Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Биленкин Дмитрий / Рассказы : " Операция На Совести " - читать онлайн

Сохранить .
Операция на совести Дмитрий Александрович Биленкин
        Биленкин Дмитрий Александрович Операция на совести
        Дмитрий Биленкин
        Операция на совести
        В больничной приемной было тихо, тепло и светло. Храм чистоты и порядка, где даже никелированная плевательница на высоких ножках имела вид жертвенника, возд вигнутого в честь гигиены.
        Напротив Исменя, вскинув голову, как офицер на параде, сидел усатый человек с немигающими темно-кофейными глазами. Фаянсовая белизна воротничка туго стяги вала его морщинистую шею. К плечу усатого жался худенький мальчик с прозрачным до голубизны лицом. Над их головами простирался плакат: "Духовное здоровье - залог счастья". Другие плакаты возвещали столь же бесспорные истины.
        "И-и-ы!" - тоненько присвистнуло за дверью, которая вела в операционную.
        Рука сына испуганно шевельнулась в ладони Исменя.
        - Пап, а больно не будет?
        - Не будет, я же тебе говорил, - привычно успокоил Исмень.
        - Они могли бы поторопиться, - сказал усатый, ни к кому не обращаясь.
        Исмень наклонил голову, чтобы выражение лица не выдало его мыслей. С каким наслаждением он взял бы этого дурака за фаянсовый воротник и бил бы его затылком о стену, пока не вышиб из него все тупоумие!
        Глупо. Все они соучастники преступления, он сам - вдвойне, потому что знает, но молчит. Этот усатый по сравнению с ним невинней невинного, ибо ни о чем не догадывается, хотя мог бы сообразить и должен был бы сообразить, если только у него действительно есть разум. Впрочем, в такие, как сейчас, времена многие, наоборот, стараются избавиться от разума, потому что это слишком опасно - выде ляться среди других. Торжество самопредательства - вот как это называется.
        Шторы окна с мерным постоянством озаряло мигание вездесущей рекламы, и тогда на багровеющем полотне проступала тень рамы, словно снаружи кто-то неутомимо подносил к окну косой черный крест. "Распятие потребительства!" - вздрогнув, подумал Исмень.
        Из коридора послышался семенящий стук каблучков, дверь распахнулась, и в приемную, волоча золотоволосую девочку, вплыла дородная дама в узкой юбке до пят.
        - Уж-ж-жасно! - пророкотала она, обводя взглядом мужчин. - Надо же очередь! Кто последний?
        - Я, - сказал Исмень, приподнимаясь. - Но если вы торопитесь...
        У него был свой расчет. Чем утомленней будут врачи, тем легче ему удастся осуществить замысел.
        - Вынь палец из носа! - прикрикнула дама на девочку, опускаясь на диван и одновременно поправляя прическу. - Уж-ж-жасно тороплюсь!
        - В таком случае рад уступить вам очередь.
        - Я тоже не возражаю, - поклонился усатый.
        - Весьма признательна! Нюньсик, ты никак хочешь плакать? Нюньсик, посмотри на мальчиков, как тебе не стыдно! Дядя-врач прогреет тебя лучами, и у тебя никогда-никогда не будет болеть голова... Ведь правда? - она обернулась к Исменю.
        - В некотором смысле - да, - согласился Исмень.
        В некотором смысле это была правда. У золотоволосой Нюньсик, у мальчика с прозрачным до синевы лицом, у многих детей, когда они вырастут, не будет болеть голова от сострадания к другим людям. Растоптать человека им будет все равно, что растоптать червяка. Равнодушные среди равнодушных, они возопят лишь в то мгновение, когда несправедливость коснется их самих. Но помощи они не сыщут, потому что сами не оказывали ее никому и никогда.
        Исмень украдкой взглянул на сына, и сердце ему стиснула такая боль, что в глазах потемнело от ненависти. Здесь, где чисто, тепло и светло, ребятишки доверчиво жмутся к своим отцам и матерям - самым сильным, самым мудрым людям на свете, - как будто предчувствуют недоброе и ищут защиты у тех, кто их всегда защищал. А они, эти взрослые - добрые, неглупые люди, сами, своими руками втол кнут их в это страшное будущее.
        Дверь операционной приотворилась, выглянул врач с унылым продолговатым лицом и, не глядя ни на кого, буркнул:
        - Следующий.
        Дама поднялась и, прошелестев юбкой, двинулась было к врачу, однако девочка, внезапно присев, крикнула: "Нюньсик не хочет!" - и быстро-быстро замотала голо вой, скользя полусогнутыми ногами по пластику пола.
        - Нюньсик! - трагическим голосом воскликнула мать. - Сейчас все будет в порядке, - она обворожительно улыбнулась врачу и, погрозив девочке пальцем, громко зашептала ей на ухо: - Будь умницей, Нюньсик, встань, вытри слезки, мамочка купит тебе новую куклу, а Нюньсик сама пойдет ножками топ-топ...
        Нюньсик, бросив на мать торжествующий взгляд, тотчас вскочила, поправила взбившуюся юбочку.
        - Великолепно, мадам, - сказал врач. - Ваша дочь действительно умница, и вам необязательно присутствовать при процедуре. Будьте, однако, здесь на случай кап ризов.
        Он машинально погладил золотистую головку девочки, и дверь за ними захлопну лась.
        Дама села на диванчик с горделивым видом, который лучше всяких слов вопро шал: "Ну, как я воспитала ребенка?"
        Платье на ней было, похоже, от лучших парижских портних.
        Исмень прикрыл глаза, чтобы ее не видеть.
        В глубине души он завидовал неведению этих людей. Им сказали, что маленькая и безболезненная профилактическая операция навеки избавит их детей от угрозы шизофрении, и люди этому поверили. О сложностях большого мира обыватель думать не умеет, да и не хочет, и всем решениям предпочитает простые и однозначные - они понятней. В свое время ему сказали, что страной, если не принять мер, завла деет коммунизм, и он, напуганный разгулом экстремизма, похищениями и провокацион ными убийствами, с готовностью проголосовал за "чрезвычайные законы", которые, как было задумано, на деле отменяли всякую законность. Вот чем все это кончи лось: со спокойствием барана обыватель ведет своих детей на духовную кастрацию.
        И поздно что-либо изменить.
        Исмень живо представил, каким ужасом округлились бы глаза этой дамы, каким верноподданническим гневом затрясся бы усатый, вздумай он просветить их. Эти добропорядочные обыватели скорей всего позвали бы полицию, и дама с благородным возмущением толковала бы о мерзавце, который вздумал клеветать - вы только поду майте! - на заботу власти о здоровье их детей.
        - Дети наш крест и наша тихая радость, - разглагольствовала тем временем дама. - Вы не представляете, каких нервов стоит уберечь ребенка! Не далее как вчера - нет, это ужасно! - какой-то хулиган едва не сбил Нюньсика с ног. Прямо на улице! Я чуть не выцарапала глаза негодяю... Чем занимается наша полиция, я вас спрашиваю? Чем? Почему не попересажали этих патлатых молодчиков? Этих без дельников, которые разленились, получая от нас пособия по безработице?
        - Мадам, - усатый вдруг повернулся к ней, и его туго накрахмаленный воротни чок, казалось, скрипнул от напряжения. - Нас предупреждали, мадам, что разговоры в приемной мешают врачам.
        Дама побагровела от обиды и величественно замолкла.
        В помещении сгустилась напряженная тишина.
        Легкий скрип двери заставил Исменя вздрогнуть.
        Но это была всего лишь Нюньсик. Не было заметно, чтобы операция причинила ей какое-нибудь беспокойство. С радостным писком она пулей пересекла комнату и сразу же попала в пышные объятия матери, которая внезапно превратилась в обыкно венную клушку, суетливо хлопочущую над потерянным и вновь найденным цыпленком.
        - А я была умница, а ты дай мне новую куклу! И мороженое!..
        - Следующий! - донеслось из-за приоткрытой двери.
        Усатый встал, как на шарнирах, неловко прижал к себе мальчика, отстранился.
        - Ну, иди...
        И пока тот шел, вяло перебирая ногами, усатый все смотрел ему в спину. За мальчиком закрылась дверь. Усатый обернулся, его глаза на мгновение встретились с глазами Исменя, и Исмень чуть не вскрикнул - такая в них была волчья, глухая тоска.
        Усатый молниеносно потушил взгляд, закашлялся и сел, ни на кого не глядя.
        Так он знал! Пол закачался под Исменем. Усатый, бесспорно, знал. Может быть, и дама знала?! Все они все знают? Шли, зная, что ждет их детей, что ждет их самих, и все-таки шли! Убежденные, что так надо. Убежденные, что ничего не изме нишь. Скованные страхом, пылающие верой, шли! Неся маски на лицах, шли!
        - Кхе... - сказал усатый.
        Исмень с надеждой вскинул голову. Дама ушла, они одни, одни...
        Однако ничего не случилось. Усатый сидел, строго выпрямившись, как памятник самому себе. Если что и было теперь на его лице, так это - долг и смирение.
        Исмень опустил голову. Нелепой была надежда, что здесь, где по углам навер няка запрятаны микрофоны, будут произнесены какие-то слова. Да и к чему они сейчас?
        Он встал. Воздух давил на грудную клетку, как могильная плита. Пластик глушил стук шагов, и Исменю казалось, что это удаляются звуки внешнего мира, а он остается один, один среди молчания и света.
        - Папа, сядь ко мне...
        Исмень медленно обернулся. У него возникло странное ощущение, что он видит сына откуда-то издали и видит в последний раз. Он сел в испуге, провел ладонью по мягким, теплым, пахнущим чем-то родным и уютным волосам сына, тот, ласкаясь, потерся щекой о его плечо, и острая, как клинок, ненависть ударила Исменя в сер дце. Сволочи, сволочи, какие же сволочи! Растоптать себе подобных, сделать из жизни кошмар - и все это ради сохранения своей власти, своих денег, своей при были, своей "сладкой жизни", - только ради этого. Они и взрослых бы оперировали, да вот затруднение, наука еще не дошла... Несущая черный крест алчность! Мало им было паучьей свастики!
        Горькую и мстительную радость Исменю доставила мысль о том, что это преступ ление в конечном счете погубит преступников же. Стадо не способно к возмущению - естественно. Зато оно не способно и к творчеству, ибо только личность создает новое. Очень скоро их страну обгонят и в науке, и в экономике, и в культуре, а уж о морали и говорить нечего. И тогда - крах! - их раздавят, как пустой орех. И те, кто в своем безграничном тупоумии затеял все это, погибнут тоже. "Я тоже погибну, - подумал Исмень. - Может быть, еще раньше. Ну и пусть".
        Но прежде он выполнит свой долг перед сыном.
        - Следующий!
        Исмень сжал руку сына. Он заранее предупредил его, что тот должен разре веться, едва последует вызов в операционную. И теперь он напоминал ему.
        Но сын лишь оцепенело смотрел на отца.
        - Следующий! - нетерпеливо напомнил голос.
        - Мэт... - прошептал Исмень.
        И то ли сына напугало выражение отцовского лица, то ли просто миновал неожи данный шок, но только его рот судорожно дернулся, и он заревел безудержно, отча янно, во всю силу своих легких.
        Выскочивший врач отчаянно замахал руками на неловко хлопочущего Исменя.
        - Тише, да тише же! Уймите его, наконец!
        - Господин доктор, мне кажется, будет целесообразным, если во время проце дуры он сможет видеть меня. Я полагаю, что этот плач...
        - Ох уж мне эти родители-воспитатели! - в сердцах буркнул врач, свысока раз глядывая ревущего мальчишку. - Пожалуйста, присутствуйте, если это успокоит его. Мы не можем обрабатывать истериков...
        - Мэт, Мэт, - зашептал Исмень, опускаясь перед сыном на корточки. - Да успо койся же... Дядя разрешил, папа будет с тобой рядом, ну пойдем, пойдем...
        На это Исмень и рассчитывал. Ему нужно было находиться возле сына, когда того начнут оперировать, и он знал, что в подобных случаях это не возбранялось.
        Подводя к дверям все еще плачущего сына, Исмень быстро прикрепил к его затылку крохотный магнит. Теперь все зависело от усиков-держалок. И от внима тельности врачей, конечно.
        Обнимая сына, Исмень переступил порог.
        Кабинет более всего напоминал собой лабораторию, и, как во всякой лаборато рии, вид громоздящихся друг на друга измерительных приборов, разлапистых устано вок, оплетенных кабелями и шлангами, производил впечатление чего-то временного, хаотичного, поспешного. Слева, ярко освещенное рефлекторами, стояло кресло, похожее на зубоврачебное, справа, за шкафами контрольной аппаратуры, стоял обычный канцелярский столик, заваленный перфолентами и скупо освещенный пере носной лампой.
        - Сюда, - сказал человек, сидевший за столом. - Имя? Фамилия? Год рождения?
        Человек привычно сыпал вопросами, его руки с бесстрастностью приборов коди ровали ответы, лицо не выражало ничего, кроме делового равнодушия, и было сде лано, казалось, из серого папье-маше. Поглаживая вздрагивающие плечи сына, Исмень отвечал с той же привычной механической быстротой. Что бы ни происходило с чело веком - женился ли он, поступал на работу, заболевал, попадал под суд, - всему этому неизбежно предшествовала точно такая же процедура вопросов-ответов. И, лишь умирая, человек избегал этой механической операции заполнения анкет, этого социального рентгена, неизбежного для всех. Но тогда отвечать приходилось родст венникам, друзьям, даже посторонним людям. Человек мог умереть и быть похоро ненным без устаревших церковных обрядов и доброго слова других людей, но без про цедуры составления документов - никогда.
        Мальчик успокоился и только слегка всхлипывал. Исмень, погладив его по голове, еще раз проверил, как держится магнит. Тот держался прекрасно, но волосы, увы, едва прикрывали его.
        Регистратор ушел за перегородку и там зашуршал своими перфолентами.
        - Усаживайтесь, молодой человек, - сказал врач, показывая на кресло. А вы сидите там... - махнул он Исменю.
        Два серебристых конуса на шарнирах по бокам спинки кресла, медные подлокот ники, какие-то металлические жгуты с присосками, мигающая рябь огоньков на пульте контрольного аппарата... Исмень знал, зачем эта аппаратура, что она делает и как. Он сам участвовал в разработке некоторых ее деталей! И хотя ему, как и дру гим, никто не объяснял, зачем они нужны и как будут использоваться в совокуп ности, шанс догадаться был, и чистая любознательность подтолкнула Исменя к далеко идущим выводам.
        Лучше бы он ничего не знал!
        Сына усадили в кресло, закатали ему рукава, змеящиеся датчики оплели запяс тья, лоб обхватил обруч. Кресло словно присосалось к мальчику.
        - Врач и его хмурый помощник делали все быстро, не глядя, так, если бы в их руках находился не ребенок, а кукла.
        Стук собственного сердца оглушал Исменя.
        Лицо сына казалось нестерпимо отчетливым в жестком свете рефлекторов. В рас ширившихся черных глазах, быстро сменяя друг друга, чередовались любопытство, страх, растерянность. Под глазами темнели грязные потеки недавних слез, губы вздрагивали. Когда его ищущий поддержки взгляд вцепился в Исменя, тот нашел в себе мужество и ободряюще улыбнулся. Губы сына перестали дрожать.
        - Телескопируем!
        Повинуясь приказу врача, помощник нажал кнопку на пульте, и серебристые конусы пришли в движение, приподнялись, с двух сторон нацелились в голову сына.
        - Ток!
        Исмень сжался, больше не чувствуя собственного тела. Наклонившись, врач про верял положение конусов. Помощник сидел за пультом. Разноцветные отсветы огоньков играли на его сосредоточенном, неподвижном, как у идола, лице.
        Шкала магнитометра находилась от него справа. Но ведь, кроме нее, было еще множество других, не менее важных шкал! "Только бы он не взглянул туда!" - молил Исмень.
        Врач все еще проверял положение конусов, держа перед глазами визирующий сте реообъектив. Между остриями уже пульсировало невидимое магнитное поле. Через нес колько секунд оно должно было сжаться в узкий и мощный луч, точно нацеленный на тот еще недавно неведомый участок мозга, где жизненный опыт и воспитание фикси ровали в нервных клетках неуловимую и расплывчатую субстанцию, испокон века име новавшуюся совестью.
        Сейчас будет произнесена последняя команда...
        - Скажите, пожалуйста, если ребенок вскрикивает по ночам, то следует ли показать его психоневропатологу?
        Исмень выпалил эту отвлекающую фразу, не слыша собственного голоса.
        Оба - врач и помощник - сделали одно и то же досадливое движение рукой.
        - Не мешайте! - рявкнул врач. - Поле!
        Крохотный магнитик, спрятанный в волосах сына, должен был исказить и обезв редить разящий луч. - Исмень все рассчитал точно. Дальнейшая судьба сына и его самого зависела теперь от внимательности помощника.
        - Извиняюсь, я только хотел спросить...
        Спина врача окаменела от ярости. Взгляд помощника метнулся было к глупо улы бающемуся Исменю, но задержался на пульте и...
        Помощник смотрел на магнитометр, который, разумеется, фиксировал искажение поля.
        Исмень закрыл глаза. Его невесомое тело куда-то поплыло, и он даже почувст вовал облегчение.
        Все кончено. Сын погиб. Сейчас с грохотом будет отодвинут стул... Потом арест, тюрьма, а может быть, и казнь.
        В тишине слышалось напряженное гудение трансформатора.
        С усилием, почти болезненным, Исмень приоткрыл веки.
        Этого не могло быть! Но это было. Помощник все еще сидел за пультом, устало следя за показаниями приборов и что-то регулируя верньером. На шкалу магнито метра он уже не смотрел. И нельзя было понять, думает ли он о чем-нибудь, волну ется, сочувствует... Лоб в тонких прорезях вертикальных морщин, нездоровые круги под Глазами, вялый подбородок - лицо, каких тысячи.
        - Сброс!
        Врач выпрямился, гудение трансформатора умолкло, помощник откинулся на спинку стула.
        - Вот и все, - сказал врач. Только сейчас Исмень заметил, как устало обвисли на его теле складки белого халата. - Забирайте парнишку.
        Теперь кресло освобождало мальчика, и, пока это длилось, Исмень понял, отчего Мэт за все это время даже не всхлипнул: он попросту оцепенел от страха. Как тогда, в приемной.
        На негнущихся ногах Исмень подошел к креслу, взял на руки сына, сказал врачу "спасибо" и, повернувшись к помощнику, тоже сказал "спасибо". Здесь его голос дрогнул, так много чувства вложил он в это обесцвеченное эпохой слово, но помощник ничего не ответил и даже не посмотрел на него.
        На улице кружила мокрая ноябрьская метель, когда Исмень вышел с сыном из клиники. В полузастывших лужах осколками дробилось отражение угрюмых, потем невших зданий. К сыну уже вернулась жизнерадостность, он спешил с вопросами, на которые Исмень односложно отвечал "да", "нет", пока не прозвучал вопрос о магните.
        - Пап, а зачем ты запрятал мне в волосы эту штуку?
        Исмень оглянулся. Прохожих вблизи не было.
        - Так было надо, малыш, - сказал Исмень, заглядывая в лицо сына. - Так надо. Но ты никому и никогда не говори об этом. Никому и никогда. А если, не дай бог, и проговоришься, то скажи... скажи, что просто выдумал. Понял?
        Сын удивленно посмотрел на отца, ведь тот никогда не учил обманывать. Он слушал, по-взрослому сдвинув брови, потом кивнул.
        - Да, пап.
        "Вот я и преподал ему первый урок лжи, - подумал Исмень. - А сколько их еще будет!"
        Все только начиналось. Сына предстояло обучить умению не выделяться среди лишенных совести сверстников. Всюду и везде одинокий, всем и вся чужой - выдержит ли он это?
        И сохранится ли в нем человек?
        Поблагодарит ли он когда-нибудь отца за сегодняшнее или, наоборот, проклянет?
        Сын молча шагал рядом с Исменем, держась за его руку.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к