Егерь Императрицы, №01 Унтер Лешка- библиотека РусЛит

Унтер Лёшка Андрей Владимирович Булычев
        Егерь Императрицы #1
        Офицер Российского спецназа Алексей, находясь в служебной командировке в Сирии, подрывается на фугасе и попадает в 18 век, в тело «недоросля» - пятнадцатилетнего сына помещика Егорова. Алёшка, приписанный по традициям своего времени к гвардейскому полку и уже имевший унтер-офицерский чин, проживает в родительском поместье, и своего первого офицерского звания ему нужно ждать более года. В это время Российская империя ведёт ожесточённую войну с Речью Посполитой и Османской империей. Батюшка Алёшеньки, отставной Елизаветинский офицер, передаёт ему свой штуцер, трофей, привезённый им после семилетней войны с Пруссией. Именно с этим нарезным и дальнобойным оружием и отправляется в первую русскую армию на Дунай юный унтер-офицер Лёшка Егоров.
        Андрей Булычев
        Егерь Императрицы. Унтер Лёшка
        Часть 1. Недоросль
        Глава 1. Российская империя. 25.08.1769
        - Ох, и всыплет мне ваш папенька, Ляксей Петрович, по самое не балуй всыплет горячих, - ворчал, хмуря густые брови, Матвей. - Говорил же он нам: «Дома нынче сидите, нечего вам по лесам шастать, ибо ненастье вон надвигается». Нет ведь, не послушались мы его с вами. А у него ведь всё время к непогоде нога загодя ноет. Ещё с тех самых пор, как её пруссаки под Кольбергом прострелили.
        - Да ладно, дядька Матвей, зато гляди, каких мы с тобой тетёрок добыли, - тряхнул головой белобрысый парнишка и кивнул на двух связанных за лапы птиц, перекинутых через плечо воспитателя. - А коли дал бы батюшка свой штуцер, так и вовсе бы косулю стряпухе принесли, жаль вот, далеко та коза была, с нашей-то фузеи не в жисти не взять её было. Ничего, не переживай дядька, чай, поспеем к себе-то до дождя. До усадьбы всего-то ничего осталось, какая-то пара верст, и мы уже у себя под крышей будем.
        - Ну не знаю, не зна-аю, - протянул глубокомысленно Матвей. - Вона как тучи-то вокруг сгустились, со всех сторон они нас ужо обступают. Можа, лучше было бы нам в лесу от непогоды схорониться? Под густой-то ёлкой ведь, как в шалаше, можно любую непогоду пересидеть, ужель до вечера не развеяло бы всё вокруг?
        Действительно, с запада надвигалась тёмная туча, слышались хлёсткие раскаты грома и сверкали яркие молнии.
        Пятнадцатилетний сын местного помещика Егорова Лёшка перекинул охотничью кремнёвку дулом вниз и маханул в сторону недалёкой уже усадьбы.
        - Давай-ка, дядька, мы тут по полю путь срежем, тогда уже точно время выгадаем! - и, не дожидаясь ответа своего многоопытного товарища, паренёк бросился бегом через овсы.
        Матвей же только крякнул неодобрительно и, подминая посев, заспешил вслед за своим сорванцом.
        Они уже были посреди поля, когда вдруг задул сильный, порывистый ветер и первые крупные капли дождя с глухим стуком упали на землю. Пары минут не прошло, как вслед за ними с неба хлынул уже целый поток.
        Лёшка вдруг резко сменил направление и принял чуть вправо, где, словно островок среди моря, виднелся небольшой поросший кустарником холмик с двумя стоявшими на нём большими берёзами. Матвей тоже прибавил было ходу, но угнаться за своим барчуком он всё равно не смог, а тот уже заскочил под самую большую берёзу, и в неё прямо на глазах у ошалевшего воспитателя вдруг ударила малиновой огненной дугой из тучи огромная молния. Раздавшийся затем оглушительный грохот с накатившей следом за ним горячей волной свалил Матвея на землю. Чуть-чуть очухавшись, он поднялся на корячки, вглядываясь перед собой.
        Несмотря на проливной дождь, берёза перед ним пылала жарким пламенем, а под ней, свернувшись калачиком, лежал его Лёшка - Ляксей Петрович, сын местного помещика и бывшего воинского командира Матвея Лыкова, его воспитанник и его вечная головная боль и забота.
        Дядька, скользя по раскисшей глине, забрался на холм и упал на колени перед мальчишкой.
        - Лексей, Лексей, Лёшенькаа!!! - закричал тонким голосом немолодой мужик и, разорвав на мальчишке рубаху, припал ухом к его груди. Сердцебиения у него слышно не было. Схватив дитё на руки, он ринулся сломя голову в сторону усадьбы.
        Глава 2. Сирийская Арабская Республика, провинция Идлиб, зона деэскалации. 25.08.2020
        Знойное сирийское солнце стояло в зените и раскалило броню техники так, что даже через тактические перчатки спецназа чувствовался сейчас этот лютый полуденный жар. До контрольной точки встречи с «партнёрами» оставалось ещё около пяти километров пути по безлюдной, пустынной местности. Рядом со старой бензозаправкой российской группе из двух БТР-82А и трёх «Тигров» предстояло соединиться с тремя турецкими броневиками Kirpi и затем уже продолжать патрулирование по трассе М-4 совместно.
        Это был восьмой выход группы Алексея за август. Ему приходилось сопровождать конвои, прикрывать работу пеших групп спецназа и патрулировать свой район. До смены и убытия в Россию оставался всего лишь месяц. Один месяц на этой далёкой от России войне. Ещё тридцать жарких и долгих суток на арабской земле, и уже там, у себя, можно будет потом забыться, скинуть с себя это вечное тягучее напряжение и ожидание удара и затем просто нормально жить. Как же ему хотелось к себе на Родину!
        А пока старший лейтенант Егоров, следуя в своей командирской машине, отслеживал на планшете данные по оперативной обстановке, получаемые с их «Орлана», и задавал дальнейшие целеуказания для наблюдения оператору беспилотника. Лучше бы, конечно, чтобы вместо него их прикрывали родные и такие надёжные вертушки, но туркам, типа «контролирующим» эту часть Сирии, уж очень не нравилось присутствие Российской авиации в своей зоне ответственности, и приходилось как-то с этим мириться, сохраняя и поддерживая такой хрупкий баланс сил. Поэтому пара Ми-35, проводив группу до начала турецкой зоны и пройдя под конец над самыми машинами, повернула затем к себе на базу. Прикрытие с воздуха можно было теперь ждать не раньше пяти-шести часов вечера и уже только по выходе в свою зону ответственности.
        - Усилить наблюдение, группа! Подходим к точке встречи. Наши партнёры уже на месте, - бросил в эфир командир, увидев три турецкие бронемашины, замершие на обочине трассы.
        Двумя часами позже сводная группа входила в Урум-эль-Джауз. Первыми разбитый участок дороги перед самым посёлком прошли турецкие бронемашины. Они обогнули заглохший прямо посреди дороги древний грузовик, загородивший своей тушей большую часть трассы, и стремительно прибавили ходу. Что-то не нравилось во всём этом Алексею, его мозг по привычке, привитой ещё в «Рязанке», работал, словно живой процессор, анализируя всё происходящее вокруг.
        Слишком это было удобное место для засады! Рядом находились развалины строений, слева была большая воронка, и этот замерший прямо посредине дороги грузовик, он словно специально направлял всё движение к правой обочине, тем самым сковывая собой всякий манёвр. И что характерно, ни одного мирного жителя в непосредственной близости, а ведь это достаточно густонаселённый район провинции! Да и турки неспроста так рванули вперед, словно соревнуясь в гонках по бездорожью с русскими.
        - Боря! Прибавь скорость. Всем - готовность номер один! - отдал по рации распоряжение командир и, откидывая боковую бронезаслонку, высунул наружу ствол своего АК.
        Передовой БТР, объезжая застывший грузовик, уже почти что его миновал, когда в его бок в упор, буквально с тридцати метров, от ближайших развалин ударила вдруг реактивная струя гранатомёта.
        - Гранатомётчик справа! Всем - огонь! - закричал Егоров, и по лежащим внавалку бетонным блокам, плитам и всевозможным строительным обломкам ударили тяжёлые пули крупнокалиберного «Корда», гранаты автоматического станкового гранатомёта «Пламя» и всей той «стрелковки», которая только была сейчас в их группе.
        82-й чадил дымным пламенем, и нужно было срочно спасать тех, кого ещё было можно.
        - Центр, я Астра-5, я Астра-5! На меня совершено нападение при входе в Урум-эль-Джауз, одна коробочка горит, прошу помощи!
        Тигр командира ринулся к подбитой технике, чтобы успеть выручить своих ребят и, не доезжая буквально пяти метров до горящего БТРа, сам скрылся в гигантском облаке из песка, камней и огня, взметнувшихся над машиной.
        26.08.2020. РОССИЯ. ВЕСТИ-24
        «25.08.2020 в 16:30 при проведении совместного патрулирования с турецкими военными около населённого пункта Урум-эль-Джауз в зоне деэскалации провинции Идлиб Сирийской Арабской Республики неизвестными боевиками было совершено нападение на объединённую военную колонну. В ходе подрыва бронетехники на фугасе у российской стороны есть пострадавшие.
        Командование российской группировки войск в Сирии во взаимодействии с турецкими военными, а также с сирийскими органами безопасности устанавливает причастность действующих в зоне деэскалации Идлиб боевиков к нападению на колонну».
        Глава 3. Козельский уезд Московской губернии. Усадьба помещика Егорова
        Где я, что со мной. Что случилось? - тукала в висках мысль и пока что не находила ответа. В голове сверкали какие-то неясные и путаные образы.
        Вот маленький мальчик обнимает папу в красивой военной форме, и тот, улыбаясь, подбрасывает его вверх, отец такой загорелый и счастливый. На его груди виднеются награды - крест ордена Мужества на красной колодке, а рядом на голубовато-серой ленте медаль с танком и надписью «За отвагу».
        - Мой папа - офицер, он пришёл с войны и победил там всех бармалеев, он у меня самый смелый! - говорит мальчик другим, таким же, как и он, сорванцам в своём садике.
        Вот мама прижимает его голову к себе, и они вместе с ней плачут, не стесняясь своих слёз, а рядом стоят с виноватыми лицами дяденьки с большими звёздами на погонах и виновато переминаются с ноги на ногу. И на столе лежит коробочка со вторым орденом Мужества. Рядом нет отца и никогда уже больше не будет.
        Спортивная секция самбо, соревнования, и на груди у повзрослевшего мальчишки на красивой трёхцветной ленте свисает золотая медаль с цифрой I. И какой гордостью светятся глаза у мамы, которая стоит в первом ряду среди зрителей.
        Последний звонок, выпускной, и руки его девушки Маши на плечах в кружении танца. Вступительные экзамены в РВВДКУ - Рязанское высшее военное десантное командное училище имени генерала армии В.Ф. Маргелова - кузницу офицеров ВДВ и Спецназа России. Лысая голова первокурсника, наряды вне очереди, недосыпание, эта вечная усталость и постоянное чувство голода.
        - Эй, «минус»! Давай, три «взлётку» лучше, сейчас опять всё по новой перемывать будешь! - как же тяжело здесь быть «первашом», и как же ему это всё суметь перенести!
        И вот уже вторая курсантская полоска на рукаве форменной куртки - а жизнь-то налаживается! Полигонные стрельбы, ночные марш-броски, укладка парашютов и первый прыжок. Это будто шаг в другую жизнь, когда, преодолев себя и все свои страхи, ты рождаешься, словно заново, для иной жизни. Какая же тишина там, в небе, под светлым шёлковым куполом! Такой тишины точно нигде нет на земле.
        А, нет, и там уже её тоже нет - вон как орёт от восторга Серёга с третьего взвода! Слышал бы это его ротный Иваныч - летал бы потом любитель образных выражений по внеочередным нарядам весь месяц!
        Третий курс - мы уже «старшаки»! Типа, жизнь знаем, когда службу как следует тянуть нужно, а когда и где сачкануть можно - поняли. Всё бы хорошо, но как же тяжело даются эти основные английский и турецкие языки, а тут ещё арабский с немецким как дополнительные зубрить нужно! Ну вот зачем нам забивать так этим всем голову, нас что здесь, на переводчиков, что ли, готовят? И так ведь времени свободного мало, лучше бы давали больше тактики, что ли, или на стрелковую подготовку упор делали!
        Снова соревнования: самбо, рукопашный бой, бег на длинные дистанции, стрельба из боевого оружия и метание всего того, что можно метать. О-о-о, а со мной уже считается сам начальник курса.
        - Егоров, нужен хороший результат по стрельбе на округе!
        - Постараемся, товарищ полковник!
        Четвёртый, пятый курсы, выпуск, и вот оно, долгожданное распределение по частям. На голубых погонах блестят по две лейтенантские звёздочки, и блестят слезинки в глазах у мамы. Мама, мама, милая мама, не плачь, пожалуйста, всё у меня дальше будет хорошо! Послужим Родине, как и положено на Руси. А то, что Машка не захотела стать женой военного и выбрала для себя богатого коммерса, - так это не беда, мама. Значит, не моя-то была судьба, а чужая. Моя? - А моя, выходит, где-то меня ещё ждёт.
        Служба в бригаде, Кавказ, и тот, первый бой в горах. Старлейские погоны, Сирия, последний патрульный выход, горящий БТР, удар, огненный всполох, боль, темнота, всё…
        И вот всё это каким-то образом перемешивается уже с другими яркими образами, словно бы в каком-то гигантском калейдоскопе.
        Большой двухэтажный дом помещичьей усадьбы, с высоким каменным крыльцом на входе. Мама в длинном платье и в кружевном платке на плечах. Слева от неё стоит моя сестра Анна, по правую руку - уже совсем взрослый брат Павел, а сам я стою чуть впереди всех, смешно пританцовывая на месте от нетерпения. К нам правит коляску наш кучер Савелий, в большой чёрной картузной шапке на широкой бородатой голове. Вот, из неё неловко выбравшись, ковыляет к нам, сильно припадая на левую ногу, высокий и худощавый, уже довольно немолодой мужчина в военном камзоле и при шпаге.
        - Ну что же ты стоишь, Лёшенька, иди к батюшке, он ведь к нам вернулся с войны!
        Болезнь и смерть мамы, отчаянье, чёрная тоска и горячая детская обида на весь этот жестокий окружающий мир, оставивший совсем маленького мальчика один на один со всеми его страхами, обидами и трудностями, без защиты самого близкого и дорогого человека на свете.
        Образ матери потихоньку тускнеет и заслоняется в сознании новыми образами. Вот противный учитель - француз Мишель шипит на непоседливого мальчишку, которому ну никак не даются эти проклятые языки.
        Проказы с дворовыми мальчишками из усадьбы и деревеньки, порки лозой и гнев сурового батюшки:
        - Лучше до смерти тебя засеку, неслуха, чем ты потом будешь нашу фамилию позорить!
        Довольный вид Павла. Он и сам никогда не упускал случая дать подзатыльник своему младшему брату, да и жена его - как раз ему под стать, та ещё мегера - Ольга.
        А вот дядька Матвей - мой воспитатель и единственный человек, кому я был по-настоящему небезразличен в этом мире. Он пожилой отставной солдат, без рода и без семьи, возится со мной как со своим родным сыном, мается мной, сердешный. Где бы я ни был: в драке ли с дворовыми крестьянскими мальчишками, в ночном ли на выпасе коней, на ловле ли рыбы бреднем в местной речке Малиновке - везде он ходит за мной по пятам словно тень. Его весёлые и добрые глаза, спокойный и уверенный голос, крепкие, всегда готовые к помощи руки постоянно присутствуют во всех моих видениях.
        - Ляксей Петрович, вам рану лучше подорожником приложить, вот так вота, как я. Плюнул, чуток размял его пальцами, чтобы из листа немного соку вышло, и прижал потом к болячке посильнее, глядишь, а юшка-то и перестанет тогда течь. Подорожник - это первое дело при таких вот царапинах. А если при больших ранах в бою, то лучше бы, чтобы перетянуть руку или ногу повыше, а не то ведь и помереть недолго, коли юшки слишком много из того телесного пробою выбежит. Помню, вот при Кунерсдорфе, значится, дело было, когда пруссаки уже думали, что нас разбили совсем, а фельдмаршал-то Пётр Семёнович Салтыков как скомандовал нам тогда эдак грозно: «Всем русским - в штыки! Вперёд, братцы, за матушку императрицу Елизавету Петровну!». Ну мы и дали тогда там этой немчуре! Однако сколько побитых-то тогда было, а ранетых-то сколько, э-э-эх! Мне вот самому там штыком Фридриховый гренадёр это плечо пробил, я уж думал, всё, отвоевался теперяча совсем. Однако же выкарабкался как-то вот. Но юшки, конечно, много тогда потерял, занедужил потом и ослаб сильно. Это уже после того меня в команду особых стрелков определили, как раз
под начало вашего батюшки. Я ведь сам сын лесника как-никак, стрелял метко и проворен был по молодости весьма. Ну а потом уже, когда его сиятельство граф Панин нас в батальоны свёл, мы, стало быть, и стали называться егерями. Нам и одёжу особливую, и фузеи укороченные выдали, всё для особого прицельного боя стрелками. А папенька ваш уже тогда с тем прусским штуцером никогда не расставался, он его у херманского охфицерского егеря отбил, так что неспроста он вам не даёт его просто так пострелять. Потому как дорог он для него и памятен очень…
        И на такие рассказы дядька Матвей был весьма богат. Можно было часами слушать его байки о грозных баталиях и о военных походах, представляя себя на его месте или же вообще на месте самого батюшки.
        Но особенно хорошо было с дядькой на охоте. Это увлечение всецело захватило их обоих, а после того, как на двенадцатилетие батюшка подарил ему потёртую и старенькую кремнёвку, то яркие образы в сознании бежали от картинки к картинке всё быстрее. Осенняя гусиная охота на болотах, первый добытый им самостоятельно заяц-русак, выскочивший из небольшого перелеска в поле. Сбитый в бору с ветки красавец тетерев-косач. Утреннее, на самой зорьке, глухариное токовище и клёкот красавцев косачей. Струящийся из ружейного ствола дымок и этот особенный запах сгоревшего пороха. Костёр у шалаша и запечённая в малиновых углях только недавно добытая на болоте утка. А вот и последнее видение: они с дядькой Матвеем бегут под ливнем по полю, а сверху страшно грохочет гром. Нужно поскорее укрыться под вот этими большими берёзами на островке. Затем - страшный грохот, яркая вспышка, удар, жар и боль, а потом - всё… полная темнота и тишина.
        «Что же со мной случилось, где я и кто я вообще? Офицер войск специального назначения Российской федерации XXI века или всё же мальчишка-подросток из далёкого XVIII века?» Все образы переплетались в сознании в каком-то непонятном, хаотичном порядке. Он вслушался в себя, стараясь хоть как-то почувствовать своё тело. Вот в мозг ударила боль от обретавшего чувствительность тела. Кололо ноги и руки, зудела тянущей болью поясница, а веки были словно налитые свинцом. Алексей напрягся и очень-очень медленно приоткрыл глаза.
        Сумрачная комната, в которой он лежал, слабо освещалась из того небольшого и мутноватого оконца, что было на противоположной от кровати стене. Свет, исходящий от него, был какой-то сероватый. Похоже, что уже наступало утро, и сейчас за окном ещё только светает. Справа раздавалось негромкое похрапывание. Алексей скосил глаза и увидел спящую сидя на стуле дворовую бабу Прасковью, что была в господских прислугах и исполняла все дела по дому, от уборки и стирки до помощи в готовке на кухне, и вообще делала всё то, что только от неё требовалось.
        Перед Прасковьей стоял небольшой столик с потухшим огарком свечи в бронзовом подсвечнике, а рядом с ним был медный чайник-поильник с длинным и изгибистым носиком. Алексей почувствовал сильнейшее чувство жажды и невольно облизал языком свои пересохшие губы.
        - Пить… Пить… - ещё раз тихо прошептал он.
        Баба перестала храпеть и приоткрыла глаза.
        - Ой, батюшки святы! Ляксей Петрович в себя пришёл! - заголосила она заполошно и резко вскочила со своего стула.
        Раздался близкий шум в коридоре, и в светёлку влетел дядька Матвей, а за ним подбежали ещё дворовые. Затем раздался громкий топот, и в комнату ворвался сам хозяин Егоровского поместья батюшка Пётр Григорьевич. Все вокруг разом расступились, и он, низко наклонившись, начал оглаживать дрожащими пальцами рук лоб и щёки сына.
        - Живой, живой, очнулся мой мальчик!
        Алексей попытался было приподняться, но у него из этого ничего не вышло - слишком ещё слабым было его тело. В сознании всё поплыло, и он вновь провалился в забытьё.
        - Говорил же я вам, любезный мой Пётр Григорьевич, более всего нашему больному сейчас нужен покой и полная тишина. Он только три дня как перенёс такой страшный удар небесным электричеством в виде молнии и начал было приходить в себя, а тут вы его со всей своей дворнёй давай же на радостях-то волновать. Эдак неокрепшая психика мальчика вообще ведь может сломаться, и тогда я уже ничего не смогу вам гарантировать. Покой, покой и ещё раз покой, батенька! Пусть даже сиделки на цыпочках рядом с ним ходят и только в соседних комнатах потом шёпотом говорят.
        - Хорошо, хорошо, Иннокентий Данилович, виноваты, что уж мне тут оправдываться, - развёл руками хозяин поместья перед уездным врачом. - Да уж больно обрадовались мы ведь здесь все, как только увидели, что наш Лёшенька в себя пришёл. Не изволите ли в кабинете чаю отпить, а перед ним ещё и пару рюмочек настойки отведать? У моей ключницы клюковка цельный год в холодном погребе настаивалась. Таких настоек в нашем Козельском уезде вы уже нигде не откушаете более, уверяю вас, Иннокентий Данилович. Чай, уж не грех ведь, по такому-то случаю? Значит, говорите, сейчас уже должен на поправку сынок мой пойти? - и мужчины неспешно удалились в хозяйский кабинет.
        Алексей лежал с закрытыми глазами и его мучили думы. Кто же он такой на самом-то деле. Только недавно ещё он был Лёшкой, младшим сыном местного помещика Егорова, отставного офицера, проживающего со всей семьёй из двух сыновей и дочки в Козельском уезде, верстах эдак в двадцати от самого городка. Всю эту жизнь дворянского сына он помнил весьма отчётливо и ясно. Это была его жизнь, и это было его родное тело. Но тут же, рядом стояла и жизнь совсем другого человека из такого далёкого XXI века, с его судьбой, чувствами и со всеми теми знаниями и навыками, каких вообще, даже в помине не могло быть у дворянского недоросля. Одновременно со всем этим обе эти такие разные судьбы и личности сейчас в этом вот, лежащем на постели мальчишке каким-то весьма странным образом совмещались воедино, в одно целое. Они сливались в нём и как бы дополняли друг друга. И не было у него тут разделения на того или на другого человека. Оба этих сознания совершенно разных людей сейчас просто совершенно растворились друг в друге, рождая при этом нового человека, родившегося одновременно в XVIII и в XX веке. И со всем этим ему
нужно было теперь как-то жить.
        Алексей открыл глаза и поймал на себе напряжённый взгляд дядьки Матвея.
        - Пить, - прошептал он. И воспитатель торопливо вставил в губы носик поильника.
        - Пейте, пейте, Ляксей Петрович. Всё прямо так, как и сказал нам учёный дохтор. Что придёте вы в себя совсем скоро, а там уже дальше и в крепком сознании с Божьей-то помощью будете. Пейте водицу и ничего не говорите сейчас только. Иннокентий Данилович строго-настрого приказали вам не волноваться и всем нам вас ни в коем разе не волновать. А батюшка так и вовсе за нераденье кнута дворне пообещал. А вам самому надобно лишь пока спать побольше, да и силов набираться.
        Алексей жадно отпил из носика живительной влаги и без сил откинулся на подушки.
        Время в светёлке бежало очень медленно, из всех новостей, пересказываемых ему словоохотливыми сиделками, были лишь о том, что у соседки Акулины куры вдруг крупными яйцами начали нестись, такими, что аж не в пример больше, чем у всех остальных будут в поместье, а ещё и в крапинку такую рыжую. Никак она какой особый заговор для того знает? Не зря же и её родный батюшка Мефодий Селантьевич кузнецом у нас в деревне был отменным. Кузнецы-то, они ведь такие! Они ведь особливую связь с потусторонними силами имеют! Вот и передал он небось своей любимой доченьке малую толику того свово умения. У него у самого-то вона как получалось ранее удачно зубы всем рвать. Со всех окрестных селений страдальцы сюда обращались. А всё почему? А всё потому, что опять же он заговор на то тайный знал.
        - В соседней Татьяновке у помещика Горюнова Ваську Рыжего до полусмерти, рассказывают, чуть было кнутом не запороли. А всё почему? А потому как дерзкий и нерасторопный вдруг этот холоп стал. Видать, не отошёл ещё молодой мужик от горя, с тех пор как его Февронья при родах померла. А кучер Кузьма, тот, что энто барское наказание самолично исполнял, потом по большому секрету конюху поведал, что этого Ваську теперяча в солдатчину отдадут при каком новом рекрутском наборе.
        - В нашей Егорьевке и в самом поместье всё чинно и спокойно, Ляксей Петрович, только вот Савва с Никитой разодрались былочи в кровь. Что уж у них там произошло, бестолковых - все теперь только думают да гадают, и кажется теперь всему обществу, что, видать по всему, здеся, в этой ссоре виноват Никитка. Он ведь ещё с парней на Ефросинью-то заглядывался. Да ведь она по батюшкиному веленью за Савву-то замуж вышла. А Никите-то вот всё сухота да печаль, как видно, по ней сердце гложет, до сих пор ведь он её, с парней всё позабыть не может.
        Из более «информативного» было только общение с батюшкой и с уездным доктором Иннокентием Даниловичем, навещавшим больного еженедельно. Послушав дыхание пациента и внимательно всё осмотрев и ощупав, врач, как правило, уделял какое-то время и на разговоры, не связанные с лечением. Оно, в общем-то, продвигалось весьма успешно, и состояние Алёши теперь уже не взывало никакого беспокойства. Почему было бы не поговорить доктору с таким любознательным и умным пареньком, имевшим свой, не по годам зрелый взгляд на многие окружающие его вещи и события.
        - Бригадир Суворов наголову разгромил под Ореховом в Польше конфедератов, и теперь генералу Апраксину осталось только разогнать всю эту спесивую шляхту по своим местечкам, а кого-то и вовсе в Сибирь переселить, и можно уже будет выводить войска из Речи Посполитой для войны с Турецкой Портой. Теперь-то поляки уже навеки успокоятся и будут себя вести, как и подобает верноподданным Российской империи. А на Днестре князь Александр Михайлович Голицын вот-вот возьмёт эту сильнейшую крепость Хотин, и турком тогда уже точно не поздоровится, хотя, конечно, надо признаться, что уж больно долго он под ней стоит. Ну да, Бог даст, полгода, от силы ещё год пройдет, и война эта должна уже закончиться. Пора бы и нам в долгом мире пожить, только ведь недавно мы закончили ту тяжёлую войну с Пруссией, а тут и ещё вона какая напасть из османов нашлась.
        - Война будет долгой. Просто так турки не уступят нам свои владения, - возражал доктору Алексей. - Для них потеря северных территорий и выход России на Чёрное море, небось, в самых кошмарных снах снятся. А западные страны, желающие сдержать наше усиление, к тому все силы приложат, лишь бы всемерно поддержать турок. С Польшей тоже всё непросто будет. Эта страна и её народ - совершенно западного взгляда, и никак они не видят себя в составе нашей империи. Ох, и намучаемся мы ещё с ними, Иннокентий Данилович. Жили бы они, как хотят, в своём склочном мирке, резались бы друг с другом на саблях после скандальных сеймов. Королей вон всяких польских возводили бы да свергали по очереди и огребали бы горячих постоянно то от Австрии, то от Пруссии соседней, ну или от нас, чтобы лишнего на восток не лезли. Все те средства, силы и кровь, что мы в них вбухаем, ничего ведь нам не дадут всё равно, и народ польский того никогда не оценит.
        - Вы, Алёша, конечно, необычно умный для своих лет мальчик, - с улыбкой отвечал ему врач, - и мне с вами весьма интересно вести такие вот беседы, однако вы совсем ничего не понимаете, в силу своего возраста, в такой сложной науке, как политика. А это ведь самая главная из наук нашего мироустройства будет. И в вопросе с конфедератами, и с османами нас всецело поддержат цивилизованные западные страны. Кому же нужны бунтари в самом центре Европы, когда и в своих-то странах ещё угольки инакомыслия не затушены. А уж вот этот восточный деспот Турция так и вовсе давно уже у всех поперёк горла стоит. Всего-то ещё какой-то лишь один век назад не ее ли армии под стенами самой Вены стояли да угрожали её приступом взять. И до сих пор ведь та Османская Порта множество народов у себя угнетает, кои хотели бы по цивилизованным западным законам жить и своё справедливое управление иметь.
        В общем, было о чём поговорить Алексею с врачом.
        Батюшка Пётр Григорьевич, уже старый, отставной по инвалидности Елизаветинский офицер, занимал больше Лёшеньку рассказами о своей военной службе. Давно заметив у мальчика интерес к военному делу и способности к службе, он, как мог, прививал своему младшему отпрыску такие нужные качества характера, как стойкость, храбрость, ответственность и решительность. С дисциплиной, конечно, у него всё было пока непросто.
        - Ну да молодо-зелено, повзрослеет, Бог даст, а как только ответственность за людей появится, так и к порядку тогда наш Лёшка приучится, - повторял он в ответ на частые жалобы своего старшего сына и снохи.
        Алексей был младшим сыном в мелкопоместной дворянской семье отставного офицера. И так как всё имение, состоявшее из господского поместья с небольшой деревенькой в три десятка крестьянских дворов, по всем правилам переходило в наследование к старшему Павлу, то младшему сыну только и оставалось теперь тянуть государеву службу. С младенчества, по уже устоявшейся в России традиции, он был приписан к Измайловскому гвардейскому полку и считался теперь в отпуске - «за науками». К семнадцати годам, как и предполагал родитель, Алёшенька должен был по выслуге получить своё первое обер-офицерское звание прапорщика, и ему тогда вполне было можно начинать уже службу в войсках. Сейчас же по воинскому реестру военной коллегии у него было унтер-офицерское звание старшего сержанта.
        - Поправишься, крепко на ноги встанешь, я тебе в обучение точной стрельбе свой штуцер дам, - нахмурив брови, торжественно изрёк Пётр Григорьевич. - И боевого припаса, сколько тебе только нужно будет, тоже возьмёшь. Будете вон с Матвеем в ближнем овраге по цели бить. Он-то сам стрелок отменный, я уж его в деле не раз видел. Правда, он, конечно, больше к бою из гладкоствольной фузеи привык, ну да ничего, разберетесь, поди, с ним, чай ты уж и сам не сопля зелёная. Ты, главное, Лёшка, за оружием следи - как за своей зеницей ока! Не дай бог, я нагар в стволе найду, в кремне или замке какой непорядок обнаружу - никогда более ты такого оружия от меня не получишь, будешь вон за зайцами с Матвейкой по полям с его гладкой фузейкой бегать!.. Да заходи уже, Анька! Уже сколько в дверях стоишь, сопишь да всё мнёшься там. Проходи к своему любимому братцу, а я вон работу дворни проверить пойду, совсем они уже от рук у нас отбились, лоботрясы! - и, тяжело поднявшись, батюшка, опираясь на свою трость, вышел из комнатки.
        Аннушка - это был, конечно, лучик света в Лёшкином мире. Старше его на два года, сестра была ему самым близким человеком, наравне с дядькой Матвеем. Рано оставшись без матери, младшие дети Егоровых были очень дружны между собой. И зачастую только ей мог рассказать мальчик про свои самые сокровенные тайны и мечтания.
        Глава 4. Прусский штуцер
        К концу сентября Алексей смог довольно уверенно вставать с кровати, и даже втихаря, когда рядом не было никого из сиделок, он выходил за пределы своей комнаты-палаты. Был Лёшка ещё пока весьма слабым и, пробуя отжиматься от пола, падал в изнеможении уже после второго или третьего подъёма. Но у обоих Алексеев упрямства было не занимать, и он продолжал, прикусив губы от натуги, нагружать и далее свои ослабшие за долгое лежание мышцы.
        - Значит, прав был Пашка, когда говорил, что ты как был, так и остался неслухом! Ведь наказывали же тебе, чтобы даже не думал с этой своей пастели подниматься! Всего лишь месяц с того дня, как тебя бездыханного Матвей принёс, прошёл, а ты уже вон по полу как лягуха болотная скачешь! Или к тебе снова караул приставлять из дворни? Отвечай мне сейчас же, негодник! - на пороге спальни стоял сам, грозный во всём своём праведном гневе, батюшка.
        «И как только подкрасться-то сумел, это с его-то больной ногой и тростью, вот уж истинно старый Елизаветинский егерь!» - с досадой подумал Алексей и, с трудом облокотясь о кровать, поднялся с полу.
        - Сержант гвардии Егоров, занимаюсь гимнастическими упражнениями, дабы рукам своим силу былую вернуть! Ибо ещё при царе-батюшке Петре Алексеевиче, в его потешном войске уже тому зело превеликое внимание уделялось. Если же не подготовлю я своё тело к дальнейшей службе, то, значится, так и буду до самых зимних святок всё на кровати валяться. Только в преодолении тягот телесных и душевных вижу свой путь к полному моему восстановлению, господин секунд-майор! - ответил юноша.
        - О как, - крякнул озадаченно Пётр Григорьевич, сам не замечая за собой, как выпрямился и встал в такую привычную строевую стойку. - Так нужно гимастикусом чётче заниматься тогда, что ты тут по полу-то всё ползаешь. Никогда я ранее такого упражнения в наставлениях не читал и не слыхал даже или же ты сам тут это всё придумал, шельмец?! - и он подозрительно уставился на сына.
        - Никак нет, господин секунд-майор, сие упражнение ещё со времён античного Рима и с эллинских времён известно, а на русский лад так оно «отжиманием» прозывается. Помимо него и других есть превеликое множество, только вот не всякое мне под силу ещё пока будет.
        - Хм. Ну ладно, коли так, тогда продолжай, только без дури и озорства чтобы всё было! - буркнул батюшка. И, уже выходя из комнаты, пробормотал: - И где только всего этого набрался пострел, гимнастикусы, эллины ещё эти. Говорил же я, что занятия с этим французом не доведут Лёшку до добра. От энтих лягушатников если только одного вредного вольнодумства можно набраться.
        К Покрову Алёшка получил разрешение выходить из дома, и с каждым днём его пешие прогулки всё более и более увеличивались.
        - Ну что сказать, Пётр Григорьевич, надо признаться, что никак я не ожидал столь скорого выздоровления от вашего отпрыска. По всем моим самым скромным прогнозам и расчётам ему ещё с месяц нужно было бы в кровати лежать, а он вон, пока мы тут с вами чаи пьём, второй круг уже вокруг сада пробегает. Чудно сие и необычно весьма, - глубокомысленно изрекал уездный врач.
        - И не говорите, Иннокентий Данилович, - соглашался батюшка. - Совсем после того случая стал не похож на себя мой Лёшка. Вроде бы и тот же он, а как будто бы какой-то чужой человек иной раз из него на меня смотрит. У него вон даже взгляд изменился, цепче стал, что ли, увереннее. Вообще ведь меня больше не боится шельмец. Нет у него перед родителем того, прежнего детского страха и раболепия, что был. Так он ещё и шутковать как на равных со мной даже иной раз пытается. Да и походка у него какая-то другая стала. Я ведь, как старый охотник и егерский стрелок, такое-то всегда замечаю. Все движения у него стали чёткие, и прежнего лишнего вихляйства теперяча в них нет. Так идёт по усадьбе, как будто не гуляет просто, а словно на охоту в лес вышел. И к ножам вон страсть заимел, отковал какие-то необычные у дворового кузнеца и метает их вон за сараем в стену. Ещё и топоры с серпами швыряет, да ладно так - я и сам так, как он, не смогу.
        - Ну насчёт того, что у парня движения изменились, так это всё объяснимо, - глубокомысленно изрёк врач. - После такого удара, какой он перенёс, его мозг и похоже что весь организм вообще по-другому переделался и заново затем все свои внутренние и внешние деяния запустил. Он словно бы отбросил всю шелуху и всё то лишнее, что ему мешало. То же самое и по мыслительному делу, его мозга касается, думаю, что только этим и можно объяснить все вот эти необычные странности. Но современная врачебная наука пока ещё слишком слаба, чтобы всё это вот охватить и понять. Так что нам остаётся только принять всё это так, как оно есть, и жить с этим дальше. Мальчик перенёс такой страшный удар молнии, от которого вообще редко кто когда выживает. Чудеса ведь, да и только! Так что будем благодарить Господа Бога за Его милость к вашей семье, Пётр Григорьевич!
        - Соглашусь с вами, Иннокентий Данилович, - кивнул хозяин поместья. - Откушайте вот этого вот земляничного варенья, здесь лишь одни отборные ягодки одна к другой собраны. Что нового в Козельске слышно про войну в Польше и про наше стояние на Днестре? - и мужчины сменили тему беседы.
        - Держи, Алексей, как и обещал ранее, передаю тебе в пользование свой штуцер, - торжественно провозгласил батюшка, протягивая парню вершину стрелкового дела XVIII века. - Тебе с него уже приходилось пару раз стрелять, теперь же вот осваивай сие оружие уже как следует. Только повторюсь я ещё раз: беречь его как зеницу ока! А ты, Матвей, приглядывай за всем как следует, чтобы опять чего ненароком бы не случилось, как в тот раз!
        - Слушаюсь приглядывать, ваше высокоблагородие, - отозвался воспитатель и виновато потупил глаза в землю.
        В руках у Алексея был европейский штуцер, произведённый, как видно, где-то в Австрии, Пруссии или же ещё в каких-то других Германских землях, о чём говорило глубокое клеймо вверху ствола с изображением совы и с готическими надписями по бокам. Массивный стальной ствол, восьмигранный в сечении, имел очень глубокие нарезы, и если судить по метрической системе из XXI века, то калибр оружия составлял на глаз где-то около 15 или даже чуть больше миллиметров.
        Сверху дульной части ствола штуцера к нему была припаяна мушка. Ближе к казённой части был установлен прицел с двумя шитиками с прорезями, задний из которых был постоянным, а передний, соответственно, был перекидной.
        В казённой части ствола затравочное отверстие размещалось напротив полки замка, и именно через него пламя передавалось к пороховому заряду, размещённому внутри ствола. Сам замок, насколько только понимал Алексей, был вариацией оружейных кремниевых систем общепринятого в этом времени французского батарейного замка с полкой, огнивом, курком и всеми прочими его атрибутами.
        Ложе оружия было из полированного, покрытого лаком тёмного ореха. Внизу под стволом была глубокая канавка с отверстием для размещения шомпола, и стояли простые, но прочные скобы - крепежи под проволочные антабки для фиксации ремней любого типа.
        Штуцер был очень удобным оружием, с прекрасным балансом. Его было приятно даже просто держать в руках, и это несмотря на его довольно большой вес в более чем четыре килограмма при относительно невеликой общей длине - чуть более трёх футов, что в метрической системе составляло около метра с небольшим. Всё это получалось за счёт тяжёлого и массивного ствола, но по-другому, как видно, при нынешних технологиях производства попросту и быть не могло.
        - Ну что, Матвей Никитич, пошли пристреливать нашего красавца? - весело подмигнул воспитателю Алёшка и ласково погладил ложе штуцера.
        В недалёком от усадьбы овраге ими было устроено стрельбище. Длина его прямого участка составляла здесь около двухсот шагов (160 - 170 метров), не ахти, конечно, какое расстояние, но для набития начальных навыков стрельбы этого пока должно было хватить. Потом можно было уходить подальше, вёрст на пять в сторону, и бить в направлении одного отвесного холма с ближайшего к нему поля. До начала весенних полевых работ мешать в этой части поместья было некому, так что никаких трудностей с этим не предвиделось.
        - Давайте, Ляксей Петрович, начинайте, - торжественно провозгласил воспитатель, глядя с улыбкой на счастливое лицо парня. - Кремнёвку свою вы не хуже меня уже заряжаете. И этот штуцер тоже не раз уже ранее снаряжали, ну а руки, чай, всё помнят. Осталось только саму сноровку набить, а для хорошего стрелка сноровка - это очень важное дело будет!
        Алексей, конечно, смутно помнил всё, что было нужно делать, но одно дело - это умом помнить, а другое - всё довести до полного автоматизма. Этот начальный навык, судя по всему, ему теперь придётся закреплять и доводить уже до совершенства.
        Достаём из патронной сумки бумажный патрон. Зубами откусываем его кончик и насыпаем небольшое количество пороха в специальную нишу на полке, после чего закрываем полку крышкой. «Так, всё правильно», - Алексей немного помедлил и вспомнил памятью подростка из этого века все свои дальнейшие действия. Курок устанавливаем на полувзвод до вот такого характерного щелчка. Потом засыпаем весь оставшийся в патроне порох в ствол через дульный срез и уже после этого начинаем самую трудоёмкую и долговременную часть нашей зарядки - проталкивание пули внутрь ствола.
        Наша штуцерная пуля отличалась от круглой фузейной и имела своеобразный цилиндрический вид, с закруглением с одной стороны. Для нормальной «закрутки винтом» при выстреле эти пули должны были плотно сидеть в ствольных нарезах, при этом пороховые газы не должны были прорываться вперёд пули по стволу. Чтобы решить эту проблему, был лишь один долгий и весьма муторный путь. Алексей достал из патронный сумки рулончик пластыря из мягкой кожи, оторвал от него кусочек, завернул в него пулю и, достав из-за пояса деревянный молоточек, парой ударов осадил её в ствол. После чего вынул из гнезда шомпол и продолжил вбивать им по стволу пулю до самого заряда. Теперь оставалось только взвести курок на боевой взвод, прицелиться и нажать пальцем на спусковую скобу.
        Отдача плотно прижатого к плечу приклада ударила с непривычки очень сильно! Сказался тут, наверное, высокий калибр - как-никак это всё-таки 15 миллиметров, с весом пули более четырёх золотников, ну или где-то около 17 - 18 грамм. И нужно было ещё учитывать лёгонький вес самого юного стрелка. Да и вообще всё это было очень непривычно как для дворянского недоросля Алёшки, так и для старшего лейтенанта Егорова, с его опытом обращения со стрелковым оружием. Тяжёлый спуск крючка, сильный удар приклада, резкий запах сгоревшего пороха, оглушающий грохот и плотное облако дыма, вырвавшегося столбом из ствола и окутавшего всё вокруг. Всё это было как-то необычно! Тем не менее выстрел был произведён, и стрелок с наставником направились к мишени.
        - Неплохо, неплохо, - покачал головой дядька, показывая сквозную дырину в набитом соломой мешке. - Это, конечно, только сто шагов, но для начала и это будет неплохо. Прибавим-ка мы ещё с полсотни да поглядим, что там дальше будет. Тут ведь вот какое дело, Ляксей Петрович, вы должны штуцер всем своим нутром, всем сердцем своим прочувствовать сполна. Ладно на прямом бое до трёхсот шагов штуцерная пуля особливо-то по сторонам не рыскает и всё время верно, как по прямой линии идёт. А вот ежели это уже будет цель дальняя, шагах эдак в пятистах или даже более того, да коль она вообще вон движется и совсем даже на месте не стоит? Вот тут уже целая премудрость будет, как в такую-то цель издали попасть. Ведь нужно сколько в уме держать всего-то? И силу ветра учитывать, и даже куды он дует, и как та цель, которую ты выбрал, скачет, а ещё, что самое сложное, так это то, что линия боя у той пули кривиться начинает уже после пятисот шагов, и потом её к земле уже очень хорошенько так тянет. Вот и выгадываешь ты всё, чтобы только точно, куда надо попасть. Поэтому и считается, что хороший штуцерник в войсках -
это очень и даже очень ценный воин. Ниже капрала их вообще никому ещё в руки не давали, а так, в основном или старшие унтера или даже вовсе их благородия сим дорогим оружием владели. Думаю, что и сейчас ничего не изменилось в войсках. Ну что, зарядили уже? - и он кивнул на молоток, который после манипуляций с вгоняемой шомполом пулей стрелок засовывал обратно себе за пояс.
        - Зарядился, дядька, но это же мука какая! Ведь я минуты три потратил, только пока пулю в ствол забил, а если вообще все действия вместе сложить, так это же все четыре минуты с лишним для полной зарядки будут, - недовольно покачал головой Лёшка.
        - Ну что же поделать, штуцер, конечно, капризная штука, - пожал плечами Матвей. - Время долгой зарядки - это и есть основная плата за его точный выстрел. Зато хороший стрелок с трёхсот, четырёхсот шагов уверенно одиночную цель сразит. А из пехотной фузеи ты и после ста уже будешь наугад бабахать да только впустую казённый порох жечь. Не зря же в полках после двухсот шагов только залпом приказано стрелять, ибо только так хоть кто-нибудь из строя, глядишь, и попадет, куда начальству надо. Ну что, готовы уже бить со ста пятидесяти шагов? Тогда цельтесь верней, и по готовности - огонь!
        Выстрелы со ста пятидесяти и двухсот шагов положили пулю недалеко от первой. Ничего не скажешь, кучность боя у этого оружия была отменная. И так как двести шагов были предельной прямой дистанцией стрельбы в этом овраге, то наставник решил, что тренироваться пару недель они будут пока что здесь, с этого вот самого места, ну а потом уже можно будет переходить и к дальнему холму и продолжать занятия там.
        Если стрельба Алексея радовала, то вот зарядка оружия требовала от него всё больше и больше времени, мук и хлопот. Первое, второе, третье заряжание штуцера проходили сравнительно легко, а вот последующие уже требовали серьёзной прочистки ствола. Твёрдые остатки нагара чёрного дымного пороха не позволяли просто так вот вбить пулю в ствол уже после нескольких выстрелов. Скорее всего, именно по причине трудности заряжания штуцеры и имели столь короткие стволы, глубокие нарезы и своеобразную форму. И теперь приходилось чистить с помощью шомпола и ветоши как сам штуцерный ствол, так и его оружейный замок, уделяя особое внимание там затравочному отверстию.
        - Забудете хорошо прочистить его, и подведёт оно вас в самый ответственный момент, Ляксей Петрович. Вроде и искра будет добрая от кремня, и на полке порох хорошо вспыхнет, а к заряду-то в стволе ему же не будет пути из-за большого нагара. Так что три или четыре выстрела сделал, и потом непременно проверяй замок. Всё ли там в порядке с кремнем погляди, хорошо ли он зажат между губок курка, чтобы потом бить по огниву, часом, не стёрт ли сам, али и вовсе не разболтался ли на курке. И про погоду ещё не забывайте. При дожде или в большой сырости порох очень быстро отсыревает на полке замка, чуть-чуть только попала туда водица - и пиши пропало, выстрела уж точно не будет.
        В общем, очень это было мудрёное дело, стрельба из стрелкового оружия в XVIII веке. Но сделать с этим сейчас Алексей, разумеется, ничего не мог. Оставалось, только принять всё, как оно есть, и изучить всё здесь до самого совершенства. Так что все сорок патронов из патронной сумки батюшки он расстрелял в первый же день занятий. Дальше аппетиты пришлось сократить, и в день ему выдавалось их уже не более двух десятков.
        - Экономия, сударь, извольте и о семье ещё думать! Вы вот за эти две недели весь наш месячный доход от всех деревенских холопов спалили, - с желчной миной выговаривал младшему брату Павел. - Мы тут на породистого рысака с папенькой копили для будущего племени, а ему, видишь ли, всё бы игрушки с пострелялками! Одно нам разорение от тебя, Лёшка!
        Отношения между братьями всё более и более разлаживались. Для Павла, уже видящего себя во главе поместья, его младший брат был нахлебником и обузой, требующей всё больше на себя затрат и внимания. Тут уже было самое время Аньку спихивать замуж, а ещё ведь нужно было и этого неслуха около двух лет рядом терпеть.
        Видно, жалобы старшего сына на чрезмерные траты пороха, свинца и особой пасты для чистки ствола всё-таки сделали в итоге своё дело и заставили Петра Григорьевича объявить генеральную инспекцию, дабы проверить, был ли вообще толк от всех этих трат и научился ли младшенький за это время хоть чему-нибудь.
        Глава 5. Состязания в штуцерной стрельбе
        Дело было как раз перед самым Рождеством. Морозец бодрил и пощипывал щёки, и пять вёрст пути до того нужного холма, где весь последний месяц проводили всё своё время младший сын с дядькой, трое саней пролетели быстрой рысью буквально за двадцать минут. Из головных вышел сам хозяин поместья со своим главным гостем - уездным предводителем дворянства Аристархом Михайловичем Требуховым. Из двух других подошли Иван Никитич Коньков, уездный судья, и небезызвестный уже всем доктор Иннокентий Данилович Марьин. Все гости были одеты в долгополые шубы и в большие лохматые шапки.
        - Однако, морозец-то хорошо забирает, а, Пётр Григорьевич?! В такой бы холод у жаркого камина портвейн гишпанский потягивать, а не по лесам козельским скакать! - со смехом пробасил уездный предводитель, похлопывая себя по бокам. - Надеюсь, не зря нас сюда наш беспокойный эскулап выдернул? Ему-то эти места привычные, чай, уже полгода почти что сюда вон накатывает, а потом ещё нам в городе местную клюковку с Егорьевского нахваливает.
        - Сейчас, сейчас, гостюшки дорогие, согреетесь уже скоро! - суетился перед высокими гостями батюшка.
        Нечасто можно было вот так просто принять у себя местное уездное начальство, и следовало бы сделать всё, чтобы произвести на него самое благоприятное впечатление. Поэтому уже через полчаса, стараниями прибывших с хозяином дворовых, подгоняемых Павлом, на полянке у холма горели треугольником жаркие костры, над углями на вертеле запекался барашек, а на походном столике пыхтел большой Суксунский самовар - новое чудо чайного дела России.
        - Надо себе тоже эдакую затею прикупить, - прихлёбывая горячий напиток, причмокнул господин Коньков. - Вот так вот побаловать себя на морозе, да ежели после охоты с борзыми, эх, как ведь хорошо-то тогда будет! За сколько же и где приобрёл ты сию забавную затею, Пётр Григорьевич?
        - Дэк в Калуге о прошлом годе по случаю я был проездом, Иван Никитьич, - рассказывал хозяин. - Вот как раз там-то, на местной ярмарке, и заприметил сию чудную диковинку. Заводчики Демидовы ещё при царе-батюшке Петре Ляксеече на Урале хорошо эдак развернулись, ну а при нынешней-то матушке-императрице, да хранит её Господь, и вовсе всё у них там пошло удачно. Да причём так удачно, что даже до нас вот такие хитрые изделия добрались.
        - Да, удивительно сие, - кивал уездный предводитель, - ну что, под это-то дело можно и так расхваливаемой клюковки нам бы отведать, а?
        - Сию минуту, господа! - вскинулся батюшка. - Ванька, шельмец! Неси мигом сюда ту, особливую корзину, про которую я тебе наказывал! - и шустрый мужичок из дворни стремглав понёсся к хозяйским саням.
        - Это твой младший, Пётр Григорьевич? - кивнул предводитель на паренька, что устанавливал на сколоченные деревянные щиты мишени у самого основания недалёкого поросшего сосенками холма. - Тот самый, про которого наш Иннокентий Данилович рассказывал и который от удара молнии уже через пару недель поднялся, а ещё через месяц и вовсе скакать вокруг поместья стал? - и все присутствующие господа с интересом воззрились на того, о ком сейчас шла речь.
        - Совершенно так, - кивнул Пётр Григорьевич. - Как подменили мальчишку после этого. Он и серьёзней стал, и повзрослел как-то сразу. Словно у него на пару-тройку лет разума вдруг прибавилось. Ему ведь только через два года к службе в полку готовиться, а он уже сейчас всё по фортификации, по оружейному делу да по уставам книжицы читает. Всю вон мою библиотеку за эти полгода уже осилил и в соседнем поместье у князей Троекуровых теперяча повадился книги брать. Гимнастикой, какой-то там борьбой с чудным названием, как у эллинов, занялся, бегом, а теперь вот и вовсе стрельбой из моего штуцера увлёкся. Порохового припасу пожёг, страсть просто! Павел вон, мой старшенький, ругается всё, у него ведь каждая полушка на счету. Рачительный хозяин растёт, не в пример младшему Лёшке.
        - Ну давайте тогда, чтобы не мёрзнуть, за доброе здоровье! - крякнул Требухов, и мужчины выпили по третьей доброй стопке клюковки. Первые две, как и положено, были выпиты во славу Христа и Богородицы, матушки-императрицы, а тут уже подошёл черёд порадеть и о своём здоровье.
        - Пётр Григорьевич, я ведь, зазывая сюда гостей, рассказал им про то, что вы сегодня инспектировать стрелковый навык у своего младшего отпрыска собрались, - обратился к старшему Егорову доктор. - А не поучаствовать ли нам вообще в этой затее, всем тем, кто сюда приехать изволил? Вот и развлечение было бы достойное для такой-то компании. Как-никак все присутствующие умелыми охотниками себя числят, а некоторые так даже и в баталиях себя славой покрыли, - подал предложение разрумянившийся с доброй клюковки Иннокентий Данилович.
        - О-о! Весьма и весьма интересно! - откликнулись одновременно Аристарх Михайлович и Иван Никитич. - А там ведь как раз уже и наше жаркое поспеет!
        - Лёшка! Бегом сюда! - гаркнул громовым голосом батюшка. И к нему от мишеней бегом поспешил экзаменуемый.
        - Господин секунд-майор, старший сержант гвардии Егоров по вашему указанию прибыл!
        - Кхм, ну, вольно, не на плацу чай стоишь, - проворчал хозяин и довольно покосился в сторону гостей. - Значит, Лёха, решено, сдавать свой экзамен ты будешь при всей нашей высокой ассамблее. А дабы тебе не было скучно, да и нам с тобой, кстати, тоже, то сии достойные господа изволили составить тебе тоже сегодня компанию. Предлагаю каждому стрелять по пять выстрелов. По одному со ста, затем с двухста, двухста пятидесяти, трёхста, ну и самый дальний выстрел можно будет даже с четырёх сотен шагов сделать.
        - И перед началом состязаний каждому из вновь прибывших стрелков нужно будет дать ещё по три выстрела для пристрелки! - вставил своё слово уездный судья. - Это для того, чтобы само оружие почувствовать. И на кон мы по рублику положим - для интереса, - и он первым положил на столик свой большой серебряный рубль с выбитым на нём профилем императрицы.
        Пётр Григорьевич вздохнул и положил с ним рядом елизаветинский крестовик.
        - Смотри, Лёшка, мне этот рубль после Гросс-Егерсдорфской баталии пожаловали, и я с ним потом через всю войну прошагал. Так что гляди, чтобы он в семье у нас потом остался!
        Вскоре рядом с елизаветинским дарственным лежали ещё три серебряных рубля. Разрумянившийся предводитель тряхнул головой, порылся за отворотом шубы и вытащил пистолет.
        - Вот, от меня лично, как от представителя местной уездной власти. Хороший тульский пистоль с ударно-кремневым замком, он как раз сейчас идёт на вооружение наших драгунских полков. Пары ему, увы, нет, ну да при желании, кому надо, тот и сам ему потом эту пару прикупит, всё равно они по одним лекалам сейчас всеми нашими оружейниками делаются.
        Мужчины выпили ещё по одной стопочке, так сказать, за удачное начало состязаний, и пошла потеха. Вначале каждый покрутил в руках штуцер, примерил его к плечу, пощёлкал курком на холостом спуске, чуть ли не на зуб то оружие попробовал. Всё говорило о том, что стрелки они были многоопытные и к делу стрельбы относились с особой ответственностью и даже любовью.
        Лешка, глядя на всё это, даже немного оробел поначалу - а ну как опозорится тут перед такой-то вот представительной компанией? Но старлей из будущего уверенно ему тукал в мозгу: «Не боись, прорвёмся, главное - не спешить и не дёргаться. Ровное дыхание, плавные движения и мягкий спуск, и всё тогда у нас будет нормально».
        Пристреляв штуцер своими пристрелочными патронами, стрелки вышли на свой первый огневой рубеж. Перед каждым из них была своя мишень, и по команде хозяина поместья каждый соревнующийся произвёл в неё по одному выстрелу в цель со ста шагов. Результат у всех был примерно одинаковым. Каждый пробил чёрное яблочко, вымазанное чёрной сажей, на белой холстине. Мужчины стреляли даже не скинув свои массивные шубы и особенно даже при этом не выцеливаясь.
        Со второго рубежа стреляли уже посерьёзнее, в шубе оставался только предводитель дворянства и сам Лёшка, не скинувший своего полушубка, затянутого поясным ремнём. Целились все тоже подольше, но результат был такой же, как и в первом случае. Все четыре пули стрелков поразили чёрный центральный кружок, только у доктора пробоина была в самом низу, немного вылезая на белёную холстину. Однако все согласились с Петром Григорьевичем, засчитавшим и это попадание, - как-никак, а пробоина-то коснулась чёрного края мишени.
        На третьем рубеже шубу скинул уже и сам Аристарх Михайлович, покрутив руками и шумно продышавшись перед выстрелом. На удивление мишень была поражена всей четвёркой, даже пробоина доктора была ближе к центру, чем в предыдущий раз.
        На четвёртом огневом рубеже в триста шагов после тщательной чистки оружия четвёрка стрелков уже не спешила. Каждый стрелял так, как ему подсказывал его опыт и разумение. Всех дольше тянул с выстрелом судья, трижды поднимая и наводя ствол и затем снова его опуская. Наконец, прозвучал последний выстрел, и все мужчины, словно дети, рванули наперегонки к своим мишеням.
        Стоны разочарования послышались одновременно и от судьи и от доктора. Пули обоих довольно далеко от чёрного яблочка пробили белёную холстину, что была натянута на щиты, и из претендентов на победу теперь оставались лишь только два стрелка. Однако на пятый рубеж допустили всё же всех, ведь по условиям соревнований каждый должен был выпустить свои пять пуль.
        Четыреста шагов было приличным расстояние даже и для XXI века - как-никак это ведь всё те же триста метров, очень немало для пулевой стрельбы. Алексей ласково погладил ложе штуцера, крепко обхватил его цевье и, вжав плотно приклад в плечо, пару раз глубоко вздохнул и выдохнул, затем сделал третий глубокий вдох и замер на месте, не выдыхая. Вот мушка совмещена с целиком, выбираем пла-авно свободный ход крючка и так же пла-авно выжимаем спуск. Бабах! Выстрел, окутав всё облаком сгоревшего пороха, заслонил собою мишень. «Как там всё получилось, попал ли?!» - роились в голове мысли.
        Результаты удивили всех. Чёрный круг пробила только пуля мальчишки. Рядом с «яблочком», но всё-таки в белой части мишени зияла и пробоина Требухова.
        - Ну что же, победа, несомненно, твоя, молодой человек, - сокрушённо пожал плечами Аристарх Михайлович. - Я и сам почувствовал, как при выстреле слишком уж перетянул спуск, видать, от того чуток и «кивнул» ствол. Но ты, конечно, молодец, поздравляю! Как это только во столько-то лет тебе удаётся вот так вот точно стрелять, молодой человек, ну никак не пойму я! Видать, талант у тебя к этому делу есть, талант! - и он поднял указательный палец к небу. А давай-ка, ради интереса, мы с тобой и с пятисот шагов в цель ударим, а? Ты, конечно, уже тут победил, вне всяких сомнений, но теперь уже так это, скажем, для лично интереса постреляем? - и предводитель дворянства озорными глазами взглянул на Лёшку.
        - А давайте, Аристарх Михайлович, - улыбнулся мальчишка. И «главный дворянин» уезда пошёл самолично отмерять расстояние от мишени.
        - Лёшка! Уступи Михайловичу, не порти ты людям праздник, - совершенно серьёзным тоном наказывал сыну Пётр Григорьевич. - Нам ещё тут жить дальше и дела свои решать, а уж я тебя тогда в патронах ущемлять вовсе не буду!
        И вот было отмеряно пять сотен шагов. Учитывая богатырское телосложение предводителя, в метраже это были, пожалуй, все четыре сотни метров. Хорошее расстояние даже для стрельбы из личной «стрелковки» XXI века, а тут у него в руках был старинный штуцер, да и руки эти были вовсе не воина-спецназовца, а всего лишь пятнадцатилетнего подростка. Но Егоров проигрывать никогда не любил, а тем более вот так вот, «на поддавках и уступках».
        - А-а-а, будь что будет, ну отберёт потом батюшка штуцер, буду тогда из драгунского пистоля в стрельбе упражняться и посильнее на физику поднажму! - мальчишка упрямо тряхнул головой в такт своим мыслям и пошёл на огневой рубеж.
        Тут всё повторилось в точности так же, как и на предыдущих четырехстах шагах. Единственно, что даже при его-то резком зрении мишень сейчас элементарно «плавала» вдали, и поймать такую трудную цель было делом вовсе не лёгким, тем не менее три положенных ему выстрела прозвучали.
        - Ну вот и отпали все сомнения, господа, никакой случайности тут просто на просто быть не может. У твоего парня, Пётр Григорьевич, несомненный талант к стрельбе из нарезного оружия, - провозгласил общее мнений учёный доктор. А две пробоины в мишени Аристарха Михайловича против трёх у Алексея всем всё наглядно подтверждали.
        - Представьтесь по всей форме, господин Егоров! - сдвинув сурово брови, потребовал у накрытого стола предводитель уездного дворянства.
        - Старший сержант гвардии Измайловского полка Егоров Алексей. Нахожусь в отпуске от службы до достижения срока призыва и по обучению наукам.
        - Объявляю вам, сержант гвардии Егоров, моё личное благорасположение! Если вы и в прочих военных науках такие успехи, как в стрельбе, имеете, так вам тогда прямая дорога в службу в гвардию, именно там вы высот быстрее всего добьётесь, - поздравлял парня Требухов. - Ну да это уже не мне решать, а вашему папеньке. Пока же на правах старшего в звании из всех здесь присутствующих, как полковник в отставке, объявляю тебя победителем в штуцерной стрельбе и передаю причитающийся приз из четырёх рублей серебром и вот этот вот драгунский пистоль, - и Аристарх Михайлович указал рукой на стопочку серебряных рублей и лежащий рядом с ней пистолет.
        Лёшка был на седьмом небе. Выходит, что и здесь он чего-то уже стоил и даже успел за столь малый срок после слияния сознаний добиться. Одно его только смущало в этот сладостный миг - это батюшкин кулак и тот грозный вид, с которым он его втихаря демонстрировал. Да не радовала ещё такая ехидная и презрительная ухмылка старшего братца Пашки, подносящего к вкушающим зажаренного барашка гостям очередную бутылочку крепкого из стоящих недалече саней. «Ну что же, в каждой славе есть толика горькой зависти и непонимания», - философски подумал Лёшка и пошёл чистить штуцер.
        Глава 6. Троекуровы
        Знакомство с князьями Троекуровыми у Алёши состоялось ещё в октябре месяце, сразу же после Покрова. Пробегая свою дальнюю дистанцию на самой границе земель батюшкиного поместья, он вдруг услышал лай собак от ближайшего перелеска и из праздного любопытства свернул в ту сторону. На открывшейся его взору полянке мальчишка заметил сидящего на попоне благообразного пожилого мужчину, который, морщась и постанывая, растирал вытянутую ногу. Около него крутились две лохматые породистые борзые, а рядом хрумкала пожухлую от морозца траву гнедая кобылка.
        - У вас что-то случилось? Чем я могу быть вам полезен? - Алексей с самым искреннем участием смотрел на пострадавшего.
        - Кто вы, милейший? Представьтесь, будьте любезны! - мужчина попробовал было сам приподняться, но, зашипев от боли, вновь сел на свою подстилушку.
        - Я младший сын помещика Егорова, Алексей, - представился мальчишка. - Занимаюсь тут бегом, стараюсь наверстать свою физическую форму после недавней болезни. А с вами-то что тут приключилось? - и он вопросительно уставился на дядьку.
        С виду это был весьма не бедный человек и, судя по всему, из благородного сословия, о чём говорила его хорошая одежда, дорогая сбруя, седло на лошади и притороченное с ним рядом ружьё в чёрном кожаном чехле с большой серебряной пряжкой.
        - Я ваш сосед, юноша. Владелец поместья Троекуроровых - Иван Семёнович. А приключилась со мной неприятность нынче. Лохматка со Звонарём подняли вот в этом вот перелеске лису и на меня же её и выгнали. Всё бы было хорошо, но, как видно, моя Звёздочка ногой в нору попала или ещё в какую-то выбоину угодила и хорошо потом эдак взбрыкнула. А я в это время как раз готовился рыжую плутовку кнутом уже с ног сбить, примерился только да размахнулся как следует - и вот вам печальный результат сего неудачного действия, как раз сейчас перед вашими глазами. Я вот тут сижу весь избитый, а Патрикеевна, как видно, теперь ухмыляется да наблюдает за нами со стороны.
        - Хорошо смеётся тот, кто смеётся последний, ваше сиятельство, - усмехнулся, выслушав рассказ князя, Алексей. - Если не будет никаких последствий после падения, то, думаю, что ей тоже будет не до веселья с такими-то активными помощниками, - он кивнул на резвящихся неподалеку собак. - Позвольте осмотреть вашу ногу? - и он присел возле князя.
        - А вы разбираетесь в лекарских премудростях, юноша? - с усмешкой спросил его Иван Семёнович и попытался было сам сдёрнуть с ноги сапог, но тут же резко дёрнулся и застонал от боли.
        - Тише, тише, ваше сиятельство. Не скажу, что хорошо, однако с нашим уездным эскулапом из Козельска Иннокентием Даниловичем я хорошо знаком, и кое-чему из своих премудростей он уже меня научил, пока сам присматривал за моей болезнью. Да и книги по лекарскому делу он мне давал почитать, - ответил Алексей и взглянул вопросительно на ногу.
        - Ну что же, тогда это меняет дело, коли уж даже лекарские книги вам довелось читать, тогда пожалуйте, - кивнул, иронично усмехнувшись, Троекуров. - Только снимайте сапог, пожалуйста, уж не спеша юноша, так, потихоньку-помаленечку.
        Перелома у князя не было. Нога у него была опухшей в районе щиколотки, и там же растекался уже багровея синяк. Как видно, при падении с лошади стопу пострадавшего увело в сторону, и его сустав, выскочив из суставной сумки, растянул, если даже не разорвал связки. В любом случае здесь нужен был настоящий врач, чтобы правильно вправить сам вывих. И нужен был лёд, для того чтобы сбить отёк, ну и хорошая фиксация суставов - для последующего заживления травмы. Поэтому следующим, чем занялся Алексей, это была поимка лошади, мучение с посадкой на неё травмированного хозяина и путь до усадьбы Троекуровых.
        - Подсаживайтесь сзади, Алексей! Моя Звёздочка нас обоих легко увезёт, - предложил князь юноше.
        - Да что вы, ваше сиятельство, вы же сами сказали, что тут всего-то пять вёрст до вашей усадьбы. Для меня-то эта пробежка вовсе даже и не в тягость будет, - Лёшка улыбнулся и ещё прибавил ходу.
        Так они вместе и преодолели все эти пять вёрст по подмёрзшей грунтовой дорожке среди покрытых инеем лесов и полей.
        Княжья усадьба Троекуровых впечатляла. Была она построена в виде италийского дворца на самом взгорке возле пруда. Двухэтажный каменный дом с большими боковыми флигелями, соединявшимися сквозной колоннадой, был весь снаружи отделан белым мрамором. По сторонам большой парадной мраморной лестницы стояли каменные изваяния эллинских героев, мифических персонажей и древних богинь. Вокруг же усадьбы был разбит огромный парк с аллеями, сходящимися к дворцу, с искусственными рвами, каналами, перекрытыми красивыми мостиками, с островками и фонтанами. Всюду среди аллей стояли беседки, стилизованные домики и многочисленные статуи и скульптуры. Всё видимое пространство вокруг было в зелёных насаждениях из декоративного кустарника и деревьев.
        Сам дворец внутри был отделан богатой гипсовой лепкой, а на стенах кабинетов и комнат были наклеены богатые обои самых разных цветов и оттенков. Обставлен он был мебелью из красного дерева с бронзой и позолотой, обитой к тому же ещё бархатом и штофом. Вокруг стен стояли большие столовые часы и картины в массивных золочёных рамах. Размещались они в зависимости от того, для чего предназначались все эти многочисленные помещения, в своих определённых местах и в соответствующих общему порядку залах и комнатах. Натюрморты в основном украшали стены столовых или гостиных. В кабинетах можно было увидеть сцены из охоты или войны. В коридорах и проходных залах было много портретов людей в париках и при парадных мундирах.
        Всё это Алексей с совершенно искреннем восхищением рассматривал, пока хозяина всего этого великолепия устраивали на диване в гостиной. За врачом уже послали карету, и около князя сейчас суетилась княгиня с довольно миловидной девицей и их многочисленной прислугой.
        - Знакомьтесь, мои дорогие, это наш сосед и мой спаситель, весьма, кстати, интересный молодой человек, Егоров Алексей Петрович, сын Петра Григорьевича.
        - Арина Ивановна, - милостиво улыбнулась уже довольно немолодая, но приятная женщина и протянула руку Алексею.
        Он как-то неловко дёрнулся и поцеловал протянутую руку княгини.
        - А это Машенька, моя младшенькая, - кивнул Семён Павлович. - Два старших сына, Андрей и Григорий, сейчас находятся на службе в действующей армии. Так что мы тут втроём в этом вот провинциальном имении проживаем.
        Алексей взглянул на самую младшую представительницу княжеского рода и совершенно неожиданно для себя понял, что он буквально по уши влюбился в неё с первого взгляда. Да и как было не влюбиться в такую очаровательную и милую девушку? Маша, как видно, была чуть старше мальчишки. Её светлые кудрявые локоны спадали ниже груди. На чистом и правильном личике с аккуратным, точёным носиком и чувственными губками блестели весёлые голубые глазки, и вся она светилась какой-то милой нежностью и чистотой.
        Ох уж эти гормоны пятнадцатилетнего парня! Алексей густо покраснел и промямлил что-то такое невнятное, представляясь буквально на автомате. Выглядело со стороны всё это, конечно, комично и нелепо.
        - Ну всё, всё, засмущали дамы нашего гостя, - проворчал хозяин. - Мари, покажи-ка ты ему лучше нашу библиотеку. Сей любознательный юноша очень любит читать, и, как мне сам давеча сказал, он уже осилил всё то, что у них только было из книг. Думаю, ему было бы весьма полезно ознакомиться со всем тем, что тут у нас здесь есть. А мы пока займёмся моей ногой.
        - Пойдёмте, Алексей, - приветливо улыбнулась Маша и пошла по лестнице впереди него на второй этаж.
        Библиотека Трубецких была воистину огромной и была составлена по определённой программе. В неё входили книги по истории, политике, экономике, литературе, философии, военному делу и многим другим отраслям наук. Здесь также были переводы сочинений Макиавелли и Боккалини, славянские рукописи, труды писателей античности и многое другое.
        Теперь как минимум пару дней в неделю Алексей проводил в поместье Троекуровых, и влекла его не только любовь к литературе или искусству, но и разгоравшееся всё сильнее чувство к милой Машеньке. Её родители общению подростков не препятствовали. Девице было уже пятнадцать. До начала традиционного брачного возраста было всего пару месяцев, а завидных женихов на горизонте пока что ещё не было. Почему бы молодёжи между собой не общаться, тем более что они были в соседях и испытывали друг к дружке взаимную симпатию. Алексей производил впечатление весьма воспитанного и ответственного молодого человека, а Машенька тоже была добронравной и весьма благоразумной девицей. Вот и ворковала парочка целыми днями во дворце или на совместных прогулках вокруг усадьбы.
        Только батюшка Алёшки хмурился и порою ворчал, прознав про увлечение своего младшего отпрыска:
        - Баловство это всё, пустое! Нечета мы, служилые дворяне, целым князьям. Позабавится она с тобой, Лёшка, и за графа какого-нибудь потом замуж выскочит, а ты вон так будешь себе сопли на кулак наматывать, жених! Тебе бы сначала чин поручика выслужить и какое-никакое худое именьице с парой десяткой душ прикупить. Или же за доблестную государеву службу всё это же выслужить. Вот потом тебе и можно будет думать о девицах да обо всяких там амурах. Да и вообще, Трубецкие теми ещё вольнодумцами у нас в губернии слывут. Не зря Иван Семёнович аж при матушке Елизавете Петровне в опалу попал и потом был вынужден совсем сюда вот, в это своё дальнее поместье, со столицы перебираться. Смотри, Лёшка, чтобы не задурили тебе голову все эти философы да поэты! - и он кивнул на книгу в толстом кожаном переплете, что была сейчас в руках у юноши.
        - Да это же свод воинских уставов, батюшка, ещё от царя Алексея Михайловича собранный в одну единую книгу! А также первый устав Иоганна Якоби фон Вальхаузена «Воинское Искусство», что состоял ещё век назад на Русской службе, и «Книга Марсова» нашего императора Петра Алексеевича здесь же, вместе со всеми в одну единую сведена.
        - Хм, ну так бы и сказал, что ты Петровские уставы читаешь, - успокоился отец. - Это уж точно более полезным делом будет, чем французские романы и всякие там труды с измышлениями философов читать!
        Глава 7. Часовой есть лицо неприкосновенное!
        - Отбил, коли! Отбил, коли! Резко фузею со штыком вперёд, в живот его супостату, и сразу же резко выдёргиваем назад. Чуть дольше, Ляксей Петрович, задержите его в брюхе и не сможете вот так вот просто назад выдернуть, намертво застревает штык у него там, так и останетесь тогда без оружия в руках, а на вас-то уже новые враги наскакивают! - объяснял приёмы штыкового боя дядька Матвей. - Поэтому тут главное - это сила и резкость удара. Русский солдат всегда на штыках других побивал, и науку эту нужно обязательно кажному служивому крепко-накрепко усвоить. Вам-то, конечно, как будущему охфицеру, больше на шпагу или же саблю полагаться придётся, но ведь всякое тоже в бою может случиться, глядишь, и сей навык тоже когда-никогда, а верную службу сослужит.
        И Лёшка снова ворочал тяжеленной фузеей ещё с тех Петровских времён, что служила по случаю выхода из строя её казённой части только лишь как орудие для штыкового боя. Искусство это было весьма не простое, бывало так намашешься ружьём на занятиях, что аж целый час потом руки трясутся, и ещё плечи от усталости ломит.
        - Убьёт ведь, убьёт мальчишку! - голосила дворовая баба Акулина, пробегая мимо того самого места за сараями, где Лёшка занимался фехтованием и боем на штыках.
        - Кто кого убьёт-то, ты что орёшь, как скаженная? - крикнул ей вслед дядька, но той уже и след простыл. - Пошлите, Ляксей Петрович, посмотрим, что там опять у дворовых стряслось, да и вам передохнуть от ратных трудов надобно, вон от соломенного чучела одни лишь обрывки только на шесте остались.
        Весеннее апрельское солнышко жарко припекало Калужскую землю. Ещё недельку и совсем стает снег с полей, освобождая их для трудов рачительного крестьянина. Пока же шла усиленная подготовка к посевной. Проветривалось и подсушивалось семя, что следовало заложить в пашню, осматривались сохи, плуги и бороны, чинилась всякая упряжь для тягловой скотины и прочие приспособы. Все, как обычно, были при деле и спешили быстрее исполнить свою работу. За всем, разумеется, был строгий надзор в лице управляющего поместьем Игната Фёдоровича, старшего сына хозяина Павла ну и, конечно, самого барина Петра Григорьевича.
        От семенного амбара слышался свист кнута, удары и резкие вскрики жертвы. Десяток мужиков и баб жались к жердяной оградке, наблюдая со страхом и жалостью за той экзекуцией, что происходила сейчас на их глазах. Открывшаяся Алексею картина впечатляла.
        На длинной нестроганой скамье лежал зафиксированный за руки и ноги верёвками Харитошка, лучший дружок Алексея по многим их детским дворовым играм да шалостям. Был он сыном конюха, шестнадцати лет от роду и на год старше Лёшки. Характер парень имел лёгкий, весёлый да покладистый. Как и водится, с десяти-одиннадцати лет впрягся Харитон в тяжёлую крестьянскую работу, помогая семье и отрабатывая положенную барщину. Всё бы было хорошо, да у Павла Петровича как раз сегодня было весьма прескверное настроение, ну вот, видно, и подвернулся Харитошка под его тяжёлую барскую руку.
        Очередной переносимый с амбара мешок ржи был, как видно, сильно подопревшим и лопнул в самое неудачное для этого время, как раз когда перед амбаром проходил старший господский сын. Зерно высыпалось в грязь буквально под самые господские кожаные сапоги. Следствие было проведено на месте немедленно. Решение его было однозначным - виноват в порче господского имущества, ибо допустил при этом своё личное разгильдяйство, халатность и недогляд. Вердикт был вынесен тут же: пороть кнутом без жалости, чтобы всем другим неповадно было, причём пороть прилюдно и незамедлительно! Следовало показать холопам всю твёрдость господской власти, ибо расслабились они за зиму, свои бока в избах у печек отогревая! Исполнение приговора было поручено проводить кучеру Савелию, а это тоже, надо сказать, был очень хитрый и весьма продуманный ход. Каждый в поместье Егоровых знал про весьма непростые и прохладные отношения между господским кучером и конюхом Осипом, и вот теперь одному из недоброжелателей представлялась возможность выместить всё плохое на сыне своего давнего недруга.
        - Ещё, ещё, добавь ему плетей! - с какой-то жадной радостью приговаривал Павел, раздувая ноздри.
        На спине у парня свежие рубцы обильно сочились кровью, сам же он уже не дёргался резко и не вскрикивал так истошно при каждом ударе, как это было в самом начале, а лишь судорожно вздрагивал всем телом и тихонько постанывал, уронив лицо на скамью.
        Вот она, изнанка просвещённого века Екатерины в самой её красе! Барин мог забить до смерти, замучить своего холопа, продать его самого или всю его семью оптом или в розницу, разлучая мать с детьми или жену с мужем. Скотина порой жила лучше, чем простой люд в это время. Всё это Лёшка знал из курса изучаемых им ранее наук, но одно дело - знать или слышать, и другое, когда вот всё это творится у тебя лично на глазах.
        - Запорет, запорет ведь насмерть! - причитала мать Харитона Марфа. Отец мальчишки стоял тут же и тяжело глядел себе под ноги, вздрагивая от каждого удара по спине сына.
        Не выдержав, Марфа кинулась в грязь под ноги господину и, размазывая грязь по своему лицу, прижалась лицом к его сапогам.
        - Простите мальчишку, барин, простите, Христа ради, прошу! Мы всё вам отработаем сполна! Простите его, он уже и так без памяти лежит!
        - Пшла вон, дурра! - брезгливо оттолкнул сапогом бабу Павел. - Чё лезешь, полоумная!
        Что-то вдруг перевернулось в эту минуту в сознании у Алексея. Дальше он уже действовал как будто на автомате.
        - Возьми! - резкая и хлёсткая команда заставила Матвея безоговорочно схватить фузею с примкнутым штыком, а Лёшка уже тем временем подскакивал к кучеру. Левая рука парня перехватила его правую с зажатым в ней кнутом в самой её верхней точке, готовую уже опуститься вниз для очередного удара. Правая подхватила её же сбоку за плечевое основание. Подворот под тяжёлое тело. Колени резко выпрямились из полуприсяда, и Савелий под дружный «Ах-х!» дворни смачно шмякнулся на спину прямо в лужу.
        Бросок через плечо проведён чисто! «Иппон!» Алексей резко развернулся и, сделав два шага, оказался прямо перед Павлом.
        - Пошёл быстро к папеньке на доклад, стервец! Чуть его человека насмерть не запорол! Ну! - и Алексей сделал ещё шаг вперёд, глядя прямо в глаза взрослому мужчине. И ошалевший от всего только что здесь произошедшего, Павел, несмотря на свой возраст, положение и статус будущего хозяина поместья, вдруг как-то разом съёжился, отвёл взгляд в сторону, неловко развернулся и молча, не оглядываясь, засеменил по направлению к дому.
        - Сняли Харитошку со скамьи и в избу его бегом! - бросил Алексей дворне. - А ты, тётка Марфа, в Татьяновку быстрее беги, там по осени Ваську Рыжего секли, так тётка Евдокия его за неделю после того на ноги подняла, небось, мазь какая-то ещё осталась у неё! На вот, отдадите ей, - и он протянул серебряный гривенник матери дружка.
        - Спасибо, милостивец, - бухнулась снова в грязь Марфа. - Век не забуду, за тебя буду молиться.
        Тут же рядом стоял в поклоне Осип, а по его лицу текла скупая мужская слеза.
        - Бог в помощь, лечите Харитона, - кивнул Алексей и развернулся к Матвею. - Пошли, что ли, в дом, дядька, опять я, похоже, тебя подвёл, набедокурил снова, да?
        - Хм, - глубокомысленно хмыкнул Матвей, - здесь ведь дело посерьёзней, чем все прежние шалости, Ляксей Петрович, будут. Я-то что! А вот с вас Пётр Григорьевич может теперяча очень строго за всё спросить, вы ж как-никак господскую волю перед дворней прилюдно принизили. Ай-яй-яй! Как же нехорошо-то всё тут получилось!
        Алексей вдруг резко остановился и пытливо вгляделся в глаза наставника.
        - Сознаюсь, погорячился я, дядька. Но что же мне, так и стоять там было, и смотреть, как мальчишку при отце, матери убивают, да?! И это за прелую-то мешковину и жмень зерна?
        - Так все ведь мы в руках Господа и его наместников на земле грешной и под управлением власти кесаревой. Всегда же простому человеку безропотно положено властям подчиняться. Не к бунту же, коли несправедливость какая затеялась, теперяча-то нам идти?
        - А я к бунту и не призывал никого, - буркнул Лёшка. - А всё же пустую жестокость терпеть ещё не приучился пока тут у вас, - и крепко, эдак по-взрослому выругался. - Пошли дядька, буду сам за всё отвечать перед батюшкой. Ты, главное, тверди, что не успел меня в сторону отвести, что фузеей я тебя отвлёк и в руки тебе её дал специально, вот ты и держался от меня в стороне, дабы только она мне в руки ненароком не попала! - и решительно направился к крыльцу, на верхней ступени которого уже высился сам грозный хозяин поместья. А поражённый Матвей так и остался стоять на месте, «переваривая» всё, только что им здесь услышанное. Особенно его зацепило то «солёное» выражение, какое совершенно спокойно только что тут выдал Лёшка. Ещё одна загадка к портрету его воспитанника теперь добавилась у дядьки.
        - Ну что ты на этот раз мне ответишь, шельмец?! - заорал Пётр Григорьевич, потрясая кулаками. - Опять на какой-нибудь артикул императора тут будешь ссылаться, который запрещает господам своих холопов прилюдно пороть? Против родного брата перед всей дворней уже с оружием пошёл! Ты что же это, на каторгу за призыв к бунту захотел?! Отвечай сейчас же, сукин сын!
        Алёшка встал по стойке смирно и чётким размеренным голосом ответил на предъявленные ему обвинения.
        - Никакого призыва к бунту с моей стороны даже близко не было! Неисправная кремнёвая фузея, предназначенная для занятий штыковым боем, была передана на сохранение воспитателю Матвею, и перед той дворней она даже и не показывалась вовсе. Вмешался я в экзекуцию токмо по той причине, что все холопы, по сути, есть личная собственность помещика Петра Григорьевича Егорова, и пороть их или же даже лишать жизни может лишь он самолично или же это можно содеять по его прямому указанию. Павел же такой же сын хозяина поместья, как и я сам, и, судя по всему, он превысил все свои полномочия, не являясь напрямую хозяином провинившегося. Ведь указа батюшкиного на порку холопа не было. К тому же он чуть было не лишил жизни Харитошку и не принес тем самым прямой разор его господину. Я же очень сомневаюсь, зная ваш справедливый характер, что вы, батюшка, решились бы забить насмерть мальчишку, да ещё и на виду у его родителей. Вот потому-то и вмешался в сию экзекуцию до принятия вами самоличного и верного решения, - и Лёшка склонил голову в почтительном поклоне.
        Егоров-старший хотел было по привычке заорать, но, нахмурившись, задумался. В словах «сукиного сына» был совершенно чёткий смысл, и стоило вначале всё хорошенько обдумать, а уже затем и принимать верное решение.
        - Быстро к себе в комнату и до завтрашнего утра из неё не выходить, чтобы даже носу наружу не показывал! Считай себя пока под арестом, а завтра я тебе лично озвучу свою волю! - и батюшка захромал в ту сторону, откуда только что явились оба его сына.
        Наутро Алексей был вызван в кабинет Петра Григорьевича, где он и выслушал его отцовскую волю.
        - За прилюдное оскорбление своего старшего брата, наследника семейного имущества и фамилии, опять же за подрыв авторитета господской власти в поместье старший сержант Алексей Петрович Егоров приговаривается к ежедневному несению караульной службы по всей выкладке, при мундире и при фузее, в течение полной недели, без обеда и пития воды во время стояния на посту.
        Тут же батюшкой был зачитан Указ Императрицы Всероссийской Екатерины II от 1765 года о полном повиновении крестьян помещикам и разрешении отправлять их на каторгу в Сибирь, а также Указ от 1767 года «о запрете на жалобы крепостных».
        - И к Троекуровым ходить я тебе запрещаю! От них вся эта либеральность идёт, от них!
        Алексей всё молча выслушал, поклонился, никаких вопросов у него не было, на душе же было муторно и пусто. Желания оставаться в поместье больше у него уже не было. Нужно было как-то выбираться в этот большой и сложный мир Российской империи XVIII века и жить дальше самостоятельной взрослой жизнью.
        Неделя наказания шла мучительно медленно. Крыльцо господского дома выходило на его южную сторону, и, стоя в своей форменной чёрной треуголке, в суконном кафтане, в туго стянутых под коленями тёмных штиблетах и высоких сапогах, стиснутый к тому же широким ремнём с патронными сумками и с кожаным ранцем за спиной, Лёшка потел, глядя оловянными глазами перед собою вдаль. Самое тяжёлое время у него было после обеда. Все в доме только что заканчивали трапезу, и запахи долетали с кухни и гостиной просто одуряющие. А солнце, не по-апрельски жаркое, стояло как раз в самом зените, выгоняя обильный пот из под головного убора. И стоять ему так было ещё долгие четыре послеобеденных часа, это ещё не считая тех, что он уже отстоял утром.
        - Лёшенька, я тебе мяса варёного принесла, водички вот холодненькой испей, - пыталась хоть как-то облегчить его долю добросердечная Анна. Но мальчишка продолжал стоять не шелохнувшись, стойко неся свою штрафную вахту.
        Павел же издевался, как только мог, подчёркнуто громко прихлебывая из ковшика холодную воду и прохаживаясь буквально в полуметре от часового. Возмездие не заставило себя долго ждать. Как-то, слишком увлёкшись своей мелкой местью, он перешёл все дозволенные рамки и со смешком дёрнул молчаливую, как статуя, фигуру за ремень. Приклад тяжёлой фузеи неожиданно резко ударил его сверху по стопе, заставив что есть мочи заорать от боли.
        - Часовой есть лицо неприкосновенное! Отойти на три шага от поста! - раздался рык часового, и в лицо отскочившего и оторопевшего от неожиданности Павла уставился трёхгранный наточенный штык.
        Как ни странно, никаких неприятностей за этот инцидент не последовало, скорее всего, старый елизаветинский офицер провёл «политбеседу» со своим старшеньким, и он теперь обходил одинокую фигуру у крыльца большим полукругом.
        24 апреля, в предпоследний день постовой службы, у Лёшки был день рождения. На вопрос отца, не нужно ли перенести караульный день на последующий, штрафник только молча покрутил головой в треуголке и занял свой пост.
        - Упрямый, шельмец! - то ли одобряя, то ли осуждая его, ругнулся Пётр Григорьевич и зашёл в дом.
        Так и прошла эта долгая и тяжёлая неделя.
        25 апреля, сдавая дежурство отцу, Алексей подал по всей форме письменный рапорт и пошёл отсыпаться. А отставной елизаветинский майор сидел, глубоко задумавшись, за письменным столом кабинета и время от времени поглядывал на бумагу, где стояло лаконичное:
        «Прошу вас, отправить меня из отпуска для постоянной службы в первую дунайскую армию генерал-аншефа графа Петра Александровича Румянцева.
        Старший сержант гвардии Егоров А.П.
        25.04.1770 г., подпись».
        Глава 8. Дорога в действующую армию
        - Ну что, Алексей, вот и настала нам пора прощаться, - с отчётливо слышной ноткой грусти в голосе сказал сыну Пётр Григорьевич. - Может быть, оно так и лучше будет, всё равно ведь вам с Пашкой не ужиться здесь вместе. Рановато, конечно, тебя ещё на службу определять, цельный год ведь по всем срокам своего первого офицерского чина ждать. Ну так ведь и я ещё при императрице Анне Иоанновне в своём полку в капралах службу начинал, а то время уж не в пример вот энтому, весьма смутное тогда было. Без немецкой фамилии или же без Биронской протекции дальше унтеров и вовсе тогда нашему русаку ходу не было. Сейчас-то, конечно, уже полегче с этим стало. Жаль вот только, что с гвардейским чином тебе придётся расстаться, на обычный армейский его сменив. Ну да, с другой стороны, ну его, ещё наберёшься какой-нибудь дури в столицах, а в действующей армии-то чай всегда при деле будешь.
        Пачпорт тебе выправлен, подорожная из уездной канцелярии с проездными имеется, выписка из военной коллегии и от разрядной комиссии ты на руки получил. Служи верой и правдой стране нашей и матушке императрице, сынок, - напутствовал Алексея отец. - Штуцер мой, шпагу и пистоль призовой со всем припасом и амуницией с собою забирай. Лучше было бы, конечно, тебе тесак с собой дать, да со шпагой-то ведь оно солиднее будет, сразу ведь каждому станет ясно, что портупей юнкер из дворян перед тобой стоит, а не какой-нибудь там унтер Ванька из подлого мужицкого сословия. В помощь тебе и в услужение мною Матвей определён. Он мужик верный, меня вон в своё время тоже по баталиям с пруссаками сопровождал, думаю, и тебе он тоже сгодится.
        Павел со своей супругой провожать братца даже не вышли. Дворня прощалась с младшим господским сыном душевно и совершенно искренне. Ляксея Петровича за его добрый и весёлый нрав все тут любили и уважали. В имении Троекуровых не обошлось без обильных слёз и нежных обещаний любить, ждать и никогда милого Лёшеньку не забывать.
        Всё, жребий был брошен, и у Алёшки начинался совершенно новый этап в его жизни - служба в Русской императорской армии. Но до этой самой армии ему ещё предстояло добраться.
        На отцовской бричке, управляемой Осипом и запряженной парой лошадей, они за полтора суток добрались до Сухиничей. Дальше отсюда нужно было добираться только лишь «на перекладных».
        В России на далёкие расстояния можно было передвигаться или в личном экипаже, со своим кучером да на собственных лошадях или же на почтовых, как все здесь говорили, «на перекладных». Передвигаться на своих было делом долгим и весьма хлопотным, ведь лошадей нужно было часто останавливать для отдыха и кормления. Езда же на почтовых - перекладных была возможна только лишь на больших почтовых трактах, то есть на дорогах с движением почтовых карет между станциями (ямами, отсюда пошло и название «ямщик»). Станции эти, ямы, располагались друг от друга верстах эдак в тридцати-тридцати пяти. Для такой езды батюшка выписал в уездной полиции города Козельска подорожную, являющуюся по своей сути свидетельством на право получения почтовых лошадей, причём получения согласно занимаемому предъявителем чину и званию.
        Лёшка ехал на почтовых «по казённой надобности», чин он имел, самый что ни на есть маленький, поэтому полагалось ему не более трёх прогонных лошадей. На почтовой станции станционному смотрителю предъявлялась подорожная, которую тот регистрировали в свою особую книгу и принимал от путника положенную за проезд плату. После чего, при наличии свежих лошадей, путешествующие ехали до следующей станции, где повторялось всё то же самое, что и до этого, на предыдущей. Порядок здесь был везде один. Плата, называемая «прогонной», бралась повёрстно, то есть с каждой версты, и составляла она по три копейки за десять вёрст на каждую лошадь в центральных губерниях страны.
        Обстановка на почтовых станциях была всюду самая что ни на есть удручающая. Хлопоты замученных до смерти станционных смотрителей, утомительное ожидание освободившихся лошадей, наглость высоких чинов или просто благородных нахалов, требующих себе упряжку в первую очередь. Тяжкие ночёвки в неблагоустроенных и тесных помещениях, отвратительная кухня в трактирах - всё это довелось на себе испытать Алексею вместе с сопровождающим его дядькой сполна. Действовать нахрапом, как это делали многие другие, не позволяло ему ни воспитание, ни маленький служивый чин. Кто он такой! Простой недоросль, «унтиришка», дворянский сын, следующий к месту службы. Отсюда и было к нему столь снисходительное отношение всех почтовых служителей, уже давно привыкших к хамскому отношению и к наглости путешествующих.
        Скорость передвижения по российским хлябям была весьма невысокая, от силы где-то не более ста вёрст в сутки проезжали путники.
        Совсем другое отношение было к правительственным курьерам, или как их здесь называли, фельдъегерям. Для них на каждой станции всегда приберегались особые, курьерские лошади. Алексей зачастую лично наблюдал, какая начиналась суета на станциях при подлёте этих самых курьеров. Особый звон их колокольчиков почтовые смотрители различали загодя и тут же начинали подгонять своих подчинённых.
        - Быстрей, закладывайте лучшую шестёрку! Не слышите, что ли, фельдъегерь через десять минут уже здесь будет! Опять, что ли, в зубы получить захотели?!
        И действительно, государевы курьеры тут особо не церемонились. Чуть только замешкались почтовые с его отправкой - и всем сразу же прилетало сполна. Потому-то и могли они передвигаться так, как стояло в государевых рескриптах утверждающих их службу: «ехать столь поспешно, сколько сие будет возможно», вот и преодолевали они порой по двести вёрст в сутки.
        Проезжая через Киев и сделав там двухдневную остановку, путники полюбовались на древний город и Днепр, а затем направились в сторону Умани. Места тут уже были неспокойные. Два года назад здесь прокатилась Колиивщина - разрушительное восстание гайдамаков, выступавших против национального гнёта православных Речью Посполитой, послужившее затем поводом для объявлении войны России Оттоманской Портой. Несколько раз по этим местам проходили отряды восставших, польских конфедератов, татарские разъезды и полки русской регулярной армии. По окрестностям бродили шайки мародеров, дезертиров и атаманов всех видов, мастей и национальной принадлежности, поэтому здесь следовало передвигаться со всей осторожностью и желательно не поодиночке.
        В небольшом грязном местечке Балта на пыльной и сонной почтовой станции получить бричку быстро, как, впрочем, это обычно и было, не удалось. Перед Алёшкой следующие к армии офицеры уже забрали три перекладные упряжки, и, когда, наконец-то, дошла очередь и до него, на двор заехала хорошая карета на рессорах. Высокий офицер в мундире подполковника, при парике и с явно слышимым акцентом потребовал немедленно запрягать ему самых лучших лошадей, потому как он спешил к самому генерал-аншефу графу Румянцеву. В противном же случае и при малейшем промедлении он обещал всем показать эту самую «русскую кузькину мать» и демонстративно ударил набалдашником своей трости по столу смотрителя.
        Оставшиеся уже после всех этих путников две немолодые кобылки влачили теперь бричку Лёшки неспешно в сторону Днестра. Жаркое солнце уже коснулось края горизонта, и окружающие старинный тракт рощи да перелески отбрасывали теперь на дорогу свои длинные тени.
        Сонный молдаванский крестьянин, правивший бричкой, сбросил оцепенение и, обернувшись, что-то быстро-быстро заговорил своим пассажирам.
        - Что он там лопочет-то, Матвей, ничего я не могу разобрать, - поморщился Алексей, глядя на загоревшего до черноты молдаванина.
        - Да говорит, что до станции не успеть нам уже никак, придётся, как видно, уже где-нибудь здесь заночевать, - откликнулся дядька. - Ещё говорит, как я его понял, что речка тут рядом есть, Ягорлыком называется, видно, вот туды нам и надо будет править. И вы уж, Ляксей Петрович, оружию-то свою наготове всё время держите, неровён час, пригодиться оно может, ох и не добрые эти места, как я вокруг погляжу.
        Дядька как в воду глядел, уже в сумерках, не доезжая с полверсты до небольшой буковой рощицы, Лёшка услышал недалёкий глухой выстрел фузеи, а за ним сухо треснули и два пистолетных.
        - Вперёд давай, что встал! - вдруг, неожиданно для самого себя рявкнул он на оробевшего кучера, остановившего в страхе повозку, и направил на него штуцер.
        Мужик захлопал глазами и что есть сил стегнул лошадей. Через минуту быстрого хода перед ними предстала классическая картина - «не ждали!».
        В пересохшем русле небольшой речушки стояла со свёрнутым колесом уже знакомая Алексею карета. Возле неё на земле неподвижно лежало три тела, и, как видно, уже из последних сил отбивался шпагой припёртый к самой её двери знакомый им по станции подполковник. Вокруг него с какими-то копьями и даже тройкой фузей при штыках расположились какие-то дико орущие оборванцы, а двое их товарищей уже заходили молча офицеру со спины, видно, пользуясь тем, что сейчас жертва занята другой и более явной опасностью.
        - Стой! - отдал команду Лёшка и, на ходу выпрыгивая из брички, упал на колени в придорожную пыль. Плавно выжимая спуск своего штуцера, он боковым зрением с удовлетворением отметил, как выпрыгнувший следом за ним Матвей вскидывает к плечу и свою егерскую фузейку.
        Хлоп! - и тяжёлая пуля штуцера откинула от спины офицера того разбойника, что уже примерялся его рубануть сзади саблей. Лёшка закинул оружие за спину и, выхватив шпагу, с громким криком ринулся на остальных разбойников.
        Бах! - разнёсся грохот фузейного выстрела, и большая круглая пуля, как перезревший арбуз, расколола голову тому, кто сейчас подступал к Алексею самым первым со штыком наперевес.
        Тот, второй, кто наступал подполковнику со спины, бросив на землю ружьё, улепётывал теперь к лесу со всех ног. В оставшейся четвёрке царила теперь явная неразбериха. Двое в широких шароварах и с копьями наизготовку пятились теперь прочь, та же пара, что была в солдатской оборванной форме и при фузеях, продолжала стоять на месте как вкопанная, поводя лишь жалами штыков на офицера и на подоспевшую к нему подмогу. Лёшка на бегу выстрелил из пистолета, с досадой отмечая промах. Но, как видно, именно этот хлопок и свист пули и послужил тем самым толчком к бегству для «шароварных». Они резко развернулись и дружно рванули вдоль русла речушки. Офицер же, воспользовавшись сумятицей, отбил шпагой штык фузеи и, коротко ругнувшись, проткнул его хозяина.
        Шорх! - чуть отклонённый шпагой Лёшки штык второго оборванца распорол рукав камзола на плече, чуть оцарапав кожу. На всю жизнь он запомнил этот свой первый смертный бой в сумерках. Блеск острия штыка, злое перекошенное лицо мужика в драной солдатской форме, звон шпаги о сталь. Сбоку выметнулась фигура Матвея, раздался глухой удар приклада его фузейки, и мужик в форме рухнул на землю. Всё! Этот бой был закончен.
        - Ви есть ранен?! - воскликнул офицер, подбежав к Алексею.
        - Нет, ваше высокоблагородие, - покачал он головой в ответ. - Штык лишь камзол распорол да ещё немножко кожу задел, - и, вложив шпагу в ножны, представился: - Старший сержант Егоров Алексей, следую к месту службы, в первую армию графа Румянцева.
        - Как это любят русские говорить - немножко ранен, немножко убит, немножко ехать, немножко стоять, - усмехнулся офицер. - Я есть барон Генрих фон Оффенберг, старший картограф воинский коллегий её императорского величества. Я тоже немножко ехать в первый армий, и, похоже, что немножко вам благодарен, Алексей, за свой спасений, - и он с искренней улыбкой протянул свою руку пареньку.
        Алексей помялся и крепко её пожал.
        - О-о, это есть рука не мальчик, но мужа! - воскликнул барон. - Тогда я понимать, почему от вас с вашим адъютантом так убегать все эти разбойник! Просто они немножко вас испугаться, да?! - и он весело и громко расхохотался.
        - Да нет, что вы, это мой дядька, воспитатель Матвей. Мне пока по чину адъютант никак не положен, - сконфуженно протянул в ответ юноша.
        - Вот! - поднял указательный палец кверху немец. - Опять этот интересный русский слово - «пока». Пока не положен. Будем надеяться, что этот пока не продлится очень и очень долго. Как я понимать, ведь вы есть претендент на первый офицерский чин?
        - Ну да, - кивнул, невольно покраснев, Алексей. - По цензу выслуги надеюсь получить звание прапорщика в следующем году, ваше высокоблагородие.
        - Не нужно говорить о чинах, Алексей, для вас, пока рядом нет никто из армейский командир, я есть просто Генрих Фридрихович, ваш добрый друг, если, конечно. вы сами это не против? - и он подмигнул Алёшке.
        - Хорошо, Генрих Фридрихович, - кивнул тот. - А как так оказалось, что вы поехали без конвоя, всё-таки, извините, и должность, и ваше звание весьма приличное?
        Всему виной этот ваш русский авось, мой дорогой друг, - усмехнулся барон. - Я должен быть дожидаться конвой в Балте, но вот этот самый русский авось сказал мне, что можно немножко поспешать, и тогда я уже завтра быть в армий. Всё было очень хорошо, но на этом переезде у кареты отвалиться колесо, а потом из кустов выскочить все эти разбойник. Они убить мой адъютант, а кучер убежать в лес, - с грустью рассказывал барон. - Всё было бы очень и очень плохо, и я уже приготовился немножко умирать, но тут появляться вы.
        Дальше всё было понятно, и, пока Матвей связывал оглушённого им пленного, Алексей с его высокоблагородием отправился осматривать поле боя.
        Адъютант, высокий унтер в мундире Преображенского полка, лежал на животе возле кареты без движения. Перевернув его, Алексей с бароном увидели большую кровоточащую рану, зияющую в области сердца.
        - Ай-яй-яй! - покачал головой Генрих. - Очень жаль Игнат, какой хороший рисовальщик карт он быть, а как местность на глаз хорошо снимать. Это есть очень тяжёлый утрата для меня. Придётся запрашивать ещё людей в коллегий, - и, осмотрев остальных покойников, он направился на зады кареты.
        Здесь в пыли как раз и лежал тот самый разбойник, которого Алексей поразил самым первым из штуцера. Был он с виду гораздо чище и опрятнее остальных, при хороших кожаных сапогах, каракулевой папахе, широком поясе на шароварах и в цветастом кафтане. В одной руке у него была зажата хорошей выделки сабля, в другой же был взведённый кремневый пистоль. Пуля попала ему сбоку, в область подмышки, и, как видно, смерть разбойника была мгновенной.
        - Вот и в этом мире пришлось перечеркнуть чью-то жизнь, - с грустью подумал Алёшка, закрывая погибшему глаза.
        Барон потоптался около убитого. Взглянул с интересом на юношу и кивнул в ту сторону, откуда они сюда приехали.
        - Какой расстояний стрелять, Алексей?
        Лёшка посмотрел туда, куда сейчас глядел немец, пожал плечами и сказал просто:
        - Да шагов сто, может быть, даже чуть больше будет. Стрелять быстрей было нужно, боялся, что вот этот вас саблей вдруг сзади рубанёт. Хорошо ещё, что второй его дружок струсил и своё ружьё выбросил - его-то мне достать было уже нечем.
        - Ой-ой-ой, - покрутил головой барон. - Да вы есть хороший стрелок, прямо как егерь, да, мой друг?! Сто шагов дистанций, видеть плохо из-за сумерки, стрелять сверху вниз и так хорошо попасть. Не зря у вас есть такой дорогой штуцер!
        - Да ладно, - махнул Лёшка. - А вот из пистоля я ни в кого не смог попасть, так, шуганул только тех шароварников.
        - Найн, найн, - опять покрутил головой офицер-картограф. - Пистолет стрелять только стоя, ты бежать, и ствол очень-очень сильно туда-сюда прыгать, - и он показал, как сильно дёргается ствол пистолета при движении. - Я попал из свой пистолет, только когда стоять, - и барон кивнул на двух лежащих возле кареты разбойников. - Это есть твой трофей, - он, освободив саблю с пистолетом из рук лежащего, спустил его курок на предохранительный взвод и протянул всё оружие Алексею.
        На ночь устроились недалеко от места схватки. Матвеем под раскидистым карагачем был разложен костёр, возле которого и расстелили попоны, войлочные коврики и всякие другие подстилушки, что были взяты из брички и кареты. У картографа с собой была хорошая корзинка с провиантом, которым он щедро поделился со своими попутчиками.
        Обжаренный на углях окорок, лепёшки из кукурузной муки, брынза, козий сыр, яйца с зеленью и овощами, запиваемые тут же водой из бурдюка, - что может быть лучше для путника в такую безлунную южную ночь? Вино немец юноше не предложил, попивая его сам из своей кожаной фляги, - ибо рано еще, как он сам и сказал, глубокомысленно ткнув в звёздное небо указательным пальцем.
        - Да не больно-то и хотелось, - усмехнулся про себя Алёшка, устраиваясь поудобнее на кошме возле костра. Его сторожевая вахта была второй, сразу же после барона, и, ещё раз проверив своё оружие, он уставился в ночное небо.
        Звёзды большой серебряной россыпью сверкали над самыми головами. Было такое чувство, что небо здесь гораздо ближе к человеку, чем в его родных северных широтах. Казалось бы, только протяни руку и можно будет достать звезду. Мерно стрекотали цикады, где-то угукал филин, вдали лаяли и подвывали шакалы - приднестровская лесостепь жила своей жизнью.
        «Удивительно, - думал Алексей, - сколько человек живёт, столько он и воюет с себе подобными. Какие только армии завоевателей не видела эта земля, ещё древние киммерийцы, скифы, сарматы и даки владели ей. Потом тут укрепились римляне, построив свои знаменитые защитные Траяновы валы. Видела эта земля волны великого переселения народов из готов, гуннов и славян, прошедших здесь широкой полосой в своё время. Византийцы, половцы и печенеги - все отметились на этой земле. Сколько же битв она видела, сколько крови тут было людской пролито, и вот теперь здесь предстояло сойтись армиям Османской и Российской империй. Да и он уже успел пролить на эту землю кровь человека. Что ещё предстоит ему, какие испытания готовит жизнь, кто он вообще в этом мире и для чего сюда пришёл? Вопросы, одни лишь вопросы…»
        Веки Лёшки отяжелели, и он сам не заметил, как уснул. Матвей нагнулся над пареньком и накрыл его своим верхним кафтаном. После чего подкинул дровишек в костёр и, отойдя подальше в сторону, присел у куста, укутавшись лошадиной попоной. На его коленях покоилась егерская фузея и тесак. Теперь глазу не мешал огонь, а чуткое ухо охотника чётко вычленяло каждый звук в ночи. Так и встретили рассвет - кто-то дежуря и охраняя покой, кто-то мерно посапывая под тёплым кафтаном дядьки, а кто-то и вовсе выводя звонкие тирольские рулады.
        Утренние сборы были недолгими. Пойманы и запряжены в починенную карету лошади, затушен костёр. Наскоро перекусив, путники отправились в сторону Дубоссар.
        Бричка, оставалась на месте ночлега, сюда же были снесены и прикрыты дерюгами и ветками побитые в схватке разбойники. Захваченного же в плен дезертира путники взяли с собой, его следовало передать в руки военно-полевого суда.
        - Но-о, родимая, трогай! - громко крикнул Матвей и немного подстегнул коренного.
        Отдохнувшие за ночь лошади резко взяли с места, а до действующей армии оставалось чуть больше дня пути.
        Глава 9. Полевой штаб первой русской армии генерал - аншефа графа Румянцева
        - Ваши документы, юноша! - старший дежурный офицер первой армии строго с головы до ног осмотрел стоявшего перед ним навытяжку Алёшку.
        - Старший сержант Егоров Алексей! Прибыл с сопроводительными документами в действующую армию генерал-аншефа графа Румянцева из родительского поместья, где проходил обучение наукам! - чётко представился тот и протянул стопку своих сопроводительных бумаг секунд-майору.
        - Лицо не мытое, камзол запылённый и весьма скверно зашитый, оружие не по уставу нацеплено, - и он кивнул на притороченные за пояс пистолеты. - Плохо службу в войсках начинаете, юноша. А ведь вы ещё в портупей-юнкерах состоите и на обер-офицерское звание только лишь претендуете сейчас. Какой же вы пример простому солдату тут собираетесь показывать, а?! - и навис над прибывшим с самым суровым и каменным лицом.
        «О Господи, я как будто в своё время попал! - с тоской подумал Лёшка. - Здесь опять такие же «комендачи», как и три века спустя, с их вечными придирками и угрозами. Осталось ещё только «губой» меня попугать, и картина вообще, точь-в-точь с той самой из далёкого будущего совпадёт».
        - Если и дальше собираетесь так службу нести, мне вас будет проще на гауптвахту поместить, сержант, глядишь, хоть там вы ума-разума наберётесь, в тёмной сидячи, - всё не унимался «местный комендант».
        «Ну вот, так я и думал, - философски вздохнул Лёшка, - ничего не меняется в этом бренном мире».
        - Кхм! - кашлянул, привлекая внимание майора, стоявший поодаль недавний попутчик Лёшки, уже закончивший свою процедуру регистрации. - Я есть сам благодарен сей юноша, за его очень смелый действий против разбойников. Камзол он разорвать и свой рану иметь, когда спасать меня, старший офицер генерального штаба воинской коллегии её императорского величества, - и барон напыщенно встряхнул головой в своём накрахмаленном парике. - Если бы не его решительный действий, я бы тут с вами не стоять, и мой важный карты с бумагой тогда бы мог попасть неизвестно в чей руки. А это всё есть очень-очень строгий государственный тайн. Так что вам, господин секунд-майор, нужно лючше сказать спасибо сей храбрый юнош, чем его вот тут так ругать. Я ведь сам очень спешить и торопить его в ваш штаб, ведь граф Пётр Александрович очень меня ожидать, он так сильно нуждаться в хороший картограф, - и Генрих фон Оффенберг по-приятельски подмигнул строгому секунд-майору.
        - Ну что же, ваше высокоблагородие, тогда будем считать это делом улаженным, - кивнул уже более покладисто дежурный офицер. - А всё же молодому человеку впредь наука будет, что нужно в порядке себя содержать, чай не из подлого сословия-то сам родом будет. Вас сейчас же проводят к командующему армией. Он уже извещён о вашем прибытии и готов вас принять немедленно, - козырнул он уважительно барону. - А унтер-офицер Егоров пока что подождёт своё распределение при штабе. Казачий разъезд уже послан в то место, где на вас было совершено нападение разбойников, глядишь, Бог даст, и найдут этих оставшихся в живых злодеев. Их ведь нынче очень много развелось в этих местах. Ну а вашего пленного, что вы с собой связанным привезли, мы уже передали в руки военно-полевого суда. Судя по всему, сам он из дезертиров будет, а разговор с такими во время военных действий короткий. Ну да то уже не моё дело. Прощайтесь с попутчиками, господин подполковник, и пройдите к командующему, - и «комендач» прошёл с бумагами Алёшки в соседний большой шатёр.
        - Ну что, Алексей, не прощай, а, как говорить в России, - «до скорой встречи», да? - и барон, широко улыбнувшись, обнял Лёшку. - Я желать тебе только удачи и скорый рост в чинах. Думать, мы ещё с тобой увидеться, а это мой маленький презент от добрый друг, - и он протянул юноше ножны чёрного цвета, откуда выглядывала костяная ручка кинжала с полукруглым бронзовым навершием. - Это есть швейцарский охотничий кинжал Гольбейна, очень хороший клинок, уверяю, как раз для такой умелый егерь, как ты.
        Алексей вынул поданный ему кинжал из богатых ножен и невольно им залюбовался. В его руках был классический обоюдоострый клинок с широким лезвием, заканчивающимся на конце острейшим жалом. Именно такие кинжалы станут прообразом офицерских ножей у штурмовых отрядов SA Германии XX века, а потом уже и вожделенным трофеем для тех, кто громил эту «коричневую чуму».
        - Владеть им на славу, Алексей! - и, ударив по плечу юношу, барон ушёл вслед за сопровождающем его молодым прапорщиком.
        Пока Лёшка ждал назначения, у него было время осмотреться вокруг. Лагерь Первой дунайской армии Румянцева представлял собой самый настоящий муравейник. Всюду были видны передвигающиеся строем команды солдат с унтерами или же с обер-офицерами во главе. Куда-то скакали отряды казаков, драгун и кирасир. Вот к рогаткам, ограждающим штаб, подскакал неполный десяток гусар в своих пыльных доломанах, а их офицер, бросив поводья коня подскочившему рядовому, заспешил к выскочившему навстречу дежурному унтеру. В отдалении занимался муштрой под мерный барабанный бой строй солдат с длинными фузеями на плечах. По песчаной дороге четвёрки крепких лошадей катили три блестевших на жарком солнце бронзовые пушки. За ними, в отдалении, в шлейфе пыли следовали две парные конки с зарядными ящиками. От стоявших ровными рядами белых палаток, где периодически мелькали фигурки людей, доносились до штаба чьи-то истошные крики.
        - Опять в Выборском полку у Думашева солдат для порядка порють, - кивнул в сторону дальних палаток подошедший к Алексею молодой и высокий прапорщик. - Ты что, новенький сам? Я слышал, ты только что с подполковником к нам на службу прибыл? - и он внимательно посмотрел на Алексея.
        - Да он меня подвёз по пути просто, - ответил любопытному прапорщику Лёшка. - Мы уже возле самих Дубоссар только с ним познакомились. А так, я всё со своего имения с дядькой на почтовых перекладных к вам сюда добирался.
        - А-а-а, вот оно что-о, - протянул понимающе прапорщик. - А я-то уж думал, что ты из фазанов, ну как бы из барчуков важных, генеральских будешь. А ты, стало быть, нашенский, из служивой породы. Ну тогда ладно, коли так. Меня самого Сергеем зовут. Сергей Андреевич Сенцов, прапорщик Апшеронского полка! - представился собеседник. - Так-то до подпоручика, если по общей выслуге, мне всего лишь год остался, - и он солидно почесал светлый пушок над верхней губой. - А если какое хорошее дело случится, так ведь за геройство могут же и досрочно к следующему чину представить. А так, на сегодня, я тут в помощь дежурному по штабу от своего полка на энти сутки определён. Вообще, мне ещё до вечера тут стоять.
        - А мне ещё год до первого офицерского чина трубить, - вздохнул тяжело Лёшка. - И куда я теперь попаду, вообще пока не ясно.
        Сенцов помолчал, ковыряя серый песчаник сапогом, и, посмотрев искоса на Лёшку, предложил: - А хочешь в моём Апшерском полку служить? У нас полковой командир знаешь, какой хороший? Колюбакин Сергей Иванович, из настоящих командиров, а не из паркетных или штабных, как некоторые. А знаешь, какой он смелый? Всегда в первых рядах колонны со шпагой наголо идёт. Вон при недавних баталиях у Рябой Могилы и при Ларге наш полк вообще только лишь троих солдат убитыми потерял, ну и ещё пятерых ранеными вынес, а все остальные целёхонькие из сих громких дел вышли. Хотя саму турку мы там положили и не счесть сколько! Не зря же у нас говорят, что Колюбакина сильно удача любит.
        - Хм, - хмыкнул удивлённо Лёшка. - А что, так можно вообще, что ли, чтобы в тот полк поступить, куда ты сам захочешь? Я вот в егерях служить хочу, неужто сможешь мне помочь?
        - Ну ты, брат, и ска-ажешь тоже! - протянул с улыбкой Сергей. - В егеря ему сразу захотелось! Не-ет, туда Лёха так просто не попасть. В егеря только после трёх лет службы в строевых ротах берут, да и то только тех, кто проворен весьма и стреляет метко. Я вот даже и не мечтал там раньше служить, а сейчас и подавно у меня уже нет желания, уж больно хлопотно это, по полям да по лесам бегать. Ну так что, замолвить за тебя словечко, что ли? А то смотри, коли в гренадёры попадешь, так будешь там постоянно на себе огромный ранец таскать, гренады опасные метать и целыми днями маршировать да штыком чучело колоть. А вот ежели тебя в артиллерию возьмут, так там и вовсе придётся пушечные заряды таскать да орудийный ствол банником надраивать сутками. Это ещё когда ты в офицеры там сможешь выслужиться, вот уж где действительно-то намаешься сполна!
        Алексей подумал и кивнул головой.
        - Давай в Апшеронский! Что для этого от меня нужно-то?
        - Ну, пяток рублей, я думаю, что хватит, - неуверенно почесал голову под треуголкой Сенцов, оглядывая с головы до ног Лёшку.
        - Не-е, нету у меня столько серебра, - покачал тот грустно головой. - Поиздержался я в этой дороге весьма, пока сюда на перекладных добрался. Мне ведь и так еле-еле на дорожные расходы даденных подорожных хватило, ещё и свои добавил. Если вот только трофейная сабля сгодится, погляди, говорят, что весьма добрая вещь, - и он крикнул Матвею, сидящему в теньке поодаль: - Никитич, а давай-ка ты сюда мою трофейную саблю!
        Сергей вынул клинок из ножен, осмотрел со знанием дела её гарду, лезвие, покрутил саблей в воздухе и, как видно, остался ей явно доволен.
        - Годный клинок, как видно, у польского шляхтича сия корабела до тебя была, это по её витой рукояти видно. Жди пока здесь! - и он быстро ушёл в сторону той большой палатки в виде шатра, куда время от времени заходили и откуда потом выходили какие-то озабоченные обер-офицеры и унтера.
        Через минут двадцать прапорщик с весьма довольным видом подошёл к Лёшке и весело ему подмигнул.
        - Ну вроде всё сладилось, Егоров, через пару часов зайдёшь вон в этот штабной шатёр и спросишь там поручика Светильникова. Он тебе выдаст предписание на руки и вернёт все твои документы. Ты не журись, главное! Считай, что уже без пяти минут Апшеронец! - и он с размаху хлопнул Лёшку по плечу.
        - Спасибо, ваше благородие, - кивнул тот благодарно.
        - Да ладно тебе расшаркиваться-то, отблагодаришь, как вон сам прапорщика получишь, - улыбнулся ему в ответ Сенцов. - У меня-то ведь рука лёгкая, Лёшка, ты, главное, сам за меня держись. Ну да ладно, мне уже пора караулы менять, ты, главное, дождись, когда я с дежурства сменюсь, а потом мы вместе с тобой в полк отправимся. Там уж я тебя полковому командиру и всем нашим офицерам сразу же и представлю, - и он, развернувшись, поспешил куда-то быстрым шагом за палатки.
        Через пару часов, как ему и было сказано, Алексей явился в указанный шатер, оказавшийся походной канцелярией, и, представившись сидящему за небольшим походным столиком каптенармусу, спросил поручика Светильникова.
        - Проходи сюда, сержант! - крикнули ему из-за ширмы, и, пройдя за неё, Алексей предстал перед сидящим за столом весьма щеголеватым офицером.
        - Ладно, ладно, - остановил он представлявшегося по всей форме юношу. - Успеешь ещё доложиться как и положено в своём полку. Итак, сим днём, десятого июля одна тысяча семьсот семидесятого года от Рождества Христова, ты, Егоров, определяешься в Апшеронский пехотный полк полковника Колюбакина в чине старшего сержанта, вот тебе на то предписание и все твои остальные документы. Служи честно, Егоров, полк хороший теперь у тебя и командир у него такой же, ему и под стать. А через год, я надеюсь, мы будем из военной коллегии представление на твой первый офицерский чин ждать. Человека своего, что с тобой из имения прибыл, поставишь на кошт как нестроевого волонтёра в полку, тебе-то всё равно пока ещё денщик не положен. Время придет, и потом сможешь его уже к себе взять. Ну а коли он не захочет вообще при войсках оставаться, так пусть сам в имение отправляется, уже своим ходом, армия на себя его доставку взять не может. Ну всё, ступай уже на службу, - и поручик вяло взмахнул рукой.
        Алексей взял документы и, разворачиваясь, взглянул на стоявшую рядом со стулом штабного офицера саблю в таких знакомых ножнах. По всей видимости, тому представленный Сенцовым подарок понравился.
        В животе у Лёшки с утра ничего не было, и, как говорится, «кишка кишке там марш играла». Перекусить удалось лишь тройкой сухарей, запитых тёплой водою из фляги.
        Там же, при перекусе, Алексей сообщил Матвею, что быть при нём у дядьки пока не получится, и у него есть теперь выбор: или же своим ходом следовать в батюшкино имение, или же оставаться нестроевым солдатом в том полку, где ему и самому теперь придётся в унтерах служить.
        Тот только всплеснул руками.
        - Да как же я вас, Ляксей Петрович, оставлю-то тут одного?! Что же я нашему барину-то отвечу там, в имении? Да как же я ему на глазах-то один покажусь?! Нет уж, Ляксей Петрович, коли вместе мы сюда приехали, так, Бог даст, и домой вместе поедем, как вот только с туркою уже замиримся. Ты, Ляксей Петрович, значится, с офицерским шарфом и при полном параде будешь, а я уж так, по-стариковски за тобою перед нашим барином встану, - и старый солдат скромно улыбнулся.
        Уже вечером к одуревающим от скуки и жары Лёшке с Матвеем наконец-то подошёл Сенцов и позвал их за собой. Был он в весьма приподнятом настроении. Как-никак это хлопотное суточное дежурство при штабе было позади, и теперь уже можно было вернуться в свой родной полк.
        - Ты, главное, там по струнке стой и глазами высокое начальство ешь. Наш полковник шибко любит уставного унтера, да и офицера такого же он тоже любит, - поучал прапорщик Алексея. - Он, конечно, поначалу строгим тебе, небось, покажется, но вот потом, уже когда послужишь с ним немного, поймёшь ты его и обязательно полюбишь. Справедливый он командир у нас, а это главное. За спины солдат никогда не прячется и своих людей Колюбякин всегда бережёт. У нас даже порки-то не бывает, как вон у того же Думашева или в каких-нибудь других полках, или же в отдельных батальонах.
        Под эти рассказы о жизни полка, о его делах и об офицерах прошли они так версты эдак три. Всюду в лагере разжигались костры, возле которых солдаты готовили свой нехитрый ужин, состоявший, как правило, из каши, сдобренной мясцом или салом. Несмотря на свою немудреность, дух от этих котлов доносился до путников одуряющий и весьма аппетитный, а во рту у Лёшки давно уже стояла голодная слюна.
        Глава 10. Апшеронский пехотный полк
        Все подразделения первой русской армии Румянцева располагались в полевых условиях в виде большого каре. Каждое из них знало в случае тревоги своё место в общем войсковом построении и было готово немедленно его занять.
        Апшеронцы занимали обширную площадку возле самой речки Большая Салча, сейчас, в эту изнуряющую июльскую жару, практически уже пересохшей. Белые, выцветшие на солнце палатки стояли ровными рядами, а в центре полкового лагеря возвышалось несколько объёмных командирских шатров. На костровой площадке, как и во всём русском войске, сейчас шло приготовление ужина. Кое-где уже были расстелены рогожки, на которых около больших котлов сидели кружком солдатские артели из восьми-десяти человек. Служивые неспешно и с достоинством черпали деревянными ложками из этих самых котлов только что приготовленное ими самими варево.
        - К господину полковнику с докладом, а это со мной, доложи Селантий, - Сенцов, заходя в шатёр, обратился к дежурному унтеру, кивая на стоявшего с его бока Лёшку. - Как там Сергей Иванович-то сам, в духе ли, не гневался ли на кого часом?
        Пожилой унтер-офицер с пышными чёрными усами и двумя галунами на обшлаге рукавов кафтана, что говорило об его чине фурьера, подпрапорщика или каптенармуса, с достоинством выслушал вопрос молодого офицера и так же степенно ответил Сергею:
        - Его высокоблагородие только что изволили откушать, а теперь чаи пьють. Велели пока их не беспокоить. Сами же пока что в добром расположении духа были.
        Из шатра вдруг послышался окрик, и насторожившийся унтер мигом метнулся за входной полог шатра.
        Через минуту он же выскочил наружу и торжественно объявил:
        - Господин полковник желает вас принять немедленно, - и, насторожившись, загородил дорогу Матвею: - Ты-то куда, остолопина, пыром прёшь, не видишь, что ли, тут только господ принимают!
        - Но-но, полегче тут! - развернувшийся к каптенармусу Алексей решительно отодвинул его в сторону. - Этот человек здесь со мной, и вообще он сам из солдат вышел, всю семилетнюю войну с пруссаками на штыках провёл, так что ты тут аккуратнее то с этим остолопом, дядя!
        Усатый на это только выпучил глаза, а Сенцов хохотнул, и вся троица шагнула за порог.
        Прапорщик вытянулся по стойке смирно и, вскинув к треуголке руку, чётко доложился:
        - Ваше высокоблагородие, дежурство при штабе армии сдал без нареканий. Сопроводил в наш полк определённого на службу нового унтер-офицера. Никаких особых указаний от командующего для вас пока не было. Доложился прапорщик Сенцов!
        В командирском шатре перед зашедшими стоял невысокий, с острыми чертами лица и внимательными глазами военный. Выслушав рапорт Сенцова, он перевёл свой взгляд на Алексея. Тот подобрался и, вспоминая свои курсантские годы, сделал «вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим начальство не смущать», как и завещал когда-то давно в своём указе царь-батюшка Пётр I.
        - Ваше высокоблагородие, старший сержант Егоров для прохождения службы в Апшеронский пехотный полк прибыл! - рявкнул он что есть мочи и уставился поверх треуголки полковника.
        - О как! - хмыкнул тот. - Из каких ты сам-то будешь, сержант?
        Алексей набрал в грудь воздуха и выдал громкой скороговоркой:
        - Младший сын отставного секунд-майора Егорова Петра Григорьевича Алексей из Козельского уезда Московской губернии. Отправлен батюшкой на действительную службу в войска из отпуска в поместье, где проходил обучение наукам.
        - Тише, тише, Алексей, не нужно орать так, чай не на плацу сейчас находишься, а у полкового командира в шатре, - усмехнулся Колюбакин.
        - Вырабатываю командный голос, ваше высокоблагородие, - чуть сбавив тон, прямо как в известном фильме ответил юноша и начал буквально есть глазами стоявшего перед ним офицера.
        - Ух, хитёр, хитёр стервец! Где докладывать-то так лихо научился? - покачал с ухмылкой головой командир полка. По всему было видно, что этот диалог с зелёным унтером ему явно нравился.
        - Находился под началом своего батюшки бывшего офицера императорской армии в родительском поместье, воспитатель у меня тоже из отставных солдат матушки-императрицы Елизаветы Петровны, - ответил проникновенным голосом Лёшка и чуть скосил взгляд на стоявшего позади него Матвея.
        Колюбакин перешёл чуть в сторону и оказался прямо перед Матвеем. Дядьку же было не узнать - в шатре уже стоял не прежний мешковатый крестьянин-увалень, а знающий себе цену старый «уставной» солдат. Он так же лихо, как и его воспитанник, представился отставным фурьером, что соответствовало среднему унтер офицерскому званию, и теперь молодцевато глядел на полкового командира.
        - Где в «семилетнюю» довелось служить, солдат, и в каких баталиях сам участвовал? - спросил его Колюбакин, внимательно вглядываясь в лицо.
        Тот выдохнул и чётко доложил:
        - Служил под командой их высокопревосходительств полковников графа Остермана и Суворова Александра Васильевича в Астраханском пехотном полку. Был в осаде Мемеля, баталиях при Гросс-Егерсдорфе, Пальциге и при Кунерсдорфе, брал Берлин и Кольберг, ваше высокопревосходительство. Последние два года служил в отдельной егерской команде секунд-майора Егорова Петра Григорьевича. Затем был отставлен из армии по ранению и болезни и находился в имении своего батальонного командира.
        - Значит, из егерей сам, - благожелательно кивнул полковник. - То-то, я гляжу, у тебя и самого-то фузейка егерская, да и у воспитанника твоего эдакий знатный штуцер за плечами. Стрелять-то хоть он умеет из оного, научил маненько младшего-то Егорова? - и Колюбакин кивнул с усмешкой на Лёшку.
        - Так точно, ваше высокоблагородие, из нарезного ружья он лучше меня бьёт, да и из фузеи уже тоже догоняет. Талант у Ляксея Петровича к точной стрельбе, как я вижу. За то и был ему отдан сей штуцер, что самим барином был трофеем из той самой прусской войны привезён.
        - Ну-ну, - неопределённо, то ли соглашаясь, то ли сомневаясь, протянул Сергей Иванович. - Ладно, поглядим уже на вас обоих в деле. Так, тебя старый солдат я в строевые, конечно, ставить не буду, у нас вон чай своя обозная команда в полку имеется, ты будешь при ней в охраненном плутонге у подпрапорщика Иванова состоять. Он ведь тоже из старых солдат, так что вы с ним найдёте общий язык. А вас, батенька, я определяю в роту капитана Смолякова, там как раз ваш протеже прапорщик Сенцов полуротным служит. Вот и посмотрим потом, как он вас там в строй введёт и как к самостоятельной службе подготовит. Есть ли вопросы у кого? - и он вопросительно оглядел стоящую перед ним навытяжку троицу.
        Начальство, конечно, вопросов не любило, для начальства всё и так всегда было ясно, и лишняя мешкотня ему, разумеется, была в тягость, но вот Егоров ясность любил и все-таки рискнул задержать столь высокое начальство ещё немного.
        - Ваше высокоблагородие, господин полковник, разрешите, - и он выжидающе уставился на Колюбакина.
        - Хм, а ты любопытный, Егоров, - хмыкнул тот иронично и проворчал: - Ну, говори, только чтобы по делу, быстро и чётко.
        - Прошу разрешения оставить при себе штуцер и продолжить с ним обучение точной и дальней стрельбы. Понимаю, что не достоин пока перевода в егерскую команду, но хотя бы так наберусь для этого нужного опыта.
        Полковник немного подумал и вынес своё решение:
        - При каждом гренадёрском и пехотном полку высочайшем повелением матушки-императрицы созданы свои егерские команды из опытных и проворных обер-офицеров, унтеров и солдат. В нашем такая тоже имеется, и люди туда один к одному, из самых что ни на есть лучших стрелков мною лично отобраны. Похвально, что вы, юноша, имеете такое горячее стремление идти по стопам своего отца. Набирайтесь пока опыта и проявите себя в ратном деле в своей строевой роте, а там уже будем глядеть и дальше по вам. Штуцер - оружие весьма дорогое и редкое. У нас в полку их всего-то семь штук общим числом, а три из них - и вовсе в личном владении у офицеров. Так что восьмой хороший штуцерник, да ещё из унтеров, нам вовсе даже не лишним будет. Позволяю вам, Егоров, им владеть и проходить обучение точному бою, в том числе и с нашими егерями. Все припасы на это вы получите у полкового каптенармуса сполна. Есть ли еще какие вопросы? - и, увидев, что все замерли в молчании, отпустил всех к местам несения службы.
        - Пошли, Лёшка, сегодня у меня подхарчуешься и в палатке переночуешь. Ну а завтра уже сам ротный определит, где тебе располагаться и что дальше делать, - предложил Сенцов. - И ты, Матвей, с нами ступай, поутру уже в свою тыловую команду явишься.
        И троица зашагала в свою часть большого армейского лагеря.
        Наутро Матвей отправился представляться под начало главного полкового интенданта Телегина, а Алексей предстал пред командиром второй мушкетёрской роты капитаном Смоляковым. Андрей Никитич был довольно моложавым офицером, возрастом около тридцати лет. Проявил он себя в боях в Польше под началом Суворова и прибыл оттуда с повышением где-то около трёх месяцев назад. Как и все командиры, прошедшие суворовскую школу, ротный умел быстро и творчески мыслить, брать ответственность на себя и думать о своих подчинённых.
        Расспросив Алексея о семье, о дороге и задав ему ещё пару десятков вопросов на самые разные темы, поступил он затем просто, вызвав к себе Сенцова и поручив ему полное шефство над молодым унтером.
        - У тебя, Сергей, и так, конечно, полный комплект в плутонгах по унтерам, так пусть Алексей покрутится, пообвыкнет вообще в твоей полуроте. Большими заботами ты его пока не грузи, так если, в общем, чем-нибудь, но зато и всем понемногу. Ну а как он опыта наберётся, так, может быть, и свой плутонг получит, там уже это по ходу службы видно будет. И имей в виду, Сенцов, если мне кого послать с донесением нужно будет куда, так я его завсегда у тебя брать буду. Парень он, чай, смышлёный, быстро у нас вон тут освоится. Насчёт штуцерного боя всё знаю, - предварил он вопрос Лёшки, - сказали уже в штабе полка, что сам командир благословил на его овладение. Ну так я только рад, что у меня свой штуцерник в роте появился. С полковой егерской командой ты позже познакомишься. По котловому хозяйству выбирай себе сам солдатскую артель, у нас отдельно только лишь офицеры здесь столуются. Все же остальные простую пищу служивых вкушают. Ночевать можешь в офицерской палатке с Сенцовым, ну или сам при хорошей погоде под открытым небом себе, где хочешь, место выберешь. Ну, вроде бы с тобой всё. Пойду я в полк,
Колюбякин к себе всех командиров собирает, может быть, глядишь, какое дело грядёт, - и он оставил роту на своего первого заместителя подпоручика Медведева. Тот, в отличие от быстрого и харизматичного ротного, был с виду весь какой-то мешковатый, медлительный и громоздкий. Всё у него шло с какой-то натугой и требовало долгого обдумывания.
        - По протекции, - шепнул Лёшке Сергей и тихонько посоветовал: - Ты, главное, ему поддакивай и в глаза не смотри, а сам всё равно всё, как говорит Смоляков, по службе делай. Нам этого «медведя» приставили, чтобы он себе послужной ценз для следующего звания выслужил, а там уж, глядишь, его на свою роту, куда-нибудь подальше от нас заберут.
        Медведев же велел построить роту по плутонгам и начал медленный обход с осмотром каждого солдата и унтера, делая многим замечания за их неопрятный внешний вид, плохо вычищенную и подшитую форму и амуницию, недостаточно тщательно почищенное и смазанное личное оружие, находя недостатки и десятки разных причин, чтобы придраться. Особенно его интересовало, как накрахмалены и завиты эти ненавистные всеми солдатами парики с их двумя или четырьмя буклями над ушами и косой на затылке.
        Алексей стоял сразу за полуротным Сенцовым, и, закончив проверку первой полуроты прапорщика Синицына, молодого и весёлого повесы, как его уже охарактеризовал Серёга, Медведев наконец-то добрался и до них. Южное солнце подбиралось к зениту и нестерпимо поджаривало полторы сотни замерших по стойке «смирно» военных. Одетые в свои суконные камзолы красного цвета с кафтанами тёмно-зелёного цвета поверх них, в короткие туго затянутые светлые штаны, в чулки и башмаки, в чёрные шляпы на голове, да ещё затянутые в широкие ремни, с патронными сумками и тяжелеными фузеями через плечо, солдаты потели и ждали своей порции офицерского внимания и недовольства.
        - Рядовой Маковкин, - представился стоящий рядом с ним солдат, и на него тут же посыпались замечания: правый башмак в пыли, пряжка поясного ремня не надраена, у патронной сумки вообще надорван карман, галстук мятый…
        - Записывай, записывай, каптенармус, - обратился подпоручик к стоящему рядом с ним унтер-офицеру. - Тебе же потом и контроль за устранением всех этих замечаний вести, и о том мне докладывать.
        - Открыть крышку полки замка фузеи! - и Медведев провёл в его казённой части своей замусоленной ветошью. - Что ж ты, морда, оружие-то так своё запустил? - процедил он сквозь зубы. - Кремень шатается, затравочное отверстие в нагаре, ствол как надлежит не прочищен и даже не смазан - никак ты плетей захотел, бездельник! Сенцов! Восемь часов караула ему в полной выкладке и в самое жаркое время, дабы этот обалдуй небрежением своим других бы солдат в роте не заразил! - и он, шагнув в бок, наконец-то предстал и перед Алексеем.
        - Старший сержант Егоров! - представился Лешка, вытянувшись во фрунте.
        Маленькие глазки подпоручика как острые буравчики из под мохнатых и чёрных бровей сверлили застывшую перед ним фигуру юноши. Всё у того было с первого вида как и положено уставному унтеру - в чистоте да исправности. Но это явно был бы не Медведев, если бы он что-нибудь у кого-нибудь да не нашёл.
        - Бант на косе выше уровня воротника кафтана, сама коса напудрена слабо. Непорядок и небреженье, унтер-офицер! - протянул он недовольно и постарался поймать взгляд Лёшки.
        - Виноват, ваше благородие, устраню тотчас же, - рявкнул тот по-уставному и, нахмурив брови, продолжил таращиться своими выпученными глазами поверх офицерской треуголки.
        Подпоручик хотел было уже перейти к следующему ряду, как вдруг в его глазках мелькнула искра удивления, и он с какой-то злой радостью потянулся к штуцеру унтера.
        - Это что за винтовальная фузея у тебя такая, сержант? Что за балаган тут вообще с оружием происходит? Мало того, что вы офицерскую шпагу на себе таскаете, так ещё и с неположенным ружьём сюда, в общий строй встали!
        Штуцер в его руках блестел дорогой бронзовой и латунной отделкой деталей, а само оружие было идеально вычищено и смазано.
        - Получите для себя обычную фузею, а штуцер я с собой забираю, - подпоручик с нескрываемым восторгом гладил ложе дорогого оружия.
        - Никак нет, ваше благородие, - неожиданно рявкнул Лёшка.
        - Что-о?! - в крайнем удивлении протянул подпоручик, совершенно не ожидавший отказа, и уставился своими выпученными глазками на юношу.
        - Командиром полка полковником Колюбакиным предписано мне и далее владеть сим винтовальным штуцером и вести из него непрерывное обучение точной стрельбе, давая затем отчёт его высокоблагородию лично! - проорал по-уставному Лёшка и протянул руку за своим оружием.
        Мыслительный процесс у Медведева занял весьма продолжительное время, было видно, как ему не хотелось выпускать из рук такое дорогое и редкое оружие, наконец, он, как видно, себя пересилил и протянул его обратно унтер-офицеру.
        - Чистить ствол нужно лучше, сержант, и смазывать как следует, а не абы как, - и, мотнув недовольно головой, он перешёл к следующей шеренге.
        Потянулась рутинная солдатская служба, состоявшая из обязательной шагистики и муштры, овладения приёмами штыкового боя, быстрой зарядки оружия, караулов и разных лагерных работ. Всё это Лёшка проходил наравне со всеми солдатами в своей полуроте.
        Рота в их пехотном полку состояла из четырёх плутонгов, или же взводов, если перевести всё на язык XXI века. В каждом плутонге было примерно по 35 рядовых при двух капралах. В самой же роте было от 140 до 160 рядовых, десять унтер-офицеров и по четыре обер-офицера. Высший обер-офицерский чин командира роты, как правило, занимал поручик или же капитан. Заместитель командира роты, соответственно, был в чине подпоручика или поручика, а уж полуротами командовали прапорщики.
        Следующей, более высокой ступенькой в войсковой иерархии от роты и далее был батальон, в Апшеронском и многих других пехотных полках таких батальонов по штату было два. В каждый из них входило по шесть рот, первая из которых называлась гренадёрской. Туда отбирались наиболее рослые и физически крепкие люди, и их форма отличалась от прочих. Помимо гренадёрской в батальоне было ещё пять мушкетёрских рот. Батальонами обычно командовали майоры, но случалось, что и подполковники.
        Два батальона с их двенадцатью ротами как раз-то и составляли пехотный полк. В полку помимо этих рот были приписанные полевые орудия с их прислугой и егерская команда. В каждом полку была большая тыловая служба во главе с полковым интендантом, заведовавшим помимо снабжения подразделений боеприпасами, амуницией и продовольствием ещё и лекарским, ремонтным и финансовым делом.
        Всего по штату в полку было более двух тысяч строевых солдат, несущих основную службу, и около двух сотен нестроевых, предназначением которых было обеспечивать полк всем необходимым, дабы не отвлекать его от выполнения своих основных задач. Правда, в боевых действиях солдат участвовало гораздо меньше. Как правило, одна рота от батальона оставалась в местах постоянной дислокации полка, с больными, увечными, солдатскими семьями и со всем основным имуществом. Подтачивали действующую армию боевые и особенно санитарные потери. Ведь при большой скученности народа такую болезнь, как дизентерию, и прочие недуги никто в это время не отменял.
        Русская императорская армия комплектовалась на основе постоянных рекрутских наборов, поставляли в неё в основном вчерашних крестьян. После первоначального обучения в рекрутских командах рекрут попадал в свой полк, который теперь становился для молодого солдата его родным домом на всю оставшуюся жизнь, ведь служба у солдат в XVIII веке была пожизненной. Только в 1793 году по указу императрицы Екатерины II её ограничили 25 годами.
        Новобранец принимал присягу, которая навсегда отделяла его от прежней крестьянской жизни. Он получал из государевой казны шляпу-треуголку, кафтан, плащ-епанчу из плотного сукна, камзол со штанами, галстук, сапоги, поясной ремень и патронную сумку, ранец, башмаки, чулки, исподние рубахи и портки, после чего начиналось его долгое обучение для строевой службы в полку. «Полковничья инструкция конного полка 1776 года» предписывала учить рядовых «чистить и вохрить штаны, перчатки, перевязь и портупею, связывать шляпу, наложить на неё каштет и обуть сапоги, положить на них шпоры, привить косу, надеть мундир, а потом стоять в требуемой солдатской фигуре, ходить прямо и маршировать… и когда он во всём этом обвыкнется, только тогда начать обучать его ружейным приёмам, конной и пешей экзерции». Требовалось много времени, чтобы научить вчерашнего простолюдина-крестьянина держать себя прямо, молодцевато и как положено по уставу - «чтобы крестьянская подлая привычка, уклонка, ужимки, чесание при разговоре совсем у него были бы истреблены».
        По пропитанию у Алексея всё решилось как-то быстро и обыденно. Вечером первых суток службы к нему подошёл пожилой капрал Савельич из его полуроты и предложил отобедать в его артели.
        - Ежели, конечно, портупей-юнкеру Алексею Петровичу не зазорно будет с солдатами из одного котла кашу есть, - и он покрутил свои пышные пшеничные усы.
        - С удовольствием, Савельич, спасибо за приглашение, - улыбнулся Лёшка и пошёл за пожилым солдатом к его команде.
        На костровой площадке уже сидело множество солдатских артелей. Кто-то из них уже успел приготовить себе еду, и теперь, сидя тесным кружком, служилые молча поглощали содержимое артельных котлов. Кто-то ещё варил на костерке простую солдатскую пищу, а его товарищи сидели и, ожидая дежурного кострового, вели между собой неспешные беседы.
        - Подсаживайтесь, господин старший сержант, - предложил рябой и конопатый рядовой, сдвигаясь со своей войлочной подстилки на землю.
        - Да ладно, вдвоём уместимся, - кивнул Алексей и занял одну из половин.
        Савельич одобрительно крякнул и улыбнулся.
        - Вот это по-нашенски, по-людски. Стало быть, представлю я тут всю свойскую артель. Вот этого рябого, с которым вы туточки рядом сидите, значится, Архипом зовут, там дальше у нас два Ивана сидят, только один белый - Ваня Кудряш, а другой чёрный из них, по цвету волос, ну и вообще, так-то я как бы сам Ваней буду. Потом, дальше по кругу, сидят Потап, Игнат, Осип и вот дядька Кузьма, он самый старый туточки у нас. Ещё со шведом о сорок втором годе он воевал, как раз тогда, когда Елизавета Петровна на престол заступила, он в рекруты попал, и вот всё никак не хочет теперь в нестроевые переходить. Вишь ли, ему тут антиреснее с нами быть, чем в этом скучном обозе. Раньше-то нас тут десять в артели было, но при Рябой Могиле Захарку убило, вот и стало с того на одного меньше, - и при упоминании покойника все истово перекрестились. - Тимоха, ну что у тебя там, готово, что ли? Всё обсчество уже здесь собралось, одного только тебя вот с котлом нам теперяча не хватает! - крикнул он костровому, помешивающему варево.
        - Сейчас, Иван Савельич, снимаю уже, доставайте все свои ложки, - крикнул в ответ Тимофей и поставил посредине солдатского круга большой медный котёл.
        Ни один из присутствующих не сдвинулся с места, выжидающе поглядывая на Савельича с Лёшкой.
        - У нас принято, что старший по чину с котла пробу снимает, - с улыбкой обратился к юноше капрал. - Начинайте с Богом, господин сержант.
        - Дэк, тут мне люди в отцы вон годятся, - кивнул тот в ответ на Кузьму. Но понимая, что всё общество ждёт, тянуть и манерничать не стал, а степенно перекрестился и, зачерпнув первую ложку, подув на нее, отправил осторожно в рот. Эх, и хороша была солдатская каша! Вроде бы и сготовлена она была совершенно просто: дроблёная крупа, разваренная с мясом и сдобренная потом солью и салом - вот и весь её рецепт. Но на свежем воздухе у костра, да ещё со ржаным сухарём вприкуску есть её, голубушку, после дневных солдатских трудов было сейчас одно удовольствие. Как-то незаметно ложка достала дна, а затем и вовсе заскрябала по нему.
        - Ну вот и славно, - вздохнул Савельич, - ежели вы не против, так у нас тут Ваньки доскребут посудину, им же потом и чистить да мыть её.
        Всё тут было просто да естественно и уже распределено своим устоявшимся годами порядком, и Алексей теперь только лишь принимал всё это так, как оно уже было.
        Приходя в свою роту, вчерашние мужички-общинники включались в абсолютно привычную для них форму социальной организации - солдатскую артель. В ней должно было быть не менее восьми человек, и старшим обычно был самый опытный из солдат или из унтер-офицеров. При отсутствии общей совершенно развитой системы снабжения в армии русские солдаты приспособились обеспечивать себя сами всем тем, что им и было нужно для своей жизни. На общие артельные деньги ими закупался дополнительный провиант, сукно или кожа. Умельцы чинили амуницию и обувь, шили мундиры или рубахи, а самые расторопные на долгих постоях даже порою нанимались на заработки. Деньги из солдатского жалованья, заработков, трофейных и наградных отчислялись потом в общую артельную кассу, во главе которой служивые сами назначали степенного и авторитетного «расходчика» или же ротного старосту. Такое, понятное всем внутреннее устройство делало русскую армию социально и национально однородной и привычной каждому, кто в ней проходил службу. Это постоянное чувство связи в бою со своими товарищами обеспечивало взаимную выручку и поддерживало боевой дух
русского солдата.
        С первых дней службы рекруту-новобранцу внушали, что он уже теперь - «не крестьянин, а солдат, который именем и чином своим от всех его прежних званий преимущественен, отличается от них неоспоримо честью и славою, так как он не щадя своей жизни, обеспечивает своих сограждан, обороняет отечество и тем заслуживает признательность и милость государя, благодарность земляков и молитвы чинов духовных». Вчерашний пахарь-простолюдин, оторванный от своего маленького мирка и повидавший в походах дальние края и другую жизнь, теперь в солдатах навсегда порывал со своей прежней жизнью и уже никогда не ощущал себя крестьянином. Теперь он был государев человек!
        Рекрутам рассказывали историю их полка, его славный путь с упоминанием всех тех сражений, войн и походов, в котором он принимал участие. Пересказывались имена полководцев и имена прославленных героев, которые своей службой из вчерашних «подлых мужиков» смогли дослужиться до всеми уважаемых старших унтеров, а порою даже до самих господ обер-офицеров. В царствование Петра I, всего лишь полвека назад, таким вот образом «вышли в люди» более четверти пехотных офицеров, особенно из гвардейских полков.
        За доблестную службу предусматривалось повышение окладов, награждение медалью или же производство в унтер-офицеры. Нередко после больших баталий солдаты получали из казны особые премиальные выплаты.
        Служащему причиталось жалование, оно было разным и зависело от рода войск. Рядовому пехотного полка было положено примерно 12 рублей в год, унтер-офицеры получали примерно в полтора, а то и в два раза больше. Правда, этих денег солдаты практически не видели: что-то уходило у них за долги или в руки маркитантов, а что-то в артельную кассу. Нередко случалось, что присваивались они нечистым на руку начальством.
        Глава 11. Егерская наука
        После традиционного утреннего построения роты капитаном с проверкой всего личного состава, которое при нём прошло быстро и по-деловому, всех обер-офицеров и старших унтеров Смоляков пригласил в свой командирский шатёр.
        - Господа, турки снова зашевелились, - пересказывал сведения, полученные в штабе полка, командир. - Наши драгунские и казачьи разъезды доложились, что великий визирь султана Иваззаде Халил-паша, командующий огромным войском, вчера начал переправу на сотнях судах через Дунай. Если он потом совершит марш к Кагулу, где стоят те отряды османов, что остались у них на левом берегу после поражения при Ларге и Рябой Могиле, то его армия может составить более чем 150 тысяч человек. Мы же пока стоим и ждём прибытия обозов, без них вести войну невозможно, потому как продовольствия и боевого припаса у нас после недавних баталий осталось очень и очень мало.
        С обозами же тоже всё не просто. По левую сторону озера Ялпух расположились станом около 80 тысяч татар. Если только они перейдут реку Сальчу и потом атакуют наши обозы, то положение нашей армии может стать критическим. В таком случае мы можем оказаться как бы между молотом и наковальней промеж армий визиря и татар, да ещё и без продуктового провианта и боевого припаса. Что решит командующий Пётр Александрович, мне, конечно, неведомо, но, зная его светлость графа Румянцева, я уверен, что он будет действовать решительно и врага у себя ждать не станет. Поэтому готовьте солдат к предстоящим баталиям. Проверьте, сколько у нас всего ротного провианта, боевого припаса и всего прочего. Солдат я приказываю пустой муштрой не гонять, только лишь для отработки приёмов штыкового боя и ружейной стрельбы. Вы что-то хотели сказать? - и капитан поглядел на переминающегося с ноги на ногу Медведева.
        - Да как же без строевых приёмов-то быть, господин капитан? - проворчал недовольно подпоручик. - Только лишь одна муштра да палки держат в повиновении и при уставе эту подлую натуру рядового. Эдак тогда и вовсе солдаты обленятся ведь у нас!
        - Ничего, Олег Никитич, не обленятся, - покачал головой Смоляков. - Им же вот-вот предстоит в большое дело идти. И так ведь порцион на этой неделе снизили, пока к нам провиантского подвоза из тыла нет. Пусть уж лучше они полезным делом занимаются, чем впустую свои силы тратят. Вот как только вернёмся на зимние квартиры и уже там надолго постоем встанем, так сразу же и наверстаем все навыки шагистики, это уже дабы при том долгом отдыхе никто у нас дурью чтобы не маялся. Обер-офицеры, вы пока тут задержитесь, а остальные могут идти по своим местам. Да, и тебе, Алексей, - обратился к нему ротный, - предписано найти нашу егерскую команду и до воскресенья обучаться у них. Найдёшь там подпоручика Куницына Фёдора Семёновича, командира егерей, он возле пушкарей со своими стрелками расположился, вот и доложишься ему. Он про тебя уже сам всё знает. Ну всё, ступай, с Богом, - и Лёшка пошёл разыскивать полковую егерскую команду.
        Взяв за основное направление поиска штаб полка, по пути он навестил обозную команду.
        Тыловое хозяйство Апшеронского полка было обнесено хлипким плетнём из ивняка, но возле входа с шлагбаумом в виде жердины стоял на карауле пожилой солдат, крикнувший по просьбе Лёшки дежурного капрала. Тот, внимательно его выслушав, пригласил пройти вовнутрь расположения за собой.
        - Матвей Никитич после ночного караула отсыпается, - поведал словоохотливый сопровождающий. - У нас ведь после полуночи особый пригляд за всем требуется, хороших складов-то тут нет, чтобы здесь всё надёжно закрыть, а солдатики-то от скудности пищи постоянно ведь всюду шныряют и всё ищуть, чего бы и где бы стащить. Вот и приходится нам после ужина на карауле быть. А господин фурьер-то службу хорошо знает, двоих злыдней в первое же своё дежурство заприметил у сухарной повозки и сразу же в оборот взял. И на общем построении он весь караульный артикул показал, сразу видно, что он из тех ещё, из наших старых елизаветинских солдат вышел.
        На окрик капрала дядька вылез из палатки сонный и недовольный, но, как только он увидал Алексея, куда только это всё его напускное недовольство подевалось? Перед ним опять предстал его добродушный, внимательный и заботливый воспитатель.
        - Ляксей Петрович, да на вас же вообще лица нет, вона как вы исхудали только за энти последние двое суток. Прошка, сухари сюды тащи и крынку водицы чистой, мне господина сержанта угостить сию же минуту требуется! - и капрал вмиг куда-то убёг.
        - Да сытый я, - мотнул головой Алексей.
        Но старый солдат был неумолим.
        - Вы у меня в гостях, так что уж не обижайте старика! Интендантское хозяйство здесь в полку доброе. Господин поручик Телегин Семён Павлович, что старшим тут поставлен, его в сбережении и в порядке большом содержит, так что повезло нам с этим. В других-то полках, рассказывают, за провиантом не смотрят как следует, от того-то он и плесенью с гнилью покрывается. Да и с учётом там, как видно, не всё ладно, потому и так уже совсем скудный порцион и тот в ротные артели недовешивают. Да ладно, не моё это, канешно, дело, пущай, что хотят, то и делают у себя, солдатиков только вот жалко, лезут они по ночам в наши обозы и провиант с голодухи отсель тащат. Сегодня вот только ночью двоих застукал у нас.
        - Поймал, что ли, Никитич? - задал Лёшка вопрос, грызя ржаной сухарь.
        - Убегли, шустрые уж больно, - хитро усмехнулся дядька, - одного, правда, палкой-то по хребтине огрел, чтобы, значит, бегал проворнее. Да жалко их тоже, поймал бы кого, так его бы к расстрелянию махом приговорили. Мы ведь в боевом походе, а тут с этим разговор короткий… Сами-то вы как, Ляксей Петрович, как у вас в роте служба задалась?
        И Лёшка рассказал дядьке Матвею про всё, что с ним было за эти двое суток. Как-никак, а это ведь была единственная родная душа во всей этой огромной армии.
        По подсказке дядьки пушкарей и стоявшие за ними палатки егерей Алексей потом нашёл быстро. Представился по всей форме командиру команды подпоручику Куницыну, невысокому и подвижному крепышу, с внимательными чёрными глазами на загорелом лице, и рассказал ему о себе.
        - Ну что же, юноша, - усмехнулся тот. - То, что вы стрельбе из своего штуцера обучены, это ещё мне ни о чём не говорит. Чтобы стать хорошим егерем, нужны годы походной жизни и наработка многих телесных и душевных навыков. Всех легче это даётся природным охотникам из наших северных губерний или тем, кто родом с Урала, да тем же лесникам или их детям из простого сословия наших среднерусских губерний попроще будет. Нам же, тем, кто родом из дворян, такое постигать весьма и весьма не просто. Мы же ведь все любим свиту и светскую жизнь, да ещё чтобы за нас всю грязную работу наши слуги бы делали, так что даже не знаю, не знаю, получится ли что-нибудь из вас, - и он с сомнением оглядел Алексея.
        Лёшка только пожал плечами и, спокойно глядя в глаза егерю, ответил:
        - Я буду стараться, ваше благородие.
        - Ну-ну, - усмехнулся Куницын. - Тогда милости просим к егерям. Через полчаса у нас в команде построение, а ещё через час мы уже должны быть вон у того дальнего холма, - и он показал на покрытую лесом возвышенность, видневшуюся к западу от лагеря. - И ты кроме своего штуцера ещё и егерскую фузею захвати, - и он протянул почти четырёхкилограммовый довесок Лёшке.
        Возразить было нечего, Куницын тут был старшим, и ему нужно было всемерно подчиняться, коли уж сам напросился на эту учёбу.
        Пока было время, Алексей внимательно пригляделся ко всему, что его тут окружало. Одежда, оружие и даже сама манера держаться - всё отличало егерей от обычных строевых подразделений. Впервые созданные в русской армии в 1761 году по инициативе графа Румянцева, они выполняли функции разведки и прикрывали фланги наступающих войсковых колонн. Во время боя егеря, рассыпанные перед основным строем войск, должны были точными выстрелами уничтожать вражеских офицеров или унтеров, а при отступлении - прикрывать отход своих частей, устраивать засады и хорошо маскироваться на местности.
        В егеря набирались солдаты небольшого роста, подвижные, ловкие, выносливые и инициативные. Их обмундирование было лёгким, весьма удобным и имело защитный зелёный цвет. Обучение егерей сильно отличалось от всех остальных родов войск. Помимо усиленной огневой подготовки и постоянного нарабатывания навыков стрельбы из любых положений их учили действовать в россыпном строю без непосредственного контакта со своими командирами. Большое значение тут придавалось личной инициативе рядовых солдат, их умению принимать нестандартные решения и брать ответственность на себя.
        Полковые егерские команды состояли по штату из одного обер-офицера, четырёх унтер-офицеров, одного барабанщика и шестидесяти рядовых, из которых четверо были в чине капралов.
        Форма егерей сильно отличалась от уже привычной полковой. На них был тёмно-зелёный доломан - короткая суконная куртка со шнурами, тёмно-зелёные же брюки в обтяжку, маленькие шапочки и первоначально сапоги до колен. Они носили чёрную портупею с ножом или штыком, шпагу или саблю и патронташ на 40 патрон. Фузея их была короче мушкетёрской, хотя к ней и прилагался клинковый штык. Штуцера и здесь были редким оружием. Всего их в команде у Куницына было четыре штуки, из которых один был в собственности лично подпоручика.
        Видно, оттого-то, пока Лёшка знакомился со всем вокруг перед построением, и подходили к нему опытные стрелки, вздыхая с восхищением и цокая языком, пока оглядывали оружие. По всему было видно, что уж в этом-то они толк знали. Но надо было им отдать должное: ни один из них к нему рукою не прикоснулся и даже дать подержать не попросил - порядок тут служивые знали.
        - Становись! - послышалась команда офицера. - Растянутым строем, десяток Савельева авангардом, пятёрка Зайцева арьергардная - бего-ом марш! - и колонна во главе с ним самим лёгким бегом направилась к выходу из лагеря.
        Бежали тут тоже не абы как, не было той скученности и плотного строя, какой присутствовал во всяких общих войсковых перемещениях. Егеря бежали свободно, на расстоянии полутора-двух метров друг от друга, и внимательно оглядывая окрестности. Авангард с арьергардом бежали вообще россыпью. Оружие у всех всегда было наготове.
        Лёшке было всех трудней. В этой своей дурацкой форме стрелкового полка, в хлябающих башмаках, кафтане и стягивающих ноги чулках чувствовал он себя сейчас самым настоящим пугалом. В каждой руке у него было по ружью, а на поясе ещё болталась шпага с фузейным штыком. Солнце нестерпимо палило, а из-под напудренных буклей и косы бежали вниз по телу дорожки пота. Но он сжимал упрямо зубы, не снижая темпа.
        «Ничего, пробьёмся, это вы, господа егеря, ещё на марш-бросках десантуры не были!» - думал про себя Лёха.
        У холма, как он понял, был разбит стрелковый полигон. Каждый из егерей принёс свою мишень из грубой белёной материи, и команда, разбившись на десятки, начала отрабатывать приёмы стрельбы. Стреляли егеря из всех положений: лёжа, с колена, стоя и даже в перемещении. При этом в каждом десятке они делились на пары. Здесь отрабатывался сам навык взаимодействия с напарником, когда один из них заряжал фузею, а второй в это время его страховал, выцеливая и поражая противника точным выстрелом.
        Лёшке достался в напарники средних лет капрал Макарыч. Всё занятие он ворчал и громко вздыхал, сокрушаясь на медлительного пехотинца, с которым его нынче поставили. Действительно, если с точностью стрельбы из фузеи всё было более-менее как у всех, то вот скорости в зарядке оружия, в чистке и подготовке его к бою навыка у парня явно не хватало.
        - Шпилечку нужно завсегда при себе держать, господин сержант, шпилечку такую тонкую и железную, ну или же шильце с длинным жалом. Как же вы затравочное отверстие-то быстро поправите от нагара, когда на вас тут вражина наступает? Будете курком вхолостую щёлкать, а он, злыдень, вас ятаганом, прости Господи, да по шее!
        Да зачем же бить-то так прикладом о землю при зарядке? Два раза, вот так, раз, два и довольно, всё равно же потом пулю шомполом будете поправлять.
        А это вы зря так выстрелили, нужно ведь учитывать, как дым по ветру пойдёт, теперь ведь и я хорошо выцелить не смогу, пока всё это облако совсем в сторону не сойдёт, - таких, и многих других замечаний у напарника было много.
        В этот день до стрельбы из своего штуцера Алексей даже не добрался и вернулся в свою роту к вечеру усталый до изнеможения.
        - Не придёт, измотался мушкетёрский сержантик, измаялся бедолага, - шутили вечером егеря, сидя за ужином.
        Каково же было их удивление, когда они увидели первым на утреннем построении фигуру в мушкетёрском камзоле.
        На третий день занятий Куницын разрешил стрельбу со штуцера и, разглядывая пробоины в мишени, пробитые с пятиста и даже более шагов, неопределённо так хмыкнул:
        - Неплохо, неплохо, только так ведь стрелять каждый хороший штуцерник умеет, а ты же, как я понял, хочешь у нас самым лучшим быть?
        - Так точно, ваше благородие, - твёрдо глядя в глаза офицеру, ответил Лёшка. - Лучшим…
        - Ну тогда тебе нужно освоить стрельбу и по движущейся мишени, - и Куницын кивнул на сидящих в теньке егерей. - Ну что, охотнички, поможем сержанту?
        - Как это, по движущейся? - с удивлением протянул Лёшка, представив на месте этого природного стрельбища тактический полигон войск специального назначения или тот же охотничий тир с мишенью «бегущий кабан» ну или «олень».
        Всё оказалось гораздо проще и прозаичнее. На этом поле уже давно была выкопана глубокая и длинная траншея, длиною шагов двадцать, и теперь Лёшка ловил в прицел скользящую над ней мишень, а самый молодой из егерей нёсся по ней, держа над собою палку с тряпичным шаром.
        Результаты у Лёшки тут же ухудшились.
        - А как ты хотел? - усмехнулся подпоручик. - Думаешь, враг тебя ждать будет, пока ты в нём дыру сделаешь? Он ведь тоже не дурак и бегать умеет. Ты учитывай, как твоя цель движется, упреждай её, угадывай всё наперёд.
        Прямо как на огневой подготовке в родном Рязанском десантном учил его сейчас новый командир.
        Егеря в траншее менялись через каждые четыре-пять выстрелов, так что мишень неслась и прыгала всегда резво.
        - Завтра пистоли с собой захвати и ножички, про которые там Кузьме давеча рассказывал. Посмотрим, что нам интересного покажешь.
        «Блин, и так ведь загружен под завязку, - подумал Лёшка, - ещё пистоли с собой волочь, а это с метательными ножами лишних три килограмма или, как здесь говорят, семь с половиной фунтов весу». Но делать было нечего, нужно было самому меньше болтать перед егерями и хвастаться.
        Лёшка привёз с собой из поместья два кованых метательных ножа с прекрасным балансам, помещаемых в аккуратные ножны на ремень. И под восторженный шёпот солдат демонстрировал теперь свои навыки метания на большом карагаче.
        - Разрешите, господин сержант? - попросил его молодой солдатик Кузька и, покрутив в руке, один за другим метнул их с десяти метров в то же дерево. Результат у него был нулевой.
        - Ты янычару шишку на лбу набил, Кузька! - смеялись егеря. - А другому вон вообще фонарь под глаз подвесил, будут теперь видеть, когда ночью под куст пойдут, - и по лесной опушке разнёсся хохот полсотни мужских глоток.
        - А у нас в деревне каждый мог топор за двадцать шагов в берёзу засадить, - спокойно так высказался один из самых пожилых егерей, Карпыч. И все разом как-то стихли. - А батюшка, царствие небесное рабу Божьему Карпу, всегда с собой кованый нож за сапогом носил. Рассказывал, что если б не он, так придушили бы его в тайге каторжане, они, беглые, как раз мимо его охотничьей заимки пробирались. Так что нож - это добрая вещь, завсегда может сгодиться, ежели, к примеру, твоя фузея вдруг разряжена.
        - Да прекрати ты, Карпыч! - оборвал дядьку Куницын. - Нечего молодым мозги дурью забивать, пусть вон они лучше точной стрельбой врага бьют на расстоянии, на то вы и егеря, чтобы не подпустить его до себя. Вот из пистолей давайте лучше позанимаемся, пойдемте к мишеням! - и все направились вслед за командиром.
        - Эх, молодо-зелено, - с кряхтеньем встал на ноги Карпыч. - Всегда может случиться так, что расстояния того и не будет вовсе и времени на зарядку ружья тоже нет. Добрый тот навык у вас, господин старший сержант, годный он для нашей егерской службы. Не забрасывайте вы его, - и он пошёл вслед за всеми.
        Глава 12. Кагул
        20 июля сразу же после ужина по всему огромному русскому полевому лагерю вдруг пошла суета и шевеление.
        - Ротного командира в штаб полка - немедленно! - выкрикнул пробегающий вестовой и понёсся сломя голову дальше.
        - Ну вот и всё, кончилось наше здесь сидение, Лёшка, помяни моё слово, большая драка близко! - Сенцов кивнул на убегающего вестового и поправил на перевязи шпагу. - Давай собираться, а то потом после построения дадут десять минут на сборы и сразу же в колонну маршем - ать-два, ать-два.
        Через час выстроенные по-батальонно войска слушали приказ своего командующего графа Петра Александровича Румянцева.
        - Братцы! Турки, переправившись огромной армией через Дунай, соединились здесь со своей левобережной армией и расположились у озера Кагул. Перед ними в авангарде стоят две наших дивизии - князя Репнина и генерала Баура. Из-за Прута к нам идёт большой обоз, коему угрожает огромное татарское войско. Настало время для решительных действий. Если мы не поспешим сей же час, то османы раздавят всей своей массой наш авангард, а потом уже набросятся и на нас, татары же вырежут весь обоз и ударят с тыла. Слушай мой боевой приказ! - и многотысячный строй всей русской армии замер, вслушиваясь в каждое слово своего командующего.
        Генерал-майор Глебов со своей дивизией из восьми полков кавалерии и четырёх гренадёрских батальонов отряжается для встречи и защиты обоза. Остальное войско ускоренным маршем, оставив здесь всё наше имущество, идёт сейчас же на соединение с нашим авангардом. Затем мы строимся в каре и бьём с хода османов. Выступаем в ночь, немедленно! Командирам развести людей по колоннам. С Богом, братцы, не оставим наших товарищей одних, выбьем турка за Дунай! Мы победим! Слава матушке-императрице Екатерине Алексеевне!
        - Слава! Слава! Слава! - ревели дружно тридцать тысяч глоток.
        В ночь с 20 на 21 июля русские войска, разделившись с дивизией Глебова, двинулись ускоренным маршем к Кагулу. Великий визирь никак не ожидал решительных действий от русских. Только три дня назад крымский хан прислал ему нескольких русских пленных, а также заверения в том, что армия Румянцева испытывает острый недостаток в продовольствии. Хан Каплан Гирей убедил Халил-паше, что к текущему моменту сложилось наиболее подходящее время для атаки, и сам пообещал ударить в тыл русским, в то время как великий визирь с основным войском атакует их с фронта. Показания пленных о сравнительно малочисленной армии Румянцева и о недостатке продовольствия и боевого припаса уверили турок в неизбежности поражения противника. Великий визирь разделил своё войско на три части, поручив командование двух частей Мустафе-паше и Абазу-паше, а на себя взял командование всем центром войска. В отряде каждого из военачальников было по десять полевых орудий большого калибра, плюс более сотни их находилось при ретраншементе - защитном сооружении из окопов и земляных валов, и ещё несколько десятков было в лагере.
        В качестве поощрения за победу над русскими визирь пожаловал каждому из пашей по богатой шубе, а всему воинству была обещана большая награда и очень скорый почётный мир. Султанские воины и их командиры поклялись не отступать до тех пор, пока не разобьют наголову всю русскую армию, а для будущих пленных русских было приготовлено множество железных цепей.
        Всего этого Лёшка не знал и шёл в колонне своего Апшеронского полка по ночной дороге на юг. Мимо них проносились драгунские и гусарские эскадроны, шли рысью казачьи сотни и скакали вестовые от высоких чинов. То и дело слышалось: быстрее, быстрее, шире шаг! Непросто было делать быстрые переходы солдату XVIII века. В своём неудобном мундире и в башмаках, при тяжеленой фузее да с патронной сумкой через левое плечо и с ранцем из телячьей кожи за спиной, солдаты шли на пределе своих сил. Но все уже прониклись, что бой теперь неизбежен и, чтобы ударить хорошо, нужно поддержать стоящих впереди товарищей и наскочить всем вместе на турку первыми.
        - Господи, помилуй! «Отче наш, еже еси на небеси, да светится имя твоё, да придёт царствие твое, да будет воля твоя яко на небеси и на земли…» - отовсюду в колоннах слышались слова молитвы. Люди готовились выйти на смертный бой.
        - Ох, опять будем у турки на штыках победу вырывать, помяни моё слово, Тимоха, ты-то свой остро ли наточил? - тормошил своего артельного товарища Архип.
        - Да он у меня завсегда наточен, Архипка, ты же сам про то знаешь. Ну и так, конечно, брусочком подправил я его перед выходом, - отвечал дружку зеленоглазый здоровяк. - Да не суетись ты, паря, главное, всем дружно стоять. Когда мы стеной идём, тогда ведь нам никакие янычары не страшны. У них ведь на ружьях штыка нет, а ятаганам до нас не больно-то и дотянешься. Пробьё-ёмся!
        Мимо роты в голову колонны пробежали егеря Куницына.
        О-о! - заговорили в ротной колонне. - Охотнички наши вперёд побежали, видать, скоро уже, подходим, небось!
        На рассвете русские войска перешли Троянов вал.
        Румянцев разделил свои войска на пять дивизионных каре. Среднее, сильнейшее, состояло под командою у генерала Олица. По правую его руку шли каре генералов Племянникова и Баура, а по левую - графа Брюса и князя Репнина. Небольшое количество кавалерии, оставшейся при армии, было поставлено в интервалах между каре. В пехотных порядках и между ними орудийная прислуга выкатывала полковую и полевую артиллерию. Апшеронский полк Егорова находился в каре графа Брюса, в задачу которого входила атака правого крыла турок.
        Оторопевшие от неожиданности и изумлённые столь неожиданной отвагой противника турки и татары сначала пришли в крайнее смятение, но, усмотрев ничтожность русских сил, общим числом не превышающих двадцати тысяч против их ста пятидесятитысячного войска, быстро оправились и решили задавить их своим множеством.
        - Ать, ать, ать-два, левой, ать, ать, ать-два, левой, твёрже шаг, орлы, сейчас турку штыком колоть будете, веселее вперёд глядеть! - командовал Колюбякин, ведя свой полк в бой.
        Апшеронцы скалились в злых улыбках - было страшно и весело вот так вот маршировать на виду у неприятеля.
        От турецкого лагеря в клубах пыли неслись на русские порядки сипахи - турецкая служилая кавалерия. Казалось, что навалятся они сейчас всей кучей и сметут, втопчут всех этих дерзких славян в землю.
        - Артиллерия, огонь по готовности! Каре, стой! Целься, огонь побатальонно! - раздалась команда дивизионного командира.
        Бабах, бабах, бабах! - раздались залпы полковых и полевых пушек, выкаченных на прямую наводку. В наступающую массу конницы с визгом и истошным воем ударила картечь, сметая в кровавую кашу целые десятки наступающих, разрывая и заваливая на землю тела всадников и их лошадей.
        - Залпо-ом, пли! - проорал командир батальона премьер-майор Уваров, и первые четыре шеренги, две с колена, две других стоя разрядили свои фузеи в плотную стену из пыли и всадников прямо перед собой.
        - Сменные шеренги - вперёд, готовься!
        Разрядившие ружья остались на месте, занятые зарядкой оружия, а перед ними вышли следующие четыре шеренги стрелков.
        Алексей стоял в пятой шеренге каре, и теперь его позиция была в первой шеренге, стреляющей «с колена».
        Андреналин играл в крови, дыхание участилось, в висках тукало, а сердце быстрее билось в груди, тело юноши лихорадило от чувства опасности и какого-то дикого восторга. При этом мозг продолжал совершенно хладнокровно работать, оценивая всё происходящее вокруг.
        На них снова накатывала, только что отхлынувшая волна конницы.
        - Залпо-ом, пли! - раздалась откуда-то сзади команда.
        Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! - раздались громовые ружейные залпы. Лёшка чуть выждал и нажал на спуск, надёжно сбивая с лошади свою первую жертву, уцелевшую от круглых фузейных пуль.
        - Сменные шеренги - вперёд, готовься! - и опять вперёд выступили четыре шеренги стрелков с их заряженными фузеями.
        Зарядка штуцера была делом долгим и хлопотным, поэтому он переместился ближе к центру каре, чтобы только не мешать стрелкам из гладкоствольного оружия. А из передовых линий слышалось - Бабах! Бабах! Бабах! Бабах!
        Два из пяти русских каре под командованием генералов Брюсса и Репнина стали напоминать острова в бушующем море неприятельской кавалерии. Лезть напропалую сипахи (турецкая служилая кавалерия) уже не думали, и, окружив эти два крайних русских каре, конники теперь пытались найти здесь самое слабое место. Всё это сильно сковывало движение и не давало выполнить основную задачу дивизии - прорваться через полевые оборонительные сооружения и занять вражеский лагерь.
        - Все ротные охотники и егеря - вперёд! - отдал распоряжение генерал Брюс, и из общего строя высыпали сотни самых подготовленных стрелков. В каждой роте был такой десяток, и, смешавшись в рассыпном строю с егерями, они начали вести злой и беспокоящий огонь.
        Лёшка волею судьбы оказался на правом фланге каре и, выскочив по команде, как-то само собой прибился к знакомой егерской паре Карпыча и Кузьки. А к нему сзади прибились двое охотников из его полуроты - Тимофей с Архипом.
        - Старшой! Охфицеров ихних бей! У них на колпаках и чалмах хвосты самые пышные да яркие и халаты шёлковые в узорах, - крикнул ему Карпыч и, присев на колени, начал выбирать свою цель. Бах! - бухнула его фузея, неся кому-то смерть или увечье.
        Лёшка с ходу опустился на одно колено и взял свой штуцер наизготовку. Чуть в отдалении, шагах в трехстах или чуть больше, всадник на красивой гнедой лошади, в ярком халате и с длинной гривой из крашеного конского волоса на чалме, потрясал перед конниками булавой и что-то им там грозно орал, махая в сторону русских.
        «Булава - признак власти у тюркских народов, как минимум командир эскадрона, если по-нашему», - подумал Лёшка и, поймав мушку ствола в разрезе целика, плавно выжал спусковой крючок. Бах! И тяжёлая 15-миллиметровая штуцерная пуля выбила всадника из седла. Бах! Бах! Бах! - раздались выстрелы фузей Кузьки, Тимофея и Захара.
        - По очереди бейте, вон как эти егеря прикрывают друг друга! - крикнул своим охотникам Лёшка, и те согласно закивали головами, принимая приказ.
        «Достаю из патронной сумки бумажный патрон. Зубами откусываю его кончик и насыпаю малое количество пороха в эту нишу на этой полке, теперь закрываю полку крышкой, - сам для себя проговаривал Алексей, не забывая при этом оглядывать всё вокруг. Не дай бог, в бою «зевнёшь» - без башки «на раз» сам останешься! Эту науку он зарубил себе на носу ещё в той жизни, на своих первых лейтенантских выходах в Кавказских горах. - …курок устанавливаю на полувзвод до щелчка. Есть щелчок! Засыпаю весь оставшийся в патроне порох в ствол через дульный срез, и потом начинаем самую муторную часть зарядки - проталкивание пули внутрь ствола. Кусочки кожаного пластыря крест-накрест на срез ствола, молоточком легонько: раз, два - осаждаю пулю в ствол. А теперь по шомполу молоточком, продвигаем её до заряда. Всё, теперь пуля на месте».
        Обстановка на поле боя начала снова меняться. Наконец-то сбившись в боевую формацию, сипахи и поддерживающие их татары, визжа и горланя, подстегнули своих лошадей и кинулись на стрелковую цепь русских.
        «Пора уносить ноги, иначе нас всех тут вырежут!» - подумал Лёшка, дозаряжая штуцер.
        Ему оставалось только взвести курок на боевой взвод, прицелиться и сделать выстрел. Шагах в двухстах какой-то незнакомый офицер отступал самым последним, прикрывая своих солдат. Вот он развернулся и побежал за ними вдогонку, а на него уже налетал какой-то вырвавшийся вперёд оголтелый всадник со сверкающей в лучах жаркого солнца саблей в руке.
        «Жалко мужика, отчаянный офицерик», - подумал Лёшка и выбрал свободный ход спускового крючка. Бах! Пуля аж развернула турка, и он, вылетев из седла, потащился за конём, оставаясь одной ногой в стремени.
        Офицерик, отпрянув резко в сторону, огляделся и, продолжая бежать, махнул Лёшке рукой.
        - Ходу, ходу! Быстрее! - проорал команду своим охотникам Алексей. Нужно было срочно уходить под защиту каре.
        Карпыч никак не успевал за мушкетёрами, оттаскивая своего напарника на плечах. А у того из бедра торчала стрела - подарок от татар, продолжавших до сих пор воевать с луками.
        «А-а-а, всё равно я уже умер!» - с какой-то веселой сумасшедшинкой подумал Лёшка и подхватил Кузьку под руку. Вдвоём-то оно у них всё быстрее будет! Их бы наверняка порубили или же затоптали копытами конницы. Но в голове у Лёшки как будто бы что-то щёлкнуло, он мельком взглянул перед собой, где уже в пятидесяти шагах блестела стена штыков, и заорал истошно: - Ло-ожи-и-ись!
        Бабах! Бабах! Бабах! Бабах! - раздался залп сотен фузей, и над головами троицы со свистом пронёсся рой пуль.
        Бах! Бах! Бах! - и с истошным надрывным воем прошла туча пушечной картечи.
        - Ура-а-а! - стена штыков вынырнула из плотного порохового облака и, грозно колыхаясь, пошла на заметавшуюся на поле конницу.
        - Ура-а-а! - разнеслось в отдалении, и с правой стороны, со спины сипахов, тоже раздались фузейные залпы.
        Турецкая конница, окружившая дивизионное каре генерала Брюса, оказалась в западне. Два отборных гренадёрских батальона генерала Олица при шести полевых орудиях ударили им в тыл с правого фланга, как раз навстречу идущей сейчас в атаку левофланговой дивизии. Турецкие сипахи и татары, оказавшись в огненном мешке, между двух стен штыков, смешались, рассеялись и, развернувшись, ринулись всей своей массой в сторону полевого лагеря, оглашая округу истошными криками.
        Такая же картина происходила сейчас и на правом фланге у генерала Баура.
        Рассеяв вражескую конницу, Румянцев отдал приказ:
        - Дивизии Репнина сместиться влево и, обойдя стороной пешее турецкое войско, ударить в него с тыла.
        Дивизии Брюса предстояло бить правый фланг турок и, рассеяв его, взять укреплённый лагерь. Дивизии Баура предстояло взломать левый фланг. И самая трудная задача выпала центральным дивизиям генералов Племянникова и Олица. Им надлежало сковать весь центр турецкого войска, выстоять перед натиском превосходящих их сил и пробить оборонительный ретраншемент, где стояли основные батареи турок.
        - Полежи пока, милок, как выбьем турку, так сразу и вернёмся к тебе - напутствовал своего раненого напарника Карпыч. - Ну что, сержант, веди нас, - кивнул он Лёшке и подал потерянную им во время поспешного отхода треуголку. Когда только успел подобрать-то?
        Алексей её отряхнул, надел на голову и кивнул переминающимся с ноги на ногу рядышком Тимохе с Архипкой:
        - За мной, бего-ом!
        Дивизионное каре скорым шагом под бой барабанов, отбивающих ритм, шло на турецкий ретраншемент. Бах, бах, бах! - били в его укрепления ядрами полковые и полевые армейские пушки.
        Русская артиллерия всегда была самым передовым и лучшим родом войск из всех армий мира. Следуя в войсковых порядках, она могла поддерживать свою пехоту как картечным боем, сметая живую силу противника, так и подавлять вражеские батареи и одиночные орудия в их полевых защитных сооружениях. Вот и сейчас, избавившись от опасности в виде османской конницы, русские артиллеристы громили вражеские пушки и били ядрами по самому ретраншементу.
        - В штыки, братцы, за матушку Екатерину! Ура! - и дивизия Брюса обрушилась на левый фланг капыкулу - пешего регулярного войска Халил-паши.
        В передовых порядках каре шли два гренадёрских батальона Бигичева и Ливена. Тысяча отборных, рослых солдат с яростью ударила по передовому турецкому полку, переколов его третью часть, остальные, не выдержав напора гренадёр, развернулись и ринулись через окопы в сторону лагеря.
        Егеря и охотники вели в это время стрельбу россыпью, выбивая в первую очередь османских командиров.
        Здоровый турок с кривой саблей в руке на глазах у Лёшки зарубил двух своих рядовых, в панике убегающих от русских. Он что-то громко орал и размахивал своим оружием. Уже около трёх десятков пехотинцев остановились вокруг него, создавая островок стабильности на поле боя. Ещё немного и на этом участке их уже придётся выбивать в рукопашной.
        - Бейте того жирного с саблей! - крикнул Лёшка своей команде и показал рукой на цель, сам продолжая заряжать свой штуцер.
        Бах! Бах! Бах! - грохнули фузеи охотников и егеря Карпыча, и здоровяк завалился на спину.
        - Ура! - гренадёры ворвались впервые в широкие окопы и начали там колоть их защитников.
        - Не останавливаться, за мной! - прокричал команду Колюбякин, и Апшеронский пехотный полк ринулся за своим командиром ко второй траншее.
        Через десять минут все оборонительные порядки на левом фланге у турок были прорваны, и русское каре, разделившись на батальонные и полковые колонны, ударило вправо, вдоль ретраншемента. А Санкт-Петербургский и Копорский пехотные полки с гренадерским батальоном Бегичева вышли к полевому лагерю противника.
        - Колюбакин, выдели пятерых своих орлов в охрану к вестовому адъютанту в штаб командующего! - отдал распоряжение граф Брюс, наблюдая за боем с только что отбитого у противника оборонительного вала.
        - Егоров, ко мне! - крикнул полковник, подзывая заряжающего свой штуцер Алексея.
        - Ваше высокоблагородие, старший сержант Егоров по вашему… - начал было тот, но командир только махнул рукой: - Тихо, тихо, Егоров, некогда тут тянуться. Поступаешь в распоряжение адъютанта его светлости поручика Светлова. Сопроводишь его в лагерь командующего с донесением и обратно. Забирай с собой четверых по своему выбору и вперёд!
        - Есть! - коротко ответил Лёшка. И подозвал к себе своих охотников Тимоху с Архипом. Он огляделся, подыскивая кого бы ему ещё с собой взять.
        - Разрешите, господин старший сержант, с вами, чай, не откажитесь от стариков? - напротив него стояли два знакомых егеря - старички Карпыч с Макарычем.
        - Не откажусь, - усмехнулся Лёшка. - Зря, что ли, Макарыч, ты меня всю неделю на вашем стрельбище гонял? - и обратился к ожидающему их офицеру: - Ваше благородие, команда собрана и готова следовать за вами!
        Светлов, высокий щеголеватый поручик, с тонкими усиками, внимательно их всех оглядел и махнул рукой в ту сторону, откуда сейчас слышалась ожесточённая пушечная канонада и ружейные залпы.
        - Командующий нашей армией в центральном каре ведёт бой с основными силами турок. Мы с вами сейчас двинемся уже по освобождённой земле, но ушки, стрелки, держите на макушке, сами знаете, как у нас тут быстро обстановка меняется. Да и из каких-нибудь лощин могут татары-недобитки выскочить. Запросто голову срубят или же за собой на аркане утащат. Так что, не зевать, за мной! - и он первым побежал в ту сторону, откуда сейчас слышалась ожесточённая стрельба.
        Каре генералов Племянникова и Олица в это время штурмовало центральный ретраншемент. Только что русские пушки подавили основные турецкие батареи, и сейчас дивизии готовились к решительному броску.
        - Приберите себя, как-никак на глазах у командующего и всей его свиты окажетесь! - скомандовал своему сопровождению Светлов, направляясь к группе высокопоставленных военных, наблюдавших за боем стоя в центре каре Олица.
        «Легко сказать, приберите, - подумал Лёшка. - Здесь вам не ванная комната и даже не лесной родник, а боле боя». Однако команда была отдана, и её нужно было теперь как-то выполнять. Действительно, и он, и все его товарищи были в пороховой копоти и пыли, одни лишь только зубы блестели на их чумазых лицах. В ход пошла белёная холстина, которую он всегда носил на всякий случай с собой, вот и сейчас, отодрав добрую её половину, Лёшка обтёр ей своё лицо с руками и передал дальше по команде.
        - Быстрее, быстрее! - торопил поручик, отряхиваясь сам от пыли. - Встанете в дести шагах за мной, ну всё, теперь пошли! - и быстрым шагом направился к командующему.
        - Ваше сиятельство, дивизия генерал-поручика Брюса отбила все атаки вражеской кавалерии и прорвала правый оборонительный фланг турок. Яков Александрович разделил дивизию и одной её частью выдвинулся к турецкому лагерю, а другой бьёт его главный ретраншемент вдоль своего фланга. Он просит у вашего сиятельства кавалерию, дабы преследовать отступающего противника, а также дальнейших указаний по своим действиям.
        В десяти шагах от Лёшки в окружении своей свиты стоял сам Румянцев, генерал-аншеф, легендарный русский полководец и военный теоретик, кавалер всех российских орденов, человек решительный, храбрый и абсолютно хладнокровный в бою. Он как никто заботился о нуждах своих солдат и хорошо знал их, что было нечастым явлением в армиях XVIII века. Именно Румянцева считал своим учителем другой великий полководец - Суворов Александр Васильевич, являвшийся к Петру Александровичу всегда в полном мундире и забывавший при нём свои шутки.
        - Поручик, передайте Якову Александровичу мою благодарность за стойкость и решительность его войск, - ответил на доклад вестового адъютанта командующий. - Передайте также ему, чтобы он всемерно усилил давление со своего фланга на центр османских позиций. Наше правое каре генерал-квартирмейстера Баура уже пробило левый фланг турецких войск и идёт к османскому лагерю, вся кавалерия, кроме крайнего резерва армии, послана к нему на помощь. Ступайте! - и он повернулся к стоявшему рядом с ним принцу Ольденбургскому.
        - Алексей! - от свиты командующего отделилась, направляясь к нему, знакомая долговязая фигура. - Как давно я вас не видеть! - перед Лёшкой стоял знакомый ему барон Оффенберг. - Я глядеть, ты уже успел повоевать? - и он радостно обнял сержанта.
        - Совсем чуть-чуть, Генрих Фридрихович, - с улыбкой ответил Лёшка, поправляя свою треуголку.
        - Я извиняться, что совсем не видеть тебя весь это время, - виновато улыбнулся немец. - Очень много дел перед этой большой баталий. Ты ещё не передумать стать егерь? Я могу говорить с командующий и, как это по-русски, дать протекций, попросить за тебя. Мы с графом корошо ладить, он очень любить короший картограф и особенно его короший работа из карт, чертёж и схем.
        - Спасибо, господин барон, - покачал головой Лёшка. - Но я хочу добиться всего сам. Ещё раз вам спасибо за ваше доброе участие и за ваш подарок, - и он погладил рукоятку дарственного кинжала. - Прошу прощения, но мне нужно догонять адъютанта, до свидания, господин подполковник, - и он, козырнув, бросился за своими товарищами.
        - До свиданий, Алексей, мы обязательно с тобой увидеться! - помахал ему вслед рукой военный картограф.
        Вестовым нужно было пробежать за наступающими центральными каре, пересечь большую часть поля и уже потом выйти на боевые порядки своей дивизии. А прямо перед ними, в самом эпицентре битвы, происходили самые трагичные события. Каре генерала Племянникова, двигаясь быстрее, немного обошло соседнее каре Олица и уже начало выбивать из окопов ретраншемента турецкую пехоту. Вдруг из лощины, пролегавшей поперёк окопов, на дивизию Племянникова ринулось с ревом около десяти тысяч янычар, как видно, сидевших там в засаде и выжидавших самого удобного момента для броска. Их нападение было столь неожиданным, что фас русского каре, который составляли Астраханский и первый Московский полки, был сразу же ими прорван. Русские пехотинцы не успели даже дать залп из фузей, как были опрокинуты. Янычары, размахивая ятаганами и саблями, ворвались в середину русского построения и опрокинули Муромский с Бутырским полки, которые побежали искать спасения в каре Олица. Турки, уже торжествуя победу, радостно кричали. Ими было захвачено два знамени и несколько зарядных ящиков. Опасность поражения нависла над всем русской
армией!
        - Стойте! - размахивал шпагой Светлов. - Стоять! - но его никто не слушал. Мимо пробегали толпы солдат, а некоторые даже бросали наземь свои ружья, только чтобы побыстрее укрыться от грозящей им опасности.
        Лёшка сбил первого набегающего янычара из штуцера, рядом хлопали фузеи его охотников, а поручик, разрядив оба своих пистолета в упор, пятился, отбиваясь при этом от двух здоровых наседающих на него янычар шпагой. Штуцер был разряжен, и Лёшка подхватил брошенную кем-то мушкетёрскую фузею с примкнутым к ней штыком, прикрывая своего офицера с правого бока. А с другого пристроились егеря, примкнувшие к своим ружьям длинные плоские штыки-кортики. Тимоха с Архипом пристроились тоже около своего сержанта, так вшестером они и отступали, отбиваясь от нападавших. Вот к ним пристроился один, другой солдатик, и вскоре более трёх десятков русских отходили, поводя жалами штыков, к своим.
        Клинок ятагана рубанул вскользь по фузее, и Лёшка толкнул её резко вперёд, вгоняя наточенный трёхгранный штык в грудь врага. Раздался противный хруст и вой, он рывком выдернул стальное жало из тела только что убитого им человека, а его место уже занял другой, норовя достать русского саблей. Ших! - и он, сместившись резко влево, дотянулся боковым хлёстом до Архипа, буквально подрубая молоденькому солдатику горло. Фонтан крови из шейной артерии ударил вокруг, окатывая всех тех, кто был рядом, своими красными брызгами. На! - и Тимофей вогнал в живот янычару свой длинный фузейный штык.
        Здоровый янычар в ярко-жёлтым халате с красной росписью и узорами, в куке на голове - командирской шапке, украшенной страусовыми перьями и драгоценными камнями, махал в сторону небольшого отряда русских булавой, призывая своих воинов к атаке. В это время из центрального русского каре ударила русская артиллерия, одно из ядер попало в зарядную повозку, и раздался оглушительный взрыв.
        Командир первого гренадерского полка бригадир Озеров без команды, по своей личной инициативе развернул своих гренадёр с основного направления наступления и бросил в штыки на неприятеля.
        - Теперь настало наше дело! - обратился Румянцев к принцу Ольденбургскому и, вскочив на коня, поскакал из каре Олица навстречу своим отступающим войскам. «Стой, ребята! Стой! - кричал он, по воспоминаниям очевидцев. - На вас смотрят отцы и матери! На вас смотрит Родина! Стой!»
        Солдаты, завидев своего любимого командира, бросившегося в самую гущу сражения, пришли в себя и начали строиться плечом к плечу, рядами.
        Турецкое командование допустило явную оплошность, не поддержав вовремя такое удачное нападение янычар. Русский же командующий, восстановив порядок и погасив панику в каре Племянникова, приказал всей своей коннице, находящейся у него в личном резерве, ударить разом по турецкой пехоте. Конные полки Салтыкова и Долгорукова сходу врубились в порядки янычар. Солдаты каре Племянникова, обозлённые произошедшим только что с ними конфузом, тоже яростно ударили в штыки. Отборная турецкая пехота дрогнула и побежала вспять. Русские кирасиры, казаки и карабинеры рубили бегущих, тщетно пытавшихся найти спасение в окопах. А за ними в атаку бросились егеря, которыми в этом сражении командовал молодой офицер Михаил Илларионович Кутузов, отличившийся в этом сражении и произведённый в секунд-майоры. Два ранее потерянных русских знамени были обратно отбиты. Турки оставили укрепления, а увидев, что им в тыл заходит дивизия Репнина, под её фланговым огнём обратились всей своей массой в паническое бегство.
        По утверждению русского военного историка А.Н. Петрова, Иваззаде Халил-паша с саблей в руке пытался остановить бегущих, но все его горячие слова и угрозы пропадали даром. Увещевания великого визиря продолжить бой во имя пророка Муххамеда и великого султана Мустафы III также не имели никакого успеха. Охваченные паникой османские воины кричали в ответ Халил-паше: «Нет сил сбить русских, которые поражают нас огнём, как молнией». Находящийся в авангарде османского войска Мустафа-паша рубил отступающим солдатам уши и носы, но и это средство не смогло прекратить беспорядочное бегство турок.
        Лёшка бежал вместе с сотнями егерей и охотников за отступающими, а за их спинами слышался мерный топот полковых и дивизионных колонн.
        - Быстрее, ещё быстрее, нельзя дать османам зацепиться за какое-нибудь укрепление.
        Чуть отстав от него, следом бежали Тимофей и два их егеря. Перемахнув через последний окоп ретраншемента и взобравшись на вал Лёшка увидел панорамную картину бегства всего вражеского войска. Он, как только мог, старался быстрее перезарядить штуцер, оглядываясь вокруг. Вдруг среди бегущих мелькнула знакомая крупная фигура в жёлтом халате с развевающимися страусовыми перьями на шапке. Рядом с ним бежало сбитой группой несколько воинов, как видно, из свиты здоровяка, и у одного из них в руках было знамя.
        Пуля забита в стволе штуцера до упора, Лёшка оглянулся на своих тяжело дышащих и уже перезарядивших фузеи товарищей, протянул руку в сторону убегающих со знаменем и крикнул:
        - Братцы, отомстим этим за Архипа?!
        Стрелки присмотрелись в ту сторону, куда указывал Лёшка, и в их глазах мелькнуло понимание.
        - Вот зараза, уходит ведь! - сплюнул Тимофей и первым рванул вдогонку за убегающими.
        - Ух-х, ух-х, ух-х, - Лёшка глубоко вдыхал и выдыхал воздух, насыщая лёгкие кислородом на бегу. Уже недалеко виднелись камыши Кагульского лимана. Сейчас эта группа туда рванет, и ищи её потом среди этих густых зарослей! Он с разбега упал на колено и прицелился в «золотохалатного». Выстрел в ружье с кремнёвым замком значительно отличается от выстрела оружия XXI века. Расстояние было небольшое, где-то около ста шагов, но и эти полторы-две секунды, от нажатия на спусковой крючок, удара курка с кремнем по огниву, воспламенения порохового заряда на полке и основного заряда в стволе и, собственно, до подлёта пули к цели, подарили здоровяку жизнь. Он чуть-чуть отклонился в сторону. и штуцерная пуля, предназначенная ему, ударила знаменосца в спину. Того швырнуло вперёд, а здоровяк, споткнувшись о его тело, полетел кубарем на землю. Бах! Бах! Бах! - раздались хлопки фузей, и ещё пара человек свиты не добежали до камышей. Здоровяк поднялся, с трудом опираясь на левую ногу, и повелительно закричал в сторону своих убегающих в камыши янычар.
        Трое остались верны своему господину, и, пока двое подхватывали здоровяка, третий, самый высокий и воинственный, вращая ятаганом, ринулся на подбегающего первым Лёшку. Бах! Бах! - Егоров разрядил оба своих пистолета с десяти шагов. Одна из двух пуль ударила янычара в плечо, заставив его выпустить ятаган из рук и взвыть от боли.
        - Стоять! - зарычал Алексей, выхватывая шпагу.
        - Стоять! - повторил Карпыч, одевая плоский клинкообразный штык на свою егерскую фузею.
        Здоровяк что-то прокричал своим подручным, и те, как-то разом обмякнув, опустили его на землю и сами сели на корточки рядом с ним.
        Тимофей с выкаченными из орбит бешенными глазами надвигался на сидящую троицу.
        - Да я вас прямо здесь переколю, вот на этом вот самом месте! - орал он, сжимая свою мушкетёрскую фузею с трехгранным штыком. - За Архипа! За всех наших солдат, гады!
        - Отставить, Тимофей! - рявкнул Лёшка.
        - Остынь, Тимоха! - крикнул ему Карпыч, но солдата было уже не унять. Ещё секунда, другая и он бы действительно переколол всех трёх пленных.
        Кулак пронёсся над головой инстинктивно присевшего Алексея, сбивая с него шляпу. Вот ещё один удар разъярённого солдата, пытавшегося ударить своего сержанта с размаха. Лёшка перехватил его бьющую правую руку своей левой, одновременно пробивая ему коленом «по причиндалам», и, выбив фузею, бросил через плечо на землю. Тимоха согнулся и взвыл.
        - Ай-ай-ай! - закатил глаза здоровяк. - Зашем на свой зембилджи (унтер-офицер) кидаться? - и зацокал языком.
        - По-русски, значит, разумеешь? - зло прищурился Лёшка. - Так знай, ещё слово без моего разрешения вякнешь, я тебя тут же, на этом вот самом месте лично пристрелю! - и сплюнул на землю.
        - Всё, успокоился? - и он навис над лежащим мушкетёром.
        - Да-а - протянул со стоном Тимоха.
        - Тогда потихоньку вставай, давай, и на пятках потом попрыгай как следует, помогает, я сам это по себе знаю.
        - Помоги ему, Макарыч! - и капрал егерь согласно кивнул головой.
        «Во-от, один раз неслуху по яйцам дал и сразу же авторитет появился», - зо злой усмешкой подумал про себя Лёшка.
        - Карпыч, ты уже перезарядился, я гляжу, тогда страхуй, приглядывай вот эту парочку! - и он демонстративно взведя курок на штуцере, вплотную подошёл к здоровяку. - Ну а теперь говори, кто ты такой и для чего я должен оставить тебя сейчас в живых? - и глубоко взглянул ему в разом забегавшие от страха глазки.
        - Меня убить нет! - замотал тот головой и ударил себя в грудь, - Большой бакшиш - деньга тебе дадут. Я чорбаджи оджака (командир полка янычар) Исмаил. Он мой байракдар (знаменосец), - и полковник кивнул на лежащего у знамени убитого. - Он - чорваджи-баши (командир орты - роты), - и кивнул на сидящего неподалёку и постанывающего раненого.
        - Будете вести себя тихо - будете жить! - твёрдо заверил османского полковника Лёшка. - Давай сюда руку! - и Егоров подошёл к раненому. Тот с испугом вжался в землю, ожидая удара от русского. - Переведи ему, что я ему только руку забинтую, чтобы он тут совсем кровью не истёк, - кивнул Лёшка здоровяку. И тот, удивленный, быстро залопотал по своему раненому:
        - Ona Ali'nin elini ver, sana baglayacak, boylece kanamay?n (Давай ему руку, Али, он тебе её завяжет, чтобы ты кровью не изошёл. - тур.).
        Раненый только испуганно затряс головой - чего ещё можно было ожидать от этих страшных неверных, только одну лишь смерть или мучения.
        - Ali'ye elini buraya ver - ben baglayacag?m. Komutan?n?z size dokunmayacag?m?z? soyledi. Ve komutan?n?z? dinlemelisiniz! (Дай руку сюда, Али, - перевяжу. Тебе же твой командир сказал, что мы тебя не тронем. А своего командира нужно слушать! - тур.), - внятно и отчётливо (спасибо преподавателям кафедры иностранных языков родного Рязанского) довёл свою мысль Алексей до раненого и начал перевязку раны пленному.
        - Карпыч, а ты пока обыщи их всех. Не хватало ещё, чтобы они кого-нибудь спрятанным под халатом кинжалом потом пырнули!
        Через час четвёрка егерей и охотников, конвоируя пленных, при распущенном красном янычарском знамени с изображённым на нём зульфикаром - мечом с раздвоенными клинками, предстала перед командиром Апшеронского пехотного полка.
        - Ваше высокоблагородие, ваше приказание выполнено, адъютант его светлости графа Брюса с донесением сопровождён в штаб командующего и обратно! Принимали участие в отбитии атаки янычарского корпуса на наше центральное каре. Нами захвачено полковое знамя противника, сам командир полкового оджака янычар Исмаил, его офицер и свита. Наши потери - рядовой Степанов Архип, погиб смертию храбрых на поле боя, - и Лёшка вздохнул, закончив доклад.
        - Молодец, Егоров, далеко пойдёшь, - радостно улыбнулся своему портупей-юнкеру полковник Колюбакин. - Адъютант графа уже доложил ему о ваших геройских деяниях на поле брани, и как вы его там, на поле боя, не щадя своей жизни спасли. А ты ещё потом умудрился у этих самых янычар их полковое знамя отбить, да ещё и с самим командиром в придачу?! Лихо, лихо, сержант! Будете отмечены в приказе по полку! А теперь оправляйтесь по своим командам и приводите себя в порядок, а то вон весь мундир в крови. Мы пока ждём дальнейших распоряжений командующего.
        Усталость солдат Румянцева, бывших на ногах со вчерашнего вечера, не позволила русской пехоте продолжить преследование в день сражения далее четырёх вёрст, после чего преследование бегущего неприятеля продолжалось уже кавалерией. По окончании сражения Румянцев занял позиции позади бывшего османского лагеря. Однако вскоре преследование турок продолжилось, но на этот раз оно проходило вне поля сражения. Для выполнения этой задачи в долине Кагула Румянцевым была выделена дивизия Бауэра с семью гренадерскими и одним егерским батальонами, сводным карабинерным и двумя гусарскими полками, казаками и двадцатью шестью орудиями. 22 июля преследователи заняли старый османский лагерь, расположенный в двадцати верстах от места генерального сражения. На следующий день русские части достигли местечка Картала, где на переправе через широкий Дунай были застигнуты остатки войска великого визиря. На левом берегу в это время царил полный беспорядок, Бауэр оценил ситуацию и принял решение атаковать турок немедленно, прямо с марша. В центре шло русское пехотное каре, а на его флангах двигались кавалерийские части. У
этой переправы разгром турецкой армии Халил-паши был завершён. Русскими был захвачен весь находившийся у реки обоз, артиллерийская батарея из тридцати орудий и более тысячи пленных солдат и офицеров неприятеля. Множество турок было убито или утонуло в Дунае.
        Армия крымского хана вмешаться ни в одно из сражений не успела. Она отступила к Измаилу, а затем и далее, к Аккерману. В сторону Измаила выступила дивизия генерала Репнина, усиленная подразделениями под командованием Потёмкина. 26 июля Измаил был ими взят, после чего русские части двинулись дальше, последовательно захватывая все оставшиеся в распоряжении турок опорные пункты на левом берегу Дуная.
        Русские трофеи при Кагуле составили: шестьдесят знамён, сто сорок шесть орудий с принадлежностями, весь огромный турецкий обоз и лагерь со всем его имуществом. Потери турок были велики. Только на поле перед ретраншементом было собрано их более трёх тысяч. На пути отступления на расстоянии семи вёрст лежали груды тел. По самым скромным подсчётам турки потеряли более двадцати тысяч убитыми, множество их утонуло при бегстве в озере Кагул и на Дунае. Наш урон убитыми и раненными не превышал тысячи человек.
        Успех Румянцева вызвал восхищение современников. Русская императрица Екатерина II в своём рескрипте отметила: «Одно ваше слово “Стой!” проложило путь новой славе, ибо по сие время едва ли слыхано было, чтобы в каком-либо народе, теми же людьми и на том же месте вновь формировался разорванный однажды каре ввиду неприятеля и чтобы ещё в тот же час, идучи вперёд, имел он участие в победе».
        Кагульская победа прославила русское оружие на всю Европу!
        Глава 13. После битвы
        - Эх, Кузька, Кузька, угораздило же тебя стрелу поймать, ещё и в такое неудобное место, а ну как придётся перед какой бабой тылом оборотиться вдруг, а у тебя прямо под задницей такое шрамище там будет. Весь антирес ведь тогда у неё к тебе может пропасть, - отвлекал незатейливыми шутками молодого егеря Карпыч.
        - Да ладно, дядька, он всегда теперича фронтом воевать с бабами будет, не поворачивая к ним своё срамное место, - поддерживал егеря Тимоха, натачивая до остроты лезвия тонкий нож и затем уже обжигая его на костре.
        Кузька же лежал в это время на боку, и, поглядывая на все эти страсти, он лишь тонко постанывал.
        - Давай водку, Макарыч, - кивнул Лёшка капралу и поставил на чистую холстину большую железную тарелку. В неё были положены уже обожжённые на костре клещи, шило, кусачки и нож. Из большой бутыли в полугаранец (1,64 литра) он залил ей все подготовленные инструменты и принадлежности. В тарелке зашипело, и вокруг разнёсся характерный спиртовой дух.
        - Э-э-эх, одно расстройство тут с вами, только лишь добро переводят, - махнул рукой седоусый унтер-офицер Степан Савельев и отошёл в строну палаток.
        - А нечего тут нам под руку лезть, ходють тут, ходють всякие, советы умные дают, мешаются, лекарю вон нашему собраться с духом не дают, - проворчал самый старый солдат егерской команды Карпыч. - Ну что, Ляксей Петрович, никак начинаешь уже? - и кивнул на лежащего Кузьку.
        - Тимоха, влей ему тоже в глотку пару чарок, через десяток минут начнём, - предупредил всю свою команду Лешка, оглядываясь вокруг.
        Всего с пяток часов прошло времени с окончания сражения, а как всё изменилось за это время.
        Через пару часов после сдачи пленных и захваченного янычарского знамени Лёшка был зван к самому генерал-поручику Брюсу, где его светлость граф Яков Александрович выразил благодарность старшему сержанту Егорову за геройские действия его лично и всех людей, находящихся под его командой.
        - Получите десять рублей премиальными из полковой казны! - кивнул он стоявшему рядом Колюбякину. - И я не против вашего перевода в егеря. Ваш полковник говорит, что уж больно вы туда стремитесь с самого начала службы. Да и действия вас самих и ваших людей в качестве охотников показали вашу полную пригодность к оному делу.
        А вот это был действительно дорогой подарок! И мордаха Лёшки сияла как начищенный пятак.
        - Покорно благодарю вас, ваша светлость! Рад стараться! - рявкнул он как можно задорней и увидел на лицах присутствующих улыбки.
        - Одно только не могу я пока для вас сделать, сударь, - это присвоить вам обер-офицерский чин. Всё-таки две недели - это слишком малый срок службы в армии, - как бы извинялся генерал. - Ну да я буду первый, кто будет об этом ходатайствовать перед командующем и военной коллегией, ну-у… скажем, сразу же после Рождества. Проследите за сим, господин поручик, - обратился он к стоящему рядом адъютанту.
        - Слушаюсь, ваша светлость! - отчеканил Светлов с улыбкой. И Лёшке стало понятно, кто за него ходатайствовал перед командиром дивизии.
        - Эх, такого командира плутонга потерял, - качал головой Сенцов, провожая собиравшего свои вещи Алексея. - Может, передумаешь? Это ж только подумать надо, сколько тебе теперь бегать придётся, да и форма эта егерская, такая скучная, зелёная, словно у лягушки болотной. То ли дело вот наша, родная, мушкетёрская, - и он кивнул на свой яркий мундир. - Оставайся, Лёш, на меня представление на подпоручика подготовили, глядишь, и для тебя скоро место в роте освободится?
        - Нет, Серёг! Ты уж извини, я ведь изначально о егерской службе мечтал, ещё при первой нашей встрече в штабе тебе рассказывал, вспомни, - ответил ему друг, скатывая плащ епанчу. - Да ладно, мы же в одном полку с тобой всё равно служить будем, постоянно ведь видеться будем, ещё и в бою другу дружке поможем, коли какая баталия случится, - и, обнявшись на прощание, Алексей отправился из расположение роты.
        - Господин старший сержант! - окликнул его знакомый голос, и, обернувшись, он увидел догонявшего его Тимофея. - Я с вами, стало быть, Ляксей Петрович, - кивнул он себе за спину, показывая на притороченную сверху за плечами скатку и распухший ранец. - Господин капитан отпустил в полковые егеря, там как раз вместе с унтер-офицером один солдат по ранению выбыл, а я ведь как-никак сам потомственный охотник.
        - Ну пошли тогда вместе, охотник, - усмехнулся Лёшка. - Причинное место-то не болит, чай, отошли-то бубенчики?
        - Не-е, прошло всё сразу, как вы и сказали, когда я на пятках там, у камышей попрыгал. Спасибо вам, Лексей Петрович, большое, - и здоровый мужик как-то по-детски смущённо шмыгнул носом.
        - Да за что же, Тимох, спасибо-то, за пятки эти, что ли? - удивился, не понимая крепыша, Егоров.
        - Да это-то лазадно, - протянул тот. - За то, что не донесли на меня за ту мою дурь несусветную и за ту несдержанность у лимана. Как бес ведь в меня вселился там, перед энтим самым янычаром, мы же ведь с Архипкой-покойничком земляками были, обои мы из Смоленских родом. Бок о бок весь этот рядом год спали, последний сухарь делили пополам, а тут его по шее, раз, как скотину какую. Эх! - и он махнул рукой. - А за такое, за то, что я руку на начальственное лицо на поле брани поднял, как пить дать бы к расстрелянию приговорили, а ещё и в уезд бы родной сообщили. А там тоже ведь разговор короткий, и заместо меня двоих бы в рекрутскую повинность с волости забрали. Вот бы проклинали матери да невесты этих мужиков меня, дурака. Так что по гроб жизни за эту науку я вам обязан, вон весь день об этом думу думал, а потом и пошёл к ротному отпрашиваться. В ноги ему упал, ну вот он и сжалился да отпустил меня с вами-то в егеря. Так что вы уж не гоните меня от себя, я за вами теперяча буду. Да и антересно мне, как у вас лихо-то всё эдак получается, как будто и не вьюноша вы совсем, а как бы матёрый мужик. Меня
вон так скрутили, что я даже не заметил, а я-то в своей волости известный боец на кулачках был.
        - Нда-а, - только и протянул озадаченно Лёшка. - Ну тогда пошли к Куницыну вместе, боец, - и мушкетёры зашагали в сторону егерского расположения.
        И вот Лёшка стоит на коленях перед Кузькой. Понятно, что в каждом полку есть свой лекарь. Но это пока он доберётся до простого солдатика, когда у него трое раненых офицеров и шесть унтеров на очереди. А у Кузьки уже часов семь стрела в ляжке насквозь торчит. Плохо, очень плохо работает медицина в армии XVIII века. Оттого-то и потери от ран и болезней были гораздо выше, чем от прямых боевых. По статистике на одного погибшего в битвах приходилось трое, а то и четверо умерших от небоевых потерь. В этом же 1770 году с этим всё и вовсе было худо: из Молдавии и Причерноморья, района, где сейчас проходили боевые действия, с их огромной антисанитарией и скученностью войск, в Россию и в Европу ворвалась чума, собравшая сотни тысяч жизней и даже послужившая причиной для Московского Чумного бунта.
        - Ладно, об этом мы будем позже думать, - решил Лёшка и посмотрел на Карпыча. - Десять минут прошло? Захмелел уж, небось, наш Кузька?
        - Дык, знамо дело, захмелел, - кивнул дядька. - С голодухи-то уж и не так захмелеешь, скоро ведь уже цельные сутки во рту маковой росинки не было. Даже стонать вон перестал бедолага, видать, отпустила от него боль.
        - Ну приступаем тогда, - кивнул Алексей. - Так, Тимофей, ты держи ему ноги покрепче, прямо вот садись на них, чуть пониже колен. Макарыч, ты держи его выше пояса, только чтобы он не извивался. А мы с тобой по самой ране будем работать, Карпыч, - командовал Лёшка. - Крови-то чай не боишься, отец?
        - Справлюсь, - только кивнул старый егерь. - Небось, насмотрелся на неё за всю службу.
        - Ну тогда подай мне вон ту кисею, смоченную в водке, - и Лёшка начал смывать кровь от раны, промыв всё вокруг и обильно обработав водкой саму стрелу. - У тебя-то рука покрепче будет, так что перекусывай древко с обеих сторон вот этими клещами. Только с одной стороны, что вверх смотрит, около вершка оставь, чтобы было, за что потом клещами зацепиться.
        Кузька взвыл, дёрнувшись, под Тимохой с Макарычем. Как видно, рана дала себя знать от таких вот резких толчков в перекусывании древка. В сторону были отброшены наконечник и оперение стрелы.
        - Не-е, Ляксей Петрович, не могу я, ты давай уж сам дёргай, - протянул Егорову клещи побледневший, с выступившим на лбу каплями пота дядька.
        - Ну ладно, - кивнул тот в ответ. - Жаль, что у нас своих кузнецов здесь нет, они-то уж зубы привыкли рвать. Тогда хоть бутыль приготовь и кисею чистую ещё водкой смочи, будем потом обильно проливать рану, как только из неё вся грязная кровь выйдет. Крепче держите! Крепче, я же сказал! Сейчас самое трудное будет.
        Лёшка зажал стальными челюстями выступающий из раны и уже перекушенный черенок и резко дёрнул его вверх. Кузьма заорал что есть мочи и начал резко изворачиваться, а из освободившееся раны вытекала обильным ручьём тёмная кровь.
        - Держите, обалдуи, его, что, совсем уже сил нет, держите крепче, я сказал! - заорал он на помощников и начал рассекать края ран тонким острым ножом с обеих сторон ноги, всё для того, чтобы дать вытечь всей той крови, что уже скопилась там за всё это время.
        - Ох, ёшкин кот! - пробормотал Карпыч и на ватных ногах отошёл в сторону.
        - Ну что ты будешь делать, помощнички, блин! - выругался Лёшка и начал возиться с раной сам. Когда кровь перестала струиться так обильно, как в самом начале, он смог уже приступить к обработке и чистке, а затем и к её бинтованию. Ещё пять минут работы, и он отошёл чуть в сторону, присел на пенёк.
        - Всё, теперь отпускайте его помаленьку. Чарку ему ещё плесните, чтоб легче было, и дальше пусть сам свою ногу нянчит. Мы всё, что могли, тут уже своё сделали. Повязку, Кузька, тебе каждый день теперь нужно менять. Рану открытой не держи, а то тут одна лишь хвороба с грязью вокруг, а коли вовнутрь зараза попадёт, так антонов огонь непременно начнётся, и тогда уж по самый уд лекарь твою ногу отпилит. Чай нужна ещё нога-то?
        И Кузька быстро-быстро закивал головой, яро не желая себе такой страшной перспективы.
        - Водкой промоешь всё и чистой кисеёй или тряпицей сразу же потом завязывай. Ну можно подорожника ещё, конечно, приложить, настоем тысячелистника там или чистеца всё обработать, только где их сейчас найти здесь? Да, Кузька, как подорожник будешь прикладывать - так тоже его хорошо водкой промой вначале и свои руки всегда тоже водкой перед тем протирай. Тут, в лагере, где людей много, мух полно, да и вообще вон сколько вони и грязи вокруг.
        Действительно, смрад вокруг стоял сильнейший. Антисанитария в армиях XVIII века была полнейшая. «Ходя при захождении солнца по лагерю, видел одних полковых солдат, копавших ямы для умерших своих собратий, других уже хоронивших, а трети совсем погребавших. В армии весьма многие болеют поносом и гнилыми лихорадками, когда и офицеры переселяются в царствие мёртвых, за коими во время их болезни всеконечно лучше присматривают, а за деньги их пользуют врачи собственными своими лекарствами, то как не умирать солдатам, оставленными в болезни на произвол судьбы и для коих лекарств или недовольно, или совсем в иных полках не имеется. Болезни рождаются оттого, что армия стоит в каре, четвероугольником, что испражняемый кал, хотя немного ветер подует, распространяет по воздуху весьма дурной запах, что вода лиманская, будучи употребляема сырою, весьма нездорова, а уксусу не делят солдатам, что по берегу везде видимы трупы мёртвые, потонувшие в лиманах в бывших на нём сражениях» - так описывает в восемнадцатом веке быт после баталий современник из армейских чиновников Роман Цебриков.
        Лешка, взяв свой импровизированный хирургический инструмент, тщательно его промыл и отошёл к ближайшим кустам, чтобы выплеснуть в них красную жидкость из чаши. Человек десять егерей резко порскнули от них в сторону палаток.
        - Зеваки, блин, лучше помогли бы держать товарища, чем со стороны подглядывать!
        - Кхм, кхм! - раздался кашель за спиной. - Давайте, Ляксей Петрович, я вам на руки полью, - капрал Макарыч с уважением и каким-то подобострастием подскочил с кувшином воды. - Вы потом идите в свою палаточку, вон в ту, - и он показал на крайнюю слева в лагере, - мы вам там постелем сейчас. Так вы отдохните, пока наш Никита артельную кашку сварит. А мы тут приберёмся сами и потом уже вас к костру позовём на ужин.
        «Ну вот и авторитет появился, - устало подумал про себя Лёшка. - Так вот всегда хорошо начинать службу в новом подразделении».
        Часть 2. Егерь
        Глава 1. После битвы
        22 июля ранним утром граф Румянцев построил все свои войска в батальонные колонны, отслужил благодарственный молебен за одержанную победу, после чего объехал каждый полк и поблагодарил солдат и офицеров за проявленное ими мужество и доблесть.
        Лёшка стоял в составе егерской команды своего родного Апшеронского полка и восторженно орал вместе со всеми солдатами:
        - Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а!
        Это была его страна, его люди и его победа!
        После общего построения дивизия генерала Бауэра ушла догонять армию Халил-паши к Дунайской переправе, а дивизия Репнина направилась в сторону Измаила. Остальные части русской армии остались в лагере у Кагула и приводили себя в порядок после боя.
        Отпросившись у Куницына, Лёшка отравился в обозную команду. Следовало навестить дядьку Матвея, похвалиться перед ним переводом в егеря и получить у интенданта новую егерскую форму.
        Вынырнувший откуда-то из-за телег с тыловым добром знакомый капрал вмиг разыскал Матвей Никитича, и, жуя у его палатки краюху только недавно испечённого каравая, что было, кстати, большой редкостью в полевых условиях, Лёшка пересказал дядьке всё то, что с ним произошло за то время, что они не виделись.
        - Ну вот и говорит генерал-поручик: «Обер-офицера я тебе, Лёшка, пока не дам, послужи-ка ты пока в егерях унтер-офицером, а уж после Рождества подам я представление за тебя на прапорщика». И десять рубликов пожаловал на всю нашу команду, что при баталии отличилась, - и он достал два серебряных кругляша с профилем Екатерины. - Нас пятеро изначально, как я и рассказывал, было, Архип, царствие ему небесное, погиб, и по два рубля каждому досталось. Мы ещё пару рубликов своему раненому егерю пожаловали, что с нами в первой сшибке в охотниках был и стрелу там в самом начале получил. Ему чай подхарчеваться, пока он в лазарете будет лежать, важнее, мы-то завсегда себе чего-нибудь найдём, - и он с улыбкой кивнул на лежащий рядышком с ним каравай.
        - Да-а, повезло, - как-то грустно протянул дядька. - Повезло, говорю, что не сложили вы голову в первом же бою. Вон ведь всё время лезли в самое пекло, - и он покачал как-то осуждающе головой. - Э-эх-х, молодо-зелено! А про меня что же, забыли, Ляксей Петрович, вместе же сговаривались ещё в пути сюда друг за дружку держаться?
        - Да ладно, Никитич, ты что-о?! - протянул удивлённо Лёшка. - У тебя же тут вона как здорово! Ты ведь как у Христа за пазухой здесь живёшь, и уважение и почёт у тебя, и подхарчеваться есть всегда где. А в егерях ведь как у волков - не знаешь, на какой полянке и под каким деревом спать ляжешь, и где пообедаешь, поужинаешь, вообще, а может быть, и вовсе без оных останешься, с одним лишь только сухарём на бегу.
        - А то я егерскую службу не знаю, - проворчал дядька. - Чай ещё под прусскими ёлками с вашим батюшкой ночи коротал. Вы вот на охоте со мной четыре года ходили, а хоть раз довелось меня обогнать или же услышать от меня жалобу какую? Эх-х… один лишь только последний раз, перед той молнией, чуть задержался, фузею от дождя прикрывая, и вот на тебе, вон ведь что случилось. До сих пор я себе этого не прощу, - и Матвей опустил голову.
        - Да ладно, чего ты, Никитич, - Лёшка отложил в сторону кусок. - Да ты-то при чём здесь, я же сам вперёд полез! Ну, коли ты так хочешь, так сам за тебя перед начальством попрошусь, у нас, правда, пока свободных мест нету, но, сам понимаешь, война же злодейка, не сегодня-завтра или вон через месяц, всегда они могут появиться.
        - Хорошо, - кивнул дядька. - Подожду. Вы сами-то по делу ещё сюда?
        - Да вот, ещё форму новую хотел получить, егерскую, и амуницию причитающуюся, а эту, мушкетёрскую, думал, обратно сдать, - ответил Лёшка, запивая еду из фляжки.
        - Ну тогда вместе пойдём, - кивнул Матвей, - вы тут доедайте пока, а я сейчас распоряжение своей команде отдам и потом к вам вернусь, а то без меня вам наш каптенармус негожую дранину подсунет, знаю я его, пройдоху, а только при мне он вас не посмеет обидеть.
        Действительно, с дядькой всё решилось довольно быстро, что уж он пообещал низенькому и толстенькому каптенармусу - Лёшка не слышал, однако суетился тот при выдаче как заводной, и уже через полчаса Лёшка был одет, как и положено егерю, во всё зелёное.
        - Ну вот, это другое дело, - крякнул от удовольствия Матвей, разглядывая как ладно сидит мундир на молодом унтер-офицере.
        - Да, и самое главное - мне сапоги как раз, а то старые мушкетёрские башмаки великоваты были, хлябали здорово, а бегать в них было вообще несподручно, - согласился Алексей. - Никитич, ты же тут власть, не подскажешь, есть ли в вашем хозяйстве хороший шорник или какой другой умелец по кожаным изделиям?
        - Как не быть, есть, конечно, а что задумали-то, Ляксей Петрович? - с готовностью откликнулся дядька.
        - Да мне бы немного амуницию под себя подогнать, а то неудобно будет со всем своим обвесом бегать. Для штуцера вот чехол, чтобы он не мок под будущими осенними дождями, для пистолей чехольчики поменьше, они кобурами называются - это чтобы их на ремне было удобно носить и доставать в случае нужды быстро. Ну и вот под метательные ножи приспособь какую-нибудь сделать, а то старая полотняная подвесь вся уже измахратилась. Теперь если это всё аккуратно и красиво сделать, так постоянно при себе можно будет носить, для егерей ведь сие позволительно.
        - Ну пошли, - кивнул Матвей, и они отправились к местному умельцу.
        За всё про всё и особенно за срочность нужно было отдать рубль.
        - Это потому, как за вас, господин старший сержант, Матвей Никитич просит. А так бы всё вместе никак не меньше двух рублей вышло, - объяснял заказчику пожилой солдат со всклоченной седой шевелюрой и в фартуке.
        Самым мудрёным было понять умельцу по пошиву кожаных изделий, что это за чудные кобуры такие от него требуются, но, уразумев и внимательнейшим образом выслушав Алексея, он попросил оставить ему пистолеты и метательные ножи.
        - Это чтобы подогнать их под изделие лучше, вы же сами говорите, чтобы их выхватывать поудобней было.
        Со штуцера же просто сняли мерку и попросили за всем этим зайти через два дня.
        А вечером в команде была походная солдатская баня. Чуть в стороне от общего расположения войска, где было почище и не было тех смрада и вони, сопровождающих большие подразделения всех армий этого времени, егеря натянули две полотняные палатки. В одной, поменьше, они сделали парную, а в другой, стоявшей впритык к первой, разместили помывочную.
        На разогретые на костре голыши плескали обильно водой и, прогревшись как следует, хлестали себя вениками из дуба и липы.
        - Эх, берёзки здесь нашей не хватает, русской, мягонькой, духмяной, - крякали егеря исходя потом.
        - Давай, давай, не задерживай обсчество, парься скорее! - галдел у парной палатки следующий очередной десяток.
        И распаренные мужики неслись нагишом в Кагул - хороша водица, а у нас она всё равно лучше, тут ведь как в парное молоко ныряешь, до того озёрная вода под жарящем солнцем нагрелась. Мылись в мыльне из общей шайки и вёдер, натирая себя банным щёлоком и мыльной травой. А потом снова по очереди - в парную, чтобы хорошо пропотеть, ибо хороший пар на чистое тело лучше садится! В самом конце уже стирали исподнее и мундиры, снова окупывались и млели лёжа на прибрежной травке. Эх, и хороша жизнь!
        - Ляксей Петрович, отойти бы надо, - попросил его после ужина с традиционным гуляшом-кашей Карпыч.
        У раскидистой ивы с густой порослью Карпыч достал из-за пазухи кожаный мешочек-кошель в два кулака и предал его Лёшке.
        - Вы у нас как бы за старшего в прошлом деле были. При вас и под вашим началом сей трофей нами и был добыт, значится, вам, стало быть, и решать, как нам его делить теперяча, - твёрдо сказал егерь и отступил к стоявшим рядом Макарычу и Тимохе.
        Кошель был весьма тяжёлым. Лёшка развязал тесьму, и в его глубине сверкнул жёлтый металл - золото!
        Он нахмурился и посмотрел на товарищей.
        - Откуда это?
        - Трофей этот боевой, Петрович. Он с боем нами на вражине пленённым был взят. Я когда того здорового янычарского полковника обыскивал и у него саблю с кинжалом отбирал, так и это кошель с пояса срезал. Всё равно ведь забрали бы всё это штабные, а так хотя бы тому, кто в деле был, по справедливости он достанется, - рассказывал капрал Макарыч. - Казачки так и вовсе вон из лагеря всю казну визиря растащили, и хрен что теперь найдут, а толку-то с тех казаков было, так, лишь одно мельтешение.
        - Да не сумлевайся, господин сержант, что в бою взято, то и твоё свято! - кивнул Карпыч. - Тут всё по чести, мы же ведь не каты какие.
        Лёшка подумал и принял решение: и правда ведь, не смародёрили же кошель с трупа, всё равно ведь какой-нибудь прощелыга со штаба отобрал бы всё и потом в кабаке или в карты прокутил, а так хоть в дело, добытое солдатику пойдёт, да на то же пропитание или лечение.
        - Ладно, - кивнул он, - подстелите тряпицу на землю, поглядим, что там внутри есть… Да-а, неплохой улов, - протянул он.
        На земле лежало двадцать золотых турецких пиастров, двенадцать с чисто арабской вязью, восемь английских гиней и ещё шесть каких-то непонятных европейских монет, два Елизаветинских и один Екатерининский русских двойных червонца. Тут же было десять серебряных австрийских талеров, несколько золотых колец, серёжек и цепочек. Небольшой горкой лежали поблёскивающие камешки, в них Лёшка не разбирался, знал только, что вот эти красные камешки вроде бы должны быть рубинами, а эти зелёные - изумрудом, ну и голубой был, наверное, топаз.
        По всему выходило, что их егерская четвёрка стала обладателем большого богатства, а её прежний хозяин не доверял банкам или кубышкам и любил всё своё состояние всегда носить с собой. Ну вот, выходит, и поплатился за это. Теперь предстояла тяжёлая доля - разделить всё сокровище так, чтобы даже тени сомнений в нечестности или несправедливости не закралось ни в одну голову. И так ведь взрослые мужики доверились ему, молодому недорослю из дворян, а не скрыли и не поделили меж собой всё вот это вот втихую.
        В итоге он поступил просто: разделил всё на четыре, как он посчитал, равные по стоимости кучки и повернул спиной к драгоценностям Карпыча.
        - Чьё? - и он показал на одну кучку.
        - Тимохино.
        - Чьё?
        - Ваше, Ляксей Петрович.
        - Чьё…
        Так каждый из присутствующих оказался обладателем своей личной доли добытого. Лёшке досталось пять золотых пиастров, две гинеи, три арабских, две каких-то непонятных европейских монеты и ещё два серебряных талера. Плюс к ним была цепочка и пара колец с серьгой, из камней же достались два красных, один зелёный и три голубых.
        - Всё по чести, может, кто-то недоволен разделом? - и Лёшка оглядел всех стоящих.
        Нет, вопросов ни у кого не было, всё было на глазах у каждого, и никаких вопросов тут в принципе не могло быть.
        - Ну тогда слушайте меня внимательно, господа егеря, - и Алексей принял как можно более суровое выражение лица. - Мы только что поделили с вами по чести общий трофей. Добыли мы его в бою, и душа наша может быть на месте. Но знайте, если хоть кто-нибудь прознает об этом нашем золоте и каменьях, то ни одному из нас не жить. Такие ценности, если про них не держать строгую тайну, приносят их обладателем лишь одну смерть! Хоть один из вас сверкнёт хоть чем-нибудь при людях или даже втихаря будет разглядывать - так всех четверых нас насмерть зарежут, а перед этим ещё и огнём будут пытать. Тут в лагере лихих голов, особенно среди казаков или арнаутов, хватает, - стращал своих товарищей Лёшка. - Дело, конечно, ваше, как свои богатства употребить, но я говорю вам твёрдо: не спешите. Придёт время, и, может быть, вернётесь вы со службы домой, когда это пожизненное рекрутство отменят, и вот тут-то это ваше богатство вам и пригодится. Всё ли всем понятно?
        Мужики прониклись. Они и сами видели, к чему приводит любая неосторожность в их жизни, а тут, при таком-то богатстве, нужно в сто раз ещё быть внимательнее. Правильно сержант говорит, нужно всё это хорошо запрятать, и им не светить.
        - И ещё одно, - попросил слово Алексей. - По деньгам и каменьям - ладно, они-то ценности обезличенные, ну-у, как бы сказать проще, такие общие, что ли. А вот по вот этим вот золотым цепочкам, кольцам и серьгам - тут уж сами понимаете, братцы, их ведь кто-то перед этим носил, и как они в руке янычар попали, можете себе представить? Поэтому не знаю, как вы, а я их отдам в храм, не могу я их себе для мены оставить.
        Егеря выслушали сержанта, посоветовались и решили поступить со своим так же.
        - Петрович, тут тебе, это самое, сабля с кинжалом причитается ещё ко всему, янычарские. Мы уж тут сами так все решили, - и Макарыч, как видно, стесняясь, протянул Лёшке богато украшенную полковничью саблю с кинжалом.
        - Хм, спасибо, - коротко поклонился Алексей, решив с этим не жеманничать, всё-таки от чистого сердца это ему солдаты дарят. - Саблю я возьму, занятная вещица, а этот кинжал пусть лучше у Макарыча будет, - и усмехнулся, - как-никак это ведь он того янычарского полковника обыскивал, да и кинжала у нашего капрала хорошего на поясе нет, а егерю он ведь, сами знаете, всегда в деле нужен.
        Столовался Лёшка в солдатской артели, куда входила вся его четвёрка и ещё шесть егерей: Потап, Егор, Ермолай, Иван, Фёдор и Игнат. Очередным кашеваром на сегодня был Ермолай, и, пока все отдыхали, распаренные после походной бани, его густой бас от костровой поляны егерей доносился, наверное, аж до самых мушкетёрских рот.
        Ты бессчастный добрый молодец,
        Бесталанная головушка,
        С малых ты лет в несчастии возрос,
        Со младых лет ты горе мыкати…
        - Ты бы готовил пошибче там, Ермох, народ ведь изголодался уже эту твою печальную песнию слушать, - крикнул своему закадычному дружку чёрный и кудрявый, как цыган, Фёдор.
        - Вот и подошёл бы к костру, да и помог, чем вон, лёжа, с кошмы орать, - как ни в чём не бывало пробасил дежурный кашевар и снова затянул припев:
        Ты детинушка-сиротинушка,
        Бесприютная ты головушка!
        Без отца ты взрос ты, без матери,
        На чужой, дальней на сторонушке…
        - Тьфу ты, - сплюнул Федька, - вот хошь беги от котла, когда наш Ермолка кашеварит. И ведь получается же повкусней, чем у некоторых, а он перед этим так грусти нагонит, как будто бы ты на поминках побывал.
        - Ну ты в соседнюю артель переходи, ежели тебе тут не нравится, - подколол соседа худой и жилистый, с белыми, как лунь, волосами Егор.
        - Да а толку-то, - хмыкнул Федька, - энти ж тоже по соседству, как и все мы, Ермолку слушают. Не-е, я уж лучше с вами, в нашей артели мне само обсчество по душе, а там какие-то злые все.
        - Да это просто ты у нас балаболка, Федька, там-то тебя шпыняют, а тута у нас терпят, - махнул ему незлобиво рукой Карпыч.
        - Ну да, а как мясца достать для артели или ещё чего полезного, так это Феденька, давай, давай, а как приветить меня по доброте сердечной, так сразу - Федька, уйди долой с глаз, - буркнул егерь и сделал вид, что обиделся.
        На сегодня была всё та же мясная каша, как и обычно, правда, теперь хорошо сдобренная самим мясом, да и на жаркое, что томилось на раскалённых камнях, мясного сегодня тоже было в избытке. На поле битвы полегло или было изувечено множество коней, а солдат, как говорится, в еде непривередлив, и от любого мяса он никогда не откажется. Разделили всё поровну, в том числе и принесённый из тылового обоза каравай, и люди, месяцами грызшие сухари или лепёшки, с наслаждением теперь откусывали по малому кусочку от своей доли.
        - Говорят, с завтрашнего дня к солдатскому порциону начнут печёный хлеб давать. Вон охфицерам и гренадёрам уже сегодня его дали, глядишь, и до нас теперяча очередь дойдёт, - облизав ложку, поведал артели новость Потап. - У меня в обозе земляк есть в хлебопёках, сам мне всё это по большому секрету сказал.
        - Земляк там у него, канешна! Так что ж ты тогда для обсчества хоть бы какую краюху хлеба-то сюды не захватил? У нас вон у командира там тоже земляк есть, и хоть он сам не в хлебопёках, а всё же всю свою артель вон Ляксей Петрович уважил, - желчно выговорил Потапу Макарыч. На что тот только лишь покраснел и опустил глаза. Крыть ему было нечем. Солдаты привыкли жить своей тесной общиной, так же как и крестьяне, откуда они сами все, в общем-то, и вышли. Только так, постоянно чувствуя локоть товарища, и можно было выжить хоть в бою, а хоть бы и в трудной походной жизни.
        - А ещё говорят, что на охфицерский порцион нынче баранину дают, - продолжил свой рассказ сведущий Потап. - Только для штаб-офицеров ягнятину или ту же лопатку от барана мягонькую отрубают. Ну а кто из их благородий рангом пониже, так тем вовсе жирные куски достаются с малой мяской, потому как в некоторых овцах этот жир аж со спины мешком свешивается. И как мой сведующий земляк сказал, что такую овцу турки курдюшной зовут, и очень они её за этот самый жир сильно ценят. Ещё делают они какое-то своё блюдо с этим самым жиром и с сарацинским зерном. В отбитом османском лагере его ведь много брошенного осталось, а никто себе по ненадобности и не берёть.
        - И правильно, что не берут, - усмехнулся Макарыч. - Мы как-то попервой, с незнанки-то, пробовали было его есть, так тьфу, гадость знатная получается. С нашей-то русской гречей, просом или той же пшеницей, ячменём вообще ведь оно не сравнится. И как только его басурмане могут есть, разварится всё в кисель, даже ложкой как положено не зачерпнёшь.
        Лёшка сидел и мотал на ус всё то, что только услышал. Действительно, не зная, что такое рис и как его правильно готовить, вкусное блюдо из него не сделаешь. А, была, не была, тряхнём стариной, угостим новых боевых товарищей! Кто из настоящих мужиков не умел в далёкой России XXI века готовить плов в походных условиях на природе? А если ещё ему довелось послужить на юге, и к тому же на очень-преочень таком «южном юге»?
        - Так, слушай сюда! - Лёшка приподнялся и сел на корточки на своей кошме. - Завтра буду учить вас правильно готовить это самое сарацинское зерно. Глядишь, и вам когда-нибудь пригодится, как никак хороший приварок ведь никогда к обычной пищи не помешает, а мы тут, на юге воюем, где этого самого зерна всегда предостаточно. Если кому-то оно не понравится, ну я тогда даже не знаю, - и он с сомнением покачал головой. - Мне нужна будет от вас помощь. Коли сготовим всё удачно, значит, пригласим к себе на пир и своего подпоручика, и ещё кого только сами пожелаете. Так, найдите мне на завтра два котла, большое ведро ну и можно большую чашу или даже лучше железный таз. Кто за это возьмётся?
        Глаза артельных загорелись любопытством, всегда же интересно посмотреть на что-нибудь новое или самим в нём поучаствовать, а тут такое!
        - Хм… по посуде я берусь всё найти, - откликнулся Карпыч. - Мы вон с Макарычем пройдём по своим старым товарищам в полку, глядишь, нанесём, что вам нужно.
        - Хорошо, - кивнул Лёшка. - Теперь ты, Фёдор, мужик ты, как видно, шустрый, ну так натащи побольше этого самого сарацинского зерна, набей его в мешки и полазь там хорошенько. Рядом с этим зерном, может быть, кули какие с травками пряными будут, с листиками или с сухими мешочками, перцем тем же, луком, чесноком, морковью, в общем, всё, что съедобное найдешь, тоже сюда вместе с этим зерном тащи. С собою бери двух людей, вон того же Ивана, он у нас из младших унтеров, вот вы и будете как бы при своём старшем, словно при деле, и общей строевой командой пойдёте. Кого берёте?
        Фёдор оглянулся и, кивнув на Тимофея, с улыбкой ответил:
        - Да вот этого вот здоровяка из новеньких и возьмём. Кому-то же нужно на себе тяжести таскать, а он как раз из здоровенных битюгов сам будет.
        - Хорошо, - кивнул Лёшка, - остаётся самое сложное - добыть нужное мясо и курдючный жир. Потап, завтра после дневных занятий мы пойдём с тобой в обозное хозяйство. Ты поговори там со своим земляком, расскажи, что тут у вас портупей-юнкер чего-то чудного выдумал, и пригласи его к нам на ужин. А сам промеж тем попроси захватить мясца, жира этой овцы и ещё уксуса. Чай, твой земляк сам из любопытных людей будет, вот и клюнет на нашу удочку. Думаю, коли он к стряпне там приставлен, так значит, у него есть и интерес вообще к этому делу. Да, и не забудь ему шепнуть, что этот портупей-юнкер сам из поместных дворян родом и всякие там рецепты из благородной кухни знает. Ну и так, невзначай, спроси его, может, у него овощи - лук, чеснок найдутся? - и подмигнул задорно Потапу.
        С собой мы возьмём Егора, вот и тоже наша команда получится. Ну а оставшимся в лагере Игнату и нашему песеннику Ермолаю мы дадим задачу хороших дров наготовить. Лучше всего из дуба, дабы и от костра и от углей жар бы и сильный и ровный был. И вот ещё что, Игнат, - и Лёшка посмотрел на круглое, всё в конопушках лицо молодого егеря, - наделай побольше тонких прутьев и принеси сюда горку больших камней. Ну, вроде бы теперь всё.
        Глава 2. Плов
        С утра было традиционное построение с проверкой, в которой Алексей, как старший унтер-офицер, представлял перед командиром команды свой плутонг. В полковой егерской команде шестьдесят солдат при четырёх капралах и четырёх унтерах делились поровну на два плутонга. Первым командовал немолодой уже сержант Савельев, второй, стало быть, был у Лёшки. Команда стояла традиционно в четыре ряда, подпоручик проверял внешний вид солдат, их оружие и амуницию. Всё было без лишнего занудства и затягивания по времени. Штатный барабанщик команды Петька, сам будучи выходцем из мещан, грамоту немного разумел и, следуя за командиром, чиркал на клочке бумаги замечания Фёдора Семёновича.
        - А теперь помолимся о здравии императрицы и самодержицы Всероссийской всемилостивой Екатерины Алексеевны! - и все служивые, крестясь, начали истово читать молитву.
        - Командующим для всего оставшегося основного войска объявлен трёхдневный отдых, так что никаких занятий на сегодня мы не планируем. Командирам плутонгов закончить утреннее построение и распустить людей. Я пока к себе в палатку, и через полчаса прошу пожаловать к себе всех унтер-офицеров! - Куницын развернулся и проследовал к себе.
        Лёшка вышел перед своим плутонгом. Более тридцати пар глаз внимательно рассматривали своего нового командира. С кем-то Лёшка уже успел познакомиться и даже побывать в бою, а с кем-то это ещё предстояло. Перед ними стояли простые русские мужики, со своими характерами и судьбами, и хотелось бы стать для всех них хорошим командиром.
        - Долго говорить я не буду, ближе мы ещё успеем с вами познакомиться - начал портупей-юнкер. - Зовут меня Алесеем Петровичем, звание моё старший сержант, вышел я из служивой офицерской династии и солдатский труд, а с ним и самих солдат, уважаю. Постараюсь быть справедливым и заботливым командиром, но и строгим, тут уж вы не взыщите. И первое, на что я обращу внимание, - это личная чистота каждого в моём плутонге. В строй с грязными руками вы даже не думайте встать. Перед едой и лицо и руки мойте чисто-начисто, сырую воду я пить запрещаю, кипятите её загодя и только потом уже, как она остынет, разливайте по своим флягам. Для приготовления пищи берите воду из чистого места. Вон сколько вражеских трупов, до сих пор не прибранных, лежат и на жаре смердят, а сколько вздутыми по озеру плавают! Заразы от них много идёт, оттого и хвороба нападает. Испражняться, хм, всем ходить подалее, вот в те большие кусты. Капралам в своих командах держать отвары из тысячелистника, ромашки и полыни и следить, чтобы каждый хоть по чарке утром и по две вечером перед сном их обязательно выпивал. Каждому держать при себе
сушёную траву подорожника, спорыша, ромашки, лопуха, одуванчика и конского щавеля, как и чем из них пользоваться - я потом вам каждому растолкую. Помните пока по этой траве, что как только вы какую рану получите, так сразу же засыпайте её травой тысячелистника и уже потом обращайтесь к своим капралам и унтер-офицерам. У нас для более сурьёзной обработки будут особые фляги с крепким настоем. Видели, небось, как я промывал рану у Кузьки? - и в строю согласно закивали. Полюбопытствовали за операцией, оказывается, все. - Ежели на такой жаре внимание вот этому всему не уделить, то может большой мор начаться. А тут ведь ещё столько заразы после баталии вокруг. Так что берегите себя, а я уж вам в этом помогу, - усмехнулся как можно кровожадней Лёшка.
        А пока вот вам первый наш грязнуля. Рядовой Репкин, выйти из строя! - и перед плутонгом вышел молодой солдатик. Был он какой-то весь помятый и нескладный, большие уши его торчали лопухами, а нос его был словно сплюснутая картошка. - Репкин, ладошки вытяни вперёд и покажи их всем! - каждый в строю мог видеть, какие засаленные и чумазые руки были у этого солдата. - Флягу подай! - Лёшка понюхал горловину и отдал впереди стоящему Тимохе, - по рядам её пустите, пусть каждый поймет, про что я тут всем толкую.
        Действительно, из фляги несло застоявшейся водой с запашком тухлятины.
        - Так вот оно что, поэтому он в кусты-то дристать бегает, - раздалось из строя, - а мы ещё с ним из одного котла едим.
        - Разговорчики в строю! - рявкнул Лёшка. - Слово дам, так будете говорить. А по сути всё верно, плохо то, что даже один замызга всех своих товарищей может злой хворобой заразить! Целые армии от поноса подыхали ведь. А тут уже о чуме весть пришла, не мне вам объяснять, как всё это страшно. Так что отнеситесь к моим требованиям со всей возможной сурьёзнустью.
        На первый раз тебе, Репкин, выговариваю перед строем. Под ружьё на жаркий караул пока я тебя ставить не буду. Но в наказание велю наполнить все наши артельные котлы чистой водой и накипятить её вдосталь. Соберёшь на чистой поляне всё ту траву, про которую я только что тут толковал, чай сам из крестьян и должен её знать. Надеюсь, что всё тебе ясно?
        - Ясно, - пробормотал смущённо Ефимка.
        - Не понял? - протянул Лёшка - Ты что тут, на стогу сена ночью с дивчиной шепчешься. А ну, отвечай, как положено бравому солдату!
        - Так точно, господин старший сержант! - проорал грязнуля.
        - Вот это другое дело, встать в строй! - кивнул унтер. - По оружию тоже прошу быть внимательнее, но вы ведь и сами егеря - орлы, отменные стрелки, охотники! Лучше меня здесь всё знаете, только не ленитесь вот теперь и обихаживайте его получше. Штуцеров у нас, жаль, мало, два всего в плутонге, это если с моим. Но я теперь буду думать, как это всё поправить, обещаю!
        А теперь - плутонг, ра-авняйсь! Сми-ирно! Вольно! Разойдись!
        - Слушайте сюда, господа унтер-офицеры - рассказывал своим младшим командирам сложившуюся обстановку подпоручик. - Наша вторая армия генерал-аншефа графа Панина ведёт тяжелейшую осаду под Бендерами. Перед этим он поставил целый ряд укреплений по пути от своей главной базы, от Елизаветград. Так что его войска ни в чём там сейчас не нуждаются. Турки противились его подходу и направили по обеим сторонам Днестра свои войска, но наши передовые части их всех разбили и отбросили обратно к крепости. Теперь османы сидят в бастионах в глубокой осаде и совершают из них постоянные вылазки. Как нам поведали, эта турецкая крепость - одна из самых сильных крепостей во всей Османской империи. Её построили европейские инженеры и обнесли высочайшим земляным валом и ещё глубоким рвом. Сами турки её называют «самым крепким замком на османских землях». Гарнизон Бендер, как нам поведали, состоит из 18 тысяч солдат, причём в пехоте очень много янычар, а на стенах и валах и вовсе стоит аж 300 орудий, и командует всеми серакасир Магомет Уржи Валаси, весьма опытный и храбрый турецкий военачальник.
        Наш командующий первой армии его светлость граф Румянцев решил оказать помощь второй армии во взятии Бендер и повелел сегодня крикнуть добровольцев. В первую очередь туда набираются егеря, которых потом сведут в один батальон под командованием секунд-майора Кутузова. Ещё к Бендерам отправят пару гренадёрских батальонов и парочку драгунских кавалерийских полков с казаками. С нашей команды командир полка попросил спросить десяток солдат при капрале и унтер-офицере. Вот я и позвал вас посоветоваться, кто туда пойдёт, а потом уже чтобы он подобрал с собой остальную команду.
        Унтера сидели в палатке молча, только что, буквально два дня назад они вышли из ожесточённой баталии живыми, а тут им предстояло не менее опасное дело, да ещё и в отрыве от родного Апшеронского полка и своей егерской команды. И как оно там выйдет - никто ничего не знал.
        «А, была не была, чем тут сидеть да уставные артикулы зубрить и на построениях чистоту рук проверять, поеду-ка я в командировку съезжу. Когда мне ещё доведётся с самим Кутузовым Михаил Илларионовичем познакомиться», - подумал Лёшка и поднял руку: - Разрешите мне возглавить наш десяток, вашблагородие?
        - Алексей, да ты же в армии сам только третью неделю, а в егерях так и вообще третий день, вот только из какой переделки чуть было живым вышел, я ведь и не думал даже про тебя! - искренне изумился Куницын.
        - Так вот я и думаю, что такой опыт можно только в баталиях заработать, а не в лагере на одном месте сиднем-сидячи. Прошу дозволения отобрать, а потом и возглавить нашу команду, - и Лёшка со всей серьёзностью посмотрел на командира.
        Тот немного помолчал и махнул рукой.
        - А может быть, ты и прав, готовься завтра поутру выступать, а сейчас пока вы все поговорите с солдатами, может быть, кто-то тоже вот так вот пожелает самолично на такое вот непростое дело пойти. Тому, кто изъявит желание, двойное жалованье, наградные и лучшая амуниция командующим обещана, да и мы тут с командиром полка тоже подумаем, как людей потом нам отметить.
        - Тогда разрешите сегодня пригласить вас на ужин вместе со всеми унтер-офицерами, Фёдор Семёнович? Мы сегодня хороший ужин артелью готовим, обещаю вам, что всем гостям он понравится, - с улыбкой спросил Алексей своего командира.
        - Ну и ну, Егоров, ты как будто меня на бал приглашаешь, а дамы-то там хоть будут, на этом вашем ужине? - рассмеялся Куницын.
        - Дам-с нет, господин подпоручик, - с сожаление развёл руками Лёшка, - задержались они немного в пути, разрешите нам пока начинать без них?
        - Ха-ха-ха-ха! - раздалось из палатки. - Иди уже, Егоров, иди, готовь свой званый ужин.
        Скоро по всей команде разнёсся слух о предстоящем наборе добровольцев. К Лёшке подошёл Карпыч и заявил от всего своего «обсчества», что записаться на Бендерский выход хочет вся ихняя артель - «ибо скучно тут без дела нам пнём сидеть». От другого плутонга тоже добавилась пара солдат, и можно было уже завтра утром отправляться в сводный егерский батальон.
        Но перед этим, конечно же, предстоял тот самый «званый ужин».
        - Отличные кобуры! - примерил их по обоим бокам на ремне Лёшка. Верхний клапан прикрывает кремнёвый замок пистолетов от влаги и пыли и потом закрывается на крючок. Выдёргиваются пистоли легко и без всяких зацепов. Сразу видно, что их мастер-умелец делал!
        Двойной чехол под метательные ножны тоже был сделан качественно, так же как и чехол под штуцер, а шорник ещё и небольшой патронташ под двадцать патрон сшил, что и говорить, целкового тут за всё было явно мало, что Лёшка совершенно чистосердечно и озвучил.
        Пожилой, с сединой на голове мастер, сидя на маленькой скамеечке, поглядел на юношу усталыми глазами и покачал головой.
        - Да как бы не мне вам доплачивать пришлось, господин старший сержант. Задумка у вас уж больно хорошая, особенно на эти вот самые кобуры, как вы их там назвали, что под ваши пистоли идут. Вроде бы и просто тут всё, а как ведь удобственно получилось. Я, с вашего позволения, вот этот ваш рисуночек под их выкройку и под штуцер себе оставлю, глядишь, и какая копейка лишняя у меня заведётся. Особенно ежели буду такое же господам офицерам или же тем же драгунам с гусарами шить. У них ведь у каждого по паре своих пистолей есть. Ну а этот малый патронташ - мой небольшой вам подарок, а то вон стрелки наши всё время жалуются, что у них патронов не хватает для боя, глядишь, и пригодится он вам.
        - Спасибо, - от души поблагодарил Лёшка.
        - На здоровьичко, молодой человек, на здоровьичко, захаживайте ко мне, не забывайте, особенно если у вас ещё какие-нибудь интересные задумки появятся.
        - Ну что, Матвей Никитич, завтра я со сводным батальоном на Бендеры ухожу, - рассказывал Лёшка свои последние новости дядьке. - А сегодня ты приходи к нам на ужин, мы там придумали приготовить всякое. Ребята у полкового интенданта получили уже продовольствие на всю команду, ну и мы ещё кой-чего к нему в довесок там сообразили. Если можно прикупить баранины и курдючного жира с овец, ну или ещё овощей каких, то было бы вообще здорово.
        - Так я и знал, что вы не усидите на месте, Ляксей Петрович, - привычно уже ворчал дядька. - Вот как только прослышал про то, что в егерский батальон со всех полков набирают, так сразу же понял, что вы туда сами обязательно попроситесь. Э-э-эх, батюшки на вас нет, чтобы маненько-то вот всю эту шустрость попридержать.
        - Ну ладно, ладно, Никитич, - улыбнулся ему Лёшка. - Всё хорошо будет, возьмём мы эту крепость турецкую и обратно вернёмся, а там уже и на зимние квартиры вставать, чай, время подойдёт, ну не ворчи, старый, а? Ты вот лучше скажи, придёшь вечером в наше расположение? Я тебя с ребятами своими познакомлю и нашему командиру заодно представлю. Наш подпоручик неплохой вроде как человек, и тебе полезно будет с ним познакомиться, сам же говорил, что в егерскую команду к нам хочешь.
        Матвей задумался, покивал головой и выдал разумную мысль:
        - Познакомиться с будущим начальством, да ещё и в приятственном обществе - это завсегда полезным делом будет. Непременно сам буду! И не с пустыми руками к тому же приду. Вы тут, Ляксей Петрович, в теньке-то пока посидите, а я скоро буду! - и Никитич с самым что ни на есть таинственным видом рванул куда-то в сторону полевых складов и кухонь.
        Полчаса времени не прошло, а он уже прибежал и с самым хитрым видом сунул белобрысому Егору свой увесистый мешок. Оставалось только дождаться Потапа, «убалтывающего» своего земляка-хлебопёка. И вскоре егерская провиантская команда малым строем, по двое в затылок друг другу, и при объёмистых мешках маршировала в сторону своего лагеря, а сбоку со штуцером через плечо и со шпагой на поясе вышагивал с таким суровым и официальным видом господин старший сержант.
        Если ты в армии делаешь что-то вот с таким вот глупым и важным видом, да ещё и при этом строем - то можешь даже не сомневаться, никакое начальство тебя не остановит и вряд ли вообще будет задавать глупые вопросы, кто, зачем и куда. Ну идёт себе куда-то воинская команда строем - значит, так надо, значит, ей это кто-нибудь из старших охфицеров приказал. А приказы - это в армии дело святое! Приказы солдат исполнять должо-он!
        Добрались до расположения команды без приключений, а тут, оказывается, уже вовсю шло приготовление. Дроворубы и дровоносцы наготовили дубовых поленьев, прутиков, голышей и натаскали в кожаных вёдрах-бурдюках чистой воды. Карпыч со своей командой притащили аж три больших медных котла, огромную то ли чашу, то ли таз, такую же большую сковороду-жаровню под крышку и что-то такое плоское, типа подноса. Федька-цыган со своей командой притащили огромный мешок с сарацинским зерном-рисом и несколько лежащих там же небольших холщовых мешочков. Лёшка вскрыл их один за другим и обалдел от радости! Тут было всё то, что нужно для приготовления плова: соль, острый перец в стручках, зира, сушёный барбарис, имбирь и даже молотый кориандр. Как видно, всё это как раз-то и хранилось по соседству друг с дружкой как будущие ингредиенты для приготовления этого прекрасного восточного блюда.
        При вскрытии своих, принесённых из тылового хозяйства мешков там было обнаружено три приличных отруба от тушки барана, два больших куса курдючного жира, завёрнутых в вощёную холстину, большая бутыль с уксусом, морковь, лук, чеснок, три ржаных каравая и ещё две бутыли объёмом в полгаранца, одна с водкой, а другая с терпким красным местным вином.
        А ведь этих продуктов, с учётом того, что был получен ещё и положенный по штату провиант, должно было хватить на всю егерскую команду вместе со всеми гостями.
        - Ну, приступаем! Всем вымыть тщательно руки - и ко мне на помощь! - отдал своей артели команду Лёшка. - Будем делать и наш традиционный кулеш, если вдруг кому-то не понравится новая еда. В первую очередь же делаем плов и шашлык, ну это такое замоченное в уксусе или во всяких там пряных специях, травке и луке мясо, - объяснял он своим помощникам неизвестное название жареного на углях мяса.
        Баранину замариновали в уксусе и ещё отдельно просто в луке, имбире, перце и кориандре. Потом уже приступили к готовке плова. Рис долго промывали, в тридцати водах, убирая этим его клейковину. Затем его замочили в солёной воде, с такой её температурой на момент погружения, что аж рука еле выдерживала, и вот уже после этого оставили его на два часа постоять и набрать в себя влагу.
        На мелкие порционные кусочки нарезали баранину и уже вовсе на мелкие нарезали курдючный жир. Морковь настругали соломкой, а лук - крупными полукольцами. На костры поставили сразу пять казанов под плов и как следует их там разогрели. Затем вытопили в них курдючный жир и отобрали образовавшиеся шкварки. В растопленный жир отправили по половинке луковиц и дали им обжариться до образования подгорелой корочки. Потом вынули и эти луковицы.
        В казан высыпали нарезанный ранее полукольцами лук и обжарили его до золотистого цвета. Затем засыпали в казан баранину и обжаривали её там минут семь. Выложили в казан морковь и добавили зиру, молотый кориандр и немного ягод барбариса. Залили всё это горячей водой, а после оставили подливу тушиться на огне, ну-у… где-то около часа.
        - Ермолай, ты как караульный часовой стой тут у костров вместе с Егоркой и, главное, следи, чтобы наши костры тут равномерно горели, но не слишком так сильно тоже. Это чтобы всё не выкипело там, - поучал главного своего помощника Алексей. - И смотри, никого близко к ним не подпускай, чтобы не испортили нам угощение! Пусть там соседний плутонг кашу у своих костровищ варит и завидует нам молча, а коли будут лезть - так «леща» им всем давайте, я разрешаю! Только не переусердствуйте, конечно уж, с энтим!
        Несколько раз Лёшка подходил и проверял, равномерно ли всё у них там проваривается. Подлива была прозрачная с ярко выраженным желтовато-оранжевым оттенком - всё как и положено по традиционному узбекскому рецепту. Так что можно было уже добавлять по три головки чеснока в каждый казан да по два острых красных перца, ну и ещё поварить всё минут эдак двадцать.
        Промытый ранее рис Лёшка лично выложил в каждый из пяти казанов и разровнял, убедившись, что зирвак (навар) покрывает его на палец-полтора сверху. Теперь осталась только финальная часть готовки - нужно было, чтобы рис потушился равномерно до своей полной готовности.
        Куницын уже третий раз подходил на место полевой кухни, наблюдая со стороны, как дружно и сплочённо работает вся Лёшкина артель и как уверенно всё делает её самый главный повар.
        - Алексей, я что спросить-то тебя хотел, - обратился он к своему сержанту. - Вижу, как у вас тут всё ладно и интересно получается, ты не был бы против, чтобы я пригласил на ужин ещё двух своих друзей из штаба дивизии. Одного ты уже знаешь, это поручик Светлов, адъютант нашего генерала, тот, с кем ты в недавнем деле был, а второй - из моих земляков, обер-квартирмейстер (начальник штаба) Гридин Владимир Андреевич, он в чине премьер-майора, из штаба его светлости графа Брюса. Мы с ним в приятельских отношениях состоим, хоть он и при высоких чинах. Люди все эти неплохие и могут быть всегда весьма полезными. Как ты на это смотришь, чтобы они на наш вечерний бал пожаловали, как ты про него сам давеча выразился?
        Лёшка посмотрел со всей возможной серьёзностью на командира и уже после паузы ответил:
        - Фёдор Семёнович, да я-то только рад буду, особливо если они с собой дам захватят для бальных танцев ну и цыганский хор какой-нибудь нам на подпевку, чтобы потом веселее было вина из Шампани распивать.
        Куницын замер на несколько секунд, соображая, а потом в голос расхохотался и, качая головой, пошёл в сторону штаба дивизии. Вечер обещал быть весёлым!
        В грязь ударить не хотелось, и Лёшка постоянно подгонял своих помощников:
        - Давайте, угли уже начинайте нажигать, а тут под мясо на шпагах очаги из камней мне наделайте - мангалами они на восточный лад называются.
        Всё крутилось и делалось дружно, а запах по костровой поляне шёл уже одуряющий!
        - Карпыч! - попросил Лёшка самого пожилого и авторитетного своего помощника. - Нам бы подстилушек каких-нибудь хороших найти, а не всю вот эту рванину? Вишь, как получилось, его благородие гостей из штаба дивизии пошёл позвать, из них один даже в чине штаб-офицерском будет, вот и не хотелось бы в грязь лицом ударить и командира позорить.
        Карпыч немного подумал и уверенно кивнул.
        - Сделаем, Ляксей Петрович! Сейчас мы с вашим Матвей Никитичем всё это и устроим совместно, - и два ветерана, сразу же нашедшие в друг друге родственные души, прихватив с собой для компании и Макарыча, куда-то быстро рванули.
        Лёшка проверил плов, длинной ложкой сделал в нём отверстие до дна котлов и оставил их открытыми, для того чтобы дать выпариться из них всей лишней влаге. Потом котлы опять накрыли крышками, сняли с огня и дали им настояться минут сорок.
        Наконец всё общество собралось вместе и сидело на своих местах. Солдатские артели, разумеется, отдельно, офицерская же компания разместилась на большой белой кошме, позаимствованной неизвестно откуда ушлыми ветеранами.
        С котлов с пловом сняли крышки, и у всех началось обильное слюноотделение. Такой вкуснотищи от не оценённого русскими сарацинского зерна никто тут не ожидал. Артели наворачивали плов прямо из котлов, их благородиям подали его на огромном подносе, предварительно перевернув его из котла так, чтобы курдючный жир, стекая, пропитывал каждую отдельную рисинку.
        - Владимир Андреевич, может, по чарочке сами и солдатам позволим по случаю нашей великой победы? - испросил разрешения Куницын у чернобрового моложавого премьер-майора.
        - А давайте, - махнул рукой штаб-офицер, и вскоре над поляной понеслось:
        - За здравие и многие лета царствия императрицы и самодержицы Всероссийской и всемилостивой Екатерины Алексеевны! - Ура! Ура! Ура-а!
        - За здравие командующего армией его светлости графа Петра Александровича Румянцева! - Ура! Ура! Ура-а!
        - За славное русское воинство и его оружие! - Ура! Ура! Ура-а!
        - За победу в баталии при Кагуле! - Ура! Ура! Ура-а!..
        - Ваше благородие, - обратился тихонько к Куницыну Лёшка, - еды много наготовили, может, мы и соседский плутонг нашим пловом угостим, чай свои же солдатики, пусть его тоже отведают? А у нас ещё и мясо на шпажках, маринованное в уксусе и в специях, вот-вот подходит, которое на Кавказе шашлыком называется.
        - Угощай, Алексей, - кивнул подобревший подпоручик. - Вернее, распорядись на помощников, а сам вот давай, к нам поближе подсаживайся.
        - Так что ты, Лексей, там про дам и про цыганский оркестр своему командиру-то обещал? - обратился к нему обер-квартирмейстер.
        - Я-я обещал?! - аж задохнулся от возмущения Лешка, и все их благородия грохнули дружно хохотом.
        - Добрый офицер будет, - отсмеявшись, кивнул майору поручик Светлов. - Если бы не он со своими орлами в нашем последнем бою, то я бы тут с вами не сидел. Как пить дать покрошили бы меня там, на этом поле, янычары своими ятаганами. Вот ведь жуть где была, при этой их последней атаке на каре Племянникова! - и офицеры начали обсуждать последнюю баталию и все последние армейские новости.
        Лёшка спиртное не пил и, сидя на корточках, слушал их благородий. «Ничего не меняется в этом мире, - думал он. - Ещё пяток чарок и разговор зайдёт за дам, а с воинских баталий и побед переключится на баталии и победы амурные».
        Впереди был ещё шашлык и долгий вечер, плавно переходящий в ночь.
        Пир под открытым небом удался явно на славу!
        Глава 3. Осада Бендер
        Утром, как и было велено, Лёшка со своим десятком добровольцев выдвинулся в сторону главного штаба армии. В основной команде на плутонге оставался за него его младший унтер-офицер Иван Зотов, от коего Лёшка потребовал держать в подразделении тот порядок, который он уже здесь завёл. К своим семерым солдатам и капралу Макарычу добавилось ещё двое из соседнего плутонга: Ваня Кнопка, прозванный так за свой малый рост, и рябой, рыжий солдатик Фома. Штуцер помимо Алексея был ещё только у Егора, слывшего лучшим стрелком во всей команде.
        На поле перед штабом армии уже стояли группами и по подразделениям солдаты многих полков, а рядом уже строились два конных полка драгун и карабинеров. Тут же кучковались донские казаки, и из дальнего края лагеря под барабанный бой к месту сбора шли два гренадерских батальона.
        - Егеря, в четыре шеренги становись! - разнёсся громкий голос, и солдаты образовали общий строй.
        - Меня зовут Михаил Илларионович Кутузов! Я буду командиром нашего сводного егерского отряда на время нашего откомандирования во вторую армию генерал-аншефа Панина! - представился новый командир егерей. - Сейчас обер-офицеры разобьют всех вас по ротам, перепишут имена, проверят амуницию и всё то, что положено, и уже после этого мы выступаем!
        Лёшка смотрел на говорившего перед строем штаб-офицера, и он ему показался откуда-то знакомым. Где-то он уже успел пересечься с будущим великим полководцем.
        Каждая рота в сводном четырёхротном батальоне состояла из ста двадцати человек, из которых четверо было обер-офицеров, шесть унтер-офицеров и сто десять солдат при четырёх капралах. Каждая рота, соответственно, делилась на две полуроты, а те уже ниже - на два плутонга. Алексей в своей третьей роте был назначен командиром третьего плутонга второй полуроты. У него в подчинении было двадцать пять рядовых при капрале, которым стал Макарыч, да и весь прибывший вместе с ним Апшеронский десяток вошёл в полном составе в его плутонг. Остальные егеря под его началом были из команд Копорского и Кабардинского полков.
        При проверке внешнего вида и вооружения своих подчинённых он отметил, что со штуцерами их было только двое с Егором, другие командиры, отправляя своих людей в поход, выделили им с собой только фузеи. Но все ребята смотрелись молодцами, и это вселяло уверенность. Да и как рохля может отважиться на такое рискованное предприятие? В добровольцы обычно шли самые бедовые головушки.
        При последней проверке перед самой отправкой Кутузов лично обошёл строй, цепко осматривая каждого в нём стоящего. Проходя мимо Лёшкиного плутонга, он вдруг остановился перед ним и всмотрелся в лицо сержанта.
        - Командир третьего плутонга старший сержант Егоров, ваше высокоблагородие! - громко доложился тот, ожидая дальнейших указаний.
        Секунд-майор немного постоял, прищурился, глядя на видневшийся из-за Лёшиной спины штуцер, и склонил на бок голову.
        - Недавно ещё в егерях, господин сержант?
        У Алексея всё похолодело внутри. Ну точно, обратно сейчас в команду отправит, кому же в дальнем походе нужен салага, да ещё и на ответственной командирской должности. Но виду, тем не менее, постарался не подать, отвечая всё так же, как и привык, - решительно:
        - Так точно, ваше высокоблагородие, неделя без малого!
        Секунд-майор усмехнулся и кивнул на жёлтый погон на левом плече, обозначавший принадлежность к полку.
        - Из Апшеронцев сам?
        - Так точно! - ещё более насторожился Лёшка, стараясь припомнить, где же он мог здесь «накосячить».
        - В Кагульской баталии командовал охотниками, отражая набег турецких сипахов и татар на правый фланг каре?
        - Так то-очно, - протянул Лёшка, начиная, что-то смутно припоминать из эпизодов недавнего боя. Всадник со сверкающей саблей, настигающий русского офицера. Пуля его штуцера, выбивающая того всадника из седла, а тот потом ещё долго тащится за лошадью, застряв одной ногой в стремени. А тот офицер на бегу смотрит на Лёшку и благодарно машет ему рукой издали. Всё собралось как в каком-то калейдоскопе в его голове. Да это же был сам Кутузов в той первой сшибке с сипахами - совершенно отчётливо понял Лёшка и ошарашено уставился на Кутузова.
        - Узнал? На привале ко мне подойдёшь! - кивнул тот с улыбкой и направился дальше вдоль строя.
        Вскоре отряд выступил в сторону Бедер, путь до осаждённой крепости им был неблизкий, предстояло пройти более трёх сотен вёрст по июльской жаре и через земли, опустошённые войной. Большим обозом решили себя не обременять, казаки и драгуны гнали с собой вьючных коней, а трёхсуточный порцион был у каждого солдата в его личном ранце или, как у егерей, в вещевом мешке. Идти старались в более прохладное время: часов с пяти утра и до полудня, а потом уже - когда спадал дневной жар и до полуночи.
        - Ну спасибо тебе, сержант! За глаз твой точный и за руку твёрдую! - обнимал Алексея на первом привале майор. - Если бы не твой штуцер, срубил бы меня тот сипах, как пить дать срубил бы. А я ещё ведь тогда подумал: как точно этот унтер Апшеронец из своего штуцера бьет! Извини, не отблагодарил тебя вовремя, совсем замотался со всеми заботами, что тут на меня навалили. Проси о любой милости теперь смело!
        - Да что вы, ваше высокоблагородие, - смущённо мялся Лёшка. - Рад помочь был вам, такому-то человеку!
        - Да какому, такому, Алексей? - улыбался, не понимая его, Кутузов. - Я тогда капитаном был, это сейчас майорский чин получил. Будем теперь вместе служить, под моим началом?
        - Так точно, ваше высокоблагородие! - гаркнул радостно Алексей. - С вами хоть турок, да хоть того же француза бить!
        - Чудной ты, Лёшка, французы-то тут при чём, чем они-то тебе нынче не угодили? - рассмеялся Кутузов. - Хотя, может быть, здесь ты и прав. Месье хорошо потрудились, Османскую порту на Россию войною натравливая. Ну да русские люди незлобивы, однако зло помнящие, глядишь, и припомним сим лягушатникам все их каверзы со временем.
        - Обязательно припомним, ваше высокоблагородие! - рявкнул Лёшка с готовностью.
        По пути на сводный отряд не раз натыкались татарские разъезды, но оценив, что русские им явно не по зубам, они скрывались за горизонтом преследуемые казаками и драгунами. В ночь на шестое августа отряд наконец-то достиг Днестра и присоединился к осадному войску генерала Панина.
        Войска генерал-аншефа, продолжая трудную осаду, отбили уже несколько серьёзных вылазок турок. Панин оповестил бендерского сераскира о разгроме турецкой армии в битве при Ларге и потребовал от него сдачи крепости, обещая милость, в противном же случае угрожал его гарнизону полным разореньем и смертью. Ответа от противника не последовало.
        Дабы лучше окружить крепость и пресечь её сообщение с окружающим миром, вокруг неё были выставлены разъезды из казаков и калмыков. А с 19 июля началось уже сооружение первой параллели - траншеи, приспособленной к обороне во время осады крепости. На ней были размещены 25 осадных пушек, которые вели огонь непрерывно, выбивая в первую очередь турецкие орудия. Турки повели было ответный огонь, но контрбатарейную борьбу они проиграли начисто. 21 июля траншею углубили и устроили там ещё две батареи для новых осадных орудий и мортир большой мощности. Под давлением русских османы сожгли предместье и укрылись в основных бастионах, а русские войска тут же начали возведение второй параллели.
        В крепости от непрерывной бомбардировки возникали многочисленные пожары, ощущался недостаток воды, велики были потери от русского огня, но османы, тем не менее, упорно сопротивлялись и 23 июля предприняли вылазку большими силами. Отбить её помогли егеря Фелькерзама и Каминского. Далее инженерные осадные работы продолжились: возводились новые батареи и редуты, рылись многочисленные окопы.
        Турки же продолжали отчаянно сопротивляться. Они надеялись, что великий визирь и крымский хан со своим 150-тысячным войском разобьёт первую армию Румянцева и потом выручит Бендеры. Однако эти надежды были развеяны, когда 25 июля во вторую армию Панина пришла весть о разгроме турецких войск при Кагуле. На виду у неприятеля русские торжественно отметили эту победу, а вечером они обстреляли крепость из всех орудий.
        30 июля осаждающими была заложена третья параллель. Ночью османы сделали сильную вылазку и напали на работающих в ней сапёров. Сильный картечный и ружейный огонь их не остановил, тогда гренадерские батальоны под барабанный бой ударили в штыки и отбросили врага в крепость.
        Батальон Кутузова после двухдневного отдыха был поставлен на охрану сапёров, проводивших подземные минные работы, целью которых было взорвать вражеские укрепления. Турки при этом вели свои контрминные работы, но пока что неудачно. Пошли дожди, замедлившие все работы. Они заставляли постоянно поправлять уже сделанное и всё укреплять. Боевая активность под Бендерами значительно снизилась.
        Лёшка стоял среди наваленных ивовых плетней на валу, накрывшись с головой епанчой, и прижимал к себе свой дорогой штуцер. Дождь шёл уже третий день, и раскисшая глина облепила сапоги, сделав ноги пудовыми. Нести свою сторожевую вахту у внешней параллели нужно было ещё часа три, затем их должен был сменить первый плутонг Сорокина, а ему со своими людьми предстояло поискать сухое место для отдыха и приготовления пищи.
        Вот уже две недели егеря стояли на охране инженерных работ, защищая своих сапёров от нападений осаждённых. Больших баталий за всё это время не было, так, отбили пару небольших вылазок и сами в ответ наскок сделали, показывая врагу, что не дремлют и держат свой порох в ружьях сухим. Воевать в такой грязи было тяжело и тоскливо. Да и вообще вся эта осада затягивалась, и было ясно, что если они не успеют взять крепость до затяжных осенних дождей, то армии здесь придётся всё бросить и потом уйти на зимние квартиры, как говорится, «несолоно хлебавши». Столько трудов и жертв в этом случае будут напрасны, ну а турки в таком случае непременно запишут себе победу в обороне Бендер…
        Вечерело. Из траншеи выбрался десяток облепленных с головы до ног грязью сапёров, а на смену им в глубокие минные ходы спускалась уже очередная рабочая вахта.
        - Э-эх, скорее бы сушь настала, если непогода не прекратится, то все труды здесь наши напрасными будут, - с тоской в голосе высказал свою кручину Лёшке чумазый сапёрный капрал. Он вылезал из минного хода самым последним и теперь обмывал своё грязное лицо из лужи.
        - Обваливается там всё у вас? - глядя с сочувствием на бедолагу сапёра, спросил Лёшка.
        - Да, плывёт всё, удержу просто нет! - ответил с горечью сапёр. - Мы-то ходы укрепляем, подпираем их там брёвнами да распорками, а они всё сыплются, у меня вон двух ребят завалило намедни, один так и задохнулся насмерть. Если и завтра так дождь лить не перестанет, то считай, что всё заново начинать придётся, ладно хоть пороха в ходы ещё не натащили, а то бы весь там за эти дни засырел.
        В это время в стороне османского вала вдруг мелькнули тени, громко заорал Потап, и затем грохнуло несколько фузейных выстрелов.
        - Никак вылазка! - всполошился сапёр и схватился за здоровый кол.
        - Тревога! - что есть мочи заорал Лёшка и крикнул Игнату: - Быстро в наше расположение беги, поднимай ребят, кричи: османы большими силами с валов наступают! - а сам сбросил епанчу прямо в грязь и прицелился в голосящего визгливым голосом турка, призывающего своих воинов быстрее карабкаться к русским на вал.
        Щёлк! - щёлкнул кремень курка, выбивая искры об огниво, но выстрела не было - осечка! Лёшка взвёл курок снова и снова выжал спуск - всё было безрезультатно. Как бы он ни старался беречь оружие от сырости, но, видно, порох на полке всё-таки уже отсырел, и теперь нужно было время для перезарядки, а его-то как раз таки сейчас и не было. Первый десяток турецких воинов уже карабкался вверх по валу. Алексей выхватил оба пистолета и разрядил их в толпящихся внизу. Бабах, бабах! - оба пистоля отработали как положено, а внизу заорали и завыли. Лёшка схватился за шпагу и отбил удар сабли первого выскакивающего наверх турка. Хлоп! - и пришедший ему на помощь сапёр свалил противника прямо в ров ударом огромной деревяшки. Часть наступающих в это время принесёнными с собой кирками и лопатами заваливала нарытые минные шахты, а по приставным лестницам облепленная налипшей грязью всё лезла и лезла вверх турецкая пехота.
        - Не сдюжим, - понял Лешка, собираясь дать команду своим на отход. Слишком мало было сил их сторожевого плутонга на этот участок вала и траншей.
        - Ура-а! - раздалось сзади, и в вылезающих на вал османов ударил в штыки поднятый по тревоге второй гренадёрский батальон подполковника Дурнова.
        Запал у турок разом пропал, и теперь они, чавкая ногами по грязи, старались убраться побыстрее обратно к себе в крепость.
        - Людей нужно срочно спасать, откапывать робят нужно! - суетился внизу рва сапёрный капрал, разбрасывая киркой глину с заваленного входа минной шахты.
        - Подсобим сапёрам! - крикнул своих егерей Лёшка, тоже отбрасывая раскисшую глину лопатой.
        - Задохнутся ведь солдатики, быстрее, братцы! - всё причитал капрал, яростно, как зверь, работая своим орудием.
        Через десяток минут вход в шахту удалось расчистить, и на Божий свет выбрались саперы, волоча за собой придавленного землёй товарища.
        - Спасибо, братцы! Дай бог вам здоровья! Благодарствуем, робяты! - слышалось от спасённых. - Не бросили нас егеря-соколики!
        Весь плутонг после сдачи вахты возвращался в свой лагерь мокрый и облепленный грязью от сапог аж до самой макушки. Но самое главное, что все сегодня были пока живы. А дождь сверху всё лил и лил…
        Русские батареи вели непрерывный огонь по турецким укреплениям, и из-за продолжительной осады, тянущейся гораздо дольше запланированного, у артиллерии уже начал ощущаться недостаток боеприпасов. Снаряды снова стали экономить и даже объявили вознаграждение за собранные на поле ядра. Ушлый Потап с пронырливым Федькой умудрились так заработать аж по два гривенника. Но всё равно всего этого было мало, и обозные команды начали подвоз новых боеприпасов из Хотина, Аккермана и Килии. Потребность в порохе и снарядах была такая высокая, что все генералы и штаб-офицеры армии, имевшие при себе лошадей, отдавали их для организации подвоза. Только 3 сентября, чтобы скрыть подготовку генерального штурма, обстрел крепости усилили до прежних 600 выстрелов в сутки.
        Ночью была взорвана первая мина, заложенная под гласиром - пологой земляной насыпью перед наружным рвом крепости. Турки, всполошившись, сразу же бросились в атаку, но были отбиты картечью и штыками. Бой был очень жестокий. Противник понёс большие потери, урон русских войск составил тоже более 350 человек. В ночь на 6 сентября была взорвана ещё одна мина, и её огромная воронка была сразу же занята и стала очередным русским укреплением перед крепостью.
        Обе стороны готовились к последней решительной схватке. Командующий турецким гарнизоном Эмин-паша, ставший им после смерти прежнего сераскира, взял клятву со своих солдат драться до последнего. Русский командующий решил начать генеральный штурм в ночь с 15 на 16 сентября 1770 года.
        Глава 4. Штурм
        Сменившись с охраны минных ходов, плутонг Егорова харчевался разваренной пшеничной дробленкой, размоченными сухарями и варёной кониной. Мясо перед штурмом не жадничали и выдали его каждой артели аж по десять фунтов. Хорошо в котле оно развариться ещё не успело и было на вкус весьма жестковато, но солдатики не жаловались, и это было хорошо. Теперь вовсе было непонятно, когда удастся поесть и удастся ли кому-то вообще. Расположенные недалёко от лагеря батареи били в сторону крепости не умолкая, и рёв от пушек стоял оглушительный.
        - Вон пушкари как стараются, - кивнул на мелькающие у орудий фигурки Федька. - Сегодня, похоже, все ядра запульнут и тогда уж опять без работы останутся, а ну как не удастся турку сейчас взять, а мы тут без орудийного припаса?
        - Да тебе-то что, Цыган, с того, вам же с Потапкой и хорошо будет с тех пуляний, - усмехнулся Карпыч. - Снова вон ядер наковыряете в поле и опять при своём барыше останетесь.
        - Не-е, - покачал головой загорелый до черноты егерь. - Надоело уже тут ковыряться и на месте сидеть тоже надоело, скучно мне здеся, дядь Вань. Пора бы уже крепость брать и к своим на Дунай опять двигать. Загостились мы уже лишнего тут.
        - Это да… - вздохнул пожилой егерь. - Вроде и одно дело со всеми тут вместе делаем, а всё равно для всех как чужие мы здесь. Пётр Ляксеич, что слышно-то, с кем на нонышней приступ пойдём?
        Лёшка отложил в сторону свою пулелейку и посмотрел на Карпыча.
        - Наш егерский батальон поддерживает третью колонну Миллера, через часика два, как совсем стемнеет, думаю, начнём уже выдвигаться на позиции, так что пока есть время - готовьтесь братцы.
        Макарыч глубоко вздохнул, перекрестился и пробормотал:
        - Опять на самом острие пойдём. Только бы эти мины хорошо сработали, страсть ведь сколько в те ходы сапёры пороха натащили, ужасть просто!
        Действительно, все последние дни в основной минный ход, идущий к главному крепостному рву, русские сапёры стаскивали сотни пудов пороха. Именно их и охраняли егеря Кутузова от турецких вылазок, им же теперь и предстояло вместе с гренадёрами пройти по той бреши, которую должен был пробить в турецких укреплениях гигантский взрыв.
        Лёшка, отлив очередную пулю в своей пулелейке, бросил её остывать на песок, а сам взял с углей чугунную посудинку с деревянной ручкой и начал осторожно заливать из неё свинец в формочку. Его штуцерная пулелейка, похожая чем-то на клещи, с двумя одинаковыми половинками-формами, отливала лишь по одной пуле, которые ещё потом нужно было долго шлифовать, убирая задиры. И на всё это требовалась ему масса времени. С фузейными и пистолетными круглыми пулями всё было гораздо проще, поэтому налили их фузилёры уже от души. У каждого солдата были свои штатные пулелейки, состоявшие из двух половинок на дюжину форм, позволявшие отливать в них пули быстро. Да и такой тщательной обработки, как для капризного штуцера, такая круглая пуля не требовала.
        - Господин сержант, а правда, что тому, кто на главный вал первым поднимется, нашим командующим аж сто рублёв денег обещано? - спросил самый молодой солдатик плутонга Савушка.
        - Правда, - кивнул Лёшка. - А офицеру следующий чин вне очереди обещан, - и выбил на песок очередную пулю.
        - Сто рублёв, сто-о! - аж закатил глаза Сава. - Это ж можно батеньку выкупить у нашего барина, а он потом на своём извозном промысле и матушку с сестрёнками да братишками из крепостных ведь вытянет.
        - Ты на том валу проживи хоть немного для начала! - охладил парня Карпыч. - Думаешь, тебя турка ждать там будет, пока ты свои целковые считать будешь? Говорят же тебе, там целая тьма отборных янычар нашего приступа ждёт, а это ещё те оторвы, я тебе скажу! Ты вон лучше штык свой наточи поострее, чем без дела тут сидеть и лясы впустую точить.
        - Так точил же, - покраснел Савушка. - И пули наделал с запасом, и патроны на все заряды накрутил. Давайте я вам, Иван Карпыч, помогу, - и он взял из мешка добрую пластину свинца.
        В девять вечера объявили общее построение по батальонам. Основной удар планировалось наносить после подрыва гигантской мины. Главные ударные силы русских были разделены на три штурмовые колонны. Во главе каждой из них двигались гренадёры полковников Вассермана, Корфа и Миллера. В резерве колонн, второй волной, шли мушкетёры, а рассыпным строем перед всеми ними - полковые охотники и егеря. На правом фланге готовились к рывку войска генерала Каменского, на левом - графа Мусина-Пушкина. Остальные войска должны были поддержать атакующие колонны в случае их успеха. Артиллерия под командованием генерала Вульфа усилила и без того мощный огонь, орудия били непрерывно, пушки раскалились и полуголые артиллеристы, все в поту, саже и копоти, обливали их, охлаждая, и беспрестанно чистили банниками стволы.
        Лёшка стоял в рассыпанной цепи егерей перед гренадёрской шеренгой и вглядывался перед собой в громаду Бендерских укреплений.
        Страшно, как же страшно воевать в этом времени! Это не тот далёкий век, где цель была в основном в виде крошечной фигурке на мушке или же вообще в оптике прицела. Нет, тут резались на штыках и саблях, глаза в глаза, штыки в штыки, а стреляя во врага в упор, ты воочию видел, как из него летят кровавые брызги.
        Гигантской силы взрыв, раздавшийся впереди, хлестнул ударной волной замершие в ожидании команды шеренги, многие в них попадали на землю и загомонили. Самого Лёшку, сидевшего в ожидании на корточках, волна резко толкнула на землю, и он, сидя, прикрыл голову штуцером, а с неба падали камни, галька и песок, поднятые вверх «глоб де компрессион» (буквально - «сдавленный шар») направленным взрывом из заряда весом в 400 пудов пороха. Этот направленный взрыв завалил огромный оборонительный ров перед турецкими бастионами и построил импровизированный мост на крепостной вал.
        Войска пошли в атаку. Турки открыли сильный огонь, но стреляли они в темноте плохо. Видно вокруг было отвратительно, и так-то наступала тёмная южная ночь, а ещё и в воздухе до сих пор стояла пелена пыли, поднятой гигантским взрывом.
        - Быстрее, быстрее! - торопил своих егерей Лёшка. - Не стоять на месте! Выстрелил - отскочил в сторону, чтобы он на вспышку в тебя в ответ не пульнул!
        Всё было и так по сто раз обговорено, но он по себе знал, как важно слышать в бою уверенный голос командира. А из-за спины слышался мерный топот штурмовых колонн и команды гренадёрских офицеров.
        - Егоров, за мной! - крикнул пробегающий рядом с десятком егерей Кутузов, и Лёшка рванул что есть сил за ним.
        Первыми на вал они влетели с ним вместе. Всё было как в каком-то замедленном кино, Лёшка действовал как на автомате, мозг просто не успевал осмысливать всё то, что делало его тело, запечатлевая всё вокруг какими-то рваными обрывками. Выстрел в упор в набегающего турка, перехваченным за дуло штуцером он, как дубиной, ударил подскакивающего и что-то истошно орущего воина в светлом тюрбане. Тяжёлый приклад ударил его в середину лица, там что-то противно хрустнуло, а перед Лёшкой уже был новый враг, норовивший его срубить саблей. Лёшка уже никак не успевал отбить её, но янычар вдруг переломился пополам и упал навзничь - чья-то пуля нашла врага. Перед Лёшкой выскочил Савушка с дымящейся из ствола фузеей и что-то проорал ему задорное. Внезапно его ноги подкосились, и он, как-то так по-детски удивлённо и обиженно глядя на Алексея, завалился на бок.
        Кутузов отбивался шпагой сразу от двух врагов, Лёшка закинул бесполезный штуцер за спину и выхватил одновременно оба пистолета. Бах! Бах! - один соперник майора пошатнулся и, прикрывая раненый бок, медленно отступил назад, а прямо в ноги Алексею упал подбегающий с каким-то флажком на древке копья здоровенный турок.
        - Вал наш, вперёд, ребята! - заорал Кутузов и побежал вперёд, а за ним катилась волна уже подоспевших гренадёр. Полковник Миллер возглавлявший колонну был убит и солдат возглавил подполковник Репин. С валов ожесточённая схватка постепенно начала переходить на улицы и дома внутри крепости.
        - Плутонг, стой! - скомандовал Лёшка. - Заряжай! Огонь в двух шеренгах, по готовности!
        Позиция ведения огня с валов была идеальной! Гренадеры, скатившись с вала, бились теперь в рукопашной с подоспевшим к месту прорыва турецким резервом, и противника теперь можно было поражать меткими выстрелами на выбор.
        Хлоп! Хлоп! Хлоп! - раздались одиночные выстрелы успевших перезарядить фузеи. Первая шеренга била с колена, а вторая - стоя. Егерская фузея была короче мушкетёрской, быстрее заряжалась, да и навык обращения с оружием у егерей был на порядок выше, чем в строевых ротах, поэтому темп стрельбы поднялся до четырёх, а у кого-то даже и до пяти выстрелов в минуту. Пока стрелки выпустили по десятку пуль, Лёшка сделал только один-единственный выстрел - в того, самого дальнего турецкого офицера, что истошно выкрикивал команды из-за спин своих солдат, прикрываясь перевёрнутой повозкой. Осман, размахивая булавой с каким-то хвостом на ней, чуть вышел из-за укрытия, и Лёшка плавно выжал спусковой крючок. Того аж развернуло ударом пули, и он упал на руки двух своих телохранителей. «И то хлеб», - подумал Лешка, вколачивая очередную пулю в дульный срез.
        Гренадёры отбили натиск османов и погнали дрогнувшего врага в кривые улочки крепости. К нему постоянно подходили подкрепления, снятые с других участков крепостных стен и валов. И схватка опять приняла ожесточённый характер. Драться приходилось буквально за каждый дом, баррикаду и метр улицы, но наши воины прорубали себе дорогу к главной цитадели. Части прорыва начали получать подкрепление извне. Всё новые войска через пробитые валы и бастионы вступали в Бендеры. Вторая волна мушкетёрских полков укрепила гренадёрские порядки, и русские усилили свой натиск.
        Лёшка подхватил фузею, выпавшую из рук Ермолая, турецкая пуля пробила насквозь его плечо, вырвав огромный кус мяса на вылете. Кость у егеря не была сломана, а вот кровь сейчас шла очень обильно, ещё минут десять, и если её не остановить, то Ермолай однозначно покойник. Они с Макарычем привалили солдата к стене дома, положив ему под поясницу какую-то валявшую тут же тряпичную рухлядь.
        - Держись, ты только держись, Ермолка, мы тебя не бросим, не боись! - успокаивающе внушал раненому Лёшка.
        Взрезав кинжалом камзол и исподнее, он перетянул плечо узким кожаным ремешком как можно туже над раной, а саму её пролил водкой, присыпал сушёным тысячелистником и затем плотно перебинтовал рулончиком бязи.
        - Макарыч, ты давай беги к нашим, а я сейчас, две минуты и тоже за тобой поспешу! - капрал кивнул и бросился в ту ближайшую кривую улочку, откуда сейчас слышался рёв битвы.
        - Ну всё, держись, Ермолай, через пару часов, если мы к тебе не подоспеем, ты сам вот этот ремешок сними, это чтобы рука без крови не отмерла, и вот ещё, на тебе, хлебни сам, - и Лёшка влил ему несколько добрых глотков водки в горло. - От шока на поле боя - самое то!
        Лёшка подхватил егерскую фузею раненого, перезарядил её и рванул вдогонку за своим плутонгом.
        Почти вся пехота армии приняла участие в сражении. Панин был опытным военачальником, и, бросив основные силы в прорыв, он позаботился также о тыле и о своих флангах. В траншеи были посажены спешенные карабинеры, гусары и казаки, волонтёры и нестроевые из обозных команд, все, кто не принимал участие в непосредственном штурме крепости, заняли окопы. Именно это и спасло русскую армию, когда всё рассчитавший Эмин-паша бросил в отчаянную вылазку на левый фланг свой отборный полк янычар и более чем полторы тысячи такой же отборной конницы. Турки порвали первую нить обороны русских и начали заходить штурмующей армии в тыл. В траншеях закипела отчаянная битва. В это время с валов опасность увидел полковник Фелькерзам и бросил своих егерей на защиту русских позиций. Его примеру последовали и другие командиры. Генерал Эльмпт собрал все те силы, что были расставлены вокруг крепости, и тоже кинул их на прорвавшегося противника. Канониры развернули пушки с задней параллели и открыли огонь по нападающим в упор, ближней картечью. Турки были атакованы со всех сторон, дрались они отчаянно, но замысел их
командующего провалился. Видя, что вылазка не удалась, османы попытались прорваться в сторону Аккермана, но было уже поздно. Их конницу истребили всю, часть же пехоты захватили в плен, а основную часть уничтожили.
        Лёшка всего этого не знал и прорывался со своим подразделением по узкой улочке к центру города, где высилась главная цитадель крепости. Улицу пробивали штыками гренадёры и мушкетёры строевых рот, а егеря их поддерживали своим жалящим и метким огнём.
        - Сержант, угомоните тех вон, в доме, моих вон пятерых уже из него завалили, - проорал в грохоте боя высокий капитан в гренадёрской форме, указывая на большой кирпичный дом, стоявший на повороте улочки. Из его узких окон, как из крепостных амбразур, часто били турецкие мушкеты и фузеи. А перед этим домом уже лежали мёртвыми или корчились в муках с десяток русских солдат.
        - Да бьём, бьём, вашблагородие, - ответил ему в сердцах Лёшка. - Только они же укрыты больно хорошо, не подстрелишь их просто, так, как в поле. У вас гренады-то хоть есть с собой? - и он с надеждой посмотрел на офицера. - Сейчас бы в окна закинули, а там бы уж перекололи всех.
        - Да откуда?! - махнул рукой капитан. - Ещё в шестьдесят третьем их особым указом за ненадобностью отменили. Да-а, а сейчас бы они пригодились тут нам.
        - Ладно, тогда делаем так, - прокричал в грохоте боя Егоров. - Вы со всеми своими гренадёрами и с мушкетёрами откатитесь пока что немного назад и перезарядитесь все. От ваших сотни-другой выстрелов толку тут будет, конечно, немного, но вы хотя бы отвлечёте на себя этих! - и он кивнул на дом. - А мы с егерями попробуем туда с бокового хода пробиться. Как вы только услышите в доме крики и пальбу, так сразу же бросайтесь в атаку и поддержите нас там, ну и по улице дальше, конечно, тоже бейте. И ещё, как зарядитесь все, то вы побольше суеты на улице наводите, «ура» кричите, залпами бейте в окна. В общем, отвлекайте тут турку на себя! И все пистоли, что у вас есть, отдайте нам на время, они тут вам всё равно уже ни к чему, а нам в здании накоротке - в самый раз там будут.
        Капитан согласно кивнул, вытаскивая из-за пояса два своих пистолета.
        Лёшка собрал возле себя всю команду и объяснил им предстоящую задачу. Под его началом было всего двадцать три человека. Двоих старичков - Карпыча и Макарыча с лучшим стрелком команды штуцерником Егором Лёшка оставил на улице с гренадёрами.
        - Вы нам тут нужнее будете, братцы, у вас глаз верный и рука на быстрый бой набита лучше, чем у всех, а уж тем паче, чем у этих строевых. Так что хоть парочку защитников дома выбейте каждый из своих фузей, да и Егор, глядишь, кого-нибудь тут тоже подстрелит. Главное, сделайте так, чтобы турки в окна поменьше таращились.
        - Держи ещё мой штуцер, Егор, лишний вес мне там в доме не нужен, да и штыка на нём всё равно нет, так что только обузой в здании будет, а тебе он тут явно пригодится. Ты, главное, сбереги его как следует, потом мне его в целости вернёшь!
        Всё оружие было заново перепроверено и перезаряжено, десять пистолетов от пехотинцев распределили среди егерей, и они заскочили в недавно зачищенный от турок соседский дом. По нему нужно было постараться перемахнуть в соседний двор и уже из него попасть в эту маленькую крепость, что уже стоила столько крови и смертей русским.
        Все османские дома здесь строились в основном по одному и тому же типу - сам дом и небольшой участок при нём обносились высоким, более чем двухметровым каменным забором. На улицу выходили лишь узкие окна, расположенные тут только на верхних этажах, ну и по одному маленькому окошечку оставляли на первом этаже, укрепляя его толстенной чугунной решёткой и располагая возле крепкой, как правило, обитой медью входной двери. Из него было удобно отстреливать всех тех, кто попытался бы пробиться через входную дверь или через небольшие, тоже укреплённые ворота в стене. В общем, дома на улицах Бендер каждый в отдельности представляли из себя небольшие крепости. Этот же дом и вовсе был настоящей цитаделью. Вероятней всего, его хозяин был какой-то шишкой в местной иерархии власти, и он небезосновательно опасался за свою жизнь, отстраивая здесь такую фортецию. С внутренней стороны домов и на их двориках всё было по-другому. Там были небольшие и уютные участочки с фруктовыми деревьями и увитыми виноградом беседками, где стояли мягкие диваны и столики, а на полу лежали расстеленные ковры и подушки. В некоторых
дворах у местных вельмож были даже бассейны, отделанные мраморной плиткой и мозаикой. Там искрились искусственные ручейки и водопадики, дающие такую нужную прохладу и отдых своим хозяевам и их гостям во время длинного жаркого дня или же душного вечера.
        Именно в такой дворик и ворвались по приставленным лестницам и просто по спинам товарищей Апшеронские егеря. Бабах! - первым выстрелом с забора Лёшка уложил того турка, что стоял у открытой двери в дом.
        - За мной! - отдал он команду и первым спрыгнул вовнутрь двора. - Быстрее, теперь, главное, быстрее!
        Нельзя было терять ни секунды, пока осаждённые не опомнились! Если только турки закроют вот эту вот внутреннюю дверь, то его ребята окажутся здесь все как на ладони, и их просто-напросто перещёлкают одного за другим из этих окон.
        Из двери выскочил турок в кафтане и больших шароварах, в его руке было зажато диковинное ружьё с длинным стволом и широким необычного вида прикладом. Турок, ошарашенный от вида несущегося на него русского с кинжальчатым штыком на перевес, резко остановился и попытался прикрыться ружьём. Хрусь! - кинжал фузеи вошёл турку в грудь, и он завалился назад, увлекая за собой и ружьё Лёшки. Тот выпустил его из рук и, низко пригнувшись, прыгнул в проём двери. Эта низкая стойка, как видно, Лёшку и спасла - две пули, которые должны были пробить его грудь, свистнули, пробив лишь шляпу. Бах, бах! - разрядил он пистолеты в двух турок с уже разряженными ружьями. Один из них свалился на пол, а второй, с перебитой рукой, резко развернулся и бросился по лестнице наверх, истошно при этом вопя. Лёшка выхватил шпагу и бросился вслед за раненым, а сзади, громко топая, забегали в дом его егеря.
        - Ruslar! Orada Ruslar iceri girdi! (Русские! Там русские ворвались! - тур.) - истошно орал раненый, пытаясь спастись в верхних комнатах дома.
        - Ruslar herkesi olduruyor! Kendinizi kurtar?n, cabuk uzaklas?n! (Русские убивают всех! Спасайтесь, убегайте скорее! - тур.) - орал вместе с ним и Лёшка, поднимаясь вплотную за турком.
        Ошалевший от непонятной ситуации, первый турецкий воин чуть-чуть помедлил с ударом сабли в выскакивающего с истошными криками на турецком русского и его самого пронзили шпагой.
        Трое оставшихся в комнате турок бросились на Лёшку разом и обязательно бы его все вместе зарубили, но первый удар сабли принял на штык своей фузеи выскочивший с лестницы Тимофей, ещё двоих расстреляли разом Фёдор с Игнатом. А уже потом они все вместе добили и последнего оставшегося в живых, раненый же ранее турок выскользнул в это время в другую комнату, и его истошный вой слышался уже из глубины второго этажа.
        - Дверь входную на улицу откройте, пусть гренадёры на подмогу заходят, - крикнул вниз с лестницы Лёшка.
        - Урах! Корк! - послышался за его спиной крик атакующих турок. Затем раздались один за другим несколько выстрелов, и его оттеснили к лестнице Фёдор с Тимофеем, сами отчаянно отбиваясь штыками от целой дюжины османов. У Фёдора сильно кровило разорванное ухо, Тимоха был без картуза, и на его лбу багровела огромная шишка. С таким трудом отвоёванную комнату второго этажа пришлось бросить, и самое плохое, что в ней оставался их артельный товарищ Игнат. Троица скатилась вниз по лестнице, а навстречу им, заполняя помещения первого этажа, врывались усачи в гренадёрках.
        Эх, чуть-чуть бы пораньше, - с досадой подумал Лёшка, перезаряжая пистолеты. - Стойте! Не лезьте туда! - только и успел он крикнуть, как двоих сунувшихся на лестницу солдат изрешетили сверху турецкие стрелки.
        Весь первый этаж был за русскими, но что делать со вторым, Лёшка теперь не знал, без больших потерь эту лестницу было не взять, и он опять пожалел, что у него нет хотя бы пары гренад. Выскочив за дверь во двор и вырвав штык фузеи из убитого, он оглядел двор - есть длинная лестница! Около небольшого сарая стояла, как видно, используемая в хозяйственных нуждах широкая лестница, её длины вполне должно было хватить до бокового окна дома, и это сейчас был хоть какой-то шанс.
        - Так, заряжайте пистолеты, и давайте штуки четыре мне! - скомандовал он своим егерям, а потом обратился к молоденькому прапорщику из гренадёр: - Ваше благородие, я сейчас по этой лестнице к тому боковому окошку поднимусь, что как раз на лестницу второго этажа смотрит. Ваши богатыри, как я только палить начну, пусть только не медлят и сразу же по лестнице дома вверх несутся. Думаю, у них будет пара секунд на это, пока тут турки меня прижучить захотят, ну а мои стрелки ваших ребят тоже поддержат.
        Высокий и курносый прапорщик смотрел на Лёшку как на сумасшедшего.
        - Вы это серьёзно, сержант? Да вас же там враз подстрелят! - покачал он ошарашено головой.
        - А-а-а, - махнул Лёшка рукой и начал рассовывать перезаряженные пистолеты за пояс, - Бог не выдаст, свинья не съест! - и подмигнул офицеру.
        Предприятие действительно было весьма рискованным, но другого выбора сейчас просто не было. Лишь бы все команды солдат сработали слаженно, как и договаривались.
        «Ну, понеслось!» - подумал он про себя и резко свистнул.
        В доме загалдели и заревели во всю мочь:
        - Ура-а-а!
        - Давай! - Лёшка махнул рукой, и, пока турки отбивали мнимый штурм русских на внутренней лестнице второго этажа, четверо егерей приставили к боковому окну переносную. А шестеро в это время стояли внизу, страхуя командира и держа под прицелом окно.
        «Лишь бы кто-нибудь не выглянул, лишь бы не выглянул! - твердил Егоров про себя, стараясь прижаться к самой стене. Ну вот и створка окна, Алексей достал два пистолета из кобур и взвёл на них курки, потом взвёл все те, что были на поясе. - Не дай бог, зацеплю курок, и какой-нибудь самопроизвольно там сработает, без наследника ведь тогда останусь», - подумал он, и эта идиотская мысль почему-то показалась ему в этот момент очень смешной, что поделаешь - нервы!
        Он резко поднялся и навскидку, вообще даже не целясь, пальнул разом из двух стволов в мелькающие в комнате фигуры. Затем, тут же выхватив очередную пару, разрядил их в туман из сгоревшего пороха, и ещё одну пару - уже в набегавшие к окну фигуры. Наверху раздались крики, а Лёшка летел по лестнице вниз, сдирая на перекладинах ладони. Бах! Бах! Бах! - хлопнули выстрелы прикрывающих его егерей, и он выпрыгнул с середины лесенки на камни двора, тут же уходя перекатом к стене, а затем уже по-собачьему, на четвереньках забегая за угол дома.
        Хлоп! Хлоп! - раздались два выстрела сверху, и в то место, где он только что был, ударили разом две пули.
        «Всё, он жив!» - с лица, по спине текли крупные капли пота. Лёшка сидел с широко открытыми глазами, прислонясь к перилам лестницы дома, и заполошно дышал, а вверху, на втором этаже дома, уже ревели гренадеры, прокладывая себе штыками дорогу из одной комнаты в другую. Через пять минут всё здание было в руках у русских, а основное подразделение штурмующих уже пробило себе дорогу на очередной уличной баррикаде, прорываясь вперёд к цитадели.
        - Твой, сержант? - перед ним стоял недавний знакомый прапорщик и отряхивал пробитый пулями Лёшкин картуз.
        - Мо-ой, - вздохнул тот, принимая свой покалеченный головной убор.
        - Экий ты отважный и ловкий-то, - усмехнулся молодой офицер и протянул ему руку. - Алексей Бестужев из Черниговского полка!
        - Алексей Егоров из Апшеронского! - ответил ему Алексей. Лицо прапорщика явно располагало к себе.
        - Ого-о, тёзка, так ты из первой армия Румянцева! - протянул тот с удивлением. - То-то же, я смотрю, у вас всё лица какие-то мне не знакомые и погон вон жёлтый, не как у всех наших егерей, - и он кивнул на левое плечо Алексея.
        - Ну да-а, - протянул Егоров в ответ - К вам вот под Бендеры на подмогу прислали, да мы так-то и сами сюда напросились, чтобы у себя там в безделье не сидеть. Не ожидал я, что у вас тут так жарко будет, небось, похлеще, чем даже под Кагулом.
        - О-о, так ты там тоже был?! - заинтересованно воскликнул прапорщик. - Вот это дело так дело, вот это я понимаю, баталия! Двадцать тысяч против ста пятидесяти, и ведь побили осман! Шестьдесят знамён, триста пушек в трофеях, это ж надо! Ваш-то полк хоть захватил какое-нибудь знамя или орудие? - спросил он с улыбкой Лёшку.
        Рядом с ними уже кучковались команды из егерей и гренадёр, а среди солдат уже слышались незлобивые шутки и взаимные подначивания. Егеря, устало перебрёхиваясь с соседями, занимались при этом привычным для них делом - проверкой и перезарядкой личного оружия.
        - Ваше благородие, разрешите, - обратился к гренадёрскому прапорщику Карпыч, протягивая Лёшке его подобранные и уже заряженные пистолеты.
        - Валяйте, братец! - усмехнулся тот милостиво, наблюдая, как егерский сержант убирает оружие в такие занятные боковые кобуры.
        - Ляксей Петрович, вас наши артельные наверх покорно просють, там Игнатушка наш, - и Карпыч судорожно дёрнул шеей.
        - Простите, Алексей, - кивнул гренадёру командир егерей и побежал вслед за пожилым солдатом.
        Алексей протиснулся в угол сквозь плотную толпу своих Апшеронских егерей. Все его артельные стояли без своих картузов, уставившись с угрюмыми лицами в одну точку. В огромной луже крови на полу лежал обезображенный труп Игната без головы. Весь его когда то, ранее, зелёный кафтан был теперь изодран в клочья, и через его прорехи и порезы были видны многочисленные раны на теле.
        - Всего ведь гады изрубили, ещё живого резали Игнатушку, да, похоже, шибко мучили перед смертью страдальца! Это что это за звери-то они такие? - проскрипел Карпыч каким-то тусклым и пустым голосом.
        - Прости, Игнат, не уберёг я тебя, - прошептал Алексей. - Голову его найдите, тут она должна быть! - отдал он команду своим егерям. - Ищите лучше, никто из турок из этого дома не смог с ней уйти.
        Голову нашли в соседней комнате, она лежала в кожаном мешке с ещё одной, в ней гренадёры опознали голову своего погибшего в рукопашной схватке у вала поручика. Тело погибшего бережно снесли во двор и прикрыли шёлковой занавеской.
        - Становись! - скомандовал Лёшка своему егерскому плутонгу. - Всем привести себя в порядок, проверить оружие и амуницию! - звенящим от ярости голосом скомандовал Алексей. - Сейчас мы пойдём и отомстим им за нашего Апшеронца! Всем разобраться по парам: один бьёт и уничтожает цель, другой при этом хоронится и заряжается. Всё! Вперёд, братцы!
        Два десятка егерей ринулись по улице вдогонку за атакующими пехотными порядками.
        Ближе к центральной цитадели османы, поняв, что уже не могут удержать русские штурмовые колонны, начали поджигать здания. Огонь постепенно начал охватывать город, но и через него разъяренные большими потерями части второй армии Панина сумели пробиться к последней турецкой твердыне. Именно в это время и была сорвана последняя попытка врага ударить русским в тыл, а их отряд был уничтожен и частично пленён. Потеряв последний шанс отбиться от русских, Эмин-паша запросил капитуляцию. Двенадцать тысяч человек сложило оружие, а семь тысяч было убито в ходе штурма. В крепости взяли 348 пушек и десятки знамён.
        Всех пленных и горожан вывели из горящего города в поле. Войска спасали женщин и детей, выводя их из домов и из всех тех убежищ, где они прятались. Кутузов Михаил Илларионович лично руководил их спасением и даже получил, по воспоминаниям современников, ожоги. Среди спасённых была и Сальха, мать будущего крупного русского поэта XIX века Василия Андреевича Жуковского.
        - Отходим, ребята, отходим, - поторапливал своих егерей Лёшка.
        Впереди них с мешками в руках, узлами, какими-то тряпками, с детьми на спинах и в руках отходили к окраине города толпы мирных жителей. Многие русские солдаты сами помогали беженцам, неся детишек. С населением войска не воевали, по-своему горячо и совершенно искренне жалея простого человека. А за ними по пятам шло яростное пламя, пожирая дома и целые улицы.
        Плутонг Алексея выносил помимо этого на себе двоих своих погибших и троих раненых бойцов. Из того злого дома, где ранее погиб Игнат, Лёшка захватил с собой и то странное, так его удивившее ружьё убитого им на пороге турка. В длинном и массивном его стволе виднелись многочисленные глубокие нарезы, и вообще, занятная была это штукенция.
        Огонь буйствовал в городе три дня, все его строения сгорели, и на месте ещё совсем недавно богатого и шумного города дымились теперь лишь почерневшие развалины. С этого момента Бендеры потеряли гордое звание неприступной османской крепости на северных границах империи.
        Русская армия потеряла во время штурма более двух с половиной тысяч человек убитыми и ранеными, а всего за время осады ею было потеряно более шести тысяч человек, почти пятая часть от всего войска. Такие большие потери и разрушение города произвели весьма неблагоприятное впечатление в столичном Санкт-Петербурге и сильно приуменьшили значение великой победы, купленной такой высокой ценой. Императрица Екатерина II сказала: «Чем столько терять и так мало получать, лучше было и вовсе не брать Бендер». Но тут она, конечно, сильно погорячилась. Падение такой стратегически важной крепости в северо-западном Причерноморье сильно ударило по всему престижу Турции. В Стамбуле даже был объявлен траур по этому поводу, а всё Днестровско-Прутское междуречье перешло под контроль русской армии. Её успехи убедили татар Буджакской, Едисанской, Едичкульской и Джабульской орд отложиться от Порты и принять покровительство России.
        В осаде Бендер в чине хорунжего принимал участие Емельян Пугачёв. Удивительно, но буквально через четыре года именно генерал-аншефу Панину будет поручено усмирение мятежа своего бывшего подчинённого. Вскоре после его назначения повстанческая армия Пугачёва была разбита, а сам он попал в плен. За это генерал получил похвальную грамоту от императрицы, золотую шпагу с бриллиантами, алмазные знаки к Ордену святого апостола Андрея Первозванного и 60 тысяч рублей «на поправку экономии». Бывший же хорунжий донского казачьего войска получил скорый суд, плаху и топор.
        Глава 5. Удачная сделка
        На пятый день после овладения крепости Алексей был вызван к командиру батальона.
        - Егоров, мы с тобой приглашены к командующему армией, его светлости графу генерал-аншефу Панину Петру Ивановичу для награждения, - объяснял причину своего вызова Кутузов. - По свидетельству множества очевидцев, именно трое наших егерей с десятком гренадёров из Черниговского полка взошли первыми на основной вал крепости. Рядовой Савва Смолин пал смертию храбрых там же на валу, нам же с тобой предписано явиться для награждения в штаб армии незамедлительно.
        Семеро оставшихся в живых храбрецов были выстроены перед шатром командующего в одну линию. На правом её фланге стояли секунд-майор Кутузов с гренадёрским капитаном из Черниговского полка. Затем стояло четверо рослых солдат-гренадёр при капрале, а с левого фланга шеренгу замыкал самый низкорослый из всех присутствующих - Алексей.
        Из шатра вдруг резко вышел немолодой, с подвижными и выразительными чертами лица, цепкими, немного навыкате глазами, с высоким аристократическим лбом и острым подбородком командующий армией. За ним встали несколько человек из ближайшей свиты, и церемония награждения началась. После зачитывания общего приказа по войскам с упоминанием всех взятых ими трофеев, знамён, пушек, ядер, порохового и другого припаса, а также обязательной в таких случаях здравницы императрицы, сената и всего русского воинского командования перешли непосредственно и к приглашённым для награждения. Два офицера получили следующий по табелю чин, то есть Кутузова и гренадёрского капитана произвели в премьер- и секунд-майоры, соответственно. Затем, идя вдоль солдатской шеренги, командующий каждому вкладывал объёмистый кожаный кошель по сто целковых. Слышалось:
        - Молодец, братец, благодарю за службу!
        А в ответ, традиционное в таких случаях:
        - Рад стараться, ваша светлость! Благодарствую покорно!
        Дошла очередь и до Лёшки. Панин встал перед егерем, внимательно вглядываясь в его лицо. Лешка же, стоя навытяжку, протянул, как и предписывалось церемониалом, в согнутом локте вперёд правую руку и, как говорится, ел глазами лицо командующего с самым что ни на есть бравым и решительным своим видом.
        Генерал-аншеф с какой-то особой теплотой во взгляде, как действительно показалось егерю, оглядел эту, одетую во всё зелёное фигуру и сказал как-то так проникновенно и «по-человечески»:
        - Молодец, братец, благодарю за службу! - и добавил уже, как видно, лично от себя: - Молодцом, сержант, не посрамили со своим командиром славу охотников-егерей, первыми из всех на крепостной вал заскочили!
        - Рад стараться, ваша светлость! Благодарствую покорно! - рявкнул Лёшка и потом ляпнул уже от себя самого, а что, генералу же можно, а почему бы и ему нет? - Спасибо вам, ваша светлость, за создание нашего славного рода войск. Уверен, что не раз ещё наши егеря покроют громкой славой своё имя. А вы для них уже навеки теперь останетесь отцом-создателем!
        Панин замер на месте, задумчиво и с каким-то особым интересом осматривая Алексея. А в его свите стояли с круглыми глазами оторопевшие штабные, словно говоря всем своим видом: да как же так можно-то, ведь всё же не по плану и не так, как положено, вдруг пошло!
        - Молодец, егерь! - улыбнулся ему как-то по-простецки Пётр Иванович. - Сам храбрец, а ещё и говорить складно и, по всему видно, что думать умеешь. Далеко, похоже, пойдёшь, братец, помяни моё слово, далеко! Ну а это тебе от меня лично, - и он положил сверху кошеля золотой империал десятирублёвок.
        - Благодарствую покорно! - рявкнул Лешка, провожая взглядом командующего.
        - Ну ты и мастак, Егоров, красиво говорить, и главное - метко так, в самое яблочко попал, прямо как и положено егерям! - похвалил Кутузов Алексея. - Всё верно, Панин любит зелёные мундиры, он ведь сам этот род войск ещё в ту прусскую войну создавал, поэтому, видать, и приятно ему было, что его простой сержант, а не лизоблюд какой-то из свиты благодарит.
        - Да я от чистого сердца же, ваше высокоблагородие, не лести ради, он ведь на меня так по-доброму смотрел, этот мундир весь оглядывая, вот же не зря я его два дня чистил, подшивал и к этому награждению готовил! - оправдывался Алексей.
        - Ладно, ладно, - усмехнулся Кутузов. - Мне вот тоже лестно, что моего сержанта из всей награждённой шеренги так выделили. Пойдём уже к себе в батальон. Нам тут ещё пару недель, никак не меньше стоять, а там уже надобно будет к дороге назад готовиться. Приказ получен из столицы, все части второй армии сворачивать и двигать их на зимние квартиры, да и нам тоже уже нужно наших догонять - осень, Егоров, октябрь вон скоро на носу!
        Был конец сентября. Дни в Приднестровье стояли пока ещё жаркие, но ночью уже ощущалась прохлада, и солдаты, кутаясь в епанчу, грелись у походных костров. Вот-вот зарядят затяжные дожди, и дороги тогда станут труднопроходимыми.
        Плутонг Егорова потерял при штурме троих солдат убитыми, ещё пятеро человек в нём были ранены, а двое из них получили серьёзные ранения и теперь требовали серьёзного лечения и ухода. Из апшеронцев похоронили Игната, жизнь Ермолая была уже вне опасности, и он начинал уже ходить самостоятельно, но в строй ему ещё было не встать как минимум пару месяцев. Порез Потапа тоже уже поджил, ухо Фёдора заросло, а многочисленные синяки, ссадины и царапины у всех остальных были для них неопасны.
        Пятьдесят своих премиальных целковых из полученной от командующего сотни Лёшка разделил по справедливости между всеми солдатами своего плутонга, рассудив, что бились они все вместе и участие в том, что он вообще выжил в этом бою, принял из них каждый. Получилось по два рубля на брата. Часть денег ушла на общий приварок и на лечение раненых. Пятьдесят оставшихся рублей Алексей решил сохранить для дела, чтобы при случае потратить их с умом и пользой. И такой случай ему как раз вскоре и представился.
        В обозе всех армий без исключения среди нестроевых солдат всегда было много умельцев по любой возможной специальности. Пожилые уже солдатики, вволю навоевавшись в молодости и выжив после пары десятков лет под пулями и картечью, находили затем себя в каком-нибудь мирном ремесле. Кто-то из них точил сапоги, шил мундиры или амуницию, брил и стриг господ офицеров, лечил, готовил для имеющих деньги любые кушанья и напитки. Особо грамотные умельцы чинили повреждённое в боях огнестрельное или холодное оружие, готовили сложную приспособь в виде тех же пулелеек, шомполов, мерок для пороха и много-много ещё чего прочего, что только было нужно служивому человеку. Процветали в обозах и тайные дела. Желающие могли здесь найти платную любовь, спиртное и поиграть в азартные игры. Все виды порока в тыловых частях всегда были развиты гораздо более, чем в армейских строевых порядках, постоянно глядящих в глаза самой смерти.
        Более половины егерей из плутонга Егорова обзавелись, глядя на своего командира, личным пистолем. Все они были свидетелями того, как ловко Алексей владел им в городских боях, где расстояние между противниками было столь маленьким, что останешься ли ты в живых или нет зачастую решало наличие или отсутствие под рукой заряженного оружия.
        Пронырливый Федька-цыган и тут был на шаг впереди остальных и щеголял перед всеми с двумя пистолями за поясом. Как-то вечером у костра, глядя, как командир отливает двумя пулелейками свинцовые пули для своих пистолетов, он задал резонный вопрос, зачем господину сержанту так мучиться, когда эти пулялки можно иметь одинаковыми. Дескать, вона как наши фузейные пули к кажному ружжу ведь в плутонге подходють, а мне когда их лень отливать, так я завсегда могу хоть у того же Карпыча взаймы поспрошать.
        Лёшка посмотрел внимательно на Цыгана - а ведь в его словах действительно был резон. Он и сам давно хотел найти себе пару для того драгунского пистоля, с каким приехал на службу, да всё как-то руки до этого не доходили.
        - А ты можешь устроить так, чтобы я нашёл такой же пистоль, как вот этот? - и он кивнул на лежащее рядом оружие.
        - Да запросто, - кивнул эдак важно Федька. - Сведу, даже не сумлевайтесь, и ещё кому надо на ухо шепну, чтобы не драл втридорога с моего командира.
        - Хм, годится, - согласился Лёшка. - Тогда договаривайся на завтра, а то неровён час и уедет этот твой знакомец со всем своим обозом на зимние квартиры. Только я и вот эту винтовальную пищаль с собой захвачу, - и он кивнул на прислонённый к дереву трофей. - Здесь без особой пулелейки и хорошего шомпола не обойтись, а было бы интересно пострелять из такой-то вот дурынды. Как сам-то разумеешь, понимает твой знакомый в таких делах?
        Федька пощупал с уважением винтовку, заглянул вовнутрь и даже дунул в её ствол, после чего выдал с самым умным видом эксперта заключение:
        - Это ружжо, конечно, сильно хитрое, но и мастера тут не от сохи, а есть очень даже хорошие среди них, прямо из казённых заводов забритые за провинности в солдаты. Так что, небось, должны справиться, лишь бы им за это платили хорошо серебром. Завтра вечером к ним пойдём, и вы всё сами там вот и расскажете.
        На этом они с Фёдором и порешили.
        После дневных занятий, построений и всяческой суеты, сопутствующей вообще службе в большом полевом лагере, вечер принёс прохладу, спокойствие и умиротворение. Поужинав и проверив обязательный суточный караул, Лёшка закинул свой здоровенный трофей за плечо и отправился вслед за своим провожатым. Идти им пришлось прилично, на самый дальний конец лагеря. Чуть-чуть приподняв плетень, который окружал тыловое хозяйство, Федька проскользнул на карачках в открывшуюся дыру первым. Через пару минут из темноты послышался шорох, и в проёме показалась его кудрявая голова.
        - Можно, Пётр Ляксеич, айдати, - шепнул он. - Тихо всё там, ползите за мной. Они проползли от плетня до ближайших палаток, и там уже Цыган поднялся на ноги, отряхиваясь. - Всё, можно не бояться теперича, караулы только у плетней ходють, пойдемте уже за мной.
        В большой закопченной до черноты палатке слышалось какое-то скрябанье и скрежет. Зайдя вовнутрь, Егоров увидел освещённую несколькими светильниками походную мастерскую, с небольшими верстачками, столиками и скамейками внутри. Всюду здесь лежали груды различных инструментов, стволов, ружейных лож, пружин, скоб и непонятных железок. Внутри палатки работало трое. Один из мастеров, самый пожилой из троицы, которому на вид было более чем за пять десятков годков, одетый в меховую безрукавку и в короткие валенки, подошёл к посетителям. Голова его была совершенно плешивая, а чумазое лицо было какое-то острое и напоминало чем-то испачканного в саже зверька.
        - Что надо-то, сержант? - проскрипел он каким-то простуженным, с хрипотцой голосом и уставился вопросительно на Лёшку.
        - Гляньте, господин мастер, - только и произнёс Алексей, снимая с себя винтовальную пищаль.
        - Господин ма-астер, - медленно, словно пробуя слово на вкус, выговорил оружейник. - Давно меня никто так здесь при встрече не называл. Ну давай мне это своё чудо, - и он подтянул винтовку к себе. Минут двадцать он молча, не говоря никому не слова, разглядывал, тёр, щёлкал её казённой частью, собирал и разбирал механизм замка. Затем посмотрел внимательно на Алексея и проговорил: - Занятное ружжо у тебя, сержант, давненько я подобного не встречал. Сработано оно в Голландии годков эдак тридцать-сорок назад хорошим мастером и содержалось потом отменно. Трофей, небось? - и он опять взглянул на Лёшку.
        - Трофей, - кивнул, соглашаясь, тот. - Мной лично в последнем бою была сия винтовальная пищаль взята.
        - Ну-ну, - покачал головой оружейник. - Хозяин её прежний, видать, что большой любитель оружия был, и содержал он пищаль эту хорошо, ни одной ржавчинки я в ней при осмотре не нашёл. Ну что сказать, механизм у неё полностью исправен, ствол не исстрелян и нарезы не стёрты, да и вообще похоже, что из неё мало стреляли, видать, берегли сильно. От меня-то, что здесь нужно?
        - Шомпол, пороховая мерка и пулелейка надобны, господин мастер, - ответил Лёшка. - Ствол уж больно тут необычный, шестнадцать граней звёздочкой, и калибр у него маленький, трудно заряжать её будет, зато стрелять она должна отменно, баллистика у пули, если её правильно подобрать, станет твёрдая, думаю, на шагов семьсот прямого выстрела хватит, а может быть, даже и более того.
        - Ого-о, вы второй раз за сегодняшний вечер поражаете меня, юноша, - удивлённо покачал головой мастер. - Откуда такие знания и слова у молодого егеря только? Такое чувство, как будто я снова на Тульском казённом заводе в его калибровочной мастерской оказался, - оружейник задумался о чём-то своём и на целую минуту замолчал… - Нда-а, - наконец-то он вернулся к голландской винтовке, - задача эта, конечно, сложная, но вы мне определённо нравитесь, и я за неё берусь. Вообще, мне и самому будет интересно заняться чем-то новым, не всё же здесь весь вот этот хлам перебирать, - и он кивнул на груду брошенного в углу оружия. - Цену я вам за работу скажу, не торгуясь, по трудной работе будет и её стоимость, - и он, подумав, решительно кивнул головой, - три рубля, хорошо, для вас пусть будет два с полтиной, но другому я бы даже гривенник не скинул.
        - Годится, - кивнул, соглашаясь, Лёшка. - Сколько времени потребуется на сей ответственный труд?
        - Дня три мне будет точно нужно. Работа здесь весьма тонкая, особенно по калибровке, всё остальное - это уже так, мелочи. Самое хорошее, что пищаль не разряжена и внутри её родная пуля забита, как её извлечь - это я придумаю, а там уже и саму работу начну. Зайдёте сами или можете своего человека с деньгами прислать, я его уже знаю и ему верю, а задаток, рубль, вы сейчас оставите.
        Алексей выложил целковый на верстак и рядом с ним положил ещё два своих пистолета.
        - Мастер, согласитесь, всегда хорошо, когда пистоли одной системы, а у меня тут вот что, - и он кивнул на оружие.
        Оружейник покрутил турецкий, а затем русский драгунский пистолет и выдал своё заключение:
        - Турецкий, конечно, красив, слов нет, с хорошей отделкой и с орнаментом из восточной вязи, но наш, тульский всё равно в бою будет надёжнее, у него вон замок неубиваемый, да и вообще он осечек меньше даёт.
        - Именно так, - согласился Лёшка, - не подберёте ли ему пару?
        - Эти драгунские пистоли ведь совсем новые образцы, - пожевал губами оружейник. - В войска они только недавно пошли, - затем посмотрел пристально в глаза Лёшке и кивнул, - хорошо, когда вы придёте за винтовальной пищалью, оставите целковый и заберёте драгунский, а этот свой турецкий здесь оставите.
        «Занятный мастер, ушлый - подумал Лёшка, - с таким дело можно иметь, видно, жизнь хорошо мужика побила в своё время, коли с таким опытом он не на казённом заводе, а в армейской мастерской прижился».
        Точно таким же путем, каким они сюда проникли, Алексей с Федькой выбрались и наружу.
        Через три дня, как и сказал оружейник, Лёшка с Цыганом проник за плетень и стоял в той же палатке, что и ранее.
        - Держите свою пищаль, сержант, - мастер положил перед ними на стол винтовку. - И это всё тоже ваше - и рядом легли пулелейка в виде клещей, длинный шомпол с латунным набалдашником на одном конце и ограничителем на другом и мерка для пороха в виде небольшой чашечки. Рядом же лежали три конические пули с глубокими следами от нарезов по бокам. - Заставили вы меня потрудиться, сержант, - усмехнулся мастер, вытирая ветошью руки. - Но дело того стоило, пристреливать я её не стал, но и так видно, что всё поучилось как нельзя лучше, а эти пули вам как доказательство того, что это оружие работает. Всё хорошо в ней, но уж больно капризная эта пищаль, постоянно будет требовать самого внимательного ухода к себе. Вы вот за сколько времени свой штуцер заряжаете? - и он кивнул на торчащий из-за Лёшкиной спины ствол.
        - Ну-у раньше минуты четыре, может быть, чуть меньше требовалось, а сейчас, бывает, что и менее чем за три управляюсь, - ответил на вопрос Алексей.
        - Во-от! А тут все восемь будете возиться, а то и больше, потому как в бою такую-то дуру весьма не просто будет зарядить, да и чистить её придётся уже после второго выстрела. Так-то оружие, конечно, хорошее, но для простого боя оно точно не годится.
        - Учту, - кивнул Лёшка.
        - Ваш пистоль, - и мастер выложил рядом новенький, в масле драгунский пистолет со всеми его положенными приспособами в комплекте.
        Алексей же положил рядом полтора рубля сверх оставленного ранее задатка за винтовку, рубль за полученный пистолет, а рядом - обменный турецкий, и сбоку положил ещё один серебряный рубль.
        Мастер поднял вверх бровь и вопросительно глянул на егеря.
        - Тут лишний рубль или у вас ещё что-то ко мне есть, юноша?
        Алексей помолчал, чувствуя, как краснеет, и посмотрел прямо в глаза старому оружейнику.
        - Господин мастер, спасибо вам за вашу отменную работу, но мне действительно нужна ваша помощь. Мне позарез нужны штуцера для моей команды, желательно те новые образцы, которые только начинают выходить с Тульского казённого завода и поступают в войска. И я готов заплатить за них серебром сразу.
        Оружейник усмехнулся и, отодвинув от себя последний целковый, покачал отрицательно головой.
        - Вы меня явно не за того принимаете, юноша, у меня ведь сейчас нет в кармане целого оружейного завода. Вы-то хоть сами-то понимаете, что значит тульский штуцер? А я-то как раз это хорошо знаю. Их опытные образцы разработали ещё в 1765 году, как раз после того, как начали создаваться ваши первые егерские команды в войсках, а своего хорошего нарезного оружия в России считай что не было. Потом ещё три года доводили его до ума, и только пару лет назад он штучно начал приходить в войска. В этом году хорошо если на всю армию их пара десятков пришла. Ну не успевают наши казённые заводы его в больших количествах ладить, и вся трудность тут в сложном стволе! - и он развёл в сердцах руками. - Может быть, лет через пять-десять и будет что-нибудь по-другому, но только вот не сейчас, - и он как-то грустно покачал головой. Как видно, эта тема была для него болезненна.
        - Господин мастер, мне очень нужно, сведите меня с тем, кто мне поможет, а я вам заплачу! - и Лёшка снова придвинул свой рубль вперёд.
        - Вы настолько богаты, чтобы отдавать деньги, вооружая штуцерами свой плутонг? Вам досталось наследство от богатого папеньки, молодой человек, и вы не знаете, куда его пристроить? - с какой-то скрытой издёвкой на лице спросил его мастер.
        - Я получил их за взятие крепости. За то, что взошёл на вал в числе первых и там выжил. А выжил я только благодаря моим людям, и мне не стыдно потратить все призовые, чтобы вооружить их самым лучшим оружием в мире. Уж они-то, постоянно рискуя, этого точно достойны! - чётко выговорил Лёшка, козырнул и развернулся к выходу. - Честь имею! Прощайте, мастер, спасибо вам за всё, пошли Фёдор!
        - Стойте! - остановил их окрик оружейника. - Простите старого дурака за мою глупость, я ведь не знал всех этих подробностей. Ждите здесь, я попробую что-нибудь для вас сделать, - и он вынырнул из палатки в ночь.
        Не было его долго. Целый час пришлось просидеть егерям на скамейке, и в голову начали закрадываться всякие подозрения, когда мастер вернулся с каким-то толстеньким, проворным средних лет мужичком, одетым в тёплый стёганный халат. По всему было видно, что толстячок был не из простых. Это стало понятно по тому, как он по-хозяйски оглядывал всё вокруг, а мастер быстро приставил ему, вытерев насухо, самый лучший из имеющихся стул.
        - Пусть ваш человек выйдет подальше, а лучше и вовсе за эту дыру в плетне, - каким-то бесцветным тоном прогундосил толстячок.
        Федька по кивку своего командира собрал всё оружие и приспособы со стола и затем вышел в ночь.
        - Вы знаете, сколько стоит для казны наш тульский штуцер? - опять прогундосил собеседник.
        - Да, - кивнул Лёшка, - пять рублей, как мне сказали ещё зимой в отцовском имении.
        - Пять с полтиной, если быть точным, - поправил его толстячок. - А за сколько его берут по о-очень большо-ому знакомству с завода и лишь единицы избранных, это вы тоже знаете?
        - Нет, - покачал головой Лёшка, - но я думаю, что по двойной цене.
        - Хм - хмыкнул собеседник, - почти попали, мой друг, аж по двенадцать целковых серебром. Но здесь, в армии, их цена будет ещё более высокой. Потому что они идут штучно, и никто не хочет просто так рисковать, если кто-то в лагере из большого начальства вдруг увидит у вас этот новенький и редкий штуцер.
        - Здесь нет риска, - покачал головой Егоров, - мы из армии Румянцева и на днях уже уходим к себе. Так что за это вы можете быть совершенно спокойны.
        Толстячок покачал головой, подумал и кивнул, соглашаясь.
        - Хорошо, тогда у меня есть для вас три штуцера, но вам это будет стоить шестьдесят рублей.
        - Уважаемый, у меня нет таких денег, и я готов отдать пятьдесят целковых не торгуясь, прямо сейчас же или же тридцать рублей, но только за два штуцера - твёрдо ответил местному армейскому коррупционеру Лёшка. - Если вы на это не согласны, то я ухожу сейчас же, - и он сделал разворот в сторону входа.
        - Стойте, юноша, ну кто же так делает дела. Не-ет, никогда вам не быть интендантом, - обиженно проворчал толстяк.
        «Это точно, - подумал про себя Лёшка. - Да я лучше под пулями, чем вот с такими бок о бок тут службу тащить».
        - Ждите здесь, - и лениво кивнув мастеру толстячок вышел за полог.
        Через полчаса Лёшка в лихорадочном возбуждении перебирал три новеньких, лоснящихся жирной смазкой штуцера. Всё было в порядке, оружие было в идеальном состоянии, все приспособления были в комплекте, и Егоров выложил стопку из пятидесяти рублей на всё тот же стол. В его кожаном кошеле было опять пусто.
        - Удачи вам, сержант! - кивнул ему оружейник, убирая в мешочек деньги. - И помните об уговоре с нашим интендантом - штуцера здесь в лагере не показывать, а уж в своей армии скажете, что их у турок при штурме Бендер отбили, а как они к ним попали, так вы не ведаете.
        - И вам удачи, - попрощался с мастером Лёшка. - Может, и свидимся когда, и я к вам вновь обращусь, - и он с усмешкой кивнул на плечо, на котором приличной тяжестью висело такое дорогое для него оружие.
        Глава 6. Обоз идёт на Фокшаны
        Шестого октября основные части второй русской армии Панина, разделившись на три дивизии, начали расходиться на зимние квартиры.
        Драгунский и карабинерный полки, с двумя батальонами гренадёр и казаками, посланные на помощь из первой армии, были отпущены Паниным к себе на Дунай. Егерскому батальону Кутузова было предписано задержаться на месте для встречи обоза, уже вышедшего сюда со стороны Полтавы.
        Михаил Илларионович рвал и метал, мало того что ему не дали вместе со всеми своими частями первой армии убыть к себе, пока ещё стояла хорошая погода, так ко всему ещё было предписано встать на охрану того имущества, которое нерасторопные интенданты Панинской армии пока не успели отправить к местам зимнего квартирования. Армия же Румянцева в это время совершила от Кагула рывок на юг, угрожая всей турецкой войсковой группировке под Бухарестом, а это без малого шесть сотен вёрст пути по осеннему бездорожью. И когда егеря соединятся со своими родными частями, теперь было непонятно.
        Восьмого октября Алексей сменился с караульной службы, обработал и перебинтовал своих раненых, провёл занятия по действиям стрелков в боевой линии, а затем построил свой плутонг и с торжественным видом вручил новенькие штуцера троим своим лучшим стрелкам: Ивану Карпычу, Потапу и Тимофею.
        - Владейте ими по праву, братцы, вы такое оружие заслужили! А эти тульские штуцера отныне будет личным оружием для всей нашей команды, и коли удастся, так со временем и всех ими вооружим в нашем Апшеронском плутонге!
        Теперь у них было пять единиц личного нарезного оружия, не считая ещё ту огромную голландскую винтовку, которую он уже успел как следует пристрелять.
        Калибр у неё был раза в полтора меньше, чем у штатных штуцеров, соответствуя по меркам XXI века, на глазок, около 10 - 11 мм. Била она точно и уверенно шагов на четыреста и даже пятьсот, но и с семисот, если очень хорошо постараться, можно было положить пулю в ростовую мишень, а это как-никак расстояние в пятьсот метров. Для удобства прицеливания на рамке ствола был постоянный и три откидных щитика-целика, на двух крайних и вообще в них были вставлены хитрые небольшие колечки. У постоянного целика стояла цифра 200, у остальных - 350, 500 и 700, что соответствовало, как понял Лёшка, количеству шагов для отстрела цели.
        Наконец-то с севера, со стороны Дубоссар, притащился обоз из двадцати больших повозок и десяти полевых восьмифунтовых единорогов, при зарядных повозках-передках на каждое орудие. Всех своих раненых, кто шёл на поправку, но пока ещё не мог передвигаться далеко пешком, посадили на эти повозки и наконец-то уже двинулись на юг. Расстояние до родной армии, стоявшей, по словам фельдъегерей, под Фокшанами и под крепостью Браиловым, планировалось преодолеть за три недели. Одиннадцатого октября отряд начал своё движение, а уже двадцатого, не доходя вёрст десять до Кагула, вдруг ударили обложные дожди. Последние пятьдесят вёрст до переправы через Дунай отряд тащился по размытым дорогам целых три дня. Колёса обозных фур и единорогов застревали в вязкой грязи и вперёд удавалось двигаться, только облепив весь транспорт егерями, выталкивающими все эти «средства передвижения» под злой солдатский матерок. Два дня длилась переправа на паромных судах и на баржах через широкий Дунай. Сонные паромщики никуда не спешили, не прельстила их и обещанная награда за скорость. Двадцать шестого октября переправившийся отряд
продолжил наконец-то движение от правого берега реки в сторону Фокшан, а через день дожди наконец-то прекратились, и из-за туч опять выглянуло не по-осеннему жаркое солнце.
        Впереди было ещё около пятидесяти вёрст по хорошей, просыхающей буквально на глазах дороге, когда одновременно случились поломки на одной из больших обозных фур и на колесе лафета единорога. Кое-как их дотянули до небольшого села под названием Гривица и уже здесь остановились на постой.
        До Фокшан оставалось всего пару дней хода, но последний гонец, следующий в Санкт-Петербург с государственной почтой, подсказал Кутузову, что армия Румянцева скоро снимается со стоянки и уходит затем в сторону Бухареста. Михаил Илларионович принял решение её догонять.
        - Ну что, Егоров, оставляю весь твой плутонг на охрану вот этих обозных остатков. Местный кузнец обещал всё поправить за завтрашний-послезавтрашний день, ему уже за то сполна уплачено, так что потом следуйте сразу же за нами. Догнать вы нас навряд ли догоните, но хотя бы поближе к нам будете. А я, как мы в основную армию придём, для вашего сопровождения казаков попрошу прислать, хотя это, наверное, уже лишним будет, здесь ведь хорошо турок подчистили, и они вон все в сторону Бухареста, к своим главным силам откатились.
        Что же, приказ был получен, и Алексею оставалось его только лишь выполнять. Помимо фуры и единорога с зарядными передками оставили им и ещё одну не вызывающую доверия фуру с нагруженным в неё провиантом, и кузнец с подмастерьями правил всем им тележную ходовую часть. Провозился он со всем этим до самого позднего вечера, и выступать егеря решили следующим ранним утром.
        К ночи подъехали ещё три открытые повозки с шорным имуществом для конных полков, и теперь из Гривицы выступал по южному тракту уже неплохой обоз. Впереди следовали две крытые, обтянутые на дугах грубым сукном фуры, которые здесь порою называли на восточный лад арбой. За фурами следовали три открытые повозки, а замыкали колонну восьмифунтовик единорог при четвёрке лошадей и его зарядный передок с двумя лошадьми. Под началом Егорова было семнадцать боеспособных солдат-егерей при капрале Карпыче. На повозках ехал ещё пока слабый для пеших переходов Ермолай и подвернувший недавно ногу рыжий Фома. Артиллерийской прислуги было восемь человек, из которых старшим был усатый фейверкер Аристарх. Обозников в команде было семеро, и за хороших солдат их Лёшка не считал.
        Несмотря на то, что всё вокруг было спокойно, Алексей решил поостеречься, помня, как быстро это мнимое спокойствие и уверенность оборачивается трупами боевых товарищей и большой кровью для всех.
        Впереди и сзади медленно катящегося обоза следовали по двое, а в боковых дозорах - по трое егерей, остальные стрелки были распределены по повозкам. Впереди уже блеснул Бырлад, небольшая речушка, почти полностью пересыхающая в июле и набирающая силу весной и осенью. Дорога под уклон шла к её броду, и повозки размеренно катили, поскрипывая колёсами. Вдруг от головного дозора, следующего шагах в ста впереди, раздался тревожный крик Фёдора. Лёшка, следуя на передней фуре, привстал с места и, вглядываясь вдаль, приставил ко лбу ладошку. На броде не более чем в версте от них переходили на левый берег конные порядки какого-то непонятного подразделения. На драгун или карабинеров они похожи не были. «Скорее всего, это большой казачий разъезд», - подумал Лешка, продолжая вглядываться вдаль. И всё-таки поберечься следовало, хотя им и сказали, что дорога тут безопасная!
        - Внимание всем! Все повозки в круг! Лошадей стреножить и привязать внутри. Распределиться по местам! Аристарх, орудие к бою! Выставляй его в сторону брода и для начала заряжай дальней картечью!
        Всё задвигалось в отряде, выстраивающем на месте остановки небольшую походную крепость.
        Тысяча Ахмеда попала под удар русских вначале под Ларгой, а потом понесла потери от картечи и стрелков в страшном Кагульском сражении. Преследующие его отряд донские казаки разбили замыкающую сотню и ударили по ним около Дуная, вырубая татар на берегу и заставляя скрываться от них в реке вплавь. Часть воинов Ахмеда погибла под казачьими шашками, кто-то утонул в волнах, а большая их часть рассеялась по Дунайской равнине, спасая свою жизнь самостоятельно. И теперь под его началом было чуть больше двух сотен всадников. Нужно было соединиться с главной ордой хана Каплан Герая и уже потом уходить к себе в Крым. Ахмед был очень зол на весь белый свет за все те неудачи, что постигли его лично и всех его воинов в этом несчастливом году.
        «А ведь как всё хорошо начиналось! Какие щедрые обещания давались турецким султаном его верным вассалам в лице крымских татар и татар других подвластных Стамбулу орд. Какие огромные турецкие и татарские войска были собраны в междуречье Дуная, Днестра и Прута. И где все они теперь? Разбиты на голову, а кто из них ещё живой, бегут от этих ненавистных русских кто куда. Но ничего, он ещё вернётся сюда с новыми воинами, и тогда его клинок сполна напьётся их кровью!» - именно так думал тысячный, понукая своего коня, вступающего на брод неширокой речки.
        - Повелитель! Впереди небольшой обоз русских, человек в сорок, их мало, и они идут к нам навстречу! - доложился Рашид, его верный сотник, не бросивший своего господина в этом трудном походе.
        - Говоришь, сорок человек при небольшом обозе? - протянул Ахмед, вытянув в щёлочки свои и без того узкие глаза. - Ну что же, похоже, нашим клинкам не придётся теперь долго ждать, и они уже сегодня утолят свою жажду! Главное, оставьте нескольким из них жизнь, не убивайте их сразу, пусть русские ползают перед нами в пыли и умоляют нас о быстрой смерти! Вперёд! - и он махнул плёткой в ту сторону, откуда только что прискакал его передовой дозор.
        - Это татары! - встревожено протянул Егор, взводя курок своего штуцера. У него был самый острый глаз в команде, и ему следовало доверять. Да Алексей и сам понял, что никакие это не казаки, видя, как разворачивается в лаву от речного брода конница.
        - Внимание всем! Огонь по готовности! Из-за повозок никому не вылезать! - отдал он команду, беря на мушку свою первую цель.
        Бабах! - грохнул единорог, посылая крупные пули дальней картечи вдоль дороги, туда, где наступающие всадники неслись более кучным порядком. Картечь, уйдя к цели с истошным воем, свалила в шагах семистах кучу всадников и их лошадей. А прислуга орудия спешила заложить новый заряд, но теперь уже ближней картечи.
        «Шестьсот, пятьсот, четыреста шагов», - считал про себя Лёшка, готовясь к выстрелу.
        Бах! - хлопнул штуцер Егора. Бах! - выжал спусковой крючок Алексей. Бах! Бах! Бах! - раздались хлопки других «нарезников», сбивая цели на дальнем расстоянии. А Егоров, уже подхватив гладкоствольную фузею и выбирая новую жертву, взвёл на ней курок. Теперь самым главным была скорострельность, нужно было сбить атакующий порыв татар, не дать им задавить стрелков и ворваться внутрь импровизированной крепости.
        Татарская конница шла со свистом и улюлюканьем, накатывая волной на обороняющихся. Двое обозных не выдержали и, выбежав из под фур, припустились в сторону недалёкого перелеска.
        «Вот дурни! - подумал Лёшка про себя. - Ну ведь не уйдёшь ты на своих ногах от коня, вот что страх-то с людьми делает!»
        Бах! Бах! Бах! - послышались хлопки выстрела фузей, и Алексей, прицелившись, выстрелил из своей. А с неба с противным свистом уже сыпались стрелы. Алексей, стоя на корячках за широким колесом фуры, засыпал в ствол порох из надкусанного патрона, закатил туда же пулю, утрамбовал заряд шомполом, используя в качестве пыжа патронную бумагу, затем высыпал порох на полку и взвёл курок. Бах! - в ста шагах от него всадник выронил свой лук и выпал из стремян на землю. Бабах! - ближняя шрапнель орудия ударила в самую гущу татар, калеча и разрывая тела людей и лошадей. А уполовиненная орудийная прислуга загружала в ствол новый картечный заряд. Лешка, перезаряжая фузею, выглянул из-за колеса. Щёлк! - и около его головы в колёсный обод фуры впилась стрела, её древко аж загудело, вибрируя от сильного удара. Бах! - Лёшка выстрелил, выбирая для себя очередную цель.
        Наступила какая-то пауза в схватке, когда ни одна из сторон не добилась пока победы, и нужен был лишь толчок, чтобы перевесить эту пресловутую чашу весов в чью-либо сторону.
        Татары, рассчитывая на лёгкую победу в сшибке с небольшим русским обозом, не разглядели и не учли, что в нём следует ещё и орудие со своей прислугой. Да и эти человечки, что мелькали по сторонам от повозок и в них самих, не простые обозные солдатики, а Яшел шайтанар - «Зелёные дьяволы», берущие всегда большую кровь у врага. И теперь они, понеся серьёзные потери, кружили вокруг укреплённого стана, засыпая его стрелами.
        - Ага-а, - всмотрелся чуть дальше этой круговерти Лёшка, два джигита волочили на длинных арканах за собой двух пойманных обозников, и направлялись они именно к той кучке всадников, что стояла чуть в отдалении от основных татарских сил. Возле бунчука с развевающимися конскими хвостами стоял на коне, как видно, предводитель всей этой вот банды, и именно к нему и подтащили пойманных несчастных.
        - Ребята, прикройте меня! - крикнул Лёшка и нырнул в прореху плотной ткани, что была натянута на дуги фуры. Голландская винтовка лежала на своём прежнем месте, прикрытая сеном. Лёшка проверил её и выставил в ту дыру, что смотрела в сторону татарского начальства. Расстояние до цели было шагов шестьсот, ну или, может быть, чуть больше, и Алексей выдвинул крайний целик на самый дальний бой. Вокруг слышались крики, визг и выстрелы. Полог фуры прошивался насквозь стрелами, а стрелок слился со своей винтовкой, став с ней буквально единым целым.
        Вдох-выдох, ещё медленнее, вдо-ох-вы-ыдох, и маленькая фигурка вдали плотно легла в прицел. Вдох-выдох-вдо-ох… - и Алексей медленно потянул за спусковой крючок. Винтовка бабахнула, ударив его в плечо сильной отдачей, и всё вокруг заволокло дымом от сгоревшего чёрного пороха. Сразу же несколько стрел впились в то место, где только что лежал егерь, а он же уже щучкой вылетал из фуры. Как он ни спешил, а плечо саднило от резкой боли, видать, одна из стрел вскользь всё-таки взрезала кожу плеча и ушла дальше, и теперь по руке скатывался маленький красный ручеек, орошая собой румынскую землю.
        Лёшка огляделся. Все его егеря занимались привычным делом, перезаряжая фузеи и ведя прицельный огонь. Пушка стояла одна, и около неё вповалку лежал почти весь её расчёт. Топот кружащих вокруг повозок всадников вдруг начал стихать, в фуру ударила на излёте последняя стрела и всё стихло.
        - Ушла! Ушла татарва! - ликующим голосом прокричал Федька, подбегая к командиру. - Ляксей Петрович, ты там подстрелил вроде кого? Падал там такой самый важный у войскового бунчука, - и он кивнул в сторону уходящих крымчаков.
        - Да не знаю, Федь, - поморщился Алексей, расстегивая доломан. - Далеко было, дымно, да и времени не было мне разглядывать. Углядели, видать, меня эти и стрелами сыпать начали.
        - О-о-о старшой, да ты в крови весь! - встрепенулся егерь и помог снять зелёную куртку. - Сейчас, сейчас, не спеши, главное, только!
        Через минут десять к обозу подскакала казачья сотня. Первым делом казачки проскакали вокруг оборонительного круга, а потом спешились и прошлись по поясам и одёже убитой татарвы.
        - Помощнички, блин! - зло сплюнул Федька. - Эдак и мы бы могли там пошарить, как-никак это вся наша работа, - и он кивнул на поле вокруг крепости, усеянное трупами.
        - Брось, Федька, не стоит оно того, - покачал головой Лешка, отряхивая свой запылённый мундир. - Ничего ты с этих крымчаков не возьмёшь, так, если только связку, другую ушей ну или пару мелкой монеты с ниткой бисера. Большой барыш туда ушёл, - и он кивнул в сторону пыльного облачка, оставшегося от потрёпанных в бою крымчаков. - Мелочи это всё, главное, что живы остались.
        - Есаул Писаренко Фёдор Евграфович! - представился подходящий с тремя подручными чернобровый казак. - Сотник третьего полка донского казачьего войска.
        - Старший сержант Егоров, - козырнул Лёшка. Апшеронский полк Колюбякина.
        - Хорошо вы тут повоевали, сержант, - покачал головой казак. - Десятка четыре точно этих на землю сбили. Жаль, что мы к вам не успели подскочить, так бы к ним с задов очень было бы удобно от брода зайти, - и он мечтательно покачал головой.
        - Да и нам досталось, - Лёшка нахмурился и кивнул в ту сторону, где возле дороги уже выкладывали рядком убитых.
        Казаки стянули папахи с головы и степенно перекрестились:
        - Царствие небесное и вечная память павшим воинам!
        Караван потерял десятерых. Из егерей был убит рыжий Фома, не успевший выпрыгнуть из своей повозки и пробитый в ней аж пятью стрелами. Расчёт единорога был выбит почти полностью, и рядом с фейерверкером лежали пятеро его канониров. Из обозных вынесли одного, мужик оказался не трусом и до последнего отстреливался из своего старинного мушкета.
        - Там вон ещё двое ваших лежат, - кивнул подошедший казак в ту сторону, где стоял когда-то старший из крымчаков. - Только уж больно посечённые они, вы это, мешки с собой возьмите, что ли, чтобы их с земли собрать.
        - Займитесь! - кивнул старшему обозному Лёшка. - Хоть тут от вас толк будет, весь бой под телегами пролежали не в пример вот этому воину, - и он показал на убитого обозного.
        Казаки ушли по следу татар, а обоз, похоронив павших и перевязав раненых, встал на ночёвку. Половина лошадей была побита в схватке, и нужно было им дать отдых, а потом уже двигать в сторону Фокшан. Всё оружие было заряжено, оставшиеся на ногах двое артиллеристов перезарядили орудие картечью и выставили его напротив дороги, откуда их было удобнее всего атаковать.
        Но ночь прошла спокойно, и утром небольшой караван выступил на юг. Лошадей было мало, и оставшихся берегли, все те, кто мог передвигаться, шли теперь около повозок с оружием наготове. Из егерей на них теперь ехали только раненые Ермолай, Ваня Кнопка и получивший повторное ранение в руку Потап.
        Облако пыли вдали заметили загодя и походную крепость из сцепленных повозок поставили быстрее прежнего, опыт как-никак у людей уже был. У наведённого в сторону приближающейся цели орудия с зажжённым запальником застыли канониры. Егеря залегли между повозками. Даже обозные приготовились к бою, помня, что стало с их двумя захваченными совсем недавно товарищами.
        - Отбой, братцы, это наши едут! - скомандовал Лешка, разглядев в подходящей кавалерии гусарские доломаны.
        - Ротмистр Гущинский, Ахтырский гусарский! - представился командир бравых гусар, не слезая с коня. - Почему так медленно двигаетесь, сержант, вы уже два дня как в Фокшанах должны быть? - и загарцевал на гнедом красавце.
        - Старший сержант Егоров, Апшеронский пехотный, - козырнул Лёшка устало. - Потому как воевали с конницей противника в количестве трёх сотен, ваше благородие, сами отбились, но остались без половины тягловых лошадей.
        Ротмистр проехал вдоль повозок, оглядывая пробитое во многих местах стрелами полотно фур, сколы и выбоины на телегах и на лафете орудия, раненых в окровавленных бинтах, не выпускающих из рук фузеи.
        - Какие потери, Егоров, сколько повозок пришлось бросить?
        - Девять рядовых и один младший фейверкер, - ответил вяло Лёшка. - Повозки и орудие с передками всё здесь, в целости, стрелами только побитое всё, - надоело ему уже тянуться перед каждым начальником, устал он за эту дорогу, устал…
        Ротмистр посмотрел на него внимательно, покачал молча головой, козырнул и отъехал в сторону.
        Через два дня, пятого ноября, небольшой обоз прибыл в ставку первой армии, где интенданты тыла приняли у сержанта всё по описи, ворча над каждой побитой и продырявленной епанчой, кафтаном или седлом и обещая всё вычесть из попорченного из его скромного унтерского жалованья. Но Лёшке уже было всё равно, он вернулся в свою команду, и ему хотелось теперь просто выспаться под этот мерный шум зарядившего с утра дождя.
        Глава 7. Засада
        Генерал-аншеф Румянцев поставил перед своей армией задачу закрепиться на левом берегу Дуная, используя то, что противник потерпел поражение сразу в несколько ключевых сражениях 1770 года, понёс при этом большие потери и утратил всякую стратегическую инициативу. Его нужно было отогнать дальше на юг, полностью очистив левобережье, а потом занимать зимние квартиры в треугольнике Измаил, Яссы и Бухарест. Бухарест в этом случае выдавался бы глубоко вперёд, создавая угрозу турецкой группировке войск в Болгарии и прикрывая все занятые русскими земли в Румынии, Молдавии и Приднестровье. Немаловажно было то, что этот город был не маленький, и в нём вполне можно было бы разместить с должным комфортом все основные войсковые подразделения вместе со штабом армии и с её тылами. Но до этого его ещё нужно было взять.
        В сторону Бухареста готовилась к отправке сводная бригада под командованием бригадира Гудовича. В её состав вошли Апшеронский, часть Тенгинского и Муромского пехотных полков, Вербованный казачий полк, два гренадёрских батальона, команда гусар, донские казаки и шесть полевых орудий.
        Отдохнуть Алексею не пришлось. На следующий день поручик Куницын, получивший новый офицерский чин за успешные действия своей команды при Кагуле, выстроил своих егерей и зачитал приказ командующего идти на Бухарест.
        - Выступаем в поход завтра. На всю подготовку нам даётся лишь один день. Полковник Колюбякин за все былые заслуги явил нашей команде милость и разрешил комплектовать её полковыми охотниками по нашему усмотрению до положенных штатов. Самые большие потери у нас в плутонге Егорова после Бендер, так что действуй, Алексей! По твоему дядьке я своего обещания не забыл и слово перед штабом замолвил, так что забирай своего дядьку из обоза, но гляди, чтобы он как молодой рекрут тут у нас бегал!
        «Откуда такая доброта вдруг взялась? - думал, гадал Лёшка. - Начальство ведь никогда и ничего просто так не делает, видать впереди такие дела, какие только егерям под стать, вот и явили милость. - Ладно, пока есть такая возможность, буду набирать в плутонг нужных людей».
        На вечерней поверке у него в строю стояло двадцать восемь рядовых, при повышенном до унтера Макарыче и двух капралах Иван Карпыче и новопроизведённом в начальственный чин Егоре. Унтер Зотов перешёл в соседний плутонг в сержанты, заменив там недавно покалеченного Савельева.
        Матвей сдал свой обозный плутонг и перешёл рядовым в егерскую команду. Его всё устраивало.
        - Накомандовался, чай, за всё время, пригляжу хоть тут за тобой! - ворчал старый солдат, примеряя новую форму. С собою из обоза он принёс по просьбе Лёшки целый ящик старых гренад, которые в войсках уже не применялись с десяток лет, и ценности они для интендантов никакой не представляли.
        Из старой артели в строю стояли фурьер Макарыч, капралы Карпыч с Егором, рядовые Фёдор, Тимофей и поправившиеся от ран Потап, Ермолай и Кузьма. А за спинами пятерых егерей, включая и самого Лёшку, виднелись стволы штуцеров. Такого количества нарезного оружия не то что плутонг, ни одна рота во всей первой армии не видела. И придраться тут было не к чему, четыре из них считались личным оружием и дальнейшему перераспределению не подлежали - частная собственность в Российской, как и когда-то в Римской, империи была свята.
        - Да, Алексей, чуть больше трёх месяцев всего-то прошло, а ты вон как уже изменился! - кивнул ему Сенцов, получивший за Кагул подпоручика. - Слышали мы здесь и про то, как ты знамя с янычарским полковником взял, и про Бендерский вал со сто целковыми, и про твои новые штуцера. Но самое интересное, это тот ваш вечерний бал, когда вы полночи у костра после ужина с офицерами из штаба песни орали. Вот именно после того же у нас сарацинское зерно начали готовить. До этого все мимо него проходили, никому до него ведь интереса не было, а тут распробовали его, и теперь уже «днём с огнём» не найдёшь!
        - Да ладно, Серёг, скажешь тоже, песни орали. Я, как всех там накормил, в палатку свою ушёл и уснул сразу же, умаялся ведь здорово, а на завтра в поход нужно было выступать, - оправдывался перед другом Лёшка. - А штуцера нам большой кровью достались. Под Бендерами жестокая битва была, я даже не чаял тогда, что и выживу вообще. Вот ребятки мне помогли, прикрыли. А насчёт риса, ну этого, как его там, сарацинского зерна, так ты не переживай, посылай человека к нам, мы для тебя отсыплем его сколько надо, ребята хорошо им на будущее запаслись… Ты бы замолвил слово перед Смоляковым, у вас там боец в роте один хороший есть, Ванька Кудрявый, из моего старого плутонга, стрелок он отменный и руки у него сильные. Я видел, как он борется потехи ради, и тяжеленые ядра как далеко мечет. Из кузнецов паренёк родом, дюже здоровый. Мне бы он в егерях такой сгодился.
        - Так ты же себе набрал вроде плутонг? - удивился Сенцов. - Тебе ведь всё равно никто больше положенного не позволит в нём людей иметь, сам ведь понимаешь, поря-ядок.
        - Да поня-ятно, - протянул Лёшка. - Это я на будущее уже думаю. Сам ведь понимаешь, какая война злодейка, места в егерях всегда освобождаются, как ты своих ребят ни береги. Ну что, замолвишь за Ваньку словечко?
        - Ла-адно, - протянул подпоручик, - так и быть, замолвлю. Смоляков к тебе хорошо относится. Только не раньше того, как мы Бухарест возьмём и на квартиры там встанем.
        - Идёт, - улыбнулся Лешка, и они пожали друг другу руки.
        Основная бригадная колонна шла на юг в окружении дальних конных дозоров. Казаки с гусарами проскакивали небольшие перелески, осматривали русла речек, балок и все те низины, где удобнее всего было устроить засаду. Иван Васильевич Гудович, командующий сводной бригадой, был человеком решительным и суровым, порядок в его подразделениях был на высоте, и все несли свою службу исправно. Два турецких заслона, у Рымника и Бузэу, были сбиты с ходу русской конницей и откатились к большому лесному массиву, начинавшемуся за Урзиченями. Пехоте вступить в дело случай пока не представился, и русские войска шли широкой колонной по Нижнедунайской низменности.
        Лёшкин плутонг по предписанной диспозиции шёл в головном пехотном дозоре, постоянно взаимодействуя с казачьими разъездами. Вот и сейчас к ним подскакал десяток донских казаков и, красуясь перед зелёной пехотой, лихо гарцевал на своих горячих конях.
        - Есаул велел передать, что с того валашского селения турка совсем ушла, можете туда вступать и не бояться, - с усмешкой бросил казачий урядник. - А далее за селом уже леса густые начинаются, так мы пока далеко в них не заходили, по соседним перелескам только прошлись.
        - Ладно, разберёмся, - кивнул Алексей и крикнул рассыпавшему цепью по двое плутонгу: - Через версту будет валашское село, казаки говорят, что там спокойно, но всем ушки держать на макушке! Дома проверять тремя двойками и со всеми предосторожностями, как мы ранее и обговаривали! Вперёд!
        - Чудной ты, сержант, или боязливый больно, - усмехнулся урядник. - Сказали же тебе, тихо там, ну да как сам знаешь! - и разъезд с гиканьем поскакал по своим казачьим делам.
        В небольшом валашском селе, стоявшем на оживлённом Бухарестском тракте, куда как раз сейчас вступали егеря, было на удивление тихо. Лёшка поднял и опустил ладонь руки, согнув её в кисти. Все тут же присели на корточки и затаились с ружьями наизготовку. Тихо, как же было тихо в этом селе. Больше тридцати домов крытых соломой глядели на мир через небольшие окошки затянутые бычьим пузырём. Не брехали в селе собаки, не мычала в сараишках скотина, бабы и мужики в традиционных меховых безрукавках не выглядывали с боязливым любопытством из строений или из-за плетня.
        «Настораживала эта вязкая тишина Егорова, ох как настораживала. Было в ней что-то противоестественное, хоть бы курица какая пробежала или тот же дымок взвился над крышей. Нет же, вымерли тут все, что ли, разом? Казаки говорят, всё проверили и всё тут спокойно. Но бережёного ведь Бог бережёт!» - думал Лешка, всматриваясь вперёд.
        - Внимание, плутонг! Работаем, как я и говорил, шестёрками по три пары стрелков, только теперь по две шестёрки на дом - одна шестёрка проверяет, вторая в ста шагах дом на прицеле держит, а штуцерники - позади всех! Шестёрка Егора со мной в резерве. Остальные разобрали свои дома! Вперёд! - и он махнул рукой.
        Шли по улице, проверяя последовательно дома и хозяйские постройки внутри дворов. Пара человек проверяла дом, затем сараишку или амбар. Трое страховали дверь и окошко, штуцерник же держал на прицеле всё строение поодаль. Страхующая шестёрка в это время залегала в укрытии, взяв дом в дальнее кольцо.
        - Первый дом - чисто, сараи - чисто. Второй через улицу - чист, - доложились капралы.
        - Третий дом - чист, четвёртый - чисто! - крикнул Карпыч. - Но тут, Ляксей Петрович, кровища песком закидана у порога и на стене кровавые брызги, всё свежее.
        - Сторожко, ребята! Сторожко идём! - крикнул Лёшка и, идя по самой середине улицы за резервной шестёркой, плотнее сжал свой штуцер.
        Пятый и шестой дома встречали егерей таким же молчанием, как и прежние. Левая команда опередила немного своих соседей, и в дверь избы шагнул самый молодой из солдат - Репкин.
        - А-а-а! - раздался его резкий крик, а затем какое-то бульканье.
        - Тревога! - крикнул Карпыч, и один за другим около дома захлопали выстрелы.
        От домов в сторону резервной шестёрки и Лёшки с Матвеем отбегали обе команды, и то один, то другой из них, чуть отстав, разворачивался и стрелял в толпу преследовавших их турок из без малого трёх десятков человек. А от калитки того дома, где напоролся на засаду Ефим Репкин, отдавал громкие команды высокий турок в красной феске с кисточкой.
        - Егор, сними старшего! - крикнул своему снайперу Лёшка и рявкнул резерву: - Штыки примкнуть! Все в линию, целься!
        Бах! - хлопнул штуцер Егора, и турецкий командир, откинувшись назад, сполз по забору на землю.
        Толпа егерей проскочила за спины восьми товарищей, разворачиваясь там и защёлкивая на фузеях штыки.
        - Огонь! - скомандовал Лёшка, выцеливая турецкого унтера, бегущего чуть сзади и подбадривающего своих солдат гортанными криками.
        Бабах! - одновременно хлопнул фузейный залп, и в набегающую толпу ударило семь пуль. Лёшка, резко закинул штуцер за спину и, выхватив пистолеты, разрядил и их, отступая под защиту штыков.
        Только что храбрые, турки, оставшиеся без командиров и потеряв убитыми и ранеными восьмерых товарищей, загомонили и начали потихоньку пятиться назад. Духу идти в рукопашную с этими людьми в зелёном им не хватило.
        - Заряжай! - скомандовал Лёшка, сам стаскивая штуцер со спины и откусывая кончик патрона.
        Все три десятка егерей сейчас слаженно делали то же самое, следя лишь глазами за отступающим от них врагом. Кто-то сам вытащил Лёшкины пистолеты, перезарядив и их. Через пару минут плутонг был снова готов к стрелковому бою, в строю был тридцать один человек, не хватало только Ефимки Репкина.
        - Никитич, дай сюда две гренады! - попросил Лёшка, и дядька достал из сумы два чёрных чугунных ядрышка с фитилём. - Трут подожги и держи наготове, - попросил он его и обратился ко всем остальным: - Их теперь меньше, чем нас, они без командиров и боятся нас. А мы знаем, где они засели, и у них тело нашего товарища. Вперёд никому не лезть, выбивайте их вдоль по улице пулями, в здания никому не входить, - и махнул рукой, - пошли!
        Из пятого и шестого домов, где они напоролись на засаду, в сторону егерей хлопнули несколько выстрелов, но они тут же прекратились, подавленные точным огнём фузей и особенно штуцеров, пробивавших саманные, сделанные из смеси навоза и соломы стены хат. Основная же толпа турок отступала в это время в другой конец села, где, недалеко от околицы, шагах в шестистах, начинался достаточно густой лес. Они изредка постреливали в сторону русских и подбадривали друг друга, но вперёд уже не лезли, помня, как быстро русские выбили десяток их товарищей. Ружейные пули посвистывали над егерской цепью, не причиняя ей вреда.
        Левый дом встретил наступающих молчанием, но веры в это спокойствие уже не было, и Алексей, попалив одновременно фитили на обеих гренадах, выждав пять секунд, закинул их разом в окно.
        Бабах! - глухо сработала одна старая гренада, а из окон и щелей дома повалил дым, а внутри кто-то завизжал! «Лишь бы не мирные!» - с ужасом подумал Лёшка и, отпихивая слетевшую с петель дверь, выхватывая пистоли, ворвался вместе с пятёркой егерей вовнутрь. Его чуть не стошнило: на земляном полу лежало пять неподвижных тел, и одно без головы было одето в форму русских егерей. В углу копошилось двое турок, у одного из ушей шла кровь, и это именно он сейчас истошно визжал.
        - Голову Ефимки найдите и вынесите тело во двор! - скомандовал Алексей. - И это, приберитесь тут, - и он вышел на улицу, вкладывая пистоли в кобуры.
        На улице всё было то же - вялая перестрелка с турками и молчащий дом справа. Здесь всё повторилось в том же порядке, как и в предыдущем, с той лишь разницей, что в нём сработали обе гренады, а внутри дома было четыре трупа.
        Через две минуты два десятка турецких солдат неслись от села в сторону недалёкой опушки леса.
        - Уйдут, - сплюнул им в след Егор, перезаряжая дымящий штуцер.
        - Не уйдут, - покачал головой Макарыч, показывая в левую сторону, где из перелеска выскочили с десяток казаков и начали с посвистом заходить на беглецов.
        - Порубят в капусту теперяча, - подтвердил Егор. - Это-то они могут, чё бягущих-то не рубить, весело ведь, не то что избы как следует в селе поглядеть.
        Через несколько минут в село вступил казачий десяток, ведя за собой на арканах троих пленных.
        Урядник подскочил к Лёшке и, молодцевато спешившись с коня, покрутил свои обвисшие усы.
        - Ну чё, пяхота, видели, как мы всех этих порубали, покуда вы телились тут?
        Лёшка поднял глаза от лежащего на земле Ефимки, к шеи которого Ваня Кнопка приставлял голову, и его глаза налились кровью.
        - Ну что, ушла турка с валашского селения, можно туда вступать пяхоте и не бояться, да, курва?! - и схватил его за грудки.
        - Да ты что хватаешься-то, стервец! - заорал было урядник, пытаясь освободить захват.
        Казаки тут же выхватили шашки, готовясь их пустить в ход, и сразу же их опустили - в глаза каждого из них смотрело по три ружейных ствола, а как стреляют егеря, уж они-то прекрасно знали.
        Лёшка перехватил руку урядника в запястье, подвернул её немного в районе кистевого сустава, и, сорвав со своей груди другую, перехватил его за шею, и наклонил голову к земле.
        - На, смотри, гадёныш, смотри на русскую кровь! Это по твоей вине, шкура, этот солдатик тут сгинул. Красуешься, курва, весело воевать хочешь, а из-за твоей дури православные люди гибнут! Этому тебя батька в станице учил, этому, да?! - орал в бешенстве Лёшка.
        Казаки вложили шашки в ножны и спешились.
        - Прости Платошку, сержант, все мы с ним виноваты тут. Прощения просим, православные, перед вами, - гудел самый старый дородный казак с кривым шрамом через всё лицо. - Мы тут прошлись давеча, в крайние дома заскочили, и с этой и с той стороны улицы, тихо ведь всё было, спокойно тут. А нам дальше нужно было скакать дозором, всю опушку проверить, вот мы и повелись на басурманскую хитрость. Кто ж знал, что они тут так запрячутся удачно. Простите Христа ради! - винился казак.
        - Тихо тут было, спокойно, повелись на хитрость, - пробурчал, повторяя только что сказанное, Лёшка и расслабил хватку на уряднике.
        Тот высвободился и, отшагнув назад, растирал запястье и шею.
        - Может, подраться хочешь, станичник, а то пошли? - как-то спокойно, тусклым тоном предложил ему Лёшка и кивнул в сторону двора.
        Тот оглянулся на своих, покачал головой и снял с головы папаху.
        - Виноват я, что уж тут говорить. Простите, братцы.
        Ефима похоронили на местном православном кладбище, казаки сами вырыли могилу и помолились вместе с егерями о душе погибшего. Рядом с ним в общую могилу положили и семью селян, вырезанную вместе с малыми детьми и стариками.
        Пленные, допрошенные Егоровым, показали, что большой турецкий начальник, оставляя здесь заслон из их потрёпанной в предыдущих боях орты, всех остальных селян угнал с собой в сторону Бухареста. А их офицер, тот самый, которого застрелил Егор, решил взять русских хитростью, спрятав всех своих людей в самой середине села и ударив по передовому отряду уже в спину.
        С казаками это сработало, они проверили самые крайние дома и ускакали по дороге дальше. Бить по ним турки не стали, посчитав цель слишком ничтожной, да и риск был, что кто-нибудь из всадников может вырваться из западни и вызвать потом подмогу.
        А вот егеря им показались лакомой добычей, за их поимку и уничтожение можно было бы получить хороший odul (награда, приз - тур.) от большого начальства. Русских егерей шибко не любили в турецком войске, называя их зелёными шайтанами. Всё шло как по маслу, русские проверили крайние дома, и им должно было это уже надоесть. Они или встали бы на отдых, расслабившись, или начали бы шарить по домам в поисках добычи, ну или пошли бы всем скопом по дороге дальше, к выходу из села. И в том и в другом случае по ним, не готовым к отпору, ударили бы из засады, и непременно бы всех уничтожили, а кого-то, быть может, и захватили в плен. Но всё пошло не так, как они рассчитывали, и теперь турецкие солдаты Хасан, Муса и Шабан просили милости у страшных русских солдат.
        Нет, русского солдата они не убивали, а были всё время на улице. Нет, мирных жителей они тоже не резали и не кололи, эту семью убили подручные командира орты Джемаля. За что? Они сами того не знают, потому что рядом их не было, а были они в это время в передовом дозоре. Да, рассказать о турецких силах, которые противостоят русским, они, конечно же, могут и скажут всё, что знают, только не нужно их убивать, потому что у них у всех есть дети и их ждут дома их семьи. Лёшка подробно записал все те сведенья, что ему в спешке поведали пленные, и протянул листы уряднику.
        - Передашь всё в штаб лично дежурному офицеру, скажешь, что это срочные сведенья о турецких войсках. Пусть штабные их ещё пошибче у себя поспрашивают, особенно вон того, маленького, с синяком под глазом. Его Мусой зовут, и у него родственник в полковых писарях служит. Похоже, они треплются с ним обо всем со скуки, и он может быть весьма полезен. У меня просто времени на него нет, нужно дальше двигать, и так мы тут задержались. Смотри, станичник, всех в целости доставь, смотри! - и пригрозил казаку кулаком.
        - Передам, сержант, - кивнул Лёшке урядник, потирая по привычке запястье. - Доставлю энтих языков в целости, что я, важности какой не понимаю, что ли. Эвон как ты по ихнему шпаришь-то гладко, где только толмачить научился так? Ладно, прости ещё раз за всё и прощай!
        - Свидимся ещё, - буркнул Лёшка и скомандовал команде: - Первая шестёрка в авангарде, вторая парами по бокам и сзади. Вперёд! - и егеря направились к опушке леса, куда входил старинный тракт.
        Глава 8. Лесной бой
        Бригада Гудовича шла по лесному тракту в направление Бухареста два дня. Больших сшибок с неприятелем не было, видно было, что турки в спешке откатываются к его предместьям, бросая по пути сломанные повозки, вещи, трупы умерших от болезней и ран. Впереди по-прежнему шли дозором конные сотни казаков и гусар, а за ними и в боковом охранении двигались егерские команды.
        - Подсобите, охотнички, впереди завал из деревьев, а за ними турки засели, не сковырнуть их нам без вас, - попросил подмоги гусарский подпоручик, подскакав к передовой егерской команде.
        - Много турок-то, вашбродь? - переспросил Лешка, подзывая своих унтеров и капралов.
        - Да их сотни две, наверное, будет, хорошо эдак из-за завалов бьют гады, у меня вон пятерых сшибли с коней, а двоих из них и вовсе насмерть. Не наскочить просто так нам, там овраги по бокам дороги, а если в лоб переть, так столько крови возьмут, что сам не рад будешь, что ввязался.
        - Ясно, вашбродь, - кивнул Лёшка. - Сейчас мы их прижмём там огнём, чтобы они лишнего не высовывались и вольготно себя не чувствовали, но, думаю, пушечку всё ж таки туда нужно, хоть самую маленькую, трёхфунтовку ту же. Даже её против завала должно хватить. Выставить вон напрямую в шагах двухсот и перемешать всё там ядрами и крупной картечью.
        - И то верно, - кивнул поручик, - сейчас подгоним сюда канониров, ну а вы им пока головы поднять не давайте, отомстите за моих ребят.
        Турок за стволы завала загнали быстро, егерские штуцера издалека подавили самых отчаянных, а потом дожали быстрым и точным боем из фузей со ста-ста пятидесяти шагов. Лешка, стоя за стволом широкого бука, перезаряжал оружие, оглядывая поле боя, - перед завалом лежало два тела гусар, несколько убитых лошадей и с десяток трупов турок. Несколько неподвижных фигур виднелись в мешанине стволов и свешивались среди них, раскинув руки.
        Сзади послышался топот, и к позиции егерей подскакал знакомый уже гусарский подпоручик.
        - Идёт пушечка, через пяток минут тут будет, десятифунтовый единорог удалось пригнать. Как тут у вас?
        - Спокойно, вашбродь, - ответил Лёшка. - Турка чёт воевать с нами расхотела, сначала вроде как в пострелялки ударились, ну мы и обрадовались такой отзывчивости от них, но опосля того, как мы их с пары десятков угомонили, обиделась уж больно и уже минут двадцать как молчит и носа из-за деревьев не кажет.
        - Вот как? - усмехнулся гусар, - Так, может, ушли они уже, и нет их за завалом, а мы тут пушку с собой гоним?
        - Не-е, - протянул Лёшка, качая головой, - тут они, вашбродь, тут, мы их чуем прямо. Сидят сейчас там обиженные и в нас с вами целятся.
        - Ну мы это сейчас проверим, - ответил гусар, и Лёшка слово не успел сказать, как он взлетел на коня и выскочил на тракт.
        Бах, бах, бах! - посыпались ружейные выстрелы из-за завала, а он сам окутался облаком от сгоревшего пороха.
        Тридцать секунд и выскочивший из под огня подпоручик снова стоял рядом с Лёшкой.
        Бабах! - разрядил свой штуцер в сторону только ему видной цели командир егерей и покачал недовольно головой.
        - Ушёл гад, осторожные они уже, наученные, да и дым там всё скрадывает. Ну вы отчаянный, конечно, господин подпоручик, так, в одиночку под пулями скакать не каждый бы сумел!
        - Пустое, - пожал плечами гусар, рассматривая дырку в полах своего доломана. - Нда-а, на дюйм бы левее и кровь бы пустили, ну а коли на вершок, так и вовсе бы. Аха!
        Сзади послышался цокот копыт, и из-за поворота выехала четвёрка лошадей, везущая за собой на передке четвертьпудовый, или как его ещё называли, десятифунтовый единорог. А сзади него скакала на лошадях ещё орудийная прислуга. К Лёшке с подпоручиком подскочил здоровенный усатый фейерверкер.
        - Степанов Елистрат, - представился он, козыряя, и вгляделся в сторону завала. - Этот чоли разобрать надобно? - и он покрутил, прикидывая расстояние, свой чёрный ус.
        - Сможете взять? - кивнул ему гусарский подпоручик. - Хватит мощи-то у вашей пушечки?
        - Да что не взять-то, вашбродь, - ответил артиллерист. - Возьмём, силов-то, чай, хватит. Думаю, зарядов десять уйдёт на всё про всё, ну может, и чуть больше, конечно. У нас на предке как раз всё, что нужно, есть. Пущщай только нас стрелки егеря прикроют, а то нам напрямую тут придётся орудие выкатывать из-за поворота, вот мы как на ладони у энтих самих тогда будем. Я тут прикинул сейчас диспозицию, тут всего-то сто пятьдесят шагов на глазок до них, достанет ведь турка из ружжа, коль стрелять начнёт, хотя и далековато, канешна, для гладкого ствола, а всё же достанет, думаю, - и посмотрел вопросительно на Лёшку.
        - Прикроем, обязательно прикроем, - кивнул тот, успокаивая фейерверкера, - они тут уже наученные нами. Но немного, конечно, постреляют, так что вы всё же поберегитесь.
        - Ну это коне-ешно, - кивнул артиллерист, - всё как положено, сержант, чай уж не первый год воюем-то! Ну что, тады я дам в скором темпе шести выстрелов в минуту по семь-восемь ядер, потом заброшу им тройку бомб, а там уже и с пяток зарядов дальней картечи ударю, ну и уж для пущего спокойствии тройкой ближней всё там подмету. Итого минуты три, ну может, чуть больше на всё понадобится, это ежели прислугу мне не попортят.
        На этом и порешили. Пара десятков гусар спешилась и присоединилась к егерям. «От их коротеньких гладкоствольных фузеек толку тут особого не было, ну да хоть треск какой лишней дадут, попугают и то ладно», - подумал Лёшка.
        Артиллеристы по команде своего фейерверкера быстро и слаженно выпрягли четвёрку лошадей с передком и, выгрузив из ящика чуть в сторонке от орудия нужное количество зарядов, отогнали их подальше. Затем сняли с передка единорог, развернули его в сторону завала и, поднатужившись, выкатили его из-за поворота, ставя на прямую наводку.
        Из-за нагромождения брёвен и ветвей тут же в сторону орудия ударили десятки ружей. Пули засвистели возле орудия и его прислуги.
        Бах, бах, бах! - били штуцера и фузеи егерей и гусар, стараясь подавить огонь турок или хотя бы не дать им возможности спокойно прицеливаться в артиллеристов.
        Бом! - ударило орудие.
        - Бом! Бом! - с интервалом в секунд пятнадцать ядра начали крушить завал, откидывая в сторону стволы, обломки, щепу, ветки и изуродованные человеческие тела.
        Бом, бом! - в завале вспучились взрывы от бомб. А потом с истошным воем пошла дальняя картечь, состоявшая из крупных 20-миллиметровых мушкетных пуль, выметая всё живое, что пока ещё пряталось среди обломков.
        Бом! Бом! Бом! - и уже с визгом и со свистом из орудийного ствола ударила мелкая ближняя картечь, проходя по всей цели, действительно, словно гигантская метла.
        - Вперёд! - крикнул поручик, и русские ринулись к разбитому завалу.
        Перед ними предстала воистину страшная картина - десятки окровавленных и изорванных тел лежали вперемешку с расщепленным и побитым деревом. Воевать тут больше было уже не с кем, и гусары, оседлав коней, понеслись по тракту вдогон тем защитникам лесной крепости, что оставили свои кровавые следы на дороге.
        - Ну вы и дали им! - качал головой Лёшка, осторожно притрагиваясь к горячему орудийному стволу. - Шесть выстрелов в минуту, это ж надо какая скорострельность! У нас вон лучшие егеря-фузейщики и то только по четыре в минуту делают!
        Фейрвейркер, осматривавший колесо лафета, поднялся и улыбнулся снисходительно Алексею.
        - Девять, девять выстрелов в минуту - самый быстрый темп стрельбы из вот этого единорога! У пушек такого же калибра только до шести выстрелов удаётся сделать, а хотя, наверное, даже и пять-то с большим трудом пушкари смогут. Да это ещё и при большем весе самой пушки. У них ведь и ствол длиннее, и мощность заряда намного меньше, чем у нашего единорога, они и навесом или теми же бомбами ведь бить так не могут, как вот мы. А мы вот всё с этим вот нашим другом можем, - и он как-то особенно нежно и ласково похлопал огромной своей ладошкой по стволу. - Посчитай сам вот, ядрами мы бить можем, разрывными и зажигательными гранатами - всегда пожалуйста, бомбами, картечью любой - всем могём. У нас вон баллистика, ежели вы, конечно, юноша, слышали про такое слово, гораздо ведь лучшивее, чем у той же пушки или гаубицы, а калибр наш при этом гораздо больше, и вот всё вот это при сильно меньшем весе орудия. А в чём вся изюминка-то, хоть знаете? - и он вопросительно посмотрел на Егорова.
        - Неа, - совершенно чистосердечно помотал тот головой.
        - Во-о-о! А вся изюминка тут в особой зарядной каморе, - поднял закопчённый указательный палец артиллерист. - Тута-то она в виде конической формы сделана, оттого-то при эдакой форме и получается более тесное прилегание ядра к стенке ствола, а всё почему? А потому, что прорыва-то пороховых газов здесь меньше, ну а зато дальность стрельбы, выходит, гораздо больше. Ну и, конечно, заряжание в этом случае упрощается, а скорострельность и баллистика при всём при этом у единорога растёт.
        Ещё граф Пётр Иванович Шувалов, наш главный генерал-фельдцейхмейстер по орудиям, со товарищами сие орудие, что посерёдке между пушкой и гаубицей будет, премудро задумал, а потом его единорогом назвал и вот этот вот герб везде на стволах оттиснул, - и он показал на оттиск - изображение сказочного единорога на стволе. - Такой сказочный единорог у него, говорят, и на его дворянском гербе был, потому он его и сюда тоже перенёс. А что, имеет право, как-никак он цельный граф! Ну а императрица Всероссийская Елизавета Петровна его на все те деяния и благословила.
        Эх, как они пруссаков-то били в ту войну, лет десять назад, ты бы знал! - и он аж закатил глаза. - Я ведь тогда совсем молоденьким канониром был, чуть постарше тебя, наверное. Страшно мне было, аж жуть, как вот сейчас вспомню. Но ничего, и ядрами, и бомбами, и даже ближней картечью от немчуры порою отбивались. А когда дуэль устраивали с ихними батареями, так мы ту дуэль завсегда с нашими-то единорогами супротив них выигрывали. От того-то нас эти пруссаки тогда так и боялись! Потому как что-о? Потому что русская артиллерия всегда самая сильная и продвинутая была, - и фейерверкер опять погладил остывающую бронзу ствола. - Ладно, сейчас всю сажу и копоть вычистим, оси промажем как следует и потом сразу к своим двинем. Вечереет уже скоро, похоже, что бригада на привал в лесу встанет, к Бухаресту раньше завтрашнего обеда мы уже не успеем выйти.
        Канониры почистили банниками орудие, смазали все оси на передке и на самом орудии, подцепили его к передку, запряжённому в упряжку, и ускакали по той дороге, по какой они сюда буквально полчаса назад выехали.
        - Ну что, братцы, пошли и мы вслед гусарам? Пару часиков пройдём вперёд и, пожалуй, уже тоже будем на ночёвку вставать? - спросил Лёшка совета у бывалых егерей, и плутонг порысил дальше вдоль лесного такта.
        Передвигались сторожко, с боевым охранением и со всеми мерами предосторожности, но противника нигде не было. Так, встретили несколько трупов турок, как видимо, порубанных преследующими гусарами, и всё, дальше в лесу было тихо.
        - Пожалуй, место для ночлега нужно искать, Пётр Ляксеич, - сказал Лёшке Карпыч, кивая на небо. - Темнеет уже, сейчас солнце быстро садится, минут двадцать, и полная темнота тут насупит, ни место потом не выбрать сухого, ни дров для сугрева не найти годных в той темноте.
        Лёшка кивнул, соглашаясь, и отдал команду:
        - Ищем себе место для ночёвки! Макарыч, ты со своей пятёркой вперёд шагов на сто выйди, в передовом дозоре встанешь. Егор, ты своих людей по бокам выставь, пусть они на шагов пятьдесят в стороны разойдутся и пока там караулят!
        Через пяток минут подскочил дозорный от левого охранения и доложил, что с их стороны, шагах примерно в сорока от дороги, есть неплохая продолговатая ложбинка, где можно вполне себе удачно всем разместиться на ночёвку и разжечь там костёр не привлекая внимания.
        Место действительно было удобное. Всё вокруг ложбины было поросшее густым кустарником, огромными дубовыми и буковыми деревьями, и уже совсем скоро внизу пылали пара костров, а рядом на скорую руку строили несколько шалашей, положив сверху на роготули вершинки и уже потом укрывая всё лапником со срубленной неподалеку сосны. Ужинать пришлось снова сухарями, таскать за собой тяжеленые котлы было в дальнем походе делом немыслимым, но долго на сухарях сидеть тоже было нельзя. Не зря же в более поздние времена возник такой термин, как «сухарный понос». Целые армии, не имея возможности готовить себе пищу в местности, полностью разорённой войной, переходили на многодневный сухарный порцион. И как следствие, через неделю, другую практически у всех солдат из-за раздражения кишечника и желудка после повреждения их слизистой оболочки начиналась сильнейшая диарея, и армия очень быстро теряла свою боеготовность. Выход тут был один - хорошо распаривать эти сухари, но где и как, Лёшка пока не предполагал и грыз их у костра вместе со всеми.
        Сверху посыпалась земля, и в ложбинку спрыгнул Ваня Кнопка с дальнего дозора.
        - Господин сержант, там это, голоса чьи-то вдалеке слышны, и, кажись, даже крики какие-то были, - доложился Иван, ожидая дальнейших указаний.
        Вокруг стояла такая темнота, что, как говорится, глаз можно было выколоть. Чуть качались верхушки деревьев под лёгким ветерком, роняя на землю последние осенние листья.
        - Костры затушить! - отдал команду Егоров. - Всем проверить оружие, амуницию, одёжу и обувь, чтобы ничего не гремело и не хлябало при ходьбе и чтобы как кошки на мягких лапах крались! Не дай бог, под кем-нибудь какая веточка хрустнет - костровыми дежурить устанете! - пригрозил своим егерям Лёшка, поправляя свой штуцер. - Егор, Карпыч, Матвей, Фёдор и ты, Тимофей, вы те ещё лесовики, так что вы идёте первыми, шагах в двадцати от всех. Всё время там слушайте и оглядывайтесь вокруг. Фёдор вон как рысь ночью видит, его самым первым поставьте. Всё, вперёд! - и плутонг «на мягких лапах» заскользил в ту сторону, в которую им указал Ваня.
        Минут пять не было ничего слышно, кроме скрипа стволов, шороха листьев и веток, и когда уже все подумали, что дозору померещились все эти дальние крики, бывшие на самом деле стоном деревьев, впереди вдруг действительно послышались голоса, а потом раздался истошный человеческий вой.
        - Ой! Жуть-то какая! - схватился за Лёшку Кнопка. - Никак, нечистая сила человека мучает и его кровь в лесу пьёт?! Я слышал, что есть тут такое, в этой проклятущей Румынии, и всем этим здесь какой-то чёрный граф заправляет.
        Рядом послышалось испуганное бормотание егерей и шёпот молитв.
        - Ага, и его Дракулой зовут, да? - ехидно переспросил молодого егеря Алексей.
        - Точно, точно, именно так, - закивал головой Кнопка. - Это самый главный вурдалак во всех этих местах!
        Лёшка отчётливо представил, как два десятка мужиков с бледными лицами стоят сейчас вокруг них и в испуге быстро-быстро крестятся. Они шли на крепостной вал под свист пуль и картечи, резались часами на штыках, выносили из под огня своих раненых, а вот тут им было действительно страшно, очень страшно, и они ничего не могли с собой поделать, суеверие в народе было всегда.
        - Ну что сказать, Вань, есть такая сказка про Валашского Дракулу - Лёшка остановился и чуть повысил голос, чтобы его слышали все. - Только ведь это в Трансильвании, вёрст эдак за триста отсюда, в западных горах Карпатах. Нет, но сказка-то, конечно, страшная, слов нет, про то, что он кровь людскую пьёт и детей малых ест, на чёрной карете опять же потом раскатывает и даже летает, ежели это ему вдруг приспичит. Только ведь и у нас такого в России навалом. Вон у нас вообще Баба-яга что в ступе, а что на метле летать может. Драконы страшные о трёх голов жаром пышут, а Кощей, тот и вовсе бессмертный, и ничего ты ему сделать не можешь, хоть как не пытайся. Колобки эти по тропинкам катаются, волки серые царевен с царевичами возят, Соловьи-разбойники с ног своим свистом добрый люд валяют. Да много у нас чего есть, куда там какому-то кровопийцу мелкому до наших страшилок. Так ведь ты ж природный русак, Ванька! С крестом на груди и с ладанкой от матушки на шее, до сих пор жив вон и их не боишься, а тут какого-то чёрного графа местного испугался. И не стыдно тебе, а Вань?
        Уже целую минуту Лёшка слышал фырканье и откровенные смешки от окруживших их егерей. Боевой дух отряда был полностью восстановлен, трусишка посрамлён, и теперь со служивыми можно было брать в плен любого Дракулу или ещё какого графа.
        - Не нужно бояться нечистой силы, братцы, вы ведь православные солдаты, на вас же крест есть. Это вот вас всякая нежить и нечисть боится и только от одного звука ваших шагов уже дрожит и прочь убегает. А вот людей нужно опасаться, люди, они ведь разные бывают. Вот и поглядим, кто же нас там ждёт, вперёд, ребята! - и они пошли крадучись дальше.
        - Ляксей Петрович, там человек сорок-пятьдесят османов на поляне копошатся, а с ними ещё вроде как пятеро пленных, связанных верёвками. Правда, одного они уже при мне там прирезали, а до этого его всё огнём пытали, это он так орал, - докладывал Алексею Егор. - Часовых заметили там троих, да они так себе караул там несут и всё больше на это представление таращатся, чем в сторону леса.
        - Ясно, - кивнул Лёшка, - тогда разбиваемся все на шестёрки, перво-наперво нужно будет по-тихому часовых снять, ну а потом уже все разом ударим их всем, что у нас есть, и в штыки. Тут главное - внезапность и натиск. Для всех вас сигналом будет взрыв гренады или первый выстрел. Отстреливайте после того всех, кого сможете, ну а дальше - в атаку, и да хранит нас всех Бог!
        На небольшой поляне шагах в ста от лесной дороги пылали несколько костров, возле них мелькали тени османских солдат, а около самого большого их вообще кучковалось около двух десятков. Остальные турки сидели у костров и, по-видимому, варили в котлах баранью похлёбку, во всяком случае, так подсказывал сейчас Лёшкин нос.
        Возле большого костра сейчас происходило что-то нехорошее, оттуда слышался истерический крик на турецком и свист плётки. Из троих часовых двое сейчас стояли рядышком и, повернувшись боком к лесу, о чём-то оживлённо разговаривали, всматриваясь в то, что происходило у большого костра. Третий часовой с противоположной стороны поляны службу нёс как положено, и его худая поджарая фигура в белом тюрбане с длинным ружьём в руках мелькала в неровных отблесках костра, скрываясь иной раз от глаз в тени.
        Дальнего караульного должны были срезать Федька с Егором. Двоих с Лёшкиного края ему нужно было убрать совместно с Макарычем и Тимохой. Около того костра, где сейчас было особенно шумно, вдруг раздался резкий крик, перешедший затем в громкий хрип. «Самое время!» - решил Алексей и выскользнул из-за кустов.
        Всё произошедшее потом уместилось по времени в минуты три-четыре, не больше.
        - Раздувайте трут, - попросил Лёшка шёпотом дядьку, а сам расстегнул чехол с метательными ножами. Привстав на корячки и выдохнув, он резко выбросил оба метательных ножа с рук. Ближайшему часовому нож, как видно, перебил шейную артерию, и тот, не издав стона, рухнул как подкошенный на землю. Второй караульный был чуть прикрыт телом товарища, и клинок, вспоров мышцу спины и, как видно, задев ребро, чуть отклонился и уже затем вошёл дальше в лёгкое. Турок вначале как-то тихо ойкнул и уже затем, тонко завизжав, начал заваливаться.
        - Бросайте! - заорал Лёшка, понимая что «по-тихому» всё равно теперь уже не получилось, и выхватил пистолеты.
        Бабах! Бабах! - сработали две из четырёх заброшенных гренад. Бух! Бух! - грохнули одновременно пистолетные выстрелы. И со всех сторон поляны ударили фузеи и пистоли егерей.
        - Ruslar geliyor! Bircok Rus! Etraf?m?z sar?ld?! Kendini kurtar! (Русские идут! Много русских! Нас окружили! Спасайтесь! - тур.) - заорал во всё горло Лёшка, разряжая свой штуцер в ближайшего османа.
        - Ура-а-а! - неслось с северного полукольца поляны, и из темноты в блеске кинжалообразных штыков вышла шеренга солдат.
        - Kendini kurtar! (Спасайтесь!) - проорал самый сообразительный, и три десятка османов ринулись в панике в тёмную часть леса, где не было этих страшных своей внезапностью врагов.
        В этот раз для егерей всё обошлось малой кровью, у одного только Трифона пуля того самого одиночного турецкого часового обожгла бок, и он теперь ходил скособочившись и шипел, как рассерженный кот.
        На поляне лежало с десятка полтора убитых и раненых османов, а около костра кроме того виднелись совсем не похожие на них фигуры в чёрном. Две из них были неподвижны, а три, связанные верёвками, шевелились и, приподняв головы, всматривались в подходящих к ним людей.
        - Кто такие, откуда и как в плен к туркам попали? - бросил Лёшка, присев на корточки перед самым старшим по возрасту, одетым в чёрную меховую телогрейку и шаровары, без шапки и сапог.
        - Ја сам старији, разговарај са мном, - раздалось сбоку, там, где лежал молодой и высокий мужчина. Язык был понятный и перевода не требовал.
        - Развяжите пленных! - отдал своим солдатам команду Лёшка и представился сам: - Старший сержант армии её императорского величества Егоров Алексей. Егерская команда Ахтырского пехотного полка. С кем имею честь? - и он посмотрел вопросительно на растирающего запястья рук мужчину.
        - Живан Милорадович. Српске стрелице. Ја сам шеф одреда. Највероватније оно што је од њега остало (Сербские стрелки. Я старший отряда. Вернее, всего того, что от него осталось. - серб.), - и серб кивнул на своих товарищей.
        - Ого-о, - протянул Алексей. - Эка вас так далеко от Родины-то занесло. Тут от Балкан, небось, все восемьсот верст, и то это если по прямой будет. Как только дошли-то до нас, братцы?
        - Далеко, далеко. Дуго смо шетали. Читав одред је путем нестао. Мислили смо да ћемо бити готови ако не за вас. Хвала браћо! (Далеко, очень далеко. Долго шли. Весь отряд сгинул по пути. Думали, и нам конец, если бы не вы. Спасибо вам, братья!) - и серб попытался встать на своих онемевших от долгого спутывания ногах.
        - Тихо, тихо, Живан, - подхватил под руку Милорадовича Лёшка. - Подожди немного, сейчас кровь разойдётся, вот тогда и походишь. Он оглядел остальных сербов. Двоих связанных уже освободили, и они так же, как и их командир, растирали свои онемевшие конечности. А двоим их товарищам помощь уже не требовалась. Оба были жестоко умучены, и, глядя на растерзанные и обожжённые тела, Алексей только лишь покачал головой. - Не любят они вас, брат Живко, шибко не любят турки сербов.
        - Као и твој брат. У сваком Србину постоји део Руса. Ми смо с Русима људско море, а без Руса пола кола (Так же как и вас, брат. В каждом сербе есть часть русского. Нас с русскими - людское море, а без русских - полтелеги), - и, чтобы его лучше поняли, изобразил всё это жестами. Да всё и так-то было всем понятно.
        - Так, быстро всё тут заканчиваем! - отдал Алексей команду. - Сербов и трофеи забираем с собой и быстро, очень быстро уходим все отсюда. Не ровён час, эти обиженные за своей похлёбкой вернутся, вот и окажемся мы тогда на их месте.
        Через десять минут на поляне остались лишь догорающие костры, трупы да постанывающие раненые, которым была предоставлена свобода и шанс на жизнь.
        Ночевали в своей ложбине, окружившись караулами. На ужин теперь была баранья похлёбка из захваченных у турок котлов и разваренное, вкусное мясо.
        - Мне нужно до ваших старших, - попросил Лёшку Милорадович. - У меня к русскому командующему послание, зашитое в жупан, - и он кивнул на свой кафтан под телогрейкой и, чтобы русский понял его язык надёжнее, распахнул верхнюю одежду, демонстрируя подкладку.
        - Не нужно, Живан, я всё понял, - кивнул Лёшка, - завтра утром я дам провожатых из своих егерей, и они вам помогут добраться в штаб бригады.
        - Хвала ти, брате! - прижал ладонь к сердцу Милорадович.
        - Не за что, брат! - улыбнулся Лёшка. - Сербы и русские - братья навек! Ложись давай спать, скоро уже утро.
        А сам Алексей, ложась, думал: «Этот славянский, братский народ действительно, пожалуй, единственный из всех европейских, кто никогда, НИКОГДА не предавал Россию и русских! Это в отличие от всяких там «братушек» и прочих, за свободу которых было пролито столько русской крови. Но это всё в будущем, а пока нужно было эту кровь проливать все эти два долгих и яростных века! Всё, а теперь спать…»
        - Хвала, браћо! - поблагодарили своих освободителей сербы, уходя в сопровождении егерей по дороге.
        - Хвала ти, брате Алексей! Я буду проситься к тебе, у тебя хороший отряд, - обвёл провожающих взглядом Живан и побежал догонять Милоша с Петаром.
        - Егор, сопроводишь сербов в штаб нашего полка и передашь полковнику Колюбякину мой рапорт, - наказывал Лёшка старшему пятёрки сопровождения. - Потом спросишь указаний для нас у его высокоблагородия, запросишь провианта у каптенармуса и сразу же назад.
        - Ясно, Ляксей Петрович, - кивнул с готовностью Егор, - сделаем, - и пошёл вслед за командой.
        Глава 9. Подзорная труба
        В четырёх верстах от Бухареста лесная дорога вышла к монастырю в Колентине, именно возле него турки и решили преградить путь русским и дать им здесь сражение. Уже часа два егеря вели беспокоящий огонь по турецким порядкам, нервируя их и заставляя находиться в постоянном напряжении. Теперь с Лёшкиным плутонгом находилась и вся егерская команда Куницына да и егеря от других полков.
        - Патроны берегите, братцы, не жгите их понапрасну, скоро с нашими колоннами вперёд пойдём! - отдал команду поручик, перебегая по цепи своих стрелков.
        - Алексей, возьми своих штуцерников, сдвиньтесь на левый фланг, во-он за ту кривую балочку, там у османов пара орудий бьёт лихо, уже троих наших насмерть положили, заставьте хоть вы их, что ли, замолчать!
        - Ясно, вашбродь, сделаем, - кивнул Лёшка, заканчивая перезарядку штуцера. - Егор, Карпыч, Потап, Тимофей - за мной! Макарыч, ты пока тут за старшего остаёшься, далеко без нас не заходите, там у турок кавалерия есть, увлечётесь, так порубают всех влёгкую!
        - Понял, Ляксей Петрович, не беспокойтесь за нас, чай, побережёмся, - отозвался Лёшкин заместитель. - Сами там осторожно с пушкарями, у них ведь дальность боя не сравнится с фузейной.
        Перебежав за балку, Алексей увидел прячущихся за буковые стволы и коряги егерей из второго плутонга. Одна их пара перетаскивала в тыл окровавленного солдатика с размозжённной рукой, а несколько тел в зелёном лежали и вовсе уже без движения. Со стороны турецких позиций раздался громкий хлопок, и по стволам, вырывая щепки и сбивая ветки, ударила крупными пулями дальняя картечь. Бах! - раздался ещё один выстрел, и над балкой с воем пронёсся ещё один заряд.
        - Жарко тут, - подумал Лёшка и взглянул в ту сторону, где шагах в четырёхсот-пятисот от них, в стороне турецких позиций, клубилось облачко порохового дыма.
        За вырытыми и обложенными земляным бруствером окопами был небольшой холмик, именно с него поверх голов своей пехоты и били сейчас две турецкие пушки.
        - Какая хорошая позиция, что-то пушкари османские так грамотно работать начали, не похоже это что-то на них, - прикидывал расстояние Лёшка, наблюдая, как слаженно работает турецкий расчёт, прочищая ствол пушки банником.
        Турецкая артиллерия, превосходя русскую количеством стволов и калибров, уступала ей как по качеству и совершенству орудий, так и по степени подготовки своих артиллеристов. Топчу, османские артиллеристы, были консервативны, это был словно закрытый от чужаков клан со своими давними традициями и закостеневшими вековыми правилами. Новой тактике ведения войны тут было очень трудно пробиться, поэтому турецкая артиллерия и проигрывала австрийской, а уж тем более передовой во всех отношениях русской.
        Большинство османских орудий были железными, тяжёлыми и весьма крупных калибров, что отрицательно сказывалось как на их транспортировке, так и на скорострельности. Передков в османской артиллерии до 1771 года вообще не употребляли, и вся упряжь в ней была верёвочной или кожаной. В бою же топчу занимали стационарные позиции у долговременных укреплений или возле лагеря и, больше уже никуда не передвигаясь, палили с одного места.
        По воспоминаниям Петра Ивановича Панина, командующего второй русской армией, «как лафеты под ними с такою неудобностью, так и канонеры их с таким неискусством, что совсем не имеют способу орудия свои скоро не только по неприятеле нацеливать, ниже из стороны в сторону обращать, отчего пушки их… стреляя большею частью все по тому одному месту, по коему сперва начинают, очень мало или, так сказать, почти и ничего неприятелю вреда не делают».
        Но тут картина была несколько иной. Чувствовался толк от этих артиллеристов, оттого-то, при их хорошей огневой поддержке и турецкие пехотинцы вели себя так уверенно, перебегая вполне себе открыто и ведя дальний и беспокоящий огонь.
        - Четыреста пятьдесят шагов дистанция! - крикнул Лёшка своим. - Выбиваем прислугу орудий, а потом уже и пехоту прижмём!
        Бах! - и он, прицелившись, выжал спусковой крючок. Крайний канонир выронил банник, пошатнулся и, опустившись на четвереньки, начал отползать в тыл. Бах! Бах! Бах! Бах! - раздались хлопки выстрелов остальной команды русских снайперов.
        - Меняем позицию! - крикнул Лёшка и сместился бегом влево.
        Достав из патронной сумки моточек кожаного пластыря, он оторвал два небольших кусочка и, положив их накрест, чуть вдавил в срез ствола пулю. Хлоп, хлоп, хлоп - подбил её в ствол молоточком, а сам, чуть высунувшись из укрытия, наблюдал за турецкими канонирами. Вот они перестали суетиться возле стволов и отбежали назад.
        - Всем лечь! - дико заорал Лёшка и сам прижался к земле.
        Бах! Бах! - грохнули почти синхронно орудия, и то место, где только недавно были штуцерники, вспахали десятки крупных картечин.
        - Ну ладно, - сжал зубы Лёшка, - пободаемся с…ки, - и взял на прицел вычищающего ствол канонира. - Опа, а это кто тут у нас?! - чуть сзади правого орудия что-то кричал расчётам человек в европейской чёрной шляпе и в длинном плаще. Лёшке даже показалось на миг что-то знакомое из этих дальних отголосков голосов. - Никак француз тут?! - удивился он. - Но уж европеец, это уж точно, «как с добрым утром»! Ла-адно, - и он зло прищурился, взводя курок. - И тут вы России умудряетесь гадить, до прямой схватки с вами нам ещё далеко, так вы советниками нашу кровь берёте, местных туземцев цивилизованному бою, выходит, учите! - Лёшка явно разозлился и пристально всматривался в того в шляпе.
        А он, словно почувствовав его злой взгляд, достал сверкающую трубу и приставил её к глазу. Подзорная труба! Дорогая штука. Не каждый полковник или даже генерал может её себе позволить.
        - Внимание всем! Справа от крайнего орудия вражеский офицер в шляпе и в чёрном плаще! Всем прицелиться, стреляем на счёт три залпом - и сам тщательно приник к прицелу.
        - Раз! - мушка в целике плотно захватила далёкую фигурку. - Два! - Уравниваем дыхание! Три! Ну а теперь - плавный спуск, - пять штуцеров грохнули синхронно, и Лёшка, не глядя в сторону цели, рванул влево, увлекая за собой своих стрелков. А над их старой позицией клубилось облачко дыма, показывая противнику, откуда только что по ним вёлся огонь.
        Надо отдать должное, небольшая батарея, потеряв командира, не прекратила свою борьбу и продолжила обстрел русских позиций, но уже как-то медленно и неуверенно.
        Маневрировать турки не могли, и скоро один за другим упали ещё семь-восемь топчу, а после того, как Егор подстрелил заменившего европейца османа в красной феске, то и вовсе припустились бегом в тыл. Прижать пехотинцев оказалось и вовсе делом не сложным, тут уже и сами егеря-фузейщики начали работать скорострельным и точным боем.
        Сзади послышался барабанный бой, и показались полковые колонны, выходящие из леса и сразу же разворачивающиеся для штыкового боя. Русские ударили по турецким позициям тремя основными колоннами. Первая - гренадёрский батальон подполковника Толстого. Средняя - Апшеронский полк полковника Колюбякина и гренадёрский батальон Муромского полка. И третья колонна - Тенгинский пехотный и команда из других сборных полков под командой полковника Каковинского.
        Егеря бежали рассыпанным строем перед колонной родного Апшеронского и вели огонь из-за укрытий. Как обычно, фузейщики работали попарно, прикрывая друг друга при перезарядке, штуцерники же держались чуть чуть сзади, отстреливая на выбор турецких офицеров, унтер-офицеров и орудийную прислугу.
        Попытки неприятеля задержать движение наших войск, отстреливаясь в лесу, успеха не имели, штыковой бой турки не приняли и отступили, потеряв два своих знамени.
        Лёшка пробежал через брошенные позиции недавних противников, мимо тех самых двух орудий, что стоили столько крови егерям. Рядом с ними лежали с десяток трупов, а чуть в стороне виднелось и тело в чёрном плаще. Алексей подошёл и склонился над убитым. Два пулевых отверстия виднелись в его груди, пробитая треуголка валялась в несколько шагах, и волосы от белого парика ворошил лёгкий ветерок.
        «Что же ты искал тут, месье, мистер, синьор или как тебя правильно называть? - подумал Лёшка. - В любом случае ты был наш враг и то, что здесь искал, нашёл, забирая и русские жизни».
        - Карпыч, тут дело важное, найди нашего полковника Колюбакина, скажи ему лично, что мы тут европейского офицера, что здесь командовал турецкими орудиями, подстрелили, а потом пост у его тела выставили, чтобы можно было его тело потом хорошо осмотреть. Всё ли запомнил?
        - Так точно, запомнил, что тут запоминать, - проворчал пожилой капрал. - Сказать полковому командиру про иноземца из Европ и привести его сюда самому всё поглядеть. Так ведь?
        - Ну да, - кивнул Егоров. - Именно так, Иван Карпыч, именно так. - Макарыч, а вы с Тимофеем на караул у тела вставайте, никого к нему не подпускайте до подхода полковника Колюбякина, ссылайтесь на его личный приказ, если даже труп офицеры обшарить захотят - не пускайте, а то знаю я их, потом ничего из бумаг, никаких интересных зацепок не останется, - и шагнул в сторону, где из-под куста блеснул желтым отблеском какой-то металл.
        Лёшка протянул руку, и в его руке оказалась подзорная или, как сейчас говорили, зрительная карманная труба. Состояла она из четырёх колен, в разложенном виде была длиной около 40, а в сложенном - не более 15 - 16 сантиметров. Внешняя поверхность была латунной, первое колено, куда складывались остальные, было отделано красным деревом и затем покрыто мягкой кожей. На первом колене стояло клеймо мастера и виднелась надпись на английском. Чудесная вещь, как раз то, что нужно для дальнего обзора. Лёшка сложил её и убрал в карман камзола.
        По выходе из леса русские колонны двинулись дальше на отступающего противника в атаку, но неприятель, бросив два орудия, бежал. В преследование за ним пустился Вербованный казачий полк и гусары. Колонна Толстого прямо с марша вступила в Бухарест, а Колюбякин гнал противника до монастыря Вукарешт по южной Журжевской дороге.
        В Бухаресте турок практически не осталось. Сдалось только около пары сотен обозников, да в одном большом доме засело их какое-то количество и теперь вело огонь из всех окон по подступившим к ним русским. Почему они не ушли вместе со всеми, было непонятно, и, потеряв пару человек в перестрелке, полковник Толстой выставил пару орудий. После двух минут ведения огня из окон второго этажа выбросили белый флаг. Всё! Бухарест был взят!
        А в конце ноября уже вся русская армия расположилась на зимние квартиры. Апшеронский пехотный полк занимал их вместе со многими другими русскими частями в Бухаресте. Хлынули обложные дожди, грунтовые дороги и тракты превратились в непроходимые реки и болота, и всякая боевая деятельность противостоящих друг другу армий прекратилась. Войска отдыхали, принимали пополнение и готовились к новым боям.
        Глава 10. Вызов в штаб армии
        Апшеронцы занимали квартиры в северной части города, около озера Флоряска. Город был раскинут на большой площади, двухэтажные каменные дома на его окраинах были редкостью и стояли в основном в самом центре. Здесь же, на городских окраинах, все основные строения были одноэтажными и ветхими. Но в это промозглое время само наличие крыши над головой и жаркий очаг в доме было за радость. До каждого плутонга, до каждого рядового солдата в русской армии было доведено требование строжайшего исполнения дисциплины и доброго отношения к местному населению. Русские приходили сюда не как завоеватели и господа, а как освободители народов от векового османского рабства. За каждую серьёзную провинность в военное время ждало суровое наказание. Суды проходили быстро, и смертные приговоры в виде расстрелов и повешений приводились в исполнение незамедлительно.
        - Даже не вздумайте какую-нибудь курицу у местных стянуть! - обращался на каждом построении Лёшка к своему плутонгу. - Хозяйку ущипнуть или чего поболее учудить не смейте. Враз, коли пожалуется кто, жизни лишитесь, как вон эти двое, с Бутырского пехотного, что дочку хозяйки снасильничали. Гляди у меня, Федька, тебя это в первую очередь касается! Смотри, потом греха не оберёшься! - и Лёшка погрозил чернобровому смуглому егерю кулаком.
        - Да я что, господин старший сержант, без понятия, что ли, - бубнил обиженно Цыган. - Я же всё понимаю, не человек я, что ли? Ежели без согласия и доброй воли, то я, господин сержант, ни-ни, - и в строю послышались смешки.
        - Разговорчики! - рявкнул Алексей. - Забыли уже, что в строю стоите? Сейчас напомню всем, пойдёте у меня грязь месить, строевые приёмы и шагистику отрабатывая!
        Но дальше угроз дело не доходило, егеря меру и грань дозволенного знали, а у командира плутонга, несмотря на его молодость, был уже непререкаемый авторитет.
        Первого декабря с сопроводительной бумагой аж из самого штаба армии в егерскую команду прибыли знакомые сербы. Живан объяснил, что по их личной просьбе сам командующий явил милость к союзникам и разрешил им присоединиться к русской армии в качестве волонтёров, причём в любую часть, по их личному выбору. А куда же ещё им было идти, как не к своим спасителям егерям, с кем они уже и так удачно познакомились той холодной ноябрьской ночью в лесу.
        Куницын не был против такого. Быть на слуху у самого командующего армией было, конечно, лестно, тем более что у Милорадовича был при себе дарственный тульский штуцер, и огневая мощь знаменитого штуцерного плутонга, как его уже называли в полку, всё более и более возрастала.
        Ночью, уже сидя за столом, в углу у горячего очага, спросил Лёшка серба про его дальнейшие планы и о том, удалось ли ему выполнить порученное задание. Прихлёбывая горячий травяной взвар из глиняной кружки, тот мрачно покачал головой. Всё, что было нужно, он русским генералам передал. Но у императрицы Екатерины и её ближайших советников, по-видимому, пока не было желания вводить войска на Балканы и принимать в своё подданство сербов. Тут бы в близких к окраине империи причерноморских степях, на Дунае и в Крыму со всеми заботами разобраться, а потом уже и о дальних походах думать. Да и Австрия, судя по всему, свои интриги с турками затевает. Ей сейчас как кость в горле встало усиление России и симпатии к ней многочисленного славянского населения всего юго-востока Европы.
        - Помяните моё слово, Алексей, намутят Габсбурги, не дадут они вам сейчас турок добить, а вся эта Западная Европа им в этом поможет против русских, - пояснял свою точку зрения Милорадович.
        Что сказать, со всем этим Лёшка был согласен. Русский народ сполна вкусит интриг и чёрной неблагодарности в своё время, а сколько крови прольёт, страшно даже представить. И серб сердцем чувствовал искреннюю заинтересованность и участие нового друга.
        Через день в команду на освободившееся место погибшего Ефима Репкина прибыл из строевой роты ахтырцев Иван Кудряш. Капитан Смоляков и подпоручик Сенцов своё обещание, данное ранее Лёшке, сдержали.
        Был Ваня из сословия деревенских кузнецов и умельцев и силушкой обладал он немереной. Видом Иван походил на огромную квадратную колоду, что была вытесана из векового дуба, но, несмотря на кажущуюся с первого взгляда неуклюжесть, тем не менее, был он очень подвижен, сообразителен да весьма зорок, что было весьма немаловажно в егерском деле. Кудрявые светлые локоны спадали у него ниже висков, и парик солдату не требовался. Это обстоятельство вызывало постоянные шутки боевых товарищей и служило предметом для вечных шуток и подколок.
        Днём его вместе с сербами готовил к хитростям стрелкового дела Карпыч совместно с лучшим снайпером команды Егором, а уже после обеда он возился с Егоровым и дядькой Матвеем в той местной кузнеце, что стояла в конце улицы у длинного оврага, спускавшегося к озеру.
        Дрэгос, кузнец валах, был не против того, чтобы русские у него там возились, да и сам им зачастую помогал. От этого ему был только прибыток. Армейцы ему взамен натащили всякого железа, которое всегда ценилось очень высоко и каковое всегда можно было потом использовать в своём деле с хорошей выгодой.
        Первое, что Лёшка сделал с помощниками, так это спаял из листовой катанки восемь плоских котелков с глубокими крышками. Теперь их можно было носить по одному на пятёрку и готовить в них самую простую пищу на костре. Для штуцера были сделаны крепления и клинковый съёмный штык, выправленный из длинного австрийского кортика, и теперь Лёшка мог противостоять в рукопашной любому противнику. Третья его задумка касалась гренад. Те, что у него были, уже подходили к концу, и оставалось их из всего ящика где-то около дюжины. Оружие это было, конечно, капризным, и срабатывало оно через раз, но и недооценивать его в ближней схватке или же в тех же боях в жилищах было нельзя. Жаль, что его сняли с производства, и найти теперь было весьма непросто. Немаловажным фактом было и то, что гренады были мало эффективны на расстоянии более десяти шагов. Бывало, что, взрываясь, они зачастую раскалывались на две половинки, а что такое два поражающих элемента во время боя?! Ни-че-го…
        Поэтому Лёшка провёл небольшое усовершенствование. Выбрав взрывной состав через запально-затравочное отверстие, он заменил его свежим, всыпав туда же вовнутрь и мелкой дроби. Фитили были заменены на новые артиллерийские с качественной селитряной пропиткой. Поверх гренад словно ожерелья были посажены на хороший клей мелкие картечины, а сверху наклеено плотное полотно. Получилось, конечно, с виду неказисто, и вес гренад повысился почти до двух с половиной фунтов, но работать они должны были значительно лучше старых.
        Десятого декабря Алексей был срочно вызван в дом, который занимал командир его команды поручик Куницын. За столом с Фёдором Семёновичем сидел незнакомый капитан, с которым они увлечённо беседовали, попивая, как Лёшка понял, ракию из небольших глиняных плошечек.
        - Вот, Ляксей, по твою душу из самого штаба армии господин капитан явился, что уж ты там натворил, я не знаю, он мне того не говорит, но велено тебе за ним двигать. Не припоминаешь за собой грехов? - и он уставился с улыбкой на Лёшку.
        - Никак нет, ваше благородие! - по-уставному ответил Лёшка и вытянулся по фрунту, как и предписывалось уставом, перед начальством. Как-никак человек из штаба на них смотрит, так пусть видит, что в подразделении порядок и положенные уставные отношения.
        - Да ладно, Федь, ну что ты тут пугаешь сержанта? Он, можно сказать, без пяти минут сам офицер уже, я вон давеча бумаги на него по приказу главного квартирмейстера в военную коллегию готовил. Эко тут строго-то у вас, егерей!
        - А то как же! - подкрутил с важностью ус Куницын. - Порядок, брат, он прежде всего в войсках должо-он быть.
        Главный квартирмейстер армии полковник Денисов Иван Фёдорович принял Лёшку незамедлительно. В большой комнате двухэтажного дома стоявшего в центре Бухареста, было натоплено и светло. За столом сидели трое, и самое приятное, что одним из сидящих был его старый знакомый офицер-картограф барон Генрих фон Оффенберг. Хозяином в комнате, судя по всему, был невысокий крепкий мужчина с умными глазами и волевым подбородком, чуть в сторонке сидел какой-то невзрачного вида штабс-офицер с острым носом и хитрыми глазами.
        Лешка, доложившись по всей форме, замер на пороге в ожидании дальнейших указаний. После долгой паузы, повисшей в комнате, пока его все внимательно разглядывали, мужчина с волевым подбородком кивнул и предложил присесть господину портупей-юнкеру за стол.
        - Итак, - начал он глухим сильным голосом, глядя Алексею прямо в глаза, - вы, юноша, лично подстрелили того иностранца, что командовал батареей в последнем бою под Бухарестом, а потом обыскали его и, выставив караул у трупа, послали затем сообщение в штаб?
        - Так точно и никак нет, вашвысокоблагородие! - рявкнул Лешка, вскочив со своего стула.
        - Тише, тише, сержант, давай-ка вот без всего вот этого, мы ведь сейчас в штабе, и будем здесь говорить спокойно и как взрослые люди, - поморщился полковник и кивнул Лёшке на стул, предлагая присесть. - Итак, почему сразу так точно и никак нет, поясните?
        - Во время боя под Бухарестом, - начал рассказ Лёшка, - мне было приказано командиром моей команды сместиться с егерями-штуцерниками к турецкой батарее, которая прижала наших стрелков к земле, а нескольких из них и вовсе убила или покалечила своим огнём. Мы начали отстрел орудийных расчетов, и я увидел, что ими командует человек в чёрном плаще и в шляпе-треуголке. Это был явный европеец по всему его виду, и мне даже показалось, что я слышал обрывки команд на французском языке и ругань.
        - Вы настолько хорошо знаете французские ругательства? - вдруг неожиданно резким и волевым голосом задал вопрос тот серый офицер с острым носом, что сидел поодаль, а его глаза буквально впились в глаза Алексея.
        «Понятно, - подумал Лёшка, - похоже, этот тут, что-то типа наших “особистов”, и будет он теперь пытаться меня поймать на всяких несостыковках или же на каких-нибудь неточностях».
        - Ваше высокоблагородие… - начал Лёшка.
        - Зовите меня просто Сергеем Николаевичем, - попросил «особист».
        - Хорошо, Сергей Николаевич, - кивнул Лёшка. - «Каналья» и «мерде» - это можно отнести к ругательствам?
        Все трое сидящих переглянулись между собой.
        - Более чем, - протянул «особист» с улыбкой, - более чем. А вы хорошо разбираетесь во французских ругательствах. И, кстати, в турецком языке тоже, - и он опять многозначительно переглянулся с сидящими.
        Лёшка покраснел и опять вскочил со стула.
        - Господин полковник! - и он твёрдо посмотрел в глаза главному квартирмейстеру. - Ваше высокоблагородие, я достаточно хорошо знаю турецкий, английский и немецкий языки, хуже - арабский и французский, и этих знаний никогда ни от кого не скрывал, если меня в чём-то подозревают…
        - Успокойтесь, сержант, - оборвал его Денисов, - и не стройте из себя обиженную мамзель! Если бы мы вас в чём-нибудь подозревали, то вы бы давно бы уже сидели в каком-нибудь тёмном подвале и рассказывали там всё то, что нам от вас было бы нужно. Так что извольте сесть и продолжить беседу в спокойном тоне.
        Лёшка повиновался, и за столом повисла неловкая пауза.
        - Лексей, мой друг, - с улыбкой прервал тишину Генрих, - я уже рассказал всем здесь присутствующим про нашу первую встречу и как вы меня выручили и даже спасли. Все здесь знают про ваши подвиги при Кагульском сражении и при Бендерах, и вы нас, старых штабных крыс, интересуете сейчас как внимательный и интересный человек. Замечу, наш человек, человек, верный Российской империи, поэтому не обижайтесь на господина Баранова Сергея Николаевича и на эти его острые подначки, что поделаешь, это его работа, искать мелкие детали в большом деле.
        Удивительно, но у барона вообще не было того немецкого акцента, к которому уже так привык Лёшка. Говорил он на совсем чистом русском языке и не походил на того инфантильного и простого немца, с каким когда-то Алексей познакомился. Похоже, что к очень серьёзным людям он попал на разговор - ну что же будем разговаривать, за ним грехов нет, - решил Лёшка.
        - Ну вот и ладно, - словно прочитав мысли сержанта, продолжил разговор Денисов. - Итак, вы подстрелили человека в шляпе и потом, обыскав труп, оставили караул и оправили с сообщением в штаб своих солдат?
        - Никак нет, - ответил сидя Алексей. - Стреляли мы в этого в шляпе по моему приказу все впятером, у кого только штуцера были, это чтобы уж надёжно попасть в него, потому как слишком там было большое расстояние до цели. Попали две пули в тело и одна в шляпу. Труп я не обыскивал и даже к нему не притрагивался, это могут подтвердить все присутствующие там солдаты. Вы можете их сами спросить.
        - Спросим, - улыбнулся «особист», - продолжайте, пожалуйста.
        - В своих людях я тоже уверен, они бы его не трогали и ничего бы с него не взяли, - продолжил рассказ Лёшка. - Караул для хорошего солдата - это святое. А они, смею вас уверить, - хорошие солдаты. Мой караул никого к тому трупу не подпустил, я уже их об этом сам спрашивал. Да, я признаюсь, что подобрал поодаль зрительную трубу, но взял я её из кустов, а не с самого убитого, посчитав это как право на законный трофей, - закончил рассказ Алексей и посмотрел на сидящих перед ним.
        - Она при вас? - задал вопрос Денисов, и Лёшка выложил подзорную трубу на стол.
        Минут десять её рассматривали все трое офицеров. Баранов даже раскрутил съёмную панель и всё там внутри тщательно проверил. Ничего подозрительного в этой трубе не было.
        - Занятная штука, - кивнул Денисов, - дорогая и хорошая, генералов достойна, но трофей действительно дело святое, забирайте её, Егоров, - и он положил рядом с ней защитный кожаный чехол, препятствующий сотрясениям и повреждениям такой дорогой вещи. Только почините его, мы там весь подклад уже проверили, а для этого его пришлось надрезать.
        Лёшка подтянул трубку с чехлом к себе, ожидая дальнейших вопросов.
        - Как вам, Алексей, показалось, были ли отличия от того, как воевали те канониры, которых вы там успокоили под Бухарестом в лесу? - задал новый вопрос фон Оффенберг.
        - Да, - подтвердил Алексей, - они мало чем уступали нашим, и огонь вели весьма точно, и скорострельностью значительно превосходили уже привычных турецких топчу. Да и вообще, слаженно и храбро работали те орудийные расчёты, пока мы там их старших не угомонили.
        - Во-от, - протянул Денисов, как видно, в продолжение какого-то предыдущего этому разговора. - А если таких советников-командиров сотни у турок будет, а тем более, если им оружие самое современное для войны с нами поставят?
        Лёшка подумал и ответил, глядя прямо в глаза полковнику:
        - Мы их всё равно всех разобьём, ваше высокоблагородие, но крови это будет нашим армиям стоить много, и времени на это уйдёт тоже гораздо больше.
        - Ну да, - кивнул начальник штаба, соглашаясь.
        - Ладно, к тебе больше вопросов у нас нет. Действовал ты сам и вся твоя команда отменно. Благодаря чему мы и нашли на этом убитом иноземце весьма важные и полезные для нас бумаги. Помимо того были при нём и некоторые ценности, - и он достал с соседнего маленького столика объёмистый кошель. Половина из него пошла на нужды армии, половину ты, Егоров, заберёшь с собой в качестве трофейных и уже сам там распределишь их, как посчитаешь нужным. Это, считай, тебе и твоим людям за честность и верность долгу, значит, действительно вы не рылись по убитому и не прикарманили себе ничего.
        Из нашего разговора никто и ничего знать не должен, подчёркиваю, сержант, - никто! ничего! Это дело государственное! О том ты дашь особую подписку секунд-майору Баранову, а коли кто будет спрашивать, так говори, интересовались, откуда у тебя столько штуцеров в плутонге взялось и нравится ли с ними бой вести, - и он снисходительно улыбнулся. - Про штуцеры не волнуйся, у нас в армии в них недостачи нет, а как они в таком количестве к вам попали под Бендерами, нас здесь это не интересует. И возьми в канцелярии медали. Матушкой императрицей в ознаменовании громкой победы нашей армии под Кагулом учреждена особая медаль, коей награждаются все нижние чины, принимавшие участие в этой битве.
        Да, и лично по тебе - представление на твой первый офицерский чин уже отправлено для утверждения в военную коллегию Санкт-Петербурга, так что будем ждать ответа ближе к весне, ну а коли повезет, то и в феврале месяце.
        У меня всё, а пока можешь пройти со своим старым знакомым, оформить подписку, ну и пообщаться, если, конечно, вам есть о чём, - и он кивнул на барона.
        - Не обижайся, Алексей, - попросил его Генрих. - Очень много дел делаются тайно вокруг любой открытой войны. И если мы не будем готовы противостоять в этом врагу, то наши строевые полки кровью умоются. Как ты смотришь на то, чтобы поработать в этой войне? Чинами и наградами мы тебя не обидим, ты так и знай.
        Алексею было лестно осознавать, что он был посвящён в такие сферы, куда даже большинству из штабс-офицеров не было доступа. Но он в душе был воином-строевиком, а не человеком из пусть и нужной, но тайной «конторы». Отвечать прямым отказом было бы тоже глупо, как знать, как это воспримут такие высокие люди, с какими он только недавно общался. И не посчитают ли они, что в таком случае будет безопаснее для общего дела, чтобы Лёшка погиб смертью храбрых в каком-нибудь отчаянном и безнадёжным бою. А ведь за ним уже стояли люди из его собственной команды. Да и погибать больше тоже уже как-то не хотелось, достаточно было и одного раза в той, в другой его жизни, и он постарался ответить старшему офицеру как можно более грамотно.
        - Генрих Фридрихович, я очень ценю ваше доверие, но позвольте мне воевать как егерь, вы ведь помните мою давнюю мечту. И вообще, вам ведь нужна будет команда из стрелков-штуцерников, кто сможет выполнить очень необычные задания, которые не под силу всем имеющимся боевым частям. Позвольте мне её создать, и уверяю, мы вам ещё очень пригодимся в своё время.
        Его собеседник был умный и, главное, «слышащий» человек, и, видя, как в глазах барона промелькнула искра понимания, Лёшка тоже понял, что его мысль мимо не прошла.
        Все требуемые формальности были соблюдены, и фон Оффенберг при свидетелях из штаба прощался снова, как когда-то давно, при первом их знакомстве.
        - До свиданий, мой юный друк. Очень корошо, что ты зашоль меня навестить. Заходить ещё, как будет твой свободный время!
        Лёшка шлёпал по покрытой свеже выпавшим снежком кривой улочке Бухареста, когда за его спиной раздался цокот копыт. Он обернулся и увидел что к нему подъезжает его давешний собеседник - «особист». Он спрыгнул с коня и, оглядев быстрым глазом окрестности, наклонился к Алексею.
        - По поводу сербов вам просили передать, чтобы вы за ними присматривали и по возможности берегли. Народ это горячий и отчаянный, а нам они ещё могут очень пригодиться. Как знать, может быть, нам скоро будут нужны свои люди на Балканах. И ещё, вам велено передать это, - и он достал из-за спины новенький штуцер. - Это вам от знакомого нам обоим барона в продолжение того недавнего разговора, что между вами состоялся. Нам нужна особая, хорошая команда стрелков, так что готовьте её, Егоров, вы нам совсем скоро понадобитесь.
        Баранов вскочил на лошадь и ускакал по улице дальше, а Лёшка шёл в своё расположение и обдумывал всё то, что случилось с ним за эти последние три часа. Он прекрасно понимал, что той простой жизни - ать-два, ать-два, - как прежде, у него уже не будет, и теперь ему нужно готовиться к новым поворотам судьбы.
        Глава 11. В Бухаресте
        На следующий день команда егерей Куницына была построена по плутонгам на небольшой площади для вручения медалей за сражение под Кагулом. Вручал медали сам командир Апшеронского пехотного полка полковник Колюбякин. Егеря были первыми, кто получал эти награды, и они были горды оказанной чести.
        Полковник переходил к солдату и унтер-офицеру по шеренге и вкладывал каждому участнику сражения свою серебряную медаль на голубой Андреевской ленте. Выпущена она была двух типов - для рядовых и унтер-офицеров. Унтерская была больше диаметром и богаче оформлена, на краях её был широкий бортик с насечкой в виде рифлёного венка. На лицевой стороне был изображён портрет императрицы Екатерины II с надписью «Б.М. Екатерина II. Императ. и самодерж. Всеросс.». На оборотной стороне медали была выбита крупная надпись «Кагул» и стояла ниже дата в три строки: «Июля 21 дня 1770 года».
        Высший офицерский и частично штаб- и обер-офицерский состав за битву при Кагуле был награждён новым, только что учреждённым боевым орденом святого великомученика Георгия Победоносца. Правда, получило эти ордена очень малое количество героев, и все они в основном были из высшего офицерского состава. Статус этой награды был чрезвычайно высокий!
        Столпившиеся неподалеку зеваки из валахов во все глаза наблюдали, как важный полковник награждает своих солдат.
        - Молодец, братец, благодарю за службу!
        А в ответ слышалось традиционное:
        - Рад стараться, вашвысокоблагородие! Благодарю покорно!
        И уже в самом конце, после краткой поздравительной речи для всех громогласно грохнуло:
        - Ура! Ура! Ура-а-а!
        Команда стояла в новеньких шинельках из плотного серого сукна, только что выданных им вместо устаревшей уже епанчи. Именно егеря начали носить их в царствование Екатерины Алексеевны, остальная русская армия получила их только при императоре Павле.
        А Лёшка смотрел на свою первую имперскую награду на ладони и тихонько гладил её пальцами. Удивительная всё-таки эта штука жизнь!
        Новый штуцер был выдан Фёдору, и теперь обладателей нарезного оружия в плутонге было аж семь человек, это если сюда считать ещё и серба Милорадовича. Голландская винтовка была оружием тяжёлым и громоздким, в целых полпуда весом. Переносить её вместе со штатной облегчённой фузеей мог на дальние расстояния, пожалуй, только лишь один Ваня Кудряш, но тому ещё нужно было набивать и набивать свой стрелковый навык, а это было дело не быстрое. Поэтому «голландка» стояла и ждала своего хозяина около той широкой лавки, на которой спал в постоялом доме командир плутонга.
        Время подходило уже ближе к новому году, шёл хороший снег, и улицы Бухареста сильно заметало. Температура была чуть меньше нулевой, но из-за сырости и постоянных ветров было очень зябко. Тем не менее, каждый день, кроме воскресного, начинался и заканчивался с неизменного построения, проверки внешнего вида и личного оружия солдат, а потом уже проводились многочисленные занятия в полях и на стрелковом полигоне. Куницын насчёт этого был строг и постоянно напоминал своим унтерам, что солдата от безделья одолевает всякая блажь и дурь, и их же от этого всяческими трудами и заботами нужно всемерно оберегать. Как бы в подтверждение его слов 25 декабря полк был поднят пораньше и под барабаны и в свете факелов построен на одной из многочисленных площадей города. Перед солдатскими коробками провели босиком в обрывках исподнего двух солдатиков из девятой мушкетёрской роты. Были они сильно биты, и вид имели униженный и очень несчастный. Капитаном из штаба армии был зачитан приговор военно-полевого суда о признании вины за рядовыми девятой мушкетёрской роты пехотного Апшеронского полка Мухиным Алексеем и
Ведёрниковым Ильёй в том, что они совершили кражу казённого имущества в пуд ржаной муки и потом обменяли её валаху на местную виноградную водку - ракию. Пойманные с поличным, пьяные солдаты вину свою чистосердечно признали и приговаривались теперь к повешению. Приговор был приведён в исполнение тут же, перед всем строем. Солдаты, видно, до последнего надеялись на его смягчение и опомнились только тогда, когда охранный комендантский плутонг из штаба армии потащил их к виселице. Зрелище было крайне неприятным, и по шеренгам шёл глухой ропот. Несчастных насильно, под их истошные крики втащили на специально сколоченный помост, надели им верёвочные петли на шеи и выбили из под ног скамейки.
        - Смотрите, что бывает с теми, кто от безделья и дури на преступления идёт! Смотрите и помните, что вы не только жизнь потерять можете, а и в памяти всего Апшеронского полка позором своё имя покроете! - орал в бешенстве Колюбякин. - А теперь за них в рекруты с родных общин ещё по двое, а то и по трое новых земляков забреют! Смотрите!
        И смотрели угрюмо солдаты на раскачивающиеся в смертной агонии тела. Нехорошая это была смерть, грязная!
        27 декабря Лёшка оставил после окончания полевых занятий тех штуцерников, кто был с ним в последнем бою, и без долгих предисловий высыпал перед ними на подстилушку из кошеля монеты.
        - Вот, братцы, последний наш трофей. Решайте сами, как мы его делить будем, - и кивнул на блестящую горку.
        В ней лежали десять золотых двойных французских луидоров, семь серебряных экю, девять золотых пиастров и шесть серебряных кроненталлеров. Каждому из пятерых штуцерников досталось по два двойных луидора, по одному пиастру, экю и кроненталлеру. Четыре золотых и три серебряных монеты, которые не удалось ровным образом разделить, посчитали общими и передали Алексею на хранение.
        - А пошли-ка ребята угостимся по-человечески? - предложил егерям Алексей. - Я с нашим поручиком договорюсь. Скажу, что всё это под мою личную ответственность, без глупой дури и без излишеств, да ещё добавлю, что гостинцы его благородию от нас будут. Думаю, что он нам разрешит.
        С собой решили взять ещё и Федьку с Матвеем и Макарычем. Так, ввосьмером и зашли в ту уютную харчевню, что располагалась в подвале под большим домом богатого местного купца.
        Обстановка тут была в высшей степени колоритная. В большом зале с массивными колоннами, несущими стенами и перегородками из грубо отёсанного природного камня стояли дубовые столики с лавками, а полумрак подвала разгоняли светильники на стенах, и по большой сальной свече в бронзовом подсвечнике стояло на каждом столе, занятом посетителями. Лёшка огляделся вокруг. В зале, наполовину пока пустом, сидело сейчас несколько солдатских и офицерских компаний. Возле дальнего его края в нишах были два столика, по-видимому, занятых местными жителями, и около них стояли два паренька, играющих жалобную мелодию на скрипках. Было тут пока что не очень шумно, но всё основное веселье в таких заведениях начиналось обычно уже ближе к ночи. Никому мозолить глаза Лёшке не хотелось, а хотелось сейчас просто самому отдохнуть в человеческой обстановке и дать после многомесячных скитаний отдых своим людям. Поэтому он позвал слугу-распорядителя и положил в его руку некрупную серебряную турецкую монетку в два акче.
        - Sayg?n. Kimsenin bizi rahats?z etmemesi icin arkadaslarla nerede oturabilecegimizi soyle bana? (Уважаемый. Подскажи, где мы можем посидеть с друзьями, чтобы нам никто не мешал? - тур.).
        Распорядитель вежливо поклонился и позвал егерей за собой. Сбоку общего зала, неподалёку от компании валахов он раздвинул занавеску и завёл всех в уютную комнату с полукруглыми нишами и затянутыми зелёной тканью стенами. Распорядитель зажёг свечу со светильниками и с поклоном обратился к Алексею, интуитивно опознав в нём старшего:
        - Чего бы хотели уважаемые русские господа?
        - Нам бы хотелось хорошо поесть и выпить с друзьями, - ответил ему на турецком, как на языке общего местного общения, Алексей. - Пусть наш ужин будет очень хорошим и приятным весь этот долгий вечер, и тогда я с чистым сердцем смогу вас отблагодарить, - тихо, на самое ухо сказал он, как видно, опытному в таких делах слуге.
        Тот ещё ниже поклонился и быстро выскользнул за ширму, а егеря, сняв шинели и расстегнув зелёные доломаны, слушали пока мелодии валашских скрипачей.
        Скоро на столе были расставлены глиняные стаканы и пара кувшинов с красным вином, а в пузатых бутылках появилась крепкая ракия и палинка - местное фруктовое бренди.
        - Фруктового взвара принесите! - попросил Лёшка, и перед ним поставили кувшин с сокатой - культовым безалкогольным напитком, изготовляемым из ягод бузины.
        Первыми из блюд для закуски выставили несколько видов сыров, творога и брынзы. Тут же выставили яхнию - блюдо из тушеных овощей с бобами и фасолью, традиционную мамалыгу - круто заваренную кашу из кукурузной муки, лепёшки с сыром и муджей - острым чесночным соусом.
        - Ну, братцы, за матушку-императрицу Екатерину Алексеевну! - поднял Алексей первый тост, налив себе сокаты.
        - Ура! Ура! Ура! - рявкнули егеря и, дружно чокнувшись, выпили за первый тост.
        Обстановка в комнатке у егерей была непринуждённая. Они в меру выпивали под тосты и здравницы да вели разговоры на все те темы, какие только могли интересовать солдат. Вспоминали детство и семью, далёкое своё русское село, Россию-матушку и как они попали в рекруты. Поговорили о войне этой проклятой и о походах, вспомнили и помянули тех, кто никогда уже не будет с ними рядом.
        Всё шло своим чередом. Подали горячие блюда, из которых первым была чорба - густая горячая похлёбка, затем был подан фаршированный телячьим мясом перец и баклажаны, принесли зажаренную на гратаре (решётке) рыбу и мясо.
        Чуть позже появилась сармале - мясной фарш с рисом, завёрнутый в виноградные листья, и мититей - маленькими зажаренными на углях колбасками без оболочки.
        Аппетит был у солдат завидный, а блюда - «царские», и вся компания дружно работала челюстями, в первый раз в своей жизни съедая такую вкусную пищу. При хорошей и жирной закуске алкоголь головы не мутил, и только лишь Федьку тянуло выйти к скрипачам и спеть всему залу какую-нибудь свою песню, а ещё лучше было бы, конечно, сплясать. Уже по паре раз он получил оплеуху от Карпыча с Макарычем и, пообижавшись с пару минут, снова всё забывал, и его опять «тянуло к прекрасному». А в харчевне становилось уже шумно и весело. Откуда-то появились разбитные девахи в ярких юбках и платках, слышался громкий топот ног, пьяный гогот и визг. Скрипачи исполнили последнюю мелодию, вежливо всем поклонились и ушли, за ними потянулись и те две компании местных, что сидели с краю, неподалёку от егерей. Их место тут же заняли какие-то тыловики и начали что-то бурно праздновать. Может быть, какую-нибудь очередную свою победу над неприятелем, но об этом можно было только догадываться.
        Перед егерями поставили большие кружки с горячим фруктовым взваром, а на стол принесли местную выпечку в виде бубликов с кунжутом, сладкие пончики, пироги, варенье и мёд.
        - А чё расселись-то тут, а, вошь солдатская?! - сдёрнув ширму на пол, проорал какой-то толсторожий, с маленькими свинячьими глазками обер-офицер в грязном и мятом мундире. - А ну, пшлии отседова, пока вас всех тут взашей не выперли!
        - Это кто кого выпрет ещё! - рявкнул Федька, вскакивая со своего места.
        - Чё-ё! - проревел толстомордый, ещё более багровея на глазах и хватаясь за шпагу.
        - Придержите этого дурака! - рявкнул своим капралам Лёшка и сам подошёл к пьяному офицеру. Он подхватил его под руку и, легонько подтолкнув к выходу, вышел за ним.
        - Вашбродь, меня к вам Платон Никитич из армейского интендантства послал, сказал, что вы человек хороший и опытный хозяин, дескать, к вам можно будет по серьёзному делу обратиться, - и, достав империал, блеснул перед толстомордым золотом.
        Тот сразу преобразился, на его лице появилась какая-то слащавая улыбка, а в глазах блеснул алчный огонёк.
        - Ну так бы и сказали, что вы из армейского интендантства, - пробормотал он, непроизвольно потянувшись за монетой. - Что надо-то, говорите, любезный?
        - А что вы можете мне предложить? - подмигнул ему Лёшка.
        - О-о, да хошь чё найдём, - «масляно» улыбнулся офицер, - для хорошего-то человека никогда ведь ничего не жалко. У нас в Муромском полку нонче-то всего в достатке.
        - Ну вот и ладно, - кивнул загадочно Лёшка. - Завтра, как свечереет, я к вам лично подойду. А пока - тс-с, - и он приложил к губам палец, - вокруг людей лишних много и ушей разных, - и заговорщицки подмигнул.
        - Хех - взмотнул пьяной головой интендант, - а ты не так прост, сержант, как я погляжу! Тс-с, завтра вечером заходи. И никому, слышишь, никому! - пробормотал толстяк и, пригрозив ему пальцем, ушёл к своей буйной и развесёлой компании.
        - Всё, сворачиваемся, нагулялись уже, - бросил Егоров, вернувшись егерям. - Этого придержите, а то он, не дай бог, на виселицу или на стенку тут себе заработает.
        - Сколько мы должны, уважаемый? - спросил Лёшка у распорядителя.
        - Господа очень хорошо отдыхали, ничего не разбили из посуды и мебели, вели себя как добрые люди, - ответил тот. - Я собрал вам гостинцы в дорогу, - и он подал корзину, из которой торчали горлышки нескольких кувшинов и бутылей и прикрытые тряпицей закуски. - Для вас этот ужин будет стоить пол турецкого куруша или двадцать пар серебром, это, если на русские деньги, - один полтинный, если я только правильно его называю.
        - Спасибо, уважаемый - улыбнулся Лёшка, вкладывая указанную монету в ладошку, и положил сверху ещё два акче. - Подскажи, пожалуйста, к кому лучше у вас обратиться за обменом денег и есть ли тут хороший мастер-оружейник, из тех, кто разбирается в оружии и не дерёт сверх меры со своих клиентов?
        Распорядитель, подумав немного, ответил с поклоном:
        - Лучший меняла - это, конечно, еврей Давид, чья лавочка находится у центрального базара в подвальчике, что под местной цирюльней. Человек он серьёзный и в плохом замечен никем и никогда не был. А вот из оружейников я бы посоветовал немца из Силезии Отто Карловича Шмидта, чья мастерская была на западной стороне города, около озера Мори, там, где ещё строят новый храм. И скажите им всем, что вам их Думитру из «Зажаренного ягнёнка» посоветовал, думаю, что вам тогда будет легче со всеми ними сторговаться, - улыбнулся немолодой уже мужчина.
        - Спасибо, Думитру, благодарим вас за тёплый вечер, - попрощался с ним лёгким поклоном Алексей.
        - Заходите ещё, господа, мы будем всегда вас рады здесь видеть, - вежливо поклонился распорядитель и заспешил на призывный крик к очередной шумной компании.
        - Ну-у! Протрезвел, гуляка? - корил Карпыч по утру хмурого Фёдора. - Если бы не наш сержант - стоять бы тебе босиком уже перед расстрельной командой или вовсе на помосте перед петлёй. Виданное ли дело, на охфицера руку хотел поднять, да мало ли руку, за ножом ведь своим потянулся, ирод! Всех бы под монастырь там подвёл!
        - Да что с ним разговаривать-то! - закатил оплеуху Цыгану Макарыч! - Пусть теперяча вон кипятка пьёт или взвары, как наш командир. Его вон в чинное место позвали босяка, где сами господа сидят и барскую трапезу вкушают, позвали-то по-человечьи, с уважением, а он, гадёныш, вона чаво там учудил! Ух, сволота чернявая!
        А Лёшка в это время разыскивал саксонца-оружейника. Язык, как говорится, до Киева доведёт, а некоторых даже и до Магадана может. Нашёлся и нужный ему Отто Шмидт. Его мастерская притулилась возле пустыря, где сейчас возводились стены православного храма. И запустив гостя по стуку затейливого бронзового молоточка в калитку, его затем уже пропустил в дом пожилой и подслеповатый слуга.
        - Хозяин сейчас будет, посидите пока тут, господин! - и Лёшка присел на большой дубовый стул, сделанный в виде грубого кресла.
        Отто, аккуратный пожилой мужчина с седыми волосами на гладко причёсанном лице, вытер ветошью руки и с вниманием уставился на утреннего посетителя.
        - Что нужно молодому унтер-офицеру и чем скромный мастер может ему служить?
        - Мне порекомендовал вас Думитру из «Зажаренного ягнёнка», - ответил Лёшка. - Он сказал, что вы самый хороший оружейник из всех местных и что с вами можно иметь дело.
        - Вот как, - усмехнулся немец. - Думитру несколько преувеличивает. Я могу на пальцах руки вам подсказать ещё несколько неплохих мастеров в нашем городе, и это только, заметьте, навскидку.
        - Но мне нужен самый лучший мастер, - улыбнулся Лёшка, - и поэтому я пришёл именно к вам.
        - Ла-адно, - проворчал Отто. - Тогда рассказывайте, что вам от меня нужно, ближе к делу, господин унтер-офицер.
        - Посмотрите вот на эту вещь, мастер, - и Лешка, с натугой сняв со спины голландскую винтовку, положил её прямо перед оружейником.
        У того аж загорелись глаза, и он минут двадцать самым тщательным образом её рассматривал и изучал.
        - Да, довольно редкая и интересная вещь, - наконец-то проговорил немец, оторвавшись от оружия. - И сколько за такую просит господин унтер-офицер?
        - Вы меня не поняли, господин Шмидт, - отрицательно покрутил головой егерь. - Она не продаётся, напротив, её нужно немного доработать.
        - Вот как? - удивился Отто. - Никак такого от вас не ожидал. Я-то думал, что она вам досталась в качестве трофея и вы теперь хотите за неё взять хорошую цену. Так что же вы от меня в таком случае хотите? - и он с вниманием уставился на Лёшку.
        - Да, она мне действительно досталась в качестве трофея, - кивнул тот, - но оружие это полезное, дальнобойное и точное, хотя и у него, конечно, есть недостатки. Мне нужно, чтобы вы сделали к винтовке устойчивые упоры, что-то в виде сошек, какие применяют на своих ружьях турецкие стрелки. Но они у них высокие, а тут нужны такие, чтобы вести стрельбу лёжа, не задирая при этом высоко голову. В то же время мне требуется хороший упор для этих сошек об землю, ну и хороший, плотный упор приклада в плечо. Тогда и сама стрельба будет надёжнее при таком вот устойчивом положении стрелка.
        - Интересно, интересно, - задумался мастер. - А вы можете мне изобразить всё на бумаге, как вы сами всё это видите, ну так, хотя бы в форме простейшего рисунка?
        И Алексей, как мог, начертил изображение винтовки с сошками и отдельно приклад с удобной для упора плеча формой.
        - Очень интересно, - окинул мастер рисунок взглядом, - можно попробовать это сделать. Всё изготовить тут, конечно, быстро не получится, но в общем мне ваша мысль нравится. Я берусь за эту работу, - кивнул он. - А что это за трубка такая у вас сверху?
        - Ну-у это… - покраснел Лёшка, - я просто подумал, расстояние боя винтовки ведь здесь очень высокое, а почему бы на ней не попробовать сделать оптику для приближения цели. Тогда и использовать её на далёкие расстояние можно будет гораздо легче и увереннее.
        - Эх, юноша, юноша, - проворчал оружейник. Неужели же вы думаете, что такое уже не пробовали сделать и до вас? И даже ваш покорный слуга, - и он кивнул на свой жилет, - имел неосторожность посветить этому массу времени и к тому же потратить большие деньги. Всё это пустое! Оптика в этих зрительных приборах обязательно разбивается и ломается после одного, двух, ну или максимум трёх выстрелов, а это ведь такие колоссальные деньги! - и он покачал неодобрительно головой. - Нет, пока человек не изобрёл более крепкую оптику или менее мощное, но надёжное огнестрельное оружие, ничего с этим всем у него не выйдет! - и он перечеркнул на рисунке нарисованную сверху Алексеем оптическую трубу.
        - Глаз, только лишь зоркий глаз человека - вот что будет ещё века определять точный выстрел на самых больших расстояниях!
        - Хорошо, - согласился с ним Алексей. - Тогда остаются только лишь сошки и удобный приклад.
        - Ну вот это уже выполнимо, с вас два кроненталера и один из них задатком. Полагаю, у вас есть такие деньги?
        - Да, конечно, - согласился Алексей. - И ещё у меня к вам будет одна просьба. Не могли бы вы найти нарезное оружие, желательно штуцера егерей, и если можно, то ещё и русских систем? - и видя, как изумился его вопросу мастер, тут же поправился: - Любых государств, Отто Карлович. Австрия, Пруссия, северо-итальянские земли, их ведь тоже там довольно давно выпускают. Не подумайте ничего плохого, мне нужно вооружать своё егерское подразделение, и деньги на такое оружие я непременно найду.
        - Очень сложный заказ, юноша, очень сложный! - качал головой уроженец Силезии. - Штуцер весьма дорогое и редкое оружие. С гладким стволом проблем вообще нет никаких. А тут… - и он ненадолго задумался. Затем, обернувшись вглубь дома, крикнул: - Анхен, сделай нашему гостю кофе, пока я буду ковыряться на складе с железом, и позови своего ленивого братца, он мне сейчас понадобится!
        На его крик вышла миловидная белокурая девушка, сделавшая вежливый поклон гостю, и затем убежала исполнять указание старика.
        - Моя внучка, - кивнул оружейник, - а сейчас придёт её непутёвый братец, тот, кому я должен был бы передать своё семейное ремесло, если бы он был чуть порасторопней. Они остались сиротами, когда десять лет назад янычары устроили тут резню, а их родители попались как раз им под руку.
        - Сочувствую вам, - кивнул Алексей. - Но сейчас янычары платят своей кровью за всё, а эти штуцеры мне нужны, чтобы этот расчёт проходил с ними быстрее.
        - А-а-а, - махнул рукой Отто. - Я давно уже не интересуюсь политикой. Турки, русские, австрийцы или валахи - не всё ли нам равно, лишь бы они давали жить и трудиться простым людям.
        Из боковых дверей дома показался коренастый, крепкий парень, по виду чуть старше Лёшки, с простым и весёлым лицом. Он уважительно застыл на месте, ожидая указания своего строгого деда.
        - Пошли уже, Курт, - кивнул мастер, и они прошли с ним вглубь дома.
        - Какой хороший кофе, - с улыбкой поглядел на девушку Лёшка, когда она принесла ему минут через десять этот сваренный напиток. - Прошу вас простить меня за мой скверный немецкий, просто у меня давно не было возможности в нём попрактиковаться.
        - Что вы, гер Алексис, я вас прекрасно понимаю, - улыбнулась Анхен. - Мы и сами тут не всегда правильно понимаем своих соотечественников, ведь в немецком языке так много разных диалектов, и некоторые слова звучат везде по-разному. Ваш же больше похож на прусский выговор, и если бы не эта форма, я бы подумала, что вы типичный пруссак.
        - Ну тогда мне нужно было бы отрастить эти знаменитые прусские усы, - шутил Лёшка и, приставив под нос карандаш мастера, начал вышагивать с ним по комнате. - Ать, Драй, Фир! Ать, Драй, Фир!
        Выглядело это, наверное, со стороны очень комично, и они вместе, сначала девушка, а за ней и Лёшка, дружно и весело рассмеялись.
        - С вами так интересно, Алексис. Вы совсем не похожи на того солдафона, которого только что мне изображали, - и Лёшка перехватил её лучистый заинтересованный взгляд зелёных глаз.
        - А я никогда и не был солдафоном, Анхен, но, к сожалению, судьба сама кидает меня из войны в войну, - вздохнул Лёшка.
        - Из войны в войну? - удивлённо повторила девушка. - Но вы же такой молодой юноша, как же такое может быть возможно или вы ещё где-то воевали до этой?
        Лёшка промолчал, обдумывая, что бы ей такое ответить на такой непростой вопрос, как вдруг его выручил сам хозяин мастерской, вернувшийся в комнату вместе с Куртом.
        - А ну-ка, бегом на кухню, стрекоза! - буркнул мастер сердито. - Нечего тут с моими клиентами кокетничать. Шестнадцать лет уже скоро девке, а ведёт себя словно малый ребёнок, как же мне не хватает её отца и матери, я ведь слишком уже стар, чтобы воспитывать двух уже таких взрослых внуков.
        Анхен улыбнулась Лёшке и убежала вглубь дома, а перед Лёшкой на столе мастер выкладывал все те нарезные стволы, какие у него только тут были.
        Коллекция оружейника была действительно необычная, лежало тут пять штуцеров самых разных стран и годов выпуска, были они разного состояния изношенности и исправности.
        У одного русского штуцера, чем-то похожего на уже привычный Алексею тульский, только без вставного шомпола с латунным набалдашником на конце и без креплений под штык, был разбит приклад и сломана мушка. Из трёх австрийских ни один сейчас не был в рабочем состоянии, у двух из них был сломан казённый замок, у третьего и вовсе был разорван ствол, и он раскрылся на конце словно железными лепестками. И только последний, как видно, выпущенный прусской оружейной мастерской выглядел вполне достойно.
        Перебрав все стволы и ещё раз их все внимательно изучив, Отто задумчиво почесал затылок.
        - Из всей вот этой кучи металла, если очень постараться, можно будет собрать три штуцера. Отделаю я их, конечно, качественно, они даже лучше заводских будут и понадёжнее, но нужно ещё сделать под каждый все положенные к ним приспособы, а вашему русскому так и вовсе придумать, как к стволу штык крепить. Так что времени на это уйдёт много, да и цена для всего будет высокой, тут даже мы и торговаться не будем. За качество своей работы я отвечаю, - и он что-то прикинул, суммируя на лежащем листочке бумаги. - По вашим деньгам, вместе с ремонтом голландской винтовки, за всё 30 рублей, с переводом на австрийские кроненталлеры это будет 22, и последние из денег будут для меня предпочтительней.
        - У меня пока с собой их 5, - выложил стопкой монеты перед оружейником Лёшка. - Есть ещё золотые разных стран, но я пока не знаю их стоимости.
        - Идёт, - согласился мастер, забирая задаток. - А по поводу обмена монет, то лучше обращаться к старому еврею Давиду, его лавка находится возле самого центрального базара, в подвале под цирюльней. Он там торгует всяким старьём, заодно и обменом денег занимается. Серьёзный человек, хотя, конечно, торговаться умеет и любит, - и, видно, вспоминая что-то из былого, улыбнулся.
        На этом они с Отто Карловичем и распрощались - Алексей обещал зайти к оружейнику через месяц, в самом конце января. И провожала его до калитки, одевшись в меховую накидку, Анхен.
        - Приходите, я буду вас ждать, Алексис, - блеснули зелёными искрами её глаза. И Лёшке очень захотелось, чтобы поскорее пролетел это зимний месяц.
        При выходе от силезского оружейника он решил зайти на пустырь, где около строящегося в камне храма стояла небольшая деревянная часовенка.
        - Вы что-то хотели, солдат? - почти что на чистом русском произнёс священнослужитель в глубине часовни, когда к нему подошёл Егоров.
        - Да, батюшка, - ответил Алексей, перекрестившись на иконы. - Я бы хотел помолиться за своих людей, страну и за себя грешного. Можно ли у вас купить свечу?
        - Не нужно никаких денег, сын мой, - тихо ответил священник, - молись, и да поможет тебе Бог, - и он, вложив в его руку свечу, отошёл, чтобы не мешать солдату обращению к светлому таинству.
        Просветлённый Алексей вышел из часовни на улицу, где священник, с которым он только недавно разговаривал, выкладывал с телеги, видно, недавно привезённые крупные, отёсанные камни.
        Поработали они вместе, и, закончив работу, Алексей принял благословение у отца Иоанна.
        - Храм этот, что возводится здесь, на пустыре, будет церковью святого Георгия, - рассказывал ему батюшка. - Уже десять лет он строится, но возникают временами трудности, и снова замирает стройка. Тем не менее, с Божьей помощью, надеюсь, что ещё при моей жизни мы его с прихожанами возведём. Приходи и ты помолиться в часовню при строящемся храме, Алексей, и друзей своих с собою приводи. Воистину воину нужно и о своей бессмертной душе думать, под Богом ведь всё время на поле брани ходите, а чтобы не закостенеть бессмертной своею душой, человеку нужно молиться и просить господа о добром.
        Долго ещё вели беседу молодой воин и уже пожилой православный священник, и ещё легче стало от того у Алексея на душе.
        - Возьмите, отец, - и он вложил в его руку всё то золото в виде украшений и изделий, которое было когда-то взято в виде трофеев у янычарского полковника, а с ним вместе положил и несколько монет. - На строительство храма это, батюшка, чтобы на нём быстрее святой крест воссиял.
        Глава 12. Особое задание
        Прошла весёлая Рождественская неделя. Армия получила жалованье за последние полгода. Выдавалось оно нерегулярно и составляло у строевого солдата около 15 рублей в год. Большая часть из этого отдавалась за накопленные долги и вкладывалась в артельные кассы. Оставшуюся часть многие из служивых просаживали в кабаках, подкупали себе что-нибудь из маркитанских товаров и уже через пару недель опять оставались без денег.
        Сразу же после Крещения Алексея снова вызвали в штаб армии через вестового, и, идя за капралом, Лёшка гадал, что же ещё от него нужно господам обер-офицерам.
        - Садись, Алексей, - сразу же предложил ему место за столом Генрих. - Как дела в команде? Кому доверили последний переданный с Барановым штуцер, как здоровье у егерей, нет ли каких-нибудь особых проблем или просьб?
        Разговор у них ходил вокруг да около, и наконец-то собеседники подошли к главному, ради чего собственно Егорова сюда и пригласили.
        - Мы тут долго думали над нашим с тобой разговором и наконец-то решили воплотить в жизнь все те мысли, о чём вели речь, в реальность, - несколько пафосно начал барон. - Нам нужен небольшой пеший отряд из хорошо подготовленных людей, тех, кто сможет проводить сбор определённых сведений о противнике и выполнять другие особые дела, которые будут не под силу большим строевым подразделениям.
        «Ого, - подумал Лёшка, - вот так и начинает зарождаться осназ, спецназ или как его ещё можно назвать в этом XVIII веке. Очень даже интересно…»
        - Твоё получение первого офицерского звания вовсе не за горами, - продолжил беседу барон, - думаю, месяц, не более того, и можно уже будет ждать выписку из приказа военной коллегии о присвоении тебе звания прапорщика. А пока твоему плутонгу будет первое задание, и по его выполнению всё уже и станет ясно. Сейчас я приглашу тебя к уже знакомому главному квартирмейстеру полковнику Денисову, он поставит тебе задачу, и там же ты сможешь высказать всё то, что думаешь по этому поводу и по всему тому, что тебе для его выполнения будет нужно.
        За столом сидели уже знакомый ему полковник и другой офицер с обер-офицерским горжетом на груди. Золотое поле и цвет герба с серебряным ободком, как и у барона, на этом офицерском знаке говорил, что перед ним сидит подполковник.
        Денисов не стал ходить вокруг да около, а приступил сразу к делу.
        - Егоров, к ста верстам к югу от нас находится сильнейшая крепость турок на всём этом берегу под названием Журжи, - и он кивнул на расстеленную на столе карту: - ты можешь её читать?
        Лёшка утвердительно кивнул.
        - Тогда найди эту крепость и покажи её всем нам.
        Карта, конечно, была жуткая, информации по топографии или привязки к местности на ней было минимум, но Лёшка всё же справился, найдя вначале сам Бухарест, а затем уже под ним реку Дунай и обозначение крепости с нужным ему названием.
        - Хм, - хмыкнул фон Оффенберг, - а может, ну его этот особый плутонг, а, Иван Фёдорович, мне Егоров и как картограф здесь в штабе сгодится. Видели, как он кривился над моим трёхмесячным трудом в нанесении на бумагу всех вот этих земель?
        - Некогда шутить, господа, давайте к делу, успеете ещё, - нахмурился начальник штаба армии и продолжил ставить задачу.
        - Так вот, сия фортеция последняя на этом берегу, и она нависла над всем центром нашей первой армии. Все остальные крепости, такие как Бендеры, Аккерман, Килия, Измаил и Браилов, мы во время этой летней компании взяли и очистили почти весь левый берег Дуная от противника. Заминка под Браиловым, ненастная погода и отсутствие припасов не дали нам докончить начатое и полностью закрыть весь этот берег от турок. А теперь османы могут беспрепятственно совершать набеги в Валахии и строить нам козни. Мы же пока не в состоянии их там обложить единой укреплённой линией. Журжу нужно брать, и чем скорее это случится, тем будет лучше для нас, ибо она постоянно укрепляется подкреплениями, крепостными сооружениями и орудиями, что турки перебрасывают с других своих участков. А теперь главное. Чтобы удачно ударить, нам нужны новые данные о самом войске, о том, какие османские части находятся при крепости, о их численности, составе и вооружении. Нужны сведенья о том, что успели турки построить за эти осенние и зимние месяцы, куда они расставили орудия, об их настроениях, командовании, припасе, в общем, обо всём
том, что нам может пригодиться во время будущего штурма. Мы ждём все эти сведенья от твоей команды, Алексей, и лучше, чтобы они были подкреплены хорошим языком из османских офицеров. А теперь задавай все свои вопросы и говори, что тебе нужно, чтобы выполнить этот непростое, но нужное дело.
        В комнате повисло долгое молчание. Алексей думал. Дело это было, конечно, рискованное, турки далеко не дураки и, обжёгшись по крупному за этот год, будут теперь беречь эту крепость как зеницу ока. Сколько крови может стоить она армии, если на неё лезть по дури и без хорошей разведки.
        - До крепости сто вёрст, расстояние пёхом немаленькое. Почему же не задействовали тех же конных казачков или быстрых гусар? - именно этот вопрос он и задал штабному совету.
        - Ну да, - улыбнулся полковник. - Именно это мы уже не раз и пытались делать - послать конные части на разведку и всё там разглядеть. Но всё дело в том, что, серьёзно уступая нам в пехоте и артиллерии, османы значительно превосходят нас конницей, как количеством, так и качеством. Тягаться с ними в кавалерии на дальних выходах без большого пехотного и орудийного прикрытия мы пока не можем. Три конные группы, ранее посланные на разведку крепости, там или погибли, или же были вынуждены отступить. Турки окружили Журжу своими многочисленными конными разъездами, и просто так к ней теперь уже не подскочишь. Вот вам и весь ответ, почему к крепости должны идти именно вы.
        - Что ещё, Егоров? - задал опять вопрос начальник штаба.
        Мне нужно два, нет, три дня на подготовку, - начал Алексей. - Возьму с собой не более двух десятков своих людей из опытных охотников, из тех, кто может хорошо двигаться по лесу и грамотно воевать в нём. Хорошо, если с нами будет кто-то из проводников, знающих эту местность. Нужно много белёной холстины, штуки три лёгкого полотна для пошива балахонов. Снег здесь неглубокий, поэтому мы обойдёмся без лыж. До той местности, где ходят турецкие разъезды, нужно чтобы нас доставили на конях наши кавалеристы и чтобы тут же нас тайно ожидали или прибыли на место дней через пять или шесть. После выполнения задания мы с ними же и вернёмся назад, и они же нас должны будут прикрывать, если за нами вдруг будет погоня. Так, нам нужна будет ещё турецкая форма, но если её и не будет, то мы её добудем там сами. Хорошо, если найдутся местные полушубки из овчины, такие здесь носят все местные, они короткие и, в отличие от наших шинелей или епанчи, вообще не сковывают движения. Меховые шапки и меховые местные сапоги тоже будут нужны, думаю, вы сможете на кого-нибудь тут правильно надавить, чтобы найти, скажем, 23 - 24
комплекта. Тогда нам и с турецкой формой будет попроще, они зимой тоже такое тут носят, забирая всё у местных. Да, нужны будут деньги для закупки некоторого снаряжения и припаса для долгого нахождения во вражеском тылу, рублей пять, я думаю, на всё хватит. Сухарный запас дней на пять мы с собой возьмём, но этого будет мало, чтобы питаться лёжа в снегу. Ну, в общем-то, по-крупному вроде бы пока всё, - почесал Алексей голову, - а по мелочи мы всё во время подготовки доделаем.
        - Да-а, - протянул полковник, - загнул ты, конечно, Егоров, белёное полотно, какие-то балахоны там, одёжа эта зимняя, лыжи. Ну да ладно, коли так серьёзно готовишься, значит, и разведку ты будешь проводить как нужно. Всё, что требуется, изложи здесь на бумаге и отдай моему помощнику подполковнику Соболеву Ивану Александровичу, - и он кивнул на сидящего рядом с Генрихом офицера. - Ну всё, занимайтесь, а мне к командующему на доклад.
        Доработку всего, что было нужно на выходе, Алексей проводил уже в комнате у барона.
        На следующий день к месту квартирования команды прибыли две подводы с заказанной одеждой и обувью, в неё также лежали и три штуки белёного полотна. На общем построении с молчаливого одобрения поручика Куницына, частично посвященного в планы штаба, Алексей отобрал себе команду из 22 человек наиболее опытных егерей. В неё вошли все его штуцерники и старички из прежней артели, плюс добавились и другие хорошие стрелки.
        Целый день затем все они шили показанные Лёшкой маскировочные балахоны с завязками и капюшоном, подгоняли под себя овчинные полушубки, шапки и меховые сапожки. Больших трудностей с этим не было, простой солдат был привычен к работе с иголкой и ниткой, сам постоянно чиня и подгоняя под себя свою форму и амуницию.
        На выделенные деньги была закуплена красная чечевица, которая быстрее всего разваривалась из всех известных круп, закупили на местном рынке твёрдый сыр, суджук, сало, пласты хорошо провяленного мяса, шары топлёного масла и орехи. Всё это, вместе с сухарями, разместили в специально пошитые личные заплечные мешки. Туда же уложили сменное сухое бельё, куски белого полотна и запасной боекомплект из патрон. На каждую тройку брался плоский котелок с крышкой для разогрева и готовки пищи. Всё оружие было обмотано белой холстиной, и, когда вся группа построилась в ближайшем перелеске при самой последней проверке, было непривычно наблюдать солдат в такой необычной одежде.
        - Побегайте, поприседайте, походите здесь часок! - дал команду людям Лёшка, - смотрите, чтобы только ничего не гремело ни у кого. В общем, пообвыкнете в ней, а завтра уже в неё спозаранку облачаться будете.
        За день до выхода из штаба в сопровождении молодого прапорщика пришли двое одетых в деревенскую одежду мужиков.
        - Мы от подполковника Оффенберга, я картограф Милюткин Сергей, а это наши проводники, - представился картограф. - Вы не волнуйтесь, - улыбнулся Милюткин, - барон просил вам лично передать, что старшим во всей команде остаётесь вы, а моё дело только осмотреть фортецию и постараться нанести её на бумагу.
        - Да я и не волнуюсь, - нахмурился Лёшка, - только имейте в виду, ваше благородие, что никто вас ждать на переходах не будет и свой паёк вам придётся нести самому. Да, - Алексей окинул прибывших с ног до головы, - и балахоны вам сшить тоже нужно будет, я из-за вас убивать группу не хочу. Вы ведь как чёрное пятно в этой своей одежде там, на белом снегу будете.
        Лёшка подозвал к себе своего помощника:
        - Карпыч, ты дай им в помощь пару человек из самых молодых, что в поиск не идут, пусть уж они им помогут да и покажут, как им всё пошить правильно надо.
        На следующее утро, ещё до петушиного крика два десятка егерей были подняты пораньше и выведены во двор. Лёшка проверил их в последний раз и потом вывел всех на улицу.
        - За мной бегом марш! - и колонна из двадцати трёх белых призраков с мягким топотом побежала в южную сторону, к выходу из города. Минут через двадцать, уже за городской окраиной, у ручья их догнала гусарская сотня.
        Лихие кавалеристы с удивлением смотрели на такое непривычное одеяние и тихо между собой перешёптывались.
        - Кто старший-то у вас, снеговики? - с недоумением пробасил гусарский ротмистр, подкручивая в удивлении свой ус.
        - Здравия желаю, ваше благородие, - козырнул, подходя к офицеру, Лёшка. - Отдельная команда егерей из Апшеронского пехотного, старший команды сержант Егоров. А мы ведь с вами уже знакомы, не узнаёте меня?
        Ротмистр спрыгнул с лошади и внимательно всмотрелся в молодое лицо унтера, одетого в какой-то белый балахон.
        - Да, голос-то вроде знакомый, - протянул он. - Но как признать тебя в эдаком маскарадном наряде?
        - А вспомните, вашбродь, небольшой обоз из Бендер, что отбился от татарвы осенью, у нас там ещё один единорог был с собой при двух канонирах. А вы попозже уже появились, когда вся татарва ушла, а мы в сторону Фокшан ехали. У вас же, вашбродь, вроде бы Гущинский фамилия?
        - Точно! - вспомнил ротмистр. - Мы ещё с ребятами удивлялись, как это вы такой малой командой да от стольких крымчаков отбиться смогли. Самого тебя вроде бы Алексеем звали?
        - Так точно! - улыбнулся Лёшка. - Егоров Алексей, егерская команда Апшеронского пехотного полка.
        - Ну тогда добрые солдаты, - кивнул одобрительно Гущинский, - хорошо вы в тот раз повоевали. Седайте уже на коней, ребятки, вон на тех, что мы для вас оседлали, - и ротмистр кивнул на подогнанных заводных лошадей. - Чай, уж могут твои на лошадях-то верхом усидеть, из деревенских, небось, ведь они все?
        Половину пути до крепости егеря проехали верхом за день. Уже в самых сумерках за озером Будени заехали они в лес, и стрелки спешились, разминая свои сбитые во время конного перехода ноги.
        - Не-е, я уж лучше ножками в следующий раз буду топать! Отвык уже вот так вот на лошадях-то скакать, - ворчал Ванька Кудряш, жалуясь Тимофею. - В детстве-то приходилось, конечно, верхами ездить, и в ночное гоняли лошадей с пацанвой, да и так бывалочи озоровали порой, не без этого, конечно, пока вон батя не видел. Но это когда же всё было-то, а сейчас-то вон с непривычки всё седалище себе, пока ехал, посбивал.
        - А ты бы себе хоть холстины в штаны натолкал, что ли, да поболее, поболее, глядишь, и мягче было б тогда? - подшучивал над другом Цыган.
        - Ладно, вы теперь поосторожнее тут, - объяснял Лёшке Гущинский. - За этим озером у осман уже разъезды рыскать начинают. Мы вон пару раз в этих местах на них нарывались, так ведь прицепятся, словно репьи, что потом и не отвяжешься от них.
        - Ясно, - кивнул Лёшка. - Спасибо, вашбродь, не раньше чем через четыре дня за нами подходите теперь. Если что, встречаемся на этой же полянке, - и тихонько крикнул своим стрелкам - Хватит шуметь уже, чай у врага под боком теперь стоите, глядите по сторонам-то, балаболы! А ну-ка, построились все в три шеренги!
        Прохаживаясь пред строем, Лёшка оглядывал всё свою команду.
        - Все разбиваетесь по тройкам. У нас шесть штуцеров - это если без моего. Значит, впереди тройки стоит один штуцерник, он будет главный, а за ним встают два его фузейщика. Четверо в остатке в команде за Макарычем, с ним проводники и господин прапорщик, они будут у нас на подхвате. Вот так, как сейчас стоите, так будете и дальше теперь друг за другом держаться весь вот этот выход. А теперь попрыгали все на месте, послушали, что у кого гремит, потом всё подтянули и подвязали! - и Лёшка дал время всем поправиться. - Ну, все готовы?! Первая тройка Фёдора, заднее охранение за Карпычем, боковыми идут тройки Живко с Потапом. Всем слушать лес и не болтать. Вперёд! - и команда егерей скользнула под полог зимнего леса.
        - Серьёзные ребята, - кивнул Гущинский своему корнету. - Всё, по коням, уходим назад! - и через десять минут гусарская сотня выскользнула из леса в сторону Бухареста.
        Первый дозор турок передовая тройка заметила уже утром следующего дня. По лесной дороге ехало три десятка татарских всадников в лохматых малахаях и меховых архалуках. Заслышали охотники их загодя. Всхрапнула под всадником лошадь, ударили, раскалывая застывшей лужи, конские копыта, и егеря, залегши под заснеженными кустами, проводили крымчаков долгими взглядами.
        - Вперёд! - кивнул Алексей, и отряд разведчиков направился вдоль дороги дальше.
        Через час лес закончился, и перед командой открылось большое открытое пространство степи с видимыми кое-где перелесками. Так и хотелось перебежать до первого, видимого от опушки и лежащего шагах эдак в пятистах от них. Но Лёшка удержал себя от соблазна и, как оказалось, правильно сделал, ибо минут через десять мимо этой самой опушки проскакала целая сотня вражеских всадников, и свежие следы ног, выходящие из леса, их бы здесь точно заинтересовали.
        - Ждём ночи! - кивнул своим Алексей, и егеря отползли вглубь леса.
        В небольшом овражке они разожгли небольшие костры и, вскипятив на них в плоских котелках воду, бросили в каждый из них красную чечевицу, сухарей, кусочки сала и вяленого мяса. Потом заправили всё это топлёным маслом и хорошо подсолили. Что это получилось за блюдо, было непонятно, но оно было вкусным и, главное, очень питательным. Все котелки троек опустели за десять минут, потом в них же вскипятили воду и заварили травяной чай.
        - О-о, вот так-то воевать можно, - протянул Федька, похлопывая себя по пузу. - Мне эдак очень даже воевать нравится, ни тебе парик пудрить да букли на нём накручивать, ни тебе перед охфицерами во фрунт тянуться, даже строем под ружжём ходить ненать, а пища-то тут какая скусная - ляпота!
        - Фёдор, тебе в дозор со своей тройкой заступать. Смени вон Потапа пока, а через два часа тебя сменит тройка Карпыча! - отдал распоряжение командир, обрывая мечтания Цыгана.
        - Ну во-от, - протянул егерь, - только уж было задумал вздремнуть после такой скусной трапезы и на тебе…
        - Иди, иди, баламут, там люди озябли уж небось, в снегу сидячи! Они-то ещё и не ели ничего горяченького, пока ты вот тут у костра лясы точишь. Всё бы ему побездельничать, пустомеле, - ворчал по привычке Карпыч, помешивая на костре варево для дежурной тройки.
        Зимняя ночь наступает быстро, и чуть только над землёй сгустились сумерки, команда проскочила бегом до самого первого перелеска. А дальше был долгий путь. Уже пару часов не было слышно конных турецких разъездов, и егеря решили пройти как только можно большее расстояние до цели. Перед рассветом, услышав неподалёку пение петухов, они вышли на околицу небольшого валашского селения, домов в десять, и тут же, рядом с ним, в небольшом перелеске залегли на днёвку. До крепости было совсем не далеко, и ребята, умаявшись за переход, теперь отдыхали. Караул по очереди несла тройка Тимофея. Лёшка лёг на подстилку из срезанных веток и, прижавшись спина к спине к Матвею, тут же вырубился.
        Сон пришёл сразу, как только голова коснулась подложенного мешка, и казалось, что он вовсе и не спал, когда его потряс дежурный караульный.
        - Ляксей Петрович, Ляксей Петрович, вставай, проснись, - тряс его Семён из тройки Егора. - Старшой велел вам передать, что в сельцо небольшой отряд османов заходит. Их там чуть больше дюжины, и с ними ещё три подводы едут.
        - О как! - встрепенулся Лёшка. - А вот это очень даже интересно. И он, обтерев лицо снегом, побежал вслед за вестовым.
        Человек пятнадцать османов рассыпались по всему селу, и отовсюду теперь слышались крики, шум и женский визг. Хлопнул одинокий пистолетный выстрел, а потом всё стихло, и только где-то на дальней окраине жутко выла собака. Затем стихла и она, а минут через двадцать три нагруженные подводы начали выкатываться за околицу. Из ближайшего к егерям двора, распахнув ворота, два османских солдата вытащили за верёвку упирающуюся корову. За ними на коленях выползла пожилая селянка и, воя в голос, видно, о чём-то их там упрашивала. Самый высокий из турок громко рассмеялся и с размаху пнул женщину по голове.
        - Таки оны провиант берут, - присел около Лёшки Живко. - По всей Османской империи так.
        - Понятно, - кивнул Лёшка. - Ну ничего, в хорошем месте и вовремя эти фуражиры сегодня оказались.
        Затем перевёл взгляд на серба и скомандовал:
        - Поднимай ребят, и всем быть тут немедленно!
        Когда все собрались около Алексея, он задал вопрос офицеру-картографу и проводникам:
        - Сколько осталось до крепости и туда ли вообще идёт эта дорога?
        По ответам было ясно, что до крепости ещё часов пять или более хода, и дорога эта идёт, по всей видимости, как раз именно туда.
        - Всё понятно, - задумчиво ответил Алексей, потом помолчал, всё взвешивая, и объяснил свою задумку для всех: - Фуражирный обоз забрал припасы у местных и возвращается теперь в своё расположение. Если его команду грамотно и без лишнего шума вырезать, то можно будет под их видом зайти за первые оборонительные линии, ну а там уже действовать по обстановке.
        План был принят, и егеря, обогнув село большим кругом, бросились со всей возможной скоростью вперёд. Нужно было опередить медлительных фуражиров и встретить их в самом удобном месте.
        Лёшка вспоминал своего наставника в центре специальных операций - Иван Саныча, который, пройдя десяток горячих точек, больших и малых войн, натаскивал их, молодых салаг, и учил жизни: «Если ты всё обдумал и решил действовать, то действуй максимально жёстко и решительно. Так, чтобы от твоей наглости противник аж опешил и дал тебе шанс остаться в живых».
        Навстречу фуражирскому обозу из трёх загруженных продовольствием подвод, пары коров и нескольких овец под охраной дюжины солдат и унтер-зембелджи шёл небольшой османский отряд в человек десять. Издалека было слышно, как на своих солдат ругается молоденький командир в такой большой каракулевой шапке.
        - Что у вас там случилось, уважаемый, что они у тебя там натворили? - крикнул, привстав с передней подводы, старший обоза.
        Отряды сблизились именно тогда, когда дорога проходила через один из многочисленных перелесков. Алексей остановил строй ряженых прямо перед повозкой, а сам вышел навстречу унтеру и, подойдя, на глазах у его людей резко вонзил кортик в сердце. На оторопевших турок из перелеска и от подошедшей пешей команды, со всех сторон разом набросились люди с кинжалами и штуцерными штыками-кортиками. Минута - и без единого выстрела всё было кончено, сопротивления фуражиры оказать попросту не успели.
        - Быстро, трупы в перелесок и укрыть ветвями! - скомандовал Лёшка. - Нас в отряде, что пойдёт в крепость, будет четырнадцать, по числу этих фуражиров. Со мной идут в первую очередь господин прапорщик и сербы, все те, кто у нас знает турецкий. Идёшь также ты, Фёдор, как самый чернявый, Кудряш, как самый здоровый, Карпыч, ты пойдёшь, Тимофей… - и Лёшка перечислил сам всех тех людей, кому нужно было идти с ним. - Дополняем свою одёжу турецкими вещами, обмажьте всё хорошо сажей и грязью, вы и так, конечно, у костров уже изрядно вымазались, и всё-таки прикройтесь чем-нибудь, чтобы ваши рязанской морды не было далеко видно. Вот после этого и двигаем в крепость, мы туда как раз к вечеру поспеем. Остальные идут за нами и прикрывают, если что-то случится в крайнем перед крепостью лесочке. Ну всё, пошли - и обоз покатил к Журже.
        Егерям повезло, караул, выпускавший фуражиров утром, уже сменился, и новые стражи перед подъездом к внешним выносным укреплениям даже и не посмотрели на этот небольшой отряд. Порядка у османов было мало, всюду была какая-то суета, вокруг слышался шум, гам и крики. Скакали куда-то конные сотни, шли команды солдат с лопатами и кирками. Неподалёку от въезда, у возводимого бастиона из земляных валов, ругался какой-то большой, толстый начальник в большой белой войлочной шапке. Он громко орал с того места, где сейчас устанавливались большие орудия и где кучно копошились сапёры с канонирами.
        - Выпороть этого! - взвизгнул он, показывая плёткой на нерадивого десятника из лягымджи (сапёров) своим личным телохранителям, и пятёрка дюжих янычар на глазах у всех начала ретиво пороть того плётками. - Тут ров глубже копайте, - указывал он другому старшему из сапёров, буквально согнувшемуся перед ним в глубоком поклоне, и тот ещё ниже припал к земле. Толстяк развернул какой-то большой свиток, что держал в руке, нахмурился и с самым важным видом чем-то в нём зачиркал.
        Все люди Лёшки в это время ковырялись с колесом подводы, старательно обмазываясь и сами дёгтем из специального ведёрка. Вид у команды был в этот момент деловой и озабоченный.
        - Убирайте свои телеги! - подскочил к ним янычар из свиты толстяка. - Вы тут всем проезд загораживаете или хотите, чтобы господин Юсуф и вас так же повелел здесь выпороть? - и он грозно навис над Лёшкой.
        - Да, да, уважаемый! У нас тут вон колесо сломалось, можно мы чуть в сторону оттащим свои телеги, чтобы только никому не мешать, и уже там их починим? - согнулся Лёшка в глубоком поклоне. - А господин Юсуф, он распорядитель работ? - и он вновь подобострастно взглянул на янычара.
        - Бери выше! - усмехнулся тот. - Он первый помощник самого главного лягымджи, стали бы мы какого-то простого распорядителя охранять. А ты сам-то откуда, что-то твой выговор какой-то корявый? - и он с подозрением уставился на Лёшку.
        - Да мы сами с командой из Валахии. Служили там под началом господина Ахмета и, когда русские начали осаждать Бендеры, еле выбрались оттуда живыми. Не оставаться же нам им служить, когда мы присягнули нашему повелителю?
        - Хм, - улыбнулся янычар, подобрев лицом, - меня зовут Керим, и меня самого в мальчишках взяли из албанского села на воспитание. И вот я теперь верно служу султану уже янычаром. Неважно, кто ты, из какого ты народа вышел родом, лишь бы был сам верен империи, - и он кивнул благосклонно Алексею. - Ладно, убирайте свои телеги с прохода и чинитесь. Скоро мы с господином тоже уйдём в город, ведь ещё полчаса-час и тут начнёт смеркаться.
        Поломка оказалась «серьёзней», чем Алексей думал, и провозились они с ней ровно до того момента, как грузный начальник потащился в крепость, продолжая на ходу ругаться. Сопровождали его всё те же пять янычар. И, пропустив их далеко вперёд, обоз тронулся вслед.
        - Ждите здесь, - кивнул Алексей, и они с Живко пошли вслед за начальником турецких сапёров.
        Сумерки опускались на город. Господин Юсуф отпустил трёх янычар и вдвоём с самыми ближними телохранителями зашёл в местную харчевню, откуда раздавался одуряющий запах свежеприготовленной пищи.
        - Живко, подтягивай сюда всех наших, думаю, через полчаса-час мы будем этого толстяка забирать, как только он себе брюхо в этой харчевне набьёт.
        - Алексей, ты вот отсюда, прямо из этой крепости, из-под самого носа у всех хочешь этого начальника вытащить? - удивился рассказанному плану прапорщик, тараща на него глаза. - Здесь же народищу вокруг как на базаре, как так то, объясни?
        - Вашбродь, ты только не мешай нам, - попросил его Лёшка. - Мы тут сами всё сделаем. Ты укрепления-то хоть оглядел как следует, пушки на них посчитал?
        - А то как же, - усмехнулся Милюткин. - Весь фронт крепости, весь её центр и все основные фортеции видел. Можно уже даже с этим назад возвращаться.
        - Ну нет, - покачал головой Лёшка, - осталось главное наше дело - язык! Сейчас самое время, пока крепостные ворота на ночь не закрыли, действовать. Идите сюда, братцы, всё вместе ещё раз обсудим, - и егеря собрались у телеги, в стороне от проходящих людей.
        Начало совсем темнеть, людей на улице стало гораздо меньше, и из дверей харчевни наконец-то показалась большая дородная фигура.
        - Господин Юсуф, господин Юсуф! - выскочил от стоящих телег молоденький унтер-офицер зембелджи навстречу начальнику. - Там человек лежит, а около него золотые монеты рассыпаны, много монет! Вы ведь мудрый человек, господин Юсуф, рассудите нас по справедливости! Можем ли мы себе взять всё это золото, если мы его нашли на земле, или всё же оно принадлежит этому несчастному и его семье? Да ведь ему-то оно уже вовсе ни к чему, господин Юсуф?! - жалобно причитал с каким-то странным акцентом молодой унтер и, низко кланяясь, протиснулся сквозь небольшую тесную группку своих грязных солдат.
        - Ну ты и глупец, это золото не твоё и тем более уж не твоих грязных солдат! - вскипел толстяк. - Если хоть одну монету кто-нибудь из вас здесь утаит, то палач вам всем на площади руки поотрубает! Быстро показывай, что вы там нашли! - и он в сопровождении своих телохранителей засеменил за Лёшкой.
        За телегой, возле каменной стены дома, действительно лежало «тело» какого-то человека, а на его груди в свете факелов блестела большая золотая монета, видимая издалека. Все стоящие подобострастно поклонились подходящим, и Керим, старший телохранитель, наклонился вместе с начальником сапёров над лежащим. Хрусть! - в грудь телохранителя от мнимого трупа резко взметнулась рука с кинжалом, пронзая сердце. Хрусть! - и второй телохранитель упал стоящей толпе под ноги, а на затылок замершего от ужаса толстяка обрушился удар, погасивший ему сознание.
        - Тише ты, Кудряш, тише! - шипел Карпыч. - Силов-то у тебя, что у племенного быка, - немерено. Вдруг зашиб ненароком нашего языка?!
        - Не-е, дядь Вань, ты чё-ё! - пробасил негромко бывший кузнец. - Я-то силу свою чувствую, живой он, живой, очухается, чай, скоро.
        - Очухается он, ну смотри же у меня! - продолжал шипеть весь в волнениях старый солдат.
        - Так! Быстро тела укутали мешковиной и загрузили на телеги! Всё продовольствие - на землю, выгружайте всё вот в этот вот тупичок! Там я пару лопат видел, их из телег выложите и тёмную холстину ещё мне подлинней оторвите! - командовал егерями Лёшка. - Поглубже скотину загоните и привяжите там покрепче. Всё, уходим, и так долго возились, лишь бы сейчас ворота не закрыли на ночь.
        Через десять минут к крепостным воротам притащились три подводы, закиданные сверху каким-то тряпьём. Десяток бредущих за ними грязных солдат был с замотанными тряпками лицами, а на плечах у двоих лежали лопаты. В руках у крепкого здоровяка свисала, словно страшный флаг смерти, длинная и чёрная тряпка.
        - Sad?k bir yana, bir kenara! Kalede Kara Olum! Talihsiz oluleri vebadan gommeye goturuyoruz! Yan tarafa! ( - В сторону, правоверные, в сторону! Чёрная смерть в крепости! Несчастных, умерших от чумы, подальше хоронить везём! В сторону! - тур.) - голосил молодой унтер, замотанный так же, как и все, по глаза.
        Сотня янычар, охранявших крепостной проход, раздалась резко в стороны, бормоча ругательства. Чума была страшным бедствием этих времен, выкашивающим зачастую целые территории и армии. Никому не хотелось рисковать, и провожаемые испуганными и брезгливыми взглядами подводы проследовали дальше к выходу.
        - Ворота закрываются, ночь за стенами проведёте! - крикнул вслед похоронной партии командир янычар и плюнул им вслед. - Лучше бы и сами там остались, только заразу по крепости разносят! Закрывайте ворота! - отдал он команду дежурившим здесь же солдатам из вспомогательного войска. - И перед воротами ещё рогатки ставьте!
        На крепость и её окрестности опустилась тёмная ночь.
        Несколько вёрст до ближайших перелесков тянулись подводы со скрипом. Мычал какую-ту заунывную песню грязный солдат, сидящий на подводе, шаркали по снегу сапоги солдат. Чумные трупы нужно было хоронить подальше от крепости - именно это они ответили двум выскочившим из ночи татарским разъездам. Всадники шарахнулись в сторону и ускакали быстрее прочь.
        Наконец-то показался нужный перелесок, Тимоха сделал ладошки рупором и прокричал в темноту филином. Через несколько секунд раздался такой же отзыв, и с боков дороги из темноты вынырнули белые тени.
        - Ну, слава богу! - воскликнул подскочивший Макарыч. - А мы уже было волноваться тут начали. Что за маскарад-то у вас, вырядились все, как похоронная команда.
        - А мы и есть похоронная команда, Карпыч, - усмехнулся Тимоха. - Чума в крепости, вон в телегах трупы везём! - и засмеялся, глядя, как шарахнулись от телег егеря.
        - Так, всё, некогда лясы точить! - крикнул Лёшка. - Сам же сказал, маскарад. Время, братцы, время, пока турки своего сапёра не хватились, нам нужно подальше уходить! Живко, дышит там наш язык?
        - Дышит, командир, в себя он недавно пришёл, брыкается даже, - ответил серб.
        - Ну всё, пока похоронная команда переодевается в белое, остальным - подводы загнать в лесок поглубже и спрятать, а лошадей из них выпрячь! - скомандовал Лёшка. - Толстяка и всё тяжёлое загрузить верхами. Все следы замести. Быстрее, быстрее, братцы! - подгонял егерей Лёшка.
        - Вашбродь, - обратился Лёшка к Милюткину, - вы давайте тоже верхом садитесь, мы сейчас долго бежать будем, нам ведь нужно будет подальше от этого места, пока тут стоит ночь, уйти. Мы-то сами к бегу привычные, а вам с этим потяжелее будет. Что там в свитке-то хоть, глядели?
        На лице прапорщика аж цвела улыбка.
        - Лёха, да там же весь план крепости, со всеми её фортециями, бастионами, ретраншементом и расставленными орудиями! - воскликнул картограф. - Да этому свитку цены же нет, ты представляешь, сколько он жизней наших солдат стоит?!
        - Ну-у, осталось нам теперь только добраться до своих, - устало кивнул Лёшка, завязывая балахон. - Всё, впереди тройка Карпыча, сзади - Егора, бегом марш!
        Отряд побежал щадящим лёгким бегом в северном направлении, опытные егеря давно уже свыклись с таким привычным способом передвижения и часами могли вот так вот бежать. Многие даже умудрялись при этом мусолить суджук и вяленое мясо.
        Часа через два они свернули в небольшой лесок и, найдя там глубокую впадину, разожгли костры. Нужно было немного отдохнуть и продолжить дальше путь уже с новыми силами, до рассвета было ещё прилично. Лёшка дал своей команде пару часов отдыха, а затем снова погнал её вперёд - быстрее, быстрее, быстрее!
        Под утро пошёл снег.
        - Хорошо-то как, - улыбнулся Лешка, глядя на бегу вверх и ловя губами снежинки. - Глядишь, хоть немного прикроет след и отведёт погоню. Дядь Матвей, может, сядешь на лошадь да проедешь на ней чуток?
        - Что я, увечный какой, - проворчал Никитич, - вы вон лучше проводника посадите, тоже мне ещё, пастухом ведь называется, а запыхался, словно какой-то барчук…
        В сереющих рассветных сумерках добежали до того валашского села, откуда не так давно турецкие фуражиры угнали коров и подводы с награбленным.
        - Отдохнём в избах, Ляксей Петрович, - кивнул в сторону сельца Макарыч. - Затаимся тут на днёвку, а потом уже дальше к ночи двинем?
        - Нет! - подумав, ответил Лёшка. - Слишком рискованно. Этот сапёр - очень важная шишка, и нам его просто так не отдадут, с утра погони ждать нужно! Значит, огибаем село, заходим в лесок, а уже там ночуем. Своих коней отгоним подальше в сторону, версты эдак на три-четыре, и потом шуганём хорошо. На опушке у села секрет выставим, и пусть ребята посматривают там за всем.
        Всё именно так и сделали. Нашли место поглуше в небольшом лесочке. Сварили егерский кулеш, как уже прозвали это традиционное варево из всего того, что было съестного в носимых мешках, и потом залегли на отдых. Народ здорово вымотался за этот переход и потому спал без задних ног. Прошёл полдень, затем ещё часа три, и к стоянке стрелков подполз Ваня Кудряш.
        - Господин сержант, вам велели передать, что в село сотня конных влетела, всё там обыскивают, каждый овин и сараюшку кверху дном переворачивают.
        - Посмотрим, - кивнул Лёшка и пополз к опушке вслед за Ваней.
        В селе действительно стояла суматоха, всюду мелькали турецкие солдаты, стоял шум, и до егерей доносились гортанные крики. Наконец, видать, не найдя того, что искали, турки вскочили на коней и ускакали в северном направлении.
        - Смотри-ка, это ведь они нас тут искали, - и Алексей кивнул стрелкам на уносящийся вдаль отряд. - И теперь это были явно не татары, похоже, что османское начальство по нашу душу регулярную кавалерию из сипахов послало. Теперь нам нужно вдвойне осторожнее быть, братцы!
        Движение продолжили, как стемнело. Впереди, в шагах двухстах, шёл головной дозор, а основной отряд бежал лёгкой трусцой, подгоняя османского офицера. Ему было тяжело и непривычно вот так передвигаться, но после очень серьёзного разговора на стоянке он только обливался потом и, постанывая, быстро семенил своими толстыми ножками по снегу.
        - Подведёт он нас, - кивнул на турка Милюткин, - еле бежит уже толстозадый. Может, ну его, Алексей, бросите его тут, а мы сами налегке уйдём, нам и этого свитка с планом крепости за глаза теперь хватит!
        - Нет уж, вашбродь, сказано было языка привести, мы и приведём, что уж, зря мы с ним столько мучились, - ответил, сжимая зубы, Лёшка. - Ценный язык это, нужный, знает он много того, чего и на бумаге даже не нарисовано, - и крикнул егерям: - Смена, дайте Кудряшу уже передышку, поменяйте носильщиков.
        Сапёра подхватила под руки новая двойка, и отряд устремился дальше.
        Обратный путь от валашского села до крайнего перелеска перед большим лесным массивом занял двое суток, и вымотавшиеся егеря отлёживались теперь перед большой полосой открытого пространства и выгадывали, когда же его удачнее пересечь. Снег прекратился, небо расчистилось от туч, хорошо подморозило, и теперь видимость при луне составляла больше версты.
        Турецкие конные разъезды проходили вокруг постоянно. Состояли они и из татар, и из постоянной османской кавалерии. Долго лежать тоже было невозможно, и под утро, когда у сторожей обычно самый сон, команда Егорова решилась на прорыв. Ещё раз укутав как следует в белое полотно пленника, Лёшка в очередной раз пожурил себя за неосмотрительность - нужно было позаботиться и взять ещё один комплект белой одёжи, хотя, с другой стороны, на такого здоровяка они всё равно ведь не рассчитывали.
        Наконец, луна спряталась, и звёзды начали тускнеть на небосводе.
        - Вперёд! - рявкнул Лёшка, и, подхватив языка, команда ринулась к бровке далёкого ещё леса.
        Первые двести-триста шагов они пробежали легко. Впереди было ещё столько же, как вдруг от небольшого лесного островка шагах в пятистах справа выметнулись на открытую равнину далёкие пока ещё всадники.
        - Командир, татары!
        И правда, издали послышался традиционный татарский клич:
        - Алга-а-а!
        - Макарыч! Бери троих наших, прапорщика и проводников, языка - Кудряшу на спину и неситесь что есть мочи к лесу, а мы вас прикроем! - крикнул Лёшка и отдал команду: - Штуцерникам бить выборочно старших, фузейщикам вести частый огонь, понеслась!
        Бах! - приклад ударил Лёшку в плечо. Он отбежал шагов на сто к лесу и присел, перезаряжая оружие. Бах! Бах! Бах! - гремели выстрелы егерей, и, наткнувшись на точный огонь, три десятка татарских всадников, потеряв треть своих людей и послав стрелы в русских, отскочили подальше. От их группы отделилась пятёрка и унеслась на юг.
        - За подмогой послали, - прорычал Лёшка. - Все бегом в лес, теперь эти от нас уже точно не отцепятся!
        В отряде появился первый раненый. Никите стрела пробила рукав одежды и вошла на остриё вовнутрь. Наскоро обработав рану крепкой настойкой и подрезав её края, удалили этот древний снаряд. Парня перевязали и, отобрав оружие и вещевой мешок, погнали вперёд к группе Макарыча.
        - Быстрее, быстрее, пока можешь идти и пока не нагрянула основная погоня!
        - Карпыч, Матвей, Тимофей и ты, Живко, берите всех лесовиков и прикрывайте нам хвост, главное - отбить у них желание лезть за нами вплотную, осаживайте! - крикнул Лёшка, и отряд углубился в лес.
        Бах! Бах! Бах! - послышались через час выстрелы в отдалении, арьергард егерей принял бой, сдерживая погоню.
        Следующие сутки слились в череду перестрелок, изматывающего бега среди деревьев, постоянных перезарядок и опять бега. Всё дальше и дальше на север уходили егеря, отбиваясь от преследующих их турок, и счастье их, что это были не лесовики, а обычные, спешившиеся с коней всадники. Двоих ребят уже потеряли в перестрелках, несколько человек были ранены, и скорость движения была потеряна. До места встречи с гусарами было уже недалеко, но и турки наседали плотно.
        - Всё, братцы, последний рывок нам остался, - объяснял Лёшка товарищам, очищая ствол штуцера от порохового нагара. - Ещё три-четыре версты, и мы уже у своих, продержаться только нам надо. Давай, Кудряш, забирай с собой турка, всех наших раненых, прапорщика и проводников и бегом на поляну к гусарам, а мы вас здесь, на этом редколесье, прикроем. Всем зарядиться! - и Алексей сам начал засыпать порох из патрона.
        Неподалёку мелькали серые фигуры. Вот одна вышла из-за ствола и, оглядев редкий лес впереди, махнула кому-то сзади, и тут же человек десять турок выскочили на небольшую прогалинку. Лёшка прицелился и нажал на спусковой крючок.
        Бах! - и турок с длинным ружьём упал на снег. Бах! Бах! Бах! - раздался ружейный залп, и несколько фигур так же застыли на снегу. Лёшка вскочил и, перебежав за спину шагов на пятьдесят, начал перезарядку. Что-то мелькнуло сбоку, и он, присмотревшись, увидел несколько фигур, заходящих егерям в тыл.
        - Ну вот и для тебя время пришло, - прошептал он, вытаскивая из патронной сумки единственную свою гренаду из тех, что сам обделывал перед самым выходом. Прокравшись и затаившись за толстым стволом, Лёшка выбил кремнем искры в штуцерном замке и, раздув трут, поджёг фитиль гренады.
        Бабах! - грохнул взрыв, и раздался истошный вой раненного осколками турка. На Лёшку кинулось сразу трое, он выхватил пистолеты и разрядил их в упор.
        «Всё! А третий сейчас меня зарубит», - промелькнула мысль.
        Бах! - раздался сзади фузейный выстрел, и турок с обнажённой саблей упал у самых Лёшкиных ног.
        - Ляксей Петрович, ну как же вы так неосторожно-то! - причитал Никитич, приподнимая со снега своего воспитанника. - Никак взрывом оглушило вас, бяжим скорее отсюда, басурмане вон как дуро-ом прут. Бяжи-им!
        Егеря отстреливаясь, откатывались всё дальше к северу. Через час, потеряв пятерых убитыми, они догнали Кудряша с его командой и теперь уже все вместе выбежали из-под полога леса на опушку. Перед ними шагах в ста стояло несколько сотен всадников верхами.
        - Ё моё, цельный гусарский полк прислали! - матюгнулся Федька, и команда из последних сил бросилась к своим.
        - Шашки наголо, руби их всех, круши-и! - раздался крик бравого полковника, и конная лава, обтекая маленький островок из егерей, ринулась на выбегающих из леса турок.
        - Пишчевич Семён Степанович, Ахтырский гусарский! - представился чернобровый, с глазами навыкате гусарский полковник. - Это из-за вас тут столько суеты? - и он посмотрел на стоящую перед ним грязную, в оборванных красно-серых балахонах команду. - Кто старший тут, вы? - и он посмотрел на усталого до предела прапорщика.
        - Прапорщик Милюткин, ваше высокоблагородие, - представился тот, - картограф штаба армии. Но старший команды - это сержант Егоров, - и он кивнул на молодого егеря.
        Полковник перевёл взгляд на стоявшего рядом с прапорщиком унтер-офицера.
        - Это ваши люди, сержант, так турка взбудоражили?
        - Так точно, вашвысокблагородие! - рявкнул с усердием тот. - Выполняли задание командующего армией. Из Журжи захвачен первый помощник коменданта по фортификационным работам, в чине полковника, со всеми своими бумагами. Уничтожено около сотни турок и татар. У нас потери - семеро, шесть человек ранены, но все, кроме одного, в строю.
        - Ого! - удивился Пишчевич. - Цельный османский полковник из инженеров?! Так что стоим-то! Ротмистр Гущинский! - и он подозвал к себе уже знакомого Лёшке офицера. - Этого толстяка с прапорщиком из штаба - на коней и быстро, стрелой в Бухарест к самому командующему! Всё! Исполнять!
        И сотня гусар уже через минуту летела на север.
        - А вы пока отдышитесь, ребята. Сколько по снегам-то лазили? - спросил с участием полковник, наблюдая, как Лешка, сам перепачканный в крови, перевязывает рассечённый лоб Тимофею.
        Алексей на миг задумался и потом ответил со вздохом:
        - Да суток шесть с половиной вроде будет, а такое чувство, вашвысокобродие, что цельный месяц уже прошёл…
        Через день, к вечеру, егерская команда прибыла к месту постоя. А наутро Лешка, не успевший ещё как следует отдохнуть после таких трудов, был вызван к Куницыну.
        - Егоров, к двум часам, после обеда, ты со всей своей командой, что была в поиске, вызваны в штаб армии. Так что приведите себя в порядок и взбодритесь, - отдавал распоряжение поручик. - Предписано всем вам там иметь вид опрятный и каждому блистать благонравием и всевозможной учтивостью. Особливо подчёркнуто, что Егорову привести себя в полный порядок и быть пред командующим по всей предусмотренной уставом форме, а также при знаках различия и при шпаге. Всё, Егоров, иди готовься, мне вон опять головная боль из-за тебя. По секрету шепнули, чтобы я новых людей себе в команду подыскивал. Учишь, учишь бездельников, а их потом забирают от тебя, - ворчал по привычке Фёдор Семёнович.
        - Братцы! Нам дано пять часов на приведение себя в парадный вид, - стоя пред своей командой объяснял им обстановку Лёшка. - Вычистить всё как следует и самим вымыться так, как будто вы на принятие присяги готовитесь. Сам командующий будет нас проверять, а особенно как ты эти букли у своего парика накрутил и косу напудрил, Федька. Так что смотри, по первое число попадёт, если ему твоя коса не понравится!
        Через пять часов строй из четырнадцати егерей стоял на площади перед зданием штаба армии. И сбоку от него стоял унтер-офицер егерской команды Апшеронского пехотного полка, старший сержант Егоров Алексей. Или как его звали ещё совсем недавно промеж себя обер-офицеры полка, по-простецки, коротко - наш унтер Лёшка!
        Заключение
        Осенью 1768 года османский великий визирь пригласил к себе русского посла Обрескова Алексея Михайловича, обошёлся с ним крайне оскорбительно и приказал заключить его в Семибашенный замок. По османскому обычаю это означало объявление войны.
        Турецкая Порта, стремясь получить Подолию, Волынь и всё Северное Причерноморье, развязывая войну, сама же и обвиняла в разрыве Российскую империю. Россия, по её словам, неоднократно нарушала ранее заключённые между странами трактаты, строила свои крепости вблизи турецких границ и постоянно вмешивалась в дела Речи Посполитой, ограничивая там вольности поляков. Также якобы русские войска или же подданные России из казаков разорили турецкое поселение Балту.
        В ответ на арест посла Екатерина II объявила войну Турции и обратилась с циркулярной нотой к европейским дворам, в которой старалась объяснить справедливость и правоту русской политики, указывая на вероломность Порты, подстрекаемой противниками России.
        В ходе боевых действий за 1769 и 1770 годы турецкие войска были выбиты из-за Прута, Днестра и Дуная. Сухопутные армии османов потерпели сокрушительное поражение в сражениях при Хотине, Рябой могиле, Ларге и Кагуле. Были взяты все турецкие крепости на левом берегу Дуная, кроме Журжи. На море, в Чесменской бухте, русской первой эскадрой Средиземного флота был сожжён практически весь боеспособный турецкий флот.
        На фоне всех этих поражений от Стамбула отложились ногайские татары Буджакской, Едисанской, Едикульской и Джамбульских орд и решились на принятие покровительства от России. Крымское ханство тоже вышло из войны с Россией, а её многочисленная конница, потрёпанная в боях с русскими, покинула придунайские земли и ушла к себе на полуостров.
        Две империи готовились к новым, предстоящим им сражениям. А сама война продлилась до 1774 года.
        В сражении с врагами Российской империи покрыл себя славой новый род войск - егеря. Началу его послужило формирование Румянцевым первых команд застрельщиков-охотников ещё в 1761 году, во время семилетней войны с Пруссией. Уже тогда первые русские егеря действовали в россыпном строю перед основными частями русской армии. Этим боевым опытом воспользовался генерал Панин, командующий Финляндской дивизией и создавший у себя первую полноценную команду из 300 егерей.
        В 1765 году Екатерина II повелела сформировать команды в четырёх западных дивизиях при каждом пехотном полку. Благодаря этому Россия получила почти две тысячи отборных, прекрасно обученных солдат-стрелков. У них было лучшее оружие, им щедрее отпускались средства для обучения, и им же была дана особая, более удобная форма и амуниция.
        Назначением Екатерининских егерей было служить застрельщиками и драться в россыпном строю, то есть, как тогда говорили, «вести огонь не по прусскому образцу в тридцать темпов, а по собственной русской сноровке, со скоростью заряда и цельностью приклада». Что означало умение воевать с выборной прицельностью, то есть вести выборочный, точный, снайперский огонь по приоритетным целям поражения.
        В егеря выбирались солдаты самого лучшего здоровья и проворности, а офицерами и младшими командирами у них назначались люди особо расторопные, наблюдательные и хорошо ориентирующиеся в быстро меняющейся обстановке на поле боя.
        Главной задачей егерей в сражениях было уничтожение офицеров и унтер-офицеров противника, дабы лишить его управления, снизить силу духа у вражеских солдат и тем самым снизить общую боеспособность всего вражеского войска. Но задачи егерей не ограничивались только лишь отстрелом офицеров и младших командиров врага. Это были лёгкие пехотинцы, имеющие высокую мобильность и умеющие действовать самостоятельно при нападении на вражеские тылы и обозы или же готовые прикрыть отход своих войск и задержать атакующего врага. Фактически это был прообраз спецназа русской армии, созданный и покрывший себя славой ещё в том далёком XVIII веке - веке великих побед и великой славы русского оружия!