Ожидайте перемен к лучшему Виктория Борисова
        # После гибели единственной дочери Насти жизнь для Киры Тихорецкой стала тяжким бременем. Убийцу не нашли, и полгода Кира прожила как в бреду. Мужа Игоря спасала работа, а Кира стремительно погружалась в пучину тяжкой депрессии, к тому же усилилась ее зависимость от лекарств, дающих забвение.
        Однажды раздался телефонный звонок, и некто, назвавшийся Тринадцатым, сообщил Кире, что судьба ее на переломе и все может измениться к лучшему. Женщина посчитала звонок глупой шуткой. Однако, когда Кира перезвонила по этому номеру, телефон заискрился и сгорел.
        Ей оставался лишь маленький шажок между сегодняшним днем и вечностью…
        Виктория Александровна Борисова
        Ожидайте перемен к лучшему
        Ожидайте перемен к лучшему
        Глава 1
        НЕЖДАННЫЙ ЗВОНОК
        Телефон… Телефон… Телефон… Пронзительная трель ввинчивается в мозг, словно тупое сверло. Еще не проснувшись толком, Кира уже ощутила ноющую боль в виске, ставшую привычной за последние месяцы. Еле-еле разлепив тяжелые веки, она увидела, что в комнате царит полумрак, словно утро еще раздумывает - то ли наступать, то ли не стоит? Серая хмарь за окном не добавила хорошего настроения. С неба падали крупные пушистые снежные хлопья, словно кто-то там, наверху, вознамерился похоронить все на земле под толстым и холодным белым покрывалом и не собирался в ближайшее время прекращать своего занятия.
        - Игорь, возьми трубку! Это тебя, наверное…- промычала она сквозь сон и повернулась к стене, накрыв голову подушкой.
        Но ничего не вышло. Телефон продолжал звонить, и, как нарочно, трель как будто становилась все громче и громче с каждой секундой.
        Ну нет покоя человеку! Кира повернулась было к мужу, но его половина постели оказалась пустой и холодной. Значит, Игорь уже ушел на работу - потихоньку, не стал будить… Все-таки заботится, бережет ее. Трудится от зари до зари, пропадает в своей конторе и в выходные, и в праздники, и результат налицо - бизнес ощутимо идет в гору. Только вот кому нужны эти проклятые деньги? Уж точно не ей, да и не ему тоже.
        С тяжелым вздохом обреченности женщина потянулась за трубкой. Интересно, кто ж там выискался такой настырный? Вот сейчас она ему задаст!
        - Алло! Говорите!
        Сонный голос звучал хрипло и совсем нелюбезно, почти грубо, но это даже к лучшему. Разговаривать ей ни с кем не хотелось. С того черного августовского дня, разделившего ее жизнь на «до» и «после», Кира совершенно утратила желание общаться с кем бы то ни было.
        - Алло!
        На том конце провода царило молчание, прерываемое лишь странными звуками, похожими на завывание ветра в ненастную осеннюю ночь. «Наверное, на линии проблемы или просто кто-то номером ошибся…» - рассеянно подумала Кира, но чувство злости и досады, что ее зря разбудили, ничуть не утихло, а, наоборот, лишь усилилось.
        - Молчать будем?- мрачно осведомилась она.- Нечего тут хулиганить!
        Конечно, вступать с неизвестным абонентом в бессмысленную перебранку было глупо, но Кира чувствовала, что ей уже все равно не уснуть. Хотелось сорваться, выпустить пар, накричать от души, чтобы еще кому-то жизнь медом не казалась.
        - Ах ты…- начала было она, но в этот момент Кира услышала высокий жизнерадостный девичий голосок. Таким тоном обычно говорят вышколенные офисные секретарши, призванные формировать положительный имидж своей компании в глазах потенциальных клиентов и партнеров.
        - Доброе утро!- вежливо поздоровалась девушка.- Вас приветствует компания…
        Название своей фирмы девочка произнесла невнятно, словно скомканно. Сложное такое, длинное, словно гусеница, составленная из английских слов. Кажется, что-то вроде не то «старт», не то «стар»… И еще «лайф» присутствовало, это точно! Много времени спустя Кира так и не смогла припомнить его, как ни старалась.
        Но сейчас, в хмурое зимнее утро, ей было совершенно не до того. Голова болела, в теле была противная утренняя вялость, когда кажется, будто плаваешь в какой-то вязкой жидкости, каждое движение дается с трудом, и хочется только одного - прекратить этот разговор, упасть лицом в подушку и заснуть снова…
        А лучше всего - вообще никогда больше не просыпаться.
        Но почему-то Кира все не вешала трубку, словно даже на это простое движение у нее не было сил и решимости. «Ага, понятно,- лениво думала она,- сейчас начнет предлагать что-нибудь - усовершенствованные пылесосы, чайники или подключение к высокоскоростному Интернету». Развелось же этих маркетологов доморощенных! Кто придумал только, что, если человеку позвонить рано утром, вытащив из постели, он непременно захочет приобрести ваш товар? Единственное здравое желание в такой ситуации - послать назойливого абонента куда подальше и, может быть, даже телефон отключить, чтобы не звонили попусту всякие…
        Кира уже открыла рот, чтобы сказать, что ей ничего не нужно и чтобы больше сюда никогда не звонили, но девочка деловито осведомилась:
        - Тихорецкая Кира Георгиевна?
        - Да…- Кира даже растерялась, и весь пыл как-то пропал.- А кто говорит? В чем, собственно, дело?
        Ответа не последовало. Послышался стук, словно трубку отложили в сторону, потом шуршание каких-то бумаг. Вместо того чтобы отключиться, Кира покорно ждала, что будет дальше. Почему-то было очень неприятно, что эта соплюшка знает ее. Значит, этот звонок - не случайность, и неизвестная девушка не просто обзванивает наобум всех абонентов по телефонной книге.
        Умом Кира прекрасно понимала, что ничего удивительного в этом нет,- она ведь не секретный агент на нелегальном положении, к тому же время приватности давно и безвозвратно кануло в прошлое. В эпоху Интернета и прочих высоких технологий каждый человек как на ладони… Базы данных свободно продаются на Горбушке, так что при желании можно узнать почти все обо всех и каждом. Паспортные данные, адрес, семейное положение, место работы и доходы за прошедший финансовый год - все доступно, были бы деньги и минимальная техническая грамотность.
        И все-таки… Паника поползла по спине, словно ледяное насекомое. Память, будь она неладна, услужливо шепнула - ведь тогда тоже все началось с телефонного звонка! Перед глазами на мгновение встало погожее летнее утро, когда она узнала, что у нее нет больше дочери[Подробнее о смерти Насти Тихорецкой (и ее убийце) читайте в романе В. Борисовой «Теория невероятности».] .
        Она собиралась на работу, укладывала волосы, сердилась, что опаздывает и прическа, как назло, все никак не получается… Когда зазвонил телефон, Кира стояла с феном в руках возле большого зеркала в гостиной. Сейчас его больше нет: месяца через два после случившегося, в один из страшных, черных осенних дней, Игорь пришел домой мертвецки пьяным и запустил в него тяжелой вазой из муранского стекла, которую они привезли лет пять назад из поездки по Италии.
        А тогда они еще не знали, что их ждет, и доживали последние мгновения спокойной жизни, даже не догадываясь о том, насколько счастливы… Игорь допивал кофе на кухне, и, когда зазвонил телефон, она крикнула:
        - Возьми! Наверное, тебя!
        Фен гудел, как реактивный истребитель, и Кира, поглощенная своим занятием, все еще сражалась с непослушными прядями, когда муж вошел в комнату. Кира обернулась к нему и спросила:
        - Ну кто там? С работы?
        Игорь покачал головой и сказал каким-то чужим, деревянным голосом:
        - Нет.- Потом помолчал недолго и добавил: - Это из милиции.
        Вот уж не было печали! Рука с феном бессильно упала, а в голове с бешеной скоростью начали прокручиваться догадки - какими именно неприятностями грозит этот звонок?
        - Из милиции? А что случилось?
        Игорь ответил не сразу. Лицо у него было такое, словно он в один миг постарел на много лет. Кира почувствовала, как земля уходит из-под ног. Наконец, словно с трудом разлепив губы, Игорь вымолвил:
        - С Настей несчастье. Надо ехать.
        Кира принялась тормошить мужа:
        - Да говори ты толком, не молчи!
        Монотонно, без всякого выражения, словно не человек, а робот, он объяснил, что сегодня утром в парке на окраине Москвы нашли труп молодой девушки. При ней была сумочка с документами на имя Насти, студенческий билет, мобильный телефон, украшения… И теперь им предстоит опознать тело, чтобы исключить все сомнения.
        По дороге, сидя в машине рядом с мужем, Кира не могла поверить, что все происходит на самом деле. Она старалась убедить себя, что этого просто не может быть, это какая-то ошибка, нелепое совпадение,- и без конца набирала Настин телефон, чтобы услышать ее голос и убедиться, что с девочкой все в порядке. Но механический голос упорно талдычил: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
        Кира возмущалась плохим качеством связи и снова принималась с маниакальным упорством тыкать в кнопки. Это продолжалось до тех пор, пока Игорь не посмотрел на нее таким взглядом, что она сразу притихла, и сказал тем же ужасным, бесцветным, мертвым каким-то голосом:
        - Перестань.
        Остаток пути она сидела забившись в угол и сжимала руки так, что костяшки на пальцах побелели. В горле с каждой секундой рос шершавый комок, казалось, что она вот-вот задохнется, и Кира даже дышать старалась как можно медленнее и осторожнее, пытаясь сдержать панику, рвущуюся наружу.
        То, что произошло дальше, было словно ночной кошмар, из тех, когда хочется закричать и проснуться. Все вокруг Кира видела словно сквозь мутную пелену, с трудом понимала, когда к ней обращались… Запомнила она только, как они шли куда-то длинным коридором. Она почти бежала, еле поспевая за широким, размашистым шагом мужа, и ее высокие каблуки гулко стучали по каменным плитам пола. Этот звук казался каким-то неуместным, вызывающим, как и легкое летнее платье с узорами от Этро. В спешке выскочив из дому, она как-то не подумала переодеться.
        Потом они с Игорем оказались в маленькой комнате, и Кира с трудом устояла на ногах,- так ее замутило от специфического отвратительного запаха, намертво въевшегося в эти обшарпанные стены. Перед ними на каталке выкатили нечто покрытое белой простыней. Кира успела увидеть только лицо дочери - страшное, посиневшее, искаженное мукой. Ужас вырвался наружу, затопил все вокруг, Кира закричала… Кажется, эхо этого крика до сих пор стоит в ушах.
        И не затихнет никогда.
        Кира погрузилась в темноту, словно в глубокую мутную воду… И это было хорошо. По крайней мере, ей больше не нужно было находиться в этой ужасной комнате и смотреть на тело, которое совсем недавно было ее Настенькой. Возвращаться к реальности совсем не хотелось.
        Но все-таки пришлось. Она открыла глаза, когда под нос сунули ватку с остро пахнущей жидкостью. Рядом был Игорь и какая-то женщина в белом халате с суровым, будто топором рубленным лицом. Кира еще подумала, что только такие, наверное, и могут работать в этом страшном месте, могут каждый день видеть истерзанные трупы - и не сойти с ума.
        Потом в казенном кабинете полноватый белобрысый молодой человек, похожий на молочного поросенка, одетого зачем-то в синюю форму с золотым шитьем, задавал ей бесконечные вопросы о Насте, о ее друзьях и знакомых, о поклонниках и подругах, о том, кто бы мог желать ей смерти и почему. Многие казались ей нелепыми и даже оскорбительными, но Кира не протестовала. Она знала, что вполне могла бы избежать этого - по крайней мере, сейчас… Просто поехать домой, и никто не осудил бы ее, но она очень старалась. Кира добросовестно пыталась припомнить самые мельчайшие подробности жизни Насти, и даже сама удивлялась, как мало она знает о своей дочери, и проклинала себя за то, что так хотела быть современной и продвинутой, не встревать в ее жизнь…
        С тех пор как Настенька начала жить отдельно, она, конечно, тревожилась за дочь, но старательно уговаривала себя, что это глупо, что девочка уже взрослая и ни к чему вести себя с ней словно квохчущая курица. К тому же Игорь всегда говорил, что совместное существование двух, а то и трех поколений под одной крышей - издержки уродливого совкового быта. Во всем цивилизованном мире дети покидают родительский дом, чтобы начать строить собственную жизнь… И задача родителей - помочь им в этом по мере сил, а не опекать любимое чадо до самой пенсии. Тем более если есть такая возможность.
        Муж, как всегда, был очень уверен в себе, очень убедителен… На ее робкие возражения он только беззаботно отмахивался. И Настя рвалась прочь из дому, от родителей, к своим друзьям, поклонникам, молодым развлечениям… Она всегда была папиной дочкой, и отец ни в чем не мог ей отказать. Еще бы! Умница-красавица, английский знала в совершенстве и в институте уверенно шла на красный диплом… Иногда Киру посещала непрошеная мысль о том, что в это заведение с красивым и длинным названием (она все никак не могла его запомнить!) можно было бы отправить на обучение даже комнатную собачку. И она бы тоже диплом получила, знай только - плати вовремя.
        Конечно, профессия журналиста, пишущего для глянцевых изданий,- не очень прибыльное дело, но зато есть возможность встречаться с интересными людьми, посещать показы мод и светские мероприятия. Настя с удовольствием занималась своим делом и готова была говорить об этом бесконечно, порхая по тусовкам, словно красивая яркая бабочка с цветка на цветок.
        Но разве женщине так уж необходимо работать, не щадя себя, рваться к карьерным высотам? За это ведь приходится платить, и немало - и временем, и силами, порой семейным счастьем… А иногда - даже самой своей женской сутью. Кира нередко встречала холеных и успешных бизнесвумен, у которых за ухоженным фасадом и приклеенной улыбкой (keep smiling, дамы и господа!) прячется нечто холодное и жестокое, вроде помеси компьютера с акулой. Такой судьбы для дочери она бы точно не хотела! Лучше уж пусть живет как живется, наслаждается молодостью и свободой, а там, глядишь, повзрослеет, остепенится, выйдет замуж за хорошего человека…
        Игорь купил квартиру для дочери на ее двадцать первый день рождения. Он называл его «американским совершеннолетием»… Праздновали с размахом, в недавно открывшемся ресторане «Старикофф», хозяином которого был Мишка Лазарев - давний друг и однокурсник. Кто бы знал, что пройдет всего несколько месяцев - и в том же ресторане соберутся на поминки…
        Но пока они представить себе не могли, что их ждет совсем скоро. Собравшаяся молодежь предвкушала перспективу вкусно покушать, выпить и поплясать в свое удовольствие (теперь это называется «оттянуться»), а потому стоически пережидала
«официальную часть» с тостами и родительскими напутствиями, лишь изредка нетерпеливо поглядывая друг на друга. Во взглядах ясно читалось - ну, когда только предки свалят домой, на боковую? Именинница цвела, как майская роза, и новое ярко-розовое платье от модного дизайнера Алины Стандер выгодно подчеркивало ее юность и красоту, облегало тонкую талию, словно вторая кожа, волнующе вздымалось на высокой груди…
        В тот день Кира, наверное, впервые в жизни посмотрела на дочь сторонним взглядом. Настя вдруг показалась такой новой, взрослой… И пугающе незнакомой. Надо же, как летит время! Кажется, только вчера она сама была молода, и казалось, что вся жизнь еще впереди, а теперь - и оглянуться не успела, как дочь превратилась в высоченную девицу, словно сошедшую с обложки модного журнала. Школа, институт - все промелькнуло как-то слишком быстро.
        Занятая этими мыслями, Кира загрустила. В этот момент Игорь встал с места. Выглядел он, как всегда, весьма внушительно - просто монумент в дорогом костюме! Все взгляды сразу обратились к нему. Собравшиеся даже есть перестали, ожидая, что скажет хозяин торжества.
        - Я хочу выпить за именинницу!- торжественно провозгласил он.- За тебя, Настюша… И за твое будущее. Пусть оно будет прекрасным, как ты сама.
        Игорь залпом опрокинул бокал, почему-то закашлялся и полез в карман пиджака.
        - А вот и мой подарок.
        Настя, раскрасневшаяся и очень хорошенькая, неотрывно смотрела на отца. Во взгляде сквозило нетерпение - что на этот раз? Колечко с брюликом, часы или что-то еще? Но Игорь достал нечто совсем другое - обыкновенные ключи от квартиры. Новенькие, блестящие, они сами по себе казались изящным украшением! Небрежно крутанув на пальце колечко с брелком, он вручил ей связку.
        - Держи, ребенок! Теперь - твое!
        Настя, взвизгнув от восторга, звонко чмокнула отца в щеку. Но Кира почувствовала, как сердце больно сжалось в груди от нехорошего, тревожного предчувствия… Ножка тонкого бокала с вином выскользнула из рук, на скатерти расплылось темно-багровое пятно, и Кира старательно улыбалась, пытаясь сгладить свою неловкость.
        В новое жилье дочь переехала чуть ли не на следующий день, словно только этого и дожидалась. Теперь Настя навещала родителей раз или два в неделю. Она приходила веселая, рассказывала о своих делах, об институте, о друзьях и подругах, но Кира особенно остро чувствовала, что дочь приходит в гости, и некогда родной дом все больше и больше становится для нее чужим.
        Смириться с этим было нелегко, и Кира еще долго приучала себя к мысли, что девочка выросла, надо отпустить ее и больше не докучать ненужной опекой, не пытаться давать советы и не названивать ей каждый вечер. В конце концов, у них с мужем собственная жизнь, они еще далеко не стары и теперь есть время и возможность пожить для себя…
        Они даже съездили в Париж весной - полюбоваться цветущими каштанами - и вернулись счастливыми, обновленными, будто помолодевшими. Конечно, в отпуск они ездили и раньше, но это было совсем не то - отель, пляж, экскурсии, чинный семейный отдых. Кира не думала даже, что можно просто бездумно бродить по улицам, взявшись за руки, и целоваться в маленьких кафе… «Прямо как второй медовый месяц у нас!» - говорила она знакомым. Эта фраза почему-то нравилась ей. От нее веяло романтикой, как в американских фильмах, когда, делая предложение, преподносят кольцо с бриллиантом и на руках переносят новобрачную, утопающую в кружевной пене подвенечного платья, через порог нового дома… В середине восьмидесятых, когда они с Игорем поженились, о таком и мечтать не стоило! Так что, если вдуматься, этот короткий медовый месяц был вовсе не вторым, а первым.
        Едва вернувшись домой, они принялись строить планы, куда поедут в следующий раз. Это даже превратилось в своего рода игру - просматривать туристические каталоги, искать в Интернете удачные туры… Они мечтали о том, чтобы объездить весь мир, и в сентябре собирались на Канарские острова, а на Новый год - в Лапландию, в гости к Деду Морозу.
        А вот теперь все кончилось, рухнуло в один миг, словно карточный домик. И приходится сидеть за канцелярским столом перед чужим и неприятным человеком, выворачивая душу наизнанку.
        Домой Кира с Игорем возвращались уже вечером, усталые, измученные, не глядя друг на друга. Едва войдя в квартиру, Кира просто рухнула на постель и сразу же заснула. Утром, едва открыв глаза, она увидела солнце, легкие облачка на ярко-синем небе, деревья за окном, и даже успела обрадоваться, что день такой хороший, ясный… Но в следующий миг она вспомнила вчерашние события - и даже солнце как будто потускнело. Только сейчас она осознала в полной мере, что ни этот, ни любой другой день уже не будет для нее хорошим, потому что Насти нет и не будет никогда.
        А им придется жить дальше - без нее.
        Были еще скорбные хлопоты - похороны, поминки… Почему-то из милицейского морга долго не хотели отдавать тело, и Кира очень мучилась, представляя себе, как Настя лежит там и равнодушные люди кромсают ее, словно неодушевленный предмет. Она уже знала все отвратительные подробности про сломанные пальцы, ожоги, о том, как ее девочка страдала перед смертью, и теперь ей казалось, что она должна уберечь ее хотя бы от этого. Умом Кира, конечно, понимала, что судебно-медицинская экспертиза - вещь необходимая, и, возможно, поможет найти и изобличить преступника, но глупое сердце рвалось из груди в последней безнадежной попытке спрятать, укрыть свое дитя, убаюкать, как когда-то, когда она была совсем маленькая…
        День похорон выдался на диво ясным и солнечным. Как будто в насмешку… Кира даже плакать не могла. Сухими, покрасневшими глазами она неотрывно смотрела на лицо дочери в гробу среди цветов - такое красивое, мраморно-холодное, отрешенное и чужое. Настю хоронили в белом платье, как невесту, и какой-то парень с длинными волосами в драных джинсах все смотрел на нее обреченно и жадно, словно никак не мог насмотреться напоследок.
        Было жарко, пот стекал по спине под черным платьем, и перед глазами плыли багровые круги. Кира с трудом держалась на ногах и никак не могла дождаться, когда, наконец, все разойдутся по домам и оставят ее в покое. Ночью ей все казалось, что кто-то ходит по квартире - то скрипнула дверь, то легкие шаги прошуршали по паркету… Так, почти бесшумно, ходила Настя, если возвращалась за полночь.
        Уже под утро, когда Кира задремала наконец, ей показалось, что ее щеки коснулось теплое дыхание. Как будто стоит лишь открыть глаза - и она снова увидит дочь, и все будет хорошо, а кошмар последних дней окажется только сном. Но почему-то веки налились свинцовой тяжестью. Кира чувствовала себя так, словно летит в бездонную пропасть, и ужас падения растянулся до бесконечности…
        На следующий день она проснулась совсем другим человеком. Теперь ей часто казалось, что она сама - прежняя - умерла вместе с Настей, а вместо нее живет (точнее, существует непонятно зачем!) совсем другой человек.
        Кира не могла ни есть, ни спать. Она целыми днями сидела, уставившись в одну точку, и мучительно думала об одном и том же - почему это должно было случиться именно с ней? Где, когда она совершила роковую ошибку, почему не смогла уберечь свою девочку от такой участи? День за днем, словно кинопленку, она прокручивала всю свою жизнь - и не находила ответа. Ужаснее всего была мысль о том, что она недостаточно уделяла внимания дочери, и Кира бесконечно корила себя за это. Но ведь и время было непростое…
        Они с Игорем познакомились на первом курсе института. Высокий, широкоплечий, он сразу ей понравился… Игорь успел уже отслужить в армии, и рядом с ним все мальчики-ровесники казались просто маменькиными сынками. Правда, он был приезжий, жил в общежитии, но кто же думает об этом в семнадцать лет? Первая свобода опьяняла крепче вина, и вчерашняя школьница изо всех сил старалась казаться взрослой, опытной и искушенной, чтобы обратить на себя его внимание. По утрам она наводила макияж, больше напоминающий боевую раскраску индейца на тропе войны, взбивала волосы в модную прическу, именуемую в просторечии «взрыв на макаронной фабрике», и на первую же стипендию купила у подруги Вальки обтягивающие лосины с разноцветными разводами.
        И настал тот день, когда Игорь пригласил ее в кино. О чем был фильм, она не смогла бы вспомнить даже под дулом пистолета. Зато навсегда осталось ощущение крепкого надежного плеча рядом и еще невыразимое счастье, когда он обнял ее… Потом он провожал ее домой, они долго гуляли по Москве, и Кира боялась, что он опоздает в свою общагу, где ворчливый комендант Михалыч запирал двери ровно в одиннадцать.
        - А, ничего!- беззаботно отмахнулся он.- Если что - в окно влезу. Подумаешь, второй этаж!
        С того дня они почти не расставались. Приходя в институт по утрам, Кира искала его глазами - и встречала ласковый и восхищенный взгляд. На лекциях они сидели рядом, в студенческой столовой делили компот и винегрет, а по вечерам Кира все чаще наведывалась к нему в общежитие. Там, на скрипучей кровати, и случилось впервые то стыдно-запретное и в то же время сладкое, желанное, о чем перешептывались все девчонки. Соседи по комнате тактично ушли, и Кира ужасно боялась, что кто-нибудь появится в самый неподходящий момент, но скоро она забыла обо все на свете… Тогда, в первый раз, Кира не ощутила ни боли, которой так пугали более опытные подруги, ни какого-то особенного, неземного блаженства. Было только чувство, что теперь они с Игорем связаны воедино, и это навсегда.
        А потом настал день, когда Кира узнала, что с ней случилось то, чего больше всего следует опасаться приличной девочке,- она беременна и не замужем! Было лето, легкое ситцевое платье прилипало к спине, а Кира рыдала на скамеечке в палисаднике перед зданием женской консультации. Казалось, что жизнь кончена, исковеркана непоправимо, и что дальше будет - просто подумать страшно. Обиднее всего в тот момент было то, что Игорь, которого она считала виновником своего положения, вел себя совершенно спокойно: как ни в чем не бывало просто сидел рядом, курил и сосредоточенно думал о чем-то, словно принимая важное решение, взвешивая все за и против.
        Когда слезы у Киры почти иссякли, он щелчком отбросил сигарету, догоревшую до самого фильтра, придвинулся поближе, накрыл ее руку своей широкой теплой ладонью и тихо сказал:
        - Ты это… Не грусти, малыш! Прорвемся.
        - Как прорвемся? Куда? Ты хоть понимаешь, что случилось?
        Она подняла к нему красное, злое, зареванное лицо - и встретила его безмятежный взгляд и улыбку. Это было так неожиданно, что Кира даже плакать перестала.
        - Ну, поженимся там, все дела,- беззаботно ответил он и добавил очень серьезно: - У нас с тобой все получится.
        И правда - получилось. Поначалу, конечно, всяко было… Жить пришлось и в тесноте, и в обиде. К предстоящей свадьбе мама отнеслась без особого восторга, только вздыхала, скорбно поджимала губы и повторяла: «Ну, раз уж так случилось - что поделаешь…» Старшая сестра Света тоже радости не проявила. «Дура ты, Кирка, дура и есть!- безапелляционно заявила она, как отрезала.- Надо было вовремя головой думать!» Кира все время чувствовала себя виноватой, словно вовсе не беременна, а больна какой-то опасной и позорной болезнью.
        Конечно, и маму можно понять - одной, без мужа, вырастить двоих дочерей непросто, а теперь, когда можно было бы вздохнуть хоть чуть-чуть посвободнее, на пороге стоит чужой человек, и вот-вот появится еще один… Крошечная квартирка хрущевской постройки, где они ютились, явно не предназначалась для еще одной семьи. Чтобы поставить кроватку, пришлось за копейки уступить соседям мамину швейную машинку
«Лада» с ножным приводом - старую, но вполне рабочую. Денег не хватало, и мама вечно шила-перешивала что-нибудь - прострачивала простыни, вдохновенно мастерила платья и юбки подрастающим дочкам, а иногда и заказы брала… Машинкой она очень гордилась и часто повторяла: «Теперь таких не делают!» Когда двое дюжих мужиков выносили громоздкий агрегат, она махнула рукой и вдруг заплакала. Так, наверное, плакали бабы в деревнях, расставаясь с коровой-кормилицей.
        Настя появилась на свет весной, когда снег только что растаял и первая молодая травка начала тянуться к солнцу. Впервые увидев маленькое, сморщенное красное личико, Кира ощутила прилив такой любви и счастья, что даже как-то позабыла обо всех неприятностях. Игорь подолгу простаивал под окнами роддома, они даже переговаривались, приоткрыв форточку, несмотря на строгий запрет… Странно было даже думать о том, что совсем недавно жила себе просто девчонка, мамина дочка, школьница, студентка, а теперь - стала мать и жена!
        А дальше начались настоящие трудности. Маленькая Настя плакала по ночам, Игорь уходил на лекции, а потом, вечером,- на какие-то непонятные подработки. С некоторых пор он стал приносить домой деньги - пусть нерегулярно, но довольно крупные суммы. Кира понятия не имела, чем он занимается, но и расспрашивать почему-то опасалась. Да и самой было не до того…
        Она совсем растерялась. Весь мир сузился до размеров тесной квартирки, жизнь крутилась только вокруг ребенка. Покормить - переодеть - погулять - искупать - уложить спать… И самой рухнуть в постель совершенно без сил, с безумной надеждой поспать хотя бы пять-шесть часов кряду. Через полгода она чувствовала себя такой измученной и отупевшей, что с трудом могла представить себе, что когда-то училась в институте, ходила в кино, общалась с подругами, прихорашивалась, мечтала о чем-то…
        И в то же время - было ведь и счастье, было! Девочка росла, и каждый новый день был маленьким открытием - первая улыбка, первый зубик, первый шаг… Когда Настенька встала на ножки и робко, еще неуверенно шагнула к отцу, Игорь просиял счастливой улыбкой, подхватил дочку на руки, закружил по комнате, приплясывая и повторяя: «Ты видела? Наша дочка уже ходит! Сама!»
        Время шло, закончился академический отпуск, но в институт Кира так и не вернулась. О том, чтобы отдать Настю в ясли, и речи быть не могло - девочка часто болела, простужалась от малейшего сквозняка, а больше рассчитывать было не на кого. Мама сразу сказала как отрезала: «Сама родила, сама и воспитывай! Раньше надо было думать…»
        Кира чувствовала себя совершенно одинокой. Игоря она почти не видела, а с семьей отношения только накалялись. Мама, приходя с работы по вечерам, делала скорбное лицо и, всплеснув руками, повторяла: «Ну и свинарник! Не знаешь прямо, за что хвататься…» Правду сказать, без дела она никогда не сидела. То мыла полы, то варила борщ в огромной кастрюле, то стирала, то нянчилась с Настей… И никогда не забывала объяснить непутевой дочери, что она - растяпа и неумеха и все делает неправильно.
        И это еще можно было бы пережить. Гораздо хуже было другое - сестра Светка стала смотреть на нее словно на врага и корить при каждом удобном случае. Конечно, она-то девушка практичная и уж точно никогда не совершила бы такую глупость - выскочить замуж за нищего студента, да еще повесить на шею ребенка! «Им, иногородним, только прописка нужна!» - презрительно фыркала она, и Кира сжималась всем телом, как от удара. Казалось, что она живет словно на вулкане, и от любого неосторожного слова или взгляда ее мир, и так слишком хрупкий, просто взорвется, разлетится на куски.
        В конце концов так и вышло. После очередного скандала Игорь не выдержал и ушел, хлопнув дверью. Кира потом ревела, размазывая слезы по лицу под мамино неизменное присловье: «А я ведь тебе говорила…» В конце концов мама, правда, пожалела ее, даже погладила по голове, словно маленькую, приговаривая: «Не ты первая, не ты последняя. Все они подлецы!» Светка презрительно скривила густо накрашенные пухлые губы и умелась на свидание к очередному кавалеру. На сестру она даже не взглянула, но почему-то Кире показалось на мгновение, что на лице ее отразилось торжество, как в детстве, когда после долгих уговоров и слез мама все-таки купила ей в
«Детском мире» дорогущую немецкую куклу с длинными волосами.
        Только маленькая Настя притихла в своей кроватке, словно даже она поняла, что происходит нечто плохое.
        Игорь пропадал где-то три дня. Кира уже смирилась с мыслью, что больше никогда его не увидит, что мама действительно была права и теперь ей всю жизнь предстоит нести на себе тяжелый крест матери-одиночки.
        Он пришел рано утром, когда все только-только ушли на работу. Кира метнулась к нему навстречу как была - в ночной рубашке, заспанная, растрепанная,- хотела обнять, кинуться на шею, но муж лишь коснулся губами щеки - и отстранил ее. Он аккуратно положил на стол ключи и бросил сквозь зубы одно слово:
        - Собирайся.
        Кира не посмела даже спросить куда - просто покидала в чемодан свои и детские вещи, дрожащими руками одела Настю и вышла вслед за ним из когда-то родного дома - навсегда… Уже в тот момент она поняла совершенно отчетливо, что больше сюда не вернется.
        Поначалу жить пришлось в общежитии - том самом, где Кира лишилась девственности на скрипучей койке. Уж как Игорю удалось выбить им «семейную» комнату - просто уму непостижимо! Удобства в конце коридора, кухня одна на весь этаж… Как вспомнишь, так вздрогнешь. Зато девчонки - бывшие сокурсницы - относились с пониманием, и даже иногда по очереди соглашались посидеть с Настей пару часов, когда они с Игорем срывались в кино. Удивительно, но девочка очень быстро научилась никому не докучать, тихо занимаясь своими игрушками в уголке, и даже болеть почему-то совсем перестала!
        Постепенно Кира привыкла к этому странному «общажному» быту. Теперь она уже знала, что Игорь зарабатывает фарцовкой, перепродавая кем-то привезенные джинсы и кофточки, а в институт ходит иногда только затем, чтобы не выгнали из общежития. Знала, что все экзамены и курсовые он покупает, и даже один раз повеселил всю группу, когда, явившись на зачет, весело осведомился: «Ну что сдаем сегодня?»
        А время менялось, и менялось очень быстро. Все, что казалось прежде незыблемым, почти вечным, стало рассыпаться, словно карточный домик. Уже бурлили окраины бывшей Советской империи, на улицах шумели митинги, сахар и табак продавали только по талонам, а возле магазинов выстроились длинные очереди.
        Когда вчерашние спекулянты стали гордо называть себя бизнесменами, дела у Игоря сильно пошли в гору. Теперь и он именовал себя «директором совместного предприятия», хотя контора помещалась в крошечной комнате в полуподвале, штат состоял из трех человек, а главным (и единственным!) иностранным партнером был ушлый поляк Анжей, бывший однокурсник, бойко торговавший теперь на вещевом рынке в Варшаве.
        Они переехали в съемную квартиру, и Кира просто не помнила себя от счастья. Тесная однушка на окраине в старом доме без лифта и мусоропровода стала их первым настоящим домом. Кира старательно наводила уют, купила пестрые занавески, покрывала и коврики, пытаясь хоть немного скрасить убожество окружающего быта, стряпала обеды, встречала мужа по вечерам… Соседка Наталья Аркадьевна - интеллигентнейшая дама с университетским дипломом - охотно соглашалась посидеть с Настей за совсем небольшие деньги. В те годы пенсия лишь слегка отделяла человека от голодной смерти, и женщина, много лет проработавшая искусствоведом в музее, была счастлива хотя бы такой возможности заработать немного.
        Зато и Кира почувствовала себя гораздо свободнее. Она даже закончила курсы бухгалтеров, чтобы помогать Игорю, и теперь на работе они пропадали вместе. Забота о хлебе насущном отнимала так много сил, что порой она просто не могла поиграть с дочкой, прочитать ей сказку или просто расспросить, как прошел день… Бывало, что до дому они добирались ближе к полуночи, когда девочка давным-давно спала.
        Зато у Настеньки было все, о чем многие ее сверстницы могли только мечтать - платьица, игрушки, красивые книжки с картинками… Наталье Аркадьевне Кира доверяла всецело и точно знала, что она не забудет покормить девочку завтраком, проверить, чтобы та оделась по погоде, поможет приготовить уроки, отведет в музыкальную школу и в студию бальных танцев.
        Даже отношения с родственниками понемногу наладились. С мамой они помирились, даже плакали, обнявшись, и просили друг у друга прощения. Но глубокая трещина между ними все-таки осталась. Выйдя на пенсию, мама решительно не знала, чем себя занять. Она стала часто приходить в гости, и Кира, стыдясь самой себя, очень тяготилась этими визитами. Мама все время рвалась то помочь по хозяйству, то посидеть с Настей, и немалого труда стоило убедить ее, что делать этого совсем не нужно. Мама обиженно поджимала губы. «Значит, чужому человеку больше доверяете? Деньгами откупаетесь? А ребенку нужно внимание, нужна семья!» - говорила она и уходила домой, а Кира облегченно вздыхала. Теперь хоть какое-то время можно было жить спокойно, а потом все начиналось сначала.
        Мама умерла в девяносто девятом - сгорела от рака за несколько месяцев. Узнав о ее диагнозе, Кира почувствовала себя безмерно виноватой, и потом, разрываясь между работой, домом и больницей, надеялась, что все еще образуется, они смогут заново найти общий язык и жить по-другому…
        Но все оказалось напрасно. Не помогла ни операция в хорошей клинике, ни облучение, ни изматывающие курсы химиотерапии. Кира бесконечно совала врачам деньги, покупала самые дорогие лекарства, но мама таяла день ото дня.
        На похоронах Светка отозвала ее в сторону и завела длинный, пространный разговор о том, что долгие годы была рядом с мамой, можно сказать, всю себя ей посвятила, пока Кира жила в свое удовольствие! Даже замуж так и не вышла. А потому, наверное, а потому было бы справедливо… Тут она замялась, и Кира непонимающе уставилась на нее. Когда до нее дошло, о чем речь, стало и смешно, и противно. Оказывается, Светка очень боялась, что сестра станет претендовать на ее кровные квадратные метры, которые она давно привыкла считать своими. Кира кивала и успокаивала ее, уверяла, что об этом даже и не думала. Даже удивительно было, на что готов человек, чтобы отвоевать свое скромное счастье на задворках! Как раз тогда, после дефолта, цены на недвижимость сильно упали, и они с Игорем смогли наконец обзавестись собственной квартирой в новостройке - той самой, где живут и сейчас.
        А время шло, и жизнь текла своим чередом. Постепенно появился достаток, и теперь не нужно было убиваться на работе денно и нощно, Настя повзрослела… И тут Кира сделала печальное в общем-то открытие - девочка выросла без нее! Наверное, мама была права, что она не очень-то хорошая мать. А значит, сама во всем виновата. Наверное, если бы она была внимательнее, то смогла бы уберечь девочку, и теперь все было бы по-другому!
        За это Кира казнила себя бесконечно. Трясина отчаяния затягивала ее все глубже и глубже. Непонятно было, как жить дальше и стоит ли вообще… В конце концов Игорь пришел домой и сказал:
        - Знаешь что, так нельзя! Надо что-то делать.
        Он говорил, что она только понапрасну терзает себя, что нельзя убиваться бесконечно, есть специалисты, которые смогут ей помочь… Кира покорно кивала. В тот момент ей было совершенно все равно.
        Игорь устроил ее в хорошую клинику, больше похожую на пятизвездочный отель,- с цветами на окнах, кокетливыми занавесочками и вышколенным персоналом. Все дни в этом странном заведении были похожи один на другой, так что казалось, будто время здесь изменило свое течение, стало бесконечно растянутым… С пациентов просто пылинки сдували. Хорошенькие сестрички в форменных голубых халатиках с беджиками на груди бесшумно сновали туда-сюда, разнося таблетки, врачи были безукоризненно вежливы и даже разговаривали почему-то чуть понизив голос, словно боялись потревожить их покой. Еда была не хуже ресторанной - жаль только, что Кира почти не могла есть и возвращала тарелки нетронутыми. Только когда лечащий врач заговорил о необходимости «введения питательных веществ», Кира поняла, что ее могут начать кормить насильно, и с отвращением начала запихивать в себя пищу.
        Каждый день приходила дама-психолог - полная, громкоголосая, в больших очках, с черными мелкими кудряшками и пугающе-красными, как будто вывернутыми, губами. Кира почему-то невзлюбила ее с первого взгляда и очень тяготилась этими беседами. Оглушенная своим горем, она не хотела видеть никого - и уж точно не эту тетку, которая нарочито бодрым тоном вещала о том, что необходимо примириться с тем, что произошло, и жить дальше. Слова совершенно не вязались с выражением лица, и в глазах ее Кира видела совсем другое. «Какое счастье, что это случилось не со мной! - вот что говорили глаза за толстыми выпуклыми линзами.- Пусть твой муж платит бешеные деньги за каждый день пребывания здесь, пусть тебе все обязаны угождать, но не дай бог никому оказаться на твоем месте!» От этого было особенно противно.
        Долгими часами Кира лежала на кровати, повернувшись лицом к стене. Боль от потери была нестерпима, она разрывала все ее существо. Даже с Игорем, когда он приходил ее навещать, Кира разговаривала с трудом, сквозь зубы, чтобы не закричать в голос, как тогда, в морге… Некоторое облегчение наступало только после того, как очередная хорошенькая сестричка (почему-то они все были на одно лицо, словно клонированные овечки, и Кира так и не научилась отличать их друг от друга) приносила маленькую белую таблетку. Стоило выпить ее - и весь окружающий мир словно удалялся куда-то, потом приходило чувство покоя и отрешенности. Все начинало расплываться перед глазами, и несколько часов она существовала в зыбкой реальности на грани яви и сна, где не было ничего - ни окружающей действительности, ни ее горя, ни даже ее самой…
        А дальше - все возвращалось на круги своя. Снова перед глазами возникали все те же опостылевшие стены. Психушка - она и есть психушка, как ее ни назови… Долго там Кира не выдержала - ушла домой через две недели. Ей стало казаться, что она постепенно превращается в какое-то растение, и если останется здесь, то в самом деле сойдет с ума.
        Но и дома было не лучше - все вокруг напоминало о дочери. Целыми днями Кира бестолково топталась по квартире, пытаясь то убраться, то приготовить что-нибудь к приходу Игоря, но почему-то получалось плохо. Еда пригорала, из рук все валилось, и бывало, что к вечеру Кира с удивлением обнаруживала себя совершенно вымотанной посреди полного разора.
        На работу она больше не вышла - к чему это? Видеть людей и разговаривать с ними было по-прежнему невыносимо. К тому же в фирме Игоря, где Кира трудилась бухгалтером, все уже знали об их несчастье. Один раз сослуживцы даже навестили ее в больнице с цветами и фруктами, и Кира еле вытерпела полчаса, стиснув зубы, с трудом сдерживая себя, чтобы не крикнуть: «Пошли вон отсюда! Оставьте меня в покое, ну что вам стоит…»
        Следствие по делу о смерти Насти шло ни шатко ни валко. В первое время Кира регулярно наведывалась в прокуратуру. Скоро на нее стали смотреть словно на докучливую муху, но ей было все равно. Казалось, что ради дочери она должна сделать хоть что-нибудь, и, если она поможет найти убийцу, станет хоть немного легче. Игорь постарался задействовать все свои связи, обращался и к частным детективам, и к бандитам, и даже к экстрасенсам, но результат был нулевой. Дело не трогалось с мертвой точки, а потом его и вовсе приостановили со странной формулировкой «за необнаружением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности». Как будто, если преступника не нашли, это причина не искать его больше! Мысль о том, что изверг, убивший Настеньку, остался безнаказанным и где-то ходит по земле, продолжая творить свое черное дело, и, возможно, убьет еще не одну девушку, сводила с ума.
        Некоторое облегчение приносили таблетки - те, что давали еще в больнице. После них все становится таким призрачным, нереальным… И утихает боль, не отпускающая ни днем ни ночью, и воспоминания не терзают, не мучают, уходят куда-то далеко-далеко. Конечно, достать их было не так просто, и продавать такие препараты положено только по рецепту врача, но ради денег люди готовы на многое… Когда становилось уж совсем невмоготу, Кира вытаскивала заветный пузырек. Глядя на маленькие белые кругляши, она порой думала о том, что когда-нибудь выпьет их чуть больше - и уже не проснется, не откроет глаза, чтобы волочить эту бессмысленную, ненужную больше жизнь…
        Когда-нибудь, но не сейчас. Она пока еще не готова. Страшно уходить из жизни вот так - отчаявшейся, изверившейся, ненавидящей все и вся… И потом, есть еще Игорь. Без нее он останется совсем один! И ему тоже нелегко… Он старается ничем не выдавать своего горя, работает как одержимый, а по вечерам все чаще напивается и является домой за полночь, чтобы рухнуть в постель и заснуть тяжелым сном. А раньше ведь почти не пил - так, бокал вина в праздник или рюмку хорошего коньяка под настроение.
        Кира не винила мужа. Она лишь с ужасом представляла себе, как он садится за руль в таком состоянии, и уговаривала нанять, наконец, водителя. Игорь только отмахивается, невнятно обещает сделать это - когда-нибудь!- а у нее сердце сжимается от страха. Бог знает в какую беду он может попасть!
        Кира почувствовала, как по щекам ручьем текут слезы. Нет, не надо было вспоминать о прошлом сейчас! Слишком больно, слишком жестоко… Они с мужем столько лет пытались выстроить свою жизнь, столько сил на это положили, а теперь оказались посреди настоящей выжженной пустыни, по которой предстоит брести до самого конца. - Алло!
        Женщина вздрогнула, словно очнувшись от короткого забытья. Она не сразу сообразила, почему сидит на постели с телефонной трубкой в руках. Ах да, дурацкий звонок… Разбудили только зря, но еще хуже - душу разбередили. Целый день теперь не успокоиться.
        - Кира Георгиевна, вы слушаете?
        - Да…
        - Хорошо. Для вас есть очень важное сообщение. Оставайтесь на линии.
        Кира хотела было послать назойливую девицу куда подальше, но почему-то вновь не сделала этого. Она могла бы поклясться, что несколько минут назад разговаривала именно с этой девушкой, но теперь ее голос звучал совершенно иначе. Исчезла офисная скороговорка, интонации вымуштрованной секретарши, и теперь ее собеседница говорила веско и значительно, словно вдохновенная пророчица…
        Или сама Судьба.
        В трубке что-то щелкнуло, и послышался другой голос - на этот раз мужской. Было в нем нечто странное, завораживающее, почти гипнотическое… Низкий, мягкий, с богатыми модуляциями, он словно обволакивал ее, окружая со всех сторон шелковистым коконом.
        - Здравствуйте, Кира. Простите за ранний звонок, за то, что вообще позволил себе побеспокоить вас, но поверьте, я просто не мог поступить иначе. Пожалуйста, выслушайте меня… И постарайтесь поверить. Мне в самом деле очень нужно с вами поговорить.
        Кира слушала его - и вот странность!- тело стало легким, невесомым, как бывало только в детстве, когда летаешь во сне. И в то же время она чувствовала, как живое тепло наполняет все ее существо до последней клеточки и кровинки. Это ощущение было неожиданно приятным! Кира даже как-то позабыла на миг о своем раздражении и досаде, и казалось, что она вот-вот полностью растворится в этом голосе, будет готова покориться чужой воле…
        - Поговорить? О чем?- сонно пробормотала она.
        - О вашей дочери… И о вас. Вы ведь до сих пор очень скучаете по ней, правда?
        Кира вздрогнула, как от удара. Блаженная истома мигом слетела с нее. Сердце забилось часто-часто, ладонь, держащая трубку, стала противно потной и липкой, но почему-то она крепко прижимала ее к уху, словно боясь упустить хоть слово. А странный собеседник все говорил, но теперь каждое слово отдавалось болью.
        - Да, вы скучаете по ней. Более того, вы в отчаянии и не видите смысла в своем дальнейшем существовании.- Он подумал немного и добавил: - Гибель близких и дорогих людей всегда мучительна, особенно если вы не знаете пока, что смерти нет.
        Кира даже растерялась. В этом неожиданном звонке было что-то дикое и странное. Просто сумасшествие какое-то! Почему она должна выслушивать этот бред?
        - Кто вы?- спросила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно строже, но он предательски дрожал, выдавая волнение.- Кто вы такой?
        Собеседник замялся на мгновение, словно подыскивая слова, и ответил после короткой паузы:
        - Я - Тринадцатый. Разумеется, это не мое имя, хотя в последнее время я как-то привык к нему,- доверительно сообщил он,- но сейчас это не важно. Гораздо важнее другое - ваша жизнь еще не кончена.- Голос звучал так же мягко, с убаюкивающими интонациями: - Это кажется почти невероятным - подняться из бездны отчаяния, когда кажется, что все уже кончено и просвета больше не будет. Поверьте, я знаю, потому что тоже был там. Я, как и вы, стоял на краю и так же, как и вы, порой мечтал о смерти как об освобождении.
        По спине пробежала ледяная волна озноба. Кира вспомнила о пузырьке с таблетками… Даже Игорь о них не знает - по крайней мере, она от души на это надеялась. Так откуда же узнал совсем чужой, посторонний человек?
        А он продолжал, словно уловив ее мысли:
        - Да, да, не удивляйтесь. Я действительно многое знаю о вас, Кира. И понимаю, как трудно пережить, что вашу дочь нашли в какой-то грязной канаве! Вы любили ее, вы много сил положили на то, чтобы у нее было все самое лучшее… Но тот, кто убил ее, не тронул ни вещей, ни денег. Он забрал лишь самое дорогое.
        Ну, это уж слишком! Мысль о том, что убийца Насти до сих пор ходит где-то по земле, неузнанный, не наказанный за свое преступление, полоснула по сердцу, словно острое лезвие. Сколько раз она пыталась представить себе его, вглядывалась в лица прохожих на улице… Да, кажется, попадись - сама бы убила его, изверга, своими руками!
        - Вы его знаете? Кто он? Да говорите же, наконец!- крикнула она.
        На этот раз человек, называющий себя Тринадцатым, отозвался не сразу, словно обдумывая ответ:
        - Нам доводилось встречаться… Очень давно. И эта встреча не доставила удовольствия нам обоим.
        Он говорил теперь спокойно, даже суховато, но задушевные интонации вдруг пропали. Кире даже показалось, что его голос на мгновение дрогнул. Словно воспоминания мучают и его…
        Но важнее сейчас было другое - этот человек что-то знает! Кира хотела было расспросить его поподробнее, но не успела она открыть рот, как Тринадцатый оборвал ее - вполне вежливо, но твердо:
        - Я знаю, что вы и ваш муж очень хотели бы его разыскать, но уверяю вас - не стоит об этом беспокоиться. Тем более что это все равно невозможно.
        Кира прикусила губу. Да, конечно, она и раньше знала, что перед законом все равны, но некоторые равнее, и есть люди, которые всегда могут уйти от ответственности… Но в конце концов, если на милицию и суд рассчитывать не приходится, есть и другие способы поквитаться с изувером! У Игоря за долгие годы сложился весьма широкий круг добрых знакомых, в том числе и с криминальной биографией.
        Почему-то вдруг вспомнился Иван Федорович - милейший дядька с круглой добродушной физиономией, балагур и весельчак… Они с Игорем знакомы сто лет, но какие именно дела их связывают, Кира не знала, благоразумно стараясь не вникать в подробности. Как говорится, «меньше знаешь - крепче спишь». Иван Федорович желанный гость на любом шумном собироне - из тех, разумеется, куда приглашают «нужных» людей. Каждый раз он является в сопровождении двух шкафоподобных молодцов, чинно целует ей ручки, и лишь иногда в его маленьких, прищуренных глазах мелькает нечто такое, что становится страшно. И тому, кто убил Настю, точно несдобровать, попадись он ему в руки…
        - Скажите, кто он такой!- взмолилась она.- Просто скажите, ну пожалуйста, что вам стоит? У моего мужа большие связи, он заплатит вам…
        Она почти рыдала, но Тринадцатый лишь чуть усмехнулся:
        - Вы не совсем правильно меня поняли. Тот, кого вы так стремитесь покарать, в настоящий момент совершенно недоступен для общения с кем бы то ни было. Если бы вы могли его видеть, то, поверьте, испытали бы сочувствие, несмотря на все ваше горе.
        Ага. Прямо Исусик какой-то. «Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую…» Кира чувствовала, что странный незнакомец играет с ней, как кошка с мышкой. Этот дурацкий разговор надо было прекратить с самого начала!
        - Так что вам от меня надо?- сухо спросила она.- Чего вы хотите? Говорите быстрее и оставьте меня в покое, наконец!
        Тринадцатый ответил охотно, словно только этого и ждал:
        - Сегодня - особенный день для вас, Кира. Ваша судьба находится в точке перелома. Если вам удастся пережить его - в самое ближайшее время ожидайте перемен к лучшему.- Потом помолчал и добавил непонятно: - Чтобы жить заново, нужно умереть и воскреснуть.
        В первый момент Кира аж задохнулась от возмущения. Вот еще утешитель нашелся! Мало ей красногубой тетки-психолога из больницы… Она уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы высказать непрошеному собеседнику все, что думает о нем, но вместо этого тихо спросила:
        - А что, если я не хочу? Теперь… мне больше ничего не надо,- зачем-то призналась она.
        Но Тринадцатый больше не собирался жалеть и утешать ее. Теперь он говорил как строгий учитель с первоклашкой:
        - Простите, но это не вам решать. Ваша жизнь еще нужна, и не только вам самой. Прощайте и берегите себя.
        В трубке запищали короткие гудки. Кира со злостью отшвырнула прочь ни в чем не повинный телефон. Все в душе просто кипело от возмущения - и в то же время чуть не плакала. Больше всего ее пугала именно абсурдность, необъяснимость происходящего. Ну, в самом деле, кому понадобилось тревожить ее? И зачем? Она с силой сжала виски ладонями. Мысли путались, и она никак не могла сосредоточиться.
        Нет, просто так этого нельзя оставлять! Она должна что-то сделать - немедленно, прямо сейчас…
        Кира встала с постели, накинула халат и прошла в кабинет мужа. Там стоит другой телефон - с автоответчиком и определителем номера последней модели. Потыкав в кнопки, женщина попыталась извлечь нужную комбинацию цифр, но на дисплее высветился странный номер, сплошь состоящий из одних нулей и семерок. «Наверное, анти-АОН стоит»,- подумала Кира, но все же зачем-то принялась набирать номер.
        Ноль… Еще ноль… Семь… Пальцы дрожали, но Кира упорно нажимала на кнопки. Неизвестно на что надеясь, она приложила трубку к уху.
        Но ничего не вышло. Кира услышала только монотонный механический голос:
        - Набранный вами номер не существует.
        Послышались какое-то шипение и треск, и Кира уже хотела было положить трубку, когда вновь услышала голос давешнего собеседника, пробивающийся сквозь механический шум:
        - Вам не стоит сюда больше звонить.
        Дальше произошло нечто совсем уж непонятное: в розетке заискрило, телефон замигал разноцветными лампочками и вырубился. Дисплей погас, и в трубке стояла мертвая тишина. Кира даже испугалась и поспешила выдернуть штепсель. Вот еще только пожара не хватает!
        Ну что же, значит, не судьба. Почему-то теперь у нее напрочь пропало желание разыскивать своего непрошеного собеседника. Утро еще только началось, а она уже чувствовала себя такой усталой…
        Кира вышла в гостиную. Прямоугольник, где раньше было зеркало, выделялся на фоне стены, и пустая рама, казалось, взирала на нее с немым укором. Раньше она бы такого ни за что не допустила! Давно стоило бы позвать рабочих, чтобы привести комнату в божеский вид, но как-то все руки не доходят. Да и к чему это? Вряд ли у нее когда-нибудь появится желание любоваться собственным отражением…
        Теперь ей было совершенно наплевать и на комнату, и на зеркало, и на все остальное. В ту ночь, когда Игорь запустил в него вазой, грохот разбудил ее. Она вскочила с постели и выскочила из спальни, на ходу запахивая халат.
        - Что ты наделал!- ахнула она.
        Картина и вправду была очень впечатляющая. Осколки разлетелись по всей комнате… А Игорь сидел прямо на полу, привалившись спиной к дивану, и смотрел куда-то в пустоту невидящими остекленевшими глазами. Взглянув ему в лицо, Кира почувствовала, что все горькие, гневные слова застыли на губах. Она только вздохнула и молча принялась собирать осколки. Муж не двигался, сидел совершенно безучастный, словно здесь присутствовало только тело, а душа находилась где-то далеко… Но вдруг он остановил взгляд на ней и сказал совершенно трезвым голосом:
        - Тапочки надень. Порежешься.
        Кира вздрогнула от неожиданности и только в этот момент поняла, что и в самом деле стоит на полу босиком. Она бросила свое занятие, подошла к мужу и опустилась на пушистый ковер рядом с ним. Одним движением он притянул ее к себе, обнял за плечи… И Кира вдруг заплакала. Рыдания сотрясали тело, ее знобило, но вместе с тем она неожиданно почувствовала какое-то странное, горькое облегчение - впервые, наверное, за эти дни.
        Уткнувшись в плечо Игоря, она не видела его лица, но ей казалось, что и он тоже плачет. Руки его дрожали, он неловко гладил ее по голове, по плечам и тихо приговаривал:
        - Такие дела, Кирюшка…
        Кирюшкой он звал ее давным-давно. От этого прозвища Кира зарыдала еще сильнее, почти в голос, но Игорь понял ее по-своему:
        - Ну, что ты, что ты, не надо… Успокойся. Ну, грохнул зеркало по пьяни! Ты прости меня. И не плачь, чего уж теперь…
        - Примета плохая,- всхлипнула она.
        Игорь невесело усмехнулся:
        - Думаешь, может быть еще хуже?
        Кира еще крепче прижалась к нему и почувствовала, что ей стало теплее - пусть ненамного, но теплее. Кажется, в ту ночь они просидели до самого утра, обнявшись…
        Кира отвела взгляд от стены и прошла через просторный холл на кухню. Там царила стерильная чистота - все чашки и ложки расставлены по местам, столешница протерта, нержавеющая мойка сияет. Домработница Ира, что приходит два раза в неделю наводить порядок в квартире, вполне добросовестно справляется со своими обязанностями… А главное - все время молчит и, закончив свои дела, так же бесшумно исчезает.
        Кира иногда ловила себя на мысли, что завидует прислуге. У Иры - трое детей, и она с трудом сводит концы с концами, но все они живы и здоровы! Пусть ей приходится тяжко работать, отмывая полы и унитазы в чужих домах, пусть приходится ходить в дешевой мешковатой одежде неопределенного цвета и фасона, но ее дети живы!
        Счастливая.
        Кира щелкнула кнопкой электрочайника, насыпала в чашку растворимый кофе (варить настоящий было лень) и села у стола. Руки немного дрожали, и она никак не могла прийти в себя. Давешний телефонный разговор снова и снова прокручивался в голове, словно заезженная пластинка.
        Нет, нет, так нельзя! Надо успокоиться. Кира налила в чашку кипяток, закурила (раньше она только баловалась сигаретами, а теперь стала дымить как паровоз, по пачке в день) и попыталась мыслить логически.
        Итак, кто бы это мог быть? Ушлый журналист? Не похоже. История смерти Насти попала в газеты, но с тех пор прошло полгода, и о ней давно забыли. В большом городе постоянно что-то происходит и люди погибают каждый день. Обыватели уже привыкли к этому и вполне равнодушно читают в газетах и смотрят по телевизору даже самые леденящие кровь истории - разумеется, до того момента, пока беда не коснется их самих или их близких. Тот, кто называл себя Тринадцатым, вовсе не напоминал охотника за сенсациями… Он ведь ни о чем ее не спрашивал, не пытался выудить какие-либо «жареные» факты - наоборот, сам прекрасно знал все подробности!
        А может быть, с ней пытался пообщаться проповедник из какой-нибудь секты вроде тех, кто пристает к прохожим на улице, предлагая «поговорить о Боге»? Вполне возможно. Говорят, они любят таких, как она,- отчаявшихся, потерянных, измученных утратой или тяжелой болезнью. Еще бы, это ведь самый благодатный материал! Можно приласкать, утешить, запудрить мозги, а потом завлечь в свою секту, да еще заставить передать главному гуру квартиру или деньги.
        Кира сдвинула брови. Ну, это уж дудки, этого они от нее не дождутся! Может, она и находится в затяжной депрессии, выхода из которой не видно, но еще не настолько выжила из ума, чтобы клевать на такую дешевку. Хотя, с другой стороны… Ее ведь не приглашали посетить молитвенное собрание или внести благотворительный взнос.
        Кто же еще? Просто сумасшедший, которому каким-то непонятным образом стали известны подробности? Не исключено. В памяти всплыла фраза «вам не следует сюда звонить» и сгоревший телефон. Конечно, может быть, это просто случайность, совпадение, но все-таки… Просто мороз по коже идет от таких совпадений!
        Кира прихлебывала слишком горячий кофе, почти не чувствуя вкуса. Она никак не могла найти более-менее разумное объяснение произошедшему и оттого чувствовала себя очень неуютно. При одной мысли о том, что где-то есть человек, который может читать ее жизнь, словно раскрытую книгу, знает о ней все (ну или почти все), пугала ее. Но с другой стороны, сейчас она даже немного жалела о том, что не расспросила его подробнее. Странная фраза о «точке перелома» в ее судьбе застряла в мозгу, словно заноза. Хотя, если подумать здраво, о каких переменах к лучшему может идти речь? Ее жизнь разрушена бесповоротно, и строить на руинах что-то новое у нее нет ни сил, ни желания. Да и что тут построишь? Для нее все кончилось, и нечего тешить себя пустыми надеждами.
        Кира почувствовала, как сжимается горло. Незачем было вспоминать прошедшее - только душу бередить… Сегодня у нее снова плохой день - мутная волна накатила, захлестнула с головой, не дает вздохнуть, и черная дыра в груди, там, где когда-то было сердце, ощущалась пульсирующей болью при каждом вздохе.
        Отставив в сторону чашку, она встала и со вздохом заглянула в кухонный шкафчик. Там, за коробками с чаем, припрятан заветный пузырек… Пусть зыбкий лекарственный покой лишь на время может притупить боль, но сегодня она особенно в этом нуждалась.
        Почему-то искать лекарство пришлось долго. Кира перебирала какие-то баночки, пакетики, коробки, к которым уже давным-давно не прикасалась, и даже подумала грешным делом, что таблетки нашел Игорь и выбросил, ни слова не говоря. От этого стало так страшно, что даже пот прошиб. Ей нужна была таблетка, сейчас, немедленно!
        Когда бутылочка темного стекла наконец оказалась в руках, Кира вздохнула с облегчением. Стараясь унять нервную дрожь в пальцах, она отвернула пробку и потрясла пузырек над ладонью. Сейчас-сейчас, еще немного потерпеть - и все кончится, можно будет расслабиться хоть немного, вернуться в спальню, улечься в постель, может быть, даже снова заснуть…
        Но день сегодня в самом деле выдался на редкость неудачный. Совершенно неожиданно пузырек оказался пустым! Кира зачем-то перевернула его, заглянула внутрь… Даже странно, как она раньше не заметила! И как обидно, что выяснилось это в самый неподходящий момент.
        Ну просто все одно к одному.
        Теперь ничего не поделаешь - придется срочно пополнять запасы. Кира залпом допила остывший кофе, отправила бесполезную склянку в мусорное ведро и вернулась в спальню.
        Несколько минут она сидела на неубранной постели, бессильно уронив руки. Необходимость делать хоть что-нибудь вызывала отвращение и глубокую тоску, даже если нужно просто снять телефонную трубку и позвонить знакомой провизорше. А ведь еще придется выходить из дому и ехать на другой конец Москвы… На мгновение даже мелькнула мысль - а может, черт с ними, с таблетками? На мгновение Кира заколебалась, но тут же взяла себя в руки. Ей ли не знать, что дальше будет только хуже!
        Она решительно протянула руку к телефону и, чуть помедлив, набрала знакомый номер. Длинные гудки показались ей такими томительно-долгими! «Ну что они там, вымерли все, что ли?- с досадой думала Кира.- Или чай пьют?» Она уже хотела было положить трубку, когда наконец услышала знакомый голос. Сейчас он почему-то показался резким, раздражающим, словно звук бормашины или скрежет железа по стеклу.
        - Аптека слушает! Говорите!
        Кира даже сморщилась, как от зубной боли. Но ничего не поделаешь, придется быть любезной… Она глубоко вздохнула, даже попыталась улыбнуться, словно провизорша могла видеть ее сейчас. От фальшивой улыбки свело скулы, но Кира старательно защебетала:
        - Алло! Оксан очка? Добрый день.
        - А, Кира Георгиевна? Здравствуйте,- отозвалась девушка.
        - Вы меня узнали? Очень хорошо. А…- она замялась на мгновение,- а мое лекарство есть у вас?
        - Да, конечно, Кира Георгиевна!- бодро ответила девушка.- Приезжайте.
        Кира аккуратно опустила трубку на рычаг. Ей даже показалось, что стало немного легче. Хорошо еще, что не все люди дотошно соблюдают правила, а значит, хотя бы некоторые проблемы можно решить за деньги!
        Она распахнула дверцы большого двустворчатого шкафа и принялась одеваться - поспешно, почти не глядя. Это раньше она дотошно подбирала все вещи, чтобы ансамбль был законченным и совершенным, вертелась перед зеркалом, прикидывая, подходит ли эта кофточка к этой юбке? Или, может быть, стоит подобрать другие туфли и сумочку? Это приятное занятие отнимало у нее немало времени. Игорь иногда сердился: «Ну сколько можно? Мы опаздываем!» - а иногда смеялся и дразнил ее
«копушей».
        Сейчас она просто натянула на себя первое, что попалось под руку. Старые джинсы стали великоваты, висят мешком? Ничего, затянуть ремень потуже - и вперед! Свитер весь в катышках? Наверное, Ирка неудачно постирала… Дуреха. Моет и трет исправно, но никак не научится как следует обращаться с наворочанной стиральной машиной. Но и это пустяки. Не на свидание же она собирается!
        Кира кое-как причесалась, подхватила свою сумочку, проверила деньги и документы… Кажется, все на месте. В последнее время она стала забывчива и пару раз, выходя в магазин, только у кассы обнаруживала, что кошелек остался дома.
        Она вышла в прихожую, натянула сапоги, взяла с вешалки шубу… Блестящий гладкий мех оттенка «черный бриллиант» вдруг показался ей каким-то неуместным, словно вечернее платье на загородном пикнике. А давно ли она заглядывалась на эту шубку в витрине магазина «Ледяная красавица», даже мечтала о ней, и купила, в конце концов, ближе к весне с десятипроцентной скидкой! Еще радовалась, как маленькая, любовалась обновкой, терлась щекой о воротник… Даже странно сейчас, какие мелочи могли занимать ее!
        Уже выходя из дому, Кира на мгновение задержалась перед большим, во весь рост, зеркалом в прихожей. Словно сторонним взглядом она вдруг увидела себя - и не узнала. Да уж, хороша! Серое лицо, потухшие глаза, волосы торчат неаккуратными прядями, которые выглядят почти пегими от седины… Трудно поверить, что совсем недавно она была красивой, ухоженной молодой женщиной, и их с Настей нередко принимали за сестер!
        Но теперь это не важно. Вряд ли в обозримом будущем ей придется участвовать в конкурсе красоты или соблазнять кого бы то ни было, так что не все ли равно, как она выглядит? Главное - побыстрее добыть нужное лекарство, чтобы пережить этот день!
        Еще один чертов день.
        Глава 2
        УМЕРЕТЬ И ВОСКРЕСНУТЬ
        Выйдя из подъезда, Кира направилась было к своей машине, но, посмотрев на небо, передумала. Снег все сыпал и сыпал не переставая, и наверняка теперь весь город стоит в одной огромной безнадежной пробке. Пожалуй, на метро быстрее выйдет… Хорошо еще, что до ближайшей станции подземки совсем недалеко.
        Подумав так, Кира решительно зашагала по оживленной улице. Снег летел прямо в лицо, и порывы холодного ветра продували насквозь, «до души», как когда-то говорила мама. Норковая шубка почему-то почти не грела… В голове была странная, гулкая пустота, словно в старом доме, предназначенном под снос. Кира подняла воротник повыше и зарылась лицом в пушистый мех. Казалось, что она бесконечно долго бредет сквозь снежную пелену под холодным серым небом,- и конца этому пути нет…
        Наконец здание станции метро, похожее на летающую тарелку, возведенную из серого бетона, показалось за поворотом. Кира невольно прибавила шагу. «Все, почти пришла! Дальше будет проще»,- подбадривала она себя.
        Но оказалось совсем иначе. В вагоне было тесно и душно. Всю дорогу пришлось стоять, повиснув на поручне, ее толкали, задевали локтями, а какая-то шустрая пенсионерка умудрилась даже проехаться по ногам тяжеленной сумкой-кошелкой на колесиках. Кира невольно испытала сочувствие к людям, которые вынуждены каждый день добираться на работу и с работы вот так, спрессованные в тесном пространстве среди других тел, словно рабы в трюме невольничьего корабля! За годы относительного материального благополучия она успела как-то подзабыть об этом. Она досадовала немного, что так опрометчиво решила добираться своим ходом. В машине, по крайней мере, тепло и хорошо пахнет!
        Но все когда-нибудь кончается. Выйдя на свежий воздух, первые несколько минут Кира просто стояла, пытаясь отдышаться. Чувствовала она себя неважно: голова кружилась, перед глазами мелькал целый рой черных мушек и ноги подкашивались, словно ватные… Кира беспомощно оглядывалась по сторонам, пытаясь сориентироваться и понять, в какую сторону идти дальше. Ну кто придумал строить дома в новых районах такими одинаковыми!
        - Скажите, пожалуйста, где здесь аптека?- спросила она у толстой тетки, торгующей газетами на пятачке возле выхода из подземки.
        Та недовольно покосилась на нее. На лице, красном от холода, ясно читалось «ходют тут всякие… А я вам не справочное бюро!».
        - До конца улицы и направо!- буркнула торговка.
        - Спасибо!
        Кира шла и думала о том, что на обратном пути надо непременно взять такси. Она устала, продрогла, и ноги в тонких сапогах совсем закоченели… Пусть поездка до дому через ужасные московские пробки займет немало времени, зато так будет спокойнее. Спешить все равно некуда! Зато дома можно будет, наконец, расслабиться - выпить горячего чая, принять таблетку, лечь в постель и свернуться калачиком лицом к стене. И тогда, если повезет, до самого утра ее больше ничто не потревожит - разве что Игорь вернется с работы раньше обычного.
        Аптека помещалась в цокольном этаже унылой панельной девятиэтажки. Издалека увидев красный крест, Кира немного приободрилась. «Верной дорогой идете, товарищи!» - сказала она себе, и в тот же миг земля вдруг словно ушла куда-то из-под ног.
        Кира свернула в узкий проулок, ведущий к аптеке, и тут же поскользнулась на обледенелом тротуаре. Каблук подвернулся, она взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, но устоять на ногах не смогла. Она упала на бок, и последнее, что успела увидеть,- ржавый железный штырь, торчащий прямо из асфальта. Он неотвратимо летел ей прямо в висок, и не было никакой возможности уклониться… «Ну вот, кажется, и все. Само собой случилось…» - успела подумать Кира до того, как почувствовала удар и ее накрыла темнота…
        Боли не было - только холод, сковавший и тело и душу. Но и это ощущение скоро исчезло, появилась легкость, и Кира почувствовала, что летит куда-то в пространстве с невероятной скоростью. Казалось, что это продолжается очень долго - дольше, чем вся прошедшая жизнь…
        Тела она не чувствовала, но каким-то образом сохранила способность мыслить. Кира понимала, что, скорее всего, умерла, но не испытывала особого сожаления по этому поводу. Лишь на миг она подумала о муже - как он теперь один? Но и эта мысль скоро исчезла. Справится как-нибудь, он крепкий…
        Теперь ее больше занимало, что же будет дальше с ней самой. Посмертное существование оказалось совсем не таким, как она представляла себе раньше!
        Как и многие ее сверстники, родившиеся в Советском Союзе во времена тотального и обязательного атеизма, Кира выросла неверующей.
        Позже, когда многие массово кинулись креститься, она скептически относилась к новому поветрию и не спешила поддаваться общей моде. Ей виделось в этом что-то фальшивое, неискреннее, вроде обязательного присутствия на первомайской демонстрации - хочешь не хочешь, а надо… Лишь в последнее время, после свалившегося на нее несчастья, иногда мелькала смутная надежда - а может быть, там, за последней чертой, отделяющей живых от мертвых, все-таки что-нибудь есть?
        Сейчас Кира чувствовала себя разочарованной. Выходит, врали все про ад и рай, про загробный суд и жизнь после смерти… Оказывается, ничего этого нет! Есть только пустота, и одиночество, и страх неизвестности. Неужели это навсегда? И придется теперь вечно болтаться непонятно где?
        Тем временем пространство вокруг стало странным образом сужаться. Теперь Кира ощущала себя летящей с бешеной скоростью по узкому извилистому туннелю. Нечто подобное она испытывала однажды в аквапарке, спускаясь с высоченной горки. Странное чувство - восторг и ужас одновременно… Тогда они впервые поехали в Турцию всей семьей. Пролетая по трубе, Кира с трудом удержалась, чтобы не закричать, неловко плюхнулась в бассейн, подняв целый фонтан брызг, и еле выбралась из него на подкашивающихся ватных ногах. Вид, наверное, был тот еще - даже Игорь испугался и спрашивал, почему она такая бледная. Кира старательно улыбалась, но второй раз на этот аттракцион она не пошла, хоть Настя - ей было лет десять-одиннадцать - все звала и упрашивала прокатиться еще разочек.
        Ах, Настя… Даже сейчас думать о ней было мучительно. На мгновение Кира увидела ее такой, как в тот день - улыбка до ушей, смешные хвостики, яркий купальник с бабочкой на груди… Даже смерть не приносит покоя, не ослабляет боль от утраты!
        В этот момент Кира увидела впереди тускло мерцающий голубоватый свет. Кажется, наконец-то ее путешествие подходит к концу… И если души бессмертны, может быть, людям дано встретить тех, кого они любили когда-то? И она увидит Настю! Да, да, это непременно должно случиться, только сейчас она это поняла. Надежда росла и крепла, превращаясь в радостное нетерпеливое ожидание. Вот сейчас, еще немного… Кира всем своим существом устремилась навстречу свету.
        Лучше бы она этого не делала.
        Совершенно неожиданно темнота рассеялась. Свет ослепил ее, но уже в следующее мгновение перед ней предстала яркая, объемная картина. Киру поразила обыденность происходящего - ни тебе неземного сияния, ни облаков, ни ангелов в белых одеждах… Просто кафе, куда, помнится, они с Настей пару раз заходили выпить кофе и отдохнуть после долгого, но приятного шопинга. Как оно называлось-то? Кажется,
«Баллантайн». Кто придумал только это дурацкое название?
        За окнами стояло лето - жаркое московское лето во всей красе! Пыль летает столбом, люди, проходящие по улице, изнывают от духоты, и даже чахлые деревья, кажется, все бы отдали, чтобы сбежать с загазованных улиц.
        Внутри было тихо и прохладно, но посетителей совсем немного. Лишь рыженькая девчонка скучала над стаканом с кока-колой, да за столиком у окна удобно расположился высокий парень, не по погоде одетый во все черное. Почему-то Кире он сразу не понравился, хотя его лицо могло бы показаться даже красивым - высокий лоб, волевой подбородок с ямочкой посередине, большие сине-голубые глаза, горящие огнем искреннего воодушевления… Вдохновенное лицо человека, всецело захваченного высокой идеей - аскета, подвижника, может быть, даже святого.
        Или сумасшедшего.
        Хлопнула тяжелая дверь. На пороге кафе появилась девушка. Боже, да это же Настя! Дочь выглядела такой красивой и цветущей, что просто сердце защемило. Кира жадно всматривалась в любимое лицо, любовалась каждым ее движением - и не могла насмотреться.
        Но к радости видеть дочь живой примешивалась нарастающая тревога и ощущение неотвратимости близкого несчастья. Вот Настя заходит в кафе, останавливается у стойки… Молодой человек сразу обратил на нее внимание, поднялся и шагнул навстречу с обаятельной улыбкой. Только глаза его не улыбались. В светлой, льдистой глубине Кира увидела опасные искорки и вдруг с ужасом поняла, что сейчас наблюдает последний день Настиной жизни. Она пригляделась повнимательнее… Ну да, конечно, все совпадает! Одежда, украшения, маленькая лакированная сумочка… Именно эти вещи - испачканные, разорванные, окровавленные - ей пришлось опознавать в прокурорском кабинете.
        Бедная, бедная девочка! Она не подозревает, что ее ждет, и так доверчиво идет навстречу гибели! Чувство собственной беспомощности было настолько мучительно, что Кира пожалела о том, что не может потерять сознание, как тогда, в морге. Хотелось крикнуть: «Нет, не надо! Беги отсюда!»
        Ей даже показалось, что Настя услышала ее. По лицу девушки пробежала тень, она повернула голову, словно почувствовала ее присутствие, и на миг остановилась в нерешительности. Мелькнула безумная надежда: вдруг ей удалось докричаться до нее? Вдруг сейчас Настя встанет и уйдет и вся жизнь пойдет совсем по-другому?
        Но нет. Девушка тряхнула головой, откинула назад падающий на лоб непослушный локон и кокетливо улыбнулась своему будущему убийце. Кира могла лишь бессильно наблюдать со стороны, как она выходит из кафе рядом с ним и садится в его машину.
        Кира почувствовала, как все ее существо пронзила невероятная боль. Нет, не надо, не хочу этого видеть! Лучше уж стать неприкаянной душой. Пусть дальше будет темно и холодно, лишь бы оставалась хоть маленькая надежда обрести забвение и покой.
        Темный клубящийся вихрь подхватил ее и снова швырнул в пустоту. Кира ощутила ужас падения в бездонную пропасть, растянутый до бесконечности. Теперь ей было уже все равно.
        И лишь в последний миг она ощутила теплое живое прикосновение. Раз, еще раз, потом снова… Оно словно вытягивало ее из небытия, из бездны, растапливая холод, сковывающий ее. Боль постепенно ушла, Кира с некоторым удивлением снова стала чувствовать свое тело…
        И поняла, что она жива.
        Открыв глаза, Кира чуть не вскрикнула. Прямо над собой она увидела собачью морду! Розовый шершавый язык усердно вылизывал ее лицо, от этого было мокро и щекотно. Собака была довольно крупная, и в первый момент Кира даже испугалась - вспомнила виденный как-то по телевизору в новостях леденящий душу сюжет о женщине, которую насмерть загрызла стая бродячих псов.
        Но в следующий миг страх исчез. Собака вовсе не выглядела бродячей и агрессивной, наоборот, псина была ухоженная, явно домашняя. Светло-палевая шерсть лежала красивыми волнами, и пушистый хвост вилял вполне дружелюбно… Но главное - в темно-карих глазах светилось совершенно осмысленное, человеческое выражение.
        Кира подняла голову, огляделась, пытаясь сообразить, где находится. Улица казалась незнакомой, и непонятно было, как она здесь оказалась. Не хватало только еще память потерять, как героиня какого-нибудь идиотского бразильского сериала! Приглядевшись повнимательнее, Кира увидела большой красный крест, украшающий здание аптеки, и сразу все вспомнила. Ну да, конечно! Она собиралась купить лекарство. Кажется, это было так давно! Как глупо получилось: проехать полгорода - и не дойти всего несколько шагов.
        - Герда!
        Звонкий молодой голос послышался совсем рядом. Кира обернулась и увидела совсем юную девушку в красной куртке и полосатой вязаной шапочке. В руках она держала кожаный поводок и направлялась к собаке с самым решительным видом.
        - Герда, Герда, ко мне!- крикнула она.- Что ты там делаешь, плохая собака?
        Лишь подойдя совсем близко, она увидела Киру. Девочка осеклась и застыла на месте, прижав ко рту ладошку в разноцветной варежке.
        - Ой, что с вами, женщина? Вам плохо, да?
        Кира попыталась улыбнуться.
        - Нет, ничего, кажется, все в порядке,- губы двигались с трудом,- просто голова закружилась… Давление, наверное.
        - У вас кровь…
        Кира потянулась рукой к виску. Пальцы окрасились красным, но боли она почему-то не чувствовала.
        А псина все суетилась рядом, заглядывала в глаза, тыкалась холодным мокрым носом… Это было щекотно, и Кира отстранилась, закрывая лицо рукой. Кажется, девочка поняла ее по-своему:
        - Да вы не бойтесь, не укусит! Собака добрая. Четыре года живет, даже не гавкнула ни на кого ни разу. Маман говорит, что, если даже нас грабить придут, она и вора до смерти зацелует.
        Она хихикнула, но, взглянув на Киру, сообразила, что ей не до смеха, и спросила:
        - Может, скорую вызвать?
        - Мне уже лучше, спасибо.
        Кира попыталась подняться, и это почти удалось… Почти. В последний момент ноги подкосились, ее повело куда-то вбок, и она едва не упала снова. Лишь в последний момент девочка успела довольно ловко подхватить ее.
        - Э, так не пойдет! Давайте потихонечку…
        Девочка довела ее до скамеечки у подъезда, усадила и сама устроилась рядом.
        - Спасибо,- еле вымолвила Кира,- спасибо вам большое! Сейчас посижу немножко и пойду.
        - Ну куда же вы пойдете такая?- довольно мрачно спросила нежданная спасительница. - Вдруг опять плохо станет? Все-таки вам к врачу надо, наверное.
        - Нет, не хочу!- Кира упрямо покачала головой. Перспектива общения с медиками почему-то не на шутку испугала ее. Так недолго и в психушке снова оказаться…
        - Тут аптека есть поблизости… Может, вам лекарства какие-нибудь нужны? Ну, валидол там или что?
        - Нет,- Кира невесело усмехнулась,- теперь мне туда уже не надо!
        Девочка подумала недолго и предложила:
        - Знаете что? А может, вы к нам зайдете? Умыться там, себя в порядок привести…
        Кира уже открыла рот, чтобы сказать вежливое, но твердое «нет», но в последний момент осеклась. Она так намучилась за этот длинный день, что перспектива согреться и передохнуть хоть немного вдруг показалась очень заманчивой. Неожиданно для себя самой она согласилась.
        - Ну, если это удобно…
        - Вот и хорошо!- Девочка как будто даже обрадовалась.- Пойдемте, тут рядом совсем. Меня, кстати, Ксюша зовут.
        - Кира…
        - Вот и познакомились!- улыбнулась она и звонко скомандовала: - Домой, Герда, домой!
        Собака навострила уши и бодрой рысью направилась к подъезду.
        - Молодец, умница!- похвалила ее Ксюша и объяснила: - К детям торопится. Она у нас заботливая мамашка.
        - К детям?- не поняла Кира.
        - Ну да, у нее сейчас щенки! Большие уже выросли… Сами увидите.
        Подъезд типовой девятиэтажки оказался довольно обшарпанным и грязноватым. На лестничной площадке царил полумрак, и чахлая лампочка под потолком горела еле-еле, в полсвечи. Пахло сыростью и какой-то едой - кажется, переваренной капустой и еще рыбой. Кира невольно поморщилась. Оказывается, она давным-давно успела забыть, каково это - жить в таких домах!
        Щелкнул ключ, дверь отворилась, и Кира переступила порог чужой квартиры. В тесную прихожую выкатились пять мохнатых комочков.
        Радостно повизгивая и неистово крутя смешными короткими хвостиками, они кинулись к матери. Та деловито обнюхала каждого, словно проверяя, все ли в порядке, и гордо улеглась на подстилку. Весь ее вид словно говорил: «Ну разве они не прелестны? Разве я не счастливая мать?» Расталкивая друг друга, щенки устремились к ней.
        Кира застыла на месте, завороженная этим зрелищем. Сейчас она позабыла обо всем на свете! Щенки выглядели такими симпатичными, веселыми и жизнерадостными, что хотелось подойти поближе, взять на руки, прижать к себе… И больше никогда не отдавать.
        - А можно мне такого?- тихо спросила она.
        Девочка посмотрела на нее с некоторым сомнением. Растрепанная женщина с окровавленным лицом и безумным взглядом явно не внушала ей доверия.
        - Ну, не знаю…- протянула она.- Вы лучше с мамой поговорите! Она скоро придет. Вы пока проходите, раздевайтесь… Ванная вон там, я сейчас перекись принесу!
        Через полчаса Кира сидела за столом на тесной кухоньке, прихлебывая горячий и крепкий чай из высокой чашки, расписанной яркими розами, больше похожими на капустные кочаны. Подумать только, совсем недавно она действительно думала, что умерла! Казалось, что кровь с каждой секундой быстрее бежит по жилам, а тело и душа постепенно отогреваются, возвращаясь к жизни. Даже рана на виске оказалась всего лишь царапиной, не заслуживающей особенного внимания.
        Герда вместе со всем своим выводком вертелась рядом, умильно поглядывая на юную хозяйку. В глазах ее светилась надежда - не перепадет ли вкусный кусочек? А Кира не могла оторвать взгляда от щенков. Особенно ей понравился один - с толстыми лапами и тяжелой лобастой головой. Неизвестно почему она сразу выделила его среди других и уже решила для себя твердо - без него она не уйдет!
        Ксюша тем временем хлопотала у стола. Кажется, эта девочка ни минуты не усидит на месте… Она то заботливо подливала чай, то резала бутерброды, то раскладывала кекс на тарелочке, а сама все говорила и говорила без умолку. Через десять минут Кира уже знала, что Ксюша учится в педагогическом на втором курсе и недавно сдала сессию без троек, а теперь наслаждается заслуженным отдыхом на каникулах, что мама ее трудится переводчицей и совмещает работу с невероятным количеством общественных обязанностей, которые берет на себя с завидным постоянством.
        - Маман у меня просто мегаактивный! Просто не маман, а атомный реактор. Вечно с кем-нибудь носится, как дурень с писаной торбой. То собу какую-нибудь притащит на передержку, то деньги кому-нибудь собирает на операцию, то лекарства везет из командировки… Теперь вот в детский дом ездит!
        Чувствовалось, что Ксюша от души гордится своей «мегаактивной» мамой. Кира слушала ее болтовню вполуха. Чувство тепла и покоя было почти блаженством… Лишь на миг в сердце шевельнулось недоброе, завистливое чувство к совершенно незнакомой женщине. Ну почему случилось так, что эта девочка, дочь другой матери, может жить и радоваться, а ее Насти больше нет?
        Уже в следующий миг Кира устыдилась таких мыслей. Разве так можно? Ведь, если бы не Ксюша и собака Герда, она бы до сих пор лежала, распростертая на снегу! Может быть, даже насмерть замерзла, как пьяная бомжиха под забором…
        На лестнице послышались чьи-то быстрые, легкие шаги. Собака вдруг навострила уши и ринулась в прихожую, радостно виляя пушистым хвостом.
        - О! Вот и она пришла. Герда всегда своих чует!
        И верно - щелкнул ключ, хлопнула входная дверь, и из прихожей донесся веселый звонкий голос:
        - Ксенька, привет! Я пришла!
        На пороге появилась невысокая худенькая молодая женщина в такой же ярко-красной куртке с тяжелыми пакетами в руках. С виду она казалась Ксюшиной сестрой - та же легкая фигурка, быстрые движения, волосы небрежно собраны в конский хвост на затылке, свежее, раскрасневшееся с мороза лицо почти без косметики… Но главное - в лице, в глазах и повадках проскальзывало что-то девчоночье.
        - Давай быстренько разложи продукты! Я тут купила кое-что по пути… А кто у нас?- спросила она, и в голосе не прозвучало ни недовольства, ни даже особенного удивления.
        - Мам, это Кира,- объяснила Ксюша, словно визит незнакомой женщины был совершенно обычным явлением, не заслуживающим особого внимания.- Она щенка хочет взять,- добавила она, подумав немного.
        - Здравствуйте, Кира! А я Катерина, можно просто Катя,- улыбнулась женщина.- А откуда вы про нас узнали? Из Интернета? Молодец, Ксенька, что фотографии вывесила!
        Да уж, конечно, из Интернета… Это объяснение, такое простое и ясное, показалось очень удобным, и Кира уже хотела было согласиться, но Ксюша опередила ее. Ловко раскладывая по местам продукты, она поведала матери историю появления Киры в их доме:
        - Нет, тут целая история… Представляешь, Кире на улице плохо стало! Даже сознание потеряла. Ее Герда нашла. Я ее зову-зову, а она не идет. Я уж думала - опять гадость подобрала на помойке. Подхожу, смотрю - женщина лежит, приличная такая, в шубе… Только бледная очень и лицо в крови - головой ударилась. Я уж испугалась, думала - она мертвая. Потом смотрю - живая…
        - Так надо было скорую вызвать!- всплеснула руками Катя.- Со здоровьем шутить опасно. У вас же сотрясение мозга может быть!
        Кира хотела было ответить, но Ксюша опять опередила ее:
        - Я предлагала - ни в какую! Ну не бросать же человека на улице!
        - Тоже верно,- вздохнула Катя,- они пока приедут… Знаете что?- встрепенулась она.- У меня есть приятельница, она чудный доктор! Если хотите, я ей позвоню.
        - Нет, нет, не нужно, уже все в порядке!
        Сейчас Кира уже не кривила душой. Ну или почти не кривила. Странно, но она чувствовала себя гораздо лучше, чем когда-либо за последние месяцы! А легкая слабость - не в счет…
        А вот на Катю с Ксюшей она смотрела с удивлением. Все-таки странные они какие-то… Видно было, что мать с дочерью отнюдь не купаются в роскоши! И вместе с тем - откуда такая доверчивость и готовность помочь? По меньшей мере странно так легко пустить в дом совершенно незнакомого человека, да еще в наше время, когда люди уже привыкли опасаться друг друга и хоронятся каждый в своем логове, отгораживаясь от враждебного мира стальными дверями, запираясь на все замки… И все равно это не спасает. Когда приходит беда, все предосторожности оказываются тщетными - ей ли не знать об этом?
        Ксюша присела за стол рядом с матерью и напомнила:
        - Мам, Кира говорила, что хочет взять щенка…
        - Правда?- Катя бросила на нее быстрый взгляд.- А раньше у вас собаки были?
        Кира покачала головой.
        - Нет, никогда. Я даже не думала об этом,- призналась она,- а сейчас ваших увидела, и вот…
        На лице Кати отразилось явное сомнение - совсем как у Ксюши. Кира очень испугалась, что она может отказать ей.
        - Вы только скажите, я заплачу сколько надо!- выпалила она и тут же пожалела об этом. Лицо Кати стало строгим и каким-то отстраненным.
        - Не в деньгах дело. Даже не знаю, что вам сказать… Щенок - это ведь не игрушка, он почти как ребенок! Его надо воспитывать, дрессировать, уделять внимание. Лечить, в конце концов, если заболеет!
        - Я понимаю, понимаю!- торопливо закивала Кира.- Я буду делать все как надо!
        Но Катю она, похоже, не убедила.
        - Собака - это ведь на всю жизнь! На всю ее жизнь, разумеется. У меня сердце кровью обливается, когда люди берут щенка под влиянием момента, а потом устают, надоедает… Даже если не усыпят и на улицу не выгонят, все равно - все несчастливы. И хозяева, и собака.- Она удрученно покачала головой и твердо сказала: - Вы хорошо подумайте, не торопитесь. Если не готовы - лучше не надо.
        Кира готова была расплакаться. Даже Катя смягчилась:
        - Поймите меня правильно, я не хотела вас обидеть. И отказывать не хочу. Конечно, они как дети, моя бы воля - всех бы себе оставила, но я же не помещица Троекурова, чтобы собственную псарню держать! Сами видите, тесновато живем…
        Катя отхлебнула горячий чай, обхватила чашку ладонями, словно согревая озябшие руки. Взгляд ее стал отрешенным, мечтательным, будто устремленным вдаль… На секунду Кире показалось, что она проникла в ее мысли, и перед глазами предстала на редкость спокойная, умиротворяющая картина: большой дом, собаки резвятся на лужайке и сама Катя, сидящая на открытой террасе в кресле-качалке.
        Наваждение скоро прошло. Катя вздохнула, словно прощаясь с несбыточной мечтой, и закончила почти весело:
        - Вы лучше с семьей посоветуйтесь. А решите твердо - позвоните, не убегут никуда щенки! Вообще-то лабрадор - собака добрая и с детьми хорошо ладит. А у вас дети есть?
        Кира почувствовала, как в горле растет тяжелый шершавый комок. Все вокруг поплыло перед глазами… Этот простой и невинный вопрос словно сломал что-то у нее внутри. Она покачала головой и произнесла сдавленным и безжизненным, не своим голосом:
        - Нет. То есть теперь нет. Моей дочери было почти столько же лет, сколько вашей. Полгода назад ее убили. Такие вот дела.
        Катерина мгновенно осеклась. Ксюша ахнула, прикрыв рот ладошкой. Кира почувствовала себя виноватой, как будто в этот дом, где к ней были так добры, принесла свою беду, словно заразную болезнь. Она тяжело поднялась, опираясь рукой о стол, чтобы не упасть, и сказала:
        - Мне, наверное, пора. Спасибо большое за все… И простите.
        Она уже шагнула к двери, но Катя остановила ее:
        - Подождите.
        Кира покорно остановилась. В голосе этой маленькой хрупкой женщины вдруг послышались властные нотки, и ослушаться ее было никак нельзя. Катя положила ей руку на плечо, испытующе посмотрела в лицо - и тут же отвела взгляд. Потом спросила деловито:
        - Вы которого хотите? Этого?
        Щенок - именно тот, которого Кира выбрала для себя!- вдруг потешно приподнял одно ухо, словно понимая, что сейчас решается его судьба. Катя взяла его на руки, чмокнула в нос, что-то шепнула на ухо и протянула Кире:
        - Это девочка. Ее зовут Динара, и она теперь ваша. Берите!
        Кира возвращалась домой поздно, ближе к полуночи. Такси еле ползло, и «дворники» не справлялись со снегом, залепляющим лобовое стекло. Она сидела, осторожно придерживая обеими руками большую спортивную сумку. Там доверчиво посапывает мохнатое чудо, и Кира боялась лишний раз шелохнуться, чтобы не потревожить его.
        Катя дала ей подробнейшие инструкции, долго рассказывала, как надо ухаживать за щенком, чем кормить, как воспитывать, когда делать прививки… Кира даже попросла у Ксюши тетрадку и принялась записывать, боясь упустить что-то важное. Она совсем потеряла счет времени. Лишь случайно глянув на часы, сообразила, что уже поздно, и стала поспешно прощаться. «Если что - сразу же звоните, непременно!» - напутствовала ее Катя. Странно - вроде бы только познакомились, да еще при обстоятельствах невеселых, а чувство такое, будто она знает ее много лет…
        Но сейчас Кира чувствовала себя немного растерянной. В самом деле, теперь придется сильно менять свою жизнь, и еще неизвестно, как муж отреагирует на появление в доме нового жителя, требующего постоянной заботы и ухода!
        - Все, дамочка, приехали!- весело объявил таксист.
        Кира вздрогнула от неожиданности и полезла в сумку за кошельком.
        В глубине души она надеялась, что муж еще не вернулся с работы, но в квартире горел свет. Стоило ей лишь переступить порог, Игорь вышел в прихожую и сразу напустился на нее:
        - Ну наконец-то! Где тебя носило? Знаешь, сколько времени? Пришел, а тебя нет, мобильник недоступен, я уж не знал, что и думать…
        Кира молчала. Она чувствовала себя немного виноватой за то, что поступила легкомысленно, как загулявшая девчонка, но с другой стороны - было приятно, что он переживает за нее.
        А Игорь продолжал возмущаться:
        - Нет, ну позвонить можно было? Просто позвонить?
        - Извини, батарейка в телефоне села…- пробормотала Кира. Где находится ее мобильник, она не имела ни малейшего понятия, но это простое объяснение первым пришло ей в голову.
        - Ну ты и курица у меня! Сколько раз говорил - следи за телефоном!- Игорь как будто смягчился и произнес уже другим, примирительным тоном: - Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается… А это что такое?- Только сейчас он заметил сумку у нее в руках.- Неужели по магазинам ходила? Нашла время…
        Кира осторожно поставила свою ношу на пол, присела на корточки и расстегнула
«молнию». Щенок проснулся, поднял мордочку и потешно зевнул, показывая розовый язычок. Потом огляделся, словно пытаясь понять, как и почему очутился вдруг в совершенно незнакомой обстановке, а главное - куда подевалась мама?
        Наконец щенок решил обследовать новое место и довольно храбро принялся выбираться из сумки. Это почти удалось, но в последний момент собачка запуталась в длинной ручке, дернулась и почти кубарем покатилась прямо под ноги Игорю.
        - Это еще что за явление?
        Кира отбросила прядь волос, падающую на лоб, и сказала:
        - Вот. Это Дина, и теперь она будет у нас жить.
        Тем временем собачка деловито обнюхала пол, покрутилась немного, и вот уже растеклась лужица…
        Игорь покачал головой и протянул:
        - Ну ты даешь! Предупреждать надо о таких сюрпризах! Хотя… Может, ты и права.
        На губах его мелькнула улыбка - слабая, еле заметная, но все же… Он аккуратно поддернул брюки на коленях и присел на корточки перед щенком.
        - Дина, говоришь… Ну ладно, давай знакомиться!
        Собачка уставилась на него, чуть склонив голову набок и словно раздумывая: что за человек перед ней оказался и как поступить? Потом, смешно переваливаясь на толстеньких коротких лапках, подошла к нему, деловито обнюхала и лизнула протянутую руку.
        Глава 3
        ОБРЕЧЕННЫЙ АНГЕЛ
        В середине марта, когда зима уже прошла, а весна еще не наступила, погода стояла сырая, промозглая и слякотная. Солнца не видно, все время моросит не то дождь, не то снег, ветер бьется в окна, и деревья протягивают голые ветки вверх, к немилосердному небу, словно вымаливая у него хоть немного тепла и света…
        Кира удобно устроилась в кресле под пушистым пледом, прихватив пухлый растрепанный томик Агаты Кристи. С некоторых пор она полюбила перечитывать старые книги. В конце концов, что еще делать в такую погоду, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит!
        Но в этот раз чтение почему-то не задалось. Примерно полчаса она добросовестно пыталась вникнуть в хитросплетения детективной интриги, но потом голова вдруг начала клониться вниз, веки стали тяжелыми, и Кира незаметно задремала. Книга соскользнула с колен на пол, но она этого даже не заметила.
        Но сон ее был неспокоен, тревожен… Кира то и дело вздрагивала, стонала, по лицу ее пробегала тень страдания, и даже слеза скатилась по щеке.
        Ей снился странный молодой человек. В облике его не было ничего отталкивающего или уродливого, напротив, он был даже красив… Если бы не фанатичный огонь, горящий в его глазах. Кира была совершенно уверена, что никогда в жизни не встречала его,- и в то же время лицо казалось странно знакомым. Он был необычно одет - в какой-то длинной хламиде, напоминающей монашескую рясу, руки сложены как для молитвы, взгляд устремлен к небу, на губах играет умиротворенная, счастливая улыбка…
        А за спиной пылает огромный костер, и голая женщина, привязанная цепями к столбу, корчится в пламени, сгорая заживо.
        Динка вдруг вскочила со своего коврика и залилась отчаянным лаем. Шерсть на загривке поднялась дыбом, щенячье тявканье то и дело срывалось на визг, но собачка храбро нападала на кого-то невидимого, словно пытаясь прогнать незваного чужака, угрожающего дому и любимой хозяйке.
        Кира вздрогнула от неожиданности и открыла глаза. Вырванная из глубин сна, она не сразу сообразила, где находится. На зыбкой грани сна и яви она вдруг поняла, где видела этого человека, так напугавшего ее. Перед глазами снова появилось видение - маленькое кафе, Настя и молодой человек рядом с ней… Совсем как в тот день, когда она лежала на снегу на пустой улице и думала, что умерла. Это был он, точно он!
        Кира проснулась окончательно. Она подняла книгу с пола, но читать больше не хотелось. Горло сжимается, так что даже дышать стало трудно, и слезы подступают к глазам… Кира вспомнила некстати, что таблетки она тогда так и не купила. А потом и вовсе забыла про них - как-то не до того было. Но сегодня - впервые, наверное, с того дня!- она почувствовала, как накатила тоска, глухая и безысходная. В мире творится столько зла - во все века, во все времена… Одно дело - рассуждать об этом, глядя со стороны, как равнодушный зритель в кинотеатре, жующий свой попкорн, когда кого-то убивают, и совсем другое - если погибает самый близкий, самый родной человек, без которого сама жизнь теряет всякий смысл!
        Может, лучше всего было бы и в самом деле умереть тогда…
        Словно почувствовав ее настроение, Динка села у ног, повиливая хвостиком и жалобно поскуливая. Мордочка ее выражала такое страдание, словно собачка понимала горе своей хозяйки и разделяла его. Кира даже почувствовала себя виноватой. Она взяла щенка на руки и принялась гладить мягкую шерстку.
        - Не буду, не буду… Ты моя хорошая, я тебя никому не отдам и не оставлю…- повторяла она, и собачка смотрела на нее таким взглядом, словно сочувствовала и пыталась утешить.
        Зазвонил телефон. Кира вздрогнула от неожиданности. Трубку она взяла с некоторой опаской, даже ладонь вспотела и пальцы начали противно дрожать.
        - Алло?
        Собственный голос звучал тихо и неуверенно. На секунду Кира испугалась снова услышать странного человека, называющего себя Тринадцатым. Мало ли что…
        - Кира, здравствуй, это я!
        Услышав Катин голос, она вздохнула с облегчением. Они успели стать хорошими приятельницами. Поначалу Кира звонила ей чуть ли не каждый день - то ей казалось, что щенок плохо кушает, то что у него понос, то просто ходит какой-то грустный… Потом общались и просто так. Катя то вытаскивала ее на выставку современной фотографии, то звала погулять в Коломенское, то приглашала к себе попить чаю. «Я такой торт испекла, а нам с Ксенькой не съесть!» Она не изливала потоки жалости, не приставала с ненужными утешениями, не пыталась давать советов… Просто рядом с ней было легко и тепло.
        - Ты меня слышишь? Алло!
        - А, это ты? Привет! Хорошо, что позвонила…
        - Как поживает Динара? Хулиганит? Тапочки грызет? Ты там если что - построже с ней, а то вконец собаку избалуешь!
        - Да нет, что ты, Динка хорошо себя ведет! Она такая лапочка…
        Они еще немного поболтали о пустяках - вполне непринужденно, даже весело… Но Кира сразу почувствовала, что подруга позвонила ей не просто так и ждет подходящего момента, чтобы сказать об этом.
        - А у тебя как дела? Что нового происходит?- спросила она.
        Катя вдруг непривычно замялась:
        - Кира, понимаешь, тут такое дело…
        - Ну, говори, не томи!
        - У меня к тебе большая просьба.
        Вот это было по-настоящему странно! За время их знакомства Кира успела привыкнуть к тому, что Катя невероятно горда. Любые попытки подарить ей что-нибудь, пригласить в хороший ресторан или одолжить денег - даже когда в ее фирме задерживали зарплату!- пресекались вежливо, но твердо. Если уж она решилась о чем-то попросить - значит, ситуация и в самом деле неординарная!
        - Что-то случилось?- быстро спросила она.
        - Нет, нет, все в порядке, не волнуйся! Просто надо бы отвезти кое-что в детский дом. Мы тут собрали много всего - одежды, игрушек, памперсов,- а доставить не на чем! Один человек обещал, но в последний момент отказался. Ты не могла бы помочь?
        - А ехать куда?
        - В том-то и дело!- вздохнула Катя.- Это почти в Тверской области.
        - Что ж так далеко?- удивилась Кира.
        - Так уж получилось. Все, что ближе к Москве, еще хоть как-то снабжается, и спонсоров легче найти, а там - ну просто ничего нет! Самых элементарных вещей не хватает - памперсов, пеленок, лекарств… А про игрушки я вообще не говорю. Жалко детишек.
        Кира посмотрела в окно. От одной мысли, что придется ехать в такую даль по ужасным дорогам, ей стало не по себе. Она уже хотела было отказаться под каким-нибудь предлогом - сказать, например, что машина барахлит!- но в последний момент вежливая ложь, уже готовая слететь с языка, показалась ей чем-то недостойным, даже отвратительным. Кира вдруг почувствовала, что, если откажет сейчас, их с Катей дружбе придет конец. Нет, она, конечно, не обидится и будет по-прежнему мила, всегда посоветует что-нибудь дельное насчет щенка, но теплота и доверительность в отношениях исчезнут безвозвратно.
        Нет, этого допустить она никак не могла! Такой подруги, как Катя, у нее, наверное, в жизни не было. И потерять ее теперь, когда она так нуждалась в ней, было бы просто невыносимо! Кира обреченно вздохнула и сказала:
        - Ну хорошо, конечно, если так надо…
        - Ой, спасибо тебе большое!- обрадовалась Катя.- Ты меня так выручишь! У нас в волонтерском фонде даже денег есть немного. Сама понимаешь, на такси все равно не хватило бы, но на бензин - хватит!
        - Да перестань ты! На том свете угольками посчитаемся,- усмехнулась Кира.
        На следующее утро она проснулась, преисполненная решимости наступить на горло собственной лени и выполнить пусть неприятное, но необходимое дело. Кира встала с постели, подошла к окну, раздернула шторы… И даже ахнула от изумления. Еще вчера стояла противная погода, больше похожая на осеннюю, а сегодня, в один день, наступила весна! С крыш текла капель, голубизна мартовского неба казалась такой нежной, застенчивой, словно взгляд девочки-подростка, и солнечные лучи окрашивали редкие облачка в розоватый и золотистый цвет…
        Игорь смотрел телевизор в гостиной, рассеянно поглаживая Динку, примостившуюся рядом.
        - Привет, соня! А мы с собакой уже погуляли!- объявил он.- Динка хотела ворону поймать, представляешь? Такая дурочка смешная…
        Он даже улыбнулся - чуть-чуть, одним уголком рта, но это была настоящая, искренняя улыбка! Первые дни, когда собачка только появилась в доме, муж относился к ней довольно равнодушно - ну, есть и есть… «Сама завела, сама и ухаживай, а я и так на работе устаю»,- объявил он Кире. Но не тут-то было! Почему-то каждый раз, когда он бывал дома, Динка норовила устроиться поближе к нему, умильно заглядывала в глаза, приглашала поиграть… И теперь между ними царит любовь и полное взаимопонимание. Кира даже ревновала немного, но сейчас это было к лучшему.
        - Молодцы!- рассеянно отозвалась она.- Пойду кофе выпью…
        - Ты что, уходить сегодня куда-то собираешься?- спросил Игорь.
        Уму непостижимо, как он догадался! Наверное, люди, много лет прожившие бок о бок, начинают чувствовать друг друга, понимать без слов…
        - К Кате,- призналась она,- еще вчера обещала.
        - Надолго?
        - Да, наверное. Вечером вернусь. Она просила родственникам на дачу отвезти кое-что.
        Кира немного стыдилась этой лжи - пусть мелкой и невинной, но все-таки… Почему-то ей не хотелось рассказывать о том, куда едет на самом деле. Игорь всегда скептически относился к благотворительности. Еще начнет иронизировать! А ей бы этого совсем не хотелось.
        - Видишь, Динка? Опять нас с тобой бросают! Надо было, наверное, на тебе жениться.
        Игорь потрепал щенка по холке. Кира даже почувствовала легкий укол совести. Слова мужа задели ее, но он сам был настроен вполне благодушно.
        - Ну ладно, смотри там только, езжай осторожно! И мобильник не забудь.
        Добираться до места пришлось почти три часа. К концу пути Кира чувствовала себя очень усталой, даже руки дрожали. Ее маленькая юркая машинка была загружена под завязку. Кажется, пакеты и свертки со всякой всячиной заняли каждый сантиметр свободного пространства… Даже на коленях Катя держала какую-то здоровенную коробку и заботливо придерживала ее, словно опасаясь повредить что-то хрупкое и ценное.
        Дорога была просто отвратительная, и приходилось глядеть в оба, чтобы не угодить колесом в рытвину или глубокую лужу. Вдоль обочины мелькали сначала бесконечные новостройки и башенные краны, потом кокетливые коттеджи (большей частью почему-то недостроенные!), чьи-то дачи… Дальше начались места совсем необжитые - то пустые поля, то лес, голый и бесприютный по весеннему времени, и лишь изредка появлялись покосившиеся деревенские домики. Унылый однообразный пейзаж наводил на мысль о том, что теперь-то понятно, почему так заунывны и грустны были песни русских ямщиков…
        Кира редко выбиралась дальше МКАДа и теперь искренне недоумевала: как могло получиться, что совсем рядом существуют такие разные, почти не пересекающиеся миры? Вроде бы не так уж далеко Москва - огромный многомиллионный современный мегаполис. Город, конечно, шумный и грязный, суета и пробки изматывают неимоверно, и все-таки его жители могут, в меру своих сил и доходов, наслаждаться всеми благами современной цивилизации. А здесь - как при царе Горохе, словно время остановилось навсегда и больше уже не сдвинется.
        - Все, приехали почти! Вон туда сворачивай!
        Катин голос оторвал ее от размышлений. Вскоре впереди показался высокий бетонный забор довольно мрачного и устрашающего вида. Можно подумать, что там, за ним, содержат не брошенных детей, а опаснейших преступников! Только колючей проволоки не хватает и вышки с часовыми…
        Перед ними возвышались железные ворота. Кира даже растерялась немного.
        - Посигналь,- подсказала Катя,- нас ждут, сейчас встретят!
        Кира послушно нажала на сигнал. Уже через пару минут ворота со скрипом приоткрылись, и навстречу им вышла полная немолодая женщина в белом халате и накинутой поверх него телогрейке.
        - Принимайте гостей!- весело крикнула Катя.
        - Здрасте, Катерина Андреевна! А мы уж думали, вы не приедете!
        - Как можно, я же обещала!
        Ворота со скрипом распахнулись, и Кира въехала во двор. Здание детского дома оказалось ветхим двухэтажным строением, больше похожим на барак. Фасад, выкрашенный краской противного желто-охристого цвета, местами облупился, с крыши свешиваются сосульки, деревянный навес и песочница под грибком выглядели так, будто вот-вот развалятся. Кира с грустью подумала о детях, живущих здесь. Они-то видят это каждый день и другой жизни вовсе не знают…
        Потом они с Катей долго носили какие-то пакеты и коробки к неприметной боковой двери, за которой помещалась маленькая тесная кладовка. Полная женщина, что встретила их у ворот - она представилась Ниной Петровной,- складывала их в только ей одной известном порядке и старательно записывала все в тетрадку.
        - Значит, так,- деловито объясняла Катя,- памперсы есть на пять килограммов, есть на семь и на двенадцать. Еще вот детское питание, гипоаллергенное, французское… Называется, правда, странно немного - «Бледина»!- Она хихикнула почти по-девчоночьи.
        - Ишь, придумают тоже!- Нина Петровна неодобрительно покачала седой головой.- Одно слово - французы!
        Когда все кульки и коробки наконец были разложены, подсчитаны и записаны, Кира изрядно умаялась. Хотелось ей только одного - поскорее добраться до дому, лечь на диван, укутав ноги пушистым пледом, и чтобы Динка примостилась рядышком…
        Но неугомонной Кате все было нипочем. Оглядев плоды их трудов, она отбросила упрямый завиток, падающий на лоб, и весело объявила:
        - Вот и все! Только игрушки остались!
        - Может, сами отнесете? Детишки всегда гостям радуются,- предложила Нина Петровна.
        - Ну хорошо… Сами так сами!- покладисто отозвалась Катя.
        Кира покосилась на часы. Ничего себе, как быстро время пролетело! День уже начал клониться к вечеру, скоро начнет темнеть, и добираться до Москвы по ужасной дороге будет просто небезопасно…
        - Кира, ну пожалуйста, это совсем не надолго!- попросила Катя.- Понимаю, что задерживаемся, но они каждый раз так ждут… Хочешь, отдохни пока, а я сама отнесу?
        Представив себе на мгновение маленькую хрупкую Катю с двумя огромными коробками, Кира почувствовала укол совести.
        - Ладно уж, вместе так вместе!- вздохнула она, смирившись со свой участью.- Так быстрее получится…
        Кира шла вслед за Ниной Петровной вверх по крутой и узкой лестнице. Нести коробку было не то чтобы тяжело - мягкие игрушки ведь, не кирпичи!- но неудобно. Поднимаясь на второй этаж, она недоумевала - как только дети здесь не падают?
        Дальше пришлось идти по длинному коридору, выкрашенному зеленой масляной краской. Где-то совсем рядом слышался отчаянный детский плач. Так же плакала Настя - бывало, что и ночами напролет, когда резались зубки. Приходилось часами качать ее на руках, и только так девочка затихала ненадолго…
        Но к этому ребенку, похоже, никто не спешил подойти, чтобы успокоить его. На секунду показалось, что в его крике слышится какая-то безнадежность, словно крошечный человечек уже знает о том, что его бросили и он никому на свете не нужен. Никто не возьмет на руки, не покачает, не назовет солнышком… В лучшем случае - покормят из бутылочки и памперс поменяют.
        А может, и нет.
        - Все, пришли! Здесь у нас старшенькие.
        Нина Петровна распахнула перед ними дверь.
        Они оказались в просторной и светлой комнате. Воспитательница - молодая женщина, рыжая, в веснушках, одетая в легкое не по сезону цветастое ситцевое платье и шлепанцы на босу ногу - поднялась и шагнула навстречу.
        - Здравствуйте!- Ее лицо, немного простоватое, с деревенским румянцем, осветилось улыбкой и стало почти прелестным. Она обернулась к детям и сказала: - К нам сегодня приехала Катерина Андреевна! Что надо сказать?
        - Дра-асте!- нестройно прозвучало в ответ.
        Дети - всем на вид было года по четыре - внимательно рассматривали гостей. Кира почувствовала себя немного неловко. Когда-то она видела в новостях душераздирающие сюжеты о воспитанниках детских домов и знала о том, что круглых сирот среди них почти нет. У большинства родители живы и здоровы, но слишком уж заняты собственными делами - сидят в тюрьме, беспробудно пьют, бродяжничают… Или просто бросают своих чадушек на милость доброго государства. А с такой наследственностью чего можно ожидать? Только пополнения армии преступников и прочих асоциальных элементов!
        Но сейчас ей даже стало стыдно за свои мысли. Дети как дети, разве что немного худые и бледные, некоторые зачем-то острижены наголо и одеты как-то несуразно… Но разве они виноваты?
        - А сейчас всем будут подарки!- объявила Катя, водружая коробку на шаткий низенький столик.
        Дети бросились к игрушкам, расталкивая друг друга.
        - Тише, тише, всем хватит! Всем хватит!- пыталась их урезонить воспитательница, но где там! Вот уже голубоглазая девчушка со смешными короткими косичками прижимает к груди куклу, рыжий мальчуган тащит плюшевого мишку, две девочки не могут поделить пестрого клоуна…
        Только один мальчик по-прежнему тихо сидел в стороне и, кажется, не замечал происходящего. Кире даже жалко его стало. Несправедливо ведь, если ему одному ничего не достанется… Она вынула из коробки симпатичную собачку с высунутым розовым язычком и подошла к малышу.
        - Вот, возьми, это тебе!
        Ребенок продолжал сидеть в той же позе, словно не замечая ее. Кира присела перед ним на корточки, заглянула в лицо - да так и ахнула. Мальчик выглядел словно маленький ангел, какой-то нелепой случайностью брошенный в убогую приютскую обстановку. Даже байковая застиранная пижама казалась одеянием юного инфанта с картины средневекового художника. Бледное личико с тонкими аристократическими чертами светилось особенной, одухотворенной красотой… Пугали только глаза - отрешенные, совершенно взрослые, словно мальчик уже все на свете видел, все знает и не ждет ничего хорошего от этого мира, в котором почему-то оказался.
        - Держи! Смотри, какая красивая! Ав-ав!
        В огромных прозрачно-голубых глазах малыша промелькнуло выражение интереса, словно сейчас он только что заметил какую-то незнакомую тетю. Маленькая рука нерешительно потянулась к игрушке… Кира на секунду встретилась с ним взглядом - и тут же невольно отпрянула. Ее словно холодом обдало. В глазах ребенка было такое неизбывное безнадежное одиночество и пустота, что у нее даже голова закружилась. На миг она ощутила странное чувство - не то полета, не то падения в бездну, бесконечно растянутое во времени…
        Кира уезжала тихая, задумчивая, находясь под впечатлением от увиденного. Нина Петровна вышла проводить их с Катей к машине.
        - Спасибо вам большое, дай Бог здоровья! Приезжайте еще, да почаще! Прямо и не знаю, что бы без вас делали… Больше-то к нам почти никто и не приезжает! У Саши Стрельникова мать непутевая когда-никогда выберется, так он весь год ее ждет, да у Лены Калининой бабушка старенькая.
        Кира слушала ее болтовню вполуха и думала о своем. Перед глазами стояло детское личико… Наконец уже перед тем, как сесть в машину, она решилась спросить:
        - У вас тут мальчик есть, беленький такой, тихий, все молчит… Красивый очень. У него тоже кто-нибудь есть?
        Нина Петровна поджала губы.
        - Ванечка? Нет, он-то как раз сирота… Его мамашка малолетняя что учудила! С балкона прыгнула, да еще с дитем на руках. Ну, сама-то разбилась, конечно, а мальчик в пододеяльник угодил. Соседка снизу белье сушить повесила, он туда и упал. Хорошенький мальчишечка. Жалко его…
        - Почему? Он чем-то болен?- удивилась Кира.
        - Да как сказать… на голову он больной! Сами видите - говорить не умеет, с другими детьми не играет никогда, сидит как пень целыми днями. Скоро комиссия будет, и прямая ему дорога в интернат… Для таких, как он. В дурку, короче.
        Кира так и ахнула. Детский дом, конечно, не курорт, но психиатрический интернат наверняка еще более неприятное место!
        А Нина Петровна помолчала и с горечью добавила:
        - Вот такие у нас детки. Ну, счастливо добраться, не забывайте нас!
        Снова заскрипели железные ворота. Катя помахала рукой на прощание, и машина выехала на шоссе. Всю дорогу до Москвы Кира сосредоточенно молчала. Катя скоро задремала, и Кира даже рада была возможности побыть наедине со своими мыслями.
        Прожив на свете сорок с лишним лет, она никогда не задумывалась о том, что где-то совсем рядом есть дети, которые живут вот так - в нищенской приютской обстановке, без родительской любви, под присмотром замотанных, равнодушных или даже грубоватых нянек и воспитательниц, не нужные никому на свете… Сейчас это казалось ужасно несправедливым, неправильным!
        Домой она вернулась поздно. Динка исполнила ритуальный танец вокруг нее, всем своим существом от носа до хвоста выражая радость оттого, что хозяйка наконец-то вернулась домой - живая и невредимая.
        Игорь курил на кухне, прихлебывая черный кофе из любимой чашки с видами Парижа. Кира вспомнила, что ее они привезли из той поездки, когда были так счастливы и беззаботны вдвоем… Наверное, в первый раз за всю жизнь - и, скорее всего, в последний.
        - Как съездила?- спросил он.- Как там твоя Катерина?
        - Нормально…- рассеянно ответила Кира. Она вдруг почувствовала себя виноватой. В самом деле, бросила мужика одного на целый день, даже обед не приготовила.- Ты голодный?- спросила она.- Сейчас, погоди, что-нибудь состряпаю по-быстрому!
        - Да ладно, не суетись,- остановил ее муж,- мы с собакой прекрасно обошлись. Думаешь, я безрукий, что ли?
        Он посмотрел ей в лицо долгим, пристальным взглядом и вдруг спросил:
        - Кира, что с тобой? Ты какая-то… Не такая!
        - Нет, ничего,- она принужденно улыбнулась,- просто устала сегодня.
        С того дня Кира зачастила в детский дом. Теперь она сама тормошила Катю, уговаривая ее съездить снова… Деньги она тратила щедрой рукой, закупая все необходимое для детей, так что хозяйственная Нина Петровна просто нарадоваться не могла:
        - Вот раздышались мы наконец-то! Верно говорят, что свет не без добрых людей…
        Кира смущалась и старалась перевести разговор на другую тему. Она-то знала, что не заслуживает похвал за свое доброе сердце, и сюда, в детский дом на отшибе, ее влечет не только желание помочь брошенным крошкам, но и нечто совсем другое.
        Здесь - Ванечка, ее маленький обреченный ангел. Она уже знала, что его диагноз называется «аутизм» и звучит он как приговор. Кира перечитала кучу сайтов в Интернете, посвященных этому странному и загадочному недугу, много раз пересмотрела «Человека дождя» с Томом Крузом и Дастином Хофманом, и эта информация не вселяла оптимизма.
        До сих пор врачи и психологи, мировые светила не могут прийти к единому мнению, почему иногда ребенок чуть ли не с самого рождения оказывается отгороженным от всего мира незримой, но прочной преградой, словно окутанный прозрачным коконом. Такие дети почти не вступают в контакт с окружающими, даже с семьей. Они живут в собственной реальности, и достучаться до них очень сложно.
        Существует множество методик лечения - и медикаментозных, и психотерапевтических, - но помогают они далеко не всем. Родители стараются не опускать руки - делятся друг с другом опытом, дают советы, просто поддерживают… Ничто не объединяет людей так, как общее несчастье! Иногда случается чудо, и ребенок выходит в мир, адаптируется к нему и почти не отличается от нормальных сверстников. Правда, такое происходит нечасто, но все-таки бывает.
        А для таких, как Ванечка - одиноких с рождения, брошенных всеми, оставленных на попечении нещедрого государства,- надежды нет почти никакой. Если даже заботливая семья не может помочь больному ребенку, то что уж говорить о приюте! Вряд ли кто-то будет там заниматься им, а значит, из своего хрустального кокона он, скорее всего, не выйдет уже никогда. К переходному возрасту у таких детей чаще всего происходит обострение болезни, и дальше - только тихое безумие, растительное существование и ранняя смерть.
        Умом Кира понимала все это, но стоило ей увидеть Ванечку - и все доводы здравого рассудка, печальная статистика и пугающие медицинские термины вроде «компульсивное поведение», «первазивные расстройства развития» или «хромосомная аберрация» напрочь вылетали у нее из головы. Глядя ему в глаза, Кира чувствовала, что завеса, окружающая его сознание, немного приоткрывается, и ей казалось, что мальчик ее понимает! По крайней мере, она понимала его прекрасно, и этот безмолвный разговор мог длиться часами.
        Теперь она знала всю его жизнь, словно сама присутствовала рядом с ним каждый миг. Знала даже историю его появления на свет - старую как мир историю о первой любви, о двух глупых подростках, о встречах украдкой, о горячей и неумелой нежности…
        Ваниной мамой была пятнадцатилетняя девочка. Соседский пацан - настоящая гроза двора - встречал ее после школы, водил в кино и в городской парк. Они шли, трогательно держась за руки, и лица их светились счастьем. Потом - вокзал, бритая голова и последний торопливый поцелуй перед отходом поезда. Гремит марш «Прощание славянки», по щекам девочки катятся слезы, а в животе уже растет новая жизнь…
        Вот крошечный Ванечка тянется к груди, а его юная мать улыбается прекрасной, вечной улыбкой Мадонны. Но в следующий миг ее лицо затуманивает грусть. Держа ребенка на руках, она думает о том, что жизнь дома превратилась в настоящий ад, ей некуда идти, из школы выгнали, а ее любимого Колю теперь посадят, непременно посадят! И выхода не видно.
        В конце концов девочка нашла его - сама. Теплым летним днем она взяла на руки Ванечку, вышла на балкон… Кира как воочию видела ее лицо - нежное, почти детское, с припухшими от слез глазами, видела, как колышутся на ветру длинные светлые волосы… Девочка постояла немного, потом вдруг улыбнулась - и шагнула вниз.
        Она все рассчитала правильно - под балконом как раз помещалась закатанная в асфальт площадка - и погибла мгновенно. Короткий, словно сдавленный, крик оборвался, потом был глухой удар, и распростертое тело больше не шевельнулось… Для нее все было кончено.
        Но, уже падая, она выпустила ребенка из рук. Как раз в то утро толстая соседка снизу вывесила белье для просушки. Ее аккуратный, хозяйственный муж приделал на балконе прочные металлические рейки с просверленными отверстиями для веревок - так чтобы белье висело снаружи, не занимая место на тесном балкончике, заставленном банками для варенья, старыми лыжами и садовым инвентарем.
        Каким-то невероятным образом малыш попал в пододеяльник - старомодный, с отверстием посередине, теперь таких уже не делают - и чуть раскачивался, точно в люльке. Он заплакал, соседка в цветастом халате выглянула наружу, пытаясь понять, что произошло, и тут же закричала сама, громко и страшно.
        А малыш все плакал. Пришли какие-то люди, забрали его, и потом, лежа в казенной кроватке, он много дней подряд видел одно и то же - больничные стены, белые халаты и лишь иногда, если повезет,- маленький кусочек неба в окне.
        Мир стал для него тюрьмой - унылым местом, где нет ни любви, ни радости, время тянется бесконечно, и в какой-то момент крошечный человечек твердо решил для себя, что жить в нем не стоит. Уж лучше закрыться, отгородиться от него, а там - будь что будет…
        Кира совсем потеряла покой. Теперь, что бы она ни делала - выгуливала Динку в ближайшем скверике, готовила обед, сидела перед телевизором, щелкая пультом, или засыпала рядом с мужем,- думала она об одном и том же. Стоило лишь закрыть глаза - и она снова видела Ванечку. Было что-то ужасное, чудовищно несправедливое в том, что ребенка с ангельским лицом и таким нездешне-мудрым взглядом ожидает такая жалкая, страшная жизнь, а возможно, и скорая смерть… И если она ничем не сумеет помочь ему, то никогда себе этого не простит.
        Другой вопрос: как это сделать? Продолжать навещать его по выходным, сначала здесь, а потом в другом интернате, привозить игрушки и сладости - и видеть, как он медленно умирает? Нет, невозможно! Это было слишком больно. Забрать из детдома, усыновить? Но ведь она не одна, есть еще Игорь! Как ему сказать? Ребенок ведь не щенок, его нельзя просто привести домой и поставить мужа перед фактом. Тем более - такой, как Ванечка, особенный ребенок. Даже в мыслях Кира никогда не называла его умственно отсталым. Он просто другой, не такой, как все, но это еще не значит, что - хуже!
        Она накупила себе новых платьев, сделала прическу и старательно закрашивала седину. Очень хотелось, чтобы Ванечка видел ее красивой! Отражение в зеркале все чаще радовало, и Кира чувствовала, что постепенно возвращается к себе прежней… Правда, иногда ей казалось, что она предает память о Насте, и тогда Кира ездила на могилу, приносила свежие цветы и часами простаивала рядом, пытаясь поговорить со своей девочкой, попросить у нее прощения, спросить совета…
        Но ничего особенного не происходило - дочь так же улыбалась с фотографии на памятнике, и надпись «помним, любим, скорбим», выбитая на полированном черном граните, казалась какой-то лживой. Словно живущие откупаются от мертвых этими надгробиями, цветами, красивыми словами, чтобы можно было спокойно уйти домой, а их оставить здесь, в земле… Кира уходила с кладбища расстроенная, потерянная и еще больше сбитая с толку.
        Проклятые вопросы постоянно вертелись в голове, но ответа на них Кира не находила. Чуткая Катя видела, что с ней происходит, но из деликатности молчала. Кира была ей благодарна за это. Лишь однажды, возвращаясь после очередного визита в детский дом, она поймала пристальный, вопрошающий взгляд подруги.
        - Что ты так смотришь? У меня что, тушь потекла?- спросила она.
        Катя покачала головой:
        - Нет. Просто ты очень изменилась в последнее время. Совсем другая стала. И Ванечка так тебя ждет…
        - Правда?- Кира вспыхнула от радости, словно девчонка-школьница, которой подружка поведала под секретом, что мальчик, ставший предметом ее тайных воздыханий, тоже к ней неравнодушен.- Ты заметила?
        - Да. Еще как! Когда ты приходишь, он прямо светится весь.
        - Думаешь, я сошла с ума?
        Катя с сомнением покачала головой:
        - Не знаю, что тебе и сказать… Помнишь, как у Сент-Экзюпери? «Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили».
        Даже дома Кира стала чувствовать себя не в своей тарелке. Чтобы объяснить свои частые отлучки, приходилось бесконечно врать. Она придумывала какие-то отговорки, рассказывала то о безумно интересных выставках и новых спектаклях, то о внезапно заболевших родственниках… Кира понимала, что уже запуталась, что это не может продолжаться вечно, что рано или поздно все тайное станет явным. С мужем придется поговорить начистоту и все ему объяснить. Она уговаривала себя, что сейчас она просто не готова к серьезному разговору и все расскажет ему, когда придет время, наступит подходящий момент…
        Так и случилось - и гораздо раньше, чем она ожидала.
        Теплым и ясным воскресным утром Кира кормила мужа завтраком на кухне, старательно соображая, какой повод придумать на этот раз, чтобы уйти из дому. «Распродажный» шопинг? Поездку к сестре Светке, которую Игорь до сих пор терпеть не может? Нет, это уже было на прошлой неделе… Может, визит в новый, только что открывшийся СПА-центр? Да, наверное, это подойдет!
        Бросив быстрый взгляд на мужа, Кира с горечью увидела, сколько седины у него в волосах. Но лицо почему-то было суровым, словно каменным. Он аккуратно положил на стол вилку и нож и негромко сказал:
        - Сядь. Поговорить надо.
        Кира покорно опустилась на табуретку. Ах, как некстати сейчас этот разговор… Катя уже ждет ее. Сегодня они снова собирались поехать в детский дом, собрали кучу всякой всячины, и дети будут рады, но главное - там Ванечка! Она снова сможет увидеть его, погладить торчащий чуб на голове, прижать к себе на мгновение и вдохнуть запах ребенка, слаще которого нет на свете…
        - Что-то случилось?- Она улыбнулась, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно и естественно. Что-то подсказывало, что разговор будет не из легких.
        - Это я у тебя хотел спросить. Что происходит, Кира?
        - А в чем дело?
        Игорь вымолвил очень медленно, словно обдумывая каждое слово:
        - Скажи правду - у тебя появился кто-нибудь?
        Это было так неожиданно, что в первый момент Кира опешила.
        - В каком смысле?- переспросила она.
        - В том самом.
        Он говорил очень тихо и спокойно, но его глаза стали жесткие, ледяные, на скулах заходили желваки. Никогда в жизни Кира еще не видела его таким!
        - У меня? Да как ты мог подумать!- Она даже задохнулась от возмущения.
        - А что я должен думать? Ты уходишь куда-то, пропадаешь целыми днями. Чуть ли не каждый день эти звонки по телефону, и говорить ты уходишь в другую комнату… Кредитку я проверил, денег стала снимать гораздо больше, и куда они уходят - непонятно.- Он покосился на нее и добавил: - И потом, ты похорошела, помолодела, даже глаза светятся.- Голос звучал требовательно и сурово.- Альфонса нашла? Молодого? Ну, признайся честно, кто он такой? Мажор какой-нибудь? Стриптизер из
«Красной Шапочки»? Я, конечно, все понимаю… Но ты сама-то понимаешь, что делаешь? Хватит уже дурочку валять, чай, не девочка уже. Обсудим все, как взрослые люди.
        Кира вдруг рассмеялась. Сам факт, что Игорь подозревает ее в измене, да еще с молодым любовником, вдруг показался ей, с одной стороны, оскорбительным, а с другой - даже польстил. Если ревнует, значит, она ему еще дорога, значит, до сих пор он видит в ней женщину…
        Муж явно не ожидал от нее такой реакции. В его глазах отразилось удивление, и в этот миг он непостижимым образом стал похож на того плечистого молодого парня, в которого Кира влюбилась когда-то.
        - Ты чего веселишься?- спросил он.- Я что-то смешное сказал?
        - Значит, ты думаешь, что у меня…- она замялась, подыскивая подходящее слово,- появился другой мужчина?
        - А что, нет, что ли?- угрюмо отозвался муж.- Нечего из меня дурака делать!
        Кира села рядом, притянула его голову к себе и поцеловала в макушку.
        - Ага, появился… Хочешь - давай поедем вместе и я тебе его покажу?
        Ах, каким же длинным выдался день… Почти бесконечным. Кира так волновалась перед
«смотринами», даже голова закружилась и во рту пересохло. Наверное, поэтому все, что происходило вокруг, она видела словно в тумане.
        В память намертво врезалась только одна картинка - Игорь рядом с Ванечкой. Он казался таким большим… Просто медведь гризли! Ребенок сначала долго рассматривал его, словно некое явление природы, и как будто пытался решить - что за человек стоит перед ним и стоит ли ему доверять? Потом вдруг улыбнулся, протянул ручку и неожиданно цепко ухватился за палец. Игорь даже не попытался высвободиться, наоборот, устроился рядом на шатком стульчике, и они долго просидели так, как будто общаясь без слов о чем-то своем, только им двоим доступном.
        Кира не посмела прервать их безмолвный разговор, и только когда Ванечка тихо заснул и разжал ладошку, муж осторожно высвободился. Лицо его было таким отрешенным, словно он вдруг увидел нечто, перевернувшее все его прежние представления, и теперь пытается осмыслить произошедшее и понять, как жить дальше.
        По дороге домой он не проронил ни слова. Даже остановив машину у подъезда, он все сидел в глубокой задумчивости, словно принимая какое-то важное решение, совсем как тогда, много лет назад, в палисаднике у женской консультации.
        Это длилось долго, очень долго… Наверное, целую вечность. Наконец Игорь тряхнул головой, словно сбрасывая оцепенение, побарабанил пальцами по рулю и сказал:
        - Забирать надо пацана. Пропадет он там.
        Это прозвучало так буднично и спокойно! В первый момент Кира ушам своим не поверила.
        - Что… Что ты сказал?
        - То, что слышала. Если хочешь знать, я тоже об этом думал… Иногда. А ты вон сама подсуетилась. Партизанка, блин, конспираторша! Думаешь, я живу только, чтобы работать? Я хотел, чтобы у вас с Настькой все было, чтобы семья… А оно видишь как обернулось! Бизнес, деньги… Мне что, в могилу их с собой брать? К гробу багажник не приделаешь,- криво усмехнулся он,- а так хоть кто-то останется… Ну что ты ревешь?
        - Я так боялась, что ты не согласишься!- всхлипывала она.- У него ведь диагноз!
        - Да класть мне с прибором на их диагнозы!- отмахнулся муж.- Я же вижу, что он умный! А не говорит просто потому, что не хочет.- Он помолчал немного, сосредоточенно глядя перед собой, и мрачно добавил: - Я бы на его месте тоже не хотел.- Потом обернулся к ней: - Все, хватит плакать, пошли домой. Динка заждалась, наверное. И вообще… У нас теперь дел много будет.
        Через месяц они с Игорем сидели за столом напротив заведующей детским домом - строгой безвозрастной тетеньки в больших роговых очках. Она перелистывала документы, а у Киры от волнения сердце билось часто-часто. Вдруг да не хватит какой-нибудь бумажки? И придется снова ходить по казенным коридорам, сидеть в очередях, чтобы получить вожделенную справку, и ждать, ждать…
        Наконец директриса закрыла папку и отодвинула ее в сторону.
        - Что ж, ваши документы в порядке.
        Ну прямо камень с души свалился! Кире показалось, что в голосе ее звучит некоторое сожаление, но это ничего, ничего! Главное - что все закончилось благополучно и этой унизительной бумажной тягомотины, когда все время надо доказывать, что ты не верблюд, больше не будет.
        - Спасибо вам!
        Игорь достал из кармана пиджака пухлый конверт и пододвинул к ней.
        - Ну это вовсе не обязательно…- жеманно протянула директриса и тут же быстрым, почти неуловимым движением сгребла деньги со стола в ящик. Она сняла очки, постучала ручкой по столу, словно раздумывая, и вдруг спросила:
        - Вы хоть знаете, на что идете? Больной ребенок - это же крест на всю жизнь! Если хотите, подберем вам другого, здорового. Это редкость, конечно, но ради вас… Пока еще не поздно.
        Кира почувствовала, как все внутри закипает от возмущения. Ну как можно говорить о ребенке так, будто он не человек, а бракованный товар, подлежащий замене? И это - люди, призванные заботиться об их благополучии! В комнате вдруг стало душно, самый воздух словно стал спертым, отравленным, хотелось поскорее закончить этот неприятный разговор и уйти, может быть, даже сказать этой противной тетке на прощание что-то резкое…
        Но Игорь опередил ее и довольно невежливо оборвал директрису:
        - А вот это, простите, не вашего ума дела.
        Он сдвинул брови у переносья, весь подался вперед, словно изготовившись к драке… Лицо дамы выражало явное смятение. Теперь она уже не выглядела грозной вершительницей судеб - просто обыкновенная тетка средних лет в дешевом костюме с вещевого рынка. На щеках выступили красные пятна, и кожа на шее затряслась, словно у индюшки… Кире даже жаль ее стало.
        - Я обязана вас поставить в известность!- произнесла она почти жалобно.
        - Считайте, что поставили. Где-то надо расписаться? Нет? Тогда - до свидания!
        За окном горел закат, и солнце окрасило небо во все оттенки - от алого до фиолетового. Зрелище это было таким красивым, праздничным, что даже обшарпанные приютские стены уже не выглядели унылыми, как обычно. Казалось, что если существует в мире такая красота, то у всех живущих остается надежда на лучшее…
        Кира шла по коридору рядом с мужем и чувствовала, как ноги подкашиваются от волнения. Она успокаивала себя, что сейчас увидит Ванечку, потом они вместе поедут домой, и все будет хорошо. Но ей самой не верилось, что такое долгое ожидание кончится совсем скоро, а дальше наступит новая, совсем другая жизнь…
        - Вон, идут!- Игорь чуть тронул ее за плечо.
        Воспитательница (та самая, рыжая с веснушками) вела малыша за руку. Он шел медленно, словно каждый шаг давался ему с трудом, и личико казалось бледным до прозрачности, так что у Киры просто сердце сжалось. На секунду мелькнула противная непрошеная мысль - боже мой, что я делаю?
        - Смотри, Ванечка, теперь это твои папа и мама, ты у них будешь жить,- приговаривала молодая женщина.
        Кира вдруг растерялась. Теперь, когда наконец случилось то, о чем она так долго мечтала, она не знала, как себя вести! Кажется, Игорь испытывал те же чувства. От его всегдашней уверенности в себе не осталось и следа. Он как будто даже ростом стал меньше…
        - Ну, здравствуй!- вымолвила Кира, протягивая руки к ребенку.- Здравствуй, мой хороший.
        И тут произошло чудо. Увидев их, Ванечка вдруг понял, что происходит, и словно проснулся. В его глазах появилось осмысленное, живое выражение. Личико ребенка озарила такая улыбка, что даже солнце за окном стало казаться не таким ярким. Он постоял немного, вглядываясь в их лица, и вдруг вымолвил совершенно ясно и четко:
        - Я хочу домой! Пойдем отсюда…
        Эпилог
        ГОД СПУСТЯ
        В один из прохладных, но ясных дней ранней осени Кира почему-то проснулась очень рано. Часы на стене показывали шесть утра, и в доме еще стояла благословенная тишина, так что можно было бы со спокойной душой поспать еще часок… Кира перевернулась на другой бок, устроилась поудобнее, подложив ладонь под щеку, но заснуть не получилось.
        В ту ночь ей впервые приснилась Настя.
        Кира чуть прикрыла глаза, стараясь вспомнить сон во всех мельчайших подробностях. Почему-то это казалось ей очень важным… Во сне она шла по заснеженному полю. Низкое серое небо нависало над головой, из-под снега кое-где торчали сухие жесткие стебли какой-то травы - высокой, почти в человеческий рост. Идти было трудно, Кира ежеминутно проваливалась в глубокий снег, и ноги совсем закоченели, но она упорно шла к лесу, что виднелся вдалеке, почти у самой линии горизонта.
        Дойдя до самой опушки, Кира остановилась. Она очень устала, но было и еще кое-что, заставившее ее застыть на месте, не смея двинуться дальше,- слишком уж страшным казался лес. Причудливо изогнутые стволы деревьев, искореженные неведомой силой, словно кружились в зловещем хороводе - и вдруг застыли. Но даже их неподвижность выглядела какой-то обманчивой. Стоит подойти к ним слишком близко - и выбраться обратно уже не удастся. Закружат, схватят, утащат к себе…
        Кира стояла, переминаясь с ноги на ногу, дыша на озябшие пальцы. Ледяной ветер пробирал до костей, но она все ждала чего-то, вглядываясь в сероватый сумрак… Она почти отчаялась, когда вдруг увидела, что из леса к ней идет Настя! Выглядела она очень странно: босая, в каком-то балахоне, вроде длинной рубахи из сурового небеленого полотна, подпоясанная веревкой. Распущенные волосы падали на плечи, и маленькие ножки с розовыми ноготками ступали прямо по снегу, но не оставляли следов. Несмотря на такой необычный наряд, дочь выглядела вполне живой и цветущей - щеки рдели нежным румянцем, на губах играла улыбка, и глаза светились таким ясным светом, словно сейчас девушка узнала наконец что-то очень важное, может быть, самое важное на свете…
        Кира не верила своим глазам. Когда дочь подошла совсем близко, она протянула к ней руки, хотела обнять, но Настя легко уклонилась от ее прикосновения.
        - Настенька! Где же ты была? Почему не приходила? Я так соскучилась…
        - Мама, не грусти. Я тебя очень люблю.
        Кира беззвучно плакала. Ей так много хотелось сказать дочери, но почему-то горло сковала немота. А Настя смотрела на нее, улыбаясь все так же загадочно и отрешенно.
        - Мама, не надо. Я все знаю,- тихо сказала она.
        В лесу послышался какой-то странный шум, деревья закачались, словно от внезапного порыва ветра, и в темнеющем предвечернем небе заискрились ярко-синие огоньки. Наверное, это было красиво, похоже на праздничный фейерверк, но Кира почувствовала, как по спине пробежала ледяная волна и сердце сдавил темный, нерассуждающий ужас, почти паника. Хотелось закрыть глаза и бежать без оглядки, не разбирая дороги, лишь бы прочь от этого места! Но здесь была Настя, и оставить ее, чтобы снова потерять навсегда, было выше ее сил.
        Кажется, и она слегка встревожилась. Оглянувшись назад, к лесу, девушка вытянула руку вперед, словно хотела остановить, задержать кого-то или что-то. Лицо ее стало озабоченным, между бровей пролегла тонкая морщинка.
        - Прости. Я должна возвращаться.- В голосе ее звучали чуть виноватые нотки.
        - Настенька, нет! Ну пожалуйста, не оставляй меня!
        Узкая прохладная ладонь на миг прикоснулась к ее щеке, отирая слезы.
        - Ты подожди меня. Я скоро вернусь.
        Настя помахала ей рукой и пошла назад, к лесу. Кира бросилась было бежать за ней, но ноги вязли в глубоком снегу. Она спотыкалась, падала, снова поднималась на ноги… В этот миг она молила только о том, чтобы дочь задержалась рядом с ней хоть ненадолго. Еще один взгляд, еще одно слово!
        И чудо произошло. Настя вдруг обернулась.
        - Я вернусь!- повторила она, потом помолчала секунду и сказала непонятно: - Ты сама дала мне такое имя[Анастасия (греч.)- воскресшая, возвращенная к жизни.] .
        Это было так неожиданно, что Кира застыла на месте. В самом деле, при чем тут имя?
        А Настя уже исчезла за деревьями.
        Нет, все-таки больше заснуть не удастся! Солнце бьет прямо в глаза. Вечером Кира забыла задернуть шторы, и теперь вся комната залита ярким светом.
        Стоило ей слегка приподнять голову, как Динка начала тихо поскуливать, кружа возле кровати. Ясно было, что теперь она хозяйку в покое не оставит, пока не добьется своего…
        - Ну ладно, ладно! Не видишь - уже встаю!- проворчала Кира с притворной строгостью.
        Она уже привыкла к ежеутренним прогулкам и начала даже находить в них некоторое удовольствие. Просто так нипочем гулять не пойдешь, но раз приходится… Опять же и для фигуры полезно.
        Кира поднялась с постели - осторожно, чтобы не разбудить мужа. Она потянулась за одеждой, сложенной на стуле, когда заметила, что Игорь уже открыл глаза и наблюдает за ней.
        - Что, разбудила? Извини… Ты спи, рано еще!
        - Да нет, ничего… Все равно вставать скоро.
        Кира присела на кровать, чтобы натянуть джинсы, и тут, улучив удобный момент, он ловко схватил ее и притянул ее к себе.
        - Красивая ты у меня, Кирюшка! Даже отпускать неохота…
        - Игорь! Ну что ты творишь! Нашел время…- возмутилась Кира.- Ты все с глупостями, а Динка вот-вот описается!
        Она вывернулась из объятий мужа, раскрасневшаяся, растрепанная, но его игривое настроение передалось и ей. Кира лукаво улыбнулась, бросив на Игоря быстрый взгляд из-под ресниц. Да, пожалуй, если бы не собака, то все бы кончилось совсем по-другому! Пусть говорят сколько угодно, что желание с годами притупляется, и женщине, перешагнувшей сорокалетний рубеж, думать о сексе как-то вроде бы и неприлично… Но последнее время у них с Игорем это случается все чаще и чаще - почти как тогда, когда они были совсем молодыми. Пожалуй, в их объятиях теперь больше нежности, чем страсти, но оказывается, зрелая любовь и близость радует не меньше, чем годы назад!
        А Динка все вьется под ногами, вертит хвостом и умильно заглядывает в глаза, словно хочет сказать: «Хозяйка, ну когда же? Сколько можно ждать?»
        - Сейчас, сейчас, псинка!- Кира ласково потрепала собаку по голове.- Сейчас гулять пойдем!
        Услышав волшебное слово, Динка стремглав помчалась в прихожую и уселась у входной двери. Кира принялась торопливо одеваться. По утрам это занятие давно превратилось для нее в отработанный ритуал, так что она вполне могла бы проделать его даже с закрытыми глазами. Волосы - в хвост! Джинсы, майка, кроссовки, куртка… Поводок - в руки и на улицу.
        Кира медленно шла по утоптанной тропинке. Динка носилась по пустырю, распугивая голубей, вынюхивая что-то в траве. А Кира щурилась на солнце, улыбаясь неизвестно чему, и вдруг ей показалось, что она впервые видит все это - небо, деревья, пламенеющие красными и золотыми листьями, алые гроздья рябины… На миг она ощутила себя крошечной частицей Вселенной, вращающейся в неизменном и вечном круговороте жизни. Как за осенью приходит зима, а потом - весна, так за увяданием неизбежно наступает новое цветение. Все повторяется, а значит, смерти нет!
        - Гав!- Звонкий лай прервал течение ее мыслей, так что женщина даже вздрогнула от неожиданности. Динка притащила палочку и бросила ей под ноги, приглашая поиграть.
        Домой Кира вернулась румяная, раскрасневшаяся. Все-таки прогулка на свежем воздухе - великое дело! Игорь уже встал и теперь брился в ванной.
        Тем временем проснулся Ванечка, заворочался в кроватке, и Кира поспешила к нему. Малыш сидел, протирая глаза, но, увидев ее, улыбнулся светло и радостно.
        - Мама!
        Это слово он всегда произносил с особенной интонацией. Кира даже смущалась иногда - чувствовала себя не вполне достойной такого обожания. С тех пор как Ванечка появился в их доме, она просто диву давалась, как быстро ребенок стал догонять - а то и перегонять!- в развитии своих нормальных сверстников. Говорить он начал почти сразу, причем не отдельные слова, а целые предложения, сам, в один день, научился читать… Сейчас в нем почти невозможно узнать худого и бледного ребенка с отрешенным взглядом, на котором когда-то поставили клеймо безнадежной умственной отсталости!
        - Проснулся, мой хороший! Вот сейчас мы встанем, умоемся и в садик пойдем!
        - Пойдем,- согласился Ваня,- а ты вечером придешь?
        Каждый день он задавал этот вопрос, словно до сих пор сомневался, что у него есть дом и родители, которые его не бросят. И каждый раз Кира отвечала:
        - Приду, приду, Ванечка! Обязательно. Хочешь, пораньше тебя заберу?
        Ваня задумался на мгновение, сдвинув светлые бровки, потом ответил:
        - Не надо. Как все приходи.
        Почему-то ему было очень важно, чтобы за ним приходили в положенное время, как за другими детьми. В раздевалке было тесновато и шумно, мамы торопились побыстрее одеть своих чадушек и выйти на свежий воздух. Дети шалили, капризничали, а Ваня вышагивал рядом с ней такой гордый, словно всему миру хотел показать, что теперь он такой же, как они.
        - Ладно, приду как все,- согласилась она.
        Дверь с шумом распахнулась. В комнату ворвалась Динка и, схватив пищащий резиновый мячик, принялась радостно носиться по комнате, приглашая поиграть.
        - Привет, тябака!- обрадовался Ванечка.- Иди сюда!
        Динке не надо было повторять дважды. Бросив мячик, она подошла к кроватке и принялась истово вылизывать лицо и руки ребенка. Мальчик заливисто хохотал, повторяя «Тябака! Тябака!», а Динка даже попыталась забраться к нему в кроватку. Пришлось прекратить эту вакханалию взаимной нежности.
        - Динка, фу! Куда полезла на постель лапами!- прикрикнула Кира на собаку.- А ты, Ванечка, поднимайся. Пора уже.
        Потом они все втроем завтракали на кухне перед включенным телевизором. Игорь утверждал, что по утрам ему непременно надо слушать новости, чтобы, как он выражался, «быть в курсе событий и держать руку на пульсе». На экран он почти не смотрел, и Кира давно привыкла воспринимать скороговорки дикторов и быстро мелькающие картинки как привычный фон, почти не замечая.
        Но вдруг что-то привлекло ее внимание. Показывали сюжет о выставке авторских кукол, устроенной известной художницей. На экране мелькнула ослепительно красивая, нарядная кукла в большой шляпе с кружевами. Кира даже подумала: ну прямо как живая!
        Ванечка тоже завороженно уставился на это чудо. Даже есть перестал. На мгновение в его глазах мелькнуло странное, отрешенное выражение…
        - Мама, купи мне такую!- вдруг сказал он.
        - Зачем, Ванечка?- удивилась Кира.- Мальчики в куклы не играют!
        - Насте подарю,- ответил ребенок,- она придет, и подарю.
        Кира вздрогнула и застыла на месте, сжимая в руках лопаточку, которой только что переворачивала омлет. Сразу всплыла перед глазами картина давешнего сна: Настя, стоящая босиком на снегу, ее улыбка и слова «я скоро вернусь!».
        За время, что Ванечка живет с ними, она успела привыкнуть, что он очень чуткий и все понимает буквально с полуслова, но как этот чудо-ребенок сумел проникнуть в ее сны, мысли? Про Настю она ему никогда не рассказывала - берегла, боялась, что плакать будет, откладывала на потом… Когда-нибудь, конечно, он должен узнать, что у него была сестра, узнать, какая она была, чтобы было кому помнить о ней, даже когда их с Игорем уже не станет. Но пока - он слишком мал, слишком настрадался за свою короткую жизнь, и не нужно ему знать о плохом и страшном…
        Кира потрясла головой, отгоняя наваждение. Нет, нет, не может быть! Мало ли Насть на свете? Наверное, просто какая-нибудь девочка в детском саду! Родители обычно не слишком-то изобретательны. Лет тридцать назад были сплошь Светы, Иры и Наташи, а теперь - Насти, Ани, Алены…
        - Кому положить добавки?- спросила она.
        Но голос предательски дрогнул.
        Проводив своих мужчин, Кира со вздохом оглядела квартиру. Да уж, работы ей предстоит немало. По дому прямо как Мамай прошел! Домработница, как и раньше, приходит два раза в неделю, но теперь она уже не справляется, и Кире приходится многое делать самой. Собака и ребенок - неистощимый источник беспорядка! Но почему-то теперь домашнее хозяйство больше не кажется нудной и утомительной рутиной. Не раздражают ни грязная посуда на кухне, ни разбросанные игрушки, ни следы от мокрых лап на полу, ни то, что приходится подолгу стоять у плиты… Может быть, только теперь она ощутила в полной мере, что такое настоящий дом - дом, в котором живут, а не склеп, где ничего не пачкается, не ломается… И вообще ничего не происходит.
        Кира еще раз оглядела обширный фронт работ и зачем-то сказала, обращаясь к собаке:
        - Ну что же, девочка, раз все ушли, нам с тобой нельзя терять времени!
        Кира принялась за дело. Собака вертелась под ногами, изображая самое деятельное участие. Пару раз Кира чуть на лапу ей не наступила, но Динку это не останавливало. Лишь услышав гудение пылесоса, она спряталась под кровать - от греха подальше!- и потешно выглядывала оттуда, дожидаясь, пока хозяйка закончит возиться с этой странной штукой.
        Через час, приведя квартиру в относительно пристойный вид, Кира налила себе чашку кофе, закурила (Игорю давно обещала бросить, но совсем отказаться от этой привычки пока не могла) и села у стола на кухне, чтобы немного отдохнуть и собраться с мыслями.

«Итак, что там у нас еще на сегодня?» Кира открыла свой ежедневник. Толстенькую книжицу в коричневом кожаном переплете она завела с полгода назад, чтобы случайно не забыть что-нибудь важное. Теперь Кира прилежно заносила на разлинованные страницы списки необходимых покупок, визиты к педиатру и ветеринару для прививок, дни рождения друзей и родственников…
        Против сегодняшнего числа стояла пометка «Ольга Сергеевна - 14.30». Настроение сразу испортилось. Даже кофе вдруг показался невкусным…
        Ольга Сергеевна, пожилая дама в больших очках, с высокой седой прической и почти царственной осанкой, была ее гинекологом, а ходить по врачам Кира никогда не любила. Даже зубы пломбировать боялась до дрожи, несмотря на то что теперь ей больше не приходилось обращаться в районную поликлинику с вечным запахом хлорки в коридорах, длинными очередями у кабинетов, замороченными и раздраженными тетками в белых халатах, которые лишь по чьему-то недосмотру именуются врачами… Но даже в дорогой клинике, где полы выложены мрамором, на окнах - живые цветы, а персонал приторно-любезен, она чувствовала себя крайне неуютно.
        Кира тяжело вздохнула и загасила сигарету в пепельнице. Ничего не поделаешь, надо - значит надо! Как-то она решила прибраться в шкафчике в ванной и наткнулась на упаковку тампонов, купленных несколько месяцев назад. В самом факте этой находки не было ничего необычного - мало ли, что валяется в аптечке!- но Кира почему-то испугалась. Даже голова закружилась и к горлу подступила тошнота. Присев на край ванны, она тупо уставилась на коробку, пытаясь понять, что же выбило ее из колеи, и только тут сообразила, что ежемесячные дамские неприятности не посещали ее уже давно! Она даже не смогла припомнить точно, когда именно это было в последний раз. Правда, такое случалось и раньше, и Кира не придавала этому факту особого значения. Все-таки она ведь не девочка уже, в ее возрасте гормональные сбои - явление нередкое… Но сейчас она встревожилась не на шутку. Все-таки за здоровьем надо следить! В тот же день она записалась на прием и даже в ежедневнике пометила, чтобы не забыть.
        А значит, надо собираться! С неприятным делом лучше покончить как можно скорее. Кира постаралась успокоиться и убедить себя в том, что волноваться нечего, Ольга Сергеевна - очень грамотный специалист, к тому же человек душевный, скорее всего, ничего особенного с ней не происходит, просто надо провериться, чтобы быть в этом уверенной до конца…
        И это ей почти удалось.
        Недавно отстроенное здание клиники выглядело очень солидно и внушительно - просто дворец в стиле хай-тек! Поднимаясь по ступеням, выложенным мраморной плиткой, Кира неожиданно почувствовала, как закружилась голова и ноги стали противно дрожать в коленках. Наверное, виной тому был специфический медицинский запах… Никуда от него не деться, и даже дорогущие освежители воздуха не помогают!
        Она прошла через длинный светлый коридор. Перед дверью в кабинет никого не было, и Кира немного воспрянула духом. По крайней мере, ждать не придется!
        - Можно? Я записана на 14.30!
        - Да, пожалуйста!
        Но тут ее ждал неприятный сюрприз - вместо Ольги Сергеевны за столом сидела какая-то совсем молодая девица. Вид у нее был совершенно несерьезный, кукольный какой-то. Ямочки на щеках, маленькие пухлые руки, из-под белой шапочки вьются золотистые кудряшки… Девушка что-то записывала в медицинской карте, и выражение лица у нее было совсем как у девочки-отличницы, корпящей над домашним заданием.
        Кира стояла на пороге и раздумывала - может, лучше в другой раз прийти?
        - А где Ольга Сергеевна?- осторожно спросила она.
        Девица наконец оторвалась от своей писанины и посмотрела на нее. Глаза были фарфорово-голубые, словно бусины.
        - На пенсию ушла!- бодро ответствовала она.- Проходите, присаживайтесь!
        Ну, не везет так не везет! Кира опустилась на жесткий пластиковый стул, досадуя, что оказалась в такой дурацкой ситуации. Ну почему в регистратуре ее не предупредили, что Ольга Сергеевна уходит?
        На неизбежные вопросы она отвечала механически, не слыша собственного голоса. Потом девица попросила ее лечь на кушетку, намазала живот какой-то липкой вязкой жидкостью и принялась водить по телу ультразвуковым аппаратом, похожим не то на пылесос, не то на насадку к кухонному комбайну.
        Это продолжалось довольно долго, и докторша так сосредоточенно смотрела в экран монитора, что Кире стало страшно.
        - Это климакс?
        Кира очень старалась, чтобы голос звучал спокойно. Да, конечно, возраст - штука неумолимая, а ей ведь уже сорок три, процесс угасания вполне естествен и закономерен… И все-таки было страшно. Приближение старости выглядело пугающим и отвратительным. Хотелось крикнуть: «Пожалуйста, не надо! Не сейчас!»
        Появилась и другая мысль - совсем уж страшная, так что ладони вспотели и на виске забилась тонкая жилка, словно струна, пульсирующая болью, как бывало раньше. Ведь климакс - это еще полбеды! Вдруг там что-то похуже? Опухоль, например? Именно сейчас, когда она снова почувствовала себя живой… Это было бы совсем несправедливо! Теперь ведь она не одна… Ванечка, Игорь, даже собака Динка - как они смогут обойтись без нее?
        - Это климакс, правда?- повторила она, чувствуя, как дрожит голос.
        Кира ждала приговора, но на лице докторши вдруг появилась лукавая улыбка.
        - Да уж, климакс…- протянула она.- Интересный у вас такой климакс, женщина! С ручками, с ножками… Ну что вы на меня так смотрите? Девочка! Примерно четвертый месяц. Скоро уже шевелиться начнет. Так что поздравляю вас, мамочка!
        Тринадцатый
        Мистическая повесть
        Теплой летней ночью лунный свет льется на землю, освещая ее холодным бело-синеватым сиянием. По траве низко стелются седые клочья тумана. Отблески играют на речной глади, и она сверкает, словно рыбья чешуя… Давно привычный, знакомый каждому простой среднерусский пейзаж с холмами, перелесками, полями кажется таинственным и непривычным, словно декорация к фантастическому фильму.
        Далеко за Волгой, в уединенном месте неподалеку от живописнейших Жигулевских гор, стоит старинный двухэтажный дом с колоннами, окруженный высоким бетонным забором. Если подойти к воротам, можно прочитать вывеску «Психоневрологический интернат
№57». В народе это место называют «Даниловы поляны» и опасливо обходят стороной - психи тут неизлечимые, мало ли что им в голову придет…
        Дом - бывшая усадьба помещика Урусова - сильно обветшал за долгие годы без ремонта и хозяйского пригляда. Желто-охристая краска на фасаде облупилась, зимой в щелях гуляет ветер, жалобно скрипят рассохшиеся рамы и полы. А уж что внутри - и не спрашивай… Некогда просторные барские покои кое-как приспособлены под палаты, разгорожены на тесные стойлица, штукатурка падает на голову, стены, выкрашенные в противный грязно-зеленый цвет, давно отсырели, и лишь кое-где сквозь убожество нет-нет да и проглянет что-нибудь из остатков былой роскоши - затейливый завиток лепнины пробьется сквозь слой известки на потолке, золотой накат искоркой сверкнет из-под слоя масляной краски или вдруг да обнаружатся под продранным линолеумом остатки дубового наборного паркета.
        Сейчас здесь тихо. Кажется, весь дом погрузился в сон. Не спит лишь один из его обитателей.
        Высокий, страшно худой мужчина с наголо обритой головой, одетый в драную больничную пижаму, болтающуюся на нем как на вешалке, стоит в коридоре у забранного решеткой окна, чуть приоткрытого по случаю теплой погоды, и жадно всматривается в ночную темноту, освещенную лунным сиянием. Отсвет падает на его лицо с запавшими щеками, бескровными губами, выступающими скулами и надбровными дугами, отражается в светло-серых, почти прозрачных глазах… Он стоит неподвижно, и кажется, что он пьет лунный свет, впитывает его каждой клеточкой тела. Так путник, измученный жаждой, припадает к источнику свежей воды - и блаженствует. Пусть впереди еще долгий путь, но сейчас - вот оно, счастье! Глоток свежего воздуха да лунный свет через решетку…
        Привычные запахи лекарств, мочи, немытого тела, переваренной капусты с кухни, а главное, тот особенный, ни с чем не сравнимый запах горя, распада и безумия, который намертво въелся в стены скорбного дома, исчезают, уходят куда-то далеко-далеко, уступая место благоуханию нагретой солнцем земли, травы, цветов, разлитому в теплом воздухе.
        А высоко-высоко над миром плывет луна… Если долго смотреть на нее, светящийся диск превращается в лицо прекрасной юной женщины с длинными черными волосами, летящими по ветру. Губы больного чуть шевелятся, словно он о чем-то разговаривает с ней.
        - Больной! Эй, больной! Чего встал-то здесь?
        Медсестра Клава - огромная, килограммов за сто, бабища - незаметно подошла сзади. При своем могучем сложении она обладает удивительной способностью подкрадываться тихо, неслышно, словно огромная сытая кошка на мягких лапах. Ее руки - такие круглые, такие сильные!- решительно сложены на груди, белая косынка низко повязана над бровями, и взгляд не предвещает ничего хорошего. В самом деле - непорядок! Нечего больному делать в коридоре после отбоя, а тут ночь-полночь, а они все шастают…
        Бедный больной поспешно отвернулся от окна. Он выглядел смущенным, словно застигнутый за чем-то непристойным и недозволенным. В глазах плещется страх - сейчас скрутят, сделают укол, после которого в голове станет мутно и пыльно, словно в чулане, забитом всяким старым ненужным хламом, а потом так противно трясутся руки и ноги и боль скручивает все тело… Губы его раздвинулись в жалкой, заискивающей улыбке, обнажая почерневшие редкие зубы, он замычал, забормотал что-то неразборчивое, указывая рукой в противоположный конец длинного коридора.
        Клава, кажется, поняла и чуть смягчилась:
        - В сортир, что ль, ходил? Ну ладно, давай топай в палату, живо!
        Мужчина согласно закивал и двинулся по коридору, медленно переставляя ноги, шаркая казенными тапочками по истертому линолеуму. Он радуется, что все так легко обошлось и проступок его остался ненаказанным. После свидания с луной хочется унести ее свет с собой, словно воду из чистого источника, и потом пить долго-долго, по капельке. Когда-то давно, еще совсем маленьким, он так же носил в ладошках, сложенных ковшиком, холодную, кристально прозрачную воду из родника в Ломановке - маленькой деревушке, где папа с мамой снимали дом на лето…
        Он давным-давно позабыл и родителей, и друзей, и даже собственное имя, но лишь иногда, в такие вот лунные ночи, картинки из прошлой жизни - той, где он был еще человеком, а не безнадежным шизофреником, пожизненно упрятанным за высокий забор, подальше от глаз людских,- ненадолго всплывают в памяти.

* * *
        Сергей Белов появился на свет тридцать три года назад, такой же, как и сейчас, теплой летней ночью. Когда новорожденного впервые принесли кормить, мать удивилась - такая сосредоточенность была в крохотном младенческом личике, словно ребенок прислушивался к чему-то далекому и недоступному для окружающих, а глаза - огромные, светло-серые, почти прозрачные - смотрели сквозь нее.
        - Держи, мамаша!- Нянечка протянула туго спеленутый кулек.- Да не так, снизу рукой придерживай.
        - Он так смотрит!- поежилась мать.- Даже страшно.
        - Ох, сказанула!- рассмеялась нянечка.- Новорожденные все такие. Он тебя и не видит еще толком! Ничего, подрастет и будет как все.
        Но вышло иначе. Поначалу Сережа и вправду рос, как остальные дети, в положенный срок научился ползать, потом ходить, но говорить не мог почти до трех лет - только мычал да показывал руками, что хочет. Отец часто хмурился и повторял с досадой - прямо немтырь какой-то! Мама даже забеспокоилась, не глухой ли он, повела ребенка к врачу, но мальчик исправно реагировал на звуки.
        - Ничего, перерастет!- вынесла свой вердикт участковый педиатр.- Играйте с ним больше, разговаривайте, стихи там учите, песенки…
        Мать только с сомнением покачала головой. Ей и самой очень хотелось поверить, что все будет хорошо и мальчик «перерастет», но какая-то часть ее разума точно знала, что это не так.
        Совсем не так.
        Говорить Сережа в конце концов действительно научился, причем как-то сразу, в один день, будто ждал определенного срока. Какое-то время он казался совершенно нормальным ребенком - ласковым, веселым и добрым, охотно играл с другими детьми. Летом, уезжая на отдых в деревню, он мог часами наблюдать за стрекозами, порхающими над прудом, или лягушкой, прыгающей по дорожке, и неизменно был жалостлив ко всему маленькому и слабому - бездомному котенку, ежику, что случайно забрел однажды на дачный участок, даже головастиков никогда не ловил, как другие мальчишки,- жалко было.
        Но иногда с ним случалось нечто странное. Мальчик ни с того ни с сего впадал в оцепенение и застывал неподвижно, устремив взгляд куда-то в пространство. Иногда выражение его лица менялось, он то улыбался, то хмурился, то вдруг беспричинно начинал плакать, и мать задавалась вопросом: что он видит там?
        А видел он много странного и удивительного… В какой-то момент Сережа стал замечать, что тела других людей окружает легкий светящийся ореол - у каждого свой, особенный, ни на что не похожий. У детей оболочки были яркие, переливающиеся всеми цветами радуги, у взрослых, как правило, в них преобладал какой-нибудь один цвет, у стариков они становились тусклыми, будто вылинявшими, окружали их сероватой мутной пеленой. Иногда, у самых дряхлых или тяжелобольных, они отслаивались кусками и висели, точно лохмотья…
        Смотреть на эти оболочки (про себя Сережа называл их цветными пленками) было очень интересно, гораздо интереснее, чем на самих людей, но порой выходило на свет такое, чего лучше бы и не видеть.
        Однажды жарким летним днем Сережа с мамой отправился за квасом для окрошки. К бочке выстроилась длинная очередь, и, когда возвращались назад с трехлитровой банкой в авоське, оба чувствовали себя усталыми и разморенными. Хотелось поскорее прийти домой, выпить холодненького, посидеть на балконе в тени вьющихся растений, что мама высаживала в ящиках каждый год.
        У подъезда на лавочке сидел сосед по дому, пенсионер Ивакин. Других стариков - его компаньонов по домино и длинным разговорам - поблизости было не видно, и он маялся от жары и скуки.
        - Здравствуйте, Зоенька!- окликнул он Сережину маму.- Погодка-то какая сегодня! А мальчик ваш как вырос - прямо и не узнать… Давно ли еще вот такой был, а сейчас - просто молодец!
        Сережа рассматривал камешки под ногами. Он заметил в пыли маленькое зеленое бутылочное стеклышко, сверкающее на солнце, словно драгоценный камень, и теперь раздумывал: как бы подобрать его половчее, чтобы мама не заметила?
        - Ну здравствуй, здравствуй, герой!- Сосед серьезно, как взрослому, протянул ему руку.- И сколько ж тебе годиков?
        - Поздоровайся с Петром Степанычем, Сережа!- сказала мать.- Будь вежливым мальчиком.
        Сережа послушно поднял голову и хотел было уже сказать, что скоро ему исполнится пять лет, но, посмотрев на соседа, вдруг забился в истерике. Лицо этого гражданина - полное, упитанное и вполне как будто располагающее и приятное - превратилось вдруг в отвратительную голову монстра, покрытую зеленоватой чешуей и бородавками. Изо рта его торчали длинные желтые клыки, и кожные складки нависали над воротничком аккуратной белой рубашки… Потом мертвенное дымчатое сияние постепенно окутало его с ног до головы и глаза загорелись кроваво-красным, хищным огнем. Это было так страшно, что Сережа заплакал, закричал благим матом и все пытался закрыть лицо ручонками.
        Мать почему-то смутилась и поспешила увести его домой.
        - Это он на солнце, наверное, перегрелся!- говорила она жалким, извиняющимся тоном, словно стыдилась чего-то.- Головку напекло…
        Сережа, конечно, не знал, что служил когда-то Ивакин следователем МГБ и разоблачал врагов народа, славился умением добывать показания у самых строптивых и несговорчивых, не желающих сотрудничать со следствием. Поработал он немало, а теперь вот доживает век на пенсии, наслаждается заслуженным отдыхом и почтенной, уважаемой старостью, детишек в школе на слетах уму-разуму учит. Про то, как бить резиновой палкой по почкам или сапогом - по голени, там, где кость почти на поверхности, он, конечно, рассказывать не стал бы…
        Видение появилось и исчезло, но с тех пор Сережа старался избегать соседа, побыстрее проходить мимо, если тот сидел на скамеечке во дворе, и уж во всяком случае никогда не встречаться взглядом.
        В другой раз конфуз случился на детской площадке, когда Сережа мирно играл с Сашей Кусковым - сыном соседки Гали. Мальчишки с упоением катали пластмассовые грузовики, нагружали и разгружали песок, а мамы сидели на лавочке рядом и оживленно беседовали.
        Женщины не то чтобы дружили, но иногда забегали друг к другу по-соседски попить чайку, посплетничать, нередко одалживались солью, луковицей или пятеркой до получки… А сейчас жмурились на солнце, радуясь теплому и ясному воскресному дню, и обсуждали то вязаные джемпера из журнала «Работница» (ажурная вязка, с накидами, и плечо спущено!), то рецепт приготовления салата «Мимоза».
        Ничто не предвещало неприятностей, когда Сережа побледнел и застыл на месте на несколько секунд, а потом вдруг схватил ведерко и принялся поливать Сашу водой из лужицы.
        - Ты что делаешь!- Галя подскочила и бросилась к сыну.- Ты что делаешь, хулиган? Рубашка совсем новая, стирай теперь!
        Сережа все так же смотрел перед собой остекленевшим, неподвижным взглядом и упорно повторял:
        - Огонь! Он горел…
        Через пятнадцать лет, в декабре девяносто четвертого, когда Кантемировская мотострелковая дивизия войдет в разбомбленный, пылающий Грозный, раненый сержант Александр Кусков не успеет выбраться из подбитого БТРа и сгорит заживо. На похоронах, когда привезут цинковый гроб, в памяти матери на секунду всплывет детская площадка, застывшее, словно маска, Сережино лицо и его слова. Ну как он мог знать еще тогда о будущей Сашиной судьбе? Она быстро отогнала эту нелепую мысль, да еще недоброе чувство шевельнулось к сыну соседки. Ну, псих, шизофреник, мало ли что он скажет? Ему-то на войну не идти, а убивают других, здоровых, кому жить бы да жить…
        Но все это будет потом, а пока никто и представить себе не мог, что мальчикам, рожденным в мирное время, доведется воевать в своей же стране, убивать и умирать по приказу и мамы снова будут получать похоронки.
        В последний год перед школой отец купил Сереже набор разноцветных кубиков с буквами и цифрами, и Сережа охотно играл в них, учился складывать слова. Правда, цифры почему-то занимали его больше. Когда Сережа уяснил, что четыре больше двух, а если после единицы поставить нолик, будет уже десять, как пальцев на обеих руках, он принялся без устали складывать свои кубики снова и снова, будто торопился узнать что-то важное, только ему предназначенное.
        Однажды поздним вечером родители, уложив Сережу, мирно пили чай на кухне, наслаждаясь редкими минутами покоя и тишины. Говорили о том, что вот опять подходит лето, отпуск скоро и можно будет снова ехать в Ломановку, так что надо заранее договориться с Зинаидой Матвеевной - старушкой, у которой они уже много лет снимали домик. О том, что Сереже в школу идти осенью, надо ребенку отдохнуть как следует, воздухом подышать. О том, что форму и портфель надо бы купить заранее, а то потом, в августе, не протолкнуться будет в универмаге…
        Дверь, отделяющая кухню от коридора, с грохотом влетела в стену. Сережа вбежал, топоча босыми пятками по полу, в одной рубашонке. В руках он крепко сжимал два кубика - с единицей и тройкой.
        - Ты что это?- Мать строго сдвинула брови.- Ночь на дворе, спать давно пора!
        Но сын, кажется, не слышал ее.
        - Я - тринадцатый, мама! Я - тринадцатый…- повторял он.
        В голосе его звучало радостное возбуждение, почти ликование, и не скоро потом родителям удалось снова уложить его в постель.
        - Что это с ним? Прямо ума не приложу!- вздохнула мать.
        - Не знаю!- пожал плечами отец.- Мультиков, может, на ночь насмотрелся…
        Лето выдалось жарким и душным. Однажды в июльский день Сережа с парой приятелей отправился за земляникой. Мама бы, конечно, не отпустила, но в тот день она уехала в город, оставив Сережу под присмотром Зинаиды Матвеевны, и строго-настрого запретила отлучаться со двора. Добрая старушка напоила его молоком и ушла к себе - соснуть немного, а тут соседские мальчишки собрались в лес и позвали его с собой. Сидеть одному, словно барбосу на привязи, было ужасно скучно, Сережа подумал немного - и согласился.
        Поначалу в лесу было очень интересно и совсем не страшно. Мальчишки весело аукались, перекликались друг с другом, набрали по бидончику спелых ягод, сами наелись до отвала, перемазавшись до ушей алым сладким соком…
        К полудню солнце скрылось за облаками и дневная жара сменилась томительной, парящей теплынью. Колька Сажин - самый старший в их маленькой компании - посмотрел на небо и сказал!
        - Дождь скоро будет. Пора домой двигать, а то до костей замочит! Пошли, я короткую дорогу знаю.
        Ребята послушно двинулись за ним по тропинке. Попасть под проливной дождь в лесу не хотелось никому, и теперь они уже не разбредались, не собирали ягоды, в изобилии растущие поодаль, не сшибали палками красно-белые мухоморы, не глазели на белок…
        Вскоре они оказались на просторной, освещенной солнцем лесной поляне. Посреди нее рос огромный старый дуб. Ствол его был надвое расщеплен ударом молнии, и видны были черные, обугленные края опаленной древесины, но по обе стороны от расщепа ветки еще зеленели и тянулись к небу, словно мощные мускулистые руки.
        Сережа остановился и долго, пристально смотрел на покалеченного исполина. Дуб показался ему таким важным, значительным, словно был не деревом, а человеком, много чего повидавшим на своем долгом-предолгом веку.
        А пацаны торопят:
        - Эй, чего встал-то? Дерева не видел, городской?
        - Да у них там не то что дерева - травы нету!
        - Такого - не видел…- задумчиво ответил Сережа.
        Откуда было знать мальчишкам, что дерево это, называемое в народе Сатанинским дубом, росло здесь с незапамятных времен! Еще до того, как пришли в Поволжье русские князья, обращая местные народы в православие, старейшины племен приходили сюда творить свои обряды. Князь Иван Дмитриевич, ярый насадитель христианства, пришел в мордовскую землю и, как пишет летопись, «сотворил ее пусту». Мордвинов частью побили, частью рассеяли, а уцелевшие приняли чужую веру. В память о своей победе, в ознаменование ее, пробовал было князь срубить и это дерево, но куда там! Оно было словно заговоренное. Первый же дружинник, поднявший топор, чуть не отрубил себе ногу, а двоих других насмерть зашибло неведомо как отломившейся толстой веткой. Потом еще долго новокрещеные инородцы ходили сюда тайно, по ночам, и попы грозили всеми карами небесными за богомерзкие чародейства.
        И сейчас Сережа стоял словно завороженный. Он чувствовал древнюю силу, исходящую от этого дуба,- пугающую и притягательную одновременно.
        - А слабо тебе, городской, на дерево залезть и во-он в ту рогульку протиснуться?- подначил конопатый Витек.
        - Не, ему мама не разрешает!- ухмыльнулся Колька.- Пошли давай, а то заругает небось…
        - А вот и не слабо,- Сережа сжал кулаки,- а вот и залезу!
        Поначалу карабкаться было совсем нетрудно - кряжистый ствол, весь покрытый неровностями, выступами, старыми трещинами, как будто нарочно подставлял удобные ступеньки для детских ног. Но когда Сережа уже добрался до того места, где ствол расщепляется на две половины, и стал протискиваться между ними, он вдруг почувствовал, как дерево сжимается, держит и не выпускает его, словно мышеловка.
        Вот уже нечем стало дышать… Еще немного - и раздавит насмерть! Сережа зажмурился от страха, сильнее заработал руками и ногами, извиваясь всем телом, словно ящерка или змея, и в следующий момент уже шлепнулся на траву с другой стороны. Он поднялся на ноги, потирая ушибленную коленку, и хотел было крикнуть приятелям, что пролез, выиграл спор, но в этот миг его взгляду предстало такое, что Сережа позабыл обо всем на свете.
        Посреди поляны горел костер, аккуратно обложенный камнями-валунами. Но главное… У костра он увидел очень странное существо - с бородатым человеческим лицом, острыми ушами и огромными обезьяньими ручищами, прямо как у гориллы в зоологическом музее. Голову его венчали рога вроде оленьих, только поменьше, а тело, облаченное в длинный балахон из сыромятной кожи с нашитыми разноцветными ленточками и бубенцами, покрывала буроватая шерсть - даже на шее и на лице видно. Пригнувшись вперед и мерно ударяя колотушкой в бубен, человек-зверь плясал, переступая по траве когтистыми лапами, похожими на медвежьи.
        Бум, бум, бум… В звуках бубна, в движениях странного танцора было что-то завораживающее, почти гипнотическое. Сережа хотел было бежать отсюда прочь без оглядки, но почему-то не мог даже пошевелиться. Он изо всех сил вжался спиной в шершавую кору дерева и от души надеялся, что случится чудо, что человек-зверь не заметит его…
        Заметил.
        Он принюхался, втягивая ноздрями воздух, потом обернулся, и его маленькие, глубоко запавшие глаза на миг сверкнули нехорошим, опасным огнем. Сережа с ужасом увидел, как человек-зверь осторожно опустил на землю свою колотушку и бубен и пошел прямо к нему, развалисто и цепко ступая широкими лапами.
        Мальчик почувствовал на лице горячее, остро пахнущее чужое дыхание. Когда цепная собака Милка облизывала ему лицо, из пасти у нее пахло так же. Вот сейчас растерзает, вцепится в горло - и все! Сережа сжался от ужаса, но зверь почему-то не торопился.
        Он долго, внимательно и изучающе смотрел ему в лицо, как будто читал только ему одному ведомые знаки. Потом разлепил губы и с явным усилием, будто нечасто приходилось ему говорить, вытолкнул из горла два слова:
        - Кто ты?
        Этот вопрос (и даже то, что человек-зверь вообще умеет говорить!) показался таким странным и необычным, что Сережа совсем растерялся. Что ему ответить? Я - Сережа Белов, мне почти семь лет, скоро пойду в школу? Он чувствовал, что такой ответ был бы разумным и правильным где угодно, только не здесь и не сейчас. Он подумал еще немного и вдруг, неожиданно для себя самого, набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:
        - Тринадцатый! Я - тринадцатый…
        Человек-зверь стоял, чуть склонив голову набок. И кажется, остался доволен! Губы его раздвинулись в подобии улыбки, обнажая острые и мощные, чуть желтоватые клыки. Он протянул вперед огромную руку-лапу, поросшую редкой буроватой шерстью, и длинным, корявым указательным пальцем чуть коснулся Сережиного лба над самым переносьем. Словно сухой, горячий ветер ударил в лицо, перед глазами на миг вспыхнул ослепительный свет, потом все погасло…
        Колька с Витькой были в полном недоумении. Ну куда он мог подеваться, этот городской? Ведь только что был здесь, карабкался на дерево, потом протискивался в обугленную развилку и смешно дрыгал ногами, а теперь исчез… Несколько раз они обошли вокруг старого дуба, звали, кричали - все бесполезно.
        Небо нахмурилось, подул холодный ветер, и совсем уж ясно стало, что вот-вот начнется дождь, да не просто дождь, а настоящий ливень. Но главное… Оба они почувствовали неожиданно такой темный, нерассуждающий страх, что просто невозможно было оставаться здесь!
        Мальчишки переглянулись и, не сговариваясь, бросились бежать прочь от этого места. Только у околицы деревни они остановились, чтобы отдышаться немного. Витька шмыгнул носом и оглянулся туда, где из-за леса уже наползала огромная серая туча.
        - А этот… малой как же? Там, в лесу?
        Колька пожал плечами и ничего не ответил.
        - Ох, и попадет нам теперь…- Витек поежился, будто прямо сейчас ощущал прикосновение отцовского ремня.
        - Болтать не будешь - так и не попадет,- хмуро, как взрослый, ответил Колька.
        - Он же с нами был!
        - А кто видел? Кто знает? Ты молчи себе, сопи в две дырочки. А то… Понюхай, чем пахнет!
        Колька поднес к его лицу жилистый, крепкий кулак. Витька опять шмыгнул носом, утерся рукавом рубашки и побрел к дому, ссутулившись, словно древний старик. На душе было погано. Лучше бы уж выпороли…
        Сережина мать вернулась поздней электричкой. Идти от станции пришлось под дождем, и она очень устала и вымокла. Знакомый дом встретил ее темными окнами. В первый момент она подумала, что Сережа уже лег спать, не дождавшись ее, но все равно почему-то забеспокоилась.
        Она сняла промокшие туфли и вошла в комнату, осторожно ступая босыми ногами по толстым домотканым половикам. Не разбудить бы сына. Свет включать она тоже не стала. Вот сейчас раздеться быстренько - и под одеяло, и спать, спать до утра… Только посмотреть сначала, как там Сережа, не раскрылся ли во сне.
        Увидев пустую, аккуратно застеленную кровать, Зоя в первый момент просто за голову схватилась. Кинулась было к хозяйке, но разбуженная Зинаида Матвеевна (как-то ее угораздило целый день проспать!) ничего путного сказать не могла, только моргала заспанными, слезящимися старческими глазами и растерянно повторяла: «Сережа? Да вот только что здесь был…»
        Зоя отмахнулась от бестолковой старухи и уже хотела было идти искать сына - в темноту, в никуда, поднять на ноги всех в деревне, если понадобится, но в этот миг Сережа появился на пороге - взъерошенный, с исцарапанными ногами и руками, но зато живой и целый! Она всплеснула руками и кинулась к нему.
        - Где ты был?!- Она почти кричала, трясла сына за плечи, но мальчик не реагировал на вопросы, только улыбался такой отрешенной улыбкой, что мать напугалась еще больше. В его глазах была пустота, словно он не понимал, что с ним, где он находится и как тут оказался.
        В конце концов она уложила Сережу в постель, грозно пообещав: «Я с тобой завтра еще поговорю!», а сама долго лежала без сна. Мысли, как нарочно, лезли в голову тяжелые и неприятные - о том, что сын растет каким-то странным, что от мужа помощи мало, вот уже вторую неделю не приезжает на выходные, а тут мальчишка где-то бегает до полуночи… Мало ли что могло с ним случиться! Небось опять эти деревенские подбили. А дождь-то вон какой, не простудился бы.
        Удивило и озадачило ее только одно: одежда у мальчика осталась совершенно сухая. Даже тапочки не промокли.
        На следующий день Сережа проспал почти до одиннадцати и поднялся веселый и бодрый, словно ничего не случилось. Зоя немного успокоилась, но, сколько она ни расспрашивала сына, где он был вчера так долго, ребенок упорно твердил одно: «Я не помню» - и смотрел пустым, непонимающим взглядом, который всегда так пугал ее. В конце концов пришлось отступиться, но теперь она больше не оставляла его одного - боялась.
        А для Сережи с того дня началась совершенно новая жизнь - тайная, не всегда понятная ему самому, но очень интересная. Он чувствовал себя так, словно во лбу, там, где коснулся его человек-зверь, открылся третий глаз, который видит то, чего другие почему-то не замечают.
        Разноцветные оболочки, окружающие других людей, которые раньше он видел только от случая к случаю, теперь стали заметны постоянно. Он видел, как они переливаются, меняют оттенки от блеклых, почти незаметных к насыщенным, глубоким - и наоборот.
        Стал он замечать и истинное отношение людей друг к другу. Вот, к примеру, Зинаида Матвеевна вежливо здоровается с соседкой («Денек добрый, Марья Степановна! Как ваш ревматизм сегодня? А дети-то из города что пишут?»), и на лице у нее играет приветливая улыбка… А в сторону соседки будто ножи летят. Сережа долго не мог понять, почему люди врут: думают одно, а говорят другое? Хотел даже у мамы спросить, но застеснялся почему-то.
        Вскоре Сережа проникся полным отвращением к животной пище. Вот не мог есть - и все! Как-то мама сварила куриную лапшу, поставила перед ним, но от одного запаха наваристого бульона лицо Сережи исказила гримаса отвращения и страха. Он поспешно отодвинул тарелку и вышел из-за стола.
        - Ты почему не ешь?- спросила мать.
        - Не хочу.
        - Как это не хочешь? Я варила, старалась, нарочно курицу купила сегодня, а ты капризничать будешь? Я сказала - ешь немедленно!
        Сережа молчал. Ну как объяснить, что для него теперь есть то, что совсем недавно было живым, дышащим созданием, чувствовать его боль, предсмертное биение сердца и последний вздох, а главное - тот ужас, который испытывает любое существо, расставаясь с жизнью, было все равно что совершить это убийство самому?
        Вот картошку там или кашу - это можно, это пожалуйста. Хлеб - тоже хорошо! Сережа подхватил со стола ржаную ароматную горбушку, посолил, полил немножко подсолнечным маслом и выбежал во двор, туда, где солнышко припекало и куры ходили в пыли - живые…
        - Цып-цып-цып!
        Он жевал горбушку и бросал крошки на землю. Пестрая хохлатка подбежала совсем близко и принялась клевать. Сережа наклонился и погладил ее по спине. Курица почему-то не убегала, напротив - застыла на месте, блаженно прикрыв глаза, а Сережа чувствовал, как стучит ее сердце - спокойно и ровно,- и улыбался.
        На выходные приехал отец - веселый, громкоголосый, с подарками и конфетами. Мать обрадовалась, засуетилась вокруг стола, но он остановил ее:
        - Погоди ты с едой, успеется! Вон, смотри, какая погода хорошая, пойдем лучше на озеро искупаемся. И Сережку возьмем.
        Они долго шли по лесной тропинке, пока не оказались возле тихого и чистого озерца. Водная гладь отражала стволы высоких сосен, и само место это, казалось, дышало тишиной, миром и покоем. Здесь даже разговаривать громко не хотелось.
        Прохладная вода приятно обволакивала тело, освежая его после дневной жары. Сережа никак не хотел выходить. Он чувствовал сейчас такое удивительное, глубокое и полное слияние с окружающим миром, с водой, деревьями, небом, будто растворялся в нем - и появился вновь. Он вдруг понял главное: я - вечный! Я всегда был и всегда буду…
        Эта странная мысль, как будто пришедшая издалека, так обрадовала его, что Сережа засмеялся, перекувырнулся в воде, сверкнув белыми пятками, забил руками и ногами, вздымая в воздух фонтаны брызг.
        А с берега уже звала мама:
        - Давай вылезай! Вода холодная, вон, синий весь уже…
        Потом они лежали на песке в блаженной истоме, подставив солнцу свои тела, словно отдавшись его волшебной власти. Мама была такая красивая! Вечное выражение тревоги и озабоченности сошло с ее лица, и теперь она выглядела совсем юной. Сережа смотрел на нее с восхищением. И кажется, не он один…
        Рука отца скользнула по ее гладкому, загорелому бедру.
        - Что ты делаешь, ребенок здесь!
        Говорит вроде бы строго, но в голосе звучат ласковые, воркующие нотки. Сережа чувствовал, что им очень-очень хорошо, что они любят и его, и друг друга, но сейчас почему-то хотят остаться одни ненадолго…
        Странные они все-таки, эти взрослые!
        - Пойду погуляю!- Он поднялся и отряхнул ладони от песка.
        - Ты куда это?- всполошилась мать. Лицо у нее сразу стало озабоченное, как всегда, и даже испуганное немного.
        - Да не держи ты его! Мужик ведь растет, а не кисейная барышня,- отозвался отец, - далеко только не уходи!
        Сережа улыбнулся и кивнул. Он разглядел ручеек, впадающий в озеро, и очень было интересно: откуда он вытекает? Он пошел вдоль ручейка, который то терялся в траве, то появлялся снова, словно тонкая серебристая лента. Скоро он вышел к самому источнику, аккуратно и заботливо кем-то обустроенному. Вода вытекала из трубы, вроде водопроводной, только пошире немного, и вокруг все камнями обложено… Сережа подставил руки под ледяную струю и с наслаждением напился.
        Переливая воду в ладонях, он слышал, как в ручье тихо-тихо звенят хрустальные колокольчики, словно смеются. Он складывал руки ковшиком и пытался отнести воду маме с папой, поделиться ею как чудом, как сокровищем, но стоило отойти от родника на несколько шагов, как волшебные звуки исчезали и вода становилась самой обыкновенной, утекала сквозь пальцы.
        Они уходили с озера, когда уже вечерело. Лучи закатного солнца окрасили облака золотым и алым цветом, отражаясь в зеркальной глади, и темные старые сосны стояли вокруг, словно часовые. Сережа прислушался, и ему вдруг показалось, что из глубины озера слышится тихий колокольный звон. Совсем как в деревенской церкви в Ломановке… Там всегда звонили по воскресеньям. Мама говорила, что это все мракобесие, бредни необразованных старушек, и верно - только старушки и собирались. Они все время кланялись, смешно махали перед лицом пальцами, сложенными щепоткой, и шептали скороговоркой какие-то слова, будто баловались нарочно. В общем, было непонятно, зато колокольный звон Сереже очень понравился. Глубокий такой, торжественный… «Малиновый», как говорила соседка Марья Степановна. Непонятно было, при чем тут малина, но все равно красиво.
        А вот сейчас сквозь толщу воды неслись такие же звуки - приглушенные, но вполне явственные. Сережа подумал: а может, там тоже церковь? Он хотел было спросить у мамы с папой, но, посмотрев на них, сразу понял - никаких звуков они не слышат. Интересно, почему бы это?
        Этот день он запомнит надолго, и часто еще потом в мыслях будет возвращаться сюда, на берег чистого лесного озера,- до тех пор, пока не потеряет возможность думать, не впадет в бессмысленное полурастительное состояние.
        Но это будет еще не скоро, а пока Сережа, как и все его сверстники, первого сентября пошел в школу. По улицам шли дети с букетами гладиолусов и взволнованные, принаряженные родители. Осенние листья, кружась, осыпались, ложась под ноги праздничным золотым ковром. Если поддевать их ногами, они так приятно шуршат, но мама идет рядом и дергает за рукав:
        - Поднимай ноги, не шаркай!
        Школа не произвела на Сережу особого впечатления. Он даже не понимал поначалу, зачем столько детей собрали в одном здании, усадили за парты и теперь велят сидеть смирно, не шевелясь, от звонка до звонка, а если встать или заговорить с соседом - ругают и грозят вызвать родителей. Потом привык, и учительница даже ставила его в пример другим:
        - Вот посмотрите, какой спокойный мальчик!
        На самом деле Сережа вовсе не был спокойным. Рисовать палочки в тетрадке и читать по слогам «Ма-ма мы-ла pa-му» было ужасно скучно. Вынужденная неподвижность тяготила, висла гирями по рукам и ногам, и в какой-то момент он научился уходить, выбираться из своего тела, оставляя его в классе, как сброшенную одежду. Поначалу очень интересно было смотреть на себя со стороны… Потом Сережа осмелел понемногу и начал уходить все дальше и дальше. Главное - успеть вернуться за секунду до того, как окликнут или вызовут к доске. Это было совсем несложно, потому что время для него в таком состоянии текло совершенно по-другому, и казалось, что все остальные двигаются в таком за-мед-лен-ном темпе, словно рыбы-телескопы в аквариуме.
        Учился Сережа легко. Стоило посмотреть на страницу учебника, и слова сразу врезались в память. Даже странно было - почему другим приходится тратить на это так много времени? Как им только не жалко его?
        Играть с другими детьми он тоже не любил. Они все время шумели, кричали, дрались или выменивали друг у друга всякую дребедень вроде марок или значков. Сережа видел, как трепещут в воздухе радужные оболочки, окружающие их тела; видел, как они меняют цвет от агрессивного красного - это перед тем, как подраться,- до спокойного, умиротворенного голубого; знал, кто из них привирает, кто боится, кто хочет верховодить или просто идет с другими «за компанию», но вот просто разговаривать, общаться со сверстниками не умел. Они и сами почему-то сторонились его, а Сережа вовсе не тяготился одиночеством.
        Он часами мог смотреть, как паук трудолюбиво ткет свою паутину, как муравей тащит соломинку или птица строит свое гнездо, как снег падает за окном в холодный зимний день или кошка играет с бумажкой. В каждом движении любого живого существа, в каждом явлении природы он видел осмысленный и мудрый порядок - и не уставал восхищаться им.
        К сожалению, только люди - существа одной с ним породы - были досадным исключением.
        Город теперь казался ему огромной зловонной клеткой, которую люди зачем-то выстроили сами для себя. От воздуха, наполненного гарью и копотью, все время першило в горле и слезились глаза. От воды, что текла из крана, пахло, как в поликлинике, когда там моют полы, и на вкус она казалась отвратительной - не то что из родника в Ломановке или даже из колодца.
        Гулять по набережной Волги - любимому месту в городе для отдыха детворы и взрослых - для него стало просто невыносимо. Река, стиснутая каменными берегами, перегороженная плотинами, отравленная ядовитыми стоками, казалась ему бесконечно страдающей, словно некогда могучее, но истерзанное живое существо, которое еще пытается выжить, но сил остается все меньше и меньше.
        Каждый раз, проходя мимо стройки, Сережа вжимал голову в плечи и ускорял шаг. Он слышал, как плачет земля, когда уродливые бетонные сваи впиваются в ее прекрасное живое тело, как она пытается стряхнуть с себя творения человеческих рук, словно собака надоедливых клещей по весне.
        Как-то, гуляя с отцом, он увидел вдалеке огромный и безобразный остов строящегося здания, похожий на скелет динозавра из учебника биологии.
        - Что здесь будет?- спросил он.
        - Здесь-то?- Отец прищурился.- Институт будет научно-исследовательский. Аж восемнадцать этажей отгрохают! Вот вырастешь, инженером станешь, получишь диплом и можешь тут штаны протирать с утра до вечера,- шутливо закончил он,- не всем же нам на заводе ишачить, как батька твой…
        Папа улыбался, но глаза у него почему-то стали грустные. Сереже захотелось утешить его.
        - Нет, что ты, не буду!
        - Неужели к станку пойдешь? В НИИ сидеть не хочешь?
        - А его все равно не достроят. Вон там,- Сережа показал на цокольный этаж,- треснет что-то, его и бросят.
        Мальчик улыбался так светло, будто его радовала будущая неудача строителей и бесцельно закопанные в землю миллионы народных рублей.
        - Ну ты и фантазер!- покачал головой отец.- Придумал ведь…
        Очередная ударная стройка и впрямь не будет закончена, превратившись в один из памятников «долгостроя» советской эпохи. Под фундаментом окажется плывун, и одна из несущих стен пойдет трещинами. Пока строители будут устранять недостатки, в стране начнется перестройка, финансирование прекратят, и через много лет незаконченное здание-монстр так и останется постепенно разрушаться на пустыре, зарастая лютиками и лопухами. Через много лет Сережин отец будет каждый день ходить на работу мимо него, и нет-нет да защемит сердце при воспоминании о той прогулке с сыном.
        Но самое интересное теперь происходило по ночам, особенно в полнолуние. Каждый раз, отправляясь в постель, Сережа предвкушал что-то новое, захватывающее, почти невероятное. Так его сверстники собирались в кино, особенно на те фильмы, где дети до шестнадцати не допускаются.
        Стоило только закрыть глаза - и перед внутренним взором с бешеной скоростью проносился поток необычайных видений. Куда там «Клуб кинопутешествий» по телевизору! Здесь были города и пустыни, горы, моря и далекие острова, что видел он только на картинках в учебнике географии, но иногда возникали и вовсе фантастические картины. Сережа видел храм, искусно вырубленный в дикой скале где-то высоко в горах, пещеру, где обитали окаменевшие чудовища, замки и дворцы…
        Но чаще всего перед ним представала одна и та же картина: люди, одетые в длинные белоснежные одежды, стоят на лесной поляне, освещенной лунным светом, образуя правильный круг. И Сережа точно знал отчего-то, что в этом круге есть место и для него, стоит только подождать немного. Они пели и звали его к себе, а прекрасная юная женщина в белоснежных одеждах танцевала босиком, и ни одна травинка не сминалась под ее маленькими ножками. Если посмотреть на луну, можно увидеть ее лицо…
        Иногда он слышал голоса. Они рассказали ему множество историй - про грозную и таинственную богиню Нам-Гет, владычицу жизни и смерти, Вечную Мать всего сущего, что является человеку то древней и мудрой старухой, то прекрасной девушкой, про королей и правителей, героев и мудрецов… Большую часть он скоро забывал, но одна прочно врезалась в память - печальная повесть про ученого аптекаря Альбрехта Доденхайма, погибшего в застенке инквизиции. В учебнике истории Сережа рассматривал картинки, на которых ведьм сжигали на костре, и сердце его разрывалось от жалости.
        Поток образов, мыслей, звуков и ощущений изливался с такой силой, что казалось, голова не выдержит, разорвется. Сережа чувствовал, как кости черепа трещат под напором невиданных ощущений. Он надевал старую зимнюю шапку-ушанку, завязывал уши под подбородком и только тогда немного успокаивался. Он точно знал, что никому не нужно рассказывать про то, что творится с ним, и очень перепугался, когда однажды мать застала его сидящим ночью перед окном в зимней шапке. Дело было в мае, и она, конечно, удивилась не на шутку:
        - Ты что это? Почему не спишь? Зачем шапку надел?
        - Ничего… Уши болят,- ответил он, изобразив на лице страдальческую гримасу. Ему и притворяться особенно не пришлось - очень уж страшно было.
        Мать засуетилась, уложила его в постель, как маленького, наложила согревающий компресс с камфарным маслом и даже повела на следующий день в поликлинику. Участковый врач, правда, не обнаружила никаких признаков отита и отправила его назад с грозным напутствием:
        - Школу прогулять захотел? Иди-иди, нечего симулировать!
        Время шло, Сережа постепенно подрастал, и никто на свете не догадывался о его тайне. Даже мама успокоилась. Мальчик как мальчик, учится хорошо, из школы одни пятерки приносит, не хулиганит, не дерется, как другие пацаны, хлопот с ним почти никаких, а что молчун и нелюдим - так это характер у него такой, наверное…
        Беда пришла в апреле восемьдесят шестого, перед самыми майскими праздниками. Среди ночи Сережа проснулся с криком, в холодном поту. Ему приснился страшный сон, такой страшный, что он долго не мог прийти в себя, и сердце билось в бешеном ритме, так, что казалось - вот-вот пробьет грудную клетку и разлетится на куски.
        Ему снился огненный дождь, падающий на землю с черно-багрового ночного неба. Вспышки света озаряли темноту, но недобрый это был свет, мертвенный. От него не было спасения, он проникал сквозь стены домов, оставляя на лицах и телах людей ужасные гноящиеся язвы. Умирали люди, умирали животные, трава стояла желтая, пожухлая, и реки текли отравленной водой…
        Он еще пытался заснуть, но стоило лишь ненадолго смежить веки, как ужасная картина снова появлялась перед глазами. До утра он пролежал, уставившись в потолок. Когда, наконец, зазвенел будильник на тумбочке, он еле поднялся с кровати. Каждое движение давалось с невероятным усилием, болела голова, и перед глазами мелькали черные мушки.
        - Ты что-то бледный очень,- сказала мать,- не заболел?
        Сережа вяло покачал головой, прихлебывая слишком горячий чай из стакана. Потом глаза его вдруг закатились, и он медленно сполз со стула на пол.
        - Сереженька, ты что?
        Она кинулась к нему, трясла, тормошила… Ужасно было видеть сына вот таким - бледным, с заострившимися чертами лица, запавшими глазами. Отец уже ушел на смену, и она чувствовала себя совершенно беспомощной. Самой давно на работу пора, ну да бог с ней, с работой, ребенок важнее!
        - Огненный дождь! Дождь… И свет…
        Он пытался объяснить, предупредить об опасности, незримо грозящей всем людям, но язык почему-то не слушался его. Слова вылетали путаные, несвязные, он пытался помочь себе жестами, показывал руками, что надо прятаться, закрывал голову и лицо, плакал от бессилия, размазывая слезы по щекам…
        Потом в «Новостях» сообщат об аварии на Чернобыльской АЭС - сначала глухо, почти незаметно - мол, повреждения незначительны, все под контролем, так что спите спокойно, дорогие товарищи! Нет повода для паники. Только через несколько дней, когда радиоактивное облако дойдет до Швеции и западные экологи забьют тревогу, власти нехотя, скрепя сердце признают факт катастрофы. И сотни людей - вольных и невольных ликвидаторов аварии - будут возводить бетонный саркофаг над четвертым блоком, чтобы потом долгие годы болеть и умирать от смертоносного излучения, а тысячи других вынуждены будут навсегда покинуть родные места, где когда-то жили и умирали их предки, потому что все здесь - земля, вода, даже самый воздух - будет теперь нести только смерть для всего живого.
        В теплый и ясный апрельский день еще никто не знал об этом. Сережа бился в истерике на полу, выкрикивая непонятные, пугающие слова, а мать смотрела на него и не знала, что делать. От роду мальчик странный был, а теперь вот и вовсе…
        Наконец, она приняла решение и твердо сказала:
        - Надо обратиться к специалистам. Врачи помогут.
        И помогли. Сначала Сережа с мамой долго ехали куда-то на автобусе, потом шли пешком, пока не оказались у дверей обшарпанного двухэтажного здания из красного кирпича. Почему-то дом этот произвел на Сережу столь тягостное впечатление, что хотелось закрыть глаза и бежать без оглядки - не важно куда, лишь бы прочь от этого места.
        Какой-то пузатый дядечка в белом халате попросил рассказать, что с ним происходит. Сережа даже приободрился немного - наконец-то нашелся человек, который готов его выслушать! Ему можно объяснить! Он чувствовал себя таким одиноким, испуганным и потерянным, что испытывал жгучую потребность поделиться хоть с кем-нибудь.
        Он говорил про огненный дождь, извергающийся с неба, про голоса земли и травы, про то, как ручей поет и играет серебряными колокольчиками, про звон со дна глубокого лесного озера, про то, как луна танцует в небе и зовет его к себе, про голоса в голове, которые рассказывают чудесные истории, про пещеры с окаменевшими существами, затерянные замки и дворцы…
        Дядечка оказался добрый, слушал его внимательно, согласно кивал, и глаза у него были такие глубокие, темные, ласковые, что казалось - он один все понимает.
        Речь не поспевала за мыслью, Сережа говорил и говорил взахлеб, сбиваясь, словно давясь словами, помогая себе жестами… Наконец, устал и замолк. Врач поднялся со стула, потрепал его по плечу и сказал:
        - Ничего, ничего… Все будет хорошо!
        Потом попросил подождать в коридоре, позвал в кабинет мать и долго о чем-то с ней беседовал. Сережа сидел на жестком, неудобном стуле под жутковатым плакатом, изображающим человеческую голову в разрезе, прислушивался изо всех сил, но слова были по большей части непонятные - «невроз», «аутизм», «пограничное состояние»…
        Мама с доктором вышли из кабинета, и Сережа поначалу обрадовался - наконец-то можно будет уйти из этого противного места и поехать домой, но вышло совсем иначе. Пришла какая-то тетка в белом халате, взяла его за руку и хотела увести с собой. Сережа рванулся из ее рук к маме, но цепкие пальцы держали крепко. И мама не помешала ей, только стояла и плакала. Он упал на пол, кричал, бился, словно пойманный зверек… Потом почувствовал укол в руку и провалился в глубокое забытье.
        В первый раз Сережа вернулся из больницы тихий, будто пришибленный и про голоса в голове больше никому не говорил. Они и вправду исчезли, и видения больше не посещали его. Даже разноцветных оболочек, окружающих других людей, он больше не замечал. Самые обыкновенные физиономии… Мир стал серым, скучным и тусклым, как изображение в старом черно-белом телевизоре.
        Сережа аккуратно принимал прописанные лекарства, раз в месяц приходил в диспансер для планового осмотра и усердно учился (особенно почему-то успевал по физике и математике), играл в шахматы по вечерам и вроде бы вел себя совершенно нормально. Сосредоточиться на чем-то ему теперь было трудно, но он очень старался. Он изо всех сил пытался быть как все, чтобы снова не оказаться в больнице, где делают уколы, и привязывают к кровати, и дают горстями разноцветные таблетки, от которых потом становится так плохо и муторно.
        Только иногда по ночам он просыпался в странной тоске, подходил к окну и долго-долго смотрел в небо, словно пытался вспомнить что-то важное - и не мог. Потом возвращался в постель, накрывался одеялом с головой и плакал, пока не засыпал снова.
        Классная руководительница Наталья Васильевна заранее объяснила детям, что Сережа был болен, но скоро вернется в школу и они, как сознательные пионеры, не должны ни в коем случае дразнить и обижать его.
        Они и не обижали. Сережа часто ловил на себе пристальные, настороженные взгляды, в которых страх и брезгливость смешивались с любопытством, но старался не обращать на них внимания.
        Ему и вправду было все равно. Сейчас, в четырнадцать лет, он впервые ощутил роковую отъединенность от других людей, словно оказался за незримой, но прочной стеной, которую ни пробить, ни перепрыгнуть. И пусть никто больше не запирает его, и дверь вон в квартире открыта - иди, куда хочешь!- но идти-то некуда… Дорога в иные миры закрылась перед ним, а в этом он был никому не нужен - и ему никто.
        Относительно спокойная жизнь продолжалась до тех пор, пока на школьной дискотеке Сережа не решился пригласить на медленный танец Лену Конькову - самую красивую девочку в их 9-м «Б». Обычно он не ходил на такие мероприятия, избегал большого скопления людей, но Леночкины светлые кудряшки и голубые глаза поразили его в самое сердце. Каждый раз, когда он видел ее идущей по коридору или склонившейся над учебником, болтающей с подружками или просто сидящей за партой вполоборота к нему, сердце начинало биться часто-часто, а в горле появлялся горячий комок. Это было и страшно, и сладко одновременно, хотелось то ли умереть прямо у ее волшебно длинных и стройных ног, то ли совершить что-то необыкновенное и героическое, чтобы стать достойным ее, чтобы Леночка обратила на него внимание… Что будет дальше - он и думать не смел.
        Почти год его обожание было молчаливым - он только смотрел на Лену, когда она не могла поймать его взгляд, да перекидывал записочки с решением задач на контрольных. В точных науках девушка, прямо скажем, не блистала…
        Но даже это казалось Сереже удивительно милым и привлекательным.
        Однажды, уже в конце мая, на городской контрольной по математике Сережа, как всегда, успел решить оба варианта и особенно ловко перебросил через две парты туго скатанный, густо исписанный бумажный шарик. Леночка, до этого сидевшая с растерянным и огорченным видом, обернулась в его сторону, и в этот миг ему показалось, что она посмотрела на него радостно и благодарно, даже улыбнулась чуть-чуть.
        Она тут же отвернулась, склонилась над тетрадкой и принялась быстро-быстро строчить, торопясь успеть переписать решение до звонка, а Сергей почувствовал себя таким радостным и гордым, словно наконец-то был вознагражден за долгие месяцы ожидания. Несколько дней еще он ходил неся эту радость в груди, как драгоценный подарок, и наконец решился. На вечере, устроенном в школе в честь окончания учебного года, он, собрав всю свою волю, подошел к ней и пригласил танцевать.
        Из динамиков надрывался Тото Кутуньо, и цветомузыка мерцала разноцветными огнями… Девочки, сбившись в тесный кружок, стояли в углу в ожидании кавалеров. Все разнаряженные, накрашенные, благоухающие мамиными «Клима» или купленной на отложенные деньги «Белой сиренью», они казались сейчас взрослыми, красивыми и даже почти незнакомыми, словно что-то новое появилось в каждой из них.
        Леночка, конечно, была лучше всех и знала это. Модные джинсы «бананы», кофточка с рукавами «летучая мышь» ей шли удивительно, и даже длинные пластмассовые серьги в ушах, гремящие при каждом шаге, и полная «парадная» косметика, напоминающая больше раскраску индейца на тропе войны, совсем ее не портили. Настоящая школьная королева, она держала себя независимо и гордо, даже не смотрела в сторону парней, всем своим видом давая понять, что ее совершенно не волнует, подойдет ли Славка из
10-го «А» пригласить ее или нет.
        Об их романе давно шушукались в школе. Славка - отличник, спортсмен, звезда баскетбольной команды, рост - метр девяносто, косая сажень в плечах, копна пшеничных кудрей, белозубая обаятельная улыбка… Все девчонки-старшеклассницы сохли по нему, и даже, говорят, Светлана Михайловна, молоденькая учительница биологии, неравнодушно поглядывала в его сторону и частенько просила повесить таблицы или помочь разобрать гербарии, собранные добросовестными школьниками за лето.
        А выбрал он Леночку. Конечно, по-другому и быть не могло… Они как будто обречены были стать самой заметной, самой красивой парой в школе. Слава почти каждый день провожал ее до дому, носил за ней портфель, а на межрайонных соревнованиях по баскетболу Леночка сидела в первом ряду и восторженно следила за каждым его движением. Однажды, когда он на последней минуте закинул в корзину решающий мяч, она подбежала к нему и не таясь, при всех, поцеловала.
        После школы Слава собирался поступать в военное училище, и совсем скоро ему надо было уезжать на экзамены. Это была первая размолвка между влюбленными - Леночке ох как не хотелось оставаться одной! Она даже поставила условие - или я, или… Слава пытался утешить ее, говорил, что, как только она закончит школу, они непременно поженятся. Леночка сказала, что она должна подумать.
        И сейчас, на этой дискотеке, у них должно было «все решиться»… А тут вдруг какой-то Белов! Леночка окинула взглядом его тощую, нескладную, сутуловатую фигуру, поношенные брюки, белую рубашку с отложным воротничком, каких уже сто лет никто не носит, и презрительно сморщила носик.
        - Отвали!- только и сказала она.
        Ему показалось, что это слово выскочило из хорошенького ротика, подведенного перламутровой помадой, словно огромная черная жаба и шлепнулось на паркет. Сережа так и застыл на месте, чуть приоткрыв рот и не в силах шевельнуться. В мерцании разноцветных огней он увидел Леночку совсем другой, такой, какой она станет лет через десять, и ужаснулся.
        Вместо юного личика на него смотрело совсем другое - опухшее, красное, бессмысленное. Волосы, похожие на куски грязно-серой ваты, выбивались из-под вязаной шапочки, левую щеку пересекал глубокий шрам, и вся ее фигура, сгорбленная, оплывшая, утратившая всякую форму, облаченная в тряпье, показалась такой нелепой и жуткой! Но самое страшное в том, что все-таки это была Леночка, и юные, прекрасные черты ее все еще угадывались, проступали под уродливой маской…
        Пройдет всего два года, и Леночка уедет в Москву - «учиться на артистку». Жизнь в провинциальном городе, даже большом, миллионном, покажется ей скучной и серой, а Москва манила возможностями. В театральный по конкурсу она, конечно, не пройдет, срежется на первом же туре и долго будет рассказывать, что «там все по блату». Домой тоже не вернется - в столице для красивой девушки всегда найдется достойное место! Кстати, подвернется очередной конкурс красоты, которые в те годы плодились и множились, словно грибы после дождя. А уж какие это были конкурсы - известно… Юные красотки ходят по сцене в купальниках, неуклюже, по-жеребячьи переставляя ноги на высоченных шпильках, а в первых рядах сидят мордастые дядьки в малиновых пиджаках, с толстыми золотыми цепями на мощных шеях и не торопясь, со вкусом выбирают. Со стороны все действо сильно напоминает невольничий рынок, только
«живой товар» не всегда об этом догадывается.

«Выбрали» и Леночку… В ее жизни появится богатый покровитель, будут и рестораны, и модные платья, и жизнь в его роскошной квартире с евроремонтом. Леночка уже подумывала, что настал ее звездный час и не сегодня завтра Вадимка (вообще-то его звали Вадимом Сергеевичем) поведет ее в ЗАГС. Она уже собиралась сама намекнуть любимому об этом (мужчины ведь такие непонятливые!), когда пасмурным осенним днем он пришел какой-то хмурый, сунул ей в руку несколько зеленых купюр, поцеловал в щечку и сказал:
        - Прощай, киска. Мне было хорошо с тобой.
        В первый момент Леночка не поняла, что происходит. Она стояла посреди комнаты, тупо глядя на портреты американских президентов, словно впервые их видела, и растерянно спрашивала:
        - Но почему? Я думала, ты меня любишь…
        Вадим Сергеевич, кажется, начал терять терпение:
        - Почему, почему… У меня жена с детьми завтра с курорта возвращаются! И на всякий случай - не вздумай здесь показываться больше.
        Он торопливо, почти грубо выставил ее за дверь. Лена шла по улице, и слезы, текущие по щекам, смешивались с каплями дождя, словно небо тоже плакало вместе с ней. Куда теперь идти? В большом, но таком неприветливом городе у нее нет ни жилья, ни работы. Возвращаться домой, наталкиваться на сочувствующие, а то и злорадные взгляды - что, мол, съездила в Москву разогнать тоску?- и слушать бесконечные родительские поучения, что надо честно трудиться, а не хвостом вертеть, было бы вовсе невыносимо!
        - Эй, красавица, подвезти? Тебе куда?
        Приятный голос оторвал ее от грустных мыслей. Рядом с ней затормозила машина с тонированными стеклами, за рулем сидел симпатичный улыбчивый молодой мужчина, и Леночка немного воспрянула духом.
        - А что, есть варианты?- кокетливо спросила она.
        - Для тебя - есть. Садись, поговорим.
        Водитель назвался Стасом. Бизнес его заключался в поставке проституток всем сексуально озабоченным господам, имеющим в кармане хотя бы сто долларов свободной наличности, и сейчас, усадив в машину хорошенькую растерянную девушку, он предложил ей работу и простыми словами объяснил, что, собственно, придется делать. Леночка подумала немного - и согласилась. К чему на работе уродоваться, если месячную зарплату ее мамы она может легко заработать за одну ночь? Если откладывать, то и на квартиру в Москве накопить можно! И потом… Раз уж клиенты - солидные, богатые люди, то вдруг кто-нибудь из них влюбится в нее? Такой, как красавец Ричард Гир в фильме «Красотка»?
        Действительность оказалась вовсе не похожа на голливудскую сказку со счастливым концом. Будут и «субботники» для бандитов, и милицейские облавы, а ведь менты тоже люди, их тоже ублажать приходится - бесплатно, конечно. И деньги уходят, словно в прорву - на еду, на одежду, на съем квартиры… Клиенты будут разные - старые и молодые, накачанные парни с бритыми затылками и солидные бизнесмены в костюмах, стареющие ловеласы и командированные из провинции, но неземной страстью почему-то никто не воспылает и под венец не позовет.
        Однажды ее выберет пожилой солидный кавказец. Ни слова не говоря, привезет в квартиру где-то на окраине Москвы, где их встретят еще пять человек. А дальше начнется такое, что не к ночи вспоминать… Во всяком случае, сама Леночка до самой смерти будет стараться забыть это. На следующий день, измученная, окровавленная, только чудом она успеет выпрыгнуть со второго этажа и сбежать. Прохожие вызовут
«скорую» и милицию, даже уголовное дело заведут, и следователь будет приходить к ней в палату, накинув халат на потертый пиджак, но вскоре дело благополучно закроют. То ли состава преступления не окажется, то ли «за необнаружением виновных»… Леночка никогда не узнает об этом, да, в общем, ей будет все равно.
        Из больницы она выйдет сама на себя не похожая. Зубы выбиты, шрам на щеке, погасшие, как у старухи, глаза… Даже Стас не возьмет ее обратно.
        - Извини, у меня тут не богадельня! Ты давно на себя в зеркало смотрела? Всех клиентов распугаешь!
        И долго еще она будет скитаться у Казанского вокзала, ублажая таких же изгоев общества за еду и глоток дешевой бормотухи, пока очередной ее временный сожитель Гошка Кривой не проломит ей голову бутылкой.
        Все это Сережа увидел за какие-то несколько секунд, словно киноленту, перемотанную на увеличенной скорости. Даже странно было, что Леночка все так же стоит перед ним и совсем-совсем не знает, что ее ждет.
        Ему стало ужасно жалко ее, хотелось утешить хоть немного. Сережа подошел совсем близко, протянул руку и слегка погладил светлые кудряшки, собранные в кокетливый
«конский хвост».
        - Бедная…
        Лена резко отшатнулась, будто он пытался ударить ее:
        - Я сказала - отвали!
        Голос ее сорвался на крик, лицо исказила гримаса. Слава так и не пришел на эту дискотеку, а сегодня Люська - верная подружка-наперсница фальшиво-сочувственным тоном поведала, что его видели со Светкой из десятого класса. Предатель! У Светки ни кожи ни рожи, ноги колесом, зато папа - генерал… А теперь еще не хватает, чтобы какой-то Белов лез к ней со своей непрошеной жалостью!
        - Что ты вообще пристал ко мне, придурок? Думаешь, я не знаю, что ты в психушке лежал?
        Несколько секунд он стоял, глядя на Леночку остановившимся взглядом. Жестокие слова были как удар в лицо. Потом оцепенение прошло, он резко повернулся и выбежал прочь. В тот момент он и сам не понимал, что делает.
        Хотелось уйти, спрятаться от мира, где падает с неба огненный дождь, где есть врачи и лекарства, от которых бывает так больно, где хороших парней убивают на войне, а красивые девочки превращаются в бессмысленные, пьяные создания…
        А главное - где его никто не любит и не полюбит никогда.
        Быстрее и быстрее, вверх по лестнице… Чердак заперт на висячий замок, но ничего, это не преграда! Сережа легко отбросил его в сторону и распахнул дверь. Завхоз Иван Петрович потом долго будет смотреть с удивлением на поломанную дужку и удивляться - это ж какая силища нужна! А на вид и не скажешь, парнишка дохлый.
        Вот и крыша. Прохладный воздух освежил разгоряченное лицо. А в небе высоко сияет луна… Сережа постоял несколько секунд, полюбовался ее прекрасным ликом, потом улыбнулся - и шагнул вниз.
        Ему тогда очень повезло… Или не повезло - это как сказать. Густые, колючие кусты шиповника, росшие под окнами школы, смягчили падение, и Сергей отделался лишь сотрясением мозга да сломанной лодыжкой.
        Он очнулся в больничной палате, и вокруг снова были только унылые ободранные стены и решетки на окнах. Нога ужасно болела, но не это было главное. Душа болела гораздо сильнее, и жить не хотелось совсем. В первые дни он упорно отказывался от еды, но его кормили через зонд, силой заталкивая в горло скользкую резиновую кишку. Это было так противно, что в конце концов Сергей смирился и снова начал есть понемногу.
        На этот раз он попал в больницу надолго. Дни, недели и месяцы слились единой серой чередой. Какие-то люди в белых халатах приходили и уходили, смотрели, о чем-то спрашивали и удрученно качали головой, его бесконечно кололи и заставляли глотать таблетки. Тогда впервые прозвучало для него длинное и пугающее слово «шизофрения», прошелестело над головой, словно птица с черными крыльями, отгородило от людей, от мира, от жизни…
        Из больницы он вышел заторможенным, вялым, не мог подолгу сосредоточиться ни на чем, читать (буквы почему-то перестали складываться в слова, и на книжной странице он видел теперь только ряды черных закорючек), разучился играть в шахматы и даже разговаривать совсем перестал.
        В школу Сергей уже не вернулся - в медицинской карте было написано черным по белому: «Продолжение образования нецелесообразно, рекомендован физический труд». Когда мать пришла забирать документы, директриса Юлия Петровна выложила перед ней на стол тонкую картонную папочку, брезгливо скривив ярко накрашенные губы, словно боялась испачкаться или заразиться позорной болезнью.
        А добрейшая Наталья Васильевна покачала головой и сказала со вздохом:
        - Что ж поделаешь, если так вышло. Жаль… Способный был мальчик.
        Как о мертвом.
        Он и вправду чувствовал себя мертвым - почти. С каждым днем он чувствовал, что трясина тихого безумия затягивает его все глубже и глубже. Постепенно он забывал человеческую речь, и для того, чтобы вспомнить любое, самое обыденное слово, требовалось все больше и больше усилий. Да он и не старался особенно. Зачем говорить, когда тебя все равно не поймут?
        В больнице он оказывался еще два раза. Зоя долго еще не оставляла надежды вылечить сына. Хорошая мама, заботливая… Она носила ему передачи, совала врачам деньги в конвертах, отказывая себе в самом необходимом, и преданно, по-собачьи заглядывала в глаза, словно вымаливая право на надежду. А вдруг в этот раз да поможет? Новые методы, новые лекарства…
        И врачи старались. Сергея лечили как могли - таблетки, уколы… Наконец, решились прибегнуть к более радикальному средству. После единственного сеанса электрошока (врачи называют его электро-судорожной терапией, а пациенты боятся до смерти) он почувствовал, как в голове взорвался большой огненный шар, стало очень горячо… Потом все погасло, только пепел остался.
        Сергей пришел в себя через сутки, но так и не стал прежним. Теперь он будто плавал в сумерках, на странном пограничье между жизнью и смертью. Он разучился различать цвета и даже не мог отличать свет от темноты. Окружающие предметы подернулись плотной серой пеленой, за которой ничего не было видно. Потом исчезли звуки, запахи, даже ощущения тепла или холода. Сергей теперь целыми днями сидел неподвижно, словно неодушевленный предмет, смотрел в никуда пустыми глазами, ел, когда давали, спал, когда укладывали в постель, и поднимался только для того, чтобы дойти до туалета.
        Иногда - очень редко!- случались у него недолгие проблески сознания, когда к Сергею возвращалась способность осознавать себя, видеть и слышать, что происходит вокруг. Этого он боялся больше всего. Мир был недобрым, враждебным и страшным, хотелось поскорее уйти от него, спрятаться, закрыться… Если такое происходило, он вытягивал руки перед собой, чтобы защититься, отгородить свое пространство, и ждал, пока серый туман навалится снова. Там, по крайней мере, не было ничего - ни мыслей, ни чувств, ни слов, ни людей…
        В один из таких дней отец ушел из дома и больше не вернулся.
        Он ходил по квартире, громко топая, и бросал в раскрытый чемодан свои рубашки, свитера и брюки, как будто собирался уезжать в командировку. Странно было только то, что мать почему-то не помогала ему, как обычно, а просто сидела и плакала.
        - Васенька…- вымолвила она,- как же я одна теперь буду? Я ведь жена тебе, мы столько лет прожили…
        Отец обернулся к ней, и лицо у него стало красное, перекошенное и злое. Сергей почувствовал горячую волну, исходящую от него, и вжался в стену изо всех сил, чтобы не обжечься. Ему показалось, что даже волосы на голове начали трещать и дымиться.
        - Да какая ты мне жена? Ребенка родить нормального и то не смогла! Думаешь, мне легко, что сын у меня шизофреник? Это все твоя дурная наследственность! У тебя дед запоем пил, сама говорила! А может, это вообще не мой ребенок?
        Мать зарыдала еще громче, отец подхватил свой чемодан и выбежал так поспешно, словно и минуты больше не хотел оставаться здесь.
        А Сережа все так же сидел, вытянув руки перед собой, и безучастно смотрел ему вслед.
        Еще долгие годы он проведет вот так - сидя в одной и той же позе на диване. Пока мать была жива, она еще заботилась о нем, хотя и страшно было смотреть на то, что стало с сыном.
        - Мой крест,- вздыхала она,- ничего не поделаешь, Божья воля…
        Под старость Зоя вдруг стала очень набожна, почти каждый день ходила в церковь и все плакалась батюшке на свою тяжелую жизнь. Старенький, седенький отец Григорий качал головой и повторял:
        - Терпи, раба Божья! Господь не по силам никому креста не дает. Сказано в Писании:
«Блаженны нищие духом, ибо таковых есть Царствие Небесное», а ты ропщешь. Молись лучше за себя и за сына.
        Ее не стало в теплый, ясный весенний день - как раз под Пасху. Солнечные лучи разбудили Сережу, заставили открыть глаза, выйти ненадолго из серой тени. Как будто в первый раз увидел он и небо, и облака, и старый тополь за окном, зеленеющий свежими листочками. Весенний воздух приятно щекотал ноздри. Ему захотелось встать, пойти в лес или в поле и долго-долго лежать на траве, смотреть в небо, щуриться на солнышко… Тихо ступая, он подошел к маминой постели, хотел сказать ей «доброе утро» - вот она удивится!
        Но мама почему-то не услышала его. Сергей сначала удивился, что она спит так долго и крепко, а когда увидел приоткрытый рот, сбившиеся в комок седые волосы, тронул за руку - и почувствовал холод и каменную неподвижность; он закричал, кинулся к соседям, начал отчаянно колотить в дверь. Оставаться наедине с мертвой было очень страшно.
        За ним пришли какие-то люди, заставили подняться, зачем-то посадили в машину и долго везли по тряской дороге. Увидев впервые дом с колоннами за бетонным забором, он задрожал, даже попытался вырваться из цепких рук санитаров. Слезы потекли из глаз, хотелось крикнуть: «Я не хочу, не хочу, отпустите меня!» В палату его отвели силой, потом сделали укол, и серая пелена вновь накрыла его с головой - кажется, уже навсегда…
        И вот теперь, в последнем своем прибежище, он ведет почти растительное существование, даже не понимая, кто он такой и где находится. Он давно уже не выходит в больничный дворик для ежедневной получасовой прогулки, а в последнее время и вовсе почти перестал есть и вставать с постели. Даже в теплые дни он кутается в одеяло и все равно мерзнет. Путь до уборной в конце коридора и обратно стал страшно тяжел и долог, словно переход через ледяную пустыню.
        Жизнь постепенно угасает в его теле, давно лишенном даже слабого проблеска сознания, и сейчас особенно заметно, что совсем скоро интернатскому сторожу Степанычу - ворчливому, злому, вечно пьяному старику, которого все называют Стаканычем,- опять будет работа. Персонала не хватает, и каждый раз, когда кто-нибудь из обитателей скорбного дома заканчивает свой горький земной путь, ему приходится рыть новую могилу на маленьком кладбище, где под фанерной табличкой находят последний приют те, кто в большом мире давно уже никому не нужен. Никто не сомневается, что и Сергей займет там свое место…
        Скоро, но не сейчас. Сегодня у него была совершенно особенная ночь. Свидание с луной словно придало ему сил, глаза блестят как-то по-особенному, и на бескровных щеках даже проступил легкий румянец.
        Сергей тихо зашел в палату и лег в постель. Здесь было непривычно тихо, даже обычно буйный сосед слева лежал на боку и только жалобно постанывал во сне, словно жаловался кому-то.
        Шторы задернуты наглухо, но лунный свет все равно пробивается сквозь ветхую ткань. Он перевернулся на спину, чтобы лучше видеть его, чуть улыбнулся и вдруг совершенно ясно произнес:
        - Я - тринадцатый.
        Огонек свечи дрожит в темноте. Он кажется таким маленьким, слабым, готовым вот-вот погаснуть от малейшего дуновения ветерка. В неверном, колеблющемся свете можно различить небольшую комнату, убранную черным бархатом, стол, заваленный какими-то бумагами, бронзовый старинный подсвечник… Дымок от горящих благовонных палочек поднимается вверх. В комнате пряно и нежно пахнет сандалом и лавандой.
        Плотно задернуты тяжелые шторы на окнах, чтобы ни один лучик света снаружи не просочился сюда. За столом, накрытым узорчатой скатертью, сидит высокий, крепкий мужчина с короткой светло-русой бородой. В руках он держит камень - кусок черного обсидиана, чуть отблескивающий на изломах, с ярко-алой щелью посередине - и пристально, напряженно вглядывается в него, словно хочет отыскать что-то важное. Лицо его омрачено, брови сдвинуты, и скорбная складка легла возле рта. Кажется, то, что он видит там, в глубине, вовсе не радует его.
        - Так, Солнце в Близнецах, Транзитная Луна в оппозиции с Сатурном, тригон Меркурий - Марс…- бормочет он себе под нос, поворачивая камень под разными углами к свету, - Альдебаран… А что же Альдебаран?
        Он потянулся к груде бумаг на столе и долго рылся, отыскивая что-то, пока, наконец, не извлек длинный пожелтевший свиток, потом чертил и вычислял что-то на маленьком листке бумаги и хмурился еще больше.
        - Ага, вот… Нехорошо, совсем нехорошо!
        Он снова взял в руки черный камень. Алая щель стала совсем узкой, как нитка. Еще немного - и она совсем исчезнет… А вместе с ней исчезнет и Тринадцатый.
        Он вздохнул и отложил камень в сторону - осторожно, словно боялся причинить ему боль. Печаль навалилась нестерпимым грузом, сгибая плечи, лишая сил и надежды… Редко, очень редко в мир приходят особенные люди, отмеченные Знаком Судьбы, и почти всегда они остаются одинокими, гонимыми и непонятыми, обречены на безвременную смерть или, как сейчас Тринадцатый, на медленное и мучительное угасание.
        Грандмастер провел рукой у лба, словно отгоняя неприятные воспоминания. Это и в самом деле нелегкая участь - быть не таким, как все: могущественным - и бессильным, всезнающим - и наивным в самых простых житейских вопросах, безжалостным - и бесконечно сострадающим в то же время, быть способным обрести бессмертие - и даже не догадываться об этом!
        Это началось очень давно, в те дни, когда мир был юным, и боги еще иногда спускались на землю, и ангелы прельстились красотой дочерей человеческих. Рожденные от них дети были людьми - но не совсем[«Когда люди стали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, кто какую избрал… В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди» (Ветхий Завет, Бытие, 6).] . В разные времена их то объявляли святыми - обычно после смерти,- то сжигали на кострах и подвергали нечеловеческим пыткам. Неизменным оставалось лишь одно - люди всегда боялись и ненавидели их, старались уничтожить любой ценой.
        И это почти удалось. Теперь они рождаются редко, когда в результате случайной мутации «старые» гены нет-нет да и вырвутся наружу, и в семье обычных людей вдруг да появится странный, ни на кого не похожий ребенок. Родителям остается только гадать: откуда он взялся - такой? А общество, как и века назад, стремится его отторгнуть, обезличить, сделать таким же, как и все, а не получится - убить. Правда, методы изменились, они стали действовать гораздо тоньше, без драматических эффектов. Каждый, кто видит невидимое, слышит голоса духов и живет в двух мирах одновременно, рискует стать пациентом психиатрической клиники. Маленькие разноцветные таблетки действуют тихо, это вам не дыба и раскаленные щипцы, зато надежно устраняют чужака, превращают его в поистине жалкое создание - бессмысленное, отупевшее, зато не опасное больше.
        Грандмастер провел ладонью по камню и почувствовал, каким холодом веет от него. Прости, Тринадцатый…
        Он сидел в глубокой задумчивости, когда бархатная портьера чуть приоткрылась, и перед ним возник высокий парень с черными взлохмаченными волосами. Глубокий сине-багровый шрам пересекает его лицо, придавая ему мрачное, разбойничье выражение. Ах да, он ведь и был когда-то разбойником… Очень давно - больше тысячи лет назад.
        Грандмастер вспомнил ночь, дорогу на Эбуродун[Ныне - город Брно.] , где он был тогда советником князя Пржемысла, воздвигшего свой храм Великой Богине. В Моравии ее знали под именем Красопани… Святилище было убрано золотом и драгоценными камнями, но прекраснее всего была статуя, изображающая обнаженную богиню с распущенными волосами до колен, в венке из мирта и роз. Она стояла на золотой колеснице, запряженной двумя голубями и двумя лебедями, держа в руках глобус с изображением солнца, земли и моря. В те далекие времена люди еще чтили великих богов Древних - земную мать и небесного отца…
        Он вез в святилище Золотую книгу из Торуня, и это чуть не погубило его тогда. Людям ведь невозможно объяснить, что золото не имеет ценности само по себе, оно всего лишь нетленная страница для вечности, на которой можно запечатлеть что угодно. Они готовы на все ради своего брюха, и сколько бесценных реликвий и знаний, переданных из Времени Великих Древних, утрачено навсегда из-за людской глупости и жадности! Золото Микен, скифские бляхи и ожерелья, пластины ацтеков и инков Южной Америки - все они несли особый, тайный смысл, закодированный в формах и узорах, а кристаллы - драгоценные камни - были надежными хранителями информации, подобно современным компьютерным носителям.
        Но люди видят в сокровищах только блестящие погремушки, которые можно продать, чтобы есть и не работать, или переплавить, или навесить на себя, как игрушки на новогоднюю елку… В лучшем случае - выложить в музее под стеклом и показывать любопытным.
        На старой дороге близ Эбуродуна, построенной еще во времена римского владычества, разбойники напали врасплох, из засады. Они успели ранить одного из княжьих дружинников, но несколько Огненных Шаров, сверкнувших в ночи, как маленькие шаровые молнии, заставили их бросить оружие и бежать прочь, вереща от страха… Только главарь почему-то не побежал, напротив - схватил его за стремя, и Грандмастер навсегда запомнил блеск длинного острого ножа и горящие как угли черные глаза, в глубине которых застыло отчаяние и мольба. Вот уж где не ожидал он встретить себе подобного!
        Мешко, подкидыш без роду и племени, не знавший ни отца, ни матери, стал его первым спутником, и не было у него никогда помощника столь же преданного - без сомнений, без страха, без проклятых вопросов, которые смущают ум, впиваясь в мозг, словно отравленные иголки.
        Именно из-за сомнений и погиб когда-то Ярнес Тибад, известный также как ученый аптекарь Альбрехт Доденхайм. Жалость к людям, которые в темноте своей, как всегда, не ведают, что творят, стремление достучаться до их ума и души, вразумить и направить привели его к мучительной смерти. Тогда настали черные дни для них всех, и пришлось бежать, бросив привычные места, пока не добрались до дикой, тонущей в снегах Московии - единственной страны, не затронутой язвой инквизиции…
        Грандмастер до боли стиснул кулаки, так что костяшки пальцев побелели. Он снова видел глаза друга, слышал его прерывающийся, взволнованный голос… Много лет прошло с тех пор, но боль от утраты так же остра и свежа, как и в первый день. Без Тринадцатого круг не полон, и сила его ущербна.
        И теперь, похоже, уже навсегда.
        Мешко тихо тронул его за плечо:
        - Мастер… Пора. Ночь полнолуния, все в сборе.
        - Да, да, иду.
        Грандмастер медленно поднялся из кресла. Мешко подал ему длинную мантию, с поклоном протянул серебряный медальон на цепочке. Он кинул быстрый взгляд на черный камень, на печальное лицо учителя и тихо спросил:
        - Тринадцатый?
        - Да.
        - Неужели безнадежно?
        - Похоже, что так. Времени осталось совсем мало. Это полнолуние - последнее для него.
        Мешко нахмурился. Густые брови сдвинулись над переносьем, и черные глаза на миг сверкнули прежним, разбойничьим огнем.
        - Но почему, Мастер? Прикажи только - и он сегодня же будет здесь! Почему ты не хочешь помочь ему? Вспомни, сколько раз тебе уже доводилось менять судьбу человека! Это ведь совсем несложно…
        Грандмастер сокрушенно покачал головой.
        - Человека - да,- ответил он со вздохом,- но Тринадцатый - не совсем человек, и у него особенная судьба. Видишь этот камень? Он твердый, но очень хрупкий. Дерево резать легче.
        - Так что же, пусть погибает? Эх, будь все проклято!
        Он резко махнул рукой, и догорающая, оплавленная свеча вдруг выпала из подсвечника на стол. Бумаги, наваленные грудой, вспыхнули ярким веселым пламенем, и вот уже хлопья сажи летают по комнате…
        Грандмастер усмехнулся:
        - Будь поосторожней со словами и мыслями. Пожара нам только не хватало.
        Он щелкнул пальцами, и огонь погас. Все погрузилось в темноту, только запах гари напоминает о происшедшем. Еще мгновение - и новая свеча горит в подсвечнике на столе среди обугленных клочков, которые совсем недавно были бесценными манускриптами.
        Мешко опустил голову:
        - Прости, учитель. Твои рукописи…
        Грандмастер поднял указательный палец и наставительно сказал:
        - Пора тебе привыкнуть, что рукописи не горят. Один здешний писатель замечательно сказал об этом… Жаль, я позабыл его имя.
        Он пробормотал короткое заклинание, и через мгновение пожелтевшие страницы снова лежали на столе в живописном беспорядке как ни в чем не бывало.
        Грандмастер оправил мантию:
        - Идем. Пора.
        Но Мешко, казалось, не слышал его.
        - Смотри, Мастер! Камень Судьбы!
        Грандмастер обернулся - да так и ахнул. На черном обсидиане, там, где горящие страницы древних текстов накрыли его, расцвела ярко-алая роза!
        А в это время Сергей спал на больничной кровати, скорчившись под ветхим байковым одеялом. Сегодня ночь была милостива к нему. Ему снилась юная и прекрасная женщина с длинными черными волосами, одетая в длинные прозрачные одежды, почти не скрывающие контуров тела. Она танцевала на лесной поляне, залитой лунным светом, и хохотала, и манила к себе…
        Проснулся он оттого, что почувствовал сильный запах гари. В горле першило, нечем было дышать. Когда Сергей открыл глаза, вся палата была заполнена едким дымом. Огонь вырывался прямо из стен, там что-то трещало и шипело, словно масло на сковородке, и вот уже вспыхнула занавеска на окне.
        Сосед, привязанный простынями к кровати, бился и мычал, другой пытался укрыться от огня под своей койкой с продавленной железной сеткой, третий бегал взад-вперед, пытаясь сбивать языки пламени старой продранной тапочкой, старик у окна непрерывно кричал тонким, раздирающим криком.
        Сергей вскочил с постели и кинулся к двери. Она была не заперта - редкая удача! Наверное, Клава забыла… Закрывая лицо руками, он выбежал в коридор. Там, перед выходом во внутренний дворик, отгороженным железной решеткой, уже сгрудились все больные, кто мог передвигаться самостоятельно. Они кричали, вырывались из рук санитаров, которые метались между ними, пытаясь хоть как-то утихомирить обезумевшее стадо.
        - Дверь откройте! Ключи у кого?
        - У главврача в кабинете!
        А воздуха остается все меньше и меньше. Дым заполняет легкие, становится трудно дышать. Белые халаты и полосатые пижамы смешались, сейчас они вместе, и все равны перед лицом огня. И вот уже кто-то захлебывается надрывным кашлем, раздирающим легкие, кто-то теряет сознание, а какая-то женщина бьется на полу в эпилептическом припадке с закатившимися глазами и пеной на губах.
        - Да быстрее вы! Сгорим же тут, к чертовой матери!
        Загремели ключи, скрипнула решетка, и тяжелая, окованная железом дверь наконец-то распахнулась. Приток свежего воздуха придал сил, и все, кто еще держался на ногах, ринулись наружу. В дверях мигом образовался затор, люди толкали друг друга, продираясь к спасению, давили упавших, но даже не замечали этого.
        - А ну, тихо! Что прете, как бараны?
        Зычный голос главврача Анатолия Федоровича заставил всех замереть на мгновение.
        - Санитары, выводите больных! Да по одному, а не скопом. Что стали, мать вашу? Быстрее!
        Властный окрик заставил всех здоровых опомниться - как будто они только и ждали этого. Санитары, медсестры и врачи мигом вспомнили о своих обязанностях и рьяно принялись восстанавливать порядок среди больных. Кого-то подгоняли, кого-то выводили под руки, а старика Семена Петровича, который обычно сидел в коридоре в инвалидном кресле, просто волоком тащили, как кулек с картошкой… Он не сопротивлялся, только мотал головой из стороны в сторону, и его редкие седые волосы волочились по грязному полу.
        Сергей вышел наружу сам, осторожно ступая по земле. Ощущение это было таким необычным, позабытым за долгие годы неподвижности, что он даже про пожар забыл ненадолго. Вокруг сновали врачи и медсестры, выводя, вынося, выволакивая новых и новых больных, кто-то кашлял, стонал, надрывался от крика, а он не замечал ничего вокруг - просто смотрел на луну, ощущал землю под ногами…
        А дом пылал не на шутку! Со звоном лопались стекла, черный дым поднимался кверху, и языки пламени окрашивали ночную темноту тревожными оранжево-алыми оттенками. Санитар Гришка выскочил наружу с выпученными глазами, задыхаясь и кашляя. Он даже не заметил сразу, что рукав его халата горит, рассыпая искры вокруг.
        - Все! Дальше не пройти! В левом крыле - сплошной дым, к дверям не подойти. И крыша вот-вот обвалится…
        Те больные, кого успели спасти из огня, жались друг к другу, словно ища тепла и поддержки. Анатолий Федорович ходил между ними, перемазанный сажей, в порванном халате, словно полководец после боя.
        - Ну что, все здесь?
        Он старался говорить нарочито бодрым тоном, словно ничего особенного не произошло, но получалось плоховато.
        - Да какое там!- Пожилая санитарка тетя Нюра горестно вздохнула.- В левом-то крыле как раз лежачие были.
        - Так давайте быстрее! С черного хода зайдите! Может, там еще кто живой остался.
        Санитары - молодые здоровенные парни - переминались с ноги на ногу, переглядывались, но выполнять приказ почему-то не спешили. Многие отбывали здесь альтернативную службу, чтобы не идти в армию, и слишком поздно поняли, что эдакая альтернатива, пожалуй, и потяжелее будет. Со страхом косились они на пылающее здание, на искры, летящие во все стороны. Кидаться в огонь ради нескольких безнадежных психов никому не хотелось. Главврач посмотрел на них и только рукой махнул.
        В этот момент с треском рухнула крыша. Тетя Нюра перекрестилась и тихо сказала:
        - Кто остался - уже навсегда. Упокой, Господи…
        А вот с Сергеем творилось нечто необъяснимое. Стоя в толпе среди перепуганных, измученных, обожженных товарищей по несчастью, он чувствовал странный прилив энергии. Словно река в начале весны, проведя долгие месяцы в заледенелой неподвижности, вскрывается и ломает лед, снося все на своем пути - мосты, плотины, все заторы, накопившиеся за долгую зиму… Это было немного страшно и в то же время почти божественно.
        В воздухе смешался запах гари, едкого пота, людского страха, но и иные ароматы примешивались к нему. Сергей пытался вспомнить и распознать их вновь, принюхиваясь, как собака. Он дрожал от возбуждения, все мышцы были напряжены до предела. Куда только девалась слабость в теле, вялость и апатия! Столько впечатлений… Все ему было внове - ночная темнота, освещенная заревом пожара, крики людей, ласковое прикосновение теплого ветерка, словно кто-то гладит по лицу, но главное - луна в небе! Первый раз за долгие годы он видел ее не через зарешеченное окно, а вот так, в вольном воздухе, и почему-то ему показалось, что луна совсем рядом, стоит только руку протянуть.
        Издалека послышался шум мотора и сирена.
        - Кто там?
        - Пожарные!
        - Наконец-то, и года не прошло! Как всегда, к шапочному разбору…
        - Ворота, ворота откройте!
        Белые халаты, вымазанные сажей и копотью, метнулись к воротам и долго возились с заржавленным тяжелым замком. Когда наконец-то ворота отворились, во двор въехала красная пожарная машина, оглушительно завывая и сверкая мерцающими синими огнями. Странно одетые люди в касках бегали вокруг, разматывали широкие шланги, длинно чертыхались, что пожарный колодец отсутствует, а по инструкции положено… Из шлангов полетели клочья белой пены, покрывая догорающее здание.
        Это тоже было очень интересно, но теперь Сергей не отрываясь смотрел только на приоткрытые створки ворот. Там, совсем близко, была свобода! Казалось, даже небо там было другое. Воровато оглянувшись по сторонам, он тенью метнулся к воротам - и выскользнул наружу.
        Потом будет долгое разбирательство, и специально приехавшая комиссия установит, что пожар случился из-за неисправной проводки и ветхости здания. Интернат выгорел полностью, в огне погибли более десяти пациентов… В их списке будет имя Сергея Белова. Местная прокуратура даже возбудит уголовное дело по статье «халатность, повлекшая тяжкие последствия», главного врача освободят от должности и осудят на два года условно. Уцелевших больных развезут по другим интернатам, и скоро только пепелище на месте бывшей помещичьей усадьбы будет напоминать о случившемся, да и оно зарастет травой и лопухами.
        Всего этого Тринадцатый не узнает никогда.
        Оказавшись за воротами, он сначала застыл на секунду, но скоро опомнился и бросился бежать прочь. Сначала было немного страшно - вот сейчас догонят, поймают, вернут… Тело двигалось с трудом, как давно не смазанный механизм, ноги заплетались, он даже упал пару раз, но упорно вставал и опять бежал. И вот уже появилась волшебная легкость, когда руки и ноги действуют в едином ритме и кажется, что еще немного - и полетишь…
        Огненное зарево осталось где-то далеко позади, а он все бежал, ощущая во всем теле давно забытое чувство силы и свободы. Росистая трава чуть холодила босые ноги, и это тоже было прекрасно!
        Он бежал, пока хватало сил. И даже когда упал от изнеможения, все еще зачем-то полз вперед, сминая сочную траву, теребя длинные стебли, цепляясь за них, словно пытаясь любой ценой оказаться как можно дальше от этого проклятого места. Он прижимался к земле всем телом, обнимал ее, как самую желанную любовницу, и чувствовал, как тело его наполняется силой. Давно забытое чувство единства и полной гармонии с миром было таким огромным! Даже странно, как живое существо может вместить его.
        Он плакал и смеялся одновременно, слезы ручьем текли по лицу, стекали на землю, смешиваясь с зеленым травяным соком, а грудь вздымалась и опускалась, и сердце колотилось часто-часто…
        Луна смотрела с небес и улыбалась ему.
        Сергей не помнил, сколько времени он пролежал так. Когда он открыл глаза и поднял голову, то увидел вокруг себя заросшие высокой травой крутые косогоры и гладь реки, сверкающую в лунном свете вдалеке. Длинной же оказалась для него эта ночь!
        Сейчас, словно очнувшись от долгого сна, вынырнув из глубин беспамятства и безумия, он вдруг вспомнил всю свою жизнь - каждый миг, каждую секунду!- и ужаснулся. Сейчас он предпочел вовсе не знать об этом, но неумолимая память, как нарочно, показывала все со скрупулезной точностью, и вот уже картины прошлого встают перед глазами - детство, школа, больницы, интернат… Недолгая и невеселая жизнь изгоя и неудачника, отторгнутого всеми, обреченного с самого рождения. Хотелось крикнуть - почему я? Что я такого сделал, из-за чего это случилось со мной?
        Сергей сжался в комок, обхватив себя руками за плечи, и задрожал от внезапно нахлынувшего страха. Теперь-то как жить? Что делать с наконец обретенной свободой? Вернуться в мир людей? Зачем? Там его никто не ждет.

«Лучше бы я сгорел там, в огне!» - с досадой подумал он.
        За спиной послышался шорох травы. Сергей обернулся и увидел, что прямо к нему идет мальчик лет шести, одетый в короткие шортики и майку с волком из мультфильма «Ну, погоди!». Лицо малыша было освещено лунным сиянием, так что видно каждую черточку. Сергей удивился поначалу: что делает ребенок один, ночью, вдалеке от людского жилья? Потерялся? Сбежал из дома? Но малыш вовсе не выглядел испуганным, напротив - шел к нему совершенно целенаправленно, словно именно его и ожидал увидеть.
        Наконец, мальчик подошел совсем близко и присел на траву рядом с ним.
        - Ты кто?- спросил Сергей. Слова прозвучали хрипло и невнятно - в горле еще першило от дыма, но главное - он почти разучился говорить за долгие годы молчания.
        Ребенок посмотрел на него удивленно:
        - Разве ты не знаешь? Я - это ты.
        И правда! Сергей долго всматривался в детские черты, показавшиеся смутно знакомыми, пока не понял, что это действительно он сам - такой, как в тот день, когда повстречал человека-зверя у старого дуба.
        - Ты ведь не бросишь меня теперь, правда?- В голосе мальчика звучала тревога, а взгляд светло-серых глаз был так прозрачен и чист! Разве можно его бросить - такого?
        Сергей протянул руку и осторожно пожал пухлые пальчики:
        - Нет, что ты! Никогда.
        - Хорошо!
        Ребенок улыбнулся. Сергей сидел рядом, держа в ладони его маленькую ручку, словно величайшую драгоценность, и чувствовал, как по телу разливается приятное тепло и сердце екает в ожидании чего-то радостного, что совсем скоро и обязательно должно наступить…
        Бум, бум, бум… Гремит ли бубен человека-зверя, лесного шамана, возникшего из небытия, или это мое сердце так стучит в тишине? Кто я, где я, зачем пришел сюда и куда иду?
        - Тебя ждут. Знаешь об этом?
        Сергей кивнул. Сейчас он и вправду поверил, что люди из его сна - это не морок, не бред, не фантазия. Где-то они действительно есть.
        - Поторопись, у тебя мало времени.
        Ребенок крепко сжал его руку - и вдруг исчез, растворился в воздухе, растаял, словно облачко тумана.
        Тринадцатый вновь остался один. Он лег на спину и долго смотрел в небо на звезды, которые сейчас казались необыкновенно яркими и близкими, на диск луны, уже начинающий светлеть в предутреннем небе, и счастливо улыбался. Если где-то есть люди, которым он нужен, он непременно их отыщет! Он еще не знал как, но верил, что сделает это, непременно сделает. Просто будет идти и идти вперед…
        И верить, что чудеса еще случаются.
        Сергей поднялся на ноги - неуверенно, словно человек, выздоравливающий после тяжелой болезни. Легко сказать - встать и идти… Только сейчас он заметил, что на нем нет ничего, кроме невероятно рваных и грязных казенных подштанников. Пожалуй, показаться в таком виде нигде нельзя - мигом загремишь обратно в психушку. Пусть интернат сгорел, но ведь другие остались! И его уже ищут, наверное. При одной мысли об этом он почувствовал, как по всему телу бегут мурашки. Ну уж нет, не дождетесь! Надо раздобыть какую-нибудь одежду, и побыстрее.
        Где-то раздается лай собак - значит, есть жилье неподалеку. Если повезет, там можно раздобыть то, что нужно. Он решительно повернулся и зашагал к деревне.
        Идти пришлось совсем недолго. Вскоре показались покосившиеся заборы и деревянные домики. Теперь, когда у него появилась цель, Сергей двигался быстро и уверенно. Почему-то он прекрасно видел в темноте и мог различить сейчас каждый листик на дереве, каждую травинку, каждый камешек под ногами. Он чувствовал запах хлева, домашнего тепла, огородной зелени… Все чувства обострились до предела.
        Первый же дом у околицы привлек его внимание. В темноте смутно белело вывешенное на веревке белье. Штаны, рубашки, цветастые юбки, лифчик невероятного размера, детские ползунки… Видно, здесь живет большая семья.
        Сергей подошел к калитке, осторожно отодвинул щеколду и вошел во двор. Собака вылезла из будки, загремев тяжелой цепью. Как только сразу его не заметила? Вот сейчас зальется лаем, перебудит всех в доме… Сергей зачем-то вытянул руку вперед, посмотрел собаке прямо в глаза и строго сказал:
        - Молчи!
        Встретившись с ним взглядом, пес почему-то мигом прижал уши и пополз на животе, виляя хвостом. Сергей подошел ближе, присел на корточки, погладил мохнатую морду.
        - Ты прости, собака. Мне очень надо.
        Он подхватил с веревки штаны и рубаху, мигом перемахнул через забор и скрылся в темноте.
        И снова - бежать! Пусть и не гонится никто, но все равно. Только когда деревня осталась далеко позади, Сергей остановился, чтобы отдышаться и оглядеться по сторонам.
        Солнце всходило, окрашивая легкие облака в нежно-розовый цвет. Стоя на высоком берегу, Сергей видел реку, величаво и плавно текущую где-то далеко внизу, горы, заросшие лесом, островки белого известняка выступают кое-где среди густой растительности… Вокруг не видно ни жилья, ни людей, и на миг он почувствовал себя первым человеком на земле, встречающим утро нового мира.
        Очень захотелось искупаться. Прижимая к груди свернутую в узелок одежду, он спустился к реке. Тронул рукой воду - теплая! Он скинул казенные подштанники со штампом на заду и с отвращением отбросил от себя, как последнее напоминание о жалком больничном существовании. Потом одумался, скатал в тугой комок и спрятал под корнями старой, раскидистой ивы, росшей у самой воды. Не хватало еще, чтобы нашел кто-нибудь!
        - Не выдавай меня, ладно?- зачем-то попросил он у дерева и погладил шершавую кору. Листья зашелестели не то от легкого ветерка, не то ива и впрямь услышала его просьбу.
        Он вошел в воду - сначала робко, неуверенно, потом, когда стало глубоко, вытянул руки вперед и поплыл. Река приняла его тело, словно заботливая мать. Прикосновение воды было таким нежным и ласковым…
        Он плескался, совсем как когда-то в детстве, и смеялся от счастья, а брызги воды сверкали в лучах утреннего солнца, как россыпи драгоценных камней. Да что там - гораздо красивее! Казалось, что все плохое и страшное, что довелось ему пережить, уходит, смывается, и сейчас он чувствовал себя таким же чистым и открытым миру, как новорожденный младенец.
        Сергей вышел на берег. Он с удивлением рассматривал свое тело, словно впервые видел его. Тощие, бледные руки и ноги, колени выпирают несуразными шишками, впалая костлявая грудь… И это - я? Урод какой-то!

«Тебя ждут!» - прозвучал в голове тоненький детский голосок.
        - Я иду!- зачем-то сказал он вслух и принялся быстро одеваться. Штаны оказались широки, и рубашка болтается, как на пугале… Но это ничего, ничего! Он может идти вперед, а остальное - не имеет значения.
        Он шел целый день. Куда идет, Сергей не имел ни малейшего представления, просто двигался вперед, как заведенный автомат. Он не чувствовал ни усталости, ни голода, ни жажды… Даже по сторонам не смотрел, не видел ничего вокруг. Солнце припекало голову, и камни кололи босые ноги, но он боялся остановиться хоть на минуту.
        Солнце уже клонилось к закату, когда Сергей оказался на холме. Отсюда открывался удивительно красивый вид: поляна внизу, дальше - узкая полоска леса, а за ним - Волга… Здесь она была особенно широка и полноводна - просто море, а не река! Но не это заставило Сергея остановиться. Там, на поляне, освещенной солнцем, он увидел нечто необычное и удивительное.
        Сотни разноцветных палаток - армейских, камуфляжной раскраски, и ярких, туристических, похожих на детские игрушки - раскинулись в низине, создавая впечатление огромного цыганского табора. Кверху поднимался дым от костров и висел легкой дымкой в воздухе, не давая разглядеть, что там происходит. По утоптанной тропинке, тянущейся от железнодорожной станции, все время шли новые и новые люди…
        Интересно, кто они? Зачем здесь собрались? Может быть, туристы, желающие отдохнуть на природе? Нет, слишком уж их много. Даже палаток не сосчитать! Сергей и сам не понял, как получилось, что он вдруг повернулся и начал спускаться с холма. Ноги сами несли его туда.
        Вблизи лагерь оказался еще больше. Кажется, здесь, на поляне, собрались одновременно несколько десятков… да что там - сотен тысяч человек! Целый город.
        Подойдя совсем близко, Сергей с удивлением обнаружил, что никто на него не обращает внимания. Присмотревшись, он понял, что были здесь персонажи и почуднее - какие-то люди в оранжевых балахонах на голое тело, другие - в драных джинсах, увешанные металлическими цепями, с диковинными прическами, похожими на петушиный гребень, многие ходили полураздетыми и босиком, вокруг бегали дети - от самых маленьких, едва научившихся ходить, до подростков,- и никто не говорил им, что надо хорошо себя вести и мыть руки перед едой.
        Лагерь жил собственной жизнью - люди все время сновали туда-сюда, уходили, приходили, радостно и шумно приветствовали старых знакомых или знакомились попросту, без церемоний:
        - Привет, я Валера из Нижнего!
        - А я Света из Краснодара!
        - Пойдем на концерт? «Иваси» выступают, у нас уже место колышками забито…
        - Пойдем!
        У многих костров играли на гитарах и пели, кто-то варил кашу, кто-то стоял в очереди за водой с большими пластиковыми канистрами в руках, мыл посуду в протоке, купался, оживленно спорил… Время от времени громкоговоритель рявкал на весь лагерь что-нибудь вроде:

«Турклуб из города Кинешмы! Срочно подойдите к радиопалатке. Вас разыскивает ваш земляк Федор Ступин».
        Или:

«Концерт на второй эстраде состоится в девятнадцать двадцать! Исполнителям просьба подойти заранее».
        Сергей еще долго ходил по лагерю. Постепенно начало темнеть, и усталость навалилась, сковала все тело. Отдохнуть бы хоть немного!
        Он несмело подошел и сел к костру. Сосед тут же подвинулся, давая ему место, чьи-то руки передали пластиковую тарелку с кашей из котелка. Запах от нее шел такой вкусный, с дымком, что Сергей тут же почувствовал, как желудок свело от голода. Он благодарно кивнул и жадно принялся за еду. Тарелка быстро опустела. Сейчас он, пожалуй, весь котелок бы съел с удовольствием… Но добавки попросить не решился.
        Какой-то парень с длинными волосами обнимал гитару, словно любимую женщину, задумчиво перебирая струны.
        - Володь, давай нашу!- кокетливо протянула девушка в очень коротких шортах, открывающих на всеобщее обозрение ее длинные загорелые ноги.
        Парень заиграл мелодию, простую и нежную, похожую на чьи-то быстрые, легкие шаги, и запел приятным, чуть хрипловатым баритоном:
        Над головою синь-синева,
        И нам пора снова вперед.
        За перевалом точка-привал,
        Потом опять тире-переход!
        Девушка вторила ему, и остальные подхватили:
        А о тебе стучат поезда,
        А о тебе вздыхают ветра,
        И по ночам большая звезда
        Со мной опять грустит до утра[Стихи В. Ланцберга.] .
        В песне еще было много куплетов - про гитары, костры, точки и тире. Сергею песня понравилась. Хотелось сидеть и сидеть так подольше, слушать, греться у костра, чувствовать, как блаженное ощущение сытости и покоя постепенно разливается по телу.
        - Давай про капитана!- потребовала девица в шортах, но парень покачал головой, словно давая понять, что концерт по заявкам окончен.
        Он заиграл что-то совсем другое - затейливую, сложную мелодию, похожую на испанский танец. Музыка словно пела, говорила что-то о любви и разлуке, и слова для этого были не нужны.
        Веснушчатый парень в бандане покачал головой и тихо сказал девушке:
        - Э, Стаська, не скоро мы теперь «капитана» дождемся! Если уж Володька взялся за свое фламенко - это надолго.
        Красавица мулатка в длинной пестрой юбке и белой рубашке, небрежно завязанной на животе, до этого стоявшая чуть поодаль, в темноте, подошла к костру и стала танцевать. В каждом ее движении была такая первозданная, дикая страсть, такая жизненная сила, бьющая через край, что у всех просто сердце заходилось! Пестрая юбка взлетала в воздух, обнажая смуглые бедра, звенели серебряные браслеты на руках. Танцуя в отблесках огня, она и сама была как огонь.
        Парень, которого звали Володей, смотрел на нее не отрываясь. Его большие нервные руки с длинными пальцами черт знает что выделывали с гитарой, а глаза сияли восхищением - так хороша была эта дикарка! Если бы мог, наверное, играл бы вечно…
        Но всему приходит конец. Вот уже мелодия стихла, закончившись эффектным аккордом, и танцовщица картинно замерла на несколько секунд, воздев руки к небу, и теперь шутливо раскланивается, словно балерина на сцене. Еще минута - и она уйдет, растворится в темноте, и как потом найдешь ее среди тысяч других? Лагерь-то огромный…
        Володя отложил гитару в сторону и, наконец, решился заговорить, запинаясь и мучительно подбирая иностранные слова:
        - What is your name? I am Володя… Where are you from?
        Девушка улыбнулась:
        - Да ты не напрягайся, говори как умеешь! Алена я, из Москвы.
        Володя покачал головой - так непривычно прозвучали эти слова из уст смуглокожей красотки, которой жить бы где-нибудь в Сан-Франциско или на островах Карибского архипелага.
        - А я думал, ты иностранка…
        Алена рассмеялась, и белые зубы сверкнули в темноте.
        - Да что ты! Я же русская, я выросла здесь! Это папа у меня в Лумумбарии[Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы.] учился когда-то. Третий сын короля Мозамбика, между прочим!
        Через несколько минут она уже сидела у костра и успела рассказать, что живет с мамой - переводчицей с французского, что в прошлом году закончила юридический, но работы по специальности пока не нашла и трудится теперь администратором в ночном клубе «Апельсиновый рай» - там специально набирали девушек экзотической внешности.
        - Так что еще и удружил папенька, оказывается!- веселилась Алена.
        Ребята еще долго сидели у костра, и гитара переходила по кругу. Они пели что-то про глухарей на токовище, про красотку Маргариту, которая все ждет и ждет своего капитана, потом про лошадей, тонущих в море, и Сергей даже почувствовал, как слезы навернулись на глаза - так жалко их стало.
        Не было только Володи с Аленой - ушли куда-то к Волге. Наверное, хотели побыть немного вдвоем… Что-то живое и нежное, похожее на тонкую серебристую нить, уже протянулось между ними, и теперь им никто не нужен.
        Сергей почувствовал, что засыпает. Веки почему-то стали тяжелыми, и по всему телу разлилась такая приятная, сладкая истома. Свернуться у костра в клубочек, и ничего, что ночью стало прохладнее. Главное, вокруг такие хорошие люди, может быть, необычные и странные, но хорошие. Сергей еще никогда таких не встречал.
        Здесь, на берегу Волги, под звездным небом, среди палаток и костров, непонятных песен и разговоров, он впервые за всю свою жизнь чувствовал себя счастливым среди людей. И пусть им нет до него никакого дела, пусть совсем скоро они разъедутся по своим городам и снова станут учителями, врачами, студентами или просто людьми, которые живут как придется, зарабатывают как могут и питаются чем Бог пошлет. Но пока они вместе, удивительное чувство всеобщего братства и единения захватывало всех, поднимало ввысь…
        А у костра звучала новая песня - даже не песня, а будто кто-то стихи читает под гитарный перебор, медленно так, с чувством, совсем негромко:
        Мудрецы, поэты, пророки
        Говорили, что жизнь - петля
        И что мы темны и убоги.
        Это - правда. Только не вся.
        Мы сегодня живем, чтоб выжить,
        Завтра срежут нас, как траву,
        Но иным удается видеть
        Золотые сны наяву…
        Тринадцатый улыбнулся. Золотые сны наяву… Неужели с кем-то еще бывает такое? Не только с ним?
        И несут они это людям,
        Только здесь никого не ждут.
        А появится - так осудят,
        Аккуратно к кресту прибьют…
        Он почувствовал, как запершило в горле и слезы потекли из глаз. Ведь песня о нем, о нем! Там, в больнице, жесткая банкетка под лопатками и какие-то штуки, к которым руки пристегивают прочными ремешками,- ну, чем не крест? Пусть нет гвоздей, и копья центуриона, и толпы вокруг, ревущей «Распни его!», зато действует почти так же. И электроды у висков - покруче тернового венца.
        А песня поднималась к небу вместе с легким дымком догорающего костра, таяла в вечернем воздухе… Слова были пронзительно-грустные, но и утешение звучало в них:
        Предадут его в руки смерти,
        И душа взлетит к небесам,
        Но останется звездный ветер,
        Утешающий души нам…
        Сергей отер слезы со щеки. Если превратиться в звездный ветер - то и смерть, пожалуй, не страшна…
        Он уже почти спал, когда кто-то подошел сзади и тронул его за плечо. Сергей вздрогнул от неожиданности и сжался в комок - заметили, сейчас прогонят!
        Он резко обернулся, но перед ним стоял Володя и протягивал какой-то сверток.
        - Эй, как тебя?
        - Сергей.
        Он не сразу вспомнил собственное имя.
        - Спальник возьми, у нас лишний нашелся!
        - Спасибо…
        Он неловко теребил застежки и шнурки, пытаясь влезть в теплый мешок из черной шуршащей ткани.
        - Эх ты, Серега!- Володя посмотрел на него с укоризной.- Сразу видно - в первый раз приехал, не умеешь ничего. Не так надо… Дай помогу.
        Сергей благодарно кивнул, умостился, наконец, возле догорающего костра, запаковавшись в спальник, и вскоре заснул.
        Ночь опять опустилась на землю, и в комнате, убранной черным бархатом, поднимается кверху дымок благовоний и свеча горит на столе… Заложив руки за спину, Грандмастер мерил шагами свой кабинет. Нервное возбуждение не давало усидеть на месте. Время от времени он поглядывал на кусок черного обсидиана, словно желая убедиться, что зрение не обманывает его, но алая роза все так же цвела и даже, кажется, распустилась еще пышнее.
        Мысли теснились в голове, не давая сосредоточиться. Еще вчера он был спокоен, смирившись с неизбежностью, но случайная оплошность Мешко сотворила чудо! Тринадцатый почти что воскрес из мертвых, стряхнув многолетнее оцепенение. И теперь, если он сумеет добраться до обители, Круг наконец-то замкнется, и сила его возрастет многократно.
        Но что будет дальше? В Круг он должен прийти сам - намеренно или случайно, это не имеет значения, потому что пути Судьбы - это сети, сплетенные богами. Грандмастер точно знал, что Тринадцатый всей душой стремится занять свое место в Круге, но как указать ему путь? Один-единственный человек, песчинка, затерянная в огромном мире, он слаб и уязвим… Зная цель, но не ведая пути к ней, легко заблудиться и сбиться с дороги.
        Грандмастер долго смотрел на вздрагивающий огонек свечи. Наконец он взял остро очиненный карандаш, написал что-то на клочке бумаги и поднес его к пламени. Записка вспыхнула в один миг, но он держал листок, даже когда огонь начал обжигать пальцы.
        Утром Сергея разбудило солнце. Он открыл глаза, увидел над собой ярко-синее небо с легкими облачками, верхушки деревьев… Вот и его вчерашние знакомцы спят вокруг в спальниках и палатках. Долго еще, видать, вчера сидели у костра!
        Сергей вылез из спального мешка и аккуратно свернул его. Утро выдалось таким ясным и теплым, день, наверное, тоже будет жаркий. Так хорошо здесь, и люди вокруг замечательные… Только вот в душе появилось откуда-то смутное беспокойство, словно он должен был сделать что-то важное, может быть, самое важное в жизни, и - не сделал. Он чувствовал, что не может, не должен оставаться здесь, надо двигаться дальше. Но куда?
        Сергей уселся возле остывающего кострища, обняв руками колени, и стал думать. Что же так растревожило его? Наверное, сон…
        На этот раз ему приснился мужчина с короткой русой бородой и синими глазами. В лице его было такое удивительное сочетание мудрости и силы, что Сергей даже оробел немного. Он что-то говорил, втолковывал снова и снова, как учитель - нерадивому школяру, но Сергей не мог разобрать слов, как ни старался. Под конец он чуть не заплакал от бессилия. Наконец, мужчина протянул ему маленький листок бумаги, сложенный вдвое. Сергей развернул его и прочитал непонятное слово, похожее на крик журавля в осеннем небе - «курлык».
        Интересно, что бы это могло значить?
        Из палатки вышла заспанная, но улыбающаяся Алена, и Володя за ней. Они держались за руки, словно боялись потерять друг друга. В лицах их появилось что-то новое, чего не было раньше. При всем несходстве они как будто стали похожи друг на друга!
        - С добрым утром!- улыбнулась Сергею девушка.
        - Здравствуй… Вот, возьми,- он протянул Володе свернутый спальник,- спасибо тебе.
        - Да ладно,- он беззаботно махнул рукой,- вон, Толику отдашь. Оставь себе пока, пригодится.
        - Нет,- Тринадцатый сжал губы,- не пригодится уже.
        Почему-то он был твердо в этом уверен.
        Жизнь в лагере шла своим чередом. Двое парней пошли за водой с канистрами, другие принялись разводить костер, девушки распаковали пакеты с крупой, открыли банки с тушенкой и принялись кашеварить. Алена тоже помогала. Она как-то очень быстро вписалась в новую компанию и теперь была уже совсем своей.
        Вот уже котелок исходит вкусным паром, и чайник кипит… Вся компания уселась у костра в ожидании завтрака. Только Алена вдруг загрустила почему-то. Она посмотрела на свое запястье и нахмурилась. Потом огляделась вокруг, вздохнула и безнадежно махнула рукой.
        - Ты что?- Володя моментально заметил перемену в настроении подруги.
        - Да вот… Браслет потеряла, жалко.
        - Дорогой браслет?- спросила девушка в коротких шортах, которую звали Стасей.
        - Да нет, не очень… Серебряный. Он заговоренный был, на счастье.
        Сергей молча поднялся с места. Он видел, как по траве, там, где Володя с Аленой прошли вчера, тянется тонкий след, похожий на слабо мерцающий лучик. Он пошел по нему, пристально глядя себе под ноги, обшаривая взглядом каждую травинку, каждый камешек…
        Браслет отыскался на берегу Волги, у самой кромки воды. Сергей поднял блестящую цепочку с подвесками в виде африканских масок, зачем-то полюбовался немного и сунул ее в карман.
        Когда он вернулся, Володя как раз уговаривал Алену поехать с ним в подмосковный пансионат «Лесные дали» - там как раз отдыхают сейчас его друзья. Алена улыбалась, не говоря ни да, ни нет. Видно было, что ей очень хочется согласиться, но нельзя же сказать «да» вот так, сразу!
        Сергей так же молча протянул ей браслет. Она радостно ойкнула, сразу нацепила его на руку и звучно чмокнула Сергея в щеку:
        - Вот спасибо! Я уж думала - не найдется…
        Он засмущался, покраснел до корней волос и принялся очень тщательно складывать в кучку полешки для костра, словно не было сейчас дела важнее этого. Володя наградил его ревнивым взглядом, словно обиделся, что браслет принес не он. Даже жалко его стало немного. Вот глупый! Ну как он не понимает, что у него теперь все хорошо?
        Володя расстелил прямо на земле изрядно потрепанную карту и с жаром принялся объяснять:
        - Вот, смотри! Здесь - железная дорога, справа будет поселок Курлык, ну, там дачники всякие, да еще коттеджей понастроили… А вот прямо по дороге - упрешься в наш пансионат. Там такие ребята соберутся! Интересно будет, поехали!
        Алена чуть прикрыла глаза и кивнула:
        - Ну хорошо! У меня еще от отпуска почти неделя…
        Володя просиял радостной улыбкой. А вот с Сергеем произошло нечто странное - услышав слово «Курлык», он вздрогнул всем телом, бросил свои поленья и тоже склонился над картой. То самое слово из его сна! А он-то гадал, что это такое… Значит, как раз туда ему и нужно! Он всматривался до боли в глазах, стараясь запомнить расположение. Так, станция… Потом дорога… Километров пять будет, не больше!
        Надо ехать.
        Володя, напевая, уже бросал в рюкзак свои вещи.
        - Ехать надо налегке! Только гитару с собой возьму. Спальники, палатка - все пока остается в ваше пользование,- говорил он ребятам,- в Москве созвонимся…
        Так же быстро собралась и Алена. Она успела сходить за своей сумкой и сменить пеструю юбку на джинсы.
        - Ну, все, пока! Торопиться надо, а то на электричку опоздаем.
        Сергей подошел к Володе, тронул его за рукав и просительно заглянул в глаза:
        - А можно мне с вами? Мне туда тоже нужно!
        Володя посмотрел на него с удивлением. Странный парень какой-то… Видно было, что ему совсем не хочется тащить за собой этого чудика - худого, как скелет, с наголо обритой головой, в нелепой мешковатой одежде явно с чужого плеча. Откуда он вообще взялся? С таким, пожалуй, неприятностей не оберешься!
        Он уже придумывал, как бы отказать половчее, но тут вмешалась Алена:
        - Ну, давай вместе поедем! Не видишь - очень надо человеку.
        И Володя сдался:
        - Ладно, если хочешь…
        Через полчаса Сергей уже сидел в электричке и смотрел, как за окном проносятся поля, леса, деревни… У кого-то из ребят нашлись лишние кеды в рюкзаке - пусть старые, поношенные, но еще вполне крепкие, так что идти босиком на станцию ему не пришлось.
        Алена с Володей оживленно разговаривали о чем-то, шутили, смеялись, но он не слышал их. Сергей находился сейчас в странном, пограничном состоянии между сном и явью. Он чувствовал себя словно маленькая лодочка, подхваченная мощной волной в океане, но в душе царили мир и спокойствие.
        Все идет правильно.
        Город, в котором он родился и провел всю свою сознательную жизнь (а ведь была еще и несознательная, ха-ха, почти каламбур!), показался ему незнакомым, почти чужим. Столько новых домов понастроили - красивых, как на картинке. Немногие оставшиеся хрущевские пятиэтажки, вроде той, где он жил раньше, жмутся по задворкам, как бедные родственники, словно осознавая свое убожество. А скоро от них и вовсе ничего не останется…
        Сергей посмотрел еще немного и отвернулся. Что-то подсказывало, что сюда он больше не вернется.
        Новый, недавно отстроенный вокзал произвел на него большое впечатление. Он долго рассматривал неописуемые конструкции из стекла, бетона и блестящего алюминия, призванные, очевидно, перенести пассажиров в футуристическое будущее, а световые табло, лифты и пандусы привели его в полный восторг.
        - Вот здесь подождите,- Володя сбросил вещи на лавочку, бережно положил гитару,- я сейчас, только насчет билетов узнаю!
        Сергей сидел, прикрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам. Сейчас он не думал о том, как будет добираться до Москвы без денег и документов, как разыщет этот самый Курлык и что ждет его там… Главное - цель приближается с каждым часом! Он явственно ощущал это, и на душе было легко.
        Володя вернулся не скоро. Он выглядел растерянным и огорченным.
        - Представляешь, билетов нет на поезд!- сказал он, разводя руками.- Все выкупили! Фестиваль сейчас…
        - И что делать?- спросила Алена.
        - Разве что электричками добраться можно, на перекладных…
        - Ну и ладно!- беззаботно ответила девушка.- Электричками так электричками. Даже интересно, настоящее путешествие! А то я по национальности москвичка, дальше МКАД и не была почти.
        Володя повеселел:
        - Тогда пошли скорее, через пять минут отходит!
        Значит, и расписание уже успел посмотреть. Сергей решительно взвалил на себя большую часть поклажи (только гитару ему Володя так и не доверил), и они двинулись к перрону, кишащему людьми, словно огромный муравейник. Возле кассы возникла маленькая заминка - билеты ведь покупать нужно! Володя полез в карман за кошельком.
        - Два билета до Сызрани!
        Потом искоса посмотрел на Сергея, вздохнул и добавил:
        - Нет, три.
        Сергей остановил его:
        - Не надо, я сам!
        Он спокойно, неспешным шагом направился к билетным турникетам. Стоило ему приблизиться, как зеленый глазок покорно загорелся, пропуская его.
        Вот и полагайся на новомодную технику!
        Ехать пришлось долго. Последующие сутки для Сергея слились в единую череду вагонов электричек, ожидания на вокзалах - и снова вагонов.
        Сызрань оказалась местом неприятным - очень пыльным и грязным. Сергей все время чихал и кашлял, в носу свербило, и он от души порадовался, что не пришлось задержаться здесь надолго. Зато Кузнецк - следующий пункт остановки - оказался гораздо симпатичнее. Кругом зелень, старинные домики, и купола древних, полуразрушенных церквей виднеются отовсюду… Он бы с удовольствием побродил немного среди них, да вот не пришлось.
        Ночевать пришлось на вокзале в каком-то крохотном, богом забытом городишке. Сергей еле разглядел странное название - «Пачелма». Он и не знал, что где-то есть такой! Зато Володя ловко, привычно устроился на жесткой лавке в зале ожидания и все повторял: «Ничего! Чем больше город, тем злей милиция!»
        И правда, ночь прошла спокойно. Никто их не потревожил. Утром путешественники купили в станционном буфете бутылку мутноватого ситро, несколько бутербродов (от колбасы Сергей отказался сразу, а вот сыр съел с удовольствием) и поспешили на следующую электричку.
        Они уже подъезжали к Москве, когда случилось то, что Алена с Володей будут старательно обходить в разговорах, даже когда проживут вместе немало лет. И все же не смогут забыть окончательно.
        В вагоне они были одни. До Москвы оставалось уже совсем немного, а до станции Сытино, где предстояло им сойти,- и того меньше. Длинное путешествие подходило к концу. Уже вечерело, и Володя с некоторым беспокойством поглядывал в окно - успеть бы добраться к ночи! Алена выглядела усталой, но держалась молодцом. Сергей удобно устроился на лавочке и с удовольствием наблюдал за своими спутниками.
        Он видел, как между ними тянутся тонкие, но прочные нити, играют на солнце, переливаются всеми цветами радуги. С каждой минутой их становилось все больше, и вот уже двое сидят словно обвитые волшебным коконом - только друг для друга.
        Алена прикорнула на плече своего спутника, закрыла глаза, и пухлые губы чуть приоткрылись в улыбке, обнажая белоснежные зубы, а Володя обнял ее, чуть поглаживая смуглое плечо. Сергей долго еще смотрел на них, любуясь чужим счастьем, и даже сам не заметил, как задремал. Снилось ему что-то непонятное - так, размытые пятна, полосы, лица…
        Разбудил его непривычный шум. Что-то чужое и враждебное появилось совсем близко, и в воздухе разлился густой запах едкого пота, пива и еще чего-то неопределенного, но неприятного.
        Запах угрозы.
        Сергей открыл глаза и резко выпрямился. То, что он увидел, заставило его мигом стряхнуть остатки сладкой дремоты. По всему телу побежали мурашки, и он почувствовал, как по спине течет тонкая струйка пота.
        По вагону шли пятеро молодых парней. Топочут тяжелые, высоко шнурованные ботинки, у всех одинаковые черные футболки, черные джинсы, легкие куртки-ветровки с цифрой
«88» на рукавах… Волосы коротко стрижены на один манер, и, кажется, даже лица одинаковые - как у деревянных солдат-дуболомов в сказке про Урфина Джюса.
        Из переносной магнитолы несется хриплый рев. Если прислушаться, можно разобрать слова:
        Арийский штурмовик смело марширует,
        Стальными кулаками врагов атакует,
        На груди у него набит коловрат[К о л о в р а т - древнеславянский символ Солнца. В настоящее время нередко используется неофашистскими молодежными группировками.] ,
        Он Родине свободу принесет и будет рад…
        Увидев Алену с Володей, старший из парней - лет двадцати на вид - присвистнул и остановился.
        - Ух ты! Ребята, кажется, у нас есть работа.
        Он подошел совсем близко, смерил Алену взглядом с ног до головы. Нехороший это был взгляд, совсем нехороший… Словно липкие холодные щупальца прикасались к ней, шарили по телу.
        - А ты чего тут расселась, сука черножопая?- протянул он с глумливой растяжечкой. - Вали в свою Африку, Россия - для русских!
        - Прекратите!- Володя поднялся в свой немалый рост.- Прекратите сейчас же!
        Удар отрезком арматуры пришелся по голове. Видно было, что парням драться не в новинку… Одно быстрое, почти неуловимое движение - и Володя медленно осел на пол. Кровь из раны на лбу залила лицо и глаза, но он еще силился подняться.
        - Эх ты!- укоризненно сказал кряжистый, широкоплечий здоровяк.- Нацию только позоришь, хиппарь недобитый!
        Тяжелый ботинок с размаху наступил на кисть с длинными, нервными пальцами, раздался хруст, словно орех разгрызли… Володя взвыл от боли и покатился по полу, прижимая к груди искалеченную руку. «Как он теперь на гитаре играть будет?» - некстати пришло в голову Сергею. Алена кинулась было к нему, но миг - и ее уже держат крепкие чужие руки.
        В руках у главаря сверкнул нож. Его длинное, острое, чуть изогнутое лезвие с зазубринками у самой рукояти отражало лучи закатного солнца.
        - Ну чё, посмотрим, какого цвета ты снутри будешь, тварь?
        Смуглое лицо девушки стало серым от страха, узкая рука почему-то прикрыла живот, словно защищая нечто важное, бесконечно дорогое… Она беспомощно оглядывалась по сторонам, будто ища защиты.
        И тут Сергей увидел нечто такое, о чем сама Алена узнает много позже,- крошечный, не больше макового зернышка, зародыш новой жизни, что уже растет в ней после той ночи под луной на берегу Волги. Кольцо крепких парней в черном все теснее и теснее сжималось вокруг нее… В лицах парней была такая спокойная, неотвратимая решимость, что Сергей зажмурился, чтобы не видеть их.
        Он изо всех сил вжался спиной в жесткую скамейку. Сергей отлично понимал отчего-то, что, если сейчас он шевельнется, его самого убьют, наверняка убьют! Умирать не хочется никому, даже безнадежные хроники, «овощи», как их называли в сумасшедшем доме, упорно цепляются за жизнь, но погибнуть сейчас, когда цель уже близка, когда впервые за долгие годы есть для чего жить? Это было бы уж вовсе несправедливо!
        Но знал он и другое - если отступит сейчас, то Круга он не увидит никогда. Потому что недостоин будет.
        Да и сможет ли он просто жить дальше, если Алену сейчас убьют на его глазах? Всего несколько часов назад она танцевала в свете костра, такая живая, такая красивая, а сейчас будет лежать на грязном полу в электричке, изрезанная ножами подонков?
        Да не бывать этому.
        Сергей и сам не понял, какая сила вытолкнула его со скамейки. Медленно и вроде бы неуверенно даже он поднялся на ноги и тихо вымолвил:
        - Уходите.
        Главарь смерил взглядом его тощую, длинную, нескладную фигуру. Нет, не боец! Руки об такого марать - и то не стоит.
        - А ты куда лезешь, чмо? Давно в табло не получал?
        Он протянул было руку, чтобы оттолкнуть самозваного защитника, но ладонь словно уперлась во что-то. Вот не идет дальше - и все!
        А Сергей чувствовал во всем теле прилив огромной, сокрушительной силы, которая вот-вот вырвется наружу. Даже Алене с Володей он показался в этот миг гораздо страшнее бритоголовых отморозков - такая мощная волна энергии била от него во все стороны.
        Он шел прямо на них, широко раскинув руки, словно хотел заключить их в объятия. И - вот странно!- молодые, здоровенные, накачанные парни отступали перед ним, пятились задом к выходу.
        И было чего пугаться! Сейчас они видели перед собой уже не тощего придурка в мешковатых штанах и застиранной рубахе. Прямо на них, переваливаясь с ноги на ногу, шел человек-зверь с острыми ушами и когтистыми лапами, поросшими шерстью! В лапах он держал бубен и мерно стучал в него колотушкой, похожей на человеческую кость. При каждом ударе что-то екает в груди, отдается болью под лопаткой…
        И вот уже сердце стучит быстро-быстро, руки дрожат, лоб покрывается противной липкой испариной, и голова вот-вот взорвется от боли.
        Не надо, пожалуйста, не надо!
        Хотелось закрыть глаза и бежать прочь без оглядки, но сил не было, ноги словно к полу приросли. Перед глазами плывет красный туман. Мелькают какие-то лица… Вот усатый хачик в кепке… Когда весной громили рынок возле станции Карманово, он вылез из своей палатки, права качать стал, пока не получил нож под ребро. Димон постарался, он вообще хачей ненавидит люто, особенно после того, как его девушка загуляла с палаточником. Так и сказала, сучка: от тебя, мол, никакого толку, слоняешься без дела, денег в кармане - ноль, даже в кино не сводишь никогда, а Гурген мне шубку к зиме купить обещал… Димон с тех пор вообще озверел, и на
«акциях» (это когда собирают молодняк человек по двести - черных громить организованно и кое-какое бабло перепадает даже) старается достать их побольше. Вот и того, в кепке, сразу насадил, он и пикнуть не успел - только осел на землю, кровь хлынула изо рта, а сейчас смотрит прямо в глаза и ничего больше не боится. А им самим - страшно…
        Вот негр в полосатой вязаной шапочке. Его поймали ночью, на темной улице, от души попинали ногами. Он сначала дергался, потом перестал. Илья Петрович, их куратор из
«Скин-легиона», сказал (и правильно!): «Понаехали из своей Африки, наркотиками торгуют, СПИДом заражают всех подряд. Родину защищать надо». Он вообще мужик башковитый - как загнет что-нибудь про наследие арийцев, так парни прямо не дыша слушают. Ну и лестно, конечно, становится… Вчера был никто, гопота неумытая, а сегодня - защитник арийской расы!
        Вот маленькая девочка-побирушка. Таджичка или узбечка - их сам черт не разберет, узкоглазых этих. Рваное платьице, чумазая мордашка, грязные ладошки… Ее облили бензином и подожгли, она еще так смешно бегала - ребята от души повеселились, даже на камеру засняли!
        Только теперь им было совсем не смешно. Они стояли, не в силах двинуться с места, глаза их остекленели, и каждый сейчас переживал смерть своих жертв - ужас, отчаяние, боль и тот страшный момент, когда душа оставляет тело.
        А человек-зверь обвел взглядом их лица, словно хотел каждого запомнить навсегда, криво усмехнулся, показав огромные клыки, и произнес нараспев, медленно и непонятно:
        - Вы - не живете, и вам - не жить!
        Тем временем поезд уже подходил к станции. Как только электричка остановилась, парни, словно очнувшись от временного оцепенения, выскочили наружу, отталкивая друг друга, и бросились бежать без оглядки.
        Всего через несколько дней подмосковный поселок Станкомаш (кто бы только знал, что по-русски можно сказать такое!) будет потрясен странным происшествием. Сразу пятеро молодых людей одновременно окажутся в местной больнице с одинаковым диагнозом - обширный инсульт. Двое умрут почти сразу, один проведет в коме две недели, да так и не очнется, еще один на всю жизнь останется парализованным инвалидом, а единственный, кому доведется поправиться, едва оклемавшись, уйдет из дома, и след его затеряется навсегда.
        Горе-то какое! Родители только диву даваться будут - вроде парни молодые, здоровые, не пили, не курили, спортом занимались, и вдруг…
        Вот и говори теперь о плохой экологии и стрессах.
        Много позже в монастыре под Суздалем объявится молодой послушник, который будет целыми днями работать над восстановлением храма, а по ночам истово молиться, простаивая все службы. Святые отцы сами будут дивиться его рвению. Он примет постриг под именем брата Иова, в память Иова Многострадального. Настоятель обители отец Александр еще посомневается - давать ли благословение такому молодому, но после того, как проговорит с послушником в своей келье несколько часов, все же согласится, сокрушенно качая головой и приговаривая: «Эх, грехи наши тяжкие! До чего же Сатана в миру силен стал…»
        Всю оставшуюся жизнь (а проживет он еще долго, до восьмидесяти) брат Иов проведет в обители, но настоящего имени его так никто и не узнает. В старости он примет обет молчания, будто одного пострига и вечного послушания ему покажется недостаточно. Только после его смерти, обмывая тело, монахи увидят странную татуировку на груди - косой крест с загибающимися концами, похожий на свастику.
        Сергей вернулся в вагон на слабых, подгибающихся ногах. Могучий дух человека-зверя покинул его тело, и теперь он чувствовал себя совершенно обессиленным.
        Алена дрожала крупной дрожью, прижавшись к Володе всем телом, а он обнимал ее за плечи здоровой рукой. Видно было, что ему очень больно - лицо бледное, на лбу выступили крупные капли пота, он кусал губы и изо всех сил старался не стонать, но все же пытался как мог успокоить подругу.
        - Ну, все уже, все!- приговаривал он.
        Сергей подошел и сел на пустую скамью напротив них. Он видел, как в глазах Алены на секунду метнулся страх, и она сделала движение, как будто инстинктивно хотела отодвинуться от него, боясь случайно прикоснуться.
        А в следующий момент девушка закрыла лицо руками и заплакала навзрыд, горько и безутешно.
        - Что же это такое, Господи…- бессвязно повторяла она,- что же творится…
        Сергей увидел Володину гитару в чехле, заботливо прислоненную к стенке. Сейчас она выглядела так сиротливо, будто знала, что хозяин больше никогда не возьмет ее в руки, не коснется струн длинными чуткими пальцами. Он вздохнул как человек, которому предстоит выполнить тяжелую, но необходимую работу, заглянул в глаза Володи, почти белые от боли, и строго сказал:
        - Руку дай!
        Володя покорно протянул свою покалеченную правую. Рука была страшная, сине-багрового цвета, и уже начала опухать. Сергей чувствовал, как раздробленные кости торчат под кожей. Он взял ее в свои ладони, закрыл глаза и держал так долго-долго, представляя, как теплый золотой луч проникает в истерзанную плоть, унимая боль, соединяя поломанные кости, сращивая сухожилия, мускулы и нервы… Володе показалось, что Сергей бормотал что-то невнятное себе под нос, но что именно - он разобрать так и не смог.
        Наконец Тринадцатый отпустил его. Сам он выглядел в этот момент так, что краше в гроб кладут - руки бессильно повисли вдоль тела, как плети, пот ручьем тек по лицу, на лбу вздулись синеватые жилы.
        - Кажется, все!- выдохнул он.
        Володя поднес руку к глазам, словно хотел разглядеть получше. Ему даже показалось на мгновение, что ладонь испускает легкое свечение, словно натертая фосфором. Оно скоро исчезло, но странное дело - боль ушла, пальцы свободно шевелятся, и отек пропал! Он даже засмеялся от радости. Вот это да! Ай да Серега!
        - Ты… Ты… Как ты это сделал?
        Сергей вяло покачал головой. Он как будто не слышал его.
        - Выходить пора,- сказал он и встал со скамейки.
        И верно - за окном мелькнула платформа, поезд остановился.

«Станция Сытино!» - прокаркал металлический голос из динамика.
        Они еле успели выскочить из вагона - за секунду до того, как автоматические двери сомкнулись за спиной. Уже совсем стемнело, и луна взошла на небе… Тринадцатому показалось даже, что она смотрит на него с легкой укоризной - что ж ты, мол, столько времени потерял зря?
        Возле станции удалось на удивление легко и быстро найти попутку. О том, чтобы идти пешком, и думать не хотелось. Мужик на старых «жигулях» согласился доставить их прямо к пансионату всего за стольник, и Сергей еще удивился - откуда такие цены?- но спорить не стал.
        Володя с Аленой устроились на заднем сиденье, а он сел рядом с водителем и, пока ехали, напряженно всматривался в темноту. Теперь, когда цель была совсем близка, ему почему-то стало страшно - а вдруг все напрасно? Вдруг люди, что снились ему, только бред, плод больного воображения?
        Наконец Сергей увидел жестяную табличку-указатель с надписью: «Курлык - 500м». И грунтовый проселок ответвляется от асфальтовой дороги… Он тронул водителя за плечо:
        - Останови. Мне выходить сейчас.
        - Куда же ты пойдешь?- спросил Володя.- Ночь уже, поздно! Может, лучше с нами?
        - Нет. Мне пора.
        Сергей вышел из машины. Алена помахала ему рукой, прощально звякнул «счастливый» браслет с подвесками… Он постоял еще немного, пока габаритные огни машины не скрылись за поворотом, и двинулся вперед по проселочной дороге.
        Идти было тяжело, каждый шаг давался с невероятным трудом - таким усталым и обессиленным он чувствовал себя сейчас. Ну, еще, еще немного… Главное - не упасть, удержаться на ногах! Сергей посмотрел на небо, словно ища помощи и поддержки, но луна почему-то скрылась за тучами, словно спряталась от него.
        Вот вдали показались дачные домики. Сергей ускорил шаг и вскоре оказался на узкой улочке, тесно застроенной непрезентабельными щитовыми строениями. Где-то горит свет в окнах - лето ведь, отдыхают люди!- где-то примостился под навесом потрепанный «москвич» или жигуленок, виднеются ухоженные грядки, теплицы из полиэтиленовой пленки… Скромное «шестисоточное» счастье, отдых и отрада небогатых горожан, желающих вырваться хоть ненадолго к природе, покопаться в земле, чтобы, подавая на стол помидоры, гордо сказать: «Свое!»
        Сергей стоял, беспомощно озираясь вокруг. Здесь его никто не ждет, это точно! Он чувствовал себя совершенно потерянным, обманутым, забытым. Неужели все было впустую? И что дальше? Смерть? Безумное и бесцельное существование, как там, в интернате?
        Горло больно сжималось, слезы подступали к глазам изнутри, словно прожигая огромные дыры. Он закрыл лицо руками и бросился бежать. Прочь отсюда, прочь! Если все - обман, то и жить в таком мире не стоит.
        Он бежал, пока мог. Но заплетающиеся, усталые ноги скоро подвели его - Тринадцатый споткнулся и упал. На краткий миг показалось, что он летит куда-то в бездну… Потом сознание погасло, будто кто-то накрыл его черной пеленой, и все исчезло.
        Первое, что Сергей услышал,- чей-то голос совсем рядом, радостный, почти ликующий:
        - Он успел! Успел до полуночи!
        Он медленно, с усилием открыл глаза, разлепив тяжелые веки. Над головой сияет луна… Диск ее уже начал убывать понемногу, но как она была прекрасна!
        Но главное, совсем рядом стоят люди в длинных белых одеждах и смотрят на него. Сергей был совершенно уверен - именно их он видел во сне когда-то! Он даже зажмурился на мгновение, потряс головой, боясь, что все это окажется лишь наваждением, но ничего не произошло. Только белые балахоны чуть колышутся от легкого ночного ветерка… Он поднялся на ноги, одернул зачем-то рубаху и так стоял, ожидая, что будет дальше.
        Молодой парень со шрамом во всю щеку подошел к нему и строго спросил:
        - Кто ты?
        - Я - тринадцатый!
        Сергей чуть улыбнулся. Точно так же спрашивал его когда-то человек-зверь у старого дуба.
        - Откуда ты пришел?
        Да, вот это вопрос… Что ответить на него? Назвать домашний адрес? Глупо. Да и не был он там уже много лет. Все это время, проведенное в скорбном доме, можно было назвать только медленным умиранием, и он почти уже дошел до той грани, от которой нет возврата, и дальше - только темнота… Сергей вздохнул, грудь его судорожно сжалась, и слова как будто сами слетели с губ:
        - С места величайшей тьмы, от ворот смерти.
        Ни один мускул не дрогнул на лице у вопрошающего, но по тому, как вспыхнули на мгновение его глаза, Сергей понял, что ответ был верным.
        - Что несешь ты с собой?
        Сергей опять задумался. А в самом деле - что? В карманах его штанов не найдется и медяка, да и сами штаны - ворованные! Он почувствовал себя таким нищим, обделенным… Хотелось крикнуть: у меня ничего нет!
        - Разве?- шепнул тихий голос где-то в глубинах мозга.- А ты сам?
        Быстро, словно в калейдоскопе, перед глазами пронеслись события последних дней. Будто целая жизнь уложилась в них. Ведь это просто чудо, что он здесь оказался! Новые, неизведанные прежде чувства переполняли, душили его… Сергей выпрямился во весь рост, расправил плечи и сказал:
        - Ничего, кроме любви и веры!
        И вопрошающий почтительно склонился перед ним! На его жестком, разбойничьем лице появилось радостное, почти благоговейное выражение. Потом он повернулся к остальным и торжественно провозгласил:
        - Я, проводник душ, ручаюсь и свидетельствую - тот, кто стоит сейчас перед нами, истинно брат наш по крови и духу!
        И люди в белых балахонах зашептали в унисон:
        - Пусть благословенны будут твои ступни, которые привели тебя на этот путь…
        - Пусть благословенны будут колени за то, что преклоняются перед алтарем…
        Они тихо запели. Слов Тринадцатый разобрать не мог, но мелодия была так нежна и прекрасна!
        Вперед вышла прекрасная жрица. Тринадцатый улыбнулся. Именно такой он видел ее во сне - тонкое лицо, огромные черные глаза, и волосы, схваченные тонким ремешком, ниспадают почти до талии… Она подошла к нему близко-близко, так, что он мог теперь разглядеть каждую черточку на ее лице, освещенном лунным светом, потом обняла его и прижалась поцелуем к его пересохшим, потрескавшимся губам.
        Тринадцатый почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Такого беспредельного, огромного, ни с чем не сравнимого блаженства он не испытывал никогда. Словно сверкающий вихрь подхватил его и унес куда-то… Он наслаждался парением, волшебной легкостью и силой, которой наполнилось все его существо. В этот миг он чувствовал себя почти богом - всевидящим и всемогущим, грозным и неумолимым, но и сострадающим в то же время.
        Сколько это продолжалось, он не знал. Когда к Тринадцатому вновь вернулась способность осознавать себя, он так же стоял на поляне, освещенной лунным светом, и люди в белых одеждах окружали его.
        Высокий мужчина с короткой светло-русой бородой (именно его он видел во сне совсем недавно!) вышел ему навстречу и протянул руки:
        - Без Тринадцатого Круг не полон. Входи, брат! Мы давно ждали тебя.
        Он достал откуда-то из воздуха белую мантию - такую же, как у остальных,- и накинул на плечи Тринадцатому. Смеясь и плача одновременно, еще не веря, что это и в самом деле происходит с ним, он сделал шаг вперед - и чуть не упал. Ноги подкосились. Грандмастер и прекрасная жрица подхватили его с двух сторон, обняли за плечи, увлекли в круг за собой.
        Голоса запели громче, и теперь в их пении слышались радость и торжество. Теперь Тринадцатый отлично понимал слова, и сердце его пело вместе с ними:
        Я - Север, ибо плоть моя - земля,
        Так пусть будет един со мной дух земли,
        Я - Восток, ибо дыхание мое - воздух,
        Так пусть един со мною будет дух воздуха,
        Я - Запад, ибо кровь моя - вода,
        Так пусть един со мною будет дух воды,
        Я - Юг, ибо дух мой - огонь,
        Так пусть един со мною будет дух огня.
        Я прошу четыре могучие силы
        Направить меня и защитить меня.
        Да будет так.
        Круг замкнулся…
        notes
        Примечания

1
        Подробнее о смерти Насти Тихорецкой (и ее убийце) читайте в романе В. Борисовой
«Теория невероятности».

2
        Анастасия (греч.)- воскресшая, возвращенная к жизни.

3

«Когда люди стали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, кто какую избрал… В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди» (Ветхий Завет, Бытие, 6).

4
        Ныне - город Брно.

5
        Стихи В. Ланцберга.

6
        Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы.

7
        К о л о в р а т - древнеславянский символ Солнца. В настоящее время нередко используется неофашистскими молодежными группировками.