Не бывает Дмитрий Александрович Биленкин
        Биленкин Дмитрий Александрович Не бывает
        Дмитрий Биленкин
        Не бывает
        Экспериментируя, профессор Арцинович был въедлив, как серная кислота, и тверд, как молибденовая сталь. Но даже сталь утомляется. В тот день его нас только замучили пляшущие в глазах черные мушки, что он вопреки обыкновению взял велосипед и покатил дышать свежим воздухом.
        От научного городка до деревенских проселков было рукой подать, и некоторое время спустя профессор очутился в незнакомой местности. Мирно светило солнце; слева от пыльной дороги были сосенки, справа зеленел овес, а навстречу Арцино вичу летел человек.
        Точнее, его нес ветерок, человек лишь подгребал, распластавшись, как лягушка. На его коленях пузырились мятые брюки.
        Профессор затормозил. "Ну вот, доработался, - молнией пронеслось в мозгу. - Уже мерещится".
        Ветерок стих, и человек повис метрах в полутора, над Арциновичем. Профессор смотрел, задрав голову. Ему было очень жаль себя.
        - Скажите, - спросил он наконец, - вы умеете распознавать галлюцинации?
        - Нет, - хрипло ответил человек, - не умею.
        - Конечно, конечно, - согласился Арцинович. - Раз вы сами галлюцинация, то, понятно, вы не умеете. Я, к сожалению, тоже, потому что не специалист в данной области.
        - Я не галлюцинация, - возразил человек. - Я Сидоров. У меня и документ есть.
        Он похлопал себя по карманам свисающей куртки, и на его лице отразилось огорчение.
        - В пиджаке забыл...
        Арцинович понимающе кивнул.
        - Иначе и быть не могло, - сказал он. - Зрительно-слуховая галлюцинация - это еще туда-сюда, но галлюцинация, предъявляющая документы, - это, простите, нонсенс.
        - Чего? - переспросил человечек.
        - Нонсенс.
        - А-а...
        Человек растерянно замолчал.
        Профессор тоже задумался. Он был расстроен и огорчен, но горд, что действует как истинный ученый: не растерялся, не ударился в панику и в чудеса не поверил. Сам виноват в случившемся, обвинять некого. Сил не щадил, работал с перегрузкой, что-нибудь подобное должно было произойти. Не это, так гипертония или, чего доб рого, инфаркт. Можно даже считать, что ему повезло. Галлюцинация не сумасшествие, так, всего лишь невроз. И лечится вроде бы проще, чем та же гипертония, и безбо лезненно, не то что зубы. А жаль все-таки, что он не психиатр - такой материал самонаблюдения пропадает! Впрочем, он сделает все, что сможет. В конце концов, это его научный долг.
        - Так вы, значит, в меня не верите, - послышалось сверху.
        - Вера - вненаучная категория. А я ученый. И потому знаю, что вы ирреальный плод моего, увы, переутомленного сознания.
        - Но я же существую! - жалобно воскликнул летающий человек. - У меня дети есть!
        - А я не говорю, что вы не существуете. Вы мнимо существуете.
        - Но я же летаю!
        - Вот именно. А человек сам по себе летать не может. Это было бы чудом. Люди, мало осведомленные в физике, склонны в этом вопросе к доверчивости, Но мы-то знаем, что в природе чудесам нет места.
        - Я где-то читал об этой... как ее... антигравитации!
        - Вред популярных публикаций в том, что они распространяют полузнания и склонны к сенсациям, - строго заметил профессор. - Антигравитация в такой форме опровергает... Вы даже представить не можете, что она опровергает.
        - Не могу, - сознался человек. - Я просто летаю.
        - Вот, вот! Всякое проявление необычного имеет строго научное объяснение. Поэтому ваш случай предельно ясен. Даже если бы антигравитация ничему не проти воречила, то где источник энергии, который вас поднял? В вас самих? Смешно!
        - Может быть, я за обедом чего-нибудь не того съел или выпил... Теперь все химия, очень даже просто...
        Профессор раскрыл было рот, чтобы возразить, но тут его неприятно поразила одна простая мысль: он же беседует с самим собой!
        Ведь перед ним не человек, а галлюцинация. А он беседует.
        Арцинович с ненавистью посмотрел на летающего человека. Тот мотался над ним, как воздушный шарик. И все время греб лапками, точно хотел нырнуть. Ноги сума тошно били воздух; на правой не было ботинка, из дырявого носка выглядывал палец.
        - Не могу спуститься, - в голосе была мука. - Как взлетел полчаса назад, так и плаваю... Вверх сильно тянет... Ботинок вот свалился... Вы бы мне помогли, а? Зацепили бы чем-нибудь, дотянули до сосенки...
        Профессор закрыл глаза. Исследователь обязан оставаться исследователем, все так. Но он, что ни говори, специалист другого профиля! "Сосчитаю до ста, а потом взгляну, - решил он. - Объект должен трансформироваться".
        - Значит, пропадать придется, - вздохнул над ним голос. - Хоть семье сооб щите... Жене... В Малые Выселки...
        Голос стал удаляться.
        Ветер тронул лицо профессора. "Семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один..."
        На "сто" он открыл глаза. Объект трансформировался. Исчез. Лишь высоко в небе темнела точка, то ли птица, то ли еще что.
        Потом и она растаяла. Пусто стало в бездонной синеве.
        В тот же вечер профессор пошел в поликлинику. Психиатр с видом человека, который все знает наперед, выслушал его, осмотрел, проверил рефлексы, буркнул: "У вас, физиков, все не как у людей..." Диагноз был, что нервы профессора сильно расстроены, но особой опасности нет.
        Месяц кряду профессор принимал лекарства и соблюдал режим. Галлюцинации его больше не посещали.