Поплачь о нем, пока он живой Лилия Валинуровна Батршина
        Батршина Лилия Валинуровна, Илэйна
        Поплачь о нем, пока он живой
        Зачем тебе знать когда он уйдёт,
        Зачем тебе знать, о чём он поёт,
        Зачем тебе знать то, чего не знает он сам?
        Зачем тебе знать кого он любил,
        Зачем тебе знать, о чём он просил,
        Зачем тебе знать то, о чём он молчит?
        "Чайф"
        - О боги, я же тебе, по-моему, ясно сказал: "Отвали!!!" Неужели не ясно?!..
        - Нет, не ясно. С живого с тебя не слезу, пока не скажешь, понял?!
        - Ну за что мне такое наказание как ты?! - парень боком-боком и мелкими шагами попытался обойти девушку, стоящую у него на пути, перетягивая из её рук свой плащ и ножны с мечом. - Я опаздываю… Мне… Э… Ну… Э… Идти надо, в общем!!
        - Ах, идти ему надо!!! - глаза девушки азартно сверкнули злорадным огоньком, острые когти пуще прежнего вцепились в плащ, она с визгом дернула его на себя так, что парень чуть не пропахал носом пол, и торжествующе намотала его на руку, как поводок. - Давай выкладывай! Не уйдешь, пока не скажешь, ты меня знаешь!
        - Ох, будь оно все неладно! - парень начал лихорадочно расстегивать пряжку у горла, держащую плащ. - Чего ты ко мне-то привязалась?! Я что тебе, самая главная сплетница в тереме? У мамок и нянек своих выспрашивай!!
        Звонкая пощечина оборвала последнее слово парня. Девушка встряхнула руку, тоже обожженную ударом, вскинула голову; зеленые глаза воткнулись в парня двумя кинжалами.
        - Получишь вторую, получше, если ещё раз заикнешься о мамках и няньках, - тихим, низким, с угрожающей хрипотцой голосом произнесла она. - Не тебе мне объяснять, зачем мне это нужно. Рассказывай.
        Парень обиженно потер ушибленную щеку и ещё раз попытался вырваться.
        - Да ежели я тебе расскажу, меня Горыня прибьет! Как пить дать, прибьет! Не жалеешь ты меня, сестрица… Не любишь, видать!.. Смерти моей хочешь скорой…
        - Пошел к лешему, - ласково сказала девушка, выпустила его несчастный, кое-где уже расцарапанный её ногтями плащ (перевязь с мечом она предусмотрительно перекинула себе через плечо) и подошла к нему поближе, поняв, что теперь можно разговаривать почти нормально: когда её брат начинал жаловаться, что она его не любит, его можно было брать голыми руками и вытряхивать все, что нужно. - Горыню на себя возьму, ты знаешь, я умею. Давай, выкладывай.
        Парень почесал затылок, отступил на несколько шагов назад, тоскливо посмотрел на меч и, понимая, что от сестры не отвязаться, накрепко зажмурился и выпалил:
        - Тебя замуж выдавать собрались… Батя договорился уже обо всем…
        По коридору разнесся странный звук. Девушка сама не сразу поняла, что это за звук, но потом до неё дошло, что это от неожиданности свалился у неё с плеча меч, ибрат уже осторожненько пытается подвинуть его к себе ногой.
        - Но-орма-ально, - протянула девушка, как бы между прочим поднимая перевязь с пола и водружая меч на место. Взгляд брата вновь стал тоскливым. Девушка сдвинула брови. - А я сама когда должна была об этом узнать? В день свадьбы? И за кого? И когда же меня им осчастливят? А? За кого?
        - Ша!.. - парень попятился ещё на несколько шагов. - А можно не все сразу?!.. Жених твой - из дальнего королевства Северных Врат, Бьёрн Черный или, как его у нас зовут, Угрюмый, для батюшки выгодный военный союз… Он к завтрому должен приехать, тебя бы с ним познакомили чин по чину, а потом уж что батюшка задумал, не ведаю, прости… Меч-то отдай!..
        - Вот веселье! - девушка всплеснула руками, как будто не услышав последнюю фразу. - А я им, значит, раба бессловесная? А если я не хочу? Только не смей говорить, что это мой долг! - парень уже хотел что-то сказать, но девушка отвернулась, задумавшись, прошла несколько шагов. Потом как будто в воздух сказала: - Северные Врата… Интересный край, загадочный… Только кто ж меня по нему гулять отпустит, если я буду женой… Замужним не положено… Сколько лет ему, не знаешь?
        - Молодой, говорят… Годка на три, чем тебе, поболе будет, - парень вприпрыжку побежал за сестрой. - И это… Любава, я тебе не говорил ничего, хорошо? Я тебя молю! И меч-то отдай в конце концов!!
        - Меч? Какой меч? Ах, меч… - Любава изобразила удивление, но под умоляющим взглядом брата вернула ему его оружие, и он чуть ли не вприпрыжку умчался.
        "Молодой, - подумала Любава. - Ишь. Молодой. Нужен он мне… Нет, конечно, если бы был старикан какой, оно было бы ещё хуже, но… Мне и молодой не нужен нисколько!" Душа Любавы разрывалась. С одной стороны, замуж ей не хотелось ни под каким предлогом. С другой стороны, в Северные Врата хотелось так сильно, что прямо хоть вой. "Но не ценой же свободы! - воскликнула про себя Любава. - Ладно ещё, если он мне понравится. А что, если нет? Отца не переубедишь. И что тогда?" А тогда - кошмар, ужас, неволя, погубленная жизнь "во имя долга"… Любава закусила губу - такая тоска её обуяла. "Может, все обойдется, может, он мне понравится…" - уговаривала себя девушка, направляясь обратно по коридору в свои покои. Но что-то в глубине неё твердило: "Не обойдется…".
        Солнце уже перевалило полуденную черту, когда на дороге, ведущей к терему, появилась небольшая группка всадников. Князь, нетерпеливо переминавшийся с ноги на ногу на крыльце, облегченно вздохнул.
        Всадники въехали во двор и спешились. Их было трое, двое из них разодеты в пух и прах, в богатые одежды, попробуй угадай, какой из них жених! Но к крыльцу направился третий, на которого взгляд падал совершенно в последнюю очередь. Одет он был во все черное: рубаха, штаны, сапоги, тяжелый плащ на плечах; черными у него были и волосы, завязанные лентой в свободный хвост на затылке, и колючие, неприятные глаза; лишь на шее висел серебряный амулет в виде замысловатой, не знакомой никому из людей князя руны. Было заметно, что правая рука его плохо слушается, видимо, была когда-то перебита да неправильно срослась, даже меч у него висел под левую руку. А на лице, от правого виска до подбородка, тянулся шрам, уродуя, возможно, некогда красивые черты.
        Бьёрн полностью оправдывал свое прозвище Угрюмый. И выглядел он не на свои два с лишним десятка лет, а на много, много больше. Он шагнул к князю и, стянув с ладони кожаную перчатку, протянул ему не правую, напрочь лишенную силы, а левую руку.
        - Здрав буди, княже, - ровным голосом сказал Бьёрн, смотря тому в глаза.
        - И тебе поздорову, - ответил князь, пожав его руку и с честью выдержав взгляд. - Отведай кушанья нашего скромного.
        Бьёрн отщипнул от поднесенного служанкой каравая кусок и отправил в рот. Теперь не посмеет обнажить в этом доме меч, по всем божьим правдам.
        - Проходи в дом, - князь широким жестом обвел дверной проем и посторонился, пропуская гостя.
        А в это самое время, когда князь с как можно большим выражением радушия и гостеприимства принимал важного гостя, верстах в двух-трех от княжеского терема, среди деревьев и покрытых мхом скал мчался, не зная усталости, черный конь. На спине он нес свою хозяйку - Любаву, с самого утра сбежавшую в лес от проблем, забот, а главное - от того самого столь ожидаемого и желанного всеми гостя. Её отец запретил ей удаляться далеко от града, чтобы её можно было в любой момент найти, но и этому она радовалась: худшим наказанием на всем белом свете было бы для неё маяться в своих покоях, ожидая неизвестно чего - если, конечно, не брать в расчет приближающегося нежеланного брака.
        Любава, наконец, натянула поводья, останавливая разгоряченного коня, спрыгнула на землю и, часто дыша после этого забега, подвела его к шумящему неподалеку ручью. Тоскливо вздохнула и отпила из привезенной с собой фляжки. Она никогда не питала иллюзий по поводу жизни обычных людей, ей никогда не хотелось стать обычной девушкой, а не княжеской дочерью - такая жизнь была бы для нее, мягко сказать, тяжеловата, и она сама прекрасно отдавала себе в этом отчет. Но в такие моменты, когда вдруг выставлял счет долг перед родителем, когда она в полной мере ощущала себя не то что пешкой - разменной монетой в чужой игре, ей становилось очень плохо, до того плохо, что хотелось закрыть глаза и проснуться в совершенно ином мире. "Князья рождают детей не для продолжения рода и не для их счастья, - грустно подумала она. - Они не думают о счастье своих детей, они думают о государстве. Врагу не пожелаешь быть дочерью князя".
        Конь поднял морду, напившись, и всхрапнул. Любава улыбнулась и ласково погладила его по белому пятну на морде.
        - Представляешь, Гром, меня замуж выдают, - тихо сказала она коню. Тот удивленно тряхнул головой. Любава кивнула. - Ага. Я тоже не знала. Мне, по-моему, вообще что-то говорить в последнее время для всех стало дурным тоном, будто со мной уже кончено. Но мы ведь ещё поборемся, а, Гром?
        Конь вновь всхрапнул.
        - Отца не переубедишь, - вздохнула Любава и отпила из фляги. - Значит, выходить придется, ничего не сделаешь, не поделаешь тут. Если бы я могла отказаться… Но отец думает только о княжестве, ни о чем больше. И я, скажет он, тоже должна думать только об этом, потому что я - княжеская дочь и вся моя личная жизнь подчинена интересам княжества. А сам-то ведь по любви женился…
        Любава вздохнула и отпила ещё глоток, вспомнив о маме. Она умерла совсем недавно, уже брат был взрослым. Отец очень горевал, очень убивался по ней, долго не снимал траура и не выходил в народ - переживал потерю. Но Любава знала, что и мать сказала бы ей сейчас то же самое, что и отец: долг, долг и ещё раз долг. От этой мысли ей стало тоскливо.
        - Ты один меня понимаешь, - сказала она коню. Конь благодарно захрапел, ластясь к её руке. - Ты мой единственный, самый лучший друг, Гром.
        Любава ещё немного посидела на камне рядом с ручьем, потом подняла голову вверх. Солнце оставило позади полдень и неумолимо приближалось к вечеру. Любава вздохнула.
        - Нам пора, Гром. Батюшка велел не позже двух вернуться. Будут мне смотрины устраивать, - невесело усмехнулась она. Оседлала коня, выпрямилась в седле. Когда она ездила одна, она никогда не сидела, как положено женщине - с обеими ногами по одну сторону седла; ничтоже сумняшися, она поддергивала платье до пояса и ездила, как мужчина, благо уж что-что, а шить она умела, и сшить пару штанов для езды тайком от родителя ей не составило труда. Оглядевшись вокруг, она подтолкнула коня к медленному шагу и вдруг с налившимся свинцом в голосе произнесла: - Смотрины… Мы ещё посмотрим, кто кому устроит смотрины.
        С этой мыслью она пришпорила коня, и тот помчал её к отчему дому.
        "Уже приехали", - первое, что подумала девушка, увидев у перевязи трех новых коней и двух незнакомцев возле них. Любава остановила коня и пригляделась.
        - Ишь, разоделись, - фыркнула она. - Чисто петухи. Неужели это обязательно?
        Любава поправила платье, села так, как подобает девушке - боком, и, выпрямившись, неспешной рысцой подъехала к конному двору так, чтобы «петухи» и весь остальной люд её не заметили. Затем быстро прошмыгнула на лестницу и заперлась в своих покоях.
        Она едва-едва успела сменить дорожное платье на праздничное - ведь ей наверняка было положено по задумке отца спуститься к гостю, - как вдруг раздался стук в дверь.
        - Княжна, - запыхавшаяся нянечка махнула рукой. - Князь требует тебя сей же час в обеденную палату.
        - Скажи, что я сейчас спущусь, - кивнула она.
        Любава закрыла дверь и на секунду прижалась лбом к прохладному дереву. Сердце ушло в пятки от неожиданно подкатившего страха, и ей требовалось время, чтобы взять себя в руки. Справившись, она подошла к зеркалу и надела свой княжеский убор. Кивнула отражению.
        - Будь что будет, - прошептала она.
        …Бьёрн нетерпеливо стучал пальцами по краю стола, выражая крайнее недовольство задержкой. Один из его спутников, позже появившийся в зале и стоящий по левую руку от него, наклонился и что-то шепнул Угрюмому. Тот меланхолично пожал плечами, и человек с досадой выпрямился.
        Князь отвел взгляд от гостя и посмотрел на дверь. "Ох, Любава… Ох, дочь родная! Ну подставила ты меня!.." - только и успел подумать он, как двери наконец распахнулись и девушка вошла в зал.
        Бьёрн удостоил её лишь мимолетного взгляда, как купец на торгу при покупке неинтересного, но нужного товара. Хороша? Хороша. Не обманули. Ну и ладно. Это отношение задело князя. Он поднялся навстречу девушке и провозгласил:
        - А это дочь моя, Любава, гость дорогой.
        Бьёрн тоже вынужден был подняться и поклониться девушке. Все это он проделал с большой неохотой и неудовольствием.
        Любава мгновенно определила, что здесь происходит и чем она здесь является. Да и любая девушка бы поняла: Бьёрн, похоже, был совершенно равнодушен к элементарным приличиям и не собирался даже ради них делать вид, хотя бы намекающий на дружелюбие. Девушка, всегда поступавшая по принципу "как со мной, так и я", тут же сбросила маску радушия с лица, почтительно поклонилась отцу и подошла к столу. Она больше не смотрела на Бьёрна, держала голову прямо и одновременно смотрела вниз, в пол, так что казалось, будто глаза у нее закрыты вовсе.
        - Прости, батюшка, что позамешкалась, - ровным голосом произнесла она. И вдруг - как острые кинжалы, вонзились в глаза Бьёрна её зеленые, колючие, вызывающие на бой глаза. Миг - и кинжалы скрылись в ножны век, длинные ресницы почти легли на щеки, и девушка сказала: - Гостю далекому негоже на глаза показываться как-нибудь, а краса времени требует.
        По лицу Бьёрна пробежала кривая усмешка, похоже, все время заменявшая ему настоящую улыбку. Он сел на свое место и бросил спутнику несколько слов на незнакомом гортанном языке. Тот закатил глаза и покачал головой.
        И начался богатый ужин. Веселые скоморохи, шумные разговоры да обильная пища. Князь пытался завязать разговор меж дочерью и гостем, но последний был ужасно молчалив и неразговорчив. Он смотрел на веселье вокруг с каким-то отчуждением, он не улыбался, не отвечал на дружеские подначки, мало ел и вообще не пил хмельного, а Любава не поддерживала разговор, провалив затею батюшки.
        Когда ужин был окончен и все разошлись по покоям, князь пошел к дочери. Постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Оглядел комнату, дочь и спросил:
        - Ну, как тебе наши гости, Любавушка? Может, пришелся кто по сердцу?
        Любава стояла спиной к отцу, упершись взглядом в закрытые ставни, убор, обременявший ее, валялся на постели. Девушка долго не отвечала и вообще никак не реагировала на приход отца, и тот уже собрался повторить свой вопрос в более жестком тоне, как вдруг услышал сдавленный, как будто случайно вылетевший наружу всхлип.
        - Не пойду за него… - едва слышно, словно в забытьи, прошептала Любава. Князь, ошарашенный, подошел ближе. Любава прижала ладони к лицу и затрясла головой: - Не пойду, не пойду, не пойду…
        - Дочка… - оторопело пробормотал князь. - Но почему же?
        - А действительно: почему? - Любава резко развернулась. Потонувшие в слезах глаза черно блестели, губы дрожали. - Действительно, почему я не могу выйти замуж за молчаливого истукана, надменного и самоуверенного урода, для которого я - исключительно товар? Или у меня когда-то была гордость? Или когда-то меня мой отец учил жить по совести? Неужели это когда-то было, батюшка?
        Князь молчал, явно не ожидавший подобной реакции. Любава отвернулась, слезы побежали по щекам, по прижатым к лицу ладоням, капали на платье.
        - Мою гордость, честь мою девичью - в грязь… - прошептала она. Князь подошёл к дочке, взял за плечи. Девушка всхлипнула, прерывисто вздохнула. - Все, ради чего я жила - ему на откуп… Разменной монетой на стол кинули, как при игре в кости…
        - Не разменной монетой, - нашел в себе силы возразить князь. - А заслоном родины своей! Ежели нападут они на нас, не выдюжить войску нашему против них. Погибнет край родной, а так не посмеет он напасть на дом отца жениного, да и ты не позволишь! Позором он покроет себя. За землю родную не постоишь ли?
        Князь умолчал о том, что эта свадьба была скорее выгодным военным союзом, а заслоном лишь во вторую очередь. Но ему было тоже нелегко расстаться с дочерью, единственным напоминанием об умершей любимой жене, ведь девочка выросла такой похожей на свою мать… Но не вечно же её подле себя держать в девках! Время уже пришло замуж дочь выдавать…
        - Такой и позора не убоится, - зло проговорила Любава. Шмыгнула носом. - И как я его удерживать буду? Грудью, что ли, заслоню свою землю, в ноги упаду, по рукам свяжу? Так он меня и послушает! Я уж не говорю, что мне жить с ним не только как с королем…
        От этой мысли, только сейчас почему-то возникшей в её уме, она разревелась пуще прежнего. Свобода, честь, гордость - да, но жить с Бьёрном, жить! Женой ему быть! Любава перестала себя сдерживать, разревелась в голос, бросилась на грудь отцу.
        - Батюшка, родненький, не губи! По сердцу бы пришелся, слова бы не сказала, но не выдавай за него, батюшка, пощади!
        - Ох, да как же ж так?.. - всплеснул руками князь. - Меня под позор поставить хочешь, да родину под удар? Ох, Любава, была б моя воля, ни за что б не отдал тебя за страхолюду эдакую, да видишь, нужда заставляет…
        - В пасть льву меня бросаешь… Съест и не подавится… - прошептала, но уже совсем безнадежно девушка.
        - Ох, лукавишь, Любава, - князь отстранился и погрозил ей пальцем. - Тебя да съест? Али ты не дочь моя? Али не тебя боги так норовом одарили, что никому не сладить? Так что ж ты перед ним-то без боя склоняешься?
        Любава выпрямилась, всхлипнула в последний раз и вытерла слезы. Личико её посветлело, и у князя отлегло от сердца.
        - Ну что ж, - тихо сказала Любава. - Слезами горю не поможешь. Чему быть - того не миновать…
        Наутро княжну разбудили не мамки да няньки, а звон стали под окном. Бьёрн, держа меч в покалеченной правой руке, с трудом защищался от своего спутника, со смехом, шутками вполне искусно обращавшегося с мечом. Сам Бьёрн был предельно серьезен, несмотря на явно дружескую обстановку. Но потом ему всё же надоело постоянно только защищаться, да и рука, видимо, устала. Он перекинул меч в левую руку, и тут уж пошла потеха! Все зрители расступились, а сопернику Бьёрна стало не до шуток. В толпе взгляд девушки обнаружил и её младшего брата, жадно и с восхищением наблюдавшего за женихом сестры. "Ну вот, - мрачно подумала Любава. - Теперь и братцу стал кумиром. Всем хорошо, одна я рыжая". Девушка посмотрела на свои свесившиеся вниз волосы и прыснула со смеху: она-то и впрямь была рыжая! "Похоже, на роду-то мне и написано себе на уме быть!" Любава после вчерашних треволнений как будто смешинку проглотила: хохотала и никак не могла остановиться, заливисто, весело, до слез. И это не прошло даром: заливистый хохот услышали внизу, схватка приостановилась и все посмотрели наверх, на окна царских покоев.
        - Ай и хохотушка девица! - весело крикнул спутник Бьёрна. - Ай да красна и величава! Не солнышка ли ясного али Огня-Сварожича дочь родная?
        Бьёрн что-то сказал ему на своем языке, тот перевел на него гневный взгляд и покрутил пальцем у виска. Бьёрн одарил его кривой усмешкой и, вложив меч в ножны, пошел прочь со двора. Его спутник и, очевидно, друг, с досадой махнул ему вслед рукой и вновь обратился к Любаве:
        - А не хочешь с гостями окрестности обойти, дом свой родной показать?
        - Можно, - улыбнулась Любава. Тряхнула огненно-рыжими, сверкающими медью на солнце волосами. - Если не убоитесь конной прогулки в незнакомых лесах, то пожалуйте.
        - В доблести нашей сомневаешься? - парень лукаво прищурился и упер руку в бок. - Слышишь, Бьёрн? Возможно ли после такой подначки отказаться? Трусом обзовут!
        Угрюмый обернулся и одарил друга тяжелым взглядом, но ответил вполне ровным голосом:
        - Ты прав. Мы ждем у конюшни, княжна.
        Развернулся и пошел в указанном направлении. Его друг подмигнул Любаве и побежал за ним.
        "Нда, - озадаченно подумала Любава. - Не было печали, так подали. Вести их в чащу или так, по широким тропкам поводить? - Любава отошла от окна, подошла к зеркалу и стала задумчиво расчесывать волосы. Посмотрела в глаза отражению. Азартная искорка сверкнула внутри их малахитовой зелени. - Поведу в чащу. Чтобы тоже трусихой не посчитали, а то с Бьёрна да с сопутников его станется. По всем заветным местам проведу, всю красу покажу, чтобы рот открыли да запомнили навсегда край мой родной!" Любава даже подскочила на месте, рассмеялась и начала быстро переодеваться.
        Через десять минут она уже выводила своего красавца Грома из конюшни, держа его под узду. Конь как будто чувствовал ответственность момента, вышагивал рядом с ней особенно четко, гордо, слушался малейшего её движения. Любава подвела коня к ожидающим её Бьёрну сотоварищи и остановилась.
        - Как решите, гости дорогие: в чащу поедем али просто прогуляемся, на дорожках безопасных, на тропках расхоженных? - девушка говорила кротко, но с едва уловимой язвинкой, вызов дрожал на кончиках опущенных ресниц.
        Бьёрн, по обыкновению, проигнорировал ее, почесывая морду благодарно щурившейся совершенно черной, без единого белого пятнышка кобылице, очевидно, с норовом, дающейся только хозяину, но уж его слушающейся как бога. Его спутник, тот, что говорил с Любавой, хитро улыбнулся:
        - А ты, девица? Коли не боишься с незнакомым людом в чащу пускаться, так и добро!
        Второй спутник Угрюмого улыбнулся в густую бороду и покачал головой, мол, вот сорванец…
        Глаза Любавы сверкнули. Она прищурилась и глянула на шутника-задиру из-под ресниц - словно иголкой кольнула.
        - Кабы боялась, не спросила бы, - хитро ответила она. - Мне бояться нечего, мой это край. Меня здесь каждое деревце скроет, каждый ручеек спрячет, трава моих следов не выдаст. Я дома.
        С этими словами Любава вставила ногу в стремя и поднялась в седло, гордо выпрямившись и вскинув голову. Мужчины вслед за ней вскочили на лошадей и поскакали со двора.
        Бьёрн все время держался позади. Его не трогала ни красота леса, ни пение птиц, словно ему было все равно. Он поехал сюда только из-за слов друга и не собирался этого скрывать. Ему на самом деле было все равно. Его друг, Гилрэд, ехал рядом с Любавой, слева, постоянно расспрашивая ее, интересуясь чем-то, а второй спутник, Дунгром, справа от девушки, иногда вставляя свое слово.
        Надо сказать, Любаве эти расспросы порядком поднадоели. Её все время жгло присутствие Бьёрна сзади, неслышного и невидимого, но ясно ощущаемого ею. Она устала от бесконечной болтовни Гилрэда и напряжения, исходящего от Бьёрна, а главное - от медленной езды в неудобной и непривычной позе. Она решила, недолго думая, немного поразвлечься сама и попробовать расшевелить Бьёрна: она уже поняла, что на некоторые подначки он реагирует и на этом можно сыграть. Любава остановила коня и произнесла:
        - А теперь, гости дорогие, - она чуть обернулась и глянула на Бьёрна. - Не гоже, я думаю, нам ехать нога за ногу. Вижу, лошади ваши рвутся вскачь, да и мой конь застоялся. Давайте же дадим им волю.
        По лицу Бьёрна пробежала тень досады, видимо, ему хотелось вернуться в терем, но он промолчал, сильной рукой одернув кобылу за узду, подошедшую и потянувшуюся к Любавиному Грому.
        - А почему бы нет? - усмехнулся Гилрэд. - Коли хозяйка желает, гостям не гоже отказываться.
        - Ну уж вы без меня, - Дунгром похлопал коня по холке. - Мой Серко уже стар для таких гонок.
        Любава проследила за тем, с какой заинтересованностью проводил взглядом Гром кобылу Бьёрна, улыбнулась и наклонилась вперед, к уху коня: "Вижу, вижу, понравилась кобылка. Но не сейчас, ладно? В конюшне в соседние стойла поставлю, - конь на это всхрапнул и заплясал. Любава ласково погладила его по шее. - А сейчас покажи ей, какой ты у меня. Неужто дашь ей себя обогнать?" Конь снова захрапел, встал на дыбы. Любава удержалась на нем, рассмеялась и похлопала по гладкому боку.
        - Ну что ж, - звонко крикнула она, весело глянув на Бьёрна. - Начнем? Дунгром, дай знак, когда вскачь пускаться!
        Дунгром быстро взглянул на Бьёрна. Тот кивнул.
        - Как скажешь, княжна…
        …Замелькали в бешеном темпе кусты, растущие у обочины дороги, да нижние ветки деревьев, только успевай уворачиваться! Бьёрн один раз не успел - тонкая ветка хлестнула его по здоровой половине лица, оставив кровавую отметину. Он процедил что-то явно бранное сквозь зубы, но не остановился. Его лошадь шла корпус в корпус с конем Любавы, а вот Гилрэд поотстал.
        "Молодец, молодец, Гром… - шептала Любава, крепко прижавшись к шее коня и зорко наблюдая за дорогой впереди. Гром отлично знал местность, знал, куда и как бежать, знал, как рассчитать силы - ведь они чуть ли не каждый день носились здесь как угорелые. Любава правила к роднику, бившему недалеко от её любимого места в лесу - Скалы Предков. Уж увидев ее, Бьёрн точно не останется равнодушен. - Молодец, Гром… Ты у меня самый лучший…"
        Ей так и не удалось хоть на несколько сантиметров уйти вперед: лошадь Бьёрна явно не собиралась отдавать первенство Грому, да и Бьёрн столь же не горел желанием оставаться позади. Они так и пришли к импровизированной финальной черте - бок о бок, копыто к копыту, ноздря в ноздрю. Наконец Любава натянула поводья, Гром остановился, а Бьёрн на полном скаку пролетел дальше.
        - Бьёрн, стой! Там обрыв! - крикнула как могла громко Любава, приподнявшись в стремени.
        Он успел натянуть поводья лишь в самый последний момент. Лошадь негодующе заржала и встала на дыбы, пританцовывая на задних ногах. Наконец Бьёрну удалось её успокоить. Он развернулся и поскакал к Любаве.
        - А раньше нельзя было предупредить?! - набросился он на девушку. - Неужели это так сложно?!.. Да, Смолка, успокойся же ты!!
        Бьёрн вовремя дернул за узду и зубы кобылы щелкнули в каком-то миллиметре от уха Грома. Кобыла обиженно фыркнула и отвернулась в другую сторону, мол, больно надо! Любава же ничего не ответила, гордо сверкнула глазами, спрыгнула с коня и подвела его к ручью, мимоходом шепнув - столь же обиженно, как только что отвернулась кобыла: "Смотреть внимательней надо, когда в незнакомом лесу едешь, наблюдать за тем, кто его знает". Впрочем, она чувствовала, что не всецело права, и от этого становилось ещё обиднее. Она присела рядом с конем, зачерпнула в пригоршню холодной чистой, невероятно вкусной воды и с удовольствием напилась. Улыбнулась и озорно глянула на стоявшего невдалеке Бьёрна.
        - Хочу я тебе место одно показать, - произнесла она, прищурившись. - Пока Гилрэд не прискакал.
        Угрюмый недовольно скривил губы.
        - Ну? Да, и у меня к тебе будет одна просьба, - Бьёрн тоже подвел лошадь к ручью, подальше от Любавиного Грома. - Поставь своего коня в стойло подальше от моей кобылы. Мне нужна боевая лошадь, а не кормящая мать.
        Смолка в ответ зло фыркнула в воду а Гром поднял голову и недобро посмотрел на Бьёрна. Любава перехватила этот взгляд, поднялась и успокаивающе погладила его по боку. Зеленые глаза её полыхнули.
        - Если будешь так продолжать, Бьёрн, - тихо сказала она, - тебя не только лошадь слушаться перестанет.
        - А ты больно умная, я смотрю! - огрызнулся он. - Тебе что за забота? Попросили - выполняй, пожалуйста! А все домыслы оставь при себе, мне они без надобности.
        - Да уж на разум не жалуюсь! - Любава сдвинула брови, взяла коня под узду. И вот его она собиралась отвести на самое заветное место во всем лесу?! Не бывать этому! - В отличие от некоторых! Кобыла-то твоя живая, не машина бесчувственная, не механизм боевой, неужели не ясно? А впрочем, твое дело. Мой Гром будет стоять в своем стойле, твою кобылу на прежнее место поставим, куда батюшка велел. В конце концов, хозяйка здесь я.
        Она отвернулась, показывая, что разговор окончен, мягко прошептала что-то ласковое и успокаивающее Грому, несильно привязала его к удобному выступу и, одарив Бьёрна таким взглядом, что ему бы впору было превратиться в кучку пепла, ушла на Скалу Предков одна.
        Угрюмый вернул ей взгляд, похлопал лошадь по холке и, пригрозив: "Не лезь к коню, а то привяжу", уселся под дерево и стал дожидаться Гилрэда.
        Едва Любаву скрыли ветки деревьев и кустарников, едва чаща сомкнулась за ней и спрятала от посторонних глаз, как девушка прижала ладони к лицу, всхлипнула и бросилась бежать, не замечая хлеставших ветвей. Она добежала до огромной, покрытой мхом и плющом скалы, прижалась к ней, упала на колени, захлебываясь в слезах и горе. Мысли, мысли - не слова выливались у нее; она просила защиты и помощи, просила спасти… Любава как будто выпала из реальности, забылась, ушла от всех проблем. Она бы могла просидеть здесь, наверное, вечность, но вдруг услышала какой-то странный звук и оглянулась.
        Над ней стоял и смотрел умными и жалобными глазами Гром.
        - Гром? - Любава удивилась: как он её здесь нашел? И как отвязался? Она улыбнулась. - Сбежал?
        Гром покачал головой. Любава встала на ноги, вытерла слезы. "Погублена жизнь", - обреченно подумала она, села на коня и поехала обратно.
        …Гилрэд появился на поляне, ведя своего коня в поводу.
        - Ногу повредил, - с хитрой улыбкой объяснил он.
        Бьёрн оглядел совершенно здорового коня и посоветовал:
        - Да пошел ты!
        Подозвал Смолку, рывком вскочил в седло и помчался прочь. Ему тоже не нравилась эта затея со свадьбой, но теперь отступать было уже некуда…
        - А где княжна? - потерянно спросил Гилрэд, но тут за его спиной зашуршали кусты, и он резко развернулся, хватаясь за меч.
        Любава удивленно вскинула брови и улыбнулась, глядя с коня на выдохнувшего с облегчением Гилрэда.
        - Ого, на меня да с мечом? - озорно воскликнула она.
        - Прости, княжна, не признал… - смутился парень, убирая оружие. - Привычка на каждый шорох подозрительный за меч хвататься…
        - Вояки, - снова улыбнулась Любава, подождала, пока Гилрэд вскочит на своего коня, и они вместе поехали в сторону терема. Долгое время Любава молчала, слушая бесконечный говор Гилрэда, а потом, лукаво взглянув на него, спросила: - Скажи, Гилрэд, только по правде да по совести: что тебе Бьёрн обо мне говорит, когда вы вдвоем или на своем языке о чем-то толкуете, мне неизвестном?
        Парень осекся и покраснел.
        - Ничего интересного, княжна… - пробормотал он.
        Любава глянула на него таким взглядом, который покорял даже непробиваемого Горыню, и вкрадчиво сказала:
        - Лукавишь, Гилрэд… А по совести - по чести не скажешь ли? Бьёрн не узнает ничего.
        - Не гоже, княжна, - опуская глаза, вздохнул тот. - Одно только скажу, что он, как и ты, я же вижу, свадьбы не жаждет, да и на язык остер…
        - Обрадовал, - тоже вздохнула Любава. - Вижу, знаю, что не нужна я ему… Но замуж идти, толком не ведая, что о тебе твой суженый думает, - не слишком приятно, Гилрэд…
        - Он острит все время, - понурился парень. - А что на уме у него, даже я не ведаю, друг его единственный… Он скрытный очень, недоверчивый… На то свои причины у него есть, не просто так все…
        Любава не стала спрашивать, что это за причины: понимала, что ответа не дождется. Вздохнула. Жить одной семьей с Бьёрном, не зная о нем практически ничего, её отнюдь не радовало. Уж не говоря о том, что её вообще не радовала приближающаяся свадьба…
        Весь оставшийся день Любава провела в своих покоях, выходя только чтобы поесть. Князь то и дело пытался её оттуда вытащить - видимо, хотел её снова столкнуть с Бьёрном, чтобы они хоть немного сблизились, но Любава не давалась и сидела у себя, заканчивая когда-то давно начатую вышивку. Но мысли её блуждали очень далеко от вышивания, и даже свою традиционную любимую песню она пела невнимательно, забывая слова и порядок куплетов. Наконец наступил долгожданный вечер, все затихло, все разошлись по своим покоям. И только Любава, встав среди ночи, тихим призраком прокралась вниз, во двор, а оттуда - в конюшню. Уходя, она давилась от смеха, представляя себе лицо Бьёрна, когда он увидит Смолку и Грома, стоявших в соседних стойлах…
        - …Я не знаю, дяденька!!! Клянусь богами, не знаю!!!
        - А кто должен знать?! Я, что ли?!
        Кнут просвистел на этот раз не впустую, и мальчишка-конюх, взвыв от боли, попытался удрать от взбешенного Бьёрна, но кнут обвился вокруг его ноги и повалил на землю.
        - Я, что ли, должен знать, кто лошадей по ночам переставляет?! Тем более, по-моему, ясно было сказано, к моей лошади никого не ставить!!!
        - Ты что себе позволяешь!!! - крик остановил очередной замах кнута. Зеленые глаза обожгли адским пламенем, тонкие губы твердо сказали: - Бить некого?! На слабых отыгрываешься?! Не тронь, я сказала!!!
        Мальчишка-конюх отполз к ногам Любавы и спрятался за нее. Кнут вновь свистнул в воздухе, но обвился не вокруг парнишки, а хлестнул по подставленной руке, натянулся, схваченный твердыми пальцами. Любава закусила губу от боли, зажмурилась, но тут же раскрыла глаза и твердо посмотрела на Бьёрна.
        - Коли бьешь, так имей смелость бить того, кто может ответить! - крикнула она и с силой дернула кнут на себя. - Меня бей, я коня переставила!
        От её рывка Бьёрн даже не шелохнулся, сам дернул так, что девушка, едва не упав, оказалась рядом с ним, со злостью прошипел:
        - Что, теперь все будешь мне назло делать, дурой себя выставлять?!
        - Сам ты себя дураком выставляешь! - с той же злостью, как змея, прошипела Любава. - Чурбан дубовый, бьешь, не разобравшись! Тоже мне, правитель! Дубина стоеросовая!
        С этими словами она выпутала свою руку из кнута, развернулась, по обыкновению, хлестнув Бьёрна волосами по лицу, и подошла к несчастному конюху. Присела перед ним на корточки.
        - Прости, что за меня досталось, - улыбнулась она. - Завтра-послезавтра можешь отдыхать, скажи, я велела. Беги.
        Парнишка умчался - только ветер свистнул да пятки сверкнули. Любава встала и повернулась к Бьёрну.
        - Дура, - сплюнул он, развернулся и пошел прочь, раздраженно отшвырнув кнут сторону.
        - Чурка с глазами! - не осталась в долгу Любава и прошмыгнула в конюшню.
        …Гилрэд украдкой посмотрел на Бьёрна и снова отвернулся. Вот уж правда не найдется на свете человека, с которым он бы не мог повздорить. Даже со своей невестой… Правда, была бы воля Бьёрна, он бы вообще не женился, да совет настоял… Гилрэд отвёл взгляд от друга (именно сначала друга, а потом уже короля) и посмотрел на дверь, в которую должны были ввести княжну. "Ну, чего же они мешкают? - заволновался парень. - Бьёрн, похоже, сейчас начнёт кипятиться…"
        И именно в этот момент, когда Бьёрн уже был готов вспыхнуть как порох, двери открылись и в зал вошла Любава. Бедную девушку было не узнать. Куда подевалась озорная хохотушка, рыжая бестия, боевая и отчаянно гордая девчонка? Она была бледна как снег, зеленые глаза потускнели, словно их задернули пеленой, губы побелели и видимо дрожали. Она шла медленно, еле-еле переставляя ноги; под руки её вели отец и брат, и здесь эта обычная часть церемонии смотрелась так, как будто они её поддерживали, чтобы она не упала. Никто бы не удивился, если бы девушка пришла в таком состоянии на похороны; белый цвет её платья, венок из белых цветов выглядели скорее как траурные для человека, который хоть раз заглянул в её глаза. А в глазах её были - боль, страх и отчаяние, скорбь, ужас и печаль.
        Так уж случается, что когда вершатся государственные дела - о людях не думают. И король, соглашаясь на свадьбу в интересах королевства, почему-то никогда не думает о том, что его невеста не желает этой свадьбы с той же силой, что и он сам.
        Зазвучал горн, появился священник. Любаву подвели к Бьёрну, и они встали рядом, как велел порядок. Девушка слушала торжественную речь, низко опустив голову; её всю трясло, все сильнее с приближением того места в речи, когда ей нужно было раз и навсегда ответить перед богами - выйдет ли она замуж за Бьёрна. "Как в омут бросили… - колотилось у нее в висках. Она едва слышно всхлипнула, но тут же себя одернула. - Но слез моих он не увидит. Не дождется. Никогда…" Девушка подняла голову и смело посмотрела на священника, уже ожидавшего от нее ответа.
        "Коли уж прыгать в омут - так самой, без уговоров, толчков и помощи".
        - Да, - звонко ответила она. Повернула голову и посмотрела в глаза Бьёрну. - Я выхожу замуж за Бьёрна и клянусь перед богами быть ему достойной женой и спутницей, хранить ему верность с сегодняшнего дня и до скончания времен.
        …А дальше все пошло как в тумане. Любаве будто заложило уши, подернуло пеленой глаза, её оглушило и ослепило - она совершенно перестала воспринимать то, что происходит вокруг. Как сквозь воду она слышала клятву Бьёрна, поздравления; она даже не заметила, как ей надели ритуальный венец, означающий, что теперь она замужняя женщина. Она не заметила ни пира, ни начавшихся тут же сборов - ей предстояло ехать в королевство Бьёрна. Она очнулась только тогда, когда уже перед самым отъездом её обнял брат.
        - Ну, счастья тебе да удачи, - произнес он. Любава улыбнулась, но грусть в глазах свела улыбку на нет.
        - Счастья мне не будет, а удача не помешает, - сказала она. Похлопала его по плечу, взъерошила густые волосы. - Батюшку слушайся. Горыне от меня привет передай.
        - Передам, - послушно кивнул брат и отошел. К Любаве подошел отец, обнял, поцеловал в лоб.
        - Не забывай край родной, - сказал он.
        - Как же забыть… - прошептала девушка. - Память хуже совести казнит…
        Любава прижалась к отцу.
        - Ну? - за спиной девушки возник Бьёрн, ведущий в поводу её Грома.
        Гилрэд было тронул его за плечо, мол, дай попрощаться нормально, но Бьёрн отмахнулся от него, будто от назойливой мухи.
        Любава как будто не услышала, прижалась ещё крепче к груди отца, потом отстранилась и, блеснув глазами, сказала:
        - Ну, поеду, буду Родину заслонять, - затем повернулась к Бьёрну и почти прошипела: - А ты не нукай. Не лошадь.
        Она забрала у него узду и отвела Грома подальше, о чем-то с ним пошепталась (объясняла, в чем дело и куда они едут, и ещё просила спокойнее относиться к Бьёрну - она прекрасно видела, как конь смотрит на него) и, сев в седло без всякой посторонней помощи, подъехала к Бьёрну.
        Он окинул её ненавидящим взглядом, вскочил в седло, посмотрев уже мимо девушки. Она стала для него пустым местом, чем-то совершенно не достойным внимания. Дунгром, видевший эту сцену, только сокрушенно покачал головой…
        …"Кончено… Кончено… Кончено… Кончено…" - стучали копыта Грома. Девушка прерывисто вздохнула. Посмотрела на заходящее, уже коснувшееся верхушек деревьев солнце, затем в спину едущего впереди Бьёрна. Закрыла и открыла глаза, смахивая подступающие слезы. "Не нужна я ему теперь… Никому я теперь не нужна… Одна в целом свете… При муже да не замужем…" - эти мысли донимали Любаву, в разных вариациях набрасывались на нее, вызывая уже задавленные слезы, так, что она уже даже устала от жалости к себе. Любава выпрямилась в седле, сузила глаза. "Надо что-то делать. Не годится сидеть сложа руки да себя жалобить и слезу точить. Хватит!" - приказала она себе. Внимательно огляделась вокруг. Бьёрн и его спутники ехали впереди нее, позади - несколько повозок с её приданым, вещами и так далее, рядом с ними - по стражнику с обеих сторон. Завершал кортеж ещё один стражник. "Они вернутся с закатом домой, батюшка приказывал", - припомнила Любава. Ещё были кучера, но их можно было в расчет не брать…
        Для чего - не брать? Любава сдвинула брови. Для чего?
        "Боги… - подумала девушка, от страха, пробравшего её до глубины души, её сердце заколотилось быстро и неровно, словно задрожало. - Боги… Неужели я решусь…"
        Но сегодня - первая ночь… Первая брачная ночь с Бьёрном… На ночь они станут лагерем, и он… "Мама… - подумала и одними губами прошептала Любава. - Нет…" Значит, иного выхода не остается…
        Только бежать.
        …Дунгром с Гилрэдом о чем-то яро спорили у костра, Бьёрн, пройдя мимо, сердечно посоветовал им заткнуться, но они не вняли, и он, плюнув, ушел в свою палатку. Ругаться он был почему-то не настроен. Остальные обозники только заканчивали ужин, переговаривались, пересмеивались…
        Вдруг где-то недалеко послышался топот копыт, что-то лихо пронеслось мимо него в чащу, махнув длинным плащом, и унеслось в лес. Бьёрн оглянулся назад, откуда послышались крики.
        - Княжна! - расслышал он чьи-то крики. - Княжна сбежала!
        Бьёрн, ругаясь, побежал к своей лошади, плюхнул ей на спину седло, затянул подпругу и вскочил ей на спину.
        - Оставайтесь здесь! - крикнул он Гилрэду и поскакал за девушкой.
        В лесу было темно, практически ничего не видно, хорошо хоть, деревья росли не слишком близко, лошадь ещё могла развернуться. Бьёрн нагнулся к самой гриве, перемежая ругательства с мольбами: "Лишь бы догнать дуру неразумную, где же таких делают?!.."
        Наконец впереди, меж деревьями, замелькало белое платье княжны.
        "Ну же, Смолка, давай, ещё чуть-чуть осталось…"
        "Гром, ну пожалуйста, ну побыстрее, прошу, скорее!" - шептала Любава, все время подгоняя коня. Гром мчался в незнакомой местности на всех парах, девушка боялась, что он попадет в какую-нибудь канаву в темноте и повредит ногу, поэтому не выжимала из него все силы, давала время оглядеться. Но вдруг сзади она услышала топот копыт и крики, оглянулась - и увидела среди деревьев мчащегося всадника. "Леший бы его побрал… - рыкнула Любава. - Гром, ещё быстрее, ещё!" И конь послушался, ускорил бег до предела. "Я в белом, видна, как на ладони… - с досадой думала девушка. - И лес незнакомый, темный, чужой, не спрячешься… Боги, спасите, укройте, молю…"
        "Вот леший! - Бьёрн со злостью скрипнул зубами. - Вожжа, что ли, этому коню под хвост попала?!" Смолка все никак не могла догнать Любавиного Грома, хотя совсем недавно шла с ним вровень без больших усилий. Но догонять с таким отрывом совершенно другое дело…
        Они скакали уже довольно долго, бока лошади начали тяжело вздыматься. Бьёрн тихо ругнулся, но все же не остановил Смолку, Гром тоже начал сдавать…
        "Ну Смолка, ну пожалуйста…" И, как ни странно, лошадь нашла в себе силы поднажать и все же догнала Грома, пошла с ним корпус в корпус, как недавно. Бьёрн протянул руку и схватил поводья Грома, заставляя коня остановиться, попутно тормозя и Смолку плохо слушающейся правой рукой, но она привычная, поймет…
        - Совсем сдурела?! - с искренним интересом поинтересовался он. - Можешь не отнекиваться, я все равно не поверю!!! - и вдруг рявкнул на и так испуганную девушку: - Жить надоело?! Совсем весь ум в косу ушел?! То-то я смотрю, длинная, а ум, видать, наоборот, короткий!!! Чего ты удумала, бестолочь несчастная?! В лесу сгинуть захотела?! Думать сначала надо, а потом делать, али тебя не учили?! Или думать на самом деле нечем?!
        Хрясь! Любава воспользовалась моментом, когда они оказались очень близко друг к другу, и влепила ему пощечину, вгоняя слова обратно в глотку. Бьёрн выпустил повод Грома, конь встал на дыбы, и Любава едва удержалась на разъяренном скакуне: Гром чувствовал, что что-то угрожает его хозяйке, и был намерен её защищать.
        - Да лучше уж в лесу сгинуть, чем жить с тобой! - выкрикнула девушка, натянула повод. - Дубина бесчувственная! Думаешь, я кукла бездумная, сума, которую можно взять и унести с собой, и она тебе слова не пикнет? Не бывать этому!!!
        - Ну конечно, кому нужен криворукий урод со шрамом во все лицо? - с неожиданной горечью хмыкнул Бьёрн, потирая ушибленную щеку, но быстро опомнился и продолжил уже в своей обычной манере: - Хочу тебе рассказать, «душа-девица», о твоем положении в моем замке. Официально ты считаешься моей женой, но мне совершенно наплевать, чем ты будешь заниматься на самом деле. Можешь спать с кем хочешь, хоть с Гилрэдом, детей ему рожать, мне и наследники, и твоя верность и преданность, что собаке пятая нога, ясно? Только чтобы слухов никаких не ходило, а на остальное мне, честно, плевать! Шмоток, украшений тебе вдосталь будет, что ещё?!
        - Чурка ты дубовая! - с возмущением крикнула Любава. - Ты думаешь, женщину только шмотки да украшения интересуют? Да что б ты знал! Ты, похоже, женщину настоящую впервые в глаза увидел! - Любава ослабила повод, Гром встал спокойно. Посмотрела на Бьёрна потемневшими глазами. - Ты меня купил, как товар на базаре, вот тебе и дела до меня нет. Так что ж ты погнался-то за мной? Отпусти меня, ведь тебе на меня наплевать! Я и за тридевять земель твоей женой буду, перед богами сочетались! Что до верности, так меня воспитали в чести, и честь свою и клятвы я привыкла хранить и держать.
        - И что, женой мне и в самом деле хочешь быть? - Бьёрн сложил руки на груди и рассмеялся. - Я тебя не пойму! То отпусти ее, то верность она хранить будет! А погнался, потому что имя свое позорить не хочу! Что бы обо мне сказали, если бы я жену даже до дома не довез? И не видать мне военного союза с твоим отцом, как своих ушей. Тебе ясно? Я даю тебе свободу, деньги, уважение людей, прошу только не позорить, что тебе ещё надо, что?!
        - Истукан ты… - вдруг прошептала Любава и, наклонившись, легла на шею коня. Она вдруг безумно устала, страшно, безумно устала от этого спора, от этой погони, от всего, что произошло за последнее время. Ей захотелось заснуть, просто лечь и заснуть, крепко-крепко, так, чтобы не проснуться больше никогда… - Я перед богами в верности клялась, не перед тобой. Клятву боги держать велят… Свобода, деньги, уважение… Зачем мне это все, зачем, Бьёрн? Тебе не понять… И мне не объяснить… Это надо чувствовать… а ты… не умеешь…
        - Ну не умею, и что? - с каким-то ожесточением спросил Бьёрн. - Потому что не всем, как тебе, и любви и радости в достатке было! Не любишь же меня, так зачем на клятве настаиваешь? Я тебя не неволю со мной миловаться! Ты возвращаешься или мне тебя силой тащить придется?!
        "Слез моих не увидит… Никогда…" - уговаривала себя Любава. Закусила губу, вскинула голову.
        - Силой? Посмотрела бы я, как бы ты меня силой тащил! - Любава с вызовом рассмеялась, давя слезы. Подтолкнула коня вперед, а точнее - назад, туда, откуда они прискакали. Оглядела темный и совершенно одинаковый со всех сторон лес и неуверенно двинулась. - Ты, Бьёрн, верно, не клялся ни в чем никогда, вот и дивишься. А если тебя жизнь однажды о косяк саданула, это вовсе не значит, что она так бьет каждого. И тот, кого она не била, вовсе в этом не виноват.
        Бьёрн ничего ей не ответил. Ну да, садануло. И после этого душа закостенела так, что ни злобой, ни лаской не прошибешь… Он спешился и пошел за девушкой, ведя в поводу уставшую лошадь. Любава оглянулась и повторила его движение. Конь благодарно всхрапнул. Девушка смущенно опустила вниз и отряхнула подол платья: ведь скакала-то она так, как ей было удобно, то есть - как мужчина. Огляделась кругом и, вздохнув, повернулась к Бьёрну.
        - Ты помнишь, куда идти? - спросила она. - А то я заведу в чащу какую, потом не выберемся.
        Бьёрн поднял на нее глаза, отвлекаясь от своих невеселых мыслей, оглядел лес и махнул рукой прямо.
        - По-моему, туда…
        - Точно? - Любава с сомнением поглядела в указанном направлении. Пожала плечами и повела Грома вперед.
        "Нет…" - подумал Бьёрн. Он совершенно не был уверен, но надо же было куда-то идти…
        Вскоре лес странно сомкнулся, Смолка недовольно фыркнула и наотрез отказалась идти дальше. Любавин Гром так же встал на месте, захрапел, заплясал, и Любава еле-еле его удержала. Повернулась к Бьёрну.
        - Сдается мне, что мы пошли не туда, - обеспокоено произнесла она.
        - Мне тоже… - пробормотал Бьёрн, доставая меч и вглядываясь в темные кусты. - Надеюсь, там никого нет…
        Любава также вгляделась в кусты, наклонилась и вытащила из сапога кинжал.
        - Может, пойдем обратно? - предложила она.
        - Пойдем… - согласился Бьёрн. - Давай вперед.
        - Куда вперед? - поинтересовалась девушка. Кивнула ему за спину. - Откуда именно мы пришли, не подскажешь?
        Бьёрн тихо ругнулся.
        - Иди уж куда-нибудь, все равно уже заблудились!
        Любава немного постояла, испуганно оглядывая все темнеющий и густеющий лес, и едва слышно прошептала: "Леший, леший, поводил да отпусти!" Потом неуверенно двинулась вперед, держа наготове кинжал и ведя в поводу храпящего и настороженно озирающегося коня.
        Бьёрн в последний раз оглядел подозрительные кусты и направился за девушкой.
        Не успели они пройти и пары шагов, как из тех самых кустов на них кинулись три страховидла, с кривыми мечами наготове. Бьёрн успел обернуться и отбить первый удар, но Смолка, испугавшись, дернула поводья, намотанные на его правую руку. Бьёрн закусил губу от боли и потерял равновесие от сильного рывка лошади. Едва успел откатиться в сторону, мечи противников ударили в землю. Бьёрн тем временем уже оказался на ногах, пытаясь освободить руку от поводьев, но её сводило от боли, она напрочь отказывалась слушаться. Противники тем временем не стояли просто так. Сами мощные, намного шире Бьёрна в плечах, они нападали грамотно, не мешая друг другу, но и не давая забывать о себе. Бьёрн едва успевал отбиваться.
        Заметив замешательство Любавы, он крикнул:
        - Скачи отсюда, пока не поздно, дуреха!
        Вместо этого девушка, как будто выведенная из ступора его криком, подскочила к нему и одним махом отрезала запутавшиеся поводья кинжалом, схватила Смолку за их остаток, свистнула Грому и отвела обоих от схватки. "Смотри за ней", - сказала она коню, а сама бросилась на выручку Бьёрну.
        - Эй, вы! - ещё издали крикнула она, сжимая в руке кинжал. - А про меня не забыли?
        Один из страховидлов отделился от драки и двинулся на нее. Любава не стала его ждать, бросилась вперед сама, привычно перехватив по-боевому кинжал… Мелькнули рыжие волосы, плащ; с молниеносной быстротой ускользнув от смертельного удара, Любава оказалась за спиной у противника и, прыгнув на него, вонзила кинжал по самую рукоятку ему в горло. Страховидл захрипел, забулькал, упал на колени. Как в каком-то кровавом забытьи и азарте, девушка подхватила оброненный противником меч, выдернула окровавленный кинжал и кинулась к Бьёрну.
        Он бросил на нее мимолетный взгляд, покачал головой, мол, куда лезешь?.. И неожиданно шагнул вперед, мечом вспоров противнику живот. Третий оставшийся в живых вдруг страшно заревел и со всей дури (именно дури, не силы) отбил меч Бьёрна, едва не выбив у него из руки, и ударил не ожидавшего парня в челюсть. Бьёрн снова потерял равновесие и, хорошо приложившись затылком о дерево, оказавшееся за спиной, безвольно сполз по его стволу, выпустив меч. Страховидл ощерил гнилые зубы в гадкой ухмылке и занес над Бьёрном свой меч.
        - Только попробуй, - услышал он за собой и в ту же секунду почувствовал уперевшийся в его шею кончик меча. Любава, чуть наклонившись, забрала у него оружие; в этот момент страховидл резко развернулся, видимо, намереваясь выбить меч Любавы, но напоролся животом на её кинжал и осел вниз.
        Девушка выдернула кинжал, бросила и его, и меч и подбежала к Бьёрну. Присела рядом с ним на корточки, испуганно прислушалась к дыханию. "Живой", - с облегчением выдохнула она и осторожно погладила его по щеке. Прижалась к груди, поддавшись мгновенному, неожиданно нахлынувшему страху и ужасу перед тем, что произошло, - ведь она впервые в жизни убила…
        Бьёрн неожиданно пошевелился, приходя в себя, и, открыв глаза, потянулся рукой к затылку.
        - Вот леший…
        Девушка подняла голову, улыбнулась.
        - Покажи-ка мне, может, перевязать надо, - проговорила она.
        - Ты мне улыбаешься? - криво усмехнулся Бьёрн. - Да ещё рядом сидишь! Вот это новости… А это… подумаешь, ударился… Не впервой…
        - Так саданулся, что сознание потерял, - Любава приподняла одну бровь. Покачала головой. - Покажись лучше, мало ли.
        Бьёрн, видимо, был ещё не в состоянии сопротивляться, и Любава смогла забраться ему за спину, чтобы посмотреть место удара. Но едва она тронула его волосы, как Бьёрн дернулся, и Любава, улыбнувшись, начала тихонько дуть, чтобы уменьшить боль, и одновременно разобрала волосы. Под ними виднелась едва заметная ссадина без крови.
        - Шишка будет, - вынесла она вердикт.
        - Ох, ну уж это я переживу как-нибудь! - заверил он её и, найдя взглядом лошадь, сказал: - Ну ты и предательница, Смолка…
        Правой рукой он старался не двигать.
        Лошадь скромно потупила глазки и отошла в сторону.
        Бьёрн взялся за челюсть, покачал головой и осторожно поднялся, опираясь рукой о дерево.
        - Вот леший… - ругнулся он в очередной раз.
        Любава, некоторое время наблюдавшая за тем, как он баюкает свою руку, стараясь её не тревожить, наконец решилась предложить помощь: сняла с шеи свой длинный и широкий белый платок и протянула Бьёрну.
        - Может, перевязать ее? - робко предложила она и жестом показала, как именно. - Вот так, чтобы она на груди висела и не двигалась. А?
        Она и сама не знала, почему её вдруг стало так волновать состояние Бьёрна, почему ей стало хотеться ему помогать, а главное - почему вдруг, в один миг у нее пропало желание с ним спорить. Нет, конечно, если он сам начнет её оскорблять, она себя в обиду не даст и последнее слово за собой оставит в любом случае, но вот самой его провоцировать да подначивать ей как-то резко расхотелось. Оттого ли, что он неожиданно предстал перед ней человеком, обычным человеком со своими болями и слабостями? Оттого ли, что свадьба уже свершилась и далее лаяться с ним не было никакого смысла? Оттого ли, что в сегодняшнем разговоре у него то и дело проскальзывал намек на откровенность, который Любава мгновенно почувствовала своим каким-то десятым женским чутьем? Любава не знала. Но ей вдруг почему-то показалось, что Бьёрн совсем не такой, каким хочет выглядеть, что в глубине души он таит какую-то особую, страшную боль, которая и делает его таким бесчувственным и едким…
        Любава стояла, протягивая платок и ожидая, что на это скажет Бьёрн.
        Он внимательно посмотрел ей в глаза, готовя очередную колкость, но почему-то остановился. Ощеренный дикий зверь, где-то внутри рычавший: "Не доверяй! Вообще никому, кроме себя!", вдруг пригладил вздыбленную шерсть и, вопреки всему, доверчиво вильнул хвостом и прижал уши. Бьёрн только молча кивнул головой, соглашаясь с девушкой. Любава подошла к нему и как можно более осторожно перевязала больную руку, стараясь не причинить боли, подняла её и завязала концы платка у него на шее.
        - Не болит? - спросила девушка, чуть улыбнувшись.
        - Переживу, спасибо, - Бьёрн не стал улыбаться в ответ, может, просто не умел? Поднял свой меч, осмотрел лезвие, обтер его об одежду одного из мертвецов и, убрав в ножны, пошел к испуганно попятившейся Смолке.
        - Не бойся ты, дуреха, - отмахнулся он, поймал конец обрезанного повода и обернулся к Любаве. - Уходить надо, мало ли что ещё откуда вылезет…
        - Откуда они здесь? - удивленно спросила Любава скорее не Бьёрна, а просто куда-то в воздух, подходя к коню и затягивая ослабевшую подпругу. - Они же разбойники вроде, страховидлы эти, на дорогах засады, я слышала, ставят, батюшка все сокрушался, что они торговому люду жизни спокойной не дают… Но здесь-то они откуда? Дорога-то далеко как, мы с тобой скакали сколько!
        - Тот вариант, что у них тут логово, тебя не устроит? - Бьёрн вскочил в седло и, выбрав направление, где бурелома было поменьше, направился туда.
        - Устроит, - Любава тоже села в седло, подоткнув платье за пояс. - Устроит, но не обрадует. И куда мы теперь?
        - Куда-нибудь подальше отсюда, а там нужно отдохнуть, - бросил через плечо Бьёрн.
        Они ехали медленно, осторожно, едва-едва нащупывая впотьмах путь. Любава все время сжимала рукоять кинжала: слова Бьёрна о "ком-нибудь ещё" неприятно похолодили ей спину. Отъехав достаточно далеко и попав при этом на какую-то небольшую полянку, Бьёрн остановил лошадь, и Любава так же остановилась вслед за ним.
        Он спрыгнул на землю и внимательно огляделся. Вроде все было тихо, да и лошади не показывали никакого беспокойства…
        - Здесь встанем? - поинтересовалась Любава, тоже спешиваясь. Конь всхрапнул и, повернувшись, тронул губами её щеку. Любава засмеялась, но хорошо поняла, что это означает: Гром устал и хочет есть. Вздохнула. - Достать бы еды для лошадей…
        - Что тебе, травы на поляне мало? - осведомился Бьёрн, расседлывая Смолку.
        Любава с досадой отвернулась: она действительно как-то не сообразила про траву. Конь, уловив её взгляд, опустил голову и стал с довольно мрачным видом жевать траву, однако вскоре, видимо, вошел во вкус и стал есть с большим аппетитом. Любава улыбнулась и расседлала его, погладила по взмокшей спине. Она и сама была бы уже не прочь перекусить, но говорить об этом Бьёрну не собиралась - опять на смех поднимет.
        - Ты из еды случайно взять не догадалась? - безо всякой надежды спросил он сам. - Мне не до того было, я ж не думал, что ты заведешь нас не хуже лешего!..
        - Угу, я, конечно, нас завела. Все я, ага, - мрачно кивнула Любава. Присмотрелась к своему седлу. На нем висело несколько небольших дорожных сумок. В одной лежала фляга с водой, а в других? Любава открыла их все по одной и возблагодарила богов, а заодно и предусмотрительного отца: в сумках лежало немного сухой дорожной еды. - Спешу тебя обрадовать: мучительная смерть от голода сегодня не состоится.
        - Я в восторге! - с иронией хмыкнул Бьёрн. - Хотя бы на это ума хватило.
        - Ты обрадуешься или огорчишься, если я скажу, что не у меня, а у батюшки? - Любава улыбнулась, проглотив слова про ум, рассмеялась и бросила Бьёрну полотняный мешочек с сухими хлебцами.
        - Хм, знаешь, наверное, огорчусь, потому что жить мне все же с тобой, а не с ним, - хмыкнул Бьёрн, ловя мешочек. - Но и на этом спасибо.
        - Всегда пожалуйста, - пожала плечами девушка. Захрустела хлебцами из своего мешочка, села в траву. Подумала и сказала: - Ну, знаешь, когда я бежала, я думала немного не о том.
        Бьёрн уселся под дерево, вытянул ноги, облокотился спиной о ствол и задумчиво поинтересовался:
        - И как же ты прожить собиралась?
        - Не знаю… - девушка уперлась глазами в землю перед собой, задумавшись, словно впала в ступор. - Как люди в лесу живут? Бывало, я на целый день с Громом уходила, ягоды ела, корешки всякие, я их специально выведывала… Так бы и прожила… Не думала я об этом как-то, совсем другие мысли были…
        - Да, лишь бы от меня сбежать, - скривился Бьёрн. - Будто я кусаюсь! Или все же страшный такой? Ладно, все, теперь уже ничего не изменишь, так что спи давай. Завтра с утра, может, больше повезет…
        - А ты бы себя на мое место поставил, - проговорила Любава, убирая мешочек и заворачиваясь в плащ. Закрыла глаза. - Поставили перед фактом: выходишь замуж. Ты и не думала об этом в семнадцать лет, а тебе - нате. Выдали - как выгодную сделку провели, непонятно за кого, заранее за тебя все решили, а ты только подчиняться должна. Жениха только накануне свадьбы показали, да и то… сразу поняла, что он от тебя не в восторге… Каково, а?
        - Думаешь, мне этой свадьбы очень хотелось? - в свою очередь вздохнул Бьёрн. - Но начали пилить со всех сторон, мол, несолидно королю без жены, свергнут и далее, далее… даже Гилрэд туда же. Пришлось соглашаться. А тут ещё выгодный военный союз… У меня было выбора не больше, чем у тебя.
        - Да уж, - Любава приподнялась и посмотрела на него. - Товарищи по несчастью.
        Бьёрн криво усмехнулся в ответ.
        - Спи давай.
        - Сплю, - послушно кивнула Любава и легла, подложив под голову руку и завернувшись с носом в плащ. - Спокойной ночи.
        Бьёрн что-то неопределенно хмыкнул в ответ…
        …Стоило Любаве только задремать, как сквозь её веки пробилось неясное золотое свечение. Девушка поморщилась и натянула плащ на голову, прячась от света.
        - Только не говорите мне, что уже утро…
        Свечение испуганно отдалилось, девушке показалось, что она слышит какой-то тонкий, едва различимый голосок. Потом, когда Любава замерла, свет снова стал ярче. "Нет, это явно не утро… - подумала девушка, окончательно проснувшись. - И что это тогда?" Любава открыла глаза и поморгала. Свечение пробивалось даже сквозь плотную ткань плаща. "Что это такое?"
        Присмотревшись, в ореоле свечения можно было разглядеть миниатюрную крылатую фигурку. А рядом ещё и ещё… Они окружили всю поляну, только Бьёрна облетали стороной, то ли их пугал его меч, лежавший рядом с левой рукой, то ли ещё что… Как бы странно это не звучало, но, похоже, это были феи…
        - Ой… - прошептала обескураженно Любава, чуть выглянув из-за плаща. Уж что-что, а такого от леса она точно не ожидала…
        Увидев, что она пошевелилась, феи испуганно отпрянули, но не разлетелись, удерживаемые любопытством.
        - Кто вы? - тихо-тихо, так, чтобы ненароком не испугать удивительных существ, спросила девушка. - Откуда?
        Феи переглянулись между собой, что-то тихо защебетали и засмеялись. Одна из них осторожно подлетела к Любаве, дотронулась ручкой до её волос и испуганно отпрянула, озорно смеясь. Девушка вздрогнула и тоже неуверенно улыбнулась. Феи засмеялись все вместе - как будто колокольчики зазвенели, слетелись в центр полянки и закружились там в своем удивительном, неподражаемом танце. Любава вылезла из-под плаща, завороженная невероятной красотой, и в её глазах и в волосах засверкало маленькими звездочками свечение…
        Вдруг от дерева, у которого лежал Бьёрн, послышался громкий стон. Феи испуганно замерли и в один миг, разлетевшись в разные стороны, растворились в ночной мгле. Любава вздрогнула и обернулась.
        С Бьёрном происходило что-то странное. Лицо исказилось, будто болью, сквозь стиснутые зубы прорывался стон, его всего как-то непонятно дергало в разные стороны, левая рука сжалась на рукояти меча… "Как кошка во сне", - вдруг подумала обожавшая этих независимых существ Любава. И тут же поняла: похоже, Бьёрну снился кошмар. Встала и, не заметив постепенно охватывающего все её волосы сияния, оставшегося от фей, подошла к нему…
        " - Предатель!!! - худой тщедушный парень с яростным, ненормальным блеском в глазах кинулся на высокого сильного мужчину в домашнем халате, с алебардой в руках, занося меч для удара. Мужчина, захваченный в своем доме врасплох, сжал зубы и без видимого труда отбил удар древком.
        - А ты как был глупцом, так и остался! Эти годы, за которые ты, говорят, вырос, не пошли тебе на пользу! - крикнул он, пытаясь вывести противника из себя, заставить его раскрыться.
        Но злить парня, казалось, уже дальше некуда. Он прыгнул вперед, не обратив внимания на пропущенный удар, и вонзил меч в тело противника. Потом ещё. И ещё, как одержимый. И сам упал на колени, наконец почувствовав боль и прижав ладони к окровавленному лицу…"
        …Бьёрн резко сел, широко открыв глаза и судорожно хватая воздух ртом. Левая рука невольно потянулась к шраму на лице. Попутно он отметил, как она дрожит…
        - Бьёрн, тише, тише… Тише… - ему на плечи легли тонкие руки, тихий голос успокаивающе и ласково звучал откуда-то сбоку… - Тише… Все хорошо, Бьёрн, слышишь? Все хорошо…
        Любава сама немало испугалась, когда он вдруг подскочил. За секунду до этого она была убеждена, что он вполне может выхватить меч и начать гоняться с ним по поляне за невидимыми врагами, а сейчас он сидел, тяжело дыша и держась за щеку со шрамом. Любава отлично поняла, что это означает: нетрудно было догадаться, что Бьёрну снился бой, в котором этот шрам был получен. Девушка осторожно погладила его по плечам и снова повторила:
        - Все хорошо, Бьёрн… Это давно прошло и не вернется.
        Он не ответил, все ещё не в силах отогнать от себя наваждение. В горле появился предательский комок, перед невидящими глазами возникло родное лицо. Рука опустилась вниз и сжала руну. До боли, так, что края амулета впились в ладонь. "Мама… За что?" Такое не забывается. Такое врезается в память, с болезненной точностью, хотя это, наоборот, хочется забыть. И убивает сердце, убивая в нем нежность, любовь и доверие. Такое не забывается. И не проходит никогда…
        Любава почти не дышала, глядя на него, старалась не двигаться, боялась напомнить ему о своем присутствии. Она чувствовала, что не имеет права врываться сейчас в его воспоминания, не имеет права вырывать его из них. Женское чутье её не подводило никогда, и сейчас оно говорило, что если бы она умела, ей бы следовало испариться на месте. Но она этого не умела…
        Он опомнился только тогда, когда по руке потекла кровь. Разжал негнущиеся пальцы и огляделся. С досадой увидел около себя Любаву, почему она не спит?!.. Но потом разглядел, что случилось с её волосами, и не смог скрыть удивление.
        - У тебя кровь, - едва слышно проговорила Любава. Уловила в его взгляде вопрос и быстро пояснила: - Ты стонал во сне, вот я и… - оборвалась на полуслове, поняв, что вопрос не тот, и, совершенно сбитая с толку, подняла брови: - Ты чего?
        - Что с твоими волосами? - Бьёрн протянул было руку, но вовремя опомнился, опустил. - Что произошло?..
        - А что с ними? - удивилась Любава. Глянула - и ахнула. - Это ещё что такое?.. Тут летали… не знаю, феи, что ли… Светились так же… Но я-то почему теперь свечусь?
        Бьёрн криво усмехнулся.
        - Вот уж не знаю, но, надеюсь, это пройдет, нечего народ пугать…
        - Да уж хотелось бы… - Любава задумчиво перебирала светящиеся волосы. Потом озорно глянула на Бьёрна. - Хотя, по-моему, красиво!
        Он неопределенно хмыкнул в ответ, оглядел поляну и задумчиво сказал:
        - Иди спи дальше. Обо мне не беспокойся. Все в порядке.
        - Точно? - Любава с сомнением посмотрела на него, но все-таки встала и, уже уходя, проговорила: - А то бы очень не хотелось проснуться от меча в животе.
        Его взгляд неожиданно ожесточился, он прежним зло-язвительным тоном ответил:
        - Не беспокойтесь, ваше величество, все будет исполнено!
        А в висках стучало одно: "Доверился? Получил? Стоило ей увидеть мою слабость…"
        - Ты чего? - Любава остановилась и обернулась. Зеленые глаза отсвечивали в темноте растерянным непониманием. - Ты чего? Знаешь, когда ты во сне свой меч сжимать начинаешь, это действительно очень страшно выглядит. Ты что, обиделся?
        Он молча вытер кровь с руки полой плаща и сел на другую сторону дерева. Наверное, это звучало глупо, но его на самом деле задели слова девушки.
        - И… извини, - виноватый голос Любавы прозвучал очень тихо, как будто она спрашивала, а не извинялась. - Я не хотела тебя обидеть. Правда.
        "Леший меня раздери, я перед ним извиняюсь!" - потрясённо ахнуло её сознание. Но не извиниться она, чувствуя себя почему-то по уши виноватой, не могла…
        Бьёрн пожал плечами, не заботясь о том, увидит это девушка или нет.
        - Ну и дуйся там себе в одиночку, - тоже обиделась Любава, легла и завернулась в свой плащ. - Ну тебя…
        На том и порешили.
        …Любава проснулась первой. Почему-то, уж незнамо, по какой причине, но, раскрыв глаза один раз, она уже больше не смогла заснуть, как ни пыталась. И вскоре, оставив бессмысленные попытки вновь погрузиться в сон, девушка потянулась, сбросила плащ и села, покрутив взъерошенными со сна волосами. "Не светятся, - удовлетворенно отметила она. - Надеюсь, это не оттого, что день на дворе… А то буду, как ночной светлячок…" Любава улыбнулась, выпутала из волос приставшую сухую травинку и встала, одернув подол. Огляделась и на глаз определила, что сейчас не раньше двух часов дня. "Вот это выспалась… Бьёрн опять язвить будет…"
        Однако не успела она себя одернуть - мол, чтобы она да боялась язвительных насмешек? - как вдруг со стороны дерева, у которого Любава вчера оставила мужа… "Гм, ну да, мужа, что в этом такого страшного?" - Любава ясно почувствовала, что покраснела. Так вот, с той стороны она услышала тихий, но вполне различимый храп. Любава тихонько рассмеялась и пошла туда. "Кто над кем ещё подшучивать будет…"
        Бьёрн спал, прислонившись спиной к мощному стволу, крепко и беспробудно, чуть похрапывая во сне. Видимо, ночной кошмар его сильно утомил; а может, он и до утра не спал? Любава вгляделась в его чуть расслабившееся лицо. "Как он сказал: "Кому нужен криворукий урод со шрамом во все лицо"? - припомнила Любава. И вдруг подумала: - Да не такой уж и урод…"
        Ну, шрам, ну, подумаешь, беда какая! Шрамы мужчину только украшают, между прочим. "Между прочим, надо будет ему об этом как-нибудь намекнуть, а то он, похоже, стесняется этого шрама страшно!" - взяла себе на заметку девушка. И вдруг с ужасом обнаружила, что этот молчаливый язвительный истукан начинает ей в чём-то нравиться…
        "Истукан", то бишь Бьёрн, вдруг напрягся, сжал расслабившуюся было руку на рукояти меча, повернул голову на другую сторону и перестал храпеть. Любава предпочла тихонько удалиться, сделав мудрый вывод, что это его будят её чересчур упорные разглядывания. Встала посреди полянки, не зная, что делать. Гром и Смолка, уставшие за ночную скачку, стояли в сторонке, бок о бок, и, низко опустив головы, спали. "Сонное царство", - улыбнулась Любава и, оглядев лес вокруг, решила пойти на поиски дополнительного пропитания. Не все же на одних хлебцах сидеть! Правда, кинжал она с собой захватила - мало ли, кто в лесу может очутиться на её голову. Огляделась ещё раз и решительно шагнула в заросли справа от себя.
        Надо отметить, что лес её не разочаровал. Отойдя совсем недалеко от их с Бьёрном полянки, она обнаружила весьма обширный черничник. С собой у нее оказался один из полотняных мешочков из-под хлебцев, и девушка, привычно заведя любимую веселую песенку, начала собирать маленькие синеватые ягодки. Однако вскоре песня примолкла: девушка отлично знала заповедь любого ягодника - "одну в корзину, другую в рот". А мысли ее, больше не отвлеченные пением, постепенно улетели к Бьёрну.
        Что-то с ним было не то - все больше уверялась девушка. Что "не то", она не могла объяснить даже себе. Раньше она видела в нем исключительно врага, ей казалось, что он абсолютен и понятен - невероятно самовлюбленный и напыщенный язва, относящийся к ней как к вещи и не имеющий даже намека на какие-либо чувства. Сейчас же что-то изменилось. Всего за одну ночь, пообщавшись с ним достаточно близко, она поняла, что все с ним не так просто. Какую-то тайну он хранил в себе, какую-то загадку, разгадать которую Любаве будет непросто. Девушка чувствовала, как иногда в разговорах Бьёрн вдруг прорывает свой панцирь холодности и решается на откровенность, но стоит хоть чуть-чуть повести себя не так, сказать неосторожное или необдуманное слово - и он снова закрывается и выставляет вперед клыки и когти, как дикий зверь при виде нового соперника за территорию. Любаве стало очевидно, что он просто боится доверять. Боится настолько, что не пускает к себе никого ближе чем на три метра, что готов быть в вечном холодном одиночестве…
        "Смахивает на поведение человека, обжегшегося один раз и поэтому боящегося развести костер - слишком большая боль…" - подумала девушка. Её вдруг осенило. Ну конечно! Видимо, когда-то он имел несчастье полностью довериться человеку, который его предал, и теперь он не хочет повторения! Мозаика сложилась, для девушки все встало на свои места. Теперь-то она уж точно знала, что не будет над ним лишний раз подтрунивать, - теперь ей хотелось ему помочь. Дело было за малым: узнать, что же с ним когда-то произошло и откуда у него этот шрам и травма руки (в том, что эти два эпизода связаны, девушка не сомневалась даже на миг). А для этого нужно было, чтобы он ей поверил, как… как она поверила ему. А вот каким способом - пока оставалось загадкой…
        Любава встала, осторожно отряхнула подол платья - только она умела собирать чернику так, чтобы следов не осталось ни на одежде, ни на руках, - и направилась обратно. В двух шагах от поляны она вдруг услышала какой-то крик и бросилась туда.
        Посреди поляны стоял Бьёрн в полном вооружении, с мечом наперевес и негромко, но звучно звал ее.
        - Я здесь, - несколько обескуражено произнесла она. Бьёрн резко развернулся, посмотрел на нее, сплюнул и вложил меч в ножны. Ошарашенная Любава наблюдала за ним огромными глазами, а потом неловко спросила: - А… ты чего это? Что тут происходит?
        - Что тут происходит?! - угрожающе переспросил Бьёрн. - Хороший вопрос!!! Я просыпаюсь и не обнаруживаю ни одного следа твоего присутствия! Ни одного!!! Конь на месте, все пожитки на седле - тоже, только тебя нет!!! Что я должен подумать, особенно после вчерашнего?! А она ягодки собирает! Вы посмотрите!!! Во второй раз напомню: сначала надо думать, а потом делать!!! Ясно или нет?!
        Наконец выдохнувшись, он окинул Любаву злым взглядом, развернулся и пошел к Смолке, даже себе внутренне боясь признать, что волновался за девушку не только потому, что нес ответственность за её жизнь, но и ещё почему-то…
        - Да ладно тебе, Бьёрн, - добродушно улыбнулась отошедшая от первого удивления Любава. - Ты так крепко спал, я думала, успею вернуться. Я б записку оставила, да не на чем… Не злись, Бьёрн. На лучше, поешь черники, не все же на одних хлебцах сидеть.
        С этими словами Любава бесстрашно подошла к нему и протянула мешочек. От страха в ней все замирало: что-то будет, как-то он отреагирует? Девушка применила новый способ наладить отношения - не спорить и не затевать ссору, не раздражать Бьёрна, а попытаться смягчить и свести на нет его пыл, и теперь не знала, что из этого выйдет…
        Но приручить дикого зверя не так-то просто. Бьёрн даже головы не повернул. Потрепал лошадь по холке и с досадой покосился на седло: одной рукой ему не справиться, придется просить помощи…
        Любава прищурилась и улыбнулась, придумав выход из неловкой ситуации. Она отошла, пересыпала половину ягод в другой мешочек, подошла к Бьёрну снова. Некоторое время порассматривала его спину, хихикнула про себя и быстро обошла его и Смолку, положив этот мешочек в один из открытых карманов седла. Миг - и она уже умчалась на другую половину поляны, словно спрятавшись там от возможного гнева, попутно не забывая про ягоды.
        Бьёрн вдруг резко развернулся и с неожиданной болью посмотрел ей вслед.
        - Зачем ты это делаешь? Ты, помнится, меня ненавидела!
        Любава чуть не подавилась черникой, закашлялась, потом вскинула на него глаза.
        - Я ненавидела язвительного бесчувственного истукана, - тихо озвучила она пришедшие ей в голову мысли. - Но человека, который за ним скрывается, я не могу ненавидеть. Его не за что ненавидеть… Я хочу его хотя бы понять.
        - Он умер шестнадцать лет назад, - отрезал Бьёрн с какой-то особой ожесточенностью в голосе. - И возродить его невозможно, как любое другое существо. ОН МЕРТВ. И этот "бесчувственный истукан" ничего не скрывает. Мне нечего скрывать под личиной. Я такой и есть. Тебе подтвердит это любой из моих приближенных.
        Он отвернулся, чтобы девушка не увидела его лица. Чтобы не разглядела его слабость. Чтобы не привязаться к ней, единственной разглядевшей за эти шестнадцать лет маску…
        - Не знаю, как твои приближенные, - девушка сверлила взглядом его спину не хуже кинжала, - а я отлично вижу того, кого скрывает твой «истукан». И нравится это тебе или нет, но он существует! Ты можешь его скрывать, прятать ото всех, доказывать всем вокруг, что ты - камень и лед, но сам себе ты этого никогда не докажешь! Человек в тебе - жив…
        - А если и так, то что дальше?! - Бьёрн снова резко развернулся и с ненавистью посмотрел на девушку. - Дальше-то что?! Я что, просил меня лечить?! Зачем ты это делаешь?
        - Никто тебя здесь не лечит, - Любава отвела глаза, отвернулась. Как ему это объяснить? Как, если она сама не до конца понимает, что с ней творится? - Просто… Просто я отношусь к тебе как к человеку. И поступаю совершенно обычно. Или ты уже отвык от нормального обращения? Обычной дружеской заботы? Почему в нормальных вещах ты сразу видишь злой умысел, Бьёрн, почему?
        - Это не твое дело, - буркнул он. - Потому что устроен я так! Потому что научен горьким опытом! Больше тебе знать нечего, собирайся и идем дальше.
        - Ишь, садануло один раз о косяк, так он теперь в дверь входить боится! - Любава зло фыркнула. Встала и подошла к Грому. Не стоило этого говорить, не стоило… Но для слез есть одна маска - злость.
        Бьёрн ничего не ответил, хотя мог. На душе было как-то гадко и горько, в этот раз так хотелось довериться, так хотелось сбросить личину, разрушить жизнь, полную только холодным одиночеством, от которой он уже устал, в свои годы, уже устал! Но однажды сбросил, однажды уже доверился…
        Бьёрн с досадой покосился на свою правую руку, явившуюся результатом, и пошел к Смолке, прикидывая, как справиться с седлом одной рукой…
        Любава глянула на него, осторожно, так, чтобы он не заметил. Губы у нее подрагивали: слезы предательски подступали к глазам, хотя отчего ей хочется плакать - она не понимала. Вроде обычная перебранка…
        "Что это он медлит?" - девушка рассеянно потрепала коня, наблюдая за Бьёрном, и, взяв Грома под узду, вывела на середину поляны: так было лучше видно. Бьёрн меж тем пытался оседлать Смолку, но сделать это одной рукой было практически невозможно. Любава закусила губу. Предложить помощь? Он её не примет, однозначно не примет. А сам не попросит, гордец…
        Бьёрн не выдержал, со злостью пнул седло сапогом и обернулся к девушке:
        - Может, поможешь?!
        - Ты так говоришь, как будто я обязана, - девушка покачала головой, но быстро подошла. Подняла седло, затянула ремни. Смолка стояла на удивление спокойно и безропотно, хотя обычно чужим в руки не давалась. Любава улыбнулась и повернулась к Бьёрну. - Ну, вот и все. Не пеняй, если затянула слабовато, руки у меня не мужские.
        - Спасибо, - сквозь зубы процедил он и повел лошадь с поляны.
        - Да не за что, всегда пожалуйста, - Любава пожала плечами и свистнула Грому.
        Ехали они молча. Куда ехать, конечно, не знали, но Любава безоговорочно доверилась Бьёрну: все же это его леса, да и провел он в них, как любой мужчина, наверняка побольше нее - тут уж было не до гордости. Бьёрн ехал впереди, и во всей его фигуре почему-то виднелась необъяснимая досада, было ощущение, будто он отчаянно пытается что-то понять и никак не может. Любава вздохнула.
        "Боги, ну зачем ей это? - Бьёрн с досадой закусил губу и нервно постучал пальцами по луке седла. - Почему бы ей не ненавидеть меня дальше? Зачем ей это?.." Вдруг лес вокруг расступился, и это отвлекло задумавшегося Бьёрна от его мыслей. Любава приподнялась в стременах, выглядывая из-за его спины. Минуту назад лес казался совершенно непроглядной чащей, а тут неожиданно появился просвет. Бьёрн двинулся туда и едва успел дернуть Смолку: сразу за просветом оказался обрыв. Любава подъехала и встала рядом.
        Внизу, под обрывом, от самого подножия шла длинная песчаная коса, растворяющаяся в огромной, пронзительной синеве моря. Ветер хлестал, словно бил по обеим щекам, влепляя затрещины, доносил шум и крики морских птиц, и даже - легкие соленые брызги. Солнце, уже клонившееся к закату, раскрасило морские завитки волн в пурпур и золото, и это было так красиво, что захватывало дух.
        - Боги… - Любава смотрела, не мигая, губы её дрожали то ли в улыбке, то ли в восторженном ужасе - ведь она впервые увидела море! - Боги… Как же красиво…
        Бьёрн огляделся, пытаясь узнать место, разглядеть в морской дали привычным взглядом корабль. Он вырос на побережье, а его замок отрезали от воды точно такие же скалы… Но ничего… Ни следа человеческого жилья, ни мелькнувшего, едва различимого паруса…
        - Неужели ты всю жизнь живешь в этой красоте? - восхищенно ахнула Любава. Глянула на него блестящими глазами.
        - Привык уже, - пожал плечами Бьёрн. - Куда дальше поедем? Не вниз же прыгать?
        - А у тебя замок на воде? - спросила Любава. Удивительно, что в состоянии такого восторга она ещё могла соображать. - Если на воде, то давай по берегу, когда-нибудь к нему да выедем.
        - Ага, он прям на веслах плавает, - тихо буркнул Бьёрн и, уже громче, добавил: - На побережье много глубоких заливов, придется обходить… Но можно, конечно, попробовать кубарем скатиться со скалы и пойти по берегу…
        - И что ты предлагаешь? - подняла бровь Любава. - Что-то отрицая, надо что-то предлагать. Куда нам идти, если по берегу нельзя?
        - Углубиться обратно в лес, - ответил Бьёрн. - И идти на север. Я теперь хотя бы знаю примерное направление, но конкретное место назвать ещё не смогу.
        - Тебе и флаг в руки, - согласилась Любава. - Веди.
        Бьёрн молча развернул Смолку.
        Они ехали до самой ночи, не останавливаясь и по-прежнему в напряженном молчании.
        …Окружающее уже начало утопать в ночном мраке, а Бьёрн и не думал остановиться. "Да заведенный он, что ли?" - подумала Любава, нахмурившись. Её не вдохновляло путешествие неизвестно куда в темноте: она не устала, нет, ей было не привыкать, а вот конь мог споткнуться или провалиться куда-нибудь во тьме, и она за него боялась, как, впрочем, и за лошадь Бьёрна. К тому же, в темноте кого только не могло прятаться… С другой стороны, им нужно было торопиться, чтобы наконец прийти в нормальное жилье, а они спали сегодня только до двух дня, а двинулись в районе четырех. Но если так будет продолжаться…
        - Бьёрн, - осторожно подала голос Любава. - Может, остановимся? В потемках куда только не забредем, да и лошади могут ступить куда не надо…
        - Прямо здесь? - язвительно поинтересовался он. - Даже места подходящего не поискав? И воды. У тебя что, фляга бездонная?
        - Да как ты место будешь искать по такой темени? - искренне удивилась Любава. - Я лично ни зги не вижу, даже тебя по голосу нахожу. Или у тебя глаза кошачьи?
        Бьёрн резко остановил лошадь, спрыгнул на землю.
        - Да делай ты что хочешь!!! Надоело!
        - Что тебе надоело? - Любава чуть с коня не свалилась от удивления. - Ты чего, Бьёрн?
        - Выслушивать твое нытье!!! - гаркнул в ответ он. - Что тебе видеть надо?! Мы идем на восток, более конкретного направления нет, зачем тебе что-то разглядывать?!
        Он просто срывался на девушку. Хотел, чтобы она снова его возненавидела, чтобы не бередила душевные раны, потому что не привязываться к ней, отчуждаться от нее у него плохо получалось. И это его злило.
        Любава решительно спрыгнула с коня, взяла его под узду, на ощупь нашла ближайшее дерево и села среди корней.
        - В такой темени я никуда не пойду, - заявила она Бьёрну. - А ты иди, если лошадь не жаль. Я Грома не хочу терять, не знаю, как ты…
        - Дура! - буркнул он. - Пошел бы, если бы не нес за тебя ответственность!
        - Так иди, - Любава отвернулась, а глаза её блеснули в темноте: она нащупала ещё один рычажок управления у Бьёрна, и ей была интересна его реакция. - Иди. Могу расписку написать, что я сама за себя отвечаю, с тебя все снимаю. Только не на чем, да и не видно ничего… Подожди до утра, а?
        - От твоего отца с этой распиской без тебя живой войска не получишь, - рыкнул Бьёрн. - А теперь, раз ты так устала, будь добра, заткнись!
        Ответом ему был тихий смех девушки. Но больше она ничего не говорила, мудро решив, что злить ей Бьёрна ни к чему. Хотя ей было, что ответить, но она прикусила язычок: обижать Бьёрна не хотелось, совсем не хотелось…
        - Шо вы прям все так расшумелись? - неожиданно раздался голос откуда-то слева от девушки. Бьёрн вздрогнул и обнажил меч, напряженно вглядываясь в темноту.
        - Мама… - тихо прошептала Любава. Пальцы сжались на кинжале. Гром рядом с ней презрительно фыркнул, и Любава сделала вывод, что "кто-то слева" не опасен. Сглотнула и спросила: - Кто здесь?
        - Таки тот, кто живет здесь уже четвертый десяток лет и ни разу не слышал таких громких гостей! - возмутился голос.
        Любава чуть выдохнула. Похоже, и вправду опасности нет. Любопытство пересилило страх, и Любава улыбнулась.
        - Так, может, имя свое назовешь да подскажешь, где мы? - спросила она.
        - Таки почему бы и нет? Я Тирлейм, - сообщил голос. - Ну а забрели вы в мои жутко скромные владения.
        Любава поменяла позу: села на колени и вытащила кинжал из ножен.
        - А где здесь ближайший город, Тирлейм? Нездешние мы… - закинула она удочку.
        - Ну вот шо ты за свою потычку хватаешься? - поинтересовался голос. - Я что, такой страшный и кусаюсь? А до ближайшего города проводить могу, если одарите хорошо!
        - Не вижу я тебя, не знаю, страшный ли, - лукаво ответила Любава. - Девушке надо быть осторожной. А чем мы одарим? Сами с хлеба на воду перебиваемся…
        - Еды у меня самого в достатке, - с пренебрежением ответили девушке. - Вы меня лучше золотом, ну или серебром, ну или в крайнем случае каким-нибудь диковинным амулетом отдарите!
        Любава призадумалась. Денег у нее точно не было… Она глянула в сторону Бьёрна, туда, где блестел его меч. Бьёрн молчал, значит, ему тоже нечего было дать… Девушка вздохнула.
        - Есть у меня амулет один на дарение… - начала она. Поднялась, подошла к коню, пошарила в карманах на седле и вытащила небольшой мешочек. Высыпала на ладонь несколько любимых амулетов. Большинство были разные обереги, их Любава не отдала бы никому, но два амулета были сделаны специально для дарения: амулет-хранитель и амулет на богатство. Глаза девушки блеснули в темноте. - Вот он. На богатство. У кого он есть, к тому деньги сами идут, к рукам липнут. Возьмешь платой?
        - На богатство, говоришь? - заинтересовался голос, прозвучавший совсем рядом с девушкой. - Ну… э… Я таки согласен, хотя один амулет - это чистой воды грабеж!
        Любава радостно улыбнулась и повернулась к Бьёрну.
        - Бьёрн, слышишь? Нас выведут в город! Скажи мне спасибо! Эй, ты там не умер ли?
        - А лучше бы и умер! - буркнул Бьёрн. - И не тыркай мне, что и когда делать, я уже не маленький!
        Существо хихикнуло и, осуждающе бросив что-то типа: "Люди!", запалило неизвестно откуда взявшийся светильник. Оно оказалось маленьким, Любаве едва по пояс, зелененьким, с маленькими, лукавыми глазками, в опрятной, немного потешной одежонке.
        - Таки здравствуй, - хихикнула Любава. - Может, вживую познакомимся, а не из темени? Я Любава.
        - Ну я таки уже назвался! - заметило существо, ужасно напомнившее Бьёрну лесного тролля из сказок детства… Когда у него ещё было детство… - А ты?
        - Меня обычно Угрюмым кличут, - нехотя буркнул Бьёрн.
        - Ой ли? - удивился Тирлейм. Прошел вперед, мимо него, и обернулся. - Таки вы идете али где? Мне бы ещё поспать бы хотелось.
        - Мы идем, идем, - торопливо закивала Любава, взяла повод Грома и глянула вопросительно на Бьёрна. - Мы ведь идем, да?
        - Нет, остаемся здесь и плутаем дальше! - съехидничал Бьёрн, свистнул Смолке и пошел вслед за троллем.
        …Любава засыпала на ходу. Она то и дело спотыкалась, её качало из стороны в сторону, в глаза будто насыпали песок. Даром что она выспалась хорошо, но идти всю ночь было ей все же тяжело. Конь обеспокоено поглядывал на нее, фыркал, когда она слишком оттягивала повод. От этого Любава на мгновение приходила в себя, встряхивалась, но уже через секунду начинала засыпать снова. Наконец она не выдержала.
        - Долго ещё, Тирлейм? - спросила она, буквально пиная при этом свою гордость: она отчетливо услышала, как презрительно усмехнулся Бьёрн.
        - Так пришли уже, - донеслось спереди. Любава удивленно подняла голову. Подошла к остановившемуся Бьёрну.
        Лес заканчивался на краю небольшого холма, дальше тянулось поле с видневшимися кое-где аккуратными стогами сена, а за полем… За полем, сверкая неизвестными магическими огнями, стоял великолепный город. Посреди - замок из белого камня, будто воздушный, со стрельчатыми башенками и ажурными перилами, а в разные стороны от него в кажущемся беспорядке отходили уютные деревянные домики.
        - Нам лучше переночевать здесь, - заявил Тирлейм. - Все равно, жлобы, в ночь в город не пустят.
        - А…а, - Любава хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать, но не могла протолкнуть звук сквозь стиснутое восторгом горло. - А… что это за город? Кто в нем живет?
        - Иснарэл… - вдруг прошептал удивленный не меньше девушки Бьёрн. - Волшебный город…
        - Ага, - лениво кивнул тролль, деловито начиная собирать дрова для костра.
        - Волшебный город? - Любава заглянула Бьёрну в глаза. - Что это? Откуда ты о нем знаешь?
        - У моего народа есть множество легенд про него, - ответил он, не отрывая взгляда от города. - В этом городе встречаются все расы мира. Там можно встретить кого угодно, орка, эльфа, гнома, дриаду, тролля, да кого угодно… Они строили этот город вместе, выбирают каждый год правителя… Многие уже просто поселились здесь, многие приезжают полюбоваться, но ещё больше народа приезжает на всевозможные ярмарки и торжища… Но я думал, это все сказки…
        - Индюк тоже думал, да в суп попал, - хмыкнул Тирлейм, но Бьёрн был настолько удивлен, что пропустил его фразу мимо ушей.
        - Надо же… - Любава тоже посмотрела на город, на белый замок, на деревянные домики… Все это было настолько реально, что девушка не могла поверить, что этот город какой-то волшебный. - Но как же мы к нему вышли? Неужели никто больше не мог его найти?
        - Тот из людей, кто специально его ищет, никогда не найдет, - вздохнул Бьёрн. - Но мы же заблудились, Любава…
        Не впервые ли он назвал имя девушки, глубоко задумавшись и выдав себя?
        - А может, не заблудились, Бьёрн? - тихо сказала Любава, и его имя прозвучало у нее как-то по-особому… нежно? - Может, и пришли туда, куда нужно…
        - Зачем? - он развернулся и посмотрел в глаза девушке. И в его взгляде мелькнула какая-то невидимая доселе боль, да ещё великая смертная тоска да усталость. Но все это лишь на мгновение. Он отвел взгляд и пошел к разведенному троллем костру. - Это все домыслы. Да и вообще, нас сюда привел тролль. Не думаю, чтобы мы без него вышли к городу.
        - Ну а кабы я не заупиралась, на тролля мы бы тоже не напали, согласись, - улыбнулась Любава. Глянула на Тирлейма, как ни в чем не бывало сидящего у костра. - Ничто никогда не случается просто так… правда, Тирлейм?
        - А то! - лукаво улыбнулся тролль, а Бьёрн лишь покачал головой.
        …Утром, едва они проснулись, Тирлейм повёл их в город.
        - Сейчас в ворота войдете, - наставлял их тролль, - обязательно спешитесь, в Иснарэле не любят езду на лошадях. Вот войдете, страже скажете, мол, гости, и сразу налево, в переулочек. В пятый дом постучитесь, скажете, от Тирлейма. Там знают.
        - А ты с нами не пойдешь? - удивилась Любава.
        - Не, - отмахнулся тролль. - У меня дела… Кстати, рассчитаться бы пора.
        - Конечно, - Любава кивнула и вытащила амулет из мешочка. Повесила его, наклонившись к троллю, ему на шею. - Носи на здоровье. Спасибо тебе за все.
        - Таки жуткое тебе спасибо! - засиял Тирлейм, потом вгляделся в поле перед городом и заявил: - Нет, нельзя вас одних отпускать. Вы, люди, обязательно что-нибудь напутаете! Хотя тот, кому я вас передам, существо ещё более легкомысленное… Но это лучше, чем ничего…
        Они медленно шли по полю, Тирлейм весело болтал с Любавой, Бьёрн, по обыкновению, молчал. Вдруг из-за одного из стогов показались чьи-то ноги в мягких коричневых сапогах, а потом и их обладатель. Молодой красивый парень с соломенного цвета волосами дремал, наполовину утонув в стоге, с травинкой во рту. Тирлейм подошел к нему и легонько пнул по ноге. Парень тут же подпрыгнул, откатился в сторону и подскочил на ноги, удивленно смотря на тролля и людей чистыми, ярко-голубыми глазами. Но потом в его взгляде мелькнуло узнавание, он улыбнулся и заговорил на каком-то мягком, певучем языке. Тролль хитро прищурился и ответил на том же языке. Надо сказать, получалось у него не так легко и красиво, как у парня. Они несколько минут дружески препирались, потом Тирлейм повернулся к Любаве с Бьёрном, а парень начал их рассматривать с осторожным интересом.
        - Вот вам провожатый! - сказал тролль. - Правда, молодо-зелено ещё, да человечьего языка не знает, да сорванец такой, что дрожь берет… Но это ничего, пятый десяток ещё только разменял, авось поумнеет… Хотя о чем это я говорю! Чтоб кто-то из его народа поумнел!.. Они там все как дети, ей-богу!
        Парень понял, что речь идет о нем, и упер руку в бок, с озорством и насмешкой смотря на Тирлейма, очевидно, знал, как тот о нем отзывается.
        - Как его звать-то, скажи хоть, - улыбнулась Любава, не отводя взгляда от парня. Тот внимательно вгляделся в её глаза и вдруг тоже улыбнулся - ярко, солнечно, от его улыбки, казалось, все засветилось вокруг.
        - Лалерийн, - ответил тролль. - Ну, прощайте тогда!
        - Прощай, - кивнула Любава. - Удачи тебе да счастья за доброту твою.
        Тирлейм улыбнулся и пошел обратно к лесу, а парень подошел к Любаве и, осторожно взяв её за руку, сказал что-то на своем языке и поклонился. Потом поклонился стоящему за её спиной Бьёрну и потянул девушку за руку в сторону города.
        Они шли недолго, парень все время улыбался, смотря на девушку, не выпускал её руку. В город их пропустили беспрепятственно, стражи лишь приветственно кивнули.
        Улицы Иснарэла были чисты и красивы, уютные деревянные домики были окружены садиками и не теснились друг к другу, как в людском городе, да и людей им навстречу попадалось мало. Наконец они подошли к большому дому, окруженному великолепным садом. Лалерийн уверенно толкнул калитку, призванную скорее украсить сад, чем защитить, и прошел внутрь. Тут же им навстречу открылась дверь дома и на крыльцо вышел ещё один парень. У него были те же, что и у их провожатого, светлые волосы, голубые глаза, но, несмотря на внешнюю молодость, в этих глазах была мудрость и глубокое знание. Не удивишься, увидев такие глаза у старика, но у молодого парня…
        Лалерийн поклонился ему и начал что-то быстро говорить. Его собеседник, надо сказать, нисколько не похожий на него, выслушал и обернулся к Любаве с Бьёрном.
        - Здравствуйте, гости дорогие, - с певучим, ни разу не слышанным ни Любавой, ни Бьёрном акцентом сказал он и слегка поклонился. - Я Морелейн, хозяин этого дома, и я рад вам. Кто вы? Откуда?
        - Любава, дочь князя Всеслава из княжества Засолнечного, - девушка опустила ресницы, чуть поклонилась.
        - Я Гилрэд из Северных Врат. Я должен был привести её к жениху, но на сбежала посреди ночи, а я за ней погнался, но она так далеко удрала, что обратно к лагерю выйти мы не смогли. Потом на нас напали, - Бьёрн кивнул на свою руку, которая все ещё висела на перевязи. - Ну а потом мы вышли к морю, но так как со скалы было не спуститься, я решил ехать в примерном направлении моего города, а ночью мы встретили Тирлейма. Вот и все.
        Бьёрн не назвал своего имени потому, что не хотел быть узнанным. Не хотел, потому что история его жизни наверняка была известна и здесь, а вспоминать он хотел меньше всего…
        Морелейн снова поклонился гостям.
        - Я слышал о ваших городах. О твоем, Любава, солнечном и добром, и о твоем, Гилрэд, последнем заслоне от угрозы с Севера. С рукой тебе помогут, а пока проходите в дом, как раз стол накрыли!
        Любава, надо сказать, держала себя достойно. Они ни одним движением, ни взглядом, ни мимикой не выразила своего удивления, услышав имя, не принадлежащее мужу. Бьёрн боялся её реакции - но она как будто заранее обо всем знала, не подала и виду. Трудно ей это далось? Да, трудно. Но она понимала, что Бьёрн просто так не сделал бы ничего… "Потом спрошу", - решила она.
        А стол был богат! Оголодавшие за два дня путники набросились на еду настолько, насколько это позволяли приличия. Некоторое время их не трогали - видимо, привыкли к нежданным гостям, но, когда первый голод был утолен и настал черед неспешного распития вина, начались расспросы.
        Вероятно, любопытство пересилило в гостеприимном хозяине деликатность, и первый вопрос был:
        - Что же, Любава, тебя сбежать подвигло?
        Девушка чуть покраснела, опустила глаза. И смешно вспомнить было, что она думала тогда, два дня назад… Свой страх, ужас, "жизнь загубленную" и ненависть к Бьёрну… Как все изменилось! И всего за два дня…
        - Страх девичий да юность неопытная, - тихо проговорила наконец Любава. Посмотрела на Морелейна зелеными, малахитового цвета глазами. - Не думала замуж идти, не хотела, не за милого сердцу выдали… Да уж не сделаешь ничего. Это как порыв последний был, порыв воспротивиться… Но, видать, судьба мне другая, раз сюда тропинка привела.
        - Видать, другая, - кивнул хозяин. - Ничего не делается просто так. Если хотите, я могу вам провожатого найти, чтоб он вам город показал. Может, и найдете ответ.
        - Гилрэд, как думаешь? - повернулась девушка к Бьёрну. В глазах её полыхнул озорной огонек. - Пойдем? Грех такой шанс упускать. А?
        Бьёрн меланхолично пожал плечами, делая вид, что ему все равно.
        - Можно.
        - Мы согласны! - объявила Любава, сверкнув глазами. Она уже заметила, что в их паре является своеобразным переговорщиком, и ей эта роль отчаянно нравилась.
        Через десять минут они уже шли, сопровождаемые Лалерийном, по тихим уютным улочкам города. Паренек держал Любаву за руку, как в первый раз, улыбался мягко и радостно, то и дело поглядывая на нее счастливыми наивными глазами. Любава тоже улыбалась, идя с ним шаг в шаг - глядя на него, не улыбаться было невозможно; Бьёрн тенью шел позади них. Лалерийн то и дело останавливался возле какого-нибудь дома и начинал что-то о нем рассказывать на своем певучем языке необычайно радостным голосом, но, видя, что Любава совсем его не понимает, пытался объяснить свои слова жестами. Так Любава узнала, что в городе людей живет немного, что гораздо больше здесь эльфов и троллей; что "вот здесь живут самые воинственные орки, которых за это чуть не изгнали"; что город проектировался очень интересно, по принципу солнца - в центре высокий белый замок Правителя, а от него, как лучи, отходили улицы. Последнее Лалерийн показал, выведя их на площадь перед замком. Любава и Бьёрн на миг замерли, глядя вверх: необычайная, волшебная красота замка завораживала и притягивала, не отпускала от себя непривычной легкостью очертаний.
Лалерийн некоторое время смотрел на них, ласково и понимающе улыбаясь, а потом дернул Любаву за руку, уводя в какую-то другую улочку.
        Они пробродили до самого вечера. Солнце уже начало клониться к закату, когда Лалерийн в очередной раз остановился, отпустил руку Любавы и, кивнув куда-то за её спину, бросился бежать по улице дальше и вскоре скрылся из виду.
        - Ой, - ошарашенно сказала Любава. Повернулась к Бьёрну. - И что это значит?
        Он проводил парня долгим задумчивым взглядом.
        - Леший его знает… Тирлейм же предупреждал, что он «существо» легкомысленное… - на самом деле он был очень рад исчезновению Лалерийна. Он был каким-то по-детски радостным и наивным, и это раздражало Бьёрна… Он резко оборвал свои мысли, потому что привык быть честным с собой. На самом деле его коробило, что парень держал Любаву за руку, с улыбкой заглядывал ей в глаза…
        - Да, он забавный… - Любава ласково улыбнулась. - Как ребенок совсем… И куда нам теперь идти? До замка дойдем, а дальше куда?
        - Может, встретим кого, спросим. Судя по дому, нашего хозяина тут должны знать многие, - отрешенно предположил Бьёрн, на самом деле больше занятый своими мыслями. Как быстро, всего за два дня, эта девушка стала для него кое-что значить, как быстро он к ней привязался, именно привязался, нечего себя обманывать, что просто несет за нее ответственность! Да разве можно остаться равнодушным к этим озорным глазам, к самодостаточности молодой девушки? Да, в конце концов, к её желанию помочь, к её заботе!.. Он согласился быть один, но как это оказалось сложно… Его защита готова была лопнуть и оставить его на коленях у ног Любавы… Но он никогда не покажет свою слабость. Не этому его учили.
        Из раздумий его вывел её заливистый смех. Девушка смеялась, то и дело подскакивая от веселья вверх, и смотрела на Бьёрна веселыми огоньками глаз.
        - Ой, Бьёрн, - наконец выдохнула она, - видать, судьба нам с тобой плутать! Второй раз уже блуждать приходиться!
        - Да уж, привалило счастье, - криво усмехнулся он в ответ. - До встречи с тобой, ну ей-богу, ни разу в жизни не заблудился, а с тобой!.. Наверное, у тебя особый талант…
        - Ну да, чуть что - так сразу я! - Любава шутливо сдвинула брови, но тут же улыбнулась, широко и радостно. - Всю жизнь в лесу гуляла, в незнакомые места заходила, по граду бродила одна - и ничего! У нас с тобой у обоих талант…
        Бьёрн неопределенно хмыкнул, развернулся и пошел к замку. А как хотелось улыбнуться в ответ…
        Любава пошла вслед за ним, но потом, не в силах сдержать вдруг обуявшего её веселья, забежала вперед и начала тихонько напевать, по своему обыкновению, какую-то веселую наивную песенку из детства. Так они шли - Любава впереди, Бьёрн сзади - до темноты, и только уже в потемках добрались до площади перед замком, а там…
        - Ой, Бьёрн… - восхищенно прошептала Любава, останавливаясь.
        А на площади был праздник! Звучала музыка, вспыхивали разноцветные огни, нарядные жители города весело танцевали, держа в руках какие-то длинные планки с лентами на концах и ветвями с листьями. Волны веселья буквально захлестывали Любаву, она задыхалась от восторга и желания присоединиться к танцующим…
        - Бьёрн! - Любава развернулась к нему, сверкнула глазами-звездочками, потянула его за здоровую руку. - Пойдем, Бьёрн! Пойдем танцевать!
        Он вдруг резко высвободился, в глазах - ненависть и злость. Он с самого детства ненавидел праздники, спасибо лучшему другу отца…
        - Бьёрн… - растерялась Любава. Она его не понимала, совсем не понимала, силилась понять - и не могла… - Бьёрн… Я что, опять тебя обидела, да? Бьёрн…
        Он отвел взгляд от её глаз и помотал головой. Злость неконтролируемой волной поднялась откуда-то из глубины, грозя выплеснуться наружу, но… но ему почему-то не хотелось срываться на Любаву…
        - Бьёрн, ну если не хочешь - не надо, пойдем отсюда, а? - Любава снова взяла его за руку, сжала её в обеих ладонях, заглянула в глаза. - Пойдем отсюда?
        Он осторожно сжал её руку в ответ, но в глаза посмотреть почему-то не решился.
        - Тебе прям так туда хочется? Я не понимаю всего этого веселья…
        - Неужели ты никогда не танцевал? - глаза Любавы вновь загорелись, она удивленно вскинула брови. - Бьёрн, ты потерял полжизни!
        И она потащила его в толпу танцоров.
        …Сказать, что она его утанцевала - значит не сказать ничего. Бьёрн буквально рухнул на ближайшую скамейку, тяжело дыша и блаженно вытягивая ноги. Любава упала рядом с ним и прижалась к плечу.
        - Ну как? Понравилось? - весело и звонко спросила она.
        - Чтоб я тебя ещё раз послушал! - покачал головой он. Сердце вдруг сжалось от бесконечной тоски: вспомнилось любимое платье матери, в котором она ходила только на танцы, боги, как она любила танцевать… Любила… её образ будто из прошлой жизни…
        - Это ты с непривычки, - улыбнулась Любава, не заметив в темноте странного выражения его лица. - Ой, я когда впервые на танцы пошла, ноги потом два дня не ходили - все отплясала… Да… Боги, а ведь это было всего два года назад…
        Любава вздохнула. Два года назад, всего два года! Ей было пятнадцать и она никаких проблем не знала, кроме - как сбежать от нянек в лес с Громом да что надеть на праздник. И ещё - как уговорить Горыню дать ей в очередной раз потренироваться на мечах. А теперь…
        - Не надо мне такой привычки, - буркнул Бьёрн, резко встал и пошел прочь, пытаясь загнать подступивший к горлу ком куда подальше.
        - Бука, - ласково засмеялась Любава и подлетела к нему, вновь ненавязчиво взяв его за руку. - Домой бы пора… то есть к Морелейму.
        - Ты знаешь, где он находится? - ехидно поинтересовался Бьёрн, пытаясь высвободить руку, но на этот раз - почему-то без большого энтузиазма. - Ты знаешь, куда идти?
        - Так ты ж сам говорил: спросим, - Любава глянула на него, не отпуская его ладонь и не давая ему высвободиться. - Язык-то до Киева доведет! Сейчас и спросим.
        Через минуту она остановила ближайшего человека и спросила, как идти к дому Морелейма. Тот сразу указал им нужную улицу, и уже через полчаса они завидели издалека знакомый сад.
        - Ну вот и пришли, - улыбнулась Любава. И, вдруг вспомнив, спросила: - Кстати, а почему ты себя Гилрэдом назвал?
        - Не хочу, чтобы меня узнали. В Северных Вратах Бьёрн один, и он король, - пожал плечами тот. - Не нужно, чтобы они знали.
        - А что в этом такого страшного? - удивилась Любава. Она знала, что сейчас не обойдется без ехидства, но искренне не понимала, что Бьёрном двигало, поэтому спрашивала. - В Засолнечном княжестве тоже только одна Любава и она княжеская дочь, и что с того?
        - Не. Хочу. Чтобы. Меня. Узнали! - повторил Бьёрн. - Я король, понимаешь? А если они узнают, кто я, то меня потащат во дворец! Официальный прием, почести как положено, а как ты успела заметить, я этого не люблю! Что ещё не ясно?!
        Не в этом, ох не в этом на самом деле причина. Не стали бы в этом городе устраивать официальных приёмов для короля: здесь все равны и свободны. Но ведь не только королевским титулом славен Бьёрн Угрюмый…
        - Да тише ты… Раскричался, ишь, - Любава выпустила его руку и отошла на пару шагов. Крик его был обиден, и девушке стоило огромного труда не выплеснуть обиду на Бьёрна. - Ночь кругом, а он кричит…
        Он притворно всплеснул руками и пошел к дому. Любава последовала за ним.
        - Ой, загулялись гости, - встретил их с улыбкой хозяин. - Провожатый вернулся, а гостей нет да нет…
        - Да, а провожатый вам не сказал, что бросил нас посреди незнакомой улицы, а сам удрал куда-то? - буркнул Бьёрн.
        - Да? - удивился хозяин. Оглянулся куда-то, где, видимо, находился Лалерийн. - Поговорю я с ним… Извинения мои примите да проходите, комнаты вам готовы.
        - Благодарствуем, - вступила в разговор Любава. Улыбнулась. - Не ругайте Лалерийна особо, хорошо? Он не со зла…
        Морелейм улыбнулся девушке в ответ и кивнул.
        - Ну, идите отдыхайте тогда.
        Гости последовали совету.
        Утром, когда Любава проснулась и спустилась вниз, все уже позавтракали и столовая была практически пуста, только на столе была оставленная для девушки еда, да стоял, глубоко задумавшись, в пол-оборота к окну, Морелейм. Бьёрна нигде видно не было.
        - С добрым утром! - звонко воскликнула девушка. Морелейм вздрогнул, обернулся и кивнул. Любава подошла к столу. - Как я сегодня поздно… А где Гилрэд?
        Она едва успела себя одернуть, чтобы не назвать Бьёрна его именем.
        - Он у лекарей, - хозяин с тяжелым вздохом снова отвернулся к окну. - До конца мы его, конечно, вылечить не сможем - перелом старый слишком, но управлять он рукой сможет лучше, чем раньше, да ещё сильно донимать его больше не будет. Да ты садись, ешь, для тебя оставлено.
        - Спасибо, - девушка улыбнулась и села. Принялась за еду. - Хорошо, что он ей теперь управлять сможет, а то мне на него аж смотреть жалко, как он мается…
        На этом она замолчала: еда отняла все её внимание. Когда же она снова вернулась к миру вокруг, опустошив тарелку подчистую, хозяин стоял все в той же позе и только едва заметно качал головой. Любава сдвинула брови: чутье ей подсказывало, что что-то случилось.
        - Морелейм, - тихо позвала она. Хозяин чуть обернулся. - Простите, коли не в свое дело лезу, но вижу я, случилось у вас что-то.
        - Случилось, - он помолчал, думая, рассказывать или нет, но тут ему в голову пришло, что девушка может помочь. - У Лалерийна мать умерла.
        Девушка молчала, не зная, что сказать. Что тут скажешь? Даже выражение сочувствия прозвучит как лицемерие…
        - Простите, - только и произнесла она.
        - Ничего, - хозяин помотал головой, будто пытаясь отогнать душившие его мысли, и продолжил: - Понимаешь, Любава, мы бессмертны. Вы, люди, любите говорить, что ничего вечного нет, но это не совсем так. Я живу на этом свете уже несколько тысяч лет, я многое повидал. А Лалерийну всего пятьдесят три года. Его мать - человек, про отца никто ничего не знает, она предпочитала молчать и теперь унесла эту тайну с собой… Она прибилась к одному из наших караванов, идущих сюда, и осталась жить с нами. Мы ни о чем не спрашивали, а она особо не рассказывала… Она воспитала своего сына так, что он ничего не знает о людях. Что вы смертны, подвержены болезням… Мы не перечили. И теперь я в тупике. Я не знаю, как ему объяснить, что она умерла…
        Любава сложила руки на коленях, вздохнула. Закрыла и снова открыла глаза. Она вспомнила, как год назад её позвал к себе отец и, взяв за плечи и глядя в глаза, сказал, что их мама больше никогда не придет домой… Она хорошо помнила, что даже не могла плакать, её только затрясло, как в лихорадке, и оглушило этим огромным горем. Отец прижал её к себе, что-то говорил, успокаивал, хотя у самого по щекам текли слезы… А потом попросил её самой сказать брату об этом. И она не знала, как это сделать, так же, как и Морелейм…
        - Для начала ему надо, наверное, рассказать о людях… - тихо сказала Любава.
        - Он не поймет… - хозяин вздохнул. - Он даже не знает, что такое смерть и, тем более, старость… Вот если бы найти его отца… Или отправить с кем-нибудь путешествовать, чтобы он со временем на самом деле понял…
        - А сейчас? Как ребенку, говорить, что его мать куда-то надолго уехала? - Любава покачала головой. - Неужели у вас нет книг каких-нибудь о других расах, о людях, о смерти?
        - Наши книги - старинные летописи древних веков, - Морелейм посмотрел в окно. - Красивые предания, сказания… Песни мы не записываем, считаем, что их нельзя записывать. На бумаге они теряют всю свою красоту. А о людях… Зачем нам писать о людях, о смерти? Наши народы почти не соприкасаются… Я хотел сказать ему, что мать ушла, навсегда, и он со временем поймет, почему и куда, но… никак не могу решиться…
        Любава встала и подошла к Морелейму со спины. Тот стоял и вздыхал, тяжело и безнадежно.
        - Вам придется, Морелейм, - тихо сказала она. - Поверьте, я знаю, как это тяжело, но… Никто, кроме вас, этого не сделает…
        - Да. Я знаю, - эльф кивнул, повернулся к девушке и положил руку ей на плечо. - Я пойду найду его, пока он в поле не ушел. А вы оставайтесь. Мы вас не гоним, но и силой не будем держать. Сегодня вечером будет плач по умершей. Оставайтесь, в моем доме есть хорошие певцы.
        - Спасибо, но… - Любава опустила глаза. - Но я не думаю… Не знаю, как Гилрэд, а я не могу слушать плач. Слишком сильны воспоминания…
        Морелейм пожал плечами.
        - Я повторяю: я не смею удерживать вас силой. Если соберетесь идти сегодня - идите, я дам вам провожатого, он доведет вас до дороги.
        - Я поговорю с Гилрэдом, - сказала Любава, - когда он освободится. Мы решим вместе…
        Хозяин кивнул и пошел прочь быстрым, решительным шагом обреченного. В дверях разминулся с Бьёрном и скрылся во дворе.
        - Что это с ним? - Бьёрн проводил эльфа долгим взглядом и обернулся к Любаве. - Он с утра сегодня какой-то… не знаю, как сказать…
        - Убитый, - договорила за него девушка. Подошла. - У Лалерийна умерла мать. Сегодня похороны. А Морелейм не знает, как ему об этом сказать… Я не хочу здесь оставаться на плач, Бьёрн…
        Он задумчиво посмотрел в сторону и тихо сказал:
        - А я бы остался…
        - Бьёрн, пожалей меня, пожалуйста, - Любава опустила голову. Вздохнула. - Я год назад сама мать схоронила… Я… не выдержу…
        - Я с самого детства слышал легенды об этом городе, об эльфах, об их песнях… - Бьёрн вздохнул. - Тебя же никто не неволит туда идти. В комнате побудешь, не спускайся.
        - Ну… ладно, коли так. Только бы не слышать этого снова… - вновь вздохнула девушка. Взгляд её упал на его правую руку, уже не висевшую на перевязи и будто бы более уверенную. Она улыбнулась. - Как рука твоя? А платок мой где?
        - Все хорошо, спасибо, - Бьёрн достал из-за пазухи её платок и протянул Любаве. - Ещё раз спасибо.
        - Всегда пожалуйста, - ласково улыбнулась девушка и, развернув его, повязала на шею. Передернула плечами. - Ну, пойду я, наверное, наверх… - и не сдвинулась с места.
        Бьёрн вопросительно приподнял бровь.
        - Идешь, говоришь? - хмыкнул он.
        - Ага, иду, - кивнула Любава. Её на миг как будто пригвоздило к месту: глаза Бьёрна были такими… удивительными… Как будто на миг упала стена, стерлась маска… Но через миг все прошло. Любава выдохнула и встряхнулась. Наверное, ей показалось, все показалось… - Иду.
        И она, развернувшись, быстро взбежала вверх по лестнице.
        Бьёрн каким-то странным взглядом проводил девушку и тяжело вздохнул…
        …Ровным пламенем горел в камине огонь, освещая лица сидевших рядом эльфов и бросая блики на человека, сидевшего чуть поодаль. Несколько эльфов пели, их голоса выводили красивую, неповторимую мелодию, но… но она была бесконечно печальна и грустна. Даже тот, кто не понимал их языка, слышал в ней неизбывную скорбь…
        …Они разошлись только где-то под утро. Бьёрн медленно поднялся вверх по всходу, задумавшись так глубоко, что даже не услышал, как скрипнула дверь Любавиной комнаты, и прошел к себе, напрочь забыв про распахнутую дверь, и упал на кровать лицом вниз, и лежал, не двигаясь…
        Кровать рядом с ним прогнулась, едва заметно скрипнула и Бьёрн поднял голову.
        Любава сидела на самом краешке кровати и не сводила с него взгляда темно-зеленых, влажно блестевших, припухших от слез глаз.
        Бьёрн медленно сел, в упор смотря на девушку, не в силах скрыть застывшую в глазах боль.
        - Что? - выдавил он довольно ровным голосом, и от него явно пахнуло чем-то спиртным. - Что надо?
        Любава вздохнула и встала. Направилась к двери.
        - Мне показалось, что тебе плохо, - тихо сказала она. - А ты, оказывается, просто пьян.
        - Не уходи… - так же тихо попросил он, уже не в силах сдержать дрожащий голос, бессильно сжал кулаки и согнулся, как от удара. - Останься… пожалуйста…
        Он очень редко выпивал, потому что вино развязывало ему язык и желание выговориться становилось непреодолимым. И от его маски, защиты, не оставалось и следа…
        Любава замерла у двери. Её как будто током дернуло - так она вздрогнула от слов Бьёрна. Он просит её остаться… зачем? Почему? Что у него такое случилось, что он просит ее… ее!
        Любава повернулась, медленно подошла к кровати, села рядом с Бьёрном. Секунду поколебалась, потом неуверенно, пугливо погладила его по плечу. Он чуть дернулся, вздрогнул, но не отстранился. "Что же с тобой случилось, Бьёрн? - думала она. - Это не вино, это ты сейчас… Твоя боль…"
        Он молчал, спрятав лицо в ладонях. В голове стучал мотив эльфийской песни. Ему не нужно было знать языка, он понимал слова сердцем…
        - Бьёрн… - Любава осторожно прижалась к его плечу. Отняла одну ладонь от лица, сжала в руках, мягко погладила тонкими пальцами. - Бьёрн… Что с тобой?
        - Шестнадцать лет назад моих родителей убили… Убил тот, от кого они никак не ожидали предательства… - выдавил Бьёрн. Пальцы Любавы сжались на его руке сильнее, она дернула головой, поворачиваясь, с ужасом заглянула ему в глаза. Он встретил её взгляд - и вдруг его прорвало. Он ещё никогда и никому не рассказывал историю своей жизни, а тут…Он говорил быстро, иногда сбиваясь, запинаясь, но не останавливаясь. - Мама очень любила кресло у окна в гостиной. Мне тогда было шесть лет, но я все прекрасно помню. Я вбежал в комнату и помчался к ней. У нее на коленях лежала какая-то книга, а слева в тени стоял лучший друг отца. Я заметил хмурое выражение на его лице, но тогда не придал значения, сразу занялся книгой. Мама смеялась над моими попытками что-то прочитать, но потом попросила меня уйти, им надо было что-то обсудить. Я нехотя послушался, но далеко не ушел, мне было любопытно… И все, что я услышал спустя несколько минут - полный боли и отчаяния женский крик. Я вбежал в комнату и увидел, как мама перегнулась через подлокотник кресла, как упала с её коленей книга… А в её груди торчал нож… Она прошептала
что-то… То ли «сына»… То ли ещё что-то… Я не разобрал… Друг отца стоял над ней, смотрел, как она умирает… Потом он посмотрел на меня и будто озверел… Он выдернул из тела матери нож, но я побежал прочь… К отцу… Вбежал в его кабинет… он лежал посреди комнаты в луже своей крови… А потом началась неразбериха… Как меня спасли оттуда, я не помню… Это был дворецкий, отец Гилрэда. Ты не поверишь, но Гилрэд на три года меня старше… Они меня учили, отец Гилрэда когда-то был хорошим мечником… Мне было столько же, сколько тебе сейчас, когда я собрал единомышленников, тех, кто был за настоящего короля, и отбил свой замок. Я убил его. Рубил, как одержимый, мертвое тело… Но легко отделаться не получилось, - Бьёрн провел свободной рукой по шраму. - И я почему-то оставил жизнь одному из его приспешников, и, спустя два года, из-за него попал в плен к северянам… В бою руку поломали, а там никто не заботился о раненых, вот она и срослась неправильно… Еле смог сбежать… А предатель, на свое счастье, успел удрать, и я три года его уже ищу…
        Бьёрн наконец замолчал, выдохся, глаза, будто остекленевшие, смотрели в одну точку, дыхание стало тяжелым, прерывистым. Любава смотрела на него глазами, полными ужаса. "Боги, неужели он все это пережил?" - только и могла она подумать. Теперь она поняла все: его холодность и язвительность, его раздражительность на самые обычные вещи, его боязнь доверять, его отстраненность… Шестнадцать лет… Шестнадцать лет он хранил в себе эту боль, жил с ней и учился ненавидеть… Любава потерлась щекой о его плечо, взяла за обе руки. Ей хотелось его обнять, но она сдерживалась - это было бы уже слишком. А как хотелось прижаться, сделать так, чтобы он хоть на миг забыл обо всем, что произошло…
        "Ты учился ненавидеть, - подумала Любава. - Теперь будем учить тебя любить".
        Любить? Любава вздохнула. Да, любить…
        - Бьёрн, - девушка вновь заглянула ему в глаза. - Бьёрн, нельзя всю жизнь жить с этой болью. Нельзя.
        Он зажмурился, склонил голову и промолчал. Может, и нельзя. Но забыть невозможно…
        - Забыть трудно, знаю, - как будто отвечая его мыслям, произнесла девушка. Легко провела ладонью по черным волосам, попутно с какой-то нежностью подумав, что они удивительно мягкие для мужчины. - Память хуже совести казнит. Но надо жить дальше, Бьёрн. Никому не будет легче, ничего не изменится, если ты себя заживо похоронишь. Не надо забывать… но жить воспоминаниями нельзя.
        - А кому я нужен? - вдруг тихо спросил он. - Кто по мне горевать будет, плакать? Живу только потому, что стране король нужен. Твердая рука. А иначе северяне накатят, сметут… И падет последний заслон. Не только моя страна пострадает, но и многие, многие… Я только этим живу, понимаешь, Любава? Только дела помогают хотя бы на время отвлечься от воспоминаний…
        - Кто по тебе горевать будет? - переспросила Любава. - А друзья твои? Гилрэд, Дунгром? Да я, в конце концов! Мы для тебя ничего не значим?
        - Для них я просто король, что им? - Бьёрн выпрямился и отвернулся. - А тебе - нареченный не по любви, а по приказу… Зачем я вам? Те, кому нужен был когда-то, погибли уже давно…
        - Бьёрн, - Любава подсела к нему, положила руки на плечи. - А мне Гилрэд говорил, что он твой лучший друг. А я… Муж ты мой по приказу, а друг по сердцу. Али не видишь?
        Он вдруг резко повернул к ней голову и посмотрел ей в глаза.
        - Зачем тебе это, зачем? Зачем тебе узнавать обо мне что-то?! Зачем?! Мне и одному хорошо, мне никто, никто не нужен! - он старался придать своему голосу твердость, злость, но… но глаза, полные боли и отчаяния, выдавали его с головой, да и руки девушки он не стряхивал. Если она сейчас уйдет… Он не знал, что с ним будет…
        Любава закрыла ему рот рукой, пресекая дальнейшие слова. Положила голову ему на плечо, прижалась…
        - Это не ты говоришь. Это боль твоя…
        Он сначала опешил, но потом, будто сам не понимая, что делает, обнял ее, уткнулся лицом в её волосы, пряча выступившие на глазах слезы. Как она права… Это была именно боль, боль, которой он жил все эти шестнадцать лет, не давая себе спуску и роздыху…
        - Боги, ну зачем тебе это на самом деле? - тихо, срывающимся голосом спросил он. - Зачем тебе чужие беды, будто своих мало!..
        - А ты не понял? - Любава улыбнулась, запустила пальцы в его волосы, гладя их и перебирая. - Не понял разве? Теперь нас двое, Бьёрн. Двое… И боль на двоих одна.
        - Я тебя не понимаю, - он выпрямился, снял с волос ленту, пригладил и снова завязал. Его волосы, на какое-то время освобожденные, достали плечи и были совершенно прямыми, нисколько не вьющимися, но упрямо лезущими в глаза. - Я на самом деле не понимаю, зачем тебе брать это на себя.
        Любава вздохнула, сняла руки с его плеч, отвернулась.
        - Бьёрн… - тихо сказала она. Покачала головой. - Как слепому объяснить, что такое солнечный свет? Ты - как этот слепой. Я не могу тебе объяснить то, что чувствую… Только ты мне не безразличен теперь. И не спрашивай меня, почему…
        - Прости, - он встал, подошел к окну. - Но все эти годы я учился только ненавидеть и забыл, что такое безоговорочное доверие, тем более пару раз получив за него под дых.
        Любава встала вслед за ним, подошла сзади, прижалась к спине, большой и мощной, сильной, непробиваемой, как скала. Сунула нос между лопаток.
        - Значит, будем учить, - улыбнулась она. - Я тебя не предам, Бьёрн…
        Он тяжело вздохнул и промолчал. Кто ж знал, что будет так тяжело…
        Где-то внизу глухо, но ясно слышно в окружающей тишине, пробили часы. Любава вздрогнула и отстранилась. Пять утра. Она сегодня не спала, да и Бьёрн…
        - Пойду я, - тихо сказала она, отходя на несколько шагов назад. - Скоро встанут домашние… застанут, не о том подумают…
        Он молча кивнул, но с места не сдвинулся. Знал, что сегодня ему навряд ли удастся уснуть…
        Любава ещё секунду постояла в нерешительности. Потом её как будто сорвало с места: она кинулась к Бьёрну, прижалась к нему как можно крепче, словно в последний раз - она понимала, что уже сегодня, после того, как они проснутся, когда встретятся снова, этого больше сделать будет нельзя… Резко отстранилась и, не оглянувшись, ушла.
        Бьёрн несколько потерянно посмотрел ей вслед и закусил губу. "Чем, боги, чем я ей так приглянулся?.."
        "Боги, боги… - думала Любава, лежа в кровати и отчаянно пытаясь уснуть. - Ну зачем, ну зачем он мне?.." Проснувшись, они будут общаться как обычно…
        …Бьёрн ждал её в конюшне, и Гром, и Смолка были уже оседланы, а сам Бьёрн стоял рядом со своей лошадью такой, как обычно: хмурый, отталкивающий и немного отстраненный. Раззадорившаяся Смолка норовила то покусать его волосы, то зажевать край плаща. Он отмахивался от нее как от назойливой мухи, иногда прикрикивал.
        - Здравствуй, - улыбнулась Любава, подходя. Перевела взгляд на Грома и протянула ему руку. - И тебе привет!
        Гром радостно захрапел, потерся о её ладонь мордой и тронул мягкими губами. Любава засмеялась.
        - Я тоже по тебе соскучилась, - произнесла она, почесывая коня по белому пятну на морде. Глянула на Бьёрна. - Мы прямо сейчас отправляемся?
        - Да, - бросил он и вдруг посмотрел девушке прямо в глаза. - И забудь о том, что я вчера говорил. Забудь о том, что произошло. Тебе привиделось.
        И, в очередной раз выдернув у Смолки свой плащ, вскочил в седло.
        Глаза Любавы сверкнули, как кинжал на солнце. Она проткнула взглядом Бьёрна, но тут же отвернулась и обратилась к Грому, так, чтобы Бьёрн слышал:
        - Ой, Гром, какой мне сегодня сон снился… Как будто Бьёрн наконец-то свою маску сбросил, как будто я вдруг человека в нем увидела - человека, задавленного его болью; как будто он мне доверился, на миг, на секунду полностью поверил… Но это был только сон. Только сон…
        Любава тяжко вздохнула, погладила коня и села в седло.
        Бьёрн резко пришпорил лошадь и помчался прочь. Слова девушки обожгли, будто раскаленное железо. Он знал, что был неправ, но ничего поделать с собой не мог…
        Гром понес свою хозяйку вслед за ним.
        …Ещё два дня они были в дороге. В гостеприимном доме Морелейма их обеспечили картой с указанным путем до замка, так что дорога была гораздо легче. Любава и Бьёрн практически все время молчали, зато Гром и Смолка вволю резвились, несмотря на строгие окрики хозяев.
        И вот, через два дня они прибыли в замок…
        Он показался неожиданно из-за поворота дороги. Казалось бы, ехали по безлюдной местности в густом сосновом лесу с огромными замшелыми валунами, и тут нате…
        Это была настоящая крепость, способная выдержать годовую, а при сильной нужде и большую осаду. Одним боком она прижималась к вздымающейся вверх скале, другим щетинилась многометровой стеной с окошечками-бойницами…
        "Вот это махина… - ахнула про себя Любава. - Как это Бьёрн сумел такую дуру взять…"
        Навстречу им вылетел до предела возмущенный Гилрэд. Выложил Бьёрну все, что накипело за эти дни, про то, что в замке все с ума посходили от беспокойства и уже собирались отправить отряд на поиски, и, наконец выдохнувшись, заявил, что никуда их не отпустит, пока они не расскажут, где были.
        - Да мы вроде больше никуда не собирались, - улыбнулась Любава. Конь под ней заплясал: Смолка, улучив момент, когда хозяин отвлекся, таки кусанула его за ухо. Девушка натянула повод, засмеялась и сверкающими, яркими глазами глянула на Гилрэда. - Ты бы на Бьёрна-то не серчал, это у меня в крови кровь лешего, как выяснилось. Поплутали по лесам окрестным, встретились в крайне теплой дружеской обстановке с тремя страховидлами, познакомились с очаровательным существом по имени Тирлейм, побывали в Иснарэле…
        - Где? - глаза у Гилрэда стали такими круглыми, как если бы он вдруг вместо Любавы увидел перед собой морское чудище.
        - В Иснарэле, - повторила Любава, смеясь. Вид у Гилрэда был настолько нелепый, что не смеяться было просто невозможно; но потом она чуть погрустнела и опустила глаза. - Песни эльфийские знаменитые послушали… Там нам указали, куда идти - и вот, мы здесь! Отчет такой устроит или потребуешь более подробного описания?
        - Естественно, потребую! - воскликнул возмущенно Гилрэд. Удивленно почесал затылок. - Вот вам дела… Княжна, да тебя сами боги умчали, коли вы в Иснарэл пришли!
        Любава покраснела, смутившись, и промолчала. Теперь её поступок казался ей самым нелепым действом на свете; но тогда она не знала Бьёрна, как знает сейчас… Девушка вздохнула. Бьёрн не хотел ей доверять, упрямо, гордо отстранялся от нее - боги, неужели в одиночку с болью справляться легче? Но она понимала теперь, что, пережив то, что пережил он, она вряд ли сама стала доверять первому встречному, пусть и - мужу…
        Меж тем они втроем вошли в крепость. Гилрэд без умолку болтал, описывая, как они испереживались, пока ждали известий, Бьёрн молчал, о чем-то, видимо, глубоко задумавшись, Любава вертела головой из стороны в сторону, с любопытством оглядывая свой новый дом. Первое, что бросилось ей в глаза - неожиданная мрачность этого бывшего когда-то, видимо, весьма нарядным строения, замок явно был перестроен в более практичную и аскетичную крепость, но кое-где ещё виднелись отголоски былой пышности. Внутри тройных стен, окружавших замок, находился широкий двор, вымощенный камнем под стать близкой скале; чуть справа виднелась широкая площадка, и Любава наметанным глазом безошибочно определила, что это ристалище. "Это мне точно пригодится", - мысленно улыбнулась она; тренировки на мечах она бросать не собиралась, и оставалось только найти подходящего партнера на место Горыни. "Эх, Горыня… - с неожиданной печалью вспомнила девушка. - Нескоро мы теперь с тобой на мечах повоюем… Ярополк, братец… Батюшка… Когда же нам теперь встретиться-то доведется?" Любава закусила губы, сморгнула некстати подступившую влагу,
чувствуя, что если так будет продолжаться, без слез этой ночью не обойдется. Поэтому она удвоила внимание к происходящему вокруг.
        На заднем дворе замка находились конюшни, мастерские, амбары и тьма других хозяйственных строений. Девушка сразу отметила, что здесь, в отличие от главного двора, растет сплошным ковром мягкая пушащаяся травка, и это сразу подняло ей настроение: теперь она знала, где можно будет проводить время с наибольшим удовольствием. Поглядывала девушка и на скалу за замком, раздумывая, как можно забраться на её вершину. В общем, список ближайших дел был составлен ею с первого взгляда…
        Из раздумий её вывел паренек-конюх, ненавязчиво забравший у нее повод Грома. Конь недовольно захрапел при виде чужака, и Любава успокаивающе погладила его по морде - мол, все в порядке. "Да что ж ты будешь делать! Опять в разные стойла ставят!" - с возмущением подумала девушка, увидев, как её Грома отводят ну чуть ли не на другой конец конюшни от Смолки. Девушка прикусила язык, чтобы не закричать: сердце разрывалось, когда она видела тоскливые взгляды Грома и Смолки, но здесь главной была не она… "Ну ничего, - сузила глаза Любава. - Норов у меня тот ещё, прав отец. Я тебя, Бьёрн, достану ещё…" С этой мыслью она ушла в отведенные ей покои.
        Они находились в одной из башен замка, видимо, оставшихся от прежней постройки. Бьёрн жил в другой части замка, и туда Любаве было входить строго-настрого запрещёно. Впрочем, пока девушка туда особо не стремилась, хотя любопытство точило, и поход туда был назначен на весьма скорое время. А до той поры ей вполне хватало забот: до самого вечера звенела в каменном темном коридоре её задорная песенка - девушка приводила свои покои в тот вид, к какому она привыкла. Ставни были открыты настежь, мебель полностью поменяла свое расположение, все необходимые для жизни вещи заняли свои места, а благодаря разным милым безделушкам комнаты приняли вполне жилой вид. С Бьёрном Любава почти не встречалась, да и не до него ей было. Только однажды она столкнулась с ним в коридоре, да и то по чистой случайности, и разошлись они молча. Любава посмотрела ему в спину, и глаза её сверкнули кошачьим огоньком в свете факелов: "Завтра ты точно заговоришь…" И она помчалась дальше по своим делам.
        …Надо сказать, что окна покоев Любавы выходили точно на ристалище, так что весь день её сопровождал доносившийся снизу и эхом отражавшийся от стен звон мечей. На следующее утро девушке стало совершенно ясно, что долго ей здесь спать никто не позволит: ветер доносил в открытое окно все тот же звон, навязчиво прокрадывающийся в сон и не дающий заснуть снова. Любава сонно подняла голову и потерла глаза. Из-под окна донесся знакомый голос Гилрэда, и она, встав, выглянула наружу.
        На ристалище сражались Гилрэд и Бьёрн, Дунгром стоял рядом со стойкой с мечами и протирал свое оружие. Глаза у Любавы загорелись: руки чесались снова взяться за меч, ощутить упругую дрожь рукояти и азарт боя… А раз Дунгром стоял один, можно было попросить его… И пусть Бьёрн увидит, как она сражается! Любава радостно засмеялась и бросилась переодеваться.
        Через пятнадцать минут она уже бежала вниз по лестнице во двор, попутно отметив, что Бьёрн тренирует правую руку, и получается у него во сто крат лучше, чем раньше. "Ну вот, а он говорил - зачем пришли в Иснарэл…" - улыбнулась девушка и, выскочив во двор, звонко воскликнула:
        - Всем с добрым утром!
        Бьёрн даже не посмотрел в её сторону, Гилрэд лучезарно улыбнулся и кивнул, из-за чего едва не пропустил удар Бьёрна.
        - С добрым утром, - тоже улыбнулся Дунгром и отложил свой меч. - Что-то случилось, кня… моя королева?..
        - Княжна, - поправила Любава. Бросила холодный взгляд в сторону Бьёрна - как стрелу пустила. - Пока что лучше княжна. Так привычнее, - Любава посмотрела на Дунгрома и снова улыбнулась. - Ничего не случилось, что могло случиться? Просто сердце хорошего бойца трепещёт при звоне мечей!
        Последняя фраза была из боевой песни, и Любава задорно рассмеялась, увидев удивление Дунгрома, - видимо, не успел пообщаться с Горыней, а если и успел, то не ожидал, что Любава с ним может общаться настолько близко…
        Бьёрн снова - ноль внимания, будто никто и не пришел, а Гилрэд весело рассмеялся:
        - Не так проста, как кажешься, княжна!
        - А я тебе простой казалась? - глаза девушки полыхнули ведьминским огнем колдовства. - Видать, одно только в женщине мужской ум ищет, одно видит, одно находит… Вы заранее женщину капризной, истеричной считаете, глуповатой и слабой, а между тем…
        - Хватит! - не выдержал Бьёрн, с неожиданной силой отбил меч Гилрэда и обернулся к девушке. - Если ты сюда пришла языком почесать, то избавь меня, пожалуйста, от своего общества, мне не до того!
        Любава резко обернулась. Зеленые глаза копьем пронзили Бьёрна насквозь, кулаки невольно сжались.
        - Дунгром, - тихо произнесли побелевшие от гнева губы. - Одолжи меч.
        Тяжелая рукоятка легла в протянутую ладонь. Любава сузила глаза и быстро подошла к сражающимся, на ходу сбрасывая верхнюю мешавшую накидку и оставаясь в одном легком платье с короткими рукавами и подолом до колена, из-под которого шли неширокие заправленные в сапоги штаны. Она встала на место опешившего Гилрэда и протянула меч вперед, острием к Бьёрну.
        - Я пришла сюда сражаться, - проговорила она железным голосом. - Надеюсь, до этого тебе есть дело?
        Но он лишь закатил глаза и опустил меч.
        - Этого мне ещё только не хватало! Куда ты лезешь, а? Отдай Дунгрому железячку, а то, глядишь, сама порежешься!
        Ответом ему был резкий, по-боевому быстрый выпад, от которого он едва успел уклониться. Любава хищно сверкнула глазами.
        - Али забыл, Бьёрн, кто тебя от страховидла спас, когда ты о дерево затылком приложился? - с вызовом улыбнулась она. - Я с детства наравне с воинами дерусь, чтоб ты знал!
        Бьёрн ответил ей скучающим взглядом, переложил меч в левую руку, но атаковать явно не собирался, и отвечать на подначку тоже. Тогда, недолго думая, Любава пошла в атаку сама, вызывающе дерзко била, заставляла отвечать, раскрывалась намеренно, чтобы подначить на атаку. И вскоре, видимо, Бьёрн понял, что она достойный противник, он стал собраннее, удары стали быстрее и сложнее, так что Любаве пришлось несладко. Уже на пятую минуту в разгоряченную голову закралась мысль: "Какого лешего я это все затеяла?!" Любава едва-едва ускользала от ударов разошедшегося Бьёрна, ей казалось, что её меч от них непременно развалится на кусочки - такую силу он вкладывал. "Мама родная!" - дрожал у нее на губах вскрик. Да, здесь и Горыня бы хорошо попотел, а уж она… "Блок, удар, связка… Блок, удар… Блок, блок… Удар, атака, блок…" - стучало у девушки в висках. Меч отяжелел в уставшей руке, в глазах начало туманиться от недостатка воздуха - до такого с Горыней не доходило никогда, но Бьёрн её жалеть не собирался…
        И вот, в какой-то почти неуловимый миг Бьёрн нанес решающий удар. Любава поставила блок, но удар был столь сильным, что руку девушки унесло назад и меч, выскользнувший из мокрых пальцев, прозвенел по каменному полу, отлетев на добрых три метра назад. В глазах у Любавы потемнело - позор… Она попятилась от Бьёрна, занесшего меч, но каблук сапога попал в щель между камнями, зацепился, и девушка, споткнувшись, почувствовала, что падает…
        С детства тренированное тело среагировало само, без всяких указаний девушки. Падая, она выгнулась назад, подставила руки, оттолкнулась ногами - и вместо падения вышло колесо. И ещё одно. И снова - пока под руку не попался меч. Мир закружился перед глазами Любавы; мало что соображая, она подхватила меч и выставила его вперед…
        Когда мир прояснился, Любава оторопело увидела, что кончик её меча упирается в кадык замершему перед ней Бьёрну. Секунду девушка соображала, что делать. Потом её глаза полыхнули.
        - Не хвались, что победил могучего врага, Бьёрн, - тихо произнесла Любава, не отводя меча. Муж смотрел ей в глаза, держа руку с мечом позади и тяжело дыша. Девушка подняла одну бровь. - Хвались, что смог покорить женщину.
        С этими словами она убрала меч, вернула его Дунгрому, подняла накидку и, гордо вскинув голову, ушла в сторону конюшни.
        Едва достигнув стояла Грома, Любава без сил рухнула на скамейку рядом. Колени подогнулись, руки пробрала нервная дрожь, она вся сжалась в комочек, будто от холода. Запоздалый страх…
        С ристалища до нее донесся веселый смех Гилрэда, грубый окрик Бьёрна, но звон мечей так и не возобновился…
        …Вечером, уже после ужина, в дверь комнаты девушки кто-то негромко, но решительно постучал. Любава отвлеклась от только что затеянной вышивки и, накинув поверх обычного платья легкий плащ, - мало ли, кто там, за дверью? - пошла открывать.
        Глаза девушки стали в два раза больше, когда она увидела, кто стоит на пороге.
        Бьёрн несколько секунд стоял молча, смотря ей в глаза, но потом опустил взгляд и спросил:
        - Так и будешь на пороге держать?
        В руках у него был объемистый сверток из его собственного дорогого плаща.
        - П… проходи, к… конечно, проходи, - заикаясь, проговорила Любава, открывая дверь шире. Бьёрн вошел, она закрыла за ним и воззрилась, не в силах сдержать изумления.
        Он опустил сверток на её кровать и развернул. По плащу покатились маленькие комочки четырех котят. С открывшимися глазками, видимо, уже не пьющие материнское молоко, но все равно ещё маленькие и потешные. Один был рыжий с белым пузиком и кончиком морды; один темно-коричневый и пушистый-пушистый, как одуванчик; один - будто голубоватого цвета с темными полосками и один смешной, трехцветный с разными, белым и черным, ушами и рыжей мордочкой.
        - Их утопить хотели, когда кошка родила, - сказал Бьёрн. - Я их еле спас. А сейчас кухарка заявила, что они ей мешают, шалят слишком, и чтобы я их унес, а не то она их передавит… Ума теперь не приложу, куда их деть… Ты прости меня, - неожиданно, не меняя тона, не поворачиваясь к Любаве, сказал он, - за то, что я тебе наговорил. И в Иснарэле, и сегодня… Знаю, виноват, и оправдываться поэтому не буду.
        - Чудо какое… - прошептала Любава, в восхищении глядя на котят. Подошла к кровати, присела на корточки. Котята испуганно воззрились на нее, но один, видимо, самый смелый, трехцветный, подошел к ней и ткнулся ей в нос мордочкой. Девушка рассмеялась и подхватила котенка на руки. - Чудо какое, Бьёрн! Разве можно их топить? Пусть у меня живут! - и вдруг глянула в глаза - серьезно, с едва уловимой мольбой. - Прощаю, Бьёрн. Только… не надо больше так. Пожалуйста. Прошу тебя.
        - Спасибо, - он кивнул и пошел к двери, потом вдруг обернулся. - Я обещаю, ничего подобного больше не повторится. И… я не задел тебя сегодня? Все в порядке?
        - Да, все хорошо. Загонял ты меня совсем, - Любава улыбнулась, прижимая котенка к груди, подошла. - Я не буду больше с тобой драться, а то без руки останусь.
        - Прости, - он покачал головой. - Ты зря полезла…
        - Ты зацепил, я и полезла, - пожала плечами девушка. - Я на удар ударом отвечаю, Бьёрн, ты ж знаешь. Со мной батюшка даже сладить не всегда мог, что уж…
        Он криво усмехнулся в ответ.
        - Спокойной ночи.
        И вышел, не оглядываясь, аккуратно прикрыв за собой дверь.
        Следующая неделя прошла на удивление спокойно. Бьёрн и Любава общались совершенно дружески, перепалки и яростная ругань остались в прошлом. Гилрэд нарадоваться не мог: наконец-то все наладилось, наконец-то хоть небольшое перемирие! Дунгрома Любава уломала на тренировки на мечах, так что с Бьёрном она больше в поединке не сходилась. И вообще казалось, что все стало хорошо и в замке воцарились мир и спокойствие.
        Любава теперь практически везде появлялась в сопровождении выводка котят: эти маленькие пушистые комочки не отставали от нее ни на шаг и не отпускали от себя. Вот только в свои весьма частые вылазки в лес она их не брала, что понятно. Бьёрн вообще-то не слишком жаловал её одиночных прогулок и, после небольшого препирательства, приставил к ней в сопровождающие Гилрэда. Сам он никогда с ней не ездил.
        - Слушай, Бьёрн, - сказала Любава однажды утром. Помялась немного и продолжила: - Слушай, ты не знаешь, на ту скалу, что за замком, можно как-нибудь забраться?
        Он вздохнул и посмотрел в окно, на темнеющий внизу лес.
        - Я тебе сам хотел предложить, знаю, что все равно полезешь, а без меня шею свернешь. Давай завтра, поближе к вечеру. Там очень красивые закаты…
        Сегодня он был как-то странно задумчив, даже немного рассеян. Любава заглянула ему в глаза, но ничего, кроме этой странной рассеянности, не увидела. Подошла к нему, тронула за плечо.
        - Бьёрн? - осторожно спросила она. - Что-то случилось?
        Он встряхнулся и пожал плечами.
        - Ничего. Извини, мне идти надо. Я тут король все-таки, а не так просто дурью маюсь!..
        Развернулся и пошел прочь.
        Любава всплеснула руками, растерянно глядя ему вслед. Он впервые был такой с момента их приезда в замок, и Любаве стало тревожно: либо что-то случилось, либо сегодня какой-то особый день… В этот момент, на свою беду, в зал вошел Гилрэд, и Любава тут же налетела на него:
        - Гилрэд, что-то случилось? Бьёрн как в воду опущенный ходит.
        - Ам… Так… А… Э… - замялся тот. - Я тебе не могу ничего рассказать… Меня Бьёрн убьет!!!
        - Да откуда он узнает! - Любаве было не до этих запирательств, казалось, она готова схватить парня за грудки. - Гилрэд, мне не до шуток!
        - Узнает, узнает! - попятился тот. - У него уши везде! И я не шучу. Чтобы тебе это рассказать, мне нужно тебе рассказать такое, за что меня Бьёрн точно убьет. Мы об этом уже говорили в нашу первую встречу!
        - О том, что произошло шестнадцать лет назад? Не надо мне рассказывать, я знаю все! - брови Гилрэда прыгнули вверх, глаза округлились. Любава утверждающе кивнула. - А теперь говори, что сегодня за день?
        Он опустил глаза, покачал головой, но все же ответил:
        - Не сегодня, завтра. Годовщина того дня. А ты-то откуда знаешь?..
        - Вот оно что… - Любава тоже опустила глаза. Сердце подкатило к горлу. "Завтра… - подумала она. - Завтра… А он… Он хочет завтра меня повести на скалу… Неужели он хочет быть со мной в такой день?.." Девушка глянула на Гилрэда. - Он мне сам рассказал. В Иснарэле. Спасибо, что объяснил…
        - Я тебе ничего не говорил! - поспешно заявил тот. - И вообще, в замке об этом не говорят, не обсуждают и тризны никакой не будет. Это обычный день… По крайней мере, Бьёрн делает упорный вид, что так оно и есть…
        - Хорошо, - кивнула Любава. Грустно улыбнулась. - Скрываете все от меня, будто враг я… Хороша бы я была завтра, если б не знала…
        - Ну не знала бы, и голова бы не болела, - пожал плечами Гилрэд. - Ладно, я пошел… А то меня Бьёрн убьет… И не говори, что он добрый и у него рука не поднимется, ещё как поднимется!
        - Да уж верю, - улыбнулась Любава и подняла на руки одного из постоянно вертевшихся вокруг нее котят. - Иди, Гилрэд, Бьёрн ждет уже. Дела у него какие-то королевские, мне незнакомые…
        С этими словами она удалилась.
        На следующий день Любава старалась не показываться Бьёрну на глаза и вообще практически все время сидела в своих покоях. Она вышивала, что-то напевая тихое и протяжное, играла с котятами, читала, но все время прислушивалась к тому, что происходит в замке и на дворе. Голос Бьёрн доносился оттуда как-то глухо, странно, будто из бочки. Любава понимала: сегодня ему особенно больно, и лучше его не тревожить.
        Только уже под вечер она решилась выйти и напомнить Бьёрну о скале, но столкнулась с ним в коридоре.
        - Ты готова?
        - А… минуту, ладно? - и девушка шмыгнула обратно в комнаты.
        Вскоре она вышла, уже полностью переодевшись. На ней было короткое платье и штаны, удобные сапоги с мягкой подошвой, волосы были собраны на затылке, чтобы не мешались. В руках она несла перчатки, на плечах висел короткий плащ.
        - Теперь готова, - улыбнулась она.
        Бьёрн всплеснул руками: мол, надо же!
        Дорога оказалась очень сложной, единственное - не вертикальной, они шли около часа по узкой скользкой тропе и наконец оказались наверху. Все это время они молчали. Солнце за этот час успело сесть, спустившись почти к самому морю. Его лучи, из светлых и белых ставшие оранжевыми и красными, зажгли легкие, висевшие над горизонтом облака, превратив их в длинные пурпурные перья сказочной жар-птицы. Само небо потемнело, от низкого солнца расходилось разноцветное сияние, из желтого переходящее в розовый, фиолетовый и растворяющееся в ночной синеве. Скала под последними лучами солнца преобразилась: из черной она стала огненно-красной, как зеркало, отражая свет, так что казалось, словно под ногами горит огонь. Море, спокойное и ровное, непоколебимое, казалось живым, неким вязким существом, тихо дышащим и нежащимся в лучах заката…
        - Бьёрн… - Любава задыхалась от восторга, из широко раскрытых, немигающих глаз потекли слезы. Она невольно, почти не осознавая, что делает, взяла его ладонь в обе руки. Дрожащие губы только и могли прошептать: - Бьёрн…
        Он осторожно высвободился и подошел к самому краю: ещё шаг - и пропасть. Ветер тут же подхватил его плащ, вылезшие из хвоста короткие волосы.
        - Я впервые очутился здесь после того, как убил предателя. Ноги несли куда-то сами, я по сей день понятия не имею, как умудрился добраться сюда живым, я был в таком состоянии… Ничего не соображал… Здесь более-менее очухался, подошел так же к краю и решил прыгнуть. На этом свете меня уже на самом деле ничего не ждало… Но что-то удержало… Не знаю, что… Может, этот отчаянно противившийся ветер… А может, жалобные крики чаек внизу…
        У Любавы на секунду подкосились ноги. Что было бы, если бы он тогда прыгнул… Ей вдруг стало страшно, так страшно, как бывало очень редко. Что было бы, если бы он умер тогда?.. Она бы никогда его не узнала, никогда бы даже не догадалась, что, не встретив, уже его потеряла… Девушка подошла к Бьёрну со спины, нырнула под плащ, прижалась, осторожно обняв.
        - Как хорошо, что ты тогда не прыгнул…
        - Не знаю, - ответил он. - Может, на самом деле надо было… Струсил просто.
        - Бьёрн!.. - Любава в ужасе вцепилась в его куртку, будто он прямо сейчас собрался прыгать. - Не смей так говорить! Нельзя так, Бьёрн… Я как подумаю, что ты бы прыгнул… и я бы… не увидела тебя никогда, мне… страшно становится…
        Он обернулся, оказавшись лицом к лицу с девушкой, и спросил:
        - Зачем тебе это? Зачем? Ты бы осталась дома, жениха бы себе по сердцу нашла…
        - По сердцу? А кто тебе сказал, что ты не по сердцу? - Любава отчаянно смело смотрела ему в глаза, вцепившись в его куртку и прижавшись так сильно, как никогда раньше.
        Он обнял ее, закрыл глаза. Не хотелось больше ни о чем спорить, ни о чем спрашивать… Солнце тонуло в море, и в этот момент он открывал дверь комнаты, чтобы увидеть, как умирает мать…
        Что-то легонько скользнуло по руке Любавы. Девушка вздрогнула и подняла ладонь к глазам. Вокруг пальцев обвилась черная шелковистая лента. Мягкие черные волосы Бьёрна свесились к ней, переплелись с её рыжими, защекотали висок. Любава улыбнулась и прижалась к плечу Бьёрна, сунула ему нос куда-то в ключицу. Ей было так хорошо рядом с ним… И не было важно, что солнце уже почти целиком окунулось в море, сделав горизонт кроваво-красным, что похолодевший ветер рвет назад волосы и продувает насквозь, что небо потемнело и затянулось тучами, в прорехах которых виднелись далекие звезды… Ей было так хорошо, что не имело значения даже время…
        Время… Сколько прошло? Час, два, а может, всего десять минут? Сейчас для него это не имело значения. Потому что впервые за шестнадцать лет он не один. Потому что впервые за шестнадцать лет сторонний человек разглядел живую душу за осколками льда, в которое превратилось сердце…
        Спустилась ночь. Ощутимо похолодало, но Любаве в кольце рук Бьёрна было тепло и спокойно. Вдруг что-то зашелестело вокруг, и Любава, открыв глаза, чуть приподняла голову над плечом мужа. Что-то тут же капнуло ей на лицо и скатилось по щеке.
        - Дождь? - тихо спросила она, снова прижимаясь.
        Он вздрогнул, открыл глаза и поднял голову, будто очнувшись.
        - Надо в замок идти, а не то хватятся… - тихо сказал он.
        - Надо, - согласилась Любава. А как не хотелось… как хотелось остаться здесь, с ним… Она прижалась к его груди как можно крепче, глубоко вздохнула и отстранилась. Руки Бьёрна при этом так и остались у нее на плечах. Девушка улыбнулась и стала осторожно собирать его уже влажные волосы в хвост. - Ну, пойдем… Дорога раскиснет, точно навернемся где-нибудь…
        Он кивнул, опустил руки, с досадой провел по волосам, лезущим в лицо, и вдруг с какой-то грустью оглянулся на море…
        Любава поморгала, пытаясь привыкнуть к внезапно упавшей темноте. Дождь усилился, волосы намокли, холодные струйки забрались даже под одежду, и девушка поежилась.
        - Холодно, - пожаловалась она Бьёрну. - Пойдем? А то продует ещё.
        Бьёрн расстегнул фибулу своего плаща, накинул его девушке на плечи и пошел к спуску со скалы, больше ни разу не оглянувшись…
        Они вернулись в замок, как раз когда часы били одиннадцать часов. Навстречу им выскочил Гилрэд с началом гневной речи, но осекся тут же, когда увидел Бьёрна и Любаву вместе, да ещё и плащ Бьёрна на плечах девушки. Едва войдя под крышу, оба сделали одинаковое движение - встряхнули намокшие волосы, и Любава, заметив это, засмеялась.
        - Держи, спасибо, - девушка сняла плащ и протянула его Бьёрну. С плаща текло ручьем, как и с ее, и с его одежды.
        Бьёрн взял плащ, внимательно оглядел и вдруг встряхнул, обдав Гилрэда водопадом брызг. Парень подпрыгнул, отфыркиваясь, чем вновь рассмешил Любаву.
        - Ой, ну, пойду я к себе, - улыбнулась она, демонстративно оглядев облепившее её мокрое платье. Глянула на Бьёрна: - Ну, ночи покойной да до завтра? Спасибо за скалу.
        Он кивнул, будто и правда не умел улыбаться, и тоже пошел в свою комнату…
        …На следующий день в замке начался большой переполох: пришли вести о том, что северные племена снова начали разорять пограничные селения… Все бегали, суетились, к чему-то готовились, даже Гилрэд носился по замку как ошпаренный, раздавая практически всем попадавшимся какие-то указания, только Бьёрна не было видно.
        Под такую раздачу попала и Любава, едва показавшаяся из своих покоев. Гилрэд, видимо, спутал её с кем-то и издали в приказном порядке сказал ступать зачем-то на кухню, но, подойдя ближе и разглядев оторопевшую от такой наглости девушку, схватился за голову.
        - Прости, княжна, не признал! - повинился он.
        - В чем дело? Что за переполох? - спросила Любава, сдвинув брови.
        Гилрэд быстро обрисовал ситуацию.
        - Ну а где Бьёрн может быть? - спросила Любава.
        - Он у себя, скорее всего… - понурился Гилрэд. - Но к нему лучше не входить, когда он сам не просит.
        - Я схожу, - решительно сказала девушка.
        Парня кто-то окликнул, он обернулся в ту сторону, поморщился и махнул на девушку рукой:
        - Делай что хочешь, но я тут ни при чем! Орать и злиться на тебя будет!
        И умчался, оставив Любаву в небольшом замешательстве. "Ну и пусть орет… - не слишком вдохновленно подумала она. - Подумаешь… Столько уже орал, привыкла…" И, приободрившись, она направилась в другую часть замка.
        Что характерно, коридоры здесь были совершенно такие же, как и в её крыле. И никто на нее из-за угла не выпрыгнул, и вообще ничего страшного не произошло, когда она переступила запретный порог. От осознания собственной наглости на девушку напал веселый азарт, она шла быстро и смело, каким-то победным маршем, по пути не забывая заглядывать в попадающиеся двери. Вскоре она подошла к последней двери в коридоре, огромной, массивной и явно тяжелой. Девушка остановилась, сразу растеряв весь свой пыл. На это надо было решиться, учитывая то, что Бьёрн наверняка был именно там… Собравшись с духом, Любава постучалась. "Да!" - глухо послышалось из-за двери. Любава глубоко вздохнула и, нажав на ручку, заглянула внутрь.
        А лучше бы она этого не делала… Назвать то, что творилось в комнате, бардаком, было нельзя. Все было много, много хуже… Все горизонтальные поверхности, включая стулья, кресла, кровать и местами даже пол, были завалены свитками, грамотами, книгами и ещё бог знает чем… На подлокотнике кресла гордо лежала одна перчатка, а груду на столе венчал изготовившийся к оглушительному падению меч. Рядом с кроватью стояла чернильница с пером и кружка с водой. Сам Бьёрн лежал на кровати, поверх покрывала, прямо в сапогах, сдвинув находившийся там хлам на другой конец. Перед ним лежала какая-то книга и карта. Увидев девушку, Бьёрн, мягко говоря, опешил и несколько минут не мог сказать и слова.
        - Ой, - первой очухалась Любава. В восхищении выпрямилась и раскрыла дверь целиком. Глянула на Бьёрна и совершенно искренне поинтересовалась: - Слушай, а у тебя тут ужи случаем не водятся?
        - Ты не обнаглела ли, а?! - Бьёрн подскочил с кровати, едва не сметя чернильницу, и загородил девушке дорогу. - Я тебе что говорил?!
        - Да помню я, что ты говорил! И не ори на меня, - Любава сложила руки на груди. - Думаешь, по своей воле пришла бы? Так всех в замке зашугал, что никто и сунуться не смеет с вестью важной, видишь, мне пришлось! Жена, как-никак!
        - О боги… - Бьёрн закатил глаза. - Ты думаешь, я не знаю?! Ты думаешь, Гилрэд просто так по замку бегает, потому что ему размяться захотелось?!
        Любава застыла с открытым ртом. Некоторое время в голову не приходило никаких даже намеков на ответ, и она просто смотрела на Бьёрна, в его усмехающиеся глаза. Потом она всплеснула руками и отвернулась.
        - Нет, ну это как называется? - спросила она у стены напротив. - А мне он зачем сказал, что ты ничего не знаешь?
        - Я его убью… - проникновенно пообещал Бьёрн. - Ей-богу, убью…
        - Угу, - мрачно кивнула девушка. - Я тебе помогу. Чем смогу.
        - Отлично. Так и будешь тут стоять?
        Любава развернулась и пожала плечами.
        - Да нет уж, пойду, а то руки чешутся за тряпку да за веник взяться, начну - не удержишь, - с вызовом и хитрецой улыбнулась она.
        Бьёрн закатил глаза и покачал головой.
        - Мы сегодня выступаем, - неожиданно сказал он.
        - О, ну значит, будет время… - начала было Любава, но потом до нее дошел смысл сказанного, и она округлила глаза. Из стиснутого неожиданным ужасом горла вырвалось: - Ч… что?
        - Угу, - Бьёрн подошел к столу, подхватил начавший падать меч, застегнул пояс с ножнами, пнул какую-то груду бумаг на полу, выудил из-под нее вторую перчатку, взял ту, что валялась на кресле, и подхватил походную сумку, предварительно сунув туда карту. - И знаешь, я бы хотел, чтобы ты сюда не лазала и я нашел все в таком же виде. Вернемся недели через две, может, позже.
        - Б… Бьёрн… - от ужаса Любава стала заикаться. - А… а… Я с тобой!
        Бьёрн выразительно постучал кулаком по лбу.
        - Сиди дома, куда ты собралась? Ты хоть представляешь, куда и зачем мы идем?! Не возражай!
        - Бьёрн, да я ж тут с ума сойду за две недели! Я здесь, а ты… там… - Любава умоляюще посмотрела на него.
        - Слово мужа, а тем более короля - закон, - отрезал Бьёрн, не зная, как ещё можно отвязаться от девушки, прошел мимо нее. - Дверь закрой, пожалуйста. И не забудь, что туда тебе путь заказан!
        Любава машинально послушалась. Руки дрожали, пальцы не слушались, и дверь скорее захлопнулась от сквозняка, чем от её усилий. "А вдруг… - пронзило девушку. - А вдруг он… не вернется?" И она ничего не успеет… ни сказать, ни… и потеряет его навсегда…
        - Бьёрн! - Любава вскинула голову и побежала за ним. - Бьёрн, подожди!
        Муж развернулся подчеркнуто раздраженно, хотел уже что-то сказать, но Любава, подбежав, бросилась ему на шею и прижалась губами к его жестким губам.
        Он опешил. На минуту замер, будто его пригвоздили к месту, бухнулась на пол сумка из разжавшейся руки…
        Любава целоваться не умела, но, наверное, какой-то инстинкт вложили боги от рождения женщине… Почему-то немного кружилась голова, и она вцепилась Бьёрну в рубашку так, словно он был её единственным спасением…
        Он шатнулся на шаг назад, не сводя с девушки расширенных от удивления глаз. Потом опомнился, подхватил сумку, развернулся и быстро пошел прочь, пытаясь прийти в себя, собрать путающиеся мысли, осознать, что поизошло….
        Любава тихо улыбнулась. Пусть знает. Пусть знает…
        …Смолка встретила хозяина удивленным фырканьем. Бьёрн похлопал её по холке, потом обнял за шею и уткнулся в гриву. "Боги, что со мной происходит?.. Почему я не могу спокойно относиться к ней, к её поступкам, почему меня трогают её слова?.."
        Смолка насмешливо фыркнула: "Получил? От любви никому не спрятаться…"
        …Следующие две недели были для Любавы сущим кошмаром. Она в буквальном смысле сходила с ума от тревоги, она жутко волновалась за Бьёрна, страшно по нему скучала… Боги, боги! Могла ли она подумать раньше, что когда-нибудь будет по нему скучать?.. Тоска и тревога измучили девушку совсем, в конец; по ночам её преследовали кошмары, от которых она просыпалась в холодном поту. Только на вторую неделю она более-менее успокоилась, но улыбка все равно была редким гостем на её побледневшем лице…
        Она часто ходила на скалу за замком, подолгу сидела там, глядя на закат, на море, на птиц. Она вспоминала, как они стояли здесь с Бьёрном… И именно здесь, в момент особо острой тоски у нее вспыхнуло в голове это слово - «люблю». "Люблю, - повторила про себя Любава. Положила голову на руки. - Я… его… люблю…"
        Надо ли говорить, что запрет Бьёрна заходить в его комнату не подействовал. Любава пришла туда в конце второй недели, когда терпеть стало совсем невмоготу, надо было чем-то отвлечься. Оглядела царивший в комнате бедлам, вздохнула и начала потихоньку прибираться. "Бьёрн вернется - убьет", - подумала она и улыбнулась. Груду на столе она тронуть не решилась, подняла валявшееся на полу, аккуратно сложив все на подоконнике, разобрала и расправила кровать. Затем смахнула пыль отовсюду, подмела пол - а то под ногами аж песок хрустел и, как перекати-поле, катались комочки пыли - и, встав на стул, открыла окно, чтобы проветрить. Из него послышался обычный шум на дворе, звон мечей, крики птиц и… и ещё далекий топот копыт. Любава замерла, прислушиваясь, потом высунулась в окно по пояс. Над дорогой к замку появилось облако пыли, из которого вскоре вынырнули всадники. И один из них был до боли знаком…
        - Бьёрн… - прошептала Любава. Не сдержав радости, подпрыгнула и чуть не свалилась со стула, воскликнув: - Бьёрн!
        Вихрь унес девушку из комнаты вниз, на крыльцо…
        …Бьёрн спрыгнул на землю и похлопал по холке какую-то незнакомую Любаве лошадь, совсем не Смолку. Потом бросил слугам пару слов про обоз с ранеными, который должен подойти ближе к вечеру, и помог спешиться Гилрэду. Парень был как-то бледен и непривычно молчалив и серьезен. И тут взгляд Бьёрна натолкнулся на Любаву…
        За эти две недели он многое понял, покопавшись в себе. Бессонные ночи, проведенные в одиночестве у костра, помогли расставить все по местам, найти нужные слова, которые удивляли и… и одновременно пугали. Разве мог он когда-нибудь подумать, что этот брак, брак по расчету, станет для него чем-то большим? И не эту ли цель преследовали Дунгром и Гилрэд, когда говорили, что жениться ему просто необходимо?
        Любаву как будто пригвоздило к месту. Ноги стали ватными, в глазах поплыло, она оперлась на перила, чтобы не упасть. Она так долго ждала… и дождалась. Он вернулся…
        Бьёрн поднялся на крыльцо и остановился на несколько ступеней ниже девушки, будто поджидая отставшего Гилрэда. Он шел медленно и с трудом, но помощь отвергал.
        - Здравствуй… - тихо сказала Любава. Держась за перила, спустилась к нему, остановилась выше на ступеньку, так, что стала вровень с ним. Её зеленые глаза были полны нежной радости, она как будто осторожно трогала взглядом его лицо, как боялась и стеснялась тронуть рукой. - Как хорошо, что вы вернулись…
        - Здравствуй, хозяйка, - кивнул Бьёрн. - Мы вернулись с победой. Десяток погибших и два десятка раненых - это не такая большая цена.
        Любава улыбнулась - светло и радостно.
        - Я рада, - произнесла она. - Дом тебя ждет, хозяин. Вам нужен покой и отдых, а я… распоряжусь о трапезе праздничной в честь победы?
        Бьёрн снова кивнул и, оглянувшись на Гилрэда, попросил:
        - Сделай ты с ним что-нибудь, чтобы он к лекарям пошел! Меня не слушает…
        - Да? - Любава вскинула брови и глянула на Гилрэда. Тот останавливался на каждой ступени, но упорно шел. - Что с ним? Он ранен?
        - Да. И причем довольно серьезно. Но считает, что одной перевязки достаточно, - Бьёрн обошел девушку и скрылся в доме.
        - Гилрэд, да ты с ума спятил? - Любава спустилась к нему, быстро оглядела - парень едва заметно кривился на правый бок, прижимая к нему руку, словно защищая. Девушка покачала головой. - Я к тебе лекаря пришлю. И не смей спорить, а то сама перевязкой займусь да лечением!
        - Все в порядке, княжна, - сквозь зубы процедил он, споткнулся, едва не упал и до боли закусил губу, судорожно вцепившись в перила.
        - Да уж вижу, - скептически кивнула Любава. Подошла, помогла выпрямиться, взяла за руку. - Хочешь - не хочешь, а к лекарям пойдешь. Я не Бьёрн, я с тебя с живого не слезу, пока по-моему не сделаешь, понял? Рана тяжелая, опасная наверняка, а ты все хорохоришься! Вот заразу подцепишь какую-нибудь да помрешь, вот весело будет! Хочешь Бьёрна без друга единственного оставить, да меня без подмоги?
        Это все она тараторила, таща его наверх. Парень покорно плелся следом, похоже, даже не слушая ее, уже ничего не соображая и не в силах сопротивляться… Наверху Любава сдала Гилрэда с рук на руки лекарям, и они увели его куда-то. Девушка вздохнула, быстро распорядилась насчет обеда и пошла к себе - переодеваться.
        Она только-только успела стянуть платье, как вдруг дверь без всякого предупреждения распахнулась и на пороге появился Бьёрн с началом какой-то гневной тирады, но, увидев ее, застыл как вкопанный. Любава взвизгнула, схватила платье и прижала к груди.
        - Ты… ты… - девушка не могла найти слов, потом вдохнула поглубже и возмущенно выдала: - Ты с ума спрыгнул? Тебя стучаться никто не учил? Отвернись сейчас же!!!
        - А я тебя о чем просил, а?! - вдруг прищурился Бьёрн. - Что я тебе про мою комнату говорил, а?! Или память потеряла?!
        Любава попятилась от него, огляделась и спряталась за занавеску.
        - А что, разве хуже стало? - послышалось оттуда. Голосок её был лукавым и вызывающим. - По-моему, только чуть-чуть чище. Да с полу кавардак вверх поднялся. Все равно уже сегодня так же будет, нет разве?
        Бьёрн в сердцах плюнул и ушел, хлопнув дверью. Любава выглянула из-за занавески и засмеялась. "И что я не так сказала? Что на правду-то обижаться?" - подумала она и, улыбнувшись, переоделась до конца. "Вернулся хозяин, - мелькнула невероятно удовлетворенная мысль. - Все как раньше…" Любава надела венец замужества, пригладила волосы и вышла из комнаты, сияющая радостью и счастьем - проследить за подготовкой трапезы.
        …Луна светила сквозь приоткрытую ставню, вычерчивая на полу яркую дорожку и отражаясь от серебряной руны на груди сидящего на стуле мужчины. Он сидел в пустой гостиной, около окна, напротив пустого кресла, наполовину повернутого к двери. Наверное, это было игрой теней, но создавалось впечатление, что в кресле сидит неясная фигура…
        Казалось, мужчина прислушивается к шорохам засыпающего замка, но в действительности ему не было до этого никакого дела…
        "Я снова вернулся, мама. Прости, что в этот раз так долго. Они продвинулись далеко и держались упорно. Но с нашей стороны погибших мало, а я не получил даже царапины. Но я боюсь, что скоро без помощи мне будет не обойтись, совет был прав… Любава… Я же рассказывал уже тебе о ней… Она… Она очень сильно изменила мою жизнь… Я… я не могу ей не довериться… Я пытаюсь оттолкнуть её от себя, но у меня не получается. Обижая ее, я чувствую себя виноватым и не могу жить с этим… Да, ты права. Так жить нельзя. Но я не умею по-другому, ты знаешь… Если бы вы с отцом были живы, вы бы научили меня доверять, но… Но даже теперь я начинаю понимать… - он наклонился, спрятал лицо в ладонях. - Я начинаю понимать, что люблю ее, мама… И я… Я боюсь этого… Я не знаю, что делать… - он выпрямился, возвращаясь в прежнее положение. - Я боюсь, что она меня просто жалеет. Скажи, разве меня такого, какой я есть, можно за что-то любить? Меня можно только ненавидеть или, как она, поняв, жалеть…"
        Вдруг где-то наверху скрипнула лестница, и мужчина вскинул голову. На верхней площадке стоял освещённый луной белый призрак. Призрак положил едва различимую руку на перила и быстро слетел вниз…
        - Ой, - неожиданно сказал призрак голосом Любавы. Вышедшая из-за туч луна осветила заспанные, полузакрытые глаза, и взъерошенные со сна волосы, и легкий белый плащ, окутавший тонкую фигуру до самого носа. - А ты что… не спишь?
        - Как видишь, - Бьёрн снова отвернулся к окну и тяжело вздохнул. Несмотря на всю усталость, сон не шел, и он, побродив по замку, пришел сюда… - А ты чего гуляешь?
        - Да… - Любава слабо махнула рукой и, уткнувшись носом в плащ, зевнула. - Проснулась, заснуть не смогла… Приснилось что-то… нехорошее… Проснулась мокрая, как мышь, в горле наждак, решила за водой быстренько спуститься… А ты… чего?
        Она чуть попятилась назад и сморгнула сонную пелену, успокаивая бешено забившееся сердце: ей показалось, что в кресле напротив Бьёрна шевельнулась какая-то темная тень…
        - Не знаю, - он пожал плечами. - Не спится просто…
        - Ммм, - многозначительно протянула Любава. Потерла одной рукой слипающиеся глаза. - Я пойду, попью, ладно? Горло ни говорить, ни дышать не хочет…
        Бьёрн кивнул, Любава, улыбнувшись ему рассеянно-сонной улыбкой, повернулась и на цыпочках пошла в сторону кухни: пол был каменный, холодный, а на ногах у нее были лишь тоненькие тапочки без подошв. Через несколько минут она вернулась в гостиную и застала Бьёрна все в той же позе. От прогулки и холодной воды девушка несколько проснулась и сообразила, что что-то тут неладно.
        - Бьёрн, - осторожно позвала она. - Бьёрн, все в порядке? Может, случилось что-то?
        - А что могло случиться? - пожал плечами он. - Все нормально. С чего ты взяла, что что-то не так?
        - Да… просто… - девушка неуверенно пожала плечами. - У тебя вид странный какой-то…
        Бьёрн зябко передернул плечами и ничего не ответил. У него почему-то было какое-то глупое ощущение, что девушка слышала весь его разговор с матерью…
        Любава тихонько подошла к нему, заглянула в глаза. Из-под белого плаща появилась белая в лунном свете рука, осторожно погладила его по волосам.
        - Пойдем спать, - предложила девушка, чуть улыбнувшись. - Утро вечера мудренее.
        Бьёрн неопределенно хмыкнул, но все же поднялся и потянулся: тело затекло за несколько часов сидения на одном месте.
        - Вот, завелась тут хозяюшка! - в шутку пробурчал он. - Даже меня, как дите малое, гонять начала!
        - А ты и есть дите временами, - улыбнулась Любава и взяла его за руку. - Пойдем. Тебе делами нужно заниматься, а такое только на свежую голову делать надо.
        Бьёрн ничего не сказал, и Любава, сама зевая на ходу, потянула его за руку к лестнице. И вдруг… То ли луна злую шутку сыграла, то ли воображение девушки, только она на миг совершенно ясно перед собой увидела лицо красивой молодой женщины, которая как будто с интересом заглядывала ей в глаза… Любава вскрикнула, в ужасе отшатнулась и прижалась к Бьёрну.
        - Боги, что такое?! - опешил он. - Ты чего орешь-то?.. Весь замок перебудишь!!..
        - Там… там… - Любава осторожно оглянулась. Перед ней была только лестница. Девушка прерывисто выдохнула. - Показалось, наверное… Призрак как будто… Женщины…
        Бьёрн вздрогнул и посмотрел девушке в глаза.
        - Как… Как она выглядела? - с трудом выдавил он.
        - Я не… не рассмотрела… Красивая очень, глаза большие, ресницы длинные… Волосы волнистые, ниже плеч… Венец с… - Любава вздрогнула и, отодвинувшись, посмотрела Бьёрну на грудь. Глаза её округлились. - С руной…
        Он отшатнулся от девушки и зажал руну в кулак.
        - Мама?.. Ты… Ты её видела?..
        - Да… Наверное… Да… - глаза у Любава были такими огромными, что казалось, будто на её лице не осталось ничего, кроме глаз. Она сглотнула, судорожно, словно проталкивая сквозь горло, и прошептала: - Бьёрн… Это была… твоя мать? Но как же… Зачем?
        - Не знаю… - сказал он. - Я иногда прихожу сюда, разговариваю с ней…
        Он опустил голову и немного помолчал.
        - На самом деле легче становится, будто с живым человеком поговорил…
        - И сегодня… говорил? - Любава медленно подошла к нему, заглянула в глаза сквозь свесившиеся волосы.
        Он вскинул голову и посмотрел ей в глаза.
        - Да.
        - Поэтому она и здесь… - произнесла Любава, говоря скорее не Бьёрну, а самой себе. Её передернуло: холодом прошлось по спине ясное ощущение чьего-то пристального взгляда, так что Любава даже невольно оглянулась. Но позади нее не было никого… - Зачем же она на меня смотрела… Знаешь, так, как будто высматривала, искала что-то во мне… Наверное, потому что чужая я здесь, да?
        - Если помнишь, ты моя жена, Любава, - хмыкнул Бьёрн. В последний раз оглянулся на кресло и пошел к лестнице. - Вот и смотрит, какова ты на самом деле…
        Любава пошла вслед за ним. Оправившись от страха, она даже смогла улыбнуться.
        - Смотрины вторые, - тихо сказала она. - Да не страшны они мне, не со злом я здесь, сердце чисто у меня… А ты спать?
        - Ну ты же меня вроде именно туда гнала, - хмыкнул Бьёрн. - Что мне остается делать?
        - Ну я же тебе не указ, - улыбнулась девушка, запахнув плащ поплотнее, и пошла вслед за ним. Обогнала, поднялась на несколько ступеней вверх. - Спокойной ночи тогда.
        - Спокойной, - эхом отозвался Бьёрн.
        И только когда Любава скрылась из глаз, он разжал руку, выпуская руну, и поднял ее на ладони к лицу. Руна… Амулет, сберегающий его род много веков… Почему же не сберег этот амулет его мать?.. Бьерн зажмурился, давя душевную боль, тряхнул головой и быстро поднялся наверх.
        …Девушке снился сон… Она стояла в гостиной, на том самом месте, где сидел недавно Бьёрн, а перед ней… Кресло в этот раз не пустовало. В нем сидела та самая женщина, лицо которой она видела. Её волнистые, цвета воронова крыла волосы едва не доставали пола, внимательные голубые глаза испытывающее смотрели на Любаву. Рядом с женщиной стоял мужчина, облокотившись рукой о спинку кресла. Он был очень похож на Бьёрна лицом, с точно такими же чёрными глазами, только вот его волосы были каштановыми и коротко постриженными.
        - Береги его… - донесся до слуха девушки шепот, и видение растаяло в первых лучах рассвета…
        …Любава подскочила на кровати. Её трясло, как в лихорадке, она глубоко и прерывисто дышала, словно вынырнув из-под воды. Медленно сползла на пол, подошла к окну, прислонилась лбом к холодному стеклу. Что это было? Сон? Видение? Или что-то большее?..
        Ей на лицо упал первый, розовато-золотистый солнечный луч. Девушка подняла глаза и, глядя на поднимающееся солнце, прошептала - с той же решимостью, с какой произносят клятву:
        - Сберегу…
        … - Таааак… Приехали… - Бьёрн свернул свиток и посмотрел на Дунгрома. - На границе снова смута начинается. Не защищаем мы их, видите ли! Придется ехать, разбираться. Думаю, десятков двух людей будет достаточно, а ты в замке останешься, за Гилрэдом присмотришь, да заодно Любаве поможешь. У меня почему-то такое ощущение, что эта парочка от меня так просто не отстанет…
        - Кто от тебя не отстанет? - появившаяся на пороге комнаты Любава весело улыбнулась. - С добрым утром! Ты собираешься куда-то? Куда? Надолго?
        - О разогналась-то, а! - покачал головой Бьёрн. - С добрым, собираюсь, не далеко, не думаю. Устроит?
        - Нет, а меня возьмешь? - тряхнула волосами и лукаво глянула на него Любава.
        - О! Я же говорил! - Бьёрн погрозил девушке свитком. - Дома сидеть будешь, и без возражений!
        - Знаю, знаю: слово мужа, а тем более короля - закон, - закатила глаза девушка. Всплеснула руками. - Бьёрн, ну я же так всю жизнь взаперти просижу! Я же помру со скуки! А ты знаешь, что случается, когда мне становится скучно! - девушка лукаво подмигнула и рассмеялась.
        - Я сказал, нет, что не ясно?! - нахмурился Бьёрн. - Вот когда поеду просто так, на проверку какую-нибудь или на праздник, тогда тебя возьму. А сейчас сиди дома спокойно!
        - Куда ты едешь-то, так и не сказал ведь, - Любава заметно сникла и расстроилась. - И зачем. И когда.
        - Еду на границу. На другую в этот раз, не допустить начинающийся бунт. Когда? - Бьёрн задумался. - У меня здесь дела ещё… завтра с утра. Все? Я могу быть свободным?
        - Конечно, ваше величество, - Любава подчеркнуто торжественно поклонилась, поправила сползший от этого венец, улыбнулась и вышла из комнаты.
        Едва скрывшись от глаз, она прислонилась к стене и горестно вздохнула. Снова разлука, снова тоска… Неужели так всегда будет?..
        …Бьёрн швырнул свиток на стол (благо в рабочем кабинете порядок поддерживался и он не канул в неизвестность, скатившись на пол вместе с целой грудой такого же барахла) и задумчиво посмотрел в окно. Ещё предстоял тяжелый разговор с Гилрэдом, который, только услышав последние вести, заявит, что рана полностью зажила и он готов ехать, да ещё и Смолка, получившая стрелу в плечо и сейчас хромающая на правую ногу, будет обиженно фыркать и отворачиваться от предложенного угощения…
        - Леший знает что! - пожаловался он Дунгрому. - Они обижаются, а мне что, из дружины лазарет делать надо?! Да ещё и Любава на рожон лезет!..
        …Был уже вечер, когда Бьёрн в замешательстве остановился в гостиной. У кресла его матери сломалась ножка. Его предупреждали?.. Но о чем?..
        - Ой! Ты здесь? - Любава, вернувшаяся со своей обычной прогулки по лесам с Громом, вбежала в гостиную и замерла на пороге: увидеть здесь мужа она не ожидала. - А я думала, ты в кабинете у себя, как всегда.
        Глаза её сверкали как-то особенно живо, щеки раскраснелись от холодного ветра и скачки, и она машинально прижала более холодные ладони к лицу.
        Бьёрн обернулся и задумчиво посмотрел на Любаву.
        - Мимо просто проходил.
        - Ммм, - кивнула девушка. Она уже научилась разбираться в его настроении, и теперь поняла, что его что-то очень беспокоит. Любава сдвинула брови и подошла ближе. Кресло с подломленной ножкой бросилось в глаза сразу. - Что случилось?
        - Будто ты не видишь, - Бьёрн кивнул на кресло. - Похоже, меня хотят предупредить…
        Минуту Любава молчала, не отводя взгляда от кресла. Она вглядывалась в него напряженно, с каким-то тревожным вниманием, и наконец, как в забытьи или в трансе, проговорила:
        - Тебе не нужно ехать, Бьёрн. Что-то случится. Обязательно что-то случится. Что-то страшное.
        В её голосе не было обычного ехидного упрямства, в нем звучала такая святая уверенность в своих словах, что ни у кого бы не повернулся язык обратить их в шутку.
        - Не думаю, - Бьёрн покачал головой. - Скорее… мне кажется, должны напасть на замок… Так… Я прикажу усилить охрану, предупрежу Дунгрома…
        Он глубоко вздохнул и пошел прочь, бросив через плечо:
        - Не бойся, все будет хорошо…
        Любава кивнула, но вид у нее при этом был совершенно потерянный. Когда Бьёрн скрылся из глаз, она развернулась и, подойдя к окну, открыла его, давая доступ свежему воздуху. Ветер тут же затрепал рыжие волосы, откинул назад плащ, прошелся по-хозяйски по комнате. Любава вздохнула, покачала головой. Тревога её не оставила, наоборот, усилилась, как будто в словах Бьёрна было что-то неверное…
        Вдруг сзади раздался какой-то звук, и Любава оглянулась. С одной из полок свалилась книга. Девушка улыбнулась и подошла к ней, протянула руку, чтобы поднять её с пола, но тут ветер со всей силы ударил по её листам и перелистнул на середину. Любава сдвинула брови и вчиталась.
        "Было ему знамение, но не внял ему и отправился в поход; и встретила его засада, и перебили всех, кто был с ним, и убили его самого…"
        Любава в ужасе отшатнулась, закрыла рот рукой, обвела потрясенным взглядом комнату. Она поняла предупреждение, но что она могла сделать? Бьёрн её не послушает, ей было нечем его убедить… Но отпускать его одного Любава не могла. Ведь она же обещала его беречь…
        Девушка присела, подобрала книгу, поставила её на место и ушла в свою комнату. Ей надо было приготовиться…
        …Бьёрн с досадой отряхнул пожеванный Смолкой плащ, покосился на окна комнаты Гилрэда, тот так обиделся, что не вышел провожать, и наконец вскочил в седло.
        С самого утра все, что только можно, мешало ему и лезло поперек дороги, была ли это кухарка или швабра в сарае. Но он упорно гнал от себя все нехорошие мысли, что его не хотели, именно не хотели отпускать…
        Любава выскочила на крыльцо в последний момент, когда уже собрались отъезжать. Она махнула рукой и крикнула: "Бьёрн!" Муж остановился и подъехал к крыльцу. Девушка сбежала к нему вниз, остановившись так, чтобы быть с ним вровень, и, тяжело дыша, проговорила:
        - Едва-едва успела, - и, подойдя ещё ближе, протянула ему руку. В ладони у нее лежал небольшой резной амулет на шнурке. - Возьми его, Бьёрн. Это амулет-хранитель, он сбережет тебя в пути.
        Он покачал головой, но взял.
        - Спасибо. Я вернусь скоро, а ты слушай Дунгрома и не влезай никуда, особенно если вдруг нападут.
        - Хорошо, - послушно кивнула девушка, а сама спрятала глаза, чтобы озорной огонек её случайно не выдал.
        Бьёрн молча развернул лошадь и поскакал догонять отряд…
        Любава подождала, пока облачко пыли скроется за следующим холмом, и бросилась в конюшню. Надо было торопиться, пока отряд ещё не ушел слишком далеко и Дунгром не хватился ее. Ещё со вчерашнего вечера она собрала походную сумку и перенесла её в стойло Грома, а сегодня под верхней накидкой на ней был надет походный темно-зеленый костюм. Тенью проскользнув к Грому, девушка быстро скинула ненужную накидку, застегнула походный плащ, приладила на пояс свой любимый меч - подарок Горыни, и, никем не замеченная, вывела Грома окольными путями из замка. Десять минут спустя конь уже мчался во весь опор знакомыми лесами, а Любава временами поглядывала на прихваченную с собой карту, прикидывая путь.
        "Я пойду параллельно им, лесом, неподалеку, - думала она. - Бьёрн не заметит, а мне спокойнее…"
        …Лошади шли ровной рысью по знакомой дороге, дружинники привычно переговаривались, пересмеивались, а Бьёрн по традиции молчал. Но в этот раз не расслабленно и лениво прислушиваясь к досужей болтовне, а с всё нарастающим напряжением оглядываясь кругом. Сломанная ножка кресла и слова Любавы не выходили у него из головы. Что-то должно было произойти, и, может ему действительно не стоило никуда ехать?..
        На лес спустились сумерки, и в отряде уже начали поговаривать о том, что неплохо бы и остановку сделать, но Бьёрн как будто не слышал, да и ещё словно назло, приказал дружинникам надеть броню. Многие усмотрели в этом только издевательство, но нашлись и те, кто понял и насторожился… И наверное именно это спасло отряд от мгновенного уничтожения, когда со всех сторон на них полетели стрелы. Кто-то всё же упал, кто-то прикрылся щитом, кого-то спасла кольчуга, но едва иссякли стрелы, как из придорожных кустов с гиканьем и улюлюканьем стали появляться воины. Хорошо вооружённые, в дорогой броне… Явно не разбойничья шайка. А ещё их было в два, если не три раза больше, чем людей Бьёрна, так, что становилось ясно: поредевшему отряду не выстоять.
        Пешие кинулись на не успевших перестроиться конников, безжалостно врубились в их ряды, и в какие-то две минуты всё смешалось: крики людей и жалобное ржание раненных лошадей, лязг и звон стали и свист стрел…
        Вскоре Бьёрн понял, что остался один. Весь его отряд, все верные ему люди лежали на земле, и среди них, похоже, было больше мёртвых, чем раненых. Ну что ж, и ему, похоже, не долго осталось: силы были уже на исходе, а рукоять меча стала скользкой от крови и грозилась вывернуться из ослабевшей руки. Как глупо получилось! Он все эти годы искал смерти, ждал её, надеялся избавиться от своей боли, и… и нашёл вдруг кое-что получше, нашёл то, на что не смел и надеяться, то, что вдруг вернуло смысл его жизни, растопило его вечное холодное одиночество… нашёл любовь. И вот теперь!.. Теперь смерть сама пришла за ним… И Любава в который раз оказалась права…
        - Прости меня… - неслышно, одними губами прошептал он, прежде чем уронил меч да и сам упал со спины лошади, казалось, потратив на эти слова последние силы…
        "Бьёрн!!!"
        Любава зажала рот рукой, закусила губу до боли, чтобы задавить невольный крик. Гром плясал рядом, дергал узду, норовя броситься в схватку. Но девушка буквально повисла на нем, удерживая: сейчас она ничем не могла помочь мужу… Одна против многих - слишком глупая смерть…
        "Что же делать… Что же делать…" - лихорадочно думала девушка, наблюдая сквозь ветви деревьев, как победители обирают трупы и утаскивают Бьёрна. Он был ранен, едва двигался, его тащили, как мешок, по земле… "Что же делать…"
        Но ведь эти воины - люди же, правильно? А на дворе ночь. Им нужно будет стать на привал… На ночь они выставят часовых, но их убрать поодиночке будет нетрудно…
        Растерянный ужас сменился глухой ненавистью. Любава сузила глаза и вскочила на Грома. Отряд уже собрался и двинулся куда-то, Любава осторожно последовала за ним. "Не отдам я вам Бьёрна. Не получите вы его. Никогда…"
        …Сильный удар о землю выбил из груди весь воздух и невыносимой болью отдался в ранах. Бьёрн плотнее сжал губы, не давая невольному стону вырваться наружу, и закрыл глаза. До этого он пытался понять, куда его тащат, но не мог сфокусировать взгляд, да и, честно говоря, не соображал, где они находятся: рядом с местом битвы или с момента его падения с лошади всё же прошло какое-то время и они успели отъехать?.. У него в голове всё смешалось, всё перепуталось, время потекло в какой-то странной последовательности, не так, как нужно, а так, как ему хочется, сливая все события в один бешеный водоворот, перемешивая всё, что было в его памяти: лица матери и Любавы, отца и человека, некогда бывшего его другом, волшебный город Иснарэл и разорённые дома северных деревень, тёмное полузабытьё тех дней, когда он был в плену, и неожиданный, несмелый поцелуй его жены…
        - Вот он, - громом прозвучал над ним незнакомый мужской голос. То ли люди в отряде раньше молчали, то ли его сознание решило отозваться именно на него…
        - Живой?
        - Леший его знает… Вроде дышал недавно…
        - Остолопы! Я вам что говорил?! Бьёрн мне нужен живым!!! Повторяю, живым!!! Привезём его на границу да покажем народу, какой у них на самом деле защитничек, что сам за себя постоять не может! Глядишь, и правда смута начнётся, а там уже и замок взять легко!..
        - Так и мёртвого показать можно!
        - Ты сам с трупом возиться будешь, бестолочь! И спать с ним рядом!
        Кто-то наклонился к нему, проверил кровеносную жилу на шее: бьётся ли сердце?
        - Да живой он, живой. Не кипятись, господин.
        Бьёрн открыл глаза. Голос этого «господина» казался ему странно знакомым, и… и он не ошибся. Это был именно тот, кому не следовало оставлять жизнь, после того, как он отбил замок своего отца, тот, кому не следовало доверять…
        - Живой, - удовлетворённо отметил он. - Тогда связать. Знаешь, Бьёрн, ты как был глупцом, так им и остался. Нельзя же всему верить на слово! Уберите его отсюда…
        …Среди ночи Бьёрн снова очнулся, но на этот раз оттого, что что-то острое и холодное прикоснулось к его рукам. Секунду спустя веревки ослабли, и чьи-то мягкие ласковые ладошки тронули его лицо.
        - Бьёрн… - послышался совсем близкий шепот. - Бьёрн, очнись…
        Он с трудом открыл глаза и безуспешно попытался сфокусировать взгляд на сидевшей перед ним фигуре. Настолько разбитым он себя, наверное, не чувствовал никогда. Тело не хотело слушаться, голова бессильно свесилась на грудь, он зажмурился, с тоской понимая, что это, похоже, конец.
        - Бьёрн… Бьёрн, очнись, пожалуйста… Это же я, Любава… Бьёрн… - девушка подвинулась ещё ближе, прижалась к груди, несколько раз поцеловала. - Это же я… Бьёрн, очнись, нам нужно идти… Слышишь? Нам нужно идти…
        Он снова открыл глаза и помотал головой, за что тут же поплатился головокружением, и не слушающимися, пересохшими губами прошептал:
        - Любава…
        - Тише, - девушка прикрыла ему рот ладонью, осторожно погладила рукой по щеке. - Тише. Услышат, я одна не отобьюсь. Нам надо идти, Бьёрн. Тебе нужно встать.
        Встать? Она, похоже, издевается. Мысль о том, что девушка здесь вообще делает, мелькнула мимолетом. Сейчас не время об этом спрашивать.
        - Бьёрн, надо встать. Я прошу тебя, пожалуйста, - Любава с мольбой посмотрела на него. - Я одна тебя не вытащу…
        Бьёрн кивнул. Он, конечно, это понимал, но от понимания легче не становилось. Он оперся рукой о дерево и осторожно поднялся на ноги. Его тут же повело в сторону, но он смог устоять. Сил было ужасно мало, он не был уверен, что сможет пройти и несколько шагов.
        Любава нырнула ему под руку, подперла, обняв.
        - Идем, - прошептала она. - Гром тут недалеко, метров пять пройти. В сумке у меня бинты есть, лекарств немного, только ты дойди, пожалуйста…
        Бьёрн ничего не ответил. Каждый шаг давался ему с трудом, но ещё больше сил уходило на то, чтобы сдержать боль в ранах, чтобы не закричать… Эти пять метров показались ему бесконечными…
        Но вот и Гром. Любава, тяжело дыша, привалила мужа к дереву, по которому он немедленно сполз вниз, и подбежала к коню. Из сумки она достала бинты и какие-то баночки, флягу с водой и бросилась обратно к Бьёрну.
        Через десять минут все раны были перевязаны. Немного пришедший в себя Бьёрн кое-как вскарабкался на коня, Любава села впереди него и тронула поводья.
        …Голова прояснялась медленнее, чем хотелось бы, но уже через полчаса Бьёрн задал наконец давно мучивший его вопрос:
        - Ну и как ты здесь оказалась, объясни мне, пожалуйста!
        - Ты сердиться будешь, но я поехала за вами параллельной тропинкой, - Любава улыбнулась и погладила коня по холке. - Я знала, что случится что-то страшное, и не смогла тебя отпустить одного.
        Бьёрн только головой покачал.
        - Хорошие у тебя предчувствия, - вздохнул он. - Я тебе теперь дважды жизнью обязан…
        - Сочтемся, - рассмеялась девушка. Вздохнула. - Не предчувствия это мои, а родители твои. Они меня предупредили тогда, когда ты ушел, не поняв, что они тебе говорят…
        Бьёрн молча склонил голову. Да, Любава в который раз оказалась права…
        Они ехали до самого рассвета. Только когда солнце тронуло своими золотыми лучами верхушки деревьев и края облаков, они позволили себе остановиться на одной из полянок, дружно решив, что уехали уже достаточно далеко. К тому же, Бьёрн едва ли не падал с коня от слабости, валился вперед, на Любаву, так что продолжать путь стало невозможно. Да и не спавшая ночь Любава засыпала на ходу…
        …Девушка проснулась под вечер, когда уже спустились сумерки. Некоторое время ей потребовалось, чтобы вспомнить, что произошло, а потом - как это так случилось, что она лежит, положив голову Бьёрну на плечо. Последнее так и осталось для неё загадкой. Любава приподнялась и осмотрела мужа. Он спал очень крепко, беспробудно, натужно дышал; повязки были сплошь пропитаны кровью. Любава покачала головой и собралась уже заняться перевязкой, как вдруг…
        Вся полянка в мгновение ока засияла неярким, мягким желтоватым светом. Девушка оглянулась и обмерла: среди свечения она различила маленькие тоненькие фигурки.
        - Феи… - прошептала она. Свечение приблизилось, охватило её и Бьёрна, и волосы девушки засветились ответным сиянием. Любава, не отводя глаз, следила за маленькими светящимися фигурками, которые быстро летели к ней.
        - Здравствуй, сестра! - услышала девушка звонкий, как колокольчик, голосок. - Что ты здесь делаешь? Пойдем с нами!
        - Здра… вствуйте… - прошептала Любава. Покачала головой. - Я не могу, извините…
        - Почему? У тебя что-то случилось? - феи подлетели ещё ближе.
        - Случилось, - кивнула девушка. Посмотрела на Бьёрна. - Мой муж ранен, я не могу его оставить.
        - Ранен? - одна из фей отделилась от всех и закружилась над Бьёрном. - Мы можем ему помочь.
        - Правда? - глаза Любавы тоже засветились радостным светом. - Пожалуйста, помогите ему, прошу вас!
        Феи засмеялись своими звонкими голосками-колокольчиками и подлетели к Бьёрну, который по-прежнему беспробудно спал. Взявшись за руки, они соединились в круг и, тихонько что-то напевая на каком-то своем языке, закружились в танце. Любава заворожено следила за ними. Свет от них соединился в один общий поток, стал каким-то невероятным световым столбом, тонущим в вышине неба и растворяющимся в груди Бьёрна. Через несколько секунд Любава перевела взгляд на мужа и ахнула: от ран не осталось и следа, повязки были абсолютно чистыми, а сам Бьёрн выглядел гораздо здоровее и сильнее. Наконец феи разъединились и разлетелись в разные стороны; свет тут же исчез, а Бьёрн как-то особенно глубоко вздохнул.
        - Спасибо вам, - прошептала Любава.
        - Идем с нами, сестра, - прозвенели феи, но вдруг где-то в глубине леса прозвучал рожок, и феи, все как одна, умчались с полянки. Напоследок Любава услышала: - Нас зовут, сестра… В следующий раз… До свидания…
        - До свидания, - улыбнулась Любава. Глянула на свои волосы. "Ну вот, опять я ночной светлячок", - тихонько рассмеялась девушка и, поудобнее устроившись, снова легла на плечо Бьёрна, прижавшись к нему, чтобы не замерзнуть. Мимолетом промелькнула мысль, что, видимо, ночью ей стало холодно и она переползла к нему за теплом…
        Бьёрн неожиданно пошевелился, открыл глаза и огляделся. Ничего не понимая, повел плечами, дотронулся до места, где была рана, и, по-прежнему ничего не понимая, уставился на Любаву.
        - Что за леший?.. Это ведь сон, да?
        - Неа, - улыбнулась девушка. - Просто чудо.
        Бьёрн помотал головой.
        - Ничего не понимаю… Может, объяснишь все-таки, а?
        Любава села, тряхнула светящимися волосами.
        - Помнишь, когда мы заблудились, в самую первую ночь, мы встретили фей? - спросила она хитро. - Вот сегодня произошло то же самое. Похоже, они приняли меня за одну из них, хотели куда-то с собой увести, а я сказала, что ты ранен. Вот они тебя и вылечили, уж не знаю, как… А потом их кто-то позвал, и они улетели. Так что теперь я здесь одна-единственная фея!
        Бьёрн насмешливо хмыкнул.
        - Ещё мне не хватало жены-феи! Улетишь ещё куда-нибудь!
        Любава обернулась, склонила голову на бок.
        - А ты боишься, что я могу улететь?
        - Найдешь кого получше меня и улетишь!.. - Бьёрн хотел перевести слова в шутку, но голос предательски дрогнул: а вдруг правда…
        Любава секунду посидела, потом придвинулась, положила руки ему на плечи и прижалась к его губам. Бьёрн попытался отстраниться, но Любава сжала его голову ладонями.
        - Не найду, - наконец произнесла она, отстранившись и заглянув ему в глаза. - Не найду, и искать не буду. Ты один для меня есть, Бьёрн. Один…
        Он опустил голову, не в силах посмотреть девушке в глаза. Любовь и ненависть - два близких по силе чувства, но тот, кого всю жизнь учили любить, не может легко принять ненависть. Точно так же, как тот, кто всю жизнь учился ненавидеть. Бьёрну, наверное, было бы легче понять, если бы Любава отвергала его, ненавидела… Видя то, что его чувство не пропадает в пустоту, он терялся. Он не знал, как вести себя с ней, что говорить. Особенно после её последних слов. Собственные слова застревали в горле, казалось, от волнения у него даже затряслись руки…
        Любава вздохнула, села на пятки и отвернулась. Ей было не легче, чем Бьёрну. Она не знала, как муж относится к ней, не знала, любит ли он её… и теперь боялась договорить до конца, боялась произнести то, что вертится на языке… Она снова вздохнула и обхватила плечи, словно ей вдруг стало холодно.
        - А ты можешь искать, если хочешь, - вдруг резко сказала Любава. - На свете девушек много…
        Бьёрн вдруг вскинул голову и, сам, похоже, не понимая, что говорит, выпалил:
        - Я не буду никого искать. Раз ты рядом, кто мне ещё нужен? Я тебя люблю, зачем мне кто-то ещё?
        Потом вдруг понял, что сказал, и испуганно отшатнулся. Что-то сейчас будет…
        Девушка вздрогнула, медленно повернулась. Глаза стали огромными, губы вдруг задрожали.
        - Ты… правда… любишь?.. - сипло прошептала она. Глаза требовали ответа…
        Бьёрн не выдержал её взгляда, молча опустил голову. Повторить свои слова он, наверное, уже не сможет…
        Любава отвела глаза, прерывисто вздохнула.
        - Значит, оговорился… - словно про себя сказала она. Отвернулась, сложила руки на коленях и всхлипнула. Так неожиданно вспыхнувшая и разбившаяся надежда саданула по сердцу сильной, нестерпимой болью…
        "Слез моих не увидит… Никогда…" Когда она так думала? Давно… А теперь… Мысли путались, Любава и сама не знала, отчего плачет - от этой ли не сбывшейся надежды, от пережитого ли совсем недавно страха или отчего-то ещё, только слезы текли, сами по себе, безостановочно…
        Бьёрн вздрогнул, несколько минут смотрел на девушку, не решаясь ничего сделать. Но потом вдруг обнял её, прижал к себе и прошептал:
        - Нет. Не оговорился…
        Любава прижалась к нему, все ещё судорожно всхлипывая, все ещё плача, но на губах уже дрожала счастливая улыбка, и с языка слетело:
        - Я люблю тебя… Люблю… Люблю…
        Девушка прижалась к нему ещё крепче, сунула нос ему в шею и так замерла, щекоча его теплым дыханием. Он её любит… Он рядом… Она ему нужна… Огромное счастье обрушилось на неё, оглушило, ослепило, сдавило грудь и держало в своей безграничной власти целую вечность, не давая ни шевельнуться, ни что-то сказать…
        Для Бьёрна это было новое чувство. Он уже так давно не чувствовал тепла, никогда не думал, что его сердце сможет оттаять и биться так часто, что он сможет снова довериться… Довериться. Он вздрогнул и выпрямился.
        - Любава, нам нужно ехать.
        Девушка тоже вздрогнула, чуть приподняла голову.
        - А? - от счастья было трудно соображать. - Что?
        - Ничего, - Бьёрн, по своему обыкновению, криво усмехнулся, но его ухмылка неожиданно переросла в улыбку. Будто бы неуверенную, неумелую, но - улыбку… - Ехать, говорю, нужно.
        Любава замерла. У Бьёрна было просто невероятная улыбка, она как будто освещала все его лицо - зажглись черные глаза, поднялись вверх брови, казалось, что эта улыбка отражалась в каждой черточке. Девушка тоже улыбнулась в ответ, ласково и нежно.
        - Улыбнулся… - произнесла она тихо, осторожно провела кончиками пальцев ему по губам. И выпрямилась. - Если нужно, поехали, конечно… В замок? Домой?
        - У тебя есть другие варианты? - немного насмешливо поинтересовался Бьёрн.
        Любава фыркнула и, вывернувшись из его рук, встала.
        - Ну мало ли! - воскликнула она. - Может, ты всё ещё хочешь ехать бунт усмирять, я ж не знаю!
        Девушка оглянулась и свистнула Грому. Конь послушно подошёл к хозяйке.
        - Ну спа-а-асибо! Совсем меня за дурака держишь? - Бьёрн тоже поднялся, сложил руки на груди.
        - Помню я, кто-то очень нехороший меня в начале знакомства тоже дурочкой считал, - лукаво улыбнулась Любава. - Приятно иногда ошибаться, а, Бьёрн?
        - В данном конкретном случае - да.
        Бьёрн запрыгнул на коня и подал девушке руку. Любава улыбнулась, приняла помощь и села, как положено женщине - боком, прижавшись к Бьёрну и дав ему возможность самому управлять конем. Гром, чувствуя настроение хозяйки, радостно заржал и заплясал, а затем, повинуясь руке Бьёрна, двинулся вперед.
        "Как хорошо… - только и подумала Любава, прижимаясь к груди Бьёрна и слушая, как стучит его сердце. - Как хорошо ехать домой…" И улыбнулась, поняв, что теперь считает замок Бьёрна своим домом.
        А он думал о том, что пора покончить со своим прошлым. Раз он больше не один, осталось всего лишь отдать кое-кому старые долги…
        - Бьёрн, - Любава подняла голову, внезапно задавшись весьма насущным вопросом. - А кто это был? Тот, кто послал на вас отряд? Вы же знакомы, да?
        - Знакомы не то слово… - вздохнул Бьёрн. У него не было желания ворошить воспоминания, но раз уж он решил от них избавиться… - Когда я освобождал свой замок, я зачем-то пощадил одного из заговорщиков. То ли потому, что с детства помнил его доброту, то ли потому, что он клялся и божился, что в перевороте участвовал не по своей воле, а лишь потому что грозились убить всю его семью, даже увезли куда-то, без его ведома… Как потом оказалось, семьи у него не было. Он так и не женился, а его родители умерли ещё в год моего рождения. Но я тогда этого не знал и доверился ему. Долгое время всё было хорошо. Но однажды, во время очередной войны на севере, он навёл на наш лагерь противников. В ту ночь на часах как раз стояли его люди… Гилрэда тогда со мной, хвала богам не было, и он сумел удержать крепость, а потом и я из плена сбежал… Я его уже давно ищу, он, к сожалению, хорошо умеет прятаться. Но если он мне попадётся… - лицо Бьёрна ожесточилось, костяшки пальцев на руке, держащей уздечку, побелели, голос стал хриплым и угрожающим: - Я ему отомщу, - "и это будет последняя весточка от моего прошлого…" - И
именно поэтому, как только мы вернёмся, я соберу отряд и поеду в погоню. Для него это, пожалуй, будет неожиданностью. Он всё ещё думает, что я тяжело ранен…
        Любава кивнула, снова прижалась к груди мужа и крепко зажмурилась. Он снова, снова уедет… И она снова будет сидеть в замке, не находя себе места от тревоги, снова будет волноваться за него, снова… Но, наверное, такова судьба жены короля, да еще такого, как Бьёрн: волноваться, когда он уезжает в очередной поход, и… и безмерно радоваться, когда он возвращается живым. Любава улыбнулась. Почему-то теперь, после всего, что они вместе пережили, после его слов и признаний, она была уверена, что Бьёрн всегда будет возвращаться. Возвращаться домой - к ней…
        … - Нет, ну вот что ты смеёшься? Ну что ты смеёшься, а? Сам устроил мне гнездо на голове, а теперь смеётся!.. Ай! Что ты… Ммм…
        Гилрэд, проходящий мимо покоев княжны, остановился, будто споткнувшись. "Ай да княжна… - мелькнула грустная и злая мысль. - Уж завела себе кого-то… Не успели из похода вернуться, а она уж…" Парень покачал головой. Бьёрн вернулся из похода вчера вечером, и с этого времени его нигде не было видно, словно пропал, а ведь уже день через середину перевалил. Гилрэд искал его везде и всюду - скоро должны были приехать послы из соседнего королевства, а короля и след простыл! Ни в покоях, нигде… До слуха Гилрэда из-за двери Любавиных покоев донесся веселый, заливистый девичий смех. Парень вздрогнул и, поддавшись какому-то мгновенному гневному порыву, подошел и громко постучал в дверь.
        Внутри притихли. Послышалась какая-то возня, затем легкие быстрые шаги, и через секунду дверь приоткрылась и на пороге появилась Любава.
        - Ой, Гилрэд! - улыбнулась она. - Доброе утро! Ты чего?
        - Бьёрна ищу, - буркнул парень. - Не видела?
        Девушка вдруг почему-то покраснела, смущенно опустила глаза и чуть отошла от двери. Из глубины комнаты послышались тяжелые шаги - и вот, перед ошарашенным Гилрэдом предстал Бьёрн собственной персоной, в не застегнутой и явно наспех накинутой рубашке. Он остановился на пороге с написанным на лице вопросом: "Что надо?"
        - А… Э… Ам… - язык Гилрэда не слушался, он не мог оторвать потрясенного взгляда от Бьёрна. - А… ты что тут делаешь?
        - Заблудился, - съехидничал тот. - Дорогу в свои покои найти не смог! Что смотришь, как на чудо света, что, на мне цветы выросли? Чего надо-то?
        - Дак… а… послы же приехать должны… скоро… - Гилрэд тоже почему-то покраснел, причем наигустейшим образом.
        - Вот леший… - Бьёрн начал лихорадочно застегивать рубаху. - Я забыл совсем… А ты чего встал?! Иди, прием готовь, что, без меня никак?!
        И, не дождавшись ответа, захлопнул перед носом Гилрэда дверь.
        Любава подошла к Бьёрну, прижалась к нему, сунув нос ему в грудь, в ещё не застегнутую рубашку.
        - Идти нужно? - через минуту спросила она. - А мне когда-нибудь нужно будет в этом участвовать?
        - А оно тебе надо? - поинтересовался он, обнимая девушку. - Только лишняя головная боль…
        - Ну так своей-то нет, вот чужой и интересуюсь, - улыбнулась она. - У женщины какая ещё головная боль быть может, кроме дел мужа?
        - А дети? - хмыкнул Бьёрн, сделал шаг назад, подхватил свой плащ и направился к двери.
        - Но ты ж говорил, что тебе наследники не нужны, - Любава хитро блеснула глазами.
        - Времена меняются! - он улыбнулся уголком рта и исчез за дверью.
        - И мы меняемся вместе с ними… - улыбнулась в ответ Любава…
        …А он шел по коридору и улыбался. Потому что впервые за шестнадцать лет был счастлив…
        14.11.07.
        L.
        Илэйна (Iaiaenne)
        P.S.
        Только скалы и утёсы
        Знали боли полный крик,
        Ты предательства и мести
        До конца удел постиг.
        Ты страдал и рвал одежду,
        Ты не знал, как жить потом,
        И остался ты в итоге
        Одиноким гордецом.
        Боль слепая пыль метает,
        Ты стоишь один в толпе,
        О любви ты не мечтаешь,
        Нет доверия в тебе.
        Ты отвергнешь чью-то помощь,
        Нынче мир - осколки льда,
        Упивавшиеся кровью
        Умеревшего отца.
        Ты отталкиваешь ближних,
        Ты не веришь никому,
        Только скалы и утёсы
        Знают всю твою беду…
        23.10.07
        Илэйна (Iaiaenne)
        "Здравствуй, солнышко родное!
        Здравствуй, речка, здравствуй, лес!
        Здравствуй, поле всеблагое!
        Здравствуй, дальний край небес!"
        И - протянутые руки,
        И - веселый, ясный взгляд…
        Обрекать ее на муки
        Боги злой судьбе велят.
        Обрекать на боль страданий,
        Обрекать на жизнь в плену -
        Птицу, ждущую скитаний,
        В море вольную волну.
        И она - почти угасла,
        И она - почти сдалась,
        Слабовольна и безгласна,
        В омут прыгать собралась…
        Но судьба - не злое жало.
        И, как прежде, в мире вновь,
        Супротив богов восстала,
        Изменила все… Любовь.
        Тонкой нитью, тонкой сетью
        Душу девы оплела,
        Возродиться к вольной песне,
        К вольной жизни помогла.
        И теперь - судьба не властна,
        И теперь - богов не в счет,
        Две души живут согласно,
        Стук сердец двоим не врет.
        Боги, люди - судьбы-нити.
        Но пока есть в жилах кровь,
        В этом мире - как хотите -
        Все ж главенствует Любовь.
        2.10.08
        L.