Следовать новым курсом [СИ litres с оптимизированными иллюстрациями] Борис Борисович Батыршин
        К повороту стоять! #2
        Продолжение событий, описанных в книге «К повороту стоять».
        Балканская кампания 1877 - 1878 гг. переросла в масштабное противостояние между Россией и Великобританией. На этот раз театр военных действий - Средиземное море, воды, омывающие Африку и Северную Америку.
        Итак, встречайте героев, уже знакомых вам по первой книге цикла. Им предстоит бороздить океаны и высаживаться на незнакомые берега. Схватываться со шпионами и убийцами - и сходиться лоб в лоб с броненосными эскадрами. Судьбы целых стран будут решать броня, тараны, пушки - но, главное, отвага и верность присяге. Три вчерашних мичмана уже приобрели бесценный боевой опыт - и готовность до последнего вздоха сражаться с врагами Российской Империи.
        Борис Батыршин
        Следовать новым курсом
        
        Пролог
        Июнь 1878 г. Аденский залив
        Клипер умирал. Ютовое орудие изредка выплёвывало в сторону неприятеля столбы белого воняющего серой и селитрой дыма. Ему вторила единственная чудом уцелевшая девятифунтовка, да тявкала со шкафута револьверная пушка. Но - крен неумолимо нарастал, обрекая любые попытки стрелять прицельно на неудачу.
        Остальные орудия молчали. Сбитая снарядом фок-мачта придавила стоящую за ней шестидюймовую пушку. Впрочем, к этому моменту оно уже вышло из строя - снаряд угодил в станину, своротив ствол и выкосив прислугу веером острых, как бритва, осколков. Третья, баковая шестидюймовка замолчала в самом начале боя, едва успев дать полдюжины выстрелов. Зазубренный кусок чугуна - донце неприятельской бомбы, намертво заклинивший подъёмный механизм, никак не поддавался ни кувалдам, ни ломам, ни яростным матерным тирадам, изрыгаемым осатаневшими канонирами. Сама бомба лопнула на полубаке, снеся крамбол, перебив пертулинь, рустовы и стопора якорной цепи правого станового якоря - и разлапистая чугунная махина сорвалась в воду и долго грохотала цепью в клюзе, проваливаясь в густо-синюю океанскую пучину.
        Впрочем, потеря якоря стала наименьшей из бед, постигших красавец-клипер. Созданный для боя с колониальными канонерками и деревянными безбронными корветами, демонстрирующими «Юнион Джек» в далёких портах, он встретился с кораблём, построенным для охоты на таких как он, «истребителей торговли». Двенадцать шестидюймовок против трёх, плюс ещё два семидюймовых армстронговских орудия - это серьёзно, господа! И пусть британцы с упорством, достойным лучшего применения, ставят на свои броненосцы и винтовые корветы дульнозарядные орудия, в подмётки не идущие продукции крупповских заводов, украшающей палубы русских клиперов. Да, крупповские шестидюймовки стреляли гораздо чаще армстронговских, но с каждого борта британского корвета их палило не меньше полудюжины. А главное - изобретение островных инженеров, карапасная броневая палуба, выпуклым черепаховым панцирем прикрывающая котлы, машины и подводную часть судна. Корвету тоже досталось: фор-стеньги нет, труба уполовинена попаданием русской бомбы, борта пестрит мелкими и крупными пробоинами. Но броня палубы исправно принимала на себя осколки и прилетающие
по касательной снаряды - машина легко держала тринадцать узлов, а русский клипер, лишившийся половины котлов после попадания семидюймовой бомбы в котельное отделение, едва-едва развивал шесть. Британский корвет кружил вокруг жертвы, легко занимая положение, позволяющее поражать жертву орудиями всего борта - а когда повреждения от огня русских накапливались (они, надо признать, стреляли неплохо!), быстро развернуться, меняя подбойный борт и не подставляясь при этом под неприятельский бортовой залп. А уж теперь, когда замолчали две из трёх русских шестидюймовок оставался сущий пустяк - держаться в носовых ракурсах, безнаказанно расстреливая цель продольным огнём.
        Наконец, замолчала и третья. Теперь клипер пылал от грот-мачты до кормы, и лишь с полубака часто и бессильно хлопала одинокая митральеза.
        Кептен Джеймс Ист поднял бинокль, рассматривая мельтешащие в дыму фигурки русских матросов.
        - Почему они не сдаются, Джорджи? Любому болвану должно быть ясно, что дело проиграно.
        - Это русские, сэр. - Джордж Невилл стряхнул щепку, зацепившуюся за шеврон первого лейтенанта на рукаве. - Не думаю, что они спустят флаг. Конечно, у них случались позорные истории, вроде сдачи фрегата «Рафаил» в двадцать девятом году туркам, но это редкость. Скорее уж, они сами затопят свой корабль, не то что…
        Ист поморщился. Недосказанное первым лейтенантом неловко повисло в воздухе: «… не то, что Эскадра Специальной Службы…» Позор, позор! Да, броненосцы сэра Эстли Купера Ки там, в Финском заливе, были окружены неприятелем, истерзаны, изувечены, многие лишились хода - но затопиться-то они могли! Или взлететь на воздух в вулканах бомбовых погребов, спасая остатки чести Ройял Нэви.
        - Может, добьём самодвижущимися минами? - неуверенно предложил Невилл. - Мы ещё ни разу не опробовали их в деле, вот, заодно и потренируемся…
        Джеймс Ист опустил бинокль.
        - Нет, Джорджи. Распорядитесь изготовить абордажную партию - за Королевским флотом должок, попробуем сегодня вернуть хотя бы часть.
        Первый лейтенант коротко кивнул и сбежал по трапу со шканцев. Кептен довольно потёр ладони - в послужном списке очень даже неплохо будет смотреться захват русского клипера. И это - в первом же боевом походе новенького, с иголочки, винтового корвета Её Величества!
        По палубе к оружейным пирамидам побежали морские пехотинцы, отмыкая цепочки, пропущенные в спусковые скобы и эфесы. Вклиниваясь в промежутки между залпами, засвистели боцманские дудки, по палубе застучали сотни крепких босых пяток - матросы, подгоняемые унтер-офицерами, спешили разбирать кортики, револьверы и топоры-интропели с крюком на обухе.
        Русским понравится.
        - Ну что, мичман, похоже, амба нам наступает?
        Командир вытер набежавшую на лоб кровь. Крошечный осколок задел голову чуть-чуть - скользнул по макушке, но кровотечение никак не хотело уняться. Поверхностные раны в голову они такие - вроде, и боли-то особой нет, не говоря уж об опасности для организма, а вот кровищи не меньше, чем от зарезанного поросёнка. Де Ливорн усмехнулся, промакивая кровь оторванным от кителя рукавом. В детстве, в поместье, отец заставлял его смотреть, как мужики колют свиней - длинным ножом под лопатку. А потом подвешивают тушу, сцеживая кровь…
        Сегодня крови не меньше чем на бойне. Собственно, это бойня и есть - после каждого попадания по палубе проносится вихрь осколков, терзающих живую плоть, дробящих стёкла иллюминаторов, решетящих вентиляционные кожуха и огрызок трубы, торчащий из обугленной палубы. Жиденькая копоть от единственного еще действующего котла смешивается с дымом горящего палубного настила, рангоута, перемолотых в щепки шлюпок.
        - Похоже, вы правы, Карл Карлович. Кабельтова на три сблизился, лупит, почём зря. На картечь перешёл, подлец!
        - Похоже, задумали нас взять ни за понюх табаку. А что? До Адена трое суток экономического хода - подведут пластыри, дотянут. Приходи кума любоваться…
        Новый залп. Картечь, противно визжа, пронеслась над палубой. Собеседников - единственных, оставшихся в живых офицеров клипера - спас лафет разбитого орудия, за которым они кое-как укрывались.
        - Вот бы миной их сейчас, а? Вы же у нас минёр…
        Мичман горько усмехнулся.
        - Смеётесь, Карл Карлыч? Носовой аппарат разбит, минные рамы в хлам. Разве что метательной?.. Дождаться, когда подойдут поближе, и вдарить!
        Де Ливорн покачал головой.
        - Не выйдет, дюша мой. Минный аппарат на катере разбит, а возиться с запасным, устанавливать для выстрела - кто ж нам позволит? Палуба насквозь простреливается, поди, высунься…
        - Да я всё понимаю. Это так, для примера.
        Командир клипера усмехнулся - усмешка больше походила на оскал. Капитан-лейтенант ни на миг не сомневался, что минёр, (новоиспечённый, год как их Морского Училища - как и только-только вошедший в строй клипер) без колебаний наплевал бы на любой риск. Только вот незадача: кургузая медная труба бросательного минного аппарата весит больше десятка пудов, и ворочать его вдвоём не под силу. Да что там аппарат - им даже с миной, заострённой пятипудовой сигарой, начинённой пироксилином, сейчас не справиться. Были силы, да все вышли.
        …вернее, вытекли - вместе с кровью из дюжины глубоких и не очень ран. И распаханный от макушки до переносицы капитанский скальп - далеко не самая серьёзная из них….
        Мичман приподнял голову, выглянул.
        - Стрелять перестали, Карл Карлыч. Сейчас шлюпки спустят. А то борт-о-борт встанут. Чтобы, значит, не возиться…
        Командир попытался повернуться. Получилось не очень - резкая боль пронзила развороченный осколком бок, отозвалась в раздробленном колене.
        - Вы, голубчик, вот что… Раз англичашка стрелять перестал - вызывайте из низов машинистов с кочегарами, попробуйте сбросить ялик, что под кормой висит - он, вроде, не побит… Только сначала помогите мне добраться до минного погреба.
        - Я с вами! - вскинулся мичман, но де Ливорн не желал слушать.
        - И-и-и-эх, даже и не думайте. Вы, голубчик, хоть и мичманец, а всё же офицер. И за матросиков перед Богом и Отечеством в ответе, за каждую живую душу. Давайте-ка поторапливайтесь, пока на корвете к абордажу изготавливаются. А обо мне не думайте, я всё равно в ялик спуститься не смогу. Кровью истеку, или помру от боли…
        Мичман хотел что-то возразить, но не посмел. Повернулся и, пригибаясь, посеменил к разбитому люку. Де Ливорн закаменел, ожидая выстрелов с корвета - пронесло. Видимо, британские канониры не сочли одинокую человеческую букашку достойной картечного залпа.
        Мичман добрался до люка, неловко, припадая на раненую ногу, ступил вниз и пропал из виду. Командир откинулся назад, опираясь на перекошенную станину, и принялся, шипя от боли, засовывать под сорочку сложенный вдвое рукав.
        Если повезёт - у него будет ещё четверть часа. Только бы на ялике успели подальше отгрести от обречённого клипера.
        Нет, лихого абордажа, в стиле Нельсона и Дрейка, не получилось. Но всё же блудливая портовая девка Фортуна проявила некоторую снисходительность к бронепалубной посудине её Величества: из хранившихся в минном погребе русского клипера полудюжины самодвижущихся и десяти бросательных мин, сдетонировали только три. Столб огня разломил корпус пополам, обрушил грот-мачту стоящего рядом корвета, вырвал немаленький кусок борта, уничтожив заодно скрывающуюся за планширем шестидюймовку вместе с расчётом. Сгинули, словно их и не было вовсе, три десятка матросов и морских пехотинцев абордажной партии, успевших перебраться на «трофей», или только готовившихся это сделать. Но кованая железная броня приняла на себя удар, и корабль остался на плаву. Он даже сохранил ход, ухитрившись кое-как доковылять до Адена, где и остался до конца войны - вернее, до иных событий, о которых у нас ещё пойдёт речь. И уже оттуда, из британской твердыни, прочно оседлавшей южную оконечность утопающего в раскалённых песках полуострова, телеграф разнесёт весть о славной победе Королевского Флота.
        Правда, сполна насладиться лаврами победителя кептен Джеймс Ист уже не смог. Вместо него корвет привёл в порт штурманский офицер Уильям Грили - прочее корабельное начальство, включая старшего офицера Джорджа Невилла, старшего артиллериста и лейтенанта морской пехоты, возглавлявшего абордажную партию, было сдуто обращено, взрывом в ничто. И уж, конечно, у команды искалеченного корвета не было ни времени, ни желания возиться с болтающейся в волнах шлюпкой с остатками русского экипажа. Спаслись - значит, судьба к ним благосклонна. Если, конечно, сумеют догрести до недалёкого, всего в тридцати морских миль, берега, не сгинут, подобно иным бедолагам. Океан безразличен к кровавым игрищам людей, снующих по его поверхности. Он принимает всех, не делая различий ни по крови, ни по цвету кожи, ни по вере или отсутствию таковой. Как напишет однажды поэт, которого ещё назовут певцом этой великолепной эпохи:
        «We have fed our sea for a thousand years
        And she calls us, still unfed,
        Though there's never a wave of all her waves
        But marks our English dead:
        We have strawed our best to the weed's unrest,
        To the shark and the sheering gull.
        If blood be the price of admiralty,
        Lord God, we ha' paid in full!»[1 - Наше море кормили мы тысячи летИ поныне кормим собой,Хоть любая волна давно солонаИ солон морской прибой:Кровь англичан пьет океанВеками - и все не сыт.Если жизнью надо платить за власть -Господи, счет покрыт!Р. Киплинг, «Песнь Мёртвых»]
        Или - не назовут? Скрипучая телега Истории уже свернула с накатанной колеи, и с каждым оборотом колеса углубляется в неизвестность. И - кто знает, что за певцы будут у иного, изменившегося до неузнаваемости времени?
        I. Пепел Клааса
        Июль, 1878 года. Санкт-Петербург, Невский проспект.
        …июля 1878 г.
        - А всё же кофе у «Жоржа Данона» не очень. - заметил Серёжа, ставя крошечную, с золотым ободком, чашечку на блюдце. - Вот, помнится, в Гельсингфорсе…
        - Было, как же… - отозвался собеседник, тоже морской офицер, судя по погонам, капитан второго ранга. - Все уши прожужжала о визите в это заведение. Даже супругу мою потом соблазнила. Говорит - нечто феерическое!
        Серёжа кивнул. Прежде он не слишком-то разбирался в тонкостях приготовления заморского напитка, по привычке предпочитая ему чай. Спасибо пожилому шведу, владельцу кофейни на углу Михайловской, куда он частенько захаживал во время прогулок по городу. Отставной боцман торгового флота варил кофе самолично - и не только варил, но и обжаривал зёрна, полученные прямиком из Бразилии, в джутовых мешках с фиолетовыми клеймами португальских экспортных фирм и германского Ллойда. Он-то и приучил мичмана Казанкова к этому напитку - а заодно и к крошечным, изумительно вкусным булочкам с корицей под румяной хрустящей корочкой. Увы, столичные кофейни, даже такие известные, как «Жорж Данон» не могли похвастать ничем подобным.
        Нина, племянница капитана второго ранга Повалишина, тогдашнего Серёжиного непосредственного начальника, командовавшего монитором «Стрелец», нередко сопровождала молодого человека в прогулках по городу. На гельсингфорсской эспланаде, на бульварах и проспектах, так похожих не петербургские, и родилась их приязнь, переросшая со временем в нечто большее, и теперь лейтенант Казанков запросто захаживал в в дом на углу Большой Морской и Коннгвардейского, где квартировало семейство Повалишиных, на правах жениха. Свадьбу, правда, пришлось отложить - война-с, да и разрешение жениться флотским лейтенантам просто так не дают. К тому же, жених, получивший назначение на захваченный у англичан фрегат «Клеопатра», скоро отбудет в дальние края. Дядя же невесты (он выполнял роль опекуна) покинул госпиталь и, хоть и ходит, опираясь на трость, уж конечно, не засидится в столице. Война, начавшаяся после торжественного взятия Константинополя, тянулась уже почти полгода. И, несмотря на немалые успехи, конца пока не просматривалось в океанских просторах, где по-прежнему господствует Британская Империя…
        Так что, с флёр д'оранжем, фатой и прочими свадебными финтифлюшками придётся повременить до полной победы русского оружия. А пока двое мужчин неспешно беседовали в зеркальном зале одной из лучшей столичных кофеен.
        Петербург - не вам Кронштадт, не Гельсингфорс. Порядки здесь задаёт гвардия, лейб-гусары, конногвардейцы, семёновцы с преображенцами. Но теперь любимцы публики - моряки; после блестящей весенней кампании, после триумфов Свеаборга и Северного фарватера им особый почёт и уважение. Вот такому молоденькому, только-только произведённому лейтенанту, на чьём мундире алеет Владимир с мечами и бантом из чёрно-красной орденской ленты - любому ясно, где он мог его заслужить! Вот и кидают почтительные взгляды важные петербургские обыватели, студенты заглянувшие к «Данону» после лекций, дамы в лёгких летних манто, решившие побаловать себя чашечкой шоколада, и даже сопровождающие их лейб-кирасиры, позвякивающие, по случаю пятницы, палашами в зеркальных ножнах. Можно неспешно развернуть газету, отгородиться от изучающих, восторженных, завистливых взглядов, сделать маленький глоток ароматной жидкости (эх, не тот кофе, совсем не тот!) - и продолжить неспешную беседу двух знающих людей.
        …а поговорить сегодня есть о чём…
        - Ну вот, полюбуйтесь: уже третий наш рейдер потоплен!
        Кавторанг в раздражении ткнул никелированной ложечкой в газетный разворот.
        - Неужели наша доктрина крейсерской войны в океанах оказалась ошибочной? Разумеется, у англичан ажиотаж, рост страховых ставок и всё такое - но, на мой взгляд, особых неудобств они пока не испытывают.
        - Как по мне, воздействие они оказывают, в первую очередь, нравственное. - уверенно возразил Серёжа. Он ещё утром прочитал заметку о гибели в Аденском заливе русского военного клипера «Крейсер» и успел всё хорошенько обдумать. - К тому же - прикиньте, сколько вымпелов занято сейчас охотой за нашими рейдерами! А они пригодились бы господам просвещённым мореплавателям этой весной, на Балтике! Да и потери в торговых судах они тоже несут, не считая даже стоимости грузов. Морская торговля - суть Британской Империи, а мы бьём именно туда. Что до результатов - ничего, Иван Фёдорович, будут и результаты. Вот выберемся мы на «Клеопатре» из балтийской мышеловки, а уж там развернёмся вволю! Это ведь, - он ткнул пальцем в столбцы газетной статьи, - только первые ласточки. Помните, я показывал вам письмо барона Греве, моего однокашника, о набеге на Сингапур?
        Повалишин покивал.
        - Да, друг мой, помню. И сочувствую от всего сердца. Остаётся надеяться, что ваш товарищ уцелел - в телеграмме из Адена, на которую ссылается британская «Таймс», сказано, что часть команды спаслась на шлюпке.
        - Надеяться, конечно, надо. - Серёжа пожал плечами и пригубил кофе. - Да только барон тут ни при чём, газетчики всё переврали. Я давеча письмецо от него получил - штемпель, не поверите, бомбейский! А отправлено из голландской Батавии, оттуда пакетботы ходят в Бомбей, Калькутту и порт Карачи. Я это к тому, что письмо датировано двумя днями позже несчастной баталии, так что «Крейсер» там ну никак не мог оказаться.
        - Кто же тогда? - озадаченно нахмурился Повалишин. - «Джигит», «Аскольд», может, «Богатырь»? «Витязь»-то ещё в мае погиб, встретившись с «Трайумфом» под флагом адмирала де Хорси.
        Серёжа удивлённо поднял брови.
        - Позвольте, это тот флотоводец, что, с позволения сказать, отличился в знаменитой баталии с перуанским монитором?
        - Он самый. - подтвердил кавторанг. - К несчастью для нас, Хорси сделал из этой истории правильные выводы и настоял, чтобы в состав Тихоокеанской станции были включены и броненосные суда. На один такой не повезло напороться «Витязю». Меня одно только удивляет: «Витязь», конечно, не самый лучший ходок, а всё же пошустрее этого утюга. Очень просто мог уйти!
        - Так то по бумагам, Иван Фёдорович! - невесело усмехнулся молодой человек. - Наши корветы по году с лишком в походе - обрастание днища, машины разболтаны, котлы засолились. К тому же, «Трайумф» был не один - его сопровождал «Шах», тоже, кстати, герой той эпической битвы с «Уаскаром». Догнал «Витязя», навязал ему бой - а там и броненосец подтянулся. У Чухнина не было ни единого шанса.
        - …и пришлось Григорию Павловичу выбрасывать побитый снарядами корвет на камни. Не с их калибрами тягаться с броненосцем, продолжая безнадёжный бой дальше, он только понапрасну людей бы погубил. Хорошо хоть, британцы не решились забрать их в плен - погода портилась, рискованно было подходить к берегу, высаживаться. А так, двумя неделями позже их подобрал перуанский угольщик и доставил в Лиму.
        Серёжа согласно кивнул.
        - В газетах писали, что контр-адмирал Мигель Грау, тот самый, что командовал в том бою «Уаскаром», задал им грандиозный приём в лучшем отеле перуанской столицы.
        Повалишин отпил кофе, задумчиво покатал на языке послевкусие - и что его собеседник нашёл в этом горьком бразильском вареве? - и продолжил.
        - Так я о бое в Аденском заливе. Вы полагаете, это был не «Крейсер»?
        - Судя по описанию, приведённому в газете - скорее, клипер «Джигит». Ясно ведь указано: парусное вооружение барка, а у корветов типа «Богатырь» как вам, должно быть, известно, бизань несёт марсель с брамселем. Да и больше он как бы не вдвое - две тысячи сто пятьдесят тонн водоизмещения против едва тысячи трёхсот у клипера. И шестидюймовок не три, а все шесть. Мудрено обознаться!
        - Ну, это вы хватили, батенька… - ухмыльнулся Повалишин. - Журналисты, известные путаники, они вам и башенный фрегат монитором обзовут за милую душу…
        Мужчины допили кофе. Серёжа подозвал официанта и велел принести пирожных - для Нины и Ирины Александровны, супруги кавторанга.
        - На «Джигите», кстати, тоже мой знакомец служит, Коля Рейценштейн. - заметил лейтенант, принимая у служителя нарядную, с золочёным тиснением, коробочку. - Он, правда, на два года старше был в Училище - мичмана получил в семьдесят пятом, а на «Джигит» попал двумя годами позже, после Минного офицерского класса в Кронштадте.
        Повалишин сложил газету.
        - «Джигит», значит… жаль, славный был кораблик. И новый совсем - в семьдесят шестом на воду спущен. Кстати, по поводу вашего назначения, друг мой: дошли до меня любопытные слухи из-под шпица… давайте-ка прогуляемся по Невскому, и я всё детальнейше изложу. Уверен, вам будет интересно.
        И встал, тяжело опираясь на трость. Рана, полученная кавторангом в бою на Северном фарватере, ещё давала о себе знать.
        - …датчане заключили с кайзером Вильгельмом временный союз - и закрыли Датские проливы для судов воюющих сторон. Действия великих держав, вишь ты, угрожают миру и спокойствию в регионе, а значит - ни-ни! Кайзер подтянул к Проливам свой флот, и в первую очередь - миноносную эскадру под командованием некоего Тирпица….
        Серёжа с Повалишиным неспешно шагали по Невскому. Июльская погода радовала душу, весело тарахтели по брусчатке железные шины пролёток да звякали неспешно ползущие вагончики конки - империалы, заполнены до отказа, мелькают картузы, студенческие и гимназические фуражки, малиновые шапочки рассыльных. Торопиться решительно некуда - «Клеопатра» встала на балтийском заводе на переборку машины и Серёжа уже третий день маялся от безделья.
        - Как вы говорите, Тирпиц? - переспросил он. - Никогда о таком не слышал.
        - Пока сей господин прославился лишь тем, что реорганизовал вверенные ему миноносные силы в некий загадочный «миноносный инспекторат» - только, Бога ради, не спрашивайте меня, что сие означает! Так вот, флот кайзера - вернее, то недоразумение, которое он почему-то именует флотом - соединился с датчанами. После чего датский адмирал, держащий флаг на двухбашенном мониторе «Рольф Краке» - прославленная, между прочим, посудина, отличилась ещё в 1864-м, во время Второй Шлезвигской войны - объявил во всеуслышание, что на его кораблях, как и на кораблях германцев полным-полно гальваноударных мин системы Герца. И если противоборствующие стороны вознамерятся форсировать проливы, неважно, с какой стороны - он завалит ими все узости, а там хоть трава не расти!
        - Дивны дела твои, Господи! - покачал головой Серёжа. - Чтобы германцы с датчанами выступили заодно, да ещё и по такому поводу! Вроде, и те и те нам друзья: Вильгельм не знает, как угодить Государю, чтобы его благосклонностью упрочить своё положение в Эльзасе и Лотарингии. А датская принцесса Дагмара так и вовсе супруга наследника престола. А тут - мины, блокада проливов…
        - Потому и блокада, что друзья! - тонко усмехнулся кавторанг. - Тут, брат, большая политика. Ну и стратегия, конечно: хоть мы англичанам холку и намылили, но списывать Ройял Нэви со счетов пока ещё рано. Не так уж много мы сможем сейчас вывести вымпелов - Свеаборгская виктория далась нам дорого, многие корабли требуют ремонта. Только и хватит сил, чтобы немцев с датчанами с тылу подпереть, и шведам подать намёк - не вздумайте трепыхнуться, худо будет…
        Готовя экспедицию в Финский залив, британский адмирал Эстли Купер рассчитывал захватом крепости Свеаборг и столицы великого княжества Финляндского подать злопамятным шведам сигнал, что пора вернуть владения, отторгнутые семьдесят лет назад у шведской короны. И теперь подданным Оскара-Фредрика оставалось лишь копить злобу за крепостными верками Стокгольма, опасаясь потревожить восточного соседа, необъяснимо оседлавшего военную удачу.
        - Я к чему это говорю? - продолжал меж тем Повалишин. - Твоя «Клеопатра» наверняка войдёт в состав эскадры, которую отправят на Балтику. Дело, конечно, нужное - но признайся, друг мой, разве ты этого желал?
        Серёжа, помедлив, кивнул. Недавно произведённого лейтенанта, успевшего уже хлебнуть лиха и распробовать вкус победы, грезились лихие крейсерства в океанах, на торговых путях Британской империи, о которых так увлекательно писал в своих письмах Карлуша Греве. А тут - изволь, как некогда на Практическом отряде Морского Училища, болтаться на линии Сааремаа - Готланд, ни в коем случае не высовываясь западнее Борнхольма…
        - Большего пока сказать не могу, уж извини. - Повалишин добавил в голос загадочности и едва заметно подмигнул собеседнику. - Но, ежели имеешь намерение найти дело поживее - завтра, часика эдак в три пополудни, тебя ждут под шпицем вот в этом кабинете. Его хозяин - мой старинный знакомец по Морскому Училищу. Уверен, его предложение тебя заинтересует.
        И протянул юноше визитную карточку, на оборотной стороне которой имелась наспех выведенная карандашом надпись и номер.
        - Спрячь, дома рассмотришь. - посоветовал кавторанг. - Но только уговор: племяннице моей дражайшей, как, впрочем, и Ирине Александровне - ни слова! Если прознают, что это моя затея - с со свету сживут!
        Серёжа торопливо кивнул, старательно пряча квадратик картона за обшлаг. Конечно, Нина будет недовольна - но ведь на то и флотская служба, чтобы невесте ждать на берегу суженого…
        Мысли юноши были целиком заняты неясными перспективами, связанными с посещением неведомого кабинета под шпицем, а потому он не обратил внимания на двух мастеровых, починявших на углу Невского и Екатерининской набережной афишную тумбу. А те отлично его заметили. Один, худощавый, с длинными, словно у цапли, ногами и острым лицом, подходящим скорее студенту, а не подмастерью - вздрогнул, уронил пилу-ножовку и бочком попятился за тумбу. А потом долго сверлил затянутую кителем спину лейтенанта пронзительным, ненавидящим взглядом.
        Газета «С.-Петербургские ведомости»
        …июля 1878 года
        СРОЧНО ИЗ ТРИЕСТА:
        …на переговорах о мире между Российской Империей и Оттоманской Портой вновь поднят вопрос о европейских владениях Турции. Владыка Черногорский Данило III продолжает настаивать, что Метохия-Гацко, Подгорица, Никшич и прочие города, городки и селения вилайета Ишкодара должны отойти к княжеству Черногория, В этом его поддержал светлейший князь Горчаков, возглавляющий нашу делегацию на переговорах, а так же германский канцлер Отто фон Бисмарк. Дальнейшая судьба албанского пашалыка…»
        НАМ ПИШУТ ИЗ ПЕРВОПРЕСТОЛЬНОЙ:
        …руководители Московского Биржевого Союза объявили о крупном пожертвовании для греческих патриотов, сражающихся против османского владычества в Архипелаге. Средства пойдут на приобретение и оснащение каперских судов, а так же на внесение залогов в размере 10 000 рублей золотом на каждое каперское свидетельство, подтверждающие право на действия против торгового и коммерческого флота османской Империи. Свидетельства выдаются российским посланником в Афинах на основании «Правил о партикулярных корсарах» от 1788 г…
        НОВОСТИ ИЗ АФГАНИСТАНА:
        …генерал-адъютант от кавалерии Гурко, командующий Особым Туркестанским корпусом, присутствовал на торжественном обеде, данном в Кабуле эмиром Шир-Али по случаю блестящей победы союзных русских и афганских войск у города Джелалабад над британскими экспедиционными силами. Сын эмира Якуб-хан, возглавлявший в этом сражении афганские войска, преподнёс генерал-адъютанту Гурко индийскую саблю в золотых, украшенных изумрудами ножнах и кровного жеребца английской породы. И сабля и жеребец принадлежали ранее генерал-майору Фредерику Робертсу, начальствующему над английским отрядом; в этом сражении он был убит. В ответ генерал-адъютант Гурко презентовал Якуб-хану шесть четырёхфунтовых бронзовых полевых пушек новейшей системы для вооружения его личной гвардии. Так же нашим афганским союзникам были переданы две с половиной тысячи винтовок Пибоди-Мартини из числа взятых во время недавней победоносной кампании на Балканах…
        ПАРИЖСКАЯ «ФИГАРО СООБЩАЕТ:
        …среди лиц, близких к президенту циркулируют слухи о новых разногласиях между Французской республикой и Британией. Согласно этим слухам, лорд Дизраэли потребовал объяснений по поводу состоявшихся недавно военно-морских учений флота Французского флота. В ответ президент Греви будто бы намерен…
        НАШ КОРРЕСПОНДЕНТ В КОПЕНГАГЕНЕ ИЗВЕСТИЛ:
        …приходят сообщения о перемещениях кораблей германского и датского военных флотов к северу от острова Сальтхольм в проливе Каттегат. Так же в проливе Большой Бельт замечены суда, производящие учения по спуску морских мин со специально приспособленных для этого понтонов…
        Санкт-Петербург,
        Летний сад …июля 1878 г.
        Серёжа небрежно бросил сложенную газету на скамейку. Он и сам толком не понимал зачем её купил - столичные «Ведомости» доставляли на квартиру Повалишиных, где лейтенант обитал во время вынужденного пребывания в Петербурге. Вот и эти заметки он успел проглядеть с утра - хозяин дома, обычно просматривающий утренние газеты прямо за столом (привычка, с которой его супруга безуспешно боролась уже много лет) деликатно уступил это право гостю. Понимал, что тому надо привести в порядок мысли, успокоиться перед важным визитом. Потому и спросил, желая отвлечь гостя: «Вы, Сергей Ильич, давеча допоздна засиделись в гостиной за книгой. Что-нибудь занятное попалось?»
        Вместо ответа Серёжа показал потрёпанный томик на французском, купленный третьего дня в лавке букиниста на Литейном.
        «Шарль де Костер»… - прочитал кавторанг. - «Тиль Уленшпигель. Как же, слыхал, занятная книжица. Особенно, где речь идёт о морских партизанах, гёзах. «Пепел Клааса бьётся в мою грудь» - оттуда, кажется?»
        Серёжа кивком подтвердил его слова - рот был занят нежнейшим омлетом с ветчиной.
        «Если хотите знать моё мнение, - продолжил Иван Фёдорович, листая книжку, - на войне не место таким страстям, как жажда мести и ненависть. Ни к чему хорошему они не приведут. К счастью у нас, моряков, убийство - а куда ж на войне без него? - принимает характер опосредованный. Согласитесь, в прилетевшей с дистанции в полторы морских мили чугунной бомбе непросто разглядеть человека, врага, даже если он и убивает этой самой болванкой твоих товарищей…»
        Юноша кивал, торопливо дохлёбывая чай. Слова Повалишина он пропустил мимо ушей - голова была целиком забита предстоящим визитом в Адмиралтейство. «Под шпиц», как принято говорить среди флотских офицеров.
        И вот - всё осталось позади.
        Покинув здание Адмиралтейства через одно из боковых парадных, Серёжа пошёл по Дворцовой набережной - и, сам того не заметив, оказался здесь, на аллеях Летнего сада, сидящим на скамейке. Ненужная газета шелестела страничками рядом, и служитель, проходивший мимо с метлой и корзинкой для мусора, неодобрительно покосился на неё. Но ничего не сказал - не в здешних правилах тревожить приличную публику. А другой в Летнем саду не водилось (армячное да поддёвочное простонародье, как и нижние чины всякого рода оружия сюда не допускались) глазели на господские променады из-за кованого кружева Невской ограды.
        Подумать Серёже было о чём. Однокашник Повалишина, капитан второго ранга (тьфу, пропасть, фамилия вылетела из головы!) предложил Серёже сесть, сгонял вестового за чаем - и огорошил неожиданным предложением.
        «Вы, вероятно, знаете из газет, - неторопливо, размеренно, словно на лекции, рассказывал кавторанг, - о наших действиях на океанских театрах. Успехи их несомненны, и сейчас самое время нарастить масштаб охоты на британских торгашей - однако сделать это, увы, не так-то просто. Четыре рейдера погибли, ещё от трёх мы не имеем известий. Клипер «Разбойник» и фрегат «Светлана», сильно пострадавшие от тропических штормов, укрылись в нейтральных портах и вряд ли быстро вернутся к прежнему занятию. Способов же вывести на океанский театр корабли с Балтики нет и пока что не предвидится…»
        С этими словами владелец кабинета протянул гостю бювар, наполненный вырезками из иностранных - по большей части, английских и голландских - газет, посвящённых действиям русских крейсеров. Подождал, прихлёбывая чай, когда гость бегло просмотрит вырезки, после чего продолжил в той же лекторской манере.
        «…предвидя подобный поворот событий, правительство ещё в конце прошлого года начало переговоры о приобретении в Североамериканских Штатах пароходов для переделки их во вспомогательные крейсера. Для этого в Марте из Гамбурга в североамериканский порт Саут-Вест-Харбор вышел зафрахтованный германских пароход «Цимбрия», на борту которого, помимо шести с половиной сотен флотских офицеров и нижних чинов, находились закупленные на заводах Круппа новейшие морские орудия а так же материалы, потребные для устройства палубных подкреплений. В апреле, незадолго до вторжения британской эскадры в Финский залив, «Цимбрия» прибыла к месту назначения. Работы по переделке закупленных судов были проведены в авральном порядке, и уже в конце июня три из них, под новыми названиями «Азия», «Африка» и «Европа» вышли на большую океанскую дорогу…»
        Серёжа ловил каждое его слово. Среди морских офицеров, его сослуживцев, давно ходили разговоры об «американских» рейдерах, но подробности для них черпали, по большей части, из тех же заграничных газет.
        «…начинание было признано удачным, и месяц назад правление Императорского общества содействия русскому торговому мореходству выступило с предложением: приобрести в Германии несколько быстроходных торговых судов, для чего учредить комитет по устройству «Добровольного флота», а так же открыть подписку для сбора необходимых сумм. Идея это получила всемерную поддержку, причём суммы, потребные для закупки судов были образованы из личных средств Великих князей и самого Государя, а так же из пожертвований, сделанных нижегородским, петербургским и московским купечеством. В результате две недели назад были приобретены у Гамбургско-американского акционерного общества четыре океанских грузо-пассажирских пароходов «Гользация», «Тюрингия», «Гаммония» и «Саксония», вместимостью около трёх тысяч регистровых тонн каждый. Несколько раньше у Круппа закупили орудия калибра двести десять, сто семьдесят и сто пятьдесят миллиметров, а так же боекомплект, по двести восемьдесят выстрелов на ствол…»
        Серёжа уже понял, куда клонит «лектор». И боялся вздохнуть, чтобы не спугнуть летящую прямо в руки птицу удачи.
        Впрочем, поправил он себя, удача тут ни при чём. Происходящее подчинялось неумолимой логике административной системы, морской стратегии и военного снабжения, а рядом с ними не место столь ненадёжным романтическим материям.
        «…для службы на этих судах набираются исключительно добровольцы. Как и те, кто ранее отправился в Североамериканские Штаты, они получат огромные подъёмные средства: мичман - четыреста рублей, лейтенант - шестьсот рублей, капитан-лейтенант - так и все восемьсот. Так что недостатка в охотниках, как вы понимаете, нет, и только ваши блестящие заслуги в недавней кампании…»
        Лейтенант задохнулся от возмущения. Какие, к свиньям, деньги? Да он готов на свои средства отправиться хоть в Германию, хоть в САСШ, только бы не упустить такой замечательный шанс!
        Разумеется, он согласился. Получил от предупредительного кавторанга бумаги, выслушал инструкции: «…завтра вам, голубчик, надлежит зайти в кабинет номер… чтобы оформить согласно установленному порядку…» - и вот сидел на скамейке в Летнем Саду, раз за разом прокручивая в голове услышанное в Адмиралтействе. До вечера, когда аллеи Летнего сада до отказа заполняет фланирующая публика, было ещё далеко - только цокали изредка по дорожкам франты на нервных англизированных кобылах, их спутницы, элегантно сидели бочком в мудрёных «дамских» сёдлах. Мелькали меж деревьев шумные стайки студентов - служители бдели, чтобы они не устраивались на траве, расстелив пледы, с бутылками пива и связками баранок - да чопорные гувернантки выгуливали девочек в кружевных платьицах и румянощёких мальчуганов в неизменных матросках и коротких, до колен, штанишках. Но Серёжа всего этого не замечал - перед его глазами дышали океанские просторы, ходили от горизонта до горизонта серо-стальные валы, валяющие с борта на борт вспомогательный крейсер «Москва», на котором ему предстояло служить старшим артиллерийским офицером…
        Молодой человек помотал головой, отгоняя упоительное видение. Следовало подумать о делах иного рода - теперь-то уж ясно, что имел в виду Повалишин, предрекая ему непростое объяснение с Ниной. Пожалуй, прикинул молодой человек, лучше провести разговор не дома. Например - пригласить девушку прогуляться по Невскому. Зайти в какой-нибудь модный магазин, потом отобедать у того же «Жоржа Данона» - и уже за столиком, между делом… Нина, конечно расстроится, но устраивать сцену на людях, пожалуй, не решится - а там и отойдёт, поймёт, порадуется за него. В конце концов, она ведь племянница морского офицера, а значит, должна понимать!
        Приняв это решение, Серёжа испытал немалое облегчение. Он извлёк изящный, в латунной обложке блокнотик, вырвал страницу, черкнул несколько строк карандашом. Выйдя из ворот Летнего сада на набережную Мойки, он подозвал рассыльного в ярко-красном кепи с блестящим жестяным номером - и отправил с запиской на Большую Морскую. В депеше Нине предлагалось нимало не медля, брать извозчика и катить на Невский, угол Екатерининской набережной, где он будет её ждать, начиная с семи часов пополудни.
        Санкт-Петербург, Екатерининская набережная
        …июля 1878-го г.
        Ждать пришлось куда больше часа. Впрочем, другого чего Серёжа и не ждал - уважающая себя барышня непременно опоздает на свидание, да ещё и назначенное столь вольным способом. Нет, чтобы прийти самому, с букетом, приобретённым в хорошей цветочной лавке! Тогда, конечно, тоже придётся подождать - всякой приличной девушке нужно время на сборы, и время немалое. Но в три четверти часа, пожалуй, можно было бы и уложиться…
        Букет, правда, имелся. Серёжа предусмотрительно приобрёл его у девчонки-цветочницы, устроившейся со своей корзинкой на противоположной стороне Невского, напротив Казанского собора. И прохаживался весь час, заложив букет за спину и страдая от нелепости своего положения Ему казалось, что взгляды прохожих обращены на него, и во всяких глазах угадывал сочувственную насмешку: «что, братец, ждёшь? Ну, жди - жди, то ли ещё будет…»
        Нина подъехала, когда часы на углу показывали без четверти пять. Солнечно улыбнулась жениху, спрятала на миг лицо в лепестках цветов - Серёжу захлестнуло волной незнакомого аромата - и торопливо продела руку в шёлковой бежевой перчатке в его локоть: «Куда пойдём, друг мой?»
        - Спозвольте пройтить, вашбродие! - раздалось из-за спины. Юноша обернулся - торопливо посторонился, пропуская двоих заляпанных извёсткой мастеровых, торопившихся с охапкой инструментов своего ремесла к давешней тумбе на углу. Тот, что шёл впереди, поставил на тротуар ведро с кистями, содрал с тумбы прикрывающие её рогожи, с натугой поднял плетёный короб и пропихнул его в большую дыру в боку тумбы. Серёжа обратил внимание, что мастеровой обращается со своей ношей необычайно осторожно. Второй, высокий, с журавлиными ногами, волокущий лестницу-стремянку, едва не задел прохожего - полного усатого господина в рединготе и чёрной, как сажа, шляпе-котелке, буркнул что-то извинительное и потянул из кармана конец бечёвки. Обиженный господин попятился, пробурчал брюзгливо: «Развели безобразие, а ведь тут государь император ездит! И куда только смотрят градоначальник с полицмейстером? И в подтверждение своих слов махнул рукой вдоль Екатерининской набережной.
        Серёжа повернулся - со стороны Конюшенной площади приближался царский кортеж. Это был так называемый малый выезд - шестёрка лейб-конвойцев и закрытый возок. Городовые уже суетились, расчищая дорогу, взлетали зонтики, шляпки, картузы, неслись приветственные возгласы. Серёжа собрался, было, увлечь спутницу в сторону, освобождая проезд - и встретился взглядом с долговязым мастеровым.
        Он узнал его сразу - тот самый студент-правовед из трактира на Измайловских линиях, заподозривший в Серёже филёра; «чижик-пыжик», осмелившийся нагрубить Нине в гельсингфорсской кофейне и потом едва-едва не сцепившийся с Серёжей в поединке в заснеженной подворотне.
        Но что он делает здесь, в фартуке мастерового? Почему сменил тросточку, скрывающую смертоносный клинок, на ведёрко с извёсткой? Серёжа оглянулся на спутницу. Лицо Нины вдруг заострилось, сделалось жёстким - она тоже узнала недоброго знакомого.
        Кортеж, тем временем, приближался. Господин, возмущавшийся беспорядком, устроенным мастеровыми, бочком попятился чугунному парапету - рука приподнимает в приветственном жесте котелок, круглая, усатая физиономия расплывается в приветственной улыбке. Городовой одной рукой он берёт под козырёк, другой задвигает за спину не в меру шустрого сорванца в гимназической рубахе. Конвойцы по двое поворачивают, огибая тумбу, ещё миг - и копыта гнедых коней зацокают по брусчатке Невского.
        Долговязый правовед (это он, конечно, сомнений быть не может) замер в неестественной позе, будто перекошенный на левый бок. Глаза прикованы к Серёже, губы что-то неслышно шепчут. Вот он попятился, бросил взгляд на царский возок - и неожиданно пустился наутёк, оскальзываясь на своих ногах-ходулях. Стремянка со стуком полетела в сторону, задребезжало ведёрко, расплёскивая по мостовой здоровенную белую кляксу.
        Позже, когда Серёжу подробно расспрашивали о трагических обстоятельствах этого дня, он так и не смог ответить: почему заорал во весь голос: «Держи! Стой, каналья!» и кинулся следом. В спину ему ввинтился свисток не растерявшегося городового, ударили тревожные крики столпившихся обывателей, злобный визг конвойских жеребцов. От раскуроченной тумбы змеилась, разматываясь из кармана фальшивого мастерового, тонкая бечёвка, из тех, какой в лавках завязывают пакеты с покупками. Вот она размоталась до конца, натянулась, и…
        Идея кислотного взрывателя очень проста. Разумеется, о его конструкции нельзя было прочитать в журнале «Нива», но ведь именно для этого и существуют товарищи по борьбе? Пачку тетрадных листков с подробным изложением всего, что касалось изготовления опасного устройства, неделю назад передал долговязому правоведу один из членов боевой группы.
        В плоской жестяной коробочке, завёрнутые в хлопчатую вату, покоились две стеклянные трубочки со стеклянными же шариками на концах - творение неведомых финских стеклодувов. Один из шариков был сплошным, в другом было оставлено отверстие. Через это отверстие в трубочку следовало влить серную кислоту и тщательно запаять отверстие крышечкой из медной фольги и самого.
        Трубочки с кислотой и были главными элементами запалов. Для взрыва («детонации», как говорилось в приложенной к коробочке инструкции) достаточно было одного, но для надёжности рекомендовалось использовать оба.
        На свет появились два куска свинца. «Чижик-пыжик» отлил их из старой вагонной пломбы - чтобы раздобыть её, пришлось вечером пробираться на запасные пути железнодорожной станции. Форма для отливки представляла собой толстый диск с отверстием посредине. Когда готовое изделие остыло, он проточил по внешней стороне желобок, а потом разрубил готовое изделие надвое. Сложил обе половинки вокруг запальной трубки, после чего аккуратно, чтобы не раздавить хрупкую штучку, обмотал проволокой и закрепил. Теперь свинцовая чушка охватывала трубочку, но не плотно, а с зазором - так, что могла свободно скользить по ней от одного шарика до другого.
        Теперь, если уронить или хорошенько встряхнуть запал, свинцовый грузик раздавит тонкое стекло, и кислота попадёт на смесь бертолетовой соли с сахаром. Смесь воспламенится, инициируя крошечную порцию гремучей ртути, от которой предстояло сработать основному заряду - гремучему студню с камфарой.
        Взрывчатая смесь, как и конструкция самого запала, разработал один из членов боевой группы - изобретатель, инженерь и превосходный химик. «Правовед» не знал его имени, правила конспирации чрезвычайно строги, но искренне восхищался товарищем, поставившим свой талант на службу борьбы с тиранией. Устройство было изначально разработано для того, чтобы бросать его рукой, как динамитную бомбочку-македонку, столь популярную на Балканах. На этот раз использовать его предстояло иным способом: рывком бечёвки сдёрнуть установленную внутри афишной тумбы бомбу. Упав наземь (к бомбе для верности были прикручены проволокой два кирпича) она неизбежно сработала бы от сильного удара.
        Так и получилось. Натянувшаяся бечёвка сдёрнула свёрток с закреплённой на высоте пяти футов доски, и та грузно ударилась о набросанные внизу булыжники. От толчка свинцовый грузик раскрошил в стеклянную пыль шарик запала и…
        Около пуда гремучего студня (бомбисты, которым не требовалось швырять адскую машину, не стали экономить на весе и пустили в ход всю заготовленную взрывчатку) произвели эффект чрезвычайный - заряда такой силы не использовал ещё ни один из известных террористов, за исключением, разве что, Гая Фокса с его «Пороховым заговором». Взрывом в щепки разнесло многострадальную тумбу, расшвыряло толпу зевак, лейб-конвойцев, смяло, словно спичечный коробок под каблуком, царский возок и вырывало напоследок две секции чугунного парапета. Обломки досок, куски кирпича картечью хлестнули по толпе. С фасадов не несколько кварталов вокруг посыпались стёкла, и их весёлый звон смешивался с криками ужаса и боли тех, кто попал под этот смертоносный дождь.
        «С.-Петербургские ведомости»
        …августа 1878 года
        «…мученическая гибель Государя и Самодержца Всероссийского Александра Николаевича. Вместе с ним взрывом бомбы, заложенной террористами в афишную тумбу, насмерть побито восемнадцать человек, среди которых - казаки личного конвоя Государя, кучер государева возка, двое полицейских чинов и петербургские обыватели различного пола и возраста. Не менее тридцати человек покалечено, восьмерым причинили смерть осколки стёкол, разлетевшиеся в результате взрыва из окон окрестных домов. Двенадцать обывателей получили от этих стёкол раны и увечья, от чего двое позже преставились. Петербургский градоначальник генерал от кавалерии Трепов…»
        «Ведомости С.-Петербургского Градоначальства и Столичной полиции»
        … августа 1878 г.
        «…двое террористов. Один из них был убит разрывом бомбы, другой - схвачен невредимым и признался в совершении злодеяния. По его словам, в организации этого преступления нигилистам всячески содействовал тайный резидент Британии, бельгийский подданный, имя которого не приводится по настоятельному требованию цензуры. Известно, однако, что упомянутый резидент неоднократно передавал заговорщикам крупные суммы, а так же содействовал доставке из Швеции в Санкт-Петербург химикалий, потребных для изготовления состава, именуемого «гремучий студень». Полковник от артиллерии N, известный знаток взрывчатых веществ, поясняет:
        «…Все свойства (гремучего студня) были отлично изучены теми, кто решился применить их к снаряду, употребляемому для преступного замысла. Для воспламенения была использована гремучая ртуть, огонь для которой должен был сообщиться с составом, напитанным бертолетовой солью и антимонием. Для сообщения гремучей ртути огня воспользовались свойством серной кислоты…»
        «Неделя» (экстренный выпуск)
        …августа 1878 г.
        «…найдены неопровержимые свидетельства причастности злоумышленников к печально известной организации революционеров «Земля и Воля». Имеются основания полагать, что отколовшиеся от этого тайного общества личности объявили единственным средством своей борьбы террор против действующей власти, трагическим следствием чего и стало…»
        «Петербургский листок»
        …августа 1878 г.
        «…теперь всем очевидно, что слухи о причастности туманного Альбиона к трагической судьбе императора Павла Первого имеют под собой основания. Обыватель вправе спросить: если сегодня англичане попались на организации цареубийства и массового душегубства посреди бела дня, в самом центре столицы нашей державы, стремясь обрести преимущество в несчастливо складывающейся для них войне - разве подобное не могло произойти семьдесят семь лет назад?..»
        Газета «Русский инвалид»??
        …августа 1878 г.
        «…в длинном списке жертв ужасного злодеяния - Нина Георгиевна Кайдановская, племянница капитана второго ранга Повалишина, кавалер Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия, полученного за отличия в недавней кампании на Балтике. Как нам стало известно, покойная девица Кайдановская была обручена с лейтенантом С. И. Казанковым, награждённым крестом св. Владимира четвёртой степени за Свеаборгскую баталию. В момент взрыва лейтенант Казанков так же находился на месте преступления, но по счастью, не пострадал и даже помог тут же, на месте злодеяния, опознать одного из бомбистов, бывшего студента Императорского училища правоведения…»
        Санкт-Петербург, Варшавский вокзал
        …августа 1878 г.
        - Так что, поспешить бы надо, вашбродие! Отправление через пять минут.
        Серёжа шагал по перрону вслед за носильщиком - здоровенным детиной, казавшимся настоящим гигантом из-за багажа, который он волок, водрузив на голову. Мимо неспешно проплывали синие классные вагоны экспресса «С.-Петербург - Варшава - Берлин». Один из лучших поездов, колесящих по железным магистралям Империи. Бронза, хрусталь, бархат в одноместных купе, изысканное меню ресторана, не менее изысканное общество. Трое суток до столицы Германии пролетят незаметно.
        Если бы не тоска, съедающая душу юного лейтенанта…
        «Время лечит…» - сказала Ирина Александровна, перекрестив на дорогу юношу, так и не ставшему роднёй семейству Повалишиных.
        «Время лечит? Возможно - но пройти его должно побольше, чем жалкие три недели…»
        Нину хоронили в закрытом гробу. Серёжа как наяву видел жуткое кровавое месиво на месте любимого лица, зазубренную доску, торчащую из проломленной грудной клетки, окроваленную культю на месте руки. Потом - выматывающие и без того истерзанную душу перемещения по кабинетам. Учтивые чиновники от морского ведомства знали о его несчастье: жали руку, сочувствовали, обещали содействие. И ведь не обманули - бумаги, на оформление которых в другое время запросто ушла бы неделя, а то и две, были выправлены за три дня. И ещё несколько дней ушли на беседы с начальником штаба Отдельного Корпуса Жандармов. генерал Никифораки счёл своим долгом лично переговорить с каждым из свидетелей трагедии на Екатерининской.
        Но закончилось и это. Финальным этапом бюрократических проволочек стал визит в кассу Адмиралтейства. Подъёмные и проездные суммы могли бы порадовать любого лейтенанта, но Серёжа остался равнодушен к свалившемуся на него богатству. По совету Повалишина он не стал тратить время на походы по магазинам («незачем, голубчик, в Берлине купите всё, что надо и намного дешевле!») и ограничился тем, что приобрёл билет и плац-карту первого класса. И вот - шагает теперь по перрону вслед за ражим детиной, нагруженным на манер мифического Атланта.
        Итак, Варшава, Берлин, потом - Гамбург. Две недели на борту «Тюрингии» под личиной пассажира «Гамбургских океанских пароходных линий». Потом, где-нибудь в открытом море, волк сбросит овечью шкуру: из трюма поднимут пушки вместе с лафетами, установят их на заранее смонтированные палубные подкрепления - и коммерческий крейсер «Доброфлота» выйдет на океанскую большую дорогу.
        Что ж, теперь это его личная, персональная война. Теперь ему есть, за что драться - и не просто выполнять свой долг офицера.
        Пепел Клааса бьётся об его грудь. Нет, не прав милейший Иван Фёдорович - теперь, как некогда у легендарного фламандца, неистовая жажда мести шла у Серёжи рука об руку со спокойной уверенностью в том, что надо любой - любой, слышите? - ценой сокрушить врага Отечества.
        Но для этого надо, для начала, попасть в Гамбург.
        Носильщик остановился возле синего вагона. Предупредительный служитель посторонился, пропуская морского офицера, и почтительно скосил глаз на алый крестик, сияющий на мундире.
        …пепел Клааса стучит в сердце…
        II. Берег турецкий
        Мраморное море
        На рейде Измита (Османская империя)
        …сентября 1878 г.
        Дзын-н-нь! Дзын-н-нь!
        Короткая пауза.
        Дзын-н-нь! Дзын-н-нь!
        Ещё пауза. И три дребезжащих удара рынды.
        Дзын-н-нь! Дзын-н-нь! Дзын-н-нь!
        Пять склянок. Адмирал Хорнби привычно сверился с извлечённым из внутреннего кармашка мундира брегетом - всё верно, два часа тридцать минут пополуночи. Впрочем, странно, будь оно иначе - время на борту флагмана отсчитывают по хронометрам, способных дать сто очков вперёд любым, самым точным карманным часам. Правда, из трёх имеющихся на борту хронометров доверять сейчас можно только одному - два других нуждаются в наладке, их тончайшие механизмы дали сбой после страшных сотрясений от угодивших в броненосец чугунных бомб. И другого, куда более сильного удара - когда броненосный таран «Хотспур», краса и гордость эскадры Мраморного моря, не успев вовремя сманеврировать, пропорол борт переднего мателота своим кованым шпироном.
        Попытка прорыва в Босфор дорого далась броненосцам адмирала Хорнби.
        Вахтенные на палубе начали рутинную перекличку. Адмирал помедлил, накинул лёгкий парусиновый плащ и вышел на кормовой балкон броненосца.
        «Эджинкот» - длинная высокобортная махина, украшенная пятью мачтами, относится к классу батарейных броненосцев. Это означает, что его орудия располагаются, как на линкорах Нельсона и Вильнёва, в одной сплошной, от носа до кормы батарейной палубе, укрытой бронёй. Конструкция, мягко говоря, не самая передовая - собратьев помоложе тяжёлая артиллерия помещается в круглых башнях или в казематах, массивных броневых ящиках, врезанных в середину корпуса судна, а то и водружённых прямо на палубу. А вот броневые пояса есть у всех - набранные из кованых железных листов, способных выдержать удары и архаичных чугунных бомб и стальных конических снарядов, выпущенных из нарезных орудий.
        Сейчас флагманский броненосец тяжко лежит на чёрной, отражающей крупные, как вишни, звёзды, воде гавани. Город Измит погружён в вечернюю негу: с близкого берега плывут волнами запахи, горелое оливковое масло, жареная рыба, кофе, перец и ещё что-то приторное, отдающее тухлятиной. Доносились гортанные возгласы - на верках береговых батарей перекликались часовые, все, как один, в красных фесках, перетянутые по талии широкими кушаками.
        Одно слово - турки…
        Адмирал вернулся в каюту. За эти полгода Турция вместе с её обитателями надоели Хорнби хуже горькой редьки. Он одинаково ненавидел восточные ароматы, звуки турецкой речи, это усыпанное крупными звёздами турецкое небо - как, впрочем, и всё, связанное с Османской империей. Когда потрёпанная, нахватавшаяся ядер со старых турецких батарей эскадра приползла в Измит, адмирал не сомневался, что вынужденная стоянка не продлится больше двух недель. Вот залижут раны, получат новые снаряды взамен бессмысленно растраченных - и снова в море! Поскорее миновать Дарданеллы, и двигаться на соединение с эскадрой Средиземного моря. А уж там - Королевский Флот найдёт, как расплатиться за унижение…
        Увы, действительность поставила на этих планах большой и жирный крест. Из западни Мраморного моря успели вырваться только «Ахиллес» и сопровождавший его шлюп «Дафна», выполнявший при эскадре роль посыльного судна - их адмирал, не медля ни дня, отослал в Александрию, с подробным рапортом о своей неудаче. Сам же он намеревался наспех подлатать искалеченный «Эджинкот» («Александра» так и осталась лежать на босфорском мелководье, растерзанная взрывами русских мин и собственных снарядных погребов) - и вместе с другими четырьмя броненосцами, «Султаном», «Темерером», «Хотспуром» и «Свифтшуром», покинуть негостеприимные воды.
        Но - не успел. Русские успели первыми, как саркастически заметил флаг-штурман - за что заработал от адмирала недовольный взгляд. Но что поделать, если выскочка-штурман прав? Русские каким-то чудом сумели перебросить на галлиполийские батареи (сданные прохвостами-турками без единого выстрела) несколько шестидюймовых мортир, тех самых, чьи бомбы, как бумагу, прошивали броневые палубы мониторов на Дунае. А ведь они были укрыты точно такой же бронёй, что и палубы его кораблей…
        Мало того - турки сообщали, что кроме орудий, проклятые славяне доставили в Дарданеллы и якорные мины, самое страшное своё оружие, от которого Королевский флот ещё не нашёл эффективного противоядия. Сочетание крупповских мортир и минных банок не оставляла эскадре в узостях пролива ни единого шанса - вот и приходилось который уже месяц торчать в опостылевшей дыре и выслушивать донесения о том, что русские минные транспорты якобы замечены на подходах к Измиту, а ночью на рейде вахтенные разглядели неопознанные паровые катера…
        Конечно, у страха глаза велики - но вдруг?.. Адмирал приказал проводить траление - ничего. Но это нисколько его не успокоило. Хорнби отдавал себе отчёт, что его тральные партии не обладают необходимым опытом для борьбы с русским чудо-оружием. Оставшийся при эскадре деревянный винтовой фрегат совершил несколько выходов в поисках таинственных минных транспортов, но задержал лишь турецкую шхуну, из-за чего пришлось долго извиняться и выслушивать пространные нарекания османских чиновников. В опасении новых инцидентов, Хорнби запретил повторные выходы в море - не хватало ещё и поссориться с союзниками!
        При этой мысли адмирал скривился, словно раскусил зёрнышко перца. Союзники… поведение турок просто омерзительно. Да, их верфи оказывали кое-какую помощь в ремонте броненосцев - но Господь свидетель, каких нервов стоило выбить из них эти жалкие крохи! К тому же, чинилась масса проволочек доставке материалов для ремонта - с блокадой Дарданелл, всё приходилось везти по суше. Так, отправленные для броненосцев Хорнби снаряды крупных калибров попали вместо Измита аж в Трапезунд, а треть вообще затерялась по дороге! Та же участь постигла запасные части для котлов.
        Турецкие мастеровые работали из рук вон плохо: портили исправное оборудование, затягивали самый ничтожный ремонт. Масштабы же воровства и мздоимства… мы в Турции, господа, и этим всё сказано! Но - не помогали бакшиши, щедро раздаваемые портовым чиновникам и местному воинскому начальству. Сколько времени прошло, а ремонт флагманского «Эджинкота» не то, что не завершился - даже толком не начался. Вот и приходится который месяц «сидеть на своих говяжьих костях» - так в британском флоте называют затянувшуюся якорную стоянку на одном месте, когда на дне под судном скапливается гора костей, выброшенных из корабельного камбуза. Некоторые предпочитают выражение «на своих пустых бутылках» - ну, это уж что кому ближе…
        Увы, ирония не помогала - адмирал устойчиво пребывал в состоянии крайнего раздражения. Была бы его воля, он несколькими залпами главных калибров стёр с лица земли этот поганый городишко - и посмотрел бы, как тогда засуетятся, забегают похожие на усатых тараканов кадии, чавушбаши, бейлербеи и прочая османско-чиновничья нечисть! Но - нельзя, нельзя! Специально явившийся в Измит представитель Форин Офис уговаривал адмирала проявить терпение и выдержку, не доводить дело до крайности, не портить отношений с союзником - пусть даже и таким ненадёжным. Военные действия, объяснял дипломат, развиваются совсем не так, как планировали в Лондоне, и новый конфликт - последнее, что нужно сейчас Британии.
        Вот и приходится торчать в опостылевшем Измите. Команды броненосцев сатанеют без дела, кормёжка оставляет желать лучшего, что ни день - адмиралу доносят о стычках матросов с солдатами местного гарнизона, и стычки эти день ото дня становятся всё свирепее. Вот, пожалуйста - сегодня уже два трупа! Это, конечно, турки, но всё равно, неприятно…
        И, в довершение прочих бед - судовые запасы джина подходят к концу! Пополнить их здесь, в Измите, не представляется возможным: турки, правоверные мусульмане и не употребляют не то, что джин, но даже пиво. Снабжение по морю прервано повстанцами-корсарами, разбивающими любую турецкую посудину, а затребованный из Александрии груз спиртного безнадёжно затерялся на просторах Османской Империи…
        Адмирал присел к столу и развернул газету и настроение его, и без того мерзкое, провалилось ниже трюмного льяла. На первой же странице - статья о мятеже суданских фанатиков. Как там называют их предводителя - аль Махди? Вот уж действительно, дикий народ… Однако, эти дикари легко расправились с посланными против них отрядами египетского хедива, и пришлось двинуть из Каира вверх по Нилу британский экспедиционный корпус.
        Адмирал поискал дату - телеграмма из Каира пришла неделю назад. Что ж, нет сомнений, что бравые «томми» с лёгкостью расправятся с возомнившими о себе дикарями, вооружёнными копьями и древними кремнёвыми карамультуками. Махди там, или не Махди - туземцы должны запомнить карающую мощь Британии!
        Балканы, Османская империя. Март-август 1878 г.
        Мирные переговоры начались почти сразу после того, как эскадра адмирала Хорнби убралась прочь из Босфора. Сначала было заключено перемирие, и только после завершения весенней кампании на Балтике, договаривающиеся стороны уселись за стол переговоров всерьёз. С инициативой проведения мирного конгресса выступил от имени кайзера канцлер Германии Отто фон Бисмарк; он же предложил в качестве места для встречи сонный нейтральный Триест. Австро-венгерский кабинет, настороженный тектоническими переменами, происходящими на Балканах, не возражал; императора Франца-Иосифа представлял на конгрессе министр иностранных дел граф Андраши. Франция ограничилась присылкой не самого крупного чиновника с набережной Кэ д'Орсе; представителей же Великобритании на конгрессе не было вовсе.
        Россию представлял канцлер светлейший князь Горчаков, а вот о том, касается турецкой делегации, следует поговорить отдельно…
        За несколько дней до объявленной даты начала конгресса Европу взбудоражила новость: султан Османской Империи и девяносто девятый халиф Абдул-Гамид II безвременно покинул подлунный мир, не выдержав тяжкого груза свалившихся на него несчастий. Во всяком случае, так было сказано в официальном заявлении Бурсы (туда после взятия русскими Константинополя перебралось турецкое правительство).
        Газетчики всего мира немедленно предположили самоубийство султана, сломленного позором военного поражения; кое-кто говорил и о загадочном недуге, свёдшем его в могилу за считанные дни. Действительность, как водится, оказалась, куда проще и очевиднее: Абдул-Гамид, и сам пришедший к власти в результате дворцового переворота в 1876-м году, вместо низложенного заговорщиками брата Мехмеда Мурада, разделил участь предшественника. Только вот в крепость (или, как говорили злые языки, в дом скорби) его никто заточать не стал - султана прирезали на пороге собственной спальни.
        А, собственно, чего вы хотели? Да, в первые дни своего восшествия на престол, Абдул-Гамид снискал всеобщую любовь и популярность. Он посещал казармы, не гнушался офицерскими застольями, был доступен и прост в обхождении. Но… катастрофическое расстройство финансов, позорно проигранная война, утрата основного союзника (Британии, получившей подряд две чувствительные оплеухи, сейчас не Блистательной Порты) и, главное - потеря Стамбула, этой жемчужины Империи, пятьсот лет утверждавшей османское господство в Европе и Азии - кто же спустит правителю подобное фиаско?
        Вдохновитель заговора, опальный генерал Мехмед Али-паша (султан не простил ему неудачи в обороне столицы и выгнал в отставку), вернул из заточения брата Абдул-Гамида и занял при нём должность великого визиря - единственного, непререкаемого советника по любым вопросам. Подверженный нервным припадкам, неумеренно пристрастившийся к спиртному (что совсем уж не подобает правителю правоверных мусульман), Мурад стал податливой глиной в руках опытного политика и прожжённого интригана. Но ведь одних интриг мало, и Мехмед Али-паша отлично понимал, что от окончательного краха Блистательную Порту может удержать только военный успех. Любой, неважно какой - но срочно! И несказанно удивился, когда встретил в этом понимание и сегодняшнего врага, и старых друзей из Берлина - Мехмед Али-паша, при рождении носивший имя Карл Детрoa, был выходцем из Пруссии, из семьи гугенотов. В двенадцать лет он поступил юнгой на торговый корабль, перебрался в Стамбул, где принял ислам и поступил в военное училище. Именно этот человек возглавил турецкую делегацию в Триесте - и нет ничего удивительного в том, что он внимательнейшим
образом прислушивался к советам посланцев германского кайзера. Которые, как понимали все участники конгресса, заранее договорились с Россией и дули теперь в одну дудку…
        Так стоит ли удивляться тому, что требования Санкт-Петербурга принимались в Триесте, хоть и после некоторых проволочек, но именно в той редакции, на которой настаивал глава русской делегации канцлер Горчаков?
        Итак. Царство Болгария признаётся участниками конгресса состоявшимся фактом. Албанский пашалык становится автономной заморской провинцией Османской империи. Княжество Черногория получает независимость, Османская Македония и часть Восточной Румелии отходит к Болгарскому Царству Прочие же европейские владения Османской империи, включая прочие области Восточной Румелии, илы Кыркларели, Эрдине, Текирдаг, а так же европейскую часть Стамбульского ила, планировалось включить в состав Южной Славии, свежеиспечённого государственного образования, фактически же - протектората Российской Империи. В наместники Южной Славии (Юго-Славии, как окрестили её газетчики) прочили Великого князя Константина Николаевич, не сумевшего шестнадцать лет назад занять греческий трон, и вознамерившегося представлять династию Романовых в древнем Царьграде.
        Переговоры были ещё далеки от завершения, а множество мусульман, подданных султана уже снимались с обжитых мест на Балканах и перебирались в Малую Азию. Русские военные власти им не препятствовали и даже оказывали содействие; навстречу же полноводным потоком двигались армяне, смирненские и анатолийские греки и прочие подданные султана, исповедовавшие христианство, и решившие, что им будет уютнее под сенью двуглавого византийского орла.
        Из Одессы, Крыма, Новороссийска ежедневно отправлялись транспорта с поселенцами. В кубанских и донских станицах выкликали охотников в новое казачье войско, Балканское. Желающих было столько, что казачьи старшины были недовольны: «Что ж вы, ироды, казачков невесть куда гоните, а кто хлеб сеять будет?» Вслед за казаками снялись с насиженных мест переселенцы из великоросских губерний - учреждённое Великим Князем Константином благотворительное общество снабжало их деньгами на переезд и первое обзаведение. В газетах замелькали сообщения о проекте железной дороги Кишинёв-Бухарест-Константинополь, и свежеиспечённый господарь Кароль Гогенцоллерн, командовавший румынскими войсками при Плевне, только что в рот не заглядывал русскому посланнику, пространно рассуждавшему о необходимости связать столицы Российской Империи, Румынии и Юго-Славии рельсовой магистралью. Тем более, что правительство кайзера Вильгельма Первого готово было выделить под это начинание солидный кредит.
        Так что, время работало на русских, и любому наблюдателю было очевидно, что Триестский конгресс ещё не успеет завершиться, а Россия твёрдо встанет на Балканах - и отнюдь не только сапогами своих гренадеров и стрелков. Победителям всегда проще настоять на своём, особенно если никто со стороны не лезет с непрошеными наставлениями и поучениями.
        Но - вернёмся к маленькой победоносной войне, так нужной Мехмеду Али-паше для укрепления своего положения в политическом раскладе османской Империи. Пока газеты упражнялись в остроумии, помещая карикатуры на русского медведя, сломавшего хребет султану, и готового подмять под себя все Балканы, в тени большой политики развивались процессы, непонятные широкой публике. А уж когда бомба террориста разорвала в клочья Александра Второго - в процессы понеслись вскачь. Новый Государь слышать не желал о мире с Англией, намереваясь сполна расплатиться за мученическую смерть отца.
        Дипломаты и министры ещё ломали копья своего красноречия и изводили галлоны чернил в кулуарах конгресса, а в Османской Империи уже пришли в движение скрытые силы. Войска спешно перебрасывались на запад, в Сирию и Палестину - будто не нависали над Босфором и с отрогов Кавказского хребта штыки победоносных русских гренадёр. Османские агенты пробирались караванными тропами в Йемен и Судан, сопровождая вереницы верблюдов, гружёных винтовками и золотом. Зашелестели в коридорах Каирского дворца хедива купюры, зазвякали наполеондоры и соверены - чиновниками и царедворцам делались заманчивые предложения, а тех, кто упирался, вылавливали по ночам из сточных канав египетской столицы. Вождям йеменских племён, нищим арабским шейхам и последователям Аль-Махди обещали любую помощь, оружие, опытных инструкторов - лишь бы они решились повернуть оружие против инглези, высокомерных белокожих гяуров, чересчур вольготно устроившихся в землях, над которыми простёрлась длань Пророка, да благословит его Аллах, всемилостивый и всемогущий…
        Над британскими оплотами на Ближнем Востоке - Аденом, Порт-Саидом, над всем Египтом, стали сгущаться тучи.
        Османская Империя, Порт Измит
        …сентября 1878 г.
        Стоящий на носу шлюпки матрос ткнулся отпорным крюком в борт. Пять с половиной дюймов броневого пояса отозвались глухим стуком. Вверху, на палубе, мелькнул фонарь в руках вахтенного, раздался окрик на английском. Ленивый такой окрик, - машинально отметил лейтенант Остелецкий, - через силу, с позёвыванием… Похоже, матросу, дежурящему у трапа смертельно надоела «собачья вахта» и он мечтает только об одном: как бы поскорее улечься на расстеленные по палубе чехлы и захрапеть, подставив щёку ласковому предутреннему бризу. Спать в душных, полных крыс и здоровенных турецких тараканов, батарейных палубах - спасибо, дураков нет. На борту посудины её Величества «Эджинкот» всё пропитано ленью, сном, равнодушием.
        Будто это вовсе не британский броненосец… Впрочем, неудивительно - после полугодовой бессмысленной стоянки в этой турецкой дыре…
        Что ж, вот он и внесёт в жизнь «лайми» некоторое оживление. Другой вопрос - обрадуются ли они этому?
        Венечка бодро отозвался по-английски, старательно имитируя турецкий акцент: «Офицер охраны порта желает видеть вахтенного начальника». Матрос буркнул что-то неразборчивое и убежал, дробно стуча пятками. «Пошли! - беззвучно скомандовал лейтенант и первым стал подниматься по трапу - удобному парадному трапу, который не убирали, похоже, уже несколько месяцев. А зачем? Почти все офицеры броненосца, как и две трети команды, на берегу, предаются пороку в виде кальяна, гашиша и восточных танцовщиц. Кому повезёт - добудут из-под полы владельца заведения бутыль вонючего друзика или греческой водки узо. Спиртное в Измите сейчас в огромном дефиците, за дрянной виноградный самогон приходится переплачивать втрое, а то и вчетверо…
        Матросы, возглавляемые боцманом (все, как и сам Венечка, одетые в турецкую форму) рассыпались по палубе, беря под охрану ружейные пирамиды, веера абордажных палашей, развешанных на фальшбортах и стенках надстроек, орудия и ведущие в нижние палубы трапы. Вахтенные матросы лениво наблюдают за действиями гостей, и только мичман (и не спится же сопляку!) начинает подавать признаки беспокойства.
        - Что это значит, господин офицер?
        Голос у вахтенного начальника высокий, насквозь пропитанный знаменитым британским высокомерием. Сам он - высокий, с вытянутой лошадиной физиономией, украшенной россыпями веснушек. Надо же, и южное солнце их не берёт… Да, для такого что турецкий офицер, что какой-нибудь сиамский - все аборигены и совершеннейшие дикари.
        - Я лейтенант флота Российской Империи. - отчеканил Остелецкий, с удовольствием наблюдая, как вытягивается веснушчатая физиономия британца. - С этой минуты ваш корабль переходит под моё командование. Должен предупредить, что моим людям дан приказ стрелять при первых же признаках сопротивления. Кроме того, с баркаса, стоящего возле вашего борта, под броненосец подведены две мощные мины - и можете не сомневаться, что приставленные к ним люди без колебаний выполнят свой долг.
        Англичанин открывал и закрывал рот, словно рыба, извлечённая из родной стихии. Венечка сделал многозначительную паузу, давая собеседнику возможность оценить сообщение, и продолжил:
        - Так что, в ваших интересах, господин офицер, удерживать нижних чинов от опрометчивых действий.
        Снизу послышались ещё два толчка, донеслась гортанная турецкая речь. На палубу по трапу хлынули редифы - оборванные, воняющие потом, табаком и прогорклым оливковым маслом.
        - Изволите видеть - наши новые союзники помогают взять судно под контроль. - объяснил лейтенант. - Давайте не будем терять времени, и проводите-ка меня к командующему эскадрой адмиралу Хорнби. Ведь он, кажется, на борту?
        Англичанин, наконец, справился с замешательством.
        - Прошу вас подождать несколько минут, господин офицер. Мне надо доложить адмиралу…
        - Не трудитесь. - обаятельно улыбнулся Венечка. - Вот мы сейчас вместе и доложим.
        И, бесцеремонно отстранив собеседника, решительно зашагал на шканцы. Продравшие глаза вахтенные, наконец-то сообразили, что происходит нечто странное, и провожали Остелецкого оцепеневшими взглядами. Другие испуганно косились на усатых редифов, многозначительно поигрывающих длинными винтовками с примкнутыми штыками. А те, кому довелось в своё время встретиться с российскими моряками или побывать в русских портах - угрюмо смотрели на матросов с карабинами и револьверами, чьи лица и характерные речевые обороты мало напоминали подданных повелителя правоверных.
        …коварство русских общеизвестно…
        - Вахтенный офицер сказал, что вы подвели под «Эджинкот» мину. - угрюмо буркнул Хорнби. - Это правда?
        - Даже две. - с готовностью подтвердил Венечка Остелецкий. Он чувствовал себя слегка неуверенно - не каждый день вот так, запросто, беседуешь с адмиралом на кормовом балконе его флагмана. Который ты, к тому же, только что захватил и угрожаешь взорвать на воздух.
        - В каждой мине полтора пуда французского пироксилина. Запалы гальванические. Катер отошёл на несколько саженей от борта, и, когда минный кондуктор замкнёт цепь, взрывом его не заденет.
        - А как же вы? - адмирал испытующе глянул на наглого юнца. - Не боитесь потонуть вместе с нами?
        Лейтенант усмехнулся. Ему отчаянно хотелось выдать в ответ что-нибудь многозначительное, пафосное, чтобы можно потом вставлять в исторические романы. Но - сдержался.
        - Боюсь, разумеется, я ведь тоже живой человек. Но сейчас речь не обо мне, а о вас и ваших подчинённых. Думайте скорее, ваше превосходительство.
        Хорнби набычась смотрел на близкий, не дальше полутора кабельтовых, берег. Небо над минаретами Измита, над крышами портовых мастерских и зубчатыми стенами береговых батарей медленно серело.
        …точно, йоркширский племенной бугай! - хихикнув, подсказал внутренний голос - Таких любят изображать во «Всемирной иллюстрации», в материалах с сельскохозяйственных выставок. Вон, как зенки кровью налились - как бы удар не хватил…
        - Ваше превосходительство, извольте принять решение. - осторожно напомнил Венечка. - Люди на палубе напряжены до последней крайности. Не приведи Господь, кто-нибудь схватится за саблю, выпалит - не поручусь, что у минёра на катере не сдадут нервы. Согласитесь, не хотелось бы погибнуть так глупо. Отдайте приказ прекратить сопротивление, и множество людей останется в живых.
        Хорнби гневно выпрямился. «Да как он смеет, сопляк…»
        - Я не сдам свой флагман русским!
        - И не надо. - согласился Остелецкий. - Вы сдадите его Османской Империи. Тем более, что это будет до некоторой степени восстановлением справедливости. Ваше, Адмиралтейство, помнится, перед самой войной присвоило построенный для Турции броненосец? Как он назывался, «Сьюперб»? А ведь турки исправно за него заплатили. Как и бразильянцы, которых вы ограбили с той же непосредственностью.
        - Этого требовали интересы Британской Империи… - начал, было, Хорнби - и осёкся, поймав насмешливый взгляд русского.
        На палубе стоящего неподалёку «Султана» часто застучали винтовки. Адмирал привычно пошарил в поисках бинокля - не нашёл. Но и без бинокля он ясно видел, как посыпались в воду с кормового свеса фигуры в белых матросских робах.
        Словно в ответ на палубе «Эджинкота» хлопнуло несколько выстрелов, раздались крики, загудели гневные голоса.
        Венечка хлопнул ладонью по резному ограждению балкона.
        - Что, ваше превосходительство, дождались? Учтите - вся пролившаяся кровь на вашей совести!
        И потянул из кобуры длинный револьвер. Адмирал попятился.
        Дверь, ведущая в адмиральский салон, с треском распахнулась. Адмирал попятился - на балконе возник здоровенный матрос. Усы у него загибались чуть не до уголков глаз, словно у заправского янычара - но широкие скулы и нос картошкой не позволяли обмануться по поводу его происхождения.
        - Так что, вашбродие, англичашки бузотёрят!
        Язык тоже не выдавал в новоприбывшем поданного повелителя правоверных.
        - …тех, кто на палубе, мы уняли, уложили мордами вниз, и турок приставили стеречь. А те, что в низах сидят - лаются, ломятся наверх, стрелят из люков. Что прикажете делать? Может, македонок им туда набросать?
        И продемонстрировал (почему-то адмиралу) чугунный, размером с крупное яблоко, шар с торчащим коротким фитилём.
        Венечка сложил руки на груди.
        - Как видите, ваше превосходительство, мы неплохо подготовились к этой вылазке. «Македонки» - возможно, вам незнаком этот термин, так балканские патриоты называют свои самодельные бомбы - тоже начинены пироксилином, и эффект производят довольно серьёзный.
        Хорнби живо представил, что натворит несколько бомбочек в тесных, забитых человеческими телами межпалубных помещениях. Его передёрнуло.
        - Так вы решайте, пока не поздно. - продолжил лейтенант. - А ты, голубчик, - он обратился к боцману, - распорядись накрыть люки чехлами, что ли, да навалите на них чего потяжелее. Пусть посидят, одумаются. Только посматривайте, как бы в орудийные порты не повылезали, потонут ещё сдуру!
        Усач понятливо кивнул и застучал башмаками по трапу. Лейтенант повернулся к Хорнби.
        - К тому же, посмотрите вот туда…
        И указал на медленно сереющее небо. На его фоне, у входа в гавань вырисовывались мачты и трубы боевых кораблей.
        - Эскадра Хасан-паши. - прокомментировал русский. - Это на случай, если вы, ваше превосходительство, заупрямитесь всерьёз. Я понимаю, глупо сравнивать выучку турецких и британских моряков, как, впрочем, и мощь флотов Османской и Британской империй. Но здесь и сейчас они превосходят вас числом, по меньшей мере, вдвое. И это не считая береговых батарей Измита, которые тоже, надо полагать, не станут сохранять нейтралитет.
        - Вы застали нас врасплох. - ответил адмирал. Голос его был бесстрастен, но глаза не обманывали - тусклые, потухшие, они были налиты безнадёжностью и отчаянием.
        - Все мои офицеры, кроме вахтенных на берегу. Как, впрочем, и матросы. На броненосцах остались стояночные вахты - и те, кто наказан за всяческие провинности. Увы, в этой гнусной дыре разложение команд идёт невиданными темпами…
        - Старые добрые традиции Королевского Флота. - насмешливо сощурился лейтенант. - Плеть, ром и содомия[2 - В реальной истории это высказывание приписывают Уинстону Черчиллю.], не так ли? Да, наивно было бы ждать от них самопожертвования…
        Тишину снова разорвали выстрелы - на этот раз палили на «Инконстане».
        - Кому ещё неймётся… - начал брюзгливо лейтенант, но договорить не успел. Громовой рык взрыва заглушил все прочие звуки. Над фрегатом вырос огненный столб, огненно-яркий в предрассветном сумраке. Остелецкий видел, как повалилась за борт грот мачта, как обречённый фрегат лёг на правый борт и стал стремительно погружаться в неглубокие воды гавани.
        - Это не ваши мины. - прохрипел Хорнби. Ладони его, покрытые с тыльной стороны редкими седыми волосками, судорожно сжимались и разжимались. - Коммандер МакКласки предпочёл смерть бесчестью.
        Лейтенант коротко глянул на собеседника.
        - Вы ему завидуете?
        Гул голосов на палубе перекрывали короткие, требовательные команды на русском и турецком языках.
        - Как видите, ваше превосходительство, матросы решили пожить ещё немного. - холодно заметил Остелецкий. - И не стали дожидаться вашего позволения сдаться. А я ведь вас предупреждал!
        Хорнби дёрнулся, будто его кольнули шилом, и повернулся к лейтенанту. Лицо его приобрело тёмно-морковный цвет.
        - Вы… всё, что вы тут творите - это бесчестно! Это против правил цивилизованной войны!
        - А науськивать нигилистов на убийство Государя - это честно? А устраивать кровавую бойню в чужой столице - это не против правил?
        В глазах русского сверкала такая ярость, что Хорнби невольно вздрогнул.
        - Вы не сможете доказать…
        Остелецкий пожал плечами.
        - Я и не собираюсь, ваше превосходительство. Пусть в этих тонкостях разбираются дипломаты и историки. Лет, эдак, через пятьдесят. А сейчас начинается самое интересное. Правда, вы не сможете принять в этом участие - но и в положении зрителя, согласитесь, есть свои преимущества. Или вас больше привлекает выбор сэра Эстли Купера?
        Физиономия адмирала сменила морковный оттенок на королевский пурпур. Намёк на командующего эскадрой Специальной Службы, пустившего себе пулю в лоб после сдачи Эскадры Специальной службы, был слишком прозрачен.
        - Да как вы смеете?! Мальчишка…
        - Смею, ваше превосходительство, ещё как смею. Vae victis[3 - (лат.) - Горе побеждённым.] - так, кажется, у Тита Ливия?
        Обернёмся назад и поинтересуемся: как вышло, что российские моряки оказался в самом логове заклятого врага? Перемирия перемириями, но война, самое жестокое русско-турецкое противостояние за последние полвека - официально ещё не закончилась. А тут - «союзники», чужая форма на русских матросах и османские редифы под командованием лейтенанта-черноморца… да что творится на этом свете?
        А между тем, всё довольно просто. После злодейского убийства императора, его сын и наследник (которого в нашей истории назвали Миротворцем) и слышать не пожелал о мире с Англией. Тем более, что война, вопреки истерическим прогнозам Милютина и мрачным предсказаниям Горчакова, развивалась довольно успешно: британскому льву подпалили усы там, где это меньше всего ожидалось - на море. Но этого показалось мало только что вступившему на престол Государю, и он проводил долгие часы в своей любимой Гатчине взаперти с канцлером, великим князем Николаем Николаевичем и военным министром, изучал депеши из Триеста и Кабула и… план, наконец, сложился. Коварный, вероломный - и в силу этого сулящий успех.
        Как заведено в мировой политике, самые важные дела нередко решаются отнюдь не на конгрессах, а на тайных переговорах между лицами, стоящими в тени ключевых политических фигур. Эмиссары Санкт-Петербурга обратились напрямую к Мехмеду Али-паше при посредничестве некоего лица, приближённого к канцлеру Бисмарку. О чём они говорили, мы с вами никогда не узнаем (подобные вещи охраняются почище любых военных секретов), однако можем оценить результат. После недели тайных переговоров (проводившихся, к слову сказать, на немецком языке, родном для двоих из трёх участников переговоров) Мехмед Али-Паша согласился, что потерю европейских владений Османской империи недурно было бы компенсировать приобретением равноценного куска. А именно - Египта, который хоть и числится формально в составе Османской империи, но султан не обладает там реальной властью. Это унизительное положение длилось с конца прошлого века, когда под сень пирамид явились солдаты Наполеона. Потом их сменили англичане, которых, в свою очередь, вышвырнул вон блистательный Мухаммад-Али, утвердивший на берегах Нила независимую от Стамбула власть. Но
это, разумеется, не могло продолжаться долго. В 1869 году француз Лессепс открыл Суэцкий канал, а египетский хедив Исмаил-паша не нашёл ничего лучшего, как уступить контрольный пакет акций этого выгоднейшего предприятия Лондону. Островитяне энергично взялись за дело: крепко обосновались в Порт-Саиде, Суэце и Адене, бесцеремонно оттяпанном у турок ещё в 1839 м году и с тех пор стерегущем подходы к Баб-эль-Мандебскому проливу. Одновременно, пользуясь мягкотелостью хедива и продажностью его высших чиновников, британцы стали наращивать своё присутствие в самом Египте, и к текущему 1878-му году достигли в этом немалых успехов. Разумеется, это вызывало недовольство у египтян, и особенно - в офицерской среде, где сильно было турецкое влияние.
        Именно этим и решил воспользоваться Мехмед Али-паша и его партнёры по закулисным интригам. Главным призом в этой игре был, разумеется, Суэцкий канал, и именно вокруг него строились основные расчёты.
        Удары были спланированы жёстко и цинично. За месяц до них суданские племена, подогретые турецким золотом и турецкими же посулами, взбунтовались против влияния северных соседей, объявили джихад и вырезали один за другим несколько египетских военных отрядов, посланных для их усмирения. Вождь восставших, назвавший себя Аль-Махди, призывал правоверных на север; перепуганный хедив обратился за помощью к англичанам и помощь эту получил - немногочисленные английские части в сопровождении египетской конницы и четырёх речных канонерок двинулись вверх по Нилу и 2-го сентября высадились на берег близ грязной суданской деревеньки Омдурман.
        Этого-то и добивались заговорщики. В первых числах сентября в Каире начался военный мятеж. Одновременно взявшиеся за сабли арабские и йеменские племена нацелились на Суэц, Порт-Саид и Аден. Турецкие войска под предлогом защиты канала немедленно заняли Порт-Саид - британский гарнизон составляли всего две роты Нортумберлендского пехотного полка, стрелков, а из военных кораблей на рейде присутствовали два деревянных шлюпа и парусный фрегат. Заняв Порт-Саид (англичане предпочли не принимать боя и убыли на кораблях в Александрию), турки погрузились на баржи и двинулись по каналу на юг, в сторону Суэца. Одновременно турецкие боевые корабли миновали Босфор (разумеется, с согласия русских) и присоединились возле Мармары к эскадре Хасана-паши. А на борт отстаивавшихся в Измите британских броненосцев эскадры Мраморного моря поднялись турецкие редифы и переодетые в турецкую форму русские моряки.
        И Мехмед Али-Паша, и его партнёры отлично понимали, что Британия ответит на столь наглый выпад, и ответит жёстко. Да, почти все сухопутные силы заняты бессмысленной и утомительной Нильской экспедицией. Но в колоде Великобритании имелся другой козырь, неоднократно проверенный, до сих пор бивший любую карту, которую противник мог выложить на зелёное, цвета морской волны, сукно мировой политики. Броненосцы Средиземноморской эскадры спешно разводили пары на Мальте, и чтобы противостоять этой грозной силе, Османской империи понадобятся всё, что она сможет наскрести. В том числе - только что захваченные броненосцы адмирала Хорнби, команды которых предстояло укомплектовать (по крайней мере, частично) русскими моряками. Таково было требование Санкт-Петербурга, и Мехмед Али-паше пришлось, скрепя сердце, согласиться. Тем более, что обученных артиллеристов в османском флоте остро не хватало, а русские убедительно доказали, что не привыкли разбрасывать снаряды впустую.
        Вот и получилось, что лейтенант Остелецкий в составе отряда из полутора дюжин русских офицеров и трёх сотен матросов принял живое участие в диверсии против эскадры адмирала Хорнби. А уже наутро Венечка сдал захваченный «Эджинкот» «союзникам»-османам и перебрался на броненосный таран «Хотспур». Следующие три дня на судно грузили уголь и снаряды (они волшебным образом нашлись и, конечно, ни в каком не Трапезунде), одновременно осваивая незнакомую технику. В предстоящих сражениях Венечке выполнять обязанности старшего артиллериста.
        New York Herald, САСШ
        …августа 1878 г.
        ТЕЛЕГРАММЫ ИЗ КАИРА:
        «…восстание так называемых «дервишей», сторонников Аль Махди набирает силу. Британский экспедиционный отряд под командованием полковника Горацио Китченера успешно миновал пороги выше между селениями Валь-Хальфа и Хартум и движется вверх по Нилу, сопровождаемый вдоль берега сильным отрядом египетской кавалерии. Не приходится сомневаться, что превосходная британская организация и современная военная техника (в составе отряда, кроме скорострельных полевых орудий имеются картечницы) в ближайшее время восторжествуют над фанатизмом дервишей и…»
        С.-Петербургские Ведомости
        …сентября 1878 г.
        НАМ ПИШУТ ИЗ РИМА:
        «…телеграф принёс в столицу Итальянского королевства известие о жуткой резне в Адене. Дикие йеменские племена, захватившие город после упорных, кровопролитных боёв, выставили вокруг порта частокол из копий с насаженными на них головами европейцев и их туземных прислужников. Есть сообщения о массовом насилии над захваченными белокожими женщинами.
        Командир стоявшего в порту британского фрегата приказал стрелять картечью по запрудившим набережные толпам местных жителей, после чего пустил себе пулю в лоб. Жертвы среди мирного населения…»
        «Wiener Zeitung», Вена
        …сентября 1878 г.
        НАШ КОРРЕСПОНДЕНТ СООБЩАЕТ ИЗ КАЛЬКУТТЫ:
        «…войско афганского эмира при поддержке русского казачьего отряда миновали Хайберский проход. Провинция Пешавар охвачена восстанием. Немногочисленный отряд индийских стрелков под предводительством британских офицеров укрылся в крепости Джамруд и с трудом отбивается…»
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …сентября 1878 г.
        СРОЧНО ИЗ СУЭЦА:
        «…арабские племена, предпринявшие штурм города, отражены с большими людскими потерями. В самом Суэце бушуют пожары после артиллерийской бомбардировки, предпринятой невесть откуда взявшейся у арабов артиллерией. В устье Суэцкого канала затоплено два парохода с бутовым камнем, предназначенным для возводящихся вспомогательных сооружений. Телеграфный провод, проложенный вдоль канала, перерезан арабами во многих местах. Ходят упорные слухи о судах войсками, идущих со стороны занятого турками Порт-Саида. Представитель Германского Ллойда выразил глубокую обеспокоенность в связи с неизбежными перебоями коммерческого судоходства по этой важнейшей торговой артерии …»
        III. Романтики с большой дороги
        Где-то в Аравийском море
        …сентября 1878 г.
        Корабль был красив - низкий, длинный корпус, три высокие мачты с полной парусной оснасткой, острый, сильно скошенный форштевень. Такими обводами могут похвастаться, разве что, чайные клипера, эти «гончие морей».
        Только вот палубы чайных клиперов не придавливает тяжесть кургузых чёрных пушек. Женщина пригляделась - орудия развёрнуты по-походному и ничем, вроде бы, не угрожают белоснежной красавице «Луизе-Марии», с элегантными, почти гоночными обводами, сильно наклонёнными к корме мачтами и бессильно свисающим с кормового флагштока полотнищем - вертикальные чёрно-жёлто-красные полосы. «Луиза-Мария» больше походит на частную яхту, нежели на коммерческий пароход, и только широкие люки трюмов да грузовые тали, свисающие с нижних реев выдавали истинное её предназначение.
        Пассажирка изяществом не уступала судну - точёная фигурка, тонкое лицо дышит истинным, не показным или благоприобретённым, аристократизмом. Тонкие пальцы нервно тискают костяную рукоятку ненужного зонтика.
        - Что за сюрприз, мсье Бувилль?
        Капитан (судя по украшенной золотым шитьём фуражке, это действительно он) опустил большой, составленный из длинных медных трубок бинокль.
        - Это русский военный клипер, мадам. Видите кормовой флаг? Косой голубой крест на белом полотнище. Русские, никаких сомнений.
        - Что им от нас надо?
        Голос звучал почти капризно - женщина не сомневалась в своём праве требовать отчёта. Чеканная формула «Первый после Бога», похоже, была ей незнакома.
        - Россия воюет с Англией, а мы, согласно судовым документам, следуем в Карачи. Это британский порт, мадам, а значит, русский клипер имеет право досмотреть наш груз.
        - Но у нас… - женщина запнулась. - Они нас потопят?
        - Ну что вы, мадам! - шкипер поднял перед собой ладони в успокоительном жесте. - Русские, конечно, варвары, но не до такой степени. В худшем случае, они утопят пароход, а нас примут на борт. Но и это весьма сомнительно - «Луиза-Мария» превосходное судно, да и груз представляет немалую ценность. Полагаю, они конфискуют и то и другое. Впрочем, скоро мы всё узнаем…
        К «Луизе-Марии» летела, подгоняемая ударами вёсел, шлюпка. До собеседников доносилось зычное уханье шлюпочного старшины: «Два-а-а - раз! Два-а-а - раз!» За спиной рулевого весело трепетал на ветру флажок - уменьшенная копия того, что украшал корму военного корабля.
        - Но ведь мы идём под флагом королевства Бельгия!
        - Неважно, мадам. Согласно международным законам русские имеют право на подобные действия.
        - А это? - она кивнула на небольшую бронзовую пушчонку на деревянном лафете, одиноко стоящую на полуюте. - Мы могли бы…
        Капитан испуганно замахал руками.
        - Даже и не думайте, мадам! Стоит выпалить из этой клистирной трубки один-единственный раз - и командир клипера получит законное право открыть огонь. Его шестидюймовки пустят нас на дно за четверть часа!
        Женщина едва заметно скривилась - было видно, что её коробит столь явная демонстрация трусости и нерешительности.
        - Так вы уверены, что в случае сдачи нам ничто не грозит?
        - Разве что, некоторый дискомфорт, мадам. На военных судах довольно тесно. Вряд ли они смогут выделить вам достойные апартаменты.
        Женщина вздохнула.
        - «Луиза-Мария» - любимое судно моего покойного супруга. Он позаботился о том, чтобы оборудовать на её борту подходящее помещение для себя… для нас.
        - Будем надеяться, русские её пощадят.
        Унтер-офицер - усатый детина с нашивками артиллерийского кондуктора на рукаве форменки - поддел лезвием топора крышку ящика, прочного, основательного, обитого от сырости кожей, и с натугой отодрал прочь. Барон осторожно, стараясь не испачкать мундир, извлёк винтовку. Латунная затворная коробка, длинный гранёный ствол, характерная скоба для перезарядки. Всё - в густом слое оружейного сала.
        - Винтовки Пибоди-Мартини. - прокомментировал он. - По шесть штук в ящике - недурно, недурно. Всего, значит, выходит две с половиной тысячи. Английская работа?
        - Бельгийская, из Льежа. - равнодушно отозвался шкипер-бельгиец. - Фрахт британского военного ведомства.
        - Патроны?
        - В соседнем трюме. Там же - амуниция и тюки с военной формой. Ещё тридцать два ящика с револьверами. Английские, фирмы «Веблей и сыновья».
        - Солидно… - присвистнул Греве. - Порт назначения - Карачи? Кивок.
        - Полторы тысячи новеньких винтовой для индийских колониальных частей… Любопытно, чего англичане опасаются больше - нового восстания сипаев, или казачков генерала Гурко?
        - Мне не докладывают. - буркнул шкипер. - Моё дело - доставить, сдать груз. Фрахт есть фрахт, а политикой пусть занимаются другие.
        - Что ж, так и запишем: военная контрабанда в чистом виде. Приходи, кума, любоваться!
        Последние слова он произнёс по-русски. Бельгиец озадаченно покосился на барона.
        - Что ж, мсье…э-э-э?..
        - Капитан Бувилль к вашим услугам.
        - Что ж, мсье Бувилль, это всё. Судовые документы я забираю. - он похлопал по папке, зажатой под мышкой. - Вы тоже отправитесь со мной на «Крейсер». А пока, отдайте распоряжение помощнику, пусть готовится принять призовую партию.
        Шкипер кивнул - на этот раз, как показалось барону, с облегчением.
        - Если позволите, мсье офицер…
        - Я вас слушаю.
        - На борту моего судна мадам де Кремс, вдова владельца пароходной компании, которой принадлежит «Луиза-Мария». Если можно, я бы попросил позволить ей пока остаться на пароходе. В её апартаментах наверняка удобнее, чем в каюте, которую вы сможете выделить для неё у себя на борту.
        - Я доложу. - согласился Греве. - Это, вероятно, та самая дама, которую мы видели наверху?
        Когда он, под угрюмыми взглядами матросов парохода следовал к трапу, ведущему в грузовой трюм, на мостике мелькнул женский силуэт. Греве, ещё в Училище прославившемуся амурными подвигами, понадобилось не больше секунды, чтобы уверенно вынести вердикт: незнакомке лет чуть больше тридцати, необыкновенно хороша и… весьма уверена в себе.
        - Полагаю, командир клипера согласится выполнить вашу просьбу. Она одна?
        - При ней горничная и повар.
        - Вот и ладушки. Кстати, у вас не найдётся свежих газет?
        - Только недельной давности.
        - Пойдёт. Последний раз мы получили газеты с немецкого пакетбота ещё в начале июля - и с тех пор изрядно стосковались по новостям…
        - Оттолкнуть нос!
        Баковый налёг на отпорный крюк, гичка медленно отделилась от «Луизы-Марии». Матрос положил крюк на сложенный между гребцами рангоут и занял место на банке радом с загребным.
        - Весла разобрать!
        Гребцы сноровисто взяли тяжёлые, налитые свинцом вальки на локтевые сгибы; лопасти при этом легли на планширь.
        Унтер, шлюпочный старшина, критически обозрел гребцов и, видимо, остался доволен.
        - Вёсла…
        Истёртые кожаные манжеты скользнули в уключины. Лопасти замерли, не касаясь воды.
        - …на воду!
        Гребцы разом, с синхронностью, которой позавидовал бы любой почётный караул, занесли лопасти к носу. Слитный гребок толкнул гичку вперёд.
        - Два-а-а - раз! Два-а-а - раз! Навались, ребята!
        Белая стена борта быстро удалялась. Шкипер Бувилль сидел на банке перед бароном и безучастно ковырял башмаком решётчатые рыбины на дне шлюпки.
        «Ему что, вообще на всё наплевать? - недоумённо подумал Греве. - Попался на доставке военной контрабанды - и спокоен, как удав…»
        Барон поднял взгляд - на мостике интригующе маячила знакомая фигура. Ветер рвал из рук женщины открытый зачем-то зонтик.
        «Вдова, значит? Любопытно, весьма любопытно…»
        - …Два-а-а - раз! Два-а-а - раз!..
        «…24°04'46"N, 64°49'42"E. Задержан идущий под бельгийским флагом пароход «Луиза-Мария» с грузом оружия и амуниции, квалифицированный, как военная контрабанда. Порт назначения Карачи. Ввиду хорошего хода и достаточного количества угля, решено приз не топить, а конфисковать вместе с грузом, чтобы в дальнейшем использовать как вспомогательное судно. Для этого на пароход выделена призовая команда под началом…»
        В дверь постучали.
        - Вы позволите, господин капитан-лейтенант?
        Михайлов захлопнул журнал.
        - Это вы, Карл Густавыч? Заходите, и прошу вас, без чинов. Мы не на мостике.
        Командир клипера, как и прочие офицеры, упорно именовали барона Карлом Густавычем, вместо чеканно-остзейского «Карл-Густав», и он уже устал объяснять, что имя его отца вообще-то не Густав, а Франц, и правильное обращение звучит «Карл Францевич».
        Впрочем, Греве не обижался. Кают-компания «Крейсера» за время боевого похода стала настоящей семьёй, в которой не принято обращать внимания на всякие пустяки. Густавыч так Густавыч.
        - Я, собственно, вот по какому делу, Леонид Васильевич. Пассажирка с бельгийской посудины…
        В нескольких словах он изложил просьбу вдовы судовладельца, не забыв описать саму просительницу.
        - Что ж, Карл Густавыч, ничего не имею против. Полагаю, «Луиза-Мария» будет сопровождать «Крейсер» некоторое время - с тех пор, как мы отослали «Сынка», нам отчаянно не хватает быстроходного разведочного судна. Страшно подумать, скольких купцов мы упустили из-за этого!
        «Сынок» - бывший британский пароход «Мур», перевозивший на Цейлон уголь и артиллерийские запасы для флота. Перехваченный «Крейсером» ещё весной, он был довооружён, переименован и отдан под команду лейтенанта Пороховщикова, после чего некоторое время сопровождал клипер в качестве вспомогательного и разведочного судна. Но, в конце концов, «приз» пришлось отослать - накопилось слишком много команд с захваченных судов, прокорм и содержание их превратилось в нешуточную головную боль. Пленных перегрузили на «Сынка» и отправили во Владивосток. Вместе с ними на пароход передали захваченные судовые документы и большой мешок писем от команды «Крейсера».
        - Так я распоряжусь, чтобы даму оставили, где она есть?
        - Сделайте одолжение, барон. У вас всё?
        Греве замялся.
        - Щё кое-что. Я давеча прихватил на «Луизе-Марии» пачку газет. Не вполне свежие, но уж, какие есть. И вот, послушайте, что я там отыскал…
        Он продемонстрировал собеседнику потрёпанный газетный лист.
        - «Таймс» от девятнадцатого июля. На второй полосе - официальное сообщение из канцелярии вице-короля Индии сэра Роберта Булвер-Литтона. В нём говорится, что осуждённые за подготовку мятежа офицеры-индусы отправлены, согласно приговора, на каторгу. Они, видите ли, собирались дождаться, когда Гурко со своими молодцами вступит в пределы Индии, и взбунтовать свои части. Заговор провалился, троих главарей приговорили к смертной казни, остальных же присудили к бессрочной каторге на Андаманских островах.
        - Андаманские острова… - капитан-лейтенант развернул карту. - Отправили их, надо полагать, пароходом из Калькутты. Не так уж далеко, давно должны быть на месте. Но… к чему это, Карл Густавыч?
        Греве снова помедлил.
        - Я подумал: а что, если нам сменить на некоторое время амплуа и из каперов превратиться в капитана Немо?
        - Это вы о романе мсье Жюля Верна? - Михайлов недоумённо нахмурился. - Как же, наслышан, только название запамятовал.
        - «Восемьдесят тысяч вёрст под водой»[4 - Первое русское издание этого романа - 1870 г. В переводе Марко Вовчок.]. Там в одном из эпизодов капитан подводного судна помогает повстанцам - доставляет им золото и оружие. Золота у нас, правда, нет, а вот оружия - полный пароход, причём превосходного.
        Капитан-лейтенант некоторое время молчал, а когда заговорил - в его голосе зазвучали весёлые нотки.
        - А знаете, лейтенант мне ваша затея по душе. И ведь как красиво получается - если я не ошибаюсь, этот ваш Немо тоже был индусом и боролся против господства англичан?
        - Не ошибаетесь, Леонид Васильевич. Так и было. Передадим этим каторжникам винтовочки и поможем перебраться назад, в Индию. А уж там они найдут способ посчитаться со своими палачами.
        Михайлов кивнул.
        - Освобождать каторжников - такое, конечно, ни одной международной конвенцией не предусмотрено но… Ладно, семь бед - один ответ! Уверен, офицеры клипера вас поддержат. Только вот что: на этой каторге, надо полагать, содержатся не только мятежники? Убийц, воров и прочих уголовных преступников тоже хватает?
        - Об этом пусть у англичан голова болит. - беспечно отозвался Греве. - С чего это нам об их швали думать?
        - И то верно. Вот что, голубчик: отправляйтесь-ка вы на «приз» и принимайте командование. Но особенно не размахивайтесь, теперь каждая пара рук на счету. Хорошо хоть, после Филадельфии у нас увеличенный состав команды, двести пятьдесят человек вместо ста девяноста девяти по штатам - как раз в рассуждении того, что придётся отряжать людей в призовые партии. Иначе, уж и не знаю, как и выкручивались бы! Воскобойникова, боцмана, возьмите с собой, пусть подберёт молодцов понадёжнее. Придётся вам малым числом управляться.
        - Ясно, господин капитан-лейтенант! - радостно встрепенулся Греве. Он явно не ожидал, что командир так скоро согласится с его прожектом. - Лишнего не возьму. Позвольте исполнять?
        - Позволяю. - добродушно отозвался капитан лейтенант. - Кстати, заодно присмотрите за этой дамочкой, вдовой судовладельца. Как там бишь её?..
        И лукаво усмехнулся в усы.
        Индийский океан
        …сентября 1878 г.
        - А ваша «Луиза-Мария» недурной парусный ходок. - сказал Греве. - Не ожидал такого от коммерческого парохода. Обыкновенно, паруса на подобных судах играют роль вспомогательную, а тут - смотрите, она почти не уступает «Крейсеру!»
        Они любовались пенными усами, разбегающимися от форштевня. Горизонт был чист; голубизна тропического неба могла соперничать своей бездонностью, разве что, с глазами Камиллы - так звали новую знакомую барона. Он представился ей сразу, как только принял обязанности капитана «приза», и получил в ответ холодную улыбку и сдержанный кивок: «рада знакомству, мсье. Жаль, что оно состоялось при столь удручающих обстоятельствах…»
        Но обстоятельства обстоятельствами, а тропическое солнце быстро растопило ледок. На второй день пассажирка уже улыбалась, раскланиваясь с новым капитаном. На третий - здоровалась, встретив во время утреннего променада. А на четвёртый прислала горничную-мулатку с предложением выпить вместе кофе под раскинутым над палубой тентом.
        Чем они сейчас и занимались.
        - Мой покойный супруг начинал капитаном торгового брига - рассказывала женщина. - И когда строили «Луизу-Марию», он настоял на том, чтобы она получила этот великолепный гардероб.
        Греве кивнул. «Гардероб», как собеседница назвала парусную оснастку судна, действительно внушал уважение. «Луиза-Мария» гордо несла на трёх мачтах вооружение гафельной шхуны, и при хорошем ветре демонстрировала отменные ходовые качества.
        «…жаль было бы топить такую красоту…»
        Женщина отхлебнула из крошечной, полупрозрачного китайского фарфора, чашечки. Кофейный прибор - серебряная бульотка и вазочка с коричневым тростниковым сахаром - стояли на маленьком столике. Он вместе с парой плетёных кресел помещался в тени кожуха вентилятора. Из раструба доносился сдержанный гул. Котлы поддерживали давление, но машина не работала - «Луиза-Мария» и бегущий в её кильватере «Крейсер» экономили уголь, одевшись от палуб до клотиков в белоснежные полотнища.
        - … мой супруг задумывал «Луизу-Марию» как особое судно. - продолжала меж тем Камилла. - Помнится, он говорил, что на её борту никогда не будет кирпича, цемента, угля, железнодорожных шпал и рельсов, бочек с машинным маслом, деталей машин - всех этих необходимых, но унылых атрибутов цивилизации.
        - Не слишком практично в плане коммерции. - отозвался Греве. Беседа шла на английском языке - как и большинство флотских офицеров, барон владел им в совершенстве.
        - Таков уж он был. Став владельцем судоходной компании, Петер пользовался любым поводом, чтобы выйти в море. И в рейсах на «Луизе-Марии» он всегда брал особые грузы: ценные сорта дерева, животных, хлопок, фрукты, пряности, ткани, почту…
        - А как же с нынешним содержимым ваших трюмов? Армейские винтовки с патронами - это, согласитесь, не похоже на рулоны шёлка и чёрное дерево!
        - Мой супруг всегда был без ума от оружия. И даже вложил немалую сумму в акции льежских оружейных мануфактур, на которых, кстати, изготовлены эти винтовки. А его коллекция пистолетов и ружей соперничает с собранием короля Леопольда Второго!
        Барон покачал головой.
        - Но, мадам, именно этот груз может стоить вашей компании прекрасного судна. Не жалеете?
        - Что вы, Шарль! - женщина мило сморщила носик. - Это так увлекательно! Сидя в сонном Брюсселе, я бы никогда не испытала подобного!
        Лёгкий шквалик догнал «Луизу-Марию» полосой пенной ряби, сорвал с собеседницы шляпку, и та покатилась по палубе.
        Камилла ойкнула, мулатка - она дожидалась шагах в десяти от собеседников - со всех ног кинулась догонять беглянку. И не успела - шляпка подскочила, ударившись о шпигат, и канула за бортом.
        - Какая ты неуклюжая Лиззи! - женщина огорчённо всплеснула руками. - Это была моя любимая шляпка… Простите, Шарль, мне надо привести себя в порядок. Вы же видите…
        И провела рукой по волосам. Греве судорожно сглотнул. Ветер растрепал каштановые волоса, уложенные в изысканную причёску, и Греве захлестнуло волной сладко-пряного запаха.
        …сандаловое дерево? Похоже…
        - Сожалею, мадам, о вашей утрате…
        Камилла поднялась. Мулатка была уже рядом - она испуганно глядела то на госпожу, то на её собеседника.
        - По вечерам я обыкновенно пью у себя в каюте шоколад. - сказала женщина. - Если хотите, можете составить мне компанию. Я пришлю за вами Лиззи.
        - В котором часу, мадам?
        - Как это у вас называется… - женщина очаровательно наморщила носик в раздумье. Барон почувствовал, что его сердце пропустило удар. - После седьмой склянки - так, кажется?
        - Семь тридцать пополудни, мадам. Я буду ждать.
        - Вот и чудесно, мон ами!
        И упорхнула, оставив за собой дразнящий аромат сандалового дерева.
        - …впервые туда стали ссылать преступников ещё в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, по решению британских властей Бенгалии. - рассказывал Греве. - Причём, европейцев на Андаманские острова тогда почти не везли. А после восстания сипаев возникла необходимость куда-то деть осуждённых рядовых участников восстания - вот на островах и устроили каторгу самого строгого режима.
        Кают-компания «Крейсера» была полна. После третей полуденной склянки офицеры, за исключением вахтенных, разумеется, собрались, чтобы послушать доклад барона. Капитан-лейтенант Михайлов, следуя вечному армейскому принципу «инициатива наказывается исполнением» велел Греве извлечь из судовой библиотечки максимум сведений о цели будущего набега. Барон, перебравшийся по такому случаю, назад, на клипер, два вечера просидел в кают-компании, обложенный книгами и подшивками газет, вздыхая про себя по прекрасной Камилле, скучающей на «Луизе-Марии» без его общества. Но время было потрачено не зря - с результатами своих трудов он и знакомил сейчас офицеров «Крейсера».
        - Значит, Карл Гу… э-э-э… Францевич, каторжане - это, по большей части, туземные солдаты, сосланные туда после беспорядков пятьдесят девятого года?
        Старший офицер клипера (единственный, кто дал себе труд запомнить правильное имя-отчество барона) на правах хозяина кают-компании старался поддерживать интерес к теме. Не самое простое занятие: иные офицеры, настроившиеся перехватить часик-полтора сна после обеда, откровенно позёвывали, прикидывая, надолго ли хватит докладчика.
        - Ну, это вряд ли, Леонид Игнатьевич… - ответил Греве. - Всё же двадцать лет прошло, вряд ли многие остались в живых. Климат там ужасный - остров Росс, на котором расположена главная каторжная тюрьма, на две трети покрыт малярийными болотами. Москиты, ядовитые змеи, пиявки… Кандалы, тяжкий, беспросветный труд - каторжники расчищают болотистые заросли для новых построек - быстро сводит в могилу любого здоровяка. А бежать некуда: аборигены, которых называют сентинельцами, имеют репутацию недружелюбных, опасных, диких людей. Они не желают приобщаться к цивилизации, зато охотно ловят беглецов и выдают их, вернее, их отрезанные головы, администрации каторги. Возможно, отдельные счастливчики и сумели протянуть в таких условиях двадцать лет, но их наверняка можно пересчитать по пальцам. Впрочем, британские власти не дают каторжным баракам пустеть - туда ссылают и обычных преступников и фанатиков-тагов, членов секты душителей, на которых англичане устроили настоящую охоту. В последние годы стали даже везти преступников из Англии, но немного - редкий европеец ухитряется протянуть больше лет трёх-четырёх,
хотя бы и в должности надсмотрщика. Потому, кстати, охрана каторжной тюрьмы составлена, по большей части, из тех же индусов, а так же из оштрафованных за разные провинности британских солдат. Так что, можно сказать, каторга там для всех - и для осуждённых, и для тюремщиков.
        - Да уж, сущий ад… - подытожил старший офицер. - А теперь - о том что нам предстоит сделать. Прошу вас, Леонид Васильевич… Михайлов откашлялся.
        - Собственно, господа, замысел набега прост и прямолинеен, как гандшпуг. «Крейсер» врывается в гавань Порт-Блэра и высаживает десант. Портим, что под руку подвернётся, по возможности, разоряем угольную станцию, после чего разбиваем из пушек казармы тюремной охраны на острове Росс и освобождаем каторжан.
        Офицеры заперешёптывались. Лихое дело всем пришлось по душе.
        - А ежели в гавани окажется британский стационер? - спросил старший артиллерист. В кают-компании он был самым старшим - и, как следствие, самым здравомыслящим.
        - Британцы сейчас собирают корабли и суда по всем колониям. - ответил из дальнего угла штурманский помощник, мичман Вахмистров. - Они не станут держать в такой дыре ничего серьёзнее старенькой колониальной канонерки. Окажется там стационер - раскатаем к псам!
        - А прочие суда? Сожжём?
        - Ну, зачем же так? - улыбнулся в ответ Михайлов. - Постараемся найти для них более толковое применение. Вы говорили, Карл Густавыч, в гавани обычно отстаиваются мелкие суда?
        - Всё верно. В основном, это шхуны торговцев, ведущих дела с жителями островов. Они же доставляют провиант и прочие необходимые товары для служащих каторги и заключённых. Кроме того, при известном везении в Порт-Блэре можно застать судно, доставившее из Калькутты очередную партию заключённых. Если верить газетам - барон постучал пальцем по пожелтевшей подшивке еженедельника «The Bombay Times and Journal of Commerce» за 1869-й год - такие рейсы случаются раз в два-три месяца.
        - Будем надеяться, нам повезёт. Дело в том, господа, что с захватом этих судов начнётся вторая, самая рискованная часть нашего набега. Сколько винтовок на бельгийской посудине, полторы тысячи?
        - Тысяча четыреста сорок штук плюс триста офицерских револьверов. - ответил старший офицер. - К винтовкам по двести шестьдесят патронов на ствол.
        - Этого вполне достаточно. Полагаю, приговорённые к каторге индийские солдаты и офицеры не разучились пользоваться оружием…
        Андаманские острова.
        …сентября 1878 г.
        Корабль Её Величества «Нимбл», деревянная канонерская лодка, сошедшая со стапеля в далёком 1860-м году, не была, что называется, гордостью Королевского Флота. Одна из бесчисленных «колониальных» канонерок, она выполняла роль стационера в разных портах Индийского океана. А с 1869 по 1874 годы - исправно несла службу в Занзибаре, гоняясь за работорговцами, который уже век поставлявшим свой товар на невольничьи рынки Аравии, Персии, Индии. С началом Второй Восточной войны (так с лёгкой руки лондонских репортёров стали именовать текущий конфликт), «Нимбл» перевели в Ост-Индскую станцию Ройял Нэви и назначили стационером в Порт-Блэр.
        Если бы командиру канонерки, коммандеру Фредерику Ли сказали два года назад, что он будет с тоской вспоминать о Занзибаре, он рассмеялся бы шутнику в лицо. Но Андаманы с лихвой перекрыли самые скверные его ожидания. Можно только гадать, чем коммандер ухитрился так не угодить начальству, но факт есть факт: другую столь же отвратительную дыру в Индийском океане стоило ещё поискать. Команда сатанела от тоски и тихо спивалась, благо, джин, настоянный на коре хинного дерева, служил хоть какой-то защитой от малярии - за полгода болезнь свела в могилу пятерых матросов и мичмана Оллиндера. Пополнения на смену умершим не было, сколько ни слал коммандер Ли запросы на имя командующего Ост-Индской станцией контр-адмирала Корбетта. Порой казалось, что о «Нимбле» попросту забыли. Кто-нибудь из штабных офицеров поставил крестик на карте возле кружочка с надписью «Порт-Блэр» на карте, сделал запись в журнале перемещения боевых единиц, и всё: точка закрыта, думать больше не о чем, служите, пока не возникнет иная надобность…
        Вот коммандер Ли и служил. Поддерживал, как мог, расползающуюся по швам дисциплину, заставлял матросов неустанно драить и красить деревянный корпус канонерки, борясь с вездесущей тропической гнилью, регулярно устраивал артиллерийские и парусные учения, и даже выходил время от времени в море - досматривал по запросу каторжной администрации шхуны торговцев на предмет запрещённых товаров и беглецов. Последних, впрочем, почти не случалось - сентинельцы знали своё дело, исправно сдавая охране по две-три свежеотрезанные головы в месяц в обмен на дешёвые стальные ножи и отрезы ситца.
        Когда не намечалось очередных экзерциций или выхода в море, коммандер позволял экипажу - кроме вахты, разумеется, - ночевать на берегу. Деться оттуда всё равно некуда - так пусть лучше надираются в двух имеющихся в Порт-Блэре кабаках, чем устраивают пьяные потасовки в кубриках. Вот и сегодня, на канонерке, кроме самого коммандера, присутствовал дежурный офицер, второй лейтенант МакКормик, боцман да дюжина матросов. И именно МакКормик поднял тревогу при виде русского клипера, входящего с утренним приливом в гавань.
        Упражнения и тренировки, которыми коммандер, борясь со стационерной скукой, изнурял своих людей, не пропали даром. Пары разводить даже не пытались - большая часть машинной команды была на берегу, да и времени на это уже не оставалось. было. Клипер приближался, и Ли скомандовал занять места у орудия - гладкоствольной шестидесятичетырёхфунтовки, составлявшей главный калибр «Нимбла». Ещё двое матросов под командой боцмана встали к антикварной медной карронаде левого борта. По случаю изнуряющей духоты матросы спали прямо на палубе, так что много времени на это не ушло - к орудиям становились как были, босыми, в подштанниках, не натянув белые матросские рубахи.
        Первой выпалила карронада, открыв первую в унылой истории Порт-Блэра морскую баталию. И не промахнулась: чугунное ядро угодило прямиком в грот-марса-рей «Крейсера», расщепив лисель-спирт и перебив брасы. На этом воинская удача коммандера Ли и закончилась. Бомба шестидесятичетырёхфунтовки бесполезно провыла над шканцами клипера, в ответ рявкнули шестидюймовки - русский командир, рассчитывая проникнуть в гавань тишком, держал «Нимбл» на прицеле. Две стальные бомбы, выпущенные с дистанции в три кабельтовых, угодили в несчастную канонерку - одна в машинное отделение, другая под фок-мачту, на уровне ватерлинии. Следом рявкнули орудия помельчее, но это было уже лишнее - «Нимбл» быстро погружался, кренясь на левый борт, и с палубы в чёрную воду гавани горохом сыпались люди.
        - Местный комендант, или как он там называется, о сопротивлении даже не помышлял. - рапортовал барон. Его во главе отряда с «Крейсера» отрядили на захват казарм колониальной стражи. - Собрал стрелков на плацу, а как только явились мы - приказал сложить оружие. И сам подал пример. Ну, я усердствовать не стал: велел оставить офицерам и сержантам револьверы, а сверх того, каждую четвёртую винтовку. На острове полно дикарей, когда мы уйдём - они вполне могут учинить резню. Да и винтовочки, надо сказать, редкостный хлам - переделочные «энфильды», вроде тех, из-за которых взбунтовались сипаи[5 - Мятеж в индийских частях британской короны начался с отказа выполнять команду «скуси патрон», поскольку бумажные гильзы пропитывали свиным или говяжьим салом - что было одинаково неприемлемо и для солдат-индуистов и для мусульман.]. А вот пушки мы забрали. Две медные полевые двенадцатифунтовки, ровесники «энфильдов». Помнят, надо думать, ещё Крымскую кампанию. Сейчас их грузят на «Сенегал».
        «Крейсерцам» несказанно повезло. Кроме трёх маленьких «островных» шхун, в гавани оказался пароход - старая, но достаточно мореходная колёсная посудина, направлявшаяся из Калькутты в Сингапур с грузом хлопчатобумажных тканей, и зашедшая в Порт-Блэр для мелкого ремонта машины. Обнаружив такой подарок судьбы, Михайлов велел выкинуть тюки на пирс, и срочно перегружать на «Сенегал» (так назывался пароход) винтовки и прочую амуницию с «Луизы-Марии». Шкипер, он же судовладелец и хозяин груза, немолодой, огненно-рыжий шотландец, уныло наблюдал с берега, как чужаки разоряют его собственность. Он попытался убедить русского капитана, что лично он, уроженец Хайленда и добрый католик, ненавидит англичан, соблюдает в этой войне нейтралитет и даже сочувствует России, сумевшей щёлкнуть проклятых сассанахов по носу. Но, увы, не преуспел: Михайлову до зарезу нужен был его пароход для осуществления коварного замысла Греве.
        В общем, если не считать недолгой канонады в гавани (стоившей жизни храброму коммандеру Ли и семи его подчинённым), захват Порт-Блэра прошёл тихо, без сучка и задоринки. Местные обыватели меланхолично наблюдали за сменой власти из окошек своих хижин, и единственным пострадавшим из состава русского десанта стал кондуктор Голохватько, лишившийся зуба в драке с английскими матросами. Бравые бритты не стерпели дерзкой попытки захватить один из двух кабаков Порт-Блэра и дали агрессору бой, прекратившийся после трёх револьверных выстрелов в потолок - мичман Завадский, отряжённый на захват этого стратегического объекта, не был настроен шутить…
        А вот с каторжным островом вышло не так гладко. Когда, пополнив угольные ямы и запалив, напоследок, груды «чёрного золота», сваленного под открытым небом, «Крейсер» в сопровождении двух призов, вошёл в гавань острова Росс, там всё уже было кончено. Неизвестно, откуда каторжане узнали о набеге на Порт-Блэр, но мятеж они подняли почти за сутки до прибытия «освободителей». У надсмотрщиков, охранников и прочих служащих каторжной администрации не было ни единого шанса - перебили всех, включая супругу и сыновей начальника каторги. Немногие чудом уцелевшие сумели скрыться в джунглях, где их ждали стрелы и отравленные колючки дикарей. И первое, что увидели русские моряки - это воткнутые в землю бамбуковые колья с насаженными на них головами и толпу измождённых, оборванных до последней крайности людей, радостно приветствующих «Крейсер». У всех на запястьях и лодыжках зияли кровавые язвы - кандалы на острове Росс не снимали даже с больных. Теперь эти атрибуты неволи, соединённые в гирлянды, украшали частокол из шестов с останками тюремщиков.
        - Дикари, совершеннейшие дикари… - повторял барону командир клипера, рассматривая в бинокль эти страшные атрибуты мятежа. - Ну, Бог им судья, натерпелись… Вы, Карл Густавыч, вот что: берите-ка два десятка матросиков с винтовками и отправляйтесь на берег. Выясните, что там и как - только умоляю, осторожней с этими армеутами. А я на всякий случай велю подать к пушкам картечь - мало ли что им в головы придёт…
        Опасения капитан-лейтенанта оказались напрасны. Ссыльные офицеры (те самые, о которых Греве когда-то прочёл в бомбейском еженедельном листке) собрали вокруг себя группу заключённых-сипаев, вооружили их отнятым у охраны оружием и установили какой-никакой порядок. Вожаки мятежников встретили русских моряков прямо на пирсе, намереваясь просить о помощи - и несказанно удивились, узнав, ради чего те прибыли на остров Росс.
        На то, чтобы собрать освобождённых каторжников, разбить их на отряды по пятнадцать-двадцать человек ушёл остаток дня. Всего на острове содержалось около трёхсот заключённых; половину из них погрузили на «Сенегал», остальных распихали по шхунам. Хижины и бараки на берегу весело пылали, подожжённые на прощание. Барон Греве с мостика «Луизы-Марии» (он снова принял командование пароходом) бросил последний взгляд на поднимающиеся к небу клубы дыма и скомандовал «малый вперёд». Пароход, ведя на буксире две из трёх забитых людьми шхун, потянулся к выходу из гавани вслед за «Крейсером».
        Бенгальский залив. К северу от порта Мадрас.
        …октября 1878 г.
        Муссоны - обычное погодное явление для северо-восточной части Индийского океана. зарождаясь над океанскими просторами с сентября по декабрь, эти устойчивые тропические ветра несут в Восточную Индию массы влажного тёплого воздуха и оборачиваются затяжными штормами вдоль всего побережья Бенгальского залива.
        В одну из таких штормовых полос и попал караван, возглавляемый «Крейсером». Шхуны с повстанцами нещадно мотало на буксире у «Луизы-Марии» и «Сенегала». Последнему тоже приходилось нелегко - неуклюжие приспособления, приводящие его в движение, скрипели под ударами семибалльных волн, и людям на борту (Михайлов велел оставить на пароходе прежний экипаж, приставив к ним «крейсерского» мичмана с двумя матросами) оставалось молиться, чтобы клёпаные ажурные конструкции колёс выдержали этот напор. Пока, вроде выдерживали - «Сенегал», волокущий на длинном тросе одну из «островных» шхун, исправно держался за «Луизой-Марией» и на все запросы отвечал торопливыми махами флажков: «В помощи не нуждаюсь. Следую за мателотом».
        - Тяжело им там приходится. - заметил Греве, наблюдая за шхунами, прыгающими в волнах за пароходом. - Мало того, что люди истощены каторгой, так ещё и штормовой переход! Небось, хором травят сейчас за борт… Высадим на берег - едва ползать смогут. Много ли с такими навоюешь?
        Камилла - с тех пор, как барон вернулся на пароход, она старалась проводить с ним как можно больше времени - недовольно сморщила носик.
        - И кому пришло в голову превратить наше прекрасное судно в буксир для этих оборванцев? Я вообще не понимаю, Шарль, почему мсье Mihailoff не распорядился отпустить нас ещё во время стоянки в Порт-Блэре! В конце концов, королевство Бельгия не воюет с вашей страной, а винтовок, пресловутой «военной контрабанды, на борту больше нет. Зачем же нас и дальше удерживать?
        Греве скрыл усмешку. Этот диалог почти в точности повторял беседу, состоявшуюся между ним и командиром клипера перед уходом с Андаманских островов.
        «Я бы и рад отпустить пароход, дюша мой, но придётся пока подождать. - объяснял Михайлов. - Шкипер «Луизы-Марии», охотно выложит первому же встречному англичанину всё, что знает о «Крейсере». Сами посудите, к чему нам это? Нет уж, придётся вашей сахарной вдовушке немного потерпеть. Сбудем с рук наших индийских друзей, зайдём в какой-нибудь нейтральный порт, взять угля и пресной воды - там с ними и расстанемся. Да и буксир лишний сейчас не помешает. «Крейсеру» лучше оставаться свободным от вериг и конвоировать эту инвалидную команду. Вдруг буксирный трос оборвётся - надо же кому-то ловить сорвавшихся?
        Но не излагать же эти соображения его нынешней собеседнице?
        Барон деликатно приобнял собеседницу за талию.
        - Вы так торопитесь расстаться со мной, мон шер ами?
        В ответ Камилла расцвела очаровательной улыбкой.
        - Что вы такое говорите, Шарль! И это после того как я… решительно, вы неблагодарны, как все мужчины!
        - Не судите так строго мадам…
        Греве огляделся - не видит ли кто? - и легко прикоснулся губами к её шее, чуть пониже аккуратного розового ушка, в котором блестела изумрудная капелька.
        - Разумеется, мы вас отпустим - когда доставим этих бедняг… туда, куда их надо доставить. Капитан-лейтенант планирует вскорости покинуть этот район Индийского океана, вот тогда и…
        - Значит, мы с вами расстанемся? - огорчилась Камилла. Греве про себя удивился её непоследовательности: вроде, только что сетовала, что русские не отпускают её пароход? - Вы должны дать мне слово, что обязательно найдёте меня в Европе. Эта бессмысленная война не может длиться долго!
        - Крымская война - у вас её называют Восточной - продолжалась два с половиной года, с октября пятьдесят третьего, по март пятьдесят шестого года. И вовсе не такая уж она бессмысленная…
        - Значит, вы хотите заставить меня ждать целых полтора года?
        - Я офицер, мадам, и присяга требует… - принялся оправдываться барон, но женщина его уже не слушала.
        Что-то я озябла Шарль. - заявила она, демонстративно кутаясь в шёлковую шаль. - Пойдёмте в мою каюту, Лиззи, наверное, уже приготовила кофе…
        И улыбнулась - обещающе, призывно. Улыбка, её взгляд, требовали: прямо сейчас, ни мгновения не медля, согреть её в объятиях, увести в каюту, избавить от отсыревшего на промозглом ветру платья и уложить - горячую, страстную - на простыни огромной кровати, украшающей просторную, как адмиральский салон, спальню…
        За спиной забухали по палубному настилу башмаки. Греве, едва не чертыхнувшись, повернулся.
        Кондуктор-сигнальщик бодро отрапортовал:
        - Так что, вашбродь, с «Крейсера пишут: «На норд-норд-вест открылся берег!»
        Барон повернулся.
        - Прошу извинить, мадам, я должен быть на мостике.
        - Это ведь Индия, Шарль? - встревоженно спросила женщина. - Вы же сюда везли этих несчастных? И когда вы намерены…
        - Как только появятся новые сведения я вам тотчас сообщу. - ответил он сухим официальным тоном. - А сейчас мне пора. Служба-с…
        Он повернулся на каблуках, и отправился к трапу, лопатками ощущая её огорчённый взгляд.
        «…нет, чтобы этой треклятой Индии объявиться хоть часа на два позже! Да, нелегка ты, доля военного моряка - решительно некогда подумать о личной жизни!»
        Отступление первое
        Блеск и нищета двухдержавного стандарта
        Двухдержавный стандарт! Как много в этом звуке слилось… если не для всякого русского сердца, но уж для знатока военноморской истории наверняка. Когда к 1889-му году с усилением военно-морской мощи Франции, Германии, России и Японии закончилась эпоха тотальной экономии на флоте, Британия заявила об избрании нового курса. Согласно ему, Королевский Флот должен был стать сильнее, чем два любых других флота в мире вместе взятых - на тот момент это были Франция и Россия.
        Но и раньше, начиная, пожалуй, с эпохи Наполеоновских войн, концепция тотального превосходства на море, во многом определял образ мыслей политиков и кораблестроителей Британской империи. Особенно в том, что касалось численности и боевой мощи кораблей линии, в роли которых выступали тогда броненосцы.
        И, видит Бог, их понастроили немало! Но куда больше в списках боевых единиц Ройял Нэви числилось других боевых единиц: винтовых фрегатов и корветов, шлюпов и канонерских лодок, призванных защищать становой хребет Империи, морскую торговлю, опутавшую маршрутами перевозок весь мир. Океан окончательно превратился в торную (хотя, порой и ухабистую) дорогу, по которой регулярно, согласно коммерческому расписанию, перемещались грузы, пассажиры, войска. Всё то, что делало могущество викторианской Англии по-настоящему всеобъемлющим и непререкаемым.
        А где большая дорога - там и разбойники, не так ли?
        Но - к делу. Возможно, кое-кому из наших читателей случалось пролистать знаменитый труд британца Мэхена «Влияние морской силы на историю». В этом случае они, несомненно, запомнили ту критику, которой британец подверг идею крейсерской войны, направленную на истребление торговли, ярыми сторонниками которой были французы. Несмотря на тот очевидный факт, что потери британского торгового тоннажа от штормов и прочих «неизбежных на море случайностей» значительно превосходили результативность французских каперов (те могли похвастать разве что многочисленными захватами рыбацких скорлупок в Северном море да истребления британского каботажа в Ла-Манше), идея крейсерской войны обрела новую жизнь. И в особенности - после подвигов кептена Рафаэля Семмса и его «Алабамы».
        Мы не будем детально разбирать действия крейсеров конфедератов, тем более, что их жертвами стали лишь ничтожные проценты всех потерь торгового флота северян. Отметим лишь, что сразу две державы в то же самое время сделали ставку на крейсерскую войну, причём противник в обоих случаях был один и тот же - Британская империя.
        Первыми из поборников этой идеи стали её авторы, французы. И увлеклись до такой степени, что когда разразилась несчастливая для Второй Империи войне с Пруссией, французский флот оказался к ней совершенно не готов. Нет, он был достаточно многочисленен и боеспособен, но вот беда: французские адмиралы готовились к крейсерским действиям против англичан, которые одни могли стать союзниками Франции в борьбе с растущей мощью германской нации.
        Итог закономерен: французский флот не принял в боевых действиях сколько-нибудь заметного участия. Единственное столкновение, случившееся возле никому не нужной Гаваны между французским авизо «Бувэ» и прусской канонеркой «Метеор» не в счёт, тем более, что «лягушатники» в этом бой проявили себя не с лучшей стороны. Но это никого не отрезвило: новое поколение французских моряков и кораблей по-прежнему готовилось к истреблению британской торговли.
        Второй державой, сделавшей ставку на концепцию крейсерской войны, стала Россия. Её выход в океаны после проигранной Крымской войны принёс с собой такое понятие, как «русская кругосветка» - когда фрегаты и корветы Российского Императорского Флота огибали мысы Горн и Добрая Надежда, следуя на дальний Восток для службы на Сибирской флотилии. Это были годы Большой игры, годы соперничества Британии и России в Средней Азии, годы туркестанских походов и афганских кампаний. Две державы не раз оказывались на грани большой войны, так что выбор русских, не готовых к прямому противостоянию с броненосными английскими эскадрами выглядел вполне логично. Боевые корабли под Андреевскими флагами бороздили океанские просторы, следуя из Кронштадта во Владивосток и обратно - и в случае начала войны с Британией они, превратившись в крейсера, принялись бы истреблять торговые суда на океанских трассах.
        Разумеется, англичане это осознавали. А потому, самым многочисленным классом в их флоте были отнюдь не броненосцы, а именно защитники торговли, призванные, в числе прочего, демонстрировать флаг Империи в удалённых уголках земного шара. Но и двухдержавный стандарт, ещё не принятый официально, уже владел умами лордов Адмиралтейства - вот и дымили на рейде Спитхеда колонны казематных, башенных и барбетных броненосцев и мониторов, внушая своим числом трепет недругам туманного Альбиона.
        Увы, неколебимой эта мощь выглядела только на парадах да в списках кораблей и судов Королевского Флота. На деле же, необходимость защищать разбросанные по всему миру колонии и флотские базы, превращала британское морское превосходство в опасную химеру. Слишком широко была раскинута сеть; слишком крупными были её ячеи, слишком мало было телеграфных станций и кабелей, соединяющих острова и континенты. Дерзкий рейдер имел неплохие шансы ускользнуть от гончих, винтовых фрегатов и корветов, крестящих своими курсами океанские просторы. Другой вопрос, что и сами рейдеры имели не слишком много шансов на солидную добычу. Океан необъятен и, чтобы поймать жирного торговца или транспорт с военными грузами: надо жаться к неприятельским портам, рискуя из охотников превратиться в добычу.
        Нечто похожее происходило и с кораблями линии. Кроме эскадры Канала и мощнейшей Средиземноморской эскадры, британцы держали броненосцы и на Вест - и Ост-Индской станциях, на Тихом Океане и бог знает ещё где. Растущие амбиции многих стран (всем памятен урок, преподнесённый британцам перуанским монитором «Уаскар») подталкивал их обзаводиться броненосным флотом - и это приходилось учитывать при распределении боевых единиц Ройял Нэви.
        Нельзя быть сильным сразу и везде. Но именно этого и пытались достичь британцы в течение всего девятнадцатого века - во всяком случае, на море. Вера в непререкаемость британского морского могущества держалась, по сути, на «общественном соглашении»: прочие страны утвердились однажды в мысли, что англичане на море сильнее всех, и это навсегда. Так даже удобнее: мир нуждается в точках отсчёта, в незыблемых понятиях - и броненосная мощь Королевского Флота как раз и была одной из них.
        В известной нам истории никто не рискнул проверить эту аксиому на прочность - во всяком случае, до 1914-го года, когда на просторах мирового океана вырвалась Восточно-Азиатская эскадра вице-адмирала фон Шпее, германские вспомогательные крейсера и любимцы фортуны, «Эмден» с «Кёнигсбергом». Но если колесо истории однажды подпрыгнет на подвернувшейся под обод кочке и покинет привычную колею…
        Об этом - наша книга.
        IV. «Adown the stricken capes no flare, No mark on spit or bar…»[«Огнями мысы не зажглись, и банки не видны…» Р. Киплинг, «эскадренные миноносцы». Пер. Олешкович-Яцына.]
        Из дневника С.И. Казанкова.
        «…Лестовский объявил, что, поскольку англичане получили сведения о нас от своего консула в Гамбурге, всем, находящимся на борту «Тюрингии» (мы считаем дни до того момента, когда можно будет назвать её «Москвой») следует проявлять разумную осмотрительность. Покуда судно не удалится от берегов Англии, русским матросам и офицерам запрещалось появляться на верхней палубе в форме и группами больше трёх человек.
        Это неудобство до некоторой степени смягчают непривычные для нас, военных моряков, бытовые удобства. «Тюрингия» построена, как грузо-пассажирское судно, способное совершать переходы через Атлантику, так что у офицеров в каютах зеркала, бронза, ковры, диваны, картины в позолоченных рамах, гобелены. Стол в кают-компании сервируют хрусталём и серебром. Что до обилия и изысканности блюд - уверен, когда придётся сесть на привычную солонину, мы будем вспоминать о них с тоской.
        У нижних чинов условия, разумеется, попроще - они размещены в нижней палубе, в помещениях для эмигрантов. Но зато - с персональными нарами, да и кормёжка очень даже недурна.
        Дабы все эти изыски не разлагали личный состав, офицеры составили план практических занятий, условившись с немецким капитаном, что наши матросики будут стоять вахты вместе с его людьми. Это особенно полезно, поскольку позволяло заранее освоить машинное хозяйство парохода. Что до артиллеристов и минёров, то они практиковались с предметами своей специальности в трюмах, куда военное железо погружено в ожидании скорых перемен.
        Офицеры тоже старались не терять времени даром: помимо занятий с матросами, занимались штурманским делом, изучали международные морские правила, положения о призах и крейсерской войне. Более других усердствовал командир, капитан-лейтенант Лестовский и, разумеется, старший офицер. На них лежала непростая задача: превратить кучку набранных с бору по сосенке людей в полноценный, работоспособный механизм, называемый «судовая команда». И сделать это быстро - скоро предстоит взяться за дело…
        В океане меры безопасности были отменены, но стало не до прогулок по палубе: изрядно штормило. Последние двое суток перед заходом на Тенерифе немецкий капитан вёл судно в таком густом тумане, что его, казалось, можно резать ножом. Входить в бухту при полнейшем отсутствии видимости он не решился, предпочтя дожидаться рассвета в открытом океане.
        Эта ночь стала праздничной - назавтра было Преображение Господне. Мы все, и русские и немцы, отметили его вместе. Наш старший офицер, председательствовавший в кают-компании, насчитал не меньше сорока тостов - причём, в какой-то момент на общество снизошло озарение, и все стали понимать друг друга без переводчика. Громко заговорили о дружбе России и Германии, о вечном коварстве бриттов и предательской галльской легковесности. Кое-кто их германских моряков всерьёз загрустил, что не может отправиться вместе с нами в крейсерство. Счёт тостам давно уже утерялся; под конец хором спели: «Мы дружно на врагов…»[7 - Популярная в то время патриотическая песня. Автор неизвестен.]и «Die Wacht am Rhein»[8 - «Стража на Рейне» - немецкая патриотическая песня времён франко-прусской войны.] и разошлись по каютам.
        На Тенерифе задерживаться не стали - взяли овощи, свежую воду, пополнили доверху угольные ямы и с первым же приливом вышли в океан. Всё это время «пассажиры» просидели взаперти, не смея носу высунуть на палубу, проскольку соседом «Тюрингии» на рейде оказался британский фрегат «Комюс», успевший отличиться потоплением нашего «Джигита». До дрожи хотелось вытащить ночью из трюма минный аппарат и всадить мину Уайтхеда в борт наглому британцу…
        Но - нельзя. На кормовом флагштоке «Тюрингии» пока что болтается германский торговый флаг, и столь бесцеремонного и наглого нарушения морского права не одобрят ни наши союзники, ни господа под шпицем, ни то аморфное и неопределённое, что газетчики именуют «мировой общественностью». Придётся дождаться заветной точки с координатами, обозначенными в секретном пакете, и там сменить гражданский сюртук на военный мундир. Благо, ждать осталось недолго: стоит «Тюрингии» пересечь тропик Рака, и она из мирного парохода превратится во вспомогательный крейсер Российского Императорского флота - «armed merchant cruisers», как называют этот тип судов наши противники. После чего, уже в другой точке, германское же судно заберёт прежнюю команду, а мы отправимся выполнять приказ, изложенный в пакете…»
        Атлантический океан. Борт парохода «Гельвеция»
        …октября 1878 г.
        - Первый опыт боевой стрельбы самодвижущимися минами в нашем флоте случился в ходе текущей кампании. - объяснял Серёжа. - Четырнадцатого января сего года лейтенанты Зацаренный и Шешинский спустили свои катера «Чесма» и «Синоп» с минного транспорта «Великий князь Константин» и вошли в гавань Батума…
        Он развернул листок, на который накануне переписал из номера «Морского сборника» рапорт командира «Константина», лейтенанта Макарова:
        - “Катера приблизились, не будучи замечены, на тридцать или сорок сажен (64 - 85 метров), пустили одновременно самодвижущиеся мины. Мина Зацаренного ударилась у грот-мачты, а мина Шешинского - немного правее. Обе взорвались одновременно. Слышен был сильный взрыв… Пароход лег на правую сторону и быстро пошел на дно с большей частью экипажа”.
        Слушатели, собравшиеся в трюме, где хранилось вооружение будущего вспомогательного крейсера, молча внимали. Для них - и офицеров и, тем более, матросов, это оружие было в новинку.
        - Позже было ещё несколько случаев удачного применения самодвижущихся мин. - продолжал Серёжа. - Например, катер с нашего клипера «Крейсер» взорвал на рейде Сингапура миной Уайтхеда британскую канонерку «Филомель». Использовалось это оружие и на Балтике.
        Он провёл ладонью по боку мины. Снаряд покоился на деревянных, обитых войлоком, подставках, словно блестящая игрушка или диковинный научный инструмент. Вдоль узкого веретенообразного корпуса сверху и снизу крепилось, на манер рыбьих плавников, по паре острых гребней; на задней оконечности мины в цилиндрическом ограждении блестели сдвоенные бронзовые винты.
        - Раньше мину буксировали за катером на особом плотике, или просто подтягивали её к борту. Но позже лейтенант Макаров предложил свою конструкцию - деревянную трубу-жёлоб, подвешенную под килем катера, в которой мина и помещается. После выстрела пусковой жёлоб сбрасывается на дно, чтобы не мешать движению катера. У нас на борту два пускательных аппарата, только они не подвешены ко дну судна, а устанавливаются на палубе, подобно трубам для бросательных мин. Как и в этих трубах, выстрел производится небольшим зарядом пороха. Мина вылетает из жёлоба, при этом отпирается спусковая собачка, и пневматический двигатель мины начинает действовать, устремляя снаряд к цели.
        Отправляясь к месту назначения, Серёжа никак не ожидал, что придётся осваивать новую специальность. Дело в том, что два пускательных аппарата в комплекте с шестью минами «Уайтхеда» были закуплены для вооружения вспомогательных крейсеров буквально в последний момент, когда «Тюрингия» уже стояла под загрузкой в Гамбурге - благо, «товар» находился тут же, на складе фирмы “Шварцкопф и К°”, производящей это оружие для флота кайзера. Это были улучшенные модели с корпусами из бронзового листа, не подверженного коррозии во время долгих морских переходов.
        Другие два судна, «Гользация»-«Россия» и «Гаммония»-«Петербург», к тому моменту уже покинули порт, и оба аппарата достались «Тюрингии»-«Москве». А поскольку штатного минёра предусмотрено не было (экипажи комплектовали наспех, в последний момент), разбираться с мудрёной новинкой пришлось старшему артиллеристу. То есть - ему, лейтенанту Казанкову.
        - А какова скорость мины? - поинтересовался совсем юный мичман Панюшкин. Он стоял впереди прочих слушателей и разглядывал диковинное приспособление с неподдельным интересом.
        - Самодвижущаяся мина развивает восемнадцать узлов и способна пройти таким ходом около трёх кабельтовых.
        - Негусто… - буркнул штурманский помощник, лейтенант Завадько.
        - Верно, технические характеристики не слишком впечатляют. - согласился Серёжа. - Да и они далеко не всегда достигаются при реальном применении. Например, британский фрегат «Шах» во время знаменитого боя атаковал самодвижущейся миной «Уаскар», с дистанции в два кабельтовых. Но коварные перуанцы повернулись к угрозе не бортом, что, несомненно, было бы удобнее для англичан, а кормой! В результате выпущенная мина попросту не смогла догнать монитор - помешала кильватерная струя.
        То толпе прокатились смешки - и офицеры и матросы одинаково радовались конфузу чванливых британцев.
        - Так что, - закончил лекцию Серёжа, - нам с вами ещё предстоит научиться пользоваться этим оружием.
        - Их благородие господин капитан-лейтенант требуют офицеров в кают-компанию! - донеслось из люка. Все, как по команде, задрали головы - на фоне ярко-голубого неба маячила круглая физиономия командирского вестового. - Просил сказать: тропик прошли, пора!
        Серёжа переглянулся с мичманом и вслед за другими офицерами заторопился к трапу. Пришла пора узнать, что за задание приготовило нам Адмиралтейство.
        Из дневника С.И. Казанкова.
        «Со времён античных по морским побережьям процветал промысел, именуемый «береговым пиратством». Заключается он в следующем: местные обитатели, жадные до наживы, умышленно гасили маяки, предупреждающие моряков о тех или иных опасностях. Или - зажигали свои, ложные огни, указывающие ни в чём не подозревающим мореплавателям вместо пути к спасению путь к гибели. Суда разбивались о скалы, садились на мели, выскакивали на ощетинившиеся в полосах прибоя каменные гряды, после чего их обломки становились поживой грабителей. Береговые пираты встречались (да и поныне встречаются) по всему миру - от берега Абхазии и Шетлендских островов и Молуккского архипелага и Японии. Когда добычу доставляют прямо к вашему порогу, да ещё и приводят в состояние, исключающее всякое сопротивление - это, что ни говори, удобно.
        Чем-то подобным предстояло заняться теперь и нам. Приказом, содержавшимся в секретном пакете, «Москве» предписывалось следовать на юг, вдоль берегов Африки, избегая по возможности встреч с другими судами. После чего - разорить маяки Грин-Пойнт близ города Кейптаун в Капской провинции и маяк Кейп-Пойнт на южной оконечности мыса Доброй Надежды. По выполнении этой задачи, «Москве» предписано, обогнув южную оконечность африканского континента, следовать в Индийский океан и действовать там, согласно обстоятельствам.
        Вот так, просто и понятно. Капитан-лейтенант Лестовский зачитал приложенную к приказу записку, в которой нас уведомляли, что в ближайшее время следует ожидать увеличения объёмов судоходства, и выведение из строя маяков Грин-Пойнт и Кейп-Пойнт создадут британцам немалые трудности. О том, что это создаст точно такие же трудности морякам других наций никто, разумеется, не вспоминал - война дело малоприятное. Отдельно капитан-лейтенант отметил предусмотрительность господ из-под шпица, и тут я вынужден с ним согласиться: вступление в войну Турции и захват ею ключевых точек Суэцкого канала вынудит англичан обратиться к проверенному веками маршруту вокруг Африки - ан, маяков-то и нет! Булавочный укол, разумеется, англичане быстро их восстановят - но из таких булавочных уколов и складывается успех боевых действий.
        А может, и не совсем булавочный: Маяк Кейп-Пойнт был возведён ценой титанических усилий всего двадцать лет назад - и это по праву считалось тогда настоящим чудом инженерной мысли. А до тех пор море и скалы исправно собирали с мореплавателей дань разбитыми судами и человеческими жизнями. Секции маяка изготавливались в Англии; к подножию скалы высотой в восемьсот футов их волокли на пушечных лафетах, а оттуда поднимали упряжками быков. Всё это, разумеется, можно повторить - но время, время! На войне оно являет собой ценность невосполнимую…
        Между прочим, когда поставленная перед нами задача была оглашена, я заметил на лицах некоторых своих сослуживцев досаду. Понять их можно: команде судна, захватившего неприятельский корабль, положены так называемые «призовые выплаты» - процент от денежных средств, вырученных от продажи конфискованного груза и судна. Суммы эти, при известном везении, могут оказаться весьма солидными, и я не удивлюсь, что иные офицеры «Москвы» рассчитывали «призовыми» деньгами поправить своё материальное положение. А тут велено следовать до самого мыса Доброй Надежды, избегая встреч с другими судами, а в месте назначения - заниматься делом, безусловно, полезным в военном отношении, но совершенно неприбыльным. Сами рассудите: что за корысть новоявленным береговым пиратам от судна, которое только ещё когда-нибудь разобьётся на скалах? Ясно, что пользу из этого события извлекут, разве что, какие-нибудь готтентоты, да и то - если им случиться оказаться поблизости в момент кораблекрушения…
        Впрочем, мне, как офицеру Российского Императорского флота подобные рассуждения не к лицу. Что до остальных, включая и упомянутых готтентотов - то Господь им судья, а ваш покорный слуга вполне готов удовлетвориться осознанием честно выполненного долга. Как и тем, что сумел хоть немного, но расплатиться с проклятыми британцами за кровь, пролитую на Екатерининской набережной.
        Согласитесь: это ведь тоже немало…»
        Южная Атлантика, недалеко от мыса Доброй Надежды.
        …сентября 1878 г.
        Парусник вынырнул из сплошной полосы тумана внезапно, словно чёртик из табакерки. Красное полотнище с «Юнион Джеком» в углу - британский торговый флаг! Лестовский в раздражении стукнул кулаком по ограждению мостика.
        - Наверняка они поняли, кто мы такие! - Капитан-лейтенант мотнул головой, указывая на корму, где бился на ветру голубой на белом поле Андреевский крест. - Дистанция всего ничего, пяти кабельтовых не будет, тут и слепой разглядит. Теперь придётся останавливать. Сергей Ильич, один холостой, предупредительный! Боцман, готовить шлюпку!
        Задержанное судно оказалось английским китобойцем «Жемчужина Клайда», следовавшим из Кейптауна в Глазго. По словам шкипера, «Жемчужина» больше года промышляла в Южных морях - и вот теперь торопилась домой с трюмами, полными бочек китового жира. Серёжа Казанков (он возглавил призовую партию) даже пожалел китобоев, этих честных пахарей моря, рискующих жизнью ради средства пропитания. Впрочем, жалости хватило всего минут на пять - когда из кучки сгрудившихся у фальшборта матросов, к нему кинулся один, одетый, как и прочие, в обтрёпанный бушлат и просмоленную зюйдвестку.
        - Не откажите, вашбродие! Возьмите с собой! Как я есть, марсовый с фрегата «Светлана», второй год среди этих нехристей обретаюсь. Обманом взяли, вашбродие, мочи нету боле терпеть…
        История оказалась самая банальная. Во время визита русской эскадры в САСШ, «Светлана» задержалась в Норфолке - там фрегату меняли котлы и орудия. Матросы, не принимавшие участия в ремонтных работах, проводили время на берегу, в кабаках. Там-то марсовый Ефим Оглоблин и встретился с боцманом и тремя матросами «Жемчужины Клайда», зашедшей в Норфолк перед тем, как отправиться в Южные моря. Оглоблин сидел в кабаке в одиночестве - заливал чёрным ямайским ромом горестное известие, полученное из родной архангельской деревеньки. Британцы подсели к русскому, посочувствовали его горю, предложили выпить ещё. Марсовый не отказался - известие о смерти матери грызло ему душу - и не заметил, как один из собутыльников, переглянувшись с приятелем, подсыпал в кружку русского белого порошка.
        В себя Ефим пришёл лежащим на бухте каната, на палубе китобойца, бодро бегущего на юг. Ему растолковали, что он нанялся на «Жемчужину Кента» матросом, причём успел получить аванс - и продемонстрировали в качестве доказательства замызганную бумажку с крестиком вместо подписи - заверенным, как полагается, двумя свидетелями из команды китобойца. Ефим на бумажку плевать хотел и полез, было, драться - его крепко отвозили по рёбрам, связали и объяснили, что никуда он теперь не денется, а будет упрямиться - его сдадут судебным приставам в первом же порту за неисполнение контракта. Услыхав о суде, Оглоблин струхнул и понял, что хочешь-не хочешь, а надо как-то приспосабливаться. С тех пор - так и ходил на «Жемчужине», радуя судовое начальство исполнительностью, смекалкой и выучкой.
        - А ты, оказывается, изрядный олух, братец. - подвёл итог услышанному Серёжа. - Тебя, выходит, зашанхаили, как последнего дурня?
        - Как есть, зашанхаили, вашбродие! - сокрушённо подтвердил матрос. - Я ведь тогда сам себя не помнил, вот и впал в блуд… Возьмите меня на ваш кораблик, вашбродие, век за вас Бога молить буду и детям накажу! Я ж как есть, расейский матрос, присягу принимал…
        - Присягу он принимал… - проворчал сопровождавший Серёжу боцман. - А чего ж ждал цельный год? Али вы в порты ни разу не заходили? Сиганул за борт - и поминай, как звали!
        Оглоблин замялся, отводя взгляд.
        - Так ить я сколь раз собирался - зачастил Оглоблин, боязливо косясь на боцмана. - Только страшно одному, на чужбине-то! А на «Жемчужине», вроде, пообжился, привык…
        - Что ж ты за русский матрос, коли тебе страшно? - презрительно осведомился боцман.
        - А куда идтить? Денег ни синь пороху, пожитков тоже. На судно какое наниматься - так без гумаги не возьмут, разве что такие же проходимцы… Я, вашбродие - он умоляюще смотрел на Серёжу, - всё ждал, когда встанем на рейд с каким ни то русским судном - вот я и сбегу. А уж как узнал, что промежду Россией и Англией война зачалась - вовсе невмоготу стало. Это как же: я человек казённый, а хожу на самом что ни на есть неприятельском судне…
        - Тем более, лыжи должен был навострить! - боцман наставительно поднял корявый, узловатый палец. Потому как иначе ты выходишь - кто?
        - Кто?
        - Дезертир и государеву делу изменник, вот кто! И выходит тебе, мил человек, за это каторга!
        Оглоблин побледнел, беспомощно огляделся. Казалось, он сейчас сиганёт за борт и сажёнками поплывёт к далёкому африканскому берегу.
        - Ладно, хватит его стращать, боцман. - милостиво отозвался Серёжа. Пусть идёт в шлюпку. Раз присягу принимал - послужит ещё престол-отечеству.
        Он обернулся к терпеливо дожидающемуся шкиперу.
        - Теперь с вами, мистер. Корабль и груз мы конфискуем, вы будете содержаться на нашем судне, пока не найдём способ передать вас на берег…
        Англичанин принялся, было, возмущаться, припоминая незнакомые Серёже статьи морского права, но тот не собирался вступать в дискуссию.
        - Вы хоть понимаете, что я могу прямо сейчас вздёрнуть вас на рее?
        - За что, мистер? - опешил китобой.
        - А за работорговлю, вот за что! Закона, по которому любой капитан военного корабля имеет право за это малопочтенное занятие вешать, никто не отменял!
        - Что вы такое несёте, мистер? - завопил шкипер. - В жизни к такому грязному делу касательства не имел! Кого хошь спросите, хоть в Нантакете, хоть в Нагасаки, хоть в Ливерпуле: старый Том Скиггинс честный китобой, а не какой-то поганый работорговец!
        Серёжа сощурился.
        - А русский матрос, которого вы похитили в Норфолке?
        - Разве это работорговля? Дело житейское: матрос, он сегодня под одним флагом ходит, завтра под другим. К тому же, ваш парень честно записан в судовой книге да три доли с выручки. Одна ему полагается, как марсовому, ещё две - как гребцу вельбота.
        - Это у вас дело житейское. - оборвал шкипера Казанков. - А по российским законам за это выходит петля или каторга на свинцовых рудниках в Сибири. Слыхали, небось?
        Шкипер немедленно стушевался. Жуткие рассказы о свинцовых и ртутных рудниках, куда русские ссылают пойманных контрабандистов и браконьеров, можно было услышать в любом портовом кабаке. Особо усердствовали на этот счёт американцы - им частенько приходилось иметь дело с российскими таможенными крейсерами, гонявшими браконьеров-котиколовов да контрабандистов, выменивающих у камчадалов меха и моржовый клык на ситец и дрянной кукурузный виски.
        - Но я могу помочь твоему горю. - вкрадчиво продолжал лейтенант. - Мы ж не звери, понимаем: вы и так наказаны. Судна, вон, лишились, а трибунал никого не пожалеет… Но для этого вам следует быль благоразумным. Скажите: когда «Жемчужина» покидала Кейптаун, много ли в гавани было военных судов? Способны указать точно, где они стояли? И, сморите, чтобы без вранья - а то ведь горько потом пожалеете, как Бог свят!
        Из дневника С.И. Казанкова.
        «…маяк «Грин Пойнт» - самый старый на всём побережье Капской колонии. Возводить его начали после того, как в 1820-м году всего в полутора кабельтовых от берега погиб на скалах пакетбот «Африка» с двадцатью девятью людьми на борту.
        Маяк представляет из себя квадратную башню, сложенную из тёсаного камня на извёстке. Фонарь, питаемый кашалотовым маслом, впервые вспыхнул спустя четыре года после начала строительства, что обошлось британской казне в полновесные 6420 фунтов стерлингов. Деньги немалые - но уцелевшие суда и спасённые человеческие жизни, право же, того стоят.
        Маяк стоит на мысе, выступающем в океан немного южнее гавани Кейптауна, и его свет виден в хорошую погоду на расстоянии в семь морских миль. Для нередких в этих местах туманов предназначается паровой гудок - достаточно передовое на момент строительства маяка техническое устройство.
        Коварный план, составленный капитан-лейтенантом Лестовским при моём живейшем участии, был следующим. Сначала в гавань входит «Жемчужина Клайда". Команда китобойца, за исключением шкипера и марсового Оглоблина заменена нашими людьми. На палубе свалено всё дерево, всё тряпьё, которое удалось найти на судне - доски, бочарные клёпки, запасные реи и мачты, порубленные топорами вельботы, чехлы, паруса, просмоленные канаты - и всё обильно полито китовым жиром. Часть оставшихся бочек так же подано на палубу и раскупорено. Лишь пара десятков бочонков с лучшим кашалотовым маслом и спермацетом перегружено на «Москву» - вдруг, да и пригодится?
        Итак, «Жемчужина» под управлением шкипера Скигинса и под неусыпным надзором старшего офицера «Москвы», бросает якорь в гавани - с таким расчётом, чтобы оказаться с на-ветра от стоящих в гавани посудин её Величества королевы Виктории. Их четыре: деревянный винтовой шлюп «Спэрроу», два военных транспорта и главный козырь, новенький фрегат «Чемпион», брат-близнец нашего знакомца «Комюса». Вот с ним нам связываться никак нельзя - раскатает, как Бог черепаху.
        Для того, чтобы уберечься от его пушек, как раз и устроено безобразие на палубе несчастной «Жемчужины». Ровно в полночь мы, убедившись предварительно, что ветер не изменился и по-прежнему дует в сторону стоянки британских военных судов, должны зажечь китовый жир. После чего - обрубить якорный канат и поскорее убираться с обречённого судна на шлюпках. «Москва» же, ожидающая несколькими милями мористее, должна, заметив зарево пожара, подойти как можно ближе к башне маяка (ирония: его же свет поможет нам избежать посадки на скалы!). После чего развалим её по камешку огнём орудий, за что отвечает старший артиллерийский офицер, то есть ваш покорный слуга. Расчёт на то, что маслянисто-чёрный дым, затянувший гавань, как и дрейфующий прямиком на «Чемпион» и полыхающий от носа до кормы китобоец, создадут на рейде изрядную неразбериху. Англичане, разумеется, кинутся тушить этот «брандер» - но справиться с огнём, охватившим насквозь пропитанное жиром деревянное судно, не так-то просто. Пока они будут соображать, что к чему, пока справятся с угрозой, пока разведут пары, «Москва» будет уже далеко. Ходкостью
она не уступает «Чемпиону», а куда направляется - сие англичанам неведомо. Так что наша затея, как и её продолжение, пожалуй, имеют все шансы на успех…»
        Южная Атлантика, Мыс Доброй Надежды, траверс маяка Грин-Пойнт.
        …сентября 1878 г.
        Шестидюймовая бомба ударила в пристройку у подножия маяка. Следующая угодила в его верхушку, уничтожив фонарный павильон и вырвав большой кусок каменного парапета. Серёжа Казанков махнул рукой, приказывая остановить стрельбу - пусть пыль и дым, поднятые взрывами немного осядут. Чего попусту разбрасывать снаряды?
        - Ну как там, в гавани, Пётр Леонидович? - спросил он старшего офицера. Тот стоял рядом на мостике, и от его перемазанного копотью кителя пронзительно несло горелым китовым жиром.
        - Полнейшая неразбериха! Сначала «Жемчужину» снесло на британский шлюп. Тот загорелся, вахтенные тушить не стали, как были, в исподнем, попрыгали в воду. Мы совсем чуть-чуть на вёслах отошли и отличнейше всё видели. Потом, видимо, якорный канат перегорел, и шлюп вместе с китобойцем стало сносить на стоявший в кабельтове к берегу «Чемпион». Там уже поднялась тревога - люди забегали по палубе, шум, крики… А только проку всё одно не вышло: вместо того, чтобы спустить шлюпки и попытаться оттащить горящие суда прочь, они тоже обрубили якорные канаты и зачем-то принялись палить из ружей во все стороны. Ветром фрегат снесло на стоящий рядом пароход - они сцепились реями, а с на-ветра на них медленно наползали горящие суда. Ну, мы досматривать этот цирк не стали, скомандовали «навались» - и прочь из гавани. А полыхало там знатно!
        - И до сих пор горит. - заметил Серёжа, указывая на мыс, за которым колыхалось тускло-оранжевое зарево. - Да, не ожидали господа альбионцы нашей диверсии.
        Эх, не сообразили мы! - посетовал мичман Панюшкин. - Можно было бы этот «Чемпион» и вовсе захватить. А что? Подошли бы в темноте на шлюпках, да и взяли бы на абордаж. Пока у них там вахта очнётся - фрегат уже…
        Конец фразы заглушил залп. На этот раз в цель попала только одна бомба - но она развалила каменную кладку до цокольного этажа.
        - Вот и славно, Сергей Ильич… - прокомментировал попадание старший офицер. - Ещё бы разочек так, и можно будет задробить стрельбу.
        Он отнял от глаз большой медный бинокль, опустил на ограждение мостика.
        - А вам, молодой человек, я вот что скажу. - он обернулся к Панюшкину. - Ежели случалось вам бывать в Одессе, то, может, слышали, как говорят тамошние жиды: «Хорошо всё делать, как моя жена потом». Откуда мы, скажите на милость, могли знать, что вахтенные на «Чемпионе» несут службу через пень-колоду?
        - Но ведь порт на краю света… скука… неизбежное разложение… - пытался возражать мичман, но собеседник его не слушал.
        - Сие, юноша, зависит от командира корабля и его офицеров. Когда к службе относятся спустя рукава - так и на Спитхедском рейде стволы ржавчиной зарастут. А если дело своё знает, добросовестен, служит честно, то и в такой дыре команда будет глядеть орлами. И потом - ну, предположим, захватили бы мы «Чемпион». А дальше? Ни пары быстро поднять, ни орудия привести в готовность абордажная партия не сможет - судно чужое, незнакомое, да ещё и неизвестно в каком состоянии механизмы. А англичане вскорости опомнятся, подгребут с берега на лодках, отбивать фрегат. Что ж прикажете - взрываться вместе с ними на воздух?
        Мичман озадаченно молчал.
        - И к тому же… - старший офицер назидательно поднял палец. - усвойте, мичман, наиглавнейший закон военной службы: выполнять следует то, что приказано и так, как приказано. Инициативу же проявлять с опаской и осторожностью, потому как неизвестно, что из этого выйдет. Если мне память не изменяет, в секретном пакете Адмиралтейства ни слова не сказано о диверсии против стоящих в гавани Кейптауна кораблей, зато там много чего говорится о том, что мы должны разорить ещё один маяк. Вот и давайте не умничать, а…
        Новый залп не дал ему закончить поучительную сентенцию. Когда пыльное облако осело, на месте маяка Грин-пойнт громоздилась груда обломков. Матросы, гроздьями облепившие ванты, заорали «Ура!»
        - Молодцы комендоры! - удовлетворённо произнёс капитан-лейтенант. Он стоял в стороне от офицеров и не принимал участия в беседе, молча наблюдая за результатами бомбардировки. - Пётр Леонидович, распорядитесь всему плутонгу дополнительно по чарке. А сейчас - поднимаем обороты до полных, и идём к Кейп-Пойнт. Приказы, как вы, господа, верно подметили, надо исполнять.
        Из дневника С.И. Казанкова.
        Маяк Кейп-Пойнт высится на южной оконечности Капского полуострова. Как я уже упоминал, он венчает собой уступ гигантского утёса высотой около восьмисот футов. Принято считать, что с этой точкой на географической карте связана морская легенда о Летучем Голландце, и его капитане, неукротимом Ван дер Декене. Он будто бы много раз пытался обогнуть мыс, всякий раз терпя неудачу. В ответ на призывы команды повернуть назад, капитан изрыгнул богохульство, заявив, что не прекратит попыток, даже если ему придётся плыть до второго пришествия. И был услышан: с небес раздался страшный глас: «Да будет так! Плыви!»
        Но - оставим легенды, какими бы романтическими они не были, и вернёмся к действительности. Маяк действительно стоит на высоченной скале, обрывающейся в море. В небольшой бухточке у её подножия, примерно в версте от маяка, приткнулось крошечное поседение. Там же расположен военный пост, гарнизон которого составляют четверо солдат-отставников под командой сержанта.
        Сведения эти, почерпнутые из иллюстрированного приложения к газете «Монинг Кроникл», отыскавшегося в судовой библиотечке, вселили в нас уверенность, что диверсия против маяка не требует какой-то особой подготовки. Решено было послать дюжину матросов на шлюпке с достаточным запасом динамита. Возглавить партию вызвался мичман Панюшкин и, зная о его отличных познаниях в обращении с взрывчатыми веществами (мичман ещё в Морском Училище увлекался этим предметом и даже подумывал об учёбе в Минных офицерских классах), я одобрил его кандидатуру.
        По распоряжению капитан-лейтенанта Лестовского на шлюпку был так же отряжён сигнальщик с переносным гелиографом - ясная погода и яркое солнце позволяло использовать это устройство без помех.
        Итак, с третьей полуденной склянкой «Москва» бросила якорь на траверзе Кейп-Пойнт примерно в полутора милях от берега - подходить ближе было рискованно из-за каменистой гряды с бурунами, на которых уже нашло свою погибель немало судов. Шлюпку спустили на воду, прозвучали положенные в таком случае команды, и судёнышко лихо понеслось к недалёкой суше. Мы же приготовились ждать - диверсия не должна была занять более шести часов, причём немалая часть времени отводилась в расчётах на подъём на высоченную скалу с грузом динамита.
        Но - человек предполагает, а Бог располагает. Двух часов не прошло, как сигнальщик доложил, что слышит на утёсе выстрелы. Слова его были оставлены без внимания - слишком велико было расстояние, чтобы услышать звуки даже сильной ружейной перестрелки. Однако, небольшое время спустя на утёсе замигал гелиограф - Панюшкин сообщал, что отряд встретил неожиданно сильное сопротивление, понёс потери - и просил поддержать их диверсию пушечной стрельбой. Сказано - сделано: орудия «Москвы» выпустили по указанным целям шесть чугунных бомб, но успеха не имели. Гелиограф отстукал, что защитники маяка укрылись в скалах, неуязвимые огня наших орудий, и запрашивал подкреплений. Капитан-лейтенант приказал отрядить на берег ещё три десятка человек, и при них - одно из двух имевшихся на борту «Москвы» десантных орудий системы инженера Барановского.
        Здесь следует дать некоторые пояснения. Эти пушки калибром два с половиной дюйма, первые в Европе образчики скорострельных конных и горных орудий, только-только прошли испытания и ещё не приняты официально на вооружение. Морской Артиллерийский комитет заказал опытовую партию из десяти штук; две из них были переданы на «Москву». Господа из-под шпица решили воспользоваться нашим неопределённым статусом «вспомогательного крейсера» и провести, так сказать, натурные испытания нового орудия.
        Что ж, случай выдался как более подходящий. Разумеется, я на правах старшего артиллериста, не пожелал доверить столь ответственное дело кому-нибудь ещё, а потому погрузился вместе с пушкой и боезапасом в одну из шлюпок. Прозвучало: «Вёсла на воду», и шлюпки побежали к негостеприимному берегу, куда призывал нас мигающий глазок переносного гелиографа…»
        Мыс Доброй Надежды. Кейп-Пойнт
        …сентября 1878 г.
        Скалу прорезала узкая расщелина, по которой вверх взбегала тропа. Перегораживающий расселину завал из крупных валунов то и дело расцветал дымками выстрелов. Матросы, попрятавшиеся за камнями, вяло отвечали.
        - Высадились мы без помех. - объяснял мичман Панюшкин. В белом пробковом шлеме (офицеры «Москвы» обзавелись ими во время стоянки на Мадейре) и с палашом в руке он, по мнению Серёжи, выглядел довольно комично. - Деревенька там - сами видели: полдюжины хижин, сложенных из камней. Ну, мы отыскали тропку и пошли…
        - И нарвались на засаду?
        - Кто ж знал, что они, прохвосты, как только увидели русский флаг - сразу похватали ружья и поспешили на помощь? Местные говорят: военный пост дальше, в скалах, на ровной площадке. И не лень им туда-сюда каждый день карабкаться…
        Серёжа кивнул. Тропка, ведущая к маяку, действительно могла вымотать душу самому выносливому ходоку. Она то ныряла вниз, то зигзагами карабкалась по ощетиненному утёсами склону, то держалась продуваемого ветрами скального гребня. А на половине пути тропа огибала большой уступ - там-то русских и поджидали защитники Кейп-Пойнт.
        - Сами видите, Сергей Ильич, какое удобное место для обороны! Тропка, по которой можно к подступить к позиции неприятеля, узкая, едва втроём пройти. Да и скала со стороны моря прикрывает. Двое умелых стрелков могут тут остановить целый батальон!
        - Так и есть, вашбродие. буркнул боцманмат-артиллерист, один из тех, кто высадился на берег с первой партией. - А их, опытных, у них дюжины полторы. Наших троих подстрелили, одного до смерти…
        - Твоя правда, братец. - кивнул лейтенант. - обитатели Капской колонии отличные стрелки, да и старший поста, по всему видать, вояка опытный. Вон как толково позицию выбрал!
        Действительно, огонь корабельных орудий не мог причинить укрывшимся никакого вреда - а вот для штурмующих, наоборот, представлял немалую опасность. Осколки снаряда, лёгшего недолётом, насмерть убили матроса и ещё одного сильно покалечили.
        - Так что, без вашей пушечки тут не обойтись, даже и пытаться нечего. - подвёл итог Панюшкин. - Людей положим, и только…
        Серёжа осторожно выглянул из-за укрытия. И тут же в каком-то дюйме в камень ударила пуля, осыпав его лицо острым каменным крошевом. Он вытер лоб тыльной стороной кисти - рука была в крови.
        - Выкатить орудие на прямую наводку нам не дадут, перестреляют расчёт как уток.
        - Матросики их огнём прижмут, а вы тем временем управитесь. - неуверенно предложил мичман. - Пушка у вас скорострельная: как начнёте садить гранатами по брустверу - тут-то они и попрячутся. А уж тогда мы поближе подберёмся и ударим в штыки.
        - И вас же осколками посечёт, пока будете подбираться. - осадил молокососа Серёжа. Он уже жалел, что согласился на то, чтобы Панюшкину возглавил десантную партию. - А стрелки за бруствером, наоборот, все целы останутся. Гранаты наши слабенькие, а там вон какие валуны! Нет, тут надо как-нибудь иначе исхитриться, умнее. Вот что, братцы…
        Он жестом подозвал боцманмата.
        - Давайте-ка, затащите пушку во-он на тот бугорок, что позади нашей позиции. Оттуда до завала саженей с сотню?
        - Все полторы сотни будет, вашбродь! - солидно ответил унтер-офицер. - А только оттуда их не видать! - возразил боцманмат. - Мы уж лазали туда, чтобы наблюдательный пункт устроить. Скала укрывает, вашбродь!
        - То-то ж и оно, что укрывает! - кивнул лейтенант. - Смотрите, мичман: скальный козырёк нависает футах в двадцати над завалом. Если стрелять по нему гранатами - защитников осколками камня посечёт, не хуже картечи!
        Мичман нахмурился, оценивая предложение. Потом лицо его расцвело улыбкой - совершенно детской, машинально отметил Серёжа.
        - А что, очень даже просто получится! Давайте, затаскивайте, а как начнёте стрелять - я матросиков в атаку и подниму!
        - Только не торопитесь! - охладил его энтузиазм лейтенант. - Дайте мне хорошенько их обработать. А как перестану стрелять, выбирайтесь из-за укрытия и ползком да тишком вперёд. Если снова пальбу откроют - сразу назад, я им ещё всыплю…
        После пяти гранат, выпущенных по козырьку, Серёжа велел прекратить огонь. И немедленно услышал то, чего более всего опасался - высокий, срывающийся крик «Вперёд ребята! В атаку! Покажем им!» - и беспорядочную ружейную стрельбу. Оскальзываясь на камнях, лейтенант кинулся к месту боя, на ходу выдёргивая из кобуры револьвер.
        Оружие ему не понадобилось. Уцелевшие защитники маяка успели дать всего два-три выстрела и были переколоты ворвавшимися в укрепление матросами Панюшкина. Сам мичман не добежал всего десяток шагов - пуля ударила в лоб, точно под козырьком белого пробкового шлема. Юноша повалился на спину, да так и остался лежать, глядя в южное бездонно-синее небо удивлёнными - что это такое со мной сделали? - глазами гимназиста.
        К ужасу Серёжи, среди защитников были сущие дети. Один из них, парнишка лет тринадцати, с животом, разорванным осколком, умирал на его глазах - долго, мучительно, не отводя от своих убийц взгляда, полного страдания и ярости, из последних сил стараясь дотянуться до винтовки с расщепленным ложем.
        Маяк они взорвали. Полтора пуда динамита, заложенного в основание приземистой угловатой башни, превратили величественное сооружение в груду щебня. В руинах пристройки, где хранился запас китового масла для фонаря, занялся пожар, и пелена дыма низко потянулась в сторону моря, сигналя лучше всякого гелиографа о выполнении задания. Остатками взрывчатки Серёжа приказал обрушить тропу на самых крутых участках, стремясь, по возможности, усложнить задачу тем, кто придёт восстанавливать дело их рук.
        Смотрителя маяка никто не тронул. Отставной одноногий моряк - и как он только карабкается на своей деревяшке по здешним кручам? - с почтительного расстояния наблюдал, как незваные гости рушат то, что до сего момента составляло всю его жизнь. Одной рукой он прижимал к себе растрёпанную, простоволосую супругу, другой - двух мальчуганов, лет семи и пяти, с любопытством взиравших на происходящее. Один из матросов протянул старшему сухарь. Тот взял, разломил, отдал половинку брату. Но во взгляде, брошенном жалостливому чужаку, не было и тени приветливости.
        Назад, к шлюпкам, шли в угрюмом молчании, неся на носилках, составленных из винтовок, бездыханных тела и раненых, включая двух защитников маяка - седого, как лунь, сержанта в истрёпанной красной форме Королевской морской пехоты, и семнадцатилетнего юнца в байковой фермерской куртке. Их сдали жителям селения, и женщины, застывшие на порогах хижин молча глядели вслед пришельцам - Серёжа спиной ощущал ненавидящие взгляды, прожигающие его лопатки.
        «…скорее прочь, на «Москву»!.. Что сделано - то сделано, Господь простит их и за обиды и за невинно пролитую кровь. Не мы начали эту войну - и не нам отвечать за всё то зло, что она принесла - и ещё принесёт! - многим и многим людям…»
        Из дневника С.И. Казанкова.
        «…Вечер выдался тёмен и студён - в Южном полушарии, сентябрь, напомню, есть первый весенний месяц. Холодный ветер задувал с зюйд-веста, от ледяных берегов Антарктики и командир, желая поберечь уголь, велел ставить паруса. Ветер крепчал, заходя к весту; к восьмой склянке мы шли под взятыми на два рифа марселями. В опасении свежей погоды, спустили на ночь стеньги и, как стемнело, вынесли на палубу фонари. Команда выстроилась на шканцах. Снасти и блоки поскрипывали над головами под напором усиливающегося ветра, и я всякую минуту ждал, что капитан-лейтенант прервёт торжественную церемонию погребения команды «Все наверх рифы брать!» Начался дождь, и потоки воды со вздутого грот-марселя окатывала наши непокрытые головы.
        Согласно традиции, принятой в Российском Императорском Флоте, тела погибших, зашитые в парусину, с чушками практических ядер в ногах, водрузили на тщательно обструганные доски. Доски эти были пристроены на шканцах, на специально сооружённом по такому случаю помосте, который в ожидании церемонии прикрыли Андреевским флагом.
        Всего досок было пять, по числу покойников. Три матроса, мичман Панюшкин и кондуктор Зуев, умерший уже на борту от ранения пулей в живот.
        Цена выполненного адмиралтейского приказа, первые наши потери в этом плавании. Хотелось бы, чтоб последние - но ведь редко какое дальнее плавание обходится без покойников. К тому же - не для того мы вышли в океан, не для того ждут своего часа на палубе «Москвы» орудия. Это война.
        По сигналу старшего офицера кормовой флаг приспустили до половины. Корабельный батюшка отец Паскевий заученно отбарабанил чин отпевания - ему помогали служки из матросов. Под пение «Со святыми упокой», тела одно за другим подносили вместе с досками к борту и клали на планширь. Два матроса становились у изголовья и брались за углы флага. По звуку горна (особый напутственный сигнал умершему) доску приподнимали, и тело соскальзывало за борт из-под флага. Одновременно назначенный караул вскидывал карабины и производил троекратный залп.
        В момент падения последнего тела (это был несчастный мичман) с правой раковины налетел шквал такой силы, что я не разобрал звука удара в воду. На мгновение мелькнула суеверная мысль: тело несчастного юноши не коснулось воды, а, подхваченное ветром, было унесено к месту вечного упокоения…
        Церемония подошла к концу. Засвистали сигнальные дудки и под долгожданное «Все наверх рифы брать», усиленное жестяным рупором в руках Лестовского, матросы разбежались по вантам. Сильно кренясь на левый борт, едва не чертя планширем по гребням волн, «Москва» покидала воды, омывающие мыс Доброй Надежды, оставив по себе недобрую память.
        Но это всё в прошлом. Впереди нас, и людей и корабль, ожидает Индийский океан…»
        V. Восток - дело тонкое
        New York Herald, САСШ (экстренный утренний выпуск)
        …сентября 1878 года
        ТЕЛЕГРАММЫ ИЗ КАИРА:
        «…несчастливое для англичан и их египетских союзников сражение при небольшом суданском селении Омдурман. Восставшие пустили в ход современные полевые орудия, огонь которых и решил исход дела. Немногие уцелевшие спасаются по реке; одна из канонерок совершенно разбита пушечной пальбой с берега. Фанатики Аль-Махди отрезают головы попавшим в плен британцам, а захваченных египтян из вспомогательного отряда подвергают истязаниям…»
        New York Herald, САСШ (экстренный вечерний выпуск)
        …сентября 1878 г.
        «…резня в Египте. Ходят слухи, что хедив смещён и убит заговорщиками, причём во главе заговора стоят офицеры египетской армии. На столичных площадях бессудные расправы, сопровождаемые худшими проявлениями восточной жестокости и изуверства. В толпе раздаются призывы грабить и разбивать кварталы, населённые европейцами. Сторонние наблюдатели отмечают про-турецкие настроения в толпе погромщиков…»
        На рейде Александрии. Корабль Её Величества «Инфлексибл»
        Броненосец первого ранга «Инфлексибл» - недавнее, совсем творение британских кораблестроителей. Он вовсе не похож на батарейные броненосные фрегаты или корветы, которые человек несведущий вполне мог перепутать с линейными кораблями времён Трафальгара и Абукира. А что? Тот же массивный, лишённый надстроек корпус (разве что, выкрашенный в чёрный цвет), те же ряды пушечных портов. Правда, изысканно выгнутый гальюнный выступ заменяет таран - зато бушприт на месте и, как во времена марсофлотов, может нести полный комплект косых парусов: фор стаксель, кливер, летучий кливер…
        Нет, у «Инфлексибла» парусная оснастка тоже имеется, но это скорее, дань традиции, следование архаичным требованиям Адмиралтейства. Плоский, низкий корпус; узкие надстройки, баковая и ютовая, соединённые длинным, во всё протяжение корабля, мостиком, нависшим над броневыми крышками диагонально расположенных башен; кургузые пятнадцатидюймовки, грозно пялятся из амбразур. Ответ британских кораблестроителей на итальянскую новинку, броненосец «Кайо Дуилио». Британия правит морями, джентльмены, а значит - Королевском флоту всё самое лучшее, самое передовое!
        Правда, творится сейчас на палубе этого великолепного корабля нечто уж вовсе несусветное…
        - Это чудовищно! - возмущался, брызгая слюной, низенький господин, одетый в пропотевшую, мятую полотняную пару и белый пробковый шлем, обычное платье большинства европейцев, живущих в Египте. - Мы едва смогли пробиться в порт! Если бы не шотландские стрелки из охраны посольства - нас попросту растерзали бы! Озверевшие толпы ловят чиновников и свершают над ними самосуд. А руководят ими - кто бы вы думали?
        Командир броненосца, кептен Томас Летбридж, высокий, сухощавый офицер со знаками различия коммодора Королевского Флота, наклонил голову, демонстрируя неподдельный интерес к рассказу..
        - Египетские офицеры! - торжествующе заявил господин в пробковом шлеме. - Не из личной охраны хедива, те уже перерезаны - армейские! И среди них, как говорят, немало переодетых турок, которые и есть главные зачинщики и подстрекатели мятежа. Как вам это?
        - Ужасно, сэр, просто ужасно. - бесстрастно отозвался Летбридж. - Вы, как консул её Величества, несомненно, должны выступить по этому поводу с официальным заявлением.
        Дипломат покосился на офицера - уж не издевается ли? - и продолжил:
        - Моя супруга лежит в каюте - кстати, передайте мою признательность офицеру, предоставившему её в наше распоряжение - и не теряет чувств лишь благодаря нюхательной соли. Вы бы знали, каких ужасов она насмотрелась по дороге! На наших глазах какого-то несчастного - толпа вопила, что это один из дворцовых служителей хедива - посадили на кол. Сорвали шаровары, растянули на мостовой, как лягушку на столике для препарирования, после чего полуголый скот в чалме засунул ему в задний проход тонкую, заострённую жердь, смазанную жиром. Другой, не менее отвратный тип, принялся колотить по тупому концу жерди огромным деревянным молотком, пронзая несчастного насквозь. Вы бы слышали, как он кричал! А когда кол вздели стоймя - он обломился, и несчастный рухнул на камни вместе с пронзившим его обломком! Сопровождавший нас офицер шотландских стрелков не выдержал и отдал приказ стрелять по толпе. А когда толпа отхлынула, оставив на земле не менее дюжины трупов - избавил от страданий несчастного на колу, выстрелив ему в голову из револьвера.
        - Сочувствую вашей супруге, виконт… - ответил Летбридж. - То, что вы рассказываете, достойно всяческого осуждения. Но, поверьте, этой ночью в Александрии многим белым женщинам пришлось хуже, чем ей. Гораздо, гораздо хуже! Видите эти суда?
        Он показал на дымящие в кабельтове от броненосца пароходы.
        - С утра на них свозят с берега беженцев, европейцев. Египтян велено не брать. Я видел, что там творится: женщины рыдают, бьются в истерике, срывают с себя драгоценности, умоляя взять хотя бы детей. Но - ничего нельзя сделать, места на пароходах не хватает. На улицах валяются растерзанные трупы, хотя надо отдать должное этим мерзавцам: европейцев они просто приканчивают безо всяких восточных изысков.
        - Но это же нельзя дальше терпеть! - консул только что не потрясал кулаками. - Вы обязаны высадить десант, как-то помешать…
        Командир броненосца пожал плечами.
        - Шотландцы и мои морские пехотинцы потеряли пятерых убитыми в попытках вывести в порт членов дипломатического корпуса. Над женой бельгийского посланника погромщики надругались прямо на пороге резиденции, на глазах супруга. После чего, зарезали их обоих и трёх малолетних детей. А вы говорите - нюхательная соль…
        Со стороны пароходов донеслись испуганные вопли. Коммодор поднял голову - от берега к судам двигались лодки, битком набитые погромщиками. Они потрясали оружием и время от времени стреляли, кто в воздух, а кто по палубам пароходов, где черно было от людей.
        - Ну, это уже сущая наглость… - скривился моряк. - Стэнли, ступайте, распорядитесь: пусть двадцатифунтовки кормового плутонга угостят мерзавцев картечью. И без церемоний, никаких предупредительных выстрелов. Пусть наводят в самую гущу!
        Не прошло и пяти минут, как орудия вспомогательного калибра слитно рявкнули. На дистанции полутора кабельтовых латунная картечь почти вся пошла в цель - мужчины на мостике злорадно наблюдали, как опрокидываются фелуки, как кровавыми брызгами разлетаются человеческие тела.
        С берега глухо бухнуло. Над серой буханкой береговой батареи вырос снежно-белый султан дыма. Высоко над мостиком провыл снаряд - и упал перелётом, подняв высоченный столб мутной воды.
        Консул присел от страха.
        - Похоже, артиллеристы на стороне мятежников. - заметил Летбридж. Невозмутимо, словно речь шла о не слишком важном заезде Королевских дерби. - Что ж, это меняет дело… Стэнли!
        - Да, сэр?
        - Башенные орудия к бою. Леера завалить, и проследите, чтобы пассажиров убрали с палубы. Не хватало ещё…
        Лейтенант понятливо кивнул. Оказаться вблизи одной шестнадцатидюймовок, составляющих главный калибр «Инфлексибла», в момент выстрела - испытание не для всякого. Так можно и здоровья лишиться…
        - А вас, господин консул, прошу пройти за мной в рубку. Здесь сейчас будет несколько… неуютно.
        - Вы все же решили принять бой и рассчитаться с этими мерзавцами?
        Кептен Летбридж покачал головой.
        - Никоим образом, сэр. Если вы не заметили, у нас на борту, как и на тех посудинах, полно гражданских. Я не могу подвергать их опасности. И потом - вы ещё не знаете самых плохих новостей.
        Он сделал паузу. Внизу суетились матросы палубной команды - они, словно овец, сгоняли перепуганных беженцев к люкам, спускали их вниз, в душные, пропахшие углём и машинным маслом помещения броненосца. Особо усердствовали те, кому выпало принимать на крутых, почти отвесных трапах дам - те возмущённо взвизгивали, когда деликатные части их тел оказывались в мозолистых ладонях «лайми».
        - Утром на рейд вошёл корвет «Диамант». Турецкая броненосная эскадра сутки назад миновала Дарданеллы и взяла курс на Александрию. Если они блокируют гавань Александрии, мне придётся либо принять безнадёжный бой без единого шанса на успех, либо, подобно несчастному сэру Эстли Куперу спустить флаг.
        - Турки? - дипломат опешил. - Но они же наши союзники…
        - По-видимому, уже нет. Впрочем, турецкий адмирал наверняка заявит, что намерен всего лишь оградить от ужасов мятежа европейцев и подданных Османской Империи. Собственно, мы и сами намеревались поступить подобным образом в Стамбуле, в феврале, когда туда входили русские. Похоже, подданные султана оказались хорошими учениками - во всяком случае, в том, что касается политики.
        Дипломат замялся. Последнее замечание ему явно не понравилось.
        - Как пригодились бы нам сейчас войска, которые этот болван Гордон угробил при Омдурмане!
        - Увы, из числа отправившихся в Нильскую экспедицию вернулось всего несколько человек. - продолжал консул. - Они-то и принесли известие о разгроме. А буквально неделю назад мы получили сведения, что одна две или канонерки застряли выше Нильских порогов. Но подать им помощь не было никакой возможности: хедив отказывался посылать новые силы, оправдываясь тем, что лучшие его части ушли на помощь Гордонуи сгинули вместе с ним. Как хотите, а без турок тут не обошлось. Откуда иначе дервиши-махдисты взяли бы современные пушки? Да и сам мятеж - уж очень вовремя он начался! Меньше чем за месяц до нападения арабских племён на Аден, Порт-Саид и Суэц. И в результате - что? Когда войска более всего нужны здесь - их отсылают в забытую Богом суданскую дыру, чтобы бездарно там загубить! Не знаю, как вам, а мне всё это крайне подозрительно…
        Новый кивок. Консул покосился на собеседника - он что, так и собирается молчать? Или он попросту не слушает?
        - Позвольте поинтересоваться, что вы намерены предпринять дальше?
        - Выпущу пяток бомб по береговым батареям, чтобы отвлечь их от пароходов. - ответил Летбридж. - А после этого пойду на Мальту, на соединение со Средиземноморской эскадрой вице-адмирала сэр Фредерик Бошамп-Сеймур. Впрочем, надеюсь встретить его по дороге - вице-адмирал ожидал подхода броненосцев из Метрополии, из состава Флота Канала, и планировал выйти в море сразу по их прибытии. Так что, вскорости я сюда вернусь - и уж тогда рассчитаюсь за всё. Британия никому не спускала подобных выходок!
        Северная Африка, Среднее течение Нила.
        …сентября 1878 г.
        На палубе «Абу Клеа» некуда было ступить - повсюду раненые на носилках, перевязанные окровавленным тряпьём. Измученные, оборванные солдаты слоняются по палубе без цели. В их лохмотьях, только внимательно приглядевшись, можно узнать красные мундиры британских стрелков.
        Две неуклюжие барки сошвартованы с канонеркой бортами. Буксировать их привычным способом, на тросе, нельзя - на корме «Абу Клеа» вспенивает воду большое решётчатое колесо, вот и приходится пускаться на ухищрения. Впрочем, команде не привыкать, точно так же они тащили эти барки вверх по Нилу. Правда, тогда эти посудины не были полны ранеными, измученными до последней крайности людьми. Сейчас они они неподвижно, с обречённостью приговорённых, сидят на одном месте и лишь изредка подходят к борту и бездумно смотрят в мутно-коричневую воду за бортом.
        Человеческие силы имеют свой предел.
        Лейтенант Стэнли Колвилл, командир канонерки, опустил подзорную трубу.
        - Ещё часа два такого черепашьего хода, и мы уткнёмся в пороги. И тогда надо будет что-то решать.
        Стоящий рядом с ним офицер, судя по нашивкам на изодранном мундире, пехотный лейтенант, согласно кивнул. Он, как и все прочие участники экспедиции, хорошо знал, что между Вади-Хальфой и Хартумом фарватер реки в нескольких местах пересекался опасными порогами и перекатами, которые при низкой воде становятся почти непреодолимыми. Сейчас как раз и была такая низкая вода - недаром матросы на носу канонерки то и дело измеряли глубину длинными полосатыми шестами.
        - В прошлый раз пришлось облегчать канонерку, снимать орудия, уголь, боеприпасы. - продолжал Колвилл. - Пять тросов тянули две тысячи человек, и всё равно мы еле-ели проползли эти треклятые сто ярдов против сильного течения. А сейчас у нас нет и трети такого числа…
        - Зато и с течением бороться не придётся. - заметил собеседник. - Мы ведь спускаемся по реке, на не идём вверх.
        - На это одно и надежда. - отозвался Колвилл. - И всё равно, нам предстоит нелёгкое испытание.
        Лейтенант-пехотинец не ответил. Зачем спорить с очевидным?
        - И всё же - мы здесь. Другим так не повезло.
        Из четырёх канонерок, сопровождавших экспедицию, до порогов добралась только «Абу Клеа». «Тамаи» и «Эль Теб» остались далеко позади. Первая была разбита батареей дервишей и затонула. Вторая получила сильные повреждения и то и дело останавливалась для ремонта машин. В конце концов, судно отстало, и судьба его пассажиров (в числе прочих, на «Тамаи» погрузился генерал Гордон с остатками своего штаба) была неизвестна. Не приходилось, впрочем, сомневаться, подумал Колвилл, что она трагична - как и всё, что связано с этой злосчастной экспедицией…
        Третья же канонерка, «Меттема», которой командовал однокашник Колвилла по колледжу Харлоу, второй лейтенант Грин, почти сумела добраться до порогов.
        Увы - только почти.
        Колвилл привычно пересчитал картечницы Норденфельда, закреплённые по бортам канонерки. Пять штук - не так уж и мало. Он помнил, как снимали их с полевых лафетов под градом пуль; как платили десятками жизней за каждую из тех, какие удалось взять на борт. Если бы не картечницы - им нипочём не удалось бы отбить пять или шесть - кто их считал? - нападений, когда с берега, заросшего папирусом, на канонерки кидались лодки с вопящими фанатиками-дервишами. И - откатывались назад, оставляя на воде разбитые доски и трупы, трупы, трупы…
        Командир «Меттемы» допустил роковую ошибку, слишком уклонившись от фарватера - и в опасной близости от низкого, заросшего папирусом, берега. Такое уже случалось, и тогда другая канонерка давала задний ход, отцепляла буксируемые лодки и долго, мучительно стаскивала товарку с илистой отмели.
        Но - не в тот раз. С берега ударили ружья, в ответ зачастили выстрелы с «Меттемы», но было уже поздно. Жалкие полсотни футов, отделяющие злополучную канонерку от папирусных зарослей, дервиши преодолевали кто вплавь, кто на жалких лодчонках, куда они набивались так, что низкие борта черпали нильскую воду. Треск картечниц захлебнулся в гортанных воплях, и с борта в мутнокоричневую нильскую воду полетели трупы. Все, как один - без голов.
        Офицеры умоляли Колвилла выпустить в захваченную «Меттему» несколько снарядов из кормовой скорострелки. Он отказался - зачем? Дервишам наплевать, какая цена будет заплачена за успех, а десяток-другой убитых фанатиков не стоят истраченных снарядов, каждый из которых сейчас на вес золота.
        Армейский офицер стащил с головы белый пробковый шлем. Волосы у него были слипшиеся, мокрые.
        - Я не устаю гадать, Стэнли, откуда у дервишей современные пушки? Вы знаете, вчера вечером…
        И принялся вытирать большим клетчатым платком лоб. Вытер, аккуратно сложил платок и спрятал в боковой карман кителя.
        - Так о чём я? Вчера вечером умер мой старый приятель, ротмистр из Четвёртого полка. Он получил пулю в грудь во время той безумной атаки. Долго боролся за жизнь, бедняга, но костлявая всё же взяла своё.
        Колвилл кивнул. Когда Гордону стало ясно, что под огнём полевой батареи дервишей боевые порядки англичан долго не продержатся, а малокалиберные скорострелки канонерок ничем не могут помочь избиваемой шрапнелью пехоте, он бросил в дело свой последний резерв, эскадрон Четвёртого гусарского полка.
        Кавалеристы честно выполнили свой долг - нескольким удалось даже доскакать до орудий и схватиться с прикрытием - но успеха не добились. Из атаки вернулось всего восемнадцать человек, все жестоко израненные.
        - …так вот он уверял, что, когда рубился с дервишами на лафетах пушек, то ясно слышал турецкую речь. А он, должен вам сказать, некоторое время в Турции и даже умеет немного говорить на их языке…
        С берега взвилось белое облачко. До мостика долетел звук ружейного выстрела.
        - Кто там ещё на нашу голову? - встрепенулся Колвилл. - Боцман, расчёты к орудиям!
        Лейтенант-стрелок поднял к глазам бинокль.
        - Это египтяне, Стэнли! Я узнаю мундиры гвардейцев хедива.
        Колвилл чертыхнулся - с явным облегчением.
        - Похоже, наши посланцы добрались до Каира, и оттуда прислали помощь. Слава Создателю, теперь наши беды позади!
        Лодки подошли к «Абу Клеа» с носа - по бортам места не оставалось из-за барок. Колвилл пригляделся. Верно египетские солдаты, все в форме конных стрелков гвардии хедива. Белые полотняные куртки и штаны, красные, на турецкий манер, фески - он вдоволь насмотрелся на эту форму за время экспедиции.
        На мостик взбежал египетский офицер. Колвилл козырнул, приветствую союзника, тот ответил на отличном английском. Египтянина интересовали в первую очередь, других канонерки - где они, сильно ли отстали? Узнав о печальной судьбе остатков речного каравана экспедиции, он сокрушённо покачал головой.
        - Мы поможем вам переправить судно через пороги. В Каире с нетерпением ожидают подробностей о вашей экспедиции. Что, генерал Гордон у вас на борту?
        - В последний раз я видел генерала, когда он поднимался на борт «Тамаи». Боюсь, не стоит рассчитывать на то, что он жив.
        Египтянин кивнул и отвернулся - на миг Колвиллу показалось, что во взгляде его мелькнуло удовлетворение.
        «…или просто отблеск солнца от нильской глади?..»
        - Что касается подробностей - насколько мне известно, генерал отправил детальнейшее донесение сушей, с конными нарочными. Они давно уже должны были добраться до Каира. Неужели им что-то помешало?
        - Возможно, возможно… - сухо ответил египетский офицер, и Колвиллу снова почудилась мимолётная радость в его глазах. - Берега Нила кишат головорезами-махдистами.
        По трапу застучали тяжёлые башмаки - на мостик карабкался египетский унтер-офицер. Залез, вытянулся во фрунт перед начальством и что-то протараторил.
        Лейтенанта словно громом поразило. Хоть он и не знал, как покойный гусарский ротмистр, турецкой речи - но уж отличать её от арабского мог. Всё ещё не веря собственным ушам, он перевёл взгляд на офицера-стрелка - и увидел, как хищно заострилось его лицо, как рука скользнула к кобуре на поясе.
        Физиономию «египтянина» исказила гримаса досады. Он гортанно выкрикнул команду и без замаха, коротко, умело ударил Колвилла в живот. Несчастный согнулся вдвое и упал на колени, и это помешало ему увидеть, как унтер ударом приклада сбил с ног пехотного лейтенанта, а когда тот растянулся на палубе - с размаху пришпилил его штыком к доскам. Как хлынули на палубу солдаты из лодок, как замелькали клинки в их руках, как брызнула кровь. Последнее, что он увидел в своей жизни, был высверк лезвия кривого турецкого ножа, перехватывающего ему гортань. Колвилл ещё был жив, когда двое солдат перевалили его через леера, и он рухнул в нечистую воду, подняв фонтан брызг - одно из многих окровавленных тел, сыплющихся с борта захваченной канонерки.
        Средиземное море. Где-то на подходах к Александрии. Броненосный таран «Гамидие».
        - Вашбродие, с «Хера» репетят: «Стоп машины».
        Капитан второго ранга Бирстром, не удержавшись, рассмеялся.
        - Сколько раз тебе, братец, повторять: «Мукаддеме-и Хаир» зовётся сия посудина! Никак не выучишь? А ещё сигналец!
        - Так ить, вашбродие, оченно уж мудрёные у турок названия. Помнить-то помню, а вот выговорить - никак. Да и длинно, вашбродие!
        - Зубри, братец. Случись баталия - нам в твоих херах разбираться? В другой раз спрошу, чтоб от зубов отскакивало!
        - Так точно, вашбродие. - уныло отозвался сигнальщик. Уверенности в его голосе не ощущалось.
        Карл Романович Бирстром ещё месяц назад командовал броненосцем береговой обороны «Новгород». Обе «поповки» всю турецкую кампанию простояли в Одессе, совершив всего три вылазки - в Киликийское гирло Дуная, в Очаков, да рискнули разок выйти на ходовые испытания после переборки машин. А когда возникла нужда укомплектовать российским экипажем британский «трофей», Бирстром отправился вместе с половиной своей прежней команды, принимать «Хотспур». В полном соответствии с секретными статьями союзного соглашения между Россией и Турцией.
        Венечка Остелецкий - вернее, лейтенант Вениамин Остелецкий, старший артиллерийский офицер броненосца - поёжился. Ветер был промозглый, какой нечасто дует в этих местах в октябре. Средиземное море, до Александрии каких-нибудь пять часов хода.
        - Карл Романыч, а почему Хасан-паша не решился зайти в гавань первым?
        - Надо полагать, ждёт, когда англичане туда сунутся. Хочет зажать Бошамп-Сеймура между береговыми батареями и эскадрой.
        Остелецкий задумался.
        - Что ж, может и получится. Правда, батареям придётся часа два противостоять бриттам в одиночку, а им этого вполне хватит, чтобы разнести всё на берегу по камешку.
        - А хоть бы и разнесут - туркам-то что за печаль? - пожал плечами кавторанг. - Небось, на батареях сплошь египтяне. А бритты снаряды по ним порастратят, на долю турок меньше останется.
        - Довольно циничное рассуждение, согласитесь.
        - Как есть, батенька, как есть. - покачал головой Бирстром. - Это война, это турки.
        - Знаете… - лейтенант чуть помедлил. - У меня всё в голове не укладывается: османы начали войну, имея мощный броненосный флот, не чета двум нашим «поповкам». И - такой ничтожный результат!
        Бирстром поморщился - тема была ему знакома. В кают-компании нелепого круглого броненосца, любимого детища вице-адмирала Попова, только об этом и говорили.
        - Да ведь они, друг мой, создавали свой флот для эскадренных сражений. Правда, не очень понятно, с кем - у нас-то, как вы изволили заметить, на Чёрном море шиш с маслом. И когда османы оказались перед необходимостью действовать против берега, да ещё и столкнулись с нашими минами - сразу растерялись.
        - То есть вы хотите сказать, что турки готовились именно к таким сражениям, какое нам сейчас предстоит?
        - Примерно так. Хотя - вряд ли рассчитывали встретиться с британцами.
        - Это уж точно. - хохотнул Венечка. - Слон и моська!
        - Не скажите, Вениамин Палыч, не скажите. У турок не такой уж маленький флот. Особенно теперь, когда англичане лишились эскадры Мраморного моря.
        - А заодно, отослали несколько броненосцев на Балтику. - добавил лейтенант. - И заметьте, далеко не самых слабых. Да, тут туркам, можно сказать, повезло.
        Бирстром поднял воротник шинели - было зябко. На траверзе колонны шли, вспарывая воды Средиземного моря, броненосцы первого отряда, казематные «Мессудие» и «Ауни-Аллах». За ними - броненосный корвет «Асари-Тевфик». Замыкали колонну идущие в некотором отдалении старички, «Османие» и «Махмудие».
        - Знаете, как в народе говорят: «кому повезёт, у того и петух снесёт». Везение тут ни при чем, просто турки точно выбрали время для своих действий.
        - Выбрали! - скептически скривился Остелецкий. - К гадалке не ходи, из Санкт-Петербурга им подсказали.
        - Это уж наверняка, иначе нас с вами тут не было бы. - не стал спорить Бирстром. - А всё же османы - известные хитрецы. Вон как ловко они всё устроили в Египте! Подбили суданских дервишей на мятеж, дождались, когда англичане и лучшие войска хедива уйдут вверх по Нилу, потом самым российским манером подкупили кого надо в столице - и готово, приходи кума любоваться!
        - Говорят, в Каире и Александрии случилась страшная резня. Газеты пишут: улицы трупами завалены, европейцев ловили и с живых кожу сдирали.
        - Что ж вы, батенька хотите? Восток…
        Кавторанг поднял бинокль, рассматривая броненосцы второго отряда.
        - Турки стянули сюда всё, что у них есть. - негромко заметил он. - Весь броненосный флот, до последнего вымпела. Это я называю - поставить всё на карту!
        - Всё, да не всё. - ответил после недолгой, паузы Остелецкий. - “Асари Шевкет” и “Неджми Шевкет” по сию пору отстаиваются в Трапезунде.
        - Да, казематные броненосцы второго ранга. Французской постройки, с центральной блиндированной батареей. Слышал, наши предлагали вывести их из Чёрного моря и присоединить к эскадре. Так турки не согласились - наплели сорок бочек арестантов про какие-то там поломки.
        - Не доверяют нам?
        - А вы бы на их месте доверяли?
        - И то верно.
        Бирстром перевёл бинокль на идущий впереди «Хотспура» «Мукаддеме-и Хаир» - казематный броненосец, близнец «Ауни-Аллаха», заработавший у русских сигнальщиков столь непочтительную кличку.
        - Вот, значит, эти два в Трапезунде. До сих пор не вошёл в строй броненосный корвет «Фетхи-Буленд» - никак не может опомниться от тумаков, которыми угостила его наша «Веста». Ну и «Оркание» и «Азизие», однотипные с концевыми первого отряда «Османие» и «Махмудие» стоят на приколе в Искендеруне. Эти исправны, но без команд - турки их сняли, чтобы укомплектовать британские трофеи. По мне, так и невелика потеря.
        - Почему же? - удивился Остелецкий. - Всё же, броненосные единицы!
        - Проку от них, голубчик! Эта четвёрка - ровесники балтийских «Первенцев». Деревянные корпуса, железная броня… э-э-э, о чём тут говорить? Как суда береговой обороны может, куда-нибудь и годятся, но в эскадренном бою - увольте-с! Только и пользы, что команды сняли для укомплектования «британцев».
        - Да, второй отряд получился не в пример сильнее. - подтвердил лейтенант. - “Мукаддеме-и Хаир”, «Иджлалие» и трофеи, «Султан», «Темерер», ну и наш «Хотспур». Вот где мощь!
        - Что же вы, батенька, так непочтительны к обычаям наших новых союзников? - усмехнулся кавторанг. - Нет, чтобы называть корабли новыми именами!
        Венечка пожал плечами.
        - А какая разница? Да и привык, признаться, пока зубрил по справочникам характеристики британского флота… К тому же, наш сигналец прав: язык сломаешь, пока выговоришь.
        - Да, с этими новыми названиями сплошная ерундистика получается. К примеру, вы знаете, что у нас в эскадре один броненосец назван в честь прежнего, зарезанного султана, а другой носит имя его брата, занявшего место невинно убиенного?
        Остелецкий озадаченно покосился на собеседника.
        - «Мехмед-Мурад» - это я понимаю, бывший британский «Свифтшур». А прежний-то где? Его ж, если меня память не подводит, звали Абдул-Гамид?
        - Не подводит. В честь него, если вы не в курсе, англичане назвали свой «Султан». Но, видать, Фортуне не понравилось, что эти двое идут в одном строю - вот она и подгадила «Свифтшуру»-«Мехмед-Мураду». Уж сколько намаялись с ним турки: сутки, не меньше, потеряли из-за постоянных поломок, то и дело тормозили эскадру. И всё напрасно: не дойдя до Дарданелл, пришлось поворачивать назад, в Измит.
        - А прочие «трофеи» чьи имена носят? - осторожно спросил Венечка. Не хотелось показывать перед начальством свою неосведомлённость.
        - «Хотспур», на котором мы с вами имеем удовольствие находиться, переименовали в «Гамидие». Это имя должен был носить заказанный в Британии новейший казематный броненосец, но господа альбионцы, как запахло войной, быстренько его конфисковали и ввели в строй под именем «Сьюперб».
        - Это тот, что был на Балтике, с эскадрой Специальной Службы?
        - Он самый. И вместе с прочими достался нам при Свеаборге. После чего его переименовали уже в третий раз, в «Олега».
        - По названию фрегата, который утонул в шестьдесят девятом? Несчастливое имя.
        - Ничего, Бог не выдаст, свинья не съест. А кораблик очень даже неплох, не уступает флагману Хасан-паши, «Мессудие». Они со «Сьюпербом»-«Гамидие» систершипы.
        - Ясно. Остаётся «Темерер». Его - то в честь кого?..
        - Тут история интереснее. Название это унаследовано от погибшего при Синопе фрегата - захваченного в 1829-м нашего «Рафаила».
        - Вот оно как! - удивился Остелецкий. - Ну, турки, ну, затейники… Надо полагать, захотели одновременно и англичанам в рожу плюнуть, и нам напомнить: «мол, и мы вас на морях бивали.»
        - Может, вы и правы. Вообще-то, османы моряки неплохие - сколь веков уже флот имеют, да и нынешняя их эскадра, хоть и с бору по сосенке, а очень даже ничего.
        Венечка покачал головой, не скрывая скепсиса.
        - Воля ваша, Карл Романыч, а только слабоваты они будут против англичан. Средиземноморская эскадра - сила серьёзная. Одно дело - вот так, на воровской манер, ночью захватить броненосцы, и совсем другое - сойтись в море, кость в кость, сила на силу. Как-то оно ещё обернётся?..
        - Робеете, голубчик? - хитро сощурился кавторанг.
        - Двум смертям не бывать, одной всё равно не миновать. Попробуем показать британцам, почём нынче фунт лиха.
        - Или - они нам.
        - Или они нам.
        Сигнальщик с левого крыла мостика вновь подал голос:
        - Вашбродие, с флагмана пишут: “Иджлалие» следовать в порт Мармарис по способности. «Синопу» его сопровождать.»
        - Что там у них стряслось? - забеспокоился Остелецкий. - Опять котлы потекли? В третий раз уже…
        - Надо думать. - кивнул Бирстром. - Вот, извольте, ещё убыль, будто мало нам «Темерера». Винтовой корвет «Синоп» - невелика потеря, в бою от него всё одно проку никакого. А “Иджлалие” жаль, он бы нам пригодился. Кстати, если помните: его на рейде Сулина пробовали подорвать катера с «Великого князя Константина», но не вышло. Турки тогда начали защищать свои суда на стоянках сетями, в них шесты с минами и запутались.
        - Повезло, выходит. Не то, что сейчас.
        - Это ещё надо посмотреть, кому больше повезло - тем, кто вернётся, или тем, кто дальше пойдёт. Броненосцев у турок, конечно, немало, а вот содержать их в исправности они так и не научились. А туда же - с англичанами воевать…
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …октября 1878 г
        «…нашего каирского корреспондента Леона Эскофье. Это отчаянный человек пренебрёг опасностями, грозящими европейцу в охваченной кровавыми беспорядками стране; к счастью его добрые знакомые, египетские офицеры, обеспечили храбрецу надёжную охрану. Но какая, скажите, охрана способна уберечь от обрушивающихся на город чугунных снарядов, начинённых смертью и разрушением? Но даже эта ужасная угроза не остановила нашего коллегу: он бесстрашно наблюдал за разгоревшейся баталией с одного из фортов, защищающих Александрию с моря.
        Мы приведём лишь небольшой отрывок письма, доставленного вчера в редакцию. Полностью очерк, описывающий грандиозные события, разыгравшиеся в Египте, читайте в специальном воскресном выпуске «Пти Журналь» с иллюстрациями неподражаемого Клода Жансена…»
        «…Александрия располагается на узком перешейке между Средиземным морем и озером Марьют. Старый город и порт лежит на полуострове, имеющем форму гриба, причём «шляпка» этого гриба ранее была островом Фарос, на котором стоял некогда знаменитый Александрийский маяк, считавшийся одним из семи чудес света. Основная часть города теперь находится на мысе Рас эль-Тин, где и расположены береговые батареи и укрепления.
        Пока мы добирались туда сквозь толчею припортовых улочек, я старательно прислушивался к разговорам бродяг, уличных торговцев, ремесленников, словом, простых жителей Александрии. За время военной службы я немного изучил арабский язык, и неплохо понимал сказанное. Люди наперебой уверяли друг друга, что никакой опасности нет, что вот-вот должна подойти эскадра под командованием самого Хасан-паши. Что у турок два десятка могучих броненосных судов, и они легко сокрушат «англези». Я мог лишь посочувствовать наивности уличных болтунов, ибо хорошо представлял себе подлинное, а не выдуманное соотношение сил британского и турецкого флотов…
        Старые береговые батареи, построенные ещё при османах - это земляные валы, облицованные мягким известняком. Форт же Фарос, возведённый на том месте, где стоял когда-то маяк, имеет два яруса казематов, в которых располагаются тяжёлые нарезные орудия. Мои спутники предложили наблюдать за происходящим оттуда, но я отказался: узкие, глубокие амбразуры не давали хорошего обзора, и я предпочёл подняться на верхнюю площадку, где установлены орудия меньшего калибра. Оттуда открывался неплохой вид, как на акваторию гавани, так и на батареи - форты Мекс, Умм-эль-Кубебе, защищающие город с запада, батареи на мысе Рас эль-Тин, а так же форт Марабу, чьи семь крупповских тяжёлых орудий составляют костяк обороны Александрии с восточного направления.
        Мои спутники, люди безупречно храбрые, уговаривали покинуть этот наблюдательный пункт, заботясь единственно о сохранении моей жизни. Действительно, когда британские броненосцы, выстроившиеся напротив «Маячного форта» (так здесь именуют форт Фарос) открыли огонь, воздух сразу наполнился гудением тяжёлых снарядов и оглушительными разрывами. В нескольких шагах от меня бомба с башенного броненосца «Инфлексибл» буквально уничтожила четырёхдюймовое орудие вместе с расчётом. Я не мог оторвать взгляда от кораблей, извергавших огонь и дым, подобно действующим вулканам. Казематные орудия форта отвечали им - увы, далеко не так часто и метко. Море вокруг головного в колонне «Инвинсибла» (один из моих спутников указал на вымпел командующего эскадрой, полощущийся на мачте) буквально кипело от разрывов. Странное зрелище представляли собой эти корабли: англичане свернули рангоут, срубили стеньги, спустили реи (за исключением нижних), сняли бушприты так, что броненосцы походили на утюги, лежащие на воде.
        Около девяти-тридцати утра (я засёк время по карманным часам фирмы «Лонжин»), раздался раскат грома, заглушивший на миг даже артиллерийскую канонаду. Над отдельно стоящим фортом Марса-эль-Ханат вырос громадный дымный столб - видимо, бомба угодила в пороховой погреб. Воодушевлённые успехом, англичане усилили обстрел до предела возможностей. Орудия «Маячного форта» замолкали одно за другим, подбитые вражескими снарядами. Спутники мои снова стали требовать покинуть опасное место. Я ответил, что во время службы в сенегальских спаги мне приходилось сталкиваться с куда более серьёзными опасностями. Но я покривил душой - такого града раскалённого чугуна, такой плотности артиллерийского огня, производимого тяжёлыми орудиями, я не мог даже вообразить.
        Тем временем, британские броненосцы приблизились и встали на якоря в непосредственной близости от форта. Теперь по нашей площадке било множество орудий малых калибров, в том числе и картечницы - в какофонии артиллерийской пальбы я отчётливо различал их торопливый перестук. На моих глазах струя свинца сразила египетского офицера, вскочившего на бруствер, чтобы лучше направлять стрельбу.
        И вдруг, как по мановению руки, канонада стала стихать. Нет, уцелевшие орудия стреляли по-прежнему, а вот огонь с моря слабел с каждой секундой. Я огляделся по сторонам. Вокруг зазвучали торжествующие крики - оставшиеся в живых артиллеристы славили пророка Мухаммеда и призывали кары небесные на головы неверных. «В чём дело?» - спросил я у одного из офицеров. В ответ он указал на северную сторону горизонта. Оттуда медленно наползала густая угольно-чёрная пелена дыма, в разрывах которой угадывался лес мачт. Британские броненосцы один за другим снимались с якорей и поворачивали прочь от берега. Вслед им неслись торжествующие крики защитников Александрии.
        С моря подходила долгожданная эскадра Хасан-паши.»
        VI. Ответный удар Империи
        Средиземное море. На рейде Александрии. Корабль Её Величества «Инфлексибл».
        …октября 1878 г
        Сдвоенный грохот, от которого лопаются барабанные перепонки, и глаза вдавливаются в орбиты. Первая башня выбросила два огромных столба белого порохового дыма. С полуминутным интервалом ей ответила вторая - снова шестнадцатидюймовый дуплет, снова ватная непроницаемая пелена, остающаяся после сгорания сотен фунтов дымного пороха.
        Корабль Её Величества «Инфлексибл» ведёт огонь.
        Приземистые башни завращались, возвращая орудия в позицию для заряжания. Кургузые, невероятной толщины стволы качнулись вниз до упора и замерли, уткнувшись дулами в проделанные в палубе специальные желоба. Оттуда гидравлическим толкателем подаваются сначала обтянутые шёлком картузы полузарядов, потом - тяжёлые чугунные чушки снарядов. Обшитые толстой кожей прибойники с шипением втянулись под палубу, титанические стволы дрогнули, поднялись, и башни вновь завращались, нащупывая цель. Долго, неудобно - зато надёжно. Флот её Величества королевы Виктории не одобряет новомодных казнозарядных игрушек.
        Броненосец, спроектированный кораблестроителем Натаниэлем Барнаби как ответ на итальянские «Кайо Дуилио», относился к классу башенных. «Инфлексибл» был заложен постройкой в 1874-м году и, покинув стапель два года спустя, он имел все шансы превратиться в долгострой - сроки сдачи постоянно сдвигались, и начали же поговаривать о 1880-м, даже 81-м году. Выручила, как это нередко случается, война - как только лорды Адмиралтейства осознали, что серьёзного столкновения с Россией не избежать, они бросили все силы на достройку кораблей, пребывающих в наибольшей степени готовности. В итоге, «Инфлексибл» был введён в строй уже в июле 1878-го года и сразу же отправился на Средиземное море, где и получил назначение стационером в Александрию. Там он и принял бой.
        Сражению, как уже знает читатель, предшествовала масса событий.
        «Инфлексибл», конвоирующий на Мальту пароходы с беженцами, встретил на полпути эскадру вице-адмирала Бошамп-Сеймура - всё, как и рассчитывал кептен Летбридж. Беженцев, включая александрийского консула, передали на сопровождающий эскадру пароход, и «Инфлексибл» занял место в ордере. И теперь вместе с флагманом и казематным «Нортумберлендом», одним из броненосцев, переданных Бошамп-Сеймуру из эскадры Канала, громил своими шестнадцатидюймовками каменные казематы форта Фарос.
        Канонада, увы, продолжалась недолго. Её самым бесцеремонным образом прервала турецкая эскадра, появившаяся с норда. По этому поводу кептен Томас Летбридж язвительно заметил в разговоре с вахтенным офицером: «Я же предупреждал этого упрямца, нашего командующего, что Хасан-паша не упустит шансазажать нас между береговыми батареями и своей эскадрой! Но нет, сэр Бошамп-Сеймур, как всегда, всё знает лучше всех - втемяшил себе в вице-адмиральскую голову, что турки не рискнут бросить вызов его эскадре. Вот, пожалуйста - рискнули!»
        Впрочем, ни кептен Летбридж, ни его собеседник, ни сам командующий Средиземноморской эскадрой вице-адмирал Фредерик Бошамп-Сеймур, 1-й барон Алчестер, не видели в происходящем особой беды. Рискнули турки - ну и рискнули, им же хуже. Броненосцы один за другим прекращали стрельбу, описывали широкие циркуляции и занимали места в боевом ордере. Возглавлял его казематный «Инвинсибл» под вымпелом вице-адмирала. Далее в линии шли: башенный «Девастейшн», вступивший в строй в 1871-м году, «Инфлексибл» и батарейный пятимачтовый «Нортумберленд». Следом, с небольшим отставанием, торопился башенный же «Монарх», красующийся полным парусным рангоутом, «Резистанс», батарейный старичок 1861-го года постройки, («Старый Раммо», как звали его во всех припортовых кабаках), и «Дифенс», вступивший в строй в 1864-м году и несущий в своих батарейных палубах два восьмидюймовых и четырнадцать семидюймовых нарезных дульнозарядных орудий. Замыкали колонну броненосцы второго ранга «Энтерпрайз» и «Фаворит».
        Плескались на ветру флаги и вымпела, стелился по волнам жирный угольный дым, разбегались в стороны от кованых таранных форштевней белопенные «усы». Орудия в башнях, казематах, батарейных палубах, ворочали дулами в поисках целей, а внутри, в запечатанных наглухо железных коробках, под толстенной бронёй, заливались трелями боцманские дудки: «По местам стоять!»
        Королевский Флот принимал брошенный ему вызов.
        Британская эскадра выстроилась длинной, сильно изогнутой дугой, оконтуренной всплесками от падения снарядов. Изредка на одном из броненосцев вспухало облачко разрыва. В ответ корабли выплёвывали столбы порохового дыма.
        Неприятель, второй отряда турецкой эскадры, находился как бы в центре дуги, на дистанции около восемнадцати кабельтовых. Броненосцы под красными с белыми полумесяцами флагами на стеньгах тоже огрызались пушечными выстрелами, ни в стрельбе, ни в маневрировании не ощущалось слаженности, которой щеголяла колонна Ройял Нэви. Скорее, турецкие корабли походили на сгрудившееся стадо, обложенное волками.
        Вторая колонна, составленная из более слабых и устаревших броненосцев, держалась позади и в бой пока не вступила. Лишь головные «Мессудие» и «Ауни-Аллах» швыряли тяжёлые снаряды по флагманскому «Инвинсиблу», возглавлявшему британский ордер, раз за разом давая значительные недолёты.
        Командир «Инфлексибла», баронет Томас П. Летбридж стоял на левом крыле мостика. Броневой рубкой он, как обычно, пренебрег: «надо иметь пред глазами весь горизонт, а не кусочки пейзажа в броневых щелях!» Разумеется, остальным офицерам приходилось разделять с сэром Томасом риск быть поражёнными случайной бомбой, угодившей в надстройку.
        Но начальству, как известно, виднее.
        - Что ж, сэр Бошамп-Сеймур верно всё рассчитал.
        Вахтенный офицер, второй лейтенант Оливер Стэнли изо всех сил старался не показывать страха. Юноша чрезвычайно заботился о впечатлении, которое он производил на командира, справедливо полагая это залогом дальнейшей карьеры. Тем более, такое везение: всего месяц, как вступил в должность, а уже - участвует в таком грандиозном сражении! Сначала бомбардировка береговых фортов, теперь вот - бой броненосных эскадр. Награды и чины дождём прольются на победителей!
        В том, что они победят, молодой человек нисколько не сомневался.
        - Что именно вы имеете в виду, сэр?
        Командир «Инфлексибла» любил повторять своим офицерам, особенно молодым: «не бойтесь лишний раз задать мне вопрос». Лучше потерять минуту на разъяснения, чем потом несколько часов расхлёбывать плоды вашего непонимания».
        Вот второй лейтенант и усердствовал.
        - Сами рассудите, Стэнли. Какая из двух турецких колонн сильнейшая?
        - Несомненно, правая - та, в которой идут наши бывшие броненосцы.
        Летбридж кивнул.
        - Вы совершенно правы. Однако, вице-адмирал скомандовал кордебаталии охватить именно её. Хотя, на первый взгляд, логично было бы…
        Окончание фразы заглушил рёв башенных орудий «Инфлексибла». Сложная и громоздкая система заряжания позволяла стрелять ни слишком часто и не особенно точно - ведь не только орудия, но и саму башню приходилось каждый раз поворачивать в сторону цели.
        Впрочем, у турок дела обстояли ничуть не лучше. Большая часть их кораблей были английской постройки и несли английскую же артиллерию.
        - …на первый взгляд логично было бы поступить иначе. - продолжил кептен, когда звон в ушах немного поутих. - А именно: выполнить охват левой, слабейшей колонны и разгромить её, пользуясь тем, что правая колонна не сможет вести полноценный огонь - им будут мешать свои же. Так почему сэр Бошамп-Сеймур поступил наоборот, распорядившись пройти между правой колонной и берегом?
        - Почему же? - с готовностью переспросил молодой человек. Он успел уже неплохо изучить начальственные манеры.
        - А потому, Стэнли, мальчик мой, что команды захваченных броненосцев не имели достаточно времени, чтобы освоить свои суда! Как и не могли они отладить взаимодействие - совместное маневрирование, веление огня и прочие необходимые в бою навыки. Вице-адмирал совершенно справедливо предположил, что оказавшись перед лицом неприятеля, они не смогут действовать с полной отдачей, а то и вовсе растеряются.
        - И оказался прав!
        - Именно. В результате, вместо колонны из четырёх сильнейших броненосцев, которые в иной ситуации, доставили бы нам немало хлопот, мы имеем сгрудившиеся мишени. Их полный разгром - вопрос времени… и достатка боеприпасов. Боюсь, нам не хватит снарядов даже на то, чтобы добить вторую колонну…
        - Увы, это так, сэр. - подтвердил второй лейтенант. - Мы изрядно опустошили погреба, обстреливая береговые батареи…
        - …и мало чего добились. Взрыв форта Марса-эль-Ханат - наш единственный серьёзный успех. Остальные батареи ещё в состоянии вести огонь. А ведь египтяне, в отличие от нас, не испытывают нехватку снарядов. Береговые артиллерийские погреба не в пример вместительнее наших!
        И снова небо дважды обрушилось на мостик. От надстройки, расположенной рядом с башней левого борта, полетели обломки досок - деревянная конструкция не выдерживала бешеного напора пороховых газов.
        Летбридж с неудовольствием покачал головой.
        - Между прочим, египтяне стреляли довольно метко. Только в наш «Инфлексибл» угодило два десятидюймовых снаряда. Один пробил борт ниже ватерлинии, отрикошетил вверх от брони каземата, прошёл сквозь палубу и угодил в надстройку, убив лейтенанта Парсонса и плотника. Второй продырявил небронированную носовую оконечность но, по счастью, не взорвался. Боюсь, мы выйдем из этого боя изрядно потрёпанными.
        - Увы, сэр. Повреждения корпуса столь серьёзны, что по возвращении на Мальту придётся вставать в док для ремонта.
        - Боюсь, Стэнли, очередь будет длинной. Я ясно видел, как в «Монарх» угодила бомба с «Маячного форта» и пробила палубу. Не хочу даже думать, что она натворила в низах.
        - Но ведь взрыва не было?
        - Не было. Иначе «Монарх» сейчас…
        Снова рявкнули шестнадцатидюймовки - на этот раз только в носовой башне. Стэнли, затаив дыхание следил, как чёрный мячик (из-за нехватки обычных снарядов кептен Летбридж приказал подавать к орудиям круглые бомбы, небольшой запас которых имелся в погребах) карабкается по пологой дуге, замирает на мгновение - и устремляется вниз, к палубе броненосца с красным, украшенным полумесяцем, полотнищем на кормовом флагштоке.
        Шестнадцать дюймов - это много. Очень много. Такой монструозный калибр нёс единственный броненосец Ройял Нэви - «Инфлексибл». Их было четыре, по два дульнозарядных нарезных чудища весом в восемьдесят одну тонну в каждой из двух орудийных башен. Сорокасемипудовые снаряды системы Армстронга проламывали броневые плиты толщиной в тридцать шесть с половиной дюймов. Палуба же «Мехмед-Мурада» была защищена гораздо скромнее - всего-то три с половиной дюйма железной брони на дубовой подложке. Этого оказалось достаточно, чтобы остановить архаичный снаряд - если бы в игру не вступила капризная дама по имени Фортуна.
        Уже не узнать, кто из турецкой прислуги оставил, в нарушение всех правил, люк в бомбовый погреб распахнутым. За такую серьёзную провинность разгильдяю полагались плети (от них в османском флоте никто и не думал отказываться) а то и военная тюрьма - если бы, разумеется, тот остался жив. Но Фортуна распорядилась иначе.
        Упавшая на палубу бомба дымя, прокатилась несколько фунтов, на секунду замерла, балансируя в неустойчивом равновесии - и свалилась в распахнутый люк. Стены бомбового погреба были надёжно заблиндированы: морёный дуб и одиннадцать слоёв котельного железа. Такая защита способна выдержать попадание современных конических снарядов но, увы, совершенно бесполезна, когда вражеская бомба уже находится внутри. Прошло несколько секунд, пока догорела дистанционная трубка, наполненная пороховой мякотью, и….
        Бомбовый погреб «Мехмед-Мурада», в отличие от погребов «Инфлексибла», был почти полон - к орудиям успели подать всего-то десяток снарядов. И когда бомба, наконец, взорвалась, для каждого из чугунных осколков нашлась достойная мишень.
        Несколько мгновений ничего не происходило - и вдруг палуба турецкого броненосца превратилась в действующий вулкан. Фонтан обломков взлетел к синему средиземноморскому небу, за ним вырос столб дыма, пронизанного прожилками жёлтого пламени. Потрясённый Стэнли наблюдал, как броненосец повалился на борт, как реи его окунулись в воду. Новый взрыв, новый клубящийся столб - на этот раз, снежно белый.
        - Котлы взорвались. - невозмутимо прокомментировал Летбридж. - А комендоры молодцы, угодили прямо в снарядный погреб. Напомните, чтобы я распорядился выдать всей прислуге отличившейся башни двойную - нет, тройную! - порцию джина.
        - Это был один из наших бывших, сэр? - осторожно спросил Стэнли. - Кажется, «Свифтшур»?
        - Он самый, мой мальчик. Ничего, у королевы много.
        - У королевы много, сэр!
        Этой фразой моряки Королевского Флота традиционно провожали погибающие суда.
        А кептен Летбридж упоённо продолжал лекцию:
        - Как видите, события развиваются именно так, как я и предсказывал. Уцелевшие турецкие броненосцы пытаются маневрировать, уклоняясь от наших снарядов. Но это им не слишком-то удаётся. Сейчас вице-адмирал скомандует поворот все вдруг и постарается сократить дистанцию. Полчаса - и с правой колонной будет покончено.
        Тяжёлый снаряд провыл низко над мостиком. Лейтенант невольно втянул голову в плечи.
        - Ну-ну, Стэнли, стыдитесь. - пожурил подчинённого Летбридж. - Нет смысла кланяться снарядам, которые просвистели над головой, они уже не представляют угрозы. Опасаться надо тех, которые ещё не вылетели из ствола… Кстати, вы не заметили, кто это у турок такой меткий?
        - Н-нет, сэр. - лейтенант бодрился, но бледность и капли пота на лбу выдавали его смятение. - Всё в дыму, я не разобрал…
        - Жаль. Должен отметить, они прилично стреляют. «Дифенс» горит, у «Нортумберленда» не действует половина орудий правого каземата. Да и другим досталось, хотя и не так сильно…
        Столб воды вырос у борта, обрушив на мостик каскады вспененной воды.
        - Это был отменный выстрел! - Летбридж совсем не аристократически отплёвывался от воды. В какой-то момент юноше показалось, что он сейчас отряхнётся всем телом, подобно выбравшемуся на берег спаниелю. - Стэнли, вы снова не разобрали, от кого прилетел подарочек?
        - На этот раз разобрал, сэр! С концевого броненосца, сэр!
        - Ну-ка, ну-ка… А его капитан молодец - держится в стороне от свалки и маневрирует довольно умело. Это ведь тоже наш, «Хотспур»?
        - Да, сэр. Но на нём не турецкий флаг, а какой-то другой.
        - Другой говорите? - Летбридж поднял бинокль. - Ха! Ваша правда, Стэнли: белое полотнище с косым голубым крестом. Это русские, дьявол меня раздери!
        Лейтенант с удивлением посмотрел на командира. Сэр Томас Летбридж нечасто позволял себе подобные проявления эмоций.
        - Русские, сэр? Но… откуда?
        - Мы с самого начала подозревали, что это они подбили турок на египетскую авантюру. Видимо, османы в ответ передали им один из захваченных у нас броненосцев - чтобы русские могли продемонстрировать в генеральной баталии свой флаг.
        Стэнли прилип глазами к окулярам бинокля.
        - Сэр, «Хотспур» обошёл сгрудившиеся турецкие корабли и поворачивает на нас!
        - Неудивительно. У «Хотспура» единственная двенадцатидюймовка стоит не в башне, как у его прямого потомка, «Руперта», а в неподвижном каземате. И стрелять она может только по курсу.
        - Сэр, «Хотспур» набирает ход! - в голосе молодого человека слышалась неприкрытая тревога. - Дистанция до «Инфлексибла» быстро сокращается!
        - Ну, ещё бы! - удовлетворённо кивнул Летбридж. - «Хотспур» - броненосный таран, вот они и решились пустить в ход своё главное оружие. Стэнли, передайте канонирам: весь огонь только по нему! И распорядитесь, чтобы изготовили мины Уайтхеда. Русские, кажется, обожают минное оружие? Вот и угостим их любимым блюдом!
        Средиземное море. На рейде Александрии. Броненосный таран «Гамидие»
        …октября 1878 г
        - Заряжай братцы, живее! Англичашка ждать не будет!
        - Слушш, вашбродие! - отозвался комендор. Он с ещё одним матросом с натугой двигал таль, на которой в специальных стальных клешнях покачивался многопудовый чугунный снаряд.
        - До чего несподручно у их, басурман, всё устроено! Это ж какая дурость - такую орудию через дуло заряжать, аки самопал кремнёвый! Нет, чтоб сделать, как на наших мониторах! Они, хоть при царе Горохе построены, а как складно! И орудия с казны заражается, и башню повернуть можно, не то, что здесь. Англичане енти - оне что, вовсе без понятия?
        Лейтенант Остелецкий спрятал усмешку. Армстронговские дульнозарядные орудия - конечно, не сахар, особенно для тех кто привык к казнозарядным крупповским системам, но в остальном, «трофей» им достался вполне приличный. Класс «броненосный таран», порождение Гражданской войны в Северной Америке и особенно - битвы при Лиссе, когда австрийский «Фердинанд Макс» одним молодецким ударом отправил на дно неприятельский флагман «Ре Д'Италия». В «Хотспуре» нет ничего от романтического облика винтовых фрегатов и военных клиперов, несущих полное парусное вооружение на трёх высоченных мачтах. Голый функционал: броневая калоша корпуса, форштевень, оканчивающийся десятифутовым стальным бивнем. Бушприта нет вовсе; мачты, числом две, хоть и могут с грехом пополам, нести кое-какие паруса, но, на самом деле, годятся лишь для того, чтобы поднимать сигнальные флажки. Низкая, тянущаяся от миделя до самой кормы надстройка, увенчанная единственной дымовой трубой; перед надстройкой, сразу за фок-мачтой - броневая башня. Вернее, это только кажется, что башня - на самом деле, это каземат, неподвижный, неспособный вращаться,
зато одетый в толстенную шкуру кованой железной брони.
        В сплошном дыму мелькают блестящие от пота тела - расчёт единственной двадцатипятитонной пушки возился с перезарядкой.
        - Порядок у англичан такой, братец: на броненосцы ставить только дульнозарядные орудия. А каземат вместо поворотной башни - это потому что корабль этот должен неприятеля таранить. Значит, и стрелять только вперёд надо.
        - Ясно. - ответил кондуктор, не прерывая своего занятия. Чтобы, значить, сначала бонбу закатить, а потом ещё и тараном в брюхо. Толково придумано, вашбродие!
        Унтер-офицер отскочил назад, вскинув руку, сигнализируя о готовности.
        Лейтенант выглянул в смотровую щель.
        - Наводи по «Инфлексиблу». Это третий в строю - плоский такой, с кургузыми мачтами. Видишь?
        - Так точно, вижу, вашбродь!
        Наводчик закрутил блестящий бронзовый штурвал вертикальной наводки.
        - Готово!
        - Пли!
        Фейерверкер, сделав зверское лицо, отскакивает и рвёт шнур с кожаной колбаской на конце. Грохот. Железная, обшитая тиковыми досками, палуба содрогается от тяжкого удара. Каземат затягивает душной пороховой копотью. Лейтенант помотал головой - в ушах стоит низкий гул. Впрочем, в голове звенело с тех самых пор, как в каземат угодил первый снаряд с британского броненосца. Спасибо английской же броне - выдержала. И до сих пор держит.
        …знать бы, надолго ли?..
        …а какая разница?..
        - Банить!
        Голый по пояс матрос ловко засунул в ствол кусок толстого каната с парусиновым валиком. Валик был пропитан водой и служил для того, чтобы гасить в стволе недогоревшие порошинки и тлеющие клочки картузов. Не приведи Бог останется - начнут забивать в ствол картуз для нового выстрела, он и вспыхнет…
        - Так ты, братец, на балтийских мониторах служил? - Остелецкий припомнил давешние слова комендора.
        - Так точно, вашбродь! - с готовностью отозвался тот, цепляя клещами на талях новую чугунную чушку. - На броненосной башенной лодке «Колдун». Командиром у нас был ихнее благородие капитан-лейтенант Веселаго, дай Бог ему здоровья. «Колдуна»-то нашего англичанин потопил на Южном фарватере. А нас - и господина капитан-лейтенанта и меня, и ещё семьнадесять живых душ поднял из воды монитор «Стрелец».
        - «Стрелец»? Погоди-ка, это не на нём служил лейтенант Казанков?
        - Как есть на ём, вашбродие! Только он, когда нас из воды вытаскивали, ишо мичманцом был. Век бога за него буду молить - если б не он со своим «Стрельцом», потопли бы мы все как кутята. А так - оклемался и вот, сюды направили, дальше службу нести.
        - А ты что же, не хотел?
        - Спаси Никола-угодник, вашбродие, сказался охотником. Нас много с «Колдуна» попросилось - все хотят англичашке и кораблик наш припомнить и товарищей погибших.
        Страшный удар потряс броненосец. Остелецкий, не устояв на ногах, покатился на палубу. И ещё два удара, послабее, один за другим.
        …Снаряды средних калибров - что там, у «Инфлексибла», двадцатифунтовки? А ведь пристрелялись, сволочи! О чём на мостике-то думают?..
        …поворачивать надо, выходить из-под огня, пока не раскатали, как бог черепаху!.. - влезло неожиданно с советом «альтер эго».
        …тебя спросить забыли! А ну, брысь!..
        «Второе Я» икнуло и послушно растворилось в грохоте нового залпа.
        Этой привычкой - беседовать с воображаемым внутренним голосом - Венечка обзавёлся ещё в Морском Училище. И с тех пор приобрёл среди товарищей стойкую репутацию молчуна. Ни Серёжа Казанков, ни барон Греве, именуемый однокашниками «Гревочка», так и не смогли понять, что гардемарин Остелецкий вовсе не отмалчивается - просто у него другой, более интересный собеседник…
        По железу застучали башмаки, и в люк просунулся командирский вестовой. Его круглая веснушчатая физиономия была вся перемазана кровью.
        - Вашбродие господин лейтенант, скорей на мостик! Командира убило, командовать некому!
        Уже карабкаясь по трапу, Венечка вспомнил о письме Казанкова - тот в деталях описывал, как принимал командование «Стрельцом» после ранения командира монитора.
        Похоже, история склонна повторяться. Вот только корабль у лейтенанта Остелецкого, посерьёзнее - не антикварный, времён войны Севера и Юга, монитор, а новейший броненосный таран! Правда, в русском флоте кораблей такого класса пока нет, и тактики для них никто не разрабатывал.
        Но ведь всё когда-то случается впервые?
        - …он ещё в начале боя скомандовал снять османскую тряпку и поднять Андреевский флаг. - угрюмо сказал Сташевский. Когда Венечка появился на мостике, мичман передал ему командование и теперь стоял рядом с рулевым.
        - Как погиб Карл Романыч? - спросил лейтенант.
        - Осколок попал в смотровую щель. Снаряд разорвался на крыше каземата, вот ему и прилетело. И, главное, глупо-то как - на остальных ни царапины, а тут прямо в сердце!
        Бирстрома на корабле успели полюбить - как офицеры, так и матросы.
        - А что Евгений Фомич?
        - Старший офицер в самом начале боя был контужен. Прислонился неосторожно к броне, а тут в рубку снаряд и угодил. Отнесли в кают-компанию, сейчас с ним доктор возится…
        Остелецкий кивнул. Старшему офицеру ещё повезло - обычно в таких случаях человек превращается в бурдюк, наполненный осколками костей и кровавым фаршем. Без единой, что характерно, царапины снаружи.
        …однако, пора…
        - Руль право! - скомандовал он, и рулевой быстро закрутил дубовый, с яркими бронзовыми накладками штурвал. «Хотспур», отличавшийся куда большей поворотливостью, нежели прочие броненосцы, резво покатился вправо. Из башен замершего в полутора милях «Инфлексибла» последовательно выбросились четыре столба дыма, подсвеченного изнутри багровым. Шестнадцатидюймовые снаряды подняли высоченные, с колокольню, столбы воды с придонной илистой мутью.
        - Мелко тут… - заметил мичман. - Если верить лоции, под килем и трёх саженей не будет.
        - Лоции надо верить. - наставительно произнёс Остелецкий. Куда ж мы без лоции-то? А что мелко, так оно и к лучшему. Случись что - вовсе не потопнем, надстройка и крыша каземата останутся над водой.
        При этих словах рулевой украдкой, чтобы не видело начальство, сплюнул через левое плечо. Скажут тоже - «потопнем!» Разве ж можно о таком?..
        - Ворочай на прежний кус, голубчик. - скомандовал Остелецкий. - Прянишников своё дело знает, наверняка уже перезарядился…
        Действительно, стоило форштевню броненосца повернуться в сторону «англичанина», из правой передней амбразуры ударило орудие.
        - Мимо, недолётом легло. - оценил результат выстрела Венечка. В ушах протяжно звенело.
        …а ведь прав тот комендор! Это надо было придумать: четыре амбразуры в каземате, и ни одна не направлена точно по курсу! Изволь ворочать десятитонную махину на салазках от амбразуры к амбразуре…
        Броня «Хотспура» загудела от двух подряд попаданий.
        - Каземат и правая скула. - прокомментировал Остелецкий. - Опять двадцатифунтовки, ерунда. Нам они не страшны.
        Он обернулся к мичману.
        - Дмитрий Платоныч, велите прибавить оборотов. Раз уж попасть никак не получается - попробуем пришпорить англичанина!
        - «Пришпорить»? - Сташевский вытащил из амбушюра латунной переговорной трубы кожаную затычку и передал распоряжение командира. - Что за странная мысль… почему именно пришпорить?
        - А вы разве не в курсе? - Остелецкий говорил, не отрывая взгляда от жестяного сектора счётчика оборотов. - Покойный Карл Романыч любил порассуждать о названиях кораблей. Наш «Хотспур», к примеру, именуется в честь одного рыцаря времён Столетней войны. Тот отличался редкой храбростью, за что и заслужил прозвище «горячая шпора», «хот спур» по-аглицки. Для таранного судна название самое подходящее!
        Мичман пожал плечами.
        - Удивляюсь вам, Вениамин Палыч! Вокруг такое творится, а вы травите исторические байки…
        - Право руль! - крикнул Остелецкий рулевому. «Хотспур послушно выписал коордонат, уклоняясь от очередного залпа «Инфлексибла». - Согласитесь, удобно, когда точно известно, сколько их башенным надо на перезарядку. Знай, считай, да крутись, как уж на сковородке!
        Он понизил голос и наклонился к мичману.
        - А что до баек - доверительно прошептал он, - я, признаться, и сам до дрожи боюсь. А ввернёшь что-нибудь эдакое - вроде и легче.
        Мичман хотел, было, что-то ответить, но не успел - гулко ударило казематное орудие. Остелецкий приник к смотровой щели - и с досадой ударил кулаком о броню.
        - Снова мимо! Ну, Рукавишников, мазила…
        Он с натугой распахнул броневую дверь рубки и вышел крыло мостика.
        - Всё, братцы, поиграли в пятнашки - и будет! Рулевой, право два, и чтоб не рыскать! Мичман, скажите в машинное, чтоб обороты поднимали до упора и держали, покуда есть возможность. Тараним!
        Лейтенант недобро сощурился, глядя на пышущий дымом и чугуном «Инфлексибл».
        - Боцман, всем, кроме машинной команды и казематной прислуги - разобрать тесаки с револьверами, и на полубак, под броню, к люкам. И проследи, чтоб мостки дощатые были под рукой, англичашке на борт перекинуть!
        - Дмитрий Платоныч, распорядитесь вызвать комендоров к этим тарахтелкам. - Остелецкий указал мичману на тумбу с картечницей Норденфельда. - И всем быть готовыми! Как воткнёмся - все, разом, сарынь на кичку!
        Средиземное море. На рейде Александрии. Корабль Её Величества «Инфлексибл».
        …октября 1878 г
        Две остроносые гребнястые рыбки одна за другой выскользнули в клубах порохового дыма из медных труб, плюхнулись в воду и пошли наматывать на пропеллеры ярд за ярдом. Кептен Летбридж замер, едва шевеля губами - отсчитывает секунды, понял Стэнли. Молодого человека захватил азарт боя, и он не обращал внимания на жужжащие над головой пули - с мостика приближающегося «Хотспура» яростно плевались свинцом две картечницы.
        На глазах Стэнли порция свинца из соединённых вместе ружейных стволов срезала сигнального старшину, стоявшего в двух шагах от командира броненосца. Кептен Летбридж бровью не повёл - лишь брезгливо сколупнул пальцем в лайковой перчатке кровавый комок, прилипший к белоснежному рукаву. Отсчёт он не прервал.
        Правая мина прошла в двух саженях от борта. Вторая уткнулась в скулу за миг то того, как казематное орудие «Хотспура» выпалило в упор, с пистолетной дистанции, снеся носовую надстройку «Инфлексибла» вместе с установленными в ней двадцатифунтовками. Столб воды взлетел у борта «Хотспура», броненосный таран вздрогнул, словно боксёр, получивший ошеломительный прямой в челюсть. Но это уже не могло остановить инерции четырёх тысяч трёхсот с лишним метрических тонн металла, разогнавшихся до предельных двенадцати с половиной узлов. «Хотспур» накатывался на «Инфлексибл» неумолимо, подобно горной лавине, и Стэнли успел только вцепиться в леер, вознося мысленно молитву вперемешку с самой чёрной бранью. Краем глаза он увидел, как застыл в нелепой раскоряченной позе Летбридж, и, кажется, даже открыл рот, чтобы крикнуть: «Схватитесь за что-нибудь, сэр!» - и тут бронированный носорог нанёс удар.
        Наверное, ни один человек на обоих кораблях не сумел устоять на ногах. Страшный толчок выбил палубу из-под ног второго лейтенанта и швырнул его спиной вперёд в распахнутый люк. Проваливаясь вниз, в пропахшую углём, горелым машинным маслом и порохом черноту, он увидел на фоне блiкло-голубого египетского неба командира броненосца - раскинув руки крестом, с выпученными по-жабьи глазами, сэр Томас Баклер Летбридж, второй баронет Сандерхилл, улетал за борт, вращаясь, словно сорвавшийся с оси вентилятор. Потом железная переборка изо всех сил наподдала второму лейтенанту в спину и затылок - и всё кануло во тьму.
        «Инфлексибл» сел на дно на ровном киле. Большая часть надстроек, трубы, мостики и даже крыши низких цилиндрических башен остались под водой.
        «Хотспуру» повезло меньше. От страшного удара корпус, и без того повреждённый взрывом самодвижущейся мины, лопнул на полтора десятка футов. Броненосный таран набрал через огромную пробоину воды, медленно накренился, лёг на борт - да так и затонул в нескольких саженях от своей жертвы. Боковые части надстроек остались не затопленными, и кочегары с машинистами, запертые внутри железной скорлупы, по одному, с матами и молитвами Николаю Угоднику, выбирались наружу. И присаживались отдохнуть - прямо на выпуклом борту броненосца, выступающем из воды, словно спина неведомого морского чудовища.
        Лейтенант Остелецкий перегнулся через леер и посмотрел вниз - палубу «Инфлексибла» покрывало не больше трёх футов воды, и сквозь её слой явственно различались залитые смолой швы между тиковыми досками. Пожалуй, прикинул он, на палубе вполне можно стать в рост - благо, водичка здесь тёплая, даже в октябре. Не то, что весной в Финском заливе, где довелось искупаться кондуктору Рукавишникову и другим морякам с монитора «Колдун»…
        Абордажной схватки, как планировал лейтенант, не случилось. Картечницы окатили надстройки оседающего в воду броненосца свинцом, после чего матросы во главе с мичманом Сташевским (тот картинно размахивал английским абордажным палашом, сжимая в другой руке большой, с латунной рамкой и длиннющим стволом, револьвер), ворвались на палубу. И - стали свидетелями поспешного бегства экипажа. «Лаймы» валом валили из люков и прыгали за борт. Кое-кто вспоминал о койках и торопливо выхватывал из сеток туго стянутые пробковые валики и, обмотав вокруг пояса, перелезал через леера. Кто-то дрался за спасательный круг, и в ход уже шли ножи. На глазах мичмана полуголый, изрисованный фиолетовыми татуировками, матрос разбил ганшпугом голову офицеру с нашивками второго лейтенанта, пытавшемуся остановить всеобщий драп.
        Поняв, что остановить охваченных паникой людей без стрельбы не получится, мичман велел быстренько побросать в воду содержимое коечных сеток а потом спускать в воду с надстроек канаты. Но англичане и сами уже поняли, что никто не собирается их убивать. Один за другим они взбирались на выступающие над водой части своего корабля, облепляли ванты, гроздьями висели на деревянных крышках люков и обломках шлюпок.
        Прочие корабли Средиземноморской эскадры даже не пытались прийти на помощь. Следовавший за «Инфлексиблом» «Монарх» принял влево, обходя место гибели собрата. Остальные повторили его маневр, и «лайми», как, впрочем, и русские моряки, успевшие к тому времени перебраться с «Хотспура» на захваченный броненосец, испытали несколько крайне неприятных минут - когда летящие в британский ордер снаряды стали падать в воду в опасной близости от полузатопленных кораблей.
        К счастью обошлось без новых жертв. Водяные столбы вставали довольно далеко от колышущихся в воде человеческих голов. Изрыгающая чугун и пламя колонна ушла на вест, разрозненные, избитые, то и дело вспыхивающие пожарами турецкие броненосцы по одному отползали от места боя на норд-ост. Ветер свежел, волны стали захлёстывать надстройки «Инфлексибла», на которых жались друг к другу израненные, измученные, смертельно уставшие люди.
        Лейтенант Остелецкий совсем было собрался скомандовать вязать плоты из обломков рангоута и решётчатых крышек световых люков, но артиллерист-кондуктор доложил о многочисленных лодках, барках, фелюгах, отчаливших от близкого египетского берега. Услыхав об этом, Венечка выдохнул с облегчением. Можно было расслабиться.
        - Много народу у вас в каземате побило, Рукавишников?
        За миг до столкновения, уже после взрыва мины Уайтхеда, в каземат угодил шестнадцатидюймовый снаряд - в упор, с дистанции, более уместной для дуэли.
        - Хватает, вашбродие. - сокрушённо вздохнул кондуктор. - Пятерых насмерть, трое сильно пораненые. Должно, помрут. Ну и побитые почти все - кто контуженный, у кого кости сломаны, у кого ещё какая напасть.
        Сам он щеголял грязной, пропитанной кровью повязкой, прикрывающей левый глаз и половину лица.
        Впрочем, держался кондуктор бодро - будто это не его лейтенант Остелецкий полчаса назад вытаскивал из вскрытого, как консервная банка каземата и по заваливающейся набок палубе тащил на себе к борту чужого броненосца.
        - А крепко всё же британцы османам врезали! - заметил мичман Сташевский. Он стоял тут же, на мостике, и разглядывал в бинокль то удаляющийся ордер британской эскадры, то разрозненные дымки над удирающими броненосцами Хасан-Паши, то покосившиеся мачты, торчащие из воды в полутора милях от «Инфлексибла». - Три судна, а взамен ни одного своего не потеряли!
        - Как это - ни одного? - возмутился кондуктор. - А энтот?
        Он топнул ногой по палубному настилу.
        - Нескладно выходит, вашбродие - не три, а четыре кораблика турка потерял. Наш-то вы не подсчитали, верно?
        И кивнул на лежащий на боку «Хотспур».
        - То-то ж, что и наш, а не их! - с усмешкой ответил Сташевский. - И вот этот, - он похлопал ладонью по ограждению мостика, - мы с тобой потопили, а никакие не турки. Вот и выходит, братец, что счёт твой никуда не годится!
        Кондуктор поскрёб пятернёй затылок и лицо его просветлело - это было заметно даже под заляпанной кровью повязкой.
        - Так что ж выходит, вашбродие: англичашки туркам наподдали, а мы - англичашкам?
        - Выходит так, братец. Потому как - вот!
        И показал на грот-стеньгу. Там на вечернем средиземноморском ветру полоскалось полотнище Андреевского флага.
        А вас, мичман, можно будет поздравить с Георгием. - заметил Остелецкий. - Как в статуте прописано, помните?
        И процитировал наизусть строки, написанные ещё при Екатерине Великой:
        - …достоин быть написан в подносимой Нам росписи Офицер тот, который ободрив своим примером подчинённых своих, и предводительствуя ими, возьмёт корабль, батарею, или другое какое занятое неприятелем место…
        Мичман густо покраснел.
        …теперь можешь изобразить из себя битого жизнью циника. - глумливо посоветовало «альтер эго» - Или, на выбор, эдакого «отца солдатам»…
        - Ничего, друг мой, не тушуйтесь. - Остелецкий потрепал юношу по плечу. - Не за кресты служим, а на благо Отечеству. Хотя, как в народе говорят? За богом молитва, а за царём служба не пропадёт!
        …ги-ги-ги!..
        … отстань!..
        В баковую надстройку «Инфлексибла» ткнулась узкая барка. Гребец, весело скалящийся негр в набедренной повязке и грязнейшем платке-куфии на чёрной курчавой шевелюре приветственно помахал рукой стоящим на мостике людям. Венечка потянулся за жестяным рупором.
        - Боцман, давай сюда своих молодцов! В лодки передавать в первую очередь раненых. И в каждую по двое матросов с оружием. Пущай на берегу пленных посторожат, а то, как бы их толпа не растерзала. Местные магометане - народ лютый, от англичан натерпелись. Учинят расправу, а вина на нас будет: «почему не досмотрели?»
        Боцман кивнул, подхватил багор и кинулся к борту. До Венечки донеслись вперемешку арабские гортанные фразы и сугубо военно-морские обороты, изрыгаемые с подобающей моменту экспрессией. Мимо протрусили двое матросов, русский и англичанин, с носилками, на которых стонал молоденький второй лейтенант с разбитой головой. Фелюги одна за другой причаливали к полузатопленному броненосцу, принимали людей, отходили, гребли к берегу.
        Венечка вздохнул.
        …кажется, жизнь понемногу налаживается…
        «Le Petit Journal» Франция, Париж. (специальный воскресный выпуск)
        …октября 1878 г.
        «…канонада постепенно стихала. Дымы, затянувшие половину горизонта редели, оттягивались в сторону моря, и с бруствера, который я выбрал себе в качестве наблюдательного пункта, уже мало что было видно. Надо было срочно что-то предпринимать, иначе я рисковал не попасть в число зрителей финального акта этой грандиозной драмы.
        Выход нашёлся в лице египетского офицера, принявшего, за убылью прежних начальников, командование над фортом. Прибегнув к средству, безотказно срабатывающему при общении с любым восточным чиновником, а именно, к золотой десятифранковой монете, я добился позволения подняться на маячную вышку. Это жалкое сооружение в подмётки не годилось стоявшей здесь некогда величественной башне - но и его ничтожной высоты в какие-то полтора десятка метров, хватило, чтобы увидеть всё, что я хотел. С помощью зрительной трубы я отлично видел удаляющуюся на запад колонну британских броненосцев. Превосходные оптические стёкла французской фабрики «Парра-Мантуа» позволили понять, что в носовой части одного из броненосцев бушевал огонь. Другой еле полз на буксире у своего более удачливого собрата.
        Да, друзья мои, Королевский Флот, признанный владыка морей, отступал! И не просто отступал - бежал, как получившая пинок дворняжка! При виде этого я испытал такой прилив восторга, что не сразу нашел слова, чтобы описать его. Миф о несокрушимости морской мощи Англии рушился на глазах - и это, безусловно, отличная новость для моряков и кораблестроителей Третьей Республики! Быть может, пройдёт совсем немного времени, и мы станем свидетелями падения тирании, взявшей за горло весь мир.
        Турецкая эскадра, понёсшая в этом сражении серьёзные потери (я ясно видел взрыв одного из броненосцев Хасан-паши и затопление ещё двух) так же спешно отступала на северо-запад. Акватория александрийского рейда осталась, таким образом, ничьей - ни победители, ни побеждённые не рискнули предъявить на неё права и расползались, волоча за собой шлейфы дыма от бушующих пожаров.
        Я рассматривал торчащие из воды напротив Маячного Форта мачты, когда краем глаза заметил движение в районе восточного брекватера. Я навёл свою трубу туда - и обнаружил два лежащих на мелководье броненосца. Могучие корабли сплелись в последнем объятии, подобно любовникам, застигнутым смертью на пике страсти. Подкрутив ободок окуляра, я разглядел снующие вокруг недвижных туш барки. Видимо, портовые лодочники, коих в Александрии всегда хватало, снимали моряков с разбитых кораблей.
        И в тот самый момент, когда я начал считать подходящие к кораблям фелюги, в глаза мне бросилось полотнище, плещущееся на стеньге одного из них, того, что покрупнее. Я пригляделся - и вновь не поверил своим глазам.
        Над подбитым британским (в этом не было сомнений, я ясно различал характерные орудийные башни и надстройки) броненосцем развевался белый с косым голубым крестом военно-морской флаг!
        Русские, господа! Несомненно, это были русские!..»
        Средиземное море, близ порта Александрия. Корабль Её Величества «Инвинсибл»
        …октября 1878 г.
        Вице-адмирал Бошамп-Сеймур поставил чашку на серебряный поднос. Чашечка была крошечная из немыслимо тонкого полупрозрачного китайского фарфора, а подавал её личный адмиральский стюард - рыжеволосый веснушчатый малый, наловчившийся бегать по крутым трапам с адмиральским кофе на подносе и крахмальной белоснежной салфеткой, перекинутой через локоть.
        У каждого - свой профессионализм.
        - Возвращаемся на Мальту, Дигби. - сказал адмирал, обращаясь к флагманскому штурману. - Проложите курс, и не забудьте, что у нас на ногах гирей висит «Резистанс». Стоит волне хоть немного разойтись…
        - Вы совершенно правы, сэр. - офицер почтительно поддакнул начальству. - Они уже третий раз рвут буксирные концы. Придётся прокладывать курс так, чтобы как можно дольше идти под защитой берега.
        - Как там «Дифенс»?
        - Пожар потушен, сэр. Пишут: «Могу держать эскадренный ход в десять узлов».
        - Нам с «Резистансом» на буксире и шести не дать. А что «Нортумберленд»?
        - Почти полностью разрушен каземат правого борта. Волна захлёстывает в пробоины, но на ходовых качествах это пока не сказывается.
        - Угля довольно? Помнится, мы собирались добункероваться в Александрии…
        - До Мальты хватит.
        Адмирал прошёлся туда-сюда по мостику. Флаг-офицеры почтительно взирали на адмиральское раздражение.
        Сэр Бошамп-Сеймур остановился и резко повернулся на каблуках.
        - Итак, джентльмены, прошу высказываться. Начнём с вас, Холлидэй.
        - Если позволите, сэр… - командир флагмана говорил негромко, даже осторожно. - Я не понимаю, почему мы не можем высадиться в Александрии? Исправить повреждения на судах - кроме «Нортумберленда», разумеется - дело нескольких дней. И уголь тут есть. дней пять, много неделя стоянки - и можно двигаться к Порт-Саиду!
        Вице-адмирал скривился. Видимо, он ждал подобного возражения.
        - Вы неверно оцениваете ситуацию, коммодор. Ваши суждения несколько… опрометчивы.
        Стоящий рядом лейтенант поспешил спрятать усмешку. Адмиральское «Ваши суждения несколько опрометчивы», да ещё и с такой многозначительной паузой, прозвучало как «Рядовой! У вас свиное дерьмо вместо мозгов!» в исполнении сержанта морской пехоты. Коммодор видимо, тоже это понял и слегка покраснел.
        - Батареи не подавлены, на берегу неизвестно сколько турецких и египетских войск. Кого мне послать против них - морских пехотинцев? Так их и пяти сотен не наберётся!
        Сэр Бошамп-Сеймур говорил слегка снисходительно, словно растолковывал прописные истины мальчишке-гардемарину.
        - Можно вооружить матросов. И потом, поддержка корабельной артиллерией…
        Вице-адмирал в раздражении махнул рукой.
        - Снарядов осталось всего ничего, особенно крупных калибров. Вот, к примеру, на вашем «Инвинсибле» сколько в наличии девятидюймовых снарядов?
        - Дюжина на ствол, сэр!
        - А утром было сто двадцать. Чем вы, скажите на милость, собираетесь давить александрийские батареи? Они ведь далеко не все приведены к молчанию…
        Холлидей молчал. Его мясистая физиономия медленно наливалась тёмной венозной кровью. «Как бы удар не хватил…» - забеспокоился язвительный лейтенант.
        - К тому же… вице-адмирал повернулся к другому флаг-офицеру, - вы ведь не забыли русский флаг над «Хотспуром»?
        - Разумеется. Это был крайне неприятный сюрприз.
        - Вот именно - сюрприз! Где гарантия, что русские не притащили сюда свои минные транспорты? Скоро ночь, и вы поручитесь, что с темнотой нас не атакуют их катера? К тому же, турецкий флот вовсе не разгромлен. Да, они понесли тяжёлые потери, но далеко не все их броненосцы выведены из строя. За ночь они придут в себя, подсчитают потери и, вероятно, предпримут ещё одну попытку. А ведь у них, в отличие от нас, снарядные погреба не опустошены!
        - Но… уходить? - офицер нервно тискал в длинных холёных пальцах сложенные перчатки.
        - Да. В этом сражении мы не победили.
        - Но и не проиграли, сэр!
        Вице-адмирал обвёл ордер своей эскадры тяжёлым взглядом. «Он будто постарел лет на десять…» - невольно подумал лейтенант. - Неужели всё, и вправду, настолько скверно?..»
        - Вы правы, не проиграли. - медленно ответил Бошамп-Сеймур. - Но, джентльмены, боюсь, сегодня мы проиграли войну.
        Дурные предчувствия не обманули вице-адмирала. Главные беды ещё только подстерегали Средиземноморскую эскадру Её Величества королевы Виктории.
        За месяц до этих событий во Франции, в Марселе русским морским ведомством был приобретён винтовой пакетбот «Тиррения». Покупка была произведена в строжайшей тайне, для чего пришлось создать подставную пароходную компанию, зарегистрированную в австрийском Триесте. Одновременно с этим через половину Европы, поездом, были доставлены четыре десятка якорных гальваноударных мин системы инженера Герца - продукция германских военных заводов, перекупленная русским военным ведомством под носом у военно-морского флота кайзера. Впрочем, тут вряд ли обошлось без одобрения с самого верха…
        В последних числах сентября «Тиррения» с грузом мин на борту (другого вооружения решено было не ставить) покинула гавань Марселя. Командовал ею лейтенант Зацаренный - тот самый, что служил на минном транспорте «Великий князь Константин» и отличился при потоплении турецкой канонерки «Интибах» на батумском рейде. Зацаренный намеревался перехватить британскую эскадру на выходе с Мальты, но опоздал. Пришлось почти две недели болтаться неподалёку, расспрашивая встречных купцов и рыбаков о последних новостях. Наконец, от капитана итальянского парохода он узнал о состоявшемся сражении и о том, что британская эскадра возвращается на Мальту.
        Дальнейшее было, как говорится, делом техники. Зацаренный довольно легко нашёл медленно ползущую на вест эскадру, некоторое время сопровождал её, ориентируясь на дымы, затянувшие половину горизонта. А за сутки до того, как средневековые бастионы Мальты должны были показаться на горизонте, скомандовал в машину прибавить оборотов и ушёл вперёд.
        И времени он не терял. С темнотой у входа в гавань были выставлены две минные банки по пятнадцать гальваноударных мин. Это была сложная и опасная работа - мины по две-три штуки грузили с борта «Тиррении» на плотик, идущая впереди шлюпка делала промер глубины, после чего смертоносные, начинённые лучшим французским пироксилином конуса по одному спускали в воду.
        Когда последняя мина бултыхнулась с плотика, Зацаренный отвёл «Тиррению» на несколько миль к весту и приказал лечь в дрейф. А сам - заперся у себя в каюте и принялся грызть ногти в томительном ожидании. Он сделал всё, что мог.
        Но, как выяснилось, больше ничего и не требовалось. В шесть-семнадцать по Гринвичу под левой скулой флагманского «Инвисибла» сработал первый «сюрприз». Нос броненосца подбросило из воды, но неумолимая инерция многих тысяч тонн конструкционной стали и брони продолжала тащить корабль вперёд - и вытащила на следующую мину. Удар пришёлся в пятнадцати футах от первой пробоины и проделал в борту флагмана дыру, размером с амбарные ворота.
        Лорд Фредерик Бошамп Пейджет Фицрой Сеймур, первый барон Альчестер не опозорил вице-адмиральского мундира. Он ушёл на дно вместе с экипажем своего флагмана. Из четырёх с половиной сотен человек из воды подняли одиннадцать. А уцелевшие броненосцы Средиземноморской эскадры ещё двое суток дрейфовали в виду гавани - ждали, пока портовые власти выловят из воды все до единой русские мины. В том, что эти мины именно русские - не сомневался никто.
        …лейтенант Зацаренный до мяса сгрыз ногти. Он проклинал судьбу-индейку и нерасторопность умников из-под шпица. Ну что им стоило оснастить «Тиррению» одним-единственным минным катером? Пусть не с минами Уайтхеда, пусть с обыкновенными, шестовыми или буксируемыми минами-крылатками! Уж он нашёл бы им применение в длинные октябрьские ночи…
        Отступление второе
        Наука умеет много гитик.
        В известной нам, так называемой «реальной» истории восстание Махди случилось в 1881-м году. Более или менее крупные столкновения происходили в течение десяти с лишним лет, пока в 1896-97-м годах генерал Китченер не поднялся по Нилу со своими войсками и годом позже не разгромил дервишей в сражении при Омдурмане. Всякий, кто хоть немного интересуется мировой историей, знает, что в этой экспедиции принял участие молодой гусарский офицер Уинстон Черчилль.
        Бомбардировка Александрии, в реальной истории ставшая следствием антибританских беспорядков, вспыхнувших в городе, состоялся в 1882-м году, в июне.
        Упомянутый в нашей книге лейтенант Стэнли Колвилл в реальной истории действительно командовал речными канонерскими лодками на Ниле. А вот в 1878-м году он служил на броненосце «Блэк Принс» и никак не мог оказаться в Египте. Точно так же, в реальной истории (опять это навязшее на зубах словосочетание! Не пора ли заменить его аббревиатурой РИ, по примеру завсегдатаев иных интернет-форумов?) некоторые корабли, о которых шла, и ещё пойдёт речь, в то время стояли у достроечной стенки. И не имели возможности не то, что вступить в бой, но даже выйти в море своим ходом. То же «Сьюперб»-«Гамидие», к примеру, или русский «Минин»…
        «Ну и что с того?» - спросят верные поклонники музы альтернативной истории. В самом деле, эта дама, неумело рядящаяся под музу Клио, допускает весьма вольное обращение со своей персоной. Автор, однако, искренне полагает, что и в этом занятии следует соблюдать умеренность. Да, события, пройдя некую поворотную точку (или, как её называют - «точку бифуркации) покатились по другой колее. Но люди-то остались прежние! Остались дороги, города, корабли, груз отношений между отдельными группами людей и целыми народами - словом всё то, что и являет собой «исторически сложившуюся ситуацию».
        А это - весьма и весьма инерционная штука. Куда там броненосцу водоизмещением в какие-то жалкие семь тысяч тонн!
        И всё же - автор позволяет себе вольности, да какие! Что это за фокусы, скажет ревнитель принципа «история не имеет сослагательного наклонения» - устраивать войну между Британией и османской империей, причём Россия выступает в ней союзником турок? Что это за произвол? Такого не может быть, потому что не может быть никогда!
        И… ревнитель будет неправ, поскольку незадолго до описываемых в книге событий (незадолго - с исторической точки зрения, разумеется) Россия уже вступала с Турцией и европейскими державами в достаточно запутанные военно-политические комплоты, где не всегда можно было разобрать, кто чей враг, а кто чей союзник. Наварин, 1827 год - Британия, Франция и Россия сражаются вместе против турок. Корфу, 1799-й год - русские совместно с турками штурмуют французскую крепость. При желании, можно поискать и другие примеры.
        Значит - дело не в постоянных, судьбой и географией предначертанных союзах, а всё же, в интересах держав? А точнее - в способах их интерпретации? И когда эти способы меняются (а именно так в определённом смысле и можно расценивать точку бифуркации) - изменяются и союзы. И вчерашние непримиримые враги становятся… если не друзьями, то временными попутчиками - как говорил один весьма известный политический деятель начала двадцатого века.
        И ещё. Во всякой местности есть свои, наезженные, натоптанные, ставшие за много лет привычными тропки и дороги. А если есть дороги - значит, есть и перекрёстки? Как ни поверни ты события, происходящие в этой местности, перекрёстки-то всё равно останутся прежними. Ну, почти прежними - с учётом статистической погрешности. Так что, и в новом, «альтернативном» варианте истории сражение между британскими экспедиционными силами вполне может состояться возле грязной деревеньки Омдурман, а пушки Средиземноморской эскадры снова будут громить бастионы Александрии, и даже газеты с репортажами об этом событии выйдут с похожими заголовками и иллюстрациями - только с другой датой? Или совсем уж нарочитые «совпадения», вроде Гулльского инцидента, правда, случившегося почти на тридцать лет раньше. История - явление инертное. Слишком много народу ходит по её тропкам и торным дорогам.
        А что до судеб отдельных людей и кораблей - почему бы не предположить, что и здесь магия «натоптанных тропок» истории делает своё дело? И в альтернативном варианте событий лейтенант Стэнли Колвилл оказался на мостике нильской канонерки, правда, уже не в должности командира одной-единственной посудины, а не всей флотилии. Да что там Стэнли Колвилл! Будь бравый гусар Уинстон Черчилль немного постарше - он наверняка оказался бы где-нибудь поблизости. Да и судьба яхты, построенной для одного заморского правителя, может сложиться, хоть и иначе, а весьма близко к «оригиналу». Разбитая английскими снарядами, она не уйдёт на дно на закате своей карьеры, в самом конце девятнадцатого века, во время самой короткой в мировой истории войны. Такая возможность представится гораздо раньше, через считанные месяцы после спуска на воду. Что, впрочем, нисколько, не умалит её славы.
        А уж то, что вкусы и привычки некоего владельца пароходной компании, упомянутого (всего лишь упомянутого!) в этом повествовании, на удивление совпадают со вкусами и привычками герой другой, известной каждому с детства истории - так ведь не на пустом же месте он возник? Значит, были и прототипы и образчики, с которых автор написал этот характер. А, может, это вообще тот же самый капитан - только успевший оставить за спиной длинную цепочку прожитых лет и кораблей - галиотов, клиперов, пакетботов - на мостиках которых ему довелось выстаивать долгие штормовые вахты? Или же, города Лисс, Зурбаган, Гель-Гью, где автор встретил своего героя, тоже имели некую альтернативу… или сами были альтернативой?
        Вот вы, к примеру - поручитесь, что это не так?
        Так почему бы не предположить, что в истории существуют не только знаковые, известные всем события, но и крошечные происшествия, про которые мало кто знает - но они раз от раза повторяются в любом, сколь угодно альтернативном варианте реальности. С некоторыми коррективами, разумеется. К примеру, случай с бомбой, закатившейся в снарядный погреб британского броненосца во время бомбардировки Александрии. Правда, в РИ (получите вашу излюбленную аббревиатуру!) броненосец звался не «Свифтшур», а «Александра», ходил он не под турецким флагом, а под «Юнион Джеком», да и фитиль бомбы успели вовремя загасить. Но это, как говорится, неизбежные на море случайности.
        Если уж история где-то свернула на другую колею, дело вряд ли ограничится локальными изменениями. Иначе пойдёт и множество иных событий, с ними напрямую никак не связанными, но затронутыми согласно принципу домино. Странно было бы думать, что в одном месте некие, весьма значимые и масштабные явления пошли по новому сценарию, а всё остальное осталось прежним? Нет, господа хорошие, так не бывает! Происходит что-то новое, масштабное, или не очень, чего в РИ (вот, опять!) попросту не могло быть.
        Или всё же могло? Готовилась же Россия к крейсерской войне в океанах? И британские адмиралы готовились к прорыву мимо фортов Кронштадта, изобретая для этого невиданные типы кораблей, которым не нашлось места на страницах этой книги?
        Воистину, история, как и всякая наука (история ведь наука, не так ли?) умеет много гитик. А уж альтернативная история - так и того больше…
        VII. «Once more, boys, once more, go to sea once more…»[«Снова в море, парни, снова уходим в море…» (английская матросская песня)]
        Бенгальский залив. К северу от порта Мадрас.
        …сентября 1878 г.
        - Уже вторая… - с неудовольствием произнёс Греве. - Первая даже приблизиться к берегу не смогла - вон она, на камнях…
        Командир «Крейсера» поднял бинокль. В стёклах оптики ясно видна была шхуна каторжан, мотающаяся в пенной полосе бурунов вдоль каменной гряды. Крошечные тёмные фигурки одна за другой перепрыгивали через борт. Кого-то с головой накрывало волнами, кто-то нащупывал ногами дно и брёл к спасительной полосе песка, подняв над головой ружьё и узелок с нехитрым скарбом.
        - Надеюсь, они не все там потонут. - штурманский офицер опустил свою подзорную трубу. - Должен же кто-то резать глотки англичанам!
        - Да вы, батенька, изрядный циник. - отозвался капитан-лейтенант, не отрываясь от окуляров. - Они же живые люди, за свободу борются. И нам помогают к тому же, а вы о них так непочтительно…
        - Себе они помогают. - штурман со стуком сдвинул трубу и отдал вестовому. - Впрочем, я не ставлю под сомнение их храбрость и готовность к самопожертвованию. Даст Бог и на берег побольше живыми выберется, и винтовочки невредимыми доставят.
        - С этим, кажется, всё в порядке. - Греве указал на «Сенегал». - Удачно выкинулись, ветер поуляжется - разгрузят.
        В самом деле, пароход «Сенегал» приткнулся к отмели, прикрытой с моря длинной каменной грядой - той самой, на которой буруны доламывали первую шхуну.
        - Разгрузят, конечно, ежели никто не помешает. - согласился штурман. - Под боком - форт с гарнизоном, верным британским властям. А ну как заметят? Пришлют полсотни человек - они их всех прямо в прибое и постреляют…
        Михайлов покачал головой.
        - Незадолго до высадки я имел беседу с их предводителем. Этим, как его, прости Господи…
        - Далип Сингх. - подсказал Греве. Вожди повстанцев добирались до места высадки на Луизе-Марии, и он успел вдоволь с ними пообщаться - благо, все трое прекрасно владели английским.
        - Кстати, он близкий родственник Ранбира Сингха, того что возглавил заговор. Англичане его расстреляли.
        - Да, верно, он самый и есть. Так вот, этот господин сам попросил высадить их именно здесь. В форте Неллор, о котором вы, - Михайлов кивнул штурманскому офицеру - изволили давеча упомянуть, служит другой его дальний родич, командует подразделением индийских стрелков. Вот они и рассчитывают склонить его на свою сторону, вместе с солдатами, разумеется. Захватят форт, а уж там, имея крепкую базу и наши винтовочки - можно таких дров наломать!..
        - Дров-то они наломают, это уж будьте благонадёжны. - штурман не скрывал своего скепсиса. - Только, лучше пробивались бы на север, на соединение с казачками генерала Гурко. Глядишь, тогда и толк выйдет…
        - Я так и предложил. - кивнул капитан-лейтенант. - Но Далип Сингх ответил, что в этом нет необходимости. Восстание, мол, можно поднять где угодно - Индия сейчас похожа на бочонок с порохом, к которому надо только поднести фитиль. Конечно, в иной ситуации англичане быстро подавили бы мятеж, но только не сейчас. Им и так пришлось бросить все силы на мятежные северные провинции и отражение вторжения Гурко, а то немногое, что у них осталось, пришлось отправить в Аравию - отбивать Аден, захваченный йеменскими племенами.
        - Откуда он всё это знает? - штурманский лейтенант недоумённо вздёрнул бровь. - Если не ошибаюсь, эти господа несколько месяцев провели на каторге?
        - На каторге тоже люди живут. Присылают новых заключённых, меняются надсмотрщики, торговцы изредка заглядывают. Все они приносят новости, да и друзья в Индии не забывают и при всяком подходящем случае передают весточки.
        - Значит, они уже давно готовились к побегу?
        - Я тоже так спросил. Далип Сингх ответил: «Того, кто свободен внутренне, не удержат никакие оковы.»
        - Смотрите, господа! - воскликнул Греве, всё это время рассматривавший в бинокль терпящую бедствие шхуну. - Кажется, они всё-таки сумели!
        Действительно, несчастная посудина замерла на песчаной косе, сильно покосившись на правый борт и нелепо задрав бушприт. Поодаль, в основании косы, воткнулась в каменистую отмель третья, последняя шхуна. Каторжане гроздьями прыгали в прибой, пользуясь тем, что корпус шхуны укрывал их от волн, передавали с борта тюки, корзины, ящики с винтовками.
        - Ну, вот и всё. - обернулся к офицерам. - Мы своё дело сделали, пора и честь знать. Карл Густавыч, вы там ещё не заскучали на «Луизе-Марии»?
        - Что вы, господин капитан второго ранга! Прекрасное судно, отлично обученный экипаж…
        После захвата бельгийского парохода, Греве, взяв в собой полдюжины «крейсерских» матросов и боцмана Воскобойникова, принял командование "призом", и с ьех пор ни разу об этом не пожалел. Сейчас он находился на клипере - прибыл по вызову Михайлова, принять участие в обсуждении дальнейших действий.
        - Прекрасное судно, значит? - тонко усмехнулся капитан-лейтенант. - А вдобавок к нему - миловидная судовладелица, к тому же, вдова… Смотрите, мичман, сейчас не время для амуров!
        - Дым на зюйд-ост-тень-ост! - выкрикнул сигнальщик.
        Окуляры биноклей и подзорных труб, сколько их было на мостике «Крейсера», уставились в указанном направлении.
        - Одна труба, две мачты, слегка завалены… - прокомментировал открывшееся зрелище Михайлов. - Что скажете, Карл Густавыч?
        - Британский винтовой шлюп, деревянный, из числа тех, что они строят для службы в колониях. - немедленно среагировал барон. - В бою нашему «Крейсеру» не соперник, да и ходок так себе, что под машиной, что под парусами.
        - А ему и не надо за нами гоняться. До Мадраса ходу меньше половины суток, а уж там отыщется посудина Её Величества королевы Виктории, способная намылить нам холку!
        Греве в ответ пожал плечами. К чему спорить с очевидным?
        - Так что, голубчик… - продолжил капитан-лейтенант, - возвращайтесь-ка вы на «Луизу-Марию». С третьей склянкой снимаемся с якорей. Здесь нам больше делать нечего. Кстати, припоминаете нашу беседу о том, что наш «приз» можно отпустить?
        Барон постарался скрыть удивление.
        - Разумеется, Леонид Васильевич. Вы ещё собирались…
        Я помню, что собирался. - нетерпеливо перебил мичмана Михайлов. - Но сейчас ситуация несколько изменилась. Давайте-ка мы с вами сделаем так…
        Индийский океан Где-то в Бенгальском заливе.
        …сентября 1878 г.
        Муссон, третью неделю выматывавший душу ливневыми шквалами и штормовыми ветрами, взял наконец передышку. Легчайший бриз сменялся штилем. Сентябрьское солнце жарило вовсю, и только полотняный, выгоревший добела и добела же просоленный тент укрывал палубу от его безжалостных лучей. Форштевень «Луизы-Марии» с шипением рассекал прозрачно-голубую воду, стайки летучих рыб серебряными взблёстками расчерчивали эту голубизну, уворачиваясь от иссиня-чёрных дельфинов - те уже сутки сопровождали пароход дружной, стремительной стайкой. Время от времени то одна, то другая летучая рыба ударялись в стенку надстройки и прыгала на тиковых досках, в швах которых пузырилась тягучая смола.
        Самое время для неспешных променадов - от мостика до полубака, мимо негромко гудящих раструбов вентиляторов, мимо белого, как снег, вельбота, устроившегося на кильблоках, мимо лесенок вант и паутины снастей из нарядного ярко-жёлтого сизалевого волокна. Узкая кисть в кружевной перчатке продета под локоть в тёмно-синем рукаве, а краешек кружевной бессмысленно-изысканной шляпки нет-нет, да и соприкоснётся с лаковым козырьком офицерской «фураньки».
        Но нет.
        Тропический, пахнущий морем (именно морем, солью, ветром, простором, а не гнилостной литоральной вонью, которую выдают за запах моря прибрежные жители) воздух вливается в полуоткрытый иллюминатор. Тропическое солнце сияет на его ободках, начищенных до немыслимого блеска. Оно играет на штилевой зыби, отскакивает от поверхности воды и отражается колышущимися узорами на подволоке каюты. Впрочем, какая каюта? Спальня, салон, будуар - изысканно-томный интерьер без малейшего намёка на строгую целесообразность лейтенантской каюты на военном клипере.
        Женщина томно потянулась - при этом тончайшая, почти прозрачная ткань сползла с плеча, открывая взору куда больше, чем позволяет скромность - и дёрнула за витой шнурок в изголовье роскошной постели, уместной разве что, в первом классе «Грейт Истерна». При этом движении её партнёр испуганно дёрнулся, натягивая до подбородка тонкое шёлковое одеяло.
        - Камилла, зачем? Я же не одет…
        - Можно подумать, я одета! - фыркнула женщина. - Лиззи безукоризненно знает свои обязанности, а я хочу пить.
        Тон её был высокомерно-капризным - несомненно, он должен был дать понять любовнику, какой чести он удостоен, будучи допущен на это великолепное ложе. А заодно - чтобы не зазнавался! - заставить его подумать: что это за обязанности «безукоризненно знает» горничная? Может, необходимость помалкивать о любовниках госпожи, уже побывавших в этой каюте-будуаре?
        Барон помотал головой - что за вздор лезет порой в голову! Камилла овдовела совсем недавно, и предприняла это путешествие сразу после истечения приличествующего срока траура.
        «…да ну? А кто поручится, что всё это время она скучала в одиночестве?..»
        Мулатка впорхнула в каюту, поставила на столик возле постели кувшин с ледяным щербетом и исчезла, не бросив в сторону мужчины даже мимолётного взгляда. Камилла села на подушках и потянулась за бокалом. При этом взору партнёра предстала её спина - открытая намного ниже лопаток, немыслимо, невероятно соблазнительная. Вспомнился рассказ штурманского лейтенанта, побывавшего в Японии: «тамошние куртизанки, именуемые гейшами, носят заниженный воротник - чтобы видно место, почитаемое японцами за самое вожделенное, там, где шея соединяется…
        Барон помотал головой, гоня прочь неуместные мысли. В самом деле, при чём тут куртизанки?
        …но до чего хороша…»
        Женщина, видимо почувствовав взгляд - или игривые мысли? - повернулась. При этом несколько капель из бокала упали в ложбинку между грудей. Барону остро захотелось слизнуть их, ощутив аромат её кожи.
        - Прекратите немедленно, Шарль! - она игриво оттолкнула потянувшегося к ней мужчину. - Не пытайтесь отвлечь меня от темы Вы, при всей вашей легкомысленности, блестящий морской офицер, из вас получится отличный владелец пароходной компании. Как барон, вы будете приняты в любом, самом аристократическом обществе, даже при дворе нашего бедного короля Леопольда!
        При этих словах мичман невольно усмехнулся. «Бедность» Леопольда Второго, прозванного при всех королевских и императорских дворах Европы «королём-торговцем» давно стала притчей во языцех.
        - И оставьте ваши ужасные мысли! - женщина нахмурилась и шутя шлёпнула любовника по плечу. - Прежде чем мы расстанемся, и вы отправитесь в этот ваш… как его?…
        - Владивосток. - машинально ответил Греве. Капельки на бархатной коже неодолимо притягивали его взгляд. - Только сначала придётся пройти Малаккским проливом…
        Женщина нетерпеливо дёрнула плечом - безупречно круглым, золотисто-матовым, словно неведомый, но завораживающе сладостный плод. Похоже, навигационные подробности её мало интересовали.
        - …прежде, чем вы отправитесь во Владивосток, я хотела бы узнать, когда мне ждать вас в Европе?
        Он приподнялся на локте и провёл кончиком пальца по чарующей ложбинке, стирая капельки. Женщина томно изогнулась, отвечая на ласку, повела плечами, и от этого шёлк сорочки окончательно сполз, открывая и обнажая всё.
        Греве судорожно сглотнул. Она была… великолепна. Совершенна. Неподражаема. Хотелось забыть обо всём и раствориться в её объятиях, на этих простынях…
        - Дорогая, идёт война. Когда она закончится - обещаю, я вас разыщу. Если останусь в живых, разумеется. Не забывайте, нам предстоит миновать Сингапур, и вряд ли там забыли о наших недавних подвигах…
        - Не смейте так говорить, мон шер ами! - женщина изобразила гнев. - И запомните: если вас ранят, искалечат - в этом мире есть женщина, готовая поддержать, позаботиться о вас в любом несчастии!
        - Камилла, зачем вы говорите о несчастьях? До третьей склянки четверть часа, мне скоро надо на мостик. Передам командование «Луизой - Марией» шкиперу Девиллю, и - назад, на «Крейсер». Когда-то ещё мы увидимся, а потому - не будем терять времени попусту.
        …блики, блики, блики - по стенам каюты, по подволоку, по смятым простыням и мокрой от пота, по возбуждающе-элегантным изгибам женской спины…
        Барон Греве чувствовал себя не в своей тарелке. Угнетала необходимость быть… скажем так: не вполне искренним с Камиллой. Мало того: если рассуждать с точки зрения весьма негибких представлений о нравственности и чести, усвоенных отпрыском остзейского дворянского рода, то, что он делал сейчас, заслуживало всяческого осуждения. Признаем откровенно: скажи год назад кто-нибудь Карлуше Греве, что он способен на нечто подобное - молодой человек, ни секунды не раздумывая, залепил бы наглецу пощёчину. После чего - послал бы секундантов, полагая себя совершенно в своём праве.
        Но что поделать, если война порой требует непростых поступков? Замысел капитан-лейтенанта Михайлова был проста: отпустить «Луизу-Марию» восвояси, предварительно убедив шкипера, мсье Девилля, что «Крейсер» намерен отправиться прямиком к Малаккскому проливу, чтобы миновать Сингапур и дальше, пройдя Формозу и, обогнув с юга Японские острова, следовать через пролив Лаперуза в порт Владивосток. Самим же, спустившись к югу до пятой параллели и обогнув по широкой дуге Цейлон, повернуть на запад, к берегам Африки.
        Расчёт строился на том, что бельгиец, обиженный арестом судна и конфискацией груза, сразу по обретении долгожданной свободы отправится в ближайший британский порт - и там выложит всё, что знает о «Крейсере» и планах его командира! А знает он не так уж и мало. Недаром три последних дня офицеры клипера тщательно обрабатывали Девилля, следуя изощрённому плану, составленному старшим офицером - то тут обмолвка, то там намёк, то небрежно сложенный лист карты, «случайно» выложенный штурманским лейтенантом на стол в кают-компании (Девилля, как капитана, неизменно приглашали к общему столу). Эта иезуитская стратегия не могла не принести своих плодов, но для закрепления успеха требовалась убедительная деталь. Её-то и обеспечивал барон, проговариваясь будто невзначай, своей пассии о дальнейших планах командира «Крейсера».
        Но - всё хорошее когда-то заканчивается. Затянув в рюмочку безупречно выглаженный китель (Лиззи постаралась), барон Греве в сопровождении Камиллы поднялся на мостик. Сухо поздоровался с Девиллем (бельгийца ещё утром переправили с клипера на «Луизу-Марию»), посетовал на истощение угольных ям (ничего, до Мадраса рукой подать, там и забункеруетесь). Задержался, наблюдая, как палубные матросы весело выхаживают шпиль. До мостика доносилось бодрое уханье, скрип канатов и дерева, отрывистые команды боцмана-фламандца.
        «Если снова хочешь в гости к тётке Кэрри,
        Так не мешкай, собирайся к тётке Кэрри,
        Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,
        Прощай!»
        Нехитрая песенка-шанти попадала в такт толчкам мозолистых рук, налегающих на вымбовки - толстые дубовые рычаги, вставленные окованными железом концами в решётчатый барабан кабестана:
        «А когда утихнет буря - в гости к тётке Кэрри,
        Через все водовороты - к тётке Кэрри,
        Где цыплят своих бедовых кормит в море тётка Кэрри,
        Прощай!»
        Тяжёлый, увешанный снастями грота-рей, приспущенный по случаю недавней непогоды, медленно, рывками, пополз на своё прежнее место. Барон проводил его взглядом, сухо раскланялся с Девиллем и Камиллой - и направился к трапу, под которым ждала гичка с «Крейсера». Женщина осталась на мостике, и барон ещё раз восхитился такту этой женщины - ни слезинки, ни единой произнесённой с надрывом фразы, ни намёка на горечь расставания. Вежливо раскланяться, пожелать приятного путешествия и отвернуться, любуясь парящим в бездонной вышине альбатросом…
        «…нет, конечно, о том, чтобы оставить флотскую службу и речи быть не может. После выигранной войны - а всё к тому идёт, если судить по обрывочным сообщениям из газет, время от времени попадавших «крейсерцам» в руки - на её участников прольётся благодатный дождь чинов, назначений, наград. Самое время делать блестящую карьеру! Да и какой, скажите на милость, из него судовладелец? В длинной череде предков барона встречались генералы, крестоносцы, даже католические епископы. Но вот успешных коммерсантов там замечено не было, чему доказательством тот упадок, в котором уже давно пребывает родовое гнездо Греве.
        А вот об остальном, безусловно, следует подумать всерьёз. Камилла - не самая скверная партия для потомка обедневшего остзейского рода. А то, что она вдова, лютеранка (или католичка, кто их там, в Бельгии разберёт?) и к тому же, не вполне дворянского происхождения - так это ерунда. Герою войны и кавалеру (даже того, что уже сделано в этом походе с лихвой тянет не на один крестик) простится и позволится многое. Лейтенантские погоны очистятся сами собой по возвращении в Россию, а уж в том, что капитан-лейтенант Михайлов, непосредственное его начальство, охотно даст разрешение на брак, Греве не сомневался ни на йоту. Оставалось, конечно, мнение общества, но и это можно было не принимать во внимание. Тётушки, судачащие по петербургским гостиным и кумушки из «Собрания» жён флотских офицеров, посплетничают, конечно, поплюются ядом - и забудут, увлечённые очередным великосветским скандалом.
        Положительно, жизнь не так уж плоха!..
        Индийский океан. Немного севернее третьей параллели.
        …октября 1878 г.
        - Открывайте, барон! Потопнете!
        Мичман Завадский постучал в дверь каюты - и, не удержавшись на ногах, отлетел в противоположную сторону, увлекаемый размахом качки. Удара, впрочем, не получилось - между спиной Завадского и досками переборки оказалась прослойка в виде второго артиллериста, лейтенанта князя Рославлева. В руках тот держал большого рыжего кота - когда-то пушистого, а теперь мокрого, всклокоченного и явно недовольного жизнью.
        Дверь распахнулась, и до мичманов долетел раскат нецензурной брани. На пороге стоял Греве - злой, невыспавшийся, с помятой физиономией, в закатанных до колен штанах и несвежей рубашке навыпуск. В обеих руках он держал башмаки (от сапог отказались давным-давно, когда по пути через Индийский океан пересекали тропик Козерога), и как-то ухитрялся ещё и хвататся за косяк.
        Рославлев со смехом бросил барону кота. Несчастное животное с мявом вцепилось барону в рубашку, вызвав тем самым новый обвал брани. После чего - сигануло куда-то вбок и скрылось в каюте.
        - А в рыло, князинька? - хмуро поинтересовался барон. - Не посмотрю ведь, что вы чином выше - поймаю Ваську, возьму за хвост и по харе им твою светлость отвожу!
        - Хватит вам торчать тут букой, барон! - легко отозвался лейтенант. На угрозу оскорбления действием он и не думал обижаться. - Поднимайтесь-ка лучше наверх, а сюда я пришлю матроса со шваброй, согнать воду вниз, в трюм. А то у вас скоро плавать можно будет!
        И верно, вода в коридоре стояла выше лодыжек. Даже не стояла, а ходила низенькими волнами туда-сюда вдоль коридора, от переборки к переборке, в такт размахам качки, без всяких усилий перехлёстывая через комингс.
        - Если хочешь спать в уюте, спи всегда в чужой каюте… - Греве пробурчал под нос истину, известную любому гардемарину, проводил забавников сердитым взглядом (те уже направлялись к трапу, хватаясь за стены каждый раз, когда судно валилось на борт), и заглянул в каюту. Рыжий Васька забился на книжную полку и оттуда сверкал на законного владельца помещения ярко-жёлтыми глазищами.
        Барон вздохнул, попытался стереть с лица накапавшую с подволока воду (помешали зажатые в руках ботинки), и, чертыхаясь, направился вслед за Завадским и Рославлевым к трапу. Навстречу ему, сверху хлестали потоки воды.
        Он выбрался на палубу через люк, расположенный сразу за грот-мачтой и огляделся. Картина достойная первого дня творения: ветер ревел великанским рогом, его порывы срывали гребни волн и рассеивали их над океаном облаками водяной пыли. Горизонт сплошь в серой пелене, и глаз не находит правильного волнения - штормовые валы потеряли очертания, сшибаются, закручиваются воронками и бурлят крутым кипятком в одном огромном ведьмином котле. Клипер то взлетает к низким дождевым тучам, то проваливается в бездонные ущелья меж водяных хребтов.
        От удара накатившей водяной горы затрещал вельбот на боканцах, и Греве едва устоял на ногах, схватившись за подвернувшуюся под руку снасть. Кипящий вал ударил в коечные сетки, перепрыгнул фальшборт, разлился по палубе, вскипая водоворотами вокруг препятствий, докатился до грот-мачты и схлынул. Барон стоял, мокрый до нитки и отплёвывался от внезапного душа…
        …казалось, это не закончится никогда. «Крейсер» с кургузыми обрубками вместо мачт (стеньги спустили, как только запахло затяжным штормом) вторую неделю беспомощной щепкой носило по океану. Машина с её тысячью двумястами индикаторных сил едва-едва выгребала против штормовых шквалов, но проку от этого было немного - по большей части, пустой перевод угля. Насколько удалось продвинуться к весту? Насколько клипер снесло к зюйду или, наоборот, к норду? На эти вопросы сейчас не ответил бы никто. Ни командир клипера, капитан-лейтенант Михайлов, ни штурманский офицер не имели ясного представления о местонахождении судна - счисление в такой обстановке делать не имело смысла. Небо же, постоянно затянутое облаками, не давало возможности определиться по солнцу или звёздам. «Крейсер» несло в неизвестность; ясно было только, что общее направление - на ост, параллельно экватору, в сторону острова Суматра и архипелага Бату.
        Не желая понапрасну надрывать и без того изношенные механизмы и предвидя близкую необходимость экономить уголь, Михайлов приказывал время от времени останавливать машину, держа в котлах лишь номинальное давление. Чтобы судно управлялось - ставили штормовой стаксель и грот-марсель, с тремя взятыми рифами, и всё равно рангоут зловеще трещал с каждым порывом штормового ветра…
        - С лёгким паром барон! Похоже, вас там прилично затопило?
        Греве поднял голову. С мостика, вцепившись в ограждение, на него смотрел командир клипера. Аккуратно одетый, в безупречно сидящей фуражке, словно и не творилось вокруг нечто, мало уступающее библейскому потопу, он всем своим видом словно бросал вызов взбесившейся стихии.
        - Ступайте-ка в кают-компанию, вестовой принесёт вам сухое, переоденетесь. - распорядился Михайлов. - Матросы смотрят, нехорошо… вы ведь теперь в подвахтенной?
        - Сменился, господин капитан-лейтенант! В следующий раз мне заступать в «собаку».
        Барон надрывал горло, стараясь перекричать завывание ветра. А Михайлов даже не особенно повышал голос - но казалось, что его слышно в любом уголке палубы.
        - Вот и славно. Замёрзли, небось, мокрым, в одной рубашке?
        Барон кивнул. Тропики - тропиками, а на ноябрьском ветру пробирало до костей.
        - Велите буфетчику подать адмиральского чаю, и укладывайтесь на диване. До вахты, даст Бог, выспитесь, ежели аврала не случится.
        «Адмиральским чаем» называли особый напиток, необыкновенно полезный после штормовых вахт. Употреблялся он следующим образом: кружку крепчайшего чая опорожняли на четверть, после чего подливали чёрного ямайского рома (иные любители употребляли для этой цели коньяк) выпивали на треть, и снова подливали. Операция повторялась, пока напиток в кружке не переставал отличаться от обычного рома.
        Греве кивнул, засунул под мышку башмаки (всё-таки не упустил!) и с облегчением полез в низы. До ужина можно было урвать ещё пару часов сна.
        Западная часть Индийского океана,
        Где-то севернее экватора
        …ноября 1878 г.
        Циклон, две недели кряду игравший с «Крейсером», как с барбоска с костью, в конце концов выдохся. А может, и не выдохся, а наигрался и, бросив свои жестокие шалости, покинул экваториальные широты и удалился в сторону Бенгальского залива - творить бесчинства уже у берегов Индии и Бирмы, напитывать сыростью джунгли, рисовые поля и вздувать половодьями коричневую воду рек. Небо, наконец, расчистилось, и первая же попытка определиться преподнесла команде «Крейсера» приятный сюрприз. Клипер находился примерно на меридиане Маската, спустившись почти до экватора - таким образом, удовлетворённо заметил капитан-лейтенант Михайлов, сожжённый уголь не был растрачен совсем уж впустую. А вот дальше оставалось полагаться только на силу ветра: в бункерах удалось наскрести лишь несколько лопат угольной пыли, и командир клипера скомандовал «все наверх» - поднимать на место стеньги и ставить паруса.
        Больше суток «Крейсер» бежал на вест, подгоняемый пассатным ветром. Капитан-лейтенант принялся вместе со штурманским офицером прикидывать дальнейший маршрут - следовало пополнить запасы угля перед новым туром океанского круиза. Для этой цели можно было поискать британских купцов, ползающих туда-сюда вдоль Африканского берега, от мыса Доброй Надежды в Аден или порт Карачи. А можно было повернуть на юг, пересечь экватор и рискнуть - зайти на бункеровку в Занзибар или Дар-эс-Салам, где стараниями султана Меджид ибн Саида был построен крошечный порт.
        Греве сгоряча даже предложил совершить набег на Момбас - там с 1875-го года располагалась британская угольная станция. Но Михайлов зарубил идею на корню: «без единого куска угля в ямах это авантюра-с, батенька! Если там окажется самый паршивый колониальный крейсер - он нас без хода как захочет, уделает с носовых или кормовых ракурсов. А мы ему в ответ только фиги будем показывать!»
        В Занзибар и Дар-эс-Салам решено было пока не соваться - слишком уж вольготно чувствуют там себя англичане, легко нарваться на стационер, а то и на целую эскадру.
        Михайлов объявил о своём решении: пока «Крейсер» попробует разжиться углём со встречных торговых судов. А при неудаче - спустится ниже от экватора, до Мадагаскара, где французы с недавних пор держат торговые фактории и угольную станцию.
        И тут судьба-злодейка внесла в планы капитан-лейтенанта - как и в судьбу самого клипера - свои коррективы.
        Пассаты (от испанского viento de pasada, «ветер, благоприятствующий передвижению») - это ветра, дующие междутропиками круглый год В Северном полушарии с северо-восточных румбов, в Южном - с юго-восточных. Они отличаются ровным, весьма предсказуемым нравом, но это не значит, что вахтенным можно терять бдительность. Тропики есть тропики, и в любую минуту на горизонте может появиться небольшое, быстро приближающееся облачко, несущее внезапный шквал - и худо придётся тому, кто не успеет вовремя сбросить нижние паруса или хотя бы взять на фоке и гроте по три рифа!
        Тропическая жара и усталость, накопившаяся после свирепой схватки с циклоном, сыграла с вахтенными «Крейсера» злую шутку. Шквал налетел с норд-оста и первым же порывом положил клипер на борт - так, что с обеденного стола в кают-компании с грохотом полетела посуда, люди попадали со стульев, а буфетчик выплеснул на спину барона Греве полную супницу горячего супа.
        Но это были далеко не все неприятности. Даже и не их начало…
        С оглушительным хлопком лопнул по шву и оглушительно защёлкал на ветру фок. Вслед за этим раздался леденящий душу моряка треск - грот-стеньга, расколовшаяся почти до половины покосилась, и висела, удерживаемая стоячим такелажем.
        А шквал уже миновал - ушёл дальше, отмечая свой путь н полосой взвихренных бурунов - тех самых, которые обязаны были засечь, да проворонили вахтенные «Клипера».
        Но сейчас не время было искать виноватых. Стеньга, хоть и треснула, но пока держалась. Но все понимали - ещё один такой шквал - и она полетит за борт. Медлить было нельзя.
        Просвистали «Все наверх». Матросы белыми мурашами разбежавшиеся по снастям. Распустили талрепы стень-вант; дюжие марсовые, орудуя деревянными киянками, выколотили шлагтовы - широкие дубовые клинья, на которые опиралась стеньга. Теперь она удерживалась лишь парой стень-вынтрепов, которые по команде боцмана и стали вытравливать выстроившиеся на палубе матросы. Стеньга дрогнула и, оглушительно скрипя, заскользила вниз в отверстии эзельгофта - массивного, окованного железом бруса, закреплённого на ноке грот-мачты. Стеньгу опустили до упора; вместе с ней спустились марса - и брам-реи. Затем к грота-салингу подняли на блоках запасной лисель-спирт, притянули хомутами-вулингами вдоль треснувшей стеньги подобно тому, как хирург накладывает шину на сломанную голень. На подкреплённое таким образом рангоутное дерево завели пару дополнительных вант, обтянули втугую, и на этом аврал благополучно завершился. Опасность расшатать пострадавшую мачту была устранена, но из осторожности, Михайлов позволил ставить на «обрубке» только марсель, взятый на два рифа - «вот зайдём в порт, выбросим эту времянку, воткнём
нормальную стеньгу - тогда и забегает наш красавец во всю прыть!»
        - Может, ляжем в дрейф и починимся, никуда не заходя? - предложил старший офицер. - А что? Снимем грота-рей и поставим вместо стеньги, а сам рей заменим запасным. Делов-то на рыбью ногу…
        - Нет уж, голубчик… - Михайлов поднял голову, рассматривая «времянку». Там сновали марсовые, приводя в порядок бегучий такелаж. - Шли бы мы домой - я бы так и поступил. А теперь неизвестно, сколько нам болтаться в океане. Нет уж, зайдём в Занзибар и сделаем всё на совесть. Заодно и угля возьмём.
        Старший офицер скептически покачал головой.
        - Как бы нам, Леонид Васильевич, вместо угля не огрести полные карманы неприятностей.
        Михайлов вздохнул.
        - Мне и самому голубчик, страсть, как не хочется туда соваться. Аден под боком, а там англичане, и не шлюп какой-нибудь, а корабли посерьёзнее. Однако ж, выхода у нас нет: угольные ямы пусты, а с обрубком вместо грот-мачты ходок из «Крейсера» неважнецкий. Так что помолимся Николе-Угоднику, и пойдём. Телеграфный кабель до Занзибара ещё не протянули, а стационер, если там и стоит - то какая-нибудь канонерка. Глядишь, и обойдётся.
        Прозвучала команда. Рулевые налегли на вытертые добела рукоятки штурвала. Под палубой заскрипели в блоках штуртросы и «Крейсер», вильнув пером руля, словно акула своим выгнутым, как полумесяц Пророка, хвостом, послушно сменил курс. Теперь бушприт клипера смотрел на зюйд-вест, туда, где далеко за экватором лежал на груди океана остров Занзибар.
        VIII. С корабля на бал
        «С.-Петербургские Ведомости»,
        …ноября 1878 года
        «…север Индии охвачен антибританским восстанием. Наш экспедиционный корпус под командованием генерала Гурко соединился с силами правителя Кашмира махараджи Ранбира Сингха, вместе с ним очистил провинцию от англичан и стремительно продвигается на юг. Бомбейские газеты сообщают о новом очаге мятежа - на юге, недалеко от города Мадрас; центром восстания стала крепость Неллор, гарнизон которой во главе с офицерами перешёл на сторону повстанцев.
        Ходят слухи (пока, впрочем, не получившие официального подтверждения), что вице-король Индии сэр Булвер-Литтон через шведского посланника в Санкт-Петербурге обратился к Государю Императору с просьбой проявить милосердие и оградить британских подданных в Индии от жестокости темнокожих варваров…
        New York Herald,
        САСШ
        …ноября 1878 года
        «…беспорядки в Ирландии! Толпы на улицах Дублина и Белфаста громят полицейские участки, расправляются с британскими военными, захватывают оружие. Агитаторы призывают обывателей припомнить англичанам Картофельный голод. Штаб-квартира инсургентов расположилась в дублинской мэрии, откуда лидеры мятежа успешно руководят действиями своих сторонников. В Бостоне и Филадельфии начата запись добровольцев ирландского происхождения для отправки на родину предков. Нашей газетой открыт сбор пожертвований для поддержки ирландских борцов за свободу. Взносы можно делать в нью-йоркской редакции по адресу…»
        «Berliner Borsen-Courier», Германия, Берлин
        …ноября 1878 года
        «…Султан Омана намерен поддержать требования Османской Империи об оставлении Великобританией порта Аден. Напомним нашим читателям, что Аден находится под властью англичан с 1858-го года, когда армия Али I-го, султана аль-Абдали (называемого иначе султан Лахеджа) была наголову разбита англичанами при Шейх-Османе. После чего пятью годами спустя, в 1873-м году в ответ на вторжение турецких войск в Северный Йемен англичане оккупировали Лахедж, лишив его независимости.
        Посол Османской Империи в Берлине заверил представителей европейских держав общественность, что правительство Мехмеда Мурада законные требования наследного султана Лахеджа Али II-го о возвращении отеческого престола и готово предоставить оружие, амуницию и выделить для этого совместно с султанатом Оман военные силы. Особо посол отметил, что британцы, очевидно, не справляются с поддержанием порядка и мира в протекторате Аден, поскольку больше трёх месяцев не в состоянии снять сухопутную блокаду, осуществляемую йеменскими племенами…»
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …ноября 1878 года.
        «…беспорядки в канадской провинции Квебек, населённой, как несомненно помнят наши читатели, потомками выходцев из Франции. Возле здания Конгресса в столице САСШ, Вашингтоне собралась толпа: митингующие настойчиво требуют от властей ввести войска в помощь повстанцам Самое время спросить правительство маршала Мак-Магона: что Франция намерена сделать для своих сынов, больше века изнывающих под тяжкой лапой престарелого британского льва?..»
        Египет, Александрия.
        …ноября 1878 г.
        - Однако ж, турецкий посланник мелочиться не стал - взял и занял под резиденцию дворец хедива. Знай, мол, наших!
        - Право победителя! - усмехнулся Венечкин спутник, граф Юлдашев, сухопарый мужчина лет сорока, временно замещающий должность русского консула в Александрии - И потом, это же Восток. Здесь подобные символы обретают особый смысл.
        Они шли по узким улочкам, направляясь в дипломатический квартал. Недавние погромы удивительным образом обошли русское консульство - а может, местные оборванцы попросту не решились связываться с матросами гвардейского экипажа, несущими охрану особняка? Трое из них во главе с унтер-офицером сейчас держались шагах в пяти позади собеседников, и ещё двое слуг с факелами и палками, бежали впереди, расчищая дорогу важным господам.
        Впрочем, в этом не было особой необходимости. - Встречные при виде русской морской формы угодливо кланялись и прижимались к стенам. Даже патрули редифов, чувствующие себя в захваченной Александрии по-хозяйски, торопливо брали винтовки «на караул» и провожали высокопоставленных гяуров застывшими взглядами чёрных, словно греческие маслины, глаз. Всякий в городе - от османского каймакама, чиновника, выполняющего обязанности губернатора вновь обретённой провинции, до последнего нищего - знал Гергедан-пашу[10 - Gergedan (турецк.) - носорог.], героя и храбреца, потопившего тараном самый могучий броненосец ненавистных инглези и спасшего город от полного разрушения.
        Остелецкий и Юлдашев возвращались после приёма, у турецкого посланника. Впору было спросить: «посланник - к кому? Хедив, законный правитель Египта зарезан мятежными офицерами, наследника нет, власть принадлежит упомянутому уже каймакаму и начальнику турецкого гарнизона. Однако, не посетить это мероприятие не позволяли нормы дипломатического протокола, обязательные даже здесь; к тому же, изюминкой приёма стало вручение лейтенанту Остелецкому знаков ордена Полумесяца, высшей награды османской Империи, которой могли быть удостоены иностранцы-немусульмане. Юлдашев перед тем, как отправиться в «резиденцию», поведал Венечке, что знаки ордена, вообще-то должен вручать сам султан, но в нынешних обстоятельствах это несколько затруднительно.
        Заодно граф поздравил молодого человека кавалером ордена святого Георгия третьей степени и производством в капитан-лейтенанты. Венечка, понимавший, конечно, что он не будет обойдён отличиями, всё же не ожидал столь обильного золотого дождя. Пожалован был не он один, разумеется - все оставшиеся в живых члены команды «Хотспура» получили кресты, а некоторые и повышения в чинах.
        - Кстати, о дворце хедива… - продолжал посланник. - Вы, друг мой, как видите своё будущее?
        Остелецкий не вполне уловил, какое отношение сей предмет имеет к нынешней резиденции турецкого посланника, но насторожился. Свои ближайшие перспективы он представлял достаточно определённо, о чём не замедлил сообщить графу.
        - На мне возня с подъёмом «Хотспура» и «Инфлексибла» - турки передают оба броненосца нам в качестве законных трофеев. Местные портовые власти обещают содействие, но на деле мух не ловят. Вы же знаете восточную волокиту…
        Консул усмехнулся.
        - Да уж. Тут, впрочем, как и по всей Османской Империи, действует самый что ни на есть расейский подход: «не подмажешь - не поедешь».
        - Только вот подмазывать-то особо нечем. - посетовал Остелецкий. - По линии Адмиралтейства на судоподъёмные работы выделены сущие слёзы. И статьи «на взятки турецким чиновникам» в ведомости, как вы, несомненно, догадываетесь, не предусмотрено. Так что, кручусь пока, а там - как Бог даст. Вот и англичане могут снова заявиться…
        - Ну, это вряд ли. - покачал головой Юлдашев. Они вышли на набережную. Слева мелькали факела в руинах зданий, разбитых британскими снарядами, а справа, в темноте, угадывались на мысу серые буханки береговых батарей.
        - Эскадра здесь, да и береговые батареи спешно приводят в порядок. А вот англичане, согласно имеющимся у меня сведениям, подмоги не получили. Наоборот, у них собираются забрать то ли один, то ли два броненосца для эскадры Канала!
        - Кто там сейчас вместо Бошамп-Сеймура?
        - Прочили вице-адмирала Джеймса Драммонда, но тот некстати слёг.
        - Кажется, он, командовал Средиземноморским Флотом до Бошамп-Сеймура?
        - Он самый. А ещё раньше - был четвёртым лордом Адмиралтейства. Похоже, у Британии намечается нехватка адмиралов.
        Остелецкий кивнул. Ирония консула понятна: только на средиземноморском театре Ройял Нэви лишился двух боевых адмиралов, Бошамп-Сеймура и Хорнби, прозябающего сейчас в турецких застенках. Плюс сэр Эстли Купер Ки, покончивший с собой после Свеаборгской катастрофы.
        - Ничего, найдут кого-нибудь. Как они говорят - «у королевы много»?
        - Вот именно.
        - Ну, дай Бог, коли так. Только набега англичан нам сейчас не хватало…
        Они помолчали, разглядывая акваторию Александрийской бухты - там, за брекватером лениво курились дымки над трубами броненосцев Хасан-паши.
        - Я вот о чём хочу вас спросить, Вениамин Палыч. - заговорил Юлдашев. - Как вы смотрите на то, чтобы на время сменить корабельные палубы на паркеты дипломатических приёмных?
        Такого поворота Венечка не ожидал.
        - Боюсь, я не совсем понял…
        - Ну, ещё бы! - дипломат тонко усмехнулся. - Давайте так: вы сегодня заночуете у нас в консульстве, а завтра детально обо всём и поговорим. Утро - оно и в Египте мудренее.
        Египет, Александрия. Утро следующего дня.
        - Насколько подробно вы знаете историю Египта, друг мой?
        Они сидели в устроенном на итальянский манер дворике консульской резиденции, защищённые от лучей африканского солнца полосатым тентом, и потягивали кофе, закусывая его маленькими коричными булочками. Граф Юлдашев в быту предпочитал «колониальный» стиль.
        - Я имею в виду не древнюю, из гимназического курса, с Рамсесом и Клеопатрой, а историю современного Египта. Ту, что началась с приходом к власти в 1757-м году шейха альбаляда Али бея.
        Венечка потупился. Его знания в этой области ограничивались курсом истории Морского Училища, да парой книг, наскоро пролистанных по дороге из Петербурга к месту назначения, в Севастополь.
        Юлдашев, похоже, иного и не ожидал, а потому продолжал неторопливо, не слишком углубляясь в детали, излагать последовательность событий.
        - Али бей сумел приструнить бедуинские племена и янычар, объединил под своей рукой и Верхний и Нижний Египет, и взялся за создание регулярной армии. В 1768-м году он разорвал вассальные отношения с Османской империей, выслал турецкого пашу, наместника султана, и перестал платить дань. А двумя годами спустя сам принял титул султана, провозгласив независимость Египта.
        - Что-то такое припоминаю… - оживился молодой человек. Кажется, этот самый Али-бей заключал союз с нашим графом Орловым?
        Этот эпизод отложился в Венечкиной памяти вместе с описанием похода Средиземноморской эскадры Григория Орлова.
        - Верно. - кивнул консул. - Тогда шла очередная русско-турецкая война, и Али-бей счёл полезным заручиться поддержкой русского флотоводца. И, надо сказать, действовал он весьма успешно: поначалу египтянам удалось завоевать Сирию и даже захватить Дамаск. Но в 1771-м в армии вспыхнул мятеж - главнокомандующий Мухаммад Бей Абу аль-Дахаб, отказавшись воевать с братьями по вере, принял сторону Блистательной Порты, повернул штыки на Каир и выгнал Али-бея из страны. Таким образом, османское правление вернулось в Египет - но лишь до 1789 года, когда на берега Нила явился Наполеон, а вслед за ним, через три года - и англичане…
        Юлдашев сделал паузу, чтобы долить собеседнику кофе из изящной серебряной бульотки.
        - … в 1805-м году к власти приходит Мухаммад-Паша - эдакий египетский Пётр Первый, реформатор и строитель нового государства. При нём власть османов над этой древней землёй стала сугубо номинальной. Армия, государственное управление и, в некотором роде, сам уклад египетской жизни, были реорганизованы на новый манер. Так, он дал европейское образование своим сыновьям, открывал в Египте школы,типографию, газету. Одним словом, обозначил контуры своего будущего государства, как светского - в той, разумеется, мере, в какой это вообще возможно на мусульманском Востоке.
        Возвращаясь к аналогии с Петром Первым - Мухаммад Али при проведении реформ прибегал к крайней жестокости, не брезгуя казнями и тайными убийствами. Так, в 1811-м году он учинил резню мамлюков. Мамлюки, если вы забыли - это военное сословие Египта, рекрутировавшееся, наподобие янычар, из захваченных в плен юношей кавказского и тюркского происхождения - черкесов, кипчаков, грузин и многих других. Только, в отличие от Османской Империи, в Египте мамлюки не раз приходили к власти и начинали вертеть государством на свой манер. В последний раз они проделали этот фокус в конце прошлого века, устроив антитурецкий мятеж. Турки не остались в долгу - в 1806-м году нанесли мятежным мамлюкам поражение, а через пять лет Мухаммад-Али, человек дальновидный и предусмотрительный, решил проблему раз и навсегда, перерезав тысячи четыре мамлюков, причём часть уцелевших сумела бежать в Судан…
        Венечка торопливо кивал, думая только об одном - как бы удержать в памяти хотя бы половину из сказанного.
        …книжку какую у него попросить, что ли? Да нет, неудобно, ещё сочтёт за неуча…
        …да ты не тушуйся! - посоветовало проклюнувшееся некстати «альтер эго». - В кои-то веки попался умный собеседник. К тому же, для карьеры полезно…
        …а без цинизма никак? - Венечка попытался одёрнуть расходившееся "второе Я».
        …никак.
        - …но на этом новый хедив не остановился. Через год он затеял войну против аравийских вогабитов - так называют последователей Мухаммада ибн Абд аль-Ваххаб ат-Тамими, призывавшего своих сторонников из числа кочевых бедуинских племён, яростно сопротивляться любым нововведениям. Война продлилась семь лет и закономерно закончилась победой египетских войск, к тому моменту вооружённых и реорганизованных на европейский манер. Потом последовало завоевание Судана, где так же пришлось иметь дело с многочисленными мусульманскими фанатиками. Но даже убедительные победы не смогли затушить пожар религиозного фанатизма, а лишь загнали его внутрь - что в Аравии, что в Судане.
        Венечка слушал дипломата, изо всех сил скрывая удивление. Он-то ожидал совсем другого, чего-то, касающегося его дальнейшей карьеры - а вместо этого угодил на лекцию по истории! Оставалось утешаться старой истиной, что начальству виднее.
        Юлдашев, видимо, угадал его мысли.
        - Вы простите, друг мой, что начинаю издалека - но поверьте, без понимания неких основ вам в дальнейшем будет непросто оценить моё предложение.
        …ага, всё-таки предложение!..
        …а ты сомневался?..
        - Что вы, граф, мне чрезвычайно интересно. Продолжайте, прошу вас!
        - Вот и славно. Итак, преемник Мухаммада-Али, хедив Испал-Паша продолжил «европейские» реформы. При нём было начато самое грандиозное со времён фараоновых строительство в Египте - Суэцкий канал. Надеюсь, с историей этого предприятия вы знакомы?
        Венечка кивнул.
        - Отлично, значит мы сбережём время. Добавлю лишь, что ровно три года назад, в ноябре семьдесят пятого, Исмаил Паша был вынужден ради погашения долгов перед британскими банками, уступить англичанам почти половину своих акций Суэцкого канала. Остальными уже владели французы и, таким образом, Египет полностью утратил контроль над этим грандиозными предприятием. Что, разумеется, не могло не вызвать недовольства в самых разнообразных кругах.
        - Но ведь и французам, насколько мне известно, не удалось удержать контроль над каналом? - перебил дипломата Венечка. -
        - Верно. - подтвердил Юлдашев. - Англосаксы и здесь оказались верны себе: пользуясь трудностями, постигшими французских «партнёров» после поражения во франко-прусской войне, они вынудили их уступить свою долю акций канала, получив, таким образом, его в своё полное и практически бесконтрольное распоряжение.
        - И это, надо думать, не прибавило им сторонников ни во Франции, ни в Египте?
        - Верно мыслите, молодой человек. - усмехнулся консул. - И тут мы подходим к сути дела, ради которого я вас потревожил…
        - Ну что, Вениамин Палыч, обдумали? - осведомился Юлдашев. - Понимаю, что не оставил вам времени на размышление, но поймите и меня - дело крайне спешное. «Николай» стоит под парами в гавани, завтра с утра, крайний срок, надо отчалить. Канцлер ждать не будет!
        Если вкратце, то предложение сводилось к следующему. Венечка оставляет нынешнюю должность и переходит на дипломатическую службу - советником при графе Юлдашеве, советнике главы русской делегации канцлера Горчакова на конференции в Порт-Саиде. Съезжающимся туда дипломатам и министрам четырёх держав - России, Турции, Франции и Германии - предстояло решить судьбу Суэцкого канала. Представители Британии на эту конференцию приглашены не были, что вызвало взрыв ярости в туманном Альбионе.
        Огорошив собеседника такой перспективой - ещё бы, оставить флот, которым грезил всю сознательную жизнь, и избрать дипломатическое поприще! - Юлдашев предложил проветриться, совершив прогулку по улицам Александрии в коляске. Поначалу он даже хотел воспользоваться паланкином, который тащили восемь чернокожих носильщиков, но лейтенант в смятении отказался - он ещё не настолько проникся духом Востока, чтобы позволить себе ездить на людях. И скоро пожалел о своей щепетильности: коляска с трудом пробиралась по улицам Александрии, заполненным разнообразной публикой. Кого тут только не было: нищие укутанные в грязные полосатые тряпки, бродячие дервиши с глубоко запавшими, горящими фанатизмом глазами, высокомерные чиновники и турецкие редифы, оборванные египетские полицейские при дубинках и жезлах с бубенцами, женщины с ног до головы укутанные в непроницаемые покровы, спешащие по своим делам ученики медресе, уличные ремесленники и палестинские евреи, торгующие прямо на камнях мостовой… Как и вчера вечером, перед коляской русского консула расступались, но при таком многолюдье это не слишком помогало - как и
не помогали крики и палки двух скороходов, бегущих впереди и расчищающих экипажу дорогу.
        - И что же вы скажете?
        Венечка вздохнул. Честно говоря, он всё решил сразу, стоило графу изложить предложение - и взял паузу только чтобы немного привести в порядок мысли.
        - Похоже, граф, моряк из меня не вышел. Служба проходила, по большей части, на суше, в береговой артиллерии. «Хотспур» - всего лишь эпизод, причём случайный. Крест и производство в чин - это, конечно, хорошо, но я-то понимаю, что до однокашников мне далеко. Вон, Серёжа Казанков при Кронштадте и Свеаборге монитором командовал, Гревочка, барон - который месяц в Южных морях на «Крейсере». Я по сравнению с ними человек совершенно сухопутный.
        - Ну-ну, не скромничайте! - консул осторожно, чтобы не показаться фамильярным, похлопал Остелецкого по плечу. - Турки ценят вас весьма высоко. Открою тайну - они даже намекнули, что были бы рады видеть вас в составе делегации. Оно и понятно - кавалер ордена полумесяца, преподнёсший им на блюдечке адмирала Хорнби, единственный, кто здесь, при Александрии, сумел потопить британский броненосец. Одно слово - Гергедан-паша!
        - Что ж… - Остелецкий помедлил. - Похоже, вы не оставили мне выбора.
        - Согласны?
        Кивок.
        …и то верно. К чему слова, если всё давным-давно решено?.. - одобрило «альтер эго».
        …уж не тобой ли?..
        …а хоть бы и так?..
        - Замечательно. - Юлдашев явно не заметил минутной отстранённости собеседника. - Тогда заедем сейчас в одно местечко. Здесь есть превосходный парижский портной, весь дипломатический корпус Александрии обшивается у него. Закажем вам парадный мундир - на переговорах, сами понимаете, всё должно быть комильфо. Сабля к у вас есть?
        - Не сабля, а палаш. - ответил Венечка. - Морским офицерам по форме положено. Только мой, к сожалению, потоп вместе с «Хотспуром». Когда мы с «Инфлексиблом» сцепились, я оставил его вместе с кортиком в каюте. А сам взял английский абордажный тесак - он в рукопашной схватке куда сподручнее. Но к парадному мундиру его увы, не нацепишь. Не так поймут.
        - Вот и хорошо! - обрадовался Юлдашев. - Османский посланник прислал с утра нарочного с письмом - осведомляется, какие сабли положены русским морским офицерам. Надо полагать, хочет сделать вам презент. Изложу ему в ответном письме эту историю, он будет восторге. Только не вздумайте отказываться - на Востоке крайне чувствительны к таким моментам.
        Коляска замедлила ход и остановилась. Консул поставил ногу на подножку. К нему тотчас подлетели два оборванца, желая услужить, но слуга-скороход гортанно рявкнул на них и угрожающе взмахнул палкой. Оборванцы отстали.
        - Всё, Вениамин Палыч, дальше пешком. Видите, как тут узко, не протиснуться. Да и недалеко, всего квартал.
        Улочка по обе стороны была сплошь забита лотками торговцев. Они стояли так тесно, что между ними не то что коляске - двум пешеходам в ряд было не пройти. Среди публики, облепившей местные «торговые точки», Венечка увидел матросов с «Хотспура», увлечённо торгующихся с местными лотошниками. Один из них, машинный кондуктор Трехалов, с широченной улыбкой на простоватом круглом лице, примерял шёлковую турецкую феску.
        - На кой тебе эта дрянь, братец? - спросил Остелецкий. - Нешто бескозырка хуже?
        - Бескозырка - оно конечно, завсегда лучше. - степенно согласился кондуктор. - А енту ступку я для гостинцев беру. Вот выйдет нам после войны отпуск, вернусь в родную деревню подарю сестрёнке. Ужо она порадуется!
        - А жене что купишь? - осведомился консул, с интересом наблюдавший за этой сценкой. - Ты ведь женат?
        - Как же, вашбродие, нельзя иначе! Жёнке взял отрезы хлопчатой камки - больно она тут хороша, и стоит недорого. Ещё висюльки купил серебряные с чернью бирюзой. Краси-ивыя! Небось, все бабы на деревне обзавидуются! А пусть знают - ерой пришёл опосля военной компании!
        - Верно говоришь, Трехалов. - согласился лейтенант. Ему доставляло истинное удовольствие слушать кондуктора, особенно здесь, посреди восточного базара. - Тебе ведь и крест за абордаж полагается, а к нему жалованье на треть выше и после отставки пенсион.
        - Так точно, вашбродие! - кивнул машинист. Крест - то дело особое! У нас в роду один георгиевский кавалер уже имеется. Дед мой, Егор Иваныч Трехалов, за войну с французами в восемьсот седьмом году крест получил и переведён был из драгун в кавалергарды. А как помер - крест его в нашей церкви повесили, по завещанию прародителя. Я помру - так же сделать отпишу. Пущай люди помнят!
        - Правда твоя, голубчик. - сказал Юлдашев. - Вот, держи от меня, купи ещё гостинцев своим!
        И протянул большую золотую монету - французский наполеондор. Кондуктор почтительно принял подарок и вытянулся во фрунт. Венечка покосился на консула с недоумением - сумма по любым понятиям была неслыханной.
        - Не удивляйтесь, друг мой. - заговорил консул, когда они отошли на полквартала. - Видели, какими глазами египетские лавочники смотрели на вашего унтера? Вот увидите, к вечеру вся Александрия будет судачить, что русским матросам горстями раздают золото.
        - А вам-то это зачем? Подумаешь - слухи… разве что, ограбят теперь этого Трехалова…
        - Ни боже мой! - замахал руками Юлдашев. - Вижу, вы народ совсем не понимаете! Он теперь под забором пьяный может валяться, а никто на его карманы не позарится. На Востоке любой жест, любая мелочь имеют значение, и никто не посмеет покуситься на имущество матроса самого Гергедан-паши, спасителя Александрии! А вот лебезить, заискивать - да, будут, это наверняка.
        Они остановились перед высокой дубовой дверью, утопленной в нише стены.
        - Вот мы и пришли. - Юлдашев взялся за массивное медное кольцо и постучал. - Если вы не против, Вениамин Палыч, я пошлю скорохода за вашим парадным мундиром. Этот мастер, хоть и из Парижа, а вряд ли имел дело с русской морской формой.
        - Так ведь не за чем посылать. - развёл руками Венечка. Парадный мундир утоп вместе с палашом на броненосце. Разве что понырять, там, вроде, неглубоко…
        Средиземное море. На подходах к Порт-Саиду.
        …ноября 1878 г.
        Погода портилась. Ноябрь - он и в Средиземноморье ноябрь. Море волновалось, бурлило, цеплялось за чёрные борта судна пенными щупальцами - будто стихия вдруг обрела волю и жадно пыталась добраться до незваных пришельцев, посмевших явиться сюда из своего сухопутья.
        Юлдашев не выходил из своей каюты - приступ морской болезни подкосил его совершенно. Венечка же с лейтенантом Зацаренным устроились в кают-компании и потягивали грог, варить который буфетчик «Великого князя Николая» (так именовалась теперь «Тиррения») был великий мастер.
        После удачного набега на Мальту Зацаренный вернулся в Марсель, где взял на борт груз мин и кое-какого дополнительного оборудования, спешно доставленный из Германии, и оттуда направился в Александрию. Там, вместе армстронговской казнозарядной двадцатифунтовкой и двумя картечницами Норденфельда, снятыми со злополучного «Инфлексибла», «Тиррения» официально получила статус «минного транспорта» Российского императорского флота, обретя, заодно, и новое имя. И, приняв на борт, очередной груз, на этот раз, дипломатический - графа Юлдашева и его советника, капитан-лейтенанта Остелецкого - отправилась в Порт-Саид. Погода не слишком благоприятствовала переходу. Машинам приходилось выгребать против встречного шестибалльного ветра и короткой, ломаной волны, так что времени на беседы было предостаточно.
        - Как там, при Мальте-то было? - поинтересовался Остелецкий. Они с Зацаренным раньше не были знакомы (командир «Николая» закончил Морское Училище в 1870-м, до того, как Венечка туда поступил) и теперь расспрашивали друг друга о военных подвигах. Венечка смотрел на нового знакомого с немалым уважением - за турецкую кампанию и недавний набег на Мальту, Зацаренный получил Георгия четвёртой степени, Владимира с мечами и бантами, золотое оружие, и был, как и он сам, произведён в чин капитан-лейтенанта.
        - Честно говоря - бестолково на редкость. - ответил командир «Николая». - Я не про замысел набега, тут-то всё хорошо, разве что, не додумались оснастить «Тиррению» хотя бы одним минным катером. Я про наши мины. Точнее - про немецкую систему Герца. Как же неудобно их ставить! Ночью, в виду неприятельского берега, с обязательными промерами, рискуя каждую секунду попасться неприятелю на глаза… Я тогда подумал: чтобы морские мины или, как их ещё называют, торпедо, стали не только оборонительным, но и грозным наступательным оружием, нужна совсем другая система постановки!
        - Какая, к примеру? - поинтересовался Венечка. Он уже успел понять, что собеседник - настоящий фанатик минного дела. И полагает это оружие главным обстоятельством, позволившим России одержать победу как на Чёрном море и Дунае над турками, так и на Балтике - над Королевским флотом. Теперь к победному списку прибавилась и Мальта.
        - Надо добиться, чтобы можно было ставить мины с кормы корабля, на ходу. Представьте: выхожу в выбранную заранее точку, открываю кормовой лацпорт и по одной сбрасываю мины в воду!
        - Но как же якоря? - удивился Остелецкий. Уж настолько-то он был знаком с этим видом оружия. - Надо отмерить длину минрепа, опустить в воду сначала якорь, и только потом саму мину?
        - Да, именно так сейчас и делается. Но я подумал: а если сделать так, чтобы мина была прикреплена к якорю, а когда достигала дна - отделялась от него и всплывала? И минреп сам собой, с помощью особого механизма, на манер часового, отматывался на нужную длину?
        - Ну, это вы загнули, батенька… - недоверчиво протянул Остелецкий. - Это у вас получаются ненаучные сказки, как в сочинениях господина Жюля Верна!
        - А вот и нет! - с жаром возразил Зацаренный. Сравнения с известным французским беллетристом он словно не заметил. - Вот какая идея пришла мне в голову. В основе устройства - обыкновенный кусок сахара. Он, как известно, растворяется в морской воде, а потому…
        И двое офицеров склонились над листком бумаги, исчёрканном карандашными эскизами.
        IX. «The line that holds the rending course, The hate that swings the whole…»[«Строй уходящих кораблей, Гнев - двигатель всего.» Р. Киплинг, «эскадренные миноносцы». Пер. Олешкович-Яцына.]
        Финский залив, Кронштадт, Военная гавань
        …октября 1878 г.
        - Обидно за Василия Фёдорыча. По мне, так его вины в этом досадном происшествии нет.
        Повалишин поднял воротник - октябрь явственно вступал в свои права, и норд-вест прорезал добротное сукно офицерской шинели, как ножом.
        - В конце концов, он не управлял своим судном. Ответственность лежала на начальнике буксирной партии - это он распоряжался маневрированием при выводе «Генерал-Адмирала» из гавани. А стало быть, и на мель усадил тоже он.
        - Вы же знаете логику господ из-под шпица. - отозвался старший офицер. - Командир отвечает за всё, кто происходит с кораблём - будь то хоть коллизии при буксировке, хоть нападение змея морского. И, знаете, тут я с ними согласен. Иначе ни порядка не будет, ни самого флота.
        - Так-то оно так, только обидно, если Серкова снимут с фрегата. Никто не знает «Генерал-Адмирал» лучше его. Они и за достройкой надзирал, и в первый боевой выход - весной, к Свеаборгу - его вывел, несмотря на все недоделки. А теперь предстоит идти в океан, и неизвестно что ещё у них там вылезет…
        С капитаном первого ранга Серковым, командиром первого в Российском флоте океанского броненосного фрегата, Повалишин дружил давно. Получив вместе с новым чином под команду трофейную британскую «Клеопатру» он был рад оказаться со старым приятелем в одном боевом соединении, заново создаваемой «крейсерской эскадре Балтийского моря». И вот - такая досадная неприятность!
        Впрочем, старший офицер, конечно, прав. Что бы ни случилось на корабле - вся ответственность всегда лежит на командире. «Первый после Бога» - это про него.
        Броненосный фрегат лежал на поверхности воды, как брусок чёрного железа в пяти с половиной кабельтовых на траверзе Меншиковой батареи. После трёх подряд неудачных попыток сняться с мели, командир распорядился сколь возможно, разгрузить судно. На подошедшие портовые баржи передали уголь, содержимое снарядных погребов, вспомогательную артиллерию, даже рангоут, оставив одиноко торчащие над палубой колонны мачт, украшенные марсами, словно стволы деревьев - разлапистыми аистиными гнёздами. Потом баржи оттянули в сторону, и маленькие, отчаянно дымящие паровые буксиры облепили «Генерал-Адмирала», заводя на него буксирные концы.
        - Я слышал, в управлении порта предлагали подогнать землечерпалку-грязнуху с насосом и размыть грунт под днищем. - сказал старший офицер.
        - Если и в этот раз не смогут сдёрнуть, так и сделают. - ответил Повалишин.
        Буксир издал протяжный гудок. Даже без бинокля было видно, как под кормой судёнышка вздулся горб мутной от ила, пенной воды. Остальные буксиры повторили его действие.
        Несколько минут ничего не происходило. Буксиры дрожали, надрывая машины, натянутые буксиры звенели струнами. Повалишин оглянулся - на вантах «Клеопатры» было черно от матросов. Да что там «Клеопатра»! Взгляды каждого человека в гавани были прикованы к попавшему в западню великану.
        - Есть, есть! - закричал старший офицер.
        Броненосный фрегат чуть заметно дрогнул, снова замер - по вантам «Клеопатры», по шканцам, по берегу, заполненному зеваками, пронёсся единый вздох - и вдруг пополз вперёд, набирая скорость. Головной буксир издал длинный прерывистый гудок, и в ответ радостно загомонили сотни голосов зрителей!
        - Готово дело! - радостно вскрикнул старший офицер. Молодец, Василь Фёдорыч, сдюжил! Теперь довооружить фрегат, осмотреть днище на предмет протечек - и деньков через пять можно в море!
        - Хорошо хоть винт у них был поднят перед буксировкой. - кивнул Повалишин. - Вполне могли и повредить. Тогда, считайте, одной боевой единицы в эскадре не досчитались бы.
        - Провозились бы ещё дня три, пришлось бы выходить без них. - согласился старший офицер. Осень нынче обещают холодную, а на Балтике ледостав в иные годы случается и в середине ноября. А эскадре непременно надо выйти в океан!
        Повалишин обвёл взглядом стоящие на рейде корабли.
        «Герцог Эдинбургский», «Князь Пожарский», «Минин» - полуброненосные океанские фрегаты России. «Минин», как и «Генерал-Адмирал» спущен на воду считанные месяцы назад - корабли достраивали в спешке, уже во время войны.
        «Князь Пожарский» в строю с 1869-го года, первый русский броненосный корабль, вышедший за пределы Балтики. Девять лет - не так уж много, однако, в век стремительного прогресса военного судостроения это огромный срок. «Пожарский» уже старичок.
        Дальше стоят британские «трофеи». Первым - новенький, с иголочки, казематный броненосец «Сьюперб». Он уже в третий раз меняет флаг и название - сначала, ещё на стапеле, он был турецким «Гамидие», потом британским «Сьюпербом», а теперь получил имя «Олег», унаследованное от винтового фрегата, затонувшего на Балтике в 1869-м году. Балтийские острословы не могли, конечно, обойти этот факт вниманием, приклеив броненосцу непочтительную кличку «Шалава».
        Вторым - «Резистанс», переименованный в «Адмирала Грейга» в честь погибшего при Свеаборге русского башенного фрегата. Один из батарейных броненосцев типа «Дифенс», построенных, как уменьшенная копия знаменитого «Уорриора». Увы, эти корабли не оправдали ожиданий заказчика, уступая прототипу во всём, кроме манёвренности.
        «Клеопатра» вместе с ещё одним трофеем, шлюпом-авизо «Сипай», носящим теперь гордое имя «Скоморох», стоит немного в стороне, а потому вся броненосная колонна у Повалишина как на ладони. Ему тоже есть чем гордиться: «Клеопатра» (единственная из трофеев, сохранившая прежнее имя) - самый совершенный корабль своего класса, одноклассник «Комюса», убийцы клипера «Джигит». Корабли этого класса, хоть и не несут бортовой брони, могут похвастать иной защитой - карапасной, выпуклой, словно черепаший панцирь, броневой палубой, укрывающей подводную часть, котлы и механизмы. Вот только артиллерия подкачала - фрегат несёт дульнозарядные армстронговские пушки, тогда как русские «одноклассники» - крупповские, заряжающиеся с казённой части.
        Но ведь дарёному коню в зубы не смотрят, не так ли? И уж точно нету поводов для жалоб у капитана первого ранга Повалишина, получившего в своё командование превосходный боевой корабль, на котором ему предстоит меньше через неделю выйди в океанское крейсерство.
        «Вот ведь… - в который раз уже посетовал про себя Иван Фёдорович. - Не утерпел тогда, летом, присоветовал Казанкову «Москву», будь она неладна. Служили бы снова вместе, как на «Стрельце» - Серёжа ведь, помнится, сначала получил назначение старшим артиллеристом как раз на «Клеопатру». Ту самую, которой он, капитан первого ранга Повалишин сейчас командует.
        И ведь - сам ни на грош не верил, что крейсерская эскадра рискнёт покинуть теснины Балтики, выберется сквозь заваленные минами Датские проливы в Северное море - и дальше, в океан! А вот, поди ж ты…
        Но, как известно, что не делается - всё к лучшему. Пока они тут фрегаты с мели стаскивают, «Москва» четыре месяца в походе - небось, уже и до Индийского океана добрались и вовсю там промышляют…»
        Утешившись этой мыслью, капитан первого ранга Повалишин вернулся к делам насущным. Отрапортовал дежурный офицер - с берега просигналили, чтобы на «Клеопатре» были готовы принимать баржу с запасным комплектом снарядов (их снимали с тех «трофеев», что оставались в Кронштадте). Иван Фёдорович вызвал к себе старшего корабельного боцмана, второго артиллериста, в чьём ведении находились снарядные погреба, и распорядился вахтенному офицеру: тушить на судне все огни и свистать аврал.
        Корабельные будни продолжались.
        Северное море. Где-то на траверзе Скагена.
        …ноября 1878 г.
        Ноябрь в Северном море - неприятное время. Очень неприятное. Свинцовые валы валяют с борта на борт броненосные фрегаты, словно расшалившееся дитятко - пестрые куклы Ваньки-Встаньки. Потому, подумал Повалишин, и не взяли в этот поход вполне боеспособного «Петра Великого» - низкий борт и, вследствие этого, малая мореходность, оставляли броненосцу немного шансов в штормовом Северном море.
        А ветер всё крепчает. От водопадов ледяных брызг не спасает ни парусиновый, просмолённый плащ, ни поддетый под него бушлат. Капитан первого ранга Повалишин стоит на мостике. Пальцы на леерах побелели, то ли от пронзительного холода, то ли от напряжения. А иначе не устоять - качка непрерывная, выматывающая. Трещит рангоут, стонут тросы стоячего такелажа. Стеньги на всех кораблях спущены - никому и в голову не придёт рисковать ими в такую качку. Но выдержанное дерево, взятое в корабельных лесах где-нибудь на берегах Северной Двины или Ладоги, всё равно трещит, явственно намекая, что у него, как и у металла корабельного набора, есть предел выносливости.
        А вот у людей его нет. Во всяком случае, уставом корабельной службы подобных глупостей не предусмотрено. Вахта меняется за вахтой, быстро проносятся краткие часы сна в раскачивающихся, словно взбесившиеся маятники, койках - если, конечно, не прервёт это забытьё пронзительная трель боцманских дудок - «все наверх, аврал!» А ещё - неистребимая, всепроникающая сырость, вода, разливающаяся по палубам, струящаяся дождиком с подволоков. То и дело приходится посылать матросов со швабрами, сгонять воду в низы, но вместо неё в неплотно задраенные люки хлещут новые водопады. Единственное сухое и тёплое место на корабле - кочегарка, но поди, найди чудака, который позавидует тем, кто там работает! Раскачивающаяся палуба то и дело норовит уйти из-под ног - а ведь надо крепко держать в руках лопату или длинный, тяжёлый лом, которым ворочают спёкшийся раскалённый шлак на колосниках. Все для того, чтобы котлы держали пар, чтобы машина выдавала на гребной вал положенное число индикаторных сил, чтобы вращался бронзовый, похожий на диковинный цветок винт, толкая судно вперёд, сквозь очередной шквал.
        А шквалам нет конца. С тех пор, как эскадра протиснулась вслед за лоцманским ботом в узости Датских проливов (иначе нельзя, фарватеры завалены минами, их тут как клёцок в эстонском сладком молочном супе!) и вырвалась на просторы Северного моря, барометр только и знает, что падает. Когда оставили за кормой маяк Куллен, высящийся на заострённой оконечности полуострова Куллаберг (если верить лоции - самый яркий маяк во всей Скандинавии!), «Клеопатра», подчиняясь команде с флагмана, оставила строй и вышла вперёд, заняв место на левом траверзе «Минина». «Скоморох» следовал за ней мателотом. Фрегат легко держал семь с половиной - восемь узлов при сорока четырёх оборотах винта, хотя и черпал много воды полубаком. К вечеру шторм усилился, стрелка на жестяном секторе креномера указывала порой угрожающие 28 градусов. К третей полуночной склянке с «Генерал-Адмирала» фонарём Ратьера отстучали: «Не могу поддерживать ход». Флагман распорядился сбросить до пяти узлов.
        С рассветом шторм поутих до свежего ветра. Волнение - короткое, злое волнение, столь характерное для Северного моря, - никуда не делось и продолжало терзать измученные корабли. С мостика «Клеопатры» открылось невесёлое зрелище: «Генерал-Адмирал» плетётся на своём месте в ордере, и дым валит прямо из палубы. Как выяснилось, не выдержав качки стали один за другим рваться цепные бакштаги, удерживающие дымовую трубу, и та в конце концов повалилась на левый борт, смяв вентиляторные кожуха. Командир корабля капитан первого ранга Серков, не видя иного выхода, велел обрубить удерживающие трубу цепи, и та улетела за борт, больше не нанеся вреда. Но этим потери от штормовой ночи не ограничились. Повалишин, внимательно рассматривавший «инвалида» в бинокль, обнаружил, что у фрегата вовсе нет утлегаря; минутой спустя он обнаружился волочащимся в воде вдоль корпуса, и обломки эти с каждым ударом волны молотились в обшивку.
        Барометр меж тем продолжал падать. Около полудня ветер зашёл к норд-осту, качка усилилась. Крен достигал уже сорока градусов. К пятой склянке с «Генерал-Адмирала» просемафорили просьбу ещё сбавить ход - у четырёх из шести котлов срезало болты, скрепляющие их с фундаментами, и машинисты, надрываясь из последних сил в ходящей ходуном кочегарке, пытались исправить повреждения. Кроме того, обнаружилась течь по верхнему шельфу брони и обоим бортам выше стальной палубы. Фрегат принимал воду и уже еле полз; убедившись, что никакие принятые меры не дают результата, позволяющего поддерживать эскадренный ход хотя бы в шесть узлов, флагман скомандовал «Генерал-Адмиралу» идти самостоятельно на ост, в шведский Гётеборг. Фрегат издал длинный прощальный гудок и выполнил поворот. Команды остающихся кораблей проводили его невесёлыми взглядами - суток не прошло, а в эскадре уже убыль! Флагман бодро отсемафорил: «доложить о повреждениях» и «держать ход в семь узлов». Качка поутихла, и форштевни, направленные на зюйд-вест-тень-вест с шуршанием резали свинцовые волны.
        Скверное это время - ноябрь в Северном море.
        Северное море, 55° с.ш., 3° в. д.
        …ноября 1878 г.
        Доггер-банка (название происходит от старо-голландского dogge, «рыбачья лодка») - настоящая Мекка рыбаков восточного побережья Англии. Эта крупнейшая песчаная отмель всего Северного моря лежит в шестидесяти милях от британского берега и тянется на сто сорок пять миль с юга на север, и на сорок с лишним - с запада на восток. Глубины здесь не превышают ста футов, на шестьдесят мельче, чем на окружающих отмелях. Здесь полно корма для сельди и трески, и неудивительно что шхуны из Гулля, Гримсби, Скарборо, Шилдса круглый год устремляются к Доггер-банке и проводят здесь по нескольку суток, пока трюмы не наполнятся живым серебром, главным сокровищем этого неласкового моря.
        Многие поколения пахарей моря забрасывали в здешних водах свои сети, собирая богатый урожай. Выловленные здесь треска и селёдка попадают на каждый стол старой доброй Англии, а заодно и половины Европы. Запаянные в жестяные банки, они расходятся по всему миру, и порой в тарелке британского, голландского, а то и китайского чиновника где-нибудь в Капской колонии, Батавии или на Формозе, оказывается консервированная рыба, извлечённая из ячеек сети на палубе шхуны, промышлявшей на Доггер-банке.
        Случалось здесь всякое. Шхуны сталкивались в темноте, опрокидывали лодки поменьше - когда ненароком, а когда и намеренно. Резали сети конкурентам. Схватывались на абордаж, пуская в ход рыбацкие ножи, когда заставали недругов за попыткой снять чужие снасти. Ругались до хрипоты, до зубовного скрежета, разбивали головы глиняными кружками в припортовых кабаках, поминая старые, ещё дедовские обиды.
        Иностранцы тоже вносили посильную лепту - чего стоили хотя бы дюнкеркские корсары, терроризировавшие в семнадцатом веке рыбаков английского побережья!
        Да много чего было. Но чтобы такое!..
        Сначала прожектор вспыхнул на «Минине». На других кораблях ордера этих новомодных новинок не было, и с них стали запускать осветительные ракеты. Сигнальщики и вахтенные, полуослепшие от внезапного фейерверка, терялись. Между гребней волн им мерещились то ли рыбацкие лодки, то ли паровые катера, отчаянно дымящие своими трубами. Но ведь недаром вахтенные начальники грозились повыбивать зубы за невнимательность - неприятельский берег близко, иначе нельзя! Любой матрос на русских фрегатах знал о подвигах дунайских, балтийских, черноморских миноносок. А если и их сейчас вот так - миной под мидель?..
        Отзываясь на панические рапорты, засвистали боцманские дудки, вызывая прислугу к лёгким орудиям. Первым открыл огонь «Минин» - и шёл вперёд, обшаривая волны лучами прожекторов, изрыгая во все стороны сталь, свинец, смерть. Наводчики и комендоры ровно ничего не видели в свистопляске гребней волн, теней, отсветов догорающих над головами ракет, и палили в любой померещившийся им тёмный предмет. И как только не побили друг друга в этой сумятице - остаётся только гадать…
        «Клеопатра», как и днём, шла параллельным курсом с основной колонной. Когда началась стрельба, Повалишин вызвал прислугу к орудиям, но огня открывать не стал, справедливо полагая, что темнота сбережёт их лучше любой пальбы. Четверть часа прошли в томительном ожидании, и лишь когда фрегат потряс удар, пришедшийся куда-то в район левой скулы, комендор револьверной пушки правого борта сам, без команды, крутанул ручку, приводящую в движение связку стволов. Картечница послушно огрызнулась трескучей очередью, и вслед за ней открыли огонь и остальные орудия. Повалишин заорал «Прекратить!» - но комендоры, измученные ожиданием, ничего уже не слышали - торопливо выбрасывали поданный к орудиям боезапас в черноту, в волны, в никуда.
        И - новый удар, на этот раз прямо в форштевень. Фрегат содрогается всем своим металлическим телом, в темноте за бортом мелькают неясные тени.
        - Боцман, осмотреть таранную переборку на предмет повреждений! И задробить, наконец, стрельбу! Оттаскивайте мерзавцев от орудий, если иначе не понимают!
        - Слушш, вашбродь! Всё сполним!
        Дробь босых пяток по тиковым доскам палубы, раскатистые матерные загибы, звуки затрещин и оплеух.
        Стрельба стихла.
        - Полагаете, мина, Иван Фёдорович?
        - Сейчас не понять, голубчик… - Повалишин натянул на посиневшие руки перчатки. - Боцман, заснул? Что переборка?
        - Так что течи нет, вашбродие! И ещё: Сердюков, баковый, говорит - кажись, после удара слышны были крики.
        - Померещилось. Какие ещё крики в такой какофонии!
        - Так точно, вашбродие, как есть примерещилось!
        - Рулевой! Прямо держать, смотри у меня!
        - Слушш!
        Его обнаружили только утром, когда серенький ноябрьский рассвет только-только тронул восточный горизонт. Рыбак - в изодранном просмоленном плаще и невесть как уцелевшей зюйдвестке - висел на большом адмиралтейском якоре, подтянутом к крамболу правого борта. Полумёртвый, оцепеневший от холода и усталости, он вцепился в веретено якоря так, что пришлось отдирать его пальцы, прикипевшие к чугуну.
        Заговорил спасённый нескоро, после того, как судовой врач сначала растёр его водкой а потом чуть ли не силой влил в сведённые судорогой зубы порцию горячего грога. А заговорив - назвался помощником шкипера с тресковой шхуны, приписанной к порту Гулль. Повезло ему несказанно. В момент удара, когда форштевень «Клеопатры» врезался в борт рыбацкой скорлупки, бедняга сидел в вороньем гнезде на мачте, и каким-то образом ухитрился зацепиться за снасть, свисающую с якоря. Там он и провёл остаток ночи - в полуобморочном состоянии, не понимая, не сознавая того, что с ним происходит, пока не был обнаружен, поднят на палубу, спасён.
        - Выходит, Иван Фёдорыч, ночью мы палили по самым обыкновенным рыбакам?
        - Выходит, так голубчик. - Повалишин невесело усмехнулся на вопрос мичмана-машиниста. Разговор шёл за завтраком, в кают-компании. - Теперь держись: британская пресса ославит нас на всю Европу убийцами мирных обывателей, злыднями, попирающими законы гуманности и человечности!
        - Ничего, переживём как-нибудь. - старший офицер, заправил за воротник кителя крахмальную кипельно-белую салфетку. - Война - она всё спишет. Не мы к ним первые явились. Небось, они с рыбаками в Финском заливе тоже не очень-то церемонились. Да и не успеют газеты поднять шумиху. Штурманец, сколько ещё винтить до устья Хамбера?
        Повалишин понимающе улыбнулся. На северном берегу этого обширного эстуария, образованного реками Трент и Уз, стоял Гулль, город рыбаков и моряков каботажного плавания - как раз туда и была приписана погубленная шхуна. Как раз это название значилось в секретных пакетах с приказами, вскрытых в Северном море командирами русских фрегатов.
        Скоро у британской прессы появится тема погорячее невинно погубленных рыбаков. Но для этого надо заранее предпринять кое-какие меры.
        - Боцман!
        - Я, вашбродь!
        - Кликнули охотников в десантную партию?
        - Так точно-с! Все рвутся, удержу нет! Рубахи рвут на груди, лишь бы взяли!
        - Ступай с Геннадием Семёнычем, - Повалишин кивнул на старшего офицера, - отберите сорок человек, но чтоб самых-самых. Потом, вместе со старшим артиллеристом проверьте оружие - карабины, револьверы, абордажные палаши. Сумки патронные не забыть. И шлюпки сам погляди - нам придётся несколько миль тащить их буксиром, с людьми. Чтоб без сучка, без задоринки!
        - Не сумлевайтесь, вашбродь, всё, как надо будет! А… спозвольте просьбу?
        - Ну?
        - Дозвольте и мне с их благородием… - боцман неуверенно покосился на старшего офицера, - дозвольте, значить, с нашими на берег?
        Повалишин вздохнул.
        «…можно было ожидать…»
        - Иди, что с тобой поделать. Дозволяю. Только зазря голову под пули не подставляй, ты мне на судне нужен. Поход только начинается.
        «Times» Лондон
        …ноября 1878 г.
        «…с тех пор, как в 1688-м году Вильгельм Оранский высадился в Торбее, нога иноземного солдата не ступала на наши берега! Со времён Наполеоновских войн, с 1804 года мы даже мысли не допускали, кто это может когда-нибудь повториться! И вот - позор свершился! Крейсерская эскадра русских скрытно, словно тать ночной, проникла в устье Хамбера. И эти разбойники, пришедшие с моря, не удовольствовались, как сказано в книге пророка Иеремии «гроздью винограда, которую смогут унести» - нет, они предали огню доки, верфь, все до единого торговые и рыбацкие суда, находившиеся в гавани! Имущество добропорядочных подданных Королевы было разграблено, истреблено, пущено по ветру. И кто, скажите, возместит этот ущерб, которого не случилось бы, если бы лорды Адмиралтейства честно выполняли свои обязанности - как до конца исполнил свой долг гарнизон крошечного форта Полл с его десятком старых пушек? Несмотря на ураганный обстрел с моря и коварный удар в спину (русские, предвидя отчаянное сопротивление, высадили на шлюпках десант), они сражались до конца - и не их вина, что враг оказался сильнее! А нам остаётся
надеяться, что эскадра Канала смоет этот позор и покажет обнаглевшему агрессору, чего стоит покушение на английскую землю…»
        «Manchester Guardian» Манчестер,
        …ноября 1878 г.
        «…паника на Лондонской бирже. Страховые премии Британского Ллойда испытывают невиданный за пятьдесят лет рост. Судовладельцы вынуждены отказываться от страховок, в результате чего в портах скапливается огромное количество неотправленных грузов…»
        «Daily Telegraph», Лондон,
        …ноября 1878 г.
        «…правительство Дизраэли должно в полном составе уйти в отставку! Невыносима мысль, что люди, что довели страну до нынешнего жалкого состояния - когда пылает восстаниями Ирландия и вице-королевство Индия, когда потерян Суэцкий канал, этот становой хребет Империи, за который заплачено полновесным английским золотом. Когда вражеские военные корабли шастают у нашего побережья, как у себя дома, высаживают грабительские десанты, сжигают города - и эти самые люди продолжают оставаться у власти. Парламент должен возвысить голос, требуя…»
        «Reynolds's Weekly Newspaper» Великобритания, Лондон. Экстренный выпуск.
        …ноября 1878 года
        «…ужасное преступление русского царя! Ночью …ноября крейсерская эскадра, сутками позже отметившаяся разорением Гулля, миновала Доггер - банку, по пути расстреляв, протаранив, потопив до двух дюжин рыбачьих судов! Общее количество погибших и пропавших без вести исчисляется сотнями; сердце сжимается, когда думаешь о вдовах и сиротах, оставшихся без тех жалких средств существования, которые обспечивал тяжкий промысел их кормильцев! Общество судовладельцев Восточной Англии намерено задать кабинету тори вопрос: кто возместит ущерб владельцам рыбацких шхун и баркасов, которые обязан был защищать своей хвалёной мощью Королевский Флот? На какие цели истрачены миллионы фунтов из налогов добропорядочных англичан, если построенные на эти средства броненосцы не способны оказаться там, где они действительно необходимы для защиты жизни и имущества подданных Соединённого Королевства?
        Общественность возмущена, и общественность вправе требовать от властей немедленного ответа…»
        «Morning Chronicle» Лондон,
        …ноября 1878 г.
        «…чудовищное, невиданное варварство! Россия должна понести ответственность за бесчинства, сотворённые на английской земле! Нет сомнений, что Королевский Флот, надежда и опора Британии, сполна рассчитается с агрессором. Русские заплатят - и заплатят страшно! - за кровь рыбаков, расстрелянных на Доггер-банке, за женщин, подвергшихся насилию в несчастном Гулле, разграбленном пиратами царя Александра, за детей, убитых русскими снарядами прямо в колыбелях…»
        «San Francisco Examiner»
        САСШ, Сан-Франциско
        …ноября 1878 г.
        «…заносчивые островитяне получили щелчок по носу - и какой щелчок! Крейсерская эскадра под командованием адмирала Бутакова (того самого, что весной разгромил британский флот, вторгшийся в Финский залив) объявилась у берегов Метрополии. Русские матросы, давно знакомые жителям Бостона и Филадельфии, куда русские корабли нередко заходили ещё до войны, славно повеселились в портовом Гулле. Нет сомнений, что они не ограничились тем, что спалили всю плавающую посуду, стоявшую у причалов и на рейде. Русские совершили поистине страшное - с чисто русской непосредственностью и широтой души вылакали всё виски, джин, ром и пиво, которые только нашлись в местных кабаках! И теперь остаётся только наблюдать, как ответят британцы, ошарашенные столь невиданной наглостью - и рукоплескать отважным русским морякам, которых мы ещё не раз надеемся увидеть у нас в гостях. Что же касается рыданий островной прессы о якобы расстрелянных рыбаках, о мирных обывателях, погибших во время бомбардировки города, о прочих ужасах, существующих лишь в болезненном воображении газетчиков и политиков - стоит напомнить чванливым
британцам о Белом доме, который они предали огню в 1814-м году; о Картофельном Голоде, опустошившем тридцать лет назад Ирландию - а ведь к нему привела английская земельная политика в этой стране! Стоит напомнить и о подлом убийстве русского царя (явление, невиданное в современной европейской политике!) - да хоть об индийских инсургентах, которых они казнили, привязывая к жерлам пушек! Так что, не подданным королевы Виктории рассуждать о варварстве и гуманизме, имея в своём историческом багаже…
        Северное море,
        …ноября 1878 г.
        Что бы ни писали газеты - английские, французские, немецкие, итальянские - в одном они были едины: Британия не снесёт такого оскорбления! И в этом он оказались правы: не успели отхлопать своё крылья типографских машин, не успели первые, влажные от типографской краски экстренные выпуски оказаться в сумках лондонских, ливерпульских, манчестерских мальчишек-разносчиков - а в кочегарках броненосцев эскадры Канала уже закипела жизнь. Загудело на колосниках адское пламя топок, поднятый до положенного давления пар толкнул в цилиндрах литые поршни, провернулись массивные гребные валы - вперёд, вперёд! Плевать, что в эти самые часы начинаются уже третьи по счёту за год манёвры французского флота, что шеренги крутобоких кораблей покидают из гавани Бреста и Шербура и берут курс на Ла-Манш. Плевать, что быстроходных броненосцев в эскадре Канала - раз-два и обчёлся.
        Плевать. Британия не станет ждать.
        Первым вспарывает свинцовую гладь «Минотавр» - пятимачтовый батарейный гигант, флагман вице-адмирала Хея, командующего эскадрой Канала. Дальше «Нортумберленд», его брат-близнец, только что вернувшийся с Мальты, со Средиземного моря. «Айрон Дьюк» с его двухъярусными, наглухо забронированными казематами - он только что покинул Плимут, где он стоял на ремонте после тарана «Вэнгарда». Замыкает колонну новейший башенный «Дредноут», введённый строй только год назад.
        Только лучшие корабли, с самой сильной броневой защитой, лучшими орудиями, лучшим ходом! Если они догонят русских - у тех не останется ни шанса.
        …они не успели. На подходах к Хамберу навстречу ордеру попалась рыболовная шхуна, и перепуганный шкипер сообщил, что русские уже несколько часов, как покинули Гулль и прошли маячный створ Спер-Пойнт.
        Добыча ускользала. Флагман вздёрнул пёструю ленту флажных сигналов. Мателоты по очереди отрепетовали приказ, и броненосцы один за другим повернули на норд-ост. русские очевидно пытались унести ноги, шмыгнуть в Датские проливы, откуда они, подобно татям ночным, выскочили, чтобы творить зло и разбой. Котлы дрожали от предельного давления пара, машины надрывались, выдавая всё, на что они были способны и немного сверх того. Вице-адмирал Хей всю ночь провёл на мостике, ежесекундно ожидая доклада вперёдсмотрящего, углядевшего на северо-восточной стороне горизонта факела над трубами чужих кораблей.
        К утру стали сдавать машины. Первым отстал «Дредноут» - его механизмы не вполне избавились от «детских болезней» и не выдержали яростной гонки. За ним сигнал «не могу держать ход» поднял и «Айрон Дьюк» - почтенному ветерану не по плечу оказались такие подвиги. Джон Хей на мостике скрипел зубами и даже разбил свой новенький бинокль. Очевидно, русские его обманули - сменили в темноте курс, ушли зигзагом куда-то в сторону, и теперь отыскать их на просторах Северного моря представлялось неразрешимой задачей.
        Выходит, поражение? Нет, Флот Канала не готов поднимать лапки после первой же неудачи. Обороты пришлось снизить почти вдвое, но ведь и русские с их далеко не самыми совершенными механизмами не могли выдержать такой сумасшедший бег? А потому, курс остаётся прежним - вперёд, к Скагерраку и Каттегату, куда неизбежно явится удирающая русская эскадра - и где их уже будут ждать броненосцы сэра Джона Хея. Угольные ямы и провиантские кладовые полны, корабли могут находиться в море несколько недель - посмотрим, кто кого!
        Ждать так долго не пришлось. Не прошло и двух дней, когда на подходах к Скагену эскадру встретила датская яхта. Нанявший её британский агент в Копенгагене сообщал вице-адмиралу, что русские корабли сорок часов назад прошли мимо гранитных верков замка Кронборг, миновали вслед за датским лоцманским ботом проливы и растворились в свинцовых просторах Балтики.
        И самое неприятное - вымпелов в русской эскадре было только два! Британский агент достаточно разбирался в типах боевых кораблей разных наций, чтобы со всей уверенностью заявить - это были «Сьюперб» и «Резистанс», броненосцы из состава эскадры несчастного сэра Эстли Купера Ки, включённые русскими в состав своего флота.
        Но… где же остальные? Кроме этих двух, в набеге на Гулль были замечены ещё три или четыре вымпела. Что ж, только наедине с самим собой вице-адмирал Джон Хей мог признать: его провели. Пока он гонялся по Северному морю за призраком балтийской эскадры (очевидно, русские отослали сравнительно тихоходные британские «трофеи» заранее, за сутки до того, как остальные корабли покинули Гулль), броненосные фрегаты обогнули британские острова с севера и ушли в Северную Атлантику. Разгадай он сразу замысел адмирала Butakoff, имелся бы ещё шанс - крошечный и при отчаянном везении! - перехватить их где-нибудь северо-западнее Гебридов. А теперь - поздно, поздно! Русских уже не догнать.
        Северная Атлантика,
        …ноября 1878 г.
        Вторые сутки, как установился ровный, без штормовых порывов норд-ост. От горизонта до горизонта тянулись ровные шеренги волн. Эскадра по-прежнему шла двумя колоннами: в левой «Минин», «Герцог Эдинбургский» и «Пожарский», в правой безбронные «трофеи» - «Клеопатра» и «Скоморох». Все русские фрегаты несли полное парусное вооружение, как раз на случай таких вот затяжных океанских крейсерств - и теперь весело бежали вперёд, подгоняемые свежим четырёхбалльным ветром. Винты подняты в особые шахты и не мешают водяным струям обтекать плавные обводы корпусов; Кроме нижних парусов и марселей вздёрнуты брамсели и летучие кливера - громады парусов радуют сердце истинных марсофлотов, но и заставляют сменившихся с вахты спать вполглаза, всё время находясь в напряжённом ожидании. В любой момент могут засвистать боцманские дудки: «все наверх, рифы брать!». И тогда, хочешь-не хочешь, вываливайся из раскачивающегося на орудийной палубе гамака, куда залез всего-то две склянки назад, карабкайся по жёстким выбленкам вант, разбегайся по висящим над мокрой, стылой бездной реям…
        - Вы бы, Геннадий Семёнович пошли, поспали. - сказал Повалишин. Бежим ровно, ветер славный - самое время добрать часика два. Да и руку вашу как бы не застудить…
        Им всем, всей команде, от командира до последнего трюмного матроса, дорого дался переход вокруг Шотландии. На траверзе Фарерских островов попали в сильнейший шторм, и порой казалось, что не понадобится никаких английских пушек - разъярённая Северная Атлантика сама раздавит жалкие железные скорлупки, посмевшие бросить ей вызов.
        Позже, когда эскадра миновала Гебриды, стало полегче. Перестало штормить, что нечасто случается в этих широтах поздней осенью, и адмирал, желая сэкономить уголь, велел ставить паруса.
        - Сколько ж можно спать, Иван Фёдорыч! - добродушно отозвался собеседник командира. - Эдак я совсем в медведя превращусь и в спячку залягу до весны. Что до руки, то она уже почти не болит. Наш дражайший эскулап аккуратно всё заштопал. Думаю, как придём в Североамериканские Штаты - можно будет уже снять этот такелаж.
        И брезгливо подёргал правой рукой полотняную петлю, в которой висела левая. Привет из британского форта Полл.
        - И-и-и, даже и не мечтайте! - замахал руками Повалишин. - В Филадельфии первым делом отправлю вас в больничку - подлечитесь, приведёте себя в порядок.
        - Но ведь…
        - Даже и не спорьте, а то вмиг спишу на берег. Сами виноваты: надо же было исхитриться и получишь удар штыком. Единственный из всей «Клеопатры» раненый - и тот командир десантной партии! Проявили, называется, геройство…
        - Да какой там геройство… - пренебрежительно отмахнулся старший офицер. - Этот форт Полл - одно название что форт. Уж не знаю, как его там перестраивали, а только сильно подозреваю, что своровали на этом немало, чисто по-российски. Береговые фасы действительно, подновили, обложили камнем. Орудийные дворики обустроили, траверсы… А с тыла полнейшее запустение: рвы позавалились, на гласисах гуси пасутся и кусты выше человеческого роста, в казематах амбразуры досками заколочены. Боцман, когда всё закончилось, в потерну сунулся - вода стоит по колено, вонища, крысы дохлые плавают. Признаться, больше всего я опасался, когда мы к этому форту по суше добирались, в обход. Шутка сказать: три версты шагать, считай, вслепую. Туман, изгороди какие-то повсюду, не видно ни зги, только собаки где-то брешут. Неровён час, наткнёшься на местных жителей, тревогу поднимут…
        Операция действительно была рискованной. Не желая вступать в артиллерийскую дуэль с береговой батареей (двенадцать шестидесячетырёхфунтовок - это, всё же, солидно) Бутаков решил взять пример со знаменитых корсаров вроде Френсиса Дрейка и Генри Моргана. Старый пятиугольный форт, построенный ещё в шестнадцатом веке и подновлённый, если верить справочникам, в 1861-м году, стерёг подходы к Гуллю с моря. А потому, решено было входить в эстуарий с утра, в туман, когда часовым на верках батарей видны только неясные, размытые силуэты кораблей. Для верности адмирал пустил вперёд британские «трофеи» - «Сьюперб»-«Олег», «Резистанс»-«Адмирал Грейг» и «Клеопатру». Но одной этой хитростью дело не ограничилось: не доходя нескольких миль до форта Полл, с кораблей высадили на шлюпках десант, который должен был с началом бомбардировки ударить батарейцам в спину.
        - Могли, конечно. Так ведь не наткнулись!
        - Ясное дело, не наткнулись. - проворчал в ответ старший офицер. А рука-то у него побаливает, подумал Повалишин, вон как кривится. Нет, обязательно надо в больницу!
        - Этот Гулль - провинция-с, сонное царство, вроде нашего Урюпинска. Ну, мы дошли, во рву расположились, осмотрелись. А как вы открыли пальбу - тотчас бросились на приступ. Да и какой приступ, смех один! Я более всего опасался, что нас снарядами с кораблей и побьёт…
        Старший офицер знал, что говорит: до того, как попасть на «Клеопатру», он в прошлую кампанию командовал отрядом паровых катеров на Дунае - наводил переправы, высаживал десанты и не раз схватывался с турками врукопашную.
        - Однако ж, штыком вас знатно пырнули!
        - Ну, так британцы вояки отчаянные, упрямые. Кто успел винтовки похватать - тот отбивался, покуда на ногах стоял. А как с ног сбили - сдался, потому как сила солому ломит. Только немного их оказалось, тех защитников. Мы потом пленных расспросили - две трети гарнизона в городе по бабам да кабакам, а комендант форта, майор Деррек, лежит у себя на квартире пьяный вусмерть. Так, в себя и не пришёл, даже от пальбы. Пришлось водой отливать болезного…
        - Может, не надо было его с собой забирать? - задумчиво произнёс Повалишин. - Проку с такого пленного: только провиант казённый переводит да мается морской болезнью. Вестовой докладывал - всю каюту заблевал.
        Обрюзгший, похожий на собаку породы мопс, англичанин, вечно недовольный тяготами морской жизни и требующий особого к себе отношения, успел всем изрядно надоесть.
        - Оставить его было бы бесчеловечно. - ухмыльнулся старший офицер. - Это сейчас он пленник, герой, до конца защищавший вверенное ему укрепление. А оставь мы его - пошёл бы под суд за то, что с пьяных глаз проспал вверенную ему батарею. В Нью-Йорке отпустим на берег, а сейчас - пусть помалкивает в тряпочку и радуется, что так благополучно всё обошлось!
        - С флагмана пишут: приготовиться к повороту последовательно. Курс - зюйд-вест-тень-зюйд! - заорал сигнальщик.
        - Ну вот, отдых наш и закончился. - вздохнул Повалишин. - Боцман, свищи малый аврал! Подвахтенных на брасы, к повороту стоять!
        Отступление третье

«Великое царство будет разрушено»
        Собираясь начать войну, один древний деспот задал вопрос предсказателю: «кто будет победителем?» Предсказатель подумал-подумал, и ответил той самой фразой, что вынесена в заголовок этой главы. Чем вверг упомянутого владыку в тяжкие раздумья.
        «Великое царство будет разрушено». Чьё? В войне, как известно, участвуют минимум две стороны. Понимай, как хочешь.
        Для нашего повествования не так важно, какой вывод сделал из предсказания тиран, приказал ли он обезглавить хитроумного пророка за неумение чётко выражать мысли, и даже - чем закончилась та давно забытая история. Важно то, что объявляя войну России, британская Империя могла и не задавать такого вопроса - ответ был выписан на стене палаты общин огненными буквами, подобно библейскому «Мене, текел, упарсин.»
        Или, как не замедлил пояснить другой пророк, ветхозаветный: «»мене» - «исчислил Бог царство и положил конец ему»; «текел» - «взвешено на весах и найдено легковесным»; «упарсин» - «разделено царство и дано мидянам и персам».
        Знать бы ещё, кто выступает в роли мидян и персов…
        Тут необходим некоторый экскурс в то, что позже назовут геополитикой. Так уж вышло, что во второй половине девятнадцатого века (неважно, реальной или альтернативной истории) в мире имелось всего две по настоящему великие Империи. Нет, были и другие державы, мощные, амбициозные, быстро развивающиеся, или наоборот, сонные, живущие прошлым, постепенно расползающиеся, как мокрая промокательная бумага. Но именно Империй - только две, что бы не думали о себе в Мехико, Рио-де Жанейро, Вене или, скажем, в Берлине.
        Правда, фундаменты у этих Империй очень уж разные. Россия - гигантские необжитые просторы, недра, набитые сокровищами, которые не будут до конца разведаны ещё лет двести. И люди, очень много людей - сумрачных, упрямых, готовых истово верить и так же истово сражаться. И ещё - время, которое течёт над всем пространством от Варшавы до Владивостока иначе, чем над остальным миром. И дело тут не в каком-то особой неторопливости, консерватизме русских, или их нежелании воспринимать плоды прогресса. Просто - так уж получилось. Законы мироздания.
        Напротив, фундамент, на котором стоит Британская Империя, соткан из живых нитей торговых морских путей, составлен из мозаичных кусочков колоний, сшит пунктирами курсов броненосных эскадр и застёгнут на пуговицы факторий, портовых городов и фортов. Он выставлен напоказ всему миру - смотрите, удивляйтесь, завидуйте! Ведь именно на этом стоит и промышленная мощь, воплощённая в мануфактурах, верфях, прокатных станах, и наука оксфордских и кембриджских профессоров, и несметные богатства, состоящие не из золота, а из оборотов торговых компаний, судовых страховок, патентов на изобретения. И, в конечном счёте, из политического влияния, опутавшего, словно паутиной, всю планету.
        И это, конечно, куда более гибкое, подвижное образование, способное породить новое богатство, силу, власть, нежели то, что составляет опору северного конкурента. Более ликвидное, как сказали бы экономисты совсем другой эпохи. Но ведь «ликвидное» - значит, более зыбкое, уязвимое, подверженное воздействию извне?
        Но, главное - это, конечно, вера. Не та, что в России - вера в доброго царя, в необъятность просторов и народ-богоносец. Речь о вере «внешней», о некоем единожды установившемся после окончания эпохи Наполеоновских войн и Венского конгресса «всемирном договоре», из которого следовало, что Британия - сильнее всех, во всяком случае, на морях. Никому и в голову не приходило оспаривать этот постулат. Да, готовились к противостоянию, да, строили потихоньку планы крейсерской войны, отгораживались фортами и береговой артиллерией, но… Британия, господа, правит морями. А вместе с ними и всем миром, потому что морские пути - это и есть то единственное, что связывает мир воедино. Точка. Больше говорить не о чем.
        А что, если эта вера однажды даст трещину?..
        Россия, решаясь на эту войну, рисковала меньше, чем Великобритания. При самом неблагоприятном развитии событий на морских просторах, англичане не имели достаточно войск, чтобы рассчитывать на сколько-нибудь заметный успех на суше. Наоборот, сами они рисковали многим. Слишком многим. Никто ведь всерьёз не верил в возможность поражений Ройял Нэви - и когда это случилось, с ужасом обнаружили что Империя, над которой никогда не заходит солнце, грозит расползтись по швам. Причём - в самом буквальном смысле. Суровые вощёные нити коммерческих линий, сшивавших паруса Империи, вдруг оказались перехвачены бритвенно-острыми курсами русских клиперов и винтовых корветов. Посланные преподать смутьянам урок броненосные эскадры не вернулись, а если и вернулись, то без сколько-нибудь заметного успеха. И - началось! Прежние союзники и соседи, ещё вчера трепетавшие перед мощью Королевского Флота зашевелились и стали прикидывать: как бы оттяпать у одряхлевшего льва кусок пожирнее?
        Англичане недаром упорно воевали по всей периферии своей Империи - от восставших сипаев до фанатиков Аль-Махди и короля зулусов Чаки. Британия не могла позволить себе хотя бы раз продемонстрировать слабость. И в РИ (не забыли ещё значение этой аббревиатуры?) ей это удавалось, и даже тщательно скрываемую слабость Королевского Флота с его разномастными, зачастую откровенно неудачными кораблями и архаичными дульнозарядными пушками так никому и не удалось распознать.
        Но ведь подобные события никогда не происходят вдруг, одномоментно. Так ремонтные бригады пытаются латать расползающуюся под напором воды плотину, затыкают дыры, мечутся от одного места прорыва к другому, масштаб бедствия накапливается и накапливается до тех пор, пока не срывается, подобно лавине и не хоронит под собой и жалких человеческих букашек и всё, созданное их руками…
        X. Особенности королевской охоты
        Занзибар
        …ноября 1878 г.
        Занзибарская столица встретила «крейсерцев» выцветшим от жары небом, тонкими иглами минаретов, зубчатыми стенами оманских фортов, заунывной арабской музыкой и густым лесом мачт в гавани, среди которых опытный глаз капитан-лейтенанта Михайлова сразу же выделил слегка откинутые назад мачты французского колониального крейсера, и, чуть дальше - стеньги и дымовую трубу британского корвета «Сириус». Оба находились здесь, как стационеры - Занзибар, отделившийся с 1861-го года от могущественного Оманского султаната, лежал на перекрёстке торговых морских путей и, конечно, не мог остаться без самого пристального пригляда морских держав.
        А ещё - здесь сидела заноза, не дающая покоя европейцам. Рынок рабов, самый крупный в Восточной Африке. Из Занзибара «чёрное дерево» вместе со слоновой костью расходилось по всему Востоку - к аравийским шейхам, в в Османскую империю, Персию, даже Индию. Покончив с работорговлей в Вест-Индии, европейцы решительно ничего не могли поделать с оборотом живого товара в Восточной Африке и Азии. Занзибарский невольничий рынок по-прежнему оставался одним из самых оживлённых в регионе. Восток решительно не желал отказываться от своих многовековых привычек.
        - Какая мерзость! - кипятился Греве, когда они возвращались после прогулки по городу. - Была б моя воля, сейчас вооружил бы матросиков и перевешал бы этих скотов на фонарях!
        - Так нет здесь фонарей, барон! - с усмешкой отвечал его спутник, старший офицер «Крейсера». - Готов побиться об заклад, на весь Занзибар не найдёте ни одного порядочного фонарного столба!
        - Ну, тогда на пальмах! - продолжал кипятиться Греве. - Уж их-то здесь хватает. Не понимаю, как можно терпеть эдакое свинство?! Куда смотрит командир французского «Инферента»? Вкатил бы разок по дворцу здешнего султана из своих пяти с половиной дюймов - мигом забегали бы, и сами головы работорговцев на блюде принесли! А то - встали на бочку и чего-то ждёт…
        Вид чернокожих рабов, мужчин, женщин, детей, которых осматривали, выбирали, словно обычный товар, произвёл на впечатлительного Греве неизгладимое впечатление.
        - Нельзя, Карл Францевич! - развёл руками старший офицер. - Я бы и сам, признаться, с удовольствием, только команду дайте… Однако ж наш командир отправился сейчас с визитом во дворец, и подозреваю, что говорит он там отнюдь не о невольничьем рынке. По слухам, султан… как его там, не припомните, барон?
        - Сеид сэр Баргаш ибн Саид аль-Бусаид. - ответил барон. - Весь вечер зубрил.
        - Ну и имечко, прости Господи! Так вот, это самый Саид аль-Бусаид и раньше был настроен довольно-таки враждебно по отношению к англичанам. А уж теперь, когда их бьют на всех театрах - стал всерьёз задумываться, на кого делать ставку. Не секрет, что и лягушатники всерьёз заинтересовались Восточной Африкой, и из Берлина стали с интересом поглядывать в эту сторону. Если из затеи с Суэцким Консорциумом выйдет толк - позиции англичан в этих краях сильно пошатнутся, а вот французы, да и немцы, наоборот, попробуют обосноваться здесь всерьёз и надолго…
        Первое, что сделали «крейсерцы», оказавшись на берегу - это обзавелись ворохом сравнительно свежих газет. Из них и узнали о сражении турецкого и британского флотов у Александрии, о гибели командующего Средиземноморским флотом. И, разумеется, о предстоящей конференции в Порт-Саиде, на которой будет обсуждаться статус Суэцкого канала.
        - Да, помощь нам сейчас не помешала бы. - кивнул Греве. Он уже остывал. - С ремонтом возни на неделю, самое меньшее. Очень уж дорого нам этот шторм обошёлся…
        Офицеры вышли на набережную и направились к ожидающей у пирса гичке с «Крейсера».
        - Смотрите-ка барон! - старший офицер указывал в глубину рейда, туда, где в стороне от толчеи фелюг, шхун и колёсных пароходиков стояли стационеры. - Никак, «Сириус» снимается?
        Действительно, из трубы британского шлюпа валил дым - кочегары шуровали в топках, разводя пары. Корабль медленно набрал ход, развернулся, обошёл яхту «Глазго», самую крупную боевую единицу занзибарского военного флота, и двинулся к проходу в плавучем боне, ограждающем внутренний рейд. С берега, из-за зубчатого бруствера старой оманской батареи, прощально ударила пушка.
        - Уходят, прохвосты! - подтвердил Греве. - Ну, теперь жди в гости кого-нибудь послодиднее. А у нас машина разобрана…
        - Ну-ну, не преувеличивайте, Карл Францевич! - отозвался спутник барона. - Не машина вовсе, а один котёл, текущие трубки меняют. Вряд ли тут, поблизости, есть британские боевые корабли, а до ближайшей базы им винтить и винтить. Покуда добежит, покуда вышлют эскадру - нас уже след простынет. Но вы правы, лучше нам здесь не задерживаться. Примем уголь, закончим ремонт - и в океан!
        И махнул рукой, подзывая шлюпочного старшину.
        На рейде Занзибара
        …ноября 1878 г.
        За баром волна, взявшая разбег от африканского побережья, стала сильнее валять узкую фелюгу, и пассажирам пришлось усесться на банки и вцепиться в планширь. Барон с завистью покосился на араба-лодочника. Этому хоть бы хны - стоит себе на задранной вверх корме и орудует единственным веслом. Да так ловко, что фелюга бежит вперёд, не хуже гички с шестёркой здоровенных матросов.
        - Карл Гус… э-э-э… Францевич, хламиду-то свою запахните! - напомнил капитан-лейтенант. - Неровён час, разглядят мундир, греха не оберёшься. Могут и пальнуть!
        Оба офицера были одеты в полосатые накидки-абы - готовясь к разведочной вылазке, Михайлов послал за ними вестового на местный базар, наказав выбирать почище. На голову нацепили платки, на манер бедуинских. На предложение Воскобойникова накрутить из полотенец чалмы (У нас, вашбродь, в соседях казанские татары били, от них и научился!) Греве ответил нецензурно, заподозрив боцмана в глумлении. Оружие было решено не брать - много ли проку от него, если англичане на кораблях заподозрят неладное? - а вот мундиры оставили, скрыв под накидками. «Если мы попадёмся в партикулярном платье - объяснил Михайлов, - то англичане будут иметь полное право вздёрнуть нас на рее, как обыкновенных шпионов. А вот в мундирах - шалишь, пленные, офицеры, производили рекогносцировку. Извольте отнестись с уважением-с!» Греве не стал спорить - в любом случае, в плен он не собирался.
        Осмотреть неприятельские корабли, прикинувшись одной из бесчисленных лодчонок с розничными торговцами - это была здравая мысль. Конечно, британцы могут и не позволить приблизиться к борту - он бы и сам так поступил, время военное, мало ли? - но, чтобы хорошенько рассмотреть суда, этого и не требуется. Подойти на половину кабельтова - и то ладно.
        Британский отряд из трёх вымпелов появился у Занзибара всего через сутки после бегства «Сириуса». Встали на внешнем рейде, дали сигнальный выстрел из пушки и выслали вельбот с бумагой, более всего похожей на ультиматум: «либо «Крейсер» спускает флаг, либо англичане принуждены будут атаковать его в гавани. О возможности выйти и принять бой в документе не говорилось ни слова.
        Занзибарский чиновник, до судорог перепуганный такой перспективой, тут же помчался во дворец султана с докладом. Но сначала отослал копии послания на «Крейсер» и «Инферент» - других военных кораблей в гавани не было. В бумаге значился срок до завтрашнего утра, и Михайлов немедленно отправился с визитом к командиру французского стационера. А вернувшись, застал на «Крейсере» султанова посланца, в ранге советника визиря. Тот в цветистых выражениях осведомился о здоровье «русского коммодора», передал пожелания всяческих успехов - и известил, что султан ждёт его и командира «Инферента» на своей яхте «Глазго» сразу после захода солнца. Офицеры переглянулись - выбор места для встречи говорил о многом.
        До назначенного времени оставалось ещё часов пять, и Михайлов решил воспользоваться отсрочкой и рассмотреть непрошеных гостей поближе. Сказано - сделано: пока вестовой мотался на базар за местным тряпьём, барон отыскал среди стоящих у пирса лодок, лодчонок и фелюг подходящую посудину, и вскоре они с капитан-лейтенантом Михайловым подходили к покачивающимся на якорных канатах кораблям.
        - Вот же не повезло, Леонид Васильевич! - бурчал барон, рассматривая британский шлюп. - Стоило «Сириусу» удрать с рейда, и он сразу наткнулся на этих двоих! Мёдом им, что ли, тут, в Занзибаре намазано?
        - Тут вы, батенька, правы. - согласился капитан-лейтенант. Невезенье прямо-таки феноменальное. Мы-то надеялись, что хотя бы неделя будет в запасе…
        - Надо было это корыто сразу топить. - буркнул Греве. - Что у него, шесть двадцатифунтовок по бортам? Нашему «Крейсеру» на один зуб. А теперь, когда он притащил с собой ещё двоих - поди, возьми их за рупь за двадцать!
        - Нельзя. Думаете, у меня руки не чесались? Нейтральный порт, нарушение правил цивилизованной войны…
        Греве в раздражении сплюнул за борт. И было с чего злиться: подошедшие корабли были вооружены не в пример серьёзнее «Сириуса», хотя каждый из них и уступал «Крейсеру» размерами. Самый большой фелюга как раз огибала сейчас по широкой дуге. Торговцы, прилепившиеся к борту, усердствовали вовсю: вопили на своём гортанном наречии, размахивали руками, демонстрируя связки фруктов, мешки сушёных фиников, пучки страусиных и павлиньих перьев, живых кур, отчаянно блеющих ягнят и коз. Один, с виду, побогаче прочих, поднимал на вытянутых руках жёлтый слоновый бивень.
        Со шлюпа отвечали на «пиджин-инглиш» - дикой смеси английского, французского и бог ещё знает каких языков. Один из матросов швырнул в лодку несколько блеснувших на солнце монеток и спустил верёвку. Торговец, ни на миг не умолкая, принялся привязывать к ней покупки.
        - «Пингвин». - Михайлов прочёл надпись на полукруглой корме. - Шлюп типа «Оспрей», недавней постройки. Помнится, я читал, что его услали на Тихоокеанскую станцию…
        - Может, перевели на Индийский океан, из-за угрозы наших рейдеров? - предположил Греве. - Если мне память не изменяет - двухцилиндровая горизонтальная машина двойного расширения, шестьсот шестьдесят шесть индикаторных сил, две армстронговские семидюймовки и ещё четыре дульнозарядных шестидесятичетырёхфунтовых орудия.
        - Не изменяет. - подтвердил Михайлов. - Недурной кораблик, хотя с ним одним мы, пожалуй, справились бы. А третий сумеете опознать?
        Греве задумался, рассматривая характерный приплюснутый силуэт с низким ступенчатым полубаком.
        - Тип «Медина». Из серии «ренделловских» канонерок.
        - Так и есть, «Дон». - кивнул Михайлов. - Корпус, как и у «Пингвина», железный, триста тридцать индикаторных сил и три шестидесятичетырёхфунтовки - две погонные, в носовом каземате, одна на полуюте. Солидная посудина, несмотря на нелепый вид.
        - Да, втроём они могут задать нам жару.
        - Так и есть, Карл Густавыч, так и есть. Единственное наше преимущество - лишних полтора узла ходу. «Дон» едва-едва девять с половиной выжимает, да и «Пингвин» с «Сириусом» под парами больше десяти не дадут.
        Фелюга миновала «Пингвин» и теперь огибала стоящие рядом «Сириус» и «Дон». Греве подумал, что со стороны они с Михайловым похожи на двух местных чиновников или купцов, решивших от нечего делать поглазеть на европейских визитёров.
        - Что ж, всё что надо мы увидели, пора и честь знать. - подвёл итог капитан-лейтенант. Голос у него был довольный. - Осталось выяснить, что нам приготовило их султанское величество Саид аль-Бусаид…
        Гавань Занзибара. Борт клипера «Крейсер».
        …ноября 1878 г.
        - Итак, господа, что мы с вами имеем?
        Михайлов говорил неторопливо, давая возможность обдумать каждое своё слово.
        - Немноже'чко головной боли. - немедленно отреагировал мичман Завадский, заслужив недовольный взгляд старшего офицера. До поступления в Морское училище юноша жил в Одессе, и никак не мог - да особо и не стремился - избавиться от приобретённых в детстве дурных привычек.
        - У входа в гавань нас дожидаются три посудины её Величества королевы Виктории. - продолжал Михайлов, словно не заметив дерзкой выходки. - И ждут они нас отнюдь не для поговорить, как сказал бы наш чересчур остроумный мичманец…
        По кают-компании пробежали смешки - начальство изволило пошутить, а заодно, поставило зарвавшегося юнца на место. Завадский густо покраснел. Михайлов постучал костяшками пальцев по столешнице, призывая общество к порядку.
        - Итак, три боевых корабля. Не самые сильные, прямо скажем - но и далеко не беззубые. В прямом бою со всеми тремя сразу «Крейсеру» придётся туго. С другой стороны, стоит нам их пройти, мы сразу начнём наращивать отрыв. Причём на преследовании стрелять в нас сможет только «Дон» с его двумя погонными тяжёлыми орудиями. Но эта канонерка - самая тихоходная боевая единица из тех, что нам противостоят, так что долго обстрел не продлится. Остальные тоже не смогут преследовать нас сколько-нибудь продолжительное время - два, много три часа, и мы будем вне пределов досягаемости. Так что, главная трудность - это миновать заслон и не нахвататься по дороге снарядов.
        - Да уж, задачка… - покачал головой старший офицер. - Когда они увидят, что мы развели пары и собираемся выходить из гавани - сразу сманеврируют и встретят нас прямо за баром. И тут уж свалки не избежать.
        - Верно. И тут, друзья мои, начинаются сюрпризы. Вы помните, надеюсь, кто наш гостеприимный хозяин?
        Офицеры запереглядывались.
        - Султан занзибарский, кто ж ещё?.. - ответил за всех Завадский. - Сеид ибн Саид… или Саид ибн Сеид? Короче, ихнее мусульманское величество.
        - Нехорошо так пренебрежительно отзываться о коронованной особе. - укоризненно покачал головой Михайлов. - Тем более, что он-то к нам со всем уважением… Традиции ислама, если кто не в курсе, предписывают хозяину дома особое, почтительное, я бы даже сказал, благоговейное отношение к гостю. Вот, я здесь выписал…
        Капитан-лейтенант раскрыл сафьяновый бювар с витыми бронзовыми уголками.
        - "Гость приходит со своим грехом, а уходит, очистив людей этого дома от грехов.» - размеренно, с несколько торжественным выражением прочёл он. - «Кто бы ни был, если он уверовал в Аллаха, в Судный День, пусть он возвеличивает гостя".
        Греве кашлянул. Михайлов замолк и поднял на мичмана глаза.
        - Вот там у вас: «если он уверовал в Аллаха…» Но мы-то для султанасамые, что ни на есть, иноверцы?
        - Речь не о госте, а о хозяине дома, барон. - терпеливо объяснил капитан-лейтенант. - Какой веры гость не уточняется, а значит, хозяина это не должно волновать. Закон обязывает его оказывать гостеприимство любому.
        - Хм… разумно.
        - И вот ещё: «Сказано в хадисе: „Выполнение одним из вас желания гостя лучше, нежели целый месяц, проведенный в служении в моей - то есть Аллаха - мечети“. Проводить его до внешних ворот дома. В хадисе так же сказано: „Из желательного по отношении к гостю является проводить его до ворот двора“.
        Михайлов сделал паузу.
        - Так вот, султан намерен в точности следовать предписаниям, изложенным в священной книге. А это значит, что он должен самолично проводить гостя до входа в дом. И проследить, чтобы он - в данном случае, это наш «Крейсер» - не подвергся нападению.
        - Простите, Леонид Васильевич… - осторожно спросил Греве. - Вы хотите сказать, что султан намерен защищать нас и у выхода из гавани?
        - Всё верно, и даже более того. Он намерен обеспечить нам беспрепятственный выход в океан. То есть - сопроводить и, если надо, защитить силой оружия.
        Повисла недоумённая пауза.
        - Защищать? Нас? - недоверчиво переспросил барон. - Это на его-то яхте?
        - Не стоит её совсем уж недооценивать. Яхта султана построена по образцу английского фрегата «Глазго» и несёт семь нарезных девятифунтовок и картечницы Гатлинга. Для серьёзного боя этого, конечно, мало, но совсем безоружной её не назвать. И потом, дело ведь не в пушках. Сомневаюсь, что британский коммодор решится атаковать судно, идущее под вымпелом местного монарха.
        - Это англичане-то не решатся? - фыркнул Греве. - Да им что занзибарский султан, что японский микадо, что вождь племени Мумбо-Юмбо - одинаково голозадые обезьяны и туземцы. А считаться с туземцами они не приучены.
        - Да, как-то странно получается, Леонид Васильич… - поддержал барона старший офицер. - Я вообще не понимаю, как султан мог решиться на прямой конфликт с англичанами. Неужели он настолько всерьёз воспринимает эти свои хадисы, чтобы рисковать?
        - Может, и принимает. - Михайлов пожал плечами. - А может, тут сугубый расчёт. Султан Баргаш ибн Саид - личность неординарная. Ему сорок один год; Занзибаром он правит уже восемь лет, с тех пор, как умер его единокровный брат, Маджид ибн Саид. Кстати, в пятьдесят девятом году он пытался брата свергнуть, за что и был выслан из страны. Два года будущий султан прожил в Бомбее, где нахватался кой-какого европейского образования, а вернувшись - предпринял реформы. Например, перестроил Каменный город, заложил новые дороги, водопровод и даже… - Михайлов не сдержал усмешки, - велел построить общественные бани.
        Греве недоверчиво хмыкнул.
        - Но я не понял, с чего этот ревнитель чистоты решился идти поперёк англичан? Он же не может не понимать, какие будут иметь последствия. Британцы не простят ему своеволия!
        - Это ещё как сказать, Карл Густав… Францевич. Во время своего пребывания в Бомбее, будущий султан приучился читать газеты - и не оставил этой привычки, взойдя на престол. Из газет, доставляемых на остров торговыми судами, он узнал о военных неудачах, постигших Британскую империю. В частности - о разгроме на Балтике, сражении при Александрии и, главное, об утрате контроля над Суэцким каналом. Как человек неглупый и прожжённый интриган, он закономерно задал себе вопрос: а кто займёт место англичан? И за ответом далеко ходить не пришлось.
        - Французы?
        - Они самые. Командир «Инферента» мсье Дюссак мало того, что не позволил англичанам атаковать «Крейсер» на рейде, так ещё и обязался проводить нас до выхода из гавани. Дальше не может, поскольку не имеет полномочий. И султан, уверяю вас, прекрасно понимает намёки: он в курсе, что Франция облизывается на Восточную Африку и теперь, с изменением статуса Суэцкого канала, может поспорить с Британией за влияние в регионе. Немцы с турками тоже вряд ли останутся в стороне. Они, если помните, тоже участвуют в Порт-Саидской конференции и захотят урвать кусок пирога.
        - Значит, сплошная политика. - сказал старший офицер. - Что ж, нам это сейчас на руку.
        - Именно так! - подтвердил командир клипера. - Как далеко намерен зайти султан, сказать трудно, но запал он британцам собьёт, сразу они на «Крейсер» не набросятся. А нам только того и надо: на курсе отхода как-нибудь отобьёмся. Полтора лишних узла под парами - это немало. А в открытом море паруса вздёрнем, и чёрта лысого они нас догонят!
        По кают-компании пронеслись возбуждённые шепотки. На лицах офицеров появились улыбки. План командира пришёлся им по душе.
        - Что ж, если возражений нет… - Михайлов захлопнул бювар и встал. Офицеры тоже стали подниматься, стуча стульями - кают-компания сразу наполнилась шумом.
        - …если возражений нет - выходим завтра, с седьмой склянкой. День предстоит длинный. Либо к вечеру мы будем в океане либо…
        Он не договорил. Зачем? И так всё ясней ясного. Греве взял со стола фуражку и вслед за остальными заторопился к выходу. Его место по боевому расписанию - баковая шестидюймовка. Орудие, конечно, в полном порядке, молодцы-комендоры знают своё дело. Но всё же барон намеревался, пока есть время, проверить всё, до винтика.
        Завтра им всем будет не до проверок.
        Занзибарский пролив. Близ острова Призон
        …ноября 1878 г.
        «Крейсер» огрызался из последних сил. Собственно, сил-то уже не осталось: на корме разгорался пожар, из трёх орудий главного калибра действовало только одно, то, которым распоряжался барон Греве. Грот-мачта, перебитая у самой палубы, рухнула в воду и волочилась на снастях вдоль борта, снижая и без того малый ход. Но перерубить концы, освободить клипер от плавучего якоря было некому: аварийные команды под руководством старшего офицера и боцмана Воскобойникова разрывались между тушением пожаров и многочисленными течами. Для малокалиберных пушек Энгстрема едва-едва наскребли людей. Кондуктор Голохватько, весь в копоти, с волосами, слипшимися от крови, в одиночку наводил стоящую на шканцах картечницу Пальмкранца и одновременно дергал кривой рычаг перезарядки.
        А ведь как хорошо всё начиналось! Как только «Глазго» и «Крейсер» (занзибарская яхта, на правах хозяина, головная, русский клипер - в кильватере) пересекли незримую границу, сопровождавший их французский крейсер прощально вздёрнул под гафель флажки Международного свода сигналов. Жёлтый с чёрным кругом «Индия», означающий «Меняю свой курс вправо», и красно-белый шахматный «Юниформ» - «Ваш курс ведёт к опасности». И - повернул, закладывая крутую циркуляцию в сторону британского ордера, идущего параллельным курсом. Этим он оказал русским прощальную услугу - вынудил англичан, уклоняясь от возможного столкновения, сломать ордер, и клипер вслед за яхтой, несущей на грот-стеньге личный вымпел султана, резко прибавил обороты.
        Выправив линию, нарушенную из-за маневров наглого лягушатника (нетрудно вообразить, сколько крепких выражений прозвучало на мостиках!) британская колонна вернулась на прежний курс, с небольшим отставанием от «Крейсера» и «Глазго», уверенно идущих к виднеющимся в полутора милях к норду островкам. На ближайшем, называемом «Призон», располагалась тюрьма, устроенная арабскими купцами для должников и беглых рабов.
        На полубаке головного «Пингвина» сверкнула вспышка, утонувшая в клубах белого дыма, над волнами прокатился тугой удар. Бой начался.
        Командир «Глазго» повернул на два румба к осту, направляя колонну между берегом и примыкающими к островкам отмелями. Манёвр был заранее обговорен с Михайловым. Планируя дерзкий прорыв, тот предположил, что британцы постараются прижать их к берегу и предложил воспользоваться мелководьем, чтобы заставить преследователей встать в кильватер колонне. Тогда по идущему мателотом «Крейсеру» сможет стрелять одна-единственная погонная двадцатифунтовка с «Пингвина». «Глазго» же вообще оказывался недоступен для британских орудий.
        Манёвр удался блестяще. Преследуемые и преследователи вытянулись в длиннейшую змею, ползущую вдоль близкого берега. «Крейсер» и «Глазго» медленно, но верно наращивали преимущество. Снаряды с «Пингвина» падали с большим разбросом, и Михайлов не стал открывать ответный огонь - к чему впустую выбрасывать боеприпасы в воду? Тем же курсом предстояло идти ещё двадцать миль, после чего, оставив по правому борту большой остров Тамбату, «Глазго» должен резко повернуть к осту и в обход острова Занзибар, вернуться домой. Отрыв от преследователей к тому моменту предполагался составить мили в три, и погони можно было бы не опасаться погони.
        Что и говорить, план бы хорош. Он учитывал все: направление ветра, состояние машин, даже прибрежные течения, которые капитан султановой яхты знал, как свои пять пальцев. И тем большим потрясением стал для «беглецов» трёхмачтовый военный корабль, снежно-белый, словно призрак, едва различимый в туманной дымке за островом Призон. Развив ход не меньше четырнадцати узлов, чужак двинулся на пересечку отряду.
        Не веря своим глазам, Михайлов поднял бинокль. Так и есть - на кормовом флагштоке бьётся на ветру «Юнион Джек».
        - Британский корвет, тип «Боадицея». Композитный, машины компаунд, пять тысяч двести пятьдесят сил. Нам от него не уйти.
        Барон длинно, замысловато выругался. Михайлов глянул на мичмана с осуждением - на мостике «Крейсера» старались избегать нецензурной брани. Разве что, в самых крайних случаях.
        Как, например, этот.
        - Откуда он тут взялся? Неужели, ночью подошёл?
        - Вряд ли. - капитан-лейтенант невесело усмехнулся. - Британцы нас перехитрили. Корвет - думается, это «Баккант», если судить по «абердинскому» носу с вертикальным форштевнем - вчера весь день прятался за горизонтом. Выставил марсы, чтобы британцы его видели, а мы с фелюги - нет.
        - Значит, они нас раскусили с нашей рекогносцировкой?
        - Или предположили, что мы, так или иначе, должны явиться, чтобы рассмотреть их поближе. Не идиоты же они, в самом деле… И, как видите, сработало: от корвета типа «Боадицея» нам не уйти.
        Михайлов опустил бинокль и стал протирать носовым платком окуляры.
        - Но молодцы, ничего не скажешь. Прямо тебе охота на красного зверя! Для начала - вынудили нас повернуть на норд, и для этого выставили завесу из «Сириуса», «Пингвина» и «Дона». А когда мы так и поступили, то эта троица выступила в роли загонщиков, выгоняющих дичь на «Баккант» - эдакого джентльмена со штуцером, поджидающего дичь в засаде.
        Греве едва сдержался, чтобы не повторить давешний загиб.
        - Вот нас и выгнали…
        - Верно, барон. Только дичь на этот раз им попалась кусачая.
        Он повернулся к старшему офицеру.
        - Передайте на «Глазго»: «Предлагаю своим курсом». Незачем им… вместе с нами.
        На мостике повисло тяжкое молчание. Всё было ясно без слов: корветы типа «Боадицея» имеют водоизмещение более четырёх тысяч тонн против тысячи трёхсот восьмидесяти у «Крейсера». Четырнадцать нарезных дульнозарядных семидюймовок вместе с почти пятнадцатью узлами парадного хода не оставляют «Крейсеру» и «Глазго» ни единого шанса. А сзади неудержимо накатывается ещё три боевых корабля. Через считанные минуты они нагонят беглецов - и тогда отряд окажется между молотом и наковальней.
        - Подняли сигнал: «Следую прежним курсом, принимаю бой!» - отрапортовал сигнальщик, разобрав гирлянду флажков на стеньге «Глазго».
        Греве сжал кулаки.
        «…британцы, нелёгкая их раздери! А мы чего ожидали? Триста без малого лет господства на морях - это, господа, серьёзно…»
        - Сигнал: «Поворот вправо на шесть румбов. - скомандовал Михайлов. - Попробуем пройти по кромке отмели под кормой у корвета.
        В ответ, до мостика донёсся раскатистый грохот. Корвет дал бортовой залп.
        Через час всё было кончено. «Глазго» беспомощно дрейфовал, лёжа на правом борту. К чести капитана яхты - как и самого султана - они не сделали попытки выйти из боя или спустить флаг перед лицом смертельной угрозы. Мелкие пушечки сумели даже нанести кое-какие повреждения опрометчиво сунувшемуся вперёд «Сириусу», но последовавшие за этим три попадания тяжёлых снарядов - два с «Дона» и один с «Пингвина» - покончили с гордостью султанова сердца.
        «Крейсер» сопротивлялся дольше. Маневрируя в узостях между островками и мелями, Михайлов закрывался от «Бакканта» другими кораблями, и даже сумел угостить тремя залпами в упор невезучий «Сириус». Шлюп сразу осел, набирая воду и тяжело повернул в сторону ближайшей песчаной гряды - выбрасываться на мелководье.
        Но долго это продолжаться, конечно, не могло. Восемь семидюймовок в бортовом залпе - это чересчур для безбронного клипера, назначение которого ловить по морям жирных торгашей, а не вести эскадренный бой. Да, превосходные крупповские шестидюймовки сделали своё дело - комендорам удалось заколотить в неприятельский корвет не меньше четырёх снарядов, которые вызвали взрывы и пожар на батарейной палубе. Но это лишь подарило русским несколько лишних минут: «британец» описал циркуляцию, сменив подбойный борт и, волоча за собой шлейф угольной копоти из труб, смешивающийся с дымом непотушенных пожаров, снова пошёл на сближение.
        Греве закрутил штурвальчик вертикальной наводки. Из прислуги осталось лишь трое, и он сам принуждён был встать к шестидюймовке наводчиком. Барон ни в коем случае не хотел промазать - это был последний выстрел, подносчики больше не подавали картузы и снаряды из залитых водой погребов. Ещё… ещё немного…
        - Пли!
        Орудие гулко выпалило, палубу заволок густой, остро воняющий серой дым.
        Промах. Столб воды вырос под скулой корвета. Больше стрелять нечем.
        За спиной Греве послышался тонкий, словно щенячий, скулёж, полный страдания и боли. Он обернулся - по трапу из-под палубы карабкался, оскальзываясь, машинист в одних парусиновых штанах, дочерна изгвазданных угольной пылью. Торс, руки, лицо - словно куски сырого мяса, тёмно-багровые, в свисающих лохмотьях кожи и отвратительных белёсых пузырях. Барон поспешно отвёл глаза - к горлу подступил кислый, муторный ком.
        «…осколки пробили котёл, обварило паром. Сколько внизу, ещё таких страдальцев…»
        - Вашбродие господин мичман! - прилетел с полубака отчаянный крик Голохватько. - Судно позади англичанина, приближается! Это наши, побей меня кицкины лапки!
        Барон вскинул бинокль - и не поверил своим глазам. В сплошном дыму за кормой британского корвета, в полудюжине кабельтовых, угадывались мачты и надстройка, характерные для коммерческих пароходов. Греве едва успел удивиться, когда порыв ветра отнёс муть в сторону.
        На корме пришельца полоскался на ветру Андреевский флаг.
        Барон открыл рот, чтобы заорать вслед за боцманом: «Наши!» - и не успел. С парохода одно за другим ударили четыре пушки. Мачты, надстройки, белое с косым голубым крестом полотнище - всё заволокло белой клубящейся пеленой, и Греве, конечно, не смог разглядеть два блестящих жёлтым металлом веретена, одна за другой плюхнувшихся в воду и потянувших пенные следы к высокой белоснежной корме «Бакканта».
        В стороне, в семи кабельтовых, рявкнули орудия «Дона». Палуба под ногами ударила фонтаном щепок, огня, дыма. Гигантские раскалённые клещи рванули барона за левое запястье. Он опустил глаза - из оборванного, опалённого рукава свисали окровавленные ошмётки и торчал белый, словно сахар, обломок кости. А потом всё вокруг - развороченные доски палубы, подбитая пушка, боцман Воскобойников - качнулось, поплыло и утонуло в багровой, пропитанной болью и отчаянием, черноте.
        Индийский океан.
        …декабря 1878 г.
        - Ох, ты ж!..
        Боль пробила руку до плеча. Барон осторожно вытащил пострадавшую конечность из-под простыни. На месте кисти - аккуратная культяпка из бинтов.
        - Карлуша, ты с рукой-то того, полегче. - раздался до боли знакомый голос. - Доктор говорит: не дай бог зашибёшь, может случиться воспаление.
        - Серёжка, ты? - Греве сделал попытку сесть на койке, но не смог, и со стоном опустился на подушку.
        - Уймись, говорю тебе! Смотри, допрыгаешься - по локоть отнимут, а то и по плечо. Давай-ка поправлю, сбилось…
        Барон покорно позволил устроить подушку и подоткнуть простыню. Попутно отметил: поблёскивает надраенной бронзой окантовка иллюминатора - не простая, а с замысловатыми литыми завитушками. Отделка тёмным деревом, над койкой - подобие шёлкового балдахина. Ничего общего со спартанской обстановкой мичманской каюты.
        - Где это мы? Не на «Крейсере», верно?
        - Увы, вашему клиперу конец. - Серёжа Казанков развёл руками. - Поначалу хотели дотащить до гавани, но Михайлов сказал: «топите». На ремонт в тамошних условиях ушло бы месяца два, не меньше. А англичане ждать не будут, наверняка наведаются снова. Да и кому ремонтировать-то? Одно слово, Африка-с…
        До Греве постепенно стало доходить сказанное. Увы - чересчур медленно.
        - Погоди… «Крейсер» утопили? А мы сейчас где, ты толком скажи! И вообще, откуда ты тут взялся?
        Казанков в шутливом испуге выставил перед собой ладони.
        - Погоди-погоди, торопыга, не всё сразу. Что ты хочешь узнать сначала? Только учти, доктор дал мне только четверть часа. Как истеку - выставит вон.
        - Я ему выставлю… о-ох!..
        - Вот видишь! - Серёжа торопливо подхватил друга под здоровый локоть и водворил на место. - Будешь ещё дергаться - вообще уйду.
        - Ты… ох… - ты не сможешь так обойтись с увечным! Это гнусность!
        - Увечный он… скажи лучше - разумом скорбный! Так о чём рассказывать?
        - Для начала - где я, и откуда ты тут взялся?
        В нескольких фразах Казанков описал приятелю поход «Москвы».
        - …После мыса Доброй надежды мы, как и планировали, повернули на норд. Задержали три аглицкие посудины - ничего особенного, торгаши, шли в Аден. А на подходах к Занзибару узнали от капитана голландского пакетбота, что в гавани стоит русское военное судно. И вот - решили заглянуть.
        - И очень вовремя! - барон припомнил вырастающий из дымного марева силуэт под Андреевским флагом. - Значит, коммерческий крейсер? Наслышаны про ваши подвиги…
        - Ну, мы же не одни такие. Есть ещё «Петербург», «Нижний Новгород»… - начал перечислять Серёжа.
        - Не скромничай. А с англичанами что? «Баккант» хоть сумели ухлопать?
        - А то! Да ведь вы половину работы за нас и так сделали. Правый борт так расковыряли - им и стрелять-то было нечем, когда мы пошли на сближение. Нас и заметили не сразу, а как заметили - шалишь, поздно, дистанция для пуска мины вполне подходящая.
        - И пустили? - восхитился Греве.
        - А то, как же! - гордо ответил Серёжа. - Сам же и пускал, вот этими самыми руками.
        И он снова продемонстрировал собеседнику ладони.
        - Одна, правда, то ли мимо прошла, то ли затонула. Зато вторая - тютелька в тютельку под корму. Комендоры тоже не подкачали - в хлам рассадили корвету правый борт, и он стал тонуть. Ну, мы добивать не стали. Ваш «Крейсер» к тому времени уже пылал от носа до кормы, и мы пошли снимать команду. Так Михайлов, не поверишь, кричит: «Снимайте сперва султана с «Глазго», вон они на боку плавают…
        - Сняли?
        - А то как же! Выдел бы ты его: гордый, напыщенный, а прочие, что были с ним, наперебой твердят: «Вы, ваше султанское величество, в одиночку разгромили весь британский флот!» Ну, мы его разочаровывать не стали…
        - Могу себе представить. - барон осторожно, чтобы не потревожить культю, переменил позу. - Он теперь по всему миру об этом раструбит. Как же-с: великий флотоводец, герой! Кто из нынешних мусульманских правителей может таким похвастаться? Да они все от зависти удавятся. Шутка сказать - одолеть в морском бою не кого-нибудь, а самых настоящих англичан!
        - Кстати, о правителях… - Казанков щёлкнул пальцами. - Пока мы снимали султана, две оставшиеся британские посудины подошли к «Бакканту» и тоже начали спасательные работы. Стрелять к тому времени уже перестали, и нам и им было сильно не до того. А потом англичане отошли от корвета, развернулись и дали дёру. О «Сириусе» даже не вспомнили, хотя оттуда и кричали, и палили, даже ракеты пускали. Вот угадай - почему?
        Барон пожал плечами и скривился - утраченная конечность отозвалась вспышкой боли.
        - Мы тоже гадали, пока не сняли остатки команды с «Сириуса». Оказывается, на «Бакканте» состояли мичманами - кто бы ты думал? Два внука королевы Виктории, Георг и Альфред собственными персонами! Положено у них, видишь ли - принцы крови обязательно должны послужить во флоте. А тут война, парни молодые, горячие, подай им службу на боевом корабле! Вот бабуля и выбрала «Баккант». Ему даже проверку устроили сильным штормом, чтобы случайно не потонул, на манер «Кептена».[12 - Реальная история. Принцы Альфред и Георг (будущий король Георг V) действительно проходили военную службу на корвете «Баккант».] Вот такое у нас вышло сражение - с участием аж трёх августейших особы!
        - Скорее, не сражение, а охота! - хмыкнул Греве. - Сначала они нас ловили, потом вы - их. Ты султану об этом расскажи - вот будет счастье!
        Он изо всех сил старался скрыть удивление - известие, в самом деле, было поразительным.
        - Уже сказали. Так он на радостях объявил, что награждает всех русских офицеров какой-то там висюлькой. Тебе, кстати, тоже полагается. А как раздулся от важности - я думал, лопнет…
        - Ладно, аллах с ним, с султаном. - отмахнулся барон. Известие о награждении занзибарским орденом не произвело на него особого впечатления. - Как дальше-то вышло с принцами?
        - Я же говорил: британский коммодор, как мы закатили «Бакканту» мину под корму, насмерть перепугался и кинулся спасать их, позабыв и о «Сириусе» и вообще, обо всём на свете.
        - Спас?
        - Кто ж их знает? Нам не доложились. Но, если спас - в первом же порту пойду в храм и поставлю за его здоровье самую большую свечку.
        - Тебе-то что за печаль? - барон удивлённо поднял брови… - Ну, потопли бы королевские внучки, вот, в самом деле, несчастье…
        - Экий ты, братец, кровожадный! - ухмыльнулся Серёжа. - Хотя в чём-то ты прав, до Георга мне действительно дела нет. А вот его кузен - он, если помнишь, сын другого Альфреда, герцога Эдинбургского. Кстати, наш балтийский фрегат в честь него назван.
        - Ну и что?
        Барон явно не поспевал за мыслью однокашника.
        - А то, голова ты садовая, что Альфред - супруг Великой Княжны Марии Александровны, в замужестве герцогини Эдинбургской, Саксен-Кобург-Готской и прочая и прочая и прочая. Она же - сестра Государя Императора. Согласись, не хотелось бы иметь на своей совести гибель его племянника.
        - Плохо скажется на карьере? - Греве изобразил циничную ухмылку.
        - Уж будь благонадёжен. Нет, разумеется, прямо никто не упрекнёт, а вот косые взгляды обеспечены на всю жизнь.
        Скрипнула, отворяясь, дверь каюты. На пороге возник вестовой.
        - Так что, вашбродия, дохтур велел передать: ежели вы, господин лейтенант, сейчас отсюда не уйдёте, он сам вас прочь пиночьями выбьет. Извиняйте, ежели не так сказал, это всё дохтур…
        - Ничего братец, сейчас иду. - Серёжа торопливо поднялся, скрипнув стулом. - Ты, Карлуша, лежи, поправляйся, я попозже загляну.
        Постой! - барон сделал попытку ухватить его за руку и снова охнул от боли. - Ты хоть скажи: куда мы теперь?
        - Через океан, и дальше, во Владивосток. Скоро будешь дома. И вот ещё что…
        Серёжа взял со стола толстенький томик и протянул барону.
        - Полистай от нечего делать. Там есть и про морских партизан, вроде нас с тобой.
        Барон с подозрением посмотрел на однокашника - в глазах у того прыгали весёлые чёртики.
        - И главный герой тоже остался с культяпкой вместо руки?
        - Нет. Он впадает в зачарованный сон и в нём ему видятся семь смертных грехов.
        Греве рассеяно пролистнул несколько страниц.
        - Зачарованный сон, говоришь? Мерзость какая… и ты решил подсунуть это несчастному калеке в качестве духоподъёмного чтения?
        - Почему бы и нет? История-то со счастливым концом. Уленшпигель очнулся от летаргии, схватил под мышку свою Нелле и…
        - …и с тех пор они жили долго и счастливо?
        Серёжа покачал головой.
        - История об этом умалчивает. Но ты, если хочешь, можешь додумать её со своей сахарной вдовушкой. Она ведь, кажется, родом из Фландрии?
        Барон скривился, будто откусил лимон.
        - Доложили уже?
        - Слухами кают-компания полнится. Но ты не переживай, будет чем заняться в отставке. Не гусей же тебе, в самом деле, пасти в своём остзейском имении!
        И поспешно закрыл за собой дверь, оставив багровеющего от возмущения приятеля в одиночестве.
        XI. «Не валяй дурака, Америка…»[Из одноимённой песни группы «Любэ»]
        Атлантический океан, у берегов Новой Шотландии.
        …декабря 1878 г.
        - Ну, что скажете, господа?
        Старший офицер зашуршал газетой. Это была «Нью-Йорк Геральд», взятая утром со встречного парохода германского «Ллойда». Судно третьего дня вышло из Нью-Йорка, так что сведения, изложенные в газете, можно было считать свежими.
        - «…нота, переданная послу Великобритании в Вашингтоне» - прочёл он. - Конгресс Североамериканских Штатов выражает крайнюю обеспокоенность событиями в канадской провинции Квебек. И предупреждает, что в случае кровопролития, Соединённые Штаты окажут народу Квебека любую помощь - оружием, снаряжением, добровольцами. В крупнейших городах, Нью-Йорке, Бостоне, Филадельфии, идёт запись франкоязычных волонтёров в народную милицию Квебека. В штате Луизиана сформирован трёхтысячный отряд из американцев французского происхождения. В ближайшее время они будут переброшены пароходами в Бостон и далее, к границе Квебека…»
        - Похоже, мы шли в тихую гавань, а вместо этого рискуем угодить в самое пекло.
        - Вы же, Геннадий Семёныч, там бывали? - спросил Повалишин. - В Североамериканских Штатах, я имею у виду?
        Он налил себе чаю из большого серебряного самовара с гравированным изображением «Клеопатры» на пузатом боку. Подарок купеческого собрания Кронштадта к отплытию фрегата.
        - Было дело… - ответил старший офицер. - Перед самой войной, на фрегате «Светлана». Но ведь и вы, если я не ошибаюсь, бывали - в шестьдесят третьем, с эскадрой Лесовского?
        Повалишин кивнул.
        - Да, славные были времена! Я тогда был вроде вас, вчерашний гардемарин…
        Он ободряюще улыбнулся мичману, от чего тот зарделся в смущении.
        - Я тогда год, как выпустился из Морского Училища. И, представьте, повезло, попал на корвет «Витязь», в американскую экспедицию адмирала Лестовского.
        Он откинулся на спинку стула и заложил руки за голову, что редко позволял себе в кают-компании.
        - Мы пришли в Новый Йорк в конце сентября шестьдесят третьего. Тогда в разгаре была Гражданская война, рейдеры южан «Алабама» и «Самтер» терроризировали прибрежное судоходство. А в канадском Эксмольте стояла британская эскадра, и все ждали, что англичане вот-вот открыто выступят на стороне конфедератов. Если бы не наше прибытие - может статься, так бы оно и вышло.
        - А своего флота у северян не было вовсе?
        Вопрос задал мичман-артиллерист - пухлощёкий юноша, всего полгода, как споровший с рукава нашивки гардемарина, смешался.
        - Эх, молодёжь! И чему вас учат? - добродушно посетовал Повалишин. - Небось, спали на занятиях по истории?
        - Нет, я…
        - Иначе должны были бы помнить, что у аболиционистов во флоте были, по большей части, вооружённые пароходы и старые парусные фрегаты.
        - Были ещё мониторы. - пришёл на помощь юнцу старший офицер. - Самый первый, который так и назывался «Монитор», северяне опробовали ещё в шестьдесят первом, в бою с броненосцем южан «Виргинией». Тот, правда, имел другую конструкцию, казематную. Результат пришёлся обеим сторонам по душе, и они кинулись наперегонки строить броненосцы - новой, сугубо американской системы. Они и сейчас основа их броненосного флота.
        - А о квебекских инсургентах, из-за которых теперь весь сыр-бор, слышать приходилось?
        Вопрос задал не молокосос-мичман, а старший механик «Клеопатры» - человек немолодой, основательный, редко участвующий в кают-компанейских беседах.
        Повалишин задумался.
        - Было что-то. На «Витязе» тогда гостил американский морской офицер, француз по происхождению. Я с ним довольно близко сошёлся, много о чём беседовали во время вахт. В том числе и о Квебеке, откуда он родом.
        - Так поделитесь с молодёжью, Иван Фёдорыч. - попросил старший офицер. - Нам, судя по всему, предстоит расхлёбывать эту кашу: если американцы, и вправду, предъявили господам просвещённым мореплавателям ультиматум - жди в гости британской эскадры. И хотелось бы понимать, из-за чего сыр-бор.
        Дверь кают-компании распахнулась.
        - Вашбродие, вахтенный офицер срочно просют на мостик! - задыхаясь, выпалил вестовой. - С зюйд-веста виден дым и мачты. Их благородие господин мичман говорят - военный корабль!
        Повалишин торопливо встал. За ним задвигали, застучали стульями остальные офицеры.
        - Что ж, посмотрим, кого там нелёгкая принесла. А к разговору о Канаде мы, господа вернёмся позже.
        И вслед за вестовым заторопился к трапу.
        Обе колонны сбросили ход и теперь едва ползли на трёх узлах. Визитёр, изящный трёхмачтовый клипер, двигался на траверзе «Минина». С мостика «Клеопатры» было отчётливо видно, что бутаковский флагман и гость торопливо семафорят друг другу флажковой азбукой.
        - Из третьей серии, построен на Охтинской верфи в Петербурге. - уверенно заявил старший офицер. - Деревянный, близнец «Алмаза», который состоял с «нашим Витязем» в эскадре Лестовского. Но точно не он - у «Алмаза» в шестьдесят четвёртом стеньгу поменяли, она так и осталась кургузая.
        - «Жемчуг» в октябре затонул у Мадагаскара после боя с британскими крейсерами. - сказал Повалишин. - «Изумруд», как я слышал, сильно потрепало штормом у Фолклендов - они зашли в Рио чтобы починиться, да так там и стоят по сей день. Остаётся «Яхонт».
        - Он самый и есть. - кивнул старший офицер. - Командир - капитан первого ранга Курош. Любопытно, какими судьбами их сюда занесло?
        - Не волнуйтесь, батенька, скоро узнаем.
        На стеньге «Минина» взвилась гирлянда пёстрых флажков».
        - Сигналец, что там?
        - «Эскадре следовать в прежним курсом. Ход девять узлов.» - бодро отрапортовал сигнальный старшина. - «Яхонту встать мателотом за «Скоморохом».
        - Вот и отлично! - Повалишин зябко потёр посиневшие от стужи руки - он так и не надел перчатки, поднимаясь на мостик. - Через сутки, много, через двое будем в Нью-Йорке, там всё и выяснится.
        - Что ж, Иван Фёдорыч, пойдёмте в кают-компанию. Вы, кажется, обещали рассказать о Квебеке? Аудитория у ваших ног.
        - А стоит ли, Геннадий Семёныч? - сощурился Повалишин. - Я уж, право, подзабыл… Скоро будем в Нью-Йорке, а там, к гадалке не ходи, все газеты полны подробностями канадских событий, и нынешних, и того, что творилось раньше. Вот и прочтут, а заодно свой аглицкий подтянут. Полагаю, мы в Америку не на один день - пригодится.
        - Нет уж, вы, голубчик Иван Фёдорыч, пожалуйста, не манкируйте. Газеты - газетами, а надо и самим составить мнение. Мало ли что американцы понапишут?
        Кают-компания «Клеопатры». Двумя часами позже
        - …всё началось, когда жители Нижней Канады, к которой относился и Квебек, подняли вооружённый мятеж. - рассказывал Повалишин. - Население провинции состоит, по большей части, из потомков французских колонистов - нетрудно догадаться как они «любили» англичан. В памяти свежи были Наполеоновские войны, к тому же живы были ещё и те, кто застал Семилетнюю войну между Францией, Англией и Североамериканскими Штатами, и падение в тысяча семьсот шестидесятом Монреаля и Квебека.
        Повалишин сделал паузу и отодвинулся от стола, давая место буфетчику с огромным жестяным чайником. Тот подлил в кают-компанейский самовар кипятку, расставил по столу хрустальные вазочки с вареньем (эх, ненадолго хватит домашних заготовок, о которых позаботились жёны офицеров!) - и скрылся за дверью.
        - Так вот. Канадские французы не оставляли мысли добиться, по примеру южных соседей, независимости от Британской Империи. В тридцать четвёртом, если мне память не изменяет, году парочка тогдашних политических деятелей - один из них носил фамилию Папино - сочинили декларацию, в которой объяснили, почему они больше не доверяют британским властям. Те в ответ прислали в Квебек высокопоставленного эмиссара. Переговоры тянулись два с лишним года и закончились ничем - в тридцать седьмом Квебек взялся за оружие. Их поддержали и англоязычные инсургенты из Верхней Канады.
        Мятеж продолжался больше года и получил название «Восстание Патриотов». Повстанцы, как водится, заявили о создании независимой республики и, заручившись поддержкой САСШ, провозгласили гражданские свободы: равные права для французского и английского языка, свободу вероисповедания, отделение церкви от государства и прочее в том же духе.
        - В нашем благословенном отечестве это кое-кому не понравилось бы… - криво усмехнулся мичман-артиллерист, но был немедленно прерван настойчивым звоном чайной ложечки о стакан.
        - Прошу не забываться!
        Старший офицер глядел на провинившегося без следа отеческого добродушия, какое он демонстрировал во время недавнего разноса.
        - Кают-кампания не трактир и не университетская аудитория, тут место для разговоров о политике. И чем скорее это усвоите, тем лучше будет всех. А, ежели не усвоите, то на флоте вам не место!
        Физиономия мичмана пошла красными пятнами.
        - Да, но я…
        - …сказали глупость, не подумав. - перебил его Повалишин. Голос его был мягче, но мягкость эта не оставляла нашкодившему юнцу ни малейших иллюзий. - По молодости - случается. Надеюсь, это послужит для вас уроком.
        Мичман беспомощно огляделся. Со всех сторон - укоризненные, а то и откровенно насмешливые взгляды.
        Повалишин откашлялся.
        - Так я продолжу. К тридцать восьмому году мятеж был окончательно подавлен. Последняя точка была поставлена в так называемой «Битве за ветряную мельницу». Это эпическое сражение состоялось между отрядом канадских республиканцев и американских добровольцев и британской регулярной пехотой, поддержанной милицией из местных лоялистов. К тому времени на сопредельной территории САСШ была создана сеть так называемых «Охотничьих лож» - они-то формировали и вооружали для вторжения к северным соседям отряды из всякого сброда - революционных эмигрантов из Европы, контрабандистов, речных пиратов, а то и откровенных бандитов. Вожаки у них были под стать: один из них во время предыдущей англо-американской войны был капером, а другой - так и вовсе финн, эмигрировавший в Америку участник Польского восстания тридцатого года.
        По кают-компании прокатились шепотки. Запрет на политику - это, конечно, разумно и в традициях Российского Императорского Флота. Но куда деться от этой политики, если она сама лезет изо всех щелей?
        - Дело состоялось в ноябре тридцать восьмого года близ города Прескотт. Инсургенты засели в каменной ветряной мельнице - её толстые стены и прочная кладка давали защиту не только от пуль, но и от ядер полевой артиллерии. Англичане и милиция предприняли несколько попыток штурма, но лишь понесли потери. И лишь когда по реке подошли две канонерки, ситуация изменилась. Британцы и их союзники-лоялисты и здесь проявили себя во всей красе, начав расстреливать пленников. Расправу остановили, но оставшимся в живых это мало помогло. Верхушку мятежников во главе с финном-инсургентом по приговору трибунала в Кингстоне вздёрнули, прочих же упекли на австралийскую каторгу. Британские власти, обеспокоенные случившимся, пошли на некоторые уступки: в сороковом году был подписан Акт о Союзе, смягчавший репрессивную политику властей и расширявший гражданские права, а в шестьдесят седьмом - учреждена Канадская Конфедерация, имеющая уже некоторые признаки самоуправления. Но это не значит, что население Квебека забыло старые обиды.
        - Ещё как не забыло! - добавил старший офицер. - И даже новые прибавились. Тут я вас, Иван Фёдорыч, с вашего позволения, дополню…
        - Буду признателен. - ответил Повалишин. Признаться, горло пересохло. Ну-ка, голубчик, - кивнул он буфетчику, - плесни ещё заварки…
        Буфетчик перекинул через руку салфетку, подражая половым из столичных трактиров, и кинулся выполнять распоряжение.
        - В начале века в Канаду, как и в Североамериканские Штаты, перебралось немало эмигрантов из Ирландии. - начал старший офицер. - Причин тому было множество: холера, Картофельный Голод, притеснения британских властей, фении..
        - Фении - это, кажется, ирландские патриоты? - робко осведомился мичман-артиллерист. Он никак не мог отойти от полученной выволочки.
        - Точно так-с. Фенианское братство, возникшее в начале шестидесятых, объединило североамериканцев ирландского происхождения. Они собирали вооружённые шайки, проникали на территорию Канады и громили там британские учреждения, требуя от короны в обмен на прекращение набегов уйти из Ирландии. Власти САСШ смотрели на этих террористов сквозь пальцы - недавно закончилась Гражданская война, во время которой англичане поддерживали конфедератов. Всего таких набегов состоялось, если не ошибаюсь, пять - между шестьдесят шестым и семьдесят первым годами.
        - Выходит, североамериканцы снова взялись за старое и пытаются взбунтовать соседей? - спросил из дальнего угла лейтенант-машинист. - Снова ложи эти масонские… то есть, охотничьи? Или, как их, бишь… феньки?
        - Фении. - поправил механика старший офицер. - Можно сказать и так, только дела теперь посерьёзнее. Тогда, в тридцать седьмом, как, впрочем, и в шестьдесят шестом это была самодеятельность - отдельных добровольцев, политических организаций, а то и просто вооружённых шаек. А теперь шалишь, за дело взялось государство. «Нью-Йорк Геральд» ясно пишет: «Соединённые Штаты окажут любую помощь…» Это, друзья мои, не что иное, как объявление войны!
        - Полагаю, американцы внимательно следили за неудачами бывшей метрополии. - задумчиво сказал Повалишин. - И решили, что теперь самое время оторвать от Канады Квебек. Только, боюсь, поторопились: Вест-Индская эскадра Королевского Флота в полной готовности, корабли оттуда не забирали, ни на Балтику, ни на Мальту.
        - Что ж… - старший офицер, как обычно, в минуты задумчивости, сплетал и расплетал пальцы. - Значит, драка предстоит изрядная. Но и то хорошо, что на этот раз мы будем не одни.
        - Не зарекайтесь, батенька. - покачал головой Повалишин. - Ещё неизвестно, как оно обернётся. Республиканцы народ ненадёжный: пошумят-пошумят, да и бросят. Или опять ограничатся набегами каких-нибудь фениев. Вот придём в Новый Йорк - там и выясним наверняка. А пока, господа…
        Он встал, и офицеры стали подниматься вслед за ним.
        - …а пока - судовая библиотечка к вашим услугам. Ожидаю, что каждый из вас освежит в памяти состав флота САСШ. Времени у нас немного, не будем тратить его попусту.
        Гавань Нью-Йорка.
        …ноября 1878 г.
        Эскадра выстроилась двумя дугами. Та, что поменьше, состоящая из «Клеопатры», «Яхонта» и «Скомороха» встала на бочках между островными батареями и острым мысом на слиянии Гудзона и Ист-Ривер. По другую сторону губернаторского острова вытянулась выгнутой в сторону моря линией броненосные фрегаты - «Пожарский», «Герцог Эдинбургский» и флагманский «Минин». Офицеры «Клеопатры», наслаждающиеся променадом на шканцах, видели их стеньги за серыми каменными буханками фортов. С другой стороны, вдоль набережных Нью-Йорка - частокол мачт, паутины снастей, перекрещенных реев, в которых едва угадываются контуры зданий. Над этим хаосом пялится в небо костистый шпиль евангелистского Тринити-чёрч и высятся облепленные строительными лесами опоры Бруклинского моста, похожие на гротескно разросшиеся пилоны египетских храмов.
        Сама же оконечность мыса, именуемого «Бэттери парк» (как любезно объяснил офицерам лоцман-американец) пестрела разноцветными палатками, зеленью, толпами нарядно одетых горожан, вышедших поглазеть на гостей из далёкой России. Чуть дальше, на фарватере Ист-Ривер, лениво дымил американский фрегат с безвольно повисшим на кормовом флагштоке звёздно-полосатым полотнищем. За ним, угадывался едва возвышающийся над уровнем воды, клёпаный железный плот - монитор.
        Над волнами разливался бодрый марш - военный оркестр и хор на набережной Бэттери-Парка старались вовсю.
        - О чём поют, Геннадий Семёныч? - спросил мичман. После инцидента в кают-компании он при всяком удобном случае обращался к старшему офицеру. Тот с удовольствием выполнял роль наставника, не давая ученику ни малейшего спуску.
        - Так вы, значит, и на занятиях по английскому баклуши били? Хорош гардемарин, нечего сказать…
        Мичман потупился.
        - Так ведь музыка… шумно. Не разобрать!
        - Учите, юноша, учите. К нам на борт наверняка кто-нибудь из их офицеров попросится на всю кампанию - вот вам и практика. Наука на вороту не виснет, а языки - так и в особенности. А поют они примерно следующее…
        Он прислушался и пропел несколько строчек, не попадая в несущуюся с берега мелодию.
        - «Тело Джона Брауна - во мраке гробовом,
        «Тело Джона Брауна - во мраке гробовом,
        Тело Джона Брауна лежит в земле сырой,
        Но душа зовет нас в бой!..»
        - Джон Браун - это кто? - спросил мичман. - Какой-то их полководец, генерал?
        Взгляд, брошенный старшим офицером на собеседника был красноречивым донельзя.
        - Джон Браун - со вздохом обречённости начал старший офицер, - это никакой не генерал, и даже не военный. Хотя, воинственностью он отличался изрядной - одним из первых собрал вооружённый отряд колонистов, чтобы бороться против рабовладения в штате Канзас. После налёта на арсенал его схватили и повесили, после чего северяне, его единомышленники сделали из Джона Брауна настоящую икону аболиционистов. Аболиционисты, - пояснил он после недолгой паузы - это белые американцы, противники рабства.
        Мичман потерянно кивнул. Ему остро захотелось провалиться сквозь доски палубы. А может, и не одной палубы, а сразу двух - и задержаться только на выпуклой, «черепаховой» броне, защищающей сверху подводную часть «Клеопатры».
        - А знаете, что самое забавное? - продолжал старший офицер, не заметивший душевных терзаний своего подопечного. - Ту же самую песню охотно пели и по другую сторону фронта, у конфедератов. Разумеется, с другими словами. Вот, примерно так…
        - «Джонни Брауна повесим мы
        На яблоне сырой
        И пускай свою команду он потянет за собой!
        И пусть тело Эндрю Джексона лежит в земле сырой,
        Но душа зовет нас в бой!»
        - Да, забавно… - кивнул мичман.
        - А вы что хотнли, батенька? Гражданская война - она такая… По обе стороны сражаются вчерашние соседи, если не родственники. Вполне естественно, что и музыкальные пристрастия у них схожие.
        По палубе разнеслись заливистые трели боцманских дудок. Старший офицер встрепенулся.
        - Свистают к построению. Это, надо думать, перед увольнением на берег - Иван Фёдорыч намерен самолично напутствовать наших чудо-богатырей, чтобы на радостях не разнесли Новый Йорк вдребезги. Пойдёмте-ка и мы, негоже запаздывать…
        - …здесь полно бандитов, мошенников и прочих лихих людей. В иные кварталы даже полиция старается не заходить. До перестрелок дело доходило, до уличных боёв, особенно, когда власти стали силой набирать рекрутов в армию северян по бедным кварталам!
        - Чисто как у нас, на Хитровке… - шепнул соседу матрос в первом ряду, судя по «акающему» выговору, родом из Первопрестольной. - Туда тоже окромя тамошнего околоточного никто заходить не решается.
        И немедленно заработал тычок кулаком в рёбра от стоящего рядом кондуктора: «не болтать в строю, лярва худая!». От Повалишина мимолётный непорядок не укрылся - он смерил виновника ледяным взглядом, от чего тот словно усох, и продолжил:
        - Вы, ребята, сейчас непременно двинетесь по кабакам. Ничего против не имею - ваше полное право, заслужили стольких-то недель в море. Но когда занесёт вас на Уотер-стрит - а вас туда занесёт, уж поверьте! - то ушки держите на макушке. Тамошние кабаки самые скандальные, и известны тем, что в них орудуют отъявленные мерзавцы. И ладно бы, они просто грабили пьяных матросов - это вам было бы только на пользу, меньше выпьете виски - так нет, ещё и продают обманным путём на иностранные суда. Подсядет эдакий сладкоречивый, нальёт стаканчик, а очнёшься - ты уже на неизвестно чьей палубе и назад дорога заказана! Всё ясно?
        Он оглядел строй тёмно-синих, тщательно отутюженных голландок.
        - Вот тебе, Кочергин, понятно?
        - Так точно, вашбродие, хас-спадин каперанг! - браво гаркнул квартермейстер с нашивками механической части на рукаве. - Как мы есть расейские матросы, то в обман не дадимся и проходимцев всяких сразу будем бить в самую ихнюю бесстыжую харю!
        - Только в харю - этим, пожалуй, не обойдёшься… - буркнул Повалишин. Видно было, однако, что ответ унтера ему понравился. - Вот что, Геннадий Семёныч: распорядитесь, чтобы на берег отпускали группами по пять человек, при унтер-офицере. Нижним чинам выдать абордажные палаши, а унтерам - револьверы.
        По строю пробежали недоумённые шепотки, матросы запереглядывались - такого не мог припомнить никто. И тут же принялись лютовать боцмана, наводя порядок.
        - А стоит ли, Иван Фёдорыч? - вполголоса, чтобы никто не слышал, спросил старший офицер. - Напьются, буянить станут, не приведи Бог…
        - Стоит, голубчик, стоит. Вы-то в Новом Йорке совсем мало пробыли, не то, что я. И помню, какой это скверный городишко, куда там Марселю или Гамбургу! Не знаю, как сейчас - а тогда, в шестьдесят третьем, здесь было полно враждующих банд. Ирландские эмигранты-католики, местное ворьё, даже, кажется, итальянцы… Ежели наши молодцы кому из этой швали кроянку пустят - местные власти нам только спасибо скажут.
        Старший офицер пожал плечами. Было видно, что командир его не убедил.
        - И вот ещё что вбейте себе накрепко в головы, ребята… - Повалишин опять возвысил голос, обращаясь к матросам. - Обходите девчонок, торгующих варёной кукурузой. То есть купить-то можете, сколько угодно, а вот заигрывать, или там, по заднице шлёпнуть - даже и не думайте! Эти девчонки у здешних сорвиголов вроде романтических фигур, даром, что босиком по улицам расхаживают со своими ящиками под мышкой. Из-за них здешние бандиты дерутся, ножиками друг друга пыряют. За самыми знаменитыми красавицами толпами ходят поклонники - только и делают, что высматривают, кто на их зазнобу не так поглядел. Так что, не нарывайтесь, душевно вас прошу! И к седьмой вечерней склянке - чтоб, как штык, на пирсе, возле барказа!
        Старший офицер сдержал скептическую улыбку. Наверняка после обозначенного срока боцманам с нарядами вооружённых матросов придётся пошарить по кабакам да борделям, разыскивая задержавшихся.
        - Ну что, всем всё понятно? - закончил выступление командир. - А, коли так - боцман, свистать по шлюпкам!
        Он повернулся к старшему офицеру.
        Вы, Геннадий Семёныч, с первым барказом на берег?
        - Подожду, пожалуй, Иван Фёдорыч. Вместо меня вон, «политик» наш отправится. Пущай привыкает…
        И кивнул на зардевшегося мичмана.
        …лишь под Рождество, когда эскадра снова пришла в Нью-Йорк, Повалишин узнал, что опасения его были напрасны. Узнав о предстоящем визите русских, которые намерены воевать с ненавистными англичанами (в самых крупных бандах заправляли выходцы из Ирландии) главари местных шаек собрались на сходку. И постановили, чтобы никто и помыслить не смел тронуть русского матроса, хотя бы он и валялся пьяным на мостовой перед борделем, с карманами, полными денег…
        Едва барказы с отправляющимися в увольнение отвалили от борта «Клеопатры», Повалишин велел подготовить капитанскую гичку. И, пригласив старшего офицера и штурманского лейтенанта - «а что, господа, не изобразить ли нам катающуюся публику на Неве?» - отправился поглазеть на американские корабли, выстроившиеся в линейку на Ист-Ривер.
        Прогулки, однако, не получилось - завидев на корме гички Андреевский флаг, офицеры на кораблях принимались кричать и размахивать руками; на одном фрегате скомандовали построение, с другого выпалили из лёгкой пушки. Матросы на всех судах приняли в процессе встречи живейшее участие: взбирались на ванты, кидали вверх свои смешные, плоские, как блин, бескозырки, наперебой орали что-то русским офицерам, призывно демонстрируя бутылки с ромом и виски.
        - А немаленькую они эскадру собрали! - сказал старший офицер, когда гичка огибала корму очередного судна. - Когда мы заходили в Новый Йорк в семьдесят седьмом - тут стояла только колёсная канонерка да древний парусный фрегат «Конституция». А сейчас: два винтовых фрегата, шлюп, несколько канонерок да ещё и монитор!
        - У американцев с флотом полный швах. - произнёс Повалишин, задумчиво разглядывая колёсную канонерку, мимо которой как раз проходила гичка. - После приобретения в 1867 году нашей Аляски, британские владения в Канаде оказалась под угрозой удара с двух сторон - вот в Вашингтоне и убедили себя, что англичане отныне будет вести себя тише воды, ниже травы. Они, и правда, как могли, старались наладить отношения со своей бывшей колонией - вот Конгресс и принялся урезать кораблестроительные программы. Заложенные ещё в ходе Гражданской войны корабли замораживали на верфях, а те, что успели достроить - выводили в резерв и разоружали. В итоге у них на оба побережья едва-едва полсотни вымпелов, и это считая колёсные канонерки и прочие раритеты времён Гражданской войны. С трудом сумели поставить в строй несколько деревянных винтовых фрегатов, вот таких, как этот…
        Каперанг кивнул на корабль, мимо которого проходила гичка.
        - Ходоки, конечно, неплохие, что под парусами, что под машиной. Флаг демонстрировать в заграничных портах, или, скажем, туземцев пугать, как коммодор Перри в пятьдесят восьмом, в Японии - лучше не придумаешь. А вот как боевые корабли, извините-с, хлам. Про артиллерию я вообще молчу - дульнозарядные гладкие пушки системы Дальгрена, позавчерашний день.
        - Ну, у нас-то тоже дульнозарядные, системы Армстронга.
        - Да, британское наследство. - вздохнул Повалишин. Артиллерия» Клеопатры» была его больным местом. - Собирались ведь заменить на крупповские, но нет - скорей-скорей, не поспеем… Хотя - в в сравнении с дальгреновскими клистирами прогресс огромный.
        - Вроде, на «Трентоне» стоит пара погонных нарезных, системы Паррота.
        - Бросьте, Геннадий Семёныч, что это меняет?
        - Выходит, американцам нечем встретить британскую эскадру? - спросил штурман.
        - Ну, кое-что всё же имеется. - подумав, ответил старший офицер. - Их главная сила - мониторы, но о них вам лучше у Ивана Фёдорыча расспросить - он командовал одним из наших «американцев», «Стрельцом».
        Повалишин кивнул.
        - Да, башенные броненосные лодки класса «Ураган» построены по доработанному проекту мониторов класса «Пассаик». Американцы вообще увлеклись мониторами - заложили несколько серий, двух - и даже трёхбашенные. Но их всё равно не хватало. По большей части, броненосцы северян защищали крупные порты или же действовали на реках, на той же Миссисипи. А на западном побережье - туда, кстати, тоже пришла наша эскадра под командованием контр-адмирала Попова - вообще был один-единственный, «Команч». Да и тот недостроенный. Его, видите ли, решили доставить к месту службы морем, в разобранном виде - мореходность-то у этих «плотов с банками из-под сыра» годится, разве что, для Финского залива, но никак не для океана. Но парусник, на котором его везли, потонул прямо в гавани Сан-Франциско, и пришлось вылавливать монитор по частям из воды и кое-как собирать.
        - И что же у них теперь в наличии здесь, на Атлантическом побережье?
        Повалишин задумался.
        - В Новом Йорке стоят монитор «Уайандотт». Он относится к типу «Каноникус», прямой потомок знакомых нам «Пассаиков». Ничего особенного, ход больше на узел, да броня чуть потолще. В общем и целом - антиквариат. Ещё здесь винтовые фрегаты «Миннесота» и «Трентон», а так же канонерская «Энтерпрайз» и несколько старых колёсных канонерок.
        - А в Чесапикском заливе? - спросил старший офицер. - Главная военно-морская база у американцев там, в Норфолке.
        - Устье реки Элизабет стерегут два монитора - однобашенный «Саугус» и двухбашенный «Миниатомо». Но проку от них немного - суда едва выведены из резерва, некомплектные, команда с бору по сосенке. Прикроют на какое-то время вместе с береговыми фортами минные банки от траления - и на том спасибо.
        - Значит, мины у американцев есть?
        - Есть, и даже много. Они активно использовали это оружие во время Гражданской войны - и мины заграждения, и минные катера и даже подводные лодки. Уверен, получив известие о возможном набеге британской эскадры, они сразу же завалили минами устья реки Элизабет и Потомака, на котором стоит их столица, Вашингтон. Там, кстати, тоже стоит монитор, «Пассаик», и то ли три, то ли четыре колёсные канонерки.
        Что же, выходит, в Чесапикском заливе всего три монитора, из которых два негодные? - удивился штурман.
        - Не торопитесь, друг мой. - улыбнулся Повалишин. - основные силы американцев сведены в броненосную эскадру под командованием адмирала Дэвида Портера. - Это шесть однобашенных мониторов: «Аякс», «Каноникус», «Маопак», «Лихай», «Диктатор» и «Кэтскил». Ещё есть таранный миноносец «Индепид», но его сложно назвать полноценной боевой единицей - скорее уж, технической нелепицей, включённой в состав боевой эскадры в угоду общественному мнению.
        - Всё равно - негусто. - старший офицер скептически покачал головой. - У англичан на Вест-Индской станции числятся сейчас два казематных броненосца и бронепалубный «Комюс» - это не считая безбронных фрегатов, шлюпов и канонерок.
        - Ещё и «Трайумф» явился с Тихого океана. - напомнил штурманский лейтенант. - Сила немалая.
        - С опорой на береговые батареи и минные заграждения - шансы у Портера, безусловно, есть. - рассудительно сказал Повалишин. - Да и нас со счетов сбрасывать не стоит. Американцы недаром уговорили командира «Яхонта» выйти нам навстречу - хотели, чтобы Бутаков непременно зашёл сначала в Нью-Йорк, чтобы согласовать действия.
        - Думаете, Иван Фёдорыч, Бутаков захочет американцам помочь?
        - Никаких сомнений, Геннадий Семёныч. Помяните мои слова: самое большее, через три дня мы, прихватив эти вот американские дрова, - он махнул рукой в сторону выстроившихся на Ист-Ривер фрегатов, - пойдём на юг, к Чесапикскому заливу. И там уж посмотрим, чья возьмёт.
        XII. «O Princes, Thrones and Powers, your work is less than ours - Here is no place for a spy!»[«Державы, Князья и Троны! Важнее труд шпиона - Место шпиона не тут!» Р. Киплинг «Марш шпионов» пер. Олешковского-Яцыны.]
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …ноября 1878 года
        «…из Кейптауна по телеграфному проводу пришло сообщение о морском бое между русским военным клипером «Крейсер» и английской эскадрой, состоявшемся близ острова Занзибар. Британцы одержали победу, уничтожив русский клипер, но и сами понесли серьёзные потери. Сообщается, что на погибшем в этом бою британском фрегате проходили службу внуки королевы Виктории, Георг и Альфред. Один из них - к сожалению, неизвестно, кто именно - получил тяжёлое ранение и долгое время находился при смерти. К счастью, английские медики сумели вернуть его к жизни, но вынуждены были отнять руку…»
        «Московские ведомости»,
        …ноября 1878 г.
        НАМ ПИШУТ ИЗ СТОЛИЦЫ:
        «…на богослужении по случаю Покрова Пресвятой Богородицы митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Исидор, впервые, говоря с амвона, присовокупил к имени Государя Императора прозвище «Победоносный», которым наградили его подданные после успехов на Балканах и Балтике…»
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …ноября 1878 г
        ПОСЛЕДНИЕ ТЕЛЕГРАММЫ ИЗ ПОРТ-САИДА:
        «…решается дальнейшая судьба Суэцкого канала. Продолжаются жаркие споры вокруг условий учреждения Суэцкого консорциума. Предполагается, что прежние акции канала будут аннулированы, а в новое международное предприятие с равными долями войдут Турция, Франция, Россия и Германия. Для защиты канала в Порт-Саиде будут находиться стационеры и совместный гарнизон всех четырёх держав. Разрушенный после захвата, дикими аравийскими племенами и последующего освобождения войсками Османской Империи Суэц решено отстроить заново и так же поставить там стационеры держав-участников и совместный гарнизон. В настоящий момент на конференции обсуждается нейтральный статус канала, не распространяющийся, впрочем, на суда, идущие под флагами стран, недружественным державам-учредителям Консорциума. Герцог де Брольи, представляющий на конференции правительство Третьей Республики и глава германской делегации Отто фон Бисмарк после изнурительной трёхчасовой беседы так и не смогли прийти к единому мнению по вопросу…»
        Порт-Саид
        Резиденция германской делегации
        …ноября 1878 г
        Обер-лейтенант икнул и споткнулся - уже в который раз за недолгий путь..
        - Вы, русские умелль пить. Почти так же хорошьё, как ми, дойче…
        - Ну, ты скажешь, камрад! - искренне возмутился Венечка. - Не пил ты с русскими по-настоящему. Подумаешь, кислятина на дипломатическом приёме!
        До германской резиденции, располагавшейся, как и прочие особняки, занятые по случаю конференции под представительства держав-участниц, в самом центре Порт-Саида, оставалось меньше квартала.
        …хоть это хорошо. Будь мы в Александрии - пришлось бы тащиться через весь город….
        …как в тот раз, после приёма во дворце хедива?..
        …даже не напоминай…
        Немец задумался и споткнулся. Венечка едва успел подхватить его под локоть. При этом палаш германского офицера - длинный, прямой, в зеркально начищенных стальных ножнах - запутался у владельца в ногах, в результате чего оба чуть не полетели в пыль.
        …что-то многовато стало дипломатических раутов - если считать с того дня, Юлдашев сделал тебе предложение. - иронически шепнуло «альтер эго». - Или это непременный атрибут новой профессии?..
        …имей в виду: согласия я ещё не дал и числюсь всего лишь временным сотрудником Юлдашева…
        …ничего, утро вечера мудренее. Даром, что ли, граф всячески обхаживает своего нового протеже?..
        Этот внутренний голос, пресловутое «второе Я» стало опасно набирать самостоятельность после знакомства с графом Юлдашевым.
        - Ты есть прафф, камрад Осте… Остелецки. - заговорил, наконец, немец. - Выпивка у льягушатник ист дрьяннь. Сейчас мы прийти в наш резидьенция, и я угощу тебя отличный порто!
        Венечке понадобилось некоторое усилие, чтобы вспомнить, как зовут гостеприимного пруссака. Обер-лейтенант цур зее Отто Эрманн фон Арним. Как и капитан-лейтенант Остелецкий - третьеразрядный советник по военно-морским делам в своей делегации.
        …а напиваться на всяком дипломатическом приёме обязательно?.. - лицемерно укорило «альтер эго».
        …но ведь другие пьют, и ничего…
        - Итальянцы совсем не умелль пийть! - спутник словно угадал его мысли. - Сегодня один так на… как это по рюсский? Обрызгалльсья?
        - Надрызгался.
        - Оу, Йа-а-а, так ист! Надрызгалльсья и сталль упрашивайт совьетник наш князь Бисмарк отдайт Италии эту Три… Тран… шайзе, нье помньилль…
        - Трансильванию?
        - Ньет… это в Африка ист. Трипо… Триполитания, вот!
        - Триполитанию? Венечка нахмурился от очередного умственного усилия. - А разве итальянцы участвуют в конференции?
        - Оу, ньет! Кому они нушшен с их игрушеш-шный королль? Оун приехаль наблью… как это?..
        - Наблюдателем?
        - Йа, наблюдайт… И говорилль - Турция захотелль забрайт вьессь Северный Африка, и Италия положилль этому грань… гранитс-са.
        - И что ответил ваш советник?
        - Обещалль подумайт.
        …а зачем ты, камрад, рассказал об этом? Сболтнул спьяну?…»
        На этот раз к умозаключению «другого Я», пожалуй, стоило прислушаться.
        …может, нарочно проговорился, чтобы донести это до моего начальства?
        …а что? Напрямую такие вещи делать не всегда удобно - вот и намекнули через подходящую мелкую сошку. Например - через капитан-лейтенанта Остелецкого…
        …право, тогда, на «Хотспуре», всё было куда понятнее…
        - Откуда вы, герр обер-лейтенант, так хорошо знаете русский язык?
        - Оу, это отшеннь просто! Майн муттер родом из Остзее… из ваших балтийский немьец. Она хорошьё знайль рюсский и выучилль михь… мьеня. Муттер всегда говорилль: Россия и Германия - две гроссер… вьеликий держава и долш-шны дружийт!
        - Это очень правильно. - осторожно ответил Венечка. Похоже, тут начиналась дипломатия. - А почему вы пошли служить во флот?
        - Мы, пруссаки, есть гроссер зее… морской нация!
        - Пруссаки? Морская нация? Хватит сочинять-то! - хмыкнул Венечка и тут же пожалел о такой некорректности.
        К счастью, спутник ничего не заметил - он был слишком увлечён темой.
        - Оу, йа-а-а! Мы йест много раз побеждайт!
        - На море? Это когда, позвольте спросить?
        Венечку взяло за живое. Ладно, ещё - услышать такое от француза, даже от турка. Но чтобы пруссак, немец-перец-колбаса, которому бы по плацу маршировать, заливал про морские победы?
        - Это где ж Пруссия воевала на море?
        Немец нахмурился - то ли задумался, то ли решил, наконец, обидеться.
        «…ещё за палаш схватится, вызовет на дуэль…
        Гадкий смешок из темноты сознания
        …струсил?..
        - Йа-а-а, я сам в…. как это… шестьдессьят шетвёртый год стрелялль по фрьегатт датский адмиралль Докум! Пруссия тогда воевайст с Дания, и я служийт на канонен бот под команда капитейн фон Яхманн! Это былль гроссер побьеда!
        «…вот чёрт, как неудобно! Немец-то прав - действительно, во время второй Шлезвигской войны пруссакам и датчанам случалось сталкиваться на море. Совсем из головы вылетело…
        …себе-то не ври!» - «альтер это» сочилось цинизмом. - …на уроках военной истории в Училище ты попросту спал….
        …вранье!…
        …ну не спал, а предавался мечтам о ножке смолянки, которую тебе повезло подглядеть на пасхальном балу…
        - Говорите, великая победа? Помнится, датчане заявили то же самое!
        - Весь датчане есть наглый лжец! - уверенно заявил пруссак. - Они ещьё… говорилль… …ик!..
        И замолк, словно прикусил язык.
        - Камрад Остелетцки, что это йест?
        Поперёк ступенек на крыльце резиденции темнела какая-то масса.
        …человек?..
        …нет, зверь обезьян! Глаза-то разуй!..
        - Ихь йесть… тот… нежиффой?
        Венечка взял лежащего за руку - она была ещё тёплой, мягкой - и перевернул на спину. Бледное, без кровинки, лицо с закрученными вверх тонкими усиками. Распахнутый форменный сюртук, крахмальная сорочка обильно залита красным. На груди, слева - тёмное, почти чёрное отверстие в форме крошечного треугольника. Из него скупо сочилась кровь.
        - Оу, шайзе! Это есть Людвиг… дритте… третий совьетникь наш миссия. Он осталлься старший в резиденций… сегодня за
        Венечка наклонился пониже.
        - Кинжалом в сердце. Для того, чтобы так ударить нужна твёрдая рука.
        Скрежетнула сталь, покидая ножны.
        - Надо пойти, посмотрелль!
        Похоже, немец трезвел на глазах.
        - У вас ист… йесть ваффе… орудий?
        Венечка похлопал себя по бедру, где висел кортик.
        - Считайте, что нет. Ладно, как-нибудь… в доме ещё кто-то есть?
        - Толлько слюга ист. Их тоже убилль есть?
        - Вот сейчас и выясним….
        Остелецкий огляделся по сторонам. Возле крыльца стояла, прислонённая к стене, большая лопата на толстой деревянной рукояти. Он взял, примерил по руке.
        …во всяком случае, лучше дурацкого кортика…
        - Пошли?
        На второе тело - судя по ливрее, лакея - они наткнулись в холле первого этажа, и сразу увидели жёлтые отсветы, пляшущие по ступеням, ведущим наверх. Венечка схватил пруссака за рукав и увлёк в нишу за колонной - ровно за секунду да того, как на лестничном пролёте показались двое мужчин.
        Тот, что шёл впереди был невысоким и каким-то скрюченным. Фонарь, прикрытый жестяной шторкой почти не освещал владельца - Венечка едва-едва мог разглядеть, смуглое лицо типичного выходца с Балкан. Одет он был соответственно - короткая, пёстро расшитая безрукавка распахнутая на груди, поверх албанской накидки, перетянутой кушаком.
        Второй казался рядом с ним настоящим гигантом. Лет пятидесяти или немного больше, очень смуглый, но явно европеец - жёсткое, костлявое лицо с широким лбом украшала раздвоенная борода. В отсветах фонаря, который он держал в поднятой левой руке (правая была занята тростью, на которую незнакомец не опирался, а просто нёс её, взяв за середину) поблёскивали пронзительные глаза. В глаза Остелецкому бросился приметный шрам на левой щеке.
        - Хальт![15 - (нем.) Стоять!]
        Пруссак вывалился из-за колонны, размахивая палашом. Идущий впереди «албанец» испуганно отпрянул назад, выронив лампу - та с жестяным стуком покатилась по мраморным плитам пола. И - не погасла: жестяная шторка отлетела в сторону, и холл залил тусклый, колышущийся жёлтый свет.
        - Зи зин байде фехафтет! Нихт…[16 - (нем.) Вы оба арестованы! Не…]
        Что именно «нихт» - обер-лейтенант сказать не успел. Бородатый неуловимым движением переместился из-за спины своего спутника и сделал резкое движение. В правой руке тускло блеснул металл.
        …вытащил стилет из трости?..
        …какой ещё стилет? Шпага, фута два в длину…
        Пруссак замахнулся своим оружием и кинулся на бородатого. Венечка в бытность свою в Морском училище манкировал фехтованием - не то, что Казанков с Греве, часами попадавшие в гимнастическом зале - но даже его скромных познаний хватило, чтобы оценить отточенность и плавность движений незнакомца. Он легко ушёл от взмаха палаша, крутанул запястьем. Клинки взблеснули, сплетаясь, и оружие бравого моряка задребезжало по ступеням. Ошарашенный обер-лейтенант шагнул назад - тонкий клинок опасно сверкнул у его горла.
        …пора вмешиваться…
        - Н-на, паскуда!
        Бородатый оказался превосходным бойцом - он успел не только развернуться, но и закрылся шпагой от удара. Садовая лопата, как тростинку, смела тонкий клинок, переменив при направление - вместо того, чтобы раскроить незнакомцу череп, она плашмя угодила ему по плечу и сбила с ног, словно бита сметает городошную фигуру. Венечка отбросил инструмент и с воинственным воплем бросился в атаку. Краем глаза он успел заметить, что опомнившийся пруссак, разведя руки в стороны, идёт на перепуганного «албанца».
        - Отто, держи его, прохвоста, а я этого!..
        Схватки не получилось. Пальцы Остелецкого скользнули по одежде незнакомца, вцепились во что-то, напоминающее жёсткую петлю. Рывок, потом сильнейший удар в грудь - и массивное тело стремительно метнулось к двери.
        - Уходит, мер-р-завец!
        Венечка выскочил на крыльцо - и успел увидеть отчаянно тарахтящую вдоль по улице двуколку.
        Позади слышалась возня и гортанные немецкие ругательства, перемежаемые жалобными воплями то ли на болгарском, то ли на сербском языке. Он обернулся - обер-лейтенант крутил руки лежащему на полу «албанцу», вдавив тому колено между лопаток. От валяющейся на ступенях лампы растекалась лужица тускло чадящей жидкости. От неё постепенно занимались плотные гардины на ближайшем окне.
        …только пожара здесь не хватало!..
        Остелецкий сорвал тлеющую ткань и старательно затоптал язычки огня. Сразу стало темно.
        - Ви его поймалль, камрад?
        - Сбежал… - вздохнул Венечка. - Их за домом ждал экипаж, прыгнул туда - и ходу.
        Он раздвинул оставшиеся гардины, и лунный свет залил разгромленный холл. На полу, у самых его ног, валялась шпага бородатого. Венечка поднял её - узкая рукоять, обтянутая шершавой кожей, узкий, трёхгранный клинок, пригодный только для колющих ударов.
        «…так вот чем закололи беднягу Людвига…»
        Он осмотрел тело убитого слуги - такой же безжалостно-точный укол прямо в сердце.
        …похоже, обер-лейтенанту крепко повезло…
        …да, ещё доля секунды - и он бы присоединился к этим двоим. И ты, мой друг, вместе с ним…
        «Альтер эго» испуганно ойкнуло и уползло в дальний уголок сознания.
        …то-то же…
        Остелецкий злорадно ухмыльнулся. Будь ты хоть какой фехтовальщик - а против садовой лопаты приёма нет. Не придумано ещё, не занесено в фехтбуки…
        - Ви йест ранен, камрад? - встревожился пруссак, заметив, что спутник держится бок.
        - Ерунда! - отмахнулся Остелецкий. - Успел, сволочь, пырнуть ножом. Слава Богу, скользнуло по рёбрам, неглубоко… Я какую-то тряпку засунул под рубашку, чтобы кровь остановить.
        - Вам сротш-шно надо к медикь…
        - Глупости, потерплю. Давайте-ка послушаем, что нам скажет этот красавец…
        Поигрывая клинком убийцы, он медленно пошёл к пленнику - обер-лейтенант уже стянул тому руки за спиной и усадил, прислонив к перилам лестницы. Физиономию негодяя украшали отчётливые следы крепких прусских кулаков, хорошо видные в бледном лунном свете.
        - Ну, что, мер-рзавец? Будешь говорить, или прирезать тебя сразу, не теряя времени?
        И гадливо поморщился, унюхав острую аммиачную вонь.
        …он ещё и обмочился…
        Допрос занял четверть часа. Венечка, выучившийся немного говорить по-болгарски и по-сербски во время прошлогодней компании, понимал изловленного злоумышленника с пятого на десятое. Но и того, что он сумел разобрать, оказалось достаточно.
        Пленник, профессиональный вор и взломщик с большим уголовным стажем, познакомился со сбежавшим бородатым господином семь лет назад, в Триесте. Тогда он тоже попался на краже, и тоже из консульства - правда, из британского, а не германского. Схвативший его англичанин, дипломат, против ожидания, не стал сдавать пойманного властям, а заставил подписать признание и сделал своим тайным агентом. С тех пор взломщик не раз выполнял его поручения - по большей части сомнительные, а то и откровенно грязные, уголовного характера.
        «Это страшный тип, страшный! - захлёбываясь рассказывал «албанец». - Такому человека убить - что комара прихлопнуть, да вы и сами видели…» В воровском мире Триеста об «англичанине» ходили жуткие слухи: будто бы, он раньше жил на Востоке, в Аравии и Дамаске, и совершил там что-то такое, за что мусульманские владыки приговорили его к посажению на кол. Британские власти, узнав об этом приговоре, решили спасти ценного сотрудника и перевели его на второразрядную дипломатическую службу, в сонный Триест. Но там «англичанину» вскоре стало скучно - этот прожжённый авантюрист великолепно владеет любым оружием, свободно говорит на дюжине языков, знает Коран не хуже иного муллы и способен сойти за своего и в албанских трущобах, и в портовом кабаке и в мечети. Спустя несколько лет он исчез из Триеста, да и вообще с Балкан, и завербованный взломщик вздохнул с облегчением, надеясь, что страшная кабала осталась в прошлом.
        Но - не тут-то было. Несколько лет «англичанин» действительно не показывался на горизонте, пока не появился две недели назад, и снова в Триесте. Отыскал бывшего своего агента и доходчиво объяснил тому, что придётся отправиться с ним. А в ответ на жалкие попытки спорить - продемонстрировал сначала пожелтевшую бумагу с подписью, а потом тонкую рояльную струну с деревянными ручками - жуткую гаротту, которой не раз на глазах албанца душил не угодивших ему людей.
        Взломщик согласился - а кто бы на его месте осмелился спорить? Тем более, что и задание не казалось особенно сложным: по сути, надо было повторить то же самое, на чём он когда-то попался «англичанину». Им обоим предстояло отправиться в Порт-Саид и похитить из германского консульства некие документы. «Он сам выбрал время, сам убил слугу и оказавшегося в здании сотрудника, - рассказывал «албанец». - Мне оставалось только вскрыть сейф, и он сам забрал из него пухлый портфель из толстой свиной кожи, с массивными уголками из позолоченной бронзы.
        Услыхав о сейфе и портфеле, обер-лейтенант охнул и опрометью бросился вверх по лестнице. Вернулся спустя несколько минут, с совершенно убитым видом.
        - Найн! Укралль! - пруссак горестно развёл руками, и Венечке показалось, что он сейчас разрыдается. - Из кабинет канцлер Бисмарк укралль!
        И уселся прямо на ступени, обхватил голову большими костлявыми ладонями и принялся раскачиваться из стороны в сторону, бормоча под нос невнятные немецкие проклятия.
        Остелецкий замысловато выругался и повернулся к пленнику. Не прошло и пяти минут, как оба моряка, русский и немец, бежали, волоча под руки тонко подвывающего пленника, по улочке, ведущей в сторону порта. Туда, где по словам «албанца» третьи сутки дожидалась злоумышленников быстроходная паровая шхуна, доставившая их из Триеста.
        Средиземное море. Гавань Порт-Саида
        …ноября 1878 г.
        «Великий князь Николай» стоял у пирса, полускрытый тушей французского броненосца с характерно заваленными внутрь бортами и уступчатым коробом каземата. С борта на палубу вели сходни с верёвочными перилами, а под кормой приткнулся катер - с медным бочонком паровой машины и чёрной, закопченной трубой. Из трубы катера, как и из трубы самого минного транспорта, лениво курились дымки.
        - Повезло! - выдохнул Остелецкий. - Зацаренный собирался с седьмой полуночной склянкой выходить в море, уже разводят пары. А вот и шхуна!
        Небольшое двухмачтовое судёнышко торопилось вдоль недостроенного бара к выходу из гавани. За ним стлался по волнам жирный шлейф угольного дыма - кочегары не жалели угля. Утренний бриз лениво колыхал паруса на приспущенных гафелях.
        - Выйдут в море - вздёрнут паруса в помощь машине. Вахтенный! - крикнул он стоящему у сходней матросу. - Зови дежурного офицера. Командира зови, Измаил Максимыча, да поживее! Не видишь, удирают, прохвосты!
        Полезное качество для человека служивого - понимать, когда надо задавать вопросы, а когда лучше оставить любопытство при себе и делать то, что велено. Даже если приказы исходят от того, чьё право отдавать их вызывает некоторые сомнения. Письменное распоряжение - великое дело, конечно, но ведь надо иногда положиться на интуицию! Или поверить на слово сослуживцу, про которого точно известно, что он близок к высокому начальству. Не всегда же, в самом деле, есть время оформить необходимые бумаги…
        Не прошло и четверти часа, как «Великий князь Николай», отдав швартовые концы, издал три коротких гудка и двинулся к выходу из гавани. Катер поспешал вслед за ним - на нём распоряжался офицер с «Николая», лично проинструктированный Остелецким.
        Шхуна к тому времени успела набрать порядочный отрыв и маячила впереди, милях в полутора белым лоскутком на тёмно-синей предутренней глади. Команда судёнышка, как и предвидел Остелецкий, подняла паруса, и теперь сила ветра добавляла к её ходу верных полтора узла.
        Захваченного албанца-взломщика запихнули в канатный ящик, заперли на замок и приставили матроса с карабином. Оберлейтенанта же осмотрел корабельный доктор - оказалось, ловкач-англичанин зацепил ему запястье кончиком своего потайного клинка, и к тому времени, как на рану обратили внимание, суконный рукав успел пропитаться кровью. Врач, не слушая возражений, зашил рану (пруссак скрипел зубами, пот крупными каплями выступал на побледневшем, как бумага лице) и перевязал, наложив компресс с какой-то остро пахнущей мазью. Немцу же велел выпить одну за другой две кружки горячего глинтвейна и непременно присесть - «многовато крови, потеряли, герр обер-лейтенант, будет слабость…»
        Зацаренный, услыхав этот вердикт, погнал вестового в кают-компанию за плетёным камышовым стулом, и теперь фон Арним сидел на мостике, остро переживая свою неполноценность.
        - Уйдёт! - Венечка направил на «беглянку» бинокль. Как есть, уйдёт, мошенник!
        - Да не переживайте вы, Вениамин Палыч, никуда ваши супостаты не денутся.
        Зацаренный был холоден и невозмутим, как ледяной брусок, извлечённый с ледника, где он всю весну пролежал под слоем соломы.
        - Я, пока вы по вашим конференциям рассиживаете, эту гавань хорошо успел изучить. Вот и бросательный аппарат из Константинополя прислали, почитай, каждый день выходили на апробацию. Аппарат - пояснил он, - на катере сейчас стоит.
        - И что?
        - Беглянка ваша сейчас будет принуждена повернуть на пять румбов к весту. Там, дальше, - он махнул рукой, - под водой насыпан бутовый камень для продолжения волнолома. Коли не отвернёт, ровнёшенько на него и выскочит. А Тамаровский как раз ему наперерез и выскочит.
        Тамаровский - это была фамилия офицера, командовавшего катером.
        - Ворочает влево, вашбродь! - отрапортовал сигнальщик.
        - Вот видите! Прибавить обороты! - скомандовал Зацаренный. - Сейчас станет от нашего катера уклоняться, тут-то мы его и сгрябчим.
        Венечка словно прикипел к окулярам. Вот шхуна поворачивает, вот спешит сбросить ставшие помехой паруса. Дистанция до катера быстро сокращается… три кабельтовых… два… полтора…
        - Что это? Зачем?
        На носу катера взбухло плотное облачко. Секундой позже до мостика долетел негромкий хлопок.
        По воде, словно камешек, пущенный «блинчиком» по глади пруда, запрыгало что-то небольшое, взблёскивающее ярко начищенной латунью.
        - Промазал! - выдохнул Остелецкий. - Но как же так, команды стрелять ведь не было?
        - А хоть бы и попал, так и что с того? - усмехнулся Зацаренный. - Мина-то у него практическая, без пироксилина. Мы её для опытовых стрельб используем, уже десяток раз пускали, потом вылавливали. Жаль будет, если сейчас пропадёт…
        - Решили, значит, пугануть? Толково…
        - Точно так-с! Видите - он ворочается от катера к нам!
        Действительно, шхуна, успевшая расстаться с частью своего белоснежного наряда, поворачивалась к «Николаю» носом. Береговой бриз сносил дым назад, совершенно скрывая преследующую её миноноску.
        - Я к орудию. - Остелецкий кивнул на двадцатифунтовку, стоящую на полубаке. - Велите комендорам живо подавать!
        - Велю, конечно. - Зацаренный смотрел на гостя в недоумении. - Но зачем, они же и так…
        - Исполняйте, сударь мой, и без рассуждений! - начальственно гаркнул Остелецкий и на одних ладонях, не касаясь, ступеней, съехал по трапу. Зацаренный проводил его удивлённым взглядом и выкрикнул команду артиллерийскому офицеру.
        Первый снаряд лёг большим недолётом. Второй упал саженях в пяти под кормой (дистанция к тому моменту сократилась до четырёх кабельтовых) и паровой катер, с которого отлично видели и выстрелы и всплески от падений снарядов торопливо рыскнул в сторону - кому охота попасть под огонь своих же? Третий снаряд продырявил обвисший грот, а следующие Остелецкий с методичностью плотника, забивающего гвозди, стал заколачивать в корпус шхуны, целя в район миделя. После четвёртого попадания раздался глухой удар, над шхуной выросло облако пара, подсвеченного изнутри красным.
        - Котёл рассадил! - крикнул с мостика Зацаренный. - Задробить стрельбу! Всё, никуда они не денутся!
        Остелецкий отошёл от орудия к фальшборту. В трёх кабельтовых от «Николая» быстро садилась в воду разбитая снарядами - его снарядами! - шхуна. С неё в отсвечивающую красными сполохами воду прыгали люди.
        - Может, объяснишь, зачем нужен был этот спектакль? - негромко, так, чтобы слышал только Венечка, спросил подошедший Зацаренный. Отличнейше ведь догоняли…
        - Слово чести, Измаил Максимыч, всё объясню. Только не сейчас, хорошо? Пошли лучше боцмана с матросами обыскать это корыто. И ещё…
        Он воровато оглянулся на мостик где стоял, вцепившись в поручень здоровой рукой, обер-лейтенант фон Арним.
        - Там должен быть один тип - здоровенный такой, с чёрной бородой. Присмотри, чтобы наш гость его не увидел. Пусть думает, что он потонул.
        - А если он действительно утоп?
        - Вот и ладушки тогда.
        - В странные игры играешь, Вениамин Палыч…. - недобро сощурился командир «Николая». - Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Но учти: как вернёмся, я всё детальнейше изложу в рапорте.
        - Излагай, только смотри, чтобы кто-нибудь лишний его не прочитал. И мой тебе совет: пиши прямо на имя светлейшего князя Горчакова, он глава нашей делегации.
        - Я знаю, кто такой Горчаков. Но у меня своё начальство, морское.
        - Начальство - начальством, а писать всё-таки лучше Горчакову. - настойчиво повторил Остелецкий. - Уж он, поверь, как-нибудь это уладит.
        - Осаживай! - зычно крикнул баковый матрос, и упёр отпорный крюк в планширь, уже наполовину погрузившийся в воду. С мостика неуклюже карабкался поддерживаемый двумя матросами обер-лейтенант.
        Зацаренный скривился - происходящее ему категорически не нравилось.
        Осмотр шхуны не затянулся - не прошло и десяти минут, как она исчезла с поверхности моря. Из воды выловили троих членов экипажа, албанцев, и среди них не оказалось высокого бородатого англичанина. Зацаренный, улучив момент, сделал Остелецкому жест, означающий, что искомого человека действительно нет. Видимо, море взяло-таки своё.
        Как взяло оно и другую добычу - похищенный из сейфа портфель, который до последнего момента пытался разыскать пруссак.
        - Да бросьте вы это дело, герр обер-лейтенант! - устало внушал гостю Венечка. - Небось, давно ваш портфель на дне. Говорите - толстая кожа, бронзовые уголки?
        Немец кивнул. Он был явно расстроен до глубины души.
        - Вот видите! Не сомневайтесь, пошёл ко дну, как камень. Измаил Максимыч! - окликнул он командира «Николая», - какая тут глубина?
        - Саженей пятнадцать. - донеслось с мостика. - Если надо точнее - велю бросить лот.
        - Ни к чему. - махнул рукой Остелецкий. - Пятнадцать саженей - безнадёжно-с… Пропал портфель, герр обер лейтенант, пропал так же верно, как если бы вы бы его запихали в топку судового котла. Так и доложите вашему канцлеру: амба-с, капут! Не понимаете?
        Фон Арним помотал головой.
        - Капут - йа-а, понимайт. Амба - найн.
        - Эх ты, немец-перец-колбаса! Вот и все вы такие: обезьяну и гегельянскую философию придумали, а самых простых вещей не разумеете…
        Порт-Саид. Здание русского представительства
        …ноября 1878 г.
        Портфель был тяжёлый - туго набитый бумагами, из кожи толщиной в полпальца, с массивными бронзовыми уголками и круглым, на бронзовых же дужках, и замком, сделавшим бы честь иному амбару.
        - Такой камнем пойдёт на дно. - оценил Юлдашев. - Ключа нет, разумеется?
        Остелецкий развёл руками.
        Третий, присутствовавший в кабинете - незнакомый Венечке морской офицер в ранге капитана второго ранга, - извлёк из кармана хитроумный ножичек со многими лезвиями, открыл одно и принялся ковыряться в монументальном произведении чемоданно-замочного искусства. Портфель успешно сопротивлялся.
        - Вы же доложили, что он утонул? - спросил Юлдашев, наблюдая за манипуляциями моряка.
        - Портфеля не было на шхуне вовсе. Я подобрал его в германской резиденции, после того, как сцепился со вторым взломщиком. А когда выскочил вслед за ним - прихватил портфель с собой и засунул его под крыльцо. Очень боялся, что пруссак заметит, но, по счастью, было темно, да и он бы занят, крутил албанца-взломщика. А наутро, когда всё закончилось - добрался до резиденции, улучил момент и портфель вытащил. Всё боялся не успеть - начнут немцы крыльцо обшаривать, где их человека зарезали и найдут…
        Он несмело улыбнулся Юлдашеву.
        - Кстати, вы Зацаренному что-нибудь насчёт меня соврите - так, мол, и так, особое задание выполнял. А то он смотрит на меня как на проходимца какого-то, неловко…
        Юлдашев не ответил, только недовольно дёрнул щекой.
        …ги-ги-ги… нашёл, о чём горевать!…
        …брысь!..
        Раздался звонкий щелчок. Крышка портфеля распахнулась. Внутри он действительно был туго набит бумагами - пакетами из провощённой коричневой бумаги, в которых обычно возят дипломатическую почту, тетрадями в дорогих сафьяновых переплёте, листами, листиками, аккуратно сложенными записками.
        Моряк извлёк один из пакетов. Для этого понадобились некоторые усилия - документы были буквально вбиты в тесное кожаное вместилище.
        - Канцлеру Германской империи ?тто Эдуа?рду Леопо?льду фон Б?смарк-Шёнхаузен. - почёл он. - Похоже, это личный архив канцлера.
        - Кто же решился его похитить? Осторожно осведомился Венечка. Не то, чтобы он рассчитывал получить ответ, но…
        Юлдашев извлёк из бювара фотографическую карточку.
        - Этот?
        На карточке был изображён мужчина, в длинном сюртуке, с тростью, в цилиндре.
        - Вроде, похож… - неуверенно ответил Остелецкий. - Только тут он помоложе, и бороды почти нет.
        - Неудивительно - снято почти десять лет назад, когда он ещё не числился на дипломатической службе. А вот шпионом он был уже тогда. Вы, молодой человек, отправили на тот свет не кого-нибудь, а самого сэра Ричарда Фрэнсиса Бёртона,рыцаря-командора ордена Святого Михаила и святого Георгия. А так же - путешественника, исследовавшего Великие Африканские озёра, поэта, гипнотизёра, отчаянного авантюриста, который, прикинувшись арабом, проник в священный для мусульман город Харрар и саму Мекку. Даже, говорят, обрезание для этого сделал!
        - И при всём при том… добавил моряк, - сей господин был редкостным прохвостом и чрезвычайно опасным негодяем.
        Он по одному вытаскивал из портфеля пакеты и тетради и аккуратно, рядами раскладывал их на столе.
        - Надо же, и переписка с австрийским графом Андраши тоже здесь. Любопытно, чрезвычайно любопытно! Похоже, князь Бисмарк не знаком с пословицей насчёт яиц и корзины…
        - Не клади яйца в одну корзину? - спросил Юлашев.
        - …иначе говоря - распыляй свои интересы и средства. Так говорит дурак. Умный же человек скажет: ««Клади все яйца в одну корзину, но береги корзину!»
        - Занятно… прокомментировал граф. - Я бы сказал: достойно пера господина Пруткова. Но что-то я у него такого не припомню…
        - Не угадали, Александр Евгеньич. Сие высказывание принадлежит перу одного североамериканца. Пока он не слишком известен в литературных кругах, но, поверьте, это скоро изменится.
        - Вы бывали в Североамериканских Штатах? - решился спросить Остелецкий. - Видимо, с эскадрой Бутакова?
        - Нет, раньше, во время их Гражданской войны. Я тогда работал на серебряном прииске в Неваде, там и познакомился с тем господином. Звали его, если мне память не изменяет, Сэмюэль Клеменс, лет тридцати или около того…
        Венечка подавился очередным вопросом. Работа на серебряном прииске в Америке - занятие, мягко говоря, не самое типичное для русского офицера.
        - Ладно, вернёмся к нашим баранам, то есть - к покойному сэру Ричарду. - продолжал, как ни в чём не бывало, моряк. Голос у него был глубокий, бархатный. - Вы не представляете, юноша, до чего приятно говорить об этом господине в прошедшем времени. Кстати, в числе прочих своих гнусностей, он был буквально помешан на самом грязном разврате. Представьте: основал в старушке-Англии некое «Общество Камасутры», чтобы издавать в обход закона о непристойных публикациях порнографические книжонки. Что до опасности - видели у него на щеке шрам?
        - Что-то такое было… - припомнил Венечка. - Я, правда, хорошо не разглядел, было темно.
        - Рассказывают, он несколько дней шёл по саванне с дротиком, который пробил ему одну щёку и вышел из другой.
        - Кстати, если когда-нибудь окажетесь при дворе Мохаммеда Рашида-паши, губернатора Сирии, - добавил с усмешкой Юлдашев. - имейте в виду, сей могущественный вельможа обещал за голову этого господина немалую сумму, тут ваш взломщик нисколько не соврал.
        - Да, юноша, - снова заговорил кавторанг. - и вы, и этот пруссак… как там бишь его?..
        - Обер-лейтенант цур зее Фолькмар Отто Эрдман фон Арним.
        - Считайте, что вы оба сегодня заново родились. Уложить такого матёрого зверя простой садовой лопатой! Рассказать кому - нипочём не поверят! Кстати, вы, молодой человек, надеюсь, понимаете, что рассказывать об этом никому нельзя? Разумеется, сверх того, что входит в официальную, так сказать, версию?
        Венечка согласно наклонил голову. Они с Юлдашевым уже успели обсудить, что отвечать на вопросы о ночном происшествии.
        - Ричард Бёртон на протяжении всей своей карьеры работал на британскую разведку. - продолжал моряк. - Англичане, крайне недовольные тем, что их обошли приглашением, собирались похитить переписку германской делегации, чтобы с помощью этих документов поссорить участников конференции - скажем, Германию и Францию.
        - Судя по тому, что я уже успел увидеть - это было бы нетрудно. - заметил Юлдашев. Он один за другим вскрывал пакеты и бегло просматривал их содержимое.
        Моряк кивнул и разрезал перочинным ножиком конверт, украшенный замысловатым гербом.
        - Видимо, джентльмены из Форин Офис сочли это дело особо важным - раз уж поручили его такой акуле.
        Юлдашев оторвался от бумаг и поднял глаз на Остелецкого.
        - Да вы садитесь, Вениамин Палыч, в ногах правды нет.
        Венечка обнаружил, что всё это время стоял, чуть ли не вытянувшись во фрунт. Он торопливо пододвинул стул и сел.
        - Говорите, фон Арним слышал, слова взломщика о заказчиках нападения?
        - Конечно! Он же сам его и допрашивал.
        - Отлично. - удовлетворённо кивнул граф. - Завтра на утреннем заседании должен обсуждаться вопрос о компенсации британцам за аннулированные акции канала. Нападение на иностранное дипломатическое представительство - готовый казус белли. Посмотрим, найдутся ли желающие возвысить голос в защиту англичан…
        - Кстати, молодой человек… - спросил моряк. - Зачем вы погнались за Бёртоном, если портфель уже был у вас?
        Венечка замялся.
        - Я подумал, что вам, ваше превосходительство, - почтительный кивок Юлдашеву, - а так же канцлеру Горчакову будет любопытно в него заглянуть. А законным, так сказать владельцам, совершенно незачем знать, что он уцелел.
        - Потому вы и потопили шхуну, хотя вполне могли её захватить?
        - Да, я решил, что этот тот самый случай, когда концы в воду - самое надёжное. К тому же, он убийца, чего жалеть?
        Кавторанг кивнул, соглашаясь.
        - Он действительно вас ранил?
        - Во время схватки Бёртон выхватил из рукава нож, но острие, по счастью, только скользнуло по рёбрам. Да я бы и внимания не обратил, но решил отвлечь внимание пруссака, чтобы он, не дай Бог, портфель искать не начал.
        - А вы быстро соображаете, капитан-лейтенант. А о сэре Ричарде жалеть незачем - уж и не знаю, что бы мы делали с сэром Ричардом, попадись он к нам в руки живым.
        Он рассеянно перебрал бумаги.
        - Кстати - его тело нашли? - негромко осведомился Юлдашев. Остелецкий мотнул головой.
        - Один из матросов сказал, что когда началась погоня, «англичанин» заперся в своей каюте, и больше оттуда не выходил. Так, наверное, и потоп, если раньше снарядом не убило.
        Юлдашев и моряк многозначительно переглянулись.
        - Ладно, этот вопрос мы попробуем прояснить. В конце концов, пятнадцать саженей - не так уж и много. А пока…
        Он посмотрел на Юлдашева. Тот чуть заметно кивнул, и кавторанг повернулся к Венечке.
        - Поговорим о вас, господин Остелецкий. У меня будет к вам неожиданное предложение… весьма, должен сказать, неожиданное. Возможно, поначалу оно покажется вам странным, даже оскорбительным - но прошу вас, сначала выслушайте до конца и только потом принимайте решение.
        XIII. Сила на силу
        Чесапикский залив.
        …декабря 1878 г.
        12.25 по Нью-Йорку
        Военный корабль САСШ «Алерт»
        - Лиселя ставить! - распорядился контр-адмирал Дэвид Портер. - И скажите в машину меньше дымить, тогда нас, может, и не сразу распознают.
        Последнее распоряжение было, пожалуй, лишним - кочегары канонерки и так едва-едва поддерживали пар в котлах. Машина же не действовала - её блестящие, залитые зелёным маслом шатуны замерли в ожидании, винт был поднят в специальную шахту, чтобы не создавать помех стремительному бегу под парусами.
        Этим меры предосторожности, предпринятые по приказу адмирала, не ограничивались. Вместо звёздно-полосатого флага вздёрнули под гафель треугольный, синий с красным крестом и белой звездой вымпел Нью-Йоркского яхт-клуба. Расчёт на то, что британские сигнальщики не заподозрят боевого корабля в изящном, похожем на яхту богача-аристократа судне - остроносом, с изящно изогнутым корпусом, наклонёнными к корме мачтами и раскинутыми, словно крылья морской птицы, полотнищами лиселей. В дополнение к этим мерам, орудия на палубе (одиннадцатидюймовку и две девятидюймовки системы Дальгрена) было велено укрыть чехлами - а заодно и обмотать парусиной дымовую трубу. Сливаясь со снежно-белым корпусом, эта «бутафория» до неузнаваемости меняла облик судна.
        Канонерская лодка «Алерт», вступившая в строй всего два года назад, имела железный корпус (нечастое явление для американского флота!) и начинала свою карьеру на Североатлантической станции. За недолгое время службы она побывала на Средиземном море, в водах, омывающих Японию и побережье Китая, послужила учебным судном, принимая на борту курсантов Аннаполиса. А когда в Европе начали сгущаться тучи - «Алерт» вернули домой и включили во вновь сформированную эскадру Чесапикского залива в качестве авизо - посыльного и разведочного судна.
        Каковую роль она сейчас и выполняла.
        - Ну, что скажешь, Эндрю, сынок?
        Коммандер Анри Сен-Бриё чуть заметно скривился. Контрадмирал Дэвид Портер - высокий, широкоплечий, с окладистой, чёрной как смоль, бородой, был прославленным героем Гражданской войны. Выходец из самой именитой семьи в американском флоте, он был известен грубоватопокровительственной манерой общения с подчинёнными.
        Например, он легко позволял себе искажать имя и фамилию коммандера на вульгарное англосаксонское «Эндрю Санбер» - так переиначили их много лет назад матросы военного шлюпа «Могикан», где он начинал морскую карьеру зелёным мичманом. Дальше была Гражданская Война, служба на речных канонерках Фаррагута, несколько месяцев стажировки на кораблях русской эскадры, явившейся тогда на помощь аболиционистам. Помнится, тогда он сдружился с русским офицером с труднопроизносимой фамилией «Povalichinn»… Затем - годы мира, новые корабли, новые звания, недоумение, с которым Сен-Бриё наблюдал за упадком американского военного флота… Сейчас он командовал флагманом Портера, однобашенным монитором «Лихай». И на правах флаг-офицера и советника - сопровождал контр-адмирала в рекогносцировочной вылазке на «Алерте».
        - Головным «Шэннон». - ответил коммандер. - За ним «Беллерофон» и «Трайумф».
        - На этот раз газетчики не напутали, - недовольно буркнул Портер. - Эту посудину действительно перевели с Тихого Океана.
        - Четвёртым «Комюс» - Сен-Брийё проигнорировал замечание начальства. - Замыкает колонну фрегат «Рэйли». Это уменьшенный вариант «Шаха», того, что прославился боем с «Уаскаром».
        - Надеюсь, с нами им повезёт не больше. - ответил контрадмирал. - Помнится, на перуанском мониторе насчитали более семи десятков попаданий и не одного пробития?
        - Именно так, сэр. - подтвердил коммандер. - Правда, сейчас я бы на это не рассчитывал: после того случая англичане пополнили погреба своих фрегатов бронебойными снарядами системы Паллисера. На «Рэйли», если помните, две девятидюймовки в оконечностях, они способны стрелять на любой борт…
        - …и четырнадцать семидюймовок по бортам. - кивнул Портер. - Помню, разумеется. Все его орудия произведены Вулвичским Королевским арсеналом, нарезные, и имеют довольно приличную скорострельность. На «Инконстанте» во время пробных стрельб такая пушка сделала восемь выстрелов за восемь минут сорок восемь секунд. Это всего чуть больше минуты на выстрел!
        - И к тому же, дальностью боя они превосходят тяжёлые орудия британских броненосцев. - добавил Сен-Брийё. - А про наши, дальгреновские, и говорить нечего…
        - Дым на два румба! - крикнул сигнальщик.
        Оба офицера одновременно вскинули подзорные трубы.
        - Винтовой корвет. - определил Портер. - «Сапфир» или «Аметист», идёт в охранении. Нам с ним встречаться незачем - у корветов этого типа хода на два с половиной узла больше, чем у нас.
        Коммандер не отрывал окуляра от глаза. Это действительно был британский корвет - отчаянно дымя, он спешил наперехват «Алерту».
        - Поворачивать на шестнадцать румбов! - распорядился Портер. - Лиселя долой, фок и грот на гитовы, обороты до полных. Больше прятаться нечего, он наверняка нас раскрыл. Отходим к норд-осту, в сторону залива Черристон. Если что, укроемся на тамошних мелководьях.
        - Эскадра ждёт на норд-весте, за мысом Дип Крик. - напомнил командир «Алерта». Всё это время он стоял на мостике, но в беседе участия не принимал.
        - Потому и идём в противоположную сторону! - Портер посмотрел на офицера снисходительно-сожалеюче, словно на сморозившего глупость школьника. - Нельзя раскрывать положение эскадры. Мы не знаем, что сделают англичане - повернут назад, к Норфолку, или продолжат двигаться на норд, к устью Потомака. А вот когда мы это поймём - тогда и будем решать, что делать дальше…
        - Собираетесь дождаться, когда они увязнут в минных заграждениях, и ударить в спину?
        - Это было бы неплохо. - вздохнул контр-адмирал. - Только, Эндрю, сынок, не стоит считать лаймов совсем уж идиотами. Ты, надеюсь, знаешь, как они действовали возле русской крепости… как, бишь, её?..
        - Кронштадт.
        - Да, верно. Там англичане пустили по минам пароходы, набитые пустыми бочками и брёвнами, и только вслед за ними - броненосцы. Бьюсь об заклад, они и сейчас тащат с собой такие же прорыватели. Нет, надолго их мины не задержат. Вся надежда на то, что до ночи британцы не управятся, а в темноте им нанесут визит минные катера. Но уж тогда - наша очередь сынок, с утра придётся сойтись с врагом лицом к лицу. Или ты недоволен?
        - Как вы можете, сэр? - Сен-Брийё вспыхнул от возмущения. - Вы же знаете, что значит для меня эта война!
        - Да, верно, ты ведь родом из Канады…
        - Не просто из Канады, сэр! - коммандер говорил страстно, чем немало удивил степенного, рассудительного собеседника. - В тридцать девятом году английские ублюдки убили моего отца. Он был ранен во время Боя за Ветряную мельницу, но красномундирники вытащили его из груды мёртвых тел и добили штыками. Просто так - взяли и закололи, как колют свиней, сэр! И вы полагаете, что я могу быть недовольным предстоящей дракой? Да я…
        Договорить он не успел. По аккомпанемент боцманских дудок по палубе застучали десятки босых пяток. Марсовые муравьями расползались по реям, повисали на головокружительной высоте, упираясь ногами в перты, втягивали назад, вдоль реев лисель спирты, складками подбирали парусину. Из трубы, откинутой, как и мачты, к корме, повалили густые клубы дыма. Канонерка набирала ход, уходя от опасности.
        Чесапикский залив. …декабря 1878 г.
        12.25 по Нью-Йорку Корабль её Величества «Шэннон»
        Дзинь-дзиннь! Дзинь-дзинь! Дзинь-дзиннь!
        Третья полуденная склянка.
        - Что там посудина янки?
        - Повернула на норд-ост и драпает на всех парах. Передать на «Аметист», чтобы догнали?
        - Незачем. Сколько идти до Норфолка, Джемис? Флагманский штурман сверился с картой.
        - Если повернём прямо сейчас - через два часа будем на траверзе форта Монро.
        - Это…
        - Примерно двадцать-тридцать по Гринвичу, сэр. На широте Нью-Йорка - пятнадцать-тридцать.
        Адмиралу Эдварду Ингфилду было зябко в плотном суконном плаще. Хотелось спуститься в салон, приказать подать горячего грога, устроиться в кресле с высокой спинкой - и не думать об этих омерзительных янки и их плотах, обитых ржавым котельным железом.
        Нельзя. Офицеры броненосца, как и «флажки» адмиральского штаба должны видеть, что он стойко переносит невзгоды. Да и какие там невзгоды - волна едва полтора фута, пятибалльный ветер с норд-оста хоть и напитан зябкой сыростью, но вполне терпим. Закрытая акватория Чесапикского залива - это вам не океан. Вот там - да, там сейчас солоно….
        - Джемис, что сегодня солнце?..
        - Навигационные сумерки двадцать два-тридцать по Гринвичу.
        - То есть, у нас будет часа два светлого времени. Очень хорошо…
        Адмирал задумался.
        - Передайте на «Рэйли» и «Сапфир» - пусть идут вперёд. Мы встанем на якоря милях в трёх от форта Монро, подальше от минных банок.
        Но тогда ночью мы будем в пределах досягаемости их минных катеров, сэр!
        - В этой луже мы везде в пределах их досягаемости. Или вы предлагаете всю ночь жечь уголь и шататься по заливу, как лунатики?
        - Нет, я…
        - Вот и не надо. Что до катеров - если янки полагают, что мы не умеем читать, то они сильно ошибаются. Турки ещё в прошлом году использовали противоминные заграждения, изготовленные из рыбацких сетей, причём весьма успешно.
        - Да, сэр, разумеется. На нашей кораблях теперь тоже есть противоминные сети.
        - То-то же, Джемис! Сети будем ставить в темноте, пусть для янки это будет сюрприз. А завтра с утра - начнём. Если, конечно, не случится чего-то более интересного.
        - Вы о нападении эскадры Портера, сэр?
        - Он ударит только если будет уверен, что мы достаточно ослаблены. А значит - надо постараться создать у него такое впечатление. Но это потом, когда встанем на якоря. А сейчас….
        Инглфилд обернулся к флагманскому офицеру.
        - Поднять сигналы: поворот последовательно на зюйд-вест-тень-вест. Идём к Норфолку.
        Пёстрая гирлянда сигнальных флажков поползла на стеньгу флагмана. Следующие за ним мателоты один за другим отрепетовали приказ, и броненосцы один за другим, медленно, словно обожравшиеся криля киты, которым лень даже нырнуть, стали поворачивать, меняя курс. Небо серое, низкое, свинцовое. С норд-оста один за другим набегают несильные шквалы, низкие волны колотятся в чёрные борта, обшитые броневыми листами, вышедшими из прокатных станов Манчестера и Бирмингема. Жирный угольный дым стелется над волнами. Его рвёт в клочья и сносит вперёд, по курсу медленно ползущих бронированных утюгов Её Величества королевы Виктории. Шквалы приносят с собой ледяной дождь; амбразуры корабельных казематов на «Шэнноне», «Беллерофоне», «Трайумфе» задраены, орудия, стоящие на палубах тщательно укрыты промасленными парусиновыми чехлами, стволы заткнуты деревянными, обшитыми толстой кожей, пробками. Внизу, в котельных отделениях, полуголые кочегары обливаются потом, кидая в топки лопату за лопатой превосходный - Королевскому флоту только самое лучшее! - кардифф.
        Броня. Уголь. Пушки.
        До Норфолка - два часа хода.
        Чесапикский залив.
        …декабря 1878
        Ночь В ходе кампании 1878-го года Королевский Флот немало пострадал от неумения своего руководства делать правильные выводы из случившегося. И когда вице-адмирал Эдвард Август Инглфилд, кавалер ордена Бани, главнокомандующий Североамериканской и Вест-индской станциями Ройял Нэви взялся разрабатывать планы набега на Чесапикский залив, он постарался как можно полнее учесть все ошибки, весь боевой опыт, накопленный в морских сражениях последней четверти века.
        И нельзя сказать, что это ему не удалось.
        Как только на воды Чесапикского залива упали сумерки, на броненосцах, стоящих на якорях в трёх с половиной милях мористее форта Вулл, обозначилось оживление. С бортов выставляли выстрелы, изготовленные из старых реев и лисель-спиртов - их собирали по всем судоремонтным мастерским и парусным судам, оказавшимся в Гамильтоне. Выстрелы застывали в горизонтальном положении, с их концов, подобно ажурным театральным занавесам, спускались в воду крупноячеистые сети. К нижним краям были прикреплены оплетённые канатами чугунные ядра, и «занавеси» погружались на десяток футов, создавая заслон и под поверхностью воды - от внимания вице-адмирала не укрылись, конечно, примеры использования подводных лодок в ходе войны Севера и Юга. Эдвард Инглфилд не хотел, чтобы его великолепные боевые корабли - новейший «Шэннон», заслуженные ветераны «Беллерофон» и «Трайумф», а так же фрегаты «Комюс» и «Рэйли» стали жертвой минных атак.
        План сработал. Примерно в полночь из устья реки Элизабет, от каменных верков фортов Монро и Вулл двинулись в залив многочисленные паровые катера. Машины их пыхтели на малых оборотах; кочегары едва поддерживали пар в котлах, следя за тем, чтобы сноп искр из дымовой трубы не выдал противнику приближение безмолвного убийцы. Вдоль бортов, выступая на несколько футов вперёд, свисали длинные шесты с закреплёнными на концах медными бочонками шестовыз мин, начинённых несколькими десятками фунтов хлопчатобумажного пороха. Несколько катеров несли более совершенное оружие - самодвижущиеся мины Уайтхеда в особых пусковых решётках или буксируемые мины-крылатки, которые предстояло подвести под днище неприятельского судна и подорвать, замкнув контакты гальванической батареи. И каково же было разочарование американских минёров, когда вместо покрытых броневыми листами бортов, их «торпедо» (так называли все виды морских мин, от якорных до самодвижущихся) уткнулись в верёвочные сети - на первый взгляд эфемерную, но непреодолимую преграду.
        Кто-то, чертыхаясь сквозь зубы, давал задний ход и принимался икать прореху в сетчатой стене. Кто-то подводил свой катер вплотную к ней и в отчаянии попытался проделать дыру с помощью матросских ножей. У кого-то не выдерживали нервы, и он замыкал контакты, наплевав, что на таком расстоянии от борта мина не нанесёт сколько-нибудь заметного ущерба.
        Первый взрыв ударил в противоминных сетях «Комюса», разрывая чернильную темноту ночи. И сразу вспыхнули гальванические лампы-прожектора на боевых марсах, засуетилась прислуга у картечниц и скорострельных малокалиберных пушек, до сего момента затаившихся за фальшбортами. Броненосцы опоясались вспышками выстрелов. Мечущиеся по поверхности воды прожекторные лучи вырывали из мрака то клубы пара из пробитого парового котла, то валящиеся за борт тела, пробитые пулями, то фонтаны щепок, разлетающиеся от искрошенных картечью бортов.
        Конечно, не все мины взорвались на сетевых заграждениях. У некоторых судов британской эскадры - например, у корветов «Аметист» и «Сапфир», у шлюпа «Ринальдо», у пароходов-прорывателей противоминных сетей не было вовсе. Они и стали жертвами - сначала шестовая мина разворотила борт «Сапфира», а потом две крылатки одна за другой взорвались под днищами пароходов. Но - как бы проклинали «лаймы» своего адмирала, если бы знали, что их гибель была предусмотрена сэром Ингфилдом, заложена в его хитроумный план…
        Словно в ответ на крики тонущих вместе с корветом матросов, на «Шэнноне» и «Беллерофоне» вспыхнули чадящие костры - это по приказу адмирала жгли на железных листах тряпьё и деревянный хлам, обильно политый машинным маслом. Немногие уцелевшие в разразившемся аду команды катеров могли торжествовать: проклятые англичане горят и тонут, дело сделано!
        Согласитесь, не так-то просто отличить в кромешной тьме броненосец от обычного парохода…
        Вице-адмирал выслушал доклад флаг-офицера и удовлетворённо кивнул. До рассвета - неполные пять часов. Волны, чёрные, тающие о мраке туши броненосцев, качающиеся на воде обломки катеров - всё освещено тусклыми оранжевыми сполохами рукотворных пожаров, знаменующих «бесславную гибель» британской эскадры.
        Что ж, теперь ход за янки. Он, Эдвард Август Ингфилд, готов.
        Весь вечер и половину ночи на мониторах стучали топоры - команды спешно ломали и выбрасывали за борт лёгкие деревянные мостки, сооружённые в мирное время на палубах. Боевые корабли принимали изначальный вид - плоские, почти не возвышающиеся над водой палубы, на которой стоит клёпаный барабан башни да торчит одинокая дымовая труба.
        С мостика флагманского «Лихая» - точнее с верхней площадки орудийной башни, выполняющей эту роль - не разглядеть даже мачт британской эскадры. Но оранжевые сполохи взрывов и зловещее багровое зарево наблюдалось достаточно ясно. К пяти часам утра, когда пальба наконец, утихла, контр-адмирал решил: пора! Мониторы переползали с места на место, выстраивая линию фронта - наилучшую, по общему мнению, для кораблей этого типа. В самом деле: неприятельскому огню подставлены лишь наименьшие, носовые проекции кораблей, тогда как орудия самих мониторов, все двенадцать дальгреновских орудий - калибры девять и пятнадцать дюймов, джентльмены! - направлены на врага. Дэвид Портер поставил свой флагман в середину строя, так, чтобы сигналы, поднятые на кургузой мачте, были лучше видны кораблям в ордере.
        На востоке едва угадывалась мутная серость вдоль линии горизонта. Контр-адмирал щёлкнул крышкой часов - шесть-десять утра, два часа до восхода солнца.
        Пора.
        Он сделал знак Сен-Брийё - на тесном мостике кроме самого контр-адмирала и его флаг-капитана едва находилось место для пары сигнальщиков.
        - Велите передать: «Всем кораблям. во фронт. Ход держать шесть узлов. Держать строй фронта.
        Контр-адмирал помедлил, огладил рукой пышную, чёрную, как смоль, бороду.
        - И ещё: «Америка ждёт, что каждый из нас честно выполнит свой долг».
        - Они идут, сэр!
        Инглфилд вскинул бинокль. С норда серый рассветный горизонт оделся низкими дымами, и за этой пеленой едва угадывались низкие силуэты мониторов Портера.
        - Дистанция, Джемис?
        Флаг-офицер закрутил винт микрометра Люжоля, посмотрел на шкалу, сверился со справочной таблицей.
        - Четыре с половиной мили, сэр. Через четверть часа янки откроют огонь.
        - Сигнальте: срубить сети.
        Уборка противоминных сетей - занятие хлопотное и небыстрое. Надо подтянуть выстрелы, скатать полотнища сетей, потом закрепить всё это хозяйство уложить из снаружи, вдоль бортов. В лучшем случае - час аврала.
        Но только не сегодня.
        Застучали топоры, сетчатые занавеси тяжело плюхнулись в воду, и устремились на дно, увлекаемые привязанными к кромкам ядрами. Нельзя допустить, чтобы сети намотались на винты, когда корабли дадут ход.
        - Малый вперёд!
        Выстрелы ещё подтягивались к бортам, а броненосцы уже сдвинулись с места и поползли, держась вдоль невидимой линии, соединяющей форты Вулл и Монро.
        - Придавить оборотов! Держать десять узлов!
        С береговой батареи грохнул выстрел. Чёрный мячик бомбы вскарабкался по крутой дуге, завис - и нарастающий скоростью ринулся вниз, чтобы поднять столб брызг в стороне от головного «Беллерофона».
        Недолёт.
        Расчёт тринадцатидюймовой мортиры - той самой, под названием «Диктатор», что наводила ужас на гарнизон Петерсберга в годы Гражданской войны - ещё возился с перезарядкой своего чугунного монстра, а броненосная шеренга уже набрала предписанные флажками десять узлов. От каземата головного броненосца отделилось плотное облачко белого дыма. Ударило, тяжёлый снаряд провыл над волнами и поднял высокий фонтан между мониторами «Аякс» и «Каноникус».
        Портер скривился - с первого выстрела, и чуть ли не накрытие!
        - Пора спускаться в башню, Эндрю, сынок. Здесь скоро будет весьма неуютно.
        В ответ с правофлангового «Маопака» гулко выпалила правая башенная пятнадцатидюймовка. Ядро блинчиком заскакало по волнам в полумиле от вражеского ордера.
        Сражение началось.
        Чесапикский залив.
        …декабря 1878
        Военный корабль САСШ «Лихай»
        - Жэм люаньон фритт а люиль, жэм люаньон канн тиль э бон…[17 - (фр.) Я люблю лук, обжаренный в масле,Я люблю лук, он такой вкусный] - пропел Сен-Брийе.
        «Песенка о «луке», излюбленная строевая песня наполеоновских гренадер. Она была знакома ему с детства, всегда приводила в хорошее расположение духа. А вот сейчас не сработала: подумалось вдруг, что ведь и матросы Вильнёва могли её знать. И даже наверняка знали - и напевали, наводя в круто изогнутые полосатые борта линкоров Нельсона.
        Как наводят и напевают сейчас его люди. Полос, правда, нет - борта британских броненосцев черны, как смертный грех. Но враг-то за ними тот же самый - и это не сулит ни ему, ни тем, кого он ведёт в бой, ничего хорошего.
        - Мэ па дуаньон оз отришьян
        Па дуаньон а ту сэ шьян!..[18 - (фр.) Никакого лука австрийцам,Никакого лука этим псам] - выдохнули в ответ канониры. Он сам набирал команду на свой монитор, отдавая предпочтение выходцам из Луизианы и Квебека. Впрочем, и те, кто не знал французского, быстро усваивали привычки командира.
        - Мэ па дуаньон оз англез
        Па дуаньон а ту сэ шьян!..[19 - (фр.) Никакого лука англичанам,Никакого лука этим псам]
        Контр-адмирал улыбается в бороду. На любом корабле свои традиции, и вмешиваться в них - смертный грех для понимающего командира…
        Высокие, чёрные, как сажа борта растут в стёклах подзорной трубы. Амбразуры угловатых казематов открыты, в них хищно ворочаются кургузые, толстенные стволы армстронговских пушек.
        - Опа, камарад, опа, камарад, опа-опа-опа!..[20 - (фр.) В ногу, товарищи, в ногу, товарищи,В шаге, в шаге, в шаге!]
        Всё. Время вышло.
        - По головному… залпом… пли!
        Иллюстрированный журнал «Нива» С-Петербург, декабрь 1881 г.
        ЛИТЕРАТУРНОЕ ОПИСАНИЕ БОЯ В ЧЕСАПИСКСКОМ ЗАЛИВЕ. СОСТАВЛЕНО КАПИТАНОМ 1-ГО РАНГА ПРВАЛИШИНЫМ И.Ф. СО СЛОВ УЧАСТНИКОВ И ОЧЕВИДЦЕВ К ТРЁХЛЕТИЮ ЭТОГО ЗНАМЕНАТЕЛЬНОГО СОБЫТИЯ.
        «…не соглашусь с теми, кто считает, будто победу англичанам обеспечила исключительно хитрость вице-адмирала Инглфилда. Да, то, что он ввёл в заблуждение Портера, изобразив пожары и многочисленные подрывы на своих судах, сыграло определённую роль, но лишь в принятии решения атаковать британскую эскадру. Сам же исход боя целиком определила тактика, выбранная сторонами - и тут пальму первенства следует отдать британцам.
        Дэвид Портер принял решение, которое было довольно легко предвидеть. Он построил свои мониторы линией фронта и атаковал стоящую на якорях под прикрытием противоминных сетей эскадру Инглфилда, рассчитывая прижать её к береговым батареям и минным банкам, прикрывающим устье реки Элизабет. При этом следует помнить, что осадкой американские мониторы значительно уступали британским броненосцам и, следовательно, могли беспрепятственно пройти над выставленными минами.
        Инглфилд легко разгадал избранную Портером тактику и заранее принял меры. Обрубив противоминные сети и расклепав якорные цепи, он быстро дал ход (следы взрывов и пожаров на его судах были, напомним, сплошной бутафорией), и двинулся поперёк курса мониторной шеренги, развив эскадренные десять узлов. При этом англичане серьёзно рисковали: тяжёлые мортиры форта Монро обстреляли проходящие мимо броненосцы, и даже добились результативного попадания - в палубу «Трайумфа», позади грот-мачты. При этом погибли восемь матросов и лейтенант Коллинз; так же были выведены из строя две скорострельные пушки системы Норденфельда.
        Целью Инглфилда был охват неприятельского ордера с правого фланга, причём реакция Портера была не менее предсказуема: поворот «все вдруг» на восемь румбов, и попытка навязать бой в параллельных колоннах, с целью прижать неприятельский ордер к форту Монро. Это, безусловно, могло бы принести плоды, особенно, при сближении на дистанцию менее полумили, когда дальгреновские орудия мониторов имели бы возможность нанести серьёзные повреждения британским броненосцам - если бы не другой, неожиданный ход Ингфилда.
        Британский адмирал разделил свою эскадру надвое: основная ударная сила, три казематных броненосца охватывали американскую колонну с головы, в то время как винтовые фрегаты «Комюс» и «Рэйли», так же представляющие, благодаря своей превосходной артиллерии, серьёзную угрозу для мониторов, двинулись в противоположную сторону, заходя с тыла!
        Можно не сомневаться, что подобный тактический приём Инглфилд спланировал заранее, ибо корабли были заранее поставлены на якоря именно в таком положении - броненосцы носом на норд, фрегаты - наоборот, на зюйд. И когда Портер увидел, какой опасности подверглась его колонна - он растерялся. Ненадолго, всего на несколько минут - но эти минуты оказались роковыми! А когда он скомандовал, наконец, «поворот все вдруг», три британских броненосца уже охватывали подковой его правый фланг, а с противоположной стороны, в тыл нацеливались орудия «Рэйли» и «Комюса».
        Но даже в этой непростой ситуации у Портера был выход - и он его нашёл. Контр-адмирал поднял флажный сигнал, предписывающий головным «Маопаку» и «Аяксу» одновременно выполнить правый коордонат (так называется поворот с последующим возвращением на прежний курс), а замыкающим «Диктатору» и «Каноникусу» - левый. При этом «Кэтскилл» и флагманский «Лихай», составлявшие центр построения, оставались на прежнем курсе. Таким образом американский ордер из колонны должен был превратиться в строй двойного пеленга. Причём головные мониторы каждой пары могли вести огонь по преграждающим путь броненосцам, а замыкающие, поворотив башни на корму, получали возможность без помех обстреливать угрожающие им с тыла фрегаты.
        Рискну предположить, что даже неискушённому в морском деле читателю вполне очевидно, что такое действие требует строжайшей согласованности и превосходных навыков эскадренного маневрирования - того, чем увы, не могли похвастать подчинённые Портера. По меньшей мере три из них были недавно выведены из резерва и укомплектованы экипажами - о какой сплаванности можно говорить? Прекрасно задуманный манёвр с треском провалился: место геометрически точного построения, американский ордер превратился в кучу-малу, участники которой способны были думать только о том, чтобы избежать столкновения. И в эту свалку с двух сторон летели английские снаряды - нацеленные хладнокровно, по цели предписанной указаниями с флагмана.
        В сущности, это было начало разгрома. Видя, что мониторы Портера не в состоянии вести сколько-нибудь эффективный артиллерийский огонь, и производят лишь редкие и нерезультативные выстрелы, Инглфилд скомандовал идти на сближение. Британский командующий рассчитывал поставить точку в сражении, применив имеющиеся на броненосцах мины Уайтхеда - в такую кучную и малоподвижную цель, как скопление мониторов, промахнуться было непросто. Действительно, «Шэннон», а за ним и «Беллерофон» произвели в общей сложности пять пусков самодвижущихся мин, но тут предусмотрительность изменила англичанам: рассчитанные на обычную осадку мореходных броненосцев, мины попросту прошли под днищами американских мониторов!
        Пушки, тем временем, делали своё дело. Одно за другим три попадания четырнадцатидюймовых бронебойных снарядов совершенно разрушили башню «Маопака», оставив монитор без командования и управления. Другой монитор, «Диктатор», на корме которого разорвался тяжёлый снаряд, выкатился из общей кучи поперёк курса британской колонны. Командир флагманского «Беллерофона» долго не раздумывал - монитор получил таранный удар в районе мидель-шпангоута на скорости в одиннадцать узлов, разломился пополам и быстро затонул вместе со всем экипажем.
        Столкновение, однако, заставило «Беллерофон» почти замереть на месте, и идущие следом «Шэннон» и «Трайумф» вынуждены были маневрировать, в свою очередь, превращая британский строй в свалку. И тут произошло то, что обеспечило сюжетами и вдохновением десятки художников, изображавших в последующие годы эту знаменательную баталию.
        Мы упоминали, что американская эскадра состояла из шести однобашенных мониторов: ««Аякса», «Маопака», «Кэтскилла», «Диктатора», «Каноникуса» и флагманского «Лихая».
        Это не совсем так. кроме перечисленных шести боевых единиц, имелась ещё и седьмая - таранный миноносец «Индепид».
        Заложенный в 1870-м году, этот сравнительно небольшой корабль целиком был изготовлен из железа. Главным его оружием стал чудовищный тридцатифутовый таран, выглядящий до крайности несуразно в сочетании с кургузым корпусом. Что касается минного оружия, то оно состояло из трёх подводных шахт для шестовых мин. Однако, в процессе постройки корабля технический прогресс не стоял на месте, и шахты приспособили для пуска мин Уайтхеда - правда, весьма неудачной конструкции. Ещё две шахты, под углом в сорок пять градусов к курсу, предназначались для выдвижения шестовых мин - на случай промаха при таранной атаке.
        Из защиты «Индепид» мог похвастать полным броневым поясом по ватерлинии из кованого железа толщиной около четырёх дюймов. Броневая палуба, однако, отсутствовала, что делала минный таран лёгкой добычей для навесного огня или обстрела с боевых марсов или высоких надстроек неприятельских кораблей.
        Как это частенько бывает с конструкциями, перенасыщенными новинками, «Индепид» с момента ввода в строй в 1874-м году страдал от многочисленных технических проблем. Одно время его использовали для испытания самодвижущихся мин, но уже через год разоружили и поставили в резерв. Последующие три года он провёл на приколе в различных портах Новой Англии - пока в преддверии британского набега не был спешно довооружён и включён в состав эскадры контр-адмирала Портера. И никто, даже командир самого «Индепида», не мог предположить, что этому нелепому судёнышку предстоит войти в историю наравне с «Монитором» и «Фердинандом Максом»…
        Здесь автор предосталяет слово своему доброму другу коммандеру Анри Сен-Брийё. В этой баталии ему довелось командовать флагманом Портера, монитором «Лихай»:
        «После страшной гибели «Аякса» контр-адмирал, казалось, потерял рассудок. Пренебрегая опасностью ежесекундно быть сражённым осколками, он выскочил из башни и встал у борта, наблюдая разворачивающееся побоище. Я последовал за ним; залп картечницы с «Беллерофона» высек сноп искр из башенной брони всего в полутора футах от контр-адмирала, но он, казалось, этого не заметил - стоял, сжав побелевшие кулаки, борода развевалась на ветру, глаза горели неистовым огнём.
        Башня тем временем заворочалась, наводя пушки на изрыгающий огонь «Беллеррофон». Я успел крикнуть: «Берегитесь мистер!..» - и оба наши орудия выпалили со страшным грохотом. От сотрясения палубы и волны горячих газов мы оба не устояли на ногах. Я вскочил первым и помог подняться контр-адмиралу. «Что же это делается, Эндрю, сынок?» - прошептал он; я с трудом различил эти слова, поскольку и сам был слегка контужен.
        Я обернулся и посмотрел, куда указывал контр-адмирал. В четверти мили от нас пылал «Каноникус». Бронебойный снаряд пробил палубу и разорвался в пороховом погребе, превратив судно в подобие действующего вулкана; мы видели, как с монитора прыгали в воду люди.
        «За мной!» - крикнул Портер и бросился к корме - там, на недлинном буксирном конце волоклась за «Лихаем» маленькая шлюпка. Я кликнул из башни матроса, и мы оба поспешили к контрадмиралу. Матрос, подчиняясь властному жесту его руки, принялся выбирать буксировочный линь, а сам Портер обернулся ко мне.
        «Пришла пора выложить наш последний козырь. - сказал он и указал на «Индепид», держащийся в полутора кабельтовых на нашей правой раковине. До сих пор этот корабль не участвовал в сражении, уклоняясь по мере сил от неприятельского огня.
        «Принимай командование эскадрой и пробивайся к форту Монро. - приказал Портер, - а я попробую расчистить для вас путь».
        Я пытался возразить, что это не дело командующего, и достаточно отдать приказ командиру «Индепида», но контр-адмирал одним нетерпеливым жестом отмёл мои возражения. Он запрыгнул в шлюпку Матрос взмахнул вёслами, и утлая скорлупка понеслась к «Индепиду». Контр-адмирал стоял во весь рост; раз или два его закрывали от моего взора столбы воды, поднятые падающими снарядами, и всякий раз я с замиранием сердца ждал - покажется ли он снова? Но роковая минута ещё не наступила: шлюпка ткнулась в борт, контр-адмирал забрался на палубу - в подзорную трубу я разглядел, как он гневно оттолкнул протянутую ему руку - и скрылся из виду. Спустя несколько минут «Индепид» развёл предельный ход и обогнул «Лихай», выходя в атаку на «Шэннон».
        Я стоял и смотрел, как заворожённый, не обращая внимания на пули и осколки, барабанящие по броне. Британцы, видимо, не заметили этой отчаянной атаки, а когда заметили - было уже поздно. С расстояния в три кабельтовых с «Индепида» выбросил самодвижущуюся мину; она пошла в цель, лишь немного обгоняя сам миноносец, и ударила «Шэннон» в район форштевня. Поднялся высоченный столб воды, а «Индепид, продолжая движение, ударил британский броненосец в борт своим шпироном. Удар пришёлся по касательной и лишь сорвал с креплений несколько листов броневого пояса. Не знаю, выдвинули перед атакой бортовые шесты с минами или нет - скорее всего, выдвинули, однако правая мина, которая должна была поразить «Шэннон», не взорвалась. От сильного удара «Индепид» отбросило влево и энергия вращающегося на всех оборотах винта увлекла его прочь, прямиком к разворачивающемуся в пяти кабельтовых от «Шэннона» броненосцу «Трайумф». «Значит, атака ещё не закончилась? - успел подумать я, и тут грозный шпирон «Индепида» вломился в борт британца. И почти сразу прозвучал сдвоенный взрыв - один потряс корпус броненосца там, куда
пришёлся таранный удар, другой поднял столб воды чуть левее. Я с ужасом понял, что вторая шестовая мина сделала своё дело - мало того, взорвалась мина Уайтхеда в одной из подводных пусковых труб, которую, видимо, успели зарядить перед второй атакой.
        Результат этого тройного удара был ужасен. Носовую часть «Индепида» оторвало; тридцатифутовый таран засел в самой большой пробоине. Хлынувшая во внутренности броненосца вода залила котельное отделение, гибнущие корабли окутались громадными клубами пара - даже с расстояния более полумили до меня доносились вопли обваренных раскалённым паром людей. «Трайумф», издав долгий вздох, подобно умирающему киту, лёг на борт - и накрыл собой обломок героического «Индепида!» Несколько минут совместной агонии, и на поверхности воды остались лишь обломки, среди которых прыгали в волнах человеческие головы…»
        Что можно добавить к этому леденящему кровь описанию? «Шэннон» поднял из воды несколько десятков матросов, среди которых не было ни одного американца. Воспользовавшись возникшей паузой, Сен-Брийё провёл три избитых английскими снарядами монитора под кормой британского ордера, на мелководье возле форта Монро. Британцы их не преследовали - взяв на буксир подбитый «Шэннон» они медленно двинулись к выходу из залива. А к месту разыгравшейся трагедии уже спешили катера и шлюпки с форта - спасать тех, кого ещё можно было спасти.
        На что рассчитывал Дэвид Портер, бросаясь в свою последнюю атаку? На то, что прорвавшиеся под защиту фортов мониторы под командованием Сен-Брийё сумеют кое-как защитить минные заграждения от потрёпанных броненосцев Инглфилда? На последний резерв обороны Норфолка, полдюжины колёсных канонерок, вооружённых совсем уж антикварными пушками? А может, ему уже виделись за грядой островов, отделяющих акваторию Чесапикского залива от океана, дымы подходящей русской эскадры?
        Мы подошли к месту сражения спустя несколько часов, и могли лишь видеть мачты британских кораблей, исчезающих за горизонтом. Адмирал Бутаков имел возможность преследовать Инглфилда, однако накатывающийся с норда грозовой фронт заставил его вспомнить об осторожности. И не напрасно - вскоре разразился шторм такой силы, что даже в укрытом от удара стихий эстуарии реки Саскуэханны мы испытали немало неприятных минут. Оставалось только посочувствовать британцам, которых это буйство стихий застигло в океане. Много позже мы узнали, что этот шторм погубил «Шэннон» - искалеченный фрегат затонул на пути к Бермудам после столкновения с буксировавшим его пароходом. И лишь непотопляемый груз в виде бочек и брёвен, предназначенных принимать на себя разрушительную силу подводных мин, позволили несчастной посудине кое-как доковылять до Гамильтона…»
        XIV. Ночь перед Рождеством
        Гавань Нью-Йорка. 24 декабря 1878 г.
        - Что это там? Никак ведьма на метле прилетела?
        Командир «Клеопатры» прищурился. Действительно, на фор-салинге фрегата «Дэлавэр» маячили неясные фигуры, размахивающие чем-то разлапистым, ветвистым, вроде огромной метлы. Кавторанг улыбнулся.
        - Боюсь, Геннадий Егорыч, в Новом Йорке нет ни кузнеца Вакулы, ни его ненаглядной Оксаны. И Пузатого Пацюка тоже нет. И не ведьма это вовсе, а американские матросы - собираются примотать к клотику рождественскую ёлку. Сочельник, традиция!
        _ Ф-фух, а я уж подумал, и правда, запахло Николаем Васильевичем. - Старший офицер состроил гримасу облегчения и сделал вид, что утирает пот со лба. - Мало нам сюрпризов за эти две недели… К Норфолку, вон, сходили - думали, будет хорошая драка. А в результате только уголь зря извели!
        - Нашли о чём жалеть, батенька! Английская эскадра, даже после боя с мониторами Портера, оставались крепким орешком. Сколько православных душ загубили бы…
        - И нам ещё отсиживаться в этом клятом Нью-Йорке? Признаться, начинаю завидовать Сибирской флотилии - они собралась послать крейсерский отряд в Южные моря, аж к берегам Австралии!
        - Да, в «Нью-Йорк Геральд» третьего дня была телеграмма - в Сан-Франциско ждут прибытия наших рейдеров. - подтвердил Повалишин. - Во Владивосток-то им сейчас путь закрыт. Бухта Золотой Рог во льдах, не пройти…
        - Вот именно… - проворчал старший офицер. - А тут ни льдинки - однако сидим без дела, только уголь пережигаем на отопление.
        - Ну-ну, не спешите, друг мой… - каперанг говорил успокоительным тоном. - Мне давеча шепнули в нашем консульстве: англичане запросили перемирия. А пока идут переговоры - нам велено носу из гавани не казать.
        Он поплотнее закутался в шинель - декабрьские ночи стояли морозные и к утру вода в бочке на полуюте, возле которой матросы собирались покурить, покрывалась тонким ледком.
        С берега раздалась раскатистая трель хлопков, взлетели разноцветные искры. Нью-Йорк праздновал близкое Рождество и недавнюю победу.
        - Всё гуляют… - Повалишин вытащил из-за пазухи перчатки. - Право, как дети: уже две недели прошло, а они всё никак не уймутся.
        - Как же-с - грандиозная морская виктория! - ухмыльнулся собеседник. - Эскадру Королевского Флота погнали прочь, да ещё и цельный броненосец утопили! А уж когда в Нью-Йорке узнали о гибели «Шэннона» - так вовсе словно с цепи сорвались. Оркестры, фейерверки, виски и ром рекой… Во всех газетах только и пишут о подвиге адмирала Портера. Заложили аж пять таранных миноносцев по образцу «Индепида». Новый класс боевых судов для них придумали - «armored ram».
        - «Бронированный баран? - удивился командир «Клеопатры». Бьёт, значит, с разбегу, как лбом в воротину? Не слишком-то лестно…
        - А вы что хотели, голубчик - американцы. Они и тактику какую-то особую взялись изобретать - чтоб в составе отряда мониторов непременно были такие броне-бараны.
        - Да, мониторы… - кивнул Повалишин. - По всему Восточному побережью выводят их из резерва, а какие законсервированы на стапелях, вроде «Пуритана» - спешно достраивают. Объявили набор матросов торгового флота, кто не идёт своей охотой - берут под конвоем. Вчера наших двух олухов чуть не загребли. Они, вишь ты, по пьяни поменялись в кабаке одёжкой с американскими матросами и стали отплясывать джигу - на свой, рязанский манер. Ну и попались вербовочному патрулю.
        - Это вы мне рассказываете? - Старший офицер состроил возмущённую мину. - Да я же их и вызволял из кутузки! Американцы сильно обижались - наши орлы сломали нос констеблю, а ещё двоих в окна повыкидывали… Сейчас сидят в судовом карцере, приходят в себя.
        Мимо прошлёпал широкими колёсами портовый буксир. За ним на канате полз, словно баржа-грязнуха, длинный, плоский, как бильярдный стол, двухбашенный монитор. Вид он имел неопрятный - амбразуры башен забиты дощатыми щитами, палуба загромождена дощатыми клетушками, сарайчиками, будками, на корме - груда угля, прикрытая от непогоды драным брезентом.
        - Вот вам ещё один, из резерва… - Повалишин проводил монитор задумчивым взглядом. - меня ведь, голубчик, эта война началась с мониторов - ими, похоже, и заканчивается.
        - Думаете, всё же скоро конец?
        - Похоже не то.
        Офицеры помолчали, провожая взглядом медленно ползущий караван.
        - Зато американским фрегатам раздолье. - сообщил после паузы старший офицер. - Такой разбой на трансатлантических линиях учинили - только держись! Но и англичане не дремлют: неделю назад наш приятель, «Трентон» встретился возле Ньюфаундленда с другим нашим знакомцем, «Комюсом», и эта встреча закончилась для американца весьма и весьма плачевно.
        - У королевы всё ещё много? - усмехнулся Повалишин.
        - У королевы всё ещё много. Хотя и заметно меньше, чем год назад.
        - Да, англичанам в этой войне решительно не везёт. Два раза выиграть крупные морские сражения - и оба раза не суметь воспользоваться плодами победы.
        - Это вы, Иван Фёдорович, про Александрию?
        - Разумеется. Тогда они, как и в Ческапикском заливе, практически разгромили противника, хотя, конечно, не без потерь. И тоже принуждены были уносить ноги, не солоно хлебавши.
        - Да, какое уж тут везение…
        Вдали, на колокольне церкви Троицы, чей тонкий, похожий на обглоданный рыбий хребет, шпиль высился над частоколом корабельных мачт, задребезжал колокол.
        - «Что же сказать на это? Если Бог за нас, кто против нас?» - нараспев произнёс Повалишин.
        - «…и все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас…» - подхватил старший офицер. - «Послание к Римлянам», стих восьмой.
        - Вижу, на уроках Закона Божия вы не спали, как наш мичманец на морской истории?
        Старший офицер усмехнулся.
        - В бытность мою на клипере «Гайдамак» в семьдесят пятом, судовой батюшка частенько приводил именно это место из Писания. Вот и запомнилось.
        - Что вы, голубчик, разве ж я в упрёк? Наоборот, сочувствую и разделяю…
        Матросы на мачте «Дэлавэра» закончили возиться с ёлкой. Повалишин пригляделся - такие же деревца украшали мачты и других кораблей. С берега кричали, размахивали руками, горланили наперебой песни.
        - А может, и нам, Геннадий Семёныч?..
        - Что вы, Иван Фёдорыч! - глаза старшего офицера округлились от удивления. - Не по уставу, да и Рождество теперь не наше, не православное. К тому же - где сейчас ёлку-то взять?
        - Бросьте, батенька - «положено - не положено!» Мы, чай, не в Кронштадте, а в городе Новый Йорк. А в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
        - Ну, раз вы так настаиваете… боцман!
        По палубе простучали башмаки.
        - Вот тебе десять… нет пятнадцать долларов, братец. Бери двух матросов, гичку - и чтобы через час были три ёлки. Где хошь добудь, хоть роди! Как принесёте - прикрутите по одной на каждую мачту, вон, как американцы делают…
        Он ткнул пальцем в «Делавэр».
        - И ещё: после седьмой склянке команде выдать по две чарки по случаю праздника.
        - Слушш! - физиономия боцмана расползлась в довольной ухмылке. - Всё сделаем, в наилучшем виде. Вот ребята-то обрадуются!
        С пирса со змеиным шипением взлетела и закувыркалась в чёрном зимнем небе ракета. В ответ раздались весёлые крики, полетели в воздух цилиндры, кепи, дамские шляпки. Бодро вздохнул, заиграл оркестр - музыканты, все, как один красовались в ярко начищенных медных пожарных касках.
        - Ну что, Иван Фёдорыч, пора и нам? - старший офицер в предвкушении потёр ладони. - Посмотрим, чем нас сегодня порадуют к ужину. Слышал, буфетчик съезжал на берег - так приобрёл, шельмец двух индеек, картошки и три фунта чернослива. Рождество - оно всегда Рождество, хоть по григорианскому календарю, хоть по какому ещё…
        Нью-Йорк, 1878 год.
        Сочельник.
        Восточно-Китайское море. 6 января 1879 г.
        Мало-помалу утихла привычная суета, которой корабль жил изо дня в день, все долгие месяцы изнурительного похода. Пробили зорю, сыграли гимн "Коль славен наш Господь в Сионе", и все, кроме вахты и подвахтенных, улеглись спать. Правда, ненадолго - через два часа боцманские дудки поднимут их к рождественской службе.
        Сочельник. Греве в который уже раз удивился, насколько удобно устроена жизнь нижних чинов на «коммерческом крейсере». С клиперами не сравнить - просторные кубрики, койки никаких тебе коечных сеток, после которых пробковый гамак всякий раз пропитан влагой и подсушивать его бесполезно. У каждого свой закуток, рундук, служащий одновременно койкой - гостиница, да и только! Про офицеров и говорить нечего - кают-кампания больше напоминает ресторан на шикарном пассажирском пароходе. Ну, может «шикарного» - это преувеличение, «Москва» переоборудована из грузо-пассажирской «Тюрингии», но с условиями на борту военного клипера не сравнить. Отдельные каюты даже у мичманов, дуб, бронза, бархат… как в каюте у Серёжи Казанкова, к которому он как раз направляется.
        Судно чувствительно качнуло. Греве едва удержался на ногах, и пришлось самым постыдными образом опираться рукой о переборку. Он воровато оглянулся - не видел ли кто? Впрочем, имелось и оправдание - культя в шейной повязке, из-за которой барон никак не мог привыкнуть сохранять равновесие. Да, искалечен, но ведь ничего: держится, бодр и весел, не то что старый приятель, с самого Нагасаки, покидающий каюту лишь по служебной надобности. Капитан-лейтенант Михайлов, добрая душа, видит, что творится с подчинённым и лечит его на свой манер - нагружает сверх меры работой. Не помогает: Казанков, как всегда, безупречен по службе, но стоит сдать вахту - и он, не говоря ни слова, скрывается в своей каюте.
        А ведь сегодня сочельник. Неизвестно, какими правдами и неправдами сумел старший офицер раздобыть в Нагасаки ёлку. Не совсем, правда, настоящую, скорее, диковинную японскую сосну, но зато с сильным запахом смолы и длинными бледно-зелёными иглами. Однако ж - и раздобыл, и доставил втайне на борт и спрятал, завернув в тёмно-коричневую упаковочную бумагу, в ледник… Вчера вечером в Кают-компании творилось весёлое священнодействие: японскую красавицу обряжали в бумажные звёзды, гирлянды из разноцветной фольги, японские фонарики, заранее закупленные в Нагасаки. А Серёжка так и не пришёл - сказался нездоровым и на весь вечер заперся в каюте.
        Меланхолия, будь она неладна. Чёрная тоска. Когда барон попытался завести разговор о предстоящем праздновании Рождества, Казанков посмурнел, уставился невидящими глазами в переборку и произнёс похоронным голосом: «А знаешь, Гревочка, на прошлое Рождество мы с Ниной в Гельсингфорсе на коньках катались, на катке, что возле «Стрельца» устроили. Глинтвейн пили, а когда уморились - взяли санки и на Михайловскую в кофейню. В нашу кофейню…»
        Барон, услышав это, скривился. «Наша кофейня» - стало быть, дело совсем худо. знал, конечно, о беде друга, странным образом совпавшей с общероссийской трагедией. Казалось, стоило ожидать, что военная страда, долгие месяцы в чужих морях, костлявая, что не раз стояла за спиной со своей ржавой литовкой - все это просто обязано было ослабить боль потери. Так оно, в общем, то и вышло, но, видимо, что-то надломилось во время стоянки в Нагасаки, будь оно неладно - и выплеснулось наружу, и придавило душу серой чугунной тоской.
        А значит - вся надежда теперь на старого друга.
        «…может, рассказать Серёжке о моей вдовушке? Он, помнится, интересовался, подшучивал…
        …нет уж! Только не о делах интимных. В другой раз, не сегодня…»
        Греве вздохнул и, не стучась, толкнул дверь каюты.
        - … Леонид Васильевич велел напечь блинов. Конечно, Рождество не масленица, но отчего бы не порадовать команду? Сметаны в Нагасаки раздобыли, а что икры нет - так её заменили французскими сардинами в прованском масле из пресервов, взятых, как мне сказали, ещё в Гамбурге. Пробовал? Объедение-с!..
        Серёжа кивнул. Солидная стопка блинов - тех самых, о которых с таким аппетитом рассказывал барон - красовалась у него на столике, доставленная по распоряжению барона, вестовым. Увы - давно остывшая. Рядом притулилась распечатанная баночка сардин, тоже нетронутая.
        «…так, попробуем другой заход…»
        - А что говорят про наши дальнейшие планы? Куда идём - в Сан-Франциско?
        Серёжа помотал головой.
        - Нет, в Портленд, становиться на ремонт. Вас поначалу-то думали оставить в Нагасаки. В Йокогаме зимует клипер «Разбойник», он там находится в распоряжении русского посланника - на нём бы «крейсерские» по весне и отправились бы во Владивосток. Но позже, когда пришло известие о перемирии с Англией, решили не ждать, а отправить вас в Россию через Америку.
        Греве, как и прочие офицеры «Крейсера» был допущен в кают-компанию. Он с удовольствием участвовал и в застольях, беседах, вместе со всеми наряжал японскую «ёлку», смаковал перспективы праздничного меню - однако на состоявшийся недавно совет приглашён не был. Но, разумеется, знал, конечно, что ни в какое Сан Франциско они не идут - никто не собирался скрывать планы, просто традиция требовала, чтобы на совете присутствовали лишь офицеры «Москвы». И теперь спрашивал, исключительно, чтобы отвлечь друга беседой.
        - Сначала с нами, в Портленд, потом по железной дороге на Восточное побережье, и там, пароходом какой-нибудь судоходной компании - в Европу.
        - Через Америку, значит… - Греве уселся на стул, ловко орудуя ножом, соорудил несколько блинов с сардинами и с наслаждением откусил. - Вот нелепица: до России рукой подать, а мы отправляемся домой вокруг половины шарика!
        Он извлёк из кармана маленькую овальную фляжку из английского пьютера (куплено в прошлом году, в Лондоне, на пути в Америку) - и протянул владельцу каюты.
        - Будешь?
        Казанков помедлил, потом осторожно отхлебнул коньяк и взял второй блин.
        - Что поделать, дружище, что поделать. Через Сибирь на перекладных полгода будешь добираться, а тут - месяц-полтора и ты в Европе!
        Греве сдержал улыбку - его план, похоже, сработал. Серёжа с аппетитом уплетал блин.
        - А ты как? Будешь ждать окончания ремонта?
        Вряд ли. Михайлов намекнул, что по случаю перемирия часть офицеров отзовут в Россию. Так что, надо думать, вместе и поедем. Из Портленда, по железной дороге до Нью-Йорка, а там - пароходом какой-нибудь европейской компании домой.
        Кстати, в Нью-Йорке стоит эскадра Бутакова. Может, статься застанем их там… - сказал барон и тут же пожалел о сказанном. Повалишин - родной дядя покойницы Нины, она жила у него в доме и в Петербурге, и в Гельсингфорсе, когда начался и с Серёжей роман…
        «…ну, так и есть: глаза затуманились, блин не доел, пальцы дрожат - сейчас разрыдается…»
        Оставался последний козырь.
        Барон осторожно отобрал у Казанкова надкусанный блин, изо всех сил стараясь не капнуть прованским маслом тому на китель, и вытащил из-за пазухи сложенную в несколько раз газету.
        - Смотри, что я тут обнаружил!
        Серёжа взял.
        Газета была французская, двухнедельной давности - её, в числе прочей «прессы», взяли в Нагасаки.
        - На второй странице статья о конференции по Суэцкому каналу…
        На развороте, поверх заголовка, красовался большой рисунок, сделанный, как это водится в подобных изданиях, по фотографическому снимку. Просторный, с высоченным потолком, зал, посредине, вокруг огромного круглого стола - мужчины в мундирах, фраках, многие с орденскими лентами и звёздами. Внизу, крошечными буквами, подписи - кто где сидит.
        - Пятая слева.
        Серёжа от удивления вздрогнул, едва не опрокинув локтем тарелку с блинами. Барон успел подхватить её в последний момент.
        - Остелецкий? На конференции в Порт-Саиде? Каким ветром его?..
        - Да ты погляди ниже, где списки делегаций. «Капитан-лейтенант Вениамин Остелецкий, младший советник по военно-морским делам».
        - Венечка? Уже каплей - и в дипломатах? Дивны дела твои, господи…
        - За это надо, ещё по три капли! - уверенно заявил Греве, откручивая крошечную оловянную крышечку.
        «…Сработало!..»
        «San Francisco Examiner»
        САСШ, Сан-Франциско
        …декабря 1878 г.
        «…война в Зулуленде. Негритянский король Кечвайо отказался принять ультиматум, выдвинутый в декабре прошлого года верховным комиссаром Южной Африки сэром Бернардом Фрером и распустить зулусское войско. Вместо этого он сам вторгся на территорию, контролируемую британцами и продвигается на юг. Малочисленные британские части не в состоянии его остановить, а обещанные подкрепления из Англии и Индии запаздывают…»
        «Berliner Borsen-Courier», Берлин
        …ноября 1878 года
        «…восстание в Индии набирает силу. Махараджа Ранбир Сингх объявляет о независимости Кашмира, Санкт-Петербург признаёт это. Махараджа просит своих «русских друзей «погостить» у него. Генерал Гурко намерен принять приглашение и оставить свой экспедиционный корпус в Кашмире на неопределённый срок. Провинция стремительно превращается в настоящий рассадник мятежных настроений. Англичане медленно отходят на юг, оставляя город за городом. Метрополия не в состоянии оказать «Жемчужине британской короны» сколько-нибудь серьёзную помощь. По сведениям, полученным из надёжных источников, русский император через шведского посланника в Санкт-Петербурге заверил вице-короля Индии сэра Булвер-Литтона, что британские поданные королевы Виктории могут рассчитывать на защиту русских войск от жестокости и кровожадности индусов…»
        С.-Петербургские Ведомости
        …января 1879 г
        «…армия канадских инсургентов после недельной осады взяли штурмом город Квебек. Бок о бок с ними сражались многочисленные отряды волонтёров из Североамериканских Соединённых Штатов. Поддержку штурмующим оказывали вошедшие в устье реки Святого Лаврентия мониторы «Уайандотт» и «Пуритан», а так же три колёсные канонерские лодки. Потери штурмующих ограничились…»
        «Le Petit Journal» Франция, Париж.
        …января 1879 г
        …встреча близ балтийского острова Бьёркё, недалеко от некогда шведского, а ныне принадлежащего России, города Выборга. Кайзер прибыл на встречу на борту элегантной яхты «Грилле». Русский же царь, склонный, по словам некоторых приближённых к нему особ, к некоторой театральности и внешним эффектам, избрал для визита не самую большую из императорских яхт, а отдал предпочтение скромной колёсной «Стрельне», принимавшей активное участие в весенней кампании на Балтике в качестве разведочного и посыльного судна. Ведущий обозреватель нашего издания, неподражаемый Леон Эскофье, несомненно, памятный читателям по захватывающим репортажам из Александрии, полагает, что и этим выбором, и самим местом, где происходит встреча (напомним, весной прошлого года Финский залив стал смертельной ловушкой для британской броненосной эскадры) российский самодержец подаёт ясный знак своим противникам: русский медведь не боится продолжения войны и готов драться и дальше!..»
        Адриатическое море. На подходах к Триесту.
        …января 1879 г.
        - Совсем как в Италии… - мечтательно произнёс Зацаренный. - Море лазурное, небо, зелень - будто и не январь вовсе.
        - Тут вы, батенька, правы. - кивнул Юлдашев. - Сколько ни случалось видеть Триест с моря, всякий раз не оставляла мысль, что нахожусь где-нибудь возле Салерно. И горы, сосновые рощи, и крепость на скале…
        Венечка не участвовал в беседе двух почитателей адриатических красот. Он впитывал. Всем своим существом впитывал это буйство красок, это великолепие, желая только одного - остаться тут навсегда и будь, что будет.
        …как же, так тебе и позволили! К тому же, и скука, надо думать, в этом Триесте смертная. - ехидно подсказало «альтер эго», как всегда, циничное и ядовитое. - …да и что с него взять - глухая провинция Австро-Венгерской империи. Одна радость, что кухня тут выше всяких похвал да море тёплое во всякое время года…
        - С вашего позволения, господин капитан-лейтенант, мы с моим спутником прогуляемся… как это у вас называется на морском языке? На нос?
        - На полубак. - поправил дипломата Венечка. Юлдашеву вздумалось валять дурака - и понятно, зачем. Хочет поговорить без помех, наедине.
        …как будто Зацаренному есть дело до ваших секретов! - проблеяло «альтер эго». - С тех пор, как он получил от самого светлейшего князя Горчакова заверения, что капитан-лейтенант Остелецкий никакой не проходимец, а наоборот, герой, он с лёгким сердцем выбросил всё это из головы и с головой ушёл в свои мины…
        Впрочем - на полубак, так на полубак. Пусть будет полубак. Ветер с правой раковины, тёплый, почти горячий, взявший разбег от песков Сахары - и не скажешь, что январь. «Великий князь Николай» бодро бежит под всеми парусами, и беседовать в тени фор-стакселя - одно удовольствие. Особенно, если забота обо всём непростом судовом хозяйстве взвалена на чьи-то плечи, а ты всего лишь пассажир. И не простой, а весьма привилегированный.
        Дипломатическая почта Российской Империи - это вам не жук чихнул. То есть почта - содержимое юлдашевского саквояжа, который покоится себе в секретере, в каюте, под неусыпной охраной матроса с револьвером. А он, капитан-лейтенант Остелецкий - так, довесок.
        …весьма, впрочем, важный довесок…
        …ты, и правда, в это веришь?
        …заткнись! Это не «альтер эго», это кара Божья!..
        …ги-ги-ги!…
        - Всё же не понимаю, почему мы идём именно в Триест? Юлдашев с наслаждением подставил лицо тёплому ветру.
        - Ну, во-первых, это сейчас самый быстрый способ добраться до Петербурга. От Триеста в спальном вагоне через Вену и Берлин - недели не пройдёт, как будем в родных пенатах!
        - Да, железные дороги Османской Империи пока не связаны с центрально-европейской сетью. - посетовал Венечка.
        - На Триестском конгрессе, вроде, решили, чтобы Сербия и Болгария помогли ликвидировать это досадное упущение. - заметил граф. - Скоро сможем прямо из Константинополя ездить в Петербург.
        - И не только! - с энтузиазмом подхватил Венечка. - в Вену, Берлин, даже Париж!
        Его неожиданно захватила эта идея. Он представил, как садится в шикарный спальный вагон в Константинополе и едет через всю Европу. Хрусталь, серебро столовых приборов, обитые бархатом вагонные диванчики, очаровательные спутницы, с которыми так приятно беседовать под стук колёс о чём-то важном, значительном…
        - Эдакий восточный экспресс, поезд четырёх столиц! Уверен, найдётся масса желающих на нём прокатиться!
        Юлдашев посмотрел на спутника с интересом.
        - «Восточный экспресс»[21 - В реальной истории первый «Восточный экспресс» отправился в путь в 1883-м году.], говорите? А что, недурное название. Надо подсказать кое-кому. Есть у меня знакомец в одной весьма солидной бельгийской компании - они как раз собираются вложить большие деньги в строительство железной дороги до греческих Салоников и дальше, в Константинополь[22 - «Compagnie Internationale des Wagons-Lits», основанная в 1876 году. Главным её акционером был бельгийский король Леопольд II.].
        Граф замолк, провожая взглядом крупную белую, с чёрными кончиками крыльев, чайку. Вот птица спикировала к воде, выхватила серебристую рыбку и пошла, набирая высоту, к близкому берегу.
        - Да, замечательно было бы…но это, мой юный друг, дела будущего, пусть и недалёкого. А пока - кроме «во-первых», есть ещё и «во-вторых».
        Венечка выпрямился - до сих пор он стоял в расслабленной позе, опершись локтями на отдраенный до белизны планширь.
        …похоже, ни к чему не обязывающие разговоры закончены. - «другое Я» сменило тон на серьёзный. - …теперь ушки на макушке и взвешивай каждое слово, каждый вопрос…
        - Вот как?
        - Да, у меня есть кое-какие дела в Вене.
        Граф продолжал говорить тем же тоном, каким только что обсуждал красоты средиземноморского пейзажа.
        - Австрияки, видите ли, считают себя обделёнными по результатам конгресса. А пуще того они обижены, что итальянцам посулили Триполитанию.
        - Значит, мой знакомец-пруссак не соврал? - усмехнулся Венечка, припомнив хмельные откровения лейтенанта цур зее фон Арнима. За которыми последовало… то, что последовало.
        - А с чего бы ему врать? - удивился дипломат. - Велись такие переговоры - и с французами, и с нами и с турками и с представителями германской делегации. Как видите - небезуспешно.
        Что вообще делали на конгрессе макаронники? Кажется, в Суэцкий консорциум их не приглашали. Какой интерес с ними договариваться о чём-то, да ещё и целую Триполитанию отдавать?
        - Ну, не скажите… - Юлдашев смотрел на Остелецкого, как профессор - на любимого ученика, отчего-то не понимающего очевидной аксиомы. - Если бы правительство Виктора-Эммануила приняло в нынешнем споре сторону Британии - это создало бы нам массу проблем. Флот-то у них, что ни говори, вполне солидный. А так - и Рим по шёрстке погладили, и османов припугнули новым, набирающим силу конкурентом. Недаром они так легко согласились уступить нам Кипр…
        - Ну, так аренда же! - пренебрежительно махнул Венечка. - Когда-нибудь всё одно отдавать придётся…
        - Девяносто девять лет - это на языке дипломатических документов означает «навсегда». - наставительно произнёс граф. - Нет, друг мой, если уж вцепились в такой лакомый кусок, то надо держать его, покуда сил достаёт. Кстати, о вашем пруссаке: князь Горчаков просил передать, что вы очень ему помогли с… ну, вы понимаете.
        Венечка кивнул. Говорить о вместилище с бронзовыми уголками не следовало даже наедине, на полубаке русского минного транспорта.
        - Не преувеличивайте, граф. Мой вклад ничтожен.
        …смирение паче гордыни?..
        - Не скромничайте, друг мой, это далеко не всегда приносит пользу. История со взломом резиденции германского посланника сыграла на переговорах немалую роль, окончательно убедив сомневающихся в том, что Англии нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Но и содержимое известного вам предмета оказалось весьма кстати…
        Теперь возле «Николая» кружили сразу три чайки. Одна за другой, они срывались острыми белыми молниями в воду. Увы, безрезультатно.
        Между прочим, история эта имеет продолжение. И именно из-за него вам придётся немного задержаться в этом чудном городишке.
        Юлдашев показал на берег.
        - Это ещё зачем?
        - А затем, друг мой, что имеется ещё и «в третьих»…
        И граф протянул собеседнику пакет - из плотной тёмно-коричневой бумаги, украшенный официальной печатью из винного цвета сургуча.
        Венечка взял, удивлённо повертел в руках. Никаких надписей на пакете не было.
        - Да вы вскрывайте, вскрывайте. Вот, держите, так будет сподручней.
        Граф щёлкнул лезвием крошечного перочинного ножика.
        - Не понимаю… - сказал Венечка. - Приказано произвести расследование связей Бёртона в Триесте… Но - с какой стати? Я в этом ничего не понимаю, я же не жандарм, а морской офицер, артиллерист…
        Именно это предписывало ему содержимое пакета, один-единственный листок, написанный каллиграфическим почерком. Остелецкому он был знаком - так писал тот моряк, капитан первого ранга, с которым он беседовал в кабинете Горчакова, в Порт-Саиде.
        «…кстати, он тогда так и не представился…»
        - Привыкайте, друг мой. В вашей новой должности ещё и не тому придётся научиться.
        …чему? Воровать портфели с документами, резать людей потайными стилетами в подворотнях?..
        «Альтер эго» глумливо захихикало, но Венечка уже отмёл эту мысль, как неподобающую. Вздор, разумеется - но всё же, хотелось бы понять, что это за должность такая?
        - Но зачем?..
        - Дело в том, что тело Бёртона так и не нашли.
        - Да, я в курсе. - кивнул Остелецкий. - Подогнали водолазный бот, землечерпалку, обшарили обломки шхуны - ничего…
        - В этом-то всё и дело. И чтобы окончательно прояснить этого господина - а может и выяснить, куда он скрылся после того, как прикинулся так ловко погибшим - надо разобраться с его связями. Ведь помните, что рассказывал тот проходимец об их тёмных делишках в Триесте?
        Венечка кивнул.
        - Дело это секретное, друг мой, и посвящать в него посторонних людей никак нельзя. Так что, кроме вас никого попросту нет. да вы не переживайте: всего-то надо опросить полдюжины человечков, за неделю справитесь. Вы ведь знаете итальянский и немецкий?
        - Немного. - вынужден был признать Венечка, и про себя проклял юношеское увлечение языками.
        …а не знал бы - послали бы кого-нибудь другого…
        - Отлично, значит, справитесь. А потом - сразу в Петербург. Явитесь в Адмиралтейство, кабинет… он извлёк из кармана прямоугольный кусок картона. Венечка повертел его в пальцах - визитка самого Юлдашева. На обратной стороне карандашом небрежно выведено несколько цифр.
        - Вот-вот, в этот самый кабинет. Там вас будет ждать известный вам господин. Отчитаетесь по выполнению этого задания, и уж тогда…
        Засвистали боцманские дудки. На полубак бежали, сломя голову, вахтенные матросы.
        - Меняем галс. - объяснил Венечка. - Подвахтенных высвистали к брасам и стаксель-шкотам, сейчас здесь будет довольно шумно.
        - Тогда, может, пойдём в каюту? - предложил Юлдашев. - Пока есть время, надо обсудить ещё несколько вопросов. И, знаете что?
        Граф улыбнулся - широко, без обычной иронии, к которой Венечка уже успел привыкнуть.
        - Я вам завидую, Вениамин. По хорошему - завидую. У вас впереди непростая, но на редкость увлекательная служба.
        Он похлопал спутника по плесу.
        - Да вы так не переживайте. Вот сойдём на берег, отправимся к нашему посланнику в Триесте. Повод имеется: православный сочельник, а там и Рождество!
        Боцман на полубаке во всю глотку гаркнул: «марса-рей брасопить!» Матросы с уханьем потянули за жёлтый сизалевый канат. Полотнище над головой собеседников оглушительно захлопало - и туго выгнулось, принимая ветер. «На стаксель-шкотах стоять!» - заливался боцман, ему вторили дружные «И-и-и - р-раз! И-и-и - два!» дюжих марсовых, дружно налегавших на снасти. Скрипели в блоках троса, треугольные стаксели и кливера полоскали по ветру и один за другим наполнялись весёлым зюйд-вестом.
        Минный транспорт «Великий князь Николай», маленькая частичка Российской Империи, ложился на новый курс.
        Эпилог
        Санкт-Петербург …апреля 1879 г.
        Апрельское солнце весело искрилось на подтаявшем льду и слежавшихся обросших жёсткой коркой, сугробах. Оковы долгой зимы трещали по швам - льдины медленно, трудно двигались, с громким треском крошась, шурша трущимися краями, наползая друг на друга, вставая дыбом у гранитных быков Николаевского моста. Публика, толпящаяся у перил, кричала, приветствуя отчаянных молодых людей, демонстрировавших свою лихость, перепрыгивая с одной льдины на другую. Вот один из удальцов оскользнулся и полетел в чёрную воду, вызвав испуганный вздох толпы - но тут же вскарабкался на льдину и победно замахал мокрым картузом. Ему дружно аплодировали с моста.
        - Мир с Англией заключён!
        - Слава Государю-Императору Александру Победоносному!
        - Мир с Англией!..
        Серёжа поймал за плечо пробегающего мальчишку с полотняной сумкой, из которой топорщились свёрнутые газеты.
        - Петербургские ведомости!
        - Три копейки, барин!
        Сорванец сверкнул ослепительной улыбкой, разглядев кресты под распахнутой морской шинелью - кроваво-красный Владимир с мечами и белый эмалевый Георгий. Венечка кинул пятак - мальчишка подхватил его на лету.
        - Копейку уступим герою моря-окияну!
        - Беги уже… - Венечка легонько подтолкнул разносчика в плечо, и тот умчался, размахивая над головой пачкой газет. - Ну, там пишут?
        - Правительство Гладстона признало Суцкий консорциум. - прочёл Остелецкий. - Как будто им оставалось что-то ещё, после того, как лорд Дизраэли ушёл в отставку…
        Говорят, он пытался покончить с собой? - осведомился Греве.
        Авторитет Остелецкого в дипломатических делах с недавних пор признавался ими безоговорочно.
        - Как же-с!… - скептически хмыкнул Венечка. - Чтобы старый лис руки на себя наложил? Да ни в жисть! Уедет в имение и примется писать мемуары. А рассказать ему есть чего, уж поверьте…
        …да уж не меньше, чем тому, что имел дело с архивом канцлера Бисмарка…
        …а ты-то чему радуешься? Сам, небось, и одним глазом не заглянул?..
        - Ты теперь куда? - осведомился Казанков, складывая газету - пополам и ещё раз пополам.
        Троица бывших мичманов встретилась в Петербурге два дня назад - в коридорах Адмиралтейства, куда каждый зашёл по своим надобностям. Встретились, обнялись, гулко похлопали друг друга по спинам, и назначили рандеву - здесь, на Английской набережной, возле Николаевского моста.
        - В Порт-Саид. - отозвался Венечка. - Там будет теперь наше постоянное консульство, и я приписан к нему в качестве советника по морским делам.
        Греве состроил сочувственную физиономию.
        - Собираешься, как говорят наши британские недруги, «проглотить якорь»?
        - Да, решил попробовать себя на дипломатическом поприще. Буду по выходным кататься на пароходике и завидовать вам, мореманам…
        …дипломатическую, говоришь? Расскажи это Бёртону… …отстань, а? Можно хоть сейчас не портить?..
        …ах, какие мы деликатные и чувствительные…
        - К сожалению, это теперь не про меня. - грустно отозвался барон. Греве. Как обычно, ни он, ни Серёжа Казанков, не придали значения краткой заминке товарища. - Ну какой из меня моряк вот с этим?
        И он продемонстрировал чёрный, затянутый в кожу протез, высовывающийся из левого рукава шинели.
        - А ты поступи по примеру покойного супруга своей зазнобы. - посоветовал Серёжа. - Не зря же он из «Луизы-Марии» сделал чуть ли не яхту? Будешь ходить в инспекционные рейсы, проверять, как обстоят дела на пароходных линиях фирмы.
        Барон уже успел поведать друзьям о своих матримониальных планах, и даже прочёл несколько строк из восторженного письма Камиллы. Бельгийская судовладелица, узнав, что он вышел-таки в отставку и собирается её навестить, была сама не своя от восторга и строила грандиозные планы. Например - представить будущего супруга бельгийскому королю Леопольду II-му.
        - А что, и попробую. - легко согласился барон. - Война окончилась, и ни один, даже самый строгий судия не скажет, что я не до конца выполнил свой долг. Сидеть, перебирать бумажки под шпицем - благодарю покорно-с… Почему бы, и правда, не попробовать себя на коммерческом поприще? Тем более, вдова необыкновенно хороша и собой и…хм… искушена в делах иного рода. Детей от первого мужа у неё нет, тридцать лет - не такой уж и возраст. Надеюсь, у нас ещё пойдут маленькие баронята Греве…
        Венечка постарался скрыть усмешку: размечтавшийся однокашник чрезвычайно напомнил ему Портоса из бессмертного творения Дюма-отца - когда тот рассуждал о своих видах на госпожу Кокнар.
        …а сам-то ты, в таком случае, кто? Арамис?
        …почему бы и нет?
        …метишь, значит, в генералы ордена Иезуитов? Ну-ну…
        - Я тут, в Петербурге, переговорил кое с кем… - продолжал барон. - Будем создавать Русско-бельгийское пароходное общество. Коммерческие и пассажирские линии в Индию, Восточную Африку, Китай!
        - Значит, будем видеться чаще. - кивнул Остелецкий. Он тоже постарался скрыть ироническую усмешку. - Мимо Суэцкого канала твои линии не пройдут, а значит, и в Порт-Саид нет-нет, да и заглянешь.
        - Надеюсь, составишь мне там протекцию?
        - А то, как же!
        - Что слышно от Ивана Фёдоровича? - спросил Остелецкий.
        Похоже, он надолго застрял в Североамериканских Штатах. - ответил Серёжа. Вопрос собеседника привычно кольнул его горьким воспоминанием. - Наши собираются по договоренности с их правительством строить во Флориде американскую станцию флота - к ней «Клеопатру» и приписали. Ну и Иван Фёдорович не теряется: выписал из Петербурга супругу, а сам мотается по верфям Новой Англии, знакомится с новой программой строительства военного флота. Да ты глянь в последнем «Морском сборнике» - там вышла его большая статья об американских таранных миноносцах.
        - Да, видел. - подтвердил Остелецкий. - Рассуждает о новейшей морской тактике: ни дать ни взять, адмиралтейский теоретик!
        - Писал, что его пригласили прочесть курс лекций в Аннаполисе - это их военно-морская академия - о действиях русских мониторов на Балтике.
        - И что он?
        - Согласился, конечно. Господа из-под шпица тоже не против. Не удивлюсь, если он по возвращении в Россию пойдёт преподавать в нашу с вами альма матер.
        - Ну и славно. Кому, как не Ивану Фёдоровичу…
        - Кстати, об Америке… - заговорил Греве. - Господин, с которым я встречался насчёт Русско-бельгийского пароходства, огорошил меня новостью: будто бы начаты переговоры о строительстве канала через Панамский перешеек! В высоких дипломатических эмпиреях на эту тему ничего не витает?
        Он выжидающе смотрел на Остелецкого.
        - Есть такой замысел. - кивнул тот. - В планах учреждение консорциума на манер Суэцкого: мы, французы и САСШ. А главный заводила - всё тот же неугомонный Фердинанд Леспесс.
        - Строитель Суэцкого канала?
        - Он самый.
        - Ну, дай-то Бог… - барон сделал попытку потереть довольно ладони, но наткнулся на холодный протез и отдёрнул пальцы. - Дело, конечно, не быстрое, но польза от него будет большая. Особенно, если англичан к нему не подпустят.
        - Уж это будь благонадёжен. - согласился Остелецкий. - Да им сейчас не до того: флот восстанавливают и с Индией пытаются как-то расхлебать. Через Суэц их суда только-только стали пропускать, да и то, с условием, чтобы на борту не было ни войск, ни военного имущества.
        - Неужели просвещённые мореплаватели это терпят?
        - Унизительно, конечно, но что им остаётся? Тащат войска вокруг мыса Доброй Надежды. Маяки-то, Серёжа, я слышал, там восстановили….
        Казанков молча кивнул. О диверсии на маяке «Кейп пойнт» он предпочитал вспоминать пореже.
        - Что-то ты, братец, отмалчиваешься… - прищурился Остелецкий. - Мы с Гревочкой уже отрапортовали о своих планах, а ты - ни слова? Может, что стряслось? Так ты только скажи…
        …торопишься оказать протекцию? Не рановато ли?..
        - Нет, всё в порядке… - начал, было, Серёжа, но его прервал далёкий, едва слышный гудок, и сразу за ним раскатистый пушечный гром.
        - Сегодня на Балтийском заводе спускают на воду новый бронепалубный крейсер, «Витязь», взамен погибшего клипера. - сказал он, дождавшись, когда звук растает в весеннем городском гомоне.
        - Это по типу «Комюса» и «Клеопатры»? - ревниво осведомился барон. Венечка подумал, что Греве не так уж и весело слушать о новых военных кораблях - тех, на которых ему уже не придётся служить.
        - Совершенно верно. Меня приписали к нему старшим офицером. Пока на время достройки, а там, глядишь, и выведу в первое плавание…
        …вот ваш патент капитана королевских мушкетёров, Д'Артаньян!..
        - Да, быстро сейчас стали строить… - Остелецкий поспешил отогнать навязчивый образ.
        …в самом деле, какие из нас мушкетёры?..
        …тут ты прав, им до вас далеко…
        - Говорят, Государь лично наблюдал. - вставил барон. - Чуть не каждую неделю день приезжал на верфи, во всё вникал… - Шефом нового крейсера будто бы собираются объявить Великого Князя Георгия. - сообщил Остелецкий.
        Барон удивлённо вздёрнул брови.
        - Так ему на днях всего восемь лет стукнет? Серёжа кивнул.
        - Вот по этому случаю и объявят. Да и что за беда - подрастёт, корабли, они не на один день строятся. Вот увидите, ещё и гардемарином практическую службу на нём будет проходить.
        - Слышал, специально расчистили Неву ото льда, чтобы спустить «Витязя»… - задумчиво произнёс Венечка. - Меньше года от закладки до спуска на воду корабля первого ранга - когда это в России такое было?
        - Не было, а теперь будет. - твёрдо ответил Серёжа. - Теперь всё будет по-новому.
        И, словно в ответ ему залпом ударили пушки с бастионов Петропавловки. По Неве прокатились гудки - суда, томящиеся на зимних стоянках в ожидании конца ледохода, приветствовали только что родившегося, но уже грозного собрата. Лейтенант Казанков, по-детски зажмурившись от радости, подставил лицо порыву тёплого, уже весеннего, ветра.
        Теперь всё будет по-новому!
        Москва, август-сентябрь 2020 г.
        notes
        Примечания
        1
        Наше море кормили мы тысячи лет
        И поныне кормим собой,
        Хоть любая волна давно солона
        И солон морской прибой:
        Кровь англичан пьет океан
        Веками - и все не сыт.
        Если жизнью надо платить за власть -
        Господи, счет покрыт!
        Р. Киплинг, «Песнь Мёртвых»
        2
        В реальной истории это высказывание приписывают Уинстону Черчиллю.
        3
        (лат.) - Горе побеждённым.
        4
        Первое русское издание этого романа - 1870 г. В переводе Марко Вовчок.
        5
        Мятеж в индийских частях британской короны начался с отказа выполнять команду «скуси патрон», поскольку бумажные гильзы пропитывали свиным или говяжьим салом - что было одинаково неприемлемо и для солдат-индуистов и для мусульман.
        6
        «Огнями мысы не зажглись, и банки не видны…»
        Р. Киплинг, «эскадренные миноносцы». Пер. Олешкович-Яцына.
        7
        Популярная в то время патриотическая песня. Автор неизвестен.
        8
        «Стража на Рейне» - немецкая патриотическая песня времён франко-прусской войны.
        9
        «Снова в море, парни, снова уходим в море…» (английская матросская песня)
        10
        Gergedan (турецк.) - носорог.
        11
        «Строй уходящих кораблей,
        Гнев - двигатель всего.»
        Р. Киплинг, «эскадренные миноносцы».
        Пер. Олешкович-Яцына.
        12
        Реальная история. Принцы Альфред и Георг (будущий король Георг V) действительно проходили военную службу на корвете «Баккант».
        13
        Из одноимённой песни группы «Любэ»
        14
        «Державы, Князья и Троны!
        Важнее труд шпиона -
        Место шпиона не тут!»
        Р. Киплинг «Марш шпионов»
        пер. Олешковского-Яцыны.
        15
        (нем.) Стоять!
        16
        (нем.) Вы оба арестованы! Не…
        17
        (фр.) Я люблю лук, обжаренный в масле,
        Я люблю лук, он такой вкусный
        18
        (фр.) Никакого лука австрийцам,
        Никакого лука этим псам
        19
        (фр.) Никакого лука англичанам,
        Никакого лука этим псам
        20
        (фр.) В ногу, товарищи, в ногу, товарищи,
        В шаге, в шаге, в шаге!
        21
        В реальной истории первый «Восточный экспресс» отправился в путь в 1883-м году.
        22
        «Compagnie Internationale des Wagons-Lits», основанная в 1876 году. Главным её акционером был бельгийский король Леопольд II.