Курс на Юг Борис Борисович Батыршин
        К повороту стоять! #3
        Третья, завершающая книга цикла «К повороту стоять».
        После серии неудач гордая Британия запросила, наконец, пощады. И пока дипломаты главных европейских держав перекраивают карту мира на международной конференции в городе Триест, вспыхивает новый конфликт - далеко от Балтики и Средиземного моря, в водах, омывающих самую дальнюю оконечность южноамериканского континента.
        И тут, конечно, не обошлось без уже знакомых нам героев: все трое, в новых ролях и на новых должностях, принимают в событиях самое активное участие.
        Другие воды… другие звёзды… другие интересы. Но, так или иначе, дело всё равно решают мины, тараны, броня и пушки боевых кораблей и, конечно, выучка, отвага и самоотверженность тех, кто несёт на них службу.
        Кроме того, друзьям придётся проявить себя и на фронте тайной войны - здесь, на самом краю света у Российской Империи могут возникнуть самые неожиданные интересы…
        Борис Батыршин
        Курс на Юг
        
        Пролог
        Юг Тихого Океана.
        Побережье Чили,
        Вблизи порта Икике.
        21 марта 1879 года.
        Струя из брезентового рукава, направляемого руками смуглолицего матроса, окатила палубу. Вода расплёскивалась по сторонам прозрачными искрящимися брызгами, но ручейки, стекающие в шпигаты, были мутными, розовые от смытой с тиковых досок крови. Порядок на военном корабле - прежде всего, даже если огромные стволы ещё тёплые от недавних выстрелов, если броня башни и каземата испещрена следами попаданий, а краска, предмет особой заботы всякого боцмана, ободрана осколками и щепками от разбитого вражескими снарядами рангоута. Кровавые лужицы пятнали изуродованную палубу, скапливаясь в трещинах и выщерблинах тиковых досок - там, где по ним прошлись очереди картечницы.
        Когда бомба, пущенная с дистанции в полтора кабельтовых из башенного орудия, разнесла один из котлов «Эсмеральды» и перебила всех, находящихся в кочегарках, корвет потерял ход. Правда, попытка ударить тараном перуанцам не удалась, но картечный залп из пары десятидюймовок (бой к тому моменту вёлся уже не на пистолетной - на "ножевой" дистанции) прошёлся по вражеской палубе метлой смерти. Командир корвета, капитан Артуро Пратт, подгоняемый то ли безумной храбростью, то ли осознанием неизбежного конца, перепрыгнул на возвышенный бак монитора, размахивая саблей и револьвером. Увы, команда не поддержала его порыва, и за Праттом последовал только один человек, сержант морской пехоты. Оба храбреца немедленно были застрелены, «Уаскар» же дал задний ход, отошёл на половину кабельтова и снова ринулся на таран. Тогда-то остатки команды несчастной «Эсмеральды» и кинулись в отчаянии на абордаж - и могли бы добиться успеха, если бы не «Гатлинг», встретивший осатаневших после героической, но совершенно бессмысленной гибели Пратта чилийских матросов. Тяжёлые пули прошивали человеческие тела, раскалывали тщательно
выскобленные тиковые доски и бессильно отскакивали от броневой палубы. Дюжина человек были сметены в считанные секунды - это их кровь смывали сейчас в шпигаты бурлящие струи воды.
        - Поздравляю вас, сеньор адмирал! - голос вахтенного офицера прерывался от восторга. - Это грандиозная победа! Теперь чилийцы сто раз подумают, прежде чем выйти в океан!
        Мигель Грау досадливо поморщился - ему отчего-то сделалось неловко за мальчишку. Ещё один такой наивный энтузиаст лежит сейчас с маленькой дыркой посреди лба в судовом лазарете - единственная жертва этого боя.
        Впрочем - единственная ли?
        - Прислушайтесь, мичман… - он указал сложенной подзорной трубой на зюйдовую сторону горизонта, откуда то и дело доносился глухой гул. - Что скажете?
        Юноша с недоумением воззрился на начальство.
        - Орудийная канонада, сеньор адмирал. Думаю, это, «Индепенденсия» добивает «Конадонгу».
        «Индепенденсия», броненосный фрегат британской постройки под командой капитана первого ранга Хуан Гильермо Мур, сопровождал «Уаскар» в этом рейде. В самом начале боя, когда монитор сцепился с незадачливой «Эсмеральдой», адмирал передал Муру приказ: преследовать второй чилийский корабль, канонерку «Конадонга», пытающуюся уйти, прижимаясь к прибрежному мелководью.
        - У наших преимущество в ходе почти в два узла. - продолжал тем временем мичман. - Так что чилийцам от них не…
        Адмиральский указующий перст, обтянутый белым шёлком, взлетел к небесам.
        - По-вашему, мы слышим главный калибр «Индепенденсии»?
        Мичман прислушался - и недоумённо нахмурился.
        - Пожалуй, вы правы, сеньор. Для семи дюймов звук несколько… жидковат.
        - А я о чём? Чилийская же канонерка несёт семидесятифунтовки, и я готов поклясться мощами Санта-Розы де Лима, что это - их нежный голосок. А теперь спросите себя: почему молчат пушки фрегата?
        И, дождавшись, когда лицо сопляка нальётся краской смущения, добавил:
        - То-то, мичман. Боюсь, мы выиграли всего лишь первое, и далеко не самое крупное сражение тяжёлой войны. Командуйте штурвальным поворот. Идём на помощь Муру - что-то у меня дурные предчувствия…
        - Вижу дымы! - заорал сигнальщик. - Мачты вижу! Два судна на зюйд-зюйд-тень-ост! Дистанция…
        Адмирал, не дожидаясь, пока унтер, закончит возиться с микрометром Люжоля, раздвинул свою подзорную трубу - новомодных апризматических биноклей он не признавал. Подкрутил резкость вгляделся и нахмурился. Увиденное ему решительно не понравилось.
        На горизонте ясно различались в оптических стёклах два комплекта мачт. Один принадлежал гафельной шхуне - «Конадонга», чилийская канонерка! И второй: куцые, укороченные перед боем по самые бочкообразные боевые марсы, мачты «Индепенденсии», красы и гордости флота Республики Перу! Но… почему эти мачты так нелепо перекошены?
        Предчувствия не обманули адмирала. Преследуя «Конадонгу» и конвоируемый ею пароход «Ламар», командир броненосного фрегата допустил роковую ошибку. Не добившись успеха в стрельбе из погонного орудия (единственная попавшая в цель бомба пронизала, не разорвавшись, деревянный корпус канонерки) он утратил хладнокровие и попытался завершить схватку таранным ударом. Но не тут-то было: командир «Конадонги», тридцатишестилетний капитан первого ранга Карлос Конделл умело маневрировал на мелководье вблизи берега, раз за разом уворачиваясь от смертоносного бивня. И - удача любит храбрецов! Когда «Индепенденсия» приблизилась на один кабельтов и уже готова была поразить хрупкое судёнышко своим носорожьим бивнем, пуля, пушенная со шканцев, насмерть поразила рулевого. Продолжая начатый поворот, бронированный утюг на полном ходу вломился на каменистую банку - и замер с сильным креном на правый борт.
        На этом сражение закончилось, началось избиение. Могучий главный калибр броненосца сразу стал бесполезен - на огонь «Конадонги» отвечала единственная картечница Гатлинга. А Конделл, не торопясь, зашёл на «Индепенденсию» с кормы и принялся громить её продольными залпами. И, пока не возникла на горизонте единственная мачта «Уаскара» - успел всадить в броненосец дюжину разрывных бомб. После чего помахал перуанцам ручкой и отправился догонять «Ламар». А Мигель Грау, провозившись до ночи с попытками стащить искалеченный броненосец с мели, плюнул и приказал Муру сжечь «Индепенденсию», предварительно сняв с неё пушки. И даже из этого мало что получилось - матросы, измотанные долгим боем, переправили на берег лишь две бесценные (с современной артиллерией у перуанцев дела обстояли неважно) армстронговские семидюймовки.
        Так что адмирал в итоге оказался прав: это была лишь первая победа. К тому же, как выяснилось, Пиррова - ведь даже такому неисправимому энтузиасту, как вахтенный мичман «Уаскара», не достало бы оптимизма назвать равноценным размен броненосного фрегата, самой мощной боевой единицы перуанского флота, на старый деревянный корвет.
        Часть первая. Игры джентльменов
        I
        Май, 1879 г. Англия, Лондон.
        За три месяца до описываемых событий.
        Улицы Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс стрит, расходящиеся от Сент-Джеймского дворца, разительно отличаются от неухоженных улочек, тянущихся всего в нескольких кварталах оттуда. Здесь настоящий имперский Лондон - выскобленные до блеска мостовые, строгие, как премьер-министры, констебли, великолепные лошади в дорогих экипажах. Район слывёт джентльменским оазисом, оплотом холостяцкой жизни лондонского общества. Его так и называют: «Клабленд». Тринадцать джентльменских клубов, оплот традиций, оплот политической и общественной жизни лондонской элиты. Вернее сказать, мужской её части - женщины в заведения Клабленда не допускаются ни при каких обстоятельствах.
        Клабленд начинается от площади Ватерлоо, у самого подножия мемориала гвардейцам в шинелях и лохматых медвежьих шапках, погибшим на Крымской войне. Фигуры эти, как и фигура Флоренс Найтингейл, первой, если верить британским историкам, сестры милосердия, отлиты из бронзы русских пушек, взятых в захваченном Севастополе - весьма, весьма актуальное напоминание в свете текущей политики Британской империи. Увы, сравнение это отнюдь не в пользу дня сегодняшнего…
        Итак, Клабленд. Средоточие лондонской политики, «Реформ-клуб» лейбористов и оплот их политических недругов, консервативный «Карлтон-клуб». А неподалёку - «Клуб Путешественников», членам которых вменялось в обязанность хотя бы раз в год удаляться от Лондона не менее, чем на пятьсот миль. Другая достопримечательность этого клуба - комната, под названием «Кофейная», единственное место в клубе, где нельзя пить кофе.
        «Если вы уже стали членом клуба - примите наши поздравления, однако не стоит привлекать излишнее внимание к этому. Даже если клуб входит в число знаменитых - сообщить о своем новом статусе полагается как бы, между прочим, спокойно, слегка небрежно.
        Если вы пригласили в клуб гостя, имейте в виду, что он может быть не знаком с его правилами, и лучше рассказать о них заранее. Встречайте гостей у входа, а еще лучше - приходите вместе с ними. Если же пригласили Вас - имеет смысл заранее уточнить у приглашающего нюансы.
        Недопустимо обсуждать в публичных беседах доходы, семью, детей; о политике тоже лучше не говорить, для этого есть специально отведенное время и место. Не стоит так же блистать неумеренным остроумием. О чем же говорить, о погоде? Как ни удивительно, но именно о ней. Погода - очень важная тема, ее можно обсуждать с различными нюансами и примерами, не боясь никого задеть…»
        Нет, не о погоде беседовали двое, с комфортом устроившиеся в креслах у большого мраморного камина, главного украшения «Кофейной». Если состояние атмосферы и занимало этих достойных, джентльменов - то лишь в краях, весьма и весьма отдалённых не только от Пэлл-Мэлл и Сень-Джеймс Сквера, но и от меловых утёсов Дувра, окаймляющих юг Англии.
        - Вам следует поторопиться, друг мой. Эскадра выходит из Портленда через неделю, чтобы оказаться в Южной Атлантике до начала сезона весенних штормов. А вам, прежде, чем подняться на борт посудины Её Величества предстоит ещё визит в Париж - по тому же делу.
        Говорил невысокий джентльмен с круглым, украшенным пышными усами лицом, что делало его до некоторой степени похожим на сэра Рэндольфа Черчилля, известного возмутителя спокойствия в Палате Общин. Часовая цепочка, свитая из золотых нитей в виде якорного каната, неприметная орденская розетка в петлице фрака, и полустёртая татуировка в виде якоря у основания большого пальца, выдавали в нём моряка.
        - Для вас приготовлена каюта на корвете «Боадицея». Капитан предупреждён, никто не будет докучать вам вопросами. Для команды вы - учёный-лингвист, отправляющийся изучать языки племён южных Анд.
        - Слабовато верится, милорд. - отозвался второй джентльмен. - Чёртовы репортёры растиражировали мою физиономию по всем лондонским печатным листкам - теперь меня каждая собака узнает, если обнюхает…
        И верно, внешностью он обладал весьма примечательной: лет пятидесяти или немного больше, очень смуглое, костлявое лицо с широким лбом и раздвоенной бородой. Левую щёку украшал глубокий уродливый шрам. Бросалась в глаза трость с массивным набалдашником из слоновой кости и инкрустацией в виде арабской вязи, украшающую тёмный, почти чёрный дуб. Вопреки принятым в клубе порядкам, смуглолицый не отдал трость при входе лакею, а взял с собой и вертел в пальцах, даже сидя в кресле.
        - Ну, так вы сами и виноваты, дорогой Ричард! После ваших скандальных публикаций о любовных обычаях обитателей Востока, газеты в вас души не чают… на свой манер, разумеется. Вы для них - постоянный источник скабрёзностей, скандалов и увлекательных историй.
        - Не стоит преувеличивать, милорд. - смуглолицый скривился в усмешке, которую впечатлительный человек мог бы назвать оскалом. - Когда это было! С некоторых пор я торчу безвылазно на консульской должности в Триесте и веду жизнь до отвращения благочестивую и размеренную.
        - Как, например, во время недавнего визита на Ближний Восток? - моряк тонко усмехнулся в усы. - Кстати, русские до сих пор считают вас погибшим. Не стоит разочаровывать их, дорогой Ричард, тем более, что дела вам предстоят весьма серьёзные. На вашем месте я бы сбрил бороду - всё же, так вас будет труднее узнать.
        Кому надо, узнают. - буркнул смуглолицый, машинально потерев шрам. - Я прибуду на борт «Боадицеи» перед самым выходом в море, а уж там пусть узнают, сколько угодно. Надеюсь, на военных кораблях Её Величества нет русских шпионов?
        - Я бы тоже хотел на это надеяться. - вздохнул моряк. - хотя, теперь ни в чём нельзя быть уверенным. Наши агенты в Петербурге докладывают, что при русском Адмиралтействе создан особый департамент, занимающийся исключительно разведкой. Кстати, возглавляет его ваш старый знакомец, граф Юлдашев. Не забыли, надеюсь?
        - Такое, пожалуй, забудешь… - сухие, похожие на узловатые корни, пальцы стиснули шафт трости. - Ведь это его я должен благодарить за срыв операции в Порт-Саиде.
        - Ничего, друг мой, срывы случаются у кого угодно. - примирительно отозвался собеседник. - Даже у великого Шекспира были неудачные строки. Но теперь всё в ваших руках. Он взял с каминной полки большой конверт тёмно-коричневой бумаги, запечатанный пятью вишнёвыми сургучными печатями.
        - Здесь подробности вашего нового задания. Документы, рекомендательные письма к некоторым высокопоставленным лицам в Чили и Аргентине. Вы ведь, если мне не изменяет память, бывали в тех краях?
        - Память вам не изменяет. - сухо отозвался смуглолицый. Я несколько лет состоял в должности консула бразильском Сантусе и немного попутешествовал по стране.
        - «Немного» - это когда вы пересекли континент с востока на запад и встретили Рождество, отстреливаясь в Андах от враждебно настроенных индейцев? А когда такая спокойная и размеренная жизнь вам наскучила - отметились на фронтах какой-то мелкой местной заварушки?
        - Если вам угодно назвать «мелкой заварушкой» жуткую резню, которую уругвайские мясники учинили в Парагвае вместе со своими союзниками из Бразилии и Аргентины - то да, сподобился, побывал. И желал бы поскорее забыть о том, чему стал там свидетелем. Три тысячи детских трупов на поле сражения при Акоста-Нью до сих пор видятся мне в ночных кошмарах.
        - Ну-ну, друг мой! - моряк примирительно поднял перед собой ладони. - Не стоит принимать это так близко к сердцу. Туземцы, если, конечно, оставить их без присмотра, режут друг друга, предаваясь этому занятию с энтузиазмом, достойным лучшего применения. Зато во время своих латиноамериканских странствий вы перевели на английский местные сказания аборигенов, а заодно и бессмертные поэмы великого Камоэнса. Надеюсь, вы владеете испанским не хуже, чем португальским?
        Вопрос был праздным. Обоим было отлично известно, что смуглолицый, будучи чрезвычайно одарённым лингвистом, более-менее уверенно владел несколькими десятками языков и наречий, включая арабский, суахили и язык индейского племени тупи-тупи.
        - Так вот, дружище, это задание - ваш шанс реабилитироваться в глазах Первого Лорда Адмиралтейства, а то и самого премьер-министра. Они, знаете ли, косо смотрят на вас после провала в Порт-Саиде. И тогда… - моряк сделал многозначительную паузу, - …и тогда, надеюсь, я смогу назвать вас сэром Ричардом Фрэнсисом Бёртоном. Ведь деяние такой важности достойно ордена Святого Михаила из рук Её Величества!
        II
        Май 1879 г.
        Северное море, траверс маяка Весткапелле.
        «Если снова хочешь в гости к тётке Кэрри,
        Так не мешкай, собирайся к тётке Кэрри,
        Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,
        Прощай!..»
        Песенка доносилась из распахнутого по случаю солнечной погоды иллюминатора. Барон Греве потянулся, с удовольствием, хрустнув суставами, закинул руки на белоснежную, отделанную кружевами, подушку и покосился вправо. Прелестная головка Камиллы покоилась рядом - каштановые кудри рассыпаны по простыне, розовое ушко выглядывает из-под спутанных кудрей, так и манит… Свежеиспечённая баронесса отдыхала после бурной, полной амурных утех, ночи.
        Вот и пусть себе отдыхает. «Луиза-Мария» возвращается в Остенде после короткого рейса к берегам Дании, предпринятого ради пробы машин, прошедших после недавнего драматического плавания в Индийский океан полную переборку и частичную модернизацию. И у законного владельца пароходной компании (неважно, что она досталась ему в качестве приданого супруги), конечно, полно дел. Покойный первый муж Камиллы, прежний владелец парохода, и сам был когда-то капитаном - только не в военном флоте, а в торговом. Так что команду не удивит, что и новый хозяин не гнушается спускаться в кочегарки, часами пропадает в машинном отделении, забирается в угольные ямы, а в промежутках между этими занятиями - подолгу стоит на мостике рядом с шкипером, достопочтенным мсье Девиллем.
        И уж конечно, все помнят, как новый владелец «Луизы-Марии» впервые появился на борту. Случилось это посреди Индийского океана, когда русский клипер «Крейсер» остановил пароход, идущий в Карачи с трюмами, полными ящиками с винтовками, патронами и прочей воинской амуницией. Этот груз, безусловно, попадал под определение военной контрабанды - Россия на тот момент уже несколько месяцев находилась в состоянии войны с Британской Империей, - так что судно ждала незавидная участь. Но командир русского клипера пожалел «Луизу-Марию» - рука не поднялась топить белоснежную красавицу. С элегантными, почти гоночными обводами, сильно наклонёнными к корме мачтами, она больше походила на частную яхту, нежели на грузовой пароход, и только широкие люки трюмов да грузовые тали, свисающие с нижних реев, выдавали её коммерческое назначение. «Мой покойный супруг, - рассказывала мадам Камилла русскому мичману, поставленному во главе призовой команды, - строил «Луизу-Марию» как особое судно. Он заявил, что на её борту никогда не будет кирпича, цемента, угля, железнодорожных шпал и рельсов, бочек с машинным маслом, деталей
машин - всех этих необходимых, но унылых атрибутов цивилизации. И действительно, трюмы «Луизы-Марии» обычно наполняли особые грузы: ценные сорта дерева, хлопок, фрукты, пряности, ткани. И только в одном-единственном рейсе в них загрузили оружие и амуницию, предназначенные для британской армии - и надо же было именно тогда напороться на русских!
        Итак, «Луизу-Марию» было решено не топить. «Приз» под командой барона Карла Греве (очаровательная «пленница» к тому моменту уже успела вскружить мичману голову) сопровождал «Крейсер» в головокружительном рейде к берегам Индии, где русские моряки высадили на берег мятежников-сипаев, освобождённых ранее из каторжной тюрьмы на Андаманских островах и вооружённых винтовками, взятыми из трюмов трофея Так что, оружие всё же попало в Индию - правда, совсем не к тому, кто был указан в коносаменте[1 - Документ, выдаваемый перевозчиком груза грузовладельцу. Удостоверяет право собственности на отгруженный товар.]…
        После этого, к удивлению шкипера, мсье Девилля русские отпустили «Луизу-Марию». Но это не обрадовало владелицу парохода: мадам Камилла заперлась в своей роскошной каюте, а в те редкие моменты, когда она появлялась на палубе в сопровождении Лиззи, своей горничной-мулатки, глаза её предательски блестели. А когда по телеграфному проводу в Аден, куда «Луиза-Мария» зашла для мелкого ремонта, пришло известие о гибели русского клипера в схватке с британской эскадрой у берегов Занзибара, женщина три дня подряд не показывалась из каюты.
        К счастью, новая телеграмма развеяла её горе. Барон Греве оказался жив. В бою он потерял кисть левой руки, но это не слишком сильно огорчило мадам Камиллу - она сразу сообразила, что полученное увечье вынудит барона выйти в отставку, а значит, можно будет захомутать его всерьёз и надолго. Морской офицер, немец по происхождению - ну хорошо, остзейский немец, кого в Европе интересуют подобные тонкости? Отличившийся в боях, отмеченный наградами (после заключения мира на моряков пролился дождь из крестов и орденов разных стран), барон со своей длинной родословной, восходящей от рыцарей Тевтонского Ордена - чем не партия для очаровательной вдовы, да ещё и владелицы солидной пароходной компании?
        Свадьба состоялась в начале мая, после чего молодожёны поднялись на борт «Луизы-Марии» и пароход вышел в море. В светских гостиных Брюсселя повздыхали, посетовали на неугомонную натуру мадам Камиллы - и единодушно заключили, что супруги вполне стоят друг друга.
        Женщина вздохнула и перевернулась на спину. При этом шёлковая простыня сползла, открыв нескромному взору супруга восхитительную грудь, просвечивающую сквозь легчайший шёлк пеньюара. Барон судорожно сглотнул - на миг мелькнула мысль плюнуть на назначенную на утро инспекцию рулевых механизмов и задержаться ещё на пару часиков на супружеское ложе. Камилла любит предаваться любовным утехам именно по утрам, когда её тело ещё теплое ото сна, нежно-расслабленное, податливое…
        Нет. Нельзя. Греве помотал головой, отгоняя соблазнительную картину, и позвонил в колокольчик. Дверь распахнулась - горничная-мулатка словно того и ожидавшая, появилась на пороге каюты с подносом, на котором стоял кувшин с горячей водой и были разложены бритвенные принадлежности. Барон вздохнул, бросил прощальный взгляд на жену и проследовал вслед за Лиззи в туалетную комнату.
        «А когда утихнет буря - в гости к тётке Кэрри,
        Через все водовороты - к тётке Кэрри,
        Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,
        Прощай!..»
        Звуки песенки-шанти по-прежнему неслись из иллюминатора. Волны, накатывающиеся с норд-оста, со стороны Скандинавии, бились в скулу, машина, стучавшая размеренно, словно отлаженный часовой механизм от лучших швейцарских мастеров, вдруг сбавила темп, задышала медленнее, переходя на холостой ход. На палубе боцман что-то орал по-фламандски, ему вторили скрипы канатов и гулкое уханье палубных матросов, высвистанных к авралу. Всё ясно: шкипер Девилль, торопясь поймать попутный ветер, приказал ставить паруса, под которыми «Луиза-Мария» ходила немногим хуже, нежели под раскочегаренной до полных оборотов машиной - новенькой, тройного расширения, изготовленной всего два года назад на лучшем механическом заводе Англии.
        Раз-два взяли! На скрипучий кабестан нажмем дружнее.
        Так держать! Да подтяните, чтоб на брашпиль весь канат,
        Грот поднять! Распущен стаксель, крепче принайтовить реи,
        Взятку морю - ну-ка за борт, как обычаи велят!
        Ах, прощай, ах, прощай, мы опять идем в моря,
        К черту ром, да и девчонку прочь с колен - отплывай!
        «Торопись - кричит нам ветер, - все не зря, все не зря, Поспеши, пока попутный! Раз-два-три - не зевай!
        Если снова хочешь в гости к тетке Кэрри,
        Так не мешкай, собирайся к тетке Кэрри,
        Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
        Прощай!..»[2 - Р. Киплинг, «Якорная»]
        Камилла наклонила серебряную, исходящую ароматным кофейным паром бульотку, и наполнила чашки. За ланчем, сервированным в пассажирском салоне «Луизы-Марии» она предпочитала обходиться без услуг горничной. Лиззи только подала кофе со свежими, выпеченными на парижский манер, круассанами, положила на угол стола газеты, полученные со голландского пакетбота, и удалилась. Барон, сделав маленький глоток обжигающего, чёрного, как смола, напитка, развернул лондонскую «Таймс».
        «…война в Афганистане, начавшаяся в ноябре 1878 года, принесла нам сплошные разочарования. Войска терпели поражения, и армии еле-еле удалось избежать полного разгрома. Это вызвало брожение среди некоторых индийских раджей, видевших в ослаблении Британии шанс для восстания. Вскоре начались беспорядки в Индии, спровоцированные выводом британских войск из Кандагара. Но это были лишь отголоски надвигающейся бури.
        После того, как Особый Туркестанский Корпус генерала Гурко вторгся в вице-королевство со стороны Гиндукуша и Сулеймановых гор, в Индии вспыхнуло восстание, грозящее если не уничтожить вовсе наше господство в этой стране, то, во всяком случае, сильно его поколебать. При этом Британия оказалась крайне затруднена в части снабжения - как из-за развёрнутой Россией крейсерской войны, так и из-за потери Суэцкого канала. Последнее обернулось подлинной катастрофой, в особенности на фоне прочих неудач Королевского Флота. Но теперь, когда пушки смолкли и судьбы мира решаются не на морских просторах, а в кулуарах конференции в Триесте, мы вправе задать правительству вопрос: сколько ещё будут продолжаться эти мятежи, равно губительные для престижа Британской Империи и для её экономики с финансами?..»
        - Досадные неудачи! - презрительно фыркнул Греве. - Это так господа «просвещённые мореплаватели» называют потерю сначала Балтийской, потом Средиземноморской эскадр, а потом ещё и унизительный щелчок по носу, которым их наградили янки в Чесапикском заливе? Да, на какие только словесные ухищрения не пустишься, чтобы хоть чуть-чуть смягчить тягостное впечатление от поражений…
        Камилла пожала плечиком.
        - Думаю, ты не вполне прав, мон шер ами. Кабинет Гладстона у власти меньше трёх месяцев, и вину за все неудачи британская пресса валит на ушедшего в отставку Дизраэли и его министров. Автор этой статьи смотрит в будущее: без сильного флота Индию не удержать, и в Британии вовсю обсуждают новую кораблестроительную программу, которая позволила бы восполнить понесённые потери. Можешь не сомневаться, вскоре программа эта будет представлена в парламент, и я боюсь даже предположить, о каких суммах там пойдёт речь…
        Греве кивнул и покосился на жену с подозрением. Его супруга - поистине обворожительная женщина, и в постели неподражаема, но… сколько раз его предупреждали избегать связей с чересчур умными и деятельными представительницами слабого пола? А ведь любой известной ему даме, попадающей под это определение, его жена даст сто очков форы по части разума и кипучей энергии.
        - … но дело, конечно, совсем в другом. - продолжала Камилла, не замечая (или делая вид, что не замечает?) как вытянулась физиономия супруга. - Пока Гибралтар, Сингапур и подобные им приморские твердыни сидят, как пробки в бутылках, в самых важных для мировой торговли узостях - англичане могут чувствовать себя вполне уверенно. Что до броненосцев… - она мило улыбнулась и сделала ещё глоточек кофе, - то они могут наклепать сколько угодно, верфей и заводов в Англии достаточно, да и мастеровые пока не все взяты во флот матросами. Впрочем… - Камилла сложила газету, - я уверена, что твои бывшие начальники хорошо это понимают.
        Барон медленно кивнул.
        - Ладно, что это мы о политике, да о политике? - она улыбнулась мужу и, шурша накрахмаленными юбками, поднялась со стула. - Я буду ждать в каюте милый Шарль. Как только закончишь свои скучные дела - приходи. Надеюсь… - на этот раз улыбка была откровенно вызывающей, - …надеюсь, мы до ужина найдём занятие поувлекательнее.
        И выпорхнула за дверь, оставив лёгкий аромат корицы и жасмина.
        Барон проводил жену взглядом, помотал головой, отгоняя соблазнительное видение того, что ждёт его в каюте, и подошёл к стоящему в углу салона бюро на гнутых ножках. Ключиком, привешенным к часовой цепочке, отпер ящик. Вытащил конверт из толстой тёмно-коричневый бумаги, извлёк из него листок - и нахмурился. В верхнем углу, на синеватой веленевой бумаге, красовался лиловый штамп Морского министерства Российской Империи.
        «Привет и долгие годы жизни тебе, Гревочка, друг любезный! Вроде, и двух месяцев не прошло с нашей прошлой встречи - а сколь много в них уместилось! Для начала, прошу извинить меня за то, что не смог присутствовать на твоём бракосочетании; назначение моё в Триест, в нашу делегацию на конференции по Суэцкому каналу, в самый последний момент было отменено. Заодно сорвалась и поездка в Европу, которой я намеревался воспользоваться, чтобы посетить ваше с прелестной мадам Камиллой торжество. Что поделать, mon amie, служба, служба! Письмо это отсылаю не обычной почтой, а с оказией - позже ты поймёшь, почему…»
        Добравшись до этих строк, барон Греве пожал плечами. «Оказия» означала дипломатическую корреспонденцию русского консула в королевстве Бельгия - пакет из тёмно-коричневой бумаги был доставлен ему на дом посольским курьером, что, наряду с казённой адмиралтейской печатью, подтверждало особый статус послания, весьма далёкий от дружеской переписки. С тех пор барон не раз и не два перечитал послание Остелецкого - слишком уж важными и тревожащими были содержащиеся в нём известия.
        «…всё понимаю, друг мой: сладость медового месяца, новые знакомства, вхождение в высший свет, да ещё сугубо деловые хлопоты - как же, целая пароходная компания, это тебе не дежурная вахта на «Крейсере»! Однако же - памятуя о службе государевой, которая, смею надеяться, и для тебя пока ещё не пустой звук, принуждён обратиться с просьбой. Ведомство, которое я в настоящий момент имею честь представлять, до крайности заинтересовано в том, чтобы ты изменил планы и предпринял вояж - и не куда-нибудь, а к берегам Южной Америки, к самым скалам Магелланова пролива, которыми мы с тобой и с товарищем нашим Серёжкой Казанковым бредили ещё в Училище. Кстати, о Казанкове - он сейчас направляется в город Новый Йорк на борту корвета «Витязь», где состоит в должности старшего офицера. Да ты, наверное, помнишь - его спускали на воду в день нашей встрече в Петербурге, и мы даже слышали учинённую по сему поводу салютацию. Это, скажу тебе, Гревочка, какая-то нерусская поспешность и поворотливость: всего полтора месяца прошло с момента, когда судно покинуло стапель Балтийского завода - а его уже достроили и оснастили
для первого плавания. Глядишь, и встретитесь сmonsieur Казанковым; конечно, Южная и Северная Америки изрядно отстоят одна от другой - а всё же это ближе, чем от твоего Остенде или наших столичных пенатов.
        Касательно поручения, которым моё начальство намерено тебя обременить. По причинам, которые должны быть тебе понятны, я не могу изложить их в этом послании. Поступим так: в конце мая я буду во Франции, в Париже, там и встретимся. Я подробнейше тебе всё объясню, а заодно, отметим изменение твоего семейного положения, как подобает старым товарищам. Счастливец ты, Гревочка: мне-то с моими невысокими чинами ещё нескоро светит получить разрешение на брак; впрочем, пока я и намерения-то такого не имею. Что до нашего Серёжи, то он, сдаётся мне, до сих пор хранит в сердце траур по ненаглядной своей Ninon, и даже недавняя военная компания не принесла бедняге душевного спокойствия. Ну да Господь ему и судья и утешение.
        Засим - прощаюсь, и рассчитываю на скорую встречу. По прибытии в Париж потрудись остановиться в отеле «Le Meurice». Говорят, гостиница эта весьма недурна; я сам тебя там разыщу.
        P.S. Кстати, о жизни семейной - советую, искренне советую, дружище, помозговать о том, как представить предстоящую поездку очаровательной madame Greve. Жёны - они, брат ты мой, такие: неохотно отпускают мужей от себя, особенно сразу после свадьбы. Не хотелось бы, чтобы моя просьба обернулась для тебя семейными неурядицами…»
        Барон дочитал письмо до конца, сложил в конверт, запер в секретер, и задумался. Совет Остелецкого, содержавшийся в постскриптуме, был далеко не праздным: следовало, в самом деле, как-то объяснить Камилле предстоящую отлучку. Планируя бракосочетание, они собирались в начале июня отправиться в долгое свадебное путешествие на «Луизе-Марии», для того и проверяли судно после ремонта в нынешнем плавании. Теперь планы придётся пересматривать.
        Взгляд его упал на книжный, вишнёвого дуба, шкаф. На верхней полке красовались нарядные переплёты собрания сочинений французского писателя и футуровидца Жюля Верна. Барон души не чаял в его романах, проглотил из бессчётно ещё во время учёбы в Морском Училище - и, оказавшись в Бельгии перво-наперво выписал из Парижа дорогущее издание в богатом коленкоровом, с золотым тиснением, переплёте и иллюстрациями, переложенными папиросной бумагой. Камилле же, не одобрившей увлечения «низкопробной беллетристикой» (её собственные слова!) он заявил, что приобрёл книги чтобы попрактиковаться во французском - благо, русские переводы он знает едва ли не наизусть.
        Решение пришло сразу: если лорд Гленарван превратил свадебное путешествие на яхте «Дункан» в спасательную экспедицию - то почему бы ему, барону Греве, не совместить своё свадебное путешествие с выполнением поручения ведомства, в котором состоит Венечка Остелецкий? В конце концов, чем шотландский аристократ лучше остзейского барона? Надо только найти романтический и убедительный повод, способный увлечь воображение новобрачной.
        Барон задумался - недавно в одной из брюссельских газет ему попалась любопытная заметка. Тогда он посмеялся и выбросил её из головы - но теперь она может прийтись весьма кстати. Надо, решил барон, сразу по возвращении, разыскать автора, чтобы спланировать всё ещё до встречи с Остелецким в Париже. К тому же, если верить некоторым сугубо деловым корреспонденциям, напечатанным в газетах, поездка эта может оказаться весьма полезной для семейного предприятия, в которое превратилась теперь пароходная компания, приданое баронессы Греве.
        И барон потянулся к нижней полке шкафа, где хранились подшивки газет и журналов.
        III
        Красное Село, возле Санкт-Петербурга.
        Май 1879 г.
        Остелецкий дал лошади шенкеля. Рыжая донская кобыла (лошадей им дали казаки, состоявшие при штабных конюшнях, предупредив, что выбрали для «ихних высокородий» коняшек посмирнее, потому как знамо дело, моряки) фыркнула, вылетела вслед за гнедой графа Юлдашева на гребень холма - и встала. Дальше дороги не было. Склон обрывался песчаной кручей, и внизу, в дюжине саженей, в узком дефиле, проходила на рысях батарея лейб-гвардейской конной артиллерии. Донской казачьей батареи. Могучие вороные кони, по шесть в запряжке, чёрная с красными лампасами и выпушками форма ездовых и фейерверкеров, ротмистр, батарейный начальник - сбоку колонны, в клубах пыли, поднятой высокими колёсами орудий и передков, что-то неслышно орёт, и пышный султан развевается над каской с золочёным налобником в виде двуглавого орла…
        Сборы в Военном лагере Красного Села в разгаре. Вдали, за речкой Лиговкой, виднеется Царский валик, и туда-то направляются конно-артиллеристы. Дальше, за Лабораторной рощей белеют ряды парусиновых солдатских палаток. Их ставят в начале мая, когда полки прибывают в Военный лагерь на сборы. Офицеры же квартируют неподалёку, в деревянных благоустроенных домах, выкрашенных в цвета полков. Обыкновенно в красносельских сборах участвуют десятки тысяч военных, а в редкие годы Больших Манёвров, - например, в 1853 м, перед Крымской Войной, их здесь разместилось до ста двадцати тысяч. К середине мая размещение полков заканчивается и начинается первый, строевой и стрелковый этап сборов. После полки занимаются ротными и батальонными полевыми экзерцициями, и в августе сборы завершаются большими манёврами.
        Сейчас многих полков, обычных гостей Военного лагеря, на месте нет. Одни на Балканах, другие переброшены на юг, в Туркестан, к афганской границе, на случай возобновления боевых действий в Индии. Даже гвардия - и та ещё не в полном составе, не все полки успели вернуться в столицу. Однако ж ряды палаток по-прежнему стоят плотно - места отсутствующих полков заняли команды военных училищ. Вот они, кстати, следом за конно-артиллеристами - Николаевское кавалерийское училище проходит строем, с песней.
        «Едут, поют юнкера Гвардейской школы,
        Трубы, литавры на солнце блестят.
        Грянем «Ура!», лихие юнкера,
        За матушку Россию, за русского Царя!..»
        Алые кепи, положенные к летней форме, алые обшлага на чёрных мундирах - красуются николаевцы, форсят, не приведи Господь! Это пока сабельные ножны у них обычные, обтянутые чёрной кожей, с латунными наконечниками и устьями. Но каждый, к гадалке не ходи, предвкушает счастливый момент, когда сможет бросить в стальные, начищенные до зеркального блеска, ножны палаша серебряный гривенник - для звона, по обычаю лейб-кирасир и кавалергардов.
        «Справа повзводно, сидеть молодцами,
        Не горячить понапрасну коней.
        Грянем «Ура!», лихие юнкера,
        За матушку Россию, за русского Царя!..»
        Разумеется, далеко не всякому суждено попасть в гвардию. Это участь избранных; прочим же после выпуска предстоит разъехаться по армейским гусарским и драгунским полкам, тянуть унылую служебную лямку. Но кто ж об этом задумывается в восемнадцать-то годков от роду?
        «Справа и слева идут гимназисточки,
        Как же нам, братцы, равненье держать?
        Гей песнь моя, любимая,
        Буль-буль-буль бутылочка казённого вина!..»
        Ротные начальники недовольно оглядываются, грозят кулаками - ишь чего, удумали, вставлять неположенный припев про «буль-буль-буль»! А николаевцам хоть бы хны, им сейчас сам чёрт не брат!
        «Здравствуйте, барышни, здравствуйте, милые,
        Съемки у нас, юнкеров, начались!
        Гей песнь моя, любимая,
        Буль-буль-буль бутылочка казённого вина!..»
        - Хороши, прохвосты! - с удовольствием сказал Юлдашев, когда колонна николаевцев миновала дефиле, и можно стало говорить, не глотая пыль, поднятую сотнями копыт. - Ну что ж, полюбовались, Вениамин Палыч, и к делу. Вы, верно, гадаете, зачем я пригласил вас на эту прогулку?
        Остелецкий наклонил в знак согласия голову. Юлдашев, ставший после официального перехода молодого человека в департамент военно-морской разведки его непосредственным начальником, нередко выбирал для важных бесед необычные места, предпочитая их казённой тиши кабинетов. «В нашем деле, Вениамин, - поучал он молодого сотрудника, - никогда нельзя забывать, что у любых стен могут оказаться уши. А на открытом воздухе - парке, к примеру, или в лесочке загородном - кто нас подслушает?»
        - … так о чём бишь я? - продолжал Юлдашев. Он потрепал рыжую по шее, и та мотнула головой в ответ на ласку. - С николаевцами нам сегодня ещё предстоит встретиться. По итогам завершившейся кампании решено создать особые морские пластунские команды. В них набирают добровольцев, как из стрелков, так и из казаков и матросов. Так же решено зачислять добровольцев из последних выпусков военных училищ. Берём, разумеется, только тех, кто подходит по нашим требованиям. А они весьма строгие - из десятка желающих хорошо, если один проходит!
        - Неужели в Николаевском тоже сыскались охотники? - удивился Остелецкий. - Где кавалерия, а где флот?
        - Ещё как сыскались, друг мой. Особенно когда узнали, какое положено от казны жалование. Сами знаете: армейские корнеты и прапорщики, из тех, кто живёт только лишь на казённый кошт, отнюдь не роскошествуют. Хотя и не бедствуют, конечно.
        Веня согласно кивнул. В самом деле, кое-кто из будущих кавалеристов вполне мог польститься на высокое жалование и перспективы быстрого роста по службе.
        - Морские пластунские команды будут состоять при военных судах, несущих заморскую службу или совершающих дальние походы. - продолжал граф. - Повышенное жалование, как я уже сказал, выслуга лет год за два, ну и подготовка, разумеется: стрельба из разных типов винтовок и револьверов, приёмы рукопашного боя, владение холодным орудием любых видов. Плаванье, действия под водой с помощью особых приспособлений именуемых «водолапти». Это, видите ли, нечто вроде перепончатых лап на ноги, а к ним - парусиновые перчатки с перепонками между пальцев. Очень, говорят, удобно и быстро плавать под водой получается, куда быстрее, чем привычным способом, дрыгая ногами-руками, аки лягушка. Изобрёл их унтер-офицер Лопатин во время Дунайской кампании, а мы вот позаимствовали…
        Остелецкий усмехнулся - надо же, чего только русский человек не придумает! Граф меж тем развивал тему:
        - …гимнастика, это обязательно, артиллерийская наука, начальный курс. Кроме того, специальные дисциплины, вроде подрывных работ и ведения разведки. А для проявивших себя особо - телеграфное и шифровальное дело. Вот, кстати, почему наше ведомство курирует их подготовку… Морские пластунские команды, как я уже упомянул, создаются с учётом опыта прошедшей кампании. Например, некоторым нашим рейдерам приходилось высаживать разведочные партии на сушу, совершать диверсии против объектов неприятеля, захватывать стоящие на якорях суда - и, если судить по рапортам начальников партий, им крайне не хватало подготовленных людей. Матросики, конечно, и бравые и силушкой бог не обидел - но тут-то требуются особые навыки…
        Остелецкий снова кивнул.
        - Верно, Александр Евгеньич. Припоминаю, рассказ моего товарища по Морскому Училищу лейтенанта Казанкова, как они взрывали маяки на Мысе Доброй Надежды…
        - Вот-вот, что-то в этом роде я и имею в виду. - согласился Юлдашев. - Собственно, я и привёз вас сюда, чтобы познакомить с одной из таких команд. Они тут, недалеко, за Лабораторной рощей лагерь себе устроили. Вы приглядитесь к ним, оцените. В миссии, которая вам предстоит, эти молодцы могут очень пригодятся.
        - Ну, как вам наши подопечные, Вениамин Палыч? - осведомился Юлдашев. - Видел, как внимательно вы к ним присматривались, и даже поупражнялись за компанию.
        Действительно, понаблюдав за упражнениями «морских пластунов» на невиданных сооружениях из брёвен, канатов и канав с водой, Остелецкий не утерпел: спросил у распоряжающегося занятиями хорунжего, можно ли раздобыть подходящую одежду вместо морского мундира. А когда требуемое (выцветшие парусиновые шаровары и рубаху-косоворотку из ткани бледно-зелёного цвета) принесли - присоединился к одной из групп. И сразу понял, что не в состоянии угнаться за этими ловкими, жилистыми, подвижными, как ртуть молодцами - несмотря на то, что в Морском Училище числился одним из первых по гимнастике и фехтованию.
        После обеда, поданного прямо к «учебному городку», занятия продолжились, но уже в «классах». Остелецкий посетил «класс телеграфистов» - большую палатку-шатёр, где учащиеся, устроившись за лёгкими столиками, стучали ключами, упражняясь в азбуке Морзе. Заглянул в соседний шатёр, в котором на длинных дощатых, покрытых брезентом, столах были разложены части винтовок разных систем, а неторопливый, усатый унтер объяснял «ученикам» особенности сверхметкой стрельбы и прицеливания с помощью новомодных ружейных телескопов. Посетил он и полянку, где на присыпанных песком площадках проходили занятия по штыковому бою, французского ножного боксинга «сават» и каким-то неведомым ухваткам с применением палок, ножей и кривых кинжалов-бебутов. Об этих последних надзирающий за упражнениями казачий урядник объяснил, что бебуты - личное холодное оружие «морских пластунов». Они не слишком громоздки, ухватисты, а в ближнем бою позволяют, при наличии должного навыка, отбиться от сабли или абордажного палаша.
        - Что тут скажешь, Александр Евгеньич? - ответил Венечка. Впечатляет. Если бы мы всех солдат так готовили… но я понимаю, это невозможно в армейских полках. Да, пожалуй, и незачем. А вот иметь в каждом полку подобную команду - это было бы, думается мне, весьма полезно!
        - Так ведь лиха беда начало, друг мой! - весело отозвался Юлдашев. - Уже решено, что лучшие выпускники этих курсов станут инструкторами при подготовке нового набора. Пока только для флота - но дайте срок, и до армии дело дойдёт. Вы мне вот что скажите: присмотрели кого-нибудь себе в команду?
        Веня кивнул.
        - Есть несколько молодцов - да вот, я их в книжечку записал. Один, как вы и говорили, из Николаевского кавалерийского, фамилия - Серебренников. Двое казаков, трое флотских унтеров, и ещё один, Георгий Лукин - тоже из юнкеров, артиллерист, бывший студент Технологички. Мне его особо рекомендовали как знатока взрывного дела.
        - Вот и ладушки. Вы, голубчик, уж потрудитесь, отберите ещё человек с пяток - и начинайте занятия в составе команды. Кстати, давно собирался спросить - вы испанским языком, владеете?
        - Поверхностно, Александр Евгеньич. Читать ещё кое-как могу, а вот с разговорной речью не очень.
        - Вот и займитесь. Я распоряжусь прикомандировать к вашей команде офицера, свободно владеющего испанским - попрактикуйтесь, да и с людьми вашими позанимайтесь - чтобы каждый три-четыре десятка самых употребительных оборотов знал. И, кстати…
        Юлдашев сделал паузу.
        - Вы тут давеча упомянули о вашем товарище по Морскому Училищу, лейтенанте Казанкове. Не исключено, что вам предстоит встретиться с ним - но не здесь, в Петербурге, а уже по ту сторону Атлантики. Так что завтра жду у себя, в Адмиралтействе. Обсудим кое-какие детали вашей миссии - и за дело. Времени у вас, почитай, совсем не осталось.
        IV
        New York Herald, САСШ
        …июня 1879 г.
        «…перуанский броненосец «Уаскар», прославившийся два года назад стычкой с британской эскадрой, отличился вновь! Потопив в морском бою возле порта Икике чилийский корвет «Эсмеральда» (при этом героически погиб командир корвета, капитан Артуро Пратт), монитор продолжил крейсерство и уже на следующий день ворвался в гавань захваченного чилийцами боливийского порта Мехильонес, где устроил настоящий погром, потопив около десятка различных судов. После чего направился к порту Антофагаста, где чилийцы высаживали с транспортов подкрепления, и подверг порт бомбардировке, несмотря на ответный огонь береговых батарей и канонерской лодки. Перед тем, как вернуться в Кальяо, командир «Уаскара» адмирал Мигель Грау велел перерезать подводный телеграфный кабель, связывающий Антофагасту с Вальпараисо и Кальдерой, а на обратном пути перехватил и потопил несколько чилийских шхун с воинскими грузами…»
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …июня 1879 г.
        «…на международной конференции в Тильзите снова кипят страсти! Британская делегация отказалась обсуждать поправки в итоговый документ о статусе Суэцкого канала, ссылаясь на то, что Германия и Франция предпринимают агрессивные действия в западной части Индийского океана, в частности…»
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …июня 1879 г
        «…наши экспедиционные силы высадились в порту Анцирана на северном побережье острова Мадагаскар. С моря высадку поддерживали огнём орудий новейшие крейсера «Риго де Женуиль» и «Эклерир», а так же броненосец третьего ранга «Ля Галлисоньер», специально отозванный из Карибского моря, где он охранял интересы французских колоний в Вест-Индии.
        Напомним читателям, что король мальгашей, Радам II-й ещё в 1861-м году предоставил секретные концессии нашему соотечественнику Жозефу-Франсуа Ламберу. Но после злодейского убийства короля двумя годами позднее, концессии были отменены, причём малагасийские власти отказались возмещать убытки, понесённые гражданами Франции. Переговоры, продолжавшиеся с перерывами более пятнадцати лет, результата не дали, и в результате власти Третьей Республики приняли решение о вводе войск на Мадагаскар. Не приходится сомневаться, что став протекторатом Франции, эта позабытая Богом и цивилизацией земля…»
        «С.-Петербургские ведомости»
        …июня 1879 года.
        «НАМ ПИШУТ ИЗ ЗАНЗИБАРА:
        «…русско-германская эскадра в составе пяти вымпелов - полуброненосный фрегат «Князь Пожарский», клипер «Вестник», а так же корветы Кайзерлихмарине «Винета» и «Лейпциг» в сопровождении канонерской лодки «Альбатрос» нанесли визит в Занзибар. Это первый совместный поход такого рода. Эскадра была встречена на рейде «салютом наций» из двадцати одного пушечного залпа. Султан Занзибара Сеид Баргаш ибн Саид аль-Бусаид вышел навстречу боевым кораблям на яхте «Глазго», отремонтированной после морского сражения в декабре прошлого года, где яхта султана вместе с русским клипером «Крейсер» вступила в бой с британской крейсерской эскадрой. Наш корреспондент особо отмечает, что русские корабли в Занзибаре встречали с восторгом; на состоявшемся на следующий день приёме во дворце султана командиры «Пожарского» и «Вестника» были удостоены ордена Бриллиантовой Звезды Занзибара. Такую же награду получил и начальник германского отряда капитан первого ранга Фолькман фон Арним. Во время визита прошли переговоры об устройстве на острове совместной русско-германской угольной станции и ремонтных мастерских для военных
судов, совершающих плавания в западной части Индийского океана. Особо отмечено, что услугами этих мастерских смогут пользоваться и суда заново создаваемого (не без помощи Второго Рейха и нашего Отечества) занзибарского флота…»
        «Times» Лондон
        …июня 1879 г.
        «…пощёчна Британской Империи! Власти Китая объявили о запрете всем без исключения нашим судам посещать порты как материкового Китая, так и острова Формоза[3 - Устаревшее название Тайваня]. В то же время при Цинском дворе ходят упорные слухи о грядущем полном запрете торговли опиумом по всей территории Поднебесной. На центральной площади китайской столицы публично обезглавлены сто высокопоставленных чиновников, обвинённых в потворстве торговцам опиумом. Так же объявлено о введении смертной казни для причастных к этому иностранцев…
        …Палата Общин единодушно приняла резолюцию, требующую от кабинета Гладстона предпринять самые решительные меры. Однако, из-за обстановки, сложившейся на конференции в Тильзите, а так же из-за потерь, понесённых Королевским Флотом в недавней кампании, это может быть вызвать известные затруднения…»
        V
        Северная Атлантика.
        Июнь 1879 г.
        - Все наверх, паруса ставить!
        Перекличка боцманских дудок - точь-в точь, как в роще, населённой спятившими соловьями - пронеслась по кораблю. Дружный перестук босых пяток - на палубе в тёплую погоду матросам велено было снимать тяжёлые матросские башмаки, сберегая белизну тщательно выскобленных тиковых досок. Разбежались по местам, марсовые - глядя на них, человек неискушённый и впечатлительный, схватился бы за сердце. Это же какой страх: сначала вскарабкаться на верхотуру марсов и салингов по верёвочным ступенькам-выбленкам вант, потом встать босыми пятками на перт - трос, натянутый под толстенным рангоутным деревом, - и лёжа на нём животом, перебирать ногами, пока не доберёшься до нока реи. А молодцам-марсовым привычно: они уже на местах, и по команде боцмана их тёмные от смолы и табака, твёрдые, словно можжевеловые корневища, пальцы распускают узлы на бык-горденях[4 - снасть, с помощью которой нижняя кромка прямого паруса подтягивается к рею.]. Тяжёлые полотнища парусов, освобождённые от пут, падают, разворачиваются - и с громким хлопком выгибаются, принимая ветер.
        Из трубы едва курится жиденький дымок. Бронзовый, напоминающий бронзовый цветок с четырьмя лепестками лопастей, гребной винт поднят в кормовую шахту - впереди долгий переход, надо использовать любую возможность, чтобы сэкономить уголь. Паруса дружно взяли ветер, и «Витязь», накренившись на левый борт, разгонялся на низкой волне. Погода заставляла радостно петь сердца моряков - на небе ни облачка, от горизонта до горизонта, вода ртутно сияет под солнцем, и только где-то на страшной высоте мелькает крохотное пятнышко - королевский альбатрос, вечный скиталец морей, которого невесть каким ветром занесло из южных широт в Северную Атлантику.
        Аврал продолжался недолго. Матросы вернулись в кубрик, добирать недолгие часы сна перед вахтой. Вперёдсмотрящие и сигнальщики замерли на своих местах, а лейтенант Сергей Ильич Казанков облокотился на ограждение мостика и по-хозяйски огляделся по сторонам. Ветер ровный, судно бежит резво, на палубе полный порядок, боцмана бдят, вахтенный офицер толковый - а не спуститься ли в каюту, уделить время заброшенному с самого Кронштадта дневнику?
        Ещё на «Москве», после захода в Нагасаки, когда судно отправилось в Портленд для ремонта и переборки машин, Серёжа, уступив просьбам Карлуши Греве (а как отказать увечному герою?) дал ему почитать свои записки. Барон проглотил их единым духом, после чего, не слушая возражений смущённого автора, заявил, что будет сущим преступлением перед читающей российской публикой не опубликовать эти труды - «да вот, хотя бы и в иллюстрированном журнале «Нива», они охотно печатают путевые и военные заметки!»
        Шутки шутками, а по прибытии в Петербург, Серёжа действительно отослал изрядно исправленные и переработанные выдержки из своего дневника в редакцию. И был немало удивлён, когда они появились в очередном номере, после чего - выходили регулярно, занимая три полных разворота, да ещё и с иллюстрациями! Редактор «Нивы», Фёдор Николаевич Берг убеждал молодого человека ни в коем случае не бросать, как он выразился «прозаических упражнений» и даже поговаривал об издании его «рудов отдельной книжкой-приложением.
        «Не слушайте, голубчик того, что твердят господа Салтыков - Щедрин и прочие фрондирующие личности из круга «Отечественных записок» о том, что наше издание якобы потакает обывательским и буржуазным вкусам! - убеждал Серёжу Берг. - А хоть бы и потакаем - так и что с того? Читатель любит «Ниву», и недаром по числу подписчиков мы уступаем, разве, лондонскому «Illustrated London News». Лучшего старта для начинающего литератора не придумать - особенно для того, кто пишет на военные темы, и не с чужих слов, а, подобно графу Толстому, опираясь на собственные впечатления. Тем более, вы моряк, а морские походы, сражения, бытовые зарисовки из флотской жизни у читателя теперь в почёте. Кому ж, как не вам о сём писать? Так что дерзайте, друг мой, дерзайте!..»
        Такие речи, конечно, льстили молодому человеку - пожалуй, не меньше, чем и пачки писем от «благодарных читателей», которые аккуратно пересылали ему из редакции. Но хлопоты, связанные с оснасткой и подготовкой «Витязя» к первому выходу в океан съедали всё время новоявленного литератора время без остатка. И вот, теперь, когда выдалась свободная минутка - почему бы не выполнить обещание, данное Бергу и не взяться, наконец, за перо?
        Из дневника С.И. Казанкова.
        «…не могу не отметить, сколь сильно изменилась российская жизнь. Конечно, я смотрю на эти перемены глазами морского офицера - но всё же, они поистине удивительны! И произошли они за какие-то полтора года, миновавшие с нашей победы в кампании на Балтике. Мне же это тем более очевидно, что я по долгу службы почти всё это время отсутствовал в пределах Отечества. Судите сами. То, на что раньше требовалось полгода, теперь успевают сделать за две недели, и ещё сетуют на волокиту! Вроде, и крапивное семя наше, чиновники от всяко-разных департаментов никуда не делись - а словно бы и их подменили! Работают не за страх, а за совесть, да и мздоимство, как мне говорили люди знающие, не то, чтобы вовсе прекратилось, но его стало гораздо меньше. С трудом верится, конечно: Россия есть Россия, здесь спокон веку не перевозились охотники запустить руки в казну - а всё же, наводит на размышления.
        Что до господ «революсьонэров», этих радетелей за благо народное, отрыжку господ Герцена и Некрасова, то замечу следующее. Если раньше за ругательные слова о Государе можно было схлопотать по физиономии, разве что, от лабазных сидельцев с Сенного рынка 0 то теперь и в университетской аудитории за то же самое могут произвести такое «оскорбление действием», что останется либо секундантов, либо пускать себе пулю в лоб от позорища. Но ни первое не второе к господам либералам и народовольцам не относится - жидковат народец, мелковат. Таких хватает только на то, чтобы взрывать бомбами ни в чём не повинных людей, а потом убегать с места злодеяния, как записным прохвостам и трусам. А что вы хотели, судари мои: патриотический подъём, после победной войны иначе и быть не может!
        Фабричная и заводская промышленность демонстрирует отчётливый рост - то, чего России так не хватало! В деревнях молодые парни всё чаще снимаются и, наплевав на общинный уклад жизни, подаются в город, в фабричные. Там и ремеслу обучат, и жалованье положено твёрдое. В одном Петербурге три новых механических завода уже достроены, ещё два стоят в лесах, и заказы от адмиралтейские да Военного Министерства для них уже расписаны на пять лет вперёд.
        Да, темпы строительства, что гражданского, что военного, в особенности в области судостроения, теперь какие-то фантастические. Взять хотя бы наш «»Витязь»: где это видано, чтобы корабль второго ранга (три с половиной тысячи тонн водоизмещения - это вам не жук чихнул!) построенный по передовому проекту, со стальным корпусом и новомодным британским изобретением, называемым «карапасная», сиречь, выпуклая, броневая палуба, достраивался и снаряжался к заморскому походу за месяц после спуска на воду! Однако ж - так оно и есть, и палуба «Витязя», которая содрогается под моими ногами - мы идём в полный бакштаг, вздев фок, грот, все марсели и косые паруса, так что и на такой скорости удары набегающих волн в скулу весьма даже чувствительны, - наилучшее тому подтверждение.
        Однако ж потери в минувших кампаниях, что в балтийской, что в океанской, весьма велики. Перед российскими судостроителями стоит задача: заново создать как Черноморский, так и новый, Средиземноморский, флоты. Наши собственные верфи и механические заводы не справляются - впору заказывать новые суда и корабли во враждебной Англии! Но это, конечно, невозможно - британские верфи загружены, Королевский Флот спешно восстанавливает былую численность, и приходится размещать заказы в Германии, Франции и даже у заокеанских судостроителей. К одному из таких и лежит сейчас мой путь, определённый казённым предписанием, полученным из Морского министерства…»
        Выкроить время для дневника так и не удалось. Не успел Серёжа заполнить своим мелким бисерным почерком даже одной страницы (он всегда тщательно обдумывал фразы, прежде чем перенести их на бумагу, оттого помарок с исправлениями было немного), как над головой застучали матросские пятки и засвиристели в свои дудки боцмана. Серёжа поспешно запер тетрадку в ящик стола - не хватало ещё, чтобы вестовой увидел его «прозаические упражнения»! В глубине души он осознавал, что углубившись в материи, слабо ему известные и не до конца понятные (что мог знать о России морской офицер, не вылезающий из заморских походов и военных кампаний?), он склонен идеализировать перемены, происходящие в Империи. К тому же, пережитая личная трагедия, гибель невесты от бомбы террористов, не могла не наложить отпечаток на все суждения, сделав его чересчур пристрастным - а допустимо ли это для литератора, который должен, если верить многочисленным критикам, предлагать читателю непредвзятый взгляд на события?
        Нет уж, подумал он, взбегая наверх по узкому трапу, лучше писать о том, что он видел собственными глазами и знает доподлинно: о войне, кораблях, морской службе, о картинах быта и обыденной жизни моряков, столь любезные читателям «Нивы». Вот, к примеру: почему бы не описать в очередной главе дневника аврал, из-за которого надувают сейчас щёки усачи-боцмана, высвистывая команду - "все наверх, рифы брать!"
        Погода меж тем портилась. С норда наползали лохматые облака, несущие дождевые шквалы, и командир корвета, изучив в трубу горизонт, распорядился оставить на мачтах одни марселя, взятые в два рифа. И верно, ветер вскоре усилился до шести баллов. Он заунывно свистел в снастях стоячего такелажа, срывал пенные гребни с валов, высотой достигавших уже верных шести футов. Ещё не шторм, но уже очень свежий ветер - такой, дай ему только шанс, с лёгкостью ломает брам-стеньги, сносит не убранные вовремя лисель-спирты, превращая судно в беспомощную игрушку разыгравшейся стихии.
        Но к счастью, на «Витязе» всё было сделано вовремя и корвет, подгоняемый крепчающим норд-остом, резал волны - да так, что пенные брызги взлетали до самых марсов, валы то и дело захлёстывали бак, прокатываясь по шкафуту, разбивались о ходовой мостик, который на корвете вынесен перед дымовой трубой и кожухами вентиляторов. Серёжа порадовался, что в «духам» в кочегарках не нужно сейчас усердствовать, а держать пар на «стояночной» марке, не давая остыть котлам - иначе дым из трубы, с каждым порывом ветра накрывал бы мостик чёрной пеленой, от которой скрипит в зубах и на белоснежных манжетах и остроконечных воротничках-«лиселях» остаются жирные угольные пятна.
        К шестой склянке командир предложил спуститься в кают-компанию. Вахтенный мичман проводил их завистливым взглядом - ему-то предстояло торчать на мостике ещё полтора часа. У Серёжи зуб на зуб не попадал: клеёнчатый непромокаемый плащ он неосмотрительно оставил в каюте, из-за чего промок во время аврала насквозь, и чашка «адмиральского» чая - сейчас было самое то.
        После пары глотков крепчайшего напитка, щедро разбавленного чёрным ромом, молодой человек немного отошёл, и даже нашёл в себе силы поддерживать беседу. Командир корвета сидел напротив и делал маленькие, аккуратные глотки из фарфоровой, с золотым силуэтом «Витязя», чашки - сервиз этот преподнесло кают-компании перед выходом в море общество офицерских жён.
        - Жаль мне отпускать вас, Сергей Ильич. Двух месяцев не прослужили, только-только освоились - и вас уже забирают!
        - Благодарите господина Повалишина. - вздохнул Серёжа, доливая опорожнённую на четверть чашку ромом. - Это он постарался. А моё дело маленькое: получил приказ - и отправляйся в САСШ, принимать надзор за строительством нового монитора. Я ведь, как вам известно, и на кораблях этого класса послужил в балтийскую кампанию, и с американцами имел дело, когда наша «Москва» заходила в Портленд для докования. Вот и сочли, что для меня такое задание подойдёт в самый раз.
        - Ну, решили, значит, решили. - согласился собеседник. - Начальству, знамо дело, виднее.
        Серёжа кивнул, отхлёбывая «адмиральский чаёк». Капитан второго ранга Григорий Павлович Чухнин слыл среди офицеров «Витязя» фаталистом - после того, как пушки адмирала де Хорси в щепки расколотили корвет, которым он командовал, Чухнин вернулся в Россию - и вместе с орденом Святого Владимира с мечами получил новый корвет, носящий то же название, что и погибший у берегов Южной Америки.
        - На Балтике-то вы изрядно погеройствовали. - продолжал командир. - Да и потом, на «Москве», тоже отличились. Егория-то, батенька, просто так, за понюх табаку не дают…
        Серёжа чуть заметно порозовел - он так и не научился скрывать смущение, когда речь заходила о его собственных заслугах. О других - сколько угодно: он с удовольствием рассказывал об одиссее Карлуши Греве на «Крейсере», о самопожертвовании моряков «Чародейки» и «Адмирала Грейга», ушедших на дно со своими кораблями при Свеаборге. Но - чтобы о себе? Нет уж, увольте, тем более, что и Чухнину есть, о чём порассказать. Вступить на краю света в бой с двумя неприятельскими кораблями, каждый из которых был сильнее его корвета, а один, «Трайумф», ещё и нёс броню, и при этом суметь спасти от гибели и плена почти всю команду - это ли не настоящий подвиг?
        А командир его мучений, похоже, не замечал. Или делал вид, что не замечает - и продолжал беседу.
        - Значит, новый монитор американской постройки будет мореходным? Это для того, чтобы своим ходом перейти через Атлантику?
        - Скорее уж, через Тихий Океан. - ответил Серёжа, обрадованный тем, что Чухнин сменил тему. - На Западном побережье САСШ для нас строятся два монитора - один в Портленде, а другой на юге, в городке Вальехо, это вблизи Сан-Франциско. Оба предназначены для защиты Владивостока; туда им и предстоит направиться после ходовых испытаний.
        - Тихий Океан, говорите? - кавторанг недоверчиво покачал головой. - Что-то слабовато верится. Как вспомню наши балтийские броненосные лодки - куда им соваться в открытый океан! Они-то и по Финскому заливу с бережением ходят…
        Серёжа насупился - ему стало обидно за свои любимые мониторы. Хотя Чухнин прав, и остаётся надеяться, что «американцы», в самом деле, будут избавлены от подобных недостатков.
        - Если вы помните, Григорий Палыч, американский двухбашенный монитор «Миантономо» ещё до войны пересёк Атлантику и заходил с визитом в Кронштадт. А эти, новые, думаю, помореходнее.
        Ну, дай Бог, дай Бог… - покивал Чухнин. - А сейчас - давайте-ка, батенька, допивайте чаёк, переоденьтесь в сухое, и ступайте наверх. Как там наш мичманец справляется? Ветер что-то разыгрался, не вышло бы чего…
        VI
        Франция, Париж,
        Июнь 1879 г.
        В июле Париж великолепен - особенно после того, как барон Осман по указанию Наполеона III-го обустроил для прогулок парижан Булонский лес и парки Монсури и Бют-Шомон. А, главное, безжалостно перекроил средневековые улочки и кварталы, прорезав их широкими бульварами-осями, открывающими восхитительные перспективы на городские достопримечательности. И, что бы ни твердили злопыхатели касательно того, что сделано это отнюдь не для удобства фланирующей публики, а чтобы удобнее было картечными залпами разгонять очередную «революцию» - всё равно, чудо, как хорошо стало в этом городе, подлинном сердце Европы!
        - Опять я толком не увижу Париж! - жаловался Греве, шагая рядом с Остелецким. Оба были в партикулярном платье, а барон, кроме того, вертел в пальцах изящную, с серебряным набалдашником тросточку. Другую руку, согнутую в локте, он прижимал к боку, и только внимательный наблюдатель разглядел бы, что пальцы в чёрной кожаной перчатке не шевелятся.
        - Перед свадьбой мы на два дня заехали сюда с Камиллой - так целыми днями только и делали, что мотались по модным магазинам! Как будто, нельзя было по почтовому каталогу выбрать и заказать…
        - Не понимаешь ты женского сердца, Карлуша. - усмехнулся Остелецкий. - Для любой уважающей себя дамы посещение модистки или, не дай бог, шляпной лавки сродни священнодействию, никакими каталогами его не заменить.
        - Всё равно досадно! Думал провести здесь хотя бы недельку, а тут - давай-давай, гони гусей! Повременить, что ли, нельзя?
        - Нельзя, дружище! Никак нельзя, уж не обессудь. Времени у нас всего ничего - не позже, чем через три дня нам надо быть в море.
        - «Нам»? - барон подозрительно сощурился. - У меня вообще-то медовый месяц…
        - Постараемся вас не стеснять. «Луиза-Мария», если верить описанию в регистре Ллойда - достаточно крупное судно. Прикажешь оборудовать для моих людей помещение в низах кубрик, ну и мне какую ни то каютку выделишь - мешать вам не будем, слово чести. Ну, разве что, сам захочешь побеседовать…
        Побеседовать им было о чём. Старые приятели встретились, как и было условлено, в ресторане отеля «Le Meurice», и после недолгого обеда, отправились прогуляться по бульварам. «У стен есть уши, - наставительно говорил Остелецкий, - а в отеле в особенности. Дела наши секретные, так что давай-ка, побеседуем на свежем воздухе. Так спокойнее».
        Их в самом деле никто не беспокоил, хотя на бульваре Сен-Жермен было довольно оживлённо. По брусчатке тарахтят железные шины экипажей и цокают лошадиные подковы, с лотков на высоких тонких колёсах торгуют жареными каштанами, сладостями и имбирным лимонадом. Остроглазые девицы в крахмальных наколках, с корзинами свежесрезанных фиалок и тюльпанов предлагают душистый товар фланирующим парочкам. Деловито беседуют на ходу мужчины в кепи и котелках, а одинокие зеваки, высматривают свободную скамейку, чтобы устроиться на ней с газетой. Никто ни на кого не обращает внимания - и только вездесущие гамены шныряют в опасной близости от карманов прогуливающейся публики.
        - Вы бы поостереглись, Гревочка. - Остелецкий цыкнул на особо шустрого оборванца в драном солдатском кепи и рабочей блузе до колен, пристроившегося, было, за спиной у барона. - Вмиг без портмоне останетесь!
        Греве покосился на сорванца, нахмурился и угрожающе поднял трость. Мальчуган отскочил, сделал непристойный жест и выкрикнул что-то непонятное, но наверняка обидное. Барон ответил юному прохвосту оборотом из малого шлюпочного загиба.
        - Да оставьте вы его, барон… - Остелецкий схватил Греве за рукав, не давая тому перейти от слов к действию. - эти оборванцы тоже, своего рода, парижская достопримечательность. Сочинения Виктуара Гюго помните? Не исключено, что вы сейчас едва не вытянули по плечам какого-нибудь Гавроша. И, не забывайте: мы с вами не в Охотном Ряду. Если так уж хочется обложить кого-то по матушке - используйте тевтонскую речь, она в плане сквернословия весьма богата и занимательна.
        Говорили они по-немецки, которым оба владели в совершенстве.
        Греве проводил юного парижанина недовольным взглядом, пожал плечами и двинулся вслед за приятелем. Тот прав, конечно: имея в кармане шведский паспорт, по которому он и приехал во Францию, Остелецкий не желал рисковать тем, что в них опознают подданных Российской Империи - благо соотечественников в Париже хватало во всякое время года.
        - Кстати, как ты прибыл сюда? - поинтересовался Греве, когда бульвар Сен-Жермен остался позади.
        - А по чугунке дружище, сиречь, по железной дороге. Из Петербурга до Варшавы, потом до станции Вержболово. Там вагоны переставили на узкую колею - и привет Восточно-Прусская Восточная железная дорога! Лучше расскажи, как сумел уговорить на эдакую авантюру супругу?
        - Да уж пришлось постараться. Спасибо, попалась в журнале статейка одного французского учёного насчёт сокровищ местных индейских царьков - инками их называли, кажется. Камилла, как услышала - сразу загорелась. Сейчас строит планы экспедиции в отроги Анд и даже выписала из Швейцарии какие-то особые башмаки для горных восходителей.
        Остелецкий ухмыльнулся.
        - Смотри, Карлуша, как бы и правда, не пришлось в горы лезть! Там, как я прочитал, сплошь лёд, снег да королевские кондоры.
        - А, вздор… - легкомысленно отмахнулся барон. Прибудем в Чили, придумаю что-нибудь убедительное. А пока, давай-ка поищем, где бы поужинать? У меня, признаться, кишки сводит.
        Может, в «Фоли-Бержер»? - предложил Остелецкий. Тамошняя кухня вполне даже комильфо, и барышни танцуют весьма пикантные…
        - Ты, видать, погибели моей хочешь? - Греве сделал испуганные глаза. - Если баронесса узнает, что я посещаю подобные заведения, да ещё и без неё - со свету меня сживёт. Нет уж, поехали назад в отель, там и поужинаем. Заодно представлю тебя супруге - раз уж нам предстоит провести целый месяц на одном пароходе, лучше познакомиться заранее.
        - Так она с тобой в Париже? - удивился Остелецкий.
        - А ты чего хотел, братец? У нас медовый месяц, иначе никак.
        И махнул тростью, подзывая фиакр.
        Париж, набережная Сены.
        Несколькими часами позже.
        - …а потом пришла жена того, длинного. Они перед ней расшаркались, велели подать ещё бутылку вина и посидели полчасика. Потом парочка поднялась наверх, в номер, а второй вышел из отеля, взял фиакр и велел ехать к «Фоли-Бержер». Я за ним прицепился и видел, как он вошёл в двери. Наверное, до сих пор там сидит - в этом заведении самое увлекательное программа начинается после полуночи, раньше оттуда никто не уходит, и уж тем более, одинокий мужчина.
        Они беседовали на набережной Турнель, возле парапета - массивной чугунной цепи, протянутой на чугунных столбиках. За парапетом несла мутные воды Сена, а вдоль тротуара тянулись знаменитые на весь Париж развалы букинистов. Там толпились студенты, чисто одетые мальчики в сопровождении гувернёров рассматривали тома приключений мсье Жюля Верна и тонкие сборники детективных повестей. Юный собеседник Бёртона (это был, конечно, он, но только без своей известной всем газетчикам Лондона бороды) презрительно посмотрел на них и пустил сквозь зубы длинный плевок - знак высшего презрения парижских гаменов.
        - А тебе-то почём знать? - с усмешкой осведомился англичанин. - Или скажешь, что и сам бывал внутри?
        - А то, как же, мсье! - ухмыльнулся сорванец. - Мой родственник по матери моет там посуду, он и провёл. Я спрятался за сценой, в какой-то кладовке, и всё видел - даже как девчонки перед выходом чулки подтягивают! Точно говорю, там он сидит!
        - Ладно, держи, заработал. - англичанин протянул мальчишке горсть мелких монет. - В каком, говоришь, номере он остановился?
        - В шестьдесят пятом, на третьем этаже. Так себе номер, не для Ротшильда. Кстати, другой, который с мамзелью - он однорукий.
        Бёртон нахмурился.
        - Уверен?
        - А то, как же, мсьё! Левой кисти нет. Он руку держит так… осторожно, и пальцы не шевелятся. Неживая у него рука, чтоб моя башка досталась Дрейблеру![5 - Дрейблеры, отец и сын - главные парижские палачи, гильотинировавшие преступников в конце 19-начала 20-го веков.]
        - Хорошо, буду иметь в виду. Так значит, они оба немцы?
        - Говорили они, точно, как пруссаки, будто собаки гавкали. Что я, их собачьего языка не узнаю? Но сами не немцы, это уж наверняка. Я, мсье, попросил мальчишку-чистильщика при отеле справиться у портье, откуда они. Оказалось, один приехал из Бельгии, а второй вообще из какой-то Швеции. Это где такая страна, мсье?
        - На самом севере Европы, далеко отсюда. - ответил Бёртон, пряча портмоне. Гамен проводил его жадным взглядом.
        - Хорошо бы прибавить, мсье… Целый день носился за вашей парочкой, все ноги сбил. Опять же, чистильщику пять су пришлось дать, задаром он и пальцем не шевельнул бы!
        Англичанин подумал, затем хмыкнул и одобрительно кивнул.
        - А что, и прибавлю - если прямо сейчас найдёшь мне ловкого молодца, который сможет справиться с гостиничным сейфом.
        - Запросто, мсье! - физиономия «агента» расплылась в щербатой улыбке. - Есть у меня знакомец, он в два счёта всё обтяпает. Он уже работал в этом отеле, тамошние замки знает, как родные. Если желаете - сбегаю, приведу. Только надо будет сунуть франков пять коридорному, Жилю. Этот мошенник, проведёт вас наверх так, что никто не заметит, и потом обратно выведет!
        Теперь мальчишка не сомневался, что наниматель - крупный преступник, охотящийся за солидной добычей. Или даже сыскной агент, вылавливающий прусских шпионов? Недаром о них столько пишут авторы детективных книжонок, которыми полны книжные развалы…
        - Веди своего знакомого, получишь три франка. И приходи завтра утром на это место, будет ещё задание.
        - Непременно, мсье! - гамен довольно подмигнул англичанину. - Что не сделаешь, чтобы угодить солидному клиенту?
        И припустился по набережной, сжимая в кулаке честно заработанные медяки.
        Бёртон долго смотрел ему вслед, потом огляделся, выбрал скамейку и уселся, развернув газету. Пока дела складывались удачно: агенты русского военно-морской разведки обнаружены, взяты под наблюдение - и, если повезёт, сегодня вечером он не торопясь покопается в бумагах того, что прибыл из Санкт-Петербурга. А там можно будет подумать и как добраться до второго.
        Париж, отель «Le Meurice».
        Вечер того же дня.
        - Не рискованно ли, мон шер ами, сейчас, когда между Чили, Боливией и Перу идёт война, делать такие серьёзные вложения? Ты хоть знаешь, что они там не поделили?
        Баронесса была в лёгкой шали поверх пеньюара - того самого, прозрачного до неприличия, почти не скрывающего соблазнительных форм. Очень хотелось схватить её в охапку и уволочь в спальню, бесцеремонно, даже грубо - как она любит. Но нет, нельзя. Разговор назрел, а если он уступит желанию, то им обоим будет не до рассуждений, как минимум, до утра.
        Хотя, это ещё бабушка надвое сказала. Не раз Камилла, едва отдышавшись после очередного тура постельных забав, поправляла тонкий шёлк, прикрывающий грудь с тёмными, словно перезрелые вишни, сосками, и принималась рассуждать о коммерции, а то и политике - сухо, деловито, будто не стонала, не рычала только что тигрицей, впиваясь ногтями ему в спину, будто не изгибалась в порыве страсти, разметав волосы по подушкам…
        - Не поделили они, ты не поверишь, дорогая, обыкновенный птичий помёт. - ответил Греве, старательно отводя глаза. - Вернее, его залежи, которые копились там в течение десятков тысяч лет. Местные называют его «гуано», и оно, как оказалось, не только ценнейшее удобрение, но ещё и сырьё для производства натриевой селитры - а это уже серьёзно, это взрывчатые вещества и порох.
        - Порох? - баронесса удивлённо подняла брови. - Из птичьего де… хм… фекалий? Воистину, Господь любит пошутить!
        Так и есть, любимая. Так вот, основные залежи этого, с позволения сказать, добра находятся на территории Боливии, в пустынной, почти необитаемой местности близ границы с Чили. Сами боливийцы то ли слишком ленивы, то ли слишком нерасторопны, чтобы развернуть добычу - а потому занимаются этим чилийские дельцы, а соседи лишь получают навар с гуанового экспорта.
        - А при чём тут англичане?
        - Они всегда «при чём». Британия вложила серьёзные капиталы в чилийские предприятия, а когда боливийцы, опираясь на поддержку северного соседа, решили переделить источники «гуановых» доходов и резко повысили налоги на добычу и вывоз известной субстанции - Лондон спровоцировал войну, рассчитывая при любом её результате остаться в выигрыше.
        - А Чили, кроме того, контролирует и Магелланов пролив… - медленно произнесла баронесса. - Кажется, я начинаю понимать.
        Барон расплылся в довольной улыбке. Сам он не сильно-то разбирался в политике, тем более, творящейся на краю света, но Остелецкий давеча всё подробно ему растолковал - и вот, пришла пора блеснуть эрудицией перед супругой.
        - Ну, ты же сама говорила, что сейчас пойдёт драка за передел морских путей. Недаром французы копошатся на Мадагаскаре, турки спешно укрепляются в Адене…
        - …а подданные кайзера присматриваются к острову Занзибар. - усмехнулась женщина. - Если, конечно, твои соотечественники им это позволят. Газеты пишут, что султан души не чает в русских. Я всё понимаю, мон шер, но, может, стоит всё же повременить? Я не собираюсь тебя учить, в конце концов, коммерция, особенно такая - дело мужское, но это, в конце концов, и мои деньги тоже!
        Барон насупился. Дражайшая супруга в своём репертуаре: погладит мягкой бархатной лапкой, но и о втянутых до времени в подушечки острых коготках как бы невзначай напомнит…
        - Поверь, сейчас самое время. К тому времени, когда ситуация определится, все самые вкусные куски будут уже поделены теми, кто не побоялся вовремя поставить последний рубль ребром.
        - Прости, что?
        - Это такое русское присловье. Смысл в том, чтобы правильно выбрать время для рискованных ставок.
        - А ты уверен, что сможешь выбрать правильно?
        - Умные люди посоветовали. Сказали: «есть пароходная компания, британская. Она и вдоль западного побережья латинской Америки суда гоняет, и на линии через Магелланов пролив, в Аргентину и дальше, до самой Британской Гвианы. Из-за войны компания едва концы с концами сводит, тут ты, дорогая, права, - но вскорости процветёт небывало. И самое время сейчас войти в долю с её владельцами, пока кто другой не додумался.
        О том, что упомянутые «умные люди» служат под шпицем и носят погоны офицеров Российского Императорского Флота, он решил пока промолчать. Успеется.
        - А название у этой компании есть? - осведомилась Камилла. Она как бы невзначай подобрала край пеньюара и принялась поправлять подвязку. Барон представил, как закинет эти ножки в шёлковых паутинках себе на плечи, как делали это японские самураи с гейшами на непристойных акварельных рисунках, которые он приобрёл во время стоянки в японском Сасебо. Как нависнет над разгорячённым, изнемогающим от желания телом, как…
        Женщина, поймав его взгляд, улыбнулась и поддёрнула край пеньюара ещё выше.
        - «Пасифик Стим Навигейшн Компани», дорогая. - барон нашёл в себе силы отвернуться. - Я имел предварительную беседу с их агентом в Брюсселе, так они предлагают купить тридцать пять процентов акций, плюс перевести два наших парохода с Ост-Индских линий на их маршруты, под гарантии контрактов чилийской армии. Я пока думаю.
        - Вот и думай. - Камилла, наконец, справилась с подвязкой и выпрямилась. - Кстати, у меня есть для тебя небольшой подарок.
        Она подошла к шкапу, открыла дверку и вытащила коробку.
        - Открывай, мон шер! Ой, извини, тебе трудно, наверное. Сейчас я помогу…
        Греве поморщился - он не любил, когда Камилла напоминала о его увечье. Перехватил увесистую коробку, поставил на стол, и привычно действуя одной рукой, распустил бечёвку. Крышка полетела на пол, за ним последовала смятая упаковочная бумага. Увидев, что было скрыто под ней, барон помрачнел ещё больше.
        Баронесса положила руку на плечо мужу.
        - Я помню, любовь моя, что ты не любишь об этом вспоминать, но поверь, тут случай особый. Вот, смотри…
        И достала из коробки обтянутый кожей протез левой руки. Нажала на неприметный рычажок на запястье, и половина кисти вместе со звоном откинулась вниз. Глаза у барона полезли на лоб - из оставшейся половины смотрели четыре ствола, на глаз, калибром примерно четыре линии.
        - Работа известного льежского мастера. - улыбнулась Камилла. - Он прославился образцами потайного оружия - портсигары, трости, даже перстни с пистолетами.
        Она перевернула протез и продемонстрировала изогнутый рычажок, появившийся из узкой щели.
        - Это спуск. Можно стрелять по одному, а можно нажать посильнее, и тогда получится залп. Правда, мастер не рекомендовал так делать - говорит, отдача сразу четырёх стволов будет весьма болезненна. А эти ремни - чтобы крепить к руке…
        - К культе. - жёстко оборвал барон. - К культе, дорогая. Давай называть вещи своими именами.
        Физиономия его оживилась - видно было, что подарок его заинтересовал.
        - Как тебе будет угодно. - Камилла ласково провела рукой по щеке мужа. При этом шаль соскользнула на пол, являя взору всё, что было скрыто. - Но, может, ты разберёшься со своей новой игрушкой попозже? Скажем, завтра утром? А сейчас… - она взглянула прямо и вызывающе провела языком по полным губам, отчего Греве разом забыл и о протезах, и пароходных компаниях, и вообще, обо всём на свете. - Сейчас не хочешь ли продемонстрировать мне, как ты владеешь своей правой рукой - и не только ею?
        И настойчиво, не слушая сумбурных возражений барона, потянула его к двери спальни.
        VII
        Июль 1879 г.
        Где-то у берегов Южной Америки.
        - Торговая посудина, сеньор адмирал. «Императрица Бразилии», полторы тысячи регистровых тонн согласно регистру Ллойда. Идёт под британским флагом, но, готов поставить сотню серебряных солей[6 - «Соль» - перуанская денежная единица. 1 соль равнялся 5 франкам, пять солей равнялись британскому соверену.] против гнилого батата, груз предназначен для чилийской армии.
        Мигель Грау опустил подзорную трубу. Вахтенный офицер прав: низкий, вытянутый силуэт, единственная труба, лениво дымящая угольной копотью, две сильно разнесённые мачты выдавали в добыче один из пароходов «Пасифик Стим». Эта компания была хорошо известна адмиралу: её суда, совершавшие в мирное время рейсы вдоль тихоокеанского побережья континента, теперь сплошь зафрахтованы чилийским военным ведомством. Тянущаяся уже полгода война носила своеобразный характер: спорные территории с залежами селитры, из-за которых и начался сыр-бор, располагаются в мёртвой, безводной пустыне Атакама, и единственным способом для обеих сторон доставлять снабжение и материалы войскам оставалось море.
        «Уаскар» вышел из порта Кальяо шестого июля с целью прощупать на прочность блокаду порта Икике, установленную чилийским флотом. Но военных кораблей неприятеля перуанцы не обнаружили - зато, покинув порт, почти сразу наткнулись на этого вот англичанина.
        - Угольщик, надо полагать. - буркнул контр-адмирал, складывая длинную подзорную трубу. - Поднимите сигнал: «Предлагаем команде покинуть судно. После этого оно будет потоплено».
        Старшина-сигнальщик вытащил из деревянных лотков туго свёрнутые сигнальные флажки и прицепил их к фалам. Пёстрая лента толчками поползла вверх, к стеньге монитора. Вахтенный офицер не отрывал линз бинокля от торгаша - не прошло и пяти минут, как там заплескались флажки ответного сигнала.
        «Следуем под британским флагом, ваше распоряжение исполнять отказываемся».
        - Каков наглец! - с удовольствием произнёс Грау. - Дайте предупредительный выстрел по курсу, глядишь, и одумаются…
        И покосился на молодого человека в штатском, устроившегося на крыле мостика рядом с сигнальщиком. Репортёр столичной газеты, взятый на борт во время захода в порт Арика для угольной погрузки. Адмирал на дух не переносил газетчиков и, если бы не письмо президента Республики, который тот предъявил, поднявшись на борт, черта с два он потерпел бы его на своём корабле! Как его там зовут - Антонио Кукалон? Грау едва удержался от того, чтобы сплюнуть за борт - репортёр раздражал его несказанно. В особенности бесил его белый пробковый шлем, вроде тех, какие носили офицеры британских колониальных войск. Адмирал даже подумывал приказать стащить с головы щелкопёра его дурацкий головной убор и выбросить за борт. Шлем, разумеется, не его владельца. От этого вполне простительного душевного порыва адмирала удерживало всё то же письмо президента.
        А на «Императрице Бразилии» никто и не собирался одумываться. Приближалась ночь, и «Уаскару» пришлось долго маневрировать, отрезая жертву от берега, угрожать ударом тарана, давать предупредительные выстрелы из погонной пушчонки, пока упрямый английский шкипер не сбросил, наконец, ход, и угольщик закачался на крупной океанской зыби. Контр-адмирал уже приказал высылать шлюпку с призовой партией, когда на горизонте появился дым, и сигнальщик отрапортовал, что видит мачты военного корабля.
        Через четверть часа силуэт пришельца уже ясно рисовался на западной, ещё светлой стороне горизонта.
        - Корвет «Магальянес» - вынес вердикт Грау. - Девятьсот пятьдесят тонн, два орудия на поворотных платформах, сто пятнадцать и шестьдесят четыре фунта. Ход одиннадцать узлов против наших десяти. - Возвращайте шлюпку, сейчас начнётся веселье…
        Ночь в южном полушарии наступает вдруг. по щелчку Только что половина горизонта золотилась в последних лучах солнца - и вот уде небо залито лиловой чернотой, и высыпали крупные звёзды, и путеводный Южный Крест сияет алмазной диадемой… Но сейчас эта красота не радовала адмиральское сердце: ночной бой вообще тяжёлое занятие, а уж для «Уаскара» с его крайне неторопливой (и это ещё мягко сказано) артиллерией - так и в особенности. «Магальянес», пользуясь незначительным преимуществом в скорости, раз за разом уворачивался от таранного удара, осыпая врага снарядами. В цель, правда, угодил только один - в броневой пояс, не нанеся сколько-нибудь заметных повреждений, несколько вылетевших заклёпок да лёгкая течь, открывшаяся в угольных ямах не в счёт.
        Но долго это продолжаться не могло. Перуанцы умело маневрируя, исхитрились подловить неприятеля на крутой циркуляции. Грозный шпирон «Уаскара», прошёл в десятке футов от борта корвета, но, то ли удача, то ли мастерство рулевых спасли чилийцев и на этот раз. А малое время спустя к месту боя подошёл, отчаянно дымя обеими трубами, казематный броненосец «Бланко Энкалада», один из двух, имевшихся в чилийском флоте, и Мигель Грау скомандовал отходить на норд-вест, куда двумя часами позже ушёл захваченный угольщик.
        К третьей склянке с мостика приказали сбавить обороты на четверть от полных - машины «Уаскара» давно нуждались в ремонте, и Грау не желал рисковать. Он даже пожалел, что после модернизации монитор остался без парусной оснастки - попутный ветер мог прибавить узла полтора к его ходу. Но чего нет, того нет - и оставалось только ожидать развития событий, стоя на мостике, и обсуждать с вахтенным офицером давешний бой.
        - К сожалению, наши орудия, хоть и способны произвести впечатление своими размерами и весом снарядов, но мало приспособлены к морскому бою, - рассуждал адмирал. - Для бомбардировки берега они ещё сгодятся, а вот для стрельбы по маневрирующему неприятельскому судну - извините! В этом мы убедились ещё во время стычки с «Шахом и «Аметистом», когда за три часа боя две наши пушки сделали всего семь выстрелов - по одному в сорок минут! Вот и сейчас: мы разбрасываем дорогущие конические бомбы впустую, тогда как один-единственный удар тараном способен принести решительный успех! Взять к примеру, кампанию на русской Балтике, или сражение при Александрии между турецкой и британской эскадрами: там тараны сыграли чуть ли не основную роль, отправив на дно не один боевой корабль!
        - Да, остаётся только сокрушаться, что у нас нет специального судна-тарана, бронированного, низкобортного, несущего, кроме орудий, самодвижущиеся мины. - поспешил согласиться с начальством вахтенный офицер. - Ведущие морские державы, Франция и Англия, уже строят такие. Нашим умникам из правительства не худо бы задуматься о приобретении подобного корабля. Например, заказать у нортамериканос - чем плохо? И через океан не надо тащить. Вспомните, как вы в своё время намучились с «Уаскаром» - одна только потеря лопасти винта во время шторма в Центральной Атлантике!
        - Я слышал, янки строят на Западном побережье мониторы для обороны прибрежных городов. - подал голос Кукалон, внимательно прислушивавшийся к беседе. - Наверняка их тоже оснастят таранами - передовая в плане техники нация, иначе невозможно. Вот бы подать мысль сеньору президенту: выкупить один из них? Сейчас, после потери «Эсмеральды», он нам очень пригодился бы, а то два других наших монитора, «Манко Капак» и «Атауальпа» годятся, разве что, для защиты акваторий портов - в океан им лучше не соваться.
        Адмирал в раздражении вскинул голову и обратил на репортёра взор, полный гнева. Смешанного, впрочем, с удивлением - словно чугунный палубный кнехт вдруг заговорил и, мало того, сказал нечто, заслуживающее внимания.
        Щелкопёр, в самом деле, прав. Конечно, им пока везёт, но ведь нельзя же в одиночку противостоять всему чилийскому флоту? После того, как «Эсмеральду» сожгла её собственная команда, «Уаскар» оставался единственной броненосной единицей перуанского флота, способной всерьёз противостоять чилийским «Адмиранте Кохрейну» и «Бланко «Энкалада», и это не считая выводка корветов и канонерок, вроде давешнего «Магальянеса». Конечно, казна республики пуста - но, может, президент Луис Ла Пуэрта сумеет раздобыть деньги? Скажем, взять займ. Британцы не дадут, они поддерживают чилийцев, но что, если обратиться к их заклятым врагам, нортамериканос? Или к французам - те в последнее время активно лезут в латиноамериканские дела. Адмирал согласился бы даже принять помощь от Испании. В конце концов, испанцы далеко, а чилийский флот - вот он, под боком. Другое дело, что правительство Альфонсо XII-го испытывает сейчас серьёзные трудности, и вряд ли захочет разбрасываться средствами для помощи своим бывшим колониям.
        Уйти от погони не удалось. На следующий день, когда уже солнце стояло высоко над горизонтом, «Бланка Эскалада» и «Магальянес» нагнали, наконец, «Уаскар». Монитор давно сидел костью в горле у чилийского флота, и теперь командор Гальварино Риверос Карденас, командующий эскадрой, намеревался навсегда с ним покончить. Но на этот раз военное счастье приняло сторону перуанцев: машины корвета, измученные ночной погоней, стали сдавать, и он постепенно отставал от флагмана. «Бланка Энкалада» уверенно держал дистанцию в двенадцать кабельтовых - но, чтобы дать залп из погонных казематных орудий, броненосцу приходилось слегка доворачивать то вправо, то влево, сбивая и без того неверный прицел. С «Уаскара» ему отвечала единственная ретирадная сорокафунтовка, тоже без видимого результата.
        На этом, собственно, всё и закончилось. Чилийские снаряды ложились с большим разбросом, и через час такой канонады раздосадованный Карденас приказал задробить стрельбу и сбавить ход. Приходилось признать, что проклятый «Уаскар» снова сумел вырваться из челюстей чилийского флота в тот самый момент, когда те готовы были сомкнуться и сокрушить неприятеля.
        Однако, вовсе без потерь не обошлось. В разгар канонады неутомимый Кукалон покинул мостик и направился на ют. Пушечный дым, пальба, вид фонтанов, поднятых снарядами, бессильно падающими в отдалении от монитора, привели его в сущее неистовство. Как рассказывал позже в кубрике «Уаскара» артиллерийский унтер-офицер Хорхе Адоньес, ставший свидетелем этой сцены, «щелкопёришка скакал, размахивал руками, словно бразильская обезьяна, делал непристойные жесты и всё время выкрикивал оскорбления в адрес преследователей». За что и поплатился - когда Грау желая затруднить прицеливание чилийским комендорам, скомандовал правый коордонат, «Уаскар» резко накренился на полном ходу - и незадачливый репортёр вылетел за борт, словно пробка из бутылки шампанского. Адоньес успел сорвать с лееров спасательный круг и швырнуть бедняге вслед, но круг затянуло под винт, и унтер успел разглядеть лишь мелькающую в пенной кильватерной струе голову в белом тропическом шлеме.
        Когда Мигелю Грау доложили об этом происшествии, он лишь злорадно ухмыльнулся. «Ничего, выплывет как-нибудь на своём дурацком колпаке. Он ведь, кажется, из пробки, как и спасательные пояса?»
        Адмирал как в воду глядел. Репортёр - вернее память о нём, поскольку самого Кальдерона более никто не видел - действительно «выплыл» именно благодаря своему примечательному головному убору. С тех пор по всей Южной Америке колониальные шлемы тропического образца, носимые гражданскими лицами, стали называть «кукалонами». Кроме того, фамилия несчастного журналиста сделалось своего рода нарицательным для обозначения надоедливых штатских, лезущих без необходимости в дела военных. Что ж, не самая скудная эпитафия - многие и того не удостоились…
        Сутки спустя «Уаскар» бросил якорь на рейде Кальяо, а ещё через три дня личный посланник президента Луиса Ла Пуэрты отбыл на французском пакетботе на север. При себе он имел письма к администрации САСШ и французскому консулу в Сан-Франциско касательно предоставления военного займа республике Перу. Идея безвременно почившего Антонио Кукалона начинала обретать реальные очертания.
        VIII
        Июль 1879 г.
        Северная Атлантика, 28° северной широты.
        - Вот убей, не пойму, что нашему богоспасаемому Отечеству понадобилось в этом, простите мой французский, афедроне мира?Всего ничего спуститься к югу - и можно заглянуть вниз с земного диска и полюбоваться хоботами тех самых слонов! В детстве, помнится, как прочитал книжку с индийскими легендами, где о сём говорится - так мечтал свесить с края земного диска верёвку и спуститься к слонам. Всё меня занимало: что они там едят?
        Судно находилось в море уже вторую неделю. Выйдя из Остенде, «Луиза-Мария» зашла сначала во французский Брест, где на борт поднялся Остелецкий. «Конспирация, дорогой барон, конспирация! - объяснил он свою задержку. - Лишний раз перестраховаться не мешает, да и прихватить кое-кого требовалось после Парижа…»
        «Кое-кто» оказалось дюжиной крепких молодцов, навьюченных металлически звякающими сумками и баулами. «Моё, так сказать, сопровождение. - пояснил Остелецкий. - В краях, куда мы, Гревочка направляемся, они лишними не будут. А пока, вели устроить их где-нибудь, да так, чтобы с командой парохода лишний раз не пересекались».
        Закадычные друзья беседовали, стоя на шкафуте. Форштевень с шуршанием режет воду, слепящие солнечные блики играют на мелкой волне, отскакивают от воды, словно от осколков зеркала, вспыхивают на бортах, на подволоках кают, весело прыгают по стенкам надстроек, по стоящим на кильблоках шлюпкам, по траурно-чёрному кожуху дымовой трубы и раструбам вентиляторов. Позади остался Бискайский залив и переход к Канарским островам. «Луиза-Мария», нарядная, сверкающая надраенной медяшкой, несёт хозяев в свадебное путешествие - к далёкому горизонту, где уже угадывается в полуденном мареве зубчатый профиль острова Тенерифе.
        - То-то, что не поймёшь, Гревочка. А вот твоя жена сразу обо всём догадалась. В том числе и насчёт «Пасифик Стим» - кто, мол, это такой умный тебе советы даёт?
        Греве вздохнул. Камилла после завтрака закрылась в каюте, прячась от дневной жары, и теперь они с Остелецким были предоставлены друг другу. Но барон не питал иллюзий - вечером из него вытянут каждое слово сказанное гостем из Петербурга. Сопротивляться бесполезно, у баронессы это получалось не хуже, чем у испанских инквизиторов. Правда, несколько иными методами.
        - Что же насчёт слонов, - продолжал Остелецкий, - то выбрось их из головы. Нет там никаких слонов, одни пингвины. Вот пойдём Магеллановым проливом - может, и увидишь.
        - Да видел я их! - отмахнулся барон. - Когда мыс Доброй Надежды огибали, тогда и видел. Скалистый берег весь в пингвинах, точно как солидные господа во фраках и крахмальных визитках - чёрно-белые, упитанные, и всё время гогочут…
        - Вот и хорошо, что видел, значит, сюрпризов будет меньше. Что до того, что начальству из-под шпица понадобилось на краю света - я, признаться, поначалу тоже удивился. Но, слава богу, нашлись добрые люди, разъяснили. Видишь ли, могущество Британской Империи во многом выросло из того, что они сумели к концу восемнадцатого века взять под свой контроль главные торговые маршруты. Суэцкий канал, Южная Африка…
        - Газеты пишут, в Южной Африке у англичан не всё ладно. - перебил собеседника барон. - Хоть президент Трансвааля Томас Бюргерс и отговаривает африканеров браться за оружие, но любому наблюдателю очевидно: долго это не продлится. С нынешней политикой британских властей, так в особенности.[7 - В реальной истории Первая англо-бурская война началась в конце 1880-го года.] Это надо было додуматься: взыскивать недоимки по налогам за годы, предшествовавшие аннексии Оранжевого свободного государства! Неудивительно, что буры готовы взбунтоваться! А тогда найдётся немало желающих помочь отвоевать свободу. Мы, скажем, или те же немцы с голландцами. Им буры, считай, родня!
        - Об этом я тебе и толкую! Но если кто-то вознамерится вырвать зубы у британского льва, то он должен не топить английские броненосцы и даже не поднимать мятежи среди покорённых народов. То есть, это, конечно, дело полезное и даже необходимое, но главное всё же - перехватить у них из рук торные океанские дороги и крепко встать там, где эти дороги сходятся. В естественных «узостях», которых никак не миновать: Гибралтар, Мыс Доброй Надежды, Баб-эль-Мандебский и Малаккский проливы… да что я тебе объясняю, сам прекрасно всё знаешь - после вашей-то одиссеи!
        Греве кивнул. Действительно, почти полугодовое крейсерство в Индийском океане, в котором он участвовал, в качестве офицера русского военного клипера, как раз и было нацелено против морской торговли, этой ахиллесовой пяты Британской Империи.
        - Так о чём бишь я?.. - продолжал Остелецкий. - Дело ведь не в том, чтобы самим взять под контроль узкие места морских торговых путей, а в том, чтобы этого не сделала Англия. Это ведь сейчас они ослаблены - но ты и моргнуть не успеешь, как островитяне опомнятся от поражений и возьмутся восстанавливать статус-кво. России пока не под силу помешать Британии «править морями» - так, кажется, поётся в их гимне? В одиночку - да, не под силу, а вот в союзе с другими державами…
        - Консорциум Суэцкого канала? - понимающе усмехнулся барон.
        - Да, и Аден, доставшийся османам. И Занзибар, на котором Российский Императорский Флот будет теперь присутствовать вместе с германцами. Курочка по зёрнышку, знаешь ли.
        - Ты повторяешь слова моей дражайшей супруги. - ухмыльнулся барон. - И про Суэц, и про Занзибар…
        - Как я уже имел удовольствие отметить, мадам Камилла - умнейшая женщина. - серьёзно ответил Остелецкий. - Держись за неё, мин херц, не пропадёшь.
        Барон насупился. Дифирамбы, обильно расточаемые уму и талантам супруги начали его утомлять.
        - Так я, с твоего позволения, продолжу. - Остелецкий вытащил кожаный портсигар, извлёк бледно-зелёную гаванскую сигару, провёл ею под носом, смакуя запах. - Сейчас на главных морских путях англичане либо потеснились, либо вынуждены терпеть соседство других держав, как это вышло с французской аннексией Мадагаскара. Закрепятся лягушатники, построят базу флота - и это в двух шагах от мыса Доброй Надежды, маршрут вокруг которого только и остался Британии после потери Суэца и Адена! Можешь себе представить, чтобы они стерпели нечто подобное перед войной? Да ни в жисть!
        Остелецкий извлёк из кармана складной ножик с круглым отверстием в рукояти. Раскрыл, вставил в отверстие кончик сигары и, действуя лезвием, как гильотинкой, отделил кончик, и принялся раскуривать. Барон терпеливо ждал, пока приятель закончит священнодействие.
        - Таким образом, - снова заговорил Остелецкий, пуская первые клубы ароматного дыма, - полностью полагаться на маршрут вокруг Африки англичане не рискнут. А значит, им остаётся - что?
        - Маршрут в обход Южной Америки? Так они смогут беспрепятственно добираться до своих колоний в Индии и Австралии.
        - Именно! И заметь, англичане не теряют времени даром: пока в проливе стоит только коммерческая угольная станция, устроенная, между прочим, твоей разлюбезной «Пасифик Стим» - но ведь лиха беда начало! Стоит Лондону договориться с властями Чили - а они договорятся в обмен на военную помощь, - и там появятся уже британские стационеры. А дальше и береговые батареи построят, и стоянку для судов Королевского флота. И тогда - не пройти мимо них, ни проехать. Вести войну в такой Тмутаракани ни одной державе не под силу, а у англичан под боком и Фолклендские острова, и Британская Гвиана, и до Южной Африки не так уж далеко. Поди, выкури их оттуда!
        - И вы хотите с моей помощью взять под контроль «Пасифик Стим» и таким образом помешать англичанам?
        - Это будет только первый шаг. Я ведь не зря упомянул о войне, которая сейчас идёт между Чили, Боливией и Перу. На их селитру и птичье дерьмо нам, в общем-то, наплевать, а вот помочь перуанцам не уступить южному соседу - это значит серьёзно нарушить планы англичан. Для этого мы с тобой, Гревочка, туда и направляемся. Другой вопрос, что делать это придётся исподволь, возможно - чужими руками. Ничего не попишешь, дружище, такая уж у нас теперь служба… - добавил он, увидев, как скривился барон. - Сам посуди: броненосную эскадру с Балтики туда враз не пригонишь, один-два клипера, если прислать их на помощь перуанцам, дела не решат. Вот и приходится изыскивать иные, не столь эффектные и героические способы.
        Звякнул колокол, приглашая пассажиров «Луизы-Марии» к столу. Барон оглянулся - на полуюте лёгким кружевным облачком белело платье Камиллы.
        Распорядок дня для пассажиров «Луизы-Марии» был составлен на английский манер: завтра в восемь утра, ланч в час пополудни, вечером, в пять часов - неизменный файф-о-клок, к которому подавали свежие булочки и тосты с вареньем. И, наконец, в восемь пополудни - обед. Меню предлагалось континентальное: на ранний завтрак подавали кофе, а не чай, а к ланчу вместо принятой на островах холодной говядины и сыра - супы, рыбные блюда и жаркое.
        Сегодня кок решил порадовать господ суп-кремом из брокколи и и яйцами кокотт в шампиньонном пюре. Остелецкий упражнялся в остроумии, сравнивая французские изыски с казённой кормёжкой на судах российского флота - разумеется, неизменно в пользу последней. Греве горячо поддержал друга, вызвав недовольную гримаску на лице супруги: «как вы можете мон ами: щи, каша, солонина, это всё так грубо! Я бы трёх дней на ней не прожила на такой пище…» Остелецкий, похохатывал, вставляя в беседу сочные описания из быта матросских кубриков, чем ещё больше распалил негодование собеседницы - шуточное, разумеется.
        - К восьми склянкам станем на рейде. - сообщил шкипер Девилль, дождавшись, когда пассажиры закончат кулинарный диспут. - Вам, барон, насколько я помню, приходилось здесь бывать?
        - Так и есть, мсье. - кивнул Греве. - Наш «Крейсер» из Филадельфии отправился сначала на Карибы. Приняли в Гаване уголь и провиант, потом перемахнули Атлантику, и следующая стоянка была в Санта-Крус де Тенерифе.
        И показал вилкой на конус древнего потухшего вулкана Тейде, наивысшей точки Канарских островов, несколько часов, как показавшегося из-за горизонта.
        - Дальше мы должны были следовать в обход мыса Доброй Надежды, в Индийский океан. На заход в Кейптаун надежды тогда было немного, войны ждали со дня на день - вот и пришлось забункероваться до упора, и даже сверх того. Не поверите: у нас все палубы были загромождены мешками с углём и камышовыми клетками с курами, а на полубаке соорудили дощатый загончик для свиней! Такое, помнится, амбре стояло, пока всех хрюшек на камбуз не перетаскали…
        - Ты лучше расскажи, как вы с Тенерифе драпали! - перебил бароновы воспоминания Остелецкий. - Мадам, вам ведь известна эта история?
        Брови Камиллы удивлённо взлетели вверх.
        - Нет, мсье, представьте - понятия не имею. Что там такое было, мон шер?
        - А-а, вздор… - Греве пренебрежительно махнул рукой. - На Тенерифе мы пришли в октябре, и война Англией, как я уже говорил, видна была уже невооружённым глазом. На Тенерифе стоял стационером британский броненосный фрегат «Шеннон». Противник весьма серьёзный - такому, если дойдёт до драки, наш «Крейсер» на один зуб. Тактика англичан была понятна: стоит нам уйти с рейда, как «Шэннон» увяжется за нами. Надо было срочно выдумывать, как избавиться от этой опеки и, скажу без ложной скромности, идея принадлежала вашему покорному слуге…
        Барон откусил кусочек тоста с вишнёвым джемом, отхлебнул кофе.
        - Так вот. Городишко Санта-Крус де Тенерифе, в числе прочих достопримечательностей, может похвастать оперным театром. Труппа там, конечно, хиленькая, ну да на безрыбье и рак рыба. На третий день стоянки, после угольной погрузки и большой приборки наш командир, капитан-лейтенант Михайлов, дай Бог ему здоровья, отпустил команду на берег - напиться, гульнуть в портовых кабаках, лаймам морды понабивать - это уж как водится. А для господ офицеров были подготовлено развлечение поизысканнее: из экономических сумм капитан-лейтенант приобрёл билеты в оперу, на лучшие места. Узнав об этом, англичанин, командир «Шеннона» решил не ударить в грязь лицом и последовал его примеру. Первый акт наши офицеры просидели в зале, наслаждаясь испанскими баритонами и сопрано, а после антракта стали, как бы невзначай, по одному, покидать зрительный зал. Одновременно по портовым кабакам боцмана со специально отряжёнными командами вылавливали и возвращали на борт матросиков. Так что, когда последний из офицеров прибыл на клипер, команда была в сборе, пары разведены, «Крейсер» готов был выйти в море. Покидая бухту, мы прошли
полукабельтове от «Шеннона», стоявшего на якоре без паров, с одной стояночной вахтой - и слышали бы вы, как лаймы нас поносили, когда поняли, что происходит!
        Камилла рассмеялась.
        - И правда, прелестная история, мон шер! Положительно, она могла бы стать украшением авантюрного романа в стиле мсье Дюма-сына. Надеюсь, у тебя есть ещё что-нибудь подобное в запасе?
        - Увы, дорогая… - барон сделал постную физиономию. - Мыс Доброй Надежды мы миновали без приключений, а вскорости встретили и «Луизу Марию». Так что всё дальнейшее происходило на твоих глазах - кроме финала на Занзибаре, разумеется. А вот наш гость… - он мстительно ухмыльнулся товарищу, - наверняка может многое порассказать!
        - В самом деле, мсье Остелецкий! - подхватила баронесса. - Теперь ваш черёд. И не смейте отказываться - ни за что не поверю, что вам нечего рассказать!
        Венечка развёл руками.
        - Куда мне до такого морского волка, как ваш супруг, мадам! Я и в океане-то впервые…
        - Ну-ну, не скромничайте! - Камилла надула губки. - Признайтесь честно, что попросту не желаете!
        - Ну, раз уж мадам настаивает… - сдался Остелецкий. - Был, помнится, один в случай в Порт-Саиде. Только, сразу предупреждаю: он скабрёзен до крайности!
        - Тогда тем более, давайте! - баронесса оживилась. - Обожаю неприличные истории!
        - Ну, хорошо. - Остелецкий откашлялся. - Корвет, на котором я тогда служил, пришёл в Порт-Саид в составе объединённой русско-турецкой эскадры. Ну и наш командир, как старший морской начальник на рейде, устроил на судне приём для представителей дипломатического корпуса. Подобной публики собралось тогда в Порт-Саиде превеликое множество, на переговоры о статусе Суэцкого канала! Ну, явились все эти расфуфыренные господа на борт - и не одни явились, а с жёнами. На палубе для них расставили столы, приглашённый с берега оркестр наяривает, вестовые в накрахмаленных голландках разносят перемены блюд.
        И всё бы ничего, но у супруги французского посланника возникла необходимость из разряда «попить наоборот». А корвет наш был из ранней серии, построенный ещё в начале шестидесятых, в Архангельске, и гальюн на нём располагался, как и на прочих парусниках - под бушпритом, между риделями. Супруга посланника, догадываясь, что половина подзорных труб и биноклей на окружающих судах в тот момент нацелены на нас, не решилась эпатировать своей обнажённой… хм… кормовой частью весь Порт-Саид, и отправилась на поиски местечка поукромнее. Увидела открытый люк с трапом, заглянула, никого там не увидела, спустилась на несколько ступенек и принялась задирать свои оборки. На её беду как раз под этим трапом возился матросик-первогодок - подкрашивал что-то по указанию боцмана. Заметив вверху эдакое непотребство, матросик задул светильник и притаился в полутьме. И когда француженка, устроившись поудобнее, с упоением зажурчала, матросик макнул кисть в кандейку с краской и мазнул ей меж ног. Мадам посланница, натурально, завопила и выскочила, как была, растрёпанная, на шкафут, пред взоры обедающей публики…
        Камилла, зардевшись, прыснула в салфетку. Греве кис от смеха.
        - …скандал, разумеется, вышел феерический. Командир корвета сделался чёрен лицом, спустился в низы и потребовал доставить к себе виновного. Ну, его доставили. Надо наказывать - а за что? Петровским морским уставом предусмотрено многое, но вот именно такого случая там нет. В главе шестая на десять, пункте 129, например, есть «Кто женский пол изнасильствует и освидетельствуется, за то оной живота лишен да будет, или вечно на галеру послан будет, по силе дела». Но ведь не было насильственного действа! Наконец, в разделе «Чищенье и покраска кораблей» нашли зацепку: «Всяк матрос, нашедший на корабле щель и закрасивший оную предварительно не проконопатив, подлежит наказанию плетьми у мачты и лишению воскресной чарки сроком на год».
        - И что? - едва сумел выговорить Греве. Он весь был красный, как рак от смеха. Камилла уткнулась лицом в сложенные ладони, плечи её беззвучно сотрясались.
        - Как - что? Статьи этой никто не отменял - так что, и выпороли, и лишили. С уставом, брат, шутки плохи!
        - «…предварительно не законопатив!..» Ну, ты, брат Вениамин, и отмочил! Историю эту, про Порт-Саид и супругу французского посланника - признайся, выдумал? Я доподлинно знаю: не служил ты ни на каком корвете, да и корветов наших в Средиземном море тогда не было!
        - Выдумал, да не совсем. - Остелецкий состроил невинную мину. - Приключилась эта коллизия при государыне-матушке Екатерине Великой, только не с женой посланника, а с фрейлиной государыни, когда та на флагмане Черноморской эскадры обедать изволила со всей придворной камарильей. Что до Порт-Саида - то мне действительно довелось там побывать, но о тогдашних своих делах, уж извини, рассказать не могу. Даже тебе.
        Они наблюдали, как матросы под руководством судового плотника стучат молотками, подводя подкрепление палубы под установку орудий. Их было два - оба с клеймами «Крупп Штальверке» на казённиках, нарезные, калибром сорок две линии на поворотных станках. Приспособленные для стрельбы разрывными гранатами и чугунными коническими ядрами, эти пушки не представляли серьёзной угрозы для броненосных судов, но были весьма опасны для безбронных корветов, канонерок и вооружённых пароходов. Греве намеревался, как только «Луиза-Мария» минует экватор, поднять орудия из трюма и установить на палубе. Обслугу, дюжину канониров и двух унтеров, набрали в Риге, из отставных военных моряков. Остелецкий привёз их вместе со своими «пластунами» и разместил в носовом трюме - сейчас артиллеристы помогали матросам с подкреплениями полубака.
        - Кстати, о происшествиях, - сказал Остелецкий, - Помнишь отель, где мы останавливались в Париже?
        - Конечно. - кивнул Греве. - Весьма приличное заведение, и кухня в ресторане отменная.
        - Приличное, говоришь? А вот меня в этом приличном заведении обокрали-с! Я тогда вернулся из «Фоли-Бержер» навеселе, и сразу повалился спать. И только утром обнаружил, что без меня в номере кто-то побывал.
        - Что ты говоришь? - барон встревожился. - И много взяли?
        - Из сейфа в кабинете номера пропало пятьдесят золотых наполеондоров и пачка кредитных билетов Германского Имперского Банка.
        - А бумаги какие-нибудь были? Служебные?
        - Было кое-что. - неохотно признал Остелецкий. - Но они-то как раз остались на месте, так что я решил, что это обычные воры.
        - Хороши воры - сейф сумели вскрыть! Ты хоть администрации отеля сообщил?
        - Нет, не хотел впутывать полицию. Мне их внимание, сам понимаешь, было тогда ни к чему.
        - Ну, может и правильно. - согласился с другом барон. - А всё же, не нравится мне эта история. А если это всё же не воры? Что в тех бумагах было?
        - Да так, больше по мелочи… - Остелецкий ответил неохотно, после некоторой паузы. - В основном, справки насчёт финансового положения «Пасифик Стим». Те, что я тебе днём в кофейне показывал, припоминаешь?
        Барон кивнул. Он хорошо помнил эти документы - именно они укрепили его в решимости приобрести пай в британской пароходной компании.
        - Слушай, если сейф взломали из-за бумаг, то, значит, и за нами могут следить? Ты пройми, я не за себя беспокоюсь!
        - За супругу - понимаю, что ж тут неясного? - отозвался Остелецкий. - Прости, дружище, но тут я тебя разубеждать не стану, потому как и сам ни в чём не уверен. Да, вполне может статься, кто-то в те бумаги и заглянул. Так что, очень вовремя ты пушки ставишь. С ними, знаешь ли, как-то спокойнее.
        - С ними и с твоими «морскими пластунами». - согласился барон. - Я давеча заглянул в носовой трюм, где ты они устроились, полюбовался, как они упражняются с ножиками и шашками. Сущие головорезы, доложу я тебе! И где вы таких нашли?
        - Военный секрет. - с ухмылкой ответил Остелецкий. - Что ты, маленький, о подобных вещах спрашивать? А если серьёзно - ты прав, Гревочка, с этими молодцами, и вправду, на душе спокойнее. Дорога дальняя, мало ли что приключится?
        IX
        Июль 1879 г. Северо-Американские
        Соединённые Штаты, Норфолк
        Решётчатая деревянная стрела крана дрогнула, заскрипели блоки, трос побежал, наматываясь на барабан, вращаемый паровой машиной. Тяжеленный металлический лист, издырявленный по краям, оторвался от деревянных брусков и поплыл по воздуху. Десятки рук подхватили его, наклонили, установили по месту. Другие руки, вооружённые длинными кузнечными клещами, выхватили из пышущих жаром горнов раскалённые до вишнёвого свечения заклёпки. Загрохотали клепальные молотки, полетели искры - и лист занял своё место в броневом поясе.
        - Похожее судно нам предстоит принять в Сан-Франциско. - объяснял Повалишин. - Американцы после боя в Чесапикском заливе спешно кинулись обновлять мониторный флот - достраивать недостроенные, закладывать новые, вносить изменения в устаревшие образцы. Этот, к примеру - один из четырёх двухбашенных мониторов типа «Миантономо», заложенных ещё во время войны Севера и Юга. Из них в боевых действиях успел поучаствовать только «Монаднок», остальные были достроены уже после войны, и почти сразу были выведены в резерв. В семьдесят четвёртом, когда дело едва не дошло до войны с Испанией, их решили спешно отремонтировать и ввести в строй, но оказалось, что деревянные, обшитые бронёй корпуса успели прогнить насквозь. В итоге, их списали на лом, а под их именами заложили новые. Причём сделано это было так, что корабли продолжали числиться в ремонте - и когда в прошлом году снова запахло жареным, выяснилось, что к службе пригоден один лишь «Пуритан», да и тот, весьма условно.
        Серёжа, задрав голову, смотрел на очередной лист брони, раскачивающийся на талях.
        - Я слышал, он отличился при штурме Квебека?
        - Так и есть. - кивнул Повалишин. - Американцы ввели в устье реки святого Лаврентия эскадру из двух мониторов, «Пуритана» и «Уайандотта» и трёх колёсных канонерок. Они и раскатали батареи, прикрывающие Квебек. Если бы не эта поддержка - мятежники бы кровью умылись, а так - потеряли всего восемьдесят пять человек убитыми да сотни полторы ранеными.
        - А что англичане? Они что, не помешали?
        - Э-э-э, батенька, так у них там был только старый парусный шлюп и речная колёсная канонерка. Они, конечно, оказали сопротивление, но сила солому ломит. Шлюп «Пуритан» отправил на дно тараном прямо на якорной стоянке, а канонерка спустила флаг, после того, как три бомбы с «Уайандотта» сначала расколотили ей котёл, а потом перебили расчёт единственного орудия.
        - А этот монитор - как он попал в Сан-Франциско? Вроде, все четыре строили на Восточном побережье?
        - Да, здесь, в Норфолке. «Монаднок», как я вам уже говорил, достроили за семь месяцев до окончания войны. Монитор успел поучаствовать в бомбардировке форта Фишер, а потом, после ремонта - его броня выдержала пять попаданий с береговых батарей конфедератов! - отправился в Мексиканский залив, охотиться за «Стоунволлом», новейшим броненосцем южан. Но эпического сражения не случилось: командир «Стоунволла», узнав о капитуляции армии генерала Ли, ушёл в Гавану, к испанцам и там разоружился. А «Монаднок» вскоре отправился на Тихий океан - и дополз туда аккурат к начавшейся войне.
        - Это между Испанией с одной стороны, и Перу, Бразилией и Боливией - с другой?
        - Точно так-с! Американцы тогда поддерживали бывшие испанские колонии в их борьбе против метрополии, и в посольстве в Кальяо нашлись горячие головы, решившие угрожать испанцам пятнадцатидюймовками «Монаднока». Испанский адмирал оказался не из пугливых, и стал готовиться к бою, но до прямого столкновения дело не дошло. С тех пор североамериканцы изо всех сил препятствуют вмешательству европейских держав в латиноамериканскую политику. Доктрина Монро - слыхали?
        - Приходилось. - Серёжа поднял глаза и зачастил, будто по учебнику: «Американские континенты, добившиеся свободы и независимости и оберегающие их, отныне не должны рассматриваться как объект будущей колонизации со стороны любых европейских держав…»
        Повалишин удивлённо хмыкнул.
        - Примерно так. А вы, я вижу, неплохо знаете новейшую историю…
        - Да, интересовался, ещё в Морском Училище. А по Гражданской войне в Америке даже доклад написал, и получил двенадцать баллов.
        Сказал - и зарделся. Что это, в самом деле, за мальчишеское хвастовство? Такое гардемарину пристало, а никак не старшему лейтенанту с «Георгием» и «Анной» за две военные кампании…
        Но Повалишин не обратил на это внимания.
        - Тогда вам проще будет разобраться в здешних делах. Но я отвлёкся: после бункеровки в Кальяо, «Монаднок» и сопровождающие его пароходофрегаты отправились вдоль побережья на север. Двигались они неспешно, от порта к порту, пополняя запасы воды, провианта и угля. И в Мексиканском Акапулько снова попали в историю.
        - Это вы о французском экспедиционном корпусе?
        - Точно так-с, о нём самом! Францией тогда правил император Наполеон III-й - он-то и решил, пользуясь замятнёй на севере американского континента, прибрать к рукам Мексику. Французы заняли все портовые города, включая и Акапулько, но ввязались в изматывающую войну с мексиканскими повстанцами. Дела у лягушатников шли всё хуже, а когда на рейде встал отряд боевых американских кораблей, они попросту сбежали из города прочь!
        - Доктрина Монро в действии? - усмехнулся Серёжа.
        - Она самая, голубчик. Кстати, если помните, о сущности этой доктрины впервые заявил американский посланник в Санкт-Петербурге, во время…. - он наморщился, напрягая память, - «…дружественных переговоров о взаимных правах и интересах двух держав на северо-западном побережье нашего континента». То есть у России уже тогда были интересы в Латинской Америке!
        Серёжа кивнул, не отрывая взгляда от очередного броневого листа, проплывающего у них над головами. Стоит одному из тросов лопнуть - и тяжеленная железяка рассечёт обоих, подобно ножу гильотины.
        - Ну, наша-то с вами миссия к ней касательства не имеет. Поднимем на «Монадноке» Андреевский флаг и перегоним его во Владивосток. А уж с Перу и прочими Боливиями янки пусть как-нибудь сами управляются. Их дело.
        - Вы так полагаете? - Повалишин одарил собеседника лукавой улыбкой. - В таком случае, вынужден разочаровать вас, Сергей Ильич, теперь это и наше с вами дело. И весьма заковыристое, я вам доложу. Да вот, сами взгляните…
        И потянул из-за обшлага казённый, с печатями Морского министерства, пакет.
        Северо-Американские Соединённые Штаты.
        Где-то на Среднем Западе. Июль 1879 г.
        Вагонные колёса ритмично постукивали на рельсовых стыках. Горячий воздух, смешанный с одуряющим запахом полыни, нагретой земли и угольной гарью, волнами вливался в открытые окна, заставляя пассажиров чихать. Но избавиться от этой напасти не было решительно никакой возможности: стоит закрыть окна, и вагон быстро превратится в душегубку - система вентиляции и охлаждения воздуха, смонтированная под потолком, по всем статьям проигрывает конкуренцию палящему июльскому солнцу. Вот и катит по одуряющей жаре роскошный пульмановский вагон, прицепленный к составу, курсирующему по Трансконтинентальной железной дороге, связывающей Восточное и Западное побережье Североамериканских Штатов…
        Смотреть не на что: ровная, как стол, степь от горизонта до горизонта, сплошь покрытая бурыми кустами полыни, высохшая красноватая почва, и над всем этим - белёсое от жары небо.
        Повалишин вздохнул и отвернулся от окна. За десять часов, что они находились в пути, прерия с её бизонами, койотами, пыльными столбами, время от времени возникающими на горизонте, надоела ему хуже горькой редьки.
        - Не степь, а прерия. - Серёжа будто угадал мысли попутчика. - «Прерия» это здесь называется, Иван Фёдорович, а не степь. Где вы в степи эдаких красавцев видели?
        И указал на плотное пыльное облако, поднимающееся впереди, верстах в полутора. Даже без подзорной трубы, которая у путешественников имелась, и даже украшала собой столик, прикрученный под окошком, хорошо были видны огромные горбатые быки, покрытые свалявшейся бурой шерстью. Это они и подняли пыль - огромное, в тысячи, десятки тысяч голов стадо, перемещающееся вдоль железнодорожной насыпи.
        - Вы правы, батенька. Повалишин повертел в пальцах незажжённую сигару. Жара и духота были такими, что курить не тянуло совершенно. - Зубры, сиречь, бизоны, в нашей степи не водятся. Сайгаки, разве…
        Он покосился на собеседника.
        - Что это вы читаете, Сергей Ильич? Кто-то из здешних литераторов?
        Серёжа показал Повалишину картонную жёлтую обложку с надписью «Roughing It».
        - «Налегке», сочинение господина Марка Твена. - прочёл тот. - Что за книжица, хоть занятная?
        - Мне её порекомендовал наш чиновник по торговым делам, когда мы были в Нью-Йорке. Сказал: отличное описание путешествия через американский континент.
        - И как?
        - Не соврал. Книга прелюбопытная, и написана с большим юмором. Правда, в ней путешественники пересекают прерию не на поезде, как мы с вами, а на дилижансе. Да вот, судите сами:
        «…такова была езда на почтовых по бескрайним прериям лет десять - двенадцать тому назад, когда едва ли два десятка людей во всей Америке надеялись увидеть еще на своем веку, как вдоль этого тракта до самого океана протянется железная дорога. Но железная дорога уже построена, и сколько картин встает в моей памяти, сколько контрастов поражает меня, когда я читаю напечатанный в «Нью-Йорк таймс» нижеследующий очерк о поездке по тому же почти маршруту, по которому следовал и я в описываемом путешествии. Мне трудно даже представить себе новое положение вещей…»
        Серёжа закашлялся - волна копоти из паровозной трубы накрыла вагон - перелистнул страницу и продолжил:
        «…наш поезд мчался в неведомую даль, и его единственное око, точно огромный горящий глаз Полифема, прорезало густой мрак, окутавший бескрайние прерии. Потом мы улеглись в свои роскошные постели и почивали сном праведников, а проснувшись наутро (в понедельник) в восемь часов, обнаружили, что мы находимся у переправы через Северный Платт, в трехстах милях от Омахи, - и это за пятнадцать часов и сорок минут!»
        - Да, батенька, прогресс, никуда от него не деться. - Повалишин снова чихнул. - Не хотел бы я трястись по этой, будь она неладна, прерии на дилижансе. И так-то еле живы!
        Серёжа захлопнул книгу и небрежно бросил её на столик.
        - Зато есть время обсудить наши обстоятельства. Скажите, что вы думаете об этом приказе из адмиралтейства?
        Поговорить по душам они действительно не успели. Сразу после получения казённой депеши, Повалишин и Серёжа покинули Норфолк, добрались до Нью-Йорка где, отдав за билеты по сто двадцать пять полновесных золотых долларов, сели в вагон трансконтинентального экспресса компании «Юнион Пасифик», курсирующего по маршруту «Нью-Йорк - Сан-Франциско». Из восьмидесяти трёх часов, которые предстояло провести в пути, прошло уже не меньше половины, но разговор о распоряжении из Санкт-Петербурга всё откладывался.
        - Что я думаю… - Серёжин спутник сдвинул занавеску на окне, в тщетной попытке защититься от вездесущей угольной пыли. - Кому, батенька, интересно, что я думаю?
        - Да хотя бы и мне. - молодой человек откинулся на мягкую спинку диванчика и скрестил руки на груди. - Согласитесь, не каждый день получаешь секретный приказ подать в отставку и поступить на службу иностранной державе!
        - Полегче, батенька! - Повалишин заозирался, - Мы, хоть и по-русски говорим, а мало ли что?
        Но волновался он напрасно: соседние диванчики были пусты. Наступило время обеда, и спутники отправились в вагон-ресторан, вкушать деликатесы кухни на колёсах в виде отбивной из антилопы, речной форели и свежей клубники со сливками.
        - Ну, хорошо… - Повалишин завозился, устраиваясь поудобнее. - Приказ - он и есть приказ, его надо исполнять. Если наши государственные мужи сочли, что следует вмешаться в ход войны между Чили и её северными соседями - не нам с вами обсуждать их решение. Политические игры-с…
        - Но уходить со службы, менять мундир…
        - Полагаю, Сергей Ильич, тому есть резоны. Господа из Петербурга не желают явно вмешивать Россию в этот конфликт - вот и ограничиваются закулисной, так сказать, помощью. Монитор, который нам с вами предстоит принять, строится на российские деньги - после победного завершения войны, ценные бумаги Российской Империи взлетели до небес, и средства в кои-то веки можно не считать. Недаром ходят слухи, что государь император собирается начать строительство железной дороги через всю Империю, от Петербурга до Тихого океана!
        - Да, я об этом слышал. - отозвался Серёжа. - Но как же с доктриной Монро? Неужели североамериканцы так просто впустят нас на свой задний двор?
        - Российская Империя… - после небольшой паузы ответил Повалишин, - союзник Североамериканских Штатов, в особенности после того, как мы помогли им одолеть англичан. А кроме того, и это, пожалуй, самое важное: наше Отечество до сих пор не было замечено в попытках захватов заморских колоний. Нам и Сибири с Туркестаном с лихвой хватает. Так что Россия для североамериканцев сейчас - самый подходящий партнёр в политике.
        - А они для нас?
        - Они для нас тоже, если учесть их распри с Британией. Но - с вашего позволения, вернёмся к нашим баранам, сиречь мониторам.
        Серёжа не возражал.
        - Судно, которым мне предстоит командовать, перестроено - вернее сказать, построен заново, - по заказу нашего Морского министерства. И если для достижения неких не вполне понятных нам с вами целей, решено передать его флоту республики Перу, то так тому и быть. А, поскольку, военных моряков у этой латиноамериканской державы недостаёт, то и команда на мониторе будет частично из российских матросов и офицеров. Для виду они, как и мы с вами, выйдут в отставку и поступят в перуанский военный флот. А по окончании компании, желающие смогут вернуться на российскую службу. А что вас, батенька, заранее не предупредили, когда отправляли в Америку - государственные секреты-с! Понимать должны, не маленький…
        Серёжа, не дослушав, собеседника, вскочил, отдёрнул занавеску, и высунулся из окна вагона. Впереди по ходу поезда, раздавались крики, оглушительный рёв тысяч бизоньих глоток сухо щёлкали выстрелы.
        - Просьба к пассажирам отойти от окон во избежание несчастных случаев! - раздался за Серёжиной спиной уверенный голос. - Администрация «Юнион Пасифик» не несёт ответственности за смерть и увечья, причинённые при нападении дикарей! Эй, мистер, вас это тоже касается! Убирайте свою задницу из окошка, пока её не прострелил какой-нибудь вонючий кайова!
        Серёжа подскочил как ужаленный, сильно ударившись макушкой о раму, и обернулся, пылая негодованием. В проходе между сиденьями стоял кондуктор - тот самый, что проверял билеты при посадке на поезд. Только сейчас он был без форменного сюртука, рукава полотняной рубашки закатаны до локтей, а в руках он сжимал винтовку.
        - Да как вы смеете, любезный, так обращаться к офицерам… - начал, было, возмущаться Повалишин, но проводник уже заметил их мундиры и сбавил тон:
        - О, так вы, мистер, моряк? - Извините, сослепу не разглядел. Вы, надеюсь, при оружии?
        Повалишин кивнул.
        - А что случилось, любезный?
        - Да вот, кайова загнали бизонов на железнодорожную насыпь. Думали, наверное, что они остановятся - обычно бизоны так и поступают, но эти, видно, одурели от жары и полезли на рельсы, прямо под локомотив. А скорость-то у него - о-го-го! Сами посмотрите, что там теперь творится…
        Серёжа осторожно выглянул в окно. Что творилось в голове состава - он не разглядел, зато ясно увидел валяющиеся на откосах изломанные туши бизонов. Другие, видимо искалеченные при столкновении с локомотивом, хромая, разбегались в стороны, издавая рёв, полный мучительной боли. Телята скакали вслед за взрослыми - в крови, на трёх ногах, нелепо вскидывая крупы, издавая жалобное, тонкое мычание. За ними гнались верховые, размахивая над головой верёвочными петлями.
        Молодого человека передёрнуло и он поспешно отвернулся.
        - Почему машинист не затормозил? Что за варварство такое?
        - Тормозить? - удивился проводник. - Вы, верно, шутите, мистер! Стоит сбавить скорость - и кайова забудут о бизонах и скопом набросятся на поезд! Не знаю, как вы, а мне неохота заработать дырку в кишках!
        - А из чего они будут стрелять, из луков? - осведомился Повалишин. Он извлёк из саквояжа приобретённый в Нью-Йорке револьвер Кольта (кавалерийская модель, двадцать пять долларов с полусотней патронов) - и теперь заполнял барабан блестящими медными бочонками.
        - Из луков? - проводник хохотнул. - Как бы не так, мистер! После резни у Литтл Биг Хорн[8 - Сражение между союзом племён лакота ишайенны и кавалерийским полком армии США, закончившееся разгромом последнего.] индейцы обзавелись карабинами Генри и Винчестера, которые вмещают по дюжине патронов сорок пятого калибра - не то, что наши бравые кавалеристы, которые до сих пор носятся со своими однозарядными «Спрингфилдами». Так что, случись перестрелка, нас от души попотчуют свинцом!
        Бизоны, вместе с вопящими кайова осталось позади, состав снова набирал скорость.
        - Кажется, на этот раз пронесло. - проводник выдохнул с облегчением и положил двустволку на плечо, прикладом вверх, как это обычно делают охотники.
        - Кстати, джентльмены, вы откуда? Форма наших моряков мне знакома, а ваша какая-то другая.
        - Мы из России. - ответил Повалишин. Проводник широко улыбнулся.
        - Русские? Вы, говорят, парни отчаянные, и крепко наваляли красномундирникам! Я вам вот что скажу: не убирайте пока кольты. Индейцы разносят свои вести по прерии быстрее телеграфа - и вполне могли предупредить родичей дальше, по линии. А те бизонов гонять не будут, сразу за нас возьмутся…
        И пошёл по коридору - как был, с винтовкой на плече, насвистывая бравурный марш.
        - Ну и дела… - Повалишин сел и покачал головой. - А с виду цивилизованная страна, броненосцы, вон, строят… В вашей книжице, Сергей Ильич, о таком написано?
        - Сейчас… - Серёжа зажал свой револьвер под мышкой и принялся торопливо листать книжку. - Вот, нашёл!
        «…часа за два до нашего прибытия на станцию Лапарель смотритель четыре раза стрелял в индейца, но тот, как он сообщил нам с обидой в голосе, «уж так-то сигал во все стороны, что все дело испортил, а ведь патронов тоже не густо». Судя по тону, каким это было сказано, смотритель искренне считал, что индеец нарушил правила честной игры. В передней стенке нашей кареты зияло круглое отверстие - память о последнем путешествии по этой местности. Пуля, пробившая стенку, слегка ранила кучера, но он не жаловался. Он говорил, что это сущий пустяк; вот в прежнее время - до того как компания стала гнать почту по северной дороге, - вот тогда, на юге, среди апачей, в самом деле бывало жарко…»
        - Кстати, Иван Фёдорыч, я понял, зачем американским паровозам косые решётки впереди! - добавил он, закрыв книжку.
        - Да, я их тоже их заметил. - Повалишин с интересом посмотрел на молодого человека. - В России такие не применяют. И зачем они, как вы полагаете?
        - В опасении этих самых бизонов! Ежели такая туша угодит на полном ходу под колёса, локомотив может и с рельс сойти. А так - отбросит в сторону, и вся недолга. Удобно!
        - Пожалуй, вы правы, Сергей Ильич. - Повалишин удивлённо покачал головой. - Это надо было придумать: пристроить к паровозу решётку, чтобы спихивать с путей диких коров! До такого только американцы и могут додуматься. Вот уж точно - дикий запад!
        X
        «Manchester Evening News»
        Англия, Манчестер,
        …июля 1879 г.
        «По сообщениям из осведомлённого источника, в Германии, на верфи «Вулкан» спешно достраиваются два казематных броненосца, предназначенных для Бэйянского флота Империи Цин (Китай). Там же заложена мореходная канонерская лодка новейшей конструкции. Контракт предусматривает передачу кораблей заказчику осенью этого года.
        Из Китая пишут: в крупных городах регулярно проводятся показательные, порой, весьма изощрённые пытки и массовые публичные казни лиц, обвинённых в торговле опием. Есть все основания предполагать, что в их число включаются законопослушные китайцы, замеченные в связях с нашими соотечественниками…
        Китайские вооружённые шхуны и канонерские лодки досматривают в южно-Китайском море британские торговые суда. В случае, если на борту оказывается груз опиума, судно топят, а команды переправляют в ужасную тюрьму на острове Формоза, откуда ещё никто не выходил живым.
        Исходя из приведённых фактов, можно сделать неутешительный вывод: дряхлый китайский дракон отрастил зубы из крупповской пушечной стали, и теперь намеревается пугать ими израненного британского льва. И нашему правительству ни в коем случае не следует недооценивать…»
        Газета «The Daily Telegraph»
        Англия, Лондон,
        …июля 1879 г.
        «…в последнее время участились нападения арабских пиратов на каботажные суда у берегов Индии, Цейлона и в прилегающих водах. Есть достоверные сведения, что пираты получают поддержку властей Османской Империи, сбывая плоды своего преступного промысла, в частности, в турецком порту Басра, а так же в Адене, злодейски отторгнутом турками у Британии после недавних событий вокруг Александрии и Суэцкого канала. К сожалению, грабители нередко не получают надлежащего отпора. Весьма осведомлённое лицо в Адмиралтействе, пожелавшее остаться неизвестным сообщает, что согласно требованию, выдвинутому в Триесте, Британия вынуждена держать большую часть своего флота на приколе до завершения конференции. В противном случае, страны - участницы угрожают исключить из повестки такие ключевые требования Британии, как….»
        «Морской Вестник», Россия,
        Санкт-Петербург, август 1879 г.
        «…заключено соглашение с властями Перу о передаче морских сил республики броненосного тарана, ранее заказанного в САСШ для Российского Императорского Флота. Отказ от этого приобретения объясняется сомнениями, возникшими у членов Судостроительного комитета министерства в пригодности упомянутого судна для задач, стоящих перед нашей Сибирской флотилией. Что же до средств, потраченных на постройку упомянутого судна - они будут полностью возмещены властями республики Перу в течение последующих десяти лет последовательными ежегодными выплатами по … золотых рублей. Отчёт комитета по этому вопросу, а так же особое мнение капитана первого ранга N, будет опубликовано в августовском номере «Морского Вестника»…
        Портсмут, Англия.
        Июль, 1879 г.
        - И это всё, что смог наскрести Королевский Флот, сэр? Довольно жалкое зрелище…
        Вице-адмирал Джон Хэй вздёрнул подбородок, но отвечать не стал. Собеседник прав - от былого могущества Эскадры Канала, которой он командовал с самого начала войны, осталась лишь слабая тень.
        А гость не унимался:
        - И этой плавучей богадельней вы собираетесь напугать лягушатников? «Айрон Дьюк», ваш флагман - шестьдесят второй год постройки, «Уорриор» - шестидесятый. А «Дидо» с «Мьютайном» - это вообще посыльные суда, для боя в линии они не годятся!
        - На Восточно-Карибской станции, на Бермудах стоят «Беллерофон» и «Рэйли». Они сейчас чинится после боя в Чесапикском заливе, и присоединятся к эскадре, когда мы придём в Гамильтон.
        - «Беллерофон» - ещё один раритет середины шестидесятых! - фыркнул Бёртон.
        - Зато «Рэйли» - отличный новый фрегат с полностью железным корпусом. Вошёл в состав флота всего пять лет назад и несёт современную артиллерию. Командир «Рэйли», кептен Трайон показал себя весьма умелым офицером.
        - Трайон - это тот слюнтяй, что предлагал смягчить наказание за дезертирство? - язвительно осведомился Бёртон. - Помнится, в газетах писали, что он затеял какое-то взвешивание матросов на своём фрегате - заботился, видите ли, чтобы не исхудали. Да, этот гуманист вам навоюет…
        Вице-адмирал отвернулся, скрывая раздражение. И с такой наглостью ему приходится мириться! Но, ничего не попишешь: этот тип явился на борт с личным письмом Первого лорда Адмиралтейства сэра Джорджа Уэлсли, а с ним не поспоришь. Особенно если вспомнить, что сам вице-адмирал попал в немилость после того, как позорнейше упустил русскую эскадру, совершившую дерзкий набег на устье Хамбера. Спасибо, что хотя бы дали шанс реабилитироваться, отправив командовать этой сборной солянкой из устаревших и разнотипных посудин куда-то на край света, навязав на его шею ещё и этого чёртова шпиона!
        - Кстати… - Хей мстительно улыбнулся, - Вы напрасно так отзываетесь о «Рэйли» и его командире. Этот, как вы изволили выразиться, «слюнтяй» будет командовать отрядом из двух вымпелов, выделенных вам по распоряжению лорда Уэлсли. Так что рекомендую сдерживать эмоции - я слышал, кептен Трайон, хоть и человеколюбив, но весьма злопамятен.
        И с удовольствием увидел, как вытягивается физиономия собеседника.
        - Вы что, собираетесь дать мне «Рэйли»? - Бёртон явно был озадачен. - Но ведь у него даже нет брони!
        - Ещё и шлюп «Мьютайн» - уточнил вице-адмирал. - Композитный корпус, ход одиннадцать с половиной узлов, девяностофунтовки Армстронга, четыре шестидесятичетырёхфунтовки и четыре револьверных орудия. Славный кораблик.
        - Славный? - Бёртон скептически хмыкнул. - Он и до Аргентины-то не доберётся, потопнет!
        - В Аргентине вам делать нечего. - парировал Хэй. - Следующая после Бермудов стоянка - Порт-Стэнли, на Фолклендах. Жуткая дыра, но уголь и пресная вода там имеются. Что до «Мьютайна», то это надёжное судно, способное и не такие переходы.
        Бёртон задумался.
        - «Рэйли» - это ведь систершип «Шаха», того самого, которого перуанский «Уаскар» гонял, как паршивого кота?
        Адмирал помрачнел ещё больше.
        - Насколько я понимаю, перед вами не стоит задача выигрывать сражения с перуанским флотом, который, кстати, недавно понёс серьёзные потери?
        - Нет, но…
        - Никаких «но»! Для демонстрации флага двух кораблей вполне достаточно. Вам, несомненно, известно, в каком положении оказался сейчас Королевский Флот. У нас каждый вымпел на счету, чтобы собрать эту эскадру, пришлось оголять Флот Канала и Восточно-Карибскую станцию, где с уходом «Беллерофона» и «Рэйли» почти не останется боеспособных единиц. Как вы верно заметили, сэр, нам предстоит противостоять эскадре лягушатников, ушедшей во Французскую Гвиану, чтобы угрожать оттуда нашим владениям в Вест-Индии. Так что у меня сейчас каждый вымпел на счету. Так что - берите, что дают, и радуйтесь, что нашлось хотя бы это!
        Бёртон насмешливо сощурился.
        - А как же - «у королевы много»?
        - Увы, не настолько много, как хотелось бы.
        На этот раз не было ни парадных построений на полубаках, ни гирлянд флагов расцвечивания, ни королевской яхты, обходящей броненосную шеренгу под гром орудийного салюта, ни плывущего над волнами порохового дыма, ни восторженных криков публики, провожающей эскадру в далёкий путь. Корабли покидали рейд Портсмута воистину по-английски - тихо, истаивая в предутренней дымке, на малых оборотах машин, не спуская с реев фестоны парусов. Провожали их тоже невесело, словно смирившись, что не все из этих гордых красавцев вернутся назад. Слишком часто в течение последних полутора лет звучало над волнами Балтийского, Северного, Средиземного моря и Бог знает каких ещё морей сакраментальное «У королевы много» - фраза, которой в Королевском Флоте издавна принято провожать гибнущее судно.
        И всё же, эскадра уходила. Уходила, чтобы в очередной раз попытаться - увы, только попытаться! - доказать всему миру, что Британия по-прежнему правит морями.
        Но - правит ли? Этот вопрос и должны решить по ту сторону Атлантики орудия Армстронга и Виккерса, броневые листы и кованые шпироны боевых кораблей Роял Нэви.
        А иначе никак, джентльмены. Иначе - зачем надрывались у печей и прокатных станов рабочие Манчестера и Бирмингема, зачем глотали угольную пыль шахтёры Ноттингемшира и Кардиффа, зачем «делали деньги» клерки и дельцы Лондонского Сити? Зачем бороздили океаны под всеми, сколько их есть, звёздами, барки, шхуны, пароходы и пакетботы, несущие торговый флаг Британской Империи? Зачем булькал чёрный ямайский ром в её портовых тавернах, звучали задорные песенки-шанти на палубах её судов?
        И как тут не вспомнить строки, которые, правда, ещё не сложены под этими звёздами, но обязательно будут сложены. Потому что в них - подлинная суть народа Англии, его земли… и его моря.
        Наше море кормили мы тысячи лет
        И поныне кормим собой,
        Хоть любая волна давно солона
        И солон морской прибой:
        Кровь англичан пьет океан
        Веками - и все не сыт.
        Если жизнью надо платить за власть -
        Господи, счет покрыт![9 - Р. Киплинг, «Песнь мёртвых».]
        Иначе - никак.
        Конец первой части.
        Часть вторая. На краю света
        I
        Южный океан, 55°58' ю. ш. 67°17' з. д.
        Август 1879 г.
        Полив Дрейка - самое скверное место на Земле. Здесь лоб в лоб сталкиваются два океана; здесь бушуют самые сильные шторма на планете; здесь бродят отколовшиеся от ледяного панциря айсберги; здесь холодное поверхностное течение гонит воды Тихого океана сквозь горловину пролива в Атлантику. Здесь сливаются воедино все силы ветра, воды и льда, и соваться сюда людям - всё равно, что добровольно ходить по краю могилы.
        Хорошей погоды здесь не бывает. Летом в районе мыса Горн шторма случаются хотя бы раз в неделю, весной - не меньше двух раз; зимой они не прекращаются вовсе. Западные ветры разгоняют океанское течение - гигантскую «реку», опоясывающую весь земной шар. А материковая отмель, лежащая между мысом Горн и Южными Шетландскими островами, заставляет разбиваться в буруны огромные океанские валы. Это порождает волны высотой до пятидесяти футов, и ледяной ветер, прилетевший с запада, с промороженных насквозь снежных просторов королевы-Антарктиды, срывает с гребней хлопья пены, смешивая их со снежными зарядами.
        Да, неуютно зимой у мыса Горн. Судно тяжко валяет с борта на борт, а когда оно вскарабкивается на гребень волны и, на секунду замерев в неустойчивом положении, скатывается с другой стороны - винт показывается из воды и продолжает вращаться, перемалывая воздух. Втугую выбраны вант-путенсы, штаги едва не звенят; спущены и надёжно закреплены стеньги и гафели - одним словом, приняты все положенные меры, чтобы неистовые размахи качки не разболтали рангоут. Тонко посвистывает ветер у снастей стоячего такелажа - шесть баллов, по здешним меркам так, лёгкий бриз…
        - Не понимаю, зачем понадобилось лезть в этот ведьмин котёл со штормами и прочими айсбергами? Шли бы себе Магеллановым проливом, как и остальные пароходы. Я понимаю, парусники - им в узостях, если что, непросто лавировать против встречного ветра. Но мы-то!..
        Шкипер Девилль стоял на мостике, вцепившись в поручни так, что побелели костяшки пальцев. Вместо привычного форменного, тёмно-синего с золотом, сюртука и такой же фуражки - на нём были кожаная зюйдвестка и непромокаемый плащ. На ногах - тяжёлые рыбацкие сапоги. В таких, если свалишься за борт, то моментально пойдёшь на дно, словно с гирей, привязанной к лодыжкам, и никто круга спасательного бросить не успеет.
        Хотя, бросай - не бросай, исход один. Не было ещё случая, чтобы несчастного, оказавшегося за бортом на траверзе мыса Горн, удалось спасти, поднять на палубу. Эти воды не выпускают своих жертв.
        Греве (он, как и шкипер, был в «непромокабле», словечко из лексикона Морского Училища) спорить с опытным мореходом не стал. Девилль прав, конечно: это парусникам приходится идти в обход мыса Горн, где довольно места, чтобы вырезаться длиннющими галсами. Судам с паровой тягой это ни к чему - в Магеллановом проливе куда безопаснее и удобнее, несмотря на коварные прибрежные камни и выматывающее душу маневрирование в узостях.
        - Я уже объяснял, герр Девилль: не хочу раньше времени попадаться на глаза своим будущим служащим. Мимо Пунта-Аренас, где расположен угольный склад «Пасифик Стим», незамеченным не проскочить. «Луизу Марию» вмиг опознают, а матросы с проходящих пароходов разнесут по всем припортовым кабакам, что новый владелец компании явился принимать дела. А нынешние мои планы требуют, сколь возможно, избегать подобного внимания.
        Девилль пожал плечами и что-то буркнул в ответ. Вся сущность старого морехода противилась тому, чтобы рисковать судном по столь ничтожному поводу. Но с судовладельцем не поспоришь - тем более, что супруга его, так же вполне сведущая что в морских, что в коммерческих делах, с мужем вполне согласна. Правда, сейчас она лежит пластом в своей каюте, и стюард таскает ей куриный бульон и зажаренный кукурузный хлеб - вместо горничной, которая находится в таком же незавидном состоянии. Пролив Дрейка безжалостен.
        - Мачты на правом крамболе! - сигнальщик едва перекрикивал завывания ветра. - Большое парусное судно в двадцати кабельтовых, идёт нам напересечку!
        Греве вскинул к глазам бинокль, вгляделся - и замер, поражённый.
        Поначалу ему показалось, что в линзах бинокля мелькнул лишь клок тумана, сгусток пены сорванный с гребней волн, и принявший по прихоти ветра причудливые очертания. Но стоило только приглядеться - и неясный силуэт приобрёл резкость, чёткость очертаний, превращаясь в контур парусника, идущего с сильным креном под всеми парусами. Корпус, прогнутый глубокой седловиной в районе шкафута; сильно заваленные, словно у французских броненосцев, борта; на юте и баке громоздятся двух-а то и трёх ярусные надстройки. Длинный гальюнный выступ под круто задранным вверх бушпритом, несущим вместо привычных стакселя и кливеров малый прямоугольный парус блинд. Суда с таким парусным вооружением бороздили моря во времена Френсиса Дрейка. А ещё - таинственный пришелец не карабкался, подобно «Луизе-Марии», на гребни волн - она шёл сквозь них, словно не замечая стены ледяной воды, вздымающиеся на пути…
        Греве услышал, как вздохнул - или всхлипнул? - стоящий рядом Венечка Остелецкий.
        - Ты тоже видишь это… эту?…
        - Ясно, как день. - отозвался Остелецкий. - Что за чертовщина? Как можно в такой ветер, при такой волне нести все паруса? И вообще, этому корыту лет двести, не меньше…
        - Сохрани меня святой Эмеберт, и его сёстры, святые, Фараильда иРейнельда!
        Девилль мелко закрестился, в глазах его плескался тёмный ужас.
        - Это судно проклятого капитана Ван дер Деккена! Все, кто его увидит, обречены!
        Жуткая тень приближалась - на глаз до неё было теперь не более пяти кабельтовых. Греве почувствовал, как спина, несмотря на пронизывающий ледяной ветер, покрылась потом, волосы зашевелились под зюйдвесткой - на ноках реев и на клотиках всех трёх мачт чужака пылали мертвенно-синие огни. И, словно ответ, палуба «Луизы-Марии» озарились сиянием огней святого Эльма, вспыхнувших на клотиках её мачт, на ноках гафелей, даже на леерных стойках, окаймляя палубу призрачным световым контуром. И - тишина, внезапно навалившаяся на людей, словно не свистел минуту назад ветер у снастей, словно не били в барабан корпуса валы, словно не отзывались измученные шпангоуты и киль глухими тресками и скрипами…
        Девилль медленно опустился на колени. Подзорная труба выпала из его рук, глухо стукнулась о доски палубного настила и откатилась, застряв в шпигате.
        Этого Греве снести не мог.
        - Возьмите себя в руки, шкип! Веня, вперехлёст тебя через жвака-галс, чего встал столбом? Высвистывай к носовому орудию своих архаровцев, да поживее!
        Остелецкий кивнул и ссыпался с мостика, судорожно хватаясь за поручни - Греве заметил, как побелели у него костяшки пальцев. «А ведь перепугался старый друг… Да и кто бы на его месте не перепугался?..»
        Он стоял, намертво вцепившись в ограждение мостика, и не отрывал взгляда от надвигающегося на пароход кошмара. А потому - не видел, как высыпали на палубу из носового люка комендоры, подгоняемые Остелецким, как сноровисто расшпилили носовое орудие, как сорвали просмолённые чехлы с кранцев первых выстрелов, как подали сначала чугунную чушку фугасной бомбы, а потом пороховой заряд в шёлковом, промасленном картузе.
        Грохот выстрела вырвал Греве из оцепенения. Сразу навалились остальные звуки - вой ветра, волны, скрип рангоута, истошный крик Остелецкого: «Заряжай!» и матерный рёв комендоров, осознавший наконец, на какую цель приходится наводить сорокафунтовку.
        Грохот.
        - Заряжай, молодцы, коли жизнь дорога!
        Грохот.
        - Задробить стрельбу! - каркнул барон, свесившись с мостика. - Нет уже никого! А может, и не было вовсе, привиделось…
        И действительно: жуткий призрак пропал, погасли мертвенно-белые огни, и даже шторм, вроде, поутих, словно изумлённый случившимся.
        - Орудие по-походному, зачехлить! Спасибо, ребята!
        - Рады стара-а-а…
        Донеслось в полубака.
        - Боцман, всей команде по чарке! - гаркнул воодушевлённый Греве, забыв на миг, что он отнюдь не на борту «Крейсера». - А молодцам-комендорам по две, заслужили!
        - Спас-с-с вашброди-и-и…
        - Прошу великодушно простить меня, герр Греве… - просипел, поднимаясь на ноги Девилль. Оказывается, он так и простоял всё это время на коленях, обняв тумбу нактоуза.
        - Должен заметить, что на «Луизе-Марии» до сих пор не было такого заведено. И вообще, как можно употреблять спиртное в шторм?
        - Не было - так будет! - перебил бельгийца барон. - Что до шторма, то согласно обычаю, заведённому на кораблях и судах Российского Императорского Флота, наградные чарки отличившимся следует выдавать во время ежедневной раздачи винной порции. Но в данном случае я бы от этого порядка отступил. Сам подумай, головой своей нерусской: как матросам после эдакой страсти - и без чарки? Совершенно невозможное дело!
        А ты, Гревочка, силён! Это надо было додуматься: по Летучему голландцу - и бомбой! Кто другой рассказал бы - нипочём бы не поверил. Это ж какая байка теперь будет!..
        А что мне было делать - фигу ему скрутить? - огрызнулся барон. И вообще, Ты уверен, что нам это всё не примерещилось? Я вот - не очень.
        - А что ж мы, по-твоему, видели? - изумился Остелецкий. - Вроде, ты адмиральским чайком не баловался, да и я тоже…
        - А пёс его знает! Может, и ничего. Мираж, видение - знаешь, как в пустыне?
        Остелецкий сощурился.
        - Ты что-нибудь слышал о миражах, которые тают от фугасной бомбы?
        - Бомба тут ни при чём. Припоминаешь, как на парусном флоте спасались в открытом море от смерчей? Заряжали пушки холостыми и давали залп! Смерч - это особым образом закрученная ветряная воронка, вот толчок воздуха при выстреле её и разрушал. А ежели мираж имеет схожее происхождение? Знаешь, как изображение в камере обскура - только не на стене в тёмной комнате, а скажем, на сгустившемся воздухе? Наука умеет много гитик, как говорят в нашем благословенном отечестве…
        Остелецкий посмотрел на друга с изумлением.
        - Не думал пойти в естествоиспытатели, Гревочка? Нет, я серьёзно - мысль-то недурна…
        - Смейся-смейся… - огрызнулся барон. - Не знаю, как ты, а меня после такого пердимонокля так и тянет освятить судно. В Чили, кажется, католическая вера? Найдём монаха…
        - А что, лишним не будет. - серьёзно ответил Остелецкий. Да и баронесса, думаю, одобрит.
        - Вот только Камилле не вздумай рассказать! - встревожился Греве. - Незадолго до свадьбы мы были в Вене, и чёрт меня дёрнул сводить её в Придворный оперный театр, где давали «Летучего Голландца». Не дай Бог, теперь узнает про сие происшествие, непременно потребует поворачивать назад. А характер у неё - сам знаешь.
        - Да вы, барон, как я погляжу, ещё и романтик! - ухмыльнулся Остелецкий. - Вагнера, вот, слушаете… Что до вашей супруги - то она всё равно узнает. Судно небольшое, такое происшествие не скроешь. Вы скажите, что наш призрак как раз и направлялся на ост, откуда мы с вами явились! Вряд ли баронесса захочет за ним последовать. Я вот о чём думаю…
        Он потеребил подбородок.
        - Воля ваша, а эта встреча не к добру. Может, зря мы сюда сунулись?
        - Так ведь ты же сам настаивал! - опешил барон. До сих пор он не замечал за другом склонности к суевериям. - Я-то, как и Девилль, тоже хотел идти Магеллановым проливом…
        - Настаивал, не спорю. А теперь вот сомневаюсь: а стоила ли овчинка выделки? Ну, увидели бы нас там, узнали, так и что с того? Всё равно, стоит нам прийти в первый же порт - через два-три дня об этом будут знать все, кому это хоть сколько-нибудь интересно. Зато обошлось бы без этой жути…
        - Не бери в голову, Веня, дружище… - Греве поплотнее запахнулся в свою «непромокаблю». Он уже успокоился и вернул себе обычную жизнерадостность. - Встретили, не встретили… Это же самый край географии, тут, небось, и не такое встретить можно. Помнишь, как ты рассуждал о слонах и черепахе, на коих земной диск опирается? Так ведь это тут, недалеко, рукой подать….
        И ткнул подзорной трубой на зюйд-ост - туда, где в штормовой пелене растаял зловещий призрак.
        Август.
        Южное полушарие.
        Траверз мыса Горн.
        II
        «The Daily Telegraph» Англия, Лондон,
        …июля 1879 г.
        «…из Берлина получено сообщение о возобновлении переговоров между Германией и Империей Цин. В нём говорится о передаче Китаю двух германских броненосцев и нескольких военных кораблей классом поменьше в обмен на аренду приморских территорий на востоке провинции Шаньдун сроком на 50 лет для строительства военно-морской базы и крепости.[10 - В р.и. на этом месте в 1891 г. был построен город и порт Циндао, занятый впоследствии германцами и превращённый им в свою опорную базу в Ю-В. Азии.]
        Коммандер N, признанный знаток флотов иностранных держав, любезно согласился ответить на вопросы нашего корреспондента. В частности, он отметил, что вместе с уже заложенными на верфи «Вулкан» двумя броненосцами, это приобретение выводит Бэйянский флот Китая на первое место среди военных флотов неевропейских стран и позволяет, в частности, задуматься о противостоянии в дальневосточном регионе с таким титаном, как Российская Империя…»
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …августа 1879 г.
        «…снова приостановлена работа международной конференции в Триесте! Третья Республика в ответ на обнародование британским посланником списка требований по статусу территорий на Ближнем Востоке, заявила о своих претензиях на Британскую Гвиану, что вызвало чрезвычайно резкую реакцию Лондона.
        Немного об истории этого конфликта, несомненно, мало известной большинству наших читателей.
        Во время революционных войн, разразившихся в Европе в конце прошлого века, когда Нидерланды были заняты французскими войсками, а Великобритания и Франция находились в состоянии войны, англичане выслали с Барбадоса экспедиционный отряд для захвата Батавской республики, тяготевшей к Франции. В 1802-м году колонии были возвращены по условиям Амьенского договора, но после возобновления годом спустя военных действий Великобритания вновь захватила Эссекибо, Бербис и Демерару. После 1831-го года объединённая колония стала называться Британская Гвиана, и вот теперь, когда Лондон столкнулся с невиданными в истории Британской Империи поражениями, Париж намерен вернуть себе эти заморские территории.
        С этого момента события понеслись вперёд подобно скаковой лошади в призовом забеге. Неделю назад французская эскадра, в составе которой входят новейшие броненосцы, отшвартовалась на рейде Кайенны, столицы Французской Гвианы. В ответ Британия послала на Бермудские острова броненосный отряд, присоединившийся к эскадре Восточно-Карибской станции Ройял Нэви. Видя это, нам остаётся с сожалением констатировать, что отношения между Парижем и Лондоном достигли точки кипения и в любой момент могут перерасти в открытое столкновение - и, возможно, не только за океаном…»
        «New York Herald», САСШ
        …июня 1879 г.
        «Перуанский монитор «Уаскар» снова отличился! В ночь на 23-е июля он, в сопровождении корвета «Уньон», совершал крейсерство на подходах к порту Антофагаста, ранее занятому чилийскими войсками. Ускользнув в темноте от чилийского броненосца «Адмиранте Кохрейн», охранявшего чилийские транспорты, перуанцы встретили в открытом море пароход «Римак», следующий из порта Вальпараисо в Антофагасту. На борту «Римака» находился, ни много, ни мало, полный эскадрон юнгайских карабинеров (лёгкая чилийская кавалерия) - две с половиной сотни солдат и офицеров с лошадьми. После недолгой погони («Римак», построенный в Англии для Южно-Американской пароходной компании был самым быстроходным судном чилийского флота), перуанцы настигли свою жертву и принудили её к сдаче. Захваченный пароход был отведён в перуанский порт Арика. Военные обозреватели хором утверждают, что последствия этого отчаянного рейда равноценны выигранному сражению…»
        «Manchester Evening News» Англия, Манчестер,
        …августа 1879 г.
        «…слухи о продаже на Лондонской бирже сорока пяти процентов паёв «Пасифик Стим Навигейшн Компани» полностью подтвердились. Покупателем оказался российский подданный, барон Карл Густав фон Греве, сын обер-камергера Императорского двора и бывший морской офицер, в настоящий момент - владелец одной из крупнейших бельгийских судоходных компаний. После заключения мира барон перебрался в королевство Бельгия, где сочетался браком с Камиллой де Кремс, подданной королевства Бельгия, вдовой создателя упомянутой компании.
        Хоть злые языки и утверждают, что их брак носил сугубо меркантильных характер, мы располагаем иными, куда более пикантными сведениями. Ходят упорные слухи, что романтическая связь русского морского офицера и вдовы одного из крупнейших бельгийских судовладельцев вспыхнула после того, как военный клипер, на котором служил барон, захватил в Индийском океане судно, принадлежащее мадам Кребс - она совершала на нём путешествие, надеясь восстановить душевное равновесие после безвременной кончины супруга. Сам же барон, расставшись с прекрасной мадам Кребс, принял на своём клипере участие в достопамятном (и увы, несчастливом) бое с крейсерским отрядом Королевского Флота у берегов Занзибара. Потеряв в этом бою руку, Карл Греве вышел в отставку и счастливо соединился с предметом своей страсти.
        Но вернёмся к делам коммерческим и финансовым. Приобретение пая в «Пасифик Стим», даёт барону Греве возможность единолично распоряжаться делами компании, поскольку следующий по размеру пай, находящийся в одних руках, составляет всего пять процентов. После того, как новый владелец вступит в права, он, вероятно, предпримет…»
        Южная Патагония, сентябрь 1879 г.
        Бёртон поплотнее запахнул макинтош из клетчатой шотландки. В Южном полушарии стоит ранняя весна. Пронизывающий ледяной ветер, не стихая, дует со стороны Огненной Земли. Вокруг, сколько хватает взгляда, господствуют три цвета: бледно-зелёный, цвет худосочной растительности, покрывающей прибрежные скалы; тёмно-лиловый, цвет дождевых туч, наползающих с антарктического юга. И серый, конечно - цвет гранита, свет прибрежного песка, стылых свинцовых волн.
        А ещё - черный, в который выкрашены высокие борта кораблей Королевского Флота. На рейде Пунта-Аренас просторно: кроме «Рэйли» и «Мьютайна», здесь только два прибывших с ними парохода, оба под британскими коммерческими флагами - красное полотнище с «Юнион Джеком» в верхнем углу. В стороне приткнулась к пирсу кургузая колёсная посудинка - лоцманский бот и, по совместительству, портовый буксир. На корме бело-красно-синий со звездой чилийский флаг.
        - Из всех дыр на планете, эта самая глухая и безнадёжная. - рассказывал собеседник Бёртона, высокий сухопарый ирландец лет пятидесяти от роду. - В шестнадцатом веке здесь неподалёку располагался печально знаменитый Порт Голод - слышали, наверное?
        Англичанин кивнул. Трагическая история самой южной испанской колонии, основанной на берегах Магелланова пролива и целиком вымершей от голода и нападений аборигенов, приобрела известность после выхода в свет книги «Дети капитана Гранта» французского литератора Жюля Верна. Статус у этих территорий неопределённый: юг Патагонии формально не принадлежит ни Чили, ни Аргентине, и во время очередного дипломатического обострения по вопросу прав на берега Магелланова пролива, чилийцы решились закрепиться и возвели тут крошечное селение, получившее название Пунта-Аренас - «Песчаный мыс» по-испански. Со временем городишко разросся, и к текущему, 1879-му году, состоит из двух сотен разномастных домиков, лесопильной мельницы, угольных складов, церкви, казармы и тюрьмы, ставшей за эти три десятка лет эпицентром двух кровавых мятежей. Население едва перевалило за тысячу - почти все чилийцы, за исключением горстки англичан, сотрудников фактории «Пасифик Стим». Собеседник Бёртона занимал пост управляющего - третий по важности человек в этом захолустье, после коменданта тюрьмы и начальника крошечного гарнизона, по
совместительству исполняющего функции губернатора и капитана порта.
        - Я не поблагодарил вас за свежие газеты. - сказал ирландец. - У нас тут плохо с новостями: телеграфа нет, пакетбот с востока проходил неделю назад. А с запада и того раньше - война, чилийские воды неспокойны…
        Бёртон сдержал саркастическую усмешку. «Свежими» собеседник назвал несколько аргентинских и бразильских газет недельной давности, которые взяли на борт во время краткой стоянки в Буэнос-Айресе. А единственному номеру «Таймс» так и вовсе, не меньше трёх недель.
        - Кстати, что вы думаете насчёт статьи о новом владельце «Пасифик Стим»? - осведомился Бёртон. - Ведь вас это напрямую касается.
        - С какой это стати? - удивился управляющий. - Какие бы перемены не затеяло новое руководство, в нашем захолустье вряд ли что-нибудь не изменится. Удобное место для стоянки и угольной погрузки нужно всем, в другой фактории в Пунта-Аренас нет. А я был бы не против перемен. Вот, к примеру: ходят слухи, что за проливом, на Огненной земле обнаружены залежи угля. Сюда бы геологов - пусть проведут изыскания по всем правилам науки. Я много раз писал руководству, предлагал расширить факторию. Место здесь чрезвычайно удобное, и с развитием пароходного сообщения между восточным и западным побережьями его ждёт небывалый подъём.
        - Не могу с вами не согласиться. - Бёртон поправил клетчатую, в тон макинтошу, каскетку. - И что же они ответили?
        - Увы, ответа я так и не получил. Может, новый владелец обратит, наконец, внимание?..
        - Считайте, получили. На одном из прибывших с нами пароходов - груз стройматериалов и опытный инженер-строитель с помощниками. Его задача: превратить вашу факторию в укреплённый форт. Отряд солдат и артиллерийские орудия будут присланы следующим рейсом.
        - Пушки? Форт? - управляющий не скрывал удивления. - Но как же чилийские власти, гарнизон?
        - Переговоры с чилийцами ведутся. - Бёртон сделал успокоительный жест рукой. - Строго между нами: кроме стройматериалов и оборудования, пароходы под завязку загружены оружием. Новейшие винтовки, полевые орудия, картечницы Гатлинга на колёсных станках, снаряды, патроны. Есть даже новейшая «торпедера» - минный паровой катер, построенный на лондонской верфи «Ярроу». Это первый взнос в счёт платы за аренду Пунта-Аренас. Вы, я вижу, человек деятельный и достаточно осведомлённый, так что имейте в виду: скоро здесь появится британская администрация, им, несомненно, понадобится кто-то, вроде вас - хорошо владеющий обстановкой и безраздельно преданный Англии.
        Управляющий хлопал своими рыжими ирландскими ресницами и машинально потирал ладони. Видно было, что ему не терпится засыпать гостя вопросами, и лишь природная сдержанность не позволяет этого сделать.
        - Однако похолодало, вы не находите? - Бёртон решил сжалиться над собеседником. - Предлагаю отправиться на борт «Рэйли». Пообедаем, отведаем горячего грога, а заодно обсудим наши дела.
        Рыжий ирландец отбыл на берег в приподнятом настроении, попыхивая бледно зелёной гаваной - коробку таких сигар, приобретённых ещё в Гамильтоне, на Бермудах, Бёртон вручил ему на прощание. Что ж, у него были к тому все основания, признал англичанин. Форт в Пунта-Аренас действительно, будет построен. Вслед за солдатами в городке появятся и британские колонисты, а вместе с ними сюда явятся и чиновники. И толковому администратору, каковым является управляющий фактории, достойное место, конечно, отыщется.
        Британского губернатора сюда, конечно, не назначат, во всяком случае, пока. При всей важности пролива для Британской Империи, это пока всего лишь точка на карте - жалкая кучка домов, причал и горстка людей. Так что поначалу, местные власти будут находиться в ведении губернатора Фолклендских островов. Но это формальность, конечно. Слишком далеко Пунта-Аренас от Порт-Стэнли, а о регулярном пароходном сообщении мечтать пока не приходится.
        Но это не беда: если где-то поднят «Юнион Джек», то там он и останется. А люди будут, конечно. Сойдут на берег с пароходов и сделают то, что делали по всему миру: построят причалы и дороги, выкопают шахты, заселят эти негостеприимные края. Будут рожать детей, строить школы и дома… жить, одним словом. Жить, как живут сотни тысяч, миллионы их соотечественников в разных уголках Империи, над которой никогда не заходит солнце - и всё благодаря удобному и безопасному водному пути, соединяющему два океана. По нему пойдут пароходы с коммерческими грузами, броненосные корабли, транспорты с войсками - всё то, что утверждает власть Британии по всему миру.
        Но для этого предстоит ещё сделать многое. За обедом, накрытым в кают-компании молчаливыми, предупредительными вестовыми, управляющий расспрашивал о грядущих переменах и о роли Бёртона в них. Англичанин отвечал уклончиво, намекал на перспективы, в первую очередь, персонально для собеседника. И, как бы между делом, задал вопрос, ради которого и затеял этот обед.
        Речь шла, разумеется, о новом владельце «Пасифик Стим» - точнее о пароходе «Луиза-Мария», с которым они разминулись в Буэнос-Айресе всего на трое суток. Пароход, построенный прежним владельцем компании как быстроходная яхта, обладал отменным ходом, что под парусами, что под машиной, и попытка догнать его провалилась с треском. Пожалуй, «Луизе-Марии» крупно повезло - Бог знает, чем закончилась бы для неё встреча с британским отрядом.
        Дело в том, что инструкции, полученные от Первого Лорда Адмиралтейства, требовала всячески способствовать упрочнению союза между Британской Империей и республики Чили. Главную роль тут должны были сыграть дипломаты и Королевский Флот - зря, что ли, тащились на край света «Рэйли» с «Мьютайном»? От Бёртона же требовалось то, что он умел лучше всего: поддержать их на фронте тайной, не видимой широкой публике, войны. А в том, что она разразится - уже разразилась! - сомнений не было: визит в Париж, во время которого Бёртону удалось добраться до документов агента русской морской разведки, с непроизносимой фамилией Osteletsky. И бумаги эти ясно указывали на интерес этого ведомства к событиям на юге латиноамериканского континента. И, в частности, на участие барона Греве и его спутника в финансовой комбинации с «Пасифик Стим». Сейчас эти двое находились на борту «Луизы-Марии», а значит, представляли прямую угрозу интересам Британии. А с врагами - к чему церемониться? Океан велик, и мало ли кораблей сгинуло в нём бесследно?
        К тому же это, с раздражением припомнил Бёртон, тот самый Osteletsky, что сорвал год назад тщательно подготовленную операцию в Порт-Саиде и едва не пустил на корм рыбам его самого. А потом - шёл по его следам в Триесте, вынудив покинуть насиженное место и бежать в Англию, где его ждало неудовольствие важных господ из Форин Офис.
        Что ж, пришло время платить по счетам. Сложность, однако, заключалась в том, что ускользнув от Королевского Флота, «Луиза-Мария» так и не объявилась в Магеллановом проливе. Миновать Пунта-Аренас незамеченным судно не могло. Оставался единственный вариант, вызывавший у англичанина сильнейшие сомнения. Чтобы пароход посреди зимы двинулся вокруг мыса Горн, пренебрегая безопасным, удобным Магеллановым проливом - для этого надо быть… русским?
        Покрутив ситуацию и так и эдак, Бёртон отбросил эту мысль. Капитан «Луизы-Марии» - бельгиец, опытный морской волк, а этой нации свойственны осторожность и рассудительность. «Луиза-Мария» несомненно, объявится, а Бёртон к тому времени предпримет необходимые действия. Иметь дело с чилийцами ничуть не сложнее, чем с их соседями, аргентинцами, а в этом у англичанина имелся определённый опыт. Опаздывает Греве - ему же хуже, англичанин успеет принять необходимые меры, чтобы сорвать его замыслы. Британской Империи нужна победа Сантьяго в этой войне, причём такая победа, которой они целиком будут обязаны Лондону. А значит, так тому и быть, несмотря на то, что сейчас военное счастье не на стороне чилийцев. Хватит с Англии позорных провалов и неудач - пора брать реванш.
        Вот только, куда подевался пароход с чёртовыми русскими? Бёртон, при всём своём опыте разведчика и чрезвычайно богатом воображении, не мог предположить, чем обернётся для его планов эта пропажа.
        III
        Западное побережье САСШ,
        Калифорния, полуостров Мар-Айленд.
        Август 1879 г.
        - Поразительно, насколько быстро американцы умеют работать! - заметил Серёжа, рассматривая выпуклый, словно цистерна, борт. Судно стояло на слипе, удерживаемое по бортам подпорками из толстых брёвен. - Полугода не прошло - и вот, пожалуйста, готово дело! Месяц, не больше, достройки, и можно отправляться к месту службы. А ведь англичане заложили свой прототип больше года назад, и он до сих пор стоит в эллинге королевской верфи в Чатеме!
        - За такие деньжищи, что им отвалили из российской казны - грех было бы не поторопиться! - кивнул Повалишин. - Сделали, можно сказать, подарок перуанцам. Они-то выложили за монитор сумму сугубо символическую, а истинная сумма контракта держится в секрете.
        - А подарочек хорош! - согласился Серёжа. - Я о таком даже в книжках не читал.
        Каперанг ткнул носком сапога железные рельсы, по которым кораблю предстояло скатиться в воду.
        - Поначалу мы хотели предложить американцам взять за основу конструкцию французского броненосного тарана «Бельё», но потом отказались от этой мысли. Вчерашний день: деревянный корпус с железным шпироном, броневой пояс из прокованных железных листов, уходящий под воду на пять футов и возвышающийся над ней всего на два. Палуба же и оставшийся надводный борт защищены железной бронёй, толщиной всего полдюйма - слёзы!
        - Да, «Полифемус» - такое имя, кажется, будет носить британский таран? - совсем другое дело. Остаётся удивляться, как нам удалось раздобыть чертежи?
        - Специально обученные люди постарались. - тонко улыбнулся Серёжин собеседник. - Трудность в том, что англичане непрерывно вносят в проект изменения. Похоже, они решили начинить корабль всеми возможными техническими новинками: тут тебе и полупогружной корпус в виде веретена, и носовое подъёмное перо руля для улучшения маневренности, котлы с принудительным дутьём, питающие две машины компаунд по пять тысяч индикаторных сил каждая. И даже сбрасываемый подкилевой чугунный балласт, позволяющий быстро уменьшить осадку…
        - И неудивительно! - поддакнул Серёжа. - Судно проектировали с учётом опыта позапрошлогоднего балтийского фиаско и, по сути, для той же самой задачи. А прорываться мимо фортов Кронштадта можно, только имея малую осадку.
        - Ну, новым хозяевам это ни к чему. - Повалишин задрал голову, рассматривая трёхметровый таран из кованой стали, украшающий форштевень. - Порты что Перу, что Чили, сплошь глубоководные, а морских крепостей, вроде Кронштадта и Свеаборга там отродясь не было. А вот возможность бомбардировать побережье, а не только вести бой с вражеским флотом - это как раз то, что им сейчас нужно. И таран перуанцы очень хотят заполучить - их знаменитый «Уаскар» с успехом пользовался этим средством морского боя, да и опыт баталий в европейских водах, где тараны нередко шли в ход, они изучили внимательною Так что мы и отказались от британской идеи таранного миноносца, предназначенного для прорыва в защищённые гавани морских крепостей. Из шести пусковых аппаратов для самодвижущихся мин, предусмотренных английским проектом, оставлены лишь два, а взамен мы установили в барбете на палубе крупповскую казнозарядную десятидюймовку - не две, как на «Бельё», а одну. Получился эдакий гибрид из британского и французского проектов в американском исполнении…
        - …и с индейским названием! - подхватил Серёжа. - Тупак Амару - это какой-то их вождь?
        - Последний правитель государства инков, казнённый испанскими завоевателями ещё в шестнадцатом веке, кажется. А лет сто назад его имя взял вождь мятежников, выступавших против угнетения народа Перу. Он погиб страшной смертью - испанцы разорвали его на куски лошадьми. Теперь он, как и его тёзка, - национальный герой Перу, и я не знаю, в честь кого из двух назван этот корабль.
        - Придётся узнать, Иван Фёдорович. Вам же им командовать! Теперь мы с вами - офицеры флота республики Перу, впору новый мундир строить.
        Повалишин скривился, словно откусил лимон. Он до сих пор не мог смириться с необходимостью сменить мундир Российского Императорского флота на латиноамериканский - пусть и расшитый золотом с головы до пят.
        - Кстати, о мундирах, Сергей Ильич - не знаете, есть в этом городишке приличные портные?
        - Вряд ли, Иван Фёдорович. Вальехо - военно-морская база, тут только верфь, эллинги с мастерскими, да казармы для рабочих и матросов. Но не беда: до Сан-Франциско всего миль двадцать по морю, и пароходик бегает каждый день. А уж там-то можно найти кого угодно, хоть портных, хоть сапожников, хоть китайцев-прачек! Будут нам с вами обновки, даже не сомневайтесь!
        Западное побережье САСШ,
        Калифорния, Сан-Франциско.
        Три недели спустя.
        - Напомните, Сергей Ильич, как ваш кораблик называется, «Кондопога»? - осведомился Повалишин. - Никак не привыкну, язык сломаешь…
        «Тупак Амару» пришёл в Сан-Франциско из Вальехо, и уже вторую неделю стоял на рейде, в окружении китобойных шхун, каботажных пароходов и коммерческих барков, притягивая к себе удивлённые взоры горожан. Ничего подобного здесь ещё не видели, и городские газеты третий день подряд выходили с дагерротипами, изображающими диковинное судно и его русского капитана. Репортёры стаей южноамериканских рыб пираний кружили вокруг «Тупака Амару» на наёмных лодчонках, не оставляя попыток подняться на борт - и выслушивали в ответ беззлобные матерки вахтенных. А позавчера к броненосному тарану присоединилось ещё одно судно с перуанским флагом под гафелем, подстегнув тем самым любопытство местных акул пера.
        - Кондопога, Иван Фёдорыч, это сельцо в Олонецкой губернии, мне как-то случилось там побывать. А шлюп называется «Канандагуа». Тысяча четыреста длинных[11 - «Длинная» (английская) тонна равна массе 1 кубометра морской воды, примерно 1020 килограммов.] тонн, ход двенадцать узлов. Вооружение: два старых десятидюймовых дульнозарядных орудия и одна гладкоствольная сорокашестифунтовка. Построен в шестьдесят первом, участвовал в Гражданской войне на стороне южан. После войны включён в состав военно-морского флота САСШ, в семьдесят пятом году выведен в резерв. Теперь вот по нашей просьбе американцы передали этот кораблик перуанцам, а те дали ему название «Тормента» - по-испански это означает «буря».
        Серёжа давал объяснения с удовольствием - это ведь он принял судно в Портленде и привёл его в Сан-Франциско. Теперь шлюпу предстояло сопровождать «Тупак Амару» в Кальяо.
        - С командой как обстоят дела? - спросил Повалишин, разглядывая шлюп. Корабль ему нравился. Клиперский форштевень, корпус с лёгкой седловатостью, три мачты, несущие парусное вооружение барка, слегка отклонены назад, выдавая хорошего парусного ходока.
        - Команду приняли в Портленде. Половина матросов и унтеров наши, русские - в-основном, артиллеристы, боцмана, машинные кондукторы и механики. Набраны охотниками с нашей эскадры, что стоит сейчас в Нью-Йорке и прибыли на Западное побережье по железной дороге. Остальные матросы и офицеры - перуанцы.
        - И как вы с ними объясняетесь?
        - С офицерами я говорю по-английски - они почти все получили образование в САСШ и отлично знают язык. С матросами сложнее. О дисциплине имеют понятие не больше, чем об английском, ходили раньше на коммерческих парусниках, с современными механизмами обращаться не умеют. Я поставил их под начало наших старшин и кондукторов. Те объясняются, по большей части, по матери или в рыло.
        - И что, помогает?
        - А то, как же? Кулаки у флотских унтеров - не приведи Николай-угодник, что твоя дыня. Тут и по-китайски заговоришь.
        - У меня, на «Тупак Амару» та же картина. - кивнул Повалишин. - Ничего, пока справляюсь. Надеюсь, пока дотащимся до места назначения - команды пообвыкнутся на своих новых кораблях, сладятся, машины и механизмы освоят. Я попросил американцев передать нам дополнительный комплект практических снарядов - сколотим щиты, проведём учебные стрельбы. Боюсь, когда прибудем на место, отдыхать не придётся. Газеты пишут об активных боевых действиях на море, так что не сомневаюсь, нас сразу бросят в дело.
        - Выходим послезавтра? - осведомился Серёжа.
        - Да, с утренним бризом. Сегодня заканчиваем с угольной погрузкой, принимаем провиант, свежую воду - и в путь.
        - Обидно… - вздохнул Серёжа. - Город посмотреть не успею. Я же сразу уехал в Портсмут, только здешний порт и рассмотрел.
        - Да, город прелюбопытный. - согласился Повалишин. - Сущее смешение языков: европейцы всех мастей, мексиканцы, негры, китайцы, даже индейцы встречаются. А кое-кто именует его даже «Западным Парижем». Кстати, тут немало и наших соотечественников. Название даже есть - «Русская горка», там во времена Золотой Лихорадки было православное кладбище. Да и помимо того немало интересного, одна канатная конка[12 - Имеется в виду трамвай с канатной тягой. Этот транспорт действует в Сан-Франциско до сих пор..] чего стоит! У нас в России таких пока нет.
        Серёжа снова не удержал вздох. Канатная конка - это, конечно, интересно, но служба есть служба. Пусть и перуанская.
        - Кстати… - Повалишин поспешил отвлечь собеседника от невесёлых мыслей. - Сегодня получили депешу из Нью-Йорка: у берегов Панамы к нам присоединится ещё одно судно. Не судно даже - так, судёнышко. Минный паровой катер, один из трёх, построенных по перуанскому заказу в Норфолке. Два других уже отправились к законным владельцам, а этот вот задержался. Катер доставили на пароходе к восточному побережью Панамы, потом в частично разобранном состоянии перевезли по железной дороге через перешеек, а дальше он пойдёт своим ходом.
        - А дойдёт? - недоверчиво спросил Серёжа. - Скорлупка же!
        - Если понадобится - потащим на буксире. Всё же, маршрут наш вдоль берега, риск не такой сильный, как в открытом океане. А, в общем, Сергей Ильич, - Повалишин улыбнулся собеседнику, - справимся как-нибудь. Не боги горшки обжигают, верно?
        Вечереет. На рейде Сан-Франциско - "Фриско", как называют его жители - ещё светло. Но уже скоро крупные, как самоцветные камни, звёзды скоро рассыплются по чёрному бархату калифорнийского неба. С берега доносится конское ржание, смех, где-то вдали оркестр завёл что-то бравурное - город готовится к развесёлому вечеру. А на борту броненосного тарана «Тупак Амару» продолжается служба, вот только обороты, несущиеся с полубака, звучат почему-то отнюдь не по-испански.
        - Значит так, салага! Слушай сюда и крути на… прыщ. Видишь эту хренотень? Даже если, упаси Хосспыдя, сам архангел Гавриил спустится к тебе из своей душегубки и скажет: "Хуанито, раб Божий, перемать тебя в клюз, дерни вот ту пи… хреновину, и будет тебе рай с бубенцами", - не верь! Потому как… потому как если ты дёрнешь эту хреновину, то вон там закрутится халабуда… Вон та, видишь? На которую цепь намотана? Вот! Халабуда закрутится, едрёмть, и устроит нам полундру под названием "якорь в воду, ж. а пароходу". А уж что после этого я сделаю с тобой… ты, Хуанито, лучше тогда поди и кинься в воду. Чтобы, значить, не мучиться…
        Старшина перевёл дух и огляделся. И - на счастье матроса-перуанца, низкорослого, чернявого, с горбатым носом, блестящими, как греческие маслины, глазами навыкат и головой, перевязанной пёстрым бумажным платком, обнаружил новый предмет для своей унтер-офицерской бдительности.
        - Э-та чего, а? Чья корма, растудыть тебя вымбовкой через бонавентур-таль, сползает по трапу, аки запойный звонарь с колокольни?
        Возмущение старшины понятно. По вбитым годами службы понятиям спускаться по трапу спиной вперёд дозволено только обитателям кают-компании. Для постояльцев же кубриков это смертный грех, непреложное свидетельство отсутствия флотской лихости. Им положено слетать вниз бесом, едва касаясь ногами ступенек.
        Владелец «кормы», явно не ожидавший такого обращения к своей персоне, поворачивается. Старшина подскакивает, как ужаленный, и вытягивается во фрунт.
        - Охти, царица небесная… - он пихает перуанца локтем так, что бедняга едва ухитряется устоять на ногах. - Смирно, перуанская твоя морда!.. Виноват, вашсокобродие хас-спадин каперанг! Старшина Дырьев…
        - Вольно. - отвечает Повалишин, немало позабавленный происходящим. - Ну, Дырьев, чем занят?
        - Да вот, вашсокобродие, - старшина покрывается холодным потом (срамота несусветная, командира не узнал!) - разъясняю ентой нерусской харе, как обращаться со стопором якорной лебёдки.
        - Дело нужное. Только ты, это, голубчик… Подоходчивее надо, подоходчивее. И кратко. Краткость, как известно, сестра таланта.
        Дырьев вытягивается во фрунт - хотя, казалось бы, больше некуда, и так макушка, украшенная бескозыркой, едва не скребёт по низкому подволоку.
        - Слушш, вашсокобродие, хас-спадин каперанг! Будет сполнено: чтоб, значить, и доходчиво, и кратко!
        Повалишин поворачивается и лезет по трапу назад, на мостик. Старшина дожидается, пока некстати появившееся начальство скроется из виду. Затем медленно поворачивается к вконец растерявшемуся перуанцу и демонстрирует тому увесистый кулак с наколкой в виде лилового якорька у основания большого пальца.
        - Короче, салажня худая. Ежели, не приведи Господь, дёрнешь ту херови… стопор лебёдочный то бишь, - зубы к едрене фене повыхлёстываю, вот те хрест!
        И, для пущей убедительности, размашисто перекрестился - по православному, справа налево, окончательно ввергая собеседника в ступор.
        IV
        Тихий океан
        У берегов Чили
        Сентябрь 1879 г.
        - Я всё же не пойму, что ты собираешься делать дальше. - повторил Греве. Они любовались зубчатым контуром Анд, ясно рисующимся на фоне оранжевой полосы заката. Заснеженные пики казались сейчас угольно-чёрными, напоминая странные фигуры из японского театра теней.
        - Честно говоря, Гревочка, я и сам в сомнениях. И так нехорошо, и эдак. Надо бы собрать побольше сведений о том, что сейчас там творится - тогда и будем решать.
        «Там» - это в Вальпараисо, в Чили, куда шла, раскинув паруса, «Луиза-Мария». Машины и котлы, изнурённые переходом вокруг мыса Горн, обихаживали судовые механики; им помогали канониры, числившиеся сменными машинистами и кочегарами.
        - Ну, смотри, тебе виднее. - Греве извлёк из-за обшлага трубку и принялся её раскуривать. - Хотя, я бы предпочёл, чтобы никто не знал, что ты и твои архаровцы у нас на борту.
        - Так и не узнают! Придём в Вальпараисо - запрём их в трюм, и вся недолга.
        - А людей не жаль? - покосился на приятеля барон. - Какую неделю в море! А тут берег под боком, ром, кабаки, девки - а им в низах киснуть!
        - Знали, на что шли. - отмахнулся Остелецкий. - Ну и кормёжку, конечно, обеспечим - от пуза, с ананасами и какао. Они там соорудили что-то типа гимнастического зала с тренировочными снарядами и боксёрскими мешками - вот и пусть гоняют друг друга до седьмого пота. А по ночам будем на палубу выпускать малыми группами, воздухом подышать. Ничего, сейчас не лето, жары нет. Потерпят, не дети.
        - Ну, хорошо, с этим ясно. - Греве, наконец, справился с трубкой и выпустил первые клубы ароматного дыма. - А ты-то сам - что? Сойдёшь со мной на берег?
        - А куда я денусь? Сказал же: надо сперва разобраться, что тут творится. Ты со своей дражайшей половиной включишься в местную светскую жизнь - как же, владелец крупнейшей на побережье пароходной компании! А я пока пошарю по местным клоакам.
        - Прикинешься репортёром? - понимающе кивнул барон. - Эту часть операции они обговорили заранее. Остелецкий даже исхитрился раздобыть документы журналиста одного из парижских изданий, свидетельствующее о том, что он направлен в Чили с заданием освещать ход войны для французской публики.
        - Да, это наилучший вариант. Потолкаюсь по портовым заведениям, знакомства заведу. Испанский у меня, правда, неважный, ну да это не беда. В Вальпараисо, как и во всяком порту, говорят на разных языках. Справлюсь.
        Остелецкий поправил фуражку с золотой кокардой - после того, как «Луиза-Мария» миновала пролив Дрейка и вышла в Тихий Океан, он потребовал от «морских пластунов» сменить форму одежды, сам подал им пример. Теперь они щеголяли в белых полотняных мундирах пароходной компании, принадлежащей Греве, а в судовой роли значились, как пассажирская прислуга - стюарды, официанты, помощники кока. Артиллеристы же числились, как сменные машинисты и кочегары. Что до орудий, то Греве решил не испытывать судьбу, а замаскировать их дощатыми коробами, имеющими вид палубных надстроек. При необходимости достаточно выбить несколько железных штырей, и липовые надстройки рассыплются, словно карточные домики, явив свету крупповскую пушечную сталь.
        - Сколько нам ещё?..
        - Ветер балла четыре, бежим хорошо. - Греве задрал голову, рассматривая туго выгнутые паруса. - Завтра вечером станем на рейд. А ты бы подумал пока, как, в случае чего, будете уходить с судна?
        Остелецкий досадливо поморщился.
        - Вот ты торопыга, Карлуша. Говорено же не раз: сначала надо осмотреться. А там что-нибудь и нарисуется. Ты лучше с женой поговори, объясни ей, что не стоит о нас распространяться.
        - Уж сколько раз говорено! - буркнул барон.
        - А ты не поленись, скажи ещё. Она, конечно, женщина редкого ума, на всё же… женщина. Сболтнёт кому-нибудь за чашечкой кофе, или что у них тут пьют? А нам сейчас лишние проблемы ни к чему.
        - Ладно, если настаиваешь - поговорю.
        - Вот и хорошо. И, кстати, об архаровцах - возьми-ка ты с собой парочку на берег, в качестве телохранителей.
        - А это не будет подозрительно? - встревожился барон. - Всё же мы гражданское судно…
        - Мы идём не в Остенде, Гревочка, и даже не в Марсель. В Южной Америке нравы особенные, и чем больше вокруг тебя будет головорезов, увешанных револьверами и кинжалами - тем крепче тебя будут уважать. Да ты не волнуйся: отберу самых страхолюдных, и чтоб помолчаливее. В самом деле, мало ли что может приключиться?
        Барон скрыл тяжкий вздох. Венечке-то хорошо, знай, играй в свои шпионские игры! А ему объясняться с дражайшей половиной, которая, чуть замаячили на горизонте опасные приключения, потребовала, чтобы её посвятили во все детали, и вообще, позволили принять участие. Пока барону удавалось как-то отнекиваться. Но, стоит заговорить о секретности - Камилла, к гадалке не ходи, сделает очередную попытку. Причём не где-нибудь, а в своей каюте-будуаре, на супружеском ложе, где она давно научилась вить из мужа верёвки.
        И как тут выкручиваться, скажите на милость?..
        Чили, гавань Вальпараисо, сентябрь 1879 г.
        - Аглицкая работа… - заметил Греве, рассматривая лениво дымящий в трёх в кабельтовых от «Луизы-Марии» броненосец. - Как его бишь, «Бланка Энкалада»?
        - «Адмиранте Кохрейн». - лениво отозвался Остелецкий. «Бланка Энкалада» - его брат-близнец. «Систершип», как говорят англичане.
        - Название какое-то странное. - барон сдвинул подзорную трубу, запихнул её в кожаный тубус, и выудил трубку. - Не испанское, скорее английское.
        - Так оно и есть английское. Броненосец получил имя в честь британского морского офицера, стоявшего у истоков чилийского военного флота. Кстати, сами они говорят не «Кохрейн» а «Кочране».
        - Кочан, значит… - барон повертел трубку в пальцах. Он никак не мог привыкнуть к тому, что на «Луизе-Марии» позволяется курить где угодно - в отличие от кораблей Российского флота, где курение допускалось только возле особой бочки с водой, установленной у грот-мачты.
        - Ну-ка, камрад… - он подозвал матроса-бельгийца. - Принеси-ка огоньку.
        Матрос кивнул и кинулся прочь, стуча босыми пятками, а барон продолжил созерцание «Адмиранте Кохрейна» и его близнеца, «Бланка Энкалада». Броненосец стоял в полутора кабельтовых мористее, чёрный, мёртвый, без единого огонька на палубе и в наглухо задраенных орудийных портах и иллюминаторах.
        - И как наши справятся с этими утюгами? - продолжал рассуждать барон. - Броненосный таран - дело, конечно, хорошее, но в открытом море, в эскадренном бою… Нет, решительно не понимаю!
        Действительно, чилийские корабли выглядели более чем солидно. Казематные броненосцы второго ранга, построенные на верфи в Чатеме, вошли в строй всего два года назад и оставались самыми современными военными кораблями среди флотов южноамериканских государств.
        Пару дней назад Остелецкий под большим секретом поведал барону о миссии Повалишина и Казанкова. Чем вызвал его неудовольствие - секреты секретами, но мог бы и раньше рассказать! Всё же друзья, как-никак, да и дело предстоит делать общее…
        Остелецкий пошарил в кармане кителя и извлёк портсигар. Действовать приходилось левой рукой - во время шторма в Проливе Дрейка он, не удержавшись на ногах, покатился по палубе и вывихнул правую кисть.
        - Кстати, Гревочка, ты в курсе, что могло случиться так, что эти посудины ходили бы сейчас под Андреевскими флагами? - осведомился он.
        Барон изумлённо вытаращился на приятеля.
        - Именно так, и не смотри на меня, словно правоверный иудей на свиную рульку! Дело в том, что эти броненосцы обошлись Чили в два миллиона песо, и в прошлом году президент Аннибал Пинто в приступе бережливости попробовал сбагрить их назад англичанам. Но - пожадничал, запросив по двести двадцать тысяч фунтов за каждый. Потом он обратился в наше Морское Министерство, и там дело, вроде бы, сладилось, но тут случилась свеаборгская победа, и под шпицем решили, что запрошенные чилийцами деньги лучше пустить на ремонт и перевооружение британских трофеев. Можно сказать, президенту Пинто свезло: добейся он успеха, и чилийцы перед самой войной без самых лучших своих кораблей!
        - Да, сейчас это самые мощные боевые единицы воюющих сторон. - согласился с собеседником Греве. - У перуанцев, правда, был вполне современный броненосный фрегат «Индепенденсия», но они его позорнейше профукали.
        - Зато у них остался «Уаскар». Он один навёл такого шороху, что чилийцам остаётся только за голову хвататься. Гоняют свои бронированные корыта вдоль всего побережья, жгут почём зря уголь, надрывают машины - всё впустую! Вот и сейчас: подлатают слегка текущие котлы, и снова в море. Война ждать не будет!
        Прибежал давешний матрос с керосиновой лампой. Проволочным рычажком сдвинул вверх стеклянную колбу, барон поднёс трубку к трепещущему язычку огня и принялся за ритуал раскуривания. Остелецкий терпеливо ждал, вертя сигару в пальцах.
        - Бестолково как-то они их используют. - продолжил барон. - И война у них, что у перуанцев, что у чилийцев, получается бестолковая, во всяком случае, на море. Воде, и броненосцы, и артиллерия неплохая, и мины - а тактика как во времена Чесмы и Трафальгара! Блокада вражеского побережья, абордажные схватки, выбрасывание морских десантов… Вот увидишь репортёры и умники из Адмиралтейства ещё всласть над ними поёрничают да похихикают!
        Табак в трубке, наконец, затлел. Греве выпрямился и с наслаждением выпустил клуб ароматного дыма. Остелецкий вслед за собеседником потянулся к лампе с сигарой.
        - «Всякий мнит себя стратегом, видя бой со стороны…»[13 - Шота Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»] - продекламировал он. - ты, Гревочка, конечно, марсофлот изрядный, пороху понюхал и океаны побороздил от души. А всё же, мой тебе совет: воздержись от подобных оценок. Вот война закончится - тогда…
        У волнолома, со старого, лишённого мачт, парусного фрегата, дослуживающего свой век блокшивом, ударила сигнальная пушка. Одна за другой взвились в небо ракеты, освещая вход в бухту и три чёрных силуэта кораблей, неторопливо втягивающихся на внутренний рейд. Вот на головном сверкнул огонь, раскатился грохот ответного выстрела, на корме замелькали фонари, подсвечивая флаг. Остелецкий схватил подзорную трубу.
        - Ну, вот мы и дождались, Карлуша… - негромко произнёс он. - «Юнион Джек», англичане, будь они неладны, два военных корабля и пароход. И кой чёрт принёс их на эту галеру?[14 - Из пьесы Ж-Б Мольера «Плутни Скапена».]
        - Завтра утром попробую выяснить. - сказал барон. - Мы с Камиллой приглашены на завтрак к начальнику портовой таможни. Весьма любезный господин, большой ценитель изящных искусств и без ума от Франции и всего, что с ней связано. Его и расспрошу.
        - От Франции? - Остелецкий поднял удивлённо брови. - Ты же у нас из Бельгии, во всяком случае, по бумагам?
        - Думаешь, они здесь понимают разницу?
        Чили, порт Вальпараисо.
        Сутки спустя.
        - …потом женщины пошли в оранжерею, смотреть коллекцию орхидей сеньоры Вальдес, а он сам и гость остались. Обедали они на воздухе, в патио, и туда же подали сигары. За сигарами-то они и разговорились о делах.
        - О чём шла речь - удалось узнать? - спросил Бёртон.
        - А то, как же, сеньор! - довольно ухмыльнулся собеседник. - Вальдес говорил: «Дорогой барон, как только мы выиграем эту войну, вы сможете рассчитывать на всяческое содействие нашего правительства. Чилийско-бельгийская компания, занимающаяся добычей и вывозом гуано с принадлежащих нам по праву территорий в провинции Атакама - это серьёзно!» А тот отвечает: «А вы, дорогой генерал, можете рассчитывать на место в совете директоров компании. Но сейчас мне нужно разрешение на заход в Антофагасту, боливийский порт, занятый вашими войсками. «Пасифик Стим» собирается после вашей победы поставить там большую факторию, и я хочу заранее оценить размеры предстоящих вложений».
        Бёртон слушал, растерянно вертя в руках тяжёлую, чёрного дерева трость, с костяной рукояткой в виде головы дракона. Трость была непростая - в её шафте скрывался обоюдоострый клинок из булатной стали длиной два с половиной фута - грозное оружие в руках лучшего фехтовальщика Британской Империи.
        - И что Вальдес?..
        - Ответил: «не беспокойтесь, дорогой барон, всё будет сделано». А после они стали обсуждать сорта бренди - это вам, я думаю, неинтересно.
        - Да, я предпочитаю виски. - сказал Бёртон. Собеседник англичанина, смуглый, черноволосый, с физиономией, типичной для жителя Латинской Америки, только пересечённой от уха до подбородка уродливым шрамом, ухмыльнулся.
        - Как твоему человеку удалось подслушать разговор?
        - Я ж говорю, сеньор: обед им накрыли в палаццо. А в доме Вальдеса заведено, что один из лакеев всё время был там, на случай, если хозяину что-то понадобится. Вот он всё и слышал.
        - Так ты подкупил лакея Вальдеса? Ловко, ловко… А те двое, что, говорили по-испански? Вот уж не думал, что барон…
        - Почему по-испански? По-французски, сеньор.
        Бёртон нахмурился.
        - За дурака меня считаешь? Думаешь, я поверю, что твой лакей - полиглот, знает все языки?
        - Насчёт всех мне неизвестно. - обиделся смуглый. - А французский знает, потому как родом из Кайенны, столицы Французской Гвианы. Вальдес и нанял его за знание языка - он ведь помешан на всём французском, я вам говорил…
        - Да, припоминаю… - Бёртон кивнул. - Это удачно вышло. Что-нибудь ещё?
        Чернявый помялся.
        - Пришлось дать лакею десять песо, сеньор. Вы же понимаете, задаром он и слова не скажет.
        Бёртон не ответил и посмотрел на собеседника в упор. Чернявый выдержал испытующий взгляд - лишь нагло ухмыльнулся в ответ. При этом во рту у него блеснул золотой зуб. Англичанин медленно извлёк из кармана замшевый мешочек, отсчитал десять тусклых серебряных кругляшей. Подумал и добавил ещё два - жёлтых, с чеканным женским профилем на аверсе.
        - Десять серебряных песо и ещё два соверена, сверх условленного. Молодец, я тобой доволен. И вот тебе новое поручение…
        Бёртон огляделся. В таверне, где они беседовали, почти не было посетителей - по случаю утра. Англичанин щёлкнул пальцами, подзывая мальчишку-разносчика. Чернявый терпеливо молчал. Бёртон дождался, пока перед ним поставят кружку со скверным чилийским вином, и продолжил:
        - Надо поискать подходы к кому-нибудь из команды «Луизы-Марии». Вот деньги.
        На стол, звякнув, легли ещё пять золотых монет. Глаза чернявого алчно вспыхнули.
        - Если понадобится - обещай больше, я дам. Но сведения мне нужны, самое позднее, послезавтра - пассажиры, груз, о чём болтают матросы. Всё ясно?
        Чернявый кивнул и проворно сгрёб соверены со стола.
        - Тогда проваливай. Завтра в это же время - здесь.
        Бёртон проводил собеседника взглядом и задумался. В принципе, он мог быть доволен собой: меньше, чем за сутки, в чужой, незнакомой стране найти агента, получить от него сведения - причём вполне достоверные сведения! - это надо было суметь. Он сумел.
        Правда, не последнюю роль тут сыграло обыкновенное везение. Сойдя на берег, Бёртон решил прогуляться по порту, и почти сразу лицом к лицу столкнулся со старым знакомым по имени Мануэль. С этим человеком он познакомился ещё в Аргентине - и в полной мере оценил полезность знакомства. Авантюрист, скользкий тип, не гнушающийся даже убийством, он оказался чрезвычайно ловок, хитёр и совершенно беспринципен. Откуда Мануэль был родом - Бёртон выяснить не сумел, хотя и пытался навести справки. Удалось только узнать, что какое-то время он состоял на военной службе, а так же принял деятельное участие в одном из бесчисленных мятежей и переворотов, то и дело сотрясавших континент. Сам он предпочитал на эту тему не распространяться.
        В своё время Мануэль оказал Бёртону немало услуг, из которых большинство прямо или косвенно нарушали местные законы, а порой попахивали откровенной уголовщиной. В Чили же то сюда он перебрался два года назад, бежав из Аргентины - перешёл дорогу серьёзным людям, и предпочёл исчезнуть на годик-другой. В Вальпараисо Мануэль устроился шипчандлером, агентом по снабжению торговых судов, - но это, как он объяснил, временно, пока не найдётся дела посерьёзнее.
        Такое дело и предложил авантюристу Бёртон. «Будешь теперь работать на меня. Прежнее занятие тоже пока не оставляй - пригодится».
        Мануэль и не подумал спорить: «если сеньор будет платить так же щедро, как и в прошлый раз, то с удовольствием!»
        Итак, дело пошло, удовлетворённо констатировал англичанин. Тайная слежка, подкупы, кража - здесь этот мерзавец в своей тарелке. Связи среди всякой сомнительной публики у него необъятные, в любом порту Мануэль запросто подберёт, кого потребуется - хоть головорезов, хоть карманных воришек, хоть взломщиков. И при том, с ним следует держать ухо востро - подобные типы с лёгкостью продадут нанимателя, стоит предложить больше.
        Но это неизбежные издержки его рода занятий. Главное сейчас время. Время - и осторожность. Этот барон, русский он, или нет, не должен заподозрить, что за ним наблюдают…
        Бёртон бросил на стол пару мелких монет и поднялся, так и не притронувшись к кружке с вином.
        V
        Перу, Кальяо
        Октябрь 1879 г.
        - «Военные суда, закупленные республикой Перу в нашей стране, благополучно прибыли к новым владельцам». - читал Повалишин. - «Всего их три: броненосный таран «Тупак Амару», перестроенный из старого монитора на верфи в калифорнийском Вальехо, винтовой шлюп, тоже ветеран Гражданской войны, и последняя из трёх бронированных миноносок, построенных для перуанского флота фирмой "Херрешофф Мэньюфэкчуринг Компани». Наш корреспондент стал свидетелем их появления в гавани Кальяо и не мог не отметить восторг, с которым перуанцы встречали свои новые корабли…»
        - Что верно, то верно. - ответил Серёжа. - такой толпы я и на набережных в Кронштадте не видел, в день Высочайшего смотра. Весь город вывалил на берег - орут, поют, солдаты в воздух палят… Вот уж действительно, народное ликование!
        - Оно и понятно. - кивнул Повалишин. - После подвигов «Уаскара» моряки в Перу - национальные герои. И все, от адмирала Грау до последнего оборванца из трущоб Кальяо, уверены, что теперь-то в войне наступит перелом!
        - Да, дон Мигель на наши кораблики чуть ли не облизывался. Неудивительно: если он столько дел сумел наделать на одном-единственном мониторе, то что он сможет натворить теперь! Битый день лазил по кораблям, а потом заявил, что будет готовить новый набег, всеми имеющимися силами.
        - Вот и американцы пишут… - кивнул Повалишин. - «…Следует ожидать очередного витка войны на море. Получив в свои руки эти суда, контр-адмирал Мигель Грау, несомненно, прибегнет к новейшей морской тактике, опробованной русским флотом в войне на Балтике…»
        Он сложил газету и засунул за отворот сюртука. Номер «Сан-Франциско Кроникл» доставил утром пакетбот американской почтово-пароходной компании. С недавних пор североамериканская пресса стала активно следить за тем, что происходит на юге континента: только в Кальяо обосновалось не меньше дюжины репортёров разных изданий. Корреспонденции передавали по телеграфу в Мехико, а оттуда они разлетались по проводам в редакции крупнейших газет и журналов.
        На полубаке звякнула рында - пробили две склянки. Весна в Южном полушарии выдалась ранняя, по-летнему жаркая, и перуанские офицеры-моряки, неутомимые щёголи, уже сменили тёмно-синие суконные мундиры на летние, из белой парусины.
        Друзья беседовали на мостике «Тупака Амару». Корабль стоял у пирса с холодными котлами, дальше, на рейде, стояла на бочке «Тормента». Команды повалишинского отряда, кроме стояночных вахт были отпущены на берег. Машинистам же (все - русские, поступившие на перуанскую службу) так не повезло - они были откомандированы на срочный ремонт миноносок. Они стояли у пирса рядом с «Тупаком Амару» - "Алианца" и "Република" и пришедшая вместе с отрядом «Алаи».
        - Между прочим, насчёт «бронированных миноносок» газетчики ничуть не преувеличили. - заметил Повалиштн ранга, рассматривая перуанские торпедеры. - Деревянные корпуса этих скорлупок действительно заблиндированы котельным железом, а на месте рулевого поста - броневой купол со смотровыми щелями. Он снаряда, конечно, не спасёт, а вот от пуль, в том числе, и из картечниц Гатлинга - вполне. А именно пули, как показывает опыт балтийской и черноморской кампаний, представляют главную опасность для минных катеров, поражая команды и котлы.
        - Да, инженеры постарались. - согласился Серёжа. - Насколько я знаю, на прочих миноносках никакой защиты нет, в лучшем случае, обложат котёл мешками с песком, или шпалами железнодорожными зашьют от пуль. Ещё бы американцы так поработали с машинерией, цены бы им не было! А то парадный ход - одиннадцать с половиной узлов, и это для миноноски, у которой скорость главная защита! Про надёжность машины я вообще молчу. Дня не проходило, как эта чёртова посудина ломалась, и приходилось останавливаться для ремонта. А под конец мы и вовсе плюнули, и до самого Кальяо тащили её на буксире. И за этот хлам перуанская казна выложила девять тысяч английских фунтов за каждую!
        - Только не ляпните это при перуанцах. - усмехнулся Повалишин. - Они ни всем миром собирали деньги на «торпедеры», причём большую часть внесли те, кто живёт в САСШ и Европе - здешний-то народец нищ, обобран, гол, как сокол. А вы - «хлам»!
        Как есть, так и говорю. - насупился молодой человек. - Меня сильно беспокоит, что адмирал так надеется на эти жестянки. Всю будущую операцию построил на них!
        - Не могу не согласиться, Сергей Ильич. Хотя, будем справедливы: замысел дона Мигеля не лишён известной изобретательности. Совместить в ночной атаке таранные броненосцы и миноноски - такого, если мне память не изменяет, не делал ещё никто. Если ему удастся застать чилийцев врасплох - может и получиться.
        - Если эти несчастные "Херрешоффы" не поломаются ещё на подходах. - не сдавался Серёжа.
        - Ничего, наши механики с ними пошаманят, переберут машины - как-нибудь обойдётся. А чтобы не поломались раньше времени, вы, Сергей Ильич, потащите из за своей «Торментой». А потом и назад отбуксируете… если будет кого.
        - Знаете, Иван Фёдорович… - Серёжа помедлил. - Я слышал, адмирал сам намерен возглавить эту атаку на «Републике». Команды на миноносках неопытные, я и подумал: может, набрать охотников из наших? Я бы тоже пошёл - скажем, на «Алаи», я с ней уже успел сродниться, пока волокли от самого перешейка.
        Повалишин внимательно посмотрел на молодого сослуживца.
        - А стоит ли, Сергей Ильич? Одно дело сражаться за отечество, и совсем другое - эта война, которая нам, по сути, чужая. Ну, привели корабли, подучили команды, то-сё… А голову класть - стоит ли?
        - Так ведь людей жаль! - вздохнул Серёжа. - Пропадут ни за понюх табаку вместе со своим героическим адмиралом. А с нами - глядишь, и появится шанс.
        Оказавшись на борту «Уаскара», Серёжа сразу принялся озираться по сторонам. Громкая слава этого небольшого кораблика далеко превосходила известность самых могучих броненосцев любого из флотов мира - и неудивительно, что молодому человеку было крайне любопытно. Но, увы, Мигель Грау встретил гостей, и, не дав времени оглядеться, проводил в кают-компанию, на время превращённую в комнату для совещаний. Там было тесновато - впрочем, и Серёжа, и Повалишин, немало послужившие на балтийских броненосных лодках (по сути, копиях американских однобашенных мониторов времён Гражданской Войны) были привычны и не к такому. Стулья сдвинули к стенам; на большом столе разложили карты и схемы, адмирал нависал над ними, словно стервятник над добычей. Возражений он не принимал - видно было, что всё заранее продумал до минуты, до каждого оборота винтов кораблей, участвующих в операции.
        Вкратце, план Грау сводился к следующему. После трёх набегов на Антофагасту, предпринятых «Уаскаром», чилийцы более всего были озабочены проводкой на север очередного крупного войскового конвоя, состоящего из пяти больших транспортов, на борту которых было до трёх тысяч солдат с пушками и необходимым снаряжением. Зная о прибывшем к неприятелю подкреплении, чилийцы на этот раз намеревались сопровождать конвой обоими броненосцами и ещё тремя корветами. Контр-адмирал Грау намеревался дать транспортам добраться до конечного пункта, начать разгрузку - и первой же ночью, пользуясь неизбежно возникшей в гавани неразберихой, атаковать. Целью на этот раз должны стать не пароходы с войсками и воинским снаряжением, а чилийские броненосцы - Грау не без оснований полагал, что если вывести их из строя, то сухопутной армии, отрезанной от морских сообщений, не останется ничего, кроме капитуляции, несмотря на численное превосходство.
        Средства для нападения были выбраны весьма разнообразные. Упомянутые торпедеры должны пойти в атаку вместе с двумя таранными броненосцами - «Тупаком Амару» и «Уаскаром», уже не раз применявшим на практике это грозное оружие морской войны. Но ими дело не ограничивалось: вместе с броненосцами в гавань Антофагасты пойдут три колёсных буксира, вооружённых самодвижущимися минами инженера Джона Лэя, недавно закупленными перуанским правительством в САСШ. В отличие от мин Уайтхеда, торпеда Лэя, при весе в три тысячи фунтов несёт двухпудовый заряд динамита, снабжена двигателем на угольной кислоте, обеспечивающим восьмиузловой ход на дистанции в полторы морских мили и, главное - управляется по электрическому кабелю. Оператор наводит снаряд на цель, ориентируясь на две торчащие из воды мачты, снабжённые по ночному времени фонариками.
        Всего таких торпед было закуплено десять штук, но перуанцы успели подготовить к бою только три - их и предполагалось пустить в ход.
        Мигель Грау, как и прочие перуанские офицеры, присутствующие на совещании, были в восторге от технической новинки. Русские же отнеслись к ней с изрядным скепсисом, чем немало огорчили коллег. Тем не менее, план Грау был принят, и единственное, на чём настоял Повалишин - это передача катера «Алаи» под начало старшего лейтенанта Казанкова. «Раз уж мои люди участвуют в этой операции, - заявил каперанг, - то я желаю, чтобы ими командовал мой офицер». Грау набычился, лицо его налилось кровью, что было признаком подступающего гнева - но спорить в итоге не стал. Все присутствующие понимали, что без усилий русских машинистов и гальванёров, готовивших катера и вошедших в состав их экипажей, нападение попросту не состоялось бы.
        В перерыве совещания подали сигары, кофе и популярный в Южной чай матэ. За кофе Серёжа разговорился с адмиральским адъютантом, лейтенантом - и, в числе прочего, обратил внимание на его испанскую манеру речи. Оказалось, что Серёжин собеседник (он назвался Родриго Гальвесом) действительно родился в Испании и попал в Латинскую Америку незадолго до прошлой войны, в которой Испания противостояла Чили, Перу и Боливии. Отец его сочувствовал борцам за независимость, а старший брат даже поступил волонтёром в чилийскую армию - да так и остался там, дослужившись до полковника. Война прервала их сношения, однако Родриго было доподлинно известно, что Рамиро (так звали старшего брата) занимает довольно высокий пост, начальствуя над гарнизоном крепости в Вальпараисо.
        «Увы, с начала года мы обменялись всего парой писем, переданных с капитанами нейтральных торговых судов. - со вздохом пояснил испанец. - Надеюсь, когда это закончится, я сумею повидать Рамиро. Война войной, но семья - это святое…»
        Совещание закончилось за полночь. Были определены сроки - сутки спустя после прибытия чилийского конвоя в Антофагасту. Участники разъехались по своим кораблям; Серёжа отправился на «Торменту» - ему предстояло передать шлюп своему старшему офицеру-перуанцу, а с утра принимать «Алаи». Дел было - непочатый край, только бы успеть подготовиться к этой, по выражению Повалишина», безумной авантюре. Хотя - чем, как не безумными авантюрами были другие операции, в которых Сережа успел поучаствовать за свою недолгую карьеру? Прорыв в Свеаборг под пушками британской Эскадры Особой Службы, взрывы маяков на Мысе Доброй надежды, отчаянный, почти фанфаронский набег на устье Хамбера… А действия русских минных катеров против турок на Дунае и в Чёрном море - они что, были верхом рассудительности? Так что старший лейтенант Казанков мало переживал о том, что его ждёт. Приказ получен, надо исполнять - тем более, что, когда катера пойдут в атаку, за спиной у них будут броня, пушки «Тупака Амару» и «Уаскара». «Бог не выдаст, свинья не съест, - рассуждал Серёжа, - да и чилийцы это вам не Королевский Флот и даже не османы.
Как-нибудь одолеем, не впервой!»
        VI
        Чили, Вальпараисо.
        Октябрь 1879 г.
        В припортовых кварталах в любом уголке мира пахнет примерно одинаково: солёной рыбой и пряностями, ромом и прогорклым жиром, смолой и угольной гарью. И, конечно, тем, что чересчур романтичные литераторы склонны именовать «запахом моря» - ароматом гниющих на сваях причалов и береговой полосе водорослей.
        Переулки Вальпараисо, выводящие к порту, тоже не благоухали розами и лавандой. Двое друзей, успевших поотвыкнуть от подобного на вылизанной до блеска «Луизе-Марии», нет-нет, да и морщились, когда из какого-нибудь закутка накатывала волна особо ядрёных запахов. «Густопсовых», как выразился Венечка Остелецкий. Здесь было полно складов, где хранились сотни бочек с солониной, маслом, солёной рыбой - провизия, которой шипчандлеры снабжали заходящие в порт суда, - и пропитанный сопутствующими амбре воздух, казалось, можно резать ножом.
        Под ногами то и дело шмыгали крысы - крупные, откормленные, наглые, не обращающие внимания ни на людей, ни на здоровенных желтоглазых котов, внимательно наблюдающих за происходящих с низких крыш и ступенек. Коты на крыс тоже не реагировали - во всяком случае, пока те не покушались на склады, порученные заботам усатых-полосатых сторожей. При виде всего этого буйства жизни Остелецкий, отличавшийся повышенной даже по меркам морского офицера, брезгливостью, с отвращением кривился и прибавлял шаг.
        - Осади, куда разогнался! - зашипел на попутчика Греве. - Договорились же: следовать за ним в тридцати шагах, чтобы со стороны было незаметно!
        Вениамин послушно притормозил. Кочегар-фламандец шагал впереди, напевая на ходу бодрую кэпстен-шанти:[15 - Кэпстен или «якорные» шанти. Поются при работе на кабестане или схожих судовых работах.]
        «… Where are you going, my pretty maid?
        Oh, away to Rio!
        Where are you going, my pretty maid?
        Oh, away to Rio…»[16 - (англ.) «Куда спешишь, милашка-служанка?Прочь, скорее в Рио…»]
        Руки он держал в карманах, и Остелецкий не сомневался, что жёсткие, во въевшейся угольной пыли, пальцы тискают рукоятку складного матросского ножа. И правильно: опасность, как ни крути, была нешуточной, несмотря на следующую по пятам «группу поддержки». В портовых кварталах Вальпараисо - как и Гамбурга, и Марселя, и Макао, и вообще любого порта на планете, - сгинуть незваному гостю проще простого. Был человек - и нет человека, и никто не спросит, куда он подевался…
        - Думаешь, он один придёт? - спросил Греве.
        - Хотелось бы. - отозвался Остелецкий. - Но что-то мне подсказывает, что на такой подарок судьбы рассчитывать не стоит. Наверняка прихватит с собой парочку крепких молодцов. Я бы на его месте точно прихватил. А что? Постоят в сторонке, понаблюдают, ну и, когда придёт время прощаться, посмотрят, чтобы кто не увязался следом. А если увяжется - ножик в бок и в воду. Благо, ходить недалеко…
        И кивнул в конец переулка, где за лесом корабельных мачт синел в вечерней дымке океан.
        - А повезло нам, что кочегар оказался малым порядочным. - вполголоса сказал Греве. - И не дурак: когда тот прохвост посулил ему щедрую плату за сведения о том, что происходит на «Луизе-Марии» - согласился, деньги взял, после чего прямиком отправился к Девиллю и всё ему выложил. Ну а душка-шкипер уже и нас поставил в известность.
        - Тот тип, что пытался подкупить кочегара - форменный болван. - отозвался Остелецкий. - Мог бы разузнать сначала, с кем имеет дело. Матросы на «Луизе-Марии» зарабатывают за рейс не в пример больше прочих своих коллег. Все они числятся в судовой роли не первый год, крепко связаны как с компанией, так и с судовладельцем. К примеру, жена этого кочегара - служанка в поместье, принадлежащем твоей Камилле. Так с чего ему предавать хозяев? Тем более, здесь, на краю света, когда неизвестно ещё, чем такое предательство обернётся. А вдруг это соглядатай местных пиратов, желающих тряхнуть судно с богатенькими пассажирами, а заодно - поставить на ножи команду? Не-е-ет, Гревочка, как говорят в Малороссии: дурней нема…
        Идущий впереди матрос остановился и заозирался по сторонам. Вениамин ухватил Греве за рукав и увлёк его в тень под стеной очередного склада. Из щелей в стене отчаянно разило солёной рыбой.
        - Это здесь. - выдохнул он. - Сейчас должен явиться. Стоим, не высовываемся, смотрим в четыре глаза. Хорошо бы заранее обнаружить его сподвижников.
        - А когда будем брать? - тоже шёпотом осведомился барон.
        - Как получится. Если поговорят мирно, разойдутся - попробуем проследить за этим ловкачом и где-нибудь в переулке скрутим.
        - А как же эти… сподвижники? - опасливо осведомился барон, ощупывая запястье левой, искусственной руки. - Может всё же зря мы вдвоём пошли? Взяли бы с собой бы парочку твоих «пластунов»…
        - Я и взял. Троих. - ухмыльнулся Остелецкий. - Только тебе не сказал, уж извини. Они всё время шли за нами по пятам.
        - Где? - Греве оглянулся. - Что-то я никого не заметил…
        - А ты и не должен был! Их, к твоему сведению, обучали тайной слежке лучшие филёры жандармского управления - попробовали бы они тебе на глаза попасться… Так что стой на месте и не крутись, только внимание к себе привлекаешь.
        - Берегись! - заорал Греве, и Вениамин едва успел уклониться от распоровшего полу сюртука испанского ножа-навахи. Точно такой клинок (длинный, с хищной горбинкой, и рукоятью, украшенной разноцветной эмалью и бронзой) всадил в грудь кочегару чернявый тип, - надо полагать, тот самый «наниматель», на встречу с которым и явился незадачливый фламандец.
        Чернявый не сразу пустил в ход нож. Появившись из неприметной подворотни, он сперва обменялся с кочегаром несколькими фразами, причём постоянно озирался - Остелецкий видел, как блестят в тусклых отсветах газового фонаря белки его глаз. О чём шла речь - Вениамин не слышал, но стало ясно, что гость что-то заподозрил. Осознав, что дело добром не закончится, Остелецкий совсем было собраться бросаться на злоумышленника - и понял, что опоздал, увидев, как в спрятанной за спину руке чернявого сверкнул узкий клинок. Вениамин не успел даже рта открыть, крикнуть, предупредить кочегара - злодей кошкой извернулся и ударил того в грудь. Несчастный изогнулся, издал протяжный хрип, и повалился на колени. Под ноги полетел, брякнув по булыжнику мостовой, так и не раскрытый матросский нож. А из переулка уже лезли, раззявив в крике чёрные пасти и выставив перед собой навахи, сообщники чернявого.
        От ножа первого Остелецкий сумел увернуться, и с размаху ударил злодея в челюсть правой рукой, пальцы которой украшал шипастый латунный кастет. Тот взвыл, выронил нож и схватился за лицо, а в бок Венечке уже летела наваха его подельника, и не было никакой возможности…
        Д-дах!
        Д-дах!
        Д-дах!
        Лезвие скользнуло, распоров сюртук, а владелец ножа уже косо валился, прижав руки к простреленной груди. Остелецкий обернулся - барон стоял в трёх шагах, вытянув левую руку, и поддерживая запястье правой. Кисть, откинута вниз, из «культи» поднимался белый, воняющий порохом дымок. Венечка не успел удивиться, как из другого переулка уже выскользнули три тени. Первые двое ловко скрутили оставшегося головореза. Третий кинулся за нацелившимся, было, удрать чернявым, достал в прыжке, сбил с ног и, усевшись на спину, заломил руку.
        Остелецкий опустил руку с кастетом. Запястье ныло. Ну вот, подумал он, отшиб - теперь придётся не меньше трёх дней ходить с повязкой. Ничего, злодею пришлось куда хуже - челюсть сломана, тут и врача не нужно, и так всё ясно.
        - Финита! - хрипло сказал он. - Сейчас скоренько крутим этих типов и переулками, на «Луизу-Марию».
        - А трупы куда девать? - осведомился барон. - Он уже вернул протез, защёлкнул язычок замка и теперь озирал бранное поле.
        - Кочегара нашего надо забрать. - подумав, ответил Остелецкий. - А мертвяка затащите в подворотню и бросьте. Здешняя полиция подберёт - небось, у них за ночь не один такой «подарочек» образуется. А живых со всем бережением, доставить на судно. Очень нам надо с ними побеседовать - вдумчиво побеседовать, не торопясь…
        - Может, вашбродие и этого - ножичком под ребро? - старший тройки «пластунов» указал на бандита со сломанной челюстью. - Всё одно говорить он не скоро сможет. На кой ляд с ним возжаться?
        - Ни боже мой! - встревожился Остелецкий. - Во-первых, если что - предъявим полиции, пусть они с ним разбираются. А во-вторых, мы же не душегубы какие, а российские моряки. К чему лишний грех на душу брать? А с этим, - он ткнул пальцем в чернявого, понуро стоявшего с руками, стянутыми за спиной матросским ремнём, - будьте поосторожнее. Скользкий тип, ушлый, как бы не сбежал.
        «Пластун» послушно кивнул и принялся вязать покалеченному злодею руки. Его товарищи подняли тело кочегара, наскоро соорудили из содранного с одного из пленников плаща подобие носилок и навьючили на них, не забыв накинуть на шею петли-удавки. На булыжниках, там, где лежал труп, осталось большое тёмное пятно.
        «Куда спешишь, милашка-служанка?
        Прочь, скорее в Рио…»
        - Значит, Бёртон? - Греве собрал разбросанные по столу листки в аккуратную стопку. - Ты ж, вроде, рассказывал, что он потоп?
        - Выплыл, как видишь. Не зря говорят, что дерьмо, гуано по-здешнему, не тонет. Хотя, будем справедливы: капитан Ричард Френсис Бёртон - человек более чем одарённый.
        На допрос Мануэля (так назвался чернявый пленник) ушло часа полтора. Прочие толком ничего не знали. Сказали только, что Мануэль нанял их в припортовой таверне для охраны, а от кого предстоит охранять - не уточнил. Остелецкий распорядился запереть обоих в канатный ящик, накачав предварительно ромом - чтобы на ногах не держались и не затеяли, невзначай, побег.
        - Я вот чего не понимаю… - барон закончил возиться с бумагами и убрал их в сафьяновый тёмно-зелёный бювар с бронзовыми уголками. - Почему Бёртон назвался этому мошеннику своим настоящим именем? Кажется, мог бы представиться кем угодно…
        - Ты что, всё пропустил мимо ушей? - удивился Остелецкий. - Он же говорил, что познакомился с Бёртоном, когда тот состоял на должности британского консула в аргентинском городке Сантус - разумеется, под своим настоящим именем. Вздумай Бёртон представиться Мануэлю кем-то ещё - такому ушлому типу не составило бы труда узнать, кто он на самом деле.
        На физиономии барона мелькнула досада - и как это он сам не сообразил такой простой вещи?
        - Вообще-то, я не удивлён. - сказал Остелецкий. - Граф Юлдашев - я тебе о нём рассказывал, припоминаешь? - ещё тогда, в Порт-Суэце предположил, что Бёртон не погиб, и нам предстоит с ним встретиться. Как видишь, оказался прав.
        Греве кивнул. Остелецкий действительно говорил ему о своём начальнике, когда предложил отправиться по секретным делам в Южную Америку. Без излишних подробностей, разумеется.
        - И что мы с ним дальше будем делать? Может, и правда, того, как предлагал унтер?..
        - Дурачка-то из себя не строй! - ответил Остелецкий. - тоже мне, живорез выискался… А Мануэля я думаю отпустить. Подержим до вечера и отправим на берег, пусть себе идёт с Богом.
        - Это как - отпустить? - опешил Греве. - Он же прямиком побежит к Бёртону!
        - И что скажет?
        - Ну… что мы его взяли и допросили.
        - Может, ещё и признается, что всё нам выложил? Нет, Карлуша, за такое Бёртон его не пощадит. А я, в свою очередь, намекну Мануэлю, что если он скажет, что мне нужно - ещё и денег получит, сотню серебряных песо. В противном случае - найдём и ножик под ребро.
        - И кто из нас живорез? - ухмыльнулся Греве.
        - Так ведь работа такая, Гревочка. Я ему велел сказать Бёртону, что человечка на «Луизе-Марии» он сыскал. Человечек тот денег взял, и рассказал, что пароход пришёл сюда, миновав пролив Дрейка - он ведь, кажется, этим интересовался? - что кроме судовладельца, его жены и приятеля-репортёра на борту только команда, и в ближайшие недели три покидать Вальпараисо они не собираются.
        - Значит, мы куда-то отправляемся? - догадался барон.
        - Ты, кажется, говорил, что разрешение на заход в Антофагасту тебе сделали?
        - Точно так. - подтвердил Греве. - Сегодня утром прислали бумагу прямо на борт, с нарочным. Подписано самим президентом республики сеньором Пинто. Хоть сейчас можно идти.
        - Сейчас не надо, а вот с утренним бризом - в самый раз.
        - А Бёртона за нами не увяжется? - усомнился барон. - «Рэйли» ходок не хуже «Луизы-Марии», что под парусами, что под машиной, да и «Мьютайн» ему не уступит. Догонят в открытом океане - что делать будем? Пушки у нас, конечно, отличные, но их только две. Да и Камиллу не хочу подвергать опасности…
        - Не догонят, Гревочка. Даже если Бёртон раскусит Мануэля и поймёт, что к чему - сразу в море посудины её Величества не выйдут. Это у нас, спасибо мсье Девиллю, все на борту, а у англичан обе команды на берегу. Пока соберут матросиков по кабакам и борделям, пока офицеров отыщут - полсуток, в лучшем случае. И никакого театра не надо!
        Греве невольно расплылся в улыбке - упоминание о славной затее, которую удалось провернуть во время стоянки на Канарах, явно ему польстило.
        - Таким образом, у нас ещё почти сутки. - продолжал Остелецкий. Мануэля отпустим, как я уже сказал, вечером, а ты пока пошли на берег боцмана. Пусть наймёт на пару недель какую ни то рыбацкую посудину, а лучше яхту - без команды, и чтобы повместительнее. Как отойдём миль на двадцать, чтобы оказаться вне видимости - мы с пластунами пересядем на неё, и отправимся к берегу. Очень мне нужно прояснить, зачем Бёртон заявился сюда по наши души…
        - Яхту, говоришь? - Греве состроил скептическую мину. - А справитесь? Океан всё же, не Маркизова лужа…
        - А не заехать ли тебе в рыло, дражайший барон? - ласково поинтересовался Остелецкий. - Ты у нас, конечно, морской волк, и всё такое, но и я в Средиземном море не мышей ловил!
        - Да ладно, я же, в шутку… - сдал назад барон. С некоторых пор Остелецкий крайне болезненно реагировал на намёки о своей «сухопутной» карьере. Ссориться же со старым другом Греве не хотелось категорически.
        - Вот и не шути так больше. А если серьёзно - у меня треть команды из флотских. Помнишь того, что бандита со сломанной челюстью прирезать предлагал?
        - Такого забудешь…
        - Он, до того, как податься в морские пластуны, служил боцманом на «Петропавловске», Морскую практику превзошёл, как нам с тобой, Карлуша, и не снилось. И всё, хватит языки чесать - ты займись яхтой, а я просмотрю ещё разок записи допроса Мануэля. Может, ещё что-нибудь любопытное обнаружится…
        И потянулся к бювару.
        VII
        Побережье Боливии, гавань Антофагасты.
        4 ноября 1879 г.
        Серёже Казанкову приходилось участвовать в минных атаках, как в учебных, так и в единственной боевой. Дело было во время прорыва русского броненосного отряда к Свеаборгу, когда удалось подорвать шестовыми минами таранный броненосец «Руперт». Правда, тогда лейтенант Казанков командовал не крошечной «торпедерой», а башенной броненосной лодкой «Стрелец», но ведь и противник был посерьёзнее - британская Эскадра Специальной Службы под командованием адмирала сэра Эстли Купера Ки. Да и само дело состоялось не ночью, а при свете дня, когда неприятельские корабли были ясно различимы, и ошибиться, перепутать цели было весьма непросто.
        Теперь - не то. Смотровые щели в рулевой рубке узкие, едва два пальца шириной. Не видно через них не зги - только рисуются на фоне угольно-чёрного берега невнятные силуэты судов, похожие один на другой, как близнецы, да тускло светятся на палубах стояночные фонари. Поди, разбери, где тут пароход с фуражом для кавалерии, а где броненосец? Ориентироваться приходится по приблизительной схеме, но проку от неё немного - ночь, темно, хоть глаз выколи, ориентиров нет. Остаётся полагаться на извечные российские «авось», «небось» и «как-нибудь».
        В рулевой рубке тесно. Плечо упирается в спину штурвального, старшины Дырьева с «Тупака Амару». Боцман (он вызвался охотником на «Алаи», сославшись на опыт службы на минных катерах в недавнюю балтийскую кампанию) то и дело шипит: «посуньтесь, вашбродие, мешаете!» - и Серёже приходится втискиваться в холодную броню.
        Впереди, за тонкой железной переборкой стучит машина, посвистывает клапан котла - Хуанито, тот самый, кому Дырьев преподавал непростую науку обращения со стопором якорной лебёдки, энергично шурует в топке. И неплохо справляется - оказалось, до призыва на флот он работал кочегаром на паровой молотилке. А когда узнал, что Дырьев, ставший с некоторых пор для перуанца непререкаемым авторитетом, уходит на «Алаи» - попросился вместе с боцманом и добился-таки своего!
        Серёжа откинул крышку броневого колпака и высунулся наружу по пояс. Чёрт с ними, с пулями, тем более, что пока никто в них не стреляет - зато так можно хоть что-то вокруг различить. Поправил жестяные шторки сигнального фонаря, устроенные так, чтобы свет был виден только с кормовых румбов. Нелишняя предосторожность - следом за выходящими в атаку торпедерами крались на малых оборотах «Тупак Амару и «Уаскар». Броненосцы должны наносить второй удар - после того, как сработают шестовые мины, в ход пойдут тараны и тяжёлые орудия, в упор, на пистолетной дистанции, когда даже неумелые перуанские канониры промазажут из своих десятидюймовок. А потом придёт очередь и торпед Лэя - не приведи Бог, подумал Серёжа, операторы-наводчики перепутают в темноте цели и засадят мины в борт своим! Хотя, поправился он, к тому моменту в гавани уже будет хватать света - как и неразберихи. Может, прав был Повалишин, когда категорически возражал против использования этих новинок?
        Темнота взорвалась ружейной трескотнёй. Торопливо затакала картечница - их обнаружили! По рубке «Алаи» зацокали пули, одна, срикошетив от брони, обожгла Серёже щёку. Он торопливо нырнул вниз, захлопнул броневую крышку.
        - Обороты до полного! - дальше таиться не имело смысла. - К минной атаке изготовиться!
        Минёр, скорчившийся в носовом отсеке, торопливо закрутил ручку лебёдки, выдвигая вперёд шест с привешенным на конце клёпаным латунным бочонком.
        - Готово, вашбродите!
        Серёжа и сам видел, что мина уже погрузилась в воду. Впереди, в кабельтове, не дальше, высилась чёрная, без единого огонька стена - борт судна. Какого именно, броненосца, корвета, обычного парохода? Поди, разбери…
        Пули то и дело звякали по броне, и вдруг через смотровые щели в рубку яркий, неестественно белый свет. «Электрические прожектора Манжена» - понял Серёжа. - У чилийцев на броненосцах новейшее оборудование. Сейчас их разглядят, пристреляются - и не из картечниц, а из лёгких противоминных пушек, которых, что на «Кохрейне», что на «Бланко Энкалада» хватает…
        А чёрная стена росла, приближалась - восемь саженей, пять, три. Серёжа крикнул - «стоп машина, готовься дать задний ход!» - и с облегчением увидел, что кончик шеста с миной уже ушёл под борт, а мгновение спустя нос катера ткнулся в преграду.
        - Задний ход!
        В машинном отделении залязгало, «торпедера» послушно поползла назад. Серёжа запоздало бросил взгляд на гальваническую батарею - контакты, вроде, на месте… Он сжимал деревянную ручку рубильника и шёпотом считал: «Два… три… четыре…», чувствуя, как ледяной пот стекает между лопаток. При счёте «шесть» он перекрестился и рванул рубильник.
        Гальванический разряд, накопленный в батарее, по медным жилам покрытого гуттаперчей кабеля устремился в платиновый мостик накаливания. Запал сработал, как положено, сообщив взрывной импульс пироксилиновой начинке мины - гулкий удар, под бортом судна вырос пенно-белый столб, миноноску отшвырнуло назад, словно пинком великана. Серёжа, не устояв на ногах, полетел спиной на переборку и пребольно ударился затылком о броню. Сверху на него обрушился всеми своими пятью с лишком пудами старшина Дырьев. Палуба под ногами ходила ходуном, из машинного отделения неслись гортанные вопли и испанские проклятия - Хуанито, похоже, крепко досталось.
        Дырьев завозился, заохал, густо выматерился, встал на ноги и помог подняться командиру. Серёжа полез к переговорной трубке.
        - Осмотреться там! Течей нет, ничего не поломано?
        - Никак нет, вашбродь, всё в исправности. - кашлянула труба голосом минного кондуктора. Вслед за ним отозвался и перуанец. Течей нигде не обнаружилось, как и иных, сколько-нибудь серьёзных повреждений.
        - Кажись, пронесло. - Серёжа, шипя от боли в ушибленном затылке, откинул броневую крышку и по пояс высунулся наружу. Борт неприятельского судна уже заваливался, оседал, уходил под воду, с палубы неслись панические вопли, захлопали револьверы - удача, удача! Вражеский боевой корабль идёт ко дну!
        Но, приглядевшись, Серёжа понял, что обрадовался он, пожалуй, рано. Подорванное судно не походило не то, что на броненосец, но даже на корвет - скорее всего, это был один из грузовых пароходов, коими, словно бочка солёной треской, набита Антофагасты.
        Канонада тем временем усиливалась. Грохнул ещё взрыв, потом ещё. В ружейную трескотню и тарахтенье «Гатлингов» вплелись хлопки лёгких пушек - чилийские расчёты добрались, наконец, до своих боевых постов. Заглушая огнестрельную мелочь, рявкнуло тяжёлое морское орудие. «Дюймов десять, пожалуй… - на слух определил Серёжа, - может, «Тупак Амару» вступил, наконец, в бой? Хотя - в казематах чилийских броненосцев стоят девятидюймовки, у них тоже голосок солидный…»
        В гавани творился ад кромешный. Мелькали лучи прожекторов, освещая тонущие суда, плавающие на воде обломки, другие суда, ещё целые, с мечущимися по палубе перепуганными людьми. На стоящем в двух кабельтовых от «Алаи» корвете (эх, совсем немного ошиблись!) ожили кормовые сорокафунтовки - и вколачивали снаряд за снарядом в воду между торпедерой и её жертвой. Серёжа обмер от ужаса: столбы взрывов вставали там, где поверхность моря была особенно густо покрыта человеческими головами тех, кто бросился в воду с борта тонущего судна, в надежде найти спасение. Со шканцев парохода орали, размахивали фонарями, но артиллеристам корвета всё было нипочём, они только нарастили темп стрельбы. Серёжа отвернулся - разум не в силах был вынести зрелища этой кровавой, бессмысленной бойни.
        Дрожащими от нервного напряжения руками он поймал раструб переговорной трубы.
        - Малый назад!
        В ответ что-то квакнуло, то ли по-русски, то ли по-испански, и «Алаи» на малых оборотах поползла прочь от места трагедии.
        Пора было подумать о себе. Корпус взорванного парохода прикрыл миноноску от лучей прожекторов, но долго это продолжаться не могло. К тому же, у них оставалась ещё одна мина, а значит, можно повторить атаку. Да вот, хоть на корвет - его артиллеристы так увлечены расстрелом собственных сограждан, что могут и не заметить подкравшейся с противоположного борта «торпедеры».
        Следовало, однако, подготовиться. Вторая мина по капризу американских инженеров была установлена на корме «Алаи», а значит, атаковать можно будет только задним ходом. С одной стороны, прикинул Серёжа, это даже хорошо - сразу после взрыва можно дать полные обороты и уходить от опасности на «фулл спиде». А с другой - взрывом может повредить винт и рулевое перо, и тогда торпедера превратится, как говорят североамериканцы, в «сидячую утку». Риск, конечно, отчаянный - но не возвращаться же с неиспользованной миной?
        «Алаи» успел отойти от тонущего судна на два с половиной кабельтова, и Серёжа скомандовал готовиться в повторной атаке. Минный кондуктор вылез на покатую палубу, добрался до кормы и стал крепить на шесте трос лебёдки - кормового минного поста на «торпедере» не предусматривалось. Дырьев, понося чёрными словами изобретателей «энтой каракатицы» пытался приспособиться так, чтобы смотреть в смотровые щели, обращённые к корме, и одновременно работать штурвалом. И не преуспел - пришлось Серёже высунуться из броневой рубки и отдавать отчаянно матерящемуся старшине команды: «Право руль!», «Лево руль!» «Лево прими!» и тому подобное. Носового пера руля, способного облегчить маневрирование на заднем ходу, американские судостроители тоже не предусмотрели. В результате попытка вывести «Алаи» в атаку на корвет закончилась вполне закономерно: после третьего неудачного захода, когда Серёжа в который уже раз скомандовал «Малый назад!», из машинного отделения раздался громкий лязг, завоняло горелым маслом, и сквозь дребезг и звяканье прорвался горестный вопль минёра: «Трындец вашбродь, отбегался хлам мириканский,
чтоб ему!.. Амба механизьме, теперь только в мастерские, на ремонт…
        Серёжа вслед за Дырьевым выбрался на покатую палубу - там уже стоял, обхватив себя за плечи, Хуанито. Из люка машинного доносился металлический лязг вперемешку с самой чёрной бранью - минёр с Хуанито не оставляли попыток оживить машину. Вокруг грохотало, по воде шарили лучи электрического света и один краем задел несчастную торпедеру.
        - Будем готовить катер к взрыву! - распорядился Серёжа. Минёр понятливо кивнул и полез на корму, к мине. Старшина выволок на палубу охапку пробковых спасательных поясов, и они один за другим попрыгали в воду и сажёнками поплыли прочь от обречённой миноноски.
        Грохнуло, над головой пронеслись обломки. Высокая волна подхватила молодого человека, жестокий удар выбил из лёгких остатки воздуха - и Серёжа провалился в чёрное небытие.
        VIII
        Гавань Антофагасты.
        5 ноября 1879 г. Ночь, утро.
        Греве подскочил, словно подброшенный пружиной. Гулкий грохот, от которого он вывалился из крепкого сна, повторился, в ответ захлопали винтовки. Каюта на миг озарилась неестественно-ярким светом - это луч боевого прожектора мазнул по борту парохода.
        - Мон шер ами, что это?
        Камилла, не вполне ещё опомнившаяся спросонья, вцепилась ему в локоть. Несмотря на всю тревожность ситуации, барон не мог не отметить её очарования: волосы рассыпаны по плечам, алеют губы, слегка припухшие после поцелуев - его поцелуев! - тончайшая ночная сорочка сползла с плеч и почти не скрывает полушария грудей, увенчанные тёмными вишенками сосков.
        Он сел на постели и зашарил в поисках одежды. Ружейная трескотня усилилась, в неё вплелись сухие трели револьверных пушек-картечниц.
        Снова грохот, уже гораздо ближе. Но на этот раз - не взрыв, а выстрел чего-то не менее, чем девятидюймового.
        «А ведь вполне могут и нам в борт вкатить… - опасливо подумал барон, попадая с третьей попытки в рукава рубашки. - Ночь, в гавани полный бардак, стреляют наугад, не глядя…
        - Так что стряслось?
        Камилла настойчиво теребила супруга за рукав.
        - Похоже, дорогая, перуанцы решились нанести в Антофагасту визит. И, судя по взрывам, пустили вперёд минные катера.
        - А для нас это не опасно?
        «Ещё как опасно!» - чуть не ответил он, но вовремя прикусил язык.
        - Одевайся, дорогая, и выходи на палубу. Только выбери что-нибудь, в чём будет удобнее…
        - …плавать? - догадливо усмехнулась женщина. Страха на её лице не было и следа. - Тогда уж я прихвачу и пробковый пояс, они у нас в каюте, в рундуке. И - дай-ка прикреплю тебе протез, а то самому трудно…
        Барон послушно протянул культю, и Камилла принялась возиться с ремнями и пряжками. По палубе стучали башмаки, неслись, заглушая пальбу, боцманские рулады.
        «Ага, комендоры повылазили из трюмов и встают к орудиям. Только бы палить не начали куда ни попади. С перуанцами нам воевать незачем, а вот если, невзначай, привлечём их внимание - вполне можем схлопотать гостинчик под мидель. Кажется, у них были не только шестовые мины, но и самодвижущиеся, системы Уайтхеда…»
        Он поцеловал жену в разгорячённую после сна - или от возбуждения? - щёку и вышел на палубу. Гавань бурлила ведьминым котлом - всплески от падения снарядов, языки пламени над взорванным пароходом, вспышки выстрелов, прожекторные лучи… Стоящий неподалёку чилийский корвет словно превратился в действующий вулкан: пушки и ружья грохотали с обоих бортов, в плотных клубах белого дыма мелькали тусклые оранжевые вспышки.
        Луч прожектора ухватил в паре кабельтовых от «Луизы-Марии» узкий силуэт миноноски - покатая, уходящая в воду палуба, длинный шест на носу, кургузая труба, из которой валят густые клубы чёрного дыма. Позади трубы виднеется что-то типа колпака с откинутой наверху крышкой; из люка по пояс высунулся человек и беззвучно кричит, размахивая руками. Вдруг рядом с бортом выросли столбы воды - один, другой. Третий поднялся под самым форштевнем, в воздух полетели обломки. Барон на миг замер - а ну, как сработает шестовая мина? - но взрыва не последовало. Судёнышко зарылось носом в воду, и на корме в свете прожектора мелькнул на мгновение красно-бело-красный перуанский флаг. Из распахнувшихся люков полезли люди и по одному стали прыгать за борт.
        - Боцман, гичку! - заорал не своим голосом Греве. - Скорее, храпоидолы, надо их подобрать!
        Гичка, по счастью, была в готовности, привязанная у пассажирского трапа. Барон с грохотом ссыпался вниз по ступенькам, прыгнул на носовую банку. Разобрали вёсла, и гичка полетела к гибнущей миноноске, подгоняемая четырьмя парами крепких матросских рук. Низко над головой провыл снаряд, ещё один взметнул столб пены в паре саженей от шлюпки. Греве выругался, схватил спасательный круг и встал в полный рост, высматривая в воде человеческие головы. На посвистывающие то и дело пули он не обращал внимания.
        Наконец-то - настоящее дело!
        Железный бивень с хрустом вломился в борт старший офицер, принявший от Мигеля Грау командование «Уаскаром», в точности выполнил указания. Самого адмирала не было на борту - он возглавил атаку на «Републике», но инструкции дал вполне ясные и самые недвусмысленные. «Броненосные тараны, - повторял он, - врываются в гавань вслед за «торпедерами», на полных оборотах машин. В артиллерийский бой не ввязываться, залп в упор - и таранить! В темноте чилийцы опомниться не успеют, как пойдут на дно…»
        К сожалению, чилийцы успели. Осыпаемый со всех сторон снарядами, «Уаскар» сначала ударил из обеих башенных орудий по стоящему на якоре корвету «Абтао» (промахнулись, конечно, перуанские канониры неисправимы!), после чего, довернув на полрумба, пошёл на таран. Уклониться было невозможно, да чилийцы и не пытались. Они окатили неумолимо накатывающегося носорога из лёгких орудий, а когда шпирон глубоко завяз в борту - стали по одному, по два прыгать на баковую надстройку «Уаскара», возвышающуюся почти вровень с палубой корвета. Повторялась история фрегата «Эсмеральда» - нападающих встретили очереди установленного на боевом марсе «Гатлинга», и чилийские матросы, размахивающие топорами-интропелями, один за другим падали в воду, срезанные струями свинца.
        Неожиданно с левого борта возникла огромная тень. Ударил дружный залп из винтовок, и с высокого планширя прыгнул на «Уаскар» высокий бородатый мужчина. Одной рукой он вцепился в канат, другой сжимал абордажный палаш. За ним сыпались другие - многие голые по пояс, с головами, перевязанными пёстрыми платками, в руках палаши и револьверы. Матросы Королевского Флота дорвались в кои-то веки до настоящего абордажа!
        Боя не было, была резня. Уцелели только те перуанцы, кто догадался сразу бросить оружие - причём «лайми» прикончили, не разобравшись, нескольких чилийских матросов. Бородатый тип с палашом, схватился с командиром монитора. Дуэль не затянулась - после ловкого удара англичанина шпага перуанца улетела за борт, и кончик клинка упёрся ему в гортань. Пятью минутами позже над «Уаскаром» взвился полосатый чилийский флаг.
        А с борта британского фрегата «Рэйли», так вовремя подошедшего на помощь союзнику, разносился непривычный в этих широтах клич: «У королевы много!». Им вторили по-испански матросы, перебравшиеся на захваченный монитор с борта быстро оседающего в воду корвета.
        Что ж, им было с чего ликовать! Бледная тень капитана Артуро Пратта наконец отомщена: над «Уаскаром», попившим немало чилийской крови, прославившийся не одним лихим рейдом и раз за разом уходивший от преследования, развивается трёхцветный перуанский, с белой звездой, флаг республики Чили. Что до уходящего на дно «Абтао», то, право же, старенький деревянный корвет - не самая высокая цена за такую победу.
        «Тупак Амару» выручил его низкий, сливающийся с волнами силуэт - видимо, чилийские комендоры спутали броненосный таран с торпедерой и целых пять минут старательно поливали его свинцом из «Гатлингов» и снарядами мелких пушчонок с палубы и боевых марсов броненосца. Весь этот фейерверк не оказал на «шкуру» броненосного тарана ни малейшего воздействия - разве что высекал из покатой палубы снопы искр да дырявил кожухи вентиляторов. Подойдя на полтора кабельтовых, Повалишин скомандовал «Пли!» Крупповское чудище грозно рыкнуло - от отдачи судно на мгновение замерло на месте, - десятидюймовая чугунная бомба пронизала небронированную оконечность «Бланко Энкалады», и канула в водах гавани, разнеся по дороге в пыль подшкиперскую и матросский гальюн. Перезаряжать времени не было - каперанг велел прибавить обороты до полных, нацелившись в мидель-шпангоут «чилийца». И в тот самый момент, когда до удара остались считанные секунды, истошно заорал сигнальщик-перуанец на правом крыле мостика. Повалишин бросил взгляд в направлении, куда он показывал - и покрылся холодным потом. В борт «Тупаку Амару» скользило
веретено с торчащими над водой коротенькими мачтами, на кончиках которых тускло светились красные огоньки.
        «Торпеда Лэя! То ли взрывом перебило провода, то ли командир буксира-матки струсил, попав под обстрел и, обрубив кабель управления, дал дёру. И теперь смертоносная железная рыба с двумя пудами динамита в брюхе кружит по гавани, никем не управляемая. Стоит ей угодить в борт «Тупака Амару» - не поможет никакая броня…»
        - Лево на борт! - крикнул он. Рулевой стремительно закрутил дубовое, с выложенными бронзовыми полосами, колесо штурвала. Нос «Тупака Амару» покатился в сторону, а светящаяся полоса пены всё приближалась…
        Они разошлись с торпедой фута на три, не больше. Повалишин скомандовал снова переложить руль, но атака уже была сорвана - таран лишь скользнул по броневому поясу «Бланко Энкалады», сорвав несколько железных плит. Проскрежетав бортом по борту чилийского броненосца, «Тупак Амару» проскочил вперёд, едва не зацепив форштевнем туго натянутую якорную цепь. Повалишин оглянулся - теперь важно было держаться в мёртвой зоне казематных девятидюймовок, способных на такой дистанции понаделать в броне их корабля огромные дыры.
        - Изготовить мины Уайтхеда!
        Приказ был отдан, скорее, для очистки совести. Повторно атаковать броненосец не получится: пусковые аппараты направлены по курсу вперёд, а делать новый заход - значит пойти на заведомое самоубийство. Придётся искать другую цель, благо, в них не было недостатка в гавани, битком набитой разномастными судами.
        Страшный удар обрушился на «Тупак Амару». Повалишин, не удержавшись, полетел с ног. Орудие правого каземата чилийского броненосца всё-таки исхитрилось произвести вдогонку выстрел - и даже попасть в цель. Чугунная бомба разорвалась на бруствере барбета, перебив и переконтузив половину орудийной прислуги и проделав в броневой палубе здоровенную вмятину.
        - Лево руль! - скомандовал Повалишин. - Держи вон на то корыто!
        И указал на большой пароход, стоящий в пяти кабельтовых мористее.
        Орудия «Бланко Энкалада» снова рявкнули - теперь-то неприятель был в зоне поражения. Но, то ли удача изменила чилийским наводчикам, то ли они боялись угодить в своих - но тяжёлые снаряды безвредно провыли высоко над мостиком, не нанеся никакого вреда. До парохода оставалось не больше полутора кабельтовых, и Повалишин скомандовал «Пли!»
        Выстрелили из обеих аппаратов одновременно, но мина вышла только из правого - и побежала к борту парохода, волоча за собой светящийся след из пузырьков. Добежала, ударила - и взорвалась, выбросив к небу колонну вспененной, пополам с донным илом и мутью, океанской воды. А «Тупак Амару» уже поворачивал, проходя под кормой своей жертвы, стремясь поскорее выйти из-под обстрела…
        Уже утром, в открытом океане Повалишин осматривал повреждения, полученные в ночном бою - и понял, насколько им повезло. Осколок девятидюймовой бомбы на половину длины пропорол латунную сигару мины Уайтхеда, продырявил баллоны с угольной кислотой, разбил привод гребного винта, и лишь чудом не задел начинённое пироксилином боевое отделение. Угоди он на полфута левее - и кормить бы им сейчас крабов и прочих морских гадов на дне бухты.
        В итоге, авантюра с ночным набегом закончилась провалом. Потопить или вывести из строя хотя бы один чилийский броненосец не удалось. За два или три парохода и корвет пришлось заплатить всеми тремя торпедерами и, главное - «Уаскаром», ставшим настоящим символом побед перуанского флота. Погибли или оказались в плену сам адмирал Мигель Грау, старший лейтенант Казанков, а с ними не меньше полусотни моряков. Разгром, полный разгром!
        Увы, на этом беды не закончились. Около полудня остатки эскадры нагнали четыре корабля: чилийские корветы «О'Хигинс» и «Магальянес» и британский шлюп «Мьютайн». Возглавлял отряд «Рэйли» - при его виде у Повалишина заныло сердце. Шансов в бою с новейшим британским фрегатом не было никаких: десятидюймовка «Тупака Амару», пусть ненадолго, но выведена из строя, канонерку же «Пилкомайо» принимать в расчёт не стоило. Она тащит на буксире повреждённый колёсный пароход-матку, да и вообще, имеет сомнительную боевую ценность со своими двумя гладкоствольными пушками времён чуть ли не Крымской войны.
        Оставалось героически погибать - в нынешнем своём печальном состоянии перуанская эскадра не сможет оказать неприятелю сколько-нибудь серьёзного сопротивления. Положение спасла «Тормента»: офицер, которому Казанков передал командование шлюпом, приказал выйти из строя и подняв флажный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь» - видимо, недолгое общение с русскими коллегами оказало на перуанца некоторое влияние, - и пошёл навстречу англо-чилийскому ордеру. Под их залпами деревянный кораблик продержался недолго, но достаточно, чтобы остальные перуанские суда успели скрыться на мелководье, куда чилийцы, не забывшие печальный опыт «Индепенденсии», не решились последовать. Повалишин долго стоял на мостике, не отрывая взгляда от южной стороны горизонта, где приняла свой последний бой «Тормента». Никогда больше он не видел ни шлюп, ни его отчаянного командира, ни команды, русских или перуанцев.
        Океан безжалостен и не возвращает то, что однажды принял в свои объятия…
        IX
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …ноября 1879 г.
        «…эскадра вице-адмирала Джона Хей покинула Карибскую станцию Роял Нэви (порт Гамильтон, Бермудские острова) и направляется к берегам Британской Гвианы. «Мы готовы поставить зарвавшихся островных торгашей на место» - заявил морской министр кабинета Вийан-Анри Вадденгтона, адмирал Жан-Бернар Жорегиберри. Флот Франции сейчас силён, как никогда раньше, в его составе - новейшие броненосные и минные суда. Адмирал Курбэ, командующий нашей Атлантической эскадрой, храбр, опытен - и, вне всяких сомнений, он не даст спуску извечному врагу прекрасной Франции…»
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …ноября 1879 г.
        «Наш парижский корреспондент сообщает, что парламент Третьей Республики утвердил соглашение, согласно которому Франция уступает Российской Империи права на порт Обок в заливе Руфиджи, Эфиопия. Это делается в ответ на серьёзные уступки в тексте некоторых статей Триестского договора, касающегося французского пая в концессии Суэцкого канала. Особую роль в выработке и заключении франко-русского соглашения по Обоку сыграл сам президент совета министров Вийан-Анри Вадденгтон, совмещающий этот высокий пост с должностью министра иностранных дел.
        В то же время посланник Вены выразил от имени протест, утверждая, что упомянутые уступки сделаны за счёт ущемления законных прав Австро-Венгерской империи. Протест этот, однако, был оставлен без внимания прочими участниками конференции, в том числе и министром иностранных дел Пруссии графом Отто фон Бисмарком, который, однако, отметил…»
        «С.-Петербургские ведомости»
        …ноября 1879 года.
        «НАМ ПИШУТ ИЗ ЮЖНОЙ АМЕРИКИ:
        «Согласно сведениям, полученным по трансатлантическому телеграфному кабелю, состоялось морское сражение между перуанским и чилийским флотами. Перуанцы потерпели поражение, лишившись броненосца и нескольких боевых кораблей классом поменьше. Корреспондент североамериканской газеты, работающий в Кальяо, утверждает, ссылаясь на рассказы непосредственных участников боя, что в сражении на стороне чилийцев участвовали боевые корабли британского Королевского флота. Однако, британский военно-морской атташе в Санкт-Петербурге, к которому мы обратились за комментариями, категорически отрицает это факт, называя его жалкой попыткой перуанских властей смягчить тягостное впечатление от поражения…»
        «Сан-Франциско Кроникл», …ноября 1879 г.
        «…русская эскадра нанесла дружественный визит в наш прекрасный город - уже в третий раз за пятнадцать лет! Командует эскадрой адмирал Бутаков, известный громкими победами над английским флотом на Балтике, набегом на устье Хамбера и крейсерством в Северной Атлантике. Нашей публике он знаком благодаря прошлогоднему визиту в Нью-Йорк, и в особенности, после того, как появление кораблей его эскадры вынудило отступить англичан после битвы в Чесапикском заливе.
        Особенно бурный восторг жителей наших соотечественников вызвало то, что два этих гордых красавцев - британские трофеи, взятые в ходе блестящей кампании на Балтике и несущие теперь службу под белыми с косыми голубыми крестами флагами, которые русские именуют «Флагами святого Андрея». Власти уже Сан-Франциско объявили сбор средств на памятный подарок прославленному русскому адмиралу…»
        Manchester Evening News» Англия, Манчестер,
        …ноября 1879 г.
        «…не вызывает сомнения, что Россия уверенно выходит в океан - и можно не сомневаться, что северный медведь намерен обосноваться там всерьёз и надолго! Это стало особенно очевидно после закладки угольных станций и баз военного флота на Занзибаре и на берегах Красного моря, а в особенности - после участившихся визитов русских броненосных эскадр в САСШ. Можно с уверенностью утверждать, что новая политика царя Александра, известного своей ненавистью к Британии, представляет самую страшную угрозу для Британии со времён испанской Армады. Нам остаётся лишь уповать на то, что в кабинете Гладстона в полной мере осознают опасность, нависшую над Империей…»
        X
        Тихий Океан, возле побережья Чили,
        ноябрь, 1879 г.
        Ноябрь в Южном полушарии - это конец весны. Жаркая погода здесь редкость. Течение Гумбольдта несёт с антарктического Юга вдоль побережий Чили и Перу огромные массы холодной воды. Сюда добираются ветра, стекающие с ледяного щита Антарктиды, и людям на палубах приходится кутаться в плащи-зюйдвестки или тёплые накидки-пончо из шерсти лам - их продают ремесленники по всему побережью, от Вальпараисо до Кальяо. Волны накатываются с зюйда, форштевень режет их ровно, так что брызги не долетают до мостика судна, идущего десятиузловым экономическим ходом.
        - А на «Мьютайне»-то с нас глаз не сводят… - недовольно заметил барон Греве. - Видите, там, на шканцах?..
        И правда: на корме британского шлюпа, идущего в двух кабельтовых мористее нет-нет, да посверкивали яркие точки - солнце вспыхивало на линзах биноклей и зрительных труб. Формально и «Мьютайн» и фрегат «Рэйли», следующий с противоположной стороны ордера, несли боевое охранение, но пассажиры «Луизы-Марии» не обманывались: это их персональный эскорт, предназначенный для того, чтобы не позволить судну выйти из строя и ускользнуть.
        Да, средь бела дня подобный номер, пожалуй, не пройдёт. Другое дело - ночью, в туман, когда не видать не зги, и лучи мощных прожекторов системы полковника Манжена, установленных на боевых марсах «Бланко Энкалада» бессильно вязнут в сплошном молоке. Тогда - да, может и получиться. Правда, пока незачем: «Луиза-Мария» присоединилась к каравану, следуя любезному приглашению командующего чилийской эскадрой Гальварино Ривероса. «Вашему судну, - объяснил коммодор, - лучше покинуть Антофагасту, дорогой барон. Проклятые перуанцы в любой момент могут повторить нападение, а мне бы не хотелось рисковать вашей драгоценной жизнью, как и жизнью вашей очаровательной супруги…»
        Коммодор Риверос лукавил. Провал ночного набега стоил им потери монитора, шлюпа и всех «торпедер», так что чилийский флот, наконец добился господства на море. «Уаскар», гордость перуанцев, символ их побед бессильно тащится» на буксире у транспорта, а на его корме развевается чилийский флаг? Да и планировать новые отчаянные рейды некому: адмирал Мигель Грау, храбрый и удачливый флотоводец, на котором держался перуанский флот - здесь, на мостике «Луизы-Марии», закутанный в пёстрое пончо и мрачный до крайности.
        - Вас не могут узнать, сеньор? - осведомилась Камилла. Она стояла рядом с супругом и рассматривала британский шлюп в большой медный бинокль.
        В ответ адмирал буркнул что-то недовольное и надвинул пониже на глаза широкополую шляпу.
        Баронесса имела все основания для опасений. После того, как чилийцы выловил на месте гибели «Република» адмиральскую фуражку Грау, они весь следующий день обшаривали гавань в поисках если не самого адмирала, то хотя бы его тела. И - не преуспели, поскольку дон Мигель Грау и прочие спасшиеся с торпедеры, были подняты из воды шлюпкой с «Луизы-Марии», и прятались в трюме, освободившемся после «морских пластунов» Остелецкого. А ближе к вечеру пароход посетил морской офицер в сопровождении высокого, чрезвычайно смуглого англичанина, чья щека была отмечена уродливым шрамом. Англичанин порывался обыскать пароход, но наткнулся на ледяное недоумение как самого Греве, так и чилийца: «это решительно невозможно, сеньор, у нас нет никаких законных оснований для обыска!..» Получив отлуп по всей форме, Бёртон (барон, разумеется, узнал его по рассказам Остелецкого) помрачнел и убрался с «Луизы-Марии», пообещав вернуться с приказом командующего чилийской эскадрой.
        Но и из этого ничего не вышло - коммодор Риверос, которому Греве передал рекомендательное письмо самого президента Чили Аннибала Пинто, предпочитал вести себя с бельгийским судовладельцем предупредительно и позволения на обыск не дал. Тогда Бёртон отдал командирам британских кораблей распоряжение установить за подозрительным пароходом круглосуточное наблюдение - что и было выполнено с пунктуальностью, присущей Королевскому Флоту.
        - У меня в голове не укладывается, ваше превосходительство, как вы решились на такое безумие! - заговорила Камилла. - Самолично возглавить атаку на вражескую гавань, полную боевых судов, на утлой скорлупке - хотя могли бы отдавать команды с мостика броненосца!
        Греве незаметно сжал ладошку супруги, и та послушно умолкла. Камилла, конечно, умница, и старается воодушевить адмирала, наговорив комплименты его храбрости. Но напоминать лишний раз о потере, право же, не стоит. Сеньор Грау и так в раздёрганных чувствах, к чему бередить рану…
        Перуанец скривился - вид чилийского флага над «Уаскаром» доставлял ему подлинные душевные муки.
        - Сеньора, я решился на этот поступок - согласен, несколько опрометчивый, - чтобы воодушевить моих людей. Знаете, сухопутные солдаты говорят: «нас послали в бой», а моряки: «нас повели». Как же я мог послать их на смерть, а самому отсиживаться под бронёй?
        - Но всё равно это так… безрассудно! - Камилла одарила собеседника таким простодушным и восхищённым взглядом, что у Греве в душе невольно шевельнулось нечто злобное, чёрное, шипастое. «Может, не стоило вытаскивать этого клоуна из воды?»
        Адмирал его реакции не заметил.
        - Настоящий офицер нашего флота не мог поступить иначе! - с пафосом заявил он. - И если бы все остальные так же исполняли свой долг - поверьте, сеньора, это мой корабль тащил бы сейчас на буксире чилийский флагман! Но увы, судьба оказалась к нам несправедлива…
        - Я уверена, всё ещё переменится, сеньор адмирал… - Камилла как бы невзначай положила ладонь на запястье Грау. - Не сомневаюсь, пройдёт совсем немного времени, и мы будем чествовать вас, как победителя!
        Адмирал расцвёл. Он накрыл руку женщины своей волосатой лапищей и слегка пожал.
        «Убью… - отрешённо подумал барон. - Вот сойдём на берег - вызову на дуэль и пристрелю, как собаку. Ишь, чего удумал, курва перуанская - ухлёстывать за женой своего спасителя!..»
        - Но что это мы всё обо мне? - продолжал разливаться адмирал. - Вот вы с вашим супругом - откуда родом?
        - Как - откуда? - Камилла состроила удивлённую улыбку. Высвобождать пальцы из адмиральского плена она даже не подумала. - Я подданная короля Бельгии Леопольда Второго, а мой муж…
        - Только не говорите мне сеньора, что он тоже бельгиец! Я достаточно имел дела с европейцами и научился разбираться в акцентах и манере речи. Готов голову дать на отсечение, что ваш супруг родом из Германии или Швеции. Скажете, нет?
        «А ведь почти угадал, харя твоя адмиральская…» - неохотно признал Греве. Его родная Курляндская губерния действительно располагалась между Пруссией и Швецией - разумеется, если смотреть из Южной Америки.
        - Прошу великодушно извинить меня, ваше превосходительство… - барон решительно перебил адмиральские излияния. - С вашего позволения, о моей родословной мы поговорим в другой раз. А сейчас мам лучше покинуть палубу - «Мьютайн» постепенно сокращает дистанцию, до него уже меньше полутора кабельтовых. Как бы вас, в самом деле, не узнали… И, кстати, я хотел бы обсудить с вами ещё одно дело.
        - Что такое? - осведомился Грау, шагая вслед за бароном к трапу. Адмирал был недоволен тем, что пришлось выпустить ручку очаровательной Камиллы.
        - Видите ли, в плену оказался один офицер, мой соотечественник. Во время атаки на гавань Антофагасты он был на одной из торпедер, а когда та поломалась и лишилась хода - приказал её взорвать. Его и уцелевших матросов выловила из воды шлюпка с «Бланко Энкалада».
        О пленении Серёжи Греве узнал от коммодора Ривероса - чилиец не удержался от того, чтобы похвастаться успехом.
        Грау от неожиданности споткнулся на трапе.
        - Постойте, дорогой барон, я, кажется, знаю, о ком идёт речь. Это же сеньор Серхио, он командовал «Алаи»…. значит, вы тоже русский?
        - Всё верно, ваше превосходительство. Я, как и старший лейтенант Казанков, подданный Российской Империи. До отставки по ранению служил в русском флоте.
        - Это многое проясняет. - кивнул Грау. - И теперь вы, вероятно, хотите выручить вашего друга из плена?
        - Есть такая мысль. - не стал спорить барон. - Но, простите, мы, кажется, пропустили время обеда?
        Словно в подтверждение его слов, на мостике зазвякала рында.
        - Вот видите, уже пять склянок. Моя жена… - тут он мстительно ухмыльнулся, - …баронесса просит передать вам её извинения. Она почувствовала себя дурно и отобедает одна, в своей каюте. Для нас же накрыли стол в пассажирском салоне - там мы сможем побеседовать без помех.
        И посторонился, пропуская адмирала вперёд.
        О своём чудесном спасении из кипящего котла, в который превратилась в ту роковую ночь гавань Антофагасты, у Серёжи Казанкова остались лишь смутные воспоминания. Вот чьи-то руки вытаскивают его из воды и опускают на дно шлюпки; вот разжимают стиснутые в судороге зубы и вливают в рот что-то крепчайшее, обжигающее гортань, и он долго, взахлёб кашляет. Вот расспрашивают по-испански, но суть вопросов ускользает, и он снова проваливается в пучину беспамятства…
        По настоящему Серёжа очнулся в тесной клетушке, которую, осмотревшись, опознал, как карцер на военном корабле. Все признаки были налицо: отсутствие окон, откидные, на цепях, койки, на одну из которых брошено шерстяное одеяло. На полу, - кувшин с водой и кружка, дверь с высоким порожком-комингсом окована листовым железом и украшена зарешеченным окошком. И, главное: лёгкое покачивание пола - нет, палубы! - под ногами и шум волн за переборкой.
        Значит, он в плену. И держат его в одиночной камере - видимо, других офицеров чилийцам выловить из воды не удалось. Что ж, в этом имеются свои преимущества: есть время обдумать своё незавидное положение…
        Ситуация прояснилась довольно скоро. Засов на двери лязгнул, и на пороге возник чилийский унтер-офицер в сопровождении вооружённого карабином матроса. Пленнику предложили - вежливо, видимо, из уважения к офицерской форме, - следовать за конвоирами. После недолгого путешествия по узким подпалубным переходам Серёжа оказался в просторной каюте, обстановка которой, и в-особенности, распахнутая дверь, выводящая на кормовой балкон, напомнила ему адмиральский салон броненосного фрегата «Герцог Эдинбургский», на борту которого ему не раз случилось бывать во время «американского» похода эскадры Бутакова.
        Хозяин каюты, Гальварино Риверос Карденас, командующий чилийской эскадрой оживился, узнав, что перед ним один из тех русских моряков, которые привели перуанцам подмогу. Скрывать очевидное смысла не имело. Серёжа подтвердил что он - старший лейтенант Российского Императорского флота в отставке, в настоящий момент состоящий на перуанской службе. На вопросы, касающиеся как прибывших из САСШ кораблей, так и планов перуанских военных, отвечать решительно отказался. Впрочем, Риверос особо и не настаивал.
        - Мы, чилийцы - культурная нация и понимаем, что такое законы чести. - заявил командор с таким пафосом, что Серёжа едва сдержал усмешку. Хотелось спросить этого напыщенного индюка: а как соотносится «цивилизованность» его соотечественников с кровавой резнёй, которую они учинили индейцам племени мапуче, о которой много писали газеты в Кальяо? Но сдержался: во-первых, перуанцы, чью форму он носит, тоже далеко не образчики гуманизма, во вторых… потом. Сейчас не время.
        - Ваша атака нанесла броненосцу довольно серьёзные повреждения, - продолжал командор. - Но перуанский флот дорого за это заплатил, и теперь не способен к активным действиям. Поэтому я решил вернуть «Бланко Энкалада» в Вальпараисо для ремонта. Вы отправитесь вместе с ним.
        Что ж, Вальпараисо так Вальпараисо. Серёжа спросил только о судьбе других членов команды «Алаи», и командор охотно ему ответил:
        - Ваши люди так же содержатся на «Бланко Энкалада», их жизни ничто не угрожает. По прибытии в Вальпараисо все они будут заключены в крепость, как военнопленные, до окончания боевых действий, как того требуют законы войны.
        По пути обратно (уже не в карцер, а в отведённую ему каюту) Серёжа лихорадочно пытался припомнить: что такого важного он слышал о крепости в Вальпараисо? Было ведь, и совсем недавно…
        Озарение пришло, когда за ним захлопнулась дверь. Ну конечно: адъютант, с которым он познакомился на совещании у Грау! Родриго Гальвес, кажется? В разговоре с Серёжей лейтенант упомянул, будто его старший брат состоит на чилийской военной службе, и не кем-нибудь, а комендантом той самой крепости, к которую Серёжей, судя по всему, вскорости и определят.
        Молодой человек приободрился. Если он ничего не напутал - тогда, возможно, это шанс. Правда, как его использовать, пока неясно, но время есть. Он наверняка что-нибудь придумает.
        Чили, Вальпараисо.
        Где-то в порту.
        ноябрь, 1879 г.
        - Ты ещё смеешь мне лгать, ничтожный ублюдок?!
        От удара в челюсть Мануэль отлетел в угол комнаты - отлетел, свалился кулем тряпья и замер. Характер у англичанина был тяжёлый, а рука - крепкая. Может и до смерти забить, верно говорил был тот однорукий барон…
        - Чего разлёгся? Встать, грязная скотина!
        Аргентинец завозился, поднимаясь на колени. Новый пинок в бок, предназначенный добавить избиваемому энтузиазма.
        - Хватит уже там копаться, La mierda del toro!
        «Сам ты бычье дерьмо…» - хотел огрызнуться Мануэль. Но вовремя прикусил язык - рёбра, они свои, не казённые…
        Англичанин вызвал его на встречу в знакомый припортовый кабачок. Предложил пойти за ним в некое укромное место для важного разговора. Мануэль сразу заподозрил неладное, но отказаться не решился и последовал за нанимателем.
        Бёртон не обманул. Важный разговор состоялся - начался он с обвинения в предательстве и продолжился жестоким избиением, сопротивляться которому аргентинец даже не пытался. Себе дороже.
        - Ты рассказал русским обо мне?
        - Сеньор, клянусь плащом Девой Марией Гвадалупской, я не хотел! Меня схватили, когда я шёл на встречу со своим человеком, затащили на пароход и стали жестоко избивать. Я был вынужден…
        Удар в лицо - страшный, ослепляющий. Рот наполнился кровью и осколками зубов.
        «…ну, сabron[17 - (исп.) сукин сын], ты мне за это ответишь… потом…»
        - Это они приказали не сообщать мне, что «Луиза-Мария» собирается покинуть порт?
        - Si, сеньор! Они угрожали, что убьют меня, если ослушаюсь…
        - Что ты несёшь, baboso? Как бы они могли тебя убить, если их уже не было в городе?
        - Нет, сеньор, я не совсем болван! Я хотел пойти к вам и во всём признаться, но подумал: а вдруг они оставили в Вальпараисо своих головорезов? Вы не видели их, сеньор, такие способны на любые зверства…
        Он сжался в ожидании нового удара, однако его не последовало.
        - И что, они действительно кого-то оставили?
        - Si, сеньор, но не сразу. Их люди высадились на берег недалеко от города на рыбацком баркасе, сразу после того, как «Луиза-Мария» покинула порт. Мой человек навёл справки и нашёл тех, кто видел, как они подходили к берегу. И даже того, кто продал им этот баркас!
        - И много их было?
        - Я точно не знаю, но судя по размерам баркаса - около дюжины. Больше там не поместиться.
        - Ладно… - Бёртон на несколько секунд задумался. - Мне следовало бы прикончить тебя за предательство, но я, пожалуй, повременю. Подберёшь полтора десятка головорезов - таких, чтобы могли справиться с кем угодно. Затаись вместе с ними где-нибудь в городе и жди, когда понадобишься. Всё ясно?
        - Конечно, сеньор! - обрадовался Мануэль. - Мы должны будем их перерезать?
        - Придёт время - узнаешь. Оружием я вас снабжу.
        Чернявый с готовностью закивал. Кажется, сейчас его убивать не будут.
        - Вот тебе сорок… нет, тридцать песо, и vete al infernо![18 - (исп.) катись ко всем чертям!] И не вздумай снова меня подвести или хотя бы по мелочи соврать - кишки на шею намотаю!
        Мануэль ловко сгрёб со стола звякнувшие монеты и шмыгнул за дверь. Он не верил своей удаче - живой! А выбитые зубы… что ж, при его профессии это сущие пустяки. Иисус свидетель, он ещё посчитается с этим англичанином! Никто ещё не смел так обходиться с Мигелем Парреро!..
        Бёртон брезгливо взглянул на замаранную кровью перчатку, стащил её и швырнул в угол. Всё-таки аргентинец оказался непроходимым идиотом. Англичанин догадался обо всём, как только «Луиза-Мария» втайне покинула порт, только не имел ни времени, ни возможности разораться с предателем.
        По-хорошему, того следовало бы пристукнуть прямо тут - но где ещё взять негодяя, готового взяться за самые грязные дела, да ещё и знакомого с местными отбросами? Вряд ли командир «Рэйли», кептен Трайон, аристократ и белоручка, согласится выделить своих матросов для того, что задумал Бёртон. Подобные напыщенные типы больше всего боятся замараться в разного рода сомнительных делишках - будто без них можно добиться серьёзного результата в подобных делах! Да и проку от матросов немного: испанского не знают, сойти за местных не смогут, как их не переодевай. Любая собака опознает в них англичан, как только обнюхает.
        Так что пусть Мануэль живёт… пока. А дальше посмотрим. Восточное учение о плохой карме имеет силу и в Южном полушарии.
        Конец второй части
        Часть третья. Андреевский флаг
        I
        Перу, гавань Кальяо.
        …декабря 1879 г.
        - Я пригласил вас, сеньоры, с тем, чтобы сообщить пренепри… чрезвычайно важное известие.
        Вряд ли хоть одному из собравшихся доводилось читать бессмертные строки Николая Васильевича Гоголя, или хотя бы слышать о таком литераторе из далёкой России. Но Повалишин не смог удержаться: с волками жить - по-волчьи выть, а латиноамериканцы вообще склонны к пафосу и излишней театральности. Так что он выдержал эффектную паузу и положил на стол нарядную папку с позолоченными уголками и оттиснутым на дорогой коже гербом республики Перу - рыцарский щит, украшенный изображениями длинношей ламы, дерева и замысловатой загогулиной, долженствующей изображать рог изобилия. Распахнул папку так, чтобы были видны государственная печать, каллиграфически-правильный текст и размашистая подпись внизу.
        - Президент Луис Ла Пуэрта оказал мне честь, предложив принять командование военно-морским флотом республики. Я ответил согласием.
        Только сейчас офицеры, заполнившие кают-компанию корвета «Уньон» (на «Тупаке Амару было слишком тесно для такого количества гостей) обратили внимание на адмиральские эполеты, украшающие его мундир. По помещению пробежали осторожные шепотки.
        - Обойдёмся без предисловий. Состояние нашего флота хорошо известно каждому из присутствующих. На данный момент в строю три полноценные боевые единицы: «Уньон», «Тупак Амару» и канонерская лодка «Пилкомайо».
        Повалишин говорил, тщательно подбирая испанские слова. Рядом с ним стоял лейтенант-перуанец, хорошо знавший английский и готовый, при необходимости, выступить переводчиком. Но пока этого не требовалось - за эти полгода Повалишин неплохо поднаторел в языке Сервантеса.
        - Что касается транспортов «Чалако», «Лименья» и «Оройя», то на них так и не удосужились установить орудия - хотя такая несложная операция могло бы превратить эти достаточно быстроходные суда в недурные вспомогательные крейсеры.
        - А откуда взять обученные команды? - попытался заспорить перуанский капитан первого ранга. - Одно дело - матросы коммерческого флота, и совсем другое - военные моряки, в том числе, артиллеристы!
        - Канониров можно набрать из крепостной артиллерии. - отпарировал Повалишин. - Никто ведь не собирается использовать вспомогательные крейсера в эскадренном бою, у них своя задача. Даже если они и не добились бы особых успехов, то наверняка отвлекли бы на себя часть крейсерских сил неприятеля. Но что уж теперь об этом говорить? За оставшиеся пару недель мы мало что успеем. Придётся обходиться тем, что есть в наличии.
        Срок в две недели был взят Повалишиным не с потолка. Лазутчики, которых у перуанцев хватало и в Сантьяго, и в Вальпараисо, и в Антофагасте, доносили, что неприятель готовит военно-морскую экспедицию против Кальяо. Сопровождать караван с войсками и поддерживать десант будет весь наличный состав чилийского флота: броненосцы «Адмиранте Кохрейн» и «Бланко Энкалада», винтовые корветы «Магальянес», «?Хиггинс» и «Чакабуко», а так же канонерка «Ковадонга» - та, что стала в своё время причиной бесславной гибели перуанского броненосца «Индепенденсия». Мало того: лазутчики сообщали, что чилийцы собираются ввести в строй захваченный «Уаскар»!
        О том, что к экспедиции могут присоединиться и британские корабли - ведь участвовали же они в погоне за перуанской эскадрой, отходящей от Антофагасты! - Повалишин думать не хотел. И без того преимущество неприятеля подавляющее, практически не оставляющее шансов на успех.
        Это понимали и присутствующие. Нет, никто из этих блестящих морских офицеров, подлинного цвета молодой нации, не помышлял о капитуляции - но и на победу тоже не особо рассчитывали. В лучшем случае, им предстояло дать неприятелю последний бой и уйти на дно вместе со своими кораблями, стреляя из уцелевших орудий, с таранами, застрявшими во вражеском борту, с абордажными палашами в руках, на залитой кровью палубе…
        А ведь это никуда не годится, понял вдруг Повалишин. Латиноамериканцы народ горячий, упрямый, но стоит им потерять надежду, раскиснуть - проку от них будет немного. Следовало срочно предложить им иной вариант развития событий - вот только где его взять?
        Впрочем, есть соображения.
        - Ну-ну, сеньоры, на самом деле, не так всё скверно. - сказал он, пододвигая к себе другую папку. - Я ещё не упомянул о двух старых мониторах, «Манко Капаке» и «Атауальпе». Они неплохо вооружены и бронированы, но обладают недостаточной мореходностью и пригодны, разве что, для обороны гаваней. Перед самой войной оба монитора перевели из Кальяо на север, в порт Пайта для ремонта. Работы на них практически завершены, осталось перегнать обратно. Это непросто - но если выбрать подходящую погоду и передвигаться в виду берега, укрываясь, при необходимости на мелководье, то риск будет минимальный. Мониторы потянем на буксирах за транспортами, чтобы не перенапрягать лишний раз механизмы. А уже в Кальяо они, присоединившись к «Тупаку Амару», составят ударный отряд, который, надеюсь, сумеет помешать высадке десанта.
        - Позвольте, сеньор адмирал?
        Говорил капитан второго ранга лейтенант - невысокий с тонким лицом, украшенным усиками и узкой бородкой-эспаньолкой. Повалишин кивнул.
        - В Пайте кроме мониторов стоит ещё «Лоа» - «голета блиндада», по европейской терминологии это казематный броненосец. Во время войны с Испанией «Лоа» перестроили из деревянной парусно-винтовой шхуны, на манер знаменитой «Виргинии». Вооружение, правда послабее: только два орудия, стадесятифунтовое погонное и шестидесятивосьмифунтовое ретирадное. Есть, правда, ещё чугунный таран. Парадный ход - десять узлов, но на самом деле, больше восьми машины «Лоа» не дают.
        Повалишин перелистнул несколько страниц блокнота и нахмурился.
        - Значит, казематный броненосец? Но почему он не значится в списках флота?
        - «Лоа» был выведен в резерв восемь лет назад. - ответил перуанец. - А в шестьдесят шестом он поучаствовал в бою с эскадрой испанского адмирала Нуньеса. Я знаком с состоянием «голеты блиндады» на настоящий момент - если постараться, можно будет ввести судно в строй.
        - Два старых монитора и этот ржавый утюг «Лоа» в дополнение к «Тупаку Амару»? - каперанг-перуанец задумчиво потеребил подбородок. Если принять бой под прикрытием береговых батарей - тогда есть шанс. Жаль, торпедеры все погибли, а то можно было бы предпринять ночную минную атаку… если, разумеется, продержимся до ночи.
        - Продержимся. - уверенно ответил Повалишин. - Обязаны продержаться. А насчёт минной атаки - недурная мысль, сеньор! Прямо сейчас, когда закончим совещание - собирайте по разным судам всех, кто хоть сколько-то разбирается в гальваническом и минном деле, конфискуйте в порту паровые катера и начинайте готовиться. А вы, - он повернулся к офицеру, рассказавшему о «голете блиндаде», - вы с этого момента командир «Лоа». Отправляйтесь в Пайту и через две недели, самое позднее, броненосец должен быть готов к выходу в море. Я прибуду туда позже, чтобы принять участие в перегоне кораблей в Кальяо!
        Он обвёл взглядом лица подчинённых - кое-кто заулыбался, пока неуверенно, но в глазах уже светится робкая надежда. Вот, к примеру, молодой офицер, состоявший прежде в адъютантах у адмирала Грау - кажется, лейтенант Гальвес? Стиснул кулаки, разрумянился, беззвучно что-то шепчет - наверняка попросится в самое пекло, на минные катера, которые, впрочем, ещё предстоит оборудовать и подготовить к бою. Вот и хорошо: даст Бог, пороху, наберётся опыта - хватит ему уже в адъютантах ходить, пора показать себя в настоящем деле…
        - Вот видите, сеньоры, не всё так безнадёжно, как представлялось на первый взгляд. - Повалишин постарался скрыть усмешку. - А вы уж и хоронить себя собрались! Слово русского офицера: мы ещё преподнесём чилийцам парочку неприятных сюрпризов.
        Пакет принёс перуанец-рассыльный - доставил к трапу «Тупака Амару» и принялся шумно препираться с вахтенным матросом, требуя немедленно позвать «сеньора адмирала», потому что «сеньор консул русо», при котором он имеет честь состоять, велел вручить депеши непременно в собственные руки! Пришлось Повалишину подниматься на палубу и расписываться в потрёпанной, казённого вида тетради, которую посыльный таскал под мышкой. И, разумеется, вознаграждать его трудолюбие и энтузиазм парой мелких монет.
        Первое письмо было от жены. Судя по штемпелям на конверте, оно покинуло Санкт-Петербург около двух месяцев назад и добиралось сначала обычной почтой до Нью-Йорка, а уже оттуда - стараниями русского консула сперва в Сан-Франциско, а уж потом пакетботом в Кальяо. Супруга новоявленного адмирала, понятия не имела, какой далёкий и сложный маршрут предстоит заклеенному её пальчиками конверту - для Ирины Александровны Иван Фёдорович по-прежнему где-то на верфях в Северной Америке, надзирает за постройкой новых мониторов.
        Содержание письма оказалось самое обычное: беспокойство за здоровье мужа (говорят, дорогой, у вас в Америке, повсюду малярия?), вопросы о «милом Серёженьке» - как то он там? - и осторожная попытка выяснить, вернётся ли супруг домой к рождеству, или придётся ей, как в прошлом году, справлять его в одиночку?
        Повалишин дочитал письмецо до конца и задумался. До Рождества осталось совсем немного времени, и ему снова придётся встречать его далеко от дома. Иван Фёдорович остро, до боли в груди, представил, как это будет: дворник принесёт и поставит в ведро с песком ёлку; с помощью горничной Ирина Александровна украсит деревце стеклянными шарами и бумажными гирляндами, и под конец пристроит на верхушку хрустальную Вифлеемскую звезду - милые безделушки, доставлявшие столько радости, когда ему удавалось встретить Рождество дома, и такие безрадостные и никчёмные в пустой квартире на третьем этаже доходного дома на Большой Морской… Своих детей у них не было - не дал Бог. Поэтому, наверное, его жена души не чаяла в племяннице Нине, в особенности, с тех пор как девушка, приехав в столицу для учёбы на курсах, поселилась у Повалишиных. А уж как Ирина Александровна радовалась чувству, возникшему между Ниной и «милым Серёженькой», с какой охотой взялась покровительствовать влюблённым, как предвкушала, когда после окончания «этой ужасной войны» они повенчаются, и она на правах ближайшей родственницы, примется
устраивать свадьбу…
        Взрыв на Екатерининской пустил эти мечты прахом. А теперь вот и несостоявшийся жених сгинул безвестно - и хорошо, если всего лишь попал в плен…
        Второе письмо - самое обыкновенное, с безобидным адресом отправителя, заставил Повалишина невольно вздрогнуть. Адрес этот содержался, в числе прочих бумаг, в конверте, переданном для ознакомления с заданием. Взрезав плотную бумагу, он пробежал глазами строки (опять же ничего особенного, невинное письмо дальней родственницы из российской провинции), он уселся за стол, извлёк блокнот, квадратную картонку с таблицей, заполненной цифрами, и принялся выписывать из текста письма отдельные слова, старательно считая строки и сверяясь с таблицей.
        Письмо было не просто письмом, а секретной депешей из Адмиралтейства. Шифр сравнительно несложный, основанный на вычленении из безобидного на первый взгляд текста отдельных букв согласно порядку, указанному цифрами из таблицы. Таблицу предписывалось всё время держать при себе, никому не показывать и хранить, как зеницу ока - без неё прочесть шифрованные сообщения Повалишин попросту не смог бы. Особо подчёркивалось, что передаваться таким образом будут только наиважнейшие сообщение, содержание которых нельзя доверить даже консулу, не говоря уж о телеграфе.
        Провозившись с полчаса, Повалишин несколько раз перечитал получившийся текст, после чего сжёг письмо и листок с расшифровкой в пепельнице и задумался. Полученное сообщение меняло все его планы, и теперь предстояло подумать, как заново выстраивать предстоящую кампанию. Но, так или иначе, новость была обнадёживающей: выходит, он не обманул своих новых подчинённых, и чилийцев действительно ждёт «пренеприятнейшее известие». Вот только передавать им его заранее никто не собирается.
        II
        Чили, Вальпараисо, военная гавань.
        …декабря 1879 г.
        - Вира помалу! - заорал боцман. - И полегче, полегче, одерживай! Покалечите надстройки - всех отправлю обниматься с чугунной мамашей![19 - В Королевском Флоте провинившихся секли плетьми, привязав к пушке. Отсюда и это выражение.]
        И пустил вслед сложный, насквозь непристойный период, из тех, что в ходу у ливерпульских докеров.
        Грузовые тали засвистели в блоках, подвешенных к ноку реи. Миноноска нехотя оторвалось от кильблоков и поплыла вверх. Матросы налегли на канаты, не давая массивному грузу раскачиваться, словно маятник, над палубой парохода.
        Прозвучала команда, и судёнышко медленно поплыло по воздуху над головами людей, стоящих у кромки пирса. Бёртон поднял голову - двухлопастной бронзовый винт ярко взблеснул на солнце.
        Раздались новые команды, на этот раз, по-испански. Смуглолицые портовые рабочие потянули тросы, и миноноска улеглась на платформу, покоящуюся на деревянных катках.
        - Готово! - британский мичман, распоряжавшийся выгрузкой с пирса, махнул рукой, подавая знак сквернослову-боцману. - Тали долой!
        И повернулся к ожидающим:
        - Груз ваш, сеньоры, принимайте.
        Бёртон поглядел на выстроенные вдоль причала пушки. Высокие колёса, дырчатые сиденья для прислуги, клёпаные железные хоботы. Стволы и казённики тщательно укрыты парусиновыми чехлами. Новейшая система Виккерса - нарезные, четыре с половиной дюйма, заряжание с казённой части. Похожие орудия, только произведённые на заводах Круппа, восемь лет назад вдребезги разнесли французскую армию при Седане. Дальше по пирсу чилийские солдаты под присмотром усатых капралов укладывали в штабель ящики с винтовками, патронами и снарядами.
        Англичанин усмехнулся: посылка, наконец, дошла до адресата. Правда, по дороге её пришлось слегка попридержать, но это уже политика…
        Командор Гальварино Риверос Карденас, к чьей эскадре была приписана новая миноноска, похоже, подумал о том же.
        - Удивлён, что вы доставили нам эту замечательную игрушку с таким опозданием, сеньор Бёртон. - брюзгливо заметил он. - Ваши корабли у нас в гостях уже около месяца - отчего такая задержка?
        Англичанин развёл руками.
        - Обстоятельства, сеньор командор. Пароход неделю простоял в Пунта-Аренас для разгрузки строительных материалов, а потом потекли трубки котлов, пришлось задержаться для ремонта.
        О том, что капитану было настрого велено изобразить и повреждение и последующую задержку, Бёртон, разумеется, умолчал.
        Командор обошёл вокруг миноноски, потрогал бронзовую табличку с надписью «Колоколо».
        - Так звали имя легендарного вождя мапуче, который жил в пятнадцатом веке и первым объединил индейские племена для отпора испанским завоевателям. А сам он получил имя в честь дикого кота пампасов. Чрезвычайно хищный зверь, эдакий маленький леопард…
        Бёртон слушал и вежливо кивал. Командор Гальварино надоел ему, хуже горькой редьки - он в третий раз за последние два часа, пока шла разгрузка, рассказывал о происхождении названия торпедеры. Но - виду не подал, разумеется. С союзниками следует демонстрировать вежливость. Даже с такими напыщенными и недалёкими.
        - Жаль, конечно, что для «Колоколо» не осталось достойных целей. - продолжал развивать свою мысль сеньор Гальварино. - Как вам, разумеется, известно, мы захватили «Уаскар» и сумели повредить новейший броненосный таран перуанцев. Правда, наши шпионы доносят, что они спешно приводят в порядок свои старые мониторы - видимо, рассчитывают пустить в бой и этот ржавый хлам. Но дело даже не в них - я хочу, чтобы «Колоколо» стала глазами и ушами нашей эскадры в предстоящей экспедиции!
        Бёртон кивнул и отвернулся, делая вид, что рассматривает картечницы Гатлинга на высоких полевых лафетах, выстроившиеся рядком на пирсе. Возле орудий уже намечался небольшой скандал - чилийский офицер в форме артиллериста затеял склоку с таможенником и порывался схватить того за грудки.
        «Боже, какие болваны! Да и этот, с позволения сказать, «командор» недалеко от них ушёл. Неудивительно, что перуанцы гоняли его в хвост и в гриву вдоль всего побережья - и это при огромном перевесе в боевых кораблях!..»
        Но ничего, теперь всё изменится. Уже изменилось. Британия пришла, сеньоры, и теперь она будет устанавливать здесь порядки.
        «Manchester Evening News» Англия, Манчестер,
        …декабря 1879 г.
        «…Китай потребовал от Японии ликвидировать торговые фактории в корейском Пусанпхо и впредь запретить своим торговым судам заходить в этот порт. Япония ответила категорическим отказом и отправила для охраны жизни и имущества подданных императора Муцухито отряд боевых кораблей в составе батарейного броненосца „Рюдзё“, корвета и старого броненосного тарана „Адзума“, специально для этого похода возвращённого из резерва флота. Напомним, что „Рюдзё“ был флагманом японской эскадры, посланной в 1874 году на остров Формоза, находившемся в составе империи Цин, в ответ на жестокое убийство команды торговой джонки государства Рюкю. На настоящий момент „Рюдзё“ - это сильнейшая боевая единица военно-морских сил Японии.
        Власти империи Цин в свою очередь объявили, что не потерпят столь бесцеремонной демонстрации. Бэйянский флот, пополнившийся недавно боевыми кораблями, полученными из Германии, готовится выйти в море.
        Коммодор N, согласившийся прокомментировать для нас это сообщение, заявил следующее: «Нет никаких сомнений в том, что следующим после Кореи объектом агрессии империи Цин станут русские владения на Дальнем Востоке. Огромные расстояния и полнейшее отсутствие железнодорожного сообщения с остальной Россией делают эти территории лёгкой добычей…»
        «С.-Петербургские ведомости»
        …декабря 1879 года.
        «…Государь Император Александр III-й подписал указ, согласно которому в мае следующего, 1880-го года от Рождества Христова начнутся работы на строительстве Транссибирской железной дороги. Она должна соединить европейские губернии Империи с Дальним Востоком и станет таким образом…»
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …декабря 1879 года. «…Война в Южной Африке, начавшийся с восстания трансваальских буров в Почефструме, разгорается![20 - В р.и. это восстание началось годом позже, в декабре 1880-го.]
        Войска буров под предводительством коммандант-генерала Жубера очистили от англичан окрестности порта Дурбан.
        Отряд боевых кораблей кайзеровского флота явился в Дурбан якобы для защиты жизни и имущества находящихся там подданных Второго Рейха. Германские моряки стали невольными свидетелями страшной резни, учинённой бурами индийским рабочим, ранее завезённым в Африку англичанами, однако не стали вмешиваться, объявив это внутренним делом республики Трансвааль.
        Лондон обвиняет Берлин и Санкт-Петербург в поставках оружия бурам оружия, в том числе, и современной полевой артиллерии. Приток добровольцев из Голландии, Германии, Франции и России набирает силу с каждым днём…»
        «Сан-Франциско Кроникл»
        …декабря 1879 года.
        «…британская эскадра контр-адмирала Джона Хэя, вышедшая из Гамильтона (Бермудские острова), три дня назад была замечена на траверзе острова Барбадос. Её встреча с французской эскадрой может состояться в любой момент дни и, скорее всего, приведёт к столкновению - и мы затрудняемся предположить, кто выйдет из него победителем…»
        Чили, где-то в окрестностях Вальпараисо.
        …декабря 1879 г.
        Остелецкий ещё раз пробежал глазами газетный лист.
        - О войне ни слова, как и о ситуации в Перу. - посетовал он, обращаясь к корнету Серебренникову. Тому самому «николаевцу», которого он присмотрел для своей группы ещё в Красносельских лагерях и сделал своим заместителем. - Неужели перуанцы наконец-то додумались выкинуть прочь из страны всех соглядатаев, прикидывающихся репортёрами?
        - Сомневаюсь. - отозвался несостоявшийся конногвардеец. - Насколько я понял, просматривая тамошние газеты - в Кальяо работают, по большей части, североамериканские репортёры, а эта страна числится у Перу в союзниках. Просто эти новости проходят в редакциях больших газет по разряду третьестепенной важности, и не всегда попадают в очередной номер…
        Остелецкий кивнул. Серебрянников оказался ценнейшим приобретением. Если дело пойдёт так и дальше - мальчишка сделает неплохую карьеру в нарождающейся «особой разведочной службе». Ловок, бесстрашен, сообразителен, не обделён аналитическими способностями - что ещё нужно будущему «рыцарю плаща и кинжала»?
        В сарае, где они беседовали, было душно. Ветер с океана, прежде чем добраться до восточных окраин Вальпараисо, где Остелецкий подыскал для «морских пластунов» убежище в виде заброшенной коптильни, успевал напитаться пылью и угольной копотью. А ещё - неистребимый запах копчёной, солёной, протухшей рыбы.
        «…и как долго теперь от нас будет разить, как от бочки из-под гнилой селёдки?.."
        Но - ничего не попишешь, безопасность важнее. Место оказалось удобным, с хорошо просматривающимися подходами. И, что немаловажно, снять его удалось за сущие гроши. Не то, чтобы Остелецкий был ограничен в средствах, скорее наоборот - но слух о подозрительных личностях, готовых отсыпать серебряных песо по запросу за аренду укромного местечка, сразу же разойдётся по окрестностям. И наверняка привлечёт к группе нежелательное внимание.
        И ладно бы, если одних только здешних бандитов…
        - Господин старший лейтенант! Игнат Осадчий вернулся из города. Просится до вас с рапортом!
        Вахтенный (порядки на «базе» завели флотские) окликнул его по-русски - лишних ушей тут не было. Остелецкий сложил газеты в стопку.
        - Чего встал, зови! Послушаем, что у него там.
        Унтер-офицер, ушедший в «морские пластуны» с клипера «Яхонт» и побывавший в каждом порту от Сингапура до Марселя, был отправлен на разведку. Испанского он не знал, зато владел «пиджином» - дикой смесью из английского, испанского и французского языков, на котором изъясняются моряки по всему миру. В своё время Игната по пьяной лавочке затащили на борт американского китобойца из Нантакета - «зашанхаили», как называют такой метод вербовки, - и два года он бороздил Южные Моря, пока однажды не встретил в одном порту русский корвет и не сбежал вплавь с опостылевшей американской посудины. Унтер при случае мог объясниться с матросом любой национальности, был хитёр, сообразителен, хорошо знал повадки портового жулья. Лучшего лазутчика Остелецкий не смог бы найти при всём желании.
        Доклад не занял много времени. В числе прочего, Осадчий поведал, что в военной гавани разгружается британский пароход - на пирс с него спускают пушки, ящики и даже небольшую миноноску. «Портовые власти, - рассказывал унтер, - видать, не поделили с военными, кто будет отвечать за ценный груз. Сам видел, как таможенный чиновник сцепился с офицером, и тот его чуть не по зубам хлестал. В результате и орудия, и ящики и миноноска не деревянных козлах так и стоят на пирсе - и стоять, надо думать, будут до самого утра. Вот здесь, вашбродие, к я на бумажке отметил…»
        Остелецкий развернул засаленный листок, на котором карандашом, довольно толково была набросана схема порта. Жирный крестик отмечал нужный пирс.
        - И что, даже часовые не выставили?
        - Как можно! - прогудел унтер. - Стоят, конечно, но не англичане, а местные, которые чилийцы. Одно слово, вашбродь, что часовые - кто цигарку смолит, кто на ящики присел и баланду травит, а кто и вовсе в теньке прикорнул. У нас бы таким прописали ума в задние ворота! Так что, не сомневайтесь, вашбродь: сейчас до ентого груза добраться - пустячное дело, и даже без ножиков обойдёмся, без крови. И до ящиков доберёмся, и орудиев, и до миноноски. С ней сейчас возятся механики, заводскую смазку с механизмов снимают, то-сё - но к вечеру, надо полагать, уйдут. И вот тогда самое время будет, вашбродие!
        Остелецкий покачал головой. Идея была соблазнительной - он представлял, какую ценность для чилийцев представляет английская военная помощь. Если, и вправду, пробраться на вожделенный пирс…
        - Слышь, Игнат, ты в порту, часом, чугунных труб не приметил? Чтобы можно стянуть без особого шума?
        - А то как же! - расплылся в довольной ухмылке Осадчий. - Вот туточки, вашбродие, за стенкой склада, лежат штабелем, перетянутые проволокой. И сторожа нет - приходи, бери!
        - Зачем вам понадобились трубы, Вениамин Палыч? - удивился Серебренников.
        - Про бомбочки-«македонки» когда-нибудь слышали? Балканские инсургенты нередко ладили их из обрезков чугунных труб. Вот и мы можем их наделать - динамита у нас в достатке, осталось раздобыть трубы. А их, спасибо нашему унтеру, теперь есть, где позаимствовать. Снаряжать бомбочки поручим юнкеру Лукину, это как раз по его части.
        - Не понимаю… - нахмурился корнет. - Грузы на пирсе мы и динамитными патронами подорвать можем. «Македонки» - они же против живой силы, разве нет?
        - Так и есть, юноша. И поверьте, они нам ещё пригодятся именно в этом качестве. Но «македонками» мы займёмся позже, когда разберёмся с британским подарочком.
        Он посмотрел на часы.
        - Сейчас, господа, пять пополудни. Часиков около десяти двинемся - как раз, как стемнеет, будем в порту. Не заблудишься, Осадчий?
        - Как можно, вашбродие! - обиделся унтер. - Да я с закрытыми глазами…
        - Вот и хорошо. А вы, корнет пока прикиньте вместе с унтером, как нам эти трубы назад тащить. Весят-то они, надо думать - о-го-го!..
        - А ящики, пушки, миноноска, наконец? Их-то когда?..
        - Ночь длинная. Осадчий с Лукиным ещё раз прикинут подходы к пирсу, как расставлены посты, где разместить подрывные заряды. А мы, как управимся с трубами - присоединимся к ним. После фейерверка, который мы там собираемся устроить, будет не до них.
        III
        Чили, гавань Вальпараисо.
        …декабря 1879 г.
        Толчок был такой силы, что Греве скатился с постели. Широченной, двуспальной, заменявшей в их с Камиллой каюте судовую койку с низенькими поручнями, не дающими свалиться при качке. Но - какие поручни на супружеском ложе?
        Снова громыхнуло. Палуба заходила ходуном, «Луиза-Мария» вздрогнула всеми своими тремя с половиной тысячами тонн водоизмещения. Ночь - непроглядная, угольно чёрная ночь Южного полушария - озарилась огненными языками. Причудливые изломанные отсветы заплясали на стенах каюты.
        - Что происходит Шарль, дорогой? Мне страшно!
        Камилла сидела на постели, прижав к груди простыню - волосы растрёпаны, голос испуганный. Барон вскочил, подтянул кальсоны и кинулся к иллюминатору. Взрывы сменились гулкой трескотнёй - словно рвались в печке револьверные патроны, брошенные туда малолетним проказником. Оранжево-дымный пузырь, набухающий за частоколом корабельных мачт, подсветился изнутри частыми вспышками. Барон отошёл от иллюминатора и зашарил по полу в поисках одежды - вчера вечером они не удосужились аккуратно развесить её по спинкам кресел…
        - Ну, что там происходит? На гавань напали? Да не молчи, что за ужасная манера!..
        Похоже, отметил Греве, дражайшая супруга постепенно приходит в себя. Вон, уже требует, возмущается…
        Он кое-как натянул брюки, приладил на культю протез, накинул на голое тело китель. Уже на пороге обернулся к жене:
        - Потерпи, Камилла, любовь моя, я скоро. И вот ещё что…
        За иллюминатором разгоралось зарево, озаряя каюту тревожными ярко-оранжевыми сполохами. Барон невольно залюбовался супругой - в этом освещении она походила то ли на принцессу, застигнутую врасплох в осаждённом замке, то ли на ведьму, с удобствами устроившуюся на разложенном для неё костре.
        …фу ты, и придёт же такое в голову…
        - Сейчас же одевайся и выходи на палубу, горничную свою тоже прихвати. И пошарь под постелью - там пробковые пояса, спасательные, возьми и для себя, и для неё. Мало ли что?
        Вернулся он действительно быстро. Камилла ещё стояла посреди каюты, и горничная-мулатка зашнуровывала на ней какую-то деталь туалета. На ворвавшегося в каюту барона девушка взглянула затравленным зверьком - глаза её были полны страха. Греве в три шага пересёк каюту, схватил со столика графин с хересом, отхлебнул прямо из горлышка. Камилла при виде такой вульгарности поморщилась, но от комментариев предпочла воздержаться.
        - В общем так, душа моя… - Греве поставил графин на место и вытер губы рукавом кителя. - Взорвались военные грузы, которые англичане днём вывалили на пирс. Снаряды, винтовочные патроны - уж не знаю, что у них ещё было… Сейчас там большой пожар - горят пакгаузы, и пароход, который был отшвартован у стенки. Чилийцы носятся туда-сюда, как ошпаренные, пожар, похоже, никто не тушит. Я велел подать разъездную гичку - хочу взглянуть поближе. Вот только приведу себя в порядок, нехорошо всё же, неприлично…
        И он указал на волосатую грудь под кителем и босые ноги.
        - Зачем тебе туда ехать? - встревожилась баронесса. - какое тебе дело до пожаров? Сами справятся, а не справятся - их дело!
        - Оно конечно так… - барон нашарил под постелью башмаки. - И причина пожара, скорее всего, самая, что ни на есть, банальная: обычное разгильдяйство. Я днём проезжал мимо, когда возвращался из конторы портоуправления - видел, как караульные курят на посту. А ведь в ящиках могли быть снаряды, патроны, порох!
        - Ну и что? Тогда тем более, нечего тебе там делать! Барон замялся.
        - Видишь ли, есть у меня подозрение: а если не так всё просто? Уж не наш ли добрый друг Вениамин всё это организовал? То-то он со своими «морскими пластунами» так рвался на берег…
        - А хоть бы и так? - Камилла состроила недоумённую гримаску. - Ты что, искать их там собираешься? Да если мсье Osteletsky и учинил всё это безобразие - сейчас его в порту наверняка и след простыл. Спрятался где-нибудь и сидит тише воды, ниже травы!
        Последнюю фразу она произнесла по-русски. Барон усмехнулся: самый лучший способ изучать язык - это в постели, и отнюдь не в одиночку. С некоторых пор на супружеском ложе они нет-нет, да и переходили на язык родных осин.
        - Ты права, конечно, дорогая… А всё же - гляну, хотя бы издали. Вдруг, да разгляжу что-нибудь занимательное?
        - Ты лучше нанеси с утра визит нашему другу, начальнику таможни. Он-то наверняка всё расскажет.
        - Обязательно. - кивнул барон. - Кстати, расспрошу о Серёже Казанкове: здоров ли, не ранен, где его держат? Наверняка ведь знает, прохвост…
        - И не забудь навестить сеньора Грау. - посоветовала Камилла. Горничная закончила возиться со шнуровкой и теперь торопливо поправляла оборки. - Он наверняка с ума сходит, вообразил невесть что, когда услыхал эту канонаду…
        - Навещу. - ухмыльнулся Греве. - Вот выясню точно, что там у чилийцев повзрывалось - и сразу навещу. Пусть старик порадуется.
        Чили, Вальпараисо.
        На следующий день.
        В гостях у начальника таможни Греве провёл часа три. Поскольку время позднего завтрака миновало, хозяин дома предложил перейти в патио, куда подадут кофе с сигарами - каковое предложение гость с готовностью принял.
        Ожидания не обманули барона. Начальник таможни долго и в подробностях рассказывал о ночном пожаре, описывал размеры ущерба - действительно, весьма серьёзного, - возмущался преступной халатностью портовых служащих и охраны. На вопрос Греве: «найдены ли виновные в ужасном происшествии?» - только скривился. «Какое там, дорогой барон! Грешат на часовых, неаккуратно обращавшихся с масляными фонарями. Но их теперь не спросишь, все до одного погибли при взрыве. Полевые пушки, винтовки, новейшие картечницы, снаряды и патроны - всё в пыль! Спасибо, уцелела присланная из Англии новейшая «торпедера» - её вечером спустили на воду и отогнали в противоположный конец акватории.
        Что? Русский офицер, попавший в плен в морском бою при Антофагасте? Как же, есть такой: его заключили в крепость, как и прочих пленников. Но пусть гость не беспокоится: их содержат в приличных условиях, а офицеру даже носят блюда с кухни коменданта. Говорят, очень приятный молодой человек… Можно ли с ним познакомиться? Вообще-то это не положено - война, сами понимаете… Ах, ваш соотечественник? Тогда, конечно. Не сомневаюсь, что для сеньора можно будет сделать исключение. Завтра я пришлю на ваше судно письмо к коменданту крепости и он, конечно, не откажет в такой пустяковой просьбе…»
        Распрощавшись с хозяином дома, Греве в сопровождении одного из двух «пластунов» направился обратно в порт. Барону не терпелось поделиться новостями с женой. Но не успели они выйти на эспланаду, тянущуюся вдоль берега от припортовых улочек до кварталов, где обитала богатая, «чистая» публика, как за спиной заухали тяжёлые башмаки - кто-то догонял путников бегом.
        Барон обернулся, нащупывая пальцами правой руки рычажок на протезе. Его спутник потянул из-за пояса револьвер - и расплылся в улыбке.
        - Игнат? Ты, что ль? Какими судьбами?
        Греве пригляделся и облегчённо выдохнул. Он тоже узнал «преследователя» - конечно же, «морской пластун», как и его «телохранитель». Одет в замызганную робу, на голове бесформенная клеёнчатая шляпа, за спиной перетянутый куском просмоленного каната деревянный сундучок. Ни дать, ни взять, матрос в поисках подходящего судна.
        - Кондуктор Осадчий, я не ошибся?
        - Так точно, вашбродь, он самый и есть. - бодро отрапортовал пластун, сделав попытку вытянуться во фрунт. - Так что у меня для вас депеша от господина старшего лейтенанта. Велено непременно дождаться ответа.
        И протянул Греве сложенную в несколько раз бумажку. Барон быстро пробежал её глазами.
        - Вот, значит, как… выходит, ночная катавасия - это ваших рук дело?
        Физиономия унтера расплылась в довольной улыбке.
        - А то чьих же, вашбродие! Я сам и динамит раскладывал, вместе с их благородием господином старшим лейтенантом и юнкером Лыковым - он у нас по бонбам и взрывам первейший дока. Слыхали, небось, как шандарахнуло?
        - Ещё бы не услыхать! Я даже с койки свалился, так тряхануло… Что до ответа - можешь подождать?
        - Могу, вашбродь! Тока чтоб не долго, а то мне ещё возвращаться.
        - В полчаса уложусь. Сейчас мы вернёмся на судно, я напишу ответ, а он, - Греве кивнул на спутника, - его тебе передаст.
        Осадчий поскрёб корявыми пальцами затылок.
        - А может не надо записку-то, а, вашбродь? Здешние городовые после взрыва словно ополоумели, хватают, кого ни попади! Меня трижды останавливали, в сундучке рылись, карманы вывернуть заставили и даже в рыло заехали - чисто драконы… Не вышло бы беды, вашбродь, записочка-то ваша, небось, не для чужих глаз?
        - А я так напишу, что никто не догадается.
        - Ну, ин ладно… как прикажете. Подожду, вашбродь.
        Вернувшись в каюту, Греве отмахнулся от нетерпеливых вопросов супруги - «потом, любимая, всё потом!», - извлёк из бюро бумагу и перья, и сел писать. Камилла, вытянув голову, заглянула мужу через плечо, и была изрядно озадачена, видя, что тот составляет список блюд - заказ в таверну, славящуюся по всему Вальпараисо традиционной чилийской кухней.
        Закончив, барон подозвал горничную и погнал её на камбуз за лимонным соком - «смотри, пусть свежий выжмут, на твоих глазах чтоб!..»
        Это тайнопись, дорогая. - объяснил он озадаченной супруге. - Заказ в таверну - это только для отвода глаз, а то, что будет написано между строк лимонным соком, никто не увидит, пока не нагреет бумагу. Можно писать и молоком, но вряд ли у нас на камбузе найдётся свежее - жара-с…. Думаю, чилийцы, даже если записка попадёт к ним в руки, не додумаются до подобных изысков!
        - А о чём собираешься писать - не секрет?
        - Какие могут быть от тебя секреты? - улыбнулся барон. - Сообщу, что у нас всё в порядке, что Серёжка Казанков в плену, томится в крепости. И пора нам подумать, как будем его оттуда вытаскивать…
        Вернувшаяся горничная поставила на стол склянку с соком. Барон взял новое перо и стал заполнять междустрочные интервалы бледными, быстро истаивающими буквами. Закончив, помахал «тайным посланием» в воздухе.
        - Ну вот, осталось отправить письмо на берег, с моим… хм… нукером. Осадчий, небось, заждался. Да тут недалеко, за четверть часа обернётся…
        И унтер Осадчий и барон напрасно прождали посланца - он не появился ни через четверть часа, ни через час, ни через два. Греве отрядил на берег боцмана с тремя матросами, разыскивать пропажу, но те, пошарив допоздна по закоулкам порта, и посетив несколько злачных мест и приняв участие в трёх потасовках, вернулись ни с чем.
        Чили, Вальпараисо.
        Ещё сутки спустя.
        - Вот, сеньор, держите. - Мануэль протянул Бёртону сложенный листок. Они сидели в знакомой таверне. По случаю сиесты народу здесь было немного, а те, кто был - молча потягивал дрянное чилийское пиво из глиняных кружек и помалкивал.
        - Мои ребята прогулялись за бельгийцем от самого пирса, и в ближайшем переулке - чик!
        И провёл рукой по гортани в недвусмысленном жесте.
        - Ловок оказался, гадёныш. Прежде, чем его завалили, успел загнать Хорхе под рёбра эту железяку.
        На столешницу лёг, тяжко звякнув, длинный, слегка изогнутый кинжал.
        - А Хорхе, между прочим, лучше всех управлялся с навахой, таких мастеров в самой Мексике не сыскать!
        Бёртон примерил клинок руке, провёл кончиком пальца по лезвию.
        - Оружие кавказских горцев. - вынес он заключение. - Отличный баланс, превосходная заточка. Редкая вещь, особенно в этих краях.
        - В Аргентине такие тоже не в ходу. - согласился с начальством чернявый. - Я и подумал: вдруг вам будет интересно?
        - Ты прав, мне интересно. - Бёртон сощурился, разглядывая клеймо, выбитое на клинке у рукояти. - так… двуглавый орёл… надпись: «Златоустъ. Оруж. Фабр.» Русские?
        Мануэль пожал плечами.
        - Кинжал, изготовленный на казённом русском заводе, таскает при себе бельгийский матрос? - англичанин аж причмокнул от удовольствия. - Любопытно, весьма любопытно… Кстати, вы хоть догадались спрятать тело? Не нужно, чтобы тут вынюхивала полиция.
        - Обижаете сеньор! Прямо там с пирса и спустили. Я нарочно велел Хорхе вспороть трупу живот, чтобы не всплыл. А то, знаете, как это бывает: раздуется от газов…
        - Без подробностей. - поморщился Бёртон, разворачивая бумажку. Конечно, выпущенными кишками его не удивить, странствуя по арабскому Востоку и Индии, он насмотрелся всякого - но кому понравится выслушивать подобное от заведомого мерзавца?
        - Так, что тут у нас? Три порции «кальдийо де конгрио»… три «пайла марина»… что за ерунда?
        - «Кальдийо де конгрио» это морской угорь, запечённый с томатами и луком, излюбленное чилийское блюдо. - охотно пояснил Мануэль. - А «пайла марина - суп из мидий, асцидий и лосося. Там ещё большой «пастель де чокло», кукурузный пирог с мясом и два кувшина красного. У этого бельгийца, или кто он там, губа не дура!
        - Заказ в таверну? - англичанин недоумённо повертел в пальцах записку. - И только?
        - Да, не повезло тому малому, сеньор. Отправиться кормить рыб из-за такой ерунды - такого никому не пожелаешь!
        - Погоди… - Бёртон разгладил листок, посмотрел его на свет, потом провёл под носом, шумно втягивая воздух. - Что-то тут… ага! Ну-ка, сбегай к хозяину, попроси у него горячую сковороду. Только чтобы чистая, без жира, смотри мне!
        - Сковороду? - брови у чернявого полезли на лоб. - Но, сеньор, к чему?..
        - Ты ещё здесь? - Бёртон коротко глянул на собеседника, и того словно ветром сдуло.
        Требуемый предмет появился спустя несколько минут. Бёртон разгладил письмо, положил его на скатерть, накрыл платком и принялся водить по нему сковородой - словно горничная утюгом, когда гладит хозяйские сорочки… Чернявый, вытянув шею, наблюдал за этими манипуляциями. Владелец таверны тоже приглядывался к действиям посетителей из-за своей стойки - что это там затеяли подозрительные клиенты?
        Англичанин отставил сковороду в сторону, взял тёплый листок. Между чернильных строк проступили другие, бурые написанные бисерно-мелким почерком.
        - Секретное послание, сеньор? - жадно спросил Мануэль. - В жизни такого не видел! И как это вы только догадались?
        - Тайнопись, сделанная лимонным соком. - объяснил англичанин. За сутки запах не успел выветриться, вот я его и уловил. Этот господин придерживается классических методов шпионажа. Весьма неосмотрительно с его стороны…
        Он ещё раз перечитал текст.
        - Выходит, русский моряк с торпедеры и те двое, с «Луизы-Марии», как-то связаны?..
        - Чего-чего?
        - Ничего. - Англичанин извлёк портмоне и бросил на стол три жёлтых кругляша. - Тебя это не касается. Вот, получи за работу. А своих бандитов предупреди: будут болтать - отправятся вслед за ним.
        - Ясное дело, сеньор! - чернявый ловко сгрёб со стола соверены. - Не сомневайтесь: растолкую доходчиво, каждому, чтоб до кишок дошло! А мне-то дальше что делать?
        - Завтра в это же время жди здесь. Получишь новые указания.
        Расставшись с агентом, Бёртон ещё раз перечитал «тайнопись». Выходит, хозяин бельгийского парохода, мало, что интересуется содержащимся в крепости пленником - так ещё и имеет непосредственное отношение к группе русских агентов, устроивших взрывы в порту? Что они русские, тут сомнений нет, кинжал на это ясно указывает.
        Да, сведения прелюбопытнейшие. Осталось решить: стоит передавать их чилийским властям, или лучше пока попридержать? Пути тайных операций замысловаты и непредсказуемы, и далеко не всегда следует делиться с союзниками добытой информацией - в особенности, такой пикантной.
        IV
        Тихий океан. Где-то у побережья Перу.
        …декабря 1879 г.
        Плоские, едва возвышающиеся над поверхностью океана броненосцы тяжело ныряли носом в накатывающую с зюйда зыбь. Машины буксирных пароходов выбивались из сил, но едва-едва могли выжать пять узлов. Хуже всех приходилось «Лоа» - низкие носовая палубы «голеты блиндады» на ходу полностью уходили под воду, и лишь сигналы с волокущей её «Оройи», подтверждали, что антикварная посудина ещё держится на поверхности моря.
        Миноноска «Янакойа» (действительно, целиком выкрашенная в чёрный цвет[21 - «Янакойа» - «чёрная королева» на языке индейского племен кечуа.]) прыгала на буксирном тросе за кормой «Тупака Амару». Котёл её был холодный, команда, за исключением рулевого, перебралась на броненосец. «Янакойу» оснастили в Пайто и теперь вместе с мониторами перегоняли в Кальяо. Командир катера, лейтенант Гальвес, стоял сейчас на мостике рядом с Повалишиным.
        - Обидно, что удалось ввести в строй только «Янакойу». - сказал Повалишин, кутаясь в клеёнчатый плащ. - Для полноценной атаки одной миноноски, конечно, маловато. А другие две когда ещё дооснастят!
        - Но, сеньор адмирал… - заспорил юноша, - североамериканцам во время их Гражданской войны удавались вылазки одиночных минных катеров! Почему бы и нам не рискнуть?
        Повалишин одобрительно покосился на собеседника. Он благоволил лейтенанту - тот, чем дальше, тем сильнее напоминал ему Серёжу Казанкова, когда тот мичманом, сразу после выпуска из Морского Училища, явился на «Стрелец».
        - В то время никто толком не представлял себе опасности подобных атак. Сейчас дело другое: на любом большом корабле имеется лёгкая артиллерия и картечницы, как раз против минной угрозы. Нет, одиночный катер, считайте, обречён. Пока не прибудут остальные, будем использовать вашу «чёрную королеву» исключительно для разведки и патрулирования. Нам известно, что чилийцы тоже готовят «торпедеры» и могут предпринять набег на суда, стоящие в гавани Кальяо. Удалось нам в Антофагасте - так почему бы и им не попробовать?
        - Но у меня нет оружия, кроме шестовых мин! - горячо возразил Гальвес. - Нам что, из револьверов и винтовок по ним стрелять?
        - Сразу по прибытии в Кальяо я распоряжусь поставить вам «Гатлинг». Против катеров - самое то.
        Он направил бинокль на «Манко Капак», время от времени показывавшийся из-за высокого корпуса парохода «Чалако».
        - Ну вот, а никто не верил, что мы сможем дотащить эти корыта до Кальяо! И вот, прошу: всего-то миль двадцать осталось, к вечернему бризу встанем на рейд. Хлам, конечно, но другого-то всё равно нет….
        - Да, от артиллерии «Лоа» проку немного. поддакнул лейтенант. - Старые чугунные дульнозарядки, и установлены по-дурацки - в оконечностях каземата, без поворотных платформ!
        - Я предполагаю обложить носовую часть каземата мешками с песком для дополнительной защиты, а заодно снять кормовое орудие. Проку от него немного, а судно солидно облегчим. Механики уверяют: если заклепать предохранительные клапаны, то можно поднять давление, и тогда «Лоа» на короткое время даст одиннадцать узлов. Полчаса, больше котёл не выдержит.
        - Хотите использовать «Лоа», как таран, сеньор адмирал?
        - Ни на что другое «голета блиндада» всё равно не годится, а так - хоть какую пользу принесёт.
        - Дымы с зюйд-веста! - подал голос матрос-сигнальщик. Два судна, идут навстречу!
        Офицеры одновременно вскинули к глазам бинокли.
        - Ну вот, пожалте бриться, сеньоры… - проворчал Повалишин по-русски и тут же перешёл на язык, понятный собеседнику. - Итак, лейтенант: три вымпела, идут строем пеленга. Два корвета и судно поменьше, шлюп или канонерка. Сможете опознать?
        Гальвес чуть не ввинтился глазницами в окуляры. Как же - такое доверие!
        - Головным корвет «?Хиггинс». - отозвался он после недолгой паузы. - Вторым мателотом - кажется, «Магальянес»… отставить, это «Чакабуко», у неё труба между грот - и бизань-мачтами. Замыкает ордер канонерка «Ковандога». Стеньги на всех трёх спущены, изготовились к бою!
        - Недурно, юноша, недурно. Значит, чилийцы начали блокаду побережья? Вот что: ступайте-ка с командой на свою миноноску и разводите пары - мало ли, как дело обернётся?
        - Идём на прорыв, сеньор адмирал? - спросил Гальвес. Глаза его возбуждённо блестели, смуглые щёки залил румянец.
        От этой троицы мы как-нибудь отобьёмся. - кивнул Повалишин. - Что у них там за пушки, мелочь… Молитесь, чтобы рядом не оказалось броненосцев - вот тогда нам действительно придётся солоно.
        - Пиши: «Буксирным судам покинуть строй!» - крикнул Повалишин.
        Сигнальщик, дюжий белобрысый матрос, вызвавшийся охотником с броненосного фрегата «Петропавловск», ловко набрал из ячеек туго свёрнутые флажки, прицепил к фалам. Разноцветная гирлянда быстро поползла вверх. Повалишин поднял бинокль - на грот-мачте идущей мателотом «Лименьи» заполоскался ответный сигнал.
        - Пишут: «Ясно понял» - проорал сигнальщик.
        Пароходы один за другим покидали строй и принимали на два румба к осту, в сторону недалёкого берега. Повалишин удовлетворённо кивнул: учения, которыми он изводил перуанских капитанов перед выходом из Кальяо, не пропали даром. Броненосцы задымили гуще и, прибавив оборотов, стали смыкать ордер.
        - Пиши: «Следовать за мной, держать пять узлов!»
        А больше изношенным машинам не выгрести против ветра и клятого течения Гумбольта. Да и пять узлов - это на час, в лучшем случае. Потом механизмы начнут сдавать.
        Чилийцы один за другим выполнили разворот на десять румбов и стали сближаться, нагоняя броненосную шеренгу с кормы.
        «Преимущество в ходе у них узлов шесть… - с неудовольствием подумал Повалишин. - Сейчас догонят и вцепятся в хвост колонне. А там - «Лоа», он на таких углах сближения даже ответить не сможет…
        - Пиши: «поворот последовательно на пять румбов!»
        Форштевень «Тупака Амару покатился вправо. Краем глаза Повалишин заметил, как прыгает в волнах с другого борта крошечная «Янакойа».
        Колонна стала медленно поворачивать напересечку курса чилийцев, образуя широченную дугу. От борта идущего первым «?Хиггинса» оторвался и поплыл по ветру плотный белый комок. Несколькими секундами позже до Повалишина донёсся тугой звук выстрела, и в кабельтове от «Лоа» вырос пенный столб.
        «…так и есть, сейчас примут ещё румба на три влево, чтобы подрезать нам хвост…»
        - Пиши: «Огонь открывать по способности!»
        Концентрировать огонь на одной цели - пустой номер, не та у перуанских артиллеристов выучка. Да и дистанция до чилийских корветов слишком велика.
        Строй мониторов заволокло густым облаком порохового дыма. Где-то вдалеке сквозь него мелькали оранжевые сполохи - чилийцы бодро отвечали на огонь. Тоже безрезультатно.
        - Право пять!
        Медлительная броненосная гусеница изогнулась, тщась поймать в центр циркуляции шустрые чилийские корветы. Но те не поддались на уловку - прибавили ход и прошли под кормой «Лоа», по очереди окатив антикварный броненосец раскалённым чугуном. Тот огрызнулся в ответ из ретирадного орудия - промах, конечно…
        - Что он вытворяет?
        «Голета блиндада» вывалилась из строя и теперь шла наперерез «Чакабуко». Погонная пушка ударила, подняв столб воды в четверти кабельтова от цели. В ответ по борту пробежала цепочка вспышек, корвет оделся сплошной ватной пеленой.
        - Увернётся! - с досадой прошептал сигнальщик. - Как есть, увернётся, чтоб его…
        И действительно: корвет отвернул в сторону, уходя от прущего ему в борт бронированного носорога. Другие чилийские корабли повторили маневр, совершенно растворившись в клубах порохового дыма.
        Повалишин выпрямился. Пальцы его нервно тискали бинокль.
        «…А если?.. Ведь может и получиться…»
        - Пиши на «Манко Капак»: следовать прежним курсом!
        Пёстрая гирлянда побежала к ноку гафеля.
        «…сейчас чилийцы вернутся на прежний курс и сосредоточат огонь - но уже не на никчёмной «голете блиндаде», а на голове ордера. Но что тут творится, они пока не видят из-за дыма и полагают, что мы по-прежнему держим не больше пяти узлов. Что ж, пора их удивить…»
        - Семафорь Гальвесу: «Следовать за мной, к минной атаке изготовиться!
        Сигнальщик послушно замахал флажками.
        - Пять влево!
        Штурвальный закрутил дубовое, выложенное бронзой колесо.
        - Держать одиннадцать узлов!
        «Тупак Амару» уже поворачивал, сильно кренясь на левый борт, вывалился из строя и заложил крутую дугу в противоположную сторону, наперерез чилийским корветам. Повалишин оглянулся - за ними, словно собачка на привязи, бежала миноноска. С носа у неё поползли вперёд шесты с латунными бочонками.
        «…а парнишка-то молодец, не робеет…»
        - Два лево!
        Где-то там, в сплошном облаке пороховой гари - неприятельский строй. Если расчёт верен - «Тупак Амару» и «Янакойа» выскочат как раз на головного «?Хиггинса». И тогда дело решат уже не пушки…
        Мачты корвета выросли из ватной пелены кабельтовах в трёх на правом крамболе. Повалишин выругался - всё же он промахнулся. Немного, но хватит, чтобы атака сорвалась.
        - Пли по второму!
        Девятидюймовка рыкнула, посылая чугунную бомбу в «Чакабуко». Промах.
        - Три право!
        Над мостиком провыл снаряд - чилийские канониры опомнились и перенесли огонь на выскочивший, словно чёртик из табакерки, броненосный таран.
        «…спуститься в боевую рубку? Нет, нельзя, оттуда ни пса не видно - особенно в таком дыму…..»
        - Ещё два право!
        «Тупак Амару» кренится на полном ходу, борт зарывается в волны. Стрелка на жестяном секторе креномера качнулась к цифре «двадцать три».
        «…поздно, поздно, не успеть…»
        Положение спас лейтенант Гальвес. Его шустрая, поворотливая, как жук, миноноска, выскочила напересечку «?Хиггинсу». Нервы у чилийского командира не выдержали: увидав выставленные на шестах мины, он вместо того, чтобы с ходу располовинить «Янакойу» форштевнем, вильнул вправо, подставляя корму под бивень «Тупака Амару» Повалишин схватил переговорную трубу, чтобы заорать: «Полные обороты, давайте, мать вашу, всё, что можете!..», и тут из дыма с противоположной стороны возникла плоская морда «Лоа» - появилась и на своих черепашьих пяти узлах врубилась в высокий деревянный борт.
        Как успел среагировать рулевой - Повалишин так и не понял. «Тупак Амару прошёл буквально на расстоянии вытянутой руки от сцепившихся кораблей, едва не снеся корму «голеты блиндады», и заложил крутую дугу, целя чилийцу в корму.
        - По местам стоять, держись! Тараним!
        Но добивающего удара не понадобилось. Скорлупка лейтенанта Гальвеса, чудом выскочившая из-под форштевня корвета, сбросила скорость и подошла к неприятелю вплотную. С борта торопливо захлопали винтовки, но было уже поздно: миноноска сдала назад, и два взрыва, прозвучавшие одновременно, завершили карьеру несчастного «?Хиггинса». Корвет стремительно повалился на борт, едва не накрыв мачтами своего убийцу. Воронка, обломки, человеческие головы в пенном водовороте - и только волны, навсегда равнодушные к людским страданиям, продолжают свой бег над новой братской могилой.
        «Чакабуко» и «Ковандога» скрылись за дымной пеленой - на фоне неба едва угадывались верхушки их мачт. Видимо, чилийцы были настолько потрясены стремительной гибелью «?Хиггинса», что даже не сделали попытки подбирать уцелевших моряков.
        Повалишин по очереди осмотрел корабли своей эскадры. «Манко Капак» и «»Атауальпа» сбросили ход, и теперь покачивались на низкой зыби, лениво дымя трубами. Палубные команды возились на палубах, заводя на них буксирные концы. С мониторов поступили рапорты: повреждений, потерь в личном составе нет, механизмы в порядке. «Голета блиндада» болталась в стороне, на её единственной мачте полоскалась гирлянда сигнальных флажков.
        - С «Лоа» пишут, вашсокопревосходитство: «Отломился таран. Имеем течь в носу, не могу дать ход».
        - Отсемафорь на «Оройю», пусть цепляют их на буксир. - распорядился Повалишин. - А командир ничего, молодчага! Заслужил крест… то есть не крест, а… какое у вас высшее отличие?
        - Цепь «Ордена Солнца», сеньор адмирал. - ответил лейтенант Гальвес. Его миноноска была отшвартована у борта «Тупака Амару», и в ней возились матросы во главе с судовым плотником - заделывали полученные при близких взрывах мин течи. - Жаль только, этим орденом с двадцать пятого года никого не награждают, по причине частых злоупотреблений.
        - И что, вы обходитесь вовсе без орденов?
        Лейтенант смущённо пожал плечами.
        - Ладно, придумаем, как его наградить. Отличился, иначе нельзя! А пробоины ерундовые, заделают ещё по пути к Кальяо. Зато мы с вами убедились наверняка: использовать «Лоа» как чисто таранное судно - самое верное решение.
        - Но как же её теперь использовать? - удивился Гальвес. - Шпирона-то нет, отломился и потонул…
        - А мы поступим по примеру североамериканцев. Помнится, они оснащали свои речные мониторы и канонерки таранами, наскоро склёпанными из железных двутавровых балок и обрезков чугунных рельс. Кустарщина, конечно, но за неимением лучшего - вполне сойдёт.
        - Замечательная идея, сеньор адмирал! - в голосе юноши сквозило откровенное восхищение. - Мне такое и в голову не пришло бы!
        Ничего, юноша, какие ваши годы. - Повалишину явно была приятна реакция юного подчинённого. - Вот закончится эта война, добьюсь, чтобы вас отправили на стажировку к нам, на Балтику, или на Чёрное море. Вот где подлинные мастера минного дела! Подучитесь, наберётесь опыта, новейшую технику освоите. А когда вернётесь домой - место начальника отряда миноносок очистится вам само собой. Да и эполеты коммандера мимо плеч не пролетят…
        Он похлопал лейтенанта по плечу, от чего тот смущённо зарделся.
        - «…нет, ну точно, Серёжка Казанков. И, хочется верить, тоже далеко пойдёт…»
        - Итак, благородные сеньоры… - Повалишин с довольным видом потер ладони. - Возблагодарим фортуну: первая партия в этой игре осталась за нами. Осталось теперь понять, что за расклад выпадет при следующей сдаче.
        V
        Чили, Вальпараисо.
        …декабря 1879 г.
        Крепость Вальпараисо носила это гордое название больше на бумаге. В действительности, она мало напоминала обычные для испанских колоний старинные цитадели с бастионами и куртинами из серого камня. Правда, в шестнадцатом время испанцы взялись, было, возводить здесь каменный форт для куда можно было бы свозить золото, серебро и прочие ценные грузы для отправки в Европу. Но стройка эта так и не была завершена: укрепления были сначала заброшены, а потом и вовсе разобраны на строительный материал для быстро растущего города. И когда в 1865-м году в ходе войны между Испанией и её бывшими колониями, испанская эскадра явилась к Вальпараисо, встретить её оказалось нечем.
        Испанцы тогда покуражились от души: бомбардировкой с моря было разрушено большинство городских строений (жители предусмотрительно бежали в предгорья), и сожжена изрядная часть чилийского торгового флота - на круг тридцать три судна, от парохода до рыбачьей шхуны. После чего испанцы, сочтя свой долг выполненным, ушли, а чилийцы остались на развалинах своего самого крупного порта.
        И надо признать: они сумели сделать из этого унизительного события правильные выводы. В течение нескольких лет на плоской верхушке прибрежного холма, на фундаментах недостроенной испанской цитадели были возведены оборонительные сооружения. Они предназначались исключительно для отражения атаки со стороны океана - батареи с тяжёлыми орудиями в каменных барбетах, арсенал, бомбовый и пороховой погреба, вырубленные в каменном основании. Бастионов сооружать не стали, ограничившись невысокой каменной оградой, которая замыкалась горжей со стрелковой галереей и площадками для часовых. Примыкающие к ней с внутренней стороны казармы для гарнизона и прочие служебные постройки образовывали внутренний плац, на который фасадом выходил домик коменданта крепости - небольшое элегантное строение из белого кирпича в испанском колониальном стиле.
        Гарнизон фортеции составляли две роты стрелков и команда артиллеристов, обслуживающих три береговые батареи. Кроме того, здесь с начала войны содержались и военнопленные. Под это был целиком отведён один из казематов. Туда по прибытии Вальпараисо и поместили уцелевших матросов с перуанских торпедер и «Уаскара. Что касается пленных офицеров, то для них в левом крыле каземата были оборудованы довольно комфортабельные помещения. Туда-то и поселили Серёжу Казанкова - в перуанском флоте он получил чин сapitan de fragata, примерно соответствующий российскому капитану второго ранга, оказавшись, таким образом, старшим по чину из пленников.
        Выглядывая из распахнутого по случаю декабрьской жары окна своей кельи (назвать комнатой узкое сводчатое помещение с неоштукатуренными стенами из серого камня и низкой дверью, в которую приходилось входить, пригнув голову, не поворачивался язык) Серёжа мог вдоволь наслаждаться видом пыльного плаца, посреди которого торчала мачта-флагшток с выцветшим на солнце чилийским флагом, да штыком караульного, расхаживающего вдоль фасада каземата.
        Жаловаться на обращение поводов у Серёжи не было. Его безотказно снабжали свежими газетами и книгами из гарнизонной библиотеки; еду приносили из офицерской столовой; а напитки, в том числе и крепкие - из личного погреба коменданта. Прогулки дозволялись во всякое время - правда, только в пределах крепости и в сопровождении пожилого усатого унтер-офицера, вооружённого револьвером. Во время прогулок Серёжа, к своему удивлению, ни разу не встретил своих перуанских товарищей по несчастью; когда же он поинтересовался их судьбой, лейтенант-чилиец разъяснил:
        пленные офицеры дали слово чести, что не предпримут попыток побега, после чего им было разрешено проживать в городе, на съёмной квартире. Если оficial ruso [22 - (исп.) русский офицер] захочет последовать их примеру, ему следует обратиться к коменданту крепости. Сделать это можно в ближайшее время: комендант устраивает по случаю близкого Рождества праздничный обед, и просит сеньора сapitan de fragata оказать ему честь, присоединившись к этому скромному торжеству.
        Ждать Рождества не пришлось. На очередной прогулке Серёжа поднялся на крепостной вал, обращённый в сторону океана. Часовой, прохаживавшийся возле орудий с винтовкой, замечания ему не сделал, и пленник стоял, подставив лицо вечернему бризу, пока это уединение не нарушил подошедший адъютант. Он сообщил, что «дон Гальвес хотел бы побеседовать с сеньором оficial ruso - и если тот не имеет ничего против, то пусть последует за ним.»
        Комендант принял Серёжу весьма любезно. Осведомился, нет ли жалоб и пожеланий, на что тот ответил, что жалоб не имеет, что же касается пожеланий - то хотел бы как можно скорее увидеться со своими подчинёнными, так же пребывающими в этой крепости, и убедиться, что они содержатся в приличных условиях. Всего их трое, те, кто уцелел при гибели торпедеры: унтер-офицер Дырьев и ещё двое - минёр, тоже русский, и перуанец Хуанито, фамилии которого Серёжа, как ни старался, так и не смог припомнить. Впрочем, необходимости в этом не было: как сказал комендант, пленных из команды одного судна размещали обычно вместе. Просьбу о встрече он пообещал удовлетворить, хотя и не сразу; что же касается условий, в которых содержались пленники - комендант заверил, что они ни в чём не нуждаются. Кстати, не соблаговолит ли сеньор сapitan de fragata дать слово, что не будет пытаться бежать, как сделали его перуанские сослуживцы? В этом случае условия пребывания в плену могут быть значительно смягчены…
        Серёжа вежливо, но твёрдо отклонил предложение, сославшись на обычаи, не позволяющие русскому офицеру заключать сделки с неприятелем. «К тому же, - добавил он, желая смягчить впечатление, произведённое отказом, - что бы я стал делать в городе? Ваши обычаи и уклад жизни мне чужды, языком я владею недостаточно. Нет уж, лучше и дальше буду пользоваться вашим гостеприимством, хотя бы и вынужденным…»
        На этом обмен любезностями закончился. Дог Гальвес повторил приглашение на рождественский ужин: «Хотя бы в этот святой вечер постараемся не вспоминать о войне и связанных с нею печальных обстоятельствах…». Серёжа вежливо согласился - сам он был не слишком религиозен, но знал, что обитатели южноамериканского континента относятся к своему католичеству чрезвычайно серьёзно.
        И - язык мой враг мой! Дёрнул же нечистый на прощание задать вопрос: «Известен ли сеньору коменданту некий лейтенант Родриго Гальвес, состоящий в настоящее время на службе в перуанском флоте? Лицо собеседника сразу закаменело. К Серёжиному удивлению, он не пустился в расспросы, вполне простительные в подобной ситуации расспросы, а лишь подтвердил: да, Родриго на самом деле его младший брат, но, к сожалению, они прервали всякие отношения, даже переписку прекратили. Война? Нет, это случилось раньше - тут обстоятельства сугубо семейные, к политике не имеющие отношения, и с позволения сеньора оficial ruso, он не хотел бы обсуждать этот щекотливый вопрос…
        - «Вот и использовал шанс… - уныло рассуждал Серёжа, шагая в сопровождении усатого стража к своей келье. - Физиономист из него никудышный, как, и знаток человеческих душ. Поди, пойми теперь: усугубил он своё положение упоминанием брата коменданта, или наоборот?»
        Но к чему сейчас гадать? До Рождества считанные дни, и там, после нескольких рюмок чего-нибудь покрепче, можно будет вернуться к этой щекотливой теме.
        Уже на пороге своего «узилища» он обернулся - и заметил мелькнувшую возле дома коменданта плаца женскую фигуру. Скорее, даже девичью - лёгкую, стройную, в богатой шёлковой накидке, какая вряд ли по карману жене гарнизонного сержанта или каптенармуса.
        - Кто это такая, амиго? - поинтересовался он у сопровождающего. - Что-то раньше я её здесь не замечал…
        - Так это ж сеньора Ачива, племянница коменданта! - ответил тот. - Она редко выходит, всё больше дома сидит, или по окрестностям гуляет, с дуэньей. Видите - та тощая жердь, вся в чёрном?
        Серёжа пригляделся - действительно, за девушкой следовала высокая, сухопарая дама неопределённых лет в чёрной кружевной мантилье.
        - А что за имя такое странное - «Ачива»?
        - На языке племени мапуче «Ачива» означает «несущая свет». - охотно пояснил усач. - «Светлячок», если по нашему. Так-то её зовут Мария-Эстебания. Матушка Ачивы была наполовину индианка, как и её родная сестра, супруга нашего коменданта. Лет десять назад матушка Ачивы померла, и тётка взяла над девочкой опеку - годков-то ей тогда было всего ничего, пять или шесть. А после того, как и комендантша отдала Богу душу три года назад, Ачиву воспитывал дядя, то есть дон Гальвес.
        - А с чего это ты, братец, так осведомлён в семейных делах коменданта? - спросил Серёжа, провождая взглядом очаровательную (расстояние не помешало это разглядеть!) сеньору Ачиву.
        Сержант пожал плечами.
        - Я состою при крепости ещё с прошлой войны, сеньор сapitan de fragata. Всё знаю - кто как живёт, кто чем дышит.
        И он, лязгнув ключом, отпер крепкую, окованную железом дверь Серёжиной «кельи».
        На рейде Вальпараисо.
        …декабря 1879 г.
        Глубокая ночь.
        Жесткая рука зажала барону рот, и сразу его ударили сзади под колени - не слишком сильно, но этого хватило, чтобы ноги подкосились и он повалился на палубу. Но руки - уверенные, крепкие - не дали «пленнику» упасть лицом вниз.
        - Спокойно, Гревочка, не шуми… - зашептало в ухе. Ладонь, зажимающая губы, исчезла. Барон выругался и обернулся.
        - Веня, ну ты и…
        - Тихо ты, баронессу разбудишь! - Остелецкий помог приятелю подняться. - Уж извини, брат: после того, как пропал твой посыльный, с «Луизы-Марии» цельный день глаз не сводят. Так что пришлось нанести поздний визит.
        Плеснула вода, что-то негромко стукнуло в борт негромкий стук. Барон перегнулся через леер - в воде медленно перемещались размытые тени, окружённые ореолом ярко-зелёного свечения - формой они напоминали огромных лягушек.
        - Чего встал, бросай конец! - зашипел Остелецкий. - Неровён час, заметит кто…
        Греве заозирался, сорвал с кофель-нагельной планки бухту тонкого каната и швырнул за борт.
        - Полезай, братцы! - крикнул шёпотом Остелецкий и подал руку человеку, карабкающемуся по канату. Тот неуклюже перебрался через леера и громко хлопнул ногами о палубу. Барон пригляделся и понял, что стало причиной неловкости: на ногах у гостя красовались необычные приспособления, нечто вроде штырей длиной не меньше фута, прикрепленных ремнями к щиколоткам. Между штырями имели место перепонки из тонкой кожи.
        - Это что, и есть ваши знаменитые водолапти?
        - Они самые. - кивнул Вениамин. - Милое дело: и плывёшь вдвое быстрее, и сил меньше уходит.
        - Полезная выдумка… - барон повертел в руках водолапоть, переданный ему Остелецким. - С такими можно ночью тихонько подплыть к броненосцу с миной на привязи. И вахтенные ни пса не заметят, не то, что шлюпку или паровой катер!
        - Думали уже! - отозвался Остелецкий. - Изобретатель сего приспособления как раз и собирался применить его на Дунае, чтобы взрывать турецкие речные мониторы и канонерки. Тогда не сложилось, а мы вот попробуем…
        Ещё одна тень вскарабкался по канату. Остелецкий протянул пластуну руку, помогая перебраться через борт.
        - Кстати - вот он, наш Леонардо, прошу любить и жаловать!
        - Почему Леонардо? - удивился Греве.
        - Да вот, Гревочка, один умник раскопал, что такие точно штуковины придумал итальянец Леонардо да Винчи - он много чего наизобретал, но всё так и осталось на бумаге. А наш умелец и изобрёл, и смастерил и использует с умом! Верно, братец?
        - Так точно, вашбродие!
        Унтер наклонился, распустил ремни, крепящие водолапти, и только потом вытянулся во фрунт перед начальством.
        - Так что, вашбродие, унтерцер Лопатин…
        - Не шуми ты, чёртушка! - Остелецкий махнул рукой. - По ночному времени звук разносится далеко, неровён час, услышат! Все поднялись?
        - Так точно, все!
        - Ты-то сам как на палубу попал? - спросил Греве. - Канат с кошкой, что ль, забросили?
        Он хорошо помнил упражнения, которыми изнуряли себя морские пластуны ещё в Красносельских лагерях.
        - По якорной цепи залез.
        - Ясно… Греве потеребил подбородок. - Так, говоришь, за «Луизой-Марией» следят?
        - Как есть, следят. - подтвердил Остелецкий. - Днём на пирсе Осадчий насчитали не меньше трёх шпиков - местные, смуглые да усатые, вроде тех головорезов, что на нас с тобой напали. И с воды наблюдают - две, три лодчонки всё время толкутся вокруг вашей посудины. Даже сейчас, ночью.
        - И как же вы проплыли незамеченными? Море-то вон как светится…
        Остелецкий пожал плечами.
        - Я так думаю, им просто в голову не пришло, что кто-то решит добираться до парохода вплавь. Что до свечения, так пловец с водолаптями брызг, считай, не поднимает - не то, что сажёнками… Мы мимо двух лодок проплыли, так на нас никто внимания не обратил. Наверное, за тюленей приняли, или за дельфинов.
        Он зябко обхватил плечи руками.
        - Ладно, Гревочка, пошли в низы. Нам бы обсушиться и по стопочке… Хоть тут вроде как и лето, а вода-то холоднющая! И поговорить бы надо, а то времени совсем нет. Нам до рассвета ещё назад плыть.
        - Молодцов твоих отправим на камбуз - там и обсушатся и примут для согрева души. - предложил барон. - А мы - может, в пассажирский салон? Велю стюарду подать какой ни то закуски, ну и адмиральский чаёк сообразим, как в былые времена. Тебе как, с коньяком, с ромом?
        - Да хоть с самогонкой, лишь бы поскорее! Сил нет, как замёрз!
        - Будет, всё будет, потерпи. Кстати, у меня хорошая новость. Сеньор таможенный начальник не обманул: нам с баронессой сегодня прислали приглашение к коменданту крепости на рождественский вечер. Так что вскорости я увижу Серёжку Казанкова и даже поговорить с ним смогу!
        - Да ну? - Остелецкий остановился. - Это ты, Гревочка, молодец. А то я всё гадал, как бы с ним связаться…
        - Теперь и гадать не нужно. Да ты шагай, шагай, а то и правда, закоченеешь…
        И, подхватив друга под локоть, легонько подтолкнул его к трапу.
        VI
        Перу, Кальяо.
        …декабря 1879 г.
        Швейцар, наряженный вместо ливреи в матросскую куртку, почтительно принял у адмирала палаш и треуголку. Необходимость постоянно носить их при себе раздражала Повалишина несказанно, но поделать он ничего не мог. Несколько примиряла с этим возможность сменить тесную каютку в клёпаном чреве «Тупака Амару» на элегантный особняк в лучшем квартале Кальяо, официальную резиденцию нового комфлота. Как и целый штат прилагающийся к новой должности прислуги - швейцар, слуга-стюард, и даже личный секретарь. Увы, ни пса не разумеющий по-русски.
        Иван Фёдорович благосклонно кивнул швейцару (или правильнее назвать его вестовым?), отпустил адъютанта и пошёл в дом. День выдался тяжкий, выматывающий жарой, влажностью, неистребимой латиноамериканской волокитой, неочевидным, но несомненным казнокрадством. А главное - бестолковщиной, способной дать сто очков вперёд самой дремучей российской провинции. Даже теперь, когда дымы чужих броненосцев стелятся на горизонте, когда город блокирован с моря и со дня на день ожидают неприятельского десанта - даже сейчас всё делается по извечному здешнему принципу, который, кажется, сильнее любых катаклизмов, что природных, что политических. «Hasta manana» - сколько раз за день он слышал этот треклятый оборот? Двадцать? Пятьдесят? Сто?
        «Когда прибудут железные балки для тарана «Лоа»? - «Hasta manana, сеньор адмирал!»
        «Долго ещё портовые власти будут тянуть с починкой деревянного корпуса «Манко Капака», давшего течь от орудийной пальбы? - Hasta manana, сеньор!»
        «Почему чугунные бомбы для девятидюймовых орудий, которые имеются в арсенале, до сих пор не доставлены на мониторы, впустую расстрелявшие половину бомбовых погребов по чилийским корветам? - Hasta manana сеньор, hasta manana…»
        Аста маньяна. Когда-нибудь потом. Завтра… может быть. Наверное.
        Услыхав эту магическую формулу в очередной раз, Повалишин окончательно потерял самообладание и потянул из кобуры «кольт». Спасибо адъютанту, удержавшему его руку и не допустившему смертоубийства - но, если честно, тот мерзавец сполна заслужил свинцовую пилюлю! И как только Мигель Грау ухитрялся добиваться хоть чего-то в подобных условиях?
        А сиеста? Ни одному бездельнику не приходит в голову, что в военное время можно позабыть о привычке устраивать отдых в середине дня, когда жара достигает пика? Конечно, вопить «Patria esta en peligro!» и «Victoria o muerte!», размахивая над головой никчёмными саблями - здесь на это любой горазд. А вот попробуйте-как убедить этих крикунов отказаться от полуденного отдыха…
        Может, и правда, расстреливать? Отобрать пару десятков матросов-перуанцев из боевых, поставить над ними русского кондуктора - и «взвод, пли!» Разом забегают, тараканы усатые - «ла кукарача», как их тут называют.
        Нельзя. Приказ выполнят, конечно, а вот потом…
        А блокада сжимается всё теснее. Прошлой ночью чилийскую торпедеру видели уже на внешнем рейде. Пока, к счастью, никакого вреда она не нанесла - но что будет дальше? А у него для патрульной службы - всего пара паровых барказов с мелкими пукалками, да оснащённая на колене миноноска - поди, перекрой ими всю акваторию! Минных катеров должно было быть три, но два до сих пор на верфи - «hasta manana», будь оно неладно…
        Но сейчас - всё. День закончился, ночь, непроницаемо чёрная, тропическая, спустилась на город. В кабинете «адмиральского» особняка гораздо удобнее, чем в каюте на броненосном таране. Можно снять опостылевший мундир, потребовать кофе и хотя бы на часок отвлечься от дел. Раскрыть книгу и с головой уйти в древнюю культуру этого континента. Повалишин, к немалому своему удивлению, всерьёз увлёкся этой темой, и даже начал понемногу собирать библиотеку - в-основном, на французском и английском языках.
        Вот, к примеру: альбом зарисовок, сделанных миссионером-католиком Ипполитом Русселем на Рапа-Нуи, затерянном в Тихом Океане острове, берега которого усеяны огромными каменными статуями. Несчётные века смотрят эти истуканы на подступающие волны, словно в тщетной попытке остановить их вечный бег. Остров, полный загадок и тайн, которые ещё предстоит разгадать будущим исследователям.
        В последнее время Иван Фёдорович не раз представлял, как выйдет в отставку по окончании этой войны, как бросит военную службу, что перуанскую, что русскую - довольно уже, исполнил долг, как требует этого присяга! - и с головой уйдёт в науку археологию. А что? Приобретёт в Кальяо особнячок, может, и не столь роскошный, как этот - но адмиральская пенсия, которую сулил президент Перу, позволяет устроиться более, чем прилично. Перевезёт из слякотного Петербурга жену. Ирине Александровне пойдёт на пользу здешний мягкий климат - глядишь, и здоровье поправит, а то и понесёт, если Бог даст…
        А сам Иван Фёдорович займётся организацией научной экспедиции - хотя бы на остров Рапа-Нуи, или Пасхи, как назвал его какой-то голландский мореплаватель. Выпишет из Московского и Берлинского Университетов энтузиастов-историков, мечтающих раскрывать загадки древних цивилизаций… Конечно, всё это потребует немалых средств, у университетских властей их наверняка нет - но можно ведь будет поискать меценатов, благотворителей, открыть подписку?
        Он насмешливо покачал головой. Вот, в самом деле, размечтался, развёл маниловщину: «…а хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки…»
        Нет, мечты - это, конечно, неплохо, но чтобы они стали реальностью, сначала надо выиграть войну. «Войну за гуано» - как её уже успели обозвать репортёры. Иван Фёдорович невесело усмехнулся, представив, как отвечает на вопрос: «за заслуги в какой кампании войне он удостоился столь высокого чина?» А ответишь - куда глаза деть от позорища?..
        На крыльце брякнул дверной молоток - раз, другой третий. Иван Фёдорович взглянул на часы. Десять-тридцать пополудни - всё верно, на этот час назначено лейтенанту Гальвесу. Решительно, об отдыхе можно только мечтать….
        Он поставил книгу обратно на полку, поплотнее запахнул старый персидский халат, привезённый с собой из России.
        - Зови в столовую, приму там. - велел он вестовому, явившемуся с докладом о «посетителе к сеньору адмиралу. - И распорядись, чтобы кофе подали, что ли…
        - …выйдете за волнолом и будете ходить длинными галсами, поперёк внешнего рейда. - объяснял Повалишин. - Если встретите неприятеля - пускайте сигнальные ракеты, а дальше по обстановке. Главное, чтобы на броненосцах успели подготовиться к отражению минной атаки.
        Конечно, не дело адмирала инструктировать лейтенанта, как нести патрульную службу. Но перуанском флоте многое, если не всё, делается через пень-колоду. Лучше недоспать пару часов, чем просыпаться под взрывы мин под днищами твоих кораблей.
        Гальвес наклонился к карте, выпрямился.
        - А как же сети? Вы же распорядились поставить противоминные сети и на «Атауальпе», на «Манко Капаке» и на других кораблях!
        Узнав, что в перуанском флоте понятия не имеют о таких полезных в современной морской войне приспособлениях, Повалишин немедленно отправил боцмана в сопровождении полудюжины матросов, изымать сети у рыбаков. Полотнища сшили, прицепили к нижнему краю чугунные ядра, наскоро оснастили корабли выстрелами, на которых сети выносились подальше от борта - и пожалуйста, вот вам импровизированная противоминная защита! Конечно, рыбацкие сети тонкие, и прорезать их можно обычным матросским ножом - но это всё же лучше, чем ничего.
        - Сети - сетями, а бдительность никто не отменял. - ответил он. - Запомните, лейтенант: сначала сигнальная ракета, потом поворачиваете и идёте к блокшиву. Если за вами погонятся - отлично, подведёте преследователей под их огонь. Если отвернут и пойдут прочь - преследуете сами, время от времени обозначая свою позицию ракетами. Всё ясно?
        - Да, сеньор адмирал! - Гальвес чуть каблуками не щёлкнул от усердия.
        - То-то! Кстати, как там у вас мой Пивоваров?
        По прибытии в Кальяо на минный катер, как и обещал Повалишин, поставили картечницу Норденфельда с пятью параллельно расположенными стволами. Один экземпляр этого чудо-оружия нашёлся в военно-морском арсенале, откуда его никто не хотел брать - не было людей, умеющих обращаться с этой редкостной для перуанского флота системой. Пришлось Повалишину командировать с «Тупака Амару» артиллерийского кондуктора Пивоварова, имевшего дело с картечницами Норденфельда ещё в Российском Императорском Флоте.
        - Отличный служака, сеньор адмирал! - бодро отозвался Гальвес. - И артиллерист знающий: меня обучил обращению незнакомым оружием, а заодно, натаскивает понемногу по русскому языку. Вы же упоминали о стажировке в русском флоте после войны - вот я и решил подготовиться заранее…
        - Это Пивоваров-то натаскивает в языке? - Повалишин не сумел скрыть ухмылки. - Оно конечно, для корабельной службы его наука в самый раз, но если окажетесь в приличном обществе - на берегу, скажем, или за пароходным табльдотом, с дамами - от души не рекомендую прибегать к его урокам. Не поймут-с…
        На самом деле, Ивану Фёдоровичу было приятно это слышать. Вот и ещё одна ниточка, которая протянется между далёкой северной Россией и этой страной. Пока таких ниточек, считай, нет, но ведь лиха беда начало! А паренёк храбр, этого не отнять, и моряк отличный. Без него наверняка не было бы недавнего успеха в стычке с чилийскими корветами, по меркам Российского флота он волне заслужил крест. В Перу пока с орденами туго, ну да ничего, что-нибудь придумаем…
        Мелодично звякнули высокие, в виде готической башенки, часы. Повалишин обернулся.
        - Полночь, батенька, вам пора. Ко второй склянке ваш катер должен выйти в море. И вот ещё что…
        Он задумался.
        - Пожалуй, отправлюсь-ка я с вами. Сна всё равно ни в одном глазу - высадите меня на блокшиве, а дальше уж сами.
        И кликнул вестового, попросив приготовить повседневный, без добавлений в виде сабли и треуголки, мундир. По ночному времени можно обойтись без этих опостылевших атрибутов адмиральского чина.
        VII
        «The Daily Telegraph» Англия, Лондон,
        …июля 1879 г.
        «…эскадра вице-адмирала Джона Хэя одержала блестящую победу! В конце упорного пятичасового боя броненосец «Кольбер», на котором держал флаг французский адмирал Курбэ, был отправлен на дно таранным ударом «Беллерофона», после чего самодвижущимися минами, выпущенными со шлюпа «Дидо», был серьёзно повреждён систершип «Кольбера», броненосец «Тридент». Адмирал Курбэ погиб вместе со своим флагманом; прочие корабли неприятельской эскадры, сильно потрёпанные огнём орудий Королевского Флота, вышли из боя и отступили в Кайенну. После чего эскадра сэра Джона Дея установила морскую блокаду столицы Французской Гвианы, с целью воспрепятствовать подвозу войск для вторжения в наши колонии по суше. Британские корабли получили лишь незначительные повреждения; сообщается о двадцати трёх убитых и около пятидесяти раненых. Большая часть этих жертв, приходится на шлюп «Дидо», сильно пострадавший во время отчаянной минной атаки на «Тридент».
        С прискорбием сообщаем, что в списке погибших три офицера Королевского флота: мичман Джон Мортимер, лейтенант Сэмюэль Мэллони и командир «Дидо», лейтенант-коммандер Чарльз Уорвик, второй баронет Уорвикский, третий сын старейшего члена Палаты Лордов престарелого графа Френсиса Уорвика…»
        САСШ, Калифорния, «Сан-Франциско Кроникл»
        …декабря 1879 г. Броненосная эскадра адмирала Бутакова покинула Сан-Франциско и двинулась вдоль побережья континента на юг. Имеются достоверные сведения, что русские собираются нанести визит в колумбийский порт Нуэстра-Сеньора-де-ла-Асунсьон-де-Панама. Напомним, что в столице республики Колумбия Боготе уже около месяца идут переговоры о прокладке русско-франко-американским консорциумом через перешеек судоходного канала. Если этот амбициозный во всех отношениям проект будет реализован - он, несомненно, изменит всю картину мировой морской торговли и окажет сильнейшее влияние на политическую картину в центрально-американском регионе - а ведь всё, происходящее там, затрагивает и жизненные интересы Соединённых Штатов!..»
        «Забайкальские областные ведомости», Чита.
        …декабря 1879 г.
        «Свежие телеграммы из Кореи:
        Стычка боевых кораблей японского и Бэйянского флотов на корейского рейде Пусанпхо! За этим событием наблюдал наш корреспондент лейтенант N с корвета «Опричник», несущего в Пусанпхо стационерную службу. Кроме «опричника» в Пусанпхо на момент боя находились голландский и германский стационеры. Противоборствующие эскадры разошлись, обменявшись орудийными выстрелами, причём ни тем, ни другим не было нанесено сколько-нибудь заметного ущерба. Наш внештатный корреспондент лейтенант Королевского Флота N даже уверяет, что ни китайцы, ни японцы не сумели добиться ни одного попадания дуг в друга. Тем не менее, следует ожидать, что в самое ближайшее время Бэйянский флот предпримет новую попытку вытеснить японцев из Пусанпхо, для чего…»
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …декабря 1879 г.
        «…с некоторых пор до нас доходят слухи о том, что в политических кулуарах Буэнос-Айреса активно обсуждаются перспективы возвращения захваченного Британией Фолклендского архипелага. Несомненно, после унизительного поражения французской эскадры у берегов Британской Гвианы, аргентинцам придётся поумерить свои аппетиты - что, однако, не снимает остроты вопроса.
        Напомним нашим читателям, что Фолклендские, они же Мальвинские острова, лежащие в Южной Атлантике, были объявлены Аргентиной своими владениями сразу после провозглашения независимости в 1816-м году. Однако, уже с сороковых годов Великобритания фактически аннексировала острова, поставив в Порт-Стэнли угольную станцию и военно-морской пост. В настоящее время Фолкленды являются важным пунктом для навигации в районе мыса Горн и Магелланова пролива и, следовательно…»
        Чили, крепость Вальпараисо
        30 декабря 1879 г.
        Серёжа Казанков отложил газету - это был номер «Сан-Франциско Кроникл» двухнедельной давности, - и задумался. Газету только вчера доставили в Вальпараисо на французском пакетботе, а сегодня дон Гальвес любезно прислал её пленнику. Серёжа обнаружил газету в своей «келье» и с удовольствием пролистал за ужином.
        Содержание одной из статей повергло молодого человека в глубокую задумчивость. Российские боевые корабли под командованием прославленного адмирала Бутакова - в Панаме, в каких-то полутора тысячах миль от Перу! Выдраенные до белизны тиковые палубы, сияющая на солнце медяшка, соловьиные трели боцманских дудок; барабанная дробь, отрывистые команды унтеров, строгие линейки, выстроившиеся к подъёму флага… И сами флаги: белые, с голубыми Андреевскими крестами, плещутся на ветру, наполняя моряцкие сердца восторгом и гордостью.
        Серёжа хорошо знал состав бутаковского отряда. Сам адмирал держал флаг на «Герцоге Эдинбургском» - полуброненосном рангоутном фрегате, однотипном с «Генерал-Адмиралом». Их обоих лейтенанту Казанкову приходилось видеть и на Кронштадтском рейде, весной, 1878-го года, и позже, той же весной, когда русская броненосная шеренга совместно с потрёпанным мониторным отрядом зажала под Свеаборгом в клещи то, что осталось от Эскадры Специальной Службы злосчастного сэра Эстли Купера, вынудив британцев к сдаче.
        Позже оба полуброненосных фрегата приняли участие в знаменитом «атлантическом» походе, когда русская эскадра сначала разгромила порт и укрепления в устье британского Хамбера, а потом заявилась в САСШ, одним своим появлением спутав планы англичан, собравшихся было преподать жестокий урок своей бывшей колонии.
        Итак, «Герцог Эдинбургский». Вооружённые четырьмя стальными казнозарядными восьмидюймовками и четырьмя орудиями калибром в шесть дюймов, фрегаты этой серии предназначались не столько для эскадренного боя, сколько для дальнего океанского крейсерства, почему и были в своё время включены в атлантическую эскадру Бутакова. После этого славного похода «Генерал-Адмирал» вернулся в Кронштадт, а его брат-близнец вместе с броненосным фрегатом «Минин» и двумя британскими трофеями, бронепалубной «Клеопатрой» и шлюпом-авизо «Скоморох» (бывший «Сипай») отправились на другой конец света. Миновав Средиземное море, они прошли Суэцким каналом, окончательно вырванным к тому времени из зубов британского льва, пересек Индийский океан и к началу лета бросили якоря во Владивостоке. Посетили визит в Нагасаки, где прошли чистку котлов, и в ноябре объявились уже у берегов североамериканского континента, в Сан-Франциско.
        Серёжа вздохнул. Полторы тысячи миль - неделя экономическим ходом от Панамы до Кальяо, и ещё несколько дней до Вальпараисо. С каким бы удовольствием увидел, как превосходные крупповские восьмидюймовки «Герцога Эдинбургского» и «Минина» громят чилийские береговые батареи, как стальные конические бомбы дырявят, словно японские бумажные ширмы, борта броненосцев…
        Увы, всё это только мечты - причём, мечты несбыточные. Российская Империя не участвует в этом конфликте. Потому Сергею Ильичу Казанкову, лейтенанту флота российского, и пришлось превратиться в сеньора Серхио, сapitan de fragata военного флота республики Перу. А он, вместо того, чтобы исполнять то, ради чего его послали сюда, на край света, прохлаждается в чилийской тюремной казарме, газетки почитывает!..
        В дверь постучали. Тихо, осторожно, словно и не постучались вовсе, а так, поскреблись кончиками пальцев - ничего общего с бесцеремонными ударами кулаком, которыми предупреждали о своём появлении стражи.
        Серёжа торопливо встал, торопливо одёргивая китель.
        - Войдите!
        Дверь распахнулась - и он замер, поражённый до глубины души.
        - Сеньора… э-э-э… Ачива?
        «…только бы не перепутать!..»
        Стоявшая на пороге девушка - невысокая, стройная, очень смуглая, с волосами цвета воронова крыла и резкими чертами лица, - смерила его холодно-высокомерным взглядом.
        - С вашего позволения - Мария-Эстебания. Ачивой меня зовут только домашние… ну и всякие неотёсанные болваны, да и то, за глаза.
        …похоже, догадалась, что я расспрашивал о ней сержанта-тюремщика. Фу ты, как неудобно вышло…
        - Я не знал, сеньора Мария-Эстебания, примите мои извинения. Итак, чему обязан столь приятным визитом?
        - Сеньор Серхио, я не ошибаюсь? - перебила его излияния гостья.
        «…если он и собирался её смутить - то ничего не вышло. Или просто румянец не так заметен на смуглой коже?..»
        - Нет, всё правильно. Сергей Ильич Казанков к вашим услугам, сеньора. Можно Серхио, если вам так привычнее. А всё же, позвольте поинтересоваться: как вы сумели пройти мимо часового? Мне казалось, что караульная служба в крепости поставлена на совесть…
        Она усмехнулась, и Серёжа обратил внимание на несколько непривычные черты её лица. Что, впрочем, совершенно не портило гостью.
        …ах, да, она же индианка по матери…
        - Я понимаю, что вам, как узнику, это, должно быть особенно интересно. Но увы, я вас разочарую: всем прочим подобный способ не подойдёт. Дело в том, что сержант Лопес знает меня с моих пяти лет и всегда отвернётся, когда не требуется смотреть слишком внимательно.
        …вот же язвочка! Любопытно, и часто сержанту Лопесу приходится вот так отворачиваться?..
        - Несмотря на снисходительность нашего доброго сержанта, мы весьма ограничены во времени. - продолжала девица тем же холодно-высокомерным тоном. Будто леди беседует в собственной гостиной с некстати заявившимся туда шалопаем… - Отец упомянул давеча, что вы встречались с лейтенантом Родриго Гальвесом. Не могли бы вы…
        - Лейтенант Гальвес - это родственник вашего дядюшки, дона Гальвеса? - уточнил, словно невзначай, Серёжа. - Кузен, кажется?
        - Родной брат. И я была бы искренне признательна, если бы вы не упоминали при дяде о нашей встрече.
        - Буду нем, как рыба, сеньора. - горячо заверил Серёжа. - Слово морского офицера. Что до лейтенанта Гальвеса - позвольте узнать, чем вызван ваш интерес?
        …вот так, поставим барышню на место. А то многовато о себе думает…
        Гостья вскинула голову и одарила собеседника гневным взглядом.
        …а как полыхнули глаза - ярко-зелёные, что особенно экзотично смотрится в сочетании с почти индейским обликом…
        Но гневной отповеди на тему «А вот это совершенно не ваше дело, сеньор!», к удивлению Серёжи, не последовало. Девица справилась с собой, опустила голову и заговорила, медленно, негромко, примирительным тоном - словно извиняясь перед собеседником, которого потревожила в столь неурочный час.
        «…он тоже называл её Ачивой, да. Когда Родриго впервые приехал в Вальпараисо, ей едва исполнилось шестнадцать. Высокий, красивый, блестящий морской офицер - как она могла устоять? Целыми днями они гуляли по окрестностям Вальпараисо, он катал её на парусной лодке, а вечерами вели долгие разговоры - о Европе, об Испании, которую он покинул ещё ребёнком вместе с родителями и старшим братом, и о том, как замечательно было бы однажды оказаться там…
        Дядя долго ничего не замечал - или делал вид, что не замечает. Воспитание не позволяло ни ей, ни ему перейти границы приличий (несколько мимолётных поцелуев не в счёт), но когда Родриго заговорил о помолвке - дон Гальвес ответил брату категорическим отказом. Мольбы, слёзы, ссылки на то, что между ними нет прямой родственной связи и, значит, о кровосмешении говорить не приходится - всё было впустую. Полковник Рамиро Гомес не желал ставить под удар свою безупречную репутацию.
        В итоге, Родриго уехал, холодно распрощавшись со старшим братом - тот дал ему понять, что не будет рад новому визиту. Влюблённым же осталось только обмениваться изредка письмами (их передавали с оказией, с моряками курсирующих между Вальпараисо и Кальяо пакетботов) и ждать, когда судьба станет к ним благосклоннее. В ожиданиях прошло около года, а потом началась война, и больше Ачива не получала от своего ненаглядного ни единого письмеца…»
        Сказать, что Серёжа был смущён этим бурным признанием - значило бы сильно преуменьшить. Он не знал, куда девать глаза, кляня себя за ироничное отношение к исстрадавшейся, вконец отчаявшейся девчонке. Бедняжка явилась сюда, рискуя своей репутацией, добрым отношением дяди - а он принял её, как самовлюблённый идиот, не догадавшись, что внешняя высокомерность и холодность - единственная доступная ей защита. Решительно, есть только способ обелить себя в собственных глазах: сделать всё, о чём она попросит. И начать, конечно, с рассказа о встрече с лейтенантом Гальвесом…
        Так он и поступил - и был изрядно огорошен её реакцией.
        - Я всё продумала. - в тоне девушки сквозила такая решимость, что Серёже стало очевидно: возражать ей бесполезно. - Я помогу вам бежать из крепости, а вы доставите меня к Родриго. Я не могу больше задыхаться в этих стенах, а тут ещё и проклятая война…
        - Я был бы искренне рад вам помочь, сеньора… э-э-э… Мария Эстебания. - осторожно заговорил Серёжа. - Но, посудите сами: как это сделать? Ну, хорошо, из крепости мы выберемся - а что дальше? Этот город, страна для меня чужие. Денег или чего-то способного их заменить, у меня нет, оружия тоже. Да что там оружие - я даже язык знаю неважно…
        - Деньги у меня есть. - Ачива нетерпеливо махнула рукой. - Я же говорю, сеньор Серхио, что всё обдумала. Мы доберёмся до порта, там украдём или купим рыбацкий барказ. Вы ведь моряк, и умеете, надеюсь, обращаться с парусами?
        Серёжа кивнул. Уж чему-чему, а шлюпочному и парусному делу их учили крепко.
        - Так вот, добудем барказ и поплывём на север. Я мало в этом разбираюсь, но Родриго как-то упомянул, что у берегов есть сильное течение, и оно идёт как раз туда, куда нам нужно.
        - Да, всё верно, течение Гумбольдта. - подтвердил молодой человек. - Оно несёт свои воды вдоль всего побережья континента и вполне может нам помочь.
        - Вот видите! О припасах я позабочусь заранее, да это и не проблема в порту. Так вы согласны?
        Серёжа медленно покачал головой.
        - Опасаетесь?
        Зелёные глаза презрительно сузились в щёлочки…
        - Нет, что вы, сеньора. Просто… да, вы правы, определённый риск тут есть, и мне надо хорошенько обдумать ваше предложение.
        Девушка поднялась - резко, порывисто, как и всё, что она делала.
        - Думайте. Завтра сочельник и вы, насколько мне известно, приглашены на ужин. За праздничным столом дадите окончательный ответ. Только постарайтесь, чтобы дядя ничего не заметил…
        Притворив за гостьей дверь, Серёжа задумался. С одной стороны - вот он, долгожданный шанс обрести свободу! А с другой - что-то уж слишком эта история отдаёт дешёвой мелодрамой. Такому место на страницах иллюстрированных журналов, вроде «Нивы», или в альбомах экзальтированных барышень-гимназисток - но уж никак не в реальной жизни. Но ему-то предлагается принять всё за чистую монету и броситься, очертя голову, в этот романтический водоворот…
        Но каков лейтенант Родриго! Повезло молодцу, нечего сказать: вытянул эдакое зеленоглазое счастье на свою голову!
        И на его, Серёжину, кстати тоже…
        VIII
        Вальпараисо, где-то в порту.
        31 декабря 1879 г.
        - Этим сведениям можно доверять?
        Бёртон ещё раз перечитал записку.
        - Мой человек, тот, что служит у начальника таможни лакеем, сам доставлял пакет на «Луизу-Марию». - ответил Мануэль. - Ну и по дороге заглянул, конечно. Всё было в точности: письмо барону и приглашение на ужин к дону Гальвесу.
        - Дон Гальвес - это комендант крепости?
        - Он самый. - кивнул чернявый. - Не приведи Иисус, угодить к нему в гости…
        - Однако же, наш друг барон собирается к нему, и не один, а с супругой.
        - Так Рождество же, сеньор! Вообще-то здесь принято встречать его дома, но дон Гальвес ежегодно устраивает вечером, в сочельник приём. Гости съезжаются к пяти часам пополудни, а расходятся около десяти, чтобы поспеть домой, к своим семьям. Некоторые же так и остаются в гостях у коменданта. Вот, к примеру, барон с женой: они же вдали от своего дома - что им, на пароходе Рождество встречать?
        - Значит, собираются встретить Рождество… - Бёртон с усмешкой покачал головой. - Прелестно, прелестно. Встретить - а заодно, устроить побег своему русскому приятелю?
        - Вам виднее сеньор. - Мануэль пожал плечами. - Я про это ничего не знаю.
        - А должен бы знать. - англичанин нахмурился. - Иначе, за что я такие деньги плачу? У тебя есть свой человек в крепости?
        - Имеется один на примере. Капрал крепостной артиллерии.
        - Надёжный?
        - Нет, конечно. Но деньги все любят, а этот к тому же, по уши в долгах - проигрался на петушиных боях и теперь прячется от кредиторов.
        - Ну, если другого нет… Вот что: свяжись с ним прямо сейчас и скажи, чтобы не сводил с русского офицера глаз. Во время самого праздника он никуда не денется, скорее, ближе к утру, дольше тянуть они не станут. Настрого прикажи этому своему капралу: как только возникнет подозрение, что пленник готовится бежать - пусть подаст сигнал.
        - Ясно, сеньор. Что-нибудь ещё?
        - Пустишь за бароном человека понадёжнее. Пусть проводит его с женой от пирса до самой крепости. Сам же собери своих головорезов, и ждите меня возле крепости, со стороны города. Укромное местечко там найдётся?
        - Русло высохшего ручья. - подумав, ответил чернявый. - Там густой кустарник, можно хоть роту солдат спрятать, с дороги ничего не видно.
        Хорошо. И вооружитесь хорошенько. Ножи, револьверы, - ну да не мне тебе объяснять… Барону наверняка будут помогать в устройстве побега те, кто устроил взрыв в порту, а с этими парнями шутки плохи.
        - Это точно, сеньор! Не матросов же с парохода ему брать?
        - Вот и я так считаю. Тут-то мы их и накроем - всех, разом! Мануэль замялся.
        - Что-то ещё?
        - Хорошо бы денег, сеньор. Парни должны знать, за что подставляют головы под пули.
        Бёртон извлёк из кармана тяжко звякнувший мешочек и бросил на столешницу. Мануэль шустро сгрёб его и воровато оглянулся - никто не заметил? Но в таверне в этот ранний час почти не было посетителей. Лишь маялся в углу от тяжкого похмелья матрос с распухшей физиономией, да двое слуг в грязных фартуках и полотняных, по колено, штанах, вытирали столы после ночного веселья.
        - Сделаем дело - получите вдвое больше. А теперь торопись, времени осталось всего ничего. Опоздаешь, что-то сделаешь не так - пеняй на себя, больше прощения не будет. Лично глотку перережу!
        Расставшись с агентом, Бёртон неспешно направился вверх по улочке из порта. На ходу он ещё раз прокручивал в мозгу события последних дней.
        Итак, что имеется в сухом остатке, как говорят учёные-химики? Есть некий бельгийский судовладелец, бывший русский морской офицер, умело прикидывающийся другом чилийцев - и при том он как-то связан с диверсией, совершённой в порту, в результате которой, между прочим, потеряны десятки тонн оружия и боеприпасов, доставленных из Англии. Есть также подельник «бельгийца», тоже русский, притаился где-то в окрестностях Вальпараисо во главе группы опаснейших боевиков, эту диверсию и устроивших. Мало того, этот тип, несомненно, работает на русскую разведку, и в своё время сорвал операцию, которую проводил Бёртон в Порт-Саиде.
        А ещё - пленник, которого эти двое собираются вытащить из крепости. Тоже русский, тоже морской офицер, состоящий на перуанской службе - это он пригнал в Перу невесть откуда взявшиеся боевые корабли, успевшие попортить чилийским морякам немало крови.
        Да, похоже, не зря беспокоились лорды Адмиралтейства, не зря отправили его на край света с невнятной миссией: «всеми силами препятствовать влиянию России на чилийские дела». Щупальца русского спрута уже дотянулись сюда, но Бёртон сумеет их обрубить: он идёт на шаг впереди, и вовремя покончит с опасной троицей, на которой держится деятельность русского секретного ведомства в этой южноамериканской дыре.
        Вальпараисо, крепость.
        31 декабря 1879 г.
        После всего, что выпало на долю Серёжи Казанкова за эти два года, он не сомневался, что удивить его непросто. Но, войдя в гостиную коменданта крепости, молодой человек поначалу решил, что спятил.
        Карл Греве, старый друг по Морскому Училищу, лихой марсофлот, отставной офицер, лишившийся руки в бою с британским фрегатом; владелец пароходной компании и обладатель прелестной супруги - здесь, среди гостей дона Гомеса? Среди всех этих чилийских офицеров, смуглых, черноволосых дам и напыщенных местных аристократов, все, как один, с испанскими корнями?
        …Морок? Видение? Вроде, и не пил почти….
        - Ну, здравствуй, майн либер фройнд![23 - (нем.) мой дорогой друг.] - барон уже двигался ему навстречу, раскинув руки для дружеских объятий. Окружающие торопливо давали ему дорогу. - Что, обалдел сего числа? Да не смори ты на меня, как монах на Вельзевула! Право же, того гляди и крестное знамение сотворишь… Я это, я, и дымом истаивать не собираюсь!
        - Кх-х - х… - Серёжа откашлялся и поспешно отдёрнул руку, взлетевшую, было, к правому плечу. - Барон? Гревочка? Какими, чёрт подери судьбами?..
        - Как можно-с?.. - укоризненно ответствовал барон. - Поминать нечистого за… - он бросил взгляд на высокие, в виде готической башенки, часы. - …за четверть часа до светлого праздника Рождества? А впрочем, я забыл, вам, православным Рождество только предстоит праздновать..
        Сам барон был лютеранином, как и большинство уроженцев Эстляндии.
        - …но не забывай, что и гости, и хозяева этого богоспасаемого дома - все, как один, добрые католики, и к подобным вещам относятся трепетно. Впрочем… - барон ухмыльнулся, - если тебе так уж приспичило, чертыхайся. Всё одно по-русски они ни пса не разумеют.
        Барон самозабвенно балагурил, а Серёжа переводил взгляд с него на его супругу - и никак не мог поверить в реальность происходящего. Барон, невыносимо элегантный, в чёрной фрачной паре и кипенно-белой сорочке; рядом с ним дама лет около тридцати, стройная, ослепительно красивая в бальном платье цвета морской волны. На обнажённых плечах ожерелье драгоценного чёрного жемчуга, в волосах, уложенных какой-то замысловатой конструкцией, сияют капельки бриллиантов. Она как магнитом, притягивала взгляды гостей - восхищённые мужские и завистливо-неприязненные женские.
        Греве, наконец, опомнился.
        - Прости, Серж, я совсем забыл о правилах приличия. Позволь представить мою жену, баронессу Камиллу Греве.
        - Премного наслышан, мадам… - Серёжа церемонно раскланялся. - В особенности, о романтических обстоятельствах вашего знакомства.
        - Да уж, были дела… - хохотнул Греве. - Дорогая, это мой старинный друг и однокашник старший лейтенант Сергей Ильич Казанков, прошу любить и жаловать! Ты ведь старлей, я ничего не напутал?
        Дама послала Серёже ослепительную улыбку и присела в реверансе.
        - Уже нет. Я вышел в отставку, сейчас служу в перуанском флоте в чине капитан-де-фрагатта. Это капитан второго ранга, если по-нашему.
        Знакомая тема помогла справиться с потрясением.
        - Так ты объяснишь, наконец - откуда?..
        - Я вам не помешал, сеньоры?
        Серёжа поспешно обернулся. Дон Гальвес собственной персоной.
        Комендант поклонился Камилле и её супругу.
        - Вижу, дорогой барон, вы уже успели познакомиться с моим гостем?
        - С пленником, сеньор комендант, с пленником. - отозвался Серёжа. - Давайте называть вещи своими именами.
        Комендант укоризненно покачал головой.
        - Ну-ну, сеньор Серхио, к чему такая горечь? Хотя бы в эту святую ночь не будем вспоминать печальные обстоятельства, сделавшие возможным наше знакомство. Война рано или поздно закончится, и мы оба, я уверен, сохраним в памяти только самое лучшее!
        - В самом деле, не стоит о грустном! - поддержала коменданта Камилла, и Серёжа отметил, что она недурно владеет испанским. - Сеньор комендант, пусть эти двое побеседуют, а вы пока представьте меня своей племяннице. Это ведь она у рояля, перебирает ноты?..
        И, подхватив хозяина дома под руку, увлекла его в сторону от Греве и Казанкова. Серёжа проводил её удивлённым взглядом.
        - Слушай, ты нарочно попросил супругу познакомиться с Ачи… с комендантской племянницей? Но откуда ты узнал, что она мне предложила?
        - Узнал? - барон недоумённо нахмурился. - Да я о ней сейчас только и услышал. А что она тебе предложила - не секрет?
        - От тебя какие секреты? - Серёже вдруг стало легко и просто, словно все его проблемы разом отступили на третий план. - Но уговор: в обмен на твои ответы. Баронесса права, нам действительно есть о чём поговорить…
        - …смотри, брат, не потеряй голову, а то как бы не вышло из тебя второго командора Резанова с его прекрасной Кончитой!
        Барона откровенно позабавила история влюблённой племянницы коменданта. Серёжа нахмурился - ему вдруг стало обидно за девушку.
        - Ерунду говоришь, Гревочка! Во-первых, никакая не Кончита, а Ачива. Во-вторых она, если ты помнишь, собралась сбежать не просто так, а к жениху! А ты - развёл жеребячество, словно гардемарин! Стыдно, право же…
        - Ну-ну… Греве поднял ладони в примирительном жесте. - Я же так, не всерьёз. А ежели всерьёз, то поступим так: соглашайся на её условия, но только чтобы она устроила побег как можно быстрее - лучше всего, завтра, пока половина города празднует. Пусть только выведет тебя из крепости, а там мы с Остелецким вас встретим и проводим на «Луизу-Марию».
        - Так Веня, значит, тоже здесь? - удивился Казанков.
        - Я разве не сказал? Здесь, майн либер фройнд, здесь - и не один, а с такими лихими архаровцами, что могут вынуть тебя из крепости и без помощи сеньоры Кончи… то есть Ачивы. Хотя, с ней, конечно, сподручнее.
        - Погоди… - Серёжа пресёк излияния барона. - Ты подумал, куда мы её потом денем? Она, к твоему сведению, уже всё спланировала: раздобыть лодку и вдоль побережья, в Перу…
        - Доберёмся до «Луизы-Марии» и сдадим баронессе, она о ней позаботиться.
        Серёжа поискал глазами супругу барона. Камилла беседовала с девушкой - листала ноты, кивала, отвечала по-испански. Потом открыла крышку рояля, села и пробежала пальцами по клавишам.
        - Вот видишь! Воркуют, словно давние подруги. Да не переживай ты так, всё обойдётся…
        Раздался хрустальный звон - дон Гальвес, желая привлечь внимание гостей, постучал вилкой по краю бокала. Камилла перестала играть, и тут же всё заглушили сначала скрипы и шипение, а потом густой бронзовый гул. Звуки исходили от высоких часов в виде готической башенки с крестом на шпиле и резными фигурками католических святых по фронтону.
        …Дзан-н-нг!.. Дзан-н-нг!..
        Кстати, о молодцах… - шепнул Серёжа. - Сообщу Ачиве, что согласен на побег, только если она поможет вытащить моих людей.
        …Дзан-н-нг!.. Дзан-н-нг!..
        - А их много?
        - Трое. Старшина Дырьев, минёр, тоже наш, русский, и перуанец, Хуанито. Они были со мной на миноноске. Остальные погибли.
        …Дзан-н-нг!.. Дзан-н-нг!.. Дзан-н-нг!..
        - С Рождеством, сеньоры!
        Звон бокалов, шипучие пузырьки вскипают в хрустале, отсветы свечей играют в бледно-янтарном нектаре. За окном слитно рявкают крепостные орудия, отчего разом дребезжат стёкла по всей крепости.
        - Делай, как считаешь нужным. - прошипел Греве. - В миле от крепости, у поворота дороги есть кривое дерево. Начиная с десяти пополуночи мы будем ждать вас возле него где условлено вас в полуверсте от крепости - там приметный холмик с глинобитной халупой. Короче, захочешь - не ошибёшься, да и Кончи… Ачива твоя подскажет. А сейчас пошли праздновать, пока наш разлюбезный дон Гальвес чего не заподозрил.
        Перу. Гавань Кальяо.
        31 декабря 1879 г. Полночь.
        …Дзин-н-нь!.. Дзин-н-нь!.. Дзин-н-нь!..
        Карманный «Лонжин» отсчитал двенадцать ударов. В ответ с далёкого берега громыхнул пушечный раскат, едва слышно задребезжали колокола собора. Кальяо встречал Рождество, и даже морская блокада не в состоянии этому помешать - и только боевые корабли на рейде стоят чёрные, молчаливые, без единого огонька. Новый адмирал запретил шумные празднования с пальбой и фейерверками, которые так любят горячие латиноамериканцы - категорически, под страхом военного суда.
        Но к минному катеру лейтенанта Гальвеса, режущему длинными галсами внешний рейд это не относилось. Судёнышко носило гордое имя «Индепенденсия», в честь бездарно профуканного перуанцами броненосца. Это то ли четвёртый, то ли пятый её боевой выход. Остальные минные катера до сих пор на верфи, и вся тяжесть ночного патрулирования легла на лейтенанта Гальвеса и его команду из четырёх человек - минёра, механика с кочегаром, да русского кондуктора, переведённого на кустарную «торпедеру» с «Тупака Амару».
        - С рождеством, сеньоры! Мигель, амиго, доставай свою флягу! По глотку можно, только не больше…
        Кондуктора звали вообще-то Мишка, но перуанцы, с которыми ему приходилось служить, исказили имя на испанский манер. Впрочем, Мишка не жаловался.
        - Так точно, вашбродь! Вот, не побрезгуйте - чистый полугар, из самой России вез…
        Кондуктор лукавил, конечно. Пять ящиков казённого хлебного вина передали на «Тупак Амару» ещё в Сан-Франциско, с американского парохода, вернувшегося из Владивостока. Повалишин настрого велел беречь ценный продукт до особых случаев, и Мишка не сомневался, что сейчас, в это самое время в кают-компании и кубриках броненосного тарана сворачивают с горлышек сургучные пробки, украшенные казёнными печатями. А уж чего ему самому стоило разжиться у буфетчика такой бутылочкой…
        Сосуд пошёл по кругу. Хлебное вино (положенные тридцать восемь оборотов!) лилось в глотки, привычные к рому, мескалю и дрянному виноградному писко.
        - По глотку, амигос, только по глотку! Вот вернёмся на берег - пейте, сколько влезет!
        И дёрнул же чёрт за язык весёлого лейтенанта Гальвеса! Луч фонаря вырвался из темноты и упёрся в торпедеру. Ударил винтовочный залп и минёр, едва успевший поднести к губам бутылку, молча кувыркнулся за борт. Фонтаном брызнули щепки от бортов, одна из них впилась лейтенанту в щёку.
        «…Плевать!..»
        - По местам! Тревога! Полный ход, право руль!
        - Надо отдать лейтенанту должное: сориентировался он мгновенно. У форштевня катера вырос бурун, Гальвес быстро закрутил маленькое штурвальное колесо, судёнышко вильнуло влево, выходя из луча. За кормой, в полукабельтове мелькнула неприятельская миноноска с уставленными вперёд шестами, на которых висят латунные клёпаные бочонки, от которых тянется в кокпит гуттаперчевые провода. Лейтенант знал, что в каждом из них по тридцать фунтов пироксилина - достаточно чтобы пробить борт броненосца, или разнести в щепки крошечный катер.
        - Мигель, к орудию!
        «Орудие» - это слишком громко сказано. На «Индепенденсии» стоит картечница системы Норденфельда - пять винтовочных стволов, перезаряжаемых одним движением рычага. Такую операцию и проделал сейчас кондуктор - с хрустом рванул на себя железную загогулину, повернул картечницу на тумбе и нажал на спуск.
        Р-р-рах!
        Пять стволов разом выплюнули свинец. В ответ из темноты посыпались пули, лучи снова скрестились на «Индепенденсии».
        - Три катера, окружают! Хватай карабины, огонь!
        А чилийская торпедера настигает, мины угрожающе покачиваются на шестах. Еще две, три сажени….
        Пули летят с двух сторон - мимо, мимо, мимо! Не так-то легко попасть по прыгающему в волнах катеру, идущему двенадцатиузловым ходом.
        - Не робеть, амигос! Чилийцы не рискнут пустить в ход мины, сами же на них и подорвутся!
        Р-р-рах!
        Лязг перезарядки, матерная рулада - отнюдь не на языке Сервантеса.
        Р-р-рах!
        Р-р-рах!
        Из темноты прилетели вопли страха и боли, фонарь погас. Кондуктор не промахнулся.
        «Колоколо» резко прибавляет ход и чуть ли не тычется форштевнем в миноноску. Шест со смертоносными бочонками ныряет под корму. С катера несутся отрывистые команды. Гальвес бросает штурвал, подхватывает с палубы ящик. В глазах - ярость и смертельная решимость.
        - И-иэх-х!
        Замах, ящик со ста фунтами чёрного пороха летит на бак торпедеры, которая как поросёнок к свиноматке, прилипла к корме «Индепенденсии».
        - Берегитесь, амигос! Ложись!
        Оскалившийся кондуктор разворачивает свою «пушку» и выпускает веер пуль вдоль палубы чилийской миноноски. Гальвес, пригнувшись, палит из револьвера, целя по ящику.
        Сдвоенный грохот, столбы воды разбрасывают катера - чилийский офицер успел в самый последний момент замкнуть контакт, подающий ток на мостик накаливания взрывателя. «Колоколо» встаёт на нос, из кокпита в волны сыплются люди. «Индепенденсия», разорванная почти пополам, оседает в воду.[24 - Похожий эпизод действительно имел место в мае 1880-го года, при блокаде чилийцами порта Кальяо.]
        Кондуктора Мишку отбросило взрывной волной далеко от миноноски - в последний момент, когда кулак спрессованного до бетонной твёрдости воздуха ударил его в грудь, он успел увидеть, как разлетается кровавыми ошмётками голова лейтенанта. И сразу - мрак, бешеный водоворот, вода, захлёстывающая распяленный в судороге рот.
        Спасательный пояс, набитый, на манер матросских коек, пробкой, вынес его на поверхность, и сразу вспыхнул и заплясал над головой луч прожектора, раздались частые хлопки малокалиберок и заполошный треск «Гатлингов» противоминного плутонга.
        «Свои… - мелькнуло в гаснущем сознании. - Успели… подберут… спасут…»
        И всё вокруг - океан, изувеченные катера, мечущиеся по волнам лучи - проваливается в глухую черноту.
        IX
        Чили. Окрестности Вальпараисо.
        2 января 1880 г.
        Предчувствия, возникшие во время визита Ачивы, не обманули Серёжу: происходящее с ним, чем дальше, тем сильнее напоминало авантюрный роман, вроде тех, которыми он зачитывался ещё гимназистом. Впрочем, вряд ли стоило винить племянницу коменданта в том, что окружавший их антураж напоминал готическое средневековье. И уж точно прямо-таки кричал о них узкий каменный тоннель, по которому они выбрались за крепостные стены.
        Ачива пришла за ним в часа два пополуночи. Большим ключом отперла «келью» в противоположном конце коридора, выпуская Серёжиных подчинённых - ржавое железо заскрипело так, что Серёжа мгновенно взмок от страха - казалось, звук этот слышен на другом конце крепости. Но, похоже, сержант Лопес не только отвернулся этой ночью, но ещё и заткнул для верности уши.
        Люк, ведущий в подземелье, притаился в углу двора, заваленном всяким хламом - разбитыми бочками, гнилыми досками, сломанными тележными колёсами. Пока Дырьев и минёр растаскивали эту кучу, а Серёжа караулил, Хуанито изготовил из обломков досок и тряпья факела, обильно полив их вонючим китовым жиром из бутылки, принесённой Ачивой. О том, чтобы прихватить обыкновенный фонарь, девушка почему-то не подумала - и это нисколько не удивило Серёжу. Что за авантюрная история с побегом, но без факелов?
        Люк, наконец, скрипнул. «Готово, вашбродь» - прошипел Дырьев. Серёжа чиркнул спичкой (сразу завоняло серой) и, подняв над головой факел, первым прыгнул в сырую, пахнущую плесенью и прелой землёй, темноту.
        Крепость Вальпараисо была возведена на фундаменте, оставшемся ещё от испанцев, а те, как говорили, воспользовались руинами древних укреплений чуть ли не времен инков. Вместе с прочнейшей каменной кладкой строителям досталась в наследство довольно развитая система подземных ходов. Некоторые при строительстве засыпали, о других попросту забыли - новая крепость не была рассчитана на осаду со стороны суши, выполняя функции берегового укрепления. В городе об этих ходах ходили байки одна мрачнее другой: будто бы, стены там выложены черепами индейцев, умученных лет двести назад испанцами в попытке выведать тайны золотых кладов; будто, сами клады до сих пор находятся там и, обшарив подземные ходы, можно их отыскать, только обратно уже не выберешься; наконец, будто самый глубокий из тоннелей идёт в сторону океана и тянется на тысячи миль, до таинственного острова Рапа-Нуи. Прорыли его, ясное дело, не люди, а допотопные титаны, создатели огромных шагающих каменных статуй. Однажды и те, и другие выберутся из этого хода на свет божий - и вот тогда-то и наступит конец света.
        Всего этого Серёжа вдоволь наслушался от своих сопровождающих во время своих ежедневных прогулок. И ходы не обманули его ожиданий: низкий, сложенный из нетёсаных камней ход, плесень на стенах, чадные масляные факелы освещают коридор на полдюжины шагов. Свет вязнет в смрадном дыму, и лишь тусклые отблески играют на лезвии ножа в руке Хуанито.
        Чем, скажете, не готический роман? Не хватает, разве, упыря, выбирающегося прямо из стены, чтобы высосать до капли кровь из незваных гостей…
        Но упыри так ниоткуда и не повылезли. Расцарапав макушки и локти в каменных узостях, беглецы выбрались, наконец, наружу. Крепость высилась шагах в трёхстах угольно-чёрной громадой на фоне ночного неба. Слышно было, как на галерее и батареях перекрикиваются часовые - лениво, не столько бдительно неся службу, сколько отбывая давно наскучившую повинность.
        «Туда!» - Ачива дёрнула спутника за рукав, и они побежали вдоль русла высохшего ручья. Факела пришлось загасить у выхода из тоннеля, и теперь дорогу освещала только луна и крупные звёзды. Резко, одуряюще пахло полынью, в высокой траве заходилась трелями дурная местная разновидность сверчка - стрекотали они так, что заглушали шаги и шуршание сухой травы под подошвами.
        Серёжа поискал глазами Южный Крест - вон он, стоит, как полагается, над горизонтом. Значит, они идут на юг; до города мили две с половиной, но добираться туда по эдаким буеракам придётся долго.
        Он подал знак остановиться, выбрался на край овражка и завертел головой, разыскивая приметное дерево, о котором упоминал барон.
        Искомая примета обнаружилась шагах в пятидесяти от места, где затаились беглецы. Серёжа сдавленным шёпотом распорядился, что Дырьев остаётся за старшего, и пусть ждут его и никуда не уходят. И побежал, низко пригибаясь к земле, к кривой араукарии, ясно видной на фоне неба возле поворота дороги. На бегу он то и дело останавливался и прислушивался - но нет, из крепости, до которой было около мили, доносились только обычные перекличек часовых. Видимо, побег пока остался незамеченным.
        Из зарослей акации на краю овражка раздался короткий свист - раз, другой. Серёжа замер, потом свистнул в ответ. Сигнал повторился.
        - Серж, ты, что ли?
        Барон! Серёже сразу сделалось весело. Получилось!
        - Я, Гревочка, кто ж ещё?
        - А где остальные?
        - Сзади. Спрятались, ждут.
        - Девчонка с вами?
        Серёжа кивнул, и Греве выбрался из кустов. Он был одет в тёмные бриджи и куртку, перетянутую ременной портупеей. Левую руку барон держал слегка на отлёте, под мышкой правой сжимал длинный предмет, завёрнутый в кусок парусины.
        - Что это у тебя, карабин?
        - Абордажный палаш. Рука, сам понимаешь - ни с револьвером не управиться, ни с винтовкой…
        И продемонстрировал протез, затянутый в перчатку из чёрной кожи.
        Вслед за бароном возникли двое, с карабинами и револьверами за поясом. На груди криво, явно наскоро, пришито что-то вроде казачьих газырей, из которых выглядывают головки патронов, за поясами - казачьи бебуты и короткие металлические цилиндры непонятного назначения. Серёжа хотел спросить, что это, но смолчал. Не время.
        - А где Веня? Ты же говорил, с ним целый отряд?..
        - Ждут неподалёку. Нам, Серж, тут приготовили засаду - вот мы и решили разделиться. Вашу-то компанию наверняка обнаружат, если уже не обнаружили. Пусть думают, что нас мало, будет и им сюрпризец…
        - Засада? - Серёжа встревожился. - А мы, значит, вроде приманки?
        Барон кивнул.
        - Архаровцы Остелецкого их заранее выследили. У него такие умельцы есть - что ты!.. Один прикинулся пьяным и в таверне весь их разговор подслушал - благо по-испански уже кое-как понимает. Не поверишь, ему даже рожу пришлось малость подпортить, чтоб сошёл за спившегося матроса!
        - Ну, тогда пошли?
        - Пошли. Держи вот…
        И протянул Серёже маленький двуствольный пистолетик. Серёжа взял - игрушка целиком помещалась в ладони. Он нажал на защёлку, переламывая стволы.
        - Американский, новейшая система «Дабл Дерринжер». - похвастал Греве. - Я его купил здесь, в Вальпараисо. Ты не смотри, что такая фитюлька - патрон сорок первого калибра, бой о-го-го… если стрелять в упор. Американцы из такого же, только одноствольного, ухлопали своего президента. Вот, держи патрончики…
        - А посерьёзнее ничего не нашлось? - неприязненно осведомился Серёжа, рассовывая толстенькие медные цилиндрики по карманам. Оружие ему не понравилось.
        Греве развёл руками - извини, мол, брат, не подумал.
        - Ладно, идите за мной. И своим скажи: пусть Дырьеву и Хуанито револьверы дадут, что ли… Что нам, в засаду как телкам на бойню идти, с голым задом?
        Бомба-македонка - в сущности, очень простая штука. Обрезок чугунной трубы, внутри динамитная шашка весом в полфунта, достаточно мощный заряд для ручной бомбы. Жора Лукин, бывший студент питерской «Техноложки», действительно хорошо разбирался в взрывном деле, и повернись его судьба иначе - вполне мог стать террористом-революционером. Но так уж получилось, что вместо прокуренных комнат и «нумеров» дешёвых трактиров, где устраивали свои бдения народовольцы, он оказался в Михайловском артиллерийском училище, с четвёртого курса которого и был взят в «морские пластуны».
        Лукин не стал возиться с капризными и чрезвычайно опасными кислотными взрывателями, состоящими из стеклянной трубки с кислотой и свинцового грузика. Вместо этого он снабдил македонки простейшими тёрочными запалами и натренировал «морских пластунов» в обращении с ними.
        Из полудюжины брошенных «македонок» не сработала только одна. Остальные исправно взорвались, наполнив пространство вокруг роем бритвенно-острых чугунных осколков. Три десятка головорезов Мануэля, кинувшиеся на беглецов из зарослей араукарий, попали под этот смертельный вихрь. Ночь наполнилась воплями боли, ужаса, ярости.
        - Берегись! - заорал барон, размахивая обнажённым палашом. Серёжа схватил Ачиву за плечи и, не слушая её возмущённых воплей, прижал к земле. Их спутники уже палили по нападающим. Он вскинул «Дерринжер», но стрелять не стал - попасть с полутора десятков шагов из такого коротышки можно, разве что, случайно. Вот подойдут поближе…
        Но злодеям было не до рукопашной. Только один - крепкий, долговязый, с узким, костистым, отмеченным уродливым шрамом лицом - выхватил из трости узкий клинок и сцепился с Греве. Остальные метались из стороны в сторону, беспорядочно палили - а в ответ из темноты летели меткие пули. Вот один упал, вот ещё двое, ещё и ещё… Серёжа не видел стрелков, но не сомневался, что это - те самые «архаровцы», о которых говорил давеча барон.
        Ачива вырвалась из его объятий и юркнула в кусты - только ветки затрещали. Серёжа махнул рукой Дырьеву, и старшина кивнул и кинулся вслед за девушкой.
        …хоть об этом не надо беспокоиться. Дырьев ей голову поднять не даст, сколько ни протестуй…
        Снова грохнули македонки - раз, другой - и вдруг стрельба стихла. Серёжа осторожно поднял голову. Дорога и обочины завалены телами, кто-то стонет, пытается ползти. Из мрака по ту сторону дороги вдруг возникли три фигуры, такие же, как те, что сопровождали с Греве, с самодельными газырями и подсумками. Они, наклонялись, деловито осматривали тела. Короткий высверк бебута, сдавленный стон, тошнотворное бульканье - и всё. Серёжа отвернулся.
        Барон стоял, вертя в руках узкий клинок, покрытый тёмно-серыми разводами дамаскатуры. Гарды у клинка не было, рукоять де увенчивала вырезанная из кости голова китайского дракона..
        Представь, Серж, нарвался в этой дыре на великолепного фехтовальщика! - сказал он. - Я против такого мастера - сущее дитя, хотя и призы брал в Морском Училище… Думал уж, что всё, крышка - да тут рванула рядом македонка, он отвлёкся, и я зацепил ему кончиком палаша руку выше локтя. И крепко, видать, зацепил - он уронил шпагу, выругался по-аглицки и задал дёру. Вот бы теперь саму трость найти, вещь-то красивая. Трофей, опять же…
        И принялся озираться по сторонам, шаря взглядом в траве.
        Кто-то подёргал его сзади за рукав. Веня Остелецкий. В руке винтовка Шарпса с длинным латунным телескопом, прикрученным поверх ствола - такие Серёжа видел на фотографиях Гражданской войны в Америке
        …вот, значит, кто это отстреливал злодеев!
        - Извини, брат, обниматься будем потом. А сейчас руки в ноги, и ходу, пока не набежали тут по нашу душу.
        Действительно, в крепости часто звякал сигнальный колокол.
        - По дороге, к городу?
        Нет, тут, в кустах есть тропка, мы её заранее разведали. По ней выйдем к берегу - тут недалеко, примерно полверсты. Там ждут лодки.
        Серёжа хотел что-то спросить, но вместо этого махнул рукой и направился к ожидающим его спутникам. «Дабл Дерринджер», из которого так и не пришлось выстрелить, он сжимал в ладони. Расслабляться пока ещё рано.
        - Ты что, не приказал своим bastardos[25 - (исп.) ублюдки] осмотреться возле места засады?
        - Зачем, сеньор? - Мануэль озадаченно уставился на англичанина. - Эти ganado[26 - (исп) скоты] ведь нездешние, откуда им знать, где можно спрятаться? А моим парням каждая тропка там известна… была.
        - То-то, что «была», рerezoso idiota![27 - (исп.) ленивый недоумок] И где они теперь? Кормят стервятников, как сarrona sin valor![28 - (исп.) никчёмная падаль]
        Бёртон скривился от боли - распоротый палашом Греве бицепс давал о себе знать. Но ничего, он потерпит. Терпел и не такое - скажем, двадцать лет назад, в Эфиопии, когда пришлось спасаться бегством по выжженной саванне, с обломком дротика, пробившим одну щёку и вышедшим из другой. Отметины в виде шрамов до сих пор украшают его лицо, давая пищу карикатуристам…
        Нынешняя ситуация если и лучше, то совсем ненамного. Головорезов, которых собрал Мануэль, нет: кто разорван ручными бомбочками, кто сражён меткой пулей, выпущенной невидимым стрелком, а большинство попросту разбежалось, стоило запахнуть жареным. Мразь, уголовники - чего ещё от них ожидать?
        Вот и Мануэль косится как-то нехорошо. Негодяй видел, как он лишился своей шпаги и уверен, что имеет дело с безоружным. Отвернулся, отряхивает от пыли штаны, а сам выжидает момент.
        Бёртон незаметно сунул руку под пончо и нащупал рукоять кривого арабского кинжала-джамбии. Он не расставался с ним со времён самого своего знаменитого приключения, когда он, прикинувшись мусульманским паломником, проник в запретный для европейцев священный город Мекку. Сколько смертельных опасностей пришлось тогда преодолеть - так неужели какой-то аргентинский мошенник…
        Мануэль выпрямился - и вдруг, извернувшись кошкой, метнулся на англичанина. В руке опасно сверкнуло лезвие навахи.
        Бёртон отскочил назад и вбок.
        - Я всё ждал, когда ты, наконец решишься… Ну давай, ублюдок, иди сюда!
        Мануэль, поняв, что застичь англичанина врасплох не удалось, принял классическую стойку испанского махо - широкополая шляпа зажата в левой руке и выставлена вперёд, правая, с навахой, отведена назад, на уровне пояса. Согнутые ноги широко расставлены, изготовлены к прыжку. Видно было, что он неплохо владеет ножом - неудивительно, при его-то роде занятий…
        - Я не злопамятен, сеньор… - аргентинец злорадно осклабился. - И даже готов забыть, как вы меня унижали. Отдайте только своё золото и можете идти с ми…
        Договорить он не успел. Бёртон нырнул ему навстречу - рыбкой, головой вперёд. Упал на выставленные руки, перекатился, пропуская над головой взмах узкого лезвия и - ударил. Ударил, как учили его йеменские мастера ножевого боя: снизу вверх, наискось, обратным изгибом клинка, похожем при таком хвате на тигриный коготь или страшный малайский боевой нож ках-рам-бит.
        Острейший кончик джамбии распорол аргентинцу подмышку. Хлынул фонтан ярко-красной крови. Мануэль взвыл, выронил наваху, пытаясь зажать рану ладонью, и повалился на колени. А Бёртон уже стоял у него за спиной - на порченом шрамами лице злобная ухмылка, окровавленное лезвие в опущенной руке.
        - Ну что, амиго, понял теперь, с кем связался?
        Мануэль, жалобно заскулил, то ли оправдываясь, то ли вымаливая пощаду. Кровь фонтанировала из распоротой артерии, заливая рыжую пыль под ногами - с каждой её каплей из тела аргентинца вытекала жизнь.
        - Можно было бы бросить тебя тут, чтобы ты истёк кровью, но я сегодня милосердный. Прощай, амиго - и передавай привет Святой Деве Гвадалупской! Если ты её, конечно, увидишь, в чём я сильно сомневаюсь.
        И неуловимо-быстрым движением перехватил жертве горло от уха до уха. Несчастный беззвучно повалился лицом вперёд, ноги несколько раз дёрнулись в конвульсиях.
        Бертон повернулся и пошёл по дну оврага, вдоль дороги, ведущей к городу. Раненая рука отзывалась болью при каждом шаге, рукав рубахи и пончо медленно напитывались кровью. Но англичанин не обращал на это внимания. Через час-полтора, он будет на борту «Рэйли», в своей каюте - промоет, перевяжет рану, и поговорит с кептеном Трайоном. Опыт и здравый смысл хором подсказывали Бёртону, что после такого шумного побега русским придётся поскорее убираться из Вальпараисо - и сделать это они смогут только на «Луизе-Марии». Значит, надо быть готовым пуститься в погоню. А дальше… никакого дальше у этих русских уже не будет. Океан не возвращает назад то, что кануло в его глубины.
        X
        Чили, в гавани Вальпараисо.
        2 января 1880 г.
        - До сих пор не могу поверить, что вы, оба в Чили! Особенно ты, Гревочка - с красавицей женой, на собственном пароходе! Лорд Гленарван, да и только!
        Трое друзей стояли на шкафуте «Луизы-Марии» возле зачехлённого орудия. С востока, из-за зубчатых цепей Анд пробивалось предутреннее зарево, но западная часть горизонта ещё тонула в чернильной мгле. Разве что звёзды побледнели, готовясь уступить место дневному светилу.
        - Это ещё что! - барон довольно ухмыльнулся. - Представь, как я удивился, когда Вениамин признался, что он и тебя втянул в эту авантюру!
        - А кого мне было втягивать, как не старых друзей? - удивился Остелецкий. - Да и опыт у вас соответствующий: у тебя, Серж, репутация лихого корсара, а Гревочка мятежи на британской каторге поднимал и инсургентов с пушками высаживал в Индии. Кому, как не вам?
        Греве хотел возразить, что никаких мятежей он не поднимал, а лишь вовремя подал толковую мысль командиру «Крейсера». Но смолчал - похвала друга была ему лестна.
        - Привлёк, говоришь? - Серёжа испытующе посмотрел на друга. - Вот только мне почему-то забыл сказать. А, казалось - чего бы стоило? Вон, Иван Фёдорович был в курсе…
        - От и до, Серж, от и до. - Остелецкий развёл ладони примерно на фут, демонстрируя степень осведомлённости Повалишина. - Ровно насколько ему было положено. Служба такая, уж извини. Вот и сейчас нам предстоит кое-что не вполне… дипломатическое.
        - И что именно, позволь спросить?
        - Тут такое дело… - ответил вместо Остелецкого барон. - После этого побега в Вальпараисо нам оставаться не стоит. Чилийцы уже шерстят город и окрестности, а не позже, чем утром кому-нибудь придёт в голову гениальная мысль, что беглецы могут скрываться на одном из судов, стоящих в порту.
        - Или Бёртон подскажет. - добавил Остелецкий. - Он тут играет какую-то свою игру, но, если другого выхода не останется - с лёгким сердцем сдаст Гревочку вместе с «Луизой-Марией». А уж на ней чилийцы много чего интересного найдут.
        Например, сеньора Мигеля Грау. - хохотнул Греве. - То-то удивятся! Так что мы с Веней решили: если уходить - так надо на прощанье хлопнуть дверью. Крепко хлопнуть, чтобы стёкла посыпались…
        - Кстати, об адмирале. - перебил барона Вениамин. - Ты, Серж, уже ему представился?
        - Разумеется. Я же служу в перуанском флоте, а значит - его подчинённый. Устав, сами понимаете.
        - И сколько у него сейчас таких… подчинённых?
        - Шестеро. Трое подобранных вместе с ним с «Републики», мы с Дырьевым и Хуанито. Могло быть семеро, но моего минёра ранило. Сейчас отлёживается в лазарете.
        Во время схватки на дороге маленький отряд не понёс особых потерь. Трое «морских пластунов» получили лёгкие ранения, да минёр с Серёжиной торпедеры на отходе словил шальную пулю в мякоть бедра - навылет, но из строя он выбыл.
        - Шестеро - это хорошо. - кивнул барон. - Вшестером вы, пожалуй, справитесь.
        - Справимся? С чем?
        - А вот смотри туда…
        И показал в сторону внешнего рейда, где темнели силуэты двух военных судов.
        - «Уаскар» и канонерская лодка, как её…
        - «Конадонга». - подсказал Остелецкий. - Остальная эскадра сейчас блокирует Кальяо. А канонерку оставили, чтобы сопровождать «Уаскар». На н не сегодня-завтра закончат ремонт, и тогда он сможет присоединиться к эскадре командора Карденаса…
        - …и превосходство чилийцев, которое и так велико, станет подавляющим. - закончил барон. - Вот мы с Вениамином и решили чуток уравнять шансы.
        - Уравнять? Это как? Хотите подойти к канонерке и вдарить по ней в упор? Спору нет, Гревочка, пушки у тебя отменные, размолотят это корыто с двух залпов. А дальше что, подумал? Береговые батареи раскатают «Луизу-Марию», как бог черепаху, да и на «Уаскаре» спать не будут. Чилийцы, конечно, артиллеристы ещё те, но пароходу много и не надо. Одно-два попадания, и приходи, кума, любоваться! К тому же, это будет в чистом виде акт пиратства - вы ведь под бельгийским флагом, а Бельгия в войне не участвует.
        - В корень зришь, Серж. - кивнул Остелецкий. - А потому никакой канонады не будет. Вообще обойдёмся без стрельбы, сделаем всё по-тихому. Сейчас мы грузимся в шлюпки, обматываем вёсла тряпками, чтобы вода не капала и тихо-о-онечко гребём к «Конадонге». Поднимаемся на палубу, сгоняем команду в низы, после чего сеньор Грау поднимает на канонерке перуанский флаг и объявляет её военным трофеем. Вы шестеро, как перуанские военные моряки, принимавшие присягу, составите команду. Всё в полном соответствии с законами войны на море. А дальше - «Луиза-Мария» и «Конадонга» на мягких лапках вытягиваются с рейда и прочь отсюда!
        Серёжа задумался.
        - А что? Авантюра, конечно, но может и пройти. Только вот как быть с «Уаскаром»? Он-то всё равно уйдёт к эскадре, пусть и один?
        - Об этом мы тоже подумали. - Остелецкий переглянулся с Греве. - Сам всё увидишь. А ты, Гревочка… - он повернулся к барону, - остаёшься на «Луизе-Марии» - Поднимайте пары и ждите нашего сигнала - и чтобы с берега ни огонька не заметили!
        - Это ещё почему? - возмутился барон. - Я этот план придумал, и меня же отодвигают в сторону? Если это из-за руки - то довольно гадко с твоей стороны, Вениамин, не ожидал…
        - Погоди, Карлуша, горячка! - Остелецкий выставил перед собой ладони, словно защищаясь. Поверь, я нисколько не сомневаюсь в твоей боеспособности. Но представь, что у нас что-то пойдёт наперекосяк, и придётся драпать? Тогда единственный шанс на спасение - «Луиза-Мария и её пушки. На Девилля у меня надежда слабая, он, сколько сможет, будет держаться за бельгийский нейтралитет и статус коммерческого судна. Ну и баронессе объяснишь, что происходит, она наверняка вся на нервах…
        Ну, если только так. - пробурчал барон. - Но когда выйдем в океан…
        - Обязательно. Никуда от тебя слава не денется, ещё повоюешь.
        - А как же нейтралитет?
        - А сеньор Мигель Грау на что? Как только адмирал поднимет на «Конадонге» свой флаг, она из приза превращается в боевой корабль перуанского флота. После чего он имеет полное право конфисковать твою «Луизу-Марию», скажем, за военную контрабанду - пушки-то на ней стоят? Конфискует - и на законнейшем основании включит в состав перуанского флота в качестве вспомогательного крейсера. А дальше пусть адвокаты разбираются. Главное - никто не сможет обвинить ни тебя, ни твою компанию в нарушении бельгийского нейтралитета.
        - Толково придумано - помедлив, кивнул Греве. - Ладно, черти драповые, уговорили. Идите тогда к шлюпкам, а то вот-вот встанет солнце. Хороши же вы будете при свете дня!
        Столб воды под кормой «Уаскара». Раздались испуганные крики, с блокшива, старого парусного фрегата, стоящего на мертвых якорях со снятым рангоутом, грохнула сигнальная пушка. Ей ответило орудие с верков крепости - там замелькали сигнальные фонари, замельтешили на валах крошечные фигурки.
        - До батарей меньше двух миль. - Серёжа опустил бинокль. - Могут и попасть, если очень постараются.
        - Мы для них на фоне тёмной стороны горизонта. - отозвался Остелецкий - И потом: с чего это в нас стрелять? Старшее на рейде военное судно следует за нейтральным пароходом. Конечно, взрыв монитора, подозрительно донельзя, да ещё и недавний побег - но чтобы вот так, сразу, обстреливать и топить? Нет, не решатся. А когда поймут, что ошиблись, мы будем уже далеко.
        Он стоял рядом с Серёжей в расстёгнутом до пояса «водолазном» костюме из тонкой кожи и гуттаперчи. Рядом на палубе сохли водолапти.
        - И как вы ухитрились? С «Конадонгой» понятно, они даже не проснулись, когда мы со шлюпок на палубу полезли. Без ножей обошлось, тихо всё проделали, бескровно. Но - взрыв?..
        - Да проще простого. Подошли к монитору вплавь и прицепили к корме мину. Динамита у нас осталось всего две фунтовые шашки - чтобы на дно пустить маловато, а вот покалечить лопасти винта, гребной вал и баллер руля - довольно за глаза. И жертв, опять же, не будет.
        - Что жертв не будет - это правильно. - согласился с другом Серёжа. - К чему лишний грех на душу брать? А что за мина-то? Те, что на минных катерах, подрывают током от гальванической батареи. У бросательных бомб, которые используют террористы - кислотные взрыватели мгновенного ударного действия. А ваша как устроена?
        - Часовой механизм. Я в детали не вникал, если хочешь, расспроси нашего гениального взрывника, юнкера Лукина, это он смастерил. Замедление поставил на полчаса - как раз хватило, чтобы пластуны вернулись на «Конадонгу» и суда вышли в море. А «Уаскар» теперь нескоро покинет порт. Повреждения наверняка серьёзные, устранять их - полгода, не меньше.
        - Вот и адмирал доволен. - Серёжа кивнул на монументальную фигуру Мигеля Грау, возвышающуюся на мостике. - Уж как ему не хотелось топить свой любимый монитор! А так - есть шанс вернуть его после окончания войны по репарациям.
        - Эк ты загнул - «по репарациям!» - хмыкнул Остелецкий. - Для этого сначала надо победить. Мы тут, конечно, славно погуляли, но у чилийцев по-прежнему серьёзное превосходство на море.
        Вспыхнул ослепительный свет, прожекторный луч зашарил по гавани. Скользнул по канонерке, потом метнулся к «Луизе-Марии».
        - «Рэйли». - встревожился Казанков. - А это, друг мой Вениамин, скверно. У англичан полтора лишних узла ходу, и пушки не нашим чета. Догонят - солоно придётся.
        - Не лезь поперёд батьки в пекло! - Остелецкий покровительственно похлопал друга по плечу. - Унтер Осадчий не зря три дня по кабакам околачивался. У англичан, что на «Рэйли», что на «Мьютайне», сейчас только стояночные вахты. Остальные лайми на берегу - хлещут ром с мескалем, бьют друг другу рожи да тискают местных сеньорит, какие посговорчивее. Пока соберут команды, пока разведут пары - мы будем уже далеко. К тому же, сначала надо понять, что происходит. Конечно, наш друг Бёртон сразу догадается, кто виновен в подрыве «Уаскара», но о захвате-то «Конадонги» он знать не знает! К бабке не ходи - решит, что «Луиза Мария» дала дёру с нами на борту, а канонерка её преследует.
        Серёжа задумался. Прожектор с «Рэйли» шарил по гавани, задерживаясь на уходящих судах. Когда луч упирался в «Конадонгу», приходилось зажмуриваться, закрывать глаза ладонью, спасаясь от невыносимо-яркого света.
        - А чилийская эскадра, блокирующая Кальяо? Будем прорываться?
        - Это ещё зачем? - удивился Остелецкий. - Пусть Повалишин разбирается там, как знает, а мы своё дело сделали. Пойдём дальше на север, в порт Пайта - в открытом океане нас, поди, сыщи!
        Сильнее ошибиться Вениамин не мог. Британские корабли покинули гавань всего через два часа после «Луизы-Марии» и «Конадонги». В планы Бёртона не входило устраивать эффектную баталию в виду всего города, а потому ушли англичане тихо, никого не предупредив: стеньги спущены, паруса подтянуты к реям, чтобы не белели в темноте, на палубах ни звука, ни огонька. Кептен Трайон, которому Бёртон доходчиво объяснил, что им предстоит сделать, велел кочегарам полегче шуровать в котлах. До утра можно не терять беглецов из виду, ориентируясь по искрам, летящим из их труб, самим оставаясь незамеченными. А как рассветёт, они их уже не упустят. Океан, конечно, велик, но торные судовые пути - это всего лишь узкие тропки, с которых не так-то легко свернуть, а от Вальпараисо до Кальяо полторы тысячи миль по прямой, как летит альбатрос. Время есть.
        XI
        Тихий океан. Где-то у побережья Перу.
        …января 1880 г.
        Греве поплотнее запахнулся в пончо. Это на берегу стоит удушающая летняя жара, в океане же царствуют холодные ветра, дующие со стороны Антарктиды. Судно весело режет форштевнем индигово-синие волны, следуя в кильватерной струе флагмана их маленькой эскадры. На мостике капитан да фрагатта сеньор Серхио Казанков - сейчас он командует «Луизой-Марией», шкипер же Девилль официально считается интернированным и по этому поводу засел в своей каюте и напивается до зелёных чертей, розовых слонов и прочей сказочной фауны. Орудия расчехлены, кранцы первых выстрелов выложены на палубу, как это полагается, по уставу корабельной службы. Комендоры (все выходцы из далёкой России) бдят; то до матросов-бельгийцев, то многие осталось на своих местах, польстившись на тройное жалованье, обещанное бароном на время боевых действий. Их более осторожные товарищи последовали примеру шкипера, для чего в кубрик было спущено три ящика с бутылками чёрного ямайского рома с подходящей к случаю закуской.
        И все довольны, усмехнулся барон. Даже Камилла - вон, как мило беседует со своей подопечной на полуюте, в тени кормового перуанского флага…
        Как она? - спросил Остелецкий. Он со своими пластунами перебрался на «Луизу-Марию», оставив полдюжины бойцов на «Конадонге», в помощь Грау.
        Греве скосил взгляд на дам.
        - Да вроде, всё в порядке. Поначалу заперлась в каюте и заявила, что не выйдет оттуда, пока ей не предъявят возлюбленного. Но потом баронесса подобрала ей миленький туалет для морских прогулок, и девчонка слегка оттаяла. Сегодня даже изволила выйти в салон, к завтраку. Но всё равно, говорит только о том, как воссоединится со своим лейтенантом.
        - Боюсь, уже не воссоединится. - голос Остелецкого был невесёлым. - Я тут закончил разбирать бумаги капитана «Конадонги» - незадолго до нашего побега с эскадры, блокирующей перуанское побережье, прислали авизо с донесениями и рапортами. В ночь на Рождество на рейде Кальяо состоялась стычка миноносок. Потери сторон - по одной боевой единице, чилийцы выловили из воды три мёртвых тела перуанских моряков. Среди них… - он замялся, - …среди них тело лейтенанта Гальвеса. Труп сильно изувечен при взрыве, опознали по именному кортику и остаткам мундира. Капитан «Конадонги», оказывается, его знал - они познакомились ещё до войны, когда лейтенант гостил у брата в Вальпараисо. Он ещё пишет, что для несчастного дона Гальвеса, и в особенности, для его очаровательной племянницы, это будет тяжёлый удар.
        - Бедная девочка! - охнул барон. - Как же ей сказать?
        - Мой тебе совет, Гревочка: предоставь это супруге. Она женщина умная и деликатная, справится куда лучше нас. И вообще, позаботится о бедняжке, а то после гибели возлюбленного податься ей некуда - не к дяде же возвращаться!
        - Пожалуй… - Греве задумался. - Насколько я знаю Камиллу, она будет рада видеть мадмуазель Марию-Эстебанию своей воспитанницей. А там посмотрим. Время - оно лечит…
        Из судового журнала канонерской лодки ВМС
        республики Перу «Конадонга».
        «… ноября 1880 г. 12.30 по Гринвичу.
        Миновали траверз порта Кальяо. Противник не обнаружен. Ход 8 узлов, запас угля и пресной воды в норме.
        Машинисты докладывают о стуках во втором цилиндре. Состояние и поведение пленных опасений не вызывает.»
        «… ноября 1880 г. 12.30 по Гринвичу.
        Провели обсервацию. До порта Пайта 255 миль.
        13.27 по Гринвичу. На зюйде замечены дымы и мачты двух кораблей. Нагоняют. Ход подняли до 10-ти узлов. Через полтора часа стук во втором цилиндре усилился, добавилась течь в трубках котла, из-за чего пришлось снизить ход до 8-ми узлов.» «14.49 по Гринвичу. Ход сбавлен до 7 узлов из-за новых неполадок в машине. Преследователи сблизились на две с четвертью мили; опознаны, как фрегат Королевского Флота «Рэйли» и шлюп «Мьютайн». Адмирал Грау приказал сыграть боевую тревогу.»
        15.05. По распоряжению адмирала Грау пленные чилийские кочегары и механики поставлены к машине и топкам. В охрану к ним отрядили пятерых русских «plastuns». Приказ адмирала - расстреливать за неповиновение - противоречит правилам гуманной войны, о чём я имел честь ему напомнить. Замечание оставлено без внимания.
        Случаев неповиновения не наблюдается. Освободившиеся матросы встали к орудиям.
        15.38. Ход 8 с половиной узлов, курс Норд. Неприятель с дистанции 11 кабельтовых открыл огонь.»
        - А всё чёртов Бёртон, чтоб ему в аду подобрали сковородку погорячее! - Греве не отрывал глаз от окуляра подзорной трубы. - Голову на отсечение - без него англичане нас нипочём бы не догнали! Это он, мерзавец, тревогу поднял…
        Казанков пожал плечами. Бёртон или нет, но факт оставался фактом: британские корабли медленно, но верно настигают их маленький отряд.
        - Кто командует канонеркой, сам Грау? - осведомился барон. - А что, ему не привыкать - сколько раз ходил в рейды на "Уаскаре"!
        - Лейтенант, перуанец. - отозвался Серёжа. Он стоял рядом с Остелецким с большим апризматическим биноклем в руках. - Как его бишь… Имя - Педро, а фамилию, убей, не припомню. Он до набега на Антофагасту был у адмирала в адъютантах и напросился вместе с ним на торпедеру «Република». Вроде, толковый и не трус.
        - С «Конадонги» пишут: «Веду бой!» - крикнул сигнальщик.
        Британские корабли синхронно выбросили столбы плотного белого дыма - погонные орудия начали пристрелку.
        - Прибавили ход, чтоб им… - выругался Греве. На скулах у него заходили желваки. - Дистанция миля с четвертью мили и сокращается.
        - На «Конадонге» нелады с машиной. Еле-еле выжимают девять узлов, но надолго их не хватит. Недаром Грау, как только заметил погоню, приказал нам занять место в голове ордера.
        - Может, стоит поставить паруса? Ветер попутный, в полный бакштаг узла полтора добавит к ходу.
        Барона словно услышали - на канонерке пополз, разворачиваясь, вверх треугольный стаксель, потом стали одеваться прямыми парусами фок - и грот-мачты.
        - Поможет, но ненадолго. - оценил ситуацию Казанков. - От «Рейли» ни им, ни нам всё равно не уйти.
        Он склонился к переговорной трубе.
        - Оба орудия - огонь по способности. Цель - «Рэйли».
        И, повернувшись к рулевому, скомандовал:
        - Право четыре. Сигналец, пиши на «Конадонгу»: «Следуйте прежним курсом».
        - Что ты затеял? - недоумённо нахмурился Греве.
        - Бритты преследуют канонерку строем фронта. Если мы заложим крутую циркуляцию вправо, то сможем стрелять из обоих орудий по «Рэйли».
        - Так и они же нам ответят!
        - А ты как думал? Конечно, ответят. Но, во-первых, тогда им придётся хотя бы ненадолго оставить в покое адмирала. А во-вторых, на британском фрегате дульнозарядные орудия Армстронга, а у нас - крупповские стальные казнозарядки. Частота залпа выше вдвое, и дальность действенного огня тоже. Если получится, попробую хотя бы какое-то время держаться вне зоны их досягаемости.
        Ударило - британцы дали новый залп. В кабельтове за кормой канонерки выросли столбы воды.
        - Если они не изменят курс и по-прежнему, будут преследовать «Конадонгу» - подрежем «Рэйли» корму и раскатаем безнаказанно продольным огнём.
        На баке «Луизы-Марии» громыхнула пушка. Секундой спустя ей ответило ютовое орудие. Столбы от падений снарядов выросли вплотную к британскому фрегату.
        - Считай, накрытие… - прокомментировал Серёжа. - Молодцы комендоры! А вот британцы стреляют паршиво, не лучше, чем при Свеаборге. Как говорится, не в коня корм… о, чёрт!
        На корме канонерки сверкнуло пламя, полетели обломки.
        - Попадание. - сказал барон. - Накаркал ты, Серж…
        - Неприятель поворачивает к норд-осту! - проорал сигнальщик. - Прибавили ходу!
        - Увидели адмиральский вымпел и собираются его захватить. Для этого - отрезают «Конадонгу» от берега, чтобы не выбросились.
        Серёжа в сердцах стукнул кулаком по ограждению мостика.
        - Рулевой, право семь! Попробуем отвлечь их на себя.
        Орудия «Луизы-Марии» дали новый залп. Снаряды легли между британскими кораблями, но те словно и не заметили и дружно выпалили по «Конадонге». От кормы канонерки снова полетели обломки, потянулся хвост дыма.
        Слитно, хором рявкнули пушки «Луизы-Марии». На «Рэйли» сверкнуло в районе грот-мачты, вспухло дымное облачко.
        - Попадание! - проорал сигнальщик. - Фрегат поворачивает влево!
        - Ну вот, наконец-то снизошли и до нас, грешных… удовлетворённо заметил Серёжа. - Гревочка, увёл бы ты супругу в низы. Лучше всего в трюм, где жили пластуны - там по бортам коффердамы с углём, хоть какая защита. А здесь, боюсь, скоро станет жарко.
        Барон обернулся - на шкафуте, дымовой трубы белело женское платье. Греве обречённо покачал головой.
        - Не знаешь ты её. Не пойдёт она в трюм. Бинокль, вон, у меня отобрала, хочет всё видеть собственными глазами. Спасибо, хоть сюда не поднялась - а ведь рвалась, еле отговорил! Ну, ладно, попробую…
        Он повернулся к трапу, и в этот момент сигнальщик снова подал голос:
        - С вест-норд-веста дымы! Два… нет, четыре судна, идут на сближение.
        Казанков вскинул бинокль.
        - Чилийцы. - вынес он вердикт через несколько секунд. - Похоже, командор Риверос решил нанести визит на север, и теперь возвращается. Надо же, как не повезло…
        Между бровей у него пролегла резкая складка.
        - А вот теперь, Гревочка, нам точно амбец. Против эскадры «Луизе-Марии» не продержаться и пяти минут. И уйти не получится - мы между ними и британцами как между молотом и наковальней.
        - И что теперь делать? - прошептал барон. Физиономия его побледнела, лоб покрылся мелкими капельками пота. - Неужто, сдаваться?
        Казанков скривился, словно откусил лимон.
        - Не рви душу, самому противно даже думать о таком. Но что остаётся, сам подумай? Драться мы не можем, только людей погубим. А так, вас - тебя, Девилля, команду «Луизы-Марии» - не тронут, как бельгийских подданных и интернированных лиц. Ну а мы… что ж, правил войны на море мы не нарушали, так что на реях нас, как пиратов, пожалуй, не вздёрнут. Посидим ещё сколько-то времени в крепости, не привыкать.
        - Вашбродие, флаги!.. Флаги не те! - резанул по ушам крик. Серёжа снова прилип к биноклю.
        - Англичане поворачивают! - продолжал надрываться сигнальщик. - Уходят, вашбродь, как есть, уходят!
        Греве, не веря своим глазам, смотрел на британский ордер. «Рэйли» и «Мьютайн» выполнили поворот «все вдруг» и, отчаянно дымя, удалялись на зюйд. Орудия их молчали.
        Казанков обернулся к барону. На лице у него расцвела счастливая детская улыбка.
        - Наши! - прошептал он. - Ущипни меня, Гревочка - или это галлюцинация, или же действительно наши!
        Барон выхватил бинокль, поднёс к глазам - и радостно охнул.
        Никаких галлюцинаций у Казанкова не было и в помине. В цейссовских стёклах Греве ясно видел, как под гафелем головного фрегата трепещет на ветру огромное белое полотнище с косым крестом голубого цвета.
        - Наши!
        Гичка - нарядная, из красного дерева, как и многое на палубе «Луизы-Марии» - ткнулась носом в борт парохода. Упал, разворачиваясь, штормтрап; матрос подхватил его и Серёжа по деревянным ступеням вскарабкался на палубу.
        - Ну? Узнал, что они тут делают?
        Греве, чуть не пританцовывал от нетерпения возле трапа. Камилла, дожидавшаяся вместе с ним возвращения Казанкова с русского флагмана, покосилась на супруга с неодобрением.
        - Бутаков не объяснил. - ответил Серёжа. - Намекнул только, что действует в соответствии с секретным предписанием из-под шпица. Сказал, что после визита в Сан-Франциско эскадра повернула на юг, сначала в Панаму, а теперь вот пришла сюда. Загадочная какая-то история…
        - И куда они дальше?
        Это уже Веня Остелецкий. Стоит рядом с бароном - руки за спиной, на лбу и на кителе свежие следы пороховой копоти. Когда пробили боевую тревогу он, вспомнив, по собственному выражению, «артиллерийскую молодость», встал к штурвалам наводки - и даже добился попадания в британский фрегат.
        - В Кальяо, куда ж ещё? Кстати, Бутаков предложил «Луизе-Марии» следовать за эскадрой.
        - Значит, пойдём в Кальяо? - Греве радостно встрепенулся. - А как же эти, прости господи, калеки?
        Все четверо, не сговариваясь, посмотрели на «Конадонгу». Канонерка стояла в трёх кабельтовых от парохода. Пожар на ней уже потушили, но без оптики было видно, что судно сильно осело на корму и накренилось.
        - Хода дать они не смогут, буксировать - хлопотно, да и незачем. - сказал Серёжа. - Решили так: «Скоморох» оттащит канонерку к берегу и посадит на мель, а перуанцы потом разберутся, что с ней делать. Команду возьмём на «Луизу-Марию».
        - Жаль, адмирал погиб. - посетовала Камилла. - Вот бы сейчас порадовался!
        - Да, сеньору Мигелю Грау не повезло. - согласился с женой Греве. - Надо было такому случиться: осколком первого же снаряда точно в лоб! Никого больше не задело, а его - наповал…
        - Вообще-то, на «Конадонге» трое убитых и семеро раненых. - заметил Остелецкий. - Среди них два моих пластуна. Но это уже потом, следующими попаданиями. И вот что, Серж… - он замялся, - скажи-ка, мы и дальше пойдём под перуанской тряпкой?
        И непочтительно мотнул головой, указывая на красно-бело-красное полотнище, лениво колышущееся на кормовом флагштоке. На миг барону почудилось, что лама с замысловатого герба, украшающего среднее, белое поле, укоризненно покосилась на Вениамина: «Зачем обижаешь? Почему сразу «тряпка»?..»
        - Нет. - Казанков покачал головой. - Теперь «Луиза-Мария» снова нейтральное судно. Так что, Гревочка, возвращаю тебе твою собственность. Ступай к Девиллю, приводи его в чувство - водой, что ли, отлейте… А как протрезвеет - пусть принимает командование.
        И кивнул на полубак, откуда уже неслось излюбленное матросами-бельгийцами шанти:
        «Ах, прощай, ах, прощай, мы опять идем в моря,
        К черту ром, да и девчонку прочь с колен - отплывай!
        «Торопись - кричит нам ветер, - все не зря, все не зря,
        Поспеши, пока попутный! Раз-два-три - не зевай!
        Если снова хочешь в гости к тетке Кэрри,
        Так не мешкай, собирайся к тетке Кэрри,
        Где цыплят своих бедовых кормит в море тетка Кэрри
        Прощай!..»
        - Вот, изволите видеть: уже празднуют, и даже пьяны до изумления. Ты, Гревочка, кажется, сулил им тройное жалование?
        И джина с ромом от пуза. - подтвердил барон. - От такой жизни - чего ж не повеселиться? Я бы и сам…
        Казанков повернулся к Камилле и заговорил сухим, официальным тоном:
        - От имени флота республики Перу должен принести вам, баронесса, извинения за доставленные неудобства. Я невольно подверг вашу жизнь опасности….
        Что за пустяки, Серж, милый! - супруга Греве очаровательно улыбнулась. - Наоборот, я очень вам благодарна. Побывать в настоящем морском бою - это так увлекательно и возбуждающе! Вы не поверите, этот несносный Шарль держал меня, словно в шкатулке, обложив ватой - туда не ходи, сюда даже взглянуть не смей! Право же, скука смертная, а ещё путешествие!..
        И с вызовом глянула на барона. Тот насупился, и Серёжа поспешил скрыть усмешку.
        - Кстати, баронесса, забыл спросить - как ваша… подопечная?
        Камилла вздохнула.
        - Бедная девочка перепугалась - сидит у себя в каюте, нахохлилась, как воробышек, вся дрожит. Может, вы её навестите, объясните, что опасность позади?
        Серёжа чуть заметно покраснел.
        - Вообще, то я хотел предложить вам обеим отправиться на «Герцог Эдинбургский». Там вы будете в полной безопасности.
        Брови баронессы удивлённо взлетели вверх.
        - Ну, что вы, зачем? Я вполне доверяю вам. К тому же, Серж, вы сказали, что «Луиза-Мария» снова пойдёт под бельгийским флагом, верно? К чему тогда такие предосторожности, если нам больше ничего не угрожает?
        Серёжа развёл руками.
        - Что ж, не смею настаивать, в конце концов это ваше судно. Только, боюсь, мадам, вы не вполне верно понимаете ситуацию. Главная драка ещё впереди.
        XII
        Перу, гавань Кальяо.
        …января 1880 г.
        Приземистые чёрные силуэты рисовались на фоне неба у самого горизонта: мачты, трубы, низко стелющиеся дымы. Четыре боевых корабля, четыре слитка брони, пушечной стали, гения судостроителей… и живых людей. Тех, кто сейчас на палубах, в кочегарках, на мостиках - и с такого расстояния их не разглядеть даже в самый сильный бинокль.
        Они здесь. Они пришли. Секретная депеша, полученная Повалишиным от русского консула в Кальяо, не обманула. Вот они: «Герцог Эдинбургский», «Минин», «Клеопатра», «Скоморох». Именно эти корабли ворвались в устье Хамбера, наводя панику на лондонские биржи и судоходные компании, а потом пересекли Атлантику, чтобы вместе с североамериканцами ещё раз щёлкнуть по носу одряхлевшего британского льва.
        Иван Фёдорович, ощутил, как к горлу подкатывает комок, глаза предательски увлажняются. Он сам служил на «Клеопатре» во время атлантического похода эскадры Бутакова - и теперь при виде ставшего родным фрегата, едва справлялся с эмоциями.
        «Клеопатра» досталась России как трофей в кампании 1878го года и сохранила своё название согласно традиции, учреждённой ещё Петром Великим: первому кораблю какой-либо нации, взятому с боя, следует оставить прежнее имя. Так в Российском флоте появился, например, линейный корабль «Ретвизан», взятый на шпагу в 1790-м году в бою у Свеаборга - история склонна повторяться…
        Повалишин поднялся на низкий мостик. «Тупак Амару» стоит в трёх кабельтовых от пирса, противоминные сети вывешены на выстрелах, канониры бдят у орудий. Рядом коптит южноамериканское небо единственной своей трубой монитор «Манко Капак». Дальше - его близнец «Атауальпа»; за ними низкий, похожий на крышку гроба «Лоа». По сравнению с силами противника - слёзы, соломинка, за которую Иван Фёдорович схватился в попытке потянуть время, дождаться.
        Но ведь дождался! Сеньор Гальварино Риверос Карденас, командор - теперь эта игра не ваша. Если вы обезумеете настолько, чтобы решиться вступить в бой с русской эскадрой, то, как говорят янки, не забывайте следить за своей спиной.
        У адмирала есть, чем в неё ударить.
        Трап скрипнул, закачался. Барон протянул руку и помог Казанкову подняться на палубу. Тот благодарно кивнул и наклонился, отряхивая колени щегольских мундирных брюк.
        - Ну, брат, не тяни кота за… Ивана Фёдоровича видел?
        Серёжа выпрямился.
        - А как же! И видел, и депешу бутаковскую вручил, касательно совместных действий. Не поверишь: он теперь адмирал, командует всем военным флотом Перу вместо Грау, земля ему пухом..
        - Вот это да! - Греве присвистнул от удивления. - А у нас Повалишин кем был, капитаном первого ранга?
        - Второго. После «Стрельца» он так и не получил корабль, получил назначение старшим офицером на «Клеопатру». «Тупак Амару» не в счёт, это уже у перуанцев.
        Барон удивлённо вздёрнул брови.
        - Вот это я понимаю: человек сделал карьеру!
        - Ничего ты, Гревочка, не понимаешь, а завидовать - дурно. Он мне сказал, что сразу после войны выйдет в отставку и займётся наукой.
        - Наукой? С чего это вдруг?..
        - Да вот: увлёкся культурой здешних аборигенов, хочет устроить какую-то экспедицию, я толком не понял. Ну да сам расспросишь - если доживёшь, конечно.
        - Типун тебе на язык! - барон едва не сплюнул на палубу, но сдержался.
        - А что? Пока я ездил на берег, Бутаков направил на чилийский флагман ультиматум с требованием не препятствовать эвакуации европейцев, проживающих в Кальяо. А вот как они на него среагируют - это, брат, одному Богу известно. Вот полезет чилийский командор на рожон - что будем делать, снова удирать? А у него между прочим, два полноценных броненосца, не «Минину» с «Герцогом Эдинбургским» чета. Те только полуброненосные фрегаты, и для боя в линии подходят с большой натяжкой.
        Греве задумался.
        - Вообще-то, ты прав. Я про командора Ривероса, начальника чилийской эскадры, много чего слышал, да и встречаться приходилось. Чванливый, самоуверенный тип, к тому же, весьма недалёкий. От такого всякого можно ожидать. Вполне может и полезть на рожон. И вот тогда…
        По палубе легко прошелестели шаги. Барон обернулся, умолкнув на полуслове.
        - Камилла, дорогая! А мы с Сержем…
        - Вижу, вижу…. - баронесса укоризненно покачала головой. - Война, политика - словом, всё, как обычно. А о моей просьбе - признайтесь, Серж, забыли?
        Казанков погрустнел.
        - Не забыл, мадам… хотя, может, лучше было бы и забыть. Камилла ахнула и поднесла к губам кружевной платочек.
        - Неужели подтвердилось?
        - Увы. Лейтенант Родриго Гальвес геройски погиб в ночь на Рождество. Тело не найдено. Не ошибся тот чилийский капитан…
        Он откашлялся - слова вдруг сделались жёсткими, колючими, застревали в горле.
        - Ачиве… в смысле, мадмуазель Марии-Эстебании уже сказали?
        - Нет. Ждали, когда всё выяснится наверняка. Надеялись: а вдруг ошибка?
        - Нет ошибки. - вздохнул Серёжа. - Теперь уже точно - нет. Иван Фёдорович говорил: с утра обшарили шлюпками бухту, и всё зря.
        - Ну, ладно, что ж теперь… - Камилла сокрушённо покачала головой. - Только, прошу вас Серж, ничего не рассказывайте бедняжке. Я сама, когда будет подходящий момент…
        - Вам виднее, мадам. - Серёжа обозначил почтительный поклон. - А сейчас - прошу извинить, мне ещё на «Герцога Эдинбургского» нужно, доложиться Бутакову.
        - А потом куда? - спросил барон. Он явно завидовал деятельному товарищу.
        - Назад, к Ивану Фёдоровичу. У него для меня какое-то важное поручение, просил не задерживаться.
        Сделал ручкой Камилле, повернулся и полез по трапу в шлюпку.
        Повалишина Серёжа отыскал не сразу. Адмирал инспектировал после ремонта «Лоа» - туда-то и проводил молодого человека разбитной матрос-вестовой с «Тупака Амару».
        - А я уж заждался, голубчик! - Иван Фёдорович стоял на низкой, почти вровень с водой, палубе и рассматривал громоздкое сооружение из чугунных балок, закреплённое на носу судна. - Вот, изволите видеть: боевое устройство новейшей системы «склёпано на коленке». Прежний-то таран отломился и пошёл на дно вместе с «?Хиггинсом»…
        Серёжа склонился, рассматривая чудо перуанской инженерной мысли.
        - Ну, что я могу сказать… - он изо всех сил постарался скрыть скепсис. - Сделано, вроде, на совесть. На один удар должно хватить.
        - А больше и не понадобится. Тут вот какой пердимонокль, голубчик: командир «Лоа», храбрый, знающий офицер, вчера сломал ногу. Сейчас он в госпитале и пролежит не меньше трёх недель. А кораблю завтра идти в бой, и на мостике должен стоять надёжный офицер, который не испугается схватиться с неприятелем накоротке. Так что… - он испытующе поглядел на Серёжу. - придётся вам принять эту посудину. Опыта у вас побольше, чем у любого из местных, в том числе, и на судах подобного класса. Считайте, наш «Стрелец», только без поворотной башни. Ну что, справитесь?
        - А куда я денусь? - вздохнул молодой человек. - Надо - значит надо. Когда прикажете приступить?
        - Да вот прямо сейчас и начинайте, чего тянуть? Осмотритесь хорошенько. Главное - машина; нужно, чтобы корабль смог дать одиннадцать узлов хотя бы на полчаса.
        - Ясно, Иван Фёдорович. Только позвольте забрать с собой Дырьева и Хуанито - я, вроде как, с ними уже сроднился.
        - Забирайте, голубчик, забирайте. А я откланяюсь - надо ещё на «Атауальпу» заглянуть. Командир рапортовал: что-то у них там с поворотным механизмом башни.
        - Рычажная система Эриксона, как на «Стрельце»? - понимающе усмехнулся Серёжа. - Как же, помню - сколько мы с ней намаялись…
        - Она самая. Так вы беритесь за дело, и чтоб минутки зря не пропало - завтра нам с вами идти в бой.
        Гавань Кальяо, внешний рейд
        …января 1880 г.
        Характеристика, данная бароном Греве командующему чилийской эскадрой, оказалась предельно точной. Сеньор Гальварино Риверос Карденас поначалу пришёл в ярость, разорвал бумагу, полученную от Бутакова и приказал немедленно - вы слышите, НЕМЕДЛЕННО! - атаковать русские корабли. Никто, разумеется, не собирался исполнять этого приказа - вздорный нрав командора был хорошо известен чилийским капитанам, так что они ограничились демонстративно сыгранной боевой тревогой и показушной суетой на палубах. И оказались правы: немного поостыв, сеньор Риверос прикинул соотношение сил и приказ свой отменил. После чего - распорядился выслать шлюпку на «Рэйли», за кептеном Трайоном.
        Тот явился примерно через час; за это время командор, полагавший любое ожидание оскорблением командорского достоинства, пришёл в состояние совершеннейшей невменяемости. Он мерил шагами шканцы, то и дело требовал подзорную трубу и обозревал корабли своей эскадры и вытянувшийся в трёх милях мористее ордер русских. Офицеры «Адмиранте Кохрейна» были озабочены только одним - как бы не попасться лишний раз нему на глаза, и старательно изыскивали себе какие-нибудь срочные дела. В бомбовом погребе, в подшкиперской, в кочегарках, на боевых марсах - куда угодно, лишь бы подальше от брызжущего яростью начальства.
        Трайон неторопливо поднялся по парадному трапу, вывешенному с правого борта «Кохрейна». За ним следом карабкался по ступенькам мрачный Бёртон с рукой на перевязи. Фалрепные вытянулись по стойке «смирно», засвистали, приветствуя гостей, боцманские дудки. Командир «Рэйли» вступил на палубу чилийского броненосца, как испанский конкистадор в захваченный дворец Монтесумы - решительно, самоуверенно, не снисходя до суетящихся вокруг аборигенов. При виде этого командор помрачнел ещё больше, но сдержал рвавшуюся с языка испанскую брань. С Королевским Флотом не шутят.
        Беседа не затянулась. Риверос объявил, что намерен атаковать русских, не дожидаясь окончания срока, указанного в ультиматуме, а именно - на рассвете. И категорически потребовал, чтобы кептен Трайон, представляющий дружественную Чили Британскую Империю, присоединился к его эскадре. «У противника в линии два броненосных фрегата, заявил он, а так же «Клеопатра», почти однотипная с «Рэйли». Если вы займёте место в нашем ордере, то силы сравняются. Мы даже будем иметь некоторый перевес, за счёт солидной броневой защиты «Кохрейна» и «Бланка Энкалады»!
        Но Трайон с ходу отверг претензии чилийца. «Прошу сеньора командора правильно меня понять. - заявил он. - Британия заключила с русскими мир, и мне бы не хотелось идти под суд, гробить свою карьеру ради нескольких выстрелов в войне, в которой моя страна формально не принимает участия. К тому же «Рэйли» получил повреждения в недавней стычке: снаряд, пущенный с бельгийского парохода, проделал в палубе возле грот-мачты здоровенную дыру и вывел из строя орудие правого плутонга. Команда до сих пор возится с починкой. Так что, сеньор командор… - тут он вытянулся, положив руку на рукоять кортика, - Королевский Флот желает вам успеха, но увы, не имеет возможности оказать требуемую помощь. Засим - вынужден откланяться, дела требуют моего присутствия на фрегате…
        Сказал, надменно улыбнулся, развернулся на каблуках - и вслед за Бёртоном, так и не вставившим ни слова в этот разговор, направился к трапу. Командор Риверос стоял, как оплёванный: больше всего ему хотелось арестовать чванливого кептена и приказать его расстрелять - здесь же, на палубе своего флагмана.
        К сожалению, об этом приходится только мечтать. Во-первых дипломатия: республика Чили не может позволить себе роскошь ссориться в разгар войны с самым могущественным своим союзником. А во вторых - завтра сражение, возможно, решающее в этой затянувшейся кампании. И противник на этот раз будет посерьёзнее перуанского адмирала Мигеля Грау.
        XIII
        У побережья Перу, Гавань Кальяо.
        Внешний рейд.
        …января 1880 г.
        Утром, в 7.25 по меридиану Кальяо и в 1.25 по Гринвичу, ровно за два часа до истечения срока ультиматума, чилийская броненосная колонна двинулась навстречу русской эскадре. На фок-мачте головного «Кохрейна» взвилась пёстрая гирлянда сигнальных флажков Международного Свода.
        - Пишут: «Принуждён вас атаковать». - разобрал Греве. Ну, Веня, дружище, началось! Наши двинули напересечку!
        «Луиза-Мария» стоит на милю мористее русского боевого ордера. На её лениво колышется бельгийский флаг, обозначая нейтральный статус судна. Поблизости, в трёх кабельтовых дымит единственной трубой шлюп-авизо «Скоморох», британский трофей, носивший ранее имя «Сипай». Орудия на обоих изготовлены к бою, но пока не развёрнуты на противника.
        Точно так же держатся в отдалении от готовой разыграться баталии чилийские корветы - «Магальянес» и «Чакабуко», брат-близнец потопленного в недавнем бою «О'Хиггинса». Этим шустрым, но лишённым хоть какой-то защиты корабликам нечего делать в схватке бронированных носорогов. У «Клеопатры», замыкающей русский ордер, тоже нет ни блиндированных казематов, ни броневого пояса - только карапасная, напоминающая выпуклый черепаший панцирь, броневая палуба толщиной чуть больше дюйма. Но это всё же лучше, чем ничего, и позволяет фрегату занять место в линии, а не отсиживаться, подобно корветской мелочи, в боевом охранении.
        Остелецкий поднял бинокль. У наклонного форштевня «Герцога Эдинбургского» вырос бурун, из обеих труб клубами валит жирный угольный дым - эскадра Бутакова сдвинулась с места и набирала ход. На сигнальных фалах флагмана заполоскался единственный флажок, шахматное поле, две красные и две белые клетки.
        - «Восьмёрка». - сказал барон. - «Ваш курс ведёт к опасности». Что ж, сеньор Риверос, вас предупредили…
        Русская колонна тем временем набрала ход. Головным идёт «Герцог Эдинбургский», за ним мателотом - «Минин». Этим двум гордым красавцам не довелось пока столкнуться в бою с равным по силе противником. В кампании на Балтике остатки Эскадры Специальной Службы спустили флаги, не дожидаясь неминуемого избиения, а позже, в атлантическом походе, боевые действия вообще ограничились бомбардировкой берега да беспорядочной пальбой по рыбакам, промышлявшим на Доггер-банке. И вот - их час настал.
        На «Минине» взвились флажки.
        - «Единичка» и два «шлюпочных»! - Греве, не стесняясь, заржал во весь голос. - Ох, и влетит сегодня кому-то от Бутакова…
        Остелецкий пригляделся. Так и есть: прямоугольный синебелый флаг с косицами - латинская «А» по своду сигналов для торгового флота. Ниже два белых с синим квадратом в центре флажка, - латинская «S».
        - Ты прав, Гревочка, адмирал терпеть не может подобного вульгаритэ. - согласился он с другом. - Что за манера, в самом деле: на русском корабле, идущем в бой - и аглицкая флажная ругань!
        К подобному возмущению имелись все основания. «АSS» - «афедрон ишака», он же «ослиная задница», - сигнал неофициального бранного свода, принятого в Королевском Флоте, известный всякому гардемарину с младших классов Морского Училища. Сигнальщик за спиной Остелецкого довольно хмыкнул - старый служака отлично всё разобрал.
        - С «Клеопатры» пишут: «Ясно понял» - сказал барон. - Шутники, в бога душу их…
        «А ведь бутаковцы, похоже, не воспринимают противника всерьёз… - подумал Вениамин. - И напрасно: «Кохрейн» и «Бланка Энкалада» вполне современные боевые корабли, и защищены они гораздо лучше русских полуброненосных фрегатов…»
        - Чилиец ворочает к весту! - подал голос сигнальщик.
        Остелецкий кивнул. Бутаков двинулся напересечку чилийцам, и командор Риверос скомандовал поворот, не желая дать противнику охватить голову своей колонны.
        «Пушки… - отрешённо подумал Остелецкий. - Последний довод королей, президентов и императоров - и сейчас он решает всё. Не мины и даже не кованые таранные бивни, так удачно показавшие себя во многих морских баталиях недавних кампаний. И здесь у русских имеется преимущество. Дело в том, что чилийских броненосцах британской постройки стоят британские же дульнозарядные морские орудия системы Армстронга. Сражения в Финском заливе ясно продемонстрировали, что они уступают новейшим казнозарядным стальным пушкам «Крупп Штальверке» и Обуховского завода, которыми вооружены русские фрегаты. Что касается выучки - что ж, будем надеяться, что русские комендоры не подведут. При Кронштадте и Свеаборге они стреляли гораздо лучше англичан…»
        В носовом каземате «Кохрейна» сверкнула вспышка, выбросился столб ватно-белого дыма. Несколькими секундами позже до мостика «Луизы-Марии» донёсся низкий рёв тяжёлого морского орудия. В ответ слитно рявкнул главный калибр русских фрегатов и строй эскадры оделся сплошной облачной пеленой.
        Сражение началось.
        - Не хотите объяснить, почему вы отказали командору Риверосу? - хмуро осведомился Бёртон. Утро выдалось студёным, и раненая рука нестерпимо ныла, отчего настроение у него было преотвратным. - Только не говорите, что вы опасаетесь недовольства адмиралтейских лордов. Чилийцев вы, конечно, убедили - но я-то знаю, что полученные инструкции развязывают руки нам обоим!
        - Не буду. - согласился с разведчиком Трайон. Они стояли на шканцах «Рэйли и наблюдали за разворачивающейся вдали баталией. - Истинная причина в том, что мне не хочется понапрасну подставлять «Рэйли» под русские пушки. Курам на смех - командор Риверос против адмирала Butakoff'a, который сумел разделаться с таким талантливым и опытным флотоводцем, как сэр Эстли Купер! Да будь у этого расфуфыренного клоуна вдвое больше вымпелов - исход боя и тогда не вызывал бы у меня сомнений.
        - Почему же, в таком случае, мы ещё здесь, а не на пути в Вальпараисо?
        - Хочу досмотреть спектакль до конца. Русские чрезвычайно редко нарушают договоры, а между ними и Британией, как вам известно, заключён мир. Уверен, этот флаг, - он ткнул подзорной трубой в полотнище «Юнион Джека», свисающее с кормового флагштока, - защитит нас от русских снарядов не хуже корабельной брони.
        Бёртон сощурился.
        - А от перуанских?
        - С этими хуже. Вряд ли они простят нам адмирала Грау - лазутчики донесли из Кальяо, что он погиб в недавней стычке. Но их старые корыта не способны тягаться в ходе ни с «Рэйли», ни с «Мьютайном», так что особой опасности я не вижу.
        Рык корабельных орудий усилился. Обе колонны маневрировали, ведя частый огонь. Пенные столбы то и дело вставали возле бортов, но Бёртону хорошо было видно, что вокруг чилийских кораблей этот частокол намного плотнее.
        - Попадание в «Кохрейн»! - воскликнул Трайон. Уже третье, на этот раз - в носовую оконечность. Насколько я помню, брони там нет … так и есть, уже начался пожар!
        Бёртон вскинул подзорную трубу. Действительно, полубак броненосца затянуло сизым дымом, его пелена укутывала артиллерийские казематы, мешая наводчикам целиться.
        - Ну вот, что я вам говорил? - кептен удовлетворённо усмехнулся. - Похоже, русским удалось то, что до сих пор существовало только в виде умственных построений теоретиков морской войны. Видите - они поставили неприятелю классическую «палочку над «Т», и теперь все их орудия сосредоточат огонь на «Адмиранте Кохрейне». Чилийцы же смогут отвечать только из пары казематных орудий, да и то они не смогут стрелять по одной цели - для этого придётся каждый раз доворачивать, сбивая прицелы собственным комендорам. Что до идущего за ним «Бланко Энкалада», то она способна стрелять только по «Клеопатре», да и то, единственной девятидюймовкой правого борта…
        Бёртон перевёл бинокль на концевой русский фрегат, и в этот момент на корме у того сверкнула вспышка.
        - Прекрасный выстрел! - прокомментировал Трайон. - Если она после этого останется в линии - я буду сильно удивлён.
        Его предсказание пропало втуне. «Герцог Эдинбургский», «Минин» и «Клеопатра» выстроились неровной дугой, в центре которой оказался «Кохрейн». Чилийский флагман несколько раз менял курс, пытаясь вырваться из прицелов русских пушек, но Бутаков, пользуясь преимуществом в ходе, всякий раз сохранял своё преимущество. Снаряды попадали в броненосец один за другим - уже рухнула за борт грот-мачта, сбита труба, пылал, развороченный меткими попаданиями, каземат правого бота.
        _ Ещё четверть часа, и им конец. - сказал Трайон. _ Надеюсь, командору Риверосу достанет ума спустить флаг и не губить понапрасну своих людей. Впрочем, если ему приспичило - пусть ещё немного постреляет, тем веселее. Не так ли, мистер Бёртон?
        Бёртон собрался ответить, но его прервал крик сигнального уорент-офицера:
        - На десять румбов четыре вымпела! Дистанция три с четвертью мили, идут строем фронта. Это перуанцы, сэр!
        Кептен Трайон поднял подзорную трубу - и выдал нечто, пригодное, разве что, для написания на заборах. Бёртон посмотрел в указанном направлении и добавил к его проклятиям замысловатую арабскую брань.
        В тыл избиваемому чилийскому ордеру выходили из гавани перуанские мониторы. Дым из их труб низко стелился над волнами. Его сносило в сторону берега, и редкая угольная пелена не мешала видеть броневые башни, ворочающиеся на низких, вровень с волнами, палубах.
        - Ну, вот и всё, мистер… - Трайон со стуком сложил подзорную трубу и потянулся к амбушюру переговорной трубки. - В машине - будьте готовы дать «фулл спид». Здесь нам больше делать нечего.
        - Погодите! - Бёртон схватил офицера за рукав. - Видите, позади строя русской эскадры - белый пароход?
        - Да, та самая посудина, которую мы так и не с умели поймать. - подтвердил Трайон. - Рядом с ним русский авизо. Дистанция - мили три с половиной, стоят без хода.
        - На его борту те, кому мы обязаны всеми нашими неудачами. - злобно оскалился Бёртон. - Пока русские заняты добиванием командора Ривероса, вы сможете беспрепятственно разделаться с этим перевёртышем. На этот раз им не поможет даже бельгийский флаг!
        Трайон дёрнул рукой, освобождая рукав из цепких пальцев.
        - Вот что, мистер. - он цедил слова по одному, не скрывая отвращения к собеседнику. - Вы мне смертельно надоели с вашими грязными игрищами. Говорите что угодно, но у сейчас вас есть два варианта. Можете насладиться предстоящим нам плаваньем в своей каюте, к которой я, уж не обессудьте, приставлю вооружённого часового. Или же, можете провести это время в карцере, разумеется, тоже под охраной. Выбор за вами, но «Рэйли» и «Мьютайн» уходят в любом случае.
        - Куда? - прохрипел Бёртон.
        - Сначала - в Вальпараисо. Там примем уголь - и в Атлантику, в Порт-Стэнли на Фолклендах. А оттуда домой, в Англию. И если вздумаете перечить, или ещё как-то выказывать неповиновение, то имейте в виду: я с огромным удовольствием прикажу вас расстрелять, и пусть меня отдают после этого под суд!
        XIV
        Гавань Кальяо,
        Внешний рейд. Спустя полчаса.
        - Пли!
        Комендор рванул обшитый тонкой кожей спусковой шнур. Орудие оглушительно ухнуло, отдача сотрясла корпус «Лоа», от киля до клотика единственной кургузой мачты. Многотонная махина с гулом чугунных колёсиков откатилась по направляющим.
        - Мимо!
        Всплеска от падения бомбы Казанков не заметил - видимо, она пролетела над мачтами «Бланко Энкалады» и канула в воду по ту сторону чилийской колонны. Впрочем, другого результата он не ожидал. Одиннадцать кабельтовых - дистанция для перуанских горе-артиллеристов, считай, запредельная. Помнится, в знаменитом бою с британскими крейсерами, комендоры "Уаскара" не добились ни единого попадания за три с лишним часа - а ведь стреляли с куда меньших дистанций! Да и узкая корма чилийского броненосца, на которую идут, грохоча всеми орудиями, повалишинские мониторы - не самая удобная цель.
        - Заряжай, братцы! И ниже, ниже целься! Мажешь, верблюд косорукий!
        Чернявый матрос с серьгой в ухе подхватил железными клещами бомбу и налёг на таль. Тяжеленная чугунная чушка оторвалась от тележки-кокора и с лязгом поползла вверх. Матросы налегли на цепи талей и по направляющим, закреплённым на подволоке каземата, покатили чугунного «поросёнка» к дульному срезу орудия. Там уже орудовали прибойниками заряжающие, загоняя в тёплый после выстрела ствол шёлковые картузы полузарядов. Наводчик - перуанец, обруганный «косоруким верблюдом», приник к прицельной планке и крутил винт вертикальной наводки. Смысла начальственной брани он не понял, поскольку прозвучала она традиционно по-русски - а вот недовольство «сеньора капитано русо», напротив, уловил вполне.
        Чтобы отдать команду прислуге у единственного орудия, Серёже приходилось наклоняться с риском расшибить голову об острые углы брони. Боевой мостик «Лоа» располагался внутри каземата, прикрытый сверху броневым колпаком, снабжённым узкими смотровыми щелями, слишком узкими, чтобы сквозь них можно было что-нибудь толком разглядеть. Словно он снова оказался на миноноске «Алаи» - только там колпак был ещё теснее, а щели - ещё уже.
        К тому же здесь невыносимо душно: валит из люка, ведущего в кочегарку угольная гарь, после каждого выстрела каземат наполняется клубами дыма, остро воняющего серой. Можно, конечно, подняться наверх, на огороженную леерами площадку, и управлять судном оттуда, наслаждаясь свежим морским воздухом и превосходным обзором - но делать это сейчас не стоит. Через несколько минут «Лоа» сблизится с неприятелем, и тогда стрелять по нему будут из всех стволов, от винтовок до казематных девятидюймовок.
        Казанков огляделся. На правом крамболе идёт, лемехом вспарывая воду, «Тупак Амару», броненосный таран, флагман перуанской эскадры. Он постепенно вырывается вперёд - антикварная машина «Лоа» не справляется даже с заклёпанными предохранительными клапанами.
        - В машине! Добавить оборотов!
        - Но, сеньор капитан, уже некуда! Котёл взорвётся!
        - Плевать! Всё что можете, давайте, храпоидолы, а чего не можете - тоже давайте!»
        Сказано было по-русски, но, к удивлению Серёжи, перуанские механики всё поняли. Дрожь, лихорадкой сотрясающая корпус усилилась, «Лоа» медленно, но верно догонял флагман.
        - Ну вот, а вы говорили - не выдержит!
        - Вашбродь, каземат заливает через анбразуру!
        Это старшина Дырьев. В его подчинении - аварийная партия.
        Действительно, в широкое прямоугольное отверстие, куда выглядывал орудийный ствол, хлестали потоки. Они пенились, закручивались водоворотами вокруг орудийного станка, сбивали с ног комендоров, шумно сливались в распахнутые люки кочегарки и бомбового погреба.
        Серёжа едва сдержал ругательство. После того, как с броненосца по распоряжению Повалишина сняли кормовое орудие и прикрепили на форштевень громоздкую конструкцию из обрезков железных балок, предназначенную на замену потерянного тарана, «Лоа» сильно осел на нос. В результате на полном ходу кургузый полубак целиком уходил под воду, и волны разбивались о переднюю переборку каземата.
        - Дырьев, возьми людей прикройте низ амбразуры брезентом. И скорее, пока мы тут не потопли!
        - Слушш, вашбродь! Только ведь долго такая заплатка, не продержится, сорвёт к свиньям!
        - А нам долго и не надо! Выполняй, лётом!
        Только с третьей попытки удалось завести сложенный втрое брезент так, чтобы он кое-как защищал нижнюю часть амбразуры от волн. Хлипкое сооружение подкрепили изнутри досками, но всем было ясно, что при первом же выстреле всю эту бутафорию как ветром сдует. Серёжу это не волновало: сблизиться на пистолетный выстрел, один-единственный раз выпалить в упор, и таранить!
        А там - как Бог даст.
        - Бланко Энкалада отворачивает!
        Броненосный утюг покатился с развевающимся на корме трёхцветным, с белой звездой, флагом, покатился влево. Собирается встретить их бортовым залпом? Пытается избежать столкновения с замедлившим ход «Кохрейном»? Намерен прикрыть избитый, пылающий с носа до кормы флагман от русских снарядов? Поздно, поздно - высокий борт броненосца превратился в чрезвычайно удобную мишень для главного оружия перуанцев.
        На мачте «Тупаке Амару» взвились флажки. На мостике «Лоа» не было сигнальщика - не помещался под бронированным колпаком, где едва хватало места штурвальному и командиру. Но и без сигнальщика Серёжа знал, что требует сделать Повалишин.
        - Право один! Цель форштевнем под бизань-мачту!
        В каземате «Бланко Энкалады» сверкнуло. Пенно-белый столб вырос у левой скулы «Лоа». Серёжа на несколько секунд перестал что-либо видеть, и только отплёвывался от воды, хлынувшей через смотровые щели. А когда вода схлынула, до чилийского броненосца осталось не больше трёх кабельтовых.
        _ Прямо держать!
        «Лоа» гудел гигантским барабаном под ударами снарядов малокалиберных орудий. «Одно попадание с такой дистанции из главного калибра - и нам крышка. Десять дюймов слоёного железа на дубовой подложке - это только кажется, что много. Коническая девятидюймовая бомба на такой дистанции пронижет её, как бумагу и взорвётся внутри каземата…»
        Новый столб воды у самого борта «Лоа», новый пенный душ - чилийцы успели перезарядить орудие и выстрелить по накатывающемуся железному носорогу.
        - Пали, ребята!
        Тяжёлое орудие ударило, снося хлипкое прикрытие амбразуры. Серёжа увидел, как броня чилийского броненосца лопнула, пропуская внутрь каземата смертоносный снаряд, и секундой спустя, из пробоины выбросился клуб чёрного дыма, подсвеченный огнём. «Пять… шесть… семь…» - отсчитывал Казанков. Зачем? Он и сам не знал. На счёт «девять» таран с оглушительным грохотом врубился в неприятельский борт точно туда, куда он и целил - под бизань мачту. Страшный удар потряс корпус «Лоа», и Серёжа вместе с матросом-штурвальным полетел кубарем с мостика. И - новый удар, страшнее первого, подбросивший судно почему-то с кормы. Пронзительный вопль, крики боли, ужаса. Каземат мгновенно наполнился обжигающим паром, Серёжина голова ударилась о железную переборку, и всё вокруг затопила чернота…
        В себя он пришёл уже в воде.
        - Живой, вашбродь?
        Это Дырьев. Вцепился в обломок доски, другой рукой поддерживает командира. Футах в десяти волны лижут клёпаную стенку - «Лоа», весь окутанный клубами пара, быстро уходит под воду.
        - Что случилось, старшина?
        - А пёс его знает, вашбродь! Вроде, котёл взорвался. Кто был абы в кочегарках - всех перекалечило да обварило, а я вот вас через анбразуру выволок на свет божий. А то бы потопли, вашбродие!
        - Спасибо тебе, братец. Останусь жив - не забуду.
        - Да чего там, вашбродь! Все под Богом ходим…
        Серёжа завертел головой. Ничего не видать - пар, дым, плавающие обломки, между ними мячиками прыгают в волнах человеческие головы.
        - А чилийцы?
        - Тоже потопли. Да вы потерпите, вашбродь, скоро всё узнаете. Вон, шлюпка подходит, сейчас нас подберут. Эй, черти нерусские, здесь мы, здесь! - заорал он, по пояс высовываясь из воды и размахивая рукой.
        Серёжу замутило - похоже, удар по голове не прошёл даром. Сквозь туман он слышал шлепки вёсел, испанские голоса, радостную матерщину, которой старшина встретил спасителей. Крепкие руки подхватили его, вытащили из воды, бесцеремонно, словно куль с мукой, перевалили через планширь. Рёбра хрустнули, острая боль пронзила бок - и он снова провалился в беспамятство.
        - Что, командора Ривероса нашли?
        - Никак нет, вашсокобро… виноват, вашсокопревосходитство! Говорят, убило его осколком в самом начале боя.
        Повалишин усмехнулся. Старшина, один из тех, кто вызвался с ним в эту южноамериканскую авантюру, никак не мог привыкнуть, что командир теперь не скромный капитан второго ранга, а полный адмирал.
        Впрочем, на таких орлов грех обижаться.
        - Обшарьте ещё раз «Кохрейн». Тело-то должно было куда-то деться?
        - Так уж искали! Только всё понапрасну - на палубе всё в огне, сущее пекло!
        - Тушить. - коротко распорядился Иван Фёдорович.
        - Тушим, вашсокопревосходитство, да только рук не хватает, а пленные чилийцы, не шибко-то рвутся помогать.
        - А в рыло пробовали?
        - Тем и спасаемся. Которые особо упрямые - посулили, что покидаем за борт. Подействовало.
        Повалишин навёл трубу на «Бланко Энкалада» Там дела были плохи: чилийский броненосец лежит на боку, а от «Лоа» на поверхности видна только крыша каземата, и по ней гуляют волны. «Манко Капак» и «Атауальпа» уже подошли, спустили шлюпки и вылавливают из воды людей, снимают обречённых кораблей команды.
        …вырвавшийся вперёд «Лоа» на всех своих одиннадцати узлах ударил в борт «Бланко Энкалада», и тут же корму броненосного тарана разворотил взрыв. «Паровой котёл, - понял Повалишин, - то ли не выдержал страшного перенапряжения и сотрясения при таране, то ли чилийцы напоследок ухитрились всадить в машинное отделение тот самый «золотой снаряд», разом покончивший с ветхим перуанским ветераном. Но и чилийскому броненосцу хватило с лихвой: кустарный таран «Лоа» оставил в его борту пробоину шириной с ворота амбара. Он сразу осел и накренился, а подошедшие мониторы стали с дистанции в половину кабельтова заколачивать в гибнущего левиафана бомбу за бомбой.
        Здесь всё было кончено, и Повалишин скомандовал ворочать влево, обходя место схватки по дуге. Он собрался, было, атаковать «Адмиранте Кохрейн», но увидав, что на его корме полощется белый флаг, приказал сбросить ход и на трёх узлах подвёл «Манко Капак» к борту броненосца. Русская эскадра прекратила огонь и дымила в отдалении, и Повалишин приказал поднять флажный сигнал: «Веду спасательные работы». Избитый, осевший в воду по самые пушечные порты, пылающий от носа до кормы «Кохрейн» зацепили на буксир и поволокли к берегу. Пока броненосец не затонул, его следовало оттащить на мелководье - перуанцам пригодится и такой трофей, учитывая плачевное состояние их собственного флота.
        - Позвольте поздравить с победой, сеньор адмирал!
        Перед Повалишиным вытянулся в струнку перуанский офицер, его новый адъютант. Белоснежное сукно щеголеватого мундира запятнано пороховой и угольной гарью, но держится бодро - вон, какая улыбка, во все тридцать два зуба…
        Иван Фёдорович хотел, было, осадить ретивого подчинённого - «мол, пока это только одна победа!» - но вдруг сообразил, что юнец-то кругом прав. Чилийская эскадра, блокировавшая Кальяо, перестала существовать; войскам, успевшим высадиться на берег, придётся теперь либо сложить оружие, либо или героически, но бессмысленно погибнуть - без поддержки с моря ничего другого им не остаётся. Да и Антофагаста теперь долго не продержится, после чего Сантьяго, несомненно, запросит мира - на условиях победителей.
        Он снял фуражку и трижды перекрестился, по православному, справа налево. Адъютант, удивлённый таким порывом, последовал примеру начальства - на свой, католический манер.
        - Вы совершенно правы, мой друг. - Повалишин водрузил фуражку обратно на голову. - Мы с вами только что закончили эту нелепую войну. И, надеюсь, вы не забудете, кому мы этим обязаны.
        По показал сложенной трубой на дымящие вдалеке корабли, под гафелями которых полоскались белые, с голубыми крестами полотнища.
        - Не забуду, сеньор адмирал! - голос офицера торжественно звенел. - Клянусь Святой Марией Гвадалупской, пока жив - не забуду!
        - Чилийские корветы уходят! - подал голос сигнальщик. - С «Уньона» спрашивают позволения преследовать!
        Повалишин поднял к глазам подзорную трубу. «Магальянес» и «Чакабуко», предусмотрительно державшиеся в стороне от боя, спешно уходили на зюйд. А за ними, из-за горизонта торчали мачты и стлался дым из труб «Рэйли» и «Мьютайна». Британцы решили не дожидаться финала трагедии.
        - Пиши: «Преследование запрещаю». Пусть проваливают… ко всем чер… хм… с миром.
        «…Господь свидетель - а ведь мы действительно победили!..»
        XV
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …февраля 1890 г.
        «Война за гуано закончена?
        Перемирие между Перу, Боливией с одной стороны и Чили с другой заключено. Причиной этого стало поражение и фактическое уничтожение чилийского флота в морском сражении при Кальяо и последовавшая за этим капитуляция экспедиционных сил.
        Мирные переговоры пройдут в столице Аргентины, Буэнос-Айресе; посредниками в этом непростом политическом процессе будут выступать САСШ и Российская Империя.
        Ожидается, что официальный Сантьяго будет принуждён заключить соглашение, закрепляющее полный и окончательный отказ от территориальных претензий, послуживших поводом к этому конфликту. Ожидается так же разрешение затянувшегося спора между Чили и Аргентиной касающегося государственной принадлежности территорий по берегам Магелланова пролива, в частности - города Пунта-Аренас, в настоящее время…»
        «Manchester Evening News» Англия, Манчестер,
        …февраля 1890 г.
        Наши бывшие колонии угрожают Бермудским островам? Отряд североамериканских мониторов, стоящий в порту Нового Орлеана, готов в любой момент выйти в море.
        И - несмываемый позор на репутации Королевского Флота, и без того подмоченной в недавних несчастливых для Британской Империи кампаниях: эскадра адмирала Хэя, которая, казалось бы, должна всеми силами защищать Бермудские острова, уходит в Англию! Причина смехотворна: якобы отсутствие боеприпасов, как на британских кораблях, так и на складах Карибской станции Ройял Нэви, и недостаточные возможности для ремонта повреждённых боевых кораблей. Ходят так же слухи, что Хэй собирается взорвать или затопить один из своих броненосцев, чьи повреждения не оставляют ему шанса пересечь Атлантику.
        Тем временем, в Чарлстоне горят угольные склады, подожжённые лазутчиками североамериканцев. Многочисленные боевые отряды повстанцев, получающие помощь оружием, амуницией и волонтёрами из САСШ, действуют уже в окрестностях города…»
        «С.-Петербургские ведомости»
        …февраля 1879 года.
        «Слухи о сражении в Жёлтом море! Есть сведения, что Бэйянский флот империи Цин подвергся разгрому со стороны гораздо более малочисленной японской эскадры. Если это правда - то нам следует вскорости ожидать японского десанта в Корею и последующего начала боевых действий на сухопутье, что, несомненно, крайне осложнит обстановку в этом, и без того неспокойном регионе.
        Великий князь Владимир Александрович, недавно назначенный Государем наместником Дальнего Востока, срочно отбыл на корвете «Витязь» во Владивосток с намерением посетить Нагасаки для переговоров с японским правительством по вопросу…»
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …февраля 1879 г.
        «На зелёной земле Эрина опять льётся кровь! острове мятеж! Католики-инсургенты взялись за оружие. На их боевых знамёнах пламенный призыв: «отомстим за Картофельный голод!»
        Британские власти бессильны, войска терпят поражение за поражением. САСШ открыто поддерживают ирландских повстанцев, в Бостоне вербуют добровольцев и собирают средства для закупки оружия и военного снаряжения. Ходят слухи, что военная помощь доставляется в Ирландию так же и на русских торговых судах.
        Неделю назад пал Дублин, за этим последовала кровавая резня, устроенная инсургентами. Сообщается о тысячах жертв, в том числе - женщин, детей и протестантских священнослужителей, поддерживавших оранжистов. Эти ужасные события, однако, послужили сигналом для новых вооружённых выступлений по всей Ирландии…»
        Магелланов Пролив, Чили, Пунто-Аренас
        …февраля 1880 г.
        - Вы-то с Венечкой здесь уже побывали… - сказал Казанков, рассматривая берег. - А вот я здесь впервые. А помнишь, как грезили о Магеллановом проливе в Морском Училище? Огненная земля, людоеды-дикари, Порт Голод…
        - «Бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться». - хохотнул в ответ барон. - Не помнишь, кто это сказал?
        - Кто-то из восточных мудрецов, сейчас не помню. - Серёжа пожал плечами. - Но я-то ни на что не жалуюсь. Смотри, какая красота!
        По мне - так слишком сурово, неприкаянно, что ли… - подумав, отозвался барон. - Видно, что люди здесь, на краю земли только гости - причём гости незваные.
        - И это говорит человек, собравшийся развернуть здесь большой строительство! Не ты ли, Гревочка, давеча заявил, что «Луиза-Мария» остаётся в Пунта-Аренас, хотя эскадра следует дальше?
        - Ну, так дела, бизнес, как говорят англичане. - Барон состроил постную физиономию. - Что я могу поделать? Британские пароходы сюда уйму строительных материалов, пушки, оборудование, даже строителей - что ж, теперь всему этому пропадать?
        - И ты, конечно, решил проявить бережливость?
        - А кому ещё её проявлять? Оглянуться ведь не успеешь - попортят, растащат, разворуют… А ведь половина всего этого добра предназначена для расширения фактории «Пасифик Стим» - моей, между прочим, фактории! Остальное пойдёт на строительство военного поста, только не британского, а нашего, российского.
        - Не торопишься, Гревочка? - Серёжа иронически сощурился. - Пунта-Аренас, между прочим, считается чилийским владением.
        - Это ненадолго. Давеча я встретился с управляющим факторией - толковый дядька, мы с ним знакомы по прошлой стоянке в Пунто-Аренас, - так я ему намекнул, что грядут большие перемены. И посоветовал подумать о смене подданства.
        - И что он?
        - Задумался.
        - Ну, пусть. Если ты, Гревочка, и правда, собрался тут обустраиваться - всякое лыко будет в строку, что английский управляющий, что английские же доски с цементом. Ну и пушки, конечно, куда ж без них - по нынешним-то неспокойным временам…
        Серёжа обвёл взглядом стоящие в бухте суда. Два аргентинских парохода, французский пакетбот, совершающий, несмотря на войну, регулярные рейсы между Кальяо и Рио-де-Жанейро с заходом в Вальпараисо и Буэнос-Айрес, старенький колёсный буксир, таможенная паровая шхуна под чилийским флагом… А дальше, на зеркально-гладкой воде чёрные утюги броненосных фрегатов. Их два, «Герцог Эдинбургский» и «Минин» - «Клеопатра», повреждённая чилийским снарядом, задержалась в Вальпараисо в Кальяо для докового ремонта - побеждённые не сумели отказать в этой любезности победителям. За ними рисуются элегантные силуэты «Скомороха» и «Луизы-Марии», сопровождавшей русскую эскадру.
        - А Веня сейчас где - при Бутакове, на флагмане?
        - Там. Он-то в отличие от тебя в отставку не подавал. Обсуждает с адмиралом какие-то секретные политические дела. Кажется, он упоминал, что эскадра пойдёт отсюда прямиком в Буэнос-Айрес.
        - Так и есть. Предстоят переговоры между представителями Чили, Боливии и Перу, да и аргентинцы не прочь урвать с этого стола свой жирный кусок. Российский посланник, тайный советник Блудов, полагает, что наша эскадра на рейде Буэнос-Айреса придаст его посредничеству больший вес.
        - Это Андрей Дмитриевич, что ли? - оживился Греве. - Он, помнится, был посланником в Брюсселе, при дворе бельгийского короля Леопольда Второго, меня ему представили…
        - Ты, Гревочка, известное дело, вхож в высшие круги. - ухмыльнулся Серёжа. - Не то, что я, грешный: ни чина, ни звания, ни мундира. Хожу вот в партикулярном, как проходимец какой-то…
        И с отвращением оглядел свой сюртук, приобретённый во время недавней стоянки в Вальпараисо.
        - Ну-ну, не прибедняйся! - барон покровительственно похлопал друга по плечу. - Прибудешь в Россию - там и производство в следующий чин, и крестик очистится, да и корабль свой дадут - ценз-то ты уже давно выплавал, и побольше иных-прочих!
        - Твоими бы устами, Карлуша… - буркнул Казанков и замолчал - на этот раз надолго. Барон поспешно спрятал усмешку. Задумался друг сердешный, крепко задумался. Оно и неудивительно - не гардемарин, пора устраивать как-то жизнь.
        - Ладно, довольно об этом. - Серёжа тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. - Слушай, Гревочка, не пойти ли нам в салон, перекусить? И коньячку бы недурно, а то я что-то озяб на здешних сквозняках…
        И, пропустив вперёд барона, вслед за ним направился к трапу.
        Где-то в Южной Атлантике.
        …февраля 1880 г.
        Фрегату её Величества «Рэйли» досталось. Досталось так крепко, что остаётся удивляться, как он по-прежнему режет волны, что не разметало его обломки на сотни морских миль в этих недобрых к людям и кораблям водах?
        Сильнейший шторм, настигший британский отряд на подходах к Магелланову проливу, снёс корабли далеко к зюйду. В попытках выгрести против девятибалльных порывов ветра и высоченных, с пятиэтажный дом, волн, сожгли почти все запасы угля. На пятый день этого светопреставления не повезло «Мьютайну» - грот-мачта, не выдержав очередного шквала, затрещала и рухнула за борт, увлекая за собой паутину снастей - и, словно плавучим якорем, развернула судно лагом к накатывающимся валам. Шлюп повалился на борт, в пенных гребнях мелькнула медная обшивка днища - всё!
        Бёртон рискнул выбраться из каюты лишь когда «Рэйли» вошёл в пролив между Огненной Землёй и островом Эстадос. Фрегат выглядел, как после жестокого боя - на месте мачты из палубы торчит жалкий обломок, шлюпки сорваны, матросы сутки напролёт меняются у помп, но вода всё прибывает, медленно, но верно. Котлы холодные - оставшуюся жалкую горстку угля кептен Трайон приберёг на самый крайний случай, который, судя по его мрачной физиономии, уже не за горами.
        Четверо суток «Рэйли» отстаивался в безымянной бухте на острове Эстадос. Кое-как залатали течи, поправили рангоут, вместо потерянной фок-мачты поставили времянку из запасных стеньг, и кептен Трэйон скомандовал взять курс на норд-вест, к Фолклендам.
        Спасибо свежему попутному ветру: четыре с половиной сотни миль «Рэйли» добежал всего за трое суток - лишь для того, чтобы увидеть на мачтах судов, стоящих в гавани Порт-Стэнли, чужие флаги.
        Один - две горизонтальные небесного цвета полосы с «майским солнцем» на средней, белой. И другие, ненавистные - голубой, наискось, крест на белом поле.
        Бред? Галлюцинация? Видение?
        - Военные суда в гавани, сэр. Четыре вымпела - аргентинский корвет и три военных корабля под русскими флагами. Один - броненосец.
        Не может быть! - прохрипел Бёртон. Мир рушился на глазах. - Откуда? Пришли сюда из Кальяо?..
        - Это другие корабли. - Трайон опустил бинокль. Броненосец - бывший наш «Сьюперб», я хорошо его знаю. Кажется, русские переименовали его в «Олег»… Два другие мне незнакомы, но, судя по всему - винтовые клиперы постройки конца шестидесятых. Должно быть, пришли с Балтики, пользуясь тем, что Королевский флот после фиаско на Бермудах сидит тише воды, ниже травы, и носа не смеет высунуть из Портсмута.
        Кептен сделал шаг назад, нащупывая в кармане рукоятку «пепербокса» - с некоторых пор он с ним не расставался.
        - Сюда нам путь заказан. Аргентинцы вместе с русскими - и, скорее всего, по их наущению - заняли Фолкленды. На север идти нельзя, в таком состоянии мы не доберемся не то, что до Англии, но даже до Британской Гвианы.
        - Можно починиться в Бразилии, в Рио! - прохрипел Бёртон. - Они не посмеют…
        - Ещё как посмеют. Похоже, корабли под Юнион Джеком нежеланные гости в портах Латинской Америки.
        - И что же нам делать?
        - Пойдём через Атлантику, к Мысу Доброй Надежды. Риск, конечно, страшный - но ничего другого попросту не остаётся.
        - Делайте, что сможете. - кивнул Бёртон. - Жгите в топках палубный настил, запасной рангоут, хоть стол из кают-компании! Эти проклятые русские меня не получат!
        «…а ведь он помешался - Трайон похолодел от внезапной догадки. - Как это называется у врачей-психиатров, мания преследования? Конечно, так и есть: глаза пылают тёмным огнём, шрам на щеке налился кровью, вот-вот бросится, как есть, с голыми руками. А может, и с ножом - помнится, в лондонских газетах писали, что этот тип не расстаётся с жутким восточным кинжалом, которым перерезал немало глоток…»
        Он шагнул назад и опустил руку в карман, нащупывая рукоятку «бульдога».
        - Вот что я вам скажу, мистер… - Трайон понизил голос так, чтобы не слышал стоящий на мостике вахтенный офицер. - У меня нет насчёт вас никаких особых распоряжений, поэтому позволю себе дать добрый совет. Как только мы встанем на рейде Кейптауна - вам лучше по-тихому исчез исчезнуть с моего фрегата. Обещаю в нужный момент отвернуться. Вы человек опытный, тёртый, не пропадёте. Сядете на первое попавшееся судно - и куда глаза глядят, лучше всего, в Голландскую Ост-Индию или в Австралию. Поверьте, в старой доброй Англии вас не ждёт ничего хорошего!
        Эпилог
        Аргентина, Буэнос-Айрес,
        26 февраля 1880 г.
        Экипаж протарахтел по брусчатке Авенида Нуэве-де-Хулио, поднимая жиденький шлейф красноватой пыли. Мостовые в Буэнос-Айресе содержали из рук вон плохо, а потому пыль была повсюду - сухая, въедливая, она оседала на платье, забивалась в рот, заставляя пешеходов надрывно кашлять. «Прямо не столица большого государства, а какая-нибудь бессарабская дыра… - ворчал Остелецкий. Серёжа встретил его возле дворца президента вечером, после заседания мирной конференции - и теперь они вместе направлялись к набережной - подышать свежим воздухом и полюбоваться на выстроившиеся вдоль фарватера Ла-Платы броненосцы.
        - Мирное соглашение не сегодня - завтра будет подписано. - делился Вениамин последними новостями. - Согласно ему, Чили не только отказывается от претензий на территории в провинции Атакама, - тех самых, где находятся залежи гуано, ставшие причиной этой войны, - но и передаёт аргентинцам земли по берегам Магелланова пролива.
        - А эти-то здесь при чём? - удивился Серёжа. - Аргентина, вроде, в войне не участвовала?
        - Кто откажется урвать жирный кусок при такой делёжке? - усмехнулся Остелецкий. - Буэнос-Айрес и Сантьяго давно не могут поделить эти территории. Чилийцы и Пунта-Аренас возвели тишком, на спорных землях, просто поставив соседа перед фактом. Вот аргентинцы и торопятся воспользоваться тяжёлым положением.
        Мимо протарахтела подвода, гружённая бочками, поднимая особенно густые клубы пыли. Серёжа поспешил прикрыть нос и рот платком.
        Да, политика… - сказал он, когда угроза миновала. - А у нас-то в этой истории какой интерес?
        - А такой, Серж, что аргентинцы тут же сдали Пунта-Аренас вместе с прилегающими территориями в долгосрочную аренду России с целью устройства там угольной станции и торговой фактории, а так же наилучшего навигационного обустройства этого водного пути, имеющего огромное значение для морской торговли. И сделано это далеко не просто так, а в обмен на поддержку в урегулировании казуса Мальвинских островов.
        - Это нынешние британские Фолкленды? Неужели аргентинцы решатся?..
        - Уже решились. Правда, пока об этом - ни-ни, газеты ещё не в курсе. Англичанам сейчас не до этих клочков земли на краю света. У них мятеж в Южной Африке плюс тяжёлая, кровопролитная война в Индии. И это не считая последствий прочих проигранных кампаний - одна потеря Суэцкого канала чего стоит! Конечно, наши политики во главе с канцлером князем Горчаковым в стороне стоять не стали: из Кронштадта прислали на Фолкленды, Мальвины, то есть, эскадру из трёх вымпелов - броненосец «Олег», клиперы «Яхонт» и «Абрек», ну и твоя разлюбезная «Москва» в качестве судна снабжения. Цель - проследить за переходом власти, обеспечить эвакуацию подданных Британской Империи, не допустив никаких безобразий. А в Порт-Стэнли постоянно будет находиться наш стационер.
        Экипаж свернул с пыльной Авенида Нуэве-де-Хулио на боковую зелёную улочку. Дышать сразу стало легче.
        - Послезавтра в Россию уходит «Скоморох» с дипломатической почтой. - продолжал Остелецкий. - Я тоже отправлю пакет с донесениями.
        - Рапорты о твоих подвигах в Вальпараисо?
        - А как же? Без крепкой бумаги ни одно дело нельзя считать хорошо соображённым.
        Серёжа согласно наклонил голову. Что есть, то есть - российская бюрократия неистребима, как и душная пыль аргентинской столицы.
        - Кстати, о бумагах… - добавил Вениамин. - Тебя-то Бутаков как, пристроил? Ты ведь теперь снова на флоте?
        Серёжа кивнул. Два дня назад русский посланник передал ему полученный из Петербурга высочайший указ о восстановлении на службе и присвоении очередного чина. Приложенное к документу письмо предписывало капитану второго ранга Казанкову прибыть в соответствующий департамент Морского министерства для получения нового назначения. А пока - поступить в распоряжении адмирала Бутакова.
        - Да вот, как раз на «Скоморох» старшим офицером. - ответил Серёжа. - Их старший офицер подцепил какую-то местную лихорадку, сейчас отлёживается в больнице при католическом монастыре. Я его заменю.
        - Так значит и ты - домой?
        - И я. Пора, сколько уж в России не был. Кстати, надо бы вернуться к литературным… э-э-э… упражнениям. Обещал ведь регулярно высылать с дороги корреспонденции в «Ниву», и уже который месяц манкирую. Фёдор Николаевич Берг - это главный редактор - наверное, недоволен. Нехорошо получилось, надо исправлять…
        - Да ты, Серж, у нас будущий граф Толстой… - Остелецкий постарался спрятать иронию в голосе. - Ну-ну, только не обижайся: Гревочка, помнится, очень хвалил твои дневники, надо бы и мне полистать. Признайся лучше: грустишь по прекрасной сеньоре Ачиве?
        Серёжа не ответил. Взгляды, которые он бросал на воспитанницу баронессы, давно стали предметом подтрунивания Греве и Остелецкого. Но взглядами всё и ограничивалось. Серёжа, помня о свежей душевной ране, которую нанесла девушке потеря возлюбленного, так и не решился на попытку сближения - и выдерживал приличествующую дистанцию до самого расставания в Пунто-Аренасе. В результате, он отправился с бутаковской эскадрой в Буэнос-Айрес, а предмет его воздыханий остался на борту «Луизы-Марии».
        - Я слышал, мадам Камилла написала от её имени дону Гальвесу?
        - Было дело. - подтвердил Серёжа. - Но он и слышать не хочет о беглой племяннице. Баронесса решила взять её с собой - не оставаться же бедняжке без всякой опоры? Получит приличное образование, Европу посмотрит. А там, глядишь, и дядя переменит гнев на милость…
        - И то верно. Но ты, всё-таки не тяни, мой тебе совет. Как они вернутся в Бельгию тотчас навести свою зазнобу. Уверен, милейшая мадам Камилла примет тебя с распростёртыми объятиями и поспособствует, чем сможет. А то сам подумай: капитан второго ранга, грудь в крестах, а всё бобылём ходишь! Это, Серж, непорядок…
        - И ты туда же! - невесело усмехнулся Казанков. - То Гревочка о моей карьере печётся, то теперь вот ты сватаешь…
        - А что? Мы же твои друзья, кто о тебе ещё позаботится? Ты слушай, Серж, слушай, дурного не посоветую. Если дело сладится - ещё в этом году на твоей свадьбе погуляем. Ты где предпочитаешь - в Петербурге или сразу в Париже?
        - Тогда уж в Вальпараисо. - ответил Серёжа. - На родине невесты. Правда родственники у неё неприветливые, но, уж какие есть…
        - Ничего, брат, перемелется - мука будет. А что до Вальпараисо и вообще Южной Америки - скажи-ка, что там Иван Фёдорович? Всё же, решил остаться?
        - Да. Собирается через год выйти в отставку и заняться-таки своей археологией. Попросил поспособствовать переезду супруги в Перу. Шутка сказать - на другой конец света!
        - Я в курсе. Сядет на поезд до Парижа, оттуда в Бельгию, и пароходом Гревочкиной компании - в Кальяо. Барон обещал: на борту её примут, как странствующую королеву-мать!
        - Вот и хорошо. А у тебя-то какие планы?
        Остелецкий пожал плечами.
        - Пока останусь здесь, при нашем посланнике, а там видно будет. Моё дело шпионское, дружище. Да и Бёртона надо отыскать. Пока этот джентльмен шляется по миру - не будет нам спокойной жизни.
        До набережной оставалось не больше двух кварталов, когда над городом прокатился орудийный залп - раз, другой, третий. Стайки птичьей мелочи шумно снялись с деревьев и карнизов, заметались над крышами. Серёжа заозирался.
        - Что там такое творится, не знаешь?
        - Ты что забыл? - удивился его спутник. - Да, пора тебе домой, а то совсем одичал на чужбине… Сегодня же день рождения Государя-Императора - на эскадре празднество, да и аргентинцы не отстают на правах гостеприимных хозяев!
        - И правда… - Серёжа смутился. - Привык, понимаешь, к григорианскому календарю[29 - По строму (юлианскому) календарю день рождения Александра 3-го приходилось на 28 февраля - 10 марта но современному счёту.], вот и перепутал.
        Пролётка вывернула на набережную, и Серёжа увидел выстроенные в ряд вдоль парапета орудия. Возле которых суетились артиллеристы в нарядных, расшитых золотом, мундирах президентской гвардии. Вот крайнее громыхнуло, подпрыгнуло на высоких колёсах, выбросив столб порохового дыма. Ему ответили другие - плотная белёсая пелена поплыла над водой.
        Пролётка остановилась. На набережной - не протолкнуться от публики. Люди приветственно размахивают зонтиками, шляпами, праздничный гомон порой заглушает медные вздохи военного оркестра. И над всем этим возвышаются мачты русских фрегатов, все в пёстрых гирляндах флагов расцвечивания. На гафелях, на кормовых флагштоках, трещат на ветру огромные белые полотнища с голубыми Андреевскими крестами.
        - Ну вот, друг ты мой, Серж… - голос Остелецкого от волнения прерывался. И куда делся его обычный сарказм? - Теперь Россия крепко стоит на всех океанах. И это - навсегда!
        Залпом ударили главные калибры «Минина» и «Герцога Эдинбургского». Им с некоторым опозданием ответили пушечки «Скомороха». Батарея на набережной громыхнула в ответ. Толпа взорвалась приветственными криками, в ответ - ещё залп, и ещё, и ещё…
        Серёжа почувствовал, как к горлу его подступает комок, глаза предательски увлажнились. А пушки гремели, не переставая, дым сносило по ветру над бурыми волнами Ла-Платы и дальше, в океан.
        Слышите, вы, все? Теперь - навсегда!
        Москва, июнь-июль 2021 г.
        notes
        Примечания
        1
        Документ, выдаваемый перевозчиком груза грузовладельцу. Удостоверяет право собственности на отгруженный товар.
        2
        Р. Киплинг, «Якорная»
        3
        Устаревшее название Тайваня
        4
        снасть, с помощью которой нижняя кромка прямого паруса подтягивается к рею.
        5
        Дрейблеры, отец и сын - главные парижские палачи, гильотинировавшие преступников в конце 19-начала 20-го веков.
        6
        «Соль» - перуанская денежная единица. 1 соль равнялся 5 франкам, пять солей равнялись британскому соверену.
        7
        В реальной истории Первая англо-бурская война началась в конце 1880-го года.
        8
        Сражение между союзом племён лакота ишайенны и кавалерийским полком армии США, закончившееся разгромом последнего.
        9
        Р. Киплинг, «Песнь мёртвых».
        10
        В р.и. на этом месте в 1891 г. был построен город и порт Циндао, занятый впоследствии германцами и превращённый им в свою опорную базу в Ю-В. Азии.
        11
        «Длинная» (английская) тонна равна массе 1 кубометра морской воды, примерно 1020 килограммов.
        12
        Имеется в виду трамвай с канатной тягой. Этот транспорт действует в Сан-Франциско до сих пор..
        13
        Шота Руставели, «Витязь в тигровой шкуре»
        14
        Из пьесы Ж-Б Мольера «Плутни Скапена».
        15
        Кэпстен или «якорные» шанти. Поются при работе на кабестане или схожих судовых работах.
        16
        (англ.) «Куда спешишь, милашка-служанка?
        Прочь, скорее в Рио…»
        17
        (исп.) сукин сын
        18
        (исп.) катись ко всем чертям!
        19
        В Королевском Флоте провинившихся секли плетьми, привязав к пушке. Отсюда и это выражение.
        20
        В р.и. это восстание началось годом позже, в декабре 1880-го.
        21
        «Янакойа» - «чёрная королева» на языке индейского племен кечуа.
        22
        (исп.) русский офицер
        23
        (нем.) мой дорогой друг.
        24
        Похожий эпизод действительно имел место в мае 1880-го года, при блокаде чилийцами порта Кальяо.
        25
        (исп.) ублюдки
        26
        (исп) скоты
        27
        (исп.) ленивый недоумок
        28
        (исп.) никчёмная падаль
        29
        По строму (юлианскому) календарю день рождения Александра 3-го приходилось на 28 февраля - 10 марта но современному счёту.