Девушка, которой нет Владислав Булахтин
        # Обычной москвичке с необычным именем Фея предлагают странную работу: сообщать людям о том, что они мертвы. Столичный плейбой Саня Кораблев знакомится с девушкой, с которой невозможно связаться по телефону или электронной почте - он находит ее письма с указанием места встреч в простом почтовом ящике. Вскоре Фея исчезает, и чтобы найти ее, Кораблеву нужно… умереть. «Девушка, которой нет» - самый романтический апокалипсис, невероятная история любви, которая началась через семь дней после конца света.
        Владислав Булахтин
        Девушка, которой нет
        Посвящаю маме
        Суть человечества иррационально выводится из хаоса мнимостей.
        Владимир Набоков
        После долгой многогрешной жизни помер мужик. Попал в ад. Пекло, жарища… Дали ему черта в сопровождающие. Черт спрашивает:
        - Ну, чего, раз попал - выбирай, куда тебя определить. Вот тут грешники в котлах в смоле варятся, здесь их на кострах поджаривают, там, подальше, гвозди раскаленные в них втыкают… Куда желаешь?
        Мужик весь в горе, но осторожно интересуется:
        - А можно, я просто тут, в сторонке, тихонько посижу?
        Черт говорит:
        - Да можно! Сиди.
        Мужик:
        - А можно мне газетку - почитать охота?
        - Да пожалуйста! На.
        - А пивка холодного принесешь?
        - Нет проблем! Будет.
        Сидит мужик цел-невредим - в тени, с газетой, пиво прихлебывает… Наконец не выдержал, спрашивает у черта:
        - Слушай, ну как же так?! Здесь вроде ад - так ужасы, адские муки должны быть, и все такое?..
        - Так это для тех, кто верит…
        Анекдот
        Мы отражаем мир - мир отражает нас. Каждый, дочитавший эту историю до конца, неминуемо станет еще одним из ее творцов.
        T.a.t.u.: «All About Us»
        - Держи ракетницу. Ракетница - оружие оранжевого пролетариата, - уважительно добавил Викентий Сергеевич, протягивая Фее короткоствольный пистолет с распухшим дулом и засаленную коробочку с зарядами. - Боле нет у меня ничего огнестрельного, да тебе и не требуется - словами и взглядом ты отрезвляешь убедительней.
        - Зачем мне это? - удивилась девушка. - Вы же предупреждали - здесь любое оружие бесполезно. Говорили - я должна просто уговаривать этих… м-м-м… - Фея выдержала многозначительную паузу, - людей.

«Как иначе назвать тех, с кем мне предстоит встречаться?»
        - Да, уговаривать. Да, бесполезно… - заворчал шеф. - Но эффект оружия не всегда измеряется уроном. Ты влепи болезному ракету в брюхо и, пока она празднично искрит, спокойно обоснуй, почему он должен расстаться с нездоровой иллюзией собственной жизни.
        Фея с трудом запихнула «оружие пролетариата» в свой миниатюрный рюкзачок, затянула тесемки и небрежно бросила:
        - Я надеюсь, мне представится возможность обосновать и вам ваше нездоровое отношение к тому, чем была наша жизнь.
        Викентий Сергеевич впервые улыбнулся.

«Как же он божественно некрасив», - вновь отметила Фея, стараясь не смотреть на плешь и наливающиеся пурпуром щеки.
        - Действуй, девушка. Накажи старого дяденьку Викентия. Ублюдка, кровопийцу и мегазлодея.
        Оскалился желтыми зубами, навевающими мысли о болотном редколесье.

«Раньше не допускал фривольностей. Шаркал ножками, целовал ручки. Стоило спасовать перед его безбрежной застенчивостью… Ох - точнее: эх, мужики! Что на этом свете, что на том…» - Фея презрительно смотрела в глаза шефу.
        - Ты же знаешь, я в любой момент могу самостоятельно исчезнуть - и не поморщусь, - продолжил он. - Мне твои угрозы как… тьфу! О себе лучше подумай! У тебя в глазах звериная тоска от того, что ты - это ты! Тоска от того, что мир пока еще мельтешит перед глазами, несмотря на все твои старания не замечать его. Подними голову! - Он почти орал. - Постарайся уйти достойно!
        - Ступайте в жопу, природная аномалия, - вежливо парировала Фея. - Мне и раньше всякие гундосые умники дышать мешали. Теперь вы со своими мажорными проповедями лезете. Поздно - вы впарили убеждения, несовместимые с жизнью. Запомните: я пришла к вам не для того, чтобы спасать человечество или продлить свое никчемное существование. Мне просто очень хочется познакомиться с этими двуногими, которые воображают, что могут оправдать мнимое бессмертие. Может, найду кого поустойчивей, чем я.

«И буду оч-ч-ч-ч-чень убедительна с ним, не так ли?»
        Развернулась и, протаптывая тропинку в клубочках подрагивающей пыли, двинулась на выход.

«Прочь из этой юдоли скорби, тишины и вселенских разочарований!»
        Шеф окликнул:
        - Эй, гуттаперчевая, ты оружием-то пользоваться умеешь?
        Фее захотелось показать язык, грязно выругаться, перевернуть на прощание парочку ветхих шкафчиков. Она уже пообещала себе, что никогда не возьмет в руки ракетницу:
«В этом инфернальном месиве даже щелбаны небезопасны. Ага».
        Молча вышла из комнаты в темный коридор, заваленный десятками пар стоптанной обуви.
        - Не жалей никого, слышишь! - заголосил Викентий Сергеевич. - Здесь нет правых и виноватых, добрых и злых! Они должны исчезнуть! Они же ни перед чем не останавливаются! И ад следует за ними…

«Ад следует за мной, - мысленно не согласилась Фея и со всей силы хлопнула входной дверью. - Что ж, нынче я очень даже настроена показать желающим, как страшен мой предсмертный сон. Трубач, труби тревогу!»
        Вместо пролога
        Юбилейное фиаско Сани Кораблева
        Для любви не названа цена, лишь только жизнь одна…
        Андрей Вознесенский
        Muse: «Endlessly»
        The Prodigy: «Smack My Bitch Up»
        Саня работал вдохновенно, поэтому предчувствовал, когда это произойдет. Каждая новая встреча, каждое знакомство, каждое первое слово - наитие, кураж, дрожь в коленках. Не то что у сосунков-пикаперов[Пикап (англ. pick up - разг. подцепить) - совокупность методов, наблюдений, взглядов, развившихся на основе рационального подхода к соблазнению. Одно из базовых представлений в пикапе - определённая последовательность фаз в процессе соблазнения: найти, познакомиться, привлечь, построить комфорт, сблизиться, заняться сексом.] и прочих охочих до женских тел и кошельков (да-да, у женщин часто тугие кошельки) аферистов и прилипал.
        В деле съема он презирал математику, уверенность, сверхзадачи (добраться до заветных створок за один час тридцать пять минут десять секунд) и прочую нелиричную прозу.
        Взглянув на перспективное личико в толпе, Саня отметал любой расчет, любую корысть.
        Он умел влюбляться. Искренне, быстро, основательно.
        Так же вдохновенно он экспроприировал неправедно нажитое добро (собственность - всегда кража) своих возлюбленных. Потом с мясом вырывал истекающие кровью, трепещущие кусочки памяти о них, прижигал раны алкоголем, смешивал с пеплом воспоминания… менял номер мобильника и переезжал на другую квартиру.
        Вскоре назревала готовность к новым чувствам.
        Его внешность была на сто процентов обманчива. Помесь Марка Тишмана и Ромы Зверя рязанского, есенинского разлива. Субтильная, немного сутулая фигура, курносый нос, выгоревшие волосы, напоминающие обрушенный стог сена… Девять финансово успешных романов за спиной, ни одного конфликта с бестолковым российским правосудием, семь банковских счетов по три тонны евро каждый, новенький «Opel Corsa» - и никаких угрызений совести.
        Никто бы не догадался, что он умеет стрелять с двух рук, за сорок секунд разбирает
«калаш» и может вытерпеть почти любую боль (проверено - подвиги Муция Сцеволы[Гай Муций Сцевола - легендарный римский герой. Демонстрируя силу воли, Сцевола протянул правую руку в разведенный огонь и держал ее там, пока она не обуглилась.]
        смешны по нынешним временам).
        Донжуаны, ловеласы, альфонсы, любвеобильные политики-певцы-актеры: Кеннеди-Высоцкий-Харатьян-Немцов-Певцов-Миронов и вечный эльф Орландо Блум - остались в прошлом. Саня Кораблев поднялся на голову выше любого хрестоматийного персонажа, что и предстояло вновь доказать в этот промозглый майский денек.
        Вдохновение заставило напустить рассеянную улыбку, затуманить взор и не спеша двинуться сквозь толпу на Пушкинской площади.
        Когда он работал, он был прекрасен. Не кадрил, не клеил, не приставал, не умничал, не скабрезничал. Он - пари?л. В первые дни знакомства он дарил себя без остатка. Потом забирал причитающееся - простая финансовая комбинация.
        Как заметить нужный экземпляр? Чайники промахиваются, опытные бомбилы попадают через раз. «Клюет каждая пятая» - девиз не для Сани. У него почти не случалось осечек.
        Нынешнее приключение должно было стать юбилейным - десятым, и потому бескорыстным. Средства, которые предполагалось добыть у жертвы («возлюбленной», - поправил бы Кораблев), Саня готовился потратить на приобретение медтехники для ивановского роддома № 4. Там до сих пор образовывалась круглосуточная очередь на единственное кресло для рожениц.
        Enya: «Lothlorien»
        Девушка шла вдоль фонтана. Истекающий половой или финансовой истомой любитель прошел бы мимо - внешность, одежда, манеры выдавали отмороженную реалистку, совершенно не чуткую к мимолетным романтическим отношениям. Саня оценил с ходу: за этим непробиваемым взглядом - и достоинство, и самомнение, и неразбазаренные кладовые настоящих страстей.
        Условия взращивания талантов подобного калибра - состоятельность, свободная наличка, возможность с высоты гигантской суммы на кредитке плевать на беспощадный вампиризм столицы… на худой конец - своя квартира в Москве или прабабушкин перстень в пятьдесят карат на черный день.
        Саня действовал интуитивно. Приближаясь, вытащил мобильник. Сердце замерло:
        - Прошу прощения. - Саня включил диктофон, робко протянул вперед руку, будто защищаясь от возможного гнева незнакомки, и правдоподобно покраснел. - Я коллекционирую женские отказы. Вы можете с первого взгляда оценить мою персону? Два гнусных эпитета в вашем исполнении - и я удаляюсь.
        Девушка остановилась, словно ударившись о невидимую стену, тяжело посмотрела в глаза Кораблеву. В усталом взгляде не было ни кокетливого юления, ни желания избавиться от назойливого кавалера. Пожалуй, только недоумение.
        - Сжальтесь! Один эпитет - и не просите сдачи!
        Тишина в ответ. Саня продолжил:
        - Не хотите, не режьте правду-матку, - и отчетливо вывел в диктофон: - Двадцать восьмое мая. Москва. Площадь Пушкина. День пограничника. Девушка с черным рюкзачком. Характер нордический, стойкий. Нет контакта. Молчание и презрение. Презрение и молчание. Саня, сегодня неудачный день. Проваливай. Сохрани остатки гордости и такта. Вербовка отменяется.
        Потом выпрямился, с полминуты разглядывал мрачное лицо девушки. Она продолжала молчать.
        - Не надейтесь, не буду больше с вами разговаривать. Постою здесь столбом. Когда уйдете, взглядом прожгу одежду на вашей ледяной спине. Ай-ай-ай!.. Пожалели для коллекционера звука своего голоса.
        - Что вам сказать, любезный? - Голос девушки, как на антикварном «Ремингтоне», впечатал слова в маленькие боксерские уши Сани Кораблева. Был он глубокий, чистый - ни дать ни взять Алсу? Рали?фовна из Бугульмы. - Вырубите свою игрушку. Я вам tet-a-tet поведаю самую страшную сказку о мировых резервных валютах.
        Она сделала попытку взять мобильный из рук Сани, но тот ловко и почти игриво увернулся:
        - Не откупитесь. - Он включил самую обезоруживающую улыбку из своего арсенала; диктофон продолжал бесцеремонно отмерять мгновения их беседы. - Я сохраню ваш голос. Буду крутить его вновь и вновь. Заброшу коллекцию, заброшу работу. И учтите, в один прекрасный день я захочу услышать от вас другие слова - нежней тех, что запишу сегодня. Буду бродить по Москве в поисках, пока не умру от голода.
        - Кто ищет, тот всегда найдет.
        - Это на каком-нибудь Маврикии или Родригесе все друг друга в лицо знают. Здесь только на прочесывание Капотни уйдет несколько лет…
        - Не суйтесь в это благословенное место. Я обитаю намного дальше. Впрочем, готова предоставить вам сколько угодно текста в моем исполнении. Вы не опечалитесь, даже когда до дыр заслушаете запись.
        Фраза у девушки вышла загадочная, но Саня фиксировал главное - «клюнула».
        - Меня Саня зовут.
        - Очень приятно, Саня. Я - Фея.
        - Ничуть не сомневался. - Сане с трудом удалось скрыть удивление. - Куда направляетесь, Фея?
        - Саня, если честно, я очень удивлена вашим интересом к моей особе. С радостью отвечу на все вопросы. Сделаю бессмертной вашу коллекцию. - Фея грустно улыбнулась своим мыслям. - Но сначала ответьте - какого черта вы подошли? Это для меня большой сюрприз.
        - Вы считаете таким уж невозможным геройством подойти к вам знакомиться?
        - Вы не ответили на вопрос, Саня-Сусаня. Мне очень важно знать…
        - Не поверите. Фактом нашего знакомства я обязан исключительно своему сердцу. Оно и надоумило.
        - Хорошо, Саня. Я иду в магазин. Носки купить. Идиотизм, конечно, но даже в нынешнем моем состоянии носки истираются моментально. Много хожу. - Она показала на красные кроссовки, выглядывающие из-под расклешенных джинсов горчичного цвета.

«Интересный экземпляр, - решил Саня. - Диагностировать психозы я не умею, поэтому буду просто любить».
        Они пошли в галерею «Актер». Он заметил, как прекрасна ее шея, любовался дрожанием ресниц, цеплялся взглядом за огромные темно-ореховые глаза…
        Так всегда бывает - сначала зрение фиксирует фигуру, то, что предположительно скрыто под одеждой. После непродолжительного разговора страсть к познанию воодушевляет воображение на более глубокие изыскания.
        Саня влюбился в медленную, неторопливую речь Феи. Каждое слово казалось прелюдией к чему-то важному, нащупывало дорогу для следующего, но и следующее, обозначив свою малозначительность, уступало дорогу к монументальному разрешению накопленных словосочетаний. Увы, дальше опять выплывало слово-разведчик, слово-первопроходец. И так до бесконечности. Фраза обрывалась.
        - Давайте поступим творчески, - сказал Саня, остановившись у дверей галереи. - Я подарю вам лучшие носки в этом городе контрастов, а вы согласитесь поехать со мной в Битцу. Покататься на лошади, пострелять из лука.
        - Мне нужны белые с полосочкой.
        - Заметано. Оставим на сладкое купеческие подвиги. - Впервые Кораблева кольнуло подозрение, что события развиваются непривычно, не по плану. Не он добровольно нагружается любовью, а сама любовь крадется по пятам, опутывает, прорывается в организм, не позволяя контролировать этот важный финансовый процесс.
        Запас традиционных баек поисчерпался еще до Битцы. Многие эффективные истории и приколы Саня не задействовал. Догадывался - нельзя, только не с ней, не прокатят веселая инетовская чепуха и сплетни. Фея реагировала немногословно, но с интересом.
        Она казалась обыкновенной московской пацанкой - отточенные и одновременно импульсивные движения, грубоватая искренность, многоэтажная, напускная искушенность, выверенная комбинация одежды и фигуры. Москва богата подобными образчиками, от дворовых весталок до Хакамады.
        Фею отличали бедная мимика, правильный овал лица и бездонные глаза, которые играли независимую партию. Их словно пересадили с морды какой-то очень задумчивой лошади. Периодически они выплывали далеко за пределы лица, и тогда для собеседника переставала значить оставшаяся в тени конструкция: кокетливая челка, извилистые губы, тараторящие что-то мимолетное, вереница проплывающих по коже румянцев… Глаза выдавали девушку, каждым взмахом ресниц сигнализируя - происходящее в душе Феи катастрофически отличается от угловатых движений ее симпатичного тела.
        Как произошел переход с пустопорожнего треска на личное, Саня не заметил («профессионал недорисованный…»). Кораблев прозевал главную ошибку, недопустимую ни при каких обстоятельствах, - заговорил о себе.
        Очнулся от наваждения, когда в красках завершал историю о второй своей возлюбленной, о похищенных у нее чеках «American Express» на пять косарей
«зеленых» и четырнадцать колод карт «Magic». Словно со стороны смотрел на свою одурманенную морду и не верил, как он может об этом говорить! Ни следователь, ни исповедник, ни одна девушка на свете («женщины - зло») никогда не должны узнать криминальных деталей.
        Вместе с тем Кораблев почувствовал - его коронные фишки (легкость, интеллект, угадываемая состоятельность, мужественность, подчеркиваемая бойцовскими навыками, на первый взгляд труднообъяснимыми в тщедушном теле) сейчас не сработают. Поэтому никакого другого оружия, кроме как стать собой, у него нет.
        Кораблев доверял чувствам. Рефлексы сигналили: «Нельзя об этом! Нельзя! Ты что - спятил, чел? Ты почти в кутузке! О себе - ни-ког-да! Ни-ко-му…»

«Ей можно», - решило растекающееся внутри Сани тепло (ожидание? надежда?), увеличивающее градус кипения, когда он смотрел на свою новую сумрачную возлюбленную.
        All Angels: «Windmills Of Your Mind»
        Вместе с носками в полосочку (двенадцать пар - женщины в магазине смотрели на Саню с щенячьим восхищением) он купил puzzle на пятьсот элементов. До двух ночи собирал на ватмане картину Роба Гонсалеса[Роб Гонсалес - канадский художник, пишущий в жанре магического реализма.] «Замок на берегу моря».
        Потом аккуратно перевернул ватман на стол. Отыскал карандаш, линейку и начал вычерчивать топографию местности на обратной стороне сказочного шедевра.
        Пять лет на геофаке МГУ, четыре года в Службе внешней разведки до автоматизма развили талант составления карт. План парка Саня набросал за час, отметил место клада, проставил масштаб, стороны света, аккуратно разобрал картину и принялся рассовывать кусочки в белые носочки:).
        Расчет верный - он преподнесет подарок в коробке из-под puzzle, Фея не удержится, заглянет, начнет доставать из носков фрагменты картины Гонсалеса и обязательно увидит на обратной стороне линии, точки, другие обозначения нарисованный карты.
        Конечно, она соберет puzzle. Конечно, начнет ломать голову.
        Если не допрет, что за место, Саня натыкает в цоколи фонарей в метро подсказки (уже начал придумывать: «Название парка совпадает с названием ближайшего метро - отличие в двух последних буквах»; «Заглавная буква названия парка чаще всего встречается в названиях станций московского метрополитена, последняя - лишь дважды», и т. д.). Кораблев сунул в коробку записку: «Ищи всю правду обо мне в цоколе центрального фонаря. „Белорусскаярадиальная“».
        Теперь - главное. Рано утром следующего дня начнется спецоперация по доставке приворотного сюрприза. Саня вычислил, за каким окном обитает его новая избранница: четвертый этаж, пыльные разводы на стекле, приоткрытая сопелка форточки. Дело за малым - соорудить посылку, привязать к ней пять или шесть воздушных шариков с гелием. Далее ювелирная часть - управляемый взлет. Кораблев однажды уже проделывал подобное (Джульетта из Медведково, на обхаживание которой ушло три недели). Необходимо привязать к собранной конструкции длинный поводок, вытравить его на нужную длину, зафиксировать (привязать к ветке дерева или газовой трубе, зацепить за выступ на стене… главное, чтобы соседи не срезали).
        Фея проснется и вместе с солнцем за окном увидит разноцветные шары, под ними огромный короб (под размер скрученной в калач стриптезерши) в пестрой бумаге с не менее пестрой надписью: «Не удивляйся, это тебе». Саня не сомневался - она найдет способ, чтобы втянуть все это великолепие в свои чертоги. Внутри двух-трех ложных контейнеров Фея обнаружит «Замок на берегу моря» и носки. Ориентировочно к 16.00 она соберет картину - до этого времени подсказки и клад будут запрятаны.
        У Кораблева оставалась куча времени, чтобы вздремнуть, а потом найти в осоловелой к утру Москве желающих продать шарики с гелием. Однако разбушевавшееся воображение не позволило забыться. У него вновь появилась возлюбленная! Как удачно, что она разрешила проводить себя - теперь Саня знает, как преподнести сюрприз. Об ивановском роддоме он пока не задумывался - в нужный момент все корыстные механизмы его криминального таланта сработают на «ура», и он сорвет куш.
        Ему не терпелось выехать на место. Он подхватил коробку «Shopard», с которой не расставался вот уже четыре года и восемь переездов, вышел из дома, махнул рукой. Через мгновение, вынырнув из ниоткуда, машина взвизгнула тормозами и замерла перед ним. Сговорились на 500 рэ и максимальную скорость. По пустым московским дорогам помчались в парк.
        Saint-Preux: Concerto Pour Une Voix
        Как и предчувствовал Саня, любовь отравляла тело.
        В голове теснились образы Феи - завивающийся локон волос рядом с натянутой тетивой лука (она великолепно стреляла), сосредоточенный и одновременно отстраненный взгляд.
        Непримечательный московский пейзаж черным тоннелем сворачивался перед Кораблевым. Где-то далеко на периферии взгляда чудилась одинокая фигура возлюбленной. Как в подзорную трубу, Саня наблюдал детали образа: и ранимость, и способность ранить, и хрупкость, скрытая за мнимой твердостью колких фраз, - эмоциональное пространство, в котором бушуют неведомые бури, отблеск которых изредка вспыхивает в ореховых глазах.
        Ему удалось полюбить ее за один день.
        Вчерашние события стали казаться стремительным приближением к чему-то таинственному, как хриплое, предрассветное дыхание парка.
        Клубок чувств-мыслей, ранее аккуратно упакованный в оболочку тела, покинув ее, бешено разматывался, снимая покров защиты, запутывая невидимыми нитями, со всеми деревьями, лесами, полями, океанами на планете, с тысячью незнакомых людей, способных почувствовать возникающую связь. Опустевшее место в груди тревожно заныло, требуя открыть к себе двери, насытить жизнью другого человека.
        Ежесекундно рождая желание изменять все вокруг, изменяться самому, в голове крутились пустые образы поцелуев-объятий, которые то искрили летним светом, то сгущались теплой соблазнительной тьмой. Образы бились о грудную клетку, нуждаясь в немедленном одухотворении от прикосновения желанной и незнакомой, но обязательно нежной и легкой женской руки. Плоские тени силуэтов, обнимающихся в густом мраке, должны были обрести объем, дыхание, тепло.
        Саня гнался за этим обретением, одновременно понимая - ему не найти покоя среди заплутавших в ветвях потоков воздуха, уносящихся прочь от остывшей земли. Шумом леса не вылечить внезапного одиночества. Дыхание Феи, уже проникшее в поры этих деревьев, не даст успокоиться.

«Как же просто оказалось преображение. Пять часов знакомства… носки, лошади, стрелы, „Замок на берегу моря“…»
        Он тщательно замаскировал место клада и повернул к выходу. Промокшие от росы ноги наводили резкость в тумане головы. От оформляющейся картинки будущей любви отсыхали неосуществимые фантазии, сквозь яркие краски вожделенного серыми буграми проступали пятна реальности. Уставшее тело стало предательски предвкушать одинокое тепло постели. Но грудь по-прежнему ныла ощущением пустоты.
        Приближаясь к метро, Саня остановился, чтобы в голове осела пыль неопределенных образов, слов и прояснился облик Феи, вырывая из тумана красоту каждой, пока неисследованной, недодуманной черты.
        Serge Gainsbourg: «Zero Pointe Vers I’infini»
        Они лежали в маленькой пыльной комнатке на покачивающейся, потертой кушетке: скомканная к ногам простыня, проплешины пледа, торчащие в немногочисленных брешах переплетенных тел. Голая поверхность Феи казалась чем-то запретным, чего видеть нельзя. Саня чувствовал - эта доступная нагота может легко уйти из его жизни. Так же быстро, как пришла. Поэтому, пока есть возможность, он гладил, перебирал, мял, тонул, словно присваивая, мертвыми узлами связывая со своим телом.
        Пальцы повсюду находили чувствительные очаги кожи, проваливались в эти полыньи на заснеженной реке. Девушка вздрагивала. Успокаивая, наклонялся и целовал Фею в висок. Она продолжала шептать в подмышку историю поиска бесценного клада:
        - …я сразу догадалась, где ты его закопал. Рядом с моим домом. Не стал бы ты гонять меня на другой конец златоглавой. Но мы с Ленкой не поленились, прочесали все станции метро, о которых ты дал подсказки, щупали эти фонари на радость толпам тружеников. Ленка всю дорогу бухтела: «Бубу-бу, бу-бу-бу, ну и козел твой кавалер…
        Потом шарились по парку среди мать-и-мачехи. Карту я перерисовала. Но сразу найти клад не получалось. Наконец, выбрались к той стене, отсчитали двадцать шагов, увидели знак на дереве. Народу там толпилось немерено. Мы все равно на коленки бухнулись и давай ощупывать траву. Замаскировал ты, конечно, здорово, но пятачок, где копать, мы легко узнали. Ленка свою «Visa Gold» вытащила и давай землю рыть. Когда от ее французского маникюра остались воспоминания, она прошлась по твоему имиджу, типа: «М-да, романтик… м-да, романтик… Если там золотой перстень в виде черепа или черный жемчуг в живой раковине, я твоего избранника бронирую на следующий гей-парад…»

«Избранник» - откликнулось внутри. Тут Кораблев случайно задел какую-то сигнальную точку на теле, Фея выгнулась, заманивая, покрылась мурашками и еще сильнее прижалась к его ноге. Совпадение желаний - несколько секунд назад, перестав слушать историю, он только и думал, как бы вновь покорить то, что требовательно приоткрывалось ему.
        Не прерывая поцелуя, скользнул, обжигая, в нее, но не стал двигаться - для этого им хватило ночи. Навис над ней, гладил брови. Возбуждаясь все больше и больше, крепче вжимая его в себя, Фея продолжила:
        - Потом мы изучали твой подарок. Коробочку эту «Shopard» из-под какого-то брульянтового колье крутили, увядшие лепестки роз нюхали. Даже толкиенисты, которые кучковались там, смотрели на нас как на сумасшедших. Записку твою решила оставить на сладкое. Ленка сказала: «Пустой коробки с лепестками достаточно, чтобы любить его вечно». Вечером прочитала письмо. До сих пор не могу понять, как ты угадал? «Встреча наша невозможна… будущее не определено… произошел сдвиг миров, и вернуть их на место сможет…»
        - Катастрофа или любовь, - закончил Саня цитату из своего письма.
        - Я по-прежнему не верю, что ты обыкновенный, живой парень.

«Живой… Да я на небесах из-за того, что ты рядом!» - думал Саня, поддаваясь вздрагиваниям ее тела (как лодка, покачиваясь на волнах, бьется о причал… буря, скоро грянет буря…).
        - Ты не представляешь, какое чудо, что ты появился в моей жизни. Со мной в принципе не могло произойти ничего такого… - Фея опять говорила загадками - Сане нравилась недосказанность. - Думала, вот-вот прокисну в этих хоромах. Я давно чувствовала, что исчезаю, что ничто не удерживает…
        - А как же Ленка? Как же ваше общее судьбоносное дело, о котором ты молчишь как подпольщик?
        Откуда вынырнул этот вопрос, Саня не знал. Лишнее подтверждение - независимо от силы чувств, кораблевская хватка осваивать чужие денежные средства оживает при любом удачном стечении обстоятельств.
        Фея удивленно посмотрела, словно не понимая. Саня резко нырнул в глубину ее тела - ответом стала вспышка румянца.
        - Ах, ты об этом… - Она махнула рукой в сторону своих сокровищ. Взмах словно лишил ее равновесия - она удерживала его, крепко схватившись за Санину ягодицу. - Представляю, как ты удивился, когда я пригласила тебя сюда, а в моей скворечне пятихатки евро чуть ли не по стенам наклеены…
        - Здесь и сейчас не особо убрано, - вновь подал голос «Саня - раскрути чувиху на лавэ», - на эти деньги можно купить остров на архипелаге Фиджи.
        - Согласна. И подвести свет с канализацией.
        Каждый раз, когда он приходил в гости, на маленьком столике у кровати помимо кипятильника, кастрюли, крохотного телевизора, дешевенького DVD-плеера и щипцов для волос были разбросаны купюры.
        Вот и сейчас там свалены несколько пачек долларов, евро, кредитные карточки, золотые украшения, поблескивающие брильянтами.

«Сто кусков - минимум», - подсчитал «Саня - бездушный пожиратель капусты».
        - Я сначала доллары на евро и золото меняла. Побрякушки разные покупала. Вклады в банк делала. Чуть квартиру на Смоленке не купила. Дурой была. Потом поняла - нет смысла.
        - Ты ведь не больна? - полуутвердительно, полувопросительно поинтересовался Саня.
        Фея фыркнула - участилось биение о борт пристани. Саня стал лишним грузом, который хотят сбросить или поднять выше над грешной землей и одновременно оставить на себе.
        - Я не ожидала, что смогу так ярко чувствовать, - зашептала Фея. Движения ее потеряли плавность. Саня оказался словно в эпицентре землетрясения, которое, увеличивая трещину в земной коре, стремилось затянуть вглубь все, что оставалось на поверхности. При этом слова Феи будто жили отдельно. - Мне говорили - та, кем я стала, уже не сможет любить. Предупреждали, любовь - самый короткий путь к исчезновению. Стремительный… Не знаю, как ты нашел меня. Знаю - я эгоистка. Но обещай, что найдешь меня снова. Достанешь из-под земли. Обещай…
        - Обещаю, - легко согласился Саня, который и сам вот-вот должен был провалиться в колыхающуюся под ним пучину.
        Фея обхватила его руками и так сильно прижала к себе, что Саня подумал - какая-нибудь кость должна-таки треснуть.

«Впрочем, я заслуживаю перелома всех конечностей», - решил он и наклонился, чтобы целовать Фею. Не останавливаясь, не разговаривая и уже ни о чем не думая.

«Если ты еще раз вспомнишь о деньгах, - уплывая, пообещал Кораблев жуткой твари, засевшей внутри него, - оторву твои радостно звенящие колокольчики».
        Аквариум: «Ты нужна мне»
        Вечером он договорился о поставке медицинского оборудования из Швейцарии. То, что стоило двести кило «зелени», ему пообещали пригнать за сто. Его деликатные благотворительные намерения хорошо поняли сердобольные знакомые, которые на треть состояли из оборотней в погонах, на треть - из их жен и детей, а еще на треть - из легализовавшихся в пестром бомонде криминальных авторитетов.

«Хватит на два роддома», - решил Саня, подсчитывая предстоящий куш. Та золотовалютнобриллиантовая вакханалия, что творилась в жилище у новой жертвы, только усиливала любовь. Несколько раз Саня пытался задуматься: «Откуда финансы?» - но мозг капитулировал перед очевидной нелогичностью существования внушительных средств в убогой комнатушке возлюбленной («Из лесу, вестимо…»).
        Ну и пусть!
        Фея была иррациональна в каждом слове, каждом поступке. Но купюры, золото, тайна, любовь - оказались настоящими. Это намертво приковывало Саню.
        Они стали неразлучны - на пятнадцать суток, в которых перепутались дни и ночи. У Кораблева перехватывало горло («паника, вечная паника из-за любви… любит-не любит, плюнет-поцелует…»), когда Фея объявляла о том, что не может посвятить себя Сане. Он все равно приходил, топтался у дома, бросал в ее почтовый ящик письма.
        Однако не выпросил у провидения случайной встречи - траектории их судеб ни разу не пересеклись помимо тех мест, которые Фея сама назначала.
        - Почему ты не заводишь мобильный?
        Девушка, как обычно, отвечала загадками:
        - Я навсегда вне зоны доступа. Только письма. Только глаза в глаза…
        Кроме писем она не использовала никаких средств связи. И однажды не пришла.
        Он не бросился к ней домой, постарался несколько дней пересидеть, не искать встречи (профессиональный опыт + + рекомендация всех пособий по соблазнению).
        На седьмые сутки не выдержал.
        Сунулся к хозяйке - тете Клаве, у которой Фея снимала комнату.
        Тетя Клава обрадовалась ему как родному. Он стоял на пороге квартиры и уже хотел двинуться по коридору к заветной двери, но тетя Клава остановила его:
        - Ты куда, Сань?
        - К Фее, конечно. - Голос Сани дрогнул, очень уж он ждал встречи: сто шестьдесят восемь часов - почти вечность.
        После ответа тети Клавы колени Сани, лишившись упругости, готовились обрушить тело к драному коврику у входной двери. Взбесившиеся потоки крови наполнились волокнами ваты, набивая ею ноги, голову, затрудняя дыхание. Руки покрылись холодным несмываемым потом.
        - Какой Фее? - Вот что сказала тетя Клава.
        - Фее, - пробормотал Саня.

«Я все понял… так и должно было быть…» - метались мысли, хотя что он понял и как должно быть, Саня не смог бы объяснить.
        - Сань, ты заболел? Или сказок перечитал? Ты проходи, конечно, коли пришел…
        В кухне Саня плюхнулся на табуретку, покачивающуюся и хорошо ему знакомую.
        - Да не знаю я никакой Феи! Вот заладил!.. - в который раз возмущенно парировала тетя Клава расспросы Кораблева.
        - Откуда же вы меня знаете? - решился Саня на последнюю попытку.
        - Здрасьте! - удивилась тетя Клава. - Ты у меня комнату почти месяц снимал.
        Кораблев ушел ни с чем.
        Спустя полчаса он разыскал лучшую подругу Феи Ленку, обитавшую в соседнем доме. Она сделала круглые глаза, несколько раз испуганно спросила:
        - Ты что - прикалываешься?.. С ума сошел, придурок?
        Наконец, правдами и неправдами он добился ответа.
        Ленка рассказала, что Фею вместе с родителями взорвали:
        - Помнишь, темные силы дома в Москве крушили? Фея на Каширке жила. Даже родная бабушка тело не смогла опознать. Методом исключения - по зубам, по всякой другой требухе - вывели, что это она.
        На Ленкины глаза привычно навернулись слезы.
        Кораблеву показалось - роковой взрыв прозвучал только что. Теперь нужно бежать к пепелищу - в надежде спасти, отыскать, укрепить память о своей любви, о поверженных в прах жизнях.
        Саня попрощался и сразу включил запись на диктофоне, которую он сделал во время первой встречи.
        Забавой шизофреника казались его фразы в потрескивающих паузах пустоты и молчания. Саня разговаривал сам с собой - ответов девушки он так и не услышал. Его слова точно соответствовали исчезнувшим репликам Феи, прозвучавшим в тот день на Пушкинской площади.
        Кораблев помнил каждую из них.
        Неделю он пил. Потом съездил в Таиланд.
        Вернулся с еще более разросшейся раной в груди. Бросив чемоданы в коридоре, протопал в свою холостяцкую спальню (Фея ни разу не согласилась поехать к нему), нашел ручку, бумажку и написал:
        Я ищу тебя. Люблю. Смешно представить, что такая сволочь как я не может жить без другого человека. Я найду тебя!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
        Вложил в конверт и, не переодеваясь, поехал к дому, где он месяц назад почти каждую ночь проводил на потертой кушетке в объятиях Феи.
        Вышагивая между первым и вторым этажами, он мучительно соображал, как действовать дальше. Отчаявшись, плюнул и решил еще раз напиться. Напоследок, словно прощаясь навсегда, прижал руку к почтовому ящику и по инерции заглянул в прорезь.
        Письма не было.
        Никто не входил и не выходил из подъезда.
        Accept: «Breaking Up Again»
        - Ты борзеешь, Ромео. Я знаю, у тебя титановые яйца, но это не значит, что ты можешь кидать людей. Твои гинекологические гарнитуры оплачены только на треть.
        - Мне плевать, Кирюш. Ты все равно сможешь сделать на них деньги. Слышал про рост рождаемости?
        - Какие деньги в наше тяжелое время? Этот швейцарский неликвид уже никому не нужен.
        - Кирюш, не гони. Я уверен, ты протащил оборудование через все границы и кордоны, никому не помазав лапки. И стоило оно тебе далеко не сто кусков…
        - Это тебя совершенно не касается. Отправь свои прокурорские телеги папе и маме.
        - Ты же знаешь, тля, что ни папы, ни мамы у меня давно нет.
        Саня включил громкую связь и, пока на другом конце провода гневно дышали, переваривая оскорбление, раздумывая, включать или нет дикого отморозка, спокойно налил сливки в свой черный-пречерный, сладкий-пресладкий чай.
        - Думаешь, времена суровые и кровавые ушли безвозвратно? Ошибаешься. За беспредел тебя и сейчас легко на ножи поставят.
        - Мне накакать, Кирюш. Я с радостью готов давить любого гада. Даже тебя. Если раньше мне было параллельно, то теперь у меня убеждения и активная гражданская позиция. Общественная палата, независимость СМИ, Россия Единая и очень Справедливая… Все свободны. Сволочи по определению должны деньги честным людям.
        - Это ты - честный? - ерепенился Кирюха.
        - Это я, - ответил Саня, уселся напротив стеклянной стены, открывающей вид на Москву с птичьего полета, и отхлебнул восхитительно вкусный чай. Ничто, кроме Феи, чая и солнца, опускающегося в отравленные недра столицы, его не беспокоило.
        На последние деньги он снял пентхаус в «Воробьевых горах» и теперь наслаждался огромной, почти безжизненной высотой своего последнего места обитания.
        - Ты зачем Косого обидел? - не унимался Кирилл. - Он же не наезжал, а по делу тебе сообщил о нестыковочке в наших с тобой расчетах.
        - Да, да. Он много и нудно говорил о деньгах. Громко. Неприятно. Твой Косой очень любит деньги. Он неправ, Кирюш. Я от такой неправильной любви начинаю немножечко волноваться. В следующий раз посылай кого-нибудь поубедительней. Я любому тугодуму докажу, что деньги - тлен, не достойный менять бесценное содержимое моей судьбы.
        - У тебя совсем крыша съехала от здорового образа жизни. В общем, слушай мое последнее предупреждение: если ты до завтра…
        - Не хочу слушать. Попробуй вообразить еще раз. Я никого и ничего не боюсь. Я одержим правдой. Правда - элементарна. Мир катится в тартарары из-за гнид вроде тебя. Мир безобразен из-за денег. Мир несовершенен из-за того, что пропадают люди. Я готов перед каждым ответить за этот базар. И еще я чертовски влюблен. Эту любовь ни переболеть, ни выбросить из головы, ни заглушить наркотиками или биологически активными добавками. Ты веришь в такую любовь, Кирюш?
        - Я верю, что ты грузишь меня прошлогодней ботвой.
        - Вот видишь, ты так ничего и не понял. Может, финальная строчка нашей с тобой беседы просочится в твой мозг, воспаленный потоками черного нала. Я влюблен до кровавых мальчиков в глазах. Я готов есть стекло и перегрызать железные прутья, чтобы найти ее. Но это невозможно на этом празднике жизни. Ты спросишь - почему? Я тебе отвечу. Таким обсосам, как мы с тобой, не понять механизмов жизни и смерти, которые даруют нас появлением людей или наказывают их уходом… - Далее Саня вывел неожиданное заключение: - Поэтому, когда твои подонки нарисуются на горизонте, я буду стрелять без предупреждения. И - на поражение. Надеюсь, ты сделаешь одолжение и попросишь их об ответной любезности.
        Кораблев выключил трубку и допил чай, любуясь закатом над Москвой.
        Потом пошел и проделал операцию, которую выполнял каждый вечер. Набрал в поисковике «Фея». Результат - полтора миллиона страниц! До утра он барахтался в море слов о пансионатах, свадебных салонах и детских сказках.
        Слово «Фея» - как глоток воздуха тонущему. Выплывал и нырял снова.
        Кораблев всегда был скор на клятвы. В это утро Саня решил любой ценой найти девушку. В отличие от других обещаний, это он выполнил. Стоимостью стала его жизнь - ровным счетом пустяки, когда любишь.
        Часть I
        Фея и смерть
        Четыре месяца назад (конечно, это условный период - хронометраж в этой истории бессмыслен)
        Бессмертие души влечет нас столь сильно, задевает столь глубоко, что надо позабыть все эмоции и стать беспристрастным, чтобы понять, что же это такое.
        Рене Декарт
        Вот что мы сделаем с божественностью человека - мы ее спрячем в самую глубину его самого, потому что это единственное место, где ему никогда не придет в голову искать.
        Древняя индийская легенда
        Muse: «Batterf lies And Hurricanes»
        Глава 1
        Где мои деньги, тля?

12.00
        Vanessa Mae: «Storm»
        - Эй, пацан, долго здесь крутишься? - Фее пришлось сощурить глаза, чтобы придать лицу недостающей уверенности. - И чё, бля?
        Несмотря на вызывающий тон, мальчик смотрел доброжелательно - беззлобная ухмылка, плохо скрываемая заинтересованность, усердные фрикции на сгнившей скамейке.
        - Ты, бля, свои грязные, бля, междометия, бля, забудь, бля. - Фея надеялась задавить собеседника своим недюжинным интеллектом, продемонстрировать который выпало таинственному слову «междометия».
        Сработало.
        - Ладно, не пыхти, проехали, - с показной ленцой процедил пацан, ожидая повторения вопроса.
        - Посмотрим, имбецил, далеко ли…
        Для окончательного триумфа девушка задействовала еще одно слово, которое наверняка отсутствовало в словаре очаковских аборигенов. Малый, действительно, на диагноз не обиделся. Лишь глаза подозрительно, но растерянно моргнули.

«Чует, что не комплиментами потчую. Господи, как все криво, как все неправильно…» - устало подумала Фея. Презрительно бросила:
        - Давно здесь растешь? - Дернула носом в сторону покосившейся скамейки, на которой раскачивался малолетка, безжалостно сокращая ее последние дни.

«Как он ухитрился оседлать эту груду досок?»
        - Сколько себя помню, крошка.
        - Крошкой будешь называть то, что затерялось в твоих малолитражных трусиках. - Крайнее удивление на лице сопливой очаковской особи выдало потрясение риторикой. - Полчаса уже сидишь возле этого гнилого подъезда?
        Пацан кивнул и сплюнул ей под ноги.
        Девушка тоскливо посмотрела на ржавые уголки стальной двери - скорее заплаты - на входе в пятиэтажку, давно убитый домофон, серую потрескавшуюся известку.

«Как все уныло… Боже, боже!.. - в очередной раз запричитал в голове чужой плаксивый голос (голос так же, как и Фея, не надеялся на взаимность того, кого призывал). - Помоги мне!»
        Она сделала шаг к расплывшемуся сугробу, в котором пошатывалась скамейка. Мартовский трудоголизм солнца уже отозвался в московском пейзаже - снег оседал, темнел, проявляя прошлогодний мусор и островки собачьих экскрементов. Солнце по-весеннему благодушно пребывало во всем - даже в зеленоватом плевке пацана, медленно растворяющемся в талой воде.
        Беспредельность света только угнетала Фею, напоминая о тотальном затемнении внутри.

«Полцарства за одну жизнерадостную мысль. Полцарства - не меньше!» - пыталась напроситься у судьбы на удачу.
        Надежды еще не растаяли, но уже потемнели, как усыхающие островки копченого московского снега.
        Полчаса назад Фея пулей выбегала из этого подъезда. Стальная дверь сработала как гильотина. Девушка не смогла увернуться - массивный корпус врезал по ее миниатюрному рюкзачку. Именно здесь, со злостью выдергивая из ловушки свое барахлишко, она и посеяла кошелек. А в нем… нет, Фея больше не могла складывать дензнаки и процеживать эту цифру сквозь отчаяние. Мысль о сумме моментально доводила до полуобморочного состояния - с тошнотой, черными кругами в глазах и расплывающимися, как в слезах, костлявыми контурами облезлых берез, натыканных по всему двору.
        Чуть позже, все еще оглушенная бессмысленной беседой, состоявшейся в этом доме, она обшарила все закоулки рюкзака. Мыслей, как и денег, не было. Паника, отчаяние, тиски, сжимающие сердце, и капли пота, остывающие на бесшабашном и свободном весеннем ветру, - она неслась обратно по полноводным масляным лужам, которые ранее старательно обошла. Холодное хлюпанье в туфлях, взбесившийся пульс, разлетающиеся брызги - всё, кроме икающих мыслей («Пропала, скорей, скорей…»), ощущалось отстраненно, в замедленной съемке. В мелькающих картинках будущего лихорадочно нащупала образ беззащитного кошелька, валяющегося рядом с ржавеющей дверью. Образ был такой яркий, что Фея уверилась - ей повезет, она найдет пропажу.
        Фея была потрясена, когда кошелек не обнаружился.
        Она осмотрела снежную кашу перед дверью, заглянула в подъезд. Отчаяние ощущалось как ровный, изматывающий зуд внутри. Вместе с радостным гулом ущербного московского дворика до Феи стали доходить и другие звуки, например скрип покалеченной скамейки, на которой елозил чумазый пацан.

«Сейчас замучаешься угадывать, сколько им лет - десять?.. тринадцать?.. И как с ними разговаривать - могут ножом пырнуть, могут Кафку наизусть декламировать… Кошелька нет. Значит, кто-то его уже присвоил…»
        Фея сомневалась в способности сограждан поступить милосердно и вернуть ей деньги. Тем более такую сумму. Она нуждалась в объекте для своей безысходной ярости. Разозлиться на малолетнего упырька не представляло труда.
        - Слушай, мутант, - доверительно, почти ласково проворковала она, - я кошелек здесь посеяла. Много людей шарилось вокруг моих денежек?
        - Сколько было, лохушка? - Пацан подобрался, готовясь перекувыркнуться в сугроб, если она кинется выцарапывать ему глаза.
        - Если поможешь, десять процентов твои, - легко соврала Фея, вновь не рискнув вспомнить всю сумму.
        Столь заманчивое обещание склонило юного отморозка к сотрудничеству.
        - Один мужик проплывал. - Пацан внимательно посмотрел в лужу, словно там еще остались следы тех, кто прошел мимо.
        - Ты его знаешь? - удерживая сердце, готовое сорваться в аритмию от предвкушения надежды, спросила Фея.
        - Видел… пару раз, - сказал пацан хрипло, чуть слышно, словно спазм перехватил горло.
        - Здесь живет?
        - Да, вроде.
        - В какой квартире, конечно, не догадываешься?
        - Не строй умную, сможешь больше заработать на панели. - В его ответе чувствовались домашняя заготовка, отрепетированность, вымученность фразы.
        - Как хоть выглядит?
        - Козел козлом, - задумчиво ответил малолетка.
        - Бородка, что ли? - с ужасом догадалась Фея.
        Пацан согласно кивнул.

«Господи, ты снова обманул меня! Заманил и бросил…»
        Человеком с бородкой был тот мерзкий тип, к которому Фея пришла на собеседование примерно час назад.
        Днем раньше
        Paul Mauriat: «Toccata» & Дмитрий Маликов: «Лола»
        Каково все время наблюдать судьбы более удачные, чем твоя? Каково так и не удовлетворить желания исключительности собственной любви, собственного счастья? Каково представлять себя отражением чужих побед, сомнений, страстей - блеклым пятном на фоне феерической жизни столицы?
        Фея терзалась тем, что не ощущала веса своей жизни, - просто череда будней, сиюминутного, уплывающе забывающегося. Аморфное существование - набор штампованных телодвижений, банальных полупустых фраз из ежедневника: родилась, крестилась, мама-папа-брат, сначала жили в «двушке», потом «трешка», первый мужчина предал меня, второго кинула я сама, сегодня был Новый год, послезавтра я уже его забыла…
        - Остановись, болезная, хватит прыгать на весы! - заорала Ленка, даже не повернув в ее сторону голову.
        Фея любила свою подругу за бесцеремонность, толстые бедра и кривые зубы. Фея ненавидела Ленку за перманентную жизнерадостность, ауру изобилия-стабильности и врожденную способность с выгодой разменивать проштрафившихся кавалеров.
        Вечерами они часто сидели у Феи в каморке, пока Ленку не начинал разыскивать очередной возлюбленный. Потом Фея оставалась одна. Безгранично и с каждым днем все более безнадежно. Словно отпугивала любое человеческое тепло.
        - Не дергайся, тебе говорю. Не они тебе нужны. А ты - им. Посмотри на себя. Ягодка. Созревшая на любые подвиги (едкий смех). Тем более в этой кофточке…
        Они уже второй час примеряли завтрашнее (очередное, судьбоносное, э-эх!) собеседование Феи. По сравнению с нынешней трудовой деятельностью, любое свеженькое предложение работы она воспринимала на «ура». Все прежнее казалось ей паноптикумом неудач - на исходе институтской учебы ошибкой стало трудоустройство к оператору сотовой связи, потом в немецкую строительную контору, состоящую из одного орущего немца, кучи безликих таджиков и непокорных хохлов. Далее последовала маркетинговая забегаловка, потом разваливающееся турагентство и, наконец, настоящий кошмар - компания, торгующая итальянской мебелью. Два года Фея впаривала кухни и кровати. Покупатели умнели - истеричная владелица конторы урезaла зарплаты.
        Никакого опыта, кроме отчаянной ненависти к коварным уговорам потенциальных покупателей, Фея не приобрела.
        - Зарплату проси больше.
        - Ты же знаешь, я не жадная. Лишь бы никакой офисной рутины.
        - Куда без этого! И орут, и раком регулярно пользуют. Все поголовно стучат и выслуживаются. - Ленка говорила об этом так весело, словно подобное положение вещей вдохновляло и радовало.
        - Может, плюнуть и не ходить? Я уже не верю в удачу. Вдруг опять не возьмут?
        - Не дрейфь! Чего тебе терять, кроме цепей? Зубы на полку ты уже выложила. В монастырь потенциально готова. За этот гадюшник когда платить? - Ленка подняла голову, окинула взглядом убогое убранство комнатенки, кивнула на огромного таракана, давно замершего на выцветших обоях.
        - Через два дня.
        Фею даже это не беспокоило. Все в жизни шиворот-навыворот, зачем напрягаться из-за того, что ее вышвырнут из голимой коммуналки?
        - С предками будешь мириться?
        - Никогда. Я обязательно найду деньги. Или повешусь.
        - Даже на снотворное бабки не насобирала. Поосторожнее со смертью. Не призывай.
        - Ну не на панель же мне! Лучше уж домой на коленях…
        - Вот видишь. Всегда есть место для компромисса.
        Фея поругалась с родителями. Никаких принципиальных разногласий не случилось - обычная домашняя склока.
        - Ну что, что вы для меня сделали?! - заорала Фея на мать после непродолжительной бытовой перепалки и начала перечислять неудачи, которые, по ее мнению, образовались исключительно из-за родителей. - На сплав тогда не отпустили. Может, это судьба была… Каждый выход из дома на штыках… Чему вы меня здесь научили? Даже книги ни одной не купили! В библиотеку сама ходила.
        Фея долго валила в кучу большие и малые претензии, пока мама, женщина мягкая, но неуравновешенная, не перебила:
        - Ты права, без нас было бы лучше, - полуутвердительно-предыстерично тихо подытожила она.
        И - началось: «Вы мне как собаке пятое… одни заботы и волнения… да пошли вы вместе со своим благополучием… сами приползете…» С момента, когда Фея хлопнула дверью, отгородив себя от матери, на бледном лице которой слезы уже прорезали две извилистые дорожки, прошло ровно 666 дней. Фея любила считать дни.
        В несвежем зеркале шкафа-купе Фея разглядывала не себя, а Ленку, вновь откинувшуюся на потертую спинку кушетки. Китайская люстра, единственная роскошь в комнате (пять лебедей в стеклянных колбочках), безжалостно освещала то, из чего состояла значительная часть жизни Феи: маленький столик, кипятильник в кастрюле, крохотный телевизор, дешевый DVD-плеер, щипцы для волос, портрет Саакашвили для метания дротиков, десяток бестселлеров… Москва за окном без штор превратилась в хаос огней-огонечков во влажной остывающей тьме.
        - Жалко, ты не можешь взять брючный костюм у меня, - насмешливо сказала Ленка.

«Жалко, что у меня нет даже приличных брюк. Жирная сука!» - подумала Фея, вспомнив набитый гардероб подруги. Ленка спокойно висела у родителей на шее, преданно их любила и не комплексовала. В целом свете не нашлось бы повода для появления у нее комплексов.

«Не то что я. Не то что я. Новые люди, блин…» - Фея с привычным мазохизмом задумалась о своем внутреннем несоответствии бушующему вокруг миру.
        В последнее время вокруг Феи становилось все меньше людей. Как сейчас принято, знакомые роились в отдалении - на расстоянии «аськи», эсэмэски, автоответчика,
«мыла» - рядом и одновременно в каком-то другом пространстве. Общение становилось все более обезличенное, хохмящее, флеймовое, флудящее[Флейм (от англ. flame - огонь, пламя) - обмен сообщениями в интернет-форумах и чатах, представляющий собой словесную войну, нередко уже не имеющую отношения к первоначальной причине спора. Флуд (от неверно произносимого англ. flood, наводнение) - неоднократное повторение ненужной информации, размещение однотипной информации, одной повторяющейся фразы, символов, букв, одинаковых графических файлов или просто коротких бессмысленных сообщений на веб-форумах, в чатах, блогах.] бестолковое, ненужное, чужое… В него не вписывались травмы, которые регулярно наносила Фее жизнь.
        Уроки танцев, подработки на телефоне доверия, шумный коллектив мебельной конторы, форумы, «живые журналы» не подарили ей столь необходимой и ожидаемой близости с другими людьми. Все, во что она вовлекалась: разговоры, бесконечные шутки, вылазки в модные кафешки, встречи с интернет-собеседниками, турпоходы, - происходило словно за стеклом. Жаждущие тепла внутренности омывали потоки информации, которая невосстановимо стряхивалась в мутные бездны памяти, когда Фея засыпала в одинокой постели.

«Бедная я, бедная… Где же ты, мой единственный? Если сейчас я готова составить твое счастье, то потом беспощадно отомщу за то, что ты не торопился появиться в моей жизни!» - пригрозила девушка. Фея не считала редкие появления мужчин в своей жизни панацеей против неполноты судьбы. Если кавалеры и возникали на горизонте, она с горечью осознавала: «Пройдет, не зацепит» - ее душа все еще пустая бочка дегтя, в которую Господь так и не удосужился плеснуть пару ковшичков смысла.

«Помятая я какая-то. Нелучезарная. Суровая и усталая. Тень отца Гамлета. Бесперспективняк ходячий…»
        Даже отражение казалось зыбким-ненадежным, словно на зеркало плеснули воды. Лицо Феи выглядело неукомплектованным. Ему чего-то не хватало. Плотности? Родинок? Макияжа? Оно обещало - но каждый раз неизвестно что именно.
        - …ведрами косят купоны! - Ленка продолжала свой бесконечный монолог. Она уже включила телевизор и ехидно наблюдала, как оттуда ей втюхивают новости. - Ты посмотри, какие у них честные лица. Мне стыдно подозревать, что эти небожители лучше других знают, как повсюду отмывается бабло. Под любую бумаженцию, которую они рожают, тут же придумываются схемы, создаются «Рога и копыта», начинает пилиться лавандос. Девяносто процентов бизнеса существует только благодаря откатам…
        Ленка работала в таможне, в отстойном отделе документационного обеспечения, рядом с большими деньгами и одновременно недостижимо далеко. Такое положение сформировало у нее вывернутое и неполное представление о мироздании с явным мизантропическим уклоном.
        - Тебя ведь на производство приглашают? Не из воздуха деньги делать? - Ленка скептически относилась к любому бизнесу, кроме государственного. О мелких частниках, которые, по ее мнению, так или иначе вращаются вокруг чиновников, она говорила: «Сосут без вариантов», про крупных - более уважительно: «Крепко сосут».
        - Из пенополиуретана, - созналась Фея.
        - Что за зверь?
        - Типа поролона. Мебель набивают.
        - Две штуки проси. Ты же в этом деле профессионал.
        - Рехнулась? Какой я профессионал?
        - Ты же шаришь в кроватях. Где дуб, или береза, или корейская сосна.
        - Карельская. Это ни при чем. Меня в отдел снабжения будут собеседовать. Чтобы я детальки для заводов добывала.
        - Один шиш. Ты - лучшая. С кем будешь разговаривать? С поролоновым королем? Приветик ему.
        Фея покачала головой:
        - Меня сначала в кадровое агентство пригласили. Якобы они все согласовали с работодателем и теперь хотят дать последнее напутствие.
        - С какого боку это агентство отпочковалось? - оживилась Ленка.
        - Я в Инете резюме разместила. Они меня выудили и сосватали на поролоновое царство.
        - Деньги тянуть будут, - уверенно заключила подруга.
        - Говорят, их сыр совершенно бесплатен. Говорят, заинтересованы в моем трудоустройстве. Говорят, платить будет работодатель. - Фея соврала, чтобы не вкушать «Ленкин скептицизм».
        - Ага. - Ленкин ответ звучал как «разве можно быть такой наивной».
        Самого главного Фея не сказала - приглашение на собеседование пришло не на «мыло». Лично тоже не потрудились созвониться - в один прекрасный день девушка обнаружила на дне почтового ящика незапечатанный конверт. Вложенный тетрадный листочек был от руки исписан ровным каллиграфическим почерком - короткое приветствие, название компании, заинтересованной в Феиных знаниях и опыте O, предлагаемая вакансия на заводе (Фея проверила по Инету - действительно, солидное производство вспененных полимеров), время и точное описание места собеседования.
        Все это показалось диким, несовременным и опасным - тысяча причин, чтобы закрыть глаза на поролоновые перспективы, но обратных координат, кроме адреса, в письме не указывалось.
        Фея уже не могла позволить себе пройти мимо шанса, даже если это просто шанс на короткое приключение. Ленке она ничего не сказала, учитывая стопудовую уверенность в железобетонности ее увещеваний отказаться от ненормального по нынешним временам приглашения.
        Они молча посмотрели телевизор. В России все было очень хорошо. Во всем остальном мире - значительно хуже: бастовали студенты, работяги перекрывали трассы, рушились финансовые пирамиды, рынки лихорадило, взрывались бомбы, паводки сносили города, гидра пандемии поднимала голову то на одном, то на другом континенте, смертельно заболевали люди и звери, а тот, кто оставался внешне здоровым, позволял себе совершенно нездоровые суждения о российской жизни и выглядел при этом совершенной сволочью.
        Фея вновь остро ощутила, что перестала вовлекаться в эту телевизионную игру. Картинки на экране уже не задевали, не притягивали. Хоть порнография, хоть реалити-шоу - не цепляло, пролетало мимо.
        - Ленка, душа моя, у тебя бывает так, что тебе всё и все по фигу, а эта бьющаяся в лихорадке муть, - Фея жестом «виновен» укоряющее ткнула в засыпающий город за окном, - понарошку, не по-настоящему?
        - Постоянно.
        - Ты не торопись бахвалиться. Лучше задумайся. Это не кратковременный симптом. Мне уже давно конкретно по барабану. Где я, что со мной? Выгонят меня с работы или из этой комнаты, или трахнет банда одноногих негров…
        Чтобы достучаться до Ленки, нужно было усиливать эффект эротическими метафорами.
        - Вот я и говорю - история всей моей жизни. Насилие, бессилие, равнодушие. Поспрашай людей на улице - каждый второй то же самое о себе скажет.
        - Да выпендреж это все. И понты. Мне на самом деле забить. Ощущаю себя Буддой Просветленным, который докопался до самого донышка вселенского смысла жизни, но так ничего и не понял. То ли смысла нет, то ли жизни, то ли я, Будда, пока совершенствовался, по горло увяз в этом безбрежном болоте, и уже неважно - есть я, нет меня. Все как во сне…
        - Не высыпаешься. Не трахает никто. Случится с тобой какая-нибудь пакость - быстро очухаешься.
        - Скорей бы. Я уже не живу, в полусне плаваю. Сердце через раз бьется. Скоро перестану из дома выходить. Буду тупо разглядывать потолок и мечтать о забвении.
        - Жизнь надо мешать чаще, чтобы она не закисала. Давай я тебе из Инета всякого хлама на ящик насыплю. Почитаешь денек-другой - развеешься.
        - Не развеюсь. Я вообще во всю эту белиберду перестала втыкать. Те люди, что за экраном, - плоские и непонятные, даже страшные. Зачем они выливают в это море информации собственные ушаты? Зачем читают, поют, пишут, двигаются? Зачем что-то внушают мне с умным видом? А те, кто рядом, просты до амебобезообразия. На тарелочке - и похоть, и скупердяйство, и доброта…
        - Барахло ты чердачное, - спокойно перебила Ленка. - Я тоже, выходит, амеба?
        - Радуйся, дура, что тебя кто-то как облупленную знает… И терпит. - Фея решила закончить исповедь. - Еще хуже с незнакомыми людьми на улице. Те - вообще стена, разукрашенная глазами. Манекены ходячие. Что жирные накрашенные тетки, что таджики из коммунальных служб. Я в глазах у них не могу разглядеть - действительно ли они живут, думают, мучаются или просто фоном вокруг меня мечутся. А молодежь? То ли они уже узнали о чем-то запредельном, то ли просто выучили больше слов, которые даже на трахее не оседают. Поднимают ветер в голове, пыль и плесень оседает, зудит, а толку…
        - Все дело в мелкой моторике, - наконец отреагировала Ленка и заученно забубнила: - На формирование коры больших полушарий головного мозга гигантское влияние оказывает развитие моторики пальцев. Ребенок должен рисовать, лепить, шить и - главное - писать буквы на бумаге. Мы с тобой последнее поколение, которое умеет это делать. Все, кто моложе, просто топчутся по клаве и щелкают мышкой. Соответственно и мозги разжижены, и личности примитивны - вместилище не духовных сил, а штампованных фраз.
        - А мы прям сосуды, переполненные Силой! Я регулярно ощущаю себя то валенком тупым, то жертвой неудавшегося эксперимента («Аборта», - захихикала Ленка). О котором к тому же забыли, не закончив.
        - Ты себе льстишь. Тоже от недостатка внимания. Ты мало кому интересна.
        - Спасибо, дорогая, за честность. И что мне делать?
        - Ты сковываешь себя представлениями о том, какой должна быть твоя жизнь. Ты слишком рациональна. От корки до корки и до подкорки. Поэтому свет не заглядывает в твою каморку. Ты можешь вообразить, что эта комната превратится в шатер царей вавилонских, а жизнь - в сказку?
        - Могу, - неуверенно ответила Фея.
        - Фигушки-мигушки, - возразила Ленка. - Вообрази хоть ворсинки на персидском ковре в этом шатре - ни шиша не появится. Глубоко внутри тебя вечное табу - «такого быть не может, такого быть не может никогда». Ущербное рацио, с таким только по грязи ползать, - важно она проговорила и подняла палец вверх, словно сказала «эврика».
        - Я не истеричка, не сумасшедшая, но рациональной меня пока не обзывали. - Фея копнула полку с немногочисленными косметическими склянками. («М-да, и здесь ничего утешительного… не светит мне стать лучезарной».) Она стала неторопливо переодеваться, чтобы видом своей стройной фигуры хоть немного позлить подругу. Каждая сброшенная вещь подчеркивала интонацию признания. - Бывает, запрыгнешь на эскалатор в метро, сделаешь музыку в плеере погромче (пуговицы на белой сорочке), и кажется - этот мир прогнется (сорочка сброшена и отправлена в пакет для стирки). Он не только не реален (ловко поддета застежка лифчика), не достоин, убог, но и беспомощен передо мной (соски тут же затвердели на сквозняке). Могу взлететь и вокруг этих фонарей кружиться (пестрая юбка скользнула к ногам). Могу протиснуться сквозь стены, просочиться в прошлое, могу стать беспечной-беззаботной (колготки) и весело разменять на фантики свою жизнь (непродолжительная жертва холоду, рвущемуся в скворечню из старых незаклеенных окон - Фея повернулась к Ленке и указала на халат за ее спиной).
        - Да-а, мать… Тебе нужно… - Ленка не без зависти поедала взглядом ее плоский живот, курносую грудь, не подчиняющуюся законам тяготения, изгиб шеи и даже темноту в устье ног.
        В этот момент зазвонил Ленкин мобильный. Она тихо защебетала, интонации и слова образовывали стойкий образ длинного ногтя, порхающего вдоль мохнатой шейки маленькой птички. Не прерываясь, Ленка тяжело поднялась с кушетки, сделала глазами: «Вот видишь - любят, разыскивают… Живу!» - и, разминаясь перед схваткой с очередной жертвой, по-кошачьи выплыла в коридор, старательно виляя толстыми бедрами.
        Фея отчаянно завидовала. Настал момент прощаться. Скоро она останется одна.
        Девушка так и не поделилась с подругой тем, что беспокоило ее больше всего, - пошатывающиеся каллиграфические буквы указывали место встречи в какой-то халупе в Очаково, которая осторожно обозначалась как «пятиэтажный жилой дом рядом с нежилым одноэтажным строением».
        Когда дверь за Ленкой захлопнулась, Фея пошла на кухню, взяла короткий, но острый нож для хлеба и положила его в рюкзачок.
12.10
        Didier Marouani: «Space Opera. Part 3»

«Все дело в мелкой моторике», - грустно подумала Фея, вглядываясь в бледное, мимически бедное лицо собеседника.
        Шары у малолетки не бегали, тяжело смотрели ей в живот.
        - Ты часто видишь этого козла?
        Фее надо было придумать, как продолжить поиски. Девушка искала помощи. У кого? Перед ней сидел только грязный пацан, вокруг - чужая и враждебная окраина Москвы.
        - Пытался разглядеть пару раз.
        - Ну и как он тебе?
        Поддерживать столь интеллектуальные беседы пацану оказалось не по силам:
        - Чё ты мне паришь? - начал заводиться он. - Чё крутишься, как Цискаридзе? Топай отсюда!
        - Слушай, Маленький Мук, ты свои речевки забудь. Чердак проветри. Я тебе дело предлагать буду, - нашлась что ответить Фея.
        - Да что ты можешь предложить? Ты свою капустку-то мимо рта… - Мальчуган вновь начал вещать что-то заученное.
        Фея зло перебила:
        - Кончай нарываться, а! Не то мимикрирую под здешние разложение и упадок.
        Она шагнула к скамейке, абориген уважительно замолчал и поднял на нее краснющие пуговки глаз:
        - Молчу, бля, Ковалевская Софь?… Сигареткой угости, мимикруха ты безжалостная.
        Фея протянула кукиш к маленькому сопливому носу.
        Потом развернулась и пошла к пятиэтажке, бросив за спину:
        - Пойдем со мной.
        Упырек, прихрамывая, зашагал к подъезду, бормоча под нос дворовые истины жизни.
        По ступенькам шли тихо, стараясь не спугнуть тишину. Остановились у подоконника в пролете между четвертым и пятым. Фея наклонилась к своему сообщнику, вдохнув запах нечистой одежды, нечистого тела, сквозь который все-таки пробился молочный привкус детской кожи.
        - Слушай, я сегодня была у этого мужика… Он сумасшедший. - И, увидев в глазах подростка, что это не впечатляет, скорее даже внушает почтение-уважение, добавила: - Маньяк, понимаешь? Кровавый. И если он будет меня потрошить, я обязательно расскажу, что ты тоже о нем знаешь. Впитал?
        Мальчик кивнул. Тень страха даже не коснулась его лица.
        - Он убивает людей. - Фея решила, что должна быть убедительной, не допускать сомнений, расспросов, неуверенности. - Жестоко. Стариков. Пенсионеров. Чтобы не жрали наш хлеб. Понимаешь? Работает в основном в Подольске. Здесь у него запасной аэро… тьфу!.. запасная хата. Появляется в ней редко. Хранит всякую ворованную дрянь, начиная от лифчиков и заканчивая золотыми зубами.

«Про лифчики я здорово завернула. Этот сатана в образе ребенка обязательно купится».
        - Барахла там на десяток косарей. Из техники тоже кое-что есть. Дверь - шелуха. За минуту разберемся. В подъезде сейчас пара глухих старух и зачморенных домохозяек, которым все по барабану. Местные хачи и другие задроты, которые тут обитают, до вечера не появятся. Точно?
        Мальчик уверенно кивнул, глаза его забегали, возможно, подгоняя неторопливые, куцые, но непременно корыстные мысли.
        - Если дяденька с бородой внезапно нарисуется, мы его в два счета уделаем, - продолжала нашептывать Фея. - У меня нож есть. Если кто-нибудь из здешних отбросов ментам стукнет, мы дяденьку сдадим. Расскажем, кто он есть. А мы типа пионеры, забрались в хату бороться со злом. К тому же ты подтвердишь, что хмырь мой кошелек прихватил.

«Еще пара аргументов - и парень побежит на штурм».
        - Ты пойми, он первый нарвался. Знаешь, сколько в кошельке лежало? Восемь штук зеленых. Мы просто возвращаем свое. Я возьму деньги, ты - любые ништяки, которые найдешь. Не трусь. Тебе ничего не будет. Сколько лет ты оскорбляешь Землю своим присутствием?
        Недоуменный взгляд. Фея повторила вопрос:
        - Лет тебе сколько, Красная Шапочка?
        - Четырнадцать… будет.
        - Во-во. Даже в угол не поставят. Пойдем.
        Они спустились двумя пролетами ниже. Фея гордилась собой. Она смогла объясниться с очаковским отморозком, невменяемым по определению. Девушка, которая закончила музыкальную школу по классу флейты, рисует, знает всех Букеровских лауреатов и не умеет толком ковыряться в носу, шла грабить ужасного человека (человека ли?), способного составить конкуренцию любым кинематографическим монстрам.
        Фея подозревала, что дверь квартиры не заперта, - просто этот плешивый субъект, с которым она собеседовалась час назад, никого и ничего не боится, скрывать ему нечего, кроме голых стен и разваливающейся мебели. Все самое страшное он носил с собой.
        (В душе?)
        Конечно, она не сказала мальчику о своих подозрениях. Тихо бросила:
        - Звать как?
        - Виктор, - с достоинством прошептал мальчик.
        - Витек, значит. Я на Фею Егоровну отзываюсь.
        Когда дошли до второго этажа, Фея достала нож. Заслонила от Витька убогую обшарпанную дверь из серого куска ДСП, несколько секунд демонстративно поковыряла проем в районе замка - не хотелось, чтобы малолетка догадался, что квартира не закрыта. Потом повернула ручку.
        Дверь легко распахнулась.
        Заходить не хотелось. Витек толкнул в спину.
        Фея не сомневалась - именно бородатый поднял ее кошелек.

«Убиться веником! С огоньком здесь домовые орудуют…»
        Вся обстановка квартиры изменилась по сравнению с той, которую она наблюдала час назад.
        Даже воздух.
        Даже свет.
        Помещение еще больше наполнилось пылью. Нос защекотало, горло запершило. Фея подумала: если чихнет, то потревожит исторические (истерические, хе-хе) залежи грязи вокруг и тогда точно не сможет дышать.
        Ожидание удушья хуже самого удушья.
        Она прижала ладони к горлу и старалась надышаться.
        Сзади сопел Витек. Фея пожалела, что втянула его в историю, после которой он вряд ли сможет оставаться столь возмутительно живым.
10.50
        Жанна Агузарова: «Звезда»
        Да, ее посещали мысли не заходить в эту квартиру. Она трижды порывалась развернуться и сбежать в свою мебельную конторку, разложить «косынку», покопаться в ЖЖ, сделать что-нибудь бесполезное и успокаивающее.
        Метро, автобус, пешком. Допетляла до нужной улицы, огибая низенькие пятиэтажки из красного кирпича, пережившие и сталинский ампир, и лужковскую эклектику, недоступную кошелькам простых смертных.
        Развалившееся одноэтажное строение, названное ей в качестве ориентира, в несколько слоев покрывали граффити; изящные тоненькие шприцы валялись вдоль полуразрушенных стен. Фея свернула во двор следующего дома. Хрущоба была помечена нарядной синей цифрой «9».
        У подъезда Фея окончательно решилась не идти на собеседование.
        Войти в дом дернула не надежда - трудовых перспектив здесь явно искать не следовало, не ответственность - забила Фея на любые обещания и договоренности с будущим работодателем, не отчаяние… («Чего терять, кроме своих цепей? Отчего я вибрирую? Некоторые по десять раз за день работу меняют…»)
        Подняться на второй этаж заставили почти утраченная лихость и любопытство - какой отчаянный лузер отважился поселить свое кадровое агентство здесь?
        На месте звонка жиденькими усиками свисали два белых проводка. Она громко постучала. Из глубины квартиры раздался звонкий крик, приглушенный хлипкой перегородкой двери:
        - Заходите-заходите! Открыто.

«Не буду бояться. Я ведь кого хошь порву!» - подумала Фея и толкнула незапертую дверь. Несмотря на безмятежность, на периферии сознания постукивали тревожные молоточки: «Ага, зайдешь, заломят руки за спину, свяжут и будут насиловать… бесконечно… пьяные, дизентерийные (почему дизентерийные? - ладно, не дизентерийные, вшивые) бомжи, чебуреки… гнойными членами… заставят жрать какие-нибудь колеса… потом рабство…»

«Рабство… рабство… рабство…» - достукивали молоточки, когда Фея помещала их в недоступную сознанию глубину.
        Коридор был темный, короткий, захламленный мятой летней обувью. Фея шагнула в комнату, в которой полумрак рассеивался, обретая бесцветную серость зимних сумерек (удивительно - ведь на улице жарит солнце…). Пыльная, но прозрачная занавеска прикрывала грязные окна.
        Комната стала бы достойным пристанищем московских бомжей, наркоманов, таджиков, вьетнамцев или черт-те кого еще - в нынешние, почти политкорректные времена их не позволяют именовать несолидными эпитетами.
        Фея не метнулась на выход только потому, что царящий кругом беспорядок нельзя было представить жилым, притонным, годным к насилию. В нем угадывалась система - потуги на сохранение контроля над захватывающим пространство царством вещей.
        Стены облепили старенькие шкафы, шкафчики и полки разной высоты, разной конструкции и странного содержания.

«Склад хронического старьевщика», - заключила Фея, ни разу в жизни не попадавшая на такой склад.
        Комнату и мебель в ней заполняли предметы разного назначения: граммофоны, утюги, телефоны, старые чайники со свистками, самовары, потертые мягкие игрушки всевозможных размеров и расцветок…
        Часть шкафов прикрывали двери, изборожденные потрескавшимся лаком. Какой хлам таился там, оставалось только догадываться.
        У окна стоял большой двухтумбовый стол. За ним, спиной к тусклому свету, сидел худощавый субъект - маленькая плешивая голова, узкие плечи, руки гладят стерильно чистую поверхность стола.
        Фея замерла на входе в комнату. Увиденного здесь хватало, чтобы не рассчитывать на перспективу интересной работы. Сумма тревожных впечатлений подталкивала хватать ноги в руки и тикaть отсюда без оглядки. Но…
        Но тут маленькая голова заговорила:
        - Фея Егоровна? Давно жду. Не пугайтесь здешнего убранства. Увы, не от меня зависит… кхе-кхе…
        Фее не понравилось все, что он сказал.
        Почему этот тип давно ее дожидается? (Она опоздала всего на несколько минут.)
        Если убранство заведомо отпугивает, какого дьявола его не меняют?
        Кто-то заинтересован в этом бардаке, а этот «кхе-кхе» тип не может ничего поделать?
        - Действительно, необычно здесь у вас, - сказала Фея. - Коллекционируете?
        - Э-э-э… нет. Как-то все само… - Еще одна нелепая фраза, растерянный всплеск руками. - Да вы проходите, проходите, присаживайтесь. Поговорим.
        Мужик указал на табурет, прислоненный к покосившемуся шкафу.
        В гробу она видела такие собеседования - на некрашеном табурете, в пыльной комнатенке убогой хрущобы отстойнейшего района Москвы.
        Но блеющий голос и жесты плешивого были настолько неуверенны, просящие перепады голоса выдавали такую откровенную заинтересованность… Фея сдалась. Осторожно уселась на покачивающийся раритет и требовательно уставилась в лицо своего vis-a-vis.
        По всем стандартным женским меркам мужик был жалок - неуловимый возраст между сорока и пятьюдесятью, бегающие глазки, большие уши, длинная худая шея, скошенный лоб, просторная залысина, большой нос, редкая бороденка и нездоровый румянец во всю щеку…
        Внешний вид дополняла застиранная клетчатая рубаха, щедро расстегнутая на груди.

«Маньяк, растлитель малолетних, некрофил, потрошитель…» - перебирала Фея варианты, сгруппировавшись, чтобы в случае нападения крепко врезать в растерянное лицо этого никчемного мужичонки.
        - Меня зовут Викентий С-с… э-э-э… просто Викентий, - заикаясь, подытожил потрошитель и упер глаза в стол.
        Он так и не привстал со своего места. Фея вдруг подумала, что под президентским столом у «просто Викентия» вовсе не ноги - ну не нужен такой стол, чтобы под ним помещались обыкновенные человеческие колени. Там съежился гигантский комок щупальцев, растекшихся по полу, запутавшихся, чуть шевелящихся, скользких, не способных к броску. Этому монстру необходимо заманить жертву к столу, загипнотизировать и заставить шагнуть в это копошащееся месиво…
        - Вы не стесняйтесь, двигайтесь поближе, - вдруг оживился Викентий. - Поговорим.
        Для проформы Фея на несколько миллиметров сдвинула табурет, поставила на колени рюкзачок и достала письмо с приглашением на собеседование.
        - Тэк-с, тэк-с, посмотрим… - Откуда-то из-под крышки стола «просто Викентий» выдернул толстую тетрадь, провел рукой по вытертой синей обложке и раскрыл где-то посередине.
        Фея увидела ровные строчки, посеянные шариковой ручкой. Эта тетрадь на мгновение показалась ей более зловещей, чем нож, приставленный к сонной артерии.
        - Глубоко в прошлом сидите. Как же технологии? Компьютеры? Программы подготовки кадров? - Фея решила перехватывать инициативу этого идиотского разговора.
        - Недоступны-с технологии, - грустно поведал Викентий. - Сложные вопросы решать приходится.

«Точно - псих», - поставила диагноз Фея и перекинула конверт на стол:
        - Как же вы со своими средневековыми каракулями смогли понравиться поролоновым королям?
        - Мы кому угодно можем понравиться, - туманно парировал Викентий и тут же осекся.

«Тэкс-тэкс, разговор переходит в финальную фазу…»
        Фея запустила руку в рюкзачок и сжала ручку своего кухонного ножа.
        - Итак, Фея Егоровна, всего один вопрос. Это… э-э-э… это поможет подготовиться к собеседованию. Что с такой страстью заставляет вас искать новую работу?
        Викентий довольно закивал головой. Словно перешутил квартет Урганта, Светлакова, Мартиросяна и Цекало. Бородка задрожала, зашевелились щупленькие плечики - что-то вроде множественных невротических тиков. Казалось, если он не будет подергиваться, то - замрет, весь обратится во взгляд, и разговаривать с ним станет еще тяжелее.
        - Вовсе не страсть, - ответила Фея. - Надоел детский сад. Хочется стать звеном в большой команде людей, которые занимаются производством…
        Лицо Викентия, казавшееся неспособным к переменам в выражении, разъехалось в ухмылке, словно Фея сказала что-то очень смешное.

«Вот-вот захохочет… Совершенно негодное к беседе существо…»
        - И что, по-вашему, может стать серьезной деятельностью? - с напускной хитрецой вопрошало оно.
        - Я же ответила. Большой коллектив. Производство. Перспектива роста. И не бумажки перекладывать…
        - Да-да, говорили… Извините. Но я про цель вообще интересуюсь. Зачем вы работу столь созидательную ищете? Цель. Понимаете? Смысл и все такое.
        Ничего путного от этого разговора Фея больше не ждала, поэтому ответила резко:
        - Смысл работы только в том, чтобы она позволила мне жить по-человечески. И по деньгам, и по ощущению собственной значимости.
        - Жить. По-человечески. Кхе-кхе… Значит, если работа с жизнью не связана, лучше не работать?
        Фее показалось, что сейчас он откинется на спинку стула и истерично захохочет.

«Уходить надо. В анальную плоскость такие расспросы…»
        - Сдается мне, наша встреча была ошибкой. Я хотела поговорить про трудоустройство, а попала в театр абсурда в театре абсурда.
        Фея встала.
        - Извините, Фея Егоровна, - испуганно залепетал «просто Викентий». - Действительно заболтался… Присядьте на мгновение. Просто тема нашего разговора очень уж деликатная…
        - Крайне деликатная, - съехидничала Фея и вновь опустилась на краешек табурета. - Я всего лишь работу ищу. Все просто: да - да, нет - нет, устраиваю - не устраиваю.
        - Да-да, работу… - Казалось, Викентий очень растерялся; в поисках слов он стал испуганно оглядывать захламленную комнату. - Рабо-оту… - задумчиво протянул он, словно это стало для него неприятным открытием.
        - Вы писали о вакансии менеджера по снабжению, - помогла ему Фея, совершенно не понимая, зачем это делает.
        - Да, мне известно о такой должности. - Викентий опять начал наводить туман. - Вам бы понравилась такая работа.
        - Возможно, - осторожно подтвердила Фея. - Наверное, поэтому вы и предложили эту вакансию мне.
        - Точно, предложил, - сделал еще одно открытие Викентий.

«Разговор глухого сумасшедшего с озабоченной дурой…»
        Вдруг Викентия словно озарило. Он просиял и осторожно спросил:
        - Хотели бы получить это место?
        - Во-первых, мне нужно побольше узнать о деталях, - не рассчитывая на ответную вменяемость, продолжила разговор Фея. - Про компанию я в Инете прочитала. Все устраивает. Неплохо, если бы вы рассказали про условия. График. Что делать. Оклад…
        - Оклад! - радостно вскрикнул Викентий, до ужаса испугав Фею. Рука, сжимающая рукоятку ножа, предательски вспотела. - Как же я мог забыть про оклад?! С этого и надо было начинать! Это же моментально концентрирует внимание! Вот олух! Совсем из ума выжил… Думал, все помню!.. Все тщательно продумал, даже законспектировал. А про деньги упустил…
        Он причитал, радостно хихикал, потирал раскрытую тетрадь. Не было только финального хлопка по лбу и восторженных плясок вокруг стола.
        Фее еще больше захотелось встать и опрометью броситься из этого пыльного клоповника. Роковым стало любопытство, на несколько минут задержавшее ее уход.
12.30
        Brazzaville: «The Clouds In Camarillo»
        Ее зрительная память оставляла желать лучшего, но Фея сразу уловила изменения - в коридоре появились огромные болотные сапоги, несколько пар зимней обуви, яркие, легкомысленные шлёпки.
        Они прошли в комнату. Свет выглядел еще безжизненней, пол покрывал солидный слой пыли. Огромный стол, за которым час назад восседал Викентий, исчез, не оставив никаких следов; на шкафах прибавилось мягких игрушек, взиравших на вошедших безжизненными пуговками черных глаз.
        - Что будем брать? - озабоченно поинтересовался Витек. - Барахло-то копеечное натыкано.
        Фея очень надеялась покопаться в ящиках стола. Теперь же не оставалось ничего другого, как бросаться к шкафам, со скрипом распахивать ветхие дверцы, выбрасывать обезличенное временем старье.

«Плакали мои грошики! Досадно и ладно. Чего переживать? Что упало, то пропало. Мне главное - как-нибудь равновесие обрести… Вельзевул недоношенный…»
        Витек тем временем сорвал с карниза занавеску, аккуратно разложил ее на полу и начал скидывать все, что, по его мнению, представляло ценность. Выбор был вполне оправдан - старый радиоприемник, картина маслом, фарфоровая кукла, шкатулка под палех.
        Фея вдруг представила, что внешний мир за пределами этой пыльной комнаты перестал существовать. Выключился, как электрическая лампочка. Пятиэтажная хрущоба, проталины, собачье говно на снегу, весна - все обернулось абсолютной неразмываемой чернотой. Перспектива возвращения во тьму пугала. Вернуть свет представлялось возможным, только отыскав ключик к загадке, которую загадал ей «просто Викентий».
        В последнем шкафу она обнаружила толстую тетрадь. Та же потертая синяя обложка. Те же засаленные корешки страниц. Рядом лежал пистолет с толстым стволом, похожим на батон сырокопченой колбасы «Русская», универсам «Копейка» (244 рэ за кэгэ).

«Ракетница?» - предложило вариант сознание, перепаханное российскими, советскими, голливудскими штампами о мире, людях, оружии.
        Фея открыла тетрадь. Маленькие буквы, топкая каллиграфическая вязь. Первую фразу она разобрала: «Я не сумасшедший». Этими словами была исписана почти треть тетради. Далее шли фамилии, факты из жизни и смерти каких-то людей, даты встреч. Бoльшая часть этих записей была перечеркнута крест-накрест, словно они сделаны зря.
        Последняя запись была о Фее Егоровне Яшиной. В скобочках рядом с фамилией над пустотой чистого листа повисла строчка: «…Пожалуй, мне больше надеяться не на что. Это последний шанс предотвратить экспансию». Выше струились выписки из каких-то протоколов, заключений. Среди прочего сразу бросилась фраза «ФЕЯ погибла 13 сентября 1999 года. Взрыв дома на Каширском шоссе».
        Фея захлопнула тетрадь.
        Пронеслась спасительная мысль: «Зря, парниша, ты уверял себя, что - не сумасшедший. Дудки! - диагноз налицо…»
        К этому времени Витек аккуратно рассортировал собранный хлам и завернул его в занавеску. Недовольно буркнул:
        - Испаряемся. Деньги-то нашла?
        Девушка помотала головой.
        - Пальчики тут мои повсюду, - важно пробасил Витек киношную фразу и закинул огромный узел на плечо. - Может, подожжем все к едрене фене?
        - Вали-вали! - охладила юный пыл Фея. - Приватизация народного имущества должна проводиться доброжелательно и без фанатизма.
11.10
        Lacrimosa: «Der Morgen Danach»
        - Фея Егоровна, я готов официально предложить вам работу. - Викентий оправился от неожиданно нахлынувшей радости и постарался напустить на себя серьезный вид. - Работу с неплохим окладом.
        Бесполезно - Фея не верила ни одному его слову. Иронично поинтересовалась:
        - Я готова официально принять предложение. Вы объясните, наконец, что делать?
        - Нет-нет-нет! - заторопился он. - Мы с этого начинали. Теперь давайте лучше о деньгах. Сразу. Сколько вы хотите?

«Блин, опять за свое. Озабоченный кровосос. Все никак не может подкрасться к моей невинности. Окольные пути ищет…»
        - Вы издеваетесь? Мне необходимо знать свои будущие обязанности, смогу ли я соответствовать…
        - Не переживайте, - зачастил Викентий, - работа несложная. Единственное - потребуется умение убеждать людей.

«Проституция. Консумация. Блятство…» - выстраивала предположения Фея.
        - Не наводите туман. Я не согласна принимать предложение, пока вы не расскажите о деталях. Если не умеете выражаться ясно, просто опишите поэтапно - первое, второе, третье - что я должна делать.
        Викентий замолчал, посерел лицом.

«Ага, сейчас я получу самое туманное описание интимных услуг!..» - подумала Фея и ошиблась.
        Викентий через силу проговорил:
        - Первое - нужно приходить к определенным людям, знакомиться, стараться им понравиться, войти в доверие. Второе - через определенное время… э-э-э… конечно, когда они будут готовы… нужно объяснять им, что они… мертвы.
        Викентий словно захлебнулся последним словом. Повисшая пауза, наполняясь тишиной, стала угрожающе тяжелой. Викентий смотрел в стол, голова его опустилась ниже плеч. Наконец, он произнес:
        - Сколько вы хотите за такую работу?
        - Вы сумасшедший? - только и нашлась Фея.
        - Увы, нет. Так сколько? Всего лишь подходить, знакомиться, говорить…
        - И никакого интима? - спросила Фея, почувствовав себя полной дурой.
        - Абсолютно.
        - Я должна шантажировать этих людей?
        - Совсем холодно.
        Следующий вопрос прозвучал через минуту тишины:
        - Зачем вам это? Я должна знать, иначе не смогу обдумать предложение.
        - Считайте прихотью богатого чудака.
        - А на самом деле?
        - На самом деле я предлагаю вам десять тысяч за каждую успешную операцию и пять ежемесячно, независимо от результатов работы. Свободный график. Беседы с клиентом записывать не надо. Я смогу проверить, о чем вы разговаривали.
        Фея хлопала глазами.

«Наверное, я сейчас должна упасть в обморок. Очнувшись, спросить: „Извините, вы не могли бы повторить цифирки? Мне кажется, я вас неправильно поняла“. По сценарию он добродушно отвечает: „Правильно, правильно. Выпейте водички…“»
        - Фея Егоровна, это хорошее предложение. Впрочем, если у вас есть возражения или пожелания, я готов…
        - Кулера у вас, конечно, нет?
        - Кулера? Что это такое?
        - Проехали. Водичка у вас только из-под крана?
        - Нет-нет-нет. - Викентий протянул руку к подоконнику и выдернул из-за занавески графин. Пошарил под столом, вытянул стакан, плеснул в него воды.
        - Чистый? - спросила Фея.
        Викентий неопределенно дернул плечами - похоже, он даже не понял вопроса.
        - У вас, может, и социалка обширная? Страховка, стоматолог, психолог-массажист?
        - Простите… Давайте я ничего такого предлагать вам не буду. Готов поднять ежемесячный оклад до шести тысяч. И деньги вперед.
        Только сейчас Фея почувствовала, что ее ноги выстукивают по разбитому паркету нервную дробь, руки суетливо теребят многочисленные завязки рюкзачка.
        Мир переворачивался. Как ни нелепо, в этом доме для отпетых неудачников она начинала чувствовать, что может превратиться из жалкой падчерицы в королеву бала.

«Может, он просто усыпляет мое внимание?.. Потом насмерть присосется своими щупальцами…»
        - Викентий, вы заинтриговали меня. Но я должна подумать, - произнесла она заготовленную фразу.
        Викентий заерзал на стуле:
        - К сожалению, не могу дать вам времени… Вот деньги. - Он суетливо пошарил в недрах своего двухтумбового хозяйства, достал стопку купюр и положил на стол.
        Фея не шелохнулась.
        - А если эти люди не захотят меня слушать? Если я им про смерть, а они: «Не пошли бы вы, девушка, покурить бамбук?»… Тогда премия выплачивается?
        - Нет, - строго ответил Викентий. - Люди должны поверить вашим доказательствам их собственной смерти. Доказательства я вам предоставлю.
        - Но это же абсурд! - в отчаянии воскликнула Фея.
        - Не более, чем все это, - неопределенно выразился Викентий и сделал руками движение, будто ласково гладит огромный глобус. - Я готов поднять ваш оклад до семи тысяч в месяц.
        - Долларов? - Фея тупила, чтобы выкроить еще секундочку времени.
        - Долларов, - устало согласился Викентий.
        - Просто знакомлюсь, болтаю, а потом - бац! - «мой хороший, ты уже мертв»?
        - Совершенно верно.
        - А трудовой договор?
        - Зачем? Я вам и так верю.
        - Я не верю.
        - Восемь тысяч. И вы ничего не теряете. - Викентий пополнил стопку купюр.
        - Я могу не увольняться со старой работы?
        - Пожалуйста.
        Викентий закрыл глаза. Румянец на его щеках приобрел почти помидорный цвет.
        Воспользовавшись паузой, Фея протянула руку за одной из купюр. Она выглядела единственно настоящим объектом из всего, что окружало ее в этой комнате. Шкафы,
«просто Викентий», хлам со всех сторон, стол, сама Фея - все показалось зыбким по сравнению с убедительностью ста баксов.
        - Я попробую… - неуверенно, словно сама себе прошептала она.
        Викентий услышал и приглашающе кивнул на купюры.
        Фея собрала деньги, настороженно зыркая в его сторону («Вдруг кинется, обнажит зубы, наотмашь меня кастетом в глаз…»), уселась на табурет.
        Викентий не смотрел в ее сторону. Он перелистывал свою тетрадь, позой выдавая ожидание ее ухода. Дрожащими руками Фея утрамбовывала купюры в худенький кошелек. Она ощущала, как комната стремительно тонет в пыльной духоте. Словно тонны барахла, расставленного по полкам, стали усердно источать накопленную годами старость.
        - Как мы будем связываться друг с другом?
        Этот вопрос вновь загнал Викентия в тупик. Он ответил не сразу, видимо, тысячу раз взвесив все варианты:
        - Давайте как в первый раз - письмом. Я буду оставлять координаты ваших будущих клиентов. Деньги можно также в почтовый ящик…
        - Нет. Я не поленюсь появляться здесь раз в месяц.
        - Как угодно. - Викентий пожал плечами. Во всей его фигуре, словах, интонациях ощущалось угасание интереса к беседе. - Вот информация о первом вашем… э-э-э… подопечном.
        - Извольте.
        В Фее напряглась какая-то струна. Она почувствовала, как накопившаяся за время разговора тревога вот-вот выльется в какой-нибудь неадекватный поступок. Она могла заорать-завизжать, обрушить шкаф или врезать рюкзаком по лысине Викентия.
        Тем временем он вновь погрузил руку под крышку стола, выхватил оттуда большую фотографию и, не взглянув на нее, перекинул Фее.
        Она сразу узнала этот снимок. Институтский. Последний курс. Все молодые, почти все уверенные в себе. Так уверены, что на глянце даже сейчас оживает вызывающий блеск глаз. Вызывающий судьбу на бой.
        Лицо клиента, точнее клиентки, обведено ровным кругом. («Словно циркулем чертили», - промелькнуло в голове.) Тогда она носила длинные волосы и ярко красила губы. Да, еще у нее были огромные круглые серьги. Семь лет назад на этом лице светилось ожидание - «этот мир вот-вот свалится к моим ногам». Это было лицо Феи Яшиной.
        Дальше все происходило молча. Внутренности девушки наполнились паникой, здравомыслие и самоконтроль дружно готовилось покинуть тело.

«Не думать!.. Не думать!..» - уговаривала себя Фея, догадываясь, что неожиданная, но верная мысль о том, почему она оказалась, кхе-кхе, первым клиентом Викентия, может доконать ее до бесчувствия и беспамятства.
        Она встала, развернулась и быстро зашагала к выходу, пока сдерживаясь и не переходя на бег.
        Уже в коридоре она услышала голос Викентия:
        - Извините, бога ради! Я перепутал! Не та фотография! Постойте!
        - Я пришлю другую! - услышала она уже за дверью и кинулась вниз по лестнице.
12.50
        Звери: «Районы, кварталы»
        - Ну, покедова, бабанька, - сказал Витек и взвалил тюк со старьем на худенькое плечико. - Даст бог, свидимся, - совсем по-взрослому добавил он.
        Front Line Assembly: «Fragment»
        Перепаханный шрамами асфальт, выкорчеванные бордюры. Из образовавшихся провалов частенько выскакивают толстые ленивые крысы. У них свой город под этим оазисом, который торжественно назван зоной отдыха «Очаково».
        Очаковское озеро с одной стороны закатано в бетон, с другой засижено до проплешин на траве (летом) и леденеющих мусорных пятен (зимой). Осколки стекла на плитах неизвестного предназначения (для удобства купающихся?), беспорядочно уложенных между водой и покореженной прогулочной дорожкой. Загаженный перелесок между озером и надгробиями серых домов, окна которых должны давно ослепнуть от всего здесь происходящего.
        Огромный щит «Купаться запрещено» так и не стал предостережением для большинства завсегдатаев этих берегов. Так же, как некоторая сложность проезда в чахлые кущи
«зеленой зоны» редко мешает автолюбителям парковаться прямо у деревьев, оставляя за собой безобразное переплетение вырезанных в земле следов.
        Даже в промозглые весенние вечера здесь полно людей - рабочим из коммунальных служб, как правило, не хватает следующего дня, чтобы убрать все пакеты, бутылки, тряпье. На бычки давно не обращают внимания - они превратились в естественный земной покров.
        Витек с трепетом приближался к костру, умирающему среди деревьев, изуродованных любителями свежего хвороста. Сегодняшний день мог стать самым счастливым в его жизни.
        Во-первых, он побывал там, где появлялось это робкое существо, к которому он по-прежнему не знал, как относиться. Раньше Витьку не удавалось проникнуть в святая святых, где оно экспериментировало неумелым вмешательством в дела людей. Сегодня мальчик не удержался - привлек бедную девушку. Единственная соринка в зарождающемся чувстве победы.
        Во-вторых, он вытащил часть вещей, которые накапливались там много лет. Он не понимал принципы и смысл коллекционирования. Похороненные в шкафу, эти предметы отнимали самостоятельность у запутавшихся владельцев.
        В-третьих, Витек отсрочил роковые открытия, которые ждут Фею.
        Мальчик похлопал по кошельку, изрядно оттягивающему карман. Он не побоялся взять его к ребятам. Как талисман? Гарантию спасения? Подкуп? Витек и сам не знал, вполне допуская, что в результате сегодняшней встречи лишится не только денег.
        - О-о-о-о-о-о!!! Глинозем приперся! - заорали бухие пацаны.
        Все они были года на два-три старше Витька. Одеты так же небрежно. Распахнутое, свисающее, дырявое. Поэтому и жались к засыпающим огонькам костра. Некоторые натирали о себя накрашенных девиц, ловко и требовательно хватая за чуть выступившие части. Все уже приняли свою дозу и теперь умиротворенно допивали горячительное, готовясь расходиться по домам.
        Витек закурил, почти не вслушиваясь в неторопливое повествование местного клоуна Вари об очередных жестких разборках. Варя чутко относился к любому невниманию.
        - Чудовище, у тебя мурло такое, словно на ледоходе плывешь, - подкатил он к Витьку. - Ты щитки принес?
        - На завтра же договаривались… - опешил Витек.
        - Зачем тянуть? Аппаратура с собой. Допьем и быстренько мультик отработаем. Девки у нас технически развитые, с титьками, снимут круче, чем у ваххабитов по телевизору.
        Компания послушно заржала.
        - Темно же, - возразил Витек. Вообще-то он пришел ради того, чтобы отговорить ребят от затеи снимать драку, но не ожидал, что они так скоро сядут на эту тему.
        - У тебя фары горят так фанатично - никакой подсветки не надо.
        Снова гогот. Жека, усердно ковыряя что-то в джинсах у Леры, авторитетно заявил:
        - Отчаянно дерзкий ты типец, Глинозем. Не вибрируй, к Вепрю в подъезд пойдем. У него там прожекторы такие - ледовое шоу снимать можно!
        И в этот момент, даже как следует не испугавшись, Витек решился:
        - Гнилой план, пацаны. Не буду я сниматься.
        Пацаны, потрясенные дерзостью, на минуту умолкли.
        Наконец, самый спокойный - толстый увалень Грек произнес:
        - Мы же тебя не в попку пороться зовем. Ты нам весь фестиваль завалишь.
        Витька пригласили сниматься в любительском видео. Произошло это так:
        - Концепция такова, - красиво обозначил курс Кучерена (самый продвинутый в команде), - снимаем happy slapping. Это пока модно, но уже требуется разнообразие. У нас, в отличие от обычной чернухи, в хлам метелим малолетку. Жертва - наш уважаемый и талантливый Глинозем. Ставим его корчи в Сеть. Морды активистов штрихуем. Люди залипают, чешут бестолковые репы, тревожно шевелят рогами.
        - Можно его девочкой нарядить, - вмешался Крест, единственный в компании, кто сидел на винте[Винт - самодельный инъекционный раствор, который в той или иной степени содержит йод-метамфетамин, но кроме этого еще целую кучу немереной дряни (содержание дряни зависит от компонентов и способа приготовления). В качестве исходных компонентов для производства винта используют лекарства, в состав которых входит эфедрин и его структурные аналоги.] (за это его не особо уважали).
        - Потом делаем разоблачительное видео. - Кучерена не обратил внимания на предложение торчка. - Глинозем, как конь довольный, двигает, что видео - липа и подстава. Лера с сердобольным лицом берет интервью. Текст лучше Comedy Club’а напишем. Остальное - детали.
        О деталях говорили долго и много - о том, как легко сделают трафик на серваке у брата Кучерены, о перспективах попадания целого выводка родственных сайтов в топ100 Яндекса, как брат будет платить за контент.
        Собираясь в перелеске у костра, пацаны весь морозный март обсуждали будущие ролики - метаморфозы мелированного лобка Лены Катиной, расстрел бронированной маршрутки первого сенегальского миллионера Москвы, следующие роли Витька.
        - Потом можем для прикола его по-настоящему зарезать, - предложил как-то Крест, - и на лбу кровью нарисовать: «Россия - вечный лохотрон».
        - Нерационально, и на лбу этого чучела не поместится, - возразил Кучерена. - Будем стараться в УК глубоко не завязнуть. Чтобы отходы были.
        Пацаны, несмотря на льготный пятнадцатилетний возраст, по поводу Уголовного кодекса, конечно, дергались, но Кучерена со слов брата авторитетно объяснял, что им подходит всего-то одиннадцать статей, к тому же «мы не способны в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, мы интеллектуально-личностно незрелы, и вообще у брата все ходы заточены и закамуфлированы, ни один ушлепок не вкурит».
        Решили месяца через три слезать с конвейера, переходить на легальное видео - организовать любительский кружок в школе. Про трудовые будни учителей снимать, про правильных патриотов.
        - У Косматой потрясный цифровик. Аппаратуры - студию можно делать. Если чернуху надрочимся лепить, потом и из репетиции школьного оркестра фееричную картинку сошьем…
        Обычно встречи заканчивались тем, что ребята обсуждали способы покорения аудитории и старательно взвешивали грядущую популярность, особо в ней не сомневаясь.
        Во всех этих планах Витьку отводилась второстепенная роль, но, поскольку раскрутка должна была начаться именно с него, пацаны очень чутко отреагировали на наглое заявление.
        - Чмо хитровылизанное! Лихо ты нас на вилы ставишь!.. - начал Вепрь.
        Витек еле увернулся от опорожненной пивной бутылки, прицельно брошенной ему в голову.
        - Мы тебе, зверь, безоблачное существование в этом районе пообещали. Сладкую жизнь с мокрыми письками! - возмутился Жека. - А ты по ходу решил жопой пузыри пустить и на измену сесть?!
        Крест завелся не сразу, но агрессивно:
        - Я этому шлоепонцу писклявому голову топором отрублю! - И бросился на Витька.
        - Подожди, Крест, - остановил нарка Кучерена. - Надо разобраться. Глинозем, ты мозга не лепи, Нижневартовск-на-Оби… Ты чего залупился-то? Пошто аки скот художников обижаешь?
        И здесь Витьку предстояло сказать самое страшное:
        - Я тогда специально вызвался. Чтобы помешать вам.
        - Ты же не хочешь, чтобы мы какого-нибудь молодого ганджубаса на улице поймали и до смерти уделали? - увещевал Кучерена.
        - Не хочу.
        - На кой болт тогда здесь разглагольствуешь?
        Витек жалел, что не умеет говорить правильно и красиво. Блестящими от отчаяния глазами он оглядел столпившихся перед огнем. Пламя сдалось темноте. Шесть парней, две девки, костер, оставивший после себя тревожно мигающие глаза углей на холодной земле, грязная снежная каша, равнодушный свет окон сквозь кости озябших деревьев… Паршивый антураж для откровений.
        - Мы порочны, глухи, лицемерны и несчастны. Безнадежно неисправимы. Напичканы иллюзиями собственной жизни, собственных мыслей, свободы, вечности. Всё не так, как вы думаете. Все не так, как думаю я. Надо стараться понять. А вы хотите запутать и себя, и других. Будто гадость, которую вы сделаете, что-то значит.
        Сначала произносить заученный текст было стыдно. Витек понимал - его изобьют, прогонят, но он так часто проговаривал эти слова, мысленно вступив в круг тех, общения с которыми искал долгие месяцы, что уже не мог удержаться. Он не успевал отбарабанить все отрепетированные фразы, стараясь быстрее дойти до конца и не упустить самого главного.
        - Вы хотите совершить много ненужных и некрасивых дел только ради того, чтобы плюнуть ими в человечество. Вы не думаете о том, что не все слова утратили свою изначальную силу, не все дела - созидательную и разрушительную мощь. Это простаки воображают, будто все уже придумано и воплощено. И нельзя, например, чтобы у солнца выросла черная бахрома по краям. Можно. А уж для того, чтобы воспламенить словом и делом такие чувства, как ненависть и похоть, никаких нанотехнологий не требуется…
        Удивительно было, что ему дали сказать так много. Сигнал дал Кучерена:
        - Все это мы понимаем, но лучше бы ты рассказал, как роботы ибуцца.
        - У хлопчика опять батарейки сели, - мрачно констатировал Грек. - Мы помочь просили, а он устроил цирк дю Солей.[Цирк Солнца (Cirque du Soleil) - яркий представитель современного жанра циркового искусства. Компания основана в 1984 году и базируется в Монреале, Канада. Цирк Солнца насчитывает более 4000 человек, работающих в разных труппах, что позволяет компании давать представления в нескольких точках мира одновременно. Выступает со зрелищными спектаклями, постановка которых осуществлена на арене под временным шатром (шапито), на постоянной цирковой арене, а также на театральной сцене. Годовая выручка цирка превышает 600 млн долларов.]
        - Мы тебя, щегол, здесь и похороним! - взвизгнул Крест.
        Витек грустно кивнул - самый счастливый день превращался в самую страшную ночь.
        - Вертел я вас на одном месте! - Витек сделал попытку заговорить с ними на одном языке. - У меня на любые ваши разводки свой разводной ключ име…
        Первым на него бросился Варя. Косматая тут же включила видеокамеру.
        Как никогда раньше Витек нуждался в прозрении - почему его бьют? что он сделал неправильно? как это изменить? У него и раньше получался этот трюк - словно птицей, нырнувшей в утренний туман, пронестись сквозь чужие мысли-переживания, отпечатать в себе, постараться понять.
        Он многое умел - почувствовать, увидеть, предсказать, заглянуть в самые отдаленные уголки света, уловить происходящее повсюду… кроме маленькой комнатки на улице Пржевальского. Он многое умел, но только не защищать себя.
        Кошелек выпал из кармана.
        Кучерена поднял, открыл, деловито пересчитал купюры, упрятал за пазуху. Ребятам пояснил:
        - За несколько штук любой бомж готов устроить кровавую мистерию со своим участием. И умерщвлением приглашенных гостей. Откуда деньги, пучеглазый?
        Вот об этом Витек не рассказал бы ни под какими пытками. К тому же то, что открылось ему в огромном мире чужих мыслей и чувств, оказалось страшнее любых пыток.
        С детства наделенный колоссальной силой, он уже давно боялся использовать ее. По своей собственной классификации Витек с рождения был demiurgus simplex.[Demiurgus simplex (лат.) - словосочетание, которое может иметь несколько значений в зависимости от смысловой нагрузки слова simplex: рядовой, простой, обыкновенный, естественный, неизменный и даже безобидный творец мира.] Он мог жонглировать слонами, поворачивать вспять реки, видеть будущее - это не отменяло ужаса понимания других людей. Лучше бы разминуться с откровением, лучше бы продолжали бить, лениво пыхтя, подначивая друг друга шутками, - все остальное, что ожидало Витька, намного хуже. Лучше бы похоронили прямо здесь, потому что впереди только неразделенная любовь и предательство.
        Он хотел увернуться от равнодушия пацанов, наваливающегося сильнее ударов ног. Мысль рванулась к комнатушке, где обитала девушка, от которой он ненадолго отвел беду. Протиснулся к печалям и страхам, терзающим ее. Иногда с жизнерадостным удивлением осознаешь - как же легко помогать людям. Витек строил план спасения Феи - хороший способ отвлечься от того, как ломают ребра, отбивают почки и расквашивают нос.
        Скоро он услышал радостные взвизгивания девчонок: «Ну хватит уже!.. Ну пошли. Ему же больно…» И вновь оправдывал, оправдывал слова и удары ребят. Ему так проще - не они такие, время такое.
        Тьма наступает.
        Глава 2
        Ты мертв, братан!
        Cindy Lauper: «Girls Just Wanna Have Fun»
        Эскалатор скрипел, подрагивал.

«Со мной должно произойти несчастье! Может, уже произошло?» - Фея запугивала себя надуманными предчувствиями.
        Ленка стояла рядом и в десятый раз перечитывала письмо Викентия с описанием задания.
        Спустя сутки после собеседования в Очаково Фея решила - только идиотка может отказаться от предложенной этим психом работы. Полистала Уголовный кодекс, в очередной раз прикинула, что могла бы купить на десять кило «зеленых», и стала ждать весточки от Викентия.
        Конечно, она все рассказала Ленке (кроме весьма тревожной детали о том, какую фотографию подсунул ей плешивый). Пришлось сотню раз божиться и клясться здоровьем Димы Билана, что случившееся - правда.
        Сгорая от нетерпения, два дня они молились на почтовый ящик.
        Получив письмо (бумага в клетку, засыпанная хрупкими каллиграфическими буквами), начали тщательно планировать «выезд к клиенту» - в основном ржали до упаду.
        Наверное, и сейчас бы валялись в каморке Феи, заливаясь хохотом по поводу планируемого мероприятия («Ты мертв, корефан! Всасывай по буквам: м-е-р-т-в!»), если бы вместе с письмом Фея не обнаружила восемь тысяч долларов («Куча бабла, старушка, ты догоняешь? Э-э-э, подъемные для отправки в ад!»).
        Жизнь обращалась сказкой - хошь брюлик, хошь в Париж, хошь спасай кедры на Алтае.
        Пляжи в Акапулько, недвижимость на Тенерифе…
        Одновременно они решили - если не выполнять свою часть обязательства, сказка может закончиться. Возможно, даже некрасиво. Монстр из пыльной комнаты готов основательно испортить им жизнь - в этом они не сомневались. Поэтому необходимо оторвать от дивана свои пассивные попы и ехать к клиенту.
        - Ну и как мы докажем парню, что он давно умер?
        Фея не в первый раз задавала этот вопрос. Ленка и сейчас не ответила.
        - Все-таки он милашка. - Ленка ткнула в центр выцветшей фотографии, которая прилагалась к письменным инструкциям. - Неужели «просто Викентий» не намекнул, как зомбировать наивных пацанов?
        - Нет. Я тебе тысячу раз говорила, - они сошли с эскалатора и двинулись на
«Белорусскую-радиальную», - все указания в письме.
        - Ни полграмма я не поняла из этой сектантской мути.
        - Ты уже тысячу раз прочитала. - Фея выхватила письмо из рук Ленки и забубнила: - Все просто. Титов Павел Михайлович, тысяча девятьсот восемьдесят первого года рождения. Умер седьмого сентября две тысячи восьмого года. Блин, давненько. Кровоизлияние в мозг, доставлен в морг № 3. Вскрытие проводила врач Павлова. Похоронен на Востряковском кладбище. Продолжает существовать потому, что успешно развивает российскую музыкальную индустрию…
        - Ничего себе простенький текст, - перебила Ленка. - Клиент целую вечность как скопытился. Но продолжает дрючить российских фабрикантов. Yeah! И теперь мы должны убедить его, что много лет назад он зажмурился. В морге номер три ему вскрыли черепушку. Ясен пень - человек засомневается в собственной кончине. Носик пощупает, попку ущипнет, пальчиком нам у виска покрутит… Хорошо, если без ментов обойдется. Плакали наши десять штук…
        - Наши?
        - Ой, не пыли!.. Я совершенно бесплатно скажу Пашеньке, что он труп ходячий. За бутылку «Бейлиса».
        - Не намекай, что я жмот. Просто деньги эти пока словно головокружение или озноб. Ненастоящие. - Фея добавила: - Мне очень важно, что ты со мной в этом деле. Ты одна кажешься реальной.
        Они решили предстать перед Титовым в обезоруживающей спортивной красе. Ленка доказала - ролики вызывают доверие:
        - Лучше бы лыжи беговые, в потертой изоленте, но не сезон. Или самокат какой-нибудь - с такими атрибутами проще войти в контакт.
        Фея надела свои единственные нарядные джинсы и дырявый топик. Ленка натянула на жирное тело спортивный костюм «Benetton» небесно-голубого цвета.
        Наталья Медведева: «Пойдем на войну»
        - И после этого у тебя, соколика, карачун и случился. Сечешь?
        - Красиво излагаешь, мать, только вот дохлым я себя ну совершенно не чувствую, прости. Может, ошибочка вышла в небесной канцелярии? Может, вы, девоньки, зря сюда, как мухи на го… пардон - как пчелы на мед притащились?
        Лена и Фея старательно инсценировали будущий диалог с клиентом. Они катили вдоль Ленинградки, поглощая в немереных количествах выхлопы бесшабашного московского автопарка. Тепло. Пятница. Вечер. Неожиданное наступление недолговечного апрельского тепла. Все мечтали покинуть город.
        Ленка уже несколько раз пыталась подсчитывать будущие барыши:
        - Слушай, если мы в месяц по паре клиентов будем делать… В год получится около трехсот кило баксов. У тебя столько ноликов в голове может оформиться?
        - Легко. Банальная «двушка» в Москве. Треть от годового оклада Чубайса. Без бонусов.
        - Давай оклады Чубайса, Потанина и врага народа Березовского посчитаем, когда первый лимон освоим.
        - Обязательно подсчитаем. И доложим, куда следует.
        - Сейчас надо прикинуть, как клиентов об колено ломать. Твои идеи?
        - Карандашики взять, блокнотики, кофейку налить, заняться блокадой серого вещества. Мать, нас ждут суровые бизнес-будни! Юбки чуть выше колен, белоснежные сорочки. Не думать о размере бедер, пока не решим, как любимого гниду-клиента заставить еще чаще на спину опрокидываться.
        Они заржали. Ленка чуть не врезалась в столб с рекламой «Газпрома» - лучшего друга и соратника всех начинающих гимнасток, хоккеистов, примадонн и дзюдоистов.
        - Правильно мыслишь. Мозговой штурм. Стратегия! Как сказать, что сделать, чтобы клиент проникся. Это тебе не «Баунти» малолеткам за полцены втюхивать. Надо, чтобы любой взрослый даунишка поверил в нашу легенду о его безвременной кончине. Чтобы при необходимости мог нам расписочку выдать. Типа - да, девоньки, я, Пипеткин Фома Януариевич, находясь в здравом уме и светлой памяти, полностью согласен с тем, что являюсь давно усопшей субстанцией, пусть земля мне будет пухом. Аминь.
        Ленка предложила:
        - Легенда у нас такая. Мы девочки, конечно, чиканутые, но честные и не простые. Не какие-нибудь труженицы-давалки с Можайки. Поначалу он припухнет - с какого перепугу к нему дуры на колесах заявились? Ну, мы ему по-честному расшифруем - дорогой дяденька, узнали о вас случайно, теперь хотим дружить, говорить о смысле жизни и смерти. В общем, приглашайте на чай, мы вам штрудель испекли…
        Фея согласно дернула рюкзачком, в котором действительно рядом с босоножками остывал штрудель.
        Они снова прыснули. Смех все время мешал им распланировать будущую встречу. Воображаемые сцены разговора с клиентом казались абсурдными, надуманными, не готовыми свершиться. Хотелось увеличивать и увеличивать этот абсурд до предела, после которого уже не будет страшно ломиться в чью-то жизнь и говорить, что она давно закончилась.
        - Ты жмур, чувак. Точно говорю тебе - жмур! - вновь настаивала Ленка.
        - Kakie vashi dokazatel’stva?! - откликнулась Фея гнусавым голосом русского бандита из «Красной жары».
        Radiohead: «A Wolf At The Door»
        Еще до того как они увидели указатель поворота на улицу Черняховского, Ленку вновь прорвало на тему денег.

«Завидует папина дочь. Мое приключение манит больше, чем два десятка любовников…»
        Подруга зашла издалека:
        - Ну, чего, ощущаешь свою ответственность? Попа вспотела?
        - Ответственность перед кем?
        - Перед судьбой, о счастливая моя! Шанс тебе выпал, и сливать его нельзя. Ты уже прошла в финал закрытого конкурса.
        - Какого конкурса? - искренне удивилась Фея.
        - Без правил и пощады. В конце у одних за щекой только копеечный леденец или - того хуже - чей-то член копеечный. У других - виллы в Абзаково, а Игорек Николаев с Крутым пишут музыку для мобильников. Неужели у тебя нет чувства типа:
«Ё-ё-ё-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!!! Я почти в „Хопре“ и вижу золотые горы на горизонте!»?
        - Слушай, все еще вилами по кефиру…
        - Ладно прибедняться! Ты уже зарядила парня на евангелистские подвиги. Он теперь каждый день от капусты будет избавляться. Коленопреклоненный, с благодарностью.
        Фея (победительница лотереи «Выиграй десяток кило зеленых почти на халяву») не сомневалась, что Ленка чувствует себя в доле будущего золотого ливня, но решила не обсуждать ее притязания до окончания сегодняшнего мероприятия, которого уже стала малодушно побаиваться.
        Показавшийся из-за угла дома памятник товарищу Тельману мог бы с большевистской прямотой констатировать, что время, отпущенное для подготовки встречи, девушки бездарно профукали. Теперь они были обречены появиться перед клиентом с пустыми руками (не считая штруделя) и тем, что экспромтом сгенерирует их молодой, но пока не подготовленный к подобным заданиям мозг.
        Notre Dame de Paris: «Люди без бумаг»

«Втереться к нему в доверие. Влезть!» - навязло в голове пожелание «просто Викентия».
        Через арку проехали во двор. Клиент обитал на последнем этаже девятиэтажки, построенной для кинематографистов Советского Союза и тех, кто смог под них закосить.
        У подъезда с навороченным домофоном и цифровым замком пришлось долго дожидаться, пока какая-нибудь сволочь не пойдет выгуливать собаку. Когда дверь распахнулась, Ленка пожелала удачи:
        - Буря и натиск. Шторм и облом! - и первая ломанулась вперед. Эхо их тяжелой роликовой походки рванулось ввысь.
        В подъезде кемарила консьержка размером чуть меньше будки, в которую ее посадили добрые жители.
        - Вы куда, девушки? - проснулась она, как только они прогрохотали к лифту.
        Беззлобно так, со здоровым мещанским любопытством, но и цепкостью, обещающей получасовую разборку.
        - Мы к Паше Титову. В гости.
        - Тогда я его предупрежу! - Бабуля схватилась за телефон.
        Ленка умела менять выражение лица - акула превращалась в безобидную толстую девочку из кулинарного техникума. Изящно развернувшись, скользнула к консьержичьей конуре:
        - Любовь у нее, - горячо зашептала она в окошко, - у подруги моей. Со школы. Они вместе в Гнесинке учились. Он на баяне, она на флейте. Он уже выпускался, а она только на первый курс поступала. Сердце до сих пор разбито, - вывалила она бабке шмат вранья («Чем проще, тем эффективнее»). - Не предупреждайте его. Сюрприз же! Мы его покататься пригласить зашли. Он любит. Мы в соседнем доме живем и на
«Одноклассниках» дружим. Он очень будет рад. Мне кажется, он сам - того, не ровно дышит…
        Глаза ее сияли искренностью, чистотой и наивностью - мир домушниц и наркоманок бился в конвульсиях в сотнях парсеков от этого светлого существа.
        Бабка, не вступая в бой, выкинула белый флаг.
        В лифте им стало по-настоящему страшно. Когда Ленка давила кнопку звонка, у обеих дрожали ноги. Они не бросились бежать только потому, что на них были ролики.
        Появившееся в проеме двери лицо выглядело молодым и вполне здоровым. Кроме того, оно недавно загорело на солнце и сейчас улыбалось. Морщинки пролегли поперек шелушащегося лба - глубокие на старой сморщенной коже, почти невидимые на новой, розовой.
        - Вам кого, красавицы?
        - Вас, если вы Павел! - Ленка сразу врубилась, что этого близорукого ботаника можно атаковать с ходу.
        - Меня?
        - Вас! Вас… - наклонилась она к уху Феи и что-то зашептала.
        Девушки засмеялись, смяв тишину на лестничной клетке. Выражение лица Титова изменилось от настороженного к смущенному:
        - Вы пройдете?
        - Да, думаю, мы надолго.
        Ленка шагнула в длинный коридор. Фея - за ней. Говорить ахинею о смерти милому молодому человеку ей совершенно расхотелось.
        - Павел, вы один живете?
        Титов кивнул.
        - В таких хоромах?
        Квартира действительно была большая, но беспорядочные островки старой мебели, архипелаги этажерок с пыльными книгами портили вид. Заглянув в комнату справа и слева, Фея и Ленка закатились в уютную нишу - явное архитектурное излишество длинного коридора. Стены ниши закрывали картины всевозможных форм и содержаний, от кубического минимализма до щедрых средиземноморских пейзажей. Но главным украшением маленькой комнатки однозначно служил огромный камин - чуткое отношение власти к работникам кино заставило прагматичных строителей брежневских времен вылепить эту буржуйскую роскошь.
        Титов усадил непрошеных гостей на лавку перед давно остывшим пеплом. Девушки принялись стягивать ролики. Ленка не переставала сыпать вопросами:
        - Неужели не кочегарите эту штуку, - ткнула она в камин, - темными зимними вечерами? Кстати, меня Лена зовут.
        - Очень приятно. Как-то не приходилось…
        - Зря. А это моя наперсница - Фея. Необычное имя, согласитесь. Папа шутил - мама смеялась. Оба любили чудеса и сказки. Дочка на радость генетикам появилась чересчур здравомыслящей. Любите и жалуйте. Только без криминала.
        - Фея. Папа предложил - мама согласилась - я расхлебываю, - еще раз представилась Фея. - Мы вам штрудель принесли. - Она протянула хозяину красивую синенькую коробку с пирогом.
        - Очень приятно. Ну, в смысле - и познакомиться, и за пирог. А меня Паша… Впрочем, вы же знаете. Я сейчас чай принесу.
        Aerosmith: «Crazy»
        Из кухни Паша вернулся очень довольным - он нашел тему для разговора:
        - Между прочим, это квартира режиссера Туманова. Помните - «Алешкина любовь», «Ко мне, Мухтар!»?
        Первой, как всегда, откликнулась Ленка:
        - На Алешкину любовь я не особо надеюсь, а вот про Мухтара что-то слышала… Собачка? Советский Куджо?
        Паша удивленно хлопал глазами.
        - Не напрягайтесь, не видели мы этого кина. То, что товарищ Туманов - великий режиссер современности, мы проверим. Пока - достаточно одного вашего честного слова.
        - Я не говорю, что он великий. Просто хороший режиссер. За стенкой кто бы вы думали жил?
        Глаза Титова засияли, будто он сейчас скажет таинственное слово, которое сделает счастливым всех окружающих. Девушки выжидающе уставились ему в переносицу.
        - Агранович! - торжественно произнес Паша.
        Фея и Ленка недоуменно переглянулись.
        Ленка, как яркий представитель молодого поколения, не стала лукавить и принялась бить наповал:
        - Как бы вам деликатней-то изложить, уважаемый Павел Михайлович, проблемку нашу… Учтите, ни обидеть, ни подколоть вас - ни сейчас, ни в дальнейшем - у нас нет желания. Так вот: ни режиссера Туманова, ни почтеннейшего герра Аграновича мы действительно не знаем. Простите темных.
        - Как же… - растерянно проговорил Паша. - Агранович. Евгений Данилович. Он про березовый сок написал: «Я в весеннем лесу пил березовый…»
        - Чахлые русские деревья стараемся не калечить. Тем более сорняки-березы, занесенные к нам из капиталистической Прибалтики. Фея, - Ленка кивнула скупой на слова подруге, - пожизненный сторонник WWF.[Всемирный фонд дикой природы (англ. World Wildlife Fund) - одна из крупнейших в мире общественных благотворительных организаций, более 40 лет работающая для охраны природы на всей планете. Сторонники WWF - это люди, которые регулярно - ежемесячно или ежегодно - оказывают финансовую поддержку работе WWF. Сегодня их уже более 5 миллионов во всем мире и почти 15 тысяч - в России.] Я - глубоко сочувствующая.
        - Агранович песню к фильму «Офицеры» написал: «От героев былых времен…» У него Высоцкий тысячу раз гостил, - словно последний козырь, выкладывал Паша.
        - Песенку эту мы слышали, - за двоих доложила Ленка, - к Высоцкому неравнодушны, но, вообще, вашими безграничными познаниями вы ставите нас в тупик. Ваш IQ раздражает наши эрогенные зоны. И мы еще больше глупеем.
        Они сидели в нише перед давно остывшим камином, пили чай. Ленка кокетничала и хохмила. Фея молчала. Ей вдруг физически неприятна стала затаившаяся в углах тишина, напомнившая пыльное безмолвие жилища «просто Викентия», жалкое фиглярство Ленки…
        Шутка. Приключение. Прикол. Как бы не так! Если раньше встреча с клиентом казалась смешной и волнительной, то теперь она поняла - финальный диалог о смерти, время которого неумолимо приближалось, будет оскорбительным и… лишним. Словно на глазах у этого восторженного ботаника она начнет царапать гвоздем почтенную старую мебель, выльет горячую воду из чайника на древний паркет или скажет, что и Туманов, и Агранович, возможно, никогда и не жили здесь. Вообще - не жили.
        Это обязательно расстроит Титова.
        Наконец, она решилась:
        - Простите, но я должна вас перебить. Павел, у меня есть важное сообщение.
        Ленка смотрела на нее, словно крутила пальцем у виска.
        - Я вас слушаю, Фея, - сказал Паша и зачем-то важно кивнул головой.
        - Паша…
        Нет, так она не могла. Фея порылась в рюкзаке и достала письмо «просто Викентия». (Впервые подумалось: «Кстати, почему он „просто Викентий“? Может, фамилия ему не нужна?» - И откуда-то из глубоких слоев сознания прошелестел ответ: «Постепенно ты до всего додумаешься сама, девочка».)
        - Так вот, послушайте, Павел…
        Она читала заключение медэксперта, решение по уголовному делу в связи с автокатастрофой, в которой погиб Титов, состав присутствующих на похоронах, название ресторана, где отмечали поминки, фамилии тех, кто за последний год пришел на могилу Паши.
        Следом наступило молчание. Тишина каждой следующей секунды становилась еще зловещей и мощней, наполняясь тяжестью предыдущих состояний.
        Она почти заглушила голос «погребенного», когда он произнес:
        - Я догадывался… что умер.
        Но девушки смогли услышать. Они застыли в новой беззвучной паузе, как комары в янтаре.
        Фее захотелось заорать, завизжать.
        Ленка вновь доказала, что ее не зря взяли на дело. Она закашлялась, выдыхая из легких застрявшее безмолвие, и глубокомысленно изрекла:
        - Я думала, по легенде это мы - звезданутые. Ошиблась я, граждане и гражданки. Каюсь - ошиблась.
        Patrisia Caas: «Avec Le Temp»
        - Давай на «ты», - предложила Фея. Впервые она созналась себе, что входит во вкус сложной загробной специализации, которую предложил ей «просто Викентий». - Так ты веришь, что зажмурился?
        - А вы? - вопросом на вопрос ответил Паша.
        Ленка изложила:
        - Как талантливые сотрудники компании «Викентий Энтерпрайзерс», мы, конечно, уверены, что вам вскрыли пузо в третьем морге. Но как дети Перестройки и глобальных информационных катаклизмов, мы уже ничему, никому и никогда не поверим. - И шепотом добавила: - Даже тому, что показывают по телику. В целом развитие событий нас вполне устраивает. Мы побывали в классной квартире, у классного камина, классно поболтали, Феиной стряпни поели. Вы, Павел, классный парень. То, что вы не упорствуете в вопросе собственного упокоения, очень мило с вашей стороны. Очень мужественно, очень любезно. - Ленка ненаигранно волновалась; ей было неловко, что Павел оказался так сговорчив. - Вы только не переживайте. Морг, поминки, слезы родственников… С кем не бывает? Наверное, сейчас мы вас покинем. Вы не берите в голову. Словно нас не было. Коньячку выпейте, ножки попарьте…
        - Павел, почему ты решил, что ты зомби? - перебила Фея.
        - Я не зомби. Я не очень удачный пример неэффективности механизма смерти. Мне кажется, вас послали напомнить об этом сбое, о моей строптивости и нежелании следовать естественным природным закономерностям… Так?
        - Не так! - ответила Фея. Ее потянуло на искренность, которой можно подцепить разгадку того, зачем Викентий продемонстрировал ей фотографию с ее молодым симпатичным личиком. Зачем это личико какой-то додик обвел траурным кругом? - Мы здесь деньги заколачиваем, ничего личного. Десять кило гринов за полчаса сделали.
        Удивление на лице Титова не потянуло бы даже на полцента.
        - Это не шутка. Как шутку мы воспринимали пресс-релиз о твоей кончине. - Фея помахала перед глазами Павла письмом Викентия.
        Ленка глупо улыбалась и почесывала толстый живот, выглядывающий из-под короткой голубой майки. Титов упорно смотрел в пол:
        - Мне кажется, и вас втягивают в невзрачную трясину, в которую уже обратилась моя жизнь.
        Подтверждая его подозрения, в дверь настойчиво-протяжно позвонили.
        Паша быстро зашептал:
        - Думаю, подоспели ваши крутилы. Из «Викентий Энтерпрайзес». Давно их жду. Если вы пока не заодно с этими ублюдками, давайте я вас спрячу.
        Оказалось, что ниша закрывается на манер пивного уличного ларька - широкие жалюзи от потолка до пола. Полутьму полосовал жиденький свет из коридора. Звук шагов Титова уплывал к входной двери.
        - Ты боишься? - спросила Ленка.
        - Нет. - Фея совсем не боялась; по душе хлестнула необъяснимая жалость - к себе, к Ленке, к Паше.
        - Втыкаешь, что за ахтунг творится?
        - Нет.
        Девушки приникли к узеньким просветам.
        Егор Летов: «Белое Безмолвие»
        В коридор вошли двое плотных мужчин. Средний рост, серые костюмы, полосатые галстуки, обрюзглые лоснящиеся лица… Ни дать ни взять - чиновники, застрявшие на полпути к Олимпу.
        - Павел Михайлович, Павел Михайлович, - укоризненно заворковал первый сразу после приветствий. - Мы снова к вам. Ждали?
        Они протопали на кухню в полуметре от девушек. Мужики расселись за столом, Титов загремел посудой. Первый продолжал причитать:
        - Мы же не будем скатываться до каких-то дурацких талонов на жизнь. Здесь не распределитель. Должна проявиться ваша добрая воля. Не цепляйтесь вы за свои магазины. Сдалась вам эта музыка…
        Мужик долго и нудно уламывал Титова отойти от дел, употребляя сложносочиненные предложения, ни одно из которых не нравилось Фее.
        - Павел Михайлович, вы один из немногих, кто понимает, что здесь происходит…
        - Вы не можете действовать так безответственно…
        - Неужели не наигрались?..
        - Вы же догадываетесь, мы примем меры…
        Паша вяло парировал:
        - Мне плевать… Не хочу ни о ком и ни о чем думать… Не наигрался… Принимайте…
        Наконец, заговорил второй мужик. У него был глухой утробный бас:
        - Мы прямо сейчас разрушим эту вашу иллюзию. Вместо того чтобы сгореть на работе счастливым-окрыленным, сдохнете в одном из пыльных углов этой квартиры, проклиная собственное ничтожество.
        Сразу после этой фразы на кухне что-то загремело, повалилось, разбилось. Из беспорядочных криков можно было разобрать только тихие завывания Титова:
«Козлы-козлы-козлы-ы-ы…» да тоненькие покрякивания первого мужика: «Держи… зачем ты его так… ну, бесполезно же мутузить, сколько раз пробовали… как надоело это упрямство… не для себя же стараемся… сами через день-два в беспамятство впадем… блин, и таких идиотов с каждым днем все больше и больше…»
        Судя по методичным ударам, Пашу очень долго избивали - сначала ногами, потом в ход пошли подручные предметы. Второй мужик приговаривал: «Ну не верю я, что нельзя действовать силой… не соображает руководство ни разу… страх - он и в благополучной Норвегии заставляет яйца звенеть…»
        Первый мужик сначала пытался его остановить, потом сам стал предлагать: «Резани его ножичком… да, да, плевать… двинь-двинь, ни хуже, ни лучше уже не будет… падла…
        - Давай позвоним в милицию, - шептала Ленка. Фея крутила головой - услышат. Кухня находилась в трех метрах от ниши с камином.

«Тетеньке-консьержке должно очень не понравиться, что вытворяют эти занудливые дяденьки», - подумала Фея, пытаясь разобраться в происходящем.
        Мужики долго шептались между собой, зачем-то участливо спрашивали свою жертву, как им быть, на два голоса повторяя: «Ты не оставляешь нам шансов…»
        Паша молчал. Напоследок второй костолом стал что-то горячо втолковывать Титову. Тот застонал: «Су-уки-и… ну как вы могли… зачем мне все это знать… я после всех ваших баек и дня не протяну… не могли потерпеть…»
        Второй снова что-то зашептал.
        Вдруг Паша заорал:
        - Молчи-и-и! Не хочу!.. Еще хотя бы день…
        - Хрен тебе по всей морде! - загремел бас.
        Раздались приглушенные выстрелы, тяжелый топот ботинок устремился к выходу из квартиры. Кто-то из зондеркоманды обрушил стеллаж в гостиной.
        - Наш выход, курочка моя, - прошептала Ленка и стала ногами вышибать жалюзи, которые намертво крепились по периметру входа в нишу. - Кокнули нашего клиента.
        - Зачем гламурную фенечку ломаете? - раздался голос снаружи.
        Силуэт Паши закрыл тоненькие полоски света. Жалюзи резко рванулись вверх.
        Yngwie Malmsteen: «Overture 1622»
        - Ур-роды… Собаки злые… Фаш-шисты… - жаловался Павел, прикладывая мокрые тряпки к многочисленным синяками. Выглядел он кошмарно - разбитые губы, свернутый нос, колтуны запекающейся крови на голове; лицо - сплошной синяк. Однако Титов довольно бодро передвигался по квартире, убирая немногочисленные разрушения.
        Недружелюбные гости перевернули огромный стеллаж с пластинками и сидюками - теперь Паша подбирал все это, извергая поток самых страшных, самых нецензурных ругательств, изредка переходя на всхлипывания:
        - Вся моя жизнь!.. Вся моя жизнь!.. Даже то, что осталось, хотят испоганить… - Он подбирал черные кусочки пластинок.
        Он не обращал внимания, что кровь струится по телу, капает на пол, оставляя причудливые следы метаний по квартире. Весенняя капель. Девушки пытались остановить его. Фея увидела - кровавое пятно расплывается чуть ниже шеи и на животе в прорехе разрезанной ножом рубахи.
        Титов сдался лишь тогда, когда Ленка намекнула:
        - Не дернуть ли по маленькой… кругленькой таблеточке? Или, может, чем покрепче успокоимся?
        В нишу с камином принесли небогатые запасы для застолья - мутную «Бехеровку», слипшийся инжир и четыре просроченные банки с оливками. Девушки опасливо косились на лужицу крови, натекающую под их беспокойным хозяином. Ленка участливо зачастила:
        - Я не набиваюсь ни в нянечки, ни в медсестры. Я вообще безжалостная и беспощадная сука, но обстоятельства, друг мой, обстоятельства… Ты вообще понимаешь, что из тебя юшки вылилось на хороший бассейн? Меня уже здорово беспокоит эта донорская вакханалия…
        - Раны слишком глубокие, - словно извиняясь, пробормотал Титов. - Ничего, скоро затянутся. Помоюсь и баиньки…
        - Слушай, герой, - перебила его Ленка, - мы в сорок третьем таких как ты в четыре слоя бинтами обматывали. Без этого спать не укладывали и солдатских ста грамм не выдавали. Тебе хоть немного больно? Слабость? Головокружение?
        - Чуть-чуть. Шли бы вы отсюда, девоньки. Я сам как-нибудь.
        Фея заговорила требовательно и громко. Но голос сразу увяз в гулком пространстве квартиры:
        - Ты должен объяснить, что за жуткая тарантиновщина происходит здесь. В тебя стреляли, взрезали живот, измолотили физиономию, а ты бегаешь и собираешь пластиночки.
        - А что я, по-вашему, должен делать? Пучить глазки и стонать?
        - Подыхать ты должен. Просить прекратить мучения контрольным выстрелом в генита… ха-ха!.. лии… - Ленка нервно заржала.
        - Как же мне подыхать, ясноглазые? Если сдох я несколько лет назад точно в соответствии с вашей справкой?
        - Дурдом на колесиках, - совсем тихо пробормотала Ленка и махнула стопарик
«Бехеровки». - И как тебе удается сохранять такую форму? - кивнула она на его окровавленную фигуру.
        - Музыка, - не колеблясь, ответил Паша.
        The Cranberries: «Zombie»
        - Не хочу вас пугать, но то, в чем вы сейчас присутствуете, - не жизнь. Не жизнь, - смакуя, повторил Титов.
        - В смысле? - Фея удивилась, откуда у нее берутся силы задавать все эти дурацкие вопросы.
        Ленка уже плюнула на все - трескала засохший инжир, бойко запивая его
«Бехеровкой»; ее лицо надолго посетила вдохновенная улыбка до ушей.
        - Безо всяких смыслов. Просто: это - не жизнь. Проекция.
        - Какая, к дьяволу, проекция?! - взорвалась Фея.
        Девушка постучала по лавочке, потом себе по голове. Если бы не кровь, которая капала к ногам Титова, если бы не пулевые отверстия в штанах, если бы не письмо Викентия, если бы не фотография - Фея не стала бы слушать этот бред.
        - Моя. Или чья-нибудь еще. Я не знаю.
        - За мир во всем мире. За тебя, Пашенька. Аллилуйя любви! - произнесла Ленка тост.
        - Я не понимаю. Ты можешь не говорить загадками? Можешь объяснить? Ты действительно мертв?
        Титов усмехнулся:
        - Если бы я знал… Все наши знания о том, чем заканчивается жизнь, что такое смерть, куда исчезает душа, разум, весьма ограничены. Умирают вместе с телом? Отправляются в иной мир? Что происходит с бездной информации, накопленной человеком?
        - Только не надо крутить нам динамо, шалунишка Кант-Шмант!.. - Ленка погрозила Паше пальцем и вновь потянулась за бутылкой.
        - Действительно, не надо этих унылых телег, - поддержала Фея свою пьянеющую подругу. - Мы рождаемся, любим, страдаем, умираем. Либо от того, что дряхлеет тело, либо Фортуна кидает смертельную подлянку. Что потом - трупное окоченение или райские кущи - науке неизвестно.
        - За райские кущи! Бессмысленные и беспощадные… - Улыбка Ленки стала еще шире.
        - Конечно, наше собачье существование с трудом можно назвать жизнью, - продолжила Фея, - но все-таки здесь есть свои законы. Вода мокрая, снег холодный, мужики сво… А когда тело прострелено, полагается лечиться или умирать. Инфаркты, передозы, нервное истощение - приводят к смерти. Кровь, разряды электрошока, белые халаты, груды омертвевшего мяса, ритуальная неразбериха, крематорий. У нас есть куча примет того, что смерть наступила на горло чьей-то песне.
        - Вот-вот! Наступила. А что потом? Куча информации, эмоций, мыслей не может исчезнуть сразу после остановки сердца. В зависимости от того, насколько готов человек к утрате своего «я», этот слепок с того, чем он был, может просуществовать довольно долго. Ребята из «Викентий Энтерпрайзес» тебе понятней распишут. Не зря же они разыграли этот цирк… - Титов ткнул в кровоточащий порез на животе.
        - Где существует этот слепок? - медленно спросила Фея, чувствуя, что олигофрения должна обязательно выкосить кого-нибудь из них троих. Она потянулась к
«Бехеровке».
        Паша многозначительно постучал по своей пустой рюмке:
        - Это самый сложный вопрос. Если человек не способен принять смерть, он воссоздает определенное продолжение. Насколько оно похоже на прервавшуюся жизнь, зависит от того, какой была его судьба, где отправная и финальная точки, каким был этот
«человек, дерзнувший».
        - Туфта. Мой мозг даже четверостишие Вознесенского не воссоздаст.
        - Здесь другие законы. Как только человек умер, в его сознательное продолжение жизни активно вторгаются килотонны информации из мира живых. Все, что незаметно витает вокруг нас при жизни, ломится в открытые двери смерти. Проецируется, помогает создавать иллюзию жизни, поддерживает или… уничтожает то, что осталось от человека.
        - Давайте за дружбу, ребята! - потребовала Ленка.
        Они послушно подняли рюмки. Ленка нащупала взглядом пачку сигарет, валявшуюся на камине.
        - Дамы не возражают, если я закурю? - Ее язык уже заплетался. - Вы всё о прекрасном треплетесь. Я вот МГУ не заканчивала, но могу в два счета зарифмовать слово «вечность». - Она скалилась уже совершенно по-идиотски; толстые накрашенные губы терлись о фильтр сигареты.
        - Рискни, - попросила Фея и тоже взяла сигарету.
        - Я тоже перехожу на сложные поэтические формы. - Титов улыбнулся; после
«Бехеровки» веселел он неудержимо. Он встал, хлопнул по коленям. По всему выходило - аттестованный покойник рвался в пляс, и проблемы со здоровьем его не беспокоили.
        Белый орел: «Как упоительны в России вечера»
        Все обернулось банальной пьянкой. «Бехеровку» сменил портвейн «777» («Кол-л-л-л-л-л-лекционный», - как утверждал Титов). Орала музыка, стучали соседи, голова уплывала. Сигаретный дым смягчал исповедальную резкость болезненных фраз о закончившейся жизни. Впрочем, Титов вспоминал о ней редко - больше трепался о том, что произошло «за порогом»:
        - Ты пойми, мне это липовое бессмертие - как собаке арфа. Мне только чуть-чуть порадоваться тем, что у меня есть сейчас. Мне моя иллюзия дороже того скотства, которое преследовало меня при жизни. Кем я был? Неудачником. А теперь? Хозяин! У меня двенадцать музыкальных магазинов. Сан-Франциско, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Елисейские, Корсо, Ноттинг-Хилл… В каждом я планирую репертуар, который изо всех колонок рвется в уши буржуа. Представляешь, я в Париже целый месяц кручу Анну Герман!
        - А Эдиту Пьеху? - спросила Ленка и засунула в рот пригоршню оливок.
        - В дристалище Пьеху! Вместе со Стасом…
        - Я кайфую, когда вижу, как они слушают Градского, Таривердиева, Рыбникова, Бэ Гэ. Что за песни? Чей репертуар? Кто поет? На каком языке? Потом в их замусоренных головах начинают пробиваться ростки понимания, что поют люди, которые знают намного больше о жизни, чем самый распоследний психоаналитик в их благополучном, жирующем мире.
        - Пойми, зомби недокрученный, настоящие - живые - люди тебя не слышат. Ты же сам сказал - это иллюзия. Ты этих толстых буржуа сам навоображал.
        - Я все еще надеюсь, что прослойка между миром живых и миром мертвых не такая уж стойкая. Что-то долетает. Надеюсь. Вы же пришли ко мне. - Титов выплюнул косточку в камин.

«Может, мы сами не вполне живые…» - Фею полоснуло светом по уплывающему в темноту сознанию, опьяненному не только спиртным, но и убежденностью в собственном существовании.
        Ленка удивленно хлопала глазами, пытаясь разобраться, о чем говорят собутыльники:
        - Эти стены слышали голос Высоцкого, а теперь им приходится довольствоваться загробной дичью. - Она положила голову на плечо Титова и пробормотала: - Пашенька, ты не возражаешь, если я сейчас начну активно пользоваться табуированной лексикой?
        Следующий тост был за великий-могучий русский язык.
        Расставаясь, они долго целовались и клялись в вечной дружбе. Фея долго фокусировала глаза на шелушащемся носе Титова:
        - То есть ты можешь весь этот мир… того… окуклить по своему образу и подобию?
        - Я все могу. Отвечаю! - Паша качнулся в сторону - падение задержала стена. - Только не знаю - как. Все получается авто… ма… ти… тически.
        - А я?
        - Что - а я?
        - Я - могу? - У Феи не получилось вновь посмотреть на Титова. Она уткнула глаза в геометрический пейзаж паркета.
        - Думаю, нет. Ты же. Же. Жи. Живая. К тому же, плод моего воображения. Прекрасный плод. Чего ты хочешь? Постараюсь тебе помочь.
        - Проснуться - а-а-А-фрика стала гигантским заповедником. Как почетный хранитель Земли гарантирую: это - наилучшая перспектива для черного континента. И ваххабитов вместе с педофилами чтобы тоже не стало. Доллар пусть стоит пятьдесят копеек.
        - А баррель нефти - пятьсот долларов. Не меньше. Губернатор Шварценеггер на паперти. И никаких виз для россиян. Договорились.
        Они пожали друг другу руки.
        Потом Фея тащила Ленку к метро. Ленка отчаянно ругалась матом. Потом как-то очень грустно спросила:
        - Мы бабки-то срубили?
        - Срубили, - успокоила Фея, догадываясь, что деньги в ее нынешнем состоянии уже не играют никакой роли.
        Глава 3
        Ох, и офигели же вы, братья по разуму…
        Ленинград: «Мне бы в небо»
        На следующий день Фея обнаружила в почтовом ящике причитающиеся десять тысяч.

«Тэкс-тэкс, дядя Викентий таки не хочет, чтобы я навестила его».
        Она разложила купюры на старом пошатывающемся столе. Отсчитала одну кучку - снять приличную «однушку» где-нибудь на Университете; вторую кучку - положить в любимый
«Садомазобанк». Оставшихся денег ей хватало, чтобы в следующую трудовую пятилетку поднимать так и не вернувшееся к ней настроение.

«Надо срочно купить что-нибудь. Поможет забыть о вчерашнем кошмаре».
        На этой мысли она залипла почти на час - покупать ничего не хотелось.

«Итак, дела на сегодня. Первое: набить Викентию морду. Сначала просто набить - для восстановления морального равновесия. Потом - для профилактики нездорового вмешательства в жизнь безобидных русских девушек. Потом отдубасить, чтобы расшевелить на откровенность. Нет, плохой план…»
        Другого не было.

«И Ленку не брать», - обреченно решила Фея, направляясь по знакомому маршруту: метро «Юго-Западная» - Очаково - улица Пржевальского, дом 9.
        Во дворе панельной развалюхи лежали огромные грязные дворняги. Казалось, им все было безразлично.
        Дверь к Викентию была открыта. Когда Фея вошла в комнату, ее работодатель с удивительной скоростью строчил в своей синей тетрадке. Поднял голову, доброжелательно улыбнулся, изобразил кивком приветствие и продолжил писать.
        - Деньги-то ваши умыкнули. Я их забирала из ящика, а в подъезде какой-то черт ошивался. Кинулся ко мне, шило к кадыку приставил и все выгреб. Нищая я теперь и очень-очень печальная, - начала разговор Фея.
        - Не беда. Кого нужно накажем. Деньги вам возвратим. Главное - вы блестяще справились со своим заданием. - Викентий по-прежнему не поднимал головы.
        - Если я супермолодец, зачем ваши мужички кошмарили Титова? Надеюсь, это не повторится?
        - Не повторится, не повторится, - успокоил ее Викентий. - Титова больше нет.
        - Как - нет? - ошарашенно спросила Фея, чувствуя, как вчерашнее отупение, бессилие и ощущение безнадежности возвращаются во всей своей всепоглощающей безысходности. - Вы все-таки убили его?!
        - Упаси бог. Глупо добивать то, что уже мертво. Он ушел сам, и даже довольно счастливым. Слушайте, не маячьте передо мной, найдите стул. Видите? Из-за таких, как вы, вечный беспорядок…
        Фея осмотрелась. Если раньше старье в основном скрывалось в недрах шкафов, то теперь и под шкафами, и рядом с ними кучковались островки хлама. Барахло приобрело еще более убитый-изношенный вид. Свет в комнате стал еще более сумеречным.
        - У нас мало времени, - предостерег Викентий, продолжая строчить. - Если бы вы знали, как его не хватает. Вы даже не представляете, чем я жертвую, уделяя внимание таким, как вы.
        - Заладили - таким, как вы!.. таким, как вы!.. На себя посмотрите! - парировала Фея, вытаскивая из-под кучи кукольного тряпья низенькую табуретку.
        - Итак, с чего начнем? - спросил Викентий, всем своим видом демонстрируя нетерпение.
        Фея картинно задумалась, закинула ногу на ногу (на хлипкой табуретке движение получилось не вполне изящным). Почти минуту в комнате висела тишина. Викентий схватился было за ручку. Девушка его остановила:
        - Первое: попрошу вас не калякать в тетради, пока мы говорим. Второе: мне не нравится, что вы все время сидите. Вылезайте из-за стола…
        - Давайте как-нибудь потом.
        - Ладно, предположим, что у вас хвост на попке, а на ногах колючки, как у дикобраза. Сидите. Третье: мне не нравится имя Викентий.
        - Будем придумывать новое? - язвительно отчеканил мужчина.
        - Э-э-э… пожалуй, нет, учитывая, как вы торопитесь… Достаточно будет отчества, чтобы скрасить…
        - Сергеевич, - перебил Викентий. - Что еще?
        - Куда исчез Титов?
        - Могу только догадываться. Небытие. Устроит вас такой вариант?
        - Не устроит. Мне нужно знать, что происходит.
        - О-о-о!.. Боюсь, не смогу вам помочь. На этот вопрос каждый отвечает самостоятельно, когда попадает сюда.
        - Сюда?
        Ответом ей был молчаливый кивок. Дружно помолчали. Викентий Сергеевич тихо, но требовательно стучал ручкой по столу.
        - Сюда? - повторила Фея вопрос. - Куда - сюда? Не превращайте мою жизнь в дурдом. Дебильная работа, бешеные деньги… Идиотские разговоры, намеки о том, что происходящее не вполне жизнь!.. - Фея разъярилась по-настоящему. - Вы со своей совковой тетрадью и этим складом мусора!.. Вы понимаете, что все это ненормально? Я не могу с этим жить!..
        - Жить, - как эхо откликнулся Викентий Сергеевич.
        - Слушайте, кончайте лепить паранойю! Встреча с вами и этим Титовым заставила меня поверить, что психи существуют не только в программах у Малахова. Если бы не приятное дополнение в виде восемнадцати тысяч, я бы уже давно забыла и вашу плешь, и простреленные ноги гения медиабизнеса…
        - Деньги-то вас устраивают, - перебил ее Викентий Сергеевич.
        - Не хотите, значит, колоться? А я возьму и уйду от вас. Навсегда. Сходите с ума в гордом одиночестве. Сами окучивайте своих неврастеников. - Фея просто смотрела ему в глаза, не делая попыток встать с табурета.
        Викентий Сергеевич стал раскачиваться на стуле. Взад-вперед. С почти незаметной амплитудой. Наконец, созрел для откровенности:
        - Я готов рассказать все, о чем знаю. Не уверен, что вы поверите или…
        - Валяйте. - Фея попыталась подумать о чем-нибудь хорошем - о давней поездке в Прагу или путешествии с отцом в Западные Саяны.
        Infected Mushroom: «Vicious Delicious»
        - Вы погибли, Фея Егоровна. Только не перебивайте меня глупыми вопросами! Насладиться сомнениями вы сможете, когда покинете эту квартиру…
        - Забористый табачок курите, - все-таки возразила Фея, чтобы скрасить гранитную непробиваемость прозвучавших слов, не способных вызвать ответных мыслей-чувств.

«У вас рак. СПИД. У вас умерла мама. Ваш сын погиб. Ты мертв, чатланин. Вот твоя могила, Джульетта, наша любовь стала возможна только после смерти…»
        После таких откровений в душе долго звенит тишина.
        Фее на мгновение показалось - окружающий неуют комнаты нарисован на старом ватмане. Если резко повернуть голову, можно обнаружить по его краям черноту, которая отступает при концентрации взгляда.

«Вдруг правда? Я умерла… Ты рехнулась? Как ты можешь думать, что шизоидное воспаление языка этого вурдалака имеет связь с твоей жизнью?»
        - Сразу предупрежу: многое, о чем я догадался, - мои частные выводы. Они могут не вполне соответствовать истине, но других представлений вы все равно не найдете.
        - Хватит кокетничать. Заряжайте весь эпикриз.
        - Изначально творение не предполагало необходимость умирания одухотворенных тел. Но человек сам дерзнул пожелать отделения души от тела, обрекая себя на вечную ущербность…

«Как человек мог пожелать себе смерти? Мог, подлец… на все способен!»
        - Эта грандиозная смелость обернулась столь же грандиозной катастрофой. Смерть противоестественна, поэтому мир, в который Господь успел вдохнуть и свет, и смысл, обезображен клеймом несовершенства. На прочное единение души и тела закон сохранения энергии, увы, не действует. Распадаясь после смерти, они уже не идентичны сами себе - горькая потеря для мироздания. Все, что происходит после смерти, - это попытка сохранения и испытания души. Тренировка.
        Полились словеса. Мутные, словно полированные, - ни зацепиться за шероховатость, ни прорубиться в ускользающий смысл. Как приговор. Где-то на десятом предложении Фея перестала фильтровать звуки. Слова, как шарики от пинг-понга, отскакивали от суетливых мыслей, с бешеной скоростью зазмеившихся внутри Феи:

«Господи, я же хотела жить! Я же хотела кем-то стать, чего-то достичь… Кем? Чего? Я хотела быть красивой. Хотела быть доброй. Чтобы окружали веселые люди. Любили, заигрывали, завидовали. Каждый день - интереснее предыдущего. Я думала - могу стать хорошим учителем. Мечтала о журналистике. Как щекоткой в носу, тревожилась фантазиями о тропических странах. Пальмы величиной с „Триумф-Палас“, пляжи, горы, джунгли… Я была уверена, что все сбудется…»
        Паузы в этих, похожих на озноб, всхлипываниях мысли заполнял ровный голос Викентия Сергеевича:
        - Готовность к смерти - это еще и готовность исчезнуть. Если каждая клеточка сопротивляется, устойчивая конструкция, которую представляет человек, в том или ином виде продолжает существовать…

«Я хотела так много… А сейчас? Сейчас я просто хочу съесть глазированный сырок и ни о чем не думать…»
        - Все, что происходит с человеком после остановки сердца, с одной стороны, непрерывная созидающая работа души и разума, с другой - утрата индивидуальности. Как гласит египетская мифология: «Освобожденный от веса своей жизни, он вливается в свет солнца». Человека как духовной, мыслящей единицы не остается.

«Мама, папа… Я так и не помирилась с ними. Ленка… Она тоже мертва?»
        - Мы не называем это раем, адом, светом, тьмой или загробной жизнью. Я придумал слово: «пауза» - небольшой промежуток времени, дарованный и даже необходимый человеку для того, чтобы окончательно исчезнуть, стать частью великой и единой субстанции. В этой паузе душа меняется. Становится лучше, хуже. Здесь человек способен сопротивляться небытию…
        Последней мыслью Феи было спасительное: «Значит, я еще что-то могу… ха-ха…» Голова закружилась, пространство вокруг искривилось, табурет покачнулся. Легкая, даже приятная боль в коленке, глухой удар головы о пол. Фея увидела две тряпочные сандалии. В прорехах между переплетениями ремешков виднелась очень белая кожа. В ореоле кружащейся пыли сандалии направлялись к ее лицу.

«Я впервые вижу его ноги», - отстраненно подумала Фея.
        Следом шла темнота.
        Lacrimosa: «Stolzes Herz»
        Фея очнулась в кресле Викентия Сергеевича. За его массивным столом. Взглянула под столешницу - куча ящичков и ниш, в которых лежат разнокалиберные бумаги. Подняла глаза - хозяин этого добра мирно покачивается на табурете строго напротив ее взгляда. Ноги на месте, туловище тоже, но зона выше колен-ниже пупка отсутствует, прозрачна, что не мешает нижней и верхней частям тела двигаться синхронно.
        - Поговорим? - предложил Викентий Сергеевич.
        - Я хочу уйти, - ответила Фея, рассматривая сиденье табуретки, на котором положено быть заднице того, кто сидит на ней.
        - Разве вам не хочется обсудить то, о чем я вам рассказал?
        Прозрачность тазовой части туловища создавала завораживающий эффект самостоятельного покачивания табуретки.
        - Смерть вам к лицу. - Фея провела по своему животу, будто проверяя на прочность или исполняя харакири.
        - Не могу возразить - я уже давно не видел себя в зеркале. Мир после смерти старается не докучать душе своей многогранностью.
        - Оккультное шарлатанство! Антиинтеллектуализм! Фоменковщина! - Фея произнесла самые страшные ругательства институтских времен. - Да, и еще этот… как его… либеральный онанизм. Ага. Две капли Vanish на стакан водки - и ваша горячка белее белой!.. Эта ахинея противоречит здравому смыслу. Плюс - выводит меня из равновесия. Пойду попью пивка на весеннем солнышке - авось рассосутся рубцы на сердце.
        Фея попыталась встать. Дернулась, дернулась еще раз. Не тут-то было - словно приросла к стулу. Ни веревок, ни скотча, и ноги вроде не ампутированы…
        - Эй, Кощей недоделанный, это ваши шуточки со стулом?
        Викентий Сергеевич ответил неопределенно:
        - Не только же вам демонстрировать загробную силу… Я хочу закончить рассказ о том, чем теперь станет ваше существование.
        Фея приготовилась старательно не слушать продолжения.
        - Все, что вы видите вокруг, отнюдь не иллюзия. И стол, и стул, и эта замызганная комната, и замусоренный московский двор за окном - материальны. Но славный факт вашего присутствия среди всего этого - не более чем гуманный подарок Вселенной, чтобы вы безболезненно…

«Бесполезненно… хи-хи!..» - зацепила Фея слово из монолога.
        - …подготовили себя к факту собственной смерти и избавились от совершенно ненужных ныне материй, как-то - разум, слова-паразиты, мысли о неоплаченных счетах…

«Ла-ла-ла… Я ничего не слышу. На дворе трава, на траве дрова…»
        - Вы не привидение. Вы не бродите в реальном мире среди живых людей. Все, что вы делаете сейчас, происходит в довольно правдоподобной проекции реального мира.
        Фее опостылело словоблудие этой пародии на мужчину.
        - Как вы мне надоели! - призналась она. - Поймите, я ни капельки не просекаю то, что вы здесь гоните. Вы кто в церковной иерархии, чтобы вещать о жизни и смерти?
        - Никто.
        - Во-во! - самоназначенный пророк. Отпустите девочку и продолжайте кропать в своей синей тетрадочке ремейки Заветов…
        Фее показалось - сила, удерживающая ее на стуле, постепенно уходит.
        Викентий Сергеевич явно нервничал:
        - Я попробую объяснить понятным языком. Человеческое существование наполнено инерцией жизни. Убежденностью, что после того, как вы попали под расход, с вами еще могут происходить разнообразные события. Вы голливудские фильмы видели?
«Привидение», «Шестое чувство», «Сайлент Хилл»? Люди в них продолжают действовать после своей смерти.
        - А как же Робин Уильямс в шедевральном блокбастере «Куда уходят мечты»? Ему посчастливилось попасть сразу в рай, и никакой «потери индивидуальности».
        - Не сработала похвальная интуиция достойных голливудских сценаристов. Не рай это был, а все та же пауза перед исчезновением. Еще несколько дней - и яркие краски воображаемого мира у Робина Уильямса сотрутся. Память о близких расползется по швам. Он перестанет быть в загробном мире - так же, как до этого перестал быть в мире живых…
        Байки Викентия Сергеевича о смерти
        The Doors: «Spanish Caravan»

…люди боятся смерти.
        Наша самая изощренная, самая творческая изобретательность, как правило, связана с выдумыванием перехода в мир иной, установлением связи с ним - маги, ведьмы, вампиры и другие грызуны по-живому. Люди изобретают самые фантастические продолжения своей жизни. Реинкарнация, загробный мир.
        Человек одержим шестым чувством: что реальность - прогибается. Он оправданно подозревает, что видит вокруг себя не всю правду. Отсюда желание объяснить подозрения, успокоить себя таинственными, лубочными финтифлюшками. Снежные люди, Гарри Поттер, хоббиты…
        Все обилие вымысла - следствие давления потустороннего. То есть наших с вами, Фея Егоровна, иллюзий. Матрицы, терминаторы, танатонавты - все это выхлопы загробного существования отдельных энтузиастов, которые еще при жизни навоображали разных гадостей про жизнь и смерть, а по уходу старательно реализовывают свой апокалипсический сценарий. Происходящее с ними после смерти просачивается в мир живых…
        Викентий Сергеевич еще долго вещал о смерти. Фея устало перебила:
        - Ладно, говорливый вы наш, расскажите, зачем вы все это докладываете мне? Зачем впрягаете в свои сомнительные истины?
        Викентий Сергеевич благодарно вздохнул:
        - Проблема в том, что число тех, кто борется со смертью, стремительно растет. Умершие перестали верить в смерть. Цепляются, болеют, мучаются, пока иллюзорный мир не начинает терять очертаний. Тогда они тихо, безвольно растворяются. Не сгорают, а дотлевают, не искажая своей почти нейтральной энергией расхлябанную ауру мироздания. Если их одолевали сомнения, обиды, разочарования, останется мутное, глухое, подслеповатое горе, крупица неудовлетворенности в бушующем океане неуспокоившихся страстей. Если светлая печаль, покорность, радостное ожидание - получится все то же тихое оцепенение, которое почти не увеличивает духовную бездну, в которую уходят все умершие.
        Сложнее с людьми, убитыми или погибшими внезапно. Они могут годами создавать иллюзию собственного существования - слишком велика инерция жизни, оставшейся невостребованной, неисчерпанной. Эти люди долго не мирятся, не верят, не соглашаются.
        Самые несгибаемые - самоубийцы. Особенно бескомпромиссные. Поплоше и послабее надеются, что выжили после попытки покончить с собой. Иногда у них получается сохранить себя не только как сгусток безнадежности. Другие - безусловно верят в смерть, поэтому автоматически допускают в свои иллюзии негативный опыт человеческого умирания и загробного существования, который копился веками, и, надо сказать, он лют и кошмарен. В основном, ужасы плоские, натуралистические - бесцветность, темнота, боль, комнаты с тараканами. Минимум лазеек для веры и искупления.
        Увы, все, кто поддерживает иллюзию жизни, не стремятся обращать на себя энергию своей состоявшейся судьбы. Реализуют ее вовне. Страдают, не обретая ни света, ни тьмы.
        Живые чувствуют эту неуспокоенность, безысходность, не могут побороть необъяснимую тревогу, вызванную инфернальным давлением на свой мир. Их беспокойное воображение рисует образы посмертных иллюзий. Чем больше неуспокоенных, тем ощутимей потусторонность реальности…
        - Прекратите. Если я вновь захочу услышать нервные прогоны, обращусь к Жириновскому или Канделаки. Ваше многословие меня убивает… Почапала я. Не обессудьте. Желаю удачи в ваших клерикальных изысканиях. Скиньте на «мыло» Копперфильду сценарий фокуса с прозрачной жопой… - примирительно закончила Фея, резко дернулась и встала.
        Викентий Сергеевич не стал ее удерживать. Печально проговорил:
        - Более не могу вас удерживать.
        И язвительно добавил:
        - Живите.
        Уже в коридоре она услышала:
        - У вас талант доселе не виданный! Вы умудрились невероятно долго выстраивать иллюзию собственной жизни. Более того, воздействовать на иллюзии других умерших. Фея Егоровна, вы чудо! Вы бы могли исправить этот мир. Вы бы могли исправить любой из миров! Пока не поздно.

«Здорово, когда тебя величают чудом. Чудо, ты откуда? А у мира своя анальная дорога. Его бесполезно менять», - подумала Фея и изо всех сил хлопнула дверью.
        Queen & David Bowie: «Under Pressure»
        Москва захлебывалась потоками людей. Мечущиеся орды пульсировали на станциях метро, кочевали по вокзалам, штурмовали пригородные электрички. Стада автомобилей, смог, вывески клубов, магазинов, ресторанов, турагентств. Действительность была незыблема.

«То, что с виду устойчиво, более всего вызывает сомнения», - пришла Фее совершенно не прагматичная мысль.
        Она набрала справку МТС - своего мобильного оператора.

«Что ж, если я мертва - значит, мне все можно…»
        - Товарищ начальник! - спросила она ответившего оператора. - Некоторые особо непоседливые гниды воображают, что я издохла. Расскажите, где я могу получить справочку, что живая я, не писаюсь и плачу налоги?
        Собеседник прикрыл микрофон, но неплотно, чтобы Фея услышала его возмущенную речь:
        - Алиночка, включи запись. Придурошные пранкеры снова атакуют…
        Фея нажала красную кнопочку на мобильнике.

«Я смогу все забыть. И полупрозрачное тело, и тишину этой комнаты. Преспокойно получу следующий гонорар. Расскажу о смерти очередному придурку. В награду куплю себе „Suzuki“. Машину, мотоцикл и синтезатор».
        Еще недавно Фея была уверена, что на любую проблему она может включить крутую, упрямую девочку и - перетерпеть, победить, выстоять. Как генерал Карбышев. Или Ирина Роднина.
        Но сражаться не с кем - люди, улицы, мысли.

«Неужели жизнь так непрочна, что ее может поставить под сомнение любой встречный-поперечный?»

«Как мне теперь жить, если я все еще сомневаюсь… если я допускаю, что моя душа дотлевает последние часы?»
        Своя судьба представилась ей эдакой рок-балладой, которая завершается длинным (грустным!) фортепьянным проигрышем. Следом - тишина, но в голове еще звучит эхо наиболее удачных мест песни.
        Вдруг оказывается - это не окончание композиции, а лишь пауза перед завершающим припевом. Вот-вот грянет ударник, завизжит электрогитара, и сердце всколыхнет новым эмоциональном ритмом.

«Как если бы в квиновской „Богемской рапсодии“ после затихающих клавиш ребята задвинули бы припев из „Барселоны“. Не дождетесь, сволочи! Я буду длить свою паузу».
        И уже вслух добавила:
        - А когда вы подумаете, что тишина, наступившая в моей судьбе, вечна, - грохнет припев!
        Europe: «Final Countdown»
        Фея шла по улицам Москвы и находила бессчетные доказательства непрочности этого мира. Мир расползался по швам. Мир атаковал, но она все еще храбрилась:

«Ну что же ты? Вот я - почти беззащитна, почти у твоих ног… Рази!»
        Сегодня с утра она не смогла прочитать сетевые дневники Сумерка, Стиллавина и Кати Гордон. Пригласила вечно пьяного конторского хакера Светика. Он посмотрел на экран монитора, выдохнул сивушный дух и благожелательно улыбнулся:
        - Живы соколики. Не видишь разве, по-прежнему анархизм разводят?
        Фея не видела. Экран был черен. Она раз пятнадцать перезагружала компьютер, но число исчезающих страничек росло. К одиннадцати упала «ася», к двенадцати пропала
«Nigma», к часу - остальные поисковики. Она просила коллег взглянуть на экран - те прекрасно видели инетовские сайты. Фея наблюдала только черный квадрат.
        Когда, нарыдавшись в туалете, она вернулась в кабинет, старший менеджер Серый попробовал посочувствовать:
        - Слушай, тебя сегодня люто припечатало. Линяй домой. Прикрою.
        Фея кивнула, но еще долго сидела за столом, шаря по проторенным дорожкам всемирной паутины. Дорожки выдыхались. Девушка чувствовала - если сейчас уйдет с работы, то больше никогда не увидит Интернет. Еще вчера подобное развитие событий представлялось таким же диким, как перспектива никогда не увидеть себя в зеркале.
        Через час Сеть умерла. Еще через час почили в бозе программные шедевры Билла Гейтса. Вскоре о том, что компьютер включен, можно было догадаться только по зеленой лампочке на системном блоке.
        Фея попрощалась с коллегами. В висках стучало: «Навсегда, навсегда… ну и пес с ними…» Потом бродила по улицам, не зная, куда податься. Озиралась, крутила головой, упиралась взглядом в какую-нибудь точку в городском ландшафте, проверяя ее реальность на прочность, и вместе с тем представляла, что вся картинка вот-вот подернется рябью, как после наката волны, сквозь очертания домов проступит темнота, таящаяся за всеми наблюдаемыми декорациями внешнего мира. Сон? Явь?
        Ближе к вечеру позвонила Ленка:
        - Такая параша, мне нечем размазаться по счету. Ты не могла бы подвезти долларов триста, чтоб мне размазаться здесь? Не можешь? О-о-о! Ну попроси какого-нибудь панка-сыроеда! Отправь ко мне! Пожалуста-пожалуста-пжалуста… Спасибо, душечка, ты настоящий друг… Подъезжай… «Маракеш» на Павелецкой.
        Ленка активно проедала штуку, которую ей отстегнула Фея от первого гонорара.
        Фея поплелась на встречу пешком. Темнело. Была видна только одна звезда, но рядом близоруко грезились другие. Еще не поздно зацепить их рассвет блуждающим обреченным взглядом. Ребристые фасады старинных домов, окутанные карнизами и редкой лепниной, вдоль всего пути маскировались за причудливыми зелеными изгородями. Словно прятались от досужего взгляда или боялись напомнить о том, от чего стало бы неудержимо горько, как при внимательном взгляде на падающую от тяжести времени секундную стрелку - о прошлом.
        Вышла в Ножовый переулок, практически всю правую сторону которого закрывала глухая стена четырехэтажного дома. В конце ее, на импровизированном балкончике без перил столпились скульптурные фигуры ростом с крупного взрослого гнома. Пятеро худеньких, изможденных солдат. Из-за спин торчат короткие штыки. Снизу надпись:
«Памяти павших будьте достойны».
        Как быть, если все ощущения утрачены? Если не чувствуешь себя наравне с окружающим миром? Хуже? Лучше? Иначе?
        Opus: «Live Is Live»
        Ленка представила Фею многочисленной разношерстной компании, рассевшейся за столом и качающейся в сигаретном дыму:
        - Всем любить и бояццо… Лучшая из лучших. Красивейшая из красивых…
        Ленке было хорошо. Лишь спустя час Фее удалось оттащить подругу в туалет. Ленка уселась на унитаз и заморгала довольными пьяными глазами.
        - Ты понимаешь, я поверила, что я мертвая. - Фея коротко рассказала о встрече с Викентием, проблемах с компом. - В последние дни я многому поверила.
        - Круто тебя зомбировали. Yeah! Тайная секта скопцов, не иначе… Я-то хоть живая?
        - Живая, живая. Только разговариваю я не с реальной тобой, а проекцией тебя в моем загробном мире.
        - Круто вааще! Дайте две.
        - Ты еще бог знает сколько лет будешь топтать Землю-матушку, - не слушая ее, продолжала Фея, - а я очень скоро исчезну. Вообще - исчезну, доходит? Меня и так нет, а скоро эти остатки меня, - двумя руками похлопала себя по бедрам, - перестанут думать и чувствовать так, как я.
        - Одурманили твою бестолковую репу. Не верю! - Ленка успокаивала Станиславским, потом попыталась направить подругу на рациональный путь. - Докажи! Как вещал нам товарищ Титов, мертвяки очень способные. Сахаре - воду. Приднестровью и Крыму - независимость. Укуси себя за локоть. Сделай Обаму светленьким.
        - Дура ты! И эгоистка.
        - Ну вот - ни себе ни людям… Если магией потусторонней владеешь, соверши доброе дело. Дай косарь, тогда я и Дарвину, и Марксу поверю…
        Фея не глядя выхватила из сумки пригоршню долларов, скомкала, бросила на пол и вышла из туалета. Ожидающие снаружи девушки сунулись было в открывшуюся дверь, но, увидев Ленку со спущенными до колен трусами, стушевались.
        - Гражданки, по очереди! Достаем денежки, хорошенько мнем в ручках, бросаем на пол… - донесся до убегающей Феи голос бывшей подруги.
        Алиса: «Театр теней»
        Она остановилась в гостинице «Союз».
        Раскрашенная стерва за регистрационной стойкой ни в какую не хотела брать доллары. Потом зашептала:
        - Ладно, возьму по тридцать…
        - Одолженьице, блин! - громко фыркнула Фея и перешла на «ты»: - Спасибо тебе, красна девица. Ну что ж, с тебя лучшие хоромы, с меня - сотенная сверх тарифа.
        Стоя на огромном балконе, можно было наблюдать всю Москву. Тем легче верилось в ее виртуальность.
        Фея покурила, выпила шампанское из бара («За бессмертие, радость моя»), побродила по огромному номеру и снова заглянула в бар.
        После двухсот водки она решила, что все не так уж плохо:

«Я дышу, чувствую, пьянею… Я еще - о-го-го! Я еще всем…»
        Последняя мысль: «Пауза дается тебе только раз, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно, когда будешь загорать в аду…»
        Не раздеваясь, нырнула в огромную двуспальную кровать.
        Конечно же, приснился Викентий Сергеевич с грозным предупреждением: «Я сворачиваюсь, сворачиваюсь вокруг тебя». Фея плюнула точно между двумя половинками его разорванного на животе тела и заставила себя (она умела планировать свои сны) отправиться в Диснейленд, кататься на «русских горках». Эта часть сна не запомнилась. Кроме того, что дух захватывало и повсюду хмурилось небо.
        Наутро не хотелось есть. Телевизор, так же как прежде комп, превратился в черный квадрат.
        Спустилась в холл. Окружающее виделось предельно резким, словно происходящее не только не сон (и уж тем более не загробное тление), а сверхреальная картинка - воздух, люди, запахи, мебель. Сверхнастоящие, стремящиеся наполнить жизнь смыслом.
        Фея подошла к журнальному столику. Журналы на столе были похожи один на другой - стерильно белые обложки, стерильно чистые страницы… Вышла на улицу - вывеска на гостинице была, но надпись на ней отсутствовала. Та же история с объявлениями на столбах, растяжками на Университетском проспекте, дорожными знаками…
        Фея вернулась в номер и решила пореже выходить из него.
        Она долго-долго лежала в ванне, разглядывая свое тело. Стройное? Непорочное? Молодое? Ненужное.
        Потом долго-долго причесывала длинные светлые волосы. Отражение в зеркале точно фиксировало ее одиночество - человеческую трагедию, не разделенную с близким человеком.
        На вторые сутки ей перестали подчиняться сны.
        На третьи она попросила на reception’е тетрадь и полностью заминировала ее тремя словами: «Я НЕ СУМАСШЕДШАЯ».
        На четвертые дико захотелось встретиться с Викентием Сергеевичем.
        На пятые - не увидела себя в зеркале.
        Сны Феи
        Isao Tomita: «The Sea Named Solaris»
        Видения апокалипсиса стали обыденными. На привычный мир ее кошмаров накинулись природные катаклизмы. Лил дождь с градом. Градинки величиной с голубиное яйцо стучали по машинам, замершим в бесконечных пробках, мостовой, по стабилизаторам дирижаблей, которые кружились над Москвой. В городе стоял непрекращающийся ритмичный треск. Вслед за градом пошел снег. Крутил в метели города и страны. Заносило дороги, срывало линии электропередачи, лопались трубы, и жилье погружалось в шестидесятиградусный мороз.
        Во сне приходилось накручивать на себя одеяло. В несколько слоев. Чтобы не замерзнуть.
        До дна промерзали реки. На десятиметровых сугробах, на белоснежном снегу лежали мертвые птицы. Дирижабли, примороженные к крышам домов, разноцветными опухолями набухали над городом. Люди, запертые в домах неиссякаемым снегом, сидели в темноте и ждали лета.
        Весна начиналась бешеным половодьем. Размывая фундаменты, смывая дома, по улицам Москвы неслась талая вода. Мебель, машины, людей, барахтающихся вплавь, людей, гордо стоящих на катерах, уносило куда-то вниз в разные стороны с семи холмов.
        Складываясь как карточные дома, рушились небоскребы. Не хватало людей, чтобы спасать людей. Всех уничтожала стихия. Меж устоявших зданий, вдоль размываемых проспектов протискивались дирижабли, опускаясь вниз, чтобы помочь тонущим. Они задевали стеклянные фронтоны домов. В бурлящую по улицам воду брызгало стекло, играя разноцветными бликами, переливаясь на солнце, которое периодически выглядывало из-за туч, чтобы засвидетельствовать наступающий конец света.
        Но вот потоки на улицах Москвы захлебнулись, переполнились сами собой. Воде стало некуда течь. Город превратился в одно огромное озеро. В нем отражались звезды и праздничные огоньки дирижаблей, как призраки, реющих в бесприютности неба. По дну бесконечной взлетной полосой тянулось светодиодное уличное освещение, которое не потускнело, пережив и дождь, и град, и снег. Стеклянные башни уцелевших небоскребов преломлялись в воде. Прыгающие по волнам отблески лунного света перемигивались с луной.
        Лунная дорожка менялась солнечной. При дневном свете глаз легко хватался за оставшиеся приметы цивилизации: небоскребы, семь сталинских высоток, три «чертовых колеса», трубы заводов, электростанций и - дирижабли, плавающие в ясном небе низко-низко над водой…
        Разноцветные катера мечутся между остатками суши. Самые смелые из выживших ныряют вниз, чтобы выудить из прошлой жизни то, что может пригодиться в нынешней.
        Экскурсионные дирижабли бесплатно катают публику, которая осваивает твердыни, откуда вновь должна расти цивилизация. Кажется, город и жизнь ничто не сломит. Но ноги от страха поджимались к груди, а сердце привычно ждало очередной кровавой развязки. До рассвета бездна времени, чтобы убить жизнь на Земле.
        Солнце печет все безжалостнее, душу морозит могильный холод - и нос из-под одеяла не высунешь. И островки домов начинают заселять не только люди. Жара. Вокруг роятся мухи. Косяками плавают крысы в надежде проникнуть в здания и высушить серые тела. Жара.
        Откуда-то появляются стаи птиц, бьющихся в окна верхних этажей, перед смертью оставляя красные кровавые росписи с прилипшими к ним перьями. Люди начинают болеть, нырять вниз в привычный, но безвоздушный уют городских улиц и не подниматься наверх. Жара.
        Давно уже стало традицией оттаскивать на катерах всплывающие трупы. Подальше на север. Но каждый день появляются новые. Непонятно - то ли размыло безбрежные московские кладбища, то ли вернулись с севера не привеченные мертвецы. Требовать от живых дань.
        Надежда, ранее объединившая всех тесным неприступным кольцом, уже разбивается на части - кому-то больше, кому-то меньше. Чтобы легче было терять человеческое лицо и как крысам подбираться к чужому жилью, вспарывать его оболочку острыми безжалостными зубами и есть, есть, потом плыть дальше, разоряя человеческие гнезда.
        Остается замереть в ожидании, что вот-вот дверь в гостиничный номер заскрипит, и по полу застучат легкие крысиные ножки. Но ни в коем случае не вылезать из-под одеяла - можно увидеть, как длинное серое тело зигзагами приближается к кровати или что там - дальше, в проеме двери, в темноте - чей-то бесформенный контур, высокая фигура. Она может расползтись и накрыть всю спальню тенью, темной, как сама ночь. И не дай бог, если в спальню проникнет свет. Тогда не избежать безумия. Откроется лицо: змееподобное, пронизанное свирепой злостью, кожа, покрытая зеленой трупной слизью. Только бы не увидеть глаза - еще целый час до рассвета…
        Словно не выдержав веса стихий, в воду падают дирижабли, цвет которых, выгорев на солнце, стал неопределенно одинаковым. В сумерках в разных частях города они горят на воде, напоминая о несостоявшемся погребении мертвых.
        Люди ждут, когда вода окончательно размоет фундаменты обжитых домов - они рухнут, и останется одно безбрежное море, как когда-то на заре жизни; ждут, когда наступят холода и вода вместе с остатками цивилизации промерзнет до дна. Останется лед: и в кратерах, и в разломах земной коры, и на вершинах приблизившейся к нам Джомолунгмы. Потом все это занесет глубокими сугробами. Ждут смерти, задержавшейся в пути из-за того, что Фее периодически нужно просыпаться, находить себе еду и убивать время.
        На третью ночь она осталась одна в небоскребе, пока еще не рухнувшем в воду. Ей уже не страшно. Только по-прежнему остро колет вопросами, большей частью не связанными с кошмарами.
        За что? За что ей досталась такая серая жизнь? За что такая серая смерть? Какая - такая? Такая, как все…
«Подумаю об этом завтра - впереди еще целая ночь, бесконечная, как сама жизнь», - решила Фея, готовясь к очередному кошмару.
        До встречи с Саней Кораблевым оставалось десять дней.
        Часть II
        Фея и чистилище
        Даже для таких, как мы, боль есть боль. Возможно, мы и умираем трудно, возможно, нас не так просто прикончить раз и навсегда, но мы все же умираем. Если нас еще любят и помнят, нечто, очень похожее на нас, занимает наше место, и вся чертова канитель начинается сызнова. А если нас позабыли, с нами покончено.
        Нил Гейман
        Возможно, настоящие причины всего, что с нами происходит, не имеют никакого отношения к событиям, которые мы воспринимаем как свою реальную жизнь. Но есть и человеческий масштаб ситуаций, в котором и надлежит действовать.
        Ольга Славникова
        Muse: «Hysteria»
        Глава 1
        История жизни = история смерти = X. Только не говорите о любви, OK?
        Михаил Круг: «Идет этап»
        Человека, которому предстояло стать проводником Сани в мир мертвых, звали Кратер. Исходом встречи Сани и Кратера в любом случае должно было стать определенное количество бездыханных тел.
        Кратер давно доказал свое прозвище. Оно прилипло с детства, хотя он мог называться и Леха Борзый, и Леха Геморрой. Связываться с ним боялись - чувствовали великую силу пофигизма, разгильдяйства и других сомнительных достоинств с явным уголовным душком.
        Внешностью и сменой настроений Кратер напоминал паноптикум маленьких коренастых мужичков, которые пьют пиво на детских площадках и всегда смотрят осоловелым, но при этом бесконечно мудрым взглядом: трехдневная щетина, потрепанный вид, неизбывная грусть в глазах. Если не проверять их словом и делом, все они походили на философов, попавших в банальную, но беспощадную ловушку судьбы.
        Для усиления эффекта воздействия на Клиентов и Заказчиков Кратер надевал форму московских коммунальных служб. Нет-нет, не ту - из «Ночного дозора», а настоящую - яркая курточка (переливы желтого и оранжевого) и такие же треники с лампасами.
        Кратер очень любил людей. Очень. Люди вообще были его давней слабостью и страстью. Он любил изучать, слушать, спорить, возмущать, эпатировать. Увы, в основном приходилось их убивать. Он делал это вполне сносно, милосердно и не без удовольствия.
        Он не стал профессионалом, брался далеко не за каждую работу, да и не всякий к нему обращался: сложный характер всегда мешает нормальным товарно-денежным отношениям.
        Вместе с тем Кратер безусловно заслужил уважаемое положение - о его резкости, прямолинейности и даже честности складывались легенды. Он никогда не говорил попусту. Если брался за табурет, то всегда разбивал (чаще о чужую голову), если хватался за нож, почти всегда получался труп.
        Он начисто презирал силу физическую, отдавая дань силам духовным. Такие фамилии, как Валуев, Кличко, Тайсон, давно стали для него ругательствами. Не мышечной массой, не феноменальной реакцией побеждал Кратер, а бесстрашием.
        Ни один уважающий себя качок, наблюдая свысока это хилое существо в трениках, не опустился бы до предположения, что несколько ударов могут кардинально изменить расстановку сил, и Кратер будет уверенно диктовать условия либо просто добьет жертву (см. соответствующий пункт Договора с Заказчиком).
        Он сражался неистово. В свои тридцать пять лет Кратер не помнил ни одного поражения (при его характере приходилось сталкиваться с силами превосходящими, но такие побоища в расчет не брались).
        Завоевав положение, он остепенился, стал выдержаннее, терпимее. Когда не требовалось работать, вел себя тихо, особняком - и в московском криминальном мире, и в мире вообще. Он придирчиво выбирал каждый заказ, разборчиво оценивал Заказчиков, часто заламывал непомерную цену, был дотошен и капризен. Но критиковать побаивались - помнили о невыносимом характере.
        Кратер брал заказы редко. Как следствие - денег не хватало, приходилось подрабатывать гардеробщиком в клубе «Самолет».
        Семья не создалась. Его страстью стали старые, редкие книги. Страстью неистовой - книги с изъянами, опечатками. Простые смертные не обращают внимания на такие пустяки.
        Кино - Земфира - Би-2: «Кукушка»
        Поборов желание выброситься с балкона гостиничного номера, Фея вернулась к Викентию Сергеевичу. Очаково захлебывалось во мгле. Ее ждали гулкая жуть полуосвещенного подъезда, погруженные во тьму комнаты и сам хозяин, продолжавший что-то строчить в темноте. Все предшествующее знание, опыт обратились тленом по сравнению с откровениями, поведанными им той ночью:
        - Рано или поздно человек проходит последний порог страха. За ним уже не придется бояться. Это или совершенство, или ущербность, иногда даруемая после смерти. Вместе со страхом человек лишается и вкуса к жизни.
        Фея Егоровна, твой дом взорвали. Ты погибла вместе со своей семьей. Давно. Можешь гордиться: ты - абсолютный рекордсмен по времени пребывания в иллюзорном мире мертвых. Единицам удается протянуть… э-э-э… месяц-два. Мироздание очень гуманно готовит тебя к факту собственной смерти…
        Как ни старалась Фея, связки слов так и остались у нее на хребте:
        - Большинство умерших, как бабочки, выпорхнут сюда и быстро тают, увязая в тине собственных страстей. Старики, дети, наркоманы, самоубийцы-однодневки. Даже здесь они остаются недееспособными призраками. Их иллюзии - дым.
        Все точно так же, как при жизни. Немногие, почувствовав правила игры, готовы устоять в этом мире, способны диктовать свои условия, плести вокруг себя паутину миражей и цепляться за них. Немногие из немногих надолго остаются целой мыслящей единицей.
        Чаще иллюзия сильнее человека. Она может дать ему все для того, чтобы сломить сопротивление памяти и идентификацию души с чем-то сугубо индивидуальным - мыслями, переживаниями, болью…
        Иногда Фея стряхивала гипноз звучащей речи и пыталась говорить так, словно жизнь продолжалась:
        - Что-то я не понимаю, дядя Викентий: если я самостоятельно порешу себя, нажрусь таблеток - у меня получится пожить еще чуток?
        - Спасут тебя. Инерция жизни. Тонны твоей индивидуальной энергии, которая не может сразу исчезнуть, корректируют естественные законы.
        - А если я снова таблеток похаваю?
        - Вновь спасут. Но каждый раз сложнее выстраивать образ своего мира, своих воспоминаний. Конструкция вокруг тебя усохнет до размера спальни или больничной палаты. Тебя будут пожирать разочарования, страх, сомнения о чем-то, чего ты уже не сможешь осознать. Наконец, ты останешься просто сгустком этих чувств - без имени, без мыслей, без судьбы…
        - А если я сейчас пойду куплю билеты в Непал? Запрусь от этого бреда в каком-нибудь тибетском монастыре? Это тоже мое воображение? Как я могу вообразить Гималаи? Я и на Кавказе-то не бывала…
        - Я же объяснял. Это такой же материальный мир.
        - Параллельный?
        - Пусть будет параллельный - засыхающая мыльная пена на мире живых.
        - То есть мы призраки? «Другие»? Как Брюс Уиллис в «Шестом чувстве»? Охладевшие шастаем по свету?
        - Фея Егоровна, я уже сто раз объяснял - не призраки, не тени, не зомби. Тебя ни на полграмма не осталось в мире живых. Ты не можешь вернуться туда. У нас своя Вселенная. В ней, - Викентий Сергеевич развел руками, - происходит процесс твоего умирания.
        - Родителей я могу увидеть? - Она вспотела, лицо болезненно искривилось, захотелось упасть в обморок или забиться в истерике.
        Он пожал плечами:
        - Конструкции твоего воображения уникальны. Ты можешь управлять ими, но они будут сопротивляться твоим активным действиям. Мир будет стягиваться вокруг тебя, мельчать. Очень скоро для тебя не останется ни родителей, ни подруг, ни Гималаев, ни брянских лесов. Даже МКАД будет недосягаема.
        Фея попыталась улыбнуться:
        - Я уже поняла, что постепенно исчезаю. Вы тоже?
        - Увы. Сначала мир привычен-подробен. Он постепенно теряет вес. Исчезают ненужные детали. Осталось только то, что определяет усыхание моего «я», - эта комната, эта тетрадь, эта борьба против необратимости, против смерти…
        - Смерть и борьба - дьявольские фетиши мужчин. Зачем эти погребальные игры?
        - Управлять изменениями реальности необходимо. Возможности усопших стремительно растут - мусор всего происходящего здесь просачивается в мир живых. Тот набухает фантазиями покойников, которые оборачиваются всеобщим брожением умов, кризисами, дьявольски серьезным или несерьезным отношением к жизни и грустью о несвершенном. Чем угодно - вплоть до надписей на стенах, залежей окурков на шпалах и молчаливых воплях «все неправда» на лицах…
        - Почему это происходит?
        Мрак за окном начал смягчаться предрассветными сумерками.
        - Молодежь активная пошла. Все к жизни как к сиське - после смерти очень грешат желанием жить. Барахтаются среди иллюзий, обуреваемые страстями и страстишками. Возносятся на пьедестал или наводят сексуальный, наркотический угар. Поизобретательнее - матрицу какую-нибудь сконструируют или семь кругов ада…
        Фея перебила:
        - Так чего, все эти выдумщики - здесь? Мы с ними одну зону топчем?
        - Здесь. Но чем изощреннее иллюзия, тем сложнее она досягаема. Если к Титову, с его безобидными музыкальными магазинами, вы спокойно попали через обыкновенный московский подъезд, то талантливый фантазер, навоображавший драконов, ведьм или какую-нибудь нацистскую империю зла, находится где-то на периферии. Скорее всего, в его прежней квартире путь только начинается…
        - А Ленка? Моя иллюзия? - Фея с надеждой уцепилась за теплокровное имя своей подруги.
        - Возможно. К своему сюжету ты могла приспособить подходящую иллюзию, - грустно согласился Викентий, - чтобы на нее переложить часть вины за свою работу.
        - Для чего эта работа? Зачем кого-то искать? - словно анкетируя, равнодушно продолжала Фея.
        - Люди, воспользовавшиеся непрочностью этого мира, сумевшие сделать свою энергию устойчивой к его влиянию, образуют вокруг себя метастазы нового жизненного пространства, раковую опухоль, к которой тянутся и живые, и мертвые. Архипелаги новых пространств устроены хаотично, бессистемно, но чутко подчиняются воле умерших людей, их образовавших. Они расширяются, отовсюду черпают энергию, грозят сформировать новую реальность, способную заменить и этот, и любой другой мир.
        Фея усмехнулась:
        - А вы типа борец?
        Викентий Сергеевич кивнул плешивой головой:
        - Практически единственный. Вот уже несколько лет со дня моей смерти вербую добровольцев, обучаю. Но они, увы, недолговечны…
        Воздух вокруг теплел, наполнялся красками. Лицо Викентия Сергеевича оставалось сумеречно-безжизненным. Фея встала с табуретки, пыль радостно взметнулась с пола:
        - Я так и не въехала - нa-фи-гa?
        - Ответственность перед живыми. У меня там, - как о чем-то беспредельно далеком сказал Викентий, - сын. Я старался быть счастливым. Я любил жизнь. По-прежнему люблю.
        Удивительно было слышать такие слова от столь уродливого субъекта.
        - И чего? Вы можете что-нибудь изменить, обрабатывая непокорных жмуров? Потрошить их, как Титова?
        - Методы не от меня зависят. Я просто зажигаю искру. Есть помощники. Те, кто поверил. Часто бестолковые. Я вообще из этой комнаты выйти не могу - за порогом тьма.
        - Вот как? Крепко же оккупировал вас здешний мир. Не хочет, чтобы вы правили его несмелой рукой.
        Викентий Сергеевич не ответил. Уткнулся в свою тетрадку и сухо спросил:
        - Ты готова помогать мне? Ты уникальна. Одиннадцать лет. Даже больше. Столп. Стержень. Ты спасешь этот мир.
        - Или переверну его на уши.
        - Или…
        U2: «One»
        В этот раз вышли на него по его же инициативе. Соскучившись по настоящей работе, Кратер попросил подыскать Заказ старого знакомого - пожилого мужика, завязавшего с темным прошлым и теперь вместо прежних разборок развлекавшегося квазаром с молоденькими ссыкушками.
        Оказия подоспела удивительно быстро - видать, не все еще в Москве упаковано «по закону». Клиент показался любопытным. Как говаривал Шрек: «Тролли, как луковицы, имеют много слоев». Проблема, о которой пел Заказчик, явно имела тройное дно.
        Навскидку все просто - очередной бабник-аферист попал на бабки, которые одолжил из общака.
        Но:

1) деньги взял на хорошее медоборудование;

2) отдавать не то чтобы отказывается, а элементарно тупит и посылает всех на небо за звездочкой;

3) личность не очень заметная, но с заметным прошлым - бывший эсвээровец и вроде как крутой (предыдущего курьера, прибывшего с «черной меткой», очень аккуратно порезал - подшить оказалось непросто);

4) не скрывается… будто просит пули.
        - Живет в пентхаусе на мои деньги, - жаловался по телефону Заказчик. - Невменяем. Обещает мочить каждого, кто потревожит его покой, поэтому…
        Что «поэтому» - Кратер и сам знал. Он обламывал таких ребят, перед которыми этот
«Рэмбо» навсегда останется сопливым щенком.
        Evanescence: «My immortal»
        Свет нового дня развеивал тоску прозвучавших теорий. Пробоины множились на темных боках инфернальных фраз. Фея поинтересовалась:
        - Откуда вы узнали всю эту шизоидную тягомотину?
        - У меня тоже был учитель.
        - Почему вы считаете, что загробный мир вторичен? И мы должны спасать славненький мир живых?
        - Потому что здесь из нереализованных возможностей и желаний рождается хаос, который может пожрать всех и вся. Необходимо убеждать устойчивых мира сего, чтобы они прекратили цепляться за иллюзорное существование, чтобы они поняли - жизнь прошла, душе пора стать самоценной и обрести покой.
        Пока солнце выползало к зениту, Фея задала еще кучу вопросов:
        - Как я продержалась так долго?
        - Феномен. Ты словно закодирована от исчезновения. Может, потому, что ты не научилась желать…

«Не феномен, а урод. Я не научилась жить…»
        - Может, тебе нечего менять или ты обречена на то, что с тобой ничего никогда не произойдет…
        - Дудки! Меня неделю конкретно глючит. Уже не вижу своего отражения…
        Викентий Сергеевич испуганно захлопал глазами:
        - Не может быть!
        - Может-может.
        - Попробуй что-нибудь сделать!
        - Что? Зарядку по утрам? Холодные обливания?
        - Почему нет? Неплохие рецепты для обретения устойчивости. Пиши, выращивай цветы, собирай журналы «GEO» и «Вокруг света». Только ни в коем случае не влюбляйся! Влюбленный человек обречен. Он легко разменивает жизнь, плоть и кровь на невесомое чувство.
        Фея фыркнула. Какая любовь у надгробных камней? Никому она не нужна. Никто ей не нужен. Как можно более безразлично спросила:
        - Как это здесь происходит?
        Викентий Сергеевич понял, что она имеет в виду финальные аккорды смерти.
        - Люди перемалывают, переваривают сами себя. Политики и люди шоу-бизнеса сгорают как спички. Бодренько, с энтузиазмом. Писатели и музыканты истлевают чуть медленнее. Самые долговечные - ученые и учителя. Эйнштейна хватило на несколько лет. Есть легенда о Канте - вроде как продержался ровно две тысячи восемьсот ночей. Джон Леннон плодотворно окучивал свои иллюзии. Кобейну, наоборот, и стреляться не надо было. Или Высоцкий - он растворился еще до похорон. Тело еще лежало на столе в морге, а единой, неделимой души уже не существовало.
        - А Цой?
        Мгновение назад она и предположить не могла, что задаст этот вопрос (да и не увлекалась никогда пением кочегара), но теперь, когда повисла пауза, почувствовала - если сейчас моргнет, брызнут слезы.
        Викентий Сергеевич неопределенно дернул плечами - «не хочу говорить, даже мне непонятно, что творится с его душой». Заговорил о другом:
        - Большинство фильмов, песен и книг - об этом. Почти во всем есть предчувствие нашего мира.
        Фея моргнула. Дрожавшие в уголках глаз слезы повисли на ресницах:
        - Вы видели своего сына после смерти?
        Впалые щеки Викентия Сергеевича еще больше потемнели. Он весь наморщился, сократился в размерах.
        - Все очень просто. Ребенок - моя главная страсть, главная иллюзия. Она быстро затмила суетливые переживания, оставшиеся от меня… - Викентий Сергеевич, словно размечтавшись, закрыл глаза. - Еще несколько дней - и вместо малоприятного мужика, которого ты видишь перед собой, Фея Егоровна, останутся только любовь и немного сожаления о том, что я не успел сделать.
        Олег Медведев: «Спящий на холодной земле»
        Раскинув руки, он лежал на футбольном поле в старой Олимпийской деревне. Что еще нужно для счастья - высокое летнее небо, зеленая трава, нагромождения домов по всему горизонту и благодарная тишина, затаившаяся здесь до вечера, когда на стадион выползут местные спортсмены и алики.
        Заказчик появился со стороны спорткомплекса. Пижонский костюм в полосочку, пижонский галстук в горошек, пижонские туфельки… В кармане ключи - «Subaru»?
«Mazda»? Еще нет двадцати пяти, а все туда же - по трупам взбирается по иерархии святых и грешников, богатых и бедных на этой перегруженной планете.
        Кирилл присел на корточки, тенью навис над Кратером, экипированным в один из своих любимых рабочих костюмов (МУП «Стрижи»).
        Кратер приоткрыл глаза - Заказчик загораживал солнце.
        Кратеру потребовалось десять минут, чтобы поставить этого ЧМО на место, выбить интересные условия и вытянуть все, что могло так или иначе относиться к Заказу.
        - …ему нужна баба, мне нужны деньги. Охрана там детская, - закончил Кирилл, кивнув в сторону высившихся на горизонте небоскребов. - Парень торчит дома круглосуточно. Косой рассказывал - два-три ствола точно имеются. За ликвидацию плачу треть суммы. Если сможешь договориться, половина твоя. Кровопролитие - обременительная издержка.
        Кирилл рассматривал железобетонные глаза Кратера, пытаясь разглядеть одобрение. Одобрения не было. Кратер задумчиво пробормотал:
        - Все-таки, почему он ушел из СВР? Почему опустился до блятства?
        - Это важно?
        - Очень. Ты же говорил, он крепкий как скала, - в ответ на покровительственное тыканье Заказчика Кратер столь же легко перешел на «ты». - А выходит, он по жизни только сдавался, как грузины в пятидневной войне.
        - Что из того?
        - Непохож он на заматеревшую шпану. Поэтому, вероятнее всего, непредсказуем, как активисты «Молодой гвардии», и суров, как вступительные аккорды к «Бригаде»…
        - Не понял. Метафора?
        - Сомнения.
        - Ладно… Ваши предложения? - брезгливо спросил Кирилл, переходя на официальный тон.
        - Билеты в партер. Меня интересуют съемки «Comedy Club» и спектакли Квартета «И». Билеты на весь сезон, пожалуйста, - Кратер смущенно кашлянул, - на двоих.
        Он все еще надеялся наладить семейную жизнь.
        Ударили по рукам.
        Алиса: «Черная Метка»
        Если не считать Титова, первой жертвой Феи стала Белка.
        Вооружившись ракетницей, Фея на электричке отправилась в Полушкино, где проводился слет турклуба МГУ.
        Викентий Сергеевич составил список устойчивых мира сего, и Белка заняла в нем далеко не последнюю строчку. Активная, жизнерадостная, крикливая. Такая, хоть тресни, не поверит в собственную смерть.
        - Времени у нас шиш да маненько. Швалью приблудной, которая воображает себя королями дискотек и богемных тусовок, нам заниматься некогда. Они сами талантливо и быстро избавят мир от своей индивидуальности. Начинай сразу с идейных.
        Берег Москвы-реки кишел палатками, горели костры, повсюду стоял гомон, в воздухе носились рваные куски песен - время ужина.

«Почему они поют наши песни? Цой, Науменко. Неужели у них не появилось ничего своего?»
        Белку знали все. Молодежь тыкала грязными пальцами в разные стороны - она только что была здесь, она только что убежала туда, и обязательная улыбка, когда произносят ее кличку.
        Фея плутала по палаточному лагерю, отвлекая очевидцев передвижений Белки от жизнерадостного трепа с такими же чумазыми собратьями.
        Цель обнаружилась на вершине карьера. Маленькая, худая, жилистая девушка с острым загорелым лицом обучала подростков премудростям переправы через водные преграды. Те радостно кидались ползать по веревке.
        Фея издалека наблюдала за тренировкой.

«Непросто мне будет. Факт. Чувствую, эта мадам крепко корни бросила. Разбила себе голову где-нибудь на Тянь-Шане. Теперь долго будет воображать себя первой туристкой Средиземья… Может, сразу из ракетницы шарахнуть?»
        Юные скалолазы доброжелательно зыркали на незнакомку. Фея отвечала кокетливыми улыбками.
        Так ничего и не придумав, Фея подошла к группе и попросила Белку прогуляться с ней
«по набережной». Белка удивленно улыбнулась, ответила: «Конечно», велела своим подопечным: «Продолжайте».
        Они пошли по тропинке вдоль реки.
        - Завтра уходим в Кордильеры, - Фея брякнула первое, что пришло в голову, - искать капитана Гранта и двух его матросов. Строго по тридцать седьмой параллели.
        - В прошлый раз его нашли где-то у берегов Австралии, - чуть подумав, сообщила Белка.
        - И туда тоже зайдем. - Фея порылась в рюкзачке. - Вот билеты. Один до Сантьяго с пересадкой в Париже и Буэнос-Айресе. Другой - прямой до Мельбурна. Команда потрясающая - археологи, геологи, зоологи, океанологи, вулканологи. Забыла, - вновь сунула руки в рюкзачок, - вот ваш загранпаспорт. Там все необходимые визы. Даже японскую на всякий случай проставили, вдруг придется возвращаться через Токио.

«Как эти визы выглядят, леший знает. Дядя Викентий учил - наш непрочный мир не материализовывает слов, а вдохновляется твоим воображением. Он послушно играет твой сюжет. Ты - неловкий, косноязычный сценарист. Он - гибрид Спилберга, Лукаса и Тарантино».
        Ошарашенно хлопая глазами, Белка теребила билеты, листала паспорт.
        - Вас что-то не устраивает? Вы же только об этом и мечтали? - рискнула предположить Фея.
        - Я мечтала? - В глазах Белки чертиками плясали все ее мысли о путешествиях-странствиях-приключениях.
        - Мечтали, - убежденно парировала Фея. - У вас всего несколько идолов - билет, рюкзак, славные ребята-гитаристы и еще, пожалуй, карабин, пенка и котелок.
        - Отнюдь нет, - очень неубедительно проговорила Белка.
        Жонглируя старомодными словечками, она принялась долго и нудно рассказывать, как необходимо развивать туризм («Раньше у нас было сто сорок девять профильных школ, осталось всего двадцать четыре»), организовывать военно-исторические кружки:
        - Это так важно для юношества… это захватывает… противовес всем нынешним суррогатам… воспитывает самостоятельность, ответственность за решения…
        Вспыхивая глазами, стала рассказывать о грядущем путешествии на Памир. Восторженно захлебывалась:
        - Представляете, когда все организовывалось, хотела набрать группу человек десять. Сейчас ко мне очередь желающих!

«То ли еще будет, детка, с твоей жаждой изменять мир. Уже такая трещина по Земле пролегла, никакими прусиками[Прусик (узел Прусика) - схватывающий узел, завязывается репшнуром диаметром 6-7 мм вокруг 9 -14 мм основной верёвки. По мере подъёма или спуска передвигается рукой. В случае срыва прусик затягивается на страховочной верёвке и предохраняет от падения.] не залатаешь…» - думала Фея.
        - …только так можно найти и по-настоящему увидеть, что собой представляет этот мир. Увидеть красоту! - продолжала Белка.

«Это уже вызов, крошка».
        Вслух Фея сказала:
        - Красоту можно увидеть во всем. И разочарование, и любовь, и смерть. В разной последовательности.
        Белка испуганно посмотрела на свою спутницу. Фея ободряюще засмеялась:
        - Вы еще не поняли - мир принадлежит вам. Уже завтра вы сможете получить все что хотите. И красоту, и любовь.

«И смерть».
        - Смотрите. - Фея показала рукой на реку.
        Река как река - уныло и беспорядочно плескались серые весенние волны. Вдруг прямо перед девушками образовалась полоска воды шириною два метра - обозначившаяся поверхность оказалась по-озерному гладкой. Прошла секунда, и эта полоска превратилась в ледовый мост или понтон, замерзший поперек Москвы-реки. Лед прозрачный, толщиной несколько сантиметров. Он ни к чему не крепился, но прочно лежал в воде. На него закатывались слабенькие волны.
        Фея сбросила свои красные кроссовки, с ужасом обнаружила дырку на носке. До того, как Саня подарит ей новые, оставались ровно сутки.
        Не раздумывая, голыми ногами ступила на лед. Лед был скользкий, обжигающе холодный. Повернулась к Белке:
        - Все еще не верите, что ваша жизнь может быть содержательнее, чем эта туристическая повседневность?

«Содержательность - хороший крючок для любого, разводной ключ для абитуриента, студента, гастарбайтера и начинающего наркомана».
        - Иди за мной.
        Лед прогибался, качался под ногами, перекатывающиеся волны согревали холодеющие ступни. Когда дошли до середины, на скользкой холодной поверхности возник внушительный слой теплого песка. Песок получился мелким, легким, морским. По краям ледовой дорожки его слизывали волны. Вокруг порхали гигантские бабочки.
        Внезапно полоска льда оторвалась от берега и медленно поплыла прочь от палаточного городка. Балансируя, Фея развернулась лицом к Белке. Нежно взяла обе ее руки:
        - Ты бы могла сделать так, чтобы волны расступились. Ты бы могла увидеть всю красоту этого мира. Ты бы могла сама ее конструировать.
        Ледовый понтон остановился в камышах. По теплому песку они сошли на берег и обнаружили там свою обувь (дырка на носке, конечно же, не испарилась). Белка потрясенно молчала.

«Теперь, когда она захочет менять правила, ее не остановить. Такого наворошит - нарочно не придумаешь: царство иллюзий в царстве иллюзий».
        - Вот телефон моего старшего брата - ходячее хранилище знаний. Жак Паганель в кубе. Он первый пилот самолета, на котором вы завтра полетите. Вы когда-нибудь видели небо из кабины пилотов? Организуем. Завтра в 11.00. Домодедово. Найди себя, и будь что будет!
        Белка хлопала глазами ей в спину. Можно не сомневаться - перспектива обворожила. Эта черноглазая авантюристка уже сейчас начнет ломать свою действительность. И не остановится на малом - уже к вечеру станет королевой пампасов, Индигирки или Килиманджаро и никогда больше не выйдет из своей палатки. Иллюзии лучше жизни и смерти.
        Чайф: «С войны»
        Дождь вылизал асфальт до жирного блеска. Кратер не спеша приближался к «Воробьевым горам». Как всегда перед операцией, в памяти всплывали картинки прошлого. Беспокоило самое неприятное - выпускной вечер тысячу лет назад. В окружении нескольких очень нетрезвых поклонников звезда их класса Юля Вирцева танцевала в фонтанах на Поклонной горе. Юля всегда предпочитала рослых стройных кавалеров. Леха был сутулым, низеньким и неуверенным тихоней. Рассвет, крики одноклассников, череда неудач позади, неизвестность рука об руку с разваливающейся страной.
        В восьмом классе он убедил себя, что Юля очень подходит ему, а он ей, - она была единственной знакомой девушкой, которую он мог без труда взять на руки и протащить несколько километров. Такой сюжет он воображал, планируя их непредотвратимое сближение («Наша судьба», - думал об этом Леха). Ни разу между ними не произошло ничего, даже отдаленно напоминающего его фантазии.
        Какой-то козел кокнул бутылку пива. Осколки лежали на дне фонтана среди извергающихся столбов пенистой воды. Юлька до мяса разодрала обе ступни. Мокрая, как рыба, она лежала на руках вытащивших ее пацанов. Лицо исполосовано ручейками туши. Кровь заливает мрамор. До того момента Леха не мог представить, что из человека может вылиться столько крови и слез. Как хорошо бы и поныне оставаться в этом блаженном неведении.
        Вокруг, истерично крича друг на друга, паниковали пьяные одноклассники. Сквозь ошметки мяса, утыканные бутылочным стеклом, размеренно пульсировала кровь. Леха знал, что делать. Он присел на колени у бордюра фонтана, вытащил осколки, перевязал ноги своей рубашкой.
        В ближайший травмпункт Юльку провожали всем классом. Всю дорогу статный красавец Никита легко нес ее на руках. Она нежно обнимала его за шею и прижималась к щеке заплаканным лицом. Леха кутал свое щуплое тело в чью-то мокрую шаль, издалека созерцая картинку своей фантазии, свершившейся не с ним. Рядом с Юлькой всегда будет гордо вышагивать конкурент. Ее предпочтения не омрачатся знанием о том, что Леха готов отдать за нее жизнь. В отличие от всех других. Что такое Лехина жизнь? Жизнь - всегда борьба, утраченные иллюзии, кровь и несправедливость.
        Почти столь же часто память пучило бытовой зарисовкой. Этот случай произошел в подъезде его дома. Лехин сосед, хачик Эльдар, регулярно воровал у другого соседа, Ромы, почту. Рома установил в почтовом ящике капкан - четыре бритвенных лезвия. Кратер встретил Эльдара на месте неудавшегося преступления. Подушечки пальцев покрывали ровные порезы - слепо тыкаясь в нутро ящика, Эльдар не сразу почувствовал боль.
        Хачик стоял и нянчил свою руку. На лице - высшая степень недоумения. Он никуда не хотел уходить, пока не постигнет свершившегося. Кровь по пальцам текла в ладонь…
        После того как число подобных воспоминаний превысило десяток, Кратер стал коллекционировать свои и чужие страхи.
        King Crimson: «Epitaph»
        Фея возвращалась в Москву.
        В долгом яростном споре с самой собой она победила себя, обрушила на плечи еще одно тяжкое соображение: «Все произошедшее в Полушкино иначе как убийством назвать нельзя».

«Не надейся, что ты дала ей больше, чем у нее есть, - убедила Фея себя. - Эта авантюристка - прекрасна. Целеустремленная, цельная, веселая. А ты - сволочь. Хмурая и злобная. И даже более мертвая, чем уничтоженная тобой девочка. Ага».
        Носки мокрые, в кроссовках хлюпает вода. Подошла к рельсам. Издалека свистела электричка из Можайска. Девушка долго концентрировалась на том, как ей плохо, как она ненавидит. Электричка пролетала мимо. Фея смотрела в замызганные окошки, за которыми не разглядеть мерзких людей.
        Потом бесстрашно шагнула к гремящему составу. Ветер надеялся затянуть ее в воздушный поток, уносящийся вместе с поездом к Москве. Земля под ногами испуганно дрожала. «Ан-на Каре-нина… Ан-на Каре-нина…» - обдавая жаром, гремели колеса.
        Ненависть, прежде всего к себе самой, - единственное надежное лекарство, - заменила ей страх.
        Фея сжала руку в кулак, выбросила вперед и вверх, чтобы достать до зеленого корпуса электрички. Она дотянулась до грохочущего железа, контуры которого туманились из-за скорости. Ей должно было оторвать руку. Вместо этого вагон, в который она неуверенно ткнула кулаком, сильно накренился. Пролетев по инерции несколько метров, он начал опрокидываться на противоположную сторону железнодорожного полотна. Завизжали тормоза. Шум, грохот, лязг.
        Сильнее всего пострадала часть состава, следующая за перевернувшимся вагоном. Голосили женщины, орали дети. На насыпь вываливались окровавленные люди, бежали куда-то спасать раненых.

«Самое сложное - менять судьбы других людей», - говорил дядя Викентий.

«Я легко научилась этому. Не просто менять - останавливать пульсирующие инерцией судьбы. С полпинка. На скаку! И нет мне равных ни по ярости, ни по безысходности. Пусть моя состоявшаяся смерть станет всему оправданием».
        Покореженные вагоны развернуло поперек рельс. Осколки битых окон, слезы, груды разорванного, как бумага, металла. Нет ничего страшней. Нет ничего прекрасней.

«В мире реальном твое зверство отзовется какой-нибудь катастрофой. Мертвых и работы тебе точно прибавится, - обреченно думала Фея. - Что ж, я готова к подвигам. Уничтожать покойников - самый отчаянный, самый безжалостный героизм, которому, наверное, нет прощения».
        Фея возвращалась в Москву, чтобы участвовать в операциях по нейтрализации крайне активных фантазеров, разрушающих миры иллюзиями.
        Она возвращалась, чтобы на Пушкинской площади встретить Саню.
        Чтобы влюбиться и окончательно исчезнуть.
        Агата Кристи: «Легион»
        Ощущение страха иррационально. Его не нужно привязывать к логическим объяснениям. Беспокоят не сюжет, не связь событий, а образы, которые промелькнут в темноте спальни. Содержательное описание теряет свойства первозданного ужаса.
        Любимый страх Кратера - лифты. Падающие. Подпрыгивающие. Останавливающиеся. В которых не хватает воздуха и гаснет свет. Самое страшное - будничность. Просто день, просто выход из дома. Лифт опускается, открываются двери - а за ними полумгла огромного бесконечного подвала с земляным полом, бесформенными конструкциями во мгле, на периферии зрения. Потолок, стены, все дневное, прочное, за что можно было бы зацепиться взглядом и начать отсчет нового пространства, - отсутствуют. Здесь не хочется оставаться, но кнопки мертвы. Только ты и темный подвал. Двери не закроются, лифт не уедет. Обреченный человек и тьма еще долго будут вглядываться друг в друга. Пока бессилие и безысходность не возьмут верх, и он не шагнет ей навстречу, понимая - выхода из забвения уже не найти, надеясь очень быстро потерять сознание, когда повстречается с первым монстром из этого незнакомого, ужасного мира. Горящие глаза, кровавая пасть, метания в темноте… Конец.
        Другой страх - ощущение чужого в квартире, на даче, в любом замкнутом личном пространстве. Особенно продуктивен этот страх вечером или ночью, когда человек один дома, все двери заперты, никто не может войти. Он моется под душем, и его настигает не звук, а ощущение шорохов или шагов. Жертва выключает воду, прислушивается, не слышит шагов Чужого, предчувствуя - сейчас в ванной погаснет свет. И рано или поздно ей придется открыть дверь и встретиться с ужасной неизвестностью.
        Тысячи страхов связаны с детьми, со смертью, с сексом…
        Самым привычным страхом для Кратера стало болезненное подозрение, что кто-то мерзкий-злобный наблюдает за ним, знает, даже предчувствует все его мысли, и в этом знании нет ничего снисходительного, прощающего, созидательного. Из-за этого типа ни одна живая душа, способная понять, не узнает о том, каким был Кратер.
        Eurythmics: «A Whiter Shade Of Pale»
        Фея металась по комнате и орала на Викентия Сергеевича, будто он был в этом виноват:
        - Я-то думала - он моя иллюзия! Удивлялась, какого парня выпросила себе у вечности! Оказалось - Саня вообще не подчиняется никаким законам! Пропал, как Сергей Бодров в Кармадонском ущелье! Моя хозяйка говорит: «Ни разу его не видела». Я ей: «Ты чего, старая! Он здесь дневал и ночевал!..» Упирается: «Не было никаких мужиков!» Хоть тресни!
        Викентий Сергеевич горбился над столом, ниже и ниже наклонял голову над черной поверхностью.
        - Я думала, в один прекрасный день засну с ним - и не проснусь. Уйду счастливой…
        Она думала, что прижмется к нему, обовьет телом и забудет все мысли, кроме одной:
«Так будет всегда - не надо ни просыпаться, ни говорить, просто млеть от бесконечных прикосновений…»
        Надеялась, это ощущение станет ее вечностью.
        - Что вы чахнете, как Кощей? Я помогала вам? Помогала. Теперь будьте любезны понянчиться со мной. Найдите Кораблева! Я по Москве бегать устала. Я уже не только указатели, но и людей плохо вижу…
        Викентий Сергеевич горько вздохнул:
        - Боюсь, это очень сложно…
        - У вас все сложно. Намекните, где шукать, - я поставлю раком этот город!
        - Намекаю: я - не справочное бюро. Может, твой Саня в Сомали улетел. Или его очень надежно спрятали дружки-альфонсы. Или он такой же покойник, как мы с тобой, и сейчас преспокойно исчезает среди иллюзий.
        - Живой он! Вот его письмо, - возмутилась Фея (она отчаянно хотела узнать слова, спрятанные в предательской белизне бумаги).
        - Угу, - скептически откликнулся Викентий Сергеевич.
        - Не может быть, чтобы он провалился сквозь землю!
        - Угу, - повторил шеф. - Чисто теоретически, я готов поверить даже в то, что он нарисовался здесь из мира живых. Туда же и сгинул. Или ты на недельку выбралась туда. Сейчас такие случаи должны происходить всё чаще и чаще.
        - Почему это? - спросила Фея, вовсе не желая, чтобы ее вновь поучали.
        - Человечество создавалось не для того, чтобы копить жирок. Человечество - поле экспериментов Бога с самим собой. Жизнь и смерть - уникальные сообщающиеся сосуды, словно специально придуманные для опытов над людьми. Наш мир больше не может оставаться таким, какой он есть. Бог, - Викентий Сергеевич произносил слово «Бог» так, словно извинялся, - рано или поздно перетасует карты и сдаст снова. Возможно, то, что наши миры уже стали ближе, - это как раз новая пересдача.
        - Что будет, если пуповина между мирами укрепится? Будем ходить в гости?
        - В любом случае произойдет катастрофа. Миры создаются ради потрясений, чтобы стать интереснее для… кхе-кхе… Бога. Это условие продолжения жизни на Земле.
        Фея задумалась: что может быть кошмарнее заточения в полутемной пыльной комнате и знания, что мир исчезнет, обернувшись космической, но беззвездной чернотой?
        Унылое постукивание невеселых слов Викентия Сергеевича возвещало - все не только может, но и обязательно будет хуже. Ждите-ждите-ждите. Обратный отсчет до катастрофы пошел на часы.
        Metallica: «The Unforgiven»
        Поскольку чаще всего ему приходилось выступать в роли чужого кошмара, Кратер эффективно использовал свою коллекцию. Самый лучший трюк - появление Чужого.
        Кирилл раздобыл магнитный ключ от пентхауса, в котором обитал Саня. В лифте Кратер сбросил экипировку МУП «Стрижи» и остался в одной гавайке и шортах. Уже составился план отхода, хоть это и не совсем в его правилах - обычно он готовил операцию, словно после ее завершения нет необходимости рассчитывать на продолжение жизни.
        Остановился в холле, уставленном пальмами. Прислушался. В любом деле самый ответственный момент - последний шаг перед встречей. Он определяет расстановку сил, диспозицию будущей схватки, решает судьбы людей, вступивших в противоборство. Это всегда самые важные секунды в жизни («любимые» - назвать у Кратера не повернулся бы язык, но, безусловно, удовольствие он испытывал), развилка, современная иллюстрация рока военных лет: «На этой дороге они разделились на живых и мертвых…»
        Дважды в жизни в него стреляли сразу, как только замечали. Предчувствия третьего раза не было. Он достал «Стечкина» из наплечной кобуры.
        Свет зеленой лампочки не дотягивался из холла до нутра хором, с трудом вырвав из тьмы контуры дверных проемов, высоких потолков, островков мебели. В глубине лабиринта комнат шумела вода. Кратер на носочках приблизился к ванной. Шум мешал улавливать шорохи. Спина горбилась, ожидая пули из темного угла.
        Из ванной слышалась песня «Всегда быть вместе не могут люди» в самом ужаснейшем из всех возможных исполнений. Кратер толкнул незапертую дверь, по ходу подумал: «Или я уже десять раз попал в ловушку, или это первый непуганый владелец пентхауса…»
        Саня Кораблев лежал в джакузи, над которой поднимались сугробы пены, - на голове наушники, глаза закрыты, одна рука дирижирует в воздухе.
        Чтобы не попасть в сектор обстрела (может, под водой «Узи»:)), Кратер опустился на колени. Через секунду он был уже у края джакузи. Он никогда не грешил улыбкой победителя, но сейчас внутренне усмехнулся - партия, издалека казавшаяся крайне сложной, сыграна.
        Он направил «Стечкина» в безмятежное лицо Кораблева. Саня медленно открыл глаза, кивнул, приветствуя Кратера, дружелюбно улыбнулся. Затем произошло неожиданное - свет в ванной погас, оставив белые круги в образовавшейся перед глазами тьме.
        У Кратера осталось ровно мгновение, чтобы решить - стрелять или не стрелять в лицо своего клиента.
        Elton John: «The One»
        Викентий Сергеевич уговаривал ее взяться за дело.
        - Не хочу, - отвечала Фея. - Хочу лежать дома и тупо хлопать глазами.
        - Сколько ни хлопай, вся неуспокоенность и горечь сомнений останутся с тобой.
        - Плевать. Я уже умерла. Сейчас готовлюсь проделать этот фокус еще раз.
        - Твои разрушающие чувства никуда не денутся. Когда ты исчезнешь, их будет чувствовать - их уже чувствует - каждый из ныне живущих.
        - Втройне плевать.
        - Что за жлобская привычка думать только о себе?
        Все-таки он уговорил Фею помотаться еще за одним рекордсменом жизни (девять месяцев и три дня).
        Уломал не деньгами - материальные ценности уже не впечатляли. Буркнул:
        - Метнешься по белу свету, авось, наткнешься на своего Дон-Жуана Ламанческого…
        Прокряхтел вслед:
        - Я же говорил… кхе-кхе… любовь разрушает… Уничтожает. - Он поморщился. - Тем более, когда ею занимаешься всерьез…
        Фея обернулась, посмотрела пустыми глазами:
        - Вы много о чем вещали, плешивый вы мой. Что с того?
        Викентий Сергеевич грустно затряс головой:
        - Времени мало. Потом ни себя не узнаешь, ни этот мир. Вместо тебя останется ноющая боль - внутри, снаружи. Повсюду.
        - Отправите в «Белые Столбы»,[«Белые столбы» - психиатрическая лечебница № 5, находится на станции Столбовая в поселке Троицкое (Московская область). Известна в фольклоре как «Белые столбы» или просто «Столбы». Широкую известность наряду с
«Кащенко» и «Матросской тишиной» получила благодаря использованию её в целях карательной психиатрии. В том числе там содержались и содержатся политические заключенные. «Белые столбы» отличаются особой жестокостью в отношении условий содержания «больных».] - пожала плечами Фея.
        - Нечего будет отправлять.
        Фея и сама догадывалась - скоро у нее не останется ни тела, ни памяти. Лишь душа, о которой с каждым днем она понимала все меньше.
        На следующее утро она вылетела в Париж.
        Авария: «Если хочешь, останься»
        На нем отработали его же прием - снизу вверх врезали по кончику носа.
        Ладонь Кораблева показалась Кратеру булыжником. Он успел выстрелить, услышать всплеск воды, звон разбившегося кафеля, почувствовать, как в лицо и тело впиваются осколки, и вспомнить один из самых уважительных страхов: что-то острое-инородное пронзает влажную оболочку глаза - и глазное яблоко вытекает на щеку.
        Очнулся Кратер на балконе. Глаза целы, руки связаны за спиной, тело привязано к стулу, десятки эпицентров боли вспыхивают на коже. У ног бескрайние огоньки города. Саня Кораблев стоит, облокотившись о прозрачный парапет, и потягивает что-то из маленькой чашечки.
        Умудрился перевязать себе раны на спине, на затылке запекшаяся кровь (выходит, тоже задело осколками).
        Саня повернулся, беззлобно посмотрел на своего неудавшегося убийцу:
        - Недруг мой, вы очнулись? Вы были очень неаккуратны в обращении с оружием. Не стыдно?
        Кратер почувствовал - предстоит последняя часть схватки, финал, к которому он выходит не в лучшей форме.
        - Как выключил свет? - прошипел он.
        - Силой мысли, - ухмыльнулся Саня.
        - Почему я еще жив? Мне передали, ты стреляешь без предупреждения.
        - Экий вы торопливый, батенька. Чем же мне было вас кокошить в ванной? Я голенький там лежал. Без кокошника. Только один прибор при мне имелся, да и то не огнестрельный… Потом вы отключились, и дырявить вас стало неинтересно. Знаете анекдот про незалэжность?
        Пытаясь сосредоточиться, Кратер покачал головой.
        - Так вот: заходит один хохол к другому в гости. А хозяин пилой отпиливает руку москалю, прикованному к батарее. Гость советует: «Пристрели его - и все. Зачем ты мучаешься?» А хозяин отвечает…
        Кратер поерзал в охватывающих тело путах (он был прикручен скотчем к легонькому шезлонгу). Резко поднялся, оттолкнулся привязанными друг к другу ногами и прыгнул головой вперед. Ему удалось крепко боднуть Кораблева под дых. Тот охнул, согнулся пополам, чашечка выпала из рук и полетела вниз. На стеклянной перегородке расплывался кофейный плевок.
        Мгновение - и Саня распрямился, ударил в висок упавшего на колени Кратера. Кратер хватанул его зубами за ляжку - рот наполнился чужой кровью. Кораблев инстинктивно согнулся, заорал от боли и не успел нанести второй удар. Кратер как пружина распрямился, развернулся к Сане спиной и прижал его шезлонгом в угол балкона. Одна из ножек удачно воткнулась Сане в пах. Все еще крича, Кораблев размахивал руками, пытаясь дотянуться и посильнее ударить привязанного к шезлонгу Кратера.
        Тот отклонялся, старался болезненнее нажать то одной, то другой ножкой на тело своей несостоявшейся жертвы, одновременно пытаясь распутать руки. Хлипкий баланс сил должен был рухнуть, не оставив наемному убийце ни единого шанса, но…
        Кратер прыгнул в сторону. Два гигантских скачка - и он у противоположной стороны балкона. Навалился животом на парапет, оттолкнулся от пола, замер, балансируя между бездной (двадцать четвертый этаж) и бездной (смерть от рук Кораблева казалась не менее очевидной).
        Саня, не мешкая, подбежал, инстинктивно схватил за ноги, замер в недоумении. Кратер попытался оттолкнуться, вырваться и кулем вывалиться за борт. Кораблев, скорее от неожиданности, старался удержать довольно легкую тушку киллера.
        Это промедление и спасло Кратеру жизнь. Он стал выворачиваться, дергаться, как рыба на крючке, четко демонстрируя намерение выскользнуть из рук Кораблева с тем, чтобы гарантированно превратиться в лепешку.
        Работал красиво, по системе Станиславского.
        Наконец, Саня крикнул:
        - Кончай придуриваться, гамадрил! Довертишься - выкину твою вертлявую задницу!
        - Я до земли долететь не успею, как тебя повяжут. - Кратер сопротивлялся уже не так агрессивно. - Посмотрим, как ты докажешь мусорам, что это самооборона. Мое зачехленное тело - лучшее свидетельство убийства с отягчающими. Аргумент! Меньше червонца тебе даже Падва не посоветует.
        Далее в их коротком искрометном диалоге прозвучало несколько десятков слов, имеющих цель не столько оскорбить, сколько оценить коммуникативные способности друг друга.
        Кораблев изо всех сил дернул тело на себя. Перелетая через поручень, Кратер вдрызг разбил о него губы. Он успел лягнуть Саню в грудь, вывернулся и удачно приземлился на плечо. Оба грохнулись на пол балкона, покрытый розовым ламинатом.

«Не будет Кораблев потрошить только что спасенного неудачника. Страх стать заложником своей совести…» - расслабился Кратер и закрыл глаза.
        Kitaro: «Mirage»
        Фея хорошо освоилась в пространстве собственных иллюзий. Приметы усилий ее воображения всюду сопровождали передвижение - добродушный таксист, почти незамеченные таможенники и пограничники, обходительные стюардессы, первый класс, холоднющий мартини с грейпфрутовым соком.
        На экране крутили «Пиратов Карибского моря». Фея не видела картинку, но хорошо слышала голос Джонни Деппа. За иллюминатором не обнаружилось контуров земли. Только свет, запятнанный причудливыми формами облаков.
        В аэропорту имени Шарля де Голля ее встречала целая делегация. Фея не поскупилась на фантазии - ковровая дорожка, гвардейцы вдоль нее. У каждого на вытянутых руках одинаковые белые футляры. Внутри - шпаги, сабли, рапиры. Когда Фея приближалась, очередной гвардеец приподнимал крышку, и в глаза ей брызгал свет бриллиантов, которыми были украшены рукоятки холодного оружия.

«Сколько же людей, ресурсов, энергии я мобилизую в свою карательную деятельность? Я сама ходячий кошмар этого мира…»
        Выбрала кортик, сочно поцеловала двухметрового красавца, нежно размазала помаду по его щеке.

«Ведь они все настоящие… где-то… в отличие от меня… и всех я вовлекла… трудоустроила мне помогать…»
        На выходе из аэропорта ее ожидал огромный свадебный «Экскалибур».
        - В Блуа! - крикнула она, хотя водитель, наверное, знал, куда она пожелает ехать.
        На этой длинной таратайке до Блуа по меньшей мере пять часов езды. В салоне в маленьком холодильничке теснились утешительные призы - французские вина, шарики моццареллы, мороженое.
        Через полчаса Фея была пьяна.
        Queen: «Let Me Live»
        Кровь заливала розовый пейзаж пола. Кратер процедил сквозь зубы:
        - Разрежь скотч. Мои планы на сегодня изменились - я не буду откручивать тебе яйца.
        Кораблев усмехнулся:
        - Спасибо, вонючка. А то я так волнуюсь, так волнуюсь…
        - Не волнуйся. Развяжи. Я слово дал.
        - Умри, защекан. Я на слово даже Пан Ги Муну не поверю.
        Кратер попытался приподняться. Саня пнул его ногой в живот, но не больно, скорее для профилактики:
        - Затрахал ты меня, как орангутанг неваляшку. Я тебя в этой же упаковке в цемент закатаю. Но сначала расписку для Кирюшеньки возьму - о твоем безропотном согласии на немедленное захоронение.
        - Кириллу Андреевичу безразличен и ты, и я, и любые пояснения. Его волнуют кэш, возрождение России и незапятнанный авторитет среди своих. Возможно, он беспокоится и о благодарных потомках, загашники которых набиты отмытыми деньгами. У нас с тобой другие расчеты.
        - Красиво гонишь, Гораций… - Саня затащил Кратера в гостиную, выложил на мягкий ковер, нисколько не смущаясь, что ядовитая кровь убийцы выжигает на нем несмываемый рисунок. - Какие у нас расчеты? Опять старые песнопения - «ты должен… кинул братву… мир держится на доверии»?
        - Нет, я о том, что действительно нужно тебе.
        Извиваясь змеей, Кратер рывком поднялся на колени, опрокинулся на шезлонг. Шезлонг оглушительно треснул и распался на куски. Усевшись среди деревяшек, часть которых все еще была прилеплена к его телу, Кратер начал крутить связанными за спиной руками, чтобы ослабить, растянуть скотч.
        Кораблев молча и неподвижно наблюдал опасное шевеление. Он сидел на огромном кожаном диване в нескольких метрах от Кратера. Оружия рядом не наблюдалось.
        - Так что же ты мне можешь предложить?
        - Девушку, которую ты обронил до того, как начал изображать все роли Клинта Иствуда одновременно.
        - Благодарю за внимательное изучение моего досье. Ты хочешь поискать Фею? Ню-ню… - Саня спокойно наблюдал, как Кратер отлепляет скотч с освобожденных рук.
        - Ищут пусть попрошайки из Счетной палаты. Я нахожу.
        - Красиво. Но излишне самоуверенно. - Саня демонстративно потер лодыжку.

«Нож там у него. В любую минуту может метнуть в горло».
        - Ты чего - правда обо мне ничего не знаешь? Я не Интерпол, не ФСБ и даже не
«Моссад». Я могу найти любого. Понимаешь? Лю-бо-го! - Кратер медленно положил руки на колени.
        - Боюсь, это не твой случай. - Саня откинулся на спинку дивана. - Впрочем, дырку посередь лба ты уже заработал. Если отыщешь Фею, можно подумать об амнистии. Медленно вставай и шагай к двери. Любое резкое движение, и ты покойник.
        Кратер даже не дернулся:
        - Не подходит.
        - Все-таки предпочитаешь умереть? - В глазах Сани зажегся злой огонек.
        - Нет. Просто мои услуги оплачиваются. Я готов найти Фею в счет гонорара, который мне платит Кирилл Андреевич. Соответственно - ты должен заплатить ему сто шестьдесят кусков.
        - Почему сто шестьдесят, а не сто? - уже на что-то решившись, холодно спросил Кораблев.
        - Счетчики после второго президентского срока Путина никто не отменял.
        Кратер подозревал, что переход от чудаковатого и даже радушного хозяина к безжалостному ублюдку произойдет мгновенно. Но и у него в запасе было несколько фокусов.
        Саня прицельно метнул нож, вонзившийся чуть ниже правой ключицы.
        Киллер не шелохнулся. Заструившаяся кровь защекотала кожу. Цвет гавайской рубашки почти не изменился. Он спокойно спросил:
        - Видимо, в этот момент Косой захныкал и запричитал, что обязательно отомстит? Если ты не жаждешь сделать во мне еще пару-тройку дырок, я готов договариваться об условиях. Пойми, я твой единственный шанс найти девчонку и вернуться к нормальной жизни.
        - Ой ли? - удивился Саня. Он пристально смотрел в немигающие глаза Кратера, которые не выражали ровным счетом ничего, - красные, влажные, туповатые. В них не наблюдалось глубины, на поверхности не улавливалось ни мыслей, ни чувств.

«Этот шакал с лицом хронического выпивохи может вытянуть из небытия мою любовь? - подумал Саня. - Наверное, я спятил…»

«Он может все!» - Из глубины отчаяния прорезалась надежда.
        Саня совершенно ясно понял, что, даже если в этого безумца воткнуть десяток ножей, он будет так же спокойно, так же ровно сидеть на ковре и слизывать сочащуюся из губы кровь.

«Где же я читал, что в природе можно отыскать явления или предметы, которые в силу необъяснимых свойств стали энергетическими центрами Вселенной? Наверное, такими центрами могут быть люди. Даже злобные хмыри, как этот».
        Саня усмехнулся своим мыслям:
        - Только из уважения к твоему суровому виду плачу половину, - сказал он, не сомневаясь - еще до конца сегодняшнего дня Кратер подтянет цену своих услуг до ста тысяч.
        Они не подозревали, что наметившаяся сделка вместо того, чтобы разрешить финансовые противоречия, навсегда уведет их от нормальной человеческой жизни, где такие слова, как «долг», «кредит», «курс доллара», «цена барреля»… пока еще имеют значение.
        Глава 2
        А поищите-ка перца, еще уверенного, что наша Вселенная единственная в своем роде
        Space: «Secret Dreams»
        Она искала Платона Буратаева - успешного бизнесмена-спортсмена-актера. У него были замок в среднем течении Луары и еще куча недвижимости в Европе и Америке.

«Как успел за девять месяцев?» - удивлялась Фея.
        Третий день он на шаг опережал девушку. Из своего замка, выросшего среди виноградников, он метнулся на Капри (поездом, самолетом, паромом). Шезлонг еще качался, когда Фея, повернувшись спиной к Неаполитанскому заливу, выбежала на вершину Анакапри. Здесь был оборудован ресторанчик. Цветы, тишина, бабочки. Слева Сорренто, справа Искья.
        - Мистер Буратаев только что ушел, - сообщил официант на хорошем английском, кивнув на дымящуюся сигарету и недопитый бокал шампанского.
        Такая же история повторилась в Тоскане, в Альпах и на Принцевых островах под Стамбулом.
        В отличие от Феи, Буратаев успевал скрасить свои перемещения - он нырял с аквалангом, бороздил волны на виндсерфинге, устраивал тест-драйв нового болида
«Макларена», посещал оперу, катался на роликах и лошадях, играл в футбол, пейнтбол, регби и поло, управлял парапланом и совращал местных красавиц.
        Гонка становилась все неистовей. Фея вовлекала все больше и больше ресурсов. У нее появились частный самолет «Хоккер» с джакузи, улыбчивый массажист, усатый секретарь-референт Александр Друзь, начальник отдела спецопераций Гарик Бульдог Харламов и почти десяток человек прислуги.
        Фея регулярно проводила планерки - ей демонстрировали карту их перемещений по миру. Девушка сидела в огромном кресле, гладила пушистую ангорку, потягивала мартини и принимала решение о дальнейших действиях своей команды.
        В глазах подчиненных она часто замечала любовь и восхищение.

«Штурман „Хоккера“ Вова, Гарик и Александр Друзь втайне влюблены в меня. Еще сутки - и будет верхом неприличия не замечать их чувств».
        Прорыв в поисках произошел на восьмой день. По радио было принято обращение от Платона Буратаева.
        Он сообщал, что будет ждать ее в Коломенском в двадцати шагах от ограды кладбища.
«Вы знаете где» - гласила приписка радиограммы.
        Все встало на свои места.

«Как же я сразу не догадалась?» - переполошилась Фея и еще раз взглянула на фотографию. На ней был изображен Кораблев, который с горькой усмешкой смотрел куда-то вдаль, поверх головы Феи.
        Теперь ничто не должно было помешать их неизбежной встрече и грядущему непременному счастью, пока не разлучат смерть и прочие недоразумения.
        Еще час понадобился Фее, чтобы догадаться - она почти исчезла, скитаясь по своей грандиозной и беспощадной иллюзии.
        Аквариум: «Человек из Кемерово»
        Кратер оперативно провел подготовительную работу. Ровно день понадобился, чтобы узнать о Фее все - от номера роддома и детского садика до номера могильного участка и уголовного дела по факту взрыва домов на Каширке. Тыкаться в щели, в которых уже побывал Саня, ему не хотелось. Кратер пошел другим путем.
        В любом городе (даже в Кемерово) должен быть человек, который знает ВСЁ. Как правило, за таких принимают прямолинейных и отчасти туповатых умников, старательно изображающих всезнание. Настоящий знахарь не стремится к популярности. Он скромен, неприметен, незаменим. Бабушка Ванда, дедушка Глоба…
        В Москве таким человеком был Костя Шаман (в близком кругу более известный как Костя Кассандра).
        На то, чтобы нащупать контакты, готовые перекинуть Косте мостик дружбы и организовать встречу, ушла почти неделя.
        Костя проживал в Медведково, подрабатывал кузнецом-шорником-поваром-дворником на конезаводе в Бронницах, но чаще всего скрывался в Системе (каменоломнях на реке Пахре).
        Пришлось найти провожатого и закинуться в Систему.
        Шаман оказался худым мужиком с огромной головой и базедовым лицом. Кожа на щеках свисала, как у бульдога. Впечатление он производил мрачное - то ли от тусклого фитилька снарядной гильзы, то ли от низко нависающего потолка тесной пещеры.
        Заподозрить его в разговорчивости мог только слепой.
        Перед встречей Кратер навел о нем все возможные справки. Три года назад Шаман выпал из козырной колоды боссов московского градостроительного комплекса. Был он чуть ли не правой рукой Елены Батуриной. С тех пор два раза попадал в Кащенко, за копейки продал свой «Ferrari» какому-то глисту из «Союзмультфильма», стал бояться ходить босиком по траве и принялся коллекционировать песочные часы.
        Разговор не заладился с самого начала. Поговорили о чмошниках из правительства, о гениальных игроках нашей сборной. Потом Кратер пошел ва-банк:
        - Впервые ищу человека не для разборок, а для любви.
        Он спустился с каменюги к импровизированному столу, грязным пальцем подцепил ломоть ветчины, закинул в рот. Чтобы рассказ вышел непринужденным, Кратер вместе с ветчиной пережевывал слова. Голос в пещере звучал утробно:
        - В общем, оказалось - погибла она в девяносто девятом. Парень божится, что встречался с ней целый месяц. Я знакомых ментов подключил. Пошарили они на той квартире, хозяйку, соседей постремали, кисточками своими волшебными помели. Все один к одному - ни следов, ни отпечатков пальцев, ни показаний. Не было девчонки, и баста. - Кратер выдержал паузу. - Сфинктером чую, можно ее найти.
        Костя Шаман впервые выдал текст по существу:
        - Девяносто девятый - это вряд ли.
        Кратер тут же ухватился за хвостик прозвучавшей фразы:
        - А если бы ее закопали полгодика назад?
        - Все равно неважнец дела. Не проклюнулась бы она оттуда. - Костя вещал крайне задумчиво.
        - «Оттуда» - это такая гипербола для покойников с Каширки? - не удержался Кратер. Ему порядком надоел этот многомудрый темнила.
        - Ёрш, не ругайся! - внезапно повысил голос Шаман. - Гипербола, едрёна-матрена! Это не гипербола - это серпом по яйцам! - Голос гремел, фитилек над гильзой беспокойно метался.
        Чумазый пацан, откликавшийся на Виктора, который помог Кратеру найти Костю и провел его в пещеру, вжался в стену. Сам Кратер прищучивал крикунов и построже, поэтому криво ухмыльнулся:
        - По существу, Костян. Не наводи тень на плетень.
        Кратер плеснул в пластмассовый стаканчик кофейку из термоса. Костя помолчал, всосал в рот толстые губы. Тихо проговорил:
        - Че ты думаешь, я забавы ради свою простату здесь остужаю?
        Кратер промолчал. Шаман заговорил громче:
        - Хреновый из меня проводник по загробному миру. Как твоя Коломбина проникла сюда - объяснить не смогу. Биологическая случайность? Сон? Проделки шушпанчиков или украинских политтехнологов? Скажу главное: и для меня, и для тебя, и даже для Витька новость твоя - хуже не придумаешь.
        Парень явно был перегрет не на шутку. Кратер осторожно поинтересовался:
        - Друг мой, ты что принимаешь?
        Костя немного обиделся:
        - Я даже чай пью только зеленый. И завариваю некрепко. - Он провел ладонью по горлу, словно демонстрируя, что уровень благости внутри него уже достиг подбородка. Неожиданно спросил: - Сколько душ убиенных на тебе?
        - Пять, - не стал врать Кратер. Грустно добавил: - Не отмолить уже.
        Костя согласно кивнул:
        - Мужик ты правильный. Поэтому скажу как есть. Пока ты живой, Бог помогает тебе. Учит. Он почему к Себе призывает? Видит - одни, научившись, такого могут натворить с душой, что лучше их к себе поближе посватать. Дать им еще во-от такусенький шанс. - Костя развел большой и указательный пальцы на два сантиметра. - Аккуратен Он с любой гнилью. Те, вроде тебя, которые пока сами латают свои язвы, учатся дальше. До заслуженного отдыха. Есть еще и такие, что добрались до потолка… хммм… собственного совершенства. Не прет их дальше. Увязли. Даже ребенок может достичь предела душевных сил. У таких жизнь почти самотеком. Предсказуемы и неинтересны. Степень вмешательства в их прозябание почти нулевая. Вот Он и…
        - Слушай, прикол-то в чем? - перебил Кратер. - Девчонка где?
        - Слушай внимательно и запоминай. Даже простенькое слово «теплушка» содержит в себе больше вариантов действительности, чем может себе позволить продюсер блокбастера. Мир разнороден. Мы отражаем мир - мир отражает нас…
        - Ближе к телу! - рявкнул Кратер.
        Костя послушно переключился:
        - Существует мир-мутант, мир-резервная копия. Точная копия нашего. За одним исключением: там продолжают существовать те, кто вроде как обрели вечный покой. В другой Вселенной они разменивают единственный шанс стать на полграмма симпатичнее и благообразнее. Или еще больше разбередить себя страстями. Мир-мутант помогает в этом - обостряет пристрастия прошедшей жизни, чаще и чаще заставляет срабатывать те ощущения, которые приятно испытывать. Возникают соблазны, возможности, иллюзии - величия, богатства, известности. Пожирают, истощают душевные силы, пока от индивидуума не остается только возрастающая пульсация чувств. Человек исчезает в каком-нибудь эскимосском северном сиянии. Это и называется гребаное бессмертие, гребаное Ничто.
        Кратер сделал вывод:
        - Выходит, если Фея шастала по нашей прекрасной столице, значит, она еще не заслужила свои девять грамм бессмертия. Так?
        - Получается еще хуже - открылась обратная связь с миром-мутантом. Теперь тамошний хаос чувств, мыслей, иллюзий может хлынуть сюда.
        - Хлынуть - это что-то сантехническое. Излагай проще.
        - В своем загробном существовании отдельные одаренные фантазеры, не насладившиеся жизнью, перекраивают действительность. Могут спалить Пентагон или разгромить «Три обезьяны»[«Три обезьяны» - московский гей-клуб, ставший широко известным после попытки скинхедов разгромить его.] - здесь это обязательно отзовется. Может, геморрой у тебя вылезет, а может, пальма на Мавзолее распустится…
        Кратер уже прикидывал, как искать Фею. Решил завязывать безумный диалог:
        - Почему резервная копия?
        Шаман охотно разъяснил:
        - Тот мир - единственный шанс на существование говнища, которое мы обзываем человечеством, в случае развития любого из намечающихся катаклизмов - эпидемий, ядерного взаимоуничтожения, исчезновения магнитных полюсов, столкновения с астероидом. Резервная копия-мутант должна сохранить наследие Земли. Полная аналогия с двойной спиралью ДНК.
        - В смысле? - Кратер хоть и любил околонаучную литературу, но всегда избегал туманящих сознание дебрей.
        Шаман вздохнул:
        - Warum? Darum! Du bist eine kleine…[- Почему? - Потому! - Ты маленький… (нем.)] чайник. Спираль ДНК состоит из двух нитей. Одна - смысловая. Несет всю генетическую информацию. Вторая - служащая единственно как образец для копирования, называется лишенной значения. Но как целое спираль ДНК имеет смысл только с этой лишенной смысла нитью. Две наши Вселенные, милая сердцу и резервная, - точное подобие такой структуры.
        - И где же чудесный, лишенный смысла мир можно отыскать?
        - Рядом, - ответил Костя, замолчал и развел руками, демонстрируя, что сказал все. Но не выдержал изящной театральной паузы, исполненной грусти и созерцания, и подмигнул: - В случае со Вселенными лишена смысла наша часть ойкумены. Впрочем, потусторонний мир тоже неидеален. - После чего впервые позволил себе улыбку.
        - Ох, и ни хрена ж себе!.. Аминь. - Кратер ожидал от Кости Шамана чего угодно, только не такой ошеломляющей беседы. Задумчиво пробормотал, словно ставя секретный, но очевидный диагноз: - М-да… «Императоры иллюзий» Лукьяненко, Вербер
«Танатонавты»…
        - Какой Лукьяненко?! Какой Вербер?! - возмутился Костя. - Ты еще рекламу сыра
«Hochland» вспомни!.. Ладно, подваливай завтра, я тебе о любви неземной все распишу. Если ты смелый. А сейчас айда купаться…
        После пещерной тьмы они долго жмурились на солнце. Костя скинул одежду и на глазах у изумленных дачников бросился к Пахре. Кратер похлопал по плечу своего сопровождающего:
        - Витек, не пытайся понять. Теперь у тебя простая марафонская задача. Чтобы в этот бред никогда никто не поверил, лети на BBC или Discovery Channel и расскажи все, что ты здесь услышал… - И с гиканьем поскакал к реке.
        Eurythmics: «Here Comes The Rain Again»
        Ее долго трясли за плечо. Просыпаться не хотелось. Она открыла глаза только для того, чтобы велеть идиоту (или идиотам) проваливать туда, откуда понаехали.
        Кто бы ни будил ее, где бы она ни оказалась проснувшись, Фея была уверена: только разлепить глаза, сказать пару ласковых - и вновь уснуть.
        Теперь уже окончательно.
        Перед ней стояла Ленка. Подруга размахнулась и влепила Фее тяжелую оплеуху.
        Практически не раздумывая, Фея сделала колющий выпад рукой. Завизжав, Ленка отскочила. В руках Феи оказалась коротенькая финка. На толстенном пузе Ленки, покрытом легкомысленным цветастым платьишком, расплывалось крохотное пятнышко крови.
        - Ты чего?! Очумела, старая?! Кого режешь?! Надежду белой расы?! - Ленка орала так, что закладывало уши. - Откуда у тебя эта дрянь?!
        Это она про нож.
        - Здесь все подчиняется мне, - мрачно ответила Фея.
        - Сейчас милиция и «скорая помощь» приедут, разберемся, кто кому подчиняется!
        - Зачем тебе «скорая помощь»? - скептически спросила Фея, разглядывая микроскопическую царапину на животе Ленки. - Пластырь наложи, чтобы жир не вытек. И все.
        - Тебе «скорая», а не мне, - надула губы Ленка. - Ты о моем жирке не беспокойся. Соображай лучше, как промывать желудок.
        Вопросительный взгляд Феи заставил Ленку заговорить тише:
        - Желудок промывать сейчас будем. Врубаешься?
        - Кому? - так же тихо поинтересовалась Фея.
        - Тебе, - неуверенно ответила Ленка. - Сколько ты таблеток съела?
        Фея не ответила. Встала с кровати, оглядела знакомый интерьер комнаты, погребенный листопадом из купюр разного достоинства (и недостатка O).
        - Не ела я ничего, - грустно сказала Фея, постепенно догадываясь, что ее погоня за Платоном Буратаевым была сплошной смертной иллюзией. Сном. Вчера (вчера?) после разговора с Викентием Сергеевичем она так и не вышла из комнаты. И почти исчезла. - Кто тебя послал?
        - Записку я получила. Судя по почерку - твой очаковский монстрик. Пишет, что беспокоится за твою психику. - Ленка вытащила из лифчика скомканную записку: -
«Возможно, как раз сегодня у нее произойдет кризис. Уважаемая Елена Вадимовна, не имел чести быть представленным вам, но очень надеюсь, что вы поможете мне спасти Фею».
        Фея уже строила планы, как будет крушить каморку на Пржевальского и царапать уродливый фасад Викентия.
        - Лен, а ты сама соображаешь, что ты моя визгливая и не всегда приятная иллюзия? - Фея вновь напомнила подруге, кто здесь главный.
        - То, что ты мешаешь негрустин, пустырник и водку, еще не повод, чтобы пристегивать мою звездную персону к своему фригидному мирку. Может, меня Иосиф Кобзон выдумал и благословил воспитывать в массах любовь к сексуальному терроризму и неподдельному идиотизму… Что ты дальше-то будешь делать, болезная?
        - Схожу пописаю. Видимо, половые функции отомрут последними. Потом соберу все имеющееся в доме оружие и схожу кастрирую своего непоседливого доброжелателя, - спокойно, но зло процедила Фея и начала одеваться.
        Смысловые галлюцинации: «Разум когда-нибудь победит»
        На следующий день пересеклись в Медведково, на квартире Кости. Шаман встретил Кратера в каком-то сером балахоне, напоминавшем пижамный костюм. Отличие - огромный воротник образовывал на шее валик, прочерченный острой линией разреза почти до самого пупка. В узком просвете блеснул маленький серебряный крестик на капроновой нитке.
        Сначала состоялась экскурсия по квартире. Почти все горизонтальные поверхности были уставлены песочными часами. Разное одноцветное-многоцветное стекло, сотни вариантов оправы: деревянные, стеклянные, резные… Песок - тяжелый, крупный, неумолимо сваливающийся вниз. Легкий, медленно планирующий, не стремясь отмерять время. Белый, черный, цветной, полосатый, немыслимых пестрых расцветок.
        Сквозь просветы проглядывались награды и грамоты от общественных организаций, которые гроздьями свешивались со стен, - раньше Костя был видным благотворителем. Прошли в маленькую кухню - стены увешаны неизменными песочными часами. Во многих завораживающе льется песок.
        Хозяин начал радушно суетиться - заваривать чай, раскладывать на столе сладости, трещать о погоде. Такой треп однозначно не выруливал к продолжению вчерашней безумной беседы.
        Кратера беспокоило ощущение, что время обрело второе дыхание и готовится стать прожорливей. Надо торопиться!
        На пятой минуте он взял быка за рога. Задумчиво уронил:
        - Все-таки не врубаюсь, Костян… Откуда ты, простой гопник, так много знаешь?
        - Архивы рейха, - среагировал Шаман и широко улыбнулся. При ярком свете он не выглядел букой. - Извини, шучу. С тобой нужно поосторожнее, а то ты мигом найдешь любовную переписку Гуса Хиддинка и Бенедикта XVI. Я просто умею наблюдать за миром.
        - Ох, ёпт. - Кратер предложил сокращенный вариант слов «не верю».
        Костя прошел от стены к стене (три метра вокруг табуреток):
        - Мне посчастливилось вернуться оттуда.
        Тем же тоном Кратер поинтересовался:
        - И много вас таких счастливых?
        - Я единственный. - Непроницаемая убедительность лица бывшего политика и градостроителя напомнила Кратеру вереницу таких же сложносочиненных выражений, которые многие годы транслировали уверенность все более неуверенному населению Бескрайней. «Переломный период кризиса пройден», деревянный выстоит, животворящий баррель копит силы… - лихие фразы, звучавшие с той же интонацией, что и свежеиспеченное: «я единственный», вернувшийся с того света! Уже чуть мягче Шаман добавил: - Возможно, оттуда заглянула и твоя Фея.
        - Не моя.
        - Как скажешь, боец, - не твоя Фея.
        - И как там?
        - Как в танке. И неудобно, и вылезать страшно. - Костя начинал раздражаться с пол-оборота. - Я же тебе говорил: тот мир - точная копия. Разница между мирами минимальна - мир-мутант почти полностью дублирует наш мир. Ты плохо слушаешь. В нынешней политической обстановке это самый гнусный порок.
        Несмотря на девственно зеленый чай, после пары глотков Костя казался крепко обдолбанным.
        Кратер задумался: «Конечно, прогоны чудилы вряд ли помогут следствию, однако не резон сбрасывать версии с моего „Летучего голландца“, все еще блуждающего порожняком…» Решил исчерпать тему до сухого остатка, предсказуемо непредсказуемого и шизофренического:
        - Никак не могу поверить, что где-то шастает моя точная копия, думает почти то же, что я, делает ту же черную работу. Сигарету сейчас курит. При этом совершенно не облагорожена мыслями обо мне.
        Костя равнодушно пожал плечами:
        - Неужели тебе ни разу не казалось, что ты не можешь быть единственным носителем Вселенной, копошащейся у тебя внутри? Вдруг тебя трамваем переедет - капут песенке? Продолжения нет?
        - Есть. Все в руках Всевышнего. Поаккуратнее станет планировать наши судьбы. Бережнее. Не допускать мора и поножовщины.
        - Чушь! Когда есть свобода воли, есть и возможность самоистребления. Если нет свободы - мир не может совершенствоваться. Ни Богу, ни Чёрту такой мир не нужен.
        - Почему это? - задал вопрос Кратер и понял, что ошибся - сейчас его нагрузят по самую ватерлинию.
        - Бог и Человек - сообщающиеся сосуды с перевесом уровня в Его сторону. Бог постигает нас, мы - Его. Господь улавливает, вбирает чахлое несовершенство наших душ. Их немоту, жалкое уродство, иссушающую суетность. Непрерывность и невозможность окончательного постижения - гарантия продолжения жизни на Земле. Он поступил гениально, сотворив все живое, одарив способностью к изменению. Это тоже условие творения, условие сосуществования, условие колебания содержащегося в сосудах. Чтобы быть с нами на равных, Он предусмотрел и необходимость собственного изменения.
        В висках Кратера запульсировали беспокойные, недовольные загрузкой жилки.
        - Парадокс в том, что Господь изначально совершенен, но все равно продолжает совершенствоваться. Следовательно, нуждается в переменах. Может быть, чтобы стать менее совершенным самому?
        Кратер буркнул:
        - Спроси своего психоаналитика…
        Шаман продолжил:
        - Мы - ключик. Мы - средство. Мы - пища. Конец Света не наступит, пока не исчерпается запас наших чувств. Пока в нашем сосуде есть хоть немного содержания. Пока Бог узнаёт новое, по-новому переживая человеческие страдания, радость, отчаяние и любовь. Конечно, они теряют накал, искажаются, когда проходят сквозь всепроникающую, всеобъемлющую, совершенную ткань Его духа…
        Кратер перебил:
        - ОК, я зафиксировал пафос отношений Человека и Бога. Ядреные грибочки ты в пещерах добываешь…
        Увидев, что Шаман желает ответить, добавил:
        - Мы хоть немного приближаемся к совершенству?
        - Немного… - эхом отозвался Костя, зловеще покрутил зрачками и вновь продолжил прерванную композицию с одного только ему известного ее такта: - Бог чувствует через нас, но не как мы, не вместо. Это Его изъян, трещинка, водораздел между нами. Даже явив чудо, даже вмешавшись в ход событий, Он не в силах контролировать и направлять наши чувства. Поэтому любое движение человеческой души уникально. Свободно. Поэтому оно так важно для Него. Любое движение человеческой души - это скрытая пружина, суть творения. Оно приводит к тому, что во Вселенной складываются немыслимые комбинации. Чем необычнее, тем ближе нашему и Его сердцу.
        Depeche Mode: «In Your Room»
        До Очаково добиралась как в тумане. Мутные люди, расползающиеся в сумраке контуры домов.

«Наверное, это передоз. Реально было раствориться в безбрежном кайфе, но меня выудили оттуда. Теперь - здравствуй, девчонка, я твоя ломка!.. Ну и чего? Мне прямо посередь города в лужу плюхаться и призывать солнечный свет иллюзий?»
        Викентия Сергеевича на месте не оказалось.
        На столе аккуратные стопочки бумаг, записочки, наклеечки. В центре стола огромный ватман - поперек огромные буквы «ДЛЯ ФЕИ». Флуоресцентный маркер, черточки жирные, лоснящиеся - чтобы она смогла разглядеть.

«Моя новая цель, - догадалась Фея, - представляет самую главную опасность для стабильности наших миров».
        - По прочтении съесть… По прибытию уничтожить… - пробормотала Фея, хотя ничего подобного там написано не было.
        Почти у нижней кромки ватмана блестели два слова: «ОПАСЕН КРЕМЛЬ!»

«Кремль, трам-па-пам, трам-па-пам… Выбираюсь на вершину пищевой цепочки…»
        - Свежеиспеченный, но уже подающий надежды, - заключила Фея вслух. - Сколько же людей после смерти устремляются в Георгиевский зал на инаугурацию? Интересно, ведет ли кто-нибудь статистику? Соотношение покупающих нефтяные вышки, штурмующих
«Мосфильм» и въезжающих в Белый дом на белогривых пони?
        Фея отчетливо понимала - Викентий изобрел самое трудное задание, чтобы она могла продержаться еще хотя бы день-два. С грустью подумала: «На что он рассчитывает? Я готова уйти. После смерти произошло то, чего я ждала всю жизнь. Я влюбилась - и мигом доделала все дела».
        Ей стало очень жаль себя, родителей, Викентия Сергеевича.
        Как же ничтожны все эти миры, их покой и катастрофы, неколебимость и сиюминутность по сравнению с жизнью и смертью одного человека! И все-таки… на недолгий миг он, наверное, соединился с сыном.

«Может быть, он исчез просто потому, что стал мне не нужен?»
        Еще более странную, но назойливую мысль: «Он и появился только для того, чтобы помочь мне», - она поспешно отогнала.
        Зрение Феи стремительно теряло остроту. Она плохо слышала, уже с трудом понимала происходящее с ней. Но внутри неутомимо билось желание любви, желание счастья, желание жизни - и боль, что ни одно из этих желаний уже нельзя реализовать. Билось, но с каждой секундой все глуше.
        Заглянула в дневник Викентия Сергеевича. И вдруг словно пелену сняли с глаз - она умудрилась увидеть упрятанные там буквы, выхватила строки: «Даже я не был так категоричен, как она… она уходит еще более несчастной, чем пришла в этот мир… девочка моя, неужели ты так и исчезнешь, черствая как сухарь, нерастаявшая и одинокая?»
        Она не смогла понять, что это про нее - как бы ни был далек Саня, нерастаявшей и одинокой Фея себя не чувствовала.
        На другой странице оказалось предсмертное послание Викентия Сергеевича: «Я знаю, тебе плохо, но наберись сил, выполни последнее задание, помоги уйти еще одному умершему».
        Буквы прыгали, не складывались.

«Помощь прибудет. Ага!» - решила Фея.
        Захлопнула - больше читать не хотелось.

«Даже в преддверии завершения моей не очень веселой баллады меня не устают баловать просьбами, откровениями и загадками. Достали!»
        Серая пелена вновь сгустилась перед глазами.
        Если бы сейчас перед ней материализовался Саня Кораблев, Фея бы его не узнала.

«Обреченность - вот моя сила. Обреченность - вот моя свобода», - подумала Фея и решила, что, прежде чем направится в Кремль, она совершит поступок, который панически откладывала весь этот месяц.
        Боялась больше, чем смерти.
        Сансара: «Через слова Зима»
        Голова Кратера уже бездумно плавала по волнам безбрежной речи Шамана. Костя заканчивал:
        - …из-за этой божественной трещинки мы все, пусть изначально чуть-чуть, но неисправимо испорчены. Из-за нее же мы все, даже на глубине неисправимой пошлости, чуть-чуть прекрасны.
        Кратер дернул плечами:
        - Всё? Усыпил. В чем мораль? Уже сто первый раз допытываюсь: где порхает «не моя Фея» в диалектическом многообразии наших миров? Как ее искать?
        - Искать ее бесполезно. Сейчас надо терпеливо ждать конца…
        - Надеюсь, это не намек на изначальную гомосексуальность мироздания?
        - Ха-ха!.. У меня есть все основания считать, что нас ждут великие изменения. Мир мертвых - ошибка. Он мог сделать нас почти равными Богу. Мы должны были развоплощаться по мере достижения духовного совершенства. Однако люди не воспринимают смерть как дополнительный шанс. Не находят в смерти просветления и умиротворения вечностью. Они еще больше калечат размягченные смертью души. Мир мертвых стал катастрофически близок. Если этот нарост с мира живых не удалить - конец всему.
        - Парень, ты крут! По-твоему, Господь вот так запросто начнет выключать миры? Миллиарды жизней?
        - В чем трагедия? Ценно только то, что уникально. Все остальное - пластилин. Миры идентичны, содержат почти одинаковую информацию. Главное, чтобы сохранилась хотя бы одна копия…
        Кратер хмыкнул:
        - Но меня же обесточат. Меня не будет!
        - Что есть ты? Твои чувства, твои мысли, даже твое тело сохранится - значит, сохранится и сам индивидуум.
        - Тебя не переспорить…
        - Разочарования в человечестве нелегко исцелить. Нам давно нужен обещанный Судный День, который встряхнет то, что потеряло возможность развиваться. Нельзя дальше бултыхаться в этой тине и из нее же хлебать.
        - Алё, Костян! - снова перебил Кратер. - Ты славно грузишь, но я - банально рационален. Чтобы мне сейчас дослушать тебя и поверить, требуется чудо. Все просто. Меняю чудо на пожизненное поклонение. Нормальный библейский бартер.
        Костя искренне удивился. Присел, халат распахнулся до тронутых сединой лобковых волос.
        Кратер продолжил:
        - Помнишь, как Морфиус втирал Нео, что мир вокруг - фуфло, а потом продемонстрировал правду? Мне нужно что-то вроде этого.
        Костя развел руками:
        - Наш мир материален. Я не смогу натянуть глаз на жопу.
        - Тогда до свиданья. - Кратер встал. - Насколько я понимаю, деньги тебе не нужны. Не провожай меня. Пока дойду до двери, постараюсь забыть ахинею, что ты мне наплел.
        - У тебя ленивый мозг, - сказал ему в спину Костя. - Не разрешаешь расшевелить извилины.
        Кратера никогда прежде не упрекали в тугодумии.
        - Действуй. Побежишь за утюгом?
        - Я даже дотрагиваться до тебя не буду. Закрой глаза, я попробую передать фрагментик своего знания.
        Кратер зажмурился.
        Костя забубнил:
        - Мне нужно помочь. Представь нашу голубую планету. Какой-нибудь уютный закоулок. Или Вселенную. Теперь…
        Он причитал что-то еще, но Кратер не слушал. Образы медленно вычерпывались из памяти. В основном, это были красивые картинки, которые вывешиваются на компьютер как фон или заставка («Обои», - вспомнил название Кратер). Кошки, рыбы, звери, водопады, горы, киты, льдины, любые завораживающие фотографии - память услужливо предлагала варианты.
        Промелькнул образ Вселенной - примерно такой же, какой изобразили голливудские
«натуралисты» в блокбастере «Люди в черном». Этот образ надолго задержался перед его внутренним зрением. Вращаясь, меняя краски, поблескивая галактиками.
        Вдруг все выключилось. В воображении возникла такая же темнота, на которую можно поглазеть с другой стороны плотно задернутых век.
        - Не открывай глаза! - откуда-то издалека заорал Костя Шаман.
        Кратер попытался включить память, вытащить из ее загашников любой образ - пистолета, биг-мага, собственного члена, голой таиландской бабы, Саддама Хусейна или Махатмы Ганди.
        Воображение не подчинялось. В голове царила ночь, на которую наползала еще более темная тень мысли: «Ведь я не чувствую ни ног, ни рук, не ощущаю себя ожидающим чуда в дверном проеме кухни в Медведково».
        То, кем сейчас стал Кратер, растворялось единственно возможной правдой. В первое мгновение эта правда ощущалась легкой, объяснимой, небольшой частью Кратера. Через долю секунды Кратер и Правда стали величинами почти равнозначными. Наконец, противостояние завершилось единственно возможной комбинацией - Правда заполнила все мысли, все ощущения Кратера и достигла размеров только что исчезнувшей Вселенной.
        Правда имела бездну смыслов и граней, но могла довольно точно быть сформулирована самой первой мыслью, которая взорвалась и заполнила все вокруг: «Вселенную выключили».
        По сравнению с образовавшейся темной тихой пустотой знакомая, обжитая, бесконечная Вселенная, ее девяносто шесть процентов неисследованной темной энергии, ее грандиозный божественный замысел да и сам Бог, по-детски неловко прячущийся во всех интерьерах жизни, вспомнились домашними и логичными, как лампочка на 60 ватт. Вселенная не исчезла, не свернулась в микрочастицу, не обратилась черной дырой. Ее не стало вместе с мириадами простых, приятных и непостижимых вещей, вращавшихся на невообразимом пространстве невообразимое число лет.
        Поэтому нельзя вспомнить Мавзолей, Николь Кидман, вкус пива. Нельзя почувствовать, заорать, открыть глаза. Ничего этого не было, нет и не будет. Вот-вот исчезнет и эта, чудом сохранившаяся мысль, называющая себя уже непонятным, уже бессмысленным, агонизирующим словом «кратер». Еще мгновение - не станет ни этих букв, ни мыслей. И даже чернота, все еще густеющая вокруг, исчезнет.
        Ирина Богушевская: «Пароход»
        Она отправилась к родителям. Не ухватить, что творилось в душе, в голове, повсюду в теле. Дрожащие коленки, дикий сумбур слов. Сквозь топь безнадежного: «Они умерли… их похоронили… их давно нет… материальность мира незыблема… все, что произошло там, повторилось здесь… смерть нельзя обмануть…» - всплывало: «Умоляю… еще один раз… глазком… спасение для моей заканчивающейся загробной жизни, для моей неуспокоившейся души… мама…»
        Кого просила? Всемогущую себя или Всемогущего Бога?
        Она и сама не знала. Она умирала от страха. Она умирала от надежды.
        На пороге ее встретила постаревшая, поседевшая мама. Вспыхнувшие от радости глаза переполнись слезами. Фея рыдала у нее на груди:
        - Мама, мамочка, прости!.. Прости меня!..
        Они еще долго плакали и прощали друг другу обиды. Забывали.
        Потом сидели, пили чай. Мама говорила о здоровье, о папе. Фея - о колоссальных успехах на работе. Казалось, готовая оборваться иллюзия входит в новое, прочное русло.
        Каждая мелочь до боли знакома - кухня, все еще неотремонтированные комнаты, морщинки на мамином лице. Не сосчитать, сколько новых добавилось. Немыслимо думать о том, что все это может быть ловко подстроенной ловушкой сознания.
        - Вернешься к нам? - спрашивала мама. - Мы с отцом жутко скучаем. Глупо ведь получилось…
        Мать умоляюще смотрела на Фею.
        - Конечно, вернусь, мамочка! - Фея улыбалась, не желая чувствовать, как в глубине веет холодом.

«Конечно, вернусь, уже немного осталось, последнее задание…»
        Пришел отец. Глаза - как у больной собаки. Моргает, силится сдержать слезы. Обрадовался до заикания, засуетился.
        Вечером, пока мама готовила ужин, а папа гудел какую-то прекрасную, пребанальнейшую историю, Фея пошла перебирать свои вещи.
        Она доставала из ящиков, снимала с полок старые дневники-тетрадки - не разобрать ни строчки. Впрочем, она не сомневалась - там не осталось ничего содержательного, ничего, что она готова вспомнить. Просто дрожащий пульс чернил. Зачем нужны слова душе на пороге бессмертия, не приспособленного удерживать человеческую память?
        Запятые, точки, крючочки.
        Когда Фея вернулась на кухню, красное предзакатное солнце било в окно. Квартира вымерла. На кухонном столе две чашки. Фея дотронулась до одной - холодна как лед.
        Фея поняла, что еще мгновение - и она навсегда останется здесь. Под лучами пересыхающего солнца, в бесконечном ожидании давно умерших родителей. Ее существование свернется вокруг нее в двух маленьких, давно опустевших комнатках. Желание дождаться станет ее вечностью.
        Она поцеловала портреты мамы и папы, развешенные в коридоре, и выбежала из квартиры. Теперь уже навсегда.
        Она смогла прикоснуться к тому, что давно обернулось смертью. Она сделала все, что хотела. Но силы вновь не почувствовала.
        U2: «Hold Me, Thrill Me, Kiss Me, Kill Me»
        Кратер очнулся в гостиной у Шамана. Он долго осматривал стены, песочные часы, свет за окном. Судя по красным всполохам заката, пролежал он немало. Ничего не болело, голова не кружилась. Неужели ему когда-то хотелось пить, есть? Тело - пустая никчемная лохань. Кратер напряженно соображал, отчего же ему так плохо. Зудящая тяжесть в центре груди - сгусток нехороших, почти похмельных ощущений не трансформировался в слова. Слова прозвучали бы банально: «Как бы ни было хорошо вокруг, я знаю, что все плохо и будет только хуже… И вообще, за этот мир я не предложу вам даже таблетку нозепама».
        Все следующие мысли только увеличивали тяжесть. Кратер понял, что истощающие чувства, тупо пульсирующие в груди, не покинут его до самой смерти. Смерть стала казаться простым, легким, почти приятным выходом из складывающегося положения.
        Память о наваждении, которое Кратер испытал на пороге кухни, тускнела, приобретая бытовую близость, словно тиражируя всем органам привычку, уверенность - апокалипсис либо уже случился, либо обязательно случится (как о чистке зубов или вдохе сигаретного дыма).
        С этой уверенностью предстояло жить.
        Вошел Костя со стаканом воды. Кратер молча взял, выпил, кивнул.
        - При любом раскладе Фею ты не найдешь, - первым заговорил Костя.
        - Ты не первый, кто об этом говорит. Ты не первый, кто ошибается, - кротко поведал Кратер.
        - Ее уже не спасти. - Костя чуть-чуть подумал и добавил: - Во-первых, во-вторых и в-третьих: оттуда - не возвращаются. В-четвертых, мир усопших должен исчезнуть. Зачем они нужны, если есть точно такие же? Если пуповину между мирами не перегрызть, через некоторое время во Вселенной останется горстка людей, не выпутавшихся из собственных иллюзий.
        Кратеру не было никакого дела до других людей.
        - Я могу твой рекламный ролик продемонстрировать другому скептически здоровому человекообразному? - хрипло спросил он, мысленно лелея надежду убедить Кораблева в том, что увиденный кошмар заслуживает уважения.
        - Отдельные мысли и чувства, тем более саморазрушительные, очень легко транслировать, - ответил Костя.
        И показал пару приемчиков.
        На прощание Шаман повторил:
        - Никогда не видел тех, кто вернулся оттуда… - И выпучив глаза шепотом похвастался: - Я - то самое невероятное исключение.
        В ответ Кратер громко и сухо сознался:
        - Единственный смысл всего, что мы совершаем в жизни, - в том, чтобы делать исключения обыденными и привычными.
        ABBA: «The Winner Takes It All»
        Несмотря на потрясения, Фея старалась оставаться прямой как графитовый стержень.
        Если стояла, казалось - из-под ног невидимой выныривает земная ось и ищет свое продолжение в спинном мозге девушки. Если шла (гвардейская осанка, задранный подбородок) - можно было c жалостью наблюдать, как она тащит эту ось за собой, разрывая плотные, незримые слои мироздания.
        Сколько их, невидимых, неизвестных и несчастных атлантов, зацепившихся за жизнь и время, не позволяя этим хлипким конструкциям обрушиться в тартарары? Сколько их, не чувствующих под собой ног, но упорно продолжающих существовать? Переставших узнавать смерть, уставших пугаться кризисов, эпидемий, войн, разрушений, атомных бомб, увяданий империй, потому что узнали - для исчезновения Вселенных достаточно мгновения. Один миг - и сотни миров перестанут быть. И не останется ни праха, ни пепла, ни вечной тьмы, из которой они возникли.
        Сколько их, неслучайных, но без срока и судьбы, не замечая перешагивающих из одного мира в другой?
        Фея как раз и была тем таинственным типом личности, которая возникает из ниоткуда, может изменять историю и сама изменяться до неузнаваемости и которая сама не знает о своей силе.
        Она шла убивать то, что уже умерло.
        На то, чтобы жить, любить, помнить, у нее не осталось сил.
…нет меня ни на одном из участков видимой кожи. Полностью вы меня не заметите никогда. Может, возникну в зеркале. Но и там просто тени, зыбь и пустая-глухая, как дерево, скорлупа. Я сама себя ненадолго вижу. Узнаю лишь изредка. Часто прежде меня возникает ненастоящая я - я храню свой образ только как отпечаток тихого шороха-эха усвиставшей вперед мысли, но надеюсь часто, что выживу. Редко верю, что навсегда.
        Tori Amos: «Jackie’s Strength» & Albioni-Giazotto: «Adagio»
        Приемный отец носил такой сосредоточенный вид, будто без продыху размышлял о фотосинтезе, биотерроризме, кварках и нейронах. Прерывать столь серьезные мысли не хотелось даже сейчас, когда он пришел навестить пасынка и поговорить как мужчина с мужчиной.

«Опять будет ныть, помню ли я, кто меня „изувечил“», - решил Витек и не угадал.
        - Илья Юрьевич озабочен - ты снова рассказываешь о родителях, - разразился угрюмым укором отец. («Ио» - как про себя называл его Витек, подхватив прозвище у приемной же матери. «Ты не муж и не отец, а какой-то беспомощный и. о.», - как-то упрекнула она. «Ио» прилипло. Позже Витек разобрался, кто такие эти «и. о.», и термин показался ему очень удачным. Мачеху он называл менее изощренно - Жанетка.)
        - Илья Юрьевич - стукач. Змеей подползет, сладко пошипит беззубым ртом, напросится на откровенность. Потом трезвонит… - Как Витек ни старался, остаться спокойным не получалось.
        Вообще-то тема усыновления между ними стала почти табу, после того как Ио и Жанетка рассказали Витьку об этом деликатном событии. Причиной негласного запрета оказалась реакция мальчика - он с радостью и гордостью поведал, что прекрасно помнит и настоящего отца, и подробности жизни в другой семье.
        Приемных родителей ошпарило. Они точно знали - мальчику не исполнилось и нескольких часов, как его подбросили в родильное отделение. Всю сознательную и бессознательную жизнь до усыновления в двухлетнем возрасте он провел в детдоме.
        - Илья Юрьевич хочет помочь, - глубокомысленно заключил Ио, словно окольным путем пришел к известному выводу теоремы Ферма.
        Как Ио удалось выбить этот худосочный прямоугольник отдельной палаты? Зачем в больнице так низко навесили облупившийся потолок? Интересно - трех недель затворничества достаточно, чтобы сойти с ума?
        Витек был опутан бинтами, поэтому походил на огромную марионетку, до момента выхода на сцену уютно упакованную в одеяло.
        - Илье Юрьевичу и самому не помешала бы помощь. Скорая погребальная, - вновь съязвил мальчик.
        Илья Юрьевич служил главврачом в этой богадельне. Временами он становился порывисто добр и даже нежен, временами - по-старчески сварлив. Но самое главное - он давно был мертв!
        - Жанетка не захотела приходить? - Вопросом Витек произвел болезненный укол сгорбившейся тушки Ио, в которой даже кровь переносила атомы проклятых философских вопросов.

«И зачем выдавать себя растерянным взглядом? Неужели так сложно научиться красиво лгать мне о своей любви?»
        Витек часто находил поводы упрекнуть приемных родителей в равнодушии. Даже сверх того, что они заслужили своим предательским неумением приручить живое существо, продолжавшее искать близости.
        - Мама заболела, - легко соврал Ио (лукавить в простом они научились). - Тебе принести еще чего-нибудь?
        Ио кивнул на россыпи книг, листопадом обрушенных на крошечную палату. Книги выглядывали отовсюду - с тумбочки, батареи, подоконника, кровати, из-под нее.
        - Расслабься. Я и так знаю почти все, - почти пошутил Витек.

«Знаю и то, что вы меня скоро забудете. В сущности, меня и не существовало».
        Почему же, если он все равно будет вычеркнут из памяти, не произвести еще один жестокий выпад?
        - Вы можете сколько угодно таскать меня по психологам. Приносить выписки из детдомовских талмудов. То, что там издревле мое имя, ничего не меняет. Я рос с настоящим отцом. Пока вы меня не забрали.
        Ио совсем скис. Казалось, он разом постиг все кошмарные тайны, упрятанные в гранит истории.
        - Даже сейчас он кажется мне более реальным, чем уколы и запах лекарств. - Витек зачастил, оправдывая свою память. - У него всегда наготове тысяча историй. Одна интереснее другой. И физику он знает лучше, чем ты. Сначала он носил меня в каком-то нагрудном рюкзаке. Потом старался вышагивать со мною в ногу. Вокруг него всегда лето. Я не помню ни одного холодного дня. Мы играли с отцом. Я постоянно чувствую его где-то рядом. Он любит меня. - Это прозвучало как: «в отличие от вас». - Даже если я все придумал, это лучшая в моей жизни фантазия.
        Ио кивнул:
        - Я знаю, мы виноваты. Не смогли… Тебе сейчас плохо. Возможно, когда станет лучше, ты поймешь, как жесток.

«Не станет».
        Вечерние посиделки стали своеобразной традицией - Илья Юрьевич горячо интересовался выздоровлением мальчика.
        Он приковылял вечером. Принес на длинной сморщенной шее маленькую седую голову со слезящимися глазками. Недружелюбно окинул многоэтажную башню из книг на стуле, примостился на краешек кровати.
        - Ты сердишься? - начал разведку словом.
        - Доктор на больных не обижается, - парировал Витек, как бронежилет натянув одеяло до загипсованной ключицы. Неуклюжие руки выложил поверх.
        - Мне кажется, ты запутался.
        - И считаете, способны помочь?
        - Хочу попытаться.
        - Интересно, как вы исцелите того, кто знает свое будущее?
        - Посоветую изменить настоящее.
        - И тут же увидеть роковые последствия?
        Илья Юрьевич покряхтел, прочистил горло, заботливо подоткнул одеяло под ноги Витьку. Мальчик поежился, стараясь унять зуд заживающих ран.
        - Нам по силам разобраться в твоих видениях и фантазиях. Попробовать сделать их менее болезненными.
        - Разберитесь лучше в своих. - Витек больше не хотел жалеть этот ходячий фантом.
        - Я уже так стар, что не в состоянии спорить с реальностью. - Главврач трижды шумно выдохнул воздух, изображая заразительный смех. - Часто стараюсь представить собственные похороны. Не хватает воображения.
        - Вот как… Вас, наверное, следует раза три закопать. На «бис». Чтобы вы дотумкали, что уже мертвы.
        - Мой мальчик, не надо шутить над смертью, - расстроенно прошамкал Илья Юрьевич дрожащим голосом. - Ты сам чуть не попал ей в лапы…
        Витек захохотал. Внезапно, истерично. Расслабленно раскинувшись в колыхающуюся горизонталь. Так же неожиданно он прервал смех, вытер выступившие слезы культей загипсованной руки.
        - Я у нее в лапах с самого рождения. Только и делаю, что вожу с ней хороводы.
        Илья Юрьевич с опаской взглянул в глаза Витьку (в поисках безумия?) и попытался привстать.
        - Не паникуйте, мой наивный Парацельс. Вы второй месяц так же исправно вальсируете.
        Главврач решительно приподнялся. Витек отвернулся к стенке. Оттуда пробубнил:
        - Я и без укола успокоюсь. Извините, переходный возраст… Ступайте.
        Илья Юрьевич вновь сел:
        - Предположим, ты не хотел меня обидеть или шокировать. Предположим, у тебя какие-то юношеские тараканы, которые выбегают самым несуразным образом. Танцы, смерть, Кастанеда, Тимоти Лири… Наверное, не очень удобно держать беспокойное хозяйство в голове. Давай сыпь эту кашу сюда… Разберемся.
        - Ах, Макаренко! Ах, Владимир Львович Леви! Маладца! - восхитился Витек. - Что ж вы сразу кидаетесь докладывать Ио, стоит мне поделиться с вами чем-нибудь личным?
        - Хватит истерик! - срывающимся голосом прикрикнул Илья Юрьевич. - Ты можешь ненадолго перестать пузыриться из-за своих обид? Не изображать средоточие всех бед? Попробуй рассказать о своих пируэтах с родителями, со мной, с дворовыми друзьями. Со смертью, наконец. Отстраненно. Беззлобно. Как сказочку.
        - О своих - не хочу. Давайте о ваших пируэтах зарядим повестушку.
        На мгновение слезящийся взгляд старика накрыла топкая пелена испуга. Он принялся ходить по крошечной палате, уперев глаза вертикально вниз, отыскивая тропы среди разбросанных книг.
        - Говори, о чем хочешь. Главное, чтобы тебя перестало мучить и пучить от всей этой околесицы…
        Витек тяжело перевалился на другой бок:
        - Договорились. Но только без обид. Представьте себе такой сюжет. Существуют две Вселенные…
        - Почему не тринадцать?
        - Не ерничайте, Илья Юрьевич! Просили? Получайте. Ровно две. (Старик пробурчал:
«Валяй, я и четвертинку Вселенной не могу вообразить…») В одной человек сделал шаг - в другой этот шаг повторился. В одной вспорхнула бабочка с куста - в другой траектория сохранилась до зептометра[Зепто - (zepto-) - дольная приставка в системе единиц СИ, означающая множитель 1021. Употребляется вместе с метрическими и некоторыми другими единицами измерения. Принята в 1991 году.] . Не смущает вас подобное?
        Илья Юрьевич молча пожал плечами. Не удержался от ироничного:
        - Где-то там, в других просторах, кто-то похожий на меня вздрогнул плечами?
        - Более того: в голове у него пронесся тот же сумбур, что и у вас. Неужели вас ни разу не посещало ощущение - то, что вы делаете, делаете не совсем вы или не только вы?
        - Все это хорошо знакомо мне из медицинской практики. Дежавю. Шизофрения.
        - Смейтесь, смейтесь. Что необычного в том, что хаотичные метания мух по стеклу в точности повторяются в другом пространстве? Это же так логично - мысль, царапнувшая вас, тут же отражается на другом носителе. Синхронность полнейшая, вплоть до колебаний электронов в атомной решетке.
        - Электроны - это, слава богу, не самое страшное, - облегченно выдохнул главврач.
        - Слава богу, - согласился Витек. - Синхронность сохраняется вплоть до того времени, когда для живых существ наступает момент необратимой гибели головного мозга. В одной Вселенной судьба их прерывается, как вы знаете, самыми разнообразными способами. В другой - какое-то время они продолжают существовать, счастливо избегнув неизбежного…
        Все эти слова были им найдены в углах больничного склепа. Из хлипкого убежища кровати он высматривал их душными майскими ночами, проговаривал, пробовал на вкус. Витек не просился в общую палату, потому что из сумрака своей одиночки нащупывал дорогу, которая должна не просто вывести из осточертевшей клиники, но и указать путь к отцу.

«Словно важные и прежде неотъемлемые частицы меня рассыпаны и блестят в темноте, а я собираю, вяжу спасительную нить, надеясь миновать грустного финала, который мне удалось прозреть».
        Но, составляя цепочки из фраз, заточив их безжалостную, бритвенную остроту, он все больше запутывался, продолжая ждать таинственных сигналов и указаний.
        Чем больше проходило времени, тем меньше оставалось надежд, что кто-то прояснит знание, то ли найденное извне, то ли самостоятельно вспухшее в сознании.
        - Но позвольте, - от волнения Илья Юрьевич перешел на полемическое «вы», - какая синхронность? Она моментально нарушается! Выжившие тут же начинают перекраивать мир!..
        Витек как болванчик качал головой, демонстрируя простоту вопроса и немедленную готовность ответа:
        - Многое вы перекроили за месяц?
        Илья Юрьевич остановился, уперся нахмуренным лбом в невидимую, но закрытую дверь. Растерянно огляделся в поисках стоп-крана, чтобы прервать движение эшелонов слов и прицепившихся к ним недомолвок. Они охлаждали радостные ощущения теплившейся внутри жизни.
        Витек беспощадно продолжил:
        - Вы преувеличиваете пассионарный азарт мертвых. Он лишь сейчас стал немного заметен…
        По-прежнему не проронив ни слова, главврач присел на книжную башню. Покачнулся, но усидел.
        - Когда рухнули американские башни-«близнецы», в одной Вселенной и головешки могли не сыскать, а в другой - везли чудом спасшихся в больницы. Либо они сами выбирались из-под завалов и через весь Нью-Йорк топали домой в пыльных одеждах. Думаете, надолго хватало этих душ, переполненных адреналином? День? Два? Некоторым и нескольких ужасных секунд под щебенкой стало достаточно, чтобы утопить себя в какой-нибудь спасительной фантазии…
        Илья Юрьевич мотнул головой, словно стряхивая осыпавшуюся на нее побелку:
        - Все равно! Те, кто выбрался… Они же что-то делали… - потускневшим голосом пролепетал он. - Покупали продукты?.. говорили с близкими?.. забивали гвозди?..
        - Уходили, и память об этих нескольких днях благополучно стиралась. Все, кто соприкасался с ними после смерти, помнили только головешку и ритуалы захоронения. Чем активней ворочаются обреченные в своих гнездах, тем скоротечней время, отпущенное им на осознание и смирение. Чтобы окончательно исчезнуть, большинству достаточно дурмана снов, которые легко заменяют реальность. Так же прочны, так же вкусно пахнут. Если вам все удается, крепко задумайтесь, не иллюзия ли это. Впрочем, вы прагматичны, поэтому столь долговечны.
        Илье Юрьевичу удалось прийти в себя, и он вновь попытался начать игру с возмущенного:
        - Витя, ты придумал какую-то свиноферму с очередью на убой! Я раздобуду для тебя статистические данные о смертности. Это же целая армия!..
        - Целая армия призраков-однодневок, - перебил Витек, - и почти все имеют удивительное свойство не замечать собратьев по несчастью. Конечно, есть несговорчивые осколки, склонные воображать лучшую для себя действительность. Некоторым даже удается воплотить отдельные хрусталики своей мечты. Если устойчивый особенно неугомонен - оба мира ни с того ни с сего лихорадит. Происходят необъяснимые явления вроде расстрела одноклассников, ритуальных самоубийств или продажи девственности по Интернету.
        Илья Юрьевич пересел на кровать. Изобразил на челе сострадание к сумбурным фантазиям подопечного. Сквозь одеяло погладил полено его ноги:
        - Понимаешь, мой мальчик… Эта картина миниатюрна и не вмещает буйство явлений нашего мира. История необратима. Может быть, одному твоему призраку достаточно чихнуть - и цепную реакцию не остановить.
        - Пока обходилось, - усмехнулся Витек. - Это фантазеры считают - достаточно таежной стрекозе иначе взмахнуть крыльями, чтобы история человечества выпала из проторенной колеи. Дудки! Эти миры на удивление прочны. Даже если оседлать машину времени и упорно отмечать каждое Рождество прошлого века взрывами Белого дома, нынешняя действительность вряд ли изменится. Не надо думать, что история хрупкая, марципановая. Она устойчива как пьяный матрос, на утлом суденышке усмиряющий шторм.
        - И еще - ты упустил логику. У каждого явления, даже такого грандиозного, как твои Вселенные, должна быть логика.
        Витек охотно предложил оппоненту еще один алмаз, недавно обнаруженный в этой неприглядной комнате:
        - Мирозданию просто жаль невоспроизводимых параметров души. Когда она покидает один физический носитель, ей предстоит запечатлеться на втором, где она навсегда останется неизменной. Душа не готова, она еще плавится от инерции жизни. Поэтому этот нематериальный алгоритм какое-то время работает на экспериментальной площадке. Любое движение души представляет такую ценность, что оправданно сотворение любого числа Вселенных.

«Или уничтожение!» - полоснуло мыслью по глазам.
        - Вы максималист, молодой человек. Так и запишем в истории болезни…
        - Никто не сможет восхититься вашим наблюдением, - жестко прервал главврача Витек. - Ваш дружный медперсонал будет лицезреть каракули Соколова Ивана Дмитриевича, назначенного на ваше место месяц назад.
        Илья Юрьевич вновь, хотя и не без труда, изобразил заразительный смех:
        - А ты, мой вечный оппонент, будешь столь же забывчив?
        Витек не поддержал его:
        - Я - нет.
        Главврач снова произвел череду громких выдохов.
        - Ну вот видишь… Опять внутреннее противоречие…
        - Никаких противоречий. Я - редкий случай. Мне посчастливилось родиться в мире мертвых. Я помню всё, а меня…
        Он не стал договаривать: «…забудут все».
        - Чертовщина какая-то!.. Витализм… Маскировка смерти с помощью симулякров… Завтра переведу тебя в общую палату. Есть у меня хорошие, до безобразия живые пацаны на примете…
        С огромным чувством вины Витек смотрел на закрытую дверь, зная - завтра никто, кроме него, не вспомнит о последних тридцати шести днях существования не самого плохого человека той и этой Вселенной, не самого плохого врача - Ильи Юрьевича Ларина. Целый месяц слов и дел его будет невосполнимо забыт всеми, кроме испуганного мальчика, который и сам будет вскоре вычеркнут из памяти. Весь - от макушки до пят, от рождения до предвосхищенной им мучительной смерти.
        Часть III
        Фея и ад
        Но вот тогда-то и придет настоящая, подлинная Смерть, а не та, которая сейчас, дура, финтифлюшка, ее и обмануть нетрудно…
        Юрий Мамлеев
        Сама по себе принадлежность к роду человеческому решительно ничего не значит - это просто дурачащее внешнее сходство.
        Роберт Музиль
        На месте нашего фальшивого мира должен был существовать настоящий; мир, подлинный во всяком своем проявлении; теперь же приходится интуитивно отличать органические части от искусственных, задавать себе вопрос, подлинны ли страдания раненых и хладность убитых.
        Ольга Славникова
        Глава 1
        Доктор, каковы шансы, что это мой сон?
        Muse: «Apocalypse Please»
        Столица задыхалась от жары. Кратер и Саня сидели в прохладных покоях пентхауса, пили пина-коладу и наблюдали ядовитое марево над городом. - Чего ждать? - торопился Саня. - Ни я, ни ты не сомневаемся. Колем дурь, и всё - прощай молодость, отправляемся в путешествие.
        - Ну что ты за человек такой? - возразил Кратер. - Решили в шесть, значит - в шесть. У тебя покушать имеется?
        Кораблев возмутился:
        - Двадцать минут осталось! И ты спокойно пойдешь жрать мои шпроты?!
        - Пойду.
        Кратер вышел на кухню, покопался в холодильнике. Скоро к нему присоединился Саня. Соорудили бутерброды.
        - Все это получится излишне мелодраматично. - Саня озвучил свои мысли. - Представляешь заголовки газет: «Два гея из противоборствующих московских группировок, не имея возможности быть вместе, предпочли смерть…» Или: «Люберецкие Лаура и Лафарг…»[Лафарг, Поль (1842-1911) - французский экономист и политический деятель. Поль и его жена Лаура неоднократно заявляли, что, как только наступит старость, мешающая им вести борьбу, они покончат жизнь самоубийством. В 1911 году они сдержали свое слово.]
        - Что ты предлагаешь? Прямо сейчас разбежаться? Придумывать новый способ суицида? Разрушить мозг смертельной дозой «ДОМа-2»?
        - Нет. Ты же сам говорил, времени у нас меньше, чем у фигуристов в короткой программе. Может быть, пока мы тут шести ждем, Всеблагие, Всемогущие руки тянутся к главному рубильнику и выключают несовершенный мир, где скитается твоя покойница. Давай хотя бы записку с объяснением оставим - так и так, предполагаем, что человечество переживает катаклизм. Решили уйти из жизни, чтобы в другой реинкарнации разобраться, что к чему.
        - Ты еще правду предложи выдать - мы умираем во имя любви. Тогда напишут:
«Фанаты-извращенцы покончили с собой, не дождавшись замужества Ксении Собчак!!!»
        Молча они прокрутили в голове другие варианты возможных заголовков.
        - Боишься, Орфей? - спросил Кратер.
        - Не знаю. Компот какой-то внутри. Вера, надежда, любовь… Одновременно что-то животное истерично скребется, верещит: «Лажу вы затеяли, братцы! После пяти кубиков барбитала натрия не просыпаются…» И уж тем более не разыскивают прекрасных покойниц в тридевятом государстве, о котором знаем ты, я и Костя Кассандра. Три олигофренда. Я ошибки боюсь и вечных мучений от того, что сделал не так и теперь не исправить.
        - В рейтинге моих страхов этот - не самый выдающийся. Есть покруче. Например, проваливаешься в болото и медленно тонешь. И - никого рядом. Или вдруг наступает беспросветная тьма, ты ползаешь в ней и точно знаешь, что вокруг ужасные слизистые монстры-пиявки, которые будут медленно переваривать тебя. Или: просыпаешься в гробу и…
        Кораблев пробурчал:
        - Вот-вот, наша перспективка… - и попытался вывести разговор в другую колею: - Слушай, ты описываешь точную иллюстрацию среднестатистической судьбы. Давай лучше о деле.
        - Что тут говорить? Жмуримся, потом разбираемся. Ищем твою Евридику. Мужественно преодолеваем все препятствия.
        С каждой секундой все невероятней казалась перспектива вот так просто взять и убить себя.
        У Кратера запиликал телефон. Он прочитал sms’ку, недовольно пробурчал:
        - Это от Шамана. Не могу пересказывать эту паранойю… - и протянул мобилу Сане.
        Кораблев взял телефон, глянул на экран:

«Не боись, щеглы. Расклад такой, что за любую из Вселенных не дашь и кочерыжки. Прощайте».
        Саня посмотрел на часы и подбодрил напарника:
        - А-а-а, лепись оно всё конем!.. Гони нашу дозу.
        Queen: «Death On Two Legs»
        На лице Феи маской застыло выражение отстраненности. Сомнения, переживания, боль спрятаны под забралом равнодушия. Скрыв свои зудящие внутренности, еще не полностью обглоданные временем, она легко расправлялась с непокорными мира сего. Пустотой своего взгляда лишала их уверенности. Словно табуретки вышибала из-под ног приговоренных висельников.
        Викентий Сергеевич не учил быть жестокой, не учил быть бесцельно мстительной - Черной Мамбой без Билла. По своей воле она стала мечом, разящим без чувств и сожалений.
        Девушка шла по Тверской к очередной цели. Всего-то делов - как нож сквозь масло пройти через все кремлевские бастионы и разрушить иллюзию очередного ублюдка, который надеется, что после смерти способен созидать, изменять, перестраивать этот мир мертвых.
        Еще неделю назад Фея прибегла бы к всевозможным шумовым эффектам, с ветерком промчалась по столице, погоняла старушек по клумбам Александровского сада, изрешетила пробоинами красные кремлевские стены.
        Прошли лихие денечки, утомили стрельба, грохот, визг тормозов.
        Фея запрокинула голову в безликое мутное небо и поклялась: «Больше не буду ждать его! Я уже дважды мертва. Осязаемый до дрожи шрам смерти во мне перечеркнул меня. Отгородил от жизни и от любви. Даже если я вновь встречу Саню, даже если он спустится за мной на огненной колеснице, ничто не шелохнется внутри…»
        Тяжесть того, что она таскала в душе, возросла многократно - ноша остывающей любви намного тяжелее, чем переживания о завершившейся жизни.
        За двести метров до Арсенальной башни Фея начала экспериментировать с одеждой - фата и длинный подвенечный наряд, деловой костюм кофейного цвета, кимоно. Наконец, черное вечернее платье с разрезом, растекающимся вверх по спине прямо из темноты между ягодицами.
        Остренькие каблуки не ладили с брусчаткой Красной площади. Фея нетрезво покачивалась, бриллианты на шее сверкали. Строгий солдатик у ворот напряженно сосредоточил взгляд в районе ее побледневшего лба.

«Прицельно смотрит. Глазами ощупывает плацдарм для пули. Опять убивать. Почему же я так и не научила покорности эти проекции? В этом унылом мире судьба живых все еще неподвластна мне?»
        Фея достала пропуск. Солдатик несколько раз пробежал глазами текст. С каждым разом возрастала настороженность движений.
        - Извините, вам придется пройти со мной, чтобы уточнить детали вашего посещения.
        Кивнул на дверь в башне.
        Смертельный приговор. Во время выпада Фея почувствовала в ладонях холодную пупырчатую рукоять шпаги. Колющее движение руки завершилось ударом в сердце. Солдатик оседал на землю, напарник за его спиной выхватывал из кобуры пистолет, а во взлетающей левой руке Феи уже появился пистолет-пулемет. Шпага из правой руки не долетела до земли, а пальцы выхватывали из воздуха второй «Каштан». Теперь она стреляла с двух рук.
        Пули выбивали искры из многострадальных кремлевских камней и брызги крови из тел дрессированной кремлевской охраны.
        За минуту сопротивление было сломлено - ни пуля, ни рикошет не отметились на изящной фигуре девушки. Фея научилась хранить свое тело в неприкосновенности.
        Так же покачиваясь на каблуках, она не спеша двинулась вдоль Арсенала к Большому Кремлевскому дворцу. Воображения и отупевшего слуха хватило, чтобы понять - к Соборной и Ивановской площадям стягивается весь кремлевский гарнизон. Никаких шансов прорваться. Почти никаких.
        Guf: «Тринити»
        Через десять минут они уже вкололи в вену чистый как слеза ребенка раствор и отправились на балкон хлопнуть по сто коньяку за упокой.
        - Слушай, у меня сушняк, - заплетающимся языком поделился Кораблев. - Что за пидорскую подделку ты набодяжил? Мы умираем - или как?
        - Умираем, - эхом ответил Кратер.
        - Вдруг навсегда? - спросил Кораблев, прижав к груди согнутую в локте руку, по которой струился яд.
        - Амбивалентно.
        Кратер попытался охватить памятью отдельные кусочки прожитой жизни. Картина выходила скомканной, ненатуральной, ненужной. В черно-белых штрихах остро чувствовалась тоска.
        Везде тоска!
        Кораблев закрыл глаза.

«Действует дурь…»
        Животный ужас он давил вполне рациональными, но безжалостными всхлипами: «Неужели все зря? И жизнь, и смерть? Ромео херов!.. Господи, прости, я любил…»
        Это была последняя мысль. На ней и оборвалась его жизнь.
        Guns’N’Roses: «Knocking On The Heaven’s Door»
        По ней открыли шквальный автоматный огонь. Фея лениво отвечала одиночными выстрелами из своего меняющегося на глазах оружейного арсенала. Пробираясь очаровательными (великолепно простреливаемыми) кремлевскими тропинками, очень пожалела, что давно не была здесь на экскурсии.
        Охрана Кремля стремительно стягивалась вокруг маленькой фигурки в вечернем платье с рюкзачком на голом плече.
        Картинка перед глазами Феи теряла резкость, теряла краски. Прогрессирующая близорукость. Окружающие деревья и дворцы бледнели, словно переполняясь светом. И без того яркое солнце отпечаталось во всем.
        Фея закрыла глаза. Когда открыла, увидела простирающуюся перед ней бесконечность, состоящую из ровно-белого бумажного цвета, который не раздражал, не резал глаза.
        - Ну вот и все, - решила Фея. - Я и так зажилась. Маму смогла увидеть…
        Единственное, что мешало вспомнить свои лучшие чувства, забыть, простить, успокоиться, - уверенность в опасной близости вооруженных до зубов стражей Кремля.
        И помощи ждать неоткуда.
        Она откинула в сторону АКМ с двумя рожками, перемотанными изолентой, сдернула с плечика рюкзачок, достала ракетницу. Рюкзак нырнул к ногам.

«Куда стрелять?»
        Вокруг белое-белое небо, под ногами серая-серая твердь.
        Фея направила ракетницу строго вверх.
        Ни звука выстрелов, ни взвившегося вверх огонька она не увидела. Не почувствовала и капель внезапно хлынувшего грибного дождя. Не узнала - именно в этот момент остановилось сердце Сани Кораблева в тех координатах, которые она покинула целую вечность назад. То, что оно перестало биться, но не любить, увеличивало вероятность скорой встречи Сани и Феи. То, что в этот момент девушка утратила способность чувствовать, грозило сделать эту встречу роковой.
        Bon Jovi: «Dyin’ Ain’t Much Of A Living»
        Уверенность в себе - первое чувство, с которым он очнулся.

«Я могу все», - именно так, без «но», застучали его новые мысли.
        Он может заставить взлететь замершую в пробке «скорую», наполнить живой водой капельницы, к которым пришвартованы он и Кратер, расколоть Землю пополам.
        Единственный белый халат в «скорой помощи» торчал впереди у водительского кресла.
        Оттуда журчала негромкая беседа.
        Белый халат чертыхался приятным женским голосом. Водитель бубнил весьма однообразные фразы:
        - О, ё!.. Докатились!.. От таких прогонов я окуклиться готов… Я щас окуклюсь…
        Дождь бренчал по окнам и крыше, органично вплетаясь в тихую беседу, смешанную с шелестом магнитолы. Вновь усыпляя.
        Кораблев приподнялся на локтях, выглянул в окно. Они встали в многокилометровой пробке на третьем транспортном кольце в районе Москва-Сити.
        - Чего там? Израиль вторгся в Южную Осетию? - громко окликнул тех, кто должен был спасать ему жизнь.
        Спина в белом халате вздрогнула. Поворачивающееся лицо автоматически обретало выражение участливого беспокойства:
        - Вам лучше?
        Заботливый голос принадлежал до неприличия молодой девушке с конопатым лицом.

«Неужели теперь в санитары, как в Гитлерюгенд, с четырнадцати лет берут?» - подумал Саня.
        - О, нимфа, вы спасли меня! Чувствую себя на две недели моложе.
        - Вообще-то мы вам еще ничего не делали, - девушка окаменела лицом, - поэтому очень торопимся в клинику.
        - Вижу, - бодро согласился Саня, кивнув на замершие за окном машины.
        Девушка окаменела всем телом.

«Сейчас скажет, что она не виновата, а мэр Москвы - сволочь…»
        Саня опередил возможные оправдания:
        - О чем разговаривают вражеские голоса?
        - Это «Наше радио», - пояснила конопатая. (Саня хмыкнул: «Как будто „наше“ не может быть вражеским…») - Сейчас на всех частотах только новости. Толян! - звонко крикнула она водителю: - Включи погромче!
        Саня с трудом улавливал смысл торопливого кудахтанья, прорывающегося из динамиков:
        - За последние восемь часов количество обращений достигло нескольких тысяч. Сейчас практически невозможно дозвониться ни в МВД, ни в МЧС, ни в «скорую помощь». По телефону, по электронной почте, в прямом эфире граждане требуют разъяснений происходящего. Информации о реакции официальных властей к нам не поступало…
        Мужик из радио проникновенно перечислял знаменитые фамилии, разговаривал по телефону с рыдающими родственниками. Кораблев нетерпеливо спросил:
        - Короче, ангелы мои, вы можете популярно объяснить, что за вселенский пессимизм?
        Водитель повернулся:
        - Атас конкретный! - Глаза его весело блестели. - В России тысячи людей исчезают бесследно. Даже мокрого места не остается. И - никаких свидетелей! Все происходит моментально. Мгновение назад свидетели видят какого-нибудь Пипеткина направляющимся в туалет, в ванную, сидящим за рулем, хлебающим пиво. Через минуту сердобольные родственники, зеваки или сослуживцы кидаются - а его и след простыл! Часа три назад «доблестные органы» обещали найти заблудившихся и во всем разобраться. Теперь таких обещаний никто не дает - количества обращений хватит на годы вперед. А темпы исчезновения только растут. Кучу пустых машин находят прямо на дорогах. В Москве уже несколько сотен аварий произошло. Кто-то сел в лифт - и не доехал. Кто-то плавал в бассейне - и растворился.
        Экстренно собрали всех наших мракоборцев. Готовятся объявить чрезвычайное положение, потому как и в других странах люди исчезают пачками. На «Эхе Москвы» сначала заверещали - типа подстава, власти делают все, чтобы дестабилизировать политический процесс в стране, короновать Путина, но потом и они попритихли. Выяснилось - за бугром такая же чехарда. В Мехико счет на десятки тысяч…
        - Может, тогда попытаемся самостоятельно откачать моего кореша? В больницах, наверное, уже не до нас… Там сейчас полно великих и невеликих мира сего, помутившихся разумом, ослабевших сердцем… - Саня подмигнул рыженькой медсестре. - Электрошок имеется?
        - Имеется. Но я никогда…
        - Включайте.
        - Давайте вывернем к тридцать первой? - вмешался в разговор Толян. - Там ему какой-нибудь растворчик вколют, и он воскреснет. Только, сдается мне, по нынешним временам поспокойней будет в коме недельки три полежать…
        - Гоните в Медведково, демагоги! - не открывая глаз, заорал Кратер. - Через три недельки вместо Москвы, Нью-Йорка и Токио будет безлюдная техногенная помойка!
        Аквариум: «Тень»
        - Что бы ты сейчас сделала, если бы узнала - все открытые вами законы неверны, а часто и невозможны? Что бы ты сказала, если бы я поведал - все твои представления о материальном мире ложны? Твоя память об увиденном, услышанном, привычные ощущения всех твоих органов чувств не соответствуют истинной природе вещей…
        Фея сразу узнала голос за спиной. Она не стала поворачиваться. Сквозь зубы процедила:
        - Ты откуда взялся здесь, маленький сопливый недоносок? Пришел репетировать заученные рифмы?
        Ломающийся детский фальцет не отреагировал на оскорбление:
        - Я кое-что могу в этом неустойчивом мире. Я не хочу, чтобы ты уходила.
        - Как видишь, вариантов не так много. - Фея присела на корточки, достала патрон, зарядила ракетницу. - Требуется угомонить несогласных.
        Просыпались заснувшие было краски окружающего мира. Перед глазами возник собор Ивана Великого, рассредоточившиеся на площади люди в форме и без.

«Дождь, бляха-муха, дождь! Устала я от этой жары…»
        Фея повернулась к Витьку. Он продрался сквозь гордую ель к присевшей на краю площади девушке. Одежда неухоженная, мятая. Застиранная черная футболка с надписью
«ОткРыТый», вельветовые джинсы дудочкой, пузырящиеся коленки, убитые и давно уже не белые кроссовки. Нечесаные волосы, красные невыспавшиеся глаза, равнодушная усталость на курносом детском лице.
        - Как ты прорвался через оцепление? Зачем? Сегодня здесь в пузо не целуют.

«Тишина. Первый раз слышу такую звенящую тишину в аккомпанементе дождя…»
        Тревожно и непривычно торопливо пробили куранты.
        - Я пришел, потому что ты удивительно похожа на основные явления этого мира. Волны, движение планет, дождь…
        - Корневой каталог, системный файл. Ага!
        Она покрутила головой, выбрала ближайшую мишень. Истерически вздрогнув в руке, грохнула ракетница. Солдаты, залегшие по периметру площади, не ответили, видимо ожидая команды на общий залп.

«Я всегда восхищалась Оводом, командующим собственным расстрелом…»
        - …эти явления происходят постоянно. Сложно определить перспективу их угасания. Они не переполняются собственным содержанием, они неисчерпаемы, они вечное следствие изменений Вселенной.
        В тишине защелкали затворы автоматов, суровый голос из мегафона чеканил приказы прекратить сопротивление. Орали: «Отпустите ребенка!.. Оружие на землю!..» Фея пожала плечами - «калаш» давно валялся на брусчатке.
        - Люди проще - всегда можно увидеть, где поставить точку. Ты - другая. Похожа на вечно недописанный текст. Вроде все сказано, но чистая бумага по-прежнему требует новых слов.
        - Смотри, сколько желающих отбить на моем теле все возможные знаки морзянки.
        - Поверь, пока тебе это не страшно.
        - Все-таки зачем ты здесь? Чтобы сказать мне об этом?
        - Да. Сказать - ты должна остаться. Я сделал так, чтобы ты перестала…
        Фея не дослушала:
        - Извини. Позволь мне самой решать простенькие вопросы о своем окончательном упокоении.
        Небо потемнело. Гигантская тень накрыла Ивановскую площадь.
        Олег Медведев: «Исказилась наша планета»
        Здешний Костя Шаман был так же непохож на прежнего потустороннего, как птеродактиль на глиста. Складки на бульдожьей морде морщинились приятными глазу узорами, на губах дрожала довольная ухмылка. Казалось - унылая гримаса никогда не посещала это лицо.
        - Ре-е-ебя-ята, как я рад! - благодушие перло изо всех щелей. - Выжили, едрена кочерыжка! - радостно сообщил он прямо с порога.
        - Против любви медицина бессильна, - хмуро пробормотал Кратер и в башмаках потопал на кухню.
        Костя и Саня познакомились самостоятельно, пожали руки и двинулись за ним.
        Кратер из окна разглядывал доставившую их «скорую»:
        - Не уедут, - уверенно сказал он.
        - Еще бы, - подтвердил Кораблев. - Одного твоего небритого взгляда было достаточно…
        - А ты еще и денег сунул. Сколько?
        - Откуда я знаю. Представил пачку долларов - и зелененькие зашуршали в ладошке. Если на Большой земле знали бы, многие отчаянные головушки двинулись бы сюда на заработки.
        - Ре-е-ебя-ята! Жи-и-ивем! - обозначил свое присутствие Костя. Указал на богато накрытый стол: икра, ополовиненная бутылка водки, гигантский самовар, рядом с которым измеряли время микроскопические песочные часы.
        Ребята дружно повернулись к Шаману. Жизнерадостность хозяина не отразилась на их лицах.
        - Пока нас откачивали, здесь уже научились бесследно утилизировать человеческий материал? - спросил Кратер.
        - Научились!.. научились!.. - радостно кивал Костя, разливая по огромным фужерам водку.
        - Костя, поймите, - вежливо начал Кораблев, - за несколько часов мы пережили потрясения, нарушившие наше и без того хрупкое душевное равновесие. Мы умерли и воскресли. При этом совершенно не понимаем, где мы и что за чепуховина здесь творится.
        - И еще. Каждый из нас конструировался как злобная машина для убийств, которая в настоящий момент не знает, как функционировать и кого больше всего за это не любить, - добавил Кратер и хлопнул водки.
        - Развейте наше недоумение, - подбодрил Саня.
        Костя Шаман улыбался все так же радостно:
        - Значит, вы решились уйти из жизни? Извините, по виду внешнему очень непросто распознать коней бледных.
        Не стесняясь, Кратер буркнул Кораблеву:
        - Увы, Санек. В нашем мире этот фрукт был гуру, а не полудурком… Ничего мы здесь не выясним.
        Шаман запротестовал:
        - У меня есть догадки, которые могут огорчить вас.
        - Мы сегодня столько раз огорчились! Лишний раз не помешает. Константин Игнатьевич, вы в курсе, что мир, в котором вы живете, в некотором смысле пристанище тех несчастных, что обрели покой совершенно в ином месте?
        - Одна из моих теорий - о том, что я как раз живу в отправной точке путешествия этих несчастных, - возразил Шаман, но, увидев, что Кратер взял хлебный нож, добавил: - Впрочем, я легко соглашусь и с вашей версией.
        - Давайте ее развивать. - Кораблев развел руками.
        На столе появился еще один самовар. Точь-в-точь как первый. Пузатый, пышущий золотом. Саня сочно чихнул - рядом образовался третий. Рюмки, тарелки, плошки с икрой посыпались на пол. Момент возникновения двух экземпляров старинной кухонной утвари не был отмечен ни волшебным сиянием, ни животворящим туманом, проясняющим блестящие контуры. Самовары рядком стояли на столе - уверенно, по-настоящему, никаких швов между двумя (до и после) склеенными кадрами. Нельзя было избавиться от ощущения - здесь давно такая расстановка, и никакого чуда не произошло.
        - Все плохо. - Шаман долго смотрел на самовары, прежде чем произнести это. - Вы отчаянные храбрецы! Сталкеры! У вас нет и не могло быть ни единого шанса.
        Костя Шаман по-прежнему улыбался; ничто не могло изменить его благодушного настроения.
        Он чуть склонил голову - так он соглашался с неожиданной версией, что живет в призрачном мире усопших. Так он приветствовал безумцев, добровольно прибывших сюда.
        Evanescence: «Bring Me To A Life»
        Фея молча вгляделась в хмурое небо. Она ждала, она предчувствовала, она хотела удара оттуда.

«Кары Божьей, у-ух!..»
        Огромная полоса железа, длиною метров пятьдесят, шириною почти два, пронеслась над их головами и, оглушительно звеня, пошла на взлет.
        Не сумев набрать достаточной высоты, железяка срезала верхушку Спасской башни. Россыпь красных кирпичей с грохотом обрушилась на серые булыжники Васильевского спуска.
        Витек распрямил плечи. Если секунду назад он походил на сопливого малолетку, то теперь вполне тянул на пионера-героя - бледная физиономия, усталый прищур, Марат Казей, Валя Котик… Немного жесткости в лице - и сойдет за бригадного разведчика Леню Голикова.
        - Твоя работа? - спокойно поинтересовался он.
        Фея пожала плечами.
        Звенящее лезвие возвращалось. Наблюдая за ним издалека, Витек понял, чтo это такое - гигантская коса.
        Он даже разглядел деревянную ручку - косовище, рванувшую острие вверх в воздушное пространство над Большим каменным островом.
        Кто-то очень недобрый, большой и невидимый, встав на Красной площади у Исторического музея, пытается выкосить все ему ненужное внутри кремлевских стен.
        Витек очень надеялся - сказочного великана нет, коса вот-вот исчезнет, даже Фея с ее феноменальным воображением не сможет долго управлять разрушениями.
        Мальчик кинулся вперед и повалил Фею на брусчатку. Падение оказалось крайне болезненным - ох уж эти древние булыжники!..
        Круша достопримечательности, срезая гордость столичных садоводов, коса вновь устремилась ввысь. Солдаты на площади открыли беспорядочный огонь - кто вверх, кто по фигуркам, лежащим в центре площади.
        Фея вывернула руку с ракетницей, приставила ствол точно в центр перепачканного лба Витька:
        - Отпусти тетеньку, мальчик. У меня собственные счеты с окружающей действительностью.
        - Нет! - Витек схватил запястье руки, в которой она держала оружие. - Или быстрее стреляй, или уходим.
        - Дяденьки из телевизора учили меня - проси больше! «Или-или» - это игры для несмышленых владельцев зеленой бумаги..
        - Хорошо. Я помогу тебе найти Кораблева.
        Коса завершала финальный замах. Ситуация совершенно не располагала к расспросам - откуда Витек знает Саню.
        Erasure: «Rock Me Gently»
        - Наверное, я догадывался, но боялся признаться.
        Кратер и Кораблев закусывали удивительно вкусными молочными сосисками и не реагировали на исповедь Шамана.
        - Оказывается, я всю жизнь бродил средь мертвых, - говорил Шаман - восхищенно, словно декламировал Байрона, - и сегодня мне посчастливилось встречать закат Вселенной, где покойники обретали покой! Я на Камчатку этим летом хотел слетать. Не выйдет?
        Спросил, словно надеясь - разрешение гостей может что-то изменить. За первой бутылкой водки совещавшиеся пришли к неутешительным выводам - стремительное исчезновение людей есть не что иное, как организованная Всевышним операция по зачистке ненужного ему балласта. В горниле вот-вот сгинут семь миллиардов живых и не совсем живых существ, которые где-то в другой Вселенной уже признаны официально умершими.
        - Твой латентный двойник полетит, - успокоил Кратер. - В отличие от нас, у тебя за бугром есть полноценная копия.
        - Извините. - Шаман произвел необходимые манипуляции со второй бутылкой и произнес тост: - Да здравствуют законы сохранения вещества и энергии!
        - Энтропия forever! - согласился Саня, зачем-то поднялся и выпил стоя.
        Кратер молчал и яростно жевал сосиску. Словно она виновата в их добровольном уходе из жизни, словно она в ответе за то, что происходит с людьми, попавшими на другой берег Стикса.
        - Зачем допустили эту вакханалию? - дожевав, спросил Кратер, имея в виду непостижимые высшие силы, которые в пьяном угаре стали казаться чем-то вроде стаи домовых, не столь громоздких для воображения. - Это же истребление рода человеческого. Освенцим, мать его… Зло в чистом виде.
        - Ты размышляешь в удобных человеку категориях добра и зла. У Того, кто за этим стоит, совсем другая шкала ценностей, не доступная ни тебе, ни мне, ни кому-либо другому. Он - абсолютная, неизменная и одновременно меняющаяся величина. Ты спросишь: «Он добр?» Ты спросишь: «Он милосерден? Он беспощаден?» Я отвечу: «Да! да! да! Но - не в человеческом понимании». Ты спросишь: «Почему?» Я отвечу: «Не знаю» - и никогда не смогу узнать. Замысел Его непостижим.
        Кораблев перебил:
        - Спрошу-отвечу. «Да! - да! - почему?» - передразнил он Костю. - Драматург на приходе… Позволь мне, землячок лютый, самому думать и задавать вопросы. Такая непостижимость предполагает, что я буду мирно хлопать ушами и позволять сделать с собой все, что задумал Всевышний?
        - Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится. Свобода воли, сопротивление. Только мы же сами решили: Он - прав. - Шаман постучал по второй бутылке, способствующей выработке концепций. - Люди не оценили подарка. Им до лампочки этот мир с прицелом на вечность. Он их портит. В мире живых отзываются здешние безобразия. Ergo[Ergo (лат.) - итак, следовательно.] - пуповину, которая соединяет живых и мертвых, - нужно резать немедля. Иначе и здесь, и там воцарятся хаос и мрак.
        - Есть подозрение, что Всевышний колеблется. - Кораблев убрал «покойничка» под стол, достал из холодильника пиво. - Иначе зачем тягомотина с исчезновением людей? Возможно, эта агония не по Его воле. Народ из этой части ойкумены сопротивляется экспериментам, не хочет уходить. Вот и приходится устраивать этому миру постепенную усушку. Выветривание непокорных иллюзионистов…. У тебя Инет подключен?
        Костя кивнул. Голова, не выдержав потрясения, не вышла из пике поклона и, уютно уткнувшись в локоть, заснула. Щеки Шамана стекали на руку.
        - Погуглим? - предложил Кораблев. - Может, мы и не умирали.
        - А инциденты с пропавшими - недоразумение, - поддержал Кратер. Он так же, как и Саня, чувствовал себя жутко от того, что знал: он умер. Но не одно из чувств не сигнализировало об этом. - Скоро все исчезнувшие отыщутся в поместье Neverland. Neverland - поместье в Калифорнии, расположенное к северо-востоку от города Санта-Барбара. Бывший владелец - Майкл Джексон. На территории поместья, примерно в пять раз превышающей размер княжества Монако, Майкл построил развлекательный парк отдыха и открыл частный зоопарк. До настоящего момента поместье закрыто для посещения.] Отрабатывающими вместе с Майклом Джексоном лунную походку.
        Через полчаса они убедились - старуха с косой таки навестила их.
        При этом они нагуглили всего одно отличие нынешнего пристанища от пространств, которые они покинули, - все эти годы здесь благополучно жила Фея Егоровна Яшина. Они обнаружили ее «живой журнал», страничку «В контакте», резюме на headhunter’е…
        Все просто: если Фея жива - значит, они мертвы.
        Soul Asylum: «Runaway Train»
        Почти вывихнув руку, он дернул девушку в сторону. С оглушающим звоном коса воткнулась в то место, где секунду назад лежала Фея. Гулко вибрируя, полотно на мгновение застыло в воздухе. Почти вертикально над Ивановской площадью. Потом коса тяжело взмыла вверх. Когда, набирая скорость, она вновь стала обрушиваться на землю, Фея и Витек уже бежали к проему в кремлевской стене, образовавшемуся в результате «сенокоса». Желающих остановить их не оказалось.
        На Красной площади сотни людей с выпученными глазами метались в разные стороны. Несколько спокойных «счастливчиков» снимали происходящее на видеокамеры. Затеряться среди паникующей толпы не составляло труда.
        Отдышались только на Софийской набережной:
        - Да-а… Сегодняшние новости побьют все рейтинги популярности. Куда там финалу чемпионата мира по футболу!..
        Они пошли вдоль Москвы-реки.
        - Хорошо, что ты не воспользовалась серпом и молотом, - заметил Витек. - Видимо, ностальгия по прежним временам у тебя не так уж и сильна. Этими предметами культа ты бы вмиг кремлевский вертеп перепахала…
        - Ты что-то свистел по поводу Кораблева? - перебила Фея.
        - Свистел, - подтвердил Витек.
        - Вижу, ты хорошо осведомлен о делах моих скорбных. Всегда подозревала - гэбуха вербует агентов прямо из детского садика… Чем я тебе приглянулась, помимо того, что неисчерпаема, как программа «Windows»?
        Витек не ответил. Машины тревожно гудели, словно протестуя против периодического исчезновения хозяев из их салонов. Люди, став сегодня похожими на мыльные пузыри, отбрасывали отблеск непрочности и неустойчивости на окружающие вещи - движимость и недвижимость мира сего, обреченную стать безхозной.
        - У меня для тебя две новости - плохая и очень плохая, - сообщил Витек, когда они обсудили повсеместное исчезновение населения. - В наших мирах истинны только чувства. Только чувства ценны. Только они имеют силу. Только ради них создавалась жизнь. Только из-за них происходит смерть. Ты не исчезла потому, что лишилась способности чувствовать.
        - Так вот откуда ощущение новизны. Словно супрадин кофеем запивала… А очень плохая?
        - Нет чувств - нет личности - нет смерти. Простая комбинация. Твоя душа снова чистый лист. Все, что ты пережила, просто набор сведений у тебя в голове. Просто память.
        - Это и называется второе рождение. Кто же меня так ювелирно выхолостил?
        - Я. - Витек сделал такое лицо, словно только что подписал Беловежские соглашения. - Я что-то вроде пупа Земли в этих широтах. Плоть от плоти мира иллюзий.
        - Спасибо тебе, Витек.
        - Ты все еще хочешь найти Кораблева?
        - Ага. Поверь, я смогу убедить себя любить его.
        Фея ошибалась.
        Глава 2
        Борьбу Добра и Зла тоже начинали не мы, но выбор - за нами…
        Владимир Мартынов: «Тема из к/ф „Холодное лето 53-го“ (финал)»
        - Законы, ранее действующие только на умерших, распространились на всех людей. - Костя Шаман по-прежнему улыбался; ничто не могло изменить его благодушного настроения. - Теперь каждый может использовать невостребованную энергию ушедших и культивировать собственные чувства и иллюзии. Выхлопа энергии вполне достаточно, чтобы мертвецы, прозябавшие здесь, вновь ощутили себя живыми. Живые - могущественными и бессмертными…
        Алкогольно-мозговой штурм помогал компании слагать новые версии происходящего.
        - М-да… Теперь я еще больше переживаю за человечество. - Кратер скрутил голову третьей бутылке. - При нашей прямолинейной фантазии такой фэн-шуй устроим - «Икее» и не снилось!..
        - И исчезнем? - После трехсот граммов водки Сане не казалось, что они говорят о чем-то абсурдном. Он ерзал на стуле, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться в Коломенское - искать Фею.
        - Конечно, кто увлечется, кого заклинит на одних и тех же чувствах, быстро растворится в себе. Сам себя перевар… ит! - Шаман икал от смеха. - Рано или поздно останутся только те, кто сохранит богатство эмоций, ощущений, воображения и не уткнется в одно скользкое, несозидательное переживание…
        - Откуда ты… все это… лепишь? - заплетающимся языком спросил Кратер.
        Голова Кости кивала, выражая готовность и радость любому вопросу:
        - Я типа ходок. Танатонавт! - сказал он и заржал. - Я бывал и здесь. И в зазеркалье…
        К тому моменту как по телевизору рассказали о том, что в стране введено чрезвычайное положение, великолепная тройка решила не соглашаться с планом Господа Бога зачистить Вселенную, ошибочно созданную из-за крайне щепетильного отношения к смерти.
        - Ты можешь объяснить, зачем нам спасать всю эту клоаку? - обращаясь к Кораблеву, поначалу пытался спорить Шаман. - Для того чтобы в каком-нибудь другом умозрительном мире стало сложнее распоряжаться жизнью?
        Саня пожал плечами:
        - Наверное, потому, что иначе мы не можем. Хотим жить, засранцы.
        - Кто ты такой? - переходил на высокие ноты Шаман. - Ты призрак! Тебе великодушно даровали паузу перед исчезновением. Теперь решили отнять. Как райский сад чуть ранее. Недостоин? Проваливай! Ты не волен ничего решать. Этот мир исчезнет максимум через полгода! У тебя есть хоть один аргумент, чтобы воевать с роком, неизбежностью и волей Божьей?
        - Есть. - Саня материализовал в руке миниатюрный глобус размером чуть больше страусиного яйца. - И звучит он по-прежнему. Аз есть!
        - Когда ты умер - самое время перестраивать мир, не поддавшийся тебе живому, - предложил слоган Кратер.
        - Возможно, это и есть круги ада для каждого умершего. Пытаться изменить то, что нельзя изменить.
        Покачиваясь, выползли на балкон, уткнулись взглядом в «скорую», удачно припарковавшуюся между «ракушками». Внутри, наверное, горит свет, работает радио и вновь звучат слова «окуклиться», «во, загон!», «вытри мне слезы».
        - Неудобно, что мы их так плохо покормили, - сказал Кратер. Полчаса назад он отнес медсестре Оле и водителю Толику результаты очередного сеанса материализации - восемь сосисок, бутылку ряженки и ломоть пышущего жаром ржаного хлеба.
        Кораблев не ответил. Он собирался линять из этого притона на поиски Феи. Кратер угадал мысли:
        - Слушай, ты правда ищешь свою девчонку или уже только воспоминание о ней?
        - Я ищу себя, оставшегося вместе с ней, - серьезно ответил Саня.
        - Ты таскаешь с собой ауру обреченной влюбленности. Сколько ты был с ней знаком? Девять с половиной недель?
        - Пятнадцать дней.
        - Ну и что? Как это было? - Кратер аккуратно затушил окурок, завернул его в бумажный платок, убрал в карман брюк.
        - Волшебно. Могли часами лежать, обняв друг друга, и молчать. - Кораблев рассказал первое, что ему вспомнилось.
        Помолчали, переваривая свои хаотичные пьяные мысли.
        Если бы не повисшая над городом темнота, можно было заметить, как болезненно хмурится лоб и щурятся глаза Кратера. Словно ожидая удара. Наверное, он даже покраснел под своей неопрятной трехдневной щетиной:
        - Как думаешь, попробовать с этой девушкой? Олей? Есть шансы?
        Кораблев посмотрел на него как на сумасшедшего:
        - Рехнулся? Ей и шестнадцати нет!
        Кратер закашлялся:
        - Уже узнал. Умею раскрывать тайны. Ей двадцать.
        - Извращенец… - буркнул Кораблев и вернулся на кухню. За столом вновь спал Костя Шаман, уютно уткнувшись себе в локоть. Кораблев грубо растолкал его. Шаман бормотал какие-то стишки и ругательства. Незлобные, впрочем.
        - Что нам делать-то, талмудист хренов? Как нам спастись? Как спасти эту прорву народа?
        Костя, еще не очнувшись, прокряхтел:
        - А чё? Рецепт один на все времена. Оправдать отморозков, пустить кровь невинным.
        Brazzaville: «Green Eyed Taxi»
        Фея впитывала окружающую ирреальность - сгущающиеся сумерки, замершие в пробке машины, непривычно моргающий свет уличных фонарей, дым над кремлевскими бастионами.
        Витек уже рассказал об исчезновении людей, о страхе, который ворвался в каждый дом, об общих настроениях «конца света». Она нисколько не удивлялась бескровной катастрофе, которая происходила с человечеством, - от этого мира она ожидала любой подлости.
        Время перевалило за полночь. Они грелись на Бережковском мосту, доедая остывшую шаурму, наблюдая упрямое шевеление столицы.
        - А ты здорово подрос за это время.
        - Скорее поумнел. - Витек задумался, вспомнил вымотавший душу май, щебетавший в окна больницы. После избиения компанией Кучерены Витек больше месяца зализывал раны. Попросил приемных родителей, без особого рвения опекавших его, не появляться в палате. Сорок дней сомнений и сожалений, необходимого одиночества, почти сломавшего его. Грязные стены, низкий потолок. Боль, страх, голоса, нашептывающие, что нужно засыпать мертвыми лягушками этот город зла. И робкое чувство надежды, просыпающееся каждый раз, когда он вспоминал Фею.
        - Слушай, зачем ты тогда, в Очаково, прикидывался малолетним уркой? Хотел потрепать нервы тогда еще наивной девушке?
        - Нет. Просто пытался быть адекватным этому миру.
        - А сейчас адекватность заключается в том, чтобы изъясняться высокопарным языком и корчить из себя мудрого волшебника?
        - Извини, если это выглядит именно так. Постараюсь быть скромнее.
        - Пойдем искать крышу над головой. Как думаешь, на лучший номер «Рэдиссон» мне хватит финансовой фантазии? В качестве кого представить тебя работникам отеля? Сына, чудом спасшегося от налета гигантской косы? Хотя нет, мама из меня очень молодая… Сгожусь, пожалуй, только на сестру милосердия.
        Фея облизала вымазанные в кетчупе пальцы:
        - Ты, конечно же, знаешь, из-за чего происходит эта катавасия с нашим уютным миром?
        - Подозреваю, что знаю, из-за кого…
        Витек быстро пошел к выходу с моста.
        Francois Feldman: «Magic Boel Vard»
        Кратер придирчиво рассматривал себя в зеркале трюмо.
        - Хозяин, у тебя бритва есть? - крикнул в ухо Шаману, который, пошатываясь, засыпая на ходу, пытался натянуть косуху прямо на голое тело.
        - Бить-колотить!.. - забурчал под нос Костя. - Ты женихаться идешь или мир спасать?..
        Пока они топтались в коридоре, Кораблев досматривал депрессивные новости, которые, почти не прекращаясь, шли по ящику, и цокал языком.

«Все так же плохо, как у Шварценеггера в „Терминаторе-2“ или у Джека Воробья во второй части „Пиратов“. Даже хуже…»
        - По ко-о-оня-ям, бойцы! - тихо взвыл Шаман, поднимая и вновь роняя ключи. Поднимая и роняя.
        Саня двинулся вперед. Кратер сзади втолковывал почти бесчувственному Косте:
        - О чем мне с ней говорить? О фильмах, о музыке? Мне тридцать пять, ей двадцать. Бездна. Мы и слов-то общих не найдем…
        В «скорой» их встретили недовольными взглядами.

«Несколько кило „зелени“ санитарам уже мало, чтобы безропотно соглашаться на частный извоз. Бедный российский бюджет, прости нас за разврат», - подумал Кораблев и попытался вообразить у себя в кармане пачку долларов.
        Вновь прибывшие постарались сделать вид, что трезвы, как космонавты на старте. Они молча и почти бесшумно расселись на носилках вдоль стены салона. Напротив устроилась Оля. Редко задерживаясь на лицах, вокруг метались тени деревьев, заполонивших старый московский дворик. Ветер рвался в двери «скорой».
        Все пассажиры «Газели» были одеты более чем примечательно.
        Кратер - в свою оранжевую спецовку МУП «Стрижи», Костя - в грязную потертую косуху, Кораблев - в легкий красный свитерок, в несколько слоев закручивающийся на горле. На Толе - шикарный итальянский костюм индиго, белая рубашка, синий галстук, все удивительно чистое и выглаженное.
        Оля переоделась в черный халат со множеством застегивающихся карманчиков и натянула зеленую бейсболку с надписью «Чавес».
        Края халатика, не закрывая весьма достойных ножек, шевелились много выше колен, подчеркивая каждое движение медсестры.
        На губах у прибывших мужчин крутилось восхищенное: «Ох, ни фига ж себе халатики стали выдавать медперсоналу! Доктор Смерть, ни дать ни взять…»
        Но говорить стеснялись, опасаясь раскрыть крайнюю степень опьянения.
        Djordje Balasevic: «Dojoska»
        - Ты хуже, чем все библейские грешники и грешницы вместе взятые. Все твои чувства теперь атрофированы, - уверенно заявил Витек. Они шли по звенящему холлу
«Рэдиссон».
        Фея задумалась, стрельнула глазом на своего не по-детски красноречивого спутника:
        - Дудки! Я люблю… любила одного человека!
        - Увы, произошла перезагрузка. Твои внутренности теперь из ненаполненных сосудов. Вместо чувств - хорошо развитое воображение. Эта неудовлетворенная бездна может разорвать тебя изнутри, и ты исчезнешь, смертельно раненная осколками.
        Фея старалась не показывать вида, что прозвучавшие слова болезненны:
        - Хорошенькая плата за жизнь!.. Я бы твоего лектора, который научил тебя нести этот словесный понос, расстреляла бы раньше, чем дворовых пацанов, открывших тебе богатый матерный язык… - Она почувствовала, как забытая злость вновь закипает в ней. - Расскажи-ка мне лучше, человек из подворотни, чем ты можешь помочь моему горю? Исцелить?
        - Возможно. Я бы назвал это по-другому - совершить чудо.
        - Найди хромого, кривую с неизлечимой молочницей. Я не пользуюсь бесплатными услугами народных целителей без лицензии.
        - Если я обладаю силой, это не значит, что хочу быть банальным. Зачем размениваться на лечение, когда можно попробовать воскресить и жизнь, и чувства?
        - Улёт! Кто тебе тексты пишет? - возмутилась Фея. - Мне твои подвиги Гиппократа нужны как Дюймовочке обувь тридцать девятого размера. Просто помоги найти Кораблева.
        - Помочь найти или помочь спасти?
        Фея подошла к панорамному виду Москвы. Он показался нарисованным на холсте окна - ночь, надвигающаяся на все более неуверенную иллюминацию города, уплывающие в темноту стены Кремля, силуэты домов, хвосты автомобильных пробок…. - близок день, когда они уже не смогут вынырнуть.
        Девушка зажмурилась:
        - В нынешних условиях это одно и то же.
        Robbie Wiliams: «Supreme»
        Замерев у противоположной стенки, мужчины смотрели Оле в рот. Она безраздельно завладела их вниманием сразу после вопроса Сани: «Ну и как, тебе нравится твоя работа?»
        Толя не прекращая сигналил, пытаясь расшевелить машины, по непонятным причинам скопившиеся на улицах Москвы. На крыше, надрываясь, крутилась мигалка. В двенадцать часов ночи на улице было светло и суетно, как днем.
        - У полиграфии есть будущее. Человечество не использовало все возможности визуального ряда. Мир страдает от недостатка выразительности, - продолжила Оля. Пошарила рукой под своим лежаком, достала огромный фотоальбом и протянула его Кратеру, который во время разговора старательно прятал взгляд от настойчивых глаз медсестры.
        В альбоме оказались художественные фотографии Оли различной степени обнаженности. Почти на всех она позировала в черном халатике и бейсболке, приоткрывая тайные и не совсем тайные закоулки своего тела, немыслимо выгибаясь для лучшего их обзора.
        - Сюжетная линия хромает, - заплетающимся языком заметил Костя, внимательно разглядывая подписи к фотографиям: «Оля и шаловливое перышко», «Ловкие пальчики творят чудеса». - Почему все время в черном?
        - Когда работаю интим, гражданское не надеваю, - быстро ответила Оля. Девушка беззастенчиво расстреливала мужчин глазами. Ее лицо покинула сосредоточенность. Оно открылось, губы вмиг припухли, взгляд призывал, давая понять - преграды, в которые заковано личное пространство медсестры, пали. Да и само это пространство здесь только для того, чтобы присутствующие мужчины начали его заполнять. Оля сорвала «Чавеса». Казалось, ей на голову выплеснули галлон невероятно тягучего меда - пышные волосы рыжей волной вытекли на плечи, заструились по лицу.
        Нескромный свет уличных огней, мимо которых проплывала «скорая», нырнул в глубокий вырез халата, обнаружив там кружевное белье на размер больше покачивающихся бугорков, которыми так откровенно предлагалось воспользоваться.
        - Т-т-ты сейчас т-тоже интим работаешь? - заикаясь, спросил Костя.
        Кратер осмелился поднять глаза и восхищенно-вопросительно посмотрел на Олю.
        Удивление Оли было легким и недолгим:
        - Если вы этого не знали, можно пересмотреть наши планы на вечер.

«Иногда заняться сексом хочется намного больше, чем спасать мир. Интересно, это чья-то фантазия заискрила или…»
        Мысли Кораблева перебил водитель Толя:
        - Мужики, определитесь, наконец, куда следовать для разврата?

«Может, еще денег ему дать? Не объяснять же, что не знаем, ни куда ехать, ни что делать. Кто приютит в мегаполисе чародеев-идиотов и двух медработников, по совместительству - сутенера и проститутку?»
        Би-2 & Агата Кристи: «Все как он сказал»
        - Я не дам этому миру исчезнуть! - громко и самоуверенно заявила Фея, когда они поднимались в лифте. Пожилая семейная пара, составившая им компанию, выпучила глаза.
        Номер действительно выдали шикарный. Без проволочек, без излишней подозрительности - сегодня отель не мог похвастаться наплывом клиентов.
        Изучая, как отзывается на воспоминания гулкая равнодушная пустота внутри, Фея убеждала себя заснуть. Как и любая женщина во все века, она пользовалась бессмертными банальностями Скарлет О’Хара.
        О Кораблеве - больше ни слова. И мысли - вон. Слишком много смертей увидела, слишком много светлого померкло в душе. Куда с такими внутренностями любить? Камнем вниз и не барахтаться. Комиссарский пульс стучал ровно и уверенно. Стучал ради других. Ни одного удара для себя.
        На королевской кровати Витек занимал одну десятую часть. Он в несколько слоев обернулся почти невесомым одеялом, оставив маленькую дырочку-сопелку.
        Не осталось сил помыться, поэтому он остро чувствовал несовместимость своего грязного уставшего тела, измучившейся души и всей этой холодной роскоши вокруг.
        Так же, как в любую другую ночь, ему было страшно, горько, но уже не так одиноко - рядом за стенкой спал его новый (первый!) друг.

«Спит, я точно знаю - спит. Стальные нервы».
        Откуда это знание о людях незнакомых, о событиях далеких? Откуда взялись мысли о том, что он может кому-то помочь, что-то изменить? Они давно и прочно въелись в его душу, в его память. Сколько раз он молил Бога избавить себя от этой необъяснимой тяжести?
        Бессчетно. Тщетно.

«Вероятно, не только я, но и каждый человек вечером думает, что он еще способен на выдающийся поступок и обязательно должен сделать что-то легендарное. Почему я терзаюсь своей уникальностью? Чушь! Все такие. Все печалятся, все ищут, все никак не разберутся в себе и окружающих…Тужатся лепить судьбу. До отвращения, до капитуляции, до покорного следования капризным обстоятельствам…»
        Он выглянул из своего мягкого кокона, глубоко вдохнул воздух, начал вспоминать лица тех, с кем довелось встретиться за его короткую жизнь. Это придуманное им самим упражнение никогда не развеивало грусть, вечную спутницу поступков и мыслей Витька.

«И правда, что делать? Как можно что-то исправить, изменить? Люди как снежная лавина. Обрушиваются на твою голову. Тебя вертит, вертит - и не замечаешь, как оказываешься распластанным на земле возле какой-нибудь особо выпирающей вверх кочки, глыбы, которая разрушит и похоронит все твои дерзновения…»
        Он вновь содрогнулся от вереницы мрачных предвидений, просочившихся, отравляющих, не покидавших с того промозглого мартовского вечера, когда он решил, что больше никогда не будет заложником чужих поступков, не будет помогать, не будет учить.
        Единственное, чего ему хотелось, - не думать о себе, самом увлекательном, самом неожиданном явлении, прикладная занимательность которого в том, что главным этапом его жизни станет смерть.
        Витек еще долго смотрел на гаснущие за окном огни, вновь не разобравшись в себе, так и не придумав, как остановить эпидемию, как действовать, как выжить.
        Madonna: «Frozen»
        Мужчины тихо, но увлеченно совещались. Оля, выгнувшись грудью, требовательно смотрела на них. Костя настаивал:
        - С помещением у нас проблем не будет. Где хотим, там и устроим плацдарм.

«Скорая» остановилась в Гагаринском переулке. Оля и Толя с любопытством наблюдали споры трезвеющих мужчин. Первой не выдержала Оля:
        - Господа, вы сначала определитесь, будет у нас сегодня секс или отложим его до более явного пробуждения либидо. В остальном я смогу вам помочь.
        В обращенных к ней глазах легко читалось: «Ну что ты можешь, простая московская профессионалка? Тут высоколобые мужи, маги и почти титулованные волшебники с ума сходят!» Впрочем, если во взгляде Кратера отыскалась бы брешь… Если можно было бы черпануть из темного, редко воспламеняющегося пекла, где плавились и как аравийские родники пересыхали отклики его теплокровной оболочки на долетающие извне события…
        Слишком много «если», чтобы заподозрить Кратера в восхищении Олей, во внезапной уверенности, что именно она - его судьба, в надежде узнать и полюбить девушку. На такие предположения не осмелилась бы даже старая впечатлительная преподавательница французского, ежедневно сравнивающая с оригиналом русский перевод истории Эсмеральды и Квазимодо. Вновь и вновь не жалеющая слез.
        - Секс отменяется. - Саня с торжеством посмотрел на Олю, словно принял решение переходить Рубикон. - Сегодня мы должны придумать, как не дать ликвидировать этот мир.
        Высокий штиль заставил Олю запахнуть халатик. Ее лицо приняло строгое, деловое выражение:
        - Толян, у тебя есть наша презенташка? - скорее не вопрос, а руководство к действию.
        Водитель достал три презентации компании «ПРОЕКТ-2100» и раздал мужчинам. С трудом фокусируя зрение на разноцветных буквах, они задумчиво листали страницы.
        - Вы что же, всё это умеете? - полюбопытствовал Саня, сообразив: «ПРОЕКТ-2100» предлагает любые виды услуг - от «эскорта» до «научно-технического сопровождения работ по продлению срока службы атомных реакторов».
        Оля кивнула:
        - Наш принцип - универсальность. Универсальность - вот к чему стремится человечество: поиметь все за одни и те же деньги. И никакой проблемы с выбором.
        - Вы проводите экспертизу промышленной безопасности? - ухмыльнулся Костя, внимательно разглядывая одну из страниц. - Готовите интернет-порталы благотворительных и социальных программ? снимаете видеоролики об экологии московских районов? занимаетесь венчурным инвестированием?
        - Однозначно, - ответила Оля, наклонилась к Шаману, перелистнула его экземпляр презентации в конец. Там было множество дипломов, аттестатов, сертификатов, благодарностей, оформленных на Балашову Ольгу Юрьевну - аудитора, эксперта, оценщика…
        - Зачем тогда работаете на «скорой»? - хрипло спросил Кратер, кивнув на завораживающие регалии девушки.
        - Это своего рода искупление - дань государству, которую должен приносить каждый уважающий себя бизнесмен.
        - А две сто - выходит, цена услуги? - Костя совершенно по-детски прыснул в кулачок («кулачок» закрыл половину его лица).
        - 2100 - это наше будущее, о котором пока никто ничего не знает. Увы.
        Мужчины пораженно молчали.

«С потрохами пожрет нас молодое, но удалое поколение», - подумал Саня и отчаянно заскучал по Фее.

«Скорая» въехала во двор Пушкинского музея. Столь экстравагантное место для ночевки выбрал Шаман. Будучи олигархом, он красиво бухал с работниками музея («Там еще дамочка была… как же ее? Как же эту неприступную мымру звали?..»), потом уютно ночевал в специально оборудованных гостевых комнатах. Видимо, на почве всемирного катаклизма Костю замучила ностальгия.
        Их встретили хмурые охранники, которым после Костиного звонка какой-то важной федеральной шишке сообщили почти из поднебесья о представительной делегации и попросили быть любезными.
        Дополнительно предложенный кэш, двадцать кило «зеленых», заставил разлепить уста, коротко проинструктировать, предложить компании тусклый фонарик и бесшумно исчезнуть, предварительно указав на низенькую дверь, через которую предполагалось проникнуть на территорию музея.
        - Не удивляюсь, что из Эрмитажа тащили достояние республики. В этом мире все возможно даже без щедрых чаев и чудес, - заверил Костя.
        Выгружались в полной темноте, настороженно поглядывая на ментовский «BMW», из которого явно координировалась вся чрезвычайная операция.
        Кораблев пошел вперед. Оля быстро схватила в «Газели» какие-то вещички и побежала за ним. Кратер ревниво посмотрел вслед. Но догонять постеснялся.
        - Слушай, не подумай, что я девственник какой, - горячо шептал он Косте, пока скользили по анфиладе залов вслед за пляшущим впереди светом, - но меня активно ломает. Не могу придумать, о чем с Олей… Теряюсь. Хоть одно преимущество у меня есть? По сравнению… - смущенно замолчал.
        - Для человека в эдаком прикиде у тебя даже два неоспоримых достоинства. Форма твоя тебя украшает - раз, и ты даже с этой очаровательной щетиной совсем не похож на таджика - два.
        - Больше ничего?
        - Извини, дорогой. Все, что я о тебе знаю, напоминает о пяти трупах в славной биографии.
        - Давайте прибавим ходу, - предложил догнавший их Толян, чувствующий себя неуютно среди хмурых средневековых рож, разглядывающих его из темноты.
        Приближаясь к впереди идущим, они услышали, как Саня рассказывает медсестре историю своей любви и смерти на брудершафт с Кратером.
        На периферию светового круга выплывал профиль Оли, обращенный внимательным и восхищенным взглядом на смазливую рожицу Кораблева.
        Ей было интересно. Лихо. Что еще нужно молодой девушке для счастья? Теплая июльская ночь в преддверии конца света, убаюкивающий свет тусклого фонарика, трое почти мифологических мужчин, жаждущих ее (сутенер-водитель - не в счет) внимания, бесценные шедевры мирового искусства повсюду и ожидание чуда, казавшегося возможным благодаря тому, что люди стали отчасти бесплотными, но почти всесильными.
        Очень простая легенда (рассказ Феи).
        Тени ушедших сидят у костра
        Melodika: «Tornado» & Алиса: «Лодка»
        - Кажется, среди умерших это жуть какая древняя байка. Понятное дело - слушала я вполуха. В общем, где было дело, не скажу. Ни имен, ни времен, ни адресов-явок тоже не помню. Знаю только - у жмуриков в мире этом век очень короток. Здесь подстерегают их и соблазны, и другие страхи-ужасы. Умирают, несколько дней живут по инерции, не успеют освоиться - окрестности уже как в тумане и пиши пропало…
        Во все времена самые сообразительные из «устойчивых» старались вдохнуть смысл в послежизненное существование, продлить, рассказать побольше новичкам. Однако скованные иллюзиями фантомы - плохие носители информации, индивидуалисты и временщики дохлые. Поэтому отродясь сброд, шатание в наших рядах и никакой преемственности.
        Впрочем, речь не об этом. Случилось как-то окочуриться молоденькому парню и еще более молоденькой девушке. Все бы ничего. Поторчали бы они в нашем зазеркалье недельку-другую, вообразили бы себе какую-нибудь иллюзию по нутру - золотой унитаз или собственную эскадрилью Су-37, и - прощай, головушка… Но эти двое оказались одержимы поисками любви и искать ее продолжали более чем усердно. Проблеме бы поспособствовали легкие на воплощение фантазии, но наши герои помимо всего прочего оказались закаленными в боях реалистами и воображать амурные мифологические сюжеты не хотели.
        Поэтому усердно прочесывали улицы в поисках второй половины - балы там, карнавалы-дискотеки - и не хотели безоглядно отдаваться одурманивающей силе обуревающих их желаний.
        Первая натяжечка этой истории в том, что наши Ромео и Джульетта повстречали-таки друг друга. Случай сам по себе весьма необычный, потому как люди, пережившие смерть, очень быстро замыкаются в себе и, как правило, промахиваются взглядом мимо других прямоходящих.
        Вторая натяжечка - в том, что срослось у них быстро и по-взрослому. Любовь-морковь после гроба - это не то чтобы жестко, но и трижды смертельно. В этом эфемерном существовании даже платонические чувства пострашнее, чем «Тополь-М» с разделяющимися боеголовками. А наши ребята еще отягчающих обстоятельств огребли. Мало того что песенка их давно отыграна, так они осмелились полюбить друг друга крепко, вступить в добрачную половую связь и зачать ребенка.
        Более того, не стали фантазировать, где им жить, поэтому столоваться пришлось у свекрови - то ли в замке, то ли в пригороде, то ли в коммуналке.
        Выяснилось к тому же, что горе-невестка - девушка крайне легкомысленная, а горе-жених в руках ни разу не держал ни плоскогубцы, ни оружие. И еще куча подробностей в том же духе - и молоды, и в институте положение ненадежное, и времена как всегда смутные, и у нее в роду какие-то хронические алкоголики, вечно торчат в Бедламе, Кащенко и на «Белой даче».
        В общем, обстоятельства - не порадуешься. Банальнейшая история.
        Все указывало - должны они разбежаться да еще плюнуть друг другу вслед. Бои на всех семейных фронтах продолжались практически без перемирий. Никто не капитулировал, никто не уходил в партизаны.
        Казалось, чихать на все - вообразить себе чертоги хрустальные с видом на набережную Круазетт. Рядом с огромными пальмами десяток скромных распятий, на которых мучаются клоны свекрови или тещи.
        Ан нет - берегли они свою любовь в строгости, без иллюзий. Извращенное удовольствие, гады, получали от того, что ситуация «не слава богу», а они все равно вместе. Назло обстоятельствам. Назло смерти!
        Только потому обманули вечность, что не погрузились безоглядно в свою любовь. Шестым призрачным чувством дошло - иллюзии разлучают, боль и кровь сближают, как ни кляни друг друга, ближе никого нет, а чемодан с миллионом кувейтских динаров случается только в сказках. Глупо напрягать о нем извилины. Самое главное, что сдерживало их творческое вдохновение, - страх потерять друг друга.
        Думали примерно так: «Вдруг он увидит, что я люблю его больше, чем он? Обязательно бросит. И наоборот…»
        Стало быть, единство и борьба противоположностей. И родился у них пацан весом четыре с половиною килограмма.
        Тогда они и сдались. Любовь к нему вышла совершенно неземная. Почувствовали - ребенок навсегда объединит их. Расслабились молодые родители. К гадалке не ходить - стали подумывать, как долго и счастливо им заживется, каким необыкновенным вырастет их сын. На этой сказочной ноте и погорели - вечность приняла мгновенно ослабевшую душу мамаши.
        А папаша с горя нагородил вокруг себя таких лабиринтов иллюзий, что отыскать среди них сына так и не сумел. Он, конечно, силой мысли пронзал преграды и наблюдал свое чадо, но приблизиться…
        Здесь Фея обычно пожимала плечами.
        Думаю, их отпрыск ощутил отблески родительской любви, завещанной ему в количестве большем, чем самому Гарри Поттеру, также безвременно осиротевшему.
        И бабушки, и дедушки, и приемные родители вместе с сердобольными соседями окружали чадо опекой и заботой, не подозревая, что выращивают они существо по нашим меркам уникальное.
        Политкорректные американцы назвали бы его «блаженное дитя усопших». Я бы выразилась поточнее: «ребенок мертвых» - и баста.
        С такими папенькой и маменькой посчастливилось ему обрести иммунитет к иллюзиям. Стало быть, мир внешний перекраивать был он горазд, но вред от этого в виде помутнения рассудка, потери памяти и закономерного исчезновения ему совершенно не грозил.
        Как говорится - героин без зависимости и последствий.
        Неудивительно, что еще в ранние годы он ощутил свою силу. Всех мифологических проделок я не запомнила, но якобы наипервейшей сознательной дерзостью стала неудачная попытка вернуть отца с матерью.
        Не знаю почему, всесилие не пришлось ему по нутру. Опротивело. Детям быстро надоедают игрушки. Он рано понял, что может почти все, и это «почти все» быстро ему разонравилось. Он очень любил всех своих родных и близких, но, почувствовав его силу, многие стали остерегаться его глаз и ласк. Он дарил свою любовь, но его стали воспринимать осторожно, как неродного. Люди… Что с них взять? Непредсказуемы, непоследовательны, черствы.
        Укол за уколом нисколько не испортили мальчика. Он всего лишь начал считать себя уродом, не достойным боли и страданий, выпадающих на долю людей.
        Поэтому единственное, о чем он стал мечтать, - лишиться собственного могущества. Обрести обыкновенную человеческую судьбу, стать ближе к людям.
        Стать адекватным этому миру.
        Стать простым, грешным, но главное - любимым.
        Часть IV
        Фея и спасение
        Новой фазой борьбы неизбежно станет истребление рода человеческого, - Савинков, впервые посмотрев с любопытством, серьезно заметил, что таков и был завет Христа - окончательное переселение сынов человеческих в царство Божие.
        Дмитрий Быков
        Должен быть взрыв, не просто смена цивилизации, а нечто уму непостижимое. Если уж метафизично, то чтоб не отличить живых от мертвых, обыденную жизнь от Бездны… Чтоб умирали и воскресали на глазах. Чтоб с Богами на ушко шептались - ну, это все еще цветочки! Непостижимое должно войти! И веселие посереди! Надоел весь этот порядок: вот тебе царство живых, вот те мертвых, тут умри, тут родись. Все по порядку, законы всякие. Пусть потемнеет небо и глас Божий скажет: «Гуляйте, ребята, гуляй, Рассея, что хочешь, то и будет, гуляй, страна, где невозможное становится возможным! Свободу даю, конец демиургам и всем золотым снам!»
        Юрий Мамлеев
        Глава 1
        Каждому трезвомыслящему чертовски необходим собственный ПЛАН СПАСЕНИЯ
        Muse: «Blackout»
        Paris-France-Transit: «Voices Of Jupiter»
        После десятка оптимистических заявлений съемочные группы покинули Мраморный зал.
        Президент прекрасно отыграл свою роль авторитетного, облеченного верховной властью, популярного государственного деятеля.
        Теперь он растерянно разглядывал растерянные лица своих подчиненных. Бoльшая часть была из старой гвардии. Те выглядели совсем кисло. Вновь рекрутированные в команду еще елозили по стульям, еще рвались в бой. Все они единодушно зафиксировали головы в его сторону, ожидая четких указаний.
        - Есть какая-нибудь статистика? - Президент задал вопрос всем присутствующим, прекрасно понимая - ответа не будет. Ни одно ведомство пока не обработало данных об исчезновении людей.
        Первым откликнулся МИД:
        - Мы обобщили то, что накапливается по линии информагентств. Аналитики в Штатах и Великобритании оценивают цикличность развития… эпидемии за последние двое суток. Сухие цифры - процент потери населения утром, днем, вечером. Ночью получается больше, чем совокупно в другое время суток. Цифры дутые - верить нельзя.
        - И все-таки? - Президент сознавал - сейчас прозвучит самое главное. Кого-то деморализует, кого-то ввергнет в отчаяние.
        - Около трех миллионов человек в сутки. Темпы растут. - МИД выглядел уверенно, будто собирается сказать что-то спасительное. Остальные пораженно молчали.
        - А в России? - обратился Президент к министру, хотя эту цифру должен был озвучить его коллега из внутреннего ведомства.
        - Рейтер[Агентство Рейтер (англ. Reuters Group Plc) - одно из крупнейших в мире международных агентств новостей и финансовой информации, существует с середины XIX века.] приводит цифру - сто пятьдесят тысяч за двое суток.
        Несколько человек, как от боли или яркого света, прикрыли глаза.
        - У меня список политиков, актеров, видных общественных деятелей, которые… э-э-э… пострадали, - начал было Шойгу. На удивленный взгляд «зачем МЧС такие данные» осекся, протянул листок, - там Онищенко и Грызлов…
        - Что еще? - резко спросил Президент, давая понять, что сейчас необходимы осмысленные инициативы.
        Экономразвитие сообщило о падении котировок акций, лихорадке курсов валют, о резком спаде деловой активности, намечающихся мероприятиях по распродаже недвижимости…
        - Все ждут, - закончило оно.

«Самая идиотская позиция», - подумал Президент.
        Сразу несколько министерств огласили любопытные факты повсеместного сокращения смертности:
        - Сейчас точную оценку давать сложно, но почти на всех уровнях рапортуют об отсутствии летальных исходов. Есть покалеченные, есть травмированные, есть чудом выжившие, есть находящиеся в коме. Кстати, их количество растет.

«Смерти больше нет, братцы, - безмолвно резюмировал факты Президент. - Появились иные, менее хлопотные способы прерывания земного пути».
        Ретивые рапортовали о повышении боевой готовности, об отзыве из отпусков, об усилении контроля на режимных объектах, о создании рабочих групп во всех министерствах и ведомствах, заявлениях для общественности, о планах по выходу из кризиса, приказах, постановлениях…

«Готовят, готовят… - В голове у Президента запульсировало недовольство; он нахмурился и почти перестал слушать. - Неужели не понимают - я не должен давать наставлений, не обязан устраивать порки, публичные или кулуарные, и все время стимулировать инициативу. Все они привыкли к строгой иерархии задач, взаимоотношений и ответственности. Ни-ни - выйти за рамки! Мыслят исключительно в заданном направлении. Андроиды…»
        - Это все? - спросил он.
        В зале повисла тишина. Президент с наслаждением ее впитывал, демонстрируя накопленное раздражение. Начал говорить резко, без предисловий:
        - Отрабатываемые вами действия подходят для военного или чрезвычайного положения. Вы по-прежнему стараетесь выполнять регламентированные государственные функции. Через несколько месяцев население планеты сократится вдвое, и ни одна государственная задача уже не будет актуальна. Давайте оставим планы по сохранению контроля над положением в стране нашим коллегам из США и Великобритании. Я думаю, они поделятся с нами наилучшими способами патрулирования улиц, умиротворения населения, печатания денег, введения комендантского часа и карантинов.
        Неделя-две - и начнется пересмотр всех принципов существования цивилизации. Границы, сложившиеся взаимоотношения государств, транспортная, энергетическая инфраструктура - все начнет разваливаться. Изменится привычный ритм жизни. Люди перестанут ходить на работу, начнут совершать всевозможные отчаянные деструктивные поступки. Неустойчивая часть общества активно пустится во все тяжкие - кражи, взломы, угон автомобилей, погромы магазинов, драки, межнациональные стычки. Начнется повсеместная истерика, остановить которую можно только самыми жесткими мерами. Мы не имеем права на хаотические импровизации.
        Президент посмотрел на внимающие лица подчиненных, укоряюще врезал взглядом по глазам.

«Ждут решения. Всегда ждут решения», - обреченно подумал он.
        - Мы должны сказать, что были готовы к этому. Мы объясним, что происходит. Мы объявим начало переустройства нашего мира и обеспечим экспансию наших методов борьбы с новой чумой XXI века.
        Он еще долго говорил, вспоминая лица великих сограждан, живших и живущих. В их изобретательности он нисколько не сомневался.

«Сейчас самое главное - внушить надежду. Любую. Банальный принцип антикризисного управления».
        Поэтому закончил Президент немного пафосно, чего очень не любил:
        - Россия потенциально готова экспортировать свой самый главный товар - Спасение. Готова.
        Depeche Mode: «Little 15»
        На следующее утро Саня в очередной раз убедился, что его напарник достоин самого высокого гонорара. Кратер выяснил, где провела ночь Фея, потом продемонстрировал феноменальную интуицию - узнав, что девушка выписалась из «Рэдиссона», нашел в Сети изображение со скрытой камеры в ближайшем «Макдональдсе».
        Кораблев упал на стул перед ноутбуком. Кратер пододвинулся к Оле.
        Саня прокусил губу; кровь текла по небритому подбородку. Он не отрывал взгляд от экрана. Кратер пояснил Оле:
        - Зазноба там Кораблевская. Он ради нее все тропки ойкумены истоптал.
        Помолчав, Кратер выдал ночную заготовку:
        - Ольга, вы прекрасны, как итальянский язык.
        - Всю ночь думали? - шепотом догадалась Оля.
        Кратер кивнул.
        - Вы усложняете мою задачу - с влюбленным человеком я не могу работать за деньги. Впрочем, выясняется, деньги оказались мусором никчемным… Как теперь рассчитывать таксу?
        - Можно не работать. Отойти от дел, - робко предложил Кратер. - Со своей стороны я готов…
        - Э, нет! Так я не могу. Только когда я обеспечена занятостью, чувствую себя в своей тарелке.
        Они сидели в комнате переговоров, которую благодарные работники Пушкинского музея легко выделили им за сравнительно небольшую сумму. («Зачем и дальше народ развращать?» - думал Саня, когда протягивал упитанной женщине, почти главной в этом гостеприимном заведении, две купюры по пятьсот евро.)
        Команда поедала завтрак, любезно предоставленный работниками музея. Саня поедал взглядом экран ноутбука, аренда которого стоила месячной зарплаты работника метрополитена.
        Фея ела пирожок и смеялась. Смеялась! Открыв рот, выставив зубы, готовая вот-вот переломиться пополам от хохота. В прошлой жизни у нее редко-редко получалось улыбаться. Грустно и как-то безнадежно. На экране оживала другая Фея.
        Саня повернулся к Оле, которая тихо приблизилась и с интересом изучала возлюбленную Кораблева.
        - По коням!
        Bonnie Tyler: «Total Eclipse Of The Heart»
        Любовь с новой силой будоражила кровь и воображение. Захотелось вновь прикоснуться, вновь узнать, вспомнить руками это тело, увериться, что эта невозможная, ржущая Фея осталась такой же близкой, несмотря на изрядное количество дней разлуки и призрак смерти между ними.
        Внезапно обнаружила себя незатейливая московская природа, тополиный пух, сочные пятна берез, упрямое шевеление клумб под выхлопами угарных газов. Все это волновалось, качалось, дрожало, улавливая прихотливые порывы московского ветерка - он испокон веку доносит сюда отголоски бескрайних просторов, где может набрать и потерять силу любая непогода.
        Весь прошлый месяц столичный интерьер невидимкой бродил вслед за Саней, перетаптывался рядом, терпеливо ожидая, когда утихнут выстрелы, закончатся погони, перестанут наталкиваться друг на друга будни.
        Сейчас ослепительно-оглушительный июльский день взорвался перед ним, ярким солнечным светом ударил по глазам, зашумел фонтанами, дохнул нагретым асфальтом.
        Воздух требовалось вдыхать и вдыхать, чтобы трамбовать легкими тревогу и ожидание, которые разбухали внутри грудной клетки.
        Всю дорогу спутники Сани молчали, разом поняв - неосторожным словом или движением можно спугнуть удачу. Наверное, поэтому, когда «скорая», взвизгнув тормозами, остановилась, вслед за Саней никто не пошел…
        Ноги бежали к ресторану, сердце ухало, мысли скакали как горох, даже не пытаясь набрать тяжесть самого простенького словосочетания.
        Его бы лихорадило еще сильнее, если бы по дороге сюда он не уговаривал разбушевавшиеся чувства доводом о неминуемом завершении долгого путешествия за край света. Рядом с Феей скитания Сани должны закончиться. Он нашел ее. Вырвал из лап забвения. Все станет как прежде. Цветное, объемное, уютное, легкое. Даже лучше. Каждая секунда обретет ценность. И никаких катастроф и концов света. Забег длиною в жизнь завершен.

«Иначе чего ради я несусь сюда?»
        Лишь за несколько шагов до Феи Кораблев замер, не в силах ступить и шагу.
        Из-за спин проголодавшихся он рассматривал парочку, которая не спешила уходить, - его любимая девушка и хмурый подросток.
        Украдкой он вглядывался в родные черты. Сколько прошло с момента, как они расстались? Месяц? Вечность? Сейчас он интегрирует Фею в свою жизнь, перевоплотит, и мир изменится? Время зайдет на следующий, уже не столь непосильный вираж?
        Она заметила его, перестала смеяться, чуть сгорбилась, отползла в себя. Но взгляда не оторвала. И он не оторвал. Так и смотрели. Среди гула голосов и уже не робких движений под столом - люди наполняли пластиковые стаканчики горячительным. Завсегдатаи «Макдональдса» шумно праздновали то, что мир наконец-то потерял опостылевшую устойчивость.
        Именно из-за этого увязнувшего друг в друге взгляда все остальное как в тумане. Оцепенение невидимой прямой еще долго прорезало всеобщее бестолковое шевеление.

«Почему я не подготовился заранее? Слова, куда подевались все мои слова?..»

«Ну вот, я его вновь увидела. Кто, что я теперь?»
        Ноги словно приросли к полу. Саня закрыл глаза, перерубив визуальную связь, готовую вырасти до толщины субботнего ленинского бревна.
        Сощурился и двинулся сквозь толпу.
        - Я не знаю, о чем говорить, - сказал он спустя вечность после того, как приблизился к ней. - Здравствуй.
        - И я не знаю. Привет.
        - Я нашел тебя. Извини. Очень долго искал.

«Разве расскажешь? О том, как Кратер колол мне эту прозрачную дрянь? О том, как предательски дрожали наши руки?»
        - Сейчас мы заговорим фразами из «Москва слезам не верит».
        - Давай уйдем. Развяжем языки. Мир встал на уши. Теперь каждому есть что сказать.
        Фея кивнула:
        - Я не одна.
        - Я тоже не один.
        Кораблев оценивающе посмотрел на Витька. Тот криво ухмыльнулся, помрачнел, однако эта болезненная детская ревность не представляла никакой угрозы.
        - Не будет обижать нас? - Саня решился произнести слово, месяц назад расколовшееся на «я» и «ты».
        - Нет. Он редко дразнится. Не злобно. Говорит, что я его Лазарь в юбке. Что у меня внутри гремят пустые банки. Что чувствовать я перестала. И не умела никогда.
        Витек собрался вклиниться в обсуждение собственной персоны, но Кораблев не дал ему это сделать.
        - М-да… На менестреля не похож, но, очевидно, способен заполнить паузу между словами.

«Влюбленных?» - срезонировали мысли Феи и Сани.
        - Я рада тебя видеть, - уверенно сообщила Фея.
        На крыше «скорой», салютуя победе сил любви над силами рока, закрутилась мигалка. Сирена, которую завел Толян, тронувшись с места, заревела как бегущий к пропасти бегемот. Клаксоны свадебного кортежа звучат иначе. Они возвещают о счастье.
        Фею и Саню предупреждали о роке.
        Дмитрий Маликов: «Дыши»
        Вечером, когда они наконец-то остались одни, она рассказала о том, что мешает ей остаться вместе с ним:
        - Я не могу чувствовать так, как раньше.
        Они вновь лежали рядом, но прежней близости не было. Перед глазами словно стояла дверь, в которую завтра утром уйдет один из них. А другой навсегда навесит пудовый замок.

«Куда уходят чувства? Может, в ту серую мерцающую бездну, из которой меня вытащил Витек? Смерть после смерти?»
        - Я не могу любить, - пыталась оправдываться Фея.
        Кораблев подумал - именно такие слова становятся причиной цунами, землетрясений, истощающей неуверенности в прочности этого мира.

«Ведь это было так просто. Испытывать нежность. Дрожать от тревоги. Замирать от надежды. Быть уверенной, что происходящее с нами здесь и сейчас самое главное и в жизни, и после нее…»
        - Мой цвет фиолетовый. У меня словно атрофировалось то, чем я раньше чувствовала. Железы какие-нибудь. Теперь почти любое ощущение я думаю, а не ощущаю. Представляю, что переживаю, сожалею, надеюсь… А на самом деле…
        Фея не ответила ни на одно прикосновение Сани. Он стал ей неудобен. Отживший придаток несовершенной перестроившейся души.
        - Плевать на любовь, - весело ответил Кораблев, продолжая внимательно высматривать в глазах Феи свою прежнюю Фею. - Давай сначала спасем этот мир.
        Но оба думали только о том, как воскресить любовь, надеясь, что она не умерла вместе с их телами.
        Bonnie Tyler: «Holding Out For A Hero»
        Костя Шаман, вызвавшийся изложить План Спасения, более часа читал лекцию, меняя, как перчатки, богословские, паранормальные и другие темы. Звучавшие слова похмеляли лучше рассола:
        - …должны происходить необъяснимые события, демонстрирующие ущербность любого постижения… как ни копай, у слов и явлений всегда отыщется тройное непостижимое дно… свое существование преступно связывать с обязательным объяснением происходящего вокруг… конструкция мира вторична, она зависит от способов реализации человеком своего права быть…
        Костя остановился, обвел взглядом слипающиеся глаза присутствующих. Кораблев вскинул руки к потолку подвала:
        - Шаманчик! Шаманушка! Мы опухли от твоих спичей. Попробуй без предисловий.
        Шаман не обиделся. Он прошелся по комфортабельному бункеру мэрии, который сегодня стал их штабом. (После Пушкинского музея бригада ночевала сначала в ресторане
«Седьмое небо» Останкинской телебашни, затем в диспетчерской ТЭЦ-21; теперь настал черед хором столичного градоначальника.)
        - Подозреваю - теория вам неинтересна. К практике! - Шаман материализовал в руке посох и стал похож телом на побритого Ивана Грозного в исполнении Николая Черкасова, но с головой и улыбкой Михаила Жарова. Он стал отстукивать точки звучащих предложений: - Не действуют прежние механизмы смерти. Жизнь перестала быть совокупностью функций, оказывающих ей сопротивление. Люди разделились на тех, кто не исчезает, и тех, кто исчезает. Последних многократно больше. Население повсеместно сокращается. Рушатся социальные законы. Неразбериха в госуправлении. Экономика доживает последние дни. Раньше мы могли похвастаться удобной схемой: родился - помер - дальше тайна. Сейчас порог существования там, где мы забываем, кто мы есть. Все мы - и живые, и поимевшие индивидуальный опыт умирания - топчемся у этого порога в беспокойном ожидании, когда нас ужалит адекватная нам иллюзия… А пока мы демиурги, которые могут как угодно перекраивать эту реальность.
        Пауза была долгой. Все усиленно думали, куда приложить собственное могущество.
        - Слушай, а тебе не кажется, что такими заявлениями ты выступаешь против замыслов Господа нашего? - прервал шаманские фантазии Кораблев.
        - Ну и что? Я свободен, как вошь в падающем лифте. С каждой секундой - все легче. Что хочу, то и делаю. Мне интересен сам процесс.
        - Есть в нашей действительности что-нибудь незыблемое? - Кратер подозрительно оглядывал стены каземата.
        - Есть. Ореховые вафли, шоколадный сыр и жареная картошка. Да, и еще - остров Искья, термальные источники Няньтань и горячие круассаны.
        Шаман кивнул на край овального стола. Часть из того, что он перечислил, уже лежала там, словно заранее приготовленная.
        Оля была более прагматична в своих расспросах:
        - Не понимаю, как эти вещи появляются в реальном мире. Ну, воображу я комп. Из чего он возникнет? Из пустого места? Какой тайваньский производитель его состряпает?
        Костя начал бурно размахивать руками:
        - Фишка в том, что материя подчиняется человеку. Всегда подчинялась. Она хранит образ всех когда-либо созданных человеком вещей. Платона читали? - задал он вопрос и утихомирился, словно имя философа успокоило, как убойный транквилизатор. - При необходимости материя… - Шаман замер и мечтательно оглянулся; складывалось ощущение, что он повсюду видит материю, потревоженную столь горячими комментариями, - материя просто воплощает то, что максимально соответствует тому информационному коду, который промелькнул у демиурга в голове.
        - То есть волшебная палочка - не сказка? - В отличие от других присутствующих Ольга не старалась быть язвительной.
        - Скорее стилизованная действительность. Воссоздать то, что не существует в реальности, практически невозможно.
        - Значит, дом Пашкова можно возвести на Юкатане или Дикси, а скатерть-самобранку - дудки?
        - Значит. Наивные мои, сейчас происходит энергетический выброс такой силы, что мы можем сразиться с самим Господом Богом.
        Adriano Celentano: «Aria Non Sei Piu Tu (Tita)»
        Фея встала, вышла на середину мэрского бункера и торжественно заявила:
        - Уважаемые мужчины и дама! Я окончательно разобралась в проблеме. Наша сложная задача решается на удивление элементарно. Как квалифицированный инфернальный боец я готова заключить договор, разработать техническое задание и помочь вам спасти человечество. Нужно лишь озаботиться соответствующим работе вознаграждением, что в складывающихся условиях довольно непросто.
        Шаман вновь оживился:
        - Вот именно так меня учили говорить на заседаниях Мосгордумы. Пылко, убедительно и - мимоходом - обязательно о деньгах. Обо всем сразу и предельно неконкретно…
        Костя хоть и хохмил, но с любопытством наблюдал за девушкой.
        Все вопросительно посмотрели на Фею. Она не растерялась:
        - Людям необходим фетиш. Увлекательный и отпугивающий. Доступный и недостижимый. Только так можно отвлечь их от иллюзий, которые рано или поздно перемелют нас в пыль на свету.
        - Ну и загадку ты загадала, красна девица… - буркнул Кратер.
        - Ничуть. При наших возможностях это дело двух-трех дней.
        По совету давно умершей и потому еще более великой актрисы она длила и длила паузу.
        Глава 2
        Составив индивидуальный ПЛАН СПАСЕНИЯ, приступай к его реализации
        Крематорий: «Мусорный ветер»
        Президент заставил себя читать сводку, проглатывая, но не воспринимая фразы, цепляясь за отдельные факты. Эпидемия прогрессировала. Самый суровый удар приняли арабские страны (уже свыше двух миллионов пропавших). Темпы исчезновения людей нарастают в Китае, Штатах, Южной Америке, России.
        Лучше всех сопротивляются западноевропейские государства (особенно Германия и Швейцария, Англия чуть отстает), Индия и Япония.
        Данные об Африке не обрабатывались.
        Политические институты работают скорее по инерции.
        Бегство от бумажных денег в полном разгаре. Люди ринулись забирать вклады, продавать ценные бумаги. Тысячи банков на грани банкротства. Десятки тысяч обанкротились.
        Люди спешат тратить бумагу. Многие потребительские товары, особенно алкоголь, сразу превратились в дефицит.
        Цена барреля нефти сначала взвилась до двухсот долларов, стоимость тройской унции золота - до тысячи ста долларов. Через несколько дней то и другое рухнуло ниже исторических минимумов.
        Неизбежно сокращение потребления и дальнейшее падение котировок.
        Промышленный спад - многие заводы в разы сократили время работы.
        Техногенных катастроф пока не произошло, но уже обозначены слабые места в цепочке производства, которые необходимо консервировать, выводить из эксплуатации, иначе аварии неизбежны.
        Цены на недвижимость в Лондоне и Нью-Йорке ставят новые рекорды - две тысячи долларов за квадратный метр, тысяча шестьсот, тысяча сто…
        Москва пока держится. Не сдает ни цента.

«Скоро можно будет раздавать бесплатно», - подумал глава государства, удивляясь упертости родных, вновь испеченных латифундистов.
        Биржи пустеют.
        Люди хлынули на побережья. Троекратно возросло количество отдыхающих - и сразу всплеск эпидемии. Расслабившиеся люди оказываются недолговечны как бабочки.
        Политики и врачи убеждают относиться к происходящему не как к апокалипсису, концу света, а как к серьезному испытанию для человечества. Голос их неслышим в буре стенаний, укоров и раскаяний. Мода на проповеди и проповедников, плакальщиц и торжественные панихиды.
        В отличие от Парижа и Буэнос-Айреса, в России не фиксируется серьезных правонарушений. Однако напряжение растет. Имеют место и брожение умов, и отдельные хулиганские выходки.
        МВД предлагает поторопиться с введением комендантского часа.
        В Москве как грибы растут конторы, предлагающие спасение от ужасной напасти. Методы разные - от заучивания цифр и иглоукалывания до закаливания и гипноза.
        На полях сводки стояла пометка Шувалова, что в Кремлевской больнице тоже создан подобный центр, и приглашение на процедуры.

«Спасибо, дорогой, - подумал Президент, - мне уже не помочь. Сколько я еще протяну? Смогу ли победить чуму XXI века?»
        По требованию Общественной палаты Грабовому изменили меру пресечения и освободили из-под стражи.
        Государственным служащим приходится работать почти круглосуточно - тем больше соблазн зацепиться за какую-нибудь спасительную иллюзию.
        Практически все политические движения делают резкие, порой агрессивные заявления в адрес властей.
        Возросла сексуальная активность населения - МВД рапортует о многочисленных нарушениях общественного порядка со стороны молодежи.

«Хорошо хоть не задерживают. Изолировать людей сейчас фактически означает уничтожать их. Уже не до СПИДа. Люди инстинктивно стараются размножаться, как кролики…»
        Президент дочитал до конца. Сухие факты. Никаких предложений.

«Все эти Армагеддоны, Вендетты, Максы Безумные - нас хорошо готовили к катастрофам и их последствиям. Предполагали - будут метеориты, пожары, наводнения, холод, жара, радиация, теракты. Никому в голову не пришла простая проблема - ежедневно нас становится на несколько миллионов меньше. Ни болезней, ни следов насилия, ничего бренного… А задача еще проще - сохранить цивилизацию, построенную для обслуживания миллиардов, тогда, когда счет оставшихся в живых пойдет на тысячи».
        Он захлопнул папку.

«В любом случае, выживает сильнейший».
        И попросил соединить с Бараком Обамой.
        The Prodigy: «Firestater»
        На входе в здание «Федерация» Москва-Сити дежурили вечно напряженные охранники. Общим числом три. Толян резко затормозил у огромных стеклянных дверей. Чувствительные фотоэлементы сработали еще до появления из машины полусонной компании. Охранники сморгнули и изобразили бдительность на тусклых каменных лицах. Вывалившиеся из «скорой» личности явно производили впечатление - одеждой, небритостью, решительными гримасами и огромной коробкой из-под ксерокса в руках.
        Последними из «скорой» вышли Фея и Оля. Обе в черных халатах, в черных беретах с красным крестом (даже в одинаковом одеянии они отличались как монокль и рогатка - рыжая нимфа, вышагивающая словно по подиуму, и безжалостная валькирия в мини).
        Когда четверо социопатов в сопровождении гламурных медсестер вошли в вестибюль, охранники приняли угрожающие позы.
        - Спокойно, мальчики, - издалека предупредила Фея, возглавившая делегацию.
        Прибывшие стали не спеша доставать корочки. Кто во что горазд: прокуратура, ФСБ, Счетная палата.
        Скептически осмотрев ксивы, главный охранник спросил:
        - Вам куда?
        - На последний. Там, наверное, какой-нибудь ТЭК-суперТЭК или нефть-супернефть окопался.
        Охранники почти испуганно переглянулись. Тут же постарались охладить опасения на квадратных лицах до более пристойного недоумения, однако по физиономиям явно читалось - «нестандартная ситуация».
        - Не паникуйте, братцы, - обнадежил их Шаман. - Нам теперь везде назначено. Ждут с нетерпением.
        Саня и Кратер вышли вперед и опустили к экипированным ногам стражей тяжеленную коробку. Те уже бормотали что-то по рации. Фея подошла к коробке, откинула крышку. Под ней оказались залежи небрежно сваленных пачек, состоявших из купюр достоинством по 5000 рублей каждая.
        Через минуту в холле появился лощеный хмырь с чуть более оживленным лицом и кобурой под мышкой. Он сразу затараторил о том, что представляет компанию
«трам-пам-пам» и просит разъяснить…
        Фея резко перебила - холодно, безапелляционно:
        - Сегодня нам понадобится весь ваш этаж. Все сотрудники, за исключением бэк-офиса, могут быть свободны. - И ткнула ему в лицо книжечкой с надписью «Администрация Президента».
        - Кто вы такие? - заскрипел зубами хмырь. - Что вы себе позволяете?! На двадцать четвертом этаже работает крупный промышленный холдинг. У вас есть ордер, постановление?
        Лицо Феи нахмурилось многосложным: «Мы такими холдингами за завтраком перекусываем. Как утолим аппетит, оставшихся ломаем о колено. Ага!» Криво улыбнувшись, она откинула край халатика. Открылась завораживающая картина - трусики, чулки, подвязки, из-под которых она доставала небрежно сложенные бумаги с гербовыми печатями:
        - Вот вам ордер, - откинула другой край, - вот вам постановление, - сунула руку в лифчик, демонстративно там покопалась, качнув спелой грудью, норовившей выглянуть из ненадежного укрытия, - вот вам решение суда. А это, - брезгливо склонила голову набок в сторону коробки, - компенсация за простой, моральный ущерб и арендная плата на неделю вперед.
        Она двинулась вперед, уже не замечая лощеного хмыря, вылупившегося на коробку с выражением «еще более нестандартная ситуация».
        - В этих документах не вписано название нашей фирмы! - Хмырь затряс бумажками вслед удаляющейся группе.
        Фея, не поворачиваясь, ласково пояснила:
        - Впишите сами. Не читали «Трех мушкетеров»? Кардинальская грамота, пустые строчки. Не забудьте предупредить сотрудников о свалившемся на них счастье. Надеюсь, мы встретимся с вами очень нескоро.
        С бешеным остервенением хмырь яростно зашептал по рации мантры; охранники постреливали глазами в нутро коробки. Никто не препятствовал проходу странной компании к лифтам.
        - Я больше не могу разговаривать с этими неандертальцами, - вздохнула Фея, когда ее понесло вверх. - Нет у меня времени. У любого чуда должна быть достойная инфраструктура, которую мне предстоит готовить. Друзья мои, разберитесь самостоятельно с оставшимися бастионами обороны. Лаской, лестью, устрашением. Поясните, что к чему. Супер-пупер-операция архигосударственного значения.
        Когда двери лифта открылись, Кораблев и Кратер были вооружены. Толя мирно и беззащитно, но эффектно моргал глазами.
        В то утро несколько человек таки получили по морде. Впрочем, их переживания хорошо компенсировались достойными наличными платежами.
        Ozzy Osbourne: «Dreamer»
        К шести вечера офис на последнем этаже «Федерации» жужжал как улей. Воистину, и без чудес Фея наладила производственный процесс. В чудесах она оказалась более способной, чем остальные демиурги - работа на Викентия Сергеевича не прошла даром.
        Саня и Кратер вновь рассматривали Москву с высоты птичьего полета. Шаман украдкой потягивал пиво. Толян точил карандаши в приборе, больше похожем на многофункциональный кухонный комбайн. Мужчины чувствовали себя натуральными бездельниками по сравнению с Феей, на мгновение навестившей их.
        - Как у тебя получилось? Все работает.
        Фея сохранила на лице предельно деловую маску:
        - В три смены. Все нанятые получили хороший аванс. Вы не возражаете?
        Присутствующим пришлось сделать серьезные лица, чтобы не прыснуть в кулачок. В принципе, они могли размножить и разбросать по шикарному офису, в котором уже трудились более тридцати человек, лозунг последних суток: «Деньги для нас не проблема».
        - И что дальше? - спросил Кораблев. Несколько минут назад участники боевой группы единогласно избрали его генеральным директором новой компании «Наше Небо». - Когда ты планируешь блицкриг?
        - Спасение человечества откладывается на три дня, - моментально ответила Фея. - Нужно подготовить договоры, рекламу, концепцию развития. Права на ошибку у нас нет. Вы подумали о моем гонораре?
        Мужчины заерзали в своих шикарных кожаных креслах.
        - Да, - неуверенно ответил Саня.
        - Ну и?
        - Возьми мое сердце… Возьми мою душу… - негромко пропел Кратер.
        - Понятненько. Вариантов нет. У вас есть три дня, чтобы определиться.
        Фея стремительно вышла из огромного кабинета. Свой черный халатик она так и не сняла. Можно только догадываться, какое количество сотрудников «Нашего Неба» трудились сейчас в предынфарктном экстазе, наблюдая за ее перемещениями по офису.
        Только Оля, которую заставили переодеться в гражданское и назвали громкой должностью «менеджер проекта», с ненавистью взирала на свою более успешную конкурентку по покорению сердец демиургов.
        - У меня голова опухла. Ничего не могу придумать. Любое достойное вознаграждение в нынешних условиях стало до неприличия недостойным, - посетовал Саня.
        - Инфляция чудес угробит РТС, - заржал Шаман.
        Gerard Presgurvic: «Les Rois De Monde (Romeo & Juliette)»
        Накрывая тенью целые кварталы, над Москвой плыли гигантские дирижабли. Они казались застывшими в летнем безоблачном небе. Восемь разноцветных сигарообразных пятен заплетали над городом 8-образную петлю. На тугих боках пестрели надписи о вреде курения, защите правопорядка и охране окружающей среды.
        Самыми крупными буквами все-таки было выписано название компании «НАШЕ НЕБО».
        - Вот это фантазия, ma cherie! Вот это размах! - пролепетал Кораблев, прилипнув взглядом к окну. - Мэр Москвы не расстроится из-за такого самоуправства?
        Шаман бормотал что-то нечленораздельное:
        - Сила мысли… Джоуль и Гельмгольц переворачиваются… пришло время титанов…
        Фея не выглядела польщенной. Многочисленные комплименты, прозвучавшие за последние два часа, она воспринимала как должное. Промежуточный результат работ потрясал - ровно в 15.00 (чтобы попасть во все вечерние новости) над Москвой появились восемь дирижаблей, точно копирующих «Графа Цеппелина-2LZ-130» длиной 245 м на двести пассажиров. Они были выкрашены в праздничные, яркие цвета.
        Два дня она подбирала команды дирижаблей, звонила в любительские клубы воздухоплавания, изучала законодательство, правила управления, инструктировала…
        Сегодня на брошенном колхозном поле недалеко от Перхушково произошел факт материализации - все, кто присутствовал, стояли с открытыми ртами, наблюдая возникновение на чахлой траве и трехметровых тысячелистниках гигантских дирижаблей, похожих на китов или древних чудовищ, беспощадно выброшенных на берег.
        Потом погрузка, вереницы машин с цистернами инертного гелия, оплаченного почти как уральские самоцветы, дикие глаза шоферов, ощущения нереальности, сна и всемогущества.
        Несколько пробных кругов над тихим подмосковным полем, аплодисменты и авансы-авансы-авансы, щедро раздаваемые, чтобы люди поверили, рискнули, вдохновились желанием изменить мир.
        И так восемь раз.
        Ей казалось - за десять часов она постарела минимум на сто пятьдесят лет.
        - Короче, мы почти боги, - пробормотал Кратер.
        - Сейчас то же самое можно сказать о любом человеке, - возразила Фея. - Вот стратегия спасения. - Она бросила на стол Кораблева увесистый том - страниц двести, не меньше. - Всю ночь творили. Посложнее, чем пончики остывшие материализовывать. С вас бонус. Учитывая, что все нынешние валюты стали беззубыми, расплачиваться придется кровью.
        Фея подмигнула.

«Черствая она стала. Неживая. Когда мертвая была, во много раз человечнее казалась. Интересно, когда вышвырнет на улицу меня, Кратера, Костю-бухарика, соплюху Олю и сутенера Толю?»
        - Массированная реклама начнется в 18.00 по всем федеральным каналам. Ролик уже смонтирован, с руководителями СМИ все согласовано, эфирное время оплачено.

«Как она успела за три дня? Ущипните меня. Это… это… Это - бессмертие…» - Саня постучал по титульнику стратегии, на котором значилось «ПРОЕКТ-2100»:
        - Будущее, которое никто не смог угадать?
        - Ага. Поэтому оно и жаждет расправы. Зашло со спины, накинуло мешок на голову и заработало бейсбольной битой.
        Мужчины заерзали на стульях, словно бита оказалась у них в руках. Или голова попала в пыльный мешок.
        - Ты подумала о том, как люди будут забираться на борт? - Шаман перебил вопросом общее оживление.
        - По трапу. Потрудитесь прочитать стратегию. Там указаны тысячи мелочей, которые отвлекут людей от дел их насущных. Мелочи рассчитаны на любой характер, на любой тип личности, на любой кошелек… - Фея сделала паузу, торжественно развела руками. - Ну, господа, теперь вам следует выйти из своего добровольного заточения и поздравить коллектив, который пахал день и ночь.
        Руководство компании «Наше Небо» направилось к своим работникам. Несколько скованно, растерянно улыбаясь. Хорошо, что за три дня они нашли время переодеться в относительно строгие костюмы, даже нацепить галстуки. Впрочем, все это богатство выглядело на демиургах несвеже и неопрятно.
        Все, кто были в офисе, прильнули к окнам. Многие очухались после первого шока и уже верили своим глазам.
        Фея долго говорила о корпоративном подвиге, о конструктивном духе единства, царящем в коллективе, о грандиозных перспективах развития компании. Апогеем ее выступления стал стремительный бросок к окну и вопль:
        - Посмотрите!!! Это сделали вы! Своими руками! Это новая страница в истории!..
        Несколько экзальтированных особ сразу же поверили ее словам и блеснули глазами.
        - Что за дятел рядом с ней крутится? - спросил Саня у Кратера. - Помощник?
        - Типа. Только ни хрена не смыслит. Потому что системный администратор. Светик его зовут. Она наняла его только для того, чтобы он бегал за ней. Давняя и неразрушимая страсть к сисадминам?
        Нецензурный ответ Кораблева заглушили загремевшие аплодисменты.
        Кораблев бочком двинулся к выходу. Его все меньше интересовал мир, в котором между ним и Феей растет непреодолимая геологическая трещина.
        Queen: «I Want It All»
        С руководством «Нашего Неба» не удосужились связаться ни мэр Москвы, ни министр обороны, ни какой-нибудь клерк из милиции или департамента транспорта. Позвонил другой человек, который никому не мог доверить деликатный вопрос спасения родины.
        - Здравствуйте, Фея Егоровна.
        - Здравствуйте. - В ее интонации он сразу услышал почтительное вздрагивание голосом.

«Узнала. Ждала?»
        - Я очень рад успехам компании «Наше Небо».
        - Поздравлять, наверное, нужно не меня, а нашего генерального директора, Кораблева Александра Сергеевича.
        - Я решил поздравить вас. Как самое неслабое звено. - «Все знает Верховный», - зафиксировала Фея. - Думаю, вашу систему продублируют в других городах. Думаю, это не очень поможет. Так сказать, тяга к родной марке значительно снизит эффект.
        - Чему поможет? - осторожно спросила Фея.
        - Тому, ради чего создавалась компания «Наше Небо». Спасению людей. Оригинальная плата за билеты, перспектива общего ажиотажа, которую вы так талантливо готовите… изобретательные способы переключить внимание людей. От фейерверков до шикарной сантехники на борту дирижаблей. - Не дав ей возразить, Президент продолжил: - Мы готовы содействовать региональному, межрегиональному и даже межгосударственному развитию «Нашего Неба».
        - В принципе нам это не особо нужно. Мы и сами… - Фея сделала паузу.

«Все-таки бизнес у меня в крови… все-таки бизнес у меня в крови…» - повторяла она про себя, чтобы не прервать молчания, чтобы не сорваться в какие-нибудь пугливые, ненужные объяснения.
        Паузу с другой стороны разбавили чем-то вроде доброжелательного «хм-м…».
        - Определенные возможности государственной машины будут у вас в распоряжении, Фея Егоровна. Думаю, вы лишь отдаленно представляете, что это такое.
        - Представляю, - кокетливо заупрямилась Фея, пытаясь вспомнить скандалы прошлых лет.
        - В любом случае, без нашего участия продолжать агрессивное коммерческое развитие вам будет… - Президент помолчал, тишиной подготавливая плацдарм для следующего эффектного слова. Завершил фразу: -…Сложно. - Вновь пауза. - Очень сложно.
        Два последних слова были суровы как диагноз иммунолога, ревматолога и проктолога вместе взятых.
        Ruslana: «Wild Dance»
        В офисе царила хорошо спланированная и еще лучше исполненная атмосфера веселья и праздника. Воздушные шары, лепестки роз, гремящая музыка. Все старались выглядеть безмятежными настолько, насколько могут быть безмятежны люди, три дня назад узнавшие друг друга и не успевшие толком сработаться.
        Кабинет руководства, ранее terra incognita для непосвященных, был раскрыт настежь. Люди слонялись, стряхивали пепел на идеально чистый ковролин. Огромный стол для переговоров захватили разнокалиберные бутылки запредельной стоимости. Преобладающий жест толпящихся здесь - указательным пальцем в темное небо за окном, где бесформенные прогалины туч трутся о чернильные пятна пока еще не освещенных (и не освященных) дирижаблей.
        Праздничные тосты руководства встречают залпами шампанского, заискивающими улыбками.
        - Будешь пить? - Кораблев схватил бутылку из чьихто услужливых рук.
        - Буду, - уверенно ответила Фея, решившаяся сегодня добиться крепкого беззаботного опьянения. - Может, получится пощекотать свои атрофированные железки.
        Витек без стеснения оглядывал разношерстую публику, кивал, ему кивали в ответ. Здесь все были рады приятелям шефа. Мальчик старался чувствовать себя как дома - но так же, как и сотни раз до этого, у него не получилось.
        Он втянул носом душный угар; голова закружилась. Постарался больше не думать о людях вокруг.
        Оля терпеливо выжидала, когда генеральный директор «Нашего Неба» отсохнет от своей крали, и тогда она объяснит ему, кто готов стать его правой рукой вместо холодной и не блещущей новаторскими идеями Феи.
        Оля не могла смириться с тем, что ее не просто затмила, а еще и приспособила для собственных планов роковая фифочка, не удосужившаяся с утра причесаться. Лучшего мужика склеила, компанию тоже считает своей. При этом равнодушна ко всему, как фонарный столб.
        Уже завтра начнутся экскурсионные полеты над Москвой - в городе потекут очереди за билетами, воздух задрожит от горячего марева возмущений, живущих охватят азарт, трепет, чувства причастности к чуду… И тогда они спасутся.
        Оля чувствовала в себе силу управлять всем этим. И единственный способ добиться этого - сделать Кораблева своим. Почему, если вещи стали ей подчиняться, не подчинится мужчина?

«Единственное их сходство - растрепанные волосы. Неужели Кораблев и Яшина когда-то были парой? Лед и пламя. Лупоглазый киборг и тракторист с повадками наркодилера».
        Прислушиваясь к своему внутреннему камертону, Оля ждала момента, когда можно будет вклиниться в вечеринку, не нарушив гармонии полупьяного единения все еще разобщенного коллектива. Однако с каждой минутой она теряла вдохновение что-то менять и уже не чувствовала себя способной держать ситуацию под контролем.
        Еще час назад она была уверена - мало кто/что в жизни может выбить ее из колеи. Пожалуй, только целый набор убийственных обстоятельств:

1) жуткая правда о своей жизни. Например, безусловное подтверждение того, что она все двадцать лет лежит в своей девичьей кроватке или в скляночке с мутной маслянистой жидкостью и видит сны;

2) каждый из сорока семи президентов США, каждый второй российский правитель были искусной голограммой или посланником коварного внеземного разума;

3) Ивана Урганта уличили в причастности к самому немногочисленному сексуальному меньшинству.
        Три дня совместной работы с Феей оказались равнозначны этим открытиям.
        Vanessa Mae: «The Blessed Spirit»
        Общий гомон над столом обострило неожиданное заявление Шамана:
        - Нам непременно следует выпить за Виктора Иконникова. Именно благодаря ему мы можем видеть Фею Егоровну во плоти. - Костя дернул рукой в сторону Витька, потом Феи: - Желающие могут потрогать кузнецов нашей победы.
        Кораблев укоризненно посмотрел на Шамана, нависшего над столом и буравившего глазами стушевавшегося сына полка.
        Фея никого не хотела посвящать в свое «до и после», но легенда ее воскрешения стала достоянием руководства «НН». Витек равнодушно пожал плечами, не выдав - внезапно сразившие его тошнота, головная боль, резь в желудке и слабость в ногах вот-вот заставят потерять сознание.

«Почему мне так плохо из-за этого словоблудия? Я делаю то, что делаю…»
        Витьку захотелось выкинуть какое-нибудь коленце, чтобы у присутствующих никогда больше не возникло желание обсуждать его персону. Взмахнуть внезапно возникшими огромными черными крылами, изрыгнуть огонь.
        - Шаман уверен, что именно ты удержал Фею на краю, - вступила Ольга с очевидным сожалением упомянутого факта. - Ты действительно можешь контролировать нынешнее буйство развоплощений?
        - Спасать, - грустно поправил Шаман и указательным пальцем прочертил в воздухе маленький крестик, будто прерывая жизненный путь очередной заблудшей в иллюзиях души.

«Спасать? Неужели я впервые задаю себе этот вопрос? Даже когда напросился в компанию Кучерены, я не представлял, ради чего я это делаю…»
        Витек попробовал ухватить в кулак двух-трех слов все свои сомнения-переживания-ожидания. Почувствовал, как земля уплывает из-под ног. Он понял - устоять возможно, лишь навсегда поняв, зачем он ходит-просыпается-ест. Иначе нужно откинуть застывший в руке бутерброд с сырокопченой колбасой и замертво упасть со стула.
        Истина представилась чем-то вроде куска тонкого льда, образовавшегося в луже в одну из первых морозных ночей. И теперь многое зависит от того, получится ли ухватить его. Чем больше унесешь, тем большая достанется замочная скважина, в которую можно подглядеть тайны жизни и смерти.
        Двумя руками приподнимаешь скользкую пластину; она трещит, покрывается шрамами. Острая кромка режет пальцы, льдинки осыпаются на землю; оставшиеся - быстро истаивают, обращаются в воду. Вместо постижения - озноб и разочарование.
        - Я многое могу, но делаю это только ради себя. - Он уверенно поставил точку, рассыпав в бездну души неподдавшиеся крохи понимания.

«И возможно, ради Феи. Уже повод, чтобы жить… Даже если об этой жизни никто не вспомнит».
        - Хм… - казалось, Шаман ожидал такого ответа, словно ничего другого и прозвучать не могло.

«Чтобы и другие поверили - люди давно не нуждаются в спасении».
        - Ты лучше скажи, пробовал ли ты какой-нибудь возмутительный поступок совершить? - с другого бока зашла Оля. - Материализовать флажок ЦСКА или квадроцикл? Дождик вызвать, костер взглядом разжечь?
        - Когда-то давно пробовал, - неуверенно проговорил Витек. - Разонравилось.
        - Разонравилось ему! - фыркнул Костя.
        - Чего к человеку пристали? - возмутилась Фея. - Витек даже деньги у себя в кармане придумать не может. Не то что мы - небесный сонм дирижаблей.
        - Предлагаю тост за будущее компании «Наше Небо»! - очнулся сисадмин Светик. - За светлое.
        Пить никто не захотел. Проснувшуюся инициативу быстро замяли.
        Toto Cutugno: «Donna Mia» & Звери: «Дожди-пистолеты»
        Фея швырнула Сане несколько слов и пошла к выходу. Он направился за ней, несколько раз обернулся - еще раз убедиться: темные глыбы дирижаблей висят над Москвой. Волшебство не исчезло после полуночи.
        - Кораблев, я не соображу, где и как мне искать расплаты. Не знаю, кто мне может помочь.
        Саня, ожидавший любовных признаний, а не туманных речей, захлопал глазами. Они стояли в архиве, отгородившись от пьянки массивной дверью. Внезапная тишина словно нашептывала о чем-то неприятном.
        - Все еще больше запуталось, Саня. Ты, жизнь, смерть. «Наше Небо», рай, преисподняя. С такой же легкостью я восстановила бы вокруг Москвы восемь противоракетных радаров. Я неживая. Впервые с того момента, как умерла.
        Саня все еще не придумал, что сказать.
        - Я словно что-то обронила или забыла. И не могу вспомнить. Представь - ты запамятовал, как дышать. С ужасом пытаешься вспомнить, готовишься дать дуба - и вдруг понимаешь: можно и без этого. Необязательно наполнять легкие воздухом, мышцы подключать. Нет необходимости - ходить и улыбаться получается без кислорода. Саня, я не могу привыкнуть к тому, что перестала чувствовать. Я ведь не звездный мальчик из сказки. Все, что у меня было, - любовь к тебе. - Фея виновато улыбнулась. - Ею я и расплатилась за то, чтобы остаться чуркой, наполненной мыслями, нервами и безграничной силой.
        Саня с недоумением наблюдал, как остатки деловой сосредоточенности покидают лицо Феи. Руки порывисто затрепетали вокруг талии, пальцы выкручивали огромные черные пуговицы халата, рискуя сделать этот шокирующий наряд еще более откровенным. Девушка подошла к двери, закрыла ее, вытащила ключ и зашвырнула в глубь огромного, перегороженного стеллажами помещения. Туда, где сгущался мрак.
        Саня и Фея стояли в единственном здесь плацдарме света.
        - Я хочу стать слабой, глупой девчонкой. Такой, какой была до всего этого. Чтобы меня окружили заботой и вниманием. Чтобы валяться в кровати. Знать, что любима. Лечиться от своей внутренней глухоты. Не думать ни о каком унылом «завтра». Чтобы всё - здесь и всегда.
        - Исчерпывающе. - Саня потер нос, будто поправил невидимые очки. - Невозможно. Давай лучше попробуем тебя в белочку превратить. - Он широко улыбнулся, все еще надеясь исчерпать происходящее шуткой.
        - Лучше в черепаху или бабочку. Не знаю, хочу ли я жить долго или умереть сегодня же.
        - Умереть никогда не поздно, - неудачно сострил Кораблев.
        - Хватит шутить! Во мне такая беспредельная сила и тоска, что я вот-вот взорвусь… Я все могу. Но мне этого не хватает. Выполни мою просьбу - избей меня. До бесчувствия. Каков каламбур! - Щедрый оскал Феи изображал неуместную здесь улыбку. - Может, тогда вновь научусь дышать…
        Саня всерьез испугался - не лихих магических способностей Феи, а непоправимого отчуждения, готового коварно заполнить то, что раньше переполнялось любовью. Сквозь пьяную радужную пелену проступило: «Сейчас можно сделать какую-нибудь неосторожную гадость и потом себе не простить». По Феиным глазам, в которых он впервые усмотрел панику и нерешительность, угадал - осторожность, цивилизованность, приличия она оставила за дверью. Перед ним была угрюмая сила, ищущая выхода и усмирения.
        - Меня остановить нужно. Пока не раскрошила чего-нибудь хрупкого, чего уже не собрать. По-взрослому отметелить. Выключить! - Она порывисто шагнула к нему и изо всех сил ударила его кулаком по щеке. - Избивать методично. Грубо. Не жалеть.
        С каждым новым словом она пыталась бить его в лицо, то ладонью, то кулаком. Кораблев не очень успешно уворачивался, уходил от ударов. Но злость, весьма своеобразная тетечка, закипала.
        Наткнувшись спиной на стену, получив кулаком в нос, Кораблев почти потерял контроль над собой. Следствием стал короткий удар в солнечное сплетение. Фея охнула, отступила. Саня было раскаялся, но извинения застряли у него в зубах - он увидел гримасу Феи - решительную, безумную.
        - Остановить меня надо, Кораблев. Всенепременно. Я слишком опасная угроза для человечества. Смелей!
        Она чуть-чуть отвела руку в сторону, и тут же в ней оказался короткий хлыст. Еще движение - и Саня почувствовал, как щеку обожгло от беспощадного удара. Хорошо, глаза успел закрыть.
        Волна контролируемого, профессионального бешенства взорвала адреналином кровь. Он перестал видеть перед собой хрупкую молодую девушку. Только опасного врага, которого следует ошеломить, нейтрализовать, обезвредить. Со времен службы руки хорошо помнили последовательность ударов.
        Даже когда его правая расплющивала мягкую грудь девушки, а левая ломала ей нос, сердце не дрогнуло. Он не остановился.
        Фея отлетела на один из стеллажей, который покачнулся и обрушился на другой. Как костяшки домино, стала валиться аскетичная мебель архива.
        Фея сидела среди папок, листов бумаги и прочей канцелярской дряни, рукавом вытирала разбитое лицо. Халат покрылся белыми пятнами пыли и навсегда утратил статус верхней одежды. Прорехи сверкали поцарапанной кожей.
        Впервые за последние несколько секунд выражение лица девушки стало сосредоточенным. Она видела цель.

«Как же мужчины несоизмеримо сильнее женщин», - виновато подумал Саня.
        Что произошло дальше, Саня постарается никогда больше не вспоминать.
        В руках у девушки возникали тарелки (фарфоровые, алюминиевые, стеклянные), которые градом посыпались на Кораблева. Через мгновение тарелки сменили колющие и режущие предметы - ножи, шило, лыжная палка… Фея вскочила на ноги, чтобы колоть, резать, рубить.
        Меньше секунды прошло с момента прошлой мысли, прежде чем Саня понял - своими силами справиться с этим вихрем он не в состоянии. Кровоточащие порезы множились. Пока Фея наносила удары издалека, из укрытия. Точечно, уверенно - словно отбивала телеграмму. Она почти парализовала его и готовилась броситься вперед, чтобы добить.
        Перемещаясь, уклоняясь от летящих в него предметов, Саня глубоко вдохнул затхлый воздух архива, сосредоточился и попытался представить в руке нож. Хренушки! - управлять иллюзиями в бешеном темпе сражения оказалось нелегко. Нож материализовался не в правой руке, как представил Саня, а рядом, в воздухе, и тут же нырнул вниз, воткнувшись в миллиметре от ноги.
        Копье, на которое он захотел нанизать многорукую убийцу в образе милой девушки, он увидел далеко за спиной Феи, в груде наваленных друг на друга стеллажей.
        В руке Сани последовательно оказались - пульт от телевизора «Toshibа», упаковка
«Actimel’я», рубанок, цветочный горшок, гитара, водяной пистолет и, наконец, маленький топорик. (Как ни воображал Саня, ничего из любимого огнестрельного оружия поблизости не образовалось.)
        Все материализовавшиеся вещи он незамедлительно адресовал Фее - прицельно в голову. Фея пригибалась, останавливалась, пряталась в проемах между рухнувшими стеллажами, но неумолимо наступала. На пути топора возникли обыкновенная дверь из вагона метро (производство г. Мытищи). Оттолкнув ее в сторону, Фея ринулась вперед, примеряя в руках электрошокер, гарпун, наконец, вилы. Удобнее перехватила их и постаралась вонзить Кораблеву в живот. В этот момент и у нее, и у него на лицах проблематично было отыскать признаки мысли - только бешенство.
        Зоопарк: «Если ты хочешь»
        В руках у Кораблева появился плюшевый медведь размером с новорожденного слоненка. Он-то и был нанизан на вилы. Фея изо всех сил толкнула их вперед - Саня повалился, увлекая за собой медведя, холодное оружие и девушку. Удар затылком пришелся о ступеньку, которую заботливые строители соорудили на входе в архив. В глазах потемнело. Раздавшийся рядом грохот удержал уплывающее в туман сознание. Однако полному прояснению воспрепятствовал вид лица Феи, нависшего над его лицом. Губы, глаза, кровь на щеке - близко-близко.
        - Я вернусь, только если смогу снова полюбить тебя, - как угрозу прошептала обещание Фея и больно ударила в пах.
        Когда Саня начал хватать ртом воздух, она закрыла его очень влажными и непонятно отчего сладкими губами.
        Дверь в архив вышибли. Ее снес удар гигантской силы - она пролетела над Саней и Феей в глубь помещения. Такого сложно было ожидать даже от Кратера, появившегося в дверном проеме.
        Несмотря на треск, взвившуюся пыль и хлынувший в комнату свет, Фея не прервала поцелуя, которым терзала губы Кораблева. Она билась зубами о его зубы, колола языком в нёбо. Во всем этом был привкус крови и отчаяния.
        Через секунду Саня понял, что не дышит, через две - что не может остановить накатывающийся обморок, через три где-то в глубине его головы раздался едкий голос Кратера:
        - Мы вам сто раз стучали.
        Саня видел только растерянный взгляд Феи. Ее лицо всплывало к потолку. Оптический обман доконал его - Кораблев потерял сознание.
        Фея поднялась на ноги. Лицо - сплошной синяк, одежда порвана, по всему телу кровоподтеки. Она совершила почти невозможное - уделала бывшего офицера СВР. Вошедшие расступились. Никто не рискнул бы загородить ей дорогу - дерзости у Феи даже сейчас вполне хватит, чтобы вызвать на бой все вооруженные силы России. Но о том, что подобная схватка неминуема, знал только Витек. Он смотрел в спину Феи и с трудом сдерживался, чтобы не догнать и не обнять на прощание.
        Равнодушный пророческий голос нашептывал - она еще сможет обнять его. Он - уже никогда.
        В восемь часов утра дирижабли начали катать людей.
        Юля Савичева: «Высоко»
        Наши миры не станут последним и единственным убежищем человека. Все изменится, все уже меняется. Мы привыкли ощущать реальность как что-то неизбывное. Горы, моря, демократия, города, авиаперелеты. Бескрайность планеты, Солнечной системы, Вселенной - перестали пугать и угнетать воображение. Покорение мира превратилось в слишком банальную фантазию. Так продолжаться не может.
        На смену нынешним должны прийти новые иллюзии. Уже приходят. Пострашнее, поизобретательней, с голливудским душком.
        Многое будет разрушено. В первую очередь растают самые главные заблуждения живых: срок службы сердечной мышцы или нервных клеток определяет продолжительность жизни; материальность, осязательность, цвет, запах - главные доказательства существования окружающего мира.
        Начнется лихорадочный поиск новых отправных точек, которые позволили бы человеку построить вокруг себя хоть что-то напоминающее прежнее пространство-время. Если получится, мы легко совершим и следующий шаг - найдем среди руин исчезнувших Вселенных, отразившихся в нескольких миллиардах осколков, хоть что-то столь же уютное, как вера и любовь.
        В этом огромном зеркале, прежде называвшемся «человечество» или «душа», должно что-то остаться. Угасшие, замерзшие, покрытые многометровыми историческими слоями сохранившиеся угольки первыми затеплятся в неведомом, неизмеримом, заменившем привычное-обжитое.
        Пусть те, кто придет после нас, найдет их! Этими искорками все еще можно освятить новую территорию жизни.
        Не найдут?..
        Остается только надеяться, что в этой игре в прятки все будут спасены. И кошки, и мышки. И плачущие, и оплакиваемые. И верующие, и разуверившиеся, проклинающие и проклинаемые, богатые и бедные, сильные и слабые, безрассудные и прагматичные… Нет смысла пересчитывать свои заслуги или свои грехи.
        Ибо нет Кары Божьей. Нет суда. Нет последствий. Самое страшное последствие - не заметить, кем был человек, не узнать, кем он мог стать.
        Часть V
        Фея и воспитание чувств
        И вы ничего не заметили? Не заметили гибели человечества? Перестаньте врать! Чего вы хотите добиться этим враньем?
        Братья Стругацкие
        Нельзя никого спасти чужими подвигами. Поэтому, когда Христос умирал на Голгофе, он, конечно, должен был знать, и он знал, что он спасает отнюдь не людей. Он спасал только свою совесть и свою честь. А люди должны были сделать свои выводы и повторить его путь. Иначе нет никакого спасения, и даже быть его не может. Нельзя спастись чужими муками, чужими терновыми венцами, чужим распятием, чужим героизмом. Спасение приходит к человеку непосредственно. И спасение надо заслужить, надо попотеть за спасение.
        Валерия Новодворская
        Muse: «Ruled By Secrecy»
        Глава 1
        Между прочим, уже появились объявления о курсах, на которых учат любить
        Vanessa Paradis: «Emmenez-moi» & Guns’N’Roses: «Don’t Cry»
        Фея с трудом нашла Ленку в стрип-баре. Пришлось раз пятнадцать созваниваться, прежде чем отыскалось это огромное несуразное заведение в трущобах Жулебино.
        - Где пропадала? - Ленка пыхнула в сторону Феи болтающейся во рту сигаретой, но не повернулась к подруге, продолжая старательно засовывать сто баксов в красные трусики раскрашенной как индеец девицы. Неизящные, нетрепетные движения. Чувствовалось отсутствие навыка и желания. - Тридцать четыре тысячелетия не появлялась. Я думала, ты того - вместе с другими копыта двинула. Безвестно окочурившаяся.
        Здесь Фея не удержалась и бросилась тискать-щекотать-целовать ее.
        Ленка была возмутительно трезва для здешней вакханалии праздника, всеобщей скорби по ушедшим, прогрессирующего ужаса перед будущим.
        - Мужские лоснящиеся тушки больше не забавляют? - Фея наконец оторвалась от подруги, уселась рядом и мигом допила ее сок.
        - Да ну этих дьяволов… Они прочнее на ногах стоят. Бубенцами потрясут и думают - будут жить вечно… А эти, - она махнула в сторону танцевальных площадок, освещены были только шесть из десяти, - бедненькие-бедненькие… худенькие-худенькие…
        Первые два слова окончания этой фразы были произнесены с сожалением, последние - с явной завистью.
        - Не то что я - вечно беременная самка гиппопотама…
        Фея вдруг поняла, что произошло - Ленку коварно бросили. Впервые! В другой раз в глубине души Фея наверняка бы порадовалась, но сейчас принялась забалтывать ее печаль. И пыталась начать о другом, и собрала в рукав несколько отвлеченных новостей, но уже через минуту беседа выюлила к главному:
        - Ну а как твой прынц Коломенский? С ископаемой «Shopar’дой»? - Ленка ловко распечатывала джинна Феиной истории.
        Фея много раз представляла, как расскажет Ленке обо всем, но вместо готовых слов память о последнем месяце, именно в этот момент, накопив критическую массу, взорвалась образами. Саня, Витек, азартный взгляд Белки на прощание, окровавленный солдатик на брусчатке Красной площади, опухшее от ударов лицо Кораблева - вереница размытых кадров, заклейменных всплесками слов, вынырнувших на поверхность превратившегося в улей сознания.
        - Не горюй, - подбодрила Ленка, - сегодня мы тебе та-акого кавалера разыщем!
        И направила свой орлиный взор в темноту перед соседними танцплощадками.
        - Дур-ра ты моя, дурр-ра! - прокаркала Фея. - Дурра ты моя подколодная! Я нашла его. И не смогла полюбить.
        Она тряхнула головой, чтобы сбросить гудящий балласт воспоминаний.
        - Почему не привела? - не растерялась Ленка. - Я бы с одного притопа разожгла вашу страсть.
        - Он жутко занят. - Фея пожалела о выскользнувшем оправдании.
        - Не помню - ты рассказывала мне, чем он занимается?
        Фея покачала головой. Ленка продолжила:
        - Надеюсь, не риелтор? Сейчас с этим бизнесом можно завязывать.
        - Нет, он из «Нашего Неба».
        Новостью такого калибра нужно было разить в торжественный момент, с десятком присказок и предисловий, но Фея не удержалась - «НН» неделю оставалось главной российской сенсацией.
        Ленка аж привскочила:
        - Вау! Старушка! Без контрамарки на дирижабль не отпущу!
        - Ладно-ладно… Я хоть и ушла оттуда, чем смогу - помогу, - пообещала Фея.
        В стрип-бар ввалилась шумная компания - восемь парней и три девушки. Они тут же замкнули на себе внимание - веером купюр, истеричными требованиями осветить все танцевальные площадки, добавить танцовщиц… Не прошло и пяти минут, как у пустующих шестов стали раздеваться неуклюжие подруги прибывших.
        Вокруг Ленки вновь вилась стриптизерша в боевой раскраске. Она уже не протестовала, когда Ленка принималась хватать ее за соски - любое прикосновение, похлопывание, взвешивание щедро компенсировалось.
        - Ты ближе к звездам. Скажи, что с нами будет? Планируешь исчезнуть позже простых смертных? - осыпала Ленка вопросами Фею.
        - Ничего не планирую. Не верю, не боюсь, не прошу. Что-нибудь придумаю - ракету построю, Microsoft куплю.
        - Только не надо опять про глюки. У меня ножевая рана до сих пор не зарубцевалась… - Ленка закурила новую сигарету, достала из сумки очередную пачку долларов. - Контингент матушки-Земли продолжит радостно дематериализовываться?
        - Будет хуже, - с удовольствием пророчила Фея.
        - В принципе, я не против. Пусть - всадники бледные. Пусть - разверзнется бездна. Но уж очень неграциозно выходит. Раньше меня возмущали суетная простота и бытовщина, - Ленка повторила прямоугольный жест Мии Уоллес из «Криминального чтива», - но я надеялась вылепить из своей жизни пару виртуозных картин, за которые не стыдно. Вот мой первый поцелуй, - она ткнула в воображаемую картину, за нею трудился смуглый и крайне материальный бармен, - вот - выпускной, вот - полет на параплане, вот - я и Сейшелы, вот - я и египетские пирамиды, вот - я и море цветов от неизвестного воздыхателя… Недавно вгляделась - гравюрки и миниатюрки мои оказались препоганенькими. Даже та, на которой я, коленопреклоненная, совершенно искренне молюсь Богу. Теперь что получается?
        Фея не ответила.
        - Получается - даже поганенькую галерею вывесить некуда, - продолжила Ленка. - Стена трухлявая. Скоро рассыплется и погребет под собой. Ты же знаешь. Я реальные любовные истории коллекционирую. С тех пор как в шестнадцать мне один мудозвон накаркал, что я - обычная, и в жизни у меня все будет банально. В моем сундучке такие сюжеты есть - Вишневский и Улицкая нервно заикаться начнут! Я тщетно пытаюсь хоть в чем-то их повторить. Доказать - не все у меня банально.
        Стриптизерша выгнулась и постучалась лобком в ее коленку - Ленка отстегнула купюру.
        - То, что сейчас выдает реальность, - просто неподражаемо. Феерично. Женщины, мужчины засыпают вместе - просыпаются в одиночестве. Целуются, он убегает купить ей мороженое - и не возвращается. Казалось, такой океан страстей, страданий и надежд должен взбурлить. Ничуть. Все какое-то лилипутское, покорное. Причем у каждого есть место в первом зрительном ряду. Каждому из нас рано или поздно на сцену, а мы наблюдаем и соглашаемся с раскладом. Как всегда - максимум, на что хватает, - на разврат… - Она кивнула на танцпол, где самая резвая из прибывших терла косматую промежность беличьим хвостом. - Я не согласна, что завтра просто встану и уйду за кулисы.
        - Я бабушкину квартиру продала, - продолжала монолог Ленка. - Родители разрешили. Купонами разжилась. - Она постучала по сумочке. - Третий день думаю, как из них соорудить любовную драму, чтобы мир содрогнулся и вышел из зрительного зала. Может, махнем во Владивосток? Возьмем купе, ящик шампанского, ящик клубники…
        - Поезд смерти.
        - Почему это? - стала спорить Ленка, прекрасно догадываясь об ответе.
        - Пока доедем, половина пассажиров испарится. - И в этот момент Фея решила рассказать ей все. - Ты веришь в чудеса?
        - После того как Абрамович продал «Челси» Собчак, я в любое чудо могу поверить. Ты забыла? Я и раньше была более иррациональной красоткой, чем ты.
        - Обломись. Теперь мне нет равных. Поэтому слушай и запоминай.
        Поначалу Фея хотела открыть причины происходящих изменений, которые ей разжевали Саня и Шаман. Потом передумала - в конце концов, это же Ленка.
        - Не буду растекаться в предисловиях. Отныне ты можешь почти все!
        - Я могу все, - покорно согласилась подруга.

«Правильно я сделала, что не стала начинать с рассказов о материи и энергии - мы бы до финальных титров никогда не добрались», - подумала Фея и зашла с другой стороны:
        - Из-за того, что условия протекания жизни и смерти изменились. Из-за того, что наша Вселенная, балансируя над пропастью, обретает качественно новое состояние равновесия… - Фея споткнулась о выпученные глаза Ленки. - Об этом тебе париться не надо. Слушай дальше. Образовалось колоссальное количество энергии, которое должно помочь человечеству создать новые условия жизни.
        Глаза Ленки продолжали расширяться.
        - И это забудь, - вновь успокоила Фея и зашла с третьей стороны: - Смотри!
        Она раскрыла ладонь. На ней стали появляться конфеты. «Мишка на севере»,
«Белочка», «Гейша»… Девушка выкладывала их на стол. Сеанс магии немного успокоил подругу. Ленка печально кивнула на сладости:
        - Вот о «Белочке» стоит подумать…
        К ним вновь спустилась танцовщица. Ленка закатала ей в трусики «рафаэлку» без обертки, колючую и осыпающуюся стружками.
        Фея наклонилась к подруге и горячо зашептала:
        - Пространство вокруг пучит от энергии. Я могу эшелоны с продовольствием материализовывать и переправлять в Зимбабве. По воздуху.
        - Как это устроить? - Губы Ленки щекотали ухо. - Хотя бы конфетки. Крибле-крабле-бумс?
        Она раскрыла обе ладони и сосредоточенно на них посмотрела.
        - Ничего не получится, - пояснила Фея неудачные попытки. - Сопротивление материи.
        Ленка огорчилась:
        - Я так и знала. Всюду подвох и засады.
        - Проблема первая. - Фея на самом деле хотела помочь подруге. - Прежде чем взять, надо отдать. Как бы ни хотелось некоторым, закон сохранения энергии не отменит даже Господь Бог. Потому как и Он своего рода причина и следствие этого закона.
        Ленка отодвинулась от Феи, молча съела «Белочку», сделала из фантика маленький самолетик и только после этого спросила:
        - Как отдавать-то? И что?
        Фея поворошила память о спорах, сотрясавших «Наше Небо» в течение прошлой недели.
        - Для меня это - как выдохнуть. Для других требуются сосредоточенность и концентрация. Как в усердной молитве, когда старательно вспоминаются все грехи. Все зависит от легкости, с которой человек может жертвовать… - Фея осеклась и закрыла руками лицо. - Если добьешься этой легкости, сможешь материализовать
«Титаник» на крыше Белого дома.
        - У тебя получился бы такой фокус? - попробовала расшевелить ее Ленка после глубокой паузы, заполненной вздохами Ванессы Паради.
        - Легкости этой нет почти ни у кого, - ответила Фея. - У многих словно дозатор в груди. На любой свой благотворительный прыск ждут немедленного ответа. Есть, конечно, и антиподы… - Фея попыталась наморщить лоб и нахмурить бровки так, как это часто проделывал Витек. - Мой знакомый чудо-мальчик. Он все детство в подворотнях терся. Он создан для того, чтобы выворачиваться наружу. У него этот дозатор вырублен.
        - А ты?
        - Я почти высушена. Я перестала чувствовать. - Фея сказала словно о том, что перестала чихать, а не перестала дышать.
        Ленка молчала. Переваривала. Фея продолжила:
        - Проблема вторая. Голливудская. Нужно хорошо представлять то, что ты хочешь материализовать. Если ты мечтаешь заполучить живую бабочку, ты должна вместе с ней научиться махать крыльями.
        - Вот так! - Ленка радостно захлопала руками по обширным бокам - в точности как заправский селезень из детского спектакля.
        - Именно. Не слово «махать», а - образ, достаточно достоверный, чтобы материя прогнулась. К тому, что нас окружает, с волшебной палочкой и «эники-беники» не подступишься. Ему подавай что-нибудь равноценное по массе. - Фея постучала пальцем под левым полушарием груди, где однозначно располагалось ее беспокойное сердце и, вероятно, скрывалась душа, подрагивающая крыльями, как метафорическая бабочка.
        Свет на ближайшем танцполе погас. Накинув пеньюар, к столику спустилась стриптизерша, внешне готовая наводить ужас на бледнолицых и снимать скальпы.
        - Совсем страх потеряли. В наши времена вылетела бы отсюда до того, как успеет произнести первое слово… - пробормотала Ленка, ничуть не смутившись подошедшей девицы, терпеливо дослушавшей окончание фразы.
        - Мама дорогая, ты помнишь, сколько ты мне денег в трусы запихнула?! - наигранно агрессивно, а на самом деле скрывая растерянность, произнесла танцовщица.
        - Тебя, наверное, тоже считать учили. - Ленка на мгновение укрылась за дымом новой сигареты.
        - Учили, учили, не умничай. Семь тысяч триста «зеленых»! Если подруги узнают, почему я перед тобой второй час верчусь, за матку подвесят.
        - Вижу, ты отчаянная беспредельщица. Почему место не уступишь? Издохнешь же от перенапряжения. Куш опять-таки затрахаешься пересчитывать.
        - Не затрахаюсь. Баста! Я увольняюсь.
        - Что ж, неплохие подъемные. Гуляй.
        - Вы еще долго здесь будете обсуждать, сколько шампанского взять во Владивосток? Сколько энергии концентрируется вокруг этих шестов?
        - Она еще и подслушивает. - Фея, которая могла бы поддержать праведный гнев Ленки, только улыбнулась.
        К их столику приблизился смазливый белогривый юноша из компании, бурно клубящейся неподалеку.
        - Заявку на оргию не хотите подать? - сразу приступил он к делу.
        Девушки молча посмотрели на него. Прочитав на их лицах сотню неприятных вариантов ответа, из которых они никак не могли выбрать подходящий, юноша грустно кивнул:
        - Понял. Вам и так хорошо, - и удалился.
        - Встретимся на улице, - предложило многослойно-косметическое чудо, - через десять минут. Я покажу вам занятия интересней.
        - Что может быть забавней, чем наблюдать за пересыханием пульса жизни? - спросила Ленка в спину уходящей танцовщицы. - Как зовут тебя, Мата Хари?
        - Кристя.
        Машиной Кристе служил вполне себе приличный «Peugeout 306». Лицо девушки, с которого была спешно удалена косметика, пожалуй, могло сгодиться и для отпугивания голубей от памятника Юрию Долгорукому.
        - В рабство продавать везешь? - спросила Ленка, когда они выехали в область.
        - Кому вы нужны?
        Кроме риторического вопроса, Ленка не добилась ничего. Остановились у ворот громадного трехэтажного особняка, притаившегося на периферии усыпанного новостройками района. Вылезли из машины. Кристя прокомментировала:
        - Один из последних шедевров программы развития физкультуры и спорта в России. Здесь ступали ноги почти всех шишек и шишечек из телевизора.
        - Падать на землю и лобызать будем? - Ленка подобрала с земли палку. - Одолжишь мне монтировку для уверенности?
        Не отреагировав, Кристя прошла к черному ходу, взбежала по ступенькам, потянула железную дверь. За дверью оказались узенький коридор, двухметровый прапорщик милиции и никакой другой мебели. В руке у прапорщика темнело дуло пистолета, подрагивающее в сторону девушек. Увидев Кристю, он облегченно выдохнул:
        - Почему не предупредила? - Фея рассмотрела капельки пота на его лбу. - Ты же знаешь, мы такое тут охраняем! Всех троих положить мог… Петруха, отбой! - крикнул он за спину.
        Из ниши выпорхнул второй прапорщик, щуплый, лопоухий, с шипящей рацией - удивительно похожий на своего благополучно состарившегося тезку из «Белого солнца пустыни». Петруха тут же бросился целовать Кристю:
        - Я весь наш дивизион ставил на уши, когда эта сдобная особа закурила…
        - Леночка, - вмешалась Ленка.
        - …и я углядел твою красавицу.

«Нехорошо получается: Ленка - сдобная особа, а „Peugeout 306“ - красавица», - второй раз за вечер посочувствовала подруге Фея.
        Петруха, чудом выживший после штыкового удара Абдуллы, оказался легкомысленней своего напряженного коллеги. Он уже весело тараторил о том, какие козлы все в жопу ужаленные начальники. Им бы отряд ОМОНа здесь держать, а не на какой-то чахлой подстанции, которая если не накроется, то через десять дней никому не будет нужна.
        - Можно мы пройдем? Посмотрим, - перебила Кристя.
        - Смотрите. Если вы без подвязок шахида. - Петруха вытащил огромный фонарь, а его напарник ругнулся: «Типун тебе на слизистую…» - Сегодня новеньких привезли. Не будите их.
        Кристя безошибочно петляла по извилистым коридорам, вытягивая в фарватере запыхавшуюся Ленку, не перестававшую бормотать остроты, и Фею, приготовившуюся к самому неожиданному. Душа сопротивлялась приближению к неизвестному, будто ожидая - что-то очень хрупкое внутри обязательно расколется, когда они достигнут цели поездки.
        Девушки на носочках вступили в гигантский спортивный зал. К исполинским свежим окнам была пришпилена серая подмосковная луна, уныло освещавшая не менее сотни кроватей и раскладушек.
        Кристя выключила фонарь и зашептала:
        - Малолетки. Как только родители и близкие исчезают, их свозят в эти накопители. Отсюда распределяют по детдомам. Сейчас бюрократическую машину клинит. Некоторые уже неделю торчат в таких спортзалах.
        Фею словно ударили огромным воздушным молотом. Сначала по голове, потом в грудь. Она задохнулась.
        Ленка выругалась. Словно ожидая этого сигнала, в темноте вспыхнули десятки фонариков. Кто-то заорал:
        - Гаси пришельцев!..
        - Демоны!..
        - Петруха, у тебя детей воруют!..
        Из ближнего угла заступились:
        - Это свои! Кристя.
        Звонко хлопая босыми ногами по полу, выкатился кругленький мальчик. На вид не больше семи.
        - Познакомьтесь, девочки, - важно сказала Кристя. - Это Лось.
        - Вот уж неправда! - заспорила Ленка. - Скорее Колобок.
        - Сама ты Колобок! - огрызнулся мальчик.
        Огоньки фонариков безумствовали в огромном зале - носились по потолку, прыгали по лицам девушек, прятались под одеялами. На разном отдалении от застывшей на пороге делегации вспыхивали очаги оживления - невидимые, но хорошо слышимые. Взлетали и падали подушки, радостно взвизгивали девочки, между кроватями носились юркие тени.
        - Его со станции Лось вывезли, - шепнула Кристя Ленке, потом наклонилась к Фее и пояснила: - Тут многие стараются придумать прозвища, созвучные местам, где они жили. Кашира, Крылатый, Фрунзе, Партизан. Лось здесь пятый день кантуется. Старожил. Откуда фонарики, Лось?
        - Магарыч по полтиннику толкает, - важно проговорил мальчик, по достоинству оценив серьезное отношение Кристи к своей персоне.
        - Магарыч - это местный завхоз, - вновь пояснила Кристя. - Даже тепловая смерть Вселенной не усмирит подпольного кипения российского бизнеса.
        - Пойдемте. - Мальчик повел их к своей раскладушке. Было видно - он основательно обжился. К раскладушке придвинута скамейка, на ней разложены вещи и книги. Фея взяла у Кристи фонарик, посветила на обложку верхней - Владислав Крапивин:
«Мушкетер и фея».
        Фея поежилась, отвела Ленку в сторону (Кристя метнулась в темноту, проведать других своих знакомых):
        - Им ни телевизор смотреть, ни книг читать нельзя. Сейчас на человечество лучше опустить колпак Средневековья. Чтобы ни фантазий, ни иллюзий. Работа по шестнадцать часов в день и кровавые подвиги ради куска хлеба.
        - Ты, старушка, напиши подробную инструкцию чиновникам. Чего можно, чего нельзя. Думаю, им сейчас не до теорий. Вторую неделю сбиваются со счета пропавших, бесхозных и недееспособных. Лучше забери отсюда десяток сирот - если все так же бодренько будет продолжаться, скоро никаких спортзалов не хватит.
        Рядом, в густой темноте угла, раздалось всхлипывание.
        - Кто здесь? - Фея шагнула на звук.
        Тень, вжавшаяся в угол, оказалась возмутительно маленькой девочкой, укутанной в спортивный костюм. Его размер легко подошел бы Александру Валуеву. Малышка пошевелилась, из ее руки брызнул красный свет, который она направила снизу вверх на заплаканное лицо.
        - Почему у тебя фонарик красненький? - заворковала Ленка - даже с агрессивным гуманоидом она не стала бы говорить столь нежно.
        Девочка зашепелявила:
        - Магарыч шказал - это у него пошледний. Ш крашным штеклом. Де-фек-тив-ный, - с трудом выговорила она. - Такой же, как я.
        - С чего это ты взяла? - возмутилась Фея.
        - Меня бросили, - не задумываясь, ответила малышка. - Я проснулась… никого нет.
        К ним протиснулся Лось и важно сообщил:
        - Она три дня дома одна просидела. Бананы с кетчупом жрала. Дома не нарыдалась, теперь здесь целый день ревет.
        - Как тебя зовут?
        - Капа.
        Фея присела рядом, включила Петрухин фонарь и рассмотрела, что щеки у малышки пунцовые от слез, а волосы не мыты и не чесаны, наверное, с того самого дня, как Фея обработала косой внутренний периметр Кремля.
        - Ты почему не спишь? - спросила Фея.
        - Не хочу. На этом. - Капа показала на кровать, выглядящую как царское ложе по сравнению с продавленной раскладушкой, на которой утвердился Лось.
        - Позавчера там один хмырек исчез. - Лось с удовольствием пустился в объяснения. - Его из Черемушек привезли. Огромный, как Годзилла. Двенадцать лет. Он мне целый день сливу делал - нос до сих пор болит.
        - Петрухина смена была, - добавила подошедшая Кристя. Она подвела еще одну девочку, усадила ее на колени и стала укачивать. - Мы с ним заведение вдоль и поперек прочесали. Лучше, чем нацисты варшавское гетто в сорок третьем… Мальчика не нашли.
        Фея сорвалась со скамейки. Через пять минут она вернулась. Сзади семенил радостный Петруха. Он с грохотом волочил за собой огромную раскладушку. Раньше на ней по очереди кемарили менты. Ради тех денег, которые предложила за нее девушка, они согласились бы дремать на углях, перемешанных с битым стеклом и навозом.
        Фея перестелила постель.
        - Давай, я тебе расскажу про одного дядю, который сейчас летает по нашему небу и смотрит, чтобы с людьми не происходило никаких огорчений. Особенно с такими маленькими и симпатичными.
        Капа кивнула и уцепилась за руку Феи.
        Они выбрались из спортзала глубоко за полночь. Робкая летняя ночь готовилась капитулировать. Кристя спрятала в сумочку рисунок, который подарила ей одна из наперсниц:
        - Днем им делать нечего. Вот они выдрыхнутся, потом до утра куролесят… Я уже не могу сюда не ездить. Как наркотик.
        Ленка остановилась и обернулась к приюту:
        - Теперь я могу рассказать самую короткую, но самую пронзительную историю любви.
        - Некоторые истории можно и не рассказывать. - Фея как завороженная смотрела на окна спортзала, из которых все реже выблескивал свет фонарей. - Эти выключающиеся фонарики могут и без слов разбить самое равнодушное сердце.
        - Вот вам сюжет, - перебила Ленка: - родительская любовь, в которой еще вчера радостно бултыхались эти дети, может пойти на это. - Она протянула руку, и с нее вспорхнула белая капустница.
        - У тебя получилось? - ахнула Фея. - Придумала бабочку?
        - Нет, это бабочка придумала меня.
        Ленка отвернулась, чтобы Фея не увидела ее слез.
        Фея и не увидела. Она постаралась говорить бодро и уверенно, будто в их жизни не случилось двух страшных часов в компании детей, потерявших родных и близких:
        - Ну что, осознала магические механизмы?
        - Еще бы. - Ленка уселась на траву и закурила. - Всю себя я оставила там. Здесь просто жирный призрак, ожидающий исчезновения в лучах наступающего дня.
        Они бесконечно долго наблюдали, как утихает фонарная суета. Наконец, спорткомплекс укрылся темнотой, истончившейся под напором сумерек. Дети сдались сну.
        - Пойдем. Нас ждут великие. - Ленка показала на сиреневый бок дирижабля над Москвой. Даже из этой глухомани можно было наблюдать за подвигами «Нашего Неба».
        Девушки устало поплелись к машине. В груди Феи бесшумно лопнула одна из вечно натянутых струн. Она не удержалась - бросила взгляд назад. В это мгновение в нижнем углу торжественного, как алтарь, окна, словно прощаясь с нею, заморгал красный лучик.
        Николай Караченцов (М. Дунаевский, Н. Олев): «Вакханалия азарта»
        Ведущая Первого канала Екатерина Андреева с уникальным выражением лица - смесь наивности, удивления, доверчивости, требовательного призыва поверить ее компетентности и факту серьезной работы мозга (тоже, наверное, симпатичного) - бодро рапортовала об успехах компании «Наше Небо».
        Как и во все предыдущие дни, подавляющая часть новостей посвящалась удивительным событиям в Москве в связи с появлением дирижаблей, в том числе завораживающей статистике сокращения количества исчезающих.

«Интересно, люди действительно перестали исчезать или это просто такая статистика? - подумал Толян. - Или они теперь не исчезают потому, что появилась такая статистика?»
        Катя Андреева изумленно вскинула впечатляющей крутизны брови.

«Интересно - у нее в сценарии так отмечено: „удивленно приподнять брови, излучать настороженный интерес“ или это конгениальный творческий ход?» - не унимались мысли Толи; глаза же продолжали любоваться телеведущей.
        Он один не пошел в поле - метаться вокруг дирижаблей, кричать, ругаться, командовать. Это буйство эмоций обзывалось - «организация вылетов». Толян остался в офисе за главного - плюхнулся в генеральское кресло, задрал ноги на стол, расшевелил кроссовками залежи бумаг, непременно важных, но уже никому не интересных.
        По легенде, Толя должен принимать звонки и решения, а реально - старательно делать вид, что он только что вышел или вот-вот придет.
        - Руководство компании «Наше Небо» установило весьма своеобразный тариф за полет на дирижабле. Претендент - именно так называют в компании любого желающего попасть на борт воздушного корабля - должен предоставить компании на двухлетнее хранение любые дорогие для себя вещицы. Это может быть бриллиантовое колье, старый плюшевый медвежонок, книга. Деньги как средство оплаты не рассматриваются. Легко догадаться, что процесс посадки на корабль выглядит крайне необычно. Специально обученные менеджеры компании «Наше Небо» дают оценку предлагаемых для хранения вещей и, соответственно, либо пропускают претендента на борт, либо без объяснения причин отказывают в приобретении билета.
        Толян уже наблюдал безразмерную кучу вещей, которую собрали за первые пять дней. Одно барахло. Кажется, Оля проинструктировала «специально обученных менеджеров» собирать исключительно хлам.
        Толя вздохнул - сколько возможностей упущено руководством «НН»! По силам озолотиться, сделать состояние для себя и своих детей. Увы, не по корыстным российским сценариям тянутся золотоносные дни компании…
        До того как влиться в «НН», Толян придерживался опасного и крайне продувного бизнеса фальшивомонетчика-охранника-сутенера-финансового директора. Поэтому чутьем лохотронщика улавливал многочисленные шероховатости нынешней деятельности. Фальш выглядывала отовсюду, корчила шаловливые рожи - в паузах и словах ведущей Первого канала, в безумном рвении сотрудников «Нашего Неба», в потоках отчаявшихся, плачущих, говорливых очередей к трапам дирижаблей.
        Вслед за новостям транслировался уже выученный им наизусть рекламный ролик «Нашего Неба»: «Небо - для тех, кто выбирает жизнь!»
        Толик задумался и пришел к выводу - в эти суматошные дни незатуманенным осталось только его желание превозмочь путы ложного единения, возникшего между новыми коллегами, и изменить свою судьбу.
        Машина времени: «Свеча»
        Преобладающим чувством сотрудников компании стала неуемная радость. Одно на всех общее счастье, общая на всех уверенность - ОНИ СПАСАЮТ ЛЮДЕЙ!
        Работали круглосуточно. Это совсем не походило на Спасение - бесконечные совещания, переговоры, неумолкающие трели телефонов, гигабайты электронных обращений, мешки писем и телеграмм, непрекращающиеся внештатные ситуации, возникающие при посадке пассажиров на дирижабли, иллюзорные потоки наличности в виде оплат, зарплат, бонусов, взяток…
        Оля, менее чем за неделю ставшая идейным лидером «Нашего Неба», колола себе какие-то витамины, Кораблев жрал кофе, Шаман - самбуку. Кратер не вытаскивал изо рта сигарету, Толян нюхал кокаин. Вечно невыспавшиеся, с серыми лицами, опухшими глазами, они постепенно стали одержимы тем, что делают.
        Насмотревшись на кипучую, часто бестолковую деятельность руководителей, сотрудники попадали под очарование изматывающей работы, перенимали лихорадочный стиль. Горели профессионально, строго в соответствии с поставленными задачами, жизнью ровно в один рабочий день. Не оставалось времени, чтобы задать вопрос: «Ради чего такой надрыв? Мир катится в тартарары, чего ловить, как менять?»
        - Мы - спасаем, - часто говорил Кораблев сомневающимся. - Сейчас это наша судьба. Если хотите, это станет и вашей судьбой. Точка. Нет времени на сомнения. Наплевать на ошибки. В мире осталась только одна услуга, востребованная на семь миллиардов процентов, - Спасение.

«НН» работало как часы - девяносто шесть рейсов, девятнадцать тысяч двести спасенных в сутки.
        - Вы когда-нибудь строили новый мир? - Еще один вопрос, который задавал Кораблев людям из своей команды. - Попробуйте - и вы уже не сможете остановиться.
        Время концентрировало в каждой минуте десятки событий, щелчки фотокамер, жужжание человеческих голосов, жаждавших проникнуть в их замкнувшуюся на себя команду.
        Каждый раз не верилось - неужели это они, бухарики, преступники, прохиндеи, вытаскивают человечество из пропасти?
        Да, они! Об этом говорили по ящику, об этом сообщали газеты.
        Каждое утро начиналось утренней сводкой о пропавших. Как дети, радовались первым статистическим данным - обретали второе-третье-четвертое дыхание, вновь и вновь не находя в списках имен тех, кто уже побывал на одном из дирижаблей «НН».
        - Мы больше чем звезды! Мы - боги! - не вовремя радовался вечно пьяный Шаман.
        Они торопились вершить судьбы, словно истощающийся ритм жизни вот-вот прервется или отпадет необходимость в Спасении. Либо исчезнут все, кто должен исчезнуть.
        Такое комиссарское отношение привело к тому, что среди поверивших в «Наше Небо» появилась масса фанатов и недовольных. У стен «Федерации» круглые сутки продолжались пикеты, протесты, сборы подписей…
        На фоне эйфории-усталости у всех, кто работал в «НН», зверски повысилась чувствительность к каждому факту благодарности, к каждому факту ненависти. Словно не других спасали, а себя.
        Они не могли нравиться всем, но очень хотели, шестым чувством понимая - их работа далеко не все, что они могут сделать для аморфной и бестолковой массы под кодовым названием «Че-во» - человечество.
        Руководители «Нашего Неба» старались не замечать многочисленных червоточинок. Плевать, что они часто действуют под диктовку из Кремля. Плевать, что спасенных могло стать в десятки раз больше…
        Они уже догадывались - их в любом случае обвинят в преступной нерасторопности. Наступит неминуемое возмездие, и вряд ли удастся вымолить прощение.
        Кораблев ежедневно предлагал увеличить парк дирижаблей, открывать филиалы в других городах и странах. Из Кремля возражали - еще не время. Необходимо отработать «на ура» эксперимент, сформулировать принципы применяемой «терапии», а уж потом… На переговорах чиновники многозначительно молчали, всем своим видом демонстрируя - каждое их слово обдумано и согласовано во всех пока еще существующих инстанциях Великого Российского государства.
        Кораблев заводился с пол-оборота. Не стесняясь в выражениях, распекал приставленных кураторов. Там было и «Кем вы себя возомнили?!», и «У нас здесь не детский сад!», и «Какая, к дьяволу, терапия, если мы вместо десятков могли спасать сотни тысяч?!»
        Чиновники пожимали плечами:
        - Вы же понимаете… - намекая на то, что они всего лишь пешки в руках высших сил. Далее шла околесица: - Это комплексная терапия. Психология на службе Спасения. Противостояние России Его Величеству Апокалипсису:)… - бормотали люди в серых пиджаках, раскланивались и срывались по неотложным государственным делам.
        На этом планерка обычно заканчивалась. Все бежали - звонить, согласовывать, командовать, платить.
        Только двое в составе команды не пульсировали в этой беспощадной гонке - Фея и Витек. После ошеломительного успеха «НН» Фея, выковавшая этот успех, перестала появляться в офисе. Дни и ночи она проводила в детских приемниках. Витьку не нравилась прикипевшая роль робкого чудотворца и одновременно сына полка. За глаза он стал объектом всевозможных хохм. Столкнувшись с очередной оргпроблемой, сотрудники первым делом шутили: «Ну, это к Витьку. Он мигом все устроит… трах-тибидох-тибидох!..»
        Смеялись, чтобы не чувствовать кинжальной остроты своих слов.
        Всерьез прикладная ценность неоспоримых талантов Витька не обсуждалась. Негласно считалось - пацан может превратить деятельность «НН» в фарс, по мановению руки сделает ее бессмысленной и бесполезной.
        Кратер знал, что распространением слухов о талантах Витька занимался Шаман. Костя разводил дрожащие руки и молчал, моргая пьяными глазками, когда Кратер подступал к нему с вопросами. Шаман предпочитал быть пьяным, чтобы не отвечать. Он так же, как и другие, понимал - «НН» не сможет спасти всех. Людям нужны новые жертвы.
        Ozzy Osbourne: «I Just Want You»
        Фея и Капа азартно резались в уголки, когда за окном загудели автобусы.
        Кораблев сам сбегал в дежурку, предъявил приказ Правительства Москвы о переводе детей в санаторий в Жуковском. Минут пятнадцать менты обзванивали всех и вся, кто мог подтвердить принятое решение. Лишь потом пустили прибывших воспитателей в спортзал.
        Саня коротко кивнул Фее и сразу принялся навьючивать на себя вещи первых попавшихся под руку детей. Через полтора часа автобусы, до отказа заполненные визгами, гомоном, радостной суетой, выплыли за территорию спортивного комплекса.
        Кораблев смотрел в лицо Фее как на поверхность неизвестной планеты, перелет к которой занял пять-шесть человеческих жизней. Молчание - это и есть настоящий голос бессилия. Между ними не прозвучала и сотая часть тех слов, которые они могли сказать друг другу. Исцеляющая сила речи оказалась безвозвратно утеряна где-то между смертью и бессмертием.
        - Олухи беспечные думали, что после смерти все только начинается, - попыталась пошутить Фея.
        - Может быть, стиснем зубы? Попытаемся быть вместе? Назло.
        - Назло кому? - Фея теребила смешарика, которого оставила ей Капа.
        - Себе, кому же еще? За неумение воспитывать собственные чувства.
        - Ты тоже меня не любишь? - без интереса спросила Фея.
        - Не знаю. Но, как и раньше, очень хочу спасти себя.
        - От кого? Так и будем равнодушно спасать друг друга и еще пару миллиардов непрощенных и нелюбимых?
        - Я нашел нам новую скворечню. - Саня надеялся: новый дом - новая точка отсчета.
        - Придумал?
        - Нет. Купил. На Остоженке.
        Саня отвернулся. Не хотел читать по лицу Феи, как и почему ей все равно.
        - Я согласна. - Она первая двинулась к красному «Hummer’у» Кораблева. - Попробуем. По врачам походим. «Титаник» каждый вечер смотреть будем…
        Остановилась, бросила через плечо:
        - Никогда не говорила? - мой первый опыт любви случился уже в загробной жизни. После взрыва на Каширке. Тебя не пугает, что я начинала интимную жизнь среди иллюзий?
        Саня пожал плечами.
        Djordje Balasevic: «Mrtvi»
        Его вопиющая искренность утомляла. Витек выворачивал себя наружу. Больше вроде нельзя, неприлично - вот-вот утробно заалеют мясные внутренности. Но мальчик рассказывал о себе своим новым друзьям из «НН».
        О том, как любит старые фильмы, как достойна давно не популярная книга или песня, о сериалах. О том, как и когда ему стало важно говорить правду обо всем, что чувствует. О том, что в мире всего десять процентов довольных жизнью и десять процентов больных, спившихся, отупевших, обезволенных. Остальные восемьдесят процентов неудовлетворенных вращают эту Землю, каждый день надеясь измениться, вырваться из круга, который судьба частенько и суетливо замыкает вокруг них.
        Никому не было интересно - разговоры возвращались к концу света.

«Неужели никто не понимает, что спастись можно, только не думая об этом?»
        Он шел в «Федерацию» по вечерней Москве, уже не такой праздничной и иллюминированной.

«Если исключить дирижабли над головой, никаких признаков распада».
        Витек, как и всякий подросток, прочел-пересмотрел множество историй об апокалипсисе. Возможно, из-за неестественной наглядности в них всегда улавливались детали, от которых можно было оттолкнуться в будущее и начать жизнь заново - лазейки, осколки разнесенного в хламину мира.
        Сегодня под луной тоже множились сюжеты человеческих судеб с впечатляющей кривизной и хитросплетениями. Но все они не прорастали в необходимое для судьбы
«дальше», поэтому становились неважны и невесомы, как высыхающая утренняя роса. И говорить о них нечего. Все, что оставалось значимым, - это дирижабли в небе над Москвой и Слова, которые людям предстояло сказать друг другу до того, как наступит конец и над привычным земным пейзажем умолкнет гул человеческих голосов.
        Витек поднялся на последний этаж «Федерации» уже за полночь. «Наше Небо» бурлило - горящие глаза, мечущиеся тела сотрудников, трели звонков. Он постучал в кабинет Кораблева. Там тоже суетились все главные наши.
        Витек прошел на середину, торжественно подождал, когда все успокоятся и обратят на него внимание. Тогда он уверенно заявил:
        - Это не Спасение. Не спасение, - повторил он. - Это - Предательство. «Наше Небо» ворует простые, но неповторимые человеческие судьбы. Вы даете шанс, которого люди не заслуживают. Вы купируете язву и отсрочиваете момент расплаты.
        Присутствующие согласно, но рассеянно кивнули и вновь кинулись работать.
        Ludovico Einaudi: «Primavera»
        В рукомойнике гремела вода, словно падая откуда-то с ниагарских высот.

«Наверное, железные раковины в поликлиниках сейчас такая же редкость, как биде в школах», - подумала Фея и вновь не пожалела, что выбрала для посещения простую районную поликлинику.
        Тишина обшарпанных коридоров, хмурая девица за мутным стеклом регистратуры, легкий холодок в груди перед посещением специфического специалиста. Именно в такой устойчивости пейзажа и чувств нуждалась свежеиспеченная героиня многих светских хроник.
        Приемы в посольствах, фотосессии в модных журналах, банкеты, интервью, автографы - все это казалось намного более призрачным, чем даже прежнее прозябание в скворечне с огромными ленивыми тараканами.
        - Раздевайтесь. - Удивительно знакомый голос из-за ширмы; переливы водопада зазвучали иначе - «удивительно знакомый голос» сунул в него руки.
        Как и большинство женщин, Фея недолюбливала эту конструкцию, но она никогда не имела того демонического значения, которое привыкли приписывать ей мужчины. Саня, предательски отказавшись идти с ней к врачу, не упустил возможности беспечно поразмышлять о гинекологическом кресле:
        - Хочешь, оно будет инкрустировано золотом и бриллиантами с маленькой кнопкой на подлокотнике? Нажмешь на нее - и отправишь в преисподнюю любого эскулапа, который неаккуратно к тебе притронется. Я Шамана попрошу, он все организует - и кресло, и очередь из самых нежных врачей.
        Фея промолчала.

«Не хватало в этой ситуации Шамана… Я лучше проглочу язык, чем еще раз попрошу Кораблева помочь мне».

«Какие признаки жизни я могу предъявить своему расстроенному, невлюбленному рассудку? Мыслю, следовательно, существую? Сокращение сердечной мысли? Месячные?»
        Она вспомнила бабочку Чжуан-цзы и Ленина, предлагающего бить дубиной махаянистов (санскр. «великая колесница») - позднейшая форма развития буддизма, сейчас распространённая в основном в Китае, Японии, Непале, Индии, Корее, Вьетнаме и Тибете.
        Гинеколог для Феи всегда был чем-то вроде неожиданного удара по голове. Она пренебрегала регулярными осмотрами. Иногда даже бравировала перед Ленкой тем, что Фея имеет в виду притчу «Чжуан-цзы и бабочка»: «Однажды Чжуан-цзы приснилось, что он бабочка, счастливая бабочка, что достигла исполнения желаний и которая не знает, что она Чжуан-цзы. Внезапно он проснулся и тогда с испугом увидел, что он Чжуан-цзы. И неизвестно, Чжуан-цзы ли снилось, что он бабочка, или же бабочке снится, что она Чжуан-цзы…»
        Чтобы не было фантазий, подобных сомнениям Чжуан-цзы, В. И. Ленин советовал бить дубиной по башке, логическими аргументами убеждая в нереальности этой дубины. посетила мастера дел интимных трижды в жизни, тогда как Ленка наведывалась к нему ежемесячно.

«До какого же отчаянного отчаяния я дошла, если надеюсь, что врач объяснит, почему я ничего не чувствую…»
        Тот, на кого надеялась Фея, вышел из-за ширмы.
        - Как вы сюда попали?! - взвизгнула девушка и инстинктивно накрыла руками бедра.
        Перед ней стоял Викентий Сергеевич - злой рок, разрушивший иллюзии Феи о жизни.
        - Выбрались из своей каморки? - Фея заерзала, стараясь, не потеряв достоинства, выскользнуть из ловушки.
        Гинеколог испуганно оглянулся:
        - Мы знакомы?
        Несомненный «Викентий Сергеевич» юркнул за ширму, долго там ковырялся, ругался. Что-то грохнулось и разбилось. Вернулся с фотографией.

«Хорошо хоть не с фотоаппаратом…»
        Фея успела одеться. Она закричала на своего бывшего работодателя:
        - Я догадывалась, что у вас с головой не Копенгаген! Но так, чтобы вы искали разрешение ваших инфернальных задач в темноте за нашими воротами… Это возмутительно!
        Девушка бросила взгляд на фотографию, которой он настойчиво тряс перед ней, пытаясь всучить в одну из рук, которыми Фея размахивала, как дерево ветками.
        - Фотожаба? - На фотографии были изображены два Викентия Сергеевича в разных одеяниях. - Зачем вы вашу щербатость множите?
        - Викентий - мой брат-близнец. Неужели мы так похожи?
        Фея вгляделась. Возможно, подействовал гипноз, но она действительно уловила различия - стоявший перед ней Викентий Сергеевич казался старше, а хитрый прищур выглядел добрее.
        - Вот и паспорт. Я - Олег Сергеевич. Двадцать лет врачебной практики. Мой брат, известный политик, умер несколько лет назад. Это достаточное основание, чтобы продолжить осмотр? Еще раз рискнете? - Он кивнул на гинекологическое кресло.

«Что может быть глупее, чем дважды за пять минут карабкаться на эту смотровую площадку?»
        Олег Сергеевич продолжил из-за ширмы:
        - В сущности, наш выбор не столь уж полярен. Мы занимались одним и тем же делом. Я лечу сотни женщин. Брат лечил только одну. Иногда, правда, деликатно пользовался ее беспомощностью.
        - Какую… женщину? - закашлялась Фея и не смогла изящно скинуть трусики.
        - Россию-матушку. Я же говорил - он был политик.
        Его руки показались теплыми, скользкими ужами, не такими уж невыносимо неприятными.
        Олег Сергеевич, как и всякий хороший гинеколог, почти ничего не спрашивал. Не переставая бубнил под нос, и за мурлыкающей интонацией угадывалось - он вполне удовлетворен тем, что увидел.
        Но Фея не могла уйти ни с чем. Она пришла жаловаться на жизнь. И она рискнула.
        - Я н-ничего не чувс-ствую, - заикаясь, созналась она. - Как под наркозом.
        Олег Сергеевич вновь удовлетворенно зашептал в усы. Фее показалось - он бормочет о том, что ожидал от нее услышать потрясающую новость в этом роде.
        - Вы переносите ваш конфликт с миром, ваше недоверие к миру на своего партнера, - уверенно, словно точно зная пилюлю от этого симптома, произнес врач. - Если надеетесь сохранить здоровье, с миром вокруг вам также необходимо устанавливать хорошие партнерские отношения.
        - Чтобы миру было удобнее и приятнее пользоваться мной? Что еще вы можете открыть мне обо мне? - Фея решила, что Олег Сергеевич хочет отделаться общими фразами.
        - Многое. Повидали бы вы с мое этих ваших бутонов… - Фея не уловила в этой фразе должной степени мужского уважения и врачебной деликатности. - Могу рассказать не только о вашем чувстве вины перед миром, но и об отметках в третьем классе.
        Если бы с гинекологического кресла можно было провалиться под землю, Фея бы тут же это сделала.

«Откуда он знает? Из желтой прессы?»
        - Как вы?.. - вслух ужаснулась она.
        - Я же объяснял. Двадцать лет практики. Исключительно по тому, что ежедневно вижу, я могу нарисовать самую достоверную картину мироздания. Впрочем, этим я занимаюсь вечерами, наедине с компьютером.
        Фея все еще сгорала от стыда, а Олег Сергеевич, видимо оседлав любимого конька, усыплял объяснениями:
        - В сущности, в терминах гинекологии можно объяснить любую проблему, любое явление философского, социального, космологического характера. Великая наука о ваших, так сказать, достоинствах.
        Фактически он объяснял это не столько ей, сколько ее «так сказать, достоинствам».
        - Вы прозрачно намекаете на то, что можете объяснить происходящее со всеми нами, с миром вокруг? - Дискутировать в этом положении Фее было не вполне удобно.
        - С миром не могу. С людьми - пожалуйста. Аноргазмия.
        - Простите?
        Олег Сергеевич уже строчил в медицинской карточке. Не поднимая головы, забормотал:
        - Аноргазмия. Все известные науке степени. Отсутствие счастья, хотя жизнь и сопровождается приятными ощущениями. Следующая стадия заболевания - жизнь безразлична, возбуждение, приятные ощущения и удовлетворение фактически отсутствуют. И, наконец, жизнь неприятна, сплошь из тягостных ощущений. Люди придумывают себе новые миры, иллюзии, проще сказать - занимаются мастурбацией, вместо того чтобы научиться получать удовольствие в уже существующем пространстве. К счастью, ни одного из указанных симптомов у вас я не наблюдаю.
        Он говорил еще и еще, но Фею так и подмывало задать главный вопрос, которым в начале своей одиссеи удивила оператора сотовой связи: «И все-таки - жива ли я?»
        Я могу вновь научиться любить?!
        Чтобы получить ответ, она бы не возразила, если бы к ней вновь прикоснулись теплые ужи гинеколога. Но момент был утерян - Олег Сергеевич встал из-за стола и ушел в другой конец кабинета, откуда блеснул стеклом шкафчик с пробирками. Вопросами о жизни и смерти сложно перебрасываться через всю комнату. Тем более когда собеседник пакует твой мазок.
        - Ну что ж, - врач торжественно возвратил ей тоненький листок с историей болезни, - никакой аноргазмии. Слово гинеколога. Договорились?
        Фея догадалась - Олег Сергеевич ждет новых вопросов.
        - Вы получили то, ради чего приходили? - Он снова посмотрел на нее не как врач, а как мужчина, открывший какую-то тайну и сомневающийся - делиться или не делиться. - Поверьте, светила сексопатологии из «Мера Меда» ничего не добавят к моим словам.
        Фея не ответила.

«Не получила. Все осталось по-прежнему: любовь - единственное призрачное доказательство моей жизни. Но я ее не чувствую».
        Он встал из-за стола, но быстро победил неестественное желание проводить ее до двери.
        Мотыльки недосказанных слов кружились между ними.
        - Для ваших почтенных, - он бросил взгляд на записи и, в отличие от Феи, смог произнести важные слова через разделяющее их пространство, - двадцати пяти вы выглядите как женщина, которая только учится любить. Надеюсь, вы будете настойчивы.
        - Буду. Обещаю.
        Фея пока не догадывалась, какой ценой может достаться ей эта благодать.
        The Prodigy: «Breathe»
        - Мы контролируем этих гигантов иллюзорной мысли. - Директор ФСБ не выдержал прицельного взгляда Президента. - Конечно, они искусны, уперты. Такие всегда напоминают карбонариев. Пока под контролем. Если взбрыкнут, не составит труда… хорошие люди, жалко ломать…
        - Почему-то к делам государственным хорошие люди имеют что-то вроде аллергии, - согласился Президент.
        Потом докладывали другие бонзы Совета безопасности. Президент слушал с таким видом, будто все знал.
        Законсервировано более половины промышленных и военных объектов.
        Мало кто может рассчитывать протянуть более года… Вся надежда на совсем маленьких детей, которые проявляют удивительную устойчивость…
        Беременных женщин на сносях взяли под специальный контроль, проводятся разъяснительные беседы…
        Аналитики подсчитали - при существующих темпах исчезновения людей уже через полгода численность населения сократится до ста миллионов.
        Часть людей бежит из крупных городов в деревни, часть наоборот.
        Треть населения уже ведет кочевой образ жизни.
        Усилилось давление мигрантов.
        Через два-три месяца в России станет невозможно обслуживать имеющуюся инфраструктуру. Погаснет свет, перестанет литься вода, перестанут продавать энергоносители, исчезнут бытовые товары…
        Через четыре месяца не хватит продуктовых запасов даже для тех, кому посчастливилось остаться в живых.
        И вместе с тем - никаких волнений.

«Неужели люди подсознательно были готовы к такому развитию событий?» - подумал Президент.
        - Основная перспектива - человечество в привычном понимании перестанет существовать, - печально завершил доклад Председатель Совбеза.
        Президент нетерпеливо и раздраженно повел плечами:
        - Все свои слезы я уже выплакал. Предложения?
        Все повернули головы к Идеологу. Тот не стал ломаться и выложил карты, которые держал последние две недели в рукаве:
        - Мир становится мягким, как горячий воск. Можно лепить что заблагорассудится. У нас есть и узда, и пряник. И индульгенция и благословение в лице «Нашего Неба». Можно строить любую иллюзию - никто не помешает. Из-за бугра будут проситься взять на борт. Идеальная расстановка сил, идеальные условия. Мы - эпицентр Спасения. Неплохо сочетается с национальными идеями.
        - И у нас как всегда получится автомат Калашникова, - съязвил Президент, не удержался и процитировал Константина Леонтьева:[Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) - российский дипломат; мыслитель религиозно-консервативного направления: философ, писатель, литературный критик, публицист и дипломат, поздний славянофил.] - Предназначение России - в том, чтобы окончить историю, погубив все человечество.
        Идеолог не обратил внимания. Он предвидел, как вспыхнет Президент от произнесенных слов.
        - Россия превращается в страну иллюзий. Только наша страна годится на роль главной, единственной и неповторимой иллюзии мира. - Он постучал по журналу с улыбающимися лицами руководителей «Нашего Неба». - Скоро каждый из выживших будет иметь все. Строить новый, уютный для себя мир. Но имеются, как всегда, и некоторые проблемы. Это прежде всего…
        Президент бесстрастно кивнул, холодно ухмыльнулся:
        - Дураки и дороги.
        - Скоро каждый будет обладать могуществом, - парировал Идеолог. - Те, кто останется жить, придумают удобные дома, материализуют красивые машины. Они перестанут умирать. В их распоряжении останутся все достижения цивилизации. То, что накоплено веками. Плевать - заслуживают ли они всего этого, счастливы будут или нет. Совершенно неважно, кто именно спасется - убогие, больные, сумасшедшие… Каждый из нас заслуживает адского пекла. Каждый из нас заслуживает любых даров Небес. Главное - появится другое человечество, за которым не потянется сор прежних поколений. Поэтому исчезновение людей - это не кара, это дар Божий. Коварный, надо признать.
        Впервые Президент улыбнулся:
        - Как всегда - новый мир на костях прежнего? Я бы сам хотел спасти далеко не всех и… сделать их Великими. Но вы же прекрасно знаете - этого нельзя допустить. Те, кто останутся, те, кто почувствуют силу, непременно начнут уничтожать друг друга.
        Члены Совбеза послушно кивнули. Многие догадались - Идеолог специально подсунул сюжет всеобщего благоденствия, чтобы напугать перспективой, чтобы друг другу стала ясна позиция - руководство не пожертвует здравым смыслом ради исторической миссии России и согласится на всё, лишь бы мир не превратился в мираж, рассыпающийся под напором иллюзий безумцев, переставших различать жизнь и смерть.
        Muse: «Falling Out With You»
        - Хочешь, пригласим Паваротти? Развлечемся оперным пением.
        Саня спешил, он жил в будущем, уже встречая и провожая дирижабли со спасенными. Пришлось прервать торопливые сборы и остановиться перед шезлонгом, в котором расположилась Фея. Голышом, с распущенными волосами, в темных очках на потускневших глазах.
        Кто бы мог подумать, что в центре Москвы, на Остоженке, можно приобрести усадьбу, небольшой участок земли и собственное озерцо?
        Фея бросала печенье прожорливым черным лебедям.
        - Так и будешь всю жизнь считать, что все ненастоящее? Настоящее, настоящее! - Саня сопроводил утверждение притопыванием по мраморной плите, обозначающей перекресток приусадебных троп среди цветов.
        - Ты не пробовал на прочность иллюзии. Их единственное несовершенство - они слишком реальны. Я до сих пор чувствую покалывание усов Друзя. - Фея потрогала кожу над верхней губой.
        - Ты целовалась с Друзем? - вполне искренне возмутился Кораблев, хотя уже на три четверти пребывал в офисе «Нашего Неба».
        - Дружески. Мы же договаривались не ревновать к воображаемому миру.
        Фея села и широко, по-мужски раскинула ноги, вызвав у Сани желание сломаться в коленках и на корточках, снизу вверх обозреть принадлежащую ему женщину.
        - Я в какой-то степени тоже часть этого мира.
        - Вот-вот. - Словно реплика Сани самым точным образом подтверждала сомнения и опасения Феи.
        - И трахалась?
        - Что тебя смущает? В фантазиях я иногда захожу так далеко - ни один ангел целомудрия не достанет.
        - Фантазии - это одно. Фантазии, воплощенные в реальность, - другое. Трахалась?
        - Извини, не буду отвечать на оскорбление.
        - Как же тебя убедить, что ты существуешь? - Он все-таки оказался у ее колен, белыми брюками на траве.
        - Произошедшее со мной лишь следствие вечного проклятия человечества - каждый день доказывать себя себе и другим.
        - Ты заговорила как Витек.
        Протянул руку и, продолжая неторопливую беседу, крался по бедру к цели. Теперь лишь половина Кораблева готовилась командовать «Нашим Небом».
        - Он единственный, кто видит дальше своего носа. Как вы можете спасать других, когда сами - ходячие карикатуры? Кратер с его собранием несовершенств, андроиха Оля, полуовощной Шаман, мутный Толик… Ты, - она прикоснулась к его щеке холодной, как Якутск, рукой, - придумавший и полюбивший меня. И теперь не способный полюбить, когда я перестала быть твоей сказкой. Хочешь изменить мир? Начни с себя!
        - Пока мы сами с собой договоримся, вокруг не останется ни одного двуногого…
        Укол, еще укол - дуэль переходила в рукопашный бой.
        Нарядный зеленый дом огромными овальными окнами подглядывал за сближением фигур. Рука Сани замерла на границе, где кожа, устав облегать, набухла складкой. Подушечки пальцев, став стократ чувствительнее, потянулись дальше.
        - Я спасаю тысячи людей, но каждый раз думаю, что спасаю только тебя.
        Саня вел себя словно престарелый искусствовед, всю жизнь копавшийся в пыльных фолиантах. С завязанными глазами его доставили в Венецию, поместили в лучший номер
«Лунной таверны», и теперь он приближается к плотно задернутым шторам, за которыми должен увидеть площадь Святого Марка.
        - Ты не боишься, что этот дом, эти полотна импрессионистов у нас на стенах, эти толпы поклонников и поклонниц, просителей и попрошаек за нашим забором рано или поздно осыпятся в прах?
        - Уже осыпались. То, что ты видишь, - возрождение из пепла.
        Чуть тронул указательными пальцами подрагивающие на сквозняке шторы, чуть-чуть приоткрыл для себя туманную перспективу, не решаясь рвануть руки в стороны, обозреть панораму и броситься вперед.
        - Я же говорила - рано или поздно вакханалия твоей мысли обратит твою жизнь в серый сумрак, в котором ты потеряешь себя. Ты готов к этому?
        Словно навечно соглашаясь, Саня кивнул, так и оставшись со склоненной головой, щекоча волосами. Бедра, отбивая ритм легких прикосновений, непроизвольно вздрагивали.
        Она вдруг перестала бояться, перестала думать о том, что необходимо раздувать недолговечный уголек любви. Пусть вместо любви будет обжигающее пламя прикосновений. На день, на час.

«К моему живому телу никогда так не прикасались…»
        - И ты готов на все, чтобы я забыла, на каком свете я стараюсь любить тебя?
        Вместо положительного ответа он опрокинул ее на шезлонг, руки лихорадочно отодвигали все, что мешало ему впитывать всплывающую из волн твердь. Венеция принадлежит ему. Он знает о ней все. Пусть во сне, но он регулярно появлялся здесь, плавал по каналам, вдыхал морской воздух, приправленный запахом пульсирующей веками жизни.
        - Ты будешь ставить мне оперы?
        Штор больше не было. Он приникал к стеклу так, что расплющивался нос, а губы оставляли мокрые туманные поцелуи.
        - Ты будешь готовить завтрак и позволять кормить себя в кровати по утрам?
        Как давно изученную картинку, он вертел ее тело, но, потеряв ориентиры, на ощупь, языком осязал путь, оставляя зигзаги следов, словно сооружая из них кокон, чтобы спрятать Фею. От других, от сомнений, от боли…
        - У тебя должен иногда вскакивать прыщик, чтобы я его выдавливала.
        Он не заметил, как оказался без одежды. Лебеди гоготали над тем, как они ищут губы друг друга и находят, приникая, совершенно не в тех местах, где им положено быть.
        - Ты должен разыскивать все мои любимые песни, носить мои комбинашки, слать мне пять эсэмэсок в день, путешествовать со мной в дальние страны и знать все о них.
        - Ты должен быть моим Богом и обыкновенным менеджером, чтобы я могла тобой управлять. Загорелым мачо и хрупким хилым юношей, бедным смуглым арабом, богатым галантным евреем, божьим человеком, простым русским солдатом, сонным мальчиком и развратной неугомонной девочкой. То дерзким и неистовым, то тихим и печальным.
        - У тебя должны быть сны в голове. Ты должен хорошо одеваться, говорить на пяти языках и говорить мне слово «сука». Ты должен все время восхищаться мной.
        - У тебя должна быть мечта. Ты должен отвечать мне, что будет, когда мы умрем и после того, как умрем снова, ревновать, никогда не плакать и ничего не бояться.
        Теперь он был весь здесь. Весь в ней.
        - Ты должен сделать мне ребенка, похожего на тебя и похожего на меня.
        И потом, все еще задыхаясь, он зашептал ей в ухо:
        - Да, все это я сделаю для тебя…
        - К тому же ты должен орать, когда кончаешь.
        Она столкнула Саню с себя.
        - Ничего этого мне не надо. Давай вернемся в нашу скворечню и просто останемся жить.
        - Когда все кончится, мы так и сделаем. Подожжем к ядреной кочерыжке этот дом, а в нем все чемоданы с наличкой. Уйдем в рубищах.
        - Когда все кончится? - Фея эхом откликнулась на самую первую, главную фразу.
        - Когда люди поймут, что они спасены.
        Guns’N’Roses: «November Rain»
        Дирижабли швартовались в восьми точках Москвы и практически круглосуточно становились местом паломничества огромной массы народа, милиции и различных служб безопасности в штатском.
        - Неужели ты веришь в эту бутафорию? - Витек указал на трап, к которому отовсюду приливали толпы людей.
        - Запарил ты со своей паранойей! Пятые сутки талдычишь ерунду. Никто из прокатившихся на экскурсионных дирижаблях не исчез. Факт? Факт! - возражала Фея.
        - Это тебе в новостях рассказали?
        - Ты просто не хочешь верить очевидному. Каждый, кто побывал там, - она ткнула в розовую громадину, - не исчез. Из почти ста тысяч наших пассажиров - ни одного случая пропажи. Разуй свои печальные глазки. Это нельзя объяснить ничем. Такой погрешности быть просто не может. Кораблев реально спасает это стадо.
        На площади Европы действительно происходило Спасение. Организованно, без происшествий. Если не считать происшествием море слез тех, кто не смог попасть на дирижабль, тех, кто торопится достоять в очереди и получить свой шанс, тех, кто отчаялся получить билет.
        - Ахинея. Человек только сам может себя спасти.
        - Мир с тобой, Красная Шапочка. Не спасаем, а помогаем им спастись…
        - Помогают они! - фыркнул Витек. - Люди перестали ощущать реальность. Сначала эти бесчисленные исчезновения, теперь дирижабли. Люди перестали чувствовать себя, понимать груз своей души и памяти. Своей жизни! Все, кто стоит здесь, легко откажутся от этого груза ради «НН»-билета. Они не спасаются, не живут, а спят. Вы просто виртуозно продлеваете этот сон.
        - Ты думаешь, твои красноречивые хохмы кому-нибудь помогают? Фиг вам! К тебе всего одна просьба. Сделать то, что можешь! Не спорь, я знаю - можешь! Яви им чудо. Пусть они смогут прокатиться на этой летающей колбасе. Пусть все жаждущие попадут на эти ковчеги. Пусть разместится столько туш, насколько сработает твоя фантазия. Пусть эти олухи спасутся!
        Каждое слово - как пощечина. Пощечина от любимого человека. Витек опустил голову, чтобы Фея не видела, как перекосилось его лицо. Девушка развернулась и пошла прочь с площади Европы.
        Она уже не могла видеть струившиеся очередями толпы народа. Плачущие дети, мамаши и бабули со скорбными лицами, отцы, яростно кричащие или обреченно печальные. Крым, остатки белогвардейского движения, беспомощная, бесплодная… эмиграция.
        Все с какой-то домашней утварью - по слухам, именно ее стали чаще всего принимать в залог. Впрочем, Оля так выстроила систему безопасности, что даже приближенным стало совершенно непонятно, о чем она инструктирует менеджеров «Нашего Неба» и многочисленных волонтеров.
        - Стой! - закричал Витек. Он догнал ее, схватил за руку. - Ну чего ты ко мне присосалась? - Ощущение маленькой теплой ладони оказалось таким стремительно новым, что Фее показалось - обжигающая игла проткнула километры холодного равнодушия, которые не могли растопить ее сердце. - Вы можете наштамповать тысячи этих дирижаблей, сделать билет совершенно бесплатным…
        Фея покачала головой:
        - Ты же знаешь - не будет эффекта. Сейчас людям продают шанс. Не возможность, не уверенность. Без стоимости. Бесценную. На этом не зарабатывают. О поездке нельзя договориться. Люди оставляют свои вещи на два года как гарантию, что два года жизни им обеспечено. И жизнь продолжается. Ты же понимаешь - чудо не повредит. Думаешь, мироздание расщедрится на еще более злые шутки, если ты разок поможешь этим млекопитающим подняться в небо?
        - Зачем? Пусть спасаются сами! Я знаю - они могут! - От собственного крика, как от озноба, Витек сжал плечи, притих, жалея, что сорвался, - его эмоции давно никому не интересны. Добавил тихо: - К тому же рано или поздно небо примет всех…
        - Как?! - в ответ заорала Фея. - За сутки получается девяносто шесть вылетов! При максимальной нагрузке это девятнадцать тысяч человек. А спасать все еще нужно миллионы! Двойники нашей компании почкуются повсюду, но вполовину не так эффективны, как «Наше Небо». Людям внушили, что спасает «Наше Небо», - и точка! Теперь они с трудом верят во что-то другое. Ты же знаешь, среди тех, кому не посчастливилось покататься, обостряются процессы исчезновения. Со слезами отходят от трапов и - фьють! - через сутки их уже нет. Спаси хоть этих! - Она ткнула в толпы людей, запрудивших площадь Европы. Трап стоял на станции речного трамвайчика, розовый дирижабль висел над водой. Люди медленной струйкой затекали на борт.
        Один из десяти получал отказ. Такие личности особо выделялись в толпе.
        Витек с трудом сдерживал слезы. Он понимал - если согласится, это еще больше отдалит его от тех немногих, которые стали относиться к нему как к близкому человеку. Всесилие - как бессилие, как проказа.
        - Я не могу, - постарался говорить твердо, уверенно.
        - Можешь! - гневно ответила Фея. - Можешь! Ты можешь почти все.
        I Santo California: «Tornero»
        Фея подошла к менеджеру у трапа. Ее знали как любовницу директора, поэтому побаивались.
        - Пропускайте людей на корабль, - уверенно приказала она. Летающий дворец над головами лениво ворочался, более всего напоминая чудовище, невероятное и немыслимое, в какую точку пространства-времени его ни помести. Оно и было самой главной иллюзией на этой сцене, расчищенной от других персонажей. Кроме жизни и смерти.
        Фея никогда не была на борту, но живо представляла себе нагромождения роскоши внутри. Чудеса немецкого дизайна. И иллюминаторы в полнеба…
        - Фея Егоровна, уже сто девяносто восемь, - ответ дрессированный, не терпящий возражения, заточенный усмирять любое проявление недовольства политикой компании. - Не взлетит.
        - Не взлетит, так упадает в воду. Те, кому нужно, выплывут. Вы, друзья, пока пойдите, пособирайте спасательные кружочки. Я здесь сама пофильтрую.

«Скорее спасти всех и заняться любовью!..»
        Девушка и сама не понимала, зачем помогает Кораблеву. Возможно, чтобы быстрее удовлетворить страждущих и наконец в полную силу заняться собой.
        Фея читала по глазам охранника, как ему хочется прямо сейчас нажать кнопку рации, обсудить с руководством нештатную ситуацию и неприемлемую инициативу любовницы шефа. Девушка провела рукой в воздухе - и в кулаке у нее появился олимпийский факел с вполне себе олимпийским огнем:
        - Хочешь, сочинская Олимпиада триумфально завершится победой нашей сборной? - Всучила менеджеру возникший в воздухе древнегреческий дивайс. - Ступай, не переживай ни о чем.
        Отойдя на приличное расстояние, менеджер с трудом сбил огонь и заговорил по рации.
        И пошли люди. Гомон на площади усилился. У многих обреченных появилась надежда - теперь их не остановить. Они бросали к подножию трапа какие-то кухонные реликвии и окрыленные взлетали на борт. На лицах - улыбки-слезы и никаких сомнений в том, что перегруженный дирижабль может взлететь.
        Сказать сейчас «нет» - значит подхлестнуть бунт, бессмысленный и беспощадный.
        Витек не смотрел на них - вжался в скамейку и плакал по-детски, навзрыд. Он предвидел - нынешнее проявление сверхъестественных способностей сделает его окончательно неприкасаемым.
        Таких возносят или забывают. Верят, забрасывают камнями, устраивают казни. Чаще - и то, и другое, и третье, с минимальным разрывом во времени. Смотрят снизу вверх, потом сверху вниз, потом начинают путаться. Редко кто понимает - человек могущественный нуждается в противовесе. Не в повторении, а близости с неравными… Витек упустил возможность жить наравне с теми, кто хоть немного им дорожит, - не превратил свою безмерную силу в бесконечную слабость. Остался шансом, условием, гарантией - кем угодно, только не тем, кого просто любят.
        В скверике никого не было. Как всегда, никого рядом. Витек встал и поплелся прочь от голгофы, где люди спасались от самих себя.
        В этот день на розовом дирижабле совершили прогулку двадцать пять тысяч девятьсот пятьдесят два человека - все, кто пришел на площадь. Все, кто надеялся не исчезнуть.
        Человек, совершивший чудо, остался неизвестен.
        Никто не видел оборванного паренька, уткнувшегося лбом в кору чахлого тополя, лишь бы не наблюдать исхода людей.
        Глава 2
        Слышь, чувак, весь гребаный мир против нас…
        Robbie Williams: «The Road To Mandalay»
        - Александр, мы так не договаривались. Очень недальновидная инициатива.
        Президент говорил спокойно, однако складывалось ощущение - он задумчиво поглаживает красную кнопку, уже уверенный в необходимости нажать, но еще не определившийся, когда.
        Просмотрев доклады службы собственной безопасности «Нашего Неба», Кораблев воссоздал картину инцидента.
        - Вы затрудняетесь с дальнейшими действиями? Намекаю - передать инициативу в более уверенные руки.
        - Я с самого начала говорил - мне не очень нужна ваша помощь, - перебил Кораблев.
        - Позвольте. Как же реклама в прайм-тайм? Благозвучные новости о вас? Теперь, когда ваши акции возросли до небес (после слова «небес» стояла долгая уверенная точка), хотите избавиться от тех, кто помог устроить эльдорадо?
        - Мне не нравится, что вы диктуете…
        - Поверьте, кто-то обязательно должен диктовать.
        - Посмотрим.
        Кораблев отключил телефон в полной уверенности - через час, максимум через два начнется штурм здания «Федерации» всеми родами войск и подразделений.
        Кораблев ошибся - через полчаса главной темой теленовостей стали возмущенные сообщения: «„Наше Небо“ воспользовалось доверием населения… руководство компании распродает отданные на хранение вещи и прекращает полеты над Москвой… компания не выполнила своих социальных обязательств…» Завершалась пропагандистская атака обязательным: «В столице резко увеличился рост пропажи людей! Аналитики связывают этот факт со скандалом вокруг компании „Наше Небо“, который печальным образом сказался на душевном состоянии многих граждан…»

«Нам конец», - подумал Саня и объявил общий сбор.
        Алиса: «Красное на черном» & Вячеслав Бутусов: «Воздух»
        На Витька никто не смотрел.
        - Может, плюнем на «Наше Небо» и спасение человечества? - предложил Толян. - Уйдем по-тихому.
        Оля, молчавшая все это время, сказала:
        - При чем здесь Спасение? Им не компания нужна. Ее-то они в любой момент могут прикарманить. Им Витек нужен.
        - Мы своих не сдаем, - буркнул Саня.
        Фея, прибывшая в «НН» за минуту до того, как Москва-Сити была полностью блокирована, подумала: «Меньше чем за месяц из незнакомых людей возникло „мы“.
„Мы“ - хорошо это или плохо?»
        - Своих никто не сдает.
        - И тогда всех скопом уносят с поля боя, - оставляя туманные пятна, Шаман тыкался носом в огромный аквариум, наблюдая за пестрыми рыбками.
        Саня играл возникающими в руках ножами. Оля обзванивала посты охраны, убеждаясь - из Москва-Сити эвакуируется все, что шевелится.
        Фея стояла у окна и оценивала снующих внизу лилипутов. Не поворачиваясь, возмущенно заговорила:
        - То, о чем вы говорите, - детский лепет. Безгранично могущественные люди собрались в одной комнате и стесняются конфликтовать с вооруженными силами страны. Достаточно продемонстрировать нашу мощь, и вокруг «Федерации» правительства мира организуют санитарный кордон, лишь бы не пересекаться с нами. Лишь бы мы не вмешивались в их земные неурядицы.
        - На всякую дурь найдется дурь еще бoльшая. - Оля несколько раз презрительно смерила взглядом Фею. - Возможно, прямо сейчас спецы из Минобороны выращивают иллюзиониста, более мощного, чем гибрид Хищника и Чужого в твоем обличье и, надеюсь, с более вразумительной прической…
        - Дудки! Подобных нам в лаборатории не вывести, - не согласилась Фея. - Ждем и валим слабаков. Ага?
        - Угу, - неуверенно отозвались Кратер и Толян, так и не перенявшие иллюзорные способности коллег.
        Вокруг шпиля «Федерации» гудели вертолеты. Насколько можно было судить по торопливому шевелению техники внизу, все входы и выходы уже перекрыты. Военные брали в тиски, окружали, бросали в «котел» пока еще условного противника - в общем, навязывали «НН» диспозицию, ставшую со времен Гудериана и Паулюса однозначно унизительной и проигрышной.
        Оля попробовала развеять сгущающийся оптимизм:
        - Ребятки знают, что к чему. Российская армия ловчее любой другой в мире. Ты не сможешь орудовать своей небесной косой больше трех-четырех минут, да и не потянет она против тяжелой техники.
        - Они запомнят это на всю жизнь, - уже не слушая, пообещала Фея.
        Опустевший офис гулко откликался на каждое слово. Компьютеры, стеклянные перегородки, столы напрашивались быть сваленными к дверям. Хотелось двигаться, строить баррикады, надеясь переждать в своей норе неизбежную схватку. Не выходить под прицелы автоматов и телекамер.
        - Пара залпов - и от нас останется только пыль. Никаких воспоминаний. - Холодный голос Оли звучал убедительней. Ей хотелось не только продемонстрировать, кто здесь главный, но и не дать выскочке разрушить компанию. Оля верила - у компании еще есть шанс вернуть славу и уважение.
        - И что - мы возьмем и выкатимся безоружными навстречу пушкам? Тепленькими, готовенькими к раскулачиванию? - Шаман явно паниковал.
        - Trust me, Kost’ya.[Доверяй мне, Костя (англ.).] - В руке Феи возник зажженный бенгальский огонек.
        - Она обращается с реальностью как с половой тряпкой, которую нужно порвать и сплести веревку, чтобы удавиться, - прошептала Оля на ухо Кратеру. В последние дни она очень приблизила его к своему телу. Готовилась подарить.
        - Все на пол!!! - заорала Фея.
        Немногие сообразили, что произошло в следующее мгновение, - обыкновенный столовский поднос (такие до сих пор используются в заведениях общепита), размером почти с футбольное поле, ломая перегородки и несущие стены, воткнулся в здание
«Федерации» строго параллельно земле. Все, кто находился в офисе «Нашего Неба», едва успели лечь или присесть. Пластиковая махина толщиной почти полметра сокрушила внутренности офиса на уровне человеческого роста.
        Когда мощные стены поглотили инерцию движения подноса, команда «Нашего Неба», чертыхаясь, поднялась на ноги. Вокруг валялись куски арматуры, разбитые стекла, останки покореженной офисной мебели и техники. Пыль столбом.
        - Долбаная блинная жопа… Распроблин херотень Христова… - Кратер спокойно цитировал ругательства, почерпнутые в своей обширной библиотеке.
        - Вперед! - Фея первая залезла на стол, крикнула еще не очухавшимся коллегам: - Я виртуозно обращаюсь с домашней утварью, не так ли? - и запрыгнула на край подноса, торчащий внутри здания. Остальные обреченно последовали за ней.
        Они вышли на середину пластиковой платформы, застывшей в стенах «Федерации». Их встретили безбрежное небо, запятнанное кляксами вертолетов, и затаившаяся далеко под ногами Москва.
        Так они и стояли. Обдуваемые всеми ветрами, в сотнях метров от земли, на грязно-коричневой поверхности гигантского общепитовского подноса. На удобном для поражения пятачке.
        Вертолеты кружились в досягаемости выстрела из рогатки.
        - Ну и чего? Какие у тебя теперь планы? - шепнул ей Кораблев.
        - Никаких, - ответила Фея. - Ты посмотри, как непередаваемо красиво - семь беззащитных людей почти на небе, почти стоят в воздухе…
        - На подносе, - поправил Саня.
        - …на подносе. У меня не получилось выдумать его прозрачным. И мы готовы принять на грудь всю убойную мощь этих стрелковых махин.
        - Я не готов, - возразил Кораблев.
        - Хорошо. Тогда будем импровизировать.
        Они инстинктивно встали поближе друг к другу, затолкав Витька себе за спины.
        Фея развела руки. Казалось, она хочет разбежаться и полететь. Все окна гигантского здания взорвались сверкающими на солнце брызгами. Почти как в «Горце», за одним исключением - осколков получилось в сотни раз больше.
        Солдатики внизу прикрывали головы руками. Стеклянный дождь барабанил по крышам застывших внизу машин. Фея использовала свой фирменный трюк - из проемов окон наружу устремились бабочки всех цветов и расцветок. Миллионы.
        Пролетев несколько метров, они превращались в маленькие дымящиеся искорки и падали вниз.
        Фея смущенно пожала плечами, и по всей поверхности подноса появились заросли бамбука. Тридцать-сорок удивительно свежих, зеленых островков росли прямо из пластмассы.
        - Спрятаться предлагаешь или курить? - ухмыльнулся Шаман и прихлебнул чего-то очень крепкого из фляги. - Ню-ню…
        - И всё? - спросила Оля.
        Фея кивнула - «я пуста». Саня зябко поежился, наблюдая все еще стекающуюся к
«Федерации» технику:
        - Сейчас российская армия будет демонстрировать, как отлично она работает в городских условиях…
        Он уверенно ждал, что сейчас кто-нибудь позвонит, вступит в переговоры, предложит условия капитуляции.
        Вертолеты развернулись во фронт и открыли шквальный пулеметный огонь из всех бортовых стволов. Смертельный. Беспощадный. Не было смысла загораживаться руками, как сделали некоторые из демиургов, - тела должно было разметать на куски.
        Мгновенной смерти не произошло. Они стояли, слушали оглушительный грохот, чувствовали вихри воздуха, увлекаемые проносящимися мимо пулями, и… держались на ногах. Какое это блаженство - оставаться живым лишние пять-десять секунд!
        Кружилась штукатурка, рикошетили осколки из монолита, возведенного совсем нетрудолюбивыми и еще более неумелыми руками московских градостроителей.
        Заросли бамбука, выращенные за их спинами, выкосило под корень.
        Расстреляв боекомплекты, вертолеты грациозно уплывали в сторону.
        Руководство компании «Наше Небо» ошеломленно оглядывалось по сторонам, не в силах поверить факту невредимости собственных тел. В безвольно опущенных руках Феи грузно покачивались автоматы «Узи» - бесполезные в складывающихся условиях. У ног более практичной Оли худеньким пеньком-переростком валялась «Игла».
        Кратер закурил. Саня уселся на дно подноса, изрытое выстрелами, покрытое стеклом, известковой пылью и ошметками бамбука, полностью сметенного градом пуль.
        - Чт-то это… б-было? - заикаясь, поинтересовался Толик.
        - Чипец это был, Толян. - Голос Шамана подрагивал. - Чипец натуральный, беспощадный и бескомпромиссный. По-другому и не скажешь.
        - Конец света уже наступил, - вслух размышлял Кораблев. - Теперь по регламенту - Судный день.

«Раз спасаем мы, должен и нас кто-то спасти. Круговорот спасения в природе…» - В голове Феи промелькнуло еще много парадоксальных мыслей.
        - Рано радуетесь, соколики, - обнадежила Оля. - Сейчас они подтянут тяжелую артиллерию и разнесут и этот поднос, и это здание в клочья. Сомневаюсь, что и после этого мы сможем наслаждаться беспомощным солнышком.
        Она оказалась права - наземная техники прибывала и прибывала. В основном, БМП, грузовики с бодренькими солдатиками, спешно разбегающимися между небоскребами.
        Вместо грохота выстрелов раздался звонок мобильника. Кораблев, размышляя, покрутил пальцем. Поставил на зеленое. Раздался искусственно усталый голос Президента:
        - Это была проверка. Уходите.
        - Кого вы проверяли? - поинтересовался Кораблев, косо поглядывая на Витька.
        - Того, кто заварил всю эту кашу, - ответил Верховный.
        - Мы не уйдем, - твердо ответил Саня. - Будем стоять до конца.
        - Глупо. Конец уже давно наступил. Впрочем, как хотите…
        Через несколько минут они увидели вспышки сигнальных ракет. В темнеющей синеве у горизонта появились черненькие противные мушки, быстро набиравшие размер и вес. Мгновение - и они услышали гул приближающихся истребителей.
        В стремительном движении стальных машин не угадывалось нерешительности - они летели уничтожать Москва-Сити.
        Витек протиснулся вперед.
        Он сделал резкий жест, словно схватил упившегося кровью и потому неповоротливого комара, нагло кружащего перед носом. Потом смял неизвестно как возникшую в его руках фотографию 10 х 15, отбросил в сторону. Кружась, она падала вниз - тускнея, желтея, исчезая.
        Фея успела увидеть на ней глянцевый отпечаток того, что еще мгновение назад окружало их, - три истребителя, следы сигнальных ракет, муравьиные фигурки солдат снизу. Теперь перед ними осталось только чистое августовское небо - тихое и неагрессивное. На опустевшей площади перед «Федерацией» виднелись угольки сгоревших бабочек.
        Витек просто схватил, смял и выбросил часть окружающей их реальности, лишив ее всех затаившихся угроз. Теперь не было ни вертолетов, ни готовящейся к атаке бронетехники внизу, ни стремительно приближающихся Су-27.
        Чистая работа, никакой показухи, раздвигающихся волн или жаб с неба.
        - Куда это все делось? - озадаченно спросила Оля.
        Витек пожал плечами:
        - Думаю, стало ближе к Богу.
        - Э-э, мы сейчас всем нехорошим дядькам устроим рандеву с Хозяином! - радостно закричал Шаман и сделал пару нокаутирующих ударов в воздух.
        - Я больше не пошевельну пальцем, чтобы участвовать в конвульсиях этого мира, - угрюмо сказал Витек. Все поверили и не стали упрашивать.
        - Как вы думаете, сколько им потребуется времени, чтобы вновь подогнать тяжелую технику?
        - Чё тут думать? Тикать надо. Уходить в подполье.
        По хрустящим обломкам, выщербленным из плоти монолитных стен, они рванули внутрь здания.
        Взглянув из поднебесья на обезлюдевшие просторы Москва-Сити, Кратер окончательно поверил, что для Всевышнего не составляет никакого труда как лампочку погасить любой из миров.
        Bon Jovi: «Runaway»
        Ленка выглянула в коридор, кокетливо хлопая глазами, оглядела прибывшую делегацию.
        - Когда вас раньше по ящику крутили, выглядели вы более аккуратно. Сейчас менеджеров «НН» изображают кровавыми бездушными монстрами, посягнувшими на самое святое, что есть у человека…
        - Хватит валять дураков. Нас сейчас засветят в твоем подъезде, - Фея двинулась в квартиру. - А тебя линчуют за контакты с предателями рода человеческого.
        Они прошли в коридор.
        - Шнурки в стакане? - поинтересовалась Фея.
        - Какое там… Днем и ночью торчат в «Газпроме», консервируют месторождения нашего голубого золота. Входите, маньяки.
        Маньяки прямо в обуви ввалились в богатые хоромы Ленкиных родителей. Быстро начали перемещаться в сторону кухни - после неудавшегося расстрела жрать хотелось по-новому.
        - Как живешь? - Фея задала первый вопрос только после того, как откусила свой первый бутерброд.
        - После того как ты, бессовестная пигалица, мне аусвайс на дирижабль пообещала, я не живу, а как сыр в масле катаюсь, - съязвила Ленка.
        Честная компания, воспользовавшись пригласительным жестом хозяйки и ее ободряющим
«давайте-давайте», по очереди залезала в холодильник. Тайная вечеря происходила молча.
        - С утра просыпаюсь и готовлюсь к вечеру исчезнуть. Каждый день собираюсь тебе позвонить, напомнить про твою трескотню. Самую дорогую куклу с собой таскаю - казаха деревянного. Мне его папа перед абортом подарил. Думала вручить ее доблестным спасителям из компании «Наше Небо». А вы сволочами оказались. - Ленка указала на бубнящий телевизор. - Думаете, вас не найдут?
        - Думаю, найдут, - печально сказал Саня и посмотрел на Витька, за обе щеки уплетающего банан.
        Мальчик кивнул, весело прошамкал: «Угу, угу…» - но глаза не переставали о чем-то молить.
        Van Halen: «Feelin’»
        Глаза слипались, язык заплетался, хотелось обернуться чем-то-кем-то мягким и теплым, позволив голове наполняться туманом, но Фея понимала, что должна снять с души несколько центнеров груза, объяснить все Ленке… Кому-нибудь.
        Фея отозвала подругу на балкон. Под прицелом московских огней она втолковывала факты в ее пустую голову, поглядывая, как укладываются спать бывшие сослуживцы в огромной Ленкиной спальне:
        - Это игра в кошки-мышки. Они знают, где мы. Мы знаем, что они знают, но продолжаем игру и типа прячемся. Они знают, что мы знаем, что они знают.
        - В чем фишка, сестра? Поиграйте.
        - Понимаешь, мы должны вернуться. Нас подадут под каким-нибудь соусом. Типа вчерашние злодеи раскаялись и готовы работать на благо человечества.
        - В чем проблема, сестра? Возвращайтесь.
        - Дура ты. Сломались мы. Никакая совесть не выдержит спасать сотни, когда есть возможность помочь миллионам.

«Или одним ударом сразу спасти всех», - вновь предательская мысль.
        - Лучше умыть руки, затолкать их в труселя и присосаться к стеклянной сиське? Вот идиотизм! Сейчас каждую секунду люди исчезают пачками! А вы тут новости обсуждаете, жрете и дрыхнете!
        - Идиотизм, - согласилась Фея. - Но выхода нет. И так, и так - вилы. Нам не позволили сделать флотилию дирижаблей. - Она процитировала идеологов из Кремля: -
«Легкость спасения сделает его невозможным… к тому же вы сами надорветесь, исчезнете, и больше ни один человек не поверит…» Логично рассуждали советники. Но это дьявольски неподъемная логика. Словно задраиваем отсеки с людьми в тонущей подлодке.
        - Какого мандарина им, - Ленка указала пальцем вверх, - Витек ваш понадобился?
        Фея задумалась. Потом отвернулась и глухо заговорила:
        - У меня есть два варианта ответа. Оба заставят тебя усомниться в моем рассудке.
        Ленка хихикнула:
        - Такой субстанции, как твой рассудок, давно не существует. Первый вариант?
        - Первый вариант - государственные мужи прекрасно осведомлены о способностях Витька и не хотят, чтобы он ставил им палки в колеса, и вообще планируют держать под присмотром эту чудотворную машину.
        - Второй?
        - Я знаю нескольких человек, которые почти уверены - если мальчика… не станет, весь этот кошмар на Земле прекратится.
        Словно в подтверждение Феиных слов, огоньки в целом квартале на севере столицы дружно погасли. Возможно, там не осталось нуждающихся в энергоснабжении.
        - Кто эти… почти уверенные? - спросила Ленка, уже зная ответ.
        Фея кивнула туда, где засыпала бригада «Нашего Неба», несколько часов назад выигравшая схватку с вооруженными силами России.
        - Вот и получается - что бы мы ни сделали, это будет коллективным предательством. Витькa, самих себя, других людей.
        Ленка задумалась:
        - Хочешь, я пойду стукну, что вы готовы устроить этого Маленького принца в какой-нибудь удобный академический изолятор и вернуться к управлению «Нашим Небом», если парк дирижаблей увеличат хотя бы до пятидесяти единиц?
        - Ни черта мы не готовы! Пойдем спать.
        Уже под утро Витек поднялся с постели. Он всю ночь не спал. И пень бы почувствовал, как между ним и его друзьями вырастает еще одна стена.
        Он мог бы, как и прежде, оставаться с ними. Кем-то вроде грустного клоуна. Пьеро? Укором, что вся их работа смешна и бесполезна? Но даже если он начнет мыть им ноги и говорить только то, что они желают слышать, его несостоявшиеся друзья будут видеть прокаженного, по непонятным причинам не желающего хлопнуть в ладоши, чтобы крокодил выпустил проглоченное солнце. Чтобы на Земле воцарились мир и покой.
        В голове не шевелилось ни одной мысли. Он больше не просил, не разговаривал сам с собой. Барьер, который Витек удерживал годами, в амбразуры которого заглядывал только в исключительных случаях, рухнул в одночасье. Теперь мальчик слышал, видел и знал все, что хранится на пыльных просторах чужих сознаний, искря, детонируя, остывая и замерзая навеки.

«Господи, - последний всплеск отзвучавших сетований, - даруй мне легкость, с которой другие видят причину всех неудач и трагедий вне себя!»
        Мы бродим счастливые по краю ужаса, ожидающего нас за порогом глаз любого другого человека. Витек и не заметил, как перешагнул за этот порог.
        Открывшееся знание наполнило его. Тело и руки вмиг стали чужими, ненужными - отголоском равнодушия, мерцающего в лампадных углах окружающих душ.
        На носочках вышел в коридор. Там на коротком диванчике без задних ног дрыхла Фея. Рядом на надувном матрасе притулился Саня.
        Витек поцеловал Фею, поковырялся в непростом замке массивной входной двери и тихонько шмыгнул в подъезд. Его уход наблюдали по меньшей мере три или четыре пары глаз. Да что там три-четыре? Все, кроме Феи, видели, что он уходит от них.
        Навсегда.
        Он вышел во двор, заполненный веселым птичьим щебетанием, и двинулся в направлении Старой площади. Спустя десять минут из этого же подъезда вышел топ-менеджер «НН» Толик и направился в ту же сторону.
        Enya: «Only Time»
        - Спасение? От кого? Для чего? Кормчий, вы рехнулись. - Президент уселся за приставной столик напротив Идеолога, отодвинул пирамиду досье на руководителей
«Нашего Неба», хмыкнул: «Штудируете?», продолжил:
        - Никакого Спасения не происходит. Имеет место факт коллективного гипноза, веры, раскочегарить которую удалось ребятам из «НН». У них такой накал воображения в голове - хоть прячь в подвал, хоть экранируй, они будут нейтрализовывать иллюзорные дерзания наших трудящихся. Людям и придумывать ничего не надо. За них сообразили не очень многогранный, но крайне захватывающий мир. Вот - страдание, вот - счастье и спасение. И забот полон рот…
        Идеолог пожал плечами. Он прекрасно понимал - любая история уникальна. Любая история истолковывается сотней разных способов и, даже завершившись, не имеет точной интерпретации. Героев можно повергнуть, злодеев вознести на пьедестал. Любая история рано или поздно становится библейской.
        - Согласен. «НН» - не спасение, а временная анестезия. - Он выложил на стол тяжелые волосатые руки. - Десятки тысяч покатавшихся и обрадованных спустя месяц сгинут. Слишком зыбкая основа для жизни - вера в свое состоявшееся спасение. Добродетели из «НН» погорят на своем могуществе. Они уже дышат на ладан. Люди перестанут надеяться, и эпидемия начнется снова. Пока мы не придумаем, как вновь взбодрить коллективную веру. Еще одна техническая задача.
        Идеолог пошел в атаку:
        - Видели статистику? Кто будет нести ответственность за увеличение числа безвестно канувших? Через полгода нас меньше, чем монголов останется! Привольно же мы по одной шестой рассредоточимся!.. Прикажете премии за это выписать?
        Президент не одернул за явную грубость.
        Идеолог пошевелил дела сотрудников «НН» на столе, вспомнил их пестрые метрики.
        Он знал за собою слабость - втискивать подворачивающиеся сюжеты в рамки, уже расставленные практикой и даже мифологией. Дорисовывать трудноугадываемые детали, недостающие черты. Вот и сейчас образы вдохновителей «Неба» промелькнули в сознании не в тех шкурах, что на них постоянно нахлобучивали СМИ.
        Выжженная до черноты, потрескавшаяся земля. И все остальные уже далеко позади, на заливных лугах - вбили свой колышек, обросли хозяйством, заработали право называть все это «жизнью». А эти идут. С черными комиссарскими наганами, в черных сутанах инквизиции, в грязных рубищах первых христиан, с серыми от бессонницы кругами вокруг глаз.
        - Не переживайте, - Идеолог нарушил напряженное молчание Президента, - я сделаю все правильно и вовремя. Наши чуткие сограждане уничтожат «НН». - Не дал удивлению вылиться в вопрос. - Скоро отпадет необходимость в этом явлении.
        Президент кивнул.

«Если бы Каифа не настоял на казни, возможно, человечество лишилось бы не самой плохой религии. Порой требуется много крови, очень много праведной крови, чтобы люди не превращались в скотов. И я никогда не отмою ее со своих рук… Да будем же мы прокляты…» - вслух Идеолог отчеканил:
        - Если бы Каифа знал, что, обрекая на казнь одного, спасет от бесследного исчезновения несколько миллионов уникальных существ, уже готовых обрести веру? - Президент взглянул на собеседника как на душевнобольного, не догадываясь - тот просто заговаривает свои кошмары.
        Идеолог все еще надеялся - ситуация обязательно изменится. Планы пойдут к черту. Со спокойной душой он покинет загородную резиденцию, вдохнет полной грудью запах распаренной хвои - подготовится к новым катастрофам…
        Зазвонил мобильный.

«Как же хорошо жилось без них! Можно уйти и быть уверенным, что тебе гарантировано какое-то время неведения…»
        Идеолог нажал кнопку ответа и молча прижал телефон к уху.
        - Парень у нас. - Он попробовал изобразить сочувствие сомнениям Президента и нажал отбой.

«Я не верю, что все запрограммировано. Что все сети расставлены, и его все равно бы притащил к нам какой-нибудь новоявленный Иуда. Неужели частым повторением одних и тех же ходов история человечества прокатала канавки на бильярдном столе, и шар, как ни бей, летит в одну лузу? Что за дурацкие правила игры! Никто не хочет жертв, никто не желает убивать и уж тем более умирать, но число роковых карт ограниченно. Господу Богу - как бы он ни искал замен - жертвовать. Сыну - умирать. Пилату - при всем нежелании - принимать эту смерть, а значит, убивать…»
        - Подписывайте. Кесарю кесарево. - Идеолог пододвинул Президенту гербовый бланк.
        - Что это?
        - Следующий ход - ваше Распоряжение. Мы не имеем права забывать про тех, кто не в состоянии бороться за собственное спасение. Завтра необходимо объявить, что один из дирижаблей будет перевозить недееспособных мира сего - детей, душевнобольных, преступников и инвалидов. Как российских, так и тех, что выстроятся в очередь из-за рубежа. В пропорции пятьдесят на пятьдесят. Пятьдесят процентов наших, пятьдесят - тех, кто начнет прибывать из США, Канады, Франции, Германии… Ребята из Правового управления Администрации постарались на славу. Виртуозный документ. Подписывайте.
        Президент, не отреагировав, внимательно изучал Распоряжение. Идеолог посчитал бы великой удачей, если бы его сейчас оглушили, связали, поместили бы на месяц в замок Иф. Лишь бы не играть следующую сцену - принуждение к действию.

«Неужели эту трагедию необходимо повторять? Она как сердцебиение Истории? В разных интерьерах, с разными интонациями и паузами? Не открывая ничего нового? Достигать эффекта потрясения простым повторением слов? И повторять, повторять… Наверное, каждый хочет изменить свою роль? Переиграть? Что же удерживает в заданных рамках?»
        Словно обвиняя, словно для истории, Президент громко произнес:
        - Я очень сомневаюсь, что вы предприняли правильные шаги. Может быть, люди заслуживают счастья? Может быть, это цель нынешнего катаклизма? Расставить точки над «ё». Считаю необходимым оставить все как есть. Больше не надо никаких Наших. Никаких Небес! Пусть люди сами борются с иллюзиями. Пусть исчезают, а лучшие - построят рай на земле!

«Конечно, он не хочет вспоминать - мы договорились сделать все возможное, чтобы не допустить этого рая», - подумал Идеолог и…
        Получилось вздорно, некрасиво и неубедительно. Легкая зуботычина в рыло главного человека страны. Несколько капель крови на его губах. Удивленный взгляд. И самое страшное - ничего нельзя объяснить. Идеолог прекрасно знал неустойчивые свойства слов, маскирующихся, теряющих смысл в предложениях, предающих, прозвучав. Слова - основной инструмент, которому нельзя доверять, оружие со сбитым прицелом.
        О чем можно рассказать этому неглупому человеку, но, как и большинство, не способному выйти за пределы устоявшихся аксиом? Скажи ему - расстояние между его ушами может оказаться больше, чем от Сатурна до Сириуса, что Большое Магелланово Облако можно всосать пипеткой и высвободившиеся зеттаджоули энергии закапать в глаз Ангелу Смерти… Он останется предельно внимателен, ироничен и непробиваемо недоверчив.

«Жалко все-таки, что он не служил». - Идеолог волком смотрел на плюшевое лицо Верховного.
        Президент вернулся на свое место, махнул рукой по кровоточащей ране, и, схватившись за белую обложку досье с длинным названием «Анатолий Сергеевич Соболь», оставил на ней красный отпечаток вельможного пальца.

«Вот и поговорили… Эх, если бы можно было рвать друг друга зубами!..»
        Идеолог смущенно затараторил:
        - Самое опасное в политике - детские надежды, что люди могут быть свободны и счастливы. Если хоть одна из многочисленных трагедий на Земле расставит все точки над «ё», человечество перестанет существовать. В лучшем случае останутся двое - Адам и, мать ее, Ева. Под радиоактивным деревом Добра и Зла, уже не в состоянии сообразить, что его можно срубить под корень, построить дом или хреновенькую лодку и уплыть в неизвестность. Неизвестность в миллион раз лучше, чем упрямое и бестолковое сидение под ветками.

«Сделай их счастливыми - и этот муравейник просто перестанет быть…»
        - Уж вы-то должны быть вне всевозможных вздорных иллюзий! Извините! Когда выйду от вас, для симметрии обязательно ударюсь мордой о косяк.
        Идеолог направился к двери. Президент перелистывал досье Соболя - не прощаясь, не обращая внимания, духовно восстанавливаясь для роли Повелителя.
        - И самое главное, - не пожалел Идеолог еще одного патрона, - подозреваю, что один из бортов с душевнобольными будет заминирован…

«Интересно, во сколько раз должно уменьшиться народонаселение на Земле, чтобы оставшиеся в живых научились чувствовать себя спасенными?»
        Лицо Президента перекосило:
        - Зачем? - Он не мог найти подходящих слов.
        - Общая на всех вина, - с готовностью ответил Идеолог.
        - Зачем вы об этом говорите мне? - наконец нашелся Президент.
        - Руководитель государства должен знать все, что творится в его стране.

«И не надо отрицать свою вину. Господь Бог выбил искру, люди подхватили и сами распределяют роли. Спасителей, Предателей и Палачей. И даже имеют смелость доигрывать их до конца, ни разу не сфальшивив…»
        - Он взорвется? - Президент болезненно воспринял упрек Идеолога и теперь жаждал получить всю возможную информацию.
        Президент имел в виду дирижабль, но для Идеолога «Он» прозвучало о другом.

«Бедный, бедный мальчик…»
        Идеолог отвернулся к двери, но не вышел - просто скрывал блеск в глазах. Что сказать? Он изучил материалы, собранные на совершенно непохожих людей, объединенных «Нашим Небом». Составил мозаику судеб. Догадывался, верил, анализировал. Какие неповторимые комбинации! Но в итоге всегда - преждевременная смерть. Сердце рвало надеждой - может быть, кто-нибудь сфальшивит?
        - Не знаю. Готовы ли те, кто участвует в последних сценах, импровизировать? Может быть, бильярдный шар выпрыгнет из канавки?
        Идеолог стремительно вышел.

«Вопиющая небесная анархия - позволить человеку самому решать, когда исчезнуть. Наделить его могуществом, равным… Разве Бог мог ошибаться, когда послал нам эти испытания?»
        Мумий Тролль: «Владивосток 2000»
        - Вот сволочь! Что он говорит?! - орал Шаман на Олю, будто она была виновата в тех потоках грязи, которые опрокинул на них Толик. По ящику передавали прямую трансляцию пресс-конференции с бывшим сутенером и фальшивомонетчиком. Новым генеральным директором «Нашего Неба».
        Битый час звучали гневные обвинения: «Они не понимали ответственности… для них это забава, развлечение… неоднократно встречались с работниками британского посольства… новая политика компании ориентирована…»
        - Четко его выдрессировали. Всего за сутки. Наши спецслужбы самые спецслужбы на свете, - резюмировал Саня.
        Шаман брезгливо указал полупустой (четвертой) бутылкой пива на морду Толяна в телевизоре:
        - Сейчас он снова предложит нам прийти с повинной таким печальным голосом, словно единственное, чего мы заслуживаем, - быть повешенными на рее.
        - Мы пойдем громить это осиное гнездо? - Фея уже второй раз задавала этот вопрос.
        Ей вновь никто не ответил. Они больше не были командой. Ни уверенности, ни надежды.
        Оля смотрела себе под ноги, где появлялась и исчезала маленькая статуэтка Че Гевары. До обеда она фонтанировала с большей фантазией, материализуя поочередно Пушкина, Ницше и Люка Скайуокера.
        Только Кратер с готовностью приподнялся. Вчера, после ухода Витька и Толи, его словно прорвало. До полудня он успешно перенимал способности Оли и Феи. К вечеру ему казалось, что он может передвигать горы, испарять дыханием океаны. И столь же легко - утилизировать сохранившиеся запасы химического оружия, реформировать бесполезные сейчас вооруженные силы государств, копошащиеся в собственном навозе, не оправившиеся после недавних потерь.
        Он подозревал: еще чуть-чуть - и все оставшиеся в живых на земле станут Титанами. Может быть, тогда и начнется главная битва?
        В любом случае ему жадно хотелось опрокинуть, стереть с лица земли какую-нибудь проблему.
        Фея сделала предостерегающий жест. Она чувствовала - вместе они уже ни на что не способны. Более того, взяв кого-нибудь с собой, она затянет его в очередной круг ада.
        В коридоре шумно грохотала Ленка, вернувшаяся с продуктами из «Азбуки вкуса».
        - Прикиньте! - заорала издалека. - В магазинах все есть! Даже цены снижают. Словно и нет войны.
        Никто не разделил ее энтузиазма.
        - Сколько человек сегодня пропало? - подняла голову Оля.
        Только Шаман внимательно слушал новости, только Шаман мог быть в курсе. Он бодро ответил:
        - Темпы эпидемии усилились. За сегодняшнюю ночь народонаселение Москвы сократилось почти на пятьдесят тысяч.
        Возникла долгая, мучительная пауза - как в «Ревизоре». Пятьдесят тысяч!
        Каждому, кто это слышал, захотелось отвесить Шаману оплеуху. За новости, за бодрый голос. Останавливало непреложное знание - независимо от того, что они сделают, в пустоте их тел, в том числе наполненного алкоголем тела Шамана, всю оставшуюся жизнь бесчувственные кошки будут скрести душу, напоминая о свершенном и несвершенном за ушедший звездный месяц.
        Не сказав ни слова, Фея вышла из квартиры.
        За трое суток, фантастически быстро истекших с момента ухода Витька, никто не обмолвился о нем ни словом. Табу.
        Саня долго смотрел на Олю. Потом закрыл лицо руками.
        - Ей помочь надо, - глухо попросил из-за вздрагивающего забора пальцев.
        - Здесь всем и каждому нужны гигантские дозы помощи. Но мы давно запутались - кто, кому и чем обязан. - Оля уже решила, что будет делать дальше. - Давай-ка объявим дефолт по всем взаиморасчетам. Все равно никого не спасти, если не появится новая система обязательств.
        Саня понял - окружающие его люди сдались. Отреклись друг от друга - тяжесть ответственности, угрызения совести не получается тащить вместе. Никого спасать они уже не могли. Еще день-два покиснут в подполье и разойдутся в разные стороны, чтобы смущать обывателей отблесками своего былого величия.
        Демиурги обещали спасти мир от исчезновения. Как и многие другие, они чувствовали себя полноправными хозяевами своих слов. Захотели - дали, захотели - забрали назад…
        Metallica: «Nothing Else Matters»
        На улице вечерело. К Фее неторопливо подкатила юркая «Нива» с кенгурятником. За рулем сидел Идеолог собственной персоной. Его лысина была тускла.
        Фея узнала его. Не стала приветствовать. Он тоже не стал размениваться на лишние слова:
        - Народ бушует, Фея Егоровна. Мы стараемся не допустить утечки о вашем местонахождении. Иначе вас порвут на части.
        - Почему? Вы же возобновили полеты.
        - Увы, это не имеет прежнего эффекта.
        - Чуший бред.
        - Настроения масс не всегда имеют что-то общее с реальностью.
        Фея пошла по тротуару. Нива поехала рядом - трогательный перепев финальных аккордов «Блондинки за углом». Идеолог высунулся из окошка и зашептал:
        - Мы стараемся скрывать, что к нам попал самый молодой сотрудник вашей компании. Иначе и ему не отделаться от подзатыльников.
        - Где он? - зашипела в ответ Фея. - Вы же знаете, я могу размазать вас по асфальту!
        - Успокойтесь. Как раз сейчас я намекаю на готовность везти вас к нему.
        Изюминка российского автопрома сорвалась с места. Через двадцать минут они входили в отреставрированный особняк, расположившийся в нескольких шагах от грозных бастионов ФСБ на Лубянской площади. Полутемными коридорами Идеолог провел Фею в какой-то чулан с прозрачной стеной. За ней в огромном стоматологическом кресле сонно хлопал глазами Витек. Казалось - из него выпиты все соки. На лице тени тревог, сомнений, вопросов.
        - Ему плохо? - Она повернулась к Идеологу и не вцепилась в хищную физиономию только потому, что вопросы, сомнения-тревоги доедали и ее тело.
        - Очень. Как бы вы себя чувствовали, если бы знали, что призваны помочь людям? Суетились, пытались, вкалывали. Потом - бац! - прозрение: ты - не нужен. Люди боятся исчезнуть. Боятся остаться. Они боятся быть могущественными. Ничтожными прозябать не желают. - У Идеолога, как и прежде, находилось авторитетное мнение на все случаи жизни. - Цена, которую нужно платить, чтобы разобраться, чтобы пройти, - это и есть цена спасения, равная жизни. И оплатить можно, только прожив эту жизнь.
        В руках Феи оказалось пушечное ядро времен Крымской войны.
        Идеолог кивнул, словно соглашаясь - что бы она ни сделала с этим ядром, любое действие будет достойным ответом. И все-таки он закончил:
        - Но никто не готов жертвовать сам, уверенно соглашаясь на другие жертвы.
        Фея запустила снаряд в стекло, весело осыпавшееся к ногам. Бросилась вперед, но в смежной комнате оказался не Витек, а пустое стоматологическое кресло и жидкокристаллическая панель.
        Они теперь должны быть везде? Даже у стоматолога? Даже в тюрьме?
        Дельфин: «Дверь»
        Прошлое представлялось Толяну чем-то вроде огромной расколотой вазы. Несмотря на многочисленные трещины ей удалось устоять в полутемном углу, но, чем дальше он прогрызался в будущее, тем больше осколков возникало рядом с этим шедевром несложившейся жизни. Глядя на них, он с горечью осознавал ошибки, тысячу раз заклинал: «Нужно было так, а не так!» Старался мысленно приладить опадавшие, как листва, осколки, закрыть многочисленные пробоины в фарфоре, и тогда перед глазами возникал образ другой, более достойной судьбы.
        Этот образ Анатолий Сергеевич Соболь всегда носил с собой, сравнивая с тем, что получается. Реальность ни разу не победила в сопоставлении. Все должно было быть по-другому!
        И вот шанс - не дать отколоться очередному (огромному!) фрагменту судьбы. Пусть это не исправит жалкого вида щербатой вазы, но она устоит и в полутьме развернется наиболее сохранившимся боком. Оправдается хотя бы часть из того, что произошло с ним за последние тридцать лет.
        Он мог бы объяснить все мотивы, но некому - никого не интересовало, почему он так поступил.
        Туман этих дней не развеивался даже сейчас, когда он крепко держал то, что могло все изменить, - смерть.
        Молодые ребята (на лицах благодушие, доверие, понимание) притащили сумку прямо в его кабинет. («Да-да, теперь это мой кабинет!») Неторопливо рассказали, где детонатор, как укладывать продолговатые пластилиновые кубики.

«Со мной разговаривают как с ребенком. Глупым, больным ребенком. Которому уже не помочь. Как они меня сломали? На разные лады спев о том, что „все пройдет“? Боярский, Дунаевский, Дербенёв, 1983 год…»
        Толян послушно кивал - подобострастие в голосах юных взрывотехников росло пропорционально его покорности.
        В этой игре сквозила фальшь, так же как и в любом другом разговоре за последний месяц.
        Нутро жгло от вранья даже сейчас, когда он держал в руках стопроцентно правдивую субстанцию. Правда и ложь не могут конкурировать с С4 - пластид вне этих категорий, последний восклицательный знак без смысловой нагрузки.
        Кубики, которые он укладывал рядом со слабеньким цеппелиновским двигателем, напоминали коллекцию, которую Толик собирал всю жизнь. Он давно перенес из
«скорой» три жестких диска, под завязку набитых фильмами, музыкой, книгами и картинами.
        И сейчас, когда минировал дирижабль, думал только о них.

«Там все, чем мы жили. Но то, что мы объявляли ценностью, не протискивается в следующий информационный виток - затопчут, завалят новыми зрелищами и нетленками. Хоть что-то нужно спасти из ненормальных последних двенадцати лет двадцатого века. Я лучшее из той пошлости хочу спасти. Она составила мою судьбу и потому достойна называться и смыслом, и правдой. Спустя мою жизнь этого уже никому не понять…. Кому завещать коллекцию? Константину Эрнсту?»
        В том, что смерть неизбежна и близка, он не сомневался - после того, что он сделал, у него не было права на будущее.
        Машина времени: «Место, где свет»
        - Фея Егоровна, как нас выбирали на эти роли? Кто из нас злодей? - Идеолог тронул ее за плечо.
        - Вы. Мы. Все вокруг, - уверенно ответила Фея.
        Мужчина пробормотал:
        - Нам всегда кажется - мы кому-то помогаем, кого-то спасаем… Тех, кто подозревает, что оказывает услуги человечеству, вообще не счесть. Я привез вас сюда, чтобы вы ненароком не помешали, не оказали человечеству услугу, о которой оно не просит. Отдохните часик-полтора.
        - Где Витек? - Фея выгравировала в воздухе эти слова. Каждая буква - десятитонный камень. Той смягчившейся, пробившейся сквозь километры холода Феи словно никогда и не существовало.
        - Не было мальчика. Не было «Нашего Неба». Не было всех этих бесследно исчезнувших. Будем начинать с чистого листа. И не надо выяснять, не надо ворошить прошлого. Кто предатель, кто святой… Без нас разберутся.
        - Пусть разбираются. Мальчик должен жить.
        - Как же человечество? Вы готовы, что оно постепенно исчезнет? - уже по-настоящему устало спросил Идеолог.
        - Плевать! Человечество - всего лишь восемьсот-девятьсот миллионов йоттабайт информации. Чисто техническая проблема. Меня оно не интересует. Меня интересует мой друг. - Дрожь в голосе Феи выдавала крайнюю степень напряжения.
        В воображении возникали жуткие картины подлости, порока, ущербности людей. Всех вместе и каждого по отдельности. Как вездесущая пыль, картины налипали, пачкали голову, словно вместе с ними протискиваются мусор, ложь и лицемерие, которые люди повсюду таскают за пазухой.
        Спокойное понимание неисправимости, греха.

«Все они достойны беспощадной смерти. Почему Бог так милосерден? Даровал им только безболезненное исчезновение…»
        - Вы не посмеете убить его! - хрипло, сил кричать не осталось, выговорила она.
        - Если поставить перед выбором, убить его захотят все, - взглянув на все еще бешеное лицо Феи, Идеолог поправился: - Почти все… Не посмею.
        В руке Феи возник меч. Ей хотелось крушить, не задумываясь, не прощая, как в те лихие денечки, когда она работала на Викентия Сергеевича.
        - Прикажете сражаться? - воодушевился Идеолог. - Продемонстрировать свои суперспособности? Главное не то, кто кого сегодня замочит. Главное - и меня, и вас сжигает душевная боль от того, что все уже сделано и решено. Сегодня нам доступен лишь миллиграмм свободы - возможность убить друг друга. - Идеолог демонстративно отвернулся от Феи. - Между тем его борт уже в воздухе. Он и еще сто девяносто девять душевнобольных.
        - Какой борт? - только и нашлась спросить Фея.
        - Вы, наверное, слышали, общественность посчитала - недееспособные люди тоже должны иметь шанс на спасение. Один из восьми дирижаблей - розовый - выделили для детей, заключенных, сумасшедших и инвалидов.
        - Чтобы, кроме «НН», правительства и Бога, люди тайно ненавидели убогих, домушников и убийц, которые лишают их заслуженного спасения?
        - И сами себя ненавидели за эту ненависть, - закончил Идеолог. - Люди нуждаются в печали и скорби.
        - Вы чудовище!
        - Не более чем каждый из нас в суровый век кризисов и терпимости. - Идеолог понизил голос: - Все, что произнесено здесь, исправно пишется для истории. Для истории же я вам выскажу мое самое главное опасение. Я очень боюсь за спокойствие тех, кто узнал, что мальчика повезут на дирижабле. Недовольство может приобрести самые разрушительные формы.
        - Кто узнал?! - заорала Фея.
        - Многие, - обреченно вздохнул Идеолог. - Полчаса назад об этом рассказали по Первому каналу. - Он угрюмо процитировал: - «Задержанный ранее Виктор Иконников, считавшийся в „НН“ кем-то вроде сына полка, прошел медобследование. Врачи из института имени Сербского поставили диагноз - шизофрения. Виктор вошел в очередную группу пациентов, которым сегодня в 22.00 посчастливится совершить терапевтический полет на розовом дирижабле „Нашего Неба“…» Достаточный повод для недовольства простых смертных?
        Не зная, что ответить, Фея сжимала и разжимала кулаки, готовясь ударить, выстрелить, умереть. Стрелки на часах показывали 22.30. Поздно.
        Девушка бросила меч в сторону. Кинулась прочь.
        - Подождите, - остановил ее Идеолог. - Разделите со мной ответственность.
        Он щелкнул пультом. В углу засветилась панель огромного экрана. На нем бегали люди, ехали пожарные машины, периодически появлялись какие-то важные шишки, говорили тревожными голосами, печально морща озабоченные лица.
        Фея ничего не понимала. Словно какой-то канал к уставшему разуму выключился и больше не передавал информацию. Наконец, показали Президента, твердо вещающего об угрозе.
        Засорившийся канал словно прорвало - она услышала: «Розовый дирижабль с душевнобольными заминирован… пилоты не смогли обезвредить… сигнал на взрыв может быть подан в любую секунду - с мобильного телефона, по рации… спецслужбы блокировали дирижабль для любых радиоволн, его срочно выводят за город… чтобы не рухнул на головы сотням граждан, чтобы взрывная волна не достигла жилых домов…»
        Она обернулась. Идеолог, скаля зубы, улыбался в натужной попытке сохранить вид уверенного в себе человека. Страшная картина.
        - Его выводят. Выводят! Как тараканов… как тараканов… - безумно повторял он: - Нет чтобы посадить прямо на Красной площади… Спасти этих калек, пригреть. Что за люди? Пигмеи…
        - Что нужно делать? Мне? - Фея была сама решимость, готовая срочно бежать, сражаться, спасать.
        Идеолог внимательно посмотрел ей в глаза и торжественно, словно перед всем человечеством, произнес приговор:
        - Ничего не надо. Достаточно знать, что на розовом дирижабле почти десять килограммов С4, и он в любую секунду может взорваться. Иногда просто знать - это уже свершенная подлость. Иногда просто знать - это уже предательство…
        Ludwig van Beethoven: «Sonata Nr. 14 In C-Moll»
        - Он не умрет. - Идеолог изо всех сил постарался, чтобы его голос звучал уверенно.
        - Конечно, - в противовес прозвучал обреченный голос Феи. - Его убьют. Они обратятся в пыль. Обратятся в прах.
        - Ваш друг все может предотвратить. Да? Этот парень не позволит дирижаблю взорваться.
        Он почти просил. Она уже вслух шептала:
        - Ну конечно, с ним ничего не случится… сила его безмерна… мудрость его… любви его хватит на всех… Господи, я так и не смогла его понять и полюбить…
        На поверхность бешено скачущих мыслей вновь и вновь выплывал скорбный, совсем чужой шепот:
        - Он всего лишь пацан - грязный, оборванный… Который не знает, что ему делать. Не знает, кому нужен. И в его душе бомбой замедленного действия заложено понимание - жертва всегда интереснее человека…
        В прямом эфире показали, как загорелся розовый дирижабль. Тот самый, на котором Витек несколько дней назад организовал спасение двадцати шести тысяч обреченных.
        Эпилог
        Реквием («Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» Muse: «Unintended»)
        Даже во тьме можно разглядеть зыбь откровения, бегущую по толпе. Это невидимая граница между людьми, которые еще улыбаются, и людьми, которых уже нет.
        Чак Паланик
        Восемь кораблей «Нашего Неба» плыли над Москвой по 8-образной траектории. Экскурсионная петля вспыхивала на свету и угасала в тени облаков. Как меркнущие события уходящей жизни. Зеленый, желтый, синий…
        Если в этот час рассеять облака, не дать солнцу нырнуть за горизонт и взглянуть на город с орбитальной высоты, то окажется, что его границы обрамляют звенья восьмерки, радужно ожившие от внезапно настигшего их света. Вместе дирижабли похожи на очки огромного существа, лицо которого выросло до размеров Москвы и стало напоминать ее топографию - вытянутое с севера на юг, приплюснутое по щекам. Это существо много веков наблюдало небо, стараясь найти ожидаемые знаки. Потом разуверилось и натянуло очки, соорудив радужную оправу из разноцветных дирижаблей. Увидело что-то искусственным зрением? Увидит?
        Возможно, наоборот, это очки, упавшие с огромного лица того, кто долго смотрел вниз на город, надеясь разглядеть что-то сквозь сооруженную людьми оправу. Очки застыли в падении. Соскочили с носа, но так и не достигли земли. Достигнут ли?
        Уплывающее за горизонт солнце коснулось розового бока, словно благословляя. Дирижабль неуклюже свернул в сторону от проложенного маршрута и медленно выплыл из строя.
        Через несколько минут он стал серой тенью.
        Рваную линию заката загромоздили контуры липнущих друг к другу домов. Темнота в этот вечер очень быстро рухнула на город. Зажглись огни-огни-огни, расплывающиеся как от слез.
        Мигая всеми бортовыми огнями, розовый дирижабль покидал Москву. Внезапно свет на корабле замигал с задыхающейся периодичностью: то быстрее-быстрее-быстрее, то неторопливо-медленно, выдерживая долгие паузы темноты.
        Еще несколько секунд полета, и он окончательно погас.
        Командир эскадрильи вертолетов, руководивший эвакуацией дирижабля, дал команду на снижение - темная громадина пересекла финишную черту МКАД.

* * *
        Среди сотни отличий дневного неба от ночного есть и еще одно - в ночном небе нет рельефа, объема, глубины. В него очень сложно вписать картину, не имеющую общих с темнотою тонов и настроений. И светлые пятна звезд, и метаморфозы луны наносятся словно поверх чернильного фона, льстят ночному небу, заигрывая с ним, одаривая и одухотворяя.
        Другое дело - объекты, лишенные внутреннего света, - облака, погаснувшие кометы, падающие дирижабли. В темноте их контуры густеют-твердеют, становятся неотъемлемой частью ночной стихии.
        Ночь избирательна. Днем легко уместить в щедрую глубину неба любой предмет, и он станет его частью. Ночи нужны постоянные уступки - она принимает не всех.
        Сейчас дирижабль представлял собой тридцатитонную громадину, слегка поддерживаемую инертным гелием.
        Ровно в 23.15 эта громадина вспыхнула как спичка, сразу став самым необходимым фрагментом загустевшей чернильной топи небес.

* * *
        Где-то внизу шумел хворый подмосковный лес. Сверху показалось бы - дирижабль застыл над ним. Вознесшиеся огни вертолетов разгоняли темноту только вокруг себя. Далеко за лесом светилась бесконечная тропа международной трассы. Она бурлила неудобно современной жизнью в этом тихом единении падающего дирижабля и леса. Земная громада одного, недолговечная туча другого.
        Фея смотрела на экран. Прыгающую картинку передавали с одного из вертолетов.

«Вот сейчас остановится сердце. Вот сейчас…»
        Она закрыла глаза и представила себя на борту розового дирижабля. Всё - одна сплошная, открытая рана. И тишина, в которую вторгаются всхрипы ветра.

«Вот сейчас меня не станет…»
        Но толчка все не было.
        Никто из душевнобольных не закричал, чтобы подарить и себе, и тем, кто их может услышать, редкие мгновения тишины.

* * *
        На месте усмиренного пожара нашли только одного потерпевшего - Виктора Иконникова. Допрашивать его, куда подевались остальные, было бессмысленно - он получил ожоги четвертой степени. Тело обгорело полностью. Удивительно, как его довезли до Склифа. Странно, что он мог говорить. Невероятно, что он дожил до утра.
        - Пустите ко мне всех, кто придет, - шепотом умолял мальчик врачей.
        Тщетно. Да и желающих поблизости от больницы не случилось. У палаты и на входе в лечебницу дежурили по два бойца СОБР. Во дворе стояла «Газель», где кемарили еще шестеро человек.
        Ждали его смерти.
        Фею, Олю, Саню, Шамана и Кратера, конечно, не пустили бы. Тем более ночью. Однако Саня кому-то спокойно объяснил по мобильнику, что сейчас они готовы сравнять этот город с землей. Трубка пробурчала:
        - Ладно, но после… вы должны покинуть Москву минимум на три дня. В ваших же интересах… Ожидаются беспорядки…
        Через пять минут собровцы получили приказ «пропустить», но усилить охрану больницы до двадцати единиц.

* * *
        В основном, молчали. Так же молча они просили прощения.
        У себя? У кого же еще.

«Что мы могли сделать?» - Немой вопрос, заполнивший предрассветный сумрак больничной палаты.

«Человек может все. Это дар». - Хорошо, что Он не произносил вслух этот беспощадный максималистский ответ.
        Витек умирал мучительно и некрасиво. Даже после лошадиной дозы обезболивающего глаза слезились от мук. Тело вздрагивало. Когда ему делали перевязку, виноватые взгляды наблюдавших не отразили даже кусочка живой кожи.
        На бинтах расплывались коричневые пятна. Чудом уцелевшее лицо морщилось. Он хотел что-то говорить, упрекнуть или поблагодарить, но видел - сейчас это ничего не изменит. Объем сочувствия и сожаления в сгорбившихся телах друзей достиг максимума, но так же замкнут, так же обращен на самих себя.

«Неужели никого не удастся спасти?»
        Взглядом подал знак Фее. Она приблизилась, встала на колени перед кроватью. Горячо зашептал:
        - Может, никого и не надо убивать, чтобы изменить мир. Действительность - грубая, отмороженная штука. Ее не прогнуть силой. Достаточно какого-нибудь пустяка, и все пойдет по-другому. Например, ты научишься чувствовать - и вселенских катастроф как не бывало. Ты научишься чувствовать?
        И глазами в ее глаза.
        Фея пожала плечами: «Разве можно предсказать?» Шепотом спросила:
        - Ты же мог всех спасти?
        Про себя подумала: «Это единственное, что тебя беспокоит?»
        - Они спасены, - ответил Витек. - Мне дарована мучительная смерть. Как гарантия, что я жил и не буду забыт.
        Она ничего не могла с собой поделать - слезы брызгали на щеки, туманили вид маленькой забинтованной головы на огромной белой подушке:
        - Все, что от нас осталось. Вся сила демиургов будет брошена, чтобы люди запомнили тебя, - пообещала она.

«Это наша дань, последний подарок. Та самая печаль и скорбь, которые по капле высушат энтропию исчезающего мира… Почему он не хочет уйти, нырнув в какую-нибудь иллюзию?»
        - Почему ты уходишь? - Фея задала другой вопрос.
        - Самопроизвольное возгорание, - попытался пошутить Витек. - Пожар внутри детского неокрепшего организма.
        Он задыхался от чувств и слов, которые никогда не будут сказаны:
        - Я не убивал себя. Просто когда люди говорят: «Виновен!» - ничего не остается, как смириться с приговором.
        - Глупости! - почти во весь голос закричала Фея и продолжила бы в том же духе, но Витек взглядом остановил - не надо, пожалуйста, не надо, на глупостях держится вся наша жизнь и добрая половина Вселенной.
        Теперь его глаза беспокойно прыгали по лицу Феи. Наконец, он решился:
        - Ты видела его? Расскажи, какой он.
        Фея предположила, что он впал в беспамятство. Мальчик попытался приподняться, тело свело судорогой. Она положила руку на этот подрагивающий куль и сквозь десяток слоев марли ощутила пульсирующее тепло.
        - Викентий Сергеевич. Мой отец.
        Изумление, озарение, настигшие Фею, словно прибавили света тусклому освещению больничной палаты.
        - Я быстро нашел дом. Электронные базы и детская интуиция - великие вещи. Он жил всего в двух кварталах от нас, в этой дряхлой пятиэтажке. Полгода я приходил туда и торчал у подъезда. Он ни разу не вышел. Я знал - он там. Он ждет и хочет увидеть меня. Хочет спасти. Как ты думаешь, он догадывался, что я был рядом? Почему не решился выйти? Не мог? Извини, я спер твои деньги. Я не хотел идти один. Со мной должен был кто-то быть, когда я пойду к нему. Иначе умер бы со страху…
        Он шептал что-то еще, а Фея вспоминала очень земное признание всемогущего и одновременно бессильного Викентия Сергеевича о семье, о ребенке.
        - Ты самое главное, что есть у него. Он ни за что не отдаст тебя, - прошептала она Витьку в самое ухо, чтобы эти слова помогли смириться с приближающейся агонией.

* * *
        Удивительная вещь - когда люди исчезали, как звезды на утреннем небе, никто и не помышлял о мятеже. Когда забрезжило Спасение, горожан и приезжих словно всколыхнуло - они оказались готовы бить стекла, грабить магазины и избивать ментов.
        Бунтующих сдерживали деликатно, препятствовали только самым радикальным выходкам - власти понимали, что необходимо дать выход тому ужасу, который творился последние четыре недели. Подумаешь - тысячи разбитых витрин, сотни перевернутых машин, несколько пожаров… по сравнению со здоровьем нации.
        Первым делом толпы народа двинулись к зданию «Федерации» громить то, что навсегда оскорбило - необъяснимое неравенство в спасении.
        Когда в кабинет вошла Оля, Толян наблюдал, как потоки людей затопляют подходы и въезды к зданию.

«Интересно, что им сейчас надо? Они спасены. Мы прокляты. Какой еще мести требуют их сердца?»
        Он уже не боялся. Он ждал.
        Оля села напротив. Выглядела она на удивление хорошо - все мучившие сомнения ее оставили.
        - Зачем мне такая сила в двадцать лет? - тихо спросила воздух перед собой.
        - Ты ничего не сможешь. Он умер. - Толик без особого вдохновения попытался урезонить Олю.
        - Хочешь что-нибудь сказать напоследок, Иуда? - беззлобно спросила девушка.
        - Я уже отправил свои жесткие диски Косте Эрнсту. Все, чем была наша жизнь…
        Оля не слушала.
        Она сложила щепоткой пальцы, попробовала схватить, ощутить подушечками, натянуть на себя громоздкий объем вещей вокруг. Легкая прозрачная пленка потянулась за рукой. Контуры предметов смазались, стали двухмерными.

«Неужели все, кто обладает силой, превосходящей всё и вся, в итоге понимают, что сила им не нужна?» - грустно подумала Оля.
        Толик кивнул. Он смирился с тем, что девушка сама сделает последний рывок к неизвестности - она как всегда найдет решение. Вместо него.
        - К черту! - закричала Оля и изо всех сил дернула на себя опостылевшую реальность.
        В этом роковом последнем движении не было фальши.
        Ворвавшийся народ увидел пустой кабинет и фотокарточку 10 х 15 на шикарном персидском ковре.
        В смятом, рассыхающемся, похожем на старый жеваный полиэтилен фрагменте жизни остались она и ее неверный сутенер. Плюс интерьер, включающий ее недолгую, но яркую судьбу.
        Вокруг был новый мир. Хуже? Лучше?
        Без нее.

* * *
        Танковые колонны на всех парах шли к Москве - охлаждать пыл заигравшихся, давить бунт, бессмысленный и беспощадный.
        Кратер и не думал их останавливать - просто вышел на середину дороги и стал тоскливо вглядываться в облака приближающейся пыли.
        Метров за сто в головной машине разобрались, кто замаячил на горизонте. Относительно руководства компании «Наше Небо» существовала четкая установка -
«крайне опасны, в переговоры не вступать». Еще свежа была память о бесследно исчезнувших боевых группах, штурмовавших здание «Федерации».
        В принципе, Кратер мог организовать на пути колонны Великую Китайскую стену шириной метров в пятьдесят. Но он не стал нагружать голову во второй последний миг своей жизни. Поднял тяжелый взгляд хронического забулдыги. Мысли постепенно остывали и теряли прежнюю горечь: «У меня в жизни ничего не было… Я легко смирюсь с мыслью, что уже ничего не будет. Нет-нет-нет!.. У меня случилось „Наше Небо“, Оля и Витек. Витек - вот наказание всем тем, кто останется после нас…»
        Он просто отдал честь надвигающемуся танку - Кратер всегда уважал танкистов.

* * *
        - Так он не был Спасителем?
        Идеолог пожал плечами:
        - Откуда я знаю? То, что произошло с нами… с ними (Президент понял - речь идет о душевнобольных на разбившемся дирижабле), - чудо. - Идеолог помолчал. - Я знаю только, что кто-то должен быть Им. Только так организуется круговорот человеческого существования. Общая на всех вина. Общая на всех жажда искупления. Вера. Восстановление пошатнувшейся духовной жизни. В этот раз все то же самое - сгоревший как спичка дирижабль, распоясавшиеся толпы людей, которые завтра вспомнят ошибки…
        Президент чуть слышно проговорил:
        - Люди больше не исчезают. Кто виноват? Кто герой?
        Идеолог покачал головой:
        - Некоторые демиурги достигли такой степени могущества, что сами могут назначать правых и виноватых. Спасителей и их палачей.
        - А воскрешать?
        Идеолог молча вышел из кабинета. В приемной ждали четверо бойцов, маскирующихся в штатское. На трех машинах они рванули в Останкино. Там ковалось Воскресение.
        Все, что осталось сделать последним усилием воли и воображения, - сохранить в памяти людей факты чудотворных поступков. Образ чумазого паренька с невероятно усталыми глазами.

* * *
        Нечеловеческое усилие - словно она зачерпнула пригоршней Северный Ледовитый океан вместе с давно растаявшим ледяным панцирем. Фея была уверена - в этот момент фигуру Витька увидели тысячи людей. Они вспомнят, что именно этот пацан помог десяткам тысяч (из года в год эти цифры будут расти) попасть на дирижабль и спастись. Одним он просто улыбнется, другим расскажет анекдот, с третьими будет спорить о каком-нибудь сериале. Споет под гитару, сочинит четверостишие.
        Из таких мелочей на века куется Вера.
        Он спасал. Он был милосерден. Он был весел и добр.
        Но они убили его!
        На этот последний рывок души у Феи ушли все силы.

* * *
        Шаман надвинул на нос огромные солнцезащитные очки и включил портативный компьютер, чтобы записать первую фразу в биографии скончавшегося на его глазах ребенка.

«О настоящих родителях Виктора Иконникова ничего неизвестно…»
        Над Москвой плыли гигантские дирижабли. Как облака. Как архипелаги облаков.

«В сущности, мы ничего о нем не знаем. Два-три высказывания, несколько выражений лица. Ни биографии, ни то, что он любил поесть. Впрочем, белые пятна никогда не были проблемой для духовной историографии - пять-шесть лет, и их замалюют пестрым. Подлинная реальность образуется памятью. Короля коронует его свита».
        После погромов восстановили только семь дирижаблей. Розовый остался в вечной памяти.
        За гигантскую плату - четыре тысячи рублей двухчасовая экскурсия - дирижабли катали многочисленных желающих. После былой финансовой вакханалии у Шамана почти не осталось денег, но он все равно купил билет. Теперь это мог сделать каждый.
        Шаман яростно стучал по КПК, не обращая внимания на суету, царившую при отправлении дирижабля. Он пропустил мимо ушей торжественное пожелание приятного пути, которым грохотал из динамиков генеральный директор «Нашего Неба» Светик.
        Уже не торопясь спасать, дирижабль медленно взмыл в небо.
        Шаман завороженно смотрел на златоглавую. Взгляд нырял в окружающий корабль воздух, как в бездну, - проваливаясь, не находя опоры. Уже упав, уже почти внизу он натыкался на плотные контуры высотных домов, непрерывно шумящие автобаны и островки зелени, похожие на высадившийся иноземный десант.

«Может, Он перетряхнул миры не ради новых чувств, не ради нового Человека? Не ради сохранения системы сообщающихся сосудов, а просто для того, чтобы мы не забыли обреченного на забвение мальчика? Или чтобы научилась чувствовать одна очень грустная девушка, которая не освоила при жизни простых движений души?»
        В небе уже угадывались признаки осеннего увядания. Пол покачивался. От иллюминатора к иллюминатору бегали люди с бокалами.

«Как быстро рубцуются раны…» - Шаман физически ощущал, как пошатнувшаяся Вселенная вновь обретает свое равновесие.
        Накрывая тенью целые кварталы, плыли гигантские дирижабли. На земле не хватало одного отражения - от розового дирижабля. В искусственных, радужных очках Бога сломалась оправа.

* * *
        В ярком видеоролике грустный мальчик помогал благодарным потомкам ступить на борт дирижабля. Все было празднично, душещипательно. На глаза навертывались слезы. Звучал текст. Кучерена и Вепрь захлебываясь рассказывали о доброте своего лучшего друга и наставника. Фея слышала отдельные слова: «Он был лучшим, тра-та-та, тра-та-та» - перечисление достоинств и подвигов, частью истинных, частью ложных. Мир создавал нового идола.
        Девушка выключила телевизор, запахнула пальто.
        Она смогла уговорить Кораблева поехать в Очаково. Спустя полгода об уцелевших руководителях «НН» словно забыли, поэтому они, уже не маскируясь, отправились из своей уютной скворечни на улицу Пржевальского. С трудом набрали по карманам денег на метро и автобус. Допетляли до нужного дома.
        Дверь была опечатана. Конечно, это не остановило молодоженов.
        Коридор пуще прежнего завален обувью.
        - Сколько же их можно носить? - Кораблев кивнул на разношенные до дыр экземпляры.

«Всю жизнь», - эхом вопроса пронесся в головах ответ.
        - Ну что, снимаем обувь свою? - попыталась пошутить Фея, краем зрения зацепив в куче свои потрепанные красные кроссовки.
        Саня подхватил:
        - Зачем? Мы с тобой и так почти невесомы.

«Мы, мы… Он не знает, что нас уже трое. Теперь у меня есть тело и его продолжение», - Фея робко понимала, что строгая материальность возвращенного ей мира - не самое главное из свершившихся чудес.
        - Наверное, люди в этих башмаках отходили по несколько жизней.
        - Ага, и вернулись сюда. - Почему она так ответила, Фея не знала.
        Она вспоминала день встречи с Витьком - собрав чужое шмотье, он смотрел таким взглядом, будто ни за какие коврижки не расстанется с ношей. Он хотел украсть эти вещи у отца, чтобы люди сами нашли свой путь спасения.
        Она распахивала шкафы. Их внутренности, оказавшиеся в десятки раз больше, чем казалось снаружи, были под завязку завалены хламом. Крайний у окна забит утварью тех, чья жизнь спасена «Нашим Небом». Фея замечала эти реликвии в офисе. Наверное, видела и в первую встречу с Викентием.
        Девушка достала из маленького рюкзачка ракетницу и положила на полку. Оружие больше не требуется - она спасена. Фея непроизвольно провела ладонью по животу.
        На столе - точно посередине - лежало письмо Викентия Сергеевича.
        Фея не хотела читать, но…
        Я сам придумал собственное наказание - знать все наперед, вечно надеясь, вечно ожидая собственной, увы, невозможной ошибки. Я заранее знал, что ты не подойдешь на роль Спасителя. Но я все равно пробовал и пробовал тебя. Дорогая Фея Егоровна! Ты не прошла кастинг, и мне пришлось отдать людям своего сына. Это регулярная дань, чтобы вы не чувствовали того одиночества, на которое обречен я…
        - Почему все так глупо? - спросил Кораблев, чтобы нарушить тишину этой пыльной комнаты.
        - Внутреннее противоречие между Отцом и Сыном. - Голос подводил Фею, ломался на поворотах фраз. - Он хотел спасти меня и… - слезы из глаз прочертили на ее бледных щеках две параллельные полосы, - …спас.
        Не стоило этого делать здесь, но Саня рискнул - обнял ее:
        - И ты научилась любить?
        - Неужели ты не чувствуешь? Как я могу не любить, когда из-за этого погибли люди? Каждому, кто умер, не открыв себя, даруется еще один шанс. Ты мой шанс.
        Потом она попросила его уйти. Он ждал на обжигающем ветру, выхватывая из пачки сигарету за сигаретой красными от мороза руками. Ему ни разу не захотелось согреться в подъезде. Он надеялся - ветер выдует все сомнения. Кристально ясным навсегда останется робкое пока понимание - шрамы не зарастут. Постоянное кровотечение не позволит притупить болезненно восторженное восприятие жизни.

«Жизнь, смерть, любовь и еще прорву разных чувств, что человек тащит с собой, нельзя складывать, умножать, взвешивать, чтобы доказать - в одном человеке их меньше, чем в миллионах. Может, то, что мы выжили, уже оправдывает все…»
        И еще он подумал:

«Как же здорово! Если у меня случится ребенок, я имею неоспоримое право просто пожертвовать собою ради него».
        Саня представил десяток красивых сюжетов гибели. Пусть ребенок не узнает, пусть проклянет, пусть забудет - все это пустяки по сравнению с его спасенной жизнью.
        Минут через сорок ветер утих, выглянуло ослепительное зимнее солнце. В пачке осталась последняя сигарета. «Докурю и вернусь».
        Фея рыдала. Тяжело, в голос, дрожащими руками размазывая слезы. Сначала ходила из угла в угол, потом упала на табурет. Если бы ее спросили, почему у нее разрывается сердце, она бы не ответила. Ей было жалко себя, жалко всемогущее и одновременно бессильное существо, которое появлялось в этой комнате и в разлинованной тетрадке вспоминало судьбы тех, кто будет помогать людям уходить с миром.
        В ее душе словно вырос кирпич - нерастворимая ноша надежд, сожалений, грусти и тревоги. Физическая боль от непонимания, неспособности осознать значение ниточки своей сохраненной судьбы в огромном клубке других, имеющих счастье наслаждаться жизнью, и безмерная благодарность за это непонимание. Наконец, рыдания сменились пересыхающими ручейками слез. Фея покачивалась на табурете и шептала:
        - Я обещаю… обещаю… обещаю… Господи!

* * *
        Единственное, что вынесла Фея из квартиры, - фотографию грудного малыша, выпавшую из тетради Викентия Сергеевича. Она не показала ее Кораблеву. Девушка сама себе не призналась бы - среди прочих диковатых мыслей сегодня промелькнула и такая: «В десять месяцев наш сын будет точь-в-точь похож на ребенка с фотографии».
        Кораблев с интересом наблюдал за уверенной суетой вокруг их машины. Другие водители изобретали самые отчаянные способы, чтобы продвинуться вперед в бесконечной пробке на Каширке.
        - Уверена, что мы вернулись в правильную Вселенную? - Саня упорно двигался по одной полосе. - Что среди нас не бродят те, кто умер где-то в других широтах?
        - Ты так ничего и не понял. Мы сотни раз в день переходим из одной Вселенной в другую. Из царства иллюзий в царство снов. Из царства снов в пасмурную реальность. И неважно, куда мы приходим. Важно, что несем с собой.

* * *
        Смотришь на яркое зимнее солнце. В сознании еще таится надежда, что эта лавина света может согреть. Глаза слепнут, слезятся, а тело и душа коченеют. Поэтому нельзя все время смотреть вверх. Иногда нужно отворачиваться и идти по своим - таким нелепым, таким смешным - земным делам.
        Господи, если бы я увидел себя - я бы увидел Тебя.

* * *
        Бог спасает Человека, а не человечество.

* * *
        С верой в Бога и Человека. ВБ, 2006-2009
        Книга эпиграфов
        То, что не истолковывается сотней разных способов, то, что имеет точную интерпретацию, перестает быть историей. ВБ Смерть была самым правильным ответом на все, потому что после нее человеку уже невозможно ничего возразить.
        Алексей Иванов

…бессмертие вообще есть вопрос личного выбора: душа может либо зажмуриться в последнюю секунду, испугавшись ослепительного блеска, - и тогда темнота станет ее уделом навеки, - либо, напротив, расправиться, до предела раскрыть глаза, если возможно говорить о глазах души; ну, скажем, - напрячь все способности к восприятию и взглянуть смерти в лицо. Тогда вместо смерти можно увидеть то, что за нею следует.
        Дмитрий Быков
        Помни главное: дверь открыта.
        Эпиктет
        Список не прозвучавших композиций
        Bach: «Fuga D minor».
        Аквариум: «Там, где взойдет луна».
        Виктор Цой / Brazzaville: «Stars Called Sun».
        Жанна Рождественская - С. Хазанова: «Позвони мне, позвони».
        Accept: «Can’t Stand The Night».
        Charles Aznavour & Mireille Mathieu: «Une Vie D’Amour».
        Girls Aloud: «Sounds Of Underground».
        Корейские LЁDчики: «План Путина».
        The Cranberries: «Just My Imagination».
        Теплая Трасса: «Товарищ верность».
        Everything But The Girl: «Missing».
        Red Hot Chili Peppers: «Snow (Hey Oh)».
        Михаил Круг: «Кольщик».
        Jackson’s 5: «I’ll Be There».
        Sarah Brightman: «Enytime, Enywhere».
        Billy Joel: «Honesty».
        Al Bano & Romina Power: «Felicita».
        Foreigner: «Cold As Ice».
        Дельфин: «РЭП».
        Chuck Fender: «Oh My Lord».
        Константин Никольский: «Я сам из тех».
        The Bangles: «Eternal Flame».
        The Scorpions: «Humanity».
        Rage Against The Machine: «Testify».
        Фабрика: «Зажигают огоньки».
        Аквариум: «Мама, я не могу больше пить».
        Christina Argyri & Alex Panayi: «Nomiza (I Believed)».
        И после всего этого вы хотите узнать, что за листки закатал Кораблев в коробочку
«Shopard»?
        Как выключил свет в ванной?
        Почему пропуск Феи в Кремль вызвал подозрение?
        У вас остались вопросы - значит, моя миссия выполнена…
        notes
        Примечания

1
        Пикап (англ. pick up - разг. подцепить) - совокупность методов, наблюдений, взглядов, развившихся на основе рационального подхода к соблазнению. Одно из базовых представлений в пикапе - определённая последовательность фаз в процессе соблазнения: найти, познакомиться, привлечь, построить комфорт, сблизиться, заняться сексом.

2
        Гай Муций Сцевола - легендарный римский герой. Демонстрируя силу воли, Сцевола протянул правую руку в разведенный огонь и держал ее там, пока она не обуглилась.

3
        Роб Гонсалес - канадский художник, пишущий в жанре магического реализма.

4
        Флейм (от англ. flame - огонь, пламя) - обмен сообщениями в интернет-форумах и чатах, представляющий собой словесную войну, нередко уже не имеющую отношения к первоначальной причине спора. Флуд (от неверно произносимого англ. flood, наводнение) - неоднократное повторение ненужной информации, размещение однотипной информации, одной повторяющейся фразы, символов, букв, одинаковых графических файлов или просто коротких бессмысленных сообщений на веб-форумах, в чатах, блогах.

5
        Винт - самодельный инъекционный раствор, который в той или иной степени содержит йод-метамфетамин, но кроме этого еще целую кучу немереной дряни (содержание дряни зависит от компонентов и способа приготовления). В качестве исходных компонентов для производства винта используют лекарства, в состав которых входит эфедрин и его структурные аналоги.

6
        Цирк Солнца (Cirque du Soleil) - яркий представитель современного жанра циркового искусства. Компания основана в 1984 году и базируется в Монреале, Канада. Цирк Солнца насчитывает более 4000 человек, работающих в разных труппах, что позволяет компании давать представления в нескольких точках мира одновременно. Выступает со зрелищными спектаклями, постановка которых осуществлена на арене под временным шатром (шапито), на постоянной цирковой арене, а также на театральной сцене. Годовая выручка цирка превышает 600 млн долларов.

7
        Demiurgus simplex (лат.) - словосочетание, которое может иметь несколько значений в зависимости от смысловой нагрузки слова simplex: рядовой, простой, обыкновенный, естественный, неизменный и даже безобидный творец мира.

8
        Всемирный фонд дикой природы (англ. World Wildlife Fund) - одна из крупнейших в мире общественных благотворительных организаций, более 40 лет работающая для охраны природы на всей планете. Сторонники WWF - это люди, которые регулярно - ежемесячно или ежегодно - оказывают финансовую поддержку работе WWF. Сегодня их уже более 5 миллионов во всем мире и почти 15 тысяч - в России.

9
        Прусик (узел Прусика) - схватывающий узел, завязывается репшнуром диаметром 6-7 мм вокруг 9 -14 мм основной верёвки. По мере подъёма или спуска передвигается рукой. В случае срыва прусик затягивается на страховочной верёвке и предохраняет от падения.

10

«Белые столбы» - психиатрическая лечебница № 5, находится на станции Столбовая в поселке Троицкое (Московская область). Известна в фольклоре как «Белые столбы» или просто «Столбы». Широкую известность наряду с «Кащенко» и «Матросской тишиной» получила благодаря использованию её в целях карательной психиатрии. В том числе там содержались и содержатся политические заключенные. «Белые столбы» отличаются особой жестокостью в отношении условий содержания «больных».

11

«Три обезьяны» - московский гей-клуб, ставший широко известным после попытки скинхедов разгромить его.

12
        - Почему? - Потому! - Ты маленький… (нем.)

13
        Зепто - (zepto-) - дольная приставка в системе единиц СИ, означающая множитель
1021. Употребляется вместе с метрическими и некоторыми другими единицами измерения. Принята в 1991 году.

14
        Лафарг, Поль (1842-1911) - французский экономист и политический деятель. Поль и его жена Лаура неоднократно заявляли, что, как только наступит старость, мешающая им вести борьбу, они покончат жизнь самоубийством. В 1911 году они сдержали свое слово.

15
        Ergo (лат.) - итак, следовательно.

16
        Neverland - поместье в Калифорнии, расположенное к северо-востоку от города Санта-Барбара. Бывший владелец - Майкл Джексон. На территории поместья, примерно в пять раз превышающей размер княжества Монако, Майкл построил развлекательный парк отдыха и открыл частный зоопарк. До настоящего момента поместье закрыто для посещения.

17
        Агентство Рейтер (англ. Reuters Group Plc) - одно из крупнейших в мире международных агентств новостей и финансовой информации, существует с середины XIX века.

18
        Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) - российский дипломат; мыслитель религиозно-консервативного направления: философ, писатель, литературный критик, публицист и дипломат, поздний славянофил.

19
        Доверяй мне, Костя (англ.).