На пороге Андрей Балабуха
        Балабуха Андрей На пороге
        Балабуха Андрей
        НА ПОРОГЕ
        Чем больше времени проходит со дня, когда явилось вам "Усть-Уртское диво", тем чаше я вспоминаю и думаю о нем. Интересно: происходит ли то же с остальными? Как-нибудь, когда все мы соберемся вместе, я спрошу об этом. Впрочем, все мы не соберемся никогда. Потому что( Наверное, это я должен был пойти туда, но тогда у меня просто не хватило смелости. Да и сейчас -хватит ли? Не знаю. К тому же это неразумно, нерационально, наконец, просто глупо, в чем я был уверен еще тогда, остаюсь убежден и сейчас. И все же( Если бы я знал, что "все же"!
        "Усть-Уртское диво"( О нем говорили и писали немного. Была статья в "Технике-молодежи", под рубрикой "Антология таинственных случаев", с более чем скептическим послесловием; небольшую заметку поместил "Вокруг света"; "Вечерний Усть-Урт" опубликовал взятое у нас интервью, которое с разнообразными коммента риями перепечатали несколько молодежных газет( Все это я храню. В общем, не так уж мало. И в то же время -- исчезающе мало. Потому-то я и хочу об этом написать.
        Зачем? Может быть, в надежде, что, описанное, оно отстранится от меня, отде лится, уйдет, и не будет больше смутного и тоскливого предутреннего беспокойства. Может быть, чтобы еще раз вспомнить -- обо всем, во всех деталях и подробностях, потому что, вспомнив, я, наверное, что-то пойму, найду не замеченный раньше ключ. Может быть, ради оправдания, ибо порой мне кажется, что все мы так и оста лись на подозрении( Впрочем, не это важно. Я хочу, я должен написать.
        * * *
        Как всегда, разбудил нас в то утро Володька. Хотя "всегда" это слишком громко сказано. Просто за пять дней похода мы привыкли уже, что он первым выле зает из палатки -- этакий полуобнаженный юный бог -- и, звучно шлепая по тугим крышам наших надувных микродомов, орет во всю мочь:
        -- Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
        И мы, ворча, что вот, не спится ему, и без того, мол, вечно не высыпаешься, так нет же, и в отпуске не дают, находятся тут всякие джек-лондоновские сверхче ловеки, выбирались в прохладу рассвета.
        Но на этот раз нашему возмущению, ставшему, признаться, скорее традицией, принятой с общего молчаливого согласия, не было предела. Потому что день еще и не собирался пламенеть, и деревья черными тенями падали в глубину неба.
        -- Ты что, совсем ополоумел? -- не слишком вежливо осведомился Лешка и сог нулся, чтобы залезть обратно в палатку.
        Я промолчал. Не то чтобы мне нечего было сказать: просто я еще не проснулся до конца, что вполне понятно после вчерашней болтовни у костра, затянувшейся часов до трех. Промолчали и Толя с Наташей -- думаю, по той же причине. Все-таки будить через два часа -- это садизм.
        -- Сейчас сам ополоумеешь, -- нагло пообещал Володька. -- А ну-ка, пошли, ребята!
        Хотя Володька был самым младшим из нас, двадцатилетний студент, мальчишка супротив солидных двадцатисемилетних дядей и тетей, но командовать он умел здо рово. Было в его голосе что-то, заставившее нас пойти за ним даже без особой вор котни. К счастью, идти пришлась недалеко, каких-нибудь метров сто.
        -- Эт-то что за фокусы? -- холодно поинтересовался Лешка и пообещал: -Ох, и заработаешь ты у меня когда-нибудь, супермен, сердцем чую(
        -- А хороший проектор, -- причмокнул Толя. -- Где ты его раздобыл?
        Действительно, первое, что пришло нам в головы, -- это мысль о проекторе. И естественно. Между двумя соснами был натянут экран, а на нем замер фантасти ческий пейзаж я стиле Андрея Соколом. Четкость и глубина изображения вполне оправдывали Толино восхищение. Казалось, между соснами-косяками открылась вол шебная дверь, ведущая в чужой мир, над которым багровое солнце заливало густым, словно сжиженным светом темный песок, волнами уходивший вдаль -- туда, где вычертились в изумрудно-зеленом небе горы, внизу неопределенно-темные, не то исчерна-синие, не то иссиня-зеленые, увенчанные алыми снежными шапками.
        Справа высунулась из песка густо-фиолетовая скала, отбрасывавшая изломанную, изорванную даже, пожалуй, черно-зеленую тень. Формой она походила на морского конька, только сильно стилизованного. И в этой тени неощутимо чувствовалось что-то: не то куст, не то щупальца какого-то животного.
        -- А впечатляюще( -- Наташа зябко передернула плечами. -- Молодец, Володька, днем бы это не смотрелось!
        -- Да при чем здесь я! -- Володька обиделся. -- Я из палатки вылез, отошел сюда, увидел -- и побежал вас, чертей будить!
        -- А проектор сюда Господь Бог принес? -- невинно осведомился Лешка.
        -- В самом деле, Володька, хватит, -- поддержал я. -- Поиграли -- и будет. Мы не в обиде, картинка великолепная.
        -- Дался вам этот проектор! Да где он? Где? И где его луч?
        Луча и впрямь не было -- сразу это до нас как-то не дошло. Мы переглянулись.
        -- Может, голограмма? -- неуверенно предположила Наташа.
        Никто ей не ответил: представления о голографии у нас были примерно одина ково смутные. Кто его знает(
        -- Или мираж( -- предположил я.
        -- Мираж? -- переспросил Толя с убийственным презрением. -- Где ты видел мираж ночью! Да еще с таким неземным пейзажем?
        -- Неземным? -- настороженно повторял Володька. -- Ты сказал неземным? Верно ведь! А если это(
        -- (мир иной? -- съязвил Лешка. -- Вогнуто-выпуклые пространства! Тоже мне, Гектор Сервадак! Робинзон космоса!
        -- А я верю, -- тихо проговорила Наташа; наверное, женщины больше нас подго товлены к восприятию чуда. -- Это действительно "мир иной". Только -какой?
        -- Бред, -- бросил Лешка, помолчал, потом развернул свою мысль более прост ранно: -- Поймите вы, я сам фантастику читаю и почитаю. Но зачем говорить об иных мирах, когда мы еще не выяснили, не галлюцинация ли это? Не мираж ли? Не какое- нибудь ли наведенное искусственное изображение? Мы не видим луча проектора? Но ведь есть и иные способы создания изображения. Мираж ночью? А вы точно знаете, что ночных миражей не бывает? Мажете за это поручиться? Ты? Ты? Ты? -- Он пооче редно тыкал пальцем в каждого из нас. -Так зачем же зря фантазировать? Это всегда успеется.
        Возразить было трудно. Мы стояли, молча вглядываясь в картину.
        -- Стоп! -- сказал вдруг Володька. -- Сейчас мы все проверим. Я мигом, ребята! -- И он убежал к палаткам.
        -- А ведь это( "диво" появилось недавно, -- сказал Толя; так родилось это слово -- "диво", "Усть-Уртское диво". -- Часа три назад. От силы -четыре. Когда сушняк для костре собирали, я как раз между этими соснами прошел, тут еще куст есть, я об него ободрался, о можжевельник чертов(
        -- Любопытно( -- Лешка закурил, спичка бросила блик на стекла очков. - Знаете, чего мы не сообразили? Проектор, проектор( А экран? Мы ведь его только вообразили: есть проектор -- должен быть и экран. Ведь эта штуковина болтается в воздухе, как( Извини, Наташенька. Словом, висит. Правда, сейчас умеют создавать изображения и в воздухе, насколько я знаю.
        -- Возможно. -- Толя похлопал себя по карманам. -- Дай-ка сигарету, я свои в палатке оставил. Спасибо! Как вы думаете, почему оно не светят? Ведь -- там день, а сюда свет не попадает( Слушайте, а что Володька задумал, а?
        -- Увидим, -- коротко сказала Наташа. Лешка тем временем обошел сосну, огра ничивавшую "диво" справа, и сразу же исчез.
        -- А отсюда ничего не видно. Только сгущение какое-то в воздухе. Сейчас я его общупаю.
        -- Давай вместе, -- сказал я и потел к нему. Уже начало светать, н мы ориен тировались свободнее. Сразу же за деревом начиналось, как сказал Лешка, сгущение. Воздух быстро, на протяжении каких-нибудь двадцати сантиметров, уплотнялся, превращаясь в конце концов в твердую, идеально гладкую, прохладную на ощупь стенку, полукругом идущую от дерева к дереву. Дотянуться до ее верха мм не сумели, даже когда Лешка взобрался мне на плечи.
        Вернулся Володька в сопровождении Чошки. Чошка -- полугодовалый кобелек; если верить Володьке, карельская лайка. Их два брата одного помета -- Чок и Получок, это охотничьи термины, значения коих я никогда не понимал. Чок -- интеллектуал. При любой возможности он садится и продается размышлениям, уста вясь в одну точку и сосредоточенно морща нос и лоб. Наташка утверждает, что это у него "наружные извилины".
        Володька притащил свою гордость и предмет общей зависти усть-уртских охот ников -- скорострельный охотничий "маньюфранс", изящный, легкий, с полупрозрачным прикладом из какого-то пластика. В день восемнадцатилетия его подарил Володьке Трумин, сам заядлый охотник, купивший ружье во время не то конгресса, не то сим позиума в Лионе и потом два года сберегавший его для этого случая.
        -- Смотрите! -- Он показал на какую-то точку в зеленом небе "дива". -Видите, птица, не птица, летает что-то такое, птеродактиль тамошний?
        Приглядевшись, мы убедились, что это не просто точка, а крохотный черный треугольник, по-орлиному пишущий в небе круги. Володька вскинул ружье, прице лился. Грохнуло. Полет треугольничка сломался, на мгновение он замер, а потом наискось скользнул вниз. Володька опустил ружье.
        -- Ну что, Лешенька? Мираж? Галлюцинация? Диапозитив?
        Лешка смолчал.
        -- Н-да, "диво"( -- раздраженно проворчал Толя.
        И вдруг мы вздрогнули от Наташкиного истошного:
        -- Чок! Чок!
        То ли, пошевелив "наружными извилинами", Чок решил принести хозяину добычу, то ли ему просто захотелось посмотреть поближе, что там такое, -трудно сказать. По словам Наташи, он легко, одним прыжком проскочил между соснами -- туда, в экран, в картину, в "диво", -- на миг остановился обалдело и помчался вперед, оставляя ямки следов.
        -- Чок! -- заорал Володька. -- Чок! -- Он пронзительно засвистел, но пес проигнорировал все призывы: характерец у него всегда был более чем самостоятель ный.
        В какой момент Володька рванулся вслед за ним, я не заметил. Только услышал сдавленное Лешкино: "Стой, кретин!" -- а потом меня сшибло, и мы оказались на земле -- все трое: Лешка, Володька и я.
        -- Держи его! -- скомандовал Лешка, и я рефлекторно вцепился во что-то, не то в руку, не то в ногу, успев предварительно получить хороший удар по скуле.
        -- Вот теперь вы и в самом деле ополоумели! -- Над нами стояла Наташа. И сказала она это так отчужденно, что мы враз остыли.
        -- Где мои очки? -- спросил Лешка, поднимаясь на ноги; вид у него был скон фуженный и обезоруженный. -- Никто их не видел?
        -- На. -- Наташа отвернулась, глядя в "диво".
        Мы тоже посмотрели туда. Багровое солнце поднялось выше, теперь оно стояло градусов под тридцать. А из песка фантастически быстро, как в замедленной киносъемке, прорастали какие-то черные стебельки. Вблизи они еще только высовы вались на поверхность; по мере удаления они становились крупнее и на глазах раск рывались навстречу солнцу, напоминая выгнутые стрекозьи крылья. Чок потерялся в их зарослях.
        Володька вскочил, протянул мне руку. Я тоже поднялся и отряхнул брюки и рубашку от хвои.
        -- В герои-первопроходцы захотел? -- спросил Лешка зло. -- А? А как вер нуться, ты подумал? А если там воздух ядовитый?
        -- Чошка-то там дышал, -- возразил Володька.
        -- Допустим. Но про всякие местные вирусы и прочую мелочь мы и понятия не имеем( И вообще, пора кончать эту самодеятельность. Хватит. Так знаете до чего доиграться можно?
        -- До чего? -- наивно спросил Володька. Лешка промолчал.
        -- Что ты предлагаешь, Лекс? -- поинтересовался я.
        -- Для начала -- пойти позавтракать. И посоветоваться. А там видно будет.
        Поминутно оглядываясь, мы молча зашагали к палаткам.
        За завтраком было решено, что Толя с Наташей отправятся я город. Напрямик отсюда до Греминки километров тридцать, так что, идя налегке, к последней элект ричке на Усть-Урт успеть можно. Вот только как притащить сюда "научную обществен ность"? Лешке пришла мысль обратиться к Трумину: он знает нас и должен поверить, а там уже поверят ему -- как-никак, доктор исторических наук, профессор(
        И мы остались втроем.
        Володька весь день просидел перед "дивом", хотя кидаться в него очертя голову уже не порывался. Чок не появлялся, даже не вернулся по собственному следу. Что с ним? Настроение у нас было смутное: и подавленное, и одновременно приподнятое, ибо мы соприкоснулись с чудом, и тревожное, потому что неизвест ность всегда порождает тревогу(
        Солнце "дива" закатилось около шести часов вечера. Теперь между деревьями повис провал почти абcoлютнoй тьмы, кое-где пронзенный тончайшими жалами мелких и редких звезд. Но чернота этого провала казалась( Как бы это сказать? Живой, что ли? Да, другого слова, пожалуй, не подобрать.
        -- Ноктовизор бы сюда, -- вздохнул Лешка. -- В инфракрасном посмотреть(
        Ноктовизора у нас, увы, не было, и мы пошли ужинать. Темнело. Напряжение чуть-чуть спало, и мы понемногу разговорились потому что надо же было в конце концов, не обменяться мнениями, как утром, а просто поговорить. Лешка выудил из недр своей "абалаковки" плоскую четвертинку коньяку:
        -- Черт с вами, поглощайте эн-зэ. Настоящий. Армянский ереванского разлива.
        Мы развели растворимый кофе, причем не в кофейной дозе, а в пол-литровых эмалированных кружках. Володька обвел это хозяйство глазами и вдруг задумчиво спросил:
        -- Между прочим, мне кажется, что мы сегодня не обедали, или в самом деле так?
        Вот что значит остаться без женской заботы! Мы сразу же почувствовали звер ский голод, который едва утолили тремя банками тушенки с хлебом.
        -- Вот теперь и выпить не грех, -- изрек Володька, бросив опорожненную банку в костер. Бумажная обертка вспыхнула, искристо затрещали остатки жира. Мы по очереди приложились к бутылке.
        -- А кофе-то остыл, -- вздохнул Лешка. Он подумал, потом плеснул в кружку коньяку. Эх( Такой дар божий -- и из горла пить( Эстеты!
        -- Это называется "пить по-испански", -- сказал я. -- Гранды, между прочим, практиковали. Так что ты зря.
        Володька, слава Богу, совсем отошел. Он растянулся на спине, заложив руки за голову и, попыхивая зажатой в губах сигаретой, сказал:
        -- А знаете, братцы, что меня больше всего беспокоит? Появилось "диво" нежданно-негаданно, вдруг, уже при нас. Значит, и исчезнуть может аналогично. Найди мы его уже существующим, было бы спокойнее(
        -- Логично, -- согласился Лешка, -- хотя и не обязательно.
        -- А я ничего, между прочим, не утверждаю. Я только высказываю мнение. Votum separatum, так сказать. Есть у нас свобода слова или нет?
        -- Есть, -- подтвердил я. -- Есть, Володечка, только ты на всякий случай плюнь через левое плечо.
        Володька поплевал.
        -- И все же что оно такое, наше "диво"? -- вздохнул я. -- Неужели действи тельно выход в какой-то иной мир, пресловутая нуль-транспортировка?
        -- Похоже. Во всяком случае, мне ничего другого в голову не приходит, -- сказал Володька. -- Меня другое интересует: где те, кто этот самый переход создал?
        -- А ты уверен, что его кто-то создавал? -- спросил Лешка. -Представь: при летел на землю какой-нибудь шестиногий и жукоглазый марсианин, увидел шаровую молнию и спросил: "А где те, кто создал эту великолепную магнитную бутылку с плазмой?".
        -- Спонтанное образование? -- удивился я.
        -- А почему бы и нет? Сам посуди: если бы проход кто-то создал, он и вос пользовался бы им. Логично?
        Я кивнул.
        -- А может, он им уже воспользовался, только мы не заметили? Или -- до того, как мы нашли "диво"? Или мы его и не можем увидеть? -- возразил Володька.
        -- Цивилизация человеков-невидимок? -- в лешкином голосе опять зазвучало ехидство. -- Романы бы тебе писать, дружок!
        -- Но ведь и обратного утверждать нельзя, -- вступился я. -- Зря ты язвишь, Лекс.
        -- Что гадать? Все равно ни до чего не додумаешься. -- Володька сел, бросил окурок в костер. --Да и не важно это. Не по нашим зубам орешек. Паче того, самая сверхкомпетентнейшая комиссия сразу не разберется, если вообще разберется, а главное -- и так ясно. Нам открылся выход в чужой мир. Не земной. И мы -- на пороге. Шагнул -- и там. Этакое окно в Европу.
        -- Только где она, Европа твоя? Астрономы радиоисточник с оптическим объ ектом и то не всегда идентифицировать могут. А тут как?
        -- Спроси что-нибудь попроще, а? -- Володька потянулся; зевнул. -Все-таки недоспали мы сегодня крепко, ребята( Лишь бы окошко раньше времени не захлопну лось! Кстати, я там поснимал кое-что. Жаль, кинокамеры нет, в динамике не снять. Но на худой конец сгодится. Две пленки нащелкал, а больше нету, не взял с собой.
        -- Ты -- гений! -- возгласил Лешка.
        -- А вам не кажется, что мы не о том говорим! -- я встал, прислонился спиной к дереву, рельефная кора вдавилась в кожу. Говорить было трудно, каждое слово приходится напряженно подбирать. -- Мы идем по пути наименьшего сопротивления. Конечно, рассуждать о физической природе явления проще. Это Область категорий рациональных. Но ведь мы с вами в этом не компетентны, и вряд ли наши суждения будут иметь значения для кого-то, кроме нас самих.
        -- А кто компетентен? -- спросил Лешка. -- Ты знаешь такого?
        -- Не знаю. И ты не знаешь. Но когда здесь соберут ученых( И вообще, не перебивай, Лекс, сбиться я и сам могу. По-моему, сейчас главное -- область кате горий эмоциональных. Мы соприкоснулись с чудом. Перед нами открылась волшебная дверь в(
        -- Куда? -- порой Лешка бывает попросту невыносим.
        -- Почем я знаю куда?! А мы сидим тут и спокойненько рассуждаем, как будто решаем, сколько десятков тысяч ангелов может поместиться на острие швейной иглы производства фабрики "Красный швец". Разве это не парадоксально?
        -- Что, и тебя заело, Дим? Это похоже на( Черт, забыл как оно называется! Ну да ладно. Знаете, в музеях есть такие ящики со стеклом, а внутри -- фигурки( Какой-нибудь там Ледовый поход или охота питекантропов на мамонта. В детстве я их ужасно любил. И мне всегда хотелось самому стать таким маленьким-маленьким( мальчик-с-пальчиком( чтобы войти в жизнь этого закрытого мира. Смотреть на нее через стекло -- неинтересно. Вернее, нет, интересно, но извне видишь всегда не то, что изнутри. Конечно, это я теперь так формулирую. А тогда -- просто чувст вовал, смутно, печенками, как говорится.
        Я кивнул -- знакомое ощущение.
        -- Сентиментщики несчастные, -- буркнул Лешка. -- Знаю я, к чему ты, Володька, подбиваешься. Не выйдет! Если нужно, я тебя свяжу и сторожить буду, дурня, понял? Я сказал: никакой самодеятельности! Чок вот не вернулся, а с его чутьем это легче. Может, "диво", только с нашей стороны видно, какое-нибудь оно одностороннее. Туда можно только хорошо оснащенной, продуманно организованной экспедицией идти. Гусары-одиночки нынче ни к чему. Сам посуди, горячка чертова: чего ты добьешься? Ведь если это чужой мир, его же исследовать надо, изучать! А что ты можешь один? С твоими возможностями, знаниями? Колумб-третьекурсник( Даже если сумеешь благополучно вернуться, ты не принесешь никакой ценной информации, а лезть туда ради самовыражения -не слишком ли эгоистично?
        -- Можешь не сторожить, -- великодушно разрешил Володька. -- Не сбегу. Чошку вот жалко.
        -- Жалко, -- согласился Лешка. -- Хороший был щен. И почему это собаки вечно должны за людей страдать?..
        Мы помолчали. Еще по разу приложились к бутылке, потом Лешка размахнулся я бросил ее в темноту; она с треском упала.
        -- Зря, -- сказал я. -- Лес загаживаешь.
        Лешка не прореагировал.
        -- Ну, я спать пошел, -- сказал он после паузы. -- Вы еще долго?
        -- Нет, -- отозвался Володька. -- Поболтаем еще чуть-чуть и тоже на боковую.
        Проходя мимо, Лешка шепнул:
        -- Ложись сегодня с ним, Димыч. На всякий случай(
        Я кивнул.
        Володька вытащил из костра ветку, прикурил.
        -- Знаешь, Дим, меня это порой пугает(
        --Что?
        -- Рассудочность наша. Это -- неразумно, то -- нерационально. И верно. Нера зумно и нерационально. Только вот попалось мне, помнится, такое определение( Не то у Веркора, не то еще гае-то: человек -- существо, способное на алогичные пос тупки. Скажи: ты никогда Армстронгу не завидовал?
        -- Терпеть не могу джаз. -- Дурак. Я про Нейла. Я вот часто думаю: каково ему было, впервые ступившему на Луну? На не-Землю? Впервые в чужом мире, и он вокруг тебя, под ногами( Как я ему завидовал, Дим! Я тогда еще совсем мальчишкой был. Да и сейчас завидую. И Климову со Скоттом -- на Марсе(
        -- Вот уж кому никогда не завидовал( Понимаешь, они к этому готовились. Долго. Тщательно. Шли без малого всю жизнь. Это мы отсюда им завидуем. Ах, свер кающая почва луны!.. А для них это работа. Тяжелая. И, конечно, интересная. Вот чему можно позавидовать: они место свое нашли дело свое. А это все( романтика, коя, как известно, "уволена за выслугой лет".
        -- Шиш тебе! -- избытком вежливости, увы, Володька не страдал.
        Мы опять помолчали. Кофе совсем остыл, и я допил его одним глотком.
        -- Ну, пошли спать, что ли?
        -- Иди. Я сейчас, только взгляну еще разок на "диво". Эх, Дим, до чего Чошку жалко( Может, вместе сходим?
        -- Сейчас там все равно ничего не видно. Темень одна. Попозже надо, когда там рассветет.
        -- Ладно, иди спи, медведь. Спокойной ночи. И не бойся, не сбегу.
        Володька ушел. Я забрался в их палатку -- она была просторная, четырехмест ная, не то что наша с Лешкой "ночлежка". Через открытый вход был виден костер -- тлеющие угли, по которым изредка перебегали робкие язычки умирающего огня. От вида гаснущего костра всегда становится грустно и неуютно( Уже засыпая, я услышал как вернулся Володька. Он проворчал что-то насчет бдительности и опеки и улегся. Через пару минут он уже спал, посапывая и изредка всхрапывая. Тогда и я уснул окончательно.
        Когда я проснулся, было еще совсем темно Я взглянул на часы: четыре. Но спать почему-то уже не хотелось. Я встал и тихонько, чтобы не разбудить Володьку, выбрался из палатки.
        "Диво", слава Богу, никуда не делось. Рассвет там еще не наступил, и оно сгустком тьмы висело на фоне темного леса. Я долго всматривался в эту черную бездну -- так долго, что под конец мне стало мерещиться, будто там, в глубине, движется робкая светящаяся точка, словно кто-то идет с фонарем( Я протер глаза( Точка исчезла.
        Вернувшись к палаткам, я постоял в раздумьи, покурил. Будить их или нет? Я представил себе сердитую лешкину физиономию и рассмеялся. Набрав в грудь побольше воздуха, я заорал во всю мочь:
        -- Вставайте, дьяволы! День пламенеет!
        Володька вылетел из палатки, как чертик из табакерки.
        --- Ничего. Володечка, просто я хотел пожелать тебе доброго утра.
        Володька аж задохнулся. -- Ну, Димка!..
        -- Что-то Лешка не просыпается, -- сказал я. -- Пошли, вытащим его из берлоги?
        Лешки в палатке не было. Мы удивленно посмотрели друг на друга. -- Куда его унесло?
        -- Может, прогуляться решил, с ним бывает( Ничего, скоро вернется.
        Через час Лешка еще не вернулся. Мы наскоро позавтракали, потом я обнаружил, что у меня кончились сигареты, и полез за ними в палатку. Тогда-то я и нашел записку, прижатую старенькой "Спидолой":
        "Ребята! Я ухожу. Это неразумно, знаю. Но не могу иначе. Чудо происходит лишь один раз, а не то какое же оно чудо? И нельзя пропустить его, чтобы потом не каяться всю жизнь. Это эгоистично -- я иду для себя, а не для других. Но идти я должен.
        Я взял твое ружье, Володя, кое-что из продуктов и почти все ваши сигареты -- не серчайте.
        И не думайте, что я собираюсь жертвовать собой, -- уходя, всегда думаешь о возвращении.
        Я вернусь.
        Постарайтесь понять и не осудить.
        Ваш Лешка".
        Впрочем, записку мы дочитали уже потом. А тогда, только переглянувшись, мы ринулись напролом, обдираясь о ветки елей и колючие кусты можжевельника. И -- с разгона проскочили между соснами, ограничивавшими "диво". "Диво", которого уже не было.
        -- Лекс! -- заорал я, понимая, что это бессмысленно, что он не услышит, что его уже нет нигде в нашем мире. -- Лекс!
        Я ругался, что-то кричал, не помню уже что, но что-то бессмысленное и гром кое, а в мыслях билось одно: "Что ты наделал, дурак, что ты наделал?!"
        Володька тряс меня за плечо. Лицо у него было совершенно мертвое, глаза вва лились, губы вытянулись в ниточку.
        -- Это я, -- сказал он механическим, странно спокойным и ровным голосом, -- это я должен был пойти, а не он. Он мое место занял. Я болтал, a он пошел. Пони маешь, это я должен был пойти(
        * * *
        Вот, собственно, и все.
        К вечеру приехали на мотоцикле Толя с Наташей и привезли в коляске Трумина. Он нам поверил, но(
        Началось следствие. Боюсь, следователь до сих пор пребывает в уверенности, что мы злодейски расправились с Лешкой, а потом для отвода глаз придумали всю историю с "дивом". И не судили нас только за полным отсутствием улик.
        Была академическая комиссия. Она работала долго; снимки, сделанные Володь кой, обнюхивали, обсасывали и пережевывали. Но к единому мнению комиссия так и не пришла. Одни считали нас мистификаторами, или, наоборот, жертвами мистификации; другие утверждали, что "див" -- галлюцинация, непонятным образом зафиксировав шаяся на пленке; третьи( Пожалуй, один лишь Бармин принял нас и нашу версию всерьез, но тогда он был одинок в этом мнении. Почти одинок.
        С тех пор прошло больше двадцати лет. Изредка попадая в Усть-Урт, я заезжаю на это место. Четыре года назад по предложению Бармина, уже академика, ученого с мировым именем, Нобелевского лауреата, там была поставлена автоматическая станция слежения и огорожена охранная зона. Я смотрю на сосны -- теперь из них осталась лишь одна, вторую повалило ветром лет семь назад(
        И уезжаю.
        Я знаю, ты не прав, Леша. Знал тогда, остаюсь уверен и теперь. И все же(
        И все же где-то в глубине души, там, на самом дне, шевелится странное чувс тво, похожее на зависть.
        Иногда я вижу его во сне. Обросший, истощенный, бредет он, по щиколотку увязая в темном, рыхлом песке, раздвигая руками похожие на стрекозиные крылья растения, и тогда мне кажется, что он должен, непременно, обязательно должен вернуться. Я чувствую это. Может, он уже, вот сейчас, только что вернулся? Или сегодня? Завтра?
        Ты должен вернуться, Лешка!
        1970