Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Бахрошин Николай : " Галактический Штрафбат Смертники Звездных Войн " - читать онлайн

Сохранить .
Галактический штрафбат. Смертники Звездных войн Николай Александрович Бахрошин
        Даже на Звездных войнах не обойтись без смертников. Даже Звездный десант не сравнится с Галактическим штрафбатом. И даже в «светлом будущем» штрафники должны «искупать вину кровью».
        Об их подвигах молчит военная пропаганда. Их именами не называют планеты и созвездия - разве что «черные дыры». Они - чернорабочие Галактической войны, «пушечное мясо» Земли, камикадзе Дальнего Космоса. Их первыми бросают в пекло, в самоубийственные разведки боем и погибельные десанты - невзирая на потери, прорывать орбитальную оборону мятежных планет и любой ценой удерживать плацдармы до подхода главных сил. Их жизнями КосмоФлот расплачивается за громкие победы. Их кровью куплено благосостояние Соединенных Демократических Штатов Земли и «золотых десяти миллиардов». Их руками подавляют сопротивление Свободных Миров…
        Такой порядок вещей существует уже не одну сотню лет. Но правду говорят, что на штыках нельзя усидеть вечно. Даже если это лазерные штыки галактического штрафбата.
        Николай Бахрошин
        ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ШТРАФБАТ. СМЕРТНИКИ ЗВЕЗДНЫХ ВОЙН
        ЗВЕЗДНЫЙ ШТРАФБАТ
        Пролог
        Планета Казачок, 21 июня 2189г.
        6 часов 30 минут по местному времени
        Когда в шлемофоне прозвучал приказ прекратить наступление и накапливаться в защищенных местах, наступление я немедленно прекратил. Точнее, прекратил я его еще раньше и просто болтался в заданном квадрате, изображая движение и, следовательно, наступательную активность. Но если сами отцы - командиры признают…
        Да что тут, впрочем, признавать? Дураку ясно, что наша внезапная победоносная атака на укрепрайон казаков оказалась не такой уж внезапной, совсем не победоносной, да и атакой - постольку поскольку… Даже он, дурак, наш любимый, уважаемый, среднестатистический идиот, победитель бесконечных рекламных конкурсов на сообразительность, догадался бы из трех - четырех вариантов ответа, что переть в лоб на лазерно - ракетные батареи, упакованные в бетон наземных куполов, - это все равно, что бодать прущий на тебя МП - танк, не имея на голове даже плохонького ведра, предохраняющего от разбрызгивания мозгов…
        Теперь оставалось только начать накапливаться. С этой целью я форсировал антигравы бронекостюма, перемахнул через какие-то двухэтажные руины, проломился сквозь кирпичный забор тюремно - строгого образца, с которого виноградными гроздьями свешивалась ржавая путаница колючей проволоки, и засел в тихом омуте некоего безразмерного котлована. Кажется, это называется - нулевой цикл капитального строительства.
        Отсканировав местность, я тут же вычислил двух «жаворонков», автоматических корректировщиков огня, зависших на высоте полтора - два километра, и послал им, как подарок от любимой бабушки, двух самонаводящихся «телепузиков» из подствольника «эмки». Птахи быстренько отчирикались, и больше в обозримом пространстве, доступном электронному взгляду сканера, никаких подлых механизмов не наблюдалось.
        Так что устроился я вполне прилично. Под ногами, на уровне колен, хлюпала глиняная жижа, а по поверхности, раскинув рукава, как руки, плавали две драные телогрейки с вывороченным синтепоном и еще какая-то подозрительно бурая субстанция. Глубокие земляные стены защищали от любого стелющегося огня, а от «акул» (автономных комплексов - зарядоносителей типа «охотник») все равно нигде не спрячешься, нечего и пыжиться. Эту сволочь с компьютерным интеллектом можно лишь вычислить на подходе и истребить со всей дури боезапаса. Если, конечно, успеешь!
        Расположившись в этой помойной яме с максимальным комфортом, я слушал, как заградительный огонь казаков перемещался правее и наконец ушел в сторону на несколько километров, видимо, там теперь разворачивалось основное действо. по-своему даже справедливо. Наш батальон уже получил свою порцию тотально - ковровых залпов, теперь пусть другие проявляют геройство с полными штанами радости…
        Долго накапливаться в одиночку не пришлось. Минуты через две рядом со мной приземлился Цезарь, глубоко воткнувшись в глину тяжелыми амортизирующими ступнями. От его закопченной брони валил откровенный пар, словно он долго шел сквозь пожар, а потом угодил прямо в воду. Может, так оно и было.
        - Ну что, Кир, какие вести из ставки главнокомандующего? В какую сторону развивается наше победоносное наступление - еще вперед или уже обратно? Другими словами, нам, наконец, надрали задницу или газуем дальше на пердячей тяге? - спросил он в своей обычной, невозмутимо - интеллигентной манере.
        В прежней, гражданской жизни Цезарь был журналистом, и, судя по всему, хорошим. Поэтому и очутился здесь…
        Я собирался ему ответить. Честно рассказать все, что думаю про командующего, всех его заместителей, адъютантов и заодно про их общую маму с неласковым выражением лица. Но не успел. В наушниках раздался не то чтобы вой, а какой-то протяжный, вибрирующий стон, и в центр котлована свалился Рваный.
        Упал он плашмя, обдав нас густой волной грязно - бурой жижи. Забился в чавкающей грязи, судорожно колотя вокруг себя бронированными конечностями, многократно усиленными пневмомускулатурой.
        Картина маслом: «Крушение титана, свергнутого с Олимпа пинком под зад»…
        У Рваного, похоже, что-то случилось с компенсаторами равновесия. Пока кувыркался в воздухе, он потерял всяческую ориентировку и теперь барахтался, как перевернувшийся жук в стакане, отчаянно матерясь. От мощи его хрипловатого баритона в наушниках вибрировали и похрипывали низкие частоты.
        - А вот и кавалерия! - констатировал Цезарь, брезгливым движением мизинца стряхивая брызги с забрала.
        Рука была запакована в толстую перчатку, но даже при этом мизинец оттопырился вполне выразительно.
        Рваный как будто услышал. Прекратил барахтаться, замер, секунду полежал неподвижно, потом рывком приподнялся и сел по пояс в грязи. От работающих антигравов брони жижа вокруг него весело пузырилась.
        - Ну, вот и я! - бодро подтвердил он. - Все живы, соколы - орлики?
        - Твоими молитвами, - вставил Цезарь.
        - Ах, молитвами?! - тут же взбеленился Рваный. - Да имел я твою молитву через ту ляжку! Да имел я твое командование! Да имел я все это гребаное наступление…
        Он еще много чего имел в виду, о чем не замедлил сообщить. Орал минуты две без перерыва, виртуозно демонстрируя, что все предыдущие ругательства - совсем не предел его ораторского искусства.
        Вообще-то забивать таким образом взводные частоты во время боя - не самое конструктивное занятие…
        - Рядовой Рваный! - гаркнул я, культивируя в голосе металл, положенный взводному командиру.
        Он замолк.
        - Я! - откликнулся с видимой неохотой.
        - Прекратить истерику! - я еще добавил металла для отчетливости командного звона.
        - Есть…
        - Встать, отряхнуться и очистить от дерьма личное оружие! По исполнении - доложить!
        - Есть, Кир…
        - Рядовой Цезарь! - Я!
        - За тобой - непрерывное сканирование окрестностей на предмет обнаружения «акул»! При наличии - действовать по обстановке, докладывать немедленно!
        - Есть, командир! - Цезарь выразительно вскинул ствол «эмки», автоматической винтовки «М -316» со съемным подствольным ракетометом и встроенным огнеметом. Повел шлемом, начиная сканирование.
        Озадачив таким образом личный состав, я сам сосредоточился на микрофоне:
        - Тигры, Тигры, я - Тигр -1, вызываю каждого, кто меня слышит… Тигры, Тигры, я Тигр -1, вызываю каждого, кто меня слышит…
        В наушниках мелко потрескивали шумы боя, прорывавшиеся даже сквозь защитные аудио - фильтры. Похоже, никто меня, Тигра Первого, на фиг не слышал…
        «И кто только выдумывает все эти дурацкие звериные позывные и секретные коды из жизни пестиков - лютиков?» - в очередной раз мелькнуло где-то на заднем плане сознания. Вот сюда бы его, в эту раскисшую яму! Сидеть по уши в дерьме ниже нулевого цикла и орать на весь белый свет, что я - тигр, или лев, или иной царь зверей, жизнь удалась, и вообще-то я счастлив от самого этого факта и полностью доволен своим социально значимым происхождением…
        Мне хорошо, мне очень хорошо, мне лучше всех, я одна большая - большая, огромная - огромная, платиновая - платиновая кредитная карточка…
        - Але, але, командир! Взводный, где ты там?! - прорезался, наконец, чей-то искаженный голос. Связь в этих допотопных бронекостюмах «Краб -2» образца пещерно - каменных веков - совсем никакая…
        - Тигр -1 слушает! Тигр -1 слушает, прием! Кто на связи?! - обрадовался я.
        - Але, але, взводный, это я, Князь. Иду к тебе… Да не кричи ты так, мы уже рядом…
        - Тигр -14, прием, понял вас! Ты один?
        - Не, со мной этот… тигр… как его, черта придурошного… Кукушка, словом!
        - Тигр -14, понял вас! Даю пеленг, прием!
        - Да взял уже, взял… Ты лучше бабе своей давай, здоровее будешь! - не удержался он.
        Это Князь. Из уголовных, авторитет, весь в законе, как и в наколках, до самой своей лысой макушки… Кукушка - его «шестерка». Смазливенький такой, молодой пидорасик, точнее - вторичный натурал… Словом, тип неприятный, как подсыхающая слизь на подошве.
        - Отставить базар в эфире! - прикрикнул я.
        Надо же, уцелели урки! Обычно среди уголовных потерь всегда больше, не солдаты все - таки. В первых боях они начинают откровенно метаться, еще не прочувствовав на собственной шкуре справедливость древней пехотной истины, что зачастую идти напролом в бою куда безопаснее, чем искать на простреливаемых участках местечко поспокойнее. А уж в этой ракетно - лазерной мясорубке, в которую мы только что угодили…
        - Ладно, идем, жди! - он отключился.
        Я - Тигр -17, пеленг взял! Двигаюсь в вашем направлении!
        - Я - Тигр -24, пленг взял, прием! Двигаюсь! Буду через три - четыре минуты!
        - Я - Тигр -29, пеленг взять не могу, повреждения принимающего устройства! Вижу двадцать четвертую, следую за ней! Как слышно, командир, как слышно, прием?!
        Эти три доклада прозвучали почти одновременно.
        «Так, значит - Педофил, Сова и Щука, - подытожил я про себя. - Первый - из бывших интендантов, Сова и Щука, хоть и бабы… виноват, женщины, но опытные вояки, когда-то служившие в отрядах планетарных коммандос. Эти - надежные».
        - Я - Тигр -1, понял вас, 17 -й, 24 -й и 29 -й! Вас слышу! Продолжать движение, прием! - скомандовал я…
        Итак, мы накапливались. Я, Рваный, Цезарь, Князь, Кукушка, Педофил, Щука и Сова…
        Похоже, это все, что осталось от моего 2 -го взвода. Не далее как двадцать шесть минут назад наш бравый взвод в количестве 35 человек высадился на планету Казачок с первой волной десанта в составе первой роты Отдельного штрафного батальона «Мститель». (Характерный пример названия, балансирующего на тонкой грани между ярко выраженным кретинизмом и окончательным разжижением мозгов!)
        Восемь человек из тридцати пяти - меньше полноценного отделения. Не лучший пример десантно-наступательной тактики, согласен. Думаю, от всего «Мстителя» остались такие же лохмотья…
        Глава 1
        «Штормовое предупреждение»
        Планета Казачок. 21 июня 2189г.
        6 часов 45 минут по местному времени
        Потом говорили, что высадка на планету Казачок, обозначенная штабными стратегами как операция «Штормовое предупреждение», обернулась полным провалом даже по оценкам Генерального штаба. А эти господа, как известно, всегда склонны преуменьшать потери, равно как преувеличивать собственные заслуги.
        Потом, впрочем, много чего говорили… Что процент допустимых потерь при одной только высадке был не только троекратно превышен, а вообще перевалил далеко за половину личного состава десанта и групп технического обеспечения. Что разведка была произведена из рук вон, что сама операция была не продумана, не подготовлена, не поддержана космофлотом, и вообще весь десант вывалили кучей в самом неподходящем месте планеты. Прямо на основной укрепрайон казаков, как голым задом на раскаленную сковородку.
        Личный состав, живая сила, техническое обеспечение - очень удобная терминология, между прочим! Сразу переводит все на привычные рельсы военно - бюрократического языка, избавляя от таких «романтических» подробностей, как мозги, вскипающие от плазмы, кровавые кишки вперемешку с обломками брони, ровным дождичком сыплющиеся с неба, раскуроченные десантные звездолеты, плюхающиеся на землю тяжело и шумно, словно слоны с подрубленными ногами… Сизый дым, стелющийся по земле туманом, кисловатый привкус взрывчатых веществ, запахи паленого пластика, плавящегося металла и поджаренного человеческого мяса…
        Действительно, зачем подобный натурализм в тиши кабинетов? С древних времен известно, что пуля - дура, штык - особенный молодец среди овец, а голая шлюха - смелость нахрапом берет не только отдельные города, но и узловые орбитальные крепости, блокируя их, вместо летно - огневых единиц, отборным матом до полного недоумения. И кто только утверждает, что за почти двадцать два века, истекшие от Рождества Иисуса Иосифовича Христа, военное искусство сильно видоизменилось? Я так не говорил - это точно…
        Словом, не могу сказать, что атака На Казачок стала для наших звездных стратегов чем-то особенно выдающимся. Операция была организована, как всегда: а - ля примкнем штыки под знаменами!
        Вот и аляпнулись сверху вниз и по самые уши! Бойня началась еще в атмосфере, а на земле только продолжилась. Десантные «утюги» (управляемые транспортные модули) вытряхнули… еще точнее - выплеснули нашу ораву героев, как помои выплескивают из ведра. После чего пилоты, не размениваясь на маневры, сразу ушли вертикально вверх, усвистели форсажем на второй космической, не озаботившись, разумеется, такими глупостями, как огневая поддержка или эвакуация раненых при высадке. «Гробам» (гравитационно - базисным катерам-маткам) тем более было не до нас, они, словно на пари, оправдывали свое похоронное прозвище, раскручиваясь поперек притяжения планеты и разлетаясь на обломки один за другим от огня планетарных батарей казаков. Монументальные «гуси» (гиперскачковые, инерционные транспортные звездолеты) лихорадочно перестреливались с кем-то на орбите. С земли я хорошо видел многочисленные бело - желтые вспышки и огненные запятые завихрений корабельных орудий, рассыпанные по задымленному небу, словно неожиданный звездопад в сумерках…
        Хорошо, если не между собой перестреливались, окончательно потеряв ориентировку во всей этой неразберихе!
        Думаю, один только флот истребителей прикрытия был, как всегда, на высоте. Причем на такой высоте, что с нее вся наша орбитально - приземленная войнушка выглядела малышовой ссорой за удачно слепленный песочный куличик. Очень удобная позиция! Мол, их дело прикрывать высадку от внезапных атак из глубины космоса, чем они и занимаются, пялясь на охраняемые звезды во все телескопические глаза! А что творится внизу - это уже не их забота, а головная боль верховного командования и лично господина ранг-адмирала Раскина со всей его сворой хераскиных, пониже рангами и поменьше звездами! Тем более, что все знают - десант на восемьдесят процентов состоит из штрафных батальонов и рот, а этих - чего жалеть? Этим, мол, вообще, великое счастье сдохнуть за демократию метрополии, а также за Конгресс и лично госпожу Президента, гарантессу конституционных свобод всех жителей Соединенных Демократических Штатов Земли и колоний…
        Мы, штрафники, слава богу, не видели начала операции, в наших отсеках внешнего видео не полагалось. Упакованные в устаревшие «Крабы -2» (бронекостюмы тяжелого типа с автономным жизнеобеспечением), зажатые в гнездах-катапультах, как перезревшие семечки в тесноте подсолнуха, мы терпеливо ждали своей очереди «кровью искупить вину перед Родиной». Эта фразочка, выкопанная из какой-то архаики Отделом патриотического воспитания УОС (Управления Общественного Согласия), тоже, в общем, звучала довольно цинично, как сразу подметил наш разношерстный «контингент».
        А чего вы хотите? При поражении, например плазменно - разрывной пулей, крови от человека остается ровно столько, чтобы слить ее в ладошку, сложенную ковшиком.
        «Как там, хватит для искупления или лучше заранее пошерстить по соседям на предмет лишних капель?» - невесело ехидничали уголовники и на этот раз были правы. Не в бровь бритвой, а в глаз с размаху…
        Вот когда самонаводящиеся лазеры берут в математически выверенные перекрестья десантные подразделения и начинают методично половинить бронепехотинцев дозированными пульсациями - тут кровищи хватает с избытком. Сам наблюдал - хлещет она, вода жизни, как на семинаре мясников-разделочников, наводя на мысли о видовой гордости за полнокровие всего человечества!
        Что характерно, перерезанные пополам тоже успевают насладиться видом собственной расчлененности. Туповатые медицинские системы брони еще некоторое время ухитряются поддерживать жизнь десантников в таком половинчатом положении, впрыскивая под кожу лошадиные дозы эйфориков, обезболивающих и транквилизаторов. Вот и получается, что ноги с примкнувшей к ним, извиняюсь, жопой куда-то суматошно бегут, а верхняя часть былой цельной личности остается по вполне понятной причине на месте, но руками при этом сучит и глазами хлопает. Бывалые солдаты в таких случаях всегда достреливают друзей из огнеметов, сразу выжигая плазмой мозги. Честное слово, это лучшее и единственное, что для них можно сделать. После разреза напополам лазерным лучом у человека остается один шанс из ста даже при мгновенном попадании в медкамеру, а на поле боя такое практически невозможно.
        Но это, как я уже говорил, излишний натурализм…
        Еженедельник «Космогония» №2 (1232) от 16 января 2179г.
        Из статьи обозревателя Цезаря Камилина
        «Демократический тоталитаризм и противонестояние».
        За десять лет до высадки на Казачок
        …с теми жадными и по-детски любопытными глазами, с которыми человечество полтораста лет назад массово двинулось в космос. Еще бы - изобретение во второй половине XXI века надсветогого гиперскачка проложило путь не просто к новым землям - к целым планетам земного типа, к бесконечным источникам энергии и безграничным залежам сырьевых ресурсов! Вполне понятно, почему глаза круглились от перспектив. Можно сказать, человечество дорвалось до космоса, как малыш до магазина с детскими игрушками.
        Теперь, конечно, это уже история… А если вспоминать историю, то нужно быть честными до конца - НАСО Соединенных Демократических Штатов освоило несколько ближайших планет, самых привлекательных в сырьевом отношении, и на этом благополучно успокоилось. Дальнейшая волна космической эмиграции шла не под эгидой, а скорее вопреки деятельности мирового правительства.
        Когда на Земле в XXI веке, на базе бывшего государства США, начали формироваться Соединенные Демократические Штаты, то политики и генералы были уверены в праве навязывать всем собственное видение государственного устройства. Да и как иначе, если на знамени - демократическая идея, а на стратегических картах - трех - четырехкратное превосходство в огневой мощи?! Эта агрессивно - наступательная политика СДШ с их техническим превосходством и непробиваемым самомнением привела к тому, что космическая эмиграция превратилась в стихийное явление. В поисках новых, свободных земель к окраинам гиперскачковых трасс двинулись националы, чисторасы, религиозные фанатики, просто народы и нации, недовольные тем, что Штаты наступают им на горло своей демократией, словно сапогом бронедесантника.
        Как ни прогрессивна была идея объединения народов Земли в одно Человечество, но, надо признать, осуществлялась она весьма топорно. Пресловутая политкорректность, достигшая к середине прошлого века форм откровенного гротеска, в насильственном переносе на почву славянских или, скажем, азиатских народов вообще превратилась во что-то невообразимое. Вот и двинулись эти народы в массовом порядке искать прежней жизни в новых мирах. Официальная статистика этой эмиграционной волны до сих пор держится в секрете, но по некоторым источникам можно понять, Что старушка Земля опустела чуть ли не наполовину. Но речь сейчас не об этом…
        Нужно сказать, что еще лет 100 назад подобный слив с Земли недовольных даже негласно поощрялся мировым правительством. По древнему принципу - баба с возу, кобыле легче. И уходили, и убегали, забираясь в далекий космос на примитивных транспортниках! Их, дальних, до поры до времени не трогали. Пусть, мол, живут как хотят, если уже не могут, как все, пусть кладут собственные жизни в борьбе с чужой экзосферой и заодно осваивают для человечества новые жизненные пространства.
        Вот только политические ветра меняются сейчас слишком быстро. Слухи о том, что «дальние миры» собираются объединиться в некую Конфедерацию, естественно, не могли не встревожить Землю. Особенно, если учесть, что сырьевые ресурсы планет, официально находящихся под юрисдикцией СДШ, истощаются гораздо раньше, чем предполагалось, что возможности гиперскачкового расселения, как оказалось, тоже не беспредельны. Что прокладка новых межзвездных трасс, по мере удаления от старушки Земли вызывает все больше сложностей, а планет земного типа становится все меньше. Феномен атмосферных планет, оказывается, чаще всего проявляется в нашем секторе космоса, о причинах подобного ученые до сих пор спорят до хрипоты.
        Таким образом, становится понятным, почему метрополия вдруг заинтересовалась своими окраинами; почему началась передислокация военных баз СДШ на дальние рубежи; почему СМИ неожиданно запестрели сообщениями о зверствах, чинимых «дикими» колонистами на так называемых «вольных планетах»; почему наши ведущие политики вдруг озаботились до слезы в голосе - а есть ли вообще демократия на окраинах? И не пора ли нам, прогрессивному человечеству, в этом удостовериться, нанеся «дружественный визит» далеким собратьям силами 4 -го или, например, 5 -го «Ударного» военного космофлота?
        Напомню, когда волна космической эмиграции только начиналась, космос представлялся бездонным, бескрайним и необозримым. Уж там, казалось, делить будет нечего, хватит всего и на всех. Но, похоже, мы снова стоим на пороге большой войны, на этот раз - метрополии с собственными «вольными» колониями. Как ни печально звучит такой вывод - человечество всегда найдет из-за чего сцепиться в войне с ближними… или дальними!

* * *
        Планета Казачок. 21 июня 2189г.
        7 часов 15 минут по местному времени
        …За истекшее время остаткам нашего «Мстителя» позволили безнаказанно отойти в направлении на пять часов по циферблату и пересечь небольшой лесок, где опаленные деревья были перекручены, наподобие штопоров, ударами инфразвуковых снарядов. Мы наконец «накопились» рядом с какой-то рекой, по серому руслу которой, как волосатые пятна, были разбросаны маленькие островки с густой, кустистой растительностью зелено - болотного цвета.
        Судя по виду местности, война здесь случилась еще до нас. Точечные удары наносились сюда не менее полугода назад, деревья и кусты уже успели немного зализать свои раны, чуть - чуть распрямиться, расправить ветки и выпустить новую зелень побегов. Хотя, конечно, все равно выглядели неправдоподобно изогнутыми. Каких - либо лесных зверюшек в окрестностях не наблюдалось, не наблюдалось вообще никого, даже «жаворонки» и «стрижи» нигде поблизости не висели. Сплошная тишь, гладь и божья, извиняюсь за выражение, благодать…
        - Батальон, слушай мою команду! Поротно, повзводно, в три шеренги становись! - скомандовал первый лейтенант Куница.
        Под щитком гермошлема его физиономию не было видно, но скрипучий тенорок сразу вызывал в памяти мелкое, острое личико, хищные передние зубы, выдающиеся вперед много больше, чем требует расхожее обозначение «передние», и белесые, почти незаметные брови и ресницы.
        Куница, как командир первой роты, теперь принял командование батальоном. Из всего «постоянного» состава штрафбата уцелели: он, командир третьей роты, второй лейтенант Авраам Джефри (Авраша) и зампом УОС (заместитель помощника командира батальона по Управлению Общественного Согласия) первый лейтенант Гуне Хиггерс. Естественно - Гнус, и по должности - «оса». По крайней мере, тип настолько же вредный, как вышеупомянутое насекомое.
        Все три доблестных офицер - воспитателя, на жаргоне штрафников «оводы», стояли поодаль от нашей штрафной массы, выделяясь новой, модифицированной броней типа «Латник -3». Наблюдали, как оная масса строится в три шеренги. Не слишком-то резво она строилась, можно сказать, спустя рукава в голенища. Но обычных матерных понуканий от «оводов» не раздавалось.
        Еще бы! Это им не плац - площадка перед штраф - казармой. Это они пусть бабушке своей рассказывают прочувствованные сказки, что у штрафников каждая пуля, каждая ракета боекомплекта помечена специальной атомной маркировкой. Так что, когда офицера находят убитым после боя, то всегда можно определить - пал ли он смертью героя от рук врага или его под шумок прихлопнули служивые из собственного «контингента». А если да - кто конкретно из штрафников лил воду на мельницу противника, отстреливая офицеров из казенного оружия?
        Нет, пометить боезапас - ничего технически сложного, наверняка все маркировано, и пара меченых атомов останется даже после самого страшного взрыва, это понятно. Только на поле боя, помимо штатного, находится удивительно много любого другого вооружения, а офицерские останки надо еще разыскать, собрать в кучку и исследовать. Для этого, между прочим, нужна специальная аппаратура из складских отсеков гиперскачковых транспортников…
        И где они, наши «гуси»?
        Гуси-гуси…
        Га-га-га!
        Это понимали и «оводы», и гвардии штрафники. Не время и не место выпендриваться.
        Кстати, самого комбата, капитана Дица, в бою так никто и не видел, возникло ощущение, что он вообще не высаживался, координируя действия по вытряхиванию батальона в атаку прямо из «утюга». Формально он имеет такое право и, полагаю, им воспользовался. Есть подозрение, что при своей склонности к садизму Диц не только редкостная сволочь, но еще и отчаянный трус. Ему, командиру, в отличие от штрафников, вся наземная панорама транслировалась прямо на пульт шлемофона, так что у него было время выпустить пар лишнего героизма еще до высадки. Хоть я не желаю пилотам зла (добра - тоже пожелать не могу, вспоминая о том, что они вытряхнули нас, как мусор, даже без огневой поддержки!), но этому «утюгу» я от всей души желаю не вернуться на орбиту!
        Жалко, что подобная смерть быстрая и не мучительная, но хоть такая… Все равно кто-нибудь из наших наверняка обеспечил бы комбату в спину пару зарядов, а остальные с удовольствием аплодировали бы этому приятному зрелищу…
        Подумав об этом, я вдруг понял, что Диц вообще с самого начала не собирался десантироваться. Сволочь сволочью, но не дурак! Капитан прекрасно понимает, что личный состав любит его приблизительно, как любят ржавый гвоздь, воткнувшийся в задницу через мягкое кресло. Так что его возвышенная речь перед строем, еще на нижней палубе «гуся», мол, мы, десантники, как один человек, как могучий кулак со многими пальцами (насколько многими?!), опрокинем, оправдаем, искупим, пронесем знамя чести куда-то там - трам - пам - пам - всего лишь издевательство напоследок. То-то во всей его прочувствованной речи сквозь частоколы патриотических фраз проскальзывало откровенное ехидство, вспоминал я задним числом.
        Ладно, даст бог, еще посчитаемся, а будет возможность - припомним…
        С этими оптимистичными мыслями я следил, как остатки моего взвода занимают место в общем строю. Жидковатый, в общем-то, строй. Потрепанный. Недобитый - можно и так сказать.
        Рядом струилась незнакомая речка, хрустел под бронированными подошвами мелкий прибрежный песок, припекало желтовато - неяркое местное солнце, и над водой стрелами мелькали какие-то буро - фиолетовые насекомые. Идиллия тихой жизни на лоне природы! Пожалуй, лишние здесь только отпечатки наших подошв на песке, глубокие и бесформенные, как рваные раны…
        - Батальон, по первой шеренге - рассчитайсь! - скомандовал Куница.
        - Первый - второй - третий - четвертый - пятый - шестой… - зашелестело по строю.
        В сущности, наш ротный - незлой мужик, по-своему справедливый. Только тупой, как чугунная наковальня, и упрямый до звона в ушах. Не лучший вариант командира для боевых действий - совсем нехороший.
        - Ну, началось… Еще грави-движители остыть не успели - опять стройсь, равняйсь, рассчитайсь! - услышал я сзади недовольное ворчание Рваного. - Как будто не могут сканером посчитать! Тут уходить надо с планеты, башку уносить, пока цела, а эти снова в оловянные солдатики играют, никак не наиграются, твою маму в щель…
        - Отставить занудство! Разговорчики в строю! - не оборачиваясь, я пресек его таким же шепотом.
        - Никшни, Рваный! И без тебя тошнилово голимое! - поддержал меня кто-то из уголовных.
        В конце концов, пока мы армия, пока боевое подразделение - еще есть надежда…

* * *
        От нашего «Мстителя» действительно осталось немного. Из 516 высадившихся на планету уцелели 67 человек. Точнее, боеединиц, как на военном сленге называется бронедесантник при полной выкладке и вооружении. Бронекостюм космического образца хоть и не кажется таким уж огромным (вес - 1634кг, высота - 2538см, ширина - 1425см), но по техническому оснащению и двигательным функциям дает человеку возможности мистера Супермена, прославленного героя древнеамериканских былин. Правда, охотиться на суперменов человечество уже давно научилось - это безусловный и жирный минус.
        Конечно, по сравнению с пехотой прошлого, с их допотопными касками, автоматами и бронежилетами, современный вояка существенно выигрывает в скорости, мобильности и защищенности. Но, при всей своей видимой мощи, бронепехотинец на поле боя - тоже не кум королю и, ни в коем разе, не сват коррумпированному министру. С тех пор, как человечество примитивно пуляло друг в друга при помощи сгорания пороховых газов, другие рода войск тоже ушли далеко вперед.
        Так что по сути мы - та же самая пехота прошлого, царица полей и гроза огородов, которую тамошние технари - авиаторы, танкисты и артиллеристы с удовольствием крошили в мелкую мясную щепку. Я помню, тогда считалось, что пехотинец живет три атаки. По статистике потерь космодесанта можно убедиться, что бронеупакованные потомки с вертикальным и горизонтальным планированием не пошли дальше своих пращуров. Те же самые три атаки, точнее, высадки, - и понеслись души героев в солдатский рай, где, по слухам, Георгий Победоносец лично раздает ветеранам шелковые портянки и нижнее белье генеральского образца…
        Впрочем, исторические аналогии в данный момент интересовали меня постольку поскольку, а вот география становилась прямо-таки хлебом насущным. Где мы, куда попали и, главное, как отсюда выбираться? Хотя бы понять - в какую сторону безопаснее драпать… виноват, отходить на заданные рубежи под давлением превосходящих сил?
        Стоя в строю, я незаметно шарил взглядом по небу и горизонту, ни на секунду не выпуская из виду дисплей активированного сканера. Судя по чуть заметному колыханию гермошлемов в строю, многие из солдат - ветеранов делали то же самое.
        Нет, вся эта тишина вокруг определенно не нравилась не только мне. Столь явное пренебрежение «Мстителем» выглядело очень настораживающе. Ветераны знают, что такое пауза в момент напряженного боя, как давит на уши эта внезапная тишина, как нервирует исчезновение видимого или хотя бы слышимого противника. Так и дергаешься, словно пружинный болванчик, ждешь какой-нибудь особенной подлости, что-нибудь, вроде «гайки», антиграв-ловушки, затаившейся где-нибудь неподалеку…
        И спина опять начинает болеть, почувствовал я. Эта ноющая, ломящая боль всегда возникает у меня ниоткуда, из глубины костей, а потом нарастает, накатывает, как звук далекого, но приближающегося истребителя. Вот уж некстати…
        - Батальон, слушай меня! - скомандовал Куница.
        Мы слушали. А почему бы и нет?
        - Солдаты! Герои! - он повысил голос. - Пусть… э… - он запнулся, как это с ним часто бывало, - э… победа пока не с нами, пусть коварный враг смеется нам в лицо из-за своих укреплений…
        «А он ведь речь толкает! - сообразил я. - Вдохновляет, так сказать, словом на дело. Ох, нашел время, умная голова!»
        - Да, наша первая атака… э… захлебнулась! Да, после этого боя мы не досчитаемся многих, но вот что я вам скажу, солдаты, - пусть трудно, пусть скалятся недобитые зубы…
        - А чьи зубы-то недобиты, господин офицер-воспитатель? - не утерпел Рваный.
        Вокруг одобрительно загоготали.
        - Что? - осекся Куница.
        - Что-что? Что ты там сказал, рядовой? - немедленно вскинулся Гнус.
        - Нет, я просто интересуюсь, господин лейтенант… Если у врага недобиты - одно дело! Это жалко, конечно… Какая мне радость от их зубов-то, не кумовья, небось… - начал дурашливо объяснять Рваный под радостное хихиканье прочих охламонов. - А вот ежели у нас, к примеру, зубы недобиты, так хоть последние бы поберечь, их и так осталось на две ложки каши… Я просто интересуюсь, не подумайте чего плохого, сэр…
        Все-таки заговорил всех, черт полосатый! Характерное движение воздуха, когда от земли словно отделяются маленькие блестящие точки и складываются в мерцающую бахрому, я заметил не сразу.
        - Антиграв - ловушка! - закричали сразу несколько голосов. - Братцы, форсаж!
        Здесь «гайка»!
        Так и есть! Конечно! Стационарные минные поля, «ползающие» мины или самонаводящиеся ракеты сканер броника вычисляет на раз, радостно оповещая об этом предупредительным красным миганием на дисплее шлемофона, а вот «гайка», небольшая деталь из антигравитационного двигателя звездолета, в сущности, и оружием-то не является, просто деталь… Нужно лишь присоединить к «гайке» соответствующие датчики, чтобы она сработала на нужную цель в момент ее появления поблизости - и тот, кто проворонит, уже не выберется…
        Пока наши «оводы» хлопали глазами и жевали сопли, штрафники, кто поопытней, стали выстреливаться из строя вверх, не дожидаясь команды. Когда края антиграв - ловушки начинают смыкаться - тут уже не до разговоров, тут бы ноги унести поскорей! Сомкнётся - раздавит, как лягушку прессом, никакая броня не спасет… Да что броня! Даже тяжелые МП - танки, попадая в «гайку», предстают потом в первозданном виде листового железа! Ничего удивительного - разница силовых полей между гравитацией и антигравитацией. Понятно, ничто материальное не. выдерживает… «Гуманное» изобретение дальних миров, между прочим, это там додумались монтировать из звездолетных двигателей самые страшные мины в истории вооружения.
        Хорошо, хоть эта чертова отрыжка прогресса не сразу срабатывает. Пехотинец с его обзором может вовремя заметить признаки активации и успеет выскочить на форсаже. Вот танкистам или самоходчикам хуже - те никогда не успевают, их защищенные телескопические гляделки не рассчитаны на разглядывание таких нюансов, как блестящие искорки в воздухе. Вот и приходится им, бедолагам, во время наступательных маршей высовывать из люка башку в шлемофоне. А для наступающей башки это чревато безвременным расставанием с плечами со скоростью ударной волны…
        Словом, наш импровизированный митинг закончился быстро и весьма плачевно. «Гайка» все-таки успела зацепить правый фланг строя. Уже в полете я краем глаза заметил, как воздушная бахрома невесомой паутиной коснулась отдельно стоящих «оводов», с другой стороны - смяла правый фланг строя. Кто-то, кажется, Гнус, все-таки стартовал успешно, за ним - Куница, смыкающиеся поля подшибли его уже в воздухе, и он задергался, наткнувшись на невидимую преграду, завис, странно удлиняясь всем телом, но вроде все-таки выскочил, вывалился.
        Больше я ничего не успел заметить. Дикие, отчаянные крики в наушниках подстегнули, словно удар хлыстом. Честное слово, в такие моменты броник словно бы чувствует своего хозяина без всяких команд, как будто сам форсирует все двигатели - несешься, выкатив глаза на лоб и не помня себя…
        Есть все-таки в антиграв - ловушке нечто невообразимо мерзкое, поэтому даже самые обстрелянные ветераны шарахаются от нее, как нервные барышни от сороконожки. Я знаю, те, кто хоть раз выскакивал из смыкающейся «гайки», начинают коситься даже на прогулочные космояхты, на собственной шкуре прочувствовав, какая дьявольская сила скрыта под их изящными корпусами. Таков, в сущности, весь наш хваленый прогресс - с легкостью выпускаем из бутылки джинна, а потом скрипя зубами загоняем его обратно нечеловеческими усилиями…

* * *
        - Киреев, взводный, слушай меня… - хрипел Куница, нарушая первое правило штрафбата, - никаких имен и фамилий, никаких прежних званий - только клички до полного искупления кровью или смертью. Чтоб, значит, постоянно помнили, где находятся… Мы, то есть.
        Впрочем, нашему ротному Командиру, теперь можно сказать - бывшему, уже было чихать на все правила, постановления и уставы. Силовые поля по грудь раздавили всю нижнюю часть туловища, смешав в кровавый винегрет плоть, металлы и бронепластик. Как он ухитрился выскочить - уму непостижимо. Если бы не инъекции из покореженного броника, первый лейтенант наверняка бы уже рапортовал архангелу Гавриилу о прибытии в бессрочное увольнение в райские кущи по состоянию здоровья, несовместимому с телесным существованием… Куница это понимал.
        Он лежал на земле, лицевой щиток гермошлема был приподнят. Я тоже приподнял свой, вдохнул нефильтрованного воздуха Казачка и, как обычно, в первые мгновения «поплыл» от ударивших по лицу запахов, звуков и света.
        Крепко, до боли, зажмурив глаза, я справился с собой и рывком, внутренним усилием вернул мир в нормальное состояние.
        Наклонился к нему. Отчетливо увидел запавшее, пепельно - серое, словно уже неживое лицо, на котором передние зубы выдавались вперед еще больше. На узеньком лбу виднелись мелкие бисеринки пота, хотя и они не придавали ему вид живого. Просто роса…
        Он умирал. Но держался хорошо, по-мужски, не канючил и не скулил. Я же говорил, Куница, хоть и долдон, но не трус и не сволочь. Видимо, согласился пойти в штрафбат офицер - воспитателем, польстившись на утроенный оклад жалованья и выслугу один месяц за шесть… Интересно, у него есть семья?
        Когда я подумал об этом, мне почему-то показалось, что у него обязательно должна быть большая семья и много детишек… И нарядный двухэтажный домик с чистеньким палисадничком в тихом пригороде… Вот какая чепуха лезла в голову… О мертвых - или хорошо, или ничего… А об умирающих?
        - Слушай меня, Киреев… Какие потери, доложить…
        - Из штрафников - одиннадцать человек погибших, из состава офицер - надзирателей - один, лейтенант Джефри, - доложил я, из деликатности не включая самого ротного в этот список.
        - Двое, Киреев, двое… - уточнил он, кривя губы от боли.
        - Что, господин первый лейтенант?
        - Из офицеров - двое… - повторил он. - Меня тоже можешь не считать… Так… Я помню, ты же до штрафбата был офицером десанта, капитаном… Так что с батальоном справишься… Справишься?
        - Так точно, господин офицер-воспитатель!
        - Брось, не козыряй, не до этого… Оставляю тебя за комбата… Приказом по батальону…
        - Из офицеров же остался Гнус… виноват, первый лейтенант Хиггрес, - напомнил я.
        Куница презрительно поморщился. Если только это была не очередная гримаса боли.
        На Гнуса, действительно, было мало надежды. После столкновения с «гайкой» он пребывал в полной прострации, маячил сейчас неподалеку, ни на что не обращая внимания. Это было его первое десантирование, вообще первое участие в боевых действиях, да и офицер-то из нашего главного идеолога и подпевалы комбата, как из дерьма пуля, об этом все уже давно догадались. Куница, в отличие от него, хотя бы обладал кое - каким боевым опытом…
        - Ты остаешься за командира, я приказываю… горячо шептал ротный. - Выводи людей на точку возврата, капитан… Ты - сможешь, я знаю… Выводи…
        Он говорил все тише и тише, а потом вдруг прикрыл глаза, и я по-настоящему испугался. Мне на мгновение показалось, что он уже умер и продолжения я не услышу.
        Куница, первый лейтенант Вадим Куницын, пересилил себя. Снова открыл глаза, глянул на меня, как показалось, с недоумением.
        - Координаты, лейтенант! - поспешил я напомнить. - Координаты точки возврата!
        - Да, координаты… - снова скривился он. - Фиксируй… Долгота - 14 978…
        Я зафиксировал. Во - первых, забил в компьютер броника, во - вторых, просто запомнил. Для любого десантника точка возврата - это как спасательная шлюпка для древних моряков. Именно оттуда, в случае неудачи, производится эвакуация уцелевших. Это, по сути, последняя надежда.
        Механика этого дела, в общем, простая. В самый напряженный момент орбитальной атаки, когда противнику не до того, в укромную, глухую точку планеты сбрасывается «маяк». Так как он находится в неработающем состоянии, то обнаружить его противник не может даже в случае самой неблагоприятной ситуации для атакующих, когда враг сохранил полное господство над планетой. Уцелевшие десантники, достигнув точки возврата, сами активируют «маяк», вызывая эвакуационный транспорт. Даже если вся их связь не работает, все частоты и волны перекрыты «глушилками» и «искажателями», сигнал «маяка» все равно пробьется, он устроен по принципу мощного одноразового импульса, перекрыть который просто невозможно. Ну, чем не спасательный круг или парашют для пилотов в те времена, когда антиграв - поясов еще не было?
        Конечно, в обычных десантных подразделениях координаты точки возврата знает каждый солдат, но у штрафников она известна только «оводам». Не знаю, может, кто-то из штабных рассудил, что это будет дополнительным стимулом для «контингента» беречь своих офицеров? С них станется…
        - Капитан, ты здесь? Ничего не вижу, только что видел, а теперь - ничего… Пустота… Серая пустота… - еле слышно прошелестел Куница. - Капитан, Сергей… ты где?
        «Это он мне? - я не сразу понял. Отвык уже от своего бывшего звания и собственного имени… Тоже чуть не сказал - бывшего».
        - Я здесь, я слушаю! - поспешил отозваться я.
        - Слушай, капитан… Ты в Бога веришь?
        - Не знаю, - честно ответил я. - Вряд ли. Сейчас - вряд ли…
        - Вот и я не знаю… До сих пор не знаю… - эти слова я даже не услышал, а, скорее, понял.
        Потом он умер.
        Его глаза еще долго оставались открытыми и напряженными, словно он продолжал всматриваться в непонятную пустоту, пока кто-то, кажется Рваный, не догадался прикрыть ему веки.
        В сущности, нам редко приходится хоронить людей с уцелевшей головой и глазами, на которых остались несожженные веки…
        Сетевой еженедельник «Космогония» №34(1464) от 5 июля 2181г.
        Из статьи обозревателя Цезаря Камилина
        «Христос, Магомет, Шива и прочие религиозные экстремисты».
        За восемь лет до высадки на Казачок
        …Кто сейчас помнит, что в первооснове канонические тексты «Евангелия» написаны от Луки, от Матфея, от Марка и от Иоанна? Наш многоуважаемый обыватель вполне удовлетворен двумя священными текстами - от доктора Розенталя и от профессора Янушевского. Эти ученые мужи не отличались святым житием, но зато в понимании политкорректности могли дать сто очков вперед любому апостолу.
        Почему же в нашем двадцать втором веке, до сих пор исчисляемом от Рождества Христова, его «благую весть» понадобилось не только редактировать, но и местами откровенно переписывать? А почему переработан «Коран», «Веды», другие религиозные тексты, священные для целых народов? Почему под запретом оказались не только исламский фундаментализм или такие экзотические культы, как Буду или почитание богини Кали, но и православие, католицизм, индуизм и даже безобидный буддизм?
        Причина все та же - оказывается, великие учителя древности слабо разбирались в реалиях современной политкорректности и допускали-таки в своих речах скользкие высказывания, отдающие душком религиозного экстремизма!
        Я не говорю уже про такие радикально - тоталитарные системы, как коммунизм или фашизм, но многие философы и писатели прошлого - и те оказались в числе неугодных, согласно последним постановлениям недавно образованной Комиссии Общественного Согласия, как «не предугадавшие насущную необходимость текущего момента»…
        Ладно, допустим, по древним философам наш многоуважаемый обыватель - налогоплательщик не станет печалиться. Кому сейчас нужна философия? Зачем она? Потреблять надо, господа хорошие! Потреблять, жрать… и все остальное в рифму! Именно этим должна быть занята голова и прочие органы потребления - переваривания!
        Но писателей-то за что - под одну гребенку частыми зубьями? Не они ли, эти древние выдумщики, в конце концов, до сих пор поставляют сюжеты для комиксов и телесериалов, этого нашего излюбленного сиропа пополам с патокой…
        Иногда даже возникает крамольная мысль, что наша многоуважаемая Комиссия, призванная, по мнению правительства, сглаживать многие противоречия в обществе, как-то уж чересчур развернулась. Да, мировое правительство, действительно, пытается сделать землян едиными, но пока что это привело лишь к тому, что слова «славянин», «еврей», «араб», «негр» и т.д. начали звучать, как ругательство. Негативная энергия этих слов подсознательно переносится на самих носителей данных обозначений. То есть взамен старых, традиционных - образовалась новая система запретов, в духе современной политкорректности. И запреты эти, похоже, не менее жесткие…
        Вот только подобные фокусы в истории уже практиковались не раз и не два. И что получилось? Чем там, по свидетельству очевидцев, вымощена дорога в ад, не этим ли?..
        Не хочу, конечно, сказать ничего плохого о политике нашего многоуважаемого государства, но, мне кажется, оно само виновато во многих «неразрешимых» противоречиях, раздирающих сейчас наше общество всеобщего благоденствия. Начав объединение Земли с политики кнута и пряника, мировое правительство как-то постепенно оставило пряник плесневеть на армейском складе, а все больше напирает на кнут, как на самый эффективный и быстрый способ воздействия…
        Самое интересное, что человечество и это проходило уже не раз…
        Сетевой еженедельник «Космогония» №36(1466) от 20 июля 2181г.
        Редакционное сообщение:
        Редакция еженедельника с прискорбием сообщает нашим читателям, что согласно решению Правительственной Комиссии Общественного Согласия, лицензия издательского дома «Космогония» отзывается на неопределенный срок.
        Редакция выражает свою уверенность в том, что это недоразумение разрешится в самом ближайшем будущем, и мы опять сможем радовать читателей нашими новостями и комментариями.
        Годовые подписчики могут получить обратно остаток денег, сделав сетевую заявку в течение 45 календарных дней со дня выхода последнего номера.
        «Еженедельник „Космогония“: всё свежее и жареное - прямо на стол!»

* * *
        Планета Орион~2. Тюрьма «Форт Индепенденс».
        За четыре месяца до высадки на Казачок
        - Давай проходи, не задерживайся! Лицом к стене, говорю! Чего вытаращился, как беременная мандавошка на хрен моржовый?! Вот так и стой, говорю… Руки за спину, нюхалку вниз, глазами по сторонам не шарить, не положено! Или не привык до сих пор, служивый?! Привыкай, пора уже… - довольно добродушно рокотал конвоир.
        Он был приземистым, красномордым, вальяжно вышагивал на толстых, кривоватых ногах и колыхал брюхом, как ребенок надувным шариком. В общем, живое воплощение отъевшегося солдата внутренней службы, труса и приспособленца, спасающегося от войны за тихими тюремными стенами.
        Еще недавно мы таких даже на порог кабака не пускали, сразу брали за свекольную нюхалку, тыкали рожей в пол и пинком вышибали через первый же проем в стене и даже без наличия такового…
        В общем-то, я начинал привыкать. Послушно встал справа от двери камеры, заложил руки за спину и почти уткнулся лбом в прохладную штукатурку. Пока мой страж, насвистывая нечто неопределеннопопсовое, возился с заедающим замком камеры, мне оставалось только созерцать трещины и подтеки перед собственной нюхалкой, попутно совершенствуясь в извечной позе подконвойного ожидания…
        Дверь, наконец, поддалась, противно запищав электронным замком.
        - Так - так… Вот зараза писклявая… - явно обрадовался он. - Теперь сюда ходи! Да не туда, а туда, в камеру, значит! Да заходи - заходи, служивый, не стесняйся, будь как дома! Потому как тюрьма теперь - твой дом родной! Тут тебе и крыша, и пайка, и Параша Васильевна для облегчения души - все удобства для вас, сволочей, аж завидки берут от такой легкой жизни…
        Не знаю, может быть, по его сценарию, мне следовало умильно расплыться от предвкушения грядущего камерного счастья, но я как-то замешкался и восторга не выразил…
        Тогда, подтверждая свои гостеприимные тезисы, конвоир подтолкнул меня в спину пластиковой энергодубинкой. С его стороны - тоже вполне мирный жест. Насколько я знаю, в этих дубинках хватает энергии, чтобы оставить от человека одни дымящиеся подошвы, а уж что касается воспитательных ожогов - так бывалые заключенные на них и внимания не обращают. А этот - даже на полмиллиметра рычажок не сдвинул, ткнул, будто обычной палкой, от которой никаких чудес, кроме синяков.
        Гуманист! И весельчак, вдобавок, и говорун… Наркоты, что ли, наглотался или просто не протрезвел со вчерашнего? То-то я смотрю, что на его стандартно - очугунелом лице вроде как проступают некоторые человеческие черты… Не просто кирпич, а кирпич с вареньем!
        Не дожидаясь повторного тычка, уже с энергодобавкой, я шагнул в камеру. Дверь тут же захлопнулась за спиной с характерным, сварливо - ржавым лязгом.
        Удивительно, в тюремных замках уже много веков не водится никакой ржавчины, а лязгают они все так же, как в старину. Или тюремщики специально поддерживают, так сказать, атмосферу? Свидетельствую как бывший историк, это у них получается…
        Стоя у двери, я осматривался. Камера была небольшая, десяток шагов по диагонали. Голые стены ядовито - белого цвета хлорки, серый пластик двухъярусных нар, госпожа Параша, как положено, в левом углу перед входом, отгорожена стыдливым, полупрозрачным барьерчиком, высотой по макушку на корточках. Узкое, как щель, окошко наглухо забрано бронестеклом с отчетливой металлической арматурой внутри. Стекло, да и плафон на потолке, настолько засижены мухами, словно они начали это славное занятие еще во времена царя Гороха Первого, передавая его, как традицию, из поколения в поколение. В остальном - безликая, унылая чистота с едким, щелочным запахом жирорастворяющего антисептика.
        Обычная камера, словом. Типичный образчик тюремно - воспитательного интерьера, каких я немало насмотрелся за последнее время. И явно - не выставочный образец…
        В камере уже находились трое. Черные тюремные робы, прилаженные в обтяжку до своеобразного шика, пестрота двигающихся голографических татуировок на всех видимых частях тела - о социальной принадлежности после этого можно не спрашивать. Уголовщина, «блатные» и явно не последние в своей иерархии.
        Когда я вошел, аборигены немедленно уставились на меня, не вставая со своих лежанок. Я отчетливо заметил, как на лбу у одного из них закривлялась гибко - черная змейка, спустилась на щеку, переместилась на нос и вернулась обратно. В этой тройке он вообще выглядел лидером - коренастый, лысый, словно валун, он с первого взгляда показался мне каким-то булыжным. Серое, землистое лицо и спокойная уверенность очень сильного человека. Глазки у него были маленькие, острые, плохо заметные под росписью галотатуировок, нос - невыразительной пипкой, а вот губы - неожиданно яркие и пухлые, будто у девушки.
        Мм… Черная змейка на лбу… Кажется, это не менее двух приговоров за убийство… Да еще подмигивающий чертик под правым глазом! По уголовным меркам - самый серьезный дядя…
        «Ах да, полотенце!» - вспомнил я напутствие бывалых товарищей.
        Глянул под ноги. Тюремное полотенце из впитывающего пластика, действительно, было тут как тут, лежало прямо передо мной, согласно древней камерной традиции.
        В сущности, я мог сделать четыре вещи - наступить, перешагнуть, обойти или поднять его. Наступить - это заявить о своей принадлежности к воровскому миру, откровенно вытереть ноги - заявка на принадлежность к авторитетам. Перешагнуть - показать себя полным валенком, потому что «честный фраер» чужое полотенце обойдет. А уж поднять - хуже не придумаешь.
        Это сразу записать себя в шныри, уборщики и вечные дневальные по параше.
        Я сделал пятое. Полотенце я поднял и разорвал одним движением рук. Потом сложил - и еще раз разорвал…
        Обрывки я небрежно отбросил в угол. В общем молчании прошел дальше, закинул свой узелок - сидор на верхние нары, сам впрыгнул туда же. Улегся, подложил руки под голову и прикрыл глаза.
        Раскрашенные аборигены внизу всё так же напряженно молчали. Их реакцию можно понять. Разорвать голыми руками тюремное полотенце из специального пластика практически невозможно, даже если делать это с азартом и в коллективе. А уж одному…
        - Крепкое, крепкое, у нас тут все крепкое… А то повадится каждый рвать на полосы казенные полотенца или, скажем, одеяла, да и вешаться на них. Поди уследи за всеми, - объяснил мне несколько дней назад один из тюремщиков, позвякивая своей зарешеченной логикой, как связкой ключей…
        Нет, я не супермен, ничего подобного. И подготовка десантника здесь ни при чем, картинки десантников с квадратными челюстями и шарообразными мускулами, раздутыми от генных инъекций, этих парней, способных щелкать пули, словно орехи, зубами - это для комиксов. В десант, наоборот, не берут раздутых качков, броники хоть и безразмерные, но тоже имеют свои среднестатистические пределы. Просто два месяца назад меня угораздило принять участие в экспериментах по телепортации и даже один раз пройти через порталы.
        Что удивительно - я вышел живым. На проходе молекулы, видимо, сложились как-то не совсем правильно, или что-то другое - не знаю, я неожиданно получил нечеловеческую силу рук и спины (это плюс) и простреливающие боли в области шеи и нижнего отдела позвоночника, периодически накатывающие тошнотворной волной (это минус). Программу испытаний быстро свернули, количество жертв признали недопустимым даже для армии, но мне от этого, понятно, не легче…
        Краем глаза я исподтишка наблюдал за уголовными. Двое помоложе и пожиже татуировками вопросительно косились на лысого. Один из них вертел в пальцах острое, трехгранное лезвие, которое появлялось непонятно откуда и так же незаметно исчезало в его руках.
        Вот ножичек есть, вот ножичка нет…
        Ловко!
        «Только фокусника с потаенным ножичком мне и не хватало для полного счастья! - вяло мелькнула мысль. - У остальных наверняка есть что-нибудь похожее, это же урки… Конечно, черт с ними, пусть режут, такое настроение, что впору самому в петлю, но уж больно корявая железяка. Такой не зарежешь, а скорее располосуешь, свидетельствую как старый солдат. А это несмертельно, но зато очень больно. И обидно к тому же».
        - Вообще-то приличные люди, заезжая в «хату», сначала здороваются и обзываются, - подал, наконец, голос серый авторитет.
        Голос был хрипловатым, сипловатым, с характерными угрожающими пришептываниями, а фраза относилась явно ко мне.
        - Сергей Киреев, бригада космодесанта «Бешеные» армии СДШ, командир роты разведки, капитан, - представился я. Потом поправился: - Бывший капитан… Разжалован, лишен орденов и воинского звания за преднамеренное оскорбление словом и действием старшего офицера…
        - Понятная хавира, значит, герой, говоришь… Значит, не поперло тебе, капитан… - проскрипел лысый.
        Я, кстати, ничего такого не говорил. Но если угодно, «не поперло» - это достаточно точное определение ситуации. Впрочем, я не стал ничего объяснять. Промолчал.
        - А чего такой борзый-то? Жизни не жалеешь, хевру не уважаешь? - продолжал допытываться уголовный. - Смотри, фраер, крепко оглядывайся, пока зенки еще зекают. Здесь тебе не казарма, капитан, здесь наша воля…
        - Слышь, Князь, в натуре, да он еще и русский, к тому же, и офицерик! - подал голос второй уголовник.
        - Никшни! - цыкнул на него Князь. - Потом спроворим… - многозначительно пообещал он.
        «Ну, потом так потом, - мысленно согласился я. - Хозяин - барин…»
        - Да, кстати, господа уголовники, если решите меня ночью зарезать, то делайте это с первого удара. Если встану, то убью всех троих, слово офицера, - честно предупредил я. - Мне все равно терять нечего. А так хоть вас захвачу с собой к архангелам, все доброе дело напоследок.
        - Не, Князь, ну ты слышал, в натуре?! Он же, как на пацанов, базлает…
        - Никшни, сявый!!!
        Внизу снова воцарилось многозначительное молчание.
        Тоже дисциплинка!
        Я окончательно прикрыл глаза. Жить мне, действительно, не хотелось. Да и не прожить долго, это я прекрасно понимал. Здесь, с этими тремя, я справлюсь, конечно. А когда таких крокодилов будет несколько сотен? Когда действительно навалятся на одного всей своей лагерной хеврой?
        Глупо все… Воюю я уже больше семи лет, мог умереть на планетах, в открытом космосе, мог не выйти из телепортационного портала или вывалиться оттуда перемолотым куском мяса, а умирать придется вот здесь или в другой, подобной камере. Потом скажут - получил срок и пропал где-то в лагере… Хороший, мол, был солдат, жалко, что плохо кончил… Эпитафия.
        Все глупо! Сама жизнь, если рассудить, достаточно глупое занятие - как только гукающее, не рассуждающее младенчество кончается, человек начинает отчетливо сознавать, что он смертен, и всю оставшуюся жизнь ждет и боится конца. Ну, не глупо ли? - думал я, лежа на жестких тюремных нарах.
        С этой позиции вообще трудно быть оптимистом, сплошные черно - белые тона, подчеркнутые окном с решеткой…
        Наверное, я все-таки устал за семь лет войны, только сам не понимал, насколько устал, пока господин Случай не выдернул меня из привычной солдатской лямки.
        Не то чтобы я хотел умереть, просто мне было по-настоящему все равно. До полного безразличия, до отвращения ко всему - устал…

* * *
        Сейчас историки уже зафиксировали, что первая в истории человечества «война миров», эта схватка земной метрополии с окраинными планетами, началась 4 апреля 2186 года с нападения «дальних» колонистов на планету Геттенберг, поблизости от которой (удивительно, кстати!) оказался Пятый «Ударный» флот, сумевший дать достойный отпор. И так далее - тра-та-та-та…
        Если вдуматься, еще не факт, что крейсер казаков собирался атаковать Геттенберг. Казаки - ребята лихие, но не самоубийцы же, чтоб одним легким крейсером взламывать планетарную оборону. Скорее, это был обычный контрабандистский рейд. С тех пор, как таможенные пошлины на торговлю с окраинами были повышены в разы, контрабанда там расцвела кустисто и пышно, будто крапива возле навозной кучи. Границу сектора они нарушили - да, и околачивались возле подконтрольной Земле планеты, но, между прочим, не первый случай, можно даже сказать - не единичный…
        Наша пропаганда, конечно, представила все по-своему. Они напали, мы защищались, а если защита обернулась массированными ударами по дальним мирам - так всем известно: лучшая форма защиты - это ответное нападение. Не наша, извините, вина, а, наоборот, вполне допустимая тактика по отношению к агрессорам…
        Обычное начало войны, с никому не нужными и никого не обманывающими оправданиями вдогонку…
        А для меня война началась еще на четыре года раньше. Однажды весной на планете Усть-Ордынка, где я родился, вырос и прожил к тому времени двадцать два года…
        Тогда казалось - целых двадцать два года, теперь кажется - всего двадцать два, не просто молодость, глупое розовое щенячество… Да, давно… В прошлой жизни, как модно теперь говорить, имея в виду теорию инкарнации и собственное гипотетическое бессмертие…
        Я до сих пор отчетливо помню, как все было. Как мы стояли неровными, ломаными шеренгами на перроне обычных пригородных монопоездов. В сущности, пока даже не шеренги, просто выровненная толпа.
        Весело стояли, вольно. Разномастно одетые, еще не подстриженные под общую гребенку, с рюкзаками, откуда-то взявшимися вещмешками времен, наверное, Большого переселения, и даже совсем штатскими, аляповато - туристическими чемоданами с антиграв - ручками…
        Светило солнце, очень ярко светило солнце, день выдался вообще замечательный, уже теплый, но еще не жаркий. Весна… Не ее журчащее начало, когда снег тает на дневном припеке и сливается в звонкие ручейки, а более поздняя пора, когда распускаются почки и молодая, свежая зелень пахнет терпко и оглушительно.
        Любовь, надежда, сладкое томление, беспричинная радость, горячий шорох поцелуйчиков в сумерках - многое чувствовалось в этих весенних благоуханиях.
        Уж никак не война - это точно…
        И еще пахло по-особому, по-железнодорожному, помню я. И стеклянно - блестящий монорельс убегал к горизонту, как дорога к неведомому. Он очень ярко блестел на солнце - этот рельс, годами полируемый пневмоподушками поездов…
        Я первый раз ехал на фронт, мы все ехали первый раз, три только что сформированные роты волонтеров. Впоследствии, Отдельный Добровольческий Волонтерский полк, еще позже - Вторая Волонтерская дивизия имени Заваришина.
        Впрочем, тогда еще и фронта не было как такового. Полупартизанские, набранные с бору по сосенке группировки желто - зеленых с планеты Тай - бей, только недавно высадились на дальнем, почти неосвоенном конце единственного материка Усть-Ордынки. Они продвигались вперед осторожно, с опаской, словно еще до конца не веря, что некогда могучая Россия (потом - просто сильная, потом - просто страна) окончательно развалилась и даже бросила на произвол судьбы собственную колонию…
        Странное было состояние, часто вспоминал я потом. Даже приподнятое какое-то. Такое восхитительное чувство оторванности от всего прежнего, как будто старая, рутинная жизнь кончилась окончательно и бесповоротно, а впереди - неведомое, грозное, яркое… Почти все были молодыми, мальчишки, в основном, лет восемнадцать - двадцать пять. Шутили, дурачились, играли в строевую дисциплину. Те немногие, кому удалось послужить в армии, матерно делились опытом. Страха почти ни у кого не было.
        Вот во второй раз, когда я полгода спустя возвращался на фронт после ранения, мне уже было страшно. Вообще, возникло мрачное ощущение, что это моя последняя дорога туда. Я даже принял его за предчувствие… И в третий, и в четвертый раз - страх потом всегда присутствовал, только загнанный куда-то глубоко, в подсознание. Страх не мешал чувствовать себя боевым, обстрелянным ветераном, которому сам черт не брат, а товарищ и друг, и, наверное, выглядеть таковым в глазах окружающих… Но оставался…
        А тогда - нет, еще не было!
        Сами проводы закончились перед вокзалом, именно там, на площади, сыграли лихую, рвущую душу «Славянку», толкнули пару коротких речей и дали пять минут на прощание с родными. Но тоже как-то не ощущалось, что это всерьез, хотя были и слезы, и напутствия, и всхлипывания матерей, и тревожная скороговорка девушек.
        Может, мне так казалось, потому что меня некому было провожать? Та, из-за которой я записался в добровольцы с четвертого курса исторического факультета, естественно, не пришла, даже не подумала об этом, наверное. А мать с отцом были далеко, они еще не знали, что их неразумное чадушко подалось от любовной тоски на войну. Видите ли, одна дуреха с красивыми ресницами перестала обращать внимание на его серые глаза, средний рост и не слишком волевой подбородок, а растаяла от ярко выраженного самца, ростом под потолок, со жгуче - карими очами и твердыми, словно оскал Щелкунчика, челюстями…
        Как ее звали, кстати? Да, Ира, Ирина… Ирочка Ермакова, моя любовь, как тогда казалось, до гробовой доски…
        Теперь вспоминается только голубой блеск из - под ресниц и светлый локон, косо спадающий на белый лоб. Осталось ощущение, что вся она была какая-то беленькая, словно светившаяся чистотой. Белочка… Сейчас кажется, встретил бы на улице - не узнал…
        На перроне, помню, нам раздали первое оружие. О бронекостюмах никто, конечно, не заикался, мы, сугубо штатские, еще слабо представляли себе, что это такое. Поэтому удовольствовались старыми «калашами», поясными подсумками кассет с плазменно - разрывными и бронебойными наполнителями и отдельно вибро - штыками, втыкающимися в твердое дерево, как в масло. Один комплект - на трех человек, оружия, сказали нам, катастрофически не хватает. Ребята шутили - один будет стрелять, второй - кассеты подтаскивать, а третий, самый зверь, - со штыком в засаде…
        В моей тройке оказались Саня Серов, с которым мы вместе мыкали студенческие радости на факультете и вместе же записались, и Леха Заваришин, щупленький, белобрысенький, быстрый жестами и хохластый, как птица. Серов учился с ним в одной школе, окликнул, так он к нам и прибился.
        В нашей тройке Сашка тогда просто выклянчил себе автомат, мол, поймите, мужики, хочу попробовать, что это такое, носить оружие, когда-нибудь книгу собираюсь писать. Не для себя, для искусства прошу! Уступите!
        Заваришину по жребию достался штык - нож. А я так и остался с пустыми руками, больше переживая крушение половых надежд, чем собственную немилитаризованность.
        Серов, змей ехидный, вооруженный, предлагал, правда, поносить за ним подсумок с кассетами.
        «А ботинки тебе не почистить? А сопли не вытереть? А то могу, не стесняйся! Понятно, когда один с автоматом, второй - прислуга за все… Ты, Серый, теперь человек с ружьем, вот и мыкайся сам с боеприпасами…» Потом подошел обычный поезд, и мы начали в него грузиться. Непривычная публика для весеннего перрона - мальчишки с автоматами, а не тетки с кошелками и не дядьки - дачники.
        Так все и началось для меня…
        Что еще?
        Да, ребята из моей тройки! Саня Серов погиб почти сразу, через три или четыре дня. Тех, у кого оказалось оружие, сразу бросили в бой. Бронепехота желто - зеленых буквально втоптала в землю наших, с их старенькими автоматиками и самодельным подобием огнеотражающих панцирей. Не повезло мужикам, попали с места в карьер на первое, крупное сражение этой планетарной войны у сопки Медвежьей…
        А Леха погиб полгода спустя. Во время диверсионного рейда взорвал сам себя вместе с вражеским складом боеприпасов и рембазой для МП - танков. Из роты охраны желто - зеленых, по слухам, выжили только несколько человек, и те - ненадолго. После этого случая наша Вторая Волонтерская стала имени Заваришина…

* * *
        Почему началась та война… виноват, как тогда обтекаемо говорили - вооруженное противостояние? Эта история настолько напоминает политический анекдот, что выглядит даже типичной для наших времен.
        Когда-то, в бородатые времена царя Гороха Великого, во время Большой миграции, первыми на Усть-Ордынку переселили народ хатасов, довольно дикое кочевое племя, выводящее свои роды еще от воинов Чингисхана. Выбравшись из тесноты транспортников - ковчегов на бескрайние степи и хвойные сопки со своими юртами, кобылицами и племенными баранами, эти потомки «потрясателей вселенной» тут же выкинули из головы все воспоминания о гиперпереходах и прочих чудесах лукавых шайтанов. Вырубили себе из местной древесины верховного бога Ягилу, других божков, пониже рангом, и с удовольствием принялись им камлать, благодаря за подаренные новые земли. Словом, зажили, как всегда, привычным племенным укладом, признавая из всех благ цивилизации только переносные плазмопечи, походные антенны для гала - телевидения и водку - любимое развлечение народа - старшего брата. Водку им, в связи с особенностями физиологии, было запрещено продавать, слишком быстро спивались, но добывали, конечно, как могли…
        Потом в Координационном совете миграции сообразили, что атмосферных планет не так много, как раньше казалось. К тому же на Усть-Ордынке, кроме необъятных просторов, нашли еще приличные залежи селенита -4 и других интересных ископаемых. Планета находилась под протекторатом России, и сюда начали активно переселяться русские, украинцы, белорусы и казахи. Было определено - пусть хатасы кочуют хоть вдоль, хоть поперек экватора, их вековой уклад должен остаться в замшелой неприкосновенности, но инфраструктуру планеты, тем не менее, следует развивать. Планета осталась в разряде малонаселенных, общее число жителей едва перевалило за двадцать миллионов человек, но стала своего рода стратегическим сырьевым запасом страны.
        Когда мировое правительство СДШ объявило Россию и еще целый ряд государств несуществующими даже на формально юридическом уровне, в эти смутные времена всеобщей растерянности, Усть-Ордынка возжелала вдруг не только автономности, но и самостоятельности. Ни много ни мало, как на почве хатасской национальной идеи!
        Странная ситуация. Нищие хатасы на какие-то шиши выкупают у администрации столичного города Усть-Орда старинное здание пединститута, образовывают там собственный национальный парламент, начинают активно принимать узкоглазых гостей с дальних планет и, вообще, всячески бузить в актовом зале с колоннами. У них появляются еженедельная газета «Хатасские вести» и толстый, богато иллюстрированный ежемесячник «Коренной обитатель». Все это полиграфическое изобилие, понятно, выходит на русском языке (хатасского письменного в природе не водится), но тиражи потрясают воображение - 200 -300 тысяч на каждый номер. Это при том, что по очередной переписи число хатасов на планете составляет 55 658 человек, и половина - вообще упорно неграмотны! Печатную прессу используют только для разжигания костров, а что такое Интерсеть, представляют себе так же туманно, как юношеские скитания бога Ягилы, который с молодой энергией отправился в никуда и много лет странствовал неизвестно где в районах дальнего небосклона.
        Для кого все это издается? Цирк на гастролях! - посмеивалось остальное народонаселение.
        Никто еще не задумывался толком, кому понадобилось вкладывать огромные деньги в бредовую идею хатасского национализма. И откуда они взялись, эти деньги, в те времена, когда все окраины вдруг категорически обнищали?
        Я сам, помнится, как студент - историк, написал в «Хатасские вести» три небольшие заметки, шутя написал - Сашка Серов сосватал мне халтурку, он всегда знал, где можно выгодно подработать бедным студентам. А получил за это очень неплохой гонорар, просто - царский, даже удивился сумме…
        В общем, малый народ, добродушный, не воинственный, спокойно себе вырождающийся веками до полного, созерцательного фатализма. На весь народ - два десятка типов с высшим образованием и сотня - другая - со средним. Хатасы обычно забирали детей из интернатов после пятого - шестого классов, разводили руками - читать - писать мало - мало умеет, цифры знает - уже ученый! Что еще надо? Деды - прадеды и того не знали, а жили не хуже, однако… Власти, культивируя образование хотя бы на среднем уровне, с этим когда-то боролись, но потом - плюнули.
        И вдруг - Хатасская независимая республика! Нелепо, как взрыв зажигалки в кармане!
        Задним числом, конечно, теперь хорошо видны все странности того так называемого «хатасского парламента». Весь парламент можно было разделить на три «фракции»: хатасы - старейшины, десятка три морщинистых, узкоглазых дедков, индифферентных ко всему, кроме долгих посиделок в дармовом буфете для народных избранников, примерно столько же хатасов среднего возраста, поживее умом и речами, пьющих, шумных, малограмотных и, в сущности, таких же неорганизованных. Третья фракция была самая малочисленная, человек пятнадцать, зато самая бойкая.
        Эти отличались от остальных. По виду те же хатасы: узкоглазые, смуглые, широкоскулые, но в речах и манере одеваться - неистребимое высшее образование и даже ученые степени социологов - политологов.
        Формально возглавлял все это безобразие реальный хатасец, он же спикер нового парламента Ирген Иркенов, официальный поэт малого народа. Когда-то Иркенова, скрипя зубами, протащили через пять курсов Литинститута московские профессора, с тех пор он гордо называл себя литератором и регулярно писал по стихотворению в месяц. Конечно, главенство его было чисто формальным, бойкие бдительно смотрели ему в рот, чтобы поэт и спикер не ляпнул лишнего. Он, по-моему, был единственным, кто тогда всерьез уверовал в великую хатасскую идею и искренне ее пропагандировал, потрясая прахом Чингиса - завоевателя.
        Тоже можно понять, натерпелся «малый поэт» от старшего брата по литературе. При российских властях его стихи издавались исключительно на деньги по линии нацпроектов. Полагаю, когда в руки редакторов попадал очередной подстрочник про плывущие над юртой облака и кобылье молоко гривастых матерей… пардон - материнское молоко пышногривых кобылиц, те в выражениях не стеснялись.
        Самолюбие художника…
        Бесплатный цирк? Да!
        Только это представление всем вышло боком. Вспоминая выражение одного из великих исторических говорунов, что каждая драма повторяется потом как комедия, нужно признать - наоборот случается не менее часто. Начинаем со смехом и прибаутками, а заканчиваем слезами и кровью.
        Сначала краснобай - губернатор из бывших политэкономов, сыгравший в выборы как в рулетку на последние деньги, зачем-то признал этот горе - парламент. Появился даже специальный термин: двуединство власти. Жители смеялись - мол, все понятно зачем, почему, но сколько же ему все-таки заплатили за это самое двуединство? Не иначе, в два раза больше!
        Потом, в один далеко не прекрасный день этот парламент вдруг объявил, что новоявленная Хатасская республика, бывшая Усть-Ордынская автономия, становится полностью независимой. А для обеспечения порядка и безопасности граждан просит своего народно - демократического, желто - зеленого соседа по космосу помочь нарождающейся республике.
        И сосед, конечно, откликнулся! На удивление охотно, причем даже раньше, чем его позвали.
        Как же не помочь по-соседски?! Так поможем, что и следа не останется от русских захватчиков! - охотно заволновались там. Освободим братьев - хатасов от векового гнета, перенесенного с Земли в космос!
        Ввести на планету регулярную армию желто - зеленые, правда, не решились, зато у них под рукой оказались очень кстати сформированные, наемно - добровольческие отряды непонятного происхождения. Которые по вооружению и комплектации ничем от той же армии не отличались.
        Все это было шито белым на живую нитку, обычная операция спецслужб, предваряющая захват территории. Только это надо было еще доказать - операция и захват. Парламент, воля народа, национальное самоопределение - откуда-нибудь из Вашингтона или Женевы все это выглядело куда как солидно! Потом мы узнали, что и желто - зеленые здесь, в сущности, ни при чем, их тоже использовали втемную, просто Земля уже тогда начинала свою экспансию, для пристрелки - чужими руками, еще не желая открыто обострять отношения с окраинами.
        Но это потом…

* * *
        А тогда нашелся только один человек, который не стал ждать, смеяться, разводить руками и недоумевать на кухонных посиделках. Он сразу понял, что происходят совсем не смешные события. Что цирк уже уезжает, а клоуны остаются и снимают маски…
        Борис Борисович Чернов. Генерал - майор в отставке. В прошлом - командир бригады МП - танков Российской армии, «ограниченный контингент» которой все еще существовал до последнего времени…
        Батя!
        ББЧ - как мы часто называли его между собой.
        Сам родом из этих мест, Чернов недавно вышел в отставку и скромно подъедался в администрации недавно выбранного губернатора, что-то там по патриотическому воспитанию молодежи и продуктовым наборам для ветеранов. До тех событий его мало кто знал.
        - Идиоты! Идиоты и негодяи! - заявил он во весь голос, одновременно имея в виду планетарную администрацию и далеких политиков из центра.
        - Один умный человек может сделать глупость, а потом всячески от нее открещиваться, - говорил он некоторое время спустя. - Но если у нас, русских, соберутся вместе пятьдесят или, не дай бог, сто умников, они почти обязательно сварганят сообща такую вопиющую дурь, что впору потом всем блевать кровью…
        И его услышали! Не губернатор, не новоявленные политики, уже почувствовавшие, что можно хватать все подряд из бывшей госсобственности, но до конца не проникшиеся такой «прухой», генерала услышали жители края. Беженцы, уже потянувшиеся с приграничных окраин и рассказывающие о фашистских подвигах желто - зеленых, рабочие, которым новый губернатор обещал золотые горы, а платить как-то совсем забыл, студенты, домохозяйки, пенсионеры…
        Все, в общем, понимали, что желто - зеленым нужна земля, нужны стратегические ресурсы, но вот население планеты - совсем без надобности. Пусть он, народ, обычно безмолвствует, такая у него угрюмая историческая роль, но иногда может и поддержать. Хотя бы в качестве электората. Черновская «партия автономности» сформировалась настолько сама собой, на энтузиазме и неприятии, что он, похоже, сам не сразу понял, что стал лидером оппозиции, более влиятельным, чем губернатор. Генерал, впрочем, не стал баллотироваться, заседать и карабкаться в небо планетарной политики.
        - Когда дом горит, не время искать поджигателей! - изрек Батя. - Вот потушим пожар, тогда и займемся своеобычными глупостями, а сейчас надо дело делать!
        Да, генерал всерьез занялся организацией сопротивления. Сначала он какими-то хитрыми маневрами через друзей в бывшем Генеральном штабе бывшей России задержал на планете 17 -ю отдельную бригаду космодесанта и 84 -й мобильный, ракетно - лазерный полк планетарной обороны. Даже втянул их в несколько перестрелок с желто - зелеными, после чего те надолго утратили наступательный пыл.
        Потом армейцы получили окончательный приказ сверху - ни во что не вмешиваться, не обращать внимания, не поддаваться на провокации местных политиканов, а спокойно, дисциплинированно, закрыв глаза, грузиться в эшелоны и отправляться тащить службу куда-то на планету Урал, по возможности сохраняя технику и вооружение подразделений. Единственное, что смогли сделать для Усть-Ордынки офицеры - это зацепиться за неопределенное «по возможности» и списать несколько законсервированных складов с оружием, боеприпасами, техникой и прочим военным скарбом. За усушкой, утруской, истечением срока годности и нехваткой подвижного состава космотранспорта.
        К тому времени Чернов уже сформировал из добровольцев несколько отрядов самообороны.

* * *
        Потом меня часто спрашивали - как мы воевали на Усть-Ордынке? Маститые стратеги из офицерской школы в Минеополисе никак не могли взять в толк, как можно почти два года вести боевые действия, не имея ни численного, ни, тем более, материально - технического превосходства над противником.
        Да, хорошо, хорошо воевали… Даже весело… Как попало и чем попало. Чего стоили хотя бы самодельные гранатометы из обрезков водопроводных труб. Толкач и резинка - вот и вся техника, но гранаты, кстати, летели совсем неплохо, метров на двести - двести пятьдесят.
        А антиграв - пояса, начиняемые взрывчаткой и запускаемые на радиоуправлении, смонтированном из обычных детских игрушек! А минирование местности автомобильными мини - аккумуляторами, которые, как оказалось, при некотором конструктивном дополнении взрываются не хуже противопехотных «лягушек»!
        Голь на выдумки хитра! Что только не шло в ход вместо недостающего оружия: самострелы, самопалы, самодельные ракетометы и огнеметы, производство которых Батя наладил на Усть-Ордынском заводе бытовых приборов… Не дошли только до мечей и луков, пожалуй.
        Лихое времечко! Ни линии фронта, ни планирования операций - набеги, стычки, рейды, ответные вылазки… Схватились, постреляли, разбежались и так - постоянно. Генерал Чернов старался сделать из нашего гуляй - поле воинства подобие армии, но даже ему это удалось далеко не сразу. Собирается, помню, десяток добровольцев.
        - А что-то мы давно не щупали за хобот желто - зеленую мразь! А не пора бы?! А то желто - зеленые вольно жить стали на нашей земле! Пора им нарезать по два метра в длину и полтора - в глубину!
        Другие в ответ:
        - Еще как пора! Мы как раз патронами разжились, есть повод повеселиться!
        - Господа волонтеры, милости просим на броню, МП - танк отправляется по расписанию…
        И - понеслось! Пошла - поехала душа в рай, не обещала вернуться!
        Потом, конечно, война стала другой, более позиционной, где каждый переход линии фронта сопровождался прорывом и потерями. Партизанщина совсем прекратилась, в ход пошло уже современное вооружение. В нашем распоряжении оказались склады бывшей русской армии, да и желто - зеленые тоже всерьез втянулись в войну…

* * *
        Так почему началась та война?
        А почему начинаются все войны на свете? Не от великого ума, это точно… На правах ветерана космодесанта, не боясь обвинений в трусости, я могу сказать больше - есть во всем этом, в любой войне, даже самой правой и освободительной, изрядная доля настоящего сумасшествия. Да, идея, идеалы, стремления - все это может присутствовать, и вначале даже можно делить воюющих на нападающих и защищающихся. Соответственно - на правых и виноватых. Но это разделение быстро кончается, стирается, размывается - как угодно. Остаются «наши», остаются «они», и война - единственное общее между всеми.
        Потому что именно «они» закидали «музыкой» - ультразвуковыми снарядами - окраину городка Онагры, где под перекрытиями обрушившегося дома погибли твои родители и сестренка Светка. Именно «они» жгли на медленной плазме пленных ребят из разведгруппы, превращая в живые факелы, именно «они» вырезали всех жителей большого поселка Вольный, точнее, всех женщин, стариков и детей, потому что мужчин там уже не оставалось.
        Детям детсадовского возраста отрубали головы чем-то вроде мечей или сабель. (Ну, любили «они» всю эту самурайскую экзотику!) В поселке оказалось неожиданно много маленьких детей. Это ты навсегда запомнил - детские головы, раскиданные, как мячики (такое игривое сравнение, скрипя зубами!), пустые жестянки из - под «их» пайковой водки, хрустящие под ногами, грязно - бурые брызги крови на стенах домов и давящая тишина мертвого поселка…
        И именно «их» ты методично отстреливал из крупнокалиберного пулемета, укрепившись в дзоте на высоте 17,28 и прикрывая отход батальона. Те трое, что оставались с тобой, уже погибли, ты понимал, что и тебе осталось немного, и это было уже безразлично, ты уже перестал числить себя среди живых, просто хотел стрелять как можно лучше и дольше, прежде чем тебя тоже убьют. Не думал, не чувствовал, а просто стрелял…
        Потом - внезапная контратака наших, после которой ты долго не мог поверить, что все-таки остался жив. Впоследствии - благодарность в приказе за то, что ты «в течение четырех часов прикрывал отход своего подразделения, уничтожив при этом до двух взводов живой силы противника». Два взвода - это ведь очень много, если представить перед собой эти 60 -70 человек, стоящих в одном строю, неправдоподобно много…
        Да, для тебя «они» уже перестали быть людьми…
        Желто - зеленые! Цвет их флага, который для тебя больше чем флаг - символ зла, сосредоточие ненависти…

* * *
        Что такое война?
        А кто ее знает - что это такое? Чья-то глупость и чье-то самопожертвование, храбрость и трусость, честь и предательство, и горе, и слезы, и смех - всё вместе, и всё в одной куче…
        Я помню, когда эвакуировались десантники и ракетчики, наша бывшая непобедимая, несокрушимая, легендарная Российская армия, многих жителей охватило настоящее отчаяние. На Батины «отряды сопротивления» еще мало кто надеялся, а вот о желто - зеленых уже все слышали, начинали понимать, какого цвета их независимость.
        Офицеры - армейцы, тоже давно прижившиеся в наших краях со здоровым климатом, полезным для сердца и прочих органов, хмуро уверяли, что ничего не случилось и не случится, всего лишь плановая передислокация. В верхах ведь тоже не все идиоты, одни войска уйдут, другие - придут, не бросят же целую планету просто так…
        Звучало это неубедительно. Думаю, они и сами понимали, что уходят именно «просто так». Бросают… Как их самих выбросили в никуда, отзывая на передислокацию, читай - расформирование.
        Я сам не видел, мне ребята рассказывали, когда первый из трех десантных полков начал выводить технику со складов, к забору воинской части вдруг стали стекаться женщины. Обычные тетки, стихийные, неорганизованные, замученные бытом и очень злые.
        Мол, смываетесь, защитнички?! Бросаете, родимые?! А совесть-то есть? А мы тут как же? Вон, говорят, желто - зеленые уже лютуют, стреляют не разбирая - старый, малый, правый, виноватый! А теперь еще и вы уходите! А нам что - ложиться и помирать прямо здесь?! Нет, не пускаем их, бабы! Не пустим, и все! Вот тут, прямо перед воротами ляжем! И пусть они свою технику прямо через нас гонят - и так, и так пропадать! Словом, женщины наступали. Командир полка, пожилой подполковник Орелик (такая уменьшительно - гордая фамилия) охрип от мата, метался, хватался за кобуру, но ничего не мог сделать. Не стрелять же, на самом деле, по своему населению!
        Хорошо, волонтеры подоспели. Окружили его, начали договариваться. Мол, ты, подполковник, оставь нам немножко техники со складов, а мы уж баб уговорим пропустить, не сомневайся.
        Орелик сначала сильно нервничал, потом плюнул под ноги, вытер потный лоб собственной пилоткой и выбросил перед собой связку ключей с блямбами полковых печатей:
        - Берите, черт с вами! Да что я, не понимаю что ли, мужики! У меня самого от всего этого бардака с души воротит! Все равно всё спишут к Божьей Матери! Нет больше нашей краснознаменной… Всё берите! Всё к черту!
        - А что, Сема, не ваша ли это работа - организованный гнев мирного населения? - помнится, спросил я Семку Корбуха.
        Сема, казак по рождению и агроном по образованию, блеснул на меня глазами:
        - Да я тебя умоляю! При чем здесь мы? С ними же, как с сухой соломой, только окурок брось, а дальше - заполыхает…
        Веселый был парень, смешливый, как школьница - хохотушка.
        Его убили года полтора спустя. Даже не в бою, просто словил шальную пулю во время обычной, вялой перестрелки от окопов к окопам. Случайность. Тоже бывает…
        Общесетевая независимая газета «Пионеры вселенной» №169 от 7 октября 2185г.
        Из статьи обозревателя Цезаря Камилина
        «Вторичный натурализм и первичные половые признаки».
        За четыре года до высадки на Казачок
        …остается только поздравить всех гомосексуалистов и лесбиянок с этим воистину прогрессивным решением Верховного Суда! Именно он, Верховный, расставил все точки над «і», указав в деле «Лацис против СМИ», что термин «натурал», в применение только к связям мужчина - женщина, является оскорбительным для других сексуальных групп. Следовательно, читая по тексту решения, «гомосексуальное и лесбийское партнерство тоже должно характеризоваться, как нормальная половая жизнь, не выходящая за рамки естественной физиологии. В отличие от виртуального секса, киберсекса или геномодифицирования половых органов, сами формы которых не являются натуральными…»
        Формы органов или формы секса, уважаемые читатели?..
        Ну а дальше коллегия Верховного Суда признает за вышеупомянутыми секс - группами право именовать себя «вторичными натуралами». Зрители встают и восторженно аплодируют!
        Не будем спорить, Верховному Суду, конечно, виднее, что и как. По слухам, именно среди уважаемых членов суда уже не первый год разворачивается подковерная война между группировками гомосексуалистов и лесбиянок, в которой «розовые» выглядят все-таки активнее. (Да простит читатель за эту невольную двусмысленность!)
        Вызывает только некоторое сомнение сама резолютивная часть решения, где гомосексуалисты и лесбиянки обозначены, как «вторичные натуралы». Вторичное - это ведь, кажется, что-то из области переваривания пищевых продуктов? Или я ошибаюсь?…

* * *
        Планета Орион -2. Тюрьма «Форт Индепенденс».
        За четыре месяца до высадки на Казачок
        Уголовники постепенно перестали обращать на меня внимание, хотя, я чувствовал, все равно искоса наблюдают. Видимо, ждут ночи, решил я.
        Ну да, разборки у них всегда происходят по ночам. Почему - не знаю. Традиция, наверное. Точно так же, как стратеги Генерального штаба всегда назначают боевые операции на какие-то немыслимые часы в 4, 5, 6 утра, не давая солдатам перед боем толком выспаться. Зачем? Если уж солдату перед боем не спится, в конце концов, можно вкатить себе успокаивающее с заданной часовой программой, ученые тут не врут, от него действительно нет никаких видимых последствий, проверял на себе неоднократно…
        Я понимаю, раньше, когда воевали от рассвета и до заката - длинный световой день имел стратегический смысл, но сейчас, когда проблему освещения многокилометровых плацдармов можно решить, выстрелив в небо двумя - тремя «фонариками»…
        Не могу врубиться! Тоже традиция, не иначе…
        «Да, Усть-Ордынка!» - вспоминал я.
        Убей желто-зеленого - попадешь в рай. Так сказать, девиз на все времена, универсальное руководство к действию, в котором съемная мишень варьируется на потребу дня. Цвет флага, раса, религия, пол - все это сугубо по вкусу… Зато сам девиз - старый, проверенный и действенный, как цианистый калий.
        В войне смысла нет! В любой войне!
        Это я начал понимать еще там, на Усть-Ордынке. Божий гнев, стечение обстоятельств, неожиданное всеобщее сумасшествие, чрезмерная активность звездных протуберанцев - все, что угодно. Можно объяснять войну и так и эдак, но искать в ней смысл не стоит. Как и в том, что ты на ней очутился. Что именно тебе, в настоящий момент, в данном месте, в конкретную историческую эпоху, выпало стрелять, убивать, умирать, гореть, разлетаться на молекулы за некую идею, придуманную кем-то, когда-то и где-то… Остается только сетовать на высшую, верховную несправедливость, но это занятие тем более неблагодарное. Не зря говорят, до царя далеко, а до неба - еще и высоко к тому же…
        Так получилось! - единственное разумное объяснение. Кому-то выпала в жизни удача, а тебе - погоны и марш - броски, кому-то повезло, а тебе - обломилось. «Так фишка выпала!» - любил говорить Вадик Кривой (такая фамилия!), мой давний приятель по волонтерской роте. Она, эта фишка, у него и костями ложилась, и на ребро вставала, и даже в воздухе зависала неоднократно. Лихой был парень. Не знаю, где он сейчас, разминулись как-то, разбросала жизнь…
        Словом, Вадик, хоть и не учился на историческом, но интуитивно понимал, что не стоит задаваться вопросом - почему мы воюем? Понимал, что войну нужно принимать как данность, как зерро, время от времени выпадающее на рулетке по закону случайных чисел. И в этой данности гибнут хорошие, правильные ребята, а какая-нибудь сволочь жирует в тылу и даже наживается на поставках. Нет, подобный фатализм не имеет ничего общего с трусостью, уцелеть любыми путями - это другое, нечто более простое, желудочно - кишечное… Ты воюешь, ты - «свой», ты - настоящий мужик, ты втыкаешься гермошлемом в землю и ползешь под огнем рядом с такими же настоящими мужиками…
        Так фишка легла! И только так можно понять войну, где вопросы «Почему?», «За что?» - бессмысленное сотрясание воздуха. Понять, принять и, по возможности, уцелеть, если выпадет… Она! Фишка! Закон вероятности! Ничего больше… Потому что даже в Бога, а это, по мнению большинства, - воплощение не просто любви - концентрированной надежды на справедливость, на войне не очень-то верится. Хотя, казалось бы, должно быть наоборот, но - не верится, не видят глаза, не принимает разум, что над всем этим нелепым побоищем витает носитель какого-то «высшего смысла». Разве что иногда, когда ракетные батареи вжимают в землю атакующее подразделение, вырвется из глубины подсознательное - «Господи, пронеси!», но это скорее из области пережитков…
        Вообще мне кажется, что атеизм возник не от избытка разума и науки, зародился он именно на войнах, где вся жестокая бессмысленность происходящего быстро доходит даже до законченных идиотов…
        На Усть-Ордынке мы проиграли кампанию. Желто - зеленые постепенно захватили весь материк, а остатки нашей Повстанческой армии укрепились на Хантайском нагорье, как на последнем рубеже обороны, уже безо всякой надежды, с одной только злостью в душе. И стоять собирались насмерть - деваться все равно было некуда. Поэтому, когда от Межпланетного Красного Креста поступило предложение эвакуировать нас на своих транспортных звездолетах в рамках программы гуманитарной помощи, - это решение устроило обе стороны. Желто - зеленые тоже понимали, во что им обойдется штурм каменистой гряды, представляющей из себя со своими скалами и пещерами своего рода природную крепость. Тем более, если ее занимает двадцатипятитысячная, доведенная до отчаяния армия ветеранов…
        Потом выяснилось, что даже эти транспортники были оплачены земным правительством. Так они, бескровно, подчистили остатки, и все…
        А Усть-Ордынка года через полтора перешла под юрисдикцию СДШ. Я же говорил, желто - зеленых тоже использовали втемную, просто «развели» на войну, выражаясь языком моих нынешних сокамерников…

* * *
        Так я стал тогда человеком без Родины и гражданином без государства. Красный Крест перебросил нас на планету Урал, тоже русскую (бывшую русскую - можно добавить), но там мы были нужны, как пассатижи в парилке, это сразу чувствовалось.
        «Понаехали тут!» - шипели в спину местные жители. Инфляции - девальвации, политическая неразбериха, брожение в умах - кому нужны какие-то повстанцы?
        В нашем временном лагере очень скоро начали шнырять многочисленные вербовщики. Предлагалось все - от вступления в армию СДШ до фантастических заработков на каких-то далеких приисках, причем настолько фантастических, что в них просто не верилось. Предложений - много, но выбор, в сущности, был невелик - или действительно куда-нибудь завербоваться, или оставаться здесь и месяцами ждать временной регистрации и разрешения на работу. От которого тоже мало толку, когда кругом безработица.
        Я выбрал армию СДШ. В том числе, и от обиды на бывшую страну Россия, которая, как обычно, всех «кинула», а сама в очередной раз развалилась, с шумом, громом и повсеместным беззастенчивым воровством. Такое уж это было странное государство, что оно никогда не жило нормально, все больше преодолевало последствия собственных бесконечных метаний на пути ко всеобщему благоденствию…
        По крайней мере, штатовцы обещали мне, бывшему офицеру волонтеров, переподготовку в офицерской школе, звание второго лейтенанта и немедленное гражданство СДШ.
        По сути - я стал профессиональным солдатом. Воевать - это единственное, что я научился делать хорошо. Так получилось. Можно сказать, так жизнь сложилась, хотя в самом начале хотелось совсем другого. Я же не просто так оказался на историческом факультете, когда-то же всерьез верил, что именно историческая наука поможет человечеству избежать в будущем повторения уже совершенных ошибок!
        Мечты, мечты, розовые, как ветреные закаты на Усть-Ордынке… Достаточно посмотреть, как вольно обращаются с пресловутой исторической наукой профессиональные болтолологи из УОС, чтобы понять - она, родимая, никогда ничему не учит, только тихо посмеивается над всеми. В любом случае - служит всего лишь исходным материалом для создания нужных, патриотически выверенных мифов. Не зря же, например, в самих Штатах исторические кафедры в университетах давно уже отменили, существуют кафедры мифоистории, а это уже совсем другое дело…
        В Отдельной бригаде космодесанта «Бешеные» я был поочередно вторым лейтенантом, первым лейтенантом и капитаном. Добавлю, именно здесь, в армии, я начал узнавать истинную подоплеку событий на Усть-Ордынке, что-то услышал, узнал, что-то сам понял. Но эти бывшие неурядицы планетарного масштаба уже мало кого интересовали…

* * *
        Начиналась война, большая война, с маневрами космофлотов и молниеносными выбросками на планеты…
        Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами - это краткие тезисы… Галакттелевидение охотно сорвалось с цепи и с заливистым лаем побежало впереди паровоза, обсуждая грядущее переустройство космоса в духе окончательной демократизации. А меня не оставляло стойкое ощущение, что я все это уже проходил - и патриотические выкрики, и потрясание прахом великих предков, и восторженную экзальтацию немолодых дамочек и мамочек, благословляющих на смерть всех вокруг себя…
        Нет, второй раз - это не смешно. Но, раз назвался профессионалом, полезай в «гроб»…
        Дальние миры оказались подготовлены к войне куда лучше, чем рассчитывали наши генералы и адмиралы, так что желанного «блицкрига» не получилось. После наших первых успехов сопротивление дальних только усилилось, и военные действия стали все больше напоминать незаживающую язву, которую Пентагон регулярно, с мазохистским усердием расковыривает.
        Я воевал, как и все. Получил «Доблесть», «Серебряные крылья», «Редьку с хвостиком» и даже удостоился самой почетной армейской награды - «Медаль конгресса», пожизненно освобождающей меня от уплаты налогов, за исключением «подоходного налога с коммерческой деятельности и предпринимательства».
        Словом, моя карьера на службе у новой Родины складывалась вполне успешно, а война этому только способствовала. Особенно с учетом того, что я вместе с «Бешеными» прошел четыре больших военных кампании, несколько малых и заработал вместе с наградами лишь парочку ожогов, от которых меня быстро вылечили простой пересадкой искусственной биокожи. И следов почти не осталось.
        Все-таки боевые подразделения космодесанта - это одно из немногих оставшихся правительственных заведений, где белому мужчине гетеросексуальной ориентации, не инвалиду детства, не расовоугнетенному, не ущербному, не судорожному и не припадочному еще можно сделать кое - какую карьеру, не пропуская постоянно вперед, в силу всеобщей политкорректности, пожилую беременную негритянку с одной ногой. (Виноват, госпожа Президент, я имел в виду совсем не Вас!)
        Потом - наш батальон был отобран для участия в экспериментах по телепортации в рамках военно - научной программы «Новая дорога». Само по себе почетное предложение, открывающее, как это называется, новые перспективы. Мне, эмигранту, не просиживавшему штаны в одном из трех знаменитых военных училищ, начали светить нашивки майора или даже полковника. Чем не карьера?
        Вот только эта проклятая политкорректность все равно меня подвела…
        Глава 2
        Гражданин капитан
        Общесетевая независимая газета «Пионеры вселенной» №267 от 15 октября 2188г.
        Из статьи обозревателя Цезаря Камилина
        «Телепортация! Очередной скачок в никуда или дорога в будущее?»
        За десять месяцев до высадки на Казачок
        …Для тех, кто все еще слабо разбирается в военных секретах нашей доблестной армии (не знаю, может, и есть такие в наш сетевой век!), поясню, что телепортация, то есть мгновенное перемещение предметов или биологических организмов на различные расстояния - явление далеко не новое. Отдельные проявления случайной телепортации ученые - физики зафиксировали и описали аж в первой половине прошлого века, еще до того, как был разработан надсветовой, гиперскачковый принцип межзвездных путешествий. По крайней мере, именно к этому времени относятся первые попытки объяснить физическую природу этого феномена, известного, как утверждают историки, много раньше.
        Почему я все-таки упомянул армию? - спросит меня читатель. Отвечу! Потому что, по сведениям из информированных источников, именно военные еще в начале века подхватили идею этого принципиально нового способа транспортировки, засекретили ее своими двойными - тройными грифами и разрабатывают в тиши военных лабораторий. Далеко не бедных, об этом читатели знают из публикаций нашей газеты!
        Как недавно сообщил редакции источник из Министерства обороны, первые телепортационные станции (порталы) уже созданы и даже действуют на экспериментальных базах вооруженных сил. Только остаются две большие проблемы. Во - первых, биоорганизмы никак не хотят перебрасываться вместе с неживой материей, в этом случае порталы вообще не работают. Во - вторых, и то, и другое возникает в выходном портале со слегка измененной молекулярной структурой, что тоже огромный минус. Зачем, например, перебрасывать на поля сражений боеприпасы, которые будут очень похожи на настоящие, но взрываться при этом не пожелают? А в случаях с живыми организмами изменение молекулярной структуры уже вообще, сами понимаете, чем чревато… По слухам, среди солдат - испытателей уже имеются многочисленные жертвы, и число их множится. Но ученые по-прежнему не теряют надежды, а Пентагон - правительственные ассигнования!
        Нет, интерес армии к телепортации можно понять - мгновенно перебрасывать на огромные расстояния (может быть, даже с планеты на планету!) живую силу и технику - это спят и видят все генералы. Боюсь только, что никому из них не приходит в голову, что телепортация - это не просто новый способ транспортировки взрывоопасных железяк и прилагающегося к ним личного состава. Не побоюсь громких слов, порталы для телепортации - это дорога в будущее для всего человечества, а не только для «ограниченного контингента войск вторжения»!
        Судите сами - мгновенная доступность всех миров - никаких границ, никаких дальних миров, никаких временных разрывов, никакого жесткого ограничения гиперскачковых трасс! Да жизнь вообще должна измениться в корне, человечество станет наконец единым целым, хотя бы на уровне доступности личностного общения!
        А насколько наше сумбурное общество, до сих пор склонное к махровой политической истерии, готово к такой новой жизни - это уже другой вопрос, большой вопрос, если вдуматься…
        Так что, может, и бог с ней, с телепортацией? Не нужна нам она? По крайней мере, пока постоянные войны ограничены космическими расстояниями и пропускной способностью межзвездных трасс, у большинства человечества есть шанс жить относительно спокойно в своих медвежьих углах и барсучьих норах! А что будет, если всеобщая телепортация превратится в данность? Страшно даже представить, какая завяжется заваруха!..

* * *
        Планета Орион -2.
        Тюрьма «Форт Индепенденс».
        Тот же день.
        За три часа до общетюремного отбоя
        - Слышь, ты, генерал, «квакнуть» не хочешь?
        Да, это ко мне. Один из молодых урок. Рожа хитрая, глазки задорные, наверняка в безобидный «квак», эту слабенькую химию эйфорически - галлюциногенного типа действия, подмешали какую-нибудь особую гадость, после которой увидишь весь Армагеддон разом, в масштабе один к одному… Да, господа урки, не пробовали вы боевых коктейлей, какие броня вам впрыскивает во время боя. Вот где заквакаешь в полный голос… Но соглашаться все равно не стоит, в тюрьме никогда и ничего не бывает задаром - это аксиома…
        - Не хочу, - ответил я.
        - А чего так?
        - Потому что не хочу.
        - Давай, генерал, не кипешуй, пока я добрый…
        - Спасибо, добрый человек. Не хочу.
        - Здоровье бережешь? А чего тебе его беречь? Тебе, военный, оно уже не понадобится, в натуре говорю…
        Я не ответил. Он отстал. Да ну их!
        Я лежал на нарах и тупо пялился на засиженный невидимыми мухами плафон освещения. Больше все равно делать было нечего…
        по-моему, два дня назад в зале «тройки» военного трибунала плафоны были такие же казенно - унылые, вспоминал я. Разве что не такие засиженные, там где «тройка» - там и мухи дохнут, не завершив своего жизненного предназначения по обгаживанию окружающего. В этом смысле, в обгаживании всего подряд, мухи очень похожи на нас, людей! - усмехнулся я про себя.
        Шуточки, в общем-то, кончились еще раньше. Когда я узнал, что «тройку» возглавит сам бригадный генерал Севидж, инспектор Генерального штаба по войскам внеземного назначения, то где-то внутри у меня нехорошо похолодело.
        Все знали, эта старая штабная крыса хоть и впадает временами в маразм, но от этого не перестает быть редкостной сволочью и законченным крючкотвором, подобно многим, сделавшим карьеру в чужих приемных.
        И дернул же меня черт обозвать того штабного подполковника «черножопым гиббоном», да еще и толкнуть его через стол, направив по скользящей траектории строго над полом! «Причинив повреждения ему самому и находящемуся в офицерском баре военному имуществу», как гласил протокол дознания.
        В итоге - расизм и хулиганство! Хулиганство - ладно, дело житейское, ветераны успокаивают потрепанные в боях нервы, оставляя друг другу почетные знаки на заслуженных мордах, но вот расизм - не ах как здорово… Скорее - ох…
        С другой стороны, как еще прикажете реагировать, когда этот гад обзывает тебя «белой немочью» и, паскудно улыбаясь, распространяется на тему, что бригада «Бешеных» все равно состоит из всякого эмигрантского сброда, мол, ее не жалко для экспериментов. Сами, мол, согласились, прельстились званиями и денежными надбавками, таких жалеть нечего… А в крови у меня уже бродило не меньше поллитровки плюс пиво, к тому же с утра во время прохода через порталы десять человек из моего взвода вообще не вышли, а два десятка вывалились в таком виде, что лучше не вспоминать, чтоб не сблевать прилюдно…
        Физики - теоретики, мать их, куда папа больше не хочет! Ведь обещали же - все подготовлено, все нормально, взвод пройдет, как нож сквозь масло, новая методика уже апробирована на приматах, готовьте майорские нашивки, капитан… Шесть человек, включая меня, остались в живых из тридцати шести! Это у них называется апробировано?!
        А тут еще эта сволочь издевается!
        Сорвался, не выдержал… И, нате вам, как раз военная полиция… Ведь хотел же, хотел спокойно нажраться в баре на базе, и чего меня понесло в городок? - вспоминал я, задним числом пережевывая в уме происшедшее…
        Итак, «тройка» сидела за широким казенным столом и взирала на меня во все шесть строгих судейских глаз. А я стоял перед ними - ноги на ширине плеч, руки за спину (стойка - «вольно вне строя»). Пытался изобразить на лице нечто вроде раскаяния, за что был холодно предупрежден - «отставить гримасничанье!».
        Кроме бригадного генерала за столом были незнакомый майор из УОС и второй лейтенант из того же нехорошего места, одновременно исполняющий обязанности секретаря и прикуривателя. Дряхлый, но бодрый генерал все время катал в губах толстую сигару, от которой шел явственный запах жженого войлока. Сигара периодически гасла, но лейтенант - зажигалка срабатывал, как часы.
        Сидели, стоял, смотрели… У генерала глаза были светло - водянистые и невыразительные, у майора с монголоидными чертами - узкие и упорные, а глаза второго лейтенанта я вообще не видел, тот все больше смотрел на генеральскую соску - не пора ли ему щелкнуть зажигалкой, словно каблуками…
        - Господин капитан, вы признаете, что обозвали подполковника Блэка черножопой гориллой?
        - Никак нет, господин бригадный генерал, сэр!.
        - Нет? - вяло удивился многозвездный старец - А вот свидетели утверждают…
        - Никак нет, сэр!
        - Ну, как же нет? Черножопая горилла - это же ясно. В материалах дела все четко сказано, - подал реплику майор, постукивая по коробочке с диском.
        На мой взгляд, фразочка прозвучала достаточно двусмысленно…
        - Никак нет, господин майор, сэр! Черножопый гиббон - так я его назвал.
        - А что, есть разница? - заинтересовался генерал.
        - Между гиббоном и гориллой, сэр? - уточнил я на всякий случай.
        - Ну, с точки зрения биологии… - начал было майор.
        Генерал тут же оборвал его:
        - С точкой зрения биологии, майор, пусть разбираются сами биологи… Мы здесь собрались не для того, чтобы делать за них их работу! Биологи, называются! - генерал даже зафыркал от возмущения. - Уже дальние планеты сто лет как осваиваем, а лекарства от старости до сих пор половинчатого действия! Сегодня действуют, а через год - два уже ни черта ни действуют, как старел, так и дальше стареешь! Вот о чем им надо думать в первую очередь, а не о том, какая жопа у какой гориллы! Только и знают, что клянчить у правительства гранты и тратить их на всякие жопы! Ученые, называются!
        Оседлав любимого конька, старикан явно разгорячился. Свирепо повел клювом - сигарой в сторону лейтенанта, и тот мгновенно, с ловкостью Прометея, поднес ему огонек. Генерал свирепо пыхнул сигарой и закутался в облака войлочного дыма.
        - Осмелюсь доложить, господин генерал, может быть, нам пригласить для уточнения самого господина ги… отставить!., э… господина подполковника? - предложил майор.
        - А он здесь? - брюзгливо поморщился Севидж.
        - Так точно, ждет за дверью.
        - Делать ему нечего… На фронтах напряженное положение, а он под дверями торчит… Ладно, пригласите, что ли… - милостиво разрешил генерал - инспектор. - Хотя, лично мне и без того все ясно. Гиббон, горилла, он, она, оно - это уже формальности, знаете ли. Все эти гиббоны, гориллы, приматы - изобретение штатских яйцеголовых, ничего больше, - с военной категоричностью вывел старый хрыч. - Главное, что оно - черножопое, вот на чем я хочу заострить ваше внимание!
        - Да, это очень важно… Именно там и надо заострить… - глубокомысленно закивали разом майор и второй лейтенант.
        Майор демонстративно нажал на кнопку вызова.
        - Господин бригадный генерал, подполковник Блэк прибыл для дачи показаний! - отрапортовало «оно» сквозь приоткрытую дверь. - Разрешите войти?
        - Входите, подполковник…
        Блэк вошел и замер по стойке «смирно». Форма с иголочки, весь подтянут, прилизан, приглажен, только на гладкой ряшке вместе с уставным слабоумием некий оттенок томной обиды, как дань обстоятельствам.
        Здоровенный негр, между прочим, килограммов за сто двадцать, не меньше… Прав, оказывается, генерал, не гиббон, а точно - горилла…
        И как мне удалось перекинуть его через четыре стола? Никак не привыкну к своей новой силе… Зато как он летел, порхая конечностями! До сих пор вспомнить приятно…
        Видимо, генерал тоже мысленно сопоставил наши габариты:
        - Значит, подполковник, вы утверждаете…
        - Так точно, сэр!
        - Почему же вы не дали ему сдачи? Мне кажется, так сказать, комплекция вам вполне позволяет… Вот, помню, когда я служил в войсках, чего мы только не вытворяли… - припомнил Севидж, собирая морщины на лице в хитровато-бывалую ухмылку.
        (Интересно, в каких войсках? Рота быстрого реагирования по доставке туалетной бумаги для высшего командования в моменты приступов недержания? Горячее десантирование из каптерки прямо в санитарную комнату?)
        Подполковник откровенно, напоказ, насупился:
        - Господин бригадный генерал, сэр! В то время, когда вся наша доблестная армия…
        - Да-да, конечно, конечно… - поскучнел генерал - инспектор и спрятался за сигарным дымом.
        - А может быть, тут замешана любовь, господин подполковник? Может быть, имели место какие-то отношения, откровенно говоря, личного порядка… - закинул удочку майор. - В таком случае комиссия должна знать…
        - Господин майор! В то время, когда вся наша доблестная армия…
        - Да, но личные отношения… - попробовал настаивать майор.
        - Никакие личные отношения, господин майор, неуместны перед лицом… - парировал полковник с изяществом фехтовальщика.
        Его голыми руками не возьмешь - это я еще в баре понял. Гражданин, подкованный на все четыре конечности. Из тех, которые даже во сне землю роют, а ржут исключительно в тон мелодии государственного гимна… Настолько правильный, что даже грозный генерал не хочет с ним связываться, понимал я.
        По принципу - не наступи, не вляпаешься? Или - опасается его почему-то?

* * *
        Только впоследствии я узнал, что у этого хлыща в Вашингтоне, оказывается, даже не лапа, а огромная волосатая рука типа «Греби все под себя - из-под себя давай есть другим». Поэтому дело о нарушении политкорректности каким-то капитанишкой из эмигрантов, пусть даже с заслугами, но без «поддержки», в любом случае не могло спуститься на тормозах. Антагонизм между «штабными» и «полевыми» существовал всегда, в любой армии мира. В очередной раз показать «этим оборзевшим героям» кто в доме хозяин - дело чести для всей этой адъютантско - приближенной сволочи. Мол, вы там у себя, на передовой, на далеких планетах можете геройствовать сколько влезет, а здесь наша дудка играет первую скрипку!
        В общем, из моего дела устроили образцово-показательный процесс. Горилла, гиббон, черножопый, бледная немочь, сволочи - биологи, эмигрантский сброд - все эти определения муссировались, словно на конгрессе филологов, в густых клубах сигарного дыма.
        (От души желаю старому маразматику большого и хорошего рака легких в неизлечимой форме!)
        «Тройка» разложила меня по всем статьям, азартно и издевательски, покуражившись, как Господь над охромевшей сороконожкой. Выяснилось, что моя принадлежность к белой расе является констатацией факта и, следовательно, не содержит в себе оскорбления. Что болезнь «немочь» является медицинским термином и, опять - таки, не содержит в себе оскорбления. Что определение «эмигрантский сброд» делится, по сути, на понятия - эмигрант (не оскорбление!) и сброд-то есть личный состав, сформированный по случайному принципу (не оскорбление!). Видите ли, господин подполковник, как сотрудник Генштаба, был прекрасно осведомлен о принципах формирования бригады «Бешеных», набираемой преимущественно из эмигрантской среды, и в силу своей осведомленности это констатировал (!). Словом, мне совершенно не из-за чего было выходить из себя и тем более поднимать руку на старшего по званию…
        Конечно, не будь у подполковника густоволосатой руки, дело бы наверняка обернулось по-другому, но если бы да кабы - от этого не легче. Не только история, юриспруденция тоже ненавидит сослагательное наклонение.
        Как и обещал генерал, дело заострили именно на жопе, цвет которой был признан безусловным оскорблением и умышленным нарушением политкорректности. Мои отчаянные попытки убедить «тройку» в духе казуистической военной юстиции, что я ни в коей мере не виноват в цвете, раз господин подполковник от природы имеет заднюю часть тела упомянутой окраски, то я это всего лишь констатировал, не больше - успеха не возымели. Так же были отвергнуты мои размышления, что сам цвет жопы не может быть оскорблением, наоборот, я лично знаю многих людей, которые предпочитают именно эту часть тела именно такого цвета. Мне самому этот цвет нравится, слово офицера, в гетеросексуальном смысле я тоже предпочитаю именно его. Моя последняя подруга, например, имела афро - американский цвет кожи, а предыдущая - азиатско-американский, так что я уж никак не могу быть расистом…
        - Не можете быть расистом, капитан? - брюзжал Севидж, прищуриваясь от дыма. - А вот мы еще посмотрим, как вы не можете…
        - Это еще неизвестно, какие у вас там были подруги, - скептически рассуждал майор. - А может, друзья? Может, вы все-таки почувствовали внезапное влечение к подполковнику, а, капитан? В таком случае - это еще и сексуальное домогательство к старшему по званию! Что сейчас, в условиях военных действий армии СДШ, нельзя не признать вопиющей распущенностью и прямым нарушением воинской дисциплины! В то время, когда вся наша демократия, как один человек перед лицом… - почтительный кивок в сторону образцово - показательного подполковника.
        А что тут кивать? Без того видно, что он голубее летнего неба. Как и вся наша демократия на букву «п», это майор совершенно справедливо отметил…
        Итог - понятный. «Тройка» просто разжевала меня и выплюнула остатки прямо в тюремную камеру. Но приговор оказался таким, что я даже растерялся. Ничего хорошего я не ожидал, но не настолько же! Полное разжалование, лишение орденов и выслуги, и восемь лет заключения с содержанием на строгом режиме…
        Вот что называется - от сумы и тюрьмы…

* * *
        Планета Орион -2.
        Тюрьма «Форт Индепенденс».
        Тот же день.
        За два часа до общетюремного отбоя
        - А что, служивый, говоришь, не страшно тебе помирать-то?
        От неожиданности я вздрогнул и приподнял голову. Наверное, я действительно задремал, сам не заметил, как это случилось. Или - просто задрых, спал я последнее время урывками, все больше переживал. Вопрос Князя застал меня врасплох.
        - Не очень, - не сразу ответил я. - Семь лет уже воюю, привык, наверное…
        - А разве к этому можно привыкнуть? - вполне серьезно спросил другой уголовник, тот, что предлагал мне глюк. Я уже понял, что его кличка - Мытник.
        - Можно. Удивляет даже не то, к чему можно привыкнуть, а как быстро привыкаешь к тому, к чему привыкнуть нельзя, - честно ответил я.
        Мытник дурашливо хмыкнул и покрутил головой:
        - Что-то больно кручено! Падла буду, не вколюсь, какого хавера ты тут закошмарил? Так, Князь?
        - Да ты не кипешуй, служба, мы тебя ночью зарежем, сейчас - не тронем, мое слово - олово, - обнадежил меня авторитет, не обращая на него внимания. - Сейчас мне потрындеть охота, развести рамсы ништяком. Люблю, знаешь, со свежим языком базар перетереть за жизнь, любопытный я, есть такой грех…
        Развалившись на нижних нарах, Князь закинул ногу на ногу и привольно покачивал носком ботинка, перебирая в руках небольшие четки из светящихся камней - кметов с планеты Геттенберг. Игрушка недешевая, между прочим, каждый обработанный кмет такого размера - половина месячного офицерского жалованья.
        Все понятно! Его авторитетное Высочество заскучал на нарах, желает утолить сенсорный голод древнейшей формой человеческого общения - беседой…
        - Ладно, давай разведем… это самое, - согласился я. - А о чем?
        Действительно, почему бы не потрындеть с хорошим человеком? Или хотя бы не развести рамсы ништяком?
        Князь задумался, ловко пощелкивая кметами в толстых и на вид совсем не ловких пальцах.
        - Да обо всем, - определил он, наконец. - Я - человек доверчивый, мне по ушам проехать - одно удовольствие. Не менжуйся, служба, лепи горбатого от фонаря по фейру!
        Двое остальных уголовников подхалимски затыкали. Лично я не настолько владею феней, чтобы понять его до конца, но, видимо, в этих словах крылась какая-то ирония. Впрочем, ребята хорошие, душевные, зарезать обещали только ночью, так что иронию я решил пока проигнорировать.
        - Спрашивай, я отвечу, - разрешил я.
        - И военную тайну выдашь? - делано удивился авторитет.
        Остальные аборигены дружно поддержали его эмоциями, выполняя роль хора в древнегреческой комедии.
        - Тебе какую - поменьше, побольше? - спросил я. - Самую тайную или что-нибудь попроще, скажем, в пределах второго уровня секретности?
        - Не, служба, ну тебя к бесу с твоими тайнами! - заявил Князь вполне разумно. - А то наслушаешься тебя, ваши же из армейской контрразведки потом глотку перережут. И хиляй потом на три листа тихой баною, как креп чавырловый!
        - Наши контрразведчики глотки не режут, не звери же, - уточнил я. - Поставят под плазмомет - тогда и можешь хилять, как угодно. Выброс плазмы - 0,002 секунды - быстро, чисто, гуманно. Не только моргнуть, подумать ничего не успеешь, как одна черная плешь на земле останется.
        - Вот и я говорю… Не, военных секретов нам не надо… Так, Кукушка? - тот яростно затряс головой, тоже не сгорая от любопытства (такой невольный каламбур). - Нам бы что-нибудь душевное, про жизнь, про отношения, про уси-пуси, про баб, например… Любишь про баб, а, Кукушка?
        На этот раз древнегреческим хором заржал только один Мытник, а смазливый Кукушка, похоже, и про баб не любил. Не угодишь на него…
        Ну да, они же все педики, эти молодые и приблатненые! - вспомнил я. Прогрессивная идея совместного содержания в тюрьмах мужчин и женщин (чтоб не подчеркивать половую дифференциацию, разумеется) еще только пережевывается в Конгрессе, и пока авторитетам приходится довольствоваться тем, что есть под рукой. Хотя на свободе для них дело чести как раз в обратном - демонстрировать мужественную любовь к противоположному полу, это я знал. Своя жизнь, свои законы…
        Но, в общем, разговор мне не нравился. Создавалось стойкое впечатление, что меня нарочно «разводят на базар», а следовательно - «выставляют в клоуны». Предупреждали же меня - с урками надо всегда держаться настороже, как во время разведрейда в чужих тылах. У них, будто у хищных зверей, каждое телодвижение с плотоядным подтекстом…
        Подумав об этом, я почувствовал даже нечто вроде невольного восхищения. Несмотря ни на что, уголовным всегда удается сохранить свой параллельный мир, при любой власти и любом общественном строе. «Человек человеку - волк, и тот волк хорош, у которого крепче зубы», - просто, понятно и не лишено определенной биологической логики… Волк, значит, а также бешеная собака или вонючий скунс - все «по понятиям»… Вот только жить в таком собачьем измерении мне никак не хочется, про себя могу точно сказать…
        Щелканье и позвякивание замка камеры перебили мои мысли. Я еще только водил головой, не понимая, что надо делать, а уголовные уже соскочили со своих «шконок», и все, даже Князь, выставились у коек столбами.
        «Интересно, как же они догадались, что это не просто абы какой надзиратель, а сам начальник тюрьмы?» - успел я подумать, пока соскакивал с верхних нар.
        Тюремная интуиция?
        Начальник, полковник Чонги, личность в здешних местах такая же зловещая, как колдун - людоед из бабушкиных сказок, вперил в меня тяжелый, темно - сливовый взгляд. Лицо со смуглым природным оттенком в тусклом свете тоже казалось темным. Фигура «хозяина» была невысокой, круглой, в сытых, довольных складках, словно у запрещенного Будды с древних изображений.
        Как положено большому начальству, «хозяин» заявился к нам с целой свитой из офицеров, которые топтались у него за спиной. В камере сразу стало тесно и людно.
        - Почему лежим до сигнала «отбой», заключенный? - спросил полковник довольно писклявым голосом с нотками птичьего щебетания, какие часто прорываются у азиатов. Значит, успел заметить…
        - Виноват, господин полковник, сэр! Мой ответ ему, похоже, понравился.
        - В дневное время заключенным разрешается только сидеть на койках. Лежать - нельзя, сидеть - можно. Это - правило, - произнес он без лишнего нажима. - Первый лейтенант, приступай!
        Из-за его широкой, овальной спины тут же выдвинулось нечто долговязое, длинноволосое, с явными признаками аморфного унисекса и немедленно забубнило:
        - Согласно дополнительному постановлению временной армейской комиссии по правонарушениям под председательством бригадного генерала Альфреда Севиджа, срок заключения бывшему капитану десантных войск Сержу Кирив заменяется на прохождение службы в штрафном батальоне из расчета - один месяц службы в вышеупомянутом подразделении за один год тюремного заключения. Временная военная комиссия постановляет довести до сведения осужденного, что срок прохождения службы в штрафном подразделении может быть сокращен, а также отменен совсем, если осужденный отличится в боях или докажет свою доблесть и преданность демократии иными способами, или получит тяжелое ранение во время выполнения поставленной боевой задачи. По отбытии срока наказания в штрафном подразделении осужденный имеет право на восстановление в прежнем воинском звании, с возвращением ему срока выслуги и государственных знаков отличия. Согласно приказу министра обороны срок прохождения службы в штрафном подразделении в общую выслугу лет не входит и при начислении армейской пенсии не учитывается…
        «Пенсии? - мысленно зацепился я. - Вот о пенсии в штрафбате вряд ли кто думает»!
        Мне говорили - их обычно поголовно вышибают на первой же операции, максимум - на второй… Пушечное мясо, как писали в какой-то газете, стратегическое сырье одушевленного типа…
        Нет, я еще не до конца понял, все еще переваривал про себя обтекаемые бюрократические формулировки аморфного существа, хотя главное уже было понятно. Как и все армейцы, я знал о существовании штрафбатов, ввели их совсем недавно, но слухи о них уже ходили самые темные. Один раз я даже видел мельком подразделение штрафников, они стояли неровным строем под надзором вооруженной военной полиции. Все какие-то жалкие, потерянные, в старой, застиранной до линялости форме без знаков различий, не солдаты - сплошное недоразумение, как показалось мне тогда…
        - Ну, что смотришь, солдат?! - тонким голоском одернул меня Чонги. - Бери свой мешок и с вещами на выход! Нечего здесь казенные харчи проедать, раз ты солдат - вот и воюй! Тридцать секунд на сборы - время пошло!
        Нужны мне его казенные харчи, как прошлогодний снег под новое Рождество… Но, похоже, ситуация опять меняется, вынуждая, как всегда, действовать по обстановке…
        Я сдернул с койки свой вещмешок.
        - Да, капитан, счастлив твой бог… - прошипели мне в спину камерные аборигены.
        Чей бог счастливее - тут можно было бы поспорить. Но я не решился это высказать под пристальными взглядами полковника и его свиты.
        Так я и оказался в штрафбате.
        Общественная независимая газета «Пионеры вселенной» №578 от 14 августа 2188г.
        Из статьи обозревателя Цезаря Камилина
        «Идея штрафбатов: из темного прошлого в светлое будущее?»
        За год до высадки на Казачок
        …Когда война пошла совсем не так, как представлялось мировому правительству, оказалось, что дальние миры куда лучше вооружены и держатся гораздо сплоченнее. Несмотря на то, что расовые, национальные и половые различия там не ретушируются никакой политкорректностью, наши войска получили на окраинах достойный отпор и, попросту говоря, увязли. Конфедерация, о которой подконтрольные правительству СМИ упоминают не иначе как в уничижительном смысле, оказалась не только жизнеспособным, но и жизнестойким образованием. Словом, объединение дальних миров в военную коалицию состоялось - это уже факт.
        По нашим источникам из Министерства обороны, приток добровольцев в армию сейчас существенно сократился, несмотря на все надбавки, выплаты и выслуги военного времени. А так как армия СДШ до сих пор формируется по добровольно - контрактному принципу, и предложение об обязательном призыве на военную службу в очередной раз Конгрессом признано противоречащим Конституции (да и как иначе, если почти у каждого из госчиновников дети или внуки призывного возраста!), то наши многозвездные генералы и адмиралы рискуют в скором времени остаться без войска. И уж точно - без громких побед и сопутствующих им лавров.
        Вот и появилась из далекого прошлого идея штрафных батальонов и рот, в которых все провинившиеся перед обществом и государством могут, так сказать, кровью искупить свою вину. «Не только могут, но и должны!» - глубокомысленно добавляют господа из УОС, этой бывшей особой комиссии Конгресса, преобразованной в связи с военным положением в управление при Министерстве обороны. Одно из самых авторитетных в нашем госаппарате, надо добавить.
        За этой короткой фразой, понятно, стоит очень многое. Должны - это слово уже само по себе попахивает чем-то таким из тоталитарного прошлого… Что ж, по крайней мере, стратеги и тактики Пентагона получили новый, надежный источник пушечного мяса…
        Лично мне непонятно только одно - почему человечество всегда строит свое светлое будущее руками отпетых забулдыг и матерых преступников? Неужели ни на что другое мы уже не способны?..
        Общесетевая независимая газета «Пионеры вселенной» №580 от 9 октября 2188г.
        Сообщение от редакции:
        «Редакция общесетевой независимой газеты „Пионеры вселенной“ с прискорбием уведомляет наших уважаемых читателей, что по решению Управления Общественного Согласия при Министерстве обороны выход нашей сетевой газеты на период военного времени приостанавливается. Редакция доводит до сведения читателей, что общая гражданская позиция издания не всегда совпадала с мнением отдельных авторов, в частности - обозревателя Цезаря Камилина и корреспондента отдела расследований Джереми Браза, арестованных по постановлению 447/38 Верховного военно - патриотического трибунала при Конгрессе СДШ. О том, что мнение редакции не всегда совпадает с мнением отдельных авторов, в конце каждого номера имелась специальная сноска под грифом „@“.
        До скорой встречи, уважаемые читатели!
        „Пионеры вселенной - первопроходцы не только в космосе!“»
        Планета Земля. 14 декабря 2188г.
        Из репортажа о судебном допросе Цезаря Камилина, бывшего обозревателя отдела политики бывшей независимой сетевой газеты «Пионеры вселенной».
        Записано специальным корреспондентом ежедневной сетевой газеты «Конгресс и порядок» Оливером Краски:
        СУДЬЯ: Господин Камилин, вы признаете себя виновным в нарушении политкорректности, создании антиправительственных настроений, а также разжигании межнациональной, расовой и половой розни?
        ПОДСУДИМЫЙ: Нет, Ваша честь!
        СУДЬЯ: Поймите, господин Камилин, мне просто самому интересно - ну, политика, ваша, так сказать, специальность… Ну, заигрались, бывает.
        Но зачем вы лезете в дела противоположного пола, что вам - своих забот не хватает? Придумываете всякую половую рознь, разжигаете ее…
        ПОДСУДИМЫЙ: Разрешите заметить, Ваша честь, половую рознь не я придумал. Так что мне кажется - слово «разжигание» не совсем уместно…
        СУДЬЯ (с профессиональным терпением): Разве? А кто же, по вашему мнению, придумал половую рознь?
        ПОДСУДИМЫЙ: По моему мнению - Господь Бог. А по вашему?
        СУДЬЯ (с присущим ему чувством юмора): Если бы я имел мнение, вполне возможно, стоял бы сейчас на вашем месте. Но так как подобной неприятности, слава богу, не произошло, то хочу напомнить, что суду вопросов не задают.
        ПОДСУДИМЫЙ (жалко оправдываясь): Извините, Ваша честь.
        СУДЬЯ: Итак, подсудимый, вы признаете себя виновным перед обществом и народом?
        ПОДСУДИМЫЙ (с нервозностью преступника): Да пошло бы оно на х…й - такое общество, Ваша честь!
        СЕКРЕТАРЬ СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ (взволнованно): Куда-куда пошло?
        СУДЬЯ (с профессиональным терпением): Госпожа секретарь, занимайтесь, пожалуйста, своими обязанностями, вопросы здесь задаю я! Подсудимый, за словесное оскорбление общества и народа суд приговаривает вас к штрафу в тысячу долларов! Данное постановление обжалованию не подлежит!
        ПОДСУДИМЫЙ: Не собираюсь обжаловать, Ваша честь. За все общество и народ в целом - не так уж и дорого. Уж очень хотелось…
        СУДЬЯ (демонстрируя тонкое знание психологии преступников): Я понимаю.
        ПРОКУРОР: Разрешите заметить, Ваша честь, что последняя фраза подсудимого тоже содержит намек на некое оскорбление. Прошу это особенно подчеркнуть в протоколе!
        СУДЬЯ: В чем же вы видите оскорбление, господин прокурор? Поясните суду!
        ПРОКУРОР: Ну, если толковать широко… Скажем, намек на то, что тысяча долларов - недорого за все общество в целом, содержит в себе некую завуалированную оценку всего нашего общества. Скажем, если тысяча - недорого, то, с другой стороны, три тысячи - может быть, уже и дорого… Да что - три! (взволнованно жестикулируя) Две - может быть, уже дорого! А меньше двух тысяч долларов - очень невысокая, просто оскорбительная цена для нашего общества, я считаю! Это если широко толковать…
        ПОДСУДИМЫЙ (с преступным ехидством): Уважаемый, вы сами-то хоть поняли, что сказали? Или просто так брякнули?
        СУДЬЯ (несколько озадаченно): Гм… Толковать широко, господин прокурор, - это прерогатива суда, а не органов, поддерживающих обвинение. Оставим подсудимому его грехи, раз он такой верующий человек, и перейдем непосредственно к делу. Давайте для начала разберемся, кто здесь все-таки виновен и в чем?
        ПОДСУДИМЫЙ: Да, удивительное совпадение, мне тоже хотелось бы это знать…
        ПРОКУРОР (несколько смущенно, но с явным чувством исполняемого долга): Не хочу забегать вперед, Ваша честь, но мне кажется, что подсудимый заслуживает самого строгого наказания! На чем, забегая вперед, я и буду настаивать перед лицом высокого суда…
        Заключение военного цензора от 15 декабря 2188:
        В ходе проверки материала мною установлено, что одна из фраз подсудимого содержит прямой намек на наличие у мужчин полового органа, недопустимого к показу в публичных местах. Напоминаю, что согласно п. 5 ст. 8 Разъяснения УОС МО от 05.01.85 «О неразжигании половой розни» любая «демонстрация частей тела, отличающихся по длине, ширине, выпуклости и углубленности, а также по иным выделениям» может привести к возникновению чувства зависти у лиц, не обладающих таковыми физиологическими особенностями, и, следовательно, является недопустимой. В ходе дальнейшей проверки материала установлено, что данный мочеполовой орган (образца - пенис) был упомянут не в связи со спортивно-акробатическими или танцевальными соревнованиями, цирковым представлением или конкурсом красоты, что оправдало бы его ограниченное использование согласно п. 9 Разъяснения от 05.01.85г.
        Постановляю - публикацию представленного мне на утверждение репортажа в любых видах СМИ СДШ и дружественных подконтрольных государств запретить. Военный цензор 2 -го ранга, первый лейтенант УНСП Мери Питфорд.

* * *
        Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
        8 часов 4 минуты по местному времени
        …Сделав пару долгих, планирующих прыжков, я оглянулся.
        Цезарь, соблюдая уставной интервал в четыре - пять секунд, прыгал за мной. Сразу за ним, ни черта не соблюдая, планировала Щука, чуть заметно покачиваясь в воздухе, словно кокетничая бедрами - чисто по-женски.
        Я вдруг вспомнил ее голую, смуглую фигурку перед распахнутым жерлом бронекостюма. Вот она примеривается скользнуть внутрь, чуть наклоняется перед броником, от чего маленькие, острые, словно подростковые, грудки с аккуратными коричневыми сосками чуть свешиваются вперед… Развитые, но по-женски плавные мускулы, тугие, подтянутые ягодицы с заманчивыми ямочками, девичьи гибкая талия, сухие, острые плечи, отчетливо проступающие позвонки, курчавый пушок на лобке… Ее гладкая кожа словно отражает тусклый, электрический свет ангара. Без одежды (в броню ныряют в чем мать родила, чтобы все датчики и считывающие устройства сами встали куда положено) она кажется совсем подростком, хрупкой, тонконогой девчонкой, которую так и хочется защитить. Лучше - прижав к себе вот такую, в первозданном наряде Евы…
        В голове, равно как и ниже, зашевелились совсем не командирские мысли. «Надо же, видел-то всего секунду, просто скользнул взглядом, а запомнил, оказывается! - подумал я. - Все ее тело запомнил, до волосинок и впадинок!»
        Я бы не сказал, что она какая-то особенная красавица, с первого взгляда она мне скорее не понравилась. Слишком мальчишеская фигура, слишком резкие движения. С обычной прической под ежик - совсем пацан, а я, извините, не по этой части…
        Я уже знал, что она из планетарных отрядов «коммандос», видел татуировку на предплечье, там всегда балуются подобными. Значит - хороший боевой товарищ, решил тогда, коммандос - ребята крепкие, но как женщина…
        Откуда же я знал, что без одежды она выглядит гораздо более женственной, чем в безликой хламиде униформы? И блестящие, ярко - карие глаза, и точеный профиль, и припухлые, розовые губы, которые она всегда мелко покусывала по привычке, - все это тоже разглядел не сразу…
        Там, в ангаре, она тогда словно заметила мой взгляд, обернулась, весело хлопнула бархатными ресницами:
        - Что, взводный, инспектируешь?
        Я слегка смутился от ее откровенного веселья. Скользнул глазами в сторону.
        - Ну и как, нравится? - откровенно двусмысленно спросила она.
        - Ты снаряжение все проверила? - не слишком находчиво пробурчал я.
        - Все мое при мне, - заявила Щука и слегка улыбнулась, блеснув белыми, острыми зубками. На мгновение выпрямила плечи, задорно колыхнула грудками. И взгляд! Главное - взгляд, откровенный, женский, зовущий, как показалось мне…
        Так и стоит все время перед глазами! Что-то она слишком настойчиво стоит перед моими глазами! А мужики калякали - лесбиянка, лесбиянка…
        У меня не слишком большой опыт по этой части, все время не до того было, но если она - лесбиянка, то я - папа римский, который, как говорят, до сих пор существует на какой-то из «диких» планет! У «розовых» и глаза совсем другие, и смотрят они иначе…
        - Ладно, ныряй в броник, скоро грузимся, - промямлил я. - Удачи тебе!
        - И тебе, взводный, удачи! И снова - взгляд…
        Я шустро, как мышь, шмыгнул к своему бронику. Это рожу можно держать невозмутимым булыжником, а ниже пояса - оно выдает волнение.
        Черт, раньше надо было думать! По крайней мере, пока парились в казарме, мне, как мужику, точно не нужно было жевать сопли и вздыхать украдкой, мелькнуло запоздалое сожаление. Но - что не умею, то не умею…
        Остановившись на пригорке под прикрытием невысоких местных деревьев с разлапистыми листьями, я ждал, пока они меня догонят. Машинально сканировал местность, но ничего угрожающего поблизости не наблюдалось.
        Цезарь и Щука передвигались умело, быстро, к их стелющимся траекториям, четко вписываемым в лесистый рельеф, не придрался бы самый лютый сержант - инструктор.
        Вот у Рваного по-прежнему продолжались проблемы с компенсаторами. Летел он, словно деревянная кукла на шарнирах, абы как подкинутая в вышину. Про приземление я вообще не говорю, приземлился он с грацией вальсирующего паралитика.
        Не стоило его брать с собой в разведку, мелькнула мысль… А кого тогда брать? Уголовных? Чтоб эти истерики, у которых наркота вместо нервов, запсиховали при первом же столкновении с противником? Тут дело даже не в храбрости, этого-то у них хватает, не отрицаю, просто разведчику нужна другая храбрость. Наверное, храбрость пополам с выдержкой - можно так сказать. Этого - никакой подготовкой, никакой храбростью не добиться, это приходит только с боевым опытом…
        Броню Рваного мы уже проверили, протестировали, как могли. Щука, бывшая настройщица электронных прицелов, что-то там перекодировала, но по-настоящему его броню можно отремонтировать только на стационарной базе. Если, конечно, найдутся комплектующие для этого устарелого хлама…

* * *
        Разведку в нужном для отхода направлении я решил провести сам, отобрав с собой четырех человек из надежных - Цезаря, Рваного, Щуку и Сову. Комбату, конечно, не по уставу самому шляться с разведчиками, но и обстоятельства, мягко говоря, не совсем обычные. Это очень мягко говоря…
        Свой глазок - смотрок, истина проверенная и подтвержденная! Когда у противника выше крыши всякой искажающей электроники, то полагаться на сканеры и дальномеры - это все равно, что выпрыгивать из «утюга» без антиграв - пояса, предполагая зависнуть в облаках достаточной плотности. А что касается нарушения порядка тактического передвижения - так я его уже нарушил, когда решил выходить на точку возврата силами только своего батальона, не налаживая положенное взаимодействие с другими подразделениями десанта.
        Почему нарушил? Да потому, что руководства по боевой тактике для младших и средних командиров пишутся многозвездными стратегами, у которых, извините, остатки мозгов давно уже проедены молью. Сидя в мягком кресле с массирующей подушечкой от геморроя, хорошо рассуждать, что «разрозненные остатки воинских подразделений, собранные командирами в один кулак, являют из себя новое воинское соединение, пробивная мощь которого увеличивается прямо пропорционально возрастанию численности личного состава. Тогда как отход малыми группами вносит путаницу в работу орбитальной артиллерии прикрытия и затрудняет согласование действий между наземными частями пехоты и бронетанковых соединений».
        Все так! Если бы орбитальная артиллерия действительно поддерживала, а не ковыряла себя в интимном месте, да еще, откуда ни возьмись, появились бронетанковые соединения (выбиваемые обычно в первую очередь!) - все это имело бы смысл. Но в наших конкретных условиях подобные кабинетные выкладки перечеркиваются одним прямолинейным соображением - как только казаки засекут «новое воинское соединение», так тут же его и накроют ковровыми залпами! После чего прибыль личного состава мгновенно превратиться в убыль. В конце концов я отвечаю не за весь десант, а за один батальон, и нечего тут играть в осатаневшего от побед полководца Всея Войска Великого! Вот так, малым количеством, не расшифровывая своего местонахождения эфирными перепалками и согласованиями, шансов просочиться гораздо больше…
        Командовать батальоном вместо себя я оставил Пестрого, он тоже из офицеров, свой брат, десантник. До приговора и разжалования был вторым лейтенантом в бригаде «Отчаянных», выслужился в офицерские чины из рядовых, за плечами - краткосрочные курсы командного состава и больше десятка боевых операций. На него можно положиться, конкретный мужик, этот и «политиков» подтянет, и уголовным спуску не даст. Впрочем, урки сейчас почти не «возникали». После нашей отчаянной высадки, похожей на акробатический прыжок в мясорубку, гонору в них существенно поубавилось…
        Помахав перед шлемофоном ладонью, я показал, что режим полного молчания пока отменяется, внутреннюю связь можно использовать.
        - И это называется - десантировали? Вытряхнули, будто мусор из сапога, - вот как это называется! - немедленно завелся Рваный, в запале накипевшего скептицизма переходя на вполне приличные метафоры. - Оружие - утиль, боекомплект - неполный, система жизнеобеспечения - да сдохнуть лучше, чем так жизнеобеспечиваться!
        - Ты закончил? - спросил я. - Или есть другие конструктивные заявления?
        Даже удивительно, как ему только не надоест ругать все подряд? Воистину, на ловца - зверь бежит, этому феерическому брюзге и броня досталась такая, что не заскучаешь. Называется - они нашли друг друга, потому что долго искали…
        - Ага, сейчас! Сейчас все брошу и заткну сам себе пасть двумя кулаками! - угрожающе пообещал Рваный. - А что в такой броне уже с прошлого века никто не воюет - никому, значит, и дела нет? Что в этом старье, наверно, еще Александр Филиппович ходил в лобовые атаки на персидских слонов - никого, значит, не интересует?
        - Это какой Александр Филиппович? - заинтересовался Цезарь.
        - Да Македонский же! Александр Филиппович Македонский - первый президент штатов древнего мира, я сам про него читал!
        Цезарь только озадаченно крякнул в ответ. по-моему, он просто не нашел, что сказать.

* * *
        Источник неожиданной эрудиции Рваного не представлял из себя тайну за семью печатями. Конечно же - пластиковые агитброшюрки Патриотического отдела УОС, щедро распространяемые среди солдат. Где еще можно разом зачерпнуть столько дури со дна погуще?
        Патриотические воспитатели уже давно и щедро распространяют этот мусор, содержащий, мягко говоря, своеобразный взгляд на древнюю историю человечества. Их взгляд до умиленной слезы совпадает с политико - идеологической базой СДШ, но так же далек от правды, как ворона от сверхзвукового полета, это свидетельствую я - бывший историк.
        Так, согласно зубодробительной концепции «ос» - идеологов, все великие завоеватели прошлого: Александр (Филиппович) Македонский, верховный жрец майя Тельхамапутха, фараон - завоеватель Рамсес Второй, Великий каган монголов Чингисхан, император Наполеон, равно как и другие сокрушители основ под корень, - спали и видели во сне только одну цель - организовать человечество в пределах старушки Земли в Соединенные Демократические Штаты. Те самые, которые теперь благополучно расцвели на Земле и в окрестностях. Таким образом, значит, древняя, исконная мечта всего прогрессивного человечества получила, наконец, свое законодательно - правовое воплощение, и каждый уважаемый гражданин обязан ее холить, лелеять и защищать, не щадя живота своего, к вящему посрамлению остальных, кто не понимает своего парламентарного счастья. Соответственно - граждан дальнего космоса, которые там одичали, озверели и положили на прогресс большой болт. Вот так просто!
        Всех, мало - мальски знакомых с древней историей, от подобных интерпретаций передергивало, но кто теперь с ней знаком? «Кто не со мной - тот против меня!» - как сказал Христос на заре нашей новой эры. Несмотря на все уважение к мессии - фразочка, конечно, заковыристая. Изначально подлая для тех, кто «за» и убийственная - для тех кто «против». С этаким пепельным привкусом будущих костров инквизиции и бодрым посвистом секир, кромсающих неисправимых еретиков. Странно, что «осы» до сих пор ею не воспользовались, но, видимо, там собрались не настолько эрудированные господа, чтоб читать неадаптированные евангелические тексты…
        А самое удивительное - вся примитивно - патриотическая брехня УОС срабатывала очень неплохо.
        «Один из главных парадоксов человеческой цивилизации состоит в том, что все сообщество в целом глупее своего отдельного среднестатистического индивидуума, - сказал мне как-то интеллектуал Цезарь в одной из наших приватных бесед глубокой ночью в наряде. - Сам посуди - наш туповатый обыватель хотя бы понимает, что война - это плохо, что любое новое „оружие сдерживания“ рано или поздно становится средством диктата, что за любой политической экспансией торчат уши межпланетных добывающих корпораций. А человечество в целом, такое впечатление, ни бельмеса ни понимает! Все время пляшет вокруг одних и тех же граблей с постоянным попаданием точно в лоб…»
        Его слова я запомнил. Цезарь (редкое качество для журналиста!) умел не только думать, но и точно формулировать свои мысли.
        С такими талантами ему, разумеется, самое место в штрафбате, посмеивались, помню, мы с ним…
        Планета Казачок. 21 июня 2189г.
        8 часов 13 минут по местному времени
        …Похоже, мы уже далеко откатились от основного места праздника Shvintotden, как называют крестьяне на Галактионе торжество по поводу забоя свиней, проводимое в начале зимних морозов. Где-то вдалеке вспыхивали зарницы лазерных залпов, гул канонады накатывался волнами, дымы темными тучами висели у горизонта, но вокруг все было спокойно и даже местами солнечно. Говоря суконным языком возможного рапорта - в направлении вероятного отхода разведка не обнаружила живой силы и техники противника.
        «И это хорошо! Это просто здорово, что не обнаружила, - неторопливо размышлял я. - Век бы ее не видеть, эту чертову живую силу, громыхающую техникой, как ребенок раскрашенной погремушкой!»
        А не УНСП ли все время уверяет нас, что дальние миры плохо оснащены, стратегически неразвиты и вообще находятся на последнем градусе резервно - сырьевого издыхания? Все находятся и находятся, и как-то они все живее на этом градусе издыхания, все бодрее и веселее издыхают… В отличие от нас самих…
        - Да нет, я одного только не понимаю, - продолжал разоряться Рваный. - Ну - штрафники, ну - искупить, но дайте хотя бы, чем искупить! Оружие дайте, боеприпасы, технику нормальную - так нет, ни в какую, все на складах будем копить, пока не спишем на переработку… А с чем теперь прорываться в точку возврата? С голым задом наперевес и такой - сякой матерью?
        Все-таки зря его прозвали Рваным. Надо было - Дырявым. Определенно - надоел! Я думаю, что это какая-то форма психического заболевания - словесное недержание эмоций, своего рода мозговая дизентерия в хронической стадии. Хотя к его жужжанию привыкаешь, постепенно перестаешь обращать внимание. Он ведь и не настаивает, чтоб его слушали…
        - Есть другой выход, - подсказал ему Цезарь.
        - Какой?
        - Можно сразу сдохнуть, - посоветовал наш интеллектуал.
        - Ну уж нет! Не дождутся! Черта лысого я им сдохну! Я еще их всех переживу, вместе взятых!
        - Смело сказано! - одобрила Щука.
        - Кого это всех? - заинтересовался Цезарь.
        - А… Всех! - категорично пообещал Рваный.
        - Это, действительно, очень смелое заявление…
        И охота ему дразнить больного на голову? Ладно, чем бы дитя ни тешилось…
        - А ты думал, сокол - орелик?! - воспарил гордой птицей Рваный. - Я - такой!
        - Очень смелое и очень глупое, - продолжил Цезарь. - Скажу тебе откровенно, мой рваный друг, шансов выйти на точку возврата у нас имеется не слишком много… Если она, эта пресловутая точка, вообще существует. Мы же штрафники, для нас могли и не озаботиться такими глупостями, как эта аварийная эвакуация… Так, командир?
        - Ладно, кончай агитировать, Цезарь, - сказал я. - Не разлагай мне личный состав раньше времени, противник это все равно сделает лучше тебя. Если существует - найдем. А если не существует…
        - …то не найдем, - подсказал Цезарь. Мы все (даже Рваный!) замолчали.
        - Господи, как же мне все это надоело! - Цезарь вдруг прервал наше затянувшееся молчание.
        - Что все? - не поняла Щука.
        Цезарь громко и сочно выругался, чего он никогда не делал на моей памяти.
        - Вот это все! - почти выкрикнул он. - Вся эта война, вся эта глупость вокруг, вся эта политическая дурь! Бесконечная карусель для идиотов - вот что это такое! Соломенные маски и глиняные свистульки для дураков - вот что такое наша жизнь! Ненавижу!
        В его голосе уже явно проскальзывали истерические нотки.
        Все-таки не выдержал отставной журналист, сорвался… Можно понять, первая высадка - и в такую мясорубку. Он и так хорошо держался, даже слишком хорошо для новичка… Когда-нибудь он должен был сорваться, когда-нибудь все срываются, только некстати, совсем некстати…
        Прикрикнуть? Одернуть? Отвести в сторону и потолковать по-мужски? - соображал я. Мол, держись, ты же мужик, ты же можешь, сейчас все держатся - и мужики, и бабы - все по-мужски… Другого выхода все равно нет, пойми, только держаться! Единственный проверенный способ выживания! Нервы, сопли - все это бывает, ничего страшного, у всех бывает. Все наши невозмутимые, обстрелянные ветераны когда-нибудь звенят нервами и хлюпают соплями, они тоже не железные… Все ломаются, железных людей вообще нет… Просто не время сейчас, начнешь метаться, жалеть себя, сетовать на судьбу - все, пиши пропало, сколько таких примеров…
        - Тигр -1, внимание! На северо - северо - запад - «акула»! - раздался в шлемофоне хрипловатый голосок Совы, двигавшейся на километр - полтора впереди, в пределах видимости сканера. - И танки, командир, МП - танки! Два вижу, пока два…
        - Все соколы - орелики, подобрали сопли! - гаркнул я, повторяя присказку Рваного. - Слушай мою команду - работаем парами, направление северо - северо - запад! Цезарь - со мной, Щука, Рваный - вперед, дистанция триста метров, марш!
        - Есть, командир! - прозвучал сдвоенный ответ.
        Две массивные фигуры в брониках взмыли в воздух почти одновременно.
        Я оглянулся на Цезаря. Он все так же стоял на месте, нервно теребил «эмку».
        - Высказался? Все сказал? - спросил я нарочито грубо.
        - Извини, командир…
        - Ты пойми…
        - Я все понял, командир! Нервы, больше не повторится… Извини!
        - Ну, вот и ладно… Отставить извинения! - скомандовал я. - Некогда, пойми, сейчас некогда! Потом поговорим… Двухсекундная задержка, вперед - марш!
        Он взмыл в воздух ровно через две секунды.
        Поговорим, обязательно поговорим, крутилось в голове, когда я врубал свои грави - движители. Если, конечно, будет кому и с кем говорить…
        Совершенно секретно
        Только для служебного пользования
        «Руководство для постоянного состава младших и средних офицеров штрафных батальонов и отдельных рот».
        Ответственный за составление - Главный инспектор войск внеземных операций, бригадный генерал Севидж.
        Утверждено - Главнокомандующий войск внеземных операций, ранг - адмирал Раскин.
        П. 4. Формирование личного состава штрафных подразделений:
        1.Командный состав подразделения формируется из офицеров, старшин и сержантов космофлота и армии, которые подбираются на основе добровольно - контрактного принципа и обозначаются в дальнейшем тексте настоящего руководства как офицер - воспитатели.
        Лица, добровольно соглашающиеся нести службу в качестве офицер-воспитателей штрафных подразделений, называются постоянным составом подразделения. Военнослужащие постоянного состава обеспечиваются денежно-вещевым довольствием из расчета трехмесячной нормы за один месяц службы. Им также начисляется пенсионный стаж или контрактная выслуга из расчета шесть месяцев за один месяц службы.
        Примечание 1: Для службы в постоянном составе штрафных батальонов и рот рекомендуется привлекать армейских офицеров, уже замеченных в строгом отношении к нижестоящим военнослужащим. Если строгое отношение к нижестоящим у таких офицеров признается руководством их прежних подразделений выходящим за допустимые рамки, то данный факт не должен служить препятствием для направления этих военнослужащих в постоянный состав штрафных частей.
        Примечание 2: Особо обращаем внимание интендантских структур, что обеспечение офицер-воспитателей спиртовым довольствием, а также антидепрессантами и лечебно-наркотическими препаратами проводится по обычной армейской, а не по тройной норме!
        2.Лица, решением военно-полевых судов или особых комиссий Инспекции Генерального штаба направленные для прохождения дальнейшей службы в штрафные соединения космофлота и армии, называются переменным составом штрафного подразделения, или, в рамках настоящего руководства, - штрафниками.
        За все время прохождения службы в штрафном соединении штрафники обеспечиваются только пайковым и вещевым довольствием по пониженным нормам, установленным Инспекцией Генерального штаба. Весь срок службы в штрафном подразделении не входит у штрафников в пенсионный стаж и контрактную выслугу.
        Примечание 1: В связи с повышенной убылью во время боевых операций офицерско-сержантского состава, а также непопулярностью у офицерско-сержантского состава данного вида службы, штрафники решением руководства соединений могут назначаться на должности младшего командного состава указанных подразделений, начиная от должности командиров отделений, но не выше командира взвода. В таких случаях соответствующее звание им не присваивается, выплата должностного денежного содержания не производится и ношение знаков различия не разрешается.
        Примечание 2: Для успешного поддержания внутреннего порядка руководству штрафных подразделений рекомендуется выдвигать на должности младших командиров тех осужденных, которые пользуются среди контингента наибольшим неформальным авторитетом. Поощрение таких младших командиров производится путем выдачи им дополнительных пайков и спиртового довольствия из резервных фондов командира подразделения…

* * *
        Неизвестная планета. Время 9 часов 30 минут
        по общегалактическому циферблату.
        Местное время не установлено.
        За два месяца до высадки на Казачок
        Плац - площадка была серо - песчаного цвета. Здесь все было песчаного цвета с примесью серы и пепла: длинная кишка двухэтажной казармы, приземистый глинобитный забор вокруг части, две вышки для часовых, кривовато торчащие по краям, как скворечники над заваливающимся забором, щедрая путаница колючей проволоки, пузатые гофрированные ангары, вросшие в землю по самые плечи. Даже звездно - полосатый флаг, хлопающий на флагштоке, даже небо над ним - все это казалось выцветшим до сухой, пепельной желтизны. Кроме того, постоянно дул ветер, шелестел, шуршал, охал, стонал, подвывал, а на зубах, казалось, все время хрустел песок. За забором - безбрежное песчаное море, где, если присмотреться, барханы двигались и волновались, как настоящие волны.
        Пустыня… Пепел и сера… Что-то из адских пейзажей, кажется? «И поднялись они, и сошли под землю, потому что деваться им было некуда…» Откуда эта фраза? Ветром навеяло, как песок?
        Интересно, какая эта планета? - гадали все. Апогей, перигей, сила тяжести… Полный пофигей получается… Полный, окончательный и безнадежный, как эта унылая пустыня вокруг!
        Нет, навскидку - не определить, соглашались все. Транспортировали нас с таким же пренебрежением, как выращенное биомясо везут в искусственных стойлах на перерабатывающую фабрику. Трюм военного космотранспортника был без внутренней связи, а дверь - наглухо задраена и под охраной. Потом нас быстро, понукая энергодубинками, перегнали на планетарник в каком-то ангаре, не то что осмотреться толком, даже головы не дали поднять…
        В итоге - планетарный грузовоз, тоже задраенный наглухо, выкинул нас перед самыми воротами части. Но где? Ясно было одно - абсолютная чертова дыра, где гарнизоны меняются не реже, чем каждый год, иначе просто спиваются и сходят с ума. Гарнизонная скука похожа на постнаркотическое похмелье, когда апатия сменяется внезапным, немотивированным буйством со всеми отягчающими…
        Мы стояли на плацу шеренгой, все полтора десятка новоприбывших. Стояли, между прочим, навытяжку уже почти час. Сопровождающий нас сержант военной полиции, хмуро презирающий всех, кто не удостоился чести носить на рукаве красную повязку с белыми буквами «ВП», так и не озаботился командой «вольно». Сам он прохаживался вдоль строя походкой перекормленного гуся, переминался с ноги на ногу, ладонью вытирал пот с толстого лица и сердито сопел. Но стоило кому-то пошевелиться в строю - тут же начинал реветь, словно ужаленный в мягкое место.
        Уже то, что сопровождал нас только один сержант - показательно. Значит, действительно дыра, откуда не выбираются…
        Штрафники…
        Даже для воинской части, где каждая человеческая особь обычно чем-нибудь озадачена («Праздные руки бес корежит» - эта поговорка с древних времен взята на вооружение!), здесь было слишком безлюдно и тихо. Изредка через плац шмыгали солдаты в грубых серых робах без знаков различия. Вступая на разметку для строевой подготовки, они тут же, как положено по уставу, начинали чеканить шаг, тянуть носок, бухать пятками и пучить глаза, словно сдерживая внезапные приступы геморроя. Хотя никого из офицеров в обозримом пространстве не наблюдалось, а просто так, говорят, даже в парадном президентском полку не тянутся. Но эти - усердствовали. На нас даже не оглядывались, только косились…
        Да, здесь нам - не там, это было понятно без слов.
        Похоже, здесь не только все по уставу, по самой его мельчайшей буковке и запятой! - догадывались бывалые солдаты. И в окнах казармы никто не торчал, не глазел и не зубоскалил на вновь прибывших, заметили многие. Тоже - выражение лица подразделения…
        Дисциплина!
        Самый верный способ достать бойца до печенки - это устроить ему полностью уставную жизнь, так как на каждый чих обязательно найдется свое запрещающее правило. Это не я придумал, это из краткого руководства по военно - прикладному садизму, неувядаемому еще со времен первых построений в фалангу…
        - Это что же, здесь все время так? - протянул сквозь сжатые зубы мой сосед по строю, невысокий, щуплый мужичок лет под сорок.
        - Как так? - переспросил я тем же хитрым, неслышным манером.
        Мой сосед скосил на меня глаза, но ничего не ответил. Все понятно, на мне - офицерская форма, хоть и без знаков различия. Значит, меня в игру не принимают, чураются. Я уже заметил настороженное отношение к себе нашей случайной команды (или этапа, как правильнее?), сплошь состоящей из солдат и сержантов. Кроме меня был еще один тип в форме офицерского образца, но это именно «тип», слишком сытые ряшка и брюхо, как при беременности. Из интендантов, наверное, эти всегда отличаются от строевых, как роженицы от фотомоделей. Кстати, довольно комичное сочетание - красная морда с тремя подбородками записного складского ворюги и постная мина несправедливо оскорбленной невинности…
        Хоть и плевать, но все равно обидно…
        В боевых отрядах нет особой разницы между солдатами и офицерами, вместе грузятся в «утюги», вместе идут в бой, умирают, выживают, но там спайка выковывается на горячем. А тут еще придется доказывать, что ты не шкура, не трус, не держиморда и не хрумкал на обед и на ужин рядовой и сержантский состав. Только этого, конечно, мне не хватало для полного счастья бытия…
        - Что, солдат, стоять надоело? - неслышно спросил кто-то сзади, словно ветер прошелестел.
        - Ему топчан нужен. С антиграв-матрацем и выбором эротических массажей, - откликнулся другой голос.
        - А на топчан кого изволите?
        - А вот хотя бы Дуняшку Кулакову! Во деваха! Как обхватит мозолистой рукой, так и не оторвешься!
        Машинально я зыркнул по сторонам. Но женщин-солдат среди нас не было, а у мужчин шуточки про Дуньку Кулакову, самую ухватистую из боевых подруг воина, не увядают, наверное, со времен царя Гороха Завоевателя. Так что никакого нарушения политкорректности по отношению к противоположному полу, одна тоскливая сексуальная недостаточность, обычная жеребятина в узком мужском кругу.
        Я сильно подозреваю, что и у наших армейских дам в их интимном междусобойчике есть какой-нибудь фольклорный Ваня или Джон Пальчиков, мастурбатор-затейник и заводила по части оргазмов…
        - Ладно… Насели, обрадовались, - проворчал мой сосед.
        Несмотря на короткую стрижку, он все равно выглядел растрепанным, нахохленным, словно маленькая, но драчливая птица - синица. Черты лица у него были острые, а нос неожиданно вздернут вверх. На соседе еще оставалась темно - синяя форма космодесантника со споротыми нашивками и следами от двух содранных наград на груди. Значит, из ветеранов. В нашей команде все были из солдат, на многих - следы от нашивок за ранения и выцветшие пятна от орденов и медалей. Бойцы, словом, вполне достойные, с такими воевать можно, сразу определил я. Это слегка успокаивало. Притремся со временем, проблемы коммуникации - не самые насущные на текущий момент, решил я.
        Скажу честно, практически всю дорогу сюда я проспал, все предыдущее недосыпание навалилось разом, и только теперь я начал по-настоящему присматриваться к товарищам по несчастью…
        Универсальное выражение «товарищи по несчастью», применительно сразу и к прошлому, и видимо - к будущему, пришло мне в голову…
        - Топчан не топчан, а стоишь тут и пялишься, как баран на бульдозер! - продолжал скрипеть мой сосед. - Никому и дела нет, что ты уже второй день не жравши… Хоть бы пару сухпаев кинули в отсек, так нет, и не подумал никто… Так загнешься - и никто не заметит…
        Мужик явно любил поговорить, в смысле - пожаловаться на общую безрадостность бытия. Здесь ему, похоже, будет полный простор. Достаточно просто глянуть на песчано - серый пейзаж за забором части, как сразу начинаешь понимать, что это за безрадостная штуковина - наше так называемое бытие…
        - Завоняешь - заметят. Лопатой соскребут да и выкинут куда-нибудь, - оптимистично пообещали сбоку.
        - Во, идут, кажется! - оживился мой сосед. - Ну, наконец-то, а то стой тут - папуас папуасом…
        - Ничего, сейчас они из тебя сделают страуса на яйцекладке, - многозначительно пообещал кто-то.
        - Штрафник стоит, а срок - идет! - сзади блеснули поговоркой на заданную тему.
        - Отставить разговоры по стойке «смирно»! - гулко рявкнул сержант. - Обурели, сволочи, зажрались!
        Вот это уж совсем не по адресу, в животе давно уже кишка с кишкой перекрикивались. Мой сосед прав - даже сухпай из питательных брикетов, вкуса соломы, пережеванной лошадью, пошел бы на ура при таком отчаянном настроении желудка…
        Офицеров, правильнее - офицер-воспитателей, «оводов», было трое. Впереди шли два первых лейтенанта (как мы узнали впоследствии - Гнус и Куница) и за ними, поигрывая легкомысленной тросточкой, словно гвардейским стеком, долговязый капитан с острым, вытянутым лицом и поджатыми в нитку губами. Сам комбат Диц, божье наказание для всего личного состава штрафбата «Мститель».
        Заметив их, сержант с облегчением крякнул и ринулся навстречу - рапортовать о доставке.
        Тоже показательно, отметил я про себя, обычно военные полицейские с высоты своего фискального положения не считают нужным просто козырнуть строевому офицеру, а попробуешь одернуть - и лучше бы не пробовал. Эти всегда найдут к чему придраться, из ничего состряпают такую самодвижущуюся телегу о пяти колесах с пропеллером - потом замучаешься доказывать, что ты не верблюд, потому что у тебя горбов нет и ты не жрешь колючки с куста… А тут - полетел, как молоденький, и честь отдал по всем правилам, и руки по швам зафиксировал, и грудь выпятил, сделав вид, что под ней не брюхо, а торс.
        О-хо-хо, куда ж мы попали?..
        - Вольно, сержант, вы можете быть свободны, - милостиво разрешил комбат.
        Голос у него был тихим, но в нем явно угадывались нотки потенциального басовитого рыка.
        На лице - устало - брезгливая гримаса философа, вынужденного жить среди сплошных идиотов. Похлопывающий по офицерской обувке стек и брезгливая мина - это первое, что бросалось в глаза…
        Сержант с удовольствием, даже не оглянувшись на нас, отправился быть свободным. А мы - нет, конечно. Нам, к сожалению, оставалось только проводить его завистливыми взглядами…

* * *
        Нет, с первого взгляда капитан Исаак Диц не производил впечатление матерого людоеда, ухмыляющегося во весь саблезубый рот от воспоминаний о старых жертвах и предвкушения новых. Он даже не носил на шее ожерелья из вяленых ушей штрафников и не перебирал в пальцах памятные четки из выбитых передних зубов. Серая форма вспомогательных частей космофлота сидела на нем как влитая, выдавая офицера - кадровика, умеющего носить ее, как вторую кожу, но, в остальном, комбат не выглядел матерым воякой. Да и на кителе - только медаль «Доблесть», а это не бог весть какая награда за три года войны.
        С виду Диц был высоким, но узкоплечим, скорее, хрупким, даже угловатым, будто кузнечик - подросток. В ярких, карих глазах семита застыла обычная для этой нации вековая скорбь, делающая их особенно выразительными.
        Что еще?
        Он, например, никогда не выходил из себя, потому что, на мой взгляд, никогда в себя и не возвращался. Все время пребывал в состоянии истерического раздражения, готового сорваться громом и молниями на любую подвернувшуюся голову. Впрочем, когда Диц особенно гневался, то начинал сутулить плечи, словно пристально всматриваться вперед, отчего голова на тонкой шее раскачивалась совсем по-змеиному и выразительные глаза недобро прищуривались. Тогда его зычный баритон с ржаво - вибрирующими интонациями падал почти до шепота, и это уже был полный кошмар…
        Потом (очень скоро!) мы узнали, что его нескладная хрупкость только с виду кажется таковой. Одним легким, порхающим ударом Диц, словно кегли, сбивал с ног стокилограммовых десантников, а что касается негромкого голоса-то и он как-то не слишком утешит, если при этом из вас тянут жилы ржавыми плоскогубцами.
        «Ты, говно собачье, недостоин даже честной солдатской пули. Утопить в сортире - единственное, что я могу предложить, да и то - слишком почетная смерть для такой сволочи. Даже не знаю, что с тобой делать… - обычно рассуждал он в таких монотонных интонациях распилочного станка, что хотелось повеситься только от его голоса. - По-хорошему, надо бы засадить тебя в холодный карцер суток на тридцать, так ведь сдохнешь там уже на третьей неделе, вы все так и норовите отбросить копыта раньше, чем вам прикажут… А сдохнуть ты должен там, где я скажу, и тогда, когда это будет нужно мне…»
        Нет, это еще не ругательства, это его обычная, так сказать, повседневная речь, не достигшая накала гневной патетики…
        Пока мы всё так же стояли в одной шеренге и внимали своему новому комбату, первому после бога.
        - Вы - штрафники. А что это значит? - даже отчасти проникновенно вещал он, прохаживаясь вдоль шеренги и похлопывая тросточкой по идеально начищенным сапогам. - А это значит, что вы - никто! Еще меньше, чем никто! Вы - дерьмо собачье, отбросы, до которых больше никому нет дела… Кроме меня, разумеется… Хотя, мне тоже нет до вас никого дела! Единственная моя задача - повести вас в бой, чтоб вы быстро и благополучно отдали свои никчемные жизни во славу и процветание демократии…
        - Круто… - чуть слышно прошипел кто-то. Диц как будто даже подпрыгнул от удивления:
        - Кто-то что-то сказал? - чуть ссутулился он, пристально всматриваясь во всех сразу.
        Строй хранил предусмотрительное молчание.
        - Все правильно! - кивнул комбат. - Никто ничего не говорил. Никто и не смеет разевать свой вонючий хавальник, когда говорит офицер-воспитатель. Потому что вы - штрафники! У вас больше нет званий, заслуг, прошлого, у вас даже имен и фамилий больше нет. Только клички, которые вам здесь присвоит командование. Я бы сказал, словно у собак, но собаки - благородные животные, в отличие от штрафной сволочи, которая пялится на меня глупыми зенками…
        Диц неторопливо прошелся вдоль строя и глянул, как мне показалось, прямо на меня.
        - Ты, солдат! О чем ты думаешь?! - он неожиданно ткнул тростью моего ворчливого соседа.
        Мысленно я облегченно выдохнул. Если глянуть капитану прямо в глаза, то там не только вековая скорбь. по-моему, еще и хроническое безумие, мерцающее, как звездочки сквозь туманность…
        - Пожрать бы, господин капитан! - поделился сосед своими мыслями.
        - Три шага вперед! Марш!
        Сосед нехотя, вразвалочку, выдвинулся на три шага.
        Удар в подбородок прозвучал громко, хлестко и неожиданно. Солдат кубарем отлетел в сторону, вроде бы даже перевернулся через голову. Замер на четвереньках. В серых глазах застыло искреннее детское недоумение. С треснувшей губы на подбородок побежала яркая струйка крови и быстро закапала на пыльный плац.
        - Встать! Он встал.
        - Смирно!
        Он вытянулся. На левой скуле уже явственно обозначилось багровое пятно будущего синяка, а кровь все так же капала с подбородка, уже на грудь.
        - Неправильный ответ, - почти ласково объяснил Диц. - Обращаясь к офицеру, вы все должны отвечать - господин офицер-воспитатель, сэр! Я понятно объясняю?
        - По-моему, господин капитан, вполне понятно, - не без ехидства вставил со стороны Гнус.
        - По-моему, тоже, господин первый лейтенант, - согласился Диц.
        Оба лейтенанта стояли чуть поодаль. На равнодушных лицах читалось, что подобное зрелище им не в диковинку. Куница, правда, чуть хмурился, кривя нижнюю челюсть, но, может, он просто ковырял языком в зубах. Может, у него там что-то застряло во время завтрака?
        Да, пожрать не мешало бы…
        Комбат поднял к лицу руку, туго обтянутую черной перчаткой, внимательно осмотрел ее и легонько подул на костяшки. Зато стало понятно, зачем комбат носит перчатки из толстой кожи. Пальчики бережет…
        - Хорошо, повторим еще раз… О чем думаешь, солдат?!
        Тот пожевал губами, как будто собирался сплюнуть. Исподлобья глянул на капитана.
        - Пожрать бы, господин офицер-воспитатель, сэр!
        Второй удар сбил его с ног еще быстрее, чем первый.
        - Встать!
        Вот поднимался он медленнее.
        - Смирно!
        - О чем думаешь, солдат?!
        - Ни о чем, господин офицер-воспитатель, сэр!
        Отбарабанив ответ, солдат слегка прижмурился, ожидая следующего удара.
        Подбородок у него был уже весь в крови, да и губы набухли и стали красными, словно накрашенными.
        Удара не последовало. Диц всего лишь ткнул его тростью в живот, что, после всего увиденного, выглядело почти как поощрение.
        - Вот это - правильный ответ, - одобрил комбат. - Думать - это не для ваших свинячьих мозгов. Думать я вам вообще не советую, для этого у вас есть офицер-воспитатели… Кто такой, солдат?
        - Василий Рвачев, 5 -й «Ударный», корректировщик…
        На этот раз комбат ухитрился одним моментальным движением перебросить тросточку в правую руку и тут же ударил с левой.
        Рвачев снова покатился по плацу. С трудом приподнялся на корточки и так завис, ошалело фыркая и мотая головой, будто оглушенная лошадь.
        - Я не советую считать, что левая рука у меня менее убедительна! - добавил вслед Диц.
        - Ну что вы, сэр! - подхалимски влез Гнус, - я думаю, они уже так не считают…
        - И правильно делают… Встать! Смирно! Кто такой, солдат?!
        Рвачев на секунду замешкался:
        - Не могу знать, господин офицер-воспитатель, сэр!
        - Правильный ответ! - одобрил Диц. - Я же говорил - имен у вас больше нет, только клички. Ты - будешь Рваный! - он снова ткнул его тростью, но на это никто, даже сама жертва, не обратили внимания. - Из русских, небось? Точно из русских, - Диц обернулся к своим лейтенантам, - вон как глазами сверлит, как это они говорят - волк тамбовский, я их волчью породу нюхом чую…
        Лейтенанты закивали в ответ, соглашаясь с его антропологическими выводами.
        - Не могу знать, господин офицер-воспитатель, сэр! - пролаял новоявленный Рваный.
        - Правильно, не можешь. Ты теперь ничего не можешь. - Диц брезгливо поморщился, хотя и без того не выглядел кротким голубем. - Еще вопросы есть?
        Вопросов не было.
        - Спрашивайте, не стесняйтесь, я отвечу… - провокационно предложил Диц.
        Вопросов все равно не было. В строю явно собрались люди опытные, понимающие, что в глазах строгого начальства любая инициатива - дисциплинарно наказуемое деяние.
        - Хорошо, - удовлетворенно покивал Диц. - Значит, урок понят. Впрочем, это еще цветочки, дорогие мои, ягодки для вас впереди, это я вам могу обещать наверняка… Ротный!
        - Здесь, сэр! - откликнулся первый лейтенант Куницын.
        - Назови каждому его кличку и распредели по взводам.
        - Все ко мне, сэр?
        - Точно так, все к тебе. Ты жаловался, что у тебя уголовных слишком много - вот и разбавишь. Представляю, какой будет ночью шухер в казарме… - Диц паскудненько ухмыльнулся, потом строго воззрился на нас. - Слушайте вы, предупреждаю только один раз: два… пусть три трупа - это ничего, это я допускаю, как естественную убыль личного состава… Но если больше… - он многозначительно покачал тростью. - Господин Хиггерс, у вас есть что добавить?
        - Ничего, капитан, по-моему, вы все объяснили достаточно понятно, - откликнулся Гнус с той же ноткой слащавого подхалимажа.
        - по-моему, тоже! Итак, господа офицеры, займитесь оформлением пополнения…
        «Действительно, что тут добавишь», - мысленно согласился я. Разве что плюху - другую Рваному? Но с него, кажется, уже хватит. Досталось мужику… Почти как было у мушкетеров - один за всех! Только на этот раз один за всех - под раздачу!
        Да, спектакль. Но - показательный. Мордовал комбат с удовольствием, это было сразу видно…
        - Господа офицеры…
        Офицеры поспешно выдвинулись вперед. Я понял, авторитет комбата тут непререкаем не только среди штрафников…
        Глава 3
        Штрафники
        Совершенно секретно
        Только для служебного пользования
        «Руководство для постоянного состава младших и средних офицеров штрафных батальонов и отдельных рот».
        Ответственный за составление - Главный инспектор войск внеземных операций, бригадный генерал Севидж.
        Утверждено - Главнокомандующий войск внеземных операций, ранг - адмирал Раскин.
        П. 14. Особенности транспортировки и содержания личного состава, направленного для отбывания наказания в штрафные части:
        1.Транспортировка личного состава, направляемого для отбывания службы в штрафных частях, производится в закрытых отсеках космического и планетарного транспорта с обеспечением аварийной сигнализацией и визорами скрытого наблюдения на случай побегов, внутренних беспорядков, пожаров или иных чрезвычайных происшествий. При этом рекомендуется не доводить до сведения перемещаемых лиц, что в связи с необходимостью повышения боевой активности контингента решением Особой комиссии при Инспекции Генерального штаба было установлено - в срок отбывания наказания в штрафном подразделении засчитывается только время непосредственного участия в войсковых операциях. Сроки транспортировки и непосредственного пребывания осужденных лиц в местах базирования соединений, при исчислении времени отбытия наказания, не учитываются.
        Примечание 1. Тем не менее, по прибытии в места базирования, средним и младшим офицерам из постоянного состава штрафбата рекомендуется незамедлительно довести до сведения контингента данное положение. Как показывает практика, оно резко повышает желание контингента принимать участие в боевых действиях. Также, во избежание эксцессов, рекомендуется не доводить до сведения осужденных, что офицерам из постоянного состава штрафных частей в зачет идет весь срок прохождения службы, вне зависимости от ее местопрохождения…

* * *
        Неизвестная планета.
        По слухам - планета Сахара. Место базирования
        штрафного батальона «Мститель».
        За месяц и двадцать восемь дней
        до высадки на Казачок
        - Ну вот, а мне Диц и говорит: что у тебя за имя такое - Цезарь? - рассказывал он. - Древнее имя, отвечаю, господин офицер-воспитатель, сэр, папа с мамой меня так назвали, я его не сам выбирал. А он улыбается, как змея, одними глазами и говорит - было у тебя имя Цезарь, будет у тебя теперь кличка Цезарь, мне, мол, нравится, как это звучит: Цезарь, говно качать - шагом марш!
        - Авторитетно звучит, - подтвердил я.
        - Не то слово… - вздохнул Цезарь.
        - А мне дали кличку Кир, - поделился я.
        - Тоже - царское имя…
        - В смысле - говна качнуть?
        - И в этом…
        - Не думаю, чтобы они помнили персидского царя Кира. Скорее всего, просто сократили фамилию Киреев, чтобы не забивать мозги… А почему командиры допускают, что уголовные в казарме всю власть забрали? - продолжал я расспросы.
        Цезарь отвечал охотно, толково, и, вообще, он мне сразу понравился.
        - Да что командиры? Командиры в казарме редко шляются… пардон, изволят почтить присутствием. Их такой порядок устраивает: уголовные - на одном конце казармы, солдаты - на другом, а между ними, как положено интеллигентской прослойке, политические. Все на своих местах, все по полочкам, каждому - по ранжиру, как поленом по морде. И полный порядок! Тишь, благодать и всеобщая штрафная идиллия, - пояснил Цезарь.
        Зацепились языками мы с ним в ротном умывальнике, где я курил, примостившись с ногами на подоконнике, а Цезарь, как дневальный, драил медные краны при помощи куска войлока и зубной пасты. Как и в любой воинской части, каждая рота штрафбата «Мститель» занимала отдельное помещение со своим выходом, гигиеническими удобствами и длинным залом самой казармы с рядами сетчатых двухъярусных коек. Словом, варилась в собственном соку. Наша первая рота считалась самой «блатной» из всего батальона. Не в смысле привилегий, конечно, просто здесь уголовные «держали масть».
        Этот парень… Нет, не парень, скорее, мужик, мужчина… Просто моложавый с виду, подтянутый, сухощавый, с сеткой веселых мимических морщинок на подвижном лице и умными синими глазами… Даже в таком заторканном виде в нем ощущалось некое чувство собственного достоинства, неистребимая врожденная интеллигентность, которую я всегда считал плюсом в характере человека. Хотя здесь, понимаю, считается совсем по-другому. То-то его все время-то в наряд, то на уборку, то драить сортиры с умывальниками. Командиры взводов, естественно, сплошь были из уголовных, а эти всегда поддерживают порядок по-своему. «Подохни ты сегодня, я - завтра, а сегодня я полюбуюсь, как ты подыхаешь…»
        Теперь поговаривали о том, что взводы и отделения будут переформировывать, наше пополнение из солдат - ветеранов изменило раскладку сил в казарме роты, и уголовные заранее щелкали зубами. В общем, наверное, как и в любом штрафбате - противостояние солдат и уголовных с прослойкой из политических. Нас, солдат, урки пока что почти не тревожили, присматривались с настороженностью, как это они умеют, а вот прослойке доставалось по полной программе. На них отыгрывались…
        - А «политиков» много в батальоне? - спросил я.
        - Хватает…
        - Никогда не видел живых террористов…
        - И не увидишь! Откуда здесь взяться террористам? В основном, все по линии УОС - религиозные выступления, национальные идеи и все такое… Спаситель, например, сел за пропаганду неадаптированных текстов «Евангелия», Пузо - за буддизм, Расист - за арийскую идею, у нас каждой твари по паре… Пока вы тут, в армии, воюете с дальними, «осы» там, на гражданке, тоже объявили войну своего рода. Любая независимая мысль выкорчевывается на корню еще на стадии прорастания, вот такая у нас свобода слова…
        - Понятно.
        Остальных я пока не знал, а со Спасителем уже познакомился. Удостоился благословения. Их он раздавал всем подряд с невозмутимым достоинством архипастыря. Огромный мужичина, широкий в кости и сухой телом, с напряженными глазами фанатика. Колоритный тип… Действительно, каждой твари по паре…
        Цезарь оторвался от третьего надраенного крана, отошел на шаг в сторону, критически оглядел его с одной стороны, потом - с другой.
        - Нормально, - одобрил я с подоконника. - Если тебе было сказано, чтоб блестели, будто у кота яйца, то сойдет.
        - Откуда ты знаешь, как мне было сказано?
        - Живу долго, знаю много, - пояснил я. - А служу, мне кажется, еще дольше…
        Цезарь еще раз критически оглядел кран с разных ракурсов:
        - Думаешь, у кота яйца так блестят?
        - Примерно. Кто его знает, как там они блестят, кто их когда разглядывал?
        - Логично…
        Цезарь принялся за четвертый кран, щедро намазывая его зубной пастой.
        - Нет, формально у нас, конечно, политических заключенных нет, мы ведь живем не в диком двадцатом, а в просвещенном двадцать втором веке, - неторопливо рассуждал он, язвительно усмехаясь собственным словам. - В конце концов, нарушение политкорректности - тоже уголовно наказуемое деяние. Так что никакой политики, всего лишь социально - опасные элементы, как и те, что подделывают кредитные карточки или сливают компенсаторную жидкость со звездолетов. В двадцатом веке у нас, русских, был такой правитель, товарищ Сталин, отец всех народов и друг всех детей… - Цезарь на мгновение задумался, - или наоборот - отец всех детей и друг всех народов… - определил он. - Не важно, словом. Так вот друг и отец просто взял и разделил всю страну на политических и уголовных. Так и правил: кесарю - кесарево, блатным - Уголовный кодекс, а остальным, в порядке предупреждения и профилактики, - осиновый кол, как потенциальным врагам народа. По крайней мере, все ясно как белый день… А вот современные продвинутые политики никак не хотят сознаваться, что единомыслие в нашем обществе случается только в сладких снах господ из
сенатских комиссий. Это, по моему скромному разумению, термин «единомыслие» происходит в первую очередь от слова мысль, а вот уважаемое правительство выводит его из принципа «равнение на середину»… Так и валим всех в одну кучу: и террористов, и религиозных проповедников, и сетевых мошенников, и торговцев «кваком» и марихуаной… Впрочем, тебе это, наверное, неинтересно?
        - Ты забываешь, что я тоже русский, так что немного слышал про всеобщего товарища Сталина, - напомнил я. - Так же, как и про партайгеноссе Гитлера, и гражданина Муссолини, и прочих преобразователей XX века, послуживших отправной базой для нынешней звездной демократии. Когда-то я учился на историка…
        - Историка? - Цезарь удивленно вскинул аккуратные брови. - А говорили, что ты был офицером, и в немалых чинах… Я слышал - десантник, герой, весь из себя, заслуженный, как медный котелок в шкафу у старого дедушки…
        Я усмехнулся. Всего день в расположении части, а все, оказывается, уже всё знают. У хатасов на Усть-Ордынке подобный способ передачи информации назывался «кадыл ханук», что в приближенном переводе означает - «длинное ухо, которое ловит слухи, распространяющиеся, словно огонь по сухой траве». Совершенно неконтролируемый способ распространения, пожалуй, только их великий предок Чингис успешно боролся с длинными ушами радикальным методом укорачивания языков…
        - Офицером я тоже был. Офицером, пожалуй, дольше, - уточнил я. - Тебе сколько намотали, если не секрет?
        - Не секрет. Даже не военная тайна. Десятку строгого, - без стеснения сознался он.
        - Мне - восемь.
        - Тоже немало, - сказал Цезарь.
        - Еще бы! Если учесть, что я сегодня узнал - срок наказания нам засчитывается только во время проведения боевых операций, то, скажу откровенно, шансов выбраться отсюда у нас немного. Восемь или десять месяцев на боевых - это куда больше среднестатистического выживания.
        - Ранить могут, - с надеждой подсказал Цезарь. - Тогда срок списывается.
        - Ты видел, что остается от человека, когда в него попадает плазменно - разрывная пуля? Если это можно назвать ранением, то меня, с тем же успехом, императором Млечного Пути.
        - А бронекостюмы? Они же, говорят, выдерживают прямое попадание пулеметной очереди?
        - Выдерживают, - подтвердил я. - Но тоже до поры до времени…
        - А потом?
        - Потом им это надоедает.
        - И когда перестают выдерживать…
        - Тогда в человека попадает плазменно - разрывная пуля… - подхватил я. - Ты никогда не видел грецкий орех, взрывающийся изнутри? Примерно все выглядит именно так.
        - На теоретических занятиях нам этого не говорили, - задумчиво протянул Цезарь.
        - Может, решили не лишать вас сюрпризов практики, - предположил я. - Впрочем, бывают ожоги, или контузии, или осколком черканет аккуратненько, такое тоже случается, - добавил, чтобы его утешить.
        Цезарь в ответ только вздохнул и с ожесточением взялся надраивать кран.
        Я прикурил другую сигарету. Сидел и смотрел в окно, как нескончаемый ветер гоняет песок по пустому плацу. Сверху, со второго этажа казармы, было видно, как за забором части вкрадчиво шевелится серо - рыжее море песка, над которым одиноко плавится бело - желтое солнце…
        «Что же это за планета такая? - подумал я в очередной раз. - Дыра дырой… „За семью морями, за семью горами, шли солдаты с песней, топали ногами!“» - припомнил я строчки из какой-то дурацкого шлягера. Вот и притопали, а проще говоря - докатились…
        - А страшно бывает там, на боевых операциях? - вдруг спросил Цезарь.
        - Привыкнуть надо, - уклончиво ответил я. - Человек ко всему привыкает, этим он и отличается от животных, непонятно только - в лучшую или худшую сторону… Страшно, конечно. Сначала - особенно страшно. Кажется, что все пули и ракеты летят именно в тебя, а каждый лазерный луч нащупывает тебя персонально… Этот страх даже не от головы идет, что-то на уровне подсознания, тихий ужас подкорки и позвоночных нервов… Потом немного привыкаешь, - ради справедливости добавил я. - Привыкаешь прятать свой страх, а голову занимать множеством тактических мелочей, вроде перебежек, прицеливаний и горизонтально - вертикального планирования…
        Неизвестная планета. По слухам - Сахара.
        Место базирования штрафного батальона
        «Мститель».
        Тот же день, то же время…
        - Не, ну я не понял, что тут за дела? Что за клуб по интересам для голых мальчиков? - раздался от двери протяжный голос с характерными приблатненными интонациями. Я подумал, что взводный командир у нас почти эрудит. Знает, например, такие сложные понятия, как клуб по интересам. Про голых мальчиков-то он наверняка все знает, еще бы ему не знать - с тремя сроками за плечами и такими наколками…
        Я отвел глаза от окна. Помимо взводного с поэтической кличкой Бутон, верзилы под потолок с бритым, шишковатым черепом и изобилием шерсти в ушных раковинах, в дверях умывальника присутствовало еще и начальство пониже рангом - отделенный командир Шкряба.
        Просто высокая комиссия с выездной инспекцией…
        - Почему балабоним, почему не вкалываем, как заведенные? Не, Шкряба, ты, в натуре, понимаешь какого хавера? - опять протянул Бутон.
        Шкряба, по-моему, и без натуры не понимал ни бельмеса, малый был туповат даже для сержантской должности, не требующей звездного интеллекта. Поэтому он снизу вверх вытаращился на старшего товарища, ожидая разъясняющих указаний - кому и когда совать в хавальник.
        Шкряба - он и есть Шкряба, как раз тот случай, когда кличка одинаково отражает и форму, и содержание. Я вот до сих пор не пойму: оставлять уголовным в штрафбатах их тюремные клички - это в порядке поощрения к подвигам или во избежание путаницы? И кто вообще придумал, что у штрафников обязательно должны быть клички? Из каких таких исторических аналогов взяло это наше военное руководство?
        Огромный Бутон сунул руки в карманы серого форменного комбинезона и гоголем (или - паханом!) прошелся вдоль умывальников. Рукава у него были по локоть закатаны, и на шее, над уставной майкой пятнисто - защитного цвета, болталось что-то наподобие костяного амулета, на запястьях - причудливые цепочки, в ухе - серебряное кольцо - серьга. На удивление бравый вид! Типичный пират - наемник из армады дядюшки Го, что в довоенные времена грабила торговые караваны в космосе. В конце концов наша бригада «Бешеных» зажала их на пустынной планете Омар и распотрошила в пух, перо и клочки органики. Горячее было дельце, как сейчас помню…
        - Я, Шкряба, только в одно не въезжаю, - доверительно вещал взводный младшему товарищу, - ты к человеку, как к человеку, а он? Ты ему, шнырю, нагоняешь в уши, чтоб одним моментом все блестело, как хрен на блюде, а у него? Не, Шкряба, с такими бойцами нам до победы еще далеко… С таким войском, Шкряба, нам до победы как до метрополии на карачках…
        - Да они опухли, бугор! Как есть без балды - опухли! - наконец догадался Шкряба.
        Он вихляющейся походкой прокатился к Цезарю и моментально отвесил ему тяжелый пинок под зад.
        Цезарь дернулся, но стерпел. Он уже рассказал мне - до штрафбата провел в заключении почти год, а там привыкаешь воспринимать блатных, как неизбежное зло. Несколько раз измордуют до полусмерти всем скопом, потом перестаешь обращать внимание на такие мелочи, как пинки и тычки…
        Я подумал, что настала пора вмешаться. Если мы, солдаты, все равно собираемся проводить перевыборы руководства, то почему не теперь? Ротный Куница уже успел намекнуть нам, вновь прибывшим, что с большим удовольствием увидел бы в качестве младших командиров солдат - ветеранов, но «инициатива» должна идти снизу. Комбат Диц твердо придерживается мнения руководства, что только неформальные лидеры способны повести в бой штрафную массу. И кто это будет - ему, мол, от фонаря до лампочки.
        Куница, конечно, не говорил всего, но я понял, что комбату действительно по фигу, в чьей руке кнут, лишь бы стадо покорно слушалось пастухов. Ввиду особенностей натуры, Диц, полагаю, испытывал особое, извращенное удовольствие, зная, что штрафники издеваются сами над собой…
        А самое главное - я просто разозлился!
        Выкинув в мойку недокуренную сигарету, я спустил ноги с подоконника. Мне даже не пришлось ничего говорить, они сами с готовностью пошли на конфликт. Еще одно, лишнее подтверждение того, что время перемен назрело, как прыщ на заднице…
        Шкряба, словно ждал этого, резво развернулся ко мне:
        - А ты чего дергаешься, служивый?! Ты чего, самый бурый здесь?! Тоже захотел по сопатке?! Сейчас оформим на раз и два!
        Зубы он чистил плохо, и это чувствовалось даже на расстоянии. Впрочем, глядя на его меленькие, реденькие, буро - желтые зубки, поневоле согласишься с тем, что подобную погань и чистить-то противно…
        - Пошел вон, дурак! - сказал я ему. - Секунда на размышление - и больше ты здесь не воняешь!
        по-моему, достаточно ясно и доходчиво.
        - Бугор, ты слышал?! Не, ну ты слышал, бугор, как он базлает?! - Шкряба, распаляя сам себя, наливался гневом, как жаба мутью.
        Бугор слышал. И понял. И отреагировал достаточно оперативно, тут же напружинившись в мою сторону. Одна его рука мгновенно нырнула за спину. Сто против одного, что в ней притаилось что-нибудь колюще - режущее.
        Но меня разозлило даже не это. Я сам не знаю, что меня так окончательно разозлило, может, просто накопилось все вместе - война, телепортация, гиббон, штрафбат, капитан Диц с его образцово - показательным мордобоем… А тут еще эти двое скалятся - один своими гнилыми зубами, второй - искусственными, жемчужно - белыми.
        Откинув ударом ноги некстати подвернувшийся тазик, я пошел на них, как в штыковую атаку на МП - танки - без раздумий, без колебаний, с одной только бешеной яростью, всплеснувшейся, как фонтан, из глубины души.
        по-моему, Бутон что-то понял, то-то он отпрянул в сторону, как черт от неполиткорректного ладана, а вот Шкряба нарвался по полной программе. Я, конечно, успел заметить его хитрое движение рукой, но нарочито проигнорировал, быстро и незамысловато врубив по зубам со всей широты души.
        В результате я оказался быстрее. Шкряба отлетел в одну сторону, а его зубы брызнули во все стороны разом.
        Впечатавшись в кафельную стену, отделенный сполз на пол и там затих. Из него вывалилась некая железяка, что-то наподобие самодельного кастета, и звонко брякнулась на каменные плиты пола…
        Нет, я помнил и про Бутона, держа его в поле зрения. Про старшего по должности вообще забывать не следует. Но сделать я ничего не успел. Раздался звонкий, я бы даже сказал - оцинкованный удар. Бутон вдруг сильно поскучнел лицом, закатил зрачки под веки и рухнул плашмя с высоты своего немалого роста.
        Оказалось, за ним стоял Цезарь и держал в руках тот самый тазик, который я пренебрежительно отшвырнул. Тазик был сильно вмят с одного боку.
        Вот и все… В сущности - просто, быстро, легко… Даже слишком быстро, запал еще не прошел!
        - Ну, очень хотелось… - застенчиво улыбнулся Цезарь. - Я, конечно, не солдат…
        - Теперь - солдат! - объявил я. - Можешь считать себя мобилизованным, призванным, приведенным к присяге и заодно прошедшим огни, и воды, и десяток боевых десантирований в жерла медных труб, раскаленных до белого каления! А теперь - за мной! Вперед - марш! Сейчас будем делать дворцовый переворот, не выходя из ротной казармы!
        - Будем бить уголовных? - явно обрадовался Цезарь.
        - Будем воевать! - отрубил я.
        Цезарь смотрел на меня с восхищением, и я не стал уточнять, что для войны нужно войско, а его у нас пока что не было. Отчужденное отношение ко мне, как к бывшему офицеру, все еще чувствовалось, я в глубине души не был уверен, что подвигну солдат на смену власти…

* * *
        Момент внезапности был упущен сразу.
        Я слишком долго убеждал наш солдатский угол, что - доколе, до каких пор и все такое прочее.
        Как я и опасался, слушали меня недоверчиво. Ворчали, что некоторые, мол, и здесь рады показать свой офицерский гонор, некоторых, мол, хлебом не корми - дай только затеять какую-нибудь свару… Нас, мол, солдат, уголовные не трогают, ну и пес с ними, в бою их потом все равно всех выбьют, так чего ради пыжиться? А тут еще интендант - педофил влез с анекдотическим пожеланием: ребята, давайте не будем ссориться, потому что ссориться - это нехорошо. И, вообще, жить надо дружно, раз на всех одна общая беда…
        «Видимо, тем же слащавым манером Педофил общался с детьми, которых растлевал», - подумал я.
        Паук, немолодой, сутулый, на удивление длиннорукий и очень зычный, бывший старший сержант планетарных ракетно - лазерных комплексов, подпустил шутку, что беда - это когда снабжение по третьей категории, а все остальное - допустимые неприятности. Не слишком остроумно, но многие развеселились, тоже подсыпая армейские прибаутки по поводу складов и интендантов.
        Я уж было решил про себя, что мне их не сдвинуть. Подумал, надо посоветовать Цезарю открещиваться от происшедшего руками и ногами, а самому…
        Что самому, я не знал, честно говоря. Впору переходить к партизанской войне, только как это будет выглядеть в условиях казармы? Даже интересно…
        Общее настроение вдруг переломила Щука, громогласно заявившая, мол, пошли вы, все мужики, в задницу. Сидите на своих койках, сопли жуете - смотреть противно!
        А офицер дело говорит - уголовных надо поставить на место, пока они окончательно не распоясались! Надоело уже смотреть на их вечно ухмыляющиеся рожи! Из женских тюрем в штрафбаты пока не берут, вот они и пускают слюни в сторону солдаток.
        Их не задвинешь, они и будут пухнуть, как тесто, это же гоблины какие-то, а не люди… Она, мол, не знает, какой он (то есть - я) офицер, но знает, что в бригаде «Бешеных» не держат шкурников и трусов, и, выходит, он (я) свой брат - фронтовик. А что носил нашивки с серебрением, так это значит - воевал хорошо, и нечего тут щелкать зубами на разницу в денежном содержании…
        Потом вмешался Пестрый и заявил, что серебряные нашивки он тоже носил, пусть и самого младшего чина, но он их не выклянчивал у начальства, он их в боях получил, знает, как трудно они достаются. И кто скажет плохое за фронтовых офицеров - немедленно огребет по рогам с полоборота маховика. В общем, он - за драку! И если даже капитан (они, оказывается, и это знали!) пойдет в одиночку махаться с урками, то он, бывший второй лейтенант, разжалованный ни за что, все равно прикроет ему левый фланг!
        Его решительная речь подействовала. Паук вдруг заявил, что ему тоже вся эта хрень надоела, как кость в горле. Рваный высказался в том смысле, что ему осточертело совсем всё, Сова сказала - давно пора поразмяться. Блямба, шустрый солдатик из молодых, припомнил, что уголовные уже интересовались у него, мол, что мы, солдаты, такого делаем с нашими бабами, что они на других и не смотрят? И не пора ли ими поделиться с народом ко всеобщему удовлетворению?
        «Бабы» - Сова, Щука, Капуста, Горячка и остальные - возмутились до глубины души и сразу на несколько голосов пообещали удовлетворить всех, чтоб мало никому не показалось. Блямба был дружно обруган за то, что раньше молчал, поскольку это - уже наезд, уже выходит за рамки, уже переваливает за все мыслимые…
        - Уважаемые господа, - вдруг вмешался Цезарь, - я, конечно, извиняюсь, что влезаю в ваши стратегические планы, но пока вы тут митингуете, нас, похоже, уже идут бить…
        Справедливое замечание.
        Бутон и Шкряба, действительно, уже выкарабкались из умывальной комнаты и, потрясая обидами, развели среди своих откровенную бузу. Точнее, потрясал и возмущался Бутон, хотя всего лишь получил по башке пустым тазиком - не бог весть какое ранение. Шкряба, пострадавший куда более серьезно, только беззвучно, словно рыба, разевал окровавленный рот и всплескивал руками, как плавниками, все еще пребывая в ошалелом состоянии внезапной контузии.
        Видя, как он мельтешит в другом углу длинной казармы, я с запоздалым сожалением подумал, что врезал ему, пожалуй, слишком крепко. Хотя, зубы у него - дрянь, тут и жалеть-то не о чем…
        Урки тут же начали рвать на себе робы, кидать кепчонки об пол и иными способами впадать в истерику. Но организовались гораздо быстрее наших, у них - вековой опыт выживания в стае.
        Издалека, краем глаза я все время наблюдал за ними и видел, как блатные подхватились, загомонили и двинули к нам всем кагалом.
        Правильно Щука сказала - гоблины…

* * *
        Мы схлестнулись на середине казармы.
        Может, на войну это было и не слишком похоже, разве что на какие-нибудь доисторические сражения, когда противники выходили стенка на стенку, ухватив наперевес ржавеющие железяки и шипастое дубье. У уголовных оказалось припасено очень много всяких заточек, ножичков, самодельных кастетов и прочих подручных приспособлений.
        Очень быстро пролилась кровь, я сам видел, как солдату Щелкунчику воткнули в живот заточку, «пиковину», выточенную из арматуры. Тощий Щелкунчик, скорчившись в три погибели, покатился по полу воющим клубком, пятная кровью идеально выскобленные плиты пола. И все началось всерьез, стало действительно похоже на поле боя…
        Шум, крики, гвалт, матерные проклятия на десятке языков сразу, в горячке схватки невольно переходишь на родной язык, это я давно замечал…
        Наших бьют! - лозунг старый, бывалый и неистребимый, как политиканы при демократиях.
        Наши быстро сориентировались и похватали пластиковые табуретки, выстроенные вдоль двухярусных коек. А драться любыми подручными предметами всевозможной конфигурации - это еще из курса молодого бойца - десантника…
        Сам я не стал хватать табурет, просто рванул чье-то полотенце, на ходу обмотал его вокруг запястья левой руки, получилось что-то вроде щита, против ножей и заточек - очень удобно. На левую принимаешь, а правая - наготове, тут как тут, родимая…
        Всеобщая свалка выплеснула меня прямиком на Бутона - вот он, голубчик, мне и попался, есть справедливость, есть… Толчок, удар, захват, рука на излом - и поплыл наш Бутоша белым лебедем по сточной канаве, полетел так же гордо, как фанера с пропеллером, подавшаяся из Суходрищенска до Парижа, бывшей столицы бывшего государства Франция…
        Краем глаза я успел заметить, как неподалеку от меня на Щуку навалился какой-то детина, объемный и землистый, словно всю жизнь жевавший геномодифицированные дрожжи. Она грамотно впечатала ему ногой в солнечное сплетение, но вес, весовые категории слишком разные, хоть и согнулся, но все равно навалился, припечатал к полу, сдавил ручищами горло…
        Откинув кого-то скользкого, я рванул к ней на помощь, но не успел. Меня опередила Капуста, здоровенная бабища, одни груди по пуду весом каждая, отчаянная лесбиянка и лихая артиллеристка - наводчица. Она с легкостью сковырнула детину, застыла на мгновение, примеряясь, потом высоко подпрыгнула на ногах - тумбах и рухнула на него всей массой и плотностью, как мегатанкер на тощий ракетодром колонистов. Мне показалось, я даже расслышал за общим гвалтом, как захрустели у амбала кости. И еще показалось, Щука заметила мою попытку взаимовыручки, блеснула в мою сторону острой, белозубой улыбкой…
        Но тут мне крепко, до звона, до мелких, суетящихся перед глазами мошек, наварили по уху, и это мне уже не казалось…
        Я от души врезал урке с левой руки, попал полотенцем - удар получился смазанным, жалко. Немедленно добавил с правой-то, что доктор прописал! Этакий стоматолог-энтузиаст…
        По сути, драка напоминает бой. Ты точно так же видишь только отдельные фрагменты, мелькание лиц, подпрыгивающую чехарду движений. Я видел, как Цезарь схлестнулся с уголовным по кличке Пузырь и дрался при этом грамотно, хорошо дрался, без лишней интеллигентности. Так навесил ему ботинком в промежность, что любо - дорого стало всем, кроме самого Пузыря. А Цезарь не растерялся - еще добавил тем же концом по тому же месту, после чего Пузырь окончательно сдулся…
        Молодец мужик!
        Я видел, как Пестрый резко, по-десантному, вымахивал обломками табурета в обеих руках, как на Рваного навалились сразу двое, но он вывернулся, перекинул их через себя одного за другим, а второму добавил коротким, но удивительно эффективным ударом головой в нос противника, абсолютно уголовный ударчик, которого сами урки почему-то не ожидают…
        По численности силы были примерно равны, сначала - равны, все смешалось в калейдоскопическое мельтешение, и трудно было понять - кто, кого, как и чем? Но потом с нашей стороны поднаперло пополнение. Политические, хотя и казались мне сначала некой аморфной массой, сугубо штатскими людьми, по случайности наряженными в серые солдатские робы, тоже выступили достаточно браво… Или - отчаянно, это уж как вам угодно…
        Словом, упорядоченные военные действия стенка на стенку окончились нашей полной победой. Потом уголовные просто рассыпались на куски, как бетон под действием плазменного огнемета. Их начали отлавливать по всем углам и метелить ногами, кулаками и другими твердыми предметами до тех пор, пока они не оставались лежать.
        В итоге - четыре убитых, больше десятка раненых, не считая мелких переломов, ушибов, ссадин и синяков.
        Погуляли… Практически не вышли за норму смертности, установленную капитаном Дицом в два - три человека…
        В день? - забыли мы тогда уточнить.

* * *
        …Перед дверью канцелярии нашей первой роты, находящейся в офицерском, привилегированном крыле казармы, мы остановились. Пестрый, Паук и я - три новых взводных командира, выдвинутых открытым голосованием в порядке стихийного битья по мордасам.
        Как положено примерным солдатам, оглядели друг друга, прежде чем предстать пред светлые очи высокого начальства. Я машинальным жестом поддернул робу, Пестрый поправил кепи, а Паук задумчиво почесал ягодицу.
        Видок - еще тот, может, и бравый, но доверия не внушающий. У Пестрого распухла левая щека и казалась теперь не просто синей, а прямо-таки вызывающе - фиолетовой, Паук держит правую руку под осторожным углом и лелеет ссадины на лбу и на шее, а у меня, я это ясно чувствовал, одно ухо откровенно больше другого и куда разноцветнее. Нет, примерных солдат можно не изображать, все равно никто не поверит…
        Я кивнул на дверь Пестрому, Пестрый - Пауку, а Паук снова переадресовал мне право первого стука.
        Я деликатно постучал в дверь.
        - Разрешите войти, господин офицер-воспитатель?
        - Кого еще там черт принес? - откликнулись изнутри.
        Расценив это как приглашение, мы вошли.
        В большом помещении ротной канцелярии было безлюдно, спокойно и пахло хвоей от работающего кондиционера. Комната оказалась просторной и светлой. Штампованная мебель скромно пряталась по углам, сознавая свое казенное убожество, только в центре канцелярии высился монументальный стол, на котором красовался «уснувший» монитор. По черному полю экрана неторопливо плавало очередное творение идеологов из УОС, что-то вроде патриотического слогана: «Совершив геройский подвиг, сядь, солдат, и выпей „Одри“!» И дальше, как примечание, чуть помельче: «Пиво „Одри“ сделано только на основе натуральных сортов ячменя, модифицированного генами чистой акторианской плесени для лучшего брожения и отчетливого вкуса!»
        Хотя за точность слогана я бы не поручился, буквы на экране были слишком мелкими для чтения издалека. Да и кто будет читать эту дребедень, навязчивую, как воздушно - капельная реклама в атмосфере мегаполисов. Впрочем, почему - как? Подобные слоганы и есть реклама, и даже - не слишком скрытая. Пусть наши армейские идеологи не отличаются тонкостью художественного вкуса, зато любую боевую операцию они удивительно ловко превращают в информационно - рекламный повод, тесно (и не без выгоды для себя!) сотрудничая с крупными торговыми фирмами…
        Возле «умного», меняющего плотность освещения окна пронзительно жужжала одинокая муха и громко колотилась о стекло всем телом. За монументальным столом спиной к ней восседал в кресле наш ротный командир, первый лейтенант Куница. Он сидел неподвижно, но, честное слово, у меня появилось стойкое ощущение, что он только что гонял эту муху в хвост, и в гриву, и в рога, и копыта. Словом, они были явно друг к другу не расположены, и муха до сих пор возмущалась бесцеремонностью этого великана из бескрылого, бесчешуйчатого племени…
        - Это… э… ты, Кир? - промямлил ротный.
        Мне показалось, что он чуть было не сказал «вы», но вовремя опомнился. - Так, Пестрый и Паук… Что у вас, солдаты? Какие-нибудь просьбы, жалобы?
        - Никак нет, господин офицер-воспитатель, сэр! - отрапортовал я за всех. - Просьб, жалоб и всего прочего не имеем! Пришли представиться вам как новые командиры взводов!
        - Так… - Куница глянул на нас с возрастающим интересом. - Так… А кто разрешил?
        - Пришли получить ваше разрешение, господин офицер-воспитатель, сэр! - дипломатично ответил Паук.
        Куница, мне показалось, глянул на нас с возрастающим интересом:
        - А предыдущие командиры… э… не будут возражать?
        - Не думаю, сэр! - коротко ответил Пестрый, аккуратным жестом поправляя выпирающую щеку.
        - С урками вы все равно много не навоюете, господин офицер-воспитатель. Мы там, в казарме, немного посоветовались между собой и решили выдвинуть на должности младших командиров более опытных солдат из старослужащих, - доложил Пестрый.
        - Немного посоветовались, говоришь? - довольно иронично спросил первый лейтенант.
        Муха, отлипнув от окна, нахально прочертила пару фигур высшего пилотажа прямо перед его лицом, но он лишь проводил ее хмурым взглядом. Только рука, лежащая на столе, предательски дернулась.
        - Так точно, господин офицер-воспитатель, сэр! Совсем немного!
        - Вижу, вижу… э… Про драку в казарме я уже слышал. Комбат Диц, между прочим, приказал выявить виновного и примерно наказать… - Куница грозно глянул на нас.
        Точнее, это ему, наверное, казалось, что взгляд у него суровый и острый, как бритва. Отец - командир, суровый в своей справедливости… На самом деле его серые глазки просто таращились на нас максимально выпукло. Он явно не знал, что ему делать. С одной стороны - сам хотел, а с другой - комбат приказал…
        - Так нет же виновных, все как-то само собой получилось, - рассудительно заметил Паук.
        - Сами собой только девки рожают, а в армии, солдат, есть причина каждому следствию! - еще строже вытаращился Куница. - Комбат приказал - найти! Кто был зачинщиком драки?
        - Похоже, я, - сознался я.
        Что толку скрывать? Все равно дознаются, наверняка в роте есть стукачи, за лишнюю пайку докладывающие начальству даже то, чего не было. Они везде есть, в любом армейском подразделении, да и на гражданке тоже. Стукачество - неотъемлемая часть политкорректной идеологии УОС. Все это красиво называется коллективным искоренением недостатков, но суть от этого не меняется…
        Первый лейтенант нахмурился еще строже:
        - Взводный Кир - трое суток «холодного» карцера!.. Комбат приказал - никак не меньше, приказы надо выполнять, - добавил Куница словно бы извиняясь. - Остальные взводные - принимайте командование. Дисциплину буду спрашивать с вас и спрашивать… э… буду строго! Кругом - марш!
        Муха на стекле вдруг истошно забилась, словно чувствуя, что ее передышка между боями кончается…
        Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
        8 часов 18 минут по местному времени
        - «Акула» северо-северо-запад, Тигр -1! Двигается в нашем направлении, скорость - обычная, боевой готовности не наблюдаю! - еще раз доложила Сова.
        - Всем внимание, «акула» северо-северо-запад! - продублировал я ее доклад. - Всем «тиграм» - непрерывное сканирование местности! Движение - прекратить, положение - наземное, рассредоточиваемся в цепь, приготовить «рэксы»!
        Впрочем, опытные солдаты и без моей команды знали, что делать. И приземлились, и рассредоточились, и начали круговое сканирование. Танки - пес с ними, могут и подождать, первым пунктом повестки текущего момента - горячая встреча дорогого гостя! Проблемы, в конце концов, лучше решать по мере их тяжести - мысль простая и многократно проверенная на практике…
        «Акулу» мы нащупали быстро. Щука засекла ее первой.
        - Цель вижу, расстояние 4 678 метров, пеленг 13 -84 -17, - объявила она.
        Теперь остальные тоже увидели. Сигарообразное тело метра два в длину с ребристыми выступами отражателей, острым носом из сегментов разделяющихся боеголовок и приемной станцией на спине, похожей на плавник рыбы или рубку подводной лодки, неторопливо двигалось метрах в ста над землей, поводя из стороны в сторону антеннами - усиками.
        Двигалась она медленно, значит, цель еще не определила, но усики уже насторожились и завертелись. Что-то почуяла, зараза, принюхивается.
        «Акула», автономный комплекс - зарядоноситель, образно говоря - ракета-камикадзе, настроенная на технические характеристики вооружения армии СДШ, еще та сволочь, под стать «гайке»! По сути, умная воздушная торпеда, самостоятельно перемещающаяся по воздуху, вычисляющая цель, умеющая тихо, по-кошачьи, подкрадываться к ней или, наоборот, кидаться на нее стремглав, как сорока на консервную банку. Как я уже говорил, уберечься от нее трудно, слишком мощный заряд внутри, слишком широкий радиус поражения. Остается только работать на опережение, не позволить ей слишком сильно приблизиться, а бить ее влет на подходе «рэксом» (ни пуля, ни граната, ни плазма ее не берет), чтоб она взорвалась подальше от тебя.
        К счастью, в «акуле» слишком интеллектуальный компьютер с заложенной в нем так называемой «программой приоритетов». То есть, засекая врага, эта микрочиповая гадина еще склонна поразмыслить - стоит ли тратить свой единственный и неповторимый заряд на замеченную шелупонь или поискать цель покрупнее? Подобная философская задержка спасает немало жизней нашей пехоте. Вот на танки и самоходные ракетные установки «акула» кидается без раздумий, как дурная собака на самодвижущийся экипаж, разве что только не тявкает на подлете. Им - сложнее…
        - Цезарь, давай свой «рэкс»! - скомандовала Щука.
        - Никак нет! - по-военному четко, но непонятно отчеканил тот.
        - Какого?!
        - Нет у меня «рэкса»! Не осталось! Сорвало с подвесной системы взрывными волнами! - истошно доложил Цезарь.
        - А, черт… И у меня нет!
        Пока они перекрикивались, Рваный уже выставлял на земле паучью многоножку «рэкса», ракетно-энергетической катапульты дальне-прицельного радиуса действия, входящей в обычное снаряжение бронепехотинца и расположенной на подвесной системе.
        Я прекратил отстегивать свою, некстати заклинившую, и кинулся к нему на помощь.
        - Командир, раму! - коротко распорядился он.
        Мы в четыре руки потянули назад затворную раму.
        Вообще-то для этого в «рэксе» предусмотрен специальный движок, но он маломощный ввиду минимальности габаритов, работает слишком неторопливо. Движок используют, когда активируют установку в одиночку, а вдвоем, вручную, с усилителями броников и растакой-то матерью - получается в несколько раз быстрее. И гораздо надежнее, кстати!
        Правда, нужно вместе отдернуть пальцы, иначе так защемит - никакая броня не спасет.
        - Пальцы - на счет раз… - натужно прохрипел Рваный, упираясь в затвор.
        Я тоже поднажал. Толстых негров через столы кидал, а уж с рамой-то…
        Затворная рама отошла до первого огонька, замигавшего на пульте наведения.
        - Пальцы… Раз! - скомандовал Рваный. Мы отдернули за полсекунды до того, как на место наших пальцев опустился щит отражателя огня из сверхпрочного сплава титана с какой-то аналогичной дрянью.
        - Командир, наводи ты!
        - Есть, понял!
        Я пробежался по клавиатуре, вводя код наведения с поправками на местность, плотность атмосферы и гравитацию. Компьютер брони услужливо высвечивал нужные цифры на пульте шлемофона.
        Готово!
        - Есть наведение! - отрапортовал я.
        - Пуск!
        - Есть пуск! - я надавил последний активирующий тумблер.
        Мы с ним уже без команды шарахнулись в стороны, вжались в землю всеми конечностями.
        Облако огня и дыма мгновенно окутало всю конструкцию. Но даже сквозь него было видно, как в небо взмыл раскаленный плевок ракеты. На старте его еще можно заметить, нашего «рэксика»…
        - Ну, пошла копейка в родимый дом… - не совсем к месту проворчал Рваный.
        Секунда… другая… третья…
        Неужели мимо?! - метнулась лихорадочная мысль…
        И в этот момент земля дрогнула, зашаталась, подалась под ногами. Гигантский пылевой клуб взрыва заслонил все небо, ударная волна вжала нас в землю, а следом за ней по ушам ударил утробный, раскатистый гул…
        Всё!
        Госпожа «акула» приказала жить долго и сожительствовать счастливо!
        - Хорошая работа, командир, - одобрил Рваный.
        - Спасибо на добром слове, подчиненный, - не слишком находчиво ответил я.
        - Подхалимаж командиру способствует повышению звания, вне зависимости от мест дислокации! - звонко и весело заметила Щука.
        - Ну вот еще! Да имел я в виду…! - немедленно забубнил Рваный.
        Так…
        И что там еще говорилось по поводу танков на закуску?

* * *
        Танков оказалось два.
        МП - танки старого образца.
        Вообще-то маркировка «МП» означает - межпланетные, со вспомогательными реактивными двигателями, дополняющими основной гравидвижок, пригодные для работы как на атмосферных, так и на «пустых» планетах.
        Но эти были - очень старого образца! Такие уже лет тридцать - сорок как сняты с вооружения.
        Даже издалека было видно, что эти танки давно не двигались и не воевали. Оба стояли неподалеку один от другого, словно когда-то укрылись в кустистой низине между двумя холмами.
        Что интересно, танки оказались наши, с эмблемами армии СДШ и значками бронедивизиона на покатой боковой броне башен. Второй «Молниеносный», если я не ошибаюсь…
        Подъездные колеи абсолютно не наблюдались, между танками свободно рос пышный густой кустарник и стелющиеся, кудряво - остролистые деревца, обладающие, как и вся местная растительность, могучей корневой системой. Только почва вокруг бугрилась и проваливалась не от корней. Опытным взглядом было видно - когда-то танки укрылись здесь, разворотили все гусеницами и отдачей гравидвижков, пожгли выхлопами и газами выстрелов… Потом природа благополучно зализала раны, проросла, зазеленела, закудрявилась, только танки так и остались стоять двумя неподвижными громадами, постепенно и криво врастая в землю…
        Старые танки, очень старые… Сейчас техника какая-то другая, менее монументальная, изящнее с виду, что ли, но в то же время кажущаяся более хищной…
        Развернутые в «белый свет» стволы орудий и пулеметов, перекошенные турели ракетных установок, закопченные раструбы плазмометов, уставившиеся в небо, как глаза черных дыр… Люки приоткрыты и, на первый взгляд, перекошены, но механических или ударных повреждений не видно - вполне пригодные танки…
        И зарядка есть в двигателях, до сих пор сохранилась, вон через приоткрытый люк видно, как чуть мерцают красным индикаторы, заметил я.
        На броню ветер надул уже кое - какую почву, и на обоих танках местами пробивалась легкомысленная травка, похожая на мягкий, ветвистый мох. А вокруг, почти правильной подковой огибая танки, стояли, возвышаясь над зеленью, массивные каменные «лбы», почти одинаковые, серогранитные, метров по десять в высоту, с идеальными цилиндрическими поверхностями.
        Словно часовые при пленных, честное слово, создавалось именно такое впечатление - окружили и охраняют…
        Что здесь все-таки было? А ведь что-то было! - почувствовал я. Даже теперь, спустя много лет, от этого места веяло особым напряжением когда-то разыгравшейся трагедии…
        Из куцых знаний по военной истории, полученных мной еще на офицерских курсах, я помнил, что Второй «Молниеносный» бронедивизион был расформирован, лишен знамени и вычеркнут из общего реестра армейских подразделений сорок лет назад. Почему - говорилось в таких обтекаемо - туманных формулировках, что иначе, как тень на плетень, их не назовешь. Какое-то повальное неподчинение приказам, измена Родине, неоправданное уничтожение мирного населения, братание с противником (кто бы мне объяснил, как эти два пункта сочетаются между собой?), мародерство - словом, грехов было настолько много, что в них не очень верилось. В самом деле, с чего бы вдруг боевое, дисциплинированное, проверенное подразделение в одночасье осатанело, почище пиратов дядюшки Го?
        Загадочная история, словом…
        А сейчас танки этого официально проклятого дивизиона вдруг обнаруживаются на далекой планете, которую и осваивать-то начали как раз в те далекие времена. Да еще в окружении каменных часовых, тоже смотрящихся пришельцами из другого мира…
        Да, ничего похожего на эти серые, гладкие, столбообразные камни без единой трещины, скола или следов эрозии я пока не замечал на этой планете…
        Всё загадочней и загадочней…
        Мы, все пятеро, молча стояли и смотрели на брошенные танки, потихоньку зарастающие травой, словно сама земля решила постепенно вобрать их в себя, похоронить даже память об этих чудищах, грохотавших и плевавшихся огнем на ее поверхности… Даже гладкие каменные лбы выглядели более живыми, чем эти два творения рук человеческих…
        Что же все-таки здесь случилось? Битва танков с камнями? Предположение интересное, но не слишком ли похоже на бред? - задумался я.
        Не иначе, мы случайно, в пылу войны, наткнулись на одну из неразрешимых загадок, с которыми человечество, продвигаясь в космос, сталкивается все чаще и чаще… Такие загадки не афишируются, не мусолятся в новостях, а, наоборот, обставляются, словно охотничьими флажками, всевозможными грифами и уровнями секретности. Человечество покоряет космос, и человечество по-прежнему боится космоса! Совсем как пещерный человек у костра, который в страхе населял звездное небо над головой зверообразными богами…
        А загадки - вот они, встречаются, напоминают о себе холодящим шепотком таинственного… Мы, солдаты вооруженных сил инопланетного базирования, это хорошо знаем!
        Похоже, мои доблестные соратники по штрафбату тоже чувствовали нечто подобное.
        - Да! - значительно крякнул Рваный.
        - Тихо-то как здесь… Словно на кладбище… - ни к кому не обращаясь, сказала Сова.
        Действительно, тихо, мысленно согласился я. Только кучерявые деревца и кусты трепещут листьями, переговариваются между собой и с бродягой - ветром…
        «Травка зеленеет, солнышко блестит…» И травка с примесью фиолетового, и солнышко с непривычным лимонным оттенком, но суть экологического благолепия от этого не меняется… Хотя нет, здесь все-таки не благолепие, скорее - какая-то давняя настороженность…
        Первое впечатление таинственного не проходило…
        - А может, это и есть кладбище? - гулко откашлявшись, предположил Рваный. - Может, ребята - танкисты где-то здесь и остались… Легли костями неподалеку, поросли травой, вот и не видно их. Танкисты - они гордые, свои машины до последнего не бросают…
        - Но ведь бросили же! - возразил Цезарь. - Нет вокруг никаких следов, даже останков не видно!
        - Значит, пришлось бросить, что-то заставило, - заступился за танкистов Рваный.
        - Похоже, так, - согласилась Щука.
        - Теперь этого уже не узнаешь… - задумчиво протянула Сова.
        Сова - невысокая, крепенькая, даже коренастая, с абсолютно плоским, азиатским лицом курганных каменных идолов и маленькими, кривоватыми ножками, не была красивой, не была даже мало - мальски привлекательной. Зато - опытная десантница. Давно служила в армии…
        Со Щукой они дружили. Красавица - дурнушка, обычное, частое сочетание для женской дружбы. Они, наши девчонки, все равно женщины, хотя и солдаты…
        И почему у меня теперь всякая мысль неизменно перетекает на Щуку? Правда, что ли, влюбился? Отмочил господин разжалованный капитан! - усмехнулся я про себя. А как, главное, вовремя…
        - Я вот не понимаю, - вдруг спросил Цезарь, - откуда здесь сами танки? Разве тут сорок лет назад тоже воевали?
        Наши ветераны захмыкали, как один.
        - Война всегда где-то есть, - терпеливо объяснила Сова. - Иногда о ней объявляют, чаще - нет, но есть - всегда…
        - Аминь! - подытожил я.
        Именно в этот момент неподалеку раздался жалобный детский плач. Настоящий плач настоящего ребенка!
        Это было настолько неожиданно, нелепо, непонятно, что мы все, по-моему, оторопели в первые мгновения.
        Ребенок оказался совсем рядом с нами. Выполз на четвереньках из-за широких траков, распрямился и заковылял к нам. Совсем маленький, года полтора, наверное, пухленький, розовенький, в одних только ситцево - цветастых шортиках.
        Он надрывался от плача, перекашивавшего его маленькое личико, и протягивал к нам толстенькие ручки с симпатичными перевязочками на запястьях.
        - Ах ты, маленький! Да как же ты здесь оказался?! - Сова, стоявшая к нему ближе всех, кинулась первой.
        И только тогда я сообразил, что мне сразу не понравилось в этом ребенке. Весь - почти голый, в шортиках, давно здесь, под жарким солнцем, а на коже - ни следа загара. Да и сама кожа какая-то слишком правильная, слишком розовая, без единой царапинки, словно у куклы на витрине! Плачет взахлеб - а слез и соплей не видно!
        Я вспомнил, что когда-то слышал о таких детях, биороботах, начиненных взрывчаткой, самодвижущихся минах, рассчитанных на родительские инстинкты всякого нормального человека…
        Сова уже подхватила его на руки, прижала к себе.
        - Сова, отставить! Брось немедленно! - успел крикнуть я.
        И тут он взорвался.
        Очень ясно, с каким-то отчетливым внутренним замедлением, я успел увидеть, как расцвел на их месте грязно - огненный цветок взрыва, как подкинутым мячиком отлетела в сторону оторванная голова в шлемофоне, а потом меня сбило с ног ударной волной.
        К счастью, никто из нас не поднимал забрало, да и заряд был не слишком велик. К тому же, прижав ребенка к груди, Сова приняла на себя основной удар, послужив для нас своего рода щитом.
        Остальных, как потом выяснилось, тоже разметало в стороны. Но броня выдержала. А Сова погибла.
        У этих мин, как я вспомнил задним числом, так называемый замкнутый цикл ударной волны, хитро закручивающейся по спирали в небольшом пространстве. Но зато - очень сильный удар. У тех, кто оказывается внутри спирали, шансов никаких, несмотря ни на какую защиту…
        Тут же неподалеку от танков мы ее и похоронили. Вернее то, что от нее осталось.
        Для быстроты мы вырыли яму четырьмя плевками пластита, устроив небольшой направленный взрывчик по квадрату. Еще раз потревожили покой старых танков и их каменных стражей. Но я больше не думал о загадке вычеркнутого дивизиона, брошенных танков и каменных столбов вокруг них. И никто не думал, наверное. Биоребенок - мина, это безусловное порождение земной техники, снова вернул нас к реальности, где загадки обычно разрешаются путем сопоставления разведданных.
        Никто не знал ее вероисповедания (да и было ли оно у нее?), поэтому мы просто положили на могилу покореженную «эмку». Тело (а также броник и остатки оружия, всё вместе!) да будет предано земле!
        Кто бы спорил - все там будем, рано или поздно, и вне зависимости от вероисповеданий… Так нас осталось четверо.
        - А все-таки зря Сова сказала про кладбище, - вдруг вспомнил Рваный, когда мы уже тронулись в обратный путь. - Плохая примета!
        Ему никто не ответил…
        Совершенно секретно
        Только для служебного пользования
        «Руководство для постоянного состава младших и средних офицеров штрафных батальонов и отдельных рот».
        Ответственный за составление - Главный инспектор войск внеземных операций, бригадный генерал Севидж.
        Утверждено - Главнокомандующий войск внеземных операций, ранг-адмирал Раскин.
        П. 27. Наказания военнослужащих переменного состава штрафных подразделений:
        1.Военнослужащие переменного состава штрафных подразделений на все время прохождения службы в подразделении исключаются из действия обычных уголовных уложений СДШ и наказываются теми мерами, которые командование сочтет нужными и необходимыми. В качестве наказаний к военнослужащим штрафных подразделений могут применяться как меры воздействия, предусмотренные уставом, так и иные меры, по усмотрению офицер-воспитателей. Наказания штрафникам назначаются как командиром части, так и офицерами постоянного состава данной части, по согласованию с командиром или, ввиду исключительности условий, без такового. Высшей мерой наказания для штрафников является расстрел перед строем с публичным оглашением приговора. Офицер-воспитателям следует помнить, что для назначения наказания путем расстрела должна быть образована комиссия из двух или более военнослужащих постоянного состава штрафных подразделений.
        Примечание 1: Офицер-воспитателям, проводящим воспитательные мероприятия в подразделении, следует помнить, что чрезмерная убыль личного состава подразделений, в результате смерти или лишения боеспособности из-за тяжести наказаний, может в дальнейшем негативно отразиться на выполнении поставленных командованием боевых задач…

* * *
        Неизвестная планета.
        По новым слухам - планета Гоби.
        Карцер штрафного батальона «Мститель»
        Где-то монотонно долбила капель.
        Резко, кричаще слепила лампочка.
        Лучше бы она вообще не горела! Я очень скоро понял, что лучше быть в темноте, чем вот так, когда под веки словно подсыпали стеклянной крошки, от которой перестаешь видеть и только непрерывно моргаешь…
        Лампочка высвечивала грубые бетонные стены с пятнами сырых подтеков и такие же пол и потолок.
        Я очень скоро почувствовал, как давят стены и как жмет голову потолок.
        Да, «холодный» карцер был тесным, словно гроб. Три шага влево, три - вправо, четыре - по диагонали. Из мебели в карцере присутствовал табурет, и на шесть часов от стены откидывалась койка. На первый взгляд - вполне приличный объем и меблировка, случалось бывать в условиях и похуже, но это только на первый взгляд…
        Ни влево, ни вправо, ни по диагонали здесь не разгуляешься. На полу было предусмотрительно расстелено листовое железо, громыхающее при каждом шаге, словно адская погремушка. К тому же, это железо было ребристым, и ходить по нему просто не представлялось возможным, не вывертывая ноги в щиколотках. А потолок карцера был слишком низким, нависал, прижимал к полу, не позволяя распрямиться. Уже через полчаса ты отчетливо ощущал, как это важно - встать в полный рост, просто жизненно необходимо!
        Сначала я было приспособился вставать на колени, но стоять на коленях на ребристом полу…
        И капель! Монотонно, безостановочно, безжалостно, как зубилом по голове…
        Словом, я погорячился, когда определил, что карцер похож на гроб. В гробу, по крайней мере, лежишь себе спокойненько, с удовольствием растянув конечности во всю длину последнего прибежища… А на кладбище - всё спокойненько, и соседи, и друзья - все покойники! - напевал я две минуты, а может быть, два часа подряд. В этом бетонном склепе голос звучал, словно придавленный валунами, и я очень быстро перешел на вокал «про себя», но все равно еще какое-то время пел.
        Упорно пел! Всем назло, в пику капитану Дицу, наперекор желтозубой старухе - судьбе с ее вечно ехидной улыбкой!
        Потом я петь бросил, потому что жизненные неудобства начали накапливаться в геометрической прогрессии стойкого раздражения.
        Ничего не поделаешь, никуда не подашься, приходилось сидеть на треугольной железной табуретке, наглухо приваренной к полу.
        И так сидеть, и вот так, и этак…
        Ни так, ни вот так, ни этак - не способствовало…
        Сиденье табуретки была рассчитано ровно на половину нормальной попы взрослого человека, зато по росту табурет вполне бы подошел великану, особо гордящемуся длиною ног. Грани сиденья были, разумеется, острыми. Словом, здесь во всем чувствовалась инквизиторская изобретательность капитана Дица, не упускающего ни одной из возможных садистских мелочей.
        Сидел…
        Пробовал даже на животе, с разнообразными вывертами, чувствуя, как последовательно затекают щиколотки, колени, спина, плечи, шея…
        Встать, размять себя в полусогнутом положении, громыхнуть железом, вывернуть щиколотки на ребрах пола, выругаться от души, помянуть нехорошим словарем предков комбата до седьмого колена включительно - вот и все времяпрепровождение…
        Действительно, ничего больше не надо, никаких палаческих изобретений - низкий потолок, ребристый пол, соответствующая температура - все просто, как треугольный табурет - переросток…
        Когда от стены неожиданно, как манна небесная, отваливалась койка, на ней можно было вытянуться и расслабиться. Точнее - попытаться расслабиться.
        по-настоящему расслабить тело не позволял холод. Сначала, сгоряча, я не понял, почему этот карцер называют «холодным», только потом почувствовал, что в камере какая-то хитрая температура, при которой сразу не замерзаешь, а начинаешь околевать постепенно. Откуда-то незаметно появляется дрожь во всем теле, бьет изнутри, колотит все сильнее, треплет, как лихорадка, пока не понимаешь, что ты элементарно замерз…
        Откуда здесь, на этой сухой и жаркой планете, такая температура? Не иначе, карцер расположен рядом с холодильными камерами, только так можно объяснить…
        Но воображение рисовало нечто совсем другое - глыбы льда, сахарно - блестящие айсберги, свет от которых настолько ярок и резок, что поворачивается обратной стороной своего смысла и становится синонимом слепоты… Еще - какие-то подземные, извилистые, бесконечные пещеры изо льда и холода, из которых уже никогда не выбраться.
        Никогда и никуда…
        Очень скоро я действительно заблудился в холоде и в этой режущей слепоте. Потерял всякий счет времени, любого времени… Словно все мыслимое время кончилось в одночасье, секунды, минуты, часы сплавились в одну густую, вязкую массу, тягучую и приторную. Очень скоро я окончательно утонул в этой массе…
        Только капель, только холод, ослепляющий свет и затекающие, распухающие конечности…
        Трое суток…
        Наверное, это не намного меньше, чем вечность!

* * *
        Я думал?
        Не знаю, вряд ли… Точнее, трудно назвать четким, структурным словом «мышление» тот поток сознания, бьющийся о края черепной коробки, пульсирующий кровью, заливаемый безжалостным светом, подгоняемый унылыми ударами капель…
        Но я думал!
        Думал о себе, о том, что со мной происходит, и, похоже, жалел себя…
        Кто я? Куда - я? Зачем - я?
        Зачем я воюю и зачем я вообще живу… Чтобы воевать?
        Не знаю, не могу ответить, боюсь отвечать, просто заранее догадываюсь, что все мои ответы будут неправильными!
        Война все-таки меняет людей…
        Как? Трудно сказать… Каждого по-разному, по-своему, но все-таки - каждого… Кто-то становится циником, кто-то озлобляется, плюет на себя, а уж на окружающих - тем более, до блевотины, до полного безразличия, абсолютного, словно космический вакуум. А кто-то, говорят, становится философом и начинает думать, думать и думать… Таких - меньшинство, к сожалению, тех, кто думает, а не соображает - всегда меньшинство, именно поэтому все всегда повторяется. Война сильно меняет людей, зато она, родимая, никак не меняет человечество…
        Если разобраться, я ведь почти ничего не забыл. Ничего!
        Я помню, до сих пор отчетливо помню, как мы с парнями из бригады «Бешеных» входили в брошенные города на планете Тайга. День за днем входили в небольшие местные городки, и все они были пустыми…
        Пустые города напоминают кладбища. Только это не те аккуратные, ухоженные кладбища довоенных времен с выровненными оградками, цветничками, крашеными яйцами на Пасху и налитыми стопочками у подножия памятников. На официальных кладбищах, хоть их и называют царством мертвых, больше чувствуются руки живых и даже некоторое нарочитое кокетство вечной памяти.
        Брошенные города скорее напоминают поспешные, массовые захоронения в пору военных действий, своего рода кладбища - многоэтажки, когда времени мало, работы много, и каждого надо все-таки сгрузить в яму и чисто по-человечески предать земле. Потом все уходят, и остаются только насыпанные холмики. Места, где люди перестали быть людьми, они вроде рядом, но их уже нет…
        В брошенных городах тоже нет никого. Это сразу ощущается кожей, нервами, каждым сегментом брони, как только ты входишь в такой город, осторожно пробираясь между домами с темными, слепыми окнами, ржавыми водопроводными лужами, обгорелыми головешками и брошенными впопыхах вещами. Даже удивительно, сколько вещей оказывается в непривычных местах и в самых неожиданных сочетаниях: детская коляска до краев наполнена старыми туфлями и зацеплена ручкой за крючок водонапорной колонки, в лохматую клумбу воткнут острием нераскрытый пляжный зонтик, стиральная машина с вываленными, будто кишки, внутренностями почему-то стоит посередине дороги, а влажный асфальт тротуара усыпан цветными фотографиями, как красивыми осенними листьями… Гуляет ветер, хлопают ставни, где-то поскрипывает, потрескивает - но все равно кажется, что здесь стоит мертвая тишина…
        Вдруг - неожиданный, живой звук, кто-то шумно бросается к нам из - под развалин. Ребята реагируют мгновенно, привычно, те, кто на открытом месте, приседают на одно колено, вскидывая винтовки, кто успевает - прыгают за углы и заборы…
        Молниеносная вспышка очередей. Оказывается - собака. Здоровенная псина, овчарка, когда-то ухоженная, откормленная, балованная, теперь разлетается на ошметки.
        - А кто ее знает? Может, бешеная… - пожимают плечами стрелки.
        Идем дальше…
        И опять глухая, ватная тишина, которую не могут разбавить случайные механические звуки.
        Покинутый город словно задает вопрос - почему? Где же вы, люди, что с вами стало? Только этот вопрос не услышишь, его можно лишь увидеть и почувствовать. Если бы я был художником, я бы попробовал нарисовать тишину брошенных городов, безнадежно глядящих на вас темными, подслеповатыми окнами…
        - Мертвецы, когда умирают, выглядят до ужаса мертвыми, - сказал когда-то на заре веков один из литературных классиков.
        Эта древняя фраза царапнула меня еще на первом курсе университета. Со временем бы забылась, наверное, как забылось многое из того, что когда-то читал запоем, не спал ночами, шалея от необъятности книжной мудрости…
        Жизнь не позволила забыть. Потом, на войне, я вспомнил эту фразу и понял, что хотел сказать классик этим тройным подчеркиванием смерти. Мертвые, брошенные тела выглядят так, словно они не принадлежат уже не только себе - вообще никому, даже этому миру не принадлежат. Брошенные, забытые, сломанные куклы, в которых уже совсем не узнаются люди…
        Я помню, как на той же Тайге мы закрепились на преобладающей сопке в квадрате 18 -14. Ее южный, пологий склон порос извивающимися разлапистыми соснами и жестким, как проволока, багульником, северный же, крутой склон был голым и продуваемым, только щетинился соломой прошлогодней травы.
        Враг ожидался как раз с севера - удобная позиция для обороны: видимость, обзор, промеренные расстояния, заранее пристрелянные точки, ответный огонь, можно пересидеть на южной, удобной для маскировки стороне.
        Мы долго там стояли, почти две недели. А чуть ниже, под линией окопов, лежал труп, брошенный здесь еще до нас. Труп как труп, ничего выдающегося: защитный х/б комбинезон, черная вязаная шапочка, горные ботинки с пневмозащелками. От ветра и солнца он совсем завялился, можно сказать - мумифицировался, лицо и кисти рук стали совсем черными, темнее, чем у негров. Он вроде даже не пах, так что мы решили - пусть валяется. Хотел земли - вот она, вся перед ним! И птички поют, и солнышко светит, и ветерок шелестит сухой травой - лежи и завяливайся до антрацитового оттенка…
        Дня через два мы начали называть его Тим. Так и распределяли сектора наблюдения для часовых - по левую руку от Тима, по правую… Когда глотали спирт в глубине укрепточки, неизменно поднимали тост за то, чтобы Тим быстрее воссоединился с остальными однополчанами. Мол, не суетись, Тим, прояви терпение, подожди своих, а мы уж не подведем, поможем им тебя догнать…
        Нет, несмотря на то, что мы его окрестили, ничего человеческого в Тиме совсем не чувствовалось. Брошенная кукла, над которой можно и пошутить от нечего делать. Если бы я был художником, я бы нарисовал черное, смазанное, давно потерявшее черты лицо Тима под шерстяной шапочкой того же цвета. Как лик войны, допустим…

* * *
        …Когда распахнулась дверь, я уже больше ничего не чувствовал, онемело не только тело, мысли тоже онемели и словно бы заморозились. Я просто и тупо высчитывал на пальцах - сколько раз откидывалась на ночь койка. В тот момент мне казалось самым важным, самым жизненно необходимым это понять. Два? А может быть, три? А может - два, три - это мне только кажется, это я так себя успокаиваю - два, три! На самом деле койка откидывалась только один раз, единственный раз, и, значит, прошли всего одни сутки, меньше суток…
        С открытой дверью в камеру ворвались звуки и запахи. И тепло! Такой горячий, ласковый, долгожданный воздух!
        - Эй ты, живой там? Выходи!
        Знакомый голос… Откуда я его знаю? Ах да, это же Гнус Хиггерс! Первый лейтенант Гнус…
        Я вышел, цепляясь за стены обеими руками. Так и шел - полусогнувшись, тело никак не могло поверить, что ему можно выпрямиться.
        Из подвала мы поднимались, как показалось мне, очень долго. Гнус бодро, не оглядываясь, шагал по ступенькам, а я поспешал за ним с грацией инвалида, пытающегося успеть на уходящий автобус.
        На плац - площадке все так же дул ветер, хрустел на зубах мелкий, неуловимый песок. Но это был теплый песок, и ветер показался мне просто горячим, восхитительно свежим ветром! И небо над головой!
        Рваный… точно, он, мелькнул где-то сбоку бесплотной тенью.
        «В роте все в порядке, тебя утвердили командиром второго взвода, - быстро шепнул он мне в самое ухо. - А уголовные теперь ждут какого-то Князя, авторитета, грозятся - вот сам Князь в хату заедет, тогда посчитаемся…»
        - Солдат Рваный! - немедленно рявкнул Гнус.
        - Я!
        - Пошел на х…!
        - Есть, господин офицер-воспитатель, сэр!
        - Бегом, я сказал!
        - Есть! - метнувшись в сторону, крикнул Рваный уже на бегу.
        В тот момент кличка Князь не вызвала у меня никаких ассоциаций…
        - Штрафник Кир, ко мне! Строевым шагом - марш!
        Это Диц, капитан Диц, не сразу сообразил я. За его спиной - старший сержант Градник, из вольных, заместитель командира нашей первой роты, занимавший эту должность ввиду нехватки офицерских кадров.
        Подошел, как мог, чеканя шаг вялыми ногами, вытянулся по стойке «смирно», со страхом ожидая неизбежного удара макушкой в небо. Сознание все-таки возвращалось, а вместе с ним и привычные ощущения. Только почему-то везде под кожей покалывали мелкие, острые иголки…
        - Что за шаг, солдат?! Почему маршируем, как беременный бегемот по болоту?! - с ходу накинулся на меня Градник, усатый, краснолицый, этакий образец сержанта-служаки, который и родную мать выстроит по стойке «смирно» за ради строевого порядка.
        Отрицая беременность, я как мог подтянул живот и выпятил грудь.
        - Что за стойка, солдат?! Почему крючок на воротнике расстегнут?! - продолжал отчитывать свирепый сержант.
        Я не отвечал, конечно. Вовремя спохватился, что отвечать тут вовсе не требуется, не для того тебе задает вопросы старший по званию, чтоб на них отвечать… Старший всегда знает ответ лучше тебя, на то у него и нашивки со знаками различия от других…
        Диц вдруг поморщился, и сержант Градник образцовым, круговым зрением подчиненного заметил начальственную гримасу. Заткнулся на полуслове.
        - Солдат Кир - трое суток «холодного» карцера! - неторопливо объявил комбат. - Для отбытия наказания - кругом, шагом марш! Я из вас, сволочей, выбью этот дух вольности!
        - Слышал приказание, солдат? Шагом марш! - немедленно подхватил Градник.
        Гнусу пришлось подтолкнуть меня тычком в спину. Я никак не мог сообразить, что это - мне…
        Опять туда!

* * *
        Дверь захлопнулась за мной безнадежно, как крышка гроба…
        Спустя трое суток я вышел и немедленно получил еще двое за то, что появился на плацу в неначищенной обуви.
        После следующих трех суток я все-таки сумел выйти из камеры на своих ногах, хотя и цеплялся за двух солдат разом. После очередных двух меня просто вынесли, ходить я уже не мог.
        Комбат Диц одинаково умел выбивать из людей и дух, и вольность…
        Планета Казачок.
        9 часов 56 минут по местному времени
        Передвижение отряда бронепехоты напоминает миграцию саранчи. Я видел подобное на планете Тайга - живая, шевелящаяся туча насекомых взмывает в воздух, перелетает, трепеща прозрачными крыльями, садится, за нею взмывает следующая туча… И все вместе это напоминает большую змею, передвигающуюся извивами.
        Бронепехота тоже идет планирующими прыжками. Первая группа - на приземление, вторая - в воздух, третья - готовится… Со стороны - та же змея, бронечешуйчатое насекомое, тянущееся по холмистой степи.
        Отступив в сторону, я расположился на высотке и смотрел, как движется батальон. Хотя - какой батальон? Шестьдесят семь… нет, уже шестьдесят шесть боеединиц (Сова - минус)… Чуть больше двух взводов, даже на полноценную роту не потянет… Но каждая из этих боеединиц - человек, индивидуум, внутренний мир, замкнутый на самом себе… И каждый из этих индивидуумов хочет жить, выжить, проскользнуть между жерновами войны хотя бы в несколько обозримых суток… А этого я им обещать не могу, я вообще им не могу ничего обещать, несмотря на то, что они называют меня командиром…
        Ослепительно - лимонное солнце Казачка, напоминающее своей яркостью лампочку дневного света, уже набрало жар и щедро высвечивало холмистую, выгоревшую, буро - рыжую степь, бесконечную, как морская гладь. Кое - где пробивались зеленые островки травы, но было видно, что им недолго оставаться зелеными и сочными. Ветер безостановочно гнал по холмам спутанные клубки перекати - поля или каких-то подобных растений - бродяг…
        Самый поганый пейзаж в тактико - оперативном смысле! Мы здесь - как плевок на лысине у министра - моментально бросаемся в глаза.
        Впереди, вдалеке, синели какие-то возвышенности, похоже, горы. Горы - это лучше, а еще лучше - если бы они были поближе…
        Гнус приземлился рядом со мной, звонко стукнувшись о спекшуюся землю подошвами - амортизаторами. От удара вокруг поднялась сухая пыль. Ветер тут же подхватил ее, оформил в клубящееся облако и поволок в сторону.
        - Все-таки решили отходить на северо - северо - запад, взводный?
        Теперь он обращался ко мне на «вы». Я не настаивал, это была его инициатива. Впрочем, он неизменно подчеркивал мое штрафное звание - взводный.
        Гнус начал оживать после шока первой атаки. Постепенно вспомнил, что он офицер-воспитатель и, вообще, офицер, единственный из командиров, оставшийся в батальоне. В его голосе начали проскальзывать начальственные нотки. Я понимал, он сейчас мучительно раздумывает о своем старшинстве. И помнит при этом, что остался единственным в скользкой ситуации отступления, когда люди и без того разозлены до кипения, и разумней бы не высовываться.
        И хочется, и колется, и мамка не велит - хрестоматийный пример внутреннего противоречия, проистекающего из двусмысленности ситуации…
        Я не собирался протягивать ему руку психологической помощи. Его амбиции мне по барабану, командир из него, как из дерьма балалайка - это главное. Потом, если повезет, я буду стоять в штрафном строю, а он - вне, будет вещать какую-нибудь ахинею по поводу всеобщей политкорректности на фоне тотальной демократии…
        Но до этого надо еще дожить!
        - Вы думаете, взводный, что это правильное решение - прорываться к точке возврата силами одного батальона, не устанавливая взаимодействие ни с другими частями, ни с центральным командованием? - спросил Гнус.
        - Да, - ответил я.
        - Что - да?
        - Я думаю, это правильное решение, - пояснил я.
        - А я думаю… Нет, я уверен, что нам нужно установить оперативную связь с центральным командованием и только после этого действовать по обстановке! - нажал голосом Гнус.
        - Да, - ответил я.
        - Что - да?
        - Вы думаете и уверены, что нам нужно установить связь с центральным командованием и после этого действовать по обстановке.
        «На фига попу гармошка, если действовать все равно придется по обстановке?» - хотел сказать я, но промолчал.
        - Ну, так в чем же дело, взводный? - настаивал Гнус.
        - В командовании, - проворчал я.
        - Не понял!
        - После такой высадки командование наверняка трепещет крыльями в лихорадке, похожей на истерику в публичном доме. Там, в штабе, сейчас разбираются друг с другом - с кого в первую очередь сдирать нашивки. А потом все вместе сядут и будут думать - нельзя ли превратить неудачную высадку в очередную победу, знаменуемую, в ряду прочих, очередных и славных, раздачей слонов и наград… Так что наш уцелевший штрафбат - им только лишняя головная боль. Другими словами, командованию сейчас не до нас, оно озабочено спасением собственной задницы, которая, в силу элементарной физиологии, ближе к телу, - объяснил я.
        - Ваши слова, взводный, попахивают изменой!
        - Мои слова попахивают здравым смыслом и жизненным опытом, господин офицер-воспитатель, сэр, - подчеркнул я не без иронии. - Здравый смысл - это еще не измена, хотя уже кажется таковой…
        Тут же подумал - кому - кому, а Гнусу не стоило бы это говорить. «Язык твой - враг твой, и друг твоего врага…»
        - У меня это не первая высадка, я знаю, что сейчас делается на Земле и на орбите, неоднократно наблюдал собственными глазами, - пояснил я, чтобы смягчить иронию.
        - Я, конечно, не могу оспорить решение о вашем назначении, принятое ротным командиром, исполняющим обязанности батальонного… - загнул Гнус с изрядной долей ехидного иезуитства, - но, думаю, вам придется отвечать за ваши методы командования!
        - Наверное, придется… Может быть… - ответил я как можно спокойнее.
        Он меня понял.
        Взвился в воздух, не говоря больше ни слова, подняв еще одно пылевое облако…
        Остатки растрепанного батальона, пыля по степи, уходили к горизонту, к синеющим вдали горам.
        Выбросив из головы Гнуса, я наблюдал за батальоном с возвышенности. Все двигались вполне прилично, держали строй, дистанцию, интервалы. Выходит, кое - чему мы, солдаты, все-таки научили остальных…
        Неизвестная планета.
        По самым последним слухам - Тай - бей.
        Место базирования штрафного батальона «Мститель».
        За месяц и четырнадцать дней до высадки на Казачок
        Роту подняли по тревоге за двадцать семь минут до побудки.
        Я машинально засек по часам - 5.33 по местному времени, а значит, мы недоспали двадцать семь долгих, сладких, полноценных утренних минут. При норме 6 часов сна, положенных солдату штрафного подразделения, - потеря чувствительная и обидная.
        Пока одевались, пока строились на малой плац - площадке перед казармой (норматив на одевание - 40 секунд, на ротное построение без боекомплекта - 2 минуты 37 секунд), было высказано три основных предположения.
        Во - первых, что нас срочно бросают на острие нового, решающего удара, и, значит, всем - амба с крышкой. Во - вторых, что в войну землян вмешалась армада инопланетян невиданной мощи и остервенелого людоедства. Инопланетяне - людоеды, мол, уже начали консервировать впрок всю нашу победоносную армию, начиная с элитных частей президентской гвардии. Поэтому кердык всем - и вашим, и нашим, и даже нейтральным мирам, которые, сволочи тихушные, как бывает обычно, не отсидятся. В - третьих, самая оптимистичная версия, что мы, наконец, проиграли эту войну, и всех теперь амнистируют, демобилизуют и распускают по домам немедленно.
        Но в подобное счастье, конечно, не очень-то верилось…
        Как положено взводному командиру, я занял место перед строем, на ходу одергивая робу. Полоборота головы направо - проверка построения взвода.
        Солдаты строились небрежно, с ухмылочками и прибауточками, но привычно быстро. Политические - медленнее, но старательно. Уголовные сегодня особенно выкаблучивались, предъявляли масть.
        Вчера вечером в роту добавили несколько блатарей из нового пополнения. С ними «заехал в хату», т.е. появился в казарме некто Князь, их, как выяснилось, первейший авторитет, вор - законник, некоронованный король и все прочее. То-то блатные оживились, как тараканы, которых побрызгали клопомором. Начали снова скалить зубы и огрызаться на команды взводных и отделенных.
        Надеются на реванш во главе с новым, непобедимым вождем? В таком случае - зря надеются, я лучше сгнию в этом богом проклятом карцере, но рота пойдет воевать хотя бы в минимально боеспособном виде, а не завывающей оравой косоглазого дядюшки Го…
        А вот и сам Князь, спокойно пристроился в строю в третьем, последнем ряду. Квадратный дядя с булыжным лицом, который не кажется высоким только из-за своей ширины. Черная, гибкая, играющая змейка на лбу, пипка - нос и пухлые, сочные губы… Ну да, тот самый урка, с которым я чуть не схлестнулся в пересылке на Орионе -2. Вот и свиделись, гора с горой - как говорится…
        Друг друга мы не приветствовали, но взглядами обменялись. Помнится, мне кто-то обещал посчитаться при случае?
        С ним - Кукушка, тоже личность знакомая. Я еще на Орионе заметил - Кукушка у него за персональную «шестерку»…
        - Быстрей, тля болотная, быстрей! - командовал старший сержант Градник. - Шевелись, сучье вымя, ровней стройся, разбирайся в три шеренги!
        Я только недавно узнал, что Градник - не строевой, подписал армейский контракт не так давно, а до этого был учителем пения на гражданке. Его зычный голос вполне соответствовал прежнему занятию, но вот лихие импровизации на зоологическую тему - это уже не так объяснимо…
        - Рота, равняйсь! Брюхи подобрали, я сказал, вши лобковые! - гаркнул сержант Град. - Сми-ирно! Господин первый лейтенант! Первая рота штрафного батальона вш… отставить!.. штрафного батальона «Мститель» построена согласно тревоге! - доложил он Кунице.
        Куница, похлопывая себя по сапогу легкомысленной тросточкой (постепенно все «оводы» переняли эту манеру у Дица), с отеческой полуулыбкой глянул на зарапортовавшегося сержанта и, строже, на наш выставившийся строй.
        - Хорошо… Вольно! Нале-во! Левое плечо вперед - бегом…арш! - скомандовал ротный. - Старший сержант, ведите роту!
        - Быстрей, быстрей, моль подноготная! Шевелись, шевелись, гипермоты яйцеголовые, чтоб вам сдохнуть не сходя с места! - Град тут же дополнил его команду живописными образами…
        Строй, топоча по утоптанному плацу, стронулся с места, словно огромная многоногая ящерица.
        Бежать нам пришлось недолго. Точнее, до заднего двора части, где за особым ограждением расположились огромные ангары с полукруглыми, гофрированными стенами.
        Слухи о новой войне с лютыми и свирепыми инопланетянами оказались ложными. Просто для нас началась военная подготовка, подгонка техники и вооружения.
        Почему в таком разе подняли по тревоге? Думаю, на этот вопрос вряд ли кто сможет ответить, если он еще не сбрендил от ночных бдений над уставами и армейскими уложениями.
        Армия, в сущности, всегда и везде одинакова…

* * *
        Изнутри ангар казался еще объемнее, чем снаружи. Огромное, гулкое помещение с земляным полом, уставленное по краям ярусами контейнеров с армейскими маркировками. Ангар освещался прожекторами, нацелившими свои лучи в центр. Там стояла броня типа «Краб», вытянув вперед толстые руки с растопыренными пальцами и косолапо разбросав ноги.
        Лобастый, чуть сплюснутый к ушам шлемофон, чрезмерно широкий грудной щиток, косолапость ног с толстыми, монолитными коленями, снабженными дополнительной защитой… Так… Основные грави-двигатели смонтированы на боках, вспомогательные - под мышками и на бедрах… Компенсаторы равновесия выделены в отдельные блоки, амортизаторы еще вакуумные…
        Да, именно, «Краб -2», окончательно определил я. Конструкция, конечно, такая же устаревшая, как Ноев ковчег в кораблестроении, но, по меркам прошлого века, вполне надежная.
        Для солдат, конечно, зрелище старой, пустой брони с распахнутым на спине люком интереса не представляло, но остальные смотрели во все глаза.
        Роту выстроили вдоль яруса контейнеров. Градник, не жалея учительского горла, попутно сообщил, что мы - криволапые крокодилы, ожиревшие толстогоны и свинские выдры.
        - Рота, рав-няйсь!
        - Рота, сми-ирно!
        - Вольно!
        Куница прошелся вокруг броника, гулко похлопал тросточкой по сверхпрочному пластику нагрудно - лобового щита, потом оглянулся на выстроенную роту:
        - Для тех, кто никогда не воевал в бронекостюмах, поясняю - «Краб -2», модель хоть и старая, как… - первый лейтенант замялся, видимо подыскивая сравнение.
        - Как прошлогоднее дерьмо, - шепотом подсказал Рваный у меня за спиной.
        Впрочем, достаточно тихо, чтоб ротный его не услышал.
        - Как верный друг не первой молодости, - сформулировал, наконец, Куница. - Но - надежная! В этой броне воевали еще… - он опять замялся.
        Ротный не был мастером ораторской импровизации, хотя речи говорить любил, это все давно заметили.
        - Еще пещерные люди в них воевали! Так и носились за мамонтами туда - сюда на грави-тяге, - прошипел Рваный.
        Вокруг сдержанно хмыкали и ухмылялись одними глазами. Вот тоже - юморист - надомник!
        Я с самого начала предположил, что Рваного до штрафбата довел язык, но, как выяснилось, все оказалось сложнее. До штрафбата его довела борода. После ожога кожи на подбородке искусственная заплатка у него почему-то плохо приживалась, и медицинская комиссия временно разрешила ему носить бороду. Рваный гордился ею как знаком отличия президентской гвардии. И все было нормально, все хорошо, пока его не перевели служить в другое подразделение, где командир тоже гордился своей бородой. Обе бороды оказались похожими одна на другую как две капли воды. Для начала командир по-хорошему предупредил сержанта, чтоб тот бороду сбрил, а на медицинское разрешение наплевал с высоты орбиты и растер левой пяткой. Субординация, мол, касается и волос на подбородке, доходчиво объяснил он, если сержанта издали принимают за командира части, то страшно подумать - за кого могут принять бойцы вероятного противника!
        Логики, согласен, тут не было, и Рваного это задело. Он не наплевал, не растер, а, наоборот, пошел на принцип. Ну и язык, понятно, вмешался в дело. В итоге - неподчинение старшему по званию, приговор трибунала, штрафбат.
        «А бороду все равно пришлось сбрить, надзирателям пересылки тоже было плевать на все медицинские комиссии, вместе взятые», - разводил руками разжалованный сержант…
        - Э… В бронекостюмах данного типа неоднократно воевали наши доблестные солдаты, одерживая при этом неоднократные… множественные… э… многие победы! - продолжал вещать Куница.
        Он снова прошелся вдоль строя. Строй стоял, как влитой, и внимал ему с серьезными лицами.
        - Итак… Бронекостюм «Краб -2» является бронекостюмом тяжелого типа, пригодного к использованию как на атмосферных планетах, так и на безатмосферных, и в открытом космосе, - излагал Куница. - Он состоит из отдельных сегментов, таких как голова, туловище, руки, ноги… э…
        - Жопа, - неуловимо прошелестел Рваный.
        - …И другие отдельные блоки. Все вместе складывается в единый комплекс и представляет из себя изолированную конструкцию со встроенными приборами, покрытую дополнительными бронепластовыми щитами. Все это вам уже объясняли на теоретических занятиях… Но повторение - мать учения! - заявил ротный с таким видом, словно изложил нам новейший философский постулат, в корне меняющий жизнь во вселенной.
        - Разрешите вопрос, господин офицер-воспитатель, сэр?! - звонко выкрикнула Горячка.
        Градник за спиной у Куницы мгновенно напрягся. Судя по насупившимся бровям, соответствующее выражение уже вертелось у него на языке.
        Этот, конечно, на любое нарушение дисциплины реагировал, как кот на мышь. Откровенно выслуживался. Среди остальных «оводов» он мало того, что сержант среди офицеров, так еще и недавний сержант. Вот и старался быть святее самих апостолов, с точки зрения обожествления Дисциплинарного устава, понимали мы.
        - Вопрос не разрешаю! - отрезал Куница. - До вопросов время дойдет, когда до них… э… дойдет время! Итак… На вооружении бронепехотинца находятся: винтовка «М -316», переносная ракетно - энергетическая катапульта «4М», комплект для минирования, комплект для гранатометания, комплект для плазменного огнемета… Почему я об этом так подробно рассказываю? - спросите вы. Потому что именно в этих бронекостюмах, именно с этим вооружением нам с вами в ближайшем будущем предстоит выполнять боевые задачи на одной из вражьих планет! - торжественно заключил ротный.
        «Вражеских», - мысленно поправил я.
        - Твою мать! - горячим шепотом подытожил Рваный.
        - Вопросы есть?
        - Можно вопрос, господин офицер-воспитатель, сэр?! - выкрикнул на этот раз Кукушка.
        - Можно - козу на возу! - немедленно уточнил Градник.
        Со знанием дела? Ротный тоже нахмурился.
        - Солдат должен спрашивать разрешения в подобающей разрешительной форме… э… разрешенной уставом! - Куница строго вытаращил глаза. - Старший сержант, почему у вас солдаты просят разрешения в неразрешительной форме?! - обратился он к своему заместителю, по армейской традиции пуская вопрос по иерархии, как по течению.
        - Потому, что курощупы свинячьи, - буркнул Град, сверкнув глазами на любопытного.
        - Не понял, - слегка удивился Куница.
        - Разрешите доложить, господин первый лейтенант… - немедленно кинулся оправдываться сержант.
        - Не нужно, - Куница отрицательно повел тросточкой. - Разберитесь сами, старший сержант!
        - Есть, сэр… Ты, свиномот обхрюченный, совсем нюх потерял?! Ну, погоди у меня! Ну, ты у меня попляшешь, как жареный на канате! Ты у меня получишь четыре хобота пониже дышла! - немедленно разобрался Град. - Три наряда вне очереди!
        Кукушка, видимо, и сам был не рад, что высунулся под горячую руку, но все еще продолжал ухмыляться.
        Понятно, его, педрилу, четырьмя хоботами пониже дышла не запугаешь…
        - Что у тебя, солдат? - спросил, наконец, Куница.
        - На какой планете, господин офицер-воспитатель, сэр?! В смысле - боевые действия? То есть - будут? - спросил он, кривляясь лицом и татуировками.
        Куница вылупился еще строже:
        - Подобные вопросы, солдат, могут задавать только потенциальные шпионы вероятного противника… э… вероятные шпионы потенциального противника! Еще вопросы?
        Больше вопросов не возникло. Как и вероятно - потенциальных шпионов.
        - Старший сержант, отберите добровольцев для демонстрации двигательных функций бронекостюма! - распорядился ротный. - И начинайте занятия, я буду через тридцать минут.
        Ротный четко, по-военному развернулся через правое плечо и удалился, легкомысленно поигрывая тросточкой.
        - Ты, ты, ты… и вот ты еще! Нечего тут за спинами прятаться, как дерьмоглот подкоряжий! Вылупил буркалы - выходи! - отобрал «добровольцев» Градник, лихо тыкая кулаком в живот первых попавшихся…

* * *
        Первой опробовала броню Горячка, наказанная «добровольностью» за излишнее любопытство. Впрочем, для нее, бывшей десантницы, передвижение в броне сложностей не представляло.
        Я уже знал, «на воле» Горячка была командиром отделения и чемпионкой дивизии по карате. В сущности, простая история - заигралась в свои каратистские игры и пересчитала зубы не тому, кому можно. Зубы оказались дорогостоящими, но хрупкими зубными протезами, жертва - ординарцем или старшим подносчиком подштанников у какой-то шишки, а она удостоилась направления в штрафбат и такого кипяченого прозвища от капитана Дица. Между прочим, кличка ей очень подходила, она, действительно, мгновенно вспыхивала гневом, наливалась злостью и краснела с ног до головы, как это свойственно светлокожим блондинкам. Тогда к ней лучше не подходить на расстояние вытянутой ноги.
        Горячка одним движением скинула робу, скользнула внутрь, сверкнув молочно - белыми ягодицами и сухой, длинной спиной с выпуклыми клубками мускулов. По команде прошлась в броне, поднялась, приземлилась, проделала несколько физических упражнений. Ловко, легко, играючи.
        Глядя на нее, можно было подумать, что это действительно легко. Те, кто не знал, как десантников натаскивают в разных модификациях броников, так и подумал…
        После Горячки вперед вытолкали любопытного Кукушку.
        Пока он, кряхтя и охая, заползал в броник, извиваясь, как змея в игольном ушке, ветераны начали предусмотрительно отступать к краям ангара. Поглядывая на них, попятились и остальные.
        Я по себе помню, когда человек впервые оказывается в бронике и крышка спинного люка наглухо захлопывается, отрезая тебя от всего окружающего мира, ощущения возникают совершенно особые. Чувствуешь себя примерно как водитель - новичок в гоночной машине, неожиданно оказавшейся без руля и педалей. Броник сам считывает команды, прощупывая датчиками нервную систему, но ведь надо хотя бы командовать, а не метаться всеми нервными клетками разом, словно таракан, свалившийся в суп на плите.
        Да, когда руки и ноги становятся больше, толще и во много раз сильнее, первое впечатление - абсолютной расхристанности. И только потом, постепенно, начинаешь врастать в броник, соизмерять усилия с мыслями, чувствовать его действительно как вторую кожу…
        Закрывшись в бронике, Кукушка неподвижно стоял долгие три или четыре секунды, потом вдруг взвился до потолка, шибанулся макушкой о крышу ангара, пошел вниз «солдатиком», крепко ударился о бетонный пол амортизирующими подошвами, подскочил, закувыркался в воздухе и плюхнулся на четвереньки. Движения шлемофона довольно образно передали, как он ошалело крутит башкой.
        Строй инстинктивно подался назад.
        - Шухер, братва! Щас всех перетопчет, черт гунявый! - истошно заорал кто-то из уголовных.
        Братва морально изготовилась к шухеру, а Кукушка неожиданно распрямился, встал, подскочил и изобразил что-то вроде пляски паралитика на пуантах. Двигался он пьяным, неровным зигзагом, но шел явно по расширяющемуся кругу.
        Градник, надсаживаясь от крика, разом перебрал, наверное, всю земную и инопланетную зоологию, но на одних поучительных сравнениях из животного мира подразделение не построить. Рота окончательно смешала ряды и рассыпалась по углам.
        Вообще-то первый раз сажать человека в броник положено на специальной арене с крепким сетчатым ограждением. Но штрафбат - запланированный процент потерь - кто из командиров тут будет морочить себе голову аренами и ограждениями…
        Я тоже рассыпался вместе со всеми, метнулся в промежуток между контейнерами и прижался к их надежным, укрепленным, термоизолированным стенкам.
        Занятый зрелищем, я как-то упустил из виду авторитетного Князя, которого до этого старался все время держать в поле зрения. Не то чтобы боялся, просто, по привычке разведчика, имел в виду как возможную, непредсказуемую опасность. Я знал, наши уголовники почему-то решили, что вся буза заварилась из-за меня, и, значит, меня нужно наказать примерно и поучительно… Вот тут, когда я отвлекся, авторитет и оказался рядом, неслышно вынырнул откуда-то из-за спины.
        В последний момент я успел заметить едва уловимое движение руки в мою сторону, перехватил его кулак чисто рефлекторно, как отбивают шарик в пинг - понге при быстрой игре.
        Но - перехватил, успел!
        Я надавил, постепенно сжимая пальцы.
        Кулак Князя был сильным и жестким, как камень. Булыжное лицо с кривляющимися татуировками спокойно смотрело На меня, пухлые губы - чуть прикушены.
        - Пусти, - сказал он.
        Я отпустил его руку. Момент внезапности он уже, мягко говоря, прокакал, а дальше - можно и посмотреть…
        Он, похоже, не без усилия, разжал кулак. Показал мне раскрытую ладонь, широкую, как лопата. На ладони лежала сигарета.
        Он протянул ее мне. Я взял. Сигарета стала совсем плоской и влажной от пота.
        Я аккуратно размял ее пальцами. Часть табака просыпалась на пол.
        Честно говоря, я все еще настороженно косился на каждое движение Князя. Никак не мог сообразить, почему и зачем авторитет протянул мне сигарету, то есть, на языке тюремных жестов - предложил «перетереть базар ништяком», то есть мирные переговоры. Очередная хитрость? Тогда, что он задумал?
        Я сигарету взял и закурил. Значит - согласился «перетереть».
        - А ты силен, взводный, - примирительно произнес Князь, потирая кулак о ладонь.
        - Ты тоже, - сказал я.
        - Я родился и долго жил на планете с сильно повышенной гравитацией. Так что силенка мало - мало имеется, - пояснил он без всяких жаргонных словечек.
        - Понятно… Шахты Корреха?
        Он чуть заметно кивнул. Глаза у него были цепкие и умные, просто за кривляющимися татуировками это не сразу заметишь. Не затем ли они и кривлялись, эти пресловутые татуировки?
        Мы снова смотрели друг на друга. По крайней мере, понятно, почему он такой квадратный и выпуклый, весь словно литой.
        Сила и ум - не частое сочетание. Ясно, почему он у них в таком авторитете, как отец родной, но суровый…
        - А ты, небось, думал, что я буду с тобой разборки наводить? - вдруг спросил он.
        Я не ответил. Все еще выжидал, пуская дым из подаренной сигареты.
        - Эти… - Князь небрежно кивнул на нескольких блатных, наблюдавших за нами со стороны, но делавших вид, что заняты совсем другим. - Эти, конечно, хотят, чтоб я с тобой разобрался… Ну и пес с ними, плевать мне на то, что они хотят! Пусть обосрутся желчью, если невмоготу терпеть… Я не буду, я так решил! И никто не будет, служивый, живи спокойно… Я так решил!
        Между прочим, я видел краем глаза, что Пестрый, Паук, Капуста, Щука и еще кое - кто из солдат - ветеранов тоже наблюдают за нами. Так сказать, моя группа поддержки…
        - С чего вдруг такая милость? - спросил я. Он не принял легкого тона.
        - Я жить хочу… Выжить! Понял?! - произнес Князь с нажимом.
        Затянувшись сигаретой, я выпустил дым чуть в сторону. Кое - что прояснялось…
        Выходит, я не зря решил, что он умен…
        - Ты - солдат, здесь твоя воля, твоя «хата», твой мир, - пояснил Князь. - Ты умеешь выживать в этом мире. Я - нет, у меня другие игрушки. А ты - умеешь… Сам умеешь и меня научишь… Договорились?
        Я неопределенно кивнул.
        - Как взводный командир я отвечаю за всех своих бойцов, - добавил я.
        - Ну, для начала сойдет и так, - усмехнулся он одними губами. - Как я догадываюсь, всю нашу «хевру» сюда пригнали не цветочки в далеком космосе собирать! Скоро погонят пинками под артиллерию…
        - А там, в тюрьме? - спросил я.
        - Там - моя воля. Там бы я тебя убил… Или - ты меня, - спокойно ответил он.
        «Что ж, все ясно, все понятно, и все точки стоят над своими „і“», - подытожил я про себя. Люблю, когда все понятно…
        - Ну что, тараканий понос, попрятались по щелям! - взревел неподалеку Градник, заводясь, как машина с оторванным глушителем. - А ну вылезать, вылезать, строиться, отрыжка говноеда!
        Кукушку тем временем уже обездвижили и втроем вытягивали из брони. Тот придурковато ржал, голосил, как под кайфом, и во всю глотку передавал свои незабываемые впечатления на таком махровом жаргоне, что лично я не понял ничего, кроме матерных связок…

* * *
        Да, если любой из солдат мало - мальски справлялся с броней и прилагающимся к ней оружием, то уголовных и политических нужно было учить и учить…
        Все последующие дни были наполнены практическими занятиями под завязку. Всем выдали хоть и устаревшее, но достаточно сносное оружие и милостиво разрешили не экономить боеприпасы. Рота была разведена для занятий по взводам, взводы - по отделениям, и уже мы, солдаты, начали натаскивать остальных двигаться, ходить и прыгать в броне, не кувыркаясь на месте, будто игрушечные клоуны на веревочках. Учили стрелять… нет, стрелять их, конечно, не научишь за такой срок, но хотя бы направлять оружие на цель, метать гранаты не под себя, как… короче, понятно, а в сторону вероятного противника. Также бронепехотинец должен уметь быстро заминировать нужную территорию, не цепляясь за собственные мины, жечь плазменными струями то, что нужно сжечь, а не все кругом…
        В этом смысле пустыня вокруг нам здорово пригодилась, по крайней мере, можно было учить людей с настоящим оружием, не боясь испортить рельеф и экологию местности.
        Словом, обычная наука бронепехотинца. До отцов - командиров, наконец, дошло, что процент опытных солдат в батальоне не так уж велик, а остальные, хоть и годятся на роль пушечного мяса, но это мясо надо еще приготовить по минимальным удобоваримым рецептам.
        Ни батальонное, ни ротное командование в занятия почти не вмешивалось, целиком переложив их на нас, взводных и отделенных командиров. Всех это устраивало. Штрафбат начинал все больше походить на обычную армейскую учебку. Даже Диц перестал лютовать и слегка поутих, то есть почти не показывался в расположении штрафников…
        Вот только времени на это у нас было мало, ничтожно мало, не готовят солдат за такие короткие промежутки времени!
        Все уже понимали, чувствовали, что до высадки остаются считанные дни…
        Глава 4
        Скалистые горы
        Совершенно секретно
        Только для служебного пользования
        «Руководство для постоянного состава младших и средних офицеров штрафных батальонов и отдельных рот».
        Ответственный за составление - Главный инспектор войск внеземных операций, бригадный генерал Севидж.
        Утверждено - Главнокомандующий войск внеземных операций, ранг - адмирал Раскин.
        П. 43. Приоритет командиров из постоянного состава штрафных подразделений:
        1.Приоритет офицеров и сержантов постоянного состава исходит из самой практики штрафного подразделения и является неоспоримым как в расположении части, так и во время ведения подразделением боевых действий. Отказ в исполнении команд офицеров и сержантов постоянного состава приравнивается к измене Родине и демократии и может быть наказан путем расстрела на месте совершения проступка по желанию оного офицера или сержанта. Для утверждения расстрельного приговора требуется согласие второго офицера данного подразделения, или любого другого офицера из регулярных частей, находящихся поблизости, или, если такового поблизости нет, любого другого лица, наделенного полномочиями государственного чиновники, или, если таковых нет поблизости, свидетельство трех штрафников из данного подразделения.
        Примечание 1: Практика показывает, что во время ведения подразделением боевых действий ряд командиров постоянного состава склонен выпускать из своих рук инициативу командования, предоставляя ее штрафникам, уже обладающим военным опытом. Подобная практика является недопустимой, так как в данном случае воспитательные функции штрафного подразделения оказываются нарушенными.
        Примечание 2: Офицеры и сержанты постоянного состава могут, по своему усмотрению, привлекать к командованию подразделением в бою наиболее опытных военнослужащих из штрафников, но ответственность в таких случаях целиком ложится на самих офицеров и сержантов.

* * *
        Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
        17 часов 04 минуты по местному времени.
        До гор мы все-таки добрались без приключений.
        Впрочем, нет, одно приключение имело место. Ничего хорошего или веселого в нем не было, сплошная глупость, умноженная на непробиваемое упрямство. На привале в одном из узких оврагов, местами прорезавших волнистую гладкость холмов, как следы ударов гигантского топора, наш зам. комбата по линии УНСП проявил собственную командную инициативу.
        Не уследили, конечно, отвлеклись, забыв о том, что дурак - это категория постоянная и, следовательно, требующая за собой такого же неусыпного наблюдения. Пока бойцы отдыхали, мы с Пестрым взялись прикидывать по компьютерным картам возможные варианты прохода через горный массив - где могут быть наблюдатели и посты, а где они обязательно должны быть хотя бы в виде автоматики. Судя по картам, этот массив назывался «Скалистые горы», странное название, от которого за версту попахивало тавтологией. Горы были достаточно заковыристые, но сами карты, на мой взгляд, выглядели слишком уж приблизительными. На взгляд Пестрого - тоже, что он и высказал в соответствующих выражениях, далеких от топографии.
        - Паука бы сюда! - вдруг вспомнил он. - Паук уже высаживался на этой планете, помню, он хвастался, что знает ее как облупленную…
        Да, но Паука уже не было. Он сгорел в одном из последних десантировавшихся «утюгов» вместе с десятком бойцов своего взвода. Их «утюг» попал в перекрестье сразу нескольких лазеров и вспыхнул сразу, как коробок спичек, брошенный в костер.
        Вольного ветра их пеплу и праху! Что еще можно пожелать ребятам?
        Я согласился, что Паука сейчас не хватает. Как и многих других ветеранов, сгоревших во время высадки или разнесенных в клочки уже на земле. Если где и верна поговорка: за одного битого двух небитых дают - так это на фронте. Впрочем, что об этом говорить, когда говорить об этом бесполезно?
        - Смотри, смотри, что делает, гад ползучий! - вдруг закричал Пестрый без всякой связи с предыдущим.
        Я оглянулся. Безнадзорный Гнус властью офицер - воспитателя взял с собой двух бойцов и выставил на высотке «попу» (походно - передвижной передатчик). Сборная, сетчатая антенна «попы», способная усиливать сигнал до прорыва через большинство возможных помех и глушилок, уже маячила на самой середине холма. Под ним маячил офицер Гнус, знаток уставов и полный кретин.
        Ну, не елось и не пилось ему без руководящих указаний из штаба! Хлебом его не корми - дай только лишний раз доложиться начальству!
        Засветил все-таки батальон, идиот политкорректный! - понял я.
        «Попу» мы, конечно, свернули, Гнусу морально дали по заднице, доходчиво, по пунктам объяснив, в чем он не прав, во - первых, во - вторых, в - третьих и в общем итоге…
        Гнус, на удивление, не полез в амбиции. Судя по его перекошенной роже, из штаба ему ответили примерно то же самое. Или просто и неструктурированно послали куда подальше, то есть, в лучшем случае, на точку возврата.
        Интересно, а на что он рассчитывал? Я же ему говорил…
        Но сделанного не воротишь - сигнал ушел, сигнал принят.
        Оставалось надеяться, что его кратковременный демарш не засекли вражеские слухачи - координаторы. Правда, на это было мало надежды, счастливые, добрые чудеса - это для детских сказок, а совсем не для штрафных батальонов, затерявшихся в поредевшем составе на планете противника.
        Так и вышло. Уже через полчаса поблизости замаячили первые «жаворонки». За пять минут бойцы сшибли сразу трех, потом поблизости замелькал «стриж» - его тоже шибанули «телепузиком». Но что он успел передать? Наверняка что-то успел, и ничего хорошего для нас в этом нет…
        Теперь вопрос в том, какие силы за нами наблюдают и насколько они, эти силы, способны быстро организовать нам теплый прием? переглядывались мы с Пестрым.
        Интересный вопрос, я бы даже сказал - вопрос куска хлеба голодающему…

* * *
        Из куцей, общеознакомительной справки о Казачке я знаю, что планета была впервые открыта восемьдесят лет назад экспедицией Зиберта - Рока, прокладывавшей новые гиперскачковые трассы в этом секторе космоса. Именно - открыта впервые, непосредственно после посещения Казачка экспедиция бесследно исчезла, и ее дальнейшая судьба по сию пору остается загадкой. Материалы, которые они успели передать, поступили в архив военного ведомства и долгое время были засекречены.
        Кстати, само название Казачок планета получила именно в свое первое открытие, а не позднее, как теперь полагают многие, когда на Казачке начали возникать первые поселения казаков - староверов.
        Космическая легенда гласит: когда старик Зиберт, астрофизик и научный руководитель, впервые ступил на почву Казачка, то исполнил некий танец в стиле «аллегро горных козлов», который сам автор - исполнитель с присущим ему самомнением назвал «казаком». Знаменитый первопроходец командор Рок - личность, обладавшая своеобразным, сдержанным юмором при неизменно серьезном лице, был настолько восхищен зрелищем галопирующего астрофизика, что предложил наименовать планету в честь этого нового достижения хореографии. Если все, что я слышал о характерах первопроходцев, - правда, то идея должна была понравиться всем членам экспедиции…
        Казачок - планета кислородного типа с гравитацией чуть поменьше земной, имеет сформированный слой почвы, примитивные растительные и животные формы жизни, теперь практически вытесненные бионикой и терраформированием, и один существенный недостаток для планет заселения. А именно - неустойчивую, колеблющуюся орбиту, по которой каждый новый виток вокруг звезды не соответствует предыдущему. Соответственно, планета то удаляется от звезды, то приближается. Во время удаления Казачок покрывается коркой наступающих ледников, в иные годы почти достигающих экваториального пояса, во время приближения - пребывает в состоянии неимоверной жары и засухи. Таким образом, планете была присвоена третья степень пригодности к заселению. Согласно заключению комиссии, образование колоний здесь возможно только в экваториальных и субэкваториальных поясах, да и то с повышенной термозащитой на время жарких и холодных периодов. Колебания температур между пиковыми годами здесь достигают почти 160 градусов по Цельсию, в жаркие годы температура на поверхности поднимается под +80, в холодные опускается до тех же пределов.
        Не самая низкая степень пригодности, надо добавить, потом начали осваиваться планеты и потруднее, но полсотни лет назад еще был выбор и возможность морщить носы.
        Вот староверов - переселенцев, как можно догадаться, не напугали ни жара, ни холод. Их вообще мало что могло напугать, ребята отчаянные и упертые. Для них «третья степень» означала только то, что на планету не найдется большого количества других претендентов, и здесь свободно организуется этнически замкнутая планетарная община во главе с выборным Войсковым Кругом.
        Так они и жили. Спокойно, независимо, вдалеке от оживленных межзвездных трасс. Занимались тепличным, температурно - регулируемым сельским хозяйством, добывали полезные ископаемые, торговали кое - какими ресурсами, не брезговали и старинным казачьим промыслом с известным слоганом «Сарынь на кичку!». И одновременно потихоньку переделывали планету, изменяя местные почвообразующие микроорганизмы и модифицируя здешними генами земные виды растений и животных, которых потом расселяли в местных условиях. Добавлю, дальние миры, не связанные никакими конвенциями о защите исконных букашек - таракашек, вообще разбирались с внеземной экологией куда кардинальнее прочих…
        В Соединенных Штатах о далеком Казачке мало кто слышал, пока командование армий СДШ не пришло к выводу, что планета является ключевым форпостом дальних миров в этом секторе Галактики.
        Так оно и оказалось, между прочим. Судя по неожиданной плотности обороны, на которую наш бравый десант напоролся с не менее неожиданным и горьким изумлением, стратегическое расположение Казачка понимало не только наше командование…

* * *
        Скалистых гор мы достигли уже ближе к вечеру, когда лимонное солнце опустилось почти к самому горизонту и подкрасило само себя в пронзительные розовые оттенки, словно престарелая кокетка, что накладывает на себя макияж слой за слоем.
        Горы были не слишком высокие, но красивые, в вечернем красноватом освещении - особенно красивые…
        Скалистые? Нет, скорее каменно - кружевные… Просто застывшая симфония цвета и формы, думал я, рассматривая их через телескопические усилители шлемофона с расстояния в четыре - пять километров. Синие, темно - синие и фиолетовые тона неожиданно сменялись красно - буро - коричневыми, а черные, резкие тени, удлинившиеся и отвердевшие от закатного солнца, только подчеркивали причудливое переплетение пиков, вершин, вершинок…
        Зубцы и башни кажущихся замков, ажурные переплетения, похожие на мостики и переходы, гребни драконов, распахнутые пасти ящеров, сверкающие глаза богов на задумавшихся вершинах - все это взгляд неожиданно выхватывает из открывшегося феерического зрелища. И все это - на фоне стремительных, вытянутых облаков, розовеющих в чистом небе легкими, летящими перышками.
        Глядя на это непривычное, какое-то очень отстраненное великолепие каменной музыки, существовавшей задолго до того, как первобытный человек разжег в промозглой пещере первый костер, начинаешь понимать, чувствовать всей кожей, что это все-таки другая, не наша, не человеческая планета, которая нас пока только терпит.
        Староверы, кладя поклоны своему древнему земному Богу, могут сколько угодно заниматься геномодификацией и терраформированием, но факт остается фактом - мы здесь, в дальнем космосе, всего лишь гости!
        Правда, гости на удивление шумные, беспокойные, требовательные, я бы даже сказал - оголтелые. Но тоже способны любоваться пейзажами, предаваясь сопутствующим философским раздумьям о бренности всего материального по отношению к вечности…
        На подступах к горам я, конечно, разделил батальон, выдвинув вперед десяток бойцов авангарда во главе с Пестрым.
        Осторожность оказалась оправданной. Казаки (или другие войска новоявленной Конфедерации, не знаю, я еще не видел противника вблизи), видимо, пытались дождаться, пока Пестрый со своими бойцами втянется в ущелье между двумя скалами, уступами спускающимися к подножию. На вершинах скал просматривались длинные сиреневые вкрапления, похожие на вены на шеях великанов - богатырей, и не просматривались огневые точки, замаскированные с удивительным искусством мимикрии.
        Пестрый, конечно, не полез в эту узкую горловину. Он мужик тертый, жженый, стреляный и резаный, знает, почем фунт лиха в базарный день, когда за одного битого дают двух небитых с довеском…
        Или я так себя успокаивал, наблюдая за ними издалека в ожидании неизбежного нападения? Я просто чувствовал, ощущал всеми нервными клетками, что здесь что-то не так, слишком тихо кругом, слишком идиллическая картина перед глазами…
        Слишком красиво…
        Послав двух бойцов вперед, прощупать ситуацию у самого подножия скал, Пестрый с остальными фланировал взад и вперед, как по бульвару в белых штиблетах с оранжевыми носками.
        Наконец, у кого-то из засады не выдержали нервы. Ударил первый ракетный залп, ракеты легкие, это я сразу засек, из мобильно - полевых установок. Очарование пейзажа для меня мгновенно закончилось. Все снова встало на свои места - война, отступление батальона, прорыв, точка возврата…
        Пейзаж тут же превратился в рельеф, холмы - в преграды естественного типа, а сказочные скалистые замки - в преобладающие высоты. Каменная симфония оборвалась незаконченным аккордом, и в ушах загремели обычные барабаны боя.
        Так привычнее, честное слово…
        Да, поторопились казачки рассекретиться, им бы еще подождать, потянуть паузу, подпустить поближе, глядишь, и убедили бы нас сунуться в эти горные проходы - мелькнуло в голове почти с облегчением.
        Залп еще только вспыхнул, замелькал на вершинах гор колючими, огненными искрами, еще пищали в наушниках сработавшие системы обнаружения и мелькали на дисплеях красные огоньки предупреждения, а Пестрый со своим отрядом уже рассеялся среди массивных каменных «зубов», предваряющих подножие гор.
        Хорошая позиция для укрытия и маневра, очень хорошая…
        Понятно, что залп не оказался для нас неожиданным, слишком уж удобное место для встречи. Наши системы обнаружения - предупреждения, хоть и рады обмануться любой, мало - мальски электронной защитой типа «стена» или «гранит», но при близком соприкосновении все-таки срабатывают…
        Залп грохнул, встряхнул землю, вздыбил многотонные камни и стену песка и пыли, но получилось в точности, как «из пушки по воробьям». Образно говоря, пушка еще только рявкнула, а воробьи уже с чириканьем разлетелись в стороны на полном форсаже брони…
        Молодец Пестренький! И ребята его молодцы, не зря мы отобрали в группу авангарда опытных солдат!
        После неудачного залпа казачки моментально сообразили, что внезапного нападения не получилось. Начали молотить уже не «ковровыми» ударами, а работать по конкретным целям. Кого то из ребят подшибли сразу, я видел, как чей-то броник мотался в разрывах, словно кукла, непрерывно подбрасываемая в воздух, только без одной руки. Без руки - это я увидел ясно, с отчетливостью внезапно высветившегося силуэта в дверном проеме…
        Приблизив картинку телескопическим зрением, я попытался было понять - кого, но даже с телескопическими «глазами» было уже не пробиться через дымно - пылевую завесу, все плотнее встававшую над местом схватки.
        Зато я видел, что со стороны казаков пуляли уже не только ракетами, в ход пошли автоматические винтовки и пулеметы. Плазменно - разрывные очереди так и чиркали по макушкам камней ленточками огненных всплесков. А это значит, что нам противостоит такое же пехотное подразделение. Уже легче!
        Наши тоже отвечали короткими, экономными очередями «эмок», ударами из «рэксов» и гранатометов, постоянно меняя позиции и прячась между каменными зубами.
        Словом, завязалась обычная дуэль между пехотными подразделениями на дистанции в полтора - два километра, когда противники гасят друг друга словно точки на мониторе компьютерной игры, ориентируясь больше по приборам. «Лауры» (легкие ракетные установки) казаков тоже работали непрерывно. Часть ракет ребятам удавалось сбивать, часть - перенаправлять в белый свет, как в одну копеечку, выстреливая «обманки» (маяки ложного наведения), хотя огонь был все-таки достаточно плотным. Сквозь грязно - бурую завесу я видел, как кто-то из наших разлетелся после прямого попадания на отдельные руки - ноги - голова, еще одну броню я засек на плоской вершине коренасто - коричневого монолита, где она, похоже, просто вплавилась в камень… Кто на этот раз?..
        Высокие, столбообразные разрывы боеголовок, искрометное мелькание автоматно - пулеметных очередей, совиное уханье «телепузиков», волнами расплескивающих осколки земли и камней. Со стороны - полная неразбериха, но даже со стороны было видно, что ребятам приходится не просто жарко…
        Разведка боем? Да нет, какая там разведка, обычный маневр отвлечения…

* * *
        Расположившись на вершине холма, в безопасном удалении от места боя, я вместе со Щукой и Рваным засекал действующие огневые точки противника, пытаясь по плотности и качеству огня определить, какие силы нам противостоят. Наблюдения не утешали, у противника явно было две - три роты бронепехоты плюс ракетные установки. Дальнобойных лазеров, к счастью, не наблюдалось, тяжелой артиллерии - тоже. А то бы они нам устроили детский крик на лужайке в сырую погоду!
        - Взводный, взводный! Почему не посылаете бойцов в обход?!
        Я мельком оглянулся. Занятый наблюдением, я не заметил, как рядом появился Гнус, выполз к нам на вершину и теперь вжимался в землю за нашими спинами, словно уже находился под прицельным огнем.
        «Да распрямись ты, милый, не позорься перед бойцами, рано пока еще кланяться, пока и блоха по спине не скачет…»
        - Куда? - удивился я.
        - В обход! Слышите, взводный, в обход! Вот сейчас бы их обойти и ударить в тыл! - настаивал Гнус из положения лежа.
        - Зачем? - все еще не понимал я. Гнус даже задохнулся от возмущения.
        Щука и Рваный, рассевшиеся неподалеку с максимальным комфортом, возможном при фиксации брони в положении кресла, тоже обернулись к нам. Щука, прислушиваясь к нашему разговору, мне кажется, подхихикивала.
        Я понял, наконец. Нет, идиот - это точно величина постоянная, к тому же непрерывно это подтверждающая! Как же, как же - в обход, в обхват и одновременно в клещи! Пронесем знамя демократии на победоносных штыках! И, разумеется, радостно об этом отрапортуем!
        Тоже нашелся - Наполеон Суворович Македонский! И как он себе это представляет - обходить по горам превосходящего по численности и укрепившегося на высотах противника? В горах даже грави - движки брони не дают такой мобильности, как на равнине. Не развернуться там с нашим вертикальным и горизонтальным планированием, маневрировать в бронике среди скал и ущелий - тоже надо уметь, иначе так и будешь биться о камни, пока не расколошматишь буйну голову, как бык о бетонную стену. У горных стрелков даже бронекостюмы другого, специального типа…
        Нет, умный в гору не пойдет, умный вообще имеет в виду эти ваши горы, как сказал бы господин штрафник Рваный…
        - В обход, взводный, в обход! - настаивал Гнус. - Согласно руководству по тактике…
        - Да иди ты… в обход! - не выдержал я.
        И какой дурак раздает «осам» руководства по тактике? Не иначе тот самый, что снабжает диких обезьян разрывными гранатами вместо мячиков!
        Гнус, конечно, обиделся на всю жизнь вперед, но мне, честное слово, было не до него.
        - Леопард -1, Леопард -1, прием! - вызвал я Пестрого.
        - Слышу тебя, Тигр! - откликнулся он после некоторой задержки. - У нас здесь горячо!
        Этого мог бы не говорить, даже с его передачи через шлемофон я слышал, как вокруг него все кипит и взрывается.
        - По визуальному наблюдению силы противника - приблизительно до двух - трех пехотных рот, усиленных «лаурами», - доложил он. - Наши потери - три человека, пока - три… Кухня варит на всю катушку, прием! Здесь стряпать - не советую! Как понял, прием?!
        Что и требовалось доказать! «Стряпать», то есть прорываться, здесь бессмысленно, это я и сам видел…
        - Двадцать минут продержишься? - спросил я.
        - Можно, - неопределенно ответил он.
        - Тогда отвожу «зверинец» в направлении «красный свет». Через двадцать минут отрывайся и догоняй! Как понял, прием?!
        - Понял тебя, Тигр -1! Двадцать минут! Сделаю, - пообещал Пестрый.
        - Работай, Леопард! Удачи!
        - И тебя туда же, командир! - с чувством ответил Пестрый…
        Пестрый, он же - Ивица Радич, бывший второй лейтенант космического десанта, бывший менеджер по продажам в объединении сетевых супермаркетов «Izobilie», черногорец по национальности и отличный парень, получивший свою кличку за вызывающе - бледные лоскуты искусственной кожи, испятнавшие смуглое, чернобровое лицо.
        После полного приживления биокожи ее должны были искусственно осмуглить, но до этого дело так не дошло, как-то рассказал нам Пестрый. Судьба - индейка неожиданно по-вороньи каркнула и подсунула ему в послужной список одну некрасивую историю, драку между новобранцами в его взводе, во время которой трое арабов зарезали двух латиносов. В дело тут же вмешалось всеведающее УОС, и ему, как командиру, пришили попустительство национальной розни с соответствующими выводами в виде приговора трибунала. А в штрафбате о косметических медицинских услугах, предусмотренных военной страховкой, можно даже не вспоминать…

* * *
        Мы отходили быстро, как можно быстрее, а сзади все еще гремел бой. Наши бойцы авангарда пока держались, оттягивая внимание противника на себя.
        В сущности, нечто подобное мы с Пестрым и предполагали. Рассчитали заранее по одному из возможных вариантов развития событий. Не самому худшему, но - одному из плохих, в нашем положении, в сущности, оставалось выбирать только из двух и более зол. После верноподданнического доклада Гнуса мало кто сомневался, что нас встретят на подходе к горам. Может, и без него бы встретили, но с ним - точно. И не прорываться через Скалистые горы мы не могли, обход этой горной гряды, протянувшейся цепью через половину материка, занял бы слишком много времени.
        Так что оставался вопрос - какими силами встретят? Поэтому мы с Пестрым решили заранее - пусть он с десятком человек втянется в бой, тогда как я с остальными буду отходить вдоль гряды на запад, пробуя преодолеть ее в каких-нибудь неожиданных местах.
        Пожалуй, это единственный приемлемый план, согласились мы оба. Какой - никакой, а все-таки шанс добраться до точки возврата…
        После нескольких часов пребывания на планете уже стало понятно - большого количества войск противника на Казачке нет, оборона планеты построена по принципу автоматизированных укрепрайонов, более опасных для тех, кто валится с орбиты, как снег на голову, из одной могучей, свинцовой тучи. Если бы я, например, командовал десантом, то я бы не стал устраивать всю это образцово - показательную шумиху с волнами высадки, а десантировал бы людей мелкими группами по всей поверхности планеты, как раз в обход базовых узлов обороны. А потом, с подготовленных плацдармов, можно было бы и начинать атаки на укрепрайоны, как делалось это на планете Тайга.
        Нет, я не хочу сказать, что я один такой умный, а в нашем верховном командовании - все дураки. Тоже, но не все. Просто на то и армия, чтоб крупные звезды одного идиота перевешивали любое количество умных голов с менее выдающимися нашивками. Ну, привыкли наши адмирал - генералы мыслить стратегией массированных ударов кулаком по столу! Что с ними поделаешь, если думать по-другому они просто не умеют? Непоколебимая вера в превосходство собственной техники и в вопиющую, декларируемую вездесущими СМИ дикость окраинных миров сыграла с нами в этой войне дурную шутку…

* * *
        Сознаюсь, раньше, довольно долго, я как-то не особенно задумывался о целях и перспективах этой войны. Может быть, не было случая, а скорее, не было желания думать о войне в свое редкое свободное время, которое с большим удовольствием можно посвятить бабам и алкоголю. Я бы даже уточнил - продажным бабам и плохо очищенному алкоголю, этим исконным мужественным развлечениям ветеранов космодесанта, обветренных взрывчатыми газами…
        Войны и так слишком много вокруг, и что о ней еще думать? Я просто принял ее как данность, как научился еще на Усть-Ордынке, когда понял, что в войне смысла нет, в любой войне… Смысла - нет, а интересы - да, есть! Чьи-нибудь меркантильные интересы обязательно присутствуют на заднем плане стратегических карт - это тоже данность. И в конкретной ситуации тем более все просто - есть империя, которая стремится контролировать каждый чих своих подданных, и есть окраинные миры, возмечтавшие чихать и кашлять самостоятельно. Болеть собственными болезнями, а не трястись в централизованной бюрократической лихорадке. Вполне объяснимое желание. Как и стремление империи удержать их в узде - тоже вполне объяснимо…
        Так было всегда в истории, и так будет впредь, и что тут думать? По сути, для меня, как для профессионала, война свелась к серии отдельных высадок на далекие планеты, после которых - или грудь в крестах, или голова в кустах… А случалось и то, и другое, случалось и входить победителями в столицы планетарных колоний, и уносить ноги через точки возврата, всякое бывало…
        Все просто! И вот теперь, двигаясь с остатками батальона ускоренным маршем вдоль чужих и красивых гор, я вдруг задумался, а зачем мы вообще высаживаемся на дальние планеты? Не с точки зрения сиюминутной тактики и стратегии, даже не с точки зрения Верховного главнокомандования, азартно передвигающего красные и синие фишки на трехмерных картах, а вообще, по большому счету? Какой в них смысл, в наших лихих высадках?
        Для начала отбросим всю идеологическую мишуру о демократии на наших знаменах, которую мы якобы распространяем все дальше и дальше в космос. Даже смешно, честное слово… Если следовать элементарной логике, то высшее проявление демократии - когда народы сами решают, как им жить дальше, но мы такую логику на дух не принимаем…
        И чем же мы занимаемся? Превращаем «их» колонии в свои? Нет, конечно! Подданные СДШ не слишком-то рвутся эмигрировать на окраины, земли хватает и на близких планетах, человечество пока не настолько многочисленно, чтобы заселить хотя бы их.
        Ресурсы? Да, получаем, но это тоже весьма сомнительная выгода. За редкими и особо ценными исключениями таскать через гиперскачки километровые рудовозы очень и очень недешево, подобная транспортировка в большинстве случаев не окупается. Гиперскачковая астронавтика пока все-таки слишком дорогое удовольствие, да и к тому же человечество на исходе XXII века уже убедилось, что энергия - это штука куда более ценная, чем сырье. Есть энергия - можно производить все, что угодно, а энергии хватает в каждой планетарной системе, где звезда еще не погасла…
        Тогда зачем?
        Высаживаемся, воюем, рушим, стреляем, обваливаем десятилетиями налаживаемые уклады, перечеркиваем долгосрочные планы терраформирования и контролируемых мутаций местной флоры и фауны, а в результате - снова уходим, в лучшем случае, оставив небольшой гарнизон на полуосадном положении и перехватив права на разработку пары - тройки наиболее ценных месторождений, которые потом перепродаются с молотка на земных биржевых аукционах…
        Да, уходим, потому что налаживать постоянные, рейсовые сообщения через гиперскачки - безумно дорого, как я уже говорил. А гиперскачковая война - тем более дорогая штука, если бы не контрибуции и налоги с дальних планет, правительство СДШ давно бы уже находилось в глубоком финансовом кризисе на букву «ж»…
        В том-то и дело! Что же нам остается в качестве материальных плодов побед? Только деньги и ничего больше! Причем - во многих смыслах этого сладкого слова… Война потребляет деньги, и война их приносит, своего рода самодостаточная система с положительным бухгалтерским сальдо… Да, планеты продолжают оставаться в руках колонистов даже после завоевания, связь с новым «центром» налаживается весьма условно, но одно условие соблюдается неукоснительно - экономика завоеванных переходит на общемировой доллар. Которым они теперь платят пресловутый военный налог в казну СДШ, немалый налог, проливающийся потом золотым дождем кредитов и инвестиций на Землю и несколько центральных планет…
        В общем, наскочили, захватили, оторвали кусок пожирнее и гордо понесли его в клюве, чтобы верноподданные из центральных секторов Галактики могли ни черта не делать, получая в виде всевозможных социальных пособий «на развитие большого пальца левой ноги» больше, чем зарплата квалифицированного инженера на окраинах… Вот и весь смысл!
        И чем вся эта наша война отличается от банального рыночного рэкета? Или от того же использования рабского труда? А главное, никаких завоевательных перспектив тут в упор не видно, дальние планеты все равно никогда не смирятся с мыслью, что их элементарно грабят, даже если в центре империи начнут напрочь забывать, за чей счет живут…
        Получается - все бессмысленно! Глупо, бессмысленно и безнадежно, как камне - транспортировочная компания мифологического царя Сизифа! - вывел я для себя, наблюдая за передвижением батальона.
        Не ко времени, конечно, задумался, совсем не ко времени, что противник мне очень скоро и наглядно продемонстрировал…
        Из воспитательно - патриотической брошюры УОС «Как я был в плену у диких казаков и что я там видел!».
        Подготовлено редакцией отдела патриотического воспитания.
        Ответственный за составление - бригадный генерал Севидж.
        Распространение - бесплатное.
        Рассказ военнопленного командира N-ского подразделения NN-ской бригады космодесанта:
        «…И вот, братцы, приводят они нас в свой лагерь. А лагерь-то разбит прямо под открытым небом! Никаких тебе защитных куполов, даже санитарно-гигиенических кабин нигде не видно. Сидят возле обычных костров, разожженных из ценных пород реликтовых деревьев, грубые, неотесанные люди с явными признаками вырождения и гипертрофированными конечностями и хлещут стаканами жуткий напиток „samogon“, закусывая луком и чесноком. Пьют, сквернословят и орут друг на друга!
        „Ага, значит, это и есть казаки, - понимаю я, - вот, значит, какие они…“
        Удивляюсь, братцы! Да и как тут не удивляться? На рукавах у них - повязки с фашистской свастикой, на шапках - папахах из вонючих, мохнатых шкур - красные коммунистические звезды. А лица-то - страшные, а зубы-то - оскалены! Хоть и не чищены, наверное, со дня рождения, но они этого совсем не стесняются, а, наоборот, так и щелкают ими друг на друга, как голодные звери…
        Нет, сознаюсь, я никогда не забуду этого дикого зрелища, что открылось мне среди вырубленной реликтовой рощи! Поистине, права была госпожа Президент, когда подчеркивала в своей речи перед избирателями: „Это не нам нужна повсеместная демократия, у нас ее вполне достаточно! Это им она нужна…“
        И тут, братцы, мой конвоир, изо рта которого несет, как из нечищеного мусоропровода, начинает смрадно дышать мне в затылок и подталкивать в спину. Подчиняясь, я подхожу поближе к одному из костров… И что же я вижу, к своему ужасу?! На костре, братцы, кипит огромный закопченный котел с каким-то варевом! А прямо на меня - о, ужас! - смотрят из котла жалобным взглядом голубые человеческие глаза! И такую боль, такое страдание вижу я в этом пронзительном взгляде сваренной головы военнопленного, что сердце мое невольно начало содрогаться, несмотря на всю мою воинскую доблесть и заслуженные правительственные награды!
        И тут один из этих исчадий ада вдруг говорит грубым, хриплым голосом:
        - Ага, вот еще один демократ попался! Сейчас мы и этого сварим! Этот у нас будет на ужин!
        И я вижу, как многочисленные огненные глаза, в которых не осталось ничего человеческого, кроме жажды пищи, устремляются на меня, как протягиваются ко мне скрюченные пальцы с хищными ногтями и как слюна уже капает из этих клыкастых ртов…
        Но я выдержал, братцы! Хотя, признаюсь, для этого мне понадобилось немало мужества, но я не издал ни звука, когда эти звери тащили меня в кипящий котел. В этот последний, трагический момент моей жизни я вспоминал накрепко затверженные на школьной скамье уроки демократии и политкорректности, вспоминал мудрое, доброе, чуть усталое лицо нашей госпожи Президента, вспоминал…»
        - А что дальше? - помнится, спросил я у Цезаря, повертев брошюру в руках и обнаружив, что последний листок отсутствует.
        - Интересно?
        Цезарь сидел рядом, покуривал сигарету и наблюдал, как я читаю. Этот новый шедевр идеологической мысли он только что притащил мне собственноручно.
        - Очень захватывающе. А главное - крайне правдоподобно. Так что дальше-то было? Сожрали его или нет? - спросил я.
        - Не знаю, - сознался он. - Сам гадаю. Если исходить из логики развития сюжета, то должны были сварить и сожрать, пока он проникновенно вспоминал госпожу Президента и школьный урок демократии…
        - Вряд ли, - задумался я. - Слишком непатриотичный конец. Когда тебя жрут - это как-то не очень вдохновляет на дальнейшие подвиги. С другой стороны, с точки зрения реализма…
        - Патриотизм и реализм никогда не имели между собой ничего общего, - заметил Цезарь. - Хотя, я тоже думаю, что это - слишком… Как-нибудь выкрутился, конечно. Может, в слегка переваренном виде…
        Я еще повертел в руках брошюру. Казаки на обложке были нарисованы еще более красочными уродами, чем в описании автора. Наш многострадальный военнопленный радовал глаз могучими челюстями, благородством черт и преданностью долгу вместо выражения лица.
        - И где ты взял этот бред переваренного? - спросил я.
        - А, в сортире на подоконнике валялась… Слушай, ты же казаков видел?
        - И даже воевал с ними бок о бок. Еще на Усть-Ордынке, - уточнил я.
        - А это где?
        Я неопределенно махнул рукой. Все правильно, это там, тогда казалось, что к нашей схватке с желто - зелеными приковано внимание всей межпланетной общественности. А вышеупомянутая общественность до сих пор ведать не ведает, где эта самая Усть-Ордынка, даже Цезарь, бывший политический обозреватель крупных сетевых изданий, знать этого не знает…
        - Далеко, - сказал я. - И с каждым годом все дальше и дальше… Так о чем ты хотел спросить?
        Цезарь, мне показалось, неловко замялся:
        - Слушай, я понимаю, конечно, что все это пропаганда… Но хоть доля правды в ней есть? Хотя бы в смысле костров для приготовления пищи?
        Я еще раз глянул на жуткие рожи на обложке. Да, старые комиксы - страшилки отдыхают… Монстры - пришельцы на мирной Земле - это уже неактуально, у нас теперь пострашней пугалки, мы теперь сами себя боимся…
        - Нет, конечно. Такие же люди, такая же техника. Ты не поверишь, но на окраинах даже гипертрофированных конечностей встречается ничуть не больше, чем на центральных планетах. А санитарно-гигиенических кабин, кстати, ничуть не меньше, - ответил я.
        Прицелившись, я через всю курилку послал этот красочный шедевр в урну.
        Познавательная брошюра вспорхнула красочными страницами, как птица крыльями, и спланировала точно в мусор. Вот там ей самое место!
        - Ну, я так и думал, - подытожил Цезарь. - Похоже, наша идеологическая машина окончательно сорвалась с резьбы…
        - Если бы только она… - согласился я.
        Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
        17 часов 44 минуты по местному времени.
        (Через сорок минут после первой попытки прорыва сквозь Скалистые горы)
        Граната разорвалась так близко, что осколки простучали по броне, как частый, внезапный ливень стучит по крыше среди летнего дня. Ударная волна ощутимо качнула меня, толкнула в сторону, но компенсаторы равновесия справились, выровняли полет.
        Я приземлился благополучно, жестко спружинил на амортизирующих подошвах и тут же откатился в сторону, под прикрытие нависающих скал. Вдогонку ударила крупнокалиберная пулеметная очередь, ровной строчкой высекла из камней прах и огонь, но я уже был вне простреливаемой зоны.
        Датчики повреждений молчали. Значит - проскочил! Чем хороши эти старые «крабы» - так это своей безусловной прочностью. Современные «латники», например, или сверхсовременные «гоплиты» - и удобнее, и маневреннее, и лучше оснащены, не говоря уже о большем запасе энергии. Но вот выдержит ли «латник» разрыв гранаты почти под ногами - за это я не поручусь, это еще бабка надвое… Чем проще техника, тем больше у нее запас прочности, эту аксиому военные конструкторы периодически забывают, а потом она снова озаряет их, будто откровение свыше.
        Оказавшись в безопасном месте, я остановился, переводя дыхание и осматриваясь. По сути, нас взяли в классические клещи и теперь прижимали к горам по всем правилам. Слева, на расстоянии километр - полтора, маячила пехота противника в защитной желто - зеленой броне, хорошо подходившей к местным высушенным пейзажам. Они двигались в точности как осы, что разлетаются в стороны, а потом снова сбиваются в клубок над открытой банкой варенья…
        Но броня у их пехоты похуже нашей, отметил я. Это было видно даже издали. Даже хуже наших «крабов». Не зря говорят, что в легком и стрелковом вооружении метрополия все-таки преобладает, наши, например, защитную окраску на броню не наносят, она сама мимикрирует…
        Справа двигались пять МП - танков. Вполне современных танков на этот раз! В воздух танки не поднимались, шли наземным ходом и лупили по нам практически вне зоны поражения нашего оружия. Два других танка уже попробовали было вырваться вперед, проутюжить наш отступающий батальон «огнем и маневром», и теперь горели на холме, коптили жирным и черным дымом, высоко поднимающимся в безоблачное небо. Один танк подорвала Горячка, но и сама подорвалась вместе с ним. Второй… Нет, я не видел, как ребята оприходовали второй, слышал только, как он хорошо и смачно бабахнул. Похоже, ему под самые гусеницы подкатили связку противотанковых мин - магниток. Тот, кто это сделал, тоже вряд ли уцелел, это понятно…
        Остатки нашего батальона послушно карабкались на скалы и камни, потому что деваться все равно было некуда.
        Уйти нам не дали. Все-таки не дали…
        Я не знал, сколько нас оставалось, некогда было считать и перегруппировываться, но не больше двух - трех десятков - это уж точно.
        Пока оставалось…
        Похоже здесь, западнее, у подножия гор, батальон «Мститель» и закончит свое доблестное существование, понимал я. Это не паника, просто констатация факта…
        Я отступал почти последним, за мной - только Князь с верным Кукушкой. Засели ниже, в естественном укреплении среди камней, и довольно бодро лупили очередями в сторону противника. Нет, я не приказывал уголовным прикрывать отход, Князь сам вызвался быть в арьергарде, ну а Кукушка, понятно, без него - никуда. Что наводит на мысли о непредсказуемости человеческих характеров, одинаково способных на подвиги и на паскудство… Если бы еще было время и место об этом тщательно поразмыслить…
        Тяжелый снаряд оглушительно грохнул где-то выше, и я совершенно машинально пригнулся. Осколки снова брызнули по броне, на этот раз - каменные, неопасные. Хорошо все-таки стреляют, метко…
        Я понимал, видел, что еще немного, и нас окончательно прижмут к крутым скалам, и наступит амба, кердык, абздец - все вместе. На каменных стенах, уступами поднимающихся высоко в небо, мы будем видны, как мухи на белых обоях. При такой крутизне подъема никакой форсаж не спасет, нас просто расстреляют, пока мы будем подниматься к вершинам…
        Казачки вообще воевали толково. Во избежание ненужных потерь в открытый бой на прямой наводке не рвались. Действительно, зачем? Они просто долбили и долбили нас на средних и длинных дистанциях, что при их превосходстве в огневой мощи было вполне достаточно. И волки сыты, и от овец - только клочки по закоулочкам! Я бы и сам так поступил на их месте, долбил и долбил спокойно, издалека. Это только в комиксах и сериалах бравые десантники сплошь и рядом сходятся врукопашную, лязгая кулаками по чужим панцирям. На деле - пуля, ракета или граната куда надежнее кулака, даже оснащенного пневмоусилителями мускулатуры. Спору нет, рукопашные в броне тоже встречаются, я их сам видел и даже участвовал. Но за семь лет войны - всего несколько раз…
        Если противник пошел врукопашную, что делать? Правильно - стрелять в упор! Дураку понятно, но не сценаристам, конечно…
        Между тем, я наблюдал.
        Прижмут, уже прижимают! И что тут поделаешь?
        - Начальник, начальник! Тигр -1, я пошел на отход, прикрой! - раздался в наушниках заполошный голос Кукушки.
        - Давай, прикрываю! - коротко ответил я.
        - А на суровой, ледяной планете - э - э! А в тюрьме мальчонка пропада - а - ал! - услышал я в наушниках то ли стон, то ли вой, то ли залихватскую блатную песню.
        Полетел, родимый!
        Высунувшись из-за камней, я, не целясь, дал несколько длинных веерных очередей в сторону наступающей бронепехоты. Потом мгновенно сменил позицию, длинным прыжком перебравшись еще выше по скалам. И снова стрелял и стрелял, отвлекая их огонь на себя.
        Сверху мне было хорошо видно, как летел Кукушка. Ему бы, дурачку, взять ниже, расстелиться над землей, как блин над тарелкой… Может, и проскочил бы!
        А он выперся на вышину, завис готовой мишенью…
        МП - танк влепил снаряд точно в него. Прямое попадание, ювелирная работа наводчиков, не так-то это и просто, попасть в планирующую броню…
        Я успел отчетливо увидеть, что Кукушка словно взорвался изнутри, мгновенно набух красным огненным тюльпаном, распался на клубы дыма и тут же исчез, испарился, как вода при мгновенном нагреве плазменного котла… Вакуумный снаряд, конечно же!
        Значит, еще один искупил кровью, и тут же на месте ею выкипел - мимолетно мелькнула мысль.
        Долго раздумывать было некогда, в каменной нише еще оставался Князь, его тоже надо было оттуда вытаскивать, пока не накрыли навесным огнем.
        - Князь, Князь! - вызвал я открытым текстом. - Давай теперь ты, пока не нащупали! Только ниже бери, стелись над камнями, в высоту не лезь!
        - Ага, щас! - мгновенно откликнулся он.
        - Не понял?
        - Щас все брошу и начну давать каждому встречному - поперечному! - пообещал он.
        Теперь его голос звучал с откровенной насмешкой. Но без страха… С насмешкой, но без страха? Кажется, понял…
        - А что тут непонятного, командир? - произнес он, словно подтверждая мою невысказанную мысль. - Сдаюсь я! Я жить хочу! Буду сдаваться, иначе - пропадем здесь, как фраера на малине! Буду сдаваться и тебе советую…
        Ах ты…! Вот за этим он и остался всех прикрывать! Я-то тоже хорош, слюни распустил, уши развесил, задумался о сложносоставляющих человеческой натуры… А все, как обычно, объясняется куда проще!
        - Командир? - позвал меня Князь.
        - Чего тебе?
        - В спину стрелять не будешь? Я помолчал немного. Подумал.
        В сущности, я уже держал его на прицеле.
        Сверху-то… Совершенно машинально поймал в прицел «эмки» и теперь - держал… На таком расстоянии с него хватит и обычной пулевой очереди!
        - Ладно… Не буду, - пообещал я.
        - Ты пойми, больше все равно делать нечего, - продолжал увещевать он. - Так я выхожу?
        - Выходи, - я снял палец со спусковой кнопки «эмки». - Только смысла нет, пристрелят тебя, вот и вся любовь.
        - А это мы еще посмотрим… Точно не будешь стрелять?
        - Выходи…
        - Лады, командир! Я тебе верю! И это… не поминай, словом…
        Не высовываясь, Князь выпустил вверх белую ракету. Международный сигнал о сдаче, понятный на любой планете.
        Интересно, он-то откуда его знает? Я не помню, чтоб рассказывал о нем на занятиях по боевой, а офицер - надзиратели уж точно такому не учили… И откуда у него, кстати, белые ракеты, никак не предусмотренные боекомплектом штрафника? - на мгновение задумался я.
        Ракету заметили. Стрельба в его направлении прекратилась. Уходя на форсаже брони и лавируя между камнями, я еще успел заметить, как он появился из-за камней с добросовестно поднятыми руками.
        Тормознуть все - таки, влепить ему последнего оставшегося «телепузика»? Конечно, можно… Если по уставу, то я просто обязан был это сделать, видя, как мой боец сдается противнику…
        А, пошел он…! А пошли они! В конце концов, я всегда знал, что этому хитровану плевать на все, как мухе плевать на орбитальный спутник!
        Вот и второй боец отвоевался в течение нескольких истекших минут, подытожил я, влипая в камни за полсекунды до того, как по мне открыли огонь.
        Может, он и правда умнее всех?
        Из воспитательно - патриотической брошюры УНСП «Штрафные подразделения: история, цели и их роль в грядущей победе!».
        Подготовлено редакцией отдела патриотического воспитания УНСП.
        Ответственный за составление - бригадный генерал Севидж.
        Распространение - бесплатное.
        Штрафные подразделения начали применяться в армиях мира за много веков до нашей эры. История гласит, что впервые они возникли в войске Александра Македонского, знаменитого полководца, царя и ярого приверженца демократических идеалов, которые он нес народам Азии и Ближнего Востока.
        А дело было так, братцы. Однажды, когда Александр уже сверг сатрапию Персии и двигался со своим войском дальше, осведомители ему доложили, что среди солдат появились отдельные недовольные личности. Они подбивают остальных требовать от царя прекратить поход и возвращаться на родину.
        Тогда полководец решил пойти на хитрость. Он объявил всему войску, что им организовано скоростное, эстафетное сообщение с Македонией и Грецией, и те, кто желает отправить домой весточку о себе, должны просто написать письма и принести их к царскому шатру. Почти все воины пожелали написать родным или близким, и писем было собрано великое множество. Все они были внимательно прочитаны специальными цензорами, и те, кто жаловался или не одобрял действия царя, были взяты на заметку.
        Впоследствии полководец сформировал из них отдельное подразделение, которое должно было разбивать свой лагерь вне общего расположения войска, а в бою сражаться на самых опасных направлениях. И только те воины, которые делом доказали свою храбрость и преданность командованию, возвращались потом в свои обычные соединения и считались исправившимися.
        Таким образом, благодаря воинской хитрости, полководец Александр разом избавил свою армию от трусов и паникеров и доказал нам, потомкам, что в борьбе за истинную демократию хороши любые, даже самые жесткие меры…

* * *
        Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
        17 часов 45 минут по местному времени.
        (Через сорок пять минут после первой попытки прорыва сквозь Скалистые горы)
        Оказалось, нет, не умнее! Я имею в виду авторитетного Князя…
        Когда я перебрался в защищенное место и оглянулся назад, там, где авторитет браво сдавался в плен, на землю оседал пыльный гриб уже отзвучавшего разрыва.
        А я его предупреждал, честно предупреждал!
        И почему большинство людей не понимает с первого раза? Словно для того, чтобы твои слова стали убедительными, их обязательно нужно повторить несколько раз, с упрямством компьютерного самоучителя… Не любят менять точку зрения по причине общеустойчивой консервативности человеческой натуры?
        Я не помнил, говорил ли своим бойцам, что казаки больше не берут пленных? Скорее, не говорил, мне казалось, что это общеизвестный факт. После той, памятной бойни на планете «Тайга», когда наши орбитальные установки новых, экспериментальных лазеров дальнего радиуса действия выжгли до пепла многомиллионный город Уральск, где не было ни одного солдата, только женщины, старики и дети, собранные для безопасности со всей планеты, они вообще никого не берут в плен. Никто до сих пор толком не знает, действительно ли та беспощадная бойня была сбоем в системах наводки, как потом оправдывалось командование, или акцией устрашения, впоследствии представленной ввиду нехорошего резонанса как компьютерная ошибка?
        Я вместе со своими «Бешеными» был потом на месте бывшего Уральска, спустя несколько суток оказался там, когда земля уже немножко остыла. Действительно, жуткое зрелище - оплавленные каменные стены, сплошь покрытые густым, черным слоем копоти, и отчетливо выделяющиеся на копоти более светлые силуэты… Пять миллионов погибших, даже раненых не осталось, никого не осталось, одни еле заметные, как привидения, женские и детские силуэты на стенах…
        Дело, как водится, замяли, ограничившись невнятными оправданиями политиков, кого-то из многозвездных адмиралов понизили на целых два ранга за «неоправданное насилие над мирным населением планеты противника», разжаловали несколько фигур помельче, но МКК (Межпланетный Казачий Круг) это, понятно, не удовлетворило. Вот и постановили казачки всем миром - пленных не брать…
        Потом по мне опять шибанули из чего-то крупнокалиберного, так что осколки брызнули над головой дождем. Нащупывают, понимал я, секунда задержки - и окончательно нащупают своей очень неплохой (что бы ни говорили!) электроникой.
        И я снова лавировал между камнями, пытаясь опередить собственную тень в этой гонке на выживание…

* * *
        В сущности, весь этот бой вспоминался мне потом, как непрерывная цепь отходов, пробежек, пролетов и переползаний на брюхе. Было в нем что-то от вязкой навязчивости дурного сна, когда ты все время убегаешь и убегаешь, а убежать не можешь, вот - вот тебя схватят… И это «вот - вот» длится всю бесконечную ночь…
        Несколько раз мы пытались остановиться, закрепиться и контратаковать, но где там! Я поднимал оставшихся бойцов на прорыв, а потом мы снова откатывались назад, оставляя убитых, похожих на выброшенные куклы в своей покореженной броне. Или просто разлетевшееся месиво из брони и плоти…
        Обложили, одним словом!
        Нет, я не взялся бы потом восстановить всю картину этого боя. Отдельные фрагменты, эпизоды, картинки - да, мелькали в голове…
        Я почему-то запомнил, отчетливо, до мельчайших подробностей, картинки на мониторе запомнил, как двое из наших не успели ускользнуть от надвигающегося МП-танка. И тот прошелся по ним всей своей стопятидесятитонной массой, просто вмял их в камень и проутюжил, сделав на их телах насмешливо-лихой разворот на 360 градусов без всякой воздушной подушки, на одних гусеницах…
        Точно, именно этот танк оприходовала немного спустя Горячка, кинулась на него с пронзительным, каким-то очень женским взвизгом и вполне мужскими, крепкими матюками… Похоже, она просто тащила на себе активированные ракеты «рэкса», не имея времени и возможности запустить их со станины. Так она и погибла…
        Я запомнил, как Блямба, солдат из новобранцев, пацан, в сущности - зеленый, сопливый, азартный, с тем же азартом укрепился с пулеметом на защищенной точке и умело отсек пехоту противника от двух передовых танков… Крепко засел, им понадобилось запустить не меньше десятка ракет, прежде чем они все-таки достали его…
        Я запомнил, как офицер-надзиратель Гнус (стратег, блин, если не сказать - тактик!), лежа на спине, поднял над собой винтовку, высунул из-за камней ствол и лупил в белый свет, не глядя, безбожно расходовал и без того поредевший боезапас. Кажется, кто-то из солдат пинал его, приказывал встать, но он все равно не высунул голову. Гнусная картина с этим Гнусом, извиняюсь за случайный каламбур…
        Как он погиб? Там и погиб в своем укрытии. В бою нельзя останавливаться надолго, даже в тех местах, которые кажутся защищенными - аксиома для новобранцев…
        Конечно, бой - это всегда мелькание, калейдоскоп, непрерывное движение, инстинктивное - от опасности, сознательное - навстречу опасности, скрипя зубами… Потом и само ощущение опасности теряется куда-то, уходит, растворяется во вспышках и грохоте веерного, навесного и прицельного огня… Ты только время от времени удивляешься сам себе, что еще жив, несмотря ни на что, еще двигаешься, еще дышишь и даже кем-то командуешь…
        Есть упоение в бою! - как сказанул кто-то из древних литературных классиков.
        Не знаю! Можно ли это назвать упоением - не знаю, честное слово… Соленый вкус крови во рту от прикушенных в горячке губ, сухой треск и гром, прорывающиеся через защитные мембраны… Стоны, крики, вопли, приказы, проклятия, ругательства - вся эта мешанина звуков, которую щедро преподносит пресловутая сверхзащищенная, направленная связь, ошалевшая от переизбытка целей… И мелькание огня, и дымная пелена газов взрывчатых веществ, кисловато - острый запах которых пробивается даже через защитные фильтры… И металлический привкус на языке, ватно заложенные уши от всех этих многочисленных боекоктейлей, которые броня сама тебе впрыскивает по мере надобности…
        Не знаю! Мне представляется, что надо быть странным человеком (мягко говоря!), чтобы испытывать от всего этого упоение…
        Планета Казачок. 21 июня 2189 года.
        19 часов 04 минуты по местному времени.
        (Через два часа после первой попытки прорыва сквозь Скалистые горы)
        - Ну, что скажешь, командир? по-моему, нам хана, - спокойно констатировал Рваный.
        - По-моему, тоже, - согласился я.
        В конце концов, опровергать очевидное - всегда нелегко. Хотя, с другой стороны, это случается сплошь и рядом, и даже не без успеха, если вспомнить лихую пропаганду УОС…
        - Вот так всегда, - проворчал Рваный. - Ждешь, чтобы командир тебя вдохновил, ободрил и морально, так сказать, поддержал, а он тебе - голую правду…
        Под забралом шлемофона я почти не видел его лица, но догадываюсь, какую кислую рожу он скорчил при этом.
        - Я и поддержал. Даже - подтвердил, - оправдался я. - У тебя как с боеприпасами?
        - С боеприпасами - хорошо, - мечтательно произнес он. - Вот без боеприпасов - хуже, гораздо хуже… На пару часов хорошего боя хватит, не больше.
        В принципе, неплохо ответил, мысленно одобрил я, даже остроумно. Я уже заметил за ним такую особенность - когда ситуация становилась действительно угрожающей, Рваный переставал брюзжать и булькать, как забытый на плите чайник, и изъяснялся вполне нормально, бодро, с проблесками остроумия. Маленький парадокс отдельно взятого человека, не иначе…
        Положение действительно было аховое. Хуже - трудно придумать. Нас окончательно зажали на небольшой террасе в спускающихся уступами скалах. За спиной - высоченные каменные стены, а впереди - пехота и танки. Хорошо, что танки не слишком приспособлены для ведения навесного, штурмового огня. Если бы у казаков была приличная ракетная установка или пара планетарных штурмовиков, они бы выковыряли нас отсюда, как стоматолог мгновенно выдергивает гнилой зуб ультразвуковыми щипцами. А окажись поблизости стационарная батарея орбитальной обороны - вообще никакой военной хирургии не понадобилось бы, просто выжгли бы вместе с куском мироздания. Так что нам еще повезло, мы пока держались и даже отбили две не слишком активные атаки. Я сильно подозревал, что противник не проявляет излишней инициативы, как раз дожидаясь приличной ракетной установки или пары штурмовиков.
        Это подозрение было не только у меня. В общем и целом - картина, лишенная оптимистического взгляда в будущее…
        Сколько нас оставалось? Четырнадцать человек. Или - боеединиц, как вам угодно. Из моего, можно сказать, бывшего взвода уцелели Цезарь, Рваный, Педофил… Оказалось - очень упорный господин, видимо, в силу обстоятельности сумасшествия характера… И Щука, она тоже, к счастью, уцелела… Я думал о ней отдельно, как-то не хотелось смешивать ее со всеми. Теперь я уже отчетливо понимал, что просто сожалею в глубине души о том, что у нас могло бы быть с нею и чего, наверное, уже не будет…
        Оставшиеся девять человек были из других взводов и рот, в основном - бывшие солдаты, те, кто научился не только стрелять, но и выживать в бою… Вот и весь личный состав бывшего штрафного батальона «Мститель».
        Пестрый со своими людьми так и не появился, я не знал, что с ними и где они, наша направленная связь в броне все-таки обладает очень небольшим радиусом действия, своего рода - плата за секретность и кодировку…
        Вжавшись в камень на этой горной высотке, мы сидели достаточно плотно. И грустно. Что тут еще скажешь? После очередной атаки танки и бронепехота казаков откатились вниз, на холмы, и отсюда, сверху, с учетом телескопического зрения, они были видны как на ладони. Только толку от этого - чуть - чуть без малого! С нашего плато врагов можно было достать разве что «рэксами», а их осталось - раз два и обчелся, лучше уж приберечь до следующего штурма.
        «Решатся на третью атаку или нет? - вяло думал я, наблюдая за неспешными маневрами противника. - Впрочем, зачем им решаться? Им-то можно и подождать, над ними как раз не каплет, это над нами, как из поганого ведра, течет…»
        - Цезарь? - позвал я.
        - Чего? - откликнулся он совсем по-штатски. Что было немедленно замечено остальными.
        - Солдат не должен отвечать «чего»! - наставительно произнес Плотник, из второй роты «Мстителя». - Солдат должен обозначить свое присутствие четким и внятным «Я!», или - «Есть!», или - «Нет меня ни хрена!», чтоб командир потом не ломал голову…
        Вот, тоже блюститель уставов, пропивший в родной части с подельником - старшиной два контейнера офицерского нижнего белья и комплект новых гусениц для самоходки (!)… Забавный, в общем-то, малый, всегда веселый…
        - Рассказал бы, что ли, анекдот, Цезарь? Политический, например, про госпожу Президента и ее отсутствующую ногу…
        - А что, думаешь, уже можно?
        - Похоже на то, - подтвердил я.
        - Тогда - лучше неприличный, про баб, - вставил Рваный. - Чтоб без всякого снисхождения к слабому полу.
        - К какому из слабых полов? - ехидно откликнулась Щука.
        - Господа, господа! Вы не забыли, что здесь присутствуют и дамы? - напомнила густым басом Капуста.
        От этого заявления захмыкали многие. Назвать дамой мужеподобную лесбиянку Капусту - все равно что назвать кувалду хирургическим инструментом. Рваный тут же рассказал несколько расхожих армейских шуточек на тему «дам - не дам». Старо, избито, но, так сказать, проверено временем…
        - Нет, я не понимаю, может, я что-то где-то прослушала? Сегодня что - объявлен день плоских острот? - спросила Щука.
        - Да не кипятись, девонька, все в порядке. Мужики, что с них взять… - добродушно пророкотала Капуста. - А ты, командир, что молчишь? Лучше ты нам что-нибудь расскажи.
        - Когда-то, в бытность мою еще студентом - историком, мне довелось побывать в архиве старого кино, - рассказал я. - Такие, знаете, совсем еще древние фильмы с плоским, двухмерным изображением. Достаточно интересные фильмы, если привыкнуть воспринимать мир в плоском виде. По большей части там разнообразные боевики, где хорошие парни побеждают плохих и наводят справедливость по своему разумению…
        - Представляю себе, - хмыкнул Цезарь.
        - Да нет, не все так уж глупо. По крайней мере - вполне волнительные истории. Но я не об этом. Так вот, я заметил, у хороших парней в конце XX века была одна коронная фраза: собираясь на последнюю, решающую битву с плохими, они всегда сентиментально оглядывались кругом и мужественно замечали - сегодня хороший день, чтобы умереть!
        - И умирали? - заинтересовался Рваный.
        - Нет, в древнем кино хороший конец был так же обязателен, как в нашем.
        - Обычно, оставались в живых, - уточнил я. - Хорошие, конечно, оставались, а плохие умирали долго и плохо. В общем, все заканчивалось хорошо и по-своему счастливо.
        - Да, в старые добрые времена в фильмах, говорят, присутствовала романтика, а не только реклама, - вставил Цезарь.
        - Ну и что? Нам-то сейчас какое дело до них? - спросил Рваный.
        - В сущности, никакого. Вспомнилось просто… - сознался я. - Так вот, господа легионеры штрафбата, довожу до вашего сведения, что ситуация у нас прямо противоположная.
        - Это как?
        - Очень просто, - объяснил я. - День сегодня - дрянной, а умереть, по всей видимости, все-таки придется.
        - Остроумно! Мысленно хлопаю в ладоши, командир, - заметил Цезарь.
        - Да имел я в виду такое гребаное остроумие! - определил Рваный.
        - Ну, как я понимаю, выбора у нас немного, - вздохнул Педофил. - Да и тот, к сожалению, от нас не зависит.
        Очень справедливое замечание.
        - Кстати, командир, ты за спину смотрел? - снова спросила Щука.
        За спину я смотрел. Но на всякий случай я еще глянул. Ничего нового не увидел - почти отвесные скалы, уходящие в голубую бесконечность неба. Красивые скалы, если отвлечься от всего остального…
        Если бы не противник, мы бы, конечно, перевалили их на антигравах, но в нашей ситуации - нечего даже пытаться. Пока будем подниматься, дальнобойная артиллерия танков перещелкает нас на этой стене, как патентованная, самонаводящаяся мухобойка…
        - И чего я там должен увидеть? - спросил я.
        - Глянь на одиннадцать часов, видишь, за двумя зубцами, что-то вроде пещеры…
        Пещеру эту я уже видел. Отметил. Думал. Действительно - или пещера, или очень глубокая ниша. Сканер не брал глубоко через слой камня, но то, что он нащупывал, уходило достаточно глубоко. Скорее - пещера, просто ниша, образовавшаяся под воздействием эрозии, не уходила бы так круто вниз… От нас до нее - чуть меньше километра… И пять тяжелых танковых орудий, а в точности их наводчиков все уже убедились…
        Нет, не успеть, я уже думал об этом.
        - Пещера есть, это точно. Только не доберемся мы до нее… - протянул кто-то, словно подтверждая мои невысказанные мысли.
        - А если контратаковать? - азартно предложила Щука. - Три - четыре человека имитируют контратаку, остальные - уходят под шумок!
        - Нет, не получится, - я покачал головой.
        - Точно! Танкисты сначала размажут в соплю нашу гребаную контратаку, а потом снимут тех, кто ломанется в пещеру, - подтвердил Рваный. - Пять тяжелых стволов - не шутка!
        - А если попробовать? Что, есть другие предложения?
        - А если бы у бабушки были яйца, какое бы у нее было отчество? - не сдавался Рваный. - Здесь, по крайней мере, у нас позиция, пока казачки до нас доберутся, мы еще многих положим.
        - Положим, как же… - проворчал кто-то.
        Подтащат казачки ракетную установку, и кто кого потом положит ниже уровня рельефа…
        Я понимал, что вся эта наша развернутая дискуссия выглядит уж слишком парламентарно, не по-военному. Конечно, есть такие моменты, когда решение должны принимать все вместе, и каждый командир просто обязан определить момент, когда необходимо отпустить вожжи. Но, по сути, все они поглядывали на меня, я это чувствовал. Слово командира всегда решающее, на том стоим, стояли и стоять будем вместе со всеми вооруженными силами…
        Я тоже колебался. Смотрел на темный провал пещеры, переводил взгляд на танки… Если бы да кабы, во рту росли грибы… Нет, все равно не успеть, и так и этак… Хотя деваться больше все равно некуда, в чем-то Щука права, смелость, как говорится, города берет… Правда, не насовсем и с большими потерями…
        И как раз в этот момент случилось чудо, маленькое чудо, какие иногда случаются на войне! Редко, но случаются!
        - Тигр -1, Тигр -1, я - Леопард -1, как слышишь, прием?! - раздался в наушниках голос Пестрого.
        - Леопард, слышу тебя, слышу тебя хорошо! - радостно откликнулся я. - Ты где?
        - Здесь я, неподалеку. Со мной - четверо, отрываться пришлось по-тяжелому! - доложил Пестрый. - Вас вижу. Вы что там - загорать устроились?
        - Ага, припухаем, - согласился я. - Ждем, когда совсем распухнем.
        - Да вижу, вижу… Помощь нужна?
        - Как там у тебя позиция?
        - Нормальная позиция. Хорошая! Могу уйти в горы в любой момент. Здесь у меня скалы ниже, и ущелье ветвистое - можно смыться.
        Так, это уже кое - что, соображал я. Пожалуй, это гораздо больше, чем кое - что…
        - Леопард, у тебя ракеты для «рэксов» есть?
        - Найдем маленько. Осталось… да, осталось двенадцать штук, - доложил Пестрый.
        Молодец он все - таки! И людей увел, и даже ракеты остались!
        - Тогда действительно сможешь помочь, - сказал я. - Ты вот что - ударишь по танкам, нашумишь, отвлечешь их на себя и сразу уходи в горы. Сразу - понял?! В бой не ввязывайся, никаких реальных атак, только имитация - понял?!
        - Понял тебя, Тигр -1!
        - Хорошо. Ударил, отвлек и делай ноги!
        - Понятно. А ты куда? - спросил он.
        - Да есть тут одна задумка. Попробуем под землей прорваться.
        - Не понял тебя, командир?! - удивился Пестрый.
        - Не важно… Главное - нас не жди, уходи сразу, курс - на точку возврата. Если повезет, там и встретимся… Всё, поехали, начинаем ровно через три минуты по бортовым хронометрам!
        - Есть! Удачи тебе, Кир! Всем удачи! Даст бог - свидимся еще…
        - И тебе удачи, Ивица! - пожелал я.
        Кто знает, может, и правда свидимся? Чего только на белом свете не случается!

* * *
        Пестрый со своими бойцами сработали четко. Атаковал, как договорились, нашумел, прогремел, словом, поднял такую бучу, что и на самом деле стало похоже - нам на подмогу движется целое подразделение. Выстреливая остатки ракет, он даже ухитрился подбить один из танков, что из «рэкса», да еще на такой дистанции, не так легко.
        Полностью обмануть казачков, впрочем, не удалось. Это была первая натяжка в нашем плане, что они окажутся совсем уж лопоухими. Полагаю, они насторожились, как только засекли кодированные сигналы наших с Пестрым переговоров. Три танка и часть пехоты действительно развернулись в ожидании атаки с фланга после первых же выстрелов. Но два оставшихся по-прежнему держали нашу площадку под прицелом.
        Я тоже совершил одну ошибку… Точнее, ошибкой это не назовешь, просто сначала у меня промелькнула мысль приказать Щуке, Цезарю и Рваному первыми стартовать к пещере. У первых, казалось мне, больше шансов проскочить, сработает пресловутый эффект неожиданности. Но я тут же мысленно одернул себя, что получается какое-то кумовство - своих первыми. Не дело это!
        Разозлившись на себя и на все подряд, я приказал первыми стартовать другим. Именно они приняли на себя самые прицельные залпы, буквально размазавшие по камням скорлупу брони.
        Как раз последние и проскочили за дымом и пылевыми облаками. Действительно, кто возьмется определить, где опаснее на линии обстрела - слева или справа?..
        В итоге до пещеры нас добралось шестеро. Капуста, Цезарь, Щука, Педофил, Рваный и я - именно в такой последовательности.
        Удалось ли Пестрому на этот раз оторваться и уйти в горы, я не видел, не успел заметить. Впереди меня взорвалась чья-то броня, казачки попали точно, и все забрало оказалось забрызгано кровью так густо, словно мне прямо в лицо плеснули ведро буро-красной краски. Я инстинктивно дернул головой, славировал и чуть не проскочил мимо цели.
        Странно, снизу, с террасы, я отчетливо видел темный провал пещеры, а оказался поблизости - и даже удивительно, какой он маленький и незаметный, успел подумать я…
        На лету выпустив в сторону казаков своего оставшегося «телепузика», я последним ввалился в пещеру, просто кожей, шестым подсознательным чувством ощущая, как вслед мне летит что-то сильно взрывчатое…
        И точно, едва я успел откатиться внутрь, как возле входа бабахнули, по меньшей мере, два разрывных. И еще, и еще!
        Сами скалы, мне показалось, задрожали и начали рушиться, не выдерживая такого бешеного огня!
        Вжавшись в камни, карабкаясь куда-то в сплошной пыли и дыму, я уже не понимал, где я и что со мной. Живой? Невредимый? Или меня уже завалило, засыпало грохочущими глыбами, и это мне только кажется, что я карабкаюсь…
        Потом все стихло. Я попытался зажечь прожектора брони, и это удалось, как ни странно. Мощные лучи отчетливо высветили пол, потолок, стены и густую пылевую взвесь, все еще висящую в воздухе…
        Вот провала наружу больше не было за спиной. Похоже, мы теперь еще и замурованы!
        - Ну что, соколы - орелики, кто жив, а кто нет, признавайтесь? - услышал я голос Рваного и не сразу понял, что это он…

* * *
        Только потом, много времени спустя, я узнал, что мы угодили в так называемые Гнилые пещеры, место, которое пользовалось среди поселенцев Казачка самой нехорошей славой с примесью мистических слухов и суеверий. Первое время после начала освоения сюда лазили многие, но возвращалось гораздо меньше.
        Разные слухи ходили на Казачке о Гнилых пещерах. Говорили о подземных реках, что неожиданно заполняли ответвления пещер и так же внезапно уходили, о гуляющих гейзерах, скрытых извержениях и прочей подземной тектонической активности. Говорили о скрывшейся под землей исконной фауне Казачка, чьи зубы и когти дадут фору виброножам, говорили даже о духах, привидениях и подземных демонах, стражах планеты, для которых человечье мясо, в силу своей инопланетности, является желанным и изысканным лакомством. О пришельцах, свивших гнездо на глубине, тоже, по-моему, говорили, как без этого, это тоже уже фольклор…
        Словом, в этот фольклорно - геологический компот мы и угодили со всего маху. Я представляю себе, как злорадно ухмылялись казаки - наводчики, вкладывая точные серии бронебойно - прожигающих снарядов в естественные трещины скал и обрушивая за нами вход… Обрушили, посмеялись между собой и на том успокоились. Решили, что если нам удастся ускользнуть от падающих глыб, то из пещер все равно не выбраться. Системы жизнеобеспечения брони выработают свой ресурс - и каюк. По сути, несколько вражеских пехотинцев, сунувшихся в глубину таинственных подземелий, были не самой главной заботой казачьих сотен планетарной обороны…
        К счастью, мы всего этого не знали. На наших картах наличие пещер было отмечено до крайности неотчетливо, даже без названия, поэтому никакого мистического трепета перед загадочным местом мы не испытывали. Наоборот, появилось веселое, легкое, даже игривое настроение, некое интуитивное, шкурное облегчение, когда ты вырвался, избежал, извернулся между зубами Костлявой Старухи… Подсчет потерь, воспоминание о погибших, элементарная тряска отходняка - все это начинается потом, а первое чувство - обычное облегчение…
        Вырвались! Оторвались! Живы!..
        Отойдя от заваленного входа на пару километров, мы устроили большой привал, даже выпили немного по такому случаю. У Педофила в отделении для кассет боезапаса очень кстати оказалась резиновая фляжка со спиртом. Интендант - это не профессия, это характер…
        Он оказался неплохим мужиком и хорошим солдатом, наш Педофил, если отвлечься от его маниакальной идеи растлевать все сопливо - пищащее в детских колготках. Мне, собственно, до его сексуальных пристрастий дела не было, я не председатель трибунала, чтобы всех судить, и не мессия, чтобы оправдать каждого. Воевал он хорошо, умело, разумно… Здесь и сейчас! А «завтра» - или «вообще» в нашем положении вполне свободно может и не случиться, во время боевых действий эти понятия становятся до крайности отвлеченными…
        Спирт хорошо обжег горло, ударил по мозгам с безотказностью ручного молота. Скажу откровенно, вся эта военно - медицинская химия, все эти боекоктейли, что подруга - броня услужливо впрыскивает тебе под кожу, - взбадривают, расслабляют, мобилизуют, обезболивают, работают, другими словами, неплохо, но старик - алкоголь до сих пор стоит на особом месте среди многочисленных видов кайфа. Есть в нем нечто особенное, исконное, родное и близкое, что не заменить никакой химией или наркотой. Я понимаю, что это высказывание не в духе минздравовской политики всеобщего здоровья с бесконечными резиновыми улыбками, накачанными сезонными курсами антидепрессантов, зато - правда жизни…
        Глава 5
        Слава героям
        Планета Казачок. День спустя.
        Где-то в глубине Гнилых пещер.
        Место расположения - не определяется…
        - Смотрите-ка, здесь что-то нарисовано, - вдруг сказала Щука.
        - Где нарисовано, девонька? - ласково спросила Капуста, смягчив бас до бархатного баритона.
        Я в очередной раз подумал, что эта лесбиюшка, похоже, подбирается к моей красавице. Впрочем, и красавица не моя, и, может, ее это как раз устраивает… И, вообще, какое мне дело до чужой ориентации?
        «Сопли, командир! - одернул я сам себя. - Сопли лучше сразу наматывать на кулак, чтобы потом не путались под ногами! - как говорил в свое время замкомвзвода Вадик Кривой, лихой разведчик из моего первого взвода на Усть-Ордынке… Не время и не место! Эта фраза для меня уже превращается в заклинание своего рода», - подумал я с изрядной долей самокритичности.
        - На стене, - уточнила Щука. - И на потолке что-то, только не пойму, что…
        Мы остановились. Рваный почти воткнулся мне в затылок, а Цезарь, в свою очередь, налетел на него. Никаких строевых дистанций мы уже давно не соблюдали, просто брели гуськом.
        Надо сказать, с изнанки, изнутри, Скалистые горы не производили феерического впечатления череды заколдованных замков. Пещеры как пещеры, обычные, грязные и темные, будто погреба. Впрочем, встречались здесь и залы, и галереи со сталактитами - сталагмитами, только любоваться на них уже не хотелось.
        Вторые сутки мы шли по бесконечным подземным переходам, галереям, залам, лазам и норам, перебирались через каменные россыпи, ручьи и озера и снова брели, спускаясь, похоже, все ниже и ниже.
        Вопрос - куда? Толща над головой ощутимо давила даже через броню, и настроение было уже не таким радостным. Против воли начинаешь ощущать, какая масса над нами и под какой хрупкой скорлупой мы от нее спасаемся. Классическая вариация на тему «Затерянные в подземелье». Дурацкий вариант - при всем нашем супероружии и снаряжении затеряться в каких-то старых камнях…
        Очень скоро возникает нервная мысль - сколько же можно брести в никуда, без цели и направления?
        Но пока ее никто не озвучивал.
        Два раза мы уже встречали представителей местной фауны, и обе встречи были крайне неожиданными и не сказать, чтобы приятными. Первый раз какая-то плоская, членистая гадина, похожая на многометровую змею, состоящую из отдельных сегментов, возникла откуда-то снизу, материализовалась прямо из пола и с места в карьер вцепилась Педофилу в лодыжку.
        Броня выдержала, ногу ему она так и не прокусила, но переполоха гадина наделала, прежде чем мы успокоили ее плазменными струями в три ствола.
        Второй раз… Да, вообще странная встреча… Из подземного озера на пути вдруг всплыл какой-то огромный шар, иссиня - черный, масляно лоснящийся в свете наших прожекторов, без всяких видимых органов обоняния - осязания, просто гладкий шар почти правильной формы, диаметром не меньше трех метров. И все равно чувствовалось, что это - живое. Было в нем что-то непередаваемо мерзкое, гадостное, просто мурашки побежали по спине от одного его вида. Не успели мы схватиться за оружие, как шар, всплеснув, снова канул в глубину, только оставил от себя крайне паскудное ощущение, словно походя обдал нас дерьмом…
        И что это было?
        Флора хотя бы или фауна? В любом случае, вся эта местная, явно исконная живность не отличалась приятностью, это уж точно…
        - Ну, где тут чего нарисовано? - спросил кто-то сзади.
        Лучи сразу нескольких прожекторов зашарили по стенам. Скрестились на относительно ровной поверхности с более светлыми прожилками какой-то другой породы. На стене, действительно, были рисунки, не трещины, не разломы, геометрически правильные рисунки, явно нанесенные краской. Или сажей, или жиром, или еще чем-нибудь искусственным…
        Странные рисунки. Круги, от которых разбегались лучики, треугольники, прямоугольники, от которых тоже разбегались лучи… Кривовато, грубовато, но достаточно внятно…
        - Интересно, что бы это значило? - спросил Цезарь.
        - Ну, круг с лучами похож на символическое изображение солнца, как его обычно изображают дети… - задумчиво промямлил Педофил.
        Эксперт! Знаток детско-юношеской психологии, не иначе!
        - А треугольники и квадраты с лучами? Символические изображения треугольных и квадратных звезд? Так, что ли, голова? - спросил Рваный.
        - Ну, тогда не знаю…
        - Вообще-то я имел в виду, откуда это здесь взялось? - уточнил Цезарь.
        - Может, первопереселенцы? - предположила Капуста.
        - Ага, конечно! Вот им делать больше было нечего! - ворчливо откликнулся Рваный. - Только прилетели - сразу одичали, озверели и полезли в эти пещеры изображать наскальную живопись… Чтоб мы, значит, тут стояли и ломали головы…
        - А что, может быть… - снова задумался Педофил. - Ну, какие-нибудь детишки тут играли, рисовали, баловались себе, резвились… - мечтательно добавил он.
        - На глубине две тысячи метров? - ехидно спросила Щука. - Странное место для баловства!
        Ее голос прозвучал резко. В силу женского, умильного отношения к деторождению Щука при каждом удобном случае демонстрировала Педофилу свою неприязнь.
        Эта бескомпромиссность мне в ней тоже нравилась, мне в ней все нравилось, хотя «нравилось» - слишком нейтральное слово… Стояли. Смотрели.
        Задумались, наверное, мои штрафные легионеры…
        Когда же мы, люди, прекратим наши однообразные войнушки, хотя бы на уровне долгосрочного перемирия, и вплотную займемся разгадками всего таинственного, что преподносит нам дальний космос? - снова пришло мне в голову. Зачем нам вообще понадобился космос, если и здесь, вдалеке от старушки Земли, мы все так же продолжаем наши тараканьи гонки на выживание, гордо именуемые «большой политикой»? Потом я вспомнил, что уже думал об этом на Казачке, вот так же стоял и думал не далее как сутки - двое назад… Интересная тенденция, если разобраться… Планета виновата? Или у самого накипело?
        Щука приблизилась вплотную к стене и потерла бронеперчаткой один из рисунков. Рисунок чуть смазался, и на пальцах осталось что-то темное. Она внимательно разглядывала свои пальцы, и мы - тоже.
        - На смолу похоже, - сказала она, растирая пальцами темный налет.
        Я осторожно прикоснулся к ее перчатке. Действительно, липкое, как смола…
        И тут меня повело… Именно повело! Так бывает, если шарахнуть разом стакан спирта или большую дозу чистого «квака». Тебя словно подхватывает, словно проваливаешься внезапно в некое другое, непонятное измерение, где никак не можешь сориентироваться…
        Я увидел… Увидел, почувствовал, ощутил - не знаю… Словом, была пещера, похожая на нашу, очень похожая. И рисунки, все те же круги, треугольники и квадраты с лучами. Только теперь они светились яркими, сине - сиреневыми оттенками, набухали на стене, как вены от напряжения. Они звали, эти рисунки, куда-то звали, ясно почувствовал я. Далеко звали, заманивали, нашептывали, предлагали… И я двинулся к ним, сделал шаг, другой, третий… Вошел в стену, словно передо мной не камень, а легкая туманная взвесь. А рисунки все так же светились, только стали теперь большими, даже огромными. И никакой пещеры, никаких коридоров, наоборот, простор вокруг, необъятный простор, бесконечность…
        Странное ощущение, какое-то даже приятное ощущение вседоступности…
        Я пришел в себя внезапно, разом, точно рывком вынырнул на поверхность из глубины.
        Никуда я, оказывается, не шагал. Как стоял, так и стою рядом со Щукой. Прошло не больше одной - двух секунд, мои спутники ничего не заметили и не почувствовали, сразу понял я. Щука все так же растирала пальцами непонятный состав, Капуста шумно дышала, а Педофил сопел.
        И что это было? Внезапный приступ ясновидения на инопланетную тему?
        Вот уж никогда не замечал за собой склонности к паранормальному, тем более в таком разрезе… И спина вдруг разболелась, давно не давала о себе знать, а теперь опять заболела…
        - Я вот только хочу понять… - заговорил Цезарь.
        Но что он хочет понять, мы не услышали.
        Гром? Содрогание почвы? Я успел разобрать, что это - гром, содрогание, гул, какие-то подпочвенные сдвиги или что там еще на наши головы? Успела только промелькнуть дурацкая мысль, что подземное жительство хорошо своей пространственной определенностью - все, что ни валится - все на твою голову…
        А затем пол под нами вдруг начал проседать и рушиться, отваливаясь и срываясь огромными пластами…
        Все это произошло настолько быстро и неожиданно, что никто не успел толком ничего понять. Вскрикнул Цезарь, проваливаясь вниз, растерянно охнула Капуста, Рваный, заметил я, попытался вцепиться в камни да так и обвалился вместе с ними… Я чисто инстинктивным движением схватил Щуку за предплечье, защитить или уцепиться за нее - даже сам не понял. Так, вместе, соединенные стальной хваткой брони, мы с ней и полетели куда-то…
        Да! Гнилые пещеры!..

* * *
        Что я чувствовал?
        Чувствовал, что я падаю. Мы падаем, проваливаемся, летим, катимся, кувыркаемся… Что в таком состоянии антиграв лучше не включать, бог знает, куда он тебя потащит. Теоретически броня сама способна амортизировать любое падение, но проверять теорию практикой…
        Никогда не играл в футбол в качестве мяча, оказывается - незабываемое ощущение, именно в качестве мяча…
        А это что? Удар, мелькание брызг, хлопья пены, оглушающий рев воды… Уже не падаем, уже в воде, уже нас куда-то тащит…
        Господи, да какая же скорость у этого течения?!
        Неужели подземная река?
        Похоже, река! В реку мы провалились, в подземную реку, вот что… Которая подхватила, потащила и понесла нас куда-то по своему подземному руслу!
        Все правильно, вполне логично подумал я, реки на Казачке и должны быть подземными. Если планета то обледеневает, то высыхает вплоть до экватора, то реки, эти кровеносные артерии биосферы, обязательно должны быть подземными…
        - Командир, Кир, ты слышишь меня?! Что с тобой, прием?!
        Со мной Прием? Кто такой Прием, почему не знаю? Ах да, что со мной… Хотелось бы мне самому это знать…
        Голос Щуки?
        «Да - да, любимая, я слушаю тебя, я тебя внимательно слушаю…»
        И только тут я сообразил, что это Щука меня вызывает, это ее голос звучит в наушниках, это с ней мы сцепились стальной хваткой брони, и нас несет куда-то в гремящем подземном потоке огромной силы и плотности…
        Какая же скорость?!
        «Да, любимая, все хорошо, все нормально со мной…»
        Это я сказал или подумал?!
        - Да, любимый, со мной тоже все в порядке, все хорошо со мной! Держись за меня, не отпускай! - отчетливо проговорила она.
        Господи, это что - объяснение в любви? Вот так, по-акробатически, кувыркаясь с ног на голову?
        Не время и не место? Да пошло оно - и время, и место!..
        «Да - да, любимая, все хорошо, все замечательно! Мы - вместе, и это - здорово…»

* * *
        Мне показалось, что нас тащило довольно долго. Потом течение, видимо, стало не таким бурным, подземная река не то чтобы успокоилась, просто пошла ровнее, спокойнее, совсем как обычная река, выбирающаяся с перекатов в более глубокое и ровное русло.
        Месторасположение - где-то в глубине реки, видимость - ноль целых ноль десятых, и сканеры молчат, словно убитые… Ехать так ехать, господа?
        «Да, любимая…»
        «Да, любимый…»
        «Выберемся?»
        «Непременно выберемся, даже без всякого сомнения…»
        Интересно, насколько хватает кислородного запаса в этом типе брони? Не помню, когда-то читал, но не помню…
        На двое суток хватает?
        Но это же много, это же ужасно много - целых двое суток… Все хорошо!..

* * *
        «Не плыви по течению, не плыви против течения, плыви туда, куда тебе нужно…» Эта фраза, вычитанная когда-то и где-то, так и крутилась у меня в мозгах, пока подземная река уносила нас, как весенние ручьи уносят случайный мусор.
        Потом, сверив хронометры, мы установили, что провели в реке восемь часов с минутами. Река оказалась могучей и полноводной, скорость ее течения могла дать фору иным монорельсовым дорогам. По крайней мере, нашу полуторатонную броню она тащила без всякого напряжения, а это уже говорит о многом. Никогда не подозревал, что подземные реки могут обладать такой всесокрушающей мощью! Впрочем, до сего дня я вообще не слишком задумывался о проблемах инопланетной гидрологии…
        Сознаюсь, до этого мне приходилось ходить в броне по дну рек и озер, но вот так плавать, чтоб ощущать себя маленькой подводной лодкой, еще не доводилось.
        Оказалось, тоже можно! Что бы ни говорили, броня - автономка - штука удобная на все случаи жизни, кроме, пожалуй, внезапной влюбленности…
        «Как ты, милая?»
        «Все хорошо, все прекрасно…»
        Связь с остальными установить так и не удалось, хотя мы периодически пытались это сделать.
        Искать их? А где и как? Если мы не можем определить, где находимся сами, то как искать остальных? В конце концов, если они тоже плюхнулись в эту реку, то направление у нас примерно одно, решили мы.
        «Не плыви по течению…» Как будто есть другие варианты!
        Справедливо рассудив, что каждая подземная река имеет особенность во что-то вливаться или даже выныривать на поверхность, мы со Щукой не стали бороться с неодолимым. Чуть активировали антигравы брони, придали ей нужную степень плавучести и окончательно перешли в разряд морской пехоты, двигаясь в вольном направлении - куда кривая вывезет. В конце концов, мы и в сухопутном положении не знали, куда идем, так что подземная река ничего не изменила в этом смысле…
        Лавировать в воде оказалось куда сложнее, чем в воздухе, но, если приспособиться, то получается. Несколько раз капитально шибанувшись о стены и камни и поминая планету в целом самыми нехорошими словами, мы все-таки наловчились не врезаться в своды, когда нас выносило на них завихрениями подземных водоворотов.
        Куда-то двигались…
        Планета Казачок. 23 июня 2189г.
        20 часов 54 минуты по местному времени.
        (На тысячу километров дальше от точки возврата)
        Здесь тоже были горы. Только - другие, это мы сразу поняли. Старые, плавные, сглаженные ветром и временем, густо поросшие седовато - мохнатой растительностью. И еще - озеро, большое, гладкое и спокойное, окруженное зелеными вершинами, словно картина рамкой.
        Глубокое озеро. Подземная река вынесла нас прямо сюда, и мы, поднимаясь, увидели солнечный свет через толщу воды.
        Могло быть и хуже, конечно, могли бы совсем не выплыть…
        Навигационные приборы, наконец, заработали, услужливо выдали координаты, и мы обнаружили, что точка возврата стала еще на тысячу километров дальше.
        Теперь, пожалуй, до нее не добраться, понимал я. Индикатор заряда брони показывает две последние черточки, а это - двое - трое суток, не больше…
        Вот такая грустная история с географией…
        Мы стояли на берегу. Побагровевшее, натруженное за день солнце скатилось к самому горизонту, бросая красноватые отблески на извилистое переплетение облаков, плавные изгибы вершин и темное серебро воды. Незнакомые деревья, сучковатые, приземистые, крепенькие, как пеньки, с острыми, длинными листьями, чуть шевелились от легкого ветерка, свесив ветви до самой воды. Как будто радовались, что знойный день на исходе и можно передохнуть от палящего солнца над озерной прохладой.
        Красиво, тихо, спокойно… Пожалуй, только две наши бронированные фигуры, до блеска отдраенные подземным течением, так что ясно стали видны все вмятины и царапины от осколков, не слишком вписывались в этот неторопливый праздник заката над горным озером…
        В руках - тяжелые винтовки, способные дробить скалы и выжигать на корню вековые деревья, на подвесной системе - минно - взрывной арсенал и дополнительные емкости с кассетами боеприпасов. Поневоле начинаешь чувствовать себя этаким монстром, которого природа до поры до времени только терпит, да и то непонятно зачем. Так бывает…
        - А пошло оно все к чертовой матери, Кир! - вдруг сказала Щука.
        - Что?
        - Ничего. Так… Ты - как хочешь, а я - купаться.
        - Еще не накупалась?
        - Это - не то! - емко объяснила она.
        Я не успел ничего ответить. Ее «эмка» тут же оказалась брошенной на траву, броня застыла в позиции «стола» - ноги на ширине плеч, руки вперед и чуть в стороны. Панцирь на спине распахнулся. Она змейкой выскользнула наружу, голая, гибкая, беззащитно - телесная, совсем непохожая на боеединицу с кодовыми позывными «Тигр -29».
        Несколько секунд она постояла на берегу, словно рисуясь передо мной изяществом своей тонкой фигуры, провела руками по животу и грудям, мимолетно оглянулась на меня и с маху бросилась в воду прямо с крутого берега. Вода радостно плеснулась ей навстречу, веер брызг почти долетел до меня.
        Действительно, пошло все к черту! Только так!
        Я тоже мысленно плюнул на все и выскребся из доспехов. Постоял, привыкая.
        Прохладный ветерок ерошил волосы и щекотал обнаженное тело. Было приятно снова почувствовать себя человеком, а не железной полумашиной с электронными датчиками вместо органов чувств. Хорошо…
        Хорошо и вольготно!

* * *
        А что еще, в сущности, нужно человеку?
        Война быстро приучает жить одним днем, сейчас хорошо - и ладно, главное - сейчас, сегодня, здесь. Можно задумываться о будущем, можно даже помечтать немного, что вот когда-нибудь, как-нибудь, где-нибудь… Увидеть, например, в розовой дымке будущего нечто вроде уютного домика в тихом пригороде, манящих глаз нежной и красивой жены, круглых головок толстощеких ребятишек, радостно называющих тебя «папой», - все эти расхожие, неизменные штампы семейного счастья, которого никогда не знал… Но в глубине души ты все равно понимаешь, что это всего лишь мечты, абстракция, что-то вроде красивой сказки со счастливым концом, какими люди утешают себя испокон веков…
        Я сильно подозреваю, последнее время - особенно сильно, что для нас, старых вояк, давно уже нет точки возврата, мы - другие, мы просто начнем задыхаться в красивом уюте окладов жалованья и чинных семейных обедов. Проскочили свою точку возврата и сами не заметили, как это получилось…
        Если бы еще научиться не вспоминать прошлого! Но это, к сожалению, не удается…
        Что остается? Немного, в сущности… Война до победного, потом - до следующего победного, а в перспективе - сдохнешь на одной из планет, и, по всей видимости, очень скоро. Скорее - здесь и сейчас, судя по тому, как разворачиваются события…
        Так жизнь сложилась, так распорядилась судьба, такими нас сделали обстоятельства - еловом, широчайший выбор вариантов самоуспокоения.
        Мы со Щукой долго плескались в теплой, темной, слегка пахнущей тиной воде. Резвились и брызгали друг на друга, словно школьники, сбежавшие с уроков купаться. Щука плавала, как настоящая рыба, я быстро понял, что мне за ней не угнаться. Ее дразнящий, русалочий смех доносился то с самой середины озера, а то вдруг она оказывалась совсем рядом, сильно брызгала в меня водой и снова ныряла, блеснув над поверхностью стройными ногами с маленькими розовыми пятками.
        Вода казалась ласковым парным молоком, как обычно говорят в таких случаях…
        Помню, однажды я пробовал его, парное молоко, прямо из - под коровы. Действительно, непередаваемый вкус, не похожий ни на какие витаминизированные концентраты, но, правда, к вечеру в желудке началась массовая революция, сопровождаемая оглушительными кишечными залпами…
        Из воды я выбрался первым. Раскинулся на мягкой, неожиданно шелковистой траве, всем телом впитывая тепло нагретой за день земли и глубоко вдыхая одуряющие ароматы незнакомых растений. Хотелось просто дышать и дышать…
        По сути, я ведь ничего и не узнал об этой планете, со всеми ее тайнами и загадками - мелькнула мысль. Мы все ничего не знаем. Мы воюем, мы умираем здесь, но так и не удосужились узнать хоть что-нибудь об этом мире… Забавно! Мы, люди, всегда и везде воюем, сражаемся, умираем, сокращая собственный, и без того короткий, век, но так и не удосуживаемся ничего узнать обо всем нашем мире, куда приходим так ненадолго… И кто будет уверять меня, что Homo sapiens - переводится как «человек разумный»?

* * *
        Чего ради я расфилософствовался? Может, от избытка собственной нерешительности. Там, в подземелье, ничего не видя, мы со Щукой называли друг друга ласковыми именами; держались друг за друга жесткой сцепкой брони и были близки…
        Здесь? Не знаю… Теперь, на свету, в ласковой озерной воде она вдруг снова показалась мне незнакомой, насмешливо - недоступной, словно и не было ничего между нами. Два раза я попытался дотронуться до нее, но она быстро и резко отстранялась, словно стряхивала мою руку.
        Это было обидно и непонятно.
        Почему? Что изменилось? Нет, этих женщин никогда не поймешь, думал я с обидой и злостью, мысленно пережевывая данную тривиальную мыслишку во всех ее вариациях…
        Неподалеку раздался шорох листвы, треснула ветка, и я мгновенно приподнялся с травы.
        Птица, всего лишь птица, небольшая птаха с желтой грудкой и белыми полосками на голове… Но расслабленное настроение уже ушло, я снова начал невольно прислушиваться и присматриваться к местности, машинально расчленяя рельеф на секторы наблюдения.
        Нет, все тихо…
        Щука, любимая, непонятная, еще плескалась, а обе наших брони так и стояли неподалеку, вытянув вперед руки и расставив ноги, этакие неуклюжие, металлические пародии на человека с горбами силовых установок, выпуклостями датчиков и соплами грави - форсунок. Теперь я все время косился в их сторону, на всякий случай подвинув к себе поближе винтовку…

* * *
        Без оружия человек чувствует себя странно, это я давно заметил. А как иначе? Долгое время ты живешь с оружием, с ним ты ешь, спишь, ходишь, извиняюсь, по нужде, ты сживаешься с ним, как с чем-то обязательным.
        Простой пример - вот ты на безопасной планетарной базе, в увольнении, идешь по улице, спокойно идешь, никуда не торопишься. Искоса (в рамках политкорректности!) поглядываешь на девушек, привычно вычленяя из толпы взглядом симпатичные ноги и лица противоположного пола. И солнышко светит, и город живет обычной дневной суетой, и мысли заняты пустяками, пережевывая вчерашнее - позавчерашнее, необязательное… И вдруг тебя охватывает ужас, внезапный, как порыв ветра. Потому что ты - голый! Хуже, чем голый! Ты один, беззащитен, находишься на пустом, открытом месте, где все простреливается вдоль и поперек, а на плече нет даже привычной тяжести автоматической винтовки. И дом напротив - уже не дом, а преобладающая высота, а вот там, на крыше, обязательно должен быть снайпер, слишком удобная позиция, чтобы его там не было, а за углом, выше по улице, обязательно отыщется парочка гранатометчиков, ты бы сам точно поставил гранатометчиков с приказом дать пару залпов и немедленно отходить в переулки! Противник - он не дурнее, нельзя считать его дурнее себя, иначе быстро нарвешься…
        Нет, ты сдерживаешься, ты идешь, как прежде, не отпуская с лица одеревеневшую улыбку, но чувство опасности уже сжимается комком в животе и пробегает мурашками по спине. А ты - голый! И начинаешь мысленно обшаривать сам себя: вот есть связка ключей - курам на смех, есть брючный ремень с твердой пряжкой, который тоже почти оружие, есть перочинный нож - хоть что-то… В сущности, ты понимаешь, как все это смешно против обычного автоматчика - ключи, ремень, перочинный нож… Но хоть что-то!
        В точности, как голый человек, который оказался вдруг в людном месте и стремится прикрыть хоть чем-нибудь свою наготу…
        Потом это проходит. Отпускает. И холодный пот на спине, проступивший от собственной беззащитности, остается только приклеенной к телу рубашкой.
        Первое время, когда нас только вывезли с Усть-Ордынки, такие приступы со мной часто случались, потом - реже. Когда я учился на офицерских курсах, почти совсем прошли. Но снова началась война, и все вернулось.
        Психоз? Наверное. Даже наверняка. Может, и стоило обратиться к психиатру, предлагали в лагере для перемещенных лиц, но я так и не решился сдать мозги на анализ. Зато выпивать тогда почти перестал, сходив в несколько крутых запоев и чуть не сбрендив. Слишком быстро все возвращалось - и пули свистели над головой, и танки взревывали форсажем силовых установок, и ракетные снаряды ложились кучно, прочно прихватывая в вилку. И все это в условиях однокомнатных квадратных метров холостяцкой хаты!
        Опять же, жильцы из соседних блоков бывали не слишком счастливы, когда часа в два - три ночи за стеной или над потолком вставали насмерть на последнем, решающем рубеже обороны…
        - Отдыхаешь, мой хороший?
        Я вскинул глаза.
        - Ну вот, теперь я вся чистая, теперь ты даже можешь меня коснуться, теперь - можно…
        Щука все-таки выбралась из воды, стояла прямо передо мной, закатное солнце высвечивало всю ее тонкую фигурку, масляно поблескивающую водяными каплями.
        Господи, а я-то подумал! Развел тут безмолвный плач по ушедшей любви… А она просто не хотела предстать передо мной потной и грязной! Эти женщины…
        Она стояла, и я отчетливо видел три более розовых участка на ее теле - на животе, на предплечье и на бедре, - где явно приляпали после ожогов лоскуты искусственной кожи. По левой стороне ее тела были заметны следы от нескольких шрамов, когда-то глубоко пропахавших плоть и небрежно заделанных в полевом госпитале.
        Говорят, в связи с нашей победной войной с непонятным исходом на Земле снова входит в моду искусственное шрамирование, но вряд ли земные модницы стали бы платить деньги за такие отметины, на их взыскательный взгляд это, наверное, выглядит перебором, пришло мне в голову.
        Она заметила мой взгляд:
        - Любуешься на отметины?
        - Да нет, - смутился я. - Чего на них любоваться?
        - Правильно, нечего. Ничего хорошего. Сильно портят меня?
        - Да нет, я не в том смысле. Что я, отметин не видел?
        - А я - в том! - отрезала она. - Просто там, в отряде коммандос, лечиться было некогда, все казалось - потом, успею, не хотелось оставлять своих… А потом - штрафбат, тут уже не до косметических операций. Ты же понимаешь…
        - Я понимаю, - поспешил согласиться я.
        - Ничего ты не понимаешь, Кир. И пошло оно все к чертовой матери! - жестко сказала Щука. - Извини, любимый, за прямоту, но мне уже надоело ждать, пока ты, наконец, раскачаешься! Не обижайся!
        Я так и не успел сообразить, на что мне не обижаться. Она просто прыгнула на меня.
        Обрушилась, прижала к земле, прижалась мокрым, упругим, прохладным телом, вдавилась теплыми, жадными губами в мои губы… Эта борьба - объятия мгновенно возбудила меня, и мы покатились по шелковистой траве, сплетаясь телами и вжимаясь друг в друга…
        И пошло оно все! - как справедливо замечает моя боевая подруга. Какая такая половая политкорректность, борьба за звание сильного пола с переменным успехом? Откуда оно, зачем оно?
        Есть мужчина, есть женщина, и все, что между ними - дело двоих, а не бдительной планетарной общественности…

* * *
        - Ну, и что мы теперь будем делать? - спросила Щука.
        - Как честный человек и местами даже бывший офицер, я теперь обязан на тебе жениться, - ответил я. - Но я и не отказываюсь, между прочим.
        Щука сначала усмехнулась, потом нахмурилась, надула губки и свела в упрямую линию тонкие брови. Потом неожиданно снова заулыбалась, блеснув острыми белыми зубками.
        Солнце зашло, и ночь началась быстро, сразу, словно темный купол накрыл и горы, и озеро, и нас с ней. Было все так же жарко, но не душно, просто тепло. Рядом мягко плескалось озеро, вкусно пахло водой, тиной и сладковато - медовым цветением незнакомых трав.
        Курорт, одним словом. Если не оглядываться назад, где застыли, будто окаменевшие гоблины, обе наших брони, - полное ощущение курорта…
        - Я вот только одного не пойму…
        - Чего? - спросил я.
        - Какими местами ты офицер, а какими - все остальное?
        Я глубокомысленно задумался и потер щеку:
        - Это - сложный вопрос…
        - Хорошо. Тогда вопрос полегче - что мы теперь будем делать и как будем выбираться с этой чертовой планеты?
        - Не знаю, - легко ответил я. - Что-нибудь придумаем, наверное…
        - Что например?
        Я не ответил. Был сильно занят - водил травинкой по ее обнаженной коже, стараясь защекотать. Ей нравилось это занятие. Она лежала, закинув за голову тонкие руки, и блаженно щурилась, вздрагивая пушистыми ресницами и маленькими коричневыми сосками. Ее тело было распахнуто передо мной, словно откровение, словно книга, раскрытая на самом интересном месте…
        - Я помню, каким ты пришел в батальон, - вдруг сказала она.
        - Каким?
        - Вот таким! - она смешно насупилась, втянула щеки и сделала зверские глаза.
        - Неужели я так глупо выглядел? - удивился я.
        - Да, - подтвердила она. - Глупее не придумаешь… Ты мне сразу понравился. Наверное, я сразу в тебя влюбилась, - добавила она с великолепным женским презрением к логике.
        - А я - в тебя…
        - Сразу?
        - Нет. Наверное, нет… - честно ответил я.
        - А теперь?
        - Теперь - да. Теперь мы вместе.
        - Только ты не думай, что я вот так, каждому бросаюсь на шею, - сказала она. - До тебя у меня вообще никого не было. Очень долго не было.
        - Мужики говорили, что ты лесбиянка, - вспомнил я.
        - А что, похоже? - она усмехнулась.
        - Нет. Не очень. Совсем не похоже…
        - Ну, то-то! И нечего повторять всякую чушь!
        Она плавно и гибко приподнялась. Села, обхватив руками колени. Положила голову на руки и внимательно, искоса посмотрела на меня.
        Я тоже приподнялся и сел.
        - Я боюсь, любимый!
        - Не бойся.
        - Не за себя, за нас боюсь… Ты знаешь, ты видел, я ничего не боялась, - сказала она, словно оправдывалась передо мной. - А теперь я точно знаю, что боюсь тебя потерять. Очень боюсь. Ты только не подумай, что я навязываюсь, просто - это честно…
        - Мы вместе. Теперь - вместе, - сказал я.
        - Ненадолго, - вздохнула она.
        - Как получится. Останемся живы - значит, надолго. А если нет… Это тоже честно, - сказал я.
        Поганое, в общем-то, ощущение. Когда не можешь пообещать любимой женщине даже такую малость, как остаться в живых, остаться рядом - возникает очень нехорошее ощущение. Словно ты уже заранее, мысленно ее предаешь…
        - Вместе? - переспросила она.
        - Навсегда!
        - Обещаешь?
        - Обещаю! - твердо сказал я.
        Сам я не чувствовал никакой твердости, но она сразу успокоилась, словно мое обещание действительно что-то значило. Словно все зависело только от нас. Словно мы с ней не два бойца разбитой десантной группы, которых отнесло на недостижимое расстояние от точки возврата, уже обреченные, по сути дела… Просто мужчина и женщина, встретившиеся на теплом курорте, чьей единственной заботой теперь является долгосрочный брачный контракт…
        Кто-то ведь и так живет, уколола меня неожиданная зависть. Встречаются, любят друг друга, и единственная их забота - не поссориться на веки вечные еще до регистрации брачного контракта…
        Да, мужчина и женщина… Жить одним днем… У них, женщин, это действительно получается лучше - жить одним днем, хотя мы, мужики, декларируем это гораздо чаще… Я сказал, и она успокоилась, а я вот никак не могу…
        Милая!
        Я снова привлек ее к себе.
        Она охотно и радостно откликнулась на мой призыв, оплела меня тонкими, сильными руками, заскользила теплыми, сухими губами по моей коже, защекотала шелковистым ежиком коротких волос…
        Мы снова любили друг друга на теплой земле под яркими звездами, и мне было так хорошо и спокойно, как давно уже не было.
        Странное состояние, непривычное…
        Планета Казачок. 24 июня 2189г.
        8 часов 33 минуты по местному времени.
        Передатчик брони, видимо, пищал давно, просто мы упорно его не слышали…
        Спали, если честно. Ночью любили друг друга (назвать это расхожим словом «секс» не поворачивался язык!), а утром спали. Я никогда еще не вел себя так беззаботно, ни в одном из рейдов, ни на одной высадке, и, самое удивительное, ничего не случилось. Словно в самом деле - стоит послать все к черту, и оно пойдет…
        Утром окрестные горы были все так же безлюдны, а озеро - красиво и замкнуто в зелени подступающих склонов, как драгоценность в оправе. Хорошее было утро, самое что ни на есть чистое и приятное…
        Проснувшись чуть раньше Щуки и полюбовавшись, сознаюсь, на ее безмятежный сон на по-детски подложенной ладошке, я на всякий случай пошарил сканером по окрестностям и не обнаружил ничего, кроме мелкой живности среди деревьев.
        Потом я сварганил из плиток сухпая нечто вроде каши.
        Сухпай, при всей его вопиющей безвкусности, штука чрезвычайно питательная. А если отвернуть сопло грави-тяги, налить туда воды, вскипятить на минимальном режиме огнемета и бросить туда пару-тройку плиток, разварив их до рыхлой субстанции, то все это варево приобретает вкус и запах настоящей еды. Старый солдатский способ, между прочим. Каша из топора, как в старых сказках. Точнее - из сопла…
        В порыве кулинарного вдохновения я даже бросил в сопло-котел кое-какие местные травки, предварительно просканировав их на наличие ядов. Получилось совсем неплохо, варево запахло довольно интересно и не сказать, чтобы неприятно. Предвкушая пробуждение любимой, я уже готовился похвастаться перед ней своей стряпней, и тут - сигнал…
        «Ну вот, кому там еще неймется?» - по инерции подумал я…
        Наши?! Эта мысль сразу подбросила меня на ноги. Я кинулся к своей броне и скользнул внутрь.
        - Я - Тигр -1, слушаю, слушаю, прием!
        - Внимательно слушаешь, командир?
        - А чего не подходил так долго, спишь в оглоблях? - ехидно спросили меня.
        Цезарь и Рваный! Живы бродяги!
        - Вы где? - спросил я.
        - Тут, недалеко, в зоне видимости, - пояснил Цезарь. - Смотри на северо-восток на вершину, мы тут.
        Я машинально глянул, но, конечно, без оптики ничего не увидел.
        Так… В зоне видимости…
        В сущности, ничего особенного. Ничем таким мы со Щукой с утра и не занимались, просто мужчина и женщина, два боевых товарища ночуют на берегу озера… Просто спали, потом я кашу варил… А раньше их не было, точно не было, я сам с утра просканировал все окрестности…
        Эти логичные соображения быстро мелькнули у меня в голове, но все равно было почему-то немного неловко, словно я обнаружил, что в нашу спальню кто-то подглядывал в щелочку…
        «Так! Совсем плохой стал, командир? - одернул я сам себя. - Размяк, как сухпай в кипятке?»
        - Где остальные, что-нибудь знаете о них? - спросил я.
        - Капусту и Педофила пока не нашли, - доложил Рваный. - Хотя следы видели.
        - Какие следы?
        - Расскажу, - пообещал он. - Идем к вам, встречайте.
        - Кашей-то угостишь, командир? - спросил Цезарь. - Или что ты там варил?
        - Угощу, - пообещал я. - Потом догоню и еще добавлю.
        - Тогда идем…
        Когда я оглянулся, Щука уже не спала, а стояла рядом и слушала наш разговор.
        - Ребята нашлись? - спросила она.
        - Так точно.
        Она не ответила, мы просто переглянулись, но поняли друг друга без слов.
        Вот и кончилась наша недолгая мирная жизнь на горном курорте… Нельзя сказать, что я не рад видеть Цезаря и Рваного, но чуть - чуть бы попозже…
        - А каша твоя вкусно пахнет, - сказала она. - Как тебе удалось сварить такую прелесть?
        Я скромно, но не без гордости, пожал плечами.
        - Можно попробовать? - она гибко, совсем по-кошачьи, потянулась всем телом, отчего ее небольшие грудки задорно приподнялись.
        А я снова подумал - что же они такое видели, бродяги, уж больно голоса веселые у обоих… Или - показалось?
        Планета Казачок. 24 июня 2189г.
        9 часов 03 минуты по местному времени
        - Значит, подруга, ты все-таки оприходовала командира? - грубовато - добродушно спросил Рваный. - Добилась-таки своего?
        Щука не ответила, вообще сделала вид, что это ее не касается. Только невозмутимо повела глазами.
        К их появлению мы уже влезли в броню, но забрала оставались открытыми, так что общались мы напрямую, голосом.
        - А почему это - она меня? - возмутился я.
        - А как же еще? - удивился Рваный.
        - Например, я ее. Такой вариант тебе в голову не приходит? - спросил я с неловким ехидством.
        Что еще тут можно сказать? Только отстаивать свое преобладающее мужское достоинство, которое Рваный сразу отмел с деликатностью совковой лопаты в свойственной ему бесцеремонной манере…
        - Ага, рассказывай, командир, - немедленно подтвердил он собственную бесцеремонность. - А то мы не видели, как эта скромница на тебя облизывается все время. Как кот на сметану. Вернее, как кошка… Не, командир, что ты мне ни рассказывай - все равно не поверю. Что ни говори, есть вещи, где бабы нашему брату, мужику, сто очков вперед дадут и все равно останутся в чистом выигрыше. По себе знаю… Бабы - они такие, ехидное племя - спасу нет…
        Определенная правда жизни в его словах присутствовала, но меня заинтересовало другое. Что же это получается - все видели, как Щука «на меня облизывается», а я этого не видел? Почему не видел? Куда смотрел? В то время, как на нас смотрели все остальные?
        Вообще-то это публичное обсуждение интимных подробностей пора бы пресечь, решил я. Только неловко как-то…
        - А ты не завидуй, Рваный, - вдруг сказала Щука, все так же невозмутимо - спокойно. - Если я люблю Кира, то это еще не повод, чтобы всякие тут трепали свой язык на эту тему. Да, люблю, если тебе это интересно! И трахаюсь с ним со всем азартом, повизгивая от полного удовольствия! Какие еще есть вопросы?
        «Ай, молодец девочка!» - подумал я. Действительно, если назвать вещи своими именами - это многое упрощает. Впрочем, это для меня она девочка, а для всех - коммандос, которую трудно вывести из себя сальной солдатской трепотней…
        - Никаких, - смутился, наконец, Рваный. - Вопросов больше не имею. Если повизгиваешь… Любитесь себе на здоровье, если уж вам так приспичило, мне-то что за дело?
        - Вот именно, - подтвердил Цезарь. - Никому никакого дела. Есть все-таки темы, которые настоящие джентльмены никогда не станут обсуждать в чужом присутствии, тем более - с чужими дамами.
        - А я не джентльмен, - ворчливо откликнулся Рваный. - Еще чего захотели, чтоб я еще и джентльменом был в придачу ко всему… Торчим тут, на этой планете, как ржавые гвозди в новой мебели, и все туда же - этикет разводить… А то больше мне делать нечего…
        - Молчи уж, - снова пресек его Цезарь.
        - Ладно, молчу, молчу…
        - Хорошо, мальчики и девочки, закрыли тему этикета! - подытожил я. - Теперь давайте вернемся к обсуждению положения ржавых гвоздей. В новой мебели, если пользоваться образным сравнением господина Рваного…
        - Пользоваться, конечно, пользоваться, - вставил он. - Господин Рваный долго ходит по белу свету, знает, с какого конца фунт лиха жуют…
        Мужики рассказали, что река выбросила их наверх не так уж далеко от нашего озера. Там тоже озера, тут вообще целая цепь озер, подпитываемых, видимо, той самой подземной рекой, которая протащила нас под поверхностью. Места вокруг безлюдные, в этом они уже убедились, даже странно, какой здесь простор и безлюдье, удивлялся Цезарь.
        Рваный тут же сообщил, что ничего удивительного в этом нет, это сейчас здесь теплынь и рай земной, а потом будет пекло адово, потом - новый период оледенения, и тогда здесь вообще ничего не узнаешь, сплошная снежная пустыня. Он, мол, уже видел такие температурные шуточки, которые преподносят планеты с неустойчивой орбитой. Вон и растительность кругом явно не долголетняя, высоких деревьев вообще не видно, хотя для них здесь и вода, и почва…
        Про свои приключения им долго рассказывать не пришлось. Все то же, что и у нас со Щукой. Провалились, очухались, плыли по течению. Цезарь рассказал, что он выбрался на поверхность, когда уж совсем отчаялся куда-нибудь выбраться. И первый, кого он увидел, был Рваный, выкарабкивающийся из озера на четвереньках. Сюрприз!
        - Ага, сюрприз. Чуть не пристрелил меня с перепугу, - вмешался Рваный.
        - Ну и пристрелил бы, невелика потеря, - добавила Щука.
        - Кому как, - совершенно справедливо заметил Рваный…
        Еще они видели следы Педофила, продолжал рассказывать Цезарь. Наткнулись неподалеку отсюда на его винтовку. Нет, не брошенную, а аккуратно прислоненную к камню… Самого искали, но так и не обнаружили. От Капусты - никаких следов. Может, объявится еще, кто знает, здесь вообще направленная связь плохо работает…
        - Мы сначала заметили с горы вашу броню на берегу, а потом уже сигнал прошел, - уточнил Рваный. - Маскировочка у тебя, командир, никакая, хотя тебе, конечно, не до этого было… - не удержался он.
        - Вас ждали, - буркнул я, чувствуя, что предательски краснею.
        - Ждали - так ждали, - добродушно согласился Рваный. - Ждал конь волков, так и дождался… Но я не об этом. Есть тут в окрестностях одна фиговина, которая, действительно, может быть интересной. Я ее еще ночью засек, пока некоторые… ждали.
        То, что он рассказал, оказалось и на самом деле интересным. Ночью он засек несколько вспышек неподалеку, на стрельбу - не похоже, слишком характерные вспышки. Значит - ракетодром. Судя по вспышкам - малые челноки, орбитально - планетарного типа, похоже - гражданские транспортники.
        Странное место для ракетодрома, удивлялся Рваный, - неудобное, слишком далеко от экватора. Но - есть, за это он ручается, и направление - расстояние вычислил довольно точно - .250 -300 километров на юго - восток. А так как до точки возврата нам теперь, как до Китая на четвереньках, подытожил Рваный, имеет смысл поинтересоваться, что за фигня и чем она может нам пригодиться, так, командир?
        - А что это за Китай? Планета, где китайцы живут? - спросила Щука. - Почему не знаю?
        Цезарь подтвердил, что именно там они и живут, точнее, жили когда-то. Потому что это не планета, а название страны, еще в древние времена, на Земле.
        - Почему же туда добирались на четвереньках? - недоумевала моя красавица. - Они что, высоко в горах жили?
        - Был такой способ передвижения, - пояснил Цезарь с апломбом бывшего журналиста. - Национальная традиция у русского и им сочувствующих народов. Обычно приурочивался к праздничным и выходным дням.
        - Ага, - глубокомысленно проронила Щука, но было видно, что этот национальный способ передвижения остается для нее загадкой.
        Судя по смуглой и яркой внешности, ее предки происходили откуда-то из залитых солнцем стран, так что славянские поговорки с их бичующей самоиронией она могла просто не понимать. Я подумал, что почти ничего не знаю о ней, до сих пор не знаю, и эта мысль вдруг отозвалась булавочным уколом ревности… Любимая и загадочная…
        Усилием воли вытряхнув из головы неподобающие мысли, я снова углубился в карту вместе со Рваным. Судя по всему, где-то здесь… На карте никакого ракетодрома не было, но это как раз понятно, любая гражданская площадка - все равно военный объект. Секретность, маскировка и все прочее…
        Да, здесь вполне может быть ракетодром, не лучшее место, но рельеф позволяет… И почему бы ему здесь не быть? - переглядывались мы. А это уже интересно, это - люди, цивилизация, и, главное, - энергия для брони, боеприпасы, пища!
        Конечно, ракетодром противника… Но что еще делать, если до точки возврата теперь, как до Китая в этой самой позиции? На наших разряженных аккумуляторах до нее все равно не добраться, ни в этой позиции, ни в той, ни в другой… Останемся без брони - останемся совсем без всего, и голыми, и босыми в прямом и переносном смыслах…
        - Тигр -1, Тигр -1, вызываю, прием… Тигры, я - Леопард -13, прием, вызываю… - услышал я вдруг в наушниках слабый, монотонный голос. Голос, похоже, бубнил в эфир давно и безнадежно.
        - Я - Тигр -1, слышу тебя, тринадцатый, слышу тебя, прием! - тут же откликнулся я.
        Ага, вот и Капуста нашлась! Совсем хорошо!

* * *
        Нас стало пятеро.
        А Педофила мы так и не нашли. Тщательно обшарили местность, где стояла его винтовка, разряженная винтовка, если быть точным, прочесали все вокруг, но - никаких следов. Когда проламываешься в броне сквозь кусты, следы обязательно должны остаться, хотя бы в виде сломанных веток и отпечатков тяжелых подошв, но тут - вообще ничего…
        Тогда откуда винтовка? Ветром надуло?
        По направленной связи он тоже не отзывался, сколько мы ни сигналили - глухо, как в черепе аутиста. Поневоле пришлось играть в Фенимора Купера с его кожаными чулками, развешанными на просушку на шестах вигвамов…
        Почти сутки искали, ждали, сигналили… Нет, никаких следов!
        Пришлось уходить, иначе энергии брони не хватило бы даже добраться до ракетодрома. Шанс тоже сомнительный, еще неизвестно, что там нас ждет, но все-таки шанс…
        И мы ушли с тем паскудным, понятным чувством десантников, которое называется «бросить своего». Я не особенно задумывался об этом, оно само получилось, что мы все меньше чувствовали себя штрафниками, и все больше - боевой группой космодесанта, выходящей из окружения…
        Вот только шансы…
        А что шансы, с другой стороны? Их всегда мало, и становится все меньше и меньше с того момента, как ты входишь на борт «утюга» и прищелкиваешь себя в гнездо катапульты. Удача, рулетка, фатум, где все пресловутое воинское умение - всего лишь дополнительные козыри в игре с судьбой, и даже не самые крупные козыри.
        Когда авторитетный Князь, ныне уже покойный, просил меня научить его выживать в бою, он сам не понимал, о чем просит, вдруг вспоминал я, передвигаясь вместе с остальными короткими, стелющимися перелетами. Нет, выживать я его мог научить, и учил, а вот остаться в живых - это уже совсем другое. Это, мой уголовный брат, не наука и не искусство, это - судьба. Я, может быть, и не верю в Бога, но в судьбу - верю.
        Вот такая незамысловатая философия. На том стояли и стоять будем, а когда-нибудь (даст бог - не сегодня!) ляжем костьми…
        Только так…
        Планета Казачок. 26 июня 2189г.
        2 часа 14 минут по местному времени.
        (В окрестностях горного ракетодрома)
        Ракетодром был совсем маленький. Три пусковые установки для шаттлов, небольшое поле, выложенное термозащитными плитами, сбоку - ряд ангаров, тоже покрытых огнеотражательными щитами. За ними застыли вскинутыми стрелами два погрузочных крана. Еще дальше - несколько жилых, двухэтажных домиков сборно - переносного типа, из тех, что монтируются по секциям. Но - уютно. Лавочки, заборчики по колено, столики, выставленные прямо в палисадники. Просто картинные, пряничные домики со ставенками на окнах и кружевными занавесочками в глубине проемов…
        Домики, как и ангары, и пусковики, и само поле, были покрыты буро - желто - зелеными маскировочными пятнами краски. Сейчас, под звездами, ее цвет выглядел совсем приглушенным. Если смотреть сверху, с воздуха, такая маскировка действительно помогает, зализывая строения до полной неузнаваемости, но вблизи, через оптику, пятнистая раскраска смотрится уж слишком грубо, нарочито карикатурно, как красный клоунский нос на белом лице покойника…
        Людей не было ни на поле, ни вокруг зданий, только одно окно вдалеке светилось тускло - зеленым огоньком ночника. Две стартовые установки были пусты, на третьей торчала каракатица орбитального челнока, раскорячившись четырьмя толстыми крыльями и куцым подобием хвостового оперения. Челнок был явно гражданского, к тому же сильно устаревшего образца, но, по-моему, вполне рабочего вида.
        Охрана - даже часовых нет, три старых видеокамеры по периметру и покосившаяся изгородь из колючей проволоки с честными табличками - предупреждениями «под напряжением». Если сканер не врал, напряжения там и в помине не было, видимо, аборигены обходились одними грозными табличками…
        Обычный, заштатный ракетодром на захолустной планете… Тишь, гладь, благодать - апофеоз неспешного провинциального существования…
        Обычный? Хотелось верить, очень хотелось бы… Это было бы совсем кстати!
        Но что-то все-таки настораживало! Слишком тихо, это во - первых. Для планеты, в звездной системе которой находится флот вторжения, - слишком уж подчеркнутое благолепие, просто идиллия захолустной неспешности, размышлял я, рассматривая ракетодром через оптику ночного видения. И еще этот зеленый ночничок в ночи, как последний, заключительный штрих талантливого художника…
        Во - вторых… Даже не знаю, что сказать… Предчувствие? Словно есть какое-то скрытое напряжение во всей этой мирной картине…
        Или - придираюсь? Дую на воду, обжегшись горючей смесью? - соображал я, в очередной раз разглядывая ракетодром.

* * *
        Мы наблюдали уже пятый час. Обнаружили его еще засветло и держались на понятном отдалении, маскируясь среди кустистой, разлапистой растительности горных склонов. Наша «умная» броня, если включить программу «хамелеон», сама подбирает цвет под рельеф, в ней легко маскироваться…
        По мере того как темнело, мы потихонечку подбирались все ближе и ближе.
        Нет, здесь никто не спешил и не суетился. За все время наблюдения по полю прошли два техника в темных комбинезонах, неторопливо о чем-то болтая, и прокатилась на велосипеде сдобная блондинистая особа в легкомысленном розовом сарафанчике. Особа отличалась пышной грудью и рельефной монументальностью нижней части. Мы все внимательно наблюдали за ее ягодицами, упруго перекатывающимися при вращении педалей. Все - таки, при соответствующих женских формах, велосипед - удивительно сексуальная часть туалета…
        Через шлемофон я слышал, как Рваный неподалеку от меня восхищенно причмокивал, явно настроив оптику на максимум. Лесбиянка Капуста сладострастно прошипела в микрофон, как бы она с удовольствием «впарила ей со всей дури».
        Что и как - лучше не пытаться представить! - подумал я в ответ.
        Рваный тем временем сочувственно закрякал, а моя красавица Щука пренебрежительно хмыкнула. Я так и не понял, относилось ли это пренебрежение к лесбийской любви или к чрезмерным формам блондинки.
        Потом на крыльцо одного из домиков вышел чубатый парень нарочито казацкого вида - в фуражке на затылке, распахнутой на груди гимнастерке и синих штанах с красными лампасами, заправленных в сапоги. В руках он держал гармошку.
        Казак потоптался немного, уселся прямо на крыльце и минут двадцать истязал инструмент жалобными аккордами, никак не складывавшимися в удобоваримую мелодию. Потом вместе со своей гармошкой убрался внутрь.
        Вот и все передвижение личного состава…
        Когда окончательно стемнело и мы перешли на ночное видение, рассматривать вообще стало некого, даже на предмет любования ягодицами…
        Сканеры показали, что в зданиях находятся шесть человек и еще двое - где-то в глубине ангаров. Их перемещения, видел я на дисплее, случались крайне редко, происходили по небольшим радиусам и вполне вписывались в категорию «ночных хождений по физиологическим надобностям».
        Кто же вчера отсюда летал? Такое впечатление, что отсюда давно уже никто не летает, со времен первопроходцев…
        Или - опять придираюсь? Просто обслуга отправила почти все наличные посудины и теперь предается приятному безделью… Но почему нужно было ставить ракетодром именно здесь, в горах, расчищать площадку явно немалыми усилиями, когда равнин и плоскогорий на этой планете, как пустых бутылок на кухне заматеревшего холостяка?! - вот чего я никак не мог понять…
        А все непонятное настораживает - этот тезис не я придумал, и не мне его опровергать… Отвратительное все-таки ощущение, что-то чувствовать и не понимать, в чем тут дело… Вполне спокойный ракетодромчик… С какой стороны ни посмотри - ничего тревожного, настолько спокойный, что аж противно, аж скулы сводит от одного взгляда на эту штатскую идиллию…
        - Командир, я уже засыпать начинаю, - напомнила о себе Капуста.
        - Действительно, Кир, чего ждем? - поддакнул ей Цезарь. - по-моему, тут все понятно, и ничего нового мы не увидим…
        - А тут такая женщина… С такой жопой… - мечтательно присвистнул Рваный. - Просто монумент отцам - основателям, а не жопа! Вот уж я бы с ней познакомился… Разика два или, например, три - четыре…
        Что ж, их мнение понятно! Устами младенцев глаголет истина, а устами большинства - здравый смысл…
        Нет, я сам не знал, что со мной, откуда такая неожиданная робость, и это меня настораживало. Но, честное слово, будь моя воля, я бы за пять миль обошел этот чертов ракетодром и постарался бы увести людей как можно быстрее и дальше.
        Только как на это решиться? Энергии в броне - кот наплакал над разбитой банкой сметаны, кассеты для «эмок» - тоже почти на исходе, про ракеты и гранаты - и говорить не приходится…
        - Жопу ты, конечно, увидел, - ехидно выговаривала Щука Рваному, - а самое главное - не заметил.
        - А что может быть главнее? - искренне удивился он. - Вот разве что..
        - Бывает кое - что и помимо этого! - все так же едко оборвала она. - Если у кого-то мозги стекли ниже пояса - это его проблемы, а меня, например, очень интересует этот симпатичный шаттл. На нем на орбиту можно за секунды вырваться, я знаю эту модель. Как тебе такая идея, командир? - спросила она, обращаясь уж ко мне.
        - А если он не заправлен? - спросила Капуста.
        - А если заправлен? Не заправлен - так и заправить можно, горючка у них точно есть!
        - Тю, женщина, а кто же им управлять-то будет? - присвистнул Рваный. - Мы, чай, пехота, а не астронавты, нам Господь Бог повелел по земле ходить. Или прыгать на своих железяках…
        - Ты забываешь, что я бывший электронщик? - спросила Щука. - Уж в такой-то системе разберусь как-нибудь! Да и Капуста - наводчица РУСов (ракетных установок), тоже поможет…
        - Помогу! - коротко подтвердила та.
        - А ты чего молчишь, Кир? - снова спросила Щука. - Как тебе такой план - отсюда и сразу на орбиту? А там - свяжемся с нашим флотом, возьмем пеленг… Не слышу твоего командирского слова?
        - Может, он тоже считает, что жопа - главнее, - хихикнул Рваный.
        - Пошляк…
        - Рад стараться!
        Да, об этом шаттле я тоже уже думал. Нам бы только прорваться вверх, а там - свяжемся, госпожа Орбитальная Кривая куда-нибудь да вывезет… План не хуже других, в нашем положении - совсем хороший план…
        - Ладно, соколы - орелики, отставить базар! - по-командирски прикрикнул я. - Распустились, загомонили, как дерьмоглоты подкоряжные! - я на мгновение припомнил страшного сержанта Градника. - Значит, слушай мою команду двумя ушами! Атакуем по схеме три - два, впереди - я, Рваный, Цезарь…
        - Есть! Есть, командир! - по-уставному откликнулись оба.
        - Замыкающая двойка - Щука, Капуста, - продолжил я. - Напоминаю задачу: цель - захват шаттла, первоочередное внимание обратить на средства связи и установки противовоздушной защиты, если таковые обнаружатся… Входим на ракетодром, Щука и Капуста - сразу к шаттлу, я, Цезарь и Рваный - прикрываем… Рваный! - Я!
        - Контролируешь ангары! Цезарь вместе со мной - здания обслуги!
        - Есть, командир!
        - Это все! Начинаем через три минуты по моему сигналу. Всем все понятно?
        Бойцы молчали. Ну, если вопросов нет…
        - А сигнал какой? Три красные ракеты с равными промежутками? - неожиданно спросила Капуста.
        Ее слова звучали вроде бы невинно, но сдерживаемая усмешка так и вибрировала в голосе.
        Даже не видя лиц под забралами, я понял, что все заухмылялись, а Рваный откровенно закудахтал, давясь смешком. Три красные ракеты с равными промежутками - общий сигнал к началу нашего «штормового предупреждения».
        - Обойдешься, - проворчал я. - Сигнал - слово «пошли» в наушниках, сказанное четко, внятно и выразительно. Еще вопросы? Вопросы по существу, разумеется?
        Больше вопросов не было. Мои легионеры все еще продолжали хихикать.
        В сущности, молодец бывшая наводчица, вовремя разрядить обстановку - тоже надо уметь. А то я, действительно, нагнал какой-то жути, и в первую очередь - на себя самого…
        - Пошли! - скомандовал я.
        Наша атакующая тройка взмыла в воздух и длинными прыжками двинулась к пусковой площадке. А я наконец внутренне успокоился. Началась работа, и больше рефлексировать было некогда. Двум смертям не бывать, одной не миновать, и все там будем - это совсем не новость, а общеизвестный факт бытия…
        Планета Казачок. 26 июня 2189г.
        2 часа 19 минут по местному времени.
        (На площадке горного ракетодрома)
        Капусту убили первой, как только мы выкатились на площадку, походя опрокинув жидкое проволочное ограждение.
        Откуда возник этот мощный лазерный луч, я не засек сначала, только видел, как острая, бледно - голубая нить появилась в воздухе. Луч скользнул змеей, наткнулся на ее броню, мгновенно вспыхнувшую красным ореолом, развалил ее на два загоревшихся обрубка и скользнул дальше длинной, блестящей иглой, вычерчивая дымящуюся, вскипающую кривую на термостойких плитах…
        Мы шарахнулись в стороны от этой смертоносной иглы, сразу смешавшись и потеряв направление.
        Крупнокалиберная установка! Откуда здесь?!
        - Внимание, внимание, несанкционированное вторжение на объект! Внимание, внимание, несанкционированное вторжение на объект!
        Безликий, механический голос ударил по нервам, а потом тихая, темная ночь словно взорвалась звуками и светом. Взревели сирены, замелькали на фоне маскировочных пятен яркие щупальца и Щука подхватили меня, поволокли к шаттлу. С двух сторон подхватили, хотя первое правило при внезапном огневом контакте - не скучиваться, я же говорил им - не скучиваться, сколько же можно им говорить…
        - Ладно, сам, сам…
        - Как ты? Сильно тряхнуло, командир?
        - Сам, сам… - не слишком отчетливо бормотал я, чувствуя, что внутри кипит и пенится, как пивная шапка на кружке, очередная смесь очередной инъекции. Броня услужливо старалась привести меня в чувство и, похоже, перестаралась…
        Вот только никакого шаттла и в помине не было! Этот гроб на колесиках последний раз летал, когда я еще гукал в раскачивающейся кроватке и размахивал соской! - понял я даже в ошалевшем состоянии. Когда мы очутились под дюзами, сразу стало заметно, как безнадежно они изъедены изнутри коррозией.
        Какие уж тут полеты! Муляж, обманка, вся эта пусковая установка - всего лишь старый хлам, где дорогое защитное покрытие наложено прямо на пятна ржавчины и кислотных пробоев…
        - Внимание, внимание…
        Тревога тем временем набрала силу. Прошло, наверное, не так много времени, даже наверняка - совсем немного. То есть для нас - много, а в сущности - какие-то десятки секунд, не больше…
        В вышине плавились уже два «фонарика», целых два - яркие, как два солнца, белое и красное, и от этого ослепительного смешения света все вокруг тоже было нереально ярким, просто резало глаза… И тени - по две на каждого, слишком много теней, неправдоподобно много, почти так же много, как огневых точек…
        «Черт, как глаза-то режет! - внятно подумал я. - Затемнение шлемофона испортилось от удара?!»
        Попытавшись вскочить на ноги, я вскочил и понял, что могу двигаться. Только кренит на левый бок и в ушах навязчиво стрекочат кузнечики… Но - могу, а с остальным потом разберемся…

* * *
        Я не знаю, как чувствует себя таракан, пробравшийся в ночи на кухню и уютно расположившийся на тарелке с остатками ужина, когда неожиданно раздается зловещее шарканье шлепанцев и над головой вдруг вспыхивает электрическая лампочка. Догадываюсь, примерно, как мы на этом обманном ракетодроме. Уже было понятно, что все это сооружение - один большой муляж, прикрывающий собой куда более важный объект, по всей видимости, подземный. Что вляпались, влипли, увязли и что спасти нас может только скорость маневра, обычно обозначаемого как «Дай бог ноги!».
        От нелетающего шаттла мы метнулись зигзагом в глубь площадки, подальше от плюющейся огнем линии автоматов. Но там нас тоже встретили, уже не автоматы, люди. Несколько охранников в легкой броне планетарного типа выскочили нам навстречу, поливая перед собой очередями.
        Наше счастье, что люди не так быстро просыпаются, как автоматы, охрана, видимо, еще не успела толком сообразить, по какому поводу шум и гам.
        Первого Щука отбросила длинной очередью в упор, во второго Цезарь всадил гранату из подствольника прямо перед собой.
        Хорошо, что самого не задело осколками, машинально отметил я, слишком близкая дистанция, не так нужно было…
        На меня тоже выскочила фигура в горбатой броне, похожей по очертаниям на наш «латник», и я шарахнул ее веером от бедра. Второй подскочил откуда-то сбоку. Совсем рядом! - успел испугаться я. Машинально, с испугу, я всадил ему в забрало шлема струю плазмы из огнемета. Прием простой, но очень действенный на ближней дистанции, убить не убьешь, зато все компьютерные системы брони прочно перемыкает, и слепнешь, и глохнешь, словно проваливаешься на тот свет, по себе помню…
        Охрана смешалась, отхлынула, но все-таки их было много, этих фигурок впереди, и становилось все больше. Они бежали, роились, окружали нас, охватывая полукольцом…
        - Цезарь, Щука - назад! Уходим, быстро, форсаж в сторону домов! - скомандовал я.
        Сканер показывал наличие людей в домах, вовремя сообразил я, а в сторону своих они стрелять не будут, по крайней мере, из тяжелого оружия. Может, и есть шанс выскочить, если в этой ситуации вообще есть шансы!
        Цезаря они подрубили уже на взлете. Я видел, как пулеметная очередь, четко подсвеченная вспышками «трассеров», скользнула по его броне огненной змейкой разрывов, а потом еще несколько очередей сошлись на его фигуре, выколачивая из нее мелкую крошку. Они, охранники, все делали правильно, не распыляли огонь, а выбивали все цели по очереди. С ручным оружием против тяжелой брони - лучший метод…
        - Цезарь, Цезарь, отзовись, прием!
        - Внимание, внимание… - надрывался невидимый голос, перекрывая даже звуки стрельбы, просто заглушая все безликими механическими интонациями…
        Цезарь приземлился почти нормально, на обе подошвы, даже прошел несколько шагов вперед, деревянно переставляя ноги. Потом упал, тоже вперед, как и шел, и больше не двигался.
        Как взрывается скорлупа ореха, помнится, сказал я ему когда-то… Нет, его броня не взрывалась, она просто треснула разом во многих местах, как яйцо трескается от падения с высоты. Из этих трещин сочилась кровь, много крови, слишком много для живого…
        - Кир, Кир, отходи один, я задержу их! - кричала мне Щука.
        Она уже лежала плашмя на плитах, длинно разбросав ноги, и короткими, прицельными очередями осаживала подступающих охранников. Кассета «эмки» кончилась, затвор лязгнул пустотой, и она ловко, не вставая, перекатилась на другое место, на ходу прищелкивая другую кассету. Снова, не тратя ни секунды, открыла огонь…
        Один? Да зачем же мне одному-то? Что мне делать одному?
        - Вместе, девочка, только вместе… Сейчас, сейчас… - бормотал я, отстегивая с подвесной системы свой последний резерв, «фонарик», осветительную мини-ракету «земля - воздух».
        «Фонарик» не поддавался. Окончательно разозлившись, я с корнем сдернул его с подвески, шарахнул взрывателем о плиту и швырнул далеко в сторону нападающих.
        - Щука, глаза! Глаза прикрой!
        Я тоже кинулся на землю носом вниз, но свет взорвавшегося «фонарика» пробился вспышкой даже сквозь плотно зажмуренные веки. Именно так, закидав наступающих активированными «фонариками», нам однажды удалось оторваться на Тайге…
        Ослепляет лучше всех свето-шумовых гранат, честное слово. Если вблизи - вспышка настолько яркая, что даже фильтры шлемов не успевают среагировать…
        - Щука, уходим! Только не оборачивайся! Мы вскинулись одновременно, стартовали на полном форсаже и все-таки выскочили из кольца, пока - выскочили…
        Планета Казачок. 26 июня 2189 года.
        2 часа 25 минут по местному времени.
        (За площадкой горного ракетодрома)
        …Что-то хрупнуло под ногой, и я скорее почувствовал, чем увидел - тот самый штакетник, красиво обрамляющий пряничные домики, которыми я недавно любовался с ближайшего склона. Именно на него я наступил.
        Недавно? Или - очень давно, когда еще были живы Рваный, Капуста, Цезарь…
        Проскочив через палисадник одним прыжком, я ударом ноги вышиб хлипкую дверь, и мы со Щукой вломились внутрь, почти синхронно поводя перед собой стволами «эмок».
        Внутри было пусто, тесно в громоздкой броне, под нашими тяжелыми шагами ощутимо прогибался пол и мелко вздрагивали стены.
        Тоже бутафория? Нет, не похоже, нормальная, пластиковая мебель, вот стакан на столе с недопитым чаем, рядом - такой же стакан, но пустой, бутылка из - под вина с цветастой этикеткой на полу - тоже пустая, скомканный банный халат кричаще - оранжевого цвета, брошенный прямо на пол, раскрытая книжка компьютера на столе, и экран еще не уснул, еще мерцает…
        Только где же люди?
        - Никого, любимая?
        - Не пойму, не вижу…
        - Я сейчас тоже гляну… Ага, вроде есть что-то…
        Деваться нам, в сущности, все равно было некуда. Уйти в горы не удалось, замаскированные боевые лазеры оказались и с другой стороны площадки. Щука едва увернулась от луча каким-то перекрученным акробатическим прыжком, и мы поняли, что не прорваться. Там, впереди тоже метались фигурки охраны, они уже со всех сторон метались…
        Сколько же здесь охраны, с ума сойти, не меньше, чем ос в гнезде… Пока что нас спасала только общая паника и неразбериха, но это, понятно, ненадолго…
        Сначала вляпались, а потом - влипли!
        Честно сказать, заскочив в эти домики, мы ни на что не рассчитывали. Тупо сверлила мысль - «по своим они стрелять не будут», вот, пожалуй, и все конструктивные идеи… И еще - очень хотелось передышки, хоть на несколько минут, хоть на секунды, просто посмотреть на нее, любимую, без забрала, просто попрощаться!
        Не время и не место, уговаривал себя я… А жалко! Всегда жалко, когда самого главного в жизни так и не успеваешь… Тоже не слишком оригинальная мысль, но что делать, если смерть, как и жизнь, состоит из сплошных банальностей! - нудно вертелось в голове.
        Я двинул стволом в сторону встроенного стенного шкафа.
        - Вот здесь…
        - Вижу, мой хороший, теперь - вижу!
        Она сама выскочила прямо на нас, та самая сдобная блондинка в розовом, монументальными ляжками которой мы любовались со склона. При ближайшем рассмотрении она оказалась не такой уж и молодой, скорее - молодящейся, с сеткой морщинок под круглыми от испуга глазами. Даже не такая сдобная, просто рыхлая…
        И еще она стреляла в нас из пистолета. Точнее - пистолетика. Две или три пули громко щелкнули по моему грудному щитку, и компенсаторы равновесия пружинно качнули броню, прежде чем я сообразил, что она всерьез считает свой пистолетик оружием…
        - Ах ты, коза!
        Ударом бронированной ноги Щука быстро подшибла ее под ноги, и та рухнула, мешком обрушилась на пол. Съежилась, скрючилась, поджав ноги, машинальными, судорожными движениями тянула легкомысленное платьице на полные, белые коленки. Испуганно вздрагивала пышным телом, залепетала что-то невнятное, пронзительно глядя на нас умоляющими глазами.
        Резкие гусиные лапки под слоем косметической штукатурки, и жалобное дрожание щек на растекшемся лице…
        Пистолетик откатился, упал неподалеку, но мы больше не обращали на него внимания, и она - тоже.
        Интересно, на что она рассчитывала? С такой пукалкой даже легкую броню не прошибить, не то что тяжелую! - мелькнула мысль.
        - Ты кто? - спросил я.
        - Что? - спросила она по-русски, а не на обычном, принятом везде интеринглише.
        - Кто ты? - переспросил я тоже по-русски. - Фамилия, звание, должность? Где остальные люди? Да не дрожи ты так…
        - Не убивайте… - вдруг попросила она.
        - Что она говорит? - спросила Щука на интеринглише.
        - Миленькие, хорошенькие, солдатики, не убивайте меня… Ну, пожалуйста…
        - Что она говорит?!
        - Ничего, все в порядке, - ответил я Щуке. И снова на русском:
        - Кто ты?! Где остальные?! Здесь есть другой выход?! Да не дрожи, говорю же, не убьем! Ответишь - не убьем, я тебе обещаю! Ну, живо!..
        Для выразительности я повел перед нею стволом, а Щука, хоть и ни слова не понимая, приложила ее прикладом по мягкому месту.
        Смачно хлопнула, как по тарелке холодца поварешкой!
        «А у меня такая красивая жена - я ее с утра хлопну по попе, возвращаюсь с работы, а попа все еще колышется…» - некстати возник в голове бородатый анекдот…
        Жесткие меры неожиданно подействовали на пленницу отрезвляюще.
        - Миленькие, хорошенькие, солдатики, я скажу! Я все скажу! - выдала она на инглише с абсолютно грамотным, поставленным произношением.
        - Кто ты?
        - Я - Лена… Елена Владимировна Королева… Я - врач, кандидат наук, врач в лаборатории… Лаборатория «Порог», так у нас называется… Мы занимаемся перемещениями, но я плохо знаю… Я - врач, не физик, только врач…
        - Хорошо, Лена - Елена, молодец! Где остальные?
        - Так в лабораториях же! Тут - подземные лаборатории, по тревоге мы все должны… Все спустились уже, весь персонал, я не вру, честное слово…
        - А ты почему не со всеми? Отвечай живо, ну?!
        Мы так и не поняли, почему она не спустилась в убежище. по-моему, обычное разгильдяйство ученого персонала по отношению к режиму безопасности. Что-то надо было доделать, домыть, или допить, или дочитать, что-то срочное, неотложное, вот и провозилась, пока мы не ввалились. Разбираться в ее режимных нарушениях было некогда, да и незачем.
        Важно другое, сразу вычленили мы оба. Подземные лаборатории! Значит - какой-то выход! Какой-то, куда-то…
        - Миленькие, хорошенькие, не убивайте, ну зачем вам меня убивать… Я же вам совсем, совсем не нужна…
        - Показывай, быстро! Показывай вход в ваши убежища!
        - Лаборатории… - робко поправила она.
        - Один черт! - сказал я по-русски. - Щука, бери ее! - уже на интере.
        Щука прихватила ее за шкирку бронированной рукой, без видимых усилий вздернула на ноги:
        - Пошла, коза!
        И коза пошла. Да еще как бодро засеменила, все еще доказывая, что ее убивать не надо, ну - совсем не надо, просто незачем… Она не военный, ну совсем не военный, совсем никакая, просто врач, физиолог, ничего больше…
        Оказалось, дальше по коридору распахивается целая стена этого на первый взгляд картонного домика…
        Планета Казачок. 26 июня 2189 года.
        2 часа 40 минут по местному времени.
        (Неизвестная подземная лаборатория)
        Звуконепроницаемые, бронированные, термоизолированные и еще черт знает какие створки толщиной не менее полуметра сошлись за нами с бесшумностью хорошо отлаженного механизма.
        - Да чтоб вы сдохли, ироды! - успела выкрикнуть нам в спину врач Лена, а потом двери окончательно захлопнулись за спиной.
        Щука инстинктивно дернулась назад, но было видно, что эти створки не прошибешь даже «рэксами», которых у нас, кстати, совсем не осталось.
        Ай да Лена-Елена! Врач - физиолог, совсем никакая… Все-таки заманила нас в ловушку, изображая с детской непосредственностью медвежью болезнь перед бронированными военными…
        Она, действительно, показала нам подземный вход в лабораторию и даже услужливо подставила глаз под считывающее устройство, приказав голосовой командой: «Открыть!» Да, вход…
        Но без выхода! Подобные сейфовые запоры не открываются изнутри, а другого выхода отсюда наверняка не было. Это я сразу понял, как только она скользнула назад с неожиданной для ее пышного тела стремительностью. За мгновение перед тем, как створки сошлись у нас за спиной…
        Молодец - разыграла такой спектакль на голом месте! - не мог не восхититься я. Если бы еще режим безопасности не нарушала - цены бы тебе не было, Елена Владимировна…
        - Ну, коза!
        Щука с досады шарахнула прикладом по створкам. С тем же успехом по ним можно было лупить из гранатомета, они бы так же не шелохнулись. Не просто уровень безопасности - высший уровень…
        Так, а это что тут у нас…
        - Отойди-ка, любимая…
        Она отпрянула, а я с размаху всадил найденную железяку между пневмо-рычагами запирающего устройства.
        Теперь точно - ни войти ни выйти! В некоторых случаях простой лом - самое действенное орудие.
        - Похоже, всё! Мы с тобой пришли, любимый! Теперь - всё… - просто сказала Щука.
        - Да, похоже…
        А что тут скажешь? Еще немного, и охрана опомнится и начнет нас отсюда выковыривать. Какие методы они используют - трудно сказать, да это и не важно, главное, что последний бой нашего «Мстителя» явно не за горами. Под ними, если быть точным…
        Вот такая печальная диспозиция…
        - Глянем хоть, что здесь? - предложила она.
        Ох уж это вечное женское любопытство… Забрало она откинула, и я с удовольствием уставился на ее лицо, на ресницы, на прищур отчаянных глаз… Смотрел на лицо и вспоминал тело. В конце концов, именно этого я и хотел, скромно не прося у судьбы ничего другого сверх возможного…
        - А почему нет? - согласился я. И мы пошли…
        Лаборатория, куда нас заманила хитрая Елена Владимировна, состояла из нескольких залов с высокими сводами. Трудно представить, сколько труда ухлопали, чтобы вырубить глубоко в камне такие подземные помещения.
        Я тоже откинул забрало. Дышать было легко, система вентиляции работала исправно. Значит, могут в любой момент пустить газ… Впрочем, это как раз не страшно, на газ броня среагирует…
        Все было обставлено вполне современно. Я, как человек, прикоснувшийся к миру науки на военной базе Галактиона, могу поручиться, что оборудование вокруг - самого высокого класса. Легко представить, как все авторитетно выглядит, когда здесь кишмя кишат люди в белых халатах.
        Что же они здесь изобретают? Очередную суперубийственную гадость?
        Сначала мы просто шли, таращились на окружающие приборы и дисплеи, как дикари на консервные банки с яркими наклейками, а потом я начал неожиданно узнавать…
        Видимо, это отразилось у меня на лице.
        - Ты что-то заметил, мой хороший?
        - Сейчас, подожди…
        - Что с тобой?
        - Сейчас - сейчас…
        Да, оборудование, которое мы увидели в последнем, самом большом зале, не стало для меня неожиданностью. Настроечный компьютер класса «игла -4000», четыре сдвоенные силовые установки, ускоритель частиц, еще какая-то извилистая хрень, название которой я так и не смог запомнить… Конечно же! Вот именно здесь, над этими отражательными щитами, должен открываться портал! Здесь, на Казачке, тоже занимались проблемами телепортационной транспортировки, вот и разгадка… Вот куда нас занесло - в телепортационную лабораторию.
        А потом зазвонил телефон. Аппарат был старомодным, ярко - красным, в разлапистом стиле «ретро», но я не сразу его заметил. Помедлил несколько мгновений.
        - Это тебя? - не без иронии спросила Щука. Она вообще хорошо держалась, любимая, даже в эти минуты…
        - А может, тебя? Поклонники? - спросил я. Она улыбнулась. Грустно и устало улыбнулась, совсем грустно и совсем устало… А телефон все звонил и звонил. Ну да, здесь, в такой изоляции, только проводная связь и возможна, как еще…
        - Ответим?
        - А почему бы и нет? Я снял трубку.
        - Слушайте, вы, там! - немедленно выкрикнул мне в ухо рассерженный мужской голос.
        - Уже внимательно слушаем, - ответил я. - Что дальше?
        - Слушайте, вы… Предлагаю вам сдаться по-хорошему! - сказал голос. - А иначе…
        - Что иначе?
        - Да мы все равно вас достанем оттуда, понял, ты?! - выкрикнул голос.
        - Какие, гарантии?
        - Да никаких, понял, ты?! Тебе сейчас не о гарантиях думать, тебе нужно думать, чтоб не сдохнуть через минуту, понял?..
        - До свиданья, - попрощался я. И повесил трубку.
        Такой молодой человек, судя по голосу, и уже такой истерик! Нельзя же так распускаться! Вот у меня тоже в последнее время - не сказать чтобы все шло удачно..: Но я же не паникую…
        - Что они тебе сказали? - спросила Щука.
        - Раздевайся! - скомандовал я любимой. - Сбрасывай все, догола!
        Она глянула на меня с искренним изумлением:
        - Ты знаешь, мой хороший, я, конечно, не отношу себя к женщинам, которым то не хочется, то - не сегодня, то - голова болит… Но, мне кажется, сейчас не самое время…
        - Сбрасывай, любимая, некогда! Выскочив из брони, я метнулся к компьютеру, пробежался по клавишам и почувствовал, как чужая техника исправно откликнулась…
        Не зря же я провел в подобной лаборатории столько времени! Я быстро набирал коды, прочно отпечатавшиеся в сознании, и сам удивлялся, насколько прочно они у меня отпечатались…

* * *
        - Может, тебе не стоит? - спросил я.
        - Я с тобой!
        - Это опасно, моя хорошая, может быть - очень опасно… Пойми, я видел…
        - Нет, я с тобой!
        - Я ничего не могу гарантировать… Пойми, мы можем только попробовать…
        - Я с тобой!
        Я еще слышал, как где-то там, в отдалении, раздался взрыв. Видимо, охрана решила не мудрить долго и просто вынести фундаментальные двери превосходящими взрывными силами…
        А потом я столкнул любимую в слепящий провал портала и сам прыгнул следом…
        Яркий хоровод искр подхватил меня, понес меня, и я словно взорвался изнутри, разделяясь на такие же беззаботные искры…
        «Всё как в прошлый раз!» - успел я подумать, прежде чем перестал что-то чувствовать…
        Эпилог
        Планета Сахара. 17 июля 2189г.
        7 часов 01 минута по местному времени.
        Место расположения штрафного батальона «Мститель»
        …Я снова стою на знакомом плацу, плац - площадке перед казармой, и над головой жарит беспощадное, пустынное солнце, и само небо без намека на малейшее облачко словно выцвело, поблекло и порыжело от непрерывного зноя. Ветер по-прежнему несет из пустыни неуловимый, мелкий песок, бесцветный, как пепел воспоминаний. Он все так же хрустит на зубах и шуршит в ресницах…
        Стою, как и раньше, в строю, в серой робе штрафного солдата. Единственное отличие - теперь я уже твердо знаю, что место базирования штрафного батальона «Мститель» находится на планете Сахара…
        Сколько времени прошло с тех пор, как мы по порядку номеров грузились в разверзнутое жерло «гуся», отправляясь на Казачок? Мне кажется, что очень много, годы и годы, целая маленькая жизнь прошла там…
        Время вообще понятие относительное, способное сжиматься и разжиматься, как бы ни утверждали обратное упрямо тикающие хронометры…
        На самом деле, нет, конечно. Не так уж много времени прошло. Всего три недели назад мы со Щукой нырнули в портал на подземной базе казаков, кинулись туда со всем отчаянием безнадежности. И неожиданно сработало, безотказно выбросило меня на Галактионе, в той самой лаборатории, где я когда-то участвовал в испытаниях. Все согласно введенным кодировкам пространственных перемещений и, что удивительно, без малейшего повреждения для личности.
        Прокатился через все эти мифические сжатия пространств, как на заднице по ледяной горке, только пискнуть успел… Бывает же!
        Вот началась собачья свадьба среди наших ученых вояк, когда их хваленый портал неожиданно самоактивировался! Выплюнул меня прямо в лабораторию, как сплевывают мошку, случайно залетевшую в рот.
        Я и сам вывалился с перекошенной мордой и выпученными глазами, но на их рожи тоже стоило посмотреть…
        Пока все вокруг охали, ахали, разбирались, кто, что и как, - прошло почти две недели. За это время, в относительно комфортных условиях секретного научного городка, я хоть немного пришел в себя, отоспался, отъелся и перестал держать в каждом сне круговую оборону…
        А Щука так и не вышла…
        Где она? Что с ней? Жива ли она?
        Я не знаю, ничего не знаю о ней…
        Нет, я не питаю иллюзий. На тех, прежних, испытаниях я уже насмотрелся, как телепортация перемалывает людей в фарш с азартом автоматической мясорубки. Мне бы не хотелось видеть ее такой. Я все еще помню, отчетливо, до бессонницы, до тянущей боли в груди помню ее радостные, широко распахнутые глаза с пышной занавесью ресниц… Помню ее гибкое, горячее тело, прижимающееся ко мне с необузданной страстью, такой естественной и откровенной в своем первозданном бесстыдстве…
        Даже хорошо, что она просто не вышла… По крайней мере, я все еще помню ее такой…
        Мы рискнули, но повезло только мне. Если это можно назвать везением - вот так найти и тут же потерять…
        А может…
        Но это - уже надежда, а ее надо гнать от себя…
        Я просто не питаю никаких иллюзий. Война - не место для счастья, война - не место для нормальных людей, я это понял, знаю и все равно каждый раз убеждаюсь заново. Лучше уж стать таким же сумасшедшим, как остальные, и вместе со всеми вкладывать душу в чеканку строевого шага на пыльном плацу…
        Что поделаешь, если наши души годятся только для подкованных каблуков и равнения в строю?! С этим нужно смириться, потому что поделать ты ничего не можешь…
        Только так…
        Да, они все погибли - Щука, Цезарь, Рваный, Паук, Капуста, Горячка… Они и все остальные - ветераны, уголовные, политические, «оводы» - весь предыдущий состав штрафного «Мстителя».
        Сейчас вокруг меня новые лица - ветераны, уголовные, политические, «оводы». Новое, свежее мясо для непрерывной мясорубки войны…
        Две недели на Галактионе мне тоже неожиданно засчитали, как нахождение на боевых, плюс пять суток на Казачке, таким образом я отбыл девятнадцать дней из объявленного мне восьмимесячного срока наказания. Я бы, конечно, не назвал это надеждой на выживание, но - чем черт не шутит, пока Господь видит сладкие сны о всеобщем счастье…
        Из научного городка меня вернули с Галактиона на планету Сахара для «дальнейшего прохождения службы в предписанном штрафном подразделении».
        - Ну ты, отрыжка вислоухого дерьмоглота! Чего рот раззявил, как неродной в стае гипермотов живородящих?! - это было первое, что я услышал, шагнув на территорию части.
        Оказалось, да, Градник. Живой и краснорожий. Отчитывает кого-то со всем своим внутренне-богатым животным миром…
        Градник мне почти обрадовался. Он даже удостоил меня милостиво-приветственного кивка, благосклонно, но больно ткнул кулаком в брюхо, назвал «везучей сволочью» и снова назначил командиром второго взвода в первую роту - его роту. Он теперь командир и уже второй лейтенант. Получил повышение, видимо, там, наверху, кому-то все-таки удалось представить злополучное «Штормовое предупреждение» как очередную победу. Может, не самую славную в новейшей военной истории, но в ряду других достойных…
        Как я потом узнал, он вовремя пристроился поближе к Дицу, а с этим - не пропадешь. Диц тоже уцелел. Как теперь шепчутся, он и в «утюгах» не был, так и просидел в «гусе» все десантирование. Якобы сначала осуществлял корректировку по подразделениям, а потом «гуся» зацепили лазерами, и тому пришлось уйти на высокую орбиту. А Градник якобы засвидетельствовал, что комбат хотел, но не мог. За и что и был представлен комбатом на повышение…
        Я думаю, командование прекрасно понимает, что капитан просто побоялся высаживаться. Но так как бояться ему следовало в первую очередь не противника, а собственного «контингента», то в глазах командования это уже не трусость, а предусмотрительная осторожность. Ценный кадр, умеет держать личный состав в кулаке, такими кадрами не бросаются…
        Вот кого я действительно рад был встретить, так это Пестрого. Он с двумя бойцами все-таки дошел до точки возврата, сумел эвакуироваться.
        Тоже - повезло…
        Когда меня этапировали с отдельным конвоем из двух полицай-сержантов, как особенно ценный груз, народа в казарме почти не было. Пополнение начало массово прибывать два дня назад, а сегодня - первое общее построение поротно и повзводно.
        Нет, ничего не меняется в этом мире…
        И ветер дует, и песок хрустит, и мы стоим «смирно», а комбат Диц вышагивает перед нами в сопровождении трех новых ротных командиров, которые уставились ему в спину и в то же время словно бы заглядывают в рот. Градник, в новенькой офицерской форме, конечно, особенно усердствует.
        - Вы, штрафники, собачье дерьмо, еще не знаете меня как следует… - вещает Диц, по-змеиному поводя головой.
        Все то же самое - убедительный правый кулак, не менее убедительный левый кулак, чрезвычайно убедительный носок сапога в промежность…
        Впрочем, одно отступление от предыдущей программы он все-таки делает - объявляет минуту молчания в честь погибших на Казачке офицер-воспитателей - слава героям! - и штрафников, дерьма собачьего, но сумевших хотя бы сдохнуть как положено настоящим солдатам!
        «Слава героям!» - еще раз объявляет капитан в заключение своей проникновенной речи, полной, на мой взгляд, вышеупомянутого дерьма.
        Мы все молчим секунд пять, семь, а может, и десять…
        «Да, наверное! Слава героям! - думаю я. Слава чаще всего достается не тем, кто ее заслуживает, но им, к счастью, это уже безразлично»…
        И все-таки - минута молчания… Вечная память всем! И недолгая, на удивление короткая память каждому в отдельности…
        Словом, ничего удивительного и ничего нового. Все это уже было, не раз и не два, длится ровно с тех самых пор, как человекообразная обезьяна впервые взяла в руки палку. Впервые - не для того, чтобы доставать высоко растущие фрукты или выкапывать из земли сладкие корешки, а с благородной целью трахнуть по башке рыжую тварь из соседнего племени, редкостную и безусловную сволочь, все время шмыгающую на чужой берег ручья за вкусно - кисленькими личинками…
        И так будет впредь! Думаю, будет еще очень долго, бесконечно долго, пока человечество, наконец, не поймет, что в любой войне бывают только победители и побежденные, а вот выигравших - никогда не бывает!
        Я не претендую на авторство этой мысли, полагаю, я - всего лишь один из многих, кому она периодически приходит в голову…
        Минута молчания заканчивается на втором десятке секунд.
        - Баталь-он! Рав-няйсь! Смир-рно! - командует первый лейтенант Олаф Раггерборд, новый замкомбата по УОС…
        СУДНЫЙ ЧЕТВЕРГ
        Пролог
        Планета Казачок. 15 октября 2189г.
        Подножье Скалистых гор,
        4 -й укрепрайон войск Казачьего Круга.
        14 часов 08 минут.
        Земля проносилась совсем близко под днищем, Семен видел: высота - метров пять - шесть, не больше. Черная земля. Черная, сухая и пепельная. Выжженная последними бомбардировками Штатов до полного смешения горючей химии с плодородным слоем. Бывшим плодородным слоем - так правильнее.
        Зловещая, в общем, картина, даже ирреальная в этом резком контрасте: темные, мертвые холмы и оплавившиеся камни под беззаботным, безоблачно - синим небом. Небу, как всегда, плевать на то, что происходит внизу. Истина, не требующая доказательств…
        Обычно в середине осени, когда спадает жара и поднимается уровень подземных рек, степь в предгорьях покрывается малиново - сиреневыми цветками болиголова, кустистыми и нарядными, как россыпь детской мозаики. Семен помнил - еще в прошлом году степь в это время казалась праздничной и пахла до головокружения.
        Нельзя сказать, что ему нравился резкий, дурманящий запах болиголова. Трудно, наверное, найти человека, которому бы он действительно нравился. Болиголов - название говорит само за себя. Просто несколько лет назад, вот так же в середине осени, их было двое в степи - он и она. И одуряюще пахли ковры цветов, и кружилась голова от этого запаха, и весь мир мелькал и кружился до замирания сердца, как пестрая, балаганная карусель, сорвавшаяся с шеста…
        Сколько лет прошло? Не очень много. Или - очень? Сейчас казалось - целая жизнь пролетела с тех пор, как он пьянел от любви, чувствуя, что на глаза наворачиваются настоящие теплые слезы нежности.
        Нет, это была не жена… Жена как раз оставалась дома и плакала на кухне, прячась от детей за закрытой дверью. Он знал, догадывался, что жена уже все поняла, и ждет, и плачет, и проклинает, наверное, его и ее. Но поделать ничего не мог, да и не хотел. В тот момент - не хотел…
        Ему потребовался почти год, чтобы взять себя в руки и зачеркнуть ее навсегда.
        Он это сделал. Вычеркнул. Скорее - вырвал. Не ради себя, не ради жены, даже не ради карьеры кадрового офицера, которого прочили в академию Генерального штаба. Ради детей. Они, маленькие, любимые, родные, уж точно не виноваты, понимал он даже в угаре.
        И все вроде наладилось. Жена перестала плакать. Забыть не смогла, конечно, Семен чувствовал, что не забыла, но вслух старалась не вспоминать. Она все-таки хорошая женщина, понимающая и деликатная на удивление… Была хорошей.
        Семен тоже не забыл. Для него так и осталось: резкий запах болиголова - привкус измены. Тоже резкий и острый. Одновременно сладкий, и горький, и обжигающий, как острые пряности. Тревожащий и будоражащий до сих пор.
        «Как первое, мягкое опьянение по-хорошему кружит голову и делает жизнь настолько беспечной, что кажется, завтрашнее похмелье никогда не наступит, так, наверное, и любовь, - думал он сейчас. - Кружит и забирает всего целиком…» Странно, что он так плохо помнит ее лицо, лицо той, из-за которой плакала его жена. Вот тело, пожалуй, помнит. Упругий, шелковистый живот, выразительный изгиб талии, тонкой до нереальности. Отчетливо помнит коричневые соски с почти незаметными светлыми волосками вокруг, россыпь родинок на левом плече, маленькую кисть с длинными, тонкими пальцами, которые часто казались ему почти прозрачными.
        Эти прозрачные перламутровые пальцы доверчиво ложились на его ладонь, а она казалась рядом с ними слишком грубой, слишком земной…
        Ее звали Стелла… Звездное имя. Красивое имя. Такое же красивое, как сама она. Тогда это имя представлялось ему почти молитвой. Можно было шептать и шептать до бесконечности - Стелла, Стелла, девушка - звезда…
        Познакомились они случайно, она работала на Казачке в какой-то геологической экспедиции от какого-то фонда со сложносочиненным названием. И почти сразу стали близки…
        И ведь все равно не успел с академией, усмехался он, вспоминая. Война началась. Все кругом спутала и перемешала. Так и не вышло из него штабного полковника…
        Да, это была его жизнь, его запахи, его память…
        А теперь его лишили памяти. И степь больше не имеет ни вкуса, ни запаха. О цветах вообще говорить не приходится, лучше ни о чем не говорить… Теперь!
        - Ваше благородие! - позвал водитель гравимобиля, младший урядник Петр Зимин.
        - Слушаю, - не сразу откликнулся Семен.
        - А я вот что думаю, ваш бродь… Думаю, сколько же теперь пахать экотехникам, чтобы все восстановить как было? Лет десять - пятнадцать, никак не меньше. А вы как думаете, господин есаул?
        - Я, Зимин, не думаю. Я знаю, что как было - уже никогда не будет. Никогда! - жестко подчеркнул Семен, отвечая скорее собственным мыслям, чем водителю.
        - Нет, но война-то кончается. Говорят, скоро уже. Совсем скоро. Уже мирные переговоры начались между штатовцами и нашими…
        - Ну!.. Обещала улита быть, так до сих пор едет. Или не так, казак?
        - Так точно, - согласился урядник.
        Они замолчали. Зимин, видимо, почувствовал, что комбат не в настроении трепаться. Привычно уставился в лобовое стекло, поддергивая штурвал и перещелкивая кнопки. Вел раздолбанный батарейный гравимобиль уверенно и аккуратно. Приподнимал его над землей ровно настолько, чтобы не оставлять за кормой длинный шлейф пепла, снесенного воздушной волной.
        «Да, только пепел… А что еще они могут оставить? - не слишком последовательно рассудил Семен, снова сползая мыслями в вязкие, тягучие воспоминания. - От всей этой войны - только пепел! Черная сажа с кислым привкусом химии, что скрипит на зубах и набивается в поры хуже, чем самый мелкий песок…
        Четвертый год войны… Больше нет на свете ни жены, ни детей, погибших в орбитальных бомбардировках в самые первые, самые тяжелые месяцы. И степь не пахнет, и цветы не цветут, и даже лицо девушки с красивым именем Стелла, этот нежданный, неожиданный подарок судьбы, который чуть не перечеркнул все его налаженное довоенное существование, он толком не может вспомнить…
        Девушка - звезда не смогла, а война - запросто. Разом разрушила все».
        Если бы кто сказал ему тогда, до войны, что пройдет немного времени, и все его семейные страсти, бурлящие, как борщ в скороварке, станут не важны, совсем не важны…
        Нет, не поверил бы!
        Глава 1
        Процесс брожения
        Планета Казачок. 15 октября 2189г.
        Подножье Скалистых гор,
        4 -й укрепрайон войск Казачьего Круга.
        14 часов 20 минут.
        Выпрямив спину на подушках сиденья, как на жестком деревянном стуле, командир 5 -й лазерной батареи 4 -го укрепрайона планеты есаул Семен Загребец смотрел в землю.
        «А может - на землю? Как правильнее сказать?»
        С одной стороны - гравимобиль, быстрота, полет, убегающий горизонт, и вроде бы уместнее предлог «на». А с другой - все равно приходится тянуться над самой поверхностью на скорости в полтораста - двести километров в час, пряча темно - пятнистый аппарат в изгибах рельефа. Получается, что смотрит он, есаул Загребец, именно в землю. То есть почти в упор на разводы гари, сплетаемые движением в мелькающие узоры. На таком минимуме высоты даже небольшая скорость кажется головокружительной. И выше не поднимешься - засекут с орбиты, начнут пулять, мало не покажется.
        Война кончается? Как для кого…
        По сводкам из штаба командир батареи знал, что на этот раз 5 -й Ударный космофлот Штатов обложил Казачок плотно, как бдительные наследники - богатого дедушку - маразматика, неугомонного, несмотря на беззубость. Так обложил, что контролирует каждый чих на поверхности. Не зря же Зимин боится прибавить скорость и высоту. Хорошо, что в степях у подножья гор всегда гуляют ветра, и пепельные завихрения здесь совсем не редкость. Иначе хоть пересаживайся на тихоходный колесный транспорт, для маскировки…
        Впрочем, не надо о маскировке, наслушался уже до оскомины!
        Всю эту чепуху - секретность, маскировку, режим охраны, общее усиление бдительности - только что пережевывал на плановом совещании в штабе укрепрайона войсковой старшина Дегтярь. После всяких хозяйственных мелочей (о которых тоже не было особой нужды совещаться!) комендант -4 еще битый час молол воду в ступе, с удовольствием вслушиваясь в свой рокочущий баритон с богатыми оперными интонациями. Усилить, ужесточить, укрепить, углубить… Да, еще увеличить, конечно! Повсеместно увеличить усиление, ужесточение, укрепление, углубление…
        Обычное, ни к чему не обязывающее словоблудие ради галочки. С перспективой оргвыводов «в случае чего» и последующим назидательным подтекстом «а мы же предупреждали!».
        Как обычно - отчего, почему, за рыбу грош…
        Офицеры, командиры подразделений, большинство из которых воевали уже не первый год, слушали, скучая глазами. Кто постарше званиями и заслугами - откровенно зевали в кулаки и ладони. Все знали, до войны Дегтярь занимался политикой, подвизался на выборных должностях в планетарной администрации. С началом боевых действий Конфедерации Свободных Миров против Соединенных Демократических Штатов бывший чиновник патриотически надел военную форму и попер по линии интендантства. Пока его оттуда не выперли со скандалом и треском. Понятно, в интендантстве и без него ребята ушлые, а лишний рот, показывает практика, обуза не только в семье, но и в коллективе с круговой порукой.
        Прошлой весной Дегтяря назначили комендантом УР -4 вместо убитого полковника Фомина. Руководство войск якобы рассудило, что этого пустобреха с лапой наверху все равно надо куда-то девать от себя подальше, а в УР -4 сильный офицерский костяк, эти выдюжат даже административное рвение нового начальника.
        Приходилось выдерживать. Дегтярь, хоть и носил на погонах две большие звезды войскового старшины (по общеармейскому званию - подполковника), но, по сути, как был политиком, так им и остался. Краснолицый и говорливый, новый комендант -4 любил совещания, как праздничные застолья. Собирал их по малейшему поводу и без него. При Фомине, кстати, совещались раз в десять меньше, а снабжение и обеспечение было не в пример лучше!
        За глаза коменданта -4 все дружно называли Дуся Деревянный. Прозвище говорит само за себя. В самом уничижительном смысле.
        - Слушали - постановили, слышали - доложили… Должен, господа офицеры, довести до вашего сведения нижеследующие обстоятельства… - Есаул в очередной раз вспоминал круглое, холеное лицо б/у чиновника и его рыхлое, обильно потеющее тело, затянутое в обтягивающий казачий мундир, как перезрелая дыня в презерватив.
        «И сколько можно водить хороводы между трех сосен? С песнями и вприсядку вокруг стола?!» - думал он с раздражением. Словно им, командирам боевых частей, без того нечем заняться, кроме как просиживать штаны в кабинете, слушая и постановляя всякую хрень! У него самого, между прочим, замом на батарее совсем зеленый парнишка, Володька Налимов из офицерского резерва. За ним самим приглядывать нужно, пока казачки из него веревки не свили и сушить не повесили, так-то… Дегтярь! Дуся Деревянный! Шпак - он и есть шпак, хоть разодень его в полковничьи эполеты, хоть в генеральский двойной лампас. А этот - не просто шпак, можно сказать, шпак в квадрате, из бывших думских говорунов, которые довели планеты Конфедерации до войны со Штатами…
        - Нет, господа, лично мне многие политические деятели часто напоминают плохих танцоров, - сказал, помнится, сотник Женька Осин, командир роты МП - танков, когда они гурьбой выходили из кабинета коменданта.
        Сотник - из кадровых, хоть молодой, но уже кавалер трех офицерских «Георгиев», для полного банта ему не хватает только четвертого креста. Лихой вояка.
        - В смысле - яйца мешают всему на свете? - уточнил кто-то, кажется, командир сотни пластунов, этой современной бронепехоты.
        - В смысле - хоть на поминках, но дай ему сплясать соло, выделиться из своего ансамбля имени Едрени Фени! А за яйца не знаю, врать не буду, на чужие яйца заглядываться - не имею привычки, да - с… - по-юношески звонко, во весь голос откликнулся сотник. - Честь имею, господа офицеры! - Танкист небрежно, двумя пальцами отмахнул от козырька фуражки и удалился, вольно покачивая плечами над тонкой талией, вбитой в узкий ремень.
        Офицеры, переглядываясь, понимающе усмехались.
        «Самое удивительное, господа офицеры, что все мы, старые вояки, люди бывалые и опытные, вынуждены по два - три раза в неделю выслушивать эти ура - руководящие наставления. Се ля ви, хоть это несправедливо, как говорят на планете Париж…»

* * *
        Припомнив горячего Осина, Семен снова, как в предбаннике комендантского кабинета, ехидно захмыкал. Дегтярь, похоже, тоже расслышал слова танкиста, не мог не услышать. То-то его напоследок с лица перекосило! Но смолчал, выдержал хорошую мину…
        Впрочем, цепляться к танкисту комендант все равно бы не решился. Этим броне - хлопцам подчеркнуто плевать на все, кроме своих танков. Ребята отчаянные, служба такая. Да и подчиняются они в первую очередь командирам своих бригад, а к укрепрайонам только прикомандированы…
        - Что говорите, ваше благородие? Не расслышал? - водитель заметил его улыбку.
        - Ничего не говорю.
        - Понял, ваш бродь.
        Гравимобиль по-прежнему несся над темными холмами. Примолкший Зимин потихоньку прибавлял скорость, играя пальцами на полукруглом штурвале и равномерно, ритмично подергивая головой. Словно говорил что-то про себя. Или - напевал?
        - Зимин! - позвал водителя есаул.
        - Я! - по-уставному откликнулся тот.
        - Ты не гони все - таки, не на гонках. Демаскировка, понимаешь…
        Договаривать он не стал, сам понял, как глупо звучит. Зимин, бывший спортсмен, гонщик на малогабаритках, вел обычный армейский гравимобиль мягко и ловко, как дорогую навороченную модель класса «люкс». Уж кто - кто, а он за штурвалом в подсказках точно не нуждается.
        - Ладно, впрочем, рули как знаешь, - буркнул Семен, словно бы сознаваясь, что не прав со своими наставлениями.
        Он же не Дегтярь, чтобы учить ученых, портя и мотая им нервы.
        - Слушаюсь, ваш бродь! - отчеканил водитель, не отрывая хищных, по-восточному раскосых глаз от лобового стекла.
        Обиделся все - таки, хотя виду не подает, понял есаул. Гордый… Ну и пес с ним! Все вокруг гордые, все обижаются почем зря! Только он, комбат -5, должен лавировать без конца, как дерьмо под парусом, дорвавшееся до фарватера.
        Собачья, в сущности, должность - комбат в укрепрайоне. Поссоришься с Дегтярем - прикрутят снабжение, а не поссориться тоже нельзя, ибо мера терпения, как говорится, вычерпана почти досуха… То ли дело раньше, когда он командовал мобильными установками в летучем отряде…
        Стоило ли получать повышение и четвертую капитанскую звездочку на погоны? Еще задумаешься, еще пожалеешь…
        Эх-ма! Жизнь-жестянка, которая тянется за хвостом собаки, как сказал кто-то из древних классиков. Поэтому самое разумное, что с ней можно сделать, - это завалить в кабак и налить ее до краев чем покрепче…
        Вот это - самое трезвое и здравое понимание действительности! - в который раз рассудил есаул.

* * *
        Степь кончалась, гравимобиль приближался к Скалистым горам, уже выступившим над горизонтом чуть заметной туманной дымкой. Рельеф тоже неуловимо менялся, тут и там начинали попадаться скалы. Щербатые, как плохие зубы, они выступали из земли, словно бы вытягивались из нее. Пролетая рядом, есаул видел неровные пятна подпалин, рассыпанные по каменно - морщинистой поверхности.
        Многие скалы казались перекошенными, словно тоже плавились и текли от чрезмерных температур. Так, похоже, и было.
        Между скалами да на минимуме высоты - от водителя требуется максимум внимания.
        Семен еще раз глянул на урядника, на его острый, напряженный профиль и отвернулся к боковому окну. За стеклом все так же бежала гарь.
        Да, ни единой живности, ни травинки, только пепел… Была у него семья - от нее тоже пепел… Остается надеяться, что хотя бы не мучились…
        «Но нет, отставить! Об этом нельзя, это - запретное!» - одернул себя есаул. Думать об этом сейчас - значит, быстро и верно сходить с ума, в этом он уже убедился. Со стаканом самопляса в руке - еще ничего, с ним - легче. А без него - точно сбрендишь на раз и два… Интересно, старшина брагу уже перегнал? Небось перегнал! Если командир батареи почти полдня пребывает в отсутствии наличия (как сказал бы Дегтярь), слушая и постановляя в зубовном скрежете, Дед просто не мог не воспользоваться такой разлюли - малиной…
        - А вот что хочу спросить, ваше благородие, у вас в ушах ничего не гремит? - вдруг подал голос Зимин.
        - В каком смысле? - задумавшийся офицер не сразу понял вопрос водителя.
        - Ну, в этом самом… - пояснил водитель. - Ну, как будто гул в ушах…
        - Не понял?
        - Да я и сам что-то не разберу, ваш бродь. Не пойму… Вроде есть, а вроде бы нет… Знаете, как в горах бывает, когда лавина стронулась, но еще где-то далеко. Вроде бы не слышно пока ничего, но внутри как будто что-то уже вибрирует, вроде как давит на уши… Я, ваш бродь, в молодости одно время увлекался неадаптированным альпинизмом, не один месяц провел в горах, так вот очень похоже…
        - В молодости? - хмыкнул есаул, почему-то зацепившись именно за это слово.
        Если двадцатишестилетний Зимин высказывается о молодости в прошедшем времени, то что говорить ему, недавно распечатавшему четвертый десяток?
        - А сейчас ты старый, что ли, стал? - добавил он через некоторое время, скептически скосив глаза на водителя.
        - Ну, не старый, конечно. Но - поживший, - невозмутимо отозвался Зимин. - Уже три года как в армии, а кажется, что все тридцать, ей - богу. Война - она быстро старит, что и говорить…
        - Быстро, говоришь?
        - А то нет? Еще как быстро. Страх потому что везде, все под страхом живем, под ним же и помираем. Это от страха человек быстро стареет, я так считаю. Вон хотя бы меня взять - уже башка седая наполовину, в зеркало глядеть боязно…
        - Не нравится воевать? - Загребец все еще косился на водителя.
        Лицо молодое, гладкое, бровастое, фигура подтянутая, а волосы точно с проседью, какими-то неровными пятнами, словно у мухомора. С короткой стрижкой это особенно заметно… И где же тебя так угораздило поседеть, Петр Егорович?
        - А кому нравится?! - резко ответил Зимин. И только потом, словно бы расслышав провокационную подоплеку вопроса, спохватился. - Нет, ну ничего вообще-то, снабжение, все такое, дисциплина опять же… Опять же, кому-то надо службу тащить! Давно нужно было дать по зубам Соединенным Штатам, - скучным голосом начал излагать он, - чья захватническая политика вселенской экспансии одного государства не дает жить и развиваться Свободным Мирам… Мы, казачьи войска девяти кругов, надежа и опора Свободных Миров, всегда как один готовы дать по зубам проклятому супостату…
        - Аминь! - подтвердил есаул. - Даже интересно, какой идиот сочиняет все эти агитки?
        - Вот и я говорю…
        - Чего - чего?
        - Всегда готовы, ваш бродь! - не растерялся урядник. - Как один, разумеется!
        Прямо по зубам!
        - Разумеется… Ладно, не заливай, не на политинформации, - хмыкнул есаул. - Снабжение и все такое!.. Если бы ты знал, Петя, как мне все это надоело… Обрыдло, как рыбе сырость, скажу тебе откровенно!
        Сказал и подумал, что в первый раз обратился к уряднику по имени. Да нет, нормальный вроде бы парень, не похож на стукача контрразведки…
        - Скорей бы уж закончилось, - подтвердил Зимин. - Так что там все-таки слышно в верхах, господин есаул? Переговоры о перемирии к чему идут?
        - К чему-нибудь. Идут себе и идут. Я на самом деле не многим больше твоего знаю. В штабе тоже болтают каждый по-своему, и всякий - разное.
        - Скорей бы уж… - повторил водитель.
        - Да, пожалуй.
        Урядника Зимина комбат еще плохо знал. Тот несколько раз возил его в штаб и по другим батарейным надобностям, вот и все общение. Точнее, не до него было, не до общения, туда едешь - кипятишься в предчувствии Дегтяря, обратно - тоже булькаешь, не остывая.
        Казак Зимин прибыл в батарею недавно. Очередное пополнение рядов после летних массированных высадок штатовских войск. Семен, конечно, просмотрел файл его личного дела: два ранения, солдатский крест 4 -й степени, две медали за храбрость. Подготовленный наводчик, опытный водитель со спортивным прошлым, незаконченное высшее образование. Не женат, отец - мать - братья - сестры. Не замечен, не состоял, не привлекался. В армию пошел добровольцем, отказался от офицерской школы. Присвоено воинское звание младшего урядника, рекомендуется на должность командира отделения. Участие в войсковых операциях на планетах та - та - та - та…
        Информация вроде бы обо всем, разведотделы не упускают ни одной мелочи. Только человека за такой стандартной характеристикой все равно не увидишь, давно уже убедился Семен.
        Понятно, фронтовик, опытный солдат, кресты и медали просто так не дают, ранения - тоже показатель. Но что за человек Петр Егорович Зимин? Чего хочет, на что надеется, чем живет? Почему на смуглом, невозмутимом лице с явной примесью татарско - азиатских кровей часто появляется выражение, весьма похожее на надменность? Неоконченное высшее не забывается или былые спортивные победы заставляют вздергивать нос?
        А почему, в таком случае, отказался от офицерской школы? Был бы сейчас хорунжим или даже сотником, на фронте это быстро. Или данное самолюбие, которого здесь (очевидно!) вагон и маленькая тележка, не нуждается в подтверждении на иерархической лестнице? Как там говорят психоаналитики - честолюбие наоборот? Сами мы невысокие, зато гордые до небес, на чем стояли и стоять будем, как поганки под радиацией.
        «Разберемся, конечно! - подытожил про себя есаул. - Если успеем до очередной мясорубки! А нет - похоронная команда быстро закончит психоанализ киркой и лопатой. Живенько так, развивая мысль в духе черного юмора…»
        Все это время Семен честно прислушивался. Движок гравимобиля он точно слышал, сиплый гул воздуха, рассекаемого движением аппарата, тоже присутствовал. А что еще? Что же такое услышал Зимин? За звуками скорости - вроде бы ничего другого.
        Или гонщики настолько привыкают слышать движение своих машин, что для них оно уже не является полноценным звуком? Просто фоном, на который не обращаешь внимания и на фоне которого все остальные звуки проявляются отчетливо, как в тишине.
        Нет, вроде бы ничего настораживающего…

* * *
        Гравимобиль тормознул резко, быстро, сразу завалился на левый бок и вздыбился от избытка разгона. Есаул инстинктивно вцепился в сиденье, лязгнул зубами, больно прикусил от неожиданности губу, потом охнул и только потом громко и матерно выругался.
        Остановился Зимин мгновенно - ловкое, красивое торможение профессионального гонщика. Но Семен только через мгновения сообразил, что оно ловкое и профессиональное. Первое впечатление было похоже на полновесный нежданный пинок под задницу.
        - Но! Корова! Не дрова везешь, в бога душу!..
        - Ваш бродь!
        Губа болела и вроде бы даже закровила, чувствовал Семен.
        - Да чтоб у тебя хрен на лбу вырос! Чтоб тебе на том свете соломки не постелили!.. А… Ага! Да вижу я, вижу…
        Зрелище действительно было неожиданное. Прямо по курсу перед гравимобилем темные скалы словно бы сошлись в круг, образовав почти правильную геометрическую фигуру. Все те же камни, с теми же трещинами и подпалинами, только стояли слишком уж ровно… А над ними, прямо над скалами, крутилось огромное красно - огненное кольцо. Вроде святого нимба, мелькнула мысль. Однако от этой святости тянет не только перекреститься, но и сплюнуть…
        Религиозность в казачьих войсках культивировалась исконно. Генералы с приближенными верили истово, напоказ, с обязательными соплями - слюнями на молебнах о христолюбивом воинстве. Со средних офицеров - батальонных, батарейных, сотенных, этих не слишком заметных тружеников войны в расшлепанных сапогах - особой религиозности не спрашивали, просто не допускали до откровенного материализма. Помимо прочего - традиция.
        Есаул Загребец никогда не считал себя сильно верующим человеком, скорее, делал вид, как и многие. Мол, а вдруг действительно что-то где-то. Но тут рука как будто сама дернулась перекреститься. Правда, в следующее мгновение руку он отловил, пресек и отправил на место. Неудобно как-то. Боевому заслуженному офицеру, да еще при непосредственном подчиненном, нужно бы реагировать на опасность не крестным знамением…
        - Зимин! - позвал Семен.
        Голос прозвучал хрипло, он сам это почувствовал. К тому же он все еще продолжал щупать языком прикушенное место. «Точно кровит, зараза…» - Я!
        - Ты видишь то же самое?
        - Так точно, ваш бродь! Похоже на то, ваш бродь!
        - А что это?
        - А хрен его знает, ваш бродь! - лихо доложил Зимин.
        - Понятно… Ясно как божий день…
        Ничего ему было не ясно и тем более не понятно. А главное, чувствовалось в этом красном кольце, отблескивающем огненными искрами, нечто абсолютно неправильное. Не в смысле геометрической формы, с этим-то как раз все в порядке, даже слишком в порядке, рассуждал Семен, пытаясь разобраться в собственных ощущениях.
        Что-то другое… Опасное? Страшное?
        Нет, за семь лет военной карьеры и три с лишним года войны есаул Загребец видел вещи и пострашнее красных колец. Такого насмотрелся, что волосы вставали дыбом. «Причем на всех частях тела одновременно! Если, конечно, не углубляться дальше в анатомические подробности, куда воспитанные люди носы не суют», - часто повторял он. Но здесь - как будто другое…
        Чужое - да! - наконец поймал он нужное слово. Именно это ощущение насторожило его с первого взгляда, до того, что мурашки по спине побежали. Нечто чужое, чуждое, непонятное… Как раз от этой чуждости начинают шевелиться на теле самые малые волоски, а внутри живота сжимается и холодеет…
        «Чужие»?
        Когда-то говорили «инопланетяне», помнил есаул из курса истории в военном училище, но потом, когда освоенные планеты начали считать на десятки, появилось новое расхожее определение - «чужие».
        Глупость, конечно, искренне считал он, очередной штамп вездесущих СМИ. Или подхвачено из какого-нибудь популярного боевика. Они, эти неведомые пришельцы из глубин космоса, значит, «чужие», а те, кто долбит друг друга четвертый год до выжженной под ногами земли, кто засыпал бомбами его дом и семью, кто превратил в руины некогда цветущие городки и станицы Казачка, - свои в доску? Где же логика, господа офицеры?
        Да и кто их видел, этих пресловутых «чужих»? Встречался с ними хоть кто-нибудь? Планет в Галактике освоена почти сотня, попадаются и формы биологической жизни, но люди до сих пор - единственные разумные существа. Наукой доказано - пропасть между разумом и животным миром остается непреодолимой. Главное, что характерно, никто из животных преодолеть ее не стремится, интеллект им нужен, как рыбе резиновые сапоги. Это человеку все неймется создать себе «братьев по разуму» из подручного биологического материала.
        Нет, если верить журналистам, следы «чужих» встречаются сплошь и рядом на разных планетах, но кто же в здравом уме им поверит?
        «Какие „чужие“, откуда? Бред, померещилось!» - успокаивал он сам себя. Наверняка какая-нибудь новая военная разработка. Непонятно - наша или штатовцев, но точно - военная. Как офицер, он все-таки должен разобраться, в чем дело… Разобраться и доложить… Да, именно в такой последовательности…
        Красное кольцо висело метрах в двухстах от них, видел есаул. Диаметр кольца - метров двадцать плюс минус сантиметры, определил он наметанным глазом артиллериста, привыкшего с полувзгляда брать расстояния и углы.
        Колечко торчало над скалами без видимых опор, без источника энергии поблизости и чуть заметно вращалось.
        Вполне себе колечко… На первый взгляд - никакой видимой опасности. Просто кольцо, обруч словно бы из огня или света. Точно - нимб… И скалы под ним как будто тоже… Нет, не вращались, конечно, но было в них что-то колеблющееся, нетвердое, расплывающееся, что делало всю картину какой-то поганенькой…
        Сплюнуть хочется… От всех этих новых технологий давно уже хочется сплюнуть…
        Или - перекреститься все - таки?
        - Вот что, Петя… - опомнился, наконец, есаул.
        - Чего?
        - Через плечо! Сажай аппарат и ныряй в броню. Оружие не забудь. Пойдем, посмотрим, что тут за закозюлина выкаблучивает. Тревога по форме два, урядник!
        - В штаб сообщить?
        - Да нет, не надо пока. Скорее всего - испытания какие-то. Потом смеху не оберешься.
        - Инструкция аварийной остановки… - попробовал возразить водитель.
        - Ну и положи на нее болт с прибором! - взорвался Семен. - Инструкция…
        Головой надо думать, а не инструкцией! Так-то, младший урядник!
        Губа все еще болела, оставляя во рту солоноватый привкус.
        В сущности, Семен не был уверен, что поступает правильно, отправляясь исследовать непонятный объект вдвоем с водителем, не поставив в известность ни штаб, ни батарею. От этого злился еще больше. Не слишком очевидная ситуация - пошли туда, не знаю куда, смотреть то, не знаю что…
        С другой стороны - а что тут скажешь? Как, например, доложить? Вижу, мол, красное кольцо над скалами, выстроенными в круг? Кольцо, мол, благополучно вращается вокруг собственной оси, а скалы, допустим, чуть - чуть колеблются. Этак легонько - легонько, не сходя с места, что характерно…
        Смешно! Заранее звучат в ушах ехидные намеки дежурного офицера штаба - не следует ли их благородиям хоть немного закусывать перед такими лихими докладами? Сегодня по штабу как раз дежурит Виталька Пенкин, припоминал Семен, этот балабол и мастер рифмованных поздравлений распишет его доклад с таким смаком, что вся система укрепрайонов планеты вздрогнет от хохота.
        Еще бы! В войсках, к примеру, до сих пор вспоминают, как где-то с год назад хорунжий Леонтьев допился до белой горячки и истошно рапортовал в штаб о массированной высадке серо-зеленых «чужих» в наблюдаемом им стратегическом квадрате. Подробно так, взахлеб, описывал и рожки, и пятачки остренькие, и прочие части тела, смутно похожие на человеческие. Бред бредом, но ведь убедительно как!
        И поверили. Такой переполох получился, что этот случай бессменно ходит по частям в качестве анекдота. До сих пор обрастает всевозможными фольклорными добавлениями, хотя и времени уже прилично прошло, и сам запойный хорунжий честно погиб в бою еще летом…
        Подчиняясь приказу, Зимин выпустил все четыре опорных колеса и одним движением посадил машину. Есаул почувствовал, как гравимобиль твердо стукнулся о землю, дернулся и застыл. Темное облако потревоженного пепла всплыло к стеклу. Медленно, очень медленно, как показалось Семену, пепел и пыль осели. В том числе и на стекла. Комбат -5 зачем-то провел по стеклу ладонью, хотя понятно, что вся эта муть снаружи. Пожевал губами и снова поморщился.
        Да, губа, чтоб ее… На внутренней стороне, похоже, уже набухла какая-то шишка… Вот тоже радость, нежданная как п…дец!
        - Предохранительную инъекцию сделай, - распорядился комбат. - Возьми в аптечке два тюбика «ФАПСа».
        - С утра же делали, вместе со всеми… - заартачился было водитель.
        - Разговорчики! - прикрикнул Семен. - Черт знает, что за дрянь в этих новых бомбах. Земля вон, как неродная, не поймешь даже, какого цвета, - уже спокойно пояснил он.
        - Слушаюсь! - неохотно отозвался Зимин, всем видом показывая, что слушать - слушается, а лекарство все равно с утра принимал, хоть на куски его режь. Ну, да пес с ним…
        Есаул взял у водителя один из тюбиков, с хрустом свернул головку, приложил к запястью. «ФАПС», захлюпав, моментально всосался под кожу. Знакомое онемение, всплеск крови в жилах, мелкое, щекотное покалывание по всему телу, словно кожа начинает чесаться прямо изнутри.
        Сильная штука, универсальное средство от радиации и почти всех видов химических отравлений, уверяют врачи. Вот только какой будет побочный эффект от самой профилактики, армейская медицина деликатно умалчивает.
        Впрочем, ладно, до эффектов еще дожить надо, что пока под вопросом…
        - Кайфанул?
        - Да чтоб мне век такого кайфа не пробовать, да чтоб скрючило того…
        - Тогда полезли в броню, - распорядился Загребец.
        - Есть! - отозвался Зимин, все еще хлопая глазами и кривляясь лицом от химического удара «ФАПСа».
        Штучка забористая, конечно. Почти как самогон старшины. Только по действию - прямая противоположность. Уже давно выяснилось, что эта мед. зараза еще и отрезвляет на раз. И любое, самое запойное похмелье снимает, как рукой стряхивает. Важно только знать - на сколько выпитого какая доза лекарства, но с этим добровольцы - экспериментаторы быстро разобрались. То-то в войсках «ФАПС» всегда тает, как снег на весеннем солнце.
        Вот еще один парадокс, который тянет на исторический, усмехнулся про себя есаул. Лекарство от похмелья! Застарелая, словно кариес, мечта человечества - чтоб с вечера было все, а с утра - ну ничего не было. Сколько веков люди мечтали заполучить полноценное средство от похмелья, а изобрели его именно военные, моделируя очередную «анти»…
        В снаряжение обычного армейского гравимобиля всегда входит четыре «витязя», бронекостюма облегченно - планетарного типа с полным вооружением. Располагается все это богатство сразу за кабиной в багажном отсеке. Тесновато, конечно, облачаться сразу вдвоем, но терпимо, не вчетвером все - таки. Есаулу не потребовалось много времени, чтобы проверить заряды двух «калашей» и нырнуть в броню. Зимин завозился надолго.
        «Понятно, артиллерист - дальнобой, крыса из бункера! Отвык уже в броню прыгать. Ну, ничего, ничего, вернемся в часть - я вам устрою тренаж с полной выкладкой… Вы у меня, черти, спляшете ваньку - встаньку в ритме гопака с коленцами…»
        Вывалившись из бокового люка багажника, есаул прошелся вдоль ломаной стрелы мобиля с горбатой нашлепкой фонаря кабины на самом носу. Под его шагами земля тоже чуть - чуть пылила, словно дымилась. Нет, не черная земля, скорее, темно - коричневая с какими-то седыми разводами.
        Автомат снят с предохранителя, палец - на спусковой кнопке. Сам понимал, глупо выглядит, когда вокруг ни души на многие версты. Впрочем, перебдеть - всегда спокойнее для души командира.
        Только теперь Семен понял, что имел в виду водитель, когда говорил про громыхание в ушах. Это не гром, конечно, больше похоже на гул, какую-то низкочастотную вибрацию, проникающую даже сквозь защитные фильтры шлема. И источник ее, к бабке не ходи, то самое огненное кольцо над сдвинувшимися скалами.
        Что ж это еще за зараза?..
        Наконец из люка показались бронированные ноги водителя, повисели, подергались, потом вниз соскользнуло все целиком. Сочленения брони разболтанно дергались. Автомат выпал из люка отдельно и очень независимо, словно бы сам по себе весь такой.
        «Да, господа артиллеристы, однако - с… Двенадцать часов тренажа в броне с полной выкладкой - никак не меньше!»
        - Ну, наконец-то!
        - Виноват, ваш бродь, замешкался! - голос по внутренней связи брони звучал сдавленно и неузнаваемо.
        - А ты не мешкай! - посоветовал Семен. - Автомат подбери, воин.
        - Да я…
        - И сопли - тоже! Готов, что ли? Пошли.
        - Так точно, готов!
        - И никак иначе! - подтвердил есаул. - Если что - стрелой к мобилю, не дожидаясь команды. Огонь открывать только по моему приказу. Остановит кто - останавливайся, не напирай буром, - напутствовал он на всякий случай. - Вроде все…
        Шагая первым (гравидвижители они почти не трогали, не то расстояние), есаул вдруг почувствовал себя легко и свободно, как когда-то курсантом, пробегавшим с увольнительной через проходную с утра пораньше. День еще даже не начался, только начинается, но уже понятно, что это будет веселый день, свободный от рутины казармы. А вокруг, на улицах, - легко, нарядно, стреляют глазками красивые девушки, и серая лента тротуара словно бы плывет навстречу, упруго пружиня под сапогами. И ярко, радостно светит солнце, даря окружающему миру привкус праздника…
        Когда он ходил в увольнительные, солнце вроде бы все время ярко светило, вспоминалось ему теперь.
        Да, видимо, хитрые медицинские датчики брони считали его встревоженное состояние и подкинули под кожу оптимистично - бодрящую химию, понял есаул эту неожиданную легкость. Подумал и тут же забыл, разглядывая непонятную «закозюлину».
        «Обычное кольцо, явно что-то энергетическое, ничего страшного… Какое - никакое, а приключение, будет что рассказать на КП…»
        Броня давала ощущение уверенности и надежности, автомат, удобно лежащий на локте, - как дополнительная страховка. Два бронепехотинца - это уже почти десант, усмехнулся он про себя.
        - Чего говорите, ваш бродь?
        - Ничего… Гляди в оба глаза, говорю. Вблизи стало окончательно видно, что кольцо скорее огненное, чем красное, причем не сплошное, а словно бы состоящее из мелких искр - огоньков, сквозь которые свободно просматриваются и небо, и камни.
        Честно говоря, на кольцо есаул смотрел постольку поскольку, все больше выглядывал какие-нибудь скрытые посты охраны вокруг испытательного полигона. Ждал, когда вынырнут из - под земли насупленные от важности ряхи в броне и с оружием и пошлют их куда подальше рассыпчатым матерком.
        «Пошлют - значит, пойдем… Мы службу знаем и дисциплину уважаем, как мать родную…»
        Пожалуй, сейчас он бы даже обрадовался этим ряхам, появление которых сразу расставило бы все по местам. Хотя, как любой фронтовик, не любил солдат режимных подразделений, считая их если не прямыми трусами и приспособленцами, то чем-то вроде.
        Но режимники не появлялись, как не было вокруг никаких предупреждающих вешек. Все ближе и ближе, а их до сих пор не сподобились остановить.
        Только кольцо…
        Совсем непонятная субстанция… «А в нашей субстанции - никакой консистенции», - вдруг вспомнился бородатый анекдот.
        - Что-то мне, ваш бродь, все это… - начал говорить Зимин.
        В этот момент огненное кольцо словно взорвалось. Масса ярких лучей вспыхнула сразу всюду, и между ними, и даже внутри брони. Они были везде - эти лучи - иглы, острые, яркие и невыносимо горячие. Такие же острые и горячие, как сама боль…
        Это было последнее, что они оба увидели и почувствовали.
        Из рапорта старшего следователя по особо важным делам при Главной военной прокуратуре войск Казачьего Круга,
        старшего советника юстиции, войскового старшины Подыхайченко В. К.
        От 19 октября 2189г.
        Настоящим довожу до Вашего сведения, что согласно выводам экспертной комиссии смерть командира 5 -й лазерной батареи 4 -го укрепрайона планеты есаула Загребца С. И. и военнослужащего той же части, младшего урядника Зимина П.Е. последовала от поражения энергетическим импульсом, повлекшим за собой мгновенную остановку всех жизненно важных органов обоих военнослужащих. Сам импульс определен экспертами как энергия неизвестного происхождения и неустановленной мощности, о чем свидетельствуют акты медэкспертизы по вскрытию тел.
        В связи с вышеизложенным материалы по данному делу, включая вещественные доказательства, направляются мною в отдел контрразведки при Главном штабе обороны планеты для проверки на предмет использования противником новых засекреченных типов вооружения.
        Примечание: Согласно директиве Управления контрразведки Казачьего Круга за №13/6/44 все материалы и вещдоки по данному делу снабжены грифом «Совершенно секретно» и подлежат учету и транспортировке по особому статусу данной категории дел.
        Из рапорта старшего смены наблюдателей - корректировщиков линкора «Джефферсон» 5 -го Ударного космофлота Соединенных Демократических Штатов
        первого лейтенанта Сары Мун.
        Орбита планеты Казачок. От 20 октября 2189г.
        Согласно запросу Службы Стратегической Разведки при Генеральном штабе войск СДШ все материалы наблюдения за энергетическим выбросом неустановленного происхождения, произошедшим на поверхности планеты Казачок 15 октября 2189г. и, предположительно, связанным с испытанием противником новых секретных типов вооружения, направляются в ГУ ССР, заместителю начальника ССР, бригадному генералу Борису Чернофф.
        Примечание: Согласно директиве ССР за №18/ 675 все материалы по данному делу снабжены грифом «Особо секретно» и подлежат спецучету и транспортировке спецпочтой с соблюдением степеней защиты по уровню «В».

* * *
        Орбита планеты Казачок. 6 ноября 2189г.
        Транспортный звездолет «Бравый» 5 -го Ударного космофлота СДШ.
        01час 11 минут.
        Не оборачиваясь, я услышал, как за спиной поехала крышка «гроба». Пневматика сосредоточенно засопела, злорадно клацнули герметизирующие защелки, но я успел все - таки, заскочил внутрь.
        Чрезвычайно живенько заскочил и, надо сказать, абсолютно вовремя. Еще секунда, и получил бы полуторатонным люком, как под зад коленом. Летел бы сейчас, расплющив парусом пятую точку к удовольствию и развлечению летунов. Они, наблюдая отсеки на мониторах, всегда радуются подобным казусам, как добавочной норме спиртного. Знаю точно, из самых верных источников, вплотную приближенных к штурманской рубке.
        Плавали - знаем, летали - падали… Ничего страшного, бронекостюм выдержал бы, он, бедолага, и не такое выдерживает. Но, согласитесь, не самая авторитетная позиция для командира взвода десанта - полоскать конечностями в неконтролируемом полете над уровнем пола. К тому же плохая примета - нырять носом на пороге «гроба». Совсем никакая примета, ввиду предстоящей боевой высадки, это любой подтвердит.
        Все Пентюх виноват! Рядовой Пантюхов из третьего отделения. Тот еще солдатик - горе луковое, чудо - юдо по стойке смирно… Сам маленький, тощенький, как диетическая лапша, из тех, в ком душа держится, лишь цепляясь за кости, но обычной субтильной шустрости в нем ни на грош. Пентюх не ходит, не бегает, а именно передвигается, в самом величавом смысле этого слова. Поворачивается, словно в нем добрый десяток пудов живого мяса плюс пивной живот, плюс одышка и артриты с остеохондрозами. У какого-нибудь бюргера, окостеневшего в своем сидячем образе жизни и упорно экономящего нолики банковского счета на профилактическом обновлении организма, пока здоровье само не разложит эконома по больничной койке, это смотрелось бы органично. Для солдата десанта подобная величественность задумчивого слона совсем некстати. Это, если говорить без эмоций…
        Сейчас наш слон - рахит, как обычно, замешкался прямо передо мной, запнулся двумя ногами одновременно, зацепился за что-то невидимое стволом «эмки» и в результате растопырился в проеме, как взволнованная каракатица. Пришлось (как обычно!) поддать ему прыти пинком под зад, попутно комментируя ситуацию воспитательными словами.
        Растерялся боец? Или струсил в последний момент? - я так и не понял. Мог и растеряться и струсить, или то и другое вместе. Он, насколько я помню, еще не был на боевых, угодил в наш штрафбат прямо из части обеспечения второго эшелона базирования. Там понятно, какая служба - подай, принеси, а лучше вынеси не задаром…
        Интенданты!
        Словом, пока на скорую руку воспитывал будущего героя, приводя поучительные аналогии из жизни беременных бегемотов, сам чуть не попался под задвигающуюся крышку, как муха под мухобойку. Пилоты на низкой орбите долго не ждут, перегнали десант в «гробы» (гравитационно - базисные катера - матки), откинули крепления с контуров и сразу назад, к звездам, расправив крылья и пуча телескопические глаза, пока самонаводящиеся боеголовки не приладились поцеловать под брюхо. Уж вы, мол, граждане десантники, дальше сами, куда бог пошлет… Атмосферно - наземные операции - это, мол, слишком низко для космофлота… «Гусь» (гравитационный инерционно - транспортный звездолет) требует простора парсеков, а не всех этих приземленных перигеев - апогеев - апофигеев…
        А уж с нами, штрафниками, звездуны церемонились и того меньше. Брезгливо стряхивали с креплений еще в развороте, как праведники стряхивают с подошв пепел былых грехов.
        Герои - летчики, мать их троекратным приветствием!
        Качнувшись на компенсаторах равновесия брони, я утвердился на пороге «гроба» и мельком оглядел наш ротный ковчег. Посадочный коридор базиса был длинным, узким и неудобным. «Гроб», извиняюсь за каламбур, он и есть гроб - помещение, как известно, не для жизненного простора, а порядка ради.
        Все было как обычно. Тревожное освещение мигало красным до ряби в глазах, и гнусно пиликала сигнализация, старательно изображая из себя «сигнал повышенной боеготовности». И какой идиот придумал все эти спецсигналы, словно при погрузке без того суеты не хватает? В который раз спрашиваю себя и до сих пор не могу ответить. От этого свето-вукового нагнетания у меня, например, всегда появляется чувство, весьма похожее на изжогу. И ничего больше.
        В «утюгах», распахнутых жерлами вдоль коридора, я видел ребят из остальных взводов, уже спрессованных в тесноте посадочных кресел. В стандартной броне, с опущенными забралами, все казались усредненно-динаковыми, словно недоделанные роботы на конвейере. Все остальные взводы уже погрузились, только командир роты Градник стоял в конце коридора, картинно уперев руку в бок, а второй опершись на автоматическую винтовку М -316. Наверное, ротному представлялось, что вид у него бравый до чрезвычайности. Вопреки инструкциям, забрало его шлема приподнято, и перманентно - гневная рожа усатого помидора выставлена на всеобщее обозрение.
        Не самое лучшее зрелище в качестве напутствия на десант.
        «А на „эмку“, между прочим, не опираются, как на лопату, господин второй лейтенант! Это оружие, способное разнести в пух и прах небольшой городок вместе с фундаментами и подземными коммуникациями, отличается не только ударной силой боекомплекта, но и капризным характером. От фривольного обращения начинает нервничать каждой частицей боезаряда…»
        Это я подумал, конечно, а не сказал. В конце концов, это не мои яйца в сомнительной близости от подствольного гранатомета. Небольшой толчок, вибрация предохранителя, чуть заметное смещение затвора, и ротный подпрыгивает на ударной волне, как ковбой на ополоумевшей лошади. То-то будет ему удивительно… Сюрприз! Хапи бездэй ту ю! Если секонд бездэй все-таки состоится героическими усилиями военных хирургов…
        Опять-таки летунам на обратную дорогу - море радостных воспоминаний. Ха-а!
        Я настолько живо представил себе эту увлекательную картину, что, глянув еще раз, даже удивился, почему Градник до сих пор цел - невредим.
        По утвержденному распорядку мой 2 -й взвод грузился последним. Изображая под взглядом ротного монолитность строя, бойцы слаженно и нарочито громко топали по рифленому полу. Прямиком к нашим «утюгам», управляемым транспортным модулям №4, 5, 6. Места в креслах - катапультах - согласно нумерации позывных, где за зоологическим определением следует порядковый номер в строю…
        Ах да, сегодня мы уже не тигры - львы - леопарды, припомнил я, теперь мы, повзводно, ромашки - фиалки - маки - тюльпаны. Вчера вечером, еще при подлете к звездной системе, Градник зачитал приказ, что в целях обеспечения повышенной секретности операции, ввиду активизации вражеской агентуры, коварства противника и прочее.
        Сдается мне, нужны мы коварной вражеской агентуре, как зайцу клещи. Но мне-то что? В целях обеспечения - пусть будет ботаника вместо зоологии.
        Дрожи земля - грядет последний бой! Штрафной батальон «Мститель», этот роскошный цветник, геройски выкатывается на исходные. Предварительно слегка обдриставшись, но, разумеется, от переизбытка боевого духа.
        Однако нужно командовать…
        - Взво-д! Стой! Слева по одному, с первого ряда - по-шел по капсулам! - гавкнул я по внутренней связи брони.
        - Быстро! Быстро! Быстро! - тут же добавил ротный. - Эй там, в середине, чего корчимся, как растопырчатый шестопырь?! Шевелись, говорю, плевок большеклювого ядовита!
        Я, догоняя строй, сделал три-четыре широких подскока и почти воткнулся в спину нашему чуду-дику Пентюху.
        Ну, если он и в «утюг» поползет, как фарш через мясорубку, Градник точно изойдет гневной слюной до колен, мелькнула мысль. Меня ротный, правда, побаивается, есть у него причины сугубо шкурного характера, да и должность взводного - какой-икакой, а чин.
        Кто первый помощник командира? Правильно - командир, младший по должности… Впрочем, я - штрафник без знаков различия, а он - офицер-воспитатель штрафбата, этим все сказано. У него - права, у меня - обязанности. Все в духе любимой конституции Соединенных Демократических Штатов и воинских уставов, которые бодро толкуют ее на свой несгибаемый, прямолинейный лад. Мол, если уж написано в конституции, что служба в армии - почетное право всякого гражданина, а защита демократии - его обязанность, то ты, гражданин хороший, будешь землю есть до отрыжки, но защитишь так, чтоб мало никому не показалось…
        Но орать Градник вряд ли начнет. Перед боевой высадкой наши «оводы» (офицер - воспитатели) на опытных солдат не орут, побаиваются на перспективу. Пуля, конечно, дура, но и дурацкую пулю мало радости получить в спину. Административное зло «оводы» срывают на таких, как Пентюх, всерьез начал рассуждать я, словно это было действительно важно…
        Просто не терплю, когда на меня орет всякая сволочь. Хотя, согласен, за пять месяцев в штрафном батальоне мог бы и привыкнуть, что орет именно всякая сволочь. Она, сволочь, вообще любит орать, у нее такое жизненное кредо - криком штурмовать бастионы успеха…
        Наш командир Градник, если в двух словах, гад и подхалим. Гад мелкий, а подхалим с размахом. Он и офицерские нашивки-то заработал языком, подлизывал задницу комбату Дицу, пока тот окончательно не разомлел и не добился для него производства. Теперь гордился званием, как выпускник сети академических училищ Вест - Пойнт, никак не меньше. Вот ругаться ротный умеет, этого не отнять, это вам не вялотекущая беременность неповоротливых бегемотов, это уже хай класс экзобиологии с заездом в палеоботанику.
        Для меня, например, подобная звериная эрудиция ротного, интеллектуального, как полено с глазами, долгое время оставалась загадкой. Только недавно я узнал, что разгадка - в широкомасштабной викторине одного из телеканалов. Дело было еще до войны, Градник правильно ответил на какие-то вопросы и набрал кое - какие баллы. Хотел термокружку с саморегулятором температуры, но до кружки баллов все-таки не хватило, и ему прислали низший поощрительный приз - два тома «Расширенного справочника экзотической флоры и фауны на планетах кислородного типа». Представляю, с какими выпученными глазами он их получил. Но пришлось читать - халява же! - хотя термокружки ему, по-моему, до сих пор жалко.
        Тем не менее инопланетная флора и фауна упала на девственную почву и проросла буйным экзотическим цветом. До войны Градник работал учителем пения в пансионе для мальчиков (!) и наверняка имел какое-нибудь насмешливое прозвище типа «Гундос», «Комар» или что-то в этом духе. Я представляю, как он наповал сразил сослуживцев, появившись в учительской с умной книгой под мышкой…
        А чего это я вдруг все о нем да о нем?! - одернул я сам себя. Мысли забить? Рефлексия? Поплыли мыслишки, похоже…
        Разумеется! Бронекостюм, считывая датчиками предстартовый трепет втиснутого в него организма, уже подкидывает внутривенно первые порции эйфориков - транквилизаторов - психоделиков…

* * *
        Для пехотинца бронекостюм - это мать родная, заботливая. И отец, и брат, и сват, и шурин, и вся семья разом, никак не меньше. Потому что только в нем можно продержаться или даже выжить (чем черт не шутит!) в условиях современного боя, где супероружие выдает на - гора такие же экстремальные свет, звук, ударные волны, радиацию или какие-нибудь особо каверзные искажения полей. Все это изобилие, тоже с приставкой «супер», без защиты за секунду размажет хрупкую человеческую плоть в жидкую кашу. Только броня, индивидуальная скорлупа из пластиков и металлосплавов, превращает цыпленка в бойцовского петуха. Если пользоваться военной терминологией - в отдельную боеединицу подразделения бронепехоты. Пневмо-мускулатура умножает силу, грави-движители обеспечивают вертикальный и горизонтальный полет, фильтры отсекают излишки светозвуковых эффектов, сканеры советуют и предупреждают - словом, все для блага человека и для скорейшего уничтожения себе подобных. А чтобы он, человек, с его неспешными нервными реакциями, подсознательными психозами и преобладающим инстинктом выживания мог соответствовать новому,
механическому могуществу, его тоже, как бройлера на птицефабрике, накачивают всякой ускоряющей, вдохновляющей и подбадривающей химией. АКЖБ (автономный комплекс жизнеобеспечения бронекостюма), или, проще говоря, «жаба», считывает информацию непосредственно с тела и сам решает, что и когда тебе впрыснуть.
        Гораздо дешевле, между прочим, чем производить боевых роботов от и до. Дураков, как известно, не жнут, не сеют, и вообще для производства этих биологических особей не нужно никаких видимых усилий, кроме нескольких минут приятности. Дальше - они сами по себе рождаются, развиваются как бог на душу положит, а потом их просто призывают на военную службу. Если тех же роботов противник запросто может перепрограммировать, технологии дальнего волнового воздействия на компьютерные мозги известны еще с прошлого, XXI века, то человек в этом смысле гораздо упрямее. Если ему, homo militaris, втемяшется в башку обосраться за победу, то именно это он и сделает под бравурные звуки военных маршей. Вот и получается, что развитие техники идет семимильными шагами, можно сказать, поспешает поперед батьки в пекло, а воевать людям все-таки приходится самим. Потому что она, умная техника, не такая дура, чтоб гробиться ради мифической победы над железяками с другим клеймом…
        Что меня всегда удивляло - насколько эти боекоктейли меняют восприятие времени. Искажают, так точнее. Секунды и минуты дробят и растягивают, а часы при этом пролетают почти незаметно. Странное ощущение. Самого времени ты словно бы не замечаешь, можешь воевать сутки - двое как один - два часа, а каждый миг тянется, как резиновый, вмещая в себя феерическое количество событий и мыслей…
        До люка «утюга» мне оставалось несколько шагов, всего - несколько, но за это время я действительно успел передумать многое. Все-таки - жизнь наша… Или, если конкретнее, житие на букву «е»!
        Прошло полгода с тех пор как я, Сергей Киреев, Серж Кирив на международной мове, командир роты разведки, капитан космодесанта, кавалер орденов и вообще весь заслуженный, как гермошлем третьего срока, был разжалован в рядовые и загремел в штрафбат вместе со всеми своими заслугами. По глупости загремел, попав под горячую руку ястребов из УОС (Управления Общественного Согласия при Минобороны СДШ), как под гусеницы МП - танка. Коротко говоря, сунул в рыло не тому, кому можно, психанув не там, где положено.
        Обычная, в общем, история, скорее даже - глуповато - типичная… Но кто возьмется утверждать, что наша жизнь не складывается из трафаретных горестей на фоне общестандартного существования?
        Дальше, понятно, был образцово - показательный трибунал, как плевок в лицо от уважаемой демократии. Я, помню, сгоряча решил, что жизнь моя на этом закончена. А верховное командование (тоже сгоряча?) решило штурмовать Казачок силами штрафников.
        Что из этого получилось - можно себе представить. Все шиворот - навыворот. Как говорится - пусть рожа вдрызг, зато башка набекрень! Хотя лично я (к собственному удивлению) остался жив - здоров - годен и продолжаю отбывать срок в штрафном подразделении. Один из немногих солдат батальона, кому удалось уцелеть после того штурма, проще говоря, унести ноги с планеты. Щука - моя любимая, Цезарь, Рваный, Паук - мои боевые товарищи, они все погибли, а мне просто повезло…
        Мир все-таки устроен неправильно, хотя бы потому, что всякая сволочь, вроде ротного Градника или комбата Дица, живет и здравствует, и продвигается в званиях, а хорошие парни уже смешались с экосферой чужих планет в виде горсти молекул. Война это демонстрирует особенно выпукло - мир неправилен до непостижимости. До такой степени нелогичности, что остается только склонить голову перед тайной высшей несправедливости бытия. Старая поговорка «Чудны дела твои, Господи!» - все-таки отражает действительность слишком мягко…
        Но это к слову.
        Потом была высадка на планету Тайга, где армейское командование, как водится, затыкало штрафниками самые тяжелые участки, а потом изумлялось, глядя на дело рук своих с искренним недоумением забулдыги - сантехника, ликвидировавшего протечку в состоянии похмельной прострации. Три четверти батальона так и остались на этой гористо - лесистой планете, но мне опять повезло. Что уже не только удивительно, а просто настораживающе-удачно…
        Дальше - очередное переформирование, пополнение, и вот мы, прошу прощения за выражение, «мстители», следующий состав, снова идем на штурм Казачка. Весело, организованно и под присмотром, как контингент сумасшедшего дома выходит солнечным утром на очередной юбилей заведения.
        Вот такая история пополам с географией…
        А не хочется, между прочим, совсем не хочется воевать! Война, между прочим, почти закончилась, мирные переговоры между Демократическими Штатами и Конфедерацией Свободных Миров идут полным ходом. А после подписания перемирия, говорят, всем штрафникам обещано не только помилование и полноправное гражданство, но и восстановление в статусе для сержантов и офицеров. С возвращением выслуги, страховки и, может быть, всех регалий.
        Конечно, подобным сахарным обещаниям не очень верится, но, с другой стороны, на месте президента СДШ Хромой Бетси это был бы разумный шаг. Даже хитрый. Или, корректнее говоря, политически дальновидный. По тем же непроверенным слухам, которым нет оснований не верить, ударные армии СДШ сейчас на четверть, а то и на треть сформированы из штрафников. Превращать людей в скот, а потом беспрепятственно гнать на убой - что может быть проще и выигрышнее? Только что делать со всем этим немалым контингентом в мирное время - это уже другой вопрос.
        Оставить на положении заключенных? Тогда нужно строить тюрьмы, кормить, обеспечивать охрану, потом выпускать, адаптировать - а это немалые средства. Да еще всевозможные правозащитные организации, воспрянув от цензуры военного времени, поднимут шум - откуда, мол, столько преступников в нашем сбалансированно правовом социуме? Начнут копать, ковырять и с удовольствием выплескивать всякую подноготную пакость на политическую мельницу предстоящих выборов.
        Так что не лучше ли вернуть штрафникам гражданство, и пусть дальше сами карабкаются? С одной стороны - гуманизм, с другой - экономия бюджета, и без того оскудевшего от военных заказов, с третьей - тишь и благодать в предвыборном штабе. Все вроде бы пристойно и чинно получается - ветераны просто возвратились с войны. Дерьма хлебнувши? Так ведь на то они и ветераны, чтобы ворочать фекальные массы большой лопатой. Такая уж их ветеранская доля - грести по полной, сохраняя подобающе мужественное выражение лица…
        Я, например, был бы не против демобилизоваться хотя бы таким способом. Надоело!
        К сожалению, в проеденных молью мозгах ранг - адмирала Раскина и прочих штабных стратегов до сих пор брезжит идея, что если захватить Казачок, опорную планету данного космосектора, можно будет добиться от конфедератов каких-то мифических уступок. «Иначе зачем мы вообще сражались?» - грозно вопрошают друг друга многозвездные генерал-адмиралы. Довольно резонно спрашивают, не понимая, правда, что этот вопрос как раз из области риторических. Ответить на него невозможно по определению, как невозможно растолковать свинье духовные прелести аскетизма.
        Все-таки человеческая глупость отличается тем, что повторяется в бесконечном множестве типовых вариантов. Без малейшего стеснения к плагиату…

* * *
        Однако мне пришлось отвлечься от рассуждений о сути высокой политики.
        Как я и ожидал, вдохновленный моим недавним напутствием Пентюх рвался в «утюг» напористо, но безнадежно, как гвоздь в кирпич. Даже согнулся пополам абсолютно похоже. И все равно застревал при этом по меньшей мере в трех точках, отметил я наметанным взглядом.
        Эти люки в «утюгах», конечно, не для слабых духом. Я понимаю - конструкторы над ними не особенно убивались. При десантировании на поверхность планеты они не нужны, бронепехота выстреливается прямо в креслах, что называется - с места в карьер с ускорением турбо-форсажа. В этом инженерная мысль себя оправдала, в бою на высадку не тратится и лишней доли секунды. Но при загрузке, когда на тебе броня, оружие и боезапас, приходится корчиться, как червяк в шарикоподшипнике. Только опытные десантники могут проскользнуть в «утюг» без посторонней помощи, остальным рекомендуется делать это попарно. Хотя и для парной посадки нужен хотя бы минимальный тренаж, которым командование штрафбата ни в коей мере не озаботилось.
        Для начала я слегка поднажал в спину Пентюху. Почувствовал, что он начал окончательно стопориться. Даже с моей немалой силой, кратно умноженной пневмоусилителями брони, вбить его внутрь будет непросто. Поломать можно. Что-нибудь или кого-нибудь.
        «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей!» - мелькнули в голове древние строчки. Или - были бы? Тогда остальных в порядке повальной утилизации - на колючую проволоку. Тоже вещь хозяйственно необходимая для любого варианта светлого будущего…
        Я все-таки историк по образованию. По прежнему далекому образованию из прошлой жизни. Могу себе позволить бесполезную роскошь знания древних поэтов…
        Пришлось мне браться за воина основательно и обдуманно. Разогнуть, переставить, сгруппировать парой оплеух и вбить в защитное кресло аккордной затрещиной. Проволоку я ему не обещал, пригрозил пустить сразу на колбасу, но он, надо думать, меня не понял.
        Понабирали десантничков господа из трибуналов УОС… А все-таки я был прав, когда поставил его предпоследним, а себя последним. И толчеи не создали, взвод погрузился согласно положенным нормативам, и в «утюг» он у меня занырнул как миленький. Молодец я, что и говорить!
        «А хорошо все-таки вставляет боехимия! Крепко вставляет! Пока комплект полон, пока не началась гормональная карусель десантирования, мигом сжигающая излишки, - особенно крепко! И в теле этакая облачно - приятная легкость, и в голове мелодичный звон пустого ведра… Поплыла головушка по морям, по волнам… Уже и стихи в ход пошли, того и гляди песню двинешь… Вот что значит расширенный комплект психокорректирующих! Только Пентюх пятном позора на знамени чести… Так, кажется, выражается ранг - адмирал Раскин, главнокомандующий войск СДШ?»
        Хлопнув ладонью, я замкнул на нем последний замок, и, не слушая благодарственно извиняющегося лепета, втиснулся в собственное сиденье, попутно щелкнув тумблером закрытия капсулы.
        «По-моему, я готов!» - как сказал сапер, замкнув цепь взрывателя и обнаружив, что забыл запрограммировать таймер на задержку.
        А это из какого фольклора? Впрочем, не важно…
        Общесетевая независимая газета «Пионеры вселенной». №617 от 6 ноября 2189г.
        Из статьи политического обозревателя Джона Заворски «Все - как один!»
        «…Да, я горжусь неприкрытым патриотизмом нашей газеты! И пусть злопыхатели обвиняют издание в излишней лояльности к действующему правительству, вызванной якобы тем, что газету уже закрывали, но я заявлял и заявляю со всей ответственностью - излишней лояльности не бывает! К сведению всевозможного анархического сброда, этих, с позволения сказать, людей без чести, совести, достоинства, принципов, разума и вообще без всего, - лояльность бывает только недостаточная!
        Вот сейчас, например, отдельные подрывные элементы осмелятся сомневаться в нашей великой победе под знаменами демократии и всеобщего общественного согласия. Мало того, берутся утверждать, что три года войны прошли глупо, бесцельно, верховное командование доказало свою полную несостоятельность, что нашими войсками так и не было проведено ни одной успешной операции, а все успехи достигнуты за счет максимальных потерь среди особого контингента, именуемого „штрафными подразделениями“. Якобы наше Министерство обороны наплодило столько надзирающих друг за другом служб, что воевать на фронтах стало просто некому, кроме вышеупомянутых „штрафников“. И якобы начавшиеся переговоры о мире - это не добрая воля госпожи Президента, с болью в сердце взирающей, как четвертый год подряд гибнут граждане Соединенных Штатов, а лишь попытка правительства СДШ удержать хотя бы довоенные стратегические позиции.
        А мы ответим маловерам - плевать на вас! Разве война - это развернутое наступление демократии по всем фронтам - не продемонстрировала обществу главное - безусловное, безоговорочное единение перед лицом общего подлого врага? Разве патриотический лозунг „Все - как один!“ не стал подлинным национальным девизом, позволяющим бороться с максимальным напряжением сил? И мы еще раз, в который раз заявляем всем этим анархистам, коммунистам, террористам, экстремистам, националам, чисторассам, религиозным фанатикам, генодеструкторам и прочей сволочи - мы не потерпим! Ничего не потерпим! Так и знайте!
        „Пионеры вселенной“ - первопроходцы не только в космосе!» Проверено и утверждено военной цензурой. Военный цензор 2 -го ранга, капитан УОС Мери Пикфорд.
        Замечание для главного редактора.
        Слово «наплодило» в сочетании с упоминанием Министерства обороны представляется не слишком политкорректным, так как может навести читателей на мысли о совершении полового акта с вышеупомянутым учреждением, что, в свою очередь, не может быть расценено как лояльность. Впрочем, понимая иронический подтекст фразы и с учетом того, что использована она в отношении противника, согласна оставить это слово на усмотрение автора и под вашу ответственность. Капитан УОС Мери Пикфорд.
        Распечатка из сетевого письма капитана Пикфорд
        к своей подруге по колледжу, бывшей любовнице Санни Звартхот
        от 6 ноября 2189г.:
        Если бы ты знала, милая, какую дурь мне приходится теперь читать в этих бывших оппозиционных газетах. Заставь дураков богу молиться, они и лоб расшибут! Честное слово, дорогая Санни, последнее время мне в голову все чаще приходит эта старая присказка русских.
        И расшибаем, милая! Причем со всем удовольствием тупого исполнительного усердия.
        Последнее время я часто думаю вот о чем - не перебарщиваем ли мы с нашей всеобщей политкорректностью, с этим вечным стремлением никого не обидеть? И (крамольная мысль!) возможно ли оно вообще, это пресловутое общественное согласие? Ни для кого не секрет, милая, что конфедераты формируют свои войска по национальному признаку и не видят в этом никаких неразрешимых расовых противоречий. Немецкие бригады, французские, польские, арабские, африканские - никто из них не стесняется своей расовой принадлежности. Больше того, конфедераты в своем мужском шовинизме дошли даже до того, что почти не призывают женщин в армию, представляешь, какая дикость? Может, они считают, что женщина создана для того, чтобы рожать детей?!!!!!! (Восклицательные знаки - это эмоции, много эмоций.)
        Но - воюют, и хорошо воюют, это я вижу из информационных сообщений, еще не прошедших мою цензурную вычитку. Скажу тебе по секрету, если иметь мозги, то можно увидеть правду даже из расхожих информашек. Достаточно просто внимательно вчитаться в описание наших очередных побед и сопоставить их со здравым смыслом и кратким курсом галактической географии. Например, успешная операция на планете Тайга, после которой из трех ранее занятых плацдармов у наших войск остался только один, при некотором размышлении уже не выглядит такой успешной, как бы генералы ни уверяли в обратном… Но - умолкаю, умолкаю…
        Так вот, я о том, как воюют конфедераты. Про русских казаков, например, вообще рассказывают какие-то легенды. Может, они, русские, с их вечной оппозиционностью к здравому смыслу не так уж не правы? - думается мне порой. По крайней мере, они последовательны в своем отрицании очевидного. Три года назад, когда Соединенные Штаты только вступили в войну с Дальними Мирами, со всеми этими медвежьими углами, где укрылись террористы и экстремисты, мохнатые сторонники всевозможных национальных идей, сомневающиеся в нашем техническом и стратегическом превосходстве… И где оно, превосходство? Куда делось - ау-ау? Помнишь, как историк в колледже рассказывал нам про первую половину диковатого XX века, когда русские коммунисты миллионами гнали свой народ под обстрелы и гусеницы танков, пока не выиграли таким образом войну с германским рейхом…
        Может, нашей демократии как раз не хватает подобной настойчивости? - думаю я сейчас. Почему всякие фундаменталисты, чисторасы и всевозможные генодеструкторы с окраин освоенной Галактики сражаются за свои идеи с пеной у рта, а мы, государство общественного согласия, несущее в космос великую идею объединения народов и наций в человечество, буксуем на каждом повороте? Сколько еще нужно убивать, чтобы оставшиеся прониклись высшим гуманизмом нашей миссии?
        Впрочем, плевать на историю, плевать на политику, плевать на все остальные производные от глупости социума, все еще сжимаемого спазмами мужского махрового шовинизма. Вспомни, солнышко мое, как ты любила говорить в дни нашей светлой юности - поцелуйте кобылу в зад! Очень дельное предложение, между прочим! Именно такую бодрую резолюцию мне хочется оставить на большинстве статей, восхваляющих победу в войне, которую мы, похоже, уже прокакали…
        Что творится с людьми, Санни - солнышко? Что творится вокруг? Честное слово, моя золотая рыбка, кругом столько идиотов, придурков и сумасшедших, что мне порой кажется, это не они, это я сошла с ума и только поэтому смотрю с изумлением на все окружающее…
        Ты скажешь - твоя Пигги совсем расклеилась? Да, милая, нежная моя, я устала, очень устала!!!!!!!! Как бы я хотела сейчас припасть к твоей груди, моя нежность, почувствовать под пальцами твои упругие, коричневые соски, скользнуть губами по гладкой шейке…
        Просмотрено и представлено вниманию вышестоящих инстанций инспектором сектора «G» интерсети, вторым лейтенантом Службы Стратегической разведки Линь Хо Мин.
        РЕЗОЛЮЦИЯ:
        Взять под негласный контроль - под вопросом! Старший инспектор ССР, майор Тед Бронски.
        РЕЗОЛЮЦИЯ 2:
        Взять под негласный контроль без вопросов! Ответственный за разработку оперативных мероприятий - майор Бронски. Заместитель директора ССР, бригадный генерал Борис Чернофф.

* * *
        Планета Казачок. 6 ноября 2189г.
        4 -й укрепрайон войск Казачьего Круга.
        Бункер 5 -й лазерной батареи.
        03 часа 08 минут.
        Соскользнув по трапу с легкостью почти бывалого артиллериста, Володя Налимов все-таки запнулся на последних ступеньках, цапнул краем каблука за неровность и, если откровенно, едва не спикировал носом. Но - вывернулся, поймал сам себя, горячо тормознулся ладонями о гладкие поручни. Секунду помедлил, перевел дух, мысленно переживая несостоявшийся позор падения, и твердо отчеканил первые шаги по батарейной палубе. Даже огляделся вокруг этаким орлом - командиром, наметанным взглядом цепляющимся сразу за все отдельные недостатки.
        С первого взгляда недостатков не наблюдалось. Впрочем, со второго и третьего - тоже. Личного состава на палубе также не было - время отбоя, когда даже самые злостные нарушители распорядка дипломатично прячутся от глаз начальства по всяким каптеркам и «нычкам». Так что бравый спуск сотника Налимова (с особым артиллеристским шиком - как на санках с горки, небрежно скользя по трапу краешками подошв) прошел практически вхолостую. Во всяком случае, без должного показательного эффекта, подтверждающего, что новый комбат -5 тоже не лыком шит и не пальцем делан. Хоть и прослужил в войсках чуть больше четырех месяцев - всего ничего, но щи хлебает не лаптем, а, по меньшей мере, юфтевым сапогом офицерского образца.
        «А почему никого, кстати? Где, кстати, господин дневальный?» - вспомнил сотник. Уж он-то, дневальный, точно должен встречать каждого спускающегося на орудийную палубу, ему по должности положено не надеяться на кодовую электронику люков, а бдеть в оба глаза за каждым входящим - выходящим.
        «Не понимаю - какая тут сволочь распустилась сверх всякого разумения?!» - как сказал бы на его месте прежний командир батареи есаул Загребец. Уж он точно бы не молчал, не обнаружив дневального на законном посту у тумбочки перед оружейкой, не щурился по сторонам с близорукой растерянностью. Наверняка бы уже гремел громом, метал молнии и отплевывался огнем, яко чудище обло, озерно, стоглаво и (одновременно) зело огненно, мысленно усмехнулся Налимов. Или еще больше того - объявил «В ружье!», общее построение среди ночи.
        Вот с кого стоило брать пример! Володя честно пытался брать, но получалось, сам понимал, не очень.
        Да, и небрежный спуск, и орлиный взгляд, и первые веско припечатывающие шаги - именно так появлялся в подразделении Семен Загребец, кадровый офицер и душевный, в общем, мужик. У него подсмотрено. Жаль, глупо погиб есаул, оказавшись на открытой местности во время неожиданной бомбардировки с орбиты. В штабе потом сказали - даже для похорон ничего не осталось, обоих разнесло в пыль, и командира, и водителя Зимина. Казаки потом поговаривали о каком-то супероружии, мол, с неожиданной гибелью командира не все так просто, как делает вид контрразведка. Но это слухи, считал Володя, обычные армейские слухи, многократно преувеличивающие каждый чих.
        Сотник Налимов, он же - кандидат наук физико-математических, бывший сотрудник кафедры прикладной физики, лауреат премии «Молодой ученый года» Владимир Петрович Налимов - совсем недавно занимался разработкой пресловутого супероружия в одной из сверхсекретных лабораторий. Кому, как не ему, знать, что никакого супероружия просто не существует в природе. Нет, не было и не предвидится!
        Глупая, случайная смерть…
        Впрочем, какую смерть можно было бы назвать умной? - мысленно уточнил Володя по давней привычке ученого все уточнять даже мысленно. Какая, в сущности, разница, где и как тебя разнесет на ошметки?
        Зал перед бункерами лазерных установок, на языке батарейцев - главная палуба, был просторным, широким, с высокими, армированно - керамическими сводами, облицованными шумоотражающими плитами. В тусклом свете ламп, накаленных на треть - четверть мощности, железно поблескивали разлапистые станины энергонакопителей, вспом. и доп. агрегаты, кривляющиеся переплетениями спирально - трубчатых воздуховодов. Если пользоваться военной терминологией - блестели, как у кота яйца, именно этот биологический эталон исконно используют старшины - урядники, ответственные за чистоту.
        Стройный ряд «вспомов» и «допов», выстроившихся вдоль стены, уходил в полутемную глубину в согласии с законами перспективы. Сами боевые лазерные установки располагались дальше, к ним от главной палубы вели длинные коридоры, нарочито зигзагообразные, как положено по технике безопасности. У каждой из четырех установок - отдельный бункер со своим коридором - проходом. Дополнительные меры безопасности - при нужде коридоры перекрываются целым рядом непробиваемо - герметичных шторок - дверей.
        Бункеры с установками официально называются боевыми палубами номер такой-то. На жаргоне артиллеристов - «норы». В каждой такой «норе» можно отсидеться, как в отсеке космического корабля…
        Порядок, в общем, на главной палубе - видел сотник Налимов. Как положено на лазерной батарее, в воздухе - ни пылинки, вокруг - ни соринки. Скрытые в стенах компрессоры с гулом накачивают азотно - кислородную смесь, кондиционеры держат температуру, попутно фильтруя воздух. Правда, подытожить, что в отсутствие командира на батарее все в идеале, - язык все-таки не поворачивается…
        «Если командир отсутствует больше часа - порядок в подразделении нужно проверять заново. Если больше двух часов - можно не проверять, объявляй аврал и не ошибешься» - еще один строевой афоризм есаула.
        Конечно же! Какой тут порядок? К гулу положенных механизмов явно примешивается сиплое подчавкиванье центрифуги, расслышал Володя. Отсюда закономерно возникают сразу три вопроса: во - первых, кто разрешил включить центрифугу, когда все силовые агрегаты должны, согласно приказу главкома, находиться в режиме полного энергосбережения? Во - вторых, почему разрешили? В - третьих, почему он, до сегодняшнего вечера и. о. командира, а теперь окончательный комбат -5, об этом ни сном, ни духом?
        Что касается первого вопроса - кто разрешил, - то он явно не принадлежит к разряду вселенских тайн, понимал сотник. Наверняка несанкционированно запустил центрифугу мастер - наводчик, старшина батареи, старший урядник Алексей Трофимович Вернигора. На языке батарейцев - Дед или просто Трофимыч. Почему запустил - тоже не загадка века…
        Принюхавшись, Володя ясно различил махрово - кислый запах дрожжевой браги, что неуловимо веял в стерильном воздухе бункера этакой чуть заметной, разухабистой ноткой. Значит, во второй центрифуге четвертой лазерной установки снова «выгуливают». Здесь, на главной палубе, почти не пахнет, слишком хорошо работает система вентиляции, а вот дальше, в «норе», наверняка разит…
        Остается выяснить последний, третий вопрос - почему он, командир, ничего об этом не знает? Могли, черти, хотя бы предупредить! А вдруг бы он появился не один, а, например, с проверяющим?
        В предчувствии грядущего объяснения Володя заранее грустно вздохнул. Про себя, конечно. Орлиный командирский взгляд он все еще держал на лице, хотя сам понимал, надолго его не хватит.
        Вот есаул Загребец, Семка, Семен Иванович, отчаянный и взрывной, как самонаводящаяся боеголовка, мог любого старослужащего, расцвеченного орденами, поставить на место на раз-два-отжался. Он и перед начальством не прогибался, за что его даже в штабе по-своему уважали. За ним - как за каменной стеной. Хороший был командир, настоящий… А он, сотник Налимов, несмотря на погоны, соответствующие общевойсковому званию старшего лейтенанта, и приличную выслугу в секретной лаборатории, все еще остается человеком неисправимо штатским и интеллигентно - мягким. Казаки - батарейцы, разумеется, чувствуют слабину.
        И что делать? Осатанеть окончательно? Начать гавкать сквозь сжатые зубы и заливисто облаивать каждый шаг подчиненных? Если бы не чувствовать себя при этом идиотом в квадрате, распекая людей, старших по возрасту и по боевому опыту, глядишь, и попробовал бы. Только к чему приведет такая собачья тактика - уже другой вопрос…
        Как там говорил Семка Загребец про отличие резервистов от кадровых, приобщая его, офицера - салагу, к строевой философии?
        - Ты начальник - я дурак, я начальник - все наоборот! Это, мил друг, не просто наблюдение из жизни, даже не прихоть генералитета, одичавшего среди парадов и построений. Это главное, на чем держится наша боевая краснознаменная! - рассуждал, помнится, есаул, зарядив себя глотком крепкого. - Только так и можно посылать людей умирать - с несгибаемым чувством собственной правоты! И кадровый офицер, воспитанный с малолетства в училищах, потертый в строю, отточенный на боевых операциях, эту правоту имеет в глубине души. Она у него - на генетическом уровне, въелась, как вошь в подштанники… А вы, бывшие штатские, все время рефлексируете про себя - а имею ли я право приказать, а не слишком ли, а что он подумает?.. И никак не вобьешь вам, бедолагам, в головы - что от фонаря до лампочки, чего там он, рядовой - подчиненный, себе подумает! Главное - что он сделает, на том стояли и стоять будут наши укрепрайоны! Вот взять хоть тебя, Налимыч…
        Ты вот смотришь на человека и видишь - пожилой человек, усталый, детишек, наверное, куча, жена - бой - баба, цукает наверняка… А я смотрю и вижу - урядник. То есть он - сержант, я - капитан, и все между нами понятно и просто без всяких психологических выкрутасов… Вот в чем разница, усекаешь? Нет, воевать ты сможешь, хулить зря не буду. Малый ты храбрый, сам видел, и корректировщик огня от бога, любой угол отражения берешь в голове за доли секунды. А хороший командир из тебя не получится, нет, не получится, это я тебе говорю… Не в обиду говорю, не в уничижительном смысле, просто ты - другой, и с этим уже ничего не сделаешь, мил человек. Пусть у тебя всевозможные ученые звания и степени, а вот военной косточки в тебе - ни на грош с копейкой… И зря, скажу, сбежал ты из своей секретной лаборатории на передовую, блажь это! Там от тебя было бы куда больше пользы, хочешь - обижайся, а хочешь - нет! А лучше - брызни еще по маленькой, чтобы в стаканах стекло не рассохлось…
        Конечно, с таким милитаризованным жизненным виденьем можно было спорить до хрипоты, что Налимов и делал. Но, по большому счету, прав был есаул, ох как прав… Две недели, как он, Володя, стал и. о. комбата, а дневального уже - днем с огнем. «И брагой разит, хоть закусывай еще за порогом!» - пытался разозлиться Налимов.
        Распустились, сволочи! В самом деле, при есауле Дед тоже гнал самогонку, Загребец сам был не против отхлебнуть от старшинских щедрот. Бывший комбат, оставаясь в целом аки лев рыкающий, не то чтобы прямо делал послабления ветеранам, но, скажем, закрывал глаза на отдельные, из ряда вон выходящие случаи… «Но ведь и пахло как-то не так сильно!» - распалял себя сотник.

* * *
        Несмотря на два десятка научных работ по теоретической физике и структурной биомеханике, сотник Налимов только в войсках узнал, что брага не бродит, не настаивается и, упаси господи, не киснет, - говорить так - прямое неуважение к этой тонкой субстанции, первичной, как энергия мирообразования. Брага (видишь ли!) гуляет.
        Как явствует из химической формулы брожения, процесс «выгула» должен занимать минимум две недели, но разве такие астрономические величины устроят батарейцев? Народные умельцы - на все руки от скуки! - нашли способ ускорить уважаемую реакцию. Выяснили: если дать браге день постоять и «проникнуться» (выражение Трофимыча), а потом поместить ее в центрифугу ускорителя и включить центрифугу на полную мощность, то «прогулять» ее можно аж за 48 минут чистого времени, доказано экспериментальным путем. Что, естественно, позволяет приступить к перегонке в рекордно короткий срок, пока «нутро не успело ссохнуться, аки та пальма аравийская».
        Вот чего Володя решительно не понимал, несмотря на блестящую кандидатскую и почти готовую докторскую, - почему брага лучше всего «гуляет» именно во второй центрифуге четвертого орудия, а никак не в первой и не в центрифугах других орудий, совершенно идентичных по техническим характеристикам? Но это он даже не пытался понять. Это, конечно, уже из области мистики.
        Еще будучи замкомбата, Володя, со слов Деда, уяснил, что жидкость под названием брага - существо почти живое, нравное и капризное в самом непредсказуемом смысле. «И если, значит, ей по сердцу выгуливаться именно в центрифуге 4 -2, то там ей, бляха - муха, самое место, Володенька…»
        Сотник Налимов не считал, что вонючей смеси из дрожжей, сахара и воды самое место в боевом лазере. Хотя, надо признать, результат был - уже с первой перегонки Дед снимал с браги изумительный первач, чистый и жгучий, как слезы обиды в розовом детстве…
        Так что искать источник запаха и, соответственно, очаг нарушения сотнику не пришлось. Решительным шагом он направился по длинному коридору к «норе -4», нарочито топая сапогами, чтобы там заранее услышали и (что сомнительно!) устыдились.
        Конечно же - центрифуга работала, брага благоухала, седоватый живчик Трофимыч, машинально подкручивая пшенично - пепельные усы, пристально наблюдал за процессом, сняв для удобства один из щитков кожуха. Из-за его плеча, как любознательный гусь, тянул шею долговязый подающий из третьего расчета рядовой Загоруйко с красной повязкой дневального на правой руке.
        От сопереживания тонким процессам брожения Загоруйко шмыгал носом и взволнованно теребил узкое лицо.
        «Значит, вот кто у нас сегодня дневальный, вот кто оставил на произвол судьбы трап и тумбочку…»
        Как там говорил Загребец: «Любое малое упущение в службе, каждый расстегнутый крючок гимнастерки или криво пришитый погон есть потенциальный плацдарм для вражеского десанта!» У него трудно было понять, когда он шутит, когда - серьезно. У кадровых офицеров все-таки особое, своеобразное чувство юмоpa, давно заметил Володя. С привкусом сапожной ваксы, не иначе.
        - Старший урядник, какого черта?! - гаркнул Володя как можно внушительнее.
        Дед оторвался от созерцания вращающейся центрифуги и неторопливо повернулся к нему:
        - А, это ты, Володенька… Как сходил, что в штабе рассказывают, зачем вызывали?
        - Да низачем, в сущности, Дегтярь опять гонял из пустого в порожнее… - честно ответил Налимов, глянул на центрифугу и опять разозлился: - Трофимыч, какого черта, говорю?! - повторил он.
        - Ась? Кого, говоришь? - Трофимыч, хитрован, даже приложил к уху крепкую заскорузлую ладонь, показывая, как он честно пытается расслышать старшего по званию. Но - годы, годы… А слух у него, между прочим, как у локатора, давно убедился Володя. И Дед знал, что он это знает. Дурочку валял…
        Налимов больше не отвечал, молчал значительно и напряженно.
        Для Вернигоры, вдвое старше самого старшего из батарейцев, они все, и офицеры, и сержанты, и рядовые, были Володеньками, Мишеньками и Петеньками, никак иначе. Впрочем, старый казак понимал службу, батарейцы слушались старшину, как отца родного, строгого, но справедливого.
        Все знали, Дед пошел в армию добровольцем, когда трое его сыновей погибли на боевых кораблях, а младшенький, мизинчик, пропал без вести. Да и мастер - наводчик он первоклассный, когда за дальномерным прицелом Трофимыч, лазерная установка разве что музыку не исполняет. Или - исполняет все - таки. По крайней мере, похоронные марши для кого-то точно звучат…
        Раздувая ноздри и выпрямившись струной, сотник Налимов свирепо бычился на старшего урядника. В точности, как есаул Загребец: чуть вытянув вперед шею, словно бы примериваясь, с какой стороны куснуть, прежде чем разжевать и выплюнуть. Правда, опять, наверное, получалось не очень…
        Дед, щурясь ясными как небо, голубыми глазами, особенно ярко блестевшими на буро - загорелом лице, отвечал ему нарочито кротким, ласковым, даже умильным взглядом. Прижмуривался, подчеркивая глубокие шрамы морщин на дубленой коже. Мол, все нормально, Володенька, полный порядок в войсках. С чего ты, мил человек, вдруг раскипятился, не случилось ли что? Ан и случилось даже - так не бери в голову, пустое все, суета сует и всяческая суета… Именно это говорил взгляд старшины, безмятежный и доверчивый, как у младенца.
        Вот хитрован! Ну и как прикажешь его отчитывать, если он смотрит на тебя, словно ласковый дедушка из далекого детства?
        Володя от неловкости громко откашлялся, прикрывая рот полусогнутой ладонью. Запал строгости катастрофически угасал, хотя, если совсем честно, его особо и не было.
        - Так… Гуляет брага-то? - хмуро поинтересовался он.
        - Гуляет, милая, ох гуляет, рассупонь ей в дышло! - напевно подтвердил Дед.
        - Так точно, господин сотник, как есть гуляет! - радостно отрапортовал Загоруйко.
        - Так… А ты что здесь делаешь, дневальный?! - мрачно повел головой Володя. - Почему не на месте, почему пост оставлен?! Распустились, черти?!
        - Дык это… Один секунд, господин сотник, на миг единый только отошел… - начал было оправдываться Загоруйко.
        Но теперь и старшина глянул на дневального так, словно бы впервые заметил. Разом отвердел лицом, подобрав морщины и выпятив тугие бугры желваков.
        - Дневальный! - нарочито сдержанно позвал он.
        - Я! - вылупил глаза Загоруйко, вытягиваясь по стойке смирно.
        - Какого ж лешего ты у меня за спиной топчешься? Ты где, сукин кот, должен находиться во время дежурства, аль забыл? - хрипловатый, с трещинкой, басок старшины задребезжал особенно пронзительно и едко. - То-то я чую, кубыть у меня сзади ктой-то дышить… А ну, пошел на пост об одной ноге, пес собачий! Чтоб духа не было, чтоб пулей свистнул! - окончательно рассвирепел Дед.
        «Пес собачий», больше не прекословя, свистнул пулей. Рванулся на пост, дробно топоча сапогами.
        «Вот командира бы они так слушались!» - мелькнула у Володи ревнивая мысль.
        Конечно, старшина - это им не молодой и. о. командира, у Трофимыча не забалуешь. Старичок властный, из тех, что мягко стелет, но еще поди выспись. С ним лучше не бодаться характерами. Себе дороже по любым расценкам, это Володя уже уяснил.
        В принципе сотник сам понимал, что для новоиспеченного офицера такой авторитетный старшина, как Трофимыч, - подарок судьбы. Правда, и подарки судьбы, бывает, виснут камнем на шее. В последнее время Налимову все чаще приходила не слишком оригинальная мысль, что пора бы ему почувствовать себя на батарее командиром, а не свадебным генералом с погонами старшего лейтенанта. Дилемма… Пресловутое раздвоение личности на «хочется» и на «можется» - верный кусок хлеба с маслом для высокооплачиваемой когорты психоаналитиков…
        Картинный гнев старшины мгновенно погас, морщины расслабились, и он опять глянул на командира этаким кротким голубем на голубицу.
        - Ну что с ним делать? Никакого сладу с этим народом, - доверительно пожаловался он. - Им хоть кол на голове теши - они все свое! Так, Володенька?
        Нет, хитер Трофимыч, ох и хитер… Просто лис в сиропе! Матерый лис, седой, битый, стреляный… Перевел-таки стрелки с больной головы на здоровую, старый хрен!
        Против воли сотник усмехнулся и покачал головой. Старший урядник немедленно подхватил его усмешку, сам заулыбался, показывая желтые, прокуренные, но еще крепкие зубы.
        В общем-то, все понятно без слов… Глянешь в его нахальные голубые глазки - и все понятно… От этого веселья, заблестевшего между ними искорками, Володе окончательно расхотелось выговаривать старшине. Ну - брага, ну - самогонку гонит… А где ее не гонят, с другой стороны? В казачьих войсках служба без «самопляса» никогда не вытанцовывалась. А теперь, когда орбита обложена кораблями штатовцев, когда снабжение стало совсем никакое, и подавно…
        - Трофимыч… - примирительно позвал сотник.
        - Аюшки? - с готовностью откликнулся тот.
        - А меня командиром батареи утвердили. Сейчас в штабе сказали - все, приказ подписан… Поздравили даже. Комендант Дегтярь лично руку пожал и речь двинул. Коротенько так, минуток на двадцать с гаком.
        Сказал и подумал - словно хвастается.
        - Так это же хорошо, Володенька! - Дед явно обрадовался. - Уже намедни казачки за это гутарили - мол, хорошо бы тебя утвердили… Ты же наш, свой, у нас начинал. А то пришлют какого ни есть долдона, толкуй потом с ним.
        - Хорошо, - подтвердил Володя без особого веселья в голосе.
        Дед понял. Он вообще-то все понимал, Трофимыч - умный мужик, хотя и любит строить из себя этакого деревенского валенка - кубыть, да мабуть, да небось с авосем. Мы, мол, люди простые, поселяне, коровам хвосты крутим, кашу вилами едим…
        - А ты не сомневайся, сотник, за дисциплину! Это сейчас, пока затишье, казачки рассупонились мало - мало, - сказал Дед уже без своих обычных ухмылочек. - Тоже можно понять, устали люди, четвертый год, почитай, воюем. Металл уже уходился, не то что люди. Вот и чудят казачки, как без этого? На этой проклятой войне и святой начнет за пятки кусать, прости, господи… Когда боевые начнутся - порядок будет, это я тебе отвечаю! Даже не бери в голову, комбат…
        - Твоими бы устами, старшина… - с сомнением качнул головой Володя.
        - Э, мил человек… Что-то мне не нравится твое настроение, - насторожился Дед. - Ты, конечно, их благородие и офицер, а я всего лишь урядник, и не по чину вроде… Но я тебе по-простому, по-стариковски скажу, Володенька, - бросал бы ты разводить бодягу промеж души. Ты - командир, и все это знают, а кто забыл - тому я сам напомню, даже не сомневайся. - Трофимыч веско качнул темным литым кулаком, обильно опушенным жесткими белесыми волосками.
        «Фундаментальный кулак! Убедительный, будто канцелярский штамп на бумаге!» - мысленно согласился сотник.
        Несмотря на почти полные семьдесят, Дед еще мог в одиночку забросить в казенник снаряженную заряд - кассету, а та весит почти пять пудов. Даже смерть сыновей его не согнула, только теперь он каждый вечер подолгу молился, беззвучно шевеля губами перед батарейной иконой…
        - Я ведь долго прожил, Володенька, я ж понимаю - ты теперь все оглядываешься на есаула - покойника, мол, как он, а как я, да как супротив него… - сказал Трофимыч. - А и не надо этого! Тебе - не надо! Семка Загребец, царствие ему небесное, вояка отчаянный был, лихой казак, кто бы спорил… Такой был ерш - без мыла в глотке застрянет… Да только он все больше на горло брал, нахрапом командовал, прости, господи, что о покойнике так-то… - набожно перекрестился старшина. - А я тебе так скажу, Володенька, по-стариковски скажу - оно не всегда нужно за горло брать. Иной раз, вишь ты, с людьми по-человечески хорошо бы, по-свойски… Не звери же, чтоб без конца друг на друга зубами щелкать. И без того народ залютел на этой войне - не приведи Иисусе…
        Дед вдруг вскинулся, глянул на главный батарейный хронометр, упакованный в куб из бронестекла, и зачем-то сверился по часам коммуникатора на запястье. Похлопал широкой ладонью по кожуху, за которым сопела центрифуга 4 -2. Судя по крепнущему запашку, брага уже набирала ядреную алкогольную суть.
        Володя терпеливо ждал продолжения. Он знал, Дед никогда не выплескивается сразу.
        «Остатнее слово дороже дорогого» - тоже выражение старшины.
        - Я же помню, как ты летом пришел к нам на батарею. Хоть и офицер, сотник, а салага салагой, - продолжил Трофимыч. - Ну, думаем, мальчику романтики захотелось, пришел чины выслуживать, ордена ловить. А потом - штурм. Помнишь, как было-то?
        Володя помнил. Еще бы не помнить! Десантные корабли штатовцев шли волна за волной, без продыха, накатывались, как прибой на камни, и казалось, дальнобойные установки раскалились от непрерывной работы.
        Это казалось, конечно. Ему ли, дипломированному физику, не знать, что лазерные установки при работе не нагреваются, другое дело - силовые агрегаты. Хотя и у тех хорошие теплоотводы… А потом их батарею нащупали корабельные дальнобои с орбиты, и бункер словно бы закипел, и ладони действительно начали прижариваться к тумблерам, а пальцы - к клавишам…
        Пожалуй, он тогда впервые ощутил противника совсем рядом, вспоминал потом Володя… Ну, пусть не совсем рядом, справедливости ради, - на многокилометровых расстояниях, приближенных сканерами и визорами, зато - «на луче», как называют это артиллеристы - лазерщики.
        Потом бункер (тот, старый) начали планомерно долбить, и горела уже не только техника, люди тоже горели. Острый, душный смрад жженого мяса напоминал о давних студенческих пикниках с костром и шампурами. Противный запах, если разобраться. Только тогда Налимов почувствовал, насколько тошнотворно пахнет жженое мясо…
        Они, оставшиеся, продолжали стрелять, «держали лучи». Это казалось на тот момент самым главным, самым важным в жизни - свести весь мир в три точки прицела.
        Нет, страха как такового не было. Злость, упрямство, азарт, ненависть, отчаяние - все что угодно, но страхом, шкурной заячьей дрожью это вроде бы не назовешь, вспоминал он потом…
        Володя помнил, с самого первого сигнала боевой тревоги он сильно взволновался, как бы казаки - батарейцы чего не подумали, не решили бы, что их новый помкомбата струсил в первом же бою. Смешные, надо признать, опасения. С учетом происходящего - нелепо, по-детски глупые. Больше всего боялся того, чтоб не подумали, что он испугался - даже звучит нелепо. Но именно это чувство преобладало при первых атаках штатовцев, заставляя постоянно демонстрировать нервную, преувеличенную, обычно не присущую ему бодрость.
        - Я, Володенька, тебе так скажу, - перебил его мысли Трофимыч. - Ты - наш, из 5 -й дальнобойной, теперь уж точно наш. Потому что ты - настоящий мужик, правильный, хоть и любишь, бывает дело, размазать кашу по тарелке. Казачки так гутарят, а их не обманешь…
        Слышать это было приятно. Даже более чем. Только неловко как-то, когда тебя хвалят прямо в глаза. Впрочем, про кашу на тарелке - это уже не слишком похоже на похвалу…
        - Ладно, - неопределенно мотнул головой Володя. - Закрыли тему! Только слышь, Трофимыч, ты бы все-таки заканчивал свою бодягу, с брагой-то… В штабе сказали, того и гляди общую тревогу объявят, у штатовцев новые корабли замечены на подлете, вроде - десантные транспортники.
        - Думаешь, опять полезут? - старшина озабоченно сдвинул неровные седые брови.
        - Похоже на то.
        - Да что ж им все неймется-то, разъедрить кочерыжку! - с чувством выругался Дед. - Война, почитай, закончилась, мирные переговоры уже идут, а им все неймется! И так ужо народу положили великие миллионы, а им все мало, чтоб их разорвало и подбросило! Все им мало, ети их мать, все нужно напоследок еще кого-нибудь уконтрапупить!
        - Политики. Им хоть и напоследок - да помахать кулаками. А наши укрепрайоны снова на острие удара, нам - опять держаться… В штабе так говорили… Смотри, старшина, предупреждаю, тревогу объявят, солью твою брагу к чертовой бабушке! - пообещал комбат. - Прямо в отстойник солью, не посмотрю, насколько она нагулялась.
        - Да не успеют, Володенька, как есть не успеют. Шесть минут, почитай, осталось - всего делов. А потом я ее - в бидончики, да запечатаю, да заховаю подальше. Потом, даст бог, перегоню как-нибудь…
        У Володи вертелась на языке шутка о сомнительности божественного начала в изготовлении самогонного пойла, но он сдержался. При всех прочих, Дед был глубоко верующим человеком, от подколок на подобную тему немедленно начинал щетиниться.
        - Смотри, старшина, я тебя предупредил, - повторил Налимов…
        Глава 2
        С точки зрения орла
        Орбита планеты Казачок. 6 ноября 2189г.
        Транспортный звездолет «Бравый».
        Гравитационно - базисный катер 1-ой роты. (Гроб -1.)
        03 часа 09 минут.
        Время шло, время ползло, время тянулось, как тянется на зубах резиновая позавчерашняя жвачка. Жвачка - да, похоже, пожалуй… Действительно, когда торчишь в капсуле, запакованный в кресло-катапальту, такое ощущение, словно ты сосредоточенно пережевываешь само время. Все жуешь и жуешь, нудно, устало и монотонно, а оно все не кончается и не кончается…
        С одной стороны - хорошо, что мы зависли здесь, на орбите. Это значит, что первым эшелоном наш батальон не пойдет. Прорывать широкой грудью планетарную оборону - это счастье мокрых подштанников сегодня обломилось не нам. Я не ехидничаю и не желаю зла ребятам из других атакующих подразделений, но себе я тоже не желаю зла по понятным причинам. Лучше болтаться здесь, чем прорываться в первых рядах, когда оборона казаков еще свежа и азартна. Умом это хорошо понимаешь, только ждать все равно устаешь, вне зависимости от доводов рассудка.
        Краем уха я прислушивался к тому, что болтали по внутренней взводной связи наши доблестные десантники. А что еще делать, когда третий час нет сигнала к атаке? Только трепаться, чесать языком о зубы, бессмысленно убивая время.
        Возникает философский вопрос - сколько же времени человек бессмысленно убивает за свою жизнь, дожидаясь, в сущности, только того, чтобы умереть… Но я, пожалуй, не буду развивать эту тему.
        - А что ты думаешь - вот придешь ты к своему Господу и скажешь, мол, так и так…
        - К нашему Господу, - строго поправил Пастырь.
        - Ну, нехай! Пусть - к нашему… Вот приходишь ты, значит, к нему, весь из себя ровнее параллельных прямых, и начинаешь излагать все свои заслуги в подробностях, как в наградном листе, - разглагольствовал мой помкомвзвода Кривой. - Так и так, Господи, жил я честно, молился тебе всю жизнь, сохранял руки чистыми, а совесть - без пятен. И даже погиб за тебя на войне, то есть не прямо за тебя, конечно, за демократию Соединенных Штатов, но - при убеждениях, из-за которых оказался в штрафбате. И, значит, Господи, хочу от тебя за это следующие блага: пункт первый - пристойное жилье в райских кущах, пункт второй - материальное обеспечение по нормам старшего офицерского состава, или, как там у вас, - на уровне ангельского корпуса. Пункт третий…
        - У Господа, заблудший мой брат во Христе, блага не просят, - гулким басом перебил Пастырь. - Благо у него просят, а не блага! Это все ваши мирские меркантильные измышления, что у Господа можно выпросить богатства земные, словно из сумы достать загребущими лапами. Не видят людишки дальше своего носа, золотой телец им глаза застит безбожным сверканием, вот и равняют они, убогие, самого Господа по своему образу и подобию, прости мя грешного…
        - Мне, например, телец ничего не застит, - вставила Лиса. - Мне, например, на этого самого золотого тельца - хоть бы одним глазком… А то - крутишься всю жизнь, крутишься, да так и сдохнешь с отрицательным балансом на всех счетах…
        - А зачем тебе положительный баланс после смерти? В раю кредитки не принимают, - встрял Профессор.
        Когда-то он преподавал физику в каком-то провинциальном университете, и в его голосе до сих пор проскальзывают назидательные учительские интонации. В армии он служил ракетчиком, пока не попал в штрафбат.
        - Даже «magnym platinym»? - искренне удивилась Лиса, наша взводная нимфоманка, крепкая именно задним умом. Тем самым, что ниже талии.
        - Ну, разве что «magnym platinym». Эти, говорят, везде… - съехидничал Профессор. - Слышь, Пастырь, ответь боевым товарищам, как специалист, - в раю «magnym platinym» принимают или тоже мимо?
        - Да ему-то что беспокоиться о земных кредитках? - снова подал голос Кривой. - У него в божьем банке открытый счет, с его-то заслугами…
        - Вот черти, бесы, истые бесы, прости, господи… - пробормотал Пастырь. - У Бога, чтоб вы знали, души грешные, просят справедливости и понимания, ибо ничего другого и не нужно человеку мирскому, - начал наставлять он. - Ничего другого глупые людишки и постичь не могут куцым своим умишком. Знаешь, как в старину говорили косоглазые язычники: «Если бегемот глядит на луну, он напрасно тратит цветы своей селезенки…» А я гляжу на тебя, брат мой Кривой, и сдается мне - какой-то ты не такой уж брат мне! От таких, как ты, смешливых, - все зло и скверна! Еще когда говорил Зельфер - пророк, царствие ему небесное: «Чем угрюмых и неверующих, бойтесь насмешливых, ибо насмешка точит веру, аки река - берег…»
        - Аки - каки… Иже еси на небеси… - глубокомысленно изрек Кривой.
        - А еще говорил Зельфер - пророк: «Слушающий крамольные речи - сам крамолу в себя допускает, ибо крамола просачивается внутрь, как яд невидимый, незаметный, но разъедающий!»
        Во всеоружии теологической мудрости Зельфер - пророка нашего Пастыря, бывшего подпольного батюшку, получившего в штрафбате соответствующую кличку, голыми руками не взять. Но, судя по вибрирующим интонациям, проповедник уже начинал горячиться.

* * *
        Тоже мне - теолог - схоластик, хранитель устоев веры… Совершенно не умеет спорить. Мужик огромный, лохматый, сильный, с виду страшный, как матерый медведь - шатун, а чуть тронешь его догмы, обижается и нервничает, как ребенок. Неужели неясно, что Кривой нарочно его подначивает? Скучно ему торчать в капсуле, вот он и развлекается подобным нехитрым способом.
        Что удивительно, Пастырь - отличный солдат. Быстрота, решительность, сила - всего этого у него в избытке. Да и покалякать с ним интересно, он много путешествовал, много видел и много читал. Во всем, что касается обычной бытовухи, - вполне нормальный мужик. Но как только в разговоре появляется намек на религию - все, меняется человек, словно одномоментно мутирует. Сразу становится упертым, раздражительным и нетерпимым.
        Все-таки фундаментальная идея - великая сила! Это я всегда знал. Как все великие силы, она без зазрения совести переворачивает окружающее с ног на голову, не обращая внимания на последствия…
        Конечно, другой бы на месте Кривого поостерегся от религиозных дискуссий с Пастырем. Больно горяч бывший батюшка и в гневе неистов до хруста костей оппонентов. Но Вадик Кривой (такая фамилия, что и клички не надо!) - это Вадик. У него, по-моему, инстинкт самосохранения отсутствует от рождения. Ну, нравится ему дергать Пастыря, как тигра за усы…
        Когда-то мы с Вадиком воевали в повстанческой армии на Усть-Ордынке, и он еще там прославился рискованными выходками на грани выживания. Настоящий «человек войны». Человек, созданный для войны, человек, который живет на войне и дышит полной грудью, только когда в воздухе есть примеси напалма и пироксилина… Так что я не удивился, увидев его среди очередного пополнения «Мстителя». Раз служит - штрафбат по нему наверняка все слезы проплакал и все глаза проглядел. Удивительно другое - как он, с его явным славянофильством, оказался в армии Штатов, а не в войсках Казачьего Круга, например, или в дивизии «Русские медведи», или в каком-нибудь «Славянском легионе».
        Три с половиной года назад, в сортировочном лагере на планете Урал, наши пути разошлись и я долго не имел никаких известий о его судьбе. Но - встретились. Вот уж действительно, гора с горой…
        «Если гора не идет куда велено, то есть, в принципе, и другие способы!» - как утверждал некий господин Магомет, древнейший специалист по тектоническим сдвигам.
        На самом деле - эта галактическая война все на свете перемешала. Все нации и национальности воюют и с той, и с другой стороны, и уже не понять - кто за какую идею. Сдается мне, Штаты, подняв в качестве знамени лозунг объединения народов и наций в единое человечество, сами не ожидали подобного результата. Объединение в чем-то даже идет, просто объединяемое человечество мордует друг друга с прежним остервенением уже на почве объединения.
        «Человек - гной еси и кал еси!» - как любит говорить Пастырь, цитируя кого-то из древних пророков. Может, того же Зельфера Неистового, что в конце прошлого века спровоцировал на планете Хатанга абсолютно не божескую резню…

* * *
        - А нехай так! - азартно соглашался Кривой, продолжая докапываться до экс - батюшки. - Вот ты говоришь - скверна, крамола, бойся насмешников, что точат зубы о веру…
        - По зубам можно и схлопотать!
        - Это как раз понятно. Но неубедительно. Давай лучше разберемся в нюансах.
        Сам-то ты что хочешь от Бога? На чем строишь взаимоотношения? Я так понимаю, благо свое ты получаешь в обмен на что-то, в конкретном случае - на сумму предъявляемой праведности в пересчете на ангельскую валюту по курсу. Что в итоге означает всю ту же торговую сделку, свободный товарообмен, который есть прямая основа неприкрытого капитализма. Вот я и говорю - на небе тот же самый капитализм, потому что по-другому ни человеки, ни ангелы жить не умеют. Нет других способов, не изобрели еще иные принципы коллективного существования, кроме как втюхивать ближнему своему все с себя, из себя или из - под себя, если шибко ловкий… А ты мне - вера, совесть, аз воздам, трали - вали! А сколько стоит эта самая совесть - молчок. Какой мне с нее доход, какой в будущем процент рентабельности?
        Это у них давний спор, привычный, как застарелый нарыв. Пастырь взывает, а Кривой отстаивает право на несовершенство человеческой личности, с которым якобы нужно смириться, как с врожденным уродством. На мой взгляд - довольно бесцельная дискуссия, где оба и правы, и не правы, и в общем, маются дурью. Любая такая дискуссия вообще бесцельна, даже если кончается соглашением сторон на среднеарифметических тезисах. А Кривой с Пастырем вряд ли когда-нибудь договорятся, один - бесшабашный пофигист, второй - фанатик, вдохновляемый негасимой идеей. Не просто разные - диаметрально противоположные точки зрения. Противоположности притягиваются, конечно, но только для того, чтобы искрить и взрываться…
        Впрочем, пусть мелют воду в ступе, если нравится. Чем бы дитя…
        - Совесть, брат мой грешный, надо иметь помимо всего! Только тогда это и называется - совесть, а никак иначе… Именно совесть определена человеку божественным началом, а вот твой процент рентабельности - это как раз от дьявола! - продолжал гневаться Пастырь.
        - А я перед войной только - только квартиру купил, - вдруг раздался жидкий тенорок Пентюха. - Микрорайон так и назывался: «Райские кущи». Хорошая квартира, просторная, с общим бассейном, с зимним садом на крыше… - Солдат, углубившись в воспоминания, тяжело и протяжно вздохнул и вроде бы даже всхлипнул.
        Это неожиданное заявление вызвало многоголосый взрыв хохота. Тут же посыпались шуточки, что отсюда, из «гроба», до райских кущ куда ближе, чем из самого элитного микрорайона. Мол, не переживай, Пентюх, не дрожи коленкой - будут тебе и кущи, и осанна с ладаном на закуску. Как пойдем на снижение, так и увидишь перед собой райские врата с позолоченной фурнитурой. Прямо туда и ныряй, чтобы обратно не подниматься. Все там будем!
        - Да тьфу на вас, безбожники, ироды! - заявил Пастырь, все еще не остывший от подначек Кривого. - Вот нехристи, прости, господи! Вам что божья роса, что дерьмо в разлив - лишь бы градус давало! Зубоскалите без ума и сами не ведаете, о чем…
        - Внимание по батальону! Первая рота, второй взвод - отставить лишний базар! - перекрыл всех металлический, усиленный мембранами голос комбата майора Дица. - Развеселились, сволочи?! Внизу будете веселиться, это я обещаю!
        Понятно, что Диц контролировал каждый чих по своей командирской связи. Но отставить разговоры в капсулах - это он хватил, конечно. Кого сейчас, между жизнью и смертью, можно напугать окриком?
        Вот такое у нас командование, замечу. Офицеры - надзиратели! Если бы командовать умели, как надзирать, - цены бы им не было ни оптом, ни в розницу.
        - Ну, мочекрыл пузырястый! Ну, я с тобой разберусь после высадки! - тут же поддакнул начальству Градник, еще не избавившийся от сержантской привычки преданно подгавкивать на любой чих старшего по званию. - На земле ты у меня получишь брачные игры болотной вонючки!
        (Сдается мне, первопереселенцы, народ мужественный, но шершавый, здорово порезвились в свою героическую эпоху, наделяя инопланетную живность подобными разухабистыми названиями.)
        Я так и не понял, кому конкретно пригрозил ротный. Может, никому. Главное - прокукарекать, а там хоть не рассветай…
        - А про посадку бы не стоило раньше времени, господин второй лейтенант, сэр, - немедленно забубнил еще кто-то, прямо подтверждая мои мысли, что людей в капсулах пугать уже нечем. - Плохая примета - раньше времени о земле… Как бы увидеть еще эту землю, господин второй лейтенант…
        - Ладно, не дрейфь, пехота! - бесшабашно заявил Кривой. - Двум смертям все одно не бывать! Кто-нибудь против? Нет таких? Значит, принято единогласно!
        - А кто больно смелый такой, сплюнул бы через плечо на удачу, чем языком трепать… - не смутившись, пробубнил голос.
        - Думаешь, помогут твои плевки? Против девушки-то с косой? - насмешничал Вадик, переключившись с Пастыря на нового собеседника.
        - А я не думаю. Я, милый, надеюсь, в мать бога душу… - рассудительно отозвался голос. - Кто его знает, когда и чего поможет… Я, милый, всегда надеюсь…
        - На что?
        - А ни на что, милый! Надеюсь - вот и все тут, чего и тебе советую…
        По характерному словечку «милый» я, наконец, узнал этот неразборчиво - ржавый голос. «Милка», так его окрестил Диц, самолично раздавая пополнению положенные клички.
        Пожилой солдатик, сутулый, седой и угрюмый. Если мне память не изменяет, из космодромной обслуги.
        Был у меня приятель, Василий Рвачев, Рваный, из тех солдат, что погибли на Казачке в прошлую высадку, так он тоже выражал свое отношение к окружающей действительности неумолчным скрипом. Но Милка, пожалуй, будет еще позанудливей. Чрезвычайно унылый типаж. Даже удивительно, как при его задумчивом пессимизме можно было загреметь в штрафбат «за буйство и непристойное поведение». В самой формулировке есть нечто дерзновенно - веселое, что совершенно не вяжется с внешностью потасканного верблюда, заработавшего в караванных скитаниях стойкую аллергию на песок. Давно хотел об этом спросить и всегда забывал…
        - Ты, Милка, засунь свои советы сам знаешь куда, где им самое место! Я - никогда не надеюсь! - категорично заявил Вадик. - Я жду. Как фишка ляжет, так оно и будет! А как ляжет она, кто ее на орел - решку положит - черти ли, ангелы, мне все равно…
        - Взводный, а взводный! - неожиданно вступила Игла. - Ты где там затих, командир?
        Это уже по мою душу. Промолчать? Так ведь не отстанет.
        - Чего? - откликнулся я.
        - Взводный, ты меня любишь?
        - Люблю.
        - Сильно любишь?
        - Почти как гангрену конечностей, - подтвердил я.
        - Верхних или нижних? - с любопытством поинтересовался Компи, чудо - мальчик из продвинутого поколения компьютерных гениев, что для каждой мысли открывают в мозгу отдельный файл. Если бы чудо - мальчик еще не тырил деньги с армейских счетов, до сих пор бы сидел в штабе за своей чудо - техникой…
        - Всех четырех, - пояснил я.
        - Значит, любишь! - Игла шумно и удовлетворенно вздохнула.
        Игла - хорошая девчонка и отличный солдат, на Тайге она показала, что не просто так дослужилась в разведке космодесанта до звания старшего сержанта. Она - командир отделения у меня во взводе, и командир хороший. Вот только лицо у нее, как видение в ночном кошмаре, это определенно. Наткнешься неожиданно взглядом - мороз по коже. Даже удивительно, насколько дисгармонично может сложить природа обычные, в общем, черты. Такое впечатление, словно бы ее еще при рождении тащили за голову нетрезвые акушеры, тащили, тащили с пьяным упорством, да так и бросили, заранее признав новорожденную нежизнеспособной. А та выжила, наперекор диагнозу, и теперь удивляет всех причудливой, лобасто - серповидной формой черепа, где уши, нос, рот и глаза расположились в каком-то нарочитом беспорядке, наползая друг на друга и ехидно кривляясь. Что касается фигуры, то она вполне подошла бы борцу силового стиля - широкие, ссутуленные плечи, мощные руки, свисающие почти до колен, неожиданно тонкая талия и короткие, сильные ноги - тумбы.
        Молодая ведь девчонка, и умная, и веселая, и хороший товарищ, а глянешь на нее - сразу множественные ассоциации с сериалами о злодеях - генетиках и жертвах клонирования. Я знаю, она родилась и выросла на рудниках планеты Хатанга, там многие рождаются с отклонениями. Почему - неизвестно. Медики до сих пор разводят руками - все в порядке, мол, никаких видимых причин, никаких аномалий в экосфере не зафиксировано. Может, врут, а может, просто не знают, что фиксировать. Эта инопланетная экология во многом до сих пор тайна за семью печатями…
        - Командир, а командир? - не отставала она.
        - Ну, чего тебе еще?
        - Ты меня трахнешь, наконец? Или девушка так и будет сохнуть во цвете лет?
        Что удивительно, она ничуть не смущалась обсуждения своей, мягко говоря, своеобразной внешности. Наоборот, словно бы поощряла к этому. Сама вызывала на подобные разговоры, ковыряя и ковыряя собственный внешний вид, как незаживающую болячку.
        Кто поймет этих женщин? А женщины, выполняющие мужскую работу, тем более загадочные существа.
        - Трахнуть, говоришь… Наконец, говоришь… - Я сделал вид, что задумался. - Во цвете лет - это, конечно, довод. Только вот не знаю, как бы решиться… Уж больно ты, мать, страшна, не приведи господи, в безлунную ночь на узкой дороге… Только если уж совсем подопрет, тогда - не знаю…
        - Умеешь ты, командир, сказать девушке приятное, - хихикнула наша душераздирающая красавица.
        - Да и ты, вижу, мастерица головы кружить, - отговорился я.
        Меня она доставала особенно часто, этакие кисло - сладкие шуточки, подколочки и подхихикиванья про любовь до гроба. Настолько часто, что уже не поймешь, где в каждой шутке кончается доля шутки. Слишком много внимания. «Влюбилась, что ли?» - думал я иногда. Вот только этого мне не хватало! Жалко ее, она хорошая, а хорошему человеку отказывать в такой малости, как любовь до гроба и верность практически до утра…
        Тем временем взводный коллектив подхватил тему отношения полов со всем энтузиазмом застоявшегося солдатского кобелизма. Профессор, гнусно посмеиваясь, распинался, что не может до такой степени подпереть мужика, чтоб с Иглой - в папу - маму того - сего. Кривой неожиданно взялся отстаивать галантную точку зрения, рассуждая, что когда сперма от напряжения вскипает - и на ведьму полезешь, и хоть на Иглу. Остальные шумно сочувствовали обоим мнениям, сопели, пыхтели и пускали слюни.
        Потом в разговор снова вмешалась Игла и томно поблагодарила Вадика за то, что поставил ее прелести сразу за ведьмой, а не после чертовой бабушки или, допустим, гигантского клешнястого скорпиона с планеты Сахара. При такой высокой оценке все-таки остается надежда на личную жизнь, потому что на каждую ведьму найдется свой леший, водяной или просто сучок замшелый. «Пусть и не такой замшелый, как сучки здесь присутствующих!» - подытожила она. Чем вызвала новый взрыв хохота и сальных шуточек.
        Я же говорил - она умная! Женщине с внешностью монстра нелегко выживать без развитого чувства юмора.
        - Да тихо вы, черти богохульные! Кончайте шуметь, надоели! Дайте хоть напоследок в тишине помолиться! - рыкнул Пастырь.
        На этот раз все замолчали. Может, потому, что капсула вроде бы дернулась…
        Нет, показалось…
        Замечание Пастыря в общем и целом вполне справедливо. Не слишком геройское - в смысле напоследок, - но не лишено правды жизни. Если батареи планетарной защиты Казачка работают хорошо (а когда они у казаков работали плохо?), то плановая убыль при прохождении через атмосферу составит 20 -30% живой силы и техники. Помню из офицерских учебников по тактике десантирования - эти оптимистичные проценты потерь в штабах списываются сразу, еще до начала наземных боевых действий.
        На технику мне, в общем, плевать, она все равно казенная. Пусть у адмиралов - генералов голова болит, как лучше сохранить матчасть, чтобы потом побольше украсть при списании по нормам полевых операций. Но выступать в роли живой силы приходится самому, а это уже совсем другая сторона медали, я бы добавил - прямо противоположная… Знать, что каждый третий - четвертый из батальона достигнет планеты только в виде молекул, которые неторопливо осядут на почву под воздействием гравитации, - не способствует и не вдохновляет.
        Почувствовав, что капсула остается неподвижна, солдаты опять оживились.
        - Разговорчики! - снова подал голос ротный Градник. - Взводный -2, почему у тебя посторонние разговорчики перед атакой?!
        Это уже камешек в мой огород.
        - Вот и я думаю, почему у меня разговорчики? - искренне ответил я.
        Похоже, моя искренность его не порадовала. В ответ послышались звуки, похожие на сдавленное кудахтанье рассвирепевшей курицы.
        Ну да, разговорчики…
        А что он предпочел бы - импульсно - разделяющуюся боеголовку под задницу?

* * *
        В учебниках по тактике об этом ни слова, но больше всего космодесантники ненавидят именно процесс десантирования. Унизительное ощущение - болтаться в капсуле модуля, как то самое в проруби, и гадать на досуге - попадет ли в тебя ракета, зенитный снаряд или первым заглянет на огонек «утюга» дальнобойный лазерный луч? В любом бою - тоже потери, тоже стреляют, убивают, жгут, распыляют и дезинтегрируют, зато при этом остается некое ощущение свободы воли, когда ты сам стреляешь, жжешь, распыляешь и дезинтегрируешь в отместку. Нет, в бою куда легче - броня несет, сканеры считывают местность, а упреждающие сигналы на дисплее шлема услужливо подсказывают, что вот сейчас, через секунду - две, тебя долбанет со всей дури боезаряда. Молись, солдатская душа, и готовься отбыть на попутной взрывной волне в направлении райских казарм. Если, конечно, ты еще не разуверился в божественном главнокомандовании после трех с лишним лет межпланетной войны, в которой есть все, кроме здравого смысла…
        Итак, в бою - выбор, действие, противодействие - все-таки некий процесс, в котором участвуешь хотя бы в качестве пешки! В «утюге», пока кресло - катапульта не отстрелилось от модуля, - состояние полной беспомощности прессованной кильки. И куда летит консервная банка? И когда заскрежещет нож? И успеешь хотя бы понять, что умираешь, что тебя уже нет? Клубок взрыва, доля секунды, огненная вспышка или неожиданное мерцание лазера - и все, сгорели ребята! Впрочем, так, может быть, даже гуманнее, чем если модуль разлетается на осколки, которые потом шерстят зенитчики, планомерно выжигая потенциально живых…
        Не зря в космодесанте (в нормальном десанте, не в нашем штрафбате!) никогда не говорят - атака из космоса, заход на поверхность, выдвижение на планетарный плацдарм или сброс частей наземного боя. Этой звучной терминологией любят козырять лишь штабные стратеги. Говорят просто - высадка. Он прошел через три высадки, он прошел через четыре высадки, он погиб на пятой высадке…
        Опытные солдаты, кстати, загрузившись в модуль, первым делом отключают систему впрыска разной тонизирующей химии. Иначе, ввиду адреналинового шторма, тебя до земли напрыскает до такого откровенного обалдения, что внизу придется долго соображать - где ты, на каком свете, в какую историческую эпоху живешь и кто ты, собственно, есть в соотношении к бесконечности вселенского потока. Для начала хотя бы - как тебя зовут?
        По инструкции не положено отключаться, но когда ты уже загрузился в модуль - лучше наплевать на инструкции и начинать самому заботиться о себе, любой ветеран это подтвердит. Во - первых, умирать, забыв собственное имя, - как-то не по-людски. Во - вторых, внизу нужно включаться в ситуацию с неба в карьер и воевать, а не соображать, шурша извилинами, как звали бабушку по материнской линии, почему вода мокрая, земля твердая и почему люди не летают, как птицы, но при этом регулярно гадят друг другу на голову?
        Кажется, в своем взводе я предупредил всех новичков, чтоб отключились, припоминал я. Одновременно почувствовал, как где-то в глубине мышц завибрировали первые перегрузки, внизу живота неприятно заныло, значит, «гроб» уже отошел от корабля - транспортника и движется самостоятельно.
        Его задача - спуститься с орбиты, вписаться в планетарное тяготение, пробить верхние слои атмосферы и уже там, ниже, выбросить из себя более мобильные и менее уязвимые «утюги». Которые, в свою очередь, уже перед самой поверхностью рассыплются отдельными единицами бронепехоты, планирующей дальше на собственной гравитяге. Трехступенчатое десантирование - именно так называет это учебник по тактике.
        Трех - так трех… Кто-то, глядишь, и дотрехает…
        Потом я вдруг ощутил, что мир вокруг меня покатился сорвавшимся колесом. Колесо катилось, катилось, да не выкатилось…
        Ну, все, набираем скорость наконец! - понял я. «Он сказал - „Поехали!“ - и взмахнул рукой!» - как рассказывают нам легенды времен первого освоения космоса. Вот так и едем до сих пор, едем и едем, определяя судорожными взмахами рук общую теорию направления… Если пользоваться устаревшей фразеологией догравитационных веков - всеми четырьмя колесами в разные стороны.
        Хотя это здесь ни при чем, конечно, это совсем о другом, все еще размышлял я, чувствуя, как перегрузка уже начинает ощутимо прижимать меня своими крепкими, невидимыми ладонями…
        Он сказал… поехали…
        «Ишь, понеслась душа в рай!» - как раздраженно проскрипел черт, наблюдая со своего нижнего уровня мироздания смерть праведника…
        Анекдот?
        ВОЛОДЯ НАЛИМОВ (ПРОШЛОЕ)
        Некогда университетские профессора прочили студенту Налимову большое научное будущее. Юное дарование, светлая голова, неординарность мышления, нестандартный подход к решению задач - подобные отзывы преподавателей приятно щекотали самолюбие.
        - Ваша курсовая, молодой человек, тянет по широте охвата на кандидатскую. О чем я советую вам задуматься уже сейчас, - говорил, помнится, после первого курса декан физико - математического факультета профессор Звердич, вальяжный, стареющий Дон Жуан, повеса со вставными зубами и набухшим прожилками носом. - Я сам, признаться, не сторонник замшелой поговорки «Береги честь смолоду», считаю, именно смолоду, пока кровь горяча, а чувства свежи, нужно вкушать запретные плоды до приятной оскомины…
        Профессор многозначительно кивал своим фундаментально - виноградным носом и изволил морщить в улыбке полные, красные губы, намекая, что и сейчас не против куснуть раз - другой от некоего румяного яблочка женского пола.
        А что, студентки от него до сих пор пищат, знал Володя. Рассказы бывалых сокурсниц сходились на том, что слабому женскому полу трудно противостоять напору мощного интеллекта. Правда, гнусно хихикать при этом вовсе не обязательно, считал Налимов. Могут быть у пожилого светила свои маленькие человеческие слабости? Почему им не быть? «Слабости можно терпеть до тех пор, пока они не перерастают в пороки!» - как любил подчеркивать тот же Звердич, распекая нерадивых студентов…
        - Но в вашем случае я бы все-таки рекомендовал не разбрасываться, - веско продолжал профессор. - Слишком уж многообещающим умом наделила вас матушка - природа. Все у вас уже есть, осталось только одно - работать, работать и еще раз работать! Это я вам говорю, старый Звердич, просидевший не одну пару портков на пустых коллоквиумах и бессмысленных семинарах…
        Слышать такое от самого Звердича, лауреата почти всех научных премий, - тем более лестно.
        Нет, Володя не был занудным зубрилой, полностью поглощенным построением будущего преуспевания еще на стадии фундамента университетского образования. Имелись друзья - оболтусы, случались девушки, не обходилось и без прочих студенческих радостей, когда вечеринки кончались на грани фола, а распитие крепкого или легкий «квак» порождали выходки на уровне мелко - уголовного хулиганства. Просто он, в отличие от большинства однокурсников, любил учиться. Именно любил, а не заставлял себя и не уговаривал. Матушка - природа виновата, кто же еще! Случайная мозаика генов, тем более случайная, что родители не отличались тягой к познанию. Отец, инженер по стали и сплавам, не хватал звезд с неба, давно уже с большей охотой и выгодой занимался администрированием на своем заводе. А мать когда-то бросила институт по беременности и с тех пор больше не училась и не работала, воспитывала трех сестер и его, младшенького. Обычная, в общем, семья. Хорошая семья. И достаточно беззаботное детство, сменившееся бесшабашной студенческой юностью. Володя всегда знал, что ему повезло с родителями. Вообще повезло - родиться тем,
кем он есть…
        После окончания университета Налимов получил с десяток выгодных предложений от крупных компаний, но, по совету Звердича, остался на кафедре, которая, кстати, вовсю сотрудничала с военными и, следовательно, тоже не бедствовала. Аспирант Налимов занялся наукой всерьез, рассчитывая чуть позже, уже со званиями, степенями, окладами жалованья, а главное - продуманными идеями, все-таки уйти на богатую экспериментальную базу какого-нибудь авторитетного корпоративного НИИ. Все складывалось…
        А потом началась война, разом оставив большое будущее в глубоком прошлом. Соединенные Демократические Штаты Земли и колоний начали боевые действия против дальних миров.
        «Война… И слово какое-то паучье, приторно липкое от запекшейся крови, гулкое, словно канонада за горизонтом», - часто думал Володя.
        Впрочем, задумываться он начал не сразу. Его, как и всех, призвали, но в военкомате сразу предупредили, что использовать «господина ученого» собираются «по специальности». Оборона, мол, это еще и наука, в которой умные головы нужны до зарезу. А ваша тема - раскладка предметов на волновые матрицы с их последующим перемещением в пространстве - и в мирное время представляла немалый интерес для армии, а уж теперь - сам бог велел…
        Так что перехода на военное положение Налимов практически не ощутил. Все те же засекреченные лаборатории, максимально удаленные от населенных пунктов, тишина и глухое эхо подземных залов, ровный фон силовых агрегатов, компьютерные столы, заваленные чертежами и схемами, сосредоточенность в узком кругу.
        Рядом - привычные люди науки, отщелкивающие формулы над утренним стаканом кефира, разве что белые халаты накинуты не на штатские костюмы, а на форму с погонами. Ну, да под халатами все равно не разобрать званий.
        Володя тоже носил погоны и форму, незаметно для себя вырос от подхорунжего, то есть младшего лейтенанта, аж до сотника, который уже является лейтенантом старшим, а следовательно - грозой всех младших и сложноподчиненных, как ехидничали коллеги из его сектора. Даже получил за одну разработку некую медальку «За оборону планеты!». Зубоскалы часто называли ее «Фига врагу», грубое изображение орбитальной станции - крепости на лицевой стороне очень напоминало большой волосатый кукиш. Но, по сути, ученый Налимов жил так же, как и на своей довоенной кафедре. Проблема формулируется в задачу, та, соответственно, диктует метод решения, каковой, при широком подходе, определяет будущую методику…
        «Позвольте, позвольте, господа хорошие, вот тут-то, кажется, и кроется закавыка - в самом изначальном уравнении… Ноги быстренько берем в руки - и проверяем счисление всем колхозом… Да, хорунжий Кацман, персонально для вашего благородия - всем кибуцем, ничего не имею против подобной формы аграрного производства… Главное, коллеги, пахать и пахать…»
        И пахали же! Словно и не было никакой войны…
        Начальник Н - ского подразделения, генерал - майор Звердич, уже членкор, по-прежнему считал его своим лучшим учеником и прямым научным наследником. Война все еще оставалась где-то далеко, в других измерениях, в другой жизни. Пока он не узнал, что его родители и сестры погибли во время бомбардировок на планете Тайга.
        Это было очень не просто - представить, что их всех, таких родных и живых, больше нет…
        Потом… Да, потом!
        Потом случилась та история с Машенькой. Пожалуй, как последняя капля.
        Называется, решил устроить праздник любимой девушке, которую всерьез собирался объявить невестой. Выбил для них двоих командировку «в цивилизацию», на заводы - поставщики, в курортный город, где (по слухам) все осталось почти как до войны. И, значит, совсем как в раю, если в раю тоже практикуется свето - волновая маскировка и система микрочиповых пропусков, инъецируемых под кожу.
        Почему все-таки город и округ не предупредили о предстоящем налете? Где на этот раз была хваленая система дальнего обнаружения, способная отследить самые мелкие цели еще на подходе к звездной системе? Почему обстрел оказался таким внезапным? Где, в конце концов, была система орбитальной защиты? Почему не сработали «дальнобои»? Почему? Почему? Почему?
        Потом многие задавали эти вопросы. И он задавал, горько, зло, недоуменно - вслух, и с глухим, безнадежным отчаянием - про себя. Только это было уже не важно…
        Не важно! Факт тот, что она…
        Да, когда ее выкопали, вынесли из - под обломков здания, она еще прожила какое-то время, и он держал ее руку и гладил тонкие пальцы, пытаясь согреть их дыханием. Не смог согреть. И она, Машенька, его улыбчивая, его единственная, с которой вот только что - на долгую - долгую жизнь, так и умерла с торчащими из живота и груди огрызками арматуры. Умерла с вывороченными наружу кишками, от которых остро пахло дерьмом.
        Он гладил ее руку и в то же время не мог не морщиться от этого запаха. Запах дерьма - запах смерти, так и запомнилось. Впоследствии он часто думал - хорошо, что она не открывала глаз, хотя бы не видела его невольной брезгливости, которая наверняка пробивалась сквозь отчаяние…

* * *
        Когда старший научный сотрудник сотник Налимов подал рапорт о переводе из военной лаборатории в действующую армию, перед ним только что двери не запирали на ключ. Звердич откровенно орал, что он идиот, кретин, сорвиголова без царя в башке и просто не ведает, что творит! Он, старый, седой профессор, вынужден биться грудью против такого идиотизма! Уж не обессудьте нижайше, молодой человек, но глупость - всегда наказуема, и хорошо если это именно наказание, а не расплата на всю оставшуюся жизнь! Да - с, именно так!
        Володя добился. Трехмесячные курсы переподготовки - и в войска, в ту самую дальнобойную артиллерию, которая так и не защитила тихий курортный городок, по официальным данным не имеющий никакого отношения к войне. К счастью, его направили на другую планету, иначе было бы совсем тошно…
        Война… Только здесь, на Казачке, Володя начал по-настоящему понимать, что это такое - война, думал он потом. Именно здесь, в горячей точке галактического сектора, в ключевой точке межзвездных путей, на планете, которую регулярно бомбили, обстреливали и утюжили, где волны десантов разбивались о наземные укрепрайоны конфедератов, где штатовцы наступали и отступали, оставляя после себя перепаханные поля выжженной, зараженной земли, некогда бывшей лесами, полями и городами.
        Нельзя сказать, что увиденное на поверхности обороняющейся планеты поразило его. Это нечто другое - больше, яснее, проще в каком-то смысле. Как удар доской по макушке не может не быть простым и понятным, рассуждал он наедине с собой.
        Войска, боевые части - это был другой мир, другая жизнь, словно он заснул и проснулся в теле нового человека. Грубее? Конечно. Яростнее? Разумеется! Но дело даже не в этом. Володе показалось, что в этих людях, его новых боевых товарищах, было какое-то непоколебимое спокойствие предопределенности, особая кристальная ясность, окрашивающая мир в два простых и понятных цвета - черный и белый. Наверное, так…
        Наверное, очутившись в войсках, Володя сразу начал завидовать тем, кто воевал бездумно и лихо, как казалось ему, щеголяя формой и козыряя уставным этикетом. Как Семка Загребец, например. Почти ровесник, без пяти минут друг и в то же время непререкаемый командир…
        Впрочем, кто сказал, что для есаула все было так легко? Сам Загребец такого не говорил, это точно. по-настоящему, по душам, они общались не так уж много времени, сначала комбат долго присматривался к своему новому заму. Володя же просто робел перед этим немногословным капитаном с безукоризненной выправкой и множеством боевых орденов на выпуклой спортивной груди. Только спустя пару месяцев Налимов решился рассказать есаулу про смерть родителей, сестер и невесты. Узнал в ответ, что до войны у Семена была семья и трое детишек, несмотря на его молодость. И еще была кошка Муся, и хотели с женой четвертого, уже прикидывая, куда пристроить зверя на время беременности…
        - А теперь - никого не осталось. Даже кладбища не осталось, весь рельеф сровняли стратегическими ракетами во время большого июльского штурма, - рассказывал командир, разливая по мензуркам технический спирт. - Странно, конечно… Несправедливо как-то, не находишь? Словно в насмешку… Вот мы с тобой, Вовка, два здоровых мужика, два солдата, до сих пор живы, а наших близких уже нет на свете. Что-то перевернулось в мире, что-то где-то пошло неправильно, если солдаты живут, а мирные люди погибают… Я не знаю, как должно быть, я не политик и не философ, я армейский капитан, сапог подкованный. Но так - не должно быть, это я точно знаю!
        Да, у Семена оставалась только его «Пятая дальнобойная». И глаза, холодные, как сталь на морозе, и полная грудь орденов, и бессонница по ночам, и двух - трехдневные запои время от времени…
        Были! В прошедшем, разумеется, времени…
        Время лечит горе и ровняет могилы - вычитал Володя когда-то давно в какой-то из старых книг. Война, получается, тоже ровняет. Только ничего и никого не лечит. Просто укатывает все в абсолютную плоскость, ровняя и затаптывая, как бульдозер…
        Планета Казачок. 6 ноября 2189г.
        Бункер 5 -й лазерной батареи.
        03 часа 32 минуты.
        Сигнал тревоги прозвучал через двадцать минут. Володя периодически посматривал на часы, поэтому сумел зафиксировать время практически до секунды.
        Трофимыч не подвел. Старшина, как обещал, успел догулять свою брагу, слить ее в бидоны из - под синтетического морса и запечатать их с жалобным покряхтываньем. Эти бидоны квадратно - компактного типа он особенно уважал. «До чего удобная емкость, Володенька, просто благословенье Христово, ажник сердце радуется! - разглагольствовал как-то Дед. - Даже изумительно мне порой, что в оную благословенную емкость разливают такую погань, как этот самый „Морс смородинный, особый“, леший знает - из какого дерьма сготовленный. По мне - так чтоб черти на том свете интендантов до болятки накормили той „особой“ смородиной…»
        Мало того, вездесущий Дед успел поднять и «привести в разум» личный состав расчетов. После объявления тревоги батарея Налимова доложила о готовности №1 за тридцать семь секунд до положенного норматива. Комендант -4 войсковой старшина Дегтярь оценил усердие «дальнобоев» емким «Молодцы, казачки! Благодарю за службу!», объявленным по громкой связи рокочущим баритоном.
        А еще через полчаса все это оказалось уже не важно - нормативы, благодарности, сэкономленные секунды - вся эта привычная игра в оловянных солдатиков, показательно - уставной бальзам для штабных сердец. Стало ясно, что начался не просто очередной налет, не плановый обстрел планеты с занижением орбит кораблей блокады, даже не локальная операция по захвату одного - двух плацдармов неподалеку от наземных укрепрайонов обороняющихся.
        Общий штурм!
        Планета Казачок. 6 ноября 2189 года.
        Где-то над 4 -м укрепрайоном.
        03 часа 46 минут.
        Когда кресло - катапульта выстреливается из «утюга», когда вместо тесноты отсека перед глазами вдруг распахивается сине - белый простор, а внизу открывается отчетливый, словно компьютерная голограмма, рельеф местности - это все-таки миг свободы!
        Вот и кресло отщелкивает свои зажимы, кувыркается уже где-то внизу, создает таким образом дополнительную ложную цель для самонаводящихся боеголовок… Вот включились гравидвижители брони, и ты паришь этаким орлом - соколом, ошалевшим от переизбытка направлений и скользящей неуловимости горизонтов…
        Впечатляет, конечно. Можно сказать - пьянит, как вино. Лично я предпочитаю любой выдержанной кислятине простое ячменное пиво, но это уже дело вкуса…
        Только через некоторое время все-таки начинаешь соображать, что ничего по сути не кончилось, ничего даже толком не начиналось. Сине - голубой простор, свободный полет, рельеф с высоты - все это достойно пера поэта. Но вокруг зона боевых действий, что уже, безусловно, проза. А чрезмерность открывшихся направлений тоже весьма обманчива, в небе, если глянуть внимательнее, опасно, тесно и неуютно. Тут и там вспухают грязные клубы разрывов, особое серебристое мерцание воздуха выделяет воздушные воронки гравиловушек, блекло - голубые, почти невидимые ленты лазерных импульсов неторопливо нащупывают цели. К тому же грязно - серые стрелы акул, этих умных сухопутных торпед, уже устремились вверх, уже расходятся веером и принюхиваются скособоченными рылами обстоятельно и неспешно, словно бы осознавая свою немалую социальную значимость в тротиловом эквиваленте.
        «Жаворонки», «вороны», «синицы», «совы», «Карлсоны» и «серебряные дожди» - все эти автоматические корректировщики, министанции, воздушные мины, искажатели, автономно движущиеся установки, передатчики импульсов - тут как тут. Словом, все многофункционально - техническое безобразие жужжит, гудит, грозит, пугает, бесится, самонаводится, концентрирует импульсы и, наконец, взрывается со мстительным удовольствием так, что злорадный посвист осколков пробивается даже сквозь защитные фильтры гермошлема.
        Пусть шлем исправно приглушает звуки, делая их похожими на ласковый летний дождик, шуршащий по крышам и барабанящий по водостокам, но мне, например, и без озвучки понятно, с каким оглушительным грохотом взрывается неподалеку крылатая галоша еще нераскрывшегося «утюга», наткнувшись в развороте на стрелу «акулы».
        Белая, слепящая вспышка и сразу, через долю секунды, следующая, багровая! Словно бы лохматый, набухший гриб взрыва не выдерживал собственной ненависти. Это детонируют боезапас десанта и топливо, и, значит, еще двенадцать солдат строем отправляются рапортовать о прибытии Петру - апостолу перед вратами загробного мира…
        Тесное небо. Наполненное, как стоянка перед супермаркетом в день распродажи. Неповоротливые, раскоряченные «гробы», булыжники «утюгов», уже катапультировавшаяся пехота, рассыпавшаяся в синеве темными бородавчатыми пятнами. Вспышки, искры, разрывы, вездесущее серебристое мерцание, жирные клубы дымов. Неподалеку, я вижу, загорелся еще один «утюг», но успел раскрыться, десантники отстреливаются от него прямо через огонь…
        Конфедераты - молодцы все - таки! Жалеют людей, их пояса защиты сплошь автоматизированы. Последнее время это стало особенно заметно, их хитрые системы не берут никакие перекодировщики. Нашим военспецам до них, как барану до толкования Библии…
        А кричали - дикие, дикие, лаптем щи хлебают, портянками самогон занюхивают…
        Я вижу, кто-то из бронедесанта наткнулся прямо на «гайку», и та плющит его настолько быстро и неуловимо, что глаз не успевает уследить за превращением брони в изначальную форму заводского проката. А вот снижающихся солдат нащупывает невидимый палец лазера, вспыхивает одна броня, вторая, третья… Лазерные лучи - импульсы почти не видны, и факелы в небе вспыхивают как будто сами собой. Я замечаю, высоко на головой «дальнобои» подшибли сам «гроб», и тот дергается, судорожно пытается задрать тупорылый нос и все равно сваливается к земле, кренясь набок.
        Тоже горит, все больше и больше горит… Чему там гореть, казалось бы?
        Даже не прислушиваясь, я впитываю через наушники беспорядочную многоголосицу высадки:
        - «Ромашка -4», «Ромашка -4!» Слева на три часа!
        - Ох, твою душу!..
        - Да слева же, говорю!
        - Да чтоб тебя!
        - «Лютик -5», за спиной «акула», оглядывайся!
        - Чего говоришь?
        - Ничего не говорю! Спи спокойно, друг…
        - Ты, с-сука!..
        - Кто?!
        - Да не ты, чтоб тебя! Боеголовка эта! «Ох, мама-мамочка, куда ж мы попали!»
        Эта мысль даже не мелькает, не крутится, а словно бы отпечатывается в мозгу, пульсируя, как сигнальная лампочка…
        Я не успеваю увидеть, удалось ли пилоту выровнять и поднять «гроб», не успеваю заметить, что случилось с «Лютиком -5», даже не успеваю сообразить, чей это позывной. Взрывная волна, докатившаяся невесть откуда, неожиданно бросает в сторону мою броню, и я чудом, в последнее мгновение, огибаю плывущую воронку «гайки».
        «Ох, мамочка, твою мать!..»
        Нет, для пехотинца, планирующего в броне, небесные «гайки» не особо страшны, как правило, успеваешь заметить раньше, чем вляпаешься. Но если на нее наткнутся «утюг» или «гроб»…
        А я-то раскатал губу до колен, что мы идем вторым эшелоном прорыва. Не похоже, чтоб здесь до нас кто-то прорывался, слишком плотный заградительный огонь, соображаю я. Скорее всего, командование решило атаковать укрепрайоны планеты по принципу последовательных ударов, отсюда задержка на орбите. То-то экран гермошлема как будто взбесился. Слишком много целей, слишком много опасностей, сплошная красная рябь по экрану.
        Ну ее к черту, эту орлиную радость - щелкать клювом в положении выше всех! К земле, к земле… Именно она, почва - мать, заступница многострадальной пехоты, всегда предложит своим воинственным чадам какой-нибудь овражек, ямочку или уютную маленькую могилку…
        Окончательно придя в себя после кувырков катапультирования и снижения, я рванул вниз быстрой защитной спиралью, сбивающей вражеские прицелы. В бою, как и в жизни, лучше непрерывно двигаться. В конце концов, любая остановка привязывает тебя к некой системе координат, по которой вольная особь вычисляется на раз - два - три и перестает быть вольной…
        Нельзя ни к чему привязываться! Лучше всего - не привязываться! Ни к чему и ни к кому! - мелькает не слишком оригинальная мысль.
        Снижаясь, я вижу - в стороне высаживают подразделение МП - танков. Почти высадили. Их «танкеры» больше наших «гробов», два из них уже чадят на земле, огромные, словно киты, выброшенные на берег с вывороченными внутренностями. И сами танки тоже горят, многие уже оплыли бесформенными, безразмерными грудами, но остальные движутся и стреляют. Досталось ребятам - танкистам…
        «Вот всегда у нас все через жопу колом!» - ругнулся я. Сначала - танки, потом - пехоту, хотя по всем тактическим установкам военной науки должно быть наоборот. Именно пеший десант должен расчищать плацдарм для высадки техники.
        Нет, я, как пехота, не против, преждевременная высадка танков наверняка существенно отвлекла вражеский огонь от наших подразделений. В конце концов, любая «акула» предпочтет большой МП - танк маленькой точке индивидуальной брони, да и «дальнобои» в первую очередь выбивают самые крупные цели. Уж потом начинают тратить энергию импульсов на пехотные бородавки.
        Но где порядок? Где стратегия, господа генералы? Где хваленая тактика десантирования, за которую в академиях платят немалые оклады плюс пайковые?
        Планета Казачок. 6 ноября 2189г.
        Окрестности 4 -го укрепрайона.
        04 часа 02 минуты.
        Удар о землю я почти не почувствовал, было не до того. Это наверху казалось светло и почти что солнечно, а здесь, на земле, - непроглядная хмарь. Судя по времени, рассвет должен уже начаться, но это чисто теоретически.
        Вокруг все горело и плавилось. Густо горело и с удовольствием плавилось. Видимо, наши орбитальные бомбардировщики все-таки прошлись над поверхностью со своими мегатонными зажигалками, и случилось это совсем недавно, видел я. Горел стелющийся, разлапистый лес, горела вода какого-то заболоченного озерка и горела сама земля, обильно сдобренная соответствующими реактивами. Тяжелый, свинцовый, химический дым стелился вокруг слоями, не уступая по плотности кладке бетонных блоков. Потом поднимался к небу, но даже и не думал рассеиваться, а становился почему-то черным. Видимо, в зажигалки напихали какую-нибудь новую очередную дрянь из области химдостижений военпрома.
        Такой кромешный пожар - это очень плохо. Совсем никуда не годится. При таких квадратно - гнездовых очагах тепловой сканер брони принципиально отказывается работать, лазерно-волновое наведение показывает полную ахинею вроде расписания дней ангела высшего комсостава, а от звуковых эхолотов в любом крупном боестолкновении мало толка, слишком большие искажения полей вокруг.
        Словом, на земле я сразу почувствовал себя как слепой, заблудившийся ночью в дремучем лесу. Не слишком приятное ощущение. Беспомощное. Обычно в таких случаях помогает корректировка сверху, но что-то я до сих пор не наблюдал ни одного пеленга от трех батальонных станций слежения. Еще не факт, что наши «эсэски» до сих пор здравствуют над заданным для атаки квадратом. Дважды не факт - во - первых, что системы наведения целы, во - вторых, что их сбросили именно над нами, а не где-нибудь за пятьсот - тысячу километров, наводить тень на случайный плетень. А что, такое тоже случалось…
        Единственный плюс ситуации - сканеры противника в таком же недоумении, значит, под прикрытием пожара можно собрать уцелевших десантников и начинать движение по компасу. За неимением других ориентиров.
        - «Ромашки», «Ромашки», я - «Ромашка -1», кто меня слышит?! - объявил я по взводной связи.
        Все-таки неплохая идея - разделить линии связи повзводно, поротно и побатальонно. От наших бравых офицеров - воспитателей все равно никакого толка, наверняка сейчас переживают высадку задним числом, если, конечно, добрались до земли… Даже хорошо, что молчит ротная и батальонная связь. Со своим взводом я как-нибудь сам управлюсь, без дурацких приказов ополоумевших от собственной лихости отцов - командиров. Плавали - знаем, стреляли - падали…
        - «Ромашка -1», я - «Второй», слышу тебя! - немедленно отозвался Вадик Кривой.
        Похоже, где-то совсем рядом.
        - Я - «Ромашка -12», слышу… Я - «Седьмой», на связи… «Четырнадцатый» - на связи… «Двадцать девятый» - слушает… - посыпались рапорты.
        Нет, все не так уж плохо! Из тридцати двух бойцов взвода сразу доложились мне двадцать семь, а это хороший результат на высадке. Вполне возможно, другим тоже удалось уцелеть, просто находятся слишком близко к «глушилкам». Еще повоюем, господа штрафники…
        - Я - «Ромашка -11», туточки… Командир, а ты меня по-прежнему любишь?!
        Это Игла. Значит, и она где-то рядом.
        - Как ржавый гвоздь в анальном отверстии! - с удовольствием подтвердил я.
        - Взвод, слушай мою команду! Пеленг 14 -19, направление 11 -10 -7, движение по возможности цепью, выходим до зоны визуальной видимости! На верхние уровни не вылезать, двигаться под прикрытием огня и дыма, как поняли меня?!
        - Командир, понял тебя…
        - «Ромашка -1», понял…
        - «Второй» - понял, двигаюсь… «Восемнадцатый» понял… «Четвертый» есть, понял… - докладывали солдаты.
        - Нет, я что-то не поняла, ржавый гвоздь - это я, что ли?! Это за что же так девушку-то?! - бузила Игла. - Девушка - всей душой, а ее - гвоздем ржавым! Где справедливость, мужики энд дамы? Ну не обидно ли?!
        - Обиженных первыми запрягают! - сообщил кто-то.
        - Справедливость - в генеральском баре Генштаба, а у нас - режим содержания, - съехидничал Кривой.
        - Игла, заткнулась бы ты пока! И ты, Кривой, тоже! - вдруг проснулась батальонная связь. - «Ромашка -1», слушай меня, я - «Клумба -2»! Пеленг понял, направление подтверждаю! Давайте, «ромашки», двигайтесь, двигайтесь, я на связи!
        Еще одно отличие штрафников - «оводы» всегда могли прослушать внутренние линии взводов. Обратный процесс, естественно, не предусматривался. Но «Клумба -2» - это ничего, это терпимо. Позывной замкомбата по УОС капитана Олафа Рагерборда. Этот страшный с виду белокурый викинг с плечами шириной в трехстворчатый шкаф, в сущности, неплохой мужик. Справедливый, несмотря на свою фискальную должность надзирателя за нравственностью. по-своему справедливый, конечно, положение, как ни крути, обязывает… Впрочем, капитан не трус и опытный офицер, последнее время он больше замещает убитого начштаба, чем наблюдает за непростым общественным согласием в батальоне. К тому же он единственный из офицеров - воспитателей позволял себе открыто не любить Дица. Хорошо, что он уцелел. Может, и не даст стратегу - комбату посадить батальон голой задницей на колючую проволоку…

* * *
        Как взводный командир, я более - менее представлял себе цель и задачи операции и приблизительную раскладку сил. Методом проб и ошибок верховное командование все-таки убедилось, что даже штрафников не стоит злорадно вываливать на голову противника, как мусор на балкон к соседям. Нерационально, в конце концов. Каждый солдат все-таки должен знать свой маневр, несмотря на активное противодействие этому секретчиков и контрразведки. Пусть сами люди, с точки зрения штабных стратегов, стоят немного, но с приданной им дорогущей техникой начинают представлять из себя так называемые боеединицы, а это уже другой расклад. Разбрасываться боеединицами - просто накладно.
        Итак, наша цель - 4 -й укрепрайон казаков, где, по данным разведки, наличествуют 5 -я и 6 -я батареи дальнобойных лазеров, полк «ракетчиков», батальон саперно - технического обеспечения и в качестве прикрытия - до двадцати единиц МП - танков и до десяти сотен «пластунов» казачьей бронепехоты. Силы в общем-то небольшие, насколько я знаю, наша группа десанта из пехоты, танков и полевой артиллерии по численности превосходит их в несколько раз. Правда, всю эту радужную картину бодрого наступления портит одно большое «но». Казаки засели в укрепрайоне, где - подземные бункеры, артиллерийско - стрелковые площадки, ходы сообщений и вообще всяческие удобства подземной крепости, спрятанной в глубине твердых скальных пород. По ней хоть лупи мегатоннами прямо в упор - все божья роса на ресницах.
        А у нас - приказ эту крепость взять и слова о такой-то матери для бодрости духа. Что, понятно, уравнивает силы не в нашу сторону…
        Не секрет, что любая планетарная оборона сейчас строится по однотипному принципу укрепрайонов, цепочки которых опоясывают воюющую планету. Именно оттуда «дальнобои» из лазерщиков и ракетчиков контролируют все низкие орбиты, действуя по методу круглого лезвия циркулярной пилы. Где каждый укрепрайон - как отдельный режущий зубец, а вместе - пропиливают все пространство вокруг планеты. Этакая планета - пила, ощетинившаяся зубьями лучей и ракет.
        Словом, боевые действия теперь ведутся между орбитой и подземельем. Как когда-то переизбыток космической техники на орбитах сделал ненужной атмосферную авиацию, все эти древние самолеты - вертолеты - гравипланы, так он же научил противников добросовестно зарываться в землю. Само геологическое строение Казачка этому, кстати, очень способствует, скалистые породы здесь преобладают. Знаю на личном опыте, месяцы тому назад я уже лазил по местному чреву и вылез оттуда практически чудом. Я уж не говорю про техническое превосходство конфедератов, их автоматизированные системы - это нечто. Главное, что они ухитряются обойтись в этом деле без сложных компьютерных мозгов, которые так легко перепрограммировать. Простые системы не только надежнее, но и гораздо лучше защищены, это факт…
        Планета Казачок. 6 ноября 2189г.
        Окрестности 4 -го укрепрайона.
        04 часа 31 минута.
        Вокруг по-прежнему горело все, вплоть до гранита, языки, столбы и леса пламени вздымались на высоту в два - три человеческих роста, между ними слоями тянулся сизый угар, а небо над головой плотно закуталось копотью.
        Можно представить, что кругом ночь… Хотя нет, ночью сканеры читают местность не хуже, чем днем… Тогда можно представить, что кругом ночь без сканеров, решил я. Этакое первобытное бытие…
        За сорок шесть минут, истекших с момента катапультирования, мне, как взводному командиру, поступило пять последовательных приказов от батальонного начальства. Во - первых, приказ от Рагерборда двигаться в направлении предполагаемой атаки. Во - вторых, приказ от ротного Градника оставаться на месте, изображая из себя резерв роты. В - третьих, приказ от самого Дица: Граднику - заткнуть хлебало и не умничать со своими резервами, а мне - продолжать движение взвода в заданном направлении к чертовой бабушке. В - четвертых, новый приказ от замкомбата по УОС - прекратить движение и оставаться на месте до получения дальнейших распоряжений и данных разведки. В - пятых, приказ от Дица - выдвигаться на северо - северо - запад ускоренным маршем. На мое осторожное напоминание о данных разведки, обещанных замкомбатом, я был откровенно обруган. Вместе с разведкой, от которой данных, как от козла молока, только еще меньше. В горячке Диц прошелся и по собственному заместителю, сообщив, что с таким оптимизмом, как у него, хорошо на очке сидеть при поносе. Логическую связь между поносом и оптимизмом я не совсем
уловил, но уточнять не стал от греха подальше…
        Стой, иди, стой, иди - не похоже, что среди батальонного начальства царит единодушие.
        Между делом я случайно прослушал интереснейший разговор наших отцов - командиров, выяснявших, куда все-таки делись три батальонных станции слежения. Так бывает, если кто-то из старших офицеров по горячке забыл отключиться от нашей линии и перескочил на другую. В сущности, отключение автоматическое, но не всегда срабатывает, направленная многоканальная связь брони иногда преподносит такие сюрпризы. Поэтому я узнал, что Градник - дуб деревянный, козел безрогий, скотина дерьмоголовая, мешок с сучьими потрохами и еще что-то такое, биологически несимпатичное. Комиссия трибунала, мол, по нему все глаза проплакала, потому что идиотов надо учить сразу и навсегда! На этой категорической точке зрения настаивал комбат Диц. Замкомбата Олаф Рагерборд, более сдержанный и в чем-то интеллигентный, выводил из всего изложенного обобщающую биологическую мысль, что если у человека нет мозгов, то вместо них в черепе заводится плесень.
        Оказывается, именно Градник, как командир 1 -й роты, должен был контролировать выброс «эсэсок». Которые, по уточненным данным, сбросили над пятым укрепрайоном вместо четвертого, где они и болтаются ни к селу ни к городу.
        Сам виновник торжества по голосу казался совершенно сникшим. Беспомощно оправдывался, что черт его знает, как так оно получилось, как-то так все получилось непонятным образом, о чем он ни сном ни духом, и хотел вообще-то как лучше… Если будет позволено доложить, господин майор, сэр, господин капитан, сэр, он хотел бы немедленно в бой, чтобы, так сказать, искупить кровью… На что Диц вполне резонно заметил, что в бой для этого второму лейтенанту рваться незачем, кровь он из него и так выпьет до капли, не сходя с места. Этот может, я подтверждаю!
        Вдоволь подслушать стратегическое совещание батальонного руководства мне не дали, несанкционированное подключение заметили, послали меня куда подальше и отрубили от штабной линии. Но все было понятно и так.
        Что из Градника командир, как из дерьма боеголовка, - далеко не новая информация. Я, между прочим, с самого начала предполагал, что рассчитывать на «эсэски» не стоит. Что-нибудь с ними случилось, потому что всегда что-нибудь случается. Опыт - это много и много практики.
        Итак, по моему разумению, наступил тот самый момент «Ч» после высадки, когда все смешалось, как в публичном доме, где после разгульной ночи затеяли генеральную уборку. Наши десантные части на голову противника уже высыпали, теперь остается определить, где эта самая голова, а где - нечто противоположное. Десантирование на планету массированными волнами тем и отличается, что бардак начинается еще в небе, а на земле только усугубляется. Никогда еще на моей памяти не случалось, чтобы каждое подразделение оказалось точно в заданном квадрате. Десант обычно выкидывают с допуском плюс на минус, да еще и при катапультировании ощутимо сносит. Отсюда проистекает вся последующая неразбериха, где свои и чужие оказываются вперемешку, как в многослойном гамбургере. А когда район высадки предварительно обрабатывают химическими бомбардировками, когда за стенами огня и дыма трудно вообще что-нибудь увидеть, то лучше и не пытаться понять, что происходит.
        Действовать по ситуации можно, отталкиваясь от любой временной составляющей, так что торопиться некуда. Война - все-таки занятие не для умных, скорее, для упертых.
        Мой собственный опыт показывает, что первый час после высадки лучше не дергаться на каждый нервный чих высшего руководства, а пытаться сориентироваться на местности самому. Желательно, сохраняя солдат от чрезмерно резких движений в сторону противника. Тактика незамысловатая, но действенная, в этом я не раз уже убеждался.
        Направление движения взвод все-таки изменил согласно последнему по счету приказу. А почему бы и нет?
        «Вопрос выбора - это то, что вас больше не касается!» - как поучала опытная наложница юное пополнение гарема…

* * *
        На войне сами боевые действия занимают, в сущности, очень небольшое количество времени. При поражающей мощи современного оружия боестолкновение - действие достаточно скоротечное. Впрочем, мобильность боя - разговор отдельный. Я сейчас о другом. О том, что большую часть времени на фронте ты просто куда-то двигаешься или чего-то ждешь. Понятно, ждешь приказа, двигаешься согласно приказу и тоже при этом ждешь. Того самого боестолкновения, которое обычно оказывается столь скоротечным. Не для всех, конечно, для многих - последним и навсегда, но тут уже как повезет.
        Это бесконечное ожидание неизбежного, по-моему, главная составляющая любой войны. Ждать и надеяться, когда надеяться, в сущности, не на что…
        Сквозь дым и огонь нам пришлось топать довольно долго. Топать, конечно, не в прямом смысле, пехотинец в броне передвигается скорее прыжками кузнечика. Но все равно - топтать землю. Что в лоб, что по лбу - голова одна и не любит лишнего стука. Но это к слову.
        Идти сквозь пожар в современной броне - занятие скорее нервное, чем опасное. Чувствуешь себя этакой саламандрой и только удивляешься между делом, каким странным образом сложилась жизнь, что ты докатился до огненного существования. Горит земля под ногами, горит вода, воздух вокруг тебя, а в камни, кажущиеся твердыми, проваливаешься по щиколотку. Странно наступать на камни, в которые проваливаешься… И черные, жирные, лохматые хлопья дыма, что поднимаются над головой и собираются в беспросветные тучи. Приходится рукой стирать копоть с забрала шлемофона, хотя по всем правилам делать это не рекомендуется - забрало вроде как самоочищающееся.
        (До сих пор не пойму, откуда взялось это архаичное название - забрало. Не иначе конструкторы брони переиграли в компьютерные игрушки про войну. Думали о чем-то вроде благородных рыцарских поединков с применением грави-движителей. В таком случае, они крепко ошиблись в своих надеждах!)
        Я не знаю, как будет в аду, щедро обещаемом Пастырем всем без исключения маловерам и прочим нехристям, но догадываюсь, что приблизительно так же. Те же условия ограниченной видимости при переизбытке теплового фона, от которого зашкаливают все датчики. Но, в общем и целом, броня нормально держала температуру. «Латники -3», выданные нам вместо прежних «крабов», действительно хорошие бронекостюмы, со всеми современными штучками и удобными модернизациями. Теперь, когда армии СДШ последовательно обосрались на всех фронтах, хорошей брони не жалели даже для штрафников. Можно понять, людей в строю остается все меньше, а военная промышленность штампует технику и вооружение на утроенных мощностях. Вот только высаживать десант мимо квадратов собственных бомбардировок у нас до сих пор не научились, пилим теперь по своей же химии и паримся в собственных ядовитых газах, руками очищая от копоти самоочищающиеся забрала…
        - «Ромашка -1», я - «Клумба -2», прием! Как слышишь меня? Где находишься? - снова вопрошал Рагерборд.
        - Хорошо слышу, «Клумба»! Даю пеленг!
        - Есть, пеленг! «Ромашки», оставайтесь на месте, пока - на месте, как слышно, прием?
        - Хорошо слышу! Понял вас, «Клумба -2»! - отозвался я.
        Ну вот, опять прекратить движение… По взводной связи я передал команду своим бойцам. Ладно, на месте так на месте, наше дело маленькое. Наше дело - к земле поближе, хоть она и горит под ногами…
        - «Ромашка», «Ромашка», ты там хоть что-нибудь видишь? - поинтересовался Рагерборд после затянувшейся паузы.
        - Никак нет, «Клумба -2»! Ни черта не видно. Ни сканерами, ни глазами.
        - Это наши нарочно зажгли, для маскировки высадки, - вдруг сообщил замкомбата. Правда, в голосе не слышалось особой уверенности.
        - Я так и понял, сэр, - подтвердил я. - Полная маскировка, сэр.
        - Вот-вот.
        - Мне кажется, я сам себя с трудом различаю, - не удержался я от маленькой шпильки.
        - Ты это, «Ромашка»… Смотри в оба! - строго посоветовал капитан.
        - Слушаюсь, сэр!
        Молодой он еще. Хороший мужик, но - молодой. А молодые всегда стремятся объяснить любую глупость. Им все еще кажется, что мир устроен разумно, только многие этого не понимают.
        Наверняка орбитальные артиллеристы должны были выкинуть свою химию чуть раньше, чтобы прогорело хотя бы частично, но, как всегда, опоздали «по техническим причинам, ввиду не зависящих от них обстоятельств». Вот и приходится кувыркаться в дыму и пожаре в положении саламандры.
        Интересно, была ли в мире хоть одна армия, где царил бы порядок? Именно порядок, а не заменяющая его бездумная дисциплина? Или эти понятия - армия и порядок - так же несовместимы, как полевой бордель с походной часовней? Нет в армии порядка, потому что не может быть никогда! Как, впрочем, и во всех прочих социальных иерархиях, изобретенных человечеством для структурирования собственного существования…
        Неподалеку от себя я видел несколько бронированных фигур, уже зафиксировавшихся в позе отдыха, как если бы сидели в креслах. Разобрать, кто есть кто, было трудно. При такой обстановке все казались одинаковыми головешками, чернеющими на фоне костра.
        Правильно, в любой, самой напряженной ситуации есть место и время отдыху - солдатская заповедь.
        Да, удружил нам космофлот…
        - Взводный, «Ромашка -1», ты чего-нибудь видишь впереди? - окликнули меня наши.
        Сговорились, что ли, все? Я что - похож на самого зоркого сокола?
        - Ни хрена не вижу, - пробурчал я.
        - Между прочим, любовь слепа! - отозвалась неунывающая Игла.
        - Кому до чего, а вшивой до бани! - определил Милка.
        - Звери, прости, господи, истинные звери! - басовито сообщил Пастырь. - Все бы вам только жрать, пить да случаться! Ничего другого в голове, кроме телесного непотребства, Господи, прости меня грешного!
        - Не согрешишь - не покаешься, не покаешься - не спасешься, - влез Вадик Кривой. - А В чем каяться, если случаться не с кем? А, Пастырь? Кто Богу милей, грешник, раскаявшийся в веселой жизни, или природный праведник, занудливый, словно камнедробилка?
        - Устами твоими, черт кривой, бесы глаголят, чтоб тебя скрючило! - рассвирепел Пастырь.
        - Не любишь правды, пастырь Господень! - с готовностью пошел на обострение Вадик. - Вот все вы так, пастыри! Смертные грехи прощаете, как орехи щелкаете, а чуть коснись критики - тут уже никакого прощения - снисхождения, одни муки адские в перспективе…
        - Да чтоб у тебя на языке болячка гнойная выскочила, чтоб у тебя язык раздвоился, яко у аспида ядовитого! - свирепствовал Пастырь.
        - И тебе не хворать, а сразу сдохнуть, божий человек!
        Нет, ну когда же все это кончится?! Им самим-то не надоело? Опять нашли время и место собачиться! В самом пекле (где же еще?) развели базар о спасении души…
        - Отставить разговоры! - рявкнул я. - А если какая сволочь будет засорять эфир, я его самого… Случу!
        Ладно, с Пастырем все понятно без слов. Есть такой тип людей, которые могут мыслить и рассуждать только в свете некой глобальной, основополагающей идеи. Фанатизм, в сущности, все те же поиски смысла жизни, рассуждал я от нечего делать, только в той его стадии, когда он уже найден. «Ничто под луной не ново, и, следовательно, пошли вы все в жопу со своими потугами к модернизации бытия!» - определили, как припечатали, древние пророки в своей любимой манере местечковой категоричности…
        Но Кривой-то зачем все время цепляется к Пастырю? Без конца теребит нашего взводного праведника, подначивая его на бесконечные споры. Есть подозрение - не просто так!
        Когда-то, будучи на офицерских курсах, я завел роман с женщиной - психологом. Девчонка была абсолютно чокнутая, как и многие из их братии, но, между делом, поднатаскала меня во всяком подсознательном - бессознательном. Так вот она точно охарактеризовала бы бесконечные подколки Кривого, как некий подсознательный поиск веры…
        Кривой и вера - все-таки странно звучит… Для меня - очень странно! Хотя говорят, из раскаявшихся грешников самые ярые праведники получаются…
        ВАДИК КРИВОЙ (ПРОШЛОЕ)
        Как я уже говорил, Кривого я знаю еще по Усть-Ордынке, небольшой, малонаселенной планете, сателлиту бывшего Российского государства. Там я родился, вырос и прожил бурные юношеские годы, когда гормоны бурлят в крови без всяких стимулирующих добавок «radostsex», а мир вокруг представляется необъятным, непознанным и неспособным на компромиссы. Можно даже сказать - был тогда молодым и глупым, но стоит ли обижать самого себя? Сейчас, после семи лет и двух войн за плечами, я все равно не возьмусь утверждать, что сильно поумнел с тех пор.
        Война на Усть-Ордынке, первая война в моей жизни, началась неожиданно, но, в общем, закономерно. Россия, как и многие государственно - планетарные образования до нее, в конце концов распалась под напором Штатов, а территории планет - сателлитов остались бесхозными и безнадзорными. Ничего удивительного, что Усть-Ордынку захотели прибрать к рукам желто - зеленые, азиаты из соседней звездной системы. Коренное население из русских, украинцев, белорусов и казахов идти «под азиатчину» не захотело и организовало армию сопротивления.
        Эта планетарная заварушка была, по сути, предшествием большой войны, разделившей освоенные планеты галактики на Штаты и конфедератов. Первой скрытной экспансией СДШ, тогда еще действовавших чужими руками. Просто мы об этом не знали. Мы много чего не знали, а многие погибли, ничего не узнав, но это, пожалуй, к лучшему. Знать, что гибель твоих родных и друзей, твоя собственная смерть уже запланированы где-то в далеких кабинетах как «неизбежные потери при расширении экспансии», - не добавляет оптимизма.
        Да, тогда все казалось просто и ясно - есть наша земля, есть планета, которую нужно защищать, и никаких других толкований ситуация не предусматривает. Молодые были… Бывший российский генерал Чернов Борис Борисович, Батя, сумел сколотить на фоне всеобщего возмущения повстанческую армию, и за это честь ему и хвала. Хотя кампанию мы все равно проиграли. Все случилось, как планировали далекие политики с рыбьими глазами, а не молодые и горячие местные патриоты.
        Как обычно. Старый проверенный слоган отцов - иезуитов «Цель оправдывает средства» - до сих пор основной принцип той горько - соленой каши, которую политкорректно называют «большой политикой». Другими словами, лишь бы определить цель, а дальше по плану - тотально - истребительная профилактика. Даже удивительно, что при таком глубокомысленном подходе человечество еще не истребило само себя. Может, пока не придумало такую цель, ради которой нужно уничтожать всех сразу, а не отдельные государства или социальные группы? В таком случае, все еще впереди.
        «Сгореть - сгорю! А там видно будет - восставать из пепла или без меня перетопчутся…» - как сказала сама себе птица Феникс.
        Но я сейчас не об этом. Я - о Кривом. О нем можно долго рассказывать.
        На Усть-Ордынке про сержанта разведки Кривого ходило много фронтовых баек. Даже местная пресса часто обращала внимание на его персону. Газета «Хот - ньюс», например, однажды опубликовала большую статью о том, как сержант Вадим Кривой с одним ножом захватил МП - танк желто - зеленых вместе с экипажем из четырех человек. Со слов корреспондентки, бравый сержант пропустил атакующий танк над собой, догнал сзади, вскарабкался на броню и постучал в башенный люк. Танкисты от удивления ему открыли, а он «рыбкой нырнул внутрь с ножом в зубах». Уничтожил весь экипаж и развернул танк в контратаку.
        Подвиг! Достойно, пожалуй, самого господина Супермена, а то и его знаменитого сына Суперки, с малолетства отбивавшего ракеты, как мячики, и перекусывавшего на лету пули.
        Откровенно говоря, этот новый герой многосерийных комиксов получился существом еще более дебиловатым, чем прославленный папаня. Его бы лбом валуны колоть на благо отечества - цены б ему не было у производителей дорожной щебенки. Понятно, что по всевозможным рейтингам гала-TV Суперка давно стал самым популярным в Штатах. Молитвенное преклонение перед объемами продаж когда-то довело попсово-развлекательную индустрию до абсурда и там оставило. Равнение на кретинов - самый безотказный прием поднятия рейтингов - давно уже стал единственным. Именно они, кретины, задают тон и диктуют вкус. Грустно, но объяснимо. «Люди в массе всегда глупее каждого отдельного индивидуума. К сожалению, это и называется „эффектом толпы“», - как любил говорить мой погибший друг Цезарь.
        СМИ, впрочем, недалеко ушли, у них тоже - продажи, тиражи, рейтинги. Подчеркнутая многозначительность, нарочитая деловитость и вечное высасывание из пальца душераздирающих подробностей. Рассказывали, когда Батя, командарм Чернов, читал эту заметку, то неприлично крякал и долго разводил руками. В сторону журналистов, конечно.
        Молоденькой корреспондентке в пылу творческого пренебрежения мелочами не пришло в голову: когда МП - танк движется в атаку, взревывая, громыхая и поливая огнем, а танкисты сидят внутри в легкой защитной броне и коммуникационных гермошлемах - по броне можно хоть кувалдой лупить, все равно никто не услышит и тем более не откроет. Да и вообще, атака - это не то время, когда можно безнаказанно выплясывать на танках противника. Первая же ударная волна унесет, как муху от вентилятора. Хотя бы.
        Ну да пусть ее, журналистку… Может, она даже не врала, точнее, врала искренне, ей так и рассказал кто-нибудь из хохмачей в штабе. Этих отчаянных девчонок из «Хот-ньюс» и «Усть-Ордынских известий» по строгому приказу Бати дальше штабов дивизий к передовой не подпускали. В начале войны, когда они лезли в самое пекло вместе с солдатами, их погибло сразу несколько. А ради чего?
        Танк Кривой действительно захватил в одиночку и с одним ножом, это было. Только тот не атаковал, а стоял в тихом месте с открытыми люками. Вадик рассказывал, сначала он решил - брошенный, поврежденный. Подобрался поближе, слышит - голоса. А у него с собой только автомат с пустой кассетой и вибронож. Дальше - почти как в заметке. Нырнул в люк (не рыбкой, и нож держал не в зубах, а в руке, «вибро» же!), перерезал внутри трех танкистов, сам сел за рычаги и пригнал машину к нашим. Ребята из бронетанкового дивизиона, получив таким манером новую технику, полдня отмывали от крови кабину. Скажу по собственному опыту - плазменная пуля или вакуумный снаряд куда аккуратнее, чем холодное оружие…
        Нет, подвиг, конечно. Воевал Вадик действительно лихо. Зло, отчаянно, изобретательно. Особенно это было заметно на первом, полупартизанском, этапе войны, когда желто - зеленые, стесняясь пресловутой межпланетной общественности, толком не задействовали армию, а пускали вперед «национальные отряды», «гвардию патриотов», «эскадроны смерти», «черных волков» и прочий разномастный сброд из наемников с твердой суточной таксой. Среди всей этой ура - неразберихи Вадька точно был как рыба в воде. После двух ранений подряд он слегка поутих, да и сама война скоро стала другой, появлялось все больше техники, время ножей и засад заканчивалось. Но он и тут находил, где отличиться. Сегодня, например, его костерили за неоправданный риск, а завтра хвалили за неожиданную выдумку. Командиры постоянно разводили руками от его лихости - неуправляемый парень. Сам шею сломает - черт с ним, но ведь и людей подведет под пули!
        Как фишка ляжет, объяснял сам Кривой, а ложилась она у него всегда по-разному. Могла и в воздухе зависнуть, с него станется. Поэтому Вадик в повстанческой армии так и не дослужился до офицера, хотя и нахватал полную грудь новоиспеченных орденов…
        К чему я все это рассказываю? Просто от удивления. Потому что до сих пор не могу представить себе Кривого с молитвою и поклоном, к чему, есть подозрение, все идет. Скорее уж он был бы уместен на каком-нибудь языческом капище, где взывают к зубастым идолам, потрясая отточенными клинками и размазывая по мордасам дымящуюся жертвенную кровь…
        Планета Сахара. 5 октября 2189г.
        Базовый лагерь штрафного батальона «Мститель»
        (за месяц до высадки на Казачок).
        5 октября… Почему я запомнил тот день? По двум причинам. Первая заключается в том, что в тот день исполнялось ровно пять месяцев, как меня законопатили за колючку… виноват, направили для дальнейшего прохождения службы в штрафное подразделение. Пятое число, пять месяцев - круглый пятерочный юбилей. За это время состав батальона обновлялся раза три, так что я один из немногих оставшихся в живых ветеранов. Нас, штрафников-ветеранов, здесь можно пересчитать по пальцам. Одной руки, вторая для полноты арифметики не понадобится.
        Мне повезло, конечно, ничем другим не могу объяснить. Штрафбат - та же мясорубка, перемалывающая всех в фарш во благо и к удовольствию древних богов войны. «Продержаться здесь целых пять месяцев - уже не просто везение, судьба, не меньше!» - размышлял я по такому юбилейному поводу. А судьба - дело настораживающее. Старуха фортуна - дама непредсказуемая, по-женски капризная и склонная к ехидным шуточкам. Как только начинаешь доверять ее благосклонности, тут-то она показывает, что улыбка состоит из зубов.
        Так что губы я не раскатывал, юбилейных надежд не питал и планов на будущее не строил. Поживем - увидим. А может - нет, не увидим…
        Второе памятное событие того дня - в батальоне появился Вадик Кривой. Прибыл вместе с очередным пополнением из недр трибуналов УОС.
        Встретить старого фронтового товарища было здорово. Не здесь бы, не так, не в таких условиях, но все равно здорово. Дело даже не в сентиментальных воспоминаниях о днях былых, просто Вадик - надежный. За Кривым числится много всего, и болтают про него разное, но одно у него неизменно - за «своих» он горло перегрызет. А это важно, когда весь мир разделился на «своих» и «чужих». «Своих» - раз, два и обчелся, зато против - не только армии и флоты противника. «Осы», трибуналы, военные прокуроры, режимные войска, «оводы» - вся ржавая мощь империи Штатов тоже против тебя. Надзирает, бдит, блюдет и ограничивает. Единственное, что безусловно разрешено штрафникам, - это сдохнуть при какой-нибудь очередной высадке, и после этого тебя посмертно восстановят в правах гражданина.
        «А надо ли?» - как философски задумывается корова, завидевшая впереди загон скотобойни…
        Кривой попал в штрафбат по недоразумению. Конечно же! Как он сам потом рассказывал - причина-то самая пустяковая, даже не причина, так, стечение обстоятельств. Он просто забыл рядом с санитарной комнатой интендантов кассету с вакуумными гранатами. Ну, пусть не совсем рядом, пусть уронил случайно в канализацию - это уже мелкие подробности. И то, что именно на этом складе его десантники получали негодные, окисленные боекомплекты и просроченные упаковки с питанием - совпадение, не больше.
        «Трибунал, кстати, так и не доказал прямого умысла, в приговоре записали подозрение на умысел. Зато видел бы ты, Кир, эти ряхи, когда кассета шарахнула в трубах, и вся канализация выплеснулась в душевую, словно извержение гейзера. Они же сменой принимают душ по два раза на дню, чистоплотные все, как эпидемиологи, вот их и прополоскало тихим, спокойным вечером… А что ты смеешься? Санитары их даже в машины сажать отказывались. Мол, слишком вонючие пациенты, вся стерильность от них - псу под хвост. Мол, сначала давайте их под струю брандспойта, а только потом - в мед кабины…»

* * *
        Война приучила меня быть фаталистом. Наверное, она, что же еще?
        Фатализм делает человека свободным. Мне всегда нравилась эта фраза, подчеркнутая собственной афористичностью.
        Парадоксально, но факт. Делает.
        А как иначе? Сдается мне, основа основ идеологии глобального капитализма - каждый делает себя сам, из мусорщиков - в миллионеры, из уборщиков - в директора, каждый хозяин своей судьбы и вся прочая мутотень упругого, оптимистичного накопительства - нам, русским, не слишком подходит.
        Фатализм все-таки близок нашему дремучему, неполиткорректному менталитету. По крайней мере, избавляет от надоедливой внутренней суеты. Желания, надежды, громадье планов, бастионы иллюзий, частоколы внутренних обязательств - все это превращает жизнь в некий блошиный рынок. Становится слишком тесно жить. Приходится извиваться в замкнутом пространстве постоянной направленности, словно угорь на сковородке, повторяя, как заклинания: «Каждый может, каждый должен, каждый делает себя…» Трам - пам - пам… А вселенская сковородка тем временем раскаляется, согласно законам термодинамики, и повару, тыкающему вилкой, абсолютно плевать на оптимизм господина угря.
        Война это хорошо проявляет. Доказывает преимущества спокойного отношения ко всему. Хотя бы чтоб раньше времени не сойти с ума…
        Нет, пыжимся, конечно. Стараемся быть как все. Постоянно пытаемся вписаться в пресловутый западный менталитет. Но как-то скучно становится среди простых и понятных целей - жри больше, сри чаще и выгрызай кусок у ближнего своего, лавируя между прорехами в действующем законодательстве. Мол, с подспудной тягой к чему-то этакому справится дипломированный психотерапевт на почасовой оплате.
        Оказывается, не справляется. Не так уж это и просто - стать счастливым в постоянном поступательном накопительстве, потому что другого счастья все равно не найти.
        А почему не найти? Почему бы и не попробовать? Почему бы не забить болт на серые будни, так как другого отношения они все равно не заслуживают?
        Чисто славянский подход, по утверждению окостенелых западников. Ищем журавля в небе, презираем синицу в руке и получаем утку под кроватью. Как награду за неосознанные стремления…
        Но это так, размышления про себя.
        Просто недавно я услышал от кого-то: в рамках Конфедерации Свободных Миров снова возрождается бывшее государство Россия. Со всеми былыми имперскими амбициями и разрыванием на груди посконных рубах.
        Не знаю, может, и получится. Строить мы, русские, всегда умели. Строить, штурмовать, брать нахрапом и сарынь - на - кичкой. Вот сохранить сделанное - никогда не могли. Потому что это уже будни, это работа, это синица в руках. Скучно.
        Не знаю… Честно говоря, я не слишком верю в идею повсеместного возрождения Великой - Единой - Неделимой. Поздно уже - если в двух словах. Прошло время, миновала историческая эпоха, древние государства с их жесткими территориальными границами и подспудным самодовольством от избранности собственных граждан остаются на страницах учебников. Мир меняется, и меняется кардинально. Грядет нечто новое, а что это будет - еще непонятно. Вот и корежит всех - и людей, и народы, и государства, и планетарные объединения.
        Роды! Через кровь и боль, как положено.
        Выход в дальний космос все-таки изменил человечество, просто оно само пока этого не понимает. Цепляется за старые, отживающие формы существования с отчаянием потерпевшего кораблекрушение, который продолжает прижиматься к обломкам шлюпки в нескольких метрах от берега. В этом смысле Штаты, с их идеей объединения народов и наций в единое человечество, пожалуй, более правы, чем традиционалисты - конфедераты. Единственный минус - делается все через задницу. И, добавлю, не только в смысле трепетного отношения к секс - меньшинствам.
        Слишком старые, слишком ударные методы. Стимул, в переводе с латыни, - остроконечная палка, чтобы подгонять ослов. А что изменилось? И ослы, и палки - все в наличии. И всегда между ними понятный антагонизм.
        Нет, я ничего не хочу утверждать, просто, как говорил уже, размышляю…

* * *
        Да, 5 октября.
        Я помню, в тот день Градник с самого утра погнал мой взвод на уборку территории. Приказал вылизать все от забора части и до ангаров с техникой и оружием. Практически «от забора и до заката» - любимое армейское совмещение пространства и времени. Солдатам раздали разлохмаченные метлы и в качестве технического обеспечения выделили на взвод восемь БСЛ, больших совковых лопат.
        Уборка территории «Мстителя» - занятие заведомо обреченное. Казармы батальона находятся в самом центре одной из многочисленных местных пустынь, и ветер дует здесь непрерывно, не с одной стороны - значит, с другой. Абсолютная роза ветров, кажется, так это называется.
        Бесконечный ветер несет с собой мелкий и легкий местный песок, похожий на развеянный пепел. Как ни вылизывай бетонные плиты, уже минут через десять они снова подергиваются желто - пепельной сыпью, хрустящей под ногами и на зубах. Можно до одурения скоблить их БСЛ, но, как показывает практика, усердие уборщиков заканчивается куда быстрее, чем песок в пустыне.
        Зачем нас постоянно гоняли на уборку? К чистоте это имеет весьма отдаленное отношение, ни метлы, ни лопаты для противоборства с пустыней в принципе не годятся, это понятно. Зато древний принцип - праздные руки бес корежит - соблюдается, к полному посрамлению рогатого. Железное правило любого штрафбата - солдат все время должен быть чем-то занят, лучше - чем-нибудь нудным и отупляющим. Иначе в голове у него (упаси, господи!) заведется мысль. А какая мысль может завестись в голове у солдата? По здравому размышлению командиров - только пакостная. Налакаться спирта, нажраться «квака», въехать раз - два по роже кому-нибудь из старших по званию или что-то совсем вызывающее типа измены Родине или шустрого дезертирства. Что еще может придумать истинный борец за демократизацию всей Галактики?
        В сущности, в этом штрафбаты мало отличаются от обычной армии. Военные всех времен с подозрением относились к таким еврейско - иезуитским штучкам, как «собственное мнение» или «свобода волеизъявления». Примерно с той же угрюмой и многообещающей сосредоточенностью, с какой дикий пионер - фермер всматривается в белозубую улыбку налогового инспектора, машинально поглаживая рукоять топора…
        Итак, мои орлы махали метлами и скребли лопатами, добросовестно переваливая добытый песок через забор обратно в пустыню. Между делом обменивались замечаниями по поводу выполняемой работы. Разной степени крепости, зато одинаковой направленности. Я, как взводный командир, прятался от ветра за гофрированной жестью ангаров, покуривал и наблюдал за этим трудовым праздником, отплевываясь от песка на зубах.
        Потом прибежала Игла. Вырвалась подышать из душегубки кухонного наряда, куда ее еще с вечера со всем отделением загнал Градник.
        Красавица стрельнула у меня сигарету и сообщила, что на обед сегодня старая добрая бобовая похлебка, испытанная на скорострельность желудка. Языком штрафных романтиков - «соловьиная роща». На ужин, рассказала она, ожидается вчерашнее дерьмо из ложно - маисовой муки с синтет - мясом, только вчера оно называлось «запеканка», а сегодня - «пудинг мясной, специальный». Жрать все равно невозможно, так что лучше не пробовать. Мне, любимому командиру, она доверительно советует напихиваться за обедом бобами и спокойно попердывать до следующего завтрака, не надеясь на вечерний «пудинг». «Да, еще новость - в часть только что пригнали пополнение, построили на главном плацу и там маринуют», - вспомнила она.
        «Что за люди? Солдаты, похоже, новые штрафники из трибуналов… На лицах ожоги, значит, многие из фронтовиков… А ты заметил, взводный, что последнее время уголовных в батальон почти не присылают, только солдаты, сержанты и разжалованные офицеры? Одни армейцы, никаких урок, ни даже политических, почти нормальная войсковая часть… И что бы это могло означать?»
        Уголовных в батальоне действительно почти не осталось, это я тоже заметил. Новые партии из мест заключения не присылали, а прежние выкосило еще на Тайге, вояки из блатных, как известно, аховые.
        В очередной раз задумавшись, я во всеуслышание пришел к выводу, что черт его знает, что бы это означало. Что-нибудь да означает, это наверняка!
        Игла в информированности черта не усомнилась и, в свою очередь, выдвинула сразу два предположения - либо всех урок уже перестреляли, и больше эту сволочь брать неоткуда, либо командование готовит батальону большой и толстый кабздец в виде какой-нибудь особой миссии.
        Я возразил, что для особых миссий есть рейнджеры и коммандос. А сволочь неисчерпаема и разводится из ничего, как метровые поганки рядом с забытым на опушке реактором. «Возможно, причина в другом?» - предположил я. Ходят слухи, что штрафбаты хотят приравнять к обычным воинским подразделениям, вот и решили предварительно почистить ряды. Может такое быть?
        Игла согласилась, что быть может все, ибо пути Господни не просто неисповедимы, но и откровенно запутаны. Старик, судя по всему, и сам в них давно заблудился, бродит теперь с потерянными глазами. И аминь на том, если это его утешит! Но кабздец - больше похоже на правду. «Так устроена эта гребаная жизнь, командир, - ни на что другое рассчитывать не приходится, кроме как на очередную жопу».
        Мы оба согласились с этим жизнеутверждающим выводом, докурили, закончили импровизированное совещание и метнули окурки за забор, в ту же безбрежность пустыни. Гореть в пустыне все равно нечему. А даже если найдется - гори оно все синим пламенем, лично я не против.
        Игла, надышавшись песчаным ветром пополам с табаком, отправилась обратно на кухню, а я решил глянуть на пополнение.

* * *
        Место базирования любой штрафчасти выглядит примерно одинаково. Забор с вышками и приржавевшим орнаментом из колючей проволоки, бетонные плиты покрытия, длинные полукруглые ангары, приземистые казармы, тускло вытаращившиеся рядом подслеповатых окон. Все пусто, голо и разлиновано, как в учебнике геометрии. Сочетание минимализма концлагеря и незатейливости военного городка. Из местных особенностей - серое плотное небо над головой, желто - серые отливы бескрайних барханов за забором и монотонное завывание ветра. Звездно - полосатое пластиковое знамя на флагштоке уже взбесилось от постоянных ветров. Дыра дырой, словом.
        От обычной воинской части штрафподразделение в первую очередь отличает подчеркнутое безлюдье на территории. Потому как по уставу внутреннего распорядка «передвижение военнослужащих штрафного состава по территории части вне строя или без присутствия офицера - воспитателя строго запрещено».
        Нет, передвигаться, конечно, можно. Просто следует помнить два золотых правила. Во - первых, фланирующая персона должна быть собрана, озабочена и деловита, хотя бы как министр финансов на очередной пресс - конференции по коррупции в высших эшелонах власти. Во - вторых, должна четко и без запинок отвечать на вопросы: куда его несет, за каким дьяволом, и какого лешего он здесь болтается, вместо того чтобы заниматься делом?
        Таким образом, я заранее определил для себя, что иду искать второго лейтенанта Градника, доложить ему о пятидесяти процентах выполненной работы. Максимум, что грозит мне, нарвавшемуся с такой отговоркой на кого-нибудь из «оводов», - что меня сочтут усердствующим идиотом и пошлют обратно во взвод. Или, вероятнее, куда подальше. Можно наткнуться на самого Градника, но для него любое усердие - бальзам по сердцу, он как раз не найдет в этом ничего странного.
        Изображая министра в серой штрафной робе (а что, самая продуктивная идея в смысле борьбы с коррупцией!), я пересек территорию ангаров, обогнул казарму и вышел к главному плацу.
        Все тот же ветер, песок, секущий лицо, бледное горячее солнце сквозь тусклую дымку. И строй новоприбывших на голом плацу.
        Да, Игла оказалась права. На ломаную расхлябанность уголовных совсем не похоже, унылой растерянности «политиков» в новичках тоже не чувствовалось. Солдаты. Многие из фронтовиков, сразу видно по лицам. Ожоги и рубцы десанта, буро - кирпичный загар палубной пехоты флота, капиллярные сетки и сиреневые узлы лопнувших сосудов ракетчиков, кожа которых не выдерживает постоянные смены давления вокруг установок. Сухощавые танкисты, мускулистые коммандос, техники и лазерщики с орбитальных станций и крепостей, одутловатые от долгой пониженной гравитации, - разные лица всех цветов кожи, пола и возраста. Всех объединяло одно - это были профессионалы, люди, привыкшие выживать на войне и знающие, как это делать.
        Хорошее пополнение! - сразу определил я. Этим ребятам не нужно будет объяснять, что пуля из «эмки» вылетает со стороны ствола, а не приклада, что наводить оружие надо через перекрестье прицела и что в жерло гранатомета лучше не заглядывать в момент выстрела. Даже если очень хочется посмотреть, как оттуда птичкой выпорхнет граната.
        Помню, когда я впервые появился в батальоне, здесь правили бал абсолютные урки, а порядки были, как в лагерных бараках в отсутствие надзирателей.
        Права Иголочка, «Мститель» все больше становится похож на обычную войсковую часть, согласился я. Только к чему бы это?
        А потом я заметил Кривого. Даже в этом твердом, правильном строю ветеранов, уравненных серыми робами без знаков различий, Вадик выделялся. В первую очередь - шалым, цепким взглядом, всегда словно прицеливающимся в окружающих.
        Он тоже заметил, как я маячил в отдалении на плацу. Узнал. Кивнул чуть заметно. Без удивления, Кривой никогда не удивлялся, словно когда-то побился об заклад ничему на свете не удивляться. Только щурил нахальные серые глазки, такая манера. Его обычная манера, всегда бесившая любое начальство.
        Подойти ближе я не мог. Наоборот, пришлось тут же откочевать подальше. Перед строем, как обычно, расхаживал комбат Исаак Диц, с удовольствием хлестал кого-то по роже и обстоятельно информировал о том, что военнослужащие штрафных подразделений - это не просто говно, а говно собачье. Прибывшие должны это уяснить в своей тупой башке крепко-накрепко и вести себя, соответственно, тише воды, иначе он, майор Диц, не ручается за свои нервы. А когда он не ручается за свои нервы - штрафной сволочи лучше сразу сдохнуть, без боли и без конвульсий.
        Его обычная тактика. Диц, по-моему, тюремщик от природы. Надзиратель от бога до такой степени, до какой крокодил - не вегетарианец. Он (Диц, а не крокодил) откровенно получает удовольствие от исполнения штрафного режима. Его особый карцер, спроектированный лично комбатом, - это нечто, знаю на собственной шкуре…
        Наблюдая с безопасного расстояния, я видел - с Усть-Ордынки Кривой почти не изменился. Все та же подтянутая, сухая фигура, ловкие, расслабленные, нарочито ленивые движения и серые, яркие глаза с насмешливыми черточками морщин в уголках. На скуле - багровое пятно былого ожога величиной в пол - ладони, над левой бровью - две глубокие борозды, память о Хатсальстском ущелье, где мы вшестером полдня перестреливались со взводом желто-зеленых.
        Помню, лоб ему пропахало осколками камня после минометного взрыва. Мина взорвалась практически рядом, шлемофон - вдребезги, да и броню крепко попортило, но сам он почти не пострадал, только кожу содрало. Кровь так и хлестала, заливая лицо набегающими волнами. Володя Тарасевич бинтовал его за валунами и все спрашивал: не звенит ли в ушах, нет ли контузии, а Кривой не отвечал, только матерился, что ресницы слиплись от крови, глаз не разодрать, ни хрена не видно…
        Повезло, говорили потом, он вообще везучий, кривой черт! Именно так про него всегда говорили…
        Глава 3
        Редька с хвостиком
        Планета Сахара. 5 октября 2189г.
        Базовый лагерь штрафного батальона «Мститель»
        (за месяц до высадки на Казачок).
        Нет, я не удивился, когда Диц выделил из толпы Кривого, безошибочным чутьем тюремщика распознав в нем потенциального нарушителя и бузотера. Отправил в строй предыдущую жертву с расквашенными губами и взялся за Вадика.
        - Солдат, выйти из строя! Два шага вперед! Да ты, ты, с драной рожей! Чего сощурился, как кот на куриные потроха?! Два шага вперед, я сказал!
        - Господин майор, сэр, сержант… штрафник Кривой по вашему приказанию…
        Договорить Диц ему не дал. Сразу врезал правым боковым хуком. Так что челюсть звонко щелкнула под кулаком, предусмотрительно обтянутым перчаткой из черной кожи.
        - А если кто думает, что я всегда буду повторять два раза, то он совсем напрасно так думает…
        Как всегда. Сценарий у комбата один. Убедительный правый кулак… Не менее убедительный левый кулак… А еще - носком сапога! И подковкой - по ребрам!
        Показательная расправа, самоличное избиение перед строем. В назидание и вразумление. «Чтоб каждая сволочь понимала, куда попала и где ее свинячье место ниже уровня плинтуса!»
        «Сволочь», как правило, понимала. Обычно Диц два-три раза сбивал с ног выбранную жертву, добивался покорного, ошеломленного выражения лица, и на этом вводная лекция объявлялась законченной. Но с Кривым майор явно просчитался. Тот одним своим видом ухитрялся дать понять все то нецензурное, что думает о новом командовании. Даже трудно объяснить, как это у него получалось - ни слова не говоря. Природный талант, наверное, - одним внешним видом бесить командиров до спазмов в горле и микроинсультов…
        Сколько раз майор поднимал Вадика и опять сбивал с ног? С десяток - не меньше. Обрабатывал его, как боксерскую грушу, кулаки у Дица - настоящие кувалды.
        Но Вадик вставал. Переводил дух на коленях, словно после нокдауна, сплевывал кровь и сопли и снова вытягивался по стойке смирно. Все так же независимо щурил глаза.
        Вставал без команды. Падал и поднимался, и все равно оставался спокойным. Непробиваемо спокойным. Комбата это откровенно злило.
        Словом, измордовал его Диц капитально. Настолько увлекся, что удивлялись даже сопровождавшие его «оводы». Переглядывались между собой за спиной командира. Обычно майор в первый день с новичками не усердствовал, приберегал это развлечение на потом, а тут - словно с цепи сорвался.
        Коса и камень нашли друг друга?
        Да, я сразу почувствовал, что от этого взрывоопасного сочетания - самодур Диц и отчаянный анархист Кривой - добра ждать не приходится…

* * *
        - И что, тут всегда так весело? - спросил меня Вадик через некоторое время, когда пополнение уже развели по ротам и взводам.
        Все просто - две пачки сигарет писарю, и нужный человек оказывается в моем взводе. Коррупция, леди и джентльмены, как без нее проживешь?
        - Более-менее, - сдержанно ответил я. - Скорее более, чем менее… Ты что, раньше сталкивался с Дицем?
        - Первый раз вижу, - отверг Кривой. - Так он здесь главный гад? Или есть еще кандидаты?
        Вадик уже высморкал кровавые сопли и теперь ощупывал челюсти. Два зуба майор ему точно вышиб, еще несколько шатались и оставались в челюстях под вопросом.
        - Самый главный, - подтвердил я. - Однако крепко он тебя.
        - Ничего, не барышня, случалось и похуже… Когда-нибудь я его убью! Постараюсь как можно скорее, но как получится, - доверительно сообщил мне Вадик.
        - Тогда становись в очередь.
        - А я без очереди, - нахально заявил Кривой. - У меня три ранения и четыре контузии, мне льготы положены. Я его первый убивать буду.
        - Обещаешь?
        - Зачем? - удивился он без намека на юмор. - Один раз сказал - хватит. Болтать не люблю, ты же знаешь, Кир…
        Хватило. Видимо, наш разговор в курилке подслушали, и кто-то из тайных стукачей доложил комбату.
        В сущности, подобных угроз всегда звучало немало, комбата в батальоне любили искренне, как гвоздь в ботинке. В кулуарах это время от времени прорывалось. Но на этот раз Диц прореагировал. Может, внимательно ознакомился с личным делом бывшего старшего сержанта Повстанческой армии Усть-Ордынки и сержанта коммандос армии СДШ.
        Диц всерьез взялся за воспитание новичка. Можно сказать, их взаимность началась с первой встречи, а потом продолжилась. Меня самого комбат тоже не слишком жаловал, тоже ломал, когда я появился в батальоне, но настолько все-таки не свирепствовал. Полагаю, здесь имел место не просто антагонизм надзиратель - штрафник, нечто большее - изначальное, интуитивное неприятие. Майор сразу и окончательно невзлюбил Кривого, и нельзя сказать, что Вадик не разделял его чувств.

* * *
        Я помню, за тот спокойный месяц в казармах на Сахаре Кривой лишился еще нескольких зубов, заработал перелом переносицы, запястья, несчетное количество гематом и похудел килограммов на десять. Стал совсем тощим, один заострившийся нос и нахальные, как прежде, глаза. Из нарядов он практически не вылезал, а из «особого» карцера его несколько раз выносили без сознания.
        Диц занялся ломкой Вадика со свойственной ему методичностью расчетливого садиста. Примерно так же, как гроссмейстер занимается интересной и трудной партией, основательно обдумывая каждый следующий ход. Мне часто приходило в голову, что комбат вообще не рассматривает штрафников как людей или солдат. Скорее, как хищных зверей, которых нужно укрощать сразу. Кнутом, разумеется, без всякого пряника - хищники не едят сладкого. Подробнее объяснить не возьмусь, я все-таки не силен в психиатрии. А психопатология командного состава - это вообще темный лес, «терра инкогнита» уставных джунглей. Я понимаю, что уделяю Дицу слишком много внимания, не стоит он того. С другой стороны, именно на нем замыкается жизнь и смерть пятисот человек, именуемых в штабных сводках 14 -м отдельным штрафным батальном «Мститель»…
        В общем, ситуация складывалась безрадостная. Оба уперлись, только один - из последних сил.
        Помочь Вадику я не мог. Никто не мог. Его упрямство - это тоже нечто. Мы с Иглой уже всерьез начали прикидывать, как выручить боевого товарища, свернув Дицу шею где-нибудь в темном углу. Средство, конечно, слишком радикальное. По последствиям - абсолютно катастрофичное. Вполне могут расценить как массовые беспорядки. Штрафбат - это еще хуже, чем армия, офицер-воспитатель здесь и царь, и бог, и абсолютный хозяин. Если не найдут виновных, за его смерть расстреляют перед строем каждого десятого или пятого. Если найдут, подозреваю, - тоже. Плюс виновных.
        Но хотя бы помечтать…
        В общем, не знаю, сколько бы еще протянул Кривой, если бы не приказ об очередной высадке. Батальон подняли «в ружье» и погрузили в транспортники. Двинули на операцию.
        За пять дней пути бывший сержант хотя бы отоспался, отъелся и залечил под корабельным медаппаратом ушибы и повреждения костей. Время в транспортнике перед высадкой - это законный отдых. Согласно всем уложениям космофлота. В это время даже штрафников не трогают, на корабле летуны - единственные и полновластные хозяева. А какой-нибудь мелочи (типа пехотных офицеров-воспитателей) сразу предлагается сопеть в две дырки, изображать ветошь и не отсвечивать. Флот всегда был силен традициями, главная из которых - стойкое презрение ко всем не флотским, кто не глотает парсеки так же жадно, как болельщики глотают пиво на матче «Красных быков».
        Добавлю одно - если комбат рассчитывал Кривого сломать, то на этот раз хваленое чутье тюремщика его подвело. Убить Кривого можно было, сломать - вряд ли. Обещал - сделает, я его хорошо знаю.
        12 декабря 2186г.
        Выписка из постановления Особой расширенной комиссии конгресса Соединенных Демократических Штатов по утверждению и присвоению правительственных наград и иных знаков отличия, патриотической пропаганде и агитации, также сохранению памяти героев войны путем распространения печатно - сетевой продукции, подготовки мемориалов, художественных произведений или иными способами, допустимыми законодательством СДШ. (Вечернее заседание.)
        Ввиду того что военнослужащие СДШ, участвующие в боях на территории планет, лун, орбитальных станций, иных космических тел и искусственных укреплений, нуждаются в дополнительном поощрении, комиссия постановляет:
        1.Учредить с 1 января 2187г. новый знак отличия, назвав его «Орден Мужества», и присваивать его солдатам и офицерам, отличившимся при взятии укрепленных районов противника, равно как обороне собственных опорных пунктов от превосходящих сил.
        2.Установить различие «Орденов Мужества» по трем степеням. Орденом 3 -й степени награждаются военнослужащие рядового и сержантского состава, орденом 2 -й степени - младшие и средние офицеры, орденом 1 -й степени - старший офицерский состав (генералы и адмиралы).
        3.До 1 января 2187г. разработать и утвердить суммы единовременного материального поощрения и перечень налоговых и иных льгот, предоставляемых кавалерам «Ордена Мужества» 1, 2, 3 -й степени, а также лицам, награжденным вышеуказанным знаком отличия два или более раз.

* * *
        Планета Казачок. 6 ноября 2189г.
        Окрестности 4 -го укрепрайона.
        04 часа 50 минут.
        Нет, долго прохлаждаться (если можно так выразиться) нам никто не позволил.
        - «Ромашка -1», «Ромашка -1», я - «Клумба -1», ты где? - опять объявился на связи Диц.
        - Слышу вас, «Клумба -1», даю пеленг, прием!
        - Понял… Почему остановились, почему не двигаемся, солдаты! - немедленно заорал комбат.
        «В точности как медведь, ужаленный в самое мягкое место, - подумал я. - Именно в тот сладкий миг, когда дупло трескается под его когтями и перед носом возникают благоухающие медоносные соты».
        Ничего удивительного, обычная манера комбата при общении с подчиненными. Я же говорил, всякая сволочь любит орать - хлебом ее не корми…
        - Вперед, скоты! Всем вперед по курсу 18 -20! Лично расстреляю каждого труса! - надрывался комбат. - Вперед, я сказал!
        «А сам? Застрелится последним в рамках программы искоренения трусости в батальонных рядах?» - поехидничал я в душе.
        Похоже, отцы - командиры довольно быстро выяснили между собой направление главного удара. Или, скорее, определили его вольным методом тыка. В этой неразберихе - тоже метод…
        - Виноват, «Клумба -1»! - коротко ответил я.
        Можно было, конечно, сослаться на предыдущий приказ Рагерборда, но это называется тушить огонь керосином. Всегда кто-то должен быть крайним, и на эту роль обычно назначается младший по званию. Волевым решением сверху, разумеется. Армейская дисциплина строится на принципе - прав не тот, кто прав, а тот, кто правее.
        - Конечно, виноват! - подтвердил Диц, но вроде бы даже не щелкнул зубами. - Я еще с тобой разберусь, взводный! Потом! Слушайте мой приказ, «ромашки» - продолжить движение на северо-северо-запад, обнаружить противника и атаковать его! Закрепиться на рубеже атаки и ждать подхода основных сил. Вопросы есть?
        - Никак нет, господин майор, сэр! Задача понятна, сэр!
        - Выполнять!
        - Разрешите доложить, господин майор, на выходе из зоны зажигания нас наверняка поджидают, - попробовал возразить я.
        - Кто там может поджидать, если мы и сами… не очень-то знаем, где очутились… - хихикнул в наушниках Градник.
        Понятно, что взять с идиота - ни мяса, ни молока, ни шерсти на худой конец не настричь.
        - Второй лейтенант - отставить дурацкий смех! - цыкнул на него комбат. - Взводный -2, я сказал - вперед! Всем вперед! Мне до фонаря, где кого поджидают, не на гулянке! Выполнять, взводный! Расстреливать буду лично! - Диц, как дорогой гравимобиль, всегда заводился с пол - оборота.
        - Есть, сэр!
        «Так, похоже, мы из потенциального резерва переходим на положение авангарда. Не было печали…»
        - С вашего позволения, господин майор, сэр! - снова влез Градник, демонстрируя голосом неистовое стремление к реабилитации в глазах начальства. - Второй взвод, слушай приказ - противника обнаружить, атаковать и уничтожить на месте!
        Очень ценное замечание! Именно на месте, где же еще?
        - А противника-то как уничтожать? Сразу всех или можно частями? - почти отчетливо пробормотал кто-то из солдат. Милка, кажется.
        - Всех подряд, - уточнил еще кто-то. Все-таки есть вещи, которые нормальный командир не заметит принципиально. Сделает вид, что не расслышал, в конце концов. Ворчать на начальство - как же без этого? Пусть лучше солдаты выпускают пар таким способом, чем демонстрируют свое недовольство пулей в спину.
        Но кто сказал, что Градник - нормальный командир? Он немедленно все услышал, понял и тут же развел вокруг реплик снизу базарную склоку. Начал орать, что не потерпит никакого злопыхательства, от которого кругом пораженческие настроения. Мол, в то время, когда все как один, некоторые - не как один, а как последние суки! А вот если бы все как один, как положено настоящим солдатам, то этих некоторых давно бы все вместе - как один человек!
        Тут Градник, похоже, совсем запутался в принципах противостояния коллектива и отдельных личностей и понес уже полную околесицу.
        - С вашего позволения, господин майор… Второй лейтенант - оставить! - холодно перебил это неконтролируемое словоизвержение капитан Рагерборд. - «Ромашки», слушай мою команду! Вперед - марш! «Ромашка -1», взводный, за людей отвечаешь ты! - напомнил он. - Зря людей не клади, если что - сразу назад. Это приказ! - добавил быстро, пока Диц не успел вмешаться.
        Мог бы не говорить. Но все равно спасибо…
        Комбат, как ни странно, промолчал.

* * *
        Трусит майор или просто нервничает? Даже интересно…
        Полагаю, этим вопросом сейчас задавались многие. На моей памяти Диц первый раз расхрабрился настолько, что лично принимает участие в боевой высадке, а не отсиживается в «гробу». Статус комбата штрафников дает ему такую возможность - руководить сверху.
        Тоже можно понять - командиров - людоедов типа Дица особенно ценит штрафное начальство, а вот подчиненные придерживаются прямо противоположной точки зрения. Практика показывает, во время боевых операций особо надоедливые «оводы» почему-то гибнут первыми, и почему-то от выстрелов сзади. Упаси, господи, никаких подозрений на наш доблестный контингент, в бою искупающий былые грехи под телескопическим присмотром начальства! Боезаряды штрафников, конечно, помечены атомным способом, так что первая же экспертиза… Как говорят.
        Но - практика… Если вдуматься, мало ли оружия на поле боя…
        Нет, конечно, комбат Исаак Диц высадился вместе со всеми не по зову сердца. Не воспылал к врагу и не вступил в движение бойскаутов, призванных совершать хотя бы одно доброе дело в день. Все еще проще. В батальоне болтали, бригадное руководство пообещало представить его после этой операции к «Ордену Мужества» 2 -й степени. На жаргоне фронтовиков - «редьке с хвостиком», прозванной так за особо разухабистое изображение взрыва, на фоне которого стремится в атаку латунный бронедесантник с оскалом голодного питекантропа.
        Фронтовые спецы быстро определили, что броня на ордене из тех неудачных моделей класса «рейтер», у которых были серьезные проблемы с «жабой», именно с той частью жизнеобеспечения, которая отвечает за отправление естественных надобностей. Я сам помню, как быстро «рейтеров» перекрестили в «вонючки». Поэтому нецензурное выражение лица у латунного десантника вполне оправдано: идти в атаку, отплевываясь от собственных нечистот и благоухая сортиром-то еще удовольствие…
        Именно так определили солдаты.
        Как уже понятно, фронтовики «редьку с хвостиком» не слишком жаловали. В разделении по степеням, в зависимости от званий, изначально было что-то обидное. Сами собой возникали ехидные вопросики: неужели рядовые могут проявлять мужество только третьей степени, тогда как генералы и адмиралы - исключительно первой? И если они уж такие храбрые, почему их почти не видно на передовой? Почему штабные щеголяют «мужеством» 1 -2 -х степеней, хотя участвуют в штурмах и оборонах только матюгами по дальней связи? «Редька с хвостиком» - это насмешливое прозвище ордену дали не зря.
        Впрочем, если судить с точки зрения выгоды - награда из самых существенных. Помимо эфемерной славы к «Ордену Мужества» полагались налоговые льготы на всю оставшуюся жизнь и большая разовая премия. Я сам когда-то получил «редьку -2» и даже удивился прилагающейся сумме. А к первой степени премия вообще астрономическая, генералы редко бывают бедными, но жадными - почти всегда. Похоже, своего рода болезнь, прогрессирующая вместе с ростом звезд на погонах.
        Словом, для Дица, имеющего за всю войну одну сомнительную медальку, орден - не только вопрос престижа, но и собственного кармана. Вездесущие слухи также утверждают, бригадное руководство посоветовало майору для достоверности упомянутое мужество продемонстрировать, чем озадачило его до крайности. Настолько, что он решился лично возглавить высадку, а не перепоручить это доблестное занятие Рагерборду…

* * *
        Я скомандовал, и взвод двинулся.
        Выдвижение подразделения для разведки боем - прием, в общем, обычный. Совсем недавно я отрабатывал его со своим взводом на тренировочном полигоне в расположении батальона на Сахаре.
        - Первая пятерка пошла - остальные на месте! Вторая пятерка пошла… Третья - на сто метров на опережение! - командовал я.
        Не торопились, конечно. Лезть из огня да в полымя (в прямом смысле слова!) никому не хотелось. Мне - совсем не хотелось. Может, предчувствие?
        На предчувствия в такой ситуации лучше наплевать сразу, это я давно знаю. Не та обстановка, чтобы гадать на судьбу. Тут годится только полный пофигизм - будь что будет, а приказ есть приказ. Вот если бы дурак Градник не посеял все три «эсэски» разом, парили бы они сейчас над нами и не пришлось бы лезть наугад. Хуже всего - когда наугад, а где-то рядом противник…
        Впрочем, если бы да кабы, да во рту - грибы…
        «Поголовная стрижка бродячих псов - тоже способ поймать блоху. Просто не самый легкий», - так утверждают опытные ветеринары…
        Мы двигались. Выдвигались. Горящая зона заканчивалась, сплошная стена огня и дыма начала мельчать и дробиться на отдельные огненные озера и черные тучи, а за темным маревом появились просветы голубого неба. Здесь я придержал взвод и пошел вперед вместе с первой пятеркой.
        Приказ - приказом, пусть Диц орет что угодно про «обнаружить и немедленно уничтожить», но прыгать в атаку, как мышь в кастрюлю с кипящим супом, я абсолютно не собирался…
        Ну, конечно же! Как я и предполагал! Когда левая рука не ведает, что делает правая, даже занятия бытовым онанизмом приобретают острую интригу политической борьбы. Мое собственное житейское наблюдение, проверенное и подтвержденное.
        Как только мы начали выходить из зоны огня, я увидел тяжелый МП - танк казаков, разворачивающийся для стрельбы метрах в трехстах впереди. Неспешно так разворачивающийся, в полном осознании своей бронированной защищенности и огневой мощи, как показалось мне.
        «Что-то он совсем не торопясь разворачивается, нарочито не торопясь…»
        - «Ромашка -1», «Ромашка -1», я - «Клумба -2»! - вдруг услышал я скороговорку зам - комбата Рагерборда. - Вижу танки! В направлении 18 -20 - вижу танки!
        «Ага, спасибо, что предупредили, господин капитан!» - успел я подумать. Я их тоже вижу! Век бы их, сволочей, не видеть…
        Отчетливо так подумал и, наверное, очень быстро.
        Раскоряченная серо - пятнистая туша танка качнулась на грави - подушке и ослепляюще взорвалась хирургическим блеском ракетного залпа. Мне показалось, сама земля вздыбилась под ногами, и я разом потерял ощущение пространства и времени, смешавшихся в нечто темное и неопределенно - тягучее…
        В себя я пришел через мгновения и понял, что меня опрокинуло и присыпало землей. Крепко присыпало, но броня вроде бы не пострадала, и медицинские датчики молчат.
        Пронесло! Просто ударная волна, маленькая такая, небольшая волнушечка…
        «Это ничего, это мы выберемся, это мы сейчас, это мигом…» - бормотал я, закопошившись, наподобие жука - навозника, что пытается выбраться из обваливающейся песчаной ямки.
        Вот контузия - наверняка есть! В ушах точно что-то чирикает…
        - Командир, командир, я - «Ромашка -2», как слышишь? Как слышишь меня, прием?! Командир, я - «Ромашка -2», как слышишь меня?..
        А! Это меня Кривой вызывает… Вызывает, вызывает, а я все не слышу…
        Планета Казачок. 6 ноября 2189г.
        Окрестности 4 -го укрепрайона.
        МП - танк №27 «Верный» 2 -й роты 3 -го отдельного казачьего батальона 6 -й бронетанковой бригады.
        05 часов 16 минут.
        Когда из-за огня и дыма начали появляться темные, закопченные фигурки вражеской бронепехоты, горбато - непропорциональные в этой своей броне нового образца, командир роты сотник Евгений Осин удовлетворенно хмыкнул.
        Все, как он и предполагал… Потому что он - умный! Его, Женьку Осина, на мякине не проведешь и на хромой козе вокруг пальца не объегоришь! Он так и знал, что штатовцы попробуют проскочить за огнем и дымом, поэтому и расположил все пять танков роты на вершине холма. Наперекор всем правилам тактики, неукоснительно диктующим останавливать машины для длительной залповой стрельбы «используя естественные природные укрытия и углубления, максимально пригодные в данной местности для скрытного размещения бронетехники».
        Все эти параграфы из учебников Осин до сих пор помнил назубок. В бою, когда было время, припоминал и издевался над ними. Этакое желчное подхихикиванье про себя, хорошо помогает для оттяжки…
        Танк на возвышенности - мишень? И сверху, и снизу, говорите?
        Конечно, еще какая! Но МП - танк становится мишенью, если внутри при дальномерах, рычагах и гашетках сидят мудаки, верящие в «Основы тактики и стратегии бронетанковых подразделений», как в Святое Писание. А если вокруг только гарь и копоть, если штатовцы перед высадкой, маскируя свои маневры, запалили даже то, что гореть не может, тут полагаться на визоры не приходится. Остается рассчитывать только на собственное шестое чувство, на чутье командира, знающего противника как облупленного, со всеми его стандартно разлинованными схемами и примитивно арифметическим мышлением.
        Да, он, Женька Осин, - голова! При такой площади и плотности огня дым будет маскировкой получше всех «естественных природных укрытий и углублений»… Потому что, если за командирским прицелом умный Осин, - танк уже далеко не мишень, совсем не мишень! - машинально нахваливал сам себя сотник, лихорадочно вращая по сторонам оптическими глазами дальномера.
        - РУС -1, угол 10, опережение 7… Огонь!
        - Есть огонь, командир!
        - РУС -2, угол 12, опережение 8… Огонь!
        - Есть огонь, командир! - неизменно отвечал наводчик - корректор, урядник Вася Звирькович, дублирующий контроль над РУСами (ракетными установками).
        - Серега, чуть назад и вправо!.. - это уже водителю.
        - Есть, командир!
        - Хорошо! РУС -3, угол 14, опережение… Огонь!
        Ракетные залпы, выстроившись густым частоколом разрывов, сразу загнали вражескую пехоту обратно в дым.
        «Прятаться? Нет, не получится… Вот вам и болт с резьбой в „природное, естественное углубление“! - азартно пожелал сотник непонятно кому. - Так, теперь пулеметы, пора… Пусть прочешут все за огнем и дымом…»
        - Вася, второй - левый пулемет! Веером на двенадцать…
        - Понял, командир!
        Второй крупнокалиберный пулемет по левому борту включился сразу, отдаваясь в наушниках глухим перестуком, похожим на тиканье внезапно заспешивших часов. Последовательное чередование бронебойных и плазменно - разрывных зарядов создавало особый эффект, сбивающий огонь и разгоняющий дым. Земля впереди и слева словно вскипела разом, как будто сама начала взрываться и подпрыгивать вверх. И этот живой ковер расстилался все дальше и дальше…
        «К концу войны техника все-таки стала куда совершеннее. А начинали на каких гробах, страшно вспомнить…»
        Мысль мелькнула, пропала, и он тут же забыл об этом. Пехоту они погнали обратно, но что-то там все-таки шевелилось. Похоже, часть накрытых залпами штатовцев осталась на месте.
        «Точнее - местами! Отдельными местами и сочленениями! - с удовольствием перефразировал сотник. - Молодец Васька, лихо работает за пулеметом… Вы там пошевелитесь у меня… Для тех, кто еще шевелится, крупнокалиберка - самое милое для успокоения…»
        Мельком глянув на шкалу показателей боекомплекта, Женя с удовольствием убедился, что он почти полон. Эти новые МП - танки класса «Батыр -8», может, слегка потеряли в маневренности, зато оружейные погреба расширены почти на 200% против прежних «шестерок». Можно вести долгий бой, без оглядки на дозаправщиков, этих неповоротливых черепах, которые вечно теряются и отстают, таскаясь за атакующей бронетехникой так же уныло, как сирота из приюта за дядькой с конфетами…
        «Вот так! Теперь - выдвинуться вперед и вниз и проутюжить броней, как мондовошек на белой скатерти… Хватит тратить на штатовскую сволочь недешевый боекомплект…»
        А это что слева? - вдруг заметил сотник. Еще пехота?
        - Серега - скачок на три часа! Пошел!
        - Делаю!
        «Верный», послушный, как хороший пес, вздрогнул всеми бесчисленными сочленениями, крякнул на гравитягах и рывком перескочил сразу метров на пятьдесят в сторону.
        «Послушная машинка, хорошая машинка, хорошая… Пониженная маневренность у „Батыров“? Так уметь маневрировать надо, а не хлебалом сопли жевать!»
        По чуть заметному дымному следу Осин понял, что неподалеку прошла ракета «рэкса», этой ручной установки для бронепехоты. Каверзная штука для танка! И как раз там, где они только что были.
        А нету! У него, умного Осина, не только опыт, но и чутье…
        Сотник снова завертел дальномером, осваиваясь с новой картинкой.
        Именно - не в углублениях прятаться, а маневрировать! Вовремя менять позицию, вот что нужно… Точно - еще пехота! Эти свежие…
        - «РУС -2», «РУС -3» - огонь по левому борту! Подсыпай, просыпай, Вася!
        Конечно, когда туша МП - танка прет на пехоту, - это впечатляет. Со стороны! Только кроме впечатления нужен еще результат. Потому что танк - не бульдозер, переть на противника, как бык на ворота, - не его задача. Огонь и маневр - вот что такое танковый бой! Плотнее огонь, быстрее маневр - вот что такое…
        «Все правильно, вот и этих гавриков остановили ковровыми залпами, выстилающими по квадратам площадь обстрела…»
        Вот теперь, похоже, пора! Теперь действительно можно атаковать, почувствовал сотник.
        - Рота, слушай мою команду! - звонко выкрикнул Осин по общей связи. - Атака в направлении 12 -14, построение 2 на 3! Я и Самойлов - первые, остальные - замыкающие! Поехали, ребятишки! С Богом!
        Наступил тот момент боя, который он так любил. Противник дрогнул, противник замешкался, противник уже готов податься назад - и в этот момент рубануть его бронированным клином, как топором по гнилому бревну. Чтоб только щепки, только труха, только ошметки посыпались во все стороны! И догонять, и стрелять, и давить, представляя выпученные от ужаса глаза под забралами…
        Наверное, так же атаковали когда-то его предки, донские казаки. Рассыпались в лаву в конном строю и гнали, гнали…
        Женя даже не видел, он просто чувствовал, как все пять ротных танков рванулись вперед на форсаже. Ребристая туша кажется неуклюжей, когда стоит, но когда начинает двигаться - другое дело. Это мощь, слаженность, быстрота, это натиск брони и огня, это огненный вал, который катится впереди могучих машин, сминающих и рвущих землю своими гравиподушками.
        Танковая атака - это просто красиво, в конце концов! - всегда считал Осин. Так же красиво, как большой завораживающий лесной пожар!
        Однажды, еще дошколенком, Женька Осин увидел лесной пожар на планете Тайга. Его поразило тогда - насколько он громкий. Огонь даже не гудел, не трещал, он просто ревел, надвигаясь неодолимо, как морской прилив. Это было по-настоящему страшно - видеть, как неотвратимо накатывается дымно - огненный вал, выбрасывая перед собой, словно пули и снаряды, красные искры и целые костры. Черные горящие ветви шевелились в огне, будто живые, словно сами деревья размахивали руками, взывая о помощи. «Но что тут сделаешь, как поможешь?» - ужасался, помнится, маленький Женька. Оранжевые мобили пожарников, что сновали за дымом и пламенем, казались такими маленькими и беззащитными по сравнению с разгулом стихии. «Нет такой силы, которая была бы сильнее!» - искренне думал он.
        Как же он тогда перепугался! До сих пор смешно вспомнить…
        Его, маленького, чьи-то руки закинули в гравимобиль, а он только в кабине, скользя на сиденье, обнаружил, что описался. Сам не заметил, как и когда…

* * *
        Атака не получилась. Не удалась. Смяли его красивую, лихую атаку в самом начале, что обидно! Не за себя обидно - за красоту!
        За огнем и дымом оказалась не только пехота. Почти сразу Женя заметил, как навстречу ему поперли «лапти» («лангусты -18»), тяжелые МП - танки армии СДШ. Напролом пошли, прямо через порядки своей же пехоты, сметая зазевавшихся компрессионными ударами гравиполей, видел сотник.
        «Сволочи, ох сволочи… А почему сволочи? Пусть давят своих, пусть… Браво и бис, господа!»
        Нет такой силы, что пересилила бы в человеке его собственную безнадежную глупость! - усмехнулся сотник.
        Первый, второй, третий… Да, семь «лаптей» движутся наперерез с юго - юго - востока… Вот такая неожиданная вводная!
        - Командир! Женя! - быстро окликнул наводчик. - На восток - еще четыре… нет, пять «лаптей»! Дальше, похоже, еще есть пара…
        - Вижу, Вася, всех вижу…
        Да сколько же их! Откуда взялись? Вроде бы свои танки штатовцы сбрасывали в другом квадрате, припоминал Осин схему предполагаемых направлений ударов. «Заблудились, что ли? Вот всегда у них все через задницу! А ему, умному Женьке Осину, отдуваться за всех! Словно он, ротный, здесь за главного говночерпия…»
        - Рота, отставить атаку! - гаркнул сотник по общей связи. - Слушай мою команду! Вторая линия - быстро назад, откатываетесь за возвышенности! Самойлов и я - прикрываем огнем и маневром! Начали, ребятишки, работаем!
        «Ребятишки» поняли. Все три танка второй линии отступали правильно, быстро пятились задом, поливая «лапти» тяжелыми калибрами с дальней дистанции, видел Осин даже не боковым зрением, а словно бы затылком. По тактико - техническим характеристикам «лангуст» и «батыр» примерно равны, двенадцать… нет, четырнадцать против его пяти - это слишком много, конечно. Да еще пехота недобитая оживилась. Тоже, зараза, живучая, как вирус гриппа…
        «Ничего, ничего, еще повоюем… Не боги, говорят, обживают ночные горшки…»
        Теперь им с Петькой Самойленко, с Петром Васильевичем, командиром «Отчаянного», пожилым рассудительным подхорунжим резерва второй очереди, приходилось туго. Слишком большой перевес огня и брони. По обычной тактике штатовских танкистов «лапти» сосредоточили весь огонь на двух передних машинах, прикрывающих отход остальных. Пришлось им с Петром отплясывать на своих «батырах», как чертям на поминках праведника, постоянно, рывками меняя позиции и огрызаясь короткими, нервными залпами.
        «Откуда берется дым в бездымных зарядах… А почему внутри, если разрывы - снаружи… Держись, „Верный“, держись, машинка…»
        Подцепив один из «лаптей» в перекрестье крупного калибра, Осин удачно запалил его, влепив прожигающую термобоеголовку в слабозащищенное место на корме. С полсекунды полюбовался, как тот зачадил, мгновенно раскалившись от взрывающегося внутри боезаряда до ярко - алого цвета с радужными переливами.
        Самый красивый цвет для вражьей машины! И самые правильные движения - судорожные подергивания от внутренних взрывов, которые никак не могут разорвать собственную броню…
        Предохранительная жидкость в оружейных погребах не дает взорваться всему боекомплекту разом, но, в общем, это уже не танк - третья степень металлолома, как любит говорить комбриг Тупичков…
        «Ай да Женька! Ай да глаз - алмаз!» Другому «лаптю» Петя Самойленко, видимо, пробил энергоустановку. Тот воткнулся носом, врываясь в землю, и закрутился на месте, приподнимая массивную корму с плоской задней башней - нашлепкой. Словно зарывал голову в песок, наподобие страуса, оставив на страх врагам могучую, жирную задницу…
        «Этот - тоже не боец! Уходил его Петро Васильевич!»
        Сотник не видел, успели ли штатовцы катапультироваться из подраненного танка, но на всякий случай дал по нему короткую очередь из третьей РУСы. «Как будто перекрестил напоследок», - мысленно усмехнулся он.
        Танковый бой - это не только поединок между броней и зарядом, это еще и война нервов. Тот, кто стреляет, тот и подставляется в первую очередь. Потому что для прицельной стрельбы нужно все-таки замереть на те долгие, томительно резиновые секунды, когда кажется, что весь огонь нацелен именно в тебя. Когда вся эта многотонная, многослойная масса брони вокруг становится хрупкой и ломкой, как скорлупа яйца, и вроде бы никого уже не защищает.
        «Попробуйте замереть на пару - тройку секунд в этом волнительном положении мишени, и я скажу вам, что вы - танкист!» - еще один афоризм генерала Тупичкова, этого Жженого Волчары, на котором собственной кожи остались считаные сантиметры…
        Ребята, впрочем, маневрировали грамотно. Останавливались неожиданно, на полном ходу, и успевали тронуться за миг до того, как на них обрушивались ответные залпы.
        Его школа! Его рота! Третий «лапоть» они с Самойленко распечатали совместными усилиями, да и ребята сзади подкинули огоньку. Хода штатовская машина не потеряла, но там точно что-то случилось, «лангуст» вдруг осел набок, заковырялся на месте и тут же стал пятиться назад, явно выходя из боя. Женька мельком заметил, как тот чуть не въехал задом в своего же, отвернувшего в самый последний момент, и все равно скребанувшего броней о броню.
        «Столкнуть два своих танка - позор командирам на всю оставшуюся жизнь… А вы что думали, господа штатовцы, - к теще на блины свалились как снег на голову?! А мы вам - горяченьких, чтоб позор был недолгий и не обидный…»
        Он не думал, конечно, в прямом смысле этого слова, думать было просто некогда. Послушная МП - махина считывала приказы прямо из головы через датчики шлемофона, и он в этот момент сам был машиной, играл габаритами, орудиями и установками, как собственными пальцами. Просто вертелась на заднем плане сознания какая-то словесная шелуха. Как всегда она вертится, почти не мешая и не отвлекая…
        А потом подожгли Петра. Его «Отчаянный» вспыхнул сразу, но по нему все били и били, пока он не встал на дыбы, словно бы в последнем усилии, и не завалился вверх траками, над которыми отбрасывали грязь и осколки все еще работающие гравиподушки.
        Дым и копоть! Это шло уже изнутри - дым и копоть! - видел Осин. Так горят, когда уже совсем плохо…
        - Петро, Петро, слышишь меня, вызываю!
        Василич, подхорунжий, отзовись! - пробовал докричаться он.
        Нет, бесполезно, некому там отзываться…
        - Женька, командир, отходи! Назад, командир, назад! Мы уже за чертой! Отходи, прикрываем тебя! - надрывался в ушах чей-то голос.
        Осин не разбирал, кто это говорит, просто машинально вычленил главное - все хорошо, ребята уже отошли, они - «за чертой», за линией автоматической обороны, оборудованной системой распознавания «свой - чужой», через которую «лаптям» так просто не перебраться. Попрут без ума, увязнут, как быки в болоте, нарвавшись на автономные торпеды и мины - ловушки.
        Поэтому сразу не попрут - не совсем же они без ума! А на дальних дистанциях хлопцы отстреляются, понимал Женька.
        «Отходить? Кто это говорит? В общем, правильно говорит. Пора отрываться!»
        Да, он отходит, отходит, толчками посылая машину то вправо - назад, то влево - назад…
        Все в порядке, отходит…
        И в этот момент сотник неожиданно почувствовал, что сейчас, сию секунду его достанут.
        Предчувствие?
        Нет, уверенность! Все, везение кончилось! Баста, карапузики, отплясала свадьба!
        Это отчетливое ощущение конца пробежало мурашками по спине, но он не успел толком удивиться ему. Некогда было удивляться. Сотник кожей почувствовал, как «Верный» словно напоролся на что-то, танк толкнуло, повело вбок, закружило, а потом шарахнуло сверху гигантским железным молотом так, что в ушах зазвенело. До дыма перед глазами, до спазма в желудке, до теплого, соленого вкуса крови во рту…
        Ясная картина боя, транслирующаяся на экран забрала через многочисленные дубли оптики, смешалась, спуталась и затуманилась. «Верный», машинка хорошая, еще двигался, еще вздрагивал, тянулся куда-то, но это была уже агония, ясно чувствовал Женька.
        С болью чувствовал, как будто броня машины действительно стала его второй кожей. «Да что броня - нет больше брони - разбитая скорлупа, вытекающее яйцо!»
        Перед глазами горел и пульсировал сигнал «00», приказ к немедленному катапультированию. Последний сигнал, последняя попытка «Верного» спасти хозяев. Потом на экране возник третий ноль, а это уже автоматическое катапультирование, рассчитанное на раненых и контуженных, отметил Осин.
        Конечно, в действительности все это длилось мгновения, не больше, такое не могло длиться долго, понимал он. Но Женька навсегда запомнил, как в это же время успел неторопливо и рассудительно удивиться - почему машина посчитала его раненым и контуженным? С какого перепуга? Он ведь жив, он видит, он даже чувствует, как смыкается вокруг него «кокон»! Он чувствует, как «кокон» (капсула - катапульта) срабатывает сильным, беспощадным рывком, как выстреливается из покореженного танка с максимальным стартовым ускорением…
        Жесткий, хлесткий удар - и красные мухи перед глазами! Словно его, как ту же муху, прихлопнула огромная мухобойка…
        «Сначала молотом, потом мухобойкой - смешно…»
        А потом он потерял сознание. Видимо, уже в воздухе. Перед глазами поплыла бесконечная решетка, что-то ячеистое, серо - туманное, квадратно - разлинованное, как шахматная доска. Он смотрел все - таки, смотрел даже без сознания, хотя больше не пытался понять увиденное. Он вообще ничего не понимал и не хотел…

* * *
        Сотник пришел в себя уже на земле. Очнулся сразу и полностью. Открыл глаза и все вспомнил, как на кнопку нажал. Бой, «лапти», «Верный», перевернувшийся «батыр» Самойленко…
        Вот только воспоминания были какими-то блеклыми, словно без цвета, вкуса и запаха.
        Машинально, как будто исполняя скучную обязанность, сотник проверил информацию на забрале гермошлема. Индивидуальная броня танкистов легче пехотной, зато система контроля куда совершеннее. Он сразу выделил две самых важных вещи: во - первых, его броня не повреждена, во - вторых, он тоже цел - невредим и даже не ранен.
        Порадовался про себя, но тоже как будто машинально, вскользь, потому что так полагается. Чувствовал сам, мозги оцепенели, словно заморозились…
        Только мозги?
        Женька нерешительно попробовал пошевелиться и понял, что двигается свободно. Приподнял голову над раскрывшимся «коконом», огляделся. Капсула - катапульта выстрелила его по максимуму, сразу за несколько километров от поля боя. Вокруг никого - ни их, ни наших - вообще никого… Первое - хорошо, второе - хуже, но ничего страшного… Найдет!
        «Только почему мир вокруг черно - белый? С каких это пор он стал черно - белым?»
        Женька несколько раз с силой встряхнул головой.
        Отпускало все - таки… Мысленное оцепенение проходило. Голова оттаивала. Постепенно возвращались и звуки, и запахи, и цвета… Медленно так, неспешно…
        «Последствия катапультирования? Хорошо стреляет „кокон“, крепко стреляет! Чувствуешь себя, как раздавленный жабохвост, по которому прокатилась гравиподушка танка…»
        Осин помнил, на тактико - полевых в военном училище они постоянно натыкались на этих неуклюжих зверьков, похожих на пучеглазых жаб с крепкими рачьими панцирями и длинными змеиными хвостами. Зверюги величиной с кошку, довольно страшные на вид, но безобидные и медлительные до смешного.
        На полигоне жабохвосты собирались в углублениях танковых трасс греться на солнышке рядом с лужами, а потом так и оставались там, расплющенные маневрирующей техникой. По первому году он сильно жалел нелепых зверьков с огромными, почти осмысленными глазами, пока не научился не обращать внимания. К этому тоже привыкаешь - на многое не обращать внимания…
        Зацепившись за что-то, Женька долго не мог выбраться из развалившихся лепестков «кокона». Дернулся с силой, освободился, наконец, и с облегчением выругался.
        Собственный голос прозвучал хрипло и сдавленно, словно бы проскрипел. Глотать было больно, а он даже не заметил, как и когда запеклось горло. И на губах - вяжущий привкус крови…
        Вокруг было тихо, показалось ему. После горячки боя - тихо, спокойно и абсолютно безлюдно. Канонада привычно гудела где-то за холмами, проблескивали импульсные вспышки крупных калибров, у горизонта туманом клубилась далекая стена гари, а здесь по чистому голубому небу плыли остатки дымовых нитей, едва уловимые, словно осенняя паутина. Почти покой, своего рода военная тишина…
        Женька пнул бронесапогом остатки капсулы, сел рядом, прямо на хрустящую, обожженную землю и вдруг почувствовал, как его словно бы окатило приятной горячей волной. И кровь побежала быстрее, и звуки стали отчетливее, и захотелось двигаться, говорить, спеть что-то, в конце концов!
        Он счастлив! Именно счастлив, по-другому не скажешь! Когда каждая клеточка тела словно вибрирует и щебечет от радости: ты живой, ты выбрался, ты жег вражеские танки, утюжил пехоту, сделал все, что мог и умел, может, больше, чем мог, но при этом ты выбрался и остался в живых…
        Осин знал, что это только первое ощущение, яркая вспышка после пережитого. Потом навалится усталость от боя, потом прибавится глухое, мрачное чувство одиночества и режущая ненависть к любым громким звукам. Потом (даст Бог!) он будет молча пить водку и вспоминать погибших товарищей - смешливого голубоглазого и до улыбки краснощекого Васю Косатого, обстоятельного, как все «мехи», Серегу Прончика, хмурого, упрямого и немолодого Петра Самойленко, ребят из его экипажа. Похоже, никому не удалось катапультироваться, из двух экипажей - только он один…
        Но сначала - счастье! Веселое, безудержное, эгоистичное ликование физиологии. Ты молод, силен, тебе всего лишь двадцать три года, ты в очередной раз выскользнул из холодных лап Костлявой Старухи и собираешься прожить чуть меньше вечности…
        Если откровенно, ему порой приходило в голову, что он не умрет, потому что этого просто не может быть. Кто угодно, только не он, с кем угодно, только не с ним! Видел, конечно, смерть рядом, близко, вот - вот, но все равно в нее как-то не верилось, что ли, честно сознавался он сам себе. Два небольших ожога за три года войны - вот и все ранения. Он - умный, лихой, везучий, он - самый молодой командир роты в бригаде, почти полный георгиевский кавалер.
        И поэтому с ним ничего не может случиться!

* * *
        Прихватив из развалин «кокона» облегченный вариант «калаша» и бэк-аварийку, Женька еще раз глянул на экран навигатора и бодро зашагал на юго-восток, где рассчитывал встретить своих.
        Броня у танкистов легкая и удобная, но один существенный недостаток в ней все-таки есть: гравидвижители настолько миниатюрные, что почти никакие. Про аккумуляторы вообще говорить не приходится, автономный запас энергии в танкистской броне - кот наплакал над миской сметаны. Конструкторы посчитали, что основное она должна получать от установки машины, как-то упустив из вида, что машины иногда прекращают существование раньше танкистов. Поэтому о долгих планирующих прыжках, как в пехотной броне, лучше сразу забыть. Заряда в таком режиме хватит на три - четыре часа, потом каюк всей системе, знал сотник по собственному опыту. Еще не факт, что он за три - четыре часа найдет своих.
        «Так что энергообеспечение на сберегающий минимум - и пехом, Евгений Батькович, пехом… Сплошным и беспросветным пешкодралом! Ать - два - левой - правой… Соловей - соловей - пташечка, канареечка что-то там поет… - усмехался он. - Ничего - руки - ноги целы, голова на плечах, положенных ей от Бога… Дотопаем!..»
        Общесетевая независимая газета «Пионеры вселенной» №619 от 7 ноября 2189г.
        Из статьи обозревателя Джона Заворски
        «Наши скромные герои!»
        «…От лица, не побоюсь этих слов, всех наших граждан мне остается только воскликнуть: „Спасибо, госпожа Президент! Спасибо, уважаемые конгрессмены, спасибо вам, сотрудники министерств, управлений и постоянных комиссий, что несут на своих плечах неподъемную тяжесть войны!“ Я уже не говорю про наши доблестные войска, чьи подвиги на фронтах планет и в открытом космосе войдут в историю, как беспримерное проявление несгибаемого мужества! Пусть наши противники из так называемых Свободных Миров, эти злобствующие конфедераты, эти кочегары войны (кочегар - водитель древнего мобиля на паровой тяге. - Прим. ред.), отрицающие Великую идею объединения, наплодили массу военной техники, пусть им даже удавалось достигать местами временного превосходства сил, но мы-то знаем - войны выигрывает не техника! Войны выигрывают люди, чья стойкость крепче брони!
        Что же случилось? Почему мы сегодня в очередной раз говорим о торжестве идеи объединения на принципах демократии и полного общественного согласия?
        Случилось то, что давно уже ожидалось. Сегодня утром пресс - центр президентской администрации обнародовал Постановление Конгресса СДШ, одобренное Президентом, о том, что за заслуги в деле защиты демократии и установления общественного согласия всем штрафным подразделениям армий и флотов СДШ, принявшим участие в боевых действиях по 7 ноября 2189г. включительно, присваивается статус обычных армейско - флотских частей. Особый режим в данных подразделениях отменяется, у личного состава восстанавливаются все гражданские права военнослужащих СДШ.
        Согласитесь, дорогие читатели, разве это не гуманный акт, не проявление высшего милосердия? Да, понимаю, по-разному может складываться судьба человека. Да, они, наши скромные герои, когда-то совершили в жизни ошибку, оступились, соскользнули с праведного пути в грязное болото порока. Но это в прошлом, а впереди - новый шанс, новая жизнь, право на которую они заслужили с оружием в руках…
        „Пионеры вселенной“ - первопроходцы не только в космосе!» Проверено и утверждено военной цензурой. Военный цензор 2 -го ранга, капитан УОС Мери Пикфорд.
        Замечание для редактора:
        Отмечаю, что в обращении к Президенту мною удалено неполиткорректное слово «госпожа». Ставлю на вид, что указание на половую принадлежность руководителя нашего государства является одинаково оскорбительным для мужчин, женщин и лиц среднего пола всех видов ориентации. Для особо тупых поясняю: женщины могут усмотреть в этом обращении намек на то, что все равно остаются женщинами, даже добившись высших государственных должностей, а мужчины, в силу своего природного полового шовинизма, наверняка обидятся на подчеркивание факта, что ими руководит женщина, т.е. существо низшее и недалекое. Что же касается лиц среднего пола, то к этой категории следует относиться с особенной корректностью, так как для них является оскорбительным любой намек на сексуальную активность, противоречащую их пристрастиям.
        Также отмечаю, что в тексте обозревателя Джона Заворски уже второй раз (!) встречается слово «наплодили». Думаю, это характерное словечко отражает подсознательные тенденции его преувеличенного мужского эго. Сдается мне, мистер Заворски был бы очень доволен, если бы женщины только плодили ему и плодили, а он, со своим свинячьим эго, преобладал бы над ними, словно какой-нибудь древний султан в гареме, где еще не слышали о конструктивной роли феминистических тенденций в развитии женской личности.
        Я понимаю, что по смыслу текста данное неполиткорректное слово относится к действиям противника, в отношении которого допускаются все возможные слова, кроме «обозначающих в грубой, непристойной форме мужские - женские половые органы и акты совокупления, а также непреодолимое желание совокупления и определение этого желания в оскорбительной форме» (ст. 9 п. 11 Разъяснения УОС МО «О неразжигании половой розни» от 05.01.85г.). Поэтому считаю возможным оставить данное слово опять-таки под вопросом, но ставлю на вид.
        Предупреждаю - в последний раз!
        Докладная записка
        директору Службы Президентской Охраны флот-адмиралу Саре Тонги
        от старшего инспектора СПО подполковника Ляна Хаксли:
        Госпожа флот - адмирал!
        Считаю необходимым довести до вашего сведения подробности недавнего разговора между зам. директора ССР бригадным генералом Борисом Черновым и майором ССР Теодором Бронски. Разговор шел по коммуникатору и перехвачен и дешифрован нашей службой.
        Примечание:
        Текст разговора приложен к рапорту в качестве отдельного файла. Буквой «Ч» для краткости обозначен генерал Чернофф, буквой «Б» - майор Бронски.
        ТЕКСТ ФАЙЛА:
        (звонок на коммуникатор Черноффа)
        Б: Извините, господин генерал, сэр. Это я, Бронский.
        Ч: Да, Тед, здравствуйте. Что у вас?
        Б: Здравия желаю, господин генерал, сэр! Я все по поводу этого цензора, капитана УОС Мери Пикфорд…
        Ч (раздраженно): Что там еще?
        Б: Да, в общем, ничего особенного, сэр… На первый взгляд - ничего… Только не нравится мне ее подход к деятельности свободной печати… Эти ее ехидные замечания… Я вот все думаю, нет ли в этом скрытого саботажа, некой попытки опорочить и разложить наши информационные органы…
        Ч: Разложить? Вы думаете, это возможно - разложить наши информационные органы еще больше? Хотел бы я лично пожать руку тому, кто решится на этот подвиг! Это, мой дорогой, достойно Геракла, вступающего в Авгиевы конюшни.
        Б: Простите, кого, сэр? Я как-то не расслышал, куда вступил упомянутый господин?
        Ч (ворчливо): Именно туда, куда обычно вступают! И по самые яйца… Впрочем, не важно… Не делайте на вашем честном лице идиотское выражение, майор, оно и без того… Гм… Я вас не вижу, но и так знаю, что вы сейчас вылупили глаза, как телескопический спутник - шпион на высокой орбите… А что касается Пикфорд - она, эта стареющая лесбиянка, просто стерва по натуре, ничего больше. К сожалению, стервозность пока не объявлена государственным преступлением. А зря, между прочим.
        Б: Но, сэр, она пишет, что женщина - существо низшее и недалекое. А поскольку наш президент женщина, не есть ли это…
        Ч: Вряд ли, Тед. Похоже, она имеет в виду всех женщин вообще. А тут ей виднее, майор. Мы же с тобой не женщины, судить не можем. (Раскатисто смеется.)
        Б (хихикнув и переждав): Да, господин генерал, сэр, именно так… Мне всегда нравился ваш юмор, господин генерал… Только все эти высказывания, как мы обосрались…
        Ч (все еще посмеиваясь): Мы? Говорите за себя, Бронский, когда обращаетесь к старшему по званию с подобными обобщениями!
        Б: Виноват, сэр! Ее высказывания, как я обосрался… (запинается) Ну, то есть… Ну, не только я, так сказать, и другие младшие по званию, много младших по званию и все…
        Ч (подсказывая): Засранцы?
        Б (запинаясь): Ну, так сказать, то есть…
        Ч (передразнивая): Ну, то есть, так сказать… (со вздохом) Ладно уж, майор, излагайте, как вы умеете. Кстати, я припоминаю, она написала - обкакались…
        Б: Нет, сэр! То есть да, сэр! Именно так она написала. Это, с одной стороны… Но с другой, если говорят «обкакались», обычно имеют в виду «обосрались», а это процесс уже куда более глобальный, это поворачивает дело совсем в другом ключе, вы не находите?
        Ч (несколько озадаченно): Ага… Гм… Обкакались, обосрались… Глобальней, да, пожалуй, что так… Да вы философ, Тед! Хвалю! Проникновение в самую суть процесса испражнения говорит о том, что вы не лишены определенной созерцательности ума… И что из этого следует?
        Б: Ну, так сказать, в общетеоретическом смысле… В смысле войны, сэр…
        Ч: Да понял я, понял.
        Б: И это восхваление мужества конфедератов…
        Ч: Ладно, я же сказал - понял. Можете дальше не расшифровывать вашу глубокую мысль. Обосрались… Ну и что из того? Война, Тед, - это та же политика, а она всегда грешит избытком естественных отправлений на головы малых мира сего. А что касается мужества противника, кто-то когда-то сказал: «Чем доблестней противник, тем больше чести приносит победа». Положение на фронтах действительно сложное, уж вы-то, майор, это должны знать.
        Б: Сэр, я не в этом смысле…
        Ч: Ладно, Тед. Я вот что скажу про эту цензоршу - пришить ей государственную измену мы всегда успеем, материалов на это уже хватает. Но пусть пока поработает, может, она еще пригодится нам. Нашей службе, я имею в виду.
        Б: Я просто думаю, господин генерал, сэр…
        Ч: А вы не думайте, Тед! Думать вообще вредно, а вам - просто противопоказано, учтите это. Ваш психоаналитик вам не говорил этого?
        Б: Никак нет!
        Ч (задумчиво): Значит, скрывает, затаил… Надо бы к нему присмотреться… Как, вы сказали, его зовут?
        Б: Сэр?!.. А, понял, это вы опять шутите, господин генерал… Извините, что сразу не догадался…
        Ч (со вздохом): Шучу, конечно же, шучу… Впрочем, я всегда знал, что вы не из догадливых.
        Б (осторожно): Смею заметить, господин генерал, сэр, наши коллеги из Службы президентской охраны…
        Ч (перебивает): Черти в аду им коллеги! Служба президентской охраны, по-моему, занимается всем, кроме охраны самого президента. Нахапали себе полномочий - прожевать не могут. У них уже сейчас штат больше, чем в нашем разведуправлении, а опять добиваются от конгресса новых ассигнований… Даже не напоминайте мне о них, Бронски, не хочу слушать! Я только что пообедал, в конце концов…
        Б: Слушаюсь, сэр!
        Ч: Объясняю вам, Тед, в первый и последний раз: сейчас, когда надвигаются мирные времена, нашим доблестным штрафподразделениям уже не требуется такое количество пушечного мяса. Поэтому кончайте заниматься фигней и займитесь, наконец, делом! Где отчет по использованью вашим отделением писчебумажных и канцелярских принадлежностей за второе полугодие истекшего года? Займитесь им, наконец!
        Б: Слушаюсь, сэр, господин генерал! Но, может…
        Ч: Не может, майор!
        Б: Слушаюсь, сэр!
        Ч: Уверяю вас, Тед, строгая, сбалансированная отчетность важна для общественного согласия ничуть не меньше, чем пристальное наблюдение за умонастроениями.
        Б: Не совсем понял, сэр…
        Ч (несколько раздраженно): Разумеется!
        Все, жду отчет! Вторник, утро, ко мне на стол. Здравия желаю!
        (Абонент Ч отсоединился.)
        РЕЗОЛЮЦИЯ:
        Ввиду того, что майор Тед Бронски является законспирированным агентом нашей службы, отдельные провокационные высказывания с его стороны нахожу допустимыми и правомерными. Наблюдение за зам. начальника ССР бригадным генералом Черноффым продолжать в рамках запланированных мероприятий. Непременно довести до сведения оперативного состава, задействованного в разработке, что генерал Чернофф пользуется особым доверием Президента, обладает особыми полномочиями конгресса и правом прямого доклада объекту №1. Поэтому его разработка должна проводиться с особой тщательностью и с соблюдением строжайшей секретности. Директор СПО, флот - адмирал Сара Тонги.

* * *
        Планета Казачок. 8 ноября 2189г.
        Временный полевой лагерь войск СДШ.
        07 часов 34 минуты.
        Я открываю глаза, вижу над собой серый потолок походного купола и понимаю, что был без сознания.
        Как долго? Вот этого пока не мог понять.
        Где-то в отдалении слышна обычная фронтовая канонада, но - в безопасном отдалении.
        - …Ну вот, подходит, значит, этот доктор ко мне и башкой значительно так кивает - взад-вперед. Ну думаю, плохи мои дела, раз башкой кивает… - неторопливо рассказывает женский голос.
        Постепенно я соображаю, что это голос Иглы. Первое, что я услышал.
        Вполне мелодичный голосок. Если отдельно от лица.
        - Ну вот. Смотрит на меня этот лепила и значительно так говорит: вам, говорит, милочка, никакая косметическая хирургия не поможет, - продолжает Игла. - Увы, говорит, увы, и даже ручонками всплескивает, как будто сожалеет. А сам смотрит на меня, будто уосовец на идейного противника демократии. Вижу, что как женщина я его совершенно не привлекаю. Я бы даже сказала - до полного физиологического отвращения. Ну, не нравлюсь я ему, этому доктору…
        - А тебя это удивляет? - ехидно спрашивает голос Кривого.
        - Ну еще бы! - не менее язвительно отвечает Игла. - Да это бог с ним, перетопталась бы, не в первый раз вам, мужикам, подавай долговязых красоток с личиком, словно у актриски Доры Дорини, никак не меньше. Мухи, скажу тебе, всегда на то самое липнут, куда же еще… Ладно! Но эта сволочь мне авторитетно так заявляет: «Вам, милочка, не поможет даже геномодифицирование, потому как неизменная костная основа у вас изменена изначально». Во как!
        - А ты что? - сочувствует тенорок Компи.
        - А что я? Сижу как оплеванная. Поглядываю на него этак кокетливо - жалобно… Думаю - какого черта?!
        - Правильно думаешь, - одобряет Компи.
        - Ага… Вот, думаю, сволочь! Ты еще тут будешь брезговать, как интендант в столовой для рядовых! Доктор ты или нет? Не видел, что ли, никогда костную патологию, коновал хренов? И еще сильнее кокетничаю, чтоб уж до конца заколбасило, - губки ему бантиком складываю, глазками стреляю, трали-вали…
        - Ну, это ты зря, мать…
        - Да я понимаю, сама не дура, в зеркало смотрюсь иногда… Только зло взяло! Ах ты паршивец! - думаю. Ну ничего, ничего, будешь мне тут кривляться - я тебе еще и улыбнусь пару раз…
        - Не гуманная ты, Игла, - снова раздается где-то рядом голос Кривого. - Сколько я тебя знаю, гуманизма в тебе - ни на грош.
        - А мне понадобится, я у тебя займу, - легко парирует Игла. - Это ты у нас гуманист - канализацию вакуумными гранатами прочищать…
        Компи сочувственно похохатывает.
        Слушая их, я думаю, что неизвестного доктора с его физиологическим неприятием можно понять. Улыбается Игла особенно жутко. Словно Баба-яга, вспоминающая, как столетия назад флиртовала с молодым, бодрым Кощеем. Надо сказать, ротик у нее действительно редкой саблезубой формы. Как говорит сама Игла - пасть всех оттенков цветов, кроме белого. И так, мягко говоря, не красавица, но когда начинает улыбаться - становится еще страшней. Не просто мороз по коже - холодный пот по спине. Губы почти пропадают, оскал наводит на мысли об анатомичке, нос свешивается крючком, глаза неравномерно разъезжаются и прижмуриваются, и вообще ее голова окончательно начинает напоминать яйцо «чужих» в телеужастиках, из которого вот - вот вылупится кровожадный монстр и начнет питаться всеми подряд.
        Не повезло девчонке - родиться уродиной. Самое что ни на есть девчоночье горе - родиться абсолютной уродиной. Наверняка нам, мужикам, даже не понять всей его глубины. Она еще молодец, еще хорохорится, ее маска жизнерадостного клоуна «всегда-на-арене» - самая правильная манера поведения. Чтоб окружающие совсем уж не шарахались. Я же говорил - она умная.
        Почему хорошим людям так категорически не везет в жизни? Вопрос вопросов, такой же древний, как песнь песней…
        - В общем, ласково так ему - может, все-таки можно что-то сделать, доктор? - рассказывает Игла все так же неторопливо. - Думает. Репу чешет. Кивает. Потом аккуратно так говорит - в принципе можно… Если заказать, милочка, специально для вас искусственный костно - керамический протез черепа, изготовить протезы основных костей и начать долгую многоступенчатую пересадку их на место ваших природных - что-то может получиться. Только стоит это, сами понимаете… И называет. А я сижу и не понимаю в упор, потому что такие цифры я слышала, только когда изучала в средней школе «Введение в общую астрономию», раздел третий, там, где про расстояние до удаленных звездных систем. Одно сразу сообразила: останусь в своей рудничной конторе - любоваться мне на опостылевшее отражение в зеркале до конца дней. Потому что, стань я хоть помощником генерального, таких денег мне на Хатанге не заработать до конца жизни… Вот и подписала армейский контракт. Подумала, хоть по выслуге лет накапает приличная медицинская страховка. Тогда можно и пересадку сделать, когда страховка набежит. А дальше - война. Стало не до искусственного
черепа, свою бы башку в целости сохранить… Все это я выслушиваю с интересом и только потом пытаюсь сообразить, что же все-таки происходит. Для начала - кто я, где я и зачем родился на белый свет?
        С первым вопросом я справляюсь без проблем - имя, фамилия, бывшее звание, даже номер медицинской страховки, приостановленной на время службы в штрафбате, - все в голове, а значит, голова на месте. Третий вопрос - зачем родился на белый свет? - всегда вызывал определенные затруднения, поэтому я решаю отложить его до лучших времен. Оставался вопрос второй - где я? Откуда, например, такая роскошь, как ППК -18 или ППК -28, походно - переносные купола, штрафникам никак не положенные? И вообще, почему я валяюсь на раскладной койке под одеялом в походном куполе, а не где-нибудь в воронке в разбитой броне?
        После некоторого внутреннего замешательства в памяти возникает наша разведка боем, как мы напоролись на казачьи танки, как я выкарабкивался из - под земли после ракетных залпов, как получил удар гравиподушкой от своего же «лангуста», взявшегося словно бы ниоткуда. Я отчетливо вспоминаю, с каким жестким хрустом меня вдавило в землю. Будь земля потверже - и броня бы не спасла, а так - просто вмяло…
        Жалко, что не успел заметить бортовой номер! Найти бы этих лихих танкистов и поиграть с ними в древнюю народную забаву - башка-об-стену-сопли-вон. Когда-то, еще командиром роты разведки в бригаде «Бешеных», мне доводилось развлекаться подобными играми в офицерских барах. Вот и довыеживался, как хвост на рельсах…
        Итак, я - это я, взводный 1 -й роты штрафного батальона Сергей Киреев. Не убит, не ранен, прихожу в себя после компрессионной контузии.
        Чувствую, как болит спина, ломит где-то внизу позвоночника. Но это привычная боль.

* * *
        Несколько месяцев назад, пребывая еще в офицерском звании, я со своей ротой участвовал в секретных экспериментах по телепортации, неудачных экспериментах, как и все, что связано с телепортацией. Не возьмусь объяснить механику экспериментов, подопытные кролики редко претендуют на ученые степени, но суть в том, что нас пытались перебросить в пространстве.
        Я - один из немногих, кто уцелел. С тех пор что-то изменилось в организме, это точно. Мускульная сила увеличилась в разы, я с удивлением обнаружил, что обмотать шестидюймовый гвоздь вокруг пальца - не такое уж сложное дело, а полутораметровые штанги поворотных рычагов «утюга» легко выгибаются о колено. Но вот с костями приключилась какая-то беда, время от времени их начинало ломить. Боль накатывала, потом исчезала бесследно, а что это такое - медики не смогли ответить.
        Несколько раз мне делали полную сканограмму организма, и врачи каждый раз разводили руками. Мол, все в порядке, никаких патологий не выявлено, вполне здоровый организм, даже на редкость здоровый, на удивление. Конечно, молодой человек, полностью здоровых людей не бывает в принципе, по определению, абсолютное здоровье - это недостижимый эталон, уже нечто божественное, если принять версию, что все мы - по образу и подобию… Но тут, по крайней мере, близко к идеальным нормативам. И сила у вас такая, что словно уже не просто мускульная, как будто в мозгах сняты некие блокировки, и вы сами, собственным желанием, выжимаете из обычных (пусть и тренированных) мускулов рекордные показатели. Задействуете дремлющие резервы организма, другими словами. А вот как это получается - уже никакими словами не объяснить. Видимо, вход в портал подействовал таким странным образом, витийствовали медики.
        А то бы я без них не догадался!
        Да, интересный случай, глубокомысленно рассуждали они, чрезвычайно нестандартный случай. А мне, на правах интересного случая, оставалось только хмыкать, гыкать и стрелять закурить.
        Видя их откровенную растерянность, пусть и маскируемую ученым видом, я даже не стал заикаться про сны. Странные сны, что начали преследовать меня с тех пор.
        Это даже не видения, не события, не мысли - какие-то бесконечные цветовые волны, что плескались, как настоящие. Вздымались, переливались и постоянно меняли оттенки. Настоящая музыка, только в цвете и в движении. Не знаю, по-другому объяснить не могу… Только после них оставалось что-то щемящее, словно чувство потери. Как будто в этой цветовой музыке само по себе заключено нечто важное и нужное для меня. А я в очередной раз пялюсь на нее, как баран на раскрашенные ворота, и ничего по сути не понимаю…
        Я же говорю - странные сны. Не часто, но случались. Остальные - сны как сны, а эти отличались так остро, что я сам чувствовал их необъяснимую чужеродность.
        Почему? Откуда? А может, я - это уже не я? - представлялось мне. Может, все эти ученые фокусы с межпространственными порталами уже изменили меня настолько, что получилось «нечто»? Тогда где тот я, который я, и кто такой я, который не я… И так далее, шажок за шажком в сторону прогрессирующей шизофрении.
        Нет, я все-таки не давал сильно разгуляться собственному «я - не я». Подобные мысли нужно пресекать сразу, под корень, уничтожать без намека на жалость, как топ - модель - случайную беременность. Иначе сбрендишь, а это дорога в один конец, без обратных билетов. Та же война это наглядно доказывает, куда уж больше…
        «Если весь мир дружно сходит с ума, это не значит, что нужно обязательно следовать его примеру», - говаривал, помнится, Цезарь…
        В штрафбате, понятно, стало не до обследований. Боль можно было терпеть, и накатывала она не так уж часто, пройдет, как волна, и схлынет. Привык. Притерпелся. Да и сны - это всего лишь сны…

* * *
        - Ну вот, а в армии - это уже другая история, - все еще рассказывала Игла. - Нет, служила нормально до поры до времени… Только откуда я могла знать, что новый зам. командира бригады по УОС полковник Алоиза Терч не просто лесбиянка, а еще и испытывает сексуальное влечение к уродам. Сама, между прочим, такая старая жаба - без слез не взглянешь! А туда же: «Вы понимаете, милочка моя, я вас могу с говном съесть и мне за это ничего не будет…» - шепеляво передразнила Игла.
        - А ты что?
        - Да ничего! Говно, говорю, без меня жрите! Я, говорю, не любительница такой гастрономии, тем более в качестве приправы к основному блюду… Нет, был бы мужик - я бы отбрыкалась, конечно, а с этой воинственной мастурбаторшей даже комбриг не решался связываться… А она лезет! Прет, как танк! Ну и пришлось… куснуть!
        Эту историю - как старший сержант Игла оказалась в штрафбате - я уже слышал.
        Зубки у нее, может, и не самые эстетичные, на рекламу модного зубного геля никак не годятся, зато острые. В этом любвеобильная полковничиха убедилась сразу, когда Игла «куснула». Другими словами, отхватила ей половину носа, как бритвой срезала. Дальше понятно - крик, шум, кровища ручьем, полковничиха ревет, как слизнехвостый трубач с Хатанги, кричит: «Отдай нос, стерва! Отдавай быстрей, пока не поздно пришить!» А как тут отдашь, если Игла его мало что откусила, еще и проглотила сгоряча?
        Дальше - караул, арест, трибунал. Полковничиха была баба влиятельная, и уосовцы повернули дело хитрым образом - пришили нашей красавице ни много ни мало - покушение на людоедство. Редкое обвинение! А то, что людоедство планировалось в отношении старшего по званию, по мнению трибунала, существенно усугубило вину. На полном серьезе!
        - Сознайся, Игла, все-таки хотела схарчить полковницу? - часто подкалывали наши штрафные орлы. - Небось хотела, надкусила, а потом передумала. Невкусная оказалась, перепрелая…
        Маразм, конечно. Я имею в виду приговор трибунала, а не дальнейшие шуточки на эту тему. К солдатскому юмору как раз нет вопросов, он крепкий, простой и незатейливый, как табуретка. А вот тонкий юмор уосовских трибуналов давно уже не смешит, а пугает…
        Игла права, будь замкомбрига мужчиной, ничего бы ей не было, наоборот - оправданная оборона при сексуальной агрессии. Но тронуть высокопоставленную лесбиянку - никак нельзя, никаким образом, этим бабам почему-то разрешается все. Странный все-таки перекос: если мужчина больше секунды смотрит на женщину - значит, маньяк и эротоман, а если лесбиянка агрессивна, как бацилла чумы, - это в порядке вещей, она просто борется за свои права. Попранные, видимо, матушкой - природой, придумавшей неполиткорректное, двуполое размножение.
        Если это называется демократией, то я, наверное, что-то не понимаю в этой жизни. Или это особый гомосексуальный вариант демократии? Тогда кто мы сами? - неторопливо размышлял я. Интересная мысль! Вообще, интересные мысли приходят в голову после очередной контузии, отметил я.
        «Главное - нестандартный подход!» - как сказал менеджер среднего звена перед офисом конкурентов, заворачивая бомбу в пакет для ланча.
        Это даже не анекдот. Скорее, наглядный пример из учебника эффективного менеджмента…

* * *
        Определившись таким образом в общетеоретическом смысле, я поднял голову и осмотрелся. Обнаружил, что вокруг меня действительно блекло - защитная ткань походного купола, пропускающая свет, но задерживающая всякие вредные излучения - облучения и химические воздействия. Рядом - еще три раскладушки. На одной из них восседает Игла, сложив ноги по-турецки. Напротив нее развалился Компи, покуривает что-то вонючее и пускает дым в потолок. Потолок из «умной» предохранительной ткани живо реагирует на его дым, впитывая его без остатка и темнея от соприкосновения с «составляющими веществами».
        Компи это явно нравится, то-то он старается во всю силу легких. Молодежь!
        Вадик Кривой возится в углу с коробочкой мини - генератора. Так увлеченно ковыряет его виброножом, что на месте генератора я бы уже сдался на рекламацию.
        Вибронож, предназначенный для хвата бронеперчатки, выглядит в обычных человеческих руках почти как меч. Он, между прочим, тяжелый, зараза. В броне с мускульными усилителями этого не чувствуешь, а голыми ручками - поди потаскай. Но Кривой управлялся с ним достаточно ловко. Специалист! По ножам, не по генераторам…
        Да, все трое - без брони, без оружия, в обычных серых робах. Трое плюс я, значит, в куполе четверо… Все правильно, ППК -18 рассчитан на четыре койко-места. Предназначен «для полного отдыха в местах поражения оружием длительного воздействия». Другими словами, насрав вокруг себя химией, радиацией, замусорив атмосферу остаточными излучениями и выбросами, покорежив волновую структуру среды и подпустив пригоршню - другую смертельных вирусов, сядь, товарищ, и отдохни в ППК…
        Все правильно, почти идиллическая картина «полного отдыха», отметил я. Тишь, гладь, благодать, бойцы вспоминают минувшие дни… Остается выяснить - где мы находимся и как здесь очутились?
        - Господа, кто-нибудь скажет командиру, в чем смысл жизни? - спросил я.
        Сам почувствовал, голос прозвучал хрипло, словно ворона каркнула.
        - Ага, Кир очнулся! - обрадовалась Игла.
        - Точно очнулся. Уже острить начал, - подтвердил, не оборачиваясь, Кривой. - Так сразу подавай ему смысл жизни, а может, и доппаек по нормам полевых операций.
        - Нет, на доппаек я не претендую, не до такой степени, - отверг я. - Смысла жизни вполне достаточно… А что это было, граждане штрафники?
        Не слишком понятно спросил, но меня поняли.
        Игла, гуманно сдерживая саблезубую улыбку, рассказала, что «лангусты», эти гады морские, рванулись в бой с казачьими «батырами» прямо через позиции батальона. Позиции, правда, у батальона были шаткие, скорее наблюдалось глубокомысленное топтание на месте, но это не помешало танкистам разметать нашу пехоту, как сухую листву. Точнее, сначала нас накрыло залпами казачьих «батыров», а уж потом добавили в спину «свои», пройдя по головам бодрым галопом.
        Диц потом долго и нудно переругивался с полковником, командиром танкистов, с удовольствием рассказывала Игла. А тот во весь голос обзывал нашего комбата мудаком и даже всякими нехорошими словами. Доказывал, что мы вообще не должны были находиться в этом квадрате, а должны были находиться в другом квадрате, а этот квадрат якобы заранее был запланирован для танковой атаки. И то, что батальон выперся между их танками и противником, - совсем не вина танкистов, которым было приказано «только вперед!». Мол, приказ командира - закон для подчиненного, у них, танкистов, всегда так, не то что в гребаной пехоте, которая вечно путается под тягловыми подушками…
        Словом, после блестящей победы над батальоном «лангусты» тут же получили по рогам от «батыров», уткнулись в автоматические линии обороны, потеряли несколько танков и на этом «только вперед!» закончилось. А растрепанный «Мститель» отвели назад для перезаправки брони и перезарядки боекомплекта. «Все, как всегда, как обычно, - подытожила Игла, - бардак был, есть и будет. Наше победоносное наступление на укрепрайон казаков развивается сразу в двух направлениях: сначала - туда, а потом - обратно. Зато - в единственно правильном русле, этого не отнять», - ехидничала она.
        - Понятно. И сколько времени прошло, как меня долбануло? - поинтересовался я.
        - Больше суток. Мы тебе успокаивающее вкатили, вот ты и дрых, как сурок, - ответил Вадик. Он, наконец, отцепился от генератора и критически осматривал его с разных сторон, поигрывая виброножом, как рыцарь средневековья любимым мечом. - После компрессионного удара глубокий сон - самое милое дело, по себе знаю. Хотели тебя в санпункт, но потом решили - чего тебе там валяться. Датчики брони показывают, что все в порядке, опасных повреждений нет, решили - перележишь. Правда, Компи замучился тебя из брони выковыривать, не открывается, зараза, хоть тресни, хорошие у тебя блокировки… Нет, ну почему эта скотина не работает, никак не могу понять… - это уже не мне, это генератору.
        - А ты включить не пробовал? Вдруг поможет? - хмыкнула Игла.
        - Да что ты говоришь, ненаглядная моя! - раздраженно отозвался Вадик. - Кривой, по-твоему, полный идиот, Кривой первый год замужем, Кривой не знает, как генераторы активируются…
        - Дело говорю. Это старая модель, у нее нет теплового активатора. Там, внизу, кнопочка такая утоплена, всего-то…
        - Так что ж ты раньше, зубастая наша…
        - Точно, точно, командир! - подтвердил мне Компи. - Пришлось с твоей броней повозиться, я даже не ожидал… Я, значит, захожу сначала через портал шлема, как положено. Ну, как положено, оно же, понятное дело, не работает, оно же всегда так - когда нужно, то не работает. Ну, думаю, через задний проход надежнее… Ну, я тогда сунулся через ножной портал, подключился своей системой, зацепился вроде, хотя чувствую, вот - вот выкинет. Нет, думаю, шалишь, думаю, надо зацепиться по аналогии, если по аналогии удержаться - можно команды сдублировать по второму линейному ряду - Ну вот, а если по второму ряду зацепиться командером за центральный ствол…
        По натуре Компи не говорун, как собеседник он скорее косноязычен до запинания, беканья и меканья. Но когда дело доходит до системного программирования - откуда что берется. Начинает безжалостно грузить мелкими, понятными только ему подробностями. Если его не остановить - это надолго, практически навсегда.
        Мальчишка, в сущности. Настолько увлеченный мальчишка, что искренне не понимает, как можно думать о чем-то, кроме всех этих порталов, заходов, коммандеров, линейных - нелинейных и прочей компи - символики. Говорят, он один из лучших системщиков, даже не понятно, почему он попал в обычный штрафбат, а не в какую-нибудь спецчасть.
        Плюс ко всему, он хороший солдат, так же по-мальчишески лихой и отчаянный. Для него война, похоже, все та же компьютерная игра.
        Индивидуальную броню действительно непросто открыть со стороны. Если человек еще жив и находится без сознания, она, как верный пес, защищает своего хозяина до хрипоты. В санпунктах для вскрытия брони предусмотрены специальные депрограмматоры, но в полевых условиях…
        - Ну вот, зацепился я, значит, за центральный ствол. Тут вроде бы надо поднажать, взламывать напрямую, но я-то знаю - если взламывать напрямую…
        - Понятно! - оборвал его я. - Ясно как день - напрямую не надо, на кривую всегда круглее… И что все-таки происходит вокруг? Может мне кто-нибудь внятно объяснить, почему в этом лучшем из миров все перевернулось с ног на голову?
        - А ты встань с головы на ноги, оно, глядишь, и вернется, - посоветовал Вадик. - Все просто, однако…
        Мне или генератору? Кнопочка нашлась, агрегат включился, шкала загорелась, и он глубокомысленно чесал затылок длинной рукоятью виброножа. Я бы добавил, что вид у него был слегка смущенный, но Кривой и смущение - как-то не сочетается.
        - Остряк! - сказал я. - Звезда эстрады! Так откуда ППК, кровати, одеяла и прочая роскошь быта?
        - Да, командир, ты действительно пропустил самое интересное… - протянула Игла.
        Я с удивлением (на этот раз - искренним) узнал, что мы теперь больше не штрафники, а полноправная войсковая часть со всеми вытекающими. О чем было специальное постановление конгресса, обнародованное во всех войсках и так далее и тому подобное, сообщила Игла. Так что от таких новостей «оводы» совсем прибалдели, беспомощно разводят руками и обращаются на «вы» даже к Пентюху. «Какого лешего вы, Пентюх, застряли между камнями. А гравидвижители брони, по-вашему, должен активировать хрен собачий?» - передразнила она кого-то. И тут же добавила не без злорадства, что особенно ошизел от случившегося комбат Диц, бродит по лагерю с потерянными глазами разорившегося в одну ночь миллиардера и ругается в небо, словно депутат слета атеистов. Словом, здесь теперь тоже бардак, что приятно…
        - Да, еще одна хорошая новость, - вдруг перебила Игла сама себя. - Градника раздавил МП-танк.
        - Отлично! Мы за него отомстим! - торжественно пообещал я.
        Иногда бородатые анекдоты приходятся удивительно кстати.
        - К сожалению, не до конца задавил, - вздохнула Игла. - Остался жив и прохлаждается в полевом госпитале. Я тут встретила одну землячку с Хатанги, она сейчас там служит, так она рассказала, наш ротный уже успел надоесть всему персоналу, как чирей на заднице. Говорит, что рвется в бой, но при этом настаивает на полном обследовании организма, что переносит процесс его выписки на неопределенный срок. Остается надеяться, что медбратья и сестры долечат его хотя бы до хронического поноса. Я тут поговорила с землячкой…
        - Ты, Игла, лучше расскажи Киру, как ты его из-под танка вытащила, - перебил ее Вадик. - Нет, правда, командир, если бы не она - была бы тебе амба с крышкой. Это я точно говорю! Я издалека видел - первый танк тебя только слегка зацепил, отбросил, а второй за ним точно бы расплющил всмятку. Ты там ошалел от контузии, скребешься по земле, как крот по асфальту, а «лангуст» стабилизаторы растопырил, прожектора выпучил, шарашит залпами в белый свет, как в копеечку, и прет прямо на тебя. Вообще не думает сворачивать, ни хрена не видит от своих залпов! Ну все, думаю, кердык командиру! Скатаем в рулон и похороним с почестями… А тут - Игла! Непонятно откуда выпрыгнула - как схватит тебя за загривок, как потащит! Прямо как кошка котенка… Так, красавица?
        - Да ну тебя! Скажешь тоже… - Игла почему-то смутилась, даже отвернулась, встряхнув жесткими, коротко стриженными волосами цвета и привлекательности колючей проволоки.
        Нервное, быстрое, какое-то очень женское движение, отметил я.
        - Что есть, то и говорю, - сообщил Кривой.
        - А ты говори поменьше, - посоветовала она. - Умные люди скрывают за словами мысли, а все остальные - их отсутствие. Знаешь такую поговорку?
        Я подумал, что когда Игла поворачивается спиной, вполне можно представить, что она - женщина… Нет, к ее уродству привыкаешь, конечно. К уродству окружающих вообще привыкаешь на удивление быстро. Но до конца все-таки нельзя привыкнуть, не получается, вот в чем дело…
        - Я другую знаю, - проворчал Вадик. - Чья бы корова мычала…
        - Старо и не остроумно!
        - Ну, извините! Мы люди простые, темные, солдатня. Нам все больше не до остроумных дискуссий, нам бы задницу унести за линию обороны, а там - и дерьмо повидлом… - ерничал Вадик.
        - Надо же, какая ароматная точка зрения! - поморщилась Игла.
        - Как? Как? - переспросил Компи, прекратив запугивать табаком «умную» ткань.
        - Какое повидло?
        - Господи, еще один… - вздохнула она.
        - А чего я? Я - не к тому, мне просто жрать хочется…
        - Тебе всегда жрать хочется!
        - А у меня организм молодой, растущий. Мне надо.
        - Сказала бы я, что тебе надо… Чтоб не перерос!
        Обычный, легкий, ни к чему не обязывающий треп. Все-таки здорово, что я здесь, что мы здесь, что мы выбрались…
        Вытащили меня ребята!
        Теперь ситуация до конца прояснилась. «А у нас на чердачке - все по полочкам!» - как сказал маньяк-расчленитель, заволакивая наверх очередную жертву.
        Великий стратег Диц, как и следовало ожидать, ухитрился загнать батальон под свои же танки. Свершение бравое, но на «Орден Мужества» никак не тянет, скорее на «медаль дурака». Жалко, что такой знак отличия не предусмотрен, сразу, навскидку - куча кандидатур… Игла выдернула меня из - под «лангуста» и теперь смущается. «Значит, она спасла мне жизнь!» - мысленно подытожил я. Вот ее могли бы наградить за спасение взводного командира, только штрафникам наград не положено…
        Надо бы сказать ей что-то хорошее, хоть как-то поблагодарить… Только бы не смутить окончательно…
        Тут я вспомнил, что мы больше не штрафники. Сначала, когда услышал, просто не понял, не дошло, новость оказалась настолько громадной, что я ее даже не осознал… И только теперь до меня стало доходить.
        А ведь это меняет дело! Это в корне меняет дело…
        Сигнал тревоги запиликал откуда-то сверху так неожиданно, что я вздрогнул. Забыл уже, что во всех ППК есть внутренние динамики. Специально подобранные частоты - вроде бы не громко кликает, а словно по черепу ржавой пилой. Только что мертвого не поднимет.
        Сигнал был непрерывным - «Подъем! Общее построение!» - именно так, насколько я помню…
        Эти соображения мелькнули где-то на заднем плане, а тело уже соскочило с койки, уже готово нырнуть в броню. Рефлексы старого солдата - все-таки сильная штука. Сначала я вспрыгнул на ноги и только потом подумал - а смогу ли встать, а как сам, а как голова…
        Нормально голова! Главное - на плечах!
        Кривой, Игла и Компи тоже вскочили, сбрасывая робы. Тревога!
        - Взводный, броня в тамбуре, твоя - вторая от входа, оружие в креплениях, боезаряд полный! - бросила мне Игла.
        - Есть, понял!
        - Как ты? - успела спросить она.
        - Ничего. Хорошо. Нормально.
        Сигнал тревоги не умолкал, почти физически подталкивая в броню…
        «Доверия друг к другу - вот чего сильно не хватает в человеческих отношениях!» - как приговаривал инквизитор, прилаживая на дыбу очередного подследственного.
        Это тоже не анекдот. Иллюстрация к истории цивилизации.
        Планета Казачок. 8 ноября 2189г.
        Временный полевой лагерь войск СДШ.
        08 часов 14 минут.
        Строй батальона был развернут сразу за шеренгами ППК. Нас выстроили поротно и повзводно в колонну по три. Перед строем строго выставился комбат Диц. У него за спиной - замкомбата Олаф Рагерборд и еще пара старших офицеров. В строю - больше четырехсот человек. Не такие уж большие потери по сравнению с предыдущими высадками, меньше 20%.
        Конечно, «небольшие потери» - терминология для тех, кто остался жив. Погибшие наверняка имеют свое, особое мнение по этому поводу. «Самая большая война в истории человечества - это та, на которой тебя убили», - как заметили еще в древности.
        Стоим.
        Холмистая, открытая всем ветрам равнина, светло - синее небо над головой, строй пехоты в щербатой, побитой броне с пятнами от излучателей и подпалинами термоударов.
        Строиться в три шеренги на чужой планете, под синим высоким небом - в этом есть нечто вызывающее, вдруг представилось мне. И небо словно бы принимает вызов, словно хмурится красными угрожающими бликами, похожими на размытые кровавые полосы в вышине.
        Нет, на самом деле, словно красные полосы бегут по небу… Что за чертовщина? Мерещится?
        Глянешь - бегут, еще раз глянешь - вроде пропали… Обычное небо, где вместо облаков проплывают серые нити дымов…
        «Надо же, как меня по башке-то звездануло!» - немедленно решил я. Уже красные полосы в небе мерещатся. А там, глядишь, и кровавые мальчики перед глазами оторвут зажигательного гопака, и, смотреть дальше, воздвигнется над горизонтом исполинская фигура какого-нибудь местного божества из древних, дочеловеческих времен. Грянет голосом грома что-нибудь угрожающее типа: «Ешкин корень разъедрит две коряги туды в качель!» И все сразу поймут и прочувствуют на себе, что до этого были цветочки, а ягодки - только - только начинаются. Всем кердык - и вашим, и нашим…
        Вот какая чепуха лезет в голову. Может, пригодится для диагноза?
        Обязательно надо показаться медикам, мысленно подытожил я. Теперь, когда мед - страховка вернулась вместе с изобилием гражданских прав, просто глупо рассматривать кровь на небе и ждать божественного откровения без вмешательства мозговой терапии.
        Небу плевать, конечно. С его высоты любой наш вызов выглядит бессмысленным копошением. Но это уже обратная сторона медали. Или, допустим, «Ордена Мужества»…
        - Солдаты! Граждане Соединенных Штатов! - ораторствовал Диц. - Да, теперь я уже могу назвать вас солдатами, могу назвать вас полноправными гражданами Соединенных Демократических Штатов, могу…
        Тут комбат запнулся и значительно замолчал. Я понял это так, что мочь-то он может, но ведь как не хочется! Такую сволочь - и сразу в граждане! И куда мы катимся, господа?
        Только за спиной у него капитан Олаф Рагерборд, око всесильного Управления Общественного Согласия. Внимательно слушает и не любит майора прямо в спину. Это над личным составом можно издеваться, как над мухой, влипшей в варенье, а над новым политическим курсом правительства - поди попробуй. Лучше поддержать добровольно. Во избежание.
        - Солдаты! - пересилил себя Диц. - От имени и по поручению командования я должен поздравить вас с восстановлением в гражданских правах. Хочу сразу сказать, что гражданские права дают гражданину не только права, но и налагают на него целый ряд обязанностей…
        Диц говорил еще долго, тщательно муссируя тему прав и обязанностей, потому что всякая сволочь… отставить! - всякие граждане не всегда понимают, что прав без обязанностей не бывает, а уж что касается говноедов… отставить! - солдат демократии, то они тем более должны сознавать свой долг! В тот час, когда наше государство не щадя сил сражается с коварным противником…
        И все в том же духе. Еще на четверть часа. В речи комбата прослеживался откровенный скепсис в отношении новоиспеченных солдат демократии (говноедов). Даже голос звучал не слишком уверенно, словно он, Диц, мучительно и безнадежно пытался понять - за что же этой свинской сволочи такое неожиданное счастье, как гражданские права? Впрочем, скоро его раскатистый баритон обрел былую силу и мощь. Зыбкая тема гражданских прав - обязанностей была пережевана, и речь пошла о том, что перед батальоном поставлена новая боевая задача - развивать наступление на 4 -й укрепрайон казаков с направления северо - восток. Приказ командования - ни шагу назад, а если какая-нибудь свинья собачья (хоть и с гражданскими правами!) этот шаг сделает, то на это у него, майора, имеются специальные полномочия от командования. Приказ батальону - пробиться к дальнобойным лазерным батареям любой ценой! Любой!
        «Словом, диспозиция не изменилась: кто-то идет вперед, а кто-то подталкивает в спину особыми полномочиями», - рассудил я. С точки зрения Дица, все как в доброе старое время. Оно, доброе и старое, для него еще только закончилось, а ностальгия уже тут как тут, понимал я.
        После комбата слово на импровизированном митинге взял капитан Рагерборд. Его поздравление было короче, но гораздо душевнее. Правда, от патетики замкомбата все-таки не удержался:
        - Солдаты, граждане, товарищи по оружию! Я надеюсь на вас! Надеюсь, что гордое имя нашего батальона, наш символ чести, славы и доблести перед лицом любого противника останется все таким же незапятнанным, все таким же гордым, все таким же символом чести и славы несгибаемых борцов за демократию и общественное согласие! Не уроним же нашу воинскую честь, не посрамим оказанного нам доверия президента и конгресса, пронесем наше славное имя, не запятнав его, как и прежде! - громогласно заключил он.
        По строю пробежал чуть заметный ропот одобрения, но, думаю, относился он скорее к форме изложения, чем к его содержанию.
        - Эко завернул, однако… - чуть слышно восхитился у меня за спиной Кривой. - Бульдозером не разгребешь. Я, к примеру, ничего не понял. Зато - красиво!
        - Витийство бесовское - суть искушения и соблазн еси, - мстительно прошипел Пастырь.
        «Завернул!» - мысленно согласился я. Нечто подобное мне уже приходилось слышать. Правда, обычно говорилось «знамя», а не «имя», но знамя-то как раз штрафникам не положено. Бывшим штрафникам. Но пока без знамени.
        - Баталь - он! Равняйсь! Смир - но! - скомандовал капитан Рагерборд. - Господин майор, сэр, батальон «Мститель» готов к выполнению боевой задачи! - по-уставному доложил он.
        - Вольно! Ведите личный состав, капитан! - разрешил Диц почти спокойным голосом.
        «Мой рецепт оздоровления общества - категорическое сокращение поголовья!» - как сказал палач, заканчивая точить топор.
        Что-то меня последнее время потянуло на исторические анекдоты. Ох, чувствую, не к добру это.
        Тогда - к чему?
        Глава 4
        Смертью смерть поправ
        Планета Казачок. 9 ноября 2189г.
        5 -я лазерная батарея 4 -го укрепрайона.
        16 часов 50 минут.
        - «Пятая», «Пятая», «Пятая»! - надрывался в трубке Дегтярь.
        - Слушаю, слушаю, «Первый»! - давно и безнадежно откликался сотник Налимов.
        - «Пятая» на связи! Слушаю тебя, «Первый»!
        - «Пятая», «Пятая»! Да где вы там, отзовитесь?! «Пятая», ядрена мать! - ругалась трубка. - «Пятая», «Пятая»!..
        - Слушаю! Да слушаю же!
        Володя тряс трубку, дул в мембрану, даже стучал ею по столу, но дело от этого не улучшалось. Абсолютно односторонняя связь, он слышит, его - хоть рыбой об лед!
        Ну да, телефонная трубка! Конструкция такая же древняя, как шпангоуты знаменитой баржи «Ковчег», акционерно - зоологического общества «Каждой твари по паре» под председательством господина Ноя… А что еще можно придумать, когда штатовцы набросали вокруг глушилок? По выражению Трофимыча - собственный пердеж не услышишь? Допотопная проводная связь, проложенная на всякий случай по подземным пещерам, хотя бы функционировала до недавнего времени.
        - «Пятая», «Пятая», ответь «Первому»…
        - Слышу вас, слышу вас хорошо… «Ага, хорошо! Лучше не придумаешь!» Отчаявшись быть услышанным, Володя окончательно рассвирепел, швырнул трубку и неожиданно для себя самого выдал длинное военное выражение, где три матерных слова варьировались с минимумом предлогов. И в этот момент связь вдруг восстановилась.
        Дегтярь, видимо, услышал всю тираду от начала и до конца. То-то он осекся на полуслове и громко всхрапнул от изумления, словно подавился слюной.
        - Налимов?.. Это ты, что ли? - позвал он после недоуменной паузы.
        - Я, господин войсковой старшина! - радостно схватил трубку Володя. - Слышу вас! Слышу вас хорошо, прием!
        - А это… чего? - осторожно осведомился комендант.
        - Связь плохая, господин войсковой старшина! Совсем никакая связь!
        - Я спрашиваю - ты что, сотник, на старших по званию материшься?! Совсем, что ли, оборзел с перепуга?! Или тебя там по башке стукнуло?! - окреп голосом комендант -4. - Распустились совсем, последний страх потеряли!.. - Володя слышал, как Дегтярь, отстранив трубку, объяснял кому-то рядом: - Я его вызываю, понимаешь, вызываю, а он мне таким матом оттуда - я чуть на жопу не сел. Уже грешным делом подумал - линии перепутал, в штаб главкома дозвонился… И снова Налимову:
        - Нет, ну что ж это делается-то в войсках! До чего, спрашивается, докатились?! Старшего по званию, как последнего пацана, мордой об пол! Я что тебе - с девочками на гулянке про сиси - пуси! - рокотал он уже в полный голос.
        - Со связью беда, господин комендант! Ничего не слышно! - оправдывался Налимов.
        - Да что ты говоришь! Я, например, вас прекрасно расслышал, сотник! - от избытка сарказма Дегтярь даже перешел на «вы», что означало у него крайнюю степень раздражения младшим по званию.
        «Нехорошо получилось, - мысленно согласился Володя. - Некрасиво…»
        Нет, но этот долдон - нашел время выяснять отношения! - внезапно разозлился он.
        На батарее осталось шесть человек при последней работающей установке, связь восстановилась каким-то чудом и непонятно сколько продержится, а он взялся выламываться, как целка перед стриптиз - клубом! Нашлась тургеневская барышня с мордой Хряк Хрякыча! Матерного слова он, видите ли, испугался! Никогда, видите ли, не слышал их! Ну так в штаб позвони, там похлеще отвалят! Сразу пошлют, куда Макар телят не гонял по причине полного бездорожья…
        - Господин войсковой старшина! - повысил голос Налимов.
        В этот момент бункер в очередной раз накрыло. Тяжелая ракета с орбиты взорвалась где-то совсем рядом. Вздрогнул пол под ногами, волнами заходили стены, а на гермошлем посыпались ошметки земли, бетона, а может, и камня, кто теперь разберет. Что-то острое и горячее больно чиркнуло по щеке под открытым забралом.
        Володя почувствовал, как по лицу быстро потекла кровь, скапливаясь на впадине губ и ямочке подбородка. Кровь - не вода? А течет также быстро. Почему-то с привкусом грязи… Хрустит на зубах…
        «по-хорошему надо бы закрыть забрало, орбитальная артиллерия Штатов скоро не оставит от бункера камня на камне», - мельком подумал Володя. И опять не закрыл. С закрытым забралом - как-то не так, отгораживаешься, что ли…
        Лазерщики давно надели броню, еще после того первого попадания, пробившего свод над третьей установкой и разнесшего ее вдребезги. Расчет, кто были поблизости, почти все погибли. Пол и стены разбитой «норы -3» словно забрызганы краской и еще чем-то. Так уделаны, что ему показалось - это просто не может быть кровью и человеческими останками. В плохом кино нагнетают ужасы такими картинами, а в жизни так не бывает, не может быть…
        «по-хорошему, броню нужно было надеть еще раньше, - сожалел Володя задним числом. - Неудобно, конечно, несподручно, работать на установках в броне никто не любит. Но нужно было настоять, приказать, гаркнуть, в конце концов…»
        - Господин войсковой старшина! - повторил сотник остервенелым тоном, как будто опять ругался.
        «Если он еще вякнет за субординацию, я ему так отвечу - разнос из штаба покажется вечерней сказкой для самых маленьких!» - мысленно ярился он.
        Но Дегтярь, видимо, тоже услышал удар в трубке. Озаботился на своем конце провода. Сообразил, что не время выяснять отношения. Дошло, наконец!
        - Налимов, Налимов, что у тебя?! Прием! Слышишь меня?! Что там у тебя бухает?
        - Шампанское! - съязвил Володя.
        - Шампанское?! Какое еще шампанское?! Откуда?! - искренне озаботился комендант.
        - Прямо с орбиты! Штатовцы так и сыплют ящиками!
        - Остряк! Нашел время шутки разговаривать! Остряк - самоучка! - Дегтярь, против ожидания, больше не обижался. - Так что у тебя? Доложи обстановку? Ты слышишь меня, Налимов, прием?
        Володя знал, офицеры укрепрайона дружно не любили коменданта -4, но сам считал, что Дегтярь не такой уж плохой мужик. Не самый плохой. Случаются и похуже. Это же не его вина, что он родился пустомелей. Скорее - его беда, которой нужно хотя бы иногда посочувствовать…
        - Так точно, господин комендант. Слышу нормально! Плохо у меня, совсем никуда! Три установки разбиты вдребезги, личного состава осталось шесть человек вместе со мной, - докладывал Володя. - Четвертая установка пока работает, но энергии мало, кот наплакал. Еле тянет четвертая. И с орбиты долбят - голову не поднять. Пристрелялись уже, нащупали… Подкрепления нужны, господин комендант, без подкреплений - кранты!
        - Есть, понял… Где штатовцы?
        - Близко, совсем близко, уже на подступах! По данным визуального наблюдения - прорываются к батарее бронепехотой и танками. Наши войска прикрытия местами держатся, но численный перевес за Штатами. Визуально - многократный численный перевес. Автоматические линии обороны они уже пробили, думаю, скоро будут здесь, прямо перед бункером. Работающую установку мы перевели на прямую наводку, поддерживаем наших пластунов рассеянным лучом, но энергии слишком мало. - Володя старался докладывать спокойно и обстоятельно, сдерживая себя. Ему все казалось, что чего-то главного, самого важного он так и не успеет сказать. - Подкрепления нужны, господин комендант! Когда будут подкрепления? Прием?!
        - Есть, понял… Ты уже на прямом луче? - уточнил Дегтярь.
        - Так точно!
        - Черт! - с чувством выругался комендант. - Хоть сколько-нибудь продержитесь? Сколько продержитесь, спрашиваю?
        - Мало, совсем мало! Энергии почти не осталось, - повторил Володя. - Энергоустановка разбита, пока тянем на накопителях, насколько их хватит - не знаю. Полагаю, не надолго.
        - Полагаешь, когда на бабу налегаешь! - немедленно прицепился комендант к штатскому выражению - А в армии, сотник, офицер должен знать. И докладывать по существу обстановки!
        «И все-таки не зря его называют Дуся Деревянный!»
        Сотник не знал, было ли это прозвище - Дуся Деревянный - производным от созвучия имени - отчества - фамилии (Демьян Евсеевич Дегтярь) или прилипло к нему по каким-то другим причинам. В укрепрайоне никто этого не знал, прозвище притащилось вслед за комендантом с прежнего места службы. «Проследовало, как тень отца Гамлета за своим чадом», - усмехались офицеры…
        - Ладно, понял! - снова сменил Дегтярь гнев на милость. - Ты это, не паникуй, Налимов, не время еще…
        «Во - первых, никто и не паникует, а во - вторых, если сейчас не время-то когда?»
        - Слушай, Налимов, - продолжал Дегтярь, - подкреплений не будет. Я звонил главкому, мне было сказано - несвоевременно.
        - Господин войсковой старшина!
        - Слушай меня! - комендант тоже повысил голос. - Генерал сказал - 4 -й укрепрайон мы оборонять не можем! И точка! У меня штаб уже эвакуируется, ты там тоже со своими не засиживайся долго. Исправную установку приказываю уничтожить, личному составу уходить через сеть пещер!
        - Господин комендант! Там, впереди, наши пластуны в обороне, кто-то из танкистов, ракетчики из мобильного батальона! Без поддержки дальнобойного лазера они и полчаса не продержатся!
        - Да знаю я, знаю… С ними уже связываются мои офицеры! Приказ об отходе они получат, не беспокойся, сотник. Твоя задача - по возможности поддержать их огнем работающего орудия, потом взорвать установку и уходить через аварийные коридоры в пещеры под горным массивом. Это приказ! Ты понял меня?! Понял меня, комбат -5?!
        - Так точно…
        - Не слышу?!
        - Так точно, говорю, - повторил Налимов ничуть не громче. - Приказ понял, выполняю.
        Володя сам удивился, насколько вяло прозвучали его слова. Словно жизненная сила сразу ушла из него, как воздух из проколотого шарика. Будто вся усталость долгого, непрерывного боя разом навалилась на плечи серым свинцовым грузом.
        - Вот это другое дело, - удовлетворился комендант. - Выполняй, сотник…

* * *
        Неужели прошло всего трое суток с тех пор, как он вернулся из штаба на батарею, сердился на отсутствующего дневального и придирчиво выискивал пылинки на отдраенной главной палубе? Всего трое суток - и нет уже ни поста дневального, ни самой главной палубы, да и батарея -5 практически не существует.
        Удивительно! Дело даже не в том, каким емким может быть время. Дело в другом - как быстро и бесповоротно может все измениться, пока оно, время, мерно отсчитывает свои секунды - минуты - часы, думал Володя.
        Теперь ему казалось - это было давно, очень давно, в прошлой жизни, когда прозвучал первый сигнал тревоги и их батарея удостоилась раскатистой похвалы Дегтяря за быструю боеготовность. «Молодцы, казачки! Благодарю за службу!» А это была еще не служба, так, игра в казаки - разбойники… «Я скажу тебе по дружбе - это службишка, не служба…» Из какой-то старой детской сказки, не иначе…
        Потом они жгли на низких орбитах снижающиеся транспортники с десантом, перестреливались с боевыми кораблями, прикрывающими высадку, работали хорошо, слаженно. На том начальном этапе боя еще был азарт, пресловутая артиллеристская лихость «дальнобоев», когда они были уверены, что эту лавину десанта еще можно остановить, задержать, рассеять. Да, их расположение наблюдатели с орбиты нащупали довольно быстро, но подготовленный бункер держался крепко и долго. Горы тряслись от массированных ударов, скалы вокруг сыпались и раскалывались на глыбы, а батарея вела огонь четко, как на учениях. Комбата -5 радовало, как работает его батарея.
        «А что было потом?» - вспоминал он. Потом, потом…
        Бункер начал рушиться как-то сразу, проникающие ракетные залпы почти одновременно взорвали «нору -3» и «нору -1». Серии точных прицельных залпов вдребезги разнесли все многослойные защитные перекрытия над второй «норой», но установка -2 еще держалась, долго держалась, вела огонь уже почти на открытом месте. К удивлению всех, само орудие оставалось целехонько. Расчет установки работал, все так же нащупывал лучом «гробы», «утюги» и «танкеры».
        По внутренней связи брони Володя слышал, как батарейцы перекликаются между собой, ругаются, понукают, и кто-то вроде бы даже отпустил сальную шутку. Вокруг уже все горело, а ребята стреляли в броне прямо из огня, со стороны казалось - горят и стреляют, совсем фантастическое зрелище…
        Потом - взрыв! Грибовидное облако много выше скалистых вершин. И черный котлован с клубящимся дымом…
        Этот дым, сизый, бурый, черный - все вместе, показался ему почти живым, так кажется живой вода в море, отчетливо помнил Володя. А ведь он как раз бежал в этот момент туда, к ним…
        Не успел добежать! - тупо вертелось в голове. А хорошо это или плохо, он даже не задумался. Это он тоже ясно запомнил - не задумался…
        В сущности, батарея разбита. Слишком яростный штурм, слишком плотный огонь с орбиты. За всю свою недолгую службу в войсках Володя еще никогда не видел огня такой плотности. Вот об этом он точно думал, как-то отстраненно, холодно, по-бухгалтерски подсчитывал в уме боересурс. И люди, и аппараты определялись одним коротким, емким словом - боересурс…
        А что тут считать? Кого считать? Несколько фигурок в пыльной, закопченной броне и массивный, словно обрубок металлоколонны, ствол 4 -й установки - вот и все его войско.
        Но нужно было стрелять, и они стреляли. Химичили с энергетическими жгутами, протаскивали на себе кабели, надсаживаясь, ворочали тяжелые кассеты, одной матерщиной запускали угасающие накопители и стреляли, стреляли…
        «Три точки прицела, угол рассеивания, атмосферные отражения, гравипреломление, вторичное отражение, градус поправки, та - ак… Огонь! Батарея, огонь!» - командовал Налимов снова и снова.
        Да, батарея, а не установка -4! Казалось, все батарейцы продолжают драться - и живые, и мертвые… Они все были живыми, и все, наверное, уже были мертвыми, чувствовал Володя. Но это уже все равно, на удивление все равно…
        Это странное состояние полной отрешенности от всего, кроме боя, когда даже собственная смерть не кажется такой важной или сколько-нибудь значительной, возникло само собой и больше не оставляло его. Именно оно сделало его нечувствительным ко всему, заставляя жить, двигаться, командовать, переступая через оторванные, окровавленные сочленения и осколки брони, на которых еще оставались следы запекшейся плоти.
        «Бывшие сослуживцы, бывшие товарищи… Бывшие приборы, которые вылизывал и выверял собственными руками… Война быстро делает все бывшим и не нужным. Не просто быстро - мгновенно». Володя помнил, эти мысли периодически мелькали у него, но тоже не очень отчетливо.
        «Нора -4» работала. На орбиту уже не обращали внимания, десант высадился, это важнее. По информации от автоматов - наблюдателей Налимов видел: штатовцы достаточно четко, хотя и неровно, замыкали кольцо вокруг его 5 -й и 6 -й лазерной, которая располагалась в нескольких километрах севернее. Понятно, дальнобойные лазерные установки - сердце любого укрепрайона. Автоматические линии обороны и войска прикрытия сдерживали их как могли, но штатовцы все-таки перли, ломились, лезли, словно тоже пережили и оставили за спиной сам страх смерти.
        «Спустив» луч, батарейцы перевели его в «рассеянный», наземный режим, когда вся мощь установки выдается на расстояние в несколько километров. Такие лучи легко половинят МП - танки, как семечки, щелкают броню пехоты, а боекомплекты ракетчиков, кажется, детонируют от одного приближения невидимой иглы. При поддержке лучей войскам прикрытия удалось сдержать штатовцев и даже периодически отбрасывать.
        Еще бы энергии побольше, чуть - чуть побольше энергии…
        По картинкам от ближних «жаворонков», иногда прорывающимся сквозь глушилки, Володя видел: 6 -я лазерная тоже работает по наземным целям. Также в один или два луча, не больше, но этого пока достаточно. Все-таки дальнобойные лазеры - самое мощное оружие человечества, от них практически нет защиты.
        «Куда рвутся? Зачем? Видели бы они, что тут осталось!» - злорадно приговаривал сотник, почти не отрываясь от аппарата наводки.
        Три точки прицела, угол рассеивания, градус поправки… Огонь!
        А теперь все кончилось… Значит, напрасно… Горькая мысль. Как будто его обидели и отняли что-то. Пожалуй, настолько искренне, взахлеб, он обижался в глубоком детстве, когда каждая несправедливость как будто перечеркивала жизнь навсегда.
        «А почему в детстве? - вяло подумал сотник. - Почему он вспомнил про детство? При чем тут его счастливое, безоблачное, беззаботное детство и вся эта бесконечная война с ее кровью, смертью, грязью и едким дымом прогорающей химии, которым, похоже, пропахло все?»

* * *
        - Ну что там, ваше благородие? Когда подкрепления ждать?
        Володя вздрогнул и встряхнулся. Усталость как накатила волной, так и схлынула, почувствовал сотник. Видимо, броня подкинула ему под кожу что-то бодрящее.
        Он сидел в одном из немногих уцелевших помещений бункера за столом (покосившимися остатками стола) рядом с телефоном или аудиофоном, или как там называли эти древние аппараты…
        Помещение, кажется, когда-то было каптеркой… Да, точно, каптеркой, вон и бидоны из - под браги, точнее, лохмотья от них, раскисшие, скукожившиеся куски пластика у закопченной стены.
        «Дед так и не перегнал брагу, зря только провонял всю палубу… Хотя штатовцы все равно проветрили!» - усмехнулся сотник собственным мыслям.
        Оставшиеся батарейцы, пользуясь временным затишьем, тоже собрались здесь: старшина Трофимыч, урядник Егоров, рядовые Гринько и Спеканьский. Запыленная, побитая, поцарапанная броня, затемненные забрала, делающие всех одинаковыми. Но Володя теперь все равно узнавал каждого, словно смотрел в лицо. Шестым чувством, что ли?
        Не хватало только долговязого Загоруйко, его оставили наблюдателем на установке. Штатовцы выдерживали паузу, отсиживаясь на расстоянии за холмами. Надолго ли?
        - Вот что! Говорю для всех - подкреплений не будет. Укрепрайон решено сдавать, - жестко произнес Володя, припечатав слова ударом бронированной перчатки.
        Ладонь тяжело шлепнула по перекошенному столу, аппарат с трубкой поехал вниз. Налимов, не глядя, придержал его.
        На это не обратили внимания. Кто-то негромко, затейливо, с придыханием выругался, но остальные молчали. Слушали. Впрочем, это молчание уже само по себе было вопросом, чувствовал Володя.
        - Вот что! Нам приказано поддержать по возможности отход прикрытия, взорвать установку и самим уходить через пещеры под горами… Это приказ, казаки! Больше ничего не могу сказать, - зачем-то добавил Налимов.
        Все молчали.
        - Приказ есть приказ, командир, - вдруг проронил старшина.
        Он первым нарушил затянувшуюся паузу.
        Правильно нарушил, вовремя, и сказал правильно, мысленно отметил Володя. Словно бы разрядил напряжение. Сотник ждал совсем другой реакции, мысленно уже приготовился орать и доказывать.
        - Отступать пора бы, - рассудительно добавил Трофимыч. - Самое время пятки смальцем подмазать. Того гляди, изжарят нас здесь до углей, как нераскаявшихся грешников на адской кухне, прости, господи…
        После таких слов все остальные оживились, задвигались и заговорили. А что?
        Правильно говорит Трофимыч - отступать пора! Сколько могли - уже продержались, энергия в накопителях все равно почти на нуле, чего тут яйца высиживать? Была боевая задача, они ее выполнили, как положено выполнили, не уронили артиллеристскую честь. Теперь пора отступить к безопасным пещерам, прав старшина. Поддержать пластунов на остатках энергозапаса и взорвать установку. Раз такой приказ… Начальству виднее, конечно, а шкура своя, не казенная, одна на всю жизнь дадена папой с мамою…
        - Господа казаки! - Налимов неожиданно встал, вытянулся, и вслед за ним все остальные вытянулись и замолчали. - Господа казаки… - он на мгновение смешался.
        Володя всю жизнь не любил патетики, считал ее в чем-то сродни узаконенному идиотизму, но как иначе сказать?
        - Командование укрепрайона благодарит вас… благодарит нас за отличную службу и меткую стрельбу! И я от себя добавлю - спасибо, братцы! Это все!
        - Рады стараться, ваш бродь! - ответ был негромким, не очень дружным, но главное - достаточно бодрым.
        Командование укрепрайона, конечно, и не подумало никого поблагодарить, слишком озабочено было эвакуацией собственной задницы. Пришлось сделать это за коменданта. И пошел он… Именно туда!
        - Что, старшина? Похоже, во второй центрифуге больше брагу не погоняешь? - спокойно и как мог весело спросил Володя. - Жалко вторую-то?
        - Так точно, ваше благородие! Похоже на то, - Трофимыч как будто виновато, как-то совсем по-домашнему развел руками. - Ажник сил нет, до чего жалко взрывать! Собственными руками-то… Это ж не центрифуга, это ж благословение божье, так раскручивать-то… Брагу гоняла, как Егорий Победоносец бесовскую рать, прости меня, Господи, за все грехи разом…
        - Я понимаю, - хмыкнул сотник.
        Про себя Володя отметил, что ответ Деда прозвучал очень уважительно. И само обращение - не Володенька, не мил человек! - ваше благородие, подчеркнутое обращение к командиру.
        Непривычно слышать от властного старшины…
        Планета Казачок. 9 ноября 2189г.
        Территория 4 -го укрепрайона.
        11 часов 55 минут.
        Крупнокалиберный пулемет на высотке не замолкал. Тявкал себе и тявкал. Нервно, зло, а главное, почти непрерывно. В точности, как щенок, облаивающий из-за забора соседскую кошку…
        «А почему щенок? Откуда вдруг вынырнуло такое сравнение?» - подумал я.
        Да, от непрерывной работы металлокерамический ствол, видимо, перегрелся, вот и звучат в очередях взвизгивающие живые нотки. Похоже, что эта механическая сволочь по-настоящему разозлилась, раздухарилась и всерьез вознамерилась показать нашей бравой пехоте кузькинс мазер…
        «Аптушка», конечно, слышно даже издалека. Автоматическая пулеметная точка, если переводить с армейского сленга. Слишком ровные очереди, слишком правильные паузы, слишком четкая работа по секторам. Лево, право, центр, огонь вперед, огонь назад и опять все сначала. Очереди так и выписывают правильные, методичные зигзаги по склону холма. Люди никогда так правильно не стреляют, только автоматика. Если бы не эти нервные взвизгивания…
        Раздражает!
        Мозгов у железяки не больше, чем у самонаводящейся боеголовки, а туда же - нервы, эмоции! У меня, может быть, тоже нервы, как струны, а эмоции выкаблучивают чечетку под барабанную дробь, но я же не плююсь вокруг себя бронебойными и плазменно - прожигающими. «Совесть надо иметь помимо всего!» - как любит повторять Пастырь.
        Да, злит! Словно там, на высотке, на холме с обильной каменной россыпью, не тупая механика, едва осознающая систему определения «свой - чужой».
        Нет, кто-то из солдат противника там наверняка сидит. Может, чаек попивает. Обстоятельно и шумно прихлебывает из жестяной кружки размером с четверть ведра, представил я. Наблюдает за работой самонаводящейся автоматики. Любуется через неприметные амбразуры.
        Я понимал, что это бред собачий, не может такого быть, но тем не менее отчетливо представил себе толстопузого казака, вольготно расположившегося в бункере на высотке. Шаровары с фирменными лампасами, гимнастерка расстегнута до пупа, фуражка съехала на затылок, морда красная и довольная. Рядом пыхтит самовар, исходя паром… Просто карикатура из дебильно - патриотической брошюрки «Миссия демократии». Для полноты образа не хватает только красной надписи «samogon» поперек пузатого самовара…
        А все же злит почему-то именно механика. Именно она достала своей несгибаемой правильностью…
        Впрочем, злиться нельзя… И раздражаться нельзя… «Спокойней надо. Именно от слова покойник! - подумал я. - Холодно, рассудительно, можно даже сказать, индифферентно, как этот самый спокойный - спокойный…»
        Фонтаны очередей ощутимо сместились влево, и я рванулся вперед на форсаже брони. Одним движением пересек открытое простреливаемое пространство и шлепнулся в безопасности за каменными зубами - скалами. Их крупнокалиберка не пробьет, их и снарядами не расшибить, камни основательные.
        Метров пятнадцать выиграл, не меньше!
        «Аптушка» среагировала на мое движение, но поздно. Длинные очереди крошили камни над головой, осколки звонко щелкали по броне. Я не обращал на них внимания, камни - это не страшно. Вообще когда слышишь - это не страшно. Камни, отскакивающие от брони, тонкий посвист пуль, шелест снарядов, пронзительное завывание ракет - их не нужно бояться. Твоя пуля (снаряд, ракета, луч) приходит бесшумно - это все знают. Никакой мистики, просто скорость пули - снаряда - ракеты выше скорости звуковых волн…
        Пластуны отступили с позиций. Грамотно отступили, организованно и слаженно. Оставив на своих бывших позициях так называемый САУП, системный автоматический укрепленный пункт, если проще - «суп». Мой взвод, подгоняемый непрерывными понуканиями Дица «Только вперед, сво… сограждане!», напоролся на него со всего маху и колотился теперь, как топор о кирпичную стену - громко, долго и безрезультатно.
        «Суп» - редкостная дрянь. Десяток - полтора «аптушек», связанных между собой в единую систему, где каждый ствол контролирует свой участок, а вместе - накрывают всю площадь возможной атаки. Этакий многорукий Шива, свирепый бог с огненными пальцами. Вся подлость в том, что единой компьютерной «головы» здесь нет, поэтому депрограммировать «суп» практически невозможно. Я уже сталкивался с такой штукой на Тайге. Обычно казачьи подразделения, отступая, оставляют для контроля за супом двух - трех солдат, этого вполне достаточно.
        Я не знаю, как это все сочетается - эффективность системы и простота методов управления, в технике я не слишком силен. Замысловатая механика конфедератов давно уже не удивляет. Умельцы! Конфедераты не просто превосходят нас в технике, гораздо опаснее та неистощимая изобретательность, с которой они по-новому используют обычные вроде бы вещи. Насколько я знаю, все дело в каких-то кремниево - силиконовых экранирующих жгутах соединения, которые делают их автоматику безотказной, как агрегаты заводского конвейера, где повреждение одного блока ничего не меняет в общей работе. И настолько же защищенной. Словом, любой «суп» живуч, словно колония простейших на свалке химреактивов.
        Главная задача казаков - контролеров - вовремя смыться, пока ситуация не стала тошной, поэтому контролировать «суп» остаются добровольцы. Обычно - не самые плохие солдаты.
        По-хорошему, надо бы подогнать мобильные лазеры или ракетные установки, прошерстить высотку как следует, накидать пачки ложных целей, имитирующих движение, и только потом посылать в атаку людей.
        Но Дица потери как раз не волнуют. Его волнует обещанный ему орден, а для этого нужны тяжелые и продолжительные бои. Зарабатывая «редьку с хвостиком», он даже духом воспрял. Похоже, понял, что даже возвращение штрафникам гражданства ничего не меняет - командир все так же имеет право гнать солдат на убой, а солдат тире гражданин имеет преимущественное право героически сдохнуть. На том стояли и стоять будем, как на последнем рубеже обороны!
        Окопавшись где-то далеко, Диц вдохновенно руководит истреблением собственного батальона. «А кого жалеть? Эту штрафную сволочь, пускай и бывшую? Ну, знаете, господа…»
        «Вперед, взводный, только вперед! Трусов буду расстреливать!»
        Знакомая песня… Знакомая - до зубовного скрежета!

* * *
        Вперед?
        Батальон в бою больше суток, люди держатся только на впрысках брони. Да и солдат-то осталось… У меня во взводе, например, чуть больше половины.
        Прямо на моих глазах сгорел от прямого попадания «зажигалки» Профессор. Только недавно, еще вчера, мы с ним болтали о том, что будем делать после войны. Он снова собирался преподавать и горячился, доказывая, что почти ничего не забыл…
        Милка, этот ворчун, всегда надеявшийся на лучшее, попал под луч «дальнобоев», срезавший ему, как бритвой, половину туловища. Хорошо, что сразу умер, некоторые, бывает, еще живут какое-то время после этого, еще видят, что с ними происходит…
        Казаки обороняли укрепрайон отчаянно и толково. Бронепехота, танки, «маруси» (мобильные ракетные установки) - воевать они всегда умели. За время непрерывных атак мы продвинулись вглубь только на несколько километров. А теперь еще и вляпались в «суп».
        Оно нам надо? «Щи отдельно, мухи отдельно!» - за эту предвыборную программу проголосует любая муха.
        Наш взвод уже битый час грызет эту высотку. Я не знаю, что сейчас делается у остальных, батальон наступает развернутым фронтом сразу в нескольких направлениях, но думаю-то же самое. Остальные наверняка ломают зубы обо что-нибудь другое.
        Вторую роту, например, комбат Диц положил почти всю под лучом дальнобойного лазера. Тоже - «Вперед, только вперед!» А зачем вперед, когда можно было обойти по низине?
        За комбата я совершенно спокоен - этот всех угостит, никого не пропустит, стратег и тактик в одном лице…
        Даже не высовывая голову из-за камней, я вижу место, где лежит Зебра, располосованная крупнокалиберными очередями. Неподалеку, чуть дальше - Гвоздь. Лихой, задиристый солдат, полностью соответствующий своему острому прозвищу. А теперь лучше не смотреть на то, что от него осталось. От случайного, практически невероятного попадания сдетонировали собственные гранаты, а за ними - остальной боекомплект. Редко, но бывает… Они - и еще двое - потери только за последний час. Даже не от столкновения с противником, от штурма укреплений с автоматикой.
        Вдвойне глупо.
        Установочку бы нам, хотя бы одну установочку залпового огня…

* * *
        «Вперед, „Ромашки“! Только вперед!» «Вперед! Это приказ! За невыполнение приказа в боевых условиях!..»
        И ведь не отстанет же, кровосос! Да, очередная атака…
        - Вперед! - командую я. - «Ромашки», слушай мою команду, - атака!
        Мои бойцы показываются из-за камней и укрытий. Никто не кидается, конечно, напрыгались уже, но даже эти осторожные движения приводят в неистовство визгливую автоматику. Теперь работает уже не одна «аптушка», их не меньше десятка. По плотности огня это похоже на дождь, этакий щедрый майский ливень из металла и плазмы. Такое впечатление, что заряды у этих агрегатов никогда не кончаются. Впрочем, там не магазины, специальные цинки на конвейерной линии подачи…
        Нет, бесполезно соваться, слишком большая плотность огня. Подножье холма перед глазами словно вскипает от фонтанов земли, взбитой очередями.
        - «Ромашки» - отставить атаку! - немедленно кричу я.
        Патроны крупнокалиберок - это не то что у наших «эмок», это почти снаряды. Снаряжаются сериями по три - бронебойный, плазменно - прожигающий, вакуумно - разрывной, - какая индивидуальная броня выдержит такие бутербродные очереди?
        Вот МП-танк бы сюда! Тот самый «лангуст», который, когда не надо, шляется по нашим головам, как по бульвару в новых штиблетах. У него броня посущественнее, ее пулеметами не запугаешь…
        Я быстренько валюсь обратно за каменные зубцы.
        А что? Поступил приказ, я его выполнил, поднял взвод в атаку. И тут же положил, пока нас всех здесь не положили. Принял решение, исходя из конкретной ситуации, как допускает статус младшего командира, согласно армейскому уставу.
        Атака кончается, не начавшись…
        - «Ромашки», почему встали? Почему не атакуем?
        Голос Дица неистовствует в наушниках, комбат, мягко говоря, недоволен. Очень мягко говоря.
        Слышать его - терпения нет. Я отключаю все линии, кроме взводной, пусть будет временный обрыв связи. Может такое быть? Теоретически - все может быть. Самые недоверчивые могут лезть сюда под обстрел и проверять лично.
        Конечно, это была имитация атаки.
        Какая по счету? - соображаю я, устроившись в безопасности за каменными зубами. А кто ее знает, какая она по счету! Пусть их черти считают, эти атаки, регистрируя очередной урожай грешных душ в своих адских книгах.
        Впрочем, нет, оставить! Не все так мрачно. Убей на фронте врага - попадешь в рай! - определенно обещано. Именно это утверждает политкорректно адаптированное Евангелие от доктора Розенталя. Если отбросить всю казуистическую шелуху - смысл такой. Вообще-то Христос советовал «не убий», с этим бодрый доктор не спорил. Однако во всеоружии современной политкорректности снисходительно похлопывал Иисуса Иосифовича по плечу. Мол, «не убий» - это, конечно, про своих, про граждан демократии. Именно их имел в виду Мессия, только забыл уточнить, закрутившись между проповедями, причастиями, обращениями и организационной подготовкой кульминации торжества на Голгофе. Захлопотался - из головы вон. Бывает… Что касается каких-нибудь диких конфедератов, презирающих паспорта Соединенных Штатов, - то даже представить странно, как можно их «не убий». Это же не люди, это выродки, враги рода человеческого! Те самые бесы, которых Христос, помнится, изгонял и изничтожал. Именно для них принес он «не мир, но меч», даже странно предположить иначе. «Убей беса - куда попадешь? - вольно рассуждает доктор. - Правильно, в самые
райские кущи!»
        Знакомая песня, этакий навязший за тысячелетия мотивчик…
        Убиваем, убиваем, а рая все нет и нет…
        Чувствуя перед собой шершавую надежность скалы, я втыкаюсь шлемофоном в камень, словно этот машинальный жест может охладить горячий лоб. Прикрываю глаза, все еще слезящиеся от недавней вспышки снаряда - зажигалки.
        Устал все - таки, если б кто знал, как я устал… И, похоже, защитные фильтры шлема окончательно разрегулировались от ударов, срабатывают теперь с задержкой. Каждая вспышка разрыва обжигает сетчатку глаз и только потом затемняется фильтрами.
        Но бог с ним, с забралом, дисбаланс фильтров - не самая большая проблема.

* * *
        - «Ромашка -1», я - «Одиннадцатая», - вызвала меня по взводной связи Игла. - Что делать будем, командир?
        - Ждать! - коротко приказал я.
        - Чего?
        - Второго пришествия!
        - Обнадеживает, - так же лаконично ответила она. - Значит, время есть.
        - Ты думаешь? - встрял Кривой. Этот, конечно, каждой бочке затычка.
        - А если какая паскуда будет издеваться над гневом божьим, то лучше бы ему, нехристю, на свет не родиться! - конечно же, возник Пастырь. - Как говорил Зельфер - пророк: «Бойтесь гнева Божьего, дрожите перед Судом Последним, как лист под ветром! Ибо небо разверзнется, и земля вспучится, и вода обратится в кровь…»
        - И что дальше будет? - заинтересовался Вадик.
        - Кердык тебе будет, Кривой, - сообщила Игла.
        - Только мне? И стоило огород городить? Из-за одного меня?
        - Ничего, ничего, все получат, никого не забудут, - туманно пообещал проповедник.
        Вот и поговорили…
        Да, подобные апокалиптические обещания Зельфер - пророк раздавал щедрой рукой, мысленно подтвердил я.
        За что всегда уважал религиозных деятелей - так это за категоричность мышления. Хотя и разверзнутым небом, и вспученной землей, и кровью вместо воды солдат бронепехоты удивить трудно. Сейчас человечество вообще перестает трепетать перед планетарными катастрофами. Их мы и сами научились устраивать, без всякого высшего гнева. Пора бы ведущим религиям сменить страшилку и перейти на что-то более глобальное, пришло мне в голову. В галактических масштабах. К примеру - конец не только звездной системе, а целой Галактике разом…
        И снова - долгое, томительное ожидание неизвестно чего. Непрерывное пулеметное тявканье с нервными щенячьими взвизгами.
        Привалившись к камню, оставаясь с закрытыми глазами, я почему-то почти явственно представил себе подобного щенка - нескладного, широколапого и по-детски пушистого… И нарядный деревянный забор, и вальяжную кошку - любимицу, перекормленную до ленивой зевоты. И уж как завершение идиллии - аккуратные домики, кокетничающие свежей краской. Ухоженные газончики - садики - полисаднички, лучи заходящего солнца, бликующие на полировке припаркованных гравимобилей - словом, вся эта расслабляющая картина спокойного буржуазного пригорода, где время течет от свадеб до дней рождения с обязательными барбекю и очищенным слабоалкогольным пивом…
        Однажды, пару лет назад, будучи в длительном отпуске, я пил пиво именно в таком пригороде, честно давился «очищенным, осветленным, пастеризованным», пока «папик», хозяин дома с прилегающей лужайкой, не утянул 0,7 сорокаградусной из - под самого носа «мамика». Он, помню, развеселился сразу после второго стакана, поплыл быстро, шумно и агрессивно, но «мамик» справилась с ним на раз - два, как сержант с новобранцем…
        Милые, в сущности, люди. Очень старательно принимали у себя в доме «господина фронтового офицера» в рамках программы «Посильная помощь нашим защитникам». Только нудные очень. Наверное, я показался им таким же скучным. На прощание мне деликатно намекнули, что я не слишком общителен. Нет, они все понимают, конечно, все - все - все понимают… Война - война, она никого не щадит…
        Вряд ли сами сформулировали. Наверняка прочитали в какой-нибудь патриотической брошюрке.
        У меня вот никогда не было такого пригородного домика с ярко - полимерной раскраской и кредитной историей длиною в жизнь. Как не было ни любящей жены, ни розовощеких детишек, для которых папа все равно остается самым любимым, хоть он с треском завалил очередное собеседование на должность старшего менеджера, за что мама его до сих пор ругает.
        Наверное, теперь, когда война почти кончилась, подобные мирные картинки возникают словно сами собой. Сплетаются пряничными узорами из сериалов гала - телевидения. Там хоть и чувствуешь беззастенчивую, надуманную слащавость, но все равно радуешься счастливой развязке, человек всегда радуется хорошему…
        Чепуха, разумеется! Просто устал. Распустил сопли. Воюю я уже давно, слишком давно, и так же давно стараюсь не задумываться, за что воюю. Просто не хочется снова лезть под огонь, вжиматься в землю, стартовать на форсаже, хрустя суставами от перегрузок. И ощущать, каждым сегментом брони ощущать на себе оптическое ликование дальномерных прицелов. Какого черта, если война почти кончилась?!
        Почти… Ключевое слово здесь все-таки «почти», перечеркивающее все остальное жирным крестом… И поэтому надо втянуть слюни, собрать сопли в горсть и выдвинуться, наконец, из-за камней, по возможности не нарвавшись на очередь.
        В конце концов, кто в доме хозяин? Человек, царь природы, или какая-нибудь «аптушка» с кремниево - силиконовыми мозгами?
        «А фильтры шлема все-таки окончательно разрегулировались, - вяло соображаю я. - И взбадривающие боекоктейли броня больше не впрыскивает, то-то усталость повисла на плечах, как рюкзак с кирпичами. Понятно, наступаем и наступаем…»
        И все на грабли!
        Планета Казачок. 9 ноября 2189г.
        Территория 4 -го укрепрайона.
        12 часов 25 минут.
        - «Ромашка -1», «Ромашка -1», как слышишь меня, прием? - снова окликнула меня взводная связь.
        На этот раз - Кривой.
        - Нормально слышу, «Второй».
        - Двигаюсь к тебе, сейчас буду, - сообщил Вадик. - Прикрой меня.
        - Давай, прикрою! Готов?
        - Сейчас, погоди… На раз-два?
        - Давай на раз-два, - согласился я. - Раз-два… Пошли!
        Отвлекая огонь, я выскочил над своим укрытием и начал садить в белый свет длинными беспорядочными очередями. Нервная машинка сразу нащупала меня своей лазерной оптикой, на экране шлемофона запульсировали красные тревожные точки. В ушах, дублируя световые сигналы, зазвучало предупредительное пиликанье, но я успел рухнуть вниз, под защиту надежных камней.
        Кривой тем временем уже переместился ко мне. Места за каменными зубами было достаточно. Хорошее место. Вот только дальше и выше - сплошь открытые склоны, лезть дальше - такое же откровенно жестокое самоубийство, как делать харакири многоярусной автокосилкой. За полтора часа лежки под высотой взвод продвинулся на несколько десятков метров и потерял четырех человек.
        - Командир, что у тебя с батальонной связью? - чуть-чуть отдышавшись, спросил Вадик. - Комбат рвет и мечет, никак не может с тобой соединиться. Капитан Рагерборд тоже вызывает без перерыва.
        Я понял, это было сказано специально для тех, кто прослушивал наш взводный канал. Для меня он постучал указательным пальцем по гермошлему и провел рукой снизу вверх - включайся, мол. Наш язык жестов еще с Усть-Ордынки, с тех давних времен, когда деревья были большими, бои - местного значения, а броня - со склада утильсырья. Когда все частоты прослушиваются, особенно ясно осознаешь, что молчание - золото, а дар красноречия оценивается в лучшем случае по серебряному эквиваленту.
        - Что со связью? А кто его знает, что с этой связью, - нарочито озабоченно забормотал я, между делом включив общие каналы. - С этой связью всегда так-то она есть, а то ее сразу нет. Это же не связь, это ж недоразумение одно…
        Специально для Вадика я чиркнул себя ладонью поперек горла.
        Кривой молча покивал гермошлемом. За затемненным забралом почти не видно его лица, но я и без того знал, что он сейчас понимающе кривит губы. Нет связи - нет проблем. По крайней мере, последние двадцать минут мне не пришлось поднимать солдат в бесполезные атаки. Ну не соединяет с командирами, ну что я могу поделать? Не слышу приказов, не поступают они! А на нет - и суда нет. Точнее говоря, трибунала…
        - «Ромашка -1», взводный, ты что там сопли жуешь! - уже орал в наушниках голос Дица. - Какое у тебя недоразумение, почему не атакуем?! Да я тебя - под трибунал, да ты у меня!..
        Ну вот, я же говорил! «Да я тебя, да ты у меня, да мы с тобой!..» Праздник вольных форм самовыражения, не иначе. Для окончательного веселья не хватает только Градника с его отрыжками дерьмоглотов, растопырчатыми шестопырями и шерстистой болотной вонючкой.
        Этот воин, надеюсь, сейчас сражается со слабительными таблетками в госпитальном сортире. И обе стороны не намерены отступать.
        «Даже интересно, неужели комбат орал все время, пока я пребывал в счастливом безмолвии отключения? - подумал я. - Нет, не похоже, в голосе не слышно усталости, слишком азартно забирает…»
        - «Клумба -1», я - «Ромашка -1», прием, плохо слышу, прием. «Клумба -1», я - «Ромашка -1», что-то со связью, прием, - немедленно забубнил я, доказывая свою невиновность в технических неполадках.
        Шутки - шутками, а гробить людей я все равно не позволю. Пусть Диц захлебнется слюной, призывая на мою голову все кары небесные и военно - административную рать, но класть взвод костями под огнем автоматики… В конце концов, мы больше не штрафники, и пора кончать с этим несгибаемым самодурством!
        Я тоже злился. Только молча, как положено младшему по званию.
        Диц, словно по инерции, еще продолжал орать про трусость и трибунал, но на этот раз его перебил собственный заместитель.
        - С вашего позволения, господин майор, сэр! - холодно отчеканил Рагерборд.
        - «Ромашка -1», я - «Клумба -2», как слышишь меня, прием? Как слышишь, повтори?
        Я понимаю, ему тоже надоели эти звенящие интонации заклинившей вибропилы.
        - Слышу вас, «Клумба -2", плохо, но слышу, прием… - забубнил я в ответ.
        - Слушай меня, „Ромашка“! Я договорился с танкистами, они вам подкинут „пирог“, через семь минут подойдет к северному склону. Действуй, „Ромашка“, как понял меня, прием?
        - Понял вас, „Клумба -2“, хорошо понял! - обрадовался я. - Спасибо, „Клумба -2“!
        Все понял, начинаем работать! Моя связь окончательно восстановилась. Капризы техники! А я что могу поделать?
        - Действуй! - повторил капитан. - И это… голову береги, „Ромашка“, а то ведь „пироги“, бывает, на голову валятся, - слегка поехидничал замкомбата.
        - Есть, сэр! Слушаюсь, сэр!
        „Пирог“, тяжелый МП-танк „лангуст -18“, это как раз то, что нам нужно.
        „Крупнокалиберка танковую броню не пробивает, под прикрытием танка уже можно прорываться. Правда, кто знает, какие сюрпризы приготовлены на самой высотке… Скорее всего, и для „пирога“ найдется кусочек маслица, - рассуждал я. - Но это уже наша часть работы…“
        А что, если…
        - „Ромашка -1“, я - „Клумба -1“! С вашего позволения, капитан… - снова возник в наушниках Диц. Его голос просто сочился иронией. (Надо же, майор просит разрешения у капитана - ха-ха-ха!) - Двигаюсь к вам, скоро буду! Вы у меня еще только попятитесь, вы у меня будете там бока пролеживать! Лично прослежу! - рыкнул он.
        „Конечно. Проследит. Кто б сомневался. Не в атаку же поведет! Знаем мы таких следаков - засядет где-нибудь сзади и начнет понукать из безопасного укрытия“, - мельком подумал я.
        Вот зараза, сбил меня с мысли…
        Итак, о чем я? Ах да, про масло для „пирога“! Если на высотке хорошие укрепления, а они там хорошие, значит, и подходы соответствующим образом заминированы, быстро соображал я. Казачки - добровольцы там не просто чаи распивают. Ждут, когда можно будет активировать какую-нибудь скрытую „гайку“. Туда нас МП-танк подведет, но дальше преимущества тяжелой брони закончатся. Угробим танк, только и всего…
        Нет, нужно по-другому…
        - „Ромашка -11“, я - „Первый“! Ты где там? Отзовись! - вызвал я Иглу.
        - Слушаю, командир! - откликнулась она.
        - Внимательно слушай.
        - А ты меня любишь?
        На этот раз я не нашел, что ответить. Не до того было.
        - Отставить базар! - скомандовал я. - „Ромашка -11“, примешь командование взводом. Атакуете по южному склону под прикрытием танка. Шумите, гремите, но главное - отвлеките на себя все внимание. Мы со „Вторым“ попробуем зайти с другой стороны. Начинаем, как только подойдет танк. Вопросы есть?
        Вопросов не было, Игла поняла меня сразу. Она - опытный солдат, ей не надо долго разжевывать.
        Вадик, слушая наш разговор, подтверждающе поднял большой палец. Он тоже понял.
        - Командир! - окликнула Игла.
        - Чего?
        - Осторожнее там.
        Странное, в общем, предупреждение. В такой ситуации. Но все равно спасибо…
        - Есть, понял! Вам тоже удачи.
        - Командир! - снова окликнула она, помолчав.
        - Слушаю, слушаю.
        - Молчание - знак согласия, - многозначительно сообщила она.
        Я не сразу понял, к чему она это сказала, и только потом подавился смешком. Вот зараза зубастая!

* * *
        На этот раз „лангуст“ хорошо выполнил свою работу. Появился он вовремя, ровно через семь минут после сообщения Рагерборда, и сработал грамотно, сразу отвлек на себя весь огонь. Многослойное покрытие МП - танка - это не хрупкая броня пехотинца, с ним не забалуешь. „Аптушки“ могли сколь угодно визжать, перегреваясь стволами, но для тяжелого танка, да еще с дальнего расстояния, все это, как шелуха семечек, сплюнутая в полицейского, - урона не нанесет, только разозлит до истерики.
        Пятнистый „лангуст“, похожий на огромную приплюснутую черепаху, развернулся прямо под огнем, приостановился, поводил раструбами установок и обрушил на высоту всю мощь нерастраченных оружейных погребов. Помимо прочего, ослепил „суп“, огонь такой плотности быстро вышибает все выносные визоры. По крайней мере, казаки не смогут контролировать подступы к высоте.
        Пока он утюжил высотку массированными ракетными залпами, Игла перегруппировала взвод. Солдаты начали осторожно выдвигаться вперед под прикрытием танковой брони и огня. Дальнейшее я уже не видел, мы с Кривым тоже двинулись вверх, с другого направления.
        Не сразу, постепенно, отлеживаясь во всех возможных укрытиях, стартуя на пределе ускорения, так что перед глазами становилось темно, попеременно выпуская из подствольника гранаты - имитаторы, создающие иллюзию целей для электронных прицелов, мы с Вадиком все-таки продвигались вверх.
        „Вперед, только вперед!“ Это уже не Диц, это я сам себя уговаривал, понукая для очередного прыжка под огнем. Мы с Кривым - просто два кузнечика на пожаре… Если бы было время, я бы даже посмеялся над собственной прытью. Но его-то, времени, как раз и не было. В такой ситуации - только скорость…
        „Суп“, конечно, не оставил нас без внимания, пытался булькать и плеваться огнем. Но это был уже совсем не тот „суп“, скорее, жидкий бульончик. Основное внимание отвлекли на себя „лангуст“ и Игла со взводом. Такой шум устроили - только держись! Их атака даже со стороны казалась гораздо внушительнее и опаснее, чем два маленьких пехотинца, зигзагами пробирающиеся по склону…
        На то и расчет. Мал клоп, да вонюч - народная мудрость, проверенная поколениями лежебок.
        Удалось! Не знаю, как, не знаю, почему и каким макаром, но мы все же вспрыгнули на эту проклятую высоту!
        Здесь, в непосредственной близости от амбразур, можно было залечь в мертвой зоне, куда не доворачивают стволы пулеметов. Перевести дыхание, наконец. Осмотреться, оглянуться назад и струсить задним числом, увидев оставленные за спиной открытые склоны…
        Планета Казачок. 9 ноября 2189г.
        САУП на оборонительных позициях пластунов.
        12 часов 55 минут.
        - Вот так, так, и еще раз так, - сказал сотник Осин, снова запуская конвейер подачи патронов.
        Заклинивший ролик танкист просто выбросил из цепи, вставил вместо него какой-то самодельный держак - и, пожалуйста, конвейерная лента двинулась как ни в чем не бывало, видел Алешка Хабаров.
        Все-таки они, танкисты, здорово волокут в технике! Он сам хоть и слесарил два года после школы, еще бы только соображал, почему не идет лента подачи на третью пулеметную точку. А сотник только глянул, покряхтел, повертел - и готово! Благо в бронеперчатках не нужно никаких гаечных ключей, они сами лучше любого ключа. Любая заскорузлая гайка откручивается небольшими мускульными усилиями, нужно только зафиксировать пальцами жесткий хват.
        Сотник, выходит дело, знает, как гайки крутить. Хоть и офицер…
        Молодец, конечно, боевой парень! - в очередной раз восхитился Алешка. И всего-то на три - четыре года старше него. А уже - почти полный георгиевский кавалер, и командир роты, и их благородие. А руки в смазке не боится запачкать!
        Алешкин батя, потомственный пролетарий, продолжатель известной династии рабочих Хабаровых, чья жизнь больше ста лет назад неразрывно переплелась с заводами „Механика Шварцмана“ (известная во всей Галактике марка „МШ“!), в первую очередь именно так оценивал людей - боится тот или не боится запачкать руки в машинном масле. Тех, кто боялся, батя и за людей не считал, будь у них хоть трижды инженерное образование…
        Третий пулемет в это время засек цель, слегка повернулся на самодвижущейся турели и включился во все три спаренных ствола. Конвейерная лента двинулась гораздо быстрее, исправно подавая в жерло зарядника квадратные цинковые кассеты с тупорылыми крупнокалиберными патронами. Бункер, где они находились, наполнился гулом и всхлипываниями стрельбы, приглушенной фильтрами гермошлема. Отработанные гильзы полились как ручей, звеня и перекатываясь по полу. Полутемный бункер заволокло дымкой, которая проступала все явственнее. Хабаров отчетливо видел, как сизая дымка неторопливо вытягивается в светлую щель амбразуры. Это показалось ему странным сочетанием - азартная, нервная стрельба механизмов и неторопливость тянущейся дымки.
        - Или не так, Алексей, братец мой, Петрович? - весело спросил Осин.
        Алешка с готовностью расплылся в широкой улыбке. Тут же сообразил, что за забралом гермошлема улыбки не видно, и энергично закивал. Все так, мол, ваше благородие, именно так…
        - А вот ответь - ка мне на один вопрос, Петрович. Откуда берется дым при стрельбе бездымными зарядами? - вдруг спросил сотник.
        Алешка честно задумался.
        - Может, трение? - предположил он. - Трение боеголовки о воздух, плюс сжигание кислорода, плюс моментальная разница температур… Вот и получается…
        Сам подумал, что хорошо ответил. Толково. Да, пусть он из работяг, пусть в армии без году неделя, пусть он еще не такой бравый, как этот заслуженный офицер - танкист, но на заводах „МШ“ лапотников не держат. Уж если ты Хабаров - за одну фамилию спросят.
        - Умен! - одобрил Осин. - Юноша, развитый не по годам. Попал ты, Лексей, пальцем в небо со своим трением, зато звучит научно. Солидно звучит… - озабоченно пробормотал сотник, все еще поправляя что-то в конвейере.
        - А что не так? - обидчиво вскинулся Алешка.
        - А все не так! Дело в том, Алексей свет Петрович, что бездымные заряды тоже выделяют дым. Точно такой же, как и дымные, только меньше…
        Сотник отошел, глянул со стороны на дело рук своих и удовлетворенно кивнул сам себе. Конвейерная лента не просто бежала, текла.
        Алешка, наконец, сообразил, что над ним посмеиваются. Вроде бы нужно обидеться, только обижаться совсем не хотелось.
        И на что обижаться? - неожиданно понял он. Это же офицер нарочно болтает о пустяках, отвлекает его от страхов!
        Нет, не то чтобы Алешка сильно боялся… Немного. Чуть - чуть. Просто это его первый серьезный бой, если честно - первый, оправдывался он в душе. И они вдвоем с офицером - танкистом остались в „супе“, прикрывать отход сотни. Боязно все - таки. Вдвоем, без хлопцев…
        Когда сотня отступила с позиций, когда они действительно остались одни, наблюдая через смотровые щели за перебегающими фигурками штатовской бронепехоты, уменьшенными расстоянием до размера детских смешных человечков, Алешка подумал - может, зря он вызвался добровольцем? Не испугался, ни боже мой, просто подумал… Почувствовал себя как-то неуютно. Обреченно, что ли? Словно их обоих не ждут в одном из рукавов бункера две танковые катапульты, снятые с разбитых машин и отремонтированные мастеровыми их сотни.
        Сам помогал устанавливать, между прочим. Еще смеялись тогда с остальными - штатовцы насядут, начнут окружать, а они - на катапультах, как танкисты. Пусть штатовская пехтура рты поразинет, такого они точно не ожидают…
        - Ладно, казак, пойдем, глянем остальные точки.
        - Так точно, ваше благородие!

* * *
        Офицер - танкист появился в сотне пластунов совсем недавно. Прибился к ним после того, как его машину угробили, а вся часть погибла при первой волне наступления штатовцев, знал Алешка.
        Во всей этой неразберихе наступлений - отступлений - контратак Осин не стал искать какое-нибудь танковое подразделение. Где искать, когда кругом бои? Да и не осталось почти танков в укрепрайоне, утверждали бывалые старослужащие. Мобильные бронетанковые соединения стояли на первой линии обороны, а это значит - остались от них пух да перо. „Эвон как штатовцы в одночасье поперли! Прут и прут сутками напролет - перебздеть некогда!“
        Осин недолго думая сменил свою легкую, техническую броню на тяжелую, пехотную и присоединился к пластунам. Сказал коротко: „Один леший, с кем отступать, все равно укрепрайон не удержится, это видно!“
        Он хорошо воевал, хотя и не пехотинец. „Чувствуется, что кадровый, военная косточка. Как будто в броне родился…“ - рассуждали между собой казаки.
        Командир сотни, мешковатый хорунжий Абрамов, сначала даже напрягся при его появлении. „Еще бы - сотник-то по званию старше! А ну как пошлет куда подальше…“ - ухмылялись в усы старослужащие. Потом ничего, отошел, сам начал советоваться с танкистом. Увидел, что тот не мешает ему командовать, не лезет с непрошеными советами, понимает - командир есть командир, несмотря на погоны.
        Алешка слышал, уже к вечеру Абрамов предложил сотнику временно принять их первый взвод вместо убитого подхорунжего Васнеца. Танкист согласился. Стал, таким образом, Алешкиным непосредственным начальством.
        „Кадровая выучка, оно конечно… Эти и командовать могут, и подчиняться умеют…“
        - Не дрейфь, пехота, не из таких болот вылезали! - это Осин теперь часто приговаривал. У него это звучало весело и не обидно, хотя слово „пехота“ сотник нарочито выделял голосом.
        Да, танкист Алешке сразу понравился. У него так бывает иногда - понравится человек, аж глаза щиплет от удовольствия. Все в нем нравится, как говорит, как двигается, как смотрит. Люди вообще хорошие, просто жизнь такая, что делает из них плохих, давно уже понял Алешка. Из кого-то делает, а кто-то покрепче, держится.
        Даже батя, дундук дундуком, и тот говорил после третьей - четвертой стопки: „Люди, малый, всегда хотят слишком много. Столько всего хотят, что им и жить некогда, только добиваться, добиваться, истекать завистью друг на друга. Кабы не зависть, и жили бы легче, и, глядишь, умирали бы веселее…“
        Не совсем про то, но тоже подходит.
        Исподтишка наблюдая за сотником, Алешка даже решил про себя, что тот похож на девочку, которую он тайно любил с девятого по одиннадцатый класс. Такое же смуглое гладкое лицо с широкими скулами, яркие пятна румянца на щеках, темные завитки волос… Не совсем такое, но ведь по-мужски похож, как мужчина бывает похож на женщину. Сразу не определить, в чем сходство, только чувствуешь, что оно есть… Ничего такого, конечно, никаких этих голубых извращений! И в мыслях не имел! Это у штатовцев пидерасты да лесбиянки всем заправляют, а ему, исконному казаку, грех думать про эту пакость… Просто похож.
        А что? Именно таким, как молодой сотник Осин, Алешка и хотел стать. Когда, несмотря на батины сжатые кулаки, записался в армию добровольцем, отказавшись от отсрочки, что давали в их оборонных цехах. Резким, легким, веселым, и при этом - герой! Если повезет, можно и в офицеры выскочить, на фронте это быстро делается, рассуждал, помнится, он. Вот вернется домой офицером и кавалером - какой такой батя будет на него кулаком стучать? Ведь не только по столу лупит! Батя, старый черт, вислоусый мерин, часто норовит и в лоб закатать. А ручища у него - не приведи господи, хоть и возраст. Всю жизнь с железом - пальцы, как клещи стальные, никакой бронеперчатки не надо. Даст раза - и все ночное небо перед глазами! И попробуй, скажи чего поперек! Еще наварит раза - другого.
        А он, Алешка, между прочим, тоже Хабаров, у него тоже характер, а не кисель с клюквой!

* * *
        Когда Абрамов начал выкликать двух добровольцев, остаться в „супе“ надзирать за работой скорострельной механики, Осин сразу сказал, мол, он танкист, он эти катапульты знает, как собственные сапоги, ему и оставаться. Алешку в этот момент словно в спину толкнуло: „Я, я, я! Разрешите мне тоже, господин хорунжий?!“
        Успел вызваться первым. Добровольцы есть добровольцы, у пластунов так положено - успел назваться груздем, значит, полезай в кузов. Хотя Абрамов косился на него с некоторым сомнением.
        - Что сотник, берете хлопца? - спрашивал командир сотни с долей нерешительности в голосе. - Парнишка ничего вроде… Молодой, правда, недавно из пополнения, неопытный еще… Но хороший хлопец, ничего не могу сказать…
        - Раз хороший, как не взять? - легко согласился танкист. - А молодой, значит, на ногу легкий, это кстати. Драпать придется быстро и не оглядываясь. Так, боец? - это уже Алешке.
        - Рад стараться, ваше благородие! - бухнул Хабаров.
        Сам тут же сообразил, как глупо брякнул. „Не в такт, не в лад, поцелуй корове жопу!“ - как батя любил говорить. Получается, что рад стараться он задать деру…
        Окружающие казаки откровенно заржали. Алешка почувствовал, что щеки стали краснее свеклы. „Борщ - свекольник, - почему-то крутанулось в мозгах, - огненно - горячий борщ…“
        Сотник тоже усмехнулся и покрутил головой:
        - Ну, казак, драпать мы с тобой пока погодим. Нам с тобой еще здесь продержаться надо. Нам еще штатовцев встретить да принять по-свойски…
        - Когда вернетесь, сразу пишу представление на медаль, - добавил хорунжий. - Ну, а не вернетесь… тоже пишу!
        - А как же! Медаль - обязательно. Медаль нам из себя вынь да сюда положь, - небрежно ответил сотник.
        Про медаль хорунжий сказал скорее для Алешки. Парень так и понял, и все это поняли. Что сотнику, трижды кавалеру Георгия, какая-то медаль? А вот у него, Алешки, первая награда будет, пусть батя зенки-то выпучит…
        - Ладно, до медалей еще дожить надо, так, казак?
        - Так точно! - по-уставному гаркнул Алешка, все еще не остыв от смущения.
        Да, в тот момент он думал о предстоящей медали, как вернется домой, начистив ее до блеска. Думал, как будет здорово стать героем на глазах у этого симпатичного офицера, который старше всего ничего. Может, они даже подружатся…
        Вот о чем он точно не думал тогда - каково будет сидеть в полутемном бункере, слушать бесконечную трескотню пулеметов и чувствовать, как вздрагивают стены и потолок от разрывов. Пересчитывать через смотровые щели перебегающие фигурки вражьей бронепехоты.
        Обычные вроде бы солдаты, видел он. И броня почти такая же, с горбами энергосистемы… Даже трудно представить, что все эти люди собрались под высоткой, чтобы его убить…
        Их двоих… Рядового Алексея Хабарова и сотника Евгения Осина…
        Планета Казачок. 9 ноября 2189г.
        САУП на оборонительных позициях пластунов.
        13 часов 04 минуты.
        В сущности, Евгений подспудно ждал чего-то такого. Неприятного сюрприза, этакой неожиданной вводной, что постоянно подкидываются в бою. Какой-нибудь пакости, другими словами.
        Слишком гладко все шло, слишком правильно. В точности, как в учебнике по тактике, раздел „Отступление пехотного подразделения под прикрытием системного автоматического укрепленного пункта“.
        Черт бы ее подрал, эту пехтуру! Тоже - своя тактика, ее мать! - злился он про себя. Высокое искусство землеройных червей…
        Сам понимал, что злится напрасно. Глупо злится, совсем по-детски, как ребенок обижается на ударивший его угол. Но ничего не мог с собой поделать.
        Нет, были бы здесь его танки, он бы знал, как себя вести. Скорость, маневр, искрящие нервы, пульсирующие в такт системам залпового огня, - все привычно, близко и понятно. А тут сиди в этом пласто - бетонном склепе, ковыряй по мелочам заедающую автоматику и жди у моря погоды. И это называется бой?
        И вроде бы все в порядке - и сотня отошла без потерь, и вражеская пехота увязла под высотой. Еще немного, чуть - чуть подержаться, и самим можно будет эвакуироваться. А все равно кажется - чего-то не предусмотрел, не додумал, где-то опасность, о которой он даже не подозревает.
        Состояние: „не в свои сани не садись, танкист“? Может, и так…
        В конце концов штатовцы подогнали „лапоть“ (сообразили, наконец, олухи!) и начали атаку по всем правилам.
        Боекомплекта танк не жалел, сандалил без перерыва, только вздрагивал над головой многослойный бетон, армированный сверхпрочным пластиком. „Еще бы ему не пулять, словно на учениях, когда ни одного „батыра“ поблизости!“ - негодовал сотник. „Верного“ бы сюда!
        На форсаже на прямую наводку - посмотрели бы, какая утка летает хвостом вперед…
        „С другой стороны, хоть и „лапоть“, вражина, а показал пехтуре, как надо атаковать!“ - мелькнула не совсем уместная мысль. Подумал и сам себе усмехнулся. Профессиональная гордость, не иначе…
        Теперь наблюдать за вражеской пехотой стало проблематично, все выносные визоры залпы „лангуста“ посшибали, как консервные банки. Экраны наружного наблюдения один за другим сменили изображение на мутную рябь. К смотровым щелям тоже не сунешься, языки плазмы и осколки металла попадали внутрь даже сквозь узкие прорези, певуче чиркая по бетону. Впрочем, осколки в тяжелой броне пластунов не страшны. Да и нечего глазеть! Дело людей - чтобы механизмы работали, а этим плевать на все - строчат очередями, как вышивают…
        Вот подкатился бы танк поближе, попер бы напролом, тут ему и „гайка“, тут ему свисток! - мстительно представлял Женька.
        Оказалось - не дураки танкисты. Пулять - пуляли, но держались на расстоянии…
        „Нервишки, Евгений Батькович? Неуютно в чужих санях? Не так запряг, не в ту сторону поехал?“
        Ничего, ничего, еще немного, и можно катапультироваться! - сверялся по часам сотник. Пожалуй, слишком часто и судорожно сверялся…
        Алешка Хабаров, второй доброволец, смешной парнишка, толстоватый, кривоватый, зеленый, как майская травка, крепко трухнул, когда „лапоть“ начал обрабатывать их убежище. Осин это хорошо почувствовал, страх ощутимыми волнами шел от малого сквозь броню. Можно понять, сотнику самому стало неуютно, а уж этот, необстрелянный, лопушок пушистый…
        Но парнишка держался, в панику не впадал. Уже молодец! Терпи, казак… Если терпелку не отстрелят раньше положенного.
        Нет, ждал какой-нибудь пакости, определенно ждал…
        И все-таки Осин проворонил момент, когда входной люк вынесло густо - сизыми клубами направленного взрыва. Две темные фигуры в чужой броне ввалились в бункер прямо вместе со взрывом, показалось ему. Он даже не сразу сообразил, что случилось. Точнее, увидел сразу, четко, вся картина как будто отпечаталась перед глазами до подробностей: отлетающий прямоугольник люка, брызги бетонного крошева, два горбатых хищных стремительных силуэта в клубах густо - сизого дыма. Но он только мгновения спустя понял, что это и есть те самые штатовцы. Что они уже здесь, внутри!
        Проникли в бункер, быстро, удивительно ловко, показалось ему, разлетелись в стороны, как будто сразу потерявшись среди механизмов, стен и углов…
        „Ведь видел же, отлично все видел! А где же его хваленая реакция бронебоя?!“
        Мешковатый Алешка (кто бы ожидал!) сориентировался раньше него. Метнулся за станину, стреляя в движении.
        Сотник только хотел крикнуть, мол, отходим, Алешка, хватит, пора! Блокируем отсек и к катапультам!
        И в этот момент увидел, что сейчас его самого убьют. Вот так просто и навсегда!
        Штатовский солдат каким-то образом оказался совсем рядом, уже вел стволом в его сторону. А у него, Женьки, автомат заброшен далеко за спину, он же ремонтировал, он никак не собирался стрелять. И теперь сотник тянет его, как резину тянет…
        Да, быстро все произошло, очень быстро, вспоминал он потом. Быстро и словно беззвучно, словно все звуки разом погасли. Женька все еще тянул свой „калаш“ и уже понимал, что не успеет, все, амба…
        Именно тогда между ним и вражеским солдатом возникла фигура в знакомой броне. Именно она приняла на себя предназначенную ему очередь. Почти в упор, расстояние - считаные метры. С такого расстояния - ни одна броня не выдержит!
        Скорее почувствовал, не подумал, подумать бы не успел…
        Хлопки выстрелов отбросили Алешку к стене. И Евгений теперь тоже начал стрелять, хлестал перед собой сплошной, непрекращающейся очередью, зигзагом огненных вспышек, словно палец окаменел на спусковой кнопке.
        Хотя не попал, наверное, никуда не попал, штатовец как-то сразу ушел с линии огня…
        Главное не в этом, главное - дорогие, драгоценные мгновения! Вязкость ушла, оцепенение растаяло, он рванулся назад, выскочил… нет, вывалился из бункера в длинный проход. Не глядя, долбанул локтем по запирающей кнопке.
        Створки бронированного люка захлопнулись, и Осин еще успел удивиться дробному стуку с той стороны, словно кто-то бросил ему вдогонку горсть камешков. Хотя какие камешки, просто стреляли вслед…
        Люк - переборка - преграда ненадежная, конечно. Штатовцам она - на две - три минуты, потом вышибут направленным взрывом, понимал Женька. Но больше ему не надо, ему почти ничего не надо - добежать за считаные секунды, зафиксировать себя в кресле и нажать на пуск…
        Вот так, а вот и она, родная, катапульта ТК -48М… Танковая!
        Взрыв, вышибающий люк, он вроде бы успел услышать.
        Эх, Алешка…
        Потом катапульта выстрелила. Перегрузка мгновенно оглоушила Женю до режущей черноты перед глазами.

* * *
        Эх, Алешка, Алешка…
        Это первое, что подумал Осин, когда пришел в себя на земле. Словно мысль продолжилась ровно с того момента, на котором прервалась.
        „Опять потерял сознание? Ну а кто бы его не потерял? Когда тобою стреляют, как миной-лягушкой? Стреляют и стреляют без перерыва… Как будто уже традиция сложилась в укрепрайоне, веселый народный обычай - чпок под задницу, и полетел Женя-Женечка кверху каком! Сопли веером, уши парусами… Глянь, хлопцы, глянь, как хорошо пошел энтим разом их благородие…“
        „Да, Алешка!“ - снова вспомнил сотник. И почему именно такие, зеленые, желторотые, гибнут первыми? Как раз им, казалось бы, жить да жить… Постигать, радоваться, взрослеть, детишек делать с такими же дурочками… А им судьба - свинцовый подарок в первую очередь… Судьба…
        Яйцо - катапульта, как положено, исправно раскрылось при ударе о землю, но Женя никак не мог выбраться. Таращился на обычные универсальные защелки и все не мог сообразить, как потянуть - слева направо или справа налево? Словно первый раз видел…
        „Самое смешное, что их и так, и так можно“, - вспомнил наконец он.
        „Однако, Евгений Батькович… Не слишком ли много перегрузок на одно рыло? Пора бы заканчивать с аварийным катапультированием. На ближайшее время - точно заканчивать! Пока внутренние органы не полезли наружу. Скажем, через физиологические отверстия…“
        - А ведь неприглядное зрелище, совсем неприглядное, когда изо всех щелей - внутренние органы! - вдруг сказал Женька сам себе.
        Или - попытался сказать?
        „А что, неправда? Ему ли, танкисту, не знать, что в человеке гораздо больше дерьма, чем он сам о себе думает? Когда давишь гусеницами или накрываешь гравиподушкой - что вылезает?“ - думал Осин, почему-то не в силах расстаться с этой неаппетитной темой. Правильно, одно говно прет! Хоть нос затыкай, если гермошлем приоткрыт… Когда давишь людей, потом кажется - везде говно… Человек - гной еси и кал еси - не танкистом ли сказано?
        А к чему это он? С чего бы его вдруг заклинило на испражнениях? Ах да! Легкое помутнение сознания. Контузия, наверное. Своего рода небольшая компенсация от чрезмерного увлечения аварийным катапультированием…
        Впрочем, нет, какие тут, к черту, катапульты! Просто его, Женьку Осина, героя и офицера, спас от верной смерти неказистый рядовой казачок, смешной толстощекий мальчишка с добрыми глазами дворняжки… Прикрыл собственным телом от очереди в упор… Прикрыл и умер…
        А ему как жить после этого? Хоть кто-нибудь об этом подумал, как ему теперь жить? После такого? Потому что он, Женька Осин, чувствует себя теперь полным дерьмом, словно тоже угодил под собственный движущийся танк…
        „Однако сантименты в кулак и сопли вожжами!“ - как любит говорить комбриг Тупичков. Пора бы, наконец, осмотреться и понять, куда его занесло на этот раз.
        Универсальные защелки отщелкнулись, и он почувствовал, что снова может двигаться.
        „Между прочим, он опять выбрался живым - здоровым из ситуации со знаком минус!“ - думал сотник, потихоньку выцарапываясь из кресла. Ай да Женька, ай да сукин сын! Почти такой же сын, как сам Александр Сергеевич, отец - основатель русского литературного языка, разъедрит кочерыгу…
        Пытается развеселить сам себя?
        Выскочил! Да! „Женька Осин - везучий малый!“ - сказал себе сотник. По привычке сказал, как не раз уже говорил. И тут же поморщился. Не звучит потому что, на этот раз - не звучит. Не слова на языке - кислятина какая-то. Если бы не забрало шлема - так и сплюнул бы.
        Выскочил, потому что вместо него погиб другой. Спас его, закрыл собственной броней, как последнего желторотика.
        Эх, Алешка, Алешка…
        Что ж ты наделал, парень?! Зачем ты это сделал?!
        Планета Казачок. 9 ноября 2189г.
        САУП на оборонительных позициях пластунов.
        13 часов 32 минуты.
        Вскрыв четырьмя мазками пластида тяжелый люк, мы с Кривым обнаружили в конце перехода отсек со сдвигающейся плитой вместо потолка и двумя станинами, приспособленными под крепления танковых катапульт.
        Одна из них только что отстрелилась, увидели мы, второе стальное яйцо все еще стояло на месте, поддерживаемое вертикальными полозьями. Если бы не оно - сразу не сообразить, что за хитрая механика.
        Ай да казаки! Мастера!
        Использовать для эвакуации из „супа“ танковые катапульты - это они хорошо придумали. Даже здорово придумали, чего уж тут говорить. А мы-то с Кривым рты раззявили…
        - Ладно, хорош глазеть, давай работать! - коротко распорядился Вадик. - Надо бы зачистить все их „аптушки“…
        - Есть, сэр! Слушаюсь, сэр!
        - Вот и слушайся, - невозмутимо подтвердил Кривой.
        - Может, еще кто есть в бункерах? - предположил я.
        - Не похоже.
        - Пойдем прошвырнемся на всякий случай. Если людей нет, мины наверняка есть.
        - Как скажешь, командир…
        - „Ромашка -11“, я - „Первый“, прием, - вызвал я.
        - Слушаю, „Первый“! - мгновенно отозвалась Игла. - Как там у вас?
        - Прекращайте атаку, мы на месте, здесь чисто.
        - Есть! Понял! А мы уже прекратили, - сообщила она. - Я уже поняла, что вы внутри, отвела людей.
        - А… То-то я смотрю, пулеметы смолкли.
        - Наблюдательный ты, аж завидки берут, - хихикнула она.
        - Разговорчики!

* * *
        Шлепая по коридору, мы с Вадиком возвращаемся обратно в центральные отсеки.
        Погибший казак так и лежит у стены, куда его отбросило моей очередью. В тихом полутемном бункере его вытянутое тело почему-то сразу бросается в глаза.
        Массивная фигура, закованная в непроницаемую, обезличивающую броню. Неподвижная, как сломанная кукла. Почти целая, почти хорошая кукла, только небольшие отверстия на груди. Ровная строчка небольших аккуратных отверстий с обожженными краями и треснувшей вокруг броней. Почти незаметно, если не приглядываться…
        „Мертвецы выглядят на удивление мертвыми“, - как было сказано давным - давно. Именно так! Мертвецы выглядят, словно никогда не были живыми, это я подтверждаю. В принципе, достаточно просто посмотреть на мертвое тело, чтобы поверить в существование души, вдруг пришло мне в голову. Просто посмотреть на любое мертвое тело, похожее на брошенную, ненужную вещь…
        На мгновение у меня даже появляется странная мысль - вскрыть забрало и глянуть, кого я убил. Молодой или старый, красивый или некрасивый, он или она, в конце концов? Хотя, нет, у казаков женщины почти не служат в боевых частях, тем более в пластунах…
        Значит - он.
        И что еще я собираюсь увидеть? Это сверху, на броне - ровная строчка аккуратных отверстий. А там, под панцирем, наверняка месиво, пули взрывались уже внутри.
        Я же говорю - очень странная мысль. Совершенно незачем знать, кого ты убил. Совершенно необязательно это знать… Потому что - война! Ты стреляешь, в тебя стреляют, все равны как в бане перед шайкой с водой. В конце концов, или - ты, или - тебя, сегодня - ты, завтра - тебя… Кому-то - везет, а кому-то - нет.
        Нехитрые оправдания, конечно. Но я ведь давно уже не оправдываюсь. Как кому повезет! И точка.
        Этому неизвестному казаку не повезло. Здесь и сейчас.
        „Нет, сегодня совсем не мой день!“ - как сказал пленный пират после гибели своего брига, когда ему накидывали петлю на шею.
        Анекдот. Тень мимолетной улыбки…
        А что, на войне люди вообще много смеются. Часто смеются, любая грубоватая шутка способна целый взвод довести до желудочных колик. Смеются и воюют, люди вообще странные существа. Похоже, там, наверху, в гипотетическом руководстве мирозданием кто-то закисает от смеха, глядя, как внизу все уже обхохотались…
        - Кир, ты что там застыл? - окликает меня Кривой.
        - Да иду, иду…

* * *
        Позиции у казаков действительно оказались впечатляющие. По сути, целая цепь бункеров, соединенных между собой крытыми переходами. Бугры многослойных пласто-бетонных накатов снизу были почти не видны, только здесь, на высоте, видишь, как здорово у них все оборудовано. Когда осмотришься, тем более видишь.
        Да, если бы пластуны сами не отошли, штурмовать бы нам и штурмовать. Не один взвод, весь батальон можно положить, понимали мы с Кривым, переглядываясь. Теперь можно, не страшно глазеть. Только времени на это опять не было…
        Все, как я и предполагал! Конечно, бункера были заминированы. Как и подходы к ним. Минимум три неактивированные „гайки“, „думающие“ мины, „прыгающие“ мины, вакуумные заряды замедленного действия - чего только не было! Хорошо, что второй казак усвистел слишком быстро, не успел активировать все это изобилие. И хорошо, что „лангуст“ посшибал своими залпами все датчики движения, иначе был бы нам детский крик на лужайке. Пронзительный и последний…
        „А так - ничего, очень даже ничего“, - приговаривал я. Пусть даже ничего хорошего, но мы и с этим справимся…»
        Быстрое разминирование - основа основ подготовки бронедесанта. Когда-то и мне, и Кривому хорошо преподали эту науку. Раз живы до сих пор, значит - хорошо, тут все просто. Иначе последнюю оценку за саперную практику выставит похоронная команда, на глазок насыпая в капсулу горсть праха для захоронения. Гробы на современной войне вообще нужны не так уж и часто. После попадания ракеты или близкого разрыва тяжелого вакуумного снаряда понимаешь, что гроб - слишком обширная емкость по сравнению с объемом оставшегося праха. Поэтому для удобства и мобильности ритуальщиков Министерством обороны давно предусмотрена так называемая «похоронка», стандартная капсула с гербом СДШ и штампом вооруженных сил, объемом шесть на шесть сантиметров. В большинстве случаев места хватает с избытком…
        На глазок, конечно, все на глазок, на грани возможного и на скорую руку… С замиранием сердца и спертым дыханием в нижнем выхлопном отверстии организма… Нет, это я уже не про похоронщиков, это про наше разминирование…
        Главное, чтобы руки поменьше тряслись! Не так это просто, когда подступаешь, например, к неактивированной «гайке». Живое воображение слишком услужливо подсказывает, что будет, если она активируется. Живость воображения, с точки зрения саперных работ, - тот самый бес под руку…
        Общесетевая независимая газета «Пионеры вселенной» №620 от 9 ноября 2189г.
        (Экстренный выпуск.)
        Из статьи обозревателя Джона Заворски «Плоды победы!»
        Поздравляю вас, дорогие сограждане и соотечественники! Сегодня, ровно в 13 часов по общегалактическому временному стандарту, делегациями СДШ и Свободных Миров был подписан двусторонний договор о прекращении боевых действий на территории и орбитах планет всех типов, а также в ближнем и дальнем космосе. Наша великая, кровопролитная, наша долгая освободительная война закончилась!
        И сейчас, сегодня, в этот знаменательный день всеобщего ликования, мне кажется, нелишне сказать несколько слов о предварительных итогах войны. Пусть наша победа не покажется неким маловерам столь сокрушительной, как хотелось бы всем, пусть наше наступление порой было не совсем удачным, но тем не менее мы отстояли все главные стратегические рубежи, с которых начинали войну.
        И самое главное - эта война все-таки продемонстрировала полное и абсолютное единение нашего общества, всегда готового выступить под знаменами демократии и общественного согласия!
        С победой вас, сограждане и соотечественники!
        «Пионеры вселенной - первопроходцы не только в космосе!» Проверено и утверждено военной цензурой. Военный цензор 2 -го ранга, капитан УОС Мери Пикфорд.
        ЗАМЕЧАНИЕ ДЛЯ РЕДАКТОРА:
        Довожу до вашего сведения, что часть текста от слов «Пусть наша победа…» до слов «с которых начинали войну» (включительно) подлежит изъятию по цензурным соображениям, как оскорбляющая военно-патриотический дух издания. Мне кажется, понятно любому кретину - если наступление закончилось в той же точке, что и началось, то его трудно назвать победоносным, даже при самой бурной фантазии! Что, в свою очередь, прямо дискредитирует наши доблестные вооруженные силы, которые всю войну наступали вокруг да около. Конечно, любое нагнетание патриотических настроений должно иметь под собой определенную шизофреническую основу, но, представляется мне, даже лояльные, преданные правительству читатели не смогут разобраться в словесной эквилибристике господина Заворски, что, в свою очередь, приведет их к неправильным, далеко уводящим выводам.
        Также хочу обратить внимание на следующее обстоятельство. Хотя автор по нашей рекомендации избавился от неполиткорректного слова «наплодили», он все равно ухитрился в очередной раз выпятить свое мужское эго, использовав однокоренное слово «плоды». Причем не где-нибудь, а в названии статьи! В очередной раз ставлю на вид и советую сделать выводы, пока я сама их не сделала!
        ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА
        директору Службы Президентской Охраны флот-адмиралу Саре Тонги
        от старшего инспектора СПО подполковника Ляна Хаксли:
        Флот - адмирал!
        Считаю необходимым довести до вашего сведения подробности перехваченного нами разговора между главным редактором общесетевой независимой газеты «Пионеры вселенной» Филом Мерроузом и обозревателем отдела политики Джоном Заворски. Разговор проводился по коммуникаторам вышеназванных лиц и был перехвачен сотрудниками нашей технической службы. Примечание:
        Текст разговора приложен к рапорту в качестве отдельного файла. Буквой «М», для краткости, обозначен главный редактор Мерроуз, буквой «3» - обозреватель Заворски.
        ТЕКСТ ФАЙЛА:
        (Звонок на коммуникатор Заворски.)
        М: Привет, Джонни, это Фил. Загляни ко мне, как только освободишься.
        3: Здравствуй, Фил. Что там случилось?
        М: Да ничего, в общем. Ничего страшного. Любимая цензорша прислала очередные замечания к твоей статье о победе. Хочу, чтоб ты глянул.
        3: (после продолжительного молчания - три предложения нецензурной брани, не несущей в себе конструктивной информации).
        М (тоже помолчав): Все сказал?
        3: Могу добавить.
        М: Я понимаю… Но, по-моему, достаточно.
        3: Извини, Фил… Я только не соображу, неужели «их высочество» опять усмотрело в моем тексте покушение на святыни феминизма? Опять что-то вроде «наплодили»?
        М: Кстати, слово «плоды» показалось ей однокоренным. С точки зрения грамматики она права, не находишь? Хотя дело не только в этом…
        3 (после двух предложений нецензурной брани): Еще раз извини, Фил…
        М: Ничего. Я понимаю. А замечания цензора ты все-таки прочти.
        3 (нервно): Да не могу я больше…
        М (строго): Больше - не надо! Но и меньше не стоит. Если будешь продолжать в том же духе, клеймо скрытого врага общественного согласия с тебя все-таки снимут. Серьезные люди в руководстве военной цензуры мне это твердо пообещали. Не хочу повторяться, Джонни, но я еще когда предупреждал, к чему приведет тебя дружба с этим экстремистом от журналистики Цезарем Камилиным. Ни к чему хорошему, что и случилось.
        3: Да понимаю я, понимаю…
        М: Я тут узнал недавно, что твой бывший дружок Камилин попал из тюрьмы на фронт, в штрафное подразделение. А там, сам понимаешь, долго не живут… По крайней мере, мне так сообщили. И как тебе нравится такая судьба? А ведь талантливый был журналист, очень талантливый…
        3: Кто сообщил?
        М: Джонни, Джонни… Ну кто же задает такие вопросы? Как ты любишь писать - из наших источников в министерстве обороны стало известно…
        3: Понял тебя! Молчу, как монумент отцам-основателям. Слушай, Фил, а мне вот только что пришло в голову - ведь война-то кончилась. На самом деле кончилась! Может, теперь-то все будет по-другому?
        М: Эх, Джонни, Джонни, ничего-то ты не понял… Кончаются боевые действия, а война не кончается никогда. Никак ты не хочешь понять, что по-другому не будет, потому что просто - напросто не бывает! «А что я могу поделать? Так мир устроен!» - как любит отвечать Господь на постоянную критику снизу.
        3 (мрачно): Это смешно, Фил. Хорошая шутка. Я запомню.
        М: Вот, вот… Запомнит он… Мой бесплатный совет - заруби себе на носу, что это уже не шутка, давно не шутка… В общем, бери ноги в руки и тащи свою задницу ко мне в кабинет! Будешь читать рекомендации цензора на моих глазах.
        3: Слушаюсь, мой генерал!
        М (ворчливо): И ты пошел в то же самое место…
        (Связь обрывается.)
        РЕЗОЛЮЦИЯ:
        Довести до сведения всех сотрудников нашего аппарата, что подписание мирного соглашения с конфедератами еще не означает бездеятельность и благодушие разведслужб!
        По существу приведенного текста приказываю:
        1.Продолжать прослушивание всех работников «Пионеров вселенной» без исключения, как лиц неустойчивых на позициях патриотизма и склонных к критическому восприятию непреложных основ.
        2.Провести оперативные мероприятия по установлению источника в министерстве обороны, сливающего в СМИ секретную информацию. Ответственный за разработку и проведение операции - подполковник Лян Хаксли. Директор СПО, флот - адмирал Сара Тонги.

* * *
        Планета Казачок. 9 ноября 2189г.
        САУП на оборонительных позициях пластунов.
        13 часов 47 минут.
        - «Ромашка -1», «Ромашка -1», я - «Одиннадцатый», как там у вас? - услышал я в наушниках голос Иглы.
        Голос был приглушенным, почти неслышным. Здесь, внутри многослойных бункеров и переходов, связь все-таки здорово экранировалась.
        - Нормально. Все нормально у нас.
        - Помощь нужна?
        - Нет, порядок, сами справляемся.
        - Есть, «Первый», понял тебя! - ответила Игла в мужском роде.
        Я, кстати, уже много раз обращал внимание, что в бою наши девчонки часто переходят на мужской род. Стереотипы срабатывают? Война, мол, дело для настоящих мужчин, тут все становятся мужиками, даже бабы!
        А как же политкорректность?
        Поднажав, я опрокинул паукообразную станину «аптушки» и на всякий случай заклинил затвор тремя ударами виброножа. Вот так…
        Конструкция предельно простая, станина крепится перед амбразурой на четырех гайках. Подошел аккуратненько сзади, срубил их виброножом - и вали ее, как жертвенного барана на мусульманском празднике. Абсолютно беззащитные механизмы. Если подойти изнутри и сзади. Дергаются, клацают клеммами и как будто даже шипят. Но развернуться назад не могут, конструкция не предусматривает. Странно вспомнить, как полчаса назад прятался от них за камнями, потея от макушки до задницы.
        Казаков в бункере больше не оказалось, так что мы с Кривым спокойно прошлись по всем залам и посшибали «аптушки». Под подошвами громко хрустели стреляные гильзы, ковром устилавшие бетонные полы.
        «Чего он, кстати, там возится?» - оглянулся я на Кривого. На последнем агрегате Вадик застопорился и что-то в нем ковырял с искренним увлечением юного натуралиста.
        Пусть развлекается, последний же…
        - «Ромашка -1», «Ромашка -1», я - «Одиннадцатый», подниматься можем?
        - Погодите пока.
        - А что там, взводный?
        - Ничевочка с хвостиком, господин командир отделения, - сообщил я.
        - Остер ты умом, командир, сил никаких не хватает… - проворчала Игла.
        Дожидаясь, пока Кривой закончит техническое самообразование, я подошел к смотровой щели. Облокотился. В сущности, лишний жест, броню и так можно зафиксировать в любом положении. Просто привычка приваливаться к чему-нибудь в человеке неистребима.
        Сама щель узкая, как им и положено, но с расширением к краям. По принципу чаши, что обеспечивает хороший обзор. Вообще отсюда хороший обзор. Даже страшно представить, как мы с Кривым карабкались снизу, прячась за укрытиями, которые ничего, в сущности, не укрывают.
        Внизу, среди камней, была ясно видна застывшая туша «лангуста». Маячили горбатые фигурки солдат, почувствовавших, что стрельбы больше не будет. А вот и Диц показался, заметил я модифицированную броню комбата. Теперь, когда все закончилось, он, конечно же, во главе атаки. Я уже представляю, как будет выглядеть наградное представление - лично возглавил атаку на системно - автоматический укрепленный пункт, благодаря чему, ввиду умелого руководства…
        - «Ромашка -1», «Ромашка -1», я - «Клумба -2»! Слышишь меня?!
        - Слышу вас, «Клумба», хорошо слышу!
        - «Ромашка», слушай меня, поступил приказ прекратить огонь! Ты понял? Совсем прекратить! Ты понял, «Ромашка», слышишь меня?! - Рагерборд почти кричал. - Война закончилась!
        У щели связь работала чуть получше, я отчетливо слышал, что он кричит. Так не похоже на сдержанного капитана… Этот скандинав скорее флегма, как и все они… Война закончилась?!
        - Есть, сэр! - ответил я машинально.
        «Война закончилась… Вот и война кончилась, как все кончается в этом мире», - подумал я и сам себе удивился. Странная какая-то мысль, слишком корявая, что ли… Так просто… Господи… Да неужели все, неужели это конец? - никак не мог сообразить я.
        Или - не мог поверить? Не укладывалось в голове…
        Ждали, конечно, догадывались, надеялись, но, по большому счету, как-то не верилось.
        Или война не кончится, или ты не доживешь до ее конца - два наиболее вероятных варианта… Одинаково вероятных…
        Да, именно в этот момент все и случилось, вспоминал я потом. «Аптушка», с которой возился Кривой, вдруг ожила, задергалась, выплюнула длинную звонкую очередь, резанувшую по ушам.
        Точнее - нет, оглянулся я уже потом, после, а сначала просто заметил, как фигурка Дица словно переломилась, подбросилась в воздух, рассыпая осколки брони, будто облупленную скорлупу. Именно скорлупу, почему-то это сравнение отчетливо мелькнуло в голове…
        Отпрянув, я увидел Вадика, нависшего над крупнокалиберкой. Пулемет уже смолк. Из ствола тонко сочилась белесая струйка дыма.
        Вадик резко, рывком поднялся и со значением посмотрел на меня. Забрало его гермошлема было приподнято. На впалом, лоснящемся от пота лице - довольная ухмылка. Пожалуй, именно так ухмыляется умный удав, услышав за кустами гомон кроличьей свадьбы. Умный удав никогда не нападет на кроликов в момент свадьбы, считает крольчат по осени. Равно как и цыплят, котят и остальную добычу…
        Обещал убить и убил. Сдержал свое обещание, Кривой всегда держит слово.
        Предупреждать же надо! Хотя бы!.. И как это он ухитрился перевести автоматический пулемет на ручной режим? Главное - быстро как! Главное - как точно прицелился навскидку, без приборов…
        Это все я успел увидеть и подумать за какие-то секунды, а может, и доли секунд. Потом, инстинктивно, снова глянул наружу.
        Приподнимающиеся было солдаты опять посыпались за камни. Даже «лангуст» вроде как насторожился, заметил я. Танк еще не сделал ни одного движения, совсем ни одного, я просто понял, почувствовал, что сейчас ракетная турель начнет приподниматься и грянет очередной залп.
        - Все назад!
        Кривой без слов метнулся вслед за мной в глубину бункера.

* * *
        «Лангуст» отработал несколько ракетных залпов подряд. Хорошо врезал. От всей души.
        Крепкий бункер, правда, все равно не поддался, но потолок над нами дрожал ощутимо. Одна из ракет разорвалась совсем рядом с амбразурой, и вспышка ослепительно ударила по глазам. Да, фильтры…
        Между прочим, убить же могли! Ракета в смотровую щель, конечно же, не войдет, да и амбразуры для пулеметов ничуть не шире. Казаки - не дураки и прекрасно знают диаметр наших боеприпасов.
        Но вдруг? По закону подлости? Именно в самый последний момент, как в плохом кино? Герой мужественно гибнет, узнав о благополучном финале. С полными штанами счастья, хотя и при смерти. Что, понятно, делает его счастье чуть менее безоблачным. Даже, я бы сказал, затуманенным легкой грустью прощания с этим говенным миром. Который теперь, после его смерти, остается один на один с недобитым злом…
        А нежная героиня, допустим, в это же время роняет слезы над холодеющим телом, тут же дофантазировал я. В качестве трепетной героини можно взять ту же Иглу… А что, пусть пощелкает зубами с экрана… А где-то и улыбнется, чтоб зритель в темноте зала наглухо подавился своим попкорном… Пусть критики потом разбираются: при такой героине это ужастик или все-таки мелодрама с элементами «хард»…
        Вот уж черта лысого!
        Я не о своих способностях к массово - развлекательной режиссуре, я - про ракетный обстрел.
        Залпы мы с Вадиком переждали в глубине бункера с полным комфортом. Жаловаться, в общем, не на что. Можно было фантазировать. И драпать так быстро необязательно, бункер надежный, ракеты ему, как дождик. Просто у меня с некоторых пор ко всем этим танкам не слишком доверительное отношение. Как-то так. До сих пор в ушах хруст собственной брони, вминаемой в землю…
        - «Ромашка -1», «Ромашка -1», я - «Клумба -2», прием! - снова раздался голос капитана. - Как слышишь, «Ромашка -1»? Повторяю - как слышишь меня? Что там у вас, почему шумим? Что за стрельба?
        - Танкисты развлекаются, господин капитан!
        - А вы что?
        - А что мы? Мы - ничего, отсиживаемся в казачьем бункере. Ждем, пока они закончат пулять.
        - С нетерпением ждем, господин капитан, сэр, - добавил Вадик.
        - Ну, «Ромашки»…
        - Отцвели уж давно хризантемы в саду-у… А любо-овь все живет в моем сердце боль-но-о-ом! - неожиданно пропел Кривой, не выключаясь из общей связи.
        Кто-то из наших нахально заржал, всхрапывая на весь эфир, - это я отчетливо слышал.
        - Сгною! - тут же пообещал капитан, ни к кому конкретно не обращаясь. - Взводный, что у тебя там случилось? - спросил он уже открытым текстом. - Почему опять стрельба?
        Капитан, видимо, тоже сообразил, что отцвели-таки хризантемы в обозначенном месте базирования. Ромашки спрятались, увяли лютики, а что касается любви и помидоров, то нежность никогда не живет долго и счастливо… Словом, совершенно незачем продолжать все это ботаническое великолепие, когда официально объявлено о прекращении боевых действий.
        - Командир батальона - того - сего… - замялся я. - Между прочим, хороший бункер у казаков, крепкий.
        Замкомбата на разговоры о фортификации не поддался.
        - Чего того?! И чего сего?! Ты давай, зубы мне не заговаривай! - нажал голосом Рагерборд. - Вынь язык из жопы, взводный, и доложи как положено, что происходит?!
        А никто и не заговаривает! - мелькнула мысль. Просто надо же сформулировать покрасивее…
        «Придется чуть - чуть подождать, но надеюсь, что надолго не задержусь», - как вежливо сказал судья обвиняемому, отправляясь в свой кабинет для вынесения смертного приговора.
        - Ничего особенного, господин капитан, сэр! Майор Диц пал на поле боя во время обезвреживания автоматической пулеметной точки противника, господин капитан, сэр! - доложил наконец я.
        - Как пал? - удивился Рагерборд.
        - Смертью героя, разумеется! Так сказать, смертью смерть поправ… Автоматика, сэр! Выставился перед «аптушкой» в полный рост, а та возьми и выстрели, не будь дурой… И кто бы мог подумать, что так получится? - не удержался я.
        - Но-но, поговори еще… Ведь был же приказ прекратить огонь!
        - Все правильно, господин капитан, сэр, все так и было, как Кир рассказывает, - встрял в разговор Кривой. - Полная ерунда получилась. И приказ был, и огонь прекратили, все как положено, сэр. Только «аптушка», похоже, приказа не слышала. Она же дура железная!
        - Та-ак… - протянул Рагерборд.
        - Так точно, сэр! Сами знаете, сэр, мозгов у этой автоматики меньше, чем у курицы в отрубленной голове, - Вадик словоохотливо пустился в объяснения. - Вот и погиб наш боевой командир непосредственно после окончания войны. Не меньше чем на «редьку с хвостиком» тянет, а то и на медаль конгресса. Так что вы не волнуйтесь, сэр, мы за него отомстим!
        - Кому отомстим? Вы что, солдаты, офонарели?! «Квака» успели наглотаться на радостях? Кому вы там мстить собираетесь, когда война закончилась?! - все еще недоумевал Рагерборд.
        - А… Кому-нибудь! - бодро пообещал Кривой.
        Тут до меня стало доходить, что наш разговор сворачивает на какие-то шизофренические рельсы. Услышал бы кто со стороны - точно решил, что мы уже крепко «квакнули» или врезали грамм по триста чистого этила. Хотя ни в одном глазу, даже обидно за глаз единый…
        Я покрутил рукой, показывая Вадику - закругляйся, мол. Кривой согласно покивал гермошлемом.
        Нет, зря он влез со своими объяснениями. Все-таки есть ситуации, когда бородатые анекдоты так же не к месту, как на поминках - квартет балалаечников.
        Вот всегда он так! Сколько помню, каждый раз его словно черти за язык дергают. И от этого им, чертям, радость и развлечение. Остальным, понятно, развлечения безрадостные.
        От подобной словоохотливости Вадика Рагерборд явно начал что-то подозревать, понял я. Замкомбат, несмотря на свою картинно - мужественную внешность, совсем не глупый мужик, вполне может догадаться, что дело нечисто. Впрочем, как мужик не глупый, скорее всего, оставит подозрения при себе. Предпочтет не заострять внимания. Остается надеяться…
        Что представляет… представлял (так лучше звучит!) из себя комбат, капитан знает не хуже нас. То-то он постоянно собачился с майором сквозь сжатые зубы.
        - Та-ак… Оба напишите рапорты на мое имя. Все в подробностях. Оба! - распорядился Рагерборд.
        Рапорты - это ничего, это нормально, так положено…
        - Есть, господин капитан, сэр! - ответили мы с Кривым в один голос.
        Переглянулись понимающе. Шутки шутками, но о подробностях лучше договариваться сразу и крепко-накрепко. Не дожидаясь, пока их начнут из нас выколачивать, как пыль, следователи трибуналов УОС.
        - Ладно, отбой, оттягивайтесь назад! И осторожнее там! Тоже не напоритесь на какую-нибудь автоматику, - распорядился Рагерборд. Помолчал, не отключаясь от линии. - Смертью смерть поправ, говоришь… Надо же так сказануть! - капитан скептически хмыкнул. - Как в сопло перднуть… Нет, я все-таки не понимаю, какого хрена?! - неожиданно добавил он. - Зачем Диц полез вперед? Чего ради? Война-то закончилась…
        Я так и не понял, кого спрашивал замкомбат - нас или самого себя.
        - Вот и я думаю - какого хрена? - совершенно искренне ответил я…
        Глава 5
        «Совершенно секретно»
        Планета Казачок. 19 ноября 2189г.
        Временный лагерь войск СДШ.
        05 часов 59 минут.
        Ночью мне снилось что-то бессвязное. Нечто. Всю ночь маячило где-то за спиной, не отставало и угрожало исподтишка. Словно злой, ненавидящий взгляд, который чувствуешь, не оборачиваясь.
        Нет, ничего такого особенного, никаких цветных волн. На этот раз - обычный сон. Рядовой, как новобранец последнего призыва. То, что я видел, даже нельзя назвать кошмарами в прямом смысле слова, ничего выдающегося вроде не происходило. Чередой проходили танки, осиным роем сходилась и расходилась пехота, ракетные залпы поднимали в воздух гектары земли и гейзеры каменной щебенки. Горела земля, оплавлялись скалы, пластами тянулся черный и жирный туман дымов, по высокому прозрачному небу плыли хмурые рваные облака, словно само небо хмурилось и морщило лоб. Таких картинок я насмотрелся вдосталь, и не во сне, а наяву. Ничего нового…
        Бои снились? Даже не бои, не до такой степени, просто какое-то постоянное, непрерывное перемещение. Одним емким армейским словом - передислокация. Брожение отрядов и войсковых соединений внутри отдельно взятого сна. А уж сам сон превращал эти разрозненные картинки в нечто противное, тягучее и грозное, от чего никак не избавишься.
        Нет, даже во сне я прекрасно понимал, что сплю. Работа подкорки, беззубое пережевывание былых впечатлений, когда-то въевшихся в мозг, - не больше. И тягучий привкус угрозы - просто как дополнительная нагрузка. Старые страхи, оставшиеся навсегда…
        Не больше. Но и не меньше. Ощущение дурноты от этого осознания не проходило и преследовало меня всю ночь. И вроде как было что-то еще, нечто более страшное, как злодей в фильме ужасов, притаившийся за кадрами с главным героем. Не просыпаясь, я размышлял - что, почему и как - и не находил ответов. А потом сон персонифицировался, и я вдруг отчетливо увидел второго лейтенанта Градника. Тот смотрел на меня жалобно, виновато, совсем необычно. Убеждал в чем-то непонятном и все время рвался постирать мне носки. Мол, я же простирну, я быстренько, мне не трудно, вот прямо сейчас, одним моментом…
        Мне было неловко, как становится неловко и неудобно под ласковым влажным взглядом гомосексуалиста. «Какие носки, господин второй лейтенант, какая стирка? В солдатских комплектах и носки, и нижнее белье всегда одноразовое, стирать приходится только когда интенданты совсем уж задерживают…»
        «Да нет, я простирну, вот прямо сейчас, вот прямо при вас, господин Кирив, сэр… Господин Кирив, господин Кирив…»
        - Рядовой Серж Кирив, внимание! Срочно прибыть в штаб временного гарнизона!
        «Это что еще за собака тут каркает?» - подумал я и проснулся. Или - сначала проснулся, а потом подумал…
        - Рядовой Серж Кирив, внимание! Срочно прибыть в штаб временного гарнизона! Повторяю, Серж Кирив, срочно прибыть в штаб временного гарнизона! - требовал жесткий, металлический голос.
        Да, это меня.
        - Я! - откликнулся я громко, четко и внятно, как положено строевику. И только тут сообразил, что вызывают меня по динамику ППК. Поэтому мой уставной ответ этой железяке выглядит глупо. Особенно - с утра пораньше в сонном куполе.
        Вызов разбудил не только меня. Компи и Игла заворочались на своих койках, а Вадик Кривой приоткрыл глаза. Услышал, разумеется, мой бравый ответ.
        - Честь отдать не забудь, - тут же посоветовал он, приподнимая голову от подушки. - Прямо в динамик по стойке смирно…
        - Обязательно отдам! Только штаны надену, - огрызнулся я.
        С этими словами я проснулся окончательно и рывком сел на кровати.
        - Можешь без штанов, по-походному, - великодушно разрешил Кривой. - Не барышня - штанами честь прикрывать… Хотя, конечно, я понимаю - береги честь смолоду, с заду, и с переду…
        Выдав этот глубокомысленный совет, Вадик удовлетворенно хрюкнул, вмялся головой в подушку и тут же снова уснул. Он всегда просыпался и засыпал мгновенно. Счастливое качество!
        Остальные даже не проснулись. Было утро, самое раннее утро, когда просыпаться совсем не хочется. Да и зачем…
        «И зачем меня вызывают? И кому это я так срочно понадобился?» - подумал я.
        Неужели взялись проверять гибель Дица? А почему? В операции по захвату 4 -го укрепрайона погибло несколько тысяч солдат и офицеров, и один дохлый комбат погоды не делает. Если только следователи УОС уже не накопали какой-нибудь компры. Накопать - это они могут, хлебом их не корми, дай нагрести какого-нибудь дерьма…
        Так, если это проверка… Рапорты мы с Кривым написали, вроде все складно… К тому же - масса свидетелей смерти комбата от автоматического оружия казаков. Любая экспертиза покажет, что погиб он именно от него. На той же высотке легли гораздо более приличные солдаты, пусть не в таких чинах. А больше знаем только мы с Кривым…
        Долго размышлять об этом я сейчас не мог, спросонья мне вообще думается трудно. Для начала шмыгнул в санблок купола и наскоро умылся, поплескав на лицо до безвкусия обеззараженной водой.
        «Зачем гадать, если сейчас все узнаю?» Очень здравая мысль, хорошо сочетается с прохладным утренним умыванием.
        Надо же - Градник приснился! - вспомнил я, натягивая робу и пришлепывая защелки на ботинки. Добро бы хоть кто приличный, а тут - Градник! И какое такое мистическое пророчество свыше с участием лейтенанта Градника и пары грязных носков стучалось ко мне из глубины подсознания?
        Не слишком ли много «почему?» для одного раннего утра? - мелькнула мысль. Нет, правда, почему Градник? Может, от постоянных разговоров - рассуждений, что, мол, скоро нам, бывшим сержантам и офицерам из штрафников, вернут былые звания и ордена, так что «на гражданку» пойдем, как порядочные. «Не слышал, нет? А я вроде бы краем уха где-то чего-то, но зато - от верных людей…»
        Допустим, наслушавшись - наговорившись, я во сне уже почувствовал себя вновь офицером и капитаном, тогда как ротный - всего лишь второй лейтенант. «А что, было бы забавно цыкнуть на него построже и поставить по стойке смирно», - усмехнулся я. Такая маленькая, полудетская, компактная месть. Ни к чему не обязывающая, как фига в кармане…
        Впрочем, все может быть еще проще. Та спиртосодержащая жидкость, которую Кривой вчера вечером выменял у ракетчиков на трофейную мелочь и притащил в ППК в пластиковом бурдюке, была с добавками какой-нибудь отравляющей дряни. «Ничего, ничего, дрянь проверенная, ракетчики пьют да нахваливают!» - уговаривал нас Кривой.
        Долго уговаривать ему не пришлось. Сама жидкость - неопределенно - бурого цвета и неприятно - острого запаха - на приличное пойло никак не тянула, было в ней что-то от навозной жижи, подгазированной для полноты вкуса, вспоминал я с понятным внутренним содроганием. Сегодня. А вчера, наоборот, то, что пьют да нахваливают, казалось весомым плюсом. Несгибаемым аргументом.
        Вкус, надо сказать, омерзительный… Но - пилось… А на крайний случай всегда есть старик «ФАПС», лучший друг воинов на заслуженном отдыхе. Единственное - не нажраться до такой степени, чтоб забыть его принять перед сном.
        Я - не забыл. Поэтому смог разлепить глаза.
        Хорошо посидели, называется. Компи, Игла, Пастырь с его обычным: «И Христос не брезговал полной чарой, и нам не велел!», кокетка Лиса, громила Рослый, еще мальчики - девочки… Все были, если вспомнить, даже неторопливый Пентюх. Практически весь второй взвод слетелся в наш купол, как вороны на свежую кровь. И что делать взводному командиру? Разумеется, я был просто обязан возглавить и повести по нужному руслу распитие ракетной жидкости.
        «Выпьем, братцы, за окончание войны! За тех, кто выжил на высадках! За тех, кто остался лежать!»
        Вчера эти слова казались важными, нужными и единственно правильными. Благо, бурдюк представлялся восхитительно безразмерным, а вечер - затерявшимся во времени и пространстве…

* * *
        - Скажи, Кир, ты сам-то веришь, что все закончилось? - спросила вчера Игла.
        - Не знаю. Не особенно. Верю, наверное. Но как-то не до конца… А почему не верить? - ответил я.
        Подумал, что спектр ответа уж слишком широк. Эта ширина охвата мне самому понравилась. Прошу прощения за выражение - плюрализм!
        В куполе еще вовсю пили, а мы с ней вывалились подышать из прокуренного помещения.
        Я тут же опять закурил. Пустил дым в темное, ночное небо. Странно, пока шла война, разницы между ночью и днем почти не было. Осветительные ракеты постоянно сменяли одна другую над горизонтом, заливая все мертвенно - бледным светом, оставляющим резкие, графические тени. Сейчас больше нет таких теней. В небе снова появились звезды. И две небольшие луны Казачка смотрят сверху, как два немигающих совиных глаза.
        А я и забыл, что у Казачка две луны. Или - не знал никогда, не обращал внимания…
        Вокруг было тихо. Непривычно тихо и сонно. На первый взгляд войсковой лагерь спал. Отмечаю - на первый взгляд. Некий скрытый гул, подпольное ночное брожение все-таки присутствовало среди куполов, чувствовал я. Офицеры периодически пытаются наводить порядок после отбоя, только это занятие безнадежное. Не один Кривой такой умный, чтобы разжиться «горючкой» у ракетчиков.
        Это еще ничего, еще в рамках, вот первые дни что творилось…
        Игла перехватила у меня сигарету и крепко затянулась, по-мужски пряча окурок в щепоти. Ночной свет сглаживал ее уродство, маскируя лицо, но до конца замаскировать все-таки не мог. «Зато глаза у нее хорошие - яркие и блестящие, очень выразительные глаза!» - в мыслях подчеркнул я. Как будто был в чем-то виноват перед ней.
        Я виноват перед ней, она - еще перед кем-то, тот - еще… Вообще мы живем в крайне виноватое время. А кто виноват во всем сразу?
        Не спросить ли у Пастыря, пока тот окончательно не надрался и не начал проповедовать слово божье нечленораздельным мычанием?
        - Уже надумал, что будешь делать после дембеля, командир?
        - Нет, конечно. Раньше не думал, потому что казалось глупо. А сейчас - просто ничего не приходит в голову, - честно ответил я. - А ты как?
        - Я тоже… думаю. Может, вернусь на Хатангу. Только вот не знаю, возьмут ли меня опять в секретари управляющего… Она усмехнулась. Совсем невесело.
        - А ты сама-то хочешь?
        - Не знаю… Я не знаю, чего я хочу… Знаю одно - воевать я больше не хочу. Это точно.
        - Слушай, Игла, ты все время говоришь - секретарь, секретарь… - начал я, чтобы сменить тему. - Давно хотел спросить, как тебя в секретарши-то занесло? Да еще в серьезную корпорацию, где фейс - контроль на уровне младшего клининга?
        - Имеешь в виду - личико, талию, ноги от ушей, грудь впереди, а все остальное - сзади?
        - Что-то вроде…
        - А у моего шефа жена была ревнивая, - охотно объяснила Игла. - Как раз из бывших секретарш со всеми модельными параметрами. И с грудью домиком, и с попой мячиком, и с опытом половых отношений без отрыва от клавиатуры. Шеф, кстати, тот еще кобель… Вот она и настояла, чтоб он взял именно меня. Так и сказала ему: «Именно о такой секретарше, дорогой, я для тебя и мечтала!» - передразнила Игла с характерными присюсюкиваниями, как это она умела. - А мне - улыбайтесь, милочка, улыбайтесь почаще! И, считайте, рабочее место всегда за вами!
        - А он?
        - Без удовольствия. Особенно первое время. Бурчал вроде бы про себя, что аренда дрессированного крокодила обошлась бы фирме гораздо дешевле…
        Я невольно подавился смешком.
        - Вот-вот. Тебе смешно. А мне с ним работать нужно было… Ну, потом пообвыкся. Только иногда вздрагивал. Когда оборачивался слишком резко. Мы с ним даже подружились по-своему, он мне потом часто жалился на свою дражайшую половину. Тоже штучка, бывшая вице-мисс Хатанга…
        - Понятно…
        Живо представляя картину ее былого трудоустройства, я все еще посмеивался.
        Игле всегда удавалось рассказывать образно, в липах и красках.
        Она, я заметил, тоже усмехалась воспоминаниям.
        - Слушай, Кир, а ты ее очень сильно любил? - вдруг спросила она.
        - Кого? - я не сразу понял.
        - Щуку.
        - Да, - коротко ответил я.
        Просто не хотел говорить об этом. Здесь и сейчас.
        Она это почувствовала.
        Щуку она не знала, появилась в батальоне уже потом. Но, значит, нашелся тот, кто знал и помнил. Даже интересно - кто? Не особенно интересно, но любопытно…
        - Командир, а ты на небо давно смотрел? - теперь она поменяла тему.
        - В каком смысле? - опять удивился я.
        - В самом прямом. Я вот все время смотрю последнее время. Никак не могу понять, что за красная рябь мелькает. Как будто сполохи. Появляются и исчезают…
        - Так ты тоже видишь?
        - Естественно, вижу. Я же не слепая!
        - А я думал - только мне мерещится, - сознался я. - Думал, все еще последствия танковой атаки. Собрался уже к медикам идти сдаваться.
        - Последствия наверняка остались, но не до такой же степени, чтобы к нашим коновалам идти, - утешила Игла. - Градник вон до сих пор в госпитале. Прибыл туда почти здоровым, а сейчас ситуация все хуже и хуже. Обосрался наш ротный по самые уши, теперь его подозревают в кишечной инфекции.
        - А я подозреваю, не приложила ли тут руку некая землячка с Хатанги… - покосился я на нее.
        - Все может быть, - Игла не стала отпираться. Скромно потупила глазки.
        Мы еще поговорили о загадочной красной ряби. Действительно, что это? Может, просто атмосферные явления на незнакомой планете… А может - что угодно!
        Оба согласились - есть в этой красной ряби что-то угрожающее. Неестественное. Только вот - что, и как, и откуда? Странно все - таки… Вообще, все эти планетарные экосферы полны загадок. Нам, людям, кажется, что мы уже освоились в космосе, что мы здесь хозяева, а нас, в лучшем случае, только терпят. Человек вообще любит слишком быстро становиться хозяином, куда ни сунется, везде и сразу - хозяин. Пока его терпят…
        Потом нас перебили. Полог ППК с шумом отлетел в сторону, как будто его пнули ногой. Предприимчивый Кривой поволок мимо гибкую белобрысую Лисичку.
        Та с трудом держалась на ногах, но продолжала кокетничать. Играла острым личиком шкодливой школьницы, расплывалась в довольной улыбке и периодически звонко икала. Вадик, по-хозяйски поддерживая ее пониже спины, галантно вскидывался на каждый «ик» и веско произносил: «Ваше здоровье, мадмуазель!»
        Тоже мне - белая кость, эскадрон гусар летучих…
        Я расстроился, глядя на них. Потому что имел на вечер аналогичные намерения по поводу этой дамы. Не самые чистые, зато абсолютно прозрачные.
        Опередил боевой товарищ…
        Теперь Кривой с Лисичкой удалялись на заплетающихся ногах в темноту, а мне оставалось только мрачно смотреть им вслед. Этаким орлом-командиром, добычу которого походя склюнул залетный сокол. Приходится ерошить перья и делать вид, что ты выше этого.
        От Лисы не убудет, конечно. Ревновать к кому - либо нашу взводную нимфоманку - занятие такое же бессмысленное, как вычерпывать реку пригоршней. Во взводе ее называют «белокурая бестия». От Ницше тут ничего нет, скорее, от Фрейда с его фаллической символикой, вытекающей из любого продолговатого предмета…
        Обидно! Она, между прочим, целый вечер строила глазки именно мне. Пока они, глазки, окончательно не расфокусировались и не стали цепляться за всех подряд.
        Игла заметила, как я провожал их взглядом. Все поняла.
        - Держи жопу ежиком, а нос по ветру - народная женская мудрость, - с чувством сказала она, наблюдая за удаляющейся парочкой.
        - Народ зря не скажет, - подтвердил я.
        - Какие же вы, мужики, все-таки примитивные! Одни инстинкты, да и те ниже пояса.
        - Зато вы, бабы, удивительно тонкие существа…
        Лиса, словно соглашаясь, громко и отчетливо икнула из темноты. «Ваше здоровье, мадмуазель!» Мы услышали, как Лисичка поблагодарила галантного кавалера жеманным хихиканьем, которое тут же сменилось рычащими, булькающими звуками. Судя по звукам, Кривой шарахнулся в сторону, и оба упали.
        Господа офицеры, даме нездоровится! Блюют-с…
        Да, тут гусарским поклоном не отделаешься, позлорадствовал я в душе. Девушку, похоже, надо отстирывать. Перед употреблением. Будет знать кривой черт, как нагло уводить барышень у друзей, упаивая их ракетной жидкостью до свинячьего состояния. Барышень, а не друзей, что обидно со всех сторон!
        В темноте я видел, как Игла усмехается. По привычке не разжимая рта с оскалом страшных зубов.
        - Не все, - уточнила она.
        - А какие же еще?
        - Есть просто стройные.
        - Разница налицо, пожалуй, - согласился я. - Никогда об этом не думал.
        - Ладно уж, не ври. Думал, небось, еще как думал… Слушай, командир…
        - Чего?
        Она молчала. Я тоже замолчал. Догадывался, что она хочет сказать, поэтому и молчал.
        - Ничего… Ладно, проехали! - сказала наконец Игла. - Пойдем еще выпьем?
        - А то! - с облегчением согласился я.
        Нет, я все понимаю. И прекрасно чувствую, что осталось недосказанным между нами. Просто в некоторых случаях лучше прикинуться деревянным. С примитивными инстинктами ниже пояса. Во избежание ненужных и тягостных слов, которые все равно ничего не решат и даже не объяснят…
        Извини, Иголочка…
        - Ну, ты идешь? - спросил я, откидывая полог купола.
        - Сейчас. Ты иди, я догоню, - сказала она, не поворачиваясь ко мне.
        Я покосился на нее. Крепкая спина выпрямлена, голова, как обычно, гордо приподнята. Только голос прозвучал, словно натянутая струна. Только голос…
        Я шагнул внутрь, в духоту и тесноту нашего четырехместного ППК.
        И снова - давайте, братцы, за окончание войны, за тех, кто выжил на высадках, за тех, кто остался лежать на чужих планетах…
        Впрочем, в ход уже шли вариации, мол, давайте, друзья - соратники, за тех, с кем мы воевали, пусть им тоже земля будет пухом, и праху - попутный ветер!
        А что, война закончилась, и лютый враг вроде как не совсем враг, а уже - достойный противник. Эта мысль, помню, показалась мне настолько смешной, что я ржал до слез, почти до судорог, и наши штрафные орлы хохотали вместе со мной. Хотя не уверен, что мне удалось внятно изложить, над чем мы смеемся…
        Выпьем, братцы… Подставляйте стаканы, братцы, наливаю… Да подожди ты лить, я же еще стакан не подставил… Есть тост, командир! Слушайте все - есть тост!.. Да хватит, хватит, куда ты льешь! И так уже в сортир идти страшно, того гляди взлетишь, как боеголовка!.. А мы все равно выпьем!

* * *
        Теперь громкие вчерашние тосты словно бы полиняли, поблекли и выдохлись за ночь, как остатки спиртного в пластиковых стаканах.
        Слова… Память… Память тоже выдыхается на удивление быстро. По сути, остаются только слова…
        Не самая веселая точка зрения, согласен. А кто обещал, что употребление на ночь спиртовой жижи способствует утренней бодрости и душевному оптимизму? Правильно, никто этого не обещал. Иначе было бы слишком хорошо жить - чем сильнее нажрался с вечера, тем приятнее просыпаться с утра. Райское ощущение. Может, так будет в раю, этим он и отличается от остальной территории мироздания. Но в этом я не слишком уверен…
        Вот такие глобальные идеи мироздания приходят в голову с утра пораньше, отметил я. Вместо того чтобы думать о следователях трибунала, всерьез озаботился будущим похмельем в раю.
        Во - первых, рано. Во - вторых, самогонку из райских яблочек нужно заслужить, хотя бы предыдущей безгрешностью. А в - третьих, согласно одной из исторических версий, пресловутый змей, соблазнивший в райском саду Адама и Еву, был на самом деле обычным змеевиком, запчастью для веселого аппарата. Тогда все становится на свои места, и не возникает вопросов, почему их история закончилась так некрасиво - оба очухались голые, босые и без всяких перспектив карьерного роста. Да еще на какой-то помойке, наименованной в дальнейшем планетой Земля.
        Совсем простая история. Мы, потомки, до сих пор расплачиваемся точно так же. Это и называется преемственностью поколений, рассудил я.
        Да, похмелье…
        На всякий случай я вкатил себе еще инъекцию «ФАПСа». Пару минут пережидал горячее острое покалывание по всему телу.
        Можно считать, позавтракал. И в голове наконец прояснилось. По крайней мере, проблема перегонки райских яблочек перестала меня волновать…
        Планета Казачок. 19 ноября 2189г.
        Временный лагерь войск СДШ.
        06 часов 07 минут.
        Выйдя из ППК и машинально глянув на ручной браслет - коммуникатор, я обнаружил, что до подъема еще пятьдесят три минуты. Почти час. Почти целый час крепкого, сладкого утреннего сна. Подлость! Кто бы меня ни вызывал и кому бы я ни понадобился, лишать старого ветерана заслуженного крепкого сна - это свинство…
        «Ощущение свинства - категория постоянная! Я, может, сам рад поступать иначе, да только натура не позволяет», - как сказал умный боров, залезая с ногами в чужую кормушку.
        К чему это я? Скорее, в философском смысле…
        Было странно идти по открытой местности обычным человеческим шагом без брони и оружия. Непривычно. Чувство собственной незащищенности ложится на плечи почти физическим грузом. Плечи горбятся сами собой, шея вытягивается, а глаза так и шарят по сторонам. Машинально ищут, откуда шарахнет в ближайшее время. Приходится постоянно одергиваться, распрямляя спину почти насильно.
        Чувствуешь себя более голым, чем без штанов, честное слово. Хотя и форма, и даже нашивки - вроде все при тебе. Не штрафник уже, просто рядовой десанта.
        «Начинать войну вторым лейтенантом, дослужиться до капитана, а закончить - рядовым!» - усмехнулся я про себя. Кто скажет, что не передвижение в чинах? Карьера со знаком минус. Точнее, антикарьера.
        А не сдалась ли мне эта армия? Не хватит ли? В конце концов, что я делаю в армии СДШ?
        Сражаюсь за объединение всего человечества в демократические штаты?
        Даже не смешно!
        Я же не собирался стать профессиональным солдатом, никогда в жизни не собирался! Ни в детстве, ни в отрочестве, ни в юности… Просто когда-то ушел на фронт добровольцем защищать родную планету. И больше не возвращался. Билет оказался в один конец, о чем я тогда не подозревал.
        Война, именно она виновата, именно она все перемешала и перепутала…
        Потом я подумал, что это стало уже привычкой - списывать все на войну. Жить войной, оправдываться войной и мерить окружающее военными мерками, исчисляя время наступлениями, отступлениями и передышками между боями. Жить настоящим, не задумываться о будущем, радоваться простыми желудочно - кишечными радостями, делить людей на «наших» и «не наших»…
        Уже привычка… Простое, понятное существование…
        Дурная привычка? Возможно. Опасная привычка? Даже наверняка! Я же не полный пенек, я прекрасно знаю, что все эти пессимистические выкрутасы психики называются емким словосочетанием «синдром ветеранов», с которым на протяжении веков бьются высокооплачиваемые психологи. И добиваются только повышения почасовой оплаты собственного труда, что характерно.
        Непонятно другое - как со всеми этими синдромами и маниями начинать пресловутую мирную жизнь? Которая взяла вдруг и наступила, как задумчивый бегемот на оставленные в траве грабли.
        «Я не знаю, чего я хочу. Знаю одно - воевать я больше не хочу, это точно!» - как сказала вчера Игла.
        Странное было состояние. Непонятное состояние. Вокруг - спящий полевой лагерь, пятнистые темно - серые ряды ПП - куполов, ровные и прямолинейные, как воинский строй. Наш временный лагерь, этот палаточный Вавилон родов войск, тяжело успокаивается по вечерам, но тем безлюднее смотрится с утра. А вокруг все та же холмистая бескрайняя степь в пепельно - серых разводах, дымчатые пики гор у горизонта и высокое, равнодушное небо. Разоренная, расстрелянная планета, где две армии - Штатов и Конфедерации - разведены по разным углам, но все еще рычат друг на друга. В точности как бойцовые псы, которых, заскучав, растащили хозяева, - пришло мне в голову. Они, недалекие и отважные, так и смотрят, как бы снова вцепиться друг другу в глотки…
        А я топаю по поверхности разоренной планеты и рассуждаю про мирную жизнь. В которой уже заранее чувствую себя лишним, ненужным, выброшенным на берег, подобно прогнившей лодке…
        Интересно, хоть кто-нибудь на этой планете чувствует себя победителем? - вдруг пришло мне в голову.
        Война закончилась! Нет, я даже не спрашиваю, что дальше, я спрашиваю - что взамен?
        Говорю же, странное настроение…

* * *
        Штаб нашего лагеря находился в отдельной зоне, где густо выстроились административные купола.
        Административный купол - это только звучит громко. На самом деле обычные ППК -28, шестиместные купола, соединенные между собой в нечто большое, длинное и выпукло - неопределенное. Со стороны похоже на колонию шампиньонов. Или - на муравейник, где муравьи отказались от вековой многоэтажности и осваивают прогрессивное коттеджное строительство.
        Удивительно, лагерь существует всего ничего, а администрация разрастается, как процветающий муравейник, подумал я. Хотя нет, насекомые тут ни при чем, администрирование - любимое человеческое развлечение…
        Как водится, территория штаба огорожена светоотражающими канатами на полосатых столбиках. Для тех, кто выпучил глаза и все равно ничего не видит, на канатах были развешаны красные предупреждающие таблички: «Внимание, территория охраняется!».
        Словно в военном лагере что-то не охраняется, а пущено, так сказать, на самотек. Охранять и бдить - это уже любимое военное развлечение…
        Я поискал глазами проход между канатами и нашел его. В проходе присутствовал охранник. В тяжелой десантной броне и с полным вооружением, вплоть до снаряженного «рэкса» на подвесной системе. Больше вокруг никого не было. Рано же!
        Я подошел. Бронированная фигура не шевельнулась.
        «Спит небось! Зафиксировал броню и дрыхнет, как сурок… Под затемненным забралом все равно не видно - открыты глаза или как…»
        Когда на тебе только х/б, вид бронированного человека впечатляет в любом случае. Вблизи - просто давит своей откровенной агрессивностью. Этакий гориллообразный силуэт полуторатонной массы, который может походя раздавить тебя, беззащитного. И потом долго спрашивать - а что там было, под ногами? Не вступил ли часом во что-то вонючее?
        Хоть и знаешь эту броню как облупленную, но все равно пробирает.
        Часовой был облачен в «латник -4», видел я. Хорошая броня, из самых новых. Чуть менее горбатая, чем наши «трешки», и, говорят, с большим энергоресурсом. На груди эмблема части - черный пушистый зверь, прыжком распластавшийся в красном кружке. Бригада «Черные барсы». Элита десанта, между прочим…
        Да, я помню, кто-то мне говорил, что три батальона «барсов» тоже участвуют в высадке на планету…
        В этот момент «элита» изволила шевельнуться и слегка повела в мою сторону гермошлемом.
        - Ну?! - бросил мне часовой.
        В смысле - куда прешь?
        Я понял, моя серая штрафная роба с нашивками рядового его не впечатлила. Обычную, общевойсковую форму нам до сих пор не выдали, разрешили только прикрепить нашивки. Оптимисты расценивали это как признак скорого дембеля.
        - Но! - сказал я.
        - Чего «но»? - заинтересовался он. Голос, пропущенный через динамики шлема, звучал басовито - низко. Но молодой, совсем молодой, это было слышно даже через динамики. Понятно, кого еще отфутболят караулить штаб с утра пораньше, как не зеленого солдатика последнего набора…
        - А чего «ну»? - спросил я.
        Нет, я бы доложился как положено, просто не люблю, когда хамить начинают с ходу. Мы помолчали. Молчание затягивалось.
        - И что дальше? - спросил он наконец.
        - Хочу пройти, - коротко объяснил я. Массивная, бронированная фигура слегка шевельнулась, демонстрируя всем своим видом, что хотеть не вредно. Вот пройти - чревато.
        Я не стал настаивать. Мы опять помолчали.
        - Зачем? - спросил он через некоторое время.
        Словно вспомнил обо мне между делом.
        Между множеством важных и нужных дел припомнил нечто малозначительное.
        - Вызывали, - терпеливо объяснил я.
        - Кого? - удивился он.
        На этот раз гермошлем качнулся откровенно недоуменно. Прикидывая, похож ли я на человека, который может понадобиться в штабе. Нет, не похож, даже рядом не сидел…
        - Меня, - подтвердил я.
        - Ага, - нейтрально подытожил он. Снова застыл, все так же перегораживая проход между канатами.
        - А пройти-то можно? - спросил я через некоторое время.
        - Зачем?
        - Вызывали.
        - И что с того?
        - Можно позвать дежурного по штабу, - предложил я. - Он должен знать.
        - Еще чего! - отверг часовой. Переговоры окончательно зашли в тупик. «Барс» издевался, конечно. Выламывался.
        Согласно правилам несения караульной службы, дежурного офицера он был обязан вызвать. И передать ему меня «с рук на руки». Именно дежурный должен знать, когда и кого вызывают, а не часовой при матерчатых дверях ППК.
        Другое дело, появляется перед тобой «серый» (презрительная кличка штрафников) - одно удовольствие продемонстрировать, какой большой болт ты, «элита», забил на все правила и уставы. Развеять таким образом тоску караульных часов и заодно напомнить бывшему штрафнику, что его законное место в строю за правофланговой Парашей Батьковной.
        Видимо, по его сценарию я как раз должен был занервничать, как кот на собачьей свадьбе, начать юлить хвостом и униженно умолять пропустить меня. А он, облеченный высокими полномочиями охраны прохода, еще подумал бы и покуражился вдоволь…
        Можно понять, от постовой скуки дуреют и не такие головы.
        Только я, между прочим, носил офицерские нашивки, еще когда унитаз для взрослых казался этому сопляку недостижимой горной вершиной. Поэтому я выбрал другую тактику. Просто стоял и молчал. Держал паузу, как говорят в театре. Мало того, когда пауза окончательно затянулась, я достал сигарету и неторопливо закурил, со вкусом пуская дым.
        Человек в броне может все - летать, вспрыгивать на скалы, ходить под водой, валить деревья пинком ноги, прошибать стены лбом и т.д. и т.п. Но вот курить он точно не может. По крайней мере, в закрытом наглухо гермошлеме.
        Нет, мне кто-то рассказывал, что один деятель ввел в «жабу» брони раствор никотина, запрограммировав подавать его в кровь с равными промежутками. Но кончилось все печально и с тяжелыми последствиями. Не столько для «жабы», сколько для самого деятеля. Подобные же эксперименты, я знаю, проводились с этиловым спиртом, и, что характерно, с тем же грустным результатом. Внутренняя структура брони - штука тонкая, и самопальные модификации не приемлет…
        Таким образом, я стоял и курил. «Да, приперся сюда в шесть утра исключительно перекурить. А вы что подумали?»
        Под забралом я не видел его лица, но сильно подозреваю, что взирал он на меня с ненавистью. Сам я больше не обращал внимания на часового. Да и что мне на него смотреть? Молодой еще. Сынок! Не «барс», а пока что «барсик»! Иначе бы не стал связываться, сообразив, что десантный штрафбат - слишком хорошая школа выживания.
        «Политика - это когда хочется одно, а получается - совершенно другое!» - как сказал премьер-министр слаборазвитого государства, загоняя на собственные офшорные счета остатки средств, выделенных на здравоохранение…
        - Дежурный по штабу - на выход! - вдруг заорал часовой.
        Так неожиданно, громко и зло, что я чуть не подавился сигаретой.
        Проняло его, в чем я заранее не сомневался. Но зачем так орать?
        Я понимаю, воин перенервничал. Только у дежурного тоже имеется нервная система.
        И она, система, не на помойке подобрана, они, любимые нервные клеточки, давно уже не восстанавливаются ввиду чрезмерных нагрузок от окружающих идиотов!
        Об этом мы узнали незамедлительно, как только дежурный, грузный первый лейтенант с эмблемой ракетчиков, явил нам из-за полога свое красное лицо с отпечатанной поперек щеки заспанной складкой. Еще подробнее он выложил все, что думает про часового, его маму, папу, бабушку и дедушку. И вообще весь их вырождающийся род, этот образец генетического раздолбайства, тупиковую ветвь эволюции, чье единственное жизненное предназначение - хлебать говно во все хлебало и не гавкать при этом!
        Часовой перед офицером, как положено, безмолвствовал…

* * *
        - Вот сюда проходите, в левый рукав, - говорил мне лейтенант - ракетчик, шагая впереди и оглядываясь вполоборота. - Вот сюда, пожалуйста…
        Уважительное обращение настораживало. Особенно после того, что я услышал про папу - маму - дедушку - бабушку «барсика».
        Ведь умеет же общаться с младшими по званию, и голос поставлен, и образный ряд на уровне, соображал я. Сразу видно - бывалый служака. Так чего же он передо мной выламывается? Прошу, пройдите, пожалуйста, вас дожидаются… И все на «вы», что характерно, без малейшего намека на «факин мазер» или «гребан фазер».
        Не просто настораживает, пугает…
        С этими пугающими размышлениями я следовал за дежурным через длинные переходы между куполами. Переходы были тоже затянуты маскировочно - предохранительной тканью. Напоминали лабиринт - головоломку для младшего школьного возраста, где с удовольствием теряют друг друга и звонко перекликаются сквозь натянутые преграды.
        Только по какому-то недоразумению вместо школьных экскурсий здесь везде складывающиеся столы, стулья, провода, аппараты с водой - кофе - чаем, плоские мониторы компьютеров, ушастые антенны связи, бронированные сундуки переносных сейфов и все прочее, штабное и особо секретное.
        По раннему времени здесь не было ни одного человека, но можно представить, как бурлит штаб в разгар рабочего дня. На одном из столов я заметил клюшку для гольфа. Тоже - занятие. Провести, скажем, мячик по минным полям на наименьшее число ударов. И взрывов. Каждый взрыв - сумма штрафных очков, отлетевшая голова партнера - три дополнительных мячика…
        «Милитари гольф», леди энд джентльмены, делайте ваши ставки!..
        - Вот сюда, пожалуйста. Вот по этому коридору. Дальше вас проводят.
        Лейтенант, пропуская меня вперед, тяжело посторонился грузным телом любителя дрожжевого пива и синтетических гамбургеров. Отмахнул честь, потоптался, развернулся на месте и потопал обратно. Мне показалось, будто в его заспанном взгляде мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
        Охо-хо-хо…
        Сознаюсь, в этот момент я ощутил себя одним из первых христиан, которого провожает до клетки со львами какой-нибудь римский центурион. Язычник - солдат и огрубел в боях и походах, но все равно доля сочувствия к обреченному проявляется.
        Остается вопрос - к какому такому льву я приглашен на обед, точнее, на завтрак? И в качестве какого блюда, кстати? - думал я, шагая по матерчатому коридору.
        Коридор закончился, и я очутился в большом помещении, где стоял одинокий, девственно - чистый стол, за которым (тоже в единственном числе) сидел майор в полевой форме. Форма казалась лощеной, отутюженной и такой же далекой от поля, как образец универсального трактора на сельскохозяйственной выставке. Майор был белобрысым, с блеклыми голубыми глазами навыкате.
        Выкаченные глаза немедленно уставились на меня.
        - Серж Кирив?
        - Так точно, господин майор, сэр!
        - Господин генерал ждет вас.
        Теперь до меня дошло - это просторное пустое помещение нечто вроде предбанника высокого начальства. Майор - адъютант какой-то шишки. А основная разделка туши на лакомые куски с последующим пожиранием будет проводиться дальше по курсу.
        «Хищников не надо кормить, просто зайдите в клетку, если так любите бедных животных», - как объяснял посетителям смотритель зоопарка.
        Вытянувшись по стойке смирно, я все еще смотрел на майора, а он - на меня.
        - Тед Бронски, - зачем-то представился он. - Майор Тед Бронски, - и белозубо улыбнулся.
        Честное слово, улыбнулся. Не хуже кассира, принимающего от клиента платиновую кредитку!
        - Очень приятно, господин майор, сэр!
        Я тоже попытался выразить лицом, как мне приятно. И, похоже, перестарался.
        Белобрысый майор глянул на меня с некоторым испугом.
        Я сам почувствовал, что моя ответная улыбка получилась слишком судорожной. Неприкрытая демонстрация жевательно - кусательного механизма. Подозреваю, я как-то разучился улыбаться милой, приятной улыбкой мимолетного общения - жизнь прекрасна, у нас все о'кей, чего и вам желаем. И еще я понял, наконец, что резануло мне глаз в этом майоре - нечто неуловимо штатское в его облике. Может, в добродушном выражении глаз, в движениях, в том, что он чуть было не протянул мне руку, это я точно заметил…
        Интересно, что это за высокое начальство, которое держит при себе адъютанта с манерами штатской доброжелательности?
        - Проходите дальше, вас ждут.
        «И посылали его, и посылали… И шел он, и шел…»
        Я опять двинулся.
        - Разрешите войти? - спросил в матерчатую перегородку.
        Разрешения не последовало. Я вошел.
        Планета Казачок. 19 ноября 2189г.
        Штаб временного лагеря войск СДШ.
        06часов 28 минут.
        Бригадный генерал в полной форме с орденскими планками сидел за таким же раскладным столом, как в предбаннике. Увлеченно тыкал пальцем в маленький ноутбук. Совсем маленький и плоский, как блин.
        Я помню, Компи рассказывал мне об этих новых моделях, которые можно складывать, как носовой платок, и носить в нагрудном кармане. Стоит, между прочим, как хороший гравимобиль. Да и само помещение было меблировано не в пример богаче приемной. Здесь и пластиковые кресла, и маленький откидной столик, и раздвижная койка, и сейф величиной в рост человека, и даже (с ума сойти!) пестрый ковер на полу.
        Вопрос - откуда интенданты приперли ковер для генеральского кабинета, если последнее гражданское поселение на планете еще в прошлом году уничтожено ковровыми бомбардировками?
        Генерал поднял голову от компьютера, и я узнал его.
        Впрочем, нет, вру, узнал я его сразу, с первого взгляда. Когда он поднял голову, я просто убедился, что не ошибся.
        Он! Батя! Борис Борисович Чернов, бывший командующий Повстанческой армией Усть-Ордынки. Борис Чернофф, первый заместитель директора Службы Стратегической разведки СДШ. Особа, приближенная к высшим тайнам империи, и личный друг госпожи Президента, как говорят. Много чего говорят…
        Вид у него был усталый. Лицо - землисто - серого цвета, под глазами набрякли отчетливые мешки. Для вербовочного плаката, рекламирующего прелесть воинской службы - как хорошо стать генералом! - совсем не годится.
        - Постарел… - задумчиво произнес он, глядя на меня поверх компьютера. - Или - возмужал…
        - Кто, господин генерал, сэр? - спросил я.
        - Остроумно, - согласился Батя, покивав без тени улыбки. - Мне понравилось… А ты все такой же, Сережа…
        - Да и вы тоже, Борис Борисович.
        - Хотелось бы верить… Очень хотелось бы… Ну, здравствуй, разведчик!
        - Здравия желаю, господин генерал, сэр! - гаркнул я, вытянувшись по стойке смирно.
        Батя только усмехнулся.
        - Ладно, будем считать, что выпендреж состоялся и самолюбие удовлетворено. Теперь - по делу. Честное слово, времени катастрофически мало. Его всегда мало, а теперь - особенно…
        - Война-то кончилась.
        - Да, кончилась… Взяла - и в один момент кончилась… Помнится, на Усть-Ордынке мы были на «ты», - сказал он.
        Мне тоже помнилось. И еще я помнил, что когда генерал начинал говорить вот так, не заканчивая предложений, это означало у него крайнюю степень усталости. Я помнил, там, на Усть-Ордынке, в нашем последнем бою на Хантайском нагорье, он вообще не заканчивал предложений. Говорил два - три слова - и все. Но - понимали…
        - С тех пор много воды утекло, - нейтрально ответил я.
        - Это точно… Все течет, все меняется и, что удивительно, никак не изменится…
        А вот это уже что-то новое! - отметил я про себя. Философствующий Батя - этого я не припомню. Он всегда был слишком конкретным, чтобы снисходить до абстрактных рассуждений, да еще в сопровождении вздохов - выдохов. Орел - командир, слово - серебро, молчание - золото, каждый взгляд - приговор без права обжалования…
        Укатался Сивка? Нет, не похоже. Развивая лошадиную тему - на жеребце с такой шеей и плечами еще пахать и пахать. Если, конечно, кому-то придет отчаянная мысль его запрячь. На свою голову.
        В сущности, с тех пор, как мы всерьез собирались умирать на Хантае, где больше не оставалось надежд на победу, только злость, обреченность и свобода, абсолютная свобода в этой злой обреченности, Батя не сильно изменился. Это я сразу заметил. Все та же квадратная фигура, выпуклая грудь, бугристые руки и плечи борца, лобастая голова с вечной прической «колено любимой женщины». За густыми кустистыми бровями, неожиданно развесистыми на бритой голове, прячутся все те же внимательные карие глазки.
        И еще - ощущение мощи, пружинная, концентрированная сила, что всегда чувствовалась в каждом его движении. Таких, как он, кажется, не берет само время - и в двадцать, и в сорок, и в шестьдесят они выглядят почти одинаково. Одинаково сильными и несгибаемыми.
        Как был несгибаемым, так и остался… Хотя для политической фигуры это вроде бы минус?
        Нарядный генеральский мундир армии СДШ сидел на нем с привычным щегольством, словно он посвящает своему внешнему виду уйму времени. Мне доводилось видеть его и в штатском, и в полевом х/б, и в броне, так что могу засвидетельствовать - на нем все сидит подчеркнуто щеголевато. Причем все - как мундир…
        Пока я размышлял, Батя помассировал набрякшие веки кончиками пальцев, значительно посмотрел на меня и многозначительно крякнул. Поднялся из-за стола. Подошел к массивному сейфу. Повозился с замком. Кроме отпечатка пальца и сканирования сетчатки в сейфе был предусмотрен еще и многосложный код, заметил я.
        - Внимание, уровни секретности сняты, доступ разрешен! - объявил сейф строго-металлическим голосом. - Убедитесь, что поблизости нет посторонних лиц.
        - Сейчас, спешу и падаю… - пробормотал генерал.
        - При появлении посторонних немедленно прекратите изъятие секретной документации и вызовите вооруженный наряд, - невозмутимо добавил сейф. - При невозможности совершения данных действий, активируйте механизм уничтожения. Предполагаемый разлет осколков при срабатывании механизма уничтожения - сто пятьдесят - двести пятьдесят метров. Безопасное место пребывания - триста и более метров от объекта. Желаю приятного дня!
        - Батя, а он у тебя самочинно не жахнет от избытка усердия? - поинтересовался я, подавившись смешком.
        Генерал только набычился на секретный агрегат и зло засопел.
        Больше ценных советов не последовало. Дверца бесшумно поехала в сторону.
        Упертая вредность секретного механизма, почувствовал я, словно сломала невидимый лед между нами. Я начал по-настоящему узнавать Батю, своего бывшего командарма, за которым шел и которому верил больше, чем себе. Мы все ему верили.
        Да, он никогда не дружил ни с какой техникой, кроме огнестрельной и взрывающейся. На компьютер вообще смотрел, как туземный шаман на преобразователь материи. Раньше, по крайней мере…
        - А теперь, Сергей, ты увидишь главную военную тайну местного отделения Службы Стратегической разведки, - сказал Чернов, оглядываясь на меня с приглашающим видом иллюзиониста-профессионала.
        Сейф, наконец, распахнулся. На пустых полках (по-моему, не без слоя пыли) стояли в ряд четыре бутылки коньяка и что-то недоеденное на пластиковой тарелке.
        Хороший коньяк, я такой знаю. Дорогой. Многие гурманы предпочитают его даже сортам с планеты Испаньол, которые последние полсотни лет славятся как эталонные.
        - А где же тайна?
        - Это и есть тайна. Что вся здешняя разведка не стоит выеденного яйца… Такая, знаешь, разведка, что член в собственных штанах будут искать с фонарями, но без всякой надежды…
        Генерал подозрительно заглянул внутрь. Может быть, опасаясь механизма уничтожения?
        Чернов осторожно прихватил за горлышко одну из бутылок. Покосился на пластиковую тарелку, с сомнением понюхал и брать не стал. Легонько толкнул дверцу локтем.
        Та вернулась на место неторопливо и плавно, с легкостью хорошо отлаженного механизма. Замки громко и отчетливо клацнули.
        - Внимание, уровни секретности восстановлены! - объявил сейф. - Корпорация «Стивен-машин» благодарит вас за пользование нашими изделиями!
        - Ну и пошел в жопу… - с чувством пожелал ему Батя. Снова глянул на меня из - под кустистых бровей. - Дело в том, Сережа, что ты мне нужен, очень нужен… Поэтому разговор нам предстоит долгий и обстоятельный. И не простой, кстати. Бери стакан, садись в кресло и давай для начала глотнем с тобой коньячку…
        А когда я отказывался?

* * *
        - И все-таки, Батя, я не понимаю… - честно сказал я.
        - Что ты не понимаешь? - хмыкнул Чернов. Помассировал квадратной ладонью свой могучий лоб, скептически покосился на меня и еще раз хмыкнул, уже отчетливее.
        Коньяку мы, конечно, глотнули. Для начала. И еще добавили. Для продолжения. Скромные церемонные глотки, но генералу они пришлись кстати. Ожил и чуть - чуть порозовел щеками. Хороший коньяк.
        «Да, он действительно очень устал. Что наводит на размышления…»
        - Справедливости ради должен отметить, что ты, Сережа, скорее всего, ни черта не понимаешь. И в этом ты не одинок, пожалуй… Тут все переплелось, как в детективе с многосерийными продолжениями - война, дипломатия, переговоры, телепортация, следы пришельцев да еще этот ваш штрафбат, будь он трижды неладен…
        - Ну, по поводу штрафбата ты мне лучше не говори ничего, - сказал я с той свободой, которую Дает совместная выпивка. - Уж с твоими генеральскими чинами и должностями - мог бы и вытащить из дерьма старого боевого товарища. Или нет, скажешь?
        - Скажу, что мог бы, - подтвердил Чернов. - И пытался, хочешь - верь, хочешь - нет. Лично два раза отправлял документы на пересмотр твоего дела на самый верх, - генерал значительно вскинул глаза. - Ввиду того что капитан Киреев награжден, заслужен, участвовал, отмечался и т.д. и т.п. Главное ведь не то, за кого просят, главное - кто просит… Так что я сам был немало удивлен, между прочим. Оба раза мне возвращали документы уже через сутки с перечеркивающей пометкой «Отказать». А мне редко отказывают, можешь поверить на слово… Только потом уже я узнал, что вляпался ты, парень, гораздо крепче, чем думаешь сам. По самые уши вляпался. И даже с моими связями… - генерал картинно развел руками.
        Ну да, для убедительности только слезы не хватает. Суровой мужской слезы на каменном лице железного генерала. Примерно в такой последовательности прилагательных и причастий…
        В одном генерал был абсолютно прав, я действительно еще мало что понимал. Но если появился шанс разобраться, надо им пользоваться. И задавать вопросы последовательно и четко, не стесняясь выглядеть дураком. Самая удобная позиция задавать вопросы, между прочим. Дураку все всегда объясняют на пальцах и при этом неизбежно проговариваются.
        - Ладно, Батя, ты хочешь сказать, что у того подполковника, которому я начистил ряшку в баре, такая большая и мохнатая лапа, что даже зам. начальника Службы Стратегической разведки разводит руками…
        - А при чем тут подполковник?
        - Здрасьте - приехали! Из-за этого черножопого… - Чернов (привычка разведчика!) предупреждающе кашлянул. - Хорошо, буду политкорректнее, - согласился я. - Только чуть-чуть… Итак, из-за этого черномазого я схлопотал полное разжалование и восемь лет лишения свободы, которые потом заменили штрафбатом. А ты меня спрашиваешь - при чем тут он? Интересно…
        - Я же говорю - ничего-то ты, Сережа, не понял!
        - Тогда объясни! А не тяни кота… За то самое, что любят кошки…
        - Хорошо! - Чернов сильно хлопнул кулаком по раскрытой ладони, словно окончательно на что-то решился. Тоже знакомый жест, его, характерный. - Начнем с самого начала, Кир. Ты что же, до сих пор полагаешь, что тебя, боевого офицера-десантника, упекли в штрафбат за то, что дал кому-то по морде у стойки?
        - Не только у стойки, я его еще и по полу повалял, - слегка поидиотничал я.
        - С чем тебя и поздравляю, - пробурчал Батя. - А вспомни, чем ты занимался непосредственно перед этим? Ничего в голову не приходит?
        «А ведь приходило, между прочим, - подумал я. - Пусть как версия, пусть в порядке бреда, но крутилось в голове… Ай-яй-яй…»
        Непосредственно перед дракой в баре я со своими разведчиками принимал участие в экспериментах по телепортации. В качестве подопытных кроликов, если быть точным. И потом улизнул с закрытой военной базы в город нажраться. Потому что из всего моего взвода целым остался только я один, а в живых - шестеро, да и те на положении инвалидов.
        - Значит… - я вскинул глаза.
        - Вот именно, Сережа, - подтвердил Чернов. - Тебя не осудили, а ликвидировали. Изолировали, можно и так сказать. Как свидетеля и участника эксперимента на людях. Тем более - неудачного эксперимента, со многими человеческими жертвами. Это победителей не судят, а проигравших - как раз берутся судить все кто попало. Что характерно, совершенно беспроигрышное занятие - судить проигравшего… Правительство проводит эксперименты на людях, красиво звучит? В духе общественного согласия? Представляешь, что было бы, если бы эта информация каким-нибудь образом просочилась?
        - Пожалуй, да… - согласился я. - Но все равно, Батя, нелогично. Кроме меня осталось же еще шестеро наших ребят.
        - Которые тем же вечером, пока ты нажирался в баре, благополучно скончались в санчасти военной базы. Чему, учитывая их состояние, никто особенно не удивился… Да, - вспомнил он, - ты же не мог этого знать, тебя сразу взяли, тепленького, в тот же вечер. А занималась этим, чтоб ты знал, Служба Президентской охраны, организация, открыто конкурирующая с нашей Службой разведки. Именно они курировали этот проект. Под непосредственным руководством начальника «охраны короны» флот-адмирала Сары Тонги. Между прочим, школьной подруги нашей госпожи Президента…
        - Вот даже как…
        - Именно так, - подтвердил генерал.
        - Дерьмо! - искренне прокомментировал я. А что тут скажешь? Одно дело - смутно догадываться, другое - твердо знать.
        Теперь я знал твердо. Радости от этого никакой, а впечатление - как будто нахлебался помоев. «Слова закончились, начались эмоции», - как говаривал мой друг Цезарь…
        - Ну, что скажешь, Сергей?
        - А что тут скажешь… Я-то в свое время голову ломал… А в сущности - все просто. Все лежит на поверхности, - ответил я.
        - Вот именно! - подтвердил генерал. - В политике, Кир, всегда все просто. Даже по сравнению с обычными человеческими отношениями, где обязательно включается фактор нервов и прочей непредсказуемости. А в политике бывают только неожиданности, непредсказуемости в ней быть не может. Ищи, кому выгодно, и обязательно найдешь, кто виноват. Только так! Поверь старому битому генералу: все, что говорят о сложности политической игры, - это, мой дорогой, от лукавого. Вся эта пресловутая сложность - не более чем попытка замазать очевидное. Все просто, Сережа, и чаще всего - до отвращения просто. Скажу тебе это как человек, который уже больше трех лет варится в самом глубоком котле имперской политики…

* * *
        Действительно, что тут скажешь? Большая политика раздавила маленького армейского капитана. С точки зрения политики вполне допустимые потери.
        С точки зрения капитана? А вот меня-то как раз никто и не спрашивал…
        «Политика - да! Куда от нее деваться? Люди - пешки, а главные государственные интересы - шах и мат противоборствующей стороне!» - думал я. Дело даже не в том, что пешкам, разменянным по ходу игры, от этого не легче. Дело в том, что пешкам никогда не становится легче. И никогда не станет, вот в чем фокус!
        А чего я хотел? Почему должно быть по-другому?
        Наверное, в людях - пешках все-таки неистребима надежда, что где-то там, наверху, сидит хоть кто-то умный и честный. Кто заботится не только о собственной власти, а радеет об интересах всех и каждого. Вот развился сам по себе из себя, и сидит, и радеет, и болеет душой, и не спит ночами, и днями думает всю ту же нелегкую думу…
        Идиотизм, конечно! Казалось бы, уж война-то должна избавлять от таких иллюзий, но ведь нет… Все-таки опыт показывает только одно - что он, опыт, никогда и ничему не учит. И научить не может, как ни колотит и в лоб, и по лбу, и прямо по больной голове.
        Наверное, с точки зрения господина Опыта, люди - исключительно непробиваемые существа. Не самая веселая точка зрения, но я полагаю, что заслужил право на определенный жизненный пессимизм.
        С точки зрения выживания - пессимизм куда более адаптируемая концепция. Как говорил все тот же умница Цезарь: «Где оптимист увянет, там пессимист прорастет корнями».
        «Да здравствуют великие пессимисты всех времен и народов! - помнится, говорил он. - Именно они превращали оптимистический кретинизм большинства в здоровое чувство юмора! Выпьем, Серж, за критическое мироощущение - основу основ любого знания о себе…»
        Я же говорил, он был умный мужик.

* * *
        Когда-то давно, с полным правом можно сказать - в прошлой жизни, я учился на историка. Несколько лет зубрил имена, даты, события, хитросплетения интересов, государства, вождей, завоевателей, императоров и так далее. Много чего зубрил, только не нашел ответа на главный вопрос - почему люди живут как живут, вместо того чтобы жить счастливее, умнее и интереснее?
        А может, люди просто не хотят быть счастливыми? Где-то в глубине души, в тайне от самих себя - не хотят? - рассуждал я в наивном юношеском максимализме. Боятся спокойного, размеренного состояния счастья, как болотной трясины, вот и пускаются во все тяжкие - в войны, революции, в национализм, коммунизм, реваншизм - во все что угодно. Лишь бы бурлило вокруг, лишь бы не останавливалось, потому что движение есть жизнь, а успокоение, остановка - смерть. Вывод - счастье человеку противопоказано от природы…
        Я понимаю, что это совсем не новые рассуждения, но и лет-то мне было тогда…
        Давно это было. Сейчас кажется - очень давно.

* * *
        - А что, Батя, там у вас, наверху, других методов не бывает? - спросил я, чтобы что-то спросить.
        Взял со стола коньяк и глотнул, не чокаясь. Мягко, приятно, терпко, уж никак не ракетный суррогат.
        И все равно оставалось ощущение, словно я с ходу макнулся в помои. А теперь вынужден облизываться, потому что руки заняты. Отданием чести, например. Отдаем ее, родимую, и отдаем…
        - Ну, с таким вопросом ты неоригинален, - протянул Чернов. - Впрочем, если с точки зрения «не тронь - не воняет», пожалуй, нет. Политика есть политика. Только видишь ли, других методов управления людьми, кроме подковерных, человечество за свою долгую историю так и не придумало. И это факт… Так что ты свой штрафбат не ругай, похоже, он тебе жизнь спас. Сдается мне, ни в какой штрафбат ты попасть не должен был, а прямиком отправиться в тюрьму, где бы тебя спокойно прирезали урки. То, что ты очутился на фронте, - это накладка, которую потом не стали исправлять. Или решили, что в штрафбате ты и так гикнешься, процент смертности у вас - сам знаешь… Или не успели, в конце концов, не до того стало…
        - Почему?
        - Потому что недавно Службу Президентской охраны от исследований по телепортации отстранили, а все передали нам, в стратегическую разведку. С условием, чтоб мы взялись за дело с новым энтузиазмом и другими методами.
        - Надо же! Я думал, что исследования окончательно заморожены, - сознался я.
        - Так многие думают. Даже в конгрессе СДШ этот вопрос больше не поднимается. Болтуны-сенаторы забыли телепортацию, как страшный сон. Никакого тебе выделения ассигнований, никаких заумных, многоступенчатых формул перед высокими комиссиями, от которых эти самые высокие впадают в тоску, осознавая собственное невежество. А что это значит? - Батя наставительно поднял крепкий квадратный палец с отчетливыми жестко-рыжими волосками на запястьях.
        Я вдруг подумал, что сейчас он больше всего похож на школьного учителя, в очередной раз растолковывающего обалдуям - переросткам прописные истины. Старого, пожившего учителя с грустными глазами доброго сенбернара и глубокими морщинами на массивном лбу. Скажем, учителя с героическим прошлым и предсказуемым пенсионным будущим…
        Сам не знаю, откуда взялась такая аналогия…
        Потом я сообразил, что Батя не просто так сообщил мне о других методах. Сколько его помню, он мало что говорит просто так, для поддержания светскости беседы. Не тот характер… Старый грустный учитель, замотанный алиментами бывшим ученицам, - видимость, способная обмануть только тех, кто его не знает. Генерал - он и есть генерал. Стратег и тактик даже по мелочам.
        Чего же он от меня хочет? А ведь хочет чего-то, это определенно…
        - И что это значит? - спросил я.
        - Хороший вопрос, - одобрил Чернов, блеснув ровными вставными зубами. - Просто замечательный вопрос! Я бы сказал - заданный вовремя и по существу!
        Издевается? Не без этого. Имеет право с высоты своего служебного положения. Зато я со своего невысокого бугорка имею право тупо молчать, не реагируя на начальственный юмор. Не дорос, мол, ни погонами, ни умом, вы уж извиняйте покорно, ваше превосходительство! Нам бы понятнее - про баб, про пьянку или про что-нибудь такое, поближе к телу…
        - Ну так вот, Сережа, - посерьезнел господин генерал. - Если про телепортацию перестали трепаться на каждом углу - это значит, что какие-то результаты действительно появились. Неожиданные результаты, не буду от тебя скрывать. Ты думаешь, почему сейчас, когда война почти закончилась, когда в результате - понятная и предсказуемая ничья, которую уже не изменят никакие локальные операции, развернулась такая драка за Казачок? Именно сейчас и именно за Казачок, обычную планету третьей категории?
        - Я не думаю, - пробурчал я. - Мне думать некогда. Это пусть в генштабе думают, у них оклады жалованья соответственные. А мое дело - вперед, пехота! Обосремся на марше, зато - ни пяди врагу!
        Мне показалось, что генерал глянул на меня с видимым сожалением. Впрочем, он тут же сообразил, что я его потихоньку подкалываю.
        Ничего, проглотил и не поморщился…
        - Объясняю, - сказал он спокойно. - Дело в том, что на Казачке еще многие годы назад обнаружены следы технологий непонятной и, судя по всему, нечеловеческой цивилизации. Следы странные, путаные, и что с ними делать - никто до недавнего времени сообразить просто не мог. От греха подальше предпочитали просто не обращать внимания. Есть и есть, никому от этого ни жарко, ни холодно, самих-то пришельцев нет в наличии, даже намека нет на присутствие чужого разума.
        - А что изменилось? Кто-то заметил пробегающего зеленого человечка с аккуратной антенной на голове? - съехидничал я.
        - Если бы! Тут, милый мой, еще заковыристее. Тут, на Казачке, судя по всему, вполне функционирующие порталы, через которые чужие шлялись по вселенной, как баба по собственному огороду. Только как это они делали - вот вопрос? На который многие пытаются теперь ответить… А еще большее число людей - хочет знать ответы!
        Батя снова пошевелил пальцем, подчеркивая свои слова. Взял со стола стаканчик, одним движением влил в рот, поморщился и пожевал собственные губы.
        - То есть непрекращающиеся высадки на Казачок… - начал я.
        - Вот именно! - подтвердил Чернов, как отрезал. - Атаки на Казачок - война за знания. Борьба за технологии чужих. Точнее, за то место, где их можно исследовать, запротоколировать и понять, в конце концов: что же это такое? И кто первый овладеет хотя бы зачатками этих знаний - мы или конфедераты, тот и получит контроль над обитаемой Галактикой.
        Телепортация - это будущее человечества, совсем другое будущее… Впрочем, что я тебе рассказываю, ты сам не дурак, прекрасно все понимаешь… Я же говорю - загвоздка только в одном: каким образом эти самые порталы функционируют? Вот это кто бы понял… Ты ведь и сам в прошлую высадку выбрался с Казачка именно через портал пришельцев. Или не так?
        - Я думал - это исследования конфедератов. Их база.
        - Исследования, - подтвердил Батя. - И база их. Но исследовали они именно портал чужих. С тем же, впрочем, успехом, что и наши яйцеголовые. Надо сказать, ни до тебя, ни после никто так и не сумел этот портал активировать. Вот так, Сережа, вот такая интересная история…
        - Я же вроде не делал ничего особенного, обычные операции, как на наших испытаниях, - пробормотал я. - Просто повторил…
        - Значит - не просто! Значит - было что-то!
        Честное слово, теперь Батя смотрел на меня так, словно подозревал не меньше чем в сношениях с таинственными «чужими». Взглядом зам. начальника Службы Стратегической разведки империи.
        А ведь он боится! - только тут сообразил я.
        И, похоже, крепко боится. Скрывает, чугунеет скулами, бычит лоб, грозно стучит кулаком по ладони - а внутри страх. Не может он не бояться. Именно так, как должен бояться всего нового и опасного руководитель имперской разведки. Технологии «чужих» - это уже серьезно!
        Никто, кстати, не утверждал, что и самих «чужих» нет поблизости. Или просто - что их нет! - подумал я не без мстительного чувства.
        Я бы тоже боялся на его месте… А на своем? Должен вроде. Война миров, крушение цивилизаций, кровожадные монстры из космоса… Но не боюсь. Что-то я совсем перестал бояться, размышлял я неторопливо, словно сидел на посту в одиночку и коротал время. Столько раз за последние годы переступал через смерть, что свыкся с ней, как с застарелой мозолью. Наверное, так! Плохое чувство, согласен, человек обязан бояться. Солдат - тем более обязан, именно страх помогает выжить, в первую очередь, здоровый человеческий страх… Но я устал. Даже бояться устал.
        Чернов не прерывал моих размышлений.
        - Тебя потом искали, между прочим. Я точно знаю, что их шпионы искали тебя долго и упорно, - словно бы между делом сообщил генерал. - Ну, то есть не тебя лично, имя они, похоже, так и не установили. Просто человека, который ушел с планеты через портал. Только, видишь ли, никто не додумался искать тебя в обычном пехотном штрафбате.
        - Я, кстати, был не один, - заметил я.
        - Знаю. Вас было двое. Осталось двое, когда вы прорвались к порталу. Мужчина и женщина. Кличка Щука, командир отделения из твоего взвода и, по отзывам, чрезвычайно сексуальная дама, - Батя хитренько усмехнулся (или просто сощурился - не поймешь) и откровенно причмокнул. - Только она из портала не вышла, а ты - вышел. Это я знаю. Но, скажу правду, это все, что я знаю. Думаю, остальное ты мне расскажешь.
        - Да рассказывать-то особенно нечего.
        - Не скромничай.
        - Я не скромничаю. Пытаюсь сообразить, что тебе может быть интересно… - задумался я.
        «Одни любят поговорить по душам, а вторые - от души послушать!» - как сказал осведомитель спецслужб, отправляясь на конспиративную сходку революционеров.
        Нет, «чужие» - это серьезно. Понятно, почему один из высших чинов имперской разведки появился на Казачке сразу после прекращения боевых действий. Понятно, что они хотят здесь найти. Мне непонятна только моя роль в этой истории…
        - Видишь ли, Сергей, мои ученые пришли к выводу, что никакими техническими средствами воздействовать на артефакты «чужих» мы не сможем, - продолжил Батя, как будто отвечая на мой невысказанный вопрос. - Их техника, если вообще можно сказать - техника, строилась на каких-то других принципах. Совсем на других! И управляется вроде бы не кнопками - рычагами, а непосредственно психоэнергией. Есть одна любопытная теория, согласно которой существуют так называемые люди-проводники, чья психика, или генетический код, или уж не знаю что, позволяют им входить в контакт с артефактами. В нашей подведомственной лаборатории был один такой человек. Но погиб. При невыясненных, но понятных обстоятельствах… - генерал со значением посмотрел на меня.
        - И я?.. - спросил я.
        Почему меня не удивляет собственная догадливость?
        - Именно! - подтвердил Батя. - Ты - как раз такой человек-проводник. Все данные на это указывают. Ты даже представить себе не можешь, как подробно мои аналитики изучали твой рапорт о прошлой высадке на Казачок. Помнишь ситуацию в пещерах под скалистыми горами, где вы обнаружили странные рисунки на стене и ты почувствовал присутствие чего-то постороннего?
        Я помнил. Присутствие постороннего - это генерал мягко сказал.
        Помню, как смотрел на стену, и вдруг меня повело. Именно повело, по-другому не скажешь. Так бывает, если шарахнуть разом стакан спирта или большую дозу чистого «квака». Тебя словно подхватывает, словно проваливаешься внезапно в некое другое, непонятное измерение, где никак не можешь сориентироваться…
        Помню, как я увидел… Увидел, почувствовал, ощутил - не знаю… Словом, была пещера, похожая на нашу, очень похожая. И рисунки, все те же круги, треугольники и квадраты с лучами. Только теперь они светились яркими сине - сиреневыми оттенками, набухали на стене, как вены от напряжения. Они звали, эти рисунки, куда-то звали, ясно почувствовал я. Далеко звали, заманивали, нашептывали, предлагали… И я двинулся к ним, сделал шаг, другой, третий… Вошел в стену, словно передо мной не камень, а легкая туманная взвесь. А рисунки все так же светились, только стали теперь большими, даже огромными. И никакой пещеры, никаких коридоров, наоборот, простор вокруг, необъятный простор. Бесконечность, которой нет названия, потому что определить можно только то, что конечно, что разум способен охватить целиком…
        Приятное, непривычное ощущение вседоступности…
        Но я, помню, так и не решился двинуться по той бесконечности…
        - Вот - вот! - подтвердил генерал. - Вижу, что не забыл. И, следовательно, нам предстоит снова навестить твои памятные места. Благо теперь есть такая возможность без широкомасштабной наступательной операции… По оценкам моих ученых, именно там, в пещерах, узел управления системами чужих. Если эту хрень вообще можно назвать системами… Вот для этого ты мне и нужен, Сережа! - генерал потер шею и снова помассировал веки.
        Теперь понятно! Беги, кролик, беги… Остается главный кроличий вопрос - а где морковка?
        - Да знаю, знаю… - генерал небрежно замахал рукой. - Догадываюсь, о чем ты хочешь спросить. - Он извлек из кармана яркий прямоугольный кусочек пластика и положил на стол, припечатав ладонью. - Вот твоя офицерская карточка. Приговор в отношении тебя отменен, обвинение снято, награды, выслуги и все прочее - возвращены. И, кстати, поздравляю, тебе присвоено очередное звание майора… Тут же, на карточке, приказ об откомандировании тебя в распоряжение ССР для дальнейшего прохождения службы. Так что ты теперь мой непосредственный подчиненный, майор Серж Кирив.
        Так просто! Надо же, как все оказывается просто…
        - Ну что, умею я вербовать сотрудников? - хохотнул Батя с ноткой самодовольства.
        - Умеешь, - согласился я. - Слов нет!
        - А ты думал!

* * *
        - Ладно, теперь все точки расставлены, давай выпьем, наконец! - сказал Батя.
        Смелое заявление! А чем мы занимались до этого? Мочили губы?
        - Выпьем, конечно, - подтвердил я. - Когда я отказывался?
        На этот раз Батя безжалостно разлил дорогой коньяк для гурманов. Наполнил до краев оба наших стакана. Под обрез, как он это называл. Уважающий себя гурман повесился бы от такой картины на нижнем белье.
        То-то я уже удивлялся, чего ради он выеживается со своими грамм-дриньками? Как на светском приеме, где важно тусовочное участие, а не итог в потребленных градусах. Решил даже - стал генерал окончательным штатовцем, забыл, почему шумит камыш и гнутся деревья. Помнится, командарм Чернов всегда считал отправной точкой любой выпивки граненый стакан, налитый именно под обрез. И - залпом, никаких этих смакований - причмокиваний! Чтоб глаза сразу выкатились и остекленели.
        - Кстати, отправляемся послезавтра, майор. «Майор - неплохо звучит…»
        - Куда? - спросил я довольно глупо.
        - Туда! Туда - не знаю куда, искать то - не знаю что, неведомо - за каким хреном, - усмехнулся генерал. - Но точно - на свою голову… Технику и снаряжение подготовят, я распорядился. Со мной кроме тебя будут два моих человека. Ну, может, стоит еще захватить трех - четырех рейнджеров из «барсов»… На всякий случай, - добавил он, как будто советуясь со мной. - Много не нужно, дела наши, как ты понимаешь, совсем секретные… Да и не такие они, чтоб решать их большой пальбой. Чем меньше народа знает, тем крепче остальным спится. В моей конторе, скажу откровенно, тоже «течет» изо всех щелей, как из рассохшейся бочки…
        - Не надо рейнджеров, я могу своих ребят взять, из моего взвода, - предложил я.
        «Небольшой пробный камешек…»
        - Можно твоих, - покладисто согласился Батя. - Надежные люди?
        - Воевали вместе, - подтвердил я. - Четверо, говоришь, нужны? Значит, Кривой, Игла, Компи и Пастырь. Они - лучшие.
        Могу поклясться, эти имена были ему знакомы. Генерал подтверждаюше покивал. У меня даже мелькнуло подозрение, что он ждал подобного предложения. Если в его конторе «течет»…
        - Предупреди их - секретность по первому уровню, - распорядился Батя. - Сам понимаешь, не маленький.
        - Они тоже не маленькие.
        - Добро, - снова покивал генерал.
        - Только им тоже - пересмотр дел и полное восстановление в званиях и правах, - окончательно обнаглел я.
        «Вот и посмотрим, насколько я нужен…»
        - Всем четверым? - Батя задумчиво помассировал лицо. - Ладно, теперь это не проблема, сделаю… Откомандирую в распоряжение моей службы, а потом восстановлю в приказном порядке по своим каналам, - согласился он совсем уж покладисто.
        «Просто бери и на хлеб намазывай! А когда генералы начинают мягко стелить…»
        - Кстати, тебе подарок лично от меня - майорские нашивки, - он выложил на стол прямоугольный конвертик. - Там еще микрокристалл с документами, пролистай на досуге, тебе пригодится… Ну что ж, Сережа, давай! - Батя бережно, двумя пальцами приподнял полный стакан.
        - За что? - я взялся за свой.
        - За прошлое, Сережа! За нашу Повстанческую! И за будущее. Каким бы оно ни было, черт побери!
        И мы выпили. Наконец.

* * *
        - И все - таки, Батя, ответь мне на один вопрос… Не для служебного пользования, так, ради интереса… - попросил я чуть позднее.
        - Какой? - подозрительно покосился генерал.
        - Почему штаты? Почему ты выбрал службу СДШ? Почему не Конфедерация?
        - Предложили.
        - Это не ответ! - отверг я.
        - Лично госпожа Президент, между прочим. Предложила возглавить так называемый «русский отдел» ССР. С самыми широкими полномочиями. Президент, наша любимая Хромая Бетси, - совсем не такая дура, как говорят. А сказать по правде, совсем не дура… - В глазах у него промелькнуло всезнающее, снисходительное лукавство большого начальника, умудренного и причастного. - Ты же помнишь, какой тогда был бардак. Кому тогда был нужен бывший русский генерал, командарм разгромленной армии?
        Я задумчиво потер щеку, горячую от коньяка.
        - Это тоже не ответ.
        - Экий ты привередливый, братец. Чего ни скажи - все тебе не ответ… Хорошо, отвечу! Выбора нет, Сережа. Выбор ведь очень простой: или - или! Своего рода двоичная система - или ноль, или единица, другие цифры не принимаются… Это сейчас, во время войны с нами, конфедераты едины, а представляешь, какая склока у них скоро начнется? В сущности, уже начинается… Вот и подумай, что выбрать - Конфедерацию Свободных Миров с ее анархией, склоками, узколобым противоречием интересов и политическими дрязгами из-за каких-нибудь наполовину выработанных месторождений? Или Соединенные Штаты с их, признаю, глупой и неповоротливой имперской машиной, но при этом с весьма здравой идеей объединения человечества в одно целое? Ты сам должен представлять, во что превратится Конфедерация через несколько лет. Уж мы-то с тобой нахлебались, знаем, что такое анархия и безвластие при куче амбициозных местечковых князьков. И куда это все ведет - тоже знаем… А у Штатов - доля здравого смысла хотя бы на уровне идеи! Как ты думаешь - много в этом случае выбора?
        - Кто-то из великих сказал - выбор есть в любой ситуации, - заметил я. Довольно претенциозно, сам понимаю.
        - Да неужели?! - Батя оскалился широко, но совсем не весело. - И много ты выбирал в своей жизни? Если пересчитать по пальцам?
        - Не слишком много, - признался я. - Но выбор все равно был. Только я его не замечал. Наверное.
        - Вот - вот… Не заметил, не знал, не хотел… А про то, что выбор есть в любой ситуации, - это, Сережа, сказал не самый великий, я тебя уверяю. Не знаю кто, но какой-нибудь второй эшелон, никак не первый… Самые - как раз изначально уверены во всем, а в первую очередь - в собственном предназначении. Непрошибаемо, как МП-танки двойного бронирования. Это и делает их великими.
        «Интересно, на кого он намекает? Автобиографическая справка?»
        - Сомнительный постулат.
        - А ты сомневайся поменьше, - посоветовал Батя. - Крепче будешь спать… Кстати, а что это за история с вашим погибшим комбатом? Я тут слышал краем уха…
        - Какая история? - я честно выкатил глаза.
        - Напомнить? - усмехнулся Батя.
        - Да нет, чего тут напоминать… Мы же с Кривым все написали в рапортах.
        - С Кривым? - генерал ухмылялся уже откровенно ехидно. - Ну, если с Кривым… Я как-то пропустил мимо, что он был с тобой. Если бы обратил внимание - не сомневался бы… Ладно, отставить! Проехали. Слышал я про вашего Дица, тот еще гусь. Был. Помнишь, как говорили на Усть-Ордынке - помер Максим, да и черт с ним! Я, сознаюсь, недолюбливаю всех этих ваших офицеров-воспитателей из штрафбатов, их и подбирали-то… По определенным качествам.
        - А уж я-то как недолюбливаю, - сказал я…
        Планета Казачок. 19 ноября 2189г.
        Временный лагерь войск СДШ.
        18 часов 47 минут.
        Сидя на койке в своем ППК, я неторопливо перелистывал в наручном коммуникаторе полученные от Бати файлы. Справки, рапорты, докладные записки, протоколы допросов. Казенные фразы, сухой канцелярский язык, коряво - деревянные выражения. За этим праздником официальной штамповки даже не сразу замечаешь абсурдный смысл всего выше-ниже изложенного.
        Мне вдруг вспомнился «Музей академической живописи» на планете Урал, куда я как-то забрел, коротая время. Долго бродил по пустым, гулким залам, где тишину так и хотелось назвать пыльной, хотя вокруг ни пылинки.
        Всмотрелся неожиданно для себя и с любопытством разглядывал краски, тона, лица, пейзажи и всевозможные фрукты - овощи - цветочки - лютики. Пока не наткнулся на один странный уголок, составленный, показалось, из лохмотьев обоев. После академизма строгих интерьеров долго не мог сообразить - а это что такое? Маляры забыли оберточную бумагу или просто недоделанный кусок ремонта?
        Спросил у смотрительницы, когда закончат ремонт, и опозорился. Оказалось - тоже произведения искусства, ведущие мастера авангардного абсурдизма, ныне модного течения в живописи…
        Почему вспомнилось? В связи с тем же выше - ниже изложенным. Я читал файлы и чувствовал, как из - под строгой канцелярщины явно пробивается нечто нелепо-необъяснимое.
        Войсковой старшина Березин - бесследное исчезновение из закрытого помещения… Рядовые Савченко и Коровец - тоже исчезновение… Так… Есаул Загребец, урядник Зимин - смертельное поражение неизвестным видом энергии… Подхорунжий Колпачка - смертельное поражение неизвестным видом энергии… Так… А это уже наши пошли - первый лейтенант Бови, рядовой Дженнингс, старший сержант Грин… Все - или исчезли, или погибли «по неустановленным причинам»… Ага, опять казаки… И опять наши…
        Большой список из ваших и наших, больше сотни фамилий. У всех - или смерть, или исчезновение, читал я. Простенько так… Ого! Бригадный генерал Косински! И тоже исчез, несмотря на звания и регалии… А это два раза «Ого»! Пошел список исчезнувших кораблей космофлота… Транспортники, малые истребители, штурмовики огневой поддержки, крейсер «Орегона»…
        Господи, да что же это делается на белом свете?! Чтобы вот так, бесследно, исчез крейсер, словно стертый из мироздания… Это крейсер-то!
        Теперь мне стало окончательно ясно, чего Батя так испугался. Это же не просто справки - рапорты - цифры, это партизанская война какая-то… Пока мы с конфедератами мочили друг друга почем зря, кто-то или что-то лупило под шумок всех подряд. И ваших, и наших, не делая никаких различий… Нет, только под шумок большой войны такое возможно… Всех впускать, никого не выпускать…
        Я читал, вчитывался, и мне тоже становилось не по себе.

* * *
        - Интересно, а чем это занят наш командир? Почему скучает, почему в одиночестве и тоске?
        Они ввалились в купол одновременно и очень шумно. Игла и Компи. За ними следовали Кривой и Пастырь. Кривой тащил на плече новый пластиковый бурдюк. При каждом его движении бурдюк степенно побулькивал, словно похвалялся объемом и весом.
        Конечно! Распитие ракетной жидкости вчерашним вечером не закончилось, понял я. Кто б сомневался!
        Вопрос - сколько ракетной жидкости может употребить внутрь отдельная боеединица бронепехоты? Ответ - в любом случае больше, чем ракета!
        Похоже, ракетчикам грозила нешуточная опасность остаться без своей горючки. Или что они там перегоняют в алкогольный напиток путем хитрых химических манипуляций с неизвестными ингредиентами? По слухам, для своей таинственной химии «боги огня» используют какое-то вещество, добываемое из нитровзрывчатки, но что это за процесс - главная военная тайна ракетных войск. И основа основ прифронтового алкогольного бизнеса.
        Не только конфедераты мастера на все руки! «Если война не добила наши бравые ракетные части, то мирное время точно оставит их на сухом топливе!» - усмехнулся я. И то при условии, что его не приспособятся грызть…
        Кривой и Пастырь все еще косились друг на друга.
        - А я бы на месте твоего Господа…
        - Нашего Господа, овца ты заблудшая!
        - Нашего, твоего - не будь формалистом…
        - А я тебе говорю - нашего Господа! Пока не признаешь это, и говорить с тобой не хочу! И не буду!
        - Ладно! Признаю! Нехай так, пусть нашего, - согласился Кривой. - Только я бы на его месте регулярно выстраивал всех людей в колонну по три. Или, скажем, по четыре, если места мало на райском плацу… Хотя бы раз в неделю выстраивал на первый случай. И каждую неделю всем - судный день! Скажем, по четвергам… Каждый четверг - судный день, поди плохо? Все это знают, все готовятся, никто не задает лишних вопросов… Вот и все, и никаких войн, никаких тебе междоусобных разборок, тишь и благолепие во всей Галактике. Потому что следующий судный день - через неделю…
        - Думаешь? - неожиданно спокойно спросил Пастырь.
        Я даже удивился. Это Пастырь-то, в котором мягкости, как в кувалде, падающей на голову.
        - Просто уверен! - подтвердил Вадик.
        - А как же тогда отделить агнцев от козлищ, грешников от праведников…
        - По четвергам! Все - по четвергам! В остальные дни - все как обычно, живем, здравствуем, ловчим, обманываем, карабкаемся, а каждый четверг будь добр определяйся, в какой тебе строй - к агнцам или к козлищам рогатым… Ну что, хорошо я придумал?
        - Ты, Кривой, нехристь, конечно… - Ну и?
        - И у Господа нашего - свои пути! Божественное провидение идет по таким дорогам, о которых мы, смертные, даже догадаться не можем…
        - И что?
        - Но, пожалуй, резон есть… - вдруг согласился Пастырь.
        Первый раз на моей памяти согласился с кем-нибудь, кроме почившего пророка Зельфера - непримиримого!
        Да что же это творится в нашем бравом подразделении? И война закончилась, и лев мостится на ночь рядом с ягненком, предварительно почистив зубы. Куда катимся?
        А! Понятно. Допились ребята… Ключ на старт, ракета пошла!
        Впрочем, Пастырь прав, мысль действительно интересная, отметил я. Свежая мысль. Судные дни человечество устраивает само себе с завидной регулярностью, надо отдать ему должное. Но все как-то хаотично, бессистемно, без должного воспитательного эффекта. А тут, волевым решением сверху, каждый четверг - судный день. Есть определенный смысл. Я бы добавил - категорический смысл…
        А самое смешное, что здесь, похоже, не только умозрительные рассуждения. Мелькает у меня подозрение, что все это гораздо ближе, чем кажется даже Пастырю. После Батиных документов - почти уверенность…
        «по-моему, господа хорошие, мы приплыли! А куда - это уже не столь важно», - как сказал капитан заблудившейся шхуны, когда его потащила с палубы толпа аборигенов - людоедов…
        - Нет, ну почему наш боевой товарищ совсем прокис? Почему никто не развеселит ветерана штрафбата? - все еще приставала Игла.
        И первой же смолкла. Не иначе, увидела мои свежеиспеченные майорские нашивки. За нею вытаращились все остальные.
        - Однако…
        - А…
        - Черт меня подери, если эти ракетчики не выгоняют свою спиртовую мочу из полного дерьма! - высказался, наконец, Кривой. - Я в чудеса с детства верю, и Деда Мороза жду под каждое Рождество, но чтоб на второй день запоя такая полноценная белая горячка…
        Я сдержанно - солидно поднял голову и посмотрел на гоп-компанию проникновенным взглядом старшего офицера. И так посмотрел, и этак, и даже голову слегка склонил набок, прищуриваясь.
        А как прикажете офицеру реагировать на подобную разнузданность рядовых?
        Хороши! Голуби!
        - Вот что, голуби шизокрылые, есть разговор! И разговор серьезный! В общем, имеется предложение к вам… Даю две минуты - стучаться лбами под струей воды, а дальше каждый слушает меня внимательно и максимально трезво вникает в смысл… Все, время пошло!
        Эпилог
        Планета Казачок. 21 ноября 2189г.
        Где-то у подножья Скалистых гор.
        09 часов 35 минут.
        Земля проносится совсем близко под днищем бронетранспортера. Поглядывая в иллюминатор, я наблюдаю, как скорость сплетает темные выжженные разводы в причудливые узоры. В узкие, как бойницы, иллюминаторы, наглухо закупоренные мутноватым суперстеклом, много не увидишь, но и этого достаточно.
        Надо же, как нам удалось насрать на этой планете! Даже по прошлой высадке я помню степь Казачка совсем другой…
        Батя ведет неуклюжий транспортер почти на пределе скорости. Он, конечно же, сам сидит за штурвалом, он всегда любил лихую езду.
        Бронемобиль, последняя усовершенствованная модель, предназначен для транспортировки подразделений спецназа со всем прилагающимся универсальным вооружением. По сути, эта телега, навороченная для спецопераций, вполне может выдержать бой с МП - танками. Под защитой такой брони чувствуешь себя уверенно. Особенно если не вспоминать, что даже линкоры дальнего космоса на этой планете имеют свойство исчезать бесследно и безнадежно…
        В салоне просторно и удобно, здесь вообще все продумано до мелочей. по-армейски удобно, штатский бы не понял такого комфорта. Хорошие кресла - катапульты для бронедесанта, держаки для оружия, широкие люки складских отсеков, продуманный подход ко встроенному вооружению и все прочее. Я так понимаю, агрегат предназначен для перевозки куда большего числа солдат, поэтому лишнее из бронемобиля просто выкинули. Отсюда простор, обычно несвойственный военной технике.
        Нас - всего восемь. Пять бывших штрафбатовцев (уже со своими возвращенными званиями и регалиями), сам генерал, его доброжелательный адъютант Бронcки и еще один человек. Точнее - одна. Человечка.
        Когда она подняла забрало брони в загерметизированном салоне, даже Пастырь, слуга Господа, осекся в своих размышлениях о божественном. А Игла присвистнула и выразилась с армейской прямотой: «Ну почему я не лесбиянка?!»
        Чем, по-моему, заставила ее слегка вздрогнуть. Чуть - чуть. Значит, к тому же хорошо воспитана, отметил я. Очень хорошо, с учетом воздействия Иглы на свежего человека.
        Игла ведь тоже подняла забрало. А это - зрелище. Для непривычных…
        Нет, красивая женщина! Просто красивая, без всяких «но» и «как будто». Породистые, точеные черты лица, голубые глаза - глазищи и нежный румянец натуральной блондинки.
        Красивая… Снежная королева… Игла, сдается мне, уже ревнует. И зря! Девушка Стелла скользит по мне взглядом достаточно равнодушно. Отстраняюще - равнодушно. Ну, как красивые женщины привыкают смотреть на всех остальных, назначение коих - издали поклоняться их красоте, но руками не трогать…
        - Стелла, - представил ее Батя. - Капитан Стелла Корф, научный отдел ССР. Так сказать, ученый консультант нашей экспедиции…
        И от нее - безразличное, безликое «Хеллоу». Надо же - снежная королева с ученой степенью!
        - Капитан до войны работала на Казачке, долго работала. Знает здешние реалии не понаслышке.
        Капитан подтвердила это отчетливым взмахом длинных ресниц.
        «Стелла… Имя тоже красивое», - подумал я. Девушка - звезда…
        Отвлекаясь периодически от ее лица (не дело все-таки таращиться, как прыщавый парубок на голографию из «Плейбоя», хотя и солдатня, хотя и понятно…), я снова смотрю в иллюминатор и размышляю.
        Во что же я ввязался на этот раз? Сам ввязался и ребят втравил.
        Итак, во что мы ввязались? Отправились туда - не знаю куда, искать то - не знаю что, неведомо за каким хреном, как выразился Батя.
        Не совсем так. В том-то и дело, что ведомо! И это знание не обнадеживает… Тут даже не предчувствие - уверенность! Что-то будет, что-то меняется в этом мире… И что же это будет?
        Я, как человек - проводник (тьфу, пропасть, словечко-то какое!), точнее, как майор - проводник (лучше звучит!), должен со всей ответственностью заявить…
        Только я не знаю, что заявить ради красоты слога.
        Чего я должен и кому должен - я тоже не знаю. Просто не знаю, и все!
        «Ладно, поживем - увидим», - заключаю я, снова натыкаясь взглядом на красавицу Стеллу. Если поживем - будет интересно глянуть. Привычное рассуждение старого солдата…
        «Нет, ваши преподобия, я тоже уважаю точку зрения, что Земля плоская. Просто счел своим долгом отметить определенные выпуклости», - как оправдывался перед судом инквизиции владелец фабрики «Географические карты и глобусы».

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к