Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Бочкарев Вадим : " Остров Яблок " - читать онлайн

Сохранить .
ОСТРОВ ЯБЛОК user3000
        
        ОСТРОВ ЯБЛОК
        ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
        
        ГЛАВА 1. МИСТРАЛЬ
        
        АРГЕНТИНА, ТАВЕРНА «УЛАТАЦ» В ШЕСТИ МИЛЯХ ОТЛОС-ЧАКРАС
        25 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        - Я с детства любил ветер. Не тот, что за окном гнёт деревья и гонит по земле разный мусор. Со стороны на него что толку смотреть… Мне бы в самую гущу попасть, в самый эпицентр, чтобы всё вокруг летело, да ещё и побежать навстречу, лицо подставить, грудь… Он жжёт, давит, глаза слезятся, дрожь пробирает, но так только первые несколько секунд. Потом приходит что-то, трудно сказать, что. Азарт, радость - не знаю, особенное чувство. Становится горячо. В ногах пружины появляются, и я бегу ещё быстрей, против ветра. Мама всегда в ужас приходила… Я вырывался у неё из рук. Она прячется на автобусной остановке, а я выбегу, куртку расстегну, и не догонишь меня, не поймаешь! Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй… Сколько раз мама плакала из-за моих пробежек…
        Николай посмотрел на часы. На руке у него красовалась старая-престарая «Победа» в корпусе с облезшей позолотой. Древняя механика, каждый день нужно подзаводить, сущая дикость в эпоху электроники и интернета. Потом посмотрел в окно. Грунтовая дорога упиралась в склон горы Улатац. Гора косо уходила вверх, жидкие сосенки и вереск цеплялись за камни, редея к вершине. На самой вершине не было ни растительности, ни снега - голый камень, чёрный даже при солнце и совсем уж зловещий в пасмурную погоду. И Николай казался таким же непроницаемым… Чёрные волосы, слишком чёрные для русского, зелёные глаза. Широкие скулы - от татар, что ли, и резкие, не по возрасту, морщины вокруг рта.
        - Да, профессор, у нас есть ещё два с половиной часа. Потом я уйду.
        - Стоит ли, Николя?
        Ответа не последовало. Профессор Ван Маарден взялся за кружку, отхлебнул пива. На столе перед ним лежала массивная старинная книга, аккуратно завёрнутая в плёнку. Он время от времени подвигал её чуть в сторону от пивной кружки и стряхивал с неё несуществующие крошки. Николай на стол не смотрел, его больше привлекало окно, где над вершиной Улатаца понемногу собиралась густая синева.
        - Буря будет, Николя?
        - Да, профессор. Не зря же я тут.
        - И куда вы пойдёте?
        - Этого не объяснишь.
        - Почему, Николя? Мне кажется, мы всегда понимали друг друга.
        Николай махнул официанту, показал на пустой стаканчик из-под текилы. Официант, высокий тощий аргентинец в заляпанном кетчупом белом переднике, принес ещё один стакан.
        - Сеньорес, пронто сера уно торменто. Хуракан. Ес пелигросо, сеньорес.
        - Что он говорит? - спросил Ван Маарден.
        - Говорит, что будет буря, хуракан.
        - Си, си, хуракан, - кивнул официант.
        - Грасиас, амиго, - Николай протянул ему банкноту.
        Официант замотал головой:
        - Суэно но пуэде. Алли сэра террибле!
        - Да, профессор, он говорит, что ночевать в этой таверне будет страшно. Он прав. Буря будет такая, что вы проведёте ночь в подвале. Возможно, и ваша машина пострадает… Но ведь она застрахована?
        Официант наконец удалился, недовольно бормоча. Интересная особенность у провинциалов во всех странах мира: сидят месяцами без клиентов, а когда вдруг в их страшную глушь приезжают господа со средствами, они недовольны, они учат их жить и при этом недовольно бормочут себе под нос.
        - Машина взята напрокат. Николя, вы готовы говорить о чём угодно, только не о том, что меня действительно волнует.
        Профессору Ван Маардену было за шестьдесят. Но он неплохо выглядел: крепкий, породистый, широкоплечий, длинные руки спортсмена, привыкшего ворочать вёсла байдарок, рельефная грудь, кустистые рыжие брови и пегие волосы, почти не тронутые сединой. Только виски пронзительно белые. Такие мужчины владеют хорошим загородным домом, имеют круглый счёт в банке, солидную профессию, целый клан потомков и до самой смерти уверены, что на них держится мир. Потом они умирают, а мир остаётся на месте.
        - Николя, вы знаете, что значит для меня ваш рассказ. Я всю свою жизнь посвятил науке. И продвинулся в ней не больше чем на дюйм. А вы шагаете вперед, идёте полным ходом, и никто не может вас догнать. Даже отрывочные сведения, даже простая беседа… Это же годы работы, Николя! Неужели вам не хочется, чтобы человечество шагнуло вперёд?
        Николай разглядывал профессора, пытаясь понять, стоит ли он откровенного разговора. Слова-то какие произносит: человечество, учёные, жизнь посвятил науке. Этот его европейский лоск, самоуверенность! Мы - вершина человеческой цивилизации, мы - соль земли, мы - сливки своего времени, лучшие люди эпохи… За плечами профессора виделись два университета в Кембридже и Торонто, пять монографий, тридцать лет заведования кафедрой в Сорбонне… А тут - глупость, ветер. Поймёт? Надо, чтобы понял. Зачем? Скорее всего, это пустой каприз, последнее желание приговорённого… Надо, чтобы на этой планете остался хоть кто-то, кто понял.
        - Не обижайтесь. Я убегаю от ответов лишь потому, что мне трудно начать.
        - А вы начните с самого начала.
        Хлопнула ставня. Мексиканец выбрался из-за стойки и почти бегом устремился во двор. Хуракан приближался, настоящий хуракан.
        - Профессор, меня не радует, что мы ведём с вами такую примитивную беседу. Честно, последние два часа я хотел бы потратить на прекрасный спор о чём-нибудь возвышенном…
        Николай отхлебнул текилы, поморщился, отодвинул стакан, и решительно начал:
        - Итак, начнём с начала. Там было всё прекрасно. Дул южный ветер…
        
        +
        
        КРЫМ, КОКТЕБЕЛЬ
        20 МАЯ2004 Г.
        
        Дул южный ветер. Самый хороший. Он и в любом другом месте - удача. Всегда тёплый, лёгкий, несущий дыхание синих морей, всегда непостоянный, как юная красавица… Только что она глядела тебе в глаза, и смеялась, и заигрывала, и звала, и вот уже нет её, ты оглядываешься, а она танцует, прижавшись к наглому толстяку, поводит бёдрами, кусает пухлую нижнюю губу, а толстяк вытирает платком вспотевшую лысину и прикидывает в уме, в какую сумму обойдётся ему это знойное чудо. Лучший из всех - южный ветер, опасный и сладкий.
        Он приходит с моря. Крымская степь под горячим майским солнышком нагревается, тёплые слои воздуха уходят вверх, давление падает, и сюда устремляются чуть более прохладные и влажные воздушные массы с юга, с воды, согреваются над горячей степью и тоже уносятся в небо. Гора Узун-Сырт неподалеку от Коктебеля - взлётная полоса. Здесь всё парит, сквозит, взлетает. Рай для чокнутых летунов. Они собираются здесь сотнями со своими дельтапланами и ловят потоки.
        20 мая 2004 года около гостиницы «Бриз» в Коктебеле остановился микроавтобус, и двое парней, выбравшись из его нутра, принялись деловито перетаскивать в холл ящики и сумки. Сделав по четыре ходки, они расплатились с водителем и направились к стойке - устраиваться на постой. Один невысокий, худощавый, темноволосый, скуластый. Второй чуть повыше, пухлый, белобрысый, улыбчивый.
        Протянули паспорта девушке за стойкой. Куйбышев Николай, 24 года, москвич. Заботин Михаил, столько же, оттуда же. Да, москвичи, причем оба не женаты, не зевай, девушка! Девушка смеялась, прикрывая рот рукой, попутно вписывая постояльцев в толстую тетрадь, разлинованную шариковой ручкой. Пальцы у девушки синие, в пасте, глаза блестят, ей приятны комплименты и шутки этих двух симпатичных парней, столичных небожителей.
        - Мы кино тут снимать будем.
        - А где же ваши артисты?
        - Артистов мы наберём. Вот вас можем снять. У вас глаза очень красивые.
        - Нет, правда кино?
        - Правда, правда.
        Общительный пухлый Миша не отстаёт. Сумрачный его друг, получив ключ от номера, отошёл к багажу, а этот проныра всё ещё тут, выспрашивает, подбивает клинья. Что делаете вечером? Не замужем? Тёплая ли вода в море? Где тут можно затусить? Сколько стоит сухое вино у вас в баре? Да, а что там за толпа? Дельтапланеристы? Класс! Они как раз нужны, ради них и приехали, их нужно снять… Впрочем, об этом потом. Пока, девушка, как вы говорите? Ирочка? Прелесть какая, пока, до вечера, до сладких сумеречных встреч под сенью фикусов приморских, нет, я не поэт, я оператор, пока-пока.
        Миша устремился в бар, махнув рукой компаньону. Тот сморщился и принялся перетаскивать багаж в номер.
        В баре сидела весёлая и на удивление трезвая компания - на столах сок, на лицах улыбки, одеты по-спортивному, общаются легко. Любителей костров и палаток узнаешь сразу.
        Миша сориентировался за секунду:
        - Физкультпривет! Ребят, вы на Узун-Сырт?
        Компания ответно зашумела. Через минуту всё стало ясно: они из Питера, он из Москвы, они на сборы, летать на парапланах, он снимает клип про полёты. Познакомились. Ему нужно снять… Как бы это лучше сказать… Ну, чтобы небо было синее, и чтобы в кадре был дельтаплан… Парапланы? А не один ли чёрт? Это типа парашюта?.. Без разницы. Желательно, чтобы девушка летела, и волосы развевались, вот как у тебя, как, прости? Надя, да, точно, Надя! Такие волосы - это класс!
        Надя была и в самом деле хороша. Тонкая, стройная, с высокой грудью и роскошной гривой натуральных, некрашеных, пшеничного тона волос. Один маленький недостаток открылся при более подробном рассмотрении: у девушки глаза оказались разными. Нет, форма одинаковая и весьма приятная, и вообще лицо милое, если сбоку смотреть, хоть слева, хоть справа. А как прямо глянешь - чудно. Один глаз коричневый, другой зелёный. Точнее, не весь глаз, а большое пятно, почти во всю радужку. Надя знала эту особенность своей внешности и старалась не поворачиваться к собеседнику анфас, опускала лицо, комплексовала.
        - А ты тоже летаешь?
        - Надюха у нас мастер. Она тут всем форы даст, - ответили за неё друзья.
        Девушка смущалась, крутила головой. Но какая женщина не мечтает о съёмках? К тому же, в синем-синем крымском небе, на фоне красного крыла, под ласковыми потоками южного ветра, а? Тем более, когда так настойчиво уговаривают: «Клип получится потрясающий, я тебе точно говорю, это просто находка, соглашайся…»
        Надя согласилась. Миша говорил и говорил, и даже брал за руку, и компания не возмутилась. Пары у девушки не было, ребята немного переживали за её одиночество. Пусть этот чижик из Москвы поухаживает за нашей Надюхой, что такого?
        Через час раскрасневшийся ухажёр ворвался в свой номер. Между двух кроватей на ковре высилась пирамида: штативы, ящики с аккумуляторами, баул с камерой, сумки со шмотками. Спутник Миши стоял около открытой балконной двери, вдыхал незнакомые южные ароматы, проникающие с цветущих склонов.
        - Колька, всё пучком! Я договорился про съёмки!
        Николай повернулся к другу, беззлобно выругался:
        - Собака ты. Серая. Противная. Толстая. Я из-за тебя один весь это хлам сюда таскал.
        - Да ладно тебе. Зато всё решено! Снимаем завтра. Девушку нашёл, спортсменка, комсомолка, красавица. А главное - знаешь что?
        - Она согласна тебе отдаться?..
        - Поручик, вы пошляк. Главное - бесплатно! Их тут толпа целая. Студенты, из Питера. Они даже сумки нам помогут перетаскать, обещали. И никаких денег, коммунизм.
        - То есть, ты намекаешь…
        - Что гонорар, который ты отложил, ты должен отдать мне.
        - Вот уж ни за что.
        - Половину.
        - Подумаю.
        - Давай половину, и вечером идем в кабак. Я угощаю.
        - Сначала снимем всё что надо, а потом уж и в кабак.
        - И после этого я - собака! Да чтоб тебя перекосило, да чтоб у тебя повылазило, да чтоб ты ногу сломал и руку сломал, сын шайтана, внук шайтана, чтоб сто лет не видеть твою противную морду…
        Миша ругался долго и чрезвычайно изобретательно, порой переходя на пятистопный ямб: жадюга ты, тебя я презираю, ты гонорар не хочешь поделить, ты не директор, хам, мерзавец, сволочь, скупой буржуй и трезвенник притом! Николай не слушал болтовню друга. Только удивлялся: как человек может приехать в такое волшебное место и ничего, ничего абсолютно не увидеть, не почувствовать?
        Вечером зашли новые приятели Михаила, позвали гулять. Вышли за город, полезли было на ближайшую гору, но сумерки обрушились на Коктебель, и пришлось бросить дурацкую затею. Возвращались в темноте, спотыкались, падали, смеялись до слёз: Колька, эй, лови её, она уже летит! Надя и в самом деле летела со склона, запнувшись о камень, и он поймал, а она на секунду прижалась к нему горячей высокой грудью, дохнула в лицо чем-то нежным, ароматным, женским. И он шёл, задумавшись, под высоким чёрным небом рядом с девушкой, почти не слыша смеха, и подколок, и гомона, и шороха шин по ночному шоссе. Слышал только, как дышит море, а рядом дышит она.
        
        +
        
        КРЫМ, КОКТЕБЕЛЬ
        21 МАЯ2004 Г.
        
        Утром Николай заказал микроавтобус для всей компании. Поехали на гору Клементьева, она же Узун-Сырт, заповедное место, священное для любого дельтапланериста. Спортсмены закидали в «Форд Транзит» свои баулы с парашютами, помогли москвичам перетаскать ящики с видеотехникой. Сели кто куда, дружески, без условностей, девушки на коленях у парней. Хитрый Миша рассчитал, куда уронить свой зад, и Надя оказалась у него. Николаю стало слегка не по себе, он отвернулся, смотрел на дорогу и старался думать о деле.
        Вообще-то они тут как раз по делу: Николай - директор рекламного агентства, и даже почти владелец. Хотя образование не очень рекламное: за плечами петербургский метеорологический институт и неловкая попытка остаться на кафедре, защититься. Чуть с голоду не умер с этой диссертацией… Хорошо, что отец на крутой должности в банке, помог замутить небольшой бизнес. Мишу Николай взял на работу полгода назад, это друг детства, пухлый пройдоха, проныра, социализация - двести процентов, без мыла пролезет в любое отверстие. Незаменимый, гад. В Коктебель приехали, чтобы снять клип. Конечно, никакой не фильм, обычная реклама банка: с нашими кредитами вы летаете, без наших кредитов вы в пролёте. Красивое синее небо, красивая девушка летит, волосы развеваются, улыбочка, счастье. Лохи ведутся, берут кредиты. Сформулировав для себя задачу, Николай попытался объяснить Наде, что от неё требуется. Она обещала, что всё будет исключительно-замечательно, потому что ветер дует с юга. Такой, как надо, лучше не придумаешь. Воздушный поток с моря разгоняется над горячим побережьем, несколько километров тратит на прогрев. А
потом натыкается на трёхсотметровую стену Узун-Сырта и взлетает к небесам, поднимая сотни чудаков, вообразивших себя птицами.
        - Нам крупно повезло! Такой ветер бывает раз в году, - радовалась Надя.
        - Конечно, это я наколдовал. Покажи нам класс! Сейчас сделаем кучу гениальных кадров. Ты станешь звездой, точно. - Миша изо всех сил развешивал лапшу, придерживая девушку за талию. Не то чтоб дорога ухабистая была, скорее для того, чтоб не сбежала… Надя посмеивалась, хотя не особо верила. Просто радовалась хорошему ветру и весёлым парням с крутой видеотехникой.
        На горе Миша наконец-то замолчал, занялся камерой. А девушка распаковала свой баул. Оказалось, что она и в самом деле умеет управляться с этой братоубийственной штуковиной. Пять минут - и парашютное крыло надулось, поднялось, девушка махнула ручкой, толкнулась ножкой и воспарила. О, южный ветер! Он поднимает вверх и держит ровно-ровно, можно парить, улыбаться, растворяться в синем-синем, без облачка, небе. Красотища.
        Сразу же получились хорошие кадры. Иначе и быть не могло: девушка стройная, погода лётная, оператор трезв и слегка влюблён в модель. Камеру переставляли так и эдак: искали точку по солнцу, потом против солнца, на всякий случай. Потом отошли вбок, сняли крупный план. Потом панораму окрестностей. Потом Надю на земле, распутывающую стропы. Потом Надю без всех этих ремней на плечах, с расстёгнутой верхней пуговкой рубашки.
        Небо было забито летунами: семь километров Узун-Сырта запросто вмещают добрую тысячу этих психов. К обеду ветер стал меняться, задёргался, занервничал, небо заволокло тонкими перистыми облаками. По гребню горы проехалась «Нива» с мигалкой на крыше, из окна которой кричали в мегафон, предупреждали, что восходящие потоки сегодня очень сильные, неопытным лучше не рисковать, подождать. Но у Нади только глаза разгорелись. Она фыркнула и собралась показать пару трюков.
        И трюки-то были уже ни к чему! Всё, что нужно, сняли, вхолостую любовались пилотажем, в котором ничего не смыслили, направив на Надю выключенную камеру. Она взмывала в слепящую высь, кружилась, проносилась над камерой, ныряла вниз, под гору, и снова поднималась, поймав «термик» - локальный поток воздуха, восходящий к небесам.
        Народу летало порядочно, в основном парни. А на земле оставались болельщицы, и среди них были очень даже интересные тётки. Многие загорали… Глаза, понятно, разбегались в разные стороны. Никто не заметил, как всё началось. Услышали, что Николай кричит: «Стой, стой!» По крику поняли, что это не просто обмен любезностями. И в самом деле - красный параплан несло под гору. Он стал центром странного водоворота. Надю раскручивало, как на аттракционе в парке, разматывало всё быстрее. Она вроде бы что-то кричала, но недолго. Слишком сильно её вращало.
        Параплан стал похож на пропеллер. Шансов у девушки не было: заденет землю - переломает все кости. Уйдёт вверх - проклятое крыло всё равно сложится. После такой центрифуги никакой Юрий Гагарин не сообразит, где верх, где низ. Обмотает её стропами, и опять же - шмякнется со стометровой высоты. Жуть.
        Миша отбежал от камеры, хотел позвать на помощь. Но растерялся - кого звать? Откуда? Что можно сделать? Скорее всего, ничего, только смотреть, как ласковый южный ветерок раскручивает крыло, и ждать смертельного удара…
        И вот они несутся вниз под гору - бешено вращающийся параплан, а под ним бежит Николай. Падает, катится по земле, цепляется за камни, обдирая руки. Вдруг - встал. Рванул рубашку, содрал её с себя. Расставил руки, как будто собирается взлететь, повернулся к ветру. Замер. Параплан над ним неожиданно дёрнулся, будто снизу ему дали здоровенного пинка, крыло наполнилось ветром, сделало по инерции ещё пяток оборотов, выровнялось и плавно заскользило над проклятущим склоном. Прекрасно видно было, что никто за стропы не тянет: Надя висела, как тряпичная кукла, без признаков жизни. Красный купол изящно развернулся и стал спускаться. А Коля всё стоял, и казалось, что он держит всю эту конструкцию на себе и ведет её к земле.
        Параплан приземлился. Девушка покатилась по траве, парашют ветром протащило над её головой и растянуло по склону. Со всех сторон к ней бежали люди. Николай вдруг резко взмахнул руками, и все услышали настоящий гром и увидели, как огромная воздушная воронка над его головой поднимается, разворачивается и уходит вверх, разрывая тонкие перистые облака.
        
        +
        
        КРЫМ, КОКТЕБЕЛЬ
        22 МАЯ2004 Г.
        
        Молодых людей в больнице встретили неприветливо. Суровая тетка в регистратуре долго выспрашивала, кто такие, зачем им надо к Надежде Васильевой, а когда увидела букет, вообще перевозбудилась, выбежала из своего фанерного загона и хотела выставить их вон. Каллы пахнут, каллы пахнут! Откуда двум пацанам знать, что это каллы? Они и слово-то такое в первый раз услышали. Оказалось, что это те цветы, которые Николай прячет за спиной. Он полчаса ходил по рынку, выбирая самый необычный букет. Смешное название - каллы.
        Тётка орала и махала руками. Миша, прищурившись, заговорщицки склонился к её уху, шепнул что-то и сунул в карман халата купюру. Тётка сразу успокоилась, пульс и давление пришли в норму. Оценила парней взглядом. Сказала, что одного пропустит. И повела вдаль по коридору почему-то Николая, наверное из-за букета, или из-за того, что звёзды сложились именно так, а не иначе. Мише ласково предложила покурить на улице.
        Курить, блин, здоровью вредить! Коля вообще никогда не курил, а Миша - так, баловался. То пять штук за день, то семь, в основном ради понтов. Достал сигарету и крутил головой, выглядывая, у кого бы стрельнуть огонька. Огонёк появился из-за плеча - остроносый мужик средних лет, с залысинами, с холодным цепким взглядом, протянул ему зажигалку. Одет он был чуть официальней, чем это принято в Коктебеле, на курорте: брюки, рубашка без принта, на руке барсетка. Шестое чувство подсказало - мент. Но Миша не напугался. Всё правильно, подумалось ему, должны же быть после вчерашнего какие-то разборки? Там, на горе, толпа вчера сбежалась. Скорая, милиция… Такие были страсти…
        Мужик спросил: «Заботин? Михаил? Пообщаться нужно». Показал корочки. Миша кивнул: пойдём, мол, всё понимаю, содействие органам окажу. Они перешли улицу и приземлились за столиком в маленькой кафешке напротив.
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. ВОЛОДАРСКОГО, 43
        9 МАЯ2011 Г.
        
        В лифте ехал дед-ветеран, увешанный медалями, и молодой человек в хорошем костюме, с двумя увесистыми пакетами в руках. Как оказалось, оба на шестнадцатый.
        - С праздником вас! - Дверь лифта отворилась, и молодой пропустил старого вперёд.
        - Спасибо на добром слове.
        - Да, такой великий день...
        - Уж и не знаю теперь, какой это день. - Дед пробормотал что-то нецензурное, и свернул в коридор налево.
        Молодой человек поставил пакеты на пол, поправил галстук, достал из кармана расчёску, быстро пробежался ею по редким светлым волосам. Вошёл в коридор, опять поставил пакеты. Вдохнул поглубже и нажал кнопку звонка.
        Замок сразу же щёлкнул - его ждали.
        - Мишка! Братан! - Хозяин квартиры, невысокий темноволосый мужчина, бросился обниматься. - Здорово! Заходи скорее! Надя! Иди, встречай, Мишка приехал!
        Из глубины квартиры показалась хозяйка. Чуть медленнее, чем следовало бы при встрече дорогого, по всей видимости, гостя. Глаза чуть ниже опустила, чем надо бы, выдохнула чуть тише, чем ожидалось: «Здравствуй, Миша».
        Гость тоже немного стушевался, схватился за пакеты, начал их потрошить.
        - Коля, держи, это нам с тобой… Виски, ты же любишь? В дьютифри взял… А это вам… Это цифровая рамка, тут записано сто видов Фудзиямы…
        - А почему Фудзиямы? Ты что, из Японии на нашу голову свалился?
        - Ну да, оттуда. Сразу из Домодедова вам позвонил, и вот, добрался.
        - Даже у стариков своих не был, даёшь! Надя, тащи его за стол, виски надо срочно выпить!
        - Старики мои в Сочах отдыхают. Дома всё равно никого. Я и решил - сразу к вам.
        - Правильно, Миша, решил, мы рады. - Надя вертела в руках цифровую рамку, избегая смотреть на гостя. - Идём за стол.
        - Нет, ещё не всё. Вот эта штуковина… Это, Коль, тебе. Тут японский ветер живет, ты же любишь, я знаю. Послушай.
        Николай приложил к уху раковину, послушал:
        - Точно, это Фуджин. Ты что, и в самом деле из Японии? Там же чёрти знает что творится… Ты не из Фукусимы, надеюсь?
        - Как раз оттуда. Да не переживай, я под радиацию не попал. А вот… Это ещё один бог. Для Коли - бог ветра, а для тебя, Надя, само собой, богиня солнца. Аматэрасу. Есть легенда у них… Она не знала, что является самой прекрасной из богинь, пока не посмотрелась в зеркало. Вот зеркало… Для тебя.
        - Спасибо, Миша, можно, я не буду туда смотреть, а то зазнаюсь, и некому будет слушать твои рассказы…
        - Ну всё, хорош, ты, коробейник, бросай свои пакеты, побежали за стол! - Николай сгрёб друга в охапку и потащил в комнату.
        Стол не ломился: пара дежурных пузырей со спиртным, пара тарелочек с колбасой и ветчиной. Ни салатов, ни пирогов, ни домашних солений, ни холодца, ничего, что сделало бы честь хозяйке и продемонстрировало гостю незыблемость и святость семейного очага. Да и в обстановке сквозил холодок. Комната была наспех убрана, в углу, накрытые газетами, громоздились коробки, на окне не оказалось занавесок, а на диване - покрывала.
        - Тут у нас лёгкий творческий беспорядок, не обращай внимания. Готовимся к летнему ремонту, чтоб ему пусто было. - Николай усадил растерянно озирающегося гостя за стол и принялся разливать виски.
        - Скорее, собираемся в командировки, а ремонт, как всегда, подождёт, - негромко дополнила Надя.
        - Ты стал ездить в командировки? Или туризмом увлёкся? Где был?
        - В феврале торчал в Патагонии. А потом во Франции. Собственно, приехал только что.
        - Так я не вовремя? Ты из командировки, а тут я?..
        Николай придавил гостя к стулу и сунул ему в руку стакан:
        - Сидеть, бояться… Во-первых, я приехал первого мая. Во-вторых, мы тебя не видели… Сколько, Надь, мы не видели этого типа?
        - Три года.
        - Вот, Миша, женщина всё помнит. И если ты, собака серая, ещё раз исчезнешь на три года, я знаешь что с тобой сделаю? Первый тост - за тебя!
        Михаил замахал руками, и даже поставил стакан с виски назад на стол:
        - Ни за что! Ты совсем совесть потерял! Сегодня девятое мая. Святой день.
        - А, точно. Был неправ. Ну что, встанем, выпьем за победу.
        Мужчины встали, выпили. Надя осталась сидеть, но выпила не раздумывая - сразу и до дна. Потянулась беседа: за три года много воды утекло, было о чём рассказать друг другу. Налили ещё, выпили за гостя, потом за хозяев, потом отдельно за хозяйку.
        Потом Надя вышла на балкон курить, прихватив гостя. Некурящий Николай ушёл на кухню резать торт. Миша только тут поглядел прямо в глаза хозяйке и с удивлением заметил, что оба они тёмно-коричневые, никаких пятен на радужке больше нет. Догадался: контактные линзы.
        - Надя, может, я в самом деле зря к вам?..
        - Нет, Миша. Всё нормально, всё давно забыто.
        - А чего ж вы так…
        - Как?
        - Ну, не знаю, холодно у вас как-то. Как чужие друг другу.
        - Ты глупостей не выдумывай. Если что не так у нас… Ты тут ни при чём. За нас не переживай.
        - Я не могу за вас не переживать, ты знаешь.
        - Всё, хватит, замнём. Расскажи лучше про себя. Что ты в Японии делал?
        - Да как обычно. Снимал. Подписал контракт с одним мерзавцем… Документальный фильм для «Би-би-си». Ничего интересного, рутина. А как у Коли дела в фирме?
        - Фирму он закрыл ещё год назад. Не хочется ему.
        - А чем же занят? Что за командировки?
        - Решил вернуться в науку. Был консультантом в своем вузе, какие-то лекции там читал. Потом поехал в Аргентину. Денег у отца выпросил. Не успел приехать - сразу потребовалось ему во Францию. Машину продал… Мистраль, видите ли, только в апреле бывает настоящим. Теперь ещё куда-то собирается, и опять к Алексею Филипповичу побежит: дай, папа, денежку.
        - Ну, Алексей Филиппович и не заметит.
        - Да, отдавать долги не требует. Но всё равно… неприятно.
        - Так я не понял, что за наука, и куда он ездит?
        - Формально он устроился в свой институт в Питере. Дописывает кандидатскую. У них есть научный план, они организуют экспедиции. По плану Франция стояла на декабрь. А его разве удержишь? Надо в апреле, и всё! Хорошего мало, Миша. Ему нужны ветра, а нормально жить, по-человечески, он не хочет. Пойдём, откроем коньяк.
        Вернулись с балкона, открыли коньяк. Выпили за любовь, за здоровье, за родителей, за дружбу и за успех нашего безнадёжного дела, за сбычу мечт, за нас с вами и за хрен с ними. Разговор стал бессвязным. Вспоминали школу, общих знакомых, ругали политиков и московские пробки. Снова курили на балконе, пили чай и снова коньяк. Потом Надя ушла спать в маленькую боковую комнату, попросила не шуметь.
        Мужчины устроились на кухне, просто, без церемоний. Остатки закуски свалили на стол. Тянули оттуда - кто что найдёт. Явилась из шкафчика припрятанная до поры бутылка «Смирновской». Пили по чуть-чуть, и говорили, говорили, чуть ли не одновременно, рассказывая о житье-бытье, о болячках, проблемах и новых идеях. Вспоминали всякое - одноклассники как-никак, друзья с самого детства.
        - А помнишь, как день рожденья твой отмечали?
        - Не помню. Где это?
        - У тебя дома. Это когда четвёрок с водкой накупили и под стол спрятали. Да-да-да. Одну на стол выставили. Отец твой заваливается, видит водку. И такое лицо делает… - Миша смешно задрал брови высоко-высоко и открыл рот буквой «о». - «Я так понимаю, вы четвёрочку уже выпили?» А под столом их десять штук пустых уже!
        - Да, вспомнил. Смешно. А всё же ты, Мишка, зря уехал. Хотя я тебя уважаю за это вот так. - Николай сжал кулак, помахал им перед носом друга. - Ты честно сделал. Взял и уехал, а? Даже на свадьбу не пришёл. Вот таким другом надо быть, ёрш твою медь.
        - Отцепись, Колька. Теперь что вспоминать, не пришёл и не пришёл. И не надо. Не надо мне ничего, понял?
        - Давай ещё накатим. Ну… я всё равно про тебя не забывал. Да и Надя… Хотя мы с ней про тебя ни разу не говорили. Только сегодня, когда ты позвонил, я ей говорю - Мишка едет. А она - хорошо, говорит, нечего нам старых друзей терять.
        - Так и сказала? Давай, наливай. Хорош, хорош, я помаленьку люблю… Давай, знаешь, за неё.
        Выпили. Поискали на столе чего посолидней, чтоб отбить водочный дух.
        - Теплая, мать её… Не догадался я охладить, прости, брат. Что-то вспомнил… Скажи, а помнишь те очки, тёмные? В девятом классе, а?
        - Какие очки?
        - Не притворяйся. Это же ты их у меня стырил. Ну, колись, собака, всё давно забыто… Детство.
        - А, вон ты о чём. Да, стырил. Тебе не понять. Алексей Филиппович у тебя из загранок не вылезал. Ты всегда в шмотье фирменном ходил. А мои предки… Нет, ни хрена ты этого не поймёшь. А что взъелся-то?
        - Глупость… Как будто заноза какая торчала внутри из-за этих очков… Вот поди ж ты, мелочь, а обидно было. Я по-настоящему тебя простил, только когда ты на свадьбу не пришёл. А до того не мог.
        - Псих. Нашёл про что вспоминать. Такое кругом творится, а ты - очки…
        - Да уж, творится…. А где ж тебя ещё носило, кроме Японии?
        - То тут, то там. Ничего особенного. Все это, Колька, хреновина. Вот мы с тобой раньше… Помнишь? А сейчас одна рутина. Платят, конечно, деньги есть, а удовольствия нету. Да что тут. Расскажи лучше про свои дела.
        - Дела хреновские. Фирму закрыл, на мели сижу. Отец помогает. Про маму мою ты в курсе?
        - Нет. Что такое?
        - Рак, Мишка. Раз - и нету человека.
        Николай налил по полной. Выпили. Помолчали.
        - Но не будем про это. Давай так, по жизни.
        - Да. Давай. Так по кой хрен ты в Патагонию мотался? Это ж страшно дорого.
        - А, туда… Там, Мишка, совершенно уникальные вещи можно увидеть. Вообще, пятидесятые широты в южном полушарии особенные… У нас такого нет.
        - Так чем ты вообще-то занят? Ездишь по миру за свой счёт? И зачем тебе это? Не работа, не хобби, шиза какая-то.
        - Ты не знаешь, что мне это даёт. Ты вообще не знаешь…
        - Да ничего тебе это не даёт. Мотаешься. Фирму потерял. Жена вон у тебя… обиженная.
        - Обиженная. А я, дурак, мотаюсь. Но я точно решил с бизнесом завязать. Решил в науку вернуться. Я же начинал тогда, в две тысячи третьем, сразу после вуза. Если б не бросил, сейчас имел бы серьёзные результаты. Имя бы имел в научном мире, а может, и лабораторию свою. А так… Ничего пока, кроме фокусов, не могу. Хотя… Бывают и весьма серьёзные фокусы.
        - Коль, ты уверен, что у тебя всё с головой нормально? Сто пудов?
        - Как сказать-то… Бывает, что и не уверен.
        - Давай я тебе доктора подгоню по этой теме. Хороший спец и, к тому же, родственник - моего бати двоюродный брат. Договориться?
        - Погоди, Миш, пока не надо. Давай лучше по пять капель… Вот… Держи…
        Выпили ещё по одной. Николай понюхал кулак, поморщился.
        - Я, Миш, контакты хорошие наладил. Есть такой Зеленцов Евгений Михайлович, профессор, метеоролог. Мы с ним задружились очень. Вот у него на кафедре я и устроился. Про зарплату молчу, одни слёзы. Да и остальное… По их плану не получается. Они не понимают… Я знаю гораздо больше… И у меня есть свой план. Ветер, Мишка, это гораздо более сложная штука, чем все думают. Тут самое существо. Только упустили это, не увидели. Ещё с физиками познакомился. Не только с нашими, а и там… Во Франции две недели работали вместе с Ван Маарденом, это звезда, светило, нобелевский лауреат.
        - Даёшь... Они тебя исследовали, что ли?
        - Несколько экспериментов провели. Конечно, ты знаешь, что способности у меня есть. Но не знаешь, как они развиваются.
        - Расскажи.
        - Миша, такую хорошую пьянку не стоит портить. Кратко не расскажешь. Но, если тебе интересно… Сейчас.
        Николай ушёл в комнату, вернулся, протянул гостю флешку.
        - Тут мои заметки про Францию. Прочитаешь, потом поговорим.
        
        +
        
        МОСКВА
        10 МАЯ2011 Г.
        
        Михаил ехал на такси по ночной Москве и улыбался. Свезло, думал он. Как Шарикову - свезло! Жизнь выкинула очередной фортель. В который раз она уже это проделывает... Миша всё пытался найти закономерность в зигзагах судьбы: школа не в счёт, там ничего существенного не было, потом московский педагогический, тоже можно пропустить, если бы не поганый случай в двухтысячном году, когда пришлось откупаться, чтобы не сесть… Сущая фигня, и толкнул-то он её не сильно, угораздило же эту идиотку так грохнуться с лестницы! Миша не любил вспоминать этот случай, но для точности подсчёта обязательно нужно. Итак, нулевой год - вляпался в историю, родители вытащили, пришлось уйти на заочное. Две тысячи третий - болтался после вуза без работы, вино, конопелюшка-матушка и прочая дурь. Потом работал у Куйбышева в фирме, поднялся прилично. Тоже зигзаг. А уж какой вираж случился в Крыму!
        Тогда, после вербовки, тоже казалось, что «свезло». Но хорошего было мало, весёлую и свободную работу пришлось оставить, заставили поступать заочно на юридический, корпеть над кодексами. Никаких блестящих перспектив не было, только ждать, ждать, когда звёзды выстроятся в благоприятный узор… Потом восьмой год, будь он неладен. Всё почти уже хорошо было, уже и зарплату нормальную платили, и дела стали поручать хлебные. И с Надей всё было практически решено, могла бы свадьба быть, дети, счастье какое-то. И тут эта сволочь, Федосеев, подговорил. Давай, мол, денег заработаем, всего-то надо курьера перехватить, он валюту повезёт, выручку от наркоты, сволочь, не жалко его! Михаил подписался. И влип. Деньги, оказалось, на такую высоту ехали… Хозяин спросил за них по полной, никакие крутые корочки не помогли. Хорошо хоть не убили - обобрали, засунули в Хакасию, сторожить границу. Там бы и остался, если б не друг детства, Коля-Коля-Николай-сиди-дома-не-гуляй! Случился же такой вираж, потребовался Николай всемогущим органам, и вместе с ним вспомнился проштрафившийся Миша…
        Вызвали в столицу; он прилетел вчера, и сразу, в Домодедове, его встретил старый знакомец, Федосеев, вышедший из той передряги чистеньким. Вручил пакеты с подарками, забрал его сумки, предложил в качестве легенды рассказать Куйбышевым историю про «Би-би-си» и про съёмки в Японии. И непременно, обязательно завтра к десяти утра явиться к начальству за ценными указаниями.
        Михаил смотрел на ночную столицу и внутренне замирал, предчувствуя удачу. Пускай они теперь пара, пускай она уже не Васильева, и глаза теперь у неё одинаковые, и вся жизнь правильная. Они думают, что в их жизни нет места для Заботина? Посмотрим. Михаил крутанул головой и довольно хмыкнул. Поворот судьбы будет неполным, если он эту женщину прозевает. Вот хрен там! Больше не будет он зевать, он возьмёт то, что ему полагается. А Николай теперь списан, если им занялась контора: не нужны ему скоро будут ни жёны, ни друзья, и папик-миллионер его уже не выручит…
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. МАЛАЯ ОРДЫНКА, Д. 43
        10 МАЯ2011 Г.
        
        - Здравствуйте, Ярослав Васильевич.
        - Михаил, рад тебя видеть. Присаживайся, закуривай. Ты что-то неважно выглядишь?
        - Ваше задание выполнял. Из аэропорта сразу поехал. Практически от Куйбышева к вам…
        - От Куйбышева ты вышел, дружок, в четыре часа восемнадцать минут. Мог бы и поспать до девяти. А мог бы и пить с ним поменьше.
        - Я в интересах дела. Мне удалось получить от Куйбышева интересную информацию.
        - Рассказывай.
        Генерал Овченков поднялся из-за стола. Встал во весь рост. Почти два метра, да ещё живот приличного объёма, большая голова, крупные кулаки - зрелище внушительное. Но пугать он никого не собирался. Прошёл к маленькому сейфу, вмурованному в стену, набрал код на дверце. Замок пискнул, дверца открылась. Генерал достал папку, бросил её на свой стол. Потом засунул руку поглубже, достал початую бутылку «Хеннеси», два фужера. Поставил перед Михаилом.
        - Наливай, если руки не очень трясутся. Смелей, смелей, мы ж не барышни с тобой, а солдаты. Давай, глотни, приди в чувство, и поговорим.
        Михаил налил. Генерал сгрёб свой фужер огромной ручищей, вернулся за стол. Понюхал коньяк, отхлебнул. То же самое аккуратно повторил Михаил, стараясь соответствовать обстановке.
        - Рассказывать?
        - Кратко, в двух словах.
        - Николай Куйбышев в апреле был во Франции. На большом коллайдере, а ещё в научном центре, где ведутся исследования магнитного поля. Институт Кларка, находится на острове Поркероль, в ста километрах от Марселя, имеет сенсационные работы в области пересечения психики и физики. Там был проведён ряд экспериментов… Доказано, что у Николая выдающиеся способности.
        - Это я знаю. Неужели ты думаешь, что твой друг ездил во Францию без присмотра?
        - Он передал мне свои записи.
        - Записи? Это интересно. И ты уже успел прочитать?.. Давай начнём с них. Да ты пей коньяк, не стесняйся.
        Михаил кивнул и ещё немного отхлебнул из фужера.
        - Ярослав Васильевич, я только половину прочитал, и то бегло. Не готов пока.
        - Ну да, после вчерашнего, понятно. Ты вот что… Внимательно перечитай всё. Пробей по нашим базам всех, кто там упоминается. Джордж Айзек, Тамина Тариас, Ван Маарден. Пароль для входа на наш сервер тебе дадут.
        - Там описывается скандал… Во время эксперимента связь оборвалась в Провансе, и местные власти обвинили институт. Я так понимаю, это может быть инсценировкой или провокацией?
        - Может, может. Но искать тебе нужно не провокацию. На провокации их нам сейчас в высшей степени наплевать. Ты должен искать всё, что относится к реальным способностям Куйбышева. Помехи самого разного рода, блокирование связи, контроль частот, способность экранировать излучения… Вот это ищи. Особо подчеркиваю: связь. Всё, что может иметь отношение к передаче и приёму... И ещё раз к нему сходи. Нет, даже не так: ходи к нему постоянно. Мы наблюдаем за ним, но издали. А ты ходи домой. Поинтересуйся его делами. Узнай, куда он собирается, какие эксперименты там планируются. Попроси показать пару фокусов, из тех, что он делает для друзей.
        - А если он спросит, зачем мне всё это?
        - Ты не маленький, придумай что-нибудь. Федосеев проинструктировал? Скажи, что его записи тебя заинтересовали, ты хочешь снять фильм про ветер, найдёшь продюсера. Назови какие-нибудь имена известные. Скажи, работал с ними в последнее время. Он будет на седьмом небе.
        - Сроки, Ярослав Васильевич?
        - Всё было нужно ещё вчера… Давай так: сегодня займись записями и досье, завтра пригласи Куйбышева куда-нибудь, лучше в места, где есть наружное наблюдение. Постарайся, чтобы он выпил. А сам не увлекайся. Понял ли? Отзвонись Федосееву, спроси, куда можно. Сообщи, во сколько вы придёте. Тут мутное дело… Может быть, за ним не только мы смотрим. Поговори с ним, постарайся после поехать на Володарского, продолжить общение. Останься у них ночевать.
        - Не знаю, удобно ли…
        - Брось. Неудобно, когда соседские дети на тебя похожи. Можешь пьяным притвориться. Можешь ногу подвернуть. И смотри в оба глаза за ним: что ест, что пьёт, что читает. Ну и так далее.
        - Да я не об этом. С Куйбышевым у меня проблем не будет. Вы же в курсе…
        - Что Васильева должна была стать Заботиной? Конечно. Тем лучше. Может, и станет. Только про дело не забывай. Задачу понял? Вызову послезавтра. Всё.
        
        +
        
        ИЗ ЗАПИСЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА,
        ФРАНЦИЯ, О.ПОРКЕРОЛЬ
        4 АПРЕЛЯ2011 Г.
        
        МИСТРАЛЬ
        
        Если бы так рождались люди, им не нужны были бы повитухи и специальные дома, где прячут от посторонних глаз таинство появления нового. Люди выкатывались бы в мир с хохотом, криком, выпрыгивали бы неожиданно и сбивали с ног прохожих, вырывали рамы из окон, ломали деревья, рвали провода со столбов, оглушали, ослепляли и сводили с ума. Любой обыватель шарахался бы от беременной: что, она скоро родит? Нет, увольте, ни за что, не хочу и слышать! И, конечно, обыватели никогда не женились бы сами и не заводили бы детей. Унылое потомство серых скучных спокойных обычных рядовых незаметных ординарных приличных адекватных уравновешенных осторожных - этот бич человеческой цивилизации - никогда не явилось бы на свет. Каждое новое поколение сметало бы рутину предыдущего с чела земли. Гомер родил бы Александра Македонского, Пифагор родил бы Леонардо, а Данте - Лобачевского. Не было бы никаких средних веков, и вся история спрессовалась бы в один гениальный блестящий яркий век, и он резанул бы вселенскую тьму мистралем, ледяным мечом!
        Мистраль сваливается вам на голову когда захочет, и с этим не поспоришь, от этого не отвернёшься, не запахнёшься воротником и не обмотаешься шарфом. Холодный и плотный, он бьёт, как тренированный боксёр, как автобус, вылетевший из-за угла на зазевавшегося прохожего, он валит с ног, впечатывает в стену, он выжимает из лёгких весь воздух до капли, он выдувает из глаз все слёзы, какие там накопились, и сразу же высушивает их. Он рвёт на вас одежду, но не с целью насладиться вашей наготой или овладеть вами преступным образом - он и так имеет вас, всех, кто попался на его пути, имеет без похоти и корысти, имеет, да и всё тут.
        Он сверкает. Ясный день делается ещё яснее. Небо выметено до последней соринки. Не только Солнце слепит в ветреные дни, но даже и звёзды, даже Млечный путь отмыт добела и режет глаз. Земля сгибается под могучей метлой мистраля, а он гонит, гонит, тащит всё лишнее - листья, ветки, дураков-туристов, пьянчужку-побирушку у местной церкви, толстую разряженную тётку, пытающуюся дотянуться до дверной ручки; она тянет короткие пухлые ручки, но мистраль сильней, он давит, бьёт, роняет на землю, катит, уносит и вслед кидает горшки с цветами, мишуру реклам, куски черепицы с крыши, перевёрнутые стулья из ближнего кафе. Прочь, вглубь, в море, пусть оно утопит эту дрянь, эта дрянь никому не нужна, она мешает воину, полководцу, герою, холодному сверкающему мистралю, он скатится с Севенн на квадриге, он вызвездит небо, он выдерет сорняки из земли, он обновит застоявшуюся душу.
        С ним по пути только философам и романтикам. Недаром его так любил Ницше… Мистраль, трусливых туч пастух, убийца, тать и воин, ты холоден, силён и сух, и яростно-спокоен, мы двое бурей рождены и мы всегда при деле, и топчут наши табуны распятья и бордели… Как же это безумно сказано, сколько тут презренья к оплотам земного бытия, к удобствам, приличиям, стандартам. Ибо оттуда, из них, из приличий и стандартов, растут суеверия, косность, ограниченность, невежество, трусость. Христос назвал трусость величайшим грехом! А что есть трусость, как не боязнь потерять? Великий мистраль! С тобой не надо бояться потерять, ибо ты беспрекословно отбираешь. С тобой нет ничего, кроме ясного неба и чистой души. Кроме ярости. А что есть ярость? Сила перетекания. На этом построен любой двигатель. Все человеческие уловки сотворены из этого. В одном месте мало, в другом много, в одном холодно, в другом горячо, и вот рождается ярость перетекания, бешеный поток энергии, и человек ставит на этом месте ветряную мельницу, или жернов, или турбину, или поршень. Ничего нового не придумано даже в кольце Большого Коллайдера. И
там перетекает ярость, спрятанная между магнитов.
        Чистейшая ярость. Чистейшее место на земле - французская Ривьера. Чистейшее море около лазурного берега. Прибрежную муть, тёпленькую болтанку водорослей, грязцу, ил, мусор, рыбёшек-недомерок, ленивых медуз - всё гонит отсюда мистраль. Если вам нужна физика частиц, или глас Бога, или сгусток энергии - добро пожаловать сюда, на юг Прованса, где даже столетние дубы застыли на склонах, почти до земли согнутые в поклоне великому ветру. Если вы хотите родиться заново, или умереть, или понять грань между этими условными состояниями - пожалуйте на Поркероль, где и я сейчас сижу, прислонившись спиной к скале, потому что иначе мистраль унёс бы меня в море. Я сижу трое суток, голый по пояс.
        За мной наблюдают, а то бы меня не пустили сюда. Приходится терпеть датчики на груди и на спине, и небольшой аппаратик с GSM-модулем на поясе, который передаёт все мои пульсы и температуры во-он туда… справа от меня, в семистах метрах, прячется здание исследовательского центра. Это - эксперимент. И я знаю, что он скоро закончится. Они заберут меня с этой скальной площадки над волнами, потому что боятся за мою жизнь. При таком ветре обезвоживание организма составляет не менее четырёх литров в сутки; значит, я уже должен был потерять двенадцать. Температура ночью опускается до трёх градусов Цельсия, днём на солнце камень нагревается до десяти. Ещё один абсолютно смертельный фактор… А мне тепло. И если бы не дурацкие рамки эксперимента, я бы сидел тут сорок девять дней, до полного просветления. Наверное, именно столько нужно, чтобы впитать этот ветер.
        Топтать распятья и бордели. Великий воин, холодный меч, мистраль.
        
        +
        
        МОСКВА
        10 МАЯ2011 Г.
        
        Михаил тихо матерился. Ну и задание! При чём тут Куйбышев? На хрен он им нужен? Он, может, экстрасенс, может, колдуны у него в роду были, из тех, что дождь вызывают, ветер усмиряют. Но при чём тут физика? Какие ещё альфа-бета-гамма лучи? Непонятно.
        Пытался найти зацепки в досье. Читал биографии, изучал длинные списки наград и заголовки статей. Но зацепок не было: большая наука, серьёзные люди, академические проблемы.
        
        Джордж Айзек. 66 лет. Родился во Флориде, США. Научная сфера: астрофизика, космология. Лауреат Нобелевской премии по физике 2006 г. Профессор физики в Калифорнийском университете в Беркли. Его работы по реликтовому излучению подтвердили теорию Большого взрыва.
        Ван Маарден. 64 года. Родился в Антверпене, Нидерланды. Научная сфера: ядерная физика. Лауреат Нобелевской премии 1999 г. Профессор физики в Сорбонне. Работы по остаточной радиоактивности, по практическому применению альфа- и гамма-лучей.
        ТаминаТариас. 59 лет. Родилась в Париже, Франция. Научная сфера: медицина. Профессор института Кларка, нейрохирург с мировым именем. Работы на грани физики и медицины, электрохимия мозга, излучение мозга.
        
        Ученые такого уровня вообще не могли заниматься с Куйбышевым. Никак не могли. У них расписания, лекции, дедлайн, карьера. Планы утверждаются лет на пять вперед. Эксперименты финансируются разными фондами. Отчётность, прозрачность. Никаких фокусов! А тут - гражданин России, несостоявшийся кандидат наук, с ужасным характером. Ну да, он просидел три дня над морем, не ел, не пил. И что с того?..
        
        +
        
        ИЗ ЗАПИСЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        ФРАНЦИЯ, О.ПОРКЕРОЛЬ
        7 АПРЕЛЯ2011 Г.
        
        ЛЮДИ В БЕЛОМ
        
        Люди в белом, изменчивые тени, меня тревожившие с давних пор… Они входят ко мне и выходят снова. Но это не видения, это реальность. У них множество дел, им нужны мои руки, ноги, вены, пульс, тоны сердца, их интересует желудок и мочевой пузырь. Меня это не волнует, и этих людей я почти не замечаю. Парадоксальное ощущение: двигаюсь я, а они сидят в уголке, уткнувшись лицом в колени, сцепив руки. Им темно, они не могут сделать и шага, им мерещатся пропасти, обрывы, их стерегут чудовища, в затылок им дышат. А я бегу, почти лечу, едва касаясь земли, навстречу мистралю, и чем дальше бегу, тем мне свободней. У них свободы нет, только ощущение тупика, бессмысленность любого начинания, отрывочность сведений обо всём на свете. Как дети малые, не видящие причин и следствий, испуганные, дрожащие, забившиеся в угол комнаты подальше от окна, из которого может протянуться костлявая рука, подальше от двери, в которую может войти белесый призрак, и вынуть оцепеневшую душу, и разорвать на куски маленькое тёплое тельце.
        Но это, конечно, отрывочные воспоминания о прошедшей неделе. Я не могу сказать «было интересно», потому что это совершенно не те слова, нужных слов нет. Их не существует в русском языке и ни в каком другом. Мне нечем описывать происшедшее со мной. Внешние проявления, телодвижения теней в белом я описать могу. Они уверены, что проводили научный эксперимент, они называют это «физикс оф зе брейн», или «ля физик де саву». Физика мозга. Им было интересно, они получили сенсационные и даже где-то скандальные результаты, настолько скандальные, что не могут повторить эксперимент в Европе. Хотят ехать в Антарктиду - там, по их мнению, можно. Ехать куда-то, забившись в угол комнаты? Мне это уже ни к чему. У меня собственные планы. Раньше у меня была хрустальная мечта - увидеть все великие ветра: афганец, самум, питерак, ибэ, чинук; я хотел объехать земной шар и впитать всё-всё, вобрать в себя все его стихии. Это было бы красиво, но избыточно… Теперь мне кажется, что не обязательно перемещаться по планете, тем более, что это так трудно: нужно время, деньги, нужны бесконечные оправдания, объяснения. Может
быть, достаточно забраться на крышу собственного дома, ибо атмосфера одна, и все движения её - движения одного большого организма; или уж ты чувствуешь и понимаешь, впускаешь в себя, или нет, и тогда лучше бросить, сесть, дописать никому не нужную диссертацию.
        Мистраль, спасибо ему… Для меня это была маленькая жизнь внутри обычной большой жизни. Я и умер, и родился, и стал другим. То, из-за чего произошел конфликт… Это не укладывается у них в голове, для меня же это, пардон, обычная отрыжка после обеда; это зевок в душном зале на скучной лекции; это комариный укус, который чешется; это «ё!», сорвавшееся с языка, если ты, разгибаясь, треснулся головой о книжную полку. Не более того… Но они верещат, как сороки, задают мне тысячи вопросов, на которые из-за неточного перевода и ответить невозможно.
        Попробуем вернуться в этот левел ван из моего левела ту. Итак, меня усадили у скалы, облепили датчиками. Мистраль… Нет, нельзя употреблять это волшебное слово на нижнем уровне… Просто ветер… Он дул с севера, в лицо. В проливе между Поркеролем и побережьем волнение не превышало 3-4 баллов, в открытом море было чуть больше. Я просидел 79 часов, потом эксперимент прекратили, хотя волноваться было не за что: температура, давление, тоны сердца - всё у меня было не только отлично, гораздо даже лучше, чем отлично. А у них случился обвал связи. Во всем Провансе и на части Средиземного моря. Я так понимаю, это была моя неудачная попытка зевнуть…
        Они потеряли сигнал датчиков и все прочие сигналы тоже. К чести людей в белом, они не побежали спасать свои шкуры, они ринулись ко мне. Через две минуты они уже были рядом, снимали датчики, помогали мне подняться… О нет, я не был парализован, я всего лишь не хотел уходить, пока не кончился мистраль, мне надо было прожить его до конца, пресытиться, наполниться, получить от него всё, о чём они и представления не имеют… Опять нет слов, чтобы рассказать. Могу только сравнить с человеческой жизнью: кто же захочет из неё уходить на границе зрелости и старости, когда ты здоров и впереди целая эпоха, пронизанная мудростью, чистотой и спокойным сознанием своей силы? Кто согласится добровольно отдать эту светлую осень? Нет, любой будет цепляться за жизнь до крайнего дня, любой вытряхнет из чаши не только глотки, но и капли последние выцедит. Вот и я… Не хотел вставать…
        Теперь меня уложили в постель и пичкают химией, вливают лекарства в вены, вставили мочеприёмник. Не позволяют двигаться. И суетятся вокруг… Хотя проблемы у них, а не у меня: ругань с префектурой округа, каждый день приезжают важные господа, грозятся закрыть институт Кларка к чёртовой матери, если ещё раз произойдет что-то подобное. Приборы зафиксировали выброс частиц… Кажется, это альфа-частицы… В атмосфере они вызывают столь сильную ионизацию, что происходит магнитный всплеск. В радиусе четырёхсот километров от Поркероля связь оборвалась. Ненадолго, но это же Лазурный берег! Тут жирные туристы со всего света, кошельки с животиками и с ножками. Им нельзя без связи, они могут не узнать, как чувствует себя любимая морская свинка, оставленная в другом полушарии с полусотней нянек… Больше ничего страшного, кроме невысокой остаточной радиации, запаха озона и трупика чайки… Его и не видел никто, кроме меня. Будем считать, что в птичку божию попала молния, или просто забудем, порадуемся, что это всего лишь чайка.
        Люди в белом оправдываются и подписывают разные полицейские бумажки. А старик Маарден уехал в Церн, на большой коллайдер, советоваться с коллегами. Он понял больше всех. Он знает, откуда вылетели альфа-частицы.
        ГЛАВА 2. КУРИЛКА
        
        МОСКВА, УЛ. ВОЛОДАРСКОГО, 43
        11 МАЯ2011 Г.
        
        - Здравствуй, Миша.
        - Привет, Надюша! Прости поганца, с пустыми руками к тебе…
        - Не оправдывайся, не прощу всё равно.
        - Я исправлюсь. Обещаю тебе каллы.
        - Нет, нет, только не это… Лучше деньгами…
        - А где Николай? Мы с ним на полвосьмого договорились.
        Надя вздохнула, махнула рукой:
        - Как будто ты не знаешь. Разве с ним можно точно о чём-то договориться!
        Образовалась неловкая пауза. Михаил топтался в прихожей, приглаживая пальцем отставший кусочек обоев, не глядя на хозяйку. Молчал, ждал, когда выскажется она. А она явно не хотела ничего говорить.
        - Так где он? - не выдержал гость.
        - На крыше. Но лучше туда не ходить…
        - Нет уж. Я пойду.
        - Попробуй.
        Дверь захлопнулась сама - сквозняк, что ли, её потянул, но она хлопнула довольно сильно, эхо прокатилось по лестничным клеткам. Михаил слегка оторопел: «Тьфу, чёрт, неудачно как, получается - хлопнул дверью. Ладно, с шестнадцатого до восемнадцатого недалеко, лифт вызывать нет смысла. Пройдусь, разомнусь. На крыше, блин, спрятался. Опять чудит… Как она его терпит?»
        С восемнадцатого наверх вели ещё два пролета. Последняя лестничная площадка упиралась в дверь, ведущую на крышу. Обычно такие двери запирают, но эта оказалась раскрытой настежь. За ней свистел ветер.
        Михаил выбрался на крышу, перешагнув высокий порог. Огляделся: темно, сырая, холодная майская ночь, провода качаются, мелкие лужицы блестят под ногами. Людей вроде бы нет. Обошёл вокруг тамбура, несколько раз поднырнув под телевизионные кабели. Никого. Двинулся к тамбуру другого подъезда: он перекрывал часть крыши. Обошёл и его, посмотрел за невысокими рядами вытяжек, вернулся к исходной точке. Пусто. Опять перешагнул через порог тамбура, хотел уже вернуться в квартиру, уточнить: именно на этой крыше, так? Но остановился, вынул мобильник, позвонил Федосееву:
        - Андрей Иваныч, я его не нашёл. Вы не в курсе, где он?
        - На крыше.
        - Я его не вижу.
        - Да ладно. Мы видим. И тебя видели - ты кругами ходил.
        - Так я его искал!
        - Он стоит слева от твоего тамбура… Выходи, поворачивай, и шагов десять-пятнадцать… Да телефон-то убери, запалишься!
        Михаил, спохватившись, сунул телефон в карман. Снова вышел на крышу, посмотрел налево. И точно - в десяти метрах стоит Николай, лицом к ветру. «Блин, как же я его не заметил?»
        - Коля, ау!
        Николай медленно повернулся, но увидел друга не сразу. Взгляд его в первую секунду был отсутствующим, потом на лице отобразилось крайнее раздражение:
        - А… Это ты…
        Кислая мина продержалась ровно секунду. Он вымученно улыбнулся и процедил:
        - Миша, я сейчас. Подожди пока что дома.
        Пришлось ретироваться. Михаил вернулся, опять звонил в дверь, опять топтался в прихожей минут пять, потом прошёл-таки на кухню. Надя предложила чаю - и правильно сделала, потому что Куйбышев появился только через сорок минут. Никакого «извините», просто тихо вошёл в квартиру и проскользнул в ванную. Зашумела вода.
        А на кухне пили уже по второй чашке и болтали о банальном. Надя рассказывала о своём фитнес-клубе, попросила снять маленький ролик для презентации. Михаил согласился. У него разгорелись глаза, он представлял, как она двигается в облегающем, ровно, плавно, и не угадать, какое движение будет следующим, как она дразнит, зажигает, обманывает, и все это легко, звонко, с таким огнём в глазах, век бы смотрел…
        Наконец появился Николай. Он как будто скафандр на себя натянул или кокон какой-то. Непроницаемый. Чёрное лицо. Морщины обозначились - старик, да и только. Вошёл на кухню и коротко бросил жене: «Дай нам поговорить». Надя сразу ушла, а Михаил почувствовал себя оскорблённым, отвернулся, уставился в окно. Молчал и Николай, гремел посудой, искал чашки для кофе, турку, достал пакет с зёрнами, кофемолку, насыпал туда горсть. Включил, и проклятая кофемолка так взвизгнула, что гость не выдержал:
        - Ты что вытворяешь? Ты что, думаешь, что можешь об друзей ноги вытирать? Да не молчи, твою мать!
        Но ответа не последовало. Михаил ругнулся совсем уже неприлично и шагнул к выходу. Николай схватил его сзади за плечо, повернул к себе. Михаил, ожидая удара, рванулся в сторону, треснулся затылком о стену, ещё раз выругался.
        Николай подтащил его за плечо, близко-близко, глаза к глазам. И очень тихо, почти не размыкая губ, сказал:
        - Не могу я тут. Не могу. Тут невыносимо.
        Застывшее лицо, глаза с узкими зрачками, морщины, и некий ток, как будто перетекает что-то из него тёмное, боль, депрессуха, отчаянье…
        Михаил закрылся руками, потом опустил их, стал тереть ушибленный затылок.
        - Мать твою, Колька, на хрен ты меня пугаешь! Пусти!
        Вырвался, сел на своё место.
        - В чём дело-то? Что у вас с Надей случилось? Может, я имею право знать, всё же вы мне не чужие…
        - Нет, нет, ничего.
        Николай опять схватился за кофемолку, тряс её минут десять, пока не перемолол всё в молекулярную пыль. Бедный прибор выл, а Михаил сидел и просчитывал варианты. Что с Куйбышевым? Скорей всего, торчит на каком-то модном наркотике, иначе как объяснить? Подумал о завтрашнем визите к генералу. Что докладывать? Тут медицинский случай!
        - Слышь, Мишка, мне денег надо, - наконец выключил свою жужжалку Николай.
        - Чего-чего?
        - Денег.
        «Точно подсел, - подумал Михаил. - Плотно. Не стесняется даже денег просить… И дома так неуютно. Половину вещей перетаскал уже, заложил, продал. Скотина натуральная… Только почему начальство не предупредило, что тут нарик?»
        - Зачем тебе деньги, Коля?
        - Мне ехать надо.
        - Куда?!
        - На Камчатку.
        - Ты что, спятил? Зачем?
        Николай медленно, явно успокаивая сам себя, обмотал провод кофемолки вокруг корпуса и убрал её в шкаф. Кофе варить так и не стал - зачем же старался, ради этого воющего звука, что ли? Сел за стол. Глаза его наконец-то ожили, оторвались от одной точки, стали двигаться. И складки на лице немного разгладились.
        - Понимаешь… Когда в Охотском море возникает циклон, идёт как раз на южную оконечность Камчатки, на мыс Лопатка, там происходит нечто…
        - Ты спятил, Колька, совсем спятил, послушай меня, тебе к врачу надо!
        - Там на стыке двух мощных фронтов может быть тишина. А потом барический гребень между тихоокеанским антициклоном и охотским циклоном сдвигается, и тут… При ветре всего 6-8 баллов начинается жуткий шторм… По рекам вверх волна идёт, как при цунами… Всё на берегу сносит. Называется этот ветер курилкой.
        - Замечательно! Жив курилка! А ты, тебе зачем это надо?
        - Мне надо, Миша.
        Николай замолчал, и опять обозначились жёсткие складки вокруг рта. Жестокие.
        - Ну, предположим, тебе интересно посмотреть, да, может, ты научную работу напишешь. Но почему же сам по себе? Ведь есть институт, у них экспедиции запланированы… И потом, Надя…
        Николай только махнул рукой.
        - Так дашь денег? Ты вроде не бедствуешь? Я отдам… не знаю точно, когда, но отдам.
        - Хорошо. Дам. Но с одним условием.
        - Что ещё за условие?
        - Мы полетим вместе.
        - Никуда вы не полетите.
        Оба обернулись одновременно, и у обоих были шкодливые физиономии, как у алкашей, собирающихся бухать потихоньку от жён. Что за власть имеет женщина? Она стояла в дверях, спокойная и уверенная, никаких аргументов не приводила, не кричала, не плакала, не горячилась. Просто объясняла глупым детям, что нельзя совать пальцы в розетку, и дети послушно потупили глазки.
        Николай ничего не сказал, ни на кого не посмотрел, поднялся, проскользнул мимо Нади и тихо хлопнул дверью в прихожке.
        - Опять на крышу полезет?
        - Да, скорей всего.
        - Нам нужно поговорить?
        - Да, Миша, обязательно, прямо сейчас.
        Надя достала из шкафа кофемолку, спрятанную Николаем, и принялась готовить кофе, попутно рассказывая:
        - Он не сумасшедший, Миша. Это давно… Я всегда знала. Он рассказал как-то про детство… Как сделал крылья из реек и плёнки…. Он тогда прыгнул с гаража и сломал обе руки. Ему лет десять было.
        - Восемь лет. Я помню. Во втором классе. Я ходил к нему с уроками помогать, пока он загипсованный дома сидел.
        - Ты не понял… Все думают, что это шизофрения… А это другое, Миша.
        - Да что другое-то?
        - Дар, вот что!
        - Какой дар, Надя? Он же с самого детства чудной! С ним невозможно!
        - Нет, Миша, нет. Это ему с нами невозможно…
        - А что мы ему плохого сделали? Мы ему только помогаем всю жизнь.
        - Чем помогаем? Чем вообще мы можем помочь ему?!
        - Из-за этого ты с ним, а не со мной?..
        Надя не ответила. Поставила на стол чашки с кофе, мелкие хозяйственные хлопоты иссякли, и она как будто выключилась, перестала отвечать. Михаил спрашивал, горячился, напоминал ей прошлое, говорил про то, что пора бы и о детях подумать, про денежные дела, про предков, которым вряд ли нравится смотреть на такую вот семью. Она слушала невнимательно, теребила прядку волос, бралась за чашечку с кофе и тут же ставила её на стол, не отпив ни капли. Наконец оборвала гостя в середине очередной занудной фразы:
        - А тебе зачем с ним лететь?
        - Лететь?.. Куда? А, ты про Камчатку… Ну… Думаю, что лучше всего было бы, если бы ты с ним… Сами… У меня есть дела… Если хочешь, куплю вам билеты туда-обратно.
        - Ты хотел помочь ему? Или свой интерес есть?
        - Да какой там интерес, Надя, что ты!
        - Значит, ты просто так согласен на неделю оторваться от всех дел? И ещё кучу денег потратить? Или это ты не для него, а для меня, да? Хочешь удивить?
        - Ну, как тебе сказать…
        - Ты, Миша, чудной стал. Пропал на три года, теперь вот появился. Знаешь, Коля всё равно меня уговорит. Не могу с ним спорить. Но я не полечу никуда. Летите сами. Только…
        - Что только, Надя?
        - Не верю я тебе.
        - Ну вот. Поговорили.
        Михаил поднялся, двинулся к выходу:
        - Разбирайтесь сами.
        Она даже головы не повернула.
        
        +
        
        МОСКВА, МАЛАЯ ОРДЫНКА, Д. 43
        12 МАЯ2011 Г.
        
        - И больше ничего не сказал. Так что я не знаю… Вам решать, Ярослав Васильевич.
        Генерал хлопнул по столу большой ладонью, сильно приложился, по-мужски. В кабинете что-то срезонировало, пропело, прогудело. Выругался многоэтажно.
        - Время, время, нет у нас времени на эти поездки… Чёртова Камчатка, неделю на неё истратим, в лучшем случае…
        - Может, это шизофрения?..
        - Какая, к хренам собачьим, шизофрения, что ты несёшь!
        Генерал резко встал, набычился, упёрся кулаками в край стола.
        - Знаешь, как меня называют за глаза?
        - Знаю, Ярослав Васильевич. А зачем…
        - Что ты всё спрашиваешь! Причём, зачем! Что за дурацкие вопросы! Что за манера! Отставить! Я буду спрашивать! Я! За глаза меня называют Ярослав Насилыч, да? Так?
        - Так.
        - Можешь быть уверен, я изнасилую тебя всеми известными способами, но ты добудешь информацию, которая мне нужна!
        - Но… чтобы добыть… нужно ведь понимать…
        - Ничего не нужно понимать! Я тебе ясно сказал: есть большие проблемы со связью. Огромные проблемы. Мы концов найти не можем. Не понимаем даже, что происходит. Похоже, что Куйбышев что-то про это знает. Или не знает, но может. Или не может, а... Мать твою, что тут рассуждать! Информация мне нужна, и срочно! Времени нет совсем, дойдёт ли это до тебя!
        - Но он ни о чём, кроме Камчатки…
        - Значит, летите на Камчатку. Всё с предельной скоростью. Деньги на карточку тебе переведут. Про это не думай. Билеты вам зарезервируют. Прямо сейчас в Домодедово… Тридцать вторая стойка… Я распоряжусь.
        - А там?
        - На Камчатке вас встретят. Якобы твой знакомый. На военном вертолёте полетите на этот мыс. Сразу. Спать по пути придётся. Времени нет у нас совсем, запомни это!.. Сумку с камерой возьми. Как зовут знакомого - сообщим по телефону.
        - Но это же липа. Он ни за что не поверит, что у меня такие связи.
        - Неважно. Главное, что он полетит. Оставь его. Пусть стоит на берегу или на утёсе, где ему там понравится, не знаю. Наблюдай со стороны, снимай всё, что сможешь. Мы со спутников снимем остальное. Жучки тебе Федосеев выдаст, ему на куртку пристегнёшь и себе, и носить всё время! Твоя роль - как можно быстрей вернуть его в Москву. Быстрее, ты понял?..
        
        +
        
        ИЗ ЗАПИСЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        АРГЕНТИНА
        17 ФЕВРАЛЯ2011 Г.
        
        ДЛИННОУХИЙ КОРОТЫШКА
        
        Сантос Годино не даёт мне покоя, Длинноухий Коротышка. Он приходит вместе с порывами памперо. Он рассказывает мне такое… лучше бы не знать этого. И не узнал бы, если бы не приехал сюда.
        Название «памперо» придумали испанцы, ничего не поняв: из пампы дует, значит, памперо. Но это ветер из Антарктиды. Он проносится над Андами, падает с них на пампу и несётся к побережью Атлантики, принося простуды и грипп; холодный, мокрый, не любимый никем, кроме горстки индейцев, потомков коренных жителей. У них никаких простуд не бывает, наоборот, они гордо ходят под его ударами по улицам своих факторий, сгоняют овец, курят длинные трубки и ни о чём не беспокоятся, кроме названий. Каждый памперо должен быть правильно назван, и тогда он не страшен. Есть секко - сухой, ровный и не очень холодный, без дождя. Небо при нём высветляется, и индейцы глядят на звёзды, определяя, что будет с миром дальше. Есть сьюсьо - пыльный, задевший на своем пути песчаные участки пампы. Он шепчет о прошлом… Есть турбонада и суестадо, бестолковые, суматошные и лживые. И, наконец, бывает, что памперо разворачивается, превращается в норте, тихий, тёплый, пошлый ветерок с мелким дождичком вперемешку, такой знакомый мне по Питеру.
        А на пике памперо приходит ко мне страшный Коротышка. Я расскажу его историю, так, как нашептал ветер. Да, я слышал всё это совершенно ясно, хотя Коротышка умер сто лет тому назад, в 1909 году. Его звали Сантос Годино. Два имени Бога. Святой божеский, если переводить приблизительно. Конечно, он был испанцем, а не индейцем; индеец никогда не стал бы легендой на Огненной Земле. Индейцы жили тут веками, так же тихо и непреложно, как камни лежат на берегу моря, как вершины гор высятся на востоке, как солнце восходит в положенный час. А потом пришли люди из северных земель - бешеные, грубые, наивные и жестокие. Они не знали, как пережить пыльную бурю, как плавать в шторм, когда зацветает суккулент, и годятся ли в пищу чайки. Они плавали на своих деревянных кораблях, разбивались, тонули и приплывали снова. Они приезжали на повозках с круглыми колёсами и строили дома из камня. Памперо разбивал их дома, и жестокие штормы заливали развалины водой. Но люди с Севера приходили опять. И так было три века подряд.
        Сто лет назад они построили на Огненной Земле первый дом, который мог вынести любую бурю. Это была тюрьма. Рядом построил для себя дом начальник тюрьмы. Потом построили бараки для солдат и хижины для слуг. Потом таверну и табачную лавку, аптеку, телеграф и склад. Возник город, и люди с Севера назвали его Ушуайя. Они не сами придумали это слово, так говорили индейцы. Ушу айя - закрытый дом. В языке индейцев не было слова «тюрьма».
        В Ушуайю привозили убийц, насильников, революционеров. Тут были люди, зарезавшие собственных отцов и матерей. Но самым страшным из всех считался Сантос Годино, малорослый испанец с рябым лицом, бывший моряк. Даже отъявленные негодяи, готовые сжечь десяток деревень за один песо, и то обходили его стороной. С ним старались не разговаривать, ни о чём его не спрашивать, а если он сам что-то говорил, люди в ужасе закрывали ладонями уши и падали на колени, крича слова известных им молитв. Шестьсот каторжников, выросших в жестоком, страшном мире, где человеческая жизнь ничего не стоит, где прав тот, кто первый выхватил нож, - все, как один, скорее пошли бы на казнь, чем решились заговорить с Длинноухим Коротышкой.
        А Сантос не был злодеем. На его совести не было ни зверств, ни поджогов, ни резни. Он просто слышал ВСЁ. Да, маленький невзрачный испанец был одарён Богом: неизвестно зачем ему послан был великий дар слуха. Ещё в детстве его выгнали из родной деревни за то, что все секреты становились ему известны. Не убили, просто посадили на торговое судно «Святая Екатерина», и он пересёк океан. На корабле тоже не было тайн для Сантоса: то, что произнесено вслух, даже шёпотом, он слышал так ясно, как будто ему кричали над самым ухом. Капитан относился к этому равнодушно. Он не верил ни в чёрта и ни в Бога и ему было начхать, что там знает маленький рябой юнга, лишь бы он драил палубу и штопал паруса как положено. Он штопал их десять лет. Десять лет провел Коротышка в путешествиях между Европой и Америкой, а дар его рос. Наконец он научился слышать вообще всё, что произносится на земле. Но так и не научился держать язык за зубами.
        В те годы генерал Рока, президент Аргентины, вёл войну с Чили за спорные земли в Патагонии. Обе воюющие стороны сильно зависели от метрополий - США и Англии, и каждый шаг согласовывали с послами, а то и с самим королем Эдуардом VII. Именно ему, королю, везли письмо от генерала на корабле, где служил Сантос. И Сантос пересказал матросам содержание письма, видимо, прочитанного генералом перед отправкой, на беду - вслух. По прибытии в Англию на Коротышку донесли, но арестовать не смогли. Он услышал про готовящийся арест и сбежал. Потом он появлялся в разных частях света: на Аляске, на Сицилии, в Нью-Йорке. Слухи о нём ходили в Испании, в Марокко, в Кейптауне и на Филиппинах. Но поймать его не получалось - всегда он знал заранее, что за ним придут, и исчезал.
        Длинноухого Коротышку объявили государственным преступником. Приписали ему злодеяние, никого не оставляющее равнодушным, - детоубийство. Семь лет ловили его в портах на четырёх разных материках и поймали только благодаря случаю. Его узнал в Буэнос-Айресе матрос Иполито, служивший с ним вместе на «Святой Екатерине». В то время почти не было грамотных матросов, но Иполито умел читать и писать. Он никому не сказал, что видел Сантоса, отправился в жандармерию и написал записку. Записку прочитал лейтенант, оказавшийся храбрым малым. Он тоже не сказал ни слова и пошёл следом за матросом. Тот привел его к Коротышке; лейтенант приставил карабин к его спине. Так Сантос Годино оказался в Ушуайе, в тюрьме.
        Его осудили к пожизненной каторге и к отрезанию ушей. Уши отрубили; слышать Сантос стал ещё лучше. Он знал все секреты мира, но никому в Ушуайе до этого не было дела. Люди боялись секретов, не хотели ничего знать и потому начинали молиться, если Коротышке случалось заговорить. Страх всегда сопровождается ненавистью, и не удивительно, что в конце концов решено было казнить человека, носящего два имени Бога…
        Целый год искали палача для этой казни. Никто из местных ни за какое вознаграждение не хотел браться за столь грязную работу. В конце концов, за три тысячи миль, из Бразилии, привезли глухонемого метиса, которому было всё равно, чью голову рубить. Но казнь не состоялась: когда метис связал руки Сантосу и вытолкал его из камеры на тюремный двор, подул памперо. Это был необычный ветер, и бороться с ним было нельзя. Он раскидал карабинеров, разнёс в щепки эшафот, а Коротышку обошёл стороной. Коротышка стоял посреди страшной воронки, подметавшей тюремный двор, и хохотал. Те, кто ещё мог видеть, увидели, как ветер принёс жуткое чудовище: большие чёрные перепончатые крылья, львиная пасть. Чудовище схватило Сантоса и унесло в небеса, так быстро, что люди не успели даже перекреститься. А потом старались ничего не рассказывать об увиденном: то ли оно было, то ли нет - не поймёшь, слишком всё случилось быстро, слишком велики глаза у страха. Никто не смог бы произнести под присягой, что видел чудовище и что чудовище унесло Коротышку в небо. Довольно и того, что его больше нет.
        Но местные индейцы знают, что он жив. Он по-прежнему слышит всё, что сказано вслух на этой планете. И когда приходит памперо, индейцы закуривают длинные трубки и слушают вой ветра. И я с ними… Мы знаем, о чём говорит ветер. Хотя лучше бы этого не знать.
        
        +
        
        МОСКВА - ПЕТРОПАВЛОВСК-КАМЧАТСКИЙ
        13-14 МАЯ2011 Г.
        
        От Москвы до Петропавловска-Камчатского добраться не так просто, даже если тебя прикрывают всемогущие спецслужбы. В Домодедове вечная толчея и неразбериха. Местные бюрократы всполошились после генеральского звонка, перекинули пассажиров Куйбышева и Заботина с тридцать второй стойки на двадцать седьмую - для вип-клиентов. Информация об этом затерялась внутри цепочки исполнителей, потерялись и Николай с Михаилом. Толкались в очереди, томились... Миша отбегал в сторону звонить начальству, но начальство было не в курсе, нервность накручивалась. В результате рейс задержали почти на три часа. Загруженный «Боинг» стоял и ждал двоих, и когда они поднялись по трапу и вошли в салон, им никто не был рад - ни экипаж, ни пассажиры.
        Михаил принялся наводить мосты. Улыбался стюардессам, говорил комплименты. Но обстановка оставалась холодной до самого Красноярска. Там сели на дозаправку. В аэропорт никого не выпустили, выспавшиеся за шесть часов полёта пассажиры стали знакомиться друг с другом, общаться. Тут и удалось взять реванш.
        В добрые старые студенческие годы Куйбышев славился своими фокусами. Показывал он их под настроение, но, раз начав, не мог остановиться, пока не приводил зрителей в полное изумление. Заботин как-то даже сорвал куш на фокусах друга. Тогда поспорили с кавказцами на пять тысяч рублей, что Николай положит тысячную бумажку на ладонь, и она загорится сама собой. Кавказцы дали купюру. Николай закатал рукав до локтя, открыл ладонь взорам. Подумал, прикрыл глаза. Деньга начала потрескивать, изогнулась, задымилась и вспыхнула. «Обманываешь!» - закричал один из спорщиков. Миша тут же передоговорился: ставьте десять тысяч, и вам вторую бумажку подожгут. Ударили по рукам, проверили всё что можно, даже ощупали фокусника. И снова Николай выполнил обещанное… Тогда они с нежданным выигрышем затесались в бар и гудели целую ночь. Были и ещё пари; да мало ли разных глупостей делают люди в молодости!
        Михаила не удивляли способности Куйбышева, он не искал им объяснений: может, да и всё тут, а как он это делает - без разницы. И в самолёте, едва перекинувшись несколькими словами с соседями, Миша попросил друга показать пару чудес. Попал в настроение, и началась забава. Николай стал примагничивать к себе монетки, пластиковые вилки и ложки, визитки, мобильные телефоны. Прижмёт ко лбу предмет, подержит секунду, отпустит - и предмет не падает. Собрался кружок из зрителей, смеялись, спрашивали - как? Подошли стюардессы, и вскоре представление переместилось к ним, в маленький отсек для персонала, за занавески.
        Михаил не пошёл развлекаться. Выпросил у друга нетбук - дай, мол, почитать твои записи. В нетбуке у Николая стояла программка из семейства «Аутлуков», в ней он вёл свой дневник. Записи за прошедшие месяцы убирал в архив, каждый месяц под новым паролем. Сказал пароль к апрельскому архиву: «Норзер. Это такой типично весенний ветер, дует над Персидским заливом. Читай, но только апрель, слышишь, там дальше личное, про Надю, не свинничай, не лезь, а то получишь в глаз…»
        Почти все апрельские записи были уже знакомы Михаилу. Франция, остров Поркероль, институт Кларка, опыты. Он уточнил для себя несколько дат, перечитал отрывок про скандал, случившийся из-за обрыва связи. Вдруг вспомнилось пятое мая: надо было сразу догадаться! В этот день был глобальный сбой связи, говорят - по всей планете. Потом в газетах появились бредни про кладоискателя Калинина, который, якобы, всё это и устроил, чушь, конечно, но… Михаил вспомнил, что шестого мая ему позвонили из Москвы, спросили что-то про Куйбышева, а седьмого уже пришёл приказ - прибыть незамедлительно. Вот оно что! Генерал кричал про связь, проблемы со связью… К ним, конечно же, никакой кладоискатель отношения не имеет, а вот дружок, Коля-Коля-Николай - как раз наоборот.
        Догадка из смутной стала явной. Значит, этот любитель ветра стал ездить за границу? Ему, видите ли, нужны циклоны и антициклоны! И он в виде отчётов писал разную хрень про вислоухих коротышек, распятья, бордели, видения, затмения! Блин, и кто может повестись на такую ерунду… Михаил прислушался к девичьему смеху, доносящемуся из-за занавески. Ещё раз прикинул, что к чему. Вскочил, бросил нетбук на кресло и быстро пошёл по проходу вперед. «Так, этот не годится, эта парочка - тоже, старичков пропускаем, поддатый мордатый дядя не нужен, и эти - мимо, так, а вот то, что надо…» Около зашторенного иллюминатора дремал хилый полуподросток-полумужчинка с наушниками. Немытые патлы уныло свисали на угрястый лоб. На столике перед ним умещались планшет и смартфон, торчали проводки, доставляющие музыку в мозг.
        - Слышь, друг, - Миша тряхнул полумужчинку за плечо.
        Тот раскрыл мутные глаза, поводил ими вверх-вниз, сосредоточился и секунд через пятнадцать вернулся на грешную землю.
        - Что?
        - Слышь, друг, у тебя флешка есть?
        - Есть, - парень изумленно вытаращился, не врубаясь, что к чему.
        - Сколько гигабайт?
        - Шестнадцать…
        - Сколько такая стоит?
        - Точно не помню, тыща двести, кажется.
        Миша достал из заднего кармана брюк пятитысячную, положил на колени парню.
        - Очень надо, друг. Продай. Ты меня спасёшь.
        - Это… Это много, она же…
        - Бери, бери, новую купишь.
        Парень порылся в сумке, достал флешку, задумался на секунду:
        - Там у меня фильмы записаны.
        - Ничего, я отформатирую. - Миша уверенно вытащил девайс из ладони полумужчинки и рванул назад.
        Скопировал всю программу с дневником на флешку, потом всю папку Program Files и на всякий случай ProgramData. Посмотрел внутри каталога - вроде бы обычная база данных. «Значит, сломаем, раскусим, посмотрим, что ты тут прячешь, друг дорогой». Михаил уже не сомневался: Куйбышев завербован. Какая-то разведка обкатывает новую технологию, наверняка из области передачи данных. Может быть, это оружие, уничтожающее информацию? Это было бы круто, никаких танков не нужно, сотри данные на компьютерах противников и бери их голыми руками!
        Свезло, повторял про себя Михаил, опять свезло. Даже представил себе, как Николай стирает досье генерала Овченкова. Ставит птичку в чекбоксе, нажимает «делет» - и больше нет никакого генерала. А потом копирует на его место Заботина - рраз, и на штанах лампасы! За занавеской, в пяти метрах, Николай показывал стюардессам чудеса. Кажется, он там разделся до пояса, а они обвешивают его всяческими предметами. Голый мужской торс (или это был не мужской торс?.. нет, слишком круто для Кольки) мелькнул в просвете. Хихикают. Радуются. Чудеса всегда занимают человеческое воображение, но не бывает чудес. Есть только новые разработки, техника, о которой мы пока не знаем, а лет через двадцать всё это будет казаться банальным… «Ну, Куйбышев, если я тебя на чистую воду выведу, вот будет поворот!»
        В Магадане опять приземлились. Петропавловск не принимал из-за циклона. Путешествие затягивалось. Выпустили в аэропорт на полтора часа, потом продлили паузу ещё на три. Николай сидел в баре, глотал дрянной кофе по десять баксов за чашечку, а Михаил тихой сапой свинтил от него, купил час в интернет-кафе, воткнул в компьютер вожделенную флешку. Программа выплюнула несколько предупредительных окон, поругалась, но всё же запустилась. Апрельский архив открылся по паролю «норзер», майский спрашивал другой. Михаил перебрал все слова, связанные с погодой, какие только знал. Но разве догадаешься, этот Куйбышев наверняка придумал нечто, недоступное простым смертным… После доброй сотни попыток он понял, что кавалерийским наскоком тут ничего не добьёшься.
        Михаил чувствовал себя гончей, идущей по следу, Шерлоком Холмсом, который уже увидел кучку пепла от сигары преступника и вот-вот угадает его ФИО и паспортные данные. В голове крутились слова генерала - связь, есть проблемы со связью… Вдруг осенило: щёлкнул в меню «редактирование», выбрал «найти далее», ввёл «сбой связи». И тупой Аутлук моментально закинул его в запись, датированную пятым мая. Правда, в середине экрана возникло маленькое окошко с призывом «введите пароль». Но под окошком текст прокручивался и вверх, и вниз. Вот тебе и безопасность продуктов Майкрософт!
        
        +
        
        ИЗ ЗАПИСЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        5 МАЯ2011 Г.
        
        НА ОСТРОВЕ ЯБЛОК
        
        Вот так, взял да и попал на остров, тот самый, грезившийся мне ещё в Патагонии, когда казалось, что нужно уехать на край света, чтобы видение стало реальностью. Меня всегда тянет решать простые проблемы сложным путем: я не ищу телефон прачечной в справочнике; я выхожу на берег океана, слушаю шторм и спрашиваю. Ветры рассказывают, но не всё и не тогда, когда надо. Наверное, телефонный номер стоило бы узнавать обычным способом, тем более что я спокойно совершаю тысячи и тысячи самых простых действий с самой простой логикой: сплю, надеваю джинсы, варю кофе, ругаюсь с женой. Раздражение испытываю, но противоречия никакого нет.
        Почему же, если нужно узнать что-то новое, я меняюсь, подозрительно прищуриваюсь и не верю бытовым методам? Любой вопрос к справочнику принесёт однозначный ответ; да, это будет номер прачечной, и туда можно будет позвонить. Только конечный результат может оказаться отрицательным: разгильдяи вдруг потеряют свитер, который ты отдал стирать. Я не размениваюсь на мелочи и спрашиваю ветер. Ветер номера не называет, он рассказывает легенды и притчи. Я вижу, как на ладони, весь отрезок оставшейся мне земной жизни; я чую кончину и знаю её час. Так стоит ли заниматься стиркой?..
        Самое потрясающее то, что ветер ничего не говорит зря. Любой бред значим, любое слово прорастает и даёт плод.
        Чем дальше, тем реже посещают меня мысли о сумасшествии. Когда я беседовал с Длинноухим Коротышкой, мне казалось, что карьера учёного окончена, впереди унылые больничные процедуры и профессиональная непригодность. Потом это ушло. Сейчас я знаю, что остров существует независимо от моего мозга. Собственно, любой человек может попасть в эту часть мира. Я думаю, что два независимых наблюдателя увидят здесь примерно одно и то же. А вот один наблюдатель в два разных момента времени может не застать ничего общего. Это хронотоп; каждый новый момент времени тут уникален, притом что сам остров никуда не исчезает. Попадая сюда, ты выпадаешь из русла земных событий и вступаешь в неведомый фарватер с непонятными свойствами, с другими причинно-следственными связями. Нужны лишь две вещи, чтобы стать наблюдателем острова: перестать верить в ерунду про непрерывность и однородность пространства и накопить определённый потенциал, необходимый для восприятия иных областей. Всего лишь. В этом году, правдами и неправдами, я добился своего, получил нужное, даже больше, много больше, чем ожидал.
        Плохо то, что я начинаю задыхаться в обычной атмосфере. Мёртвый воздух квартиры становится непригодным для меня; приехал домой всего четыре дня назад, а сна уже нет, и депрессия просто душит. Сегодня утром не выдержал, убежал от жены на крышу. Там хоть что-то, хоть как-то, слабое, но движение, и можно восстановиться. Проблемы с Надей, большие проблемы, но не до них сейчас.
        И вот тут, на крыше, вдруг пришло это удивительное, чего так и не случилось ни в горах, ни у моря. Остров приобрел очертания, я сделал шаг, и под ногами оказалась твёрдая почва. Не знаю, оставался ли я физически на крыше своего московского дома, или исчез?.. Со стороны бы посмотреть, но это пока ещё не получается.
        Произошла очень странная встреча, или, точнее, не встреча, а визит. Да, это было посещение, я пришёл потому, что он там ждал и помог войти, подсказал что-то неопределимое, какую-то координату вне плоского пространства, без наших градусов и минут. Он стоит напротив; я не испуган и не удивлен, но трепет испытываю, потому что среда другая, не бытовая, метафизическая, гиперфизическая, что ли… Кажется? В самом ли деле так, но каждый штрих, каждая мелочь значимы: туман, ровная дорожка под ногами, неуловимый запах в воздухе, ватная тишина и безветрие… Само собой приходит понимание: надо именно так и не иначе, и ответ на все вопросы может быть только таким - неожиданным и бесспорным. Этот человек не назвал себя. Что-то в нём было очень знакомое, может быть, он был уверен, что я сам его узнаю. Но у меня нет памяти на лица, и, к тому же, я был очень осторожен, памятуя Поркероль. Ещё не хватало только устроить что-то подобное в Москве… Я почти не двигался, никуда не шёл, смотрел только вперёд, мне достаточно было сознания, что я попал туда, и смогу выйти, и теперь уже сам смогу повторить вход и выход.
Никогда не знаешь, чем это обернётся: может магнитная буря случиться, а может и рвануть; но раз уж я пишу эти строки, то, значит, не рвануло, дом на месте, и в розетке дремлют обычные двести двадцать вольт.
        Он сказал, что это - остров Яблок. Он пришёл сюда предупредить. Сказал, что сделал с миром одну простую вещь, сродни тем фокусам, что я показывал в молодости. Этот фокус необходим, сказал он. Но нужно всё довести до ума, и это уже не его задача. Он сказал, что в руках у него была книга о великих жертвах, и он должен был прочесть её, но не смог. Ему перевели всего одну страницу. Книга там осталась, сказал он, ты прочтёшь и узнаешь, что делать. И несколько раз повторил: тебе нужно спешить. Торопись, потому что всё меняется. Если не бросить земное и привычное, ты не успеешь. Брось сегодня же, уезжай… Я стою как замороженный, сдвинуться с места не решаюсь. Понимаю, что это кто-то свой, вполне можно вопрос задать, уточнить, узнать наверняка… и ничего в голову не приходит. Спросил, где мне искать эту книгу. Он засмеялся. Начни с Камчатки, говорит, с самого юга Камчатки, там маленький хвостик, мыс - увидишь, поймёшь.
        Он ушёл… А я вернулся - в Москву и в свою квартиру. Надя уже на работе была. Дома телевизор орёт и мобильник надрывается. Посмотрел на экран - номер не определён. Отвечать не стал. А в телевизоре - по экрану рябь, как в давние времена, когда папаша мой колотил кулаком по «Рубину», чтобы посмотреть на своего любимого Капицу. Я, понятное дело, по плазме кулаком стучать не стал. Выключил, да и всё. И чувствую, что это не только у меня в квартире помехи, что это большое-большое прошло, огромное, над всей Землей… Точно, потом в газетах прочитал про сбой связи. И репортаж про кладоискателя. И фото его в «Комсомолке» увидел.
        Это был он. Кладоискатель.
        
        +
        
        КАМЧАТСКИЙ КРАЙ, ПЕТРОПАВЛОВСК - ПАРАТУНКА - МЫС ЛОПАТКА
        14-15 МАЯ2011 Г.
        
        Камчатка парила над океаном. В сизой дымке угадывались белые конусы вулканов. Тёмно-серый океан набегал на высокий берег, пытался забраться в глубь Авачинского залива. Солёный ветер бился о прибрежные скалы. Суровый, девственно красивый край, удивляющий любого циника, напоминающий не то обиталище олимпийских богов, не то сказочный край мира, с которого запросто можно разглядеть спину огромной черепахи...
        Николай прилип к иллюминатору и ничего вокруг не замечал. Самолёт описал круг над побережьем, спустился к грешной земле, коснулся её колёсами, докатился до невзрачного здания аэропорта «Елизово». Смотреть стало не на что - разлинованный бетон, самоходные трапы, самолеты разных аэрокомпаний, облупленные стены зданий. Миша тряс друга за плечо: проснись, вставай, страна огромная, пошли на смертный бой.
        В аэропорту их встречали - рослый, подтянутый лётчик в синем кителе, с живыми глазами, орлиным носом и громовым голосом. Он протянул большую твёрдую ладонь: «Здравия желаю! Полковник Прозоровский, можно просто Сергей. А как вас? Из Москвы? На Лопатку летим? Придется подождать, вертолёт будет только завтра».
        Михаил попробовал спорить, но полковник даже слушать не стал: «вертушка» завтра, сейчас едем в Паратунку! «Какая, к черту, Паратунка, генерал меня порвёт на куски». А Николай чуть не подпрыгнул от восторга, просветлел, заулыбался: в самом деле? можно? вы не шутите? всю жизнь мечтал!
        Суровые камчатские лётчики никогда не шутят! Через час джип гостеприимного Прозоровского въехал в долину гейзеров, в знаменитый курорт Паратунка. Николай сиял.
        Михаил тихо матерился и набирал эсэмэски руководству. Почувствовав приближающееся застолье, отозвал полковника в сторону и попытался объяснить, что тянуть время нельзя:
        - Сергей, без обид, мы люди подневольные, все под начальством ходим… Был такой приказ, как можно быстрее…
        - Ерунда. Гостей мы обязаны встретить! Идёт оно, ваше начальство… - и Прозоровский конкретизировал, куда.
        - Вряд ли они обрадуются, услышав…
        - Тогда пусть сошлют меня, однако, - сказал полковник с чукотским акцентом и захохотал, показав рукой на вулканы, загородившие полнеба.
        - Но…
        - Никаких но! Закон гостеприимства! Что ты суетишься? Вы зачем прилетели?
        - Николай - учёный, метеоролог. Ему нужно наблюдать…
        - Правильно, мне доложили. Курилку будем наблюдать?
        - Да, курилку, - согласился Михаил.
        - Вот. А пока что там тишина, штиль. Мои орлы доложат, как циклон начнётся. И я вас в лучшем виде туда доставлю. Всё, отставить разговоры.
        Разговоры отставили. Купались в термальных источниках - тёплом, очень тёплом и жутко тёплом, в котором, казалось, сваришься: над озерцом стоял густой пар, поверхность воды то и дело вскипала, выпуская горячие пузыри. Мазались лечебной грязью и снова купались, и всё это на фоне величественных белых гор, неспешно дымящих, как старые, мудрые шаманы, уставшие суетиться, усевшиеся на край земли, чтобы подумать о вечности.
        Конечно, потом было застолье. Полковник привез москвичей в гости к своему другу, фермеру по прозвищу «Маэстро», молдаванистому, как герой знаменитого фильма с таким же прозвищем. Приехал ещё и директор санатория, а следом за ним - командир местной военной части и два предпринимателя из Петропавловска, мечтающие сделать из Камчатки туристическую Мекку.
        - Такого нигде нет! - горячились они. - Все эти хвалёные Альпы - дерьмо. Тут настоящая красота! Да ещё и фабрика здоровья! В наших паратунках - вся таблица Менделеева! Рай!
        - И тут пребывают, как ангелы, - тихо сказал Николай.
        Михаил крутил головой, прислушивался к разговорам, быстро разделившимся на несколько отдельных потоков. Старался не пропустить ни слова. Он подозревал, что визит на Камчатку, напоминающий поспешное бегство, может иметь тайную цель. Испытания? Эксперимент? Контакты с теми, с кем в столице это невозможно? Надо смотреть в оба: кто-то из этих простоватых ребят может быть связан с разведками…
        На столе царил лосось: солёный кижуч, уха из чавычи, икра, пельмени из горбуши, балык, паровые котлеты из кеты. Свежайшая, вкуснейшая, красивейшая красная рыба, о которой в Европе даже и представления не имеют. Как говаривал Воланд, осетрина бывает только первой свежести и только на Камчатке! Нет? Не так он говорил? А ты балычок попробуй! Что? То-то!
        «Какие они тут странные, - думал Михаил, стараясь не окосеть раньше времени. - Сидят на самом краю земли, у чёрта на рогах, среди вулканов, у холодного моря, а всё хорохорятся, орут, доказывают, что родная куча навоза самая лучшая».
        - Почему у нас такая хрень? Здесь богатейшая природа, целебные воды, источники, гейзеры, подземное тепло, даже на отопление не надо тратиться! И такой бардак, нищета! - Москвичей уговаривали так, будто они не учёные-метеорологи, а как минимум президент с премьером. - Вы были в Петропавловске? Нет? Только бухту с самолёта видели? О! Так посмотрите! С океана постоянно влажный ветер дует, простой кирпич от соли разваливается за пять лет. Поэтому дома железом закрывают с одной стороны. Обычным железом, и оно, само собой… Рыжие дома! В бухту входишь на катере - как в рот цыгану заплываешь, только зубы вокруг не золотые, а ржавые…
        Николай захотел немедленно увидеть рыжие дома. Выпившие камчадалы схватили его под руки и потащили к полковничьему джипу, попутно расписывая красоты, которые ему предстоит оценить: вулкан Мутновский, Горелая сопка, вулкан Опала, Корякская и Авачинская сопки, Мишенная сопка, гора Безымянная, Долиновка, Вачкажец, Бархатная сопка… Кто-то звал уже и на горное озеро, смотреть на нерест лососей. Михаил понял, что попал в этот благословенный медвежий угол как минимум на год - столько тут сопок, озёр, рек и невиданных чудес. И тут у полковника зазвонил телефон.
        Он ответил с ухмылкой, но через пару секунд вытянулся, стёр с лица благодушие, нахмурил брови и сжал рот. Выслушав недлинную телефонную тираду, Прозоровский сунул трубку в карман и чётко, по-военному доложил:
        - Отбой. Всё отменяется. Срочно летим на Лопатку.
        
        +
        
        КАМЧАТСКИЙ КРАЙ, ПОС.СЕМЁНОВКА
        16 МАЯ2011 Г.
        
        Семёновка - маленький рыбацкий поселок на нижнем «хвостике» полуострова. В километре от него небольшая военная часть, радары, береговая охрана, вертолётная площадка, причал, катер. Тут, в щитовом домике для радистов, нашлась свободная комната. Москвичам поставили две раскладушки. И побежали дни: красная рыба, вяленая оленина, варенье из жимолости и спирт с зелёнкой. Его выдают радистам для протирки контактов. Они протирают… Высыпаешь ложку соды в этот зелёный спирт, встряхиваешь - и почти вся гадость садится на дно. Можно пить. Только писаешь потом, как волшебник изумрудного города, красивой цветной струйкой.
        Николай почти ни с кем не разговаривал. От силы - два-три слова за день. Или стоял на берегу, смотрел на океан, или сидел, склонившись над клавиатурой, нахмурив лоб. Попросил было пограничников прокатиться на военном «УАЗике» до устья Малой Тяги, но ему отказали. Сказали, что опасно тут в конце весны ездить на таких маленьких машинках. Только на вездеходе или на вертолёте, больше никак. Медведи уже проснулись, отощали за зиму, выходят из тайги подкормиться. Для них человек в легковушке - консервы. Бегают быстрей лошади, по деревьям лазят, не скроешься от них никуда. Но Николай не поверил: он уже несколько раз ходил в посёлок и знал, что местные ездят и на охоту, и на озёра за рыбой, и в райцентр, и никаких медведей не боятся.
        Ветра всё не было. Синоптики обнадёживали: в мае курилка обязательно случается. И вот-вот уже должно бы начаться. Может, сегодня днём, может, завтра. А может и потом, никто не прикажет курилке поторопиться…
        
        +
        
        КАМЧАТСКИЙ КРАЙ, ПОС.СЕМЁНОВКА
        22 МАЯ2011 Г.
        
        Дорог вокруг Семёновки почти нет. Небосклон на севере загораживают две горы - вулкан Кошелева и Камбальная сопка. Из-за них робко выглядывают ещё три - Дикий гребень, Ильинская, Желтовская. Скалы, тайга, маленькие речушки, каменные осыпи, песчаные участки берега - всё создано для того, чтобы не пропускать человека, тормозить его движение. Здесь должны жить медведи, волки, лисицы, орлы, мыши, белки, но никак не человек с его привычкой ездить по ровным прямым дорогам.
        Для связи с большим миром у жителей посёлка имелся военный вездеход и ГАЗ-66, на котором возили крупу и хлеб из районного центра и отправляли туда же почту, больных, посылки на материк - так здесь называют остальную часть страны, всё, кроме Камчатки.
        ГАЗ-66 принадлежал одному из местных рыбаков, Аркаше Прокопенко. Когда накапливались дела в районе, машина собиралась в путь. Так было и в этот день, перед бурей. Собрались за тушёнкой и водкой, а попутно - отвезти партию балыка, только что вышедшего из коптилен, в тамошнюю заготконтору. Аркашка, разбитной молодой парень, наполовину ительмен, широкоскулый, смуглый, взял с собой москвичей - «туристов», как их тут называли. Договаривался о поездке Михаил: посулил бутылку, угостил куревом, попросил подбросить до Нижней Тяги, маленькой речки, впадавшей в океан в двадцати километрах от Семёновки.
        Эта речушка знаменита своими волнами, бегущими от океана вверх, к сопкам. От устья до сопок - четыре километра низкого, поросшего кустарником берега. Кочки, канавы, камни, кривой жидкий ивняк. С приходом сильного юго-восточного ветра Нижняя Тяга встаёт на дыбы и летит против течения, сначала загоняя назад, на сопку, свою же пресную воду, а потом уже и морскую. По обоим берегам речки остаётся множество бочагов, озёр, болотинок, заполненных то солёной, то пресной водой. Иногда и рыба, застигнутая штормом, вылетает на берег, остается в мелких озерцах, и местные знают, что на Нижней Тяге можно чуть ли не голыми руками наловить минтая, хариуса и гольца.
        Но ловить можно только после того, как курилка успокоится. А пока он дует - лучше сюда не соваться, опасно. Волны случаются до пяти метров высотой. Как ударит такая волна, куда потом утащит - бог весть, лучше не пробовать.
        Именно здесь вышли «туристы» из машины. Аркашка предупредил, что курилку можно ждать с минуты на минуту и ни в коем случае нельзя спускаться на побережье, подходить к морю. Но они слушали невнимательно - сами умные, всё знают, ничего не боятся.
        А ветер пришёл. Именно такой, при котором бывает настоящее речное цунами: неожиданный, сильный, два часа бушевал, набезобразничал здорово, мало никому не показалось… Аркашка уже выехал из райцентра назад в Семёновку, когда вдруг ударил курилка. Дождь хлынул стеной, дороги стало не видно, и ГАЗ-66 переждал непогоду в небольшом распадке между сопок, под елями. Когда дождь утих, машина двинулась дальше, медленно забираясь на скользкие горки, ещё медленнее спускаясь в овраги, то и дело ныряя в глубоченные колеи. На высоком видном склоне, не доезжая Нижней Тяги, водитель встал, посигналил, закурил и стал ждать «туристов».
        Через десять минут со стороны берега, из низины, вылез один из них - пухлый белобрысый Миша, мокрый и грязный. Руки у него тряслись, он заикался и колотил по ноге трубкой рации, пытаясь вернуть её к жизни. Второго, Николая, с ним не было.
        - Что, полезли к морю, мудачьё? - ласково поприветствовал Михаила водитель, распахнув дверь кабины с правой стороны.
        - Смыло его, смыло, - бормотал Миша и тряс что есть силы сырую рацию.
        - Куда, мать твою, смыло? В море?
        - Хрен его знает куда, разве тут разглядишь. Поехали скорей за военными, искать его надо.
        - Вот сучонок, а! - Аркашка сплюнул и длинно выругался. - Сто раз сказали - не спускаться вниз! А мы городские, умные! Мы всех соплёй перешибём!
        - Поехали скорей, ради бога, сами Николая мы не найдём, - бормотал Михаил.
        - Поехали, едри тебя в душу… Вот тебе и Коля-Коля-Николай, сиди дома, не гуляй. Ну, туристы, мать вашу…
        Береговая охрана объявила тревогу. Пограничный катер сошёл с обычного маршрута и стал прочёсывать прибрежную полосу. Завели вертолёт, двое местных рыбаков вылетели вместе с отрядом спасателей к Нижней Тяге. Михаил в поисках не участвовал: он закрылся в каморке радиста, и сквозь хлипкую филёнчатую дверь слышны были его причитания и обрывки фраз: «Я не отходил, Ярослав Васильевич… Да, знаю, что голову снимете… Клянусь вам… Он просто пропал… Нет, я ничего не пил, можете экспертизу сделать…»
        Через час, жалкий, помятый, с красными глазами, Михаил вышел из комнаты радиста и принялся разбирать вещи Куйбышева. Разбросал одежду, вытащил из рюкзачных глубин нетбук, сунул его за пазуху. Вышел из домика, двинулся к берегу. За первыми же крупными камнями, скрывшими его от биноклей пограничников, остановился, огляделся и швырнул компьютер в океан. Высморкался, вытер лицо, оглянулся: никого... Закурил. И не спеша двинулся назад.
        
        ГЛАВА 3. НА ПЕРРОНЕ
        
        МОСКВА, УЛ. ВОЛОДАРСКОГО, Д. 43
        24-25 МАЯ2011 Г.
        
        - Алло?
        - Куйбышева Надежда Игоревна?
        - Да.
        - Простите, у меня для вас плохие новости. Куйбышев Николай - ваш муж?
        - Николай? Он в командировке сейчас. А кто это говорит?
        - Нечаев, командир отдельного поста береговой охраны, Камчатский край.
        - Вы с Камчатки звоните? Что-нибудь случилось?
        - Произошёл несчастный случай. Вы слышите меня? Алло?
        - Да. Что, что?
        - Ваш муж… Куйбышев Николай… Его смыло в море. Был шторм.
        - Как в море? Когда?
        - Вчера. Ведутся поиски.
        - Какие ещё поиски? Где, откуда его смыло? Какое море?
        - Он находился на берегу моря во время сильного шторма. И был смыт. Унесло… Ведутся поиски.
        - Нет, вы не понимаете! Вы не знаете ничего! Он не мог, никак… Вы говорите - смыло? В океан?
        - Да.
        - Вы не знаете, он не мог утонуть!
        - Надежда Игоревна, успокойтесь. Постарайтесь взять себя в руки. Мы сообщим вам, если…
        
        +
        
        …Сначала была оглушающая пустота. Казалось, что исчезло всё вокруг, нет больше ни суетливой Москвы, ни хмурого неба, ни квартиры в новом доме, на шестнадцатом, две комнаты, улучшенной планировки, спасибо Алексею Филипповичу, помог купить… Да и Алексея Филипповича нет, хотя он звонит из Женевы, звонит и звонит, обрывает телефон. И мама звонит, и младшая сестра, и подруги одна за другой. Мобильник взвизгивает, принимая эсэмэски. Домашний телефон раскалился, и в дверь уже стучат, жмут звонок, надо открывать, они уже ломают дверь, они её вышибут, ну и пусть, всё равно. Нечего им всем сказать, никто не знает, никто не поймёт, будут сейчас жалеть, будут обнимать и плакать, а зачем жалеть?..
        Надя так и не открыла дверь, и замок, кажется, вскрывали. В квартиру ввалились два МЧСовца, за ними - сестра Катюха со своим парнем, Артуром. Подбежали, трясут за плечи, шарят глазами вокруг. «Наверное, думают, что напилась таблеток, а зачем, зачем мне пить таблетки?»
        - Я в порядке.
        - Надюша, что же ты не открывала! Мы чёрт знает что подумали, Надюша, сестрёнка!
        Катька ревёт. А у самой Нади - ни слезинки. Лицо каменное. Голос ровный, хоть и тихий. Сидит и ни на кого не смотрит, думает о чём-то неотступно…
        Следом появились подруги. Поняли, что тут нервный ступор, ушли на кухню, советовались. Решили дежурить по двое: до вечера подруги посидят, ночевать приедет сестра, а завтра утром мать их сменит. Позвонили матери в Питер, договорились обо всём. Потом звонили в Женеву Алексею Филипповичу, и это было грустно, и трудно, и никак не выговаривалось страшное слово «погиб». Говорили: «идут поиски», «потерялся», «ждём сообщения от спасателей», «пока ничего страшного». Но все понимали - как раз страшное, и не будет никаких вестей, кроме плохих. Даже если и найдут, то это будет не Николай Куйбышев, а его тело… А скорей всего, и найти не смогут. Тихий океан, шторм, вода - плюс пять градусов, течения, акулы, нет, лучше и не вникать, лучше повторять упрямо, что ждём сообщений.
        - Она так и не плакала?
        - Нет, глаза сухие.
        - Это плохо. Надо обязательно плакать, легче станет.
        Но она сидела и молчала, и думала о своём. От ужина отказалась, выпила глоток воды и легла, не раздеваясь, на кровать. Подруги прикрыли пледом, оставили дверь в маленькую комнату открытой, сами бродили поблизости: то на балкон курить, то на кухню подкрепиться, то в гостиной на диване полежать. Заглядывали каждые пять минут, как будто она неведомым образом может исчезнуть или умереть просто так, без причины.
        Надю сморило, и она не стала сопротивляться, уснула. И сразу же пришел сон, и во сне был он, живой, невредимый, хмурый, как обычно, неласковый, раздражённый.
        - Ты куда положила свитер? - спросил он.
        - Какой? Твой старый, зелёный?
        - Да не зелёный он, он серый, сто раз тебе говорил.
        - Вот он, Коля.
        Она подала ему свитер, и он накинул его на плечи, обвязал рукава вокруг горла.
        - Тебе холодно?
        - Что ты всё глупости спрашиваешь! Ты же знаешь, мне не бывает холодно.
        Вдруг они очутились на дороге. По сторонам её высились холмы, густо заросшие лесом. Пошли вперёд, свернули с дороги. Кругом трава. Вошли под деревья. Похоже на яблони, цветущие яблони. Коля впереди. Обернулся, бросил на ходу:
        - Я пошёл, у меня ещё дела.
        - Нет, оставайся, ты же дома давно не был.
        - Опять причитаешь. У меня много дел.
        - Куда ты, Коля?
        - На остров, потом расскажу.
        - Что за остров, Коля?
        - Остров яблок. Ну, пока.
        И он идёт между яблонь, и надо бы за ним побежать, схватить, обнять, не отпускать, пригреть на груди, сказать, что он нужен тут, что без него пусто и плохо, и в квартире толкутся подруги, плачут, жалеют, и телефон звонит, и мама повторяет: «Ничего, ничего…»
        - Ничего, ничего, дочка, всё перемелется, все пройдёт…
        Надя подняла голову с подушки. В окно наискосок заглядывает майское солнышко. Рядом с кроватью на кресле сидит мама и разговаривает, кажется, спрашивает что-то. «Откуда она, почему она тут, что это, как она бросила своего Павлика одного, она же никогда его не оставляет больше чем на час, ведь он молодой, и убежит от неё, и она останется одна, как и я вот осталась…» Надя вдруг вспомнила всё, весь страшный вчерашний день, и поняла, что на самом деле осталась одна. Бросилась к маме, обняла и наконец заплакала.
        
        +
        
        …Они долго-долго разговаривали, две женщины, мать и дочь, Ольга и Надя. Одна пятидесяти двух, другая - двадцати девяти лет от роду. У мамы личная жизнь сложилась невесело: в конце восьмидесятых с двумя маленькими дочками на руках её бросил муж. Уехал, и больше не появлялся. Ольга попыталась его искать, пошла в суд, хотела подать на алименты, но, наткнувшись на суровые очереди и наглую спесь судейских, бросила эту затею. И времени не было, и унижаться не хотелось.
        А когда дочери выросли, несмотря на вечные финансовые трудности, и выучились - Ольга вдруг встретила его, Павлика. Он ей почти годился в сыновья, но это было не очень заметно: порой русские мужики после тридцати становятся мутноватыми, одутловатыми, с ранней лысиной, с потухшими глазами, а женщины в пятьдесят только ещё расцветают. Именно так выглядела эта пара: Павлик, уставший от вечных проблем, и стройная, энергичная, знающая себе цену, умеющая увлечь и способная увлечься Ольга. Она сразу же стала его ревновать, хотя все вокруг понимали, что ревновать надо было бы ему. Она окружила его толстой бронёй забот, комфорта, мелких и крупных бытовых удобств. Она не отпускала его ни на минуту. Очень боялась остаться одна и до конца дней просыпаться в холодной пустой постели…
        Говорили и об этом. И о Николае, о браке, который мать никогда не одобряла.
        - Это не мужик, - кратко оценивала она зятя.
        - Откуда тебе знать, мама? - спрашивала Надя.
        - Да я таких за версту чую. Они мужики, только пока ты молодая и красивая. Родишь, располнеешь - и он сбежит сразу. Я-то вижу.
        И Надя очень боялась располнеть, и не спешила рожать, и следила за фигурой, как могла. Она и в институт физкультуры пошла поэтому, и тренером по фитнесу, который не очень любила, стала. Она всегда очень верила маме. Даже в подростковые годы, когда друзья - это всё, а родители - ничто. А уж выйдя замуж - и подавно.
        Они говорили и говорили, время от времени принимались плакать и жалеть друг друга. Несколько раз звонили знакомые. С Камчатки, от спасателей, вестей не было.
        - Мама, он мне приснился сегодня. Он просил свитер найти.
        - Это значит, холодно ему. Скорей всего, морем вынесло куда-то, мёрзнет.
        - Ты не понимаешь, мама, он особенный, он не мёрзнет никогда. Холодная вода ему не страшна.
        - Ты уж скажешь, Надюша. Это ведь север, а не Москва. А что он ещё тебе говорил?
        - Сначала мы шли между яблонь… Цветы кругом, яблони цвели. Потом он меня остановил, сказал, что дальше один пойдёт, что ему надо на какой-то остров. И название сказал.
        - Вот как? Даже название? Странный сон, Надюша. Что же за название?
        - Не могу вспомнить. Весь день помнила, а сейчас забыла. Что-то очень простое. Кажется, так и было - остров яблок. Да, точно, так.
        - Первый раз слышу. Может, в соннике поискать?
        - Не надо, мама, не ищи. Николай много странного знал и мне рассказывал иногда… Про ветра… Легенды разные… Но яблоки… Не понимаю.
        Надя опять стала вытирать слезы. И мама вслед за ней.
        - Не жалей, дочка, это всё молодость, глупость, легенды эти. А в жизни надо за конкретного человека держаться. Говорила я тебе тогда про Заботина твоего…
        - Ой, я ведь совсем про него забыла… Он же там с Николаем был… Где мой телефон?
        - Как это - с Николаем был? Миша ведь уехал?
        - Он появился недавно, да, на праздник, девятого мая. Говорил, что устроился оператором на Би-би-си… Это он Коле билеты купил на Камчатку.
        - И сам с ним полетел?
        - Да, конечно, он звонил мне оттуда. Как это я забыла…
        Надя уже набирала номер. Но телефон Миши не отвечал: «номер временно не обслуживается».
        - Может, их обоих смыло?
        - Нет, мама, мне сказали только про Николая. Больше никто не пострадал… Хотя… не знаю.
        - Хорошо, если не пострадал. Этот парень твой, дочка. Он смотрит на тебя так… Завидно даже. Мой Павлик так не может.
        - Мама, не надо. Не сейчас.
        - Сейчас или потом, всё одно. Он для тебя всё сделает, ничего не пожалеет. А твой… ладно, ладно, потом.
        Позвонили родителям Михаила: слава богу, он оказался жив-здоров, недавно звонил, переживает, занимается поисками, скоро вернётся в Москву. На том и успокоились. Поужинали кефиром и легли спать, уже без надзора друг за другом, в разных комнатах. Только свет не гасили до конца, как будто потерявшаяся душа Николая могла вернуться вдруг в темноте и не узнать своё законное место.
        
        +
        
        - Вот послушай, что я тебе расскажу…
        Николай пришёл сразу, Наде показалось, что и уснуть она не успела, даже до подушки не дотянулась. Села на кровать - а он уже тут.
        - Рассказывай, Коля.
        Он заговорил, медленно и так странно, как будто не с женой разговаривал, а надпись на мраморной плите чеканил; слово к слову, отчетливо, не путаясь, не повторяясь, не останавливаясь. Так можно было бы читать молитву или произносить проклятье - странная манера, впрочем, он и сам странный…
        - Остров яблок - лишь остановка, кусочек перрона, около которого затормозит поезд. На него не нужен билет. Если уж ты тут, на перроне, то ты сядешь и на поезд, и поедешь, и рельсы растворятся в серебряном свете, и стук колёс утихнет, и небо взлетит ввысь, а звёзды спустятся под ноги. Но самое удивительное - яблоки. Когда увидишь их, сразу понимаешь, как называется этот остров. Никак иначе называться он не смог бы.
        - Коля, Коленька, я ничего не понимаю… Давай ты будешь жить дома. Никуда не хочу тебя отпускать, Коленька…
        - Я ещё приду. А сейчас мне надо… Прости.
        
        +
        
        МОСКВА, МАЛАЯ ОРДЫНКА, 43
        29 МАЯ2011 Г.
        
        Около неприметного здания на Малой Ордынке топтался старичок, смешно одетый, в огромной кепке, с длинным и тёплым, не по майской погоде, шарфом, скорее напоминающим занавеску, обмотанную вокруг шеи. Выцветшая куртка на синтепоне, когда-то синяя, вытертые джинсы, сумка через плечо. Кустистые седые бакенбарды, высокий тонкий нос с горбинкой, и неожиданно маленькие белые глазки.
        Старичок посматривал на часы, тоже весьма необычные: старая механическая «Победа» в корпусе с облезшей позолотой. Когда стрелки сошлись на двенадцати, он решительно двинулся к двери, но постучать не успел. Дверь распахнулась, и высокий плотный охранник в штатском кивнул ему сверху вниз: проходите, папаша. Старик полез в карман за документами, но охранник помахал перед его лицом рукой и показал в коридор - туда, идите-идите, документы можете не доставать.
        Точно так же распахнулась дверь нужного кабинета, и худая женщина с коричневыми подглазинами показала внутрь, где за крохотным предбанником открывались две железные звуконепроницаемые двери. Они вели в кабинет к генералу Овченкову.
        - Добрый день, Евгений Михайлович, проходите. Маргарита, куртку возьми у Евгения Михайловича. Два кофе сделай нам...
        - Я пью только чай! - торопливо вклинился в разговор старичок.
        - Один кофе, Маргарита, и один чай. Красный, чёрный, зелёный?
        - Чёрный. Без лимона.
        Старичок уселся, пошарил во внутренних карманах джинсового пиджака, вытащил на свет божий очешник из бывалошного советского целлулоида, перехваченный резинкой, достал очки, нацепил их на свой благородный нос и уставился на генерала.
        - А теперь позвольте поздороваться, гражданин начальник.
        Генерал засмеялся, поднялся из-за стола во весь свой прекрасный двухметровый рост, протянул огромную ладонь старичку:
        - Ярослав Васильевич Овченков, руководитель президентской службы.
        - Очень, очень. Евгений Михайлович Зеленцов, профессор.
        Возникла Маргарита с чашками. Поставила на стол, приняла слегка жеманные благодарности от гостя и растворилась.
        - Итак, Ярослав Васильевич, чем обязан?
        - Мне необходимо с вами побеседовать.
        - Да что вы! Знаете ли, я старый диссидент… Если уж заставили приехать из Петербурга в Москву, то вряд ли для простой беседы…
        - Именно для беседы. Для непростой беседы. Я хочу поговорить о вашем ученике. Николай Куйбышев, знакомо вам это имя?
        - Коля? Вот оно что… Значит, Коля… Хотя что тут удивляться… Надо было бы уже давно… Удивительно, что так долго никто им не интересовался. Только теперь, как я понимаю, поздно.
        - Да, очень жаль. Это ужасно.
        - Это непонятно. Вы пытаетесь разобраться в причинах? Конечно, я готов с вами побеседовать. Мой лучший ученик… А с этого года был ещё и сотрудником нашей кафедры… Задавайте ваши вопросы.
        - Видите ли… Давайте отложим вопросы. Можете рассказать вообще? Всё, что знаете о человеке?
        - Позвольте поинтересоваться, Ярослав Васильевич: Коля что-то натворил, перед тем как?..
        - Нет. Речь идет о его способностях.
        - Хорошо, если так. Но это будет длинный рассказ.
        - Конечно. Если бы это был короткий рассказ, я позвонил бы вам по телефону.
        
        +
        
        РГГМУ, Г.САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
        1 СЕНТЯБРЯ1998 Г.
        
        - Поздравляю вас, господа бывшие абитуриенты, нынешние студенты! Мне выпала честь прочитать вам первую лекцию в этом университете. Меня зовут Евгений Михайлович Зеленцов, научное звание - профессор. Записали? Отложите пока тетрадки… Лекция будет общей, для мировоззрения, а не для сдачи зачёта. Мы начинаем изучение метеорологии, весьма сложной и противоречивой дисциплины. Сегодня у нас первое занятие по теме «Ветер». Но мы будем говорить не о ветре, не о дожде, не о громе и не о прочих природных явлениях. Мы будем говорить о вас. Да, да, именно о вас, господа студенты, равно как и обо всех прочих жителях нашей планеты. Почему? Сейчас попробуем разобраться. Можете ли вы ответить мне на простой вопрос: каким образом в детстве вы узнавали, как устроена игрушечная машинка? Пожалуйста, желающие?..
        Поднялось несколько рук.
        - Хорошо. Давайте, молодой человек, вы.
        - Мы разбирали машинку на части!
        - Совершенно верно. Любую вещь, которую мы хотим познать, необходимо разобрать на составные части, верно? А если мы хотим познать самих себя, нам, возможно, тоже следует посмотреть - из чего же мы состоим.
        - Из органов! - быстро подсказал все тот же студент. Раздались смешки.
        - Нет-нет, не спешите с ответом. Впрочем, я и вопроса не задавал. Подождите, вопросы ещё будут, и тогда ответите, хорошо? Вернёмся к теме. Из чего состоит человек? Хомо сапиенс? Прозвучал уже ответ: из органов. Да, из органов состоит хомо. А как же сапиенс?.. Или, скажем так: у человека есть неотъемлемые части - душа и тело. Как устроено тело, изучают в медицинском институте. А как устроена душа? Из чего она состоит? Можете мне сказать?
        Аудитория приумолкла. После некоторой паузы наконец поднялась одна рука в первом ряду.
        - Пожалуйста, милая девушка, слушаем вас.
        - Я думаю, что душа состоит из веры.
        - Отлично, отлично. Именно так. Из веры, надежды, любви, страха, любопытства, сомнения, гордыни, из добра и зла. Но если вера, то во что мы верим? А главное - почему мы верим? Мы верим потому, что с детства видим, как одно событие непременно следует за другим. Если вышло солнце, то будет тепло. Если подует ветер, то он высушит росу. Облако принесёт тень, а дождь напоит землю, даст жизнь растениям. Молния может убить, а гром - напугать. Ураган может сорвать крышу с дома, а большая волна - перевернуть лодку. Мороз и жара равно опасны и убивают неосторожных. Всё это мы знаем с первых лет жизни, и, если бы не было этих знаний, не было бы и никакой веры. Вера сложилась из практики, из маленьких ежедневных наблюдений. А за чем наблюдал человек? Сто тысяч лет существует человеческая цивилизация. За чем всё это время наблюдал человек? Вижу, что и спрашивать не надо… Девяносто девять процентов всех наблюдений человечества - это наблюдения за природой, за погодой, за окружающим миром. Так из чего мы состоим, господа студенты?
        Девушка с первого ряда снова подняла руку:
        - По-вашему, мы состоим из ветра и солнца. Но, мне кажется, вы хотите нас запутать. Наблюдения за природой человек переосмыслил. Ведь природа - часть Бога.
        - А может быть всё же не так? Может, лучше сказать, что человек - часть природы?
        - Да, но та часть, в которой есть Бог.
        - А как же собака, спасающая тонущего? В ней нет Бога? А звёздное небо над нашими головами? Оно не имеет ни души, ни Бога?
        Девушка опустила глаза, подумала и села на место, ничего не ответив.
        - Вы хороший вопрос задали. Я тоже часто спрашиваю у самого себя: человек больше природы? Конечно, на первый взгляд так оно и есть. Человек покорил моря, пустыни, построил небоскрёбы и ледоколы, побывал в космосе. Но стоит земной коре слегка встряхнуться, как от человеческого могущества не остаётся и следа… Девушка, вы интересно рассуждаете, но давайте всё же оставим теологию и поговорим о практических, земных вещах. Практика неумолимо свидетельствует: человек - часть природы и полностью зависит от природы, и сколько бы он ни призывал на помощь богов, он всё равно зависит от природы полностью. Да и сами боги - воплощение сил природы, олицетворение ветра, дождя, солнца. И все молитвы, возносившиеся на Земле в течение ста тысяч лет, адресованы матушке-природе. Надо сказать, что никаких практических последствий молитвы не имели. А если и имели, то наука эти последствия пока ещё ни разу не зафиксировала.
        С заднего ряда раздался весёлый голос:
        - Так пусть зафиксирует!
        - Как вы сказали, простите?
        - Я сказал: пусть наука фиксирует. Ведь вы учёный?
        - Смею надеяться, что учёный.
        Темноволосый невысокий парень с последнего ряда поднялся, вышел в проход.
        - Тогда фиксируйте. Окно у нас открыто, да?
        - Так точно, открыто.
        - А сейчас я помолюсь, и оно закроется.
        - Извольте, господин шутник.
        Профессор сделал иронический жест в сторону окна. Парень поднял руки и загробным голосом загундосил:
        - Окно, великое и могучее, закройся!
        Дунул ветер. Тетрадки, раскрытые на партах студентов, захлопав крыльями, разлетелись в разные стороны. С преподавательского стола сдуло картонные карточки. Окно захлопнулось. Аудитория зашумела, засмеялась, студенты вскочили с мест, собирая всё, что снесло с парт неожиданным порывом ветра. Профессор на кафедре тоже засмеялся.
        - Здорово! Но вы, господин фокусник, только иллюстрируете мои слова… Природа нами командует и распоряжается…
        - Нет же, профессор! - Парень, стоящий в проходе, не собирался сдаваться. - Смотрите! Окно, великое и могучее, откройся!
        Окно с пушечным звуком распахнулось. В аудитории раздался дружный хохот. Профессор вышел из-за кафедры, подошёл к парню, стоящему в проходе, взял его за правую руку, потряс ею в воздухе, как рефери, присуждающий победу боксёру.
        - Вы победили! Я сдаюсь! - громко провозгласил профессор, перекрикивая общий смех и гам. - Потом вы расскажете нам про свои фокусы. А сейчас разрешите продолжить, у нас всё-таки лекция, а не концерт Копперфильда.
        - Но вы же сказали, что человек - часть природы и что ничего другого наука не зафиксировала. Вот я и продемонстрировал…
        - Весёлый фокус, спасибо, садитесь на место.
        - Нет, это не фокус! Я просто придуривался, изображал молитву. Конечно, она не нужна. Ничего вообще не нужно. Человек - не часть природы, а царь природы, и он может повелевать ей как угодно.
        - Что вы говорите! Значит, вы восстаёте против природы? Вы готовы преодолеть естественные слабости человеческого организма? Победить жару, холод, голод, сон и, наконец, саму смерть? Это заблуждение, и оно стоило жизни многим великим…
        - Да нет же! Смотрите!
        За окном вдруг шарахнул гром, створка с пушечным звуком вернулась на место. И снова всё стихло: ясное небо, штиль, сентябрь - не время для гроз.
        - Вот. Простите… Про смерть - вы правы. Я не думал об этом. - Парень как-то разом стушевался, смущённо кивнул и бочком удалился на своё место в последнем ряду.
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. МАЛАЯ ОРДЫНКА, 43
        29 МАЯ2011 Г.
        
        - Вот так и началось моё знакомство с Куйбышевым. Честно говоря, я всё время удивлялся, почему организации, подобные вашей, не интересовались им.
        - Мы интересовались, только без лишнего шума. - Генерал посматривал на часы, но вежливо, исподтишка, не прерывая собеседника. - Прошу вас, расскажите об экспериментах, проведённых в последнее время.
        - Тут пока нет полной ясности…
        - Евгений Михайлович, вы же не статью научную пишете. Просто поделитесь гипотезами.
        Овченков встал, прошёлся по кабинету. От двери до стола умещались всего три-четыре генеральских шага, и казалось, что он легко может перемахнуть через гнома-профессора, а то и раздавить его ненароком. Зеленцов пригладил свои объёмистые бакенбарды и продолжил:
        - Если суммировать результаты всех экспериментов… мм… предварительно, конечно… Окончательно ничего вообще утверждать нельзя…
        - Только в виде рабочей гипотезы, Евгений Михайлович.
        - Моя рабочая гипотеза такова: Куйбышев умел получать энергию непосредственно от ветра, от любого передвижения воздушных масс. Ему для этого не нужно было никаких устройств. То есть ни турбин, ни генераторов, ни пара, ни электролитических процессов… Он всегда предпочитал естественные источники искусственным. Мы пробовали биометрию в аэродинамической трубе - результаты были ужасными. Искусственный ветер угнетающе действовал на организм Куйбышева. Как и вообще любое замкнутое помещение.
        - Это согласуется с наукой?
        - Вот где главная загвоздка. «Извлекать энергию» - эта фраза ничего не значит, пока мы не сумеем измерить количество извлечённой энергии. А мы не сумели… Точнее, измеряли лишь косвенно. На холодном зимнем ветру на крыше нашего института он находился часами, и температура тела у него не падала. После таких сеансов он мог не есть и не пить несколько дней, и не худел, был активен, бодр.
        - Но вы как-то это объясняете себе?
        - Никак не объясняю. Я ученый, а не мечтатель. Мне нужна аппаратура, опыты. Тогда я смогу сделать выводы. А у нас ни аппаратуры, ни финансирования, ничего!
        - А французы? Они добились чего-то конкретного?
        - Видимо, да. Они пошли дальше нас.
        - И что они решили? Существует ли феномен Куйбышева?
        - Нам это неизвестно. Есть косвенные догадки. Ван Маарден, руководитель группы, проводившей эксперименты, на днях дал интервью для PhysicsWorld. Это элитный английский журнал для членов Института Физики. Весьма смелое интервью… Он заявил, что наука стоит на пороге, что он вот-вот опубликует некую сенсацию… Маарден не революционер. Всегда был консервативен и предпочитал практические аспекты. Такое заявление не просто так сделано. Он наверняка получил огромный массив информации после опытов с Куйбышевым. Если допустить, что Маарден сумел разобраться…
        - Это перевернёт наши представления о человеке?
        - Пока я могу только фантазировать. Новые источники энергии, возможно, неиссякаемые. Может быть, это будет обозначать историческую развилку.
        - Не понимаю.
        - Цивилизация давно уже идёт по пути развития техники, и только. Техника греет, перевозит, освещает, ну и так далее, не буду объяснять элементарные вещи. Между тем решение всех этих проблем может находиться не вне человека, а внутри. Техника враждебна природе, и рано или поздно приведёт цивилизацию к гибели. А поиск внутренних резервов… Это кажется смешным… Но вот как раз Куйбышев умел! Он доказывал, правда, несерьёзно как-то, по-детски. Не знаю, что сумел извлечь из этого Ван Маарден. Можно ли попросить ещё чаю? Знаете ли, пересохло в горле.
        - Сделаем.
        Через минуту секретарша внесла поднос с чашками. Пили чай, молчали. Генерал перестал посматривать на часы. А на Зеленцова смотрел всё пристальней, изучал, прикидывал.
        - Вы, Евгений Михайлович, в Москве где остановились?
        - Нигде пока. Я думал - или вечером назад на «Сапсане», или, гражданин начальник, вы меня ночлегом обеспечите… Лет на десять… Правда, столько я не проживу.
        Овченков даже не улыбнулся:
        - Бросьте вы эту паранойю. Тут вам не КГБ.
        - Да? А мне всё видится вот такой же, как вы, серьёзный офицер, в таком же почти кабинете. Только не тот портрет... В шестьдесят девятом Брежнев над столами висел. Офицер популярно объяснил, что научного звания у меня больше нет и прав никаких нет, и обеспечил ночлегом на восемь лет. В Салехарде, на маленькой метеостанции.
        - Наша служба никакого отношения ко всему этому не имеет, Евгений Михайлович. Я даже не могу извиниться перед вами за того офицера, поскольку присягал другому государству.
        - А чем, простите, ваша служба занимается?
        - Мы с вами коллеги. Мы тоже изучаем… весьма серьёзно, с применением техники… со статистическими формулами… Изучаем мы разные тенденции и возможности. А то, знаете ли, проснёшься в одно прекрасное утро, а мир ушёл далеко вперед, и ты остался в каменном веке. Хотим предложить вам поработать у нас.
        - Вот как? Спасибо, у меня есть работа.
        - Евгений Михайлович, я банальную фразу вам скажу. Но вы поймёте. Люди вашего поколения очень хорошо это понимают… Родина в опасности. И вы нужны. Именно вы.
        
        ГЛАВА 4.HIPATYA
        
        АРГЕНТИНА, ТАВЕРНА «УЛАТАЦ» В ШЕСТИ МИЛЯХ ОТЛОС-ЧАКРАС
        25 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        Чернильная синь понемногу заполняла небо. Вершина Улатаца потерялась среди туч, и только вспышки молний возвращали её зрителю: страшный, мёртвый конус, за каким-то чёртом торчащий в небе. Даже физик Ван Маарден, привыкший к высоким энергиям, чувствовал липкий первобытный ужас, глядя в окно на приближающийся хуракан.
        - Вы, Николя, утверждали, что человек - царь природы. И может повелевать ей как угодно… И вот этим тоже можно повелевать?
        - Конечно. Тут ничего страшного нет, вы же прекрасно знаете. Слишком холодный воздух выдохнула Антарктика, только и всего.
        - О да, знаю. Но немного страшно всё равно. Как это вы, Николя, пойдёте туда?
        - Я не туда пойду.
        - А куда?
        - Ну вот, опять вернулись к самому началу, как будто и разговора не было. - Николай снова посмотрел на часы. - А тем временем к нам приближаются гости… Неприятные гости.
        - Гости? В таком месте?
        - Эх, а ещё профессор... Неужели вы думаете, что вас отпустили бы ко мне просто так?
        - Как… Но вы же сказали, что их передатчики не будут работать?
        - Единственный прибор, который тут работает, - вот эти часы. Электроника мертва. Даже машину нельзя завести. Но наши гости идут пешком. Если бы их джип не заглох, они давно бы уже были тут.
        - Неприятно… Видимо, моя вина…
        - Бросьте. Меа кулпа, да, конечно, характерная черта образованного человека, - искать свою вину в просторах вселенной. То ли подростковый комплекс, то ли мания величия. Я столь велик, что во всём виноват…
        Ван Маарден беспокойно оглядывался. За стойкой бара в противоположном конце таверны аргентинец хлопал ладонью по старинному громоздкому радиоприёмнику, пытаясь вернуть его к жизни. Но радио умерло. Даже треска помех не было. Крыша таверны поскрипывала под порывами ветра. Стало совсем темно, и Николай что-то крикнул бармену. Через пару минут тот принёс свечу в стеклянном колпаке, похожем на колпак старой отечественной керосинки.
        - Какой свет, интересно. Это настоящий антиквариат.
        - Для вас. А в России это стёклышко ещё помнят.
        - Я прервал вас, Николя, со своими глупыми страхами. Но ведь нам не дадут договорить, так? Мне очень нужно узнать всё. Это будет настоящий переворот в истории.
        - У нас есть полтора часа.
        - Как это обидно. Самый главный разговор в моей жизни. И всего час.
        - А почему вы считаете, что нужно время? Вы можете понять и за минуту, а можете не понять никогда… Всё зависит от внутренней готовности… Не вникайте в аргументы, профессор, слушайте, как он воет, как бьётся грудью о крышу, как пытается сдуть с земли лишнее…
        - О, я много раз убеждался в мусорной природе человечества.
        - Не всего человечества. Вы допускаете системную ошибку… Почему-то по дефолту всё считается однородным: пространство, время, человечество. На самом деле кругом неоднородность… Но фиксировать её мы не способны.
        - Николя, а как же изотропность, закон Хаббла? Его никто не опроверг.
        - Вы ещё Джордано Бруно вспомните. Он, помнится, говорил, что центр мироздания везде. Нет, нет... И любой может это увидеть. Вот если бы вы играли в компьютерные игры, я бы объяснил вам так… Переход на следующий уровень можно найти там, где фактура другая. Идёшь по коридору, а на стене пятно - жми на него. А если вы не приглядываетесь к фактуре, будете вечно бродить по левелу ван. Никто не приглядывается! Люди приняли для суждений о мире не тот набор критериев. Люди оценивают лишь то, что важно с точки зрения выживаемости нашего вида: температуру, давление, излучение. А что важно для выживания самой Вселенной?
        - Разве не то же самое?
        - Нет! Это всё важно для сохранения нашего представления о мире, а не самого мира. Не станет температуры - исчезнет человек и не сможет судить более ни о чём. А пространство останется. В нём есть и такие области… Есть и другие, без гравитации например… Вам это кажется сказкой, потому что суждения человека всегда человекоцентричны. Вы, как учёный, непременно уверены, что мир вокруг мёртв, холоден и познаваем. Вы описываете его законами, которые позволят вам двигаться и познавать дальше. Но это субъективизм. И парадокс как раз в том, что, прокладывая мостики для науки, вы идёте совсем не туда. Стоило бы вам на самом начальном этапе признать познание диалогом… Принять равную субъектность тёплого человека и холодного мира… Всё стало бы проще. Но теперь… поздно, наверное. Вы смотрите на эту лампу и классифицируете: антиквариат. А для меня - обычное стёклышко. В какой момент жизни вам надо вернуться, сколько классификаций убрать из памяти?
        - Николя, это довольно неожиданно. Я всё же физик и привык считать Вселенную хаосом. Повышение энтропии в отдельных её областях слишком мало значит, статистически оно никак не отражается…
        - Вот-вот. А теперь допустите, что отражается. Что каждая идея, возникшая в человеческих головах, по-платоновски жива, ну, вообразите её артефактом, такой противной тварью с крыльями и змеиным хвостом. Вам это представляется мифологией, древним способом судить о мире. Но мир - насквозь зарифмованная штуковина. Древние идеи часто залетают к нам погостить…
        Николай с видимым удовольствием смотрел в окно. Там стало совсем черно, не осталось ни силуэтов, ни контуров, только вспыхивали молнии и дребезжало стекло под порывами ветра.
        Опять подошёл хозяин таверны:
        - Нессесарио пара фешар а жанера, сеньорас.
        - Си, грасио. Майс текила?
        - Сим.
        Аргентинец ушёл.
        - Что он спрашивал?
        - Просил разрешения закрыть окно ставнями.
        - Я удивляюсь вам, Николя. Ваш английский стал безупречен. А теперь ещё испанский?..
        - Это португальский. Да какой там язык, так, сотня слов. На «Гипатии» говорили на такой смеси…
        - Вы не рассказали мне. Как вы попали на «Гипатию»?
        - Это было неожиданно. Я должен был уйти… Никак по-другому не получалось. ФСБ следила за мной, и я узнал об этом случайно. Могли погибнуть люди, очень хорошие, дорогие мне люди… Жену мою могли взять в заложники, чтобы на меня давить. И других… Вы знаете, профессор, что не обошлось без смертей, но их было бы гораздо больше, если бы я тогда не шагнул в море.
        - Вы не можете утонуть?
        - Могу, конечно. Но не так быстро, как обычный человек. Я спасательный жилет надел, без него, конечно, утонул бы.
        - Расскажите мне, Николя, про эту «Гипатию».
        - Тут столько всего… Вообще-то я зову про себя это судно «Святой Екатериной»… Видите ли, Гипатия - египетская принцесса, прообраз христианской святой Екатерины. Христиане просто утащили сюжет. Банальный плагиат. Но для меня это очень важно. Не могу объяснить… Я сначала подумал, что буду плавать на «Гипатии» десять лет…
        
        +
        
        ИЗ МЫСЛЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        ТИХИЙ ОКЕАН, 156.88В. Д., 50.09С.Ш.
        23 МАЯ2011 Г.
        
        НЕФОРМАТ
        
        Блаженны богатые духом, ибо их царствие - весь мир. Мир настоящий, а не условные клетки квартир, улиц и нудного супружеского секса. Реальность - не то, что придумали и построили люди, а то, что было до них и что останется после них. В реальности всегда есть движение и свежесть. Я заново открыл это тут...
        Совершенно другая энергия переполняет меня. Бесконечный бег волн, километры подо мной, вокруг меня, сердцебиение течения и выдох пассата. Я думал, что только ветер… Но вода ещё сильней. Неделю назад я радовался, что сумел попасть на Остров яблок, на пару минут всего. Теперь это позади, и я могу наблюдать слегка тронутый осенью сад постоянно, никуда не уходя из плоского мира, не отвлекаясь от неизбежных бытовых хлопот, призванных маскировать мою новую сущность. Именно маскировать, потому что мне, кажется, больше не надо пищи и тепла. На меня больше не действует спирт. И мне не жаль потерянной эйфории, ничтожных всполохов свободы, унылых порывов дружбы и выдыхающейся любви. Впрочем, сегодня мне не надо притворяться тем человеком, м.н.с. Куйбышевым, с пропиской и паспортом, с женой и отцом. Сегодня моя забота - вот эти течения, которыми владеть так же интересно, как и ветрами… они и есть ветры, только не такие подвижные.
        Около берега была скучная путаница стоков и приливных сил. Вода возмущалась, тело течения то ныряло под тёплое верхнее покрывало, продутое ветром - все же май! - то опять поднималось, а пассат хлестал его по щекам, и сила Кориолиса тянула снова к суше, к островам, к отмелям. Циклон остался позади, давление на океан упало, и течение стало самим собой, успокоилось, отдышалось и посмотрело мне в глаза. Я поздоровался: тадаима, Оясио! Я припёрся, Курильское течение, вот он я! С хорошей погодкой тебя, ётэнки дэснэ! Откуда я знаю японский? Не хочется задумываться над этим, вдруг спугнёшь; вдруг накатит волна повыше и смоет всю эту восхитительную мешанину звуков: португальский, английский, китайский, непроизносимые аллитерации айнов. Все они плавали тут, и осколки фраз до сих пор, как в супе, намешаны в Оясио, холодном плотностном течении, спешащем на юг, чтобы там согреться и погибнуть.
        Сегодняшние мои мысли не об этом. Чёрное существо с крыльями и змеиным хвостом; та тень, что промелькнула сто лет назад над Ушуайей и унесла в когтистых лапах Коротышку Сантоса; та гадина, выпрыгнувшая из мифологии, - она летает надо мной. Я плыву… Я могу заставить океан вынести меня куда угодно: он слушается. Но эту тень не могу направить прочь. Нет, никакого страха, никакой истерики… Пугаться тут нечего. Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете, мы все уже на берегу морском, и я из тех, кто выбирает сети, когда идёт бессмертье косяком… Волшебные слова, и повторяю их вслед за Поэтом, как только она появляется. Не боюсь за собственный слабый рассудок, он мне не нужен более; я движим огнём, горящим внутри, и мне не надо сохранять жалкую пристойность и обычность всех, в ком нет того огня. Что же это за существо?.. Пожалуй, химера, да, это слово подходит, только с большой буквы, вот так - Химера. Понятно, зачем она тут.
        Родившись, мы начинаем познавать. Наш мозг к тому времени не пуст: в нём приготовлены отсеки, полки, ящички для хранения добытого. Размеры этих вместилищ у всех одинаковы. И в них не ложится неформат. Запахи лежат в ящике справа; цвета свалены в кучу на самой нижней полке; имена хранятся в картонной коробке вон там, в углу. И когда часть нот вдруг высыпается из шкатулки, и падает на пол, и смешивается с красками, получается Ван Гог. А когда руки ищут нужное имя, шарят по полкам, смешивают, раскидывают в спешке, отодвигают, выдёргивают что-то массивное, вроде бы нужное, а на самом деле - чуждое, получается Микеланджело.
        Нет, даже ещё сложнее. У добычи есть собственная воля, и она может упрямиться, убегать, запутывать следы, а то и убьёт мимоходом чересчур настойчивого. Все мы исходим из одной общей несуразицы: миру якобы всё равно, познают его или нет. Но миру не всё равно, даже если познание тихо прячется за морщинами лба, даже если оно отложило в сторону алмазный бур и отбойный молоток… Миру никогда не всё равно. Любой неформат воспринимается болезненно. Любой качественный скачок напоминает чудо, хотя, собственно, слово это лишнее: всё есть чудо, и ничто не есть чудо, нет чудес, мир полон чудесами - это лирика, а не термин. Когда случается неформат, прибегают людишки со скальпелями, режут, препарируют, кладут под микроскоп, составляют таблицы. Так будет и на этот раз, только уже потом, когда я наконец перестану ждать поезд и отправлюсь дальше.
        Мир сопротивляется. Мозг сопротивляется, когда рушатся аксиомы. И рождает эту чёрную тень со змеиным хвостом. Но это не страшно, надо лишь не останавливаться.
        
        +
        
        ТИХИЙ ОКЕАН, РЕФРИЖЕРАТОР «HYPATIA»,
        25 МАЯ2011 Г.
        
        Транспортный рефрижератор «Hypatia» шёл на юг, вдоль Курильской гряды, мимо зоны промысла. Трюмы были уже полны: тридцать тонн мороженых крабов, четыре тонны живых, тонна морских ежей. Груз предназначался для Японии и Кореи. Флага над судном не было.
        Капитан, здоровенный красномордый детина с короткой рыжей бородкой, держал курс на семьдесят миль восточнее обычного. Над границей промысловой зоны и над проторенной транспортной линией вдоль островов шныряют самолеты ФСБ, пограничные катера. Встреча с ними не сулила ничего хорошего. Да и простой обмен приветствиями со встречными пассажирскими и грузовыми судами не входил в планы капитана - Джейка, как называли его остальные члены команды. Фамилии капитана никто не знал, их вообще избегали на «Гипатии».
        В рубку вошел Перс, худой, сутулый мужчина с глубоко запавшими тёмными глазами. Он протянул капитану морской бинокль и показал пальцем на крохотную точку, мелькающую на волнах в полумиле по правому борту. Джейк посмотрел и выругался:
        - Факинг дайвер!
        Судно сбавило ход, начало поворачивать вправо, готовясь пройти максимально близко от тела, непонятно как оказавшегося здесь. Живым его никто не считал - в такой холодной воде живут от силы полчаса. Он и не нужен был живым, нужны были лишь документы. Очень даже удобно оформлять незаконные сделки по продаже крабов на чей-нибудь паспорт. Двойная удача, если утопленник из России: крабы русские, паспорт оттуда же, никаких претензий.
        Через десять минут тело было поднято на палубу. Собрался весь экипаж, четырнадцать человек. Ещё бы - такого чуда морякам не приходилось видеть никогда. Сорок шестая параллель, глубина - девять тысяч метров, температура воды - семь градусов Цельсия… И этот купальщик! Мало того что живой, он даже и не синий, не нахлебавшийся, никаких судорог, никакой паники. Улыбается. Вместо того чтобы корчиться на палубе, выблёвывая солёную воду, он тут же встал и заговорил. Даже зубы не стучат!
        Документов у купальщика не оказалось. Капитан хотел было выбросить его назад за борт, но рука не поднялась. Любое чудо действует на грубых людей гораздо лучше, чем уговоры. Новенький назвался Николаем, имя тут же сократили до «Ника». Ник был из России; трое суток назад его смыло штормом у мыса Лопатка и несло течением до этих вот самых мест. Он говорит на русском, английском, знает сотню испанских слов. Холода не боится, виски пить не желает, не проголодался. Он хочет стоять на палубе и смотреть, как волнуется море. Ему нравится солёный ветер.
        В этот день на «Гипатии» многие крестились и вспоминали обрывки молитв.
        
        +
        
        ТИХИЙ ОКЕАН, РЕФРИЖЕРАТОР «HYPATIA»
        25 МАЯ2011 Г.
        
        Он долго стоял на носовой надстройке, подставив лицо ветру. А когда наконец отвернулся и вытер со щёк солёные брызги, увидел трафаретную надпись на дверце: «Hypatia refrigerator». Прочитал. Задумался. Потом уверенно кивнул сам себе - да, то самое судно. Моё место тут.
        А капитан Джейк так не думал. Он не вышвырнул этого парня назад за борт в первую же минуту из-за любопытства. Не сделал этого и через час из-за уважения к чуду. Не сделал этого и через три часа из-за команды, из-за четырнадцати моряков, имевших власть над ним, капитаном. Нужна была общая воля экипажа, чтобы избавиться от странного пассажира Ника. Рано или поздно всё равно кончится этим: факинг дайвер покинет борт и сможет плыть дальше или тонуть, или превратиться в Годзиллу и растоптать Японию… что угодно, только не стоять на носовой надстройке. Тут он лишний.
        Джейк проверил показания приборов. Судно шло на автоштурмане, и можно было не беспокоиться: впереди двести миль совершенно пустого океана, погода сносная, магнитных бурь нет. Капитан запер рубку и отправился в трюм - поговорить с командой. Собрал всех в восьмиместной каюте. Четыре двухъярусные койки, круглый иллюминатор, под ним маленький стол, заваленный всякой дрянью: недокуренными сигарами, чашками, гайками, банановыми шкурками… Пол тоже не блистает чистотой, постели смяты, запах машинного масла, табака, немытых тел. Сели на верхних ложах - снизу пространства хватало только для лежащего.
        Разговор не клеился. Команда не хотела трогать дайвера. Морских законов не поминали; так, одно суеверие. Ник - не простой человек. Не мёрзнет. Не боится моря. Пусть останется на борту, раз уж бог судил ему остаться живым в холодных водах. Может быть, после завершения дел в Японии можно будет оставить его где-нибудь. В Филиппинском море например, на островах Дайто. Там нет пограничных служб, а уж сумеет ли он поладить с местными - это не наша проблема. Или в самой Японии договориться с таможенниками в Тёси. Так и будет числиться найдёнышем, только не упоминали бы «Гипатию». Договориться вполне можно, речь ведь идет о живом человеке, а не о трупе, никакого особого криминала. Мелкая услуга - не заносить в протоколы название рефрижератора.
        Капитану не нравились эти идеи. Он не был уверен, что ночь с этим типом на борту пройдёт спокойно. Разве что запереть его в одной из запасных холодильных камер… Там не холодно. Отнести туда матрас, канистру с водой, биотуалет поставить… На том и остановились. На судне было двое русских, они вызвались объясниться с дайвером.
        Нику предложили спуститься на грузовую палубу. Он не сопротивлялся. Предложили поесть - отказался. Увидев камеру, занервничал.
        - Нет, не холодно. Отключено. Только ночевать. Утром выпустим.
        Но он не хотел, возмущался, махал руками, доказывал. Спорить на «Гипатии» никто не любил, и Ник тут же потерял набранные очки. Суетится, трусит, нервничает - значит, надо ломать. Его втолкнули в камеру и закрыли дверь.
        
        +
        
        ТИХИЙ ОКЕАН, РЕФРИЖЕРАТОР «HYPATIA»
        26 МАЯ2012 Г.
        
        Ночь на «Гипатии» прошла спокойно, а утром начался аврал. Автоштурман, отличный японский прибор, глюканул. Судно полным ходом летело на остров Итуруп. Курс поправили вручную, на мель не сели, но было уже поздно: береговая охрана по радио передала требование остановиться.
        Капитан Джейк решил использовать дайвера в качестве прикрытия. Охране ответили, что на борту гражданин России, спасённый несколько часов назад в нейтральных водах. Над «Гипатией» срочно подняли флаг Белиза. Ника вывели из рефрижератора, поставили на верхней палубе около входа в рубку. Повторили запрос к береговой охране, но радио неожиданно замолчало. Осмотрелись: горизонт чист, ни самолётов, ни катеров.
        Ждали. Снова и снова пытались связаться по радио - хоть с кем-нибудь, но в эфире царила полнейшая тишина, даже треска помех не было. Подключили запасную антенну и даже пробовали втыкать в антенный вход кусок обычной проволоки. Поменяли блок питания. Проверили напряжение на клеммах. Безуспешно: радио молчало. Вынули из сейфа мобильные телефоны команды. Но и они не поймали ни одну сеть. Капитан, лихорадочно ища решения, перебирал в уме самые бредовые версии. Куда это показывает стрелка автоштурмана? Северный магнитный полюс переехал на юг? Или не совсем на юг? Стоп… Ван момент, джентлмен…
        Капитан приказал перевести Ника на нос судна. Двое русских что-то сказали ему и повели, крепко взяв за локти. Проклятый прибор ожил, стрелка дрогнула и стала перемещаться к северу, целясь точно в спину уходящему от рубки дайверу. Тут и капитан машинально перекрестился и начал вспоминать «Патер ностер».
        
        …Через несколько часов отпустило. Приборы ожили, стрелки вернулись на нормальные места. Радио затрещало, засвиристело, заговорило разными голосами. Береговая охрана запросила координаты «Гипатии», которая уже давно вышла из опасного района и полным ходом шла на юг, ориентируясь по солнцу. Ответить было нетрудно - ошибочка вышла, господа, не заплывали мы к вам, это магнитная буря виновата… Сорри, гуд бай, фэавелл.
        
        +
        ИЗ МЫСЛЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        27 МАЯ2012 Г.
        
        СВЯТАЯ ЕКАТЕРИНА
        
        Зачем эту посудину назвали «Гипатией»?..
        Я стою на носу, ловлю солёные брызги, слушаю крик альбатросов, смотрю на мокрые спины дельфинов, которые сутками плывут рядом - для чего, почему, неизвестно. Я скучаю с тихоокеанскими ветрами. Они иногда изрядно разгоняются, но нет в них той остроты, что бывает, когда в одном месте сойдутся горы, море и равнина. Только там рождаются настоящие шквалы, приносящие откровения. Хотя… Нет. Ровный пассат, бьющий мне в левую щёку, тоже рассказывает. Прислушиваюсь. Растворяюсь в этом однообразном звуке. И вижу её.
        Ей за пятьдесят. Она стара и некрасива, и в молодости тоже не была красавицей, лишь грудь была более упругой и вокруг глаз морщины не собирались в паучью сеть. Она с самого начала выбрала науку, а не любовь. И никогда не жалела о выборе. Муж погиб в уличной потасовке, единственная дочь странствует. Зато её окружают ученики. Дом не полнится беззаботным смехом и милыми шалостями, но на его плоской крыше стоит астролябия, чудесный прибор, сделанный её собственными руками. Счастье у каждого своё, и кто сказал, что это мало - читать, думать и преподавать?
        Она идёт по городу, проходит мимо рынка, на котором недавно монахи побили камнями Ореста, префекта Александрии, назначенного не кем-нибудь - Римом. Проходит через развалины Мусейона, - окраинный квартал, в котором четыре века обитали учёные. Тут нашли пристанище остатки несравненной Александрийской библиотеки. Тут прошли лучшие годы её жизни; не молодость, нет, тут были знания и поиск гармонии, тут было счастье открытий и невиданная острота нового. Книжные сокровища Пергама, великие мысли великих людей, душой равных вечности… Теперь тут руины. Она долго стоит и смотрит на то, что осталось от Мусейона. Потом идёт к своему дому, на стене которого черной смолой написано «maleficus». Она смотрит на неровные, торопливые латинские буквы. Приговор.
        Она ещё не знает, что это первый приговор в бесконечной череде. И что Рим тут ни при чём, он уже пал, его ворота открылись под натиском готов, его ценности брошены под ноги, его реликвии горят в кострах. Она не знает, что ни один приговор не догонит по популярности тот, что намаран на стене её дома. Но она знает, что обречена. Она, Гипатия Александрийская, дочь Теона, лучший философ, лучший астроном. Изобретательница астролябии, ареометра и дистиллятора. «Maleficus». Ведьма!
        Около дома она видит рабов с носилками. Школа Гипатии пока ещё работает. Ученики из многих стран приходят и приезжают сюда, хотя многих напугала чёрная надпись. Сегодня она хотела рассказывать о бессмертии души. О, какая проклятая тема, и какая благословенная тема… Великий Платон говорил об этом восемьсот лет назад. Его рукописи сгорели, но идея сохранилась. Его тело истлело, но душа жива и остаётся первым и главным свидетельством справедливости учения. Она будит людей, зовёт, будоражит умы и тем множит жизнь. Что есть бессмертие, если не это?
        Ей не пристало спорить с властью. Но кто теперь представляет власть? Префект Александрии больше ничего не решает. Он прячется и не смеет противоречить. В городе командуют христиане, духовники. Главный светоч веры - епископ Кирилл. Он ездит в роскошной колеснице, а за ней толпами следуют нанятые им монахи-пустынники. Нужно ли ей вести опасный спор с епископом? Он тоже читал Платона; более того, он когда-то ходил и на занятия в школу Гипатии… Он её ученик, но он не учёный, он политик. Политики не стремятся к познанию и не ценят истины. Они срывают покровы с истин, как нарамник с публичной девки, оголяя тело для низкой страсти. Кирилл изнасиловал бессмертие Платона. Душа существует вечно, учил мудрец; ни зло, ни благо не останавливают её бытия. А они, ничтожные недоумки, вцепились в эту идею вечности души и подняли как знамя, извратив и опошлив. Жизнь - тлен, учат они. Судьба тела не должна заботить тебя. Пусть ты нищ, наг, убог умом и нечист. Спасай свою душу, ибо если ты не будешь её спасать, краткие земные мучения превратятся в вечные. И спасение только у нас в руках; все, кто учит иначе, враги.
Сожги их! Убей! В том и есть твоё спасение!
        Даже романтическую семейную тайну Платона лицемерно украли. Аристон, отец его, происходящий от первых царей Аттики, и мать его, Периктиона, дочь афинских реформаторов, имели четверых детей. Троих - обычно, как имеют все супруги, следствием земной любви, следствием семени, пролившегося из родительских чресл. Но Платон родился без истечения семени. Периктиона в 428 году до нашей эры была одержима жестокими болями внизу живота и не допускала на ложе мужчин. Об этом свидетельствует Диоген. Непорочное зачатие! Зачем оно этим святошам? Зачем красть легенду у греков? Даже ребёнку понятно, что это иносказание, приобщающее человека не к отцу и матери, но ко всему миру. Зачем красть то, чего не понимаешь?..
        Она собирается говорить о Платоне. Ей не трудно доказать лицемерие и лживость Кирилла. Она провела всю свою жизнь среди книг; философия - воздух, которым она дышит легко и свободно. Она знает восемь языков в совершенстве и ещё десять - в просторечии. Она прочла все книги, написанные за двенадцать веков до неё. Платоновские «Диалоги» она знает наизусть и отлично видит ошибки схоластов, выдающих себя за новых учителей рода человеческого. «Что придаёт познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать, это ты и считай идеей блага», - так писал великий грек. Гипатия всю свою жизнь наделяла людей способностью познавать… А теперь вдруг какой-то епископ, потрясая сворованными идеями, призывает не познавать, но слепо верить, а следом - убивать. Нет, она будет с ним спорить, и покажет, как он смешон, этот убийца в рясе, этот благочестивый подонок…
        Вот и его колесница подъезжает к дому. Войдет ли он под кров, на котором начертано «maleficus»? Нет. Посмотрел надменно и уехал. Значит, приезжал не спорить и не учиться, но предупредить. Споры позади, впереди возмездие. Конечно, можно не трогать бессмертия, можно прочитать лекцию о звёздах, тем более что приближается полное лунное затмение; она вычислила его начало и конец с величайшей точностью. Может, об этом? Или математика. Конические сечения. Можно рассказать и о них, и это будет полезно, ученики разъедутся по своим городам, построят дома, возведут храмы, и они будут прочны, легки и красивы. Лучше всего на свете математика! Соглядатаи Кирилла есть среди учеников. Они донесут епископу, что Гипатия отступила. Что она не будет больше касаться опасных тем. Тот неприятный тип, заросший до глаз бородой, нитрийский пустынник, как его имя? Пётр, да, точно, Пётр. Он наверняка ходит к епископу после каждой лекции. Так про что, про что им рассказывать сегодня?..
        …Она беседовала с ними о Платоне. И наизусть читала «Диалоги». И смеялась над убогим недомыслием новой знати, осеняющей себя крестами и жгущей книги. Она говорила о главном.
        А на следующий день её носилки остановила толпа. Было это около развалин Серапеума, последнего дохристианского храма в Александрии. Этот храм пал двадцать лет назад, в 391 году, на шестой год правления епископа Феофила. Серапеум разрушили, сокровища перенесли домой к епископу... А библиотеку в Мусейоне просто сожгли, ибо не познание есть благо, а слепая вера. Тогда Гипатию удержали дома силой, хотя у стен храма гибли её ученики и друзья. И вот она снова тут, но теперь уже нет в живых отца, и никто не властен запереть её и приказать молчать.
        Гипатию окружили. Это нитрийские пустынники, фанатики. Все они состоят на службе у епископа. Они не платят налоги, им не грозит тюрьма. Они лишь должны хорошо понимать намёки. Вчера Кирилл, выслушав доклад Петра о лекции в доме Гипатии, произнёс: «Смоковницу, не приносящую добрых плодов, срубают и бросают в огонь».
        Толпа переворачивает носилки. Рабы в ужасе разбегаются. Её хватают за ноги, волокут по каменистой дороге к развалинам. Плащ похабно задирается, обнажив немолодую, уставшую плоть. Толпа рвёт одежду в клочья, и вот Гипатия становится нагой, как истина. Её бьют по голове, по телу, по лицу, по рукам, по животу, бьют в грудь, бьют и бьют, не останавливаясь. Толпа кричит на разных языках, и все они известны Гипатии, и все они обозначают одно - смерть. Разводят большой костёр. Бьют, бьют... Она уже не здесь, уже не слышит их, уже забыла про Платона и про Кирилла, а они всё бьют. Хватают черепки разбитых храмовых сосудов, режут. Бросают в костёр по частям - тело, голову... Ее уже нет давно, а ненависть и тупость остались. Это ли не свидетельство бессмертия…
        Кирилла после смерти канонизировали. А чтобы никому не было обидно, и Гипатию тоже записали в христианские мученицы. И осталась она в веках как Святая Екатерина, будто бы погибшая от рук язычников за веру. Можно помолиться и ему, и ей о спасении своей трусливой души.
        Так зачем эту посудину назвали «Hipatia»? Зачем корабль, на котором плавал Длинноухий Коротышка, так странно, так похоже, так подло назывался «Святая Екатерина»?..
        
        +
        
        ТИХИЙ ОКЕАН, РЕФРИЖЕРАТОР «HYPATIA»
        27 МАЯ2011 Г.
        
        Вечером капитан рефрижератора опять беседовал с найдёнышем. Переводчики не потребовались: Ник неплохо владел английским. Разговор получился короткий и полезный для обеих сторон. Да, он согласился. Он поможет судну пройти мимо всех патрулей. Никто не засечёт координаты «Гипатии», никто не догонит, никто не прицелится. Ник сильнее всех. Он обманет любой прибор. Но его нельзя сажать под замок, он любит открытое пространство и свежий воздух.
        - О’кей, Ник. Ю шелл хэв фреш эйр, - пообещал капитан.
        Но это не всё. Ему нужно ещё кое-что. Ему хочется попасть во Францию. Там у него друзья. Денег и документов у него нет, но это не проблема. Нужно позвонить одному человеку, он сейчас в Санкт-Петербурге. Этого человека зовут мистер Зеленцофф, и он очень, очень, очень нужен Нику. Вот телефонный номер. Позвоним?
        Капитан понял, что может удвоить свой гонорар за этот рейс.
        - Ай файнд ё профессор. О’кей, Ник.
        ГЛАВА 5. МАРИЯ
        
        АРГЕНТИНА, ТАВЕРНА «УЛАТАЦ» В ШЕСТИ МИЛЯХ ОТЛОС-ЧАКРАС
        25 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        - Это не новая теория, Николя. Противники эволюционизма чего только не придумывали. Видите ли, этологически человек не может без иерархии с доминантой сверху… Само собой, доминанта в лице Бога потеряла свою привлекательность с развитием естественных наук. Стали её замещать, лишь бы не согласиться с тем, что эволюция механистична, ничем не одухотворена…
        - Обе стороны ошибаются. Эволюция механистична, Бог этого процесса не запускал. Но она одухотворена.
        - Чем же?..
        - Да самим человеком, профессор. Носитель духа. Сила духа. Никто её не видит, только и всего.
        - Согласитесь, это и в самом деле проблематично. Как увидеть силу духа?
        Николай оглядел таверну. На низеньком столике около двери торчал почти засохший кактус в керамическом бочонке.
        - Восе пресиза дест какту? - крикнул Николай бармену.
        Аргентинец удивлённо обернулся.
        - Тринта доларис, амиго!
        Бармен махнул рукой. Недельный заработок - за старый кактус? Валяйте, господа.
        - Вот, смотрите. Вы же мой апостол, так должен я вас удивить хоть каким-то чудом. Смоковницы под рукой нет, чтоб засушить, так что предлагаю поглумиться над Yavia cryptocarpa, это редкий вид кактуса, почти уже мёртвый, его не жалко. Принесём его в жертву матери-науке.
        У Николая в глазах зажглись озорные искорки. Лицо разгладилось, повеселело. И даже хуракан за стеной немного притих, перестал грохать железом на крыше и завывать. Ван Маарден тоже заулыбался - о, фокусы!
        А кактус вдруг побелел. Казалось, что на него брызнули белилами из пульверизатора.
        - Могу я подойти? - обернулся Ван Маарден к Николаю.
        - Конечно. Только не трогайте.
        Куйбышев, казалось, не обращает внимания на происходящее. Крутит в руке стаканчик с текилой и думает о своём. А кактус тем временем стал совершенно седым и начал покрываться кристаллами. Профессор взял со стола свечу в стеклянном колпаке и подошёл ближе. Кристаллы заискрились, забликовали. Они на глазах росли, распушались, разветвлялись, придавали почти круглому скучному кактусу необычную форму. Минута - и перед восхищённым взором голландца предстал маленький шедевр из снега.
        - Привет из России! Ола партир джи Русия! - крикнул Николай аргентинцу и засмеялся.
        - Это очень красиво, но это не аргумент.
        - Конечно. Это шутка. Просто скучно стало. Захотелось похулиганить. Может, бармена заморозим? Чтобы тридцать долларов не отдавать?
        - Русские шутки, я понимаю, да.
        - Нет-нет. Этот фокус доступен и вам, доступен любому. Вас не удивляет, что человек берёт зажигалку и поджигает лист бумаги? Так он может и не брать зажигалку. Всё заложено внутри. Объясните ли вы это механистичной эволюцией? При всём хаосе, который вы, господин учёный, исследуете, при всём этом мир удивительно целесообразен, целеустремлён. В нём всё значимо, и любая идея материализуется. Побольше бы идей, и никаких проблем…
        - Николя, я понял источник вашей энергии давно, во время первого опыта. Мне не ясен механизм переноса энергии. Трансфер, как это вы делаете?
        - Я ничего не переношу. Я пускаю предметы внутрь, и там уже могу согреть, могу заморозить.
        - Внутрь себя?..
        - Да, любой предмет. Даже всю планету целиком.
        - Так это ваша работа? То, что происходит в последние месяцы? Вы сдерживаете войну?
        Николай не ответил. Он опять уставился в окно.
        - Николя, не знаю, как вас ещё просить, что предложить взамен. Ваши способности - это очень, очень важно… Вы не собираетесь делиться с человечеством… Хотя могли бы. Вы боретесь с войной? Но ведь война идет из-за ресурсов. А у вас склад, большой склад. Хватит на всех, только наладить логистику. И не нужно будет войны. Может, нужно остаться? Куда вы хотите уйти? Я никак не могу понять про остров яблок. Зачем вам туда? Вы ведь не боитесь военных? Что они могут вам сделать?
        - Как сказать… Выстрелить они всегда могут, и этого будет достаточно. Я не терминатор, пуля не отскочит. Псих, готовый нажать на курок, всегда найдётся. А по поводу войны… Она не кончится. Ресурсы тут ни при чём. Все страны, ведущие войны, давно обладают избыточными ресурсами. У них имеется десятикратный запас… Реально человеку нужно совсем мало, и эта малость не рождает агрессии. Если бы я знал…
        - Что, Николя?
        Ответа не последовало.
        - Не понимаю, почему такое недоверие. Вас подвели ваши друзья, но я… Я делал всё, что мог.
        - Вы ни при чём.
        - Николя, странный вы человек. Почему вы не берёте книгу? - Профессор положил руку на увесистый том, лежащий перед ним. - Я выкупил её для вас. Она ваша. Почему вы не хотите поделиться своими секретами? Вы знаете, я не военный. Меня интересует только устройство мира. Вы разрушили все представления о Вселенной, какие у меня были. И ничего не даёте взамен, и собираетесь уйти. Как это? Так можно? Это вы меня игнорируете или всё человечество? Мне нужно вас умолять? Я готов. Вам доставит удовольствие, если я встану на колени?
        Куйбышев задумался. Потом увёл разговор в сторону:
        - Я ещё не рассказал вам о Марии. Это очень важно, профессор. Теперь она уже родила и окрепла. Она уедет, никто её не найдет, можете и не пробовать. Но вы о ней услышите. Я рассказывал вам про подсказки. Самую главную подсказку дала мне она, если бы не это…
        
        +
        
        ПОС. СЕМЁНОВКА, КАМЧАТСКИЙ КРАЙ
        17 МАЯ2011 Г.
        
        Михаил третий день не поднимался. После торжественного приёма, устроенного Прозоровским для московских гостей, он вошёл в штопор. Застолье в Паратунке тогда прервали на полувздохе, но и в военной части, спрятавшейся за небольшим рыбацким посёлком Семёновка, оказалось полно желающих продолжить начатое и довести московского гостя до кондиции. Знакомились. Пили спирт. Николай совсем не пьянел, разговаривал мало, на Мишу поглядывал иронически: давай, друг, отрывайся, тебе всё равно тут больше нечего делать…
        Наутро все болели, за исключением Куйбышева. Он поднялся с рассветом и больше часа простоял на берегу. Вглядывался в облака и вслушивался во вздохи прибоя. Потом направился в посёлок к местным. Михаил в это время едва разлепил глаза и сидел на раскладушке, мучительно выбирая - пойти сначала умыться или сразу пойти к служивым, поискать, не осталось ли огненной воды. Вторая мысль победила, и на несколько дней он превратился в дрожащее бессильное существо: валялся на раскладушке, завернувшись в одеяло, или бродил, как привидение, по территории в поисках дозы.
        В Семёновке было полсотни домов. Все друг друга знали. К приезжим относились миролюбиво: на Камчатке городов мало, народ живет неспешно, не зло, к тому же, от любого приезжего - деньги. На окраине посёлка Николай познакомился с рыбаками из местной артели. Они заливали смолой днище перевёрнутой лодки, курили между делом, ругали районную власть и собственных жён, у кого таковые имелись.
        - Здорово, мужики.
        - Здорово, коли не шутишь.
        - Вот, в гости к вам на недельку. Николай, - протянул он руку самому ближнему.
        Руку пожали, но называть себя никто не стал.
        - Откуда будешь?
        - Москва.
        - Понятно. Рыба нужна? Икра?
        - Нет, спасибо.
        - А что так? У нас дёшево. Не надо? Что же тут позабыл? Что? Учёный? Синоптик? Это которые про погоду врут?
        - Ну почему же только врут, - возразил Николай. - Вот сегодня, например, дождя не будет.
        Мужики ухмыльнулись:
        - Ты, Москва, не спеши. Поживи сначала на берегу лет десять, тогда и поймешь, что тут будет, а что нет.
        - Могу поспорить. На литровку. Где у вас тут магазин?
        Мужики хохотнули:
        - Ну, Москва… Магазин ему… Может, тебе ещё и метро нужно?
        - А как же вы обходитесь?
        - Без магазина нельзя, это ты точно заметил. Чем болтать зря, угостил бы. Вон, третий дом с краю. Постучи в окошко, там тебе и будет магазин. Спроси бабу Аню Черных, если что.
        - Договорились. Угощаю, раз уж в гости приехал.
        - Давай, турист, а то трубы горят.
        В третьем с края доме в окне сначала показалась довольно молодая женщина, темноволосая, миловидная. Николай сразу почувствовал что-то особенное в её взгляде, некий намёк, как будто бы они уже были знакомы, начали какой-то серьезный разговор и не закончили, и нужно обязательно договорить до конца. Но это было лишь мгновенье: женщина выглянула, спросила: сколько? Николай прикинул количество мужиков и сказал: две.
        - Сейчас я бабу Аню позову.
        В окошке появилась баба Аня. Потребовала сто рублей. Выдала две бутылки с мутной жидкостью, заткнутые газетными пробками. И тут же захлопнула створку.
        Николай понёс самогон к рыбакам. Явились на свет стаканы с налипшими хлебными крошками. Разлили, выпили. Стали знакомиться по-настоящему. Быстро, за пять минут, рассказали, кто есть кто в Семёновке: вот этот - Босс, он же Евгений, он же бригадир; вот этот болтун - Аркашка, шофёр; тот вон - Сенька-Кирпич, у него рожа после бани красная, потому и «Кирпичом» прозвали; а этот вот шланг вообще на любое имя отзывается, только наливай… Смеялись. Рассказали, что раньше в поселке был и магазин, и начальная школа, и даже клуб, а теперь не осталось совсем ничего. За продуктами один-два раза в неделю ездит машина, вон, Аркашка обычно гоняет… А зимой, случается, и по два месяца без хлеба… Самогонка, правда, всегда есть, и спирт разведённый. У бабки Черных наготове. И ещё есть умелец, с того конца посёлка живет, но у него запросто отравиться можно: то ли помёт куриный сыплет, то ли димедрол. Так что к нему только уж если совсем плохо.
        - А эти, у которых я брал, у них там кто живёт?
        - Бабка с дедом. Дед не встаёт уже. Прошлым летом у них двое сыновей утонуло. Сволочные мужики были. Всё по тюрьмам. Дрались без конца… Отсидят, вернутся, а через неделю снова туда… Так ведь сыновья, какие бы ни были, один хрен жалко. Дед совсем слёг. А бабка вот гонит. И в долг даст, если что.
        - У них женщина живёт?
        - Эта? Приезжая. Зимой появилась тут. Ходила по всем домам, просилась на постой. Сначала у Никифоренок жила, потом вот к этим старикам прибилась. Понравилась, или что?
        - Да вроде ничего себе.
        - Не смотри, Москва, она с пузом. Убежала, видно, от жениха. Может, бандит какой был. Далеко бежать пришлось бабе… На хрен тебе такая?
        - С пузом? Вот как? Как же она тут одна, на что живёт?
        - Смотри, и впрямь тебя зацепило, синоптик. Нормально она живёт. Ездит в райцентр, деньги с книжки снимать. Вон, Аркашка отвозил. На нём теперь вся ответственность.
        Аркашка оживился.
        - А то. Куда она денется. Кто с машиной, того бабы и любят!
        - Да не тренди. Никого она не любит. Она слегка того…
        - Свихнутая?
        - Не, нормальная. Так, ведьма немного. Старуха Черных рассказывала, что она лечить умеет. Спину деду лечила.
        - А ещё кто-нибудь помоложе-посимпатичней имеется? - Николай уже понял, что нашёл то, что искал, переспрашивал лишь для очистки совести. Мужики закрутили головами - откуда, бабьё сюда на аркане не затащишь, они все в город бегут, а тут только такие вот, вроде нас, и живут: артельщики, охотники, бывшие моряки, списанные, покалеченные, сидевшие-пересидевшие…
        Самогон допили.
        - Ладно, Москва, покурили, посидели, заходи, как говорится, ещё.
        - Спасибо за компанию. Зайду, раз не прогоняете.
        Николай снова пошёл к дому стариков Черных. На этот раз стучать в окошко не пришлось: она уже ждала, сидела на верхней ступеньке крыльца. Николай остановился, уставился в упор. Интересная особа, ничего не скажешь, явно не местного масштаба. Тёмные волосы, но не чёрные и не прямые, как у северных народностей. Высокие скулы, но глаза европейского разреза, не японские. Взгляд твёрдый и умный. Кожа очень белая. Руки тонкие, изящные, прозрачные. Прикрывает ими живот. Да, он, кажется, излишне выпуклый, месяцев пять-шесть точно.
        - Добрый день…
        - Здравствуй. Я ждала, что ты придёшь.
        - Вот как? Это ещё почему?
        - Тебя послали сюда ко мне. Так? Не спорь, я вижу, что так.
        - Я и не спорю. Послали. Как вас зовут?
        - Маша.
        - Очень приятно… А меня Николай.
        - Нам надо поговорить.
        - Да. Я готов.
        - Не сейчас. Завтра приходи, трезвый.
        - Я и сейчас трезвый.
        - Не спорь.
        - Ладно, договорились.
        Она ничего не ответила. Встала, стянула на животе курточку и нырнула в дом. Именно нырнула. Николай заметил, что ей пришлось нагибаться, чтобы пройти в дверь.
        
        +
        
        КАМЧАТСКИЙ КРАЙ, ПОС.СЕМЁНОВКА
        18 МАЯ2011 Г.
        
        Следующий день был неотличим от предыдущего: штиль, пасмурно, и всё тот же мутный Миша с бутылкой разведённого спирта. Он поставил её возле раскладушки, ночью понемногу отхлёбывал, поддерживая полубредовое состояние. Под утро наконец отрубился, притих, перестал мешать. Но Николаю спать уже не хотелось, и он снова пошёл к океану.
        Там было тихо. Пасмурный рассвет по миллиметру наползал на Камчатку с востока. Сначала побелели верхушки вулканов, потом их конусы полностью вышли из мрака, огромные, обманчиво близкие. Камбальная сопка слегка дымила, и дым порозовел от восходящего солнца. Небо над океаном просветлело, потеплело, показалось, что это и не океан вовсе, а что-то простое, бытовое, может, котёл с водой, и под ним разгорелись дрова, и вода вот-вот нагреется, зашумит, забулькает… Было несколько минут, когда ожидание тепла и уюта заполнило пространство. Но океан остался собой: лениво тёрся о берег, шлёпал по камням мелкой волной, швырял в лицо солёной моросью, пах рыбой и водорослями, и ему не было никакого дела до рассветов и закатов, а тем более - до людей с их ничтожными проблемами. Подумаешь, пьянство, подумаешь, бессонница. Один миг, и нет вас, люди, ещё миг - и смыты прибоем все ваши жалкие следы, рассыпались в прах пирамиды, башни, плотины, заросли молодым лесом дороги, болото поглотило ваши города, а пустыня высушила болото. Ваши материки нырнут в пучину и снова всплывут, и никто не вспомнит о вас, люди, никто и
не заметит, ленивые волны по-прежнему будут катиться по гальке, будет пахнуть рыбой и водорослями…
        Когда утро созрело окончательно, Николай снова отправился в посёлок.
        Маша встретила его на полпути. Кивнула в ответ на приветствие. Не сговариваясь, они пошли вдоль океана, держась на расстоянии, как школьники на первом свидании. Долго молчали, пытались преодолеть неловкость. Наконец она решилась:
        - Ну вот, пока тебя ждала, все продумала, что сказать, а теперь забыла. Запуталась.
        - Может, мне спрашивать? Так легче будет?
        - Может быть.
        Опять замолчали. Теперь уже Николай задумался, о чём спросить в первую очередь.
        - Ты знаешь, кто меня сюда прислал?
        - Конечно. Кладоискатель.
        - Владимир Калинин?
        - Я звала его Лаймыр.
        - Вы были знакомы?
        - Да, совсем немного.
        - Он был тут у тебя?
        - Нет. Я жила недалеко от Кирова. Но убежала. Пришлось убежать. За ним охотились. Если бы меня взяли, стали бы его шантажировать. Это… это никак нельзя было.
        - А зачем он послал меня сюда? Я должен узнать от тебя что-то?
        - Да.
        - Так почему он сам мне не рассказал?
        - Он уходил, понимаешь? У него не было времени.
        - Пока что ничего не понимаю.
        Маша вдруг остановилась. Посмотрела Николаю прямо в глаза. Он заметил, что она выше его сантиметров на пять.
        - Ты, Коля, очень многое понял, иначе не поехал бы в такую даль.
        - Да. Может быть. Мне хотелось бы верить, что понял. Но все, что я знаю, - это разноцветные камушки, из которых пока никто не сложил мозаику.
        - Сегодня ты ещё кое-что поймёшь. Но главное ты давно знаешь. Ты - особенный.
        - Да.
        - И тот человек, Калинин, тоже был особенный. Он умел видеть насквозь.
        - И ты?.. Что ты умеешь?..
        - Потом, обо мне потом.
        За разговором они почти добрались до военной части. На территорию посторонних не пускали, хотя какие тут посторонние, на краю света… Николаю показалось неудобным разгуливать с дамой мимо военных - мало ли что. Решил спросить:
        - Дальше пойдём? Или повернём назад?
        - Пойдём дальше.
        - Не боишься, что болтать тут про тебя будут?
        - Я ничего не боюсь.
        - Вот как? Это и есть твой дар - ничего не бояться?
        Они вошли в часть. Четыре невзрачных домика с почернелыми шиферными крышами, два металлических гаража, небольшая огороженная площадка со спутниковой тарелкой и будкой для трансформатора, выложенная бетонными плитами дорожка, ведущая к пирсу. Почти никого, дежурный сидит на лавочке около одного из бараков, у ног - ведро с окурками. Не видит в упор вошедших: пьяный, что ли? Они прошли мимо дежурного и мимо неспешно плетущегося из дощатой уборной солдатика. Солдатик их тоже не увидел.
        Тут только до Николая дошло:
        - Это ты делаешь, да?
        - Да. Это просто.
        - Зачем же тогда мы вообще пошли сюда? Могли бы сидеть у тебя дома, раз уж ты умеешь превращаться в невидимку.
        - Тебе лучше быть около океана.
        - Знаешь, сильный трюк. Люблю фокусы, сам могу показать, но так…
        - Я расскажу тебе немного про себя. Я из очень старинного рода. Все мои предки лечили людей. Нетрадиционными способами... Врачами не были. Скорее, ведьмы, так это называлось. Передавали по наследству свою науку. Но это не магия, не шарлатанство. Это просто сведения, которые никому не известны.
        - Официальная наука даже не ищет в этом направлении?
        - Куда там. Искать… Они не примут ничего, даже если я поделюсь опытом… А могли бы применять…
        - Странно. Я примерно так и про себя думаю. Пытаюсь заниматься наукой, но не получается. Наука слепа. Это служанка человека, и она видит только то, что ей прикажут, а не истинную суть вещей. Наука построена на ложных предположениях и не может долго оставаться сама собой. Обязательно перерождается в пропаганду, или торговлю, или карьеру. Объяснить что-нибудь человеку науки невозможно…
        - С тобой проще, чем с Калининым. Он совсем ничего не знал.
        - Расскажи мне про него.
        - Он искал клады. Однажды нашёл особенный клад. Необычный. И эта загадка его повела… Он бросил всё… Все, кто с ним был связан, погибли. Но он дошёл до решения загадки. И тебя зацепило, Коля. Ты теперь ничего другого не сможешь делать, только идти по следу.
        - Ты сказала, что Калинин нашёл особенный клад. Что там было?
        - Сейчас, не спеши. Давай присядем. Идти, да ещё и объяснять… Знаешь, тяжеловато.
        На берегу, за гранью прибоя, было полно высохшего топляка. Они выбрали ствол почище. Николай снял ветровку, постелил на бревно.
        - Не замерзнёшь, Коля? - Маша улыбнулась ему, и он вдруг заметил, что она молода и красива, и, кажется, сильно скучает. - Нет, конечно, зря и спрашиваю.
        - Я не мёрзну никогда. Могу не есть и не пить, если только на ветру нахожусь.
        - Везёт. А я вот мёрзну все время. И есть все время хочу.
        - Из-за этого? - Николай глазами показал на её живот. - Первый у тебя? Не страшно?
        - Немножко. Я всё же лекарь. Справлюсь. Ладно, давай вернёмся к разговору. Потом поболтаем о пустяках, если увидимся, конечно. Давай… Давай сделаем одно допущение… Всего одно… И ты увидишь, что многое прояснится.
        - Ты говоришь о тех кладах?
        - Да. Правильней сказать, не о кладах, а о вмешательстве. В человеческие дела вмешиваются - можешь принять это за гипотезу.
        - Хорошо, принимаем. Сразу же возникает вопрос - кто?
        - Как с тобой легко, Коля. Ты всё на лету схватываешь. Конечно, люди именно так и спрашивают. Сейчас попробуем разобраться. Давай переберём все варианты. Инопланетяне - так, это раз. Этот вариант очень нравится писателям. Дальше пойдём. Древние, но вымершие цивилизации - это два. Такая версия очень нравится историкам.
        - Ещё бы. Всегда можно выбить бюджет на раскопки.
        - Сами люди - это три. Изобретут что-нибудь и вмешиваются в дела других людей. Дальше, четыре… Догадаешься?
        - Конечно. Природа.
        - Примерно так. Только я хотела сказать - Земля. И какой вариант ты выберешь?
        - Последний.
        - Ага, потому что это - твой случай. Ты получил подсказку от природы. У тебя она в генах была. Все другие варианты тоже имеют право на существование. Даже больше. Сколько подсказок - столько и вариантов. Даже ещё больше. Всё может стать подсказкой.
        - А Калинин нашёл что-то конкретное?
        - В случае с Калининым это было необычное кольцо. А в моем случае… Я могу рассказать. Тебе надо бы узнать. Хотя это лишь пример - история моего рода. Но ты поймёшь, куда я веду… Давным-давно, в начале пятого века, одна смелая женщина исследовала то, что осталось от лучшей библиотеки античного мира… И расшифровала записи, сделанные скифом, Анахарсисом. Это был странный мудрец. Он как будто конспектировал чей-то рассказ, не понимая его значения. Ему диктовали на санскрите, он писал греческими буквами. Получилась книга. Чтобы она не вызывала подозрений, Анахарсис поместил непонятные записи между рассказами о своих странствиях. Как будто это цитаты из речей встреченных им иноземцев, говоривших на неизвестном наречии. Оригинал книги сгорел в Александрии в 273 году нашей эры. Остался список, он сгорел в Серапеуме в 391 году. Остался список списка, и он был расшифрован. Мои очень далекие предки получили знания, которые и сейчас удивляют людей. Даже тебя удивило. Да?
        - Да… Удивило. Я с первого взгляда на тебя понял, что ты - необычная. Это не комплимент. Это факт… И что же было дальше с книгой Анахарсиса?
        - Она ещё раз сгорела в Иерусалиме. Потом ещё раз в Константинополе. Потом очередная копия пропала в Москве, вместе с библиотекой Ивана Грозного. И вот полгода назад эту книгу нашёл Калинин.
        - Он сказал мне об этом. Буквально следующее: я держал в руках одну книгу, но прочитать её не смог.
        - Ему это уже не нужно. И мне не нужно. Я не смогу ничего сверх того, что могу и сейчас. Я теперь думаю только о ребёнке.
        - Тебе тяжело?..
        - Нет, мне очень хорошо. Речь не обо мне. Вся эта история рассказана как пример. Совсем другие люди получали другие подсказки и тоже удивляли людей. А некоторые люди оставляли артефакты потомкам, если не могли разобраться сами. Что тебе ещё сказал кладоискатель?
        - Он сделал с миром одну вещь, но этого мало, надо продолжить. Надо торопиться, бросить всё немедленно. Я, наверное, не гожусь… Не знаю… Никак не могу решиться. И не могу понять - что сделать? Книгу эту найти?
        - Найди книгу, Коля, может, там подсказка. А может и не там.
        - Немного же я от тебя узнал.
        - И не надо много. Надо наоборот - одно.
        - Надеялся, что ты расскажешь про Остров яблок…
        - Яблок? Нет, про это я ничего не знаю. Про яблоки… Разве что рисунок один могу вспомнить.
        Маша вдруг сделала длинную паузу, замолчала, застыла, обхватив руками колени.
        - И?
        - Холодно что-то мне. Обними меня, погрей немного, ладно? По-братски.
        Николай придвинулся, обнял её одной рукой, прижал к себе. Она дрожала - то ли и в самом деле мёрзла, то ли боялась сказать что-то важное, опасалась, что не поймёт.
        - Это яблоко, такое обычное, круглое, сверху хвостик нарисован схематический - то ли есть он, то ли нет его… Я, когда ещё маленькая была, много раз видела этот рисунок в разных старинных книгах. У бабушки Кубакай… так мою бабку звали… у неё был целый сундук старинных книг. Всё теперь пропало. Ладно, я о другом хочу… Загадка в том, что на всех рисунках по яблоку были прочерчены линии. Тонкие, едва заметные. Если приглядеться - совершенно точные границы материков. А мне всегда так нравилось… Я в увеличительное стекло глядела, как на Землю из космоса. Искала, где Индия, где Италия, находила и радовалась.
        - Ну и что?
        - Ничего, Коля. Пригрелась, вот и вспомнила. Не слушай, глупости, просто мне тут одиноко. Знаешь, что ты должен понять?
        - Что?
        - Опасность. Тебя уничтожат.
        - Ты ошибаешься. Зачем меня уничтожать?
        - Пройдёт много лет, и люди овладеют тем, что сейчас тебя переполняет. Но пока ты один такой. И людям это невыносимо...
        Маша встала с бревна, поправила одежду:
        - Пойдём.
        - Хорошо, пошли. Ты не ответила...
        - Пойдём, пойдём…
        Они снова прошли по берегу, миновали столбик с надписью: «Пост береговой охраны Пограничной службы ФСБ РФ». Маша остановилась на секунду и выразительно посмотрела на надпись. Вошли на территорию части. Подошли к домику радистов, где разместились Николай и Михаил.
        - Теперь иди, Коля.
        - А тебя проводить?
        - Не надо. Зайди туда. Только тихо. И всё поймёшь.
        Николай поднялся на крыльцо, крепко взялся за дверную ручку, приподнял дверь, чтобы не скрипнула, медленно открыл. Зашёл внутрь, прислушался. В боковой комнатке, где стояли их раскладушки, слышался голос Михаила. Он говорил с кем-то по телефону:
        - Ярослав Васильевич, ну что я с ним сделаю… Он же ненормальный. Стоит на берегу, смотрит на волны. Не знаю, сколько. Он может и месяц так простоять. Нет, Ярослав Васильевич, бесполезно. Что его, застрелить, что ли? Я говорил про Надю, бесполезно. Да я готов, если надо. Вы только команду дайте. Что? Значит, скажу, что попала в аварию, хорошо. Нет, Ярослав Васильевич, я не пью, трезвый. Сейчас пойду и скажу.
        Так же тихо Николай вышел из домика, притворил дверь. Маши уже не было… или была, но не для него? Но он и не собирался её искать. Во всяком случае, пока. Он развернулся и пошёл к океану, к ленивому мудрому океану, не замечающему людей.
        
        +
        
        КАМЧАТСКИЙ КРАЙ, ПОС.СЕМЁНОВКА
        22 МАЯ2011 Г.
        
        День начался с дурацкого предчувствия. Надвигался циклон: небо на юге налилось чернотой, вдалеке гремело, океан ещё не вздыбился и не начал исступлённо бить берег, но уже покрылся белыми барашками, стал задираться и хамить. Николаю на удивление не хотелось никуда выходить. Они с партнёром как будто поменялись местами. Михаил бегал по части и договаривался насчёт вертолёта. Стихнет курилка - и в обратный рейс. Начальство, надо полагать, зовёт. А Николай всё сидел, уткнувшись в маленький экран нетбука, писал.
        «Я мысленно обращаюсь к тебе, Мария. Да, конечно, только так тебя и нужно называть. Маша - это несчастная девушка, капитанская дочка, это полусостояние, ожидание, обещание, цветок у дороги, радующий путника лишь сегодня, а завтра его нет… Вот и Маши больше нет, есть Мария, и есть её ребенок, у которого, я так подозреваю, нет отца… Видишь, как символично, трудно отказаться от искушения произносить это высокое имя и обращаться к тебе если не с молитвой, то с жалобой, что ли… Ты назвала нас особенными, а что в нас особенного? Мы люди, простые люди. Нам страшно, нам больно и холодно. Да, да, именно холодно, ты думаешь, что мне не бывает холодно? Бывает. Не от ветра и не от дождя. Но когда друг оказывается приставленным к тебе соглядатаем, когда тебе ставят условия, когда под нож идут близкие - мне холодно, Мария. Я не могу этого выдержать. И мне страшно. Простишь ли мне малодушие? Я, если честно, не знаю, могу ли ещё любить. Это чувство было привычно, и его постепенное отмирание прошло незамеченным. Казалось, что так будет всегда - отец где-то далеко и высоко, жена под боком, друг пропащий, но всё
равно - друг. И прочее… Коллеги… Ещё одна женщина, да, увы, не стал бы в этом сознаваться, но теперь, когда я ухожу, мне нельзя никак соврать, мне нужно раскрыться и, смешно сказать, покаяться. К кому же адресовать покаяние, как не к тебе… Хотя ты не прочитаешь всего этого. Я закину тексты из компьютера на «документы Гугла» и забуду пароль. Но написанное слово всё равно живет, не такую ли историю ты мне рассказала про Анахарсиса с его книгой? Её четыре раза сжигали и один раз закапывали - и не смогли уничтожить. Теперь, когда я должен уйти, мне жаль, что я не прочитал записи великого скифа.
        А женщина… Ей было девятнадцать. Она училась на журналиста и пришла ко мне в фирму с каким-то глупейшим редакционным заданием. Я стал флиртовать, и она тоже, не смотри, что малолетка. Был июль, и я предложил прокатиться в лес, за МКАД, поискать землянику. Прокатились… Ягоды уже отошли, но две-три ещё можно было найти. Она так старалась, ходила по хилому лесочку, исследовала каждый сантиметр. Шейный платок повязала на голову, как крестьянка косыночку, фальшиво пела какую-то милую чушь на английском. Попка её в джинсиках между ёлочек мелькала… А я сидел на траве, отгонял комаров и ждал… Она набрала полную ладошку, земляника вперемешку с черникой, и принесла, протянула руку, прижала мне к губам. Я проглотил ягоды и поцеловал эту маленькую ладошку, всю в пятнах от черники… Никогда такого возбуждения не испытывал, даже в молодости, когда только о девках и думал. И всё случилось. Она оказалась девушкой. Искала случая расстаться с невинностью, но получилось гораздо серьёзнее, чем мы оба ожидали. Искали приключения, а получилась любовь, маленькая, запуганная, несчастная любвишка, которая и теперь
шевелится…
        Знаешь, хоть что про меня думай, но нет никакой вины перед женой за тот случай. Но оставить Надю? А ведь я не просто оставлю - я отдам её этому гадёнышу. Вот от чего холодно, Мария, - от выбора. Я должен или убить её, или подарить врагу. Если останусь, то она станет предметом шантажа и, в конечном счёте, погибнет. Игра идёт серьёзная. Ты открыла мне глаза. Если бы не ты, я бы не стал подслушивать. Я был форменный идиот и слушал только пение ветра… А ведь меня предупреждали, точно по твоей теории подсказок. Три месяца назад приходил ко мне Коротышка Сантос и рассказывал, как важно уметь слышать ВСЁ, чтобы не погибнуть. Знаешь, что я подслушал вчера? Прилетал полковник Прозоровский… Он, видимо, тоже гебешник, видимо, местный куратор, который тут всё обеспечивает. Мария! Ты чуешь сердцем… Уже около столбика с надписью, когда ты так посмотрела, стало ясно, что дело плохо. Мишка требовал от Прозоровского лететь немедленно в Петропавловск. Меня усыпить и отправить, как багаж. А тот твердил - не улетай! Сидите, говорит, тут до победного. Рассказал, что у военных ужасные проблемы. Что-то с ракетами... По
всему миру идут магнитные бури, никто ничего не может понять… Они в панике, паника до самого верха. Вот почему они хотят меня. Думают, что я - источник всепланетных помех, смешно, но им больше нечего думать. И мне страшно, потому что я кое-что знаю про эту историю, и ещё страшней, что знаю не всё.
        Мария! Как мне бежать? Это же страшно, Мария, когда против тебя такое… С одной стороны - этот огромный чёрный океан, с другой - планета людей, и тоже чёрная, тоже холодная. Какие, к чёрту, мы особенные? Мы все сидим в одном вагоне, и вагон этот катится по наклонной, и впереди - пропасть, и тормозов нет, и паровоз отцепился ещё сто лет назад, и какая мне радость от того, что я особенней соседа по полке? Я, вождь без дружин, князь без страны, раб стандарта, царь природы, умею считать до десяти, а он до пяти - вот и вся разница, Мария. Нам страшно обоим, и мы летим, и впереди пропасть, и всё, что мы можем предпринять, - анекдотично. Мы можем попеть псалмы, вспомнить детство, обняться и заплакать. Самые упёртые могут украсить стенки вагона иконами или лозунгами, по самочувствию… Но вагон несётся, все быстрей, и осталось так мало…
        Пятого мая, когда я впервые увидел Остров яблок, мне показалось, что это выход. Но это другое. Я смогу попасть туда, но не смогу забрать с собой близких… Тебя не смогу забрать. Если я тут останусь, то ты тоже станешь подопытным кроликом, так ведь? Знаю, что ты про себя не вспомнишь и, если надо, побежишь на другой конец света со своим животом, чтобы только отвести следы. Но отсюда не так и просто убежать. И тебя посадят в комнату без окон, будут подключать к разным приборам, а когда родится твой ребёнок, его унесут люди в белых халатах и разрежут на части, чтобы убедиться в собственной глупости. Нет, Мария, я не могу, я боюсь, но я должен. Какое противное слово... Может, забрать с собой этого?.. Знаешь, есть такое искушение. Схватить за шиворот - и в воду. Он утонет, конечно. И жаль его одновременно. Не мое чувство, я привык к высоким категориям, мне проще сказать, что все человечество - мусорная куча, чем утопить одного человеческого гадёныша... Мы сейчас уезжаем на Нижнюю Тягу. Начинается буря, вот-вот придет курилка. Не знаю, кто вернётся. Прощаюсь, то есть - прошу прощения».
        Николай сохранил документ на Гугле, закрыл нетбук. Сунул в сумку спасательный жилет. Посмотрел в окно: к домику уже ковылял Миша, потный от похмелья и непривычной физической нагрузки, спешил из Семёновки. Надо ехать. Машина ждёт.
        
        +
        
        КАМЧАТСКИЙ КРАЙ, ПОС.СЕМЁНОВКА
        22 МАЯ2011 Г.
        
        Курилка не принёс театральных эффектов. Это был совсем не мистраль, и он не собирался удивлять. Он просто шёл, не прячась и не стремясь никого застать врасплох. С юга двигалась стена дождя, непрозрачная, плотная. Шла ровно и быстро, и вместе с ней масса воды вспучивалась, выгибала гигантский горб, готовилась рухнуть на побережье.
        Николай и Михаил стояли на каменной гряде над Нижней Тягой. Вот океан начал переливаться через край, хлынул на берег и пошёл вверх. Он не спешил, двигался ровно, спокойно, мощно. Речушка встала на дыбы и понеслась вместе с океаном назад, в горы, в ледники, из которых и явилась сюда, чтобы погибнуть. По всему побережью, насколько хватало взгляда, океан наступал ровно, а на месте, где была река, поднялась пятиметровая волна и так же медленно, размеренно двигалась вверх.
        Стало страшно. Плоский край сопки с каменной осыпью поднимался над берегом метров на тридцать. Не должно бы достать, но всё равно страшно… Океан добежал до осыпи, ударил по ней, вскипел, закрутился воронками и стал отступать.
        - Всё, уходит? - закричал Миша.
        Николай посмотрел на него. Жалкое зрелище - человек на фоне стихии… Редкие белые волосы. Мокрое напуганное лицо. Провалившиеся от недельного пьянства глаза. Руки в карманах, плечи подняты. Мёрзнет, боится…
        - Нет, ещё волна будет. Пойдёшь со мной?
        - Куда? Ты что, охренел?
        - Пойдём, Миша. Ты же друг мне, а? Пошли!
        Николай вдруг схватил друга за руку. Секундное замешательство: что, шутка, да? Прикалываешься? И сразу следом настоящая паника. Миша дёргается, крутит рукой, пыхтит, упирается, и в глазах - ужас, ужас, ужас! не пойду, оставь, пусти, сука! отпусти руку, ты охренел, иди куда хочешь, пусти, пусти меня!
        Вода отступила, но ненадолго. Курилка крепчал, и океанский горб снова поднялся над берегом.
        - Не хочешь? Ссышь? Давай хоть споём тогда вместе, а?
        Николай оттолкнул побледневшего друга и ринулся к морю, дирижируя сам себе и ритмично выкрикивая что-то неразборчиво-английское, пытаясь перекричать ветер.
        - Стой, идиот! Куда ты? Смоет на хрен!
        Николай не ответил. Он быстро спускался вниз по склону, прыгая с камня на камень. Он чувствовал, что вместе с курилкой пришла к нему большая сила, и теперь её хватит не только на себя, не только на жалкую магнитную бурю, не только на чайку с подпалёнными крыльями, упавшую в прибой. О, теперь этой силы хватит на что угодно: вскипятить океан, раскидать горы, отломить половину Камчатки и бросить вниз, за экватор, разобрать эту планету на атомы и собрать вновь в другом месте… Страх ушёл - пришла радость, сомнения кончились - началась жизнь.
        Он успел спуститься и бежал навстречу волне, и эта волна была вдвое против первой, а сверху плотной стеной хлестал дождь. Он встретил грудью водяную стену, растворился в ней. Миша метался, кричал, матерился, пытался вызвать кого-то по рации. Пытался спуститься к воде, но ехидный океан шлёпнул волной, окатил брызгами, и он сдался, выскочил наверх, белый от страха, промокший, трясущийся, пропащий.
        
        ГЛАВА 6. ПЛУТОНИЙ
        
        ПОДМОСКОВЬЕ, ПАНСИОНАТ ФСБ «ДАЧА БОР»
        30 МАЯ2011 Г.
        
        - Мне всё равно, Евгений Михайлович. Можете протестовать, жаловаться, можете голодать.
        - Моя смерть будет на вашей совести!
        - Никакой смерти не будет. Вас покормят. Если надо - привяжут. Вы будете жить здесь столько, сколько потребуется для безопасности страны.
        - Неужели я представляю опасность? Я сознательный человек, я ваш союзник. Вы превращаете меня во врага!
        - Да бросьте вы это мелкое самолюбие, профессор. Скажите себе: надо потерпеть. И потерпите. Это временные неудобства.
        - Но смысл, смысл какой?
        Профессор метался по маленькой комнатке. Сюда, в закрытый пансионат ФСБ, его поселили три дня назад. Охрана на входе, территория закрыта, пропускной режим, круглосуточное видеонаблюдение. Зеленцова никто не ограничивал в передвижениях по территории, но и только. Все контакты с внешним видом отрезали. Сегодня нагрянули высокие гости: Овченков со своим заместителем Федосеевым. Один у двери устроился на стуле, другой у окна на кровати. Как будто стерегут. Обложили…
        - Мы ждём звонка на ваш мобильный телефон. Будем ждать столько, сколько потребуется.
        - Да кто мне может позвонить? И почему здесь? Что, я дома не могу ждать? Я старый человек, и я устал, в конце концов!
        Генерал Овченков сидел на единственном стуле, перегородив ногами половину комнаты. Ему очень хотелось выпить. «Нервы стали сдавать, - подумал генерал. - Раньше я на таких мозгляков спокойно смотрел. А теперь хочется раздавить. Или хоть выпить, если уж давить нельзя».
        - Так зачем же ты нас обманывал, старый человек? - генерал неожиданно перешел на «ты». - Думал, тут дураки сидят? Ты кого покрываешь, а? Этот твой коллега гребёт деньгу. Продаёт Родину в такой момент! И ты, старый, туда же? Тебе перед Богом отвечать пора, а ты хочешь срубить пару грязных тысяч!
        - О чём вы? Я не понимаю…
        Генерал хлопнул ладонью по столу, как обычно делал у себя в кабинете. Только там стол был основательный, а тут жидкий, гостиничный, заскрипел жалобно и боком завалился на стену.
        - Извините, конечно, профессор, я слегка сорвался. Всё вы понимаете. Вы же знаете, что Куйбышев не погиб. Он звонил вам. Да, да, конечно, мы в курсе.
        - Это не то, что вы думаете.
        - Это самое то. Я уважаю ваши годы, профессор, иначе посадил бы вас в совершенно другое помещение, и разговаривали бы там по-другому. Но я видел в вас коллегу. Хотел сотрудничать. И что в ответ?
        - А что такого я сделал?
        - А я расскажу, что вы сделали. 27 мая вам позвонил Куйбышев. Это был международный звонок, из Южной Азии. И практически сразу вы перезвонили в Питер, некоему Шаповалову, известному языковеду.
        - Это не подрывает…
        - Это подрывает. Шаповалов, Фёдор Алексеевич, проходил по делу одного человека... Агента израильской разведки… Его досье было у меня на столе через полчаса после вашего звонка. Это элементарно. Я одного не могу понять - зачем вам покрывать преступную шайку?
        - Я никого не покрываю!
        - Так почему ничего не сказали, а? Старый человек…
        - Ну…
        - Рассказывайте, Евгений Михайлович. Всё, подробно, ничего не пропуская.
        
        +
        
        ПОДМОСКОВЬЕ, ПАНСИОНАТ ФСБ «ДАЧА БОР»
        28 МАЯ2011 Г.
        
        Телефонный звонок не разбудил профессора, хотя была глубокая ночь. Зеленцов с детства плохо спал, а когда возраст его перевалил за полвека, сон стал совсем редким и мимолётным. Иногда целая ночь проходила в лёгкой дрёме, иногда две ночи. Организм, казалось, не особенно нуждался в забытье, так, подремлет слегка, поймает обрывок сна, полюбуется им в полном сознании, оценит сюжет - и снова бодрствует. 28 мая, в четыре часа утра, зазвонил мобильник. Зеленцов не спал и сразу взял трубку, бросив взгляд на необычно длинный ряд цифр. Успел догадаться, что из-за границы. «Да ещё и я в роуминге», - успел подумать Зеленцов, прежде чем услышал в трубке голос Куйбышева:
        - Евгений Михалыч, аллё! Слышите, Евгений Михалыч? Это я, Николай!
        - Что за…
        - Это не шутка! Я жив, Евгений Михайлович, я в Тихом океане, на борту судна «Гипатия».
        - Не может быть… Коля? Неужели…
        - Евгений Михайлович, слушайте внимательно. У нас очень мало времени. Я прошу вас никому не говорить про мой звонок.
        - Коля, Николай Алексеевич, как хорошо, что ты не утонул…
        - Слышите? Никому не говорите. Пусть все думают, что я погиб.
        - Как же, Коля, а жена?
        - Никому. И ей не говорите. Обещайте мне!
        - Если это так важно, обещаю. Но что…
        - Слушайте. У нас всего минута осталась. Есть одна книга. Автор - Анахарсис. Называется она - «О великих жертвах». Ее обнаружили в подземной Москве в январе этого года. Узнайте, где она, узнайте, можно ли сделать перевод и можно ли мне получить этот перевод. И никому другому не показывать.
        - Ничего не понимаю, какой…
        - Я вас очень прошу! Я позвоню вам ещё, обязательно, на днях. Узнайте. И никому ничего. Спасибо, вы настоящий друг, отбой, Евгений Михалыч!
        Зеленцов быстро пришёл в себя. Умылся, побрился, сел за стол, раскрыл тетрадь с записями, нацепил очки - это всегда помогает сосредоточиться. Так… Николай жив. Он, вероятно, таким ужасным способом оторвался от этой организации, как её, президентская служба? Они сознались, что наблюдают за ним. Вот зачем ему потребовалось срочно бежать на Камчатку. Немного странный способ, но вполне в духе Куйбышева, он уважает разные фокусы.
        Дальше… Он никому не сообщает о том, что жив. Даже жене. Это печально, но, вероятно, и она каким-то образом приставлена к нему, или доносит, или ещё что-то в этом роде. Доверять ей он не может… Очень, очень печально. Он звонит мне, потому что знает: я - старый диссидент. Ему нужна какая-то книга. Тут полный туман. Конечно, Анахарсис, имя знакомое, из древней Греции, мыслитель, автор афоризмов. Но зачем это Николаю? Блажь какая-то. Он учёный, метеоролог, пишет кандидатскую про нисходящие атмосферные циклы… Но просил таким тоном… Может быть, попытаться узнать подробнее про эту книгу?
        Зеленцов перебрал в памяти знакомых, занимающихся античностью. Один на конференции в Испании, второй болеет, не до книг ему… А вот Шаповалов должен быть на месте. У него лекции и маленький бизнес - переводы с редких языков. Попробовать?..
        Дождавшись восьми часов утра, профессор позвонил профессору. Шаповалов, едва услышав слово «Анахарсис», перешёл на крик:
        - Ничего не знаю! Не видел никакой книги, ничего не могу сказать!
        - Что вы так волнуетесь, Фёдор Алексеевич, я просто спросил.
        - Нет-нет, я не волнуюсь. Всё в порядке. Кстати, где вы сейчас? Можете навестить меня сегодня-завтра? Хотел бы вас увидеть, вспомнить, так сказать, нашу молодость боевую, трудовую…
        Зеленцов познакомился с филологом Шаповаловым три года назад, на презентации своей собственной книги «Физика ветра». Никакой совместной молодости у двух учёных не было. До него наконец дошло, что телефон может прослушиваться: если не с его, так с питерской стороны.
        - Да, знаете ли, недосуг, Фёдор Алексеевич. Собираюсь в экспедицию. Так что давайте отложим пока визиты. Извините, что побеспокоил. Ищу вот, понимаете, цитату из Анахарсиса для одной своей статьи. Но это совсем не обязательно. Обойдусь латынью… Например: хомо хомини лупус ест.
        - Или так: эрраре ест хуманум.
        - Всего доброго, Фёдор Алексеевич.
        Зеленцов понял, что ему нужно немедленно вырваться из клетки и вернуться в Петербург. Но как это сделать? Он не супермен и не разведчик, он всего лишь старый, слабый, одинокий человек. И эта война… Ну, в которую втягивает его Куйбышев… При всём уважении к Куйбышеву, это все-таки чужая война. Встать на чью-то сторону, не понимая, за что дерутся, - недостойно. Предать друга, убежавшего от слежки, - подло. Что делать?
        
        +
        
        ПОДМОСКОВЬЕ, ПАНСИОНАТ ФСБ «ДАЧА БОР»
        30 МАЯ2011 Г.
        
        - Что делать? Разобраться, конечно же, - генерал внимательно выслушал Зеленцова и, кажется, никаких претензий не предъявлял. - Сейчас мы вам всё объясним. Предупреждаю - информация, которую вы получите, строго секретная. Ясно это?
        Зеленцов достал очешник, вытащил из него очки, стал прилаживать их на носу. Федосеев, остроносый тип с большими залысинами и вкрадчивыми манерами, не пошевелился.
        - Вы знаете, что такое атомное оружие. Знаете в общих чертах, как оно производится. Немного напомню. В атомной энергетике применяется уран. Более 99 процентов урана в природе - это уран-238, изотоп. Самоподдерживающая цепная ядерная реакция с ним невозможна. Это сырьё. Из него получают другие изотопы, в частности 239-й, так называемый оружейный плутоний. Плутоний получают из урана путем очень сложных и очень дорогих операций. Цена плутония… Рыночной цены у него нет, это стратегический продукт. Себестоимость для разных стран разная. В Америке одна, в России - на порядок больше. Запасы плутония в мире достаточно велики, чтобы гарантированно уничтожить человечество. В России были самые большие запасы, пока Ельцин не подарил Америке пятьсот тонн. Сегодня гораздо меньше… Но всё равно достаточно, чтобы страна оставалась членом ядерного клуба. Вы знаете, это пять государств изначально и три государства-новичка. И ещё два не сознаются. Сейчас я не буду вдаваться в детали, вам достаточно уяснить, что десять государств поддерживают военное равновесие на планете. Именно запасами плутония определяется
политический вес страны. И наша страна - вторая по весу. Так устроен мир. Вернее, так был устроен мир три недели назад. Но теперь всё изменилось. Пятого мая весь плутоний на Земле превратился в свинец. Мы больше не ядерная держава. Мало того, теперь никто не ядерная держава.
        - Это похоже на чудо, - прервал генерала Зеленцов. - Рождественская история, да и только.
        Генерал чуть повысил голос:
        - Да, всё это похоже на чудо. Однако вы знаете, что любая продвинутая технология неотличима от чуда… Предлагаю именно с этой позиции… И поменьше эмоций! Так вот, оружейного плутония больше нет. Его превращение не сопровождалось никакими взрывами. Никакой остаточной радиации. Просто вместо стратегического запаса теперь свинец, обычный свинец. Естественно, в ходе плановых проверок это превращение было обнаружено. Обратите внимание на даты: вечером пятого мая мы узнали, что в России плутония не осталось. Шестого мая получили информацию из других стран. Девятого мая окончательно подтвердилось, что нигде в мире не осталось ни грамма опасных изотопов, пригодных для военных целей.
        - А что, простите, значат эти даты?
        - Вы, Евгений Михайлович, телевизор не смотрите?
        - Не смотрю.
        - Пятого мая весь мир был шокирован: по всем каналам передавалось так называемое обращение Калинина.
        - Да, я что-то слышал. Какая-то глупая реклама…
        - Нет, это была не реклама. Это был глобальный сбой связи. Мы потеряли контроль… И не только мы, во всем мире, все частоты кто-то перехватил. И коммерческие, и военные, и научные. И тут не совсем понятно... Если бы перехват частот произошёл для чего-то значимого… Ну, скажем, снять деньги из банков или перепрограммировать управление стратегическими ракетами… Но ничего такого. Прозвучало короткое заявление от имени некоего Владимира Калинина. Бессодержательное, в общем-то. Андрей Иваныч, расскажи профессору подробности, ты же там был.
        Федосеев заговорил вкрадчиво, с лёгкими паузами в конце каждого предложения, означавшими, видимо, «может, мне прерваться? я не лишку, я не громко? я сейчас закончу». Отвратительная придворная манера. Зеленцов ненавидел её в речи чиновничества, начиная с самой его верхушки, и этот остроносый заместитель сразу же вызвал у него брезгливость. Захотелось и в самом деле прервать… но информация была интересной.
        - В начале мая в Челябинской области проводились масштабные военные учения. Двенадцать тысяч солдат и полторы тысячи единиц техники. Не считая спутниковой поддержки, войск связи, инженерных соединений и ПВО. Были иностранные наблюдатели из НАТО. Учения прикрывали операцию «Ирендык». Цель операции - уничтожить одного человека.
        Зеленцов не выдержал:
        - Позвольте, что значит - уничтожить человека?
        - Уничтожить - значит убить. Вы слышали о так называемом кладоискателе, Владимире Калинине. О нём писали. Но пресса, как всегда, не знала самого главного. Рассказывали о кладах, монетах, исторических ценностях… Создали этому человеку мировую славу. За кладоискателем охотились различные разведки. И олигархи - Павел Каганович, Леонид Ростовский. Некоторое время искала его и наша ФСБ. Но не по поводу кладов.
        - А для того, чтобы, извините, убить? - профессор вставил шпильку.
        - Его искали потому, что он побывал в руках у иностранных разведок. Известно вам про такие службы, как «Моссад» и МИ-6? Вероятно, в результате сотрудничества с ними он стал носителем чрезвычайно важной информации. Это были секреты такого масштаба, что Америка предъявила нам жёсткий ультиматум. Они чуть не накрыли нас опережающим ударом… Всех, всю Россию. Только чтобы уничтожить человека, который знает лишку.
        Зеленцов хмыкнул:
        - Неужели такое возможно? Я, как учёный, не могу поверить, что такая информация…
        - Такая информация существует.
        - Вы хотите сказать, что этот Калинин знал какие-то технологии, неизвестные в остальном мире? Кладоискатель? Простой парень из глубинки? Не смешите меня.
        Генерал слегка постучал ладонью по столу:
        - Евгений Михайлович! Дослушайте до конца!
        Федосеев продолжил:
        - Ситуация была критической в течение трёх дней в конце апреля. Была реальная угроза начала новой мировой войны. Потом было принято решение… По требованию натовских вояк и финансовых воротил мы устроили учения. Танки, две десантные дивизии. Скрытая цель - уничтожить кладоискателя. А куда бы мы девались?.. Это был единственный способ избежать катастрофы. Мы должны были убрать его на глазах у наблюдателей из НАТО, публично, так сказать. Калинин находился в Челябинской области, в закрытом поселке Подозёрск, в подземном комплексе. Несколько разведок пытались добраться до него и ликвидировать на месте. Что-то помешало, в результате они перестреляли друг друга. Калинин ушёл от них, непонятно как, но ушёл, выбрался через шахты на поверхность. Возможно, он использовал одну из тех самых технологий, которые получил от сотрудничества с разведками. Когда он вышел из шахт, его сразу засекли, район был оцеплен. Вели пару километров, подвели вплотную к скале и дали команду на поражение.
        Генерал вмешался в доклад:
        - Обратите внимание, дальнейшие события мы пока не можем объяснить научными методами. Продолжай, Андрей Иваныч.
        - Дали залп... И тут же произошёл сбой. Полный коллапс связи. Все передающие и принимающие устройства отказали. По всему миру. Одновременный вызов пошёл на все мобильные и стационарные. Одновременный сигнал на все телекомпании, на радиостанции. Отключить никто ничего не мог. И кто-то голосом Калинина сделал заявление. Вы наверняка слышали это заявление или в газетах читали.
        - Он что-то нашёл, и теперь всё будет не так, как раньше? - Зеленцов вспомнил этот день и это шоу по телевизору.
        - Да, два предложения. Кто включил эту запись, и как удалось получить доступ ко всем частотам сразу? Неизвестно. Но кто-то сумел… Это факт.
        - И после того - плутоний?..
        - Да. Тогда всё и случилось. Связь восстановилась через несколько минут. Место у скалы, куда стреляли, обследовали. Никаких следов Калинина не нашли. Там и сейчас дежурят… Каждый клочок земли прощупали. Ничего нет. Калинин, получается, исчез. Зато стали поступать сообщения из военных частей. И отовсюду - одно. В боеголовках свинец.
        - Примите эту информацию как есть, без объяснений, - вступил в разговор Овченков. - И не надо читать нам морали. Продолжим…
        - Наша служба занималась поиском людей, обладающих способностями… Примерно такого же плана, как у Калинина. Это большая научная программа, работает она около десяти лет. Мы и самого Калинина наблюдали в начале, когда он ещё не попал к иностранным разведкам. Способности его были весьма сомнительны. Он нашёл несколько кладов, что можно объяснить развитым обонянием, повышенной чувствительностью к изменениям магнитного поля. А скорее всего, ему просто повезло. Потом он связался с преступными группировками, и бандиты создали ему славу. Около семи лет он путешествовал по стране, скрывался, убегал, пьянствовал, вёл совершенно беспорядочную жизнь. Никаких особых достижений за это время у него не было. Мы имеем множество показаний…
        - Андрей Иванович, не углубляйся в историю. К делу, - сухо поправил его генерал.
        - Да, виноват. Год назад Калинин был незаконно вывезен за границу, попал в руки разведок, и сразу же грянули сенсации: находка клада в заливе Виго, находка Меноры, находка библиотеки Ивана Грозного, ну и так далее, вы знаете. Теперь о другом персонаже, который вёл себя сходным образом.
        - Неужели Коля? - удивился Зеленцов.
        - Да, речь идет о Николае Куйбышеве. Наша служба наблюдает его с две тысячи четвёртого года. Он демонстрировал определённые способности, но никогда ничего серьёзного не было. Можно сказать, фокусы. И вот в феврале этого года он выехал в Аргентину. За время его пребывания там зафиксировано несколько сильнейших локальных магнитных бурь. Далее, спутники обнаружили мощные слои сильно ионизированного воздуха над тем местом, где он находился. Если сравнивать… Ну, примерно как над АЭС, если бы она работала вообще без всякой защиты… Далее, в апреле Куйбышев побывал во Франции, в институте Кларка. И там всё повторяется. 24 апреля связь была блокирована на всех частотах в радиусе 400 километров вокруг института Кларка. После этого французские власти запретили эксперименты. И наконец, в мае Куйбышев выехал на Камчатку. Зачем? Это неизвестно. Но он настаивал на поездке, мы всё организовали. И опять - магнитные аномалии, ионизация.
        Федосеев замолчал, уставился на генерала, ожидая распоряжений.
        - Любые технические детали вы можете узнать у Андрея Ивановича, если это нужно, - генерал кивнул заместителю. - Мы считаем… Мы рассматриваем такой вариант… Оба случая проявления непонятных нам способностей связаны с иностранными разведками. Оба известных нам лица получают от них возможность блокировать связь, контролировать все частоты одновременно. Может быть, они могли получать и удалённый доступ к информации. Есть и такие сведения… Пропадали данные на магнитных носителях… В итоге Калинину стали известны самые охраняемые тайны НАТО, связанные с оружием массового поражения. Плутоний, безусловно, тоже пропал с участием этих же персонажей. Так вот… Мы считаем… Это версия, от которой следует отталкиваться… Некая спецслужба вербует наших граждан. Устраивает масштабные эксперименты со связью. Уничтожает стратегические запасы. Готовит передел власти, опираясь на секретное оружие.
        - Извините, генерал, что я вас перебиваю, простите старика… Вы намекаете, что Коля был шпионом. Мне обидно такое слышать. Ну да ничего, это у нас в России традиция - искать врагов народа…
        - Профессор, прекратите. Тут вам не первокурсники собрались. Вас не для того привлекли к работе… Андрей Иваныч, давай, изложи суть.
        Профессор резко сорвал с себя очки, встал:
        - Господа, я не считаю возможным…
        - Да успокойтесь наконец! Тут речь идёт о защите страны, бросьте ваши штучки: считаю - не считаю, буду - не буду! Всё, больше никаких возражений. Сейчас первоочередная задача - восстановить запас плутония в стране. И не надо заявлений про мир во всем мире. Развели пионерскую зорьку! Вы подумайте, что произойдёт в ближайшие три-четыре месяца! - Генерал занёс уже руку для очередного удара по столу, но вовремя остановился, поправил хлипкий столик, приткнул его к стене.
        - А что произойдёт? - Профессор всё ещё стоял, храбро поблёскивая маленькими белыми глазками.
        - Н-да… Профессор… Вы же взрослый человек, умный. Неужели нужно вам рассказывать такие простые вещи?
        - Я, видите ли, далёк… Так что, если нетрудно…
        Генерал глубоко вздохнул. Отчётливо хотелось выпить. И отвращение, да, настоящее отвращение не только к этому крикливому старикану, но и ко всей интеллигенции в его лице. Что за люди, гниль, плесень…
        - Теперь в мире остался лишь мирный атом, он работает, как и прежде, - сдерживая раздражение начал Овченков. - Производство плутония для военной промышленности тоже вроде бы не разрушено, значит, при желании можно наработать его на новые заряды. Только нет гарантии, что он снова вдруг… Впрочем, скорее всего, это преобразование было однократным. И почти наверняка правительства стран-членов ядерного клуба теперь будут действовать по трём направлениям. Первое: как можно скорее наработать максимальное количество плутония. Тут потребуется урановая руда в больших количествах, тяжёлая вода - значит, на эти производства наложат лапу спецслужбы, даже уже наложили. Продажи руды на рынке больше не будет, следовательно, встанет через какой-то промежуток энергетика, там, где она держится на атомных электростанциях: в России - до двадцати процентов, в Европе - до сорока. Пострадают лидеры - Германия, Италия, Франция. Третий мир наоборот окажется в выигрыше, но ненадолго... Второе: все постараются прикрыть свой зад. Сейчас страны ядерного клуба перекраивают оборону. «Тополь-М» теперь не прилетит и не накроет, но
от обычного оружия тоже надо защищаться. Тут хуже всего нашему Дальнему Востоку, Монголии, Японии. Китай просто повернётся с боку на бок - и задавит. Европе тоже вряд ли захочется вести традиционную войну на своей территории, а претендентов много - арабы, сирийцы, турки, африканцы, сербы, румыны… Третье: едва прикрыв зад, любая развитая страна начнет планировать, у кого бы чего бы откусить. А почему и нет, если солдат полно! Захватывай, никакой ответственности, всё как в добрые старые времена, в прошлые доатомные эпохи. Война неизбежна, мировая война, передел собственности в планетарных масштабах. Причём это будет именно мировая… До этого войны были локальные. Тут обе Америки запылают, и Австралия, и Африка. Вот так… Сколько осталось времени? Думаю, что месяца три-четыре. За это время всё подсчитают, подготовят, зарядят и запустят. Вы тут встаёте в позу: «Я не считаю возможным!» А вы знаете, что у президента на столе лежит указ о мобилизации? Вы знаете, что Китай начал передвижения войск по девяти рокадным трассам вдоль нашей границы? Там порядка двух миллионов солдат сосредоточено. А через месяц они
могут и сто миллионов собрать! Понимаете, что это значит? Дошло?
        Генерал сбавил громкость:
        - Есть ли шансы избежать катастрофы? Есть. И первый шанс - Куйбышев. Он нам нужен. Вы не хотите предать друга? Отлично, высокая мораль. Теперь положите на одну чашу весов мировую войну, а на другую - свою мораль. Куда стрелка клонится? А, профессор?
        
        +
        ПОДМОСКОВЬЕ
        30 МАЯ2011 Г.
        
        Овченков возвращался из Подмосковья к себе на Ордынку вместе с заместителем. Обсуждали детали предстоящей операции.
        - Значит, первое, Андрей, это слежение. Все эти сбои… Сам понимаешь, в любой момент можно потерять судно… Как, говоришь?..
        - «Гипатия», Ярослав Василич.
        - Да, похоже на гепатит… Я переговорю с генштабом. Нужно следить и с моря. Пусть проводят эту «Гипатию». Хотя трудно, там сплошь американские базы. Но следить, один хрен, надо. Это ведь шкурники... Крабов ловят, шакалят в приграничных водах. Ты звонил на Сахалин?
        - Звонил. Этих ребят знают. Они, в общем, тихо себя ведут, платят что положено. Возят крабов в Корею и в Японию. Экипаж наёмный… Я вот чего боюсь - не грохнули бы они клиента нашего.
        - Типун тебе на язык. Лучше и не думать про такое. Давай, срочно, ещё раз свяжись с Сахалином. У них есть возможность поговорить с капитаном. Пусть пообещают гонорар, только не слишком много.
        - Понятно. Много предложишь - начнётся шантаж.
        - И срочно готовь старикашку к выезду. Пусть думает, что везёт выкуп за своего Колю-Николая.
        - Сопровождение, Ярослав Васильевич?
        - Одного сотрудника с ним отправь. И отдельную группу набери, самых толковых бойцов из «Вымпела». Надо блокировать эту «Гипатию» полностью. Без вариантов. Не из-за денег, а чтоб исключить хреновый исход. Дальше давай… Ты ещё не доложил про Шаповалова.
        - Шаповалова привезли. Побеседовали. Он не брыкается. Только с сердечком там совсем плохо. Я пока что приставил к нему врача.
        - И что удалось узнать?
        - Была очень ценная старинная книга Анахарсиса, называлась - то ли «Великие жертвы», то ли «О великих жертвах».
        - Что значит - была?
        - Её нашли в составе библиотеки Ивана Грозного полгода назад. Одна страница была вырвана Калининым. Он принес её на перевод к Шаповалову.
        - Текст есть?
        - Есть. Но только той страницы. Там ничего особенного. Так, история о каком-то древнем герое. А сама книга сейчас выставлена в одной частной галерее в Гамбурге. Показ перед аукционом.
        - Какого хрена?
        - Вы же знаете, Ярослав Васильевич, кто это решал. Всю коллекцию растащили.
        - Что, сам? Ну ладно, ладно… Не факт ещё, что она нам нужна, эта книга. Перевод принеси мне, почитаю.
        - Перевод лежит у вас на столе. А Зеленцов-то, смотрите, обломался...
        Овченков самодовольно улыбнулся:
        - Куда он денется. Причем, заметь, на тот же крючок сел, что и Калинин.
        - Это как?
        - Просто, Андрей, элементарно. Мой однокурсник, Поплавский, земля ему пухом, когда Калинина обрабатывал в Подозёрске, тоже нагнетал про войну с Китаем. Дальний Восток захвачен, а ты, сволочь, не хочешь помочь стране! Убедительно получается, аж сам веришь. Теперь наша задача - чтобы старый хрыч донёс эту идею до Куйбышева.
        Федосеев кивнул:
        - Всё понятно. Будем китайскую легенду поддерживать.
        - Точно. И проблем не будет со старикашкой. Он, в общем, всё равно не нужен. Как только возьмём клиента, можно его списывать.
        - Лишний скандал, мне кажется, нам ни к чему.
        - Да брось, Андрей, какой скандал… Ты посмотри, что в мире творится. Вот-вот война начнётся. Уже давно бы началась, если бы не эти бури… Ни хрена ж не запланируешь… Компасы и то не работают. Вылеты, даже тренировочные, срываются… Бардак…
        - Как говорится, что в народе, то и в природе, Ярослав Васильевич.
        - Но всё равно начнут. Вот увидишь. Так что действуем по законам военного времени.
        
        ГЛАВА 7. НЕ ВЫДЕРЖАЛ
        
        ИЗ МЫСЛЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        
        У МИКРОФОНА
        
        Длить паузу больше невозможно. Ты стоишь на сцене, готовый к бою. Загримирован и наряжен в императора. Пред тобой микрофон. В лицо светят софиты. Партнёры произнесли свои реплики, и теперь должен заговорить ты. Зал замер. Твоя речь повернёт сюжет в неизвестную сторону. Ну, давай. Ты поднимаешь брови, потом хмуришься, делаешь широкий жест, открываешь рот - а слов нет.
        Этот кошмар преследует меня каждую ночь. Главная роль. Трагический герой. Планетарные масштабы. Все ждут фразы, и никто не может подсказать, и суфлёра нет, и нельзя уйти за кулисы, переспросить у режиссёра. Слова крутятся на языке, они практически ясны, не хватает какой-то малости, чтобы из неясной идеи родилась речь. И ты стоишь, и струйка пота течёт между лопаток, и зрителям непонятно: то ли пауза обозначает запредельный драматизм, то ли ты обычный халтурщик, забывший слова.
        Снова возвращаюсь к мысленному спору с Марией. Мы - особенные? Как может быть особенным поршень в двигателе? Все остальные - обычные, двигаются в своих заданных циклах, крутят колесо истории, маховик времён… И вдруг один - не такой. Он решил остановиться. Или пойти против такта, навстречу… Это возможно? Что будет? Движок разнесёт? Взрыв? Всплеск излучения? Или не получится ничего, утащит дальше инерция? Или надо оказать сопротивление и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними?
        Помню, в детстве мама водила меня в кино. Тогда все ходили в кино, было такое повальное сумасшествие. Дома экранов не было, и вся страна шла, чтобы просмотреть и приобщиться. Меня водили на детские фильмы, но мне они не нравились. Не помню такого, чтобы я интересовался сказочными героями. Всегда считал их ряжеными идиотами. А однажды летом повели на взрослый. Пожалели, не стали одного дома оставлять: мне было восемь тогда, и у меня обе руки были загипсованы… Мама меня за шиворот вела, иначе не получалось… И отец тогда с нами ходил, редкий случай, чтобы вот так, вместе, всей семьёй. Потому и запомнилось. Смотрели мы, кажется, «Ассу». Отец после сказал одно слово: муть. И мама мелко покивала, соглашаясь. Надо же, они ничего не поняли, а я - понял! Понял, что это фильм про совсем другую жизнь, которую можно вести внутри обычной жизни. И мне тоже хотелось выбежать скорее из обычного-привычного, из душного зала на волю, под ветер и под солнце. Я вырвался… сколько раз я вырывался… И начал проталкиваться вперёд. Люди, человек триста, спускаются по высокой каменной лестнице плотной молчаливой толпой. И
через них, через сотни сомкнутых спин продирается маленький пацанчик с загипсованными руками, а за ним - родители, с криками, с истерикой: у него руки сломаны! Он упадёт! Держите его!
        Вот смех. Не надо было и держать... В толпе далеко не протолкнёшься. Решил двигаться быстрее всех? Увязнешь. Так и тогда: меня догнали, отец, не выносивший эксцессов на публике, залепил мне подзатыльник, мать бросилась жалеть, я заревел. Вышли мы на улицу, и мне захотелось писать, сам я, понятно, не мог, а папа отказался помогать. Мама завела меня за акацию, и мы всё сделали. Толпа разошлась, брызнул дождик, и стало так хорошо, и я про себя решил, что не буду больше никогда-никогда проталкиваться сквозь строй. Получилось иначе - только этим и занимаюсь.
        Тогда, на Камчатке, когда казалось, что это самоубийство, когда мой путь обрывался прыжком в холодную воду… нет, что тут вода, передо мной был океан, тысячекилометровое чудовище. Побежать навстречу всему человечеству… Сквозь всех! Невозможная вещь. Я исполнил трюк и жил предчувствием финала: ждал, когда из оркестровой ямы грянет туш, когда занавес поползёт и скроет, наконец, то, что я не могу больше видеть… Но режиссёр выглянул из-за кулисы, сложил ладони рупором и пронзительно зашептал: не всё, не всё! Ты ещё должен… Что я должен, что? А он уже спрятался, и я стою, немой, в самом центре ярко освещённого круга. Думал умереть, а родился заново, с императорским жезлом в руке. Не меньше.
        Для чего вывели меня сюда, к микрофону, под софиты? Для чего пристёгнут к боку меч? Я грозно сдвигаю брови, поднимаю вверх пятерню с растопыренными пальцами, набираю в грудь воздуха - и молчу, прислонясь к дверному косяку.
        
        +
        
        МОСКВА, ЮЖНОЕБУТОВО, ПИВНОЙ ЗАЛ «РАДУГА»
        3 ИЮНЯ2011 Г.
        
        - Чо, чо, через плечо, уволили нах, да и всё! - Пухлощёкий раскрасневшийся мужчина не был похож на обычного алкаша. Он стоял около высокого одноногого столика, изрядно накренившегося, придерживая рукой пластиковый стакан с пивом, чтоб не съехал к краю. Второй рукой он вытирал влажный рот, приглаживал редкие светлые волосы и время от времени показывал пальцем куда-то вверх, видимо, рассказывал про очень высоких людей, ему лично известных.
        Напротив стоял маленький человечек с испитым лицом, регулярно кивая и отхлёбывая пиво. Он ничего не говорил, кроме «ни хрена себе» и «вот же суки». Большего от него никто не требовал. Смысл похмельной утренней беседы со случайным человеком именно таков: один рассказывает про козлов, изгадивших жизнь, второй соглашается. За пиво, как правило, платит первый.
        - Я тебе говорю, - горячился белобрысый. - Ни при чём был, ни при чём. Куда на хрен, такая буря… Волны, ё, выше этой вот пивнухи. Ветер, мля, дождь, куда там. Нечего дёргаться, понял?
        - Ни хрена себе…
        - Ну и смыло его, раз - и нету. А могло и меня, могло и обоих ко всем чертям. А они теперь меня выкинули на улицу. Семь лет службы…
        - Вот же суки…
        - Надо ещё пива взять. Сходи, вот стольник.
        Маленький проворно метнулся к окошечку за горючим. Пока спонсор возводил глаза к небу, быстро взял две по пятьсот пива и сотку водки. Сотку тут же опрокинул вовнутрь, а пиво поволок к столику. Разговор возобновился.
        - Даже карточку мою заблокировали. Сижу в аэропорту, а билет купить не могу. Пришлось звонить по всем знакомым, побираться. Это за семь лет службы. Вот так с нами. Хотят - и ноги вытрут.
        - Да, вот же…
        - А между прочим, мы с ним друзья с детства! Понимаешь? На одной парте… Росли вместе. Друг - это святое.
        - Ни хрена…
        Незаметно появился третий, в тренировочных штанах, наглухо застёгнутой старой кожаной куртке и вязаной шапочке, совершенно неуместной в начале июня. Он принёс бутылочного пива и достал из-за пазухи фляжку с водкой.
        - Хорошая, не отравишься, - буркнул. Добавил из фляжки в стаканы с пивом.
        Рванули. На душе полегчало. Присмотрелись к вновь прибывшему - не чечен? Нет вроде, нос картошкой. Тогда пусть. Хочется человеку угощать, кто ж мешает.
        - У меня сын родился, мужики. Давайте за него.
        Выпили за сына.
        - А что, земеля, ты в шапке ходишь? Мёрзнешь, что ли?
        - Не… - Новенький слегка нахмурился, потом стащил шапку. - Облысел. В шапке вроде спокойнее. А без неё то и дело головой за всё цепляюсь.
        - Это да, и я вот тоже, того гляди. - Пухлощёкий пригладил русые пёрышки, сквозь которые вовсю просвечивала розовая кожа.
        Взаимопонимание стало полным, и поправка здоровья перешла в обычную пьянку. Потом ещё была водка, потом пошли куда-то, сидели в сквере, потом маленький мужичонка, получив от лысого пятисотку на закупку горючего, исчез. Потом была квартира, музыка, курили, закусывали и пили, пили…
        Очнулся Михаил ночью. Он, оказывается, спал в кресле, голова свешивалась вбок, шея страшно затекла. Похмельная боль в затылке ещё только намечалась. Последние минуты полупьяного состояния, за которым последуют жестокие муки. Если немедленно выпить… если душа примет… то, быть может, удастся избежать.
        Михаил встал, огляделся. В затылке застучало отчётливей: сейчас-сейчас! Большая комната, за окном - ночь, где-то вдали едут машины. Из кухни в коридор пробивается свет. Двинулся туда.
        На кухне сидели двое: вчерашний лысый и ещё один тип, приличный на вид, точно не бухарик, в чистой клетчатой рубашке, темноглазый, улыбчивый.
        - Михаил, проснулся? Как голова? - сразу же спросил он.
        Михаил мучительно вспоминал этого клетчатого и никак не находил его в глубинах памяти. Кивнул, попытался что-то произнести, но во рту всё слежалось и закостенело. Речь не состоялась.
        Лысый протянул руку, достал из холодильника банку пива, протянул. «Будвайзер», - удивился Михаил.
        - Да ты присаживайся. Рыбку бери.
        На столе было чисто, лежала приличная закуска на тарелках, вилки. Стояла бутылка с каким-то кьянти. Ни чинков, ни огрызков, ни захватанных грязными руками стаканов.
        - Ну как пивко? Вставляет? Давай к делу вернёмся. Помнишь, что вчера обещал?
        - Нет, - едва выдавил из себя Михаил. - Не помню.
        - Конечно, лишку соизволил выкушать. Ничего, я напомню. Ты нам обещал флешку. Одну маленькую флешку.
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. ВОЛОДАРСКОГО, Д. 43,
        20 ИЮНЯ 2011 ГОДА.
        
        - Надя, Наденька, не надо, что ты, перестань, перестань…
        Михаил гладил её по голове, а она рыдала. Даже тогда, три недели назад, когда по телефону сказали, что Коли больше нет, даже когда мама приехала из Питера её жалеть, - даже тогда таких слёз не было. Может быть, потому, что никого из них не было там, рядом с ним, никто не может протянуть ниточку туда, к нему, а Миша может, и он наконец появился, и протянул эту ниточку, и так страшно, страшно услышать от него то, непоправимое, страшно начинать разговор, лучше уж слёзы, истерика, лучше не знать того, что он может подтвердить, того, что он видел своими глазами…
        - Не надо, Надя, прошу тебя. Успокойся. Я с тобой. Прости, что так долго не приходил. Я боялся. Мне казалось, что ты меня прогонишь, подумаешь, что это я во всём виноват. Да… Я виноват… Но всё, что мог… Честное слово, всё, что мог… Не плачь, пожалуйста…
        Миша говорил и говорил, но не рассказывал ТОГО. Он успокаивал. Он начал вспоминать студенческие годы, свидания, поцелуи в тёмном подъезде, вдруг вспомнил концерт «ДДТ», на котором ему разбили лицо пьяные фанаты, и Надя тогда притащила его первый раз домой, и заклеивала пластырем бровь, и познакомила с мамой Олей, и поила чаем. А потом он стал приезжать к ней в Питер каждое воскресенье, а потом… Зачем, зачем он это вспоминает, это же нечестно, это предательство, Коля утонул, а он вот тут, и говорит такое… Она уже забыла… Или не забыла? Или не утонул?
        Надины мысли путались. Она не была уверена ни в чём. Коля официально в розыске. Свидетельства о смерти нет. Никто не видел его мёртвым. И он приходит каждую ночь, и выглядит уставшим, сердитым, точно таким, как в жизни. Надя вдруг перестала плакать, отодвинула Мишу от себя:
        - Погоди. Расскажи мне всё.
        - Конечно, расскажу. Ты уверена, прямо сейчас?
        - Да. Рассказывай.
        Её потряхивало. Она отвернулась от Миши, пошла в комнату, села к зеркалу, стала приводить себя в порядок. Ещё раз бросила через плечо, назад:
        - Рассказывай.
        Миша встал у входа в комнату, привалился плечом к косяку, и стал вспоминать:
        - Мы жили в военной части. Там отдельный домик для радистов построен, щитовой. Зимой в нем очень холодно, а в мае нормально было. Две раскладушки нам поставили, старые такие, скрипучие. Коля… Он почти ни с кем не говорил. Очень молчаливый был, как будто чувствовал… Ну… Ты знаешь, что если он в таком настроении, ничего тут не поделаешь. Писал очень много, часа по три в день. Розетки в комнате у нас не было, и он каждый день носил ноут к радистам, заряжать.
        - А где его нетбук?
        - Он был с ним… Тогда. Ему надо было обязательно увидеть речное цунами. Ветер там задувает воду назад из моря в реку… Волны огромные бывают. Вот… Ну, мы и ждали, когда этот ветер…
        - Он выпивал?
        - Там нельзя было без этого. Но Коля не перебрал ни разу.
        - Миша, скажи мне честно. У тебя опять был запой?
        Миша оторвался от косяка, прошёл в комнату, сел на диван, не близко к ней, на противоположный край.
        - Был. Но не тогда, не на Камчатке. Уже тут. Собственно, потому и не приходил.
        - Ты из-за всего этого переживал?
        - Ну да. Стресс снимал.
        - Натворил опять что-нибудь?
        - Натворил. И в долги залез. Но это фигня. Забудь. Всё нормально.
        Надя повернулась к нему, оглядела бегло и снова уткнулась в зеркало.
        - Не смотри на меня. Я страшная. Рассказывай дальше.
        - Ты не страшная. Ты самая красивая… Прости. Всё, больше не буду. Рассказываю. Командир у военных там - Сергей Прозоровский, мой знакомый. Мы с ним учились вместе. Он нас устроил… Ходили в Семёновку за продуктами… Так и жили. Скучно. Всё ждали, пока он свой ветер увидит. А двадцать второго пришел циклон. И как раз машина в райцентр поехала, рыбу отвозить вяленую. Я и напросился с ними… Если бы остались в части, ничего бы не было… Может, покурим?
        - Конечно. Ты кури. Я теперь дома курю, на балкон не хожу. Пепельницу только возьми на кухне.
        Михаил сходил за пепельницей, поставил её на диван между собой и Надей, закурил. Продолжил:
        - Поехали мы за двадцать километров, на речку Нижняя Тяга. Ехать больше часа - дорога ужасная. Овраги, колеи глубокие. Речка течет с вулкана Мутновского. Последние четыре километра перед океаном - плоский низкий берег. На него выходить нельзя никак во время шторма, может смыть. Нас предупредили…
        - Коля пошёл?..
        - Ты же его знаешь.
        - А ты?
        - И я пошёл. Когда шквал дошёл до устья, волны по реке побежали. Может, пять метров высотой, может, шесть... Всю низину захлестнуло. Меня с ног сбило. Дождь такой ливанул… И сверху вода, и снизу вода. Колотил руками, ногами, рвался… Не помню, за что зацепился. Потом ещё раз опрокинуло, потащило... Нахлебался. Вцепился в кусты. Вылез на горку.
        - А Коля?..
        - Я не видел его. Вообще не видел. Как волна ударила, видел только воду.
        Надя закончила макияж и наконец-то повернулась к Михаилу. Кажется, слёзы кончились. Что-то другое мелькнуло в её глазах, старое, забытое, вспомнить бы…
        - Значит, ты был прямо там, откуда его смыло?
        - Шёл за ним.
        - Хоть бы ты его схватил, что ли, не пустил…
        - Ты не представляешь, как там было. Это невозможно.
        - Да, Миша, знаю. Нет, я не буду больше плакать. Хватит. Я так себе всё и представляла. Это глупая смерть, Миша.
        - Зачем ты…
        - А что мне ещё говорить? Что я должна думать? Героизм, да? Глупость. Эгоизм, как всегда.
        У Нади подрагивали плечи, но она держалась изо всех сил, чтобы больше не заплакать.
        - Я рада, что ты остался жив. И рада, что пришёл.
        - Надя… Можно тебя попросить?..
        - Что такое?
        - Сними, пожалуйста, эти линзы.
        - Зачем?
        - Сними. Не воспринимаю тебя такую. Не твои глаза.
        - А тебе нужны мои глаза?
        - Мне только они и нужны.
        Была всего одна секунда, когда весы застыли, и стрелка могла качнуться не в ту сторону. Тяжёлая, длинная, холодная секунда, когда она смотрела и ничего не делала, и могла послать подальше, могла вежливо отказаться, могла дать пощёчину… Но она не сделала этого. Она ушла в маленькую комнату и тут же вернулась без линз, со знакомым пятном на левом глазу, почти во всю радужку, родным, родимым пятном. А дальше всё было неважно: разговоры, вздохи, объятия… Уже ничего нельзя было поделать.
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. ВОЛОДАРСКОГО, Д. 43
        22 ИЮНЯ2011 Г.
        
        Алексей Филиппович нагрянул неожиданно. Конечно, зачем ему предупреждать, он ведь хозяин квартиры. Сыну помог, когда потребовалось, жильё купил, но предусмотрительно оформил на себя, всё же двушка улучшенной планировки в столице, немалые деньги. Имел полное право явиться когда угодно, например через месяц после исчезновения сына. Раньше некогда было: Женева, Париж, Стокгольм, банковские дела, большой бизнес.
        Сначала вошёл охранник. Осмотрел квартиру, заглянул во все углы, проверил под кроватью и в шкафу. Хотел и у Михаила пошарить по карманам, нет ли вдруг чего смертоносного. Но карманов не было - Миша сидел на кухне в футболке и в трусах, пил пиво с копчёной горбушей. Резал её ножом, рвал руками на душистые, слегка солоноватые куски, глотал, почти не жуя, и запивал. Пальцы в рыбе, морда в пене. Сразу вслед за охранником на пороге кухни возник изящно одетый Куйбышев-старший, финансовый директор крупного банка. Его даже сын называл по имени-отчеству, а уж друзья - и подавно. Никаких панибратских «дядьлёш».
        Застать в квартире, где, по представлению Алексея Филипповича, должна была рыдать безутешная одинокая вдова… да, застать в этой квартире Заботина… Это было оскорбительно, и на холёном лице Куйбышева-старшего застыло брезгливое недоумение.
        - Надежды Игоревны, я так понимаю, нет?
        - Извините, Алексей Филиппович, что в таком виде… Надя на работе…
        - А вы, Михаил, давно тут прописались?
        - Я не прописался… Я так… Надо же кому-то последить за квартирой…
        Михаил не знал, что делать - сесть или встать, или за занавеску спрятаться. В трусах и в майке. С куском рыбы в руках. С пивной вонью. Неудобняк.
        - Да-да, и за квартирой, и за женой друга. Так я понимаю?
        - Нет, вы не подумайте…
        - А я и не думаю. Я вижу.
        - Но, Алексей Филиппович, тут ведь от телефона нельзя отходить. Мы звоним… Насчёт поисков… И ждём… Должны сообщить. И тут… Ну, надо у телефона, в общем. А пиво - так ведь жарко, Алексей Филиппович.
        - Можете ваше дежурство прекратить. Собирайтесь, молодой человек. И побыстрее, иначе придётся придать вам некоторое ускорение.
        Банкир Куйбышев вышел из кухни в прихожку, к охраннику:
        - Набери мне Надежду Игоревну. С этим не о чем говорить.
        Охранник кивнул, вынул мобильный, потыкал по сенсорному экрану пальцем. Протянул аппарат боссу.
        - Алло? Надежда Игоревна, я правильно понимаю? Наконец-то я до вас дозвонился. Да-да, это я. Именно. В Москве, да. Мало того, в моей квартире. На Володарского. Да-да… Тут посторонние. Но он уже уходит.
        Оторвался от трубки, посмотрел на Мишу, суетливо влезающего в штаны.
        - Впрочем, пусть слышит и он. Вам полезно будет обоим послушать. Нет, я не о том. Секундочку, Надежда Игоревна, дайте мне договорить. Исповедовать вас я не собираюсь. Попрошу вас освободить мою квартиру. И вас, молодой человек. - Алексей Филиппович кивнул Михаилу, запихивающему полы рубашки под пояс брюк. - И не встречайтесь мне более. Мой адвокат свяжется с вами относительно развода и раздела имущества. Думаю, у вас не должно быть каких-то претензий, да? Нет, нет, приезжать сюда не надо. Личные вещи вам привезут. А здесь остановился я, на законных основаниях. Вам всё ясно? Вы правильно поняли?
        Охранник вытолкал Мишу на лестничную клетку. Вот так - очередной фортель! Всё произошло настолько быстро, что догнать события не получалось: Михаил тупил, стоял на площадке, все ещё сжимая воображаемый стакан с пивом. Стакана не было, и от рук противно пахло. Сбоку возник дед-ветеран из соседней квартиры, вызвал лифт. Дождались. Вошли вдвоём.
        - Что, герой, где твои медали? - спросил у деда Михаил.
        Дед пробурчал что-то неразборчиво-нецензурное.
        - Ну да, ну да. Правда твоя, папаша. Я тоже так думаю, что давно пора расстреливать.
        
        +
        
        МОСКВА
        22 ИЮНЯ2011 Г.
        
        Эти двое, Лёва и Толик, прижали Михаила к стенке. Когда он успел разболтать про записи Куйбышева, про работу свою в соответствующих органах, да ещё и назвать кодовое имя - Калинин? Впрочем, неважно, что он там болтал спьяну; если уж его вели, то всё равно бы взяли в конце концов за это самое.
        Они мало говорили. Выглядели вполне адекватно для Москвы, обычный офисный планктон, обыватели. Но действовали жёстко... Предъявили Михаилу полное досье. Все тут было - и Надя Куйбышева, и некоторые некрасивые делишки времен работы в органах, и даже тот поганый случай в двухтысячном, когда столкнул девушку с лестницы. В двух словах пояснили: ты же понимаешь, парень, что живёшь только до тех пор, пока зачем-то нужен. Ты нужен, так радуйся. Нам надо получить самую полную информацию о Куйбышеве. Валяй, исполняй. Или хочешь скончаться от раннего инфаркта? А Михаил знал, как запросто случается инфаркт в тридцать лет.
        Он отдал им флешку с записями Куйбышева. Пытался выторговать какие-то встречные условия, но попусту. Ему лишь дали старенький, потёртый мобильник и посоветовали всегда носить с собой. Если нужно будет - позвонят.
        Позвонили в самый неподходящий момент. Миша только что покинул квартиру на Володарского. Перед Надей было стыдно, перед своими родителями - ещё гаже, лучше бы и вообще не показываться им, они и так таяли на глазах, наблюдая за его художествами. Не стал никому звонить, просто пошёл в пивнушку. Душа горела. Руку уже протянул к двери, и тут - звонок. Спросили, не хочет ли он поделиться новостями. Ответил - хочу, есть новости, не то чтоб супер, но, наверное, вам будет интересно… Ладно, сказали ему, не болтай, повернись, сзади такси ждет. Повернулся. Сел, поехал. Чутье оперативника подсказывало: сегодня не убьют. Намечается новый сюжет, может быть, старый друг спасет меня ещё разок, хоть он и покойник…
        На этот раз встреча была в небольшом офисе под вывеской «1С Франчайзинг. Бухгалтерский мир». Те же двое невзрачных ребят: маленький лысый Толик, одетый по-быдловски, и Лёва, в аккуратных брючках и свежей рубашке, такой стандартный менеджер низового звена, со скромными голубыми глазками и негромким голосом.
        - Рассказывай, - сказал он коротко.
        - Что именно?
        - Всё.
        Миша рассказал про приезд Куйбышева-старшего и про своё изгнание из квартиры.
        - У нас тоже есть для тебя новость. Ходят слухи, что твой дружок жив.
        - Не может такого быть. Я сам видел, как его накрыло волной и унесло в океан. Он фокусы умел показывать, но не до такой же степени.
        Толик и Лёва переглянулись.
        - Не спеши с выводами.
        - Неужели?..
        - Именно. Твоего друга сопровождают магнитные бури. Ты, конечно, знаешь про это, читал в отчётах?
        - Ну, частично…
        - Его можно отследить со спутников. Достаточно взглянуть на карту. Вот, смотри…
        Лева достал из стола листок с распечаткой. На тёмно-синей туше Тихого океана тянулась змея из красного горошка - от южной части Камчатки, чуть правей Курил, мимо Японских островов, почти достигая Кореи.
        - Это локализация магнитных бурь за последний месяц. Не просто бурь, а вспышек альфа-излучения. От них ионизируется воздух, и магнитное поле Земли сильно изменяется. Падает связь, врут приборы. Смотри, ещё карта…
        На второй карте было Средиземное море, подбрюшье Франции. Вокруг острова Поркероль гнездились красные пятна.
        - Апрель, да? - спросил Миша.
        - Да.
        - Значит?..
        - Значит, он не утонул.
        - А может, это тело? Мёртвое тело может вызывать такие бури?
        - Мёртвое тело не станет звонить к себе на работу.
        Миша мгновенно покрылся испариной. Стало ватно и противно в животе. Слегка зазвенело в ушах. Лёва взглянул на Толика. Тот кивнул, достал из-за пазухи фляжку:
        - Возьми себя в руки. Пей, это коньяк.
        Коньяк показался водой. Миша хлебнул, но внутри не отпустило.
        - Теперь слушай. Мы дадим тебе документы. Целый пакет. Там будет много интересного.
        - Зачем?..
        - Не перебивай, слушай. Там будет подробный рассказ о двух людях - Владимире Калинине и Николае Куйбышеве. И про ФСБ. Про интриги вокруг этих имён. Документы настоящие. Карты, видеозаписи, приказы с оригинальными подписями. Это очень опасные документы, понимаешь?
        - Да.
        - Эти документы ты должен отдать Алексею Филипповичу. Он должен уехать с ними в Женеву. А там - передать прессе. На него сразу же выйдут. Предложат сотрудничество и защиту от мести ФСБ. Это для него - единственный способ увидеть своего сына в живых. Он должен устроить скандал. Чем больше будет шума, тем лучше.
        - Можно ещё? - Михаил показал на фляжку в руке Толика.
        - Валяй.
        Выпил. Кажется, это всё-таки коньяк. Всё становится на место: только что он был на самом дне, и вот опять волна несёт его наверх. Но теперь он не упустит своего.
        - Всё понятно. Сделать можно. Трудно, конечно.
        - В чём ты видишь трудность? - В глазах Лёвы запрыгали маленькие латинские «эс», перечёркнутые дважды. Сейчас будут торговаться, подумал Михаил.
        - Во-первых, за мной могут следить бывшие коллеги. Могут перехватить пакет.
        - Правильно. Поэтому поедешь прямо сейчас, на нашей машине, пока банкир ещё в квартире на Володарского.
        - Ну… Он не захочет со мной разговаривать.
        - Значит, ты не нужен? Так?
        - Нет, нет, что вы, я придумаю…
        - Придумывай по дороге. Едем.
        По дороге Миша пытался заикнуться про свои личные интересы, про то, что неплохо бы его и Надю вывезти в спокойное место, что он нужен и полезен, и в случае, если Куйбышев-младший объявится где-нибудь в Корее, с ним никто не договорится лучше старого друга. Но попутчики молчали. Высаживая его около подъезда известного дома на улице Володарского, Толик обронил: позвонишь, отчитаешься. Дверца захлопнулась, машина укатила.
        И снова Михаил оказался на шестнадцатом этаже, у двери, через которую его вытолкали сорок минут назад.
        
        +
        
        ПУСАН, ЮЖНАЯ КОРЕЯ
        28 ИЮНЯ2011 Г.
        
        Рефрижератор «Гипатия» стоял на рейде в Пусане. Капитан вёл переговоры о продаже груза. Точнее - ждал первого июля, начала отпусков, подъёма цен в ресторанах, хотел навариться. Таких ожидальщиков набралось в заливе немало, десятка три. Все они стояли рядом, в двух километрах от причала, заякорившись в неглубоком заливе.
        Команда почти всё время оставалась на борту: холодильники требовали обслуживания, да и денег пока что никто за рейс не получил - так зачем зря болтаться на берегу с пустыми карманами?
        Ближе к полудню солнце разогнало всех по щелям. Прятались от жары, отсиживались и отлёживались, только Перс стоял в рубке с биноклем, и хмурый молчаливый дайвер Ник бродил взад-вперёд по палубе. К этому зрелищу давно привыкли. Он уже был не чужак. Конечно, своим тоже не стал; да и кто тут был своим? Он был всего лишь талисман, забавный ангел-хранитель, чокнутый чудак, приносящий удачу. Ему кивали при встрече, улыбались и даже не смеялись вслед, если он не замечал приветствий. Сумрачная душа; если ему нравится ходить по палубе и думать о своём - пусть.
        На мостике появился Джейк. Он только что закончил разговор по рации с каким-то начальством из порта. Коротко бросил Персу: позови двоих пришвартовать лодку, к нам гости. Потом выглянул на палубу, залитую полуденным солнцем, крикнул: «Ник! Кам хиэ!»
        Лодка уже приближалась. Это был полицейский катер, и Перс вопросительно посмотрел на капитана. Тот покачал головой - всё в порядке. Это не к нам. Это к Нику.
        Двое матросов разложили лестницу, закрепили верхнюю часть на борту рефрижератора, а снизу за неё уже цеплялся маленький сухонький старичок в светлых брючках и старомодной рубашке без рисунка. Его толкали снизу, тянули сверху. Передали следом сумку с диковинной надписью «Динамо». Старичок озирался, крутил головой, его маленькие белые глазки цеплялись то за одного матроса, то за другого. Ощутив под ногами палубу, он церемонно раскланялся и помахал рукой полицейским в лодке. Те показали ему большой палец: отлично, пока!
        Николай оторопел. Он скорей бы поверил, если бы Химера собственной персоной села на палубу... Ноги сами побежали навстречу. Зеленцов, старый друг, как это может быть? Они обнялись. Похлопали друг друга по спинам. Пожали руки. И ещё обнялись. Произносили междометия: ну, Коля, да, чёрт, Евгений Михалыч, здравствуйте, как же это, как же это здорово!
        - Вы один? - Николай беспокойно оглядывался. Но ничего страшного: те же суда вокруг, то же спокойное море с мелкой волной, солнце в зените. Полицейский катер, кажется, отчаливает. Так откуда?
        - Всё нормально, Коля. Не беспокойся. Я расскажу.
        
        +
        
        ПУСАН, ЮЖНАЯ КОРЕЯ
        28 ИЮНЯ2011 Г.
        
        - Не сходи с ума, Коля! Ты противопоставляешь себя целой стране, причём, заметь - своей собственной стране! В тот момент, когда ты более всего нужен.
        - Что тут скажешь, Евгений Михайлович... Я профан в политике. Да и в людях разбираюсь плохо. Мной опять будут крутить… Провокации, шантаж…
        - Ну и что? Ваше величество не может потерпеть? Идеально не будет. Они грубы, туповаты... Но цель, Коля, цель! Я уже час… - профессор поглядел на свои наручные часы, - уже два часа тебе доказываю э-ле-мен-тар-ные вещи, понятные ребёнку. Зачем ты притворяешься, что не понимаешь? Хотя да. Сытое детство, никаких проблем... Может быть, ты и не притворяешься.
        Они беседовали почти два часа. Их не прерывали, только один раз появился Перс, принёс холодную воду и сэндвичи. Воду выпили, а к еде не притронулись - не позволил накал страстей.
        - Это всё ужасно. Ракеты… Плутоний… Калинин… Но я не могу понять, ради чего я должен помогать одним людям в ущерб другим.
        - Своей стране?..
        - А что вы называете страной? Что вы твердите без конца - Россия, Китай?.. Почему вы так любите употреблять слова, не понимая их смысла?
        - Стоп, стоп… Мне кажется, Николай, это ты не понимаешь…
        - Ваш смысл ветхозаветный. Вы говорите о стране, о той стране, которая была полвека назад. Её объединяли общая воля, смысл, борьба. Она только что победила в войне и собиралась вокруг победы, как железные опилки вокруг магнита. Да, то была страна. А теперь совсем другое. Теперь, как вы говорите, Россию не объединяет ни общая вера, ни общий язык. Ваш язык непонятен мне, мой язык непонятен вообще никому… Молодежь предпочитает английский. Экономика тоже стала транснациональной… Сегодняшняя страна объединяется только общим телевидением. И вы предлагаете мне эту общность обслуживать?.. Сто сорок миллионов, собравшихся под кнопкой первого канала?..
        - Нет, конечно. Они не виноваты, что их дурят. Я не беспокоюсь о государственных идеях. Но люди…
        - А что люди? Вы говорите, придут китайцы. Разве они станут так издеваться над людьми, как издевается собственное правительство? Разве что работать заставят. Зато смысл появится… Хоть убейте, Евгений Михайлович, но я не патриот, мне всё равно, как называются страны - Чина, Раша, Джапан.
        - Вижу-вижу, ты уже успел усвоить такую снисходительную манеру думать о народах как о детях. Ну конечно, они дерутся. Витя дёргает Свету за косички, а Валерка отобрал у Анечки куклу. Сами подрались, сами и помирятся, да? Зачем взрослым лезть… Ты ведь особенный, правильно. Вы особенные - ты и Калинин. Что вам разборки в песочнице? Только ты не заметил, Коля, что Калинин забрал у этих детишек ножички. Он ушёл, всё бросил, ушёл на этот самый остров, хотя не верится. Гипотеза твоя слабая… слишком поэтично, чтобы быть правдой. Но - забрал! Чтобы не порезались! А ты? Что должен сделать ты? У них, у детишек, ещё вон сколько всего осталось. Пузырьки с ядами, провода с током, иголки, петарды. Ну, подумай!
        - Отобрал, говорите, ножички? Конечно. И теперь они срочно перебирают остальные игрушки, ищут, что бы там найти острого, колкого… Убрал одну проблему, обострил десять других.
        Профессор Зеленцов вдруг вспомнил про свою сумку. Схватился за неё, стал расстёгивать молнию.
        - Коля, как же я забыл? Ведь я привёз… Достал…
        - Неужели?
        - Да. Вот, сейчас... Я ведь больше всего из-за этого. Не вербовать же я тебя приехал.
        Зеленцов достал толстую, тяжёлую пластиковую папку.
        - Ксерокопии. На обратной стороне - перевод. Сам понимаешь, оригинал достать невозможно. Он сейчас в Германии, выставлен на аукцион... Всю коллекцию Ивана Грозного распотрошили…
        - И это тоже вам помог волшебный гебешник Овчарук?
        - Не Овчарук, Овченков. И не гебешник он. Это президентская служба, занимающаяся прогнозированием. Да, некоторые методы они унаследовали, не без этого. Тем не менее, хоть ты и не любишь слова «патриотизм»…
        Николай вынул листы из папки, положил на столик у окна каюты, сдвинув в сторону нетронутые сэндвичи.
        - Вы пока закусите, профессор. А я почитаю.
        - И то правда. Конечно, не с моими зубами такое грызть, но я попробую. - Зеленцов занялся бутербродом. - А ты точно не будешь есть? Совсем бросил, или как?..
        Листы формата А4, штук триста. Серые наплывы по краям - толстая книга плохо прилегала к стеклу копира, засветилась. Греческие буквы, рисунки в античном стиле. На обратной стороне - рукописный перевод, на каждой странице, на всех трёхстах. «Когда только успели?»
        
        «Возвращаясь в пределы милой мне Скифии, несу я с собой сокровище - знания и обычаи великой Эллады. Речи Солона звучат в моих ушах, медные тимпаны звенят, славя Матерь Богов. Но мне не суждено обуздать суровые нравы моих соплеменников, и брат мой станет мне врагом. Смерть ждёт меня в Гилее, лежащей подле Ахиллесова ристалища, среди густых лесов, на равнинах страны, ради которой отправился я в путь за мудростью. Искал мудрость, а обрету смерть, ибо такова судьба всех смертных, что жили до меня, и всех, кто будет жить после. Но не услышите вы из моих уст ропота и проклятий. Это удел низких людей, которых довольно и среди киммерийцев, и среди тавров, и среди андрофагов, и в Афинах довольно. Не бежать позади плоти своей, боящейся холода и лишений, но возвышаться над ней, стремясь к Вечности…»
        
        - Евгений Михайлович, я как-то упустил. Мы всё о политике с вами. Хотел спросить… Про Надю... Вы наверняка знаете.
        Профессор отложил растерзанный бутерброд.
        - Лучше бы и не знать, Коленька.
        - Я так и думал. Мишка Заботин, да?
        - Да. Ты не суди её, она женщина, ей не хотелось оставаться одной… Да ты и сам сказал - не сообщать ничего.
        - Эх, профессор. Не о том… Какой тут суд… Так, прикинул, сколько я стою. Получилось - меньше месяца. Вот… А вы говорите - страна, патриотизм, ножики у детей отобрать. А они свои реликвии продают с аукциона… И ждать не способны, это вам не Пенелопа. Ладно, хрен с ним, как говорится. Только плохо будет, если теперь её возьмут для давления на меня. Они могут.
        - Нет, что ты. Об этом речи нет. Заботина, кстати, сразу после Камчатки выгнали из спецслужбы.
        - Вот как?.. Не справился? А он старался. Спирт его подвёл. Если бы не валялся на раскладушке в те дни, разобрался бы…
        - Да ты не думай, Коля, про это. Ты молод, всё ещё будет у тебя. Читай, читай дальше свою книгу.
        - Тут нечего читать, Евгений Михайлович.
        - Как? А зачем же просил?
        - Это не та книга.
        - Клянусь тебе, Коля…
        - Смотрите. На первой странице вот это посвящение. А на второй рисунок.
        - Ну, рисунок, яблоко нарисовано. И что?
        - А под ним надпись. Читайте. «Ventus custodit». Это латынь. В шестом веке до нашей эры не было латыни. Липу вам подсунули.
        Профессор открыл рот, но возразить Николаю не успел. Дверь в каюту неожиданно влетела внутрь, не распахнулась, а именно - влетела, сорванная с петель. За ней влетели люди в пятнистой военной форме. Один сбил с ног Зеленцова и прижал его к полу, наступив на шею. Второй сделал то же самое с Николаем - ударил прикладом, опрокинул, страшно крикнул: «Лежать, мля, не двигаться!»
        Потом ещё несколько человек оказались в каюте. Кажется, они сели на руки и на ноги. Кричали что-то грубое и резкое: не вставать, не разговаривать, не шевелиться! Потом профессора рывком подняли, завернули руки за спину и начали застёгивать наручники. Мешали часы на металлическом браслете, их дёрнули, сорвали, бросили на пол. Зеленцов вдруг увидел прямо перед собой лицо Николая с багровым рубцом на скуле, с дикими глазами. Ему тоже надевали наручники. Он не сопротивлялся, только что-то шептал одними губами. Что, что? «Не выдержу... Не выдержу… Простите».
        И тут раздался крик. Боец, надевший наручники на Куйбышева, выпустил его, упал, покатился по полу. Сзади Зеленцова присел другой боец, громко скрипнув зубами. Всех, кто был в каюте, как будто ошпарило кипятком, обожгло, обварило, ударило чем-то горячим внутри, в голове. И профессор почувствовал, что сердце его лопается, а мозги вскипают. Красная пелена скрыла картинку. Слух умирает последним, и Зеленцов ещё успел услышать крики с палубы. Там тоже падали и кричали что-то предсмертное, страшное… Последнее, что он услышал, уже за гранью болевого шока, перед самым занавесом - вслух сказанное Николаем: не выдержал, простите…
        
        +
        
        ПУСАН, ЮЖНАЯ КОРЕЯ
        28 ИЮНЯ2011 Г.
        
        В этот день в Пусане оборвалась связь. В порту началась неразбериха: повисли компьютеры, встали автопогрузчики, на дорогах образовались заторы. Люди суетились, кричали, требовали от властей немедленных действий. Но что делать, как действовать - не знал никто, кроме нескольких одетых в штатское европейцев, приближавшихся на небольшой быстроходной яхте к «Гипатии». За борт выбросили надувные мешки для швартовки, предохраняющие от удара о другой борт. Двое ловко забрались на палубу рефрижератора, разложили трап, закрепили его над местом, где пришвартовалась яхта. По нему поднялись остальные. На палубе, в каютах и в трюме «Гипатии» лежали трупы. Четырнадцать человек команды: десятеро были блокированы в рубке, четверо на камбузе. И те, кто их блокировал, судя по форме - военизированная группа захвата, лежали тут же, рядом, у дверей. Смерть была страшной - в предсмертных судорогах люди бились о стены и пол, разбивали себе лица, ломали кости. Тела ещё не успели застыть, но над судном уже стоял душный трупный запах, как будто солнце грело мёртвую плоть целый день.
        И только один человек был жив. За ним и приехали. Он сидел на полу в восьмиместной каюте. На нём были наручники, половина лица у него распухла, глаз заплыл. Он смотрел не отрываясь на старые часы в корпусе с облезшей позолотой, валяющиеся среди трупов. Когда его подняли и расстегнули наручники, он первым делом потянулся к часам. Взял их, прислонил к уху, послушал - идут.
        Один из вошедших уверенно взял его за руку, завернул вверх рукав рубашки. Николай не почувствовал укола. Услышал только русское:
        - Ты в порядке? Идти можешь?
        Он посмотрел на тела, лежащие вокруг. Хотел сказать что-то - и не смог. Отвернулся в сторону, закашлялся. И пошёл к выходу.
        
        
        ГЛАВА 8. НОВОЕ ИМЯ ДЛЯ БОГА
        
        ИЗ МЫСЛЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        КРИЗИС
        
        Они не получили того, чего ждут. А ждали они, по слабости своей, Золотого века. Им много лет пудрили мозги. Обещания развешивали, как игрушки на ёлке, бегали серым волком по земле, летали шизым орлом под облаками. И обещания сверкали, и пахло праздником… Смотри, человек, говорили каждому, в мир пришла Техника. Мы вознеслись в космос, полетели над облаками, пересекли моря, расчертили планету, как собственный дворик. Мы придумали компьютеры. Мы стали говорить со всем миром сразу, и весь мир стал умещаться в кармане, только достань, нажми кнопку, только заплати пару сотен провайдеру. Впереди сияют новые горизонты, белоснежными пиками высятся слова «нано» и «фемто». Ещё немного - и не станет болезней, и не надо будет гнуть спину, и можно будет только хавать и смотреть на голые сиськи, и никто не пнёт под зад. Для этого рая уже и законы приготовили, и двери распахнули - приди, халява, приди.
        Человек встал на пороге в новую комнату и кричит: ну же, включайте свет, тут лежит счастье, тут бессмертие, тут я сяду на позолоченный трон рядом с Богом и буду вкушать нектар, так включайте, чего ж вы ждёте! Включили тусклый фигасик под потолком. На тебе свет, чего орёшь… А в комнате - привычные средневековые штучки. Дыба для пыток. Плуг, чтобы пахать. Иконы, чтобы отвести душу. Немножко пареной репы, чтобы кушать. И совсем никакого золота. И Бога тоже не видно.
        Точно так было со страной, которую я привык считать своей. Её апостолы объявили пришествие коммунизма. Миллионы фанатиков прониклись и ждали. Девяносто девять процентов ждали реального коммунизма, чтобы всем по потребностям, чтобы равенство и братство. Один процент самых умных ждал технического коммунизма: мы придумаем таких роботов, которые… мы построим такую ракету, которая… мы заглянем в нутро электрона, чтобы… И тут начинался стругацкий бред, ефремовский бред, наука как смысл жизни, инженер - новый мессия, искупающий грехи рода человеческого, всё чрез него начало быть, и без него ничего не начало быть. Другого люди не сподобились придумать, только переписывали евангелие с новыми персонажами и с тем же результатом.
        Что это я завел волынку про родное пепелище… Так всегда, когда меня посадят в клетку, мне не думается… Начинаю ворчать и ползать на коленках среди банальностей. Моя страна - весь мир. Хотя и остальной мир, не-Россия, вровень с ней ждал. Молились технике, законам, демократии… Из плотных, сытых масс выскакивали отдельные кликуши и кричали: мы уже, мы почти, смотрите, как блестит жир на моих боках, такого жира нет нигде, лишь у нас, мы дошли первые, мы покажем вам дорогу! Но мессия не пришёл. Вместо него пришёл кризис. Миллионы почуяли дыхание кризиса. Девяносто девять процентов, как и следовало ожидать, закричали - жрачка, главное - жрачка! Один процент самых умных опять схватился за калькуляторы: мы подсчитаем, мы восстановим баланс, мы найдем корреляцию. И начался политический бред, экономический бред, научный бред. Толерантность, политкорректность, законы, права, выборы, физика, генетика, исследование Марса, атеизм, Христос, спорт, рулетка, Будда, стриптиз, СПИД, войны, наркотики... И не осталось ни одного процента, способного заниматься познанием ради познания, а не ради того, что выкрикнули
кликуши. Учёные заняты распадом атомного ядра, потому что иначе им не дадут денег политики. Политики заняты великим противостоянием систем, иначе их расстреляют военные. Военные готовы спалить весь мир, потому что это оправдали философы. Философы ищут Бога и ловят в его штанах нейтрино. Генетики рассматривают в микроскоп стволовые клетки, чтобы обеспечить военным, политикам и философам несколько лишних лет бессмысленной жизни.
        …Человечество похоже на реку. Вода в реке существует, лишь двигаясь однонаправленно, от истока к устью. И если на пути поставить плотину, вода будет подниматься, закручиваться в воронки, затапливать окрестности, она накопит миллионы тонн грозной силы, а потом перельётся через верх плотины и опять потечет по тому же самому руслу, в тех же самых берегах. Кризис - бестолковая вещь, бессмысленная. Вода в реке человечества не может существовать как облако, не имея берегов и чёткой формы… Облако гонимо ветром и может унести изначальную воду на тысячи километров, но реке это не понять. Она упрямо будет течь дальше, и все её кризисы и бурления - лишь маленький перепад, лишь хилая плотинка на пути.
        Есть только один исход из земель, где бродил я пилигримом. Испариться.
        
        +
        
        ПАКИСТАН, ГОРНОЕ СЕЛЕНИЕ В10 МИЛЯХОТКХУДАБАДА
        1 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        Николай медленно возвращался в реальность. Она проявлялась на секунду, и вновь гасла, растворялась в потоке фантазий, в чьей-то торопливой речи, в обрывках мелодий, в мешанине знакомых лиц. Вот настоящее мгновенье, виден мир: его везут на машине, он лежит на задних сиденьях, в тонированные окошки виден солнечный свет, мелькают верхушки гор, дорога кружит, солнце заглядывает уже в другие окна. И снова забытье, приходит Надюха, просит о чём-то, да-да, ей хочется покататься на водных лыжах, она же экстремалка, дурища, лезет куда попало, зачем ей всё это - параплан, восходящие потоки, Мишка снимал на камеру, но не снял, и песня, песня крутится, слова знакомые, музыка такая забойная, тамц-тамц-тамц, Коля-Коля-Николай-сиди-дома-не-гуляй!
        И ещё секунда просветления. Глаза зацепились за обивку передних сидений. Это кожа, дорогая кожа, похоже на хороший джип - может кайен, может вольво. Играет радио, мелодия восточная, надсадная. Отвесные скалы в окне, солнце опять заворачивается. Куда-то везут, спать, спать, потом всё будет ясно, потом…
        Окончательно очнулся он в небольшом тёмном помещении, на полу. Сразу ударил в нос запах застарелой мочи. Грязный пол, не пол даже, простая земля, утоптанная, без единого камешка, сальная, противно пахнущая. Грязные стены, на них - несколько английских букв фломастером, несколько арабских. Ничего связного. Свет только сверху. Николай попытался встать. Качнуло. Прислонился к стене, повернул голову наверх. Там сияло небольшое окошко с решёткой, за ним - то ли вечерний, то ли утренний свет. В окошке на пару секунд показалось лицо, кажется, лицо ребёнка. И снова пропало, только шаги зашлёпали наверху, и звонкий детский голос позвал кого-то по-арабски.
        Николай сел около стены, откинулся, уставился наверх, в окно. Зашелестели шаги, показались две головы - давешний ребенок и взрослый. Оба смуглые, коротко стриженные, темноглазые.
        - Тыннадальнакоидальхаяд? - спросил старший.
        Попробовал ответить, но только захрипел. Оказывается, в горле сильно пересохло. Кивнул, показал на горло - не могу, мол, говорить. Хотел улыбнуться, но тоже вышло не очень убедительно.
        - Шариба? - спросили сверху.
        Пришлось кивнуть снова, наугад. Старший что-то сказал младшему, тот исчез на минуту. Потом решётка сверху скрипнула: её, видимо, откинули вбок. Вниз спустился кувшин на верёвочке. Николай рухнул на бок, толкнулся ногами от стены, дотянулся до кувшина. Стал пить. Вода большей частью текла мимо - по щекам, по рубашке. Но и внутрь попало немного, жечь в горле перестало.
        - Спасибо, - сказал он наверх. Вместо ответа вниз шлёпнулся конверт, перехваченный резинкой, вроде тех, которыми в кассах скрепляют пачки с деньгами. Под резинку был воткнут маленький сувенирный фонарик.
        «Нужно прочесть», - понял Николай и кивнул в окошко, на котором опять появилась решётка. После воды стало легче, тело понемногу начинало слушаться. Взял конверт, выбрал место посуше, сел, прислонился спиной к стене. Достал фонарик, включил. Первым делом осмотрелся. Настоящий каменный мешок, яма, метра четыре глубиной, два на три внизу. В углу сыро, воняет. У стены, где он сидит, чуть суше. В верхнее окошко светит солнце, закатное, теперь он уже разобрался. Да, ведь надо читать... Конверт оказался не заклеен. Внутри - один лист белой бумаги. Написано шариковой ручкой крупными печатными буквами, по-русски:
        «Николай! Вас пытались захватить агенты ФСБ! Произошёл несчастный случай. Мы сожалеем о погибших. Вы в горном селении. Если вы будете применять свои способности, пострадают невинные люди. Пожалуйста, постарайтесь успокоиться! Нам нужны гарантии, что вы никого больше не станете убивать».
        И тут вдруг вернулась память, вся сразу, как с похмелья, когда догадываешься и почти всё помнишь, не хватает одного только слова, чтобы убедиться, что так и было, все эти гадости ты действительно сделал вчера. Вот оно, это слово - убивать… Он уложил всю команду. И Зеленцова, да, старика-чудака. Всё вспомнилось разом, навалилось, и стало гораздо хуже, чем до того, как пил воду из кувшина. Пропади оно пропадом! Николай закрыл лицо руками и застонал.
        - Шариба? - спросили сверху. - Эль китаба?
        Он не нашёлся, что ответить.
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        2 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        - Покажите мне ещё раз.
        Мейр Гамер сердито махнул рукой на подчинённых. Шумят, мешают, советуют... Не надо навязывать ему никакого мнения, решение он примет только сам.
        - Тише. Замолчите все!
        Снова включили проектор. Опять на экране возник каменный мешок, вид сверху. Маленький человек, скорчившись, сидит в углу, обхватил колени, прижал к ним подбородок. Минута неподвижности, и вдруг он вскакивает и резко протягивает вверх руку с вытянутым средним пальцем. Кричит что-то по-русски, злобно, почти нечленораздельно. Снова садится на то же место, только уже не колени руками обхватывает, а голову. Так… Немного качается, как на молитве, и плечи чуть вздрагивают… Волосы ерошит… И снова руки вокруг коленей, исходная позиция.
        - Я встречусь с ним. Начинайте подготовку. - Мейр сказал это, видимо, недостаточно категорично.
        Ему возразили:
        - Это самоубийство, шеф. Он не в себе.
        Возражал невысокий лысый субъект, вольно раскинувшийся в кресле. Он вёл себя весьма свободно, видимо, имел для этого основания. Ещё несколько человек примостились на стульях вокруг стола для совещаний, но они помалкивали.
        - Нет. Ничего опасного. Обратите внимание, Анатолий, он кричит не в камеру, а наверх. А потом раскачивается. Он жалуется своему Богу. Это не опасно, - Мейр чуть повысил голос, - не опасно! Но сначала проверим его способности.
        - Те, что в документах Ван Маардена? - снова тот же лысый субъект.
        - Нет, Анатолий. Зачем нам так глубоко копать? Нам физика ни к чему. Проверим простую вещь. Подержите его там без воды дней пять-семь. Только не уморите. Врач должен спускаться ежедневно и проверять состояние. Как только он… Ну, ты понял… Так и перевезём в Масфахан. В закрытой машине. И сразу в помещение. Под ветер ему нельзя попадать.
        - А что с девушкой делать?
        - Приготовьте её тоже. Поселите пока что в санитарном блоке. Скоро она потребуется.
        Шеф встал, давая понять, что совещание закончено. Все остальные тоже поднялись, кивнули, вышли быстро, не прощаясь, не переговариваясь.
        Мейр Гамер не боялся. Этот русский, Николай, совершенно безопасен. Зря такой шум вокруг него подняли. Весьма уравновешенный тип, желчный, умный. Не совсем русский по крови, по образованию метеоролог, знает немного математику и физику. Хорошо говорит по-английски. Он не жесток, не убийца, морально не стоек, никакой специальной подготовки не имеет. Эмоционален, боится боли, сильно переживает из-за того случая на «Гипатии». Готов сотрудничать. Мейр увидел это всё сразу, лишь приглядевшись к нечёткому изображению с веб-камеры. Опыт… Полвека в разведке.
        Он достал из ящика стола чётки, накрутил их на пальцы, но перебирать не стал. Ему нужен был какой-то знакомый предмет, чтобы сосредоточиться и просчитать ходы. Партия получалась интересная. Пожалуй, последняя его партия; немного жаль, но всё искупит эндшпиль. Осталось мало фигур, значение каждой фигуры выросло в сто раз. Ферзь просвечивает поле насквозь, и не стоит делать им пустые ходы. Нет смысла шаховать соперника. Нужно найти самое главное место на доске и занять его. И соперник сам откажется от борьбы, потому что любой его ход будет ухудшать позицию.
        Главная фигура... Это не Калинин, как думалось сначала. Вернее, и Калинин тоже, но его принесли в жертву, обменяв на слона. Слон бил по белым полям, а на черное крайнее поле опять встала пешка, и вот он, второй ферзь! И может быть третий, пешки всегда наготове. Теперь надо всех парализовать, заморозить, обездвижить! Эти недоумки из Кнессета, отправившие его в отставку, не знают шахмат. Жертва была нужна, но главная фигура опять на доске. И он ей владеет, именно он, отставной разведчик, списанный историей.
        Уйти с поста руководителя «Моссада» ему пришлось сразу вслед за провалом операции с Калининым. Никаких тайн узнать не удалось, никаких стратегических высот не заняли. Правда, нашли клад, но это забылось. Погромы в Тель-Авиве и в Иерусалиме зачеркнули все достижения разведки. Мейр Гамер ушёл, но только из своего привычного кабинета, а не от дел. Осталась немалая сеть агентов во всем мире, прежде подчиненных лично ему. Остались паспорта на разные имена, секретные счета во многих банках - вполне достаточно, чтобы довести начатую партию до конца. Размен закончен, начался эндшпиль - борьба позиций, искусство мудрейших, где внешние преимущества не важны. Хватит одной пешки, раз уж они все повадились превращаться в ферзей.
        
        +
        
        ИЗ МЫСЛЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        ГЛАС НЕБА
        
        Почему же так пахнет яблоками? Неужели я возвращаюсь туда, на остров? Но то было на пике, на самой верхушке моих способностей. Я был переполнен идеями, я много дней наслаждался памперо и мистралем, мне всё было по плечу. Сейчас я раздавлен и унижен, и любое воспоминание вызывает только ужас. Меня задушила депрессия. Кажется, она происходит из-за распухания мозга: не хватает какого-то там нейромедиатора, и мозг пухнет, вжимается в череп, мелкие сосуды перестают работать, и начинаются глюки, бед трип, небожественные видения, делирий, гадость, упадок. Невыносимо хочется уйти из этого мира.
        Или это из-за воды? Мне не дают пить уже три дня. Или четыре? Я сбился со счёта, не догадался ставить на стене палочки при каждом очередном рассвете. Но ведь я могу не пить. Я много раз проходил это мнимое обезвоживание, и организм справлялся. Но там был ветер, а тут его нет… И распухают полушария, и чудится старуха с косой. Откроешь глаза - серая тень метнётся в сторону. Это она. Пока ещё уходит, но скоро, скоро… И всё равно пахнет яблоками. И такая длинная дорога между холмов, и она, на удивление, не асфальтовая, не бетонная, никакая из тех, что я видел. Она чуть шире простой тропы - так, чтобы можно было идти вдвоём, и покрыта мелким-мелким красным песком. Кое-где травка ползёт по этому песку; коротенькая, жёсткая, она не мешает, только глушит шаги, сохраняет тишь, величайшую тишь.
        В царстве тишины только и спасёшься. Забывается всё… То, страшное, когда кругом лежали тела… И не хочется уже уходить с выбранной дороги, ни за что не хочется. Здесь любой предмет волшебен и будит сознание, и хочется бесконечно идти здесь, вдыхать яблочный аромат и думать… Где же я? И могу ли я познать эту область, прописать её в своей голове, выделить ей полку или ящик? Собственно, этот вопрос может звучать и проще: могу ли я вообще познать Вселенную? Есть ли единая теория, описывающая всё? Земные ученые столько лет бьются над созданием единой теории поля, но это только часть физики. А мыслящую материю вообще во внимание никто не принимает. Как будто одномоментное существование миллиардов мыслящих существ на статистику не влияет… Но мы же видим, видим, как попадают в резонанс, согласуются между собой разные познавательные импульсы, и рождается гений, человек, который слышит этот резонанс и переводит на обычный язык. Потом его убивают, это обычная практика.
        Теперь я понимаю, почему книга, которую я должен найти, называется «О великих жертвах». Самые лучшие - непременно жертвы, и это понял мудрец из крымских степей. Вот какой породы я удостоен. Что ж, не пора ли к причастию, чтобы не нарушать общее правило… Коллективная воля, ты нас ведёшь… и того парня, кладоискателя… Да, я понял, всё именно так! Навязла в зубах проблема, и не моя она, и не его, но мы с ним вынуждены решать, и он смог сделать первый шаг. А я сделаю второй, уходя ли, под взмахом ли косы… Где она, та серая тень? Почему её не видно? Что такое? Сколько дней я не пил воды? Могу ли я говорить? О да, я говорю свободно, но где? Тут, на острове, или в каменном мешке, в горном селении, захваченный неизвестно кем неизвестно для чего?
        Что же тут за среда, на Острове яблок? Тут, кажется, не существует температуры и нет движения воздуха. Листья колышутся потому, что я так привык и мне так спокойнее. Значит, если нет температуры, нет и химии, ничего не окисляется, не плавится и не испаряется. Нет и физики… Ничего нет, а я вдруг ожил, и больше не сжимается мозг, и не чудится страшное. И, кажется, рядом идёт кто-то. Кто бы это мог быть? Надюха? О нет, она уже не принадлежит мне, да и принадлежала ли когда… Это не она, это сухопарый, жилистый человек среднего роста, остроносый, с бородкой клином. Он идёт очень быстро, за ним не просто успевать. Постой, мудрец, раз уж и ты тут, расскажи мне о себе…
        
        …Две тысячи пятьсот девяносто семь лет назад двадцатилетний сын царя Гнура, крепкий телом и умом, ловкий и быстрый на ногу, отправился в северные земли, на территорию нынешнего Урала. Два года длилось путешествие, и вернулся он оттуда обветренным, возмужавшим, покрытым шрамами. Самый глубокий шрам наискосок прочёркивал его живот, подобно канату перетягивая внутренности. Братья и отец, увидев след страшной раны, изумились. Как можно выжить человеку, разрубленному надвое? Он усмехался в ответ и говорил, что во всём виновато имя. «Ты, отец, назвал меня Анахарсисом, что значит «глас неба». И я не могу умереть, пока этот глас не войдёт в уши людей». Он узнал что-то в путешествии, услышал ли от встречных или сам понял, неважно. На нём лежала тень большой тайны, но объясняться с родными он не захотел.
        Анахарсис не задержался дома. Центр мира тогда располагался в Афинах, и он направился туда. В молодом человеке видна была такая сила знания, недоступного прочим людям, что никто не стал отговаривать его от рискованного путешествия. Скифу, представителю дикого и воинственного народа, являться в культурную столицу было небезопасно.
        Но он явился. Анахарсис пришёл к дому первого мудреца Греции, Солона, и велел его рабу передать хозяину, что пришёл скиф, который хочет подружиться. Солон ответил через того же раба, что друзей обычно заводят на родине. «Ты как раз у себя на родине, так что же мешает тебе завести друга?» - парировал скиф. Солон сам спустился к дерзкому острослову. «Зачем ты блистаешь остроумием тут, в городе семи мудрецов?» «Только семь мудрецов могут оценить то, что хочет сказать восьмой».
        Они стали друзьями. Анахарсису и в самом деле было что сказать афинским мудрецам: он изобрёл парус и якорь, положил начало мореплаванию и покорению неизвестных земель. Он придумал кузнечные меха и гончарный круг, и завертелось колесо истории. Появились ремёсла, мастеровые люди, артели, союзы торговых городов… А ещё он написал письма самым известным тиранам того времени: лидийскому царю Крезу, тирану Гиппарху, Медоку, Аннону, Терею, Фразилоху. Он писал о преимуществах природного образа жизни, о свободе от условностей, об отказе от лишнего. Он критиковал законы и государство. «Закон - лишь верёвка, натянутая поперёк дороги. Высокий переступит, а маленький пролезет снизу». «Моя обувь - подошва, моя постель - земля, мои яства - голод, мой дом - весь мир. У меня нет ничего из того, что вы так цените. Благодаря этому у меня есть время, чтобы помочь вам».
        Он лечил людей. Без лекарств, без инструментов, без молитв и без жертв, приносимых бесчисленным языческим богам. Скиф построил себе в Афинах дом по греческому образцу, и никогда не иссякал к нему поток больных, увечных, раненых страждущих. Вокруг Анахарсиса постоянно присутствовало какое-то волшебное поле, освежающее воздух, заряжающее воду, проясняющее умы. Рядом с ним жилось легче.
        Достигнув пятидесяти лет, он решил вернуться на родину, в крымские степи, чтобы там уединиться и написать книгу о своей жизни. Постоянный поток больных мешал ему это сделать. И он ушёл из обжитого дома, не взяв с собой ничего, кроме одного раба, наученного письму. Ушёл пружинистой походкой молодого, полного сил человека, с тем же ясным и точным взглядом на вещи, который покорил Афины тридцать лет тому назад.
        Путь домой занял полгода. Анахарсис не спешил, составляя книгу. В ней он описал свои приключения и путешествия. Половину глав он диктовал на неизвестном языке и тщательно проверял записанное рабом. Достигнув приморского города Томы, он завершил труд, посадил раба на корабль, следующий на юг, вручил ему книгу. «Отвези её лидийскому царю Крезу. Её прочтут через много лет. А пока она непонятна никому», - сказал мудрец.
        Возвращение на родину было печальным. Скифы не приняли ни обычаев, ни мудрости, принесённой от греков. Зависть и злость в ответ на мудрость и добрые советы. Жизнь Анахарсиса оборвала стрела, выпущенная его родным братом Савлием. Ещё одна великая жертва. Лучший на алтаре истории, истекающий кровью. Других вариантов нет.
        Не знаю, откуда это всё пришло, тут совершенно нет ветра. Но я вспомнил. Вспомнил разговор с Марией и те латинские слова под рисунком… В книге, которую я назвал липовой… Там было написано: ventum custodit. Латынь возникла за тысячу лет до нашей эры, и, конечно же, для любознательного скифа она была, как для меня английский, маст хэв… И он написал под рисунком: ветер сохранит. Теперь осталось выйти к микрофону и произнести… Всего лишь… Не так и много, но по силам ли… Не знаю.
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        7 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        - Он и в самом деле встал.
        Мейр Гамер ждал чуда, но сомневался до последнего. Мало ли что говорят, мало ли какие документы под нос подсунули! Болтать можно всё что угодно, и подделать любую видеозапись можно. Но тут очевидно: человек не умирает в яме без воды, при температуре выше тридцати градусов. Действительно, пешка становится ферзем. И этот ферзь вот-вот потребуется на доске.
        - Сделайте ему укол. И перевозите к нам в Масфахан.
        Скоро он будет готов к работе. Для этого всё приготовлено, и уговаривать его не нужно. Нужно лишь продумать детали операции.
        - Анатолий, что удалось перехватить за последние дни в сети?
        - Отчет я ещё не сформировал. Если срочно, то можете перечитать все материалы прямо с экрана.
        Помощник Мейра подвинул к нему ноутбук.
        - Спасибо. К вечеру Куйбышев должен быть тут. Всю трассу проверьте с вертолёта. Могут быть снайперы. Везите его в микроавтобусе, укройте кевларом. Меняйте темп. Следите за обстановкой. Ошибок быть не должно. Всё, идите.
        Теперь можно читать. Что нарыли в сети аналитики? Так… «В начале июля прошли совещания глав государств ещё не оформленного Евразийского союза. Определены сферы интересов, называемых экономическими. В сегодняшней ситуации они должны быть названы военными. За дипломатическими выражениями скрываются совершенно очевидные планы экспансии, вызванные отсутствием ядерного сдерживания. Россия претендует на выход к Средиземному морю, настаивает на военном присутствии в Турции, Норвегии, Финляндии, Польше, Крыме, Молдове, Болгарии и части Балкан. Китай провозглашает своей исторической территорией Японию, обе части Кореи, Непал, Бирму, Вьетнам, Малайзию, Таиланд». Всё же обозначили и Японию. Пока это третья экономика мира, но что от неё останется после тотальных бомбардировок?
        Эти азиатские разборки не пройдут спокойно. У них огромный неядерный потенциал, и они готовы сбросить на головы соседей миллионы снарядов. Южная Азия станет партизанской территорией, ближневосточные страны ударятся в джихад… Настоящего терроризма ещё не было на Земле, он только начинается, господа! А вот интересное из Западного полушария: 4 июля с мыса Каннаверал вылетели баллистические ракеты, предположительная цель - Гавана. До цели не дошли, упали в море. Что это? Провокация? Или ошибка? Не слишком ли много ошибок, магнитных бурь, помех? Почему подводит техника, проверенная в Персидском заливе? Надо внимательно разбираться и отслеживать все сообщения.
        Вот ещё одно донесение: Америка договаривается с Гвинеей о расширении военного присутствия. Понятно, бокситовый комплекс на два с половиной миллиона тонн в год - это вам не игрушка, а основа для будущего производства оружия. Значит, Нигерия, Эфиопия, Ливия, Алжир, Марокко - все горнодобывающие страны Африки будут захвачены. Кто теперь сможет помешать?
        Но всего интересней клубок змей, опутавших нефтеносные страны. России, по замыслу мировых кукловодов, должны отойти Норвегия и Северный Кавказ; Китай схватится с Америкой в Аравийской пустыне. И Мейр Гамер готов поставить на Китай, опять же учитывая неядерный характер войны… Американские профи исчисляются в десятках тысяч, а китайские фанатики - сотнями миллионов. Страна Жёлтого Дракона неминуемо захватит всю Азию до самого Синайского полуострова. Какова судьба Израиля? Никакой судьбы, кроме той, что уже состоялась: распылиться по миру и собраться вместе через тысячу лет. Южная Америка вся становится зоной влияния Бразилии. Не очень технологичная зона, зато сытая. Никакими бомбами не засыпать все их пастбища и пахотные земли. Так что это будущий очаг силы; даже если демонтировать их политические структуры, всё равно они будут способны кормить тот миллиард, что выживет. Или полмиллиарда, это было бы ещё надёжнее.
        Мейр Гамер мысленно вычерчивал границы на земном шаре. Прикидывал, как будет называться религия завтрашнего дня. Демократия? Она сто раз уже всех насмешила, её наверняка спишут и объявят вне закона вместе с коммунизмом. Православие? Да его и сегодня никто бы не знал, если бы русские со своей безумной энергией не превознесли эту старую рухлядь до небес. Ислам слишком импульсивен и неуправляем, а вот буддизм - то, что надо. Некое оцепенение подойдёт послевоенному миру. В этом мире не нужно будет спешить к новым вершинам. Нужно будет сохранять место и беречь чистую среду для лучших, для избранных, для сотой части процента, которая будет владеть всем.
        И главный рычаг послевоенного мира понятен. Это золото, и только золото, и ничего, кроме золота.
        Коротко пискнул мобильный телефон. Сообщение от Анатолия. Две буквы - ОК. Хорошо. Эндшпиль получается славный.
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        14 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        Сон то и дело обрывался. Николай вдруг видел стену напротив койки, тускло подсвеченную ночником, потом сразу, без перехода, - остроносое лицо мудрого скифа, потом палубу «Гипатии», над которой парил тяжелый сладкий запах мёртвой плоти. Проснуться полностью, как это делает здоровый человек, не получалось: слишком много химии вкололи за последние дни.
        И волшебная дорожка с красным песком более не вспоминалась, и запах яблок не приходил. Почему-то невозможно было встать, не было сил, и только бесконечные провалы в беспамятство, в полубред, обрывки фраз, обрывки виденного, недо-мысли, полу-слова. «Что это, растянутая последняя секунда жизни, для наблюдателей короткая, для меня самого - бесконечная? Может, так и умирают, как Ахиллес догонял черепаху, бесконечно замедляясь, никогда не достигая порога? Вот в чём смысл смерти… Не достигнуть бесконечности и провалиться в парадокс… Что же туда провалится? Тело гибнет, это видно. Но человек - не только сапиенс, а ещё и хомо, так говорил старик Зеленцов, чудик, которого я… И моряков… Они лежали, вывернутые, переломанные… И после этого я смею называться хомо? Да, так, в большей степени хомо, но оно почему-то присохло к этому жалкому сапиенсу. Они вместе лежат на кровати. Кровать прикручена к стене. Стена обита пластиком. На стене - прорези окон, прозрачных только в одну сторону… Встать, встать… Спать…»
        - Коля, Коля, Николай, сиди дома, не гуляй.
        «Кто это? Послышалось. Спать…»
        - Коля, знаешь, что ты должен понять? Опасность, тебя уничтожат.
        «Кто это? Мария? Где ты? Ты тут? Тебя привезли?»
        - Нет, меня никто не привозил. Я тебе снюсь.
        «Хороший сон. Снись. Это лучше, чем про старика, которого…»
        - Не думай об этом. Тебе надо выжить. И я тебе помогу.
        «Да, выжить. Остановить эту растянутую секунду. То есть перейти, окончить её, войти в следующую. Так кто ты, я не вижу тебя? Офелия? Помяни меня в своих молитвах. Но нет…»
        - Ты попал в руки разведки. Это жестокие люди. Ты не можешь встать и не можешь проснуться. Они уже две недели держат тебя между жизнью и смертью.
        «Зачем, зачем? И выход, где выход?»
        - Тебя хотят использовать. И пока ты на грани, ты не сможешь противостоять. Они хотят стереть твою личность, они умеют это делать. Тебе колют бета-блокатор… препарат, который держит кровяное давление в самых нижних пределах, какие способен вынести человек. Это не жизнь и не смерть.
        «Да, это одна секунда, и она тянется, тянется, и вся моя жизнь уже прошла перед глазами, она летела мимо, обрывками, рывками, комками, клочьями… Спать…»
        - Согласиться. Запомни, ты должен согласиться. Тебе предложат. Это будет плохое предложение. Соглашайся. Не думай ни о чём. Всё равно у них ничего не получится. Зато ты выживешь. Ты должен, должен… Выжить.
        «Спать… Ту дай, ту слип, ноу мо…»
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        15 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        - Слушаю вас, господа. Начнём с врача. Марек, прошу.
        - Он в коматозном состоянии. Восемь суток артериальное давление не поднималось выше двадцати.
        - Это я знаю. - Мейр недовольно поморщился. - Нет нужды повторять по сто раз. Меня интересует ваше мнение: он готов?
        - Думаю, да.
        - Сколько гипнотических сеансов провели?
        - Двадцать шесть, босс.
        - Из предыдущей вашей практики можете выводы сделать? После такого вмешательства способен он сопротивляться?
        - Таких случаев в моей практике не было.
        - Спасибо. Итак, господа, пора начинать операцию. Анатолий, дайте команду в Женеву. Запускаем Куйбышева-старшего. Инженерной группе приготовиться к обработке всей информации. Её будет много. По моей команде начнём сливать в сеть военный контент. Провокация должна быть хорошо выверена по датам. Ориентировочно - с двадцать пятого июля. А вас, Марек, попрошу внимательно и аккуратно приготовить Николая. Через три дня он должен встать, девятнадцатого я с ним встречаюсь и беседую, двадцатого запустите к нему девушку. Двадцать первого собираем всю группу. Будем принимать окончательный план операции. Всё, господа, за работу.
        Гамер остался один в кабинете. Откинулся в кресле, расстегнул ворот рубашки. Задумался.
        …Собственно, это называется «готовность номер один». Всё продумано. Всё проверено. Как хорошо играть, когда на доске минимум фигур! В разведке было гораздо сложнее. Там сотни разных задач ежедневно возникали, конфликтовали, пересечения интересов и случайностей не давали сработать чисто, хирургически чисто. Но теперь Мейр Гамер сыграет в полную силу.
        Через несколько дней будет запущена глобальная система провокации. Войны не избежать. Тридцать бывших аналитиков «Моссада», сейчас подчинённых только ему, Гамеру, начнут активно сливать компромат в сеть. Миллионы новостных сайтов, информационных агентств, газет, телеканалов, радиостанций будут черпать оттуда сюжеты. На всей планете главной темой станет война, бомбы, ракеты, танки, противопехотные мины, десант, химические и бактериологические атаки. Паника захлестнёт всех, и они начнут стрелять, и должны пострелять на славу…
        Это не жестоко, нет. Планета способна прокормить миллиард. Другого не дано. Лучше пусть останется это, чем вообще ничего…
        Старый разведчик думал не о себе. У него есть семья: двое взрослых сыновей от официальной жены, три внучки. Есть и ещё женщина, и у неё дочь, тринадцати лет, подросток, ребёнок… Все они должны жить. Маленький безымянный остров, лежащий в стороне от торговых путей и туристических зон, приютил их. Этот остров принадлежит очень богатому человеку, фамилия которого не упоминается в прессе. Но что он без Гамера? Все его миллиарды через год превратятся в электронную пыль. Заводы разбомбят, акции потеряют смысл, банки лопнут, рекламная империя рухнет. В послевоенном мире это не будет иметь никакой цены. Наоборот: будут расстреливать за любую причастность к бывшему миру капитала.
        А выручит опять золото! И Мейр получит его. Николай поможет это сделать. Первая операция пройдёт в Испании. Там, в небольшом порту Виго, до сих пор складированы три с половиной тысячи тонн золота. Почти без охраны, в помещении местного банка, не оборудованного для хранения таких ценностей. Получить это золото нетрудно, лишь бы не работали рации у военных и у полицейских. Человек, который может отключить любую электронику, здесь, он готов к работе, он согласен. Конечно, он не знает, что именно будут делать агенты, прикрытые магнитной бурей. Но ему и не нужно знать, он не способен подняться над своей моралью. Пусть думает, что идёт эвакуация учёных.
        Второй операцией будет Форт Нокс. А третьей операции уже и не потребуется. Через месяц кругом будет ад, партизанщина, и все остальные запасы золота будут разграблены, растащены, утоплены в море крови. Если хотя бы десять тысяч тонн окажутся в руках у Мейра, он станет первым лицом на планете, после того как кончатся снаряды. Может быть, это будет через пять-шесть лет. Может быть, он не доживёт. Тогда это будут его сыновья и внуки. Пока жив Николай Куйбышев, никто не сунется на остров, никто вообще не сможет его обнаружить. Как они, потомки, будут выстраивать отношения с остальным миром? Будут выкупать территории, или будут воевать, или это будет пришествие новой веры, или другой способ, не придуманный пока? Может быть, придётся чеканить монеты. Но это будут не доллары… Потомки назовут деньги в его честь. Золотые гамеры. Если у тебя есть гамер, ты владеешь миром. Нет гамера - ты никто. Хорошее имя для нового Бога! Будет ли именно так?.. Неважно. Главное - победить.
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        19 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        Они сидели друг напротив друга и настороженно молчали. Мейр ждал переводчика, который куда-то запропастился. Николай ничего не ждал и не хотел никакого разговора. Хотел только попасть наконец на свежий воздух из этих проклятых коридоров, из этих гнусных комнат, обитых мёртвым пластиком. Ему вдруг стало лучше, он проснулся, попробовал сесть. Потом встал. А на следующий день его провели по коридорам, держа под руки. И вот он сидит напротив главного человека в этой истории. Придётся разговаривать.
        Мейр вдруг заговорил по-английски, предложил виски. Николай спокойно согласился и выпил сразу всю предложенную порцию. На вопросительный взгляд ответил твёрдо:
        - На меня спиртное в последнее время не действует. Совсем.
        - Вы хорошо говорите по-английски, - заметил Мейр.
        Николай кивнул.
        - Нам не стоит ждать переводчика?
        - Это вам решать.
        - Как вы себя чувствуете?
        - Вы знаете.
        - О’кей. Давайте говорить напрямую. Меня зовут Мейр Гамер. Я недавно ушёл с поста руководителя крупной разведывательной службы.
        - После пятого мая?
        - Да, после пятого мая. Вы правильно догадались. Вы также наверняка догадались, что мы в одной лодке. Мы втянуты в одни и те же события.
        - Да. И нет.
        - То есть?
        - Моя сторона - ветер.
        - О’кей. Пусть ветер. Это уже немало.
        Наконец-то появился переводчик - невысокий, круглолицый господинчик с несерьёзными ямочками на щеках. Поздоровался. Сел в уголке и приготовился к работе.
        - Альберт, вы можете пока только слушать. Если мы что-то неточно поймём в речи друг друга, вмешивайтесь. Господин Куйбышев прекрасно говорит по-английски.
        Переводчик вежливо улыбнулся. Мейр переставил бутыль виски поближе к Николаю и сделал приглашающий жест рукой. Потом включил проектор.
        - Смотрите.
        На экране пробежала заставка CNN, диктор скороговоркой бубнил что-то про сенсационное заявление, провокации русских спецслужб и развязывание новой мировой войны. Судя по подводке, материал был не из рядовых. Следом за диктором на фоне здания штаб-квартиры ООН возникло знакомое лицо. «Отец!» - удивился Николай. Алексей Филиппович Куйбышев вел брифинг в пресс-центре, за столом, утыканным микрофонами, в непрерывном блеске вспышек. В новостях показывали нарезку: видимо, само заявление было весьма длинным.
        «Таким образом, мы имеем дело с самой масштабной провокацией КГБ за всю историю этой организации. Я намеренно называю их по-старому - комитет государственной безопасности, потому что и люди, и методы там прежние». И другой ракурс камеры, и Алексей Филиппович уже не отвечает на вопрос, а читает текст заявления: «Я предоставляю Совету Безопасности документы, свидетельствующие о том, что талантливые русские учёные, Владимир Калинин и Николай Куйбышев, жестоко преследовались, подвергались пыткам и психологическому воздействию. Один из них погиб, второй ещё жив. Он находится в одном из секретных бункеров КГБ. Господа, это мой сын».
        Вспышки фотокорреспондентов засверкали с удвоенной частотой. Алексей Филиппович прервался, поправил галстук, прикоснулся платком к уголкам глаз.
        «Группа молодых российских ученых разработала способ нейтрализации оружейного плутония. Исследования велись в закрытом уральском городе Подозёрске. Пятого мая этого года руководство Российской Федерации предприняло беспрецедентную попытку уничтожить всю научную группу. Были задействованы две десантные дивизии, танковые соединения, инженерные и космические войска».
        Лицо Куйбышева-старшего исчезло из кадра. Пошли кадры хроники: десантники цепью идут через лес, танки выходят на огневые позиции, вертолёты нависают над сопками. Через поле к скале торопливым шагом идёт человек в светлой рубашке. Видно, что она промокла на спине от дождя. Человек не оглядывается, спешит. Подходит к скале, поворачивается. Вытирает лицо. Смотрит вверх. И исчезает за стеной огня.
        «Вы видите документальную запись. Так погиб Владимир Калинин. Пресса преподносила его как кладоискателя, потому что некоторые разработки этого учёного позволили легко находить спрятанные в толще земли металлы. Но основной смысл деятельности был в другом. Изобретена мощнейшая система подавления ядерных реакций. Все изотопы урана, известные как «оружейный плутоний», теперь не более чем куски металла. Ядерная опасность не существует более на планете Земля».
        На экране появился затенённый силуэт некоего военного, дающего интервью, сидя спиной к освещённому окну. Голос был изменен программой. Побежали титры на четырех языках: «Центральное Разведывательное Управление подтверждает факты, изложенные господином Куйбышевым. Ни одна страна мира больше не является обладателем ядерного оружия. Мир стоит на пороге совершенно новых мирных соглашений или же на пороге большой войны…»
        Мейр выключил запись.
        - Вы сможете посмотреть всё целиком. И заявление, сделанное вашим отцом, и все материалы по Владимиру Калинину.
        - Зачем он это сделал? Ведь это же фальсификация?..
        - Нет, это правда.
        - Я не вёл никаких разработок по ядерному оружию. А Калинин вообще не ученый.
        - Вы всё узнаете, господин Куйбышев. Не спешите. Пока вам должно хватить сознания того, что в мире больше нет ядерного оружия. В любой момент может начаться война. И вы оказались в самом центре глобального политического скандала. Именно поэтому мы вас изолировали. Назад, к спокойной жизни, вернуться вам будет невозможно. Даже если очень хочется. Но надо продолжать работать, и мы такую возможность вам предоставим.
        - Как это?..
        - Я в курсе всех опытов, проходивших в институте Кларка. Более того, мы их финансировали. И мы их продолжим.
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        20 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        Замок щёлкнул, и дверь в камеру приоткрылась. Повеяло свежестью. Он приоткрыл глаза, увидел, что над ним склонилось знакомое-знакомое лицо, и снова задремал. Скиф не возвращался более, вернулся подмосковный лес, пыльный пригорок возле трассы, комариные полчища, земляника, ласковая маленькая ладошка, прикоснувшаяся к его лицу. Какой хороший сон, он оборвётся сейчас, и снова будет проклятая комната с невыносимым красным глазом ночника над дверью, с низкой койкой, с ватной тишиной и духотой.
        Явь вернулась, но и сон остался. Она сидела рядом и гладила ладонью по лицу - теми самыми маленькими прохладными пальчиками, только тогда они были измазаны ягодным соком, а сейчас чистенькие, беленькие, осторожные. Почему осторожные, или она тоже боится меня? Абсурд!
        - Алёнка?..
        - Колечка мой…
        - Я сплю?
        - Нет, ты спал, но уже проснулся. Можешь меня поцеловать. Ну? Не будешь?..
        - Алёнка? Откуда? Зачем ты здесь?
        - Ты же знаешь, я добрая фея. Я пришла за тобой. Только поцелуй меня, и мы улетим в волшебную облачную страну.
        - Остров Яблок?
        - Нет, моя страна называется по-другому… Но ты ещё не проснулся… Спи, я посижу рядом с тобой….
        Николай откинул её руки от лица, резко, почти грубо. Сел на койке. Алёнка обиженно отодвинулась, надула губки, сложила ладошки и спрятала их между коленей. Он заметил, что она одета не по-московски: лёгкие шорты, топик. И, кажется, изрядно загорела. Она тут давно?..
        - Ты тут давно? Когда ты приехала? Кто тебя привёз? Тебя выкрали? Угрожали?
        Он попытался вытащить спрятанные ладошки. Но она крепко сжала коленки и смешно мотала головой:
        - Не получишь, ты ничего не получишь, злюка!
        Николай обнял девушку за плечи. Она упиралась, отворачивала голову. Но он и не собирался целоваться, он лишь тянулся к её уху. Шепнул туда, тихо-тихо, неразборчиво, так, чтобы поняла только она одна:
        - Записывают. Очень опасно.
        Аленка застыла на секунду, потом неожиданно сильно и ловко вывернулась из его рук, встала, отошла на другую сторону комнаты. Показала на чёрный прямоугольник окна под потолком:
        - Это окно, Колечка. Я две недели уже в него смотрю на тебя, жду, когда ты проснёшься. И мне наплевать, кто подсматривает, кто записывает, понятно? Наплевать! Я соскучилась и хочу, чтобы ты меня поцеловал.
        - Значит, ты?..
        - Да, я давно тут. Никто меня не крал. Мне сообщили, что твоя жизнь в опасности, и я могу помочь. Вот. Я поехала.
        - И ты знаешь, где мы?
        - Это Пакистан, горы. Секретная база. Они боятся тебя. На тридцать километров вокруг всех людей отселили. Или больше, я не помню. Мне тоже предлагали в каком-то городе сидеть, смотреть на тебя по телевизору.
        - А ты знаешь, почему?
        - Знаю. Мне показали фотки.
        - И ты не боишься?
        - Нет. Поцелуй меня, злюка, слышишь?
        Немедленно ударь её, прогони! Отбрось всё. Откажись от всего земного, сейчас, в эту же секунду! Только так ты сможешь спасти своих близких. У тебя нет ни одной минуты на размышление. Каждая твоя слабость будет использована. Каждый человеческий порыв будет стоить жизней. Ты уже не здесь, пойми ты это. Ты принадлежишь другой области бытия, в которую им хода нет. Не тяни их туда, они погибнут! Сейчас же встать, закричать, ударить, обозвать последними словами, оскорбить, показать, что ненавидишь, что не нужна, противна, пусть уйдёт в слезах, - побольше поплачет, поменьше пописает, зато будет жива! Ну! Давай же!
        Николаю показалось, что в комнате возник призрак того самого человека, который устроил такой переполох на земном шаре: высокий, с выразительным актёрским лицом, тот, что встретился ему пятого мая, когда вся эта история ещё имела обратный ход. Может быть, имела. Да, он так говорил: ни минуты не ждать, отказаться от всего. Он был прав. Как его звали? Владимир Калинин? Хорошее имя. Не то что Николай. Владимир владеет миром, да, это по-княжески. А нам куда уж, сидеть бы дома и не гулять. Делай же свой выбор! От девушки так сладко пахнет жизнью, косметическим молочком, чистыми волосами, юностью, любовью… Она уже сломала себе жизнь: поездка со спецслужбами на особое задание. Top secret. Не отделаешься подпиской о неразглашении. Что делать-то, что? У неё такие лёгкие прохладные ладошки. Она так смешно морщит носик и требует своего - поцелуй её, да и всё тут, пусть рухнет мир, пусть что угодно, поцелуй, злюка!
        И он поцеловал. Она отворачивалась, и первый поцелуй пришелся куда-то в затылок, в тяжёлые пряди. «Они у неё такие удивительные, - вспомнил вдруг Николай. - Не каштановые даже, а почти красные. Сколько раз пытал её - красишься? А она обижалась, дурочка». Поцеловал и в лоб, и в глаза, которые оказались мокрыми-мокрыми. И в губы наконец. Пусть рухнет этот дурацкий мир, пусть… «Целуй же ещё, ты забыл меня, целуй…»
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        21 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        - А я уверен, что помощники вам нужны. И общение с близкими для вас ценно. Вы, Николай, по возрасту мне приходитесь сыном. Невольно отношусь к вам по-отечески. Вы не убийца, но стали им невольно. Вы хотите продолжить свои исследования, но ни с кем не хотите сотрудничать. У вас депрессия, а вы избегаете близких. Вот девушка приехала… Всё бросила. Родных, работу, плюнула на общественное мнение. И терпеливо ждёт, когда у вас пройдёт… вот это. Отца вы тоже не хотите видеть? Вас не волнует, что он сейчас в чрезвычайно сложной ситуации и шансов спастись у него мало? Вы что, не понимаете, что политическая верхушка любой страны, те, кто принимает решения, - это так называемый военно-промышленный комплекс? Военная верхушка. По интересам первых лиц нанесён страшный удар. Да, безусловно, он в Швейцарии, это тихое место. Но не настолько… Вы в бреду часто вспоминали господина Зеленцова. Учитель? Сочувствую… А почему вы не хотите вспомнить Ван Маардена? Он выступил вслед за вашим отцом, его заявление было не такое заметное, но для специалистов…
        - Что? Маарден? Он тоже влез в эту историю?
        Мейр выдвинул ящик стола. Достал толстый глянцевый журнал, показал Николаю.
        - «PhysicsWorld»? Май? Так это ещё до всего…
        - Да, но тут сенсация. А вот тут продолжение.
        Вслед за журналом на стол легла «The New York Times». Следом - «The Wall Street Journal» и «La Tribune». Мейр показал пальцем на число - 20 июля 2011 года.
        - Смотрите. Эта же статья во всех других изданиях. Кроме русских. Вы сможете читать на немецком? Нет? Хорошо, я вам изложу. Ван Маарден подвёл итоги исследований, в которых вы принимали участие. И пришёл к неожиданному выводу. У вас несколько лишних пар хромосом. Такой мутации не было ещё никогда. Все мутации, возникавшие в процессе эволюции, локальны, малозаметны, сказываются лишь после долгих лет, когда накопятся мелкие изменения. А ваша мутация - революционная. Клетки вашего организма могут получать энергию не за счет химических процессов, как у всех прочих людей, а за счет внутриядерной энергии. Вам кажется, что вы черпаете силы в ветрах, с которыми связаны эмоционально. То есть это для вас адреналин, катализатор обычного вида, он запускает процесс деления ядер. Если вас лишить этого катализатора, вы переживаете депрессию, но зато становитесь не опасны для окружающих.
        - Так вы меня…
        - Мы вас не пытали и не доводили до самоубийства. Мы постарались химическими средствами вернуть вас в общество нормальных людей. Согласитесь, что нельзя убивать всех подряд.
        - Но это непроизвольно было…
        - Я вас, Николай, не обвиняю. Наоборот, сочувствую. Вы прошли очень жёсткий курс терапии, зато теперь мы уверены, что использовать ваши способности стало труднее, и вы будете делать это сознательно. По плану. Мы предложим вам план.
        - Вот как?.. Это следует понимать как плату за курс лечения? Теперь я должен буду добывать для вас электричество? Или поджаривать ваших врагов?
        - Спокойно, спокойно... Не заводите себя. Это приведёт к новому витку депрессии. Ваши надпочечники не смогут вырабатывать адреналин в нужном количестве, как раньше. Кроме подавленного состояния, вы ничего не добьётесь. Николай, не стоит меня обвинять, не выслушав до конца. Отвратительная русская привычка, вам не к лицу.
        - Так расскажите до конца.
        - Безусловно. Виски?
        Мейр встал, прошел к маленькому бару в углу кабинета, достал бутылку. Вернулся к столу, наполнил стакан для Николая. В свой плеснул на самое дно. Сделал приглашающий жест.
        - Вам и в самом деле помогает спиртное. Не могу понять, почему вы не пьянеете с таких доз. Надо было исследовать этот феномен в институте Кларка… Он не менее интересен...
        - Как раз ничего интересного. В России с таких доз никто не пьянеет, без всяких там хромосом.
        Николай выпил целый стакан залпом, не морщась. Мейр коротко хохотнул.
        - Наливайте ещё, если хотите. Итак, к делу?
        - Да.
        - Вы хотели бы продолжить исследования?
        - Чьи?
        - Ваши. Исследования вашего феномена.
        - Нет. У моего феномена другие планы.
        - И вы не хотите обогатить науку знаниями о таком уникальном случае, как ваш?
        - Ту науку, которую вы имеете в виду, я не хочу обогащать.
        - Почему же?
        - Потому что это тупиковая структура. Если бы её сломать полностью и заново построить новую…
        - Кто же вам мешает? Ломайте. Тем более что вскоре всё будет сломано само собой. Грядёт война. Вы понимаете, что отсутствие ядерного оружия приведет к войне?
        - Я думаю над этим.
        - Отлично. Не буду вас торопить. Думайте. Но процесс уже запущен. Америка выпустила ракеты на Гавану. По нелепой случайности они упали в Мексиканский залив. Китай открытым текстом объявляет войну Японии. Бразилия провозгласила Южную Америку зоной мира и под этой вывеской вводит войска во все страны континента. Россия огромные силы сосредоточила около Прибалтики: готовятся занять её в очередной раз, заодно - Финляндию и Норвегию. Ближний Восток вооружился до зубов и вот-вот столкнётся с русскими в Турции. Во всём мире паника. Везде, кроме Китая.
        - Почему?
        - В Китае контролируется доступ в интернет и пресса под контролем. Но это вопрос времени. Информацию нельзя прятать вечно… А во всем остальном мире люди бегут из крупных городов. Забираются в глушь. В мире начинается хаос. Невиданный хаос.
        - Ну и что же вы от меня-то хотите?
        - Вам безразлично? Не волнует судьба человечества? Это, скорее всего, временное. Слишком много химии… Вы немного не в себе. Пройдёт. Но судьба, например, Ван Маардена вам не безразлична?
        - О да, я хотел бы с ним повстречаться. Он совершенно неправильные выводы сделал. Хотя можно было представить себе, что он потянет одеяло на себя. Физик… На самом деле - никакой ядерной энергии… Он не понял ничего. Это всё только ветер. Ветер переносит не только воздух, как принято думать… Но на английском я вряд ли могу спорить по этой теме.
        - Судьба отца вас беспокоит?
        - Пожалуй, да. Не хотелось бы, чтобы он продолжал давать такие интервью.
        - А эта девушка?
        - Алёна? А что с ней?
        - С ней всё в порядке. Она ждёт вас. Как только закончим разговор, можете с ней увидеться. Можете вообще больше не расставаться, если хотите. Я про её дальнейшую судьбу спрашиваю. Вы не хотели бы как-то обезопасить близких?
        Николай налил ещё стакан, сделал два больших глотка.
        - Может быть, я оглох и ослеп от всего. Может быть. Может, я хам. Мне всё время кажется, что вы меня уводите куда-то в сторону, заставляете заняться чем-то, что мне не нужно.
        - Отбросьте всё это. Это от депрессии. Старайтесь сохранять ровное самочувствие. Знаете, что сказал наш врач? Это очень хороший специалист. Он сказал, что вы на любую агрессию можете отреагировать так же. Как там, на «Гипатии». Вас ударили прикладом в лицо. И запустилась ответная реакция… Значит, если вы будете нервничать, вы убьёте меня и всех остальных, кто тут есть. Но вы - гуманист. Вы против смерти, так?
        - Да.
        - В таком случае постарайтесь сохранять спокойствие. Послушайте, Николай, я предлагаю вывезти из Европы нескольких людей. Во-первых, господина Куйбышева. Во-вторых, Ван Маардена. И всю группу, которая с ним работала.
        - Куда же вы их вывезете?
        - На один малозаметный остров в Тихом океане. Ему пока не угрожает никакая локальная война. А если на нем будете жить вы, ему и в перспективе ничего не угрожает.
        - И у вас есть ресурсы, чтобы…
        - Есть. Требуется лишь ваша помощь.
        - А как называется этот остров?
        - У него пока нет имени. Можете придумать. Хотите, это будет остров Куйбышева? Он был выкуплен полвека тому назад эксцентричным миллиардером. И не использовался до последнего времени.
        - Вот как. Любопытно… Нет, фамилию мою лучше не вспоминать. Я не принадлежу отцу и матери. Но я придумаю название… Значит, я должен устроить атаку? Или уложить какой-нибудь спецназ?
        - О нет! Никаких атак, никаких смертей. Всего лишь буря, Николай, магнитная буря.
        
        +
        
        ПАКИСТАН, СЕКРЕТНАЯ ТЮРЬМАМАСФАХАН
        24 ИЮЛЯ2011 Г.
        
        Их посадили в джип, на просторное заднее сиденье. Алёнка весело смеялась и кокетничала со всеми подряд: строила глазки переводчику, Мейра ласково называла «дедулей», быстро-быстро познакомилась с шофёром, молодым арабом, и легко перебрасывалась с ним фразами на непонятном языке. Парень поедал глазами её белый топик, под которым свободно колыхались соблазнительные и запретные для мусульманина округлости. С Алёнкой была маленькая сумочка с разным девичьим барахлом. Присев на секунду, она бросила её в руки Николаю и тут же выскочила обратно - там охранник выкатил из здания два здоровенных чемодана на колёсиках, приволок их к джипу и стал укладывать в багажник. Она, смеясь, хлопала его по рукам, и он тоже смеялся, и все вокруг улыбались.
        Алёнка играла свою обычную роль маленькой девочки, которой всё можно. Хихикала, капризничала, строила глазки. Ей это очень шло, и она ловко отказывала всем, пытавшимся получить от неё что-то как от взрослой: удивлялась, сжимала губки, отворачивалась, обижалась. Смешная игра распаляла мужчин, они неизменно крутились рядом, рассчитывая лёгким натиском победить простушку, но она, посмеявшись и выпросив у каждого маленький кусочек внимания, отворачивалась и принималась плести косички, завязывать на шее платочек или пела какую-нибудь детскую песенку.
        Николаю дозволялось чуть больше: она как бы разрешила себе, маленькой девочке, поиграть с ним во взрослые игры, но не всегда, а только если придёт настроение, и если он пообещает ничего не говорить маме с папой, и если подарит открытку с сердечком или брелок с мишкой. Это было мило, трогало какую-то давно потерянную струнку внутри, и он сам не знал, любовь ли это взрослая, или любовь к ребёнку, или наваждение, или общечеловеческое чувство радости при виде милых пушистых няшек. Он не хотел разбираться: пусть так и будет, надо же сохранять себя как обычного сапиенса.
        Секретная база Масфахан пряталась в ущелье. На юг, к солнцу, убегал серпантин дороги, с трёх сторон - горы, скалы, ущелья. Стали заводить двигатели. Эхо сто раз отразилось от скал, раздробилось, наполнило пространство раскатами, гудением, рокотом. К выезду готовилось шесть автомобилей. На двух бронированных микроавтобусах «Мерседес» разместились Гамер и его помощники. Три «Лэндкрузера» должны были ехать следом: Николай с Алёнкой, переводчик, два врача, спутниковая тарелка и куча другой электроники. Замыкал колонну армейский вездеход с командой бойцов. Сверху, неслышный за раскатами эха, кружил маленький вертолёт прикрытия.
        Николай откинулся на прохладном сидении, прикрыл глаза, с удовольствием вдохнул горячий воздух полудня, запах гор, поймал движение воздуха, спадающего во двор Масфахана с покрытых льдом вершин. Жизнь, жизнь… В салоне ощутимо пахло яблоками.
        - Алёнка, чувствуешь, яблоками пахнет? Неужели у него, - Николай показал на шофёра, нажимающего на кнопки навигатора, - яблоки есть? Сто лет их не ел.
        - Садык, тусаха? - бойко спросила Алёнка шофёра, похлопав его по спине.
        Тот повернулся и тут же уставился ей на грудь, не в силах смотреть ни на что другое. Девушка прыснула со смеху:
        - Тусаха? Садык? Да хватит пялиться, голова закружится!
        Парень наконец-то понял, о чём его спрашивают. Забормотал что-то неразборчивое - «рейха, тусаха» - и показал на маленький стеклянный пузырёк, висящий на тонком кожаном шнурке на зеркале заднего вида.
        - Это вонючка у него, - Алёнку всё смешило, - ароматизатор! Классно пахнет, да? Ну что, Садык, поехали? Я петь буду! Аа-блака, белогривые лошадки, аа-блака, что вы мчитесь без оглядки!
        Колонна медленно тронулась, стеклянный флакон качнулся, пустил по салону тонкий солнечный зайчик. И вдруг звякнул, брызнул во все стороны стеклом. Николай почувствовал около своего лица мгновенный ток воздуха - из пробитого пулей переднего окна в пробитое пулей заднее. Резко и сильно пахнул разлетевшийся по салону дезодорант.
        «Яблоки!» - только и успел подумать Николай. Его накрыла и захлестнула горячая волна изнутри. Шофёр закричал, ударился головой о руль. Мотор взревел - видимо, нога сама вдавила педаль, - от боли, конечно, - это адская боль, когда изнутри твой организм вскипает, когда лопаются сосуды и кровь не успевает вытечь из них, сворачивается... Джип ударил бампером в зад микроавтобусу и заглох. Армейский вездеход поехал вбок, нырнул с дороги и перевернулся. Микроавтобусы впереди встали как вкопанные, только у одного открылась дверца, и оттуда наружу выпало тело - почерневшее лицо, руки судорожно переплетены…
        Алёнка не успела закричать и не успела допеть песенку про облака. Она свернулась калачиком на сидении, как будто уснула, наигравшись досыта. Николай хотел последний раз посмотреть на её лицо, но не решился. Отвернулся. Положил рядом с ней маленькую сумочку, набитую глупостями. Выбрался из джипа. В лицо ударил жаркий воздух. Пахло точно так же, как тогда на «Гипатии». И ни одного движения вокруг. «Как быстро они умерли, - внезапно подумал он. - На сколько километров вокруг вывезли людей? На тридцать? Должно быть, этого хватит. А снайпер? Кто стрелял? Он жив? Вряд ли. Жив только я. Что же делать? Почему я сам не могу сдохнуть в этой чёртовой микроволновке, а? Почему я?.. Почему?»
        И тут он увидел падающий, кувыркающийся вертолёт. Эхо провожало его в последний путь - из голубых небес прямо на крышу проклятой секретной тюрьмы. Рванул взрыв, горячая волна ударила в спину. Николай не стал оглядываться на здание, в котором его держали почти месяц. Он посмотрел на горы, с трёх сторон обступившие Масфахан, и медленно двинулся по дороге вверх, к выходу из ущелья.
        
        ГЛАВА 9. ЗА ВЕТРОМ
        
        ИЗ ЗАПИСЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        
        ФИОЛЕТОВАЯ ПЛЕСЕНЬ
        
        И мы обязательно приходим к выводу, что это кто-то придумал, а не само оно так сложилось. Любой знак, любой символ, любая глубина и неоднозначность тащат за собой именно такой вывод. Посмотрим в глаза ближнего: там глубина, чёрные пропасти зрачков, дрожащая радужка в крапинку. Оттуда в нас переходит что-то неопределимое, и мы бормочем про дух святой, и поселяем в эти глаза душу, и создаём про неё религию, литературу, рисуем её и метафорически поселяем дальше - в деревья, в солнце, в гром, в горы, в волны… Всё одухотворено, если одухотворен наблюдатель, но этого соответствия мы не замечаем, а если и замечаем, то не понимаем. Потом является другой наблюдатель, прагматичный, и ему предложенная схема претит, он не приемлет пасторалей, ему по нраву точность, твёрдость, число. Он считает волны, измеряет скорость ветра. Он говорит: нет никакой души в вашем дереве, а есть годовые кольца, попробуйте со мной поспорить! Он разглядел в микроскоп цепочки хромосом и высчитал, что Адам жил в Африке ровно шестьдесят две тысячи лет назад, и никак иначе. Прагматик поймал в пробирку изотопы, он ковырялся лопатой в
каменных осыпях, нашёл скелет динозавра. Как с ним спорить?..
        И уходит в область фантазий Создатель и Демиург, Кукловод, Сценарист, Прародитель всего. Оставляют его только как уступку больному ребёнку. Что ты плачешь, деточка? Хочешь взять котика в кровать? Хочешь спать с котиком? Нельзя, деточка, у него лапки грязные… ну-ну, не плачь, ах, ты же болеешь, у тебя же простуда… ну, возьми, возьми котика, пусть спит с тобой, спи, деточка, выздоравливай. Других ролей не предлагают бывшему Богу. А мысль о творении остаётся, а глаза ближнего всё так же глубоки, а душа, зачёркнутая ненароком, жива.
        Прагматику становится плохо. Его жизнь трескается, как старый асфальт, расслаивается; отовсюду лезет бурьян, крапива; маленькая берёзка вдруг приживается там, где была мёртвая броня, и поднимается вверх, и шумят её листочки, и роняет она лёгкую кружевную тень; и носит ветер по бывшей пустыне парашютики одуванчиков, золотые крупинки серёжек, веточки, хвоинки, пыль и прах. Рассыпается картина мира: нет ничего сильней энтропии. Бывший прагматик идёт в церковь и расшибает себе лоб, пытаясь вернуть гармонию в разладившийся мир, поселить Бога хоть где-нибудь… Пусть не существует хрустальных сфер, небесной тверди и горы Олимп - он ищет место внутри себя, в уголках так называемого сознания, и неожиданно замечает, что оно всё заполнено Богом, и нет там никаких чисел. И он кричит в восторге, адресуясь на самый верх: великое светило, к чему б ты нужно, если б не было тех, кому ты светишь…
        А потом приходят новые наблюдатели, история повторяется. Умеющий считать не доверяет мечтателю; мечтатель придумывает ловушки из красивых слов и звуков, опутывает в свои сети неверующего, заставляет вдруг заплакать, изумиться красоте и осмысленности звёздной ночи, нырнуть в глубину человеческого взгляда, утонуть в неизмеренных глубинах души. Они так и спорят. Один говорит - есть Бог, второй смеётся. Третий мучительно трёт лоб и пытается найти соломоново решение: если нужен тебе Бог, то он есть, если не нужен - его нет. Выбирай любое, и будь терпелив к другим, да съешь ещё этих мягких французских булок.
        Выхода нет из софизмов, если не признать, что Вселенная гораздо разнообразнее, чем мы способны себе представить. Но в мире есть иные области… Мне повезло, и я их видел. Они не томимы медлительной Луной… Пощадим самолюбие всех остальных: та территория, которую человек освоил, почтил своим присутствием, тоже не рядовая, - отличная от других, помеченная маркером познания… На Земле всё не так, как в других местах, и эта исключительность формируется разумом разумных. Фиолетовая плесень съела эту планету, покрыла её целиком, и пахнет особенно, и лучи не так отражает, и звуки глушит. Но изнутри не понять, не увидеть, что так, как тут, не бывает больше нигде, потому что тоненькие ниточки мицелия протянулись сквозь каждый кубический миллиметр этого мира, переплелись, спутались, захороводили материю, перемешали время, всё пронзили и оплели, покрыли тонким слоем, проткнули лучиками, схватили крепкой пятернёй, обняли нежно, окутали, овеяли дыханием своим. Это не сапиенс обладает качествами гомо, это Вселенная, где поселился сапиенс, - вот она и есть гомо, она разумна, она выстроена резонансами мысли,
аккордами веры, всполохами логики, заревом скепсиса. Они не поймут этого никогда, сколько ни объясняй, а кто поймёт - становится вхож в иные области и не принадлежит более человечеству. И обречён.
        Так было всегда. За много тысяч лет до Анахарсиса первые мудрецы задавали себе вечные вопросы: кто всё это сделал? откуда взялся мир? из чего он состоит? где он кончается? когда начался? Любой вопрос заводил в тупик, любой создатель непременно обязан был сам быть кем-то созданным; любое время и пространство не могли течь вечно и бежать вдаль без границ - где-то обязательно существовали края этого мира, и знание о краях обязательно наталкивалось на наблюдение бескрайности, знание конечности обязательно встречало контраргумент: а что дальше? а что до того? Люди так и не поняли своей особости в мире. Пытаются выделить себя пространственно или назначить границы своей цивилизации в рамках своих земных лет и веков. Долго и трудно пытаются, а ведь уже первые теории ВСЕГО были точны, как и всё прочее, что произносится безгрешным дитятей: земля лежит на ките или на слоне, кругом океан, сверху чаша неба, за которой - Творец. За холодным ветром лежит гипер-борея, за плоским миром - остров, на котором растут яблони… Гениальные прозрения! Потом эти теории сочли детскими, потому что якобы наука якобы шагнула
якобы вперёд, хотя на самом деле шагнули вперёд только наши заблуждения относительно самих себя. Они стали более сложными и вместили в себя вновь открытые штучки: магнитные поля, радиоактивность, разбегание галактик, фотоны и бозоны.
        А качественное отличие осталось незамеченным: область мыслящая отличается от остальных областей вечным диалогом мысли и хаоса. Как, например, отличается ионизированный газ - у каждой молекулы оторвали по электрону, и вот уж он такой, особый, и дело не в месте и времени, он такой и тут, и на Венере, и в далёком созвездии Тау Кита. Разумная часть мира порождает сама себя вместе со всеми особенностями, как курица яйцо, и нет ответа на вопрос, что появилось раньше. Тут водится редкостная цветная плесень, с которой я обязан возиться, как дачник с любимой ранней редиской, должен поливать, пропалывать и сыпать золу, чтобы не погрызли жучки багряные бока моей драгоценной овощи. А я, пропалывая, выдёргиваю один за другим наливающиеся силой редисочные хвостики. Слишком много выдернул, чтобы не думать об этом и не обвинять себя, потому что, как ни посмотрюсь в зеркало, - тоже похож… Тоже овощ… ибо мы одной грядки, они - и я.
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. МАЛАЯ ОРДЫНКА, 43
        13 АВГУСТА2011 Г.
        
        Генерал Овченков только что вернулся в офис из администрации президента. Выжатый, измочаленный, совершенно не способный уже думать, способный только глотать спиртное и обречённо материться.
        Одиннадцать, почти ночь, но сотрудники на местах. В последние дни они перешли на круглосуточный режим. Многие ночуют в офисе: так спокойнее, не пропустишь свежих данных, поступающих со спутников, от агентурной сети во многих странах мира, по дипломатическим каналам, в результате обмена данными с разведками, пресс-службами, частными агентствами. Всё это немедленно проверяют, систематизируют и тащат на стол к руководству. А оно, руководство, никакое после визита к первым лицам.
        Федосеев ждал, разбирая в кабинете шефа целый ворох спутниковых снимков, отмечая маркером что-то нужное. Отложил работу, сдвинул бумаги на край стола. Вопросительно посмотрел.
        - Не спрашивай, Андрей.
        - Понял.
        Возникла початая бутылка, два стакана. Овченков сделал три больших глотка и закашлялся, громко, надсадно, до слёз. Федосеев встал и пару раз гулко хлопнул по генеральской спине ладонью.
        - Всё, всё, нормально. Уймись. Давай рассказывай, что с этими очагами.
        - Картина понятная в общем-то. Вот смотрите, на этих снимках… И вот тут тоже, глядите… Красным обведены очаги.
        - То есть Таджикистан, а потом - Казань? Не понял…
        - Ярослав Васильевич, это самолёт. Смотрите, перерыв в данных около пяти часов, с учетом поясного времени. Перелёт, Душанбе - Казань.
        - Какой, на хрен, перелёт, Андрей? Тогда бы данные остались. По какому паспорту он полетит?
        - Регистрацию проверяют сейчас Кузьмин и Гайсин. Запросили визовую службу. К утру данные будут.
        - Допустим, допустим. Но почему Казань, какого…
        Овченков схватился за бутылку, почти уже пустую. Вылил остатки в два стакана. Поморщился:
        - Хоть бы чем закусить. Может, у охраны найдётся пара бутербродов? Они, подлецы, запасливые.
        Федосеев подошёл к двери, выглянул, сказал что-то в предбанник, тихое, неразборчивое. Вернулся. Выпили. Не успели занюхать кулаком, как в кабинете возникла Маргарита, худая как жердь, с запавшими глазами, поставила на стол целлофановый пакет с остатками колбасы, сыра и хлеба - всё вперемешку. Посмотрела ненавидящими глазами на пустую бутылку, потом - на шефа.
        - Да, Рита, надо ещё. - Генерала опять разобрал кашель.
        - Я в сейф положила к вам.
        - Умница, хоть ты умница. Иди уже домой, не мучайся. Возьми мою машину. Скажи Олегу, пусть отвезёт, и сам пусть тоже… До восьми утра не нужен.
        Немного закусили, вытаскивая из пакета обломки провизии. Федосеев принёс из приёмной чайник и две чашки с блюдцами. Вскипятили, попытались пить, но ничего, кроме коньяка, душа не принимала.
        - Так что там, Ярослав Васильевич?
        - Большая северная лисица, Андрей.
        - Как вы сказали?
        - Песец, большой песец.
        - Понятно.
        - Что понятно? Ты бы хоть раз сам послушал этих идиотов! Это же клиника, Кащенко, это ж врождённые ушлёпки! Они ничего не хотят слышать, ни-че-го! И притом думают, что так и будет, как приказано, главное - приказать погромче. Орут, суки, глаза вытаращили, вопят, слюной брызгают, тьфу, лучше не будем про это, а то я расхреначу тут все к чёртовой матери.
        - Выпейте ещё, Ярослав Васильевич.
        - Только и спасло, что с другой стороны такие же идиоты… Такие же, никакой разницы. Даже не догадались проверить досье на команду «Гипатии». Знаешь ли, кто стрелял?
        - В смысле, тот снайпер?
        - Да, тот. На «Гипатии» был один интересный человечек. Помощник капитана, все звали его «Перс». Никто не проверил. Кретины, Андрей, другого слова нет. Ну? Аль-Джумхурия-аль-Арабия-ас-Сурийя, не помнишь? Мы с тобой славно тогда там потрудились. Пять лет назад, война Ливана и Израиля… Кто оружие возил Хезболле?
        - Не может быть!
        - Может, может. Перс - родной сын Хафеза, бывшего президента Сирии. А стрелял второй сын. Кровная месть. Очень хорошо стрелял. С гор, расстояние больше километра… Но теперь поздно. Зато не мы одни кретины. Иначе б нас повесили на Красной площади при большом стечении народа… А пока не вешают, но приказывают найти и уничтожить. Ха! Попробуй, уничтожь!
        Овченков пошёл к сейфу. Его уже покачивало: выпито немного, но на пустой желудок и после тяжёлого дня. Да что там - дня! Недели, месяца, или сколько уже тут этот дурдом тянется? Нет уже никаких сил.
        - Смотри, это наш размер.
        Бутылка армянского оказалась литровой. Налили, выпили. Пожевали колбасных обрезков. Помолчали. Потом Овченков снова показал на карты: давай, Андрей, что толку так сидеть, рассказывай дальше…
        - Казань, Ярослав Васильевич. Почему нет? Что ему в Москве делать?
        - Мне казалось, что может быть две цели: или Питер, сам понимаешь зачем, или Москва. А в Казань есть рейсы из Душанбе?
        - Рейсы есть. Но очаги начинаются из Казани. В других городах тоже есть, но более-менее в пределах нормы. Вы же знаете, сейчас везде…
        - И не напоминай даже. Только что меня за всё это без вазелина… Мы с тобой - два персонально ответственных перед Кремлём за ионизацию, шаровые молнии и зелёных человечков. И за всё, где они жидко обделались. Где последняя карта? Ты, я так понял, целую цепочку выследил?
        - Да, точно по дням. Двое суток. Чебоксары, Нижний Новгород, Ивановская область.
        - А точное место? Что там?
        - Там, Ярослав Васильевич, два села рядом - в одном женский монастырь, в другом мужской. Между ними километров пять.
        - Так-так… Хоть что-то. И в это время женщины копали, и продвигались женщины вперёд! Так ли, Андрей? Что молчишь? Не слышал такой песни? Про два монастыря?
        - Не слышал.
        - Ну и хрен с ней, с песней. Какой монастырь даёт очаги, женский?
        - Мужской, Свято-Николо-Шартомский. Село Введеньё, тридцать километров от Иванова.
        - Господи, помилуй мя грешного. Почему же так не везёт, а? Монастырь - и тот мужской. И что мы со всем этим будем делать? Давай армянского накатим. Больше пока идей не имеется.
        
        +
        
        САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
        13-14 АВГУСТА2011 Г.
        
        Пару недель назад Миша вдруг ощутил пустоту. И шестое, и седьмое чувства замолчали. Мобильник, который приказано было никогда не отключать и не терять, тоже молчал. Миша доставал его из кармана, смотрел список последних вызовов и ещё больше обнадёживался. Никого. Его оставили, забыли. Он давно уже съехал от родителей, чтобы не подставляться, попросился на квартиру к знакомому, предпочитавшему летом жить за городом. Поселился и жил как мышка, поглядывая из-за закрытой занавески во двор: нет ли машин наружного наблюдения? Не промелькнёт ли клетчатая рубашка Лёвы?
        К середине августа окончательно убедился: пустота. Знакомый вернулся с дачи, попросил освободить помещение. Миша съездил к родителям, выпросил десять тысяч рублей и поехал в Питер на попутках. Купить билет на поезд не отважился - накликаешь на себя. Уж лучше так, на перекладных. Оба мобильных телефона - и свой, и тот, который позвонил всего раз месяц назад, он оставил у родителей, с вынутыми симками и аккумуляторами.
        В Питере позвонил Наде из автомата на улице. Трубку взяла её мать и вроде бы даже обрадовалась. «Михаил? Где ж ты пропадал? Надя болеет… Нет, ничего такого, голова болит. Спрошу сейчас, подойдёт ли». И, вернувшись через несколько секунд: «Нет, не хочет. Не обижайся. Завтра позвони».
        Завтра, завтра! Надо не пить ни грамма, побриться и позвонить с соседней улицы, чтобы, в случае чего, быстро-быстро прибежать к её подъезду. Следят ли за Надей? Нет, не может быть. Она в этой истории никакого участия не принимала. Тем более теперь, когда кругом такая пустота, на всех плюнули и забили. Если бы следили… нет, лучше даже не думать… если бы действительно она знала что-то, то давно бы… Нет. Не думать, даже в мыслях не произносить.
        Миша провёл беспокойную ночь в дешёвой ночлежке: шесть коек, пятьсот рублей с носа. К знакомым соваться не рискнул; на вокзалах болтаться, около полиции, тоже не стал. В семь утра ушёл бродить. Выбрался из кружева проходных дворов на Невский, двинулся по нему не спеша. Старая квартира Нади, вернее, не её самой, а мамы, рядом, на параллельной улице, на Жуковского. Он будет тут гулять часов до одиннадцати, а потом позвонит, и если только она скажет… А почему бы и не сказать? Почему бы его не позвать? В конце концов, он никогда от неё не убегал и не отказывался. И не пил бы столько, если… Так что может, может…
        Дождался одиннадцати. Набрал номер. Замер. Снова мать: «Миша, ты? Ты здесь, в Питере? Жди меня около кафе, помнишь, где отмечали мой юбилей. Да, сейчас, через полчаса».
        На кафе сменилась вывеска, но место он помнил очень хорошо. Добежал быстро, спрятался в арке ворот от дождя. Закурил, поглядывая по сторонам. Вторую не успел закурить - появилась мама Оля, запыхавшаяся, суетливая, тревожная. Миша шагнул из арки навстречу. Обнялись. Кажется, она даже чуть всплакнула.
        - Мишенька, как я рада, как рада… Пойдём, уйдём с улицы… Скорей, скорей…
        Они вошли в кафешку, набитую из-за дождя и воскресного дня до отказа. Притулились около стойки, заставленной одноразовыми тарелками. Она наклонилась к Мише близко-близко, от неё тяжело пахло нездоровым желудком и дорогими духами. Выглядела она не очень, а кто сейчас хорошо выглядит, хотелось бы посмотреть…
        - Миша, ты должен Наде помочь, больше некому.
        - Конечно, Ольга Ивановна, конечно.
        - Миша! Ты же обещал!
        - Так я… Ну, три года не виделись… Ладно, всё. Буду называть как раньше. На «ты». Ольга, ты.
        Мама Оля довольно кивнула. «Помирать будет, а туфли новые наденет», - подумал Михаил.
        - Ты знаешь, она, конечно, никого не хочет пока видеть, но это капризы, ты же понимаешь. Женщины всегда так. Не обращай внимания, что она там говорит.
        - А что она говорит?
        - Чепуха, глупости. Ты должен помочь. Ты же служил, там, ну…
        - Что случилось-то? При чём тут?..
        - За нами следят, Миша.
        Как холодной водой окатили. Вот тебе и здрасьте! Убегал, убегал… Если следят за домом, значит, и телефон на прослушке, значит, сейчас генерал Овченков наверняка читает докладную про то, что Михаил Заботин приехал в Петербург, звонил на квартиру О.И. Васильевой, она назначила ему встречу. Может быть, уже и около кафе стоят, ждут, караулят, может быть, будут брать. Приплыли, блин…
        Миша разом вспотел. Крупные капли выступили на лбу, на щеках, потекло из-под волос за ворот рубашки. Взял салфетку со стойки, вытер лицо.
        - Дождь, Оля. Вы… ты сюда как добралась? Никто не шёл следом?
        - Я дворами, никого вроде нет…
        - А почему ты решила, что следят?
        - Машина стоит напротив день и ночь. Тонированная. Соседка проходила мимо, видела в приоткрытое окно объектив. Снимают всех, кто в подъезд зайдёт и выйдет. А Наденьке вообще никуда сходить нельзя: за ней следом обязательно идут.
        - Так…
        - Миша, я прошу тебя, позвони ты туда… Ты же знаешь, кому позвонить… Скажи, что ни при чём она. Они и не жили почти, он всё время от неё убегал, она не знает ничего.
        - Конечно… Конечно, не знает. Да ты не переживай. Это формальность… скорее всего. Просто смотрят, чтобы он на связь не вышел.
        - Кто, Миша, кто не вышел-то? Этот псих? Он то ли утонул, то ли взорвался. Три месяца уже… И не вдова, и не жена, господи…
        Мама Оля достала платочек из сумки, деликатно вытерла глаза и нос. Миша отвернулся с облегчением: уж больно запах неприятный.
        - Мишенька, позвони туда, прошу тебя. Ты всегда был за нас.
        - Я позвоню.
        - И потом перезвони мне, ладно? В любое время. Наденька не подходит к трубке, всего боится. Так что… Скажешь, что там, хорошо?
        - Оля, если следят, значит, телефон тоже на прослушке. Как я скажу? Никак нельзя.
        - О господи, что же это! За что! Сколько раз я ей говорила, не связывайся с Куй…
        Миша быстро закрыл ей рот рукой.
        - Ты что? Помаду смазал! - Ольга быстро достала зеркальце, принялась исправлять мейк-ап.
        - Прости. Не надо эту фамилию вслух.
        - Он что, и в самом деле? Шпион, да? Тут такое в интернете вычитали… И он, и отец…
        - Всё, всё, ничего больше не говори. Я позвоню. Ты только, Оля… мама Оля… ты ей скажи. Скажи про меня. Ты же знаешь. Я только ведь о ней… Ну, что тут болтать.
        - Да не беспокойся. Она и сама знает. Разве бы я стала с чужим, если бы?..
        - Ты ещё тут минут пять подожди. Я первый выйду. Перезвоню.
        Миша быстро поцеловал женщину в щёку и вышел из кафе под дождь.
        
        +
        
        МОСКВА
        14 АВГУСТА2011 Г.
        
        В ночь с субботы на воскресенье здорово набрались. Воскресное утро развалилось: головная боль, сбившийся график, поганое настроение. Овченков уехал домой отсыпаться и отмываться. К вечеру немного ожил и запросил с работы новые данные. Оказалось, что новостей никаких нет: команда устала, работа не клеится, надо элементарно выспаться и отвлечься, хотя бы на день. «Однако борзота, - подумалось Овченкову, - целый день прошёл - и ничего нового». На глаза попался перевод, сделанный лингвистом из Питера, Шаповаловым. Ещё в июне делали, торопили старичка, чтобы отправить в Корею. «Вот клятая служба, так ведь и не добрался до этого грека, не помню уже фамилию. Наверное, хрень собачья, но прочитать надо». Стал читать.
        
        …Мы пошли в землю, лежащую за ветром. Главный ветер в этих местах называется Борей, а земля, скрытая за ним - Гиперборея. Сначала шли по степи, похожей на нашу, скифскую. Потом переплыли широкую холодную реку и вступили в страну низких гор. Эти горы напоминали согбенных старцев, но идти по их спинам было очень трудно. Такой густой лес не растет в южных землях. Сверху огромные сосны, прямые, высотой до ста локтей, из которых можно бы и колонны для храма сделать. Снизу маленькие тонкие деревца и кусты, колючие ветки с иголками, ямы, камни. Нужно вырубать себе тропу среди перепутанных ветвей, корней, упавших стволов. Дикое зверьё на каждом шагу попадается. Мы много охотимся, ловим рыбу и бьём птицу. Рыба тут имеет нежное красное мясо и необычайно вкусна…
        …Друг мой Филомах, обучавшийся в Томах, сказал, что зима в Гиперборее суровая, и нужно остановиться, чтобы подготовить жилище для зимовки. Уже падал снег. Филомах сказал, что выпадет ещё и будет лежать двести дней, и будет его по грудь и выше, реки покроются льдом и снегом, и охотиться будет трудно. Нужно сделать запасы и построить убежище. Я решил идти дальше, а все прочие воины остались на берегу широкой реки, стали рубить деревья, валить их на землю и строить убежище. Я же с двумя рабами пошёл дальше за ветер. Мы шли двенадцать дней и удалялись от остальных воинов каждый день по двести пятьдесят стадий. Потом пошёл снег, и шёл всю ночь. Утром оказалось, что слой снега в поле достигает мне колена, а в лесу немного меньше. Один раб замёрз во сне…
        …И тогда он поскользнулся и покатился между больших камней вниз по склону. И нога его переломилась, наружу торчала толстая белая кость, и глаза его потемнели, но он показал на мой кинжал и на своё горло: просил смерти. Я остался один…
        …Это был огромный медведь. Когда он встал на задние лапы, он оказался восьми локтей роста, я доходил ему только до пояса. Он хотел обрушиться на меня сверху всей своей тушей, но я увернулся и ударил мечом в бок. Лучше бы мне было убежать, рана его только разозлила. Я прыгал с камня на камень и старался ударить его ещё раз, отрубить лапу или голову. Но он был слишком велик для меня, и короткий меч не мог причинить ему большого вреда. Он зацепил меня лапой и распорол мне живот почти надвое. Я лежал и ждал смерти, и жалел, что не погиб от рук благородного воина, а умру в зубах поганого зверя. Но я знал, что он может лишь сожрать моё слабое тело, а душу мою никто никогда не поймает и не съест. Значит, что бы ни было, я останусь и буду существовать, надо лишь достойно вытерпеть боль. И тут сама Смерть сошла на склон, где мы бились. Она была в чёрном одеянии и походила на большую птицу со змеиным хвостом. Рёв медведя смолк, я хотел подняться, но не смог, видел только чёрные крылья, они взмахнули над моей головой и исчезли…
        …Я попытался ползти. На земле лежал снег, и я оставлял на нём широкий кровавый след. Я попробовал укрыться между камней, чтобы там достать кинжал и перерезать себе горло. Медленно умирать мне не хотелось. Между камней была узкая расщелина, я еле протиснулся туда. Она вела в глубь скалы, и я подтягивался на руках, чтобы уйти подальше от леса и от зверья, которое может сожрать моё тело. Стало совсем темно, но я почему-то видел, куда ползти. Огонь, горящий в моих внутренностях, вдруг ослаб. Я подумал, что это и есть смерть, но оказался в небольшой пещере, посреди которой возвышался каменный идол. Едва я дополз до него, как вспыхнул в моих глазах свет, и я увидел огромную чёрную пустоту, как бы усыпанную алмазной пылью. Из пустоты появился голубой шар с белыми прожилками, очень большой, красивый. Я видел его и весь сразу, и в отдельности каждое место на нём: Ахиллесово ристалище в Гилее, и корабли киммерийцев с длинными вёслами, и родного брата в увешанной круглыми щитами повозке, спешащего по торговым делам. Видел множество странных племен с чёрной кожей, с красной кожей, с жёлтой кожей. Видел
великие снега и льды, видел огромное море и бескрайние песчаные пустыни, видел мудрецов и воинов древности, умерших за много лет до моего рождения…
        Я понял, что это не смерть, а другая жизнь, о которой я ничего не знаю. Незаметно я встал и пошёл, и больше не было боли в израненном теле. Под ногами у меня бежала ровная дорожка, посыпанная красным песком, а вокруг цвели белым цветом яблони…
        
        Овченков отложил пачку листов и попытался вернуться мысленно к своим проблемам. Не получилось: оказывается, он уже забыл про всю ту хрень, что не выходила из головы который день подряд. Нет никакой войны, никаких разведок, никуда не летят ракеты, никто не орёт в телефонную трубку, стволы автоматов не плюются пламенем, выкидывая из себя маленькие свинцовые гадости… Ничего нет. «Устал я, - подумал генерал, - пора мне отдохнуть, не могу я больше». Перевернул ещё несколько страниц:
        
        …Я и ныне иду по дорожке между цветущих дерев. Я всю жизнь иду по ней, и срываю плоды познания, и дарю их людям. И они продлевают жизнь. Люди думают, что я лечу их недуги. Но я не лечу: я даю им яблоки. Не знаю, какими словами следует описывать это место. Ни в одной земле нет в него входа. Может быть, тайные ворота лежат по дороге в подземный мир, и, лишь опускаясь к теням предков, можно свернуть и оказаться тут. Поэт рассказал бы лучше, чем я, а мой язык слаб и безыскусен, и лишь описывает события тела, оставляя события души нераскрытыми. Но теперь со мной всегда страна, лежащая за ветром бореем. И осталось со мной кольцо, найденное в той пещере. Я берегу его, потому что переживёт оно мой земной век и поможет моим далёким потомкам отыскать вход…
        
        Боже мой, подумал Овченков, засыпая, какая муть. Какая замечательная шизуха, давно такой мутоты не читал, вот так и буду отчитываться перед этими… не знаю, мол, какими словами следует… но потомки мои всё отыщут, так и запишите…
        
        +
        
        МОСКВА
        15 АВГУСТА2011 Г.
        
        Проснулся в шесть утра, как будто от пинка. Сразу вскочил и начал одеваться. В голове мучительно крутилось: пропустил, проспал, помнил, что надо было, и потерял, чёрт, кретин, что, что надо было? Увидел вчерашние листы, рассыпавшиеся по полу спальни.
        «Точно. Урал. Гора грёбаная, гора!»
        По дороге в офис дозвонился Федосееву: едешь ли, скоро ли, давай как можно быстрее, надо, Андрей, надо. Пока ждал заместителя, проверил почту, пролистал целую пачку факсов.
        «Ничего интересного, а вот гора, пожалуй, будет нам нужна, там мы поищем и найдём…»
        - Андрей, где у тебя тот ролик, про Калинина?
        - Какой, Ярослав Васильевич? Их полно.
        - Тот, что у скалы. Помнишь, ты говорил, что как будто бы там Калинин какое-то движение делает в последнюю секунду?
        - Ну да. Я докладную даже написал. А что за смысл, если…
        - Давай сюда всё.
        Роликов оказалось действительно много: записывали с вертолёта - там изображение дрожало и прыгало; записывали с рук из-за кромки леса - там почти всё время фигура человека в светлой рубашке была перекрыта: то дерево в кадре, то холмик, то капля ползёт по стеклу, прикрывающему объектив. Самую лучшую запись сделали натовские наблюдатели. Последняя секунда и в самом деле показалась странной: как будто бы половина корпуса и одна рука кладоискателя куда-то исчезли, вошли прямо в камень, а потом картинку накрывает волна огня, и дальше - клубы пыли, осколки, дрожащая земля, грохот…
        - Там полость внутри скалы. Срочно найдите специалистов - геологов, взрывников, всех самых лучших…
        - Ярослав Васильевич, какой смысл? Если там и была небольшая ниша, её засыпало.
        - Всё! Отставить! Хватит уже спорить, хватит! Нас всех с вами выгонят к концу этой недели, и не просто выгонят, а порежут на мелкие кусочки! Некогда гадать, надо искать, понятно? Откройте мне эту хренову скалу, разрежьте её надвое, взорвите там всё к чертям. Там есть полость, глубоко внутри, большая полость, в середине - каменный артефакт, статуя. Историка возьмите какого-нибудь, какого не жалко, всё равно, скорее всего, засекретить придется наглухо. Прямо сейчас!
        Генерал обычно так и начинал рабочую неделю - проорётся, всех озадачит и успокоится. И на этот раз, запустив процесс по хребту Ирендык, он сбавил обороты и начал вызывать сотрудников по одному, разбираться с поступающими данными.
        - Где Гайсин с его данными по регистрации? Не было фамилии Куйбышев? А по фото из паспортов? Ничего похожего? Был похожий? Когда, где? Душанбе - Казань, так, так… Значит, всё вполне реально. Давайте оперативников собирать. На пятнадцать часов им назначьте. Будем разрабатывать, нечего тут тянуть.
        - Ярослав Васильевич, ещё одно…
        - Что такое?
        - Наш человек объявился. Заботин.
        - Да ты что? Мы про него совсем забыли. Зря забыли, зря... Вот так дела… Докладывай.
        - Так это… Он на линии, ждёт, требует, чтобы с вами соединили. По общему телефону. Возьмёте?
        - Что ещё за условия? Так он не мог сказать, что надо? Кстати, где он?
        - В Петербурге. Он два раза звонил на квартиру к Васильевым, а потом вот к нам.
        - Интересно… Васильевым, говоришь, звонил… Соединяйте, послушаем.
        - Ярослав Васильевич, здравствуйте.
        - Добрый день, Михаил. Слушаю тебя.
        - Я хотел с вами поговорить.
        - Так заходи, в чём дело, поговорим.
        - Я сейчас не в Москве. Я тут… Ну, в Питере. Мне нужно именно с вами, а не с Федосеевым.
        - Не вопрос. Жду тебя. А что случилось?
        - Я не могу по телефону. Назначьте мне время, пожалуйста.
        - Миша, давай так. Иди сейчас в наш питерский офис. Тебя будут ждать. И привезут ко мне. Завтра переговорим.
        - Ярослав Васильевич, это же… Вы же, я знаю…
        - Только не надо нервничать. Ты знаешь, я не люблю. Ты что, хотел мне встречу на мосту в тумане назначить? Брось хреновиной заниматься. Сам не придёшь - дам команду, привезут. Так что быстро, руки в ноги. Тогда и поговорим. Отбой.
        Овченков положил трубку.
        - Как вы думаете, придёт? - Федосеев то ли сомневался, то ли хотел дать начальству покрасоваться.
        - Обязательно. Он уже наложил полные штаны. Такой микроб этот Миша… Позвони нашим в Питер. Пусть допросят и подержат пока в камере. Дальше видно будет.
        - А может, на всякий случай ментам ориентировку скинуть? Ну, мало ли, увидят - прихватят.
        - Не надо лишних движений. Я еду в Генштаб, вернусь к пятнадцати, на совещание с оперативниками. А ты собирайся в Ивановскую область. Будем эту богадельню зачищать.
        
        +
        
        ИВАНОВСКАЯ ОБЛАСТЬ, С. ВВЕДЕНЬЕ
        19 АВГУСТА2011 Г.
        
        Его разбудил звон колоколов. Он проснулся не сразу. Под гулкие звуки чудилось масштабное: горы, полёты над пропастью, океан, выгнувшийся тысячекилометровым горбом, россыпь звёзд на небе, огромный голубой шар, медленно поворачивающийся в пустоте… «Давно так не спал», - подумалось вдруг. Он лежал, не открывая глаз, и считал удары большого, басовитого колокола, пропуская мелкую дробь прочей звонницы. Услышал около двери какое-то движение, приподнял голову, взглянул.
        - Доброе утро.
        - И тебя спаси Христос.
        В келью вошёл маленький пожилой человечек в чёрной рясе. Худенький, тоненький, сгорбленный, почти бесплотный. Но не суровый - улыбка открытая, настоящая, радостная.
        - Что лежишь-то, сынок? Пойдем к литургии. Праздник сегодня.
        Идти никуда не хотелось. Хватит уже и того счастья, что спал, наконец-то, нормальным крепким сном.
        - Как спалось?
        - Очень хорошо. Почему у вас так?..
        - А это воздух, сынок, это воздух такой.
        Окно комнаты открыто, тянет августовской прохладой. Пахнет лесом и рекой. Ветер… Нет, это не ветер, это ветерок, совершенно другое дело, другое слово, лёгкое, ласковое, не обвиняющее и не требующее ничего. Если ветер дует, ты обязан либо в плащ кутаться, либо вбегать на холм с горящими глазами, с поднятым мечом и кричать, звать за собой соплеменников, а потом бежать, рубить сплеча, захлёбываться в крови… А ветерок ничегошеньки не требует, лежи себе и дыши полной грудью. Или вот огонь… почему огонь? Да ни почему, он сродни ветру, тоже стихия. И тоже обвиняет уже самим словом. Скажешь «огонь» - и встаёт грозное зарево в глазах, и опять надо жечь, и опять кровь… Но есть «огонёк», и от него так хорошо, хоть и маленький он, и неразличимо, что вдали горит: окошко ли одинокое, или всю деревню подпалили татары? Или вон свечка… В углу, под иконой стоит, жалко, не зажжена. Бог у них вон какой, сердитый, смотрит сверху, хмурится или плачет, и ты вроде как должен сердиться следом за ним, обязан, и нельзя тебе жить спокойно, пока эти большие глаза, наполненные слезами, стоят в углу и смотрят… А свечечка -
маленькая она, живая, корявенькая, истечёт воском, поведет её набок, нагорит у нее фитилёк, набрякнет, и такая она родная, простецкая, как наша с тобой жизнь…
        - Такая вот наша с тобой жизнь. Не пойдёшь, что ли, к литургии?
        - Нет. Я тут посижу. Не могу что-то…
        - Ну, не можешь, сынок, так сиди тут, слушай. Я тебе дверь открытую оставлю. Ладно поют у нас.
        - А что, праздник сегодня?
        - Преображение Господне. Не слыхал? Или рассказать тебе?
        - Расскажите.
        - Господь наш, Иисус, взял трёх учеников своих возлюбленных - Петра, Иакова и Иоанна, и пошёл с ними на гору Фавор помолиться. Стали они молиться, и тут лицо Иисуса просияло, словно солнце, и одежды сделались белыми, словно свет, и явились два пророка, и явилось облако, и голос оттуда сказал: это сын мой возлюбленный, его слушайте…
        - Это и есть преображение?
        - Да, сынок. Преобразился тут Иисус, и все поняли, кто он таков есть.
        - А никаких чудовищ не видели? С чёрными крыльями, с хвостом?
        - Пустое говоришь. Это в тебе болезнь твоя говорит. Вот поживёшь у нас месяц, и пройдёт. Господь помилует, простит… Ну, лежи... После литургии, как яблоки освятим, так принесу тебе, разговеешься яблочком.
        - Яблоки?
        - А что ты как удивился? Яблоки, конечно. В народе так и называют Преображение-то - Яблочный спас.
        - Яблочный спас? Красиво… Значит, у вас Преображение, а у них - яблоки.
        - Лежи, сынок. Хворый ты ещё. Лежи да слушай… Господь тебя и облегчит, и наставит…
        Монах ушёл, оставив дверь открытой, и сквозняк из окна свободно прошёлся по келье. Ветерок. Свечечка. Яблочный спас - надо же! «Столько слышал про это, а никогда внимания не обращал. Он на горе… с учениками… и свет от него! Конечно! Как все просто. А столько шума вокруг этого… Гора Фавор… Израиль… Шестьсот метров высотой… Та же схема, что на горе Клементьева. Дневной бриз. Восходящие потоки. Он не мог этого не знать, иначе зачем бы ему непременно на гору? Мог бы и в любом другом месте преобразиться, если бы не знал и не использовал. Он тоже был из этой компании, как бы это её назвать? Ммм… Мыслители? Нет… Искатели? Ну да, искатели, похоже на то… Великие жертвы».
        Колокольный звон стих - видимо, началась литургия. Еле слышное, доносилось пение, мужские голоса звенели, сливались, взлетали вверх, к тому, кто искал и нашёл… Монастырь почти опустел, все собрались в храме. Только в доме для гостей, на втором этаже, около окна, выходящего в поле, за которым разбегались перелески, стоял один человек и смотрел вдаль остановившимся взглядом. Когда с монастырского двора донеслись крики, он не шелохнулся. И когда в окошко влетел небольшой пластиковый шарик, и ударился в стену, и превратился в густые желтоватые клубы дыма, он остался на месте, стараясь задержать дыхание. В келью ворвался спецназовец в неуклюжем костюме из металлизированной ткани, в большом шлеме, в перчатках, с автоматом наперевес. Тот, кто стоял у окна, опустился на колени и протянул навстречу бойцу руки, сложенные то ли для молитвы, то ли для наручников.
        
        +
        
        ПОДМОСКОВЬЕ,
        20 АВГУСТА2011 Г.
        
        Овченков возвращался из Ивановской области. Очередной провал, полный, абсолютный провал, и не подстава, не провокация, собственная глупость подвела, невнимательность, нервы проклятые! Что теперь будет? Снимут? Вздрючат? Спустят на тормозах? С одной стороны - хорошо, что это монастырь, любой гражданский объект был бы напихан проклятыми журналистами или, ещё хуже, блоггерами. Чума на нашу голову. Всё бы сняли и в сеть выложили, и вот тогда… Нет, даже представить себе невозможно этот скандал и позор. А так всё вроде тихо, если не считать, что руководство неровно дышит ко всем этим божьим местам… Крестятся, молятся, руки ряженым мужикам целуют. Так что за монастырь могут и того…
        Всю ночь допрашивали парня. Ноль информации, никакого отношения не имеет. Дмитрий Белов, двадцать семь лет, местный, работает то тут, то там, то лаборант, то грузчик. Играет в рок-группе на гитаре. Типичный музыкант, патлатый придурок. Ручонками машет, рассуждает о мировых проблемах. В монастырь родители засунули, чтоб от дружков спрятать. Допросили дружков… торчки, конечно, не без этого, но зачем нашей службе заниматься такой ерундой? Никакой связи, ни родни, ни встреч, ни общих знакомых, ни-че-го. Маленькая зацепочка почудилась: этот, которого взяли, три года учился в вузе. Физика-математика. Но и только. Бросил после третьего курса, пошёл работать и мутиться со всякой гопотой. Тьфу! Откуда же взялись эти проклятые очаги?..
        Федосеев уже в Москве, на вертушке полетел. Он там первый удар сверху примет… Ситуация патовая. Начальство психует, вояки ничего не могут. Не то что артподготовку провести или массовую бомбардировку, они не могут даже войска расположить вдоль границ. Тычутся, как слепые котята. Только решатся на какое-нибудь передвижение, как их накрывает магнитной бурей. Навигаторы перестают работать, связь теряется, они ориентируются по старым картам, начинается сумятица, неразбериха. Возвращаются на исходные - и снова всё работает. Начнут рассчитывать траектории баллистических ракет - опять глюки, программа теряет связь со спутником, не может уточнить координаты цели.
        Они не догадываются о причинах. Они думают, что существует масштабный заговор, что Америка подготовила программу разоружения всего остального мира. Они не могут допустить, что один человек такое устроил. Это и в самом деле не умещается в голове. А надо уместить, надо. Если ему в висок выстрелить, всё встанет на свои места. Найти и выстрелить, любой ценой. Потом уже можно будет оправдаться за что угодно, и забудутся, к чертям собачьим, эти провалы - в Пусане, в Ивановской области, на Камчатке. Но никто не хочет даже выслушать, прерывают, нагибают, заставляют заниматься ерундой. Сбор данных, мониторинг, анализ динамики магнитных бурь, перехват сообщений в сети. А главное - не это!.. Все случаи сбоев, все помехи, все очаги аномальной магнитной активности на Земле сопровождаются одним и тем же фирменным выбросом альфа-частиц. Это на сто процентов подтверждают физики...
        Овченков задремал, не уснул даже до конца, лишь отключился на пару секунд, а то и меньше - так, голова поехала немного вбок, ткнулся лбом в стекло и тут же проснулся. Но успело, приснилось. Будто бы рядом сидит кто-то. Лицо в тени, но явно знакомый человек. Небольшого ростика, такого на одну генеральскую ладонь посадить можно, а другой прихлопнуть. И почему-то он смеётся, аж потряхивает его от смеха. И говорит непонятное: «Что, Ярослав Василич, решил стать Понтием Пилатом? Не выйдет у тебя ничего, не выйдет. Никакого шоу не получится, мне ведь оно не нужно, я ж не он. У него другая задача была, он человечество от животного состояния к человеческому привести хотел. И ради того всё так сделано было красочно, как в театре, с декорациями, с легионерами, с крестом. А я совсем другую задачку решаю. Я ножички у вас отбираю, слышь, генерал, ножички! Хотя тоже уйду, туда же, но из тебя Пилата не получится. Вы не нужны больше, пойми ты это. Тысячи лет вы пили кровь из человечества, всё у него забирали, все ресурсы, жить не давали, все мозги на вас работали, вместо того чтобы понимать и познавать… А теперь
вы до точки дошли и готовы вообще цивилизацию уничтожить. Вы исчерпали себя, планета от вас освобождается. Иди в управдомы…»
        Овченков проснулся и хотел ответить, что не читал, только сериал смотрел лет пять назад, а книгу не читал, не знаю, объясни… А ещё хотел сгрести его, шваркнуть пару раз башкой о переднее сиденье, но никого рядом не увидел. За тонированным стеклом между серых полей бежит серая дорога, на переднем сиденье шофёр флегматично крутит баранку, негромко бормочет радио… Какой ещё, к чёрту, Понтий?
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. МАЛАЯ ОРДЫНКА, 43
        20 АВГУСТА2011 Г.
        
        - Нет, Андрей, не снимут. Сношать будут, но работать оставят. Некого им на это место, нет у них кадров… Так что всё нормально… Хотя хрен ли тут нормального!
        - Мы же завалили операцию, Ярослав Васильевич.
        - Ну да, да, но никто не виноват, он прячется, и мы ничего с ним не можем поделать. Между прочим, я с самого начала говорил, что эта идея - брать его и работать с ним - дурь. Вот, убедились уже в который раз. Мейр его взял, и где он сейчас? На кой хрен надо было повторять чужие ошибки?
        - А что же вы предлагаете?
        - Снайпер, Андрей, только снайпер. Если уж он никого не подпускает… Вот ты анализировал… Пытался разобраться, да? И я так и эдак прикидывал. Ни хрена. Все продумали, костюмы специальные разработали, газ специальный. Потому что близко не подойдёшь - обязательно такая защитная реакция последует, что мама не горюй. Ну, попробовать, например, отравить… Но он может и не есть! Радиация тоже не годится. Ничего не годится. Но когда пуля попадает в голову, это надёжно. Помяни мои слова, так и будет. Сейчас не нашли, ошиблись. Но ведь всё равно найдём, сам знаешь, такому человеку не спрятаться. И тогда - снайпер.
        - Вы думаете, проблема только в нём?
        - Думаю, что таких людей несколько. Только мы их не знаем. Их наверняка готовят где-то. Следи за информацией, Андрей, обязательно всплывёт что-нибудь, я так думаю, именно место. Но как можно таких прятать? Не понимаю. Слишком уж всё очевидно. Мы его путь отслеживаем со спутников с февраля месяца с большой точностью. Если бы ещё такой же… Должны заметить, только не замечаем. Объясни мне, если можешь!
        - Если б я мог…
        - Да уж, слишком много всего... Возьми тот же плутоний. Его переработка потребовала энергии, да? Ведь не духом же святым. Дальше, магнитные поля. Ты не просчитывал энергетические затраты? Тут нужны такие энергии… Представить себе невозможно. Допустим, если нормальный человек за день съедает килограмм пищи, да, то сколько химических киловатт он получит? А если килограмм переводить в ядерную? Много? Всё равно не хватит, мне кажется. Надо тысячу таких, как он. Посчитай, дай задачу своим спецам.
        - Может, не сегодня? Суббота всё же…
        - Да, суббота. Пошло бы оно всё… Почему мы крайние? Никто до сих пор не смог обосновать те трупы в Пакистане. Сваренные заживо! Весь мир, все эти нобелевские лауреаты, никто ничего объяснить не способен. Мгновенное повышение температуры? Что за бред? Как она может? Такое было хоть раз? Хоть примерно, гипотезу хотя бы? Представь, Андрей, если бы готовили такое оружие, ведь утечка была бы… Это же лет десять надо разрабатывать, ставить эксперименты, привлекать то ядерщиков, то программистов, покупать у разных фирм оборудование, причем уникальное! Как бы это могло так, что никаких данных? Ни у кого?..
        Федосеев отвечал коротко, односложно или вообще молчал, старался не спорить. Когда генерал достал привычную бутылку коньяка, он лишь поднёс предложенный стакан к губам, но пить не стал. Овченков не обратил на это внимания и продолжал разглагольствовать.
        - Они, мля, только и могут унижать. Орут, требуют... Чего требуете-то? Чтобы всё было, как раньше? Да не будет так уже никогда! В гробу видал я их всех. Ну, снимайте! Кого вы поставите? Кто сможет целую службу вот так держать? А? Что? Сами будете? - Он ударил по столу ладонью. - Ну, вперед, попробуйте! Давайте!
        Ударил ещё сильней, раз, другой, третий... Швырнул на пол папку с бумагами. Схватил стакан, кинул об пол. Мелкие брызги. И ещё раз кулаком по столешнице.
        Федосеев сидел прямо, на генеральские бесчинства не оборачивался. Лишь побледнел немного: всё же двухметровый мужичище колотит пудовым кулаком со всей дури в двух метрах от тебя. Генерал схватил бутылку и приложился к ней, хлебнул прямо из горлышка. И тут зазвенел телефон, не внутренний, по которому соединяла секретарша, а скромный серый аппарат, спрятавшийся на тумбочке за столом. На нём не было номеронабирателя, и звонил он так особенно, так уверенно, что Овченков в долю секунды протрезвел и успокоился. Схватил трубку, сказать в неё ничего не успел, лишь выслушал короткую команду.
        - Сейчас буду, - так же коротко ответил.
        Обернулся к Федосееву:
        - Андрей, я на ковёр. Дождёшься? Не думаю, что там долго. Всё же суббота.
        Федосеев молчал, в упор разглядывая шефа холодными цепкими глазками. Когда дверь за Овченковым закрылась, и звук его шагов угас в коридоре, Андрей Иванович вызвал Маргариту:
        - Уберись тут. Больше чтоб никакого спиртного. Вызови руководителей отделов. Через два часа, сюда. Совещание.
        Оставшись один, он достал айфон, поискал в списке абонентов. Нажал вызов:
        - Ты где? Как раз допрашиваешь Заботина? Так, хорошо. Вези его ко мне. Без наручников. Да, да… Он восстановлен на работе. Нужен приказ Овченкова? Нет больше его, забудь эту фамилию. А приказ Федосеева сейчас получишь по факсу.
        Он брезгливо снял со стола недопитую бутылку, взял листок и карандаш и быстро набросал список:
        1. В Кремль за новой вводной - воскр., 10 час.
        2. Проверить, надежно ли изолировали О. Без вариантов!!!
        3. Запретить мистику. Отменить все работы в Челябинской области.
        4. Поменять секретаршу и шофёра.
        5. Отдать кабинет охране, для меня две большие комнаты на 2 этаже - в одну.
        6. Машину поменять, договориться с хоз. службой.
        Пятидесятипятилетний Андрей Иванович Федосеев, старый служака, кандидат экономических наук, полковник федеральной службы, вскинул голову к потолку, сжал кулаки и потряс ими в воздухе.
        ГЛАВА 10.VENTUSCUSTODIT
        
        АРГЕНТИНА, ТАВЕРНА «УЛАТАЦ» В ШЕСТИ МИЛЯХ ОТЛОС-ЧАКРАС
        25 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        И пришёл, наконец, ураган. Ветер старательно бил по крыше, гремело всё, что может греметь в большом старом здании, пережившем много таких бурь: стучали мелкой дробью ставни, звенели стёкла, гулко ухало, прогибаясь, железо на крыше, свистела оснастка телевизионной антенны, бились в стены песок и мелкие ветки, а то и камни прилетали и с револьверным звуком хлопались по дощатой обшивке таверны. Аргентинец ходил по дому, недовольно бормоча под нос. Гостей он больше не замечал - только хуракан. Чтобы его пережить без потерь, надо за всем следить…
        Говорить в этом шуме стало трудно, и Ван Маарден склонился над столом, поворачивая к Николаю левое ухо, которым, видимо, слышал чуть лучше, чем правым.
        - Николя, почти совсем не осталось времени. Говорите же, говорите…
        - Что говорить? Вы и так всё увидите. Но поймёте только то, что захотите понять.
        - Что? Плохо слышно, Николя!
        - Вы всё увидите!
        - А как же ФСБ? Они придут?
        - Придут. Не бойтесь. Это не страшно.
        - Николя, объясните мне, как физику, каким образом вам удаётся сдерживать агрессию на целой планете? Все войска парализованы с мая месяца. Никто не может ничего сделать. Каким образом вы разрушаете снаряды в воздухе?
        - О, да вы не разведкой ли посланы, друг мой? Зачем вам это?
        - Нет, нет, не разведка! Меня интересует способ переноса энергии… И как вы получаете всю эту информацию? Вы же не делаете ничего. Или у вас есть помощники? Вы один, Николя?
        - Нет, я не один. Нас целое войско.
        - Что за войско? Кто это?
        - Я так думаю, искатели.
        - Искатели? Такое название?
        - Нет, это не название. Это суть, профессор. Вы ничего не поняли. Я же сразу сказал… Лучше бы нам поговорить о чём-нибудь высоком и вечном… О Христе, например, да, но он тоже…
        - Что вы сказали о Христе?
        - Ничего, ничего. Это так, личное.
        - Но все же - как вы узнаёте о вылете ракет в другом полушарии?
        - Не знаю. У меня своё, только своё. Моя сторона - ветер.
        - При чем тут ветер! Я наглядно доказал, что ветер лишь вызывает у вас особый метаболизм. Это катализатор. А почему такая мутация произошла? Повторима она или нет?
        - Очень просто, друг мой! Вы нашли что-то там в хромосомах у меня, да? Так они живые! И когда целый мир, миллиарды людей ищут решение, задумываются о чём-то, страстно чего-то хотят - так это и происходит. Коллективное! Бессознательное!
        - Это что-то из Юнга, да?
        - Нет, не из Юнга. Это фиолетовая плесень.
        - Как вы сказали? Плесень? Что это?
        - Редиска, профессор, редиска, это по-русски, как она на вашем, не знаю.
        - What is рьедиска?
        Николай рассмеялся. И вместе с ним захохотал хуракан. По кровле как будто пробежало стадо слонов: она прогибалась и гремела, выбивая странный, на что-то смутно похожий ритм. Николай вдруг начал прищёлкивать пальцами, догоняя этот ритм, и бормотать что-то, какой-то дикий русский рэп, то попадая в такт и жмурясь от удовольствия, то вылетая в неудобную синкопу и морщась. Он вскочил из-за стола, стал притопывать, взмахивать руками и, наконец, не выдержав, схватил воображаемую гитару, взял воображаемый аккорд, откликнувшийся ударами ветра и стуком камней в стены.
        - Ага! Страшно? Последний концерт! Только сегодня! Только для вас, Маарден! Группа «Искатели»! Экстремальный рок!
        Он рухнул на одно колено и стал бить по воображаемым струнам, и вся таверна задрожала, закряхтела, заскрипела жалобно, а нобелевский лауреат сидел за столом, держась за пустую пивную кружку, и ничего, ничего не понимал.
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. МАЛАЯ ОРДЫНКА, 43
        19 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        У неприметного здания на Малой Ордынке затормозила длинная чёрная машина. Два охранника выскочили из неё, и одновременно с ними ещё двое выскочили из здания. Они мгновенно выстроились в коридор, по которому в открытую дверь быстро юркнул Андрей Иванович Федосеев. Холодный октябрьский ветер не успел пробраться под полы его великолепного мундира, с лампасами и золотыми звёздами.
        В холле два дежурных офицера вытянулись, отдавая честь.
        - Спасибо, спасибо, вольно. Можно и поскромней. Зачем уж так сразу? - Федосеев приветливо улыбался подчинённым, но руку для пожатия никогда не протягивал.
        - Как же, Андрей Иванович, такие погоны раз в жизни дают! Надо бы, так сказать…
        - Никаких намёков, Кузьмин. Бросьте мне эти штучки.
        - Положено…
        - Всё, отставить, алкаши проклятые. Где Заботин, у себя? Я зайду к нему.
        Новый руководитель любил неожиданно заходить в кабинеты своих подчинённых. А они - наоборот, терпеть не могли этой демократической манеры. Маленьким язычком поругивали шефа и часто поминали прежнего, Насилыча, который никогда не выходил из своей маленькой скромной комнаты на первом этаже. Теперь там поселилась охрана, а Федосеев с помпой переехал наверх. Две самые большие комнаты, в которых раньше сидели программисты и менеджеры колл-центра, соединили в одну. Там уже закончился ремонт. Получился современный зал с большим столом для совещаний, с проектором, с тридцатью стульями по периметру для приглашённых.
        Всё это произошло незаметно, как-то само собой. Замелькали в здании новые лица, появилась новая манера здороваться и докладывать: небольшими порциями, с остановкой в конце каждого предложения, как бы извиняясь, как бы спрашивая - я не лишку? я не зря? Старых служак, не поймавших этот тон, тихо, но верно съедали, загоняли в угол, подставляли по мелочи. А кто поймал - тот был в фаворе.
        Федосеев вошел в кабинет Заботина быстро и без стука. Миша только что нашёл интересный сайт: архив, каждый день - новая девушка с фотосессией в стиле «ню». Успел просмотреть его за начало октября и сентябрь, и тут на голову свалилось начальство.
        - Ага, попался, голубчик! - Федосеев краем глаза успел заметить на экране монитора тельце очередной модели. - Медитируешь тут, не сказать хуже…
        - Я, того-этого, Андрей Иваныч, в плане обучения. Я всё же фотограф. Вот только что добил задание…
        - Это какое? А, прогнозы... Ну и что там хорошего?
        - Есть одно место. На границе Чили и Аргентины, в горах.
        - Да? Я думал всё же про Антарктиду или Гренландию. Знаешь, очень важный фактор - местность должна быть не заселена. И холод ему только на руку.
        - Именно... Извините, Андрей Иванович, я вас не поздравил…
        - Ерунда. Формальность.
        - Да вы что! Это событие. Надо бы того… Такие погоны раз в жизни…
        - И ты туда же. У всех одна мысль. Алкаши.
        - Так положено. Традиция такая. Иначе носиться не будут.
        - Ладно, раз положено, то будет вам… но не тут. На работе - никаких, это закон. Сейчас новости просмотрим, чтобы ничего не пропустить, и поедем. Ко мне. Людочка там поляну накрывает. Я к тебе, собственно, за этим. Ты давай бросай сиськи рассматривать. Забери у аналитиков, что они там собрали, и ко мне поднимайся. А я пойду этих чертей приглашу - Гайсина, Кузьмина, ну, ты понял. Надо ещё их подменить, а то они дежурят сегодня.
        - А что так скромно, Андрей Иваныч? Банкет бы закатить, снять ресторан…
        - Отставить. Я не люблю. Жду тебя через десять минут с данными за сутки.
        Михаил хорошо выучил все интонации шефа. Сказано - работа на первом плане, значит, так и будет; сказано - скромное семейное торжество, значит, возьму Надюху, и вперёд. Хорошо, она хоть встряхнётся, а то всё одна да одна. Свезло тебе, опять, Шариков, скоро и у тебя будут новые погоны, не такие, конечно, как у Федосеева, но мы люди маленькие… Свезло. На самом деле, всё как-то устаканилось, вошло в норму. Войны вроде бы не ожидается, в Европе идут переговоры, провокации кончились. Пару месяцев назад об этом и подумать нельзя было.
        Заботин распечатал данные о приближающемся урагане. Зашёл в отдел аналитики, слегка напугал Александру Викторовну, старшего менеджера. Она сидела в наушниках, зарывшись в кучу бумаг, перед четырьмя включёнными мониторами. Хорошая тётка, компанейская, весёлая, всегда можно с ней пошутить. Миша неслышно подобрался сзади и вылил ей за шиворот несколько капель минералки. В ответ компанейская тётка крепко выругалась: Заботин, сволочь, так тебя и вот так, убью! Но не убила. И сводки не отдала, сказала, что есть небольшой форс-мажор, и она будет докладывать шефу лично.
        - Как ты не вовремя, Саша-простокваша, со своим форс-мажором! Шеф звёзды получил, собрался в кои веки расслабиться, а ты…
        - Сам ты Мишка-покрышка. Сволочь, чистая сволочь. Как я теперь пойду с мокрой спиной? Будешь меня загораживать.
        - Загораживать? Вот так?
        - Да не очень там прислоняйся! Нет, убью я тебя как-нибудь…
        Пошли на второй этаж, перешучиваясь по дороге. Из зала, где разместился руководитель службы, вышел довольный Гайсин, поглаживая усы.
        - Ну что, господа, на бал? Да бросьте вы свои бумажки. В такой момент. Подождёт!
        - Никак не получится, шеф приказал сначала сводки.
        - Ну, как хотите. А я побежал за подарком.
        - Ты гений, Гайсин. Возьми меня в долю. Я отдам тебе, сколько скажешь.
        - Ладно. Не тяните только. К восьми вечера назначено!
        Федосеев разговаривал по телефону: принимал поздравления. Помахал рукой вошедшим - садитесь, мол, ждите. Сели, подождали.
        - Ну, и?
        - У меня, Андрей Иванович, только эта буря. Ничего другого в ближайшие десять дней не будет.
        - Так-так… В горах, говоришь? Плотность населения какая?
        - Почти нулевая. Восточная часть Аргентины. Ближайший аэропорт за двести пятьдесят километров. Несколько маленьких посёлков в горах. Одна-две гостиницы на весь район. Даже заправок нет.
        - Туристы-альпинисты?
        - Никого.
        - Хм. Это интересно. А зачем Александру привёл? Поздравлять, что ли?
        - Я, Андрей Иванович, сама хочу… Тут небольшой форс-мажор, не знаю, как вы посмотрите…
        - Докладывай, раз пришла, не тяни.
        - Выкупили у хакеров очередной пакет по европейской почте за ту неделю.
        - Я в курсе. И что там? Дипломаты шалят?
        - Нет, у дипломатов ничего интересного не нашли. А один физик письмо странное получил. Он у нас проходил по документам весной, этот физик. Сейчас… - Александра взяла нужный листок из папки. - Вот. Институт Кларка, Франция, получатель - Ван Маарден.
        - Маарден? Что, довыступался, старый хрен? Террористы грозят, да?
        - Нет, Андрей Иванович. Это приглашение, только необычное. Его, видимо, Маарден перевел с английского на французский, и оно получилось слегка… Ну, машинный перевод. Вот, читайте, мы на русском сохранили особенности стиля.
        
        Уважаемый профессор! Это письмо я послать на адрес вашей организации. Мне нужно вас обязательно видеть. Я готов сказать вам, что вы так хотели услышать. Ваш доклад содержит чрезвычайно интересные, но содержит несколько ошибок. Хотите узнать? Приходите. Точное время - 25 октября, 18 часов по Гринвичу. Точное место - думаю о наших планах. После окончания Mistral мы хотели бы посетить место, известное только вам и мне. Там будет очень сильный ветер. Николас.
        
        - Так-так-так… Значит, вы оба ко мне с такими вот бумагами? И оба думаете, что это - «небольшой форс-мажорчик», да? Так-так… Значит, вот что. Вы профнепригодны оба. Гнать таких надо, гнать… Михаил, срочно вызови синоптиков. Пусть дадут все данные по этому месту в Аргентине: что, когда, по часам. Александра, раскопайте данные всех авиарейсов, на которые мог забронировать билет Ван Маарден после этого письма. Бегом, исполнять! Да, Миша, скажи там этим… орлам… ну, отменяется всё. Никаких. Я должен доложить наверх. Придётся ехать. Не расходитесь, вернусь, дам ещё поручения.
        
        +
        
        МОСКВА, УЛ. МАЛАЯ ОРДЫНКА, 43
        20 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        Ночной разговор затянулся. Федосеев давно уже снял китель, расстегнул воротник рубашки и ходил по кабинету из угла в угол, уговаривая, запугивая, упрашивая, шантажируя:
        - Только ты, и никто другой. Никаких вариантов, абсолютно.
        - Но как, Андрей Иваныч? Я же… Мы же… С первого класса с ним, за одной партой. Работали потом вместе. Он меня знает как облупленного…
        - А ты его? Почему ты его не знаешь как облупленного? Почему ты не догадался, не просчитал его контакты, а? Давно бы уже закрыли это дело. Или ты нашёл, но предпочитаешь не лезть? Что, хочешь внутреннего расследования?
        - Ничего я не нашёл. Никто ничего не найдёт, он просто такой уж человек. Бесполезно. Я честно работал.
        - Так работай до конца. Ты под подозрением, так и считай. Хочешь доказать? Давай, доказывай. Задание тебе понятно. Я не буду уговаривать. Ты солдат! Приказано - вперёд.
        Михаил молчал, опустив голову.
        - Ладно, друг дорогой. Восемь лет я тебя знаю, с тех пор, с Коктебеля. Помнишь, как мы с тобой сидели в кафе и ты сказал, что интересы страны для тебя важней всего? Ты же согласился. Отчёты писал каждую неделю. Стучал на лучшего друга, да? Тогда было можно, а теперь рассказываешь мне... С первого класса… Какая к чёрту дружба? Кто у тебя женщину увёл из-под носа? Не помнишь? А я вот помню, как пьяного тебя увозил с работы, прикрывал. Сопли тебе вытирал.
        - За это мы с ним поквитались.
        - А за страну? Сколько миллиардов вылетело в трубу за полгода, ты не считал?
        - Так то во всем мире. Наоборот, он только и держит всё… Давно бы уж… Если б он тогда на Камчатке утонул…
        - Прекрати! Что ты чушь несёшь! Один такой деятель тут был, Ярослав Насилыч, любитель мистики. Тоже всё на одного человека списывал. Запомни, один человек не может сделать ни-че-го. Это не кино. За каждой операцией - целая служба, сотни специалистов, годы работы. Все армии в мире парализованы, государственные границы стали непрозрачны для любых ракет - и это один Коля-Коля-Николай? Сидит, сука, в Аргентине и с горы посылает на нас проклятия? Ты идиот, что ли, Заботин?
        - Наверное, да, идиот.
        Федосеев хмыкнул, быстро прошёл к своему столу, выдвинул ящик, выкинул из него на стол какой-то электронный мусор: планшет, зарядник, шнур, визитницу. С самого дна достал небольшой чёрный пакет. Положил его на стол перед Михаилом.
        - Вот кто идиот. Посмотри, что бывает с людьми, которые не хотят… Не понимают приказов…
        Михаил не хотел смотреть, даже руки снял со стола, вцепился ими в стул. И тогда Федосеев сам вынул из пакета фотографии и разложил их на столе. На всех был Овченков, едва узнаваемый: бледный, наголо бритый, похудевший вдвое против прежнего, с безумными запавшими глазами, со слюной, стекающей с отвисшей губы.
        - Его лечат. Паранойя. Надежды на положительный исход, как говорится, отсутствуют. И тебя полечат, Заботин. Что?.. Неприятно? А как ещё должны поступать с врагами? Любить их, врагов, да? Ты знаешь, что это не наш метод. Шел бы в семинарию тогда. И любил бы всех по-христиански. А пришёл к нам - значит, будешь играть вот по этим правилам.
        Федосеев постучал пальцем по фотографии:
        - И ещё. Чтобы ты не думал… А то за врага меня держишь. Враг тебе - это он. Посмотри на его рожу. Он тебя хотел списать, вообще. Если бы я не прикрыл… Ну ладно, ты не хочешь добром за добро… А я вот думал отдать тебе оч-чень перспективное дельце. Могу даже карты раскрыть. Там, в Челябинской области, помнишь, на хребте Ирендык?.. Два месяца назад, в августе, Овченков вдруг догадался… Начали бурить скалу… Я тогда сразу приказал свернуть работы. Знаешь, почему? Там нашли кое-что. Очень-очень важное. Если с умом там повести дела, через полгода мы опять будем владеть ситуацией. Но надо с умом, Миша. Хотел тебя отправить. Со всеми вытекающими…
        Заботин не отвечал.
        - Всё, навеки замолчал? Или тебе нужно собраться с духом? Но ты знаешь, что времени нет. В эту Аргентину добираться… Я прикинул уже, самолет до Буэнос-Айреса тридцать один час летит, дальше местный рейс до Лос-Колорадос - четыре часа, и восемь часов ждать. Потом двести пятьдесят километров по горной дороге, и надо ещё арендовать два джипа - это ещё восемь…
        - Не смогу я, Андрей Иванович, физически не смогу. Ну… Есть же бойцы… Есть отряд специальный…
        - Он никого не подпустит. Сам знаешь. И снайпер не поможет. Один уже попробовал, и где он? Пойми, Куйбышев тебе ничего не сделает. А если кто другой подойдёт… Любая угроза - и включится эта его микроволновка. Ты же сам и сдохнешь в результате.
        - Но я физически не способен…
        - Значит, будем расследовать. Что такое, почему офицер не желает выполнять приказы? Проверим тебя… Сверху донизу. И не только тебя. Сам понимаешь, бывшая жена тоже…
        - Вот только не надо, Андрей Иванович! При чём тут она? Она не знает ничего!
        - А ты уверен? А если мы проверим?
        Михаил ещё раз посмотрел на фотографии, на перекошенное лицо, на бессмысленные глаза когда-то огромного грозного генерала и вдруг отчетливо представил себе, что следующим этапом будет Надя, и, может быть, к утру перед ним вот так же разложат снимки, на которых будет… Нет! Только не это!
        - Хорошо, я согласен.
        - Что ты сказал? Повтори погромче.
        - Согласен. Так точно.
        - Сможешь?
        - Смогу.
        - Уверен? Учти, не один поедешь. Если что…
        - Уверен. Смогу, Андрей Иванович.
        - Вот и давно бы так. Потеряли два часа…
        - Но у меня будет одно условие.
        - Что такое?
        - Разрешите мне… её… ну, визу надо…
        - Увезти хочешь? Куда? С собой взять? Исключено. Это не игрушки. Я не хочу провала.
        - Нет, просто в нейтральную страну. Отпустите её, Андрей Иванович, она не знает ничего.
        - Значит, если - то «да», а если - то «нет»? Так?
        - Так.
        - Ладно. Это по-мужски. Уважаю. Забирай… Я не зверь. Между прочим, давно уже хотел поговорить об этом. Ни к чему ей тут болтаться с такой-то фамилией. Только провоцировать разведки. Я тебе даже помогу, в смысле денег. Отчитаешься потом, спишешь на эту операцию… Ну, ты понял. Деньги - дрянь, ты, главное, дело сделай.
        - Сделаю.
        - В глаза мне посмотри. Только ты можешь. Больше никто.
        - Да смогу я, смогу.
        
        +
        
        МОСКВА - НЕБО
        21 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        «Боинг-747», казалось, никогда не вынырнет из облачных клочьев. Надя сидела около иллюминатора, чуть позади крыла, и смотрела, не отрываясь, на слои кучевых, перистых, тонких, толстых, серых, тёмных, лёгких облаков - миллион слоёв, миллион преград, долгая дорога в небеса… Так всегда в этой Москве. Всё закутано в сотню одеял, не проберёшься, не дождёшься солнышка. А прилетишь в Крым - там легчайшая дымка ползет по ярко-голубому небу, сверху печёт и слепит. На этот раз не Крым будет, но тоже солнечная страна, и, кажется, навсегда, ну, или - надолго.
        …Заботин провожал её в аэропорту. Он был необычайно взвинчен, не сидел ни минуты на месте, то и дело вскакивал, отбегал, смотрел на часы, вынимал что-то из карманов, снова прятал, пытался начать серьёзный разговор - и не мог договорить.
        - Надя, ты же знаешь, я это всё не просто так, - говорил он, взяв её за руку. Смотрел на часы, извинялся и убегал.
        Она видела, что на другом конце зала его ждут четыре плечистых флегматичных парня в одинаковых чёрных костюмах. Он то и дело подбегает к ним: отдаёт какие-то бумаги, роется в карманах, ещё что-то протягивает - кажется, карточку. Пошёл назад, остановился, вернулся, говорит что-то, размахивая руками. И снова к ней - почти бегом.
        - Прости, это всё работа проклятая. Надюшка, не сердись. Я только о тебе… Это дембельский аккорд… То есть вот это сделаю, и двадцать восьмого я у тебя. Одна неделя, семь дней, семь с половиной. Прости, сейчас я отойду, проверить надо...
        Облачные космы, летящие мимо крыла, стали редеть. Небо посветлело. Объявили, что самолёт набрал высоту, теперь можно отстегнуться. Надя поглядела ещё немного в иллюминатор - оказывается, наш северный край тоже залит солнцем… только если поднимешься на десять километров… Закрыла шторку. Задумалась. «Мама была права. Заботин - настоящий мужик. Всё решил. Со всеми договорился. Денег нашёл. А главное, увозит меня из этой проклятой страны, это самое-самое, лучше ничего нельзя было придумать. Только сам пока там… с этой своей работой. Ну и пусть. Потом, он будет потом».
        Соседи слева, две беспокойные тётки, отчётливо пахнущие пивом, встали, заняли очередь в туалет. Надя выглянула в проход. И вдруг - или показалось? - в самом конце видимого пространства, через два отсека от неё, промелькнула в проходе между креслами знакомая невысокая фигура: тёмные волосы, осанка характерная - плечи развёрнуты, локти чуть прижаты к бокам, немножко по-гимнастически, - ей так всегда нравилось, это из её мира, из спорта, он душой оттуда, она это знала… Что за наваждение? Надя вскочила, выбралась в проход, протиснулась мимо очереди, чуть не сбив с ног стюардессу, и краем глаза успела увидеть, как тот человек поднимается по лестнице в салон бизнес-класса на второй этаж. Метров десять до него, можно бы крикнуть, позвать, но она не крикнула, просто стала догонять. Наверх пройти не удалось - ласковая стюардесса с приклеенной к лицу улыбкой встала на пути, что-то объясняла и показывала рукой на туалет перед носовым отсеком: вы попросите, вас пропустят, всего один мужчина в очереди, уверяю, вас пропустят…
        - Нет, нет, я не за этим! Простите, я хочу… Я случайно увидела… Это… Как бы сказать… Старый друг, я хочу с ним поговорить.
        - Извините, вам нельзя в бизнес-класс. Если там летит ваш друг, вы сможете увидеться с ним после полёта.
        - Девушка, вы понимаете, мне надо, мне очень надо, обязательно…
        Вдруг покатились слёзы. Ужасное что-то… Теперь, после того майского кошмара, когда позвонили с Камчатки и рассказали, после этого всё время чуть что - сразу слёзы. Надя разревелась так сильно, что стюардесса не на шутку перепугалась, сняла свою приклеенную улыбку и попросила подождать ровно одну минуту. Появилась ещё одна, неотличимая, тоже ласковая и непреклонная. Потом и первая вернулась, принесла салфетку и пластиковый стаканчик с водой. Воду никак не получалось выпить, стаканчик сминался в руке, дрожал, и слёзы всё катились и катились. Появился симпатичный блондинистый лётчик с длинным бритым лицом, в красивой форме. Взял под локоток и повёл наверх.
        На лестнице слёзы неожиданно высохли и появилась тупая решимость: увидеть его, обязательно. В глаза ему посмотреть. Пусть зарёванная, наплевать, пусть смотрит, пусть увидит.
        Летчик говорил что-то приятное: кажется, делал комплименты, извинялся, что вынужден соблюдать правила, рассказывал о каком-то ужасном случае, когда пассажирка упала, сломала руку, или ногу, или самолёт, - Надя не вслушивалась. Она во все глаза уставилась на человека, который сидел спиной к ним - видны лишь ухо и затылок, и часть плеча в свитере; да, он любил носить свитера и ненавидел пиджаки… Надя вырвалась, и бросилась, и схватила за плечо. И он повернулся.
        Совершенно посторонний! Похоже, японец. Волосы совсем чёрные, глаза припухшие, и, к тому же, пожилой, Николаю в отцы сгодился бы... Рядом уже топтался летчик, извинялся, расшаркивался, снова крепко взял за локоть, нажал корпусом: «Идёмте, вам нужно успокоиться. Прошу прощения, господа, сорри, экскьюзми».
        Потом опять лестница, и опять две стюардессы, и снова стаканчик, запах валерьянки, таблетка. Надю усадили на законное место к иллюминатору, растревожив тёток, укрыли пледом и посоветовали уснуть: «Вы уверены, что вам не нужен доктор? Хорошо, отдыхайте».
        Она закрыла глаза. Сделалось вдруг стыдно: надо же, закатила истерику на ровном месте, и с чего вдруг? Надя крепче зажмурилась и отвернулась. «Надо остаться одной, побыть с самой собой наедине, и тогда всё обязательно прояснится. В конце концов, это Заботин виноват. Мог бы и в бизнес-класс купить билет. Мог бы и маму со мной отправить. Хотя не надо ни мамы, ни Павлика. Три месяца прожила у них… и радости ни им, ни мне. Лучше улететь. Нет никакой любви, глупости это. Не бывает. Сказки. Надо устраивать жизнь, как говорит мама. Заботин вот… устраивает. Говорит, что купит коттедж. Глаз с меня не сводит… Господи, как же он надоел, как все надоели, всё на свете надоело…»
        Она незаметно уснула, и ей приснился большой светлый дом в голливудском стиле: высокий просторный холл, солнце светит во все окна, со всех сторон, она спускается по лестнице со второго этажа встречать мужа. Да, потому что звонят в дверь, это Заботин, он приехал с конгресса. Почему конгресс? Неважно, Заботин крутой, у него большой бизнес, он вернулся домой, надо открыть ему дверь. Кажется, это их дети стоят внизу: мальчик в аккуратном костюмчике с бабочкой, со скрипкой в одной руке и со смычком в другой, такой удивительный мальчик, лапушка, волосики чёрные, глаза зелёные, и девочка-барби, в гимнастическом трико, с бантами, в чешках, ножки поставила в третью позицию, спинку прогнула. Молодцы какие! «Дети, встречаем папу, папа приехал на длинной-длинной машине, его привёз шофёр, наш папа очень важный человек, он устал после работы».
        Надежда Игоревна, да, так, у неё есть отчество, нет, даже не так… госпожа Заботина спускается, подходит к детям, поправляет сыну бабочку, улыбается дочери. Надо открыть дверь, и она идет к ней, долго, бесконечно, и никак не может дойти; уже и не холл вовсе, а длинный коридор, и солнце больше не светит, и это уже не дом, а самолёт; она идёт по проходу, все кресла пустые, она идёт вперед, а салон никак не кончается, и она уже бежит, торопится, нужно ведь открыть дверь, он приехал; и вдруг перед ней эта самая дверь, опять не самолётная, а легкая, как у бабушки на веранде, и стёкла прикрыты занавесками, и она протягивает руку, но стёкла вдруг звенят от ветра, занавески залепляют ей лицо, и она, вместо того чтобы открыть, наваливается на дверь плечом и кричит детям, чтобы спасались, потому что идёт буря, буря, ужасный ветер, надо спасаться…
        - Простите, дамочка. Вы кричали. Вам плохо?
        Над Надей склонилось полное, дряблое лицо соседки.
        - А?.. Извините, приснилось.
        - Вы это… Потише.
        - Да, конечно.
        Надя отодвинула занавеску на иллюминаторе, поглядела вниз: ни облачка. Ровное, залитое солнцем море. Синева снизу, и синева сверху. Рай. И ей вдруг нестерпимо захотелось выйти в это окно, сию же секунду выйти и растворится в синеве и ветре, бьющем по бокам большой железной птицы. Но выйти было никак нельзя.
        
        +
        
        ИЗ МЫСЛЕЙ Н. КУЙБЫШЕВА
        ПУСТОТА
        
        Одного за другим посетил я их, всех, кого знал, с кем столкнулся, пройдя до половины земную жизнь. Некоторые заметили моё присутствие, но тут же о нём забыли: камушек в реку. Тонкий звук, круги по воде, и вот он уже опускается на дно; небольшое облачко ила поднимется, и будет смыто течением; и снова та же река, и сверху, и снизу, и следа нет, и памяти нет, и смысла нет, и опять на меня нацелен сумрак ночи... А я? Мне что-нибудь осталось от них?
        Теперь там будет абсолютно то же самое, что и раньше. В больших городах они больше беспокоятся, собираются в стайки, толкутся около светящихся витрин, залезают внутрь железных коробок с колёсами, едут куда-то, прижимают к уху электронные приборчики, из которых несётся речь и музыка. Они собираются в залах за столиками, где им носят еду специально дрессированные собратья, или в залах без столиков, с одной большой площадкой, на которой накрашенные, в модные лохмотья одетые самочки ритмично дёргаются, раскрывают накрашенные рты, а все остальные хлопают ладонью о ладонь, смеются, или плюются, или скучают. В маленьких городах они гораздо спокойнее, и когда земной шар поворачивается на правый бок, заслоняя левым солнце, они выключают раскалённые вольфрамовые нити под потолком, пьют дурной спирт, разведённый грязной желтоватой водой с хлором. Или смотрят в цветной экран, где показывают большие города, а там опять другие, более беспокойные, собираются у светящихся витрин и в разных залах. Или, если надоело смотреть, если слишком много разведённого спирта выпито, они начинают кричать друг на друга и на
своих детёнышей. Выбегают из жилищ - у них там октябрь, им холодно, в воздухе порхает снежок, и они, натягивая на ходу шапку, бегут в темноте по мокрой грязной дороге и проклинают себя и тех, кто выгнал их из тепла, и весь это мир, где так противно находиться, если у тебя что-то вдруг шевельнулось внутри…
        Но это бывает нечасто. Чаще всего они спокойны, и не шевелится там ничто. И они засыпают под гулкую, звенящую пустоту внутри. Просыпаются и любят друг друга под раскаты пустоты, идут на работу, и тут крещендо, и духовые гремят на полную мощь, пустота звучит оркестром, гремит и вопиёт, но им нет дела, ибо пустоту они ни увидеть, ни услышать не могут, зато могут с ней жить; напротив, любой всплеск не-пустоты их тревожит, раздражает, бесит, сводит с ума, и они снова собираются стайками, кричат, галдят и не уймутся, пока не затопчут источник. Это исходная позиция, начальная стойка, статус-кво, упор лёжа, который принял мир разумных, вылепленный разумом. Пустота пустот.
        А я всё-таки жалею. Не суету и пустоту их, но маленькие радости, ничего не значащие штучки: умыться ледяной водой, проснуться под звон колоколов, съесть ягод с маленькой ладошки, распахнуть окно и вдохнуть… Открыть глаза, и - снова солнечное утро, жёлтые квадраты разбежались по паркету, и мама зовет с кухни, она там жарит гренки, а я бегу мимо; как есть, в трусах, выбегаю на улицу и мчусь против ветра, и они ловят меня и причитают - что за несносный ребенок! А я лишь убегал от пустоты.
        Никому так и не смог ничего объяснить. Вакуум. В нём нет звуков. Полная тьма. Абсолютный ноль. Жалкая затея.
        
        +
        
        АРГЕНТИНА, СКЛОН ГОРЫУЛАТАЦВ ШЕСТИ МИЛЯХ ОТЛОС-ЧАКРАС
        26 ОКТЯБРЯ2011 Г.
        
        - После этого он встал, сказал что-то на латыни. И вышел. Больше я его не видел, господин офицер. А через минуту в дверь вломились бандиты.
        Ван Маарден, перешагивая через завалы веток, осторожно придерживал правой рукой загипсованную левую. Рядом с ним вышагивал молодой лейтенант, затянутый ремнями, высокий смуглый красавец. Он задавал вопросы на ломаном английском, а ответов почти не слушал.
        - Сколько было вооружённых людей, господин профессор?
        - Пятеро. Да, пять человек.
        - Они вам угрожали, так?
        - Да. Но они не собирались меня убивать. Им нужен был тот, о котором я вам рассказываю. Это русский…
        - Отлично, профессор, мы потом составим протокол. Вы всё уточните. Осторожно…
        Лейтенант помог Маардену перебраться через ствол, лежащий поперёк дороги.
        - Такого урагана тут не бывало сто лет. Утром по телевидению сказали.
        - Кажется, это здесь… Да, точно, дальше начинается ровный склон, и вон там, видите, лейтенант, во-он… Там обрыв. Видите? Далеко, но человека разглядеть можно. Я совершенно точно видел, как он пошёл наверх.
        - Но было темно?
        - Молнии сверкали то и дело. Я видел, что тут они разделились: четверо направились назад, а один, полный, с белыми волосами, полез наверх, на скалу. Он был у них главный, как мне показалось.
        - И что, он тоже был вооружён?
        - Да, он размахивал пистолетом. Остальные не вынимали оружия. А этот был очень нервный, мне показалось, что он не в себе.
        - Он тоже угрожал?
        - Я же сказал вам, лейтенант, что я тут ни при чём. Они не на меня напали, они только хотели узнать, где тот человек, в какую сторону он пошёл.
        Лейтенант молодцевато улыбался. «Наверняка вспоминает какую-нибудь шлюшку, - подумал профессор, - вместо того чтобы разбираться».
        - И оттуда я уже побежал. Хотел вернуться в таверну. Мне чудилось что-то. Ну, знаете, буря, стихия, людям свойственно пугаться… Мне показалось, что кто-то пролетел над головой, какое-то чёрное чудовище, будто бы крылья хлопнули… Я бежал вниз, не разбирая дороги… Вот как раз здесь и налетел на этот ствол.
        - Да, я понял. Рука болит?
        - Ничего страшного. Ваш доктор сделал мне укол. Вы запишете мои показания?
        - О, да. Непременно. Спасибо. Скажите, это правда, что у вас премия Нобеля? Я хотел попросить автограф. - Лейтенант полез в карман за бумажником.
        - Конечно, конечно… Наверное, для девушки?
        Смуглый красавец достал из бумажника фото, протянул Маардену. Профессор полюбовался, понимающе цокнул языком:
        - Вы счастливчик. Это настоящая звезда. Что написать?
        - Напишите: Микаэль помог мне в трудную минуту. Можно так? Вот ручка.
        Профессор старательно вывел: «Мужественный и храбрый Микаэль спас мне жизнь. Я полюбил его, любите его и вы». Расписался. Лейтенант прочёл, и на его смуглых щеках расцвели пунцовые розы.
        - Может быть, вернёмся к делу?
        - О да, слушаю.
        - Они ссорились между собой на русском языке. Я знаю несколько фраз, меня научил мой друг. Это неприличные слова. Один хотел убить, а остальные ему отвечали очень грубо. И когда я показал, куда ушёл тот человек…
        - Секунду, профессор, - довольный лейтенант показал на рацию, - как хорошо, что снова есть связь.
        Он отвернулся и отошёл на пару шагов, чтобы поговорить по рации. Оттуда неслось: «Энконтрадо, корпо, хомем». «Вивер?» - переспросил лейтенант. «Морто, каир де ума альтуро», - хрипло ответила рация.
        Лейтенант повернулся к профессору, сияя пуще прежнего:
        - Ну вот, нашли тело. Как я и говорил, всего один человек. Вас пригласить для опознания?
        - Нет. Не надо. Скажите только, какого цвета у него волосы - белые или чёрные? Впрочем, не говорите. Я и так знаю.
        
        КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к