
        «Бах! Бах! Бах!» - ударили пушки русских единорогов, и дальняя картечь унеслась со свистом и воем к надвигающейся цели.
        Так, лёгкая конница подходит на рубеж огня нарезных ружей. Лёшка прицелился и почти одновременно со всеми штуцерниками нажал на спусковой крючок. «Бабах!» - приклад с силой ударил в плечо, дымное облачко сгоревшего пороха окутало всё вокруг, и в нос шибанул такой знакомый запах.
        А руки уже машинально делали отработанную до автоматизма работу. Курок на предохранительный взвод, теперь открыл крышку полки замка, так вижу, кремень исправен, затравочное отверстие чистое, скусываю бумажный кончик патрона и часть пороха из него высыпаю на полку. Закрываю крышку замка, теперь быстро приклад штуцера в землю, а весь порох из патрона в ствол. Мягкий кожаный пластырь крест-накрест на ствол сверху, вдавливаю пулю в ствольный срез, а теперь её осаживаю легонько деревянным молоточком - «тюк, тюк», - вот так. Ну и теперь самая долгая часть работы - забить шомполом тугую пулю до основного порохового заряда. Но времени на это уже не было, турецкая конница входила в зону поражения из гладкоствольных ружей.
        «Бах! Бах! Бах!» - раздались залпы егерских гладкоствольных фузей. Где-то ржали поражённые круглыми свинцовыми пулями лошади, кричали и падали с них люди. Лёшке было не до наблюдения за всем этим. Он оглянулся, до русского строя пехоты было ещё шагов семьдесят.
        - Всем бегом к каре! - и он резко засвистел в свисток. - Гусев сигнал! - и барабанщик, всегда следующий рядом с командиром, пробил тревожную дробь. В таком грохоте расслышать голос отдельного человека или даже барабана было очень трудно. Но егеря и сами были отменно выучены и теперь неслись, чтобы укрыться от настигающей их смерти.
        - Ложись! На колено! - рявкнул Лёшка и первым шлёпнулся в грязь, разворачиваясь в сторону турок.
        «Бах! Бах! Бах! Бах!» - строй русского каре окутался облаком дыма. Его плутонги разрядили свои фузеи в смешавшуюся конную массу. «Бабах! Бабах!» - ударили ближней мелкой картечью пушки, перемешивая в кашу всё, что только сейчас было перед строем.
        «Ох, как же это страшно, когда над тобой проносится такая туча свинца, а ну вдруг как кто-нибудь из неопытных фейерверкеров да жерло своего орудия чуточку ниже, чем надо опустит, и всё тогда. Аха!» - думал Лёшка, машинально доколачивая пулю в ствол.
        Воспользовавшись возникшей заминкой на поле, Олиц кинул вперёд всю имеющуюся у него кавалерию. Гусарские, кирасирские, казачьи и карабинерные полки ударили в дрогнувшие конные порядки врага. Русская кавалерия опрокинула противника и обратила его в бегство.
        - Получай! - крикнул Лёшка и выстрелил во всадника с бунчуком. Минута, и перед русским строем остались лежать лишь тела погибших и раненых турок, да ещё конские трупы.
        Барабаны ударили снова марш и перезарядившиеся плутонги, пошли вперёд, блестя наточенными штыками.
        - В цепь, россыпью! Бегом марш! - скомандовал своим стрелкам Алексей, и егеря побежали перед строем штурмовых колонн.
        Русские войска, взяв инициативу в свои руки, быстро продвинулись вперёд и заняли предместья крепости. Турки были обложены по всему фронту и больше уже не могли использовать своё преимущество в коннице, лишившись всякого маневра. Они ещё попробовали было ударить ночью, предприняв вылазку, но были отбиты с большим для себя уроном.
        На всех опасных направлениях против них были выставлены орудия и плотные пехотные порядки. Турецкие батареи были с ходу подавлены превосходящей мощью артиллерии русских. Тут очень помогало то, что все их расположение и оборонительные сооружения были уже заранее известны, и атакующие войска действовали по чёткому плану. В осаде войска Олица засиживаться явно не собирались, и в ночь с 20 на 21 февраля был объявлен генеральный штурм.
        Под грохот орудий и маршевую дробь барабанов русские войска пошли на штурм батальонными и полковыми колоннами. Атакующий их порыв был настолько стремительным и точным, что турки один за другим бросили свои оборонительные ретраншементы и всей массой ринулись в город. Войска Олица преследовали их по пятам, не давая возможности, остановится и организоваться для отпора. Основная масса отступающих в панике ринулась в сторону главного замка, который находился на одном из островов Дунайской протоки. Командующий турецкой армией приказал поднять мост, чтобы русские не прорвались по нему в цитадель. Тысячи турецких пехотинцев, бросив личное оружие, кинулись вплавь, пытаясь найти спасение на острове. Многие из них так и утонули в холодных водах огромной реки.
        Общие потери русской армии при генеральном штурме составили 179 убитых и 820 раненых. Потери турок только лишь убитыми составили более 8 тысяч человек.
        Напротив замка были немедленно выставлены русские батареи, которые начали вести непрерывный огонь по противнику. Самыми первыми были подавлены огрызающиеся огнём батареи турок. Затем огонь перенесли на защитные бастионы и на центральную цитадель замка. Шанса отбиться у гарнизона уже не было.
        Генералом Олицом был предъявлен ультиматум о немедленной сдаче замка, иначе решительный штурм, и всем смерть!
        Отдельная егерская команда занимала место чуть западнее двух длинных Дунайских притоков, и большие заросли камыша, словно заросли бамбуковых джунглей, охватывали тут огромные площади поймы. В двух верстах к востоку лежала крепость Журжи, взятая два дня назад. Вот-вот должен был капитулировать и весь оставшийся гарнизон замка, подвергавшейся непрерывному обстрелу в течение последних двух суток. Прогремевший оглушительный взрыв порохового склада, наделавший множество разрушений в самой цитадели, поставил точку в этом обстреле. Турки запросили капитуляции.
        В команде потерь не было, получили лёгкие ранения трое егерей из новеньких, да осколком от разорвавшейся неизвестно чьей бомбы резануло мышцу на ноге у Потапа, и теперь он прыгал на одной, отказавшись на отрез, идти в лазарет. Активных боевых действий здесь больше пока не предполагалось и, зашив да перевязав всем раны, этих страдальцев оставили пока в команде.
        - Пара недель стояния тут точно будут, пока всё вокруг здесь уляжется, а потом как доставить на главную квартиру стреноженного Потапа, уже и придумаем, - ответил Лёшка Никитичу на вопрос, что с ним делать.
        Сам же он крикнул тройку Живана и направился к ближайшей протоке. Нужно было проверить посты, а потом уже идти для доклада в штаб. Нормально поговорить с самого момента выхода из Бухареста с фон Оффенбергом пока ещё возможности не было. Главный разведчик и «по совместительству» картограф дунайской армии был очень занят подготовкой к штурму и послал Лёшку при встрече «позаниматься немного делом», а не донимать высокое начальство докладами о своих подвигах. О которых, кстати, оно и так было уже весьма так качественно осведомлено.
        - В общем, придешь, Егоров, как турки сдадутся, - буркнул усталый от недосыпа немец, и Лёшка, как и было ему сказано, «пошёл воевать турку».
        Теперь же вокруг было спокойно, и душа прапорщика требовала определённости.
        Оставался ещё для проверки самый дальний пост, где сейчас стояла в секрете тройка Тимофея, и Лёшка, не спеша, шёл к нему, беседуя с Живаном. Серб уже совсем неплохо разговаривал по-русски, да и ранее его легко можно было понять. Очень близки между собой были родственные по своей сути русский и сербские языки, так же, впрочем, как и сама культура и единая православная вера этих братских народов.
        Разговор опять зашёл на тему пан славянизма и о формировании единой великой страны под знаменем Российской империи. Последним препонам для этого, по словам Милорадовича, была дряхлеющая оттоманская Порта.
        - Нашим армиям достаточно ударить посильнее, и её ослабевшие войска откатятся к проливам, а там и весь край, населённый южными славянами, поднимется на священную борьбу. Сербы, болгары, македонцы, словенцы, хорваты - все разом поднимут знамя войны против турок. Кроме славян их ещё поддержат и греки с валахами, да и со всеми другими народами заодно, проживающими на Балканах, - взволнованно доказывал ему егерь. - А там уже и западные славяне: чехи, поляки и словаки подтянутся, увидев такую силу и вспомнив про нашу родственную кровь.
        - Эх, Живан, Живан, чистая твоя душа, - покачал головой Алексей. - Да кто этому осуществиться-то даст? Тут вон только мы голову подняли, и против нас весь запад начал козни строить. В Стамбуле несколько полков нового порядка под присмотром французских офицеров-советников формируются, артиллерийские и ружейные мастерские строятся, и это ещё Австро-Венгрия активно нам палки не начала пока что вставлять. Поляки, так и вообще себя частью славянского мира не чувствуют, им ближе веяния запада, а мы им извечные враги и соперники. По чехам пока ничего не скажу. Да и османы ещё не настолько ослабли, чтобы им легко сдать свои позиции. Век, а то и полтора, с ними точно ещё пободаться придётся, освобождая все братские балканские народы из-под их многовекового гнёта.
        - Короче, нам с тобой, Живан, и нашим детям и даже внукам и правнукам точно тут придётся не раз ещё эту грязь месить, - и он кивнул на порядком раскисшую землю.
        - Эх, Алексей Петро-ович, ну нельзя же быть настолько пессимистичным, - покачал сокрушённо головой серб и, посмотрев в сторону камышей, вдруг дёрнул командира за руку.
        Там, на расстоянии шагов в триста-четыреста колыхалась стена из растений, и, наблюдая с возвышенного берега, можно было видеть в ней порой мелькание чьих-то головных уборов. Учитывая саму высоту зарослей, это могли быть только всадники, и шли они со стороны только что недавно взятой крепости.
        Лёшка сдёрнул со спины штуцер и прицелившись выстрелил в того, кто был открыт более чем все остальные.
        - Огонь всем! Турки прорываются протокой!
        Грохнул штуцер Живана, разрядили в далёкую для них цель свои фузеи Милош с Петаром. Со стороны камышей раздался истошный вой. Стена из растений буквально вспучилась от рванувших с ускорением всадников. На прорыв шло большое конное подразделение, и остановить его здесь было некому. Основные силы русских стояли сейчас у крепости и готовились там принять капитуляцию, а те небольшие конные разъезды, что сновали в этой местности, были уже не в счёт. Загороди они собой дорогу и их бы попросту смело этой турецкой кавалерией напрочь.
        Всё это Лёшка прекрасно понимал, но, когда он увидел, как первые всадники взбираются по косогору на берег, а среди них мелькают люди в чёрных кафтанах и в таких знакомых серых шапках из волчьих шкур, всю его логику и осторожность просто выбило из рассудка.
        - Это «волки»! Егеря, к бою! - и он судорожно добил новую пулю в ствол.
        Пять сотен отборной кавалерии сипахов с двумя сотнями беслы не пожелали сдаваться врагу и, воспользовавшись сильными дымами от пожарищ, проскочили в неглубокую западную протоку, отделяющую остров с замком от другого соседнего острова, сплошь заросшего камышом. А уже с него они нырнули в другой, более узкий рукав и уже после того заросшими плавнями прошли за русский фланг.
        Войска Олица уже праздновали победу, и им было не до контроля за этой протяжённой камышовой стороной. Всё должно было получиться у кавалеристов, осталось только выбраться из камыша за тыловыми порядками и затем уйти на запад. А там обязательно найдётся место, где переплыть Дунай будет гораздо проще, и тогда они уже будут у своих. Ведь весь противоположный правый берег реки был сейчас в руках у турок.
        «Бах! Бах! Бах!» - частили выстрелы фузейщиков, ведших огонь с убойных ста пятидесяти шагов. «Бах! Бах!» - хлопали редкие выстрелы штуцеров, выбивая цели на выбор. С другой стороны от поста Тимофея тоже хлопнули первые выстрелы. Ещё минут пять и сюда подтянется вся егерская команда. Но было поздно, турецкая кавалерия, выскочив на берег, уходила вдаль. Вдруг с её правого фланга отделился десяток всадников в серых меховых шапках и, рассыпаясь с разворотом в цепь, начал заходить на тройку Живана.
        Полусотник узнал в этих четырёх фигурках своих давних врагов из леса и понял, что теперь-то он сможет рассчитаться за погибший там десяток своих людей. Вот они эти зелёные шайтаны, они сбросили свои серые и грязные тряпки, в каких были только недавно, а сейчас стояли в суконных шинелях. Скоро он порубает их всех! И полусотник издал гортанный крик, закручивая саблю.
        «Бах, бах, бах, бах!» - четыре ствола выплюнули свинцовую смерть навстречу беслы. И к маленькому ощетинившему штыками каре егерей подлетело уже теперь только шестеро «волков». Лёшка отбил первый удар сабли штыком, принял на ствол второй, выбивший аж сноп искр из его стали, затем третий. На! И он вогнал штык штуцера в ногу ближайшего кавалериста, пробивая её насквозь и вонзая остриё ещё глубже в лошадиный бок. Жеребец вздыбился и, заваливаясь, подмял под себя седока. А по левому плечу взрезая кожу, вскользь ударил первый сабельный удар. Лешка выхватил пистолет и разрядил его прямо в лицо всадника.
        - Аа! - проорал окровавленный Живан и вогнал штык в бок ещё одному кавалеристу.
        Этих шайтанов было не просто так взять, они не хотели бежать как испуганные пехотинцы и отчаянно сопротивлялись. Всадники мешали друг другу, крутясь перед штыками, и осыпали русских ударами сабель. Вот командир этих шайтанов завалил одного джигита, вогнав ему и его коню штык по самое основание, а затем застрелил другого из пистолета. Крутанувшийся полусотник резко рубанул по голове соседнего с ним егеря и сиганул сверху прямо на русского офицера. Он бы его убил, но как хотелось привезти этого страшного шайтана живым и уже потом, при всех соплеменниках содрать с него лично кожу. Тогда ему точно забудут потерю людей, и он смело сможет смотреть в глаза старейшинам в своих родных горах.
        Лёшку сбило тело, вылетевшее из седла, командир «волков» с лёту подмял его под себя на землю. «Бац, бац, бац», - беслы, схватив его обеими руками за отвороты шинели, теперь остервенело вбивал голову в грязь. Была бы земля просохшей - хана прапорщику пришла бы совсем скоро. Но эти мокрые и грязные брызги привели уже заметно посмурневшего Лёшку в чувство. И он, рванув пальцами левой раненой руки смуглую щёку всадника от себя, раздирая её кожу ногтями. Ему удалось немного отодвинуть вверх эту покрытую волчьей шапкой голову. Лёшка напрягся и что есть сил хлестнул боковым ударом полу сотника в висок, а затем ещё и ещё раз! Тот выпустил отворот шинели и потянулся к Лёшкиной шее.
        Левая рука онемела от потери крови и уже не могла сдерживать противника. - Cariye, pis pis domuz! ( - Наложница! Свинья вонючая! (тур.)), - выплюнул он те первые ругательства, что только пришли ему на ум из турецкого, брыкаясь при этом, сколько только было мочи.
        Джигит взвизгнул и, выхватив из-за пояса свой кинжал, резко ударил им Егорова в грудь. Удар был направлен в сердце, но, чуть отклонившись от толчка, он ударил под углом в «кагульскую медаль», нацепленную под шинелью и уже сбитый в сторону, пробил наискосок грудную мышцу, а потом ударил в ребро и ушёл в бок.
        Резкая боль обожгла сознание, и Лёшка, уже нащупывая свой гольбейн, рванул его резко из ножен и всадил его противнику в область поясницы. Уже подбегавшая к месту схватки команда разрядила свои ружья в уносящихся стремглав двух всадников. Те только сильнее пришпорили лошадей и ещё ниже прижались к их холкам.
        На поле лежало четверо, на самом месте схватки три трупа беслы, один раненый был прижат к земле павшей лошадью и теперь, яростно рыча, всё никак не мог из-под неё выбраться.
        Милош был мёртв, сабля разрубила его череп почти что наполовину. Петар сидел с окровавленной головой около Живана, лежащего в беспамятстве в грязи, и он, постанывая что-то, ему нашёптывал. Откинув с тела командира убитого им полусотника, егеря сгрудились вокруг.
        - Жив, жив, нуу же, живой?! - бешено вращая своими чёрными глазами, к ним подбежал Цыган и упал на колени рядом.
        - Да живой, живой, дышит их благородие! - строго сдвинул брови Макарыч. - Не ори ты, Федька, тута, шёл бы вон да носилки бы лучше сделал по-быстрому. Погляди ещё тама, чтобы воды грели больше! - и, глянув, как тот резко вскочил с места и унёсся в сторону лагеря со всей своей тройкой, только лишь покачал головой вслед - Бегают, вишь, тут орут баламуты, грязью ещё брызжуть. - А ну, отошли отсель все, только Никитич пусть рядышком с Ляксей Петровичем остаётся! Командиру покой сейчас нужен и чистый воздух, а не ваш щенячий скулёж!
        В лагере особой егерской команды, чуть в сторонке от походных палаток дымили сырыми дровами костры, на которых варился неизменный уже кулеш, и запекалась да жарилась на углях конина. С провизией проблем у армии не было. В крепости её было взято с избытком, много было побито и покалечено лошадей. Стояла сырая и промозглая погода, самое начало весны здесь было временем холодных ветров, дождя и грязевой хляби. Хотелось уже поскорее двинуться на свои квартиры в Бухарест, к основательной крыше над головой, жарким очагам в домах да к горячим печам. Армия готовилась уже выступать в путь, но всё время находились какие-то причины для отсрочки, и войска ждали, ворча у своих бивуачных костров.
        Лёшка лежал с другими ранеными в самом большом шатре, упёртым ушлым Цыганом неизвестно у каких разинь. Сейчас их тут было внутри трое, остальные с лёгкими ранениями находились среди своих товарищей. Лежать безвылазно на одном месте никому не хотелось. Вчера только отсюда сбёг уже оправившийся от ран Петар. И соседями у Алексея были посеченный Живан да ещё хромой Потап. Последний уже было выздоровел, но, видать, занёс в рану на ноге грязь, и её снова пришлось резать и чистить.
        - Как только дохтор ногу не отпилил? - с содроганием вспоминал кадры из посещения армейского лазарета егерь. - При мне «вжик, вжик» - одному ногу, а другому руку отрезали, ужасть просто, ваше благородие!
        - Это даа! - кивнул Егоров. - Тут проще бывает отрезать, чем потом всего в землю закапывать. Сам же знаешь, Потапка, как мушкетная пуля кости при ударе мозжит. Всё в месте попадания свинца потом размолото бывает.
        - Ох, не дай бог, Ляксей Петрович, во время боя-то о том не думается вовсе, да зато потом, как уже насмотришься на всё это. Вот ведь где страх-то! Да и правильно мужики говорят, не нужон ты никому инвалидом-то, лучше уж это самое чик и всё, лишь бы сразу, без мучений!
        - Да хватит тебе уже причитать, - проворчал Живан. - Живой сам и то ладно. Меньше бегать будешь, говорили же тебе - береги рану!
        В это время откинулся полог, и в шатёр заглянул дядька Матвей. Никитич оглядел всех и таинственно подмигнул командиру.
        - Ляксей Петрович, тама начальство к нам пожаловало, опять его высокоблагородие из баронов, смурной весь какой-то, сюды идёт.
        Лёшка сморщился, как от зубной боли, и машинально огляделся вокруг. Спрятаться было некуда. Придётся опять принимать выволочку от недовольного начальства. В прошлый раз фон Оффенберг ни в чём себе не отказывал, ругая «самонадеянного, глупого мальчишку, которому, похоже, слишком рано дали офицерский чин и доверили к тому же ещё и целую команду отборных стрелков». Пришлось даже выносить на чистый воздух других раненых, «чтобы те пока проветрились» и не слышали, как чихвостят их уважаемого командира. Со всем сказанным неожиданно эмоциональным Генрихом Фридриховичем Лёшка был, конечно, согласен. Кинулся он с тройкой егерей против конного отряда глупо и неосмотрительно, но вот анализируя всё уже в сотый раз «и положа руку на сердце», признался самому себе - повторись такое опять, и снова бы он не удержался от мести. Правда, может быть, дрался бы лучше и не проглядел бы того прыжка резкого полусотника.
        - Здрав будь, Алексей Петрович! - усмехнулся, щурясь в лукавой, усмешке господин подполковник, входя в егерский лазарет. Лёшка, побледнев, присел, а двое раненых попытались было выползти со своих мест.
        - Лежите, братцы, лежите, я сказал! - приказал им барон и присел на чурбачок. - Да не буду я ругаться ныне, успокойтесь уже, - и подмигнул Лёшке.
        - Чай всё уже услышал про себя в прошлый-то раз, да, прапорщик? Да и небось, не только ты «уши грел»? - и он поглядел с усмешкой на егерей. - Ладно, дело прошлое, для порядку надо такое иногда, чтобы своей башкой иногда думал, как настоящий командир, и за себя, и за своих людей. Всё, всё, всё, сказал же, больше не буду, - кивнул он, увидев, как все опять напряглись.
        - Ладно, я что зашёл-то! Через два дня армия снимается и уходит отсюда в Бухарест. Тут в Журжи останется только небольшой гарнизон. Вам с интендантства я выхлопотал две подводы. С этим сейчас туго, и их то еле-еле нашёл, ну да о том ладно. В общем, скажешь о них своему Никитичу, он у тебя солдат ушлый, сразу же смекнёт, к кому там ему нужно обратиться. Да у него и самого уже давно там хорошая такая тропка набита, - и он опять улыбнулся.
        - По поводу твоего последнего боя, где тебя чуть было не придушили! Тихо, тихо, прапорщик, не суетись, - усмехнулся барон, увидев, как возмущённо встрепенулся раненый. - Тебе сейчас никак нельзя дёргаться, а то ребро как надо не срастётся. Ну так вот, всего насчитали мы полтора десятка трупов у камышей, и десять из них были из беслы. Кстати, странно, ни у одного из них не было на головах традиционных этих волчьих шапок, зато вон все твои с серыми хвостами на картузах щеголяют. Ну да и пусть щеголяют, на то теперь отдельное разрешение от командующего для вас получено. В форме особой команды прописано это как отличительный знак, теперь до вас ни один комендантский патруль не докопается. Цени, Лёшка!
        - Спасибо, ваше высокоблагородие, - пробормотал смущённо Лёшка.
        - Спас-ибо, - словно пробуя на вкус это слово, повторил главный разведчик.
        - Должен будешь, Егоров! Ладно, того джигита, которого вы, как бабочку, штыком пришпилили к коню, мы худо-бедно, а всё же допросили. Сам понимаешь, есть у нас свои методы молчунов расспрашивать, - и он чуть помрачнел, как видно, вспоминая что-то из неприятного.
        - Этот отборный эскадрон из полка беслы, охранявший ранее самого султана, прибыл сюда только в январе. За ним сюда должны были подойти отборные части янычар из самого Стамбула, ну да видно, не успели они немного. Сами беслы родом из восточной Турции и, как я понял, из какого-то племени то ли огузов, то ли туркоманов или вообще кара клобуков. У них там союз племён из нескольких народов проживает. В общем, хорошие это воины, и собранные в один полк, они составляют часть личной гвардии султана. Всё, что он нам поведал, вам, егерям, конечно, того знать не нужно. Скажу только, что из всех наши родов войск всех больше беслы уважают зелёных шайтанов, и я надеюсь, вы понимаете, о ком сейчас идёт речь. От их эскадрона осталась теперь только половина. И наш командующий себе отметочку о том сделал.
        - Так что от его лица объявляю вам, господин прапорщик, благодарность за грамотные… хм… - иронично хмыкнул подполковник. - Ну ладно, за грамотные действия команды по отвлечению противника от направления главного удара, окружению и разгрому его в лесном массиве, а также за истребление трёх десятков отборных воинов из султанской гвардии.
        - Прошка, а ну-ка, поди сюда! - рявкнул барон в сторону выхода, и в шатёр заскочил капрал в пехотной форме, держащий в руках два новеньких штуцера.
        - Это тебе от самого командующего в подарок, знает, так сказать, что наш кот сметану любит, - улыбнулся барон, наблюдая, с каким восторгом и горящими глазами гладит Егоров эти ружья.
        - Ну ладно, поправляйтесь, господа егеря, - подмигнул он раненым и, козырнув Алексею, вышел из шатра.
        Двенадцать! Двенадцать вместе с этими двумя теперь нарезных стволов в команде, да даже тринадцать, если учесть ту переделанную оружейником Шмидтом огромную винтовку.
        «Мечты сбываются, - подумал Лёшка, щёлкая курком штуцера. - Вот ведь лис-то господин барон, знает, как и чем замотивировать человека!»
        Глава 11. Весна, любовь, цветы и барабанная дробь
        Почти неделю тянулись обозы генерала Олица обратно в Бухарест. Весенняя распутица взяла в плен всю округу. По колено в грязи брели промокшие до нитки батальоны гренадёр и мушкетёрские роты. Чавкали по хляби медленно бредущие конные сотни из казачьих и гусарских полков. Но всех тяжелее сейчас было, конечно, артиллерии. Конные упряжки с транспортировкой не справлялись, и передки с орудиями выталкивались уже больше усилиями людской прислуги, чем измотанными бездорожьем лошадьми.
        В крепости Журжи генерал-аншефом Олицом был оставлен гарнизон из шестисот человек во главе с секунд-майором Гензелем. Очень это было опрометчивое решение, надо сказать. Напротив Журжи, на противоположном берегу Дуная, стояла мощная османская крепость Рущук с большим гарнизоном. Но опьянённые победой в недавнем сражении русские были как никогда уверены в своих силах и теперь отходили на север в полной уверенности, что теперь-то турки на этот левый берег уже больше не сунутся.
        За эту ошибку русская армия впоследствии заплатит большой кровью и получит, пожалуй, единственное поражение в сражении во всей этой долгой шестилетней войне. Но это будет позже, а сейчас армию-победительницу ждала высочайшая милость императрицы, премиальные выплаты, награды и рост в чинах.
        Несколько штабс-офицеров, проявивших в недавнем сражении особую доблесть, получили только что недавно учреждённый орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени. Был среди них и бывший командир Егорова, полковник Колюбякин Сергей Иванович, командир славного Апшеронского пехотного полка. Он на равных со своими рядовыми солдатами участвовал в штыковой атаке на турок и был в числе первых офицеров, ворвавшихся в их центральный ретраншемент.
        Сам же командующий, генерал-аншеф Олиц Пётр Иванович, был награждён императрицей орденом Святого Георгия II степени. Во время взятия крепости Журжи и по пути в главный штаб армии он сильно простудился. Лечение в Бухаресте ему не помогло, и 7 апреля 1771 года Олиц умер, так и не успев получить свою высочайшую награду из рук самой Екатерины.
        - Кхм, кхм, - кашлянул караульный. - Ваше благородие, тут к вам это, пожаловали, стало быть, - доложился, смущаясь, молоденький солдатик Лёнька. Из-за его плеча выглянула улыбающаяся мордашка Анхен. Светлые локоны выбивались у девушки из-под платка, а её большие зелёные глаза сияли на таком чистеньком и красивом личике.
        - Пропусти, любезный, это ко мне, - подтвердил Лёшка и привстал со своего топчана.
        У него был самый настоящий роман с этой милой девушкой. Сам себя укоряя первое время, Лёшка не смог удержаться от того, чтобы не потянуться своей юной душой к этому милому человеку. Где-то далеко в России была сейчас Машенька Троекурова, дорогая Маша, его первая, скорее мальчишеская любовь в этом мире. Девица, которой он пообещал вернуться, а она - что будет его непременно ждать. Но почти что уже год не было никаких вестей из родного и такого далёкого от Валахии поместья, так же как не было их и от самой Машеньки. Почтовое сообщение здесь шло в основном по государственной линии, а частные письма были великой редкостью. И образ красивой голубоглазой девушки постепенно таял, заслоняясь боями и повседневными армейскими буднями. Ну а теперь у него была его Анхен. Его милая и дорогая Аня.
        Всё случилось у них как-то само собой. По прибытии в Бухарест буквально на второй день как занесли его в тот дом, который он занимал и прежде и где положили его раненого на топчан в светёлке, влетело это светлое и растрёпанное чудо и, припав к его груди, разревелось как малый ребёнок.
        Алексиса убили! Совсем убили эти злые янычары! Когда-то они убили её маму с папой, а теперь ещё и её Алексиса!
        «И смех и грех! - думал, улыбаясь, Лёшка. - Убили и, главное, уже её Алексиса».
        В общем, так с этого самого момента и стал Лёшка Егоров Алексисом Анны.
        Девочка была с очень доброй и чистой душой. Каждое утро она, сделав спозаранку всю работу по дому у деда, бежала к своему Алексису, чтобы накормить его своей стряпней.
        - Да всё же есть! - убеждал её Лешка, показывая на печь, где в горячих горшках стояла еда, приготовленная хозяйкой дома Мируной.
        - Нюр, да вон же, сколько всего наготовлено-то у нас! - убеждал её Никитич, показывая на штатный офицерский порцион с хорошим приварком.
        - Nein. Nein. Nein. Vati! ( - Нет. Нет. Нет. Дядюшка! (нем.)) - качала головой девушка и самолично кормила своего Алексиса.
        Весна Валахии кипела бело-розовым цветением садов, лесов и полей. Куда ни кинь взгляд, всюду фруктовые деревья стояли, словно нарядные невесты, а сладкий, медовый их запах проникал повсюду.
        - Как красиво! - любовались молодые на раскидистое абрикосовое дерево, растущее в палисаднике из плетня, и целовались под этими падающими с неба лепестками.
        Раны Алексея постепенно заживали. Скоро уже можно было снимать и эту тугую стягивающую всё тело повязку, что фиксировала пробитое и сломанное ударом кинжала ребро. Рана на левой руке уже тоже зарубцевалась, и он снова начал выходить на обязательные утренние и вечерние поверки команды.
        «Бам бара бам, Бам бара бам!» - отбивал ритм утренней побудки сигнала «утренняя заря» барабанщик команды Гусев, а ему вторили многие другие барабанщики, квартирующих в Бухаресте русских частей. Барабаны вообще широчайше использовались во всей русской армии. XVIII век без преувеличения проходил в Российской империи под звуки барабанного боя. Даже высшее светское общество встречало их с полным пониманием, ведь барабаны заменили русских глашатаев-бирючей.
        Барабанная дробь предшествовала зачитыванию всех указов, она сообщала о различных происшествиях, поднимала тревогу при пожарах и т. д. Даже Петровские ассамблеи своим барабанным боем собирали совсем недавно гостей по всему огромному и многолюдному городу. А в конце их главный полицмейстер под барабанную дробь зачитывал, когда и у кого будут собираться все присутствующие в следующий раз.
        Но, конечно, главным применением для русских барабанщиков была, конечно же, военная служба. Ещё Пётр I по праву считался первым и самым лучшим барабанщиком во всей регулярной русской армии нового толка.
        Барабан использовался в войсках при подаче множества сигналов: «утренняя и вечерняя заря», «к молитве», «к столу», «отбой» «поход», «честь», «под знамя» и т. д. Его грохочущий звук поднимал русские полки в атаку, сопровождал их на марше и на парадах, отбивая строевой ритм. В русской армии были полковые, батальонные, ротные и командные барабанщики, состоявшие, как правило, в унтер-офицерских чинах.
        А во время сражения барабан выполнял функции оповещения и сигнализации. Он был нужен для связи и управления между командиром, его частями и подразделениями, ведь в оглушительном шуме боя было практически невозможно расслышать голосовые команды.
        В боевых порядках барабанщики находились обычно за строем и всегда рядом с самим командиром. Их потеря на поле боя неминуемо приводила к потере всего управления и могла даже послужить причиной гибели для всего воинского подразделения.
        Зачастую во время рукопашной схватки враг стремился проткнуть, разрубить барабаны и уничтожить их хозяев, всё, чтобы лишить этим командиров возможности управлять своими подчинёнными на поле боя.
        Даже в народных сказках нашлось место для нашего барабана - «отслужил наш русский солдат 25 лет службы верной и правдой и пошёл со своим другом-барабаном в родную сторону…». А это означало, что он стал действительно всенародным инструментом, как те же гусли-самогуды, балалайка, ну или дудочка-жалейка.
        Особая команда была пополнена по положенным штатным нормам. Все, кто был в госпиталях или в своём расположении на излечении, уже встали в строй и теперь все тридцать семь человек занимались егерской учёбой или же несли службу в караулах. Оправлялся от ран только лишь один командир, но и ему это оставалось уже недолго. Раны затягивались, и кости срастались, молодость и любовь делали своё волшебное дело.
        - Ляксей Петрович, чегось делать-то захотели дальше? - как-то подсел к нему вечерком дядька.
        Лёшка посмотрел внимательно на старого солдата и усмехнулся.
        - Да свадьбу сыграем, Никитич. Будешь потом внучат нянчить, тебе-то чай не привыкать недорослей опекать? Война-то эта, злодейка, когда - никогда, а всё равно ведь закончиться, что же тебе всё время наперегонки с молодыми солдатиками по полям да по лесам скакать?
        Матвей помолчал, подумал и улыбнулся.
        - Так хоть так, а хоть эдак, а всё же одно скакать придётся. Жаль вот только своих деток Господь не послал, не сподобился я как-то со всей вот энтой службой на семью. А так-то я-то завсегда буду рад только, чтобы с пацанвою нянькаться. Дожить бы вот только, - и он мечтательно посмотрел в небо.
        - Эй, эй, старый, ты чего это?! - толкнул его легонько Алексей. - Вместе доживём, всё у нас будет хорошо!
        - Ну, это ладно тада, - взглянул на него с улыбкой дядька. - Это уж, Лёшенька, как Бог даст. А по Аннушке-то, как вообще? Как я погляжу, всё серьёзно у вас?
        - Это даа, - протянул Егоров. - Серьёзно у нас всё. По осени, дядька, я сватать её буду. Перед этим, как и положено, она нашу веру примет, чтобы уж потом нас всё чин по чину обвенчать бы можно было. У начальства своего я разрешения на женитьбу испрошу. Думаю уж, что их высокоблагородия по этому делу против не будут, и своё высочайшее позволение нам в письменном виде дадут.
        - А как батюшка-то? - спросил с какой-то затаённой грустью дядька. - Ведь никак не испросишь его благословения отсель.
        - Ну, по военному времени благословение на брак родителей ведь не требуется для служивого, если у него, конечно, есть отец-командир. А командир, стало быть, всегда есть у каждого военного. И по всем положениям он ведь за самого родителя брачующемуся выступает. Тебе ль то не знать, Никитич? - уверенно ответил на его вопрос Алексей. - Ну а уж потом, конечно, привезу Аннушку в наше имение, да ежели ещё и с внучонком, неужто уж не примет батюшка бравого егерского офицера да с целой семьёй, а?
        - Да примет, конечно, примет, - улыбнулся дядька. - Как же её не принять-то, хорошая сноха будет, добрая, справная и такая рукастая главное. Не то что вон энти мамзельки у некоторых господ, одна только кожа да кости у них и ещё в обморок постоянно падают. Как у Христа за пазухой с ней будете. Ой, прости, Ляксей Петрович, лишнее чай говорю, совсем уже к этой старости язык разболтался!
        - Да всё хорошо, дядька, мы с тобой уже как родственники ведь, вот и на свадьбе моей будешь за посажённого отца. Эх, поскорее бы осень, что ли, пришла, - мечтательно улыбнулся о своём Алексей.
        Но было лишь только начало апреля, южная валашская весна вовсю вступила в свои права.
        Глава 12. Дорога в Крым
        На русско-турецком фронте наступило небольшое затишье. Армии обеих империй получали пополнения, припасы, вооружение и готовились к новым ожесточённым летним боям. По берегам Дуная шли лишь небольшие локальные бои между переправлявшимися на вражеские берега подразделениями и поисковыми партиями.
        Всю компанию 1771 года первая русская армия Румянцева фактически топталась на месте. Единственным достижением её командующего за весь летний период этого года было занятие несколько малых турецких крепостей на Дунае.
        Компания прошлого года убедительно показала, что турки не способны на равных противостоять русским в больших полевых баталиях. Поэтому оптимальным решением для первой армии Румянцева был бы переход через реку Дунай и полный разгром всех полевых турецких войск в Болгарии. Имеющиеся же у турок небольшие крепости с их такими же небольшими гарнизонами большой роли бы в противостоянии не играли, и, оказавшись в глубоком тылу у русских, они бы и сами капитулировали, сдаваясь на милость победителей. Именно к этому Румянцева и подталкивала сама Екатерина, никак не желая затягивать обременительную войну. Пётр Александрович же придумывал тысячи отговорок, чтобы только не переходить через реку Дунай. Императрица же не решалась сместить недавнего победителя столь многих битв и недавнего «кагульского героя». Есть мнение, что Румянцев, дескать, очень жалел русского солдата и боялся больших потерь при форсировании огромной реки. Но эта теория терпит крах, если только посмотреть, какие огромные санитарные потери несла первая русская армия в этот период «стояния»: январь - умер 461 человек, февраль - 510… июнь -
538… Затем рост смертности только усилился, и в сентябре уже умерло более 3000 человек. Армия несла санитарные потери гораздо больше, чем в самых кровопролитных сражениях. Румянцев мог бы закончить эту затягивающуюся войну в 1771 году. Почему он этого не сделал, мы, наверное, никогда уже не узнаем.
        Военные неудачи предыдущих двух лет заставили турецкие власти задуматься над их причинами и начать срочную реорганизацию во всей своей армии. Султан Османской империи Мустафа III приказал перестать использовать на главном направлении военных действий все нерегулярные войска из-за их крайней ненадёжности и слабости. Теперь главная армия турок составлялась из регулярных войск-янычар и конных сипахов. Численность турецкой армии при этом серьёзно уменьшилась, но зато возросли боевые качества войск, и серьёзно улучшилась их дисциплина.
        В предыдущие годы русская артиллерия наводила ужас на турок, сметая как их боевые порядки, так и укрепления. Османская же артиллерия была неповоротливой, костной, с плохо обученным командным и рядовым личным составом. С помощью многочисленных французских советников и специалистов турки наладили производство облегчённых пушек у себя и уже к лету 1771 года первые 60 орудий нового облегчённого образца прибыли в армию визиря на северный фронт.
        Полное превосходство русских полевых армий, с одной стороны, и упорная защита турками крепостей Бендер и Браилова - с другой, заставили турецкое командование изменить свою тактику ведения войны. Оно решило оборонять сильными гарнизонами все ключевые крепости, обескровить русские армии в их осадах, а затем уже перейти в наступление всеми своими большими силами.
        Одновременно с этим турки вступили в сговор со своим старым врагом Австрией и заключили с ней тайную конвенцию, по которой та дипломатическим или же военным путём должна была добиться возвращения Османской империи всех завоёванных уже Россией земель.
        За это Австрии полагалась в передачу территория Малой Валахии и аж 10 миллионов пиастров. 3 миллиона задатка из этой суммы австрийцы даже успели получить.
        Султан был уверен, что теперь-то он сможет втянуть Россию в войну на два фронта. Сам же он приказал сосредоточиться на обороне правого берега Дуная, Дарданелл, Очакова и Крыма. Именно Крым и стал для России главной целью кампании 1771 года.
        Многолетние дипломатические усилия самой Екатерины и её командующих Панина и Румянцева, наконец-то дали свой результат. Крымские татары, понёсшие большие потери летом 1770 года, когда они находились под непосредственным командованием у турок, воевать уже больше с русскими не хотели. В их верхах шли большие раздоры, вызванные заменой Султаном крымских ханов Каплан-Герая на Селим-Герая. Российская императрица решила этим всем воспользоваться и занять Крым силами второй армии под командованием генерал-аншефа князя Долгорукова Василия Михайловича.
        Лёшка шёл к своей возлюбленной из главного квартирмейстерства. Только что у него состоялся разговор с «куратором». В Крыму явно что-то готовилось грандиозное. Шли какие-то тайные интриги между русскими и многочисленными кочевыми ордами великой степи. Да и крымские мурзы уже не раз появлялись в шатре у Румянцева за эти четыре начальных месяца 1771 года.
        - Готовь свою команду к выходу, Алексей, - распорядился барон. - Не далее, чем через три дня мы уходим верхами на Журжи. Там пересаживаемся, спешившись, на военное судно Азовской, а сейчас уже по факту Дунайской речной флотилии и потом следуем ко второй армии Долгорукова. Она как раз уже начала выдвигаться в район Крымского Перекопа и Сиваша. Твоя команда будет при мне, и помощь хороших стрелков может быть здесь совсем даже не лишней. О нашем выходе, прапорщик, пока никому ни слова! Для всех вокруг сейчас мы идём к Журжи, для снятия на карты противоположного Дунайского берега. Там как раз большая османская крепость Рущук стоит. Помни, Алексей, что вражеский шпион до сих пор нами не пойман, а лишь только затаился до времени!
        - Слушаюсь, ваше высокоблагородие! - встал по стойке «смирно» Егоров. - Разрешите обратиться к вам по личной просьбе? - и подал собственно написанный рапорт.
        - Обращайтесь, - милостиво кивнул фон Оффенберг и, вчитываясь в бумагу, удивлённо приподнял брови. - Вы меня удивляете, Алексей, вам всего-то 17 лет от роду, самое время свою карьеру делать, а вы тут себя решили путами брака сковать? - и он с улыбкой взглянул на Лёшку.
        - Сии путы, как вы изволили выразиться господин подполковник, никоей помехой для карьеры не будут. Невеста моя знает, за кого собирается замуж, понимает и принимает все возможные трудности и неудобства в личной жизни. Нужно лишь ваше письменное разрешение как непосредственного командира жениха.
        - Вот как, - улыбнулся Генрих Фридрихович. - Как невесту-то хоть зовут, и из какой она сама семьи будет?
        - Анхен Шмидт, внучка оружейника Отто Карловича Шмидта. Находится на попечении деда, оставшись сиротой со своим старшим братом. Родителей их ещё в детстве убили янычары. Дед внуков воспитывает один, насчёт брака сам он не против, и теперь нужно только ваше одобрение.
        - Не против он, - усмехнулся барон. - Конечно, как он противиться станет, когда у него вот такой вот орёл в зятьях будет. Офицер, дворянин, имперский егерь, наконец. Женись, Алексей, а я ещё на твоей свадьбе погуляю. Но! - поднял он палец вверх. - Только после нашего важного дела. Думаю, к осени, к самой поре свадеб, мы как раз-то и обернёмся назад. У вас там, поди, уже всё сговорено заранее? Ну, вот пусть пока подсуетятся тут без нас. Нечего боевому офицеру себе голову такими мелочами забивать, ему подвиги совершать нужно, - и он подмигнул лукаво Лёшке.
        У Шмидтов было всё как обычно. Дедушка уже свыкся с мыслью, что внучку нужно отдавать замуж, и она всё равно когда-никогда, а всё-таки выпорхнет из родного гнёздышка. Тут же была неплохая партия - русский офицер из дворян и сам, как видно, человек грамотный и порядочный. Да и любят друг друга молодые, пусть уж так, всё равно лучшего варианта для Анхен не сыщешь в этой разорённой войной стране. Как и все немцы, к этому серьёзному делу Отто решил подготовиться основательно. Поняв, что от жениха толку мало и у него была только одна любовь на уме, он начал напрямую вести дела с его дядькой Матвеем. Старики что-то подолгу обсуждали, порой спорили и всё-таки в итоге приходили к согласию.
        Свадьбу решили сыграть на Казанскую. До этого времени нужно было утрясти сотню дел. Отто, как и задумывал ранее, решил всё же наведываться к родне в Силезию. Повидаться, пригласить их всех на свадьбу, да и присмотреться к тому, как они там вообще живут. Кто знает, разлетятся внуки из родного дома, и кому он тут вообще в этой Валахии будет нужен?
        Внук Курт был, конечно, ученик хороший, и ему можно будет потом доверить семейное дело. Но это в перспективе. А пока ненадолго и только лишь на время его отлучки, нахмурясь, обдумывал свои дальние планы старый оружейник. Слишком молод он, и нет в нём должной серьёзности для самостоятельного продолжения семейного дела. За всем здесь постоянный пригляд нужен. Ну да ничего, месяца четыре похозяйствует без нас, как раз это полезно для парня будет.
        Прощание с невестой растянулось на все три дня.
        - Анхен, солнце моё, мы с тобой только до осени ведь расстаёмся, а потом у нас впереди будет целая жизнь! - успокаивал Лёшка девушку. - Ну же, не плачь милая, - и он вытирал ей слёзы. - Съездите с дедушкой к родне, путешествие развеет грусть, ты и не заметишь, как эти летние месяцы пролетят, - убеждал невесту Алексей. - Только вы уж осторожнее там, дороги ведь нынче везде неспокойные. Ну да дедушка-то чай опытный сам и не заставит вас понапрасну рисковать. Да, и вот тебе ещё, - и он передал ей небольшой бумажный пакет. - В нём документ, скреплённый канцелярской печатью, что ты есть невеста русского офицера, дворянина, и требование ко всякому начальственному лицу оказывать тебе всяческое содействие.
        В итоге под слёзы и рыдания невесты молодые расстались, и особая команда егерей, сопровождавшая главного картографа армии, убыла в сопровождении казачьей сотни в сторону Журжи. «На описание Дунайского берега», как и говорилось всем тем, кто был свидетелем этого отправления.
        Команда двигалась на заводных, переданных им казаками сопровождавшей сотни из Третьего Донского полка. Во главе её был уже хорошо знакомый егерям по прошлым боям Платон. Только теперь из старших урядников его повысили сразу же до хорунжия, что соответствовало офицерскому званию, и было видно, что казак этим очень гордится. Лёшке по большому счёту было на это всё равно. Казак был воином хорошим, и относился он к самому Алексею с большим уважением. Но вот перед своими станичниками он, конечно же, «петушился».
        - Емельян Архипович, ты бы осадил его маненько, - кивнул как-то Лёшка на Платона пожилому здоровому казаку с багровым шрамом через всё лицо, ставшему урядником из приказных.
        - Ох, Ляксей Петрович, ему бы ухо накрутить надо или чтобы батька выпорол бы по старой памяти. Заносит Платоху порой, ну да ладно, жизня пободает малёх, чай остепенится потом паря, я же и сам вот, как вспомню себя, шибутным был да гоношистым по молодости. Пооботрётся чай ещё, лишь бы свою голову сберёг.
        - Ну, ну, - кивнул Лёшка. - Дело ваше, станичники.
        Под Журжи стояла часть формируемой Дунайской флотилии, было здесь два трофейных двухматчовых галиота, три качебаса, галера и несколько «новоманерных казацких лодок». Именно на двух галиотах и следовало отплыть по течению в сторону взятых у турок крепостей Браилова и Измаила, а уже дальше с выходом в Чёрное море держать курс на околокрымский Каркинитский залив. Далее нужно было выходить на Каланчакский лиман, где и соединяться со следующей к Перекопу Второй русской армией Долгорукова.
        Дунайская флотилия была образованием весьма новым, но уже покрывшим себя славой в ожесточённых боях прошлого года. Основу её составляли казачьи донская и запорожская флотилии. Для усиления им определили опытных русских флотских офицеров, старшин и матросов из Азовской флотилии. Передали также часть маломерных и плоскодонных судов, которые переоснастили и вооружили уже на месте сами дунайцы. И начали они вести активную борьбу с турками на этой, такой огромной и широкой реке.
        В их задачу входила борьба с имеющимся уже тут речным флотом турок, поддержка своей армии при взятии прибрежных крепостей, переправа своих войск и срыв десантных операций противника. Несмотря на то, что в количественном отношении флотилия весьма уступала туркам, ей всё-таки удалось взять инициативу в свои руки и завладеть практически всем средним и нижним течением реки.
        Пока фон Оффенберг, вёл переговоры с комендантом крепости и с командиром стоявшего тут отряда флотилии, Лёшка оглядывал окружающие окрестности. Три месяца назад его увезли отсюда лежащего на повозке.
        Всё так же шумели высокие заросли камыша на протоках и на многочисленных речных рукавах. Тёплый майский ветерок шевелил сплошную стену растений. Вокруг всё дышало миром и покоем, как будто бы и не было тут штурмующих колонн, громкого грохота барабанов да залпов орудий. Где-то вдалеке команда сапёров лениво ковырялась на валу, восстанавливая его от полученных зимой разрушений. Проследовало куда-то два десятка солдат при капрале с ружьями на плече, да драил до бронзового блеска свою пушку канонир.
        Гарнизон такой большой крепости был здесь совсем не большим, при турках тут, конечно, яблоку было негде упасть, уж кто-кто, а Лёшка-то это знал прекрасно. Ещё прошлой осенью довелось ему отсюда выкрасть важного османского офицера из главных инженеров со всеми его бумагами. Как, казалось бы, давно это уже было…
        Наконец-то бароном были решены все вопросы и формальности, и Алексей дал команду на погрузку для всей команды.
        - Давайте, счастливо вам, станичники! Береги себя и людей, хорунжий! - напутствовал Лёшка казаков.
        - Доброго пути! - крикнул ему с берега Платон.
        - Прощевайте, вашбродь! Свидимся ещё! - кивнул урядник Лутай.
        Два двух матчевых галиота медленно отходили с пристани вниз по реке. Судна были небольшие. Всего около девяти сажень (девятнадцати метров) в длину и двух с половиной сажень (пять с половиной метров) в ширину. Они имели характерный корпус, присущий голландскому типу - плоскодонный, почти что коробообразный, с характерной скруглённой носовой и кормовой оконечностью. Вооружены они были четырьмя небольшими 3-фунтовыми пушками. В состав команды каждого входил один офицер, двое старшин и по два десятка матросов. Большая часть из них была из азовской флотилии, специально воссозданной для войны с турками.
        Этот тип судна был универсальным, он был удобен как для прибрежного морского плаванья, так и для действий на больших реках типа Днепра и Дуная. Активно использовался он также на Балтике, Каспии, в Азовских и в Причерноморских водах.
        Кают на судне было всего две, были они маленькие и егеря вместе с командой расположились прямо на палубах. На целых две недели это был теперь их дом. Все 38 человек особой команды были разделены Алексеем поровну. Сам он с половиной егерей располагался вместе с фон Оффенбергом на головном судне «Дунаевец». Остальные девятнадцать стрелков шли в кильватере на галиоте под название «Слон», и командовал ими заместивший Егора по старшинству Дубков Иван Макарович, произведённый в унтер-офицерское звание подпрапорщика. Все «старички» команды были теперь вооружены штуцерами и распределены поровну в судах на время всего плаванья.
        Первый день путешествия прошёл спокойно, на ночь, не доходя Силистры, пристали к небольшой крепости у селения Галатуй. Её гарнизон в пару сотен солдат и казаков встретил экипажи радостно. Угостили сваренной на ужин ухой, узнали последние новости. Рассказали, как сами недавно отбили разведывательную партию турок, что пристали чуть ниже крепости к их левому берегу.
        - Пастушок прибежал местный и лопочет что-то да показывает на восход солнца, - рассказывал седоусый сержант. - Ну, мы не поняли вначале, а потом уж расслышали «осман, осман», ну их благородие и послали туда пару десятков казаков. А нам кричит: «Сбирайтесь все, сейчас выступать будем!» Там плёсик такой небольшой и удобный был, так басурманы уже наполовину успели высадиться на него из пяти кораблёв. А наш капитан нас без барабанов подвёл к берегу, выстроил всех по плутонгам, а потом и кричит Мишке: «Бей в барабан сигнал „в атаку“!» Ну, мы и дали там турке! Те по косогору взбираются, а мы их штыками колем. А потом команда: «первый плутонг, второй, третий, четвёртый, пли!» Ну, тут уже турки побежали. Корабли ждать их не стали, мы же ведь по ним тоже пуляем, и отходить от берега начали. А турка - плюх в воду и вплавь за ними пустился, ох и потонуло же их там! - сокрушенно качал головой унтер. - Страшное дело, когда паника людей обуяет…
        - Значит, ходят тут их суда? - переспросил флотский лейтенант, проходя мимо костра с рассказчиком зацепившее его в рассказе.
        - Так точно, вашбродь, частенько бродили перед этой вылазкой. Как будто бы что-то вынюхивали здесь у нас, - подтвердил седоусый. - Ну а теперяча, после этого дела, уже пятый день как вон вовсе носа не кажуть. А раньше-то проплывут эдаким гоголем по реке, да в нашу сторону-то из пушечки - «Бах!» Ядро это у них маленькое, так ежели только попугать нас чтобы, с полкулака моего оно только будет. У нас и то получшивее ядра есть. Максимка выцелил как-то из своего шести фунтовика тот баркас, да как даст по ёму, а у того аж щепки во все стороны полетели, и команда там заверещала. После того они уже стороной нас начали обплывать, боялись уже нам издали рожи корчить. Ну а потом вот и то дело, про которое я только что рассказывал, случилось.
        - Понятно, - кивнул капитан «Дунаевца» Кунгурцев Михаил. - За Силистрой у них там приличная стоянка есть. Место очень удобное, несколько рукавов и проток, кроме основного русла, параллельно тянутся. Глаз да глаз нам там нужен будет, когда мы вниз пойдём.
        - Побережёмся, - кивнул лейтенанту Лёшка. - Когда отходим, капитан?
        Кунгурцев взглянул на темнеющий небосвод, подумал и принял решение.
        - Часа через три уже будьте все готовы. Нужно затемно мимо самой Силистры и всех больших островов проскочить, потом-то уже будет поспокойнее идти.
        Было облачно и луны не было на ночном небосводе. В ночном безмолвии под приглушённый матерок старшин галиоты вышли из небольшой бухточки и, вывернув на основное русло реки, направились вниз по течению. Паруса на мачтах не ставили, хватало пока и этой скорости. Через часа четыре по правую руку мелькнули огоньки костров на турецком берегу, и лейтенант кивнул в их сторону уверенно известил:
        - Проходим Силистру, ну ещё часа два или три и как раз до рассвета уйти успеем.
        И как напоминание о том, что ничего нет определённого в этой жизни, вдруг шевельнул водную гладь ветерок, и из-за ночных облаков выглянула луна.
        - Три судна справа по борту, идут встречным курсом! - вдруг рявкнул корабельный старшина, и на галиоте затопали ноги команды. Люди сами знали, что и кому делать. Часть матросов откинули крышки с орудийных портов и, выкатив, выставили четыре небольших орудия жерлами наружу. Несколько человек натягивали поверху сеть, защищавшую команду от обломков такелажа в бою.
        Вскрывались сундуки с оружием и с боеприпасами. Все были сейчас при деле. Встречные суда шли под парусами. Были они примерно такими же, как и у русского отряда. И пока была непонятна их принадлежность.
        - Поднять паруса! - скомандовал капитан. - Правь к нашему берегу!
        Ветер был боковым для обоих отрядов. Но у спускавшихся вниз по течению было преимущество в маневре и в ходе. И Кунгурцев решил использовать его по полной, выставив вооружённые борта перед неизвестными судами.
        - Слава Султану! Кто вы такие, назовитесь? - раздался крик на турецком с переднего встречного суда, сблизившегося на расстояние в двести саженей.
        - Канониры, огонь! - тут же рявкнул капитан и оба орудия выбросили свои ядра. Их откинуло от борта, и теперь прислуга спешила поскорее перезарядить и выкатить пушки на своё прежнее место.
        - Штуцерные, огонь! - отдал команду Лёшка и все шесть стрелков из нарезного оружия выстрелили в неприятеля. А с соседнего «Слона», так же раздался орудийный грохот, и одно из ядер на глазах у всех влупилось в переднюю мачту противника, взламывая её и обрушивая вниз.
        Всё, этого врага можно было уже больше не бояться. На его палубе царила суматоха, и были слышны панические крики.
        - Орудия заряжены, капитан! - прозвучал доклад главного канонира, руководившего стрельбой.
        - Огонь по второму судну! - отдал приказ Кунгурский. И сдвоенный залп корабельных пушек заглушил крики на первом повреждённом корабле.
        Всего двести шагов было между судами и ядра, проломив борта, ушли крушить всё то, что только встретилось им по пути. А с русских судов уже били из фузей егеря и вся абордажная партия. Лишь несколькими разрозненными выстрелами ответили им турки. Но вот с разворачивающего в сторону своего правого берега крайнего дальнего судна раздался орудийный выстрел, и ядро прогудело в снастях, сбивая по пути рею.
        - Картечью по среднему, огонь! - прокричал лейтенант. И по такой близкой цели сыпанули тяжёлые свинцовые шарики.
        Позиция для абордажа была идеальная. То крайнее, дальнее судно врага, что только что ударило из пушки, бросив свой отряд, с разворотом уходило сейчас к своему берегу. На передних же судах, подвергшихся атаке, сейчас царила совершеннейшая паника и неразбериха. Кунгурский решил всем этим воспользоваться и взять суда дерзкой атакой.
        Лёшка полностью разделял его взгляд и, разряжая в близкую цель свой штуцер, обнажил саблю и вынул, взведя курки, оба своих пистолета. Команды «Дунаевца» и «Слона» готовились ринуться на абордаж.
        - Капитан, отбой атаки, уходим вниз по течению! - вдруг скомандовал фон Оффенберг и твёрдо взглянул на флотского офицера.
        - Я не понял вас, господин подполковник! - недоумённо прокричал тот в ответ. Мы же сейчас их всех здесь выбьем и потом легко себе оба судна в качестве приза возьмём!
        - Выполнять приказ! - глядя ледяными глазами на лейтенанта, негромко проговорил барон и положил руку на рукоятку пистолета.
        Отряды разошлись бортами. Дунайцы не смогли отказать себе в том, чтобы не ударить ещё несколькими ядрами по врагу. Да ещё зло били вдаль штуцера егерей, посылая свои пули за шесть сотен шагов. Но было уже понятно, что этот бой закончен, и у русского отряда фактически украли его заслуженную победу. Вдалеке позади, орали что-то обидное вслед, оправившиеся уже от испуга турки.
        Капитан постоял мрачный как туча и ушёл на корму к рулевому. Матросы что-то глухо ворчали себе под нос про всяких там сухопутных крыс из штаба, которые только мешаются вечно всем.
        Даже Лёшка демонстративно отвернулся от барона и ушёл на корму к Кунгурцеву.
        Фон Оффенберг постоял на палубе, огляделся вокруг прищуренным взглядом, посмотрел на надутые под свежим ветром паруса, толкающие судно с хорошей скоростью и тоже ушёл в свою каюту.
        До рассвета было ещё часа полтора и его Высокоблагородие изволили немного поспать.
        - Они у меня вот где уже были! - качал головой лейтенант, сжимая кулаки. - Мы же их за три минуты бы всех с палубы вымели бы там! Ну как так-то, как, Алексей?!
        Ну что ещё мог ему сказать Егоров на всё это. Все и так всё прекрасно понимали.
        Остановку сделали у небольшой крепости под Фетештами. Лёшка прогуливался по берегу, разминаясь после долгого сиденья на судне. А рядом с ним как ни в чём не бывало прохаживался подполковник.
        - Что ноги устали на одном месте подолгу сидеть? - усмехнулся он, глядя иронично на егеря.
        - Так точно, ваше высокоблагородие, - нехотя ответил Егоров и перевёл взгляд за его спину.
        - Ну-ну, - опять улыбнулся барон. - Обидеться изволили, значит, на такого бездушного и холёного немца? Я вот давно наблюдаю за тобой, Алексей, и мне ведь ты казался весьма сообразительным и умным молодым человеком. Ну, никак я не мог ошибиться в тебе.
        Лёшка с удивлением взглянул на Генриха, совсем не понимая, куда это он сейчас клонит.
        - Ну, впрочем, молодость, молодость, кто из нас, когда-то не был молодым и не совершал опрометчивых поступков из-за этой юной горячности.
        Лёшка насторожился, внимательно вслушиваясь в рассуждения «картографа».
        - Сколько, по-вашему, Егоров, было турок на этих двух несчастных лоханках?
        Лёшка задумался и выдал примерную цифру:
        - Ну, человек семьдесят максимум, а скорее всего, что и на десяток даже поменьше.
        - Вот-вот, семьдесят, да даже пусть восемьдесят человек там было. Вот тут, - и он показал на отворот своего топорщившегося камзола, под которым явно что-то было. - Да-да вот тут, сейчас лежат такие документы, которые стоят нескольких полков, а может быть даже бригад и дивизий. Попади они в руки врагу, и целое направление военных действий тогда будет нами проиграно. Что важнее, прапорщик, жизни семидесяти вонючих османских матросов на их корытах или же десяток тысяч русских солдат, ну же, отвечай?!
        Лёшка совсем оторопел от такой арифметики. Ответ тут был, разумеется, очевиден:
        - Ну, конечно же, русских солдат, вашвысокоблагородие!
        И всё равно просто так вот сдаваться перед этой железной логикой барона ему как-то не хотелось.
        - Но ведь мы бы разметали все эти команды турок в абордаже на раз?! И эти важные документы бы при этом вовсе бы не пострадали?!
        - А ты уверен на сто процентов, что это не была хитрая ловушка, а, Егоров? - пристально глядя ему в глаза, тихо проговорил барон. - Может быть, ты забыл, что у нас уже почти год сливаются важнейшие боевые планы на уровне штаба армии? И уже несколько приличных по количеству людей отрядов попали в хитро расставленные ловушки и были полностью до самого последнего солдата вырезаны оповещённым заранее врагом. Ты же и сам играл против этого неизвестного шпиона на том недавнем февральском выходе? Ну же, думай, егерь, думай! Любая мелочь или недоразумение могут быть опасны в таком деле. Шальное ядро, уголёк или загоревшийся фитиль какой совершенно случайно упадёт в крюйт-камеру, и всех тогда разметает взрывом, а с моего трупа враги снимут эти бумаги. Да хоть что может произойти во время пути. Любые случайности лучше совсем исключить в таком серьёзном деле.
        Алексей стоял и анализировал только что им услышанное. Да опять был прав барон, а он снова вёл себя как какой-то мальчишка. Неспроста всё-таки взял их с собой «картограф», ох и неспроста. И он покачал в согласии головой:
        - Вы правы, господин подполковник, я просто не догадывался о такой важной детали дела, как эти ваши документы.
        - Ну, теперь тебе о такой детали уже известно. С этой секунды бери всё под свой полный контроль. Эти документы достаться врагу не должны, - и барон серьёзно взглянул Лёшке в глаза. - И думай, прапорщик, думай, наблюдай, и всё время думай. Тебе ведь для этого голова нужна, а не только для того, чтобы на ней егерский картуз носить или прелестным юным девицам нравиться, - и Генрих опять улыбнулся.
        Дальнейший путь по реке проходил достаточно спокойно, пару раз выныривали из-за покрытых камышовыми зарослями островов челны и малые суда турок. Получали дальние залпы орудий и штуцеров и откатывались обратно. Галиоты по речным меркам были судами большими и хорошо вооружёнными, а рисковать, наскакивая сломя голову, как это порой делали те же запорожцы, османы очень не любили. Возле каюты барона теперь стоял круглосуточный парный пост, на стоянках и вовсе его брали в охранную «коробочку» две егерские тройки. Генрих Фридрихович, похоже, уже и сам был не рад такому вниманию, но делать уже было нечего, сам виноват, не нужно было накручивать ранее Егорова.
        А в общем-то, плаванье проходило достаточно скучно. То ли дело матросы, которым всегда находилось дело, и все их вахты были заполнены вечной суетой. Егеря же по большому счёту скучали, оглядывая огромную реку и в который раз пересказывая друг другу свои истории.
        На третий день пути как-то совершенно незаметно сдружились между собой Федька Цыган и барабанщик Гусев. Удивительно было видеть рядышком этих совершенно разных людей, часами о чём-то рассуждавших у дальней кормовой скамьи. А как-то, проходя мимо, Лёшка разглядел, с каким усердием Фёдор выводит что-то карандашом на клочке бумаги, пригляделся повнимательней и различил там корявую надпись «Феодор Лужин».
        - Сергей, ты бы позанимался со всеми, сейчас-то времени много, всё какое-то дело, а потом и на постое можно будет по паре часов в день этому делу внимание уделить, - предложил Лёшка Гусеву.
        - С сегодняшнего дня в учебное дело команды вводится обучение письменной грамоте, чтению и счёту, - объявил командир на берегу на построении. Занятия будут проводиться Гусевым Сергеем и мной. Попрошу отнестись к этому серьёзно! - повысил он тон, увидев недовольные мордахи в шеренгах. Вот ты, Трифон Кузьмич, что ставишь на канцелярском документе по выдаче тебе жалованья?
        Егерь из старичков мигом изменил выражение лица с «кислого» на «уставное» и выдал незамедлительно ответ - Крест, вашблагородие, крест ставлю в бумаге у казначея.
        - Вот-вот, крест, - кивнул, соглашаясь с ним, Лёшка. - Так такой крест ведь хоть кто нарисовать может, крест - это ведь не подпись, капрал. Сколько у тебя годовое жалованье?
        Трифон задумался, глядя вверх и что-то про себя пошептав, затем уверенно ответил:
        - Ну так если по нонешнему моему капральству да ежели с учётом повышенного егерского жалованья, так 22 рубля с полтиной выходит, вашблагородие.
        - Ну так 22 рубля с полтиной - это уже хорошие деньги, - покачал головой Егоров. И весь строй с ним согласился: - Ещё бы не хорошие, это сколько скотины-то можно в хозяйство накупить!
        - А ты хотя бы знаешь, как эти двадцать два с половиной рубля правильно на бумаге прописываются? - продолжал мучить недавно повышенного до капрала из солдат его командир.
        - Нет, ваше благородие, не знаю, - аж побледнел, округлив глаза, егерь.
        - Вот то-то же, - проворчал Лёшка. - И никто из вас того не знает, окромя разве что Гусева и меня. Я, конечно, не хочу сказать, что вас обманывают наши доблестные казначеи, упаси бог, но сами же всё знаете, тут контроль нужен, вы ведь мужики хваткие и сами из крестьян когда-то вышли. А значит, понимаете, что за всем своим только лишь личный пригляд и строгий учёт нужен, чуть ты только зевни, и всё то, что до этого было твоим, так сразу же чужим станет, без оного. Согласны?
        - Согласны, - глухо прогудел строй. Знамо дело, пригляд за всем нужен, без пригляда и без порток остаться можно.
        - В бою тоже грамота нужна, а ну как вы в дозоре оказались и что-то важное у неприятеля заметили, с места вам уйти нельзя, а сообщить сведенья командиру нужно. Рядом пастушок из местных, а рассказывать ему всё равно, что чайке, - и Лёшка кивнул на пролетающую мимо птицу.
        - А тут вы на бумаге всё изложили, написали там прописью и цифрами, да и послали с той бумагой гонца. Вот вам честь и хвала тогда будет. Мне ли вас учить, что грамотный перед дураком завсегда на голову выше будет? Пользуйтесь такой возможностью, чтобы науки познать, время придёт, отслужите в армии, захотите на старости лет мирной жизнью пожить, никогда дармоедами и нигде не будете. Хоть учётчиком в хозяйстве у местного помещика пристроитесь, а хоть мещанином в уездном городке, везде у нас грамотный человек в почёте. Там пятак за написание прошения заработаете, тут гривенной за составление жалобы на гербовой бумаге. Всё ли всем понятно?
        - Так точно! - рявкнул строй. У многих солдат уже горели интересом глаза. Всё какое-то новое дело предстояло, да и любознательный это народ, простые русские люди. Особенно если они осознали пользу в этом новом деле.
        У Браилова и Измаила отряд сделал дневные остановки, нужно было запастись провизией и проверить галиоты перед морским переходом. Егорову было интересно лично осмотреть крепости, около которых уже было пролито столько крови, а сколько её ещё предстоит пролить в последующие войны с Оттоманской Портой. Как знать, может быть, и ему доведётся поучаствовать в этих штурмах под началом Суворова? Поэтому Лёшка лично своими ногами прошёл все земляные бастионы, валы и рвы, откладывая всё увиденное в уголки своей памяти.
        После Измаила было два дня пути нижним Дунаем, и последние несколько десяток вёрст отряд шёл по его обширнейшей дельте, второй по своей площади в Европе и уступавшей лишь только матушке Волге. Основное русло здесь распалось на несколько больших рукавов и проток, и для плаванья было выбрано Килийское гирло, которое было более быстротечным, чем идущие ей параллельно другие огромные речные рукава. Последние тридцать вёрст скорость пришлось сбросить до самой малой, и галиоты аккуратно шли через затопленную пойму, покрытую стеной тростника, рогоза и осоки.
        Был большой риск нарваться на затопленный ствол дерева или сесть на мель. Русло реки в этом месте было неустойчивое, то и дело здесь появлялись новые островки, образовывающиеся из наносов ила и всякого сплавлявшегося по течению мусора.
        Наконец-то, впереди показался просвет, и отряд выскочил на морской простор. Дальше корабли шли, придерживаясь западного берега, и уже за Днестровским лиманом Кунгурцев принял резко на восток, выводя свои суда на Каркинитский залив Чёрного моря. Обогнув вытянутый остров Джарылгач, суда вошли в Каланчакский лиман, около которого уже несколько суток стояли передовые части Второй русской армии.
        В семидесяти верстах к востоку находился Перекоп - одно из древнейших укреплений во всём северном Причерноморье. Располагался он на узком семикилометровом перешейке, отделяющим полуостров Крым от материка. Про это древнее защитное сооружение, существовавшее уже задолго до описываемых событий, оставил свои свидетельство ещё древнеримский писатель Плиний Старший. Сейчас же оно защищало весь Крымский полуостров со стороны его северной материковой части, и стало той преградой на пути русской армии, которое теперь было необходимо преодолеть и взять штурмом.
        На календаре было шестое июня 1771 года.
        Часть II. Господин подпоручик
        Глава 1. Крым наш!
        Седьмого числа в сопровождении эскадрона малороссийского пикинерского полка отряд прибыл во Вторую русскую армию. Барон немедленно убыл в её штаб. Особой команде егерей было пока тоже предписано находиться при нём и следовать вместе со всеми к Перекопской оборонительной линии.
        Основной целью всех военных действий 1771 года для России было взятие Крыма под контроль империи и выведение из войны всего Крымского ханства. Давние походы русских войск под командованием князя Голицына, Миниха и Ласси показали, что успешное завоевание полуострова зависит не столько от самой численности войск (у Голицына и Миниха их было около ста тысяч), сколько от организации баз снабжения армии, чёткого планирования и выбора места удара.
        Целый год готовился этот удар. Строились многочисленные крепости и даже целые линии снабжения. Само же планирование Крымского похода проводилось вице-президентом Военной коллегии и начальником Генерального штаба Российской империи графом Захаром Чернышевым. Именно к нему-то и прибыл фон Оффенберг с необходимыми для его осуществления документами. Ведь помимо подготовки к прямым военным действиям шла ещё долгая и кропотливая работа наших дипломатов и разведки, склонявших местные элиты к переходу под российское покровительство, как это уже недавно сделали ногайцы. Очень многие влиятельные крымские мурзы и беки получили весьма щедрые дары. А тут ещё как раз перед самым русским наступлением турецкий султан вдруг решил заменить крымского хана Каплан-Гирея на Селим-Герея, что только подлило масло в костёр недовольства большой части татар.
        Нужного подкрепления из Стамбула к лету 1771 года в Крым не пришло. Султан был вынужден держать большие силы возле Дарданелл из-за угрозы русского десанта Средиземноморской эскадры. В самом Стамбуле шли беспорядки, вызванные дефицитом продовольствия из-за его блокады с моря и отсутствия всякого подвоза.
        Блистательной Порте пришлось заново комплектовать свои разгромленные на Дунае и на Днестре армии, и отправить значительный контингент на Кавказ, где русские и грузинские войска одержали также ряд побед. Турецкие гарнизоны крымских крепостей остались без поддержки извне, а их союзники - крымские татары, самостоятельно воевать против сильной русской армии не желали.
        Так ещё даже не начиная активных боевых действий, русские переиграли своих врагов на всём этом крымском направлении. Но нужно было ещё взять несколько крепостей приступом, и первой из них должна была пасть крепость Ор-Капу и всё сильнейшее Перекопское укрепление.
        Командующим русских войск после отставки Панина императрицей был назначен князь Василий Михайлович Долгоруков, человек удивительной судьбы. Сам он происходил из знаменитого рода, имевшего в своих пращурах самого Рюрика. Род Долгоруких попал при императрице Анне Иоановне в опалу и 13-летний Василий под фамилией Михайлов был записан капралом в драгунский полк. Ему было строжайше запрещено именоваться своим княжеским именем, также запрещалось и его производство в следующие чины. Никакого образования Василий не получил и был абсолютно безграмотен, до самой своей смерти с трудом ставя подпись. Но он был храбр и честолюбив и мириться со своей тяжёлой долей опального не желал. Так вот в чине простого капрала он и попал на войну с Турцией и в тот давний поход на Крым. Командующим русской армии Минихом было объявлено, что он пожалует в офицеры любого, кто только первым взойдёт на вал Перекопа. Василий как раз-то и был тем самым первым, кто на него взошел и уцелел, за что он и получил свой первый офицерский чин прапорщика. Авторитетный Миних, несмотря на высочайший запрет, своё слово сдержал. Далее Василий
воевал с турками, со шведами и с пруссаками, участвовал во многих больших и малых баталиях и был при них несколько раз ранен. С воцарением на престоле Елизаветы Петровны опала с него была снята, и он очень быстро продвинулся в чинах. Императрица Екатерина II в день своей коронации произвела князя Долгорукого в генерал-аншефы, и сейчас Василию Михайловичу предстояло во второй раз брать Перекоп. И он, не забывая свой опыт юности, пообещал награды для всех тех, кто отличится и при этом штурме.
        Согласно генеральному плану генерал-аншеф разделил свою армию на несколько частей. Главный его корпус с 24 тысячами человек шёл непосредственно на Перекоп, Сивашский отряд генерала Щербатова в четыре тысячи солдат под прикрытием Азовской флотилии бил восточнее по Арабатской косе, а часть войск прикрывали растянутые тыловые коммуникации.
        12 июня главный русский корпус вышел к Перекопу, который на этот момент защищали 7 тысяч янычар и 50 тысяч татарских воинов.
        Лёшка со своей командой стоял в рассыпанном строю за батареями. Вот уже сутки, не переставая, вели огонь русские орудия. Их главной целью было выбить артиллерию турок и постараться разрушить бастионы Перекопского вала. Вал этот длиной в семь километров имел глубокий ров, насыпь и уже поверх неё высилась каменная и кирпичная кладка стен. Первыми нанесли демонстрационный удар левые колонны у мелководного приазовского Сиваша. В этом месте вал имел значительные разрушения и турки, уверенные, что русские именно здесь и нанесут свой главный удар, собрали тут свои основные силы.
        Слева уже более полутора часов шла ожесточённая стрельба, и слышались отдалённые крики.
        - Вперёд! В атаку, братцы! За матушку-императрицу! Ура! - крикнул генерал-майор Мусин-Пушкин и главная штурмовая колонна, состоящая из двух егерских и девяти гренадёрских батальонов, ринулась на приступ со стороны Чёрного моря.
        - Прикрываем друг друга как на учениях! - крикнул Лёшка и присел около рва, выбирая цель.
        До противника было, где-то около ста пятидесяти - двухсот шагов, трудное расстояние для прицельного боя фузей и очень удачное для нарезного оружия, поэтому команда, снабженная винтовальными ружьями, рассредоточилась цепью и вела огонь на поражение. Как Лёшка и сам уже убедился, круглая фузейная пуля после ста пятидесяти - двухсот шагов имела отклонение в полтора и даже уже в два метра, но егеря были стрелками опытными и даже с такого расстояния они умудрялись отстреливать тех янычар, что суетились сейчас на валу. Слабая баллистика гладкоствольного оружия компенсировалась здесь отчасти высокой скорострельностью, и то один, то другой турок падал, скатываясь с вала, поражённый их пулями. Да и армейские и полковые орудия-единороги, мортиры и гаубицы, ведя свой огонь поверх голов атакующих, давали им весомую поддержку. Русская пехота побросала в ров навязанные заранее из лесин и канатов лестницы, плетенные из ивняка корзины и огромные связки прутьев - фашины. По ним, как по шатким мосткам, первые атакующие солдаты, спрыгивая вниз, рванули к противоположному краю рва.
        - Братцы, за мной! - рявкнул Лёшка и сам, спрыгнув на шаткую поверхность из плетёного ивняка, кувыркнулся вперёд.
        Быстрее под защиту земляной стены! Здесь в образовавшейся мёртвой зоне можно будет хоть немного передохнуть перед следующим броском. Рядом пристраивались егеря из своей команды, солдаты из чужих егерских и гренадёрских батальонов, слышалось их заполошное дыхание и матерки.
        - Лёшка, ты?! - толкнул его вдруг кто-то сзади. Алексей обернулся и с удивлением узнал в здоровом подпоручике своего давнего знакомого гренадёра из Черниговского полка, с кем ему когда-то довелось познакомиться ещё при том давнем взятии Бендер.
        - Жив, чертяка! - обнимал его тёзка. - А я-то гляжу, лицо как будто знакомое в егерском доломане мелькнуло. Обознался, что ли, думаю. Ну, никак не может это Егоров быть! Он же ведь в Первой дунайской армии у Румянцева служит. Ооо, да ты уже с офицерским горжетом, Егоров! Поздравляю с производством, друг, а я уже тогда под Бендерской крепостью знал, что ты надолго не засидишься в унтерах! - кипучая энергия так и била ключом из гренадёра, подогреваемая, как видимо, ещё и выбросом адреналина.
        - Да мы только неделю как сюда прибыли, - улыбнулся ему Лёшка. - На охране своего старшего офицера в пути состояли, а тут видишь вон - штурм наметился, ну вроде бы как и нас отпустили тоже сюда. Всех ведь егерей в одну общую цепь сейчас бросили.
        - Ну и правильно! Нечего по этим штабам свои камзолы обтирать! - хохотнул Бестужев. - Мы молодые, нам с тобой нужно в чинах расти, пока вон здесь баталии кипят, да пока продвинуться вперёд можно. А баталия, брат, это самое удобное место для этого продвижения. Что дальше-то делать будем, так и будем здесь всё время стоять? Я же помню, как ты ловко при Бендерском штурме по лестницам скакал.
        Лёшка огляделся вокруг. В мёртвой зоне, у края рва действительно скопилось уже много народу. Пули сюда не долетали, и пока что тут было безопасно. Но стоило только штурму провалиться, и все находящиеся рядом непременно бы здесь оказались как в мышеловке. Нужно было прорваться наверх на вал, а там дальше и на саму крепостную стену.
        - Все лестницы и шесты сюда! - рявкнул Егоров, и десятки голосов офицеров и унтеров продублировали его команду. Скоро стена рва была уставлена лестницами и шестами.
        - Тамбовский гренадёрский, за мной! - крикнул капитан и первый полез наверх по лестнице.
        - Владимирцы, за мной! - подхватил в отдалении незнакомый поручик.
        - Черниговцы, за мной! - крикнул Бестужев и, обнажив шпагу, полез наверх. За ними по лестницам спешно поползли вверх рядовые и унтера, придерживая свои фузеи.
        Лёшка оглядел своих егерей, сгрудившихся около командира. Похоже, все из них были пока целы.
        - Особая команда, проверить и перезарядить всё оружие! - и он сам закинул уже свой заряженный штуцер себе за спину. - Вперёд, братцы! Поддержим огоньком наших гренадёров!
        Метр, другой, третий, карабкался Лёшка по шаткой лестнице, вот он отклонился чуть в сторону, и мимо него пролетело тело прострелянного солдата. А на самом валу уже вовсю кипела схватка. Подошедшие резервы янычар пытались сейчас с ходу выбить русских солдат.
        - Onlar? at?n! Ruslar? safttan at?n! ( - Скиньте их вниз! Выбейте русских с вала! (тур.)) - истошно орал янычарский полковник, возвышаясь над каменным бастионом и потрясая при этом булавой. Рядом с ним стояли знаменосец и два трубача, что натужено дули в большие трубы, вызывая к себе подмогу.
        - Весь огонь по этому бастиону! Штуцерники, снимите с него эту обезьяну! - заорал Лёшка, указывая цель, и сам прижал к плечу приклад штуцера.
        «Бах! Бах! Бах!» - громыхнули двенадцать винтовок, и вся башенка разом опустела. Только слетело к её подножию выпавшее из мёртвых рук байрактара знамя, да шлёпнулось грузное тело чорбаджи с зажатой в руках булавой.
        В четырёхметровой кладке стены уже были проделаны многочисленные осыпи от русского артогня. Вот к этой-то стене сейчас и приставили несколько лестниц, а по ним сразу же начали карабкаться вверх осаждающие.
        - За мной! - прокричал Бестужев и, призывно взмахнув шпагой, первый полез вверх.
        «Бах!» - перегнувшийся вниз янычар разрядил в русского офицера пистолет. Подпоручик пошатнулся и слетел вниз. Хлоп! За ним следом слетело и тело турка, подстреленного с подножия бастиона.
        - За мной! - подхватил призыв упавшего Лёшка и сам полез вверх.
        Егеря действовали так, как до этого не раз уже тренировались на многочисленных учениях. Фитиль гренады поджечь, раз, два, три считаем, а потом её в проём стены Наа! «Бабах! Бабах! Бабах!» - разорвались доработанные ранее в Бухаресте гранаты. А из-за этих стен сейчас несся истошный визг и вой.
        - Вперёд, братцы! - особая команда, расчистив себе дорогу, взошла первой на крепостной бастион! А с самой высокой башни, встав в полный рост, отбивал барабанную дробь сигнал «на штурм!» барабанщик особой команды егерей Сергей Гусев. И слышалась эта дробь с высоты башни на целую версту.
        - Урааа! - разнесся снизу рёв штурмовых колонн. - Наши бастион взяли, круши турок! - и гренадёры с удвоенной яростью ударили в штыки.
        В это самое время кавалерия Второй армии под командованием генерал-майора Прозоровского обошла Перекопский вал по флангу через Азовский мелководный Сиваш и зашла в тыл за крепостные сооружения. Развернувшись, она организованно отразила атаку татарской конницы, а затем преследовала бегущих на протяжении 20 вёрст.
        Егеря, зацепившись «когтями и зубами» за камни, держались внутри бастионов, отбиваясь в их боковых переходах от наседающих со всех сторон турок. «Бах! Бах!» - один за другим разрядил свои пистолеты Лёшка. Двое из набегающих янычар упали на пол, а он, выхватив саблю, начал рубиться, прикрывая проход на башню. Раз за разом отбивал он удары янычарских ятаганов и уже отступал, не в силах сдержать их яростного напора.
        - Командир, пригнись! В сторону! - крикнул позади Тимофей.
        Лёшка отпрянул за арку, и трое его фузейщиков ударили залпом в выскакивающих из прохода турок.
        - Раз, два, три, - считал Егоров и резко метнул туда же последнюю свою гренаду.
        «Бабах!» - прогремел близкий взрыв, выбивая облако каменной крошки, пыли и окутывая проход пороховой гарью. «Вжик!» - и один из осколков, с визгом отрикошетив от стены, срезал ему кожу на щеке.
        - Там-тара-дам, там-тара-дам, там-тара-дам-там-там-там-там! - бил сигнальной дробью русский барабан на крепостной башне, призывая на штурм русских солдат. Волна гренадёров перехлестнула через вал и влетела на крепостные стены. Всё, теперь штурмующих было уже не остановить.
        Гарнизон крепости, увидев, что он отрезан от основных своих сил русской кавалерией, их союзники татары сбежали, а внутри бастионов уже кипит рукопашный бой, запросил о сдаче на милость победителей.
        Потери у турок и татар составили более 1200 человек, потери у русских - 31 убитый и 135 раненых. На валу и в крепости было захвачено 178 пушек и 17 знамён.
        Раненым оказывали помощь тут же у подножия бастиона, перевязывали и накладывали шины из подручных расщепленных досок, стянутых обрывками холстины, поили водой перед отправкой в лазарет.
        У особой команды был один убитый из недавнего пополнения, егерь Касьян, перешедший в команду из Новгородского пехотного. Из восьми раненых одного пришлось поместить на лечение, остальные с лёгкими ранениями решили идти с командой. Туда же, в лазарет отнесли и Черниговского подпоручика. Пистолетная пуля пробила мышцы руки и сломала ему плечевую кость.
        - Эх, не повезло мне сегодня, Лёшка, - кручинился Бестужев. - Не смог я увернуться от этого турка. И откуда он только вынырнул гад.
        - Ничего, Алексей, не переживай, подлечишься вот в лазарете. Ещё будут у тебя подвиги. Ты, главное, за костью гляди, чтобы всё срослось ровно. Пусть постоянно всё на жёсткой повязке будет, чтобы ничего не шевелилось даже, - поучал товарища Егоров. - Подожди, выбьем турок отовсюду, и я тебя навещу.
        Всего день был дан войскам для отдыха и для приведения себя в порядок.
        Главные силы турок бежали в Кафу (Феодосию), хан Селим-Герай, испугавшись сначала, сам прислал Долгорукову предложение о мире, но по мере продвижения русских войск по полуострову он сел на турецкий корабль и, бросив свои войска, скрылся в Стамбуле.
        Отдельный отряд генерал-майора князя Щербатова, наступавший в это время от Генеческа по Арбатской косе, 18 июня захватил турецкую крепость Арабат, затем, отбив 20 июня контратаку татар, и уже 21 июня безо всякого сопротивления взял города Керчь и Еникале. Общие потери отряда Щербатова были всего 13 человек убитыми и 45 ранеными. Потери же у татар составили более пяти с половиной сотен.
        22 июня отряд генерал-майора Брауна двинулся в направлении Кафы, куда уже отступили основные силы турок. Этим своим манёвром он прикрывал тыл главных сил князя Долгорукова, давая ему возможность сосредоточиться на самом штурме города. До 60 тысяч татар с 24 по 29 июня непрерывно пытались атаковать идущий отряд Брауна, но все их атаки были безрезультатны. Всего лишь двух с половиной тысячный русский отряд смог отбиться от многократно превосходящего его числом противника. При этом русскими было потеряно всего 7 человек убитыми и 8 ранеными, и это против несколько сотен убитых у такого многочисленного противника!
        29 июня основные силы князя Долгорукова подошли к Кафе.
        За пять вёрст от крепости на войсковые колонны вынеслось около двадцати тысяч татар.
        - Отходим, братцы! - крикнул Лёшка, и под барабанный сигнал «отход» стрелковые цепи кинулись под защиту пехотных каре.
        Вражескую кавалерию встретили залпы орудий, а затем в неё ударила вся конница Второй армии. Конные полки под командой самого генерал-майора Прозоровского обратили татар вспять и подскочили к самой крепости, но потом были вынуждены повернуть обратно. Слишком плотный огонь вёлся из предкрепостных земляных укреплений-ретраншементов. И тут уже дело было за артиллерией и пехотой.
        Разворачиваясь с ходу в батальонные колонны, русские части ударили по этим полевым укреплениям.
        Егерская особая команда, рассыпавшись в цепь на тройки, вела частый огонь по туркам.
        - Этот мой! - крикнул Лёшка и прицелился в подбадривающего своих солдат турецкого офицера.
        «Бах!» - облако от чёрного дымного пороха не дало увидеть результат от выстрела, и Лёшка, встав на одно колено, спешил поскорее перезарядить штуцер. Щёлкнул курок, встав на предохранительный взвод, открыта крышка полки замка. Ага, затравочное отверстие основательно забито нагаром от предыдущих четырёх выстрелов. Алексей вытащил шильце из бокового кармашка патронташа и быстро прочистил им затравочный ход. Так, кремень в порядке. Бумажный цилиндр патрона из плотной бумаги зажимаем в зубах и скусываем его кончик. Немного пороха насыпаем на полку и закрываем крышку замка.
        «Бах! бах! Бах!» - слышалась россыпь выстрелов фузейщиков-егерей, ведущих свой скорострельный бой.
        Ну, вот теперь и собственно основная часть перезарядки - засыпать основной пороховой заряд и забить саму пулю в ствол.
        Осадив пулю в кожаном пластыре до дульного среза, Алексей вынул из креплений шомпол и, постукивая деревянным молоточком, начал прогонять её вниз по стволу. Казалось, что она аж скрипит, заходя в него вниз по винтовым нарезам. Всё, теперь уже пуля на месте и можно отжимать курок на боевой взвод.
        А сзади мерной поступью под барабанный бой двигались шеренги пехотных батальонов.
        - На плечо! - послышалась команда.
        - Все вниз! - заорал Лёшка и потом пронзительно засвистел.
        Сейчас на линии огня перед батальонами лучше не быть. Ладно ещё первый-второй залп плутонгов, когда там есть хоть какой никакой прицел. Но все последующие будут палить в это сплошное клубящееся облако только наугад.
        «Бах! Бах! Бах! Бах!» - все четыре плутонга колонны отстрелялись. И командиры, не дав перезарядить ружья, бросили своих солдат в штыковую атаку. Деморализованные турки не приняли рукопашной и откатились к крепости.
        «Бах!» - разрядил штуцер в убегавших Егоров и спрыгнул в земляной ретраншемент.
        Всё, теперь дело было за артиллерией. Они своё отработали по полной, не дав здесь врагу закрепиться.
        А напротив крепостных стен Кафы уже разворачивалась многочисленная русская артиллерия. Началась методичная бомбардировка крепости. Удачным попаданием был взорван центральный пороховой погреб, и большая часть крепостной стены была обрушена. Теперь для русской армии был открыт огромный проход. Под барабанный бой батальоны гренадёров пошли в эту брешь. А в крепости в это время царила паника. Центрального управления здесь уже не было, и некому было организовать сопротивление русским. Турки орущей толпой и, давя друг друга, ринулись в порт к стоящим там на рейде кораблям. Шлюпок для всех не хватало, и люди плыли к ним по морю сами.
        По приказу князя Долгорукова канониры подогнали свои пушки ближе к берегу и ударили по судам ядрами. Те, пользуясь попутным ветром, снялись с якорей и вышли из гавани в открытое море. Все татары и турки, пустившиеся вплавь к судам, потонули.
        Потери неприятеля под Кафой были более чем в 3,5 тысячи человек убитыми и утонувшими. Потери у русской армии - один убитый (инженер, генерал-майор Сент-Марк) и 55 раненых.
        Узнав о взятии Кафы, турки, находящиеся в Керчи и Еникале, тоже поспешили отплыть в Стамбул. Русские войска взяли эти города уже без боя.
        Из Турции в Крым в это время шёл десятитысячный корпус янычар под предводительством Абазы-паши. Но у ханства больше не было удобных гаваней для высадки большого десанта. И он, опоздав буквально на сутки, был вынужден уйти обратно.
        После этого крымские татары прекратили всякое сопротивление и вступили в переговоры с князем Долгоруким.
        Итого весь Крым был взят всего за 16 дней!
        Среди крымских татар после бегства Селим-Гирея царило полное безвластие. Даже когда ещё шли активные боевые действия, крымская верхушка уже тогда находилась в постоянной переписке со штабом русского командующего, оценивая возможность выхода из войны и примирения с русскими.
        Императрица была крайне обрадована столь очевидными успехами русского оружия в Крыму. Теперь нужно было сделать всё, чтобы навсегда оставить этот полуостров за Россией и не ждать от него угрозы в будущем. И, наконец, после того, как уже стихли пушки, нужно было приложить все дипломатические усилия, чтобы закрепить за Россией эту героическую победу. И тут уже начиналась невидимая никому со стороны ожесточённая, кровавая и тайная война.
        Глава 2. Особое задание
        Барон фон Оффенберг был полностью поглощён своими делами, и команда егерей наслаждалась предоставленным им законным отдыхом.
        Стояло жаркое Крымское лето, вода в море была тёплая как парное молоко. Уже поспевали фрукты и овощи, хватало денег на покупку местного сыра, мяса, рыбы и лепёшек. Тот, кто очень хотел, аккуратно выторговывал себе вино у местных греков. Никаких глупостей и излишеств личный состав себе не позволял, и Лёшка сквозь пальцы смотрел на его мелкие шалости. Людям сейчас были нужны отдых и спокойствие. Слишком тяжёлым был этот год для всех, да и самого Алексея потрепало изрядно. И сейчас он сидел у своей палатки, натянутой прямо на пляже, и смотрел, как взрослые мужики, словно малые дети, резвятся в морских волнах. Ни один из них, кроме разве что героев войны с Пруссией, дядьки Матвея да Макарыча с Карпычем, не видели ещё в своей жизни такого огромного морского простора и не вдыхали полной грудью этот солёный воздух.
        «Эх, сюда бы мою Анхен, - думал прапорщик. - Искупаться, поесть вдоволь винограда и персиков, поваляться на пляже в горячем песке, хм… ну а потом укрыться от многих глаз в этой палатке. Как бы было им хорошо вместе», - и Лёшка окунулся в свои юношеские мечты.
        Ничего, ещё каких-то три с половиной месяца и он уже будет женатым человеком! Кончится эта война, и он сможет поехать в батюшкино поместье, показать ему свою молодую жену, а может быть даже и детишек. Теперь-то он не просто недоросль - Лёшка. Никак нет, перед вами, господин майор, его благородие боевой егерский офицер, подпоручик или даже поручик, прошедший через десятки баталий. Честь имею, ваше высокоблагородие! И Лёшка аж тряхнул головой, находясь в своих грёзах.
        «Эх, мечты! Увлёкся я что-то», - подумал Лёшка. А ведь нужно было ещё письменный рапорт по всей форме составить на имя самого командующего армией. Князь Долгорукий своё слово сдержал, на подчинённые ему войска должна была просыпаться обильная россыпь высоких наград. Успехи его армии были просто ошеломительные, и матушка-императрица благоволила крымским героям. Теперь нужно было только закрепить всё это на бумаге и подать её как положено оформленную в штаб.
        Особая егерская команда проявила высокую доблесть во взятии главной твердыни полуострова - Перекопской укреплённой линии, а затем и приморской крепости Кафы. В штабе это хорошо знали, и по отличившимся офицерам списки на досрочное представление к следующему чину уже ушли в военную коллегию, а потом лягут они на высочайшее утверждение и к самой императрице. Отдельное представление было отправлено и по герою Перекопа барабанщику Гусеву, поднявшего своей барабанной дробью штурмующие колонны на валы. Теперь предстояло только ждать высочайшей милости из далёкого Санкт-Петербурга. И решать на месте о награждении всех нижних чинов.
        А в главной квартире русской армии шли сейчас беспрестанные советы и консультации по приведению крымских татар в союзнические отношения с Россией. Среди татар же никакого единения не было, за власть сейчас ожесточённо боролась прорусская и протурецкая партии. И эта борьба зачастую не обходилась без большой крови.
        15 июля Лёшка был вызван в штаб армии вестовым.
        - Егоров, долго времени объяснять подноготную всего этого дела нет, скажу только, что от его исполнения зависит, будем ли мы с крымчаками врагами или же станем союзниками. Ну, или хотя бы, что не будем уж такими явными врагами, как сейчас, - объяснял суть предстоящего дела барон. - Нам предстоит встреча с одной из сторон, претендующих на власть в крымском ханстве. Если я и вот этот человек, - и фон Оффенберг кивнул на высокого человека в штатском, - сможем удачно договориться, то не прольётся много русской и татарской крови, и после этого два народа смогут жить бок о бок рядом. Но всё осложняется тем, что нам противостоят очень сильные враги.
        - А теперь задача для вас, Алексей. Подумай, что можно сделать, чтобы провести эту встречу безопасно и передать очень важный и ценный груз нужным людям. На всё про всё у тебя есть только пять часов. В 16 часов мы должны быть у этого мыса за Коктебелем. Тут, на открытой площадке у старой крепости, как раз и должна состояться наша встреча, - и он показал на карте это место.
        - Дело осложняется тем, что сторона, с кем нами будут вестись переговоры, разрешила иметь из верховых только десять всадников. Есть большой риск попасть в засаду и утратить очень важные документы и ценности. А теперь думай, что можно предпринять, и я оставлю тебя на двадцать минут, извини, больше времени тебе дать не могу, - и Генрих Фридрихович вышел за дверь.
        Двадцать минут пролетели незаметно, и когда он вернулся, у Алексея уже был хоть какой-то начальный план.
        - Первый вопрос, господин подполковник, на чём вы вообще планировали приехать на встречу?
        Барон ответил не задумываясь:
        - Планировалось взять закрытую фельдъегерскую коляску.
        - Это хорошо, - кивнул Лёшка, - если их будет три, это может вызвать подозрения у противоположной стороны?
        - Хм, - хмыкнул иронично Генрих Фридрихович. - Определённо, да, может. Две коляски, это ещё куда бы ни шло, всё-таки этот наш груз обещает быть весьма тяжёлым, но вот три, это действительно может наших будущих друзей насторожить.
        - Второй вопрос, - продолжил разговор Егоров. - В соглашении сказано, что верховыми разрешено иметь только лишь десять всадников, но не сказано про запрет иметь в закрытых экипажах какое-то определённое количество людей, которые, кстати, могут быть потребованы… ээ… ну скажем, для переноски этого самого тяжёлого груза. Почему бы в этом качестве и не привлечь моих егерей?
        - Очень интересное предложение, - покачал головой барон, - продолжайте, прапорщик, оно мне уже нравится.
        - Пусть кучера будут вашими людьми. Но в каждую из закрытых карет можно будет поместить по пять человек из моих егерей. Остальных стрелков-штуцерников я думаю тайно разместить на некотором отдалении, взяв саму площадку для встречи и дорогу к ней на прицел. Шагов за двести-триста от того места они смогут смело замаскироваться, нужно будет только пораньше их туда отправить. Расстояние от места встречи до Коктебеля составляет версты три-четыре, в нём самом нужно будет выставить наш конный эскадрон. Он и должен прийти к нам на помощь пока мы будем там держать оборону, если, конечно, до этого вообще дойдёт дело.
        - Мы сможем найти хороших кавалеристов для такого дела?
        - Хоть целый полк, - кивнул, соглашаясь с общим планом барон. - Действуйте, как и запланировали, Егоров. Через четыре часа все мы должны быть на месте!
        Команда егерей была поднята по тревоге. Через десять минут все они стояли в общем строю перед своим командиром. Посвящение в план заняло времени немного. И совсем скоро два десятка егерей, топая своими укороченными сапожками по каменистой дорожке, унеслись в западном направлении. А оставшийся десяток начал готовиться к погрузке в закрытые кареты.
        Из старичков были взяты Тимофей, Макарыч, Петар, Никитич и Ваня Кнопка, все остальные были из молодых и проворных стрелков-фузейщиков. Лёшке и самому пришлось взять гладкоствольное ружьё. Если случится бой, то он на самой площадке будет вестись накоротке, и тут уже главное не дальняя дистанция выстрела, а боевая скорострельность оружия.
        - Перезарядите оружие, всё проверьте по десять раз, - напутствовал своих Алексей. - Чтобы у каждого по два пистоля при себе было, по две гренады и по сабле из тех, что досталось нам трофеем от беслы.
        Наконец, прибыли и сами кареты, а с ними верхами подскакал с десяток гусар.
        - Поручик Ильинский! - представился командир гусар с озорными глазами, - Сумской полк, вас, что ли, тут охранять нужно, прапорщик?
        - Мы и сами себя охранять сможем. Тех, кто в каретах будет сидеть, нужно сберечь, - буркнул Лёшка, изучая конструкции фельдъегерских карет.
        Были они достаточно громоздкими, но объёмными, и пятёрку в них спрятать вполне было можно.
        - Разбились по пятёркам, Макарыч, ты в той, я в этой буду старший. Загружаемся, выгружаемся, загружаемся, выгружаемся, чтобы по десять раз всё повторили - потребовал от своих Егоров. - А с шестого раза по-быстрому это делаем, потом рассыпаемся вокруг и ведём понарошку огонь. Всё, братцы, начали!
        Для сумских гусар наступила потеха наблюдать, как эти странные егеря со смешными волчьими хвостами на своих коротких чёрно-зелёных картузах скачут туда-сюда из больших карет.
        - Чудачат зелёные! - смеялись бравые и лихие кавалеристы, подкручивая свои усы.
        Наконец-то всё стало получаться, и Лёшка дал передышку команде.
        Из штаба, занимавшего самый большой дом в Кафе, вышли несколько штаб-офицеров во главе с каким-то незнакомым генералом. От их группы отделился барон фон Оффенберг с уже знакомым человеком из штатских, и они проследовали к каретам.
        Распахнулась боковая дверь и под охраной десятка солдат с примкнутыми к фузеям штыками из полуподвального помещения штаба армии вышли несколько дюжих фельдъегерей. Они с натугой несли небольшие чёрные кожаные мешки, опечатанные коричневым сургучом. Лёшка взглянул на одну из пломб и прочёл: «Санкт-Петербург, казначейство», и изображение двуглавого орла с расправленными крыльями.
        «Вот вам и ценности», - подумал Егоров. Золото и очень-очень много золота было сейчас под их охраной. Наконец-то все влезли в кареты и небольшой обоз в сопровождении десятка верховых выехал на пыльную просёлочную дорогу, а потом покатил в сторону Коктебеля.
        Дорога заняла минут сорок. За это время в тесной духоте и в тряске все порядком вымотались, а когда кареты остановились, и послышался голос на русском с таким характерным горловым акцентом, всем стало понятно, что они прибыли на нужное место.
        - Не высовывайтесь, сидите тихо, - напомнил барон и вышел из кареты.
        Из второй одновременно с ним вышел человек в штатском, и они вдвоём с Генрихом подошли к группе всадников, стоящих впереди. Десяток сумских гусар стоял чуть в отдалении, так же как и десяток верховых воинов из охраны татар. Всё это, так же как и окружающую панораму местности, Лёшка сейчас отчётливо разглядывал в боковые отверстия. С одной стороны от площадки был глубокий обрыв в ущелье, и оттуда сейчас веяло прохладой. С другой стороны, в зарослях кустов и деревьев был виден каменистый склон и стояли развалины какой-то древней крепости, и именно там должны были засесть егеря-штуцерники, если они только успели занять своё место.
        Дорога тут огибала холм, уходя одной восточной петлёй к Коктебелю, а другой западной в сторону горного массива Кара-Даг и уже дальше шла к Судаку. Тут же была довольно большая ровная площадка шагов в пятьдесят-семьдесят в поперечнике, и именно посредине её сейчас и шли важные переговоры.
        Солнце нестерпимо пекло чёрную кожу карет. Прошло всего-то каких-то десять минут, но они всем в этой тесной духоте показались часами. Вдруг верховые, стоявшие с западной стороны, встрепенулись и, выхватывая сабли, развернулись в сторону Кара-Дагской гряды. На них с улюлюканьем и с визгом выкатилось с полсотни всадников в таких же, как и они одеждах.
        - Отряд, к бою! - рявкнул Лёшка и первый выскочил из кареты.
        Дальше время словно спрессовалось в тугую струну. В их сторону с середины площадки выбежали двое русских и трое татарских переговорщиков. Сидящие на облучках кучера фельдъегерей попытались развернуть свои кареты, но они лишь запутались упряжью между собой.
        - Гусары, вперёд! - прокричал поручик и мимо выстраиваемой цепи в сторону схватки пронёсся небольшой русский отряд. У западного выхода на площадку сейчас шла ожесточённая сеча. Стрелять егеря не могли, там мелькали тела русских кавалеристов и татар, и кто из них был «потенциальным союзником», а кто врагом, было вообще непонятно.
        - Примкнуть штыки! - отдал распоряжение Егоров и сам пристегнул свой на фузею. - На колено, товьсь!
        Было видно, что ворвавшиеся на площадку татары выбивают её конных защитников. И один за другим падают на землю срубленные русские гусары. Вот в последний раз взмахнул своей саблей поручик и тоже вылетел с седла.
        - Алгаа! (Вперёд!) - завопил всадник в чёрной меховой шапке, размахивая окровавленной саблей.
        «Пли!» - и одиннадцать фузей залпом выбили первых конников.
        «Бабах!» - раздались выстрелы с недалёкого горного склона и от развалин крепости, и ещё более десятка атакующих выпали со своих коней. Затаившиеся в кустах егеря наконец-то смогли определить свою цель, и татары теперь оказались меж перекрёстного огня.
        Часть всадников заметалась по площадке и даже бросилась назад, поняв, что они сами попали в засаду и сейчас представляют из себя удобную для стрелков мишень. Но человек восемь из самых отважных бросились на эту редкую цепочку русских егерей, желая их всех перебить и всё-таки добраться, наконец, до тех, кого им было приказано убить.
        «Ших!» - сабля татарина прошлась прямо над самым картузом. И не успей Лёшка пригнуться - быть бы ему без головы. «На!» - и он вогнал штык фузеи прямо в бок атакующему. Времени на то, чтобы вырвать его, уже не было, и Лёшка, выдернув из кобур пистолеты, разрядил их оба в мечущихся конников буквально наугад.
        - Ура! - неслось со склона, это бежали на подмогу выскочившие из засады егеря.
        - Ураа! - раздались далёкие крики с восточной стороны, это летел эскадрон Сумких гусар.
        Командир верховых татар что-то резко прокричал, и оставшаяся пятёрка кинулась к западному выходу. «Бах! Бах! Бах!» - в последний раз хлопнули выстрелы со склона, и на дорогу с площадки ушло только четверо всадников.
        По месту недавнего боя бродили подскочившие гусары, егеря и татары из «союзников». Враги потеряли почти три десятка воинов, троих из них удалось взять в плен ранеными. Из гусарского десятка было ранено трое, всех остальных посекли насмерть так же, как и их поручика.
        Лёшка потерял ещё одного убитого, Илью, был также тяжело ранен Ваня Кнопка, два сабельных удара взрезали ему плечо до кости, зияла длинным разрезом и кровоточила глубокая рана на голове. Сам же егерь лежал без сознания. Кровь ему удалось остановить, и теперь вся надежда была только лишь на сильный организм парня.
        Минут через десять на площадку подскочил верховой отряд союзных татар, и они начали относить в сторону своих людей. Из всего их десятка выжил лишь один, сам посечённый в нескольких местах.
        - Вот тебе и тайная война, - думал Лёшка, наблюдая, с каким оживлением ведут переговоры их подполковник, человек в штатском и те трое татарских мурз или беков, которых они только лишь недавно с таким ожесточением прикрывали от яростного наскока всадников.
        Похоже, к согласию там удалось прийти, а недавно пролитая кровь сблизила и смягчила позиции сторон. Со стороны переговорщиков послышались одобрительные выкрики, зашелестели свитки бумаг и зачиркали по ним гусиные перья, обмакнутые в походные чернильницы. А затем из карет были вынуты те тяжёлые мешки с оттисками печатей, с орлами на коричневом сургуче, и они были споро перегружены на стоящих рядом коней.
        Всё это время егеря стояли с примкнутыми к ружьям штыками наготове, оглядывая окрестности. Особая команда была к бою готова. Но всё вокруг было спокойно, и через несколько минут стороны участвующие в высоких переговорах разъехались по своим лагерям. Кто-то из них поехал считать золото, а кто-то - докладывать об успехе в переговорах и отписывать в столицу победную реляцию. Ну а кто-то - хоронить павших в бою товарищей. Кому какая выпала доля или судьба в этой войне.
        Глава 3. Домой!
        28 июля к князю Долгорукову прибыли ширинский мурза Измаил и два знатных татарских бека с вестью об избрании в Карасу-базаре нового крымского хана - Сагиба Гирея.
        - Посланные от имени всего народа мы ручаемся, что Крымское ханство отныне не имеет никакой привязанности к Порте, от которой оно и вовсе теперь отторглось, - заявили посланники, - что и подтверждаем личной клятвой и документами от нашего хана с подписями от ста десяти знатных татар на присяжном листе. С Российской же империей мы вступаем в вечную дружбу и в неразрывный союз под высочайшую протекцию и ручательство самой императрицы Екатерины.
        Долгоруков потребовал от нового хана незамедлительного освобождения всех русских и прочих христианских рабов.
        Чтобы не возбудить негодования черни, как выразились татарские мурзы и духовенство, за каждого отпущенного раба владельцу выплачивалась солидная денежная компенсация: за мужчину 100, а за женщину 150 левков. Но как только между рабами пронеслась радостная весть, что их освобождают, те не стали ждать определённого для этого выкупа срока, и сами бросились бежать к русскому войску. Таких беглецов к августу месяцу набралось уже больше десяти тысяч. И многие солдаты с малороссийской укреплённой линии, что были из военных поселений, нашли среди этих рабов своих похищенных ранее татарами жён и детей.
        По уговору с ханом русский главнокомандующий велел поднять кресты на греческих церквях в Крыму, снабдить их колоколами и начать восстанавливать храмы. Во всех крымских крепостях начали размещаться армейские гарнизоны.
        Успехи русского оружия заставили турецкие власти начать задумываться о бессмысленности ведения всей этой войны, слишком большие материальные и людские потери несла сейчас Порта. Но у султана ещё была надежда на коренной перелом во всей компании, если на стороне Турции в неё вступит Австрия. Тем более что на это сейчас шли такие огромные средства, миллионы и миллионы пиастров отправлялись тайно в Вену. Австрийский же двор всячески оттягивал принятие своего окончательного решения, не отказываясь, тем не менее, от самого турецкого золота.
        Вене явно не улыбалась война на два фронта, как с Россией, так и с её нынешней союзницей Пруссией. Утечки же сведений по ведущимся между этими двумя странами постоянным консультациям не раз как бы «случайно» попадали к габсбургским дипломатам.
        Огромное впечатление производили на Порту с Австрией и события, происходящие в Польше. Польские мятежники там раз за разом несли постоянные и тяжёлые поражения от русских войск. Особый ужас на них наводил генерал-поручик Александр Васильевич Суворов, непредсказуемый, решительный и всегда уверенный в победе русского солдата. Всем в Европе уже было очевидно, что раздел Польши между Россией, Пруссией и Австрией не за горами. Австрия же, ведя свою двойную игру, поняла, что можно вот так вот лавируя между Россией, Турцией и Пруссией «урвать себе пирог» от территории южной Польши пожирней, и, в общем-то, смысла в этой рискованной войне с Россией она уже не видела. Разве что если получить ещё те миллионы, которые пока что не все пришли от обещанной им общей суммы в 10 миллионов пиастров.
        Теперь уже и Австрия была готова склонить Порту к миру с Россией.
        Султана, глядевшего со стороны на всё то, что сейчас происходило с Польшей, глодало страшное предположение - а вдруг те же державы, что сейчас начинают так рьяно делить Польшу, подобно этой стране, задумают поделить ещё и Оттоманскую империю? Нужно было срочно решаться на мир или же доводить всю компанию до безусловной общей победы. В Крыму всё уже было потеряно, но оставалось ещё западное, Дунайское направление.
        Шёл конец августа месяца. Самое хорошее время для пребывания в Крыму. Войска отдыхали от боёв и готовились к убытию на зимние квартиры за Днепровскую линию. На полуострове в основных крепостях должны были остаться русские воинские гарнизоны. Такие города, как Керчь, Кинбурн и Еникале полностью переходили под российскую руку. Азовская флотилия получила беспрепятственный выход в Чёрное море, а Российская империя могла теперь закладывать большие корабельные верфи и строить полноценный морской флот.
        Выход Второй армии на зимние квартиры был запланирован на 5 сентября. Перед этим состоялся большой молебен в честь Крымской победы, и был зачитан высочайший рескрипт императрицы к своим доблестным войскам.
        Особая команда егерей, как ей и предписывалось, стояла в четырёхшереножном строю. Все были вычищены, подшиты, постираны и выбриты до блеска. Всё, как и положено, по такому торжественному случаю. Белые накрученные букли с косой, подвязанной чёрным бантом и осыпанные толстым слоем муки, смотрелись весьма необычно на команде, привыкшей уже и вовсе обходиться без них. Ко всему уже привык Алексей в этом веке, но эти парики, это было что-то! «Ну да бог с ними, с этими косами, - думал он. - Коли положено, так и ладно, хорошо, что есть официальное разрешение на боевых выходах и в полевых дозорах егерям действовать без них. А тут уж и потерпеть было не грех, награда, как подсказали из штаба, ждала каждого участника похода».
        На всех «старичках» стоявших в первой шеренге блестели надраенные медали «За Кагул», очень уважаемые в армии. Выглядели они в своих егерских шапочках-картузах с пришитыми на них сбоку волчьими хвостами необычно и грозно. И не раз уже ловили они на себе удивлённые взгляды мечущихся перед общим строем всевозможных интендантских и штабных офицеров, в сотый раз проверяющих войска.
        Странная это была егерская команда, так и «чесались руки» указать на несоответствие в их форме и в амуниции, на все эти дополнительные патронташи и на наличие пистолетов, сабель и кинжалов даже у рядовых стрелков.
        Но уже пару таких вот проверяющих тихо и твёрдо отвадили от небольшого строя два старших штаб-офицера из главного квартирмейстерства. Остальные всё сразу же поняли и пробегали теперь мимо, только лишь косясь на отдельную команду и тираня соседние.
        - Долгорукий, Догорукий сам, - пронёсся глухой шёпот по рядам. Войска приготовились приветствовать своего командующего.
        - Высочайшим указом за проявленную личную доблесть в разгроме неприятеля в Крыму следующим по табелю чином в производстве вне всякой очереди жалуются: Подполковник Мясницкий Яков Васильевич, командир Тамбовского пехотного полка - полковником, секунд-майор Уральцев Сергей Семёнович, командир отдельного гренадёрского батальона - премьер майором, капитан Стрельников Михаил Ильич, командир роты Черниговского пехотного полка - секунд-майором…прапорщик Егоров Алексей Петрович, командир отдельной особой команды егерей - подпоручиком…
        Лёшкино сердце сжалось от радости, новая ступенька служебной лестницы была им пройдена. А кому из настоящих воинов не было приятно повышение по службе?
        Так же сейчас радовался за своего командира и весь замерший по стойке «смирно» строй стрелков в зелёных доломанах. «Наш-то орёл! Подпоручика от самой матушки императрицы получил, „это вам не халм-балам вовсе“, настоящий офицер уже, а не какой-то там прыщавый выскочка-прапор!»
        Ждал Лёшка продолжения списка производства в чины, но далее перешли на зачитывание общего приказа о награждении войск.
        «Как же так, а где слово про моего Гусева?! Парень ведь такой подвиг совершил, под пулями на бастионную башню со своим барабанным боем взошёл и призывным сигналом войска на штурм сподвигнул. Что же это?! Ведь я сам тот отдельный рапорт по нему подавал. И знаю, что как положено представление готовили по нему в военную коллегию. „Замылили“, жабы тыловые!» - со злостью думал Лёшка. - «Ну как же так! Видать, всё та же история со Шлиссельбургским мятежом так до сих пор и сказывается. Даа, неприятно, конечно». Настроение у Лёшки немного упало, и уже без того прежнего начального восторга он слушал общий приказ о награждении.
        - Все рядовые солдаты, принимавшие непосредственное участие в походе, награждаются премиальными в 10 рублей, капралы - в 15, а унтер-офицеры - в 20. Офицерский состав получает свои премиальные особым приказом, о коем им будет доведено каждому лично впоследствии. Продвижение в низших чинах производится приказами по полкам и отдельным подразделениям особливо, их приказами.
        Всё, Крымский поход заканчивался, войска начали сборы для ухода за Днепр. Отдельной же команде было предписано готовиться к возвращению в Первую дунайскую армию.
        - Ваше высокоблагородие! Ну как же так с Гусевым-то нехорошо получилось?! - в сердцах высказывал Лёшка барону. - Ведь сами знаете, парень такой подвиг совершил, да за такое ведь нужно сразу подпоручика давать, а не то, что прапорщика! Герой же он!
        - Ага, полковника, - согласно кивнул фон Оффенберг. - Ты чаем ничего не попутал тут, господин подпоручик? Может быть, хочешь государыне всероссийской указывать, что ей надлежит делать, кого казнить, а кого и как миловать, а? - и он эдак остро взглянул на разошедшегося не в меру егеря.
        - Ухх, ну вы и сказали, да нет, конечно, ничего я не хочу, - вздохнул Лёшка. - Просто жаль парня…
        - А ты бы лучше себя пожалел, господин офицер. Будешь ещё раз дальше так орать, неизвестно где тогда окажешься вовсе. Чай не на Новгородском вече сейчас стоишь, а при военной службе государыни императрицы Екатерины Алексеевны, и указы её с её же решениями уж не тебе-то лично, господин обер-офицер, обсуждать. Это если ты, конечно, не хочешь кайлом в шахте махать и уголь с рудою там рубить. Доходчиво ли я тебе всё объяснил, Егоров?
        - Так точно, ваше высокоблагородие! - вытянулся по стойке смирно Лёшка. - Виноват! Больше не повторится!
        - Ну вот и хорошо, верю, - улыбнулся Генрих Фридрихович. - А всё-таки за языком своим следи, да и за языком своих подчинённых. Чтобы они, эти языки, куда не нужно бы вас не завели.
        - Ну да ладно, сменим тему, ты с претензиями, оказывается, ко мне, а я-то уж думал, что поздравить пришёл, - и он хитро посмотрел на Лёшку.
        Егоров нахмурился, не понимая, о чём речь, и вдруг увидел отличие во внешнем виде своего «куратора». Как же он раньше-то этого не заметил! На груди барона офицерский горжет был полностью золотым, а ранее имевший серебряный цвет ободок изменил свой цвет на жёлтый. А это значит что? А это то, что перед ним стоял целый господин полковник!
        - Господин полковник! - просиял совершенно искренне Лёшка! - Поздравляю вас с производством в столь высокий чин! - и аж притопнул от радости ногой.
        - Ну, вот это другое дело, а то прибежал тут, кричит, ругается. Подчинённого у него, вишь ли, наградой обошли, а на начальство своё даже и не смотрит вообще. Эдак, как поручика получит, так и совсем замечать всех перестанет вокруг, - ворчал немец.
        - Никак нет, - опять вытянулся по струнке Лёшка. - Виноват, ваше высокоблагородие! Исправлюсь.
        - Конечно, исправишься. Куда же ты денешься, - снова усмехнулся барон и достал откуда-то с полки из стоящего тут же турецкого резного шкафчика тёмно-зелёную бутылку, а с ней и два хрустальных фужера.
        Тёмно-красное вино струилось с журчанием в бокал. Полковник полез в карман и положил на стол рядом такой же горжет, какой сейчас был на Лёшке, только было в нём одно важное отличие - это золотой цвет ободка.
        - Ну, за наши чины, господин подпоручик, ты, я гляжу, форму нарушаешь, не поменял ещё на себе знак отличия прапорщика?
        Бзымкнули сблизившись бокалы, и крепкое терпкое вино побежало в горло. - Гишпанское, - пояснил барон, - выдержанное.
        - Миссия наша тут, Алексей, закончена. Исполнили мы её безукоризненно, чем и поспособствовали присоединению сиих земель к России-матушке. Всё, что не доделано пока тут, без нас уже до ума доведут. И будет этот полуостров ярким бриллиантом в короне российского самодержавия. Помяни моё слово, лет десять-двадцать пройдёт, и уже не узнать будет этот нынешний Крым. А о его тёмном прошлом с его разбойничьими набегами, с рабством и с долгим жестоким турецким владычеством все скоро забудут. Подожди, отстроятся тут новые города и селения, раскинутся вокруг сады и виноградники, может быть, даже самое высокое общество сюда на отдых будет приезжать из этого холодного и туманного Санкт-Петербурга, - и он посмотрел с улыбкой на Лёшку. - Ты не веришь, небось, мне, Егоров?!
        - Никак нет, верю ваше высокоблагородие! - усмехнулся Алексей. - Ещё как вам верю!
        - Ну-ну, - покачал Генрих. - Теперь бы только удержать его в своих руках.
        - Это точно, - кивнул Лёшка, вспоминая лихие девяностые из далёкого двадцатого века.
        - Так, Алексей, больше мы с тобой не пьём, нам сегодня ещё работы много, - стал снова серьёзным фон Оффенберг. - Через три дня у нас отправка к себе на Дунай. Чай заждалась невеста своего молодого офицера, - и он лукаво подмигнул егерю.
        - Уходим мы на тех же судах, что сюда и пришли, в сопровождении с нами ещё парочка будет для усиления Дунайской флотилии, так что считай, что назад домой мы уже обратно целой эскадрой пойдём. Да, и вот ещё что, держи, Егоров, зачитаешь сам перед строем команды приказ о производстве Сергея Гусева в чин фурьера, - и он передал заверенную главным квартирмейстером Второй армии копию приказа. - Там и по другим твоим людям есть изменения, что ты сам ранее предлагал. Всё, что могу, Алексей, всё, что могу, - и барон развёл руками.
        - Спасибо, Генрих Фридрихович, - искренне поблагодарил его Лёшка. - Не забыли о ребятах. Вы есть настоящий русский офицер!
        - А то, конечно, русский! - усмехнулся, весело щурясь, барон фон Оффенберг.
        - Отдельным приказом по главному квартирмейстерству Второй армии, во временно прикомандированной до особого распоряжения отдельной егерской команде присвоены следующие чины для нижнего состава, - зачитывал приказ подпоручик Егоров.
        - Дубкову Иван Макарычу присваивается чин младшего сержанта, Лыкову Матвею Никитовичу - чин подпрапорщика, Осокину Тимофею Захаровичу - чин каптенармуса, Андреянову Трифону Кузьмичу - капрала.
        Лёшка сделал паузу и выделил последнюю часть приказа:
        - За особый героизм, проявленный при взятии укреплённой Перекопской линии, барабанщик отдельной особой команды егерей, рядовой Гусев Сергей Владимирович удостаивается производства через чин и сразу же в фурьеры! Поздравляю вас, господа унтер-офицеры, с производством!
        - Рады стараться, ваше благородие! - грохнул в ответ хор голосов.
        Тридцать шесть егерей команды грузились в гавани Кафы ровно по девять человек в каждый из галиотов. В сопровождении до устья Дуная им был представлен новый, недавно сработанный на Азовских верфях 36-пушечный фрегат и галера. Русский флот уже выходил в свободное плаванье в ранее закрытое для него Чёрное море.
        Встречи с неприятелем на море можно было теперь уже больше не опасаться и четвёртого сентября, за день до выхода второй армии на свои зимние квартиры, отряд в шесть вымпелов взял курс на запад. Ему предстояло пройти вдоль всего южного берега Крыма, а потом пересечь открытую часть моря и, не прижимаясь, как прежде, к берегам, пройти в устье Дуная. Ну и дальше уже двигаться по самой реке вверх.
        На борту галиота «Дунаевец» был всё тот же капитан Кунгурцев со своей командой, старавшейся не показываться по возможности на глаза барону. Обида ими забыта не была, ну а немец, казалось, на это вовсе не обращал никакого внимания и вёл себя как ни в чём не бывало. У барона вообще, как видно, было превосходное настроение, и он просто фланировал по палубе, любуясь на проплывающие мимо красоты.
        Вот проплыла мимо Коктебельская бухта. С моря было прекрасно видно то место, где команда, когда-то вела последний бой, прикрывая высокие тайные переговоры с татарскими мурзами. Здесь погиб егерь Ильюха, и был сильно посечён Ваня Кнопка. Сам он за эти полтора месяца уже весьма оправился от ран и тоже, как и все смотрел на проходящий мимо высокий каменистый берег, поглаживая свою раненую руку.
        Карадагская гряда чёрной громадой проплыла мимо. Через несколько часов прошли выступающий треугольником в море мыс Алчак и взяли направление на Судакскую бухту. В Судаке нужно было переночевать и уже с рассветом двигаться дальше.
        Городок был небольшой и очень пыльный. Из достопримечательностей здесь были только древние храмы Святого Пророка Илии и Великомученицы Параскевы, построенные ещё во время давнего Византийского владычества. Да ещё на западе города прилично сохранилась старинная генуэзская крепость.
        Утром ещё солнце не взошло над горизонтом, а суда уже подняли якоря и пошли курсом на юго-запад. Нужно было успеть добраться до Балаквавской бухты, заночевать и уже дальше двигаться по открытому морю. По правому борту прошли места, которые через век с небольшим станут красивейшими и гостеприимными курортными местами.
        Названия-то какие у них чудесные: Алушта, Гурзуф, Ялта, Гаспра, Форос, от них на Лёшку так и веяло солнечным светом. Правда, сейчас тут были лишь небольшие татарские аулы да редкие селения греков рыбаков.
        Алексей с интересом разглядывал подробную морскую карту Кунгурцева и сравнивал её с проплывающим мимо них берегом.
        Наконец, к вечеру показалась и сама Балаклвавская бухта. Здесь была прекрасная гавань, защищённая с моря покинутой турецкой крепостью. Деревня в самой бухте была небольшой, жили в ней и потомки греков, и татары, было тут несколько семей болгар, оставалось и несколько семей из турок, не пожелавших уплыть прочь от русских.
        - Тут рядом, братцы, чуть-чуть к северу на несколько вёрст будут развалины древнего города Херсонеса, основанного ещё эллинами две тысячи лет назад, - рассказывал своим егерям у костра историю этих мест Егоров.
        - Мало того, сюда, в так называемом нашими пращурами городе Корсунь, была прислана Константинопольская царевишна Анна с сопровождавшими её православными священниками. И тут же наш древнерусский Благоверный Святой князь Владимир Красное Солнышко со всею своей дружиной-то и прошёл обряд Святого Крещения. А вот после него он и совершил церемонию бракосочетания с Анной и уже дальше направился с ней в стольный град Киев, где сразу же и повелел опрокинуть все языческие идолы, ну и крестил весь народ в Днепре. Вот какие тут знаменитые места, братцы!
        Буквально с открытыми ртами слушали эти рассказы стрелки и матросы, и сама история этих мест проходила мимо них век за веком. А в больших котлах, позаимствованных на время у местных, булькала на костре уха из закупленной у греческих рыбаков ставриды и пеламиды.
        Рыбы в Балаклаве было много, и была она очень дешёвой, бери хоть всю огромную корзину за несколько серебряных монет, не зря это место с крымско-татарского переводится как «рыбная погода», ну а с турецкого так и вовсе как «рыбный мешок».
        Тёплая погода благоволила путешественникам, штормов и волнения в открытом море не было, и через пять дней отряд из четырёх галиотов вошёл в устье Дуная.
        Фрегат и галера сопровождения отсалютовали на прощание пушечными выстрелами и взяли обратный курс на восток. Отряд дунайской флотилии двигался тем же маршрутом, что и четыре месяца назад, только теперь идти ему приходилось под парусами против течения реки.
        Глава 4. Бой на реке
        Дунайское гирло раскинулось на десятки вёрст речных разливов среди многочисленных островов и плёсов. Это было излюбленное место для гнездовий миллионов птиц, и отовсюду слышался их неумолкаемый ни на секунду гомон.
        По заболоченным берегам здесь рос сплошной лес из тростниковых и камышовых зарослей, где вполне себя вольготно чувствовали звери.
        Сама река разделялась тут на множество рукавов, в прошлый раз для выхода в Чёрное море лейтенант Кунгурцев использовал Килийское гирло. Течение здесь было сильнее, чем у всех остальных, и спускаться по нему было удобно. В нём не требовалось даже помощь паруса, и команда галиотов шла тогда по течению, внимательно вглядываясь в реку, чтобы только не сесть на мель или же не напороться на потопленный ствол дерева.
        Обратно в реку заходили уже по Сулинскому гирлу, оно было более широким и удобным для плаванья, и четыре судна под Андреевскими флагами скользили по водной глади, подгоняемые лёгким ветерком.
        Два новых галиота, приписанных к Дунайской флотилии, были только чуть длиннее и шире «старичков». А вот по своему вооружению и по числу матросов в команде они их значительно превосходили. Против четырёх трёхфунтовых пушек, как у первых, эти имели каждый по шесть шестифунтовых орудий, да на полтора десятка человек больше состояло в каждом из этих экипажей. Плюсом ещё шло с ними около полутора сотен матросов из Азовской флотилии, что предназначались для пополнения команд всех тех судов, что уже год дрались с турками на этих речных просторах.
        Кунгурцев оставался верен своему родному судну, и флаг командующего отрядом гордо реял на впередиидущем флагмане «Дунаевце».
        - Да мне этот привычнее галиот. Я ведь на нём уже в стольких переделках был, чувствую его и наперёд знаю, как он себя поведёт, а к новому, Лёшка, нужно будет месяцами привыкать. У тебя егеря вон, небось, по сотне выстрелов из только что полученного ружья сделают, пока его бой не почувствуют? Да и надо сказать, что юрче наши старички, легче они, чем вот эти новенькие, - объяснял он своё решение Егорову. - Им бы ещё новую артиллерию с большим калибром поставить, цены бы им вообще тогда не было. Ну да ладно, перевооружим их на зимнем доковании в Браилове, вот тогда и повоюем ещё.
        Лёшка не стал распылять силы отряда на все четыре судна и собрал перед входом в устье всех егерей у себя, потеснив часть «азовцев» с Дунаевца на другие.
        Шли галиоты настороже, этой рекой и этим гирлом пользовались так же активно и турки, и всегда можно было ждать, что вот-вот вынырнет из-за поворота или из-за заросшего камышом острова их остроносая галера или качебас, и придётся тогда сцепляться в абордаже или же бить в упор. На верхних реях постоянно дежурили матросы, чтобы только успеть разглядеть подход противника загодя и дать время своим подготовиться к встрече.
        - Вижу парус! - крикнул вдруг впередсмотрящий. - Ещё один по левому борту выходит из-за острова.
        - Тревога! К бою! - прокричал капитан и взглянул на фон Оффенберга.
        - Действуйте, лейтенант, действуйте, как считаете нужным! Сейчас вы у нас в походе за старшего флотоводца, - кивнул тот и поднёс к глазам подзорную трубу.
        На палубе галиотов сейчас царила суета, опытные команды натягивали сверху защитные сети, разбирали оружие и готовили его к бою. Пять минут времени было у русского отряда, чтобы приготовиться к встрече «гостей». И он их использовал по полной.
        Флагман Кунгурцева и следующий за ним шестипушечник приняли резко вправо, а другие два судна его отряда, по флажковому сигналу, переданного от командующего, взяли круто влево, выставляя свои вооружённые борта. Отряд расходился в стороны, готовясь к огневому бою. В бортах откинулись крышки и из орудийных портов высунулись жерла пушек.
        Первым из-за острова выходил галиот, он как брат-близнец походил на флагманский корабль русских, что был и сам «затрофеен» в своё время у турок. За ним показалась остроносая галера, а потом выплыл парусно-гребной лансон.
        - Вижу ещё три паруса за островом, какие суда идут, не разобрать! - выкрикнул матрос с верхней реи, вглядываясь с высоты вдаль.
        Итого шесть судов турок против четырёх русских, и бой был уже неизбежен! Расстояние до противника было около четырёх кабельтовых, чуть более семисот метров, и оно неуклонно сокращалось.
        На турецких судах сейчас царила суета. Как же, они прошли самые опасные участки у Браилова и Измаила, где базировалась русская речная флотилия, и теперь им оставалось всего-то около десяти вёрст хода по Дунайскому гирлу, а потом уже будет открытое море. И тут такая встреча!
        До галиотов донеслись заполошные крики и свист дудок. Было видно, как по их палубе снуют люди.
        - Заряжай книппели! Канониры! Прицел на среднюю рею переднего галиота! Огонь! - отдал команду Кунгурцев, и два его орудия выплюнули цепные ядра, предназначенные для удара по рангоуту и такелажу.
        На палубу ближайшего османского галиота, прямо на головы его команды посыпались обломки от рей. Одну мачту зацепило растянутой в полёте цепью, и она, переломившись в своей верхней половине, рухнула со скрежетом и треском в воду.
        Всё, это судно уже не боец! Пока её команда освободит и сбросит в воду обломок мачты, да пока развернёт свой корабль, пройдёт уже масса времени, и русский капитан указал новую цель.
        - Огонь по галере, два книппеля по передней мачте! Огонь!
        Канониры закончили перезарядку и вкатили орудия на свои боевые места. «Бах! Бах!» - сцепленные между собой полусаженной кованой цепью ядра с воем унеслись к уже разворачивающемуся судну. Само строение галер с её ходом на вёслах за счёт мускульной силы гребцов давало этим судам весомое преимущество перед парусными там, где требовалась быстрота манёвра. Практически на одном месте оно умудрилось развернуться и уже чуть было не юркнуло в ближайшую протоку. Но канониры с «Дунаевца» работали слаженно, и уже со второго сдвоенного залпа они сбили на нём косую мачту, рухнувшую в реку.
        - На абордаж! - проорал Кунгурцев, выхватывая шпагу.
        В это время раздался взрыв, и в небо взлетели обломки лансона. Это двухмачтовое судно было единственным из всех турецких, кто принял огневой бой, и оно даже влепило пару своих трёхфунтовых ядер в ринувшегося к нему «Слона». Но два новых русских галиота вели свой прицельный и убийственный огонь на расстоянии из всех своих шести мощных бортовых орудий. Одно из раскалённых ядер пробило борт судна и влетело в пороховой склад. На вытягивающиеся из-за поворота турецкий галиот и два 24-вёсельных кончебаса посыпались сверху многочисленные обломки и разорванные тела их товарищей. Они резко развернулись и, не принимая боя, устремились прочь.
        Канониры с новых галеотов сосредоточили свой огонь на застывших без мачт посреди реки турецких подранков, а к ним уже спешили на абордаж «старички».
        - Рассредоточиться вдоль бортов! Огонь по готовности! - рявкнул Лёшка и сам прицелился в того османского матроса, что сейчас перерубал такелажный канат. «Бах!» - и его стоявшего верхом на сбитой мачте с топором скинуло ударом пули в воду. Команда турок явно не успевала освободить сбитую мачту и уйти из-под атаки. «Бах! Бах! Бах!» - послышалась россыпь фузейных выстрелов. Пули егерей начали прореживать команду противников. Между кораблями расстояние сократилось до одного кабельтова (185 метров), и тут у гладкоствольного оружия появилось преимущество перед штуцерами.
        - Заходи правым бортом! - скомандовал рулевому Кунгурцев и кивнул старшине - Готовь кошки, Захарыч!
        Уже немолодой, широченный, словно бочка боцман, кивнул бритой наголо головой и махнул рукой абордажной команде.
        При подходе к галере от борта русского галиота вылетело с десяток штурмовых якорей на длинных канатах. Их лапы, намертво скреплённые между собой, были заточены до остроты гарпунов. Впиваясь в снасти, в борта и даже в людей, вырвать их во время боя задача была практически невозможной. Здесь оставалось лишь одно средство - это перерубать сам канат, но под шквальным и точным огнём егерской команды сделать это не удавалось. И теперь два судна подтягивались друг к дружке под дружные рывки матросов.
        - Ура! На абордаж! - прокричал капитан и в числе первых сиганул на палубу неприятеля. На его верхнюю палубу вслед за своим лейтенантом ринулось и два десятка матросов «Дунаевца» и ещё около трёх десятков из тех азовцев, что следовали к новому месту службы. Теперь это была их личная вотчина и уже такое привычное поле боя, а Лёшкины егеря им здесь только лишь помогали, отстреливая тех турок, что наиболее открывались, но и это было хорошим подспорьем для атакующих.
        Очень скоро вся верхняя палуба была очищена от турок. Часть из них сиганули в воду и поплыли к зарослям тростника, часть сдалась на милость победителей. А с нижней палубы на верхнюю через лестничный проход вырвалась толпа измождённых гребцов. Они, освободившись во время боя, передушили внизу нескольких надсмотрщиков и подоспели к самому концу схватки. Всё, галера была в руках у русских. На соседнем османском галиоте ещё был бой, но и там уже всё шло к своему закономерному концу.
        - Поздравляю вас, лейтенант, со столь впечатляющей победой, - пожал барон руку Кунгурцеву. - Надеюсь, что теперь-то вы не в обиде за то наше небольшое недопонимание в самом начале плаванья?
        - Никак нет, ваше высокоблагородие, - улыбнулся сконфуженно моряк, обтирая кровь со шпаги. - Мне Егоров только недавно объяснил суть всего дела, и я бы хотел извиниться за свою горячность. Прошу прощения, виноват, никак не думал, что мы тогда рисковали такими важными бумагами.
        - Ну ладно, это уже всё в прошлом, - кивнул полковник. - Что думаете дальше делать, капитан?
        - Мы в дне переходе от Килии, ваше высокоблагородие, - нахмурился Кунгурцев. Имеем три повреждённых судна. У нашего «Слона» турецким ядром пробит борт, парусиновый пластырь там, конечно, завели, а потом ещё и укрепили его щитом, но вода всё равно немного просачивается в трюм. Так что полностью течь устранить на месте нам не удалось, а далеко с такой заплаткой идти опасно. На двух призовых турецких судах сбиты передние мачты, их уже обрубили и все обломки выбросили. Галера почти не пострадала, а вот у их галиота несколько хороших дырок в бортах есть. Пока ещё волнения нет, передвигаться-то, конечно, на них можно, но лучше бы сейчас сделать небольшой ремонт, а потом уже идти дальше со всей уверенностью.
        - Тут рядом на нашем левом берегу есть приличное селение Липованское, в нём имеются большая пристань и ремонтная артель. Ходу до него от силы миль пять-шесть, не больше. Вот там я и предлагаю причалить и подремонтироваться.
        - Добро, идём к Липованскому, - согласился фон Оффенберг, и отряд взял курс к северной протоке.
        Липованское было действительно большим селом. Основали его в своё время староверы-липоване, отчего оно и получило такое название. Затем сюда заселились валахи, молдаване, малороссы, русские, и очень скоро оно расшириться до статуса городка, а благодаря серпантину многочисленных каналов-ериков его в недалёком будущем станут называть «Дунайской Венецией».
        Вся жизнь местных жителей проходила у воды. Передвигались тут по прорытым вдоль улиц каналам и в основном только на лодках. Эти каналы (ерики) соединяли продольно-поперечной сеткой два параллельных рукава Дуная, и они были всегда полноводными. Жители здесь в основном занимались рыбной ловлей, речным извозом грузов вдоль реки, постройкой или ремонтом лодок или даже небольших судов.
        Оценив объёмы работ, седобородый и степенный старовер Пахомий сторговался по цене и пообещал за три дня привести корабли в надлежащий вид. По мачтам и такелажу за работу он не взялся, а вот всё остальное, что касалось самого корпуса, обещал поправить.
        Особая команда устроилась на одном из многочисленных островков. Егеря стирались, купались, отдыхали, а многие из них занимались рыбной ловлей, выуживая рыбу для вечерней ухи. Кто-то же просто бродил по окрестностям или плавал по ерикам на небольших лодочках, с интересом наблюдая за бытом местных старообрядцев.
        Рядом с ними приходили в себя и освобождённые из неволи галерные гребцы. Было их около пяти десятков. Три десятка погибших во время боя уже похоронили на отдельном кладбище.
        Кого только тут не было в этой команде гребцов! Большая часть их состояла из захваченных и обращённых в рабство христиан: островных греков, балканцев и малороссов из приднепровских селений. Но были тут ещё и персы, сирийцы, арабы и даже несколько феллахов из Египта, из тех, что принимали участие в недавнем восстании против османов, а потом были захвачены ими в плен и брошены на галеры.
        Были они все худыми и жилистыми. Казалось, ни одной жиринки не оставалось в теле бывших рабов. Всё было выжато изнурительной работой на галере - «кадерге». Именно с названия гребного судна - «кадерга», это турецкое слово и перекочевало потом в русский лексикон, правда, уже в слегка изменённом виде - как «каторга».
        Снова кипела наваристая уха в больших медных котлах. Готовили её по обычному рецепту. И тут в команде егерей, оказывается, были свои знатоки этого дела.
        Вначале они отваривали свеженаловленную и выпотрошенную мелкую рыбёшку, состоявшую в основном из ершей и окуньков.
        Потом эту подготовленную рыбёшку хорошо промывали, чтобы она не давала горечи и чтобы бульон из неё не был бы мутным.
        - Эта рыбка хороша для навара, а особую сладость в ней ерши-бирючки дают, - учил Иван Макарович молодых егерей.
        После того как вся мелкая рыба у него хорошо проваривалась, он оставлял в котле немного отстояться этому навару и уже только после того всё с него сливал. Всю же оставшуюся мелкую рыбёшку он либо выкидывал, либо отдавал на съедение самым голодным и нетерпеливым зрителям.
        Затем в процеженный бульон Макарыч клал рыбу покрупнее: судака, голавля, язя, леща, ну и всех прочих, кроме сома.
        - Потому как сом пригоден только для жарки, и нечего его вообще сюды совать, - вот и весь был его ответ, почему он его отложил в сторонку.
        Крупная рыба уже к тому времени у него была, конечно же, очищенной, выпотрошенной и хорошо промытой. Знатоки этого дела добавляли в кипящие котлы и жировые прослойки с брюшек да ещё и рыбьи пузыри туда же клали.
        - Для доброго навара это совсем хорошо будет, чтобы аж ложка в ём от жира стояла, када он потом остынет, - пояснял Макарыч и тоже всё это запустил в котёл.
        Дальше всё варилось ещё минут сорок. После этого крупную рыбу он достал из бульона, просолил её и отложил в сторонку.
        - Будем отдельно кушать, - объяснил он любопытным.
        А на полученном бульоне уже дальше продолжил варить саму уху, добавляя в неё репчатый лук, морковку, петрушку, сельдерей, перчик, соль, ну и закладывая следующую партию из самой крупной подготовленной рыбы.
        К тому времени вода уже у немного подвыкипела, и главный на сегодняшний вечер повар добавил в огромный котёл немного из приготовленной кипячёной.
        Много специй он не клал. Ведь главное составное хорошей ухи - это сама рыба. В задачу же специй входило только лишь слегка дополнять и усиливать вкусовые качества всего этого блюда.
        Далее уха варилась ещё минут тридцать на самом слабом огне. Мешать ложкой во время варки Макарыч не разрешал принципиально.
        - Спортишь весь скус ухи, - как он говорил. - А чтобы рыбка не прилипла к стеночке, я уж лучше почаще встряхивать сам тот котёл буду или же проверну его над костром малясь.
        - И крышкой закрывать уху тоже последнее дело будет! - поучал он голодных зрителей, уже пускающих слюну. - Правильная уха на костре должна все запахи природы впитать, вот тогда-то она и будет по-настоящему скусной да душистой. И вот ещё что нужно, чтобы у неё особый дух был, - и он на глазах у зрителей опустил в котёл тлеющее, обугленное полено. - Вот так вота, теперь-то уж больно хорошо!
        Легонько зачерпнув ушицу и подув на ложку, Макарыч её попробовал, закрыл глаза, выдержал небольшую паузу и потом аж крякнул эдак смачно - Эх, и хороша же ушица! Но-но, рано ещё! - проворчал он, увидев, как потянулись к ней с котелками и мисками оголодавшие. - Теперяча ей ещё упреться будет нужно! - и он закутал котёл своим старым камзолом.
        - Всё, братцы, вот теперь налетай, только язык себе не отъешьте! - Он откинул камзол с котла и чуть отошёл в сторону, наблюдая за сутолокой.
        Уха была действительно изумительной!
        Через три дня, как и было обещано, лейтенант Кунгурцев принял работу у артельного старшины Пахомия. Всё тут было выполнено добротно, и придраться ему было не к чему, староверы работали ответственно. Отряд поднял якоря и продолжил свой путь вверх по реке.
        Снова прошли мимо Килии и сделали остановку в крепости Измаил. Была середина сентября, ночи в Валахии стояли пока тёплые, и все расположились на свежем воздухе прямо у речной пристани. В сумрак и в кислый дух Измаильских крепостных казарм никому окунаться не захотелось, здесь же было свежо, просторно и чисто. Да и привыкли уже егеря за это путешествие спать у воды.
        Наутро из крепости к причалу явился сумрачный полковник. Отряд погрузился на суда и направился в сторону Браилова. За этой крепостью Дунай поворачивал резко на юг и уже потом, делая большую и изгибистую петлю, уходил он западнее в сторону Силистри и Журжи.
        - В Браилове делаем остановку и следуем пешим путём в Бухарест, - объявил егерям фон Оффенберг. - Обстановка на Дунайском фронте резко обострилась. Турки нанесли нам несколько сильных ударов, а войска князя Румянцева вновь оставили крепость Журжи и откатились на север. На нашем левом берегу теперь вновь стало неспокойно. По нему рыщут турецкие конные разъезды, поэтому будьте особенно бдительны и внимательны!
        - Журжи взята османами? Журжи, та крепость, где было столько пролито русской крови, чтобы только её отбить у турок. Как же так? - не верил своим ушам Алексей. - Что же вообще произошло тут за время его отсутствия?
        Глава 5. Страшная весть
        Через два дня отряд достиг крепости Браилов.
        Здесь предстояло расстаться с судами речной дунайской флотилии. Кунгурцеву нужно было тут вставать на докование и приводить свои и захваченные призовые суда за зиму в боевое состояние. А уже по весне продолжать речную войну вместе со всем своим разросшимся отрядом.
        У освобождённых из плена гребцов был выбор, добираться на родину попутными судами или сухим путём, пополнить арнаутские местные иррегулярные военные части или же вообще осесть в качестве жителей в этой Валахии. В любом случае у них теперь был хоть какой-то выбор.
        Совершенно случайно до Егорова дошла причина пребывания их барона в плохом настроении за все эти последние сутки. Здесь в каземате крепости содержались офицеры из гарнизона Журжи, сдавшие русскую крепость врагу. Полевой суд армии приговорил их всех к «расстрелянию перед строем». Но суровый приговор должна была ещё утвердить сама императрица, и теперь комендант ждал её решения и письменного приказа. А полковнику фон Оффенбергу предстояло их допросить по новой, чтобы в Военной коллегии Санкт-Петербурга можно было оперировать всеми непредвзятыми сведениями и вообще иметь полное представление обо всём здесь произошедшем.
        - Что же случилось-то у них, как так-то вообще могли они её сдать? - расспрашивал Лёшка знакомого ротмистра Гущинского, состоявшего со своей сотней из ахтырских гусар в охране конвоя штрафников.
        - Скверная это история, Лёшка, - покачал тот головой. - И нас гусар в неё ещё втянули, жди теперь или высочайшего решения или приказа об отправке в полк. А без него-то и вернуться к армии нельзя, если только твой полковник нас с собой заберёт. Лучше бы в сечу с татарами идти, чем своего брата офицера на смерть конвоировать.
        - Ну, так вот, Лёшка, слушай, ты же и сам принимал участие во взятии этой крепости в феврале месяце?
        - Именно так, - подтвердил Алексей. - Чуть было не порубили меня насмерть тогда беслы.
        - Да, слышал я про это, - кивнул ротмистр, - потрепали вы их, конечно, хорошо, но жив их отряд, нет-нет, а мелькают они на нашем берегу, рыщут, словно те волки, и вырезают наши малые отряды напрочь до единого солдата, любого, кто им под руку попадётся, режут, и даже мирных насмерть секут. Мирные ведь им сейчас словно предатели. Вон они как все в наше подданство просятся.
        - Так пущай они бы просто в бою врагов убивали, нет же - и пытают ещё того, кого только в плен смогли взять, ох и жутко пытают, Алексей.
        Ладно, сейчас не про это. В общем, генерал Олиц перед смертью оставил в Журжи шесть сотен солдат при офицерах и под началом секунд-майора Гензеля, а весь его корпус двинулся обратно в Бухарест. Пожалуй, это и правда был весьма неосмотрительный шаг. Крепость-то была сильно разрушенной нашим штурмом, гарнизон в ней остался слабый, а напротив, на правом берегу реки стоит мощная турецкая крепость Рущук, с большим гарнизоном и полевым войском при ней. И вот в конце мая почти пятнадцать тысяч турок переправились на наш берег на многих судах и высадились чуть ниже по реке. Видать, они не думали затевать долгой осады и хотели взять нашу крепость быстрым штурмом, в отряде у них на тот момент было всего-то два мелких орудия. Гензель, как и положено отважному офицеру, повёл сам своих солдат на вылазку, но был отбит после чего и закрылся в крепости. А османы обложили крепость вокруг и сразу же без подготовки ринулись на наши укрепления. Как не превосходил неприятель русских солдат своим большим числом, однако отбили они его с большими потерями и отбросили прочь от крепости.
        - Тут бы Гензелю укрепиться самому духом, воодушевить своих солдат и дальше держаться до подхода подмоги, - продолжал с жаром рассказывать Гущинский. - Однако турки начали хитрить, показали всю свою численную мощь и сказали, что сейчас им подвезут по реке много орудий, и они сравняют все форты и всех их защитников с землёй. Ну и предложили нашему майору почётную капитуляцию. Гензель почему-то посчитал, что дальнейшая оборона крепости теперь будет невозможной и начал с османами переговоры.
        - С кем?! С кем он вести переговоры затеял, Алексей?! - горячился ротмистр. - Это с этими-то?! Да я с турком за один стол в карты играть не сяду, потому что у него вся колода там краплёная.
        - В общем, Гензель посчитал, что выторговал у противника удачные условия по сдаче крепости. Гарнизону по ним позволялся свободный проход к Бухаресту при всей своей амуниции, со всеми тыловыми обозами, при личном оружии, барабанном бое и с развёрнутыми знамёнами.
        А в это самое время на помощь к осаждённым уже рвалась дивизия князя Репнина. Войска шли ускоренным маршем и вот-вот должны были уже к ним поспеть!
        К тому моменту, как осаждённые вышли из крепости, наши войска были всего лишь в нескольких часах хода! Гневу князя Репнина и, как сказывают, самого Долгорукова не было предела! Когда этот Гензель с эдаким пафосом докладывал об его самой почётной капитуляции по всем европейским меркам (это с его слов), Репнин собственноручно разорвал сей рапорт и бросил его в лицо майора, а потом уже всех офицеров лишили шпаг и посадили под арест в подвал.
        Репнин попытался было исправить всё это гиблое дело и бросился к Журже. По пути он разбил несколько турецких отрядов, но главные силы османов просто откатились назад и заперлись в крепости. Всё! У наших войск осадных пушек с собой не было, шли-то ведь они налегке, и бить бастионы Журжи было попросту теперь нечем!
        Ну а потом был этот суд, вот он-то и приговорил всех офицеров Гензеля к смертной казни через расстреляние перед общим строем. Теперь вот только осталось дождаться решения самой матушки императрицы, - показал ротмистр пальцем наверх.
        - Всё может и обошлось бы с ними помягче, всё-таки и сам главный штаб тоже просчитался, оставив там, в этой крепости, такой слабый гарнизон, да и измена, какая-то, возможно, была, или вообще шпиён туркам-то дело подсказал. Ты сам же знаешь, так-то наш старик, командующий весьма отходчивый, бывает, покаешься искренне ему, он и простит, - продолжал излагать Гущинский. - Да вот в это же самое время под Гирсовом случилось подобное же этому дело. Там раненько утром, когда ещё густой туман висел над рекой, две тысячи турок переправились на своих лодках через реку и набросились на один из наших укреплённых постов. В гарнизоне том было, где-то от силы около роты солдат и тоже, кстати, под началом секунд-майора, ну и опять же с немецкой фамилией, только теперь уже, Таубе. Ну, так вот этот наш малый пост там более шести часов бился с превосходящим его многократно неприятелем. И всё это время он отражал его непрерывные атаки, положив там более 200 османов под самыми стенами. А потом наши сделали удачную вылазку и отбросили их к берегу. Турки попробовали было отплыть на судах, да те, видно, не стали их
дожидаться и сами быстрее отошли от берега. Вот им и пришлось броситься вплавь. Сколько их там утопло, одному Богу только известно. В итоге большой турецкий отряд нашими полутора сотнями был на голову разбит. При этом было захвачено два знамени, множество трофейного оружия и пленных. Таубе у нас стал героем, и на него была отправлена реляция в Санкт-Петербург к награждению.
        - Даа, - озадаченно проговорил Лёшка. - А что с Журжи-то вообще? Так она и стоит теперь под османским флагом?
        - Эээх, Лёшка, - махнул рукой в сердцах рассказчик. - Если бы она просто так стояла. Там ведь вообще чёрное дело недавно для нас случилось.
        Командующий-то хорошо понимал, что оставлять такую большую крепость врагу на этом нашем берегу ну никак было нельзя, вот он и попытался её отбить буквально через пару месяцев после её потери. К ней была отправлена сводная дивизия под командованием генерала Эссена. Вот это всё там и случилось совсем недавно, а если уж быть точнее, то в ночь с 6 на 7 августа. Наши войска несколько раз за эту ночь ходили на приступ и потеряли под стенами более двух тысяч человек одними только убитыми. Лёшка! Убито две тысячи солдат, это тогда, когда в больших баталиях мы по две три сотни их от силы теряли! Погибли почти все офицеры, которые вели своих солдат на штурм бастионов. Огромные потери сейчас во всём нашем офицерском корпусе! Унтера вон даже теперь повсюду на полуротах стоят. Ни разу за всю эту войну не было у нас такого кровавого поражения!
        - Даа, обстановочка тут у вас, - протянул озадаченно Лёшка. - Сплавали мы, называется, в Крым, а дома тут, оказывается, такое твориться!
        - И не говори, поздравляю тебя, кстати, с производством в подпоручики, рассказывай сам как у вас там, в Крыму-то всё было? Да пошли к моему шатру, что тут у всех глаза-то мозолить! - пригласил приятеля гусар, и офицеры отправились к месту стоянки кавалеристов.
        Следующую неделю отряд следовал верхами в охранении небольшого обоза, шедшего с Браилова на Бухарест. С ними же следовала сотня ротмистра Гущинского, исполнившая свою конвойную службу и теперь возвращавшаяся в свой Ахтырский гусарский полк.
        Был конец сентября месяца с жарким днём и уже довольно прохладными ночами. Обстановка вокруг была тревожная, о чём даже говорило хмурое и озабоченное лицо барона. Что-то неладное затевалось сейчас к югу от Бухареста. Фон Оффенберг был в пути не склонен к разговорам, а донимать его Лёшке не хотелось, так они и прибыли в спешке все пропылённые в город Бухарест.
        В городе царила суета. Маршировали куда-то плутонги и команды солдат, скакали верхами гонцы. В сторону Браилова, по тракту, ведущему на север, попадалось немало подвод и карет из состоятельных горожан.
        «Похоже на то, что в Бухаресте становится жарко, - подумал Лёшка. - Вот вам и первые беженцы потянулись на север. Боятся люди возвращения османов».
        Гусары ускакали к себе, барон заспешил в штаб армии, а Лёшка, разместив и проверив свою команду, не смог дождаться вечера и рванул на западную окраину города, туда, где его уже должна была ждать его невеста, дорогая и милая Анхен. Ноги сами несли его по дороге, вот показался пустырь с часовней и со строящимся на нём храмом, а вот эти ворота и знакомая калитка. Лёшка со всей дури забарабанил по ней кулаками:
        - Ну же открывайте поскорей!
        Но тихо было в доме и во дворе оружейника. Никто не вышел встречать Егорова. Странно! Куда же все подевались? И он всё продолжал стучаться в надеже, что его услышат. Через пару минут открылась калитка у соседей, а пожилой валах вышел на улицу и всмотрелся в егеря, приложив руку козырьком ко лбу.
        - Что хочет русский господин офицер? Хозяев этого дома уже с августа месяца не видно, а старого хозяина с внучкой так и вообще даже с конца мая. Никого тут нет. Нет, ничего они не слышали и не знают, где они. Один только младший из Шмидтов, Курт, сюда приходил недавно, но он весь какой-то странный был, худой очень и потемневший, а потом и он тоже куда-то пропал.
        На душе у Лёшки потянуло холодком тревоги, что же такое? Где вообще все? Что случилось-то тут? Он задавал себе десятки вопросов, но не мог найти на них ответов. Ноги сами несли его в штаб армии. Нужна была хоть какая-то определённость и цель, что делать и к чему готовиться. И тут дать ответ мог только его прямой командир, полковник генерального штаба военной коллегии, барон фон Оффенберг Генрих Фридрихович.
        Около штаба армии, большого двухэтажного каменного дома, на прилегающей площади шла такая же суета, как и во всём городе. Вокруг появились мешки с песком, были расставлены рогатки, и стояло ещё две небольшие пушки с командой канониров при них.
        «Похоже, дело серьёзное, коли даже из штаба бастион делают», - подумал Лёшка и прошёл мимо караула вовнутрь. Комендантские его хорошо знали, и никаких проблем с проходом не было. По своей сути команда эта так же, как и они, была приписана к главному квартирмейстерству армии и считалась здесь своей.
        Егоров прошёл по длинному коридору и остановился у массивной двери в кабинет барона. Он сбил пыль с доломана и сапог, поправил офицерский егерский картуз с саблей и решительно постучал.
        - Разрешите войти, ваше высокоблагородие! Подпоручик Егоров прибыл для получения задач для своей команды.
        - Проходите, Алёша, - каким-то сдавленным голосом пригласил его барон. - Ты присаживайся вот сюда, - и с дивана, стоящего у стены, освобождая ему место, отошли в сторону двое. С одним из них, майором Барановым, Лёшка был уже хорошо знаком, это был тот офицер, который и занимался противодействием шпионам. Так сказать, начальник службы контрразведки в реалиях XVIII века.
        В комнате повисла какая-то неловкая пауза, когда было что-то такое, о чём так не хочется говорить, а надо бы.
        - Кхм, кхм, - откашлялся полковник. - Ты, Лёш, команду-то разместил свою уже по домам? За порционом отправил людей в интендантство? Может, чего не хватает вам или какие-нибудь ещё трудности у вас есть?
        - Да нет, вашвысокоблагородие! - вскочил с дивана Лёшка. - Всё хорошо у нас. Люди себя в порядок приводят после такой долгой дороги, подшиваются и моются сейчас. Никитич чай уже провизию получил в интендантстве, сейчас вот все варить ужин начнут. Из 38 человек по штату в команде сейчас 36 наличествуют за убылью двух погибших, раненый Иван Кнопка уже у меня в строй вернулся.
        - Да знаю я, знаю я всё это, Алексей. Ты, Лёш, садись пока, а ну что ты вскакиваешь-то всё время тут? - тихо проговорил барон и отвернулся, не глядя в глаза Егорову.
        - Давай, Сергей Николаевич, ну что мы тянуть-то здесь будем, всё равно ведь говорить придётся, - бросил он стоявшему рядом Баранову.
        Тот как-то неловко переступил с ноги на ногу, чуть сдвинул стол и прокашлялся.
        - Около месяца назад, уже после занятия Журжи неприятелем, наш казачий дозор из Третьего донского полка наткнулся за Свиштовым, это там, где Дунай расходится на два рукава, наткнулся на то место, где лежали побитые гражданские, - начал деревянным голосом рассказывать Баранов. - Как видно, какое-то речное судно шло с верховьев реки на Журжи, но ввиду занятия этой крепости неприятелем они высадились на местной пристани, чтобы уже оттуда дальше выбираться на Бухарест.
        - На месте побоища лежало изрубленными тридцать два человека. У одной из находящихся там девушек в руке была зажата вот эта бумага. - Майор нагнулся и медленно положил перед Алексеем смятый лист. На нём, на этом окровавленном листе чернели такие знакомые ему строчки:
        «Сия девица, Шмидт Анхен Оттовна, есть невеста офицера русской императорской армии, дворянина, прапорщика Егорова Алексея Петровича. Просьба всякому начальственному лицу любого подданства оказывать ей всякое содействие и не чинить никаких препятствий.
        За сим, с глубоким почтением, Егоров А. П. Подпись, число, личная печать».
        Лёшка ничего не понимал, в его голове была какая-то пустота, а виски вдруг начало сдавливать болью.
        - Что это, откуда это у вас, это же письмо, данное мной Анне? Объясните, господа?! - Егоров озирался вокруг, просто не желая ничего понимать. - Господин полковник, господин майор, что это?!
        Барон сжал зубы подошёл к подпоручику и положил ему руки на плечи.
        - Мужайся, Алексей, Анны больше нет. Прими наши соболезнования и извини нас, - и все трое вышли из комнаты, оставив Егорова одного.
        Время замерло на месте, Лёшка сидел в ступоре и смотрел на этот листок в кровавых пятнах, на то последнее из этого мира, что связывало его теперь с самым дорогим для него человеком. Оставалась только ещё его любовь и эта невыносимая боль, которая словно тисками сжала всё в груди. Догорели сальные свечи в светильнике на столе, а за окном потемнело. В комнату бочком протиснулся какой-то незнакомый капрал, поменял свечи на новые и всё так же боком вышел в коридор.
        - Ваше благородие - пойдёмте уже домой, - смуглая мордаха Цыгана выглядывал в щель двери.
        - Ваше благородие, мы вам уже постель постелили, - протиснулся Макарыч. - Пойдёмте, а, там ужин на печке томится, вас дожидается.
        - Пошли вон, дурни, отсель! Какой там ужин вам! Не лезьте вы сюда! - в комнату зашёл дядька Матвей и присел рядом с Лёшкой на табурет.
        - Лёшенька, пойдём уже к себе. Ну что ты тут в казённом доме-то сидишь и душу себе рвёшь… Пойдём, пойдём со мной, милоой, - и как когда-то в сопливом детстве, он прижал Лёшкину голову к груди…
        Два дня Алексей не выходил из дома и глядел молча на стену. Тихо заходил дядька, ставил на стул возле кровати еду с водой, так же тихо через какое-то время заходил и молча её же забирал нетронутой.
        - Всё ляжит его благородие, Матвей Никитич? - спрашивал Лёнька, принимая холодную глиняную чашку из рук интенданта.
        - Ляжит, ох и ляжит, - качал головой старый солдат и, кряхтя, шёл к команде.
        У егерей всё шло, как и было заведено командиром. Ранняя побудка под барабан, умывание и обтирание колодезной водой по пояс. Затем пробежка три, а то и по четыре версты вокруг озера, потом построение с проверкой внешнего вида, амуниции и всего оружия. После того были завтрак и всякие учения. Только вот барабан Гусева отбивал все свои сигналы вполголоса и как-то приглушённо.
        На третий день из дома вышел подпоручик. Лицо у него осунулось, скулы на нём резче выпирали, и на левой багровел тот полученный на Перекопе шрам.
        - Гусев, резче сигналы давай, резче, совсем твой барабан не слышно! - и он блеснул потемневшими и изменившимися с голубого на стальной цвет глазами.
        - Усё, вернулся его благородие, ну, теперяча держитесь, братцы, вот теперь-то самая-то учёба и начнётся, засиделись а то, - пробормотал Игнат.
        - Разговорчики в строю! - рявкнул Лёшка. - Сегодня отрабатываем науку пешего боя с кавалерией. Направо! На полигон бегом марш!
        После обеда Алексей отправился в расположение Третьего донского казачьего полка. Ему было нужно найти того, кто был на том месте, где среди порубленных мирных жителей нашли и его близких.
        Есаул Писаренко молча выслушал егеря и крикнул вестового:
        - Хорунжего Платошку живо ко мне! Садись пока, подпоручик, погоди, сейчас он сам сюды прибежит, евойная сотня там была в дозоре, вот ты из первых уст-то всё сам об этом и услышишь.
        Хорошо знакомый хорунжий прибежал быстро. Своего командира эскадрона он, видать, шибко уважал, и долго ждать себя не заставил. Поздоровались, как уже хорошо знакомые приятели.
        - Расскажи мне Платон, что ты видел сам. Всё расскажи, - попросил Лёшка, пристально вглядываясь в глаза казака.
        - Ну как дело-то было, - почесал тот затылок. - Фёдор Ефграфыч, значится, нас дозором послал пройтись выше по течению Дуная. Турка-то Журжу эту у нас отбила, да начала там людишек своих собирать поболее, а ещё и конницу они подтянули к себе. Ну а те-то, что, знамо дело, озоруют в окрестностях. Где наш отряд фуражиров вырежут, а где и на наш малый дозор даже наскачут. А особенно эти там злобствовали, беслы с волчьими хвостами на шапках. Вон, с такими, что у тебя на картузе-то нацеплено, - и хорунжий кивнул на егерскую шапку Лёшки. - Да ты их знаешь ведь, Ляксей, мы с тобой их зимой хорошо эдак пощипали.
        - Давай, давай Платон, ты лучше дело сказывай, что ты всё вокруг да около ходишь, - поторопил подчиненного есаул.
        - Да я и так сказываю, Фёдор Ефграфыч, - кивнул казак. - Ну, так вот Полусотня Лутая прямо под берегом шла и как раз на то место-то и выскочила. Он потом вестового ко мне заслал, и мы подскочили все тоже на это самое место. Там у Свиштова, небольшого валашского селения, пристанька была такая малая, баркас или ещё какое речное судёнышко людей там местных с реки высадило, на Журжу-то им никак нельзя было идти, под туркой же она к тому времени уже была. А тут, видать, этот разъезд турецкий мимо проходил, ну вот он всех-то там и того…
        - А что спрашиваете-то, господин подпоручик, уж не из близких ли случаем кто оказался? Вроде бы местные все там лежали, по большей части одни валахи были. Ну, был там ещё дядька пожилой да девица при нём, такая красивая вся, чистая! Эх, только вот платье её в крови, конечно же, было, а так лицо такое доброе, светлое. Лежит как будто бы живая, глаза у неё большие, зелёные и улыба такая ясная. - И Платон, вспоминая былое, едва не прослезился, перекрестясь на походную икону в углу командирского шатра.
        - Это была моя невеста и её отец, Платон, - хрипло проговорил Лёшка, буквально выталкивая эти слова из горла.
        - Да ладно! - ошарашенно уставился на него казак. - Ой-ёй, как же это так-то! Я ведь и не знал и не думал, что так выйдет-то! У неё ещё бумага какая-то с печатью была зажата в кулачке. Насилу расцепил я ей тогда пальчики. Всё-таки бумага с печатью же, а это ведь документ. Вот я и взял её, чтобы, значится, нашим в штаб передать. Сам-то я грамоте не обучен вовсе, - оправдывался, тараторя, подхорунжий.
        - Я ей её дал, - с тоской проговорил Лёшка и развернул лист в кровавых разводах. - Платон, ты мне покажешь потом это место? Мне бы там побыть надо, понимаешь?
        - Да конечно, Ляксей, конечно, покажу, - закивал хорунжий. - Мы там со станичниками похоронили всех их чин по чину. Всё ж таки христиане ведь были и смерть свою от басурман приняли ни за что. Там место такое красивое, холмик над рекой как раз возвышается, и деревца растут. С него далеко вокруг видно.
        - Кто это были, хорунжий? - Алексей пристально вглядывался своими стальными глазами в казака. - Вы это смогли узнать?
        - Да что там узнавать-то, - отмахнулся тот. - Мы же когда в Свиштове лопаты и кирки брали, чтобы те могилы нарыть, спросили у местных, что да как, ну вот они-то нам всё и рассказали тогда. Опять беслы это были. Они и несколько жителей из селения посекли, из тех, кто попрятаться не успел, когда они вверх по реке уходили через их село. Видаки хорошо рассказали и про чёрное одеяние их и про шапки эти с хвостами, и что кони у них были на загляденье, да и про почерк их особый. Они ведь в отличие от других турецких конных редко когда мирных мучают, секут их сразу же на смерть и всё, и женщин они никогда не насильничают, а сразу же вместе со всеми режут.
        - Ой, что это я дурак! - прикусил свой язык Платошка, увидев огромный кулак есаула.
        - Понял я тебя, Платош, спасибо тебе, значит, не мучили эти мою Анечку? - посмотрел на него Лёшка.
        - Неет, господин подпоручик, Христом Богом клянусь, что не мучили её, быструю смерть они с отцом тогда приняли.
        Спасибо тебе, Платон. Помни наш уговор, ты обещал показать это место мне! - ещё раз поблагодарил его егерь и вышел из шатра. Дальше его путь лежал в штаб.
        - Господин полковник, особая отдельная команда егерей готова к ведению боевых действий, некомплект в команде один человек. Больных у нас нет. Дайте нам дело, ваше высокоблагородие!
        Барон прохаживался по кабинету.
        - Дело вам дать? Ты, я смотрю, в себя ещё не пришёл. А ну как положишь всю команду свою в горячке? Тут, брат, нельзя спешить, прости.
        - Я в порядке, господин полковник, - ледяным тоном ответил Егоров. - И сам я, и моя команда к бою готовы. Мне теперь долго жить надо ваше высокоблагородие. Чтобы за невесту отомстить и эту сволоту выбить, уж я-то теперь так просто не умру! - и он твёрдо взглянул в глаза барона.
        - Хм, ну-ну, - хмыкнул тот и немного помолчал. - Ладно, будет тебе дело, коли так сам просишь. Слушай меня внимательно, подпоручик и пока никому об этом не слово.
        - Нашему командующему Первой дунайской армией генерал-фельдмаршалу Румянцеву никак не удаётся выманить противника в большое полевое сражение. Турки уже хорошо обожглись в предыдущих битвах и, как видно, более рисковать не желают. Их тактика заключается в том, чтобы вымотать нас кровопролитными осадами у своих многочисленных крепостей и раздёргать всех по всей протяжённой дунайской линии. И вот пока мы не выбили всю их основу, все эти полки янычар и регулярной кавалерии, что сюда уже стянул султан, никакого успеха у нас на этом направлении не будет. Сейчас, по нашим сведеньям, около крепости Журжи наконец-то начинают стягиваться всё большие силы османов. Если это действительно так, то есть шанс оттянуть их подальше от реки и сюда к нам поближе, навязать им большое полевое сражение, а потом и всех разом в нём разгромить.
        - В данный момент мы всячески показываем всю слабость наших сил под Бухарестом. Что у нас тут три, ну от силы четыре полноценных полка всего есть и лишь несколько отдельных батальонов. Полевые укрепления здесь слабые, войск, защищающих город, очень мало, а в самом городе и в находящихся при нём войсках царит неорганизованность и даже паника. Да и действительно, ведь после того последнего неудачного штурма Журжи наши полки Бухарестской дивизии весьма серьёзно ослаблены. В них сейчас только половина личного состава находится в строю. Войска страдают от болезней, от большой нехватки продовольствия, амуниции, транспорта и боевых припасов. И что-то мне сейчас подсказывает, что про все эти наши сегодняшние трудности турки прекрасно осведомлены.
        Как ты думаешь сам, подпоручик, клюнут ли на всё это османы?
        Лёшка посмотрел на барона, подумал и усмехнулся:
        - Я думаю, что они клюнут, ваше высокоблагородие. Я бы на их месте точно клюнул. Они вот только недавно нанесли нам такое тяжёлое поражение под Журжи, столько людей у нас там положили, небось, и в Стамбул уже кучу реляций о своей победе отправили. Теперь султан от них ждёт продолжения побед, а тут уже и зима не за горами. Так что самое время именно сейчас туркам по нам бить.
        - Вот и я так же думаю, Егоров, - согласился с ним фон Оффенберг. - Для нас главное - знать, что турки собрали тяжёлую, серьёзную армию для удара и для захвата территории, а не просто пригнали сводные отряды для набега. А в чём здесь самая очевидная разница, ты знаешь?
        Лёшка покачал головой:
        - Никак нет, господин полковник, никак этого не соображу. Наверное, в количестве людей и знамён?
        - В пушках, Алексей, да-да, не удивляйся, в пушках вся разница, - покачал головой Генрих. - По нашим сведениям, турки хорошо подготовились к этой кампании на нашем дунайском направлении. Помимо регулярных, дисциплинированных и вооружённых хорошим личным оружием войск, они изготовили 60 полевых орудий по самым передовым французским образцам. И как до нас дошло, должны были они с французскими же советниками выслать их к дунайскому войску. Орудия те предназначены для поддержки своей наступающей пехоты, и двигаться они должны в её же порядках. Если это так и если эти орудия уже здесь, то что тогда получается, а? - и барон пытливо посмотрел на Лёшку.
        - То значит, турки собирают тяжёлое ударное войско для взятия Бухареста, - ответил Егоров.
        - Так точно, подпоручик, так точно! - воскликнул фон Оффенберг. - Эти орудия они просто так уже никуда на второстепенное направление не бросят, и беречь их так же, как и французских офицеров, они будут, словно бы зеницу ока, вот как они их будут беречь, как личный дар султана. Ты понимаешь?
        - Найди их, Алексей, найди и постарайся там посчитать. Француза притащить я тебя не прошу, это, конечно, невыполнимое дело, - усмехнулся Генрих. - Но сами орудия найди и вернись. От твоих сведений будет зависеть, как нам планировать всю свою кампанию - как на отражение лёгкого набега или же как на подготовку к большому полевому сражению. Ты ведь это понимаешь?
        - Так точно! - вытянулся Лёшка. - Всё он прекрасно понимал, как и понимал, какое трудное и опасное задание ему сейчас доверили. - Когда выход, господин полковник?
        - Сквозит у нас, Егоров, сильно тут сквозит, - поморщился Генрих. - Поэтому послезавтра в ночь ты уходишь официально меня охранять. Мы снова едем к Браилову. Наконец-то пришли документы из Санкт-Петербурга по этому дурачку Гензелю, что сдал туркам крепость. Смертный приговор всем офицерам императрицей заменён на бессрочную каторгу, и их приказано переправить в Россию. Вот с этими-то бумагами вам при гусарской сотне и приписано убыть в Браилов, охраняя меня как драгоценность. Как-никак, а я-то целый полковник ныне, - и барон демонстративно задрал вверх нос.
        Лицо Лёшки оставалась бесстрастным, и Генрих, поняв, что ему не до шуток, снова перешёл на официальный язык.
        - Итак, весь штаб завтра узнает про эти важные бумаги, а уже послезавтра в ночь мы выйдем с сотней на север, в сторону Браилова. Затем через пяток вёрст я продолжу путь с полусотней, а другая её половина переправит вас на заводных лошадях туда, где вы уже не раз уже были, то есть как можно ближе к самой Журжи. Ну а дальше ты будешь действовать уже по обстановке, и тут мне тебя учить нечему.
        - Всё понятно, - кивнул Алексей. - Через два дня к вечеру мы уже будем готовы к выходу.
        - Что вам нужно, Егоров? Ты говори, не стесняйся, дело очень важное, всё, что тебе нужно, достанем, ну разве что окромя штуцеров.
        Лёшка хмыкнул:
        - Деньги, только деньги, господин полковник, на деньги всё, что нам нужно, мы сможем себе купить. Ну, разве что гренад бы ещё пару ящиков достать, да с хорошим порохом и фитильным шнуром. Гренады сейчас не выпускаются, трудновато стало найти их для нашей переделки.
        - Ясно, - покачал головой барон, - посиди здесь немного, сейчас мы всё это решим.
        И уже через десять минут перед Лёшкой лежали стопочкой сто серебряных екатерининских рублей.
        - За гренадами своих интендантов чуть позже пришлёшь, будет тебе их пара ящиков из старых запасов.
        Лёшка шёл из штаба в своё расположение. На сердце у него была пустота. Как же хотелось забыться от всего. Но из глубины души накатывала волна холодной ярости. Нет, не сможет он сейчас отлёживаться, зная, что по свету бродят убийцы его невесты и проливают кровь. Хотелось схлестнуться в бою, глаза в глаза, сабли в сабли с этим сильным врагом, что уже забрал здесь много жизней. Схватиться с ним, чтобы хоть как-то утолить эту ноющую душевную боль.
        - Нельзя себя распалять, никак нельзя, - успокаивал сам себя Алексей. - Нельзя давать выход ярости и гневу. Голова всегда должна оставаться холодной. В подчинении у меня столько солдат состоит. Нужно как-то научиться контролировать себя, набраться выдержки и уже тогда разить врага со всей концентрацией всех сил и в нужный момент!
        Егоров задумавшись, проходил мимо одного из пустырей, на нём сейчас, как видно, проходило какое-то общее дело у одной из пехотных частей. Громко бил барабан, слышались какие-то хлёсткие удары и чьи-то крики. Алексей присмотрелся. Он уже давно разбирался в форме и в принадлежности частей, вот и тут разглядел две шеренги мушкетёрской роты пехотного полка, стоявшие друг напротив друга. В руках у рядовых были длинные гибкие прутья, и они с силой наносили удары по спине того солдата, которого волокли вдоль строя привязанным к фузеям два дюжих капрала. Впереди процессии вышагивал барабанщик, отбивающий ритм: «Бом! Бом! Бом!» И под этот-то ритм и хлестали сейчас по спине того солдатика его сослуживцы. А позади шёл красномордый подпоручик и визгливо орал:
        - Сильнее, сильнее хлещите, сволочи, этого мерзавца! Кто хочет тоже сквозь строй пройти?! Я сейчас это мигом вам устрою, орясины бестолковые!
        «Опять в Выборском полку у Думашева солдат порют», - подумал Лёшка и присмотрелся к солдатику, которого как раз развернули в его сторону. Что-то было знакомое в его лице и этих огненно-рыжих волосах. Что-то из той далёкой до армейской ещё жизни.
        Алексей подошёл к строю и вгляделся в лицо снимаемого с ружей солдатика. Тому, как видно, было сейчас очень больно. Вся его спина сейчас представляла из себя кровавую кашу, но ни один стон не вырвался из его уст. Крупный выдающийся вперёд подбородок был крепко сжат, а глаза были в полу прищуре. Солдат стоял на своих двоих, и его шатало из стороны в сторону. Было видно, как тяжело ему приходится стоять, но он всё же держался.
        - Мало, как видно, тебе дали, Васька! В следующий раз десять раз по всей роте пройдёшь! - проорал пехотный подпоручик.
        «Васька! Точно, да это же Васька Рыжий из соседней к Егорьевскому Татьяновки. Тот, что был бит, когда-то у помещика Горюнова за свой строптивый нрав. А всё потому как жена при родах, Февронья, вроде бы её звали, померла, а он оттого в тоску впал», - вдруг отчётливо вспомнил Лёшка.
        - За что бит солдат этот, господин подпоручик? - спросил Алексей у наблюдавшего уже за ним со стороны пехотным офицером.
        Тот приблизился и оценивающе разглядывал его с боку.
        - А вам-то, что с того, господин егерский офицер, вы чай не с нашего полка вовсе будете, чтобы этим интересоваться, - и пехотинец дерзко сплюнул себе под ноги.
        Лёшку накрывала та же волна ярости, как когда-то в отцовском поместье при порке его дружка Харитошки. Но он был другим, хорошая у него уже была школа за спиной! И вздохнув, Алексей ответил пехотинцу как можно дружелюбнее.
        - Вы, наверное, меня не совсем поняли, господин подпоручик мушкетёрской роты пехотного полка. Я командир отдельной особой егерской команды главного квартирмейстерства армии подпоручик Егоров, и у меня есть право отбора в свою команду любого из нужных мне солдат. Поэтому я вас здесь и спрашиваю, как должностное лицо, за что бит сей солдат и как его фамилия?
        Пехотному подпоручику очень не хотелось отвечать что-либо этому егерю, но и дерзить пока было не на что, говорил тот с ним совершенно сухо и официально, не придерёшься при желании к тону даже, а ведь так хотелось это сделать при всех здесь присутствующих подчинённых.
        - Афанасьев Васька это, из самого последнего рекрутского набора мужик. Мозги вот на место вправляем ему через спину, - и он хохотнул над своей удачной шуткой. - Дерзок он уж больно у нас. Нет почтения у него к господам командирам. Быком вон всё время смотрит на всех и молчит, а с быками, подпоручик, нужно что? - И сам же ответил на свой вопрос: - А быков забивать нужно прилюдно, чтобы не лезли на хозяев вдруг, когда ты отвернёшься от них.
        - А он что же, лез уже? - совершенно спокойно переспросил Егоров. - Или, может, перечил вам чем-нибудь, господин подпоручик?
        Красномордому начал уже надоедать весь этот диалог, был он сам по себе здоровым мужчиной, причём гораздо старше, чем вот этот сухенький юнец в зелёной егерской форме, но уже, кстати, с горжетом подпоручика.
        «Как же, знаем главное квартирмейстерство, там только в чинах-то и растут как на дрожжах, не то что у нас тут, в этой пехоте», - подумал красномордый и всё-таки решил хамануть этому самоуверенному чужаку.
        - А шёл бы ты к себе, что ли, егерь, да в штабах штанишки свои обтирал. Нечего мне мешать тут на моей земле! - и он геройски оглядел подошедших поближе унтеров.
        Со стороны улицы к ним направлялся высокий пехотный капитан, и тут красномордый вообще раздухарился.
        - Знаем мы вас, тыловых крыс из штаба, никого я вам давать не собираюсь. А некоторым так и вообще помолчать бы, толкни их, слабаков, так они и покатятся к себе. Толку-то с них, мелкие, словно блоха на кобеле.
        - Да ладно! - ухмыльнулся егерь. - Это ты никак, пехотный, про меня да про своё нежелание исполнять приказы сейчас ляпнул, а?
        - А хоть бы и так, - совсем уже обнаглел мушкетёр от безнаказанности. - Иди-ка давай отсель, а не то я тебе сам помогу!
        - А давай помоги! - Лёшка словно броском ласки преодолел разделявшее их расстояние и, встав в упор, наступил остриём каблука на то место, где пальцы ноги подпоручика выходили из стопы. Раз! - и он вдавил каблук как можно сильнее в сапог, да ещё с проворотом.
        - Что такое, господин подпоручик! Никак у вас ножка вдруг заболела? Ну, так вы осторожнее ходите, тут ведь камней-то вон как много вокруг! - и уже гораздо тише нагнувшемуся от боли пехотинцу. - Ты, стервец, можешь теперь сам выбрать, на чём драться со мною будешь, - сабля, шпага, пистолет, да хоть штыками или кулакам, всё к твоим услугам, подпоручик. Ровно через месяц я буду ждать твоего решения, свинья красномордая. Как тебе меня найти, ты уже теперь знаешь. Если через месяц ты передо мной не появишься, то я тебя тогда сам найду, и тут уже ты пеняй на себя!
        И снова громко обратился для всех и прежде всего для подошедшего к ним капитана.
        - Ногу вот зашиб ваш господин подпоручик. Ох, и болит она, видать, у него. Ну ладно, пошёл я, простите, дела-с, знаете ли. А по Архипову бумага сегодня же к вам придёт. Вы уж будьте любезны, чтобы к вечерней поверке он уже у меня в строю стоял! - и Лёшка, дурашливо поклонившись, отправился снова в штаб. Ну а что, господин барон сам сказал, что перед выполнением особого задания ему ни в чём отказа не будет. А своё слово здесь дворянам положено держать.
        - Что это было-то сейчас, Семён? - спрашивал командир Третей мушкетёрской роты Выборгского полка у своего заместителя.
        - Ну и дурак же ты, Семён! - покачал он головой, выслушав сбивчивый рассказ подчинённого. - Никогда теперяча тебе не быть уже поручиком. Всё, отвоевался, так и помрешь, поди, теперь в этом чине.
        - Как так-то? - округлил глаза красномордый. - Да я же его вот этими вот руками как щенка порву! - и он потряс здоровыми своими кулачищами в воздухе.
        - Да ты, Сёма, ещё и идиот, - невесело усмехнулся капитан. - Это же особая команда егерей, дурень, и сам собственной персоной её командир. Он уже два раза на крепостной вал в числе первых всходил и до сих пор жив ещё и вовсе не покалечен даже. Он уже десяток битв прошёл. Из-под Журжи по осени цельного османского полковника на себе вытащил и ещё с сотню турок мимоходом там перебил. Да он с целым десятком беслы резался, с беслы, Семён, с беслы-ы! Трое насилу на конях от него вырвались тогда, ускакали прочь, а всех остальных он лично зарезал. А последнего так и вовсе, говорят, в рукопашной зубами загрыз. Тот на него сверху со своей лошади сиганул и вроде бы как даже к земле подмял, ну вот, а егерь этот-то его и того, аха! Этого беслы, когда с подпоручика потом оттаскивали, так у него всё лицо в крови тогда было, он его вообще, похоже, снизу загрыз. Ты видел волчий хвост на его шапке?
        Побледневший Семён судорожно кивнул головой.
        - Ну так вот это хвост с шапки того самого сотника будет, которого он и приел тогда. У них у всех в команде такое правило есть. Ежели ты зарезал лично беслы, так спарывай у него хвост с его волчьей шапки, пришивай к своей да носи. Слышал, как их команда-то называется теперь промеж наших солдат?
        - Как? - переспросил уже порядком перепуганный подпоручик.
        - Как-как - «волкодавы», вот как!
        - Эх, Семён, Семён! - покачал укоризненно головой пехотный ротный. - Я с ним ссориться не собираюсь, мне до майора ещё по выслуге всего ничего осталось. Так что гляди, чтобы уже к вечеру у егерей был этот рыжий и со всей лучшей амуницией, а не с рваниной, и уж пусть они сами там потом с ним нянькаются у себя. Всё ли тебе понятно?
        - Так точно, - уныло протянул Семён. - Сам прослежу, чтобы в лучшем виде Ваську спровадили.
        Глава 6. Секретный выход
        Через два часа на вечерней проверке Егоров представил егерям нового солдата. Василий стоял шатаясь и с полуприкрытыми глазами. Было видно, как тяжело ему это всё сейчас даётся.
        - Отведите новенького в избу, спину ему обиходьте, как и положено, пусть он там отлежится пока. С нами на выход он не идёт, пусть тут отдыхает недельку да за нашим добром здесь пока присматривает. Никитич, сам потом переодень и перевооружи его, мушкетёры с ним на удивление всё новенькое отдали, так что тебе в интендантство можно теперь без стыда идти. А ты, Афанасьев, можешь быть свободным до утра!
        - Я могу ещё стоять, - натужено промычал рыжий.
        Строй замер. Лёшка подошёл в упор к Ваське и с интересом его оглядел.
        - У нас по два раза приказы не принято повторять, Василий. Ты это, отдохни там, утомился уж больно в мушкетёрской роте, как я погляжу, - как-то так мягко и по-доброму проговорил подпоручик. - Федя, ты отведи новенького к себе.
        Цыган вылетел из строя и, подхватив рыжего, утащил его в сторону того дома, где и сам стоял на постое.
        Лёшка проводил взглядом парочку и повернулся снова к команде.
        - Братцы, нам велено сопровождать нашего барона в крепость Браилов с важными документами. Пробудем мы там долго, поэтому готовьтесь все как будто бы на полевой выход.
        - Никитич, твоя задача - взять человек семь-восемь в помощь и закупить всё то, что мы берём на такие дела, из расчёта на неделю, ну пусть даже на десять дней.
        - Потап, ты мужик у нас хозяйственный. Тебе с утра быть на рынке с пятью рядовыми. Найдёшь там рыбаков и суконщиков. Закупишь у них побольше рыбацких сетей, лучше, чтобы они с некрупной ячеей сами были. Хорошего плотного парусинного полотна ещё там закупи, такого, что мы зимой на выходы для своих пологов берём, и снеси это всё местным красильщикам. Пусть там срочно прокрасят нам всю эту парусину в зелёно-коричневый цвет. Главное для нас, Потап, - это скорость, пусть они даже с «непрокрасом» получатся, в разводах или же полосах все, это даже и лучше для нас. Да, и тряпья заодно в красильне этой ещё закупи всякого, у них ведь всегда обрезков там много остаётся с дела, так что тебе задёшево его отдадут. Деньги на всё я вам выдам.
        - Всем остальным, как обычно, подготовиться к выходу. Пули отлить, наготовить патронов на три нормы, форму, обувь и оружие тщательно проверить. Да вы и сами всё знаете, что и чего вам там нужно делать.
        Сбоку из переулка показалась какая-то фигура, и Алексей, мимоходом окинув её взглядом, продолжил инструктаж. Вдруг у него как будто что-то щёлкнуло в голове, и он резко повернул голову в сторону подходящего. К ним со стороны города подходил Курт! Курт - родной брат его Анхен, которого он уже вообще не чаял когда-либо увидеть.
        Лёшка стремглав бросился к нему навстречу. Строй егерей с открытыми ртами наблюдали, как их суровый командир обнимает, тискает, что-то шепчет этому невысокому широкоплечему белобрысому парню в форме местного арнаутского полка.
        - Макарыч, - крикнул Лёшка, - ты сам тут продолжай, я пока занят буду! - И двое парней удалились в тот дом, которой занимал на постое командир.
        - Ну вот, - продолжал свой рассказ Курт. - Прошу прощений, мой язык не очень корош, и я сильно сейчас волноваться. Поэтому могу неправильный сказать, но мне надо учить язык, и я буду говорить только русский.
        - Да говори, как ты хочешь, - успокоил его Егоров. - Я тебя всё равно пойму.
        - Корошо, - кивнул Курт. - Когда пришёл этот ужасный новость, я болел долго, очень долго болел. А потом решил идти и воевать осман. Я не хотеть оставаться дом, там трудно на всё смотреть и напоминать мой дед и Анхен. Я идти в русский штаб и проситься в ваш армий. Но мне там сказать, что я есть подданный другой держава, и потом послать в полк арнаутов, - и Курт показал на свою весьма странную форму, состоящую из широкой белой юбки с оборками, чёрных высоких сапог, синего цветастого кафтана с четырьмя рядами медных пуговиц и небольшой чёрной круглой шапочки на голове.
        Зрелище, конечно, было ещё то!
        - У меня не быть выбор, и я идти в арнаут, только чтобы бить осман. Осман убил всех мой близкий. Мать, отец, дед, сестра, - всех, - загибал он пальцы на руке. - Он всех убил, кого я любить. - Немец сжал кулаки. - И теперь я убивать осман. Но арнауты плохой солдат, они всё только спать, есть и пить много вино. Сегодня я вдруг увидеть один русский егерь с волчий хвост на шапка. Ооо, я хорошо знать, кто носит такой шапка, и пошёл тебя искать. Я хочу быть твой егерь, Алексей, ты не пожалеть это. Я очень хорошо стрелять штуцер. Мне девятнадцать лет, и я десять много стрелять штуцер и фузей. Я много охотиться утка у озер, вальдшнеп в поле дробью, косуля и кабан пулей в лес. Я очень хорошо знать оружий, порох и сталь. Я буду короший егерь.
        - Хорошо, хорошо, Курт, - положил ему руку на плечо Алексей. - Ты, главное, не волнуйся и кушай, кушай, не отвлекайся, - кивнул он на ополовиненную глиняную миску с едой. - Буду решать это дело в штабе. Ты, конечно, не подданный Российской империи, но право подать на это своё прошение имеешь. У нас вон и так двое сербов в команде служат, отменные стрелки, надо тебе сказать, почему бы и немцу теперь не служить у нас, да ещё и моему родственнику, - и он с тоской прижался головой к его голове.
        Двое суток, данные команде на подготовку, неслись с ужасающей быстротой. Сделать нужно было всем массу дел.
        Вопрос по Курту в штабе был решён быстро. Фон Оффенберг сам принял в этом участие, и составленное по всей форме прошение о принятии в подданство Российской империи оружейного мастерового Шмидта Курта Оттовича ушло, заверенное печатью главного квартирмейстерства, в столицу фельдъегерской почтой.
        По поводу его перевода в особую команду вообще не заморачивались, в арнаутский полк было просто отправлено уведомление о переводе его в русские егеря. Там, похоже, вообще на это всё и всем было безразлично, иррегулярные войска жили какой-то своей особой и непонятной жизнью. И уже после обеда подтянутый и переодетый в русскую зелёную форму егерь ушёл домой собирать вещи. От многих его сейчас отличало только отсутствие волчьего хвоста на головном уборе.
        Провизии закупили с избытком и теперь прокладывали вяленое и сырокопчёное мясо, колбасы и сало хорошо провощённой бумагой и холстиной. Отдельно прибирали топлёное масло, сыр, орехи и крупу.
        Потап притащил плохо прокрашенную парусину, всю в серо, жёлто и зелёных разводах. На удивление у всех командир такой плохой работе очень обрадовался. Он весело хлопнул капрала и показал большой палец:
        - А теперь делите всё на пологи, обшивайте у них кромку и затем тщательно сушите. Это как раз то, что нам нужно!
        Для чего была нужна груда рыболовных сетей, стало ясно, когда командир прямо перед построенной на загородном полигоне командой отхватил ножом от одной кусок в два аршина и прямо там же за три минуты нарезал от кучи тряпья пару десятков тесёмок. Народ смотрел с открытыми ртами, совершенно не понимая, для чего их Петрович навязывает всю оную тесьму на этот кусок сетки. А потом он ещё и обсыпал своё изделие всякой соломой, пучками травы и прочего мусора. Никак чудить его благородие изволило!
        Всё стало понятно, когда он скомандовал всем:
        - Кругом! Считать до двадцати и уже только потом оборачиваться.
        Гусев добросовестно досчитал, народ обернулся, и командира на поляне не нашёл. Один только Федька Цыган знал, где он залёг, потому как был этот егерь плутом, и от соблазна подглядеть, он, конечно же, не удержался. Одно только удерживало сейчас Фёдора от того, чтобы не проболтаться, это тот кулак, который он увидел из-за сетки перед тем, как та размазанная фигура залегла. И теперь он молчал, хитро поглядывая на удивлённых товарищей. Тайны Фёдор хранить умел, особенно если они так грамотно аргументировались.
        В общем, к вечеру у всех уже были пошиты свои индивидуальные маскировочные сетки, украшали и обвязывали их так, как хотел сам хозяин. Он же сам и проверял их качество, прячась по очерёдности от своих товарищей.
        Вернувшийся из дома Курт зашёл вечером к Алексею.
        - Дед готовить подарок на свадьба, - и он положил перед Егоровым отличный штуцер и два пистолета с удлинёнными стволами. - Я сам собирать его и делать с дедом. Пистолет очень корош. Калибр как у ваш драгун, ствол длинный и там есть небольшой нарез. Но это не мешать скорость зарядка, а только помогать прицельный расстояний стрельбы. Драгунский пистолет стрелять два десяток шагов, а этот пять десяток.
        - Спасибо, Курт, - обнял его Лёшка, - спасибо тебе за такой царский подарок, брат.
        - Это подарил дед, - покачал тот головой. - Он хорошо думать о тебе, Алексей. У тебя уже есть свой штуцер, я это видеть. Давай этот только хороший стрелок, - и он погладил красивое ореховое ложе. - И себе я тоже свой личный штуцер взять, ты же не будешь против, командир?
        - Да я-то только рад буду, - улыбнулся Егоров. - Теперь у нас четырнадцать штуцеров в команде собралось, это я не считаю ещё ту дуру, - и он показал на стоящую у стены большую винтовку, доработанную в своё время дедом.
        - Курт, тебе у нас теперь за своего оружейника быть. Будешь доводить его до ума у всех. Хорошее оружие ведь больше турок на тот свет отправит. И ещё нужна твоя помощь в подготовке гренад. Никитич уже притащил два ящика из интендантства, теперь нужно снарядить их по новой. Старый запальный колпачок с фитилем вынимаем, пороховую смесь изнутри убираем, а на её место новый порох с пороховой мякотью и с крупной дробью засыпаем, потом новый фитиль с замедлением 6 - 7 секунд, колпачок ставим на место, зажимаем им фитиль, а на саму гренаду снаружи наносим толстый слой смолы и клея, и сажаем ещё десятков пять дробин. Всё! Сам справишься? - и Лёшка положил на стол свою гренаду.
        Курт внимательно её оглядел и потом задал только один вопрос: - Сколько?
        - Восемь десятков нужно, - кивнул головой Лёшка. - Это только если на один выход.
        - Корошо, - согласился оружейник. Мне нужен три помощник и все этот деталь: фитиль, гренада, порох, дробь.
        Четвёртого октября в ночь сотня Ахтырских гусар с егерской командой на заводных лошадях убыла сопровождать карету с важными бумагами в Браилов. Весь штаб уже знал, насколько важно, чтобы бумаги попали в целости туда, куда нужно, и такой серьёзный конвой вызвал у всех понимание.
        Через пять вёрст пути отряд разделился. Карета с одной гусарской полусотней убыла на северо-запад, а вторая полусотня с егерями ушла резко на запад, и уже потом, обогнув Бухарест большим полукругом, она свернула в южном направлении. До рассвета было ещё часов десять, и нужно было успеть преодолеть расстояние перед большим лесным массивом.
        - Удачи вам там, Лёха! - пожелал Гущинский. - Через пять дней будем вас обратно ждать.
        Командир егерей махнул в ответ рукой, и цепочка фигур скрылась в лесу. До рассвета оставался еще где-то час.
        - Тройка Фёдора идёт первая головным дозором в двух десятках шагов от всех. Боковыми тройками идут тройки Потапа и Тимофея. Позади, в арьергарде, прикрывает тройка Трифона. Все идём в полсотни шагов от лесного тракта. Соблюдаем полное молчание и осторожность. Вперёд! - И команда начала движение к крепости.
        В конце сентября - начале октября в Валахии среди лесной растительности всё ещё преобладали зелёные цвета. Зелень, конечно, уже не была такой яркой и сочной, как ранее, и, наверное, она уже предчувствовала своё скорое увядание и холода. Но жёлтых и красных тонов пока что ещё здесь было мало, и листва крепко держалась на кустах и деревьях. Для маскировки знающего и понимающего лес человека это было очень удобное время. Первый заслон на пути егеря почувствовали шагов за триста. Сначала пахнуло дымом костра, потом каким-то кислым чужим духом, ну а уже после, подкравшись поближе, Федька разглядел и несколько человек, что лежали под деревьями рядом с дорогой.
        - Хитро они прячутся, командир, - шептал цыган. - Не похожи они на привычных турок, как лесовики прямо себя ведут. Сноровки-то, конечно, у них поменьше, чем у наших, но всё равно не степные это уже люди.
        - Понятно, - кивнул Лёшка. - Похоже, турки с Балкан албанцев своих подогнали. Слышал я, что есть у них несколько таких отрядов. Ну, значит, будем уходить от дороги и самой чащей теперь дальше пойдём. Лучше полдня потерять на буреломе, чем нам вот эти на хвост насядут.
        После этого направление движения с южного сменили на юго-западное, оставив лесной тракт далеко слева. Ночью по такой чащобе идти было невозможно, и, забравшись поглубже, егеря устроились на отдых. Опять были разложены костры разведчиков, на земле растянули пологи, а сверху натянули тенты. Временный лагерь был хорошо замаскирован, только натолкнувшись в упор, можно было понять, что тут вообще кто-то есть. Десять раз прошлись вокруг чуткие Фёдор с Тимохой, ни запаха, ни мелькания искр не было видно, и всё равно всю ночь сторожились двумя дежурными тройками. С рассветом отдохнувшая команда продолжила свой путь вперёд, и уже к следующей ночи она вышла на опушку леса. Здесь чуть было не натолкнулись на второй заслон, выручило то, что в небо в шагах тридцати от передового дозора, как ракета, ушла искра, видать, от треснувшего в костре полена. Обошли это место большим полукругом.
        «Хорошо себя сторожат турки, видать, боятся наших дозоров», - подумал Лёшка.
        - Всем попрыгать и надеть на себя сетки! - скомандовал он. - Всё, лес кончается, кусты цеплять так уже не будут, так что теперь передвигаемся везде только в ней.
        Дальше всю ночь команда бежала в сторону Дуная. Несколько раз в отдалении проскакивали конные отряды, и приходилось порой залегать, дожидаясь, когда они удалятся. К рассвету пахнуло близкой сырой свежестью, и показались обширные поля из тростника. Всё, команда вышла к Дунаю. По Лёшкиному предположению, крепость должна была находиться верстах в трёх-четырёх ниже по течению, а они были примерно в том районе, где, когда-то приняли бой с отходящей поймой реки турецкой кавалерией. Нужно было успеть пройти ещё пару вёрст, иначе с рассветом это будет сделать очень сложно. Невдалеке уже слышался перестук копыт, пасущихся коней, а с берега были видны многочисленные костры. Совсем рядом был огромный турецкий стан.
        Команда перешла через небольшой речной рукав, где глубина воды была им по грудь, и затаилась на одном из островков. Теперь только оставалось ждать и наблюдать за всем тем, что происходило вокруг.
        Рассвело, и осеннее солнце начало припекать не по-осеннему. Затаившиеся егеря наблюдали, как подводили к водопою коней всадники. Как зачерпывают в большие котлы воду солдаты и потом уже ее куда-то утаскивают в стан. Как стирают одежду и какое-то тряпьё. Вот подошёл небольшой отряд, офицер отдал команду, и десятка три человек скинули ботинки, задрали шаровары и зашли в воду по колено. Кто-то из них пил, кто-то умывался или мочил голову. Наконец офицеру, видно, надоело всех ждать, он резко выкрикнул команду, и солдаты выскочили на берег, ещё три минуты и их топот затих вдали.
        Как видно, сход в воду с берега был не такой крутой, как в других местах, здесь, в этом месте он был более пологим и удобным, вот и пользовалось у турок повышенным вниманием.
        Османская армия XVIII века была устроена интересно. Помимо регулярной и иррегулярной конницы и пехоты, были в её составе и достаточно необычные подразделения.
        «Джебеджеки» - это что-то типа оружейников, отвечающих за производство и хранение оружия и боеприпасов. Правда, кроме вооружения артиллерийского, ибо там была уже своя отдельная служба.
        «Топ арабаджилары» - это перевозчики орудий, отвечающие как за изготовление повозок и лафетов, так и за транспортировку самих орудий и их боеприпасов. И это опять же не «топчу» - такие привычные для русских артиллеристов.
        Имелись и вовсе интересные службы палаточников, устраивающих полевые лагеря и перевозящих палатки и шатры, музыкантов, предназначенных для поднятия духа воинства и увеселения командующего, и даже службы водоносов-сакка.
        Видно, представители последних и приходили сюда на бережок чаще всех прочих. По трое, пятеро спускались к воде крепкие солдаты в белых тюрбанах и в серых халатах и наполняли в реке свои кожаные мешки-бурдюки.
        Вот и очередная пятёрка спустилась к берегу и что-то там болтала, как видно, отдыхая от трудной работы. Был уже вечер, ещё час и темнота всё вокруг укроет своим покровом. А Лёшка так пока и не придумал, как же можно было выполнить их задание. Попробуй выползи к лагерю, какой бы ты ни был ловкий пластун, а всё равно тебя там заметят, и никакая тут сетка уже не могла помочь. Слишком большое движение шло вокруг, везде сновала масса народа, и были разложены сотни больших костров.
        Водоносы, сидящие через протоку, что-то залопотали и один из них с силой толкнул другого. Тот упал в воду, вылез на берег, отряхнулся, и между ними возникла потасовка. Наконец, победитель среди них был выявлен, честь пострадавшего восстановлена, и вся пятёрка взвалила завязанные бурдюки на спину да пошлепала, переругиваясь наверх.
        Лёшка следил за ними глазами, и к нему в голову пришла занятная мысль. А что и, правда, можно было попробовать. Кто-кто, но менее всего подозрение могут вызвать эти сакка-водоносы. Те, кому сама служба предписывает шататься по всему лагерю и обносить водой страждущих. План был прост, захватить нескольких сакка, воспользоваться их одеждой и орудиями труда и разведать в лагере всё то, что было нужно. А нужны были ещё люди, свободно владеющие турецким, и в егерской команде такие были. Себя за полиглота Лёшка не считал, понимать и говорить-то он, конечно, на турецком мог, но вот в прошлый раз его акцент чуть было не стоил всей команде провалом. Поэтому его роль в общении с османами была вторая. На первой же роли могли выступать только лишь сербы и немец Курт, прожившие всю жизнь бок о бок с турками и прекрасно разговаривающие на их языке. Вот им-то и растолковывал сейчас свой план Лёшка.
        - Главным тебе здесь быть Живан, - распорядился Алексей. - Ты когда-нибудь на представлении бывал, может быть, на ярмарке видел, как артисты сценки играют?
        - Обижаешь, командир, - усмехнулся его волонтёр. - Я в театре был и даже в самой Вене оперу слушал.
        - Вот это да! - покачал головой Егоров, не простые под его началом солдаты служат, ох и не простые. - Ну да тем лучше для нас.
        - Будешь играть как в театре тогда, Живан, ты теперь у нас за первую скрипку как в венской опере, - и он подмигнул весело сербу. - Помните, главное не переигрываем, мы забитые, усталые и простые водоносы, самая низшая ступень во всей этой огромной османской армии. Нам нужно только найти топчу с новыми пушками и вдосталь напоить водой всю их команду, всё всем понятно?
        - Так точно, - тихо пробормотала тройка полиглотов.
        Дело было к ужину, и на берег всё ещё выходили сакка, наполняя свои бурдюки. Наконец-то начали спускаться сумерки, и Лёшка махнул рукой. Десяток егерей с накинутыми поверх маскировочными сетками перешли протоку и затаились в тростнике у тропы. Минут через десять с возвышенного берега к воде спустились три водоноса. Наверное, это была их последняя ходка, уж больно они спешили, даже не переругиваясь, как это обычно делали. Да и мешки свои они наполнили только лишь наполовину. «Последняя ходка». Десяток егерей вынырнул из темнеющей стены тростника, секунды, и три тела водоносов исчезли среди зарослей.
        «Так, придётся теперь идти втроём», - думал Лёшка, вытирая кровь с кинжала о траву. Может быть, так даже и лучше будет, уж больно рожа у Курта не походила на обычного турецкого водоноса. Типичный «дойче зольдатен», хоть ты ему каску, а хоть тюрбан на голову натяни. Поэтому план, немного переиграли, халаты быстро замыли, и на береговой косогор забрались лишь три фигуры с мешками.
        Открывшийся глазам полевой лагерь впечатлял. Огромное пространство было заставлено телегами, шатрами и палатками, какими-то мешками, связками хвороста и ещё Бог знает чем. И всюду, куда не кинь взгляд, горели костры, костры, костры. Лёшка даже вначале растерялся от всей той сутолоки, что сейчас тут стояла. Выручил его Петар, он затянул какую-то заунывную песню и пошёл вслед за Живаном. Лёшка встряхнулся и, пригнув голову пониже, тоже потянулся следом.
        - Сюда, сюда ходи, - крикнули им от одного костра. На нём сейчас булькала вкусно пахнущая наваристая мясная похлёбка. И здоровый янычар в войлочной шапке помешивал там большой длинной ложкой. Рядом на войлочных кошмах лежал с десяток солдат и что-то там лениво обсуждал.
        - Вон в то ведро воды плесни, мало ваши бездельники принесли её в прошлый раз, - приказал здоровяк, и Лёшка, развязав горловину бурдюка, молча поклонившись, наполнил кожаное ведёрко водой.
        - Скажи мне, уважаемый, - нагнулся в глубоком поклоне Живан. - Где я могу тут найти топчу? Нас ведь только недавно из-за реки пригнали и сказали всю эту сторону водой обносить. А тут какие-то важные топчу с новыми пушками, требуют, чтобы им много воды носили, вот нас тоже теперь туда гонят.
        - Ааа, - протянул янычар. - Так вас, наверное, к этим неверным, что пришли к нам с далёкого запада, в услужение отправили. Они ещё в таких чёрных широких шапках ходят и в длинных чёрных плащах. Ну да, им воды много подавай, как же трясутся над ними, словно они золотые яйца несут. Посмотрим, как себя ещё в бою с этими русскими покажут, а то тоже, как и наши будут палить в одно место, а потом сбегут.
        - Да, да, уважаемый, - кланялся угодливо Живан. - А нам теперь таскай им туда воду.
        - Вон туда идите, - показал рукой суповар. - Там будет небольшой ручей, через него пройдёте, а дальше будет заставленное повозками и всяким там хламом место. А да, и ещё там у них всё рядом плетнём обнесено, вот там-то, за этим самым плетнём они-то свои пушки и держат.
        Подошли к нужному месту уже затемно и значительно ополовинив свои бурдюки. Многим по пути, увидев сакка, потребовалась эта вода, и под конец даже пришлось буквально убегать от настойчивых и злых просителей. Наконец-то прошли ручей, а там добрались и до нужной стены из плетней.
        Новые пушки прятались за изгородью из плетня, правда был он привязан к столбам довольно небрежно, а кое-где и вовсе зиял окнами брешей. Но всё равно на центральном его входе стоял пост из пяти солдат при длинных ружьях, да и вокруг забора ходило пара человек.
        - Давайте, давайте, где вас только носит столько времени? Ночь уже на дворе, а вы всё воду принести не можете, господа с запада давно просили побольше им её наносить, а вы, дармоеды, всё шляетесь.
        - Да нас там янычары ограбили, - оправдывался, нисколько не обманывая Живан. - Мы ели донесли вон её на дне.
        - Ну, так ещё пойдёте, - взъярился начальник поста, мне вообще всё равно, хоть вы её всю ночь теперь носите.
        - Хорошо, хорошо уважаемый, - поклонился серб. Сколько надо вам воды, столько мы вам её и принесём. Так тут пушек-то всего ничего, да и так себе мелкие они какие-то, - и он позволил себе сморщить с пренебрежением морду.
        - Ты дурной, что ли! - изумился командир. - Для тебя пятьдесят с лишним орудий, что султан специально сюда с иностранными офицерами прислал, это что же, мало?! Может, тебе палок дать, чтобы ты свой рот зря не разевал, просто так вот самое лучшее османское оружие сейчас обхаивая? - И он действительно поднял большую палку с земли.
        - Нет, нет, нет, уважаемый. Прости мне мои глупые слова. Я же простой водонос и ничего в этом деле не смыслю, - захныкал Живан, снова подобострастно кланяясь.
        - Ну вот и носи дальше свою воду в бурдюках, и нечего тут лишнего болтать впустую, - буркнул сержант, освобождая проход.
        Воду вылили в два огромных чана, стоявших у составленных рядами зарядных ящиков на колёсах, корзин и мешков, накрытых сверху большими пологами. Похоже, и вправду здесь стояли пятьдесят орудий новых систем, произведённых в Стамбуле по той самой французской технологии. С другой стороны ряда стояли такие же пустые бадьи для воды, служащие, по всей видимости, ёмкостями для тушения возможного пожара. Всё было по европейским меркам чётко и логично. Пройдясь мимо ряда пушек, темнеющих под пологом, Лёшка насчитал их ровно пятьдесят две. Всё сходилось с рассказом словоохотливого караульного сержанта.
        Теперь бы можно было спокойно себе и уходить, задание-то было уже фактически выполнено, но что-то всё же Лёшку удерживало, и он сел рядом с пустыми бурдюками в тени.
        Возле одного большого шатра, рядом с которым горел костёр, стояли люди в чёрных, уже виденных, когда-то Лёшкой плащах. До него донёсся их громкий смех и выкрики явно не турецкого языка. А вот это уже интересно, мышцы Егорова напряглись, словно перед броском. Он кивнул в сторону разговаривающих, и Живан посмотрел ему в глаза. Его глаза тоже понимающе прищурились, и он тихо кивнул.
        - Ну что, была не была! - кровь аж кипела в жилах у егеря. Теперь так просто они отсюда уже не уйдут.
        Наобум действовать было глупо, нужно было ещё придумать, как вообще провернуть всё это дело. Но и назад уже сдавать не хотелось.
        - Будем брать языка!
        - Пойдемте, - прошептал Лёшка сербам. - Посмотрим, как западные офицеры тут живут.
        Перекинув через плечо свои пустые бурдюки, водоносы приблизились к шатру.
        - Куда вы прёте, скоты! - вдруг вынырнул из темноты солдат с ружьём, с заметным презрением оглядывая этих грязных и мокрых водоносов со своими кожаными бурдюками на плечах.
        - Мы хотели спросить у западных офицеров, не нужно ли им принести чистой воды, - правдоподобно захныкал Живан. - В два жбана у пушек мы уже залили из своих мешков, а сейчас вот и ещё пойдём за новой.
        Солдат перехватил ружьё как палку и зашипел сербу прямо в глаза:
        - Знаю я, зачем вы сюда прётесь! Хотите у этих неверных монет выпросить да?! Идите отсюда, всё равно они ничего вам здесь не дадут.
        Лёшка в это время наблюдал за самими французами, что это были они, у него уже теперь никаких сомнений не было. Этот характерный язык он не с чьим бы уже не спутал. Половинка шатра была немного приподнята, и внутри его был виден стол, за которым сидело ещё несколько человек. На столе стояла целая батарея самых разных бутылок, а несколько из них и вовсе уже лежали прямо под столом, тускло отсвечивая в отблесках костра и факелов.
        «Понятно, месью изволят здесь пить и играть в карты, конечно, что же ещё остаётся им делать этими долгими и скучными вечерами, вдали от своей Родины да на чужой войне. Ну, ничего, скоро повеселитесь, лягушатники, - зло подумал Лешка, окидывая всё вокруг быстрым взглядом. - Так, тут у них как бы внутренний двор, всё вокруг затенено, есть свой караульный, но это, конечно, не проблема. А вот как выкрасть французика и потом его вынести к реке, вот это как раз-то и будет их основная задача».
        - Ладно, будем действовать по обстановке, - решил Егоров и потянул Живана за халат.
        - Всё, всё уважаемый, мы уже уходим, - поклонился тот в последний раз караульному, и тройка отошла снова к затенённым пушкам.
        - Будем брать языка, - прошептал Лёшка. Где у них здесь есть охрана, мы уже разглядели. Сейчас отвязываем у тёмного участка изгороди плетень от опорного кола, выходим как ни в чём не бывало наружу через караульный пост, а потом тихонько прокрадываемся вовнутрь, через подготовленный нами проём. Затем затаимся и ждём, что будет дальше.
        Как спланировали, так егеря и сделали.
        - Побольше воды несите, бездельники, нечего вам тут по половине мешка таскать! - прокричал им вслед караульный сержант и прикрыл за водоносами ворота.
        Разведчики прошмыгнули в отвязанный проём. Пересекли через затенённый двор половину участка и стали ждать развития событий за наваленными тут огромной кучей корзинами. Ночь вступила в свои права, луны на небосводе не было, и видно было только то, что освещалось кострами или редкими факелами. Неподалёку от французского шатра прогуливался всё тот же турецкий караульный. Наконец и он угомонился и присел на лежащие поодаль ящики. Только лишь в самом в шатре раздавались громкие крики, и слышался звон посуды и бутылок.
        «Да когда же они нажрутся-то! - думал с досадой Лёшка. - Если мы за два часа здесь не управимся, всё бесполезно будет, при рассвете-то далеко вообще не уйдёшь».
        Наконец из-за полога шатра вылез первый клиент, постоял молча и пустил струю прямо на дорожку возле самого входа.
        - Прощайте друзья, - крикнул он, сильно покачиваясь. - Я уже весьма утомился, да и проигрался сегодня в пух и прах. Пойду-ка я лучше к себе спать!
        - Оставайся ещё, Жерар! - раздался из шатра нестройный гул голосов. - У тебя ведь есть, на что ещё играть, а ты опять смываешься при первом же крупном поражении. Скоро вот разобьём здесь этих тупых славян, и тогда мы все получим много денег от султана. Ну же, оставайся, друг?!
        - Нет, нет, нет, - покачал Жерар головой. - Я просто сильно устал возиться с этими глупыми турками. Их учить высокому искусству войны всё равно, что курицу дрессировать. Пойду-ка я лучше спать! - и француз отправился мимо часового в сторону белеющих шатров.
        - Да не останется он с нами, даже не уговаривайте вы его, - выкрикнули из шатра. - Наш Жерар нашёл тут в крепости какую-то пленную полячку у одного местного толстяка и теперь придаётся с ней усладой платной любви. Скажи, Жерар, так ли она хороша, чтобы за неё платить серебро?
        Пьяный офицер ничего не сказал в ответ, он лишь махнул рукой и свернул в тёмный проход.
        Три тени мелькнули за его спиной, раздался глухой стук, и егеря затащили оглушённого француза за пологи, туда, где в полной темноте стояли ряды орудий.
        Теперь всё нужно было делать очень быстро. Лёшка проверил языка - вроде бы дышит, хотя Петар приложил его по затылку хорошо. Подпоручик сдёрнул с одного из зарядных ящиков полотняный белый полог, забил матерчатый кляп в рот пленному и кивнул сербам:
        - Заматывайте его плотнее.
        Как вынести оглушённого из огромного лагеря? Пришлось снова повторяться, Егоров видел лишь один способ отсюда выбраться. И через пять минут троица вытащила обёрнутого полотном, словно саваном, мумию француза через уже подготовленный заранее проём. По пути к реке их остановили раз пять, и каждый раз его ответ, что они несут покойника, умершего от плохой болезни убирал все вопросы и сомнения у караульных. Никто проверять подлинность тела не полез, что они враги себе, что ли, были?!
        - Быстро, быстро уходим, нам всего-то часов пять или шесть осталось до рассвета! - скомандовал отряду Егоров. - Языка тащат по очереди наши здоровяки, Кудряш, ты несёшь первым. Потом тебя сменяет Тимоха, а дальше уже Ермолай. И проверьте у него кляп во рту, чтобы он не заорал, когда очнётся. Ходу, братцы, ходу!
        Полтора часа команда выбиралась из тростниковых зарослей поймы реки, уходя в сторону от турецкого лагеря. Затем все поднялись на косогор берега и кинулись бегом по степному участку. Сейчас главным было пересечь эти десять вёрст открытого пространства, дальше уже начнутся перелески, ну а там будет и сам лес. С восточной стороны послышался топот конного отряда. Неужели в стане всё-таки заметили пропажу артиллериста и теперь во все концы выслали разъезды? Если это так, то жить егерям осталось всего-то ничего! В ровной степи от конной погони пешим не уйти. Команда приготовилась уже принять свой последний бой, но разъезд проскакал мимо, буквально в двух десятках шагов.
        - Вперёд! - махнул рукой Егоров, и гонка снова продолжилась.
        С правой руки краешек неба уже начал светлеть, и командир увидел впереди большое тёмное пятно. Уже три более мелких перелеска они оставили позади, этот же представлял собой весьма крупную рощицу, к тому же сплошь заросшую кустарником.
        - Схоронимся в ней, - решил командир, и егеря нырнули под лесной полог. Солнце всходило, освещая всё вокруг, оглядевшись, все поняли, что место было выбрано довольно удачно, вокруг было несколько более мелких лесных участков. Этот же был самым большим и густым. В самой его середине сейчас егеря и затаились.
        - Командир, очнулся язык-то, брыкается вон и мычит что-то, - пробасил Ваня Кудряш, глядя своими круглыми глазами на Егорова.
        - Тащи его сюда, Вань, говорить будем, и Гусева ещё с Живаном и Цыганом позови, - распорядился подпоручик и присел на толстое бревно.
        Похоже, французу было очень плохо, его бледно-синий цвет лица говорил, что ночные возлияния не прошли для его организма даром, а тут ещё этот удар по затылку и потом многочасовая тряска по пересечённой местности.
        Но он же был французский дворянин, офицер, и его глаза гневно сверкали на осунувшемся лице.
        - Ноги развязать, руки пока оставьте связанными, кляп изо рта не вынимать - распорядился Лёшка и усмехнулся, увидев, как месью брыкнул в гневе ногой, когда его развязывали солдаты.
        - Слушайте меня внимательно, уважаемый шевалье, и сразу же прошу вас извинить меня за мой плохой французский. Во всём виноват ваш соотечественник, скверный, знаете ли, был из него учитель, - начал разговор Алексей.
        - Итак, сейчас вы находитесь среди русских егерей, и я их командир, подпоручик императорской армии Егоров Алексей Петрович. От того, станете ли вы с нами сотрудничать, зависит, выберетесь ли вы вообще живым из этого леса или останетесь навсегда в нём. Надеюсь, вы меня поняли, месью?
        Француз помолчал и потом нехотя кивнул головой.
        «Ну ладно, начало контакта есть», - подумал Лёшка.
        - Вынимайте у него кляп. И я предупреждаю: один лишь ваш специальный или даже неосторожный крик, и вот он перережет вам горло! - и Егоров перечеркнул горло ребром ладони, кивая на Цыгана. - Федя, шугани французика, покажи, как ты глотки плохим людям режешь, только пострашнее уж.
        Уговаривать Цыгана было не нужно, такой цирк он всегда любил. И скоро шевалье понял, какой страшной может быть его смерть.
        - Ну всё, вынимай, - кивнул Алексей, и Кудряш вытащил изо рта тряпку.
        Минуты две француз отплёвывался и дышал полным ртом, только сверкая вокруг глазами. Наконец он сплюнул на землю и заговорил с каким-то гневным повизгиванием в голосе.
        - Как вы только смеете так обращаться с подданным его величества короля Франции Людовика XV? Я, шевалье, капитан Королевского бомбардирского полка Жерар де Лорм, требую немедленных извинений и готов принять от вас почётную капитуляцию. Обещаю, что в этом случае, исходя из статуса военнопленных, вам всем сохранят жизнь, а вам, подпоручик, хоть вы вовсе и не похожи на настоящего офицера, оставят при себе личную шпагу. И знайте, что турки меня будут очень искать и поднимут на ноги все свои конные части!
        - Записывай, Гусев, самую суть разговора записывай, зря я тебя, что ли, сейчас к этому балаболу позвал, - кивнул на француза Егоров. - Вот видишь, уже хоть что-то есть интересного из беседы - капитан Королевского бомбардирского полка Жерар де Лорм собственной персоной перед нами, и это ещё только начало его песни.
        И он снова обернулся к французу.
        - Значит, говорите, предлагаете нам капитуляцию, а мне так даже и шпагу оставите как военнопленному?
        - Именно так, - спесиво выпятил губы шевалье.
        - Ну-ну, - усмехнулся Лёшка. - Тогда слушайте меня внимательно один раз, и больше я уже повторяться не буду. Мы-то, может быть, и попадаем в случае сдачи в плен под определение статуса военнопленного. Но вот вы, господин Жерар де Лорм, вовсе нет. Россия ведёт войну с Турцией, и захваченные в плен с обоих этих враждебных сторон военнослужащие попадают под это определение. Вы же вовсе нет. Да-да, вы, капитан, сейчас тут находитесь в положении бандита или же пирата, ведь с Францией-то у нас нет войны, и представлять эту страну сейчас вы никак не можете. За деньги одной из воюющих сторон вы хотите убивать солдат другой стороны, но вы ведь не подданный воюющей Османской империи. Значит, вы находитесь в глазах Российской империи тут незаконно и, по сути своей, пиратом как раз-то сейчас и являетесь. А с пиратами поступают обычно как? Так что я вправе прямо сейчас отдать команду, и вас за минуту вздёрнут на ближайшем суку. Вам всё теперь ясно?! Да, и искать нас и вас с нами никто даже не будет, ведь вас украли турецкие водоносы - сакка, и вынесли из лагеря тайно. А для всех остальных вы ушли после попойки
в крепость к своей пленной польке, проводить с ней весьма долгий и тайный досуг. Мы всё про вас знаем, Жерар, всё!
        Такой логики и вывода от этого разговора француз явно не ждал и буквально «завис» на пару минут.
        - Чтобы вам лучше думалось, господин капитан Королевской бомбардирской роты, вот вам ещё один повод для размышления, - решил окончательно добить шевалье Егоров. - Сдаваться в плен мы ни за что не будем, по своей сути мы ведь все смертники перед османами и личные враги очень влиятельных тамошних сил. Поглядите на эти волчьи хвосты на наших картузах. Думаю, вы видели такие же именно на шапках конной султанской гвардии - беслы. Итак, если нашей команде будет угрожать малейшая опасность - вы будете первый, кого мы убьём, опять же, повторюсь, исходя из вашего особого статуса пирата. И с нас за это никто и никогда не спросит. А убьёт вас вот он, посмотрите на него! - и Лёшка опять кивнул на насторожившегося Федьку.
        Тому хватило лишь подмигивания командира, чтобы он всё сразу же понял, и уже через секунду он своим длинным кинжалом с каким-то садистским наслаждением начал резать кусок вяленого мяса, закинул его в рот и, разжевывая, с жуткими глазами навыкате в упор уставился на капитана.
        - Он у нас из Сибири, - развёл руками Алексей. - Жерар, это в Тартарии за Уральскими горами. Я даже и не знаю, чем они там питались, но когда его забирали в рекруты, то у него отобрали ожерелье с человеческими ушами. И он нам рассказывал, что его избу на толстой цепи всегда караулил большой медведь. Так что вы уж его не нервируйте и без моего разрешения не издавайте при нём ни звука, а то он очень нервничает.
        - Да, и жаловаться вам на нас некому, представьте сами, что скажет ваш король, когда ему придёт нота из нашего посольства о вашем нахождении в османском войске. Для Франции вас тут нет, господин Жерар, учтите это! И никто теперь за вас не заступится. У вас теперь один шанс выжить - это полное сотрудничество с нами. Итак, быстро рассказывайте, где вы служили, как вас вербовали в Турцию, сколько обещали платить, сколько новых пушек поставлено Султану?! Ну же, Жерар, говорите или мы все сейчас уходим к остальной команде и оставляем вас один на один с этим человеком с Сибири!
        - Пишите, Гусев, пишите, - кивнул Лёшка, вслушиваясь в сбивчивую речь капитана. - Пишите, не зря же вы учили французский в Сибири.
        Находясь в роще, команда вела постоянное наблюдение за окрестностями. Подзорная труба Алексея была здесь большим подспорьем. Никакой особой активности в окрестностях пока не наблюдалось. Проходили неспешно в отдалении конные турецкие дозоры, с северной стороны в сторону крепости проскакал по набитой копытами дороге приличный отряд. Всё было пока как обычно.
        - Не спохватились пока французика, - решил Лёшка.
        Всё это было на руку егерям. До ночи время у них ещё будет, а там, пока турки поднимут тревогу да поищут его в самой крепости. Потом найдут эту польку с её толстым хозяином да допросят хорошо. Так что до утра время у них точно было. Как же хорошо, что не срезали они этого часового у французского шатра, а рука-то ведь так чесалась. Зато вот теперь у них была большая фора по времени.
        - Бегом, бегом, братцы, не останавливаться, быстрее, - подбадривал егерей командир. - Лес уже рядом, нужно успеть в нём укрыться, а уж в нём они нас точно потом не найдут.
        Вот уже четвёртый час после небольшого привала неслась особая команда егерей в северном направлении, подгоняя не привычного к такому темпу француза, бегущего вообще среди них налегке.
        До рассвета оставалось ещё часа полтора-два, когда впереди показалась его тёмная громада леса. Передовая тройка Тимофея первой нырнула в чащу, проверяя кустарник опушки. Всё было тихо, засады здесь не было. И авангард подал свой сигнал криком совы - «всё в порядке, опасности нет».
        - Вперёд! - махнул рукой Егоров. - Пошли, пошли, пошли!
        И одна за другой фигуры в маскировочных сетях нырнули за тёмный полог леса. Вот и последние две прикрывающие отход тройки во главе с самим командиром попятились с оружием наготове вслед за остальными. Самое плохое - это расслабляться в конце выхода, когда думаешь, что уже всё уже закончилось и все теперь удачно выбрались. На памяти был прошлый отход с тем захваченным толстым османским инженером на плечах. Скольким людям он стоил жизни в Лёшкиной команде под самый уже конец этого поиска. Но тогда-то они сильно наследили, вырезав всю охрану сапёра. И Егоров в какой раз похвалил себя за сдержанность. Всё, теперь все были в лесу, и Лёшка нырнул за первый куст опушки, а где-то в степи и по дальним перелескам уже скакали конные дозоры, тщательно осматривая всё вокруг и ища следы врагов.
        Лес проходили не спеша, тихо и осторожно. Впереди шли самые лучшие егеря-лесовики, с их природным острым зрением, слухом и чуйкой были они в своём деле здесь незаменимы. Раза три натыкались у вырубок и у лесных тропинок на небольшие засады, видели как-то в отдалении и конный отряд, мелькнувший в редколесье. Показалось даже, что знакомые шапки с волчьими хвостами на тех всадниках узнали. Но пронесло и на этот раз, а на шестой день команда вышла к месту встречи с гусарами.
        - Задание выполнено, ваше высокоблагородие, - докладывал Егоров выскочившему в ночной сорочке и спешно натягивающему камзол барону. - Новые орудия нашли, захвачен важный пленный, от которого получена ценная информация!
        - Стой, Алексей, подожди пока, - остановил его Генрих. - Сам с пленником подождёшь у меня в кабинете, возьмёшь пару своих человек конвоирами. Команду отправляй на постой, нечего ей тут перед штабом всем глаза мозолить, а я сейчас пойду главного квартирмейстера разбужу.
        Дело было действительно столь важным, что был поднят сам начальник главного штаба армии, получивший недавно бригадирское звание, Денисов Иван Фёдорович, с ещё несколькими высшими штаб-офицерами. Вот им-то всем и доложил подпоручик итоги своего выхода.
        - У крепости Журжи собрано более 8 тысяч регулярной пехоты, в основном из янычар, и около 40 тысяч конницы, также в большинстве из состава регулярной кавалерии. Командует всем этими войском сераскир Эмир-Махмет.
        - Там же у крепости собрано более 120 орудий, 52 из которых новой системы, стоящей на вооружении Франции, я лично их видел, и по моим прикидкам, это полевые и полковые орудия 8 - и 12-фунтовики с возможностью маневрирования на поле боя. Также при них имеются зарядные повозки и всё прочее снаряжение. Топчу турецкой армии прошли переподготовку французскими офицерами. В собранной у Журжи армии французов их 12. Виноват, теперь уже 11, один сидит в соседней комнате под караулом.
        - Чтоо?! Вы выкрали французского офицера из-под Журжи?! - Денисов аж вскочил с места, не веря только что им здесь услышанному.
        - Так точно, ваше высокоблагородие! - вытянулся в струнку Егоров. - Захвачен из своего лагеря шевалье Жерар де Лорм, капитан Королевского бомбардирского полка. Основные сведенья, что могут нас заинтересовать, он уже нам дал, они записаны отдельно и уже поданы господину полковнику, - и Лёшка кивнул головой на своего «куратора». - Француз к сотрудничеству с русским командованием готов, так как теперь хорошо понимает, что, являясь, по сути, наёмником, он не попадает под категорию военнопленных, а жить шевалье очень хочет, оттого он и говорит много. Правда, у нас времени не было с ним качественно беседовать, - пожал огорчённо плечами Лёшка. - Мы-то всё больше бегом бежали, чтобы побыстрее донести сюда эти вести.
        Бригадир внимательно оглядел егеря:
        - Подпоручик, ты скажи мне прямо, ты саму пушку-то, надеюсь, сюда не приволок с собой, а?!
        - Нет, ваше высокоблагородие, - с грустью ответил Лёшка. - Приказа ведь не было тащить, да и тяжеловата она, чтобы её по лесу волочить! - Под дружный грохот штаб-офицеров Егоров вышел за дверь.
        - Пленного к господину бригадиру, живо!
        Глава 7. Последний бой
        У егерской команды была неделя отдыха после последнего выхода. Всё говорило о том, что намечается грандиозное сражение. Постоянно куда-то бежали вестовые, и скакали во все стороны гонцы. К Бухаресту в спешном порядке стягивались войска. Первая дунайская армия была растянута по всей линии реки и по многочисленным крепостям, к тому же основные её части успели встать на зимние квартиры. На то, что турки решатся на большое полевое сражение, командующий армией Румянцев попросту даже не надеялся. Сейчас же нужно было время, чтобы подготовиться к встрече с неприятелем.
        Два дня дал Егоров побездельничать своим людям, а затем началась традиционная учёба. Больше всего унтера и старослужащие гоняли новеньких. С Куртом было полегче, парень прекрасно стрелял, хорошо знал оружие и сам был дисциплинированным человеком. Рыжий Васька всё воспринимал туго, по привычке бычась и нарываясь на скандал. Нет, он, конечно, не перечил и не дерзил своим новым командирам, но весь его вид говорил о крайне негативном восприятии всей службы.
        Отработав на полигоне, поужинав и пройдя вечернюю проверку, егерская команда под барабанный сигнал «отбой» начала устраиваться на ночь. Пока ещё на улице было тепло, и Василий спал в сеннике. Запах высушенной травы и мычание скотины за стенкой, всё напоминало ему его родную Татьяновку, мамку, тятю и Февроньюшку. На душе тут было как-то полегче, хотя и щемило, конечно, её от серой тоски.
        - Не спишь чай исчо, а, Васятка! - из тёмного проёма вышли двое и присели с ним рядом. Рыжий напрягся и тоже присел. В одном госте он узнал авторитетного и дерзкого Цыгана из старослужащих, а вот вторым был унтер Карпыч, тоже вам «не халам-балам», а один из самых пожилых и уважаемых егерей в команде.
        - Мы что хотели тебе сказать-то, мил человек, - спокойно произнёс дядя Ваня. - Нехорошо, неправильно ты себя тут у нас ведёшь, паря. Не по-людски вовсе даже. Ладно, службу солдатскую ты вот не любишь и даже тяготишься ею. Но ты же перед всеми нами мараешь её, всю команду назад нашу тянешь своим недобрым отношением. Вон из-за тебя мы как на дольше по этому полигону ползали да под дождём там мокли. А в зарядке-разрядке оружия вместо часа аж два часа стволы и казённики шомполами тыркали. Уважение командира опять же подорвать всё пытаешься - это вообще куды?
        - Дядь Вань, да что ты с ним сюсюкаешь, я же говорю, тёмную ему устроить, этому поросёнку рыжему, - ругнулся Фёдор. - Что мы цацкаемся-то с ним?! Это всё ты вот, «по-людски надо, по-людски надо с Васькой»! А он сам хочет, чтобы с ним по-людски было, спроси?
        - А я вот сейчас как дам тебе в ухо! - набычился Василий. - Вот и будет тебе тогда тёмная, почто пришёл ко мне, ещё и обзываешься тут!
        - А ну, тихо вы! - прикрикнул Карпыч. - В бою орать вон на турку будете, а тут разговаривать друг с другом моги! - и приблизил голову вплотную к рыжему. - Ты пойми, Васька, у нас ведь тут не обычный мушкетёрский плутонг. Мы, егеря, друг от друга зависим, ну вот как колесо от оси, сломается та ось у телеги, вылетит колесо, и хана всей повозке тогда. Спина к спине воюем и друг друга прикрываем в бою, и спим спина к спине на полевом выходе, и едим из одного котелка. Своих мы никогда не бросаем нигде, даже покойников выносим из сечи. Вот как нам на тебя надеяться, когда ты так себя тут ставишь среди всего нашего обсчества, скажи? Ты же сам из крестьян и понимаешь, что только общиной можно жить в энтом мире.
        - Да кончилось моё крестьянство, - опустил голову Василий. - Ни семьи, ни жены у меня нет, ничего в этой жизни у меня уже не осталось, удавиться, что ли, мне совсем, чтобы другим неудобство не нести?
        - Да ты дурной, что ли?! - воскликнули одновременно Карпыч с Федькой. - Это что же теперь всем нам нужно было давиться тут, ведь каждый под рекрутчину попал и в солдаты записался на цельный век? По-твоему говорить, так и наш подпоручик должен на суку повеситься, у него вон горе, у него свадьба была на носу, а он невесту только что потерял. Турки зарезали её! А он почернел аж от горя, но не сломался, за нами присматривает вон, бережёт. Тебя вон, дурака, вытащил из мушкетёров, чтобы не забили там насмерть, дуэлию эту баринскую смертельную твоему обидчику из подпоручиков назначил, за тебя просит нас, чтобы помогали, как-никак земляк ведь он твой, знал же тебя, дурака.
        - Кто земляк? - встряхнул головой Васька. - Его благородий, что ли, земляк?
        - Ну ты точно дурак, Васятка, - усмехнулся Цыган. - Мы тебе уже сколько талдычим здесь, что опекает он тебя, а ты так и не понял ничего. Сам-то ты из-под Калуги?
        - Нуу, - промычал Рыжий.
        - Баранки гну! - ощерился Цыган. - Козельский уезд?
        - Он самый, - кивнул Василий. - Деревня Татьяновка, помещика Горюнова.
        - А он Егоров Алексей по батюшке Петрович, тебе ничего это не говорит, а, остолопина?
        - Да лааадно! - ошарашенный Василий вскочил и ударился головой о балку. - Оёёй! - взвыл он.
        - Вот так тебе и надо, дубина ты стоеросовая, - мстительно хохотнул Федька. - Это тебя Боженька за дурь твою несусветную наказывает.
        Фёдор обхватил голову и сидя качался из стороны в сторону.
        - А я же смотрю, лицо мне его знакомое. Ну, видел я его где-то! Да думал, среди местных офицеров же он мелькал, вот я и запомнил оттого. А тут-то вона чёё! Да как же это так-то, братцы? Вы ведь не брешете мне? Скажите как на духу всё!
        - Да надо больно нам тебе брехать, - отмахнулся Карпыч. - Много внимания такой персоне великой!
        - Нет, не брешете, точно, он это, Егоров-младший. Он ещё Харитошку, сына конюха из Егорьевского, из-под кнута вытащил, говорят, забивали пацана там насмерть. А он супротив родного старшего брата пошёл, чтобы только холопа от забоя вытащить. А батюшка его, помещик тамошний, потом мухрыжил на солнце под ружжом его ещё. А потом чать на войну пацаном-то и отправил, как вот меня. О ёёй! - аж взвыл Васка. - Да я ж не знал-то всего!
        - Ну, вот и знай теперяча, - буркнул Карпыч и толкнул Цыгана локтем - Пошли отсель, Федька. Пущай посидит теперь да покумекает тут, дурья его башка. - И егеря растворились в темноте.
        Лёшка уже собирался ложиться спать. Свеча догорала, портить глаза долгим чтением не хотелось, устал он за суматошный день сильно. А следующий обещал быть не легче, и организму требовался отдых. Одно было хорошо, за этой постоянной суетой и делами чуть меньше болела душа, оттого он, наверное, и загонял себя в постоянную работу и не знал ни минуты покоя.
        - Господин офицер, Лексий, там человек к тебе просится, - тихонько постучав в дверь, заглянул хозяин избы Стефан. - Я говорю ему, ночь уже, поздно, спать офицер ляжет скоро, а он говорит, что очень надо ему, упрямый такой, рыжий.
        - Упрямый, рыжий, - поднял удивлённо брови Алексей. - Ага, ну если и упрямый, а ещё и рыжий, значит, я понимаю, о ком сейчас речь. Запустите его, отец, пусть он ко мне заходит.
        Знакомая фигура здоровяка нагнулась, проходя вовнутрь комнаты. Егерь из новеньких вытянулся в струнку по стойке смирно и с самым уставным видом рявкнул что только было мочи:
        - Ваше благородие, разрешите обратиться к вам лично, егерь особой команды Афанасьев!
        - Тише ты, Афанасьев, чё орёшь-то так! Сейчас вся команда сюда сбежится с ружьями, подумает, что тревогу объявили и уже турка наступает. Что, хочешь панику, что ли, тут поднять?
        - Никак нет, Ляксей Петрович, - прогудел, как только мог тише, Василий. - Я повиниться тут к вам пришёл. Я же не знал, я же не думал, я ведь дурак как… - и лицо егеря сравнялось по цвету с волосами своей шевелюры.
        - Ооо, - протянул Алексей. - Ну тогда садись, Афанасьев, скоро спать мы не ляжем точно уж нонче, садись, садись, говорю, да приказываю я, в конце-то концов, сесть уже! - прикрикнул подпоручик.
        - Чевой там, разговаривают, что ли, они? - спросил, переминаясь на месте, Карпыч.
        - Аха! Толкуют о чём-то, - шёпотом ответил Фёдор, отрывая ухо от окошка.
        - Тихо хоть толкуют-то? - переспросил старый унтер у Цыгана.
        - Душевно, - ответил тот со счастливой улыбкой.
        - Ну а чё ты ушанишь-то тогда, пошли отсель, нечего нам за командиром здесь подслушивать! - взрыкнул Карпыч. - Пошли, говорю, дурень, мы своё дело ужо сделали, пущай теперяча они сами тут по душам потолкуют. Пошли, шкодина.
        19 октября 1771 года собранные под Журжи огромные силы турок двинулись в направлении Бухареста. Под командованием сераскира Эмир-Махмеда было около 10 тысяч пехоты и более 40 тысяч кавалерии. Семь тысяч пехотинцев составлял только лишь корпус янычар. Турецкий командующий спешил ударить по русским до наступления затяжных дождей. По его сведениям, в Бухаресте на тот момент было всего три-четыре полка, из которых только два были пехотными. Наконец-то он переиграл этих русских, растянув их силы по огромной территории. Теперь же их можно было бить по частям.
        Навстречу османской армии вышла сводная дивизия под командой генерал-поручика Эссена. Предупреждённые загодя о готовящимся на них наступлении, русские успели собрать под Бухарестом три отборных отдельных гренадёрских батальона, восемь пехотных и три казацких полка. Наконец-то им удалось выманить турецкую армию из-под защиты крепостных стен и навязать ей большое полевое сражение. Под командованием у Эссена было 13 тысяч солдат и офицеров, почти в четыре раза меньше, чем у его противника. Но русские были уверены в своей победе, им выпал шанс рассчитаться за недавнее поражение под Журжей.
        Противоборствующие армии встретились у местечка Вокарешты. Эссен построил свою пехоту в четыре каре с конницей в интервалах между ними и контратаковал турок.
        Особая команда егерей бежала опять в россыпном строю впереди пехотной колонны генерала Гудовича. С ними вместе бежали полковые егеря и стрелки охотники.
        Всё повторялось, так же как и почти полтора года назад на Кагульском поле. Густая пыль, поднятая турецкой конницей, застилала всё поле. Наша артиллерия встретила её, загодя обстреливая издалека ядрами, а потом перешла и на дальнюю картечь. В приблизившихся на четыреста шагов сипахов ударили штуцера стрелков, и русские единороги перешли тут же на ближнюю картечь.
        «Бах!» - первую пулю в этом сражении штуцер вогнал в турецкого всадника со знаменем. Оно выпало на землю вместе с кавалеристом, а Лёшка уже засыпал порох на полку замка из откусанного патрона. Зарядить оружие он явно не успевал, а вот и заговорили гладкоствольные фузеи его егерей. Подпоручик оглядел поле боя и просвистел команду отхода. Стоявший рядом с ним Гусев пробил марш «цепи в каре», и стрелки стремглав кинулись в свободный проход между пехотными плутонгами.
        «Бах! Бах! Бах! Бах!» - в упор, со ста шагов ударили фузеи пехотинцев. И сплошная стена из штыков вынырнула перед мечущейся кавалерией.
        В это время с тыла пехоту турок атаковали два кавалерийских полка генерал-майора Текелли, которых Румянцев выслал сводной дивизии на помощь. Рассеяв наступающую на них конницу, по янычарам также ударили и подоспевшие каре генерала Эссена. Янычарский корпус, оказавшись между двух огней, был дезорганизован и начал бегство, не помогли туркам и новые присланные султаном вместе с французскими советниками пушки. Они просто не успели развернуться и встретить огнём русские боевые порядки. Всё было брошено прямо на поле боя.
        Но Эмир-Махмет был опытным и решительным полководцем. Видя, что его войска терпят поражение в центре баталии, он, тем не менее, вывел часть своей конницы из боя и приказал ей переправиться на левый берег реки Дембовицы, после чего совершить рывок и взять оставленный без прикрытия Бухарест с наскока.
        Опасный манёвр турецкой кавалерии был вовремя замечен бригадиром князем Долгоруковым, который немедленно бросил на левый берег Дембовицы весь имеющийся у него резерв.
        Два конных полка, Третий донской казачий и ахтырских гусар, рубились на поле насмерть, связав прорывающуюся конницу турок. Эссен, заметив угрозу обхода, направил туда же и каре Гудовича с артиллерией.
        «Бум! Бум! Бум! Бум! Бум!» - частили барабаны, задавая повышенный ритм марша. Колонна практически бежала, стремясь успеть перерезать путь туркам и выручить свою кавалерию. Впереди, как всегда, неслись бегом цепи лёгкой пехоты. Перевалив через холм, им открылось место сшибки больших конных масс.
        - Огонь с колена по готовности! - скомандовал Егоров, сам выбирая для себя цель.
        Вот крепкий и немолодой казак, срубив одного своего противника, теперь еле отбивался от двух. Лёшка выцелил того, что был более открыт, и нажал на спусковой крючок. «Бах!» - приклад ударил отдачей, а поражённый пулей всадник рухнул на шею своего коня. Лёшка скусил новый патрон и всыпал четверть заряда на полку замка, начиная перезарядку штуцера.
        Фузейщики, пробежав чуть дальше штуцерников, начали вести свой частый огонь со ста пятидесяти и с двухсот шагов. По берегу реки в это время выходил большой плотный отряд конницы, и среди этих всадников мелькали головы, покрытые волчьими шапками.
        - Ну, вот мы и снова встретились, беслы! - прищурился подпоручик, добивая пулю в нарезы ствола.
        На вершину холма орудийная прислуга, надрываясь, выкатила три полевых единорога, и канониры вокруг них засуетились, забивая заряд и закладывая картузы со свинцовыми шариками. Грохнули три громовых выстрела, жерла орудий окутались облаком сгоревшего пороха, и во фланг кавалерийского отряда ударил с визгом рой картечных пуль. Словно бы гигантской расчёской выкосило десятки конных турецких гвардейцев. А егеря ещё больше прореживали их порядки. К стрелковой цепи со штыками наперевес уже выходили пехотные батальоны. Артиллеристы разошлись не на шутку, скорострельность полевых орудий вообще превышала скорострельность всех тогдашних ружей, а уж единороги были самыми скорострельными орудиями из всех имеющихся на вооружении систем. Более шести-семи выстрелов в минуту били они поверх своих атакующих пехотинцев, смешивая ряды конницы. Турки не смогли развернуться навстречу противнику и бросились от штыковой атаки и разящей картечи, отходя за реку. Потрёпанные сотни беслы, словно стаи волков, оставили общий строй и бросились тоже отходить отдельной группой.
        «Бах!» - Лёшка в последний раз выстрелил в далёкого уже врага и присел на корточки чистить свой штуцер. Закоптило его от боевой работы сегодня прилично. Теперь нужно было вычистить канал затравочного отверстия, ударно-кремневый замок и сам винтовальный ствол до идеального состояния, а потом всё ещё и тщательно смазать. И делать это нужно было сейчас, пока появилось время, ведь неизвестно, что будет уже через пять минут. Точно таким же делом сейчас занимались и все его егеря. Оружие для них было вопросом самой жизни и смерти.
        - Драй, драй лучше фузею, Васька, глядишь, она тебя и выручит когда-нибудь и отблагодарит за твою заботу и ласку, - поучал Карпыч новенького солдата.
        - Да я драю, дядь Вань, сейчас вот весь нагар сбил и шмальцем всё ещё смажу как следует, - ответил егерь, вглядываясь в блестящий полированной чистотой ствол.
        Разгром турок был полный. Их толпы, спасаясь от преследования, устремились по трём основным направлениям: на юго-восток к древней Силистре, на юг к крепости Журжи и на юг-запад к переправе через Свиштов.
        За всеми этими потоками убегающих русским командованием были снаряжены отдельные отряды в погоню. Преследуя отступающих турок, кавалерия князя Долгорукова блокировала Журжи, а подошедшая за ней пехота ворвалась на бастионы и после непродолжительного рукопашного боя с деморализованным гарнизоном овладела крепостью.
        Командование Третей дивизии, получив сведенья, что турки оттянули основные свои силы для удара на Бухарест, решило воспользоваться удачной ситуацией и организовало пять успешных набегов на правый, османский берег Дуная. И если первые три из них были сделаны малыми подразделениями, то в последующих двух генерал-майоры Вейсман и Милорадович переправились через реку с четырьмя тысячами пехоты, одной тысячью конницы и при двадцати пушках.
        Шокированные численностью и дерзостью десанта, турки почти не оказали сопротивления. Отряд Вейсмана взял и превратил в руины Тулчу, Исакчу и Бабадаг.
        Одновременно с Вейсманом отряд генерал-майора А. С. Милорадовича при 1740 солдатах и четырёх сотнях казаков захватил Мачин и Гирсово. Всего этими двумя отрядами было добыто 214 пушек, 58 судов, огромное количество боеприпасов, военного имущества и провианта. С правого берега на левый русский было перевезено более 16 тысяч мирных жителей. Общие потери турок составили около полутора тысяч человек, и большое их количество попало в плен. Общие потери русских отрядов были всего 27 убитых и 134 раненых.
        Но главное, что с учётом разгрома основных турецких сил под Бухарестом были созданы все условия для переноса боевых действий на правый берег Дуная, а там уже были земли Болгарии. До самого же Стамбула оставалось всего-навсего 500 вёрст.
        Всё это сейчас было от Егорова далеко. Он со своей командой преследовал после недавнего сражения под Бухарестом отступающего врага в юго-западном направлении. Там под Свиштовым три месяца назад погибла его Анхен. И теперь сама судьба вела его по пути убийц. Именно в эту сторону бежал разгромленный отряд конной гвардии султана, и одной из его составляющих были беслы, элитные воины из «волчьего полка султана».
        - Платон, нам нужны лошади, - попросил Лёшка казачьего хорунжего. - Без них мы просто не поспеем за «волками». Сейчас, после разгрома, они усталые да ещё без своих заводных, и у нас есть все шансы их нагнать.
        Казачий сотник подумал немного и кивнул, соглашаясь:
        - Будут вам лошади, Ляксей, свежие будут! Там Лутай табунок отбил небольшой из породистых скакунов. Для себя их хотели схоронить, ну да ладно, коли такое дело наметилось. Их как раз на всех вас хватит. Вместе пойдём, у меня тоже за моих станичников свой счёт к этим есть.
        За Свиштовым широкий и полноводный Дунай расходился на два больших русла и затем огибал несколько более мелких островов. Там издавна была переправа, и даже без неё было проще переплыть эту огромную реку, протекающую тут более узкими рукавами. Именно сюда и рвалась сейчас часть конницы турок, потрёпанная в недавнем сражении.
        - Быстрее, быстрее! - настёгивал коня Егоров.
        Егеря и всадники русской кавалерии растянулись по широкой и выбитой полосе грунта. Было видно, что именно тут совсем недавно прошли сотни лошадей, а иной раз встречалась часть упряжи, какие-то тряпки и даже порою лежали на земле турецкие всадники, как видно, уходящие ранеными и теперь брошенные умирать своими товарищами в этой степи.
        Ни одного воина беслы среди них не было, «волки» своих не бросали. К исходу светового дня передовая казачья сотня настигла отходящий арьергард и разметала его. Часть турок после небольшой сечи сдались, а часть рассыпались по степи, надеясь, что с наступлением ночи можно будет укрыться в придунайской низменности, ну а потом уже потихоньку переправиться на свой правый турецкий берег.
        Вот и показались прибрежные холмы, и с какого-то из них сейчас смотрела на Лёшку его Анхен. Казачий отряд рубился с сипахами, спешно отходящими к реке. Лёшка интуитивно чувствовал, что беслы среди них нет, эти воины были хитрее и коварнее всех, и просто так они не дадутся. Нет, этих нужно было искать где-нибудь чуть в сторонке от всех, и он повёл свою команду правее, вверх по течению реки. От казаков отделилась сотня Платона и тоже поскакала к тем дальним холмам, к которым сейчас подходило около двух сотен всадников. Ни Лёшка, ни все его егеря не были природными кавалеристами, и, конечно же, они уступали в верховой сноровке умелым станичникам с Дона. Сотня Платона прошла через них и опередила на пару сотен шагов.
        - Урааа! - раздался рёв множества глоток, и казаки рассыпались лавой, заходя подковой на отступавший в отдалении отряд.
        Лёшка приподнялся, опираясь на стремена, и вгляделся вперёд. От отходящего отряда отделилось с полсотни всадников и кинулось навстречу казакам, и на них всех были одеты волчьи шапки!
        Конный бой - это всегда сплав быстроты и ярости одновременно. Здесь некогда думать, тут действуют лишь выработанные годами рефлексы, настолько всё здесь быстро происходит. Удар клинка, уклон, удар в ответ, отбил сам - сразу же бей в отмах, пока тебя не просекли первого. Казаков было больше, чем этих смертников, и они их почти всех порубили, потеряв при этом и сами пару десятков, но человек восемь беслы всё же прошлись сквозь их строй, и теперь на их пути уже были егеря. У Лёшки стоял какой-то звон в ушах, он вырвал свою саблю из ножен и каким-то чудом отбил первый удар наскочившего на него «волка». От второго смертельного удара его спас только конь, который встал на дыбы и принял рассекающую сталь на себя. Заваливаясь набок, Лёшка откатился в сторону, роняя свой клинок на землю.
        «Всё, ну теперь тут меня и похоронят, прямо рядом с ней на холме», - мелькнуло в голове. На него наезжал этот воин с волчьим хвостом на шапке и уже заносил саблю для последнего удара. Время как будто бы замедлилось, и Лёшка просто не успевал ничего сейчас сделать.
        «Бах!» - грохнул фузейный выстрел, и вместо головы у «волка» оказался кровавый ошмёток.
        - Лёшенька, держись! - подскочивший Никитич выпрыгнул с седла в двух шагах от Егорова, а в его левой руке дымила стволом старенькая егерская фузея.
        «Ших!» - проскакивающий мимо всадник словно встряхнул рукой и на глазах у Лёшки прорубил шею Матвея! Фонтан кровавых брызг хлестнул егеря по лицу, приведя в чувство. Убили дядьку! Его, Никитича, убили! Лёшка выхватил оба пистолета и, уклоняясь вправо от очередного удара сабли, разрядил свой пистолет в упор с левой руки. В шагах десяти другой беслы зарубил Петара и теперь уже заходил на Карпыча, покручивая сверкающим клинком. Лёшка расставил широко ноги, подложил опорой под вооружённую правую руку свою пустую левую и медленно надавил на спусковой крючок. «Бах!» - свинец ударил точно в середину спины «волка».
        Всё, здесь бой был закончен, пара «волков» уходила в степь, все остальные лежали на земле так же, как и пять неподвижных егерей. Дальше Лёшка действовал как на автомате. Сняв с окровавленной спины Петара его фузею и малый патронташ, он бросился к береговому обрыву. По реке, держась за гривы своих коней, к ближайшему острову напротив плыли полторы сотни всадников. До них уже было метров сто, и с каждой секундой они удалялись всё дальше.
        «Бах!» - раздался первый выстрел фузеи, и один из них скрылся в глубине. Двенадцать секунд потребовалось на перезарядку ружья. «Бах!» - и ещё один взмахнул руками и пропал с поверхности воды.
        «Бах!» - рядом раздался выстрел фузеи Василия. «Бах!» - выбил дальнюю цель Лёнька. Скоро на большом участке берега била из ружей и штуцеров вся команда егерей и присоединившиеся к ним казаки. Скоро стрелять можно было только из нарезного оружия, и Лёшка сорвал со спины свой верный штуцер: - «Бах!»
        Последний выстрел в этот день сделал Курт. Длинное винтовальное ружьё, когда-то доработанное его дедом, грохнуло, подскакивая на сошках, и выскакивающий на берег острова всадник уткнулся лицом в траву. Оставшаяся сотня беслы скрылась из глаз.
        На высоком холме у реки, рядом с небольшой аккуратненькой могилкой, вырос второй холмик побольше. Воинские почести для пятерых русских солдат отгремели барабанным боем и последним салютом. И теперь на вершине холма оставалось лишь двое молодых егерей, один - худенький невысокий офицер в звании подпоручика со шрамом на левой щеке и второй - рядовой, крепкий, коренастый и с большими светлыми глазами на широком лице.
        У обоих здесь оставались самые близкие люди, которых эта война у них забрала навсегда. А перед глазами Лёшки стояли картины из прошлого: Егорьевское ли поместье с охотой и рыбалкой или с весёлыми детскими шалостями, везде в них присутствовал образ дорогого дядьки. Везде где-то он был рядом, опекал, оберегал, советовал и успокаивал непоседливого сорванца. Дунайская армия, Крымский поход, атака в рассыпной стрелковой цепи или лесной бой на выходе, сколько раз прикрывал его Никитич и спасал от верной смерти, а вот он сам не смог его здесь защитить. Только теперь по-настоящему понял Лёшка, как дорог был для него его воспитатель, его дядька Матвей, и как мало тёплых слов он ему сказал при жизни. И вот теперь он лежит в братской могиле с другими погибшими в бою егерями, а рядом с ним могилка Анхен с её дедом.
        И перед глазами у Алексея стояли бело-розовые лепестки цветов с фруктовых деревьев в саду, падающие на них обоих сверху. Зелёные, такие красивые глаза его невесты и её сладкие нежные губы.
        - Прощай, Анхен, прощай, Никитич, прощайте, братцы-егеря, я буду вас помнить всегда, сколько бы ни было мне отмерено в этой жизни!
        Конец книги
        Все иллюстрации в книге взяты с сайта pixabay.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к