Подкидыш Валерий Петрович Брусков
        Жизнь пятерых исследователей на далекой инопланетной станции однообразна и подчинена строгим правилам вахтовой службы. Но все мгновенно изменилось, когда рядом с ней на снегу был обнаружен новорожденный младенец максимум двух дней от рождения…
        Брусков Валерий
        Подкидыш
        Калашников определенно злоупотреблял дезинфекцией. Все сроки стандартного цикла уже прошли, а он, похоже, и не собирался покидать камеру. Колли занимался своими делами, и периодически подходил к пульту контроля, дожидаясь, когда Сергею надоест нюхать эту гадость.
        - Серж! - наконец не выдержал Колли. - Ты стал токсикоманом?
        Калашников помалкивал, словно наслаждаясь мерзостью, которой была насквозь пропитана камера. Колли пожалел о том, что в камере отсутствует видеоаппаратура. Он слышал только пыхтение и невнятное бормотание.
        - Серж, - заволновался он. - Ты в порядке?
        - Уже нет, - буркнул Калашников. - И ты скоро свихнешься. Вместе с остальными. - Он опять забубнил что-то сюсюкающее.
        - Это уже интересно, - сказал Колли. - Серж, прости за назойливость, но, может, тебе требуется врач?
        - Требуется, - проворчал Калашников. - Педиатр.
        - У тебя что, началась вторая молодость? Или детство?
        - Да, - серьезно сказал Калашников. - Грудное.
        Колли почесал затылок, не понимая. Весельчак Серж вел себя как-то странно. Чувство юмора ему похоже изменило.
        - Серж. - Колли все же пытался прояснить обстановку. - Ты там случайно кровожорку на лету не глотал?
        - Я - нет, - проворчал Калашников. - Но кто-то здесь точно объелся белены.
        Колли пожал плечами. Тьма неясности так и не рассеялась.
        - Открывай! - скомандовал Калашников. - Только не падай в обморок.
        - Ото! - воскликнул Колли. - Даже так?
        - И не только, - загадочно произнес Сергей.
        Дверь камеры отъехала в сторону и на ее пороге возник огромный Калашников в покрытом зелеными потеками защитном костюме; почему-то без респиратора и с небольшим свертком, который он бережно прижимал к своей необъятной груди. В облике Сергея было нечто такое, что заставило Колли испугаться и восхититься одновременно.
        - Во! - наконец сказал он, поднимая вверх большой палец. - Смотришься! Мадонна с младенцем!
        - Я так и думал, - на полном серьезе пробасил Калашников, не принимая вызова, и затопал своими грязными сапожищами к топчану. Нагнувшись, он принялся что-то делать, бурча себе под нос. Колли подошел ближе, стремясь удовлетворить распалившееся любопытство.
        Неожиданно Сергей резко выпрямился и сделал шаг назад, чуть не затоптав любопытного химика. И тут Колли увидел такое, от чего забыл о вспыхнувшем в нем яростном желании отчитать за неосторожность этого двуногого мамонта.
        На топчане, замотанный в обрывок защитной прорезиненной материи, лежал младенец. Живой. Крохотный… Колли давно не видел таких малышей, а этому было не больше одного-двух дней. Его сморщенное личико отражало безмятежность сна, в котором кроха еще не мог ничего видеть.
        Колли подошел к топчану и машинально потрогал розовый лобик. Лобик был влажный и горячий, хотя на планете стояла зима.
        - Вот… - Произнес за спиной Калашников.
        - Что, вот? - не понял Колли. - Ты его что, родил?.. Сам?.. От кого?
        - От святого духа! Что делать будем?
        Колли резко повернулся. Калашников держал в руках респиратор, который, очевидно, только что снял с ребенка.
        - Что делать? - Колли обернулся к малышу, совсем недавно пришедшему в этот мир, но спавшему с выражением старого скептика, уже знавшего, что он ни на что не годен. - Что делать? Для начала хотя бы объясни, где ты выкопал это чадо?
        - Вот именно, выкопал, - сказал Калашников, освобождаясь от спецкостюма. - В сугробе. Прямо под дверью.
        - Подкидыш, - догадался Колли.
        - Ага! - громыхнул Калашников, отбрасывая липкое снаряжение. Трехголовая мимикрода приволокла в хитиновом подоле незаконнорожденного!
        Колли, поедая младенца глазами, согласно кивал. Все происходящее казалось ему нереальным, инсценированным.
        - И все-таки, откуда он? До ближайшей беременной женщины не менее шести парсеков, а мимикрода вряд ли сможет произвести на свет гуманоида. Даже если кто-то из нас и согрешит с ней.
        - Тьфу на тебя! - сплюнул Калашников. - Что за гадости ты мелешь?! И какая, собственно, разница, откуда взялся ребенок?! Он здесь, и теперь мы просто обязаны о нем заботиться! Разбираться будем потом!
        Колли почесал затылок.
        - Надо собирать народ.
        Младенец проснулся и поднял крик в самый разгар темпераментной дискуссии, когда Хаусман уже почти готов был признать свое отцовство.
        - Тихо! - рявкнул Калашников. - Разорались тут! Разбудили дитя. Сейчас он нам устроит! Кто знает, чем кормят младенцев?
        - Грудью, - это сказал Колли. - Специалисты есть?
        Все молчали. Никто не имел такого опыта.
        - Я могу имплантировать под кожу затравку, инициирующую развитие молочных желез, - сказал Дюпон. - Лактацию гарантирую. Добровольцы - шаг вперед!
        Калашников глянул на свою косматую грудь, рвущуюся из тесной майки.
        - Нет, только не тебе! - запротестовал Дюпон. - У тебя он умрет с голоду раньше, чем раскопает в этих дебрях то, что ему нужно.
        А младенец продолжал орать так, как может орать лишь обладатель совершенно пустого желудка, в котором гуляет эхо.
        - Концентрированное молоко у нас найдется, - задумчиво сказал Хаусман. - Соску мы сделаем из резиновой перчатки. Но это ведь только половина дела… Грудные младенцы умеют портить пеленки, которые потом надо стирать и гладить. А иногда они болеют.
        Дюпон поднял вверх руки.
        - Ребята, на меня надежд мало! Я травматолог, а тут нужен детский врач.
        - Не прибедняйся! - проревел Калашников. - Что у него внутри - ты знаешь, а это уже большое дело. Установим круглосуточное дежурство до тех пор, пока не прилетит вахтовый корабль. Пацан к тому времени будет уже ползать и делать пи-пи в кастрюлю.
        - Какой пацан?.. - оживился Колли.
        - Наш, наш… - сказал Калашников. - Которого мы теперь будем коллективно вскармливать.
        Колли удивленно глянул на грязно-зеленый сверток, кричащий посреди топчана.
        - А с чего ты взял, что это пацан?
        - В сугробе он лежал голым.
        Калашников осторожно приоткрыл дверь в медицинский отсек и на цыпочках вошел внутрь. Дюпон, которому выпало счастье дежурить первым, бессовестно дрых за рабочим столом, положив голову на сцепленное руки. Юный и пока безымянный приемный сын пяти отцов спал на операционном столе, запеленутый в больничную простыню, криво изрезанную скальпелем. Рядом с Дюпоном стояла целая батарея пустых, початых и полных бутылочек с молоком. Слабый свет ночника делал их похожими на бризантные снаряды.
        Калашников любовно поправил на малыше импровизированный конверт. Младенец во сне замотал головкой и зачмокал сложенными в трубочку пухлыми губками.
        "Брюнет, - подумал Сергей. - С голубыми глазами… Весь в меня".
        Дверь за спиной скрипнула. Он обернулся.
        В отсек почти по-пластунски вползал Хаусман. Калашников приложил палец к губам. Вилли энергично закивал и крадучись подошел к ребенку. Почему-то он был босой.
        - Чего не спишь? - прошептал Калашников.
        - А ты?
        - Я его первый отец. Я его нашел.
        - А я второй. Я ему делал соски.
        - Только тихо.
        - Само собой. - Хаусман нагнулся над спящим дитем, и поправил и без того безукоризненно лежащее на нем одеяльце.
        - Спит, мерзавец. И в ус не дует…
        Дверь опять скрипнула.
        - Колди, - попытался угадать Хаусман.
        - Нет, Родригес, - с трудом прошептал Калашников, которому привычнее было орать. - Колли никогда не любил детей.
        …Они шли один за другим и были страшно удивлены, обнаружив в отсеке остальных.
        - Какого черта? - прошипел Колли, разглаживая приготовленные для ребенка подгузники.
        - Вот именно, - сказал Родригес, прикрывая салфеткой ночник, который и так не светил на личико малышу.
        - Ну вот… - вздохнул Хаусман. - Вся семейка в сборе. В какой последовательности будем нянчиться, папаши? Серж вне конкурса, остальным придется тянуть жребий… Жак уже получил свое, нам до утра тоже кое-что перепадет. Никому не будет обидно.
        Дюпон проснулся оттого, что отлежал руки. Он поднял голову. На топчанах вповалку спали все няньки. Гигантский Калашников свешивался со всех сторон; тощий Хаусман напоминал сложенный складной метр; пухлый Родригес, мерзший почему-то даже летом, был закутан в принесенное из его каюты одеяло. Колли спал сидя, его очередь была последней, и он заснул на боевом посту. В его руке мертвой хваткой была зажата пустая бутылочка из-под молока.
        За окном уже было светло и Дюпон выключил ночник. Размяв онемевшие руки и шею, он подошел к малышу.
        Ребенок не спал. Он лежал, играя пальчиками выпростанных из ненадежного конверта ручек и, глядя на Жака огромными, необыкновенно живыми и умными для его возраста глазами, улыбался беззубым ртом. Дюпону показалось, что младенец сильно вырос за ночь.
        - Отцы! - громко сказал он. - Что же вы проспали своего дитятю? Ему скучно!
        Калашников шумно свалился на пол с мелкого для него топчана. Хаусман с кряхтением стал распрямляться, а Колли выронил бутылочку. Только Родригеса не проняло. Тогда с него содрали одеяло и этого оказалось достаточно.
        Хаусман подошел к куче грязного белья в углу и, брезгливо поморщившись, кончиками пальцев приподнял одну из пеленок.
        - И где только он берет эту гадость? В молоке ничего такого не было.
        - Это он специально для тебя, - едко сказал Колли. - Он знал, что их стирать будешь ты.
        Они впятером сгрудились вокруг стола и принялись услаждать ребенка и себя самих всевозможными "козами", гримасами и сюсюканьем. Младенец был счастлив вместе с ними!
        И вдруг он перестал улыбаться. В его глазах появилось странное выражение. Он округлил свой крохотный ротик.
        - Здравствуйте, - услышал Калашников.
        - Хау ду ю ду, - услышал Колли.
        - Гутен таг, - услышал Хаусман.
        - Бонжур, - услышал Дюпон.
        - Буэнос диас, - услышал Родригес.
        - …вы прошли вступительный экзамен в начальный класс Галактической гимназии. Я ваш первый учитель. Меня зовут…