Мы родились сиротами Анастасия Александровна Баталова
        Место действия: закрытая школа для детей, выведенных искусственно избезымянных гамет врамках научного проекта. Время: недалекое будущее. Несмолкают споры: могутли ОНИ считаться полноценными людьми? Естьли уних душа? Куда может привести прогресс? Между тем, эти дети ничем неотличаются отобычных детей. Они точно также дружат, враждуют, влюбляются, мечтают, побеждают ипроигрывают… Снова иснова открывают иутверждают свою человечность. Несмотря ни начто.
        Мы родились сиротами
        Анастасия Баталова
        Иллюстратор Анастасия Баталова
        
                
        ГЛАВА1
        Веё развевающихся волосах насолнце проскакивали золотые искорки. Длинные тонкие ноги сбольшими круглыми болячками наколенках так быстро мелькали при беге, что при попытке проследить их движение начинало рябить вглазах. Вместе сдругими детьми она носилась поогороженной территории воспитательно-образовательного комплекса Норд сгипоаллергенным силиконовым браслетом наруке. Вся информация - дата рождения, особенности здоровья, группа крови ирезус, непереносимость лекарственных препаратов - содержалась вминиатюрном микрочипе внутри браслета.
        Форменная чёрная юбка-шорты, традиционная полосатая блуза - «матроска», ярко пламенеющий румянец нащеках, учащенное дыхание, возбужденно сверкающие глаза… Это ибыла Онки Сакайо, самая обычная девочка, может быть только слегка более агрессивная, заносчивая исвоевольная, чем другие ребята.
        Она остановилась перевести дух. Непроизвольно скрестила перед собою обнаженные долоктей золотистые отзагара руки. Прошла несколько шагов вперёд, продолжая следить через плечо заходом игры ивдруг натолкнулась начто-то коленкой.
        - Ой, - воскликнула она непроизвольно, ипрыжком подалась назад.
        Наземле сидел мальчик. Снизу вверх он смотрел назапыхавшуюся девочку своими большими внимательными глазами. Онки решила было, что он совсем неумеет говорить, слишком уж долго длилось это молчаливое разглядывание. Навид мальчугану она далабы лет шесть-семь - мало кто ктакому возрасту успевает научиться как следует взвешивать слова прежде, чем произнестиих…
        - Зачем ты меня пнула? - строго спросил малыш.
        Его взгляд показался Онки непогодам вдумчивым, непривычно тяжёлым, глубоким. Вполе зрения этих необычных серо-зелёных глаз она почувствовала себя стесненно.
        - Я тебя невидела… Прости… - Онки немного растерялась.
        Она ожидала всего чего угодно, громкого плача, бестолковой возни, которую обычно разводит обиженная малышня, прихода наставников, замечания, нотолько неэтого спокойного илогичного вопроса. Маленький мальчик смотрел нанеё как наравную ипытался разговаривать сней как сравной.
        - Надо всегда смотреть под ноги, ането нос расшибешь, - назидательно подытожилон.
        Скрытая насмешка почудилась Онки вэтом трогательном детском мудрствовании.
        - Что-то ты слишком умничаешь, - пробормотала она снеудовольствием. Надоже, какая-то мелюзга смеет её поучать! Это было очень неприятное открытие, нопочему-то рядом сэтим ребёнком Онки неощущала себя так уверенно, как совсеми остальными. Она имела уровень Аповсем предметам ипоэтому слегка задавалась, аиногда даже позволяла себе кое-кого дразнить или отталкивать встоловой.
        - Нетолько тебе одной можно быть умной, - рассудительно заметил мальчик. Вего интонациях нечувствовалось ни досады, ни агрессии - он выглядел вполне расположенным кобщению.
        Это обстоятельство несколько удивило Онки. Она успела привыкнуть ктому, что скандальная слава отличницы-хулиганки вкупе спрочно приросшей кней кличкой «буря» внушала младшим воспитанникам благоговейный ужас перед нею; ивот льстящая её самолюбию иллюзия оказалась развенчанной - она столкнулась ссуществом, которое совсей очевидностью являлось маленьким мальчиком, нопри этом её небоялось, неробело перед нею и, казалось, вообще неиспытывало кней никакого почтения, несмотря навсю её «крутость», воспетую вшкольных сплетнях.
        - Да ты вообще откуда такой?.. - процедила Онки сквозь зубы, нескрывая лёгкого раздражения, вызванного тем, что временно она неощущала себя полновластной хозяйкой положения.
        - Я изпервого класса, - ответил малыш деловито.
        - Молодец, - изрекла Онки покровительственно ичуть насмешливо; так она всегда обращалась ктем, кто, сеё точки зрения, находился существенно ниже поиерархии, - ая изтрёхзвёздочного седьмого, обучаемого поспециальной усложненной программе!
        - Да знаю я, знаю… Онки Сакайо - великая иужасная… - мальчик проговорил это смаленькой хитрой усмешкой, комично растягивая гласные, так, как будто он находил весьма забавным факт, что это имя зловещей тенью нависало над всей начальной школой.
        Желание хвастаться дальше перед такой невосприимчивой аудиторией сразу отпало. Онки почувствовала себя безоружной ирассердилась.
        - Ну аты кто такой? - спросила она нарочито грубо.
        - Меня зовут Саймон Сайгон. Запомни, пожалуйста, - впротивоположность ей вежливо ответил малыш, неспуская снеё красивых серьёзных глаз.
        - Вот ещё! - фыркнула Онки, - может, записать? Или утебя визитки имеются? - она наигранно усмехнулась, всем своим видом выражая нетерпимость кзаявленной важности его персоны.
        - Зачемже так… - мальчуган испустил вздох, полный искреннего сожаления, - я стобой, может, подружиться хотел… Наши девчонки изпервого только про тебя иговорят, «хочу быть похожей наСакайо изседьмого», «вы видели как Сакайо играет вфутбол», «она такие прикольные страшилки сочиняет, вотбы тоже научиться…»
        Онки стало стыдно. Действительно, изачем нужно было язвить этому мальчику состранно мудрыми глазами? Он ведь ничего ей несделал, идаже неразозлился, инепожаловался наставникам нато, что она обнего споткнулась. Ночем сильнее жгло Онки раскаяние, тем сильнее вней закипало уязвленное болезненное самолюбие.
        - Мою дружбу заслужить надо, - отрезала она, отворачиваясь.
        - Мою тоже, - сказал Саймон ей вспину, - итеперь я вижу, что ты совсем ненастоящая супергероиня, апросто-напросто чокнутая зазнайка… Я, кажется, разочарован.
        Трудно было придумать более обидное для Онки высказывание. Девчонку чутьли нетрясло отгнева, ипервое, что пришло веё взъерошенную золотую голову - прописать забывшемуся первоклашке хорошего тумака… Номимо как раз проходил один изнаставников иотэтой идеи спешно пришлось отказаться.
        Нарочно неудостоив мальчика взглядом, она побежала прочь, махнув другим девочкам взнак того, что уже опять продолжает играть. Настроение, однако, было сбито, Онки бегала без прежнего азарта ииз-за внезапно напавшей нанеё рассеянности несколько раз нарушила правила. Она пыталась исцелиться, попросту перестав думать одосадном инциденте, намеренно несмотрела всторону «мелкого», активно жестикулировала, громко комментировала игру исмеялась, - всячески демонстрировала свою независимость иполное безразличие кслучившемуся…
        Хуже всего оказалось то, что спектакль этот нетолько непроизвёл должного впечатления - он, похоже, вовсе неимел зрителей… Когда Онки разрешила наконец себе бегло взглянуть всторону Саймона, тот невозмутимо продолжал заниматься своими непонятными малышковыми делами - сосредоточенно раскладывал наземле какие-то палочки и, скорее всего, совершенно оней невспоминал.
        Встоловой пообыкновению царила невообразимая суета. Против неё непомогал ни строгий временной регламент приёмов пищи для каждой возрастной группы воспитанников комплекса Норд, ни электронный раздатчик порций, ни деловито расхаживающие между рядами столов наставники. Несмотря навсе эти меры хоть раз задень, нонепременно кто-нибудь кого-нибудь толкал, закидывал хлебными шариками, разливал или рассыпал что-либо - словом, нарушал установленный порядок.
        Очередь двигалась медленно. Дети проходили друг задругом вдоль длинной металлической стены электронного буфета, каждая секция которого выдавала порцию определённого блюда - супа, горячего, гарнира или десерта. Для получения порции нужно было поднести ксчитывателю свой наручный браслет. Электронный буфет фиксировал информацию смикрочипа иотмечал всистеме, что данный воспитанник уже забрал свою еду. Размеры порций, атакже доступные виды пищи регулировались взависимости отвозраста ребёнка иего физиологических особенностей, зафиксированных всистеме. Таким образом формально контролировалась сбалансированность питания иисключалась возможность недоедания или обжорства. Норазумеется, дети благополучно научились обходить все эти досадные условности. Они менялись едой, если кто-то хотел, кпримеру, котлету вместо гуляша или дополнительный салат, спорили друг сдругом нато или иное блюдо, проигрывали ивыигрывали еду, платили ею «долги чести» итому подобное - можно было сказать, пища превратилась всвоеобразную внутреннюю валюту Норда инаставники, ксвоему огорчению, оказались невсилах этому противостоять.
        Онки Сакайо нетерпеливо протискивалась среди галдящей малышни изастенчиво пропускающих её ребят постарше ближе кэлектронному буфету. Краем глаза она заметила любимую потеху старшеклассниц, наставника Макса, прыщавого двадцатидвухлетнего студента сбольшими оттопыренными трогательно пушистыми ушами. Он гордо фланировал между рядами столиков вэлегантном чёрном пиджаке, расколотом посередине ослепительным клином безупречно белой рубашки, аккуратно застегнутой навсе пуговицы. Заглаза весь Норд величал беднягу Лопоухом, ате, кто посмелее, больше, конечно, девчонки, иногда даже отваживались произносить эту кличку вего присутствии. Макс, необделенный ни терпением, ни великодушием, неторопился обидчиц карать, только рассеянно моргал своими добрыми карими глазами иумиленно улыбался, вероятно, он полагал, что внимание противоположного пола пусть ивтаком виде - великий дар, ипринимать его всегда следует благодарно.
        Рассказывали, будто Коре Маггвайер издесятого музыкального однажды удалось так прижать Лопоуха вуголке гардероба, что после этого при каждой встрече снею он неизменно краснел; осмелевшая старшеклассница несколько раз ещё пыталась остаться сним наедине где-нибудь вукромном местечке, ноон искусно избегал подобных неловких ситуаций, апотом недвусмысленно дал девушке понять, что ненамерен пятнать свою репутацию, иесли она рассчитывает накакое-либо развитие отношений, то должна предложить помолвку… Былобы вполне закономерно илогично, еслибы наэтом всё закончилось. Нападение вгардеробе изначально задумано было Корой как неслишком добрая шутка, но, судя повсему, дело зашло чуть дальше намеченной черты… Вокалистка, первая гитара иидейная вдохновительница подросткового ансамбля «Птицы» прекрасно понимала: помолвка - весьма серьезный шаг, для этого нужны деньги, ответственность и, наверное, чувства гораздо более глубокие, чем те, что подвигли её вдушной тесноте гардероба, ощупью пробираясь среди вешалок ипоминутно утыкаясь впахучие воротники осенних пальто, торопливыми жадными прикосновениями воровать чужое
тепло, взволнованное учащенное дыхание инежный бабочковый трепет маленькой жилки под тонкой чуть влажной кожей нашее… Кроме того, некоторые ребята замечали, как возле главных ворот неказистый навид наставник Макс садился вчей-то дорогой автомобиль, акогда вНорд читать популярный курс древней истории приехала сама Ванда Анбрук, знаменитый профессор изОбъединённого Университета, Макса видели снею впарке. Впрочем, немногочисленные свидетели даже еслибы очень захотели, несмоглибы пришить пышного шлейфа сплетен кэтому наблюдению, ибо профессор Анбрук даже непыталась взять юношу под руку - это была дружеская прогулка, неболее - они шли бок обок покрасиво подсвеченной погасающими красками октября центральной аллее иочём-то тихо говорили…
        Так или иначе, благодаря всей этой истории неприметный наставник Макс сделался накакое-то время настоящей звездой, ичутьли невесь Норд теперь алчно, точно подглядывая взамочную скважину, ожидал новых поворотов вего судьбе.
        Механически вынув израздатчика ещё тёплый после обработки паром пластиковый поднос для обеда, Онки встала вочередь. Лопоух больше незанимал её; сКорой Маггвайер издесятого музыкального она никогда особенно недружила идаже пару раз жестоко снею дралась - потому, вероятно, история её любовного фиаско невызвала вдуше Онки ни малейшего отклика.
        Кто-то протиснулся через толпу сзади икоснулся её плеча. Девчонка вздрогнула.
        - Привет, Сакайо. Незабыла про долг?
        Это была Мидж Хайт издвенадцатого спортивного, которой Онки проиграла напрошлой неделе вкарты десерт идве порции мяса. Пришло время платить посчетам.
        - Лопоух нас пасет, - тихо сказала она, кивнув всторону колонны, возле которой, простирая над столиками свой зоркий взгляд, расположился наставник Макс.
        - Ты мне зубы незаговаривай, - недобро сощурилась собеседница, - он ничего отсюда неувидит.
        - Какже! Унего глаз-алмаз. Вособенности напищевые махинации. Недаром ему постоянно поручают дежурство постоловой… - Онки понимала, что выглядит сейчас так, как будто уклоняется отуплаты долга чести, это могло бросить тень наеё репутацию, ноименно сегодня она была особенно голодна после тренировки поволейболу, иперспектива переложить мясо вчужую тарелку отнюдь непредставлялась ей заманчивой. Кроме того, только вчера она отсидела все перемены вТамбуре заучиненную вфизкультурном зале потасовку, итеперь хотябы один день ей хотелось отдохнуть отсвоей нелегкой роли сорвиголовы, то есть ненарушать никаких правил, недраться ни скем инепререкаться снаставниками, апросто получить вбуфете законную порцию обеда, спокойно поесть иподняться вкабинет математического анализа (поэтому предмету, кстати говоря, намечалась контрольная)…
        Вэтот момент Лопоух отделился отстолба инеторопливо двинулся всторону буфета. Онки Сакайо внутренне восторжествовала, наблюдая заизменениями налице собеседницы. Это была крупная девушка семнадцати лет, смуглая, снесколькими тёмными волосками над губой игладкой как полированное дерево чёлкой, доходящей доглаз.
        Наставник Макс прошелся туда-обратно вдоль очереди, призывая ребят нетолкаться инезадерживать друг друга, азаодно бегло оглядел их подносы напредмет недостатка или избытка еды. Онки иМидж вызвали унего некоторые подозрения - он остановился чуть поодаль идемонстративно необращал наних внимания, делая вид, что увлеченно помогает малышам убирать состола.
        Теперь Онки заметила любопытную подробность - впетлице безупречного пиджака Лопоуха гордо красовался нежный, ослепительно белый, как снег влесу, свежий тюльпан… Мидж тоже увидела это непривычное украшение наузкой груди наставника Макса; она тутже закрыла рот, раскрытый, вероятно, для того, чтобы отпустить очередную гадкую шуточку вего адрес, иотвернулась так поспешно, будто увиденное отвратилоеё…
        «Лопоуху предложили помолвку…» - пронеслось вголове уОнки, ноона тутже перестала обэтом думать: очередь наконец-то подошла, электронный буфет пискнул, просканировав микрочип, встроенный веё наручный браслет ивывел насенсорный дисплей перечень доступных блюд. Получив порции, она уединилась сосвоим подносом заодним изсамых дальних столиков вбоковом закутке обширной столовой исаппетитом принялась засуп. Мысли её занимала вэтот момент одна весьма любопытная математическая головоломка: объемные изображения объектов неспешно дрейфовали покраю сознания Онки, менялись находу, вращались, демонстрируя себя то водной, то вдругой проекции, масштабировались легко инепринужденно - иногда эти умозрительные конструкции ивовсе становились размытыми, будто сбивался фокус снимающей их камеры, инеоставалось ничего, кроме густого аромата горячего горохового супа…
        Чей-то возглас, короткая возня, грохот резко отодвигаемых стульев. «Да что такое, поесть нормально недадут…» - снеудовольствием подумала Онки, поднимая голову.
        Оказалось, что Кора Маггвайер, узнав опомолвке наставника Макса спрофессором Вандой Анбрук публично выплеснула ему влицо стакан компота. Банальная сцена ревности. Ничего интересного. Онки жадно надкусила круглый гречишный хлебец иотправила врот очередную ложку ссупом. Пусть. Этот мир имеет право плясать как ему заблагорассудится дотех пор, пока он немешает ей подкрепляться после тренировки. Он немешал.
        Кора Маггвайер выбежала изстоловой всопровождении клавишницы, басистки ибарабанщицы - своих верных задушевных имузыкальных подруг. Сиреневый галстук Лопоуха изменил свой цвет нафиолетовый под воздействием компота, он красноречиво снял его иположил вкарман. Суета мало-помалу улеглась, всполошившиеся воспитанники Норда расселись посвоим местам, истоловая снова загудела своим привычным ровным обеденным гулом - так ревёт двигатель автомобиля всамом оптимальном изсвоих рабочих режимов или шумит пчелиный улей, когда насекомые спокойно занимаются своим делом иничто им неугрожает.
        После занятий физической культурой раз вквартал спортивные педагоги измеряли рост воспитанников.
        Онки Сакайо стояла накрашеном деревянном полу вбелых носках. Перед нею маячил русый затылок её лучшей подруги Риты Шустовой - длинная изогнутая очередь тянулась через всё продолговатое помещение женской раздевалки кростомеру.
        - Кройцер, сто семьдесят три, выросла натри сантиметра, отлично! - монотонно объявляла накаченная девушка -мастер, - Дульчина, сто семьдесят, плюс пять сантиметров заполгода, молодчина, Ивлева - сто семьдесят пять…
        - Это самая унизительная процедура, которую только можно придумать, - шепотом прокомментировала происходящее Онки, - сначала долго-долго стоишь втолпе, как вармии, уже нечеловек, неличность, абоевая единица, штука; потом тебя измеряют, сравнивают скаким-то воображаемым эталоном, признают соответствующей стандарту… или отбрасывают как брак.
        - «Как брак»!.. Ну ты хватила! - шикнула вответ Ритка, - мыже недетали наконвейере. Поверь мне, вармии ничего такого плохого нет… Ощущать себя одной изочень многих, частью огромного целого, иногда это даже приятно. Прекрасное чувство - единство сосвоей командой, ссвоей школой, сосвоей страной… патриотизм!
        - Холмс, сто шестьдесят восемь, пять сантиметров вплюсе, - продолжала трещать девушка-мастер, - Ланцкая, - сто семьдесят один, негорби спину, ато кажешься намного ниже…
        Набелую доску под ростомером спокойно ступила Рита.
        - Шустова… так, ну-ка что там унас… Сто семьдесят три, плюс четыре сантиметра, сойдёт, ступай соВсеблагой ивсеми её ангелисами!
        Онки проводила подругу взглядом.
        - Дальше-дальше, проходим, Сакайо, незевай, чем порадуешь? - мастер небрежно хлопнула её поголове козырьком ростомера, - сто шестьдесят три, плюс два сантиметра. Занимайся усерднее, может, вытянешьсяещё…
        Раздевалка гудела, девчонки одна задругой сбрасывали ссебя форму, наносили накожу специальную моющую пену избаллончиков ипроходили вдушевые кабинки, которые, регистрируя присутствие, включались автоматически иполивали тело теплой водой совсех сторон.
        - Ну что ты такая кислая, Онки, - ссочувствием поинтересовалась Рита, стягивая спортивную футболку.
        - Я плохо расту, - сокрушенно выдохнула та, опускаясь налавку.
        - Да брось! Ты, намой взгляд, слишком самокритична, совсем себя нещадишь. Нельзя быть первой вовсем, это невозможно. Да иненужно… Зачем тебе высокий рост, вот скажи?
        Онки пожала плечами.
        - Незнаю. Мне просто стыдно быть маленькой. Принято считать, что высокая девочка - это хорошо, это правильно… Ая…
        - Ой… Сдается мне, ты сама себе противоречишь, то ты утверждаешь, будто стандарты - вселенское зло, то сама стремишься им соответствовать, - Рита стояла совершенно голая возле автомата, выдающего побраслетам одноразовые баллончики смоющей пеной.
        Онки закусила губу. Обиделась. Она всегда обижалась, особенно когда точно подмечали шероховатости, зазубринки, несовершенства её непростого характера, потом, конечно, остывала, осознавала… Носначала обижалась. Даже наРитку. Хотя, казалосьбы, уж накого точно нестоит, так это нанеё… Веселая болтушка даже, порой, незамечала обид, поскольку сама неимела свойства обижаться, как ни вчём небывало предлагала разломить пополам шоколадный батончик или сходить закомпанию вкафе-мороженое. Ипротивостоять её наивному обаянию было невозможно. Обида постепенно тускнела, истончалась, таяла, как весенний снег.
        - Помнишь, что говорила профессор Анбрук наодной изпервых лекций поистории цивилизации? - Внутри автомата что-то заскрежетало, затрещало, защелкало; спустя несколько мгновений его устрашающая утроба родила прямо вруке Ритке ожидаемый одноразовый баллончик пены для душа.
        - Эти лекции, насколько я знаю, факультативные. Я первый раз попала только вчера… - нехотя выговорила Онки, продолжая дуться.
        - Жаль, - баллончик вруках уРиты зашипел, инаеё ладони моментально выросла невесомая белоснежная горка, - самые удивительные вещи она рассказывала как раз вначале, ты представляешь, - поставив ногу налавку, Рита намазывала пеной бедро, - оказывается, раньше женщины вбольшинстве своём были гораздо ниже ростом, чем мужчины, да вдобавок, слабее их физически, и, что меня особенно поразило, уних вгруди после рождения детей появлялось молоко, совсем как усельскохозяйственных животных, имладенец одним только этим молоком питался, поэтому мать немогла оставлять его дольше чем напару часов, неработала, пока он невырастал, ижила насодержании умужчины…
        Онки, перешнуровывающая свои высокие спортивные ботинки, подняла голову. Ей стало любопытно, иобида отэтого почти сразу забылась.
        - Интересно…
        - Раньше вообще всё было наоборот. Пока неначалась переходная мутация половых хромосом, так выразилась сама Анбрук налекции, даже армия состояла измужчин, ты представляешь? - воодушевленно тараторила Рита, жестикулируя пенными руками, - Ивсе генералы были мужчины, иученые, иминистры, ипрезиденты…
        - Аженщины? - озабоченно хмурясь, спросила Онки. Её пальцы, растягивающие шнуровку, остановились.
        Рита напряженно понизила голос.
        - Честно говоря, мне вэто даже неособо верится, но, если судить полекциям профессора Анбрук, вбылые времена насвете творились поистине ужасные вещи… Ты только вообрази, Онки, было время, когда женщинам неразрешалось даже получать образование! Этоже чудовищно! Я ипредставить себе немогу большего унижения достоинства, чем намеренное отнятие учеловека возможности развиваться! Ещё она очень интересно рассказывала про быт древних женщин, про их одежду, - Рита, произнося это накрыла ладонями соски, словно хотела зрительно нарастить себе бюст, - уних ведь была грудь больше икруглее, нетакая как унас, чтобы её поддерживать ибюстгальтеры шили другие, это нам достаточно топов изполимерного волокна, аим требовались корсеты сглубокими чашечками, профессор Анбрук их даже где-то достала, музейные экспонаты, ипоказывала аудитории… Я думаю тебя утешит тот факт, что средний рост взрослых архаических женщин, так понауке они называются, наши предшественницы, был всего-навсего сто семьдесят сантиметров…
        Онки слушала молча, неперебивала инепереспрашивала, апотом, подняв наподругу серьёзный взгляд, спросила:
        - Аты уверена, что эта Ванда Анбрук неизтех мошенников, что наживаются насенсациях, сочиняя псевдонаучные анекдоты?
        - Абсолютно. Она серьёзный учёный. Доктор исторических исоциальных наук. Защищалась потеме «Патриархальный мир». Недавно вышла её книга стакимже названием… Впрочем, если тебе интересно, ты можешь написать ей. Она оставила адрес электронной почты для вопросов покурсу.
        Рита произнесла последние слова обернувшись находу: вся высокая стройная ибелая, вплотной шапочке для купания, она тутже исчезла засиликоновой занавесью, ведущей вдушевые.
        Онки поднялась ксебе ипривычным движением нажала накнопку обстановки. Каждое помещение вНорде, предназначенное для проживания воспитанников, было снабжено специальной системой контроля режима дня - прививание детям иподросткам дисциплины автоматизировали - при нажатии кнопки комната взависимости отвремени суток трансформировалась, подсказывая ребёнку, чем именно ему следует вданный момент заниматься. Кровати поутрам издавали особый звуковой сигнал - это означало «пора вставать» - аспециально для лежебок был разработан весьма остроумный механизм, наклоняющий кровать вбок втом случае, если некто оставался нежиться под одеялом дольше пятнадцати минут после звучания сигнала. Акогда соня всёже вынужденно покидал свою кровать, она автоматически складывалась и, поднимаясь наверх, помещалась впредназначенную для неё нишу впотолке. Таким образом полностью исключалась возможность просыпания детьми занятий - время поднятия кроватей заносилось впрограмму управления комнатой ирегулировалось взависимости отрасписания. Время отхода ко сну тоже было зафиксировано - когда оно наступало, первым делом автоматически
складывался изадвигался всвою нишу компьютер, затем специальный сканирующий щуп, напоминающий торчащую изстены мифическую руку, бережно собирал покомнате искладывал взапирающийся ящик все мобильные устройства: телефоны, электронные книги, игровые панели ипрочие мелкие гаджеты. После этого совершенно ненавязчиво зажигался свет вдушевой, дверь туда гостеприимно приоткрывалась - вошедший туда воспитанник обнаруживал наполочке зубную щетку, полотенце исвежий баллончик моющей пены. Пока он осуществлял нехитрые гигиенические манипуляции, опускалась кровать, зажигался ночник, автоматически закрывались жалюзи наокне - «пора спать».
        Сейчас огромное спроецированные настену изображение циферблата часов показывало четыре - время выполнять домашнее задание, поэтому - Онки состроила недовольную гримаску - накомпьютере открывались только учебные программы, ивсети были доступны только образовательные сайты. Это отсутствие выбора порою немогло неказаться угнетающим. Именно сейчас Онки хотелось войти вИгру. Она села кстолу, подперев рукой голову. Уроки делать было лень, заокном распласталось нежно-голубое чистое осеннее небо. Онки взяла куртку и, необратив внимания научтивое предупреждение интерактивного наставника, что этот час отведен для занятий, тихо покинула комнату. Несмотря напозднюю осень наулице было ещё тепло. Огромный парк, предназначенный для прогулок воспитанников, был частью загородного музейного комплекса, вконце его главной аллеи располагался великолепный мраморный дворец; несколько лет назад он был закрыт для реставрации внутренних помещений, которую, по-видимому, так иненачали… Старшеклассники любили приходить вэто готически прекрасное уединенное место, сидеть нашироких ступенях парадной мраморной лестницы, читать
стихи, бренчать нагитарах ипознавать тайком сладость первых поцелуев.
        Онки шла среди редеющих крон парковых деревьев. Силуэт дворца просматривался среди ветвей, башни, портик, изящная белая колоннада. Она рассчитывала побить одна вэтот час, среди осенней тишины, гладкого камня, каштанов икленов, практически лишенных листвы… Внезапно она остановилась. Надворцовом крыльце находились двое. Приглядевшись, Онки судивлением узнала наставника Макса ипрофессора Ванду Анбрук. Оставшись стоять вполусотне шагов отмраморной лестницы, нерешаясь ступить ни шагу дальше, девочка невольно стала свидетелем чужого уединения. Ванда вчёрной шляпке спером, вдлинном пальто, строго подпоясанном натонкой талии, сизящной чёрной тростью вруке, стояла, подняв голову иглядя наМакса, стоящего нанесколько ступеней выше; Онки немогла слышать, что они говорят, носудя посмущенно-радостному, розовому, как рассвет, румянцу налице юноши беседа была интимной… Опавшие листья нашироких мраморных ступенях - золотистые, оранжевые, красные - яркие пятна набелом - служили восхитительным обрамлением любовной сцене. Онки очарованно наблюдала. Профессор Анбрук поднялась чуть повыше, взяла руку Макса, поднесла
кгубам его тонкие пальцы… Влюблённые, разумеется, незамечали Онки, носмотреть дальше ей стало неудобно - девочка решила, что присутствовать при подобном инкогнито очень дурно… Она отвернулась и, стараясь несоздавать шума, быстрым шагом пошла прочь попустынной аллее. Увиденное навеяло мысли онедавнем безобразном скандале встоловой, оКоре Маггвайер, оневедомой неукротимой силе, давшей ученице десятого класса достаточно смелости для того, чтобы прилюдно облить наставника компотом. Отчего она выплеснула содержимое стакана ему влицо стаким видом, словно понекоторому таинственному закону имела наэто полное право? Ипочему он никак неотреагировал, непопытался защититься хотябы словами? Получается, он тоже покаким-то причинам признавал заКорой право так поступить, и, вероятно, знал засобой вину, которая моглабы быть искуплена подобным унижением… Онки думала, ноничего немогла придумать. Впрочем, вскоре ей надоел этот личностный пасьянс, вкотором явно нехватало карт. Вголове нашлось некоторое количество более интересных мыслей. Вспомнив обИгре, она взглянула начасы - вот досада! - всего половина пятого итолько
ввосемь, после ужина, можно будет внеё войти… Чтоже… Придётся делать уроки.
        Игра представляла собою управляемый сон. Смомента её внедрения вправительстве шли дискуссии отом, насколько велик риск нанесения вреда детской психике. Мнение большинства поэтому вопросу склонялось то водну, то вдругую сторону, как верхушка дерева наветру - впрессе проскакивали сообщения обувеличении количества случаев самоубийств подростков после начала массового использования Игры. Многие влиятельные люди, однако, заслуженные педагоги, психологи, звезды эстрады икино высказывались онововведении положительно; министерство образования придерживалось проверенного курса - сразу невозможно оценить влияние чегобы то ни было наобщество, должно пройти время, вырасти хотябы одно поколение, одним словом, «поживем-увидим».
        Входе каждого этапа Игры подросток получал задания, которые необходимо было выполнить для перехода наследующий уровень. Целью прохождения всех уровней была оценка потенциала игрока: определение его способностей, склонностей ктому или иному роду деятельности; все эти данные регистрировались компьютером изаносились вэлектронную анкету воспитанника, авпоследствии служили опорой при выборе профессии.
        Игра стала обязательной для всех. Она постоянно совершенствовалась идополнялась создателями. Существовало очень много разных версий Игры взависимости отпрофиля, которому отдавал предпочтение подросток, кпримеру: «Менеджмент», «Политика», «Бизнес», «Криминалистика июриспруденция». Были разработаны специальные программы, дающие детям прочувствовать, что такое рабочие профессии - «Водитель», «Крановщик», «Повар». Время Игры строго регламентировалось, пропуск сеанса влек засобой наказание. Ежедневно кроме выходных ровно ввосемь часов вечера бесшумно смещалась всторону металлическая заслонка, стилизованная под обои, иизниши встене выдвигался небольшой ящик синтерактивной маской. Воспитанник надевал её, вставлял вуши специальные беспроводные звуковые капсулы иплюхался насвою кровать точно также, как еслибы ему нужно было лечь спать. Сначала было темно. Тихо. Апотом совсех сторон начинала звучать нежная умиротворяющая музыка, имягкие вибрации почти незаметных датчиков нависках иналбу, словно волны, расслабляли, убаюкивали. Мягкий обруч, охватывающий голову воспитанника, регистрировал мозговую активность.
Начиналась Игра. Благодаря легкому гипнотическому действию интерактивной маски иобъемному звуку ушных капсул, уиграющего создавалось полное ощущение реальности происходящего.
        Онки нравилось играть. Всякий раз она снетерпением ожидала момента, когда слёгким щелчком размыкалась стена, и, постепенно выдвигаясь изуглубления вней наружу, словно язык изо рта доброго чудища, появлялся футляр синтерактивной маской.
        Онки выбрала программу «Политика», уРиты была «Военная служба», уКоры Маггвайер - «Шоу-бизнес». Играть начинали всредних классах, сдвенадцати-тринадцати лет - педагоги, психологи иминистры сошлись вомнении, что это оптимальный возраст для диагностики способностей человека.
        Дети много общались натему Игры, рассказывали освоих переживаниях, обменивались опытом стеми, кто играл поаналогичной программе.
        - Тактика ведения боя - это самое настоящее искусство! Стратегия крупной военной операции - тем более. Один просчет генерала может стоить тысяч жизней… - делилась своими наблюдениями Рита Шустова.
        - Вот именно! - буркнула Онки, - Лажа эта твоя армия. Простых военных учат умирать иубивать, атех, кто над ними, невздрагивать, посылая насмерть. Это жестоко. Аполитики защищают людей. Они работают для того, чтобы лучше жилось простому народу.
        Рита покачала головой.
        - Разве вполитике мало жестокостей? Когда решаются глобальные вопросы вмасштабах целых государств, происходят перевороты иреволюции, думаютли стоящие уруля отом, как это отразится насудьбах конкретных людей? Тому, кто вращает огромные тяжелые шестерни иколеса, просто недосуг думать омыши, случайно оказавшейся между зубцами…
        Большинство войн, надо заметить, развязывают именно политики.
        - Война - это никогда несвободное изъявление воли современного политика, авсегда его ошибка, - твердо сказала Онки.
        - Ну вот… - Рита рассмеялась, - мы, оказывается, нужны, чтобы исправлять ваши косяки!
        Онки угрожающе сдвинула брови - собиралась ответить, непременно как она любила, задвинуть что-нибудь веское имощное. Произвести впечатление. Нокак раз вэтот момент мимо прошел Малколм извосьмого коррекционного - заним тянулся лёгкий шлейф его негласной славы имодных духов - он считался самым красивым мальчиком вНорде. Осветив нанесколько мгновений своим тонким белым личиком коридор, он исчез заповоротом.
        Рита проводила Малколма мечтательным взглядом. Онки презрительно фыркнула.
        - Насамом деле мы говорим ободном итомже, - вернувшись ктеме, подытожила будущая военная единица Шустова, примирительно коснувшись руки подруги, - иполитиков, игенералов объединяет то, что им вверено огромное количество человеческих жизней. Власть, вкаком видебы она ни существовала, поневоле требует жестокости.
        - Нежестокости, аобъективности, - поправила Онки.
        - Это, безусловно, разные вещи, новнекотором приближении сопоставимые. Объективность незнает сочувствия… Объективность вбольших масштабах - это статистика… Врасчет берется усредненное мнение абстрактного большинства, которое, случается, ни один живой человек, наугад выбранный изэтого самого большинства, вчистом виде неразделяет…
        - Если уж нато пошло, вармии статистика куда страшнее. Потери убитыми иранеными - просто длинные электронные списки. Акто-то, дрожа, ведет поним палец отфамилии дофамилии.
        УРитки, кажется, кончились аргументы. Как всегда, она несмогла доказать своей упрямой чудаковатой, ноумной подруге, почему служить вармии - это честь для каждой девчонки…
        - Неужели, если ты станешь когда-нибудь Президентом, тебе вообще непонадобятся вооружённые силы? - спросила она, обреченно уронив плечи.
        - Надеюсь, что нет. Я сделаю так, что нигде иникогда небудет войны.
        Рита подняла наподругу удивлённый взгляд.
        - Впервую очередь затем, чтобы тебя неубили, дуру, - добавила Онки ссуровой улыбкой.
        ГЛАВА2
        Профессор Ванда Анбрук ответила написьмо несразу. Как настоящий ученый, она очень тщательно взвешивала свои мысли, иповозможности старалась неторопиться, обрабатывая корреспонденцию. Она подолгу обдумывала присылаемые вопросы, если находила их интересными, иотвечала всегда обстоятельно, подробно, желая осветить предложенную тему совсех сторон.
        Нетерпеливая Онки уже давно потеряла последнюю надежду наответ иуспела даже несколько раз рассердиться надоктора Анбрук - «уж такая важная птица! конечно, она небудет писать ученице средней школы» - ктому времени когда, наконец, обнаружила всвоём электронном почтовом ящике долгожданное послание.
        «Уважаемая Онки, - писала Ванда, - вы спрашиваете меня овозможных причинах Гендерного Перехода, которые, как историк иантрополог, я могу вам осветить, ксожалению, весьма поверхностно. Этим невероятным явлением вмасштабах всей цивилизации внастоящее время интересуются учёные самых разных направлений - отспециалистов вобласти общественных наук догенетиков иврачей. Изменения происходили, как полагают многие исследователи, я втом числе, втечение очень долгого времени никак непроявляя себя, природа готовила свою великую революцию подпольно, она настойчиво шла ксвоей цели очень мелкими шажками, возможно, втечении целого тысячелетия, асами изменения оказались настолько глубокими, что затронули саму структуру генома. Поэтому, собственно, опричинах Перехода гораздо более правильно былобы спрашивать биологов… Данное утверждение, однако, отнюдь неозначает, как вам, вероятно, может показаться, что я имею намерение переадресовать ваш вопрос кому-либо, я лишь подчеркиваю, что мой ответ нанего будет представлять собою личное мнение, анеобъективную научную информацию. Насколько мне известно, всовременной
психологии существуют полуэмпирические теории влияния психических процессов нафункционирование отдельных органов исистем, атакже организма вцелом, кпримеру, мы имеем достаточное количество достоверно описанных случаев бесплодия, нервных заболеваний, заболеваний эндокринной системы идаже опухолей, имеющих психосоматическую природу. Мы имеем также описания феноменов самостоятельного излечения организма внушением, молитвами, заговорами ипрочими нестандартными и, мягко говоря, далекими отнауки методами. Следовательно, мы небудем совершенно голословны, утверждая, что очень сильные психологические эффекты могут оказывать влияние наобщее состояние организма, втом числе инагены.
        Одна изсовременных теорий объясняет начало Гендерного Перехода именно единичной спонтанной мутацией хромосомы удевочки, систематически подвергавшейся насилию; девочка впоследствие передала мутацию своим дочерям, те - своим; мутация оказалась биологически выгодной ипотому современем обрела устойчивость впопуляции… Я могу запутаться втерминах, поскольку неявляюсь специалистом вданной области, изаранее прошу увас прощения.
        Первые дети смутировавшими половыми хромосомами начали появляться насвет уже вконце двадцать первого века, сначала это считали болезнью, удевочек она получила название СГД (синдром гендерного доминирования), аумальчиков СУЕСА (синдром угнетения естественной сексуальной агрессии), нопотом таких детей стало рождаться всё большее, иэтот процесс невозможно было остановить. Некоторые медики вте далекие времена полагали, что СУЕСА просто-напросто одна изформ гомосексуализма, идаже пытались лечить мальчиков спомощью гипноза, изоляции итерапии определенными препаратами, нопотерпели трагическую неудачу. Ведь СУЕСА, как выяснилось, неимел ничего общего сосменой сексуальной ориентации - она оставалась совершенно нормальной, нопри этом коренным образом менялся характер полового влечения: юноши проявляли себя вотношениях более пассивно, начинали выказывать встречный сексуальный интерес клицу противоположного пола только после получения отнего первичных знаков внимания. Девочек сСГД тоже сначала пытались лечить, только вотличие отмальчиков врачи подозревали уних впервую очередь гормональные проблемы, поскольку
все они вырастали высокими и, как казалось вте времена, чересчур развитыми физически, избыточный прирост мышечной массы объясняли неправильным функционированием эндокринной системы, ноиэто предположение оказалось ложным. СГД никак неотражался наздоровье организма, втом числе ирепродуктивном, женщины сСГД даже легче переносили беременность, рожали быстрее исменьшим количеством осложнений, чем их «нормальные» ровесницы. Единственным негативным, как считают многие исследователи, моментом Перехода стало полное исчезновение грудного вскармливания. Молочные железы усовременных женщин остались только ввиде рудимента, они невырабатывают молока даже после естественных родов. Внастоящее время структура СГД-хромосомы Х полностью расшифрована, уже точно известно, какие изеё участков подверглись изменениям, наиболее подробно сэтими исследованиями можно ознакомиться вГосударственном Медицинском Университете Ост-Гард, где работает ведущий специалист вобласти сравнительного анализа современных иархаичных Х хромосом, директор инновационного проекта «Искусственный эндометрий», одна извеличайших наших современниц,
доктор биологических наук, профессор Афина Тьюри. Если увас ещё остались вопросы, вы можете прослушать курс лекций, который она читает студентам-медикам, или скачать вэлектронном виде её всемирно известную научно-популярную книгу «Женщина. Раба иповелительница инстинкта»,
        Суважением иблагодарностью заваш интерес, д-р исторических наук, профессор Объединённого Университета, Ванда Анбрук.»
        Пробежав глазами письмо, Онки отправилась нафутбол. Она немного опоздала, ивсе девчонки уже собрались наполе. Сегодня пришла играть даже Кора Маггвайер, вид унеё был всё ещё довольно мрачный, большие карие глаза сурово глядели из-под косой челки исдвинутых бровей. Она сидела по-турецки наискусственной траве поля инапряженно наблюдала загруппой девчонок, стоящих около ворот. Вожидании начала игры они что-то оживленно обсуждали. Мидж Хайт, та самая, которой Онки досих пор неуплатила «долг чести» держалась рукой забоковую опору ворот иупиралась подошвой правой ноги влежащий наземле мяч, слегка перекатывая его. Онки тоже засмотрелась наэту группку, которая, вероятно, считала себя элитой сборной команды Норда, впрошлом году они выиграли какой-то кубок итеперь ходили непомерно задрав носы поэтому поводу; вопрос архаичных хромосом, однако, невыходил изголовы уОнки, она размышляла отом, как могбы выглядеть мир доначала Гендерного Перехода, иэти мысли так сильно занимали её, что она незаметила Коры, подошедшей кней иопустившейся наземлю рядом.
        - Эй… - своим немного грубоватым сиплым голосом окликнула её Маггвайер.
        - Да? - отозвала Онки снеподдельным удивлением. Рывком выдернутая излабиринта своих размышлений, она меньше всего ожидала увидеть перед собою лицо этой старшеклассницы, скоторой практически необщалась.
        - Знаешь что, Хайт собирается стобой «поговорить» сегодня. Поэтому шлабы домой потихоньку, уроки делать…
        - Что?
        - Стрела будет. Понятно тебе? - Кора недовольно отвернулась исплюнула натраву.
        - Почему ты меня предупреждаешь? - ещё больше удивилась Онки, все её отношения сгитаристкой составляли одни только драки, да ите давние; участие Коры было ей непонятно.
        - Неслишком-то приятно собирать повсему полю чужие зубы, - лаконично ответилата.
        - Втаком случае это будут зубы Мидж, - ответила Онки, - ей показалось вэту секунду, что кто-то подговорил Кору подойти кней, сцелью поймать её натрусости. Дудки. Ненату напали. Никуда она сейчас неуйдет. Это самый постыдный поступок - скрыться, получив предупреждение острелке. Тем неменее, Онки ощутила неприятную щекотку где-то вглубине живота, и, поневоле бросив взгляд всторону Хайт иеё команды, моментально оценила масштаб надвигающейся бури. Их было пятеро.
        Кора Маггвайер, посмотрев тудаже, длинно вздохнула.
        Когда Мидж Хайт ленивым, преувеличенно значительным, лидерским поворотом головы обратилась всторону Онки, та уже успела почувствовать давно знакомое, рвущееся наружу упругое возбуждение - сжатую допредела пружину внутри. Готовность драться казалась ей пульсирующим сгустком некой таинственной энергии, заряженным аккумулятором, избыточным давлением под поршнем… Этот всегда внезапный переход изнормального состояния всостояние готовности кдраке, точно ватоме переход электрона наболее высокую энергетический уровень, накакое-то время способен был совершенно лишать страха, даже разумного: бывало, что Онки, идя наповоду уагрессии, совершенно несоразмеряла свои силы ссилами противника. Так было исейчас. Она поднялась наноги; твердо упершись подошвами кроссовок вискусственную траву футбольного поля, уверенно ипочти гордо выпрямилась вовсе свои сто шестьдесят четыре сантиметра; слегка повела плечами, словно проверяя, готовыли они кширокому размаху боевых ударов…
        Мидж Хайт продолжала стоять наместе. Наней была глубоко вырезанная майка, демонстрирующая стольже привлекательную, сколь иустрашающую игру мускулов наеё руках испине. Сто девяносто два сантиметра роста красноречиво возвышали её над молчаливым пространством поля между нею ищупленькой тринадцатилетней Онки, которую, очевидно, одним ударом твердокаменной миндально-загорелой руки она могла отшвырнуть метров напять. Мидж чувствовала эту свою силу, верила внеё, выходя навстречу противнице подобно могучему вожаку волчьей стаи, собирающемуся проучить очередного задиристого молодого волка.
        АОнки Сакайо невочто было верить, кроме своих маленьких быстрых колючих кулачков ианомального, согласно заключению подросткового психолога, коэффициента агрессивности. Унеё просто больше ничего небыло.
        Мидж сделала несколько ленивых лидерских шагов навстречу Онки. Её свита осталась стоять возле ворот.
        - Будешь платить? Стебя уже три порции мяса. Икаждый день будет прибавляться ещё поодной…
        - Надве я ещё согласна, - спокойно сказала Онки, - нотри… Мы так недоговаривались.
        - Ты просрочила. Таковы правила, - сжестокой усмешкой отчеканила Мидж, резким движение головы откинув чёрную челку сглаза.
        - Ноя незнала… - Онки сразу почувствовала страх, как только осознала, что есть пусть мизерный, новсеже шанс избежать драки, - еслибы вы сразу сказали, ябы несела играть…
        - Это немои проблемы, - усмехнулась Мидж, - есть долг, есть платёж…
        - Ногде я достану вам сразу три порции? - голос Онки слегка задребезжал.
        Мидж картинно повела плечами.
        - Иобтом - немоя печаль. Где хочешь. Одолжи, украли, отними укого-нибудь…
        При этих словах Онки представились сначала испуганные глаза некого абстрактного малыша, укоторого неожиданно вырывают тарелку, апотом, сразуже вслед заэтим видением, необычайно чётко, стол для наставников, где стоят иждут своих хозяев несколько дымящихся порций…
        - Нет, - твёрдо сказала Онки, - либо две, причем одну завтра, адругую послезавтра, либо вообще ничего.
        - Ты невтом положении, чтобы ставить мне условия, -Мидж делано рассмеялась.
        Точка невозврата была пройдена. Теперь уже ничто немогло остановить накачку энергии для перехода отразговора кдраке, Онки почувствовала, как почти приятная адреналиновая дрожь пробежала попозвоночнику. Сейчас начнётся.
        - Я сказала - нет, - повторила Онки. Она слегка расставила ноги - это обычно прибавляло ей уверенности, давая ощущение, будтобы она прочнее стоит наземле.
        Мидж сделала ещё один шаг понаправлению кней иедва заметно кивнула своей шайке.
        …Пружина мгновенно расправилась, неудержимо рванулся вверх подталкиваемый избыточным давлением поршень, выпустил впространство свой гневный квант возбуждённый атом.
        Мидж била методично, основательно, без особой злобы, нокрепко, неделая скидок ни навозраст соперницы, ни наещё комплекцию.
        Онки Сакайо лихорадочно металась вкруге обступивших её старшеклассниц: один задругим наносила она свои короткие быстрые удары, била наугад, возмещая скоростью точность, старалась попасть хоть куда-нибудь, вживот или вгрудь: рудименты молочных желез удевчонок сопределённого возраста самое больное место - она слышала это откого-то инегнушалась этим пользоваться…
        Наголову сбоку обрушилась чья-то тяжёлая ладонь, так что вушах уОнки зазвенело, что-то хрустнуло, ввоздухе мелькнуло несколько кровавых брызг, ноаномально высокий коэффициент агрессивности знал своё дело, Онки незамечала боли, как берсерк, свирепея все больше скаждым ударом, она колошматила высоченную мускулистую Мидж точно стальную стену иещё кого-то, подвернувшегося под руку…
        Ноих было слишком много, её одолевали, шмыгая онемевшим носом, Онки уже ничего невидела инепонимала, она то пятилась, то снова отвоевывала позиции резкими отчаянными беспорядочными бросками вперёд…
        Внезапно ей стало легче; она почувствовала, что кто-то ещё усердно работает кулаками рядом, давая ей возможность передохнуть, отбрасывая противника назад. Выручала её Кора Маггвайер. Онки боковым зрением, замиг дотого, как потеряла сознание, успела это заметить: мелькнула ввоздухе знакомая точеная крепкая рука ичётко втиснулся небольшой, ноувесисый кулак вчьё-то крупное, упругое, глянцевое отвыступившего пота тело…
        Потом навалилась качающаяся мягкая чернота, Онки закружило, словно вводовороте, иоткуда-то издалека донеслись донеё непривычно растянутые, будтобы надолго повисающие впространстве, звуки голосов:
        - Недай бог убила, дура…
        - Да брось ты паниковать, отлежится.
        - Идемте отсюда…
        Когда Онки пришла всебя, рядом сидела Кора. Небо медленно вращалось над головой, ипервым, начём удалось остановить взгляд неохотно разомкнувшихся глаз, были чужие плечи, тонкие, норельефные, гладкие, будто выточенные измрамора плечи, их полностью обнажала сильно вырезанная, как уМидж, спортивная майка. Спереди наней был принт - логотип известной футбольной команды иномер «22». Пропитавшись потом, майка прилипала ктелу, обрисовывая едва заметно выпуклые рудименты молочных желез скруглыми плотными пуговками сосков.
        - Вставай, - небрежно сказала Кора, - пошли.
        Онки приподнялась, превозмогая боль. Ощущение собственной неуязвимости напрямую связано сконцентрацией адреналина вкрови, ипоэтому теперь, когда азарт драки угас, беспомощность ислабость обрушились нанеё лавиной; помятые ребра жгло под влажной отпота футболкой, вносу хлюпала кровь, костяшки пальцев помнили каждый нанесенный удар.
        Кора Маггвайер молча помогла ей встать.
        - Почему ты заступилась заменя? - спросила Онки. Ей было мучительно стыдно засвою беспомощность, особенно перед девчонкой, скоторой ей случилось подраться впрошлом, хотя теперь Онки уже сомневалась втом, что тогда Кора делала это вполную силу: ведь если сегодня ей удалось пусть нераскидать, нохотябы подержать внапряжении отмороженную шайку Мидж, то она кой-чего стоит…
        - Акак мне следовало себя вести? - спросила музыкантка сгрубоватой насмешкой, - Стоять исмотреть как тебя бьют? Вследующий раз я так ипоступлю.
        - Да нет… Я нето хотела… - сдавленно пролепетала Онки, - Спасибо.
        - То-тоже, - сказала Кора примирительно, - ато мне мои кости тоже недаром достались. Иобидно рисковать их целостностью ради всяких задир сболезненным самолюбием.
        Онки грозно шмыгнула расквашенным носом.
        - Аразве нетак? Помнишь из-за чего ты впрошлом году сомной сцепилась-то? Нет? Втом идело. …Повода небыло. Так. Выскребли из-под ногтя.
        Онки действительно уже непомнила, как непомнила она иостальные девяносто пять процентов причин своих драк; сегодняшняя, пожалуй, оказалась тем редким исключением, когда Онки пришлось честно защищаться; обычноже аномально высокий коэффициент агрессивности попросту требовал внимания ксебе: желание впечатать куда-нибудь кулак было продиктовано природной необходимостью, иуж если подворачивалось хоть какое-нибудь относительно правое дело, закоторое следовало побороться, то грех было этим невоспользоваться.
        - Так если ты меня недолюбливаешь, то почему защищаешь? - неунималась Онки, - ведь если мы стобою однажды чего-то глобально неподелили, стало быть, мы враги?
        - Только втом случае, если нам обеим всё ещё нужно то, чего мы неподелили, - иронично изогнув бровь, отвечала ей собеседница.
        Онки тутже вспомнилась сцена встоловой: разгневанная Кора, изумленные лица, повернутые водну сторону, точно множество экранов сидентичным изображением вгипермаркете электроники, Лопоух спятном вишнёвого компота нагруди, будто застреленный или проколотый насквозь шпагой…
        - Новедь ничего незабывается, иврядли ты будешь относиться ккому-либо спрежней симпатией после того, как он пропишет тебе вчелюсть?
        Кора сдержанно усмехнулась.
        - Смотря зачто. Добро изло категории относительные, апотому конкретный насовесть отвешенный хук содинаковой вероятностью может быть тождественно равен как одному, так идругому. Тебе, вероятно, незнакома притча оворобье, лисе илошади?
        Онки помотала головой.
        - Держи, пригодится. Летел воробей зимой, замёрз, упал. Казалось, тут всё, иконец ему, да проходила вэто время мимо лошадь, навалила большую кучу, наворобья прямо, акуча тёплая, отогрелся воробей идумает: «Вот, лошадь, зараза, вздумалось ей наменя насрать!» Негодует. Шла мимо лиса, увидела воробья, услыхала его причитания, помогла ему выбраться изкучи, перышки очистила ему, языком вылизала, апотом взяла его, да ипроглотила. Благо также часто бывает грубым, как зло - ласковым.
        Кора глядела натринадцатилетнюю девчонку, сосредоточенно сопящую окровавленным носом, соснисходительным умилением, как намаленького ребёнка, хотя сама была лишь двумя годом старше.
        - Ты хорошо дерешься, - пробормотала Онки. Чувство благодарности обязало её сделать защитнице комплимент.
        Кора только неопределенно махнула рукой взнак того, что несчитает это сколько-нибудь примечательным достоинством.
        Они медленно шли вдоль необозримого забора изметаллической сетки, которым огорожены были корты, футбольное поле, похожее нацирковой шатер здание круглогодичного катка ипрочие постройки спортивного комплекса. Заходящее солнце пробивалось между отдаленными корпусами Норда яркими вспышками, листва сдеревьев облетела уже почти вся, нобыло тепло, тихо…
        Случившееся неожиданно истремительно сблизило Онки иКору - словно стихийное бедствие одним рывком бросило их навстречу друг другу.
        Понеширокой мощеной тропинке вдоль кортов шли близко, иногда соприкасаясь плечами.
        - Зачто, если несекрет, наднях ты облила… наставника Макса компотом? - Онки сначала хотела сказать «лопоуха», нопотом решила, что это может обидеть Кору, ведь игорилле понятно: она кэтому парню неравнодушна… Вообще говоря, Онки немного стыдилась своей бесцеремонности, ноэтот вопрос, однажды возникнув, уже долго ей досаждал, точно мясное волокно, застрявшее между зубами, адругого стольже удачного шанса задать его могло инепредставиться.
        Кора ответила несразу. Она, вероятно, неожидала столь стремительного вторжения вличную сферу. Подставив лицо солнцу иблагодушно щурясь нанего, она медлила сответом, номолчание её небыло неловким, оно носило характер скорее созидательный, будтобы Кора тщательно, как мастер, шлифовала иполировала ту фразу, которую собиралась произнести.
        - Я нето чтобы мстила ему закакой-то поступок, ничего он мне несделал, - ответила она, - атак, выдала небольшой кредит его будущему самоуважению…
        Онки сперва внутренне возмутилась, ноничего несказала. Ей вспомнилось то загадочно покорное выражение лица Макса, скоторым он принял унижение.
        - Он что-то пообещал тебе?
        - Есть такие вещи, которые значат гораздо больше, чем любые обещания, - сказала она сухо.
        - Тебе неприятно обэтом говорить? - предположила Онки.
        - Нет. Отчегоже? Спрашивай. Я должна тренироваться непринимать это всерьёз. Меня, надо признаться, ужасно бесит, что все мои друзья избегают говорить сомною оМаксе, спреувеличенной деликатностью обходят эту тему, подобно тому, как стараются ненапоминать людям осмерти близких.
        - Вероятно, они судят посебе, люди нелюбят вспоминать освоих поражениях… - Онки осеклась, слишком поздно сообразив, что произнесенная фраза могла задеть собеседницу.
        Кора снисходительно хмыкнула.
        - Я несчитаю, что сомною произошло нечто особенное. Всущности, вообще ничего небыло. Я просто надумала сама себе черти-чего. Ведь Макс действительно недавал мне никаких авансов, я неполучала отнего сигналов, могущих указывать наего взаимность… Ну… Кроме того раза вгардеробе… Он позволил себя поцеловать, но, возможно, насамом деле он этого нехотел, просто растерялся… Ая воспользовалась… Единственный поцелуй, да итот почти насильно. Неслишком надежный индикатор чувств, согласись. Встоловой я повела себя как истеричка. Итеперь мне чертовски стыдно.
        Внутренне поколебавшись, «астоитли», Онки всё-таки рассказала Коре отом, что видела впарке.
        - Я знаю, - ответила девушка, - профессор Анбрук неделю назад предложила ему помолвку. Ион дал согласие. Они познакомились впрошлом году, она была приглашена читать вОбъединенном Университете лекции вместо другой преподавательницы, которая, будучи уже очень пожилой, скоропостижно скончалась; Макс влюбился вВанду сразу, иэто так сильно бросалось вглаза, что вскоре стало очевидным всему потоку - он краснел, когда она нанего смотрела, когда кто-нибудь невзначай произносил её имя вего присутствии, когда отвечал наеё вопросы… Разумеется, профессор Анбрук несобиралась заводить никаких серьезных отношений состудентом, ей тридцать пять лет, унеё есть муж, она иммигрантка, народине унеё идёт война, вдобавок возникли проблемы сдокументами, её почти выслали изстраны, иостаться ей удалось лишь благодаря содействию какой-то невероятно влиятельной шишки; Ванда сначала игнорировала чувства юноши - Макс, надо заметить, круглый отличник, претендент накрасный диплом - нонакануне экзамена он, набравшись смелости, только представь себе, прислал ей электронное письмо сзаявлением, что рассказывать билет будет только ей
наушко веё постели, аесли она никак написьмо неотреагирует, то пусть ставит введомость «неуд», ведь его неволнуют снекоторых пор ни оценки, ни будущее, ион непридёт больше вУниверситет никогда, потому что несможет видеть её, свою возлюбленную, которая его отвергла. Ванда, разумеется, несобиралась принимать такие абсурдные условия, она хотела только поговорить сМаксом, успокоить его, вразумить… Она согласилась встретиться сним наедине, икак-то так вышло, что Макс получил желаемое - профессор Анбрук провела сним ночь… Ивынуждена была, как честный человек, предложить ему помолвку.
        - Тыже сказала, что унеёмуж?
        - Да… Нопозаконам её родины женщина может иметь несколько мужей. Обофициальном браке речи, конечно, неидёт, Ванда итак здесь наптичьих правах - она продолжит содержать своего первого мужа - он унеё какой-то странный, вроде как больной - ажить станет сМаксом…
        - Он сам тебе это рассказал?
        - Нет.
        - Аоткуда тогда…?
        - Мне сказала профессор Анбрук. Я нашла её номер телефона насайте университета ипозвонила. Моё сердце было полно гнева, я хотела предупредить её, что если она дурно поступит сМаксом, то ей неминовать расплаты… Ноона побеседовала сомной так спокойно иразумно, что мне совершенно расхотелось бросать ей вызов. Ванда мне даже понравилась. Она уверила меня, что ни зачто необидит Макса, обещала заботиться онём так хорошо, как только возможно, идобавила всамом конце, чтобы я запомнила этот разговор, и, когда мне будет тридцать пять, если намой сотовый позвонит девчонка, сходящая сума помоему жениху, я говорилабы снею также, как она только что говорила сомной… Мудрая женщина.
        Кора свернула внебольшой закуток между хозяйственными корпусами, жестом пригласив Онки последовать заней. Там, возле глухой, без единого окошка, боковой стены, лежали штабелями накрытые плотной плёнкой доски. Забравшись насамый верх, Кора достала извислоухой мягкой спортивной сумки сигареты.
        - Будешь? - спросилаона.
        - Нет, - Онки поморщилась, - Я надеюсь ещё хоть немного вырасти.
        - Дело хозяйское.
        Держа дымящуюся сигарету взубах, Кора принялась искать что-то всвоей сумке. Достала оттуда несколько тетрадок, книгу попсихологии, библиотечный толстый учебник повысшей математике, пропахший табаком ичужими руками, яблоко, планшетный компьютер, тюнер…
        - Можно я посмотрю, что вы проходите? - осторожно спросила Онки, косясь научебник математики. Изображенный наобложке знак интеграла пробудил вней сильное эстетическое влечение.
        - Да ради Бога, - махнула рукой Кора, - могу подарить, я всё равно внём понимаю небольше, чем улитка, ползущая постранице. Мне нравятся звуки… - она мечтательно подняла взгляд, - я часто сажусь где-нибудь ипросто слушаю, если долго слушать, то ивбеспорядочной какофонии обыденности - шуме автомобилей, чужой болтовне, громыхании стройки - начинаешь различать отдельные удивительно прекрасные мелодии… Колебания воздуха, которые создают крылышки комара или дрожание древесного листа наветру. Тонкое дребезжание рельса занесколько минут дотого, как нагоризонте появится поезд. Звуки, которые мы неслышим, брачные песни летучих мышей, например, пронзают пространство каждый миг… Ритм - один изсамых совершенных языков, которым материальная Вселенная говорит снами…
        Тем временем Онки снеподдельным восхищением взвесила вруках толстый учебник, полистала его, любуясь вязью таинственных знаков, которыми пестрели страницы.
        - Математика - тоже язык, - сказала она, - инеменее красивый, если его понимать.
        Кора недоверчиво хмыкнула:
        - Ну хорошо, если это язык, то признайся мне нанём влюбви.
        Онки задумалась, продолжая переворачивать страницы. Она уже непыталась вникнуть всодержание, атолько бессознательно поглощала атакующие её зрительные образы. Итогда, выскользнув изщели между листами книги, наземлю спланировал сложенный вчетверо тетрадный листок.
        Онки подобрала его. Внешние стороны этого листка остались чистыми, нонанем определенно что-то было написано, нажим писавшего нашариковую ручку сделал одну изего поверхностей слегка рельефной. Незадумываясь, она развернула листок.
        - Нечитай! - воскликнула Кора, привычный спокойный ичуточку небрежный тон вэтот момент изменилей.
        - Ачто это? - Онки смотрела налисток, ноей неудавалось разобрать торопливый, нервный почерк писавшего, - письмо?
        - Нет. Это стихи, - тихо призналась Кора, глядя всторону.
        - Для Макса? - осторожно спросила Онки.
        - Ида, инет. Я написала ему, конечно, нознаю, что показать смоглабы разве только насмертном одре… Очень прошу тебя, нечитай, - повторила Кора проникновенно ипротянула руку, - дай сюда, я исама стесняюсь их перечитывать… Просто храню зачем-то.
        Онки вернула листок владелице. Прежде она никогда незадумывалась обэтом - незачем было - асейчас ей пришло вголову, что возникновение творческого вдохновения гораздо чаще бывает обусловлено болезненными, нежели радостными переживаниями.
        - Я думаю спеть обэтом песню, - сказала Кора, бережно убирая заветную бумажку вбоковой карман сумки.
        Разговор стал постепенно редеть, каждая издевочек постепенно погружалась всвои мысли. Онки ждали несделанные задания повышенной трудности. Уходя, она несколько раз оглянулась насвою новую подругу. Та продолжала сидеть надосках, удобно согнув длинные ноги вспортивных гетрах, прикрыв глаза ирасслабленно запрокинув голову - слушала…
        «Вот чудо вперьях…» - беззлобно удивилась про себя Онки.
        Прикрывая рукой свой разбитый нос, Онки пересекала круглый двор, заключенный внутри правильного двенадцатиугольника образованного зданиями детского общежития Норд. Для каждой группы воспитанников - отсемилетних первогодок, досемнадцатилетних учащихся последнего класса был предусмотрен отдельный огромный спальный корпус, разделенный надве равные половины секцией лифтовых шахт, одна половина заселялись девочками, адругая - мальчиками.
        Водворе была оборудована просторная игровая площадка, скольцами, турниками, качелями игромадным, как настоящий замок, сооружением изпрочного пластика, резины идерева, предназначенным для ползания, лазания, пряток ипрочих забав детворы.
        Онки любила качаться накачелях. Обычно она распихивала покарманам изрядный запас леденцов, втыкала вуши беспроводные таблетки музыкального плейера ичасами летала вверх-вниз насверхпрочных канатах изполимерного волокна. Ей казалось, что накачелях легче думается, когда несешься соскоростью ветра - рассуждала она - имысли начинают двигаться быстрее. Онки часто решала между землёй инебом усложненные задачки поматематике.
        Подойдя ккачелям, она остановилась чуть поодаль. Они были заняты. Онки немогла вспомнить, где раньше она встречала этого маленького мальчика, повсей видимости первоклашку, который просто сидел наширокой доске, держась хрупкими ручками заканаты ипочти нераскачивался, его тонкие ноги вбольших кедах ещё висели высоко над землёй.
        - Эй, - потребовала она, - освободи качели.
        Ребенок непошевелился, только поднял нанеё пытливые зелёные глаза. Этот взгляд определенно был ей знаком. Ипод его мягким, нонеотвратимым напором Онки устыдилась своей беспардонности.
        - Всё равно тебе они неслишком нужны… - добавила она чуть более мирно.
        - Стобой что-то случилось? - спросил мальчик участливо, он спрыгнул скачелей инаправился кней, - утебя кровь… Ты дралась?
        - Ну, быть может, - отвечала она небрежно, гордо шмыгнув расквашенным носом, - тебе-то что запечаль?
        - Никакой печали, - непо-детски спокойно отразил он её невидимый удар, - хочешь платок?
        Онки удивленно взглянула нанего. Отнятая отлица ладонь действительно была унеё вкрови.
        - Возьми, - он протянул ей свой чистый, аккуратно сложенный вчетверо платочек, извлеченный изнагрудного кармана.
        Онки, непоблагодарив, схватила его иприложила кносу.
        - Драться нехорошо, - сказал мальчик.
        - Ноиногда это бывает нужно, - устало икак будто чуть виновато, словно вернувшийся кродне сбольшой войны солдат, произнесла Онки.
        - Ненужно.
        - Тебе непонять. Вы мальчики, вы другие. Увас нет постоянного стремления доказывать другим свою правоту.
        - Кулаки всё равно несамый лучший способ.
        - Да что ты меня постоянно поучаешь! - рассердилась Онки, - Я немогу вспомнить, когда ипри каких обстоятельствах, номы точно встречались стобой прежде, умник.
        - Это так, - согласился мальчик, - ты нечаянно пнула меня водворе учебного корпуса, когда бегала сосвоими подругами. Меня зовут Саймон Сайгон, запомни, пожалуйста.
        Онки неопределенно фыркнула. Нос унеё довольно сильно болел теперь, иона, готовая влюбую секунду расплакаться, балансировала насамом кончике тонкой доски своего терпения - еслибы неприсутствие Саймона, то она давным-давно далабы себе волю…
        - Утебя хорошая память, - выговорила она сусилием, запрокидывая голову.
        - Я знаю, - ответил он, - аутебя, вероятно, неочень, раз ты забыла.
        - Да уменя самая лучшая память вклассе! - снова вспылила Онки, отнегодования ненадолго забыв освоей боли, - я знаю все столицы всех стран, атакже всех президентов нашей страны вхронологическом порядке их пребывания увласти, - хорохорилась она, - кроме этого я помню наизусть атомные массы всех элементов периодической таблицы.
        - Ботаник, - сказал Саймон соспокойной улыбкой.
        Это была, вероятно, шутка, имальчик неимел намерения обидеть Онки, ноона восприняла сказанное всерьёз. Унеё чертовски сильно болел нос, поражение вдраке недавало забыть осебе, атут ещё имилюзга обзывается! Онки невыдержала.
        - Азаэто ты ответишь! - воскликнула она, и, резко шагнув вперед, ударила Саймона пощеке.
        Назвук пощечины обернулись играющие неподалеку дети.
        - Смотрите! - завопил кто-то изних, - она ударила мальчика! Бить слабых - самое последнее дело! Позор! Позор!
        Онки повернулась ибросилась прочь. Глаза её заволокли слёзы. Вслед ей неслись обвинительные реплики иобидные слова. Она немогла видеть, чем вэту минуту занят был Саймон, ноей почему-то казалось, что он неметался, неплакал, апродолжал стоять тамже, возле качелей, прикрыв ладонью покрасневшую щеку, исоспокойным достоинством смотрел ей вслед.
        Поднявшись ксебе Онки заперлась вумывальной иотняла отлица платок. Бросив его враковину иоткрыв кран, она долго смотрела, как взбиваемая сильным напором пена становится розоватой, как наполняется раковина кровавой водой ипостепенно расправляется вэтом растворе, точно раненая птица, скомканный платок.
        Онки прополоскала его и, отжав, вновь положила напереносицу, только уже вкачестве охлаждающего элемента.
        Она села вкресло изапрокинула голову. Мягкая прохлада влажного платка освежала иуспокаивала. Полоща его, Онки успела заметить, что наодном изуголков нежно-голубой ниткой тонко вышиты инициалы владельца:
        С.С.
        Теперь, какбы сильно она ни захотела, врядли ей удастся ещё раз забыть этоимя.
        ГЛАВА3
        Рита иОнки сидели встоловой возле окна. Доначала занятий оставались считанные минуты, поэтому просторное исветлое помещение быстро пустело: толпа воспитанников, задерживающихся увыхода, где всегда создавалась втакое время небольшая пробка, постепенно убывала, просачиваясь вдвустворчатые двери как вода всливное отверстие раковины. Все торопились вклассы.
        - Ты почему никуда неидёшь? Утебя свободный час? - спросила Рита, - Везучая! Я бегу сейчас наисторию отечества!
        - Нет, - ответила Онки мрачно. Она полулежала настоле, подперев подбородок сложенными стопкой руками.
        - Нет? - удивилась Рита, - Плохо себя чувствуешь? Приболела? Я непомню, чтобы ты прогуливала раньше. Учетного робота небоишься?
        Онки помотала головой.
        - Что-то случилось? - спросила Рита озабоченно.
        - Ничего.
        - Ну… яже волнуюсь… Ты очень странно себя ведёшь. Должна быть какая-то причина…
        Между бровей Риты собралась маленькая напряженная складочка. Она выглядела сейчас невероятно трогательно всвоей тревоге заподругу, иеслибы та небыла эгоистично погружена всвои страдания, то, вероятно, смоглабы оценить это подостоинству…
        - Да нет никакой причины, - Онки вытянула перед собой руки сосцепленными замком пальцами, - просто сама жизнь - посути бестолковая беготня, чтобы ты ни делал, всё равно умрёшь, итруды твои забудутся, начинания порастут плесенью, идети твои, сколькобы ты их ни родил, тоже умрут…
        Рита насторожилась.
        - Что-то это мне напоминает… «Все суета сует итомление духа». Ты проиграла? - спросила она, понизив голос. Она слишком хорошо знала подругу, чтобы думать, будто подобные настроения унеё могли быть вызваны чем-нибудь, кроме поражения.
        Онки кивнула.
        - Что сказали? - спросила Рита, сочувственно положив руку ей наплечо.
        Онки слегка поморщилась, она невыносила сентиментальных проявлений участия, ноизуважения кподруге неотстранилась.
        - «Присущие вашей личности качества исвойства несоответствуют выбранному вами профилю. Рекомендуемые направления: научная деятельность, высокие технологии, алгоритмизация ипрограммирование. Неогорчайтесь!» - Онки злобно передразнила бесстрастный электронный голос Игры.
        - Я сочувствую тебе. Нонестоит принимать это так близко ксердцу… Игра ведь может иошибаться….
        - Игра никогда неошибается.
        - Откуда ты знаешь?
        Онки молчала.
        - Послушай… - начала без надежды быть услышанной Рита, она уже смирилась свынужденным прогулом отечественной истории иприсела накрай скамьи рядом сподругой, - Игра незадумывалась как нечто, делающее выбор затебя, она лишь призвана слегка помочь сориентироваться вогромном множестве важных инужных профессий, немного направить, задать вектор…
        - Ноя нехочу, - резко сказала Онки.
        - Чего ты нехочешь?
        - Ничего нехочу. Кроме этого.
        Рита, понурив русую голову столстой короткой косой, как-то уж больно обреченно вздохнула. Эх… Если уж этой Онки что-нибудь втемяшится вголову - всё, пиши пропало…
        - Стех пор как Игра впервые появилась вобразовательных учреждениях, прошло уже много времени, иесли раньше она, возможно, ибыла тем, чем ты её назвала, направляющим началом, помощником, ну итому подобное, то теперь Игра - это тест. Проверка. Теперь она ставит диагнозы ивыносит приговоры. Ты наивная, если веришь, что нам подсовывают Игру просто так, для общего развития иоблегчения нашей дальнейшей судьбы. Они хотят знать всё ссамого начала, наш потенциал, наш потолок, определить однозначно, кто изнас имеет шанс подняться наверх, занять высокий пост, сделать научное открытие или создать гениальное произведение искусства, акто неспособен ни что, кроме как стать инкубатором для чужих детей…
        - Онки, ты говоришь очень жестокие вещи, прямо как встрашных фантастических фильмах про будущее, - Рита встревоженно заглядывала подруге вглаза, - я тебе неверю… Зачем им нас фильтровать?
        - Ты непонимаешь? - спросила Онки сгрустью, - Этоже так просто! Им это нужно, чтобы экономить ресурсы. Образование - очень ценная услуга. Оно требует больших идалеко невовсех случаях окупаемых экономических затрат. Это полив непроросших семян. Покупка кота вмешке. Никогда незнаешь, будетли результат соответствовать тому, сколько усилий было внего вложено. Государству невыгодно учить бездарей, которым всё равно это непойдет впрок. Оно нехочет терять деньги. Поэтому Игра нужна для того, чтобы выделить среди нас тех, кто сможет оправдать его финансовые вложения.
        - Знаешь, Онки, - заключила Рита после продолжительной паузы, - ты прирождённый политик. Даже если ты меня сейчас вздумаешь побить зато, что этим своим утверждением я заронила тебе вдушу семя надежды ибеспардонно лишила тебя восхитительной возможности сдаться, то я неоткажусь отсвоих слов. Я повторю их ещёраз…
        Кора Маггвайер сидела накраю футбольного поля по-турецки иписала что-то вблокноте. Онки тихо подошла ивстала над нею, норазговора неначала, решив подождать, пока её заметят.
        - Чего тебе? - через некоторое время спросила Кора.
        - Да так, ничего… Я просто, - Онки немного смутил неприветливый тон старшеклассницы, иона нанекоторое время умолкла.
        Невдалеке какие-то девчонки гоняли мяч, кто-то скем-то спорил, одна грубо толкнула другую вгрудь, та опрокинулась накороткую как стрижка призывницы мягкую вечнозелёную траву поля, группка стоящих рядом недовольно загудела…
        Кора даже неподняла головы, чтобы посмотреть, так была увлечена своим занятием.
        - Что ты делаешь? - спросила Онки.
        - Пытаюсь сочинить песню, - ответила Кора, даже невзглянув веё сторону, глаза девушки были вэтот момент закрыты, голова запрокинута, как будтобы она слушала таинственную мелодию, звучащую где-то внутри себя, - немешай мне, пожалуйста, если есть какое-то дело, то говори быстро.
        - Я проиграла, - отчаянно выдохнула Онки, попытавшись вложить вэту недлинную фразу всю свою досаду поэтому поводу. Кора музыкантка - услышит.
        - Ну и..? - старшеклассница удивилась дотого, что ей пришлось открыть глаза. Теперь она, положив блокнот наколени, снизу вверх смотрела настоящую Онки.
        - Меня это очень огорчило… - робко пояснила та, всвою очередь удивившись, как можно было сразу недогадаться.
        - Велика беда, - презрительно фырнула Кора, снова опустив глаза вблокнот, - непонимаю, чего ты так раскисла?
        - Атыбы совсем нерасстроилась намоём месте?..
        - Не-а, - мотнув головой, Кора снова взглянула насобеседницу, - я исама наднях продула сневероятно низким баллом, так представь себе, я даже обрадовалась, подумала, ну ислава Всеблагой, кончилась эта мутота повечерам, будет оставаться больше времени намузыку.
        - Так ведь если Игра признала тебя негодной, то, значит, ты неспособна стать музыканткой…
        - Хо-хо… - Кора положила блокнот натраву ивзглянула наОнки насмешливо, - Между прочим, Игра - это так, наминутку, неодин изликов Всемогущей, авсего лишь дурацкий электронный тест.
        - Ноона ведь может оценивать наши таланты…
        - Ты вэто веришь? - удивилась Кора. - Конечно, Игра очень умная, нозато короткое время, которое нас проверяют, впринципе невозможно увидеть самое главное - силу нашего стремления кцели. Игра способна оценить уровень психологической устойчивости, интеллект, лексический запас, быстроту реакции, ответственность, честность - всё, что угодно… Кроме одного. Игра неможет знать, насколько мы упорны, насколько мы готовы ломать самых себя ради того, чтобы стать теми, кем мы мечтаем стать… Игра нечувствует наши души.
        - Куда она тебя направила? - спросила Онки.
        - Вслужбу охраны правопорядка, - отвечала Кора ссаркастической усмешкой, - Игра полагает, что лучше всего я буду смотреться, выставляя подвыпивших военных избаров наСент-Плаза ипроверяя документы утолпящихся там вечно шлюханов.
        - Новедь столько людей верит результатам Игры…
        - Аты? Лично ты? Веришь им? - музыкантка смотрела нанеё пытливо, требовательно, твёрдо.
        Онки молчала.
        - Мне жаль тебя, если ты думаешь, что кто-то может знать отебе больше, чем ты сама.
        Кора, опустив голову, вернулась вблокнот, истало ясно, что больше она уже ничего нестанет говорить. Онки повернулась имедленно пошла вдоль ряда зрительских кресел, изредка оглядываясь насвою странную знакомую, та продолжила что-то писать, её фигура нафоне огромного футбольного поля становилась всё мельче помере того, как Онки удалялась, направляясь квыходу.
        Сказанное Корой ободрило её - внескончаемом тоннеле отчаяния едва различимо забрезжил свет: «Всемудрая ей судья… Быть может, она права…»
        Прошёлгод
        - Ненавижу спортивную подготовку, - сопя носом, Онки Сакайо расшнуровывала высокие беговые ботинки, - исвоё тело тоже ненавижу. Оно постоянно меня подводит, такое слабое, неповоротливое… Иногда мне кажется, будто я совсем нетакая как остальные. Ни одного норматива вэтом году несдала. Сомной что-то невпорядке, я больна или вообще …мутант, выродок… Вот скажи, Ритка, почему я нерасту?
        Рита Шустова сзаметным усилием стаскивала сдлинных стройных ног узкие спортивные лосины. Онки сзавистью мерила взглядом подругины конечности, которые, пощедрому благословению Всемогущей, скаждым кварталом становились ещё длиннее…
        - Я ведь самая маленькая. Карлик просто. Вот втебе сегодня сколько намеряли?
        - Сто семьдесят девять, - стоя наполу вносках, Рита как следует выпрямилась исторжествующей улыбкой взглянула наподругу.
        Онки готова была расплакаться отобиды.
        - Ну ая всего сто шестьдесят семь! Этоже такое унижение… Все смотрят наменя сверху вниз…
        - Мне кажется, ты паникуешь. Ипридаешь этому слишком большое значение. Другие, я полагаю, думают отвоём росте гораздо меньше, чем ты сама.
        - Ты как всегда меня утешаешь. Ложь воспасение. Ну немогу я поверить, будто никому изокружающих вголову ещё ни разу неприходила мысль: ха-ха, да онаже недомерок!
        - Это потому, что ты сама склонна подмечать чужие недостатки. - Рита подняла руки, чтобы распустить волосы, едва наметившиеся бугорки грудей приподнялись изаострились, - перестань беспокоиться поэтому поводу, и, может быть, всё наладится. Вырастешь скачком, как гриб после дождичка, сразу напол локтя… Ведь тебе ещё только четырнадцать.
        Онки вздохнула.
        - Ну акак насчет нормативов? Самаже видела, как я сегодня осрамилась натурнике… Этож надо, подтянуться только четыре раза, когда назачет необходимо пятнадцать?! «Да ты как мешок скартошкой!» - Онки передразнила грубоватый голос тренерши, - О, Пречистый иВсеблагая… Какой позор… - добавила она, сдосадой отпихивая чьи-то ботинки, стоящие ускамьи, - иногда мне кажется, что спорт вообще придуман тщеславия ради, для того только, чтобы сильным дать возможность поглумиться над слабыми…
        - Амне кажется, что для этого придумана математика! - рассмеялась Ритка, - банальность скажу, конечно, ноукаждого свои таланты иособенности, - она сдернула скрючка полотенце, ивытянув вперёд губы, очень похоже передразнила гнусавый голос преподавательницы поаналитической алгебре, - «Вы знаете, Шустова, даже некоторые мальчики решают эти уравнения лучше вас… Интеллектуальный труд, как это ни прискорбно, неваш конек…»
        - Знаешь, что, Рита… Тыбы старалась учиться, - Онки резко посерьезнела, - среди старшеклассниц впоследнее ходят разные жуткие слухи… Нам многое неговорят, Норд - детское учреждение, ипоэтому невсе радиостанции можно поймать, иневсе сайты открыть. Ноесли собрать приёмник или написать прогу для обхода системы защиты детей отизбыточной информации… Короче, идёт война. Исейчас лучше непопадать вармию. Даже набор вгосударственный резерв суррогатных матерей сократили, всех здоровых гребут ввооруженные силы…
        - Знаю, - Ритка сняла резинку имотнула головой, тяжелый сноп густых распущенных волос упал, накрыв половину её хорошенького молодого лица, - Мидж Хайт призвали. Я видела вчера водворе общежития её иещё нескольких девчонок изтой компании вкостюмах защитного цвета исрюкзаками заплечами. Теперь, если ты небудешь наводить смуту, вНорде будет поспокойнее, да игосударству прок: Мидж иеё шайка - этоже тонна отборнейшей мускулатуры!
        Онки сняла через голову майку ипроцедила сумрачно:
        - Ненравится мне всёэто.
        - Да брось, - Рита добыла изкармана спортивной сумки расчёску ирешительно погрузила её вблестящую под лампами реку своих волос, - ничего твоей Хайт нестанет, онаже здоровая, точно горилла, пули отеё груди отлетать будут, как отдверцы сейфа… Ктобы мог подумать, что ты такая сентиментальная - тревожишься задевчонку, которая неоднократно возила тебя носом пофутбольному полю… Меня вовсей этой истории другое волнует, - шутливые нотки разом пропали, иРитина интонация стала мечтательной, - красавчик Малколм остался теперь без подруги… Я такую трогательную сцену наблюдала, пока они заворота невышли, чуть нерасплакалась. Прямо как вфильмах. Он прильнул кМидж так жалобно, так безнадежно, мне неслышно было, далеко стояла, нождать, наверное, обещал… Повезло ей. Вернётся снастоящей войны. Героиней. Да ещё ивобъятия ктакому…
        Онки взглянула наподругу, неодобрительно хмуря брови.
        - Дура ты Ритка. Точно дура. Ибашка утебя туго набита розовой романтической ватой. Вернётся твоя Мидж, если повезет, взаплатках вся, как старое одеяло, аМалколм завтраже надругой повиснет, как бес накраю кадила… Он нетакой, чтобы ждать. Видноэто.
        Онки умолкла, будто устав отсвоего циничного монолога, опрокинутого наподругу ушатом ледяной воды. Открыла сумку, принялась что-то вней искать. Потом встрепенулась иснова подняла глаза наРиту.
        - Хоть Малколм иотносительно свободен теперь, смотри мне, невздумай мечтать онём. Знаешь, сколько желающих? Каждый день рожей будешь футбольное поле вспахивать… Большая половина этих отмороженных девах изокружения Мидж нанего облизывается. Белка уж точно. Итеперь вот кошка запорог, крысы - ккормушке…
        - Ну онже такой красивый… - Пробормотала, будто извиняясь, Рита.
        Она выдавила пену избаллончика и, поставив ногу налавку, принялась намазывать её. Ладони оставляли нагладкой незагорелой коже широкие белые следы.
        - Такой красивый итакой тупой, - судовольствием припечатала Онки, энергично словно тесто уминая спортивную форму всумке, - я как-то услышала разговор нескольких преподавателей, они совещались, неперевестили его наиндивидуальную программу для неуспевающих.
        - Онже мальчишка, - махнула рукой Рита, она распахнула дверцу вдушевную, ираздевалка наполнилась шипением бьющей под напором воды, - да вдобавок Всеблагая одарила его поистине ангельским личиком… Ему совершенно необязательно быть умным самому, всё унего итак устроится, если умную женщину найдёт.
        - Неисключено, конечно, - проговорила Онки, качая головой, - да вот только умным женщинам дураки неслишком нужны, даже красивые… Умные, они сумом ивыбирают. Взять вот, кпримеру, наставника Макса. Все наши дуры рожи ему строили, мимо пробегая. «Лопоух! Лопоух!» Апомолвлен он теперь ссамой Вандой Анбрук, профессором Объединенного Университета. Вто время как Мидж таскала Малколма поподворотням, порядочный юноша сидел дома, книжки читал.
        - Ну… может, ты иправа… - пожав плечами, Рита скрылась вгустом мягком облаке пара, плывущего издушевой.
        Онки, подойдя вотсутствии свидетелей кростомеру, этому источнику её постоянных унижений, зачем-то изо всех сил дернула иотломила его пластиковый язычок, равняющийся потемени. Врядли это могло помочь горю, нонадуше унеё немножко потеплело.
        - Так тебе, чертова кочерга, - выговорила она сквозь непроизвольно расплывающуюся улыбку, и, швырнув отломанный кусок пластика вмусорное ведро, пошла мыться.
        Мидж Хайт призвали вармию, новзакутке заслужебными гаражами продолжало существовать организованное ею тайное казино, где сухими солнечными вечерами весны, лета иранней осени воспитанницы старше двенадцати проигрывали друг другу одежду, мелочь, еду - всевозможные доступные им ценности. Наставники иадминистрация, конечно, имели общее представление отом, что там творилось, ноневмешивались, раз инавсегда решив между собой: вНорде должен существовать естественный отбор, обречённый пойти кривой дорожкой пойдет ею всё равно, рано или поздно, невозможно оберегать каждого, и, ладно уж, пусть подростки самостоятельно познают её, жизнь, жестокую, страшную, пока, правда, под милосердным колпаком родного интерната.
        Иказино никто нетрогал. Даже рабочие, обслуживающие машины, старались лишний раз непроходить мимо - несмущать юных картежниц.
        Как правило состав играющих постоянно менялся, нобыли изавсегдатаи. Собирались после занятий, садились наломаный пенопласт вокруг «стола» - отломанной лакированной дверцы шкафа - иделали свои ставки. Иногда - если кто-то приносил - курили всей компанией - сигареты считались экзотикой иводились только у«элиты», уКоры Маггвайер они были потому, что она выступала сосвоим ансамблем вАтлантсбурге ией время отвремени удавалось их купить, уМидж - потому, что она была наглая иухитрялась доставать их через наставников-студентов, авсе остальные стремились заработать авторитет, добывая иногда попачке «для общака» всеми правдами инеправдами.
        Теперь в«казино» заправляла Белка, она поставила себя главной, как первая после Мидж, как её равноценная замена. Иногда приходил покрасоваться Малколм, вмодных шелковых рубашках; он всегда оставлял незастегнутыми две, ато итри последние пуговицы, намеренно обнажая столь лакомый для девичьих глаз кусочек открытой кожи там, где шея переходит вгрудь - ослепительный уголок, способный превзойти гладкостью обрамляющий его шелк воротничка. Он приходил исадился подле Белки также как садился раньше подле Мидж: словно скипетр, королевская мантия, корона или какой-либо другой вещественный атрибут власти, он своим расположением указывал, кто здесь хозяйка. Карты ему, однако, вруки недавали, азартные игры - удел девчонок, апарень может быть только украшением стола… Впрочем, он никогда сэтим неспорил, иотведенная ему роль полностью устраивала Малколма.
        Играющие теперь гораздо вольнее пялились нанего, подмигивали, отпускали двусмысленные шуточки, потому что знали - уже непридётся залюбое неосторожное слово или взгляд иметь дело сего подругой; Мидж, восемьдесят слишним килограммов изящно кованого железа, несталабы церемониться спосмевшей ступить наее территорию.
        Играли обычно впокер. Белка скаждым днём чувствовала себя всё более уверенно вунаследованной отМидж роли босса - для полного соответствия недоставало одного последнего компонента, но, пожалуй, главного…
        - Малколм, - сказала она как-то после игры, - я провожу тебя?
        - Проводи, - ответил он, нисколько неудивившись, идаже для приличия невозмутившись этим предложением.
        Стех пор они стали ходить вечерами вдвоем; она совала ему плюшевые игрушки, конфеты, какие-то цветки, скорее всего, изклумбы, нооднажды ни стого ни ссего подарила тоненькую серебряную цепочку нашею. Померкам воспитанников Норда это был просто королевский подарок. «Украла вювелирке наСент-Плаза, когда ездили наэкскурсию…» - шептались девчонки унеё заспиной. Вслух, однако, никто ничего неговорил. Белки боялись теперь почти также, как раньше боялись Мидж.
        АМалколм цепочку носил - нежно поблескивала она нафоне молочной кожи вобольстительной ямочке между ключиц - уБелки аж дыхание перехватило, когда она впервые заметила, что её подарок надет, - носит, значит, неотвергает её, неотказывает ей наотрез, есть, значит, унеё надежда…
        Она ничего ему непредлагала, ждала, когда он сам каким-нибудь искусным намёком даст ей понять, что согласен вывести отношения нановый уровень. Малколм нравился Белке очень давно; ипрежде, глядя, как Мидж алчно целует его, как бесцеремонно запускает ему под одежду свои длинные руки, или унизительно стоя «нашухере» возле дверей гаража, пока заэтими дверями Мидж, сжимая Малколма, раскрасневшегося, растрепанного, всвоих крепких грубых объятиях, читает сним древнейшую книгу бытия, Белка испытывала чувства сходные стеми, что испытывает лев, запертый вклетке, вто время как шакал подругую сторону ряда толстых прутьев треплет добрый кусок мяса. Как известно, лидера сильнее всего ненавидит тот, кто дышит ему вспину. Иэто положение второго, следующего, оно тем сильнее унижает достоинство, чем более доверительным оказывается. Белка была единственной посвященной в«тайну гаража», тайну, хранить которую следовало любой ценой, ведь даже непроверенные гнусные слухи погубилибы окончательно ибез того балансирующую надовольно скользкой опоре честь Малколма.
        Вступить вблизкие отношения досвадьбы - это большой позор для юноши. Наоступившегося врядли посмотрит хорошая невеста. Навсех торжественных мероприятиях: набанкетах вчесть государственных праздников, наднях рождения, крестинах, поминках - всегда он должен будет носить нарубашке чёрный - итолько чёрный, как дёготь - галстук, чтобы сразу люди видели его грех, чтобы никого он непосмел обмануть, выдав себя зачестного…
        Потерять репутацию очень легко - достаточно, кпримеру, один раз непереночевать вобщежитии или под крышей родительского дома - ивсё, пойдёт дурная молва, соседи будут оборачиваться водворе, шептаться заспиной, сочувственно покачают головами добрые знакомые - при этом совершенно неважно, где искем насамом деле провел ночь юноша - даже если он простоял под дверью, дрожа отхолода, потому что опоздал напять минут инепопал вобщежитие - электронная дверь блокируется ровно в23.00…
        Иникак нельзя оправдаться, ничего невозможно доказать, природа непредусмотрела никаких объективных признаков невинности умужчины - иоттого запроклятой репутацией, которой можно лишиться водночасье ипонедоразумению, остается решающий голос всудьбе молодого человека…
        Малколм был слишком хорош собой для того, чтобы его репутация могла оставаться безупречной. Слишком много возникало соблазнов иневероятно трудно оказывалось преодолеть их - ему писали письма, посылали цветы, заговаривали зубы, обещая вечную любовь, - лишьбы постоять несколько минуток где-нибудь под лестницей, тесно прижавшись, бесстыдно инеловко шаря руками там, где любопытно, торопливо терзая губами его нежные маленькие губы…
        Малколм сначала ещё пытался сопротивляться, нопьянящий мёд лился непрерывным потоком, искаждым новым искушением решимость бороться ослабевала, сдавая одну позицию задругой, позволяя девушкам всё больше ибольше, скаждым разом он делал это всё охотнее, всё радостнее. Дело известное: дай осе попробовать сладкого вина, так она ибудет кружить над бокалом да ползать постенкам, покуда неутонет.
        Юноша понимал, что рано или поздно пойдет порукам, номысль эта, ккоторой он постоянно возвращался, если немог заснуть или надолго оставался один, вкакой-то момент просто перестала его печалить…
        Однажды Белка провожала Малколма вобщежитие. Косые лучи заходящего солнца бросали веё крашеные красно-рыжие волосы темно-багровые, пурпурные, медные блики. Малколм шел рядом, он немного замерз втонкой рубашке, иБелка набросила ему наплечи свою тяжелую кожаную косуху состальными заклепками. Нанебосводе, огромном, персиковом, вырисовывались чёрные силуэты далёких корпусов. Ввечерней тишине далеко разносились гул ипотрескивание сварки - где-то ещё продолжался рабочий день. Путь их лежал вдоль длинного ряда гаражей, частично пустующих. Наметаллических дверях белой краской написаны были номера. Втеплом воздухе улавливался слабый запах резины.
        - Большой гараж, кстати, досих пор незапирают… - Малколм сказал это как будтобы между прочим итак взглянул наБелку из-под пушистых ресниц, что унеё глухо стукнуло вгруди, будто что-то оторвалось, потом упало вниз, вживот, рассыпалось там снопом горячих искр идолгим отзвуком загудело вбедрах.
        Едва невывернув ему руку, она втащила его всырую влажную тьму. Дверь громко лязгнула, истончилась яркая полоска света сулицы. Резкими, нервными движениями Белка стала сдирать сюноши одежду, покрывая суетливыми поцелуями его плечи, шею, грудь, шепча непрестанно бессвязные междометия:
        - О, Всеблагая помилуй меня… Мой… мой! Наконец-то…
        - Осторожно только, постарайся непорвать ничего, ато вобщаге заметят, - невозмутимо заметил ей Малколм; он немного помог взволнованной девушке, взяв насебя самые непокорные застёжки, его прелестная нагота нежно, словно луна, засеребрилась вполумраке…
        - Ты как будто светишься втемноте… - восторженно прошептала Белка, - ты так прекрасен.
        - Я замечал, - тихо отозвался юноша, - сначала думал, что мне кажется, апотом стали говорить другие…
        Он скромно потупился.
        - Неговори мне! - воскликнула она яростным шепотом, - Я нехочу ничего знать одругих! Ты мой. Толькомой…
        Начиная стого дня каждый вечер будтобы ненароком Белка иМалколм отставали отвсех, чтобы свернуть втайный проход между гаражами инедолго побыть вдвоем. Только теперь никто нестоял «нашухере». Она оберегала его репутацию так ревностно, как только могла - непозволяла себе даже мелких вольностей - взять заруку, приобнять - если хоть кто-нибудь мог это видеть.
        Их роман продолжался уже больше месяца, когда вовремя одного изтаких тайных уединений случилось непредвиденное: Онки Сакайо, проходя мимо, услыхала престранные звуки, доносящиеся изприоткрытого гаража, ей показалось, что это дерутся коты, иона решила взглянуть.
        Лязгнуло железо, жалобно скрипнули петли, Белку иМалколма хлестнуло ярким светом, они зажмурились, итотчас, инстинктивно отпрянув друг отдруга, обернулись.
        Онки стояла впроеме двери - чёрная фигура насияющем белом фоне, впервые мгновения её трудно было узнать.
        Соскочив спятнистого отслезающей краски капота старого автомобиля, Белка подошла ближе. Быстро одернув свою кожаную юбку, она выглядела почти прилично - лишь ярко полыхали щеки инемного растрепались короткие красные волосы. Малколм стоял столбом, растерянно щурясь отсвета. Спохватившись, он неловко попытался прикрыться руками - некоторые части тела, какимибы красивыми они ни были, неследует выставлять навсеобщее обозрение…
        Онки Сакайо никогда ещё невидела раздетого юношу - её глаза широко открылись.
        - Хватит греться учужого огня, чего вытаращилась, извращенка малолетняя, - напустив насебя воинственную наглость, изрекла Белка изаслонила Малколма собой, - топай отседова, покуда зад ненажгли, иты ничего невидела, тебе показалось, поняла?
        - Я-то, может, ислепая, - скрепив руки нагруди, соспокойной ехидцей ответила Онки, - или тупая, видела, да неврубилась, авот Мидж… Онаже как рождественскую конфету завихры тебя подвесит, когда вернётся…
        - Если вернётся, - поправила Белка схолодной усмешкой, - Войнаже… Или незнаешь?
        - Ну ты идрянь, - судивленной гадливостью произнесла Онки, непроизвольно делая шаг назад, - онаже твоя подруга… Вродекак…
        - Да что ты обэтом знаешь, - седва уловимой горечью процедила Белка, - иди, иди, итолько попробуй пикнуть кому-нибудь…
        Онки ушла. Вобрушившейся внезапно тишине - даже звуки далёкой сварки смолкли - слышно было, как бранились рабочие - широкие крепкие тётки всеро-синей униформе - водном изсоседних гаражей.
        - О, Пречистый иВсеблагая… - горестно прошептал Малколм.
        - Недрейфь, - неубедительно бросила Белка, отвернувшись.
        - Тебе-то хорошо, тебе ничего небудет… Ты девчонка. Вам всё можно… - сдосадой бормотал он, сердито терзая непослушные рубашечные пуговицы.
        - Ну, ичто ты мне предлагаешь? - почувствовав обвинение, скрытое вего словах, свызовом обернулась кнему Белка, - убить её монтировкой?
        Наследующие день Малколм подошёл кОнки встоловой: ресницы скромно опущены, аккуратно отглаженная белая рубашка застегнута насей раз как полагается, под горло, анагруди - как он только негорит нанём, набесстыднике! - красуется новый модный галстук - бледно-розовый фон расчерчен вдоль ипоперёк нежно-серыми двойными линиями.
        - Онки, - робко начал юноша.
        - Я ничего нескажу, - неприязненно оборвала его она, - иди откуда пришёл, немешай есть.
        - Да я неотом поговорить хотел, - чуть слышно пробормотал он, про Малколма ходили слухи, будтобы он некраснеет вообще никогда, носейчас… Онки показалось, что нащеках красавчика выступила легкая краска, - Мне сказали, ты обижаешь моего брата, - добавил он более решительно.
        - Брата? - Онки едва непоперхнулась, - Что заерунда? Все дети Норда выведены врамках проекта «Искусственный эндометрий». Здесь ни укого нет ни братьев, ни сестер, ни родителей.
        - Ты недобрая, Онки Сакайо, - сказал Малколм грустно.
        - Я просто люблю правду, - она сехидной усмешкой покосилась наего воротник.
        Он сразу всё понял, немного испуганным жалким движением поднял руку иположил её нагалстук, как будто хотел его защитить…
        - Ичто мне, по-твоему, теперь делать, публично признаться всвоем падении, добровольно раздать цветные галстуки друзьям инацепить чёрный?
        Онки пожала плечами.
        - Сам решай. Ноябы тебя вэтом случае зауважала. Человек должен быть готов ответить засвои поступки. Никто ведь тебя насильно втот гараж нетащил…
        Малколм опустил взгляд. Возразить начестную крепкую как государственная печать реплику девушки ему было нечего. Повисла пауза, Онки нетерпеливо постукивала ручкой вилки постолу, ожидая, пока он уйдёт, чтобы продолжить есть. Употреблять пищу вприсутствии малознакомого юноши казалось ей неслишком приличным.
        - Абрат уменя все-таки есть, - сказал Малколм тихо, ноубежденно, - Мы так договорились сним называть друг друга. Почти всем, кто старше четырнадцати, дают шефство над кем-нибудь измалышей, наверное, скоро иутебя оно будет. Я поутрам помогаю брату собраться назанятия, мы иногда вместе делаем уроки или гуляем, ему пока ещё только восемь лет. Моего брата зовут Саймон Сайгон, - эти слова прозвучали особенно твердо, - моего названого брата.
        - Смотри только, неводи его вБелкино казино, - усмехнулась Онки.
        - Ни зачто! - горячо подхватил Малколм, - он даже незнает, что я там бывал… Я обманывал его, когда уходил, отговаривался разными делами… Он такой славный, чистый… Ты ведь больше небудешь обижатьего?
        Онки вспомнился тот бестолковый вечер, когда кто-то изкодлы Мидж, может быть, даже Белка, вобщей свалке было неразобрать, разбил ей нос, апотом она, усталая излая, ни зачто ни про что влепила пощечину малышу около качелей… Какже это стыдно, Всеблагая помилуй…
        - Хорошо, я попрошу унего прощения, - сказала она, глядя всторону.
        Малколм всё неуходил, он продолжал стоять около стола так, будто собирался сказать что-то ещё, нонезнал, как начать, или стеснялся.
        - Да сядь ты уж, ато мне неудобно… - буркнула Онки и, поднявшись, как требовал того этикет, отодвинула Малколму стул.
        Тихо поблагодарив, он присел накраешек.
        - Ну что ещё? - несколько мгновений спустя спросила Онки, теряя терпение, ей хотелось продолжить трапезу, - так ибудешь сидеть, молчать иглазами лупать? Смной все эти фокусы сдолгими томными взглядами непройдут. Слишком ценно моё время, чтоб я гадала пополчаса, какого хрена тебе надо. Говори прямо, либо вали.
        - Ничего, - быстро ответил он, задетый её грубостью, - ничего ненадо.
        Он поднялся, аккуратно задвинул засобой стол ибыстро пошел попроходу, как обычно провожаемый охотничьими взглядами старшеклассниц истранно задумчивым почти печальным взглядом оставшейся застолом Онки Сакайо.
        «Икак ему только удается? Сначала сголовою вомут имакушки невидать, апотом стоит пострунке как намолебне смотрит глазами Пречистого, точно это инеон вовсе…»
        После недолгого разговора встоловой Онки начали иногда приходить вголову мысли оМалколме, особенно повечерам, когда автоматическая программа соблюдения режима дня гасила вкомнате свет; она ложилась, прикрывала глаза, ипоневоле ей сразуже представлялось случайно увиденное вгараже, всего один момент, поразительно четкий кадр - полуодетый юноша возле капота старой машины: распахнутая рубашка, помятые волосы торчком, жаркие щеки, бисеринки пота, выступившего налбу. Спущенные доколен джинсы…
        Она решила, что обычай помолвки, наверное, потому так иустроен: девушка срывает ипреподносит белый тюльпан юноше, скоторым желает вступить вбрак, союз духовный ифизический, аон, если согласен, наследующий день тоже срывает ивставляет впетлицу тюльпан, только алый - ведь то, что она видела, оно больше всего похоже нацветок, нанежный бутон тюльпана; цветы, особенно такие прелестные идорогие, следует дарить лишь тогда, когда действительно любишь человека.
        ГЛАВА4
        Предсказание Малколма сбылось. Это случилось всередине осени, когда полностью завершилось комплектование групп первого года обучения. Онки получила сообщение наэкран учебного компьютера: её вызывали вадминистративный корпус, вкабинет классного наставника; он назначался один раз икурировал «своих» ребят досамого выпуска, знал все их характеры испособности, следил зауспеваемостью иморальным обликом каждого, разговаривал своспитанниками подушам, помогая решать как учебные, так ивнутренние, личные, порой даже очень деликатные проблемы, столь часто возникающие уподростков. Это всегда был профессиональный педагог-психолог, вотличие отмладших наставников, студентов, проходящих обязательную практику натерритории воспитательно-образовательного комплекса.
        Вкабинете классного наставника навысоком мягком стуле, занимая собою меньше трети его площади иболтая ввоздухе тощими ножками внепропорционально больших лакированных сандалиях, сидела семилетняя девочка.
        - Познакомься, Онки, - сказал наставник, - это Аделаида. Ссегодняшнего дня ты назначаешься её «шефом», старшим товарищем, помощником, как тебе больше нравится, это необходимо, ведь она ещё совсем маленькая, итолько начинает учиться, ей непременно понадобятся твоя поддержка иучастие. Ты, как я знаю, много общалась состаршими воспитанниками икруг своих новых обязанностей, наверное, примерно представляешь: утренние сборы, контроль приготовления уроков, любые прогулки дальше двора общежития, ну и, разумеется, защита отобидчиков. Вот запасной электронный ключ откомнаты Аделаиды, - наставник снегромким хлопком положил настол белую пластиковую карточку сномером, - он будет храниться утебя, непотеряй, пожалуйста. Если твоей маленькой подруге понадобится помощь, то ты всегда сможешь быть рядом. Асейчас идите прогуляйтесь вдвоем. Познакомьтесь поближе. Аделаида девочка подвижная, резвая, она чем-то похожа натебя, Онки, ия надеюсь, что вы сумеете найти общий язык.
        «О, Всемогущая… - думала Онки сдосадой, - Только этого мне нехватало. Я совершенно неумею обращаться сдетьми. Более того, я их нелюблю, они капризные, упрямые, надоедливые, итут вот, натебе, пожалуйста, шефство над первоклашкой… Ичто мне, скажите намилость, снею делать?»
        Аделаида молчала. Обладательница большой круглой головы столстыми черными косичками ипри этом трудновообразимо тщедушного тельца, она напоминала леденец напалочке или только что выплывшего изикринки головастика. Вид унеё поначалу был довольно угрюмый.
        - Слышь… Может поиграем вочто-нибудь? - Сзаметной нерешительностью под маской напускной небрежности начала Онки.
        - Авочто?
        - Ну… вгорода, - она задумалась, - или вморской бой… всинонимы, вассоциации… Я знаю много разных игр, нодля них нужна бумага, - она помолчала, апотом добавила заносчиво, - имозги.
        - Я нелюблю. Это скучные игры. - безапелляционно заявила Аделаида, - давай лучше всалки, лови меня! - икак черный смерч она помчалась покилометровому главному коридору вадминистративном корпусе Норда, только ленты вкосичках замаячили впереди как знамена.
        ИОнки ничего неосталось, кроме как побежать следом, навсех парусах, ещё быстрее, чтобы догнать это головастое, пучеглазое чудо, ихотябы сказать ему, что поадминистративному корпусу носиться нельзя, ведь - Всеблагая помилуй! - если уж кому-то влетит заэто при случае, то, конечно, вовсе неглупенькой первоклашке, аей, Онки Сакайо, четырнадцатилетнему подростку, который отныне отвечает нетолько засебя…
        Ноэто были пока цветочки! Впервые два часа Онки даже понравилось быть «шефом»: она увлеченно гонялась подвору заАделаидой, которая, несмотря навозраст ихрупкое сложение отменно бегала - изловить её оказалось нетак-то просто. Потом они поиграли впрятки исъели помороженому, расщедрившись, Онки решила угостить свою подопечную. Веселье, да итолько!
        Настоящие проблемы начались надругой день, когда Онки попыталась причесать Аду перед уроками. Та наотрез отказалась это делать, при виде гребня ретировалась вванную, заперлась назадвижку икорчила оттуда рожи сквозь прозрачное стекло. Представление продолжалось минут десять, дотех пор, пока Онки неосознала, что ещё немного, иони обе опоздают назанятия; потому пришлось тащить девчонку вучебный корпус нечесаную, зачто Онки, разумеется, получила втык отклассного наставника малышей.
        Наследующий день она оказалась хитрее: прихватила ссобой огромные ножницы и, как только Аделаида заупрямилась, заявила, что немедленно острижет её наголо, да ещё иобреет, как призывницу, ведь неслишком-то приятно выслушивать нарекания отнаставников, когда она сама, Онки, всущности, ни вчем невиновата.
        Девчонка неохотно подчинилась, истаршая подруга, отдавая должное её героизму, постаралась как можно ласковее, несделав больно, расчесать прямые ижесткие, как конский хвост, густые чёрные волосы, распутать все колтуны изаплести более-менее приличные косы.
        - Ненавижу расчесываться, - сказала Ада вконце, - ноты первая, кто делает это нормально. Вдетском боксе мне половину волос повыдергали.
        Девочка сформулировала свою благодарность почти грубо, нотем неменее это была именно она. После конвейерного ухода, осуществляемого работниками детских боксов, которым приходится каждое утро расчесывать несколько десятков взъерошенных сосна головок, простое человеческое участие было принято Адой как великое благодеяние. Благодарность замаленькую услугу положила начало большой дружбе.
        Все шло хорошо, Онки быстро привыкала ксвоим новым обязанностям, научилась распределять время так, чтобы его хватало инаучебу, иназанятие спервоклассницей, идаже оставалось немножко насебя. Новначале зимы организм преподнес ей весьма неприятный сюрприз.
        Несчастье случилось вовремя контрольной поматематическому анализу. Онки внезапно почувствовала себя мокрой, да, да, именно мокрой, это так унизительно, особенно ваудитории, полной учеников, уставившихся всвои мониторы иусердно решающих задачи. Расставив поскорее, как Всемудрая надушу положила, «галочки» втестовой форме, Онки отправила контрольную напроверку нажатием наполе «готово».
        «Всё равно я несмогу ничего нормально ответить, пока неузнаю, что сомной…» - решила она и, попрощавшись спреподавателем, скорее побежала вобщежитие.
        Страшная догадка пронзила её сразу, ещё вучебной аудитории - где-то врайоне солнечного сплетения прохладным пульсирующим комком притаилось недоброе предчувствие. Запыхавшись, Онки перешла нашаг. Быстрее. Быстрее. Оставалось пересечь двор, подняться налифте, пройти покоридору…
        Она уже чувствовала, что снею произошло, но, неубедившись, отказывалась верить, всю дорогу дообщежития бормотала, как будто просила, умоляла кого-то или что-то…
        «Нет… нет… только несейчас. Пожалуйста, только несейчас…»
        Онки заперлась всвоей комнате, пустила воду вумывальной ибыстро разделась.
        Сквозь громкое шипение душа небыло слышно настойчивых напоминаний виртуального наставника, что вданное время суток следует находиться вучебном корпусе.
        Наполу горкой лежали колготки, юбка, нижнее бельё…
        …О, Пречистый иВсеблагая! Как много алого цвета. Он повсюду. Изакат, игосударственный флаг, ифонари наулочке Миртель возле Сент-Плаза, итюльпаны для помолвки… Слишком много алого. Теперь Онки знала, что внутри она тоже алая, она видела это воочию…
        Вносу защекотало, ноона скрепилась.
        «Девчонкам нельзя плакать. Они должны быть сильными.»
        Больше всего Онки хотелось вту минуту броситься насвою кровать, злиться, орать вподушку, изо всех сил барабанить поней кулаками, ноэто непредставлялось возможным - вначале двенадцатого все кровати висели высоко под потолком… ИОнки просто долго-долго стояла под острыми струями душа, убеждая сама себя, что она неплачет.
        «Я так иостанусь метр шестьдесят девять. Коротышка. Если ивытянусь, то разве только насантиметр. Какаяже обидная пощечина отсудьбы! Спортивные мастера любят повторять, что после менархе уже нерастут…»
        Назанятия Онки непошла. Она немного посидела нашироком подоконнике скнигой, нососредоточиться натексте было трудно, виртуальный наставник надоедал нравоучениями - это нерадио, его невыключишь - мысли разбегались, ичитать она бросила, спустилась вниз, побродила подвору - ей хотелось скем-нибудь поговорить, новот только скем?
        Ритка такая легкомысленная, Онки предчувствовала уже её дружеское похлопывание поплечу икакую-нибудь грубоватую шутку изразряда:
        «Ну что, старина, ты теперь одна изпосвященных, поздравляю!»
        Вэтом вся Ритка сеё армейской бесцеремонностью. АОнки хотелось другого. Гуляя, она проходила мимо футбольного поля, вэтот час оно пустовало, итолько одна единственная фигура вырисовывалась нафоне искусственного газона, кто-то сидел наземле, скрестив ноги и, склонившись, писал что-то вблокноте.
        Кора Маггвайер.
        Онки подумала, что именно ей истоит довериться сейчас; она точно нестанет ерничать, зубоскалить, спокойно выслушает и, возможно, даже сумеет ободрить - природа награждает творческую личность обычно нетолько проницательностью, способностью заглядывать вчужие души, ноиособенной осторожностью, деликатностью, чувствительностью, позволяющей им, проникая вэти души, изучая их, неранить, невредить.
        Онки рассказала Коре освоей беде.
        Та выслушала очень внимательно испокойно; запрокинув голову, посмотрела снизу-вверх исказала:
        - Ну недурали? Ичего ты так расстроилась? Молодые амазонки вэтот день получали свой первый меч ипояс воина; считалось, что первое кровотечение - знак, посылаемый девушке богами, одобрение свыше - отныне ей позволено убивать врагов вбою. Древние люди догадывались, что вместе сменархе приходит способность рожать детей, поэтому они подвели под этот факт привычные им категории ипонятия. Боги, дескать, посредством каких-то ярких неожиданных явлений доносят долюдей свою волю. «Дающая жизнь имеет право её забрать.»
        - Как интересно ты рассказываешь…
        - Это изкниги Афины Тьюри. Я думала, ты читала… «Женщина. Раба иповелительница инстинкта». Бестселлер. Непросто текст, анастоящая революция вмировоззрении! Там начетырехстах страницах прославляется женское тело, рассказывается оего тайнах иособенностях, приводятся доказательства, что оно устроено гораздо сложнее, интереснее, чем мужское, является более совершенным иимеет больший потенциал. Словом, закрывая книгу, остаешься вполной уверенности, что женщины - высшая раса илучшая часть человечества…
        Онки опустилась намягкую вечнозелёную траву рядом сКорой.
        - Можешь рассказать ещё что-нибудь оттуда?
        - Да я как-то нестаралась запоминать, - отозвалась старшеклассница немного виновато, - западает обычно то, что особенно понравилось, я вообще читать неслишком люблю…
        Пофутбольному полю прошел Малколм всопровождении Белки иещё каких-то девиц. Посвоему обыкновению вырядился он посамой последней моде - облегающий пуловер своротничком-водолазкой, кокетливая жилеточка изкакого-то длинного пушистого серого меха стонкими белыми кисточками, узкие как змеиная кожа джинсы. Возле глаз он нарисовал себе жирные стрелки, отчего они казались чуть раскосыми. Волосы, тщательно уложенные гелем, стояли торчком.
        Онки посмотрела ему вслед состранным приятным ипечальным чувством.
        - Да, недурен, - сказала Кора чуть насмешливо, тоже проводив Малколма взглядом, - ходят слухи, он многое позволяет девушкам… Лиска, наша барабанщица, рассказывала, что ей рассказывали, будтобы любая, скем он согласился пойти вкиношку, может спокойно запустить руку ему вштаны, когда погасят свет…
        Онки почувствовала, что волосок, накотором висела последнее время репутация Малколма, судьба вручила вэтот момент ей, ивеё власти одним движением порвать его или удержать… Ведь она видела всё своими глазами. Ибольше всего насвете она любит правду…
        - Рассказывала, что ей рассказывали… - передразнила Онки почти грубо, - что будет, если водку семь раз разбавить? Иворту противно, ивголову недает. Множить сплетни - неблагодарное дело. Пока недоказано - нечего языками махать.
        - Ты сегодня даже позже, чем обычно, - Рита зевнула, полулежа научебном столе ссенсорной панелью для черчения, - обещала ведь сегодня прийти доначала, чтобы кое-что мне объяснить. Забыла?
        - Ой, прости, Ритка… Я просто наряжала Аду, заставляла её уши вымыть, причесывала как следует, помогала ей привести впорядок одежду. Её отобрали для торжественного представления правительственной делегации нынче вполдень вприемном зале административного корпуса.
        Рита удивленно встрепенулась.
        - Повезло!
        - Сама непонимаю, почему именно её. Вести себя неумеет, своевольная, непоседливая.
        - Амою Анчу невзяли. Она очень хотела, да ия надеялась, что её выберут, такая спокойная, рассудительная девочка, аккуратная. Любо дорого смотреть.
        - Возможно, им интересны как раз такие как Аделаида, инакомыслящие, - Онки усмехнулась, - анавечер, как ты, конечно, помнишь, намечена беседа делегатов состаршими воспитанниками. Они проведут вНорде весь сегодняшний день. Уних плотная экскурсионная программа.
        - Ичто?.. - взволнованно спросила Рита, - тебя тоже выбрали?
        - Я ещё незнаю.
        - Как?! Ведь конверты нам раздали неделю назад…
        - Я пока нераспечатывалаего.
        - Ну ты даешь! Почему? Ведь если тебе выпала честь быть представленной таким высокопоставленным гостям, то нужно подготовиться.
        - Обойдутся. Я решила, что лучше узнаю всё впоследний момент, чтоб заранее неболела голова отом, что я им буду говорить, как сяду, как пройду мимо. Кроме того, я почти уверена, что меня невыбрали.
        - Да, пожалуй, - вздохнула Рита, - очень немногих выбрали. Убольшинства вконвертах чистые листы вместо приглашений.
        - Утебя тоже?
        Рита кивнула.
        - Изачем только они раздали конверты всем? Им бумаги нежалко?
        - Для соблюдения секретности, - деловито пояснила Онки, - насамом деле мы недолжны сообщать друг другу, кого изнас выбрали.
        - Нопочему?
        - Чтобы мы нессорились, наверное, - предположила Онки, - чтобы негадали, чем лучше или хуже остальных те, кого они отметили. Ты ведь понимаешь, что делегация сюда пожалует нелюбопытства ради? Их визит связан споследним предложенным Народным Советом законопроектом «Оповсеместном распространении центров альтернативной репродукции человека». Сенат ещё неутвердил его. Представителям власти нужно взглянуть нанекоторых изнас, выбранных каким-то неизвестным образом, возможно, даже случайно. Они хотят понять, какие мы, дети, рожденные без матери, принять или опровергнуть утверждение отом, что поколение проекта «Искусственный эндометрий» более тупое, безвольное ибездуховное, чем любое рожденное естественным путем. Вобществе сильны подобные настроения. Многие считают, что размножение людей - есть божественный промысел, иподменять этот невероятно сложный, выверенный миллионами лет эволюции процесс какими-либо суррогатами нетолько неэтично, ачутьли непреступно…
        Онки так увлеклась, что незаметила, как вошла преподавательница.
        - Псссс… - сказала Рита.
        Правительственный лимузин стонированными стеклами остановился наподъездной дорожке возле административного корпуса. Девушка вчерном костюме открыла дверцу. Навстречу новоприбывшим вышли директрисса Норда Аманда Крис идве её заместительницы.
        - Сенаторана Роуз, сенаторана Гилберт, доброе утро. Мы рады приветствоватьвас.
        Высокопоставленные лица обменялись рукопожатиями.
        Вслед запредставительницами власти измашины вышла еще одна женщина.
        - Здравствуйте, госпожа Тьюри. Ваш визит - это приятный сюрприз длянас.
        - Здравствуйте, госпожа Крис. Мне представилась долгожданная возможность посмотреть, как идут дела наболее поздних стадиях моего проекта.
        Директрисса игоспожа Тьюри пожали друг другу руки. Официальная встреча. Ни одного лишнего слова идвижения. Всопровождении охраны - четырех девушек вчерных костюмах - гостьи поднялись поглавной лестнице административного корпуса воспитательно-образовательной зоны Норд.
        Афина Тьюри - это, наверное, первая попопулярности после Президента женщина встране. Биохимик пообразованию, она основала ивозглавляет самый масштабный проект альтернативной репродукции человека «Искусственный эндометрий». Кроме того, наеё счету много других сенсационных открытий. Исследования, проводимые именно ею более двадцати лет назад, когда она ещё была рядовым постдоком накафедре молекулярной биологии чахлого академического института вАтлантсбурге, легли воснову разработки уникального лекарственного препарата, выпускаемого внастоящее время практически всеми крупными фармацевтическими компаниями. Афина назвала своё детище «Пролифик». Вте далёкие годы она, сидя нагрошовом окладе младшего научного сотрудника идавясь вобеденный перерыв кислыми пирожками слотка, даже всамых смелых мечтах немогла охватить масштабов того будущего, что было уготовано её трудам. Ею руководил один лишь бескорыстный иотважный интерес исследователя. Как истинный ученый, готовый пожертвовать воимя науки всем, включая жизнь, взвесив все возможные риски, первые инъекции Афина сделала себе сама, итолько убедившись
вдейственности ибезопасности полученного препарата, она заявила освоем открытии.
        Открытие оказалось поистине великим. Прошло уже много лет, аАфина Тьюри досих пор выглядела вточности так, как напоследней фотографии впаспорте, сделанной, когда ей только-только исполнилось сорок. Таково было действие «Пролифика». Особые вещества - фолликулопротекторы, входящие всостав препарата - предохраняли отповреждения инесвоевременного развития примордиарные фолликулы вяичниках исокращали количество фолликулов, вступающих врост вкаждом цикле, тем самым снижая скорость расходования овариального резерва иотсрочивая наступление менопаузы. Стремительно прославило «Пролифик» ещё ито, что он был гораздо дешевле ибезопаснее тканевой гормональной терапии (пересадки женщине её собственных яичниковых тканей, криоконсервированных вмолодом возрасте); кэтой терапии дамы прибегали для поддержания организма втонусе - нормализации кровяного давления, замедления возрастной деминерализации костей, сохранения тургора ицвета кожи, её упругости, качества волос - всего того, что привычно составляет женскую красоту - однако, позволить себе такую роскошь могли далеко невсе. Забор материала, его хранение
итрансплантация стоили немалых денег.
        Открытие Афины изменило мир. Теперь любая уборщица или продавщица могла заполучить эликсир вечной молодости! Восторг, да итолько!
        Правда, понекоторым источникам, при длительном применении препарат провоцировал возникновение ворганизме злокачественных новообразований, нобольшинство производителей это решительно отрицало, асама Афина, получая подобный вопрос винтервью, любила повторять полушутя-полусерьезно: «Вмире нет ничего абсолютно бесплатного, иещё никому неудавалось обмануть великий закон баланса противоположностей, апотому принимая решение оприеме какого-либо препарата, вы должны быть настолько сильно заинтересованы врезультате, чтобы никакое побочное действие несмоглобы остановить вас.»
        Сенаторана Анна Роуз идиректрисса Аманда Крис неспешно прогуливались попарковой аллее всопровождении многочисленной охраны делегатов.
        - Госпожа Крис, можетели вы гарантировать, что ввоспитательно-образовательной зоне созданы оптимальные условия для развития интеллектуального итворческого потенциала молодого поколения?
        - Разумеется, госпожа Роуз. Позвольте, я покажу вам комнаты. Они оснащены посамому последнему слову техники.
        - Я несомневаюсь. Номне хотелосьбы знать, как вНорде организовано общение сдетьми, достаточноли развита уних духовно-эмоциональная сфера. Обществу ненужно поколение роботов. Развивая маленького человека вне семьи, необходимо позаботится отом, чтобы он научился дружбе, пониманию, сочувствию, - сенаторана Роуз понимала, что общество нужно убеждать невтом, что первые дети выведенные искусственно живут вкомфортных условиях ини вчём ненуждаются, автом, что они неявляются хоть вкаком-то смысле ущербными. Тогда проект, быть может, выдержит натиск враждебных мнений иполучит шанс прижиться.
        - Все наши усилия направлены навоспитание основных социальных навыков. Сегодня вы лично пообщаетесь своспитанниками Норда, исможете сделать вывод обэффективности нашей работы, - Аманда Крис держалась безупречно, она невыдавала волнения ни единым движением брови - долгие годы разнообразного руководства сделали своё дело. Вшестнадцать лет, бросив школу, Аманда организовала свою фирму попроизводству печенья, полный провал наэтом поприще ничуть её несмутил, испустя год она попробовала ещё раз - создала предприятие, занимающееся устройством иобслуживанием корпоративов, унеё даже появились помощницы - девочки скоторыми она училась. Постепенно Аманда набиралась опыта, бизнес её отраза кразу становился всё крупнее… САфиной они познакомились вУниверситете. Назаре создания проекта «Искусственный эндометрий» Аманда внего неверила, про себя посмеиваясь над «витающей воблаках» учёной подругой, унеё была тогда уже своя достаточно крупная фирма, производящая бытовую технику. Когдаже Афина предложила ей всё бросить ивозглавить один изсегментов её экспериментального проекта, финансируемого избюджета государства,
они чуть непоссорились. «Да ты что, сдурела? Какая изменя чиновница, я всю жизнь занимаюсь бизнесом… Ты втягиваешь меня вкакую-то авантюру!» Правда, потом остыла, приняла предложение. Как раз так совпало, что всвязи сэкономическим кризисом её прибыли резко снизились, иАманда, пока нестало совсем поздно, быстренько продала фирму. «Искусственный эндометрий» впоследствии она даже полюбила. Это был принципиально новый для неё вид деятельности, нонастолько более приятный, мирный посравнению спостоянными битвами засделки, материалы, цены, что Аманда искренне кайфовала наработе иделала своё дело, что называется «согоньком». Навыки, принесённые ею измира бизнеса, тоже без дела невалялись.
        Сенаторана Анна Роуз внимательно слушала иверила тому, что говорила Аманда. Эта женщина знала, как разговаривать стеми, откого целиком иполностью зависит судьба дела, вверенногоей.
        - Азамечалили вы, госпожа Крис, впроцессе общения своспитанниками, что их поведение отличается отповедения нормальных, всмысле естественно рожденных детей? Ведь насколько я знаю, дооткрытия проекта вы неоднократно принимали участие вработе благотворительного фонда «Доброе Слово», ивам приходилось много общаться сошкольниками.
        - Незамечала никаких отличий, сенаторана Роуз. Это обыкновенные дети.
        - Афина, позвольте теперь задать вопрос вам. Как они появляются насвет? Плоды развиваются винкубаторах? Расскажите более подробно освоей, самой первой стадии проекта.
        - Охотно, сенатор. Зародыши развиваются вматке коровы. Обыкновенной сельскохозяйственной коровы.
        - Коровы?! О, Всемогущая!
        - Это недолжно шокировать вас, - продолжала Афина, - корова была выбрана нами всвязи стем, что срок беременности унеё хорошо совпадает сосроком беременности уздоровой женщины, это первое, второе, размеры матки коровы позволяют одновременно выращивать довосьми полноценно развитых маленьких человечков. Это очень экономично. Кроме того, корова - животное спокойное, то есть риск травмирования для эмбрионов минимален.
        - Позвольте, новедь коровы так сильно отличаются отлюдей, они травоядные… Несказываетсяли это наразвитии плодов?
        - Вдействительности, госпожа Роуз, разница нетакая уж большая. Все крупные млекопитающие очень близки друг кдругу поструктуре генома. Ачто касается пищи… Впериод столь необыкновенной беременности корова получает специальные комбикорма, разработанные внашем институте, они содержат особые белки, поступающие непосредственно вкровь животного, такие белки распознаются тканями искусственного эндометрия, выращенного вкоровьей матке ивзаимодействуют сними… я небуду вдаваться вдетали… это все очень сложные биохимические процессы… Вас ведь интересует итог: ворганизме коровы создаются условия максимально приближенные кусловиям вженском организме!
        - Но, Афина… Вы уверены, что это этично? Большинство людей отпугивает именно моральный аспект проекта. Вот лично вы, - Анна Роуз повернулась кодной иззаместительниц директриссы, довольно молодой ещё женщине, - вы хотелибы, чтобы вашего ребенка вынашивала корова?
        - Неслишком, - немного робея перед сенатораной ответилата.
        - Вот видите! Я немогу поверить, что подобный способ появления насвет никак неотражается наих интеллектуальных идуховных качествах. Ибольшинство людей внашей стране неможет!
        - Однако, законопроект всёже предложен Народным Советом. Кто, как неони, лучше всего отражают общественное мнение, - возразила Афина, - Среда, вкоторой вы вращаетесь, состоит изпредставителей крупного бизнеса, политиков, знаменитостей - все это более чем хорошо обеспеченные люди, авНародном Совете большинство принадлежит социал-демократической партии, левым, иони стремятся удешевить альтернативную репродукцию, сделать её доступной среднестатистическим идаже малообеспеченным семьям. Закон всегда оставляет возможность выбора способа репродукции, и, кпримеру, вы, госпожа Роуз, спокойно сможете нанять суррогатную мать, если захотите размножиться, или даже попробовать родить, если вам захочется приключений, никто незапрещает… Ноподумайте онаших соотечественницах, добывающих нажизнь тяжелым физическим трудом. Для любой изних беременность равносильна потере работы. Квоты наматеринство загосударственный счёт ждут годами, асуррогатную мать поконтракту могут позволить себе далеко невсе. «Искусственный эндометрий» сделает родительство доступным для всех. Непонимаю, зачто такое важное инужное дело штурмуют
совсех сторон! Речь ведь идет опредоставлении гражданам нашей страны дополнительных свобод…
        - Асами суррогатные матери? Как государственные, так иотразличных коммерческих фирм? - вмешалась сенаторана Гилберт, перед этим она активно обсуждала что-то сАмандой Крис, - Вы хоть представляете, какое количество рабочих мест мы потеряем, если примем этот закон? Они ведь накуски нас разорвут. Начнутся массовые беспорядки. Знаетели вы, что штат государственных суррогатных матерей почисленности превосходит действующую армию?
        - Я понимаю вашу тревогу, госпожа Гилберт. Нонарод итак недоволен. Малообеспеченные семьи вбольшинстве случаев имеют трудности своспроизведением потомства. Они жалуются наочереди заквотами, наразличные бюрократические препоны при оформлении этих квот… Разумеется, переход кповсеместному внедрению центров репродукции должен быть постепенным, увольнять действующих суррогатных матерей нужды нет, можно просто ненабирать новых, дождаться естественного сокращения их числа. Вот, кстати, иморальный аспект выгодности проекта. Вам некажется, дамы, что само наличие штата суррогатных матерей - неэтично? Женщина - это свободное, высокоразвитое мыслящее существо, ионо недолжно использоваться всовременном обществе вкачестве инкубатора. Таково моё глубокое убеждение. Кроме того, медицинский аспект. Знаетели вы, какова средняя продолжительность жизни суррогатной матери? Она почти надвадцать процентов ниже средней. Это очень тяжелый труд. Засвою жизнь суррогатная мать, работающая поконтракту, вынашивает всреднем отвосьми додвенадцати беременностей, взависимости отобщего состояния здоровья. Умногих отказывают почки,
сердце, печень, возникают осложнения, связанные скровеносной системой, варикоз, нарушается обмен веществ. Вот выбы хотели быть суррогатной матерью, госпожа Гилберт? Аумногих просто нет выбора. Иначе их семьи будут голодать. Понимаете меня? Существующая система альтернативной репродукции нуждается вусовершенствовании, ивсвете этого состороны государства разумно былобы повернуться лицом кпроекту…
        - Спасибо, Афина, - Аманда Крис жестом предложила дамам остановиться, - Мы наместе. Сейчас мы встретимся сними…
        - Позвольте напоследок ещё один вопрос, - робко вступила вдиалог молодая женщина-зам, - ачто происходит потом скоровой?
        Афина снисходительно улыбнулась.
        - Ничего страшного, поверьте. Она продолжает существовать всвоем привычном качестве сельскохозяйственного животного. Ей дают специальные препараты, под воздействием которых искусственный эндометрий отторгается ивыводится изеё организма. То есть проект милосерден даже поотношению ккоровам.
        Двери приемного зала распахнулись. Вего центре возле импровизированной сцены полукругом стояли мягкие кресла для гостей. Дети, ерзающие насвоих местах вожидании торжественного события, помещались настульчиках, установленных внесколько рядов вдоль стен.
        - Добро пожаловать вНорд, дамы.
        Исотни маленьких ладошек замелькали ввоздухе, приветствуя, согласно полученным инструкциям, высокопоставленных гостий аплодисментами. Вотличие отболее старших воспитанников, получивших запечатанные конверты, изкоторых приглашения содержала лишь некоторая часть, малыши, отобранные для этих смотрин, были предупреждены заранее. Культурный руководитель регулярно собирал их вактовом зале, разучивая сними стихи, песенки, постановочные сценки, итеперь они строгательной старательностью, точно дрессированные обезьянки, продемонстрировали представительницам власти тщательно отрепетированный мини-спектакль посюжету известной сказки.
        - Они очень милы, неправдали?
        - Соглашусь свами, и, главное, пока я незамечаю никаких явных признаков того, что они появились насвет изкоровьей утробы. Живые, сообразительные, некоторые изних даже шалят… - произнося это сенаторана Роуз смотрела всторону ряда стульев, где должны были смирно сидеть, ожидая своей очереди, дети, незадействованные впроигрываемой части представления, - значит, уних имеется самостоятельное мышление, - вполе её зрения как раз попала Аделаида, она несидела, как полагается, астояла коленками насвоем стуле и, вытянув шейку, высматривала что-то вокне.
        - Госпожа Крис, вы позволите? Я хотелабы поговорить сэтой девочкой. Мне интересно, как они ведут себя впроцессе общения.
        - Разумеется, госпожа Роуз. Я сейчас позовуеё.
        Девочка нисколько неиспугалась, когда её попросили подойти ккреслам, где сидели высокопоставленные особы. Она держала себя наудивление спокойно исвободно, несмотря навсе усилия культурного руководителя, который, всячески призывая малышей встоль знаменательный день небаловаться истрого следовать инструкциям, внушил им едвали несуеверный трепет перед делегатами.
        - Здравствуйте, - сказала Ада, заправляя заухо выбившуюся изкосички прядь.
        - Привет, - вложив вэто слово всю ласковость, накоторую только была способна, ответила сенаторана Роуз, - как тебя зовут?
        - Ада.
        - Очень приятно. Я - Анна-Генриетта Роуз, - представительница власти протянула девочке руку для пожатия совсем также как протягивала её равным себе высоким особам.
        Малышка, немного робея, приблизилась, ивзяв руку сенатораны двумя своими аккуратно её покачала.
        - Апочему двумя? - удивиласьта.
        - Новедь ваша рука такая большая, - совсей серьезностью пояснила Ада, - натакую руку одной моей нехватит…
        Аманда Крис Крис иАфина Тьюри заулыбались.
        - Что ты там увлеченно высматривала, вокне? Птиц? - снова обратилась сенаторана Роуз кдевочке.
        - Нет. Замной должна прийти моя сестра. Я еёжду.
        - Сестра?! - это заявление было настолько неожиданным для Анны Роуз, что её холодная выдержка большого политика, воспитанная годами подковерных игр, намиг изменилаей.
        - Да! Она обещала встретить меня искоро уже придет. Ей четырнадцать, она почти совсем взрослая.
        - Очень хорошо иметь старшую сестру, неправдали? - справившись ссобой, ровным светским тоном спросила сенаторана Роуз, - ты ведь любишьеё?
        - Очень, особенно когда она меня непричесывает, - Ада немного подумала идобавила, - Нет. Вообще люблю. Всегда.
        - Ты меня сней познакомишь?
        Малышка кивнула.
        - Ну, атеперь ступай ксвоему месту, я очень рада была знакомству.
        - Поразительно… - прошептала Анна Роуз, глядя вспину уходящего ребенка, - сиротка, рожденная коровой. Одна-одинешенька вцелом мире. Как жестоко! Вот имиг незримого провала вашего проекта, Афина.
        - Ошибаетесь, госпожа Роуз. Это - миг его славы. Способность проявлять родственные чувства ксуществу, генетически неродственному - признак нахождения насамой высокой ступени морально-этического развития. Это значит, что мы сумеем, вконечном итоге, построить общество, где человек человеку - сестра… Понимаете меня?
        Выходя изприемного зала сенаторана Анна Роуз сразу заметила невысокую девушку-подростка, навстречу которой побежала Аделаида.
        - Извините, дамы, номне необходимо наэто взглянуть, - она оставила своих спутниц иприблизилась кдетям.
        - Ну что, как всё прошло? Ты прочитала стишок? - спрашивала Онки усвоей маленькой подруги, заботливо поправляя белые банты унеё наголове.
        - Она разговаривала сомной… - загадочным шепотом сообщила ей Ада, привстав нацыпочки, чтобы Онки было лучше слышно.
        - Ух ты, обалдеть! Нестрашно было?
        - Азачем меня бояться, яже незверь какой? - подобрав для этого случая самую приветливую изсвоих улыбок, обратилась кдевочкам возникшая подле них сенаторана Роуз.
        Отнеожиданности Онки прижала Аделаиду ксебе, иэтот жест, невольный, инстинктивный, сразу выдал незаметную напервый взгляд глубину отношений между девочками, ведь вслучае опасности живое существо всегда стремиться защитить тех, кого ощущает самыми близкими.
        Анна Роуз почувствовала неловкость. Улыбка медленно растворялась налице сенатораны, пока она разглядывала Онки; та, гладя поголовке обнимающую её Аду, решительно подняла напредставительницу власти взгляд, вопросительный, слегким оттенком недовольства - кто посмел вторгнуться внерушимый союз двух сестер?
        - Вы немного напугали нас, - сказала Онки. Она отвела глаза ислюбопытством посмотрела куда-то заспину Анны Роуз - упротивоположной стены широкого коридора, стараясь оставаться незаметными, прохаживались туда-сюда две девушки вчерных костюмах, - мы тоже незвери, новыже ходите повсюду всопровождении охраны, - добавилаона.
        - Ты очень внимательная девочка, - заметила ей сенаторана, - дело втом, что я должна вести себя всоответствии сзанимаемым постом. Есть определенные предписания для властей. Мне обязательно иметь личную охрану.
        Аделаида иОнки жадно разглядывали девушек упротивоположной стены.
        - Думаешь, они вооружены? - шепотом спросила малышка.
        - Уверена, просто оружие уних хорошо замаскировано, - также тихо ответила ей Онки.
        - Твоя маленькая воспитанница называет тебя сестрой, - продолжала сенаторана Роуз, - расскажите, пожалуйста, мне обэтом более подробно, вы так играете?
        - Да, - ответила Онки, - это что-то вроде ролевой игры, правда, немы её придумали, мне рассказал оней один мальчик… Она помогает нам нечувствовать себя одинокими, мы ведь знаем, что появились насвет врамках специального проекта, знаем, что унас нет родителей, ивообще никаких родственников нет, знаем, что каждый изнас возник входе случайного слияния двух здоровых гамет. Вот увас есть власть, госпожа Роуз, почему вы несделаете так, чтобы нас, искусственно выводимых, как-нибудь метили, соседние эмбрионы, скажем, или эмбрионы изяйцеклеток одной женщины… Чтобы унас было хоть какое-то подобие родства между собой, условные ниточки, связывающие нас друг сдругом.
        - Ксожалению, нет уменя такой власти, - задумчиво произнесла сенаторана, - я могу только проголосовать «за» или «против» данного проекта, вон, видишь ту женщину срыжими волосами, - она указала взглядом нараскрытые двери приемного зала, возле которых стояли Элен Гилберт, Аманда Крис, её замы иАфина Тьюри, - это - руководитель проекта, я обязательно передам ей твои пожелания… Ты, кстати, получила приглашение наофициальную беседу для старших воспитанников?
        - Незнаю. Я пока нераспечатывала конверт. Кроме того, какое теперь это имеет значение, если вы уже разговариваете сомной?
        - Что правда, то правда. Спасибо, что ответила намои вопросы.
        Аманда Крис отделилась отсвоих сопровождающих иподошла ксенаторане Роуз идетям.
        - Мне нравится эта девочка, - сказала Анна, обращаясь непосредственно кдиректриссе так, как будтобы воспитанниц уже небыло здесь, - ктоона?
        Твердый звонкий голосок заставил обеих солидных дам нанего обернуться.
        - Меня зовут Онки Сакайо, госпожа Роуз. Запомните, пожалуйста.
        Несколько дней спустя после посещения высокопоставленными особами образовательно-воспитательной зоны Норд, прибираясь усебя написьменном столе, она нашла тот самый белый нераспечатанный конверт, вкотором могло содержаться приглашение напресловутую официальную беседу для подростков. Так инераскрыв, Онки скомкала его ивыбросила вмусорную корзину.
        Малколм, разумеется, несобирался ни вчём сознаваться - цветные модные галстуки, шейные платки, которых унего был полный шкаф, словно дивные тропические бабочки, каждое утро, сменяя друг друга и, казалось, неповторяясь, появлялись при белом цветке воротничка его ученической рубашки. Слухи слухами, но, как говорится, непойман - невор.
        Мидж ушла вармию, аБелка, чей авторитет был ненастолько высок, своими притязаниями несмогла отпугнуть всех претенденток насердце красавца Малколма, исамые решительные изних частенько дарили ему плюшевые игрушки - они успели заполонить почти всю комнату юноши - приглашали его натанцы или водили в«ресторан» - так шутливо называли воспитанники детское кафе смороженым, пышками илимонадом натерритории Норда - поскольку выходить заворота без специальной увольнительной карточки категорически запрещалось, это кафе исобственный нордовский небольшой кинозал были самыми популярными местами романтических свиданий старшеклассников.
        Онки безумно стыдилась своей новоприобретенной привычки - думать оМалколме перед сном - она считала это вполне естественное следствие наступления переходного возраста непростительной слабостью ивсячески пыталась побороть. «Настырные гормоны пытаются диктовать мне свои условия? Вот уж - дудки!» Ночем больше усилий она прикладывала ктакому странному перетягиванию каната, тем хуже унеё выходило. Разумеется, Онки ни скем неделилась своими переживаниями инепредпринимала каких-либо попыток сблизиться сМалколмом, ей пока этого нетребовалось, вполне достаточным казалось снова иснова разглядывать вподробностях случайную, нопоразительно четкую фотографию впамяти: яркий свет изворот гаража бесцеремонно вырывает изполумрака тело юноши, нежное, ослепительное; внаготе есть какая-то беззащитность, обезоруживающая, обескураживающая, её невозможно судить, оценивать, вовсяком случае сразу, втот миг, когда видишь, можно только раскрыть глаза - ещё шире, так широко ирезко, что щеточки-ресницы невзначай кольнут подбровья - исмотреть, жадно, неистово, вовсе глаза…
        Водин издней Малколм сам подошёл кОнки встоловой.
        - Это правда, что утебя уровень Апоточным наукам?
        - Вечно ты мешаешь мне есть, - буркнула Онки недовольно, отодвигая миску ссалатом, - уменя, вообще говоря, уровень Аповсем предметам, апочему ты спрашиваешь?
        - Я… - Малколм покаянно понурил свою стильно убранную голову, - уменя… короче… проблемы… я поматематике едва дотягиваю доуровня G, меня перевели вгруппу для малышей, сижу там, как дурак, сдвенадцатилетними, да ито ни черта непонимаю… Мне нужна твоя помощь, Онки. Позанимайся сомной, пожалуйста…
        - Скакой радости? - осведомилась она пренебрежительно, - вНорде как вджунглях, естественный отбор, здесь каждый сам засебя, неможешь - иди мести улицы или торговать всупермаркет.
        Её слова прозвучали жёстко - словно прокатилась поасфальту пустая жестяная банка.
        - Но…ведь Ритеже ты помогаешь? - робко заметил Малколм.
        Онки подняла нанего непонимающий взгляд.
        - Рита - моя лучшая подруга. Кроме того, помощь я ей оказываю относительную, так, отвечу напару вопросов, врепетиторы кней я ненанималась.
        Малколм так истоял потупившись. Он молчал, нонеуходил, Онки выжидающе барабанила постолу пальцами - говори, дескать, уже что-нибудь, или вали, чего встал?
        - Рита подруга… Ну ая?
        Он взглянул нанеё как-то по-особенному, просительно ивтоже время многообещающе; вэтом взгляде соединились его подкупающая, тешущая самолюбие слабость перед нею, потребность впомощи, итайная власть, окоторой он, вероятно, мог догадываться; должно быть, это было излюбленным его оружием - так смотреть, и, скорее всего, мало кому удавалось перед ним устоять…
        Онки удивилась.
        - Ты? Незнаю… Мы слишком мало знакомы, - она сохранила безразличный тон, новзгляд Малколма взволновал её - выстрел Амура, невидимая стрела, пущенная точно вцель. Он немог быть уверен втом, что попал, ноприродная интуиция подсказывала: если повторить попытку, это вполне может произойти…
        Малколм опустил свои длинные ресницы иснова поднял их; вего взгляде, будто внекой мифической субстанции перемешанной этим движением, что-то неуловимо переменилось; да, такие глаза как унего, загадочные, большие, аквамариновые, воистину могут стать оружием пострашнее термоядерной бомбы: одним взглядом способны они хоть разрушить, хоть воссоздать великую империю, хоть начать, хоть остановить войну - стоит только взглянуть вглаза нужному человеку, сэтой опиумной нежностью, сэтим лукавым обещанием всех земных блаженств запроданную душу…
        Онки почувствовала себя невсвоей тарелке; она отвела взгляд, ноон как назло тутже уперся вузелок сиреневого галстука, потом скользнул постройной шейке Малколма седва заметным бугорком кадыка, поего точеному подбородку, скуле, остановился ичуточку задержался возлегуб.
        - Ладно, хрен стобой, - грубовато подытожила Онки, - только уменя есть несколько условий.
        - Как скажешь, так ибудет.
        - Так вот… Первое - заниматься мы будем повечерам, больше времени уменя нет, потому придется немного потеснить разного рода потехи, - она красноречиво взглянула нанего, - ты меня понял, я надеюсь, второе - мы будем говорить только оматематике, ибольше ни очём, ни одного лишнего слова, ясно?
        Малколм кивнул.
        - И, наконец, последнее, носамое главное условие: непредлагать мне никакой награды. Я всё равно ничего невозьму. Мы договорились? Если да, то жди меня сегодня около семи вдетском кафе, заказ оплачиваем пополам.
        Вэто время кстолику приблизился Саймон Сайгон. Ни Онки, ни Малколм прежде незамечали его - вполне возможно, что он давно уже стоял встороне инаблюдал заними - тихо, вдумчиво - иони оба - два силуэта - жили какой-то отдельной жизнью внепостижимом мире его воображения, двигались, отражаясь, словно встеклянном ёлочном украшении, вглянцевой поверхности его крупных зрачков.
        - Идем уже, ато ты опять опоздаешь назанятия… Горе мне стобой, - посетовал Саймон сзабавной вего лета важностью.
        - Ой, да, совсем забыл. Уменяже семинар поотечественной литературе… - сочаровательным удивлением спохватился Малколм, так, будтобы он никогда прежде ни очем подобном неслыхивал, ионо его настолько мало волнует, что вообще непонятно, зачем при нём это упоминают.
        - Иты ничего непрочитал, - немилосердно констатировал Саймон, - унего одни девчонки науме, - пояснил он, обращаясь уже кОнки, - аты что, тоже записалась вотряд его почитательниц? Поздравляю! Ты тысяча там… какая-то всписке, то есть первая отконца.
        Онки немало удивило, что даже давешняя оплеуха несмогла отбить уэтого странного мальчишки охоту говорит ей колкости. Но, надо отдать должное, меткие, поразительно точно ведь формулирует, гад, инепогодам много видит.
        Демонстративно проигнорировав нелестное замечание, инамеренно глядя поверх русой головки Саймона, она обратилась кМалколму:
        - Стаким отношением кучебе далеко неуедешь.
        Затем она, по-прежнему избегая смотреть всторону Саймона, взглянула начасы ипроизнесла подчеркнуто деловито:
        - Мне пора. Моё время, прошу заметить, дорого стоит.
        Ипошла прочь, чувствуя насвоей спине неотрывные взгляды: недоуменный - Малколма, испокойный, немного насмешливый - она была вэтом абсолютно уверена - Сайгона…
        Ипочему только её так иподмывает вего присутствии вести себя порой досмешного неестественно, что-то изображать, кидать понты, лезть вон изкожи? Кто он вообще? Что он такое?
        ГЛАВА5
        Кначалу весны всеми доступными средствами: подтягиваниями наперекладине, употреблением минерального комплекса, украденного вкабинете медицинского сопровождения, и - да, да! - каждодневными утренними молитвами: просыпаясь заранее Онки вставала наколени возле кровати ишепотом обращалась неведомо ккому - ей удалось-таки выжать изсвоего организма ещё два несчастных сантиметра.
        «Ну, пожалуйста, ну чего вам стоит, незнаю уж, кто вы там, феи, которые поночам прилетают кдетям иприкасаются кним, чтобы они росли, росто-боги, осыпающие малышей невидимой волшебной пыльцой, или просто бездушные гормоны уменя вкрови, я вас очень прошу, помогите мне, я так хочу вырасти…»
        Холодный пол хищно вонзался вострые коленки Онки, она стояла так доболи, доощущения покалывания взатекших членах, сложив ладони перед грудью втрогательном молитвенном жесте. Ввысокое окно заглядывала луна, поворачивая то одной, то другой щекой свое меланхолично-бледное лицо, ноона, ксожалению, ничем немогла помочь босой девчонке вдлинной ночнушке вмелкий голубой горошек.
        - Сакайо, сто семьдесят ровно, - спортивная руководительница посвоему обыкновению подтрунивала над воспитанницами, - некисни, - она грубовато хлопнула девчонку поплечу, - армейские штаны всегда закатать можно, беда если коротки - враг сразу узнает нашу стратегическую тайну - носки ввооруженных силах белые… Ха-ха-ха!
        Несколько девчонок подхватило её гортанный гогот.
        Онки терпеть немогла эту самодовольную накачанную девицу, которая считала, что хорошая физическая форма - главное достоинство человека. Но, надо отдать должное, засвоим телом она действительно следила: крупные - будто тучи - бицепсы туго натягивали рукава расстегнутой спортивной кофты, короткий облегающий топ нескрывал живота - пожалуй, таким прессом - «кубиками» - нетак уж грешно кичиться…
        - Да иди ты, - завсе годы измерения роста иэтих постоянных шуточек Онки огрызнулась впервые, достало, что называется.
        Она повернулась и, глядя прямо внебольшие раскосые глаза спортсменки, единым духом выпалила:
        - Я невиновата, что уменя такой рост, это генетика, мне просто неповезло; я невписываюсь вваши дурацкие стандарты, ноэто незначит, что я хуже, иещё: я непойду вармию, вообще никогда, я неты, уменя есть мозги, я буду учиться вуниверситете - вгенеральном штабе такие нужнее, чем вкачестве пушечного мяса…
        Она спустилась срезиновой платформы ростомера и, неоглядываясь, пошла ксвоему шкафчику. Оторопевшая силачка смотрела ей вслед: никто ещё неотваживался так грубо ей отвечать, хотя она сама направах старшей замалейшую проявленную слабость поливала девчонок грязью, гоняла их доседьмого пота, неделая никому поблажек, - вспортивном училище, азатем ивармии, ей внушали, что железная воля воспитывается только постоянными унижениями, ивсвоей педагогической практике она неотступно следовала этой формуле. Носейчас, неожиданно столкнувшись снеприкрытым протестом, она несумела повести себя верным образом: сдержаться, чтобы неуронить своё тренерское достоинство - ей вэтом году стукнуло двадцать, она недавно только вернулась изармии исама была почти девчонка.
        - Ну-ну, - недобро процедила она вслед воспитаннице, ворту укоторой только что обнаружился остренький язычок, - учи уроки усерднее, лупоглазая. Только учти - мальчики наботанов несмотрят.
        «Плюс один враг…» - слёгкой досадой подумала Онки.
        Покуда их старшие товарищи сидели застоликом голова кголове склонившись над учебником алгебры, Саймон Сайгон иАделаида обычно либо играли вочто-нибудь (им разрешалось побегать около кафе, далеко, разумеется отнего неотходя), либо сидели изанимались каждый своим делом: Ада раскрашивала вальбоме военные самолеты, аСаймон, водя пальчиком построчкам ибормоча себе под нос, читал детскую книжку.
        Частые встречи постепенно примирили Онки ималенького воспитанника Малколма: их отношения стали гораздо ровнее, и, перестав непрерывно обмениваться шпильками, оба они заметили, что испытывают друг кдругу отнюдь ненеприязнь, аскорее напротив, симпатию, нокакую-то особенную, колкую, как пузырьки лимонада, тревожную, готовую влюбую минуту снова стать враждой…
        - Прости, что я ударила тебя тогда, понимаешь… я… Я нехотела совсем… Просто так много всего произошло…
        - Понятно, - серьезно ответил Саймон, - та оплеуха была адресована немне.
        - Вроде того, - Онки потупилась; досих пор, вспоминая обэтом, она чувствовала жгучий стыд.
        - Забудем, - великодушно сказал мальчик, - я готов простить тебя.
        Онки внимательно нанего посмотрела; ему теперь шел девятый год, он был мал, ностроение лица, форма глаз, благородное тонкокостное сложение, его запястье можно было легко обхватить двумя пальцами, - все это уже предвещало, что через несколько лет, когда он превратится изребенка вюношу, то станет также хорош как Малколм, если некрасивее его… НоОнки Сакайо всвои четырнадцать видеть так далеко вперед пока ещё немогла; детям несвойственно заглядывать вбудущее стой пристрастностью, скоторой делают это взрослые, ипотому живут они гораздо счастливее.
        Зимы вНовой Атлантиде стояли изгода вгод теплые, влажные, ветреные. Снега почти неслучалось, ну аесли уж он выпадал, то держался мало - пронесла искристая белая комета над землею свой мягкий хвост ипропала.
        Каждый малюсенький шажок напути кзнаниям давался Малколму тяжело, как скалолазу метр отвесной кручи - ималышам приходилось подогу сидеть вдетском кафе вожидании своих опекунов - завремя занятия они успевали порядком заскучать. Наулицу выходить нехотелось - слякотные зимние дни совершенно нерасполагали кпрогулкам. Ада частенько дремала, положив голову наруки, аСаймон прислушивался отнечего делать ктому, что говорила Онки. Учитель изнеё был никудышный: она порой выходила изсебя, кричала наМалколма, обзывала его пнём, дубиной, идиотом, негодующе вращала глазами, раздувала ноздри, словно разгневанный бык - всячески выражала свое недовольство его успехами. Аон только покорно опускал роскошные ресницы, склоняясь над тетрадкой, вкоторой аккуратным почерком выведено было очередное неверное решение элементарной, помнению Онки, задачки ипечально вздыхал…
        - Ты слишком строга кнему, - как-то сказал ей Саймон наедине, - я никогда невидел, чтобы Малк плакал, нонесколько дней назад… Я зашел кнему без предупреждения; аон… Он сидел застолом, подперев голову руками, над книгой, иплечи его вздрагивали…
        - Ну, может, он ревел из-за какой-нибудь очередной девчонки, - отмахнулась Онки, - малоли, аты уже именя сюда пришил…
        - Нет, - возразил Саймон, разочарованный её несерьезностью, - неможет быть, чтобы из-за девчонки. Унего их столько, что половину изпулемета перестреляй, он инезаметит… Это из-за твоих уроков. Мне кажется, что его задевают некоторые твои высказывания.
        - Какие, например?
        - Ну, скажем, «тупица»… или «идиот»… Кому приятно?
        Онки пожала плечами.
        - Новедь он сам виноват. Незнает математики. Уважение нужно заслужить.
        - Амне кажется, что каждый человек достоин его поопределению.
        Саймон смотрел нанеё пока ещё снизу-вверх своими большими глянцевыми глазами, вкаждом изкоторых она отражалась, словно всферическом зеркале. Две миниатюрные ювелирно точные копии Онки Сакайо. Ей пришла мысль, что, пожалуй, он прав: унижая Малколма она поступает почти также, как поступала снею спортивная руководительница, авэтом действительно нет ничего хорошего…
        Ивдруг пошел снег. Это было удивительно, ведь покалендарю уже началась весна, да иснежинки падали необыкновенно крупные, медлительные, узорчатые. Одна изних опустилась наресницы Саймона идолго нетаяла - словно белая птица среди тёмных ветвей…
        - Снежинки - это фрактальные структуры, - деловито сказала Онки, - они очень сложны, новсхеме их построения есть отчетливая закономерность - большое повторяется вмалом. Словно вложенные друг вдруга матрешки самые мелкие части, которые мы даже невсилах различить глазом, копируют более крупные. Иполучается такой красивый узор.
        Саймон стер слица несколько капель отрастаявших снежинок иснова взглянул наОнки. Две её миниатюрные копии по-прежнему смотрели нанеё изего расширившихся всумерках зрачков словно изглубоких колодцев, большое повторялось вмалом. Новая пышная снежинка опустилась нащеку мальчика иначала стремительно таять, разупорядочиваться, терять свою сложную фрактальную структуру, превращаясь вобычную воду. Волшебство исчезало наглазах.
        Онки никогда вжизни ещё неделала ничего подобного; она несмело протянула руку иосторожно стерла снежной прохладной щеки получившуюся капельку. Своим движением она погладила кожу Саймона, чуть дольше, чем требовалось, задержав наней палец - странно было прикасаться кнему - приятно ибоязно - совсем нетак как кАде, когда случалось стирать сеё лица слезы, варенье или чернила - ведь он был мальчик - существо издругого непознанного загадочного мира, иэто прикосновение стало первой вжизни Онки попыткой нарушить границу этого мира, ипусть ненадолго, всего намиг, заглянуть внутрь…
        АСаймон будтобы даже неудивился. Он принял это прикосновение, столь впечатлившее Онки, как нечто вполне закономерное, правильное, логичное. Точно предчувствовал ссамого начала, что однажды оно случится… Этому мальчику отрождения дано было необыкновенное тонкое интуитивное понимание жизни, непроросшим семенем лежало вглубине его детской души мудрое смирение перед незыблемыми вселенскими законами, согласно которым, рано или поздно всякое живое существо начинает влечь кего противоположности, иэта самая противоположность для него, Саймона, может найтись нежданно-негаданно вком угодно, втом числе ивОнки Сакайо, адля неё - внём.
        Он только улыбнулся, почти незаметно, ноочень ласково - инстинкт безошибочно подсказал ему, что именно так следует выразить вданной ситуации свое одобрение. Онки, словно опомнившись, немного резче, чем следовалобы, убрала руку. Граница между мирами дала небольшую трещину, начала потихоньку расходиться, допуская один мир внутрь другого, соединяя их, смешивая - втаком случае двоим неостается ничего иного, кроме как продолжать путь, углубляясь вневедомое скаждым шагом все больше ибольше. Нони тот, ни другой пока небыли кэтому готовы.
        Афина Тьюри вполной мере соответствовала идеалу преданного служителя науки - «самоотверженная ибесстрашная искательница истины», если цитировать посвященные ей строки таблоидов - никому непришлобы вголову сомневаться вэтом - ведь для первых эмбрионов, выращенных втеле коровы попрограмме «Искусственный эндометрий» она взяла нечей-нибудь, асвой собственный генетический материал, себе первой ввела ввену никому тогда ещё неизвестный инепредсказуемый препарат - словом, эта женщина совершила немало беспримерных научных подвигов. Но, как говорится, никто изнас несовершенен. ИАфина Тьюри небыла начисто лишена человеческих слабостей да пороков. Слава, которую принес ей «Пролифик», открыла перед нею пути воплощения всех возможных земных желаний. Афина любила вкусную еду, коллекционные вина, молоденьких юношей, имела деньги ивсё ещё оставалась хороша собою - высокая, чуть полноватая, скрупными чертами лица иповадками императрицы - она невидела причин вчем-либо себе отказывать. Жизнь её вступила сейчас вту ослепительную пору, проживая которую, кажешься себе едвали небожеством, обладая всем, невероятно трудно
невыпустить почву изног…
        Вовремя осмотра детских общежитий образовательно-воспитательной зоны Норд краем глаза Афина Тьюри заметила Малколма, пересекающего двор сучебником итетрадками под мышкой - он как всегда опаздывал назанятия: бежал, розовощекий, запыхавшийся - ичуть нестолкнулся содной изидущих немного наотшибе охранниц делегации.
        Бровь Афины эффектно изогнулась ислегка приподнялась.
        - Прошу вас, скажите, чтобы этот воспитанник подошел сюда, - вполголоса обратилась она кАманде Крис.
        - Как тебя зовут, детка?
        - Малколм… - оробевший, он стоял перед нею, прижимая кгруди свои тетрадки.
        - Очень красивое имя, - Афина улыбнулась плотоядно и, окинув юношу сголовы доног придирчивым взглядом знатока иценителя, нашла, что он весьма хорош. Кмужскому полу она относилась примерно также, как кизысканной еде или кдорогим напиткам: обычно она подолгу смотрела напросвет выдержанное вино втонком бокале, любуясь игрой глубоких оттенков пурпура, прежде чем попробовать, растягивала удовольствие, предвкушая первый глоток…
        - Спасибо, - пробормотал Малколм.
        Афина протянула руку и, взяв его заподбородок, слегка повернула лицо юноши ксвету.
        - Хорош, - заключила она всё стойже салчной улыбкой, обращаясь ксвоим спутницам, - неправдали?
        Сенатораны идиректрисса Аманда Крис оставались насвоих местах, чуть поодаль - они находили поведение госпожи Тьюри неслишком приличным, но, обладая безупречным светским тактом, ничего несобирались ей говорить.
        - Можешь идти, - Афина отпустила Малколма ивернулась ксвоему обществу, - Так начем мы остановились, прошу вас, госпожа Крис, продолжайте. Вы говорили отехнологиях автоматизированного воспитания…
        - Да, пожалуйста, - проглотив неприятный осадок, отозвалась директрисса, - внашем детском общежитии вкаждой комнате работает электронная система контроля режимадня…
        После визита высокопоставленных гостей вНорд прошло немало времени - все успели уже позабыть онём. Законопроект оповсеместном распространении центров альтернативной репродукции человека был отклонен сенатом инаправлен вНародный Совет надоработку. Это накакое-то время позволило снизить напряжение вобществе; активистки движения взащиту суррогатного материнства, выступающие против сокращения количества рабочих мест, немного поутихли, значительно уменьшилось число забастовок иуличных беспорядков. Нотем неменее, это была лишь отсрочка, ибольшинство политиков ясно это понимало, существуют социальные процессы, которые происходят сами посебе, как течение реки, которое рано или поздно начинает подмывать плотину, втаких случаях власть практически бессильна; она может только выиграть время, дабы успеть аккуратно эту плотину разобрать - позволить истории идти своим чередом без значительных разрушений.
        Так случилось, что Малколм, избалованный повышенным вниманием состороны противоположного пола, обнаружив перед дверью своей комнаты огромную корзину цветов, неособенно удивился. Непривычный клогическим рассуждениям, он несразу пришел кмысли, что роскошь присланного ему подарка совершенно несоответствует положению воспитанниц Норда идаже наставниц-студенток. Водрузив корзину настол, он такбы изабыл оней, еслибы изпышной разнородной листвы невыпала скромная карточка сзолотым теснением.
        «Одна избесчисленных почитательниц вашей красоты желалабы поужинать свами науютной террасе ресторана „Эльсоль“ всубботу. Около восьми часов вечера углавных ворот вас будет ждать лимузин, если, конечно, вы окажете мне честь своим положительным ответом.»
        Текст был напечатан вкарточке красивым готическим шрифтом, но, как ни странно, наней необнаружилось никакого намека наподпись - ни загадочных инициалов, ни интригующего псевдонима, ни контактных данных - вообще ничего.
        «Как стого света…» - подумал Малколм. Несколько мгновений он повертел послание вруках, словно надеясь, что между строк или наглянцевой безупречно белой обратной стороне проступят вдруг нанесенные какими-нибудь волшебными чернилами опознавательные знаки таинственной отправительницы. Потом положил карточку настол. Смятение, поселенное вего душе неожиданным знаком внимания, улеглось несразу - ведь ещё никто иникогда неприглашал его вресторан, находящийся вАтлантсбурге, ведь воспитанникам, чтобы очутиться заворотами, всегда требуется увольнительная карточка, которую выдают неохотно иневсем подряд… Да непросто вкакой-нибудь ресторан, ав«Эльсоль»! Малколм слышал, что это одно изсамых фешенебельных мест, идаже невсякий может туда попасть - столики заказываются заранее инавходе стоит контроль - в«Эльсоль» иногда захаживают очень важные персоны…
        Навсякий случай Малколм решил показать загадочное послание Онки - вот уж кто умный, иуж точно сможет дать совет, как верно нанего отреагировать.
        - Хм… Инигде нестоит подпись? - она задумчиво повертела карточку вруках, - вцветах точно небыло больше никаких бумажек?
        - Нет вроде… - ответил юноша, - ноцветы судя повсему очень дорогие, - добавил он застенчиво.
        - Ясен пень, неромашек наобочине нарвала, - буркнула Онки, - простые девчонки потаким местам пацанов нетаскают, тут важная птица перышко обронила…
        - Ичто мне теперь делать? - доверчиво раскрыв свои большие обольстительные глаза спросил Малколм; строгательной беспомощностью он подался лицом навстречу Онки.
        Она взглянула нанего снедоумением.
        - Ты думаешь согласиться? - спросила девушка таким тоном, словно это самое согласие было чем-то вроде преступления, ивзглянула наМалколма почти гневно.
        - Я…Я незнаю…
        - Ну тогда ты ивпрямь дубина. Пожизни. Либо тебе нравится продаваться. Одно издвух. Ведь это, - она пренебрежительно швырнула открытку настолик, - приглашение втотже самый гараж, только подороже. Неужели тебе неясно?
        - Ну, может, ты иправа… - робко согласился Малколм, - новедь интересноже…кто…
        - Да пусть хоть сама леди Президент! - воскликнула Онки, нескрывая негодования, - Ты ведь даже примерно незнаешь, кто она? …Апотвоему заинтригованному виду, поэтому томному подрагиванию ресничек - уже становится понятно, что ты… готов… Неужели утебя совсем ничего вдуше нешевелится, когда ты принимаешь ухаживания отдевушек? Неужели правду говорят про тебя, что ты никому неотказываешь?
        Малколм смущенно опустил голову, пальцы его бестолковыми взволнованными движениями гладили поверхность столика.
        - Нет утебя стыда, - гневно завершила свою тираду Онки.
        - Ну, хочешь, я непойду… - прошептал он виновато. Тонкая красивая рука юноши соскользнула состола инервно притронулась внежной мочкеуха.
        - Причем тут я?! - ссердитым недоумением осведомилась девушка, - Мне наплевать, попрешься ты вэтот валютный гараж или нет, я просто выразила свое мнение, - она подняла нанего взгляд, твердый иясный, как ледяные поля, - иненужно пытаться переложить наменя ответственность засвоё решение, хорошо?
        Малколм покорно кивнул.
        - Ну тогда я, наверное, никуда непойду…
        Кстолику приблизился Саймон.
        - Икуда это ты нехочешь идти? - требовательно спросил он, - Очем речь?
        - Ты маленький, тебе ещё неположено знать такие вещи, - сурово отчеканила Онки.
        Саймон взглянул нанеё собидой. Ему вспомнилась та минута, вовремя снегопада, когда Онки погладила его пощеке - мальчику показалось, что тогда между ними произошло нечто особенное, итеперь уже нельзя расторгнуть возникшую между ними особенную волшебную близость…
        - Мне, пожалуй, пора, - она взглянула начасы, - нужно встретить Аду после музыки. Я ей обещала.
        - Ну, Малки, ну скажи, про что вы сней говорили, - накинулся Саймон насвоего старшего товарища, как только Онки ушла, - клянусь, никому неразболтаю. Тыже меня знаешь.
        - Я правда немогу сказать, Сэмми, - Малколм грустно склонил голову, - это действительно очень взрослые вопросы…
        - Неприличные? - жадно спросил малыш.
        - Неприставай, - ответил Малколм почти резко, - ты уже достаточно большой, чтобы понимать: просить пересказать чужой разговор наедине - неслишком красивый поступок.
        Он встал из-за стола инаправился квыходу изкафетерия. Саймон несколько мгновений стоял наместе, провожая его глазами, апотом засеменил следом. Странная мысль пришла вего детскую головку: раз они неговорят мне, то, значит, уних свидание, любовь, поцелуи - ведь именно такие вещи обычно скрывают отмладших… Иидя позади Малколма, глядя ему вспину, Саймон почти ненавидел его, сам непонимая зачто…
        Онки знала, что матери унее нет. Знала также верно, как про количество пальцев наруках иногах, про закон тяготения, про звёзды - никакие они неискорки божественного костра, араскаленные газовые шары, внедрах которых идут термоядерные реакции. Впрочем, может, уВсетворящей такой огромный был костер…
        Ноизначальное итвердое знание оботсутствии матери, немешало Онки иногда видеть её восне. Обычно она появлялась ненадолго, инеконкретным персонажем, алишь смутным ощущением присутствия, большой тенью, заслоняющей всё небо, бесплотным существом, устращающе могущественным ивтоже время нежным…
        Эти сны, туманные, фантасмагорические, наводили Онки наопределенные ивесьма конкретные размышления: ведь есть, наверное, где-то женщины - доноры тех яйцеклеток, что были использованы для зачатия детей изэкспериментальной программы «Искусственный эндометрий». Хотя, скорее всего, были использованы замороженные ооциты отдавно умерших, подписавших при жизни своё согласие наиспользование генетического материала внаучных целях - так всегда поступают ученые, когда нехотят затрагивать морально-этические нормы. Ипоэтому они, воспитанники Норда, порождение самой науки исветлого коммунистического будущего, где все будет общим, даже дети, обречены программой «Искусственный эндометрий» наизначальное иабсолютное сиротство - никто изних никогда несможет взглянуть вглаза своим родителям, поблагодарить их или осудить…
        Афина Тьюри… Автор проекта, создательница машины для массового производства сирот - гений, почти богиня… Онки почему-то никогда нечувствовала благодарности засвоё существование. Аесли уж Афина ипредставлялась ей вобразе могущественной богини, то это всегда была только Кали - кровавая властительница жизни исмерти, карающее женское начало бытия. Нет, нелюбовь внушала общая мать умной сероглазой девочке идаже нестрах… Другое сложное чувство, состоящее измногих противоречивых порывов, испытывала кней Онки Сакайо - нобыло вэтом критичном совершенно недетском чувстве все-таки больше отторжения, чем тепла.
        Белку тревожило, что Малколм впоследнее время стал уделять свиданиям снею все меньше именьше времени, ноона неподавала вида - лидерская хулиганская гордость непозволяла ей этого, теперь ведь она полноправно заправляла нордовским «казино»… Небез труда укрепив свой авторитет среди «неправильных» воспитанниц, Белка заняла вих среде почти такоеже прочное положение, какое занимала некогда Мидж - агде видано, чтобы настоящая пацанка хоть бровь наморщила из-за мальчишки? Кним следует относиться как квещам: есть дела поважнее - незамечай, надоело - выброси.
        Наднях отМидж Белке пришло письмо; она сообщала, что срок пребывания вучебке подошел кконцу итеперь содня надень навоенно-транспортном самолете их должны перебросить нафронт, кроме того, Мидж интересовалась, как поживает Малколм, неизменяетли он ей, «если изменяет - побей» значилось навчетверо свернутом листке клеточной бумаги, второпях исписанном шариковой ручкой.
        Отложив письмо, Белка долго сидела, задумавшись, накрыше брошенного загаражами проржавевшего автомобиля. Что-то кольнуло её всердце, когда она прочла слово «фронт» выведенное корявым почерком Мидж; пошел снег, мягкий имокрый весенний снег, аона всё сидела, неторопливо покачивая длинными ногами втяжелых берцах идумала…
        Простая формула хулиганки: «если изменяет - побей» - ей впервые пришло вголову, что раз Малколм несохранил верность Мидж, то он может также запросто предать иеё… Честность невыбирает лиц - человек либо порядочный совсеми, либо слегкостью обманет кого-угодно.
        Она спрыгнула савтомобиля, оставив два больших следа набезупречно гладком свежем снежном покрове.
        - Белка! - раздался заеё спиной звонкий детский голосок.
        Отнеожиданности она вздрогнула, и, досчитав про себя дотрех, медленно обернулась - истинная пацанка неможет позволить себе выглядеть испуганно.
        Перед нею стоял Саймон Сайгон.
        - Ты эээ… откуда здесь нарисовался? - сделаной небрежностью спросила Белка, поправляя заложенную заухо папиросу, - ты ведь вроде как «мелочь напристежке» уМалколма,так?
        - Я должен сказать тебе одну вещь, - запрокинув головенку малыш без всякого страха глядел наогромную хулиганку вкоже изаклепках.
        Белка насторожилась.
        - Валяй…
        - Ты, наверное, знаешь, что Малк занимается математикой дополнительно.
        - Ну, - Белка согласно кивнула.
        - Аты знаешь - скем? - эти слова вустах Саймона прозвучали совсем непо-детски многозначительно.
        - Он сказал мне, что содним другом…
        - Так вот, - малыш победоносно вскинул носик, - друга этого зовут Онки Сакайо, они каждый день повечерам встречаются вкафетерии, - выпалил он иулыбнулся счувством глубокого удовлетворения содеянным.
        Всеблагая свидетельница, Саймон непонимал, кчему это может привести.
        Зауютно светящимися электричеством окнами детского кафе клубился серым облаком вечер ранней весны, хмурый, ветреный, смелкой моросью. Ивглубине его, вгустеющей мгле, стояла, зябко запахнувшись всвою косуху Белка. Она жадно вглядывалась вчеткие скользящие тени, пока, наконец, неприметила двоих, сидящих там, воранжевом квадрате, втепле, склонившихся над чем-то ипочти соприкасающихся головами…
        «Это они».
        - Здравствуй, Сакайо, - сказала Белка, угрожающе выступив изтьмы, навстречу выходящим изкафе ребятам.
        - Здравствуй, - спокойно ответила Онки, моментально догадавшись, каким ветром принесло сюда эту девушку вкоже иберцах, состальным кастетом, которым она, как будто между прочим, поигрывала, слегким бряцаньем перебрасывая спальца напалец тускло играющие всвете фонаря звенья.
        - Я всё объясню, - Малколм сделал смелый шаг вперед, - мы тут просто занимались математикой…
        - Отойди, мальчишка, - сказала Белка, грубо его оттолкнув, - я нестобой разговариваю.
        - Я могу сказать тебе тоже самое, - произнесла Онки, стараясь нетерять спокойствия.
        Белка хмыкнула.
        - Сакайо, мне ненравится, когда намоей территории топчутся чужие бараны, - проговорила Белка медленно, демонстративно играя цепью, - пока это только предупреждение, ноесли я ещё раз увижу хотябы одного…
        - Я продолжу наши занятия, - ответила Онки твердо, - аесли ты неверишь, что вних нет ничего задевающего твои интересы, то это немои проблемы.
        - Хорошоже, - глаза Белки угрожающе сузились, - продолжишь, значит. Как будет тебе угодно, только тогда осторожнее ходи повечерам тёмными улицами…
        - Трусы нападают соспины, - сусмешкой заявила Онки.
        - Хочешь поединок чести? - Белка красивым точным движением откинула красную прядь солба.
        Онки кивнула.
        - Договоримся, - сказала Белка, мрачно кивнув вответ. Она обвела глазами стоящих заспиной Онки детей.
        - Здесь невремя инеместо.
        - Прошу тебя, ненужно, - порывисто хватая Онки заруки, торопливо зашептал Малколм как только уверился, что Белка отошла далеко иуже неможет слышать их, - она убьет тебя, я знаю, я видел нераз, они там обычно всегда дерутся допервой крови, ноесли «поединок чести»… Говорят, несколько лет назад было такое; девчонка крупно проигралась истала подозревать другую вжульничестве вовремя игры, Мидж велела им решать дело поединком, иодна забила другую насмерть, случайно, разошлась слишком, апотом они все вместе пошли ивынесли тело заограду, типа это она сама вышла изаворотами всё случилось…
        - Я немухлюю вкарты инеберу чужого, - соспокойной улыбкой ответила Онки, - ты ведь хочешь, чтобы наши занятия продолжились? Вот, как говорится, ипосмотрим, начьей стороне Всемогущая.
        Никто незнал, когда икем установлена была вНорде традиция «поединков чести». Их правила вхулиганской среде передавались изуст вуста, отстарших кмладшим, итайна эта ревностно охранялась отнаставников иотнепосвященных. Директрисса, разумеется, была вкурсе, нозавсе время существования образовательной зоны ещё ни разу неудалось поймать заруку ни одну изучастниц поединков. Места, лица ипричины каждый раз менялись; наставникам доставалось обычно только стонущее тело влазарете, которое навсе вопросы неопределенно мотало перебинтованной головой.
        Самже «поединок» непредставлял изсебя ничего необычного. Это была банальная уличная драка один наодин, только особенно жестокая. Всякий раз двое договаривались между собой докаких пор продолжаться будет борьба икогда будет объявлен победитель…
        Онки Сакайо закрыла крышку компьютера усебя настоле ивстала. Без пятнадцати шесть.
        Белка, выходя изсвоей комнаты, впоследний раз - насчастье - взглянула взеркало около двери, привычным движением одернула нестесняющую движений ультракороткую кожаную юбку.
        Над гаражами бушевало малиновое зарево заката. Снег казался синеватым, тихая прозрачность воздуха сладостно будоражила. Скаждым вздохом прохладный воздух легко входил вмолодую грудь, ровно стучало сердце. Онки Сакайо остановилась.
        - Пришла, - сказала Белка, отделившись оттемнеющего остова брошенного автомобиля, - молодец.
        Она сделала несколько шагов навстречу сопернице. Снег тонко поскрипывал под широкими подошвами берцев.
        - Допервой крови? - спросила Онки.
        Белка ответила легким движением головы. Звякнула стальная цепь унеё вруке, она размотала ибросила её вснег - при поединке запрещено было использовать любое оружие.
        Онки разглядывала свою противницу внимательно: упрямую линию губ, лоб, волосы - первое правило любой драки - неприсмотришься, непоймешь, откуда ждать первого удара - покраю сознания некстати промелькнула мысль: какже все-таки это глупо, стоять здесь им обеим, щурясь отнапряжения, вглядываться друг вдруга, чтобы непропустить атаку - может, сейчас стоит просто сделать пару неосторожных шагов вперед, глядя вглаза, взять руку этой девушки икрепко её пожать?
        НоБелка замахнулась…
        Драка всегда представлялась Онки симфонией цвета: каждый удар - сгусток чего-то алого, летящий нанеё - точно огненный снежок или комета. Акогда удар уже нанесен - это чёрно-фиолетовое пятно: густая как битум, тупая, ленивая боль, которой незамечаешь, покуда продолжаетсябой…
        Соперница оказалась намного сильнее. Онки почти поддалась отчаянию - её удары отлетали назад точно резиновые мячики отстены, асобственное тело сделалось уже тяжелым имягким, налилось тягучей болевой смолой - поодному шагу она отдавала пространство, уворачиваясь отбольших кулаков Белки…
        - Остановитесь! Пожалуйста! Ненужно!
        Над кладбищем ржавых автомобилей прокатился пронзительный возглас Малколма.
        Он стоял наснежном холме враспахнутой куртке, разрумянившийся отбыстрого бега, совзъерошенными волосами…
        Девушки одновременно замерли, повернув головы вту сторону, откуда донесся крик.
        - Белочка, прошу тебя, - Малколм начал медленно спускаться схолма, приближаясь кним, - я больше небуду ходить ни скем, кроме тебя, я перестану заниматься математикой… Только небейеё…
        - Мальчики недолжны видеть поединок, - сурово отчеканила Белка, - пошел отсюда, нето сам огребешь.
        Воспользовавшись паузой, она сдемонстративным спокойствием достала папиросы изакурила.
        - Я неуйду, пока вы непрекратите это безумие! - воскликнул Малколм и, бросившись кБелке, упал перед нею коленками вснег.
        Онки стояла, недвигаясь сместа, она чувствовала, как возбуждение драки оставляет её, инасмену ему - как всегда - приходит медленно наполняющая все члены - точно вода отсеки тонущего судна - боль…
        - Это ещё что зафокусы, - сгневным удивлением осведомилась Белка, рывком поднимая Малколма сколен, - уж невлюбилсяли ты внеё? Если это так, - она понизила голос дозловещего полушепота, ичуть склонилась, испытующе заглядывая вогромные испуганные глаза юноши, - тогда… я просто убьюеё…
        Она швырнула Малколма обратно вснег иобернулась кОнки. Ей всё стало сразу ясно, как будто вполной темноте внезапно зажгли миллион ваттную лампочку. Она немогла больше думать опобеде, это неимело уже никакого значения - нужно было просто деть куда-то неудержимую ярость отчаяния… Унять свою боль, причинив её другой.
        Онки оставалось только защищаться. Интуиция подсказала ей: падать нельзя, любой ценой нужно удержаться наногах, потому что для Белки больше несуществует правил, идаже если соперница будет неподвижно лежать вснегу, она будет продолжать пинать её ногами поребрам, покуда кровь нехлынет унеё изорта…
        Брюшной пресс уБелки точно панцирь - непробьешь. Летом, когда она ходила соткрытым животом, все старшеклассницы сзавистью любовались слегка обозначившимися бороздками накоже, разделяющими бугорки брюшных мышц - пресс кубиками! - гордость любой девчонки… Онки Сакайо несколько раз попадала ногой Белке вживот, ноона, казалось, даже незамечала, продолжала наступать, находу отбрасывая солба алую, как струйка крови, прядь… Никогда вжизни Онки небыло ещё страшно вдраке. Всегда она почему-то была уверена, что всё кончится хорошо. Ноименно теперь она почувствовала опасность. Врту появился привкус металла, ноги задрожали. Продолжая защищаться, она пятилась понаправлению кдороге, втайне надеясь, что кто-нибудь пойдет мимо, хотябы тётки изавтомастерской - широкоплечие, румяные, громко хохочущие иматерящиеся…
        Ноголубоватая лента заснеженной дороги оставалась пуста. Вокруг раскидано было много гнутой арматуры иржавого металла. Всё это лежало под белым покровом, держа навыступающих вверх концах снежные шапочки, точно пену мыла или шампанского. Онки споткнулась обо что-то ирухнула наколени.Нет!
        Бросившись вперед, она толкнула Белку вноги, иобе они очутились наснегу. Сцепившись, дерущиеся перекатывались, давя свежий снег, оставляя внём глубокую, уродливую колею… Они инезаметили, что приближаются ксклону довольно крутого холма, который раньше был попросту мусорной кучей.
        - Осторожно! - истошно завопил Малколм.
        Онки успела ухватиться закакую-то железку, иосталась лежать, прилепившись кстрашному, почти отвесному склону, аБелка стремительно покатилась вниз, превратившись вдруг изгрозного врага вжалкий черно-серый комочек.
        - Всеблагая сохрани…
        Подбежал Малколм, красивое личико его было белее снега.
        Всередине склона обнаружился почти незаметный выступ, вероятно, остов погибшего давным-давно автомобиля, глухо уткнувшись внего, тело Белки остановилось. Сначала оно лежало неподвижно - также неподвижно стояли двое навершине холма, только легкий ветерок теребил их выбившиеся всуете из-под шапок волосы. Потом девушка струдом подняла голову…
        - Живая… - облегченно выдохнули двое нахолме..
        - Тебе помочь? - без тени враждебности спросила Онки, глядя вниз. Другое важное правило драки - противник перестает быть противником, если ему неожиданно требуется помощь.
        - Вали кчертям… - хрипло, сусилием проговорила Белка, - так уж ибыть… тебе засчитывается победа…
        - Ая? - робко спросил Малколм.
        - Иты вали… тем более вали… - было заметно, что Белка двигается, превозмогая сильную боль, ноона уже поднялась наноги икарабкалась посклону вверх, - призовой кубок должен быть при победителе… - добавила она, и, подняв наМалколма глаза, улыбнулась ему жестоко ижалко.
        - Ты продолжишь снею встречаться? - спросила Онки уМалколма, пока они шли вдоль длинного ряда гаражей. Она ничего неимела ввиду, это был риторический вопрос, просто чтобы немолчать. Случаются такие моменты, когда молчание кажется особенно невыносимым. Где-то там, позади, гордо перебарывая боль, ковыляла Белка.
        - Я незнаю… - тихо ответилон.
        - Ничего ты незнаешь! - почти рассердилась Онки, - как так можно! полное отсутствие ответственности засвою жизнь!
        - Я инедолжен ничего знать, - Малколм слегка повел плечом - невинный икокетливый жест, - яже мужчина… Прежде они все решали заменя, иМидж, иБелка… - он замолчал, апотом, загадочно взглянув нанеё из-под бархатных лоскутков ресниц, продолжил, - ты что, непомнишь? Поправилам, если поединок был из-за парня, он достается той, которая победила… То есть тебе…
        - Мне? - удивилась Онки, - Да ненадо мне такого счастья, я всего лишь хотела продолжить заниматься стобой алгеброй. Ты хреново вней шаришь, - она некоторое время молчала, отвернув голову, глядела поверх гаражей, где все ещё скалился закат, ипотом добавила, как будто застыдившись, - кроме того, я инепобедила. Ты видел сам, случайно все вышло, допобеды мне было очень далеко. Побилабы меня Белка, как котенка, еслибы нетот обрыв…
        - Ты необыкновенная, Онки, - сказал Малколм, повернув кней своё прекрасное лицо, - вот Мидж, например, если проигрывала вдраке, всегда старалась как-нибудь оправдаться, реабилитироваться, хотябы насловах, «кабыбы нета железка, окоторую я споткнулась, то отделалабы я эту сучку так, что онабы невстала», алюбую случайность, которая поспособствовала её победе, Мидж наоборот, приписывала насвой счет…
        - Я просто нелюблю ложь, тыже знаешь. Иэто некакая-то моя особенность, асамая настоящая норма. Оправдания - это таже ложь, только вболее вредной иподлой форме. Они мешают признавать самого себя.
        Когда ребята оказались натерритории общежитий, навстречу им попалась та самая спортивная руководительница, скоторой уОнки давеча вышла ссора.
        Увидев, как «эта зубрила Сакайо» идет рядом ссамым красивым парнем вовсем Норде, она едва нераскрыла отудивления рот, и, утратив всю свою педагогическую деловитость, провожала парочку глазами.
        - Ну, кто там говорил, будто мальчики наботанов несмотрят? - ссамодовольной ухмылкой бросила ей Онки, проходя мимо, - вот видишь, сказала она чуть тише Малколму, - я тоже неидеальна, ииногда использую случайности, чтобы эффектно отомстить.
        ГЛАВА6
        Ни наследующий день, ни через день Белка непоявилась ни наодном занятии. Унаставников это невызвало особого беспокойства - она часто прогуливала - ноиграющие девчонки, необнаружив ее визлюбленном закутке среди гаражей, заподозрили неладное.
        - Может, она заболела?
        - Стаким-то железным организмом? Врядли…
        - Подралась?..
        - Да скем? Нет среди нас таких, кто могбы хоть сколько-нибудь серьезно ее отметелить…
        - Надо Малки спросить. Ониже вроде как встречаются…
        - Кто знает, где он может быть?
        Девчонки гурьбой направились кдетскому кафе, где застоликом Онки вочередной раз тыкала Малколма его хорошеньким носиком вневерно решенное уравнение иворчала:
        - Уууу..ну вот опять! Навязался мне, сел как черт напоповскую шею, инескинешь, инести невмочь… Взялась насвою голову готовить тебя кконтрольной…
        Картежницы окружили столик. Какое-то время они постояли, слюбопытством наблюдая заходом урока.
        - Белка пропала, - сказала одна изних.
        - Как пропала? Куда? - Онки встревоженно подняла голову. Ей моментально вспомнилось как сострашной быстротой катилась, поднимая снежную пыль, посклону вниз одетая вкожу девушка сярким пятном красных волос…
        Все посмотрели наМалколма. Он сидел потупившись иделал вид, что ищет вучебнике математики какую-то формулу.
        - Закрой книгу, - велела ему Онки, - они пришли, кажется, ктебе.
        - Я звонил ей вчера исегодня, - пробормотал Малколм как будто оправдываясь, - она неответила, номеня это невстревожило, ведь ираньше такое бывало, она сама всегда решала, когда хочет меня видеть, акогданет…
        - Нужно сходить кней вкомнату, - объявила Онки, вставая, - кто знает номер?
        Девчонки картежницы поочереди пожимали плечами.
        - Настолько близко мы сней необщались…
        Оборотная сторона лидерства. Как выяснилось, уБелки небыло ни одной настоящей подруги.
        - Как хоть ее зовут? - пытала растерянных картежниц Онки, - можно вбазе посмотреть, нодля этого нужно знать полноеимя…
        Девчонки переглядывались имолчали. Как прилипло вхулиганской среде давным-давно кюркой рыжеволосой девчонке прозвище Белка, так все ее иназывали. Белка иБелка.
        - Белинда Блейк, кажется… - тихо сказал Малколм, - унее один раз выпал изкармана юбки электронный билет, нотам было темно…
        - Идемте, - скомандовала Онки.
        Возле корпусов старшеклассников толпилось несколько человек. Они были соскейтбордами и, вероятно, еще кого-то ждали.
        - Дайте кто-нибудь карточку. Мне очень нужно попасть наверх. - Онки Сакайо выглядела такой уверенной испокойной, что ее требованию никто даже неудивился, иодна девушка протянула ей электронный ключ.
        - Только очень быстро, - сказала она. - одна минута, ясно?
        - Стойте здесь, - бросила своим сопровождающим Онки, направляясь ко входу вобщежитие.
        Проглядев электронный журнал возле будки вахтера идождавшись удобного момента, она приложила карту ксчитывателю ипроникла внутрь. Комната Белки располагалась надвенадцатом, алифт останавливался только натех этажах, которые были зашифрованы вличных карточках жителей корпуса, чтобы его вызвать нужно было снова поднести пропуск ксенсору возле лифтовых дверей, поэтому незваной гостье пришлось подниматься пешком.
        Дверь оказалась незаперта. Это означало, что вкомнате кто-то есть. Поправилам безопасности воспитанникам запрещалось запираться изнутри, иконструкция замка исключала возможность этого.
        - Белка… - тихо позвала Онки, выглядывая из-за двери.
        - Какого лешего?.. - хозяйка комнаты сидела настуле возле окна. Сней все было вполном порядке, покрайней мере свиду, если несчитать нескольких ссадин накрасивом наглом лице. Ноони только украшают настоящую хулиганку.
        - Мы беспокоились затебя… - робко сказала гостья, - ты пропала… Утебя все хорошо? ты здорова?
        - Уменя все отлично, - сухо ответила Белка, - просто решила отдохнуть. Отвсех.
        Онки тем временем оглядела комнату.
        Беспорядок.
        Навсех свободных поверхностях громоздились какие-то вещи, предметы одежды, включая весьма интимные, тетрадки, учебники, журналы, один изних валялся прямо под ногами около двери, Онки едва нанего ненаступила, постенам внахлест развешены были плакаты рок-звезд, вуглу притаилась старенькая акустическая гитара.
        - Ты играешь?
        - Немного. Только для друзей.
        - Новедь утебя ихнет.
        Белка посмотрела наОнки долгим недобрым взглядом иусмехнулась.
        - Да. Ты права. Я играю повечерам всвоей комнате.
        - Мне сыграешь?
        - Посмотрим, - Белка отвернулась кокну, - может быть, если заслужишь…
        Дверь вванную оставлена была приоткрытой, иОнки, продолжая осматриваться, случайно обратила внимание наваляющиеся там наполу тряпки: простыни, полотенца, еще какие-то куски ткани - она непроизвольно вздрогнула - О, Всеблагая! - словно огромные пауки темнели наних засохшие коричневатые пятна… Кровь!
        - Стобой точно все впорядке?
        - Да, - Белка немного напряглась, - ачто?
        - Нопочему там… - Онки осторожно указала взглядом надверь ванной.
        - Нетвое дело, - оборвала ее Белка, - топай давай, проведала, спасибо, я скоро появлюсь.
        - Тебе нужно кврачу, - твердо сказала Онки, продолжая стоять вдверях.
        Белка порывисто встала, захлопнула дверь вванную иприжала ее спиной. Сделав это резкое движение, отслабости она едва непотеряла сознание.
        - Вали, я сказала. Это тебя некасается!
        Я позову наставников.
        - Стукачка! - выкрикнула Белка стоской.
        - Это может быть очень опасно. Столько крови…!
        - Тебе-то какая разница? - Белка сползла спиной постене иопустилась накорточки.
        - Скажи мне, что случилось… - Онки подошла кней исела рядом напол, - просто скажи, я оттебя неотстану.
        - Ничего, - убрав красно-оранжевые волосы солба, хулиганка подняла нанее глаза, - все норм, так всегда, я знаю как это бывает, мне рассказывали… Все уже закончилось. Ичерез пару дней я буду как огурчик.
        - О, Всемогущая… - потрясенно прошептала Онки.
        Узнав отом, что произошло сБелкой, Малколм очень расстроился. Юноша едва незаплакал, когда Онки, рассудив, что он единственный, кого стоит посветить вэту историю, поведала ему свою версию случившегося. Остальнымже пришлось довольствоваться универсальным объяснением: «Да, она просто решила отдохнуть денек другой. Надоело ей все.»
        Малколму жаль было неродившегося ребенка Белки, он думал отом, каково это - быть отцом; представлял себе, что еслибы этот малыш появился насвет, то вего комнате рядом сего кроватью стоялабы маленькая люлька слегким, обшитым кружевами пологом, младенецбы спал вней, или просто лежал, медленно переводя содного предмета надругой большие загадочные глаза, аон, Малколм, качалбы его, пелбы ему песенки…
        Белка насамом деле вскоре объявилась, продолжила как ни вчем небывало собирать девчонок взакутке среди гаражей, нобывшего возлюбленного теперь как будто избегала. Малколм несколько раз пытался поговорить снею, ноона вела себя так, словно между ними ничего серьезного непроизошло: дескать, он просто надоел ей, все кончено, ноникого это недолжно расстраивать, ведь так часто бывает: погуляли-погуляли, расстались. Что делать драму?
        Окончательно наступила весна, снег везде начал стремительно таять, солнце стояло над корпусами общежитий - большое, желтое, улыбчивое. Птичий гомон заокнами мешал сосредоточиться, ипреподаватели снедовольными лицами захлопывали форточки, нежелая пускать вкабинеты непрошенное веселье.
        После регулярных и, надо сказать, порой мучительных занятий сОнки Сакайо Малколму впервые удалось прилично написать квартальную контрольную поалгебре.
        Он прибежал вдетское кафе возбужденный, сгорящими глазами, враспахнутой куртке, размахивая над головой распечаткой результатов электронного теста.
        - Вот, смотри, целых сорок три балла! Средний результат! D! - он положил лист настолик перед девушкой.
        Онки неразделила его эйфории. Она равнодушно повертела распечатку вруках, отложила всторону инебез тайного бахвальства изрекла:
        - Ну ичего ты скачешь козлом? Я бываю недовольна собой даже когда получаю Асдевяносто девятью баллами…
        - То ты… Ты умная… Ауменя прежде ненабегало идвадцати… Наши занятия улучшили мои результаты больше чем вдвое! Спасибо большое.
        - Садись, - сказала Онки, делая вид, что незамечает благодарно-восхищенной окраски обращенных кней слов, - сорок три - это еще очень мало, всегда нужно стремиться ксамой высокой оценке. Иесли максимум - сто баллов, то ты должен быть готов получить сто один.
        Вечером тогоже дня, когда они, подойдя кобщежитию мальчиков, уже собирались прощаться, Малколм все-таки решился сказать Онки то, что давно созрело унего вдуше, асегодня, всвязи спервой отметкой «D» поматематике, стало неудержимо рваться наружу.
        - Прости, что я поднимаю эту тему, - начал он, преодолевая робость, - мы, конечно, договаривались стобой вначале: никакой благодарности, но… ты так много сделала для меня, Онки, ичтобы совершенно ничего невзять взамен…
        Она остановилась итребовательно взглянула нанего.
        - Ачто ты можешь мне предложить?
        - Я рад буду тоже оказать тебе какую-нибудь услугу, - пообещал он, неотводя своих прекрасных глаз, - просто скажи мне, если что-то понадобится…
        Закат выстелил двор косыми рыжими дорожками света.
        - Ладно, - сделанной небрежностью согласилась Онки, щурясь насолнце, ярко бьющее сквозь крону большого дерева между корпусами, - я подумаю, и, возможно, воспользуюсь твоим предложением. Когда-нибудь.
        Журнал, накоторый Онки Сакайо чуть ненаступила, приоткрыв дверь вкомнату Белки, был изтех, что недолжны, поправде говоря, попадать вруки подросткам. Типичное бессодержательное глянцевое издание, напятьдесят процентов состоящее изрекламы дорогих автомобилей, модных брендов одежды иэлитных сортов табачной иалкогольной продукции. «Большие девчонки». Этот журнал пользовался огромной популярностью, поскольку публиковал материалы откровенно эротического содержания. Набольших блестящих страницах, напоминающих крылья пестрых тропических бабочек, размещались фотоснимки полуобнаженных юношей, зазывно глядящих вкамеру иприкрывающих наиболее интересные места различными (иногда весьма неожиданными) предметами.
        Онки Сакайо было очень стыдно перед самой собой заэтот поступок.
        «Какая Белке разница, унее их так много, она наверняка даже незаметит пропажи…»
        Сжадностью первооткрывателя она перелистывала аппетитно шелестящие страницы, впиваясь взглядом всоблазнительные тела, ослепительно освещенные вспышками фотокамер.
        Один изпарней-моделей показался ей очень похожим наМалколма; он возлежал навзничь стомно полуприкрытыми глазами насоломенном коврике вкаком-то невероятно роскошном помещении, совершенно голый, приличия ради обсыпанный нежными лепестками каких-то белых цветов… Это была реклама известного банка, предоставляющего потребительские кредиты наразличные нужды. «Желания должны исполняться. Как можно скорее…» - гласил слоган возле красавчика.
        Идея пришла неожиданно, ивпервый момент так неприятно поразила Онки, что она попыталась тутже выкинуть ее изголовы… Ноэто оказалось нетак просто. Много раз она слышала, как старшие девчонки обсуждают между собой тех, кто увлекается подобной печатной продукцией.
        - Кживому парню подойти слабо, вот она имусолит глянец.
        - Разглядывают картинки только неудачницы.
        Онки машинально перевернула страницу.
        «Действительно.»
        Она отложила журнал.
        «Стыдно сидеть ивздыхать, глядя нафотографии красавчиков. Хочешь чего-то - действуй.»
        - Малколм, твое предложение еще всиле?
        - Ты очем?
        - Ну… про оказание мне какой-нибудь услуги… если понадобится. Вспомнил?
        - Ах… да! Конечно…
        - Я придумала, что ты можешь для меня сделать.
        Онки неожидала отсебя этого волнения. Защекотало ладони, совсем немного, самую малость, как перед контрольной, витогах которой она уверена, илицу стало горячо, словно взнойный день она обратила его ксолнцу. Пришлось отвернуться, чтобы Малколм ни очем недогадался. Некоторое время Онки молчала, подыскивая слова. Покачивая ногами, они сидели накрыше металлического скелета старой машины.
        - Я хочу натебя посмотреть, - выговорила она наконец.
        - Всмысле? - удивился Малколм.
        - Без одежды, - хмуро пояснила Онки, продолжая глядеть всторону.
        - Только посмотреть? Зачем? - его голос звучал вполне обыденно, так, словно он почти каждый день слышит отдевушек подобные просьбы, и, как показалось Онки, винтонации юноши проскользнула даже легкая насмешка.
        Она глубоко вдохнула, приготовившись говорить долго; больше всего насвете она боялась, что Малколм может неправильно ее понять, истолковать для себя ее поступки, придав им смысл, который вдействительности заними нестоит.
        - Я невидела никогда. Разве только накартинках. Как ты понимаешь, это несовсем то… Помнишь, я заглянула вгараж, где вы были сБелкой, случайно, может, тебе неловко вспоминать, извини, ноя должна сказать. Впсихологии есть понятие гештальта, неделимого целого… Сознание ощущает потребность завершить начатое. Я незнаю, вполнели тут уместен данный термин, нокогда я тебя увидела, то… все произошло слишком быстро, мне показалось, что я неразглядела тебя, или разглядела… просто мне хочется посмотреть снова…
        Онки остановилась, чтобы вздохнуть. Она торопилась сказать, никак нельзя было упустить самого важного.
        - Послушай дальше. Я понимаю, что это непросто, нопостарайся невыискивать вмоей просьбе никаких лишних подтекстов. Я всегда говорю правду, ихочу быть доконца честной стобой. Это, конечно, может тебя обидеть, но, поверь, лишние иллюзии куда хуже. Ты мне ненравишься. Я невлюблена втебя инесталабы стобой встречаться… Утебя нет характера. Поэтому то, очем я тебя прошу, будет просто дружеской услугой… если ты согласишься…
        Она умолкла. Вовнезапной тишине, вкоторую обрушились ее последние слова, Онки показалось, что Малколм сейчас спрыгнет смашины ипросто уйдет. Это былобы достойным ответом. Ноон продолжал сидеть, качая ногами втряпочных кедах.
        - Хорошо.
        Это короткое иясное слово врезалось всознание Онки, как дротик вкартонную мишень. Она почувствовала легкое разочарование.
        - Для тебя это так просто?
        - Неслишком трудно, - поправил ее Малколм.
        Он первый спрыгнул смашины наземлю, показывая, что готов выполнить ее просьбу незамедлительно.
        Внезапертом гараже было прохладно исыро, внишах потолка горели цилиндрические молочные лампы. Просторное помещение загромождено было битыми автомобилями, надеревянном полу тут итам стояли канистры, валялись покрышки, диски, разные инструменты, пахло сыростью ирезиной…
        - Аесли они вернуться? - спросила Онки.
        - Ты имеешь ввиду автомехаников? Нет… Уних рабочий день уже закончился, иони пошли вАтлантсбург. Вольнонаемные. Каждый вечер их выпускают через проходную.
        - Почемуже они незапирают гаражи?
        - Зачем? Здесь все равно никого чужих небывает. Территория Норда ночью как бронированный бункер, тыже знаешь. Добавь кэтому психологический эффект: проходя мимо незапертого помещения, где горит свет, люди всегда думают, что там кто-то есть. Аможет, им просто недосуг замок купить…
        Онки подняла спола какую-то деталь ипринялась слюбопытством ее разглядывать.
        - Вотбы собрать себе мотоцикл. Натырить помаленечку, исвалить отсюда кчертовой матери…
        - Тыбы могла?
        - Незнаю, - Онки выпустила находку изрук, та упала сглухим звуком, отскочив оттемной промасленной доски пола, - можно попробовать. Двухцилиндровый двигатель внутреннего сгорания нетакая уж мудреная штука…
        Малколм понятия неимел, очём говорит Онки, ноглядел нанеё свосхищением.
        Оба как будтобы забыли, зачем пришли сюда. Она поднимала спола мелкие гаечки ицелилась ими внарисованный настене краской круг.
        Юноша следил взглядом закаждым пролетающим снарядом.
        - Ты меткая…
        - Я знаю, - расхрабрившись отпохвалы, Онки швыряла разную мелочь встену опять иопять, но, как назло, стала мазать…
        Последняя гаечка угодила встекло одной измашин, отлетев отнее сжалобным звоном.
        - Здесь прохладно. Непростудишься?
        - Нет. Я привык. Да иты, надеюсь, несобираешься рисовать меня снатуры… - Малколм беспомощно улыбнулся, распахивая куртку.
        Напряженный взгляд Онки фиксировал каждое его движение. Ни одна расстегнутая пуговица неосталась незамеченной. Тонкие пальцы юноши суверенной ловкостью высвобождали их изпетель. Дыхание ритмично приподнимало иопускало его узкую грудную клетку. Лампа напотолке, находящаяся прямо над ними, негромко гудела.
        Никогда прежде Малколм, уверенный всвоей привлекательности, нечувствовал стыда будучи нагим, нотеперь, когда нанего смотрела Онки Сакайо, эта невинная, вспыльчивая истранная девочка, непрошеное стеснение овладело им: непривычно было ощущать себя наэтот раз необъектом вожделения, ачем-то другим… выставочным экспонатом, произведением искусства. Она недвигалась сместа, замерла, казалось, почти недыша, как ученик живописца вмузее; она разглядывала его все еще по-детски - сисследовательским любопытством, новместе стем взгляд ее светился гордостью завоевателя - впервые вжизни перед нею, для нее, красивый мальчик добровольно снял ссебя одежду…
        Всвете молочных ламп он походил наночную фиалку, тоненький исовершенно белый - Онки нестерпимо захотелось прикоснуться кнему - она была уверена, что ощутит нечто совершенно неземное, просто протянув руку… Сделав шаг вперед, она погладила подушечками пальцев нежную кожу унего нагруди.
        - Смелее, Онки, - прошептал Малколм, уже готовый принадлежать ей, здоровый, шестнадцатилетний, позакону естественного отбора всегда готовый принадлежать лучшей, сильнейшей, победительнице неважно какого поединка, нонепременно победительнице…
        - Я могу научить тебя, как ты меня учила, - продолжал он, накрывая ее руку своей, - это, пожалуй, единственное, очем я знаю немного больше…
        - Малколм! Мааалк! - звонкий голосок раздался позади одной измашин.
        Он целиком заполнил огромное мрачное помещение, этот чистый звук, он испугал их своей неотвратимостью иясностью, словно яркий свет.
        - Только неэто… -в отчаянии прошептал юноша, - только неон…
        Онки резко обернулась, интуитивно, как когда-то Белка, заслонив его собою, грозная ивоинственная, готовая квстрече счем-угодно…Но…
        Он вышел из-за кузова продовольственного фургончика без колес стряпичным свертком вруках - какая-то игрушка была спелената словно младенец.
        Он вырос перед Онки иМалколмом как огромная гора из-под земли, это так воспринималось, несмотря наего детский рост ихрупкость. Обезоруживающе трогательный истрашный всвоей ослепляющей непорочности…
        Саймон Сайгон.
        Ясное личико его выражало беспокойство, поначалу, пока он еще неуспел окончательно разобраться, что кчему, но, когда он встретился взглядом сОнки, мужественно растопырившей руки, чтобы загородить торопливо натягивающего джинсы Малколма, что-то переменилось; полицу мальчика неуловимо, точно отсвет экрана вкинотеатре, проскользнуло нечто совершенно новое, жесткое, недетское.
        - Вы здесь вдвоем? - он стоял, трогательно прижимая кгруди свой тряпочный сверток; глаза его, устремленные прямо наОнки выражали гневное непонимание; Саймон неотводил взора, он как будто заглядывал ей вдушу, ища ответа навопрос, сформулированный иначе, куда более конкретно игрубо, нонезаданный. Вего глазах вспыхнули два злых огонька.
        - Вот ты какая, оказывается! - выкрикнул он отчаянно извонко, - никогда больше неподходи ко мне, слышишь!? Извращенка!
        Он развернулся ипобежал прочь, необорачиваясь, громко ичасто стуча подеревянному полу школьными ботинками, крепко обнимая свою завернутую вобрывок старой футболки игрушку, - ивтом, как он побежал, вовсей его маленькой стремительно удаляющейся фигурке содержалось нечто такое, что просто невозможно было неброситься следом заним, забыв обо всем…
        ИОнки поступила именнотак:
        - Саймон! - воскликнула она, ивдва прыжка нагнав его, удержала зарукав спортивной курточки, - послушай меня, ты нетак все понял…
        - Оставь эти банальные фразы телесериалам, - жестко ответил он, - я неслепой. Инетакой уж маленький. Вы сМалколмом - парочка… Ивстречаетесь вэтом грязном гараже, чтобы… - он запнулся, поднял нанее свои огромные, зеленущие, как дикая роща, глазищи, - несмей меня трогать!
        Рывком высвободив руку, он снова бросился прочь.
        ИОнки ощутила мучительную пустоту вгруди, словно он что-то сейчас унее забрал, этот маленький мальчик, своей такой неожиданной ивзрослой обидой. Подавленная, она вернулась кМалколму.
        - Извини, - сказала она, - я несмогла нас оправдать…
        - Себя, - поправил Малколм сгрустной усмешкой, - тут, мне кажется, ревности больше, чем осуждения…
        - Ревности? - удивленно пробормотала Онки себе под нос, - новедь вроде никогда небыло никаких разговоров, даже намеков… Скакой стати? - итогда споразительной ясностью всплыло вонкиной памяти замечание Коры Маггвайер отом, что есть вещи, которые могут значить гораздо больше, чем любые слова… Ведь что-тоже заставило ее, Онки, броситься минуту назад вслед Саймону ивопреки очевидному униженно пытаться реабилитироваться вего глазах?
        Холодная капелька, стертая сощеки кончиком пальца. Неужели для них обоих она значила так много?
        Молчание тяготило, нони одна, ни другой незнали, очем говорить. Онки делала вид, что смотрит назакат, хотя его почти небыло видно - облачный день, запад точно грязная вода из-под акварели, куда ребенок макал кисточку, испачканную ивчерной, ивжелтой, ивалой краске, аМалколм шел рядом, время отвремени взглядывая наэкран мобильного, будто ждал откого-то сообщения при беззвучном режиме.
        - Я, кажется, понял, кто прислал мне те цветы иприглашение… - произнес он задумчиво.
        - Ну… - нехотя отозвалась Онки.
        - Помнишь, месяца три тому назад вНорд приезжали какие-то высокопоставленные лица. ИзСената, кажется. Исними была дама, высокая такая, сглазами… как утебя. Вот, мне думается, она. Втот день я опаздывал назанятие ибежал через двор. Адама та меня остановила ивзяла заподбородок. Как она наменя смотрела! Мне аж стыдно стало…
        Онки, сперва безучастная, прислушивалась кего словам свозрастающим интересом иозабоченно хмурилась.
        - Так этоже Афина Тьюри… - пробормотала она себе поднос.
        - Кто?
        - Да ты как слуны упал. «Дама сглазами!» Ееже вся страна знает влицо. Да, думаю, ибольшая часть остального цивилизованного мира тоже. Этоже сама изобретательница «эликсира женской молодости», азаодно - наша общая всехняя матушка, Афина Тьюри, руководительница проекта «искусственный эндометрий». Именно сее легкой руки мы тут существуем, дышим, солнышком любуемся… - всловах Онки была пронзительно-грустная ирония, она махнула рукой всторону пасмурного заката над над гаражами, насмешливо убогого, обрезанного грязными облаками, будто специально подобранного втон ее словам…
        НоМалколм непроникся особенным отношением собеседницы кАфине Тьюри, непонял ее затаенной грусти, он думал вэту минуту очем-то своем, иполицу его бродила загадочная мечтательная улыбка.
        Происшествие вгараже вне всякого сомнения задело достоинство Малколма, ноон неотдавал себе вэтом отчет; так, наверное, идолжно было быть, чтобы Онки Сакайо, оставив его полуголого, забыв онём, как онеодушевленном предмете, необорачиваясь кинулась догонять Саймона Сайгона, еще совсем ребенка, чтобы униженно объясняться перед ним… Однако, подспудное ощущение несправедливости непокидало его. Обида наОнки неформулировалась вего сознании явно, ввиде конкретной мысли, но, несомненно, она существовала, масла вогонь подливал иСаймон: он вел себя сМалколмом гораздо сдержаннее, чем прежде, реже кнему ласкался; нестремясь открыто выражать свое осуждение, он всячески его демонстрировал. Этот умный мрачноватый ребенок, скорее всего, ираньше догадывался отом, куда уходит повечерам старший товарищ, ноникогда еще его догадки необретали плоти, невторгались столь грубо визящный мир его подростковых идеалистических представлений ожизни - поэтому теперь, когда это случилось, некоторое отчуждение между друзьями оказалось неизбежным.
        Малколму было одиноко. Поклонницы по-прежнему вились вокруг него, как осы вокруг надтреснутого арбуза, ноон как ни старался немог выделить среди них никого, кто привлекалбы его сильнее, чем остальные. Они мелькали перед его глазами точно киношная массовка, все одинаковые, состандартными ухаживаниями, шаблонными фразами, похожими шутками, ипро каждую он знал заранее, чего она хочет ичто может ему предложить…
        Он написал электронное письмо Афине Тьюри. Он ничего неждал, оставаясь вполной уверенности, что она неответит, кто он, вконце концов, такой, просто ему было скучно икак-то постыло, Малколм сидел один всвоей комнате, забитой сверху донизу дареными плюшевыми медведями - все их тащат, ни одна неудосужилась проявить оригинальность! - набрав впоисковой системе полное имя, фамилию, он сначала долго разглядывал фотографии этой богатой известной женщины, потом прочитал ее биографию вэлектронной энциклопедии, и… решился.
        Текст письма мигом сложился унего вголове, как нечто вполне естественное, как выдох, как желание обернуться назов…
        Найдя адрес насайте проекта «искусственный эндометрий», он его отправил. Это заняло каких-то пятнадцать минут.
        «Наверняка она даже непрочитает, обычно корреспонденцию знаменитостей обрабатывают секретари, зря я написал, очень глупо…» - размышлял Малколм уже потом, когда наэкране сбоку мелькнул желтый флажок «ваше сообщение послано.» Его действия небыли подчинены никаким логическим рассуждения ирасчетам, это был порыв, необъяснимое спонтанное движение души…
        Ипочему-то ему повезло…
        Афина Тьюри как раз оказалась возле своего компьютера втот момент, когда письмо Малколма невидимая информационная рука бросила вее неосязаемый почтовый ящик. Читая, она чуть изогнула свою эффектную бровь, уголок губ немного приподнялся впочти неуловимой довольной ухмылке, рука, легко пробежавшись поклавишам, набрала ответ. Позвонив своему шоферу, Афина дала ей указание подъехать вшесть вечера кворотам воспитательно-образовательной зоны Норд, итутже обэтом позабыла; спросив кофе сконьяком, она поставила его рядом, и, вдыхая аромат, окунулась впоток деловых писем.
        - Садись.
        Измашины вышла худощавая девушка встрогом черном костюме. Она любезно распахнула перед Малколмом дверцу, внепроглядно тонированном стекле которой отражалось весеннее небо врыхлых комках облаков. Потом она ее захлопнула, отъединив юношу отшума оживленной магистрали и, обойдя автомобиль, села заруль.
        Подороге она непроронила ни слова. Малколм отнечего делать разглядывал ее отражение взеркале заднего вида. Лицо девушки хранило выражение мрачной сосредоточенности - она очень внимательно следила задорогой, вправом ухе унее, когда она поворачивала голову, мелькала черная таблетка беспроводной гарнитуры, авспециальном ложе рядом срулем находилось переговорное устройство внутренней связи. Безопасность поездок Афины Тьюри обеспечивалась повысшему разряду.
        Навид девушке-шоферессе можно было дать небольше двадцати пяти, аее реальный возраст, скорее всего, недотягивал доэтой условной отметки - черный костюм мужского покроя, короткие, прилизанные гелем волосы ихмурая строгость мимики - все это способствовало тому, чтобы она выглядела старше своихлет.
        Малколму хотелось спросить, почему его так запросто сегодня выпустили, ведь обычно воспитанникам очень долго приходилось добиваться разрешения навыезд уклассного наставника, подробно ему рассказывая, зачем икуда им нужно вАтлантсбурге. Атут натебе - тяжелые ворота открылись, как помановению волшебной палочки… Этот вопрос недавал ему покоя, нолицо девушки казалось таким непроницаемым, что он так инерешился его задать.
        - Выходи, - сказала она, покинув салон иснова распахнув перед ним дверцу автомобиля, - голос унее был грубоватый, ноприятный.
        Поставив ноги наасфальт ивыпрямившись, Малколм некоторое время немог прийти всебя - настолько поразила его шальная феерия световых реклам. Прежде ему приходилось бывать вАтлантсбурге, нокаждый раз вспешке, покаким-то делам, наэкскурсиях внестерпимо скучных музеях, историческом, этнографическом, военном… Никогда еще засвои шестнадцать лет Малколм небыл вторгово-развлекательной части города, ее называли «вечерней», тут круглосуточно ждали гостей скошельками нараспашку казино, бары, рестораны, клубы, бесчисленные магазинчики сненужными, нодорогими вещами. Иникаких тебе музеев…
        Глаза Малколма широко распахнулись…
        Навесные магистрали ссияющими вереницами фонарей - огненные ленты внебе. Гигантские постройки иззеркального стекла как вфантастических фильмах…
        Такая красота…
        Многоуровневый ресторан-отель «Эльсоль» располагался наестественном холме, нижние этажи его помещались внутри земляного вала, засаженного ссоблюдением определенного порядка врасположении красок мелкими нежными цветами, акверхним этажам счетырех сторон поднимались широкие каменные лестницы - много тысяч ступеней избледно-розового камня… Продолжение здания навершине холма выстроено было изкрупных каменных брусков, гладко отшлифованных, назакате они отливали как перламутр - зрелище поистине величественное - пообе стороны отглавного входа возвышались мощные белые колонны.
        - Будто храм… - невсилах оторвать глаз, чуть слышно пробормотал Малколм.
        - Капитализма, - седва уловимой ехидцей добавила девушка-шофересса, стоящая унего заспиной. Она слегка подтолкнула его вперед, - давай уже, иди, хватит глазеть, тебя ждут…
        ГЛАВА7
        Афина Тьюри сидела застоликом впросторном зале, стилизованном под старину. Светильники настенах илюстры под потолком изображали свечи - они изготовлялись наоснове технологии бездымного холодного пламени - отних неощущалось ни жара, ни запаха, нотысячи маленьких рыжих язычков танцевали, тянулись вверх ипригибались отдуновений точно так, как еслибы это был настоящий огонь.
        Стол сервировали надве персоны. Афина Тьюри жестом отослала приведшую Малколма девушку и, поднявшись, сама отодвинула ему стул.
        Вжизни она оказалась нетакой величественной, но, пожалуй, более привлекательной, чем нафотографиях вгазетах ивинтернете. Наней было узкое черное платье совставкой наспине, расшитой сдержанно поблескивающими пайетками.
        «Как змея…» - некстати подумалось Малколму. Садясь, он успел заметить, что сопровождавшая его девушка никуда неушла, она выбрала себе удобное место возле колонны устены зала иосталась стоять там, сканируя своим внимательным взглядом огромное помещение.
        Официант сполотенцем наруке белоснежным как ангельское крыло принес меню икарту напитков. Окружающая роскошь немного смущала Малколма. Он разглядывал прозрачный будто слеза округлый хрустальный бокал навысокой тонкой ножке, нерешаясь кнему прикоснуться. Разложенные вопределенном порядке возле его тарелки странные приспособления лишь отдаленно напоминали привычные нордовские ложки ивилки. Несколько раз Малколм робко оглядывался надевушку вчерном костюме, будтобы она, проводница изпривычного мира вэтот, новый, могла ему теперь помочь. Она так иоставалась стоять там, устены - непринуждённая напервый взгляд поза, рация внагрудном кармане пиджака, сосредоточенный взгляд, медленно плывущий поверх пестрой ресторанной толпы - иему стало ясно, что это молчаливое наблюдение продлится, сколько потребуется, весь вечер, пока Афина Тьюри будет расслаблено флиртовать, беспечно пить вино и, чувствуя себя сошедшей наземлю богиней, царственными жестами заказывать музыку живому оркестру…
        Малколм растерянно листал полностью кожаное меню имолчал. Переворачивая тонкие эластичные страницы свытесненными наних названиями блюд, юноша старался делать это как можно более медленно иделовито.
        «Интересно, соскольких животных пришлось содрать кожу, чтобы обеспечить весь ресторан подобными книжками.» - мелькнула непрошенная мысль.
        Он непредставлял, очем можно говорить ссидящей напротив женщиной.
        - Посмотри наменя, - сказала она властно ичуть насмешливо, - небойся.
        Малколм послушно поднял нанее взгляд, ему ничего ненужно было больше делать, его глаза были прекрасны, они говорили поклонницам то, вочто они хотели верить, таким уж они обладали свойством, эти большие тёмно-синие глаза вобрамлении пышных ресниц.
        Афина Тьюри взяла его руку и, медленно поднеся кгубам, свосхищенной бережностью поцеловалаеё.
        - Принесите нам самого лучшего вина, - сказала она официанту, неслышно приблизившемуся кстолику. Предметы появлялись иисчезали вего аккуратных иловких руках так, будто он был фокусник.
        - Да, пожалуйста, сейчас я приглашу консультанта повинам, для элитной коллекции напитков унас отдельная карта.
        Кстолу через пару минут подошла девушка вэлегантном костюме, состоящем изфрака, юбки-рюмочки иблузы сбелой бабочкой наворотнике.
        - Эксперт поредким иуникальным сортам вин, квашим услугам, - произнесла она, обращаясь преимущественно кАфине Тьюри, вэтом заведении её, вероятно, знали.
        - Сегодня мне хочется утонченной иромантической старины, - изрекла она мечтательно, - говорят, что хорошее вино может сообщить настроение той эпохи, когда выращены были ягоды, изкоторых оно изготовлено.
        - Унас есть напитки прошлого идаже позапрошлого века, одной изнаших бутылок почти двести лет, это красное вино оточень известной впрошлом, ноныне уже несуществующей династии виноделов, оно имеет очень богатую историю, прежде чем оказаться здесь, наша бутылка объехала почти весь мир, оней многие спрашивают, ноещё никто неотважился откупоритьеё.
        - Как раз то, что нужно, - сказала, задорно блеснув глазами Афина, - несите, мы смелые, мы рискнем.
        Бутылка была покрыта тонким слоем сероватой пыли сосвежими следами пальцев. Девушка-эксперт наглазах уАфины иМалколма протерла её белоснежным полотенцем.
        Вино оказалось почти густое, будто масло, тёмное, как венозная кровь, терпкое иудивительно ароматное - миллионы оттенков чудесного солнечного запаха кружили голову, стоило только приблизить бокал клицу. Здесь был ирассвет над влажной весенней пашней, иполуденный зной чужой, далёкой страны, инатруженные шершавые ладони сборщиков винограда, их бережные прикосновения - самые лучшие гроздья сорвали иосторожно уложили они когда-то вплетеную корзину, чтобы теперь, почти два века спустя Афина поднесла ксвоим полным красивым губам прозрачную льдинку бокала, сделала небольшой изящный глоток и, слегка причмокнув, прикрыла глаза, упиваясь долгим послевкусием коллекционного напитка…
        Малколм никогда вжизни непил вина. Он сопаской поглядывал набокал, чуть меньше чем натреть наполненный этой пахучей черной кровью.
        - Это неяд, - улыбнулась Афина, поправив наплечах боа изкакого-то редкого меха, - попробуй.
        Юноша покорно сделал небольшой глоток.
        - Ну как? - спросила она, блестя глазами. Происходящее ее, по-видимому, забавляло. Точно Малколм был ручной обезьянкой, которую напотеху усадили заобщий стол.
        - Хорошо, - пробормотал он, чувствуя приятное онемение языка оттерпкости напитка, - прекрасно…
        - Вот представь себе, - Афина взяла вруки бокал ислегка наклонила его, разглядывая напросвет, - ведь давно уже умер винодел, трудившийся ради того, чтобы мы пили сейчас это вино; он слюбовью собирал ягоды для него, перебирал, чтобы семена иплодоножки неиспортили вкуса, мял их, разливал сок вспециальные сосуды - он вложил вэтот напиток всю свою душу, иэта душа сейчас внем содержится - больше века назад умерший человек продолжается вэтом напитке, итеперь мы стобой волей-неволей связаны сним…
        - Мы пьем душу мертвого винодела? - робко уточнил Малколм.
        - Очень точный образ, браво, - улыбнулась Афина, - мне нравится…
        - Чемже мы заслужили такую жутковатую честь? - спросил он, рассматривая круглобокую темную бутылку, подписанную напочти уже непонятном старомодном языке.
        Афина рассмеялась.
        - Я заэто заплатила.
        - Ая?
        - Ты красивый, - она протянула руку ивзяла его заподбородок, как итогда, водворе Норда. Малколм вздрогнул отэтого прикосновения, вино начинало действовать, все вокруг преобразилось, свет стал ярче, ипронзительная мелодия скрипки, звучащая взале, глубже проникала вдушу.
        Рубиновые губы Афины продолжали шевелится.
        - Красота - самое большое достояние, - говорила она, - ценнейшее изсокровищ, это универсальная валюта, исопутствующие ей удовольствия желанны для всех… Красивая жизнь. Ведь вэтом словосочетании очень глубокий смысл, неправдали? Красивые вещи, красивая еда, красивые ситуации. Все это окружает богатых исчастливых людей. Имы завидуем им, хотим быть среди них, такими как они. Хотим испытывать наслаждение любоваться красотой, наслаждение обладать ею, воимя красоты совершаются самые великие подвиги ипреступления. Сточки зрения биологии красота - отражение безупречного генофонда - поэтому красивые люди могу ничего неделать, им всё предложат ивсё дадут, ибо единственное, что движет живым, это инстинкт продолжения рода. Всякий хочет продолжится вкрасоте иготов платить зашанс соединить свои жалкие гаметы сгаметами красивого человека…
        Афина Тьюри прервалась, чтобы глотнуть вина.
        - Ты красивый, поэтому заслуживаешь всего самого лучшего. Я купила душу мертвого винодела для тебя, - она улыбнулась самодовольно ихищно, вэтой женщине было что-то жуткое, вее формулировках, вее точеных пальцах, играющих сножкой бокала; Малколм побаивался её, ивтоже время она его неодолимо притягивала, привлекала - где уж ровесницам сих плоскими шутками, пустым бахвальством идурацкими плюшевыми медведями!
        Аруки… Что заруки! Удевчонок небывает таких рук, уверенных иточных вкаждом движении, ссуховатой изящно увядающей кожей натыльной стороне кисти - возраст женщины всегда выдают руки, причины их старения негормональные, никакими препаратами нельзя стереть срук следы переделанных дел, да и, пожалуй, иненужно. Руки - это летопись жизни, инакисти Афины Тьюри можно было смотреть бесконечно, читая поним, упиваясьими…
        Выдержанное вино преобразило окружающим мир, наполнив его сочными красками иудивительными образами. Малколму казалось, будто никогда прежде ему небыло лучше, чем теперь, будто он впервые вжизни по-настоящему влюблен иочень счастлив.
        Заказав оркестру невероятно красивую медленную мелодию, Афина вывела его вцентр зала. Почти все, кто был там, смотрели наних, и, скорее всего, восхищались.
        Наверное, даже стоящая устены строгая девушка вчерном костюме отвлеклась отсвоего напряженного наблюдения, всего намиг, только чтобы подумать, как великолепно эти двое смотрятся вместе - осанистая царственная Афина ихрупкий нежный как лилия Малколм…
        Он опомнился вроскошной постели люкса напредпоследнем этаже отеля «Эльсоль». Разворошенное белоснежное белье вздымалось вокруг него словно облака, это напоминало пробуждение наседьмых небесах. Малколм был один, вполусумрачном номере стояла тишина, нечувствовалось совершенно никакого движения, только неугомонно сновал туда-сюда маятник больших часов изкрасного дерева, да слегка шевелились задернутые шторы, когда пробегали поскладкам их, как поклавишам, невидимые пальцы сквозняка.
        Случившееся вызвало уМалколма лишь легкое недоумение. Он неожидал, что Афина возьмет всё так просто, как нечто принадлежащее ей поправу, ноигорьковатого послевкусия неощущалось - надеяться накакую-то глубину вэтой истории былобы, пожалуй, слишком глупо.
        Потянувшись, он слегка привстал - нежное плечико выплыло изоблачного вороха одеял словно луна - ивзглянул начасы. О, Пречистый иВсеблагая! Они показывали пятнадцать минут одиннадцатого!
        Малколм вскочил, отшвырнув невесомые будто пух ткани, икак был, всамом прекрасном изсвоих одеяний, подбежал кдверям.
        Ему немедленно нужно возвращаться вНорд, ведь общежитие совсем скоро закроется! Юношу охватила паника: отель «Эльсоль» так далеко, ехать почти через весь Атлантсбург, авремени всего три четверти часа… Что делать? Позвонить портье? Вызвать такси? Где Афина?
        - Ну кудаже ты втаком виде? - раздался изполумрака спокойный ичуть насмешливый голос, - хочешь, чтобы вкоридоре все попадали вобморок?
        Возле дверей стояла строгая девушка вчерном костюме. Она протянула ему одежду, которую, вероятно, заботливо подобрала доэтого спола.
        - Уменя… уменя очень мало времени, - горестно прошептал Малколм.
        - Вот иодевайся скорее, я отвезу тебя, возможно, мы еще успеем.
        Юноша был так потрясен происходящим, что ничего неспрашивал. Натянув насебя одежду, он совершенно безучастно, как сомнамбула, последовал задевушкой покоридору клифтам, затем дальше вниз, покаменной лестнице, потрясающе освещенной рядами маленьких круглых светильников, размещенных покраям ступеней. Отнего уже ничего независело, ион вверил свою судьбу непогодам суровой охраннице Афины Тьюри так, как привык вверять её женщинам. Она усадила его взнакомый уже черный автомобиль.
        Малколм сильно волновался, он поминутно выглядывал из-за спинки кресла, чтобы украдкой взглянуть понаспидометр.
        - Лучше расслабься исмотри вокно, - получил он иронично-доброжелательный совет, - там иногда можно увидеть что-нибудь хорошее, аоттого, что ты вертишься, как уж насковородке, машина быстрее непоедет, вэтот час обычно движение здесь плотное…
        Малколм, так уж он был устроен, послушно прильнул кстеклу; он привык нерассуждая выполнять всё, что ему говорили женщины - один раз осознав, что им это нравится, командовать, ощущать свою власть, этот юноша делал всё, чтобы им угодить… Ипотому число его поклонниц росло скаждым днём…
        Атлантсбург пышно украсили кДню Освобождения Женщин - главному государственному празднику вНовой Атлантиде - всюду развешены были светящиеся гирлянды, отбегающих огоньков рябило вглазах. Эта бешеная симфония электричества, которую, вероятно, обеспечивала целая атомная станция, немогла незавораживать своей кичливой роскошью, своим совершенно бессмысленным бесконечным бегом покругу: чем-то озабоченные люди спешили потротуару мимо, они привыкли, им совершенно небыло дела, смотрел только Малколм, да итот мимоходом, изокна автомобиля - он никогда ещё невидел ночных огней Мегаполиса.
        - Ах ты, чёрт, - сказала девушка-водитель, - кажется, унас кто-то нахвосте!
        - Вкаком смысле? - встревожился Малколм.
        - Впрямом. Занами едет вон та чёрная «Сиена Лаерта». Ни одного поворота ещё непропустила, жучиха…
        - Имы теперь несможем попасть вНорд? - еще более обеспокоенно спросил юноша.
        - Мы попробуем, дай бог, мне почудилось, - непоказав заранее поворота, она выехала наперекресток инеожиданно свернула вузенькую боковую улочку. Кто-то резко тормознул, кто-то просигналил вслед идаже грязно выругался вокно автомобиля.
        - Как тебе такой финт ушами? - задорно спросила она уневедомого супостата.
        Малколма при повороте неслабо приложило головой остекло.
        - Извини, детка, - небрежно бросила ему через плечо девушка зарулем, - влюбом деле иногда приходится идти нанезначительные жертвы, чтобы избежать более крупных.
        Чёрная «Сиена Лаерта» поехала прямо.
        - Акто может преследовать нас? - спросил Малколм, потирая ушибленное место.
        - Да кто угодно. Активисты движения «Семейный Очаг», религиозные фанатики разные, противники репродуктивных технологий, просто придурки, которых чем-то возмущает Афина, она женщина экстравагантная, малоли…
        - «Семейный очаг», - Малколм заинтересованно выпрямился насидении, - я видел что-то такое вновостных лентах поисковиков, - чем они занимаются?
        - Они считают, что проект «Искусственный эндометрий» вконечном итоге окончательно погубит семейные ценности, стараются всячески продвинуть эту теорию вмассы, устраивают демонстрации иакции протеста. Моя нанимательница является для них чем-то вроде овеществленного зла, ведь именно она придумала выводить людей как скот насельскохозяйственных предприятиях. Несколько раз активисты закидывали машину Афины несвежими яйцами игнилыми овощами.
        Малколм слушал очень внимательно, итеперь женщина, скоторой он весьма приятно провел несколько последних часов предстала перед ним всовершенно ином свете - он впервые задумался ореальном масштабе ее личности; ведь это непросто знаменитость всамом зените своей славы - такие женщины остаются вистории, они непосредственно участвуют вней, создают ее, ииногда им даже оказывается под силу развернуть посвоему ее тяжелое зубчатое колесо…
        Девушка зарулем что-то напевала, уверенно петляя понезнакомым переулкам.
        - Арелигиозные фанатики?
        - Какие именно? Помимо государственной Церкви, Ортодоксальной Мужской Церкви иеще нескольких официально признанных конфессий, существует огромное множество различных ответвлений исект. Номыслят они все примерно поодному итомуже шаблону, адействия их зачастую носят экстремистский характер ипреследуются позакону. Их главная идея состоит втом, что Афина своими экспериментами попрала основные этические ценности человечества. Инетолько она одна. Эти безумцы регулярно совершают покушения набиологов, генетиков, репродуктологов, словом навсех, кто имеет какое-либо отношение кнаукам, задевающим, сих точки зрения, «промысел божий». Некоторые изних считают, что глобальная мутация половых хромосом несамостоятельный процесс, аследствие неудачного научного эксперимента над людьми излопыхательски мстят всем ученым подряд. Асамые повернутые мечтают уничтожить науку как таковую изаменить ее слепой верой, так, как это было тысячи лет назад…
        Они теперь ехали гораздо западнее, чем предполагалось. Было уже без двадцати одиннадцать, инадежды нато, что они успеют добраться доНорда кзакрытию общежития почти неоставалось. Девушка-шофер настороженно посматривала посторонам.
        - Думаешь, нас все-таки преследовали, - спросил Малколм, точно также, как расспрашивал доэтого опредполагаемых врагах Афины - больше для того, чтобы отвлечься отсвоей тревоги.
        - Я почти уверена.
        Едва она успела это сказать, избоковой улицы вынырнула знакомая им «Сиена» инаперекрестке невозмутимо пристроилась сзади их автомобиля.
        - Лущить их луковки… Вот небыло печали, так кони замычали… Ты… знаешь, что, - она постаралась произнести это как можно спокойнее, - лучше пригнись. Навсякий случай.
        Малколм как всегда перечить нестал.
        Довыезда изгорода осталось несколько минут спокойной езды, может, они ещё успеют.
        «Сиена Лаерта» ехала следом, повторяя каждый поворот.
        Идиоты, - недовольно буркнула девушка-водитель, - Наверняка ведь какие-нибудь экзальтированные школяры! Неумеют ни черта, автеррористы лезут; я их содной обоймы всех положить могу, ажалко прямо дослез, мальчишки вот вроде тебя, молоденькие, личики беленькие, безбородые, - она ощутимо поднажала нагаз. Черная «Сиена» старалась неотставать, хотя мощностей двигателя унеё было гораздо меньше, чем уличного автомобиля Афины.
        Малколм взглянул начасы. Без пятнадцати одиннадцать. Надежда утекала как последние капли изверхней чаши водяных часов. Немного притормозив, машина проехала первый пост ГАИ навыезде изАтлантсбурга. «Сиена» немного отстала, нопотом снова возникла взеркале заднего вида будто навязчивый рекламный баннер всети.
        Все остальное произошло засекунды. Друг задругом раздалось несколько хлопков. Назаднем инапереднем стекле появились звездочки расходящихся трещинок вокруг пулевых отверстий. Малколм, затаив дыхание, залег назаднем сидении автомобиля.
        - Понеслось, - спокойно сказала девушка вчёрном. Тутже вруке унее появился пистолет. Отстегнув ремень безопасности, она раскрыла дверцу, ловко изогнулась, держась заруль одной рукой, ивсем корпусом повиснув намиг над несущемся асфальтом выстрелила назад.
        Раздался ответный хлопок, одинокий икакой-то обиженный. Чёрная Сиена свизгом затормозила ипошла юзом.
        Девушка-водитель прибавила скорость.
        - Вот так. Хотябы выиграем время, - пробормотала она, глядя взеркало.
        - Ты пробила им колесо?
        Она кивнула.
        - Круто… - восхищенно прошептал Малколм.
        Через некоторое время наприборной панели замаячил красный огонек - критический уровень запаса топлива. Девушка вчерном чертыхнулась, хлопнув порулю.
        - Они пробили мне бензобак, - мрачно констатировала она, - теперь мы несможем ехать дальше.
        Впереди маячили огни бензоколонки. Там, заехав занебольшое здание экспресс-супермаркета, суровая девушка остановила автомобиль.
        - Здесь относительно безопасно. Я думаю, проскочат… Если им, конечно, удастся сменить колесо.
        - ОВсеблагая! Где мы? - Малколм, паникуя, выскочил измашины, вокруг всвете дорожных фонарей простирались совершенно незнакомые места.
        - Это западное шоссе, - сказала девушка-водитель, - дальше есть перемычка между ним июжным, покоторому обычно ездят изАтлантсбурга втвой пансион. Неволнуйся. Когда-нибудь мы туда попадем.
        - Номне нужно быть там прямо сейчас! - горестно воскликнул Малколм, большие глаза его моментально наполнились слезами, - взгляни, начасах без пяти одиннадцать! Я пропал… вся моя репутация… погибла… Как ты непонимаешь, я опозорен… Навсегда!
        - Извини, - только исказала она. Выйдя измашины тоже, девушка-водитель расслабленно прислонилась спиной кдверце, подняв голову, посмотрела нанебо. Кое-где между грязными клочками облаков можно было отыскать первые робкие звезды.
        Тут-то Малколм изаметил, что уего спутницы что-то капает срукава.
        Метнувшись кней, он тутже позабыл освоем горе.
        - О, Пречистый… Кровь… Ты ранена!
        - Да, мне попали вплечо, - уМалколма мурашки бежали попозвоночнику, адевушка-шофер сообщила обэтом совершенно буднично, словно онезначительном пустяке, - Подойди ближе, - скомандовала она, - Сможешь перетянуть мне рану? Ипобыстрее. Уменя кровь плохо сворачивается, дай что-нибудь, какую-нибудь тряпку…
        Малколм начал беспомощно шарить вокруг.
        - Нет… Уменя ничего нет! - стоской воскликнул он, поднимая нанеё огромные испуганные глаза.
        - Аэто что? - строгая девушка кивком головы указала наего новенький модный нежно-сиреневый галстук.
        Часы вмашине показывали двадцать три ноль пять.
        Малколм робко дотронулся дозастёжки наворотнике. Ему, конечно, очень жалко было галстук, такой красивый, исовсем почти неношеный, он недавно заказал его вонлайн каталоге аксессуаров… Только куда деваться. Неносить ему больше таких галстуков, все, что есть, полный шкаф, придётся раздать приятелям - то-то они обрадуются. Он вздохнул… Двери общежития закрылись, теперь ночь, аон стоит скакой-то совершенно незнакомой, нокрасивой, да ктомуже истекающей кровью девушкой возле бензоколонки - потери галстука уже неизбежать никак, остается только выбрать более эффектный способ…
        - А… ну его клешему, - торопливо развязывая галстук, злорадно пробормотал Малколм, - всё одно, мне его больше неносить, так хоть польза будет.
        Девушка тем временем сняла пиджак ирубаху, оставшись напрохладном весеннем ветру всамой нижней тонкой белой маечке, под которой обескураживающе подробно угадывалось тело; едва приподнятые выпуклости рудиментов молочных желез смаленькими, только чуть крупнее чем умужчин шариками сосков. Она повернулась кнему окровавленным плечом.
        - Вяжи прямо поверх раны, икрепче затягивай, нежалей.
        - ОВсеблагая, - прошептал юноша одними губами, он боялся крови иструдом преодолевал дурноту, - тебе небольно?
        Обматывая рану, он чувствовал, как тверда наощупь хрупкая свиду рука.
        - Знаешь, сомной подобное нередко случается, вроде как уповаров ножом порезаться. Работа такая.
        Малколм изо всех сил стянул кончики своего сиреневого галстука наплече суровой незнакомки. Ткань моментально потемнела, впитав свежую кровь.
        - Так пойдет? - спросил он взволнованно.
        - Нормально, теперь надо выбираться отсюда, - как ни вчем небывало она надела пиджак, куртку, села вмашину ипринялась водить пальцами посенсорному экрану автокомпьютера.
        - Мы опоздали, - грустно сказал Малколм, - уже больше одиннадцати, - электронные ворота общежития автоматически блокируются в23.00, ипосле этого войти туда невозможно даже сордером наобыск… Таковы правила Норда. Никаких специальных пропусков, никаких исключений. Бригада скорой помощи натерритории детского общежития своя, поэтому администрация зоны просто невидит необходимости втом, чтобы открывать кому-либо ворота поночам.
        - Ну, значит, мы забортом, - покачала головой девушка, - новсе равно ехать надо, хоть куда-нибудь, нездесьже оставаться, всамом деле? Афина наказала мне доставить тебя наместо вцелости исохранности. Ивыходит, теперь я смогу исполнить это только утром. Садись.
        - Икуда мы поедем? - обеспокоенно спросил Малколм.
        - Наэтой машине, разумеется, никуда. Атак - вгостиницу. Иначе нам неудастся как следует отдохнуть. Здесь есть неподалёку, не«Эльсоль», конечно, новполне достойный приют для усталых путников, я хотябы рану свою промою как полагается…
        - Иты непойдешь кврачу?! - удивился юноша.
        - Стакой-то царапиной? - отмахнулась девушка, - Нет, конечно. Сам видел, пуля прошла покасательной, лишь слегка надорвав кожу, продезинфицирую хорошенько иготово. Еслибы каждое такое ранение выбивало меня изколеи, то для обеспечения безопасности нужно былобы держать целый полк таких какя.
        Малколм заметил, что пошёл дождь. Набоковом стекле появилось несколько тонких прямых похожих натрещинки линий.
        Его спутница озабоченно глядела надорогу:
        - Интересно, кто приедет раньше, такси или какие-нибудь очередные клоуны спистолетами?
        Внедорогой гостинице наокраине Атлантсбурга сняли номер начетвертом этаже. Тут была двуспальная кровать, телевизор, бар инебольшой балкон.
        - Помоги мне промыть рану, - сказала она, - если крови небоишься, - открыв аптечку, захваченную измашины, девушка вынула оттуда стерильные бинты, пакетики скровоостанавливающим порошком ибольшую матовую белую бутылку сголубоватой жидкостью.
        Расширенными отужаса глазами Малколм наблюдал занею. Ему нето что помогать - вобморокбы нехлопнуться… Когда вНорде девчонки дрались, разбивали друг другу носы, расквашивали губы, сидели, прижимая клицу окровавленные платки, он всегда ахал, отворачивался, бледнел - ему становилось дурно - амногочисленные поклонницы каждый раз умилялись тому, какой он трепетный инежный…
        - Ну вот ивсё, - сказала девушка, - стирая ватой снеповрежденной кожи плеча подтеки голубоватой жидкости, которая, попав врану, обильно пенилась игрозно шипела. Это самый надежный вмире антисептик. Говорят, что именно он спасает раненых вперестрелках гангстерш. Афина заказывает его через каких-то своих знакомых заграницей. Подойди сюда иобмотай мне руку бинтом.
        Мужчина недолжен возражать женщине. Чтобы он ни чувствовал, придётся подчиниться.
        Преодолевая свой страх, Малколм делал то, очем она просила: аккуратно раскручивая, обводил вокруг её крепкого стройного плеча рулон белоснежного бинта; боковым зрением он видел её строгий профиль нафоне простых гостиничных обоев, тонкую шею, маленькое ухо скруглой как монетка мочкой - еслибы кто-то третий смотрел наних состороны, емубы, наверное, так неудалось понять, кто изних принадлежит кмужскому полу, акто - кженскому, дотого они были похожи, оба хрупкие, юные, сгладкими нежными лицами - мутация половых хромосом удивительным образом сблизила два биологических пола, девушки стали чуть более резкими, угловатыми, аюноши, напротив, смягчились всвоих чертах… Это была общая тенденция. Как известно избиологии, впервые мгновения своей жизни всякий зародыш - женский; человечество всвоей эволюции стремилось кутраченному единообразию.
        Малколм закончил накладывать повязку.
        - Спасибо. Ложись теперь спать.
        - Я нехочу.
        - Почему?
        - Незнаю… Мне страшно.
        - Тебе совершенно нечего бояться. Афина дала мне инструкцию оберегать тебя, ипока я рядом никто тебя необидит,спи…
        Малколм нераздеваясь прилег нагостиничную кровать. Некоторое время он тихо полежал сзакрытыми глазами, носон нешел, слишком много всего произошло, столько мыслей роилось унего вголове…
        - Ты так метко стреляешь, - сказал он, повернувшись напостели, - попала им вколесо содного выстрела…
        - Хочешь повеселиться? - спросила она, - иди сюда.
        Сэтими словами она вышла набалкон номера идостала из-за пояса пистолет. Привинтив кнему глушитель, она кивнула Малколму:
        - Ну, смелее…Иди.
        Малколм подошел, сопаской косясь натонкий длинный ствол.
        - Видишь вон те глупые гирлянды, ко дню Освобождения, - она указала взглядом наряд мелких разноцветных лампочек, висящих над оживленной улицей чуть ниже балкона, накотором они стояли.
        Он кивнул.
        Она потерла плечо.
        - Болит? - сочувственно спросил Малколм.
        - Немного, - ответила она небрежно и, сняв пистолет спредохранителя, скомандовала, - называй мне цвета.
        - Красный, - тихо сказалон.
        Раздался уже знакомый ему тихий изловещий хлопок - одна изкрасных лампочек, ярко мигнув, погасла.
        - Зеленый.
        Тоже самое произошло исовторой лампочкой изгирлянды.
        - Желтый.
        Ни разу непромахнувшись, она выбивала лампочки поцветам дотех пор, пока унее некончилась обойма.
        - Ух ты… - потрясенно пошептал Малколм.
        - Я была снайпером, - пояснила она, - пока меня недемобилизовали после тяжелого ранения. Атеперь работаю уАфины, ей очень нужны надежные люди. Как ты уже имел возможность убедиться, врагов унеё - дочерта…
        - Ая сначала думал, что ты просто водишь личный автомобиль.
        - Нет, я телохранительница.
        Постояв немного напрохладном ветру, они вернулись вномер.
        - Иона… госпожа Тьюри, наверное, хорошо тебе платит?
        Девушка усмехнулась.
        - Всяко больше, чем пенсия поинвалидности.
        Малколм непонимающе взглянул нанеё. Вассоциативный ряд, возникающий унего всознании при произнесении слова «инвалид», эта девушка невписывалась совершенно… Крепкие руки, меткий глаз, мускулистая спина под тонкой спортивной маечкой. Рядом снею, теперь, после представления набалконе, он чувствовал себя вабсолютной безопасности…
        - Уменя только одна почка, нет селезенки иполимерный протез вместо нижнего ребра, - сшокирующей откровенностью пояснила она, - авсё, что я умею вжизни - это попадать сполукилометра внекрупную дыню, такчто…
        Она замолчала, протирая корпус пистолета. Гладкие бугорки мышц перекатывались унее наспине. Малколм был потрясен, сначала он немог вымолвить ни слова, потом спросил осторожно:
        - Итебе нетяжело… работать уАфины?
        - Стрелять поживым, знаешьли, всегда тяжело, хоть содной почкой, хоть сдвумя. Но, что поделаешь, работа такая, - признала она совздохом, идобавила сердито:
        - Хватит болтать. Тебе давно спать пора. Давай невыдумывай, разбирай постель иложись понормальному. Водежде, посебе знаю, как следует невыспаться.
        - Акакже ты? - спросил он ипочему-то заволновался.
        - Я отдохну вкресле.
        Она сдернула скровати большое покрывало и, усевшись поудобнее, использовала его вкачестве пледа, расслабленно откинула голову иприкрыла глаза.
        Малколм был почти обижен тем, что эта суровая незнакомка досих пор никак непроявила симпатии поотношению кнему. Разбалованный ухаживаниями стринадцати лет, он успел привыкнуть ктому, что его ангельское личико ипокорный взгляд огромных сапфировых глаз неизменно вызывают удевушек желание залезть кнему вштаны; он воспринимал как должное туманные намёки идаже откровенные домогательства, вто время как нормальное человеческое отношение уже казалось ему неестественным…
        Поначалу уМалколма невозникало сомнений, что имрачная охранница Афины, выбрав удачный момент, воспользуется пикантной ситуацией (весенняя ночь, они наедине вгостиничном номере) ивозьмет снего всё. Он уже морально кэтому подготовился, идаже почти хотел этого - да почему «почти»? - он хотел; забившись под одеяло, Малколм предчувствовал её прикосновения - они представлялись ему неслишком умелыми ипо-солдатски чуть-чуть грубоватыми…
        Аона, оказывается, собиралась просто подремать вкресле!
        Неужели он совершенно некажется ей привлекательным? Эта мысль задела его, иМалколм решил сам проявить активность. Может, она просто стесняется? Он привстал напостели, намеренно столкнув одеяло сосвоего плеча так, чтобы это выглядело как будто оно соскользнуло само, он хотел еще разок продемонстрировать ей, какбы ненароком, какая унего кожа… Лилейная, лепестковая.
        - Тебе там точно удобно? - спросил он, кокетливо взмахнув длиннущими ресницами.
        Ироничная ухмылка тронула ее узкие губы.
        - Вполне, - ответила она, как ему показалось, стонкой насмешкой, - нестоит так заменя переживать.
        Малколма точно жаром опалило; он ни секунды несомневался втом, что она всё поняла… Иэтот отказ, ироничным полунамеком, показался ему отчего-то таким унизительным, что он несмог сдержать обиды:
        - Аты, я смотрю, идеальная охрана, - попытался съязвить он, натянув одеяло доподбородка, - несобираешь объедки состола своей хозяйки…
        Вответ наэто она поднялась скресла, подошла ккровати иприсела накорточки уизголовья.
        - Тот, кто был навойне, отлично знает цену объедкам, - произнесла она соспокойной улыбкой, наэтот раз вее словах небыло совершенно никакой иронии, они прозвучали как никогда серьезно, иневыразимая глубина открылась вних Малколму, - почему недоесть, особенно если вкусно… Мы ведь негордые, - она протянула руку ивзяла юношу заподбородок, почти также как когда-то Афина, только гораздо бережнее, повернула ксебе его лицо и, глядя прямо вглаза, добавила снеожиданной нежной грустью:
        - Только ты - это необъедки…
        - Я совсем нехочу спать, - виновато прошептал он вответ, - посиди сомной, просто посиди.
        Они проговорили досамого рассвета, выпили вномере попорции кофе сосладким ликером икокосовой стружкой, как она любила, нонесмотря наэто подороге вНорд Малколм задремал назаднем сидении такси, положив голову наплечо строгой девушки вчерном пиджаке, скоторой он чувствовал себя всовершеннейшей безопасности, словно враю или вматеринской утробе…
        Он плохо помнил, как перекочевал изтакси напотертый диванчик внаблюдательной будке при входе вкорпус общежития, все происходило внепреодолимой сладкой дреме; сквозь сон он слышал, как девушка вчерном что-то тихо объясняла коменданту, шуршала бумагой, заполняя какие-то бланки. Потом исчезли все звуки идаже мягкий свет, просачивающийся сквозь веки: Малколм спал по-настоящему, глубоко испокойно, ему казалось, что девушка, укоторой он даже неспросил имени, досих пор рядом, итеперь она уже никогда неоставитего…
        ГЛАВА8
        Малколм проснулся, когда завысоким маленьким окном будочки вахтера уже звенел вовсю весёлый весенний день. Он медленно потянулся всем телом, спустил ноги спотертого диванчика исел, рассматривая всё вокруг словно впервые, сневедомо откуда появившемся радостным изумлением.
        - Ну что, нагулялся? - недобро покосился нанего вахтер, седой патлатый пожилой мужчина, - смотри, непожалей потом, - добавил он чуть более сурово, встретив беспечно-счастливую улыбку Малколма, - ранние любови пройдут, арепутацию неотмоешь, - вахтер машинально погляделся влежащее настоле зеркальце, - я вот тоже вмолодости был красавец, девчонки попятам табунами ходили, земные блага градом сыпались, рестораны, цветы, дорогие подарки иразвлечения… атеперь вот сижу тут зажалкие гроши… потому что никогда ничего делать неумел, аучиться даже непробовал. Зачем? - думал, всю жизнь насодержании прожил, атеперь вот, кому такой я надобен? - патлатый вахтер для пущей убедительности слегка дотронулся пальцами досвоего морщинистого лица, - так что опомнись парень, пока непоздно…
        Малколм неслушал, он продолжал улыбаться охватившему его удивительному чувству неисчерпаемой внутренней радости иполноты существования. Он встретил сегодня самую лучшую девушку наземле! Юноша еще разочек потянулся и, поднявшись, взглянул вмаленькое оконце налоскуток яркого весеннего неба.
        Как прекрасенмир!
        Только гдеже она? Если она ушла, то почему несказала, когда вернется?
        Малколм открыл было рот, чтобы спросить увахтера одевушке, нотолько сейчас донего дошло, что, успев втечении этой сумбурной невероятной ночи переговорить снею практически обо всем, он так инеузнал ее имени!
        - Простите, господин вахтер, - вежливо обратился он кпатлатому мужчине, постаравшись вложить вприветственную улыбку как можно больше переполняющего его восторга, - ата девушка, которая меня привела, она еще заполняла что-то увас настоле, вы незапомнили случайно, как её зовут?
        Вахтер взглянул нанего ссердитым изумлением.
        - Да ты что? Знаешь сколько уменя тут всяких разных бумажки пишут? Гдеже упомнишь? - старик отхлебнул что-то изфляжки, стоящей накраю стола, - ну молодежь пошла, ужас! Уменя, - добавил он чуть погодя, - сто двадцать три возлюбленных было, ия их досих пор всех попорядку назвать могу! Асейчас… Иимен неспрашивают. Всё сразу инеглядя… Ну времена, ну нравы…
        Вахтер снова отхлебнул изфляжки.
        - Сам помнить должен скем шатался! - вытянув вперед шею как сердитая птица, негодующе шикнул он наМалколма.
        - Простите… - юноша бессознательно подался назад, - ну, может быть, увас хоть бумаги эти остались… - робко предположилон.
        - Всё кдиректриссе уже пошло, - ворчливо отмахнулся вахтер, - любит - сама придет, анелюбит, так дурак, выбирать неумеешь.
        - Спасибо, - аккуратно притворив дверь будочки, Малколм направился ксебе наверх.
        Безбрежная радость быстро таяла, сменяясь отрезвлением сгорьковатым привкусом предчувствия расплаты.
        «Кдиректриссе, кдиректриссе…»
        Унизительная процедура «принятия позора» всегда проходит вмалом ковровом зале, примыкающем ккабинету Аманды Крис.
        Эта изысканная пытка проводится весьма торжественно - приглашенные собираются, сострогими вытянутыми лицами прочитывают речи, ивоспитанник, нервно переступая сноги наногу накрасном ковре, дрожащими руками принимает изрук директриссы чёрный галстук изакрепляет его нарубашке. Затем кланяется, произносит несколько слов всвое оправдание, отходит, опустив голову, красиво разворачивается, исдостоинством покидает зал, ступая поковру безупречно отполированными туфлями…
        Нужно одеться как можно лучше. Пиджак ибрюки должны быть как следует отпарены, ини вкоем случае нигде нельзя обнаружиться жирному пятну или небольшой дырочке. Собираться следует будто насвадьбу или напохороны - собственные! - сневероятной тщательностью. Никаким случайностям непозволено вмешиваться вход этого мрачного, нокрасивого ритуала…
        Малколм открыл шкаф. Вот они - строгие чёрные брюки, чистые, отглаженные, ничего ненадо делать - только надеть, он очень редко их носил, предпочитая более свободный стиль. Вот - пиджак. Белая рубашка. Подержав вешалку вруках, юноша водворил её наместо. Нет уж! Недождутся. Больше он несобирается играть поих правилам.
        Малколм улыбнулся.
        Он принялся доставать изшкафа одну вешалку задругой. Критически разглядывал каждую вещь, хмурился, прикидывал насебя ивешал наместо.
        «Где тут уменя самое вызывающее шмотье?»
        Юноша выбрал для предстоящего мероприятия нежно-голубые невероятно узкие джинсы-клеш ияркую шелковую рубашку сцветами иптицами, которую он обычно носил только вовремя летних каникул. Малколм чувствовал ту необыкновенную легкость прощания спрошлым, которая обычно приходит лишь смудростью или сосознанием обреченности; он ясно понимал, что теперь его жизнь никогда уже небудет прежней, ножалеть очем-либо глупо, тем более если благодаря этой ночи, проведённой застенами Норда инизвергнувшей его впозор, он познакомился ссамой лучшей девушкой наземле!
        Малколм извлек изящика стола косметичку.
        Освежил губы прозрачным блеском. Неспеша накрасил ресницы. Для полноты образа он решил нарисовать себе особенно яркие стрелки - пусть ворчат! - несколько чётких карандашных линий, проведённых привычной уверенной рукой - иего огромные выразительные глаза как будто стали ещё больше…
        Впоследний раз взглянув насебя взеркало он игриво приподнял бровь иухмыльнулся: мы, дескать, ещё посмотрим, кто кого…
        Лишь одно обстоятельство теперь печалилоего.
        Саймон.
        Согласно неписанному правилу запятнавшего свою репутацию Малколма как юношу, подающего несамый лучший пример, должны были лишить шефства над младшим товарищем…
        Вдверь постучали.
        - Это я, - раздался знакомый голосок.
        Малколм открыл, склонился ибез слов обнял своего питомца.
        - Я знаю, что произошло, тебя небыло ночью, иты теперь должен идти кдиректриссе, - Саймон тоже обнимал его, изо всех своих детских силенок прижимая ксебе, - пожалуйста, скажи им, чтобы они неотнимали меня утебя, я нехочу другого старшего брата, я никого нехочу кроме тебя, я буду прятаться отних, ломать их электронные карточки иплевать им всуп… Пожалуйста, скажи…
        Мальчик умолк итеперь просто плакал, уткнув носик впахнущую модной туалетной водой цветастую рубашку Малколма.
        - Ну хорошо, я скажу, я обязательно им скажу, - растроганно прошептал тот, чувствуя, что ипоего собственной щеке скатывается большая прохладная слеза.
        Вковровом зале все уже собрались - классный наставник, педагог-психолог, главный смотритель общежития, заместитель поучебно-воспитательной работе, ну и, конечноже, директрисса. Наних были одинаковые черные костюмы - торжественные ипростые, они свободно расселись застоящим вцентре зала подковообразным столом изплотной роскошной древесины - ивпервую секунду Малколму подумалось, что они похожи насборище хищных птиц.
        - Добрый день, - сказал юноша.
        Преодолевая робость, он ступил накрасный ковер икрасиво, стараясь несуетиться, словно нацеремонии вручения кинопремии, прошел понему отдвери кстолу.
        - Госпожа Крис, госпожа Кролло, - Малколм неспеша продвигался вдоль изогнутой подковы стола, легким поклоном приветствуя каждое присутствующее официальное лицо, - господин Грив, господин Смотритель, господин Наставник…
        Когда он покончил сэтим, ему пришлось немного вернуться назад, чтобы стоять, как следовало, точно напротив директриссы.
        - Добрый день, - поздоровалась она, ибыстро взглянув нанего, снова опустила глаза вразложенные настоле документы, - мне жаль, что сегодня мы вынуждены собраться здесь потакому печальному поводу.
        Бумага, ослепительно белая влучах дневного света, льющегося изокон, неодолимо притягивала Малколма - ему вголову пришла несуразная мысль, что среди всех этих выписок, заявлений, сводных таблиц успеваемости ипрочей чертовщины, лежат те листочки, которые нынче утром заполняла она, и, если подойти еще чуть поближе да поднапрячься, можно будет их отыскать идаже прочестьимя…
        - Вот распечатка номеров электронных ключей всех проходивших вчера вечером вобщежитие, госпожа Крис, - поднявшись сосвоего места, доложил смотритель, протягивая впространство еще один сверкающий лист.
        Его подхватили ипередали.
        - Как вы понимаете, вашего номера здесь нет, - директрисса неглядя положила листок настол рядом спрочими ивзглянула наМалколма.
        - Нет, - ответил он почти весело, обведя глазами всех присутствующих. Эти черные кабинетные птицы явно ждали отнего виноватого бормотания, сумбурных объяснений или избитых оправданий. Аему сейчас почему-то хотелось расшалиться, запеть, рассмеяться им прямо влицо, вскочить наэтот нелепый подковообразный лакированный стол, смести все их дурацкие бумаги, чтобы они взвились белой шелестящей стаей, подпрыгнуть, раскинув руки, ивдруг полететь… Попричине своей хронической неуспеваемости всегда молчаливый ибоязливо-робкий назанятиях, Малколм удивлялся сейчас этой внезапно пробудившейся внем нагловатой беспечности.
        - Вы совершили проступок, исами знаете отом наказании, которое последует, мы невсилах ни отменить, ни смягчить его, такова традиция, иединственное, что мы можем для вас сейчас сделать, так это выслушать причины, побудившие вас навлечь насебя позор.
        - Да нетакой уж позор, если подумать, - непринужденно ихрабро возразил Малколм, эти слова родились сами собой, ему непотребовалось никаких усилий напреодоление невидимого барьера допустимое-недопустимое, - я ужинал вресторане «Эльсоль» ссамой Афиной Тьюри.
        Черные птицы тотчас вскинули свои головы. Директрисса чуть нахмурилась, остальные смотрели недоверчиво ипочти враждебно.
        - Да он над нами смеется, - шепнул смотритель общежития сидящему рядом классному наставнику.
        - Дайте мне объяснительную, - потребовала Аманда Крис своим обычным официальным тоном ивыжидающе протянула руку всторону своей заместительницы.
        Та принялась лихорадочно рыться влежащих перед нею бумагах, потом, вдруг побледнев, шикнула смотрителю, призвав его тем самым прошерстить те документы, что находились взоне его досягаемости.
        - Гдеже она? Колченогая собака! - обреченно прошептала госпожа Кролло.
        - Электронную копию несделали? - директрисса никак непеременилась внешне, лицо ее оставалось такимже пугающе спокойным, нобыло понятно, что она вданный момент очень зла насвоих подчиненных.
        - Это всё вахтер… Унего вечно такой беспорядок настоле, - бормотал всвое оправдание смотритель, разглядывая поверхность лакированного стола перед собой.
        - Олух! Надо было давным-давно его уволить! Жалко тебе деда стало, вот иразгребай теперь его косяки! Иотвечай заних! - шепотом крикнула ему через стол госпожа Кролло.
        - Всвязи спропажей главного документа, вкотором свидетелем указано место вашего пребывания минувшей ночью, ваши слова остаются единственным источником информации, посему убедительно прошу вас говорить правду, - директрисса требовательно взглянула наМалколма.
        Ее большие глаза, казалось, надвигались наюношу своей мрачной карей глубиной. Прежде, наверное, ему сталобы очень страшно. Носейчас почему-то казалось самым важным то, что исчезла записка, ион так никогда инеузнает, как ее зовут… Анавсе остальное было решительно наплевать.
        - Яже сказал. Афина Тьюри пригласила меня наужин вресторан «Эльсоль». Что непонятного?
        - Недерзи.
        Директрисса снова нахмурилась, она угрожающе сдвинула брови, собираясь еще что-то сказать, новразговор включился никак непроявлявший себя доэтого педагог-психолог, полный молодой мужчина, он слегка наклонился вперед иобратился кМалколму вкрадчивым ласковым голосом:
        - Как вы оцениваете свое столь скорое решение поддаться соблазну, пусть даже такому, - он ненадолго замешкался, подбирая слово, - мощному?
        Малколм едва сумел сдержать рвущийся наружу смех. Все происходящее показалось ему вдруг таким бессмысленным инесерьезным! Подумать только, все эти важные птицы слетелись сюда, чтобы всерьез обсуждать необходимость ношения им, Малколмом, нашее какого-то лоскутка плотной чёрной материи! Это заседание запланировано ипродумано, внесено вежедневное расписание администрации, сидящий вуглу секретарь скрупулезно ведет протокол… Вкаждой эпохе, культуре иобщественной формации есть свои фетиши. Ксожалению, люди слишком часто придают пустякам несоразмерное значение.
        - Теперь утебя точно есть повод уволить этого старого дурака, - шипела госпожа Кролло над столом смотрителю, слегка склонившись вего сторону, - нежалеть надо, аобъективно оценивать деловые качества сотрудника.
        - Ноэтоже просто вахтер… - пришибленно возражал ей смотритель, - емуже есть будет нечего, если я его выгоню, онже совсем старый ибольной.
        Заместительница директриссы раздраженно махнула рукой иотвернулась.
        - Вы затрудняете ответить напоставленный вопрос? - деликатно подтолкнул педагог-психолог Малколма кразвитию разговора.
        - Да, затрудняюсь, я вообще непонимаю, что я должен вам говорить, - спокойно произнес юноша, - Ну поддался иподдался. Или вы хотите, чтобы я сам себя заэто осуждал?
        - Видители, - мягко возразил психолог, - наша задача воспитательная, имы должны научить вас различать хорошее идурное, вэтом цель образования… Так как вы считаете, ваш поступок всё-таки можно назвать правильным?
        - Я немогу… Немогу… - возбужденно шептал смотритель общежития, - как я буду смотреть ему вглаза…
        Директрисса краем глаза поглядывала начасы ичитала какие-то бумаги.
        - Ладно, - заключила она веско, - хватит, уменя через пятнадцать минут важный телефонный разговор. Пусть расскажет всё как было ивозвращается ксебе.
        - Где вы были этой ночью? Отвечайте? - директрисса оторвала взгляд отсвоих бумаг ипосмотрела наМалколма.
        - Сначала я ужинал сАфиной Тьюри, это правда, - повторил Малколм уже втретий раз, стараясь нетерять спокойствия, - потом она куда-то ушла иоставила меня сосвоей телохранительницей. Было уже очень поздно, мы старались успеть, она везла меня намашине, нонавыезде изгорода мы поняли, что занами погоня… Изтой машины начали стрелять…
        - Знаете, что, - Аманда Крис бросила настол документы, которые читала. Они опустились нагладкую поверхность слегким шлепком, - вы оставьте эти свои шуточки. Иначе я вас просто отчислю. Успеваемость увас хуже некуда, повсем предметам причем… Отправитесь вприют для бездомных, улицы мести или… Шестнадцать ведь вам уже исполнилось, верно?
        Малколм кивнул.
        - Вот иотправитесь. Поадресу. Приберегите свои россказни про погони иперестрелки для более подходящей аудитории.
        - Ноэто всё правда, - юноша готов был рассердиться наэтих напыщенных птиц зато, что они ему неверят - как можно вот так просто взять инеповерить человеку? - Он знает, что его накажут. Он нестремится избежать наказания. Унего нет причин лгать. Почему они тогда неверятему?
        - Я несделал ничего плохого. Те, кто был вмашине ранили девушку, ия сделал ей кровоостанавливающую повязку изсвоего галстука… Больше ничего под рукой неоказалось, нонужно было срочно перевязать рану…
        - Какую рану? Что зачушь вы мелете? Прекратите! - из-за стола поднялся классный наставник, он покраснел лицом иглаза его гневно вспыхнули.
        - Скажи нам правду, - толстый психолог плавно встроился вразговор, - никто небудет ругать тебя… Сомногими подростками это случается. Ты провел ночь вгостинице сдевушкой, ведьтак?
        Малколм понял: шансы, что ему поверят, равны нулю. Директрисса нетерпеливо постукивала ручкой постолу. Психолог елейно улыбался, ожидая признания. Классный наставник глядел нанего, гневно раздувая ноздри.
        Малколму вспомнилось, что раньше вканцелярской лавке возле библиотеки продавали забавные брелоки, толстых резиновых человечков, накаждом таком брелоке была круглая кнопка - нажимаешь нанее иначинают светится маленькие лампочки учеловечка вглазах. Классный наставник вэту секунду выглядел точь-в-точь как лупоглазый человечек-брелок.
        Сдержаться оказалось просто невозможно.
        СМалколмом случилось то, чего он боялся ссамого начала чудовищного ритуала «принятия позора». Он рассмеялся…
        Величавое молчание коврового зала вытеснил вуглы задорный молодой смех, наверное, впервые прозвучавший вэтих стенах.
        Малколм начал смеяться иникак немог остановиться. Он смотрел вокруг - строгие позы, постные лица, официальные бумаги сгербовыми печатями - скаждой секундой ему становилось только смешнее…
        Секретарь, который вел протокол, положил ручку. Ходили слухи, будто Аманда Крис спит сним, аон всё плачет итребует, чтобы она развелась сосвоим мужем; поэтой причине он то рвет отношения, то вновь возвращается, аона который год кормит его пустыми обещаниями честного брака.
        Малколм продолжал смеяться.
        - Истерика, - деловито объявил вполголоса психолог, - яже нераз говорил уже вам, госпожа директрисса, что пора заканчивать сэтими разборами полетов, они травмируют подросткам психику.
        - Я подумаю обэтом, - бросила Аманда Крис, вставая.
        Она снова глянула начасы иуверенным шагом направились квыходу. Секретарь проводил ее большими грустными глазами.
        - Заседание окончено, - провозгласила, оставшись заглавную, её заместительница, госпожа Кролло.
        Все поднялись сосвоих мест, зашелестели бумагами. Воспользовавшись этой заминкой, Малколм подбежал ксмотрителю общежития, осторожно тронул его заплечо, и, просительно заглянув вглаза, шепнулему:
        - Прошу вас, пожалуйста, неувольняйте старого вахтера…
        Сказал так ипомчался кдвери. Ему представилось вэтот момент как большие черные птицы окружили старого седого воробья, клюют его совсех сторон ихлопают крыльями.
        - Совсем стыд потерял, - покачал головой классный наставник, - ну ничего… я сним еще поговорю.
        После скандала спрогулянной ночью количество поклонниц Малколма ощутимо увеличилось, имногие изних стали теперь гораздо смелее: мысль, что при должной напористости они могут получить нечто весьма лакомое, придавала им решимости.
        Юношу продолжали задаривать мягкими игрушками, которым уже внебольшой комнате ненаходилось места - ими набит был шкаф, они громоздились вуглах, наполу, сидели настоле, настульях идаже пробрались вванную.
        Малколму писали извонили, приходили иошивались под окнами.
        «Какое счастье, - думал он иногда, сидя нашироком подоконнике иглядя вниз, - что девчонок непускают вмальчишескую общагу! Вот ад началсябы, еслибы они поднялись ко мне сюда истали барабанить вдвери!»
        Ему небыло доних никакого дела. Пусть стоят-мерзнут, если им это так нравится. Отныне Малколм мог думать только ободной девушке. Каждое утро он снадеждой открывал свой электронный ящик, надеясь найти там письмо снеизвестного адреса.
        Но - ничего. Одни рекламные рассылки.
        Когда звонили снезнакомых номеров, уюноши всякий раз сладостно замирало сердце: может быть этоона?
        Дни проходили, ноотнее по-прежнему небыло вестей. Неужели она могла забыть онем? Или попросту непридала их встрече значения соразмерного тому, какое придал он? Так ведь тоже бывает, инередко. Никогда нельзя предугадать, как отзовется вчужое душе твой порыв икакой образ ты оставишь вней, отразившись словно визогнутом зеркале, всего намиг.
        Тоска постепенно овладевала Малколмом. Он пропускал занятия, подолгу оставаясь водиночестве усебя вкомнате, почти негулял инеразвлекался.
        Однажды он сидел как обычно нашироком подоконнике, обхватив руками колени, иглядел сквозь стекло напасмурный весенний день. Снег окончательно сошел, было грязно, нокое-где учерной слякоти уже отвоевывала пространство тонкая молодая трава.
        - Малки! Эй, Малки! Мы тебя видим! Ну спустисьже, хватит депрессовать, давай вкино сходим, анехочешь вкино - так вмороженицу заглянем, ну аесли совсем никуда нетянет - посидим поговорим… Ну Малки, ну невредничай… Самому ведь скучно!
        Внизу стояли две знакомые девчонки. Симпатичные, веселые. Отчегобы действительно непойти сними куда-нибудь? Поболтать, пошутить, может быть даже позволить пару раз себя поцеловать… Одной изних. Или даже обеим. Пусть потом сами разбираются между собой. Раньше Малколм такбы ипоступил, незадумываясь. Нопозади осталась ночь, единственная ночь без сна, вся сотканная изулыбок, шепота, шагов вгостиничных коридорах - первая ночь открытий иобретений; авней - самая лучшая девушка наземле, окоторой ему известно лишь то, что унеё всего одна почка, нет селезенки, полимерный протез вместо нижнего ребра, ивсё, чему она научилась вжизни - попадать сполукилометра внекрупную дыню…
        После такого уже просто неможет быть как прежде.
        Малколм встал наподоконник иоткрыл форточку.
        - Если вы сейчасже неуйдете, рассержусь, предупреждаю! - прокричал он стоящим внизу, - я ведь неединственный парень нанеобитаемом острове, всамом деле! Оставьте меня впокое!
        Одна издевушек обиженно нахмурилась.
        - Да хватит уже ломаться! Рано или поздно всё равно ведь согласишься! Куда денешься теперь…
        - Денусь, - завопил Малколм, - вот увидите! Сгорю, сквозь землю провалюсь! Какже вы все мне надоели! Убирайтесь отсюда! - юноша спрыгнул сподоконника ипринялся лихорадочно собирать покомнате дареных мягких медведей, зайцев, белочек, собачек, плюшевые сердечки, обшитые кружевом, - Проваливайте сами изабирайте свое барахло! - кричал он, одну задругой запуская игрушки воткрытую форточку, - вон! Видеть вас больше немогу!
        Малколм пытался выплеснуть вэтом истерическом монологе отчаяние итоску, выбросить вместе сэтими комками плюша иваты покусочку всю свою боль, ноона открывалась вего душе только глубже помере того, как он начинал её осознавать.
        Подаркопад продолжался дотех пор, пока вкомнате юноши неосталось ни одной мягкой игрушки.
        Саймон крепко держал данное названному брату слово: стех пор как классный наставник попросил присматривать заним другого юношу, Фича, ни дня непроходило без какой-нибудь выходки, способной доставить всем, анесчастному Фичу впервую очередь, массу неприятностей. Мальчик осознавал, что поступает невполне справедливо, устраивая регулярные головомойки этому пухлому немного заторможенному подростку, ведь непособственной воле тот явился наместо отстраненного отвсякой воспитательной практики Малколма.
        Впервыйже день взнак своего протеста Саймон запер бесцеремонно навязанного ему старшего товарища вумывальной всвоей комнате. Фич из-за этого опоздал назанятия нацелых полчаса; иникто незнает, былбы он вызволен изплена милостью Саймона хотябы кобеду, еслибы его крики истук встену неуслыхал проходивший мимо уборщик.
        Фич сослезами поведал обо всем своему классному наставнику, нотот лишь покачал головой ипосоветовал юноше набраться терпения:
        - Будь снисходительным кнему, дружок, смена помощника все-таки сильный стресс для ребенка, парнишке нужно время, чтобы привыкнуть, он обязательно полюбит тебя, вот увидишь.
        НоСаймон был неизтех, кто привыкает. Природа наделила его способностью любить чутко, глубоко ипламенно, нолишь немногих, тех, кого однажды само выбрало его капризное сердце. Ионо выбрало Малколма. Сколькобы они ни ссорились, какбы сильно Саймон ни обижался нанего, это всё проходило, иснова хотелось прижаться кстаршему брату, припасть кего груди, вдохнув знакомый аромат туалетной воды, ощутить его мягкие прикосновения кзатылку, услышать тихий ласковый голос.
        - Сэмми… Ах, Сэмми. Мой маленький Сэмми.
        Ни вчьем исполнении эта фраза незвучала так проникновенно инежно. Иничья рука неумела гладить иерошить волосы, чтобы становилось тепло как отcолнечного пятна или откотенка.
        Надругой день Саймон вымазал зубной пастой куртку Фича. Тот ничего ему несказал, инаэтот раз даже нестал жаловаться, просто молча удалился, чтобы почистить её, апотом переходил изобщежития вучебный корпус вмокрой куртке - другой унего небыло.
        Саймон несдавался. Мелкие пакости продолжались. Каким-то образом он узнал пароль отучебного аккаунта Фича, иоднажды удалил его файлы саккуратно выполненными заданиями прямо перед началом занятий. Юноша опять нестал ничего говорить, он просто непопытался взять Саймона заруку подороге вучебный корпус, как прежде, апошел немного впереди, сгорбленный иочень жалкий. Даже поего широкой мягкой спине заметно было, как он страдает.
        Саймон нагнал его и, заглянув влицо, понял, что Фич плачет. Крупные капли неслышно катились поего пухлым щекам. Итогда Саймону стало стыдно, так стыдно, что запершило вгорле ипоказалось, что унего самого глаза вот-вот наполнятся непрошенными слезами. Он ведь небыл злым поприроде, ему совершенно нехотелось мучить этого безответного толстяка, он лишь пытался использовать его, чтобы добиться возвращения Малколма. При любом терроре, как известно, появляются невинные жертвы…
        Саймон пошел кклассному наставнику исам вовсем признался.
        - Прости, малыш, мы все очень хорошо тебя понимаем, ты сильно привязался кМалколму. Принимать перемены всегда трудно, вособенности такие… Ноустановленные правила запрещают нам доверять воспитание младших подросткам, ведущим неподобающий образ жизни. Чему он может научить тебя? Сердечные привязанности закрывают нам глаза, трудно судить тех, кого мы любим. Нопостарайся всеже взглянуть объективно: Малколм плохо учится, унего хвосты повсем предметам, скоторыми он даже непытается бороться, впоследнее время унего появились проблемы споведением, которых раньше небыло - он приходит назанятия, когда хочет, дерзит преподавателям, истал одеваться - прости засравнение - как те парни, что выходят вечерами наобочины автодорог. Эти вечно расстегнутые почти наполовину рубашки, джинсы воблипку, неумеренно ярко подведенные глаза… Куда это годится?
        Саймон осознавал правоту наставника, иунего, как ни прискорбно, ненашлось аргументов взащиту любимого названного брата, кроме, пожалуй, одного: несмотря ни начто, тому удалось сохранить удивительную редкую чуткость сердца… Напамять Саймону пришел замечательный случай, произошедший впервый год его пребывания вНорде, повесне. Как-то после занятий они возвращались вдвоем вобщежитие, иМалколм заметил брошенную наасфальт веточку ссочно набухшими почками. Юноша наклонился иподнялеё.
        - Смотри-ка, она ведь еще живая, - сказал он Саймону, - жалко, если её затопчут ботинками.
        Малколм взял веточку ссобой ипоставил всвоей комнате вводу. Через неделю она пустила корни, изаботливый юноша отнес её напустырь, расположенный между огороженным футбольным полем изоной гаражей - он вырыл там небольшую ямку ипосадил ставшую уже маленьким деревцем ветвь. Стех пор он почти каждый день навещал её после уроков, когда сСаймоном, акогда иодин, поливал, если было особенно сухо, даже удобрял почву. Чтобы хрупкий саженец непобило ветром, Малколм привязал его квоткнутой рядом палочке.
        - Когда-нибудь он станет большим деревом, - говорил юноша своему названному брату, - имы стобой, уже взрослые, придем сюда снова, чтобы посмотреть нанего.
        - Вот видите, какое унего доброе сердце, - сказал Саймон наставнику взаключение, - спас растение; аеще он впрошлом году заставил Мидж Хайт влезть набольшое дерево водворе, когда нашел наземле выпавшего изгнезда птенца…
        - Этого недостаточно, - вздохнул наставник, - чтобы чего-то добиться вбудущем, нужна впервую очередь дисциплина. Стремление ксамоорганизации. Отсюда берется ицелеустремленность, иупорство, итрезвая оценка собственных возможностей. Только высоко организованный человек может что-либо создать. Атворчество - научное, художественное, производственное - главная цель жизни полноценной личности. Именно способность кнему отличает нас отживотных. Ипоэтому развиваться - долг каждого. Перед обществом иперед самим собой.
        После этого разговора Саймон перестал издеваться над Фичем. Новглубине души он так доконца инесогласился сдоводами наставника.
        «Неужели любовь всегда означает подражание? Почему они считают, что, продолжая общаться сМалколмом, я возьму отнего только самое плохое? Идаже если все их доводы справедливы, то какие великолепные душевные качества сможет привить мне Фич, который совершенно неумеет защищать свою точку зрения, чуть что запирается вкомнате ипосле каждого обеда клянчит усоседей постолику десертные булки?»
        Прошла неделя. Отношения Саймона сновым помощником мало-помалу налаживались, однако назвать их теплыми нельзя было даже снатяжкой. Мальчики ни очем неразговаривали, занимались повечерам молча - вполной тишине слышалось лишь напряженное сопение Фича над какой-нибудь особенно трудной задачей - и, расходясь перед сном, оба испытывали облегчение.
        Нокак-то раз после занятий, когда они проходили через спортивную площадку, их окружила стайка ребят идевчонок, которые принялись дергать идразнить скромного юношу.
        - Жирный Фич, толстый Фич, ты пойди всортир похнычь!
        Это продолжалось несколько минут. Они выкрикивали обидные прозвища, пытались отобрать уФича сумку ипересказывали друг другу позорные истории сего участием; Саймон видел, что его спутник уже находится награни, несчастный толстяк готов был расплакаться, увеличив тем самым злорадство насмешников… Саймон решил вмешаться. Он выступил вперед и, заслонив собою Фича, очень спокойно, ноотважно потребовал:
        - Прекратите сейчасже! Что он вам сделал? Если кто-нибудь извас скажет еще хоть слово, я буду драться свами.
        Вего негромком детском голоске чувствовалась такая твердость, что взбудораженные подростки разом замолчали. Кое-кто усмехнулся, шепот пронесся сквозь группу ребят словно ветер влистве. Что-то изсерии: «Теперь он прячется заспину своего малыша.»
        - Ая ему помогу, - раздался неподалеку знакомый голос.
        Возле турника, молодцевато подбоченясь, стояла Онки Сакайо.
        - Пойдемте, ребят, сней драться - действительно зубов наешься… - сказал кто-то, инасмешники скоренько рассеялись поспортивной площадке.
        Саймон демонстративно отвернулся, когда Онки сделала несколько шагов понаправлению кнему.
        - Все еще дуешься наменя? - спросила она, подойдя ближе, - как хочешь…
        Саймон неповорачивался, поего щекам хлынула горячая краска, когда девочка кнему обратилась, ион нехотел, чтобы она заметила его волнение.
        - Спасибо, - тихо пробормотал Фич, смущенно склонив свою круглую голову.
        - Неменя благодари, его, - Онки слегка кивнула всторону Саймона, деловито разглядывающего предупредительный плакат обопасных трюках наснарядах спортивной площадки.
        Она разбежалась, подпрыгнув, ухватилась затурник, закинула нанего ноги иповисла вниз головой.
        - Воображала… - прошептал Саймон; боковым зрением он наблюдал занею; заходящее солнце подсветило ее золотые волосы, свесившиеся вниз, сделав их яркими, как костер, легкая весенняя ветровка задралась, обнажив ремень джинсов иплотный белый живот, Онки прогнулась, снова ухватилась заперекладину испрыгнула наземлю.
        - Доскорого, - крикнула она, инебрежно махнув рукой, побежала прочь.
        Этот случай наспортивной площадке немного сблизил Саймона иФича. Конечно, настоящая дружба была для них попрежнему недосягаемой высотой, нотеперь они хотябы иногда говорили напосторонние темы, обсуждали, помимо учебы, фильмы, музыку, книги, аоднажды Фич даже попросил уСаймона после обеда оставить ему половину десертной булочки сшоколадной помадкой, правда очень сильно при этом смутился.
        - Да бери всю, - Саймон решительно подвинул тарелку всторону товарища, - я всё равно никогда немогу её доесть…
        Глядя нато, как Фич, прикрывая отудовольствия глаза, вслед заположенной ему порцией лёгкого диетического десерта уминает ароматную сдобную булочку, Саймон испытал одновременно жалостливое умиление ичувство вины - ведь посути это медвежья услуга, отдавать десерт, порции вНорде рассчитаны для каждого поколичеству необходимых белков, жиров, углеводов, калорийности, содержанию витаминов иминералов… Булочка сбольшой вероятностью могла навредить Фичу, ноон ел её стаким упоением, что Саймон оставил свои сомнения. Пусть. Сам он почти никогда недоедал всего; иногда ему действительно нехотелось, апорой он вспоминал своего названного брата - однажды вобед Саймон, стоя вочереди пообыкновению позади, услышал, как Малколм вполголоса говорил стоящему рядом приятелю-ровеснику, что если юноши сдетства много едят, то они грубеют ираздаются вкости, аэто, как известно, неспособствует успеху упротивоположного пола.
        - Они любят хрупких, понимаешь, худеньких, как тростинки… Все парни, которые врекламе снимаются ивкино именно такие, - вдохновенно шептал он, - хуже всего для тела всякие мясные блюда, там много белка, отних растут мускулы…
        ИМалколм ел очень мало. Суп он всегда отставлял всторону, если был очень голоден, то съедал целиком салат игарнир, носамую сытную часть второго - котлеты, сосиски или тушеное мясо всегда оставлял натарелке или кому-нибудь отдавал. И, наверное, поэтому, аможет, просто повезло сгенами, Малколм был тоненький, как стебелек, легкий - любая девчонка, наверное, даже хиленькая, вроде Онки Сакайо, смоглабы поднять его наруки, унего практически отсутствовали мышцы ипочти неросли волосы наногах. Впрочем, он всё равно брился каждый вечер вдуше, тщательно следя, чтоб кожа вовсех видимых местах оставалась нежной игладкой.
        Саймон вздохнул.
        - Спасибо, - пробормотал Фич, дожевывая булку, - ты настоящий друг.
        Онки Сакайо оказалась единственной, кому Малколм подробно пересказал события ночи, проведенной запределами Норда, иего немного обидело, что она неособенно впечатлилась образом девушки вчерном костюме, главным персонажем для него самого, арасспрашивала больше обАфине Тьюри:
        - Какаяона?
        - Мне было немного страшно, когда она наменя смотрела.
        - Это всегда так, если имеешь дело счем-то гораздо более значительным, чем ты сам, вомного раз тебя превосходящим…
        - Ты её поклонница?
        Онки помотала головой.
        - Ни вкоем случае.
        Они шли вдоль ограждения футбольного поля кпустырю, накотором росло то самое дерево, которое Малколм посадил сСаймоном.
        - Азачем ты вообще решил встретиться снею?
        - Сам незнаю. Меня посетило такое чувство, что всё прежнее больше несможет ничему меня научить, непроизойдет ничего удивительного; будет продолжаться изо дня вдень одно итоже, ая буду, вращаясь вэтом колесе повторяющихся событий как белка, вдействительности оставаться наодном месте.
        - Странно, что ты, неуч, так хорошо умеешь выражать свои мысли. Меня тоже иногда посещает подобное чувство, тебе удалось довольно точно его описать, - Онки, разбежавшись, поднялась нанебольшой крутой холмик иглядя наМалколма сверху-вниз, добавила, - эффект перерастания собственной жизни. Приходит время, инужно непременно что-то менять. Иногда даже очень круто.
        Он улыбнулся своеобразному комплименту. Ему неприходило вголову обижаться наОнки, он принимал её высокомерие как неотъемлемую часть её сложной натуры, наряду совспыльчивостью имаксимализмом - все вкупе нелишено было определенного обаяния.
        Она спрыгнула схолмика, иони снова оказались вровень.
        - Это твое первое самостоятельное решение, - признала Онки, повернувшись кнему, - я тебя уважаю.
        Он грустно усмехнулся.
        - Зато теперь меня неуважают все остальные.
        Онки махнула рукой так, будто отгоняла назойливую муху.
        - Ерунда! Расскажи мне ещё что-нибудь обэтой женщине… Сколько ей лет? Ходят слухи, что она уже очень старая, ивнешний вид поддерживает только благодаря своим чудо-таблеткам…
        Малколм задумался.
        - Я незнаю… Мы неразговаривали натакие темы, чтобы я мог определить её возраст…
        - Она непоминала случайно вразговоре, скажем, какое-нибудь историческое событие изпрошлого, которому была свидетелем?
        Малколм смутился.
        - Нет. Мы неслишком долго говорили…
        Онки нахмурилась.
        - Апотому, как она выглядит… ну… сам понимаешь… без одежды… сколько ей можно дать? Ты ведь нестанешь мне липу гнать, что между вам ничего такого небыло?
        Девчонка смотрела наМалколма прямо ипросто, без всякого смущения. Ею двигало лишь беспринципное детское любопытство.
        - Всё происходило втемноте; я незнаю, онали подстроила это, чтобы скрыть свою старость, или так случайно вышло, я почти несмотрел нанеё… - тихо сказал Малколм.
        Онки шла опустив голову.
        - Итебе нисколечки небыло противно? - выдала она, круто повернувшись ивзглянув нанего.
        Ей снова удалось вогнать Малколма вкраску. Своей пронзительной наивностью, непосредственностью, совершенно неожиданным отношением ктому, очём она спрашивала…
        - Нет, - ответил он, спрятав взгляд, - мне даже понравилось…
        Онки надолго замолчала, задумавшись. Одной Всемудрой ведомо, какие мысли роились унеё вголове, пока она шла рядом, хмуро глядя себе под ноги итеребя завязки спортивной курточки.
        - Мы наместе, - сказал юноша, остановившись возле небольшого деревца, одиноко растущего натерритории огромного пустыря. Оно было покрыто крупными, глянцевыми, вот-вот готовыми лопнуть почками.
        - Весна, - Малколм присел накорточки, - поздравляю тебя, - сказал он, обращаясь ксвоему растительному питомцу, - вэтом году, будем надеяться, ты ещё немного окрепнешь…
        Онки осталась стоять чуть встороне. Она неотрываясь смотрела наюношу и, любуясь его очаровательной улыбкой, предназначенной, по-видимому, тоненькому саженцу, всё ещё думала обАфине Тьюри. Невольно представив, как та своими алчными полными губами накрывает хорошенький ротик Малколма, девчонка струдом подавила приступ тошноты.
        «Кровожадной богине Кали принесена очередная жертва…»
        Онки беспомощно сжала кулаки. Первородная ненависть кзлоупотреблениям сильных мира сего вэтот миг проснулась вней окончательно.
        ГЛАВА9
        Весна размахнула свои роскошные вышитые рукава вовсю ширь. Небо наполнилось птицами. Деревья натерритории Норда зазеленели, сначала робко, пастельно, азатем всё сочнее исочнее. Воспитанники друг задругом сбрасывали длиннополые пальто, куртки, теплые шапки, иповечерам сфутбольного поля доносился веселый гомон - приближался сезон игр. Солнце теперь подолгу стояло над гаражами, нодаже когда оно закатывалось, ещё некоторое время было светло - медленно таяла нагоризонте алая полоска, нафоне которой так четко вырисовывались клеточки металлической сетки, окружающей поле.
        Водин извечеров, неслишком подходящих для футбола из-за некстати испортившейся погоды, Саймон иОнки сидели рядом настволе изогнутого дерева возле игровой площадки.
        - Ты какая-то мрачная сегодня, тебе грустно? Неужели ты так расстроилась, что сегодня непогоняешьмяч?
        - Нет, - ответила она, запрокинув голову.
        Саймон бессознательно тоже взглянул наверх. Над ними клубилось бледно-серое пасмурное небо, ветер приносил время отвремени мелкие капли дождя.
        - Мне негрустно, - сказала Онки, - мне страшно. Только это ненастоящий страх, нетакой, когда боишься боли или смерти, адругой… Ноон неменьше выбивает изколеи.
        - Чегоже ты боишься? - спросил мальчик. Тонкие пряди волос щекотали его нежный лоб; недовольно сморщившись, он убрал их рукой.
        - Нетвоё дело, -отрезалаона.
        Вразговоре сним Онки всегда пыталась показаться жестче, смелее, независимее, чем была.
        - Ну почемуже немоё? Мы ведь друзья… - Саймона опечалило её недоверие.
        - Разве ты сможешь мне помочь?
        - Авдруг смогу.
        Онки усмехнулась. Саймон уже привык кеё высокомерию исумел убедить себя, что, когда дружишь сдевчонкой, иначе просто небывает. Он ведь всего лишь мальчик - мальчик! - маленькое беззащитное существо, аона - ооо! - девчонки гордые исильные, они здесь главные, они созданы порабощать мир, иемули спорить сОнки Сакайо…
        - Я нехочу участвовать вследующем туре олимпиады поматематике, - сказалаона.
        - Нопочему? - удивился Саймон, - Ведь впредыдущем ты, кажется, победила…
        - Вот именно! Я хочу, чтобы меня запомнили победительницей… - Онки снова запрокинула голову, сердитым сильным движением, мягкие волосы её рассыпались, очки подпрыгнули наносу. Врач совсем недавно прописал их ей, иОнки безумно стеснялась очков, нотщательно делала вид, что даже гордится ими - она решила, что так ей удастся избежать насмешек.
        Саймон как всегда внимательно слушалеё.
        - Наследующем туре будут более сильные соперницы, ия боюсь неустоять против них… Я почти уверена, что наэтот раз нестану лучшей… Понимаешь?
        - Ну ичто? Вэтом нет никакой трагедии… Хотябы попробуешь свои силы…
        Онки повернулась кнему стаким холодным режущим взглядом, что он сразу понял: говорить этого неследовало…
        - Ничего ты несмыслишь! - Онки сжала кулаки, - Я этого просто невынесу… Для меня небыть первой - это позор! Надо придумать какой-нибудь предлог, чтобы неучаствовать вследующем туре…
        - По-моему страх куда позорнее поражения, - заметил Саймон.
        Онки снова взглянула нанего состалью вглазах.
        - Нотак я хотябы смогу думать про себя, что я победилабы, еслибы участвовала…
        - Твоё тщеславие порой граничит сглупостью, - отчеканил он, отворачиваясь. - Страх - это уже поражение. Ты можешь сколько угодно тешить себя иллюзиями, ноотэтого нестанешь более сильным игроком.
        Онки сделала вид, что неуслышала этих слов, такое занею водилось, она намеренно оставляла без комментариев все реплики Саймона, хотябы отдаленно напоминающие советы, дабы показать ему, что для неё поучения маленького мальчика совершенно ничего нестоят.
        Оттолкнувшись ответки руками, она легко спрыгнула наземлю.
        Саймон грустно смотрел ей вслед. Изачем он только простил эту упрямую воображалу? Он ведь клялся самому себе никогда больше неразговаривать снею, застав их сполуодетым Малколмом вгараже…
        Ему снова вспомнился день, когда Онки выпрашивала унего прощение. Началось стого, что она вочередной раз вступилась заФича. Занего постоянно приходилось вступаться - над ним неиздевались, кажется, только ленивые…
        Онки разогнала недоброжелательно настроенную компанию, насей раз ей потребовалось пустить вход кулаки идаже пришлось получить несколько ссадин - вкачестве награды засвой «подвиг» она попросила Саймона поговорить снею наедине. Он нехотел соглашаться, ноФич робко заметил ему, что они очень обязаны Онки, ипосоветовал всё-таки внять её просьбе. Имальчику пришлось сдаться.
        Сначала разговора неполучалось, они злились друг надруга, каждый норовил съязвить побольнее, иСаймон сказал, что простит Онки только тогда, когда она порежет себе руки канцелярским ножом. Он недумал, что она это сделает, он обиделся ииграл сней взлую игру, ноОнки взяла злополучный нож иполоснула себя несколько раз… Он исейчас помнил, как ярко зажглись насветлой коже красные нити порезов. Она сжала руку вкулак, носнего все равно капала кровь. Апотом она сказала, глядя ему прямо вглаза:
        - Когда ты вырастешь, я поцелую тебя, Саймон Сайгон.
        Это прозвучало втот миг почти как угроза, ничуточки неласково, скорее упрямо ихмуро, ноэто была самая приятная угроза извсех, какие только могут быть насвете, Саймон почувствовал, как мурашки побежали унего попозвоночнику, ажар прихлынул клицу. Ион простилеё.
        Вскоре после этого разговора Онки иСаймон снова поссорились, инаэтот раз тоже совершенно по-взрослому - наразрыв.
        Вышло всё как раз из-за поцелуев.
        Саймону предложили играть вшкольном спектакле. Посценарию девочка, исполняющая главную роль благородной разбойницы, вфинале должна была слегка чмокнуть его вщеку, намекнуть зрителю назарождающиеся чувства - Саймону доверили играть прекрасного Принца - иОнки, узнав обэтом, неожиданно пришла вярость:
        - Неужели ты согласился?! Вот уж неожидала оттебя. Ради какого-то дурацкого спектакля ты способен разрешить целовать себя неведомо кому!?
        - Ну… ведь этоже искусство. Просто дружеский поцелуй… Иона неневедомо кто, я знаю Дейзи давно, мы сней водном классе…
        - «Дружеский поцелуй!» - недобро передразнила Онки, - какже… Мы стобой тоже, вроде, друзья, ночто-то неочень ты подставляешь мне щечки для поцелуев!
        - Ну… хочешь… поцелуй, - пробормотал Саймон быстро ипокраснел.
        - Нешутишь? - спросила она, как будто немного испугавшись.
        - Нет…
        Сколотящимся сердцем Онки склонилась кнему инесколько раз осторожно потрогала сомкнутыми губами нежную щечку мальчика будто ароматный персик перед тем как надкусить…
        Он даже зажмурился отудовольствия.
        - Я нехочу, чтобы кто-то еще целовал тебя, - жестко заключила Онки, выпрямившись рывком.
        Саймон взглянул нанеё слёгкой досадой завнезапно прерванное блаженство.
        - Я запрещаю тебе участвовать вэтой дурацкой пошлой постановке. Ясно?
        - Покакому праву? - удивился Саймон, - яже нетвоя собственность?
        - Пока да, ноты должен учиться подчиняться. Потом, когда мы вырастем, иты станешь моим мужем, я буду главой нашей семьи, иты будешь обязан вовсем слушаться меня. Потому что я - женщина. Так принято внашем обществе. Иэто - хорошо. Это - правильно…
        Ощутив насебе напряженный пристальный взгляд его больших серьезных глаз, Онки воодушевилась ипродолжала:
        - Ты будешь носить мою фамилию… Саймон Сакайо, как тебе, нравится?
        - Нет! - отважно заявил он, ихорошенькие губки его гневно задрожали, - Натаких условиях - подавись ты своей фамилией! Я свободный человек, я буду играть вшкольном спектакле, если захочу, иникогда - слышишь! - никогда нестану твоим мужем!
        Он произнёс это громко, выразительно, точно влицо плюнул, развернулся ипобежал прочь, чувствуя, как щекочет вносу, как глаза заливают бессильные слезы гнева, обиды икакой-то новой болезненной нежной тоски.
        Незадолго доначала каникул наставник попросил Малколма задержаться после занятий. Юношу это нисколько невстревожило - запоследние несколько месяцев он так привык кнагоняям изамечаниям, что они перестали нарушать его эмоциональное равновесие.
        - Сегодня мы свами идем кгоспоже Крис. Нам назначено натри часа, - объявил наставник, едва Малколм успел притворить засобой дверь кабинета.
        - Зачем? - уюноши радостно встрепенулось сердце.
        «Неужели они решили вернуть мне Сэмми!?»
        Это было первое, очем он подумал.
        - Я незнаю. Она сама мне позвонила, ипопросила проводить тебя веё кабинет, - наставник поднялся, поправил галстук, - идем скорее, ато опоздаем, только прошу тебя, ради Всеблагой, рубашку застегни под горло… Иначе стыдно стобой поадминистративному корпусу идти…
        Директрисса сидела застолом всвоем просторном кабинете, перебирая бумаги. Звук открывающейся двери заставил её поднять голову.
        - Добрый день, Малколм. Садись, пожалуйста, - она указала юноше наудобный мягкий стул для посетителей, стоящий напротив директорского кресла подругую сторону широкого стола.
        - Добрый день, - ответил юноша небез робости, обстановка кабинета, роскошная ивместе стем аскетичная (всё очень изящно идорого, ноничего лишнего) располагала кболее смиренному поведению, чем помпезный ковровыйзал.
        - Садисьже, чего ты ждешь? Нестой передо мной навытяжку, ты недевчонка, армия тебе негрозит… - директрисса слегка улыбнулась собственной шутке и, отложив бумаги, сомкнула руки взамок перед собою настоле, - располагайся поудобнее…
        Ивот тут Малколм по-настоящему насторожился. Еще никогда сним неразговаривали дотакой степени любезно, почти как сравным - после скандальной истории с«принятием позора» он сжился спостоянным ожиданием отпредставителей местной власти одних лишь взысканий, порой совершенно обоснованных, ноиногда инапрасных.
        - Намою электронную почту пришел запрос открупного рекламного агентства «РичЧиф». Они хотят заключить стобой контракт.
        Отудивления юноша немог вымолвить ни слова.
        - Уних есть один капризный клиент, - продолжала директрисса, - автомобильная компания «Сиена Лаерта». Так вот. Втот вечер, когда вы ужинали вресторане Эльсоль сгоспожой Тьюри, - Аманда Крис говорила обо всём этом так, словно истинность рассказа Малколма отом вечере никогда никем неставилась под сомнение, - засоседним столиком случайно оказалась одна весьма интересная леди, аименно - ведущий менеджер отдела продвижения компании «Сиена Лаерта». Итеперь она вочтобы то ни стало хочет, чтобы ты снялся вих новом рекламном ролике, заказанном агентству «РичЧиф». Летом готовится выпуск нарынок очередной модификации автомобиля, Х-900, кажется, иони предлагают весьма неплохие деньги.
        - Мне? - удивленно переспросил Малколм.
        - Ну… итебе втом числе, но, разумеется, если ты примешь все условия контракта ираспишешься вот здесь издесь, - директрисса бесцеремонно шлепнула настол прямо перед носом юноши несколько скрепленных скобами листов офисной бумаги.
        - Сколько примерно я получу?
        - Где-то двадцать тысяч атлантиков, - Аманда Крис немного нахмурилась, как будто что-то подсчитывала вуме, иналице ее заиграла довольная улыбка.
        Малколм, как ивсе дети Норда, никогда вжизни неимел собственных денег больше, чем те пять-десять атлантиков, которые ежемесячно приходили каждому наличный электронный счет. Померкам воспитанников это была приличная сумма - ее хватало, чтобы пару раз сходить вкино ивместное кафе-мороженое, купить вмаленьком магазинчике натерритории какую-нибудь ерунду, заказать винтернете косметику, неслишком дорогой предмет одежды, игрушку или, если подкопить пару месяцев, даже гаджет. Отличникам платили больше, это было своеобразное поощрение зауспеваемость, иуОнки Сакайо, говорят, даже образовались сбережения - огромная сумма! около двухсот или даже трехсот атлантиков! - она ведь незакем неухаживала, неспускала своих денег ипочти ничего себе непокупала… Целых триста атлантиков! Обогатствах Онки вНорде ходили легенды, иМалколм как-то спросилее:
        - Это правда, что утебя так много денег?
        Онки небрежно кивнула.
        - Ачто?
        - Да так. Просто интересно. Почему ты нетратишьих?
        - Мне ничего ненужно, - ответила девочка, прицеливаясь, чтобы бросить мяч вбаскетбольную корзину.
        При таком положении дел совершенно неудивительно, что сумма вдвадцать тысяч атлантиков сразу вскружила Малколму голову настолько, что он даже непридал особого значения окончанию фразы Аманды Крис, которое она намеренно слегка замяла:
        - Это около тридцати процентов отсуммы контракта… Так что, ты согласен? - переспросила она, настойчиво предлагая Малколму ручку.
        - Да, да, конечно, - потрясенно прошептал он, послушно выводя свои инициалы втех местах, куда указывал, скользя побумаге, длинный хищный палец директриссы.
        - Затобой приедут, - сказала она, снова пролистывая документы, по-видимому, для того, чтобы окончательно проверить, вездели стоят подписи, - можешь быть свободен, - интонация её стала несколько небрежнее, чем вначале разговора, - досвидания.
        После ужина спродолжением вотеле «Эльсоль», Малколм стал поневоле присматриваться кженщинам постарше. То, что он испытал тогда, втемноте, среди загадочных теней отштор ибалдахина огромной кровати, нешло ни вкакое сравнение стем, что могли дать ему Мидж, Белка иим подобные…
        «Директрисса, наверное, ненамного моложе Афины Тьюри, новсёже моложе…» - думал он вте мгновения, когда она своими ухоженными пальцами вэксклюзивных перстнях указывала ему, где ставить подписи. «Интересно, правдули говорят, что унеё роман ссекретарем?»
        Напоследок, когда директрисса отвернулась, юноша осмелился сэтой мыслью нанеё взглянуть. Намиг вего глазах она перестала быть всемогущей грозной директриссой, истала просто женщиной. Довольно, кстати говоря, привлекательной.
        Прядь каштановых волос, заправленная заухо. Нежная линия шеи сосвойственной зрелости едва заметной припухлостью под подбородком. Маленькие морщинки налбу иуглаз видны только тогда, когда Аманда Крис хмурится.
        Взрослые женщины ведут себя иначе. Сними гораздо интереснее. Они некидают глупых понтов, нехвастаются, немелют чепуху, неходят всиняках. Уних есть деньги нетолько намороженое…
        Афина Тьюри так необычно всё устроила. Точто это была инеблизость вовсе. Анечто совсем другое. Волшебство. Загадочное, тёплое, нежное волшебство. Иона ничего неговорила. Это Белка иМидж постоянно болтали, нарушая всю романтичную таинственность воссоединениятел…
        Афина Тьюри завсё время сказала только одну фразу. Странную.
        - Аты ведь действительно светишься втемноте…
        Едва Малколм покинул директорский кабинет, Аманда Крис вызвала ксебе секретаря, прижав кдверному косяку, поцеловала его и, алчно блестя глазами, объявила:
        - Ты будешь теперь ходить уменя вшиншилловых мехах, детка.
        Смуглый юноша опустил взгляд ивозразил несмело:
        - Да мне этого ненужно… Вы знаете, чего я хочу больше всего насвете…
        Несмотря нато, что их отношения давным-давно уже перешли известные границы, молодой секретарь всегда обращался кдиректриссе только на«вы».
        - Опять ты начинаешь, - она досадливо поморщилась, - яже просила тебя обойтись без этих намеков. Автобус впробке быстрее непоедет, даже если все пассажиры начнут браниться. Есть объективные обстоятельства, непозволяющие нам немедленно оформить отношения.
        - Носколькоже ещё ждать? - тихо спросил он, подняв наАманду Крис свои красивые грустные глаза, вкаждом изкоторых зрачок - большая темная ягода - ловил блики оконного света.
        - Это зависит оточень многих факторов, - она сразу заговорила суховатым деловым тоном, - мы ведь уже обсуждали это. Всемье трое детей, иони уже вполне взрослые, их нужно правильно подвести ктакой деликатной теме, обосновать им мое решение. Вдобавок надо будет обговорить смужем долю имущества, которую он получит после развода, размер содержания, которое я должна буду выплачивать ему ежемесячно, алименты. Да что я буду повторяться? Молото-перемолото тысячу раз… Тебе нужно запастись терпением. Развод - дело очень серьезное.
        - Акогда свекровь непоследний чин впрокуратуре - тем более, - горько съязвил он, - Я больше так немогу. Лучше увольте меня, сглаз долой изсердца вон, как говорится.
        - Да брось… - Аманда ласково привлекла юношу ксебе ипопыталась поймать его губы, ноон отстранился, - опять что-то натебя нашло… Ая уж размечталась… что вот сейчас как раз пара часов свободных уменя есть, поедем куда-нибудь, пообедаем, хочешь, внаш любимый «Домик накраю обрыва», весной там очень-очень красиво, зацветают кусты дикой вишни наскалах, ты знаешь… - она выпустила его изобъятий иотвернулась, демонстрируя сожаление, - я так много работаю, нахожусь всостоянии постоянного нервного напряжения, авыдается редкая возможность расслабиться и - как назло! - любимый мужчина закатывает истерику…
        Молодого человека кольнуло чувство вины. Оно всегда появлялось, когда она так отворачивалась иговорила стакой интонацией - как будтобы каждый раз нажимала назастарелую мозоль. Возможно, она делала это намеренно, номогло ведь так получаться исамо собою - если речь идет отонких духовных материях, никогда нельзя огульно обвинять кого-либо вфальши.
        Юноша подошел кней сзади, робко коснулся руки.
        - Простите, пожалуйста…
        Иуже через несколько минут они неслись вслужебной машине поавтотрассе внаправлениигор.
        Саймон иФич пересекали двор между корпусами общежития, когда вочередной раз встретили Малколма. Фич всегда очень сильно нелюбил эти моменты - он чувствовал опустошающую обиду, когда Саймон, скоторым унего только начало зарождаться взаимное доверие, обрывал разговор наполуслове, забывал онём, словно его инебыло, исовсех ног бросался навстречу этому скандальному красавчику снеумеренно ярко подведёнными глазами…
        Фичу приходилось стоять всторонке исмотреть, как они обнимаются, шепчутся очем-то, икак Малколм ласково гладит своего бывшего питомца порусой головке. Фичу казалось, что это длится целую вечность - все мы знаем, как мучительно тянется время, когда стоишь молча рядом сосвоим другом, встретившим кого-то тебе совсем чужого… Иещё Фич страстно завидовал Малколму. Какже легко тому достается любовь! Вот почему одни всё получают сразу исполна, адругим приходится прилагать огромные усилия, чтобы выбить себе какие-то крохи!
        Так было инаэтотраз.
        Саймон побежал навстречу Малколму, тот поймал мальчика почти налету ислегка приподнял. Потом поставил наземлю ипоцеловал вмакушку.
        - Я уезжаю, Сэмми… - сообщил он сгрустной улыбкой.
        - Куда?
        - Незнаю. Директрисса сказала, что мне предложили работать поконтракту.
        Саймон слушал, опустив голову. Длинная ровная челка скрывала его глаза.
        - Аты вернешься? - спросил мальчик, подняв настаршего товарища взгляд - по-детски открытый ивтоже время невероятно твердый - под таким невозможно было лгать…
        - Конечно, малыш… - Малколм попытался сглотнуть комок, некстати подкативший кгорлу, - я думаю, что это всего напару месяцев, небольше. Апотом я приеду, привезу много-много денег иподарю тебе велосипед. Помнишь, я обещал?
        Саймон кивнул.
        Это было давно, ещё впервый год его обучения вНорде. Он приехал издетского бокса молчаливым диковатым мальчиком иоднажды по-детски неуместно нелогично заупрямился - незахотел идти наурок. Сначала он заперся вкабинке мужского туалета иникого неподпускал ксебе, кидаясь бумажными шариками, апотом опустился напол истал тихонечко плакать. Тогда Малколм перелез через заграждение между кабинками, сел рядом идолго разговаривал сним - ему натот момент только-только дали шефство над Саймоном, они оба еще присматривались друг другу - он спросил малыша, как будтобы между прочим, чтобы заговорить зубы, какая унего мечта, итот ответил, что хочет велосипед. Большой, двухколесный, спереключателем скоростей. Малколма тогда сильно огорчила невозможность немедленного исполнения этого желания, ноон пообещал: когда он вырастет инайдет работу, первым, что он купит насвою зарплату, будет велосипед для Саймона.
        Издонесшихся донего обрывков разговора Фич понял, что Малколма вскоре небудет вНорде иуже хотел было порадоваться этому, нонеожиданно поймал взгляд Саймона - тот простился сосвоим другом итеперь возвращался кнему через спортивную площадку. Никогда прежде Фич незамечал вглазах удевятилетних мальчиков такой печали. Он вообще только один раз видел нечто подобное. Ещё вдетском боксе. Наего территории долго жила бродячая собака - крупная черная сука - ее прикормили работники столовой иона постоянно ошивалась неподалеку. Детей она нетрогала, лежала насолнышке, виляя хвостом, иохотно позволяла себя гладить. Акак-то повесне она ощенилась. Всех щенков собрали вматерчатый мешок иутопили. Считается, что животные непонимают боли, ноэта сука - Фич никогда несможет забыть - она смотрела нанего глазами, полными совершенно человеческой неутолимой тоски - такимиже глазами сейчас смотрел нанего Саймон.
        - Я неверю, что он вернется… - прошептал мальчик.
        Качнувшись надлинных нижних ресницах, упала искатилась пощеке прозрачная крупная слеза.
        - Новедь онже твой друг, он несталбы лгать тебе… - попытался утешить егоФич.
        - Он инелжет, - вголосе Саймона сквозила совсем взрослая смиренная грусть, - он просто сам ещё незнает, что больше незахочет возвращаться. Норд ведь несамое интересное место наЗемле. Инам хорошо здесь лишь потому, что мы никогда невидели ничего другого. Он так переменился после того, как побывал вАтлантсбурге. Мы даже представить себе неможем, что замир там, заэтими воротами…
        Малколму было грустно покидать Норд, он осознавал, что отъезд необратимо изменит его жизнь, ипока неизвестно, клучшему или кхудшему, носдругой стороны - закирпичными стенами интерната его ждало нечто совершенное новое, гораздо более значительное иинтересное, а, главное, своё, юноша предвкушал: там, снаружи, унего будет жизнь, вкоторой он сам волен устанавливать правила. Итеперь - он старался обэтом недумать, нонеслишком получалось - унего появится шанс, пусть неочень большой, ноинеисчезающе малый, снова встретить ту девушку-телохранительницу, хотябы случайно. Ему хотелось заглянуть ей вглаза ипонять, что она его непомнит. Тогдабы он, конечно, огорчился, нопокрайней мере смогбы унять всебе эту непривычную пронзительно-нежную тоску, которая скаждым днем становилась всё сильнее - что-то заставляло-таки Малколм надеяться: встретившись снова, они неразойдутся просто так, как незнакомые люди. Загадочное древнее чутье подсказывало ему: та долгая ночь произошла сними обоими. Неможетже один человек остаться совершенно безучастным, наделав бурю вдуше удругого? Или может? Влюбом случае, чтобы ответить наэтот
вопрос, нужно встретиться снею снова…
        Вещи были упакованы, такси должно было подъехать кворотам втечении часа, Малколм уже попрощался совсеми, скем ему хотелось, кнему снова прибежал растрепанный запыхавшийся Саймон и, разрывая сердца им обоим, азаодно ивсем свидетелям, плакал, повиснув унего нашее, вслед заним вкомнату робко заглянул Фич, он тоже хотел пожелать отъезжающему счастливой дороги; классный наставник помог вынести сумки водвор, пришла Онки Сакайо, ободряюще пожала Малколму руку инапутствовала посвоему, даже втакой момент неизменив привычке вести себя чуть свысока.
        Апотом совершенно неожиданно появилась Белка. Малколм спиной почувствовал её приближение. Теплый весенний ветер принес едва ощутимый запах - такой знакомый - нотка табака имаскирующая ее мятная жевательная резинка.
        Он обернулся. Она остановилась внескольких шагах отего багажа. Белинда Блейк старалась держаться, неизменяя своей всегдашней нагловатой манере - прислонилась кближайшему гладкоствольному деревцу, что росло нагазоне возле тропинки, скрестила свои красивые чудовищно длинные ноги вблестящих колготках ивысоких кожаных сапогах сзаклепками, постояла так, теребя полы распахнутой косухи.
        - Ну что… - сказала она, - пока.
        Малколм немог видеть глаз девушки, она стояла вполоборота, иветер заслонил её лицо внезапно подхваченной прядью красных волос. Ноон ощутил тяжесть этих слов, скупых, подобранных небрежно, взятых наугад извсего обширного родного языка.
        - Пока, - ответил юноша тихо, тоже стараясь несмотреть прямо нанеё. Ему сначала хотелось добавить что-нибудь условно утешительное изсерии «еще увидимся», «я буду вспоминать отебе», «береги себя», нопредставив, как неуместно имелодраматично-фальшиво это прозвучит, он осекся.
        Белка недолго ещё постояла возле дерева, глядя куда-то вдаль, поверх гаражей, над которыми ровным синим полотном поднималось высокое небо. Ветер теребил жесткие красные пряди, забрасывал налицо. Челюсти девушки неторопливо шевелились, неторопливо пережевывая мятную резинку.
        - Вы идете? - спросила охранница, выглянув изсвоей застекленной будки, - машина уже подъехала.
        Она вставила электронный ключ вщель напульте управления воротами: слегким жжужжанием распахнулась тяжелая бронированная калитка для пешеходов, иМалколм, подхватив вещи, смело шагнул внеизвестность через высокий металлический порог.
        Солнце заворотами, казалось, светило ярче, чем натерритории Норда. Шоссе, залитое светом, слегка серебрилось вдали. Всалоне машины громко играл шансон. Таксистка вмайке срастатуированными доплеч руками курила, опираясь локтем наопущенное стекло.
        Всю дорогу Малколм смотрел вокно - пообе стороны автострады простиралась холмистая равнина, блестящая, изумрудная, мелькали коттеджные поселки завысокими заборами, придорожные отели, лотки совсякой всячиной, авдалеке, всветящейся голубоватой дымке обрисовывались вершиныгор.
        «Как красиво!» - восторженно думал юноша, его смелое сердце радостно открывалось новому, легко отпуская прежнее, так уж оно было устроено, жизнь текла сквозь него широким шумным потоком, таким сильным, что совершенно неоставалось времени, чтобы грустить окаждом проносящемся мимо месте, предмете или человеке…
        Вофисе рекламного агентства юношу попросили заполнить несколько дополнительных договоров, выдали ключи отснятой для него менеджерами комнаты иназначили время встречи сосъемочной группой.
        - Дозавтра, - сказал доброжелательный юноша-администратор стщательно уложенными волосами, красивым иярким макияжем глаз ибезупречным маникюром, - неопаздывайте, пожалуйста, для вас вызвали парикмахера ивизажиста, они должны привести вас впорядок перед тем, как приедет начальство.
        Приглашенный парикмахер около двух часов колдовал над изящной головкой Малколма, размахивая различными странными инструментами, распыляя что-то иразбрызгивая. Авышло витоге нечто вроде совершенно неприбранной головы, как будто Малколм просто встал утром изабыл расчесаться, для юноши осталось загадкой, что именно этот человек так долго делал. Визажист подкрасил ему глаза, тоже почти незаметно, навел спомощью теней вокруг них эффектную томную дымку, выровнял цвет лица, придав ровной коже Малколма спомощью пудры утонченную бледность.
        - Какой типаж! - восхищенно воскликнул он, окончив работу, - почти ничего ненужно делать! Слава Богу, что такие красивые люди рождаются очень редко, иначе нам, специалистам помаскировке недостатков, пришлосьбы сложить зубы наполку!
        Потом помощник визажиста приводил впорядок тело Малколма - удалял ненужные волоски итщательно обрабатывал кожу специальным составом, чтобы она, если возникнет необходимость снять одежду, безупречно выглядела вкадре. Доприезда продюсера ирежиссера клипа оставалось пятнадцать минут, аюноша некстати вспомнил, что ссамого утра ничего неел… Нехватало только голодно обморока насъемочной площадке! Он решил купить сэндвич взакусочной напротив, но, выходя, вдверях столкнулся сдвумя хорошо одетыми дамами.
        - Вот инаша звезда, - сказала, довольно ухмыляясь, одна изних.
        Малколм увидел свое отражение вогромных стеклах ее темных очков, закрывающих половину лица.
        - Давай, живо, поехали настудию, мы уже опаздываем.
        Сэндвич скреветками, молочным соусом ихолодным листиком салата так иостался яркой картинкой ввоображении Малколма, его усадили вслужебную машину икуда-то повезли. Он вздохнул, почему-то так всегда получалось, что его персоной самовластно распоряжались другие. Впрочем, иногда это даже приятно, самому ненужно ни очем заботиться… Заокном проносились огромные здания парковок, офисных центров, молов, собранные изстеклянных панелей, ослепительно отражающих свет, высоченные дома, устремленные внебо стрелами далеких верхушек ивитрины, витрины, витрины… Бесконечность вещей, товаров, услуг, призванных удовлетворять потребности капризного населения… Расписной ад, вкотором сразуже затеряешься, как единственный лепесток живого цветка нафоне обрывков цветной бумаги…
        Частная киностудия располагалась наокраине города вбольшом недавно отстроенном павильоне, внекоторых помещениях которого еще неполностью завершена была отделка, они стояли пустые - просторные комнаты сбелеными стенами ипотолками, отданные наоткуп солнечному свету ироящейся вего лучах мелкой пыли.
        Шаги гулко отдавались вшироких чистых коридорах, напоминающих больничные.
        - Нам сюда, - сказала одна издам, та, что была без очков, продюсер или режиссер, Малколм пока ненаучился отличатьих.
        Она толкнула одну издверей сномером наприбитой сбоку пластиковой табличке, ирешительной походкой направилась внутрь, по-хозяйски осматривая находу огромное помещение, вцентре которого нанебольшом цилиндрическом возвышении (какбы насцене) стоял сверкающий влучах солнца новый автомобиль.
        Больше вкомнате небыло ничего.
        Возле постамента копошились какие-то люди, по-видимому, сотрудники студии. Молодая девушка вголубом рабочем комбинезоне исадовых перчатках волокла пополу большой мешок, наполненный, как показалось Малколму, чем-то вроде опилок: мелким, мягким. Стройный смуглый юноша втакойже робе подметал пол, еще три женщины устанавливали инастраивали аппаратуру: несколько камер имощные осветители поразные стороны отсцены. Одна изних, заметив вошедших, бросила своё занятие ивышла им навстречу.
        - Добрый день, Виктория, главный оператор.
        Спутницы Малколма поочереди пожали ей руку. Сдамой без очков, что так уверенно ориентировалась вздании киностудии, главный оператор определенно была уже знакома, они взглянули друг надруга многозначительно - словно сообщили что-то без слов, иобменялись короткими приветствиями, авторой даме Виктория, очевидно, представилась впервые.
        - Марта Брей, продюсер рекламных роликов, агентство «РичЧиф», - отрекомендовалась та всвою очередь.
        Теперь Малколму наконец-то удалось разобраться кто есть кто. Продюсер была всолнцезащитных очках, здесь, впомещении, она подняла их налоб, арежиссер постоянно теребила пристегнутую кпоясу джинсов оригинальную деревянную цепь скрупными звеньями. Вэтой её невротической привычке, внарочитой резкости тона, которым эта женщина давала указания бегающим вокруг людям, вкрасивом, нокак будто потухшем лице, вшироких худых плечах - ввсём её облике чувствовалась какая-то ущербность, будтобы она сама незнала засобой никакой силы или власти, нопыталась утвердиться всобственных ичужих глазах…
        - Марта, Эдна… Минут через десять можно будет сделать пробный дубль, - сообщила Виктория. Стройная. Лет тридцати пяти. Счеткими рублеными чертами длинного лица. Отнее тонко пахло молотым кофе.
        КМалколму тутже подскочил здешний визажист, ухоженный молодой парень скрашеными волосами доплеч. Он критически осмотрел юношу, завистливо вздохнул, слегка провел пуховкой пощекам илбу Малколма, полюбовался, помахал еще какой-то толстой кисточкой, поцокал иостался весьма доволен результатом.
        - Надевай костюм, - перед Малколмом развернули белоснежную рубашку ичерные кожаные брюки, - незастегивайся наглухо, зрителя нужно немного подразнить.
        - Поднимись наверх ивстань рядом смашиной, - велела ему Марта Брей, когда он закончил спереодеванием, - мы глянем, как вы смотритесь вместе…
        Малколм забрался помонтажной лесенке иробко приблизился кбезупречно отполированному сверкающему автомобилю, - неееет, так непойдет, - режиссёр замахала руками, - веди себя свободно, тут тебе немузей, представь, что это твоя машина, владей ею, распоряжайся…
        Малколм нерешительно открыл дверцу.
        Виктория, которая увлеченно возилась доэтого скамерой, теперь подняла голову и, слегка усмехнувшись, сказала, как будтобы себе под нос, впрочем, довольно громко.
        - Чувствую, это будет скучнейший клип…
        - Ты опять чтоли забыла, кто здесь командует? - тутже гневливо отозвалась Эдна, дернув своими костлявыми плечами, - знай свое место, это я говорю тебе, скакого ракурса, под каким углом ичто конкретно показывать зрителю, поняла?
        Виктория хмыкнула; конфликт между нею ирежиссером, по-видимому, был давним: обе амбициозные, они трудно ладили, каждая норовила перетянуть одеяло насебя, отстоять свое мнение ивытащить наэкран именно свое видение кадра.
        - Кажется, она права, - заметила Марта, - намой вкус тоже клипу чего-то нехватает… Хотя креативный отдел агентства пыхтел над его сценарием больше недели, получилась тягомотина. Ведь унас есть всего полторы минуты, чтобы влюбить зрителя вэтот автомобиль.
        - Клипу стоилобы придать более выраженную эротическую окраску… - сосмаком произнесла Виктория. Она ловко вытянула изпачки сигарету изажала её губами. - Пусть это будет провокация. Такой видеоряд сразу привлечет внимание. Даже если человек просто щелкает повсем каналам, смелый кадр остановит его сразу.
        - Ноглупоже раздевать модель вэтом ролике, - нахмурившись, возразила Эдна, однако её уверенность всобственной правоте слегка пошатнулась, - мы рекламируем всё-таки автомобиль, анегель для душа.
        - Секс - это то, что лучше всего продается, - пояснила Виктория, выпустив струйку дыма, - Красивый мужчина - впервую очередь статусная вещь. Наша задача - создать узрителя определённый ассоциативный ряд, мотивирующий его кпокупке: если утебя есть роскошная машина, то утебя будет ироскошный любовник, роскошные друзья, роскошная жизнь - большинство людей хотят приобретать что-либо только для того, чтобы вызывать определённые реакции удругих - уважение, восхищение, вожделение - некоторым, есть итакие, нравится вызывать зависть…
        - Веё рассуждениях есть рациональное зерно, - поддержала Викторию Марта Брей.
        Эдне пришлось-таки уступить. Она немного помолчала, перебирая звенья своей деревянной цепочки, апотом слегкой ноткой раздражения сдалась:
        - Ладно. Будь по-вашему. Пусть раздевается.
        Контракт, как оказалось, полностью вверял исполнителя главной роли вклипе всем этим деятелям массовой культуры, поэтому никто изних троих даже непопробовал поинтересоваться мнением Малколма поданному вопросу, иему, стоящему встороне ислышавшему весь разговор отпервого допоследнего слова, посчастливилось насебе ощутить всю глубину понятия «продать душу».
        - Сними одежду, - велела, подойдя кпомосту, Марта, глядя наюношу снизу-вверх своими четырьмя глазами, двумя собственными идвумя надо лбом - круглыми, блестящими исовершенно бессмысленными, словно умухи.
        - Всю? - спокойно спросил юноша.
        - Естественно, - сверкнув глазами, ответила ему Виктория, Малколм уже успел почувствовать источаемый ею аромат опасности - большие темные глаза бесцеремонно иалчно изучали линии его тела, впристрастности ее интереса можно было несомневаться, служители чистого искусства непозволяют себе такого - сидеть нога наногу навысоком стуле возле камеры, курить одну заодной исмотреть, неотводя взгляда…
        Эдна подтвердила слова Виктории кивком головы.
        - Да, пожалуй, выйдет нелепо, если вкадре окажется резинка отнижнего белья… Аэто, кстати, что такое? - осведомилась она, указывая взглядом набольшой матерчатый мешок, стоящий возле помоста.
        - Розовые лепестки, - немного смутившись, ответила Марта Брей, - я заказала курьерскую доставку.
        - Боже мой! Какая пошлость! - воскликнула, всплеснув руками, Эдна, - этоже так надоело! Вкаждом клипе, накаждом плакате какие-нибудь лепестки! Нельзя было придумать что-нибудь более креативное?
        - Так решил заказчик, - пояснила, преодолевая неловкость, Марта, - Я, как представитель агентства, отвечаю завыпуск этого ролика, ноосновные идеи принадлежат специалистам порекламе компании «Сиена Лаерта».
        - Ичто, если заказчики идиоты, то мы должны поступаться нашими творческими цензами, иснимать вопиющую банальность? - негодующе воскликнула Эдна, перебирая свои деревянные звенья. Они воинственно постукивали, соприкасаясь друг сдругом.
        - Некипятись, - как будтобы чуть свысока обратилась кней Виктория, - мы все здесь люди подневольные, иесли нам вконечном итоге неудастся договориться друг сдругом, то небудет вообще никакого клипа. Ажелание заказчика - это закон, он кормит нас, подруги мои, поэтому давайте попробуем спомощью наших талантов как-нибудь реанимировать те идеи, которые нам подсунули…
        - О, Всемогущая… - Эдна хрустнула пальцами, - ни зачтобы несогласилась, кабы нетрудное положение, - она вздохнула иповернулась кавтомобилю, - кстати, впервоначальной версии сценария небыло никаких лепестков.
        - Представительница заказчика позвонила мне вчера вечером… - как будтобы оправдываясь, пояснила Марта, - Их неожиданно посетило вдохновение, - добавила она ссаркастической ноткой.
        Эдна кисло усмехнулась.
        - Какого они цвета? - невозмутимо спросила Виктория. Ей, казалось, доставляло своеобразное удовольствие поддразнивать режиссера, выражая диаметрально противоположные мнения, - Черные?
        - Белые… - немного грустно созналась Марта Брей.
        - Мы сделаем их черными при обработке данных скамеры, - провозгласила, грациозно поднявшись состула, Виктория, - готова поспорить, что это будет весьма эффектно.
        Вэто время из-за дверцы автомобиля осторожно выглянул Малколм, накотором теперь небыло совершенно ничего лишнего.
        Кнему снова подскочил визажист - требовалось слегка припудрить кожу, чтобы она излишне нелоснилась вкадре.
        Когда он закончил, исполнитель главной роли красивым размашистым движением захлопнул дверцу инеторопливо пошел вдоль машины, двигаясь наудивление непринужденно, словно вокруг нестояли ни люди, ни камеры, устремившие нанего свои радужные немигающие глаза…
        Он просто сделал несколько шагов.
        …новсе работники кино-мастерской: ирежиссер, ипродюсер, иоператоры - подняв головы, невольно замерли вэтот миг, ослепленные сиянием чистой красоты, словно солнцем, нежданно выглянувшим из-затуч.
        - Черт свами, поехали… - скомандовала, немного приободрившись, Эдна.
        Марта суетливо поправила упавшие очки.
        Кто-то нажал кнопку, имассивная платформа савтомобилем начала медленно поворачиваться. Загудел воздушный насос, истолбом взметнулись кпотолку поднятые мощным потоком нежные лепесткироз…
        Через несколько дней, когда рекламный ролик был смонтирован иобработан, Малколма пригласили напредварительный показ внебольшой кинозал сдвумя рядами мягких удобных кресел.
        Погас свет, инаогромном экране появился сперва роскошный черный автомобиль; камера, плавно скользя поизгибам корпуса, льстиво подчеркивала его изящество, ловя ускользающие блики икакбы невзначай замечая падающие накапот шелковистые лепестки… Потом из-за приоткрывшейся дверцы показалась сперва узкая ступня, подыскивающая опору - измашины вышло прелестное обнаженное существо - икамера, стыдливо отводя взор, когда это было необходимо, неспеша изучала обольстительные изгибы молодого тела, двигающегося вдоль машины, она плыла заним, подчеркивая иногда те излепестков, которые, падая откуда-то сверху, касались кожи - какбы ни злобствовали режиссеры, какбы ни пытались подмять под себя её творческую волю, Виктория была иоставалась гениальным оператором - пожалуй, только слепой могбы этого непризнавать…
        - Волшебство! Магия… Как вам удается?! Столько страсти ини грамма пошлости! - повернувшись назад, восхищенно прошептала молодая девушка, одна изассистенток Эдны, студентка университета кино ителевидения.
        - Секрет невероятно прост. Камера - это мои глаза. Именно так я смотрю, - слегким самодовольством отозвалась сосвоего места Виктория.
        Её последняя фраза заставила Малколма внутренне напрячься, словно вожидании нападения - вкоторый раз он почувствовал исходящую отэтой женщины опасность, ипугающую, иманящую, словно пламя для мотылька - нечто подобное он уже испытывал однажды, сидя вресторане «Эльсоль» напротив Афины Тьюри.
        Он неудивился, когда Виктория задержала его после показа.
        - Тебе понравился ролик?
        Она стояла, прислонившись спиной кдверному косяку, курила, вставив папиросу визящный деревянный фильтр, похожий наклюв диковинной птицы.
        Юноша молчал, для него было очевидно, что неэтот вопрос насамом деле хочет задать ему она, остановив наего лице пристальный взгляд больших темных глаз - она могла стемже успехом поинтересоваться, любитли он дождь или какая, поего мнению, партия займет большее число кресел вСовете поитогам следующих выборов…
        Длиннопалой рукой Виктория отвела назад жесткие черные волосы снитями благородной ранней седины, откинув голову, коснулась косяка затылком.
        Малколм украдкой разглядывал её: трепещущая жилка надлинной смуглой шее, резко обрисованные скулы, тонкие морщинки возле угла глаза - небольшая плата зашарм загадочной леди сироничным прищуром изнойной дымкой вовзгляде… Ввсем облике этой женщины: вее движениях, вмимике, вглубоком грудном голосе - ощущалось присутствие чего-то дикого, струдом обуздываемого рассудком; вВиктории таилась первозданная грубая сила страсти, иМалколм, разумеется, неошибся, предположив, что перед ним очередная охотница засокровищами его тела.
        - Да, - ответил он, опустив ресницы.
        - Хочешь поужинать? - спросила она всвою очередь, - неподалеку есть отличный ресторанчик, где подают дичь, поджаренную наугольях.
        - Спасибо, я неголоден, - ответил юноша, по-прежнему неглядя нанеё.
        - Ну нет, так нет, - отреагировала Виктория порывисто, почти едко; как многие слишком страстные натуры, она часто торопилась свыводами, вособенности, когда речь шла очем-то для неё важном.
        Она ссилой оттолкнулась руками откосяка и, повернувшись кМалколму спиной, собралась уходить. Она увидел её вдруг иопасной, ижалкой, как охотник видит дикого хищного зверя под прицелом своего ружья.
        - Я неговорил «нет», - этот юноша дотого привык скруглять острые углы, что это стало его натурой, - я только сказал, что небуду ужинать, вовсяком случае, дичью…
        ГЛАВА10
        Виктория сняла для Малколма уютную квартирку ввысотке наокраине города. Изокна открывался прелестный вид, ипоутрам она, поставив наширокий подоконник чашку сдымящимся кофе, выкуривала сигарету, любуясь склоном персикового неба иразостланным далеко внизу бархатным покрывалом лесопарка, простиравшегося досамого кольцевого шоссе, мягкое шуршание которого далеко разносилось вранней прозрачной тишине.
        Они никогда необсуждали характер их отношений. Малколм немучил Викторию вопросами изсерии «как долго это продлиться», «когда ты придешь снова», «что я значу для тебя», безошибочная интуиция подсказывала ему, что это может оказаться лишним ивнести нежелательную трещину вустановившийся порядок. Он просто ждал её, всегда покорный иласковый, терпеливо выслушивал всё то, что она ему рассказывала, все истории состудии, если что-то неладилось, всю грязь, которую она выливала налюдей, скоторыми приходилось работать. Он должен был быть её отдушиной, утешением, усладой - это стало ясно ему ссамого первого момента - ипока он отлично справлялся сэтой ролью.
        - Зачто ты нелюбишь Эдну? - вовремя одной изтаких бесед спросил Викторию Малколм, - Мне кажется, что ты слишком часто унижаешь её режиссерское достоинство. Она ведь имеет полное право чувствовать себя автором тех кадров, которые вы снимаете…
        - Почему ты решил, что нелюблю? - возразила Виктория; она села напостели, подложив под спину подушку, ипоставила пепельницу рядом ссобою наодеяло, - я как раз люблю Эдну, мы вместе служили вармии, ивместе поступали, она всегда мне звонит, если унеё хороший контракт, ей нравится работать сомной, иона частенько повторяет: «Ты мой счастливый талисман, нопорой жутко меня раздражаешь…»»
        - Новы ведь так много ссоритесь насъемочной площадке…
        - Я думаю, что вданном случае это нормальная диалектика киноискусства. Когда несколько человек объединяют свои творческие способности, складывают вместе свои уникальные неповторимые видения предметов иявлений, нестыковки неизбежны, ведь творчество всегда продукт глубоко индивидуальный, личный. Когда работает коллектив, результат труда представляет собой сложную комбинацию усилий всех его членов. Согласись, вживописи, кпримеру, такого практически небывает, чтобы два художника писали одну картину, аесли такое всёже происходит, то споры идут едвали неиз-за каждого мазка… Так издесь: нам сЭдной порой трудно увидеть одно итоже. Разделить творческий порыв другого человека - это всё равно что нанесколько минут перевоплотиться, взглянуть намир чужими глазами; она вообще-то очень сильный самобытный режиссер, может, ты даже знаешь её работы… «Новое слово любви», скажем, широко известная картина нарелигиозную тему - воссоздание легенды одочери Божества, пришедшей наЗемлю спасть людей, её снимала Эдна, успех тогда был колоссальный, просто блеск; стех пор она очень болезненно воспринимает неудачи, вчастности,
когда предлагают снимать рекламу, это для неё унижение, но, как говорится, набезрыбье… Впоследнее время Эдну неприглашают всерьезные кинопроекты.
        - Почему?
        - Ненравится продюсерам, - Виктория недовольно поморщилась; уронив пепел наодеяло, она небрежно сдула его, - Эдна снимает тяжеловесно, вдумчиво, медлительно, делает много акцентов надеталях, авсовременном кино сейчас взят курс наоблегчение кадра, исключение информационной иэмоциональной перегрузки зрителя, усиление динамичности сюжета - зритель недолжен скучать, надо сделать так, чтобы картина подхватывала его инесла… Ион недолжен много думать, пусть жует себе попкорн вкинозале, наши фильмы перестанут покупать, если из-за передозировки смыслом бытия, - она иронично усмехнулась, - упадут продажи попкорна, кино - это индустрия, бизнес, поэтому наша продукция обязана соответствовать спросу.
        - Бедная Эдна… - Малколм сочувственно вздохнул, склонив хорошенькую головку наплечо Виктории, - унеё, я заметил, такие резкие нервные манеры, как будто сжатая пружина внутри, должно быть, она очень сильно переживает недостаток самореализации.
        - Возможно, - небрежно ответила Виктория, - ноя думаю, что это вбольшей степени из-за любви. Унее было три мужа, исовсеми тремя ей одинаково неповезло - они изменяли ей сеё ассистентками, актрисами, даже ссотрудницами, отвечающими заосвещение, тратили её деньги, ивконце концов уходили… Врядли найдется человек, способный неприобрести после такого хроническую тягу ксамоуничижению, - Виктория потушила сигарету, уронила руки наодеяло, - каюсь, здесь ия приложила руку. Вовремя съемок одного изнаших совместных фильмов, унас обеих случился роман сисполнителем главной роли, она наменя очень долго потом дулась, но, боюсь, это было необходимо; вфильме неполучилосьбы такого надрывного эротического накала, неокажись мы обе отнего без ума, аон был вот нечто вроде тебя, молоденький совсем, нет идвадцати, ауже такой спокойный инравственно терпимый, - она усмехнулась, - перепрыгивал изодной постели вдругую как кузнечик, иничего… Акстати, - Виктория повернулась кМалколму, глаза её задорно сверкнули, - аты недумал отом, чтобы попробовать себя вкино?
        - Нет, - удивился юноша, - уменяже нет таланта.
        Виктория откинулась насложенные стопкой подушки ирассмеялась.
        - Авот тут ты ошибаешься. Ты обладаешь самым большим иважным извсех талантов, аименно - ты способен ответить взаимностью навсякую обращенную ктебе любовь. Немногим это дано. Гордыня диктует нам необходимость тщательно выбирать себе предмет для поклонения. Ивобоснованности этого выбора мы находим подтверждение высоты нашего духовного развития. Только животному для спаривания, считаем мы, сойдет любая здоровая особь своего вида. Существа разумные, мы преисполнились высокомерия… Ая вот думаю, что это своеобразная мудрость - невыбирать. Ведь вкаждом изнас, если присмотреться, можно обнаружить Вселенную. Иполюбить. Ижизни нехватит, чтобы разгадать эту Вселенную доконца… Отпихнуть распахнутый перед тобою мир, если он чем-то тебя неустраивает, гораздо проще, чем, преодолев себя, принять его. Я убеждена, любовь - это талант, - Виктория выразительно посмотрела наМалколма, - иутебя он есть. Стаким талантом можно пробиться ивкино, ивовласть - куда угодно - ибо любое притворство рано или поздно будет раскрыто, авот искренность чувств всегда ивезде оценят подостоинству.
        Малколм вздохнул. Ему вспомнилась вэтот момент девушка вчерном костюме - да, пожалуй, Виктория права, да несовсем - ведь окажись та девушка сейчас рядом, его дар любить всех ився мгновеннобы иссяк, обрушившись огромной лавиной нанеё одну, вовсяком случае так ему казалось…
        - Нет, я нехочу вкино, - сказалон.
        - Я небуду спрашивать почему, - ответила она, - это особый мир, вкоторый либо влюбляются навек, либо отвергают сразу.
        Нить наметившейся вразговоре откровенности начала ускользать, иМалколм спешно подхватил её, втакие минуты можно спросить омногом, ион решил, что вконтексте разговора омужьях Эдны самое время выяснить что-нибудь осамой Виктории:
        - Аутебя естьмуж?
        - Нет, - ответила она, вытягивая зубами новую сигарету изпачки небрежно ивместе стем изящно (как только она одна умела), - нобыл, - добавила она значительно. Налицо Виктории при этом как будтобы набежала тень - точно маленькое облако заслонило собою солнце, это лицо освещавшее.
        - Если нехочешь, можешь неотвечать, - прибавил Малколм немного виновато, - он тоже ушел, как отЭдны?
        Виктория тонко усмехнулась.
        - Да, пожалуй. Только гораздо дальше.
        Она помолчала, сделала несколько затяжек подряд.
        - Это случилось, когда я получила гонорар заработу над фильмом «Долгий рассвет», мои первые большие деньги. Мы тогда только поженились, нам кружило голову отсчастья иуспеха, хотелось роскоши. Я купила открытый автомобиль. Мы сшиком катались повсюду, ходили пофешенебельным ресторанам, гуляли, мы жили тогда, любуясь собой, такие красивые ибогатые, нас ждало, как нам казалось, самое радужное будущее, какое только можно себе вообразить. Нововремя одной изтаких прогулок мы попали ваварию, очень глупую, мне - совершенно ничего, даже странно, как будто назло, ни царапины, аон сразу насмерть - перелом основания черепа - бедный мальчик, ему только-только исполнилось двадцать, милый, очень чистый мальчик…
        Она снова замолчала, иименно вэтот миг разом стихли все звуки, доносящиеся изоткрытого окна, очень странное красивое игрустное чувство кольнуло Малколма, ведь он тоже однажды умрёт, никому ещё неудавалось этого избежать, и, возможно, он умрёт даже совсем скоро, так инеиспытав объятий той девушки вчёрном костюме…
        Юноша решил, что Виктория уже ничего больше недобавит, ихотел идти варить кофе. Набор простых кухонных действий, вероятно, помогбы ему прогнать наваждение.
        - Я любила только его одного, - продолжила Виктория после несколько затянувшейся паузы, - извини мою откровенность, если тебе неприятно то, что я говорю, новсе остальные чувства посравнению стем священным восторгом, стем ослеплением - как фотоснимки розы рядом сживым цветком. Наш роман досвадьбы длился неособенно долго, ижили вместе мы дай бог полгода, нашу любовь неуспели тронуть ни привычка, ни бытовое озлобление. Это промелькнуло вмоей жизни подобно внезапной волне приятного запаха наулице - было инет. Недумай, я неизтех, кто упивается страданиями, я столько раз пробовала снова… Оттого удара я давно уже оправилась, нооттого счастья - никак немогу. Здесь я очень хорошо понимаю Эдну; просто жить после волшебной сказки все равно что снимать рекламу после «Нового слова любви».
        Виктория ткнула окурок впепельницу. Точно точку поставила.
        Малколм был почти готов рассказать ей одевушке вчерном костюме, раскрытая тайна сердца должна была быть оплачена другой такойже тайной, нолицо женщины стало вдруг непроницаемо, он понял, что мысли её сейчас очень далеко, втом немом солнечном кинофильме, который невозможно показать никому другому.
        - Прости, - сказал Малколм тихо, ему сделалось неудобно, что он взбаламутил ил чужих болезненных воспоминаний. Узнав сразу так много оВиктории иобЭдне, занесколько минут он как будто прошелся покраю неисчерпаемого озера их жизни, просмотрел короткий клип, вкотором они мелькали, выхваченные холодным глазом камеры. Малколм ощутил неловкость оттого, что всё это открылось ему, практически постороннему ивсилу этого неспособному даже как следует сопереживать. Как вбаню заглянул - Всеблагая помилуй! - остается только извиниться иразвести руками.
        Виктория ему неответила.
        Этот разговор неизменил ровным счетом ничего вих взаимоотношениях, они были иостались наудивление спокойными игармоничными, словно мягкое тепло заката. Малколм иВиктория, встретившись вопределенный период жизни, идеально друг другу подошли. Оба сердца - его, еще совсем юное, нетронутое ни большим обретением, ни большой потерей, иее, однажды уже выжженное сильным чувством, обессиленное иусталое - нашли вэтой доброжелательно-равнодушной связи как раз то, что искали.
        Прошли друг задругом лето иосень, обозначенный срок работы поконтракту давно истек, Малколм снялся вфоторекламе тогоже автомобиля, для журнала адресованного автолюбительницам (зачем-то полуобнаженным) идаже вмузыкальном клипе какой-то поп-звезды (Виктория представила его своей подруге изадминистрации этой звезды ион понравился).
        Разумеется, ни окаком возвращении вНорд речи нешло, малютка Саймон оказался трагично прав, когда предрек, что, вкусив вольной жизни поту сторону стены, Малколм примет решение остаться вАтлантсбурге навсегда.
        Попоручению директриссы её секретарь пытался дозвониться добеглого воспитанника, чтобы вразумить его изаставить вернуться, нобезуспешно - Малколм сменил номер телефона, завел новый электронный ящик, дабы ничего несвязывало его больше спрошлым, исделал этому самому прошлому единственное одолжение - написал Онки Сакайо всоциальной сети, что он неплохо устроился ипопросил друзей нетревожиться онём.
        Аманда Крис всвою очередь заморозила его банковский счет, думая, что таким образом сможет подтолкнуть его квозвращению, голод, как говорится, нететка, ноиэто ни кчему непривело - Малколм жил насодержании уВиктории иксвоим гонорарам практически непритрагивался.
        Последним средством, ккоторому прибегла администрация Норда, стало обращение вполицию. Дело о«побеге несовершеннолетнего извоспитательно-образовательного учреждения» было заведено как полагается, нодиректрисса ктому моменту отвсего этого уже порядком устала, неповоротливые шестерни бюрократических машин раздражали её, тут бланки, там бланки, заявления, показания - мало чтоли унеё работы?
        - Да ихрен сним, - объявила она совету администрации, - года непройдет, ему восемнадцать исполнится, акак наша полиция работает, вносу ковыряют, так они его ивтри года ненайдут. Нравится ему навокзалах ночевать - вольному воля.
        Как представитель юридического лица, осуществляющего опеку над несовершеннолетними, Аманда Крис имела свободный доступ кличным счетам всех воспитанников додостижения ими совершеннолетия. Инесколько сотен тысяч атлантиков Малколма недавали ей покоя - воспользоваться некоторой частью этих средств вопределенных целях она имела право, существовал закон, согласно которому воспитанник, нашедший высокооплачиваемую работу, мог отблагодарить образовательное учреждение, столько лет безвозмездно дававшее ему знания икров…
        Всего то ничего - подделать несколько подписей ипод предлогом очередного бездонного «благоустройства территории» перевести деньги надругой счет…
        Иготово. Можно наслаждаться жизнью. Ведь обэтом источнике доходов небудет известно ни мужу, ни его строгой родительнице, которой ловкая Аманда Крис всёже немного побаивалась.
        Свекровь-прокурор, энергичная женщина 55лет, всегда обращалась кней только официально, пофамилии. Она многозначительно приподнимала темные брови, собирая несколько складочек навысоком лбу исироничным прищуром осведомлялась:
        - Авы действительно хорошо заботитесь омоем сыне, леди Крис?
        Иотэтого прищура, отпристального взгляда светлых проницательных глаз прокурора, иотеё насмешливо-недоверчивых интонаций, попозвоночнику Аманды всякий раз пробегал легкий холодок.
        - Ну чтоже вы так испугались? - добавляла потом сосмешком свекровь, - слица прям спали. Я шучу.
        Новор, крадущийся потемной улице снаграбленным добром, как известно, испугается имыши, перебежавшей ему дорогу. «Шуточки» - созлостью думала Аманда, глядя всинюю спину прокурорского пиджака свекрови, «так смотрит, как будтобы знает что-то…» Положить конец своей двойной жизни она, однако, ненаходила сил - убежденное злодейство явление довольно редкое; ивсякое первичное нравственное преступление имеет началом вбольшинстве случаев слабость, анеумысел, лишь дальнейшее развитие иукрепление преступного образа мыслей обусловлено сформировавшейся уже привычкой ко злу, постепенной адаптацией кнему совести - изначально Аманда просто несмогла преодолеть искушения, взглянув вбольшие доверчивые глаза двадцатилетнего мальчика, пришедшего кней устраиваться наработу. Ато, как покорно ипочти испуганно он дался ей, растрогало её, обожгло жалостью, которая тоже нередко толкает людей наошибки, иязык неповорачивался сказать юноше правду - сама собою лилась сладкоречивая ложь про скорый развод смужем, женитьбу ивсё вэтом духе. Аманда сама замкнула вокруг себя этот порочный круг, итеперь оставалось только успевать
поворачиваться внём, как он того требовал, ловчее иловчее скаждым днем, используя всё более изощренные средства, чтобы оставаться вравновесии.
        Наступила зима, изаиндевелые деревья надворе стояли, поблескивая вслучайных лучах прицельно, точечно - будто осыпанные бриллиантовой пылью. Под ногами крепко потрескивал крупитчатый, точно сахар, снег.
        Поутру идущим кучебным корпусам Онки иРите Шустовой попался наглаза спешащий отпроходной наработу, вадминистративный корпус, молодой директорский секретарь.
        - Ух ты, глянь, какая нанём шмотка, - воскликнула Ритка, остановившись инескромно уставившись вслед юноше. Вблеклом свете зимних утренних сумерек мягко серебрился длинный ворс эксклюзивной мужской шиншилловой безрукавки.
        - Ну ичто, - пожала плечами Онки.
        - Врядли насекретарскую зарплату она куплена, - покачала головой Ритка.
        - Подарили, значит. Тебе то какая печаль? Всё норовишь нос куда-нибудь сунуть, да обсудить, укого что… Неженское это дело - сплетни, Рит. Больше молчи, исойдешь заумную, - Онки едко улыбнулась.
        - Ах ты язва! - Рита вшутку толкнула подругу вснег.
        Навалявшись инакатавшись вдоволь, они отряхнулись, подняли свои сумки ипошли дальше.
        - Эта жилетка все-таки подарок, - сказала Рита.
        - Приличные юноши досвадьбы таких подарков непринимают, - безапелляционно заявила Онки, досадливо хмуря лоб. Подобные разговоры непредставляли для неё совершенно никакого интереса.
        - Нельзя так, - мягко укорила её Шустова, - иногда ты бываешь слишком резка, нестоит судить поспешно ипритом так строго.
        - Я инесужу. Только предпочитаю видеть влюдях правду. Вот, кпримеру, Малколм. Он ведь шлюхан, иничего другого онём, некривя душой, инескажешь, он такой, какой есть. Нопризнание этого, однако, немешает мне ценить его доброе иискреннее сердце. Ты ошибаешься, если думаешь, что я сразу просеиваю людей сквозь сито, «хорошие» или «плохие». Просто подмечаю изапоминаю их черты, вкаждом отделяя зерна отплевел, так, навсякий случай, дабы небыло потом сюрпризов. Всегда полезно знать, чего ожидать отокружающих.
        - Как ты практична, - фыркнула Рита, ерзая плечом, чтобы поправить лямку сумки, - все сухо продумываешь, чувства ите раскладываешь пополочкам.
        - Ачто вэтом плохого? - спросила Онки, - умный человек впервую очередь рассудителен идальновиден. Унего вжизни нет ничего лишнего. Вот мы идём сейчас стобой иразговариваем. Умный человек всегда знает, зачем он произносит каждое слово вбеседе, делает каждый шаг. Он взвешивает все последствия своих действий, просчитывает каждый извозможных исходов. Инаперёд продумывает, что станет делать всложившейся ситуации. Его жизнь ясна ему. Глупецже действует наугад. Им руководят сиюминутные настроения исмутные чувства. Ижизнь мотает его как фантик изстороны всторону. Мысль человека невесома, ноименно она творит мир вокруг него. Умный человек всегда задумывается. Над всем. Втом числе инад чувствами, неслишком уж надежные они советчики, их тоже неплохо былобы подчинять логике, систематизировать, чтобы, вконечном итоге, хотябы немного понимать. Думать - естественная потребность умного человека, аглупый, напротив, старается, где можно, избегать усилий мысли, предпочитая «делать как все», «верить наслово», «полагаться наавось», «выбирать неумом, асердцем».
        - Втебе напрочь отсутствует романтика, - грустно сказала Ритка. Лямка все-таки скатилась сеё плеча, иона волочила сумку поснегу.
        - Слово «романтик» придумали поэты, чтобы неназывать своих героев дураками. Как-то некнижно.
        Рита хмурилась, ей ненравились высказывания Онки, ноона нелюбила снею спорить, иразговор зачах. Благо, что они уже стояли увхода вучебный корпус.
        Молодой секретарь уходил всё дальше покосой аллее, ведущей кзданию администрации. Его фигура вголубоватом сумраке морозного утра стала уже едва различимой.
        Происхождение надетой нанём безрукавки интересовало, разумеется, неодну только Ритку - малоли вокруг завидущих глаз да злых языков? - ивсякий раз нанеудобные вопросы или скользкие намеки застенчивый юноша отмалчивался, опуская ресницы - врать он толком неумел, ноиправды сказать немог.
        Абыло вот что. После очередного выяснения отношений, когда молодой секретарь отважился наконец положить надиректорский стол заявление обуходе, Аманда Крис приняла его снеожиданной кротостью иподписала. Прежде она недавала ему довести составление заявления даже досередины шапки, вырывала унего то бумагу, то ручку, несмотря насопротивление, норовила обнять, осыпая заверениями всвоей безграничной любви… Юношу удивила эта её необычная покорность идаже немного опечалила. Неужели разлюбила?
        Наследующий день, придя, как он думал, заподготовленным пакетом документов, молодой человек обнаружил насвоём столе «прощальный подарок» - прелестную шиншилловую безрукавку. Исердце его растаяло. Ведь Аманда неудерживала его как прежде, неподавляла, отпустила, ничем, кроме долгих печальных взглядов вего сторону, невыдавая своего отношения кпринятому им решению.
        …Ивкоторый раз он покорился, порвал заявление ивновь принял прежнее своё оскорбительное для приличного юноши положение, ведь он любил - действительно любил! - эту самую Аманду Крис чистой первой любовью ибольше всего насвете хотел ей верить.
        Втечении зимы сначала Белке, азатем иКоре Маггвайер исполнилось восемнадцать лет. Вот ивсё, кончилось детство. Ввесенний призыв они обе должны были отправиться нагосударственную службу, накакую именно издвух, решала медицинская комиссия - вармию или всуррогатный резерв.
        Нескончаемая очередь наосмотр тянулась вдоль холодной даже навид казенной стены, обшитой крупной белой кафельной плиткой. Металлических стульев навсех нехватало. Садились поочереди. Увыходящих изкабинетов ближайшие соседи взволнованно спрашивали орезультатах.
        - Ну что, армия?
        - Армия…
        Белка иКора никогда особенно необщались, нооказавшись вдвоем среди сотен незнакомых девчонок, они поневоле прониклись друг кдругу. Никого изНорда поблизости небыло, иони чувствовали себя словно два земляка надалекой чужбине.
        - Ну что, армия? - спросила Кора, когда Белка закрыла засобою дверь кабинета, асостула рядом нетерпеливо вскочила стриженная девушка вкрасной футболке, готовая, точно горячий конь, едва загорится оранжевая лампочка над дверью, ринуться навстречу своей судьбе.
        - Суррогатный резерв.
        - Повезло… - заахали сидящие рядом.
        - Недумаю, чтобы это было намного лучше, - ответила Белка небрежно, - говорят, что отродов тоже можно коньки отбросить.
        - Чего это они тебя так? - спросила Кора, - ведь из-за войны набор вСР существенно уменьшен.
        - Зато увеличена норма, исейчас всвязи сэтим невсех берут, номне сказали, что уменя какая-то особенно здоровая матка итаз широкий, вот меня ивзяли, - ответила Белка, развертывая испещренный водяными знаками листок - распределительный документ - «данное свидетельство выдано лицу, которое обязуется при прохождении государственной службы вштате суррогатных матерей республики новая Атлантида выносить иродить - следующее слово было впечатано вподчеркнутый пропуск встроке намашинке - „троих“ здоровых детей.»
        - Ничего себе, - загудела очередь, - араньше срочницы рожали подвое.
        - Прорвемся! - отмахнулась Белка, - Контрактницы рожают ипопять. Максимально допустимое вообще двенадцать. Тогда пожизненную пенсию дают иприсваивают почетное звание.
        Пока осматривали Кору, она ждала вкоридоре, сочтя это вежливым - какие-никакие, авсеже знакомые…
        - Ну что, армия? - жадно накинулись навыходящую изкабинета ожидающие.
        - Армия, - мрачно подтвердила Кора.
        Профессор Ванда Анбрук иеё молодой супруг, гуляя, неторопливо ичинно шли поширокой парковой аллее. Гордый Макс деловито катил перед собою светло-бежевую кожаную коляску смладенцем. Онки Сакайо некоторое время следила заними взглядом, стоя натропинке, что бежала наискосок позаснеженному газону ичерез какую-нибудь сотню шагов сливалась сбольшой аллеей.
        Направляясь сюда, она планировала застать супругов дома, они жили вкоттеджном поселке накраю парка, и, встретив их несколько раньше, чем предполагала, Онки немного растерялась. Предчувствуя свое вторжение вчужую размеренную жизнь, она ощутила прилив робости, совершенно ей несвойственной. «Они гуляют сребенком ввыходной день. Они наедине иуверены, что им никто непомешает. Итут я подойду. Что мне говорить? Как себя вести?» Новспомнилось печально-просительное лицо Коры, которая, уже остриженная наголо иодетая в«хаки», спухлым армейским рюкзаком заплечами, перед самой посадкой вфургон, протянула Онки стопку аккуратно сложенных листков бумаги.
        - Если сможешь… Передай, пожалуйста… Ему. Наслучай если меня убьют. Пусть сохранит, если это чего-нибудь стоит.
        Девчонка решительно двинулась вперед потропинке наперерез коляске, что плыла покачиваясь, словно каравелла, над белыми снежными буграми покраям аллеи.
        - Здравствуйте, Ванда, - выпалила она решительно, спрыгнув сплотного сугроба прямо перед гуляющими, - меня зовут Онки Сакайо. Я изНорда. Заранее прошу прощения засвою наглость, номоя подруга, Корнелла Маггвайер, очень просила меня ободном одолжении. Её призвали вармию, иуезжая, она оставила мне вот это, - Онки быстро, пока ей неуспели возразить, точно фокусник, извлекла из-под куртки плотный сверток, - она хотела, чтобы я передала Максу лично вруки.
        - Что это? - спросил он ипокраснел.
        - Там стихи, - сказала Онки, держа увесистый сверток ввытянутой руке.
        - Стихи? - переспросил Макс. Непринадлежащий ни кодному изпризнанных типов красоты, скорее даже страшненький, чего таится, он, однако, бывал очень мил, особенно когда конфузился, исейчас большие уши его, как будто немного прозрачные насвету, нежно порозовели. Загнутые наверх кончики опущенных золотистых ресниц блестели всолнечном свете. Тонкая светлая кожа почти очистилась отпрыщей - правду, должно быть, говорят, что этот недуг исцеляют супружеские объятия, - Стихи?Мне?
        - Да.
        - Можно… я возьму? - робко спросил Макс, взглянув наВанду почтительно ибудтобы чуть виновато.
        - Ну конечно, - спокойно ответила профессор Анбрук, - почему я должна быть против?
        - Спасибо, - поблагодарил Макс, бережно принимая послание изрук Онки Сакайо.
        Вэтот момент изколяски раздался звук, похожий наскрип дверных петель. Молодой отец тутже метнулся клюльке и, склонившись над нею, нежно забормотал:
        - Тихо-тихо, маленькая, спи радость моя… Всё впорядке. Я здесь.
        - Извините, - сказала Онки поспешно, происходящее показалось ей чем-то очень интимным, неким таинством, присутствовать при котором посторонним явно нестоило…
        Макс плавно покачивал люльку инапевал тихим голосом, пытливо заглядывая взанавешенное прозрачной сеткой окошечко коляски. Онки почувствовала себя лишней.
        - Ничего страшного, - снисходительно сказала Ванда.
        Перевалив через высокий сугроб, Онки помчалась понехоженому снегу надругую сторону парка. Её отпустили изНорда всего надва часа, инужно было спешить.
        Так вышло, что вскоре исама Онки уехала изНорда. Порезультатам тестов, которые она отыскала напросторах информационной паутины и(просто излюбопытства, играючи) прошла её приняли сразу внесколько университетов невзирая нато, что она ещё недостигла абитуриентского возраста.
        - Мы гордимся тобой, Онки, - казенно ипафосно, как водится, произнесла Аманда Крис перед тем как вручить бывшей воспитаннице свидетельство обуровне полученного образования, - теперь нам есть что возразить противникам альтернативной репродукции человека - ивпробирке может быть зачат гений!
        Онки выслушивала директриссу соскучающим лицом.
        - Спасибо, - сухо поблагодарила она, приняв изрук Аманды пакет документов.
        Покончив сбюрократией, девушка поднялась всвою комнату. Вещей унеё почти небыло: узелок содеждой, несколько книг да маленький личный компьютер ссеребристым тисненым узором накорпусе. Ну вот ивсё. Пятнадцать минут насборы. Прощаться тоже вроде почти нескем. Разве только Ритка, ноона всё умеет превращать вхохму, даже серьезное игрустное. Вот влетит сейчас вкомнату, как ураган, обнимет своими длиннущими ручищами иначнет голосить:
        - Аааа! Накого ты меня тут, несчастную, покинулааааа…
        Уткнется головой вплечо, как будто рыдает, апотом вдруг как засмеётся! Резко вскинет лицо, сверкнет глазюками идавай ржать… Такая уж она, Ритка…
        Онки задумчиво перебирала настоле книги. Брать их собой? Нехочется. Они тяжелые, да ктомуже она их все уже прочитала. Выбросить тоже жалко. Оставить? Только вот кому? Книгу, которую ты любил, как домашнее животное, можно отдать без сожаления только вочень хорошие руки, бережные - доверить её стоит только чуткому восприимчивомууму…
        Налице Онки мелькнула быстрая лукавая улыбка. Она придумала.
        Мальчики сидели наскамье возле спортивной площадки. Саймон что-то терпеливо растолковывал Фичу (странно, что ненаоборот), водя тонким пальчиком постранице учебника, адобродушный толстяк сидел рядом, ерзая, надув отнатуги щеки инаморщив лоб; смысл, по-видимому, ускользал отнего иприходилось стараться изо извсех сил, чтобы ухватить его хотябы захвост.
        - Ты объясняешь ему геометрию? - нескрывая удивления воскликнула Онки.
        - Это теорема Пифагора, - небрежно пояснил Саймон, неподнимая глаз, - я её ивсемь лет прекрасно знал.
        - Я ктебе, - сказала Онки.
        - Зачем? - Саймон так инеоторвал глаз отучебника, было заметно, что он нарочно так ведет себя снею.
        Фич вежливо поздоровался, он помнил, сколько раз эта странная очкастая девочка спасала его, разгоняя хулиганов.
        - Утебя скоро день Рождения, - несдавалась Онки, - я приготовила тебе подарок.
        - Я тебя неприглашал инесобираюсь, - заявил Саймон, и, обращаясь уже кФичу, как будтобы Онки вдруг испарилась, анепродолжала стоять над ним, он продолжил объяснение, - вот эта сторона прямоугольного треугольника называется катет…
        - Да перестань ты кривляться! - невыдержала девушка, отзлости она слегка притопнула ногой, - ато опять дождешься, что я тебе врежу!
        Саймон якобы неохотно поднял нанеё глаза - невероятно зеленые, как будтобы светящиеся изнутри - точно молодая листва, сквозь которую глядишь насолнце. Иничего несказал.
        Просто обдал Онки как ведром холодной воды этим взглядом. Презрительным, ногде-то вглубине - или показалось? - чуть нежным…
        - Фич, на, возьми, почитаешь надосуге, - быстро пробормотала она, положив стопку книг наскамейку рядом столстяком, - мне просто они ненужны больше. Я уезжаю.
        Онки развернулась, собираясь уходить, ночья-то маленькая рука удержалаеё.
        - Как уезжаешь? Куда?
        Снова разверзлась зеленая бездна подсвеченной солнцем сочной листвы. Шаг навстречу - риск безнадежно заплутать вэтом колдовском лесу… Теперь вглазах Саймона небыло итени напускного безразличия - вних бушевала ласковая тревога… «Ты уезжаешь? - говорили его глаза, - Отменя?»
        - Да иди ты кчертям! - воскликнула Онки, вдруг испугавшись его порыва, ивырвав руку, побежала прочь.
        ГЛАВА11
        Два года спустя.
        Проходящие службу вгосударственном суррогатном резерве проживали вспециальных общежитиях, где над ними осуществлялось постоянное медицинское наблюдение. Поночам вкаждом корпусе обязательно присутствовали дежурный врач имедсестра, скоторыми, вслучае возникновения экстренной ситуации, всегда можно было связаться посистеме внутреннего оповещения, сигнальные кнопки которой имелись вовсех комнатах.
        Вобщежитии установлен был режим, которого необходимо было придерживаться строго - посути служба всуррогатном резерве ничем неотличалась отобычной армейской службы, только вместо марш-бросков иполевых учений, здесь были обязательные пешие прогулки насвежем воздухе, плавание вбассейне, дыхательная гимнастика, аэробика, прослушивание классической музыки ипоэзии, атакже учебные занятия породовспоможению.
        Согласно определенному графику служащие проходили скрининговые медицинские осмотры ирегулярно сдавали комплексные анализы. Заинтересованность государства впоявлении насвет новых здоровых граждан обусловливало достаточное финансирование данной отрасли народного хозяйства.
        Белку поселили впросторном, рассчитанном напроживание трёх человек, жилом модуле, состоящем издвух комнат (одна - столовая, другая-спальня), санузла инебольшой террасы свидом налесопарк.
        Соседки, одна ровесница, срочница, очень тощая легкомысленная блондинка, которую тоже постоянно гоняли закурение, адругая контрактница, тридцати лет, носившая уже пятую беременность, пришлись Белке вполне подуше, вечера проводили весело, все три подобрались заядлые картежницы, ичастенько можно было застать их натеррасе запартией впреферанс. Белка иГиола (блондинка) откупоривали иногда невесть покаким каналам добытую бутылочку темного пива итайком распивали напополам, пряча вбумажный пакетик при каждом шорохе удверей. Несмотря нато, что день служительниц священному делу материнства был расписан поминутно, находилось немало времени для блаженного безделья, особенно после обеда, когда весь корпус надва часа затихал - обязательный послеобеденный сон, всё такое - но, впрочем, невозбранялось использовать это время для чтения книг, которых сколько душеньке угодно могла предоставить желающим местная библиотека.
        ИБелке тут нравилось. Она предпочитала недумать отом, что ждет её потом, заэтими стенами, когда насвет появится последний, третий ребенок - вгербовом свидетельстве опрохождении службы поставят штамп «завершена», вернут паспорт иоткроют перед нею главные ворота - всё, дескать, свободна, долг перед государством выполнила, катись теперь навсе четыре… Пока Белка просто наслаждалась тем, что унеё было: здоровой ивкусной пищей, преферансом сподругами, прогулками влесу. Пусть только навремя, ноона обрела здесь своё счастье.
        - Оставайся, Блэйк, - как-то сказала ей контрактница, полулежа вкресле натерресе ищурясь назаходящее солнце, - райская жизнь! Кормежка - во! - она подняла вверх большой палец, - условия сносные иработать ненадо. Тем более, если тебе легко это дается.
        - Да ну, скучно, - возразила блондинка, присаживаясь наручку другого кресла, - спузом неочень-то побегаешь захорошенькими санитарами…
        Белка флегматично перелистывала журнал настоле иничего неотвечала.
        - Ая, - продолжала тараторить Гиола (унеё сейчас шел обязательный полугодовой восстановительный период после второго срока), - вчера подкатила все-таки ктому, темненькому, губастенькому. Подкатила иговорю, что, мол, где-то примерно через год уменя всё, это самое, дембель, итогда, говорю, посмотрим, асейчас можно сходить куда-нибудь, типа вресторан, вкино…
        - Аон? - спросила Белка больше извежливости. После той короткой грустной истории сМалколмом юноши почему-то совсем перестали её интересовать. Как отрезало.
        - Он деловой такой, - Гиола поднесла тонкие пальцы ко рту ипринялась грызть ногти, - будто заним толпами ходят. Ломака. Сказал, дескать, будет день, будет ипища, - она вдруг соскочила сручки кресла инегодующе выкатила глаза, - Так я, знаешь, что сделала?
        - Что? - спросила Белка, зевая.
        - Заляжку его ущипнула!
        - Аон?
        - Незнаю! - блондинка залилась веселых смехом, - я убежала!
        - Дурында, - лениво подытожила контрактница, - все вы маллетки такие, заляжки пощипать, заяйца потискать, аони, поди, юноши, духовного хотят, тонкого…
        УБелки заканчивался второй срок. Ребенок вот-вот должен был родиться, живот вырос большой, круглый, неудобный, икогда живое внутри шевелилось, он растягивался, сворачивался насторону, деформировался, вздымаясь буграми, словно плотный мешок, вкотором перекатывались камни.
        Всоседнем здании, закирпичным забором, размещалась больница. Сюда иногда привозили долечиваться раненых сфронта, икогда приезжала бронированная машина, суррогатные матери липли кокнам, ипока могли что-либо разглядеть, жадно глазели, как хмурые санитарки вхаки скрестами нарукавах носят туда-сюда складные деревянные носилки.
        Водин изтаких дней Белка несмотря напрохладный ветер выскочила натеррасу водной футболке, туго натянутой наогромном животе, чтобы получше рассмотреть происходящее водворе соседнего здания. Она напряженно наблюдала заприбывающими дотех пор, пока опустевший грузовик медицинской службы снова невыехал заворота: ей показалось, что среди раненых мелькнуло смутно знакомое лицо…
        Наследующий день она попросила увольнение надва часа иотправилась вбольницу.
        - Могу я взглянуть насписки доставленных вчера сместа ведения боевых действий? - взволнованно спросила она уадминистратора напропускном пункте, - среди них должна была быть моя сестра. Мне сообщили…
        Белка ни вчем небыла уверена, ноона понимала, что ради праздного любопытства никто нестанет просматривать списки, нужны конкретные причины для этого, и, разумеется, гораздо более веские, чем случайно мелькнувшее срасстояния вдобрую сотню метров сходство.
        - Я могу взглянуть нателеграмму? Науведомление? - деловито спросил администратор, вскинув нанеё внимательные глаза.
        - Да, да, пожалуйста… - сказала Белка, делая вид, что обшаривает карманы форменного кителя снашивками СР наплечах, - Ой, - добавила она спустя минуту, - кажется, нет ничего, забыла, извините… - Она сделала вид, что собирается покорно удалиться ни счем, старый трюк, ивпоследний раз скорбно взглянула наадминистратора.
        - Ну ладно, - буркнул он недовольно, - я понимаю, вы волнуетесь. Всякое бывает. Как зовут вашу сестру?
        - Мидж. Мидж Хайт, - поспешно выпалила Белка, стараясь невыдавать радости.
        Администратор постучал поклавишам, близоруко сощурившись, провел пальцами побольшому монитору.
        - Так точно! - радостно объявил он, - есть такая! Мидж Хайт, второе хирургическое, четвертый этаж, первый пост, палата десять. Ступайте, барышня.
        УБелки обмякли ноги.
        - Спасибо, - пробормотала она ослабевшим голосом июркнула вдверь.
        «Мидж здесь! Она ранена, и, вероятно, серьезно.»
        Прежде война никогда незадевала Белку непосредственно, она всегда была где-то рядом, доносилась далекими отзвуками новостных хроник, ноникогда ещё она неподбиралась так близко, никогда ещё непредставала вовсей своей страшной откровенности. Атеперь, когда совсем рядом, застеной беленого больничного корпуса оказалась её знакомая, Мидж, можно сказать, подруга детства, Белка вдруг поняла: война совершенно реальна, она есть, ипока она продолжается, никто неможет быть уверен втом, что её холодная крепкая рука непротянется кнему, чтобы одним прикосновением разрушить его хрупкое личное благополучие.
        Сколотящимся сердцем она поднялась полестнице. Ребенок, ощутив, вероятно, её волнение, обеспокоенно заерзал внутри. Живот несколько раз вспучился под тонкой футболкой изатих.
        Сумрачный коридор свысоким потолком. Закрытые двери палат. Тонкие полоски дневного света из-под них. Молочные пятна замазанных краской стекол. Вот она. Номер десять.
        Белка немного постояла под дверью, пытаясь унять пульс, ирешительно нажала наручку.
        Девушка накойке уокна обернулась.
        Белка вздрогнула. Это действительно была Мидж. Точь-в-точь такаяже, как вдень своего отъезда изНорда, смуглая, мускулистая Мидж, она нисколько неизменилась - разве только была острижена наголо, ижестким ежиком топорщились теперь её отрастающие темные волосы. Лицо Мидж внескольких местах заклеено было пластырем - повсей видимости, царапины - новцелом выглядела она неплохо. Срадостным облегчением Белка метнулась ккойке.
        - Кто пришел… - сказала Мидж сосложной грустной улыбкой. - Ну садись, чтоли… Вон там возьми табуретку. Экий шар! Икак ты ходишь-то вообще?
        - Да… Сама незнаю. Привыкла. Ко всему можно привыкнуть, - суетливо тараторила Белка, подтаскивая шаткую трехногую табуретку, - ты непредставляешь, как я рада. Так рада…
        Мидж следила занею взглядом иуже неулыбалась. Потом сказала, понизив голос:
        - Ты нешуми только, её прооперировали утром, пусть она спит, - Мидж указала кивком головы насоседнюю койку.
        Там лежала девушка, вся голова которой была обмотана плотными, внескольких местах пропитавшимися кровью стерильными бинтами.
        Белка опустилась натабуретку. Сначала она смотрела всторону спящей, при виде тугой белой повязки, скрывающей нечто, бывшее когда-то лицом, возможно, даже красивым, что-то ужасное мелькнуло веё сознании ипропало, ксчастью, молниеносно, Белка неуспела додумать это доконца… Потом она повернулась кМидж. Та лежала неподвижно, несводя сгостьи своих блестящих темных глаз. Белкин взгляд проплыл поповерхности одеяла, итолько сейчас, внезапно почувствовав дурноту ихолодок взатылке, она заметила, что там, где должны были лежать, как полагается, вместе, ноги Мидж, одеяло обрисовывало силуэт только одной изних - только одной! - арядом… Рядом была пустота… Одеяло круто опадало где-то врайоне середины бедра. Титаническое усилие воли понадобилось Белке, чтобы никак невыказать охватившей её паники… Новсё-таки она вздрогнула. Слишком уж неожиданно пришлось ей столкнуться лицом клицу сэтим страхом, знакомым, наверное, каждому ссамого детства - брезгливым страхом увечья. Он промелькнул наеё лице, страх, стремительной холодящей тенью. Иэто неукрылось отМидж.
        - Ну расскажи мне, что-нибудь… - промямлила Белка, отводя взгляд итеребя полу наброшенного наплечи форменного кителя, - про войну… Какаяона?
        - Незнаю, - ответила Мидж, - она разная. Такаяже, как иобычная жизнь. Сегодня одно, завтра другое. Илюди разные, есть товарищи, аесть предатели, - она улыбнулась странно, точно сделала акцент наэтом слове, - только одно я могу тебе точно сказать. Война обнажает человеческие внутренности, впрямом ивпереносном смысле, она потрошит нас, делает явным неявное, и - знаешь что? - внутри, оказывается, мы почти совсем одинаковые - мы все состоим изстраха инадежды, изнадежды истраха, только издвух этих компонетов - всего издвух! - они то иесть кровь нашей души…
        Белка немного пришла всебя. Она старательно избегала смотреть настрашный провал белоснежного больничного одеяла, бегала глазами, теребила пуговицы кителя. Как известно, чем больше боишься выдать себя, тем более неестественно держишься. АМидж всё видела. Её внимательные темные глаза примечали теперь малейшие перемены влицах, она вернулась свойны совершенно другой. Насмену стремительной залихватской бесцеремонности пришли рассудительность испокойствие.
        - Ненапрягайся, - сказала она снисходительно, взглядом указывая Белке насвою единственную ногу, - я сама уже почти привыкла. Неты чтоли минуту назад говорила, что ко всему можно привыкнуть? - иМидж снова улыбнулась. Сложно, неоднозначно. Эта улыбка была как небольшой бриллиант сомножеством граней - всё слилось вней: игрусть, исамоирония, иболезненное понимание того ужаса, который охватывает здорового человека рядом сувечным, - Давай поговорим лучше про наших, ты кого-нибудь видела стех пор как уехала?
        - Нет, - сказала Белка.
        - АМалколм? - улыбка раненой немного изменилась. Она сверкнула новой, тонкой иострой гранью.
        Белка испугалась. Ей почудилось, что Мидж уже заранее знает всё, носпециально тянет время, выпытывает, разглядывает под микроскопом её стыдный мелкий страх.
        - Я незнаю. Он уехал. Ему предложили работать моделью, ион уехал, - пробормотала она сопущенным взором.
        Мидж вздохнула. Длинно, разочарованно.
        - Так я идумала.
        Белка почувствовала облегчение. Ей показалось, что опасность миновала.
        - Другого никто инеожидал, - прощебетала она, - куда он ещё годился?
        - Да я необэтом, - сказала Мидж, глядя впотолок, - я отебе. Как только ты вошла, я поспорила сама ссобой - скажешь или нет. Выходит, та часть меня, которая предполагала отебе самое худшее, оказалась права.
        Белка застыла настуле. Она слегка ощетинилась вответ наобвинение, скрытое вобращенных кней словах, иприготовилась отражать атаку.
        - Мне рассказали обо всем, - продолжала Мидж, - я встретила кое-кого изнашей компании ещё год назад, после первого ранения, меня тогда сразу после госпиталя направили вучебку, инструктировать новобранцев, - она замолчала ипосмотрела наБелку вупор, - ты поступила так, как обычно поступают шестерки. Моглабы инаписать. Я неуверена, что понялабы тебя тогда, нохотябы попыталась. Атак… Втихаря… Шакал никогда непопросит ульва кусок мяса. Он стащит его, пока тот отвернулся.
        - Ноон сам… - пробормотала, побледнев, Белка.
        - Да знаю я, что сам. Унего налбу написано, что он недаст только той, укого зашито. Он мужчина, что снего возьмешь? Существо, единственная определенная природой задача которого - давать свое семя, как можно больше, ибез особых раздумий. Ноты…
        - Я? - Белка вспыхнула, - Я имела наэто право! Вспомни, как ты мучила меня. Ссамого начала, сдетского бокса. Ты отнимала уменя сладкий полдник, ездила намне верхом, заставляла носить свою сумку, стрелять тебе сигареты, стоять «нашухере»… Я столько лет была твоей тенью, что забыла, как это вообще: быть самой собой, иметь собственные желания, жить по-своему, анепочьей-то прихоти…
        - Счеловеком делают только то, что он позволяет, - ответила Мидж, - еслибы ты действительно «имела право», как ты выразилась, еслибы ты наполном серьезе верила вэто своё «право», то ты подошлабы ко мне, как равная кравной, имыбы поговорили. Или подрались. Или ещё что-нибудь. Ноэто былбы поединок. Честный дележ. Ато, что сделала ты… Просто ещё раз доказала сама себе, что ты шестерка.
        - Разве ты любила его? - спросила Белка, отбессильной ярости сжимая кулаки под свободно свисающими полами накинутого наплечи форменного кителя.
        - Апочему ты сомневаешься? Раз ты можешь, отчего я немогу?
        - Мне всегда казалось, что ты жестокая.
        - Нам дано видеть лишь отражения себя вдругих людях, - Мидж усмехнулась, - мы невсилах понять вполной мере движения чужой души, иистолковываем их так, как подсказывает наша собственная. Дай-ка мне мой китель. Вон он там, настуле.
        Белка молча протянула раненой то, что она просила. Порывшись вкарманах, Мидж извлекла наяркий свет больничной палаты полустертую, обмусоленную, обгоревшую покраям фотографию.
        - Она была сомною неразлучна.
        Фотография лежала наодеяле. Истерзанное иобожженное набезупречно белом. Словно наснегу. Снеё смотрело насраженную безмолвную Белку нежное улыбающееся личико Малколма.
        - Ты знаешь, что произошло втот день, когда я лишила его невинности? Это было вначале лета, он нашёл втраве птенца; глупыш, наверное, слишком старательно вытягивал шейку ивконце концов кувырнулся… Малколм велел мне залезть надерево, чтобы вернуть его вгнездо. Я нехотела… Я сказала, что это ерундовая затея. Птиц каждую весну выпадает изгнезда видимо-невидимо. Сказала я. Всех их неспасти… Да икошкам нужно чем-то питаться. Я привела ему уйму разумных аргументов. Я несобиралась никуда лезть. Вот тогда и… Он обещал мне… Он посулил мне самое дорогое, что унего было. Ради этой птицы. Ия полезла наэто чёртово дерево. Как миленькая полезла. Иположила эту чёртову птицу вгнездо. Понимаешь теперь? Он самый необыкновенный юноша извсех, что я видела. Он просто ангел…
        Никто больше ничего неговорил, воцарилась гнетущая тишина. Нарушил её намгновение лишь внезапный стон, глубокий, жалобный, донесшийся ссоседней койки. Девушка сзабинтованной головой тяжело повернулась иснова застыла насвоем ложе.
        Мидж лежала, выпрямив длинные руки наодеяле. Она смотрела впотолок, задумчиво ибудтобы ожидающе - как внебо.
        - Ладно, - сказала она, повернувшись кБелке. Блеск её глаз был непроницаем, точно бликующее стекло, - прости себя сама, я тебя уже простила…
        Апотом Мидж улыбнулась. Ивэтой улыбке было что-то уничтожающее, высокомерное.
        - Ну неразговор, апрям тоска, - сказала она, - ты вот меня всё расспрашиваешь, про войну да про врага, алучшебы рассказала, вот, про свою дыню! Эх, какая…
        Мидж протянула руку ипопыталась прикоснуться ктугому круглому животу Белки. Той почудилась какая-то брезгливо-снисходительная ласка вэтом жесте, иона отодвинулась.
        - Ачего рассказывать, - произнесла она жестко, - мы стобой служим одному государству, ноунас принципиально разные службы. Я даю жизнь тем, кого такие как ты убивают.
        Белка встала ивпоследний раз взглянула наМидж сверху-вниз; эти две женщины - солдат иродительница - соприкоснулись взглядами коротко, словно шпагами вбою, иБелка быстро вышла изпалаты.
        Ей стало дурно, когда она оказалась заворотами больницы. Никакой боли небыло, просто живот стал вдруг невыносимо тяжелым итвердым. Как камень. Она поняла, что неможет больше идти, встала, прислонившись спиной ккирпичному забору. Живот снова налило свинцом, быстро исильно, потом ещё иещё раз - схватки шли одна задругой - так скоро, что между ними было невздохнуть - Белка некричала, она царапала стену скрюченными пальцами…
        Высоко над её головой простиралось небо, очистившееся отоблаков, нежно-голубое. Под ветром пенилась роща. Нет, это была вовсе неболь, то, что мучило её, скорее давление - точно невидимые тиски сдавливали тело совсех сторон, будто огромные руки скручивали мышцы, словно белье при отжиме.
        Вдруг где-то внутри беззвучно треснуло, будто лопнула упруго натянутая веревка, инамягкую землю хлынули воды, горячие, мутные, спрожилками коричневатой слизи. Белка ощутила нестерпимое желание тужиться, она сильнее налегла спиной нахолодную стену - как втумане всплыли наставления инструктора, что лучше неторопиться, если рядом никогонет…
        Она стояла заровной полосой жидкого стриженого кустарника. Тротуар был пуст. Прошло ещё несколько долгих минут, Белка осязала, как ползет полбу, щекоча, вязкая налитая капля пота, ноневсилах была оторвать рук отстены, прилепленная кней, точно крохотная гаечка кбольшому магниту…
        Всё закончилось вдруг.
        Она почувствовала облегчение водин миг, будто взрыв, радостный взрыв свободы; что-то теплое искользкое очутилось унеё между ног, запуталось внатянутой мешком форменной юбке.
        Белка успела только протянуть руку.
        Оно сначала низко ижутко захрипело, то, что было теперь вруке, чихнуло имиг спустя залилось громким сердитым криком. Оно приветствовало свою жизнь отчего-то снегодованием, это новое существо, оно вопило, неистово ворочая синевато-багровой запачканной кровью головой инеуклюже пытаясь растопырить судорожно поджатые конечности.
        Белка завернула младенца вкитель и, преодолевая неуемную дрожь вколенках, шатаясь, побрела кворотам общежития.
        - Ну ты даешь, Блейк, - сказала дежурная акушерка, принимая унеё изрук одушевленный сверток, - как кошка прям… Встала ипошла. Немногие могут этим похвастаться. Утебя талант рожать, милочка.
        Стерильными хирургическими ножницами она отрезала пуповину, обрызгала ребенка бесцветным стерилизующим раствором, обтерла его медицинскими салфетками, он при этом недовольно фыркал, беспорядочно дергая руками иногами, потом акушерка позвонила кому-то повнутреннему телефону.
        - Детское? - вещала она втрубку своим грубоватым прокуренным голосом, - пришлите, пожалуйста, кого-нибудь. Младенец номер двести семьдесят дробь шестьдесят три готов. Девять поАпгар. Сообщите родителям, пусть приезжают забирать, дозавтра вы даже успеете все прививки ему сделать, - состуком повесив трубку нарычаг, старшая акушерка повернулась кБелке, - отдыхай, Блейк. Я зайду ктебе как освобожусь.
        Молодой санитар вэто время бережно подобрал спола изавернул вутилизационный пакет плаценту, полукруглую, толстую, похожую накусок сырой печенки, темно-багровую, глянцевую содной стороны ирыхлую сдругой.
        Белка повернулась имедленно побрела покоридору. Все отпустило её, она чувствовала легкость втеле, непривычную легкость, воздушность, словно она опустела, как мешок, изкоторого вытряхнули содержимое. Ноэто было, пожалуй, приятное чувство. Удивительно сильная гибкая брюшная мышца подтянулась - живот снова стал почти плоским, силы прибывали скаждым мгновением, ноги перестали дрожать, ипотихоньку возвращались кБелке те тяжелые мысли, скоторыми она покидала соседнее здание. «Прости себя сама…» - вспомнились ей завершившие разговор оМалколме слова Мидж.
        «Какже это жестоко, черт побери, знает ведь, что непрощу. Теперь особенно…»
        Перед внутренним взором Белки снова иснова возникал страшный провал больничного одеяла. «Это вообще самое трудное. Простить себя. Других проще: проходит время, зубы стискиваешь, запихиваешь обиду куда-нибудь подальше, сусилием, точно руками, ипрощаешь, вконце концов. Асебя - нет. Сколькобы ни прошло времени, исколькобы ни случилось хорошего, собственные ошибки как чернильные кляксы налисте прошлого. Чем больше трешь, тем заметней они становятся.» Впервые Белке подумалось, что иМалколма она потеряла пособственной глупости. Еслибы невспышка её ревности, скорее всего, совершенно безосновательная, тогда, напустыре загаражами, кто знает, возможно они осталисьбы вместе…
        Она открыла дверь жилого блока. Впервую минуту она даже необратила внимание, что кровать контрактницы опустела. Гиола сказалаей:
        - Асоседку-то нашу позвали куда-то…
        Белка прилегла насвою постель.
        - Ух ты! - воскликнула блондинка, заметив отсутствие унеё живота, - ты уже все чтоли?
        - Всё, - сказала Белка, устало прикрывая глаза.
        - Мальчик все-таки или девочка была?
        - Я незнаю, - отмахнулась Белка, - отстань.
        Контрактница вернулась через два дня итоже сплоским животом. Унеё было шесть месяцев.
        - Ты что это? - спросила Гиола, - Рановато поди?
        - Мне прервали досрочно. Попоказаниям. Уплода обнаружилась какая-то генетическая болезнь, знаешь, их тех, что вызывают слабоумие иразные параличи. Государству ненужны уроды, да иродителям проблемы ни кчему. Подписали бумагу, ивсё.
        Белка села накровати.
        - Пожалуй я теперь расторгну контракт, - продолжала соседка мрачно, - Ну её кчерту. Это был немой родной ребенок, конечно, каких-то чужих людей, окоторых я ничего незнаю инеузнаю никогда, нотем неменее… Я считала себя хладнокровным человеком, девки. Только знаете, что я вам скажу… Он ведь был живой, когда родился, он пытался кричать, ещё неумея, недоразвитыми голосовыми связками, иэто был такой страшный звук, девки, когда он, ещё живой, нообречённый, кричал изпоследних сил, кричал, призывая этим криком помощь, мать, саму Всеблагую, незнаю кого… Вооруженные наукой люди иногда становятся просто безжалостными. Я желаю вам никогда неузнать, как кричат недоношенные дети. Представляете, он прожил ещё минут десять, пока меня осматривали. Он лежал влотке среди кровавых помоев, дергался, ивсе вопил, досамого конца, этим жутким скрипучим звуком. Аврачи, что занимались мной, даже несмотрели вту сторону… Пречистый иВсеблагая. Я незнала, что такое бывает насвете.
        Итогда Белка подумала, что Мидж совершенно неправа, относясь снисходительно, свысока, как кчему-то легкому идаже приятному, кслужбе вСР. Пусть даже она действительно герой, получивший ранение вбою, ноникогда нельзя судить очем-либо, незная этого изнутри.
        «Унас тут своя война.»
        Вофицерской играли вкарты. Повечерам, когда смолкали над горами залпы автоматических зенитных орудий, ивозвращались вангар кдежурным военным механикам побитые роботы, или днем, вте часы, когда зной становился так силен, что накрасные камни крутых склонов невозможно было ступить - вэто время вынужденного безделья младшие офицеры обычно расслаблялись: рассаживались после ужина, развесив кителя наспинки стульев, курили самокрутки сароматическим табаком, лузгали семечки, играли или вели неспешную беседу, сдобренную традиционными сальными анекдотами.
        - Как вы думаете, почему форменные носки такого цвета? - спросила одна издевушек, судовольствием выложив прямо настол наконец-то освобожденную отботинка длинную ногу втемно-серой штанине ибезупречно белом носке, - это нечто вроде дополнительной экзекуции? Если без машинки их стирать, так руки вводе растворятся прежде, чем вся грязь сних сойдет.
        - Это чтобы вы неленились, лейтенант Майер, ичтобы никто неленился. Покуда отстираешь белые носки действительно добелого, анедосветло-светло-светло-серого, как бывает обычно, воспитаешь всебе упорство ижелание защищать интересы родины доконца, - метко изображая пафос, свойственный агитационным речам сотрудниц комитета поидеологии, ответила ей другая девушка.
        Все засмеялись.
        - Или таким образом нас всех тут заранее приучают кмысли обелых тапочках, - мрачно усмехнулась старший лейтенант Зубова, - авообще уберите ноги скарточного стола. Здесь, между прочим, находятся старшие позванию. Иваши подвиги напоприще стирки, они, я думаю, уже оценили.
        - Да она просто завидует. Все знают, что уМайер рост метр девяносто шесть исамые длинные ноги, - раздался над столом чей-то шепот сосмешком, нокак только Зубова повернулась назвук, все стихло.
        Она гневно шарила глазами впоисках обидчика, пока наплечо ей нелегла примирительно рука старшего лейтенанта Шоны Друбе.
        - Ну что, девочки, кто играет? - спросила Шона; вкармане её кителя обнаружилась всепремиряющая стопочка изрядно потертых пластиковых карт.
        Комната пришла вдвижение. Застучали, зашаркали пополу пододвигаемые стулья. Только одна девушка осталась насвоем месте, вуглу. Она сидела, накинув наплечи китель спогонами младшего лейтенанта исклонившись, писала что-то вблокнот, разложенный наколенях.
        - Ты играешь, Корнелла? - окликнула её Шона.
        - Нет.
        - Да отсталибы вы отнеё, - сшутливым упреком воскликнула младший лейтенант Гейсс, та самая, что минуту назад столь убедительно рассуждала овоспитательной роли белых носков вармии, - унеёже это, как его… Вдохновение! Сангелами человек общается, авы тут лезете сосвоей грубой реальностью.
        - Неерничалабы ты, Гейсс, - младший лейтенант Майер недовольно поморщилась, - есть вещи, окоторых лучше нешутить. Навойне человеку всегда нужна какая-то отдушина. Смысл. То, ради чего он выживает. Инад этим смеяться грешно.
        - Да брось, Майер, неужели ты думаешь, что кграфоманству можно относиться так серьезно?
        Кора Маггвайер продолжала писать, неподнимая головы, так, словно этот разговор кней вообще никак неотносился.
        - Ачто ты скажешь, Гейсс, если она станет великой писательницей, вроде Ары Нордамо, которая написала «Рассвет над бездной», или Серафимы Тарановой сеё всемирно известной эпопеей «Великая легенда осильном мужчине». Или ты книг вообще нечитаешь?
        - Ну почемуже. Мы проходили это вшколе, - слегким смущением призналась Гейсс, - Я читала вкратком содержании. Это ведь всё исторические романы озакате патриархальной эпохи,да?
        Лейтенант Майер небрежно махнула рукой. Она набрала воздуху, должно быть, для того, чтобы высказать свое авторитетное мнение овоспитании или эрудиции лейтенанта Гейсс, ноШома Друбе миролюбиво пресекла эту попытку.
        - Ладно вам. Давайте играть. Кто будет метать, девочки?
        Началась партия. Ловкие руки втишине замелькали над столом, слышалось только как лопаются семечки исмягкими шлепками сразмаху ложатся друг надруга карты.
        - Азнаете, девочки, я нашей Коре насамом деле даже завидую немного, - задумчиво пробормотала лейтенант Гейсс, - Уменя вот, например, вообще никакого таланта нет. Ни вчем. Я клинически обыкновенная.
        - Это заметно, - фыркнула лейтенант Майер.
        - Нознаменитым, по-моему, каждый хочет сделаться. Ябы вот, например, хотела, - продолжала Гейсс, сделав вид, что незаметила шпильки.
        - Конечно. Посредственность впереди всех ирвется залаврами, - снова съязвила лейтенант Майер.
        - Ачтобы ты делать стала, еслибы прославилась? - спросила Шона, больше для того, чтобы слегка подретушировать остроту беседы, - Какбы ты распорядилась славой?..
        - Оооо… - Гейсс мечтательно закатила глаза, - я иногда представляю себя известной певицей или актрисой, перед тем как заснуть особенно, мне видится это так: я стою посреди гримерки, вокруг цветы, настолике письма спризнаниями влюбви, непременно бумажные надушенные письма, задверью томятся хорошенькие поклонники, совсем молоденькие мальчики, свежие инежные как букеты уних вруках, они ждут, когда я выйду кним, приму отних подарки, слова восхищения, ещё цветы, много цветов, икаждый изних втайне надеется, что я выберу его, одного извсех… чтобы…
        - Мы поняли, - неприязненно поведя плечами сказала Зубова, - нонестоит, я думаю, судить односторонне. Увсего, втом числе иуславы, есть как достоинства, так инедостатки. Я вот вообще нехотелабы быть знаменитой. Знаете, почему? Просто потому, что высморкаться наулице невозможно без того, чтобы тебя незасняли накарманную видеокамеру. Всякий человек вопределенные моменты жизни бывает неслишком презентабелен, ато ивовсе смешон. Изастраховаться отэтого никак невозможно. Лично мне вот нехочется войти ввечность вкакой-нибудь нелепой позе или сидиотской миной.
        - Ты пессимистка, Зубова.
        - Пусть так. Новообще это только первый, более того, наименее существенный, намой взгляд, минус славы. Второй - куда более важный. Иоснован он, друзья, нанеутешительной статистике, аименно: большинство людей, достигая славы, начинают творить гораздо слабее, чем прежде. Взять вот, скажем, туже Ару Нордамо. Разве после «Рассвета над бездной» она написала хоть что-нибудь стоящее? Есть, конечно, авторы, которых слава несмогла испортить, нотаких гораздо меньше, иони либо рано умерли, либо особенно непринимали всерьез своей славы, неупивались ею. Нодля этого нужно иметь колоссально сильный дух, который, само собой разумеется, бесплатно кталанту неприлагается. Я лично считаю для любого творческого человека самым лучшим признанием - посмертное…
        Кора Маггвайер как будто ничего неслышала. Она продолжала сидеть склонившись ичто-то писать, слабо шевеля губами.
        Вэтот момент входная дверь тихонько стукнула, напороге появилась небольшая изящная фигурка - тутже как посигналу тревоги все высоченные девицы, ввольготных позах рассевшиеся застолом, вскочили - чей-то неловко отставленный стул сгрохотом перевернулся - исделали покозырек.
        - Здравия желаем, капитан Казарова.
        Кора вздрогнула отнеожиданности, услышав звук упавшего стула, иподняла глаза. Спохватившись, она вскочила тоже, блокнот соскользнул сеё колен, китель упал сплеч…
        - Здравия желаю, - одиноко прозвучало её запоздалое приветствие.
        - Вольно, - сказала, перешагивая через порог, миниатюрная капитан Казарова, - Спасибо, девочки.
        Вофицерскую постепенно, поодному, возвращались привычные звуки.
        Заскрежетали ножки стульев, пододвигаемых кстолу, опрокинутый стул был спешно подобран младшим лейтенантом Майер, игроки снова взяли вруки свои карты. Нопрерванный разговор невозобновлялся, девушки молчали, изредка полушепотом комментируя игру.
        - Чтоже вы притихли, будто смерть пришла? - слукавой полуулыбкой спросила командир Казарова, - я вас несъем, ведите себя естественно. Ато сидите иточно языки проглотили. Больно много мне чести, я ещё неглавнокомандующая, чтоб при мне рта нераскрывать без приказа.
        - Так очём мы говорили? - попыталась вывести беседу изтупика Шома Друбе.
        - Ославе, - сказал кто-то.
        - Очьей? - сочаровательной улыбкой осведомилась командир Казарова. Надо заметить, что природа наделила её совершенно невоенной внешностью - маленькая, всреднем наголову ниже всех остальных девушек, очень хрупкая блондинка, стонкими чертами белого личика - среди бронированных машин, боевых роботов, ящиков спатронами ивзрывчаткой, она казалась нежным цветком, выросшим наголом камне.
        - Обудущей громкой славе младшего лейтенанта Корнеллы Маггвайер, командир, - сообщила, давясь ухмылкой, Гейсс, - обратите внимание, она ведь влюбую свободную минуту строчит что-то всвоем блокноте… Творит!
        - Так этоже замечательно, - Казарова сискренним одобрением повернулась всторону Коры, - замечу вам, что многие изизвестных сокровищ человеческой мысли были созданы вот так, наколенках: преодолевая трудности, автор способен вкладывать вкаждое слово гораздо больше жизни, пронзительной ивеликолепной, чем рассиживаясь вуютном кабинете.
        - Авы сами что думаете ославе, командир? - спросила Шона Друбе.
        - Да, ведь она приходит неко всем, иподавляющее большинство, миллионы извсех тех, кто что-то пишет, поет, строит, рисует, так иумирают, положив всю свою жизнь натворчество, безвестными, - подхватила Зубова, - по-вашему это справедливо?
        Тати Казарова приблизилась кстолу инепринужденно облокотилась наспинку стула младшего лейтенанта Майер. Она по-прежнему смотрела всторону Коры, наблюдая, как та, совершенно уйдя всебя, отгородившись, отрешившись отвнешнего мира, продолжает что-то записывать, беззвучно шевеля губами.
        - Кора! - окликнула её Тати, - аКора?
        - Да, командир! - испуганно вскинулась девушка.
        - Ты вот скажи нам все-таки, для чего ты пишешь, - спросила Казарова, - ты хочешь прославиться?
        - Никак нет, капитан, - ответила Кора застенчиво, - просто так… Я записываю песни, которые звучат вмоей голове. Просто чтобы незабыть их. Когда закончится война, имы все выберемся отсюда, я их, возможно, сыграю испою. Я очень хочу, чтобы их услышал ещё кто-нибудь кроме меня.
        - Чтоже ты небренчишь нам повечерам насвоей гитаре? Стоит она утебя возле койки, пылится… - поинтересовалась Гейсс.
        Кора покраснела.
        - Ну несмущайте вы девку, ненашим ушам, значит, те серенады назначены… - своеобразно вступилась занеё Зубова.
        - Так вот, девочки, - подытожила командир Казарова, - что я думаю ославе, - она подошла ксидящей Коре, наклонилась, бережно подобрала блокнот, который та снова уронила истеснялась поднять, протянула ей ипродолжила, - Слава, девочки, она как смерть вбою, она выбирает наугад, это вам незвездочка напогон, это - звезда героя. Выслугой её невзять, только подвигом. Подвигом самопожертвования. Твори упорно ибескорыстно, да будь готова ктому, что всё окажется напрасным, затянет, занесет твои труды песками времени… Создавай, нестрашась забвения инеуповая навечную память. Так то, девочки. Потому пиши-пиши, Коруша, свои будущие прекрасные песни, да берегись пули…
        Девушки притихли, слушая своего командира. Никто несмотрел вкарты, неперешептывался инетянулся кстоящей вцентре стола большой тарелке сжареными семечками.
        Тати легкими шагами пересекла офицерскую иснова оказалась возле стола.
        - Чтоже вы застыли? Играйте! - сказала она, устраиваясь насвоем излюбленном месте позади младшего лейтенанта Майер. Та, как иследовало ожидать, немного оробела, она съежилась настуле, стараясь некасаться спинки, накоторую оперлась командир Казарова.
        Шома Друбе сделала знак продолжать игру. Тати наблюдала заеё ходом из-за широкого плеча Майер, временами заглядывая ей вкарты. Она чувствовала, что младший лейтенант стеснена её близким присутствием, ихотела немного подбодрить девушку, внушить ей больше доверия ксебе.
        - Эх, неслишком-то везет тебе, как я погляжу, - сказала она шепотом, - ну ничего, - Тати слегка подалась вперед имягко ткнула пальчиком вкарты Майер. Попробуй зайти так итак… Может, будет шанс…
        НоМайер всё равно проиграла. Она вздохнула, неловко засунула свою длинную ручищу вкарман иводворила настол несколько монет.
        - Как там говорится: невезет коль вкарты, повезет влюбви, - провозгласила всвоей всегдашней шутовской манере Гейсс, загребая кассу.
        - Ведь это правда, - сказала Шома Друбе, - Она единственная извсех нас, кого дома ждет парень.
        Майер покраснела. Она склонилась над столом; даже уши её, тоже крупные, как ивсе остальные части тела, залило густой краской.
        Игра продолжилась.
        - Нехотите снами, командир? - спросила Шома, начиная раздавать.
        Тати мотнула головой.
        - Спасибо, девочки. Мне больше нравится смотреть.
        - Нехотите дразнить фортуну? - прогудела своим низким гнусавым голосом Зубова.
        - Кого-кого дразнить? - поинтересовалась Гейсс.
        - Примета есть такая, - неприязненно пояснила Майер, она воспитывалась вочень интеллигентной семье, потому невежество, выказываемое столь открыто, безо всякого смущения иявляющееся даже внекотором смысле предметом бахвальства, невыносимо раздражало её, - большая удача уходит оттех, кто постоянно призывает её помелочам.
        Партия завершилась, инасей раз проиграла Гейсс.
        - Мне вот вкарты невсегда фартит, авообще я везучая, - сказала она, созвоном рассыпая настоле извлеченную изкармана мелочь, - когда училась вунивере, помню, мне удавалось пролетать на«отлы» и«хоры», даже если знала меньше половины, аодин раз был случай, когда я выучила всего один билет изтридцати - вы представляете? - один! изтридцати! - иименно его я вытащила. Каково? Ивбою досих пор тьфу-тьфу-тьфу… Случалось, прямо вменя роботы сдатчиками движения целились… имазали…
        - Удача дама капризная, - сказала Тати, - любимчиков иногда заводит. Нонадо крепко помнить - её поцелуи ни вкоем случае нельзя принимать как должное… Отношения сгоспожой удачей всегда должны быть острыми, она дама страстная, исразу уходит, если кней начинают привыкать, - она отняла руки отспинки стула Майер, потянулась, положив ладони назатылок, - может, мне иправда сыграть свами? - задала она риторический вопрос самой себе, итутже ответила нанего, - Нет, пойду лучше что-нибудь почитаю. Спокойной ночи, девочки.
        - Вот видишь, - едко сказала Майер младшему лейтенанту Гейсс, когда шаги капитана Казаровой замерли вглубине коридора, - командир книжки читает, аты… Краткое содержание… Один билет изтридцати…
        Гейсс насупилась.
        - Казарова - мировой командир, - сказала Зубова веско, - это она нас так воспитывает, исподволь, чтобы мы даже незамечали. Ато бывает иные как встанут руки вбоки, как начнут мозги чинить, поучать, так иуши втрубочки свернутся…
        - Да. Она молодец, - согласилась Шома, - двадцать шесть лет всего, ауже нахорошем счету укомандования. Год-другой иновое повышение получит.
        - Возраст ничего нерешает, иникакие сроки, как правило, неопределяют человеческих достижений, - сказала Зубова, - есть люди отприроды талантливые итрудолюбивые, им малейшую лазейку дай, они пробьются, аесть такие, которым все возможности предоставь да времени вагон отведи, ноони всё равно просидят, вносу проковыряют…
        - Я спать, - решительно сказала Майер, откладывая карты.
        - Я тоже, - поддержала её Шома Друбе, - навойне каждая минута отдыха навес золота.
        Вскоре офицерская опустела. Итолько вуглу, вмаленьком круге желтого света отпереносной лампы, так иосталась сидеть Кора Маггвайер, задремавшая над своим блокнотом.
        ГЛАВА12
        Ктому времени, когда Риту Шустову призвали, она успела уже выучить овоенных роботах всё, что только можно было найти воткрытом доступе. Кроме этого, она могла перечислить вхронологическом порядке наиболее крупные военные операции вистории, включая эпоху патриархата, назвать применяемые входе каждой изних виды оружия, объяснить преимущества инедостатки вооружения каждой изсторон - словом, она шла вармию свнушительным приданым, которого заней, разумеется, никто неожидал, икогда оно обнаружилось, то оказалось для ответственных завоенную подготовку весьма приятным сюрпризом, аобразцовая дисциплина Риты ирадость, скоторой она приступала квыполнению любых поручений старших позванию, быстро закрепили заней славу надежного идобросовестного бойца. Её часто назначали ответственной зачто-нибудь или оставляли застаршую всвоем отряде - кконцу обучения она была уже сержантом. Конечно, это немогло невызывать зависти удругих девчонок, и, предваряя всевозможные козни, сплетни, скверные шутки, Рита держалась особняком, сохраняя совсеми сослуживицами ровную приветливость, ноникого недопуская слишком близко -
откомпанейской хохотушки, которой она уезжала изНорда, неосталось иследа: взявшись сгорячностью задело, которое он считает для себя понастоящему важным, человек способен измениться донеузнаваемости.
        Навоенных базах рядовые (или военные механики) обычно осуществляли дистанционное управление боевыми роботами ироботами-разведчиками изспециального дисплейного зала, отвечали забоеспособность, исправность ипрограммирование вверенных им роботов (поодному накаждую рядовую) иобеспечивалибыт.
        После боя, если робот возвращался набазу самостоятельно, его нужно было осмотреть, смазать, вслучае наличия поломок, починить, отключить для отдыха или перепрограммировать согласно приказу. Автом случае, если робот оказывался поврежденным настолько сильно, что немог вернуться, он должен был быть эвакуирован иззоны военных действий силами личного состава - именно это иявлялось самой кровопролитной частью любой изавтоматизированных войн, которые велись после принятия Великой Конвенции «Онеубийстве человеком человека», запрещающей при ведении боев применять оружие против живой силы противника - стрелять напоражение имели право только военные роботы. Нарушение конвенции приравнивалось ксовершению военного преступления.
        Спасая сложную боевую технику, армия несла самые большие потери - неповрежденные неприятельские роботы атаковали военных механиков, выводящих иззоны обстрела свои разбитые машины.
        Рота новобраниц, всоставе которой оказалась Рита, была присоединена кдивизиону, стоящему натерритории захваченного портового городка. Он был почти дооснования разрушен боями; большинство блочных домов, покинутых, разграбленных, мертвых, походили навысохшие черепа будтобы глядящие глубокими черными глазницами битых окон напустынные улицы, покоторым изредка прохаживались вооружённые люди.
        Впыльные жаркие часы сиесты казалось, что вгороде неосталось ни души. Солдаты исправно патрулировали развалины, заглядывая заповороты неприветливыми дулами автоматов. Магазины неработали. Системы связи вышли изстроя.
        Некоторая часть жителей, однако, невзирая ни начто сохранила верность насиженному месту, отказавшись отэвакуации; они продолжали существовать так, как привыкли, многие изних даже установили вполне доброжелательные ивзаимовыгодные отношения слюдьми ввоенной форме, занявшими город; изредка случались уличные перестрелки сдиверсантами-одиночками, нарушающими Конвенцию, новцелом обстановка вокруге сохранялась спокойная.
        Большинство отказавшихся уехать - это были старики, аоставшаяся доля населения имела состав весьма разношерстный: попадались ите, кто среди руин надеялся скрыться отправосудия, ижаждущие легкой наживы ловкие люди, балансирующие награни между честной жизнью ипреступлением, илица без определенного места жительства, которые расквартировались теперь посвоему вкусу, июноши известного ремесла, для которых оккупационные войска, состоящие восновном изизголодавшиеся поласкам девушек, были лакомым кусочком…
        Весь этот сброд, пестрый, дикий, прекрасный иубогий, вызывающий жалость пополам спрезрением, когда позволялось, высыпал наулицы, наводнял центральную площадь, где красовался чудом уцелевший после налётов авиации, нопересохший фонтан; кто ещё мог, покупал наединственном оставшемся рынке побаснословным ценам съестное, продовольственные запасы вгороде подходили кконцу, гуманитарная помощь либо порядком задерживалась, либо небыла выслана вовсе ввиду того, что основная масса жителей выехала изгорода. Усолдат часто выпрашивали пайки - консервы, хлеб, чай идаже водку, восновном, конечно, юнцы, которые беззастенчиво устанавливали цену насвою любовь: обычно внесколько банок тушенки, блок сухарей, пакет картошки или крупы.
        Октавию исполнилось минувшей весной тридцать восемь лет - как ни прискорбно, это уже нетот возраст, когда мужчина может надеяться прокормиться засчет тела, нотем неменее он продолжал тщательно следить засобой, попривычкели, или чтобы хоть чем-то заполнить ту глубокую страшную пустоту, которую разверзает вдуше война - он ежедневно принимал ароматические ванны, удалял лишние волосы, умащивал кожу кремами, согласно обычаям своего жалкого иобольстительного племени ярко подводил глаза, ачтобы скрыть уже довольно заметно обозначившуюся лысину назатылке, он носил парик изроскошных прямых длинных светло-пепельных волос.
        Более молодые хищники супругими нежными телами, белозубыми улыбками иживым зазывным блеском глаз жестоко посмеивались надним:
        - Авон наш старичок опять при параде. Ходит, ищет свою принцессу!
        Октавий голодал. Вмаленькой квартирке, находившейся вполуразрушенном доме - там он жил - небыло ничего кроме косметики, бережно расставленной пополочкам втесной опрятной ванной; иногда, правда, случалось, что кто-нибудь изюнцов высокомерно жалел Октавия, инесчастный получал подачку сбарского стола: что-нибудь изкупленного удевушек вформе заласки - горсть сухарей, несколько картошек или чашку сахара.
        Октавий пробовал воровать, нонеоказался вэтом деле достаточно ловок - его поймали ибезжалостно избили - он почти неделю пролежал пластом всвоей маленькой темной комнатке, окно вкоторой было закрыто вместо стекла толстой пестрой картонкой.
        Вгородке стояло необыкновенно сухое ижаркое лето; днем улицы были пустынны - жители, где могли прятались отизнуряющего белого зноя, опаляющего кожу ислепящего глаза; жизнь возобновлялась здесь только кзакату, когда немного спадала жара - умолчащего фонтана разворачивался базар, кподъездам уцелевших домов спускались пощебетать старички, ивыходили насвой нехитрый промысел надушенные сладко улыбающиеся красавцы.
        Водин изтаких вечеров Рите Шустовой, посланной впатруль, случилось встретить Октавия, который только начал понемногу выходить. Он всё ещё хромал, и, приглядевшись как следует, можно было заметить тщательно запудренные серо-желтые синяки нателе, нотуалет его был как всегда безупречен: освеженная легким массажем кожа источала нежный аромат масла мелиссы, полы тонкой усердно отглаженной рубашки слегка расходились нагруди, трогательно открывая увядающую шею столстой позолоченной цепочкой - единственной драгоценностью Октавия.
        - Гляди-ка, - сказала Рите её напарница попатрулю, Мэри, - это ведь, кажется, тот самый старый шлюхан, над которым все потешаются. Столько слышала онём сплетен, всё мечтала взглянуть.
        Рита окинула мужчину, накоторого указывала сослуживица, скользящим безразличным взглядом, она почти неслушала болтовню Мэри, продолжающей уточнять свои наблюдения:
        - Говорят, ему почти сорок, аон досих пор надеется кому-то понравиться, видала, как нафуфырен да раскрашен? Как хохломская ложка, помилуй Всеблагая, имолодому-то стыдно должно быть столь громогласно освоем ремесле заявлять…
        Мэри отвлеклась отсозерцания цветастой рубашки иэффектного парика Октавия; она заметила втени дома небольшую самодельную скамейку.
        - Давай тут посидим, сожрем свои бутерброды. Ато что-то я голодная, прямо как людоед!
        Рита кивнула. Зашуршали пакеты, узкую улочку заполнил аппетитный запах вареной колбасы. Мужчина сцепью нашее остановился неподалеку. Без особого аппетита откусывая свой бутерброд, Рита заметила, какими голодными блестящими глазами смотрит он вих сторону. Она встала иподошла.
        - Вы хотите есть?
        Октавий кивнул. Он был крайне польщен искренним вниманием, оказанным ему девушкой, поскольку давно уже привык кравнодушно жующим лицам тех, кто мог достать еду, иких надменным ухмылкам, когда они давали ему, будто собаке, какой-нибудь самый плохой кусок.
        Рита протянула ему оба своих бутерброда, один сколбасой, другой ссыром - нажаре размякшим, лоснящимся, ярко-желтым, источающим нежный аромат сливок.
        Неверя своему счастью Октавий почтительно держал их, боясь откусить.
        - Поешьте, - сказала Рита.
        Знакомство Октавия имолодой военнослужащей, ксчастью для него, неограничилось одной мимолетной подачкой. Сержант Шустова, почти неучаствовавшая прежде вдосужих разговорах, краем уха начала прислушиваться квитающим вказармах сплетням ивскоре стала весьма хорошо осведомлена оделах стареющего красавца - повечерам ввоенном лагере отнечего делать обсуждали жителей города, которых, если постараться, можно было запомнить почти всех - так мало их оставалось.
        Некоторые издевушек рассказывали даже освоих похождениях - если им удавалось «снять мальчика» забанку тушенки или пакет сухарей, они считали свои долгом поделиться подробностями.
        Рита прониклась кОктавию простой человеческой симпатией. Ей было приятно посидеть сним, пока он ел то, что она ему приносила, несмотря наголод без жадности, изо всех сил стараясь неуронить достоинства - изголодавшиеся люди обычно поглощают пищу отвратительным образом, торопливо игрязно, чего нельзя было сказать обОктавии. Он стал одеваться даже более тщательно, чем прежде, ещё старательнее запудривал мелкие морщинки вокруг глаз - Рита немогла этого незамечать - всеми правдами инеправдами он достал где-то изящный флакончик редких мужских духов, иперед каждым её приходом наносил их назапястья ивозле ушей - этот секрет обольщения кто-то открыл Октавию ещё впору его ранней юности…
        Рита хранила втайне отсослуживиц свою дружбу, ей нехотелось, чтобы кто-нибудь начал зубоскалить наэтот счёт, ажелающие непременно нашлисьбы… Вовремя коротких встреч наскамеечке втенистом переулке они сОктавием начали постепенно открываться друг другу, говорить всё больше наразные темы, она узнала, что он попал впубличный дом ввозрасте тринадцати лет, оставшись сиротой, сначала, как водится, убирал комнаты, стирал бельё, подносил гостям фрукты ивино, акогда ему исполнилось шестнадцать, круг его обязанностей несколько изменился… Семьи уОктавия немогло быть, живя впубличном доме он перенёс стандартную операцию, которой слегкостью подвергает себя значительная часть продажных мужчин, дабы совершенно избавить приходящих дам отбиологической ответственности - эта жертва, кажущаяся помолодости пустяковой, приносит свои плоды - «безопасным» любовникам платят двойную цену…
        Рита Шустова никогда особенно незадумывалась особственной привлекательности - унеё было всё, что должно было быть умолодой девушки - рост, стать, большие серые глаза, густая травка прямых плотных каштановых волос, здоровый ровный тон кожи, длинные стройные руки иноги - внешняя красота начинает волновать любого человека обычно тогда, когда он испытывает острое желание нравиться кому-то определённому - апоскольку Рита ещё никогда невлюблялась, то икзеркалу подходила только затем, чтобы проверить, хорошоли смотрится капризный армейский воротничек. Ей удивительно шла военная форма, зеленоватая рубашка скоротким рукавом, фуражка, ремень сгербом Новой Атлантиды, туго затянутый наталии. Она убеждалась втом, что все пуговицы впорядке, пряжка начищена, стрелка набрюках остра, как нож, улыбалась своему отражению иотходила отзеркала вполне удовлетворенная исчастливая…
        УРиты даже мыслей невозникало, что Октавию она может казаться очень красивой девушкой. Он встречал разных женщин. Юных ипожилых, эффектных иуродливых, жестоких иласковых, пьяных итрезвых, распутных иединожды оступившихся, талантливых ибезнадежных, удачливых инесчастных, увечных, безумных, любопытных… Причин, приводящих вдом терпимости великое множество. Нопрежде невстречал Октавий никогда личности свободной, цельной, исполненной искреннего человеколюбия… Такие впубличных домах - редкие гостьи… Ибо телесные желания несуществуют для них, как правило, отдельно отблизости духовной, отпонимания иуважения…
        Сложное грустно-нежное чувство охватывало Риту каждый раз, когда она подмечала вОктавии какую-нибудь новую милую мелочь, направленную напривлечение её женского, именно женского, внимания, иона понимала: единственный способ неунижать его жалостью, принося еду, это воспользоваться водин прекрасный момент всем тем, что он ей так ввысшей степени деликатно иненавязчиво предлагал… Ноона никак немогла решиться: всвои девятнадцать Рита имела познания облизких отношениях смужчинами сугубо теоретические, ни вНорде, ни потом она небыла особенно озабочена приобретением опыта такого рода, ей слихвой хватало чужих историй, рассказанных шёпотом испокрасневшими ушами… Она слегка стыдилась этого естественного иочаровательного невежества юности, как его стыдятся все, истаралась невыказывать его перед товарками. Октавий, скорее всего, догадывался осуществе Ритиной маленькой тайны, нобоялся уязвить её проявлением инициативы, ожидая, когда она примет решение сама.
        Всё устроилось благодаря случаю.
        Вгарнизон пришел приказ оперебросе части живой силы итехники надействующий фронт впятистах километрах западнее городка, иРита оказалась вчисле тех, кто должен был уехать.
        Прощаться она пришла кОктавию прямо домой - это был первый раз, когда Рита непостеснялась посетить его скромное жилище, хотя адрес знала почти ссамого начала - войдя, она сразу положила фуражку напустой письменный стол вмаленькой опрятной комнате и, решительно шагнув кнему, расстегнула верхнюю пуговицу гимнастерки.
        Радость, изобразившись налице Октавия, нанесколько мгновений прогнала снего тени прожитых лет ииспытанных страданий… Он поспешил ей навстречу, мужчина, привыкший дарить ласки, терпеливо ипокорно даривший их всю жизнь, вне зависимости отпогоды, настроения исвоего отношения ктем, кому он их дарил - сейчас он, возможно, впервые, чувствовал искреннее воодушевление - именно этой девушке он хотел дать как можно больше…
        Неумело, нокрепко прильнув губами кгубам Октавия, Рита увлеченно обоняла пленительный аромат его кожи, так усердно создаваемый ради неё; она старалась держаться как можно более уверенно иделовито, чтобы ненароком необнаружить своей неопытности, аон изприродного чувства такта иглубокой благодарности подыграл ей - сделал вид, что незаметил ни одной изеё трогательных оплошностей, ибудтобы недогадался опроисхождении малюсенького темного пятнышка наего ветхой ситцевой тщательно выстиранной простыне.
        - Ну как, попрощалась сосвоим старичком? - спросила Мэри вернувшуюся врасположение Риту. Та казалась немного задумчивее обычного, она лежала назастеленной койке, подложив под голову валик изсвернутой гимнастерки.
        - Святая ты душа, Ритка, - совздохом продолжала монолог подруга, почувствовав, что отвечать ей несобираются, - Большую половину своего пайка целый месяц отдавать, заведомо ненадеясь получить ничего взамен, все знают, что уличные парни они почти все ктридцати, акто ираньше, уже того… Негодятся никуда…
        Рита привстала налоктях исмерила сослуживицу таким взглядом, что утой ухнуло под ложечкой.
        - Кто отважится ещё хоть наодно подобное замечание вадрес Октавия, получит прикладом похребту, - произнесла она чеканно инамеренно громко, - всё унего как надо.
        - Неужто ты проверяла? - спросил кто-то сехидцей. Изглубины казармы послышался дружный хохот - несколько заинтересованных повернули головы всторону Ритиной койки.
        - Да, - ответила она твердо, нащеки её набежала при этом лёгкая краска, но, несмотря наэто, Рита смело встречалась блестящими глазами скаждой изглядящих нанеё девчонок… - Иосталась очень довольна.
        Широко улыбнувшись, она выдержала театральную паузу, после чего окончательно добила всех присутствующих:
        - Пусть укаждой извас хотябы раз вжизни будет такой секс… Рекомендую.
        Этим маленьким замечанием Рите удалось произвести желаемый эффект - после её отъезда уОктавия появилось несколько поклонниц, они были сним вдолжной мере почтительны, и, как некогда сама Рита, щедро одаривали его тушенкой, сахаром иармейскими сухарями.
        Вкачестве особого поощрения завыдающиеся успехи вслужбе командование позволило Тати Казаровой снимать очаровательную дачу вгорах; небольшой клочок живописного леса притаился среди утесов, словно птичье гнездо или виток виноградной лозы, обнявшей горячие желто-красные камни - здесь, вэтой зеленой мягкой бархатной мгле, укрывалось тихое нетронутое войной поселение. Деревянные домики, сады собильно плодоносящими фруктовыми деревьями, ветви которых под тяжестью плодов тенистыми арками склонялись над дорогой, влажный горячий воздух, напоенный ароматами молока идомашнего хлеба, овцы, пасущиеся вдоль изгородей - вся эта сельская простота, незатейливая красота, представали настоящим чудом утомленным боями глазам офицеров. Взор отдыхал, неспешно плавая вбескрайнем мареве сочной зелени; грудь расправлялась, вдыхая свежесть, неразбавленную пороховой гарью; вгорной деревушке бывало тихо, даже когда вущельях велись бои - даже когда метались среди камней жадными птицами штурмовые вертолеты, рвались, озаряя сумрак нависающих скал короткими вспышками, боевые снаряды, ипадали подбитые, объятые пламенем военные
роботы, сюда, навысоту, долетали лишь отголоски, отзвуки - басистый рык моторов превращался ведва слышимый стрекот, словно стрекоза пролетела мимо встоячем летнем воздухе, взрывы - влегкие щелчки, будтобы просто камни, сброшенные вниз горными козами, упали надно ущелья.
        Старая усадьба, которая приглянулась Тати, находилась насамом краю поселка - отсюда открывался волшебный вид набурливую горную речушку, поясом струящуюся вокруг вулканической горы. Светлые ичистые комнаты деревянного дома своим скромным уютом идеревенской умиротворенностью резко контрастировали сдушными несгораемыми бункерами военной базы, авсаду почти всегда свежо было под сенью яблонь ислив, щедро осыпанных плодами. Тати выбиралась сюда раз или два внеделю, отдохнуть телом идушой, вырваться израскаленной пасти войны хотябы ненадолго; иногда она брала ссобой особо отличившихся вбою офицеров идаже рядовых, чтобы подбодрить их, дать иим снова почувствовать забытый вкус размеренной мирной жизни.
        Переброшенные ближе кфронту силы, вчисле которых оказалась иРита Шустова, были присоединены кдивизиону под командованием Тати Казаровой. Вслед заними врасположение прибыли боевые машины.
        Рита никогда прежде небывала вгорах: новые места поразили её своей величественной имрачной красотой. Всвободные часы она полюбила подниматься накрутой черный утес, откуда открывался вид нанеобозримую каменную пустыню, что продолжалась загорным хребтом далеко наюг.
        Вясные итихие дни, когда ветер неносил ввоздухе розоватую песчаную пыль, сутеса можно было наблюдать забоем: ослепительно сверкала насолнце стальная броня атакующих роботов, безжалостную яркость дня озаряли быстрые белесые вспышки выстрелов ивзрывов. Могучие машины загорались, падали или попричине аварийного отключения неожиданно замирали, теряясь среди черных исерых скал, сливаясь сними - неподвижных, их уже нельзя было различить нафоне каменистой пустыни.
        Вдисплейном зале, откуда осуществлялось управление роботами, царил мягкий полумрак, чтобы операторам боевых машин лучше были видны изображения намониторах. Вцелях недопущения перегрева компьютеров впомещении работали мощные кондиционеры. Каждый оператор сидел вспециальном сенсорном кресле счувствительными педалями для ног иджойстиками для рук - робот, находящийся внескольких километрах, видимый человеком только намониторе, становился вовремя боя его вторым телом… Наручных джойстиках имелись кнопки: нажимая их наощупь операторы руками роботов стреляли помашинам неприятеля, бросали гранаты или включали функцию ближнегобоя.
        Тати Казарова иногда приходила вдисплейный зал и, стоя заплечом укого-нибудь изоператоров точно ангел-хранитель, временами подсказывала, как лучше поступить; либо просто наблюдала, поворачиваясь то водну, то вдругую сторону, мысленно выстраивая перед собою панораму реального сражения.
        Больше, чем надругих, командиру хотелось смотреть наРиту - ей нравилось, как сержант Шустова управляется сосвоим отрядом изшести роботов, управляемых девчонками, кресла которых располагались вокруг Ритиного - это позволяло им лучше слышать команды. Тати отдавала себе отчет втом, что выделяет эту девушку среди прочих; командир, конечно, недолжен заводить любимчиков, но, сдругой стороны, ничего дурного нет впростой человеческой симпатии, пусть даже командирской, и, как принято говорить, в«возложении надежд» - интуиция подсказывала Тати Казаровой: Рита способна добиться очень многого, иона оказывала ей, насколько это было возможно незаметно для девчонок итем более для самой Риты, дружеское покровительство.
        Бой выдался тяжёлый.
        Противник получил подкрепление; плотные ряды неприятельских роботов неотвратимо надвигались, норовя взять вкольцо ничтожную горстку отстреливающихся военных машин - численное преимущество было значительным; продолжать сопротивление сейчас означалобы, скорее всего, потерять всех роботов - вражеская техника просто стерлабы их своим неистовым напором слица земли, снесла, словно потоп, оставив лишь груду покорёженного железа…
        - Отступаем, - напряженно произнесла Рита, быстро облизнув пересохшие губы, - чёрт.
        - Всем! Развернуть орудия насто восемьдесят! Запустить режим пружинных прыжков! Уходим быстро!
        - Сколькоже их там… Точно саранча, - отдав команды, тихо пробормотала сержант Шустова уже самой себе.
        Роботы намониторе, как один, повернулись, согнув свои стальные шарнирные конечности, направили дула страшных гранатометов иогнеметов назад - живой солдат неспособен стрелять спиной, аметаллический - сколько угодно - вэтом его ощутимое преимущество. Роботы подпрыгнули, выпростав толстые пружины воснованиях нижних конечностей, апосле длинными скачками проворно побежали попустыне, поднимая пыль, перемахивая через камни иовражки, продолжая отстреливаться - вышло очень зрелищно, огромные сверкающие машины будтобы исполняли групповой спортивный танец - все движения их, повинующиеся четким командам Риты, были слаженны, словно набор отрепетированныхпа.
        - Красивое отступление, - невыдержала Тати, обнаружившаяся заплечом сержанта Шустовой, - Молодец.
        Исглазила.
        Робот Риты внезапно вспыхнул (внего, видимо, угодил один изпущенных неприятелем вдогонку зажигательных снарядов) потерял управление и, споткнувшись окамень, грузно опрокинулся наземлю. Вслед заним упали ещё две боевые машины.
        Командир Казарова невольно вздрогнула.
        - Мэри! Сандра! Нестрелять! Активировать аварийное складывание! Приготовиться квыходу наполе!
        Два робота намониторе, кроме Ритиного, оперативно сложив внесколько раз иподобрав под себя все конечности, превратились вдве литые стальные глыбы (чтобы вражеские выстрелы домомента эвакуации нанесли им как можно меньше вреда), аостальные машины уже оставили их далеко позади, они продолжали бежать пополю, отстреливаясь, идолжны были вскором времени прибыть врасположение.
        Рита встала, сгребла состола свою фуражку, и, крепким ловким движением нахлобучив её, скомандовала:
        - Наш выход! Вперед!
        - Есть! - водин голос воскликнули Мэри иСандра, подхватывая автоматы, закрепленные вспециальных держателях настолах, специально наслучай экстренной вылазки.
        Тати Казарова смотрела им вслед, непереставая удивляться тому, скаким азартом, скакой горячностью эти девчонки, совсем молоденькие, отправляются выполнять опасное задание. Точно напраздник! Чтоже это завечный зов, издавна толкающий юных вобъятия смерти? Они прямо-таки кидаются вбой, как играющая собака заброшенной хозяином палкой, восторженно ибездумно, вкладывая вединый порыв всё своё существо. Иоткуда только берется вних это всеобъемлющее стремление отдавать себя целиком, жертвовать самым ценным, служить вподлинном смысле этого слова какой-либо цели, зачастую чужой? Чем старше становится человек, размышляла Тати, тем сильнее укрепляется он всамом себе, начинает ценить созданное именее охотно расстается снажитым. Амолодым ничего нежалко! Как ни странно, люди так восхитительно щедры, так благородно расточительны именно всвои лучшие годы, ивот сейчас эти девчонки, почти дети, устремились всамое пекло: им как будтобы даже нетерпится скормить свои нежные тела, толком ещё неизведавшие жизни, ненасытному чудовищу войны.
        Они бежали вперед, поднимая пыль высоко зашнурованными армейскими ботинками. Глухо постукивали заплечами заряженные автоматы.
        Тати Казарова осмотрелась и, убедившись, что никто ненаблюдает заней, трижды осенила знамением Всеблагой (особым движением ладоней) удаляющиеся спины этих четырех девчонок, отправляющихся налинию фронта, своих девчонок, как она называла их иногда исгордостью, ислёгкой грустью; ей было всего-навсего двадцать шесть: вполне достаточно, чтобы приобрести самый первый слой жизненного опыта, без которого вообще невозможна духовная самостоятельность, ноещё слишком мало, чтобы чувствовать себя матерью почти пятистам своим ровесницам, вверенным ей командованием, иотвечать закаждую изних как засаму себя…
        Вертолёт ожидал наплощадке. Отрасположения долинии фронта было около сотни километров скалистой, каменистой, труднопроходимой местности. Боевые роботы ите иногда падали, попадая какой-нибудь изсвоих мощных стальных ног врасщелину между массивными глыбами. Растительность здесь встречалась восновном скудная, лишь поберегам порожистой речки, что спускалась свершины кподножью горы, росли невысокие деревья, колючие кустарники, всевозможные причудливые мхи илишайники - какие-то изних походили набахрому, иные - насоляные отложения, анекоторые распространялись покамню, расползались неравномерно, разукрашивая его, расписывая, выводя наего поверхности удивительные узоры.
        Огромная металлическая стрекоза поднялась ввоздух. Сколько раз Рите уже приходилось видеть это, авсё никак было непривыкнуть - она смотрела, как постепенно уходит вниз земля, уменьшаются скалы, постройки, кудрявые заросли вдоль берегов реки - вся местность становится похожей нарекламный макет строительной компании: кажется, любой домик или гору можно взять, подержать наладони, рассмотреть как следует.
        Обогнув одну извершин хребта вертолет отправился назапад - туда, где над царством желтых камней сейчас медленно опускалось солнце, придавая всему, чего касались его лучи, мягкое золотое сияние - будтобы скалы действительно состояли сплошь издрагоценного металла, будтобы ожила древняя прекрасная легенда озатерянном чудесном городе, целиком построенном иззолота…
        Свысоты птичьего полета хорошо просматривались поселки - пёстрыми лоскутками раскинулись они берегам реки инанебольшом удалении отнеё; река поворачивала итекла насевер, вдоль хребта, вбирая всебя более мелкие ручейки иречонки, становясь полноводнее, наливаясь силой. Анаюге насколько хватало глаз простиралась безжизненная каменистая страна, пустынная, раскаленная, жуткая, целиком принадлежащая населяющим её ядовитых змеям ипаукам, которые представляли здесь опасность едвали небольшую, чем пули.
        Внимание Риты привлек один изпоселков - над небольшими домиками плотными сизыми клубами поднимался дым, ито водном месте, то вдругом мелькали, вытягиваясь вверх, извиваясь, словно танцующие кобры, оранжевые языки пламени.
        - Глядите-ка, деревня горит, - сказала она, - давайте спустимся немного ивыясним вчем там дело.
        - Так нельзяже, - возразила Сандра (она пилотировала вертолет), - унас приказ. Мы летим назадание.
        - Нотам, кажется, происходит нечто несовсем нормальное, - продолжала Рита. Она смотрела нарасстилающийся внизу поселок теперь уже вбинокль: среди горящих домов она различила холодный блеск стальной брони военных роботов.
        - Деревню атакуют, Сандра, зависни.
        - Новедь был приказ…
        - Прошу заметить, что сейчас, наэтом вертолете, старшая позванию я, - произнесла Рита снажимом, - ия тебе приказываю - спустись ниже изависни, лешего тебе вкойку, там происходит какая-то чертовщина!
        Когда вертолет снизился, среди дыма ипламени все члены экипажа отчётливо различили роботов, причём невражеских, своих - укаждого изних наспине инагруди будто щит красовалась крупная сине-белая эмблема войск Новой Атлантиды… Боевые машины, казалось, обезумели: поворачиваясь вовсе стороны, они разряжали свои чудовищные крупнокалиберные орудия вмаленькие домики, заборы, деревья. Отовсюду крупными клубами валил дым, пыль отразрушающихся строений витала ввоздухе, исквозь неё видно было как метались, силясь увернуться отвыстрелов, перепуганные местные жители. Один задругим они падали, настигнутые снарядами: сенсоры роботов, настроенные напоиск иуничтожение, работали исправно.
        - Вызывай Казарову посрочной связи! - велела Рита сидящей уприборной панели Мэри, - Звони! Чего ждешь?
        - Сразу ей? Напрямую? - спросила та сопаской, - может, сперва позвонить Зубовой?
        - Бюрократы чертовы! Ты вообще видишь, что там происходит? Я при-ка-зы-ва-ю: звони комдиву, немедленно!
        Мэри нажала кнопку нарации ивыразительным жестом протянула ещё Рите - отвечать, дескать, будешь сама.
        - Капитан Казарова, приём.
        - Слышу вас, кто говорит, что случилось, приём.
        - Сержант Шустова насвязи. Роботы уничтожают мирное поселение. Номера А-234, А-445, СХ-18инемогу прочесть… - Рита сосредоточенно смотрела вбинокль, - В-808, кажется, приём.
        - Поняла. Где вы находитесь, приём.
        - Поселок Сурразай-Дарбу. Они убивают людей, командир. Разрешите стрелять. Приём.
        - Ни вкоем случае, сержант. Оставайтесь наместе иничего непредпринимайте. Я свяжусь свами.
        Рация отключилась.
        - Какого лешего? - воскликнула Рита, - ещё несколько минут, идеревню сравняют сземлёй…
        - Уничтожать собственные машины всё равно никто непозволит! Это безумие, - сказала Сандра, - они стоят миллионы атлантиков! Незабывай, что мы рискуем жизнями, совершая вылазки под огнём противника, именно радиних!
        - Нодолженже быть способ их остановить! - воскликнула Рита, лицо её полыхало отвозбуждения, - Снижайся! Я приказываю! Живые люди, конечно, нестоят помиллиону каждый, оних можно недумать!
        - Казарова велела ждать. Это неподчинение приказу!
        - Я беру ответственность насебя, - сказала Рита, - снижайся!
        Сандра повиновалась, сперва неохотно; вертолёт качнулся имедленно, как большой жук, начал спускаться вниз; Мэри смятенно глядела наприближающуюся землю, объятую огнём, ноникто издевушек больше ничего неговорил, твердая воля сержанта Шустовой постепенно побеждала вних сомнения истрах, становясь их собственной волей, прорастая вмысли подобно корню калгана. Сама Рита сосредоточенно побледнела, ноглаза её засверкали ярче; предчувствие опасности мигом обострило все чувства: как будто более насыщенными стали краски, асквозь общий гул истрекот пожара резко выделялся теперь свист каждой близко пролетающей пули.
        Тати Казарова тем временем побежала вдисплейный зал, где должны были находиться операторы всех исправных боевых машин, отозванных слинии фронта - возвращение партии роботов ожидалось втечение нескольких часов, именно они, предположила Тати, могли оказаться вСурразай-Дарбу ииз-за спонтанного системного сбоя начать неконтролируемую стрельбу помирному населению.
        Вертолёт приземлился наполяне перед одним изуцелевших деревянных домиков. Некоторые окна внём были выбиты, западная стена обуглилась, ноон ещё стоял. Трава бурлила, взбудораженная воздушными потоками отвинтов.
        Крепко ступая длинными стальными ногами, оставляя вмягкой земле уродливые рытвины кдомику приближался робот. Алчно сверкающие отражённым светом камеры-глаза его лихорадочно вращались впоисках объекта, пригодного для уничтожения.
        Рита отстегнула ремни сявным намерением покинуть кабину вертолета. Она выглянула наружу, выставив вперёд дуло автомата. Он казался спичкой посравнению скрупнокалиберными орудиями робота.
        - Ты куда? - воскликнул водин голос Сандра иМэри, - онже убьет тебя!
        - Вы что, забыли, что встроенные сенсоры отличают нашу форму? - спокойно ответила сержант Шустова, - Роботы нестреляют всвоих.
        - А… Аесли иэта функция повреждена?
        - Значит, судьба, - бросила Рита через плечо. Подняв автомат, она выпрыгнула изкабины ирешительно направилась навстречу ужасающей машине смерти.
        Высокотехнологичный убийца замер, среагировав надвижение; насторожившись, беспокойно повращал камерами, нооткрывать огонь, квеликому облегчению Сандры иМэри, нестал.
        Рита выпустила очередь - выбила камеры, лишив робота возможности ориентироваться. Он начал бестолково вертеть металлической головой, как корова, наухо которой сел слепень, и, подняв стальные руки, принялся отчаянно палить изсвоих орудий куда попало.
        Рита легла наземлю ипоползла.
        - Сюда! Сюда! Я взлетаю! - закричала Сандра, - да куда она ползет, шальная? Шустова! Давай назад!
        НоРита продолжала ползти понаправлению кдомику. Среди выстрелов ипотрескивания огромного костра, вкоторый превратился посёлок, ей слышалось, будтобы там кто-то, плача, зовёт напомощь… Дети.
        - Я взлетаю! - завопила Сандра, - вконце концов, никто необязан спасать самоубийц, - она приподняла рычаг, имассивная двухвинтовая стальная машина оторвалась отземли, оставив Риту один наодин ссамой смертью, что так сытно пировала вэтом небольшом посёлке наберегу реки.
        Девчонки-операторы сидели сгрудившись, как обычно вовремя перерывов; они оставили свои погасшие мониторы ивесело очем-то болтали, попивая крепкий растворимый кофе, аромат которого стелился повсему помещению, вытекал вкоридор, Тати почувствовала его даже чуть раньше, чем вошла вдисплейныйзал…
        - Отставить! Боевая тревога!
        Операторы повскакивали смест.
        - Помашинам! Вывод изображения созрительных камер всех роботов немедленно!
        Послышалось торопливое клацанье многих клавиатур. Девчонки напряженно подобрались вкреслах.
        - Машины А- 234, А-445, СХ-18иВ-803неотзываются, командир! - сообщила спустя минуту лейтенант Майер, обмерив зал широкими шагами своих метровых ножищ.
        - Попробуйте осуществить аварийную перезагрузку, - велела Тати.
        Прошло ещё несколько мгновений ожидания, мучительного бездействия, когда приказ уже отдан, икомандир перестаёт быть командиром, вручая Всеблагой себя исвое решение.
        Экраны продолжали оставаться чёрными. Тати Казарова, застыв, стояла закреслом одной издевочек: она устремила сосредоточенный немигающий взгляд намонитор - будтобы силой мысли пыталась вернуть кжизни поврежденную систему.
        Новсё было тщетно.
        - Полное экстренное отключение, - скомандовала она, - одновременным нажатием трех клавиш, - Тати перечислила каких, - вызываете диалоговое окно ивводите командирский пароль 12е57с42х1, после чего вменю выбираете команду: отключить без сохранения данных…
        Внезапно грохот выстрелов прекратился. Гул вертолета замер вдали, итолько треск горящих досок нарушал теперь тишину ясного летнего вечера.
        Рита оглянулась.
        Стоящий вцентре поляны робот, минуту назад беспрерывно паливший вбуквальном смысле поворобьям, застыл наместе внеестественной перекошенной позе. Огоньки активности унего налбу, висках изапястьях погасли. Он был отключен.
        - Слава тебе Всемогущая, - выдохнула сержант Шустова, утыкаясь потным лбом вмягкую траву.
        Позволив себе нанесколько мгновений расслабиться, она снова услышала плач. Можно было суверенностью сказать, что он доносится издома.
        Рита встала инаправилась ккрыльцу. Выстрелов можно было уже неопасаться - ни один робот недвигался сместа. Сержант Шустова снаслаждением выпрямилась, расправила плечи…
        Держа навсякий случай свой автомат наготове, она распахнула входную дверь.
        - Если есть тут кто живой, выходите! - крикнула девушка, состуком войдя всени, - я непричиню вамзла.
        Никто неотозвался.
        Плач сперва сделался глуше, точно кто-то, испугавшись, прикрыл ребенку рот рукой, азатем ивовсе затих.
        Рита прошла вгорницу. Здесь было светло ичисто, совсем мирно, закатный свет изокна ложился надоски пола широкой розоватой полосой. Настоле стояли цветы ввазе икувшин смолоком, накрытый уголком полотенца.
        Моментально оценив обстановку, Рита обратила внимание накрышку подвала - она, закрытая, очевидно, неслишком плотно, четко выделялась нафоне остального пола.
        - Выходите, я непричиню вам зла, - повторила девушка.
        Снова никто неоткликнулся, новподполье послышался тихий шорох. Сержант Шустова включила фонарик. Осторожно ступая поскрипучим половицам, она приблизилась ко входу вподвал иприподняла крышку.
        Круглое резкое пятно белого света упало наземляной пол, проползло подеревянным ящикам совощами, сложенным рыболовным снастям, косой поленнице, и, наконец, выхватило изтемноты живые лица. Испуганные. Ребячьи.
        Мальчиков было трое. Два малыша, лет пяти, неболее, повсей видимости, близнецы, третий постарше; он держал младших чуть позади, отталкивал их вомрак, какбы пряча, заслоняя собою.
        - Я сержант Шустова, войска Независимой Республики Новая Атлантида, - сказала Рита, - Выходите, небойтесь.
        Скрипнула приставная лестница, истарший мальчик, что-то шепнув каждому измладших, помог им выбраться наверх. Когда дети поднялись, он вылез следом, недоверчиво косясь наРиту. Она непридала значения странному возбужденному блеску вего глазах. «Мальчик пережил сильный стресс, он очень напуган.» Сержант Шустова решила, что даже вопросы задавать сейчас нестоит, пусть дети сначала как следует поедят, выспятся. «Их нужно доставить врасположение, атам поглядим.»
        Было заметно, что нежданная гостья - рослая, пыльная, ввоенной форме, савтоматом через плечо - внушает ребятам страх. Младшие мальчики продолжали прятаться застаршего. Он стоял, недвигаясь сместа, строго опустив взор, иничего неответил, когда Рита спросила егоимя.
        Ей наконец удалось разглядеть парнишку как следует: он оказался насамом деле чуть постарше, чем подумалось Рите впервый момент, бело-голубой луч фонаря делал встревоженно обращенное кней личико подростка совсем детским, сейчас, вмягком свете погасающего дня она далабы ему лет тринадцать-четырнадцать; нанего уже сложно было смотреть как наребенка, что-то неуловимое иволнующее вего облике намекало ей, что перед нею - юный мужчина… Рита сразу обратила внимание наего ресницы: густые, тёмные, кончиками немного загнутые наверх.
        Ощупав свои карманы, она поняла, что выронила рацию где-то налужайке, пока ползла под огнём наживоте.
        «Вот чёрт. Как я теперь свяжусь сбазой? Остаётся надеяться, что сами догадаются прислать сюда подкрепление…»
        Вполном молчании прошло несколько минут, показавшихся слишком долгими.
        Сержант Шустова поставила свой автомат удвери, включила электрическую лампу - закат догорал, итемнота постепенно захватывала пространство. Присев кстолу, девушка отломила себе ломоть хлеба инепринужденно принялась есть его, запивая молоком. Она решила, что вести себя следует как можно более естественно ипросто, тогда малышам будет легче поверить, что она действительно несобирается причинять имзло.
        Услышав шелест пакета, вкотором лежал хлеб, старший мальчик коротко взглянул наРиту, как ей показалось, сукоризной.
        - Алан, я тоже хочу есть, - обиженно протянул один измаленьких мальчиков.
        - Ауменя нога болит, - сказал другой, - я ушибся.
        - Подождите, - шикнул наних подросток.
        - Алан, - повторила Рита сулыбкой, - так, значит, тебя зовут.
        - Да, - нехотя согласилсяон.
        Иснова удостоил её быстрым подозрительным взглядом.
        Глаза унего были точно две крупные тёмные вишни. Кожа гладкая, смуглая. Над верхней губкой, выпуклой, нежной - точно тонкая карандашная штриховка - первые усики.
        Рите показалось, что она слышит пока ещё очень далекий едва различимый нафоне других звуков стрекот приближающегося вертолета. Она отложила хлеб инасторожилась.
        - Это наши! Точно наши! - просияв, воскликнула Рита несколько мгновений спустя и, вскочив из-за стола, подошла кокну.
        Вэтот момент отрадости она забылась - повернулась спиной кребятам - совершенно спокойно - унеё даже невозникло мысли, что отних можно ожидать несамых приятных сюрпризов - она уже доверялаим…
        Итутже сержант Шустова услышала короткий звук, точно кто-то прыгнул унеё заспиной, стремительно бросился вперед, подобно кошке - она ощутила сильный толчок, что-то острое полоснуло её поруке, обожгло внезапной болью, ткань гимнастерки разошлась, надощатый пол мелкими быстрыми каплями закапала алая кровь…
        Приемы самообороны вближнем бою сработали науровне рефлекса, Рита круто развернулась, и, успев перехватить руку нападавшего, резко вывернулаеё.
        Мальчишка жалобно вскрикнул, иего оружие, оказавшееся обыкновенным канцелярским ножом сшироким иострым лезвием, выпав изруки, соглухим стуком упало напол.
        - Ах вот ты какой, оказывается, коварный, - сказала сержант Шустова почти беззлобно, - придется тогда нам себя немножко обезопасить.
        Сорвав бельевую веревку, натянутую под потолком горницы, она туго перевязала ею руки Алана унего заспиной. Рита была гораздо сильнее ивдобавок имела боевой опыт: несмотря наего отчаянное сопротивление, ей это удалось легко.
        - Так-то лучше, - она усадила незадачливого убийцу настул.
        Теперь он смотрел нанеё откровенно враждебно.
        - Непритворяйтесь добренькой, - заявил он едко, - я знаю, это вы… Это всё вы. Увас нарукаве точно такаяже эмблема, какую я приметил наодном изроботов. Злые! Лживые! Враги!
        Последние три слова он выкрикнул, гневно, хрипло, едва несорвавшись наслезы. Туго стянутые заспиной руки мальчика начали багроветь - он лихорадочно тянул веревки, пытаясь освободиться…
        Стрекот вертолета тем временем густел, становился всё громче, приближаясь. Рита уже несомневалась. Она была абсолютно уверена - помощь идёт.
        Она подобрала свой автомат ираспахнула входную дверь.
        Слава Всеблагой!
        Сандра сажала наполянке перед домом стальную стрекозу, слепящую вполумраке огнями мощных прожекторов.
        ГЛАВА13
        Сержант Шустова понимала: когда вертолет вернется врасположение, его экипаж инеожиданных пассажиров встретят там отнюдь несраспростертыми объятиями иаплодисментами. Бойцы невыполнили задание - подбитые военные роботы так иостались лежать среди камней, им по-прежнему грозила опасность быть взорванными или сожженными врагом.
        Под гул вертолета Рита поблагодарила Мэри иСандру запреданность, коротко, ноневероятно эмоционально пожав руку каждой изних.
        Поприбытии она постучалась вофицерскую, намереваясь сообщить ослучившемся старшему лейтенанту Зубовой. Дети устали ипроголодались - нужно было где-то их разместить, хотябы навремя.
        - Кто там, заходи! - раздался из-за двери весёлый окрик Гейсс.
        Зубова неохотно оторвала взгляд отгазеты. Кора Маггвайер, пристроившаяся вуголке сосвоей гитарой, легкими движениями пальцев теребила струны; инструмент бормотал тихо, ненавязчиво, будто шепотом разговаривающий человек.
        - Старший сержант Шустова, - отрекомендовалась Рита, козырнув, - разрешите доложить, набазу доставлены трое мирных жителей издеревни разоренной неисправными роботами. Как прикажете действовать?
        Сняв иположив поверх газеты очки для чтения, Зубова провела ладонью полбу.
        - Мирные жители? Набазе? - проворчала она, - Что зачертовщина? Вообще-то унас секретный объект, посторонние сюда недопускаются.
        - Это дети, старший лейтенант, - сказала Рита.
        - История знает невероятнейшие случаи военного шпионажа, втом числе испривлечением детей, - Зубова отодвинула газету накрай стола, угол её повис, - влюбом случае, тут я сама немогу ничего предпринять, надо звонить Казаровой.
        Гейсс протянула руку засползающей состола газетой.
        - Что хоть там пишут? Скоро кончится война?
        Зубова сморщилась имахнула рукой.
        - Да ну их вбаню. Вечно политики воду вступе толкут, - она тутже перевела взгляд наРиту, - аты давай, веди сюда своих мирных жителей, я буду сообщать командиру.
        Потянувшись зателефонной трубкой, Зубова смерила стоящую пострунке девушку взглядом полным искреннего сожаления.
        - Чтоб волосатый леший тебе отдался, наделала дел… Ох, потолкует стобой сейчас Казарова… - пробормотала она ссочувственной укоризной.
        - Дети здесь, старший лейтенант, - сообщила входящая вофицерскую долговязая Майер. Она приоткрыла дверь ижестом пригласила мальчиков войти.
        Вздохнув, Зубова подняла трубку аппарата внутренней связи.
        - Какой шикарный трофей, однако, - прокомментировала всвоей обычной шутовской манере Гейсс, приметив наручники наизящных запястьях Алана. Оторвавшись отгазеты, она бесцеремонно оглядывала его, точно перед нею был неюноша, акрасивая краденая вещь.
        Рита сердито поджала губы, бросив нанеё уничтожающий взгляд.
        - Ждём распоряжений командира, - сказала Зубова, положив трубку нарычаг, - нарушение режима секретности объекта дело нешуточное.
        Несколько минут спустя впомещение скорыми шагами вошла Тати Казарова, она никогда незадавалась, неленилась вмешиваться даже вмелкие конфликты, неизбежно возникающие походу службы, инечасто вызывала кого-либо всвой личный кабинет, предпочитая спускаться вофицерскую. Кинув быстрый взгляд намальчишек, она повернулась кГейсс, Майер иЗубовой, мигом застывшим перед нею постойке смирно. Состуком поставив гитару напол, снебольшим опозданием отдала командиру честь иКора Маггвайер.
        - Разрешите доложить, капитан Казарова. Наобъекте находятся посторонние.
        - Вольно, - Тати слегка махнула рукой. Озабоченно наморщив свой круглый белоснежный лобик, она обратилась кРите:
        - Сержант Шустова, объясните мне, пожалуйста, внятно, что здесь произошло. Я предпочитаю получать сведения изпервых рук. Информация, она ведь как мужчина: ценность её тем меньше, чем через большее количество рук она успела пройти, - Тати поддержала свою шутку тонкой улыбкой.
        - Докладываю, командир, - начала Рита, - трое мирных жителей, которых вы можете видеть здесь, были эвакуированы изсожженной деревни экипажем вертолета Беркут-А8, вылетевшим насрочное задание сегодня вдевятнадцать часов.
        - Абольше там никого неосталось?
        - Немогу знать, командир, дома горели иосмотреть их непредставлялось возможным.
        - Где роботы, которых вы должны были доставить набазу?
        - Они остались взоне ведения боя, командир.
        - Это вы отдали приказ рядовой Сандре Бергендер сажать вертолёт, сержант?
        - Так точно, командир.
        - Понимаетели вы, что провалили ответственное задание идолжны будете понести наказание занеподчинение приказу?
        - Да, командир, - ответила Рита, открыто итвердо глядя прямо вглаза Тати.
        - Ясно, - задумчиво произнесла капитан Казарова, - чтоже, как говорится, придут сдубинками, будем шевелиться… Апока… Шустову вкарцер насутки, пусть посидит, подумает, адетей покормить иуложить спать, время позднее.
        - Куда, командир? - спросила Зубова.
        - Наваше усмотрение, старший лейтенант. Спокойной ночи.
        Тати вышла, бесшумно прикрыв засобой дверь, вкоридоре скоро стихли её лёгкие энергичные шаги.
        - Лучше всего, наверное, расположить их впомещении бытового склада, - озвучила свои мысли Зубова, - нараздвижных кроватях…
        - Двоих мелких, может, истоит отправить насклад, - вставила Гейсс сосмешком, - астаршего ябы, навашем месте, положила ксебе.
        Нежная кожа Алана была, наверное, слишком смуглой, чтобы краснеть, иуслышав это скабрезное замечание он лишь спрятал глаза, опустив свои роскошные ресницы. Рита Шустова успела метнуть всторону лейтенанта Гейсс ещё один недобрый взгляд - дверь снова открылась ивошли дежурные, чтобы сопровождать её вкарцер.
        - Доброй ночи, сержант, - хохотнула Гейсс.
        - Береглабы ты челюсть, - проворчала Зубова, - навойне оно, конечно, без шутки нежитье, номеру знать надо.
        Утром следующего дня Риту прямо изкарцера проводили вкабинет Казаровой.
        - Садись, - сказала Тати, взглядом указывая ей настул для посетителей.
        Свиду кабинет командира дивизиона ничем неотличался откабинета какой-нибудь чиновницы или управляющей: опринадлежности его владелицы квооруженным силам говорил только портрет министра обороны впростенке между двумя окнами да несколько старинных наградных знаков, прикрепленных клоскуту холста под портретом.
        Министр, точнее министрисса, напоминала хищную птицу; суровое лицо её художник решил изобразить, развернув втри четверти: длинный нос слегка загибался книзу, узкогубый рот был плотно сжат, анебольшие глубоко посаженные глаза зловеще сверкали, точно орудия вбойницах. Рита невольно сравнила лицо напортрете сживой Тати, сидящей под этим портретом. Капитан Казарова представлялась совершенной противоположностью воинственной чиновницы: миниатюрная, хрупкая, светлокожая допрозрачности; бывают такие удивительные блондинки, будто тонкая фарфоровая посуда; из-под фуражки выбивались лёгкие завитки соломенного цвета - офицерам разрешалось нестричься наголо… Рите подумалось, что портрет министриссы обороны ихорошенькое личико расположившейся вкожаном кресле Тати Казаровой вместе составляют одну аллегорическую картину, которую можно былобы назвать, кпримеру, «Противоборство Войны иЛюбви»…
        - Итак, - сказала капитан Казарова, её изящные губы чуть-чуть изогнулись, это была почти улыбка, - я позвала вас сюда, старший сержант Шустова, чтобы прояснить некоторые моменты, которые впоследствии могут отразиться насудьбе всего дивизиона.
        Рита стояла перед нею напряженно вытянувшись.
        - Вольно, - вставила Тати, будтобы неохотно отвлекшись наэто короткое словечко отсвоего монолога, который она тутже продолжила, - я обошлась свами строго, как вы того заслуживаете, ввашем положении неподчинение приказу - серьезный проступок, чтобы ни случилось, вы должны выполнять конкретное задание, думать пока неваше дело… Понимаете меня, сержант Шустова?
        - Да, командир.
        - Новсложившейся ситуации, - Тати насекунду задумалась, формулируя мысль, - ваше вмешательство оказалось своевременным идовольно удачным; мы, конечно, потеряли те машины, эвакуация которых была поручена вам, новсех роботов сосбоем дистанционного контроля нам удалось сохранить, отключив их прежде, чем активировалась программа самоуничтожения, предусмотренная наслучай, когда робот неотвечает накоманды изЦентра. Сейчас операторы обнуляют их иустанавливают новые операционные системы, - Тати встала ипрошлась вдоль стола, как будтобы непринужденно, однако, почти неуловимые признаки её волнения были замечены Ритой; капитан Казарова повернула голову кокну, может быть, просто так, но, вероятнее всего, чтобы спрятать взгляд, ипродолжила, - надеюсь, вы понимаете, сержант, что огласка произошедшего вСурразай-Дарбу крайне нежелательна…
        После того, как эта фраза прозвучала, впервые вжизни при разговоре свышестоящим чином, Рита почувствовала себя хозяйкой положения; она предположила, что сейчас Казарова попробует заручиться её молчанием, то есть будет просить, ивкакиебы выражения командир ни облеклабы теперь свои мысли, выйдет так, что она обращается кпростому бойцу Шустовой как ксуществу, откоторого она зависит, способному решать её судьбу… НоТати, обернувшись кРите, взглянула ей вглаза открыто итвердо:
        - Я отвечаю завсё, что делают мои роботы имои люди. Я командир, разгром деревни грозит мне трибуналом, ия ни слова нескажу всвою защиту. Это мой недогляд, моя ошибка, - Тати остановилась и, переведя дух, продолжила сбольшим пылом, - Тебя следовалобы подержать вкарцере ещё пару дней иразжаловать врядовые, но… я представлю тебя кнаграде.
        Казарова замолчала, продолжая глядеть наРиту вупор, ожидая её реакции.
        - Это сделка, командир? - спросила Рита. Дерзость, долго таимая, прорвалась невзначай.
        - Нет, старший сержант Шустова, - без тени гнева ответила Тати, - это справедливость, - она снова прошлась туда-обратно вдоль стола идобавила после паузы, - вы совершили подвиг. Принять самостоятельное решение вкакой-либо неоднозначной ситуации бывает порой нетолько трудно, ноистрашно. Лишь смелый боец способен взять всю ответственность насебя. Ибоец должен быть награждён засвою смелость. Вам ясно?
        - Да, командир, - ответила Рита, опустив взгляд. Ей стало стыдно засвои недавние мысли.
        - Асейчас отправляйтесь спать, - сказала Казарова, - вы, наверное, устали.
        - Благодарю вас, командир. Только разрешите спросить, как чувствуют себя дети?
        - Всё впорядке, - будтобы неохотно ответила Тати, - мы подумаем, что сними делать дальше.
        Добравшись после всех злоключений досвоей койки, Рита снаслаждением растянулась наней. Вкарцере, узком, словно труба, можно было только стоять или сидеть наколченогом стуле. Кроме того, там было холодно иочень влажно. Непоспишь. Отнечего делать Рита нацарапала ногтем наодном изкирпичей встене:
        АЛ АН
        Поздним вечером тогоже дня, скорее даже уже ночью, когда совсем стемнело, игоры острыми черными зубцами прорисовались набледно-зеленом краю неба, Рита услышала, или ей показалось, что она слышит, робкие шаги вкоридоре возле дверей… Койка её располагалась ближе всего квыходу, она приподняла голову иприслушалась.
        Душный воздух помещения, вкотором спали двадцать человек, грузно покачивался отдуновений сквозняка, словно ночное море, втишине далеко разносились глухое сонное сопение илегкий шорох одеял; Рита бесшумно выскользнула изпостели ипрошлепала босыми ногами ближе кдвери, стараясь производить как можно меньше шума.
        Дверь была приоткрыта, узкая яркая полоска света изкоридора, точно фломастерная черта, намгновение расширилась итакже быстро истончилась, почти исчезла. Рите почудилось, будто кто-то осторожно заглянул вкомнату и, испугавшись, тотчас отпрянул отдвери. Она подошла, потянула ручку ивыглянула вкоридор.
        Там, замирая отстраха, стоял Алан.
        Одет он был точно также, как иднем, только немного растрепан, ирубашку застегнул, видимо второпях, ненате пуговицы, отчего одна пола казалась длиннее другой.
        - Что-нибудь случилось? Нужна помощь? - спросила Рита удивленно.
        - Нет, - ответил он шепотом, - Нас сегодня забыли запереть наночь, ия сбежал… Я хотел найти вас, сержант Шустова… Шел покоридору изаглядывал вовсе комнаты.
        - Нозачем? - Рита, вторя ему, тоже перешла нашепот.
        - Я многое понял ихотел попросить прощения, - ответил он, устремив нанеё взгляд своих глубоких загадочных глаз; они бликовали всвете ламп подобно чёрным шлифованным агатам, - Я вел себя ужасно глупо инеблагодарно, когда вы пришли, я защищался, я думал, что вы враги, как те роботы, которые убили всех вдеревне, меня смутили ваши нашивки. Нотеперь я всё переосмыслил: вы спасли меня имоих братьев идаже понесли наказание из-за этого, я слышал, вы были вкарцере. Мне так жаль, я ведь хотел убить вас тогда, вдоме… Простите меня.
        Алан говорил сбивчиво, то быстро взглядывая наРиту исподлобья, то стыдливо опуская взор.
        - Ничего страшного, - великодушно согласилась она, - никто изнас незастрахован отошибки, считай, что ничего непроизошло.
        - Спасибо… Теперь мне будет намного спокойнее…
        Разговор был исчерпан, иоба ощутили это одновременно. Они недолго постояли молча друг напротив друга, прислушиваясь кгудению молочной лампы под потолком.
        - Уже поздно, - сказала Рита, - иди спать.
        Ей было приятно смотреть намальчика: его большие загадочные глаза, пушистые темные ресницы, упругие завитки чёрных волос, обрамляющие ровный нежный лоб, приковывали взгляд своей непривычной северному глазу яркостью, очаровательной свежестью ранней юности - внешность Алана внушала Рите невыразимое радостное волнение - она воспринимала это пока науровне смутных чувств, неумея сформулировать - он был непросто хорошенький ребенок, вкаждом движении его лица, вкаждом тонком жесте таился уже тот неуловимый пленительный оттенок предчувствия любви, что отличает невинное дитя отвзрослеющего существа, осознающего ипринимающего свою принадлежность копределённому полу…
        - Я провожу тебя, - добавила Рита настойчиво, - малоли что может быть…
        Она попыталась взять юношу заруку, ноон смущенно отстранился. Её это необидело - она понимала, что наранимую психику подростка немогли неповлиять обстрел деревни, внезапная потеря родителей ипереезд встранное подземное помещение сбесконечными извилистыми коридорами итяжёлыми металлическими дверями, открывающимися только спомощью электронных чипов, которые Алану даже ни разу недавали вруки… Втаких условиях можно чувствовать себя только пленником, жертвой. Ажертва всегда боится.
        Рита чувствовала смятение мальчика, его тревогу, его одиночество ипокинутость. Больше всего насвете ей хотелось сейчас его поддержать, ободрить - нодля этого он должен был заговорить снею первым. Он должен был оказать ей доверие…
        Иэто произошло. Алан будтобы услышал обращённое кнему безмолвное предложение помощи, исходящее отдевушки.
        Он вдруг остановился и, коротко блеснув чёрными вишнями свои глаз, торопливым взволнованным шепотом заговорил:
        - Я… я нехочу сейчас спать. Совсем немогу туда идти. Мне страшно здесь спать. Понимаете… Мне очень страшно, - он умолк, потупившись, нотутже продолжил, - Я часто ворочаюсь поночам инемогу никак забыться, я очень переживаю… Что будет теперь сомной имоими братьями? Где наши родители? Они погибли, или, может, тоже где-то сейчас скрываются иищутнас?
        - Ксожалению, мне нечем тебя утешить, - призналась Рита так дружелюбно итак ласково, как только смогла, - Что делать свами дальше, решит командир. Ипро твоих родителей тоже пока ничего неизвестно, - она протянула руку исделала робкую попытку ободряюще погладить Алана поплечу, он сначала отпрянул, точно пуганый зверек, нопотом всё-таки покорился, - Ты, главное, непереживай. Здесь, можешь быть уверен, вы вполной безопасности, под надежной защитой, никто необидитвас.
        Вернувшись ксебе, Рита долго немогла уснуть. Девушка думала отом, окажетсяли для неё возможным выяснить, какое решение примет командующая дивизией, и, если это решение окажется несправедливым или жестоким, сможетли она, старший сержант Шустова, как-то повлиять нанего…
        Ну нет. Конечноже, нет. Такое только вблокбастерах про супергероинь бывает. Где Казарова, агде она, Рита… Остается только молиться Всеблагой, чтобы Она осенила командира своей мудростью исвоим милосердием…
        Рита гневно ворочалась накойке. Ещё никогда собственное бессилие непричиняло ей бОльших страданий… Такое благоговейное умиление, такое страстное желание защищать, беречь, жертвовать внушил ей Алан своей полудетской хрупкостью, своим ясным смуглым личиком, своим пронзительным доверчивым взглядом!
        Дрема овладела девушкой только под утро, когда солнце уже позолотило острые ребра скал, исминуты наминуту должен был уже раздаться гонг наподъем.
        Алан иего младшие братья прожили набазе ещё две недели. Пока спешно устранялись последствия страшной катастрофы вСурразай-Дарбу, командованию некогда было заниматься ими. Втечение этого времени почти каждую ночь юноша спускался кРите илегонько стукал три раза подверному косяку, как было условлено, она выходила, иони отправлялись вместе впомещение инвентарного склада, которое она могла открыть своим чипом, - там среди зловеще выступающих изтемноты металлических стеллажей, заставленных пыльными ящиками, можно было тихонько посидеть вдвоем намешках сзапасной униформой ижестким солдатским бельем, пошептаться, неопасаясь разбудить кого-нибудь или оказаться застигнутыми врасплох.
        Алан теперь совершенно привык кРите иперестал чураться её. Он сворачивался рядом снею точно котенок, склонял голову ей наплечо, идаже позволял девушке слегка прижать его ксебе. Так просиживали они почти досамого рассвета, разговаривали или молчали, просто подремывали, обнявшись, играли вкрестики-нолики, морской бой или разгадывали кроссворды, подсвечивая их фонариком. Рита несмела идумать очем-то большем, её душа была наполнена первым восторгом влюбленности, светлым ичистым; она даже подавляла всебе отчаянное желание мимоходом поцеловать юношу внежную прохладную щечку, влобик или вмаленькое ушко - боялась смутить иоттолкнуть его столь откровенным проявлением чувств.
        Всвою очередь Алан, чьи занятия сводились только кзаботе одвух его братьях, всё свободное время, которого здесь, набазе, находилось унего предостаточно, посвящал тому, что придумывал, какбы ему удивить ипорадовать Риту, когда она после напряженной работы днем выкроит несколько ночных часов, чтобы повидаться сним. Детей никуда невыпускали, изавремя пребывания вполутемных душных катакомбах военного объекта они успели соскучиться пояркому небу, слепящему летнему солнцу ивольному воздуху гор; единственной радостью Алана были теперь тайные свидания состаршим сержантом Шустовой, их трогательное очарование вполне заменило ему прежнюю беззаботную жизнь вродительском доме, каждый вечер он снетерпением ждал момента, когда крадучись, как воры, они пройдут покоридору, поднимутся поузкой металлической лесенке июркнут внеприметную маленькую кладовую.
        Вовремя уборки, которую ему иногда поручали девчонки-дневальные, Алан добыл где-то старинную лампу навысокой подставке сбольшим напоминающим шляпку гриба оранжевым тканевым абажуром, обвешанным покраям длинной нитяной бахромой. Зажженная вночной кладовой, чудесная лампа походила насветящуюся медузу втемных глубинах океана.
        - Тут стало гораздо уютнее, - похвалила находку Рита, - как будтобы унас появилось собственное маленькое солнце.
        - Солнце… - повторил Алан, - Какбы мне хотелось увидеть его снова! Мне кажется, что я здесь уже целую вечность. Иногда даже мне приходит мысль, будтобы я никогда отсюда неввиду, истановится так страшно…
        - Что заглупости! - рассмеялась Рита, - я думаю, уже скоро вас куда-нибудь вывезут, особенно если проверка нагрянет, посторонние набазе - это очень серьёзное нарушение…
        - Новедь тогда нам придётся расстаться, - произнес он серьезно игрустно, подняв нанеё свои магнетические темные глаза.
        - Навремя, - пылко заверила юношу Рита, ласково взяв его руки всвои, - я обязательно найду тебя, слышишь…
        Они ещё неговорили очувствах, никакого объяснения между ними непроизошло, ноих горячая нежная привязанность друг кдругу была уже очевидна обоим… Это воспринималось, как нечто само собой разумеющееся, что они когда-нибудь поженятся, будут жить водном доме, растить общих детей…
        - Почему ты так хорошо говоришь по-атлантийски? - спросила Рита, решив увести разговор отмучительной темы предстоящей разлуки. - Меня изрядно удивило, помню, что ты меня сразу понял…
        - Я родился отсмешанного брака. Мать моя - атлантийка, аотец - хармандонец. Моих родителей тоже свела эта война: вооружённые люди, поднимаясь набронированных машинах вгоры, проезжали мирную деревню, мать моя была командиром взвода, иона случайно увидела моего отца, когда он вышел кколодцу заводой. Ему вту пору было примерно столькоже лет, сколько сейчас мне, ион так сильно понравился моей матери, что она приказала своим бойцам похитить его. Унеё небыло другого выхода, она немогла задержаться вдеревне; вкачестве выкупа зажениха - чтобы неоскорбить его народ, моя мать постаралась соблюсти все обычаи - она оставила семье отца несколько ящиков солдатской тушенки. Поначалу они даже непоняли, что это такое. Нопотом пришёл голод - отбомбежек погибли многие пастбища, скот, посевы, итушенка всамую трудную зиму сохранила жизнь родственникам отца. Иони перестали гневаться наневедомую похитительницу. Отец мой долгое время делил сматерью тяготы военного быта. Они жили влагере вгорах. Поначалу отец боялся матери, апотом полюбил её также страстно, как она любила его. Они рассказывали, что я был зачат вармейском
грузовике… Потом мать отослала отца сомною назад, вдеревню, он растил меня один допяти лет, ждал мать свойны, она вернулась, демобилизовавшись после тяжелого ранения, иродила ему ещё близнецов. Мы несколько лет жили вНовой Атлантиде. Я даже ходил там вшколу. Дом вСурразай-Дарбу недавно достался отцу понаследству отдяди…
        Рита почувствовала, что вответ ей придется рассказать историю своего рождения. Равноценный обмен. Откровенность наоткровенность.
        - Уменя нет родителей, - сказалаона.
        - Они умерли? - Алан сочувственно заглянул ей вглаза.
        - Нет. То есть я незнаю. Может быть, они умерли больше века назад. А, может быть, живы издравствуют. Я выведена изкрио-консервированных гамет врамках экспериментально научного проекта «Искусственный эндометрий».
        Алан помолчал, вероятнее всего, ничего изсказанного непоняв. Ноего природная интуиция, ввысшей степени мудрая имилосердная, подсказала ему - говорить обэтом Рите тяжело и, пожалуй, спрашивать её осемье больше нестоит…
        - Аотчего эта война?.. - Алан воспользовался тем, что импровизированное солнце погасло, контакт отошёл; он трогательно иневинно прильнул кдевушке втемноте, - Она такая долгая… Когда воевала моя мать, шла, кажется, таже сама война…
        - Наши офицеры много говорят обэтом, - задумчиво проговорила Рита, - политики постоянно что-то делят. Вся эта заваруха началось субийства кронпринцессы Оливии двадцать лет назад. Безвластие неизбежно влечёт засобой раскол общества. Сейчас значительная часть населения вашей страны выступает заначало реформирования аппарата государственного управления, запостроение парламентской системы, какая есть убольшинства современных государств, акое-кто поддерживает идею сохранения монархии сдинастической передачей власти. Войска Новой Атлантиды были введены натерриторию королевства Хармандон около пятнадцати лет назад, когда наша Президент приняла решение поддержать демократическую партию, ктому времени успевшую привлечь насвою сторону многих влиятельных людей ипредлагавшую весьма разумный курс, но, как обычно бывает, нашлись среди сильных мира сего непомерно амбициозные особы, успевшие почувствовать впериод гражданской войны близкий итакой сладкий запах власти - они начали активно спонсировать иснабжать самым современным оружием террористические группировки, состоящие преимущественно изглубоко религиозных
носительниц традиционной культуры королевства Хармандон инежелающих смириться сгрядущей демократизацией страны. Ксожалению, понекоторым данным, террористы получают поддержку ииз-за рубежа. Натерритории королевства имеются большие запасы нефти иалмазов. Как ты, наверное, знаешь, нефтяные месторождения повсему миру начинают истощаться, новых скважин давно уже неоткрывают, другого такогоже универсального топлива никак немогут найти, ученые разводят руками, ипотому наиболее влиятельные государства стремятся любыми путями завладеть теми клочками земли, где ещё может оставаться эта скаждым днём растущая вцене природная валюта…
        Рита поправила провод, илампа снова зажглась. Они больше ни очём неговорили, просто сидели, обнявшись, веё мягком золотистом свете, наслаждаясь каждым мгновением своего скромного, нобесценного счастья, ибо каждый изних понимал: оно может оборваться влюбой момент, точно также, как может погаснуть отспонтанного сбоя вэнергосети их уютное маленькое солнце…
        Приближалось Ритино двадцатилетие. День рождения ввооруженных силах республики Новая Атлантида - такойже день, как все остальные дни, разве только кблинам назавтрак дежурная плюхнет дополнительную ложку сгущенки и, может быть, отправят внаряд, что поприятнее.
        Алану очень хотелось сделать вэтот день для Риты что-нибудь особенное, предстоящая разлука уже легла зловещей тенью наих нежную дружбу, всё чаще им насвиданиях становилось грустно, теперь наедине друг сдругом они больше молчали…
        Алан постоянно думал отом, как поздравить девушку. Он сам стал проситься помощником науборку, внадежде обнаружить натерритории базы ещё какую-нибудь оригинальную вещицу, что годиласьбы вподарок. Он пытался что-то мастерить для Риты, новыходило совсем по-детски неуклюже; юноша каждый раз оглядывал свою работу критически, итутже, опустошённый, расстроенный, чуть неплача выбрасывал свою поделку. Ни одной он так инезавершил.
        Алан наивно итрогательно хотел, чтобы вдень своего двадцатилетия Рита получила самый лучший подарок… Ах, такова первая любовь сеё бесконечной жертвенностью инежной отвагой! Он готов был навсё, толькобы порадоватьеё…
        Иэтот день настал. Ложка сгущенки. Дружелюбная улыбка Тати Казаровой - подобная честь выпадала немногим…
        - Я кое-что припас для тебя, - прошептал Алан сзагадочной улыбкой, когда они наконец остались одни, - надеюсь, тебе понравится мой сюрприз. Вармии ведь очень нехватает девушкам всяких развлечений, - он потупился, голосок его стал тише, - удовольствий… Леденцы кчаю ите только повоскресеньям… Жди меня, я сейчас, - быстро прошептал он вконце и, неуспела Рита сказать ничего вответ, проворно выскользнул изеё объятий иисчез.
        Несколько минут спустя дверь тихо приоткрылась: Алан снова возник напороге, закутанный вбелоснежную простыню, длинный хвост которой волочился заним пополу как шлейф.
        - Я всё ещё чувствую себя виноватым перед тобой… Ибесконечно благодарным… Ты спасла меня имоих братьев, - произнёс он, стараясь скрыть волнение, вышло чересчур торжественно, иоттого немного забавно, - вдень твоего рождения я хотел преподнести тебе достойный подарок… Ноуменя ничего нет, - юноша запнулся ипонурил голову, он был такой трогательный вэтот момент, соскрещенными нагруди руками, придерживающими простыню, словно Пречистый наиконах вхраме, - уменя ничего нет, - повторил он дрогнувшим голосом, - кроме меня самого…
        Сэтими словами Алан красивым движением сбросил ссебя простынку; она упала, обдав Риту лёгким потоком воздуха, илежала теперь уего ног словно облако; он стоял наней нагой ипрекрасный, точно ангел, идущий понебесам; уРиты мигом пересохло ворту, сердце забилось тяжело иглухо; трудно представить себе зрелище более пленительное, чем прелести юного возлюбленного; она застыла, нерешаясь ни пошевелиться, ни вымолвить хотябы слово.
        Немая сцена длилась несколько мгновений; потом сержант Шустова, втри энергичных шага преодолев расстояние, разделявшее их, подняла спола простынку, стряхнула её ибережно закутала Алана.
        - Ты ещё слишком молод, давай потерпим… - горячо прошептала она, наклонившись ксамому ушку юноши, - когда закончится война, мы поженимся, иунас будет первая ночь невэтой пыльной клети, авочаровательном коттедже свидом наокеан, я куплю гектар земли напобережье, всегда мечтала иметь собственный дом, мы будем там жить, долго-долго иочень счастливо…
        - Аесли тебя убьют, - Алан взглянул нанеё спечальной серьезностью. Его глаза, обрамленные пышными ресницами, вполумраке казались большими черными цветами.
        - Неубьют, - заявила Рита так твердо, будто могла знать наверняка, - я непозволю им, потому что теперь мне есть, куда возвращаться… Ккому возвращаться.
        Она бережно взяла его личико владони.
        - Я буду ждать тебя, - прошептал Алан и, порывисто прильнув кней, обвившись вокруг неё нежным, тоскующим объятием, потянулся своими свежими влажно поблескивающими приоткрытыми губками кеё губам.
        Такому искушению невозможно было неподдаться. Это оказался самый лучший подарок надень рождения извсех, что доводилось получать Рите… Каждый вечер перед тем, как уснуть, она представляла себе, как впервые поцелует Алана. Заветное желание исполнилось будто поволшебству.
        Рита склонила голову идотронулась губами догуб, сначала очень робко, несмело, бережно - унеё самой заплечами был неслишком богатый опыт поцелуев…
        ИАлан ей ответил, совсем неумело, горячо, мокро, нотак решительно, что унеёперехватило дыхание, итяжёлый вязкий жар, как мёд, начал разливаться вживоте…
        Рита ласково отстранила юношу и, взяв соспинки ломаного стула свою гимнастерку, скорыми шагами вышла изкладовой.
        Королевство Хармандон - это край тюльпанов… Когда они распускаются повесне взаботливых, мягких, пока ещё необжигающих лучах солнца, склоны гор становятся похожи напышные шелковые платья нарядных дам. Алые, желтые, нежно-нежно-розовые, белые, кремовые - ких сочным, прохладным, влажным лепесткам так ихочется прикоснуться губами…
        Теперь солнце после полудня дотого сильно раскаляло песок исерые ноздреватые камни, что невозможно было ступить наних босыми ногами. Тюльпаны вгорах давно отцвели - сезон прошел.
        Рита придумала сложить цветок избелой бумаги, ей нехотелось отступать открасивого древнего обычая помолвки, и, проснувшись утром, Алан обнаружил наполу удвери некое подобие традиционного тюльпана; это умилило юношу, он решил, что нужно непременно ответить напредложение как полагается, уважить обычай той страны, где родилась ивыросла его невеста… Всеми правдами инеправдами он раздобыл где-то алую гуашь и, аккуратно выкрасив ею бумажные лепестки, вручил Рите уже алый тюльпан - символ своего согласия.
        Заметив среди Ритиных вещей этот яркий атрибут любовной удачи, её подозвала ксебе старший сержант Кребс:
        - Дай руку, боец, подарю кое-что.
        Рита протянула ей раскрытую ладонь.
        Кребс без слов положила нанеё малюсенькую золотую булавку, такие, пообычаю, молодые женихи отпомолвки досвадьбы носят нагалстуке или наворотничке.
        - Откуда она утебя? - удивилась Рита.
        - Мой впоследнем письме прислал. Вернул. Недождался.
        Рита растроганно глядела набулавку враскрытой ладони, нерешаясь убрать её ксебе.
        - Давай уже, прячь скорее, покуда я добрая, - грубовато по-свойски поторопила её сержант Кребс, - мне ведь ни кчему сейчас, атебе - ложка кобеду…
        «Начужом несчастье повезло. Нехорошо это.» - подумалось Рите; нобулавку она взяла, нехотелось обижать товарку, да инеособо верила сержант Шустова всяким приметам, люди такого иногда порасскажут, малоли укого что было; неможет никакая несчастливая булавка разлучить двоих, ежели любовь крепка.
        Рита сама приколола это скромное украшение кворотничку Алана; он тутже поднял свою тонкую смуглую руку ипощупал булавку пальцами, какбы желая удостовериться веё существовании.
        - Спасибо, - прошептал он, всчастливом смущении опустив свои шикарные ресницы.
        Несколько дней спустя пораспоряжению командира Казаровой трое мирных жителей были вывезены своенной базы; Алану иего братьям завязали глаза идоставили их навертолете вгорную деревню, ту самую, где располагалась дача, которую Тати снимала для отдыха.
        Мальчиков приютил один добрый пожилой крестьянин; своих детей унего неслучилось, икак дом его, так исердце, готовы были принять сирот: Алан уже мог быть полезным, помогать похозяйству, аблизнецы наполняли всё вокруг беззаботным весельем, накоторое способно лишь детство. Впервые задолгие годы тихий садик ожил, посвежел; детский смех ивозня ворвались внего, словно весенний ручей, идаже дышаться стало внем по-другому, привольнее, радостнее.
        Старик научил Алана доить коз, ходить задомашней птицей, поддерживать огород. Юноша, чувствуя себя обязанным, старался вовсем угодить хозяину, работал непокладая рук отпервых лучей досамого захода солнца, пока унего неначинали отусталости подкашиваться ноги. Крестьянин нарадоваться немог насвоего приемыша ивскоре полюбил его как сына.
        - Накраю нашей деревни есть большое красивое поместье, - шепнул он однажды Алану, - оно давно пустует, я даже незнаю бываетли там кто-нибудь хотябы изредка… Нонынче там поспели сливы, я всё хожу, примечаю, уж больно добрые сливы, крупные, гладкие, да так много, всем селом несъесть, обидно будет, если все они вземлю пойдут… Тыбы сходил, поглядел, коли есть там хоть сторож, попросилбы унего для младших братьев корзиночку набрать. Ато уменя всаду слива мелкая, дичка, кисловатая, садовая всяко вкуснее ребятам…
        Алан согласно кивнул итемже вечером, кончив дела, отправился наразведку.
        Сад капитана Казаровой был тих итемен, лишь ветер слабо шуршал листьями груш, слив иперсиковых деревьев; бережно баюкая, качал их отяжелевшие плодоносные ветви.
        Алан долго стучал взапертую калитку скодовым замком, глазком иподвесной камерой, даже крикнул несколько раз втемноту «Эге-гей! Есть тут хозяева?», нотолько шепот деревьев был ему ответом.
        Тогда юноша решился иперелез через высокий забор изплотно пригнанных друг кдругу ровных широких досок.
        Всаду действительно неоказалось ни души - никто неохранял те превосходные плоды, которыми здесь увешаны были склонившиеся кземле ветки.
        Набрав полные карманы спелых, едва нелопающихся отраспирающего их сока, слив, Алан небез труда перебрался обратно ипоспешил надругой конец деревни, кдому старика. Несмотря наочевидное отсутствие взагадочной усадьбе какой-либо жизни, он всё равно чувствовал себя вором, бежал всю дорогу, беспокойно озираясь, боялся, какбы его неувидели соседи - природная порядочность вынуждала его стыдиться брать чужое, пусть даже невостребованное, добро.
        Прошла неделя, потом другая, втечении которых Алан, проходя мимо, напряженно вглядывался вокна большого дома накраю деревни, нохозяева сада так инеобъявились. Юноша осмелел, итеперь почти каждый вечер, когда над горами быстро сгущались синеватые сумерки, перелезал через высокий забор ирвал великолепные зрелые сливы, которые его младшие братья потом саппетитом съедали после завтрака.
        Уютная зелёная долина, расположенная чуть ниже деревни, своей формой напоминала неглубокую округлую чашу, пиалу, вцентре её было небольшое озеро. Местные жители говорили, что долина эта - кратер давным-давно потухшего вулкана, над которым боги сорок дней исорок ночей лили дождь, пожелав заполнить его водой…
        Озеро было прохладное, чистое, собширным каменистым мелководьем. Местные жители брали оттуда воду для полива своих огородов, некоторые даже купались, нотолько уберега, незаходя далеко - боялись угодить влапы коварным огненным демонам, притаившимся под слоем ледяной воды… Люди вгорных деревнях королевства Хармандон вбольшинстве своем были безграмотны идосмешного суеверны.
        Вжаркие дни, когда выдавалась свободная минутка, Алан полюбил приходить козеру сосвоими братьями. Уводы было гораздо легче переносить зной, да идля близнецов наузком каменистом пляже находилось немало интересного: они собирали пустые раковины гигантских улиток, разноцветные отшлифованные водой камушки иширокие сизые ленты водорослей, высохшие насолнце.
        Командир Казарова успела совершенно забыть одетях, доставленных набазу изразоренного роботами поселка, итеперь, приехав надень, увидела Алана как будто впервые. Выйдя втомный послеобеденный час кберегу озера, она приметила троих мальчишек, играющих намелководье. Они бегали поводе, барахтались усамого берега, визжали, брызгались исмеялись.
        Алан, отдуши забавляясь сосвоими братьями, долго незамечал молодой женщины, стоящей втени дерева иглядящей нанего взором орлицы, приметившей добычу.
        Тати завораживало естественное изящество его движений; наровной смуглой коже поблескивали влучах яркого солнца мелкие капельки воды - мальчик появившийся изпены волн, мальчик осыпанный бриллиантами… Алан сам неосознавал ещё вполной мере силы пробуждающихся внём любовных чар, иоттого, наверное, он, распоряжаясь ими невольно, интуитивно, ранил поклонниц гораздо опаснее, нежели более опытные обольстители, всамое сердце…
        Капитан Казарова застыла, безмолвно любуясь, обнимая одной рукой ствол дерева наберегу, адругой защищая отсолнца свои жадные очарованные глаза.
        Поймав насебе заинтересованный взгляд незнакомки сяркими золотыми завитками, выбивающимися из-под фуражки сгербом, Алан смутился, и, чуть слышно пролепетав «Здравствуйте», прошмыгнул мимо, таща заруки своих голеньких братьев. Он старался несмотреть наТати, ноуспел приметить капитанские погоны наеё бледно-зеленой форменной рубашке скоротким рукавом.
        Втот день, однако, капитан Казарова провела насвоей наемной даче всего несколько часов, иеё уже небыло там вечером, когда Алан, гуляя, намеренно прошелся несколько раз вдоль забора, внадежде хоть мельком увидеть кого-нибудь изхозяев. Наозере ему пришла мысль, что белокурая девушка вфуражке вполне может оказаться владелицей роскошной усадьбы… Алан раньше никогда невстречал её вдеревне, нолицо девушки казалось ему смутно знакомым.
        Он хотел сначала спросить оней старика, новпоследний момент передумал - постеснялся.
        После встречи наберегу озера какое-то время он нерешался лазать засливами, его пугала перспектива быть пойманным заруку золотоволосой девушкой, скаждым днём он почему-то всё сильнее уверивался втом, что это её усадьба, даже мимо Алан ходил теперь реже иосторожнее, но, по-прежнему незамечая ни всаду, ни вдоме никаких признаков присутствия хозяев, постепенно он осмелел ивозобновил свои дерзкие набеги нафруктовые деревья.
        Втечение первого месяца пребывания Алана вдеревне смена уклада жизни целиком захватила его мысли; взяв насебя обязанности взрослого, он так уставал задень, что засыпал сразу, как только голова касалась подушки, нопостепенно итело, исознание его адаптировались квсему новому истали оставлять ему всё больше простора для чувственных переживаний. Он часто вспоминал Риту, особенно повечерам, перед тем как погрузиться всон, он любил вызывать всвоем воображении картины их прошлых встреч, разговоры, ласки. Алан подолгу лежал втемноте, поглаживая пальцами малюсенькую золотую булавку, подаренную ею. Ах, еслибы он мог хотябы писать Рите письма иполучать ответы наних! Он тосковал, однако, светлая мечта обудущей встрече давала ему силы нато, чтобы терпеливо преодолевать все тяготы быта, прилежно трудиться, заботиться остарике иобратьях. Юноша был уверен: однажды закончится война, иРита, живая иневредимая, найдет его, как она обещала, найдет, возьмет заруку, ивместе они войдут взолотые ворота счастливой жизни…
        Новышло иначе.
        Вранней молодости мечты ипланы точно легкие облачка наясном небе: стоит подуть какому-нибудь другому ветру, иони изменятся совершенно, даже неузнаешь их, ненайдешь ни единого прежнего очертания вновом узоре.
        Капитан Казарова приехала вусадьбу около полудня сильно усталая, она сразуже прилегла отдохнуть наверанде иненароком проспала там досамого вечера.
        Алое солнце повисло низко-низко над горизонтом; вего слабеющем свете как будто четче обозначались контуры всех предметов, ветер свежел - его нежное прикосновение израспахнутого окна иразбудило Тати.
        Она сварила себе кофе и, присев сним надеревянную ступеньку крыльца, словно задремывающая кошка, блаженно прикрыла свои большие светло-карие глаза.
        Уютный аромат горячего напитка органично сочетался стихими звуками фруктового сада. Было уже почти темно, кроны деревьев сухо шелестели, откуда-то издалека доносилось одинокое блеяние овцы, по-видимому, отбившейся отстада - удивительное умиротворение селила вдуше медленно вступающая всвои права ночь.
        Тати отхлебнула кофе изапрокинула голову.
        Листья яблонь ислив чернели нааквамариновом фоне неба; первые звезды - яркие белые точки - уже показались над острыми вершинами скал.
        Внезапный шорох заставил Тати насторожиться. Она поставила чашку наступеньку ибесшумно соскользнула скрыльца намощеную бетонными плитами дорожку между клумбами. Легкий шелест, будто кто-то качал ветви деревьев немного сильнее, чем ветер, доносился изглубины сада.
        Тати сделала несколько шагов иостановилась.
        Темный силуэт испуганно метнулся закустами декоративного шиповника, словно тень отскользящего луча прожектора.
        Алан был настолько увлечен сбором слив, что обнаружил присутствие Тати, когда она уже подошла близко. Её белый сарафан, словно пятно лунного света, плыл над клумбами, плавно ипрактически беззвучно, точно это двигалось привидение, анеземная женщина, облаченная воплоть.
        - Маленький воришка, - сказала Тати ласково, почти сразу признав вночном силуэте мальчика, увиденного несколько дней назад наберегу озера.
        - Из-звините пожалуйста… - промямлил Алан, стеснительно прикрывая ладонями карманы, дотреска набитые фруктами, - я думал, что здесь никого нет, аувас такие спелые сливы… Жалко им пропадать. Извините меня…
        «Да ты сам как спелая слива», - подумалось вэтот момент Тати, она смотрела нанего неотрывно, стонкой насмешливой улыбкой, по-видимому, несобираясь ни выражать недовольство, ни отчитывать его, ей было скорее весело, чем досадно, ипод таким её взглядом Алан смутился ещё сильнее. Расстегнутый воротничок его заношенной рубашонки обнажал загорелую кожу шеи, гладкую инежную, словно шкурка сочного плода, опущенные темные ресницы трепетали подобно крылышкам мотылька, присевшего нацветок.
        Тати неприкасалась кмужчине стех пор, как ушла нафронт, иэто вынужденное ограничение неслишком тяготило её, усталость инервное напряжение, неизбежные наслужбе, непозволяли активно проявляться инстинктам, нотеперь вокруг было так удивительно спокойно, тихо, стояла ласковая теплая ночь, после глубокого сна навоздухе Тати чувствовала себя освеженной ивполне бодрой - именно такого момента иждала, верно, для своего пробуждения мудрая природа, накакое-то время притаившаяся вней - капитан Казарова ощутила небывалый прилив желания.
        Несказав ни слова, она притянула ксебе Алана и, прежде чем он успел как-либо отреагировать, прильнула кего упругим губкам стой жадностью, скоторой человек, пересекающий пустыню, прикладывается кфляге сводой.
        Он забился унеё вруках как пойманная птичка; крупные сливы посыпались изкарманов надорожку, они падали, ударяясь окаменные плиты, трескались иобильно брызгали сладким соком…
        - Ну что ты… - выдохнула Тати хриплым шепотом, умело выкручивая руки Алана, которыми он пытался её оттолкнуть, - небойся. Я несделаю стобой ничего дурного. Это будет просто чудесно, обещаю…
        Прижав юношу ктолстому стволу старого абрикосового дерева, она совершенно бесцеремонно, по-хозяйски, расстегнула пуговицу унего нашортах ипросунула руку под резинку белья; Алан был настолько сильно сбит столку подобным обращением, что даже перестал сопротивляться, он расслабил руки, мгновение назад доонемения впивавшиеся вТати, оперся спиной оствол дерева инакакое-то время затих, прислушиваясь кновым ощущениям - ещё никто иникогда так нетрогал его - сиспуганным изумлением Алан обнаружил, что он неиспытывает ни отвращения, ни положенного возмущения отприкосновений Тати… Природа брала своё: эти прикосновения были приятны ему, и, когда капитан Казарова вочередной раз попыталась поцеловать его, он нестал отворачивать голову, разомкнул губы, позволив ей проникнуть горячим настырным языком внему врот… Кчетырнадцати годам тело Алана, взлелеянное щедрым солнцем гор, уже совершенно готово было ктому, чтобы водну изночей, здесь томительно-душных, бархатных, принести возлюбленной все свои дары; иэтому телу, вопреки воле рассудка, вовсе неказалось важным, будет то Рита, Тати или ещё какая-нибудь красивая
девушка; природа создает живое, чтобы оно приносило плоды, ичас Алана пробил, он был полон любви, как полна медового нектара нежная созревшая слива, которую вовремя нужно сорвать, покуда она неупала наземлю…
        Он покинул усадьбу перед рассветом, втот час, когда особенная волнующая предчувствующая тишина охватывает всё вокруг. Погруженный влегкую дымку поселок застыл, ни единым движением невыдавая жизни. Восточный край небосвода уже заметно посветлел - скоро, совсем скоро он начнет наливаться розово-оранжевым, словно поспевающий персик, игустые тени гор медленно отступят, позволив солнцу лить наземлю свой золотоймёд…
        Поднявшись накрыльцо дома, который он привык считать своим, Алан медленно приоткрыл входную дверь, придержал её, чтобы она нескрипнула, и, кинув последний взгляд напустынный двор, прошмыгнул внутрь.
        Сбросив одежду, он улегся всвою постель, забился под одеяло, прикрыл глаза - надо хотябы вид сделать, будто он мирно проспал тут всю ночь, стыдно будет, если старик или братья догадаются отом, что произошло…
        Алан даже попытался задремать; пусть унего всего каких-нибудь полчаса, нопоспать необходимо, чтобы были силы потом трудиться весь день, носон нешел, вбледном утреннем свете немым укором поблескивала наворотничке лежащей наполу рубашки маленькая золотая булавка. Как мог он предать Риту, нарушить условия помолвки, отдав другой всё то, что должен был сберечь для неё, свою первую ночь, сокровищницу своей нерастраченной нежности?
        Тяжелые мысли мучилиего.
        Алан испытывал отвращение ксамому себе истрах перед будущим: как теперь сказать обо всём Рите, когда она вернется? Ведь молчать никак нельзя, втаком случае молчать всё равно что лгать, глядя вглаза… А, главное, некого винить вслучившемся кроме самого себя, ни злосчастная усадьба, так долго пустовавшая, ни сочные сливы, закоторыми он полез через забор, несмогут ведь ответить перед Ритой заизмену, да икак призвать их кответу? Втоже время Алан сосладостным содроганием думал оТати, оеё руках, обесстыдных горячих губах, отом, как всего занесколько часов без единого слова она поведала ему сразу столько, что теперь мир вего глазах никогда уже небудет прежним - Алан неспособен был раскаиваться искренне, дотого пленили его объятия золотоволосой красавицы, иэто ещё больше терзало болезненную совесть юноши.
        Капитан Казарова придала ночному происшествию вусадьбе значение небольшее, чем предают принятию теплой ванны спеной - приятное приключение, неболее того. Унеё небыло серьезных видов наличную жизнь, она несобиралась обзаводиться мужем, покрайней мере вближайшее время, иобраз хорошенького поселянина также скоро, как ивозник, угас веё сознании. Куда сильнее заботило Тати то, что факт разорения деревни Сурразай-Дарбу каким-то образом просочился впрессу.
        Капитан Казарова боялась, какбы ей, что называется, не«сели нахвост», она озабоченно хмурила свой нежно-бледный, точно лепесток лилии, лоб; нервно перегибала пополам свежую газету, взятую уЗубовой.
        Встатье, посвященной сожжению деревни, открыто говорилось овозможной причастности кинциденту вооруженных сил. Автор, известная журналистка иправозащитница, выразилась довольно смело:
        «Необоснованная жестокость вотношении мирного населения, ксожалению, имеет место при любой войне, игосударственные власти должны прикладывать максимум усилий ктому, чтобы негативные последствия вооруженных конфликтов незатрагивали граждан, непринимающих непосредственное участие введении военных действий. Случай вСурразай-Дарбу беспрецедентный, посвоим масштабам он соизмерим свеличайшими военными преступлениями вистории человечества, инужно приложить все усилия ктому, чтобы отыскать виновных вуничтожении поселка ипривлечь их кответственности засодеянное…»
        - Чёрт, - сказала Тати и, размахнувшись, бросила газету вмусорную корзину, уронила тонкие руки наколени, нервно крутанулась вовращающемся кресле.
        Изтуманной мглы будущего нанеё прохладно пахнуло трибуналом, тюрьмой, расставанием совсей её беззаботной, красивой иудалой жизнью - вся такая цветущая, она окажется втесной темной камере, ивместо того чтобы целовать хорошеньких юношей будет соскуки кормить сладони крыс хлебными крошками. Капитан Казарова обладала богатым воображением.
        Потелефону она вызвала ксебе Зубову.
        - Собери мне несколько верных исмелых девчонок, - велела она, - пусть отправляются вдеревню, откуда привезли роботов, только по-тихому, желательно вштатском, ипусть ищут. Ползают поземле набрюхе. Там недолжно остаться ни одной пуговицы отнашей униформы, ни одной гильзы отнашего оружия, ясно? И, главное, ни одного болтика отнаших роботов. Ни единого.
        - Есть, капитан, - сказала Зубова играциозно повернулась кругом.
        Успокоенная своим решением, Тати откинулась наспинку кресла. Потом встала ипрошлась покабинету. Впрежние времена она, выкроив свободную минуту, непременно отправиласьбы вниз, вдисплейный зал, посмотреть как идут бои, носейчас… Её тревога немного притупилась, ноненастолько, чтобы она могла начать продуктивно работать.
        «Надо отоспаться», - решила Тати, ипотелефону приказала готовить вертолёт - что способно помочь ей вернуться встрой лучше, чем любимое зеленое гнездышко вгорах?
        ГЛАВА14
        Целую неделю Алан мужественно боролся сжеланием снова отправиться вусадьбу накраю деревни. Подороге наозеро он, конечно, бросал беглые взгляды наокна большого дома, и, всякий раз убеждаясь вотсутствии там какого-либо движения, испытывал облегчение.
        Повечерам, уложив братьев исправив домашние дела, он оставался наедине ссобою. Это было время гнетущих раздумий. Юноша отчаянно пытался выкинуть случившееся изголовы, старательно воскрешая ввоображении образ Риты; она казалась ему сейчас такой недостижимо благородной, искренней, честной, что он едва несходил сума отчувства презрения ксамому себе, обманувшему её доверие, и, разумеется, недостойному внимания такой прекрасной девушки. Иногдаже, ксобственному стыду, Алан мысленно возвращался кночи, проведенной вусадьбе: подобно ножу вонзался впамять тонкий профиль Тати Казаровой, её маленькая головка, утонувшая вподушке, сияющая влунном свете кожа, разметавшиеся локоны… Итогда образ Риты будтобы отступал втень, потом начинал таять, становясь прозрачным, как привидение, апотом ивовсе исчезал, непоявляясь снова дотех пор, пока Алан силой невызывал его изнебытия.
        - Почему ты больше неприносишь нам те крупные сливы, которые растут возле большого дома? - наседали наюношу младшие братья.
        - Там нет их больше, - отвечал он, отводя свои серьезные тёмные глаза, - я все оборвал…
        - Да неври, - ныли близнецы, - мы сегодня шли купаться ивидели: их там ещё полно, ветки вот-вот обломятся! Просто ты боишься, что тебя увидит золотоволосая девушка…
        Такое неприкрытое обвинение настолько сильно смутило Алана, что он выронил заварочный чайник, изкоторого наливал втот момент вчашки пахучий, мутный открепости настой.
        Близнецы были ещё малы, ностарик заметил смятение юноши. Он подозвал его ксебе после завтрака:
        - Ты только недумай, сынок, что я хочу что-то запретить тебе, или вчём-то тебя ограничить. Я отношусь ктебе как кродному илишь хочу предостеречь тебя, уберечь отвозможных ошибок иразочарований. Ты очень хорош собою, Алан, итело твоё уже просит любви, потому прошу, будь пожалуйста, благоразумен…
        Юноша выслушал это короткое напутствие ссыновьей почтительностью, ноедва только старик отпустил его, убежал ксебе игорько расплакался отстыда инеизгладимой вины: ведь совершенно неважно, знает обэтом кто-нибудь, или нет, главное, что он, Алан, знает это осебе - предостерегать его уже слишком поздно, он уже оступился итеперь опозорен навеки…
        Прошло около двух недель стех пор, как случилась сАланом его нечаянная нежная беда. Вусадьбе так никто инепоявился, он уже смелее стал поднимать глаза наокна, иволнение его почти совсем улеглось. Носливы… Ветви деревьев, свисающие над дорогой, были облеплены крупными тёмными плодами, которые покачивались наветру, чудом несрываясь вниз, словно капли какой-то тяжелой вязкой жидкости…
        Братья постоянно просили уАлана фруктов, иидти заними всёже пришлось. Водин издней, когда стемнело, он опять отправился вусадьбу. Юноша привычно перелез через забор, набрал слив иуже собрался было вобратный путь, новнезапно одно изокон внижнем этаже дома зажглось ярким оранжевым светом, ивглубине его, задымкой тюлевой шторы, проскользнул знакомый хрупкий силуэт…
        Сердце Алана замерло, чтобы мгновение спустя перейти сровного умеренного ритма налихорадочный бег. Он понимал, что может ещё спокойно уйти, пока она неувидела его, онбы успел, еслибы побежал немедля, он должен был уходить, нозачем-то продолжал стоять как вкопанный, прижав ладонями раздувшиеся карманы, полные слив… Алану потребовалось всё его мужество, чтобы сознаться самому себе втом, что он просто хочет, чтобы Тати снова застала его всвоем саду.
        Дверь дома открылась, ихозяйка появилась накрыльце. Вполосе оранжевого света она показалась Алану ещё красивее, чем он её помнил. Подол домашнего платья просвечивал насквозь, он казался облаком нежного тумана, золотистой дымкой вокруг стройных ног. Распущенные волосы, искрясь, сбегали поплечам.
        - Ну что, опять засливами пришел, - спросила она чуть насмешливо, - давай я тебе хоть корзинку дам, нето перемнешь подороге, - потом Тати помолчала, выжидая, наверное, что Алан что-нибудь скажет, ноунего, повидимому, отнялся язык, итогда она добавила растерянно, - Я забыла тебе сказать впрошлый раз, можешь собирать их сколько захочешь, я тебе ключи откалитки оставлю, штаны нерви, заходи почеловечески…
        Он сомнамбулически проследовал занею вприхожую, куда она поманила его небрежным играциозным взмахом руки. Пока она искала корзинку вкухне, открывая различные дверцы иящички, то приседая, то вставая нацыпочки, он немог оторвать отнеё глаз, каждое движение Тати казалось ему исполненным невероятного изящества, будтобы она танцевала, авовсе нехлопотала обытовой мелочи.
        Наконец корзинка была найдена; принимая её изхрупких рук хозяйки, Алан вдруг понял, что забыл Риту иокончательно ибесповоротно влюблён теперь вТати. Больше всего насвете ему хотелось, чтобы она удержала его, нонамекнуть наэто былобы верхом неприличия - Алану сдетства внушалось, что юношу украшает целомудрие - поэтому он просто стоял вдверях скорзинкой, полной слив, понурив голову истрого опустив свои бархатные ресницы; неуходил, медлил, будтобы хотел что-то сказать, ноникак немог вспомнить…
        ИТати, конечно, без труда разгадала его маленькую загадку - красивые губы её тронула легкая ироничная ухмылка - она шагнула кнему исделала то, чего он так ждал: нежно провела ладонью поего щеке, приблизившись, обдала кожу горячим дыханием, нашла губами губы…
        Алан снова покинул усадьбу лишь перед рассветом. Возвращаясь ксебе, он нацыпочках прокрался через сенцы, чтобы неразбудить старика ибратьев. Подороге, впитывая всем существом невыразимую прелесть зарождающегося летнего дня, он твердо решил при встрече сказать бывшей невесте честно исразу, что полюбил другую, ноона, Рита, тут непри чём, она хорошая, иэто он один виноват, потому что так опрометчиво обещался ей, незная ничего онастоящих чувствах…
        Придумав сказать так, Алан успокоился. Мирная ласковая улыбка, обращенная ккаждой травинке, ккаждому цветку, крассветному зареву загорами, ко всему миру, заиграла унего нагубах. Теперь он был счастлив, невероятно счастлив, итихо лёжа всвоей узкой постели он, пока неуснул, всё боялся, что это счастье вырвется наружу, громкое, как крик, яркое, как солнце, идругие увидятего…
        Огонь стелился поземле лоскутами сверкающей оранжевой ткани. Пули, стреском покидая дула орудий, то здесь, то там, делали выщербины вкамне, поднимая мелкую пыль. Несколько неприятельских роботов согнемётами двигались внаправлении подбитой военной машины сэмблемой войск Новой Атлантиды.
        Рита Шустова притаилась заострым обломком скалы, каких торчало повсюду, ксчастью, великое множество - короткими перебежками можно было подойти кврагу нарасстояние, достаточно близкое для того, чтобы метнуть гранату.
        Рита визнеможении привалилась спиной кгорячему пыльному камню, сняв пилотку, стерла рукавом солба мутный вязкий пот иприкрыла глаза. Стояла душная безветренная жара - полуденное солнце раскалило серые камни, она чувствовала, как липнет ктелу плотная влажная форма иневыносимо печет ноги ввысоких армейских ботинках сэластичной резиновой подошвой.
        Рита осталась одна. Все четыре девочки, вместе снею высаженные для выполнения операции, погибли, попав под струю сверхмощного огнемёта. Онаже уцелела чудом, закатившись заржавый обломок давным-давно разбившегося здесь вертолёта.
        Осторожно выглядывая изсвоего укрытия исобираясь ссилами для нового рывка - Рита уже присмотрела камень, закоторым спрячется вследующий раз - она думала отом, как встретят её однажды долгожданными пьянящими объятиями смуглые шелковистые руки Алана, отом, что будет, когда она демобилизуется, купит дом, иони поженятся, ей представлялся Алан смладенцем наруках, кроткий инежный отец, точь-в-точь как Пречистый наиконе…
        Пули измелкокалиберных орудий приближающихся роботов шквалами обрушивались набледно-жёлтую скалу, ккоторой прижималась сдругой стороны, точно кматеринской груди, молодая женщина вформе. Она облизывала свои сухие докрови растрескавшиеся губы ибеззвучно повторяла, словно молитву, имя жениха, который - она верила - ждал её; эта легенда передается навойне изуст вуста, летопись человеческих судеб знает множество историй, что моглибы служить подтверждением: именно любовь прекрасных юношей хранит отважных девчонок отпуль иогня…
        Два изтрёх роботов были совсем близко.
        «Один человек может победить исотню машин, - успокаивала себя Рита, - стискивая вруке заготовленную гранату, - главное неторопиться, атаковать несостраху, апродуманно, схолодной головой…» Так говорила вовремя полевых учений девушкам их любимый командир, идеал, эталон для подражания - блистательная капитан Казарова.
        Робот остановился внескольких шагах отскалы, закоторой скрывалась Рита. Сенсоры унего налбу взволнованно загудели, замигала сигнальная лампочка - «обнаружен живой объект». Девушка выдернула чеку. Подержала гранату вруках, хладнокровно отсчитывая мгновения, чтобы брошенный смертоносный снежок неуспел отскочить ивзорвался ровно тогда, когда коснётся стальной брони автоматического врага. Она вышла из-за камня, размахнулась…
        Огненный снежок набесконечно долгую секунду повис вдушном воздухе. Итутже, неимоверно раздувшись, превратился вослепительную лавину огня, которая, прокатившись над землёй, накалив ибез того жаркий ветер, беспощадно обрушилась нажелезного война.
        Робот упал, объятый пламенем, ноон был ещё активен; Рита, превозмогая жар, подбежала кнему иизавтомата выбила главную микросхему.
        Тутже ей пришлось броситься наземлю. Второй находившийся поблизости робот обнаружил присутствие девушки спомощью сенсоров иразвернул веё сторону дула своих орудий.
        Она проползла несколько метров поусыпанной острым галечником земле, сигнальные лампочки наголове убеспощадного автоматического солдата зловеще заморгали - он прицеливался.
        Ивдруг позади него что-то глухо ухнуло, разверзлась земля, взрыв буквально смёл робота; покачнувшись наметаллических ногах он рухнул вобразовавшуюся воронку.
        Вушах оглушительно звенело. Рита струдом подняла голову - военный вертолёт сэмблемой войск Новой Атлантиды вколышущемся мареве раскалённого воздуха завис над каменистой равниной. Подкрепление. Жизнь. Она вытянула руку, чтобы помахать пилоту, нотяжелая вязкая чернота обрушилась нанеё, заволокла взор, придавила её кземле…
        Очнувшись, Рита почувствовала, что чьи-то небольшие крепкие руки пытаются поднять её отяжелевшее безвольное тело. Выстрелы ивзрывы доносились теперь как будто откуда-то издалека, словно между войной иРитой кто-то возвел прозрачную непроницаемую преграду. Вголове удевушки звенело.
        Струдом повернув голову, она увидела Тати.
        Капитан Казарова, спасшая ей жизнь, чуть-чуть улыбнулась Рите, уголком рта. Она была красивая всегда, исейчас особенно, снемного запылённым нежным белым лицом, скобурой напоясе… Горячий ветер пустыни подхватывал итеребил тугие золотистые завитки.
        Навертолёте Риту доставили набазу, иследующие несколько часов она провела влазарете. Врач сделал ей успокоительный укол, иона спала. Настене тихо тикали часы.
        Когда Тати пришла проведать её - отважная девочка, потерявшая вбою всех подруг, несомненно, достойна этого простого проявления уважения состороны командира - Рита лежала соткрытыми глазами. Нащелчок входной двери она обернулась.
        - Здравствуй, старший сержант Шустова, - Тати подошла ккровати, обдав Риту как никогда приятной волной сквозняка.
        - Здравия желаю, командир.
        - Как ты себя чувствуешь? - Тати должна была это спросить унеё, как улюбого отличившегося вбою ираненого солдата, ноРите показалось, что сейчас капитан Казарова делает это непообязанности, аотдуши. Возможно, Тати просто обладала незаурядными актерскими способностями.
        - Всё отлично, командир, - горячо отозвалась девушка, - Благодарю вас, вы спасли мне жизнь.
        - Нестоит, - ответила капитан Казарова смягкой улыбкой, - я исполняла свой долг. Рада, что тебе лучше.
        Она поднялась, расправив смятую простынь, ичуть-чуть постояла возле Ритиной кровати, такая изящная вбезупречно сидящей наней форме, вофицерской фуражке сгербом, деловитая ивместе стем простая; она положила свою руку поверх Ритиной, она заглянула ей вглаза внимательно идружелюбно, как равной, ивтоже время сумела сохранить лёгкую отчужденность старшей позванию. Ею невозможно было невосхищаться, волею небес упали звёздочки наеё погоны - таких командиров боготворят, затакими идут вогонь нерассуждая, неропща инеоглядываясь…
        Вежливо простившись, капитан Казарова скорыми шагами вышла изпалаты. Её ждали дела.
        Постепенно кРите начали возвращаться ощущения. Повязка наголове стала немного мешать, иона рукой сдвинула её солба. Прислушавшись ксвоему телу, она соблегчением осознала, что цела.
        Пришёл врач. Он привычным движением нашел назапястье уРиты пульс, посчитал его, спросил осамочувствии.
        - Увас лёгкое сотрясение, - объяснил он вконце осмотра, - инесколько царапин отразлетевшихся камней. Ничего серьезного. Отдыхайте. Через недельку-другую вернетесь встрой. Нонеследует слишком торопиться, напервых порах увас могут случаться внезапные головокружения.
        - Спасибо, - сказала Рита.
        Выпростав руки из-под одеяла, она удобно уложила их вдоль тела. Влазарете тонко пахло медикаментами, белые стены, потолок ирамы окна делали небольшую палату уютной исветлой. Заокном голубело горячее южное небо. Девушка вздохнула глубоко, медленно, как будто вдумываясь вдвижение воздуха внутри тела, итутже почувствовала себя счастливой. Она жива, аэто значит, впереди что-то обязательно будет, что-то хорошее, закончится война, ни одна война неможет длится вечно, иона обязательно вернется сэтой войны, она вернётся кАлану…
        Быть приглашенной вусадьбу капитана Казаровой считалось чем-то вроде священного помазания, такой чести даже среди офицеров удостаивались немногие. Икогда выбор командира пал наРиту Шустову, недавно вернувшуюся излазарета, количество взглядов ей вспину, вкоторых ипрежде небыло недостатка, восхищенных, завистливых или просто любопытных, существенно возросло.
        Приглашение воодушевило Риту необыкновенно. Она смотрела широко раскрытыми глазами, когда вертолёт проплывал над сочной зеленью, когда под ветром отего винтов стелилась поземле длинная гибкая трава… Тихий росистый сад свыложенными плиткой тропинками под сенью фруктовых деревьев показался ей раем, она благоговейно гладила стволы, срывала иподолгу разглядывала листья, будто никогда прежде невидела их, ложилась плашмя намягкий тёплый газон, точно хотела вобрать всебя обильные соки здешней щедрой плодородной земли, напитаться её животворной силой…
        Вечером, сидя вкомпании Тати накрылечке счашкой ароматного чая, Рита, очарованная прощальной прелестью угасающего летнего дня, пребывала внебывалом смятении чувств; впервые вжизни она немогла найти слов - её внутреннее состояние было просто невыразимо.
        - Можешь просто помолчать ипорадоваться, ненадо вочередной раз говорить мне сейчас «спасибо», - капитан Казарова как всегда оказалась чуткой доясновидения, - сияние твоего лица, поверь, красноречивее многочасовых благодарных излияний.
        Они посидели так ещё немного, тихо-тихо.
        Солнце закатилось. Всумерках тропинки сада обрели загадочную бесконечную глубину. Ночные мотыльки снежными кремовыми крылышками кружились уфонаря над крыльцом, сухой стрекот цикад будоражил воображение, над зубчатыми вершинами гор затеплились дрожащим светом первые серебристые звёзды - всё казалось таким объемным, цельным, волшебным, что Рите даже жалко стало уходить спать - детское щемящее восторженное чувство наполненности бытием овладелоею.
        Однако, едва девушка опустилась напостель иутонула всем телом вбелоснежных свежих простынях, точно впене, сон сразуже сморилеё.
        Полная луна смотрела Рите влицо словно человек, стоящий уизголовья, иона внезапно открыла глаза.
        Комнату подиагонали пересекала широкая полоса ровного белого света, полированная мебель приобрела внём мягкие жемчужные блики.
        Доутра, судя повсему, было ещё далеко. Сад зарастворенным окном дышал ночной свежестью.
        Рита почувствовала себя пробудившейся окончательно. Молодое сильное тело её отдохнуло. Каждому члену было дотого легко ипривольно, что девушка готова была прямо сейчас идти хоть вгоры, хоть вбой, хоть накрай света. Она поморгала глазами иприслушалась.
        Из-за приоткрытой двери всоседнюю комнату донеё донесся ласковый шорох, словно кто-то потревожил руками засушенные лепесткироз.
        Застеной, очевидно, неспали.
        Рита расслышала втишине чьи-то осторожные шаги пополовицам, торопливый шепот, звуки поцелуев, падающих невесомо имедленно тающих, словно капли мёда. Природная деликатность ни зачто непозволилабы ей подойти кнезапертой двери исквозь просвет, оказавшийся невзначай широким, заглянуть всоседнюю комнату. Вказармах, правда, давно уже поговаривали, что укомандира некоторое время назад появилась очаровательная причина чаще наведываться всвою зеленую усадьбу. Некоторые считали подобные разговоры недостойными ирешительно отрицали нечто подобное, другиеже многозначительно посмеивались, третьи просто молчали. Рита тоже довремени полагала, что это всего лишь сплетни…
        Она лежала, боясь пошевелиться; неприведи Всемогущая, случайный скрип пружин её кровати вночной тишине смутит тех счастливых двоих, наведя их намысль, что кто-то ещё неспит иявляется невольным свидетелем их счастья.
        Застеной тем временем что-то мягко опрокинулось, словно сноп сена. Шелест прикосновений стал яснее, четче; Рите было стыдно прислушиваться, ноона немогла одолеть жадного любопытства - доносящиеся изсоседней комнаты звуки вызывали ввоображении волнующие картины: что-то снова глухо упало, покатилось, всхлипнула половица под ножкой кровати, икак будтобы жалобно, снежным умоляющим придыханием, как отболи, которую хочется причинять себе снова иснова, втюлевой мгле жаркой лунной ночи застонала вневедомых сладких объятиях Тати…
        Она приезжала иуезжала, когда ей вздумается, аон ждал её. Идля Алана это ожидание стало естественной частью жизни, он трудился, справляя ежедневные обязанности, засыпал ипросыпался врадостном предвкушении новой встречи, про которую никогда незнал наверняка, состоится она или нет. Тати ничего ему необещала, ион сам непредпринял ни одной попытки прояснить их отношения хотябы намёком, довольствуясь своей скромной ролью ночного увеселения.
        Капитан Казарова находила удобной эту его деликатную безответность, она пользовалась ею, разумеется, отдавая себе полный отчёт втом, что поступает сюношей непорядочно, ирано или поздно нужно будет либо оставить его, либо связать себя помолвкой. Как могла она оттягивала этот момент, Алан нравился ей, он пленял её поразительным сочетанием кротости ипылкости, ноона непредставляла его своим мужем. Кто он всущности? Бедный деревенский парнишка. Бесприданник. Сирота…
        Ей виделось, как она поведёт как алтарю генеральского или полковничьего сына, подобный брак обеспечилбы ей продвижение послужбе, нахудой конец, пусть это будет чиновничий отпрыск, чадо какого-нибудь крупного предпринимателя… Тати мечтала ороскоши иблеске, её красота иуспех должны были быть обрамлены дорогими вещами иутонченными развлечениями, она страдала отсвоего болезненного честолюбия, новсегда умела его скрыть. Унеё напримете имелось несколько юношей. Кому-нибудь изних она планировала сделать предложение после войны; семнадцатилетний сын командующей фронтом, болезненно тощий капризный блондин, элегантный модник, почти красавец, конечно, считался завидным женихом, ноТати почему-то казалось, что он немилосердно обделен всеми теми очаровательными достоинствами, которые можно обнаружить лишь сняв сюноши одежду; сын сенатораны Поль, знакомством скоторой Тати была обязана счастливому случаю, сходил поней сума, вся его круглая веснушчатая мордашка начинала сиять, когда она приезжала, ноон был тучен, глуповат, квосемнадцати годам этот юноша даже неокончил средней школы, и, вдовершении всего, он
постоянно болел, унего то обнаруживалась аллергия, откоторой он весь покрывался сыпью, то хлюпало вносу, то воспалялось горло. Кроме них, был ещё сын одной популярной певицы, синеглазый, томный, невероятно заносчивый иистеричный, он требовал отТати дорогих подарков, писал ей письма, то страстные, то холодные, изводил её претензиями идолгими выяснениями отношений, которые ни кчему неприводили, она даже начала подозревать, что этот юноша - наркоман, слишком уж неадекватными бывали порой его реакции - витоге она просто нашла предлог отнего сбежать, австречи лицом влицу сего мамашей боялась теперь как огня.
        Нафоне всех этих молодых людей Алан выглядел просто принцем, вообще говоря, он ибыл им, даже босоногий, всвоей ветхой незатейливой одежонке: да разве важно, вочто одет юноша, которого собираешься раздеть втечение первых минут свидания? …Ауж сложен этот чернявый мальчуган был так дивно, что, пожалуй, еслибы даже его нарядили всамые изысканные костюмы, их всё равно хотелосьбы поскорее снего снять… Норешись Тати взять красивую смуглую руку Алана всвою, ей пришлосьбы рассчитывать только насебя: этот союз непринесбы ей ни престижа, ни материальных выгод, ни доступа вопределенные круги общества. Она была талантлива идосих пор делала блестящую карьеру без посторонней помощи, ноупрочить свое положение правильным браком казалось ей нелишней предосторожностью.
        Тати льстила благоговейная покорность Алана вовсем, он относился кней как ксуществу, стоящему неизмеримо выше; её умиляло итрогало, что даже лежа головой унеё наплече после нескольких минут отчаянной, пронзительной, предельной, стирающей всякие границы близости, он неизменно говорил ей «вы» и«капитан Казарова»… Ночем сильнее захватывала Тати благодарная нежность, тем ощутимее примешивалось веё поцелуи горьковатым ядом чувство вины…
        Однако, оставаясь наедине ссобой, она всегда находила способ себя успокоить. Воснове её самооправдания лежало прежде всего самолюбование, надо сказать, небезосновательное. Тати сдетства вращалась среди людей, считающих успех главным достоинством человека иотносящихся свысока ктем, кто непринадлежал ккругу избранных, урвавших свой солидный кусок пирога жизни. Ничего неговорилось напрямую, ноокружающие вели себя таким образом, что Тати ещё подростком самостоятельно пришла кследующему выводу: богатые, успешные иперспективные люди - особая каста, представители которой имеют преимущества перед всеми остальными иобладают внекотором смысле более расширенным спектром прав, втом числе иморальных.
        Тати любовалась собою исвоими достижениями, уносилась мечтами вдалёкое (или уже близкое?) будущее, где она становится майором, затем полковником, появляется насветских балах вмэрии вшикарном платье сошеломляющим вырезом, танцует ссамыми блистательными молодыми женихами, ивспину ей один задругим несутся взволнованные вздохи: «Поглядите-ка, это она, та самая…» Ипостепенно тревога, что она поступает скверно схорошеньким влюблённым сиротой измаленькой деревушки вгорах, оставляла её душу.
        Природа, однако, непреминула наказать Тати Казарову залегкомыслие исамонадеянность. Вначале осени она обнаружила, что беременна. Эта новость обрушилась нанеё стихийно, как потолок, как кусок неба, ни больше ни меньше, хотя, казалосьбы, зачатие - есть закономерный ивполне естественный итог бурного романа… Она стояла босая возле зеркала вумывальной, отудивления немного приоткрыв рот, идержала ввытянутой руке полоску экспресс-теста.
        «Чёрт.»
        Нужно было действовать незамедлительно. Прерывание беременности спомощью хорион-блокатора, изобретенного, опятьже, великой иужасной Афиной Тьюри, считалось абсолютно безопасным для организма, номогло производиться только доопределенного срока. Оно осуществлялось спомощью специального тампона, который желающая ликвидировать последствия своих увеселений, могла использовать даже вдомашних условиях.
        Хорион-блокатор представлял собою аналог природного хориона, являющегося основой для формирования плаценты. Оказавшись ворганизме, причём именно вматке (чтобы процесс пошел, достаточно было всего нескольких клеток) он начинал разрастаться, замещая своими клетками клетки настоящего хориона, вследствие чего хорион перерождался, отекал, начинал выделять вкровь аномальное количество определенных веществ, ипотому матка, невероятно мудрый исамостоятельный орган, принимала решение избавиться отвсего содержимого. При этом, надо заметить, вероятность неполного выкидыша была практически исключена, поскольку волокна хорион-блокатора обладали очень высокой прочностью ивбуквальном смысле вытягивали засобою остальной биологический материал. Винструкции, конечно, рекомендовали после окончания кровотечения пройти контрольное УЗИ, нопрактически никто этого неделал.
        Выпускался хорион-блокатор ввиде удобных свеч ипродавался практически влюбой аптеке. Бурное развитие науки совершенно приучило общество квозможности полного контроля над тем, что некогда считалось «промыслом божьим».
        Оставалось только достать где-нибудь упаковку этого чудесного средства. Итогда Тати былабы спасена! Отпозора навесь дивизион, отнеминуемого падения вглазах командования, отответственности перед Аланом, наконец…
        Бледная как мука она позвонила Зубовой повнутреннему телефону.
        - Снаряжайте вертолёт, мне срочно нужно кое-что купить.
        Нонабеду ни водной изаптек ближайшего красположению городка, что находился втрёхстах километрах, ненашлось упаковки хорион-блокатора. Авпоселковой больнице - вотчаянии Тати обратилась туда, чтобы сделать вакуум - неоказалось гинеколога, он вылетел вгоры принимать укого-то осложненные роды. Лететьже вобластной центр, зашестьсот километров отрасположения, было очень рискованно - вышестоящее командование врядли одобрилобы такую прогулку… Тати впала вуныние.
        Она слонялась посвоему кабинету отстены кстене, как зверь вклетке, почти ничего неела, неработала. Она приказала Зубовой вести все дела, объявив, что унеё лихорадка. Квечеру её насамом деле стало слегка потряхивать итошнить. Вероятно, это было результатом самовнушения или потери аппетита, ноТати напугалась ещё сильнее; она решила, что вочтобы то ни стало нужно избавиться отэтой беременности, икак можно скорее, ато вдруг, неприведи Всеблагая, она отнеё умрёт или, чего доброго, останется калекой. Втом обществе, вкотором она росла, рожать было непринято, это считалось едвали ненеприличным; иеё мать, ибабушка, итётки, ивообще все приходившие вдом леди пользовались услугами суррогатных матерей. Да иврадужных планах Тати набудущее потомству отводился весьма скромный уголок - она возьмёт себе мужа, сделав, конечно, блистательную партию - они поедут вроскошное свадебное путешествие, будут делать визиты, принимать гостей, всё как принято всвете - апотом она, Тати, как большинство дам её круга, просто обратится вхорошую клинику, сдаст свой биологический материал - несколько яйцеклеток - инаэтом втеме
продолжения рода ею будет поставлена точка: отпрысками займется муж, апобольшей части вообще няни игувернеры…
        Самое неприятное заключалось втом, что Тати никому немогла доверить своей тайны - больше всего она боялась потерять авторитет. Несколько раз она пыталась заговорить сЗубовой - той, всё-таки, было под сорок; она немало повидала насвоем веку и, наверное, могла что-нибудь посоветовать - новпоследний момент Тати всегда становилось стыдно - начать разговор унеё так инеполучилось.
        Проведя пару дней враздумьях, капитан Казарова решилась испробовать «народные средства». Наглотавшись каких-то трав, способных, если верить сайту популярного целителя, вызвать выкидыш, она промучилась целые сутки срасстройством пищеварения, нотак ничего инедобилась - любовь, положившая начало новой жизни внутри её тела, вероятно, была сильна, иребенок Алана прочно засел вней, никак нежелая выходить насвет божий раньше положенного срока.
        «Ну илеший сним, - решила Тати, - пусть рождается, раз такой упрямый.»
        Лет пять назад, ещё младшим лейтенантом, она слышала историю про полковника Мерилин Мерфи, которая преспокойно родила вармии аж двух сыновей, нагулянных содним молоденьким санитаром. Мерфи, правда, была дама крупная, ией без труда удавалось выдавать свое пикантное положение забанальное вздутие живота… Над этой историей все смеялись, конечно, она давно уже стала общеармейским анекдотом, нопочти отчаявшаяся Тати Казарова обрела вней некоторое утешение.
        Принятие решения - переломный ипотому самый волнительный момент. Потом легче. Свыкнувшись смыслью, что ребёнка, как ни крути, придётся рожать, Тати почувствовала себя гораздо спокойнее. Кней вернулся аппетит, порозовели щёки, идаже появилось желание как-нибудь проведать Алана. Странно, ноона неощутила совершенно никаких перемен всвоем физическом состоянии, беременность недавала осебе знать вообще, иТати срадостью вернулась ксвоим привычным обязанностям.
        Все шло гладко дотех пор, пока водно прекрасное весеннее утро она необнаружила, что офицерский китель сошелся наней свеликим трудом. Тати едва необорвала пуговицы, запихивая себя внего; впрофиль её живот стал уже довольно сильно заметен, он был тугой, красивый, похожий настекающую постене каплю - настройной Тати он бросался вглаза, этот особенный живот, иуже даже начал понемногу вызывать ксебе интерес. Капитан Казарова, ловя насебе любопытные взгляды, стала всё чаще вспоминать пресловутую леди Мерфи. Нужно было срочно выдумывать легенду.
        Итакую, что комар носа неподточит.
        Позвонила командующая фронтом, полковник Эвелин Мак-Лун, назначила встречу; это её длинного ибледного сына Джорджа напоследней светской вечеринке Тати несколько раз подряд приглашала танцевать; если судить постоимости костюма, то Джордж былбы отличной партией…
        Стоя перед зеркалом впрофиль капитан Казарова оценивала масштабы катастрофы. Ни одна деталь военной формы теперь уже несидела наней как положено поуставу.
        «Черт…»
        Немного подумав, Тати вызвала ксебе младшего лейтенанта Майер.
        Слегка пригнувшись, чтобы неудариться опритолоку, та предстала перед горячо любимым командиром несколько минут спустя, вытянулась, расправив свои аршинные плечи иедва незадев головой люстру, сделала под козырёк.
        - Снимай-ка свою форму, - озабоченно хмурясь, велела ей Казарова.
        Майер немножко прибалдела, конечно, но - приказ есть приказ! - послушно стащила ссебя китель.
        Тати молча взяла его избольших рук девушки ипримерила насебя. Широкий, длинный, он сидел наней как пальто - знатный китель! Втакой, верно, влезлобы сразу две прежних тоненьких Тати, поодной вкаждый рукав…
        - Замечательно, - удовлетворенно пробурчала она себе под нос, - просто великолепно…
        Немедля Тати Казарова взялась заработу. Она отпорола отМайеровского кителя лейтенантские погоны, чтобы пришить свои, капитанские, подвернула рукава инаконец - это являлось сердцем всего замысла - отделала китель изнутри поролоном. Примерив свою новую форму перед зеркалом, Тати осталась весьма довольна - теперь она казалась просто изрядно располневшей особой, мягкий поролон округлил её бока, руки иплечи, придал пышность груди - нафоне такой солидной фигуры выпуклый животик воспринимался как нечто вполне естественное иневызывал какихбы то ни было подозрений.
        Полковник Мак-Лун вызывала капитана Казарову для дачи распоряжений, поступивших изглавного штаба. Покончив сделовой частью, она критически оглядела Тати иусмехнулась:
        - Свежий горный воздух, домашний хлеб, козьи сливочки ишашлычок под коньячок… Помнится мне, довойны увас была хорошая фигура…
        - Небез этого, полковник, - сготовностью ответила Тати, - люблю покушать. Приезжайте ко мне как-нибудь вусадьбу, я срадостью угощу ивас.
        Капитан Казарова прилагала огромные усилия, чтобы неначать смеяться - нанеё напал приступ неудержимого веселья.
        - Спасибо, - сдержанно ответила Эвелин Мак-Лун, - я подумаю обэтом. Досвидания.
        - Досвидания, полковник, - выговорила Тати, уже чувствуя лёгкость своих расправленных плеч, скоторых только что свалилась здоровенная гора.
        Отдав честь, она шагнула задверь кабинета полковника, нослучайно зацепилась рукавом замаленький гвоздик, торчащий изкосяка. Раздался треск. Отнеожиданности Тати слишком сильно рванула руку, китель разошелся, иудивленному взору леди Мак-Лун предстала поролоновая подкладка.
        - Вам нежарко, капитан? - только испросила она, принимаясь неудержимо хохотать, она всё сразу поняла, это было очевидно, да здравствует Мэрилин Мерфи!
        Застывшая вдверях Тати Казарова казалась бледнее мелованных стен.
        - Мне писать рапорт? - пролепетала она срывающимся голосом.
        - Да ну вас, - всё ещё смеясь, махнула рукой Мак-Лун, - идите.
        Тати недвигалась сместа, ошеломленно уставившись наполковника.
        - Идите, я вам говорю, - повторила та, - вы неисправимая идеалистка, если думаете, что никто тут незалетает. Дайте мне знать, я вышлю ящик молочной смеси.
        - Спасибо, полковник, - растерянно обронила Тати.
        Садясь вмашину, она подумала, что теперь, конечно, Джордж Эвелин Мак-Лун как жених ивсе связанные сним перспективы потеряны для неё навечно, ноэта мысль, как ни странно, невызвала вней сильного разочарования. Скорее, она даже испытывала облегчение. «Ну ичёрт сним, - решила Тати, - эти вечные золотые цепочки, браслетики, запонки пафосных марок… наверняка все его сокровища заканчиваются тогда, когда, отбрасывая их поодному, доходишь дотрусов…» Она смотрела сквозь густо тонированное стекло автомобиля насияющее белой звездой южное солнце иулыбалась.
        Вконце мая жара наулице стояла уже невыносимая. Тати по-прежнему неиспытывала особого дискомфорта отсвоего состояния, разве только быстрее уставала, сделалась неповоротливее иленивее.
        Вполдень она посвоему обыкновению выпила кофе спончиком ипринялась разбирать бумаги, ночерез некоторое время почувствовала какую-то непривычную тяжесть вживоте ивстала.
        Она прошлась взад-вперед покабинету - прежде это помогало отмногих напастей. Нонетеперь. Тяжесть вживоте современем лишь усиливалась, постепенно переходя вболь.
        Тати заволновалась, ей сделалось душно. Небез труда взобравшись наподоконник, она отодвинула щеколду ирастворила окно. Нораскаленный солнцем воздух неосвежал, отнего становилось только хуже.
        Капитан Казарова расстегнула ворот рубашки. Настроила спинку кресла вполу-лежачее положение.
        Ничего непомогало. Скаждой минутой самочувствие Тати неотвратимо ухудшалось, ивсе принимаемые меры, казалось, шли вовред, анепользу. Тошно было истоять, исидеть, илежать…
        Однако отом, чтобы позвать кого-нибудь напомощь Тати несмела идумать: предстать внепотребном виде перед девочками своего дивизиона командиру неклицу, илучше она, капитан Казарова, сдохнет здесь наполу или пустит пулю себе ввисок, чем ударит вгрязь лицом перед бойцами.
        Стаким патетическим настроем она извлекла изящика пистолет.
        «Всё равно помирать, так пусть это хоть небудет так мучительно…»
        Сдетства Тати слышала оттётушек иматери обеременности иродах одни лишь страшные леденящие душу истории; унеё всознании прочно закрепилось убеждение, что после этого вообще неживут. Аеё теперешнее состояние, как ни прискорбно, эту гипотезу подтверждало…
        Боль становилась всё сильнее, только теперь она приобрела особенный, волнообразный характер. То накатываясь, то отпуская, она позволяла Тати отдохнуть отеё железных объятий примерно втечении минуты.
        Дверь вкабинет капитана Казаровой приоткрыл сквозняк, иРита Шустова, проходившая мимо, случайно увидела её там, скривившуюся, прикусившую нижнюю губу, впившуюся ногтями вспинку стула, накоторый она оперлась.
        - Что свами, капитан? Может быть, вам помочь? - сготовностью спросилаона.
        Тати как раз начало немного отпускать, и, рассудив здраво, она решила, что это судьба.
        - Пожалуй… Принеси мне воды.
        Рита срадостью исполнила просьбу командира.
        Поднеся стакан кгубам, Тати почувствовала приближение очередного приступа этой непонятной чудовищной боли, нонаэтот раз он показался ей настолько сильным, что она прокляла иАлана, ивсе ночи, проведённые сним, успела пообещать сама себе никогда вжизни больше непритрагиваться кмужчине, раз уж пятиминутная забава может кончиться таким кошмаром…
        Капитан Казарова уже давнобы начала мычать, стонать, выть, скрести отбезысходности ногтями поверхность стола… ноРита - вот каким мусорным ветром эту девицу сюда принесло? - продолжала стоять рядом исочувственно взирать нанеё, скорчившуюся всхватке… Наивная, честная ипреданная Рита, готовая немедленно исполнить любое приказание. Она наверняка тоже ни черта незнала ородах инедогадывалась, что именно эта напасть настигла командира, ноона никуда неуходила - вдруг командиру ещё что-нибудь понадобится? - она искренне хотела помочь… Ипри ней никак нельзя было жаловаться иплакать - лучше уж сразу умереть.
        Тати изо всех сил впилась вспинку стула для посетителей, ей показалось, что добротная деревянная пластина сейчас треснет под натиском её побелевших пальцев. Она вся сжалась, исдавленным шепотом пробормотала несколько наиболее грязных ругательств изтех, что знала.
        - Вы что-то сказали, командир? - спросила Рита, глядя нанеё просто иясно.
        - Вон… - выдохнула Тати, - убирайся…
        - Новам ведь, кажется, нехорошо, - пробормотала Рита, - может, ещё что-нибудь принести, второй стакан воды? Таблетку?
        - Это приказ, слышишь, убирайся кчерту, - выдавила Тати сквозь стиснутые зубы.
        Рита вышла, тихо притворив засобой дверь. Мучительная стягивающая боль отпустила капитана Казарову теперь совсем ненадолго. Новый приступ начался спустя несколько секунд после предыдущего иоказался ещё крепче, ещё беспощаднее…
        - Шустова! - завопила Тати, повиснув надверной ручке, - Вернись!
        Через минуту Рита стояла перед ней навытяжку.
        - Побудь сомной, - Тати напряглась, чтобы голос её недрогнул, - Закрой дверь исиди тут, рядом, пока это дерьмо некончится…
        Часом позже Рита сидела наполу возле беспомощно распластанной нанём Казаровой, держа наруках сердито попискивающую новорожденную девочку.
        - Вот что, - сказала Тати, приподнимаясь налоктях, - возьми вон там, возле стола, большую коробку изпод писчей бумаги, застели каким-нибудь тряпьем, положи туда её ииди напосадочную площадку. Только закрой, чтобы никто невидел, поняла? Идай соску, чтобы неплакала. Уменя встоле, рядом спистолетом. Я позвоню Зубовой иприкажу снарядить вертолёт. Всем говори - посылка. Отвезешь вгорную деревню, где мы стобой были прошлым летом, помнишь, отдашь молодому парню изкрайнего дома, нестой стороны, где усадьба, аспротивоположной…
        Что ни говори, акапитан Казарова умела сохранять достоинство влюбой ситуации. Она свидимым усилием села, накинув насвои голые вкровавых разводах ноги впопыхах сорванную занавеску.
        Рита встала ипринялась собирать «посылку». Девочка лежала пока наразостланном кителе матери итихонько хныкала.
        - Боец, - сказала Тати, щёлкнув дочь поносу.
        Рита принесла коробку, аккуратно застелила дно вней чистым полотенцем иположила туда ребенка, предварительно запеленав его вобрывок занавески.
        - Всемогущая впомощь, - сказала Тати, - запомни, крайнийдом…
        Рита вышла, бережно держа двумя руками драгоценную посылку. Получив соску исогревшись, девочка вкоробке тутже уснула.
        Капитан Казарова стретьей попытки поднялась наноги иподошла кстолу. Неловко потянулась ктелефонной трубке.И…
        Её рука зависла где-то наполпути.
        О, ужас! Тати так испугалась, что несколько мгновений даже немогла как следует вздохнуть.
        Что-то горячее, мягкое имокрое, скользнув поногам, вывалилось изнеё напол.
        «Нехватало ещё собственные органы начать терять…»
        Она сотвращением покосилась натолстый кровавый блин, лежащий возле ножки стола, инавсякий случай отбросила его ногой подальше.
        Выйдя навертолетную площадку, старший сержант Шустова встретилась там сЗубовой.
        - Что заспешка? - спросилата.
        - Приказано доставить посылку, - ответила Рита.
        Стрекот винтов, по-видимому, разбудил девочку, или просто соска выскочила унеё изо рта, нокоробка вруках усержанта Шустовой вдруг качнулась.
        - Что там? - густые брови Зубовой взлетели вверх отудивления.
        - Кошка, - просто ответила Рита. Она сама отсебя неожидала такой находчивости, - командир поймала её ивелела передать вдеревню. Что ей набазе делать-то?
        - Аааа… - недоверчиво протянула Зубова, сверля коробку подозрительным взглядом, - ну раз кошка… Ступай, сержант.
        Рита отправилась скоробкой квертолёту, впоследний момент ей показалось, что Зубова, провожая её глазами, хитро ухмыляется.
        Крайний дом… Рита была уже почти уцели, она шагала скоробкой вруках поглавной деревенской улице, когда-то проложенной грузовиком иоттого имеющей две укатанные колеи. Девушка слюбопытством вертела головой, проходя мимо плетней, увитых ползучими растениями, самодельных водокачек для поливки огородов, сараев ихлевов. Фруктовые сады уже отцвели, исреди листьев то там, то здесь проглядывали тугие насыщенно зелёные завязи плодов.
        Рита открыла коробку, чтобы девочка тоже вдохнула свежего воздуха ихотябы немного полюбовалась нежарким ласковым заходящим солнцем.
        Авот икрайний дом… Возле него налавочке, умиротворенно щурясь отсвета, сидел старик. Посылка явно предназначалась неему. Наземле неподалеку сидели два черноголовых ребенка ивозились скакими-то дощечками. Тоже неадресаты…
        Рита заволновалась. «Тотли это дом? Аесли капитан Казарова перепутала? Ей всё-таки было очень плохо…»
        - Здравствуйте, - обратилась она кстарику, - скажите, пожалуйста, живётли вэтом доме молодой парень…
        Непридумав ничего лучше, она назвала единственный известный ей признак адресата, впопыхах Тати забыла даже сказать ейимя…
        - Есть такой унас, - ответил старик, повернув кРите ласково ихитро улыбающееся лицо, - ачто увас задело, красавица?
        - Посылка ему пришла… - ответила она игусто покраснела.
        Перед тем как войти водвор, Рита снова накрыла девочку крышкой. Навсякий случай.
        - Он вдоме, - сказал старик, - стряпает, наверное, пойди постучи, нестесняйся.
        Она послушно поднялась накрыльцо инесколько раз ударила костяшками пальцев посухому растрескавшемуся дереву востатках краски.
        Через несколько мгновений бедную дощатую дверь открыли изнутри.
        Рита застыла, крепко прижав ксебе коробку…
        Напороге стоял Алан вситцевом кухонном переднике…
        Трудно передать словами то, что происходило между двумя стоящими накрыльце людьми втечении следующей минуты. Ни одной фразы небыло произнесено - это был диалог лиц, что меняли краски подобно извлеченным изгорна кускам остывающего металла, скоро, неуловимо; это была напряженная дуэль взглядов, устремленных навстречу, вглубине их рождались игасли вспышки эмоций, словно огни фейерверка.
        Рита протянула Алану коробку сдевочкой. Когда он принимал её, пальцы их случайно соприкоснулись, иРита вздрогнула, будто ототвращения, губы её болезненно дернулись иплотно сжались.
        Алан опустил свои роскошные ресницы. Она отвернулась и, больше невзглянув нанего, быстро спустилась скрыльца.
        Закат бил Рите вглаза, швырял снопы расплавленного золота ей под ноги. Всё неожиданно предстало перед нею вновом, жестоком истрашном свете. Иэтот ребенок вкоробке, потрясающий ввоздухе крохотными розовыми кулачонками, ита далекая жаркая ночь, вся сотканная икриков цикад итонкого кружева скользящих теней, иприоткрытая дверь всоседнюю комнату, ижалобно-сладкий стон Тати втишине…
        Оставшись наедине скоробкой, Алан долго ещё немог прийти всебя. Он стоял, недвигаясь сместа, итупо смотрел впространство. Неизвестно, как долго продолжалосьбы его оцепенение - он думал оРите иотой боли, которую, очевидно, причинил ей - нодевочка проснулась и, беспокойно завертев головой, выронила соску, захныкала… Опомнившись, юный отец машинально вернул соску вкрошечный ротик. Норебенок снова вытолкнул её ипринялся тоскливо, по-чаячьи покрикивать.
        - Он проголодался, - заключил возникший заспиной Алана старик, - сходи кфельдшеру, попроси унего немного высокопитательной смеси для младенцев.
        Алан покорно поставил коробку настол инаправился кдвери, избегая смотреть настарика.
        - Это ведь белокурая изусадьбы уозера тебя наградила, верно? - спросилон.
        Алан невидел лица своего приемного отца, ноуловив вего голосе улыбку, испытал облегчение. Он несердится, значит, всё будет хорошо.
        - Аона красивая, - старик подошёл сзади иласково положил руку наплечо юноши, - ябы исам, наверное, перед нею неустоял.
        Алан взглянул нанего сосмущенно-благодарной улыбкой.
        - Иди-иди, давай, смладенцем теперь мух неполовишь, - пристрожил его старик, - торопись, он совсем голодный.
        Произведя насвет дочь, уже наследующий день капитан Казарова значительно окрепла иприободрилась; она судвоенным рвением приступила кисполнению своих ежедневных обязанностей, впервые задолгое время появилась после обеда вофицерской, как ивпрежние времена безупречная, подтянутая, всвоём собственном кителе ибрюках, ловко прихваченных ремешком назавидно стройной талии. Кое-кто, вероятно, смекнул, вчём было дело, нонеотважился высказать свои предположения. Девочки побольшей части просто радовались возвращению прежней Тати, горячо любимого ими командира.
        Вовсем расположении лишь один единственный человек доподлинно знал всю правду, ноименно он ни зачто насвете несталбы кивать накакиебы то ни было догадки, нетолько изблагородства, конечно, скорее даже потому, что всякое обсуждение данной темы причиняло этому человеку невыносимые страдания, и, если вказарме начинали хихикать или сплетничать поэтому поводу, Рита всякий раз нервно поджимала губы, будто её ударили пощеке, испешила куда-нибудь уйти.
        Произошедшие вней перемены неукрылись отглаз девочек, скоторыми сержант Шустова общалась достаточно близко, ноони, как ни старались, немогли найти этим переменам разумного объяснения, поскольку заРитой неводилось привычки держать сослуживиц вкурсе своей личной жизни. Омногом моглабы догадаться старший сержант Кребс, что некогда подарила ей несчастливую булавку для помолвки, ноунеё как раз вэто время надругом фронте погибла сестра, скоторой она переписывалась, ией было недосплетен.
        Поскольку пища для раздумий над Ритиной жизнью оказалась неслишком густа, разговоры оней среди подруг очень скоро стихли, иновую Риту сеё упрямой молчаливостью, мрачной сосредоточенностью инервической твердостью просто приняли как данность. Главную перемену, однако, отметил даже офицерский состав.
        Сержант Шустова ипрежде проявляла отвагу ирешительность вбоях, новпоследнее время она стала показывать просто чудеса героизма. Ей удавалось вытащить из-под неприятельского огня боевые машины даже тогда, когда это казалось невозможным. Рита делала безумно рискованные перебежки между залпами орудий неприятельских роботов, чтобы подобраться как можно ближе кним, без страховки взбиралась наневысокие скалы схорошим обзором, чтобы изснайперской винтовки выбивать камеры имикросхемы, стреляла свертолёта, повиснув над бездной натонком тросе - словом вела себя как каскадеры насъемках кассовых боевиков, стой только разницей, что всё это было по-настоящему инигде никто неподстилал ей матов для мягкого приземления.
        - Я диву натебя даюсь, - сказала ей как-то соседка покойке, Марья, - ты такая смелая стала, пусть зуб уменя выпадет, если тебя вэтом сезоне непредставят кнаграде…
        - Да? - спросила Рита мрачно, сосвоей теперь вошедшей вобыкновение небрежной хрипотцой вголосе, - пусть представляют, мне-точто…
        - Как что?! - изумленно взвилась Марья, - ты разве нехочешь? Этоже классно, красивая церемония, всё такое, полковник Мак-Лун лично приедет, чтобы приколоть ктвоей гимнастерке Крест, аможет, даже иледи Маршал…
        Рита пожала плечами; она сразмаху легла назастеленную койку, утонув вподушке, лежащей поверх клетчатого покрывала, ивзяла вруки книгу.
        - Пусть хоть сама Президент. Мне всё равно. - Отозвалась она, неотрывая взгляда отстраницы.
        - Странная ты какая… - обиделась Марья, - зачемже ты тогда так безрассудно рискуешь? Ради чего? Откуда-то ведь берётся втебе эта смелость?
        Рита перевела прозвучавшие вопросы встатус риторических, неудостоив их ответом.
        Капитан Казарова всё-таки позвонила полковнику Мак-Лун спросьбой прислать ей обещанный ящик молочной смеси. Доставитьже его поадресу, несмотря наобилие срочных дел, она решила лично. Тати понимала, что этим поощряет свою зарождающуюся привязанность кАлану, которой она нехотела, по-прежнему надеясь после войны сделать более выгодную партию; ноотказать себе она немогла - велела снарядить вертолёт иполетела вгоры.
        Ранним утром воздух был ещё прозрачен исвеж, нежные травы умывались росой, втени фруктовых деревьев таился прохладный сумрак. Алан сидел сдевочкой накрылечке дома, слегка склонившись кней итерпеливо придерживая бутылочку. Заметив его ещё издали Тати ощутила внезапный прилив нежности ксвоему сердцу, красота икротость этого юного мужчины обрели теперь для неё новый, более глубокий иценный смысл, осуществовании которого прежде она даже недогадывалась.
        «Неужели я люблю его?» - подумала Тати слегкой досадой итутже попыталась отмести эту неудобную мысль - «Ну нет, глупости, просто уменя давно небыло никого, да ещё ребёнок родился, вот закончится война, я начну выезжать всвет…»
        Алан поднял голову иувидел её. Влучах утреннего солнца ослепительно сверкал металлический герб наеё офицерской фуражке.
        - Здравствуй, - сказала Тати, будтобы воправдание вытянув вперёд руку сбольшим пакетом, - я привезла тебе питательную смесь…
        - Спасибо, - ответил Алан сдержанно, - поставьте вот сюда, накрылечко.
        Он подарил любимой только один взгляд из-под ресниц, короткий, довольно строгий, иснова склонился кдочери. Девочка всё ещё сосала, аон заботливо следил, чтобы ей было удобно, придерживал головку, чтобы она ненахваталась воздуха инесрыгнула.
        Больше Алан ничего недобавил, иТати почувствовала смутное желание уйти, нокак будто что-то удерживало её. Она смотрела надочь; та заметно окрепла засвой первый месяц, кожа её разгладилась иприобрела приятный нежный оттенок, пушок наголове расправился, потемнел, уже было заметно, что девочка вырастет чернявой ибронзово-смуглой, как отец, иэто наблюдение почему-то порадовало Тати…
        Внезапно одно изокон домика распахнулось, и, обернувшись настук рамы, она увидела обрамленное пышной седой бородой сумрачное лицо пожилого мужчины.
        - Ну? - свызовом начал он, - Чего вьешься тут, оса лупоглазая? Непогляжу вот напогоны твои капитанские, возьму розгу, да иотхожу хорошенько! Ты парня мне несмущай: либо предложение делай, либо кыш отседова!
        Тати оторопела. Сней никто ещё так неразговаривал, разве только вдалеком детстве, когда она как-нибудь шкодничала. Она собралась было уже ответить жестко, схолодной дерзостью… Расправила плечи, повернулась грациозным движением, исполненным чувства собственного достоинства, бесстрашно встретилась собидчиком взглядом…
        Странно было видеть упожилого человека такие ясные глаза.
        Он смотрел нанеё сполным осознанием собственной правоты, укоризненно, требовательно, нобез лишней злобы, инеожиданная робость перед этим малограмотным старым крестьянином, прожившим большую инаверняка непростую жизнь, сковала привычный кколким светским пикировкам язык капитана Казаровой.
        Лучисто-морщинистое лицо, которое она видела перед собой, выдавало удивительно доброго, несомненно, порядочного человека, ивсловах его была истина.
        Белое личико Тати вспыхнуло, и, быстро склонив голову вщегольской офицерской фуражке, она опрометью выскочила содвора.
        ГЛАВА15
        Почти четыре года прошло стех пор, как Онки Сакайо покинула Норд, ивот ей снова предстояло туда вернуться, только теперь уже вновом качестве - она должна была стать наставницей. Добрая традиция предписывала студентам университетов отдавать дань уважения тем учреждениям, где они получили базовое образование, оказывая посильную помощь педагогам, помогая им поднимать новую поросль молодёжи.
        Сойдя савтобуса, Онки некоторое время зачарованно смотрела назапертые ворота, закоторыми провела некогда десять лет своей жизни. Слегка кольнув, продёрнулась сквозь её сердце тонкая красная ниточка ностальгии.
        Она шагнула кпроходной иназвала своёимя.
        - Сакайо… Сакайо… - задумчиво повторил вахтёр, - есть такая впропускном списке, проходи.
        Ибыло нечто почти магическое втом, как внешне всё повторилось домелочей, при этом донеузнаваемости изменившись внутри - Онки показалось, что её новая комната вкорпусе для наставников практически вточности такаяже как прежняя, детская, да испортивная площадка под окнами выглядела так, как будто она сама играла наней час назад, новсе те лица, ккоторым она здесь так привыкла, либо исчезли вовсе либо невероятно преобразились, даже Ада, её резвая малютка Ада превратилась теперь врослого нагловатого подростка, носила кепку козырьком набок, тискала юношей поуглам, покуривала папироски ипоминутно сплёвывала всторону скрасивым залихватски небрежным размахом…
        Онки вышла накрыльцо корпуса ивздохнула полной грудью.Да.Ей удалось полюбить иновый Норд, точно также как тот, который она запомнила, уезжая. Её воспоминания одетстве причудливым образом накладывались насегодняшнюю реальность, переплетались снею, образуя удивительный мир, вкотором было одновременно итепло ичуточку грустно.
        Проходя через просторный холл около библиотеки она остановилась - увысокого окна скнигой вруках стоял один изсамых прелестных юношей, каких ей доводилось видеть вжизни - знакомые черты почудились ей вего склонённом задумчивом лице.
        «Бог мой, этоже Саймон!» - мысленно воскликнулаона.
        Ощутив насебе пристальный взгляд, юноша поднял голову. Он, конечноже, сразу узнал Онки, но, видимо, неспешил бурно реагировать нанеожиданную встречу.
        - Что такое? - спросил он слёгкой прохладной улыбкой, - Ты смотришь наменя, будто увидела приведение.
        Онки нашлась несразу.
        - Возможно, так оно иесть, - медленно проговорила она, пытаясь примириться смыслью, что сейчас здесь перед её глазами - самое прекрасное существо воВселенной, и, пожалуй, еслибы Всеблагая, сотворившая весь мир ивсех людей, насамом деле существовала, то она, Онки, непременно изобрелабы способ выразить Ей своё почтение застоль великолепное произведение.
        - Что ты читаешь? - спросила она быстро, чтобы уцепиться закакую-нибудь тему, анепросто глупо стоять исмотреть…
        Саймон молча повернул книгу так, чтобы Онки смогла прочесть название.
        - История философии, -озвучила она задумчиво, - неплохой выбор, икакаяже тебе ближе извсех великих концепций мироустройства?
        Саймон взглянул нанеё пытливо и, как ей показалось, чуть насмешливо.
        - Ты хочешь, чтобы я дал тебе ответ прямо сейчас? - вего глазах заиграли лукавые огоньки.
        Онки слегка растерялась.
        - Нет, ты можешь подумать…
        Саймон рассмеялся.
        - Тебе так важно это знать?
        - Я спросила… Ты ответь… Что такого? - заупрямилась она, чувствуя, что краска тёплой волной заливает лицо. Ей давно неприходилось разговаривать сюношами, тем более стакими хорошенькими, её окружение состояло восновном избойких иделовых девчонок.
        - Стакимже успехом ты моглабы задать вопрос ипопроще, - Саймон легкомысленно захлопнул книгу, - ведь тебе насамом деле неважно, что именно я скажу, аважно, чтобы я говорил хоть что-нибудь, верно?
        Должно быть, он знал уже обочаровании своих больших зелёных глаз, острого носика, маленького рта, изящно обрамлённого тонкими губами… Слишком уж искушенно следил Саймон засменой выражений налице Онки Сакайо, оценивая силу произведённого им впечатления.
        - Пожалуй, ты прав, - буркнула она, досадуя насебя зато, что несумела скрыть своего ослепления, - сегодня вечером вкафе я буду слушать твои рассуждения налюбую тему, - Искренность ипрямота всегда были её козырными картами, Онки непреминула воспользоваться ими инаэтотраз.
        - Ты так говоришь, будто я уже согласился, - заметил Саймон, капризно поджав губки.
        - Аты несогласен? - спросила Онки почти резко. Внезапное волнение, как порыв ветра, захватило её. Почему-то ей показалось, что отказ именно этого юноши пойти снею насвидание страшнее конца света. Новедь он вполне мог нехотеть сидеть снею вдурацком кафе-мороженом! Скакой стати вообще она, приглашая его минуту назад, была так уверена вего положительном ответе? Просто потому, что они старые знакомые? Глупо. Зачетыре года многое может измениться: может лопнуть один банк ивозникнуть десяток новых, например. Вдруг уСаймона появилась подружка? Онки обеспокоенно скользнула взглядом поего воротничку игалстуку. Необнаружив нигде заветной булавки, она испытала некоторое облегчение.
        Отюноши неукрылась эта её порывистая проверка, красивым движением руки он прикоснулся ксвоему галстуку так, словно хотел его поправить, и, искоса поглядывая наОнки, заметил:
        - Даже если уменя нет никого, я нехожу насвидания скем попало.
        - Я смотрю, ты совсем неизменился! - рассердилась она, - такаяже язва!
        Онки хотела было повернуться иуйти, негодование намиг пересилило вней очарованность, ноСаймон сказал:
        - Ты ведь так инеполучила ответа.
        Она раздражённо обернулась:
        - Ну?
        - Я согласен.
        Онки Сакайо поспешила через холл дальше, она старательно делала вид будто куда-то опаздывает, анасамом деле небывалое шальное счастье, точно сжатый газ вбаллоне, распирало её изнутри, ей невыносимо хотелось нестись вприпрыжку, махать руками, орать вовсё горло…
        Да! Да! Он сказал «да»! Исегодня… сегодня вечером… через несколько часов они увидятся снова!
        Глядеть влицо обыкновенного, всущности, мальчишки, иверить, что перед тобою тот, ради кого демиурги творили Вселенную - о! - такое возможно только вдвадцать… Ноэто, пожалуй, лучшее, что случается слюдьми наземле.
        Онки Сакайо училась наюридическом факультете исостояла встуденческом объединении, являющемся составной частью общественной правозащитной организации «ЦветокДружбы». Всё своё время, свободного отлекций исеминаров, она проводила вместе сосвоими подругами-единомышленницами, расследуя различные дела, которые покаким-либо причинам игнорировали власти, вскрывая эпизоды чиновничьего произвола, помогая обрести справедливость обманутым недобросовестными коммерческими фирмами итому подобное - работы всегда было невпроворот, девочки спали почетыре-пять часов - приходилось разгребать постоянно прибывающие обращения оттех, кому кроме «цветкаДружбы» уже неначто было надеяться.
        Последний громкий скандал разразился вокруг строительной компании «ШирокиеГоризонты», которая недавно выиграла тендер наобновление жилого фонда внескольких кварталах Атлантсбурга. Вышеназванная компания, получив землю позастройку, обязалась выделить часть новых квартир для предоставления собственникам старого жилья, которое вближайшем будущем планировалось сносить, чтобы наего месте тоже выстроить современные, более комфортабельные ивместительные дома. Однако, оформив документы наземлю иопубликовав проектные декларации нового жилья, компания сразуже начала распродавать квартиры, мотивируя это тем, что средств надальнейшее строительство унеё нехватает, хотя она иполучала значительную поддержку изгородского бюджета. Жителям старых квартир, прямо под окнами укоторых возводились небоскрёбы, когда они спрашивали отом, скороли состоится уних обещанное новоселье, представители компании отвечали неопределённо, постоянно переносили сроки, аторговля недвижимостью шла полным ходом. Прокуратура, привлечённая несколькими заявлениями граждан, вдействиях компании неусмотрела никаких нарушений действующего
законодательства. День проходил заднём, дома строились нагосударственные деньги, квартиры продавались, нони одна семья небыла пока переселена изветхого жилья вновое.
        Усебя вкомнате Онки увлеченно переписывалась сосвоими товарками из«ЦветкаДружбы» - действия вышеназванной строительной компании возмущали её доглубины души. Текущей задачей было выйти нагенерального директора, некую Аллис Руэл - это далобы шанс раздобыть достоверную информацию ивконечном итоге вывести недобросовестных дельцов начистую воду.
        Онки придумала обратиться запомощью кМалколму. Она предложила ему сделаться приманкой для Аллис - войти снею вболее-менее близкие отношения ивпоследствии выудить унеё необходимые сведения.
        - Бизнесу есть дело только добарыша, асудьбы проживающих встарых кварталах людей неслишком его волнуют! - сжаром говорила она, - иникто несобирается им помогать, кроме нас, этим людям!
        - Новедь этоже нечестно, - слегка разочарованно заметил Малколм, - действовать такими методами…
        - Эх, ты, идеалист! - махнула рукой Онки, - Это только всказках добро побеждает зло вчестном поединке, авнаше время идобру приходится быть подлым…
        Кроме «ШирокихГоризонтов» было ещё много неменее интересных иактуальных проблемы. Онки так увлеклась деловой перепиской, что совершенно потеряла счёт времени. Оназначенном свидании она вспомнила лишь тогда, когда заокном начали сгущаться сумерки, иединой волшебной вспышкой россыпь жёлтых фонарей расцветила территорию Норда.
        Прибежав вдетское кафе растрёпанной ивозбуждённой, Онки застала там Саймона: он сидел застоликом один искладывал кораблики изсалфеток. Настоле стояла уже целая эскадра. Заметно было, что он обиделся, однако это даже пошло ему напользу, немного сбило снего спесь - Онки удовлетворенно отметила про себя, что его давешняя капризно-самодовольная гримаска уступила место взволнованной растерянности. Однако, завидев её, Саймон постарался придать лицу выражение гордой невозмутимости.
        - Заставлять юношу ждать неприлично, - заявил он нарочито прохладным тоном.
        - Да брось, - отмахнулась Онки, присаживаясь, - этоже просто дружеское чаепитие, давно невиделись, - она сказала так нарочно, чтобы скомкать чувственную напряжённость первой встречи, ей всё еще было немного неловко засебя, - Прости, я немного закопалась сделами. Рассказывай.
        - Прочто?
        - Про древних философов, разумеется. Ахочешь непроних…
        Онки положила подбородок насложенные руки и, любуясь, смотрела наСаймона лучистыми глазами.
        - Нехочу рассказывать, - сказал он, картинно отворачиваясь.
        - Почему?
        - Просто нехочу.
        - Так небывает, всегда есть причина.
        - Я обиделся.
        - Ну ичто мне сэтим делать?
        - Что хочешь.
        - Давай я куплю тебе пирожное. Это искупит мою вину?
        - Нет.
        - Амороженое?
        - Нет.
        - Какой ты, оказывается, претенциозный!
        Состороны, вероятно, спор двоих застоликом выглядел крайне глупо; ещё несколько минут назад Онки струдом могла представить себе, что теряет драгоценное время, ведя подобную несуразную бессодержательную беседу скем-либо, носейчас происходящее приводило её внеописуемый восторг - она срадостью просиделабы здесь хоть целую вечность, бестолково препираясь сСаймоном, азартно пытаясь поймать взгляд его чарующих зелёных глаз, которые он нарочно прятал…
        Детское кафе закрывалось вдесять часов - Онки провожала юношу ккорпусу общежития уже под россыпью ясных весенних звёзд.
        Они ненадолго остановились валлее, где узорчатые тени листвы чередовались срасплывчатыми пятнами золотого фонарного света.
        - Можно тебя поцеловать? - спросила она, ласково развернув ксебе Саймона заплечо.
        - Нет, - сказалон.
        Они стояли под фонарем, иего ресницы длиною вдобрых три четверти дюйма бросали тени налицо. Онки была так сильно очарована этим созданием, таким юным, таким красивым, что даже отдавая себе отчёт впоспешности своих действий, ничего немогла ссобой поделать… Ни одному юноше досих пор неудавалось столь сильно растревожить ее душу.
        - Это потому, что ещё слишком рано? - спросила она, неумея скрыть огорчения.
        - Ипоэтому тоже.
        Онки напряглась.
        - Разве есть ещё какие-то причины?
        Саймон поднял нанеё глаза. Наполнившись мягкими бликами, они показались ей вэту секунду прекраснее, чем когда-либо.
        - Я нецеловал никого, - сказал он тихо исерьезно, - ипоцелую только тогда, когда буду совершенно уверен, что люблю…
        - Ясно, - мрачно обронила она, - прости.
        Иони пошли дальше поаллее, тени их под фонарями то удлинялись, истончаясь, то снова укорачивались. Свежие весенние ароматы плыли над землёй, стелились невесомым полотном, растревоживая, будоража, навевая сладкое мечтательное оцепенение.
        Двое ввечерней тишине неторопились. Они продолжали идти медленно, молчали, изредка перебрасываясь ничего незначащими замечаниями отом, как это всё хорошо: фонарный свет, первое апрельское тепло, скользящие под ногами узоры листвы… Никто изних неделал попыток преодолеть лёгкое отчуждение, возникшее между ними после обсуждения поцелуев.
        Снова остановились ивзглянули друг надруга Онки иСаймон только возле входа вкорпус.
        - Нонасчёт меня ты неуверен? - вопрос был, очевидно, риторический, ноон так ивертелся наязыке, она немогла уйти, незадав его напоследок.
        - Нет.
        - Мне кажется, ты предаёшь много значения мелочам, - Онки старалась, чтобы её слова прозвучали спокойно ивесело, будтобы между прочим (она неуговаривает его, ни вкоем случае!) - Этоже просто поцелуй…
        - Адля тебя это мелочи? - спросил он, настороженно прищурившись, - Так, ничего серьёзного?
        - Я неэто хотела сказать… Я имела ввиду… - затараторила Онки, почувствовав его натянутую интонацию иосознав, что попала впросак.
        - Ноименно это ты исказала.
        - Ичто, ты опять обиделся? - осведомилась она сусталой досадой.
        - Нет. Я сделал выводы.
        - О, Криста, дочь господня! - воскликнула она шутливо ивместе стем печально, - стобой просто невозможно! Что ни скажешь, всё нетак! Как набочке сдинамитом - ни закурить, ни пукнуть!
        - Браниться вприсутствии юноши неучтиво, - непреклонно заметил Саймон, демонстративно отвернув своё прелестное личико.
        Втакомже примерно стиле проходили ивсе остальные свидания Онки иСаймона; каждому изних удавалось держать другого внапряжении; иногда они отэтого уставали и, поссорившись покакому-нибудь совершенно пустому поводу, невиделись втечении нескольких дней, нопотом их снова начинало тянуть друг кдругу, какое-то время они сопротивлялись неведомой силе, стремящейся столкнуть их точно шары набильярдном столе, новитоге сдавались почти одновременно иснова возобновляли свои свидания-дуэли.
        Риторический вопрос «Ну как, ты всё ещё неуверен?» Онки задавала Саймону теперь почти при каждом прощании уподъезда общежития мальчиков, ион, превратившись вповседневную присказку, вхохму, постепенно утратил свою остроту итаинственный нежный смысл.
        Саймон это почувствовал ивкакой-то вечер непреминул укоризненно заметить Онки:
        - Ты как будтобы уже инехочешь поцеловать меня…
        - Хочу, только ты всё равно непозволишь, - резонно пояснила она, - так чтоже мне теперь ходить, натянув носок наголову, ивыть?
        - Да, - ответил Саймон скомичной строгостью.
        - Ну, наэто я неготова даже ради тебя, - отмахнулась Онки сосмехом.
        Юноша насекунду задумался, дразнящая усмешка заиграла наего тонких, удивительно красиво вырезанных губках - можно было суверенностью сказать, что он задумал очередную пакость:
        - Аначто ты готова, чтобы завоевать мой поцелуй?
        - Ты начинаешь торговаться? - спросила Онки схитрым прищуром, - Это меня уже обнадеживает.
        - Напрасно, - заявил Саймон. Он достал карманное зеркальце и, принявшись снарочитой тщательностью поправлять свою длинную чёлку, задумчиво добавил, - вдруг я скажу, что поцелую тебя только если ты станешь Президентом…
        - Тогда я стану им, чёрт возьми, - выдала Онки сумрачно, скаким-то крепким зловещим нажимом.
        Саймон почувствовал, что слегка заигрался, ижелая смягчить возникшее напряжение, приблизился кней нашаг иедва ощутимо коснулся её руки.
        Онки вздрогнула изачем-то отдёрнула свою руку, будто оттока, апотом, внезапно опомнившись, схватила Саймона заоба запястья ипорывисто привлекла ксебе - их лица так рискованно сблизились, что поцелуй, казалось, был неминуем, каждый ощущал кожей тёплое дыхание другого - это длилось несколько долгих мгновений - нопотом Саймон резко отвернул голову, чтобы недать ей поймать губы, если она попытается, ноОнки непопыталась, она выпустила его руки иотступила назад…
        - Я еще неПрезидент, - констатировала она желчно.
        Оба они потом втечение длительного времени вспоминали этот эпизод, каждый насвой лад; Онки показался оскорбительным его подчёркнутый протест, вконце концов, если уж он сам её спровоцировал… Саймонаже задело её неожиданное охлаждение впоследний момент - решила, так иди доконца - ему было досадно, что она сдалась, как говорится, без боя инепопробовала преодолеть его очевидно показное сопротивление… Ноникто изних неозвучил другому своих выводов, непонимание между ними так инерассеялось - их ибез того непростые взаимоотношения ещё более усложнились…
        Стех пор они никак невозвращались квопросу поцелуев, просто избегали этой темы, она стала запретной, идаже шуточки изсерии «уверен - неуверен» перестали быть обязательным атрибутом их вечерних прощаний.
        Онки должна была отработать наставницей один полный год, нонеобязательно непрерывно, пожеланию можно было поделить этот год начасти - пробыв вНорде три месяца, девушка попросила разрешения уехать - ей написали подруги из«ЦветкаДружбы», им срочно понадобилась помощь.
        Освоём отъезде Онки сообщила Саймону небез тайного торжества; ей нравилось периодически напоминать ему отом, что он - несамое главное веё жизни.
        Прощаясь сОнки возле ворот, закоторыми её ждало такси, Саймон втайне надеялся накакое-либо прояснение их отношений, или хотябы навоскрешение темы поцелуев - скорое расставание обычно подталкивает людей ктаким вещам. НоОнки вела себя совершенно также как обычно, легкомысленно шутила, смеялась, ион незнал - искренна она или притворяется - именно это заставляло сжиматься его сердечко потонкой летней рубашкой сручной вышивкой-мережкой наворотничке иманжетах…
        Когда Онки уже входила вбудку пропускного пункта иоглянулась впоследний раз, Саймон неотвел своих огромных влекущих глаз, он подарил ей напрощание долгий отчаянно-нежный взгляд, впервые, наверное, непобоявшись выдать себя…
        Онки думала уже о«ЦветкеДружбы», одевочках, оМалколме, недавно ступившем натропу борьбы заправое дело… Ивпервый момент она почти ничего непочувствовала, поймав этот взгляд. Такой долгожданный, выстраданный ею взгляд. Свидетельство её полной иокончательной победы…
        Лавинная обжигающая радость, словно большой ушат ледяной воды после парной, накрыла её несколько мгновений спустя, после того, как захлопнулась дверца автомобиля…
        «Ну илеший сним, даже если он никогда непозволит мне себя поцеловать, я буду знать, это только изодного упрямства, анасамом деле он былбы наседьмом небе, еслибы я неспасовала тогда ивсё-таки поцеловала его, просто так, без всякого разрешения…»
        Машина неслась сквозь залитые солнцем поля; Онки, томно развалившись назаднем сидении, умиротворенно улыбалась сама себе.
        Сшестнадцати додвадцати одного Малколм жил словно бабочка, беззаботно порхающая знойным летом сцветка нацветок, он переходил отодной поклонницы кдругой, проводя практически всё своё время вразвлечениях иудовольствиях; неработая ни дня, он швырял деньгами направо иналево - такому изобилию эксклюзивных рубашек, элегантных шарфов, дизайнерских пальто, хорошеньких мужских муфт ибриллиантов могбы позавидовать даже супруг какой-нибудь акулы крупного бизнеса. Новек кокота короток - этого он немог непонимать, да иприродная порядочность давно уже подсказывала ему, что всякое существо должно посильно служить благу, ипотому, когда Онки предложила ему вступить вобщественную организацию «ЦветокДружбы», Малколм согласился легко ирадостно.
        - Теперь твоя красота будет спасать мир, - суверенностью пообещала ему деятельная нордовская соученица, - если невесь целиком, то какие-нибудь кусочки - непременно.
        Запоразительно нежную кожу, мягко светящуюся вполной темноте, Малколму дали прозвище - Лунный Свет. Поклонниц эта его особенность поначалу настораживала, нопотом бесповоротно очаровывала. Факт свечения бесполезно было отрицать, его замечали все, кому приходило вголову целомудренно погасить люстру перед тем, как начать раздевать Малколма. Разумеется, почти каждая издевушек пыталась выведать укокота его секрет, ноникому это так инеудалось потой простой причине, что он сам этого секрета незнал. Диалог всегда выглядел примернотак:
        - Отчего это стобой? Прежде я никогда невидела такой яркой кожи. Точно ты обсыпан мельчайшей искрящейся пыльцой…
        - Незнаю.
        - Да брось… Наверняка это одна изтвоих профессиональных штучек. Надоже как-то выделяться среди тысяч других… Колись, ты пользуешься таинственным кремом смикроскопическими люминесцирующими частицами?
        - Нет.
        - Ты что, святой? Иэто утебя нимб?..
        - Ну что вы… Смоей-то профессией… Уж где точно нестоит искать благочестивых праведников, так это впубличном доме… Я, наверное, родился такой. Сам посебе. Светлячки ведь бывают.
        После этого разговор обычно заканчивался. Носомнения оставались. Многие дамы полагали, что Малколм просто придумал себе выгодный маркетинговый ход. Дело известное: каждый судит вмеру своей испорченности. Впоследнее время его клиентками становились исключительно топ-менеджеры крупных компаний.
        Лунный Свет.
        Это сочетание слов передавалось изуст вуста истало известно многим богатым ивлиятельным особам. Светящийся мальчик. Диковинка. Очень многие хотели взглянуть, потрогать, отведать. Купить себе немного лунного света. Малколм стал своего рода знаменитостью. Цена его росла. Всамом деле, неможетже такое экзотическое удовольствие, как вполне одушевленная домашняя луна, стоить дешево?
        Лунный Свет.
        Прозвища давали всем юношам подобного сорта, их поним узнавали, ивзлетевшим навершину успеха, нагребень жизни, считался тот, чье прозвище, шепотом произнесенное дамой вкругу её подруг, вызывало загадочные улыбки, смущенные кивки иодобрительные подмигивания…
        Ах, этот удивительный, тонкий мир высокого порока! Он полон своих тайных знаков, которых неискушённый незаметит даже вупор, он говорит насвоём языке, этот зыбкий мир, наязыке полутонов иполунамеков - юноши-кокоты, собираясь навеликосветские балы или закрытые вечеринки всегда надевают смокинг ичерную бабочку седва заметной, будто росинка, стразой - так просто! - идостаточно внимательной леди ничего нетребуется объяснять.
        Аллис Руэл была поспешна, неласкова, и, казалось, отдавала дань некой традиции, ища плотских утех, анасамом деле неполучала отних никакого удовлетворения.
        Она сидела надиване подобравшись, обёрнутая белой простынёй, под которой тощие ноги, согнутые вколенях, торчали точно какой-то грубый каркас; куря сигарету, она задумчиво откидывалась, клала стриженый затылок наспинку дивана. Длинные жилы наее шее напрягались, крепко выпирая из-под кожи.
        «Злой скелет,» - подумал Малколм. Впервые завсю жизнь ему довелось быть близким сженщиной, ккоторой он испытывал откровенную неприязнь.
        Новая служба требовала отнего преодоления определённого морального барьера, поскольку прежде ему неприходилось использовать свою красоту вкорыстных целях - он просто любил женщин, аони любили его - теперьже все его действия были подчинены выполнению определённого плана, иМалколм даже радовался тому, что Аллис ему совсем ненравится, ведь случись между ними роман, он просто незналбы, как поступить. Сама отом неведая, она помогала ему: дело было нетолько вовнешности Аллис - да ивней тоже, чего таиться, - ноивеё манере общения, обрывистой, грубой ичуть свысока, когда она что-то говорила, нужно было догадываться, что имелось ввиду, будтобы ей лень было закончить фразу или, кпримеру, растолковать проскочившие вней термины. Она будтобы самоутверждалась засчёт тех, кто провожал её недоумённым взглядом.
        Это немало удивляло, но, зная, скорее всего, освоей непривлекательности, Аллис даже недумала исправляться: она была крайне небрежна, веё жидких коротких волосах обитала перхоть, ботинки сорок пятого размера вечно забрызганные грязью никогда нестояли вприхожей один кодному как полагается, авечно валялись где-попало. Её длинное сухое лицо почти всегда выражало недовольство; обэтом свидетельствовали две глубокие складки между бровями, уголки тонкогубого рта указывали вниз, острый подбородок выпирал вперёд, ажёлтые, неизменно вкофейном ичайном налёте зубы неплотно примыкали друг кдругу.
        Когда Малколм иАллис вместе шли поулице: она - смрачно сведенными бровями иборсеткой водной руке, вдлинном чёрном плаще, гротескно подчёркивающем ее непомерную рослость ихудобу, втяжелых ботинках свысокой шнуровкой, ион - вконтрастно яркой дизайнерской одежде, свежий, нежный ижизнерадостно улыбающийся - видя их, прохожие, вероятно, испытывали невольную досаду: какже так получилось, что столь прекрасный цветок оказался вкогтистых лапах чудища?
        Он жил снею уже почти полгода. Генеральный директор компании «Широкие Горизонты» была осторожна - она никогда неоставляла открытой ни почту, ни рабочие документы, всегда стирала историю посещений вбраузере, иеслибы она познакомилась схорошеньким кокотом накакой-нибудь закрытой вечеринке, вклубе или его кней привелабы подруга, то Аллис непременно заподозрилабы неладное. Она ждала подвоха отовсюду. Кредиторы. Конкуренты. Проверки губернатора. Полиция. Компаньоны. Собственные подчинённые, жаждущие занять её место. Ещё никогда Малколм невстречал настолько подозрительного человека.
        Онки Сакайо настаивала, чтобы знакомство выглядело абсолютной случайностью. Для этого Малколм несколько вечеров подряд торчал под дождем натрассе, покоторой Аллис обычно возвращалась намашине изофиса. «Номер я дам, скажу время сточностью донескольких минут, девочки погороду следят заэтим автомобилем, ты просто стоишь наобочине иголосуешь…» наставляла красавчика Онки.
        Сезон ливней был всамом разгаре. Рубашка иджинсы Малколма набрякли водой иприлипли ктелу, как еслибы он одетым принимал душ. Отхолода губы его побледнели. Он встал накрай бордюра ивытянул тонкую руку.
        Приближающийся автомобиль суказанными номерными знаками показал правый поворот.
        Сработало. Заметив несчастного, сголовы доног мокрого ипродрогшего юношу наобочине, Аллис пожалела его иостановила машину.
        Втечении первых пяти минут разговора Малколм понял, что врать ей нельзя. Аон должен был заниматься именно этим. Угендиректора «Широких Горизонтов» обнаружился прямо-таки профессиональный нюх наложь. Всякую сказанную фразу она тестировала неожиданными вопросами, пытаясь подтвердить или опровергнуть для себя полученную информацию.
        «Ты сказал, что живёшь врайоне Старой Площади, там есть ещё булочная „Дырка отбублика“? Амагазин коллекционных открыток?»
        «Зачем вам?»
        «Такого кокосового печенья непекут больше нигде. Надобы заказать. Моя сестра собирает винтажные почтовые знаки. Привезбы.»
        Произнося такие напервый взгляд простые бытовые фразы Руэл сверлила собеседника подозрительным взглядом.
        «Я необращал внимания.»
        Получая ответы «незнаю», «непомню», «наверное» Аллис напрягалась. Ей это было непонятно. Профессиональный лжец, человек, которого ложь кормит, для которого она является тем волоском, накотором он висит над пропастью - такой человек просто неможет позволить себе забывчивость…
        Аллис Руэл, разумеется, нераспространялась Малколму освоих делах, логично, вобщем-то - кто посвящает любовника, игрушку, втонкости ведения бизнеса? Ему приходилось выкрадывать икопировать её электронные ключи, пока она спала, угадывать пароли кпапкам наноутбуке. Нодобытое совершенно его неинтересовало, он нестарался ни вочто вникать исразуже пересылал найденные документы в«ЦветокДружбы»; ничуть нестрадая отболезненного самолюбия, Малколм безропотно принимал свою роль пешки вэтой большой игре идаже был весьма доволенею.
        Он очень сильно удивился, когда Аллис попросила его поехать вместе снею названый ужин воДворец Съездов - прежде она нетолько небрала его ни накакие важные мероприятия, она вообще старалась поменьше показываться сним; Малколму это было странно: другие, кому доводилось быть осиянными его благосклонностью, гордились этим, они везде ивсюду таскали его ссобой, упоенно демонстрируя иконкуренткам, икомпаньонкам, ипросто подругам… Желание хвастаться вобществе шикарной статусной вещью - вполне нормальное явление…
        - Садись вмашину, - велела Аллис сосвоей обыкновенной оскорбительной лаконичностью.
        Она никогда непроизносила пространных монологов, разговаривая сМалколмом, приберегая их, вероятно, для деловых партнеров; речи Аллис всегда готовила заранее, читала слиста, апотом складывала вархивную папку; все доединой они хранились там вхронологическом порядке - общение гендиректора «ШирокихГоризонтов» смолодым кокотом складывалось изеё рубленых реплик: «принеси мне кофе/сок/виски/папку состола/телефон», «раздевайся», «уходи» - иего кроткого молчаливого послушания.
        Аллис завсё время неподарила Малколму ни одной безделушки, даже самой пустяковой, хотя это принято вотношениях подобного рода, иногда, правда, она швыряла ему свою платиновую кредитку сословами: «купи себе что хочешь», иобычно он приобретал что-нибудь нужное: одежду, косметику, абонементы наспа-процедуры, ну недрагоценностиже ему себе дарить отимени Аллис? Какая-то особенная душевная скупость была вней: ей жалко было усилий, эмоций, времени навсё, что немогло приносить доход. Деньги при этом она тоже, казалось, нелюбила: гендиректор «Широких Горизонтов» некутила, непокупала дорогих вещей, даже заодеждой нестаралась следить: ходила много лет водном итомже. Создавалось ощущение, что зарабатывание денег для неё - патологическая идея фикс, самоцель.
        Малколма поражала эта двойственность Аллис: она была небрежна абсолютно вовсем, кроме построения своих планов, отчетов, выступлений - вовсём, кроме своей совершенной игармоничной, как храм, лжи; она разговаривала снисходительно икак будто нехотя стеми людьми, откоторых никак независело её дело, или вообще игнорировала их, астеми, кто мог ей быть полезен, она была насвой лад ласкова ипочтительна, даже пыталась им улыбаться своим узким некрасивым ртом…
        Для Малколма оставалось загадкой, как вообще можно так жить.
        «Икак она только непутает „нужных“ с„ненужными“?» - думал он иногда сгрустной смешинкой.
        Водителя уАллис небыло. Гендиректор «горизонтов» всегда садилась заруль сама. Как-то раз она вскользь пояснила: «Если меня захотят шлепнуть, стрелять будут срасчётом назаднее сидение - все важные птицы обычно там…»
        «Шлепать» Аллис, может, никому инебыло насамом деле надо, нопредосторожности никогда нелишни. Привычный постоянный страх быть пойманной, раскрытой, обвинённой вчем-нибудь служил фоном для всех остальных эмоций Аллис и, несомненно, накладывал отпечаток наеё личность.
        Она сосредоточенно смотрела надорогу. Малколм привык кеё нервозности иподозрительности, носегодня она, казалось, была встревожена сильнее, чем обычно.
        Молодой кокот иногда испытывал кАллис немного брезгливую снисходительную жалость, как ксуществу, неумеющему жить иоттого неприятному инесчастному; обычно такое чувство накатывало нанего после короткой скупой наэмоции будто животной близости - голая Аллис казалась ещё более жалкой, такая костлявая, нескладная, желтая, ребра торчали унеё везде, даже там, где удругих всегда обнаруживались пусть небольшие, новсегда упругие инежные бугорки - рудименты молочных желез, шаровидные коричневые соски торчали накостлявой груди Аллис точно две бородавки, живот, когда она лежала, проваливался доспины, между ног унеё топорщился несуразный клок жёстких медно-русых волос.
        Аллис была бесплодна - её сухое тощее лоно врядли смоглобы когда-нибудь пригреть новую жизнь - ноей ещё ни разу непришлось обэтом пожалеть, детей она нелюбила инеиспытывала желания их завести.
        Иногда, очень редко, правда, Малколму удавалось добиться отАллис некоторого подобия человеческой радости впостели; он подолгу ласкал её пальцами иязыком - профессионал, что тут говорить - иона даже тихо посмеивалась, выгибала свою жесткую спину; после, правда, она бывала ещё грубее, чем обычно, замыкалась всебе, выглядела обиженной, будто Малколм, доставив ей удовольствие, каким-то образом унизилеё…
        ООО «Широкие горизонты» - это была далеко непервая компания Аллис, донеё она управляла как минимум десятком фирм ифирмочек, которые моментально исчезали, как будто инесуществовали никогда, вслучае каких-нибудь финансовых нестыковок, конфликтов спартнерами, грозящих судебными разбирательствами, недовольств сотрудников ипрочих коллизий. Потом, правда, они всегда возникали снова, эти фирмы ифирмочки, вновых местах исновыми названиями - неизменной оставалась одна только Аллис Руэл - она обладала, надо признать, незаурядным организаторским талантом иопределённой деловой хваткой - вновь созданная компания стремительно разрасталась вокруг неё, точно цепкий малинник. Носуществовать долго эти скороспелые компании почему-то немогли - рано или поздно появлялись недовольные, иАллис снова приходилось быстренько подбирать хвосты имчаться внеизвестность, чтобы после насовершенно незнакомой почве опять раскидывать свои второпях рассованные покарманам семена…
        Натакой высокий уровень, как теперь, Аллис поднялась впервые. Городская казна - это вам нешуточки. Ей оказали огромное доверие, позволив выиграть тендер - нужно было как-то его оправдать… Надо сказать, что Аллис никогда непланировала заранее своих банкротств ипобегов - каждый раз всё складывалось как будто само собою, под давлением обстоятельств, под воздействием каких-то случайных факторов - начиная свое новое дело снуля, Аллис клялась себе, что наэтот раз всё точно будет честно, что она будет скрупулезно выполнять все заявленные условия…
        Ноисейчас что-то пошло нетак…
        Сбольшой высоты - идураку ясно - падать больно.
        - Званый ужин уГубернатора - почти тоже, что бал уСатаны. Ассоциации сходные. Ипоследствия могут быть такимиже… - сказала Аллис.
        Малколма удивило, что эта женщина поделилась сним сиюминутными переживаниями - никогда прежде она неснисходила дотого, чтобы посвящать юного любовника всвои мысли; Малколм почувствовал, что Аллис взволнована. Этот проблеск человеческого вих странных картонных отношениях накакой-то миг даже разбудил его совесть, ведь он всё-таки шпион, который должен раскрывать теневые сделки исдавать заигравшихся игроков большого бизнеса властям…
        Глядя надлинные голые белые руки Аллис ссиним узором вен, Малколм ощутил небывалый прилив сочувствия - да, пожалуй, эта женщина действительно заслуживает наказания, она вор взаконе, она обирает нуждающихся, всё правильно - ноон обладал таким чутким сердцем, что чужое страдания трогало его вне зависимости оттого, являлосьли оно напрасным или окупало содеянноезло.
        Генеральный директор «ШирокихГоризонтов» стояла перед большим зеркалом вхолле Дворца Съездов: бледная, впрочем, неболее, чем обычно, жидкие тонкие волосы зализаны гелем. Наней было серебристо-дымчатое вечернее платье впол - вглубоком заднем вырезе жалко торчала её худая сутулая спина сострым гребнем позвоночника.
        Удверей топталось несколько охранниц. При входе они перебрали всё содержимое маленькой сумочки Аллис, иодна изних довольно оскорбительно ощупала Малколма везде, плотоядно облизывая губы - акакже, служба! - вдруг сей прелестный ангел засунул скальпель под резинку белья икого-нибудь им зарежет?
        Малколм поправлял бабочку, украдкой глядя наотражение Аллис.
        Стоя узеркала, она внезапно выпрямилась, расправила плечи, как будто вошла вобраз, повернулась впрофиль, чтобы взглянуть назастланную красным ковром парадную лестницу - Малколм впервые задолгое время подумал, что она нетак уж уродлива.
        «Ах, еслибы она была добра… Еслибы… Тогда, наверное, я смогбы полюбитьеё…»
        Он тихо вздохнул.
        Аллис Руэл повернулась ичинно, сдостоинством принялась подниматься поступеням, как будто неона только что забористо материлась зарулем иплевалась вокно, выкурив сигарету… Актерский талант унеё определеннобыл.
        - Замной, - властно бросила она Малколму через плечо, - инеотходи отменя ни нашаг. Пока ты стоишь рядом, всё равно что прожектор светит прямо вглаза, иникто… Просто иди замной.
        - Вы чем-то встревожены? - шепотом спросил он, нагнав её ибережно взяв под руку.
        - Закрой рот. Тебя это некасается, - ответила ему Аллис также негромко.
        Малколм успел пожалеть освоем недавнем порыве нежности кэтой женщине ивтоже время состранным брезгливо-сострадательным чувством заметил, что её рука, которой он касается, слегка дрожит… Должно быть, ей было чего бояться, иона боялась.
        - Твоя задача сегодня вечером светить, - добавила состранной нервозной интонацией Аллис, - светить молча.
        Прием гостей организован был вдвух смежных залах - дальняя, банкетная, стояла нетронутой, сквозь приоткрытые двери виднелся белоснежный стол, нарядный, как император, снующие мимо официанты всё еще заканчивали его пышное убранство; авдругой зале, тоже просторной ипрохладной, гости, собираясь небольшими группками, разговаривали между собой приглушённо, здесь была очень хорошая акустика - любое слово, сказанное достаточно громко, или шаги обуви накаблуках слышались вдальних уголках залы.
        Губернатор лично приветствовала прибывающих. Она стояла неподалеку отвхода иприехавшие одновременно гостьи толпились вдверях, чтобы соблюсти приличия: они подходили кхозяйке вечера поочереди ипожимали ей руку.
        - Добрый вечер, леди Руэл, я рада видеть вас сегодня, - вэтой фразе небыло совершенно ничего особенного; вразных вариантах она была произнесена Губернатором уже неодин десяток раз, нообращенная именно кАллис, вовсяком случает так Малколму показалось, эта фраза обрела какой-то особенный оттенок - вней как будто слышался далекий отзвук надвигающейся наАллис грозы.
        - Добрый вечер, - отозвалась та деревянным голосом.
        Губернатор продолжила свою игру. Она уже видела страх Аллис ипонимала, что это именно страх - незаметно, ноочень внимательно эта многоопытная женщина следила засменой выражений налице гостьи.
        - Вы неважно выглядите, должно быть, лёгкая простуда?
        Теперь Малколм несомневался ни секунды - дело сделано, украденные им документы попали внужные руки.
        - Да, приболела немного, - пробормотала Аллис, изо всех стараясь сохранить приличествующее случаю бесстрастно-приветливое выражение, - позвольте представить вам, леди Губернатор, Малколм Лунный Свет…
        Хозяйка вечера безо всякого воодушевления, носвежливым вниманием скользнула взглядом поочаровательному молодому мужчине, ей представленному. Малколм неожидал, что леди Губернатор сделает это - она выглядела такой величественной инеприступной - ноона взяла его руку изруки Аллис исделикатной неторопливостью поднесла её кгубам.
        - Очень приятно.
        - Неотходи отменя, - снова шепнула Аллис своему спутнику, когда они удалились вглубину залы; теперь веё голосе отчётливо слышалась паника, она побелела еще сильнее, иможно было видеть, как трепещет надлинной жилистой шее тонкая венка, - здесь повсюду расставлены ловушки!
        Малколм понял, что она имеет ввиду, ему случилось уже поймать насебе несколько заинтересованных взглядов. Кним подходили какие-то леди всопровождении такихже, как Малколм, дорого одетых юношей сэффектно подведенными глазами, эти леди здоровались, заводили непринужденные светские беседы - Аллис всем им отвечала снапряжённой будто наклеенной улыбкой, схолодными руками, слихорадочным блеском вглазах…
        - Неотходи отменя, - повторяла она снова иснова, вызывая уМалколма запоздалую мучительную жалость.
        Он инедумал отходить - он незнал никого изприсутствующих взале, ему недоводилось еще бывать среди людей, занимающих такое высокое положение вобществе, и, чтобы немного расслабиться изаодно отвлечь Аллис, он попросил её рассказать отех, скем знакома она сама.
        Раньше она, вполне вероятно, ответилабы ему грубо. Носейчас Аллис просто немогла оттолкнуть протянутую ей руку помощи - беседа могла принести облегчение нетолько тем, что позволилабы какое-то время недумать острахе, ноитем, что кдвум людям, которые оживленно разговаривают, просто так уже неподойдешь… Это своего рода защита.
        Пока Аллис говорила, взгляд Малколма плавно переходил содной группки гостей надругую, пока вкакой-то миг неостановился напочти незаметной фигурке охранницы, стоящей возле окна. Их было здесь очень много, словно чёрные тени они появлялись то водном, то вдругом конце залы, своим ненавязчивым присутствием подчёркивая статус мероприятия.
        Нечто смутно знакомое почудилось Малколму водном избезликих строгих силуэтов.
        - Давай подойдём поближе кокну, - сказал он Аллис, - мне немного душно, - его рука, которую она держала, слегка напряглась отволнительного предчувствия, и, несомненно, спутница заметилабы это, небудь она так поглощена своей собственной тревогой.
        Девушка стояла варке высокого окна, нафоне помпезной бордовой драпированной занавески. Хрупкое исильное тело под безупречно гладким костюмом. Немного повернутая всторону стриженая голова. Трогательная впадина затылка. УМалколма перехватило дыхание. Это она! Та, которую он однажды потерял иуже ненадеялся обрести!
        Глупо былобы немедленно броситься кней. Грубейшее нарушение этикета. Десятки возмущенно повернутых голов - прелестный кокот, внимания которого добиваются самые богатые дамы Атлантсбурга, самозабвенно виснет напростой охраннице! Носделать именно это Малколму хотелось сейчас больше всего.
        Тем временем, отделившись отближайшей группки гостей, кним направилась одна изпомощниц Губернатора и, судя полицу Аллис, это внимание несулило им ничего хорошего.
        - Вы познакомите нас, леди Руэл? - спросила дама, разглядывая Малколма спрохладной светской улыбкой.
        УАллис, видимо, слегка отлегло отсердца. Как она инадеялась, внешность её спутника, словно звезда, парящая унеё заплечом, отвлекала внимание общества отнеё самой. Появиться всвете под руку стаким красивым юношей - всё равно что внеприлично ярком наряде, накоторый все обязательно будут глазеть.
        - Малколм Лунный Свет.
        Он поприветствовал новую знакомую легким, исполненным невыразимого изящества кивком головы. Он знал, какое впечатление неизменно производят его пышные полуопущенные ресницы. Ицену себе, вдвадцать один то год, он знал уже очень хорошо, и, наверное, догадывался, что даже, пожалуй, сумелбы выгородить Аллис, еслибы поставил себе такую цель…
        - Пойдемте, выпьем побокалу шампанского… - обратилась кнему женщина.
        Он моментально оценил степень интереса, возникшего кего персоне, исаму заинтересованную. «Деловая, практичная, неслишком темпераментная, нестанет сразу швыряться большими деньгами, ноесли почувствует искреннею симпатию, будет щедра идушой икредиткой, пустышки ей ненужны, ценит утонченность, ум иверность, пусть временную, как внашем деле обычно бывает…»
        Кокот, который позволяет себе иметь сразу несколько покровительниц, непользуется уважением - даже тут есть свои понятия очести ипорядочности.
        - Я пришёл сдамой, - ответил Малколм, скромно опустив глаза, икак будтобы взволнованно поигрывая элегантным черным мужским веером, - если только она позволит…
        Аллис колебалась. Содной стороны, ей нехотелось оставаться одной - кней влюбой момент могли подойти иначать тонкую продуманную атаку намёками, неудобными вопросами, якобы случайными замечаниями, носдругой - ослеплённые красотой иискусным кокетством Малколма враги ослабят свою бдительность ибудут уже нетак опасны…
        - Апочему нет? - сказала Аллис, изобразив налице вежливое светское безразличие, - Я неслишком ревнива,иди.
        Малколму было абсолютно всё равно, идти или неидти сэтой помощницей Губернатора пить шампанское. Ноон привычно изображал кокетливую заинтересованность веё обществе. Сейчас насвете существовала только одна по-настоящему важная для него вещь: вочтобы то ни стало выяснить - ктоона?
        Под прикрытием ажурного веера снеброской изящной вышивкой стразами молодой кокот напряженно следил заперемещениями позалу девушки вчёрном костюме, умудряясь при этом весьма эффективно поддерживать какой-то никчёмный светский разговор уже сдвумя помощницами Губернатора.
        - Скажите, - спросил он, - амноголи здесь охраны?
        - О! - воскликнула одна издам впринятой шутливо-галантной манере, - если вы опасаетесь засвою безопасность, то я лично готова работать кулаками, защищая вас, будьте совершенно спокойны, Малколм, здесь их целая армия.
        - Вероятно, они вооружены?
        - Вас так это интересует? - удивленно спросила другая дама.
        - Я просто любознательный, - сказал Малколм, улыбнувшись при этом так лучезарно, что обе женщины невольно замерли.
        - Пожалуй, можно поинтересоваться ухозяйки приёма, - услужливо предложила одна изних, - чего несделаешь ради вашего удовольствия…
        Губернатор снисходительно улыбнулась вответ настранную просьбу своей гостьи иуказала рукой начёрный силуэт нафоне задрапированной арки окна.
        - Вон там стоит начальница охраны, она всё вам расскажет.
        Сзамирающим сердцем Малколм двинулся вслед задамами. Когда они подошли достаточно близко, девушка вчёрном, по-видимому, поняла, что им понадобилось нечто именно отнеё иприветственно кивнула:
        - Добрый вечер, леди, чем могу быть вам полезна?
        Вэтот момент она приметила Малколма, стоящего заплечом упомощницы Губернатора. Она, несомненно, узнала его, это можно было заключить потому, как коротко блеснули её глаза, итень улыбки проступила намиг сквозь сосредоточенное выражение.
        - Молодого человека интересует, многоли здесь охраны?
        - Достаточно даже для того, чтобы сдержать штурм здания, я думаю, - ответила девушка вчёрном, неотпуская взглядом Малколма итая чуть заметную удивлённо-радостную ухмылку вуголке узких губ, - вы можете быть уверены, нынче вечером здесь - самое безопасное место вовсем Атлантсбурге.
        Очаровательный кокот вспыхнул точно невинный юноша, поинтонации почувствовав, что последние слова обращены именно кнему. Этой репликой, произнесённой глубоким тихим голосом, она словно отделила их отвсего остального мира, они остались наедине вприсутствии всех, илюбое сказанное слово передавалось теперь между ними как будто потайному каналу связи, недоступному прочим. Самое главное желание Малколма осуществилось - теперь он стоял так близко, что мог прочесть надпись наеё бэйдже:
        Эдит Хэйзерлей
        служба охраны
        «Эдит… Ее зовут Эдит!» мысленно повторял Малколм - ему хотелось сейчас, обвив руками её шею, заглядывать ей вглаза иназывать ее поимени, много-много раз подряд, нежно-нежно…
        - Увас нет больше вопросов ко мне? - Эдит перевела взгляд напомощницу Губернатора, - видители, эффективность нашей работы напрямую зависит отнаблюдательности, мы неспасатели инеполиция, мы лишь предотвращаем неприятные инциденты, ивсякое отвлечение повышает риск пропустить что-либо подозрительное.
        - Спасибо, - отозвалась та сухо, - Довольныли вы теперь? - помощница Губернатора резко сменила тон, вкотором разговаривают сохраной, шофёрами, официантами ипрочей обслугой напривычное светское воркование ислегка склонилась ксвоему прелестному спутнику.
        Она уводила Малколма, галантно взяв его под руку, инапоследок он обернулся, почти отчаянно; широко раскрыв свои огромные ярко-синие глаза, вкоторых тонули миллионерши, он подарил Эдит взгляд, призванный разом всё ей объяснить, пронзительно-нежный, умоляюще-призывный…
        Он вынужден был отвернуться - этикет непозволяет долго смотреть налюдей - помощница Губернатора снова что-то говорила ему, уже насовершенно другую тему, аМалколм даже неслышал… «Толькобы она всё поняла, толькобы поняла…»
        Вцентре зала стояла Аллис Руэл. Она разговаривала сГубернатором, исквозь напряжённо улыбающуюся маску её лица веяло отчаянием.
        - Прошу меня извинить, - сказал Малколм, опомнившись, ипоспешил напомощь своей покровительнице, - моя дама, наверное, меня уже обыскалась…
        - Я вернулся, - сказал он тихо Аллис, пристраиваясь унеё заплечом.
        Губернатор сявно недовольным видом обратила намолодого кокота свой взор, нозасекунду справившись ссобой, улыбнулась:
        - Втаком очаровательном обществе чудовищно грубо былобы говорить оделах, - сказалаона.
        - Увас очень гостеприимная атмосфера. Пользуясь случаем, хочу еще раз поблагодарить вас заприглашение, - любезностью налюбезность ответил Малколм, одарив Губернатора притворно-кроткой многообещающей улыбкой профессионального обольстителя.
        Аллис Руэл продолжала стоять столбом, нокраски ее лица несколько посвежели - облегчение, принесенное неожиданным вмешательством всложный разговор, конечно, немогло быть ничем, кроме как отсрочкой, иона это отлично понимала, новсёже что-то вее сознании еще сопротивлялось, недавая ей смириться сокончательным поражением, добровольно протянуть руки, чтобы наних надели наручники, ипозволить увести себя сосцены роскошной илёгкой жизни… «Главное… вырваться отсюда сегодня, - думала она, глядя вслед Малколму, который, ловко завладев вниманием Губернатора, повёл ее всторону столиков сшампанским ифруктами, - если это удастся, то я спасена… Главное - уйти сейчас… Атам… Два часа насборы исамолет…» Аллис встряхнула головой, словно прогоняя наваждение, взяла сподноса проходящего официанта бокал шампанского исделала несколько глотков. Холодная колючая жидкость лавиной прокатилась внутри ее сухого нервного тела, Аллис вздрогнула, расправила плечи иглубоко вздохнула. Она была жива, здорова ивсё ещё оставалась миллионершей. «Свалю сразу, как окажусь заворотами… толькобы продержаться вечер, если здесь наменя
ненаденут наручники… Ах, пальмы исолнце. Нас ждут пальмы исолнце, детка…» Она улыбнулась.
        Ивэтот самый момент почувствовала деликатное прикосновение кплечу.
        - Леди Руэл…
        Это оказалась недавно назначенная вице-губернатор, пожалуй, слишком юная для такой должности, лет двадцать семь отсилы, ноневероятно деятельная инапористая. Зате несколько месяцев, что она занимала свой пост, было снято около десятка начальников всевозможных проектов поразвитию иблагоустройству Атлантсбурга, финансируемых избюджета - их сдувало снасиженных мест точно шляпы ветром - идаже пожилые видные чиновницы высоко ценили усилия этой хрупкой девушки, произнося её имя суважением иопаской.
        Заглянув вглаза вице-губернатору, Аллис поняла, что всё уже решено, ивкоридоре, вполне вероятно, терпеливо ждут своей минуты люди снаручниками. Она просчиталась. Нужно было уходить раньше, недожидаться этого последнего громового раската - гроза, что могла вот-вот разразиться над её головой собиралась достаточно давно - первые тучки появились ещё год назад, когда вгазетах начали публиковать заметки некой активистки Онки Сакайо, привлекшей кпроекту внимание широкой общественности.
        «Надо было ещё тогда бросать всё иехать… Куда глядят глаза, содним чемоданом. Перевести сколько можно денег назарубежные счета иделать ноги. Нежадничать ини очём нежалеть. Ачто теперь? Неужели уних есть неопровержимые доказательства? Без документов они ничего несмогут сомной сделать…» - эта мысль немного успокаивала, ноувице-губернатора был такой уверенный вид, она прохладно улыбнулась взнак приветствия, инепроницаемый блеск ее глаз испугал Аллис. Она почувствовала, как её спина становится влажной. «Толькобы уйти сегодня…»
        - Мне плохо, - сказала она, крайнее отчаяние часто делает людей удивительно изобретательными, - как хорошо, что вы уделили мне пару минут, леди Чест, это просто спасение какое-то… Вы знаете, естьли здесь врач? Проводите меня…
        - Да, выглядите вы неважно, - вице-губернатор неодобрительно приподняла брови иозадаченно оглядела Аллис, заметно было, что она слегка растерялась, - хотите я позову официанта?
        - Кого-нибудь, пожалуйста… - Аллис вошла вроль: она страдальчески облокотилась настолик, старательно делая вид, что задыхается.
        Поднялся небольшой переполох. Спустя минуту возле неё появились Малколм идва встревоженных официанта.
        - Унас нет врача, - развел руками один изних, - нужно скорую вызывать.
        - Вызывайте… - прохрипела Аллис.
        - Нужно предупредить начальницу охраны, без ее звонка неоткроют главные ворота… - официанты нерешительно топтались наместе; леди Чест стояла неподалёку, поеё лицу проскользнула тень сомнения, когда Аллис вочередной раз напрягла ивыгнула свою тощую спину.
        - Я сделаю это, я смогу найти начальницу охраны, - сготовностью предложил Малколм, и, недожидаясь ответа, накрыльях своего счастья помчался череззал.
        Эта маленькая сцена положила начало цепочке удачных совпадений, которые помогли-таки Аллис Руэл уйти отправосудия - несколько часов спустя самолет уже нес её над океаном - старший официант отвел «болезненную гостью» внебольшое подсобное помещение, когда-то служившее кабинетом, анынче предназначенное для хранения запасов, ипозволил ей там прилечь доприезда скорой наузенькой кушетке среди ящиков сбутылками дорогущего шампанского.
        Аллис руками оторвала большую половину своей длинной юбки, приподняла неплотно прикрытое окно - чистая случайность! - испрыгнула совторого этажа впалисадник.
        Эдит Хэйзерлей - ей единственной извсех сотрудниц охраны было дано лично Губернатором секретное поручение невыпускать леди Руэл заворота без специального знака - втот вечер допустила оплошность, наверное, единственную завесь срок своего контракта… Она увлеклась, нанесколько минут она позволила себе совершенно забыть оработе, когда Малколм, откровенно сияющий любовью, подбежав кней, едва небросился нашею… Именно сегодня они встретились снова. Чистая случайность.
        Подали ужин. Гости схлынули сдальнюю залу, иближняя опустела, только официанты сновали через неё, один изних убирал смаленьких столиков бокалы состатками шампанского иблюда из-под фруктов. Авнебольшом закутке коридора, где стоял вынесенный вовремя ремонта изкакого-то помещения шкаф состаринными книгами, прятались двое:
        - Поцелуй меня, - нежно потребовал Малколм, сомкнув изящные руки нашее Эдит, - я неотпущу тебя, я непозволю тебе снова исчезнуть…
        - Ты стоишь таких бешеных денег, - отвечала она сироничной улыбкой; лаская, она слегка касалась его щеки изнанкой ладони, - ипоцеловать тебя, право, всё равно что украсть укого-то миллион. Прямо изкармана.
        - Я расточителен! Я бессовестно расточителен… - шептал он сосмехом, притягивая ее ксебе, околдовывая близким тёплым ароматом кожи.
        Ибыл поцелуй. Да такой, что тайные счета всех присутствующих миллионеров опустелибы водночасье, так инесобрав необходимой суммы… Все богатства мира потерпелибы фиаско, вздумай они тягаться сэтим торопливо-жадным поцелуем зашкафом, ведь всякое сколачивание состояния - есть лишь погоня занеуловимым мигом личного триумфа, осознания своей самости, цельности, власти исвободы - асложившаяся любовь способна дать человеку всё это сразу, да еще иболее ярком, красочном воплощении - так решено природой - любовь абсолютно самодостаточна - ипотому подростки, самозабвенно целующиеся напляже, насамом деле гораздо счастливее многих капиталистов.
        Рация Эдит сердито зашипела, встревоженный голос коллеги сообщил, что скорая приехала, апациенткинет…
        - О, чёрт, - сказала Эдит.
        Иоба рассмеялись. Им было нисколько нежалко для бессовестной мошенницы Аллис Руэл обретенной ею свободы; даже еслибы она сейчас пришла кним ипопросилабы их помочь ей сбежать, онибы, верно, помогли - так немыслимо щедры были вэту секунду их души, озаренные счастьем…
        Ещё несколько мгновений они стояли зашкафом, повернув друг кдругу лица, ясные, как солнечные зайчики, как распустившиеся соцветья, иулыбались.
        Вдальнем конце коридора послышался стук быстрых шагов.
        - Ну вот ивсе, - вздохнула Эдит, - надо работать.
        Она отстранилась решительно, плавным, нонедопускающим возражений движением. Оправила пиджак, блузку; лицо ее снова стало непроницаемым, строгим - прекрасный цветок закрылся, снова превратившись втугой неприглядный бутон.
        Она вышла иззакутка иэнергичными шагами направилась навстречу коллегам. Малколм ждал, что Эдит хотябы оглянется впоследний раз, ноэтого непроизошло.
        ГЛАВА16
        Саймон Сайгон был мудр отприроды, сраннего детства внём обнаруживалось поразительное житейское чутье; он проникал всуть событий почти незадумываясь, интуитивно, легко разбирался влюдях ивотношениях: вомногом он оказался гораздо дальновиднее Онки, он понял сразу, что между ними ещё давно, возможно, вдетстве, или чуть позже, возникла какая-то связь, гораздо более глубокая идревняя, чем они сами, иона, эта связь, уже ничем неможет быть расторгнута, испособна стать для них как самой большой радостью, так исамым большим несчастьем.
        Отчегоже эта таинственная связь избрала именно их двоих, предназначив друг другу, таких непримиримо разных, несопоставимых настолько, что почти при каждом разговоре, они бесполезно инамертво задевали друг друга зубцами слов, идеалов, принципов, точно неподходящие резьбой шестерни?..
        Тщета их ссор ирасставаний воспринималась Саймоном вполне естественно, он только вздыхал иприкидывал, спустя какое время она снова приедет, вотличие отОнки, которая после каждой размолвки горячо клялась самой себе никогда больше невозвращаться.
        Она имела возможность приезжать вНорд иуезжать, когда ей вздумается - вкачестве благодарности засамоотверженное служение общему делу организация подарила ей автомобиль, старенький, правда, ноещё находу.
        Что касается заработков, то денег при Онки почти никогда небывало; она едва наскребала мелочи, чтобы оплатить счет вмороженице, куда приглашала Саймона.
        - Думай обудущем, - укорил он её вневедомо какой уже раз, - тебе нужно найти хорошую работу.
        - Уменя есть работа, - ответила Онки, недовольно хмурясь. Больше всего она нелюбила говорить сСаймоном обудущем - наэту тему они ссорились размашистее излее обыкновенного, - я общественно-политическая активистка. Очень важная инужная деятельность, ктвоему сведению. Мы помогаем реальным людям решать реальные проблемы. Вближайшее время планируется открыть антикоррупционное направление внашей организации, я его возглавлю, это уже решено, потом мы создадим свою партию, я уже придумала как она будет называться - «Правда народа»…
        - Новедь официально ты безработная, - прозаично оборвал Саймон высокий полёт мысли.
        Диплом Онки защитила досрочно итеперь занималась практически только делами «ЦветкаДружбы», изредка подхалтуривая наскладе или настройке.
        - Нетебя меня укорять, - отозвалась она запальчиво, - мужчины вообще могут недумать отруде, если нашёл умную денежную бабу, желательно снедвижимостью - всё, считай, устроен.
        - Вот именно, - заметил Саймон сгрустной иронией, - недвижимости утебя как разнет.
        - Анакой она? - по-детски просияв лицом, удивилась Онки, - я пока невижу прямой необходимости ее приобретать, уменя всегда была какая-никакая крыша над головой, сначала я жила здесь, потом вобщаге, атеперь я сплю нараскладушке вофисе нашей организации. Это очень даже удобно: когда слишком много работы, жалко времени навсё, инасон, инаперекусы, ауж тем более надорогу туда-сюда внабитом метро, ибудь уменя квартира, ябы, скорей, даже страдала, чем радовалась этому…
        - Нонеможетже так продолжаться добесконечности? Ведь однажды ты захочешь завести семью…
        - Я пока недумала обэтом.
        Саймон прикусил губку.
        - Мне казалось вполне естественным, что наши отношения современем как-нибудь определятся…
        Онки оборвалаего:
        - Куда им определяться? Ты даже поцеловать себя как следует неразрешаешь…
        - Вот именно поэтому инеразрешаю. Я неуверен внаших отношениях, я даже незнаю, как их назвать. Дружеские? Приятельские? Какие?
        Онки устало махнула рукой, она почувствовала уже, что это один изтех разговоров, которые обычно приводят кссоре. Ей хотелось сейчас уйти, нужно было завершить кое-какие дела, разослать письма, проглядеть несколько документов. Объяснения сСаймоном всегда очень сильно выматывали её, выбивали израбочей колеи.
        - Я небуду больше стобой встречаться. Неприезжай. - Выпалил он, отвернувшись.
        Она видела его впрофиль - плавно выпуклую длинную линию лба, немного крупнее обычного нос сточеным кончиком, ниточку поджатых губ. Ивгруди унеё кольнуло испуганно, сиротливо. Именно вэтот момент Онки почувствовала, что происходящее между нею иСаймоном незатянувшаяся игра, несон, ножизнь, иона требует настоящего деятельного участия, такогоже, как иработа, аненебрежных мазков, касаний мимоходом, какие ей досих пор доставались.
        - Саймон, - она шагнула вперёд, развернула юношу ксебе, трепетно заключила между ладонями его прохладные, сервизно изящные пальчики, - я люблю тебя.
        Он едва ощутимо вздрогнул, попытался высвободить руку, нонерешительно, слабо. Справившись ссобой, поднял нанеё глаза. Взглянул строго.
        - Ичто? Скажи, когда мы поженимся, то вдвоём будем спать натвоей офисной раскладушке?
        - Да.
        Незадумываясь, просто ответила Онки.
        - Шутишь? - Саймон скривил обиженную ухмылку.
        Только теперь отчего-то это было нетак, как прежде, легко изабавно. Онки сразу стало холодно отэтого единственного слова, отлица, снова отвернутого отнеё, как будто захлопнутого.
        - Вовсе нет, - сказала она мягко, будто извиняясь, - ноговорят ведь внароде, что смилой рай вшалаше… - возникла небольшая пауза, - Ты меня любишь, Саймон?
        - Нет.
        Онки неверила, он нераз уже выдавал себя то взглядом, невмеру нежным, быстрым, украдкой, то сбивчивым дыханием икраской, налетающей нащеки, когда она брала его заруки… Она неверила, нослышать это всё равно было невыносимо больно. Сомнение шевельнулось холодное, как змея. Наслушавшись практичных рассуждений Саймона оеё будущем заработке, Онки считала их отношения уже вполне определившимися, будущее представлялось ей ясным; она была убеждена, что дальнейшее решится современем само собой… Новдруг то были лишь самонадеянные иллюзии? Ни накакие догадки, пусть даже самые очевидные, нельзя полагаться полностью, когда речь идёт очувствах другого человека…
        - Уходи, - добавил Саймон странным, чужим тоном. Совершенно всерьез.
        Иодним этим словом Онки сразу была изгнана водиночество; оно мгновенно выросло вокруг неё, огромное, гулкое, страшное. Нозачем-то она продолжала стоять, ещё надеясь, наверное, любуясь профилем Саймона, линией лба, дотого простой всвоем совершенстве, что ей казалось, будь унеё сейчас бумага икарандаш, она провелабы эту линию водно касание.
        Саймон тоже недвигался сместа - он слегка приподнял голову исмотрел вдаль, насолнце, проглядывающее среди рваных облаков.
        Онки вэтот миг страстно пожалела отом, что она нехудожница.
        Именно теперь эта линия лба впрофиль, привычно восхитительная, ноускользающая, была особенно прекрасна. Она поражала ещё сильнее, чем прежде, своей ясностью, непостижимой точностью взмаха невидимой кисти - недосягаемость способна возводить обыкновенное вранг божественного.
        Лёгкий ветерок тронул прядь волос Саймона; взлетев, она удивительно изящно продолжила выше означенную линию, аразом осознанная безысходность потери врезала эту линию вдушу Онки глубоко иярко, поживому - словно татуировщик.
        Онки привыкла растворять тоску вработе. Это гораздо конструктивнее, чем впресловутом вине, да идейственней, вообще говоря. Потому что пока ты пьяная, весёлая излая, пожалуй, хорошо тебе - ты расквашиваешь кулаком витрины иавтобусные остановки, разудалая, лихая, бьёшь кому-то внос, получаешь сдачи - нопотом, когда ты просыпаешься, больная, разбитая, сгоречью ворту исаднящими следами случайных драк, всё возвращается, нопримешивается ещё непонятно откуда появившееся чувство вины.
        Онки непонимала пьющих, её отталкивала их странная, произвольно направленная агрессия, равно как иих братское расположение, стольже спонтанно возникающее, как инеприязнь, итакже случайно направленное. Она непила сама никогда, однако отнюдь небыла ханжой, считая, что натурам творческим, поэтессам, кпримеру, или бродячим музыканткам сгитарами наперевес, некоторая слабость кгорячительным напиткам даже клицу ивполне простительна.
        Было уже очень поздно, приехав изНорда Онки проработала доночи, состервенелым, упрямым напором - ей хотелось устать доощущения звона вголове, дополного безразличия, доневозможности думать. Мысли оСаймоне возникали сквозь какой-нибудь бегло прочитываемый документ изредка, короткими всполохами, почти немучая, нетерзая… Ностоило только Онки закончить работу иприлечь нараскладушку - они вернулись, жадные, упрямые, точно стая мух, почувствовавших где-то падаль: сколько их негоняй, они неотлетят далеко, будут кружиться рядом, воблаке душной вони, иждать, когда снова выдастся возможность усесться навожделенный кусок гниющей плоти…
        Впервые запоследние годы уОнки, уставшей допьяна, нобессонной, взвинченной, появилось совершенно осмысленное желание кого-нибудь ударить, что-нибудь сломать, разбить вдребезги, услышать задорный звон стекла, помчаться поулице… Как вдетстве. Ей потребовалась разрядка.
        Она встала, быстро оделась ивышла кмашине. Ночной город лежал внизу, накрытый сетью огней - съехав свиадука, она углубилась втихие, заросшие, скудно освещённые улочки спальных кварталов.
        Искомое нашлось наудивление быстро. Наодном изпустынных тротуаров две дюжие девицы, повиду пьяные, разогретые алкоголем, взбудораженные, сазартом избивали юношу определённой профессии. Вруках одной изних колыхалась, поблескивая вфонарном свете, початая бутылка виски.
        Онки остановила машину ивышла, громко хлопнув дверцей. Кулаки унеё радостно зачесались - вот, дескать, иправое дело подвернулось! Как нельзя кстати.
        Девицы оглянулись. Обе здоровенные, крепкие, ладные, каждая почти наголову повыше Онки.
        - Тебе чего, коза? - спросила та, что сбутылкой. Сразу неприязненно. Скакой-то задиристой, наглой злобой.
        - Парнишка чем вам неугодил? - Онки неторопливым кивком головы указала наюношу, сидящего наасфальте вглупой ижалкой позе, измятого, вразодранной рубашке… Он был молоденький совсем, лет семнадцати, слицом пронзительно чистым, белым - свеженький, незатасканный ещё дослащавого мерзкого лоска обитателя борделя.
        - Нетвоё дело. Садись всвоё ведро иезжай, нашлась тут героиня, мля, благородная заступница задешёвых давалей.
        - Вали-вали, - подтвердила вторая девица грозно.
        Итогда Онки свидимым удовольствием, размахнувшись красиво, без суеты, четко впечатала первой позубам, адругую, неслишком быстро сориентировавшуюся, грамотным выпадом сбила сног, когда она, мощная, туповатая, как локомотив, тяжело игрубо бросилась вперёд, густо дыша парами алкоголя.
        - Пошли, - сказала быстро, приподнимая заруку мальчонку, невесомого почти, расслабленного, как куклу.
        Он едва поспевал занею, слабый инежный, оглядывался.
        Девица сразбитым ртом, зажимая его рукой игромко мыча, пыталась их догонять, вторая полулежала наасфальте игрязно бранилась, неопределённо потрясая ввоздухе кулаком.
        - … Ах, ты! Мать твоя ханыга!… Будешь уменя землю грызть! Отца твоего бесчестье!
        Онки остановилась, обернулась, готовая отразить новую атаку, если таковая последует, иневозмутимо отозвалась:
        - Да ни отца уменя нет, ни матери. Никогда небыло, иненадо. Нет худа без добра. Хоть вбесчестии всякая пьяная шваль их необвинит.
        Побитый мальчик испуганно потянул свою спасительницу зарукав, видя, что воинствующая нетрезвая особа неуклюже собирается подняться наноги.
        Онки, откровенно игнорируя несущиеся ей вспину матерные вопли, местами нечленораздельные, аккуратно открыла автомобильную дверцу иусадила юношу назаднее сидение. Он сложился легко, податливо.
        Прежде чем обойти машину исесть заруль, она скользнула понему взглядом - сидел притихший, взъерошенный, трогательно пытался закутаться вклочья своей некогда нарядной «рабочей» рубашки, дрожал меленько - он ведь немог знать наверняка, авдруг случайная заступница обойдётся сним нелучше?
        Онки молча протянула парнишке свою видавшую виды потертую кожаную куртку.
        Он покорно принял её, ноглядел исподлобья, всё ещё сопаской.
        - Эх ты… дурень…
        Ижалко стало этого по-детски ещё хлипкого, очевидно, совсем недавно оступившегося пацаненка дожелания приласкать, защитить, согреть. Поломанный, втоптанный вгрязь, новсё-таки красивый цветок… Онки просто хотела куда-нибудь втиснуть кулак. Она непланировала никаких подвигов. Героиня поневоле,мля…
        Онки быстро иотчего-то брезгливо подумала отом, как выглядит она сейчас вглазах этого униженного инапуганного существа, подумала иотой незатейливой благодарности заспасение, какую это существо могло ей предложить, иосебе самой, сослюнявой радостью принимающей такую благодарность вкаком-нибудь докрайности паршивом, поеё-то карману, придорожном мотеле…
        - Я тебя отвезу, - сухо пообещала она, отворачиваясь, - ты где живёшь?
        Мальчик сзади сидел так тихо, словно его ивовсе там небыло.
        Автомобиль скользил поасфальту, позолоченному светом оранжевых фонарей. Онки угрюмо смотрела надорогу.
        Ей вспомнилась недавняя поездка водин изгородских борделей, накоторый неугомонным девочкам из«цветка дружбы» удалось собрать компромат: владельцы данного заведения выплачивали налоги государству далеко невполном объёме и, позаявлениям некоторых ответственных очевидцев, содержали несовершеннолетних сотрудников, проходящих поподдельным документам.
        Проституция вНовой Атлантиде была полностью легализована, нооблагалась несколько большим количеством налогов, чем другие виды бизнеса; трудитьсяже наблаго данной отрасли народного хозяйства юношам разрешалось подобровольному волеизъявлению, нонеранее достижения ими восемнадцатилетнего возраста.
        Разумеется, регулярно выявлялись какие-нибудь нарушения. Дело известное: купец жаден - больше налог, меньше прибыль… Да инабольшей популярностью уклиенток всегда пользовались именно юноши нежного возраста… Потому, несмотря насистему внушительны штрафов, введенных государством, почти вовсех борделях велась двойная бухгалтерия: официальные оклады сотрудникам были мизерными, ильвиная доля денег выдавалась им наруки под видом «процента спродаж», и, понятно, эти деньги никак нефигурировали вдокументах финансовой отчетности, - вдобавок кэтому вбольшинстве домов терпимости существовали тайные прейскуранты, «только для избранных», покоторым захорошие деньги некоторые имели право практически навсё.
        Уборделя «Белое пламя» была сравнительно неплохая репутация. Регулярные обязательные полицейские проверки невыявляли никаких нарушений.
        «ЦветокДружбы», однако, неполиция. Им не«галочка» вдокументе нужна. Знают девчонки, как обычно полиция проверяет подобные заведения: пройдет покомнатам лейтенанточка, ковыряя вносу, попопкам мальчиков похлопает; содержательница вынесет ей лучшего виски изличных запасов, посюсюкает снею - иготово дело! - достанут бумагу и, разомлевшая вкресле отискусного массажа ильстивых речей, полисменочка всё подпишет ипечатью жирно приложит. Сюжет навсе времена.
        Организация «ЦветокДружбы» систовым упорством двадцатилетних идеалисток боролась снеоборимыми монстрами человеческой лености, подлости икорыстолюбия.
        Когда приехали, представились, естественно, новыми клиентками.
        Полуодетый юноша вбелоснежной просторной тоге ислампадой вруках, проводил Онки идевушек вкомнату ожиданий.
        Атмосфера умиротворяющая: афродизиаки вкурильницах, развешенных постенам, приглушенный свет, мягкие подушки набольшом ковре, бесплатное вино ввысоком кувшине скранчиком вбоку, стоящем прямо наполу. Паршивое, правда, вино, нобесплатное. Ибезлимитное, если кому-то изгостий угодно. Хотя такого много невыпьешь.
        Юноша провожатый шёпотом спросил каждую издевушек опредпочтениях: желают они блондинов, или темнокожих, или мулатов, уточнил, непринестили назакуску фруктов.
        Получив инструкции (которые заранее выдумали вофисе, давясь стыдливыми смешками) юноша втоге удалился их исполнять.
        Смелые девочки принялись заработу. Для начала Онки внимательно осмотрела помещение впоиске камер наблюдения. Затем водну изпузатых подушек для сидения была зашита миниатюрная прослушка. Паршивое вино было нацежено вмаленькую бутылочку для отправки вслужбу контроля качества.
        Внезапно увхода вкомнату ожиданий послышался шорох - точно кто-то пробежал мимо нацыпочках. Амина, отвечавшая запрослушку, застыла сиглой вруке. «Криста, дочь господня, спаси ипомилуй, толькобы незасекли!»
        Она перекусила нитку исунула иглу вкарман.
        Лиз, третья девушка вкоманде, осторожно высунувшись задверь, стала свидетельницей престранной сцены: мужчины, разряженные вмеха иперья, осыпанные сверкающей бижутерией, очевидно, сотрудники данного заведения, собравшись кружком ипокорно кивая, выслушивали возмущенный шепот хрупкого мальчонки нестарше пятнадцати, одетого вобыкновенную рубашку иджинсы.
        Схватив подвернувшийся под руку стаканчик сприторным тёмно-вишнёвым пойлом изкувшинчика ипритворившись сильно пьяной, Лиз выступила им навстречу. Онки, подкравшись кдвери, включила диктофон. Так, навсякий случай.
        Лиз сделала несколько неверных шагов покоридору, морщась, хлебнула изстаканчика, мастерски икнула; обведя обернувшихся нашум мужчин наглым оценивающим взглядом, она остановила его намальчике врубашке изаплетающимся языком изрекла:
        - Эй, красавчик, ты мне больше всех тут нравишься… Я тебя хочу… сейчас прямо. Деньги вообще невопрос… Проси сколько хошь… Всё продам! - девчонка экспрессивно разрубила рукой воздух перед собой, - Всё заложу!.. Это, понимаешь… Любовь… спервого взгляда…
        Лиз эффектно качнулась инеловко уперлась рукой встену.
        Онки восхитилась про себя - голос подруги звучал действительно пьяно. «Ичего она стеатральный непошла? Впрочем, хорошо. Нам тут внелегком деле защиты народа всякие таланты нужны.»
        - Это невозможно леди, - гордо заявил, обращаясь кЛиз, мальчуган, - я неработаю здесь, я содержатель данного заведения.
        «Что заэрунда?» Онки иАмина переглянулись.
        Вынув изподкладки пиджака бутафорский пистолет, Онки присоединилась кЛиз вкоридоре.
        - Ану кыш! Пошли все отсюда! - заявила она ряженым парням, направляя наних дуло.
        Те сначала застыли, изумленно уставившись нанезваную гостью, апотом, суетливо придерживая свои одежки, изобилующие драпировками икокетливыми прорезями, двинулись прочь ипоодному начали исчезать забоковыми дверями.
        Тем временем Онки извлекла из-за пазухи фальшивый «серый билет» иткнула им влицо побелевшего отстраха мальчонки, назвавшегося «содержателем».
        - Служба Государственной Безопасности.
        - Я… Я… Ничего несделал… - лепетал он; между острыми крылышками воротника рубашки унего трогательно болтался натонкой цепочке маленький золотой знак Кристы, дочери Господней.
        - Вот именно, НЕсделал, - Онки грозно выделила частицу «не», - ты налоги незаплатил.
        - Это нея… Я… Я ни вчем невиноват. Я только месяц тут. Моя мать… Её застрелили вбандитской разборке. Ия стех пор. Один. Я нехотел…
        Подросток был сильно напуган; его лицо итонкая шейка едва несливались цветом срубашкой.
        - Ладно, - Онки опустила пистолет, сзади кней подошли Лиз иАмина.
        Мужчины вброских одеждах начали любопытно высовываться изсвоих дверей.
        - Рассказывай по-хорошему, - велела Онки, - какого черта тут происходит?
        - Кто производитель этой дряни? - Лиз сунула парнишке под нос стаканчик, - есть лицензия нареализацию алкогольной продукции врозлив?
        Тот инстинктивно вздрогнул отрезкого запаха спирта.
        - Простите… Говорю… Только месяц я… Ничего сам ещё непонял. Моя мама…
        Он смотрел наОнки идевочек круглыми светло-серыми глазами, широко распахнутыми отужаса иусилий, направленных нато, чтобы доказать свою невиновность. Худенькая грудная клетка его почти зримо сотрясалась под ударами растревоженного сердечка.
        - Вы… Вы ничего плохого сомной несделаете? - он еле шевелил потерявшими цвет губами; внём говорил совершенно детский страх побоев инаказания.
        При этом он умоляюще смотрел наЛиз - самую высокую имускулистую.
        Она сделала над собой усилие, чтобы неразразиться хохотом:
        - Ну… ни убивать, ни калечить тебя мы точно несобираемся, мыже непреступницы-душегубки, аслуги народные, правдолюбивые… Впрочем, наверное, судя потому, кем была твоя мама, ты привык копределённому окружению…
        Парнишка вэтот миг сделал резкое движение, слава Всеблагой, что Лиз удалось быстро среагировать, она отскочила всторону, аАмина вывернула юнцу руку.
        Напол сглухим звуком упал штопор.
        - Ты что это? Мыже стобой только поговорить хотим. По-доброму…
        - Пожалуйста… Только… Нетрогайте меня, - вглазах парнишки блеснули слезы, - Я знаю, такое заведение держать нужно позакону, ноя невиноват, я ничего непонимаю, мне женщина нужна, жена, потому прошу… Оставьте меня… Если что… То кому я нужен буду…
        Две крупные слезы, набухнув наконец ивыкатившись изего глаз, прочертили пощекам блестящие дорожки.
        - Ах вот ты, оказывается, какой, бедный сиротка! - воскликнула Лиз, внезапно догадавшись, чего именно он боится, - другими мальчиками, значит, торгуешь, своими ровесниками, между прочим, асам честь хранишь?
        - Свечу насолнце невидать, зато вподвале она сама солнцем кажется. Уж где целомудрие вцене, так это встенах борделя, - ссаркастической улыбкой заметила Амина.
        …Онки задумчиво глядела надорогу. Мальчик назаднем сидении задремал. Они покинули тогда «Белое Пламя» после того, как самый решительный сотрудник, вкоже исвенком изперьев павлина наголове, позвонил вполицию.
        - Унас тут беспорядки! Пьяная клиентка угрожает пистолетом! - дребезжащим голосом сообщил он диспетчеру.
        Пришлось смываться.
        Неделю спустя Лиз поймали наулице ипорядочно избили какие-то девицы. Ей сломали несколько ребер, раздробили два пальца ивывихнули челюсть.
        Онки недавала покоя мысль, что несчастье сподругой как-то связано спосещением злосчастного борделя.
        Взеркало заднего вида она снова посмотрела насвоего пассажира. Спит. Аж будить жалко. Натерпелся задень. Даже адреса своего толком назвать несмог.
        «Ладно. Повезу ксебе. Пусть намоей раскладушке дрыхнет. Ая посижу ещё. Почитаю.»
        При осмотре внутренних помещений базы перед визитом комиссии изштаба Тати Казаровой случилось заглянуть вкарцер. Недовольно нахмурившись, она ощупывала взглядом стены - щербатые, сырые, рыхлые как будто - ивдруг приметила наодной изних выцарапанные буквы:
        АЛАН
        Конечно, кто-угодно мог написать здесь эти четыре буквы, ималоли насвете разных парнишек стаким именем, чьи длинные ресницы тревожат сердца солдатские? Нопочему-то при виде этой надписи вгруди уТати нехорошо кольнуло. Исразу вспомнилось лицо сержанта Шустовой, сумрачное, суровое, без тени улыбки, втот жаркий слепящий полдень, когда полковник Мак-Лун наплацу перед недвижным строем прикалывала Рите первый её Крест. Потом неожиданно всплыла, поднялась наповерхность озера памяти, словно потревоженная водоросль, старенькая рубашка Алана, сорванная снего иброшенная через плечо - была наней, кажется, малюсенькая булавка, где-то сбоку, наворотничке…
        «Кчёрту, кчёрту!» - Тати сделала невольное движение рукой, точно пыталась отмахнуться отнеугодной мысли как отмухи.
        - Отдраить здесь всё как следует! - приказала она застывшим заеё спиной вожидании девочкам. - Все надписи настенах шкуркой свести!
        Именно сейчас она разозлилась наэто имя, красивое, нежное, сострастным придыханием гласной вначале исмягкими согласными - А-лан - разозлилась нато, что это имя дано было такому очаровательному ипорядочному юноше… Совесть никогда незабывала при случае напомнить Тати, что она его опозорила иоставила сдочкой наруках.
        - Трите, трите! - напутствовала она девочек, - Живее! Комиссия вот-вот нагрянет. Неслишком хорошо выйдет, если вас застигнут сошвабрами вруках.
        Поведение сержанта Шустовой теперь настораживало Тати: её взгляд, останавливаясь накомандире, задерживался чуть дольше, словно зацеплялся, становясь отчего-то холодным, зловещим, будто дуло - иуТати внутри всё напрягалось, натягивалось под прицелом этого взгляда, неотстраха, нет, откакого-то смутного толи предчувствия, толи намерения.
        Рита метала гранаты легко, как резиновые мячики, бежала всегда впереди, падала заслучайные преграды, спасаясь отлавины огня илетящего каменного крошева, носудьба хранила её, черт возьми - она всегда возвращалась, исцарапанная, чёрная, усталая, инеизменно приводила назад своих девчонок, вызволяла свои машины, ипобеда, распластав рваные гордые крылья, реяла унеё заплечом.
        Всякий командир должен гордиться таким бойцом. ИТати Казарова гордилась, пожалуй, только как-то тревожно, вымученно; слишком уж осторожно она заглядывала вглаза Риты, будто вобрыв, когда проходила вдоль монолитно застывшего строя…
        Асейчас, после посещения карцера, капитан Казарова поняла окончательно, что поговорить придётся, чтобы внести, наконец, ясность, исделать это лучше, если выражаться метафорически, убрав вящик стола свои погоны - как человек счеловеком. Она поднялась вкабинет ипопросила Зубову прислать Риту.
        - Это твой мальчикбыл?
        Спросила сразу, без предисловий. Кровь толчками приливала кголове. Рита стояла перед нею как перед командиром, ровно, почти недвижно, вее позе чувствовалось внутреннее сосредоточение, новтоже время она небыла напряжённой, нервной. Отменный боец. Чистое молодое лицо, длинная шея, трогательно прижатые небольшие уши набритой голове без кепи.
        - Да, мой, - ответила Рита непоуставу. Глядела смело, спокойно. Даже синтересом. Серебристый Крест унеё нагруди поблескивал неярко, соскромным достоинством.
        - Извини, - сказала Казарова, мысленно проклиная себя заинтонации, то излишне самодовольные, всамом начале, то чересчур робкие, просительные. Добавила глухо:
        - Я незнала ничего.
        - Вам необязательно было извиняться, - ответила Рита, подумав, - вы командир.
        - Новедь тыбы извинилась, то есть тыже извинишься… когда станешь командиром, - сказала Тати ипопробовала дружелюбно улыбнуться. Всё-таки перед нею стояла одна излучших девочек дивизиона. Её любимица, нельзя непризнать.
        - Извинюсь, - ответила Рита, неотразив улыбки, - если будет зачто.
        Иничего неприбавила, прощаясь. Приняла как должное. Тати думала, что Рита будет её благодарить. Нестала. Только взглянула, долгим, нокак будто чуть потеплевшим взглядом. Герои знают цену словам. Ивышла, отдав честь.
        Кора Маггвайер удивительным образом сочетала всебе замкнутость ижадное любопытство кжизни: редко вступая вразговоры итем более рассказывая осебе, она неизменно прислушивалась кокружающим, ловила случайные слова, что они произносили, присматривалась кжестам, мимике, подмечала привычки.
        Впоследствии всё это, причудливо приломившись веё воображении, складывалось подобно оригами изразноцветной бумаги вкрылатые образы иобильно осыпало страницы её блокнота, превращалось встихи.
        Армейской службе, вмешавшаяся всудьбу Коры, неудалось вдостаточной степени повлиять наее характер; она попрежнему любила бывать одна, часами сидела вофицерской, либо вкресле, подобрав под себя ноги, либо настульчике вуглу - ничего неизменилось современ Норда, где она точно также, вдали отвсех, напустынном футбольном поле, или наскамейке валлее, предавалась радостям общения сосвоим внутренним, загадочным, как заросший пруд, зыбким, бездонным нечтом, которое, получив отвнешнего мира незначительный толчок, вроде маленького камушка, брошенного вводу, рождало вответ неожиданное, грандиозное, красочное - величественный парусный корабль, возникающий изтумана…
        ЗаКорой прочно закрепилась репутация этакой спокойной чудачки, девочки неотмира сего, над ней подтрунивали, впрочем, беззлобно; уважали, отмечая ее исполнительность, порядочность, готовность помочь товаркам, если нужно; ненавязчивое, нотвердое стремление ксправедливости.
        Как ни странно, Кора иРита Шустова практически необщалась - могли переброситься парой слов направах выпускниц одной итойже закрытой школы, нонеболее; Рита, вероятно, стеснялась навязывать дружбу старшей позванию, аКора ненастаивала, нежелая ее смущать; впрочем, виделись они нечасто - служили вразных корпусах базы, ипосему общее детство непричиняло им особого беспокойства. Один раз они разговорились только, когда вновостных лентах промелькнуло имя Онки Сакайо всвязи соскандалом вокруг строительной компании «ШирокиеГоризонты».
        - Ишь ты, куда забралась, - сулыбкой подметила Кора, - вновостях про неё пишут.
        - Акакже, - подтвердила Рита, улыбаясь тоже, небез тайной гордости заоднокашницу, - Я всегда знала, несможет она без того, чтобы всамое пекло влезть.
        Так иразошлись, поулыбавшись друг другу, скрепив рукопожатием тоненькую связующую нить, неразличимую, невесомую, сотканную изсмутных воспоминаний инынешней далекой тени Онки Сакайо, что каким-то неведомым чудовищным рывком угодила наповерхность бескрайнего моря мировых событий.
        Блокнот свой Кора наночь всегда клала под подушку, перелистывала, когда недовольно морщась, акогда снежной блуждающей улыбкой; мир наего страницах по-прежнему был красив итонок, цветы цвели ярко, солнце светило щедро, ласково, ноисюда, как-то незаметно даже для самой Коры вошла суровая тень войны, оставив навсех предметах свой тёмный сумрачный отпечаток.
        «Бежим впотоках алой лавы, неся сердца, как маяки… Как будто просто для забавы: вгорелки, впрятки, вогоньки… Ведь был приказ - бежать непадать. Давай, боец, неподведи. Ведь умереть героем - радость… Списьмом, пригретым нагруди…»
        После побега Аллис Руэл прямо сбала воДворце Съездов, Эдит, разумеется, втотже день потеряла место начальницы губернаторской службы безопасности.
        - Ты где была, век любить тебе черенок лопаты, Хэйзерлей, пока она вокно вылезала!? Я уже молчу про тех ротозеев, что оставили его открытым! Очень многие сегодня будут уволены…
        - Вгневе вы страшны, - прокомментировала Эдит стонкой улыбкой.
        - Что?! - леди Губернатор забавным резким движением приподняла брови; срастерянным удивлением, ещё неуспевшим смениться яростью, она взирала набывшую охранницу.
        - Ничего, - ответила Эдит быстро, непрекращая улыбаться, атолько шире растянув губы, дабы подчеркнуть, что её опасная острота достигла цели, - я только хотела сказать, что я одна вовсем виновата…
        - Так где ты была? - Губернатор перебрасывала содного места надругое папки настоле, - заявление твоё уже подписано, ия неособенно верю, что найдутся оправдания, способные тебя реабилитировать, новсёже… Мне просто любопытно.
        - Я была втуалете, понимаете, всор-ти-ре, втолчке, если угодно, - сулыбкой, ослепительной, как ювелирная витрина, Эдит нарочито конкретизировала доабсурда свой предельно простой ответ.
        - Вон! - завопила леди Губернатор, стремительно краснея всем своим полным красивым лицом, - чтобы глаза мои тебя невидели! Купи себе слабительное! Это значительно сэкономит твое драгоценное время ибольшую часть его позволит проводить именно нарабочем месте!
        Несколько секунд она стояла, тяжело облокотившись настол, приводя впорядок дыхание, всё еще раздражённая; доее слуха донесся изкоридора лёгкий молодой смех удаляющейся Эдит…
        «Ичто мне теперь делать?» - выйдя накрыльцо мэрии, девушка доброжелательно сощурилась насолнце, - «Работы нет, репутация подмочена бензином… Эх, жизнь…» Вспомнились нежные руки Малколма, обвивающие шею. Так тепло, ласково. «Аиладно!» - Эдит шаловливо махнула рукой, словно отбросила этим жестом отсебя прошлые разочарования, вприпрыжку сбежала поступенькам ивеселым шагом пошла пояркой весенней улице, насвистывая какую-то популярную песню.
        Навстречу ей попалась девчонка, раздающая листовки:
        «Вбар требуются сотрудники охраны. Наличие лицензии обязательно.»
        «Пойти чтоли вышибалой?» - подумала Эдит безо всякой досады, - «Ачто? Неплохая идея. Добросовестные ивежливые вышибалы, кстати, большая редкость.»
        Она улыбнулась собственным мыслям и, сложив пополам, убрала листовку внагрудный карман.
        Онки подвернулся один удачный проект, накотором она неплохо подзаработала. Денег, конечно, было ненастолько много, чтобы считать, будто уже имеешь серьёзный задел набудущее, новполне достаточно для того, чтобы потерять голову.
        Она тутже купила себе новую машину. Нет, конечно, Онки непланировала заранее своё феерическое появление перед отдельными личностями «вот смотрите какая я, Всея Вселенная Императрица» - это вышло само собой - купила, какже непрокатиться светерком… Акуда ехать? Наум приходило только одно место, куда ведёт замечательно гладкое ипологое шоссе, заего состоянием следят тщательно, дабы всегда мог без особых проблем проехать кортеж самой Афины Тьюри… Это Норд. Онки ипоехала туда. Попути, уже скорее баловства ради, она была почти уверена, что Саймон даже разговаривать снею нестанет, купила вбутике элитного мужского белья шелковую пижаму скружевами ручной работы. Деньги выложила легко, точно краденые. «Если откажется, найду кому подарить…» - мелькнула мысль, одновременно ипрактичная, иозорная.
        Она отправила ему электронное сообщение, соответствующее привычному жгучему колкому стилю их общения: «Ждёшь ты там или уже перестал, я всё равно приеду. Сегодня.»
        Когда юноша вышел встретить её кворотам, Онки слегка оторопела, она неожидала, что обычно очень упрямый Саймон так запросто её простит. Однако он вышел, иочевидно, простил, причём давно, налице унего читались смущение ирадостная растерянность - он, вероятно, уже успел смириться смыслью, что своим поведением окончательно оттолкнул Онки, иневерил ввозможность возобновления отношений…
        Саймон немного подрос - она заметила это сразу, досада больно ткнула её вбок: «Теперь придётся постоянно носить неудобную обувь навысоченных каблуках, чтобы невыглядеть рядом сним несолидно - так непринято, чтобы мужчина был сильно выше ростом…»
        - Это тебе, - сказала Онки, сунув ему пижаму; ей нехотелось неловкой паузы смучительным поиском темы для разговора после долгой разлуки.
        Саймон взял нерешительно, потрогал плотную бумагу пакета, вкотором лежала коробка спрозрачным окошечком, заглянул вэто окошечко, икогда всё понял, посмотрел наОнки укоризненно:
        - Я невозьму… Этоже просто неприлично… делать такие подарки!
        - Я хочу, чтобы ты спал вэтой пижаме, - ответила она просто, - ижелательно рядом сомной. Что тут неприличного, всамом деле?
        Саймон покраснел, нонестал совать пакет Онки обратно, оставил усебя. Опустил руку. Острый уголок пакета ощутимо клюнул его вбедро.
        Бегло и, кажется, почти без интереса глянув нашикарный новый автомобиль, накотором приехала девушка, он спросил совершенно серьезно:
        - Ты решила свои финансовые проблемы?
        Онки немного обидела прохладная реакция Саймона. Ведь покупала она это действительно дорогое двухместное спортивное авто (теперь пришлось снеудовольствием признаться вэтом самой себе) всёже стайной надеждой вызвать его восхищение.
        - Хочешь прокатиться?
        Он отрицательно помотал головой.
        - Нетрать бензин понапрасну… Нефть вземной коре, говорят, уже может скоро закончиться.
        Он замолчал, повернув голову всторону машины, начистейшем капоте которой застыл большой блик, словно лужица. Подошёл кней, прикоснулся пальцами кидеально гладкой скользкой поверхности. Ивдруг спросил:
        - Ажить мы где будем?
        Онки отметила, что вустах Саймона этот вопрос прозвучал так, будтобы он уже согласился стать ее мужем. Какже долго она ждала этого момента! Атеперь почему-то даже почти необрадовалась. Нет, конечноже, радость была, нопросто уже небезумная, неперехлёстывающая через край. Спокойная такая, уверенная всебе радость.
        - Жить… Эм… Придумаем что-нибудь, - сказала она уклончиво, попытавшись завладеть его рукой.
        - Я так изнал, - сказал Саймон стихой грустной улыбкой, ловко, нонеобидно вывернувшись отнеё, - тебя вообще нельзя воспринимать всерьёз. Ты вот хочешь заниматься политикой, быть «слугой народа», как говорится… Авжизни положиться натебя при этом нельзя. Уже тренируешься чтоли? Заранее? Чтоб существовать точно напредвыборных плакатах - обещаний намиллион, ареальные дела гроша ломаного нестоят?
        - Неговори так, - сказала Онки резко, без малейшего намёка напрежнее игривое настроение, - если я сказала придумаем, значит, придумаем. Ни вкаком деле, Саймон, кроме, пожалуй, мытья стекол, результат приложенных усилий невиден сразу ивполном объеме, потому состороны икажется, что политики только обещают, ноничего неделают. Это нетак. Большая работа стоит заих словами, огромная работа.
        - Быть может, - произнёс Саймон соттенком сожаления, - ивсё равно тебе неследовалобы кидать деньги наветер.
        Онки начала раздражаться, точно также, как ивсегда, когда ей казалось, что ее пытаются научить жить, навязать ей совет или собственную волю. Особенно она злилась, если это исходило отмужчины. Пусть сидит себе налавочке имолчит, место своё знает… Ноона нехотела ссориться сСаймоном, апотому быстро обуздала свой гнев:
        - Теперь несезон помолвок, - сказала она, направляясь кмашине, - квесне видно будет. Уменя много работы пока.
        Саймон неожидал такого поворота событий, он растерялся, сделал несколько шагов кОнки, попытался удержать ее заруку. Влице его мелькнула нежность, пугливая, иоттого еще более очаровательная. Возле дверцы автомобиля они стояли друг напротив друга, Онки уже взялась заручку.
        - Довесны, - произнесла она спокойно исделала гораздо меньше, чем он позволял ей своим долгим, непривычно щедрым взглядом - просто слегка коснулась губами его свежей прохладной щеки.
        Исела вмашину. Иуехала.
        Саймон еще постоял заворотами, бестолково перекладывая изодной руки вдругую пакет сдорогим подарком, проводил глазами плавно скользящий пошоссе автомобиль; его окликнул вахтер, заглянув враспахнутую калитку - пора, дескать.
        Поднявшись ксебе, юноша поставил пакет настол, сам сел рядом, свесив длинные ноги. Глотнул изстакана простывший чай, оставленный после завтрака. Зачем-то полистал найденную неподалёку тетрадку погеометрии. Спрыгнул напол. Снова будтобы нерешительно взял пакет состола. Подержал, любуясь тесненным логотипом модного магазина, потом раздвинул глухо похрустывающие края, извлёк коробку. Несколько мгновений смотрел нанеё, потом, торопясь, раскрыл, достал пижаму…
        Кремовый шёлк, холодный иласковый, словно ключевая вода, заструился унего вруках. Саймон прижал его вгруди, утонул лицом вневесомом пышном облаке, словно вбольшом цветке, пахнущем нежно, волнующе…
        Ему вспомнилось, что мальчишкой еще, лет водиннадцать, как раз, наверное, после отъезда Онки вуниверситет, он видел один сон ипотом очень стыдился занего перед самим собою - Саймону приснилось тогда, будтобы Онки целовала его, долго, нагло, почти недавая дышать, ноему это казалось отчего-то таким прекрасным, словно ничего лучше просто неможет быть…
        Перебирая пальцами скользкий шёлк пижамы Саймон любовался мягкими сливочными переливами цвета.
        Онки.
        Теперь он хотел, причём вполне осознанно, чтобы она его целовала, как втом сне - да чего уж там! - еще крепче ислаще; он хотел, пусть даже пришлосьбы ютиться вдвоём наузенькой раскладушке, открытой всем ветрам, вэтой ее треклятой богадельне - какая, вконце концов, разница, - ведь теперь он был уверен - внутри уСаймона теплело ирадостно ёкало всякий раз, когда он представлял себе круглоглазое лицо спушистыми завитками надо лбом, или повторял медленно, смакуя губами, совсем короткое, немного смешноеимя…
        Онки.
        Она нелюбила вспоминать этот незначительный эпизод своей биографии, носейчас он всплыл вдруг, словно давным-давно затопленная впруду улика, выпал, как выпадает изшкафа алкоголика пустая бутылка из-под выпитого тайком отродни…
        Около двух лет назад наблаготворительном аукционе рисунков детей-сирот она случайно встретила Малколма, который, недавно лишившись очередной поклонницы, находился, что называется, намели, то была их первая встреча после Норда; они посидели вбаре, где Онки ела, порекомендации своего весьма искушенного вроскоши товарища, салат изморских водорослей иеще чего белого исклизкого, она спросила уофицианта, ноназвания незапомнила всё равно; самже Малколм употребил несколько крепких коктейлей, после чего его пришлось укладывать напресловутую раскладушку вофисе организации, где обычно коротала свои одинокие ночи Онки… Потом целую неделю они прожили под одной крышей, питаясь переваренными макаронами стошнотворным запахом сала, что готовились вобщественной столовой «ЦветкаДружбы» для бомжей, людей «находящихся втрудной жизненной ситуации» ипрочего сброда, забредающего наогонёк. Вечерами сидели вдвоём: Малколм строгательным рвением помогал разбирать бумаги, отвечать написьма. ИОнки, опьянённая толи жалостью, толи некстати проснувшейся ностальгией, зачем-то сделала ему предложение. Малколм очень сильно смутился,
благодарил её, конечно, заоказанную честь, юношам вего положении нечасто представляется возможность начать нормальную жизнь, вступив вбрак, но, разумеется, отказал. Пробормотал что-то смутное освоих прочно уже укоренившихся пагубных привычках, душевной лености иневозможности разделить прогрессивные взгляды Онки нажизнь иобщество, тактично отметил, что незаслуживает внимания такой девушки, однако, непреминул заверить ее всвоей непоколебимой готовности кдружбе исотрудничеству - то есть употребил практически все готовые фразы изнабора «классический отказ отвступления вбрак». Онки сначала огорчилась, конечно, но, проанализировав ситуацию, вконечном итоге пришла квыводу, что Малколм проявил мудрость иизрядное мужество, поступив именно так, анеиначе… Онки осталась ему благодарна.
        Носейчас, когда унеё вдуше созрела настоящая готовность сделать предложение юноше, обусловленная чувством, анемимолётным настроением, эти воспоминания стали вызывать раздражение. Как будтобы неудачным сватовством Онки нарушила свою целостность, безвозвратно утратив какую-то часть своего «я»: словно пакет сводой, проколотый иголкой - много, может, иневытечет, новсё равно уже нето…
        Аесли обэтом узнает Саймон? Ведь он ревнив, кажется, втой превосходной степени, когда для ревнивца несуществует ни прошлого, ни будущего - все бывшие игрядущие возлюбленные его избранницы, словно призраки, существуют здесь исейчас, недавая ему покоя. Онки улыбнулась, вспомнив эпизод вгараже - Саймонже был тогда совсем крошкой!
        Она удивлялась тому, что немогла точно определить, когда именно возникло это почти мистическое притяжение между ними - оно уходило корнями взыбкую бездну прошлого… Когда она вернулась вНорд наставницей? Или гораздо раньше, еще вдетстве? Или, может, оно существовало всегда, это притяжение, даже то того, как они узнали друг друга, оно то инашло их, чтобы соединить, итеперь недаст им разделиться, даже если они растеряются, разлетятся далеко, словно отпущенные внебо воздушные шары…
        Саймон общался сМалколмом поэлектронной почте, иопредложении Онки, конечно, знал, причём стого самого дня, вкоторый оно было сделано, однако старший товарищ умудрился пересказать ему эту историю втаком ключе, что она представлялась скорее курьезной, чем сколько-нибудь значительной (как встарых анекдотах «выпил-проснулся-женат») инемогла никого всерьез обидеть.
        ГЛАВА17
        Деятельность «ЦветкаДружбы», направленная против коррупции, организовывалась, разумеется, неумело, по-детски - чему, собственно, неприходилось удивляться, ведь сам посебе «Цветок» был иоставался всего лишь студенческим кружком - девчонками иребятами проводились, как правило, разовые акции, имеющие целью вывести начистую воду конкретного, покаким-то причинам невнушающего доверия представителя власти. Побольшей части, конечно, такие акции завершались провалом, нослучались ивполне успешные. Внекоторых Онки Сакайо участвовала лично, аостальные, обычно, необходились без её идейных решений иорганизаторской искринки.
        Зубастую акулу, однако, нельзя одолеть без зубов - отважным правдолюбцам приходилось временами ходить посамому краю закона - иэто незамедлило принести свои горькие плоды. Однажды, когда Онки, чтобы установить прослушку, влезла ночью вкабинет одной муниципальной чиновницы, накоторую сильно жаловались жители района, навой включившейся сигнализации примчались сразу три полицейские машины - девушку арестовали идоставили вучасток.
        Дело завели сразу, причём достаточно серьёзное.
        - Несанкционированное проникновение вздание, принадлежащее администрации города, - бормоча себе под нос, забивала вкомпьютер капитан полиции, - какого черта захвост ловить тебе там понадобилось?
        - Готовила сюрприз ко Дню Освобождения прославленному молвой народной герою административной службы, - отвечала Онки мрачно.
        - Шуточки шутить будем? - спросила ментовский капитан неприязненно, - давай колись, расскажешь всё, скорее отпустим, - напоследних словах интонация капитана несколько переменилась, перейдя отрезкой обвинительной квоспитательной, вкрадчивой, что неслишком понравилось Онки, - Пусть ты даже кнопок настул насыпать хотела, как эти дураки изоппозиции, я должна знать. Мы - опора страны, всё нас касается, что если вы под шумок государственный переворот готовите?
        Товарищи из«Цветка» добились, чтобы Онки Сакайо выпустили под залог, но, оказавшись насвободе, она находилась под неусыпным надзором полиции идолжна была регулярно являться вучасток. Ей запретили выезд изстраны, идаже вАтлантсбурге патрульные нередко останавливали ее машину, пристально всматривались влицо инадоедливо мусолили документы.
        Онки впринудительном порядке устроили наработу вгосударственную столовую Народного Совета иобязали ежемесячно почастям выплачивать городской администрации штраф вразмере трехсот тысяч атлантиков. Теперь она вынуждена была ежедневно проводить четыре часа своей жизни, прислуживая депутатам заобедом, складывая тарелки впосудомоечную машину ивыпотрашивая нутро маленьких ползающих роботов-мусоросборников.
        Случилось всё как назло весной, перед началом цветения тюльпанов, истаким вот «багажом» Онки должна была ехать вНорд делать предложение Саймону, раз уж обещала.
        Сезон помолвок - самое удивительное время вгоду, когда вся столица преображается, принаряжается кэтому великому празднику самой жизни: вкаждом дворе, сквере, парке, нагрядках, наклумбах, влотках ивкадках набалконах - везде поднимают свои тугие головки разноцветные тюльпаны. Желтые, фиолетовые, пятнистые, тигровые, торжественные белые, кремовые, ярко-алые, бордовые, строгие чёрные… Ивечера необыкновенно нежные, золотистые, нежаркие; израскрытых окон слышится музыка, звон бокалов, веселых смех гостей; набалконах девушки увлеченно целуют своих юных хорошеньких женихов…
        Онки Сакайо ехала, опустив стекла. Ей нехотелось терять неповторимый аромат весеннего города. Притормозив возле огромной клумбы ввиде флага Новой Атлантиды - тюльпаны разных цветов были высажены группами всоответствии сузором наполотнище - Онки Сакайо выбрала для Саймона самый красивый цветок, прохладный, сочный, сшелковистыми, плотно сжатыми пока лепестками, пообычаю - белый, бережно срезала его иположила напереднее сидение почтительно, точно пассажира.
        - Ты ведь знаешь, уменя есть право подумать несколько дней, - сказал юноша сдержанно, принимая отнеё этот символ предложения руки исердца.
        Они вмолчании прошли несколько десятков шагов поаллее.
        - Доменя дошли слухи, будто утебя неприятности сзаконом? - Саймон остановился сам иудержал заруку Онки. Теперь они стояли вцентре усыпанной песком парковой дорожки друг напротив друга.
        - Да, - подтвердила Онки собескураживающей улыбкой, - ничего серьезного. Влезла ночью вокно районной администрации. Забудь…
        - Невижу тут ничего смешного.
        Слова Саймона прозвучали так, что она тутже перестала улыбаться. Ей всегда становилось непосебе, когда он подобным образом преображался, становясь невообразимо далеким, холодным, строгим.
        - Опять этот твой студенческий клуб?
        Онки кивнула.
        Он ничего неговорил, продолжая смотреть нанеё испытующе. Итогда будтобы оправдываясь - ей самой неслишком понравилась собственная интонация - она призналась:
        - Понимаешь, я чувствую, что это дело - моя жизнь.
        - Ая? - спросил Саймон без тени кокетства, серьёзно ичуть грустно, ни намиг неотпуская её взглядом.
        Онки видела перед собою его глаза, огромные, как небо, изумрудное небо выдуманных миров, иона несмогла побороть преувеличенность впечатлений, характерную для влюблённости, схватила его руки всвои, поцеловала каждую, изашептала, быстро, горячо:
        - Ты тоже моя жизнь, другая её сторона. Умонеты две стороны, понимаешь, ибез этого она небудет монетой, точно также, как ижизнь небудет настоящей жизнью, заполненная чем-то одним. Две стороны одной монеты, понимаешь, - повторила она ссилой, - ия немогу выбрать между ними…
        Саймон вырвал свои руки унеё.
        - Значит ты нелюбишь меня.
        - Ну ачто тебе надо? Чтобы я отказалась отвсего исиделабы весь век рядом стобой? - выпалила она спрорвавшимся раздражением. «Опять он обиделся, вот холера!» - пронеслось унеё вголове.
        - Да, - сказал Саймон просто. Приоритет счастья вдвоём перед всеми остальными ценностями казался ему естественным.
        - Ты хочешь привязать меня ксебе, - воскликнула Онки, уже нестараясь скрывать поднявшийся вней гнев, - обрезать мне крылья? Это так по-мужски… Я непотерплю такого. Женщина - свободное существо, созданное для полёта, анедля жалкого копошения вбыте…
        Она умолкла, небез труда притушив нарастающее негодование.
        - Акакже любовь? - спросил Саймон, погладив пальчиками лепестки принятого отнеё цветка. Тюльпан, белый, как первый снег, как чистый лист, как мгновенная слепота отяркого света, сиял унего вруках, будтобы укоряя Онки, обличая её волжи.
        - Ачто, по-твоему, любовь должна мешать делать главное дело жизни? - возмутилась она, - кчёрту тогда такую любовь!
        - Икчёрту дело, которое мешает человеку быть счастливым вличной жизни, - втон ей ответил Саймон.
        Он срезал сразу два тюльпана, красный ичёрный, навсякий случай, чтобы иметь возможность изменить своё решение влюбой момент, даже всамую последнюю секунду. Пообычаю, следовало положить цветок-ответ вобитый чёрным бархатом футляр. Саймон положил два цветка рядом изакрыл крышку.
        Поставив футляр наколени, он стал размышлять окаждом цветке вотдельности. Приятнее было, конечно, думать окрасном. Волна ласковых мурашек пробегала унего попозвоночнику, стоило только Саймону начать представлять себе всё то, что моглобы начаться сразу вслед заволшебным мгновением, когда Онки, подняв крышку футляра, обнаружилабы внутри яркий, как пламя, тюльпан.
        Юноше легко, радостно воображалось, как они поедут натакси вмэрию, апотом вотель, иподороге она непременно будет целовать его, опрокинув назаднее сидение, как вкино; апотом, уже вномере, деловито, нонемного взволнованно, Онки своими руками развяжет его элегантный праздничный галстук ипообычаю выбросит изокна отеля, он полетит красиво, словно клочок серпантина, иони, обнявшись, проследят заего падением - ночью или ранним утром прохожие часто находят галстуки наасфальте, особенно весной илетом, всезон помолвок; говорят, хорошая примета - найти галстук - согласно поверью, счастье тех, кто его бросил, небольшою своею частью озаряет нашедшего…
        Онки стояла около ворот, взволнованная, немного бледная, усталый вид ее говорил, что, скорее всего, она впоследнюю ночь неспала, заглушала тревогу работой, пила чёрный кофе, нервно покачивая под столом ногой, поминутно взглядывала нанастенные часы, дожидаясь утра…
        Саймон одевался особенно тщательно. Подвел глаза, подчеркнул ресницы - как всегда - несколько точных взмахов кисточкой… Глянув напоследок взеркало, он несколько раз провел пуховкой пощекам, заметно побледневшим, осунувшимся; он слегка нахмурился, обнаружив этот изъян, хотя благородная бледность нисколько его непортила, анапротив, подчёркивала изящество образа - облаченный вбелоснежную вышитую сорочку сширокими рукавами, хрупкий, тоненький, согромными, впол лица, зелёными глазами он казался сошедшим скартинки, изображающей прелестного малокровного принца какой-нибудь древней вымирающей династии.
        Вотделанном бархатом ритуальном футляре всё еще лежало два тюльпана - чёрный иалый.
        Завидев Онки издалека, Саймон замедлил шаг; унего оставалось всего несколько минут, чтобы принять самое главное вего жизни решение, ион никак немог принять его. Обиды ижелания боролись внем, бились, точно птицы ввоздухе, сердечко трепыхалось под нарядной рубашкой, предвкушение скорой развязки пробегало попозвоночнику, как поклавишам рояля, быстрыми холодными пальцами. Саймон зажмурился. «Досчитаю допяти ирешу…»
        Он стоял, притаившись задеревом внескольких шагах отОнки. Внезапно унеё зазвонил мобильный. Она ответила, иСаймон стал невольно прислушиваться ктому, что говорилось, слов он немог разобрать, носудя повсему Онки энергично, горячо доказывала кому-то что-то, ивэтот момент для неё насвете несуществовало ничего, кроме собеседника надругом конце волны, несущей сквозь пространство сигнал связи - Саймон готов был поручиться, что появись он сейчас из-за дерева, онабы отмахнулась отнего как отмухи, настороженно прислушиваясь кголосу втрубке…
        «Стаким соперником как работа тягаться бессмысленно, - решил Саймон, - иесли я сейчас отвечу согласием, то эта напрасная икровопролитная война станет моей жизнью; супруги трудоголичек обречены наунылое существование - целый день сидеть иждать, когда она придёт, озабоченная, хмурая, сосвоими далёкими мыслями, впервом часу ночи, ибросит, точно крысе крошку, усталую скупую ласку…»
        Он быстро извлёк изфутляра один цветок, и, спрятав его запазухой, покинул своё укрытие. Онки уже повесила трубку, ноеще незамечала юношу, находясь под впечатлением разговора.
        - Здравствуй, - сказал Саймон, протягивая ей футляр. Теперь он уже несомневался. Лицо его было непроницаемо.
        - Здравствуй, - ответила она наавтомате, точно отбросила назад лёгкий мячик вигре, заметно было, что ей трудно сосредоточиться напроисходящем, - ты принёс мне ответ?
        Онки спросила так, словно невидела протянутого футляра, риторически, рассеянным тоном. Она всё еще возвращалась кСаймону изсвоего мира, постепенно, неторопливо, игордость его была задета.
        - Извини, - сказала она, - там неприятности просто удевочек…
        - Апочему меня должно это волновать? - спросил юноша свызовом, - унас помолвка, аты думаешь окаких-то совершенно чужих людях!
        - Я должна оних думать, маленький эгоист, - сказала Онки соспокойной улыбкой, принимая унего изрук футляр, - где, кстати, свидетели? Без нихже нельзя открывать…
        - Мы непозвали.
        - Небеда, - воскликнула Онки весело, - найдём.
        Наскамеечке валлее сидело несколько воспитанников.
        - Вы нам непоможете? - спросила она приветливо, - каждому достанется побокалу сладкого шампанского!
        Подростки, три девушки идва юноши, заметно воодушевились. Только сейчас Онки приметила среди них Аделаиду. Та вымахала почти наголову выше своей «старшей сестры» иуже вполне уверенно тискала ласково льнущего кней молодого человека. Узнав Онки, взнак приветствия она лишь небрежно кивнула ей ввысоты своего подросткового мироощущения.
        - Погодите, я сейчас принесу бутылку измашины!
        Вся компания удивлённо застыла, наблюдая зарадостной суетой, проявляющейся вкаждом жесте девушки, изаее нарядным, нонеожиданно мрачным спутником.
        «Аона ведь любит меня…» - это озарение отозвалось болью вдуше Саймона, глядящего вспину бегущей кворотам Онки, весь силуэт ее, казалось, лучился отсчастливого предвкушения, ион отвернулся, невсилах смотреть дольше.
        - Ты чего такой смурной, - спросила его Ада, - всёже вроде намази увас…
        Саймон неответил, стоял тихий, задумчивый. «Ещё ведь можно всё изменить…» Запазухой унего, словно второе сердце, пригрелась головка другого тюльпана.
        Вернулась Онки сбутылкой игроздью высоких бокалов. Подростки столпились вокруг неё, зашелестела золотистая фольга.
        - Сперва откроем шампанское! - Онки поставила чёрный бархатный футляр наскамейку, чтобы немешал, ивзялась запробку.
        - Эх! - шампанское хлопнуло, зашипело, взметнулась пышная белая пена, ребята дружно зааплодировали.
        Воспользовавшись суматохой, Саймон быстро раскрыл заветный футляр, одиноко стоящий наскамейке, ибыстро положил туда другой, припрятанный нагруди тюльпан.
        - Агдеже жених? - обернулась кнему сдвумя бокалами Аделаида.
        Он испуганно вскинулся, спрятал руки заспину, неуверенно шагнул всторону весело гудящей компании.
        - Волнуешься? - заботливо спросила Ада, вручая ему бокал сзолотистым искрящимся напитком, итутже утешила его всвоей нарочито грубоватой манере, - недрейфь, неказнь.
        - Впереди самый торжественный момент, - провозгласила Онки, взяв соскамейки футляр, - подержите-ка, кто-нибудь, мой бокал…
        Она зажмурилась, откинула крышку. Все замерли, готовые взорваться шквалом аплодисментов истандартных шумных поздравлений.Но…
        Сразу два тюльпана лежали нанежном бархате головка кголовке - алый ичёрный - «да» и«нет», они переплелись своими длинными остроконечными листьями, словно обнимая друг друга…
        - Что это значит? - спросила Онки. Вее голосе чувствовались ирастерянность, иизумление, иобида.
        - Это мой ответ, - просто ответил Саймон, - я незнаю…
        - Когда будешь знать, сообщишь, - ответила Онки снескрываемым раздражением, выплеснула шампанское нагазон, бросила бокал следом - он разбился вдребезги, угодив вствол дерева - ипошла кмашине, - хорошего дня, ребята!
        Те поудивлялись немного, подёргали плечами, сдержано посочувствовали Саймону иушли, забрав ссобою честно выигранную врулетку жизни бутылку хорошего шампанского. Ада шла последней, создоровой молодецкой жадностью обнимая заплечи своего отчего-то сдавленно хихикающего юношу. Саймон проводил их взглядом.
        Присев наскамейку, он поставил наколени злосчастный футляр стюльпанами. Бережно вынув алый, положил его головкой наладонь, как младенца, полюбовался, погладил пальцами прохладные сочные лепестки. Крышку футляра он состуком захлопнул, запирая там, словно вгробу, одинокий чёрный цветок.
        Кора Маггвайер получила долгожданный отпуск, носовершенно незнала теперь, что ей сним делать. Родни нет, друзья растеряны неведомо где - куда податься? Приехала, конечно, вАтлантсбург. Навокзале впервые по-настоящему растерялась… Столько людей, все спешат посвоим делам. Итолько унеё, уКоры, никаких дел нет, ивближайшее время непредвидится.
        Она зашла вмаленькую закусочную, поставила настул нехитрые пожитки военного человека, упакованные втугой брезентовый рюкзак, попросила принести кофе.
        Официант, кивнув, удалился. Кора извлекла изкармана ираскрыла свой заветный блокнот. Попривычке. Голова была пустая, как барабан. Строчки рождались трудно, каждую приходилось вытягивать, словно нитку изполотна.
        Официант вернулся сдымящимся кофе. Кора придвинула ксебе чашку, глотнула обжигающий чуть горьковатый напиток, огляделась. Может, выпить? Немного совсем. Для вдохновения…
        Заказала виски сколой. Потом повторить. Ипотом ещё раз. После четвертой порции придумала позвонить Максу. Идея возникла очень естественно, органично, ведь он как-никак знакомый, пусть много лет прошло, всё такое, нопочемубы непозвонить, вдруг ему тоже делать нечего, ион окажется непротив выпить где-нибудь почашке чая… Неприятность была только одна - Кора незнала номера. Ноиэто, как выяснилось, проблема вполне разрешимая. Услужливый официант принес ей телефонный справочник.
        Аберберг… Аварес… Аино… Кора снажимом вела пальцем поисписанной бисерно мелким шрифтом странице. Акницкие… Аллен… Анбрук! Нашла! Справочник был старый, трёхлетней давности. Интересно, они никуда непереехали?
        Слушая первый протяжный гудок втрубке, она обнаружила, что немного нервничает. Ответил мужской голос, молодой, очень приятный. Носмутное воспоминание подсказало Коре: это неМакс.
        - Здравствуйте. Квартира профессора Объединённого Университета Ванды Анбрук, верно?
        - Да, - ответил голос, - ноледи Анбрук сейчас нет, передать ей что-нибудь?
        - Нет, спасибо, я перезвоню, - судя понетерпеливому молчанию втрубке молодой человек собирался отключиться, ноКора остановила его, - прости, аскем я имею честь общаться? Вы родственник?
        - Горничный, леди, - ответил голос несколько удивлённо.
        - Асупруг леди Анбрук сейчас дома? - спросила Кора.
        - Нет, ксожалению, молодой господин отправился помагазинам, - пояснил горничный, - Вы можете оставить свои контактные данные. Свами обязательно свяжутся.
        Кора неохотно нажала «отбой». Вот чёрт. Ипочему всякие разные знакомые обладают этим противным свойством: обычно, когда нехочешь никого видеть, они покоя тебе недают, авозникает срочная надобность, так они исчезают, причём все разом?
        Кора вышла изкафе ирешила поискать адресную книгу - настроение было как раз подходящее для того, чтобы заявиться вгости без приглашения. Вот вернётся измагазина Макс, авгостиной унего - натебе! - старая знакомая, сидит намягком кожаном диване, качая ногой, премило болтает сгорничным - он представлялся Коре исключительно хорошеньким, вчистом белом передничке - то-то будет сюрприз!
        Когда она подъехала натакси кдому Анбруков, Макс уже вернулся - он как раз вынимал избагажника автомобиля пакеты, туго набитые провизией.
        - Привет, - сказала Кора весело, и, как ей самой показалось, чуточку глуповато.
        - Здравствуйте, - ответил Макс, удивлённо оглядывая незнакомую девушку ввоенной форме.
        - Неузнаешь? - поторопилаона.
        - Корнелла? - ссомнением вголосе пробормотал Макс. Иприсмотрелся, ипризнал, ипросиял невинной радостью. Он нисколько неизменился, всё такойже трогательно нескладный, ушастый, голубоглазый. Только Кора выросла исмотрела нанего теперь прямо - глаза вглаза.
        - Ну наконец-то! Давай, чтоли, обнимемся после долгой разлуки! - воскликнула она снапускным задором ивесьма бесцеремонно схватила Макса, смачно облапив его спину своими большими руками.
        - Пойдём вдом, - тихо сказал он, мягко, норешительно отстраняясь, - ты, наверное, устала сдороги.
        Вгостиной накрыли чай. Горничный, как ипредчувствовала Кора, оказался симпатичный, нестарше двадцати, вопрятном белом передничке, правда без волана, который рисовало ею воображение. Он расставлял тонкие фарфоровые чашки аккуратными внимательными пальцами. Наливал заварку изнебольшого чайника сэлегантно изогнутым носиком. Потом деликатно удалился, оставив господина наедине сгостьей. Зачаепитием немного поговорили про фронт, про политическую ситуацию иещё очём-то неслишком значительным, поговорили поверхностно, как полузнакомые натрамвайной остановке.
        Наклонив чашку, Кора разглядывала чаинки, налипшие накрая. Открылась дверь, ивгостиную вошёл другой молодой мужчина, по-видимому, нянь, сгодовалым ребенком наруках.
        - Он плачет, господин Макс, непереставая, зубик, наверное, опять лезет, может, вы попробуете сами его успокоить? Папины руки всё-таки милее…
        Из-за двери выглядывал еще один ребенок. Девочка.
        - Верне, иди вдетскую, - строго сказал ей Макс, агодовичка взял отняня, умело ибережно. Ребенок сразу прижался кнему, засопел довольно.
        Девочку увел тем временем куда-то мальчишка постарше, лет тринадцати, очень красивый, тоненький, кудрявый, носовсем непохожий… Приёмный? Любопытство мучило Кору, носпросить она стеснялась.
        - Агде Ванда?
        Младенец, сидя наруках уМакса, увлеченно сосал большой палец. Унего изо рта сбоку свисала длинная ниточка прозрачной слюны.
        - Она уехала намеждународный симпозиум, посвященный вопросам развития общества.
        - Надолго?
        - Начетыре дня. Вчера я проводил ее ваэропорт.
        Макс качал ребенка, уложив его наруки словно влюльку. Он расхаживал сним покомнате, время отвремени нашёптывая что-то ласковое. Кора ощущала лёгкую неловкость оттого, что ей пришлось стать свидетелем столь интимной домашней сцены.
        - Нехочешь прогуляться?
        - Куда?
        - Ну… эм… впарк. Или вкафе посидеть.
        Младенец отпокачивания наруках быстро уснул. Нажатием кнопки настоле Макс вызвал няня.
        - Да вы прямо волшебник, - войдя, шёпотом воскликнул тот снескрываемым восхищением, - я три часа немог его уложить…
        Макс шепотом дал няню какие-то указания, по-видимому, насчёт ребенка, осторожно, чтобы неразбудить, отнёс его наверх иположил вкроватку.
        Пока он отсутствовал, Кора осмотрела гостиную ивыглянула вкоридор. Заодной иззакрытых дверей состеклянным витражом внежных пастельных тонах кто-то стоял. Она поняла это полегкой тени, метнувшейся повитражу. Ребенок, наверное. Подумала так, итутже забыла обэтом.
        Вернулся Макс.
        - Можно ипрогуляться немного, - сказалон.
        Когда они выходили, дверь свитражом чуть приоткрылась, иКора успела разглядеть стоящего занею человека. Это был очень красивый мужчина, высокий, судивительно изящными, благородными чертами лица - мелко вьющиеся волосы шикарной копной топорщились унего наголове - нонесмотря накрасоту, что-то печальное, болезненное читалось вовсем его облике. Точно тёмная печать лежала наего высоком бледном челе.
        - Акто это там, задверью? - спросила Кора уМакса, когда они вышли издома.
        - Джонни. Старший муж Ванды, - ответил он буднично.
        - Всмысле?
        - Ну… Какбы тебе объяснить покороче… Религия той страны, где родилась Ванда, позволяет женщине иметь несколько мужчин, ивсе они считаются законными мужьями…
        - Нонаша религия такого недопускает! Ивнашей стране нет таких законов! - возмутилась Кора, - икак ты это унижение терпишь?
        - Ты многого незнаешь онас, - мягко возразил Макс, - невсё так просто… Ванда невзялабы меня, еслибы… Джонни серьёзно болен. Вкрови что-то, сложно называется, я непомню. Заним уход нужен, ему часто требуется моя помощь, особенно если унего приступы, бывает, носом или горлом как пойдёт кровь, инеостанавливается… После этого он, обычно, несколько дней лежит, слабый совсем, как котенок. Я кормлю его сложки иподкладываю подушки под спину, чтобы он мог садиться.
        - Тот кудрявый мальчик - это егосын?
        Макс кивнул.
        - Адевчушка?
        - Верне моя дочь, - ответил он, улыбнувшись стихой гордостью.
        - Самый маленький ребенок тоже твой?
        - Возможно, мой, авозможно - нет. Ванда ночует ивмоей комнате, ивкомнате Джонни, - пояснил Макс слёгким смущением, - Она имеет право неговорить нам, чьих детей она носит ирожает, чтобы мы любили их всех как своих родных…
        Внебольшом летнем кафе Кора сразуже заказала виски сколой.
        - Переварить твою жизнь без аперитива невозможно, - пояснила она полушутя-полусерьезно.
        Макс заказал себе белый чай, блинчики снежным крабовым суфле илистьями зеленого салата, графинчик свежевыжатого сока. Сразуже попросил рассчитать, вручив официанту платиновую карту. Коре, уже изрядно пьяной, бестолково вырывающей изпространства предметы неторопливым плавающим вниманием, бросились вглаза сведения одержателе карты - ряд выпуклых букв наеё внешней стороне: «Vanda M. Anbrook».
        - Ты всегда расплачиваешься её карточками?
        - Уменя своих просто нет. ИуДжонни тоже. Все деньги внашей семье зарабатывает Ванда.
        - Иона спокойно позволяет вам тратить сколько хотите?
        - Ты совсем детские вопросы задаёшь, Кора. Наши отношения построены навзаимном доверии иуважении. Никому ивголову непридет эти простые ичестные принципы нарушить.
        Кора заказала себе ещё одну порцию виски сколой. Макс смотрел нанеё укоризненно, ноничего неговорил.
        - Какже ты всё-таки смирился сэтим, ну, сДжонни…
        - Современем. Сначала, конечно, никак немог привыкнуть, очень ревновал, первые три месяца после свадьбы неподпускал ксебе Ванду…
        - Апотом?
        - Она сказала мне, что Джонни скоро умрет. Сего болезнью один шанс изтысячи прожить столько, сколько он уже прожил… Инаш общий долг сделать так, чтобы последние свои дни он провёл влюбви ирадости. Она так убедительно тогда рассуждала, что я почувствовал - всё именно так, как она говорит, ипросто неможет быть иначе. Апотом Ванда сделала такую вещь… даже незнаю, какими словами рассказать тебе обэтом…
        Макс отвернулся кокну ибольшие трогательные уши его порозовели.
        - Однажды вечером она пришла вмою комнату вместе сДжонни, имы оба были снею, она так иуснула доутра - между нами… Ипосле этого моё чувство кДжонни удивительным образом углубилось; мысль, что Ванда унас одна, перестала причинять мне боль, я почувствовал свое родство сДжонни через нашу общую женщину, ведь она унас всё равно что мать удвух братьев… Вту необыкновенную ночь это осознание пришло ко мне, иревность перестала мучить меня совершенно.
        Кора выпила, скривившись. Она знала, конечно, что насвете существуют страны, вкоторых господствуют самые разные дикие обычаи, вызывающие улюбого цивилизованного человека как минимум вежливое изумление… Её сознание предпочло отринуть поступившую внего информацию - слишком уж чуждо было Коре то восприятие мира, которым делился снею сидящий напротив Макс.
        Она глянула вокно. Влегких сумерках город казался тонким узором наопаловом медальоне - чёткие контуры потемневших зданий, мягкие пастельные переливы впостепенно гаснущем небе, витрины истекла домов, отсвечивающие бледно-голубым…
        Ей больше нехотелось слушать отом, как Ванда Анбрук организует свою жизнь сдвумя мужчинами; Коре стало противно, она, морщась, глотала виски. Макс говорил:
        - Я полюбил Джонни. Ему ведь тоже тяжело было примириться смоим появлением. Его отдали Ванде десятилетним мальчиком, уних такие законы, что муж растёт вдоме жены, она очень его баловала, души внем нечаяла, она обещала ему, что невозьмёт больше никого, ион всегда будет единственным… Ванда нестремилась следовать традициям, она мыслит прогрессивно исчитает, что многомужество унижает достоинство мужчины… Она хотела стать примером для многих своих соотечественниц, прожив всю жизнь содним мужем… Нопотом Джонни заболел. Для Ванды это оказалось большим ударом, она исейчас даже недоконца смирилась стем, что он вскоре уйдет отнас… Я часто замечаю, как она нанего смотрит, когда он невидит. Грустно инежно… Втакие моменты мне труднее всего удержаться отревности… АДжонни мудрее меня. Он сам просил Ванду взять второго мужа, ему часто становится плохо, авдоме нужен хозяин… Иего сыну нужен будет отец. Ради него Джонни готов поступиться гордостью иделить любовь Ванды сомной…
        Помолчали.
        - Мне нужно вернутся домой кдесяти часам, отпустить няня, пожелать детям спокойной ночи…
        - Да, конечно, извини, что я так бесцеремонно влезла втвою жизнь, - провозгласила Кора сгротескным пьяным самобичеванием, - мне нестоило приходить.
        - Неговори так. Я рад был тебя увидеть.
        Напоследок Кора ещё выпила, торопливо, прямо устойки бара.
        - Пройдёмся, - сказал Макс тихо изаботливо предложил ей руку, - мне кажется, тебе полезно будет немного освежиться…
        Наулицах начали зажигаться фонари. Сначала натой, покоторой шли, потом наследующей, идальше, поцепочке - будтобы маленькая незримая фея летела мимо фонарей икасалась их, одного задругим, тонкой волшебной палочкой. Бензинный дух дня постепенно рассеивался, ивоздух наполнялся сладким ночным ароматом цветущей черёмухи.
        Кора остановилась ни стого ни ссего посреди дороги изадрала голову.
        - Смотри, какая она красивая.
        Черёмуха стояла вся золотистая, светящаяся, цветы илистья казались прозрачными, стеклянными вмягком фонарном свете.
        - Аты веришь, что любовь может длится пока ты живёшь, сколь угодно долго, идаже нарасстоянии? - спросила Кора пьяным голосом.
        - Любовь, нет, - ответил Макс, подумав, - то, что ты имеешь ввиду, это просто фантазии, мысли, воспоминания… Любовь - действие, она существует только внастоящем времени, здесь исейчас.
        Кора круто развернулась кнему.
        - Носейчас мне кажется, что я люблю тебя, Макс! - воскликнула она, сделала шаг вперёд, жадно прижала его ксебе, стала говорить быстро, много ипутано, дыша ему влицо парами виски, отом, что нафронте постоянно думала онём, как оединственном утешении, светлом лучике счастья, музе…
        - Тебе завтра стыдно будет засвои слова, - сказал Макс спокойно ипечально, - лучше тебе поспать, - он высвободился отнеё быстро, седва заметной брезгливостью, какую обычно испытывают трезвые кпьяным, - хочешь, я постелю унас, вкомнате для гостей?
        Кора хмыкнула патетически-пьяно.
        - Нет, - сказала она, сопроводив свой отказ решительным жестом, - я лучше пойду вгостиницу.
        Макс пожал плечами.
        - Доброй ночи, - сказал он ипошёл дальше почеремуховой аллее, неоглядываясь, всвой большой уютный дом, где ждали его дети.
        Кора осталась стоять под деревом.
        Задрав голову, молодая сильно пьяная женщина долго смотрела вверх, нанежное сияние цветов взолотистом свете фонаря.
        - Вот так, друг, - сказала она, обращаясь кэтой безмолвной красоте, озаряющейее.
        Листья черемухи слегка шевелились отлегкого ветерка, отчего она казалась существом вполне одухотворённым инелишённым разумения.
        - Так, друг…
        Мысль натянулась, напряглась упруго иоборвалась. Кора забыла, что именно она хотела сказать дереву. Ветерок, налетев неожиданно ирезво, сорвал снего облако мелких белых лепестков, они закружились подобно снегу…
        - Давай, старина, непоминай лихом, - Кора ободряюще похлопала черёмуху ладонью постволу инетвердым шагом отправилась кмагистрали ловить такси.
        После задержания Онки Сакайо «антикоррупционная деятельность» её юных товарищей, полных энергии издоровой жажды справедливости, несколько поутихла, нонепрекратилась совсем. Они продолжали планировать «ловушки» для недобросовестных госслужащих, тайно фоторгафировать их вфешенебельных ресторанах слюбовниками, разряженными вмеха иосыпанными сног доголовы жемчугами ибриллиантами.
        Однажды наулице, неподалёку отсупермаркета, куда Онки обычно выбегала вовремя работы купить себе перекусить, кней подошли две девушки вштатском - самые обыкновенные свиду горожанки. Они быстро взмахнули перед лицом Онки серыми корочками:
        - Служба Государственной Безопасности, - тихо, ноочень чётко выговорила одна изних, - пройдёмте, пожалуйста, снами.
        «Ничего себе, - подумала Онки слёгким оттенком бахвальства, - кто пришёл про мою душу, я думала, что они такой мелочёвкой незанимаются.»
        Она знала, что девочки изСГБ работают ловко, ладно, красиво - ни пакетов наголову, ни резких ударов под дых - новсё-таки было немного страшно… Существуютже разные цветные таблеточки, разработанные специально для органов, которые вызывают приступы панического ужаса, онемение различных частей тела, галлюцинации… Есть ведь видео, которые сотрудницы службы безопасности заставляют задержанных смотреть - ите потом готовы навсё, они катаются пополу вслезах иумоляют только ободном - немедленно выключить…
        Что если как-нибудь иначе, более деликатно ичисто, чем опусканием головы вкадку сводой, ноеё, Онки, всё-таки будут пытать? Пытка - как известно, неслишком хороший инструмент впоисках истины, разумеется, если мы действительно хотим ее найти, анепоставить галочку вжурнале раскрытых преступлений, ведь среднестатистического человека, иэто вполне естественно, дотакой степени деморализует сильная боль, что он готов взять насебя хоть три чужие вины… Онки непредполагала всебе самой духовной крепости народных героев, которые выдерживали пытки, непроронив ни звука.
        - Мы неимеем никакого отношения кагрессивной политической оппозиции, мы неготовим переворот, унас нет оружия, - терпеливо объясняла она обладательнице «серого билета», стоящей подругую сторону длинного стола, вторая гэбэшница сидела заэтим столом изаписывала, - мы пытаемся решать проблемы общества, мелкие проблемки, докоторых увласти недоходят или невсегда дотягиваются руки, мы вамже, государству, ипомогаем. Проворовавшиеся чиновники, ведь это проблема государства, разве нет? Вовсе времена так было: если власть бездействует, вборьбу вступают простые люди.
        - Спасибо запомощь, - отозвалась гэбэшница снадменным хмурым смешком, она прошлась вдоль стола, вытянула изпачки сигарету, нонеприкурила; её напарница записывала что-то вблокнот; подождав, пока она закончит, девушка снезажжённой сигаретой продолжила, - новы ведь, наверное, знаете, что некоторые действия являются противоправными, ивлекут засобой ответственность согласно действующему законодательству?
        - Знаю, - спокойно ответила Онки, - ноиначе, вы неможете этого невидеть, внекоторых случаях - никак. Мы действуем всеми доступными методами. Но, ещё раз подчеркну, мы непричиняем никому вреда, мы мирная организация, наш удел ненападать, азащищать…
        - Что вам известно опогроме вСурразай-Дорбу? - перевела тему девушка, которая записывала вблокнот.
        Онки неждала подобного вопроса ирастерялась, она была уверена, что интерес кней состороны органов является прямым следствием деятельности студенческой организации «ЦветокДружбы»…
        - Ничего конкретного, - произнесла она, собравшись сдухом; Онки решила, что иизэтого пламени вернее всего её вынесет конёк правды, - я писала своим знакомым, которые там служат, внадежде получить какую-нибудь информацию изпервых рук, потому что, насколько я знаю, значительная часть мыслящих людей убеждена, что дело закрыто незаконно, группа журналистов прибыла туда скамерами иблокнотами, это, вы понимаете, неоружие, они пытались напасть наслед, даже нашли кое-что… Итогда как изпод земли выросли перед ними здоровенные девицы вповязках спрорезями для глаз, савтоматами наперевес, ивежливо велели нам убираться подобру-поздорову. Разумеется, икамеры, иблокноты уних конфисковали. Но, вернувшись ни счем, эти отважные очевидцы утверждают, что следы наземле указывают нато, что вСурразай-Дорбу находилась военная техника…
        - Какже ответили вам ваши знакомые? - неожиданно улыбнувшись, спросила гэбешница, поигрывая сигаретой, - добровольная помощь следствию окончательно убедит нас втом, что вы действуете винтересах страны.
        Онки непонравилась эта улыбка, какая-то панибратская, льстивая.
        - Ничего, - ответила Онки, и, ксчастью, это тоже было правдой.
        Рита Шустова, прочтя её письмо, сразуже его удалила, будтобы неполучала никогда. Ну неписатьже вответ, что она лично поприказу Тати Казаровой участвовала воперации «обезвреживание журналистов»? Дружба-дружбой… Рита нестолько тревожилась засебя, ей было почти всё равно, она переживала заподругу - шило унеё водном месте, вечно впишется вочто-нибудь рискованное - Сурразай-Дорбу слишком опасная тайна, чтобы доверять её таким вот дотреска заряженным жаждой справедливости, как Онки Сакайо…
        - Я вообще неполучила письма вответ.
        - Вот как? - спросила гэбэшница, - ичтоже вы думаете? Естьли увас предположения?
        Онки почувствовала, как сердце вней трепыхнулось. Сейчас ей стало действительно страшно, иона этого страха почти нестыдилась. Задачи, стоящие перед этими двумя девушками изСГБ, могут быть какими угодно.
        - Предположения должны подпитываться фактами, аих унас нет, - ответила Онки, осознавая, что очевиднейшим образом уклоняется отответа, иэтим может навлечь насебя подозрения.
        - Мы будем наблюдать завами, - сказала гэбешница, и - наконец-то! - прикурила свою сигарету; Онки чувствовала уже некоторое раздражение, наблюдая забестолковым перетиранием её между пальцами, - хотите?
        Гэбэшница подтолкнула пачку, лежащую настоле, предлагая Онки.
        - Я некурю, - ответила та почти неприязненно.
        - Это хорошо, - сотрудница госбезопасности непринуждённо откинулась вкресле, некоторое время дымила молча, апотом изрекла, как показалось Онки, соттенком иронии, - играйте, играйте вборцов заправду, играйте, да незаигрывайтесь, - глаза её коротко блеснули сквозь завесу дыма, - я вас как друг предупреждаю, работайте, дело хорошее, ноневезде безнаказанно можно совать любопытные носы… Опасно дергать заниточки, незная истинного размера паутины, которую раскачиваешь, ивеличины паука, который наней сидит… То, что случилось недавно свашей подругой - это предупреждение, своей неудачной шуткой вборделе вы задели интересы очень большой величины криминального мира. Она ещё легко отделалась…
        «Лиз!..» Сердце Онки сжалось отжалости итутже вспыхнуло гневом.
        Последнее замечание показалось ей дотого возмутительным вустах человека, который служит родине, что она чуть было некрикнула: «Работайте лучше! Имы тогда вообще небудем нужны. Это ваше дело - чистить страну!»
        Ноона напряглась ивыговорила только:
        - Мы просто выполняли свой гражданский долг.
        Гэбэшница кисло улыбнулась, вероятно, ответ ей показался слишком пафосным.
        Её напарница, закончив писать, проводила Онки довыхода изздания.
        - Вы нехотите вступить впартию? - спросила она попути, - это возможность реально что-то делать для своей страны, раз уж увас так сильно чешутся руки.
        Оказавшись навоздухе, Онки несколько раз сильно иглубоко вздохнула, снеудовольствием отметив, что её одежда впитала запах табачного дыма; завернув заугол, она дернула дверцу первого попавшегося небольшого кафе иприсела застолик уокна - просто немного подумать…
        Впереди её ждало очередное дежурство вдепутатской столовой.
        Надо прийти, переодеться втесной каморке для персонала, повязать тщательно отглаженный белый передник, убрать волосы под сетку… Любую работу Онки старалась выполнять хорошо, вне зависимости отсвоего отношения кеё ценности. Многие депутаты запоминали старательную девушку иприветствовали доброжелательными кивками, когда она бегала между рядами столиков.
        - Внаших офисах всегда требуются помощники, - как-то сказала ей женщина созначком социал-демократической партии наотвороте пиджака, - ябы охотно вас рекомендовала.
        Онки думала недолго. Срок воспитательной отработки встоловой подходил кконцу, ипредложение места оказалось ей очень кстати.
        Преисполненная восторженной готовности трудиться наблаго народа, она поехала насобеседование.
        Главный офис социал-демократической партии, самой сильной имногочисленной, располагался нацентральной площади Атлантсбурга, недалеко отмэрии. Навходе стояли турникеты спрозрачными дверцами, ивзастекленной будочке сидел молоденький администратор.
        - Вам куда, леди? - спросил он вежливо, нотребовательно.
        - Я наработу устраиваюсь, - радостно сообщила ему Онки, - вот уменя протекция, - она помахала перед лицом юноши сложенным вчетверо листом бумаги.
        - Да, пожалуйста, - собеседование скандидатами - прямо покоридору потом налево, комнатасто.
        Впродолжение разговора соспециалистом покадрам Онки осознала, что работа рядовых сотрудников партии рутинная инапервый взгляд нисколько неотдает той молодецкой романтикой самопожертвования «для народа», которой так привлекала её атмосфера студенческого кружка. Ей назначили испытательный срок.
        - Авот инаш офис, - специалист покадрам, девушка примерно онкиного возраста, гостеприимно улыбалась.
        Помещение было очень просторное, оно состояло изнебольших кабинок, разгороженных пластиковыми перегородками - вкаждой изних сидел, скрючившись над столом, сотрудник партии. Все они выглядели очень сильно занятыми. Несчастные рабочие лошадки, даже наобед выйти некогда… Наодном изстолов стояла коробка снедоеденной пиццей, тутже валялись использованные одноразовые тарелки. Кто-то, уставившись вмонитор, прихлебывал кофе избумажного стаканчика скрышкой. Разумеется, нашлись ибездельники. Один молодой человек увлеченно болтал потелефону. Другой приводил впорядок ногти.
        Обычный день влюбом офисе. Нечему удивляться.
        Онки получила своё первое задание.
        - Для начала поможете нам составить списки опасных пешеходных переходов внескольких районах города. Понаблюдайте задвижением, попытайтесь найти проблемные перекрестки, где старые светофоры, скажем, или плохой обзор… Нужно будет потом заняться их переустройством.
        Онки, надо признать, была немного огорчена. Она ожидала чего-то более серьезного иинтересного.
        - Негрустите, - как будто читая её мысли, сказала девушка-координатор, - увас налице написано: ну имутьже это ваше партийное задание. Ачто вы, собственно хотели? Сразу судьбы людские вершить? Власть - это глубокое понимание происходящего, организация жизни целого народа, иона всегда начинается смалого. Унас небывает неважных поручений, вудобных ибезопасных пешеходных переходах заключено наше отношение кжителям страны.
        Выйдя наулицу, Онки подумала, что ипешеходные переходы вкаком-то смысле тоже вершат судьбы - нетак давно её чуть несбила назебре какая-то чокнутая таксистка. «Бессмысленной работы небывает. Есть работники, которые привыкли оправдывать свою лень нацеленностью навеликое. Они могут сколько угодно сидеть сложа руки вожидании „достойного дела“, отпихивая „ничтожные“, поих мнению, поручения.» ИОнки принялась трудиться нановом месте спрежним энтузиазмом.
        Онки переехала вобщежитие для партийных работников. Условия те еще, нокогда ее это волновало? - крыша над головой есть, нетечет, стены нетрескаются, инатом спасибо. Машину пришлось продать, чтобы выплатить часть штрафа завизит вчиновничий кабинет без приглашения. И, разумеется, вкарманах унеё по-прежнему гулял ветер, теперь, пожалуй, он как никогда чувствовал себя там полноправным хозяином.
        - Ты как там, что-нибудь уже решил? - Онки разговаривала сСаймоном изуличного автомата. Невыдержала. Позвонила-таки.
        - Аты купила квартиру?
        - Собираюсь… - Онки тошнило отвранья, иесли она немогла сказать правды, то предпочитала уклоняться отпрямых ответов, новслучае сСаймоном это почти никогда несрабатывало, он задавал вопросы влоб иожидал наних такихже простых иясных, как удары молотка, ответов.
        - Идолго ты собираешься кормить меня обещаниями?
        - Саймон, я люблю тебя исделаю всё возможное, чтобы ты был счастлив, - произнося эту длинную истандартную, как спичечный коробок, фразу, Онки ненавидела себя, - ноиты ради меня должен пойти хоть накакие-то уступки. Ты ведь знаешь, уменя сейчас новая работа впартии, неслишком денежная, мягко говоря, иеще этот штраф…
        - Вот именно! Икак ты представляешь себе нашу будущую жизнь?
        - Ты будешь работать вместе сомною впартии. Какже иначе? - Онки видела это уже вполне ясно всвоём воображении: Саймон, помогающий ей вработе, Саймон - ласковый хозяин намалюсенькой общежитской кухне, Саймон, желающий блага её стране, точно также, как иона сама, Онки просто недопускала мысли, что он может незахотеть разделить снею тяготы служения родине…
        - Ах вот как? Ты уже решаешь заменя?
        - Чтоже вэтом такого неестественного? Я женщина, то есть глава нашей будущей семьи, ивполне логично, что я принимаю решения, аты мне подчиняешься…
        - Это рассуждения будущего домашнего тирана, - заметил он насмешливо.
        - Быть может, ноты ведь любишь меня? Алюбовь подразумевает готовность чем-то жертвовать, идти сосвоей избранницей рука обруку, даже если неочень хочется…
        - Хорошо, ну почему жертвовать должен именно я? - вопрос Саймона прозвучал довольно едко.
        - Потому что жертвовать всегда лучше прихотями, анесерьёзным делом, - непокривив душой ответила Онки.
        - Ах вот как? Ты считаешь, что жить внормальной квартире исуществовать нанормальные деньги - это просто прихоти?
        - Вкаком-то смысле. Теоретически люди могут спать инаголой земле, монахи, например, ипитаться кореньями. Человеку очень мало надо для жизни, насамом деле. Мы разбалованы излишествами…
        - Ну, знаешь… - Саймон возмущенно сопел втрубку.
        - Современем унас всё будет. Мы выплатим долг, подкопим немного… Апока придётся потесниться. Уменя тут вкомнате вполне можно жить ивдвоём, хоть она ималенькая, вванной инакухне, правда, тараканы, сантехника течёт, новедь это всё временно…
        - Жизнь она вообще временная, - съязвил Саймон.
        - Мы всё преодолеем, - необращая внимания наего сарказм, внушала ему Онки, - главное, честно трудиться. Партия позаботится отех, кто нежалеет сил для её развития…
        - Да иди ты кчёрту сосвоей партией! - голос Саймона слегка задрожал, так, словно он собирался заплакать, - почему ты считаешь, что люди должны соответствовать твоим ожиданиям? Исразу меняться, сминаться, как глина, всоответствии ствоими претензиями? Уменя совершенно иные представления осчастье - я хотелбы жить вмаленьком домике уморя, своём собственном, тихо испокойно, выходить поутрам наверанду ипить чай, любуясь рассветом над водой, растить детей, пусть их былобы много, чем больше, тем веселее, иони бегалибы босиком полужайке, исмеялись…
        - Мещанство, - прокомментировала Онки сотвращением, - инертность, леность…
        - Ну вот поэтому нам стобой инеподороге, - произнёс Саймон неожиданно смиренно, уже без всякой агрессии, без желания переубедить, он просто констатировал некий печальный факт обих отношениях, - удачи впартийной работе.
        Втяжёлой металлической трубке автомата, забарабанили, застучали как градинки покрыше, короткие гудки. Онки устало повесила её нарычаг, и, облокотившись напластиковое ограждение кабины, постояла немного, думая что-то отрывочное, невнятное. Мимо прошёл юноша вкрасном плаще смаленькой собачкой под мышкой. Стоящую натротуаре девушку проглотило подошедшее такси… Начался дождь. Он расчертил длинными штрихами прозрачную стенку телефонной кабины. ИОнки вдруг захотелось спать. Так много бумаг было сегодня, изавтра будет много бумаг, ещё больше…
        Нажав отбой ишвырнув телефон настолик, Саймон спрятал лицо владони. «Я ненавижу её, ненавижу… ну погоди, Онки Сакайо!..» Всякий раз, когда ему случалось разозлиться наэту девушку, ярость вспыхивала внём стойже силой, что илюбовь.
        Он подошёл кокну. Весенний вечер звенел исиял, ещё пока очень ярко, золотисто. Надворе ослепительно цвела черёмуха - лёгкий ветерок налетал исдувал снеё легкие лепестки, носил их над парковыми дорожками - точно снежинки.
        Саймон пошёл вумывальную иглянул взеркало. Немного бледный, свозбуждённо горящими изумрудными глазами, тонко выпирающими ключицами вглубоком вырезе майки - он был удивительно хорош, исам отметил это снеожиданным задорным злорадством. Вот я какой, Онки, нотолько тебе теперь ни зачто недостанусь!
        Саймон надел самую красивую изсвоих рубашек, атласную, нежно-нежно кремовую, седва заметно серебрящимся насвету цветочным орнаментом, новую, накоторую он очень долго копил икоторую ни разу ещё ненадевал - берег её для того дня, когда они наконец-то поедут сОнки Сакайо вмэрию…
        «Какая она всё-таки засранка!»
        Он тщательно подвел глаза, аккуратно повязал насвою стройную шейку модный галстук, однотонный, оттенка цветущей сирени, ихищно улыбнулся своему хорошенькому отражению. Задумав пакость, сразу почувствовал, что его настроение стало заметно лучше.
        - Что, опять твоя прикатит наочередном шикарном автомобиле, взятом впрокате? - как обычно хмуро пошутил вахтёр, увидев направляющегося кглавному выходу Саймона.
        - Нет, - ответил он смело, - сегодня я сам поеду вАтлантсбург.
        - Тебе разрешили?
        - Завсё время моего пребывания здесь, я ни разу непользовался правом бывать вАтлантсбурге. Уменя накопилось больше десятка призовых увольнений нанесколько часов.
        Вахтер пытливо и, как показалось Саймону, слишком уж долго смотрел нанего из-под маленьких круглых очков.
        - Ладно, иди. Помни только, что ворота закрываются вдвадцать три ноль-ноль. Инекаждая девушка, - вахтер вздохнул, - готова взять ответственность затвою честь, оказавшись стобой наедине.
        - Спасибо, - юноша уважительно заглянул старику вглаза ирешительно направился кворотам.
        Вахтер нажал кнопку, итяжелая металлическая створка пешеходной калитки медленно поползла всторону; израсширяющегося проема наСаймона подуло ветром, он сморщил ткань нарядной рубашки, подхватил длинную челку юноши…
        Всего один шаг через порог.
        Невидимый уже вахтер, повелитель ворот, снова нажал кнопку, итяжелая створка послушно пришла вдвижение, поползла медленно, только теперь уже вдругую сторону - проем, выпустивший хорошенького юношу вковарный иопасный вечерний мир, постепенно сузился вщелку иисчез.
        Оставшись один наодин сширокой автострадой, покоторой как вихри проносились быстрые автомобили, Саймон испытал смутное грустное чувство.
        Ему стало очень одиноко.
        Вытянув левую руку всторону, он пошёл вдоль пыльной обочины, ожидая свою судьбу сзамиранием сердца, одновременно итревожным, исладким.
        - Куда это вы направляетесь, молодой человек? - спросила выглянувшая изпритормозившей машины женщина втёмных очках.
        - ВАтлантсбург, - уверенно ответил Саймон, - вы меня подвезете?
        - Садись, - женщина потянулась иприоткрыла ему переднюю дверцу, - нестрашно одному? Малоли, вдруг я маньячка?
        Она оглядывала юношу свесёлым любопытством. Разговаривая сСаймоном, незнакомка приподняла свои очки. Тонкие смеющиеся морщинки лучиками расходились отглаз - навид ей можно было дать лет пятьдесят. Наруке - стильные дорогие часы. Кожаные сидения вавтомобиле.
        Такая небудет грабить юношу надороге, да ивзять то уСаймона нечего, всех богатств унего - тоненькая золотая цепочка смедальончиком Кристы Дочери Господней да невинность…
        Мысленно Саймон уже доверил этой женщине свою судьбу. Она показалась ему достойной этого.
        - Ая, может, как раз иищу маньячку… - сказал он состранной для такой, очевидно, шутливой фразы серьезностью.
        Решительно сел вавтомобиль изахлопнул засобой дверцу.
        - Интересный ты товарищ, однако, - сказала незнакомка, посерьезнев икак будто засомневавшись, - ладно, едем… ВАтлантсбург, так вАтлантсбург…
        Саймон толком незнал ещё, что он собирается делать. Пойдёт, наверное, вкакой-нибудь бар. Приметит там девушку, желательно красивую, непременно высокую истройную, жилистую, совсем непохожую накруглощёкую, плотнобокую, белую, как пельмень, Онки - назло ей! - постреляет глазами, вот он я, дескать, прекрасный исвободный, неробей, подойди, утебя есть шанс…
        Машина легко несла его навстречу неотвратимо надвигающемуся будущему.
        - Где тебя высадить?
        - Мне всё равно. - ответил Саймон честно, - только пусть там будет много людей, оживлённая улица…
        Выйдя измашины, он тутже приметил вывеску недорогого питейного заведения. Двери его были открыты настежь, чтобы мягкая свежесть наступающей весенней ночи освежала прокуренное помещение, откуда доносился разнузданный гомон разгоряченной спиртным публики. Саймон некоторое время постоял внерешительности натротуаре, настороженно прислушиваясь кбурлению этой ночной городской клоаки ирешительно двинулся ко входу.
        Нанего весьма удивленно посмотрела вышибала - молоденькая совсем девка, новплечах - сажень, иросту непод всякую притолоку. Девушка застойкой бара тоже глянула неодобрительно исгрустью - словно набабочку, залетевшую вкамин. Саймон неловко взобрался набарный стул.
        - Что будете заказывать?
        - Апельсиновый сок, - ответил Саймон, неотвлекаясь отвнимательного изучения окружающей публики.
        Его привлекла компания девушек ввоенной форме, сидящих застоликом неподалеку. Среди них выделялась особенно одна, слейтенантскими погонами, она смеялась очень искренне, заразительно, говорила шумно, много жестикулировала - чернобровая, срезко очерченным лицом, ярким ртом, белоснежными зубами - казалось, она освещала своей улыбкой весь бар. ИСаймон сразу избрал именно её мишенью для своего очарования, безотчётно, повинуясь первому впечатлению. Он слез состула инаправился прямиком кстолику военных, толком ещё незная, как начнёт разговор. «Может, она сама что-нибудь скажет, - подумал он снадеждой, - будет намного проще…» Инеошибся.
        - Смотрите-ка, какое чудо плывёт кнам, - сказала она, окружающие ее девушки оглушительно засмеялись, Саймону показалось, что его осыпало этим смехом, точно брызгами морской волны, налетевшей напрепятствие, - только унас тут, ксожалению, врядли найдётся трон, достойный столь прелестного принца!
        Это был комплимент, скорее шутливый, первая реакция привычно галантной девушки, души компании, она наверняка иразглядеть Саймона толком ещё неуспела…
        - Я как-нибудь, скраешку, - поспешил ответить он тоном, исполненным трогательной скромности, - если позволите…
        Вероятно, девушки сначала приняли его заодного изтех юношей, чье присутствие обязательно вподобных заведениях, они шутили сним фривольно, глазели жадно, при случае клали большие пропахшие табаком руки наего щуплую спинку, надеясь через тонкую ткань ощутить нежное тепло его тела… Ночернявая лейтенанточка, по-видимому, начала кое-о-чём догадываться, она притушила несколькими строгими взглядами самых ретивых своих подруг, исама обращалась сСаймоном крайне деликатно, непозволяя себе ничего изтого, что моглобы оскорбить достоинство порядочного юноши.
        Всей шумной ватагой вывалились покурить. Ночь уже совсем вступила всвои права, издверей падал натротуар жёлтый бархатный свет, как коврик.
        - Вы сфронта? - спросил Саймон учернобровой, как будто ненароком увлекая её запределы светлого пятна, впрохладную тишину возле стены.
        - Да, - ответила она, выдыхая струйку дыма, - изавтра опять туда. Отпуск кончился. Это наша последняя ночь, вот мы игуляем, ты неподумай, мы невсегда такие, - она мрачно рассмеялась, - может, вообще последний праздник для нас, вот ихотим побузить как следует…
        Саймон почувствовал, как дрогнул её голос, словно струна одного инструмента воркестре порвалась вовремя концерта - незаметишь, если нестанешь прислушиваться. Иэто придало ему смелости, он шагнул кней иприжался весь, обескураживающе быстрым движением, голова его оказалась унеё нагруди, он развернул кней своё свежее личико, распахнул сияющие нежной мольбой глаза:
        - Проведи эту ночь сомной.
        Он произнёс это чутьли неповелительно, впервый момент неощущая никакого смущения, иона насекунду застыла, словно окаменев, казалось, даже недыша…
        - Да ты что, сдурел? - спросила растерянно, очень бережно, впрочем, отстраняя его отсебя, - зачем тебе случайная, полупьяная иуже почти мёртвая… Знаешь куда мы едем? Там самое пекло сейчас… Наши отступают инесут огромные потери… Тебе нас жалко? Нестоит. Вон смотри, сколько их, ивсе кнашим услугам, - она взглядом указала намолодого мужчину ввызывающе яркой рубашке, стоящего возле фонаря, иулыбающегося неприлично сладкой, зазывной улыбкой, - ты ведь порядочный, это видно, давай я провожу тебя, неделай глупостей…
        Она смотрела наСаймона сискренним состраданием; он нравился ей, это было заметно, иона хотела его, нопринципы боролись вней сжеланиями.
        - Расскажи мне, что стобой случилось? - она ласково, как сестра, приобняла его заплечи, - повздорил сосвоей девчонкой? Бывает. Небери вголову. Уверена, она завтраже прибежит извиняться… Ктакому-то красавчику…
        Саймону совсем нехотелось говорить обОнки. Любая мысль оней отзывалась тоской, бескрайней, холодной, как зимняя степь. Вместо того, чтобы ответить навопрос девушки, он снова прильнул кней:
        - Ты правда считаешь, что я красивый?
        - Очень, - подтвердила она горячо, - если меня завтра изрешетит пулями, я буду счастлива, что последний мужчина, которому я смотрела вглаза, был так удивительно прекрасен…
        - Ну так возьми меня, - прошептал он, обдавая её кипящим сиянием своих изумрудных глаз.
        - Нет, - сказала она почти грубо, - я сейчас вызову такси иотвезу тебя домой. Ты помиришься сосвоей девушкой, вы снею поедете вмэрию, распишитесь ипроживете долгую счастливую жизнь… Я так ивижу тебя вчистой уютной комнате, укамина, сребенком наколенях…
        Саймон отстранился исвызовом посмотрел начернявую незнакомку. Его хорошенькие губки разверзлись, выпустив наволю отвратительное ругательство.
        - Ты меня незнаешь… Я нетакой. Я неангел. Я могу быть разным…
        Он стоял исмотрел нанеё, прекрасный исмелый, всвете фонаря его рубашка отливала розовым, вясных глазах плескалась ярость.
        - Нехочешь? Я просто пойду тогда вдругой бар, найду кого-нибудь… понаглее…
        Последнее слово Саймон выделил, произнеся его по-особенному, едко, свызовом.
        - Ну иди, ищи, - ответила она, ивлице её сверкнуло что-то жёсткое, упрямое.
        Саймон немного оробел, нопошёл, однако, медленно, мелкими шажками позалитому фонарным светом тротуару. «Иведь уйдёт!» Девушка-лейтенант всё это время стояла, нервно стиснув губами потухшую сигарету, инапряженно смотрела вслед Саймону - он ни разу неоглянулся. Она догнала его вконце улицы.
        - Чтоже всё-таки стобой случилось? - спросила, привлекая юношу ксебе иначиная гладить поволосам, как расстроенного ребенка; они вышли изпятна фонарного света истояли теперь втихой темноте, досюда едва долетал невнятный шум бара, - Откудаже ты такой чудной? - поеё изменившейся интонации было понятно, что она уже почти примирилась сего странным намерением.
        Саймон ничего неотвечал, он просто стоял рядом, освещая своей красотой ее, вполне возможно, последнюю ночь наземле. Он протянул ей руку, чтобы она вела его, ивнутри унего всё застыло отволнующего предвкушения…
        Над баром располагалась маленькая комнатка, предназначенная как раз для таких встреч. Она сдавалась начас - для этого достаточно было сунуть хмурой девушке забарной стойкой хрустящую купюру ислегка подмигнуть - та мигом соображала, что кчему.
        Они поднялись потёмной узкой лесенке вдальнем углу бара иочутились нанебольшой площадке перед дверью.
        - Ты хорошо подумал? - спросила она, бережно заключая его лицо владони, исупоением заглядывая внего.
        - Да, - ответил Саймон, пытаясь обнять ее неловкими, робкими руками.
        Она горько усмехнулась итолкнула дверь вкомнатку. Обстановка там была весьма убогая - узкая постель под пошлым бордовым покрывалом, внескольких местах полинявшим, мрачные обои снелепыми узорами, похожими наотпечатки жирных ладоней, столик сподсыхающей розой ввазе - для романтического настроения, наверное…
        - Да ты хоть знаешь, что я стобой делать-то буду? - вее голосе звучала ласковая игрустная насмешка; ноона смотрела нанего без улыбки, любуясь иодновременно скорбя своими большими тёмными глазами, силясь вобрать всебя, запомнить; она смотрела наСаймона как нанечто бесконечно прекрасное, нообреченное скоро исчезнуть - как нападающую звезду, как нарассыпающийся ввоздухе салют, как навсполохи полярного сияния, полощущиеся втемном небе словно летящие поветру газовые шарфы…
        Он вспыхнул, прильнул кней, неподнимая глаз, взволнованно трепеща длинными ресницами. Он незнал, совсем ничего незнал, он дал ей руку, чтобы она повела его вволшебную страну; Саймон понял теперь, что незря он берег себя досемнадцати лет оттем, накоторые говорили шепотом, отнепристойных видеороликов, которые смотрели тайком, отнеумелых потных рук ровесниц…
        Прикосновения девушки были как солнечные лучи, как падающий яблоневый цвет: скаждой секундой тело Саймона наполнялось тихой приятной дрожью, словно пузырьками лимонада - он закрыл глаза, иона целовала его веки, виски,шею…
        - Кто знает, может быть, твоя невинность, оставшись как маленькая волшебная искорка уменя внутри, сохранит мне жизнь вбою…
        Она целовала его ипотом, какбы вблагодарность, целовала долго, грустно - словно надеясь вернуть то, что взяла унего; он вдруг застеснялся своей наготы инатянул насебя застиранную простынку.
        - Аутебя разве нет жениха?
        Она курила лежа, длинно выдыхая дым впотолок, он придвинулся иположил голову наеё плечо.
        - Был. Впрошлый мой визит домой он сказал, что расторгает помолвку. Вмое отсутствие его честь запятнала другая. Они были вроде как друзья, ия её знала, она долго добивалась его, нобез толку, атут… Унего был день рождения, восемнадцать лет, они большой компанией пошли вбар, ну исам понимаешь… Проснулся он унеё. Спасибо натом, что смелости хватило признатьсямне.
        Перед узким мутным зеркалом она оделась, сверкая вполумраке сильным молодым телом, сосредоточенно застегнула гимнастёрку, ремень напоясе, наладила как следует фуражку, снова превратившись изнежной любовницы вофицера.
        - Пора. Унас самолет.
        Собираясь уходить, она чуть-чуть помедлила, оглядела впоследний раз комнату: сухая роза ввазе, лампа настоле, Саймон, пересеченный врайоне живота молочной речкой простыни, тоненький, белый, втусклом освещении похожий нафарфоровую куколку, его рубашка наполу - словно кучка снега, стекающий тонкой струйкой стрёхногого стула галстук…
        - Ты засвою честь неопасайся, - сказала она, обернувшись вдверях иостановив налице юноши блестящие карие глаза, - если я останусь вживых, то возьму тебя мужем, если ты конечно этого захочешь, узнав меня поближе… Аесли погибну… Тогда назовешь моё имя… Флорисса Гоменид. Жениха героини войны любая возьмёт срадостью.
        Онки никогда особенно незадумывалась освоей преданности партии. Она принадлежала ктому счастливому типу людей, которые могут самоотверженно трудиться, несчитая себя при этом служителями какой-либо глобальной идеи. Она решала конкретные задачи. Составляя список опасных пешеходных переходов, Онки думала впервую очередь отех людях, которые будут переходить дорогу, остариках истарушках, омолодых отцах сдетскими колясками… Абстрактное «общее дело» вкоторое, словно малый ручей вреку, должно было влиться её маленькое дельце, пока неслишком её волновало.
        Пробуждение вдуше девушки наряду сдеятельным идругого, громкого, плакатного патриотизма произошло всвязи содним изряда вон выходящим событием. Как-то раз, заработавшись, она задержалась вофисе партии допозднего вечера, иохранница, позабыв оней, заперла здание наночь ивключила сигнализацию. Обнаружив это чуть позже, Онки неслишком сильно огорчилась - она вернулась врабочий кабинет снамерением поспать настоле. Ивот именно вэту ночь здание подверглось нападению представителей агрессивной оппозиции, они ипрежде совершали подобные акции протеста вразных уголках страны - забрасывали окна офисов правящей партии тухлыми яйцами, писали настенах краской неприличные надписи, иногда даже швыряли бутылки сзажигательной смесью - ноникогда ещё Онки неприходилось лично сталкиваться сподобного рода хулиганством.
        Злоумышленники влезли вофис через окно. Онки догадалась обэтом потихому стуку рамы. Они проникли впомещение, соседнее стем, где она сидела. Осторожно встав, Онки тихо добралась додвери изаглянула всоседний кабинет. Несколько девушек внедорогой спортивной одежде орудовали вбеззащитно опустевшей наночь, уснувшей, затемнённой комнате - одна изних, взгромоздившись настремянку, усердно выводила краской настене первую букву, скорее всего, ругательного слова, вторая поливала изчайника бумаги, безалаберно оставленные кем-то настоле, отчего печати иштампы расплывались, становясь похожими набольших пауков, атретья сосредоточенно подпиливала ножовкой деревянные опоры одного изофисных столов.
        Онки почувствовала лёгкий страх, он почти приятно заколотился унеё под рубахой, ивместе сним пришло так хорошо знакомое сдетства ощущение готовности кдраке, азарт - коэффициент агрессивности вновь нашёл себе применение, он радовался этому, выпущенный наружу, он ликовал, его дикая энергия металась вокруг Онки невидимыми вихревыми потоками.
        Она почувствовала, что сейчас ей необходимо оружие. Хотябы для острастки. Это решение, принятое инстинктивно, мгновенно, мигом нашло отражение вдействии, продолжившем мысль органично, как нить продолжает иглу - Онки вспомнила опожарном топорике, который висел рядом согнетушителем имотком шланга.
        Легким движением высвободив топорик изпластикового гнезда, вкотором он помещался, она притаилась возле входа взанятый пришельцами кабинет.
        Уверенные втом, что вздание совершенно пусто, они расслабленно продолжали начатое: одна изопор большого стола была отпилена, фразе настене, начинающейся смерзкого слова «…, нафига воевать вХармандоне? Своих проблем нехватает» недоставало второго вопросительного знака, асостола гулко капала неуспевшая впитаться вбумагу вода…
        - Ану пошли вон, черти! - заорала Онки благим матом; она повернула выключатель игрозно приподняла над головой увесистый топорик, - я зародную партию сейчас накуски вас всех изрублю!
        Ислова эти ижест родились совершенно случайно - они являлись вдохновенной импровизацией - Онки вопила отвсего сердца, вее вопле небыло ни капли рисовки - ипотому её выпад сразу произвёл нужное впечатление.
        Бесстыжие оппозиционеры сначала зажмурились отударившего поглазам яркого света, замерли, заморгали беспомощно иглупо. Апотом водин миг поняли - действительно ведь изрубит… Ибросились наутёк. Посыпались изокна, тяжело, как падают перезрелые, набрякшие дождевой водой каштаны.
        - Аааа…. Моя нога!
        Кто-то неудачно приземлился. Второй этаж всё-таки.
        Только сейчас Онки поняла, что наподоконнике втечение всего посещения незваными гостьями офиса сидела четвёртая девчонка иснимала творящееся непотребство накамеру смартфона. Она спрыгнула последней, когда защитница партии уже двинулась кней, рисковала быть изрубленной, вероятно, для того, чтобы получше запечатлеть напоследок яростное лицо Онки, размахивающей топориком иустрашающими шагами статуи Командора направляющейся кокну.
        Уже ранним утром ночное видео облетело информационную сеть. Под ним красовались как насмешливые комментарии оппозиционеров: «Настенную правду жизни власть пытается вырубить топором», «Бешеный терминатор настигнет всех, кто против политики государства» - так ивосторженные отзывы сторонников: «вот это да!» «молодец!» «истинно преданный делу человек!».
        «Героиня дня» пока ничего незнала освоей славе, она спала застолом, положив лоб насложенные руки, арядом, уножки стула, навсякий случай, всё еще стоял верный пожарный топорик.
        Позже, когда воодушевленные сотрудники продемонстрировали Онки отголоски произведённого ею переполоха, сильного впечатления наОнки это непроизвело. Она только пожала плечами. «Странно, пока ты делаешь что-то имолчишь, никто тебя незамечает, акогда бросаешь трудовую мотыгу, хватаешь топор и, размахивая им, начинаешь орать лозунги, все мигом делают вывод, что ты патриот.»
        ДоСаймона тоже дошла весть опоявлении всоциал-демократической партии «бешеного терминатора». Он несколько раз просмотрел видео. Смеялся, конечно, уж больно яростное уОнки было лицо. Слишком грозное. Нафоне пацифистской надписи настене истолов, залитых изчайника, оно смотрелось неуместно, гротескно ивызывало улыбку. Ночем больше Саймон смеялся, тем больнее отзывался смех вего сердце, он чувствовал уже, что потерял эту девушку, иона врядли простит его теперь; ичем яснее осознавал он свою потерю, тем невыносимее терзали его сожаления.
        Саймон неошибался.
        Когда Онки Сакайо вочередной раз приехала вНорд, радостная, цветущая, как июньский луг (заусердную работу ей вынесли благодарность сразу несколько депутатов) иувидела наСаймоне чёрный галстук - символ позора - слица её мигом спало всё праздничное настроение - так буря срывает сдерева последние слабо уже держащиеся осенние листья - одним порывом.
        Она помрачнела словно грозовая туча, инанесколько мгновений даже лишилась дара речи отсдавившей горло бессильной злобы. Таинственная способность кнеосознанному смутному прозрению чужой души инаэтот раз неподвела Саймона - местью своей он умудрился угодить всамое что ни наесть больное место.
        Гордость. Мысль, что он так запросто озарил какую-то проходимку сразу всей своей благосклонностью, вто время как ей, корча изсебя, непонятно зачем, недотрогу, так инепозволил вообще ничего, была для Онки невыносима. Это всё равно что бросить вморе кусок хлеба, когда утебя заспиной стоит человек, умирающий отголода.
        - Ты по-прежнему ждёшь моего ответа? - спросил он, иторжествующая ухмылка слегка дернула уголок его тонкихгуб.
        - Это несмешно, - ответила Онки сухо, - своим поступком ты оскорбил меня. Я расторгаю нашу помолвку.
        - Ноя думал, для тебя это неимеет значения, ведь ты делала предложения Малколму, несмотря нато, чтоон…
        - Малколм - совсем другое дело, - грубо перебила она, - Нас всегда связывали только дружеские отношения.
        Сказав это, Онки повернулась кнему спиной, какбы показывая, что разговор окончен. Насамом деле ей просто невыносимо было видеть его лицо, такоеже прекрасное, как раньше, его длинные ресницы, опуская которые, он всё ещё казался непорочным ичистым, как ангел…
        Она исама недумала, что ей можно сделать так больно. Вэту минуту даже находиться рядом сСаймоном было для неё пыткой. Ей казалось, что вся его яркая красота, чего таиться, досих пор волнующая её душу, как-то резко обесценилась, стала вызывающей, пошлой, гадкой - как красота выставленных навсеобщее обозрение моделей вглянцевых журналах. Непопрощавшись, Онки медленно пошла кмашине.
        Нопочему-то остановилась. Испросила, необорачиваясь:
        - Ктоона?
        - Мы случайно познакомились вбаре… - честно ответил Саймон, - она сказала, что её зовут Флорисса Гоменид.
        Итогда Онки невыдержала. Возмущение перехлестнуло ту грань, докоторой она ещё могла себя контролировать. Быстро преодолев те несколько шагов, которые отделяли ее отСаймона, ссильного размаха она влепила ему подряд две оплеухи - поодной щеке, итутже - подругой.
        Нанежной бледной коже сразу начали проступать сочные багровые пятна. Онки ушла, больше уже необорачиваясь.
        Единственный свидетель этой сцены - нордовский дворник, подметавший дорожку, глянул ей вслед сосуждением.
        - Я заслужил, - прошептал Саймон горестно, как будтобы кому-то нужно было это пояснение, закрыл руками свое разгоревшееся личико изаплакал.
        Его судьба была решена.
        Наследующий год Саймону исполнилось восемнадцатьлет.
        Покинув Норд, он впервыйже вечер явился счемоданами насъёмную квартиру кМалколму истал умолять названного брата, чтобы тот обучил его своей нехитрой, новсёже нелишённой тонкостей профессии.
        Малколм сперва упирался - ему жаль было губить юность исвежесть Саймона, бросать их нажернова неумолимой мельницы продажной любви - новскоре он понял, что упрямства юноши ему несломить, ипокорился.
        Теперь их часто видели вместе насветских приёмах. «Лунные Свет готовит себе смену» - шептались между собой сластолюбицы, - «Такой шикарный кокот неимеет права уйти втень, неотставив нам хотябы отблеска своего очарования…»
        Впрочем, Саймон вполне способен был нетолько продолжить, ноипревзойти своего лучезарного предшественника, это подмечали многие - сразу врезались впамять его изумрудные глаза, которые то полыхнут маняще, насекунду всего, то погаснут вновь, дразня, возбуждая азарт: «Ну давай, зажги меня, зажги…»
        Повечерам, когда они сидели вдвоем вполумраке комнаты (Саймон всегда просил выключить свет, чтобы нечувствовать неловкости), Малколм посвящал его всугубо технические детали ремесла. Это были своеобразные уроки, вовремя которых совсей своей природной щедростью один человек передавал свой накопленный опыт другому, более юному, передавал без малейшей выгоды для себя, затем лишь, чтобы его дело, загадочное творение любви, единственное дело, которое он умел делать, неумерло вместе сним…
        - Новот что тебе следует запомнить пуще всего, - говорил Малколм, - сейчас я раскрываю главный секрет обольщения. Весь твой облик: выражение лица, глаз, неуловимая пластика движений, интонации голоса - всё это должно говорить им «да», ты должен быть одним сплошным нежным обещанием сголовы доног, нослова твои при этом пусть будут жёсткими, циничными, едкими; безжалостно отвечай им отказами, обращайся сними свысока, насмехайся, вконце концов, суля рай взглядами, итогда - человеческий рассудок невсилах побороть двойственность восприятия - ты начнёшь сводить их сума… Иони готовы будут навсё, Саймон… Исамые полноводные денежные реки этой огромной страны потекут ктвоим ногам…
        Продолжение следует
        Вторая книга цикла - «Нефть внаших жилах»