Игоряша-Робинзон Виталий Бабенко
        Виталий Бабенко
        Игоряша-Робинзон
        Игоряшу занесло на незнакомую планету. Каким шутом это произошло - достоверно неизвестно. Очень может быть, что его забросила туда аномалия гравитационного поля. А с другой стороны, не исключено, что важнейшую роль здесь сыграл пространственно-временной дрейф мощного потока нейтрино в сторону Бетельгейзе. Или просто имел место тривиальный квазиперенос материального тела по бета-оси возмущенного Риманова пространства. Но факт есть факт: Игоряша как был - в пиджаке и галстуке и новых кооперативных туфлях за 1225 рублей - очутился на незнакомой планете. Любого человека подобное происшествие поставило бы в тупик, особенно если учесть, что всего секунду назад данный человек сидел за своим рабочим столом и спал. Любого - но только не Игоряшу. Он только хмыкнул и открыл глаза. И сказал три слова. И все.
        А планета, кстати сказать, случилась просто райская. Воздух был чист и ароматен. Его хотелось не вбирать в легкие, а нарезать прозрачными кубиками и складывать про запас. В благоухающих лесах музыкально пели птицы. На открытых солнцу мягких полянах цвели поразительные цветы, а в тени деревьев струились хрустальные ручейки: их прохладная и свежая вода, в меру газированная, была сладковатой на вкус и обладала легким тонизирующим свойством. Здесь не водились крупные хищные звери, неприятные кровососущие насекомые и болезнетворные микробы, никогда не налетали ураганы, не проливались грозы (иногда накрапывал освежающий теплый дождик), а температура круглый год держалась на уровне 23-24 градусов Цельсия выше нуля и лишь по ночам опускалась до восемнадцати. На деревьях в изобилии росли аппетитные и питательные фрукты, некоторые напоминали вкусом ананасы и клубнику, некоторые - жареную хрустящую картошку, а иные - даже сочную горячую свиную отбивную, но снимать такие полагалось до полудня, потому что к вечеру они остывали. Стоило надрезать кору деревьев, как по стволу начинал стекать восхитительный сок:
то «шато лафит», то «сент-эмильон», а то и «помероль». Вот водка не текла совсем - чего нет, того нет, врать не будем, и это, может быть, самый фантастический факт во всей нашей истории.
        Конечно, можно было получить и натуральный сок: вишневый, грушевый, апельсиновый, авокадовый, даже сок из гуайявы, но сейчас мы говорим, между прочим, об Игоряше, и это надо учитывать, поскольку деревья, в принципе, давали то, что ждал от них потребитель.
        Словом, на планете прозябал настоящий рай, и если бы Игоряша знал больше слов, он назвал бы новый мир Эдемом.
        Игоряша как-то быстро понял, что это не Земля. От его наблюдательности не ускользнуло, что солнце здесь зеленоватого оттенка, небо розовое, трава фиолетовая, на некоторых деревьях листва ярко-оранжевая, а на иных, наоборот, синяя. Да и птицы больше походили на пузатых маленьких слоников: они летали, размахивая перепончатыми ушами, и с помощью длиннющих хоботков посасывали крюшон из луж в заболоченных низинах. Но окончательно укрепился в своем интуитивном убеждении Игоряша только тогда, когда припал губами к стволу первого попавшегося небесно-голубого дерева. Он твердо знал, что деревьев, где вместо сока струился бы настоящий португальский портвейн, на Земле не существует (разумеется, Игоряша в жизни не отличил бы «порто» от «трех-семерок» по той простой причине, что первого никогда не пробовал, а второе обыкновенно пил не ради дегустации; точное знание природы напитка пришло к нему странным путем - извне). Весь день Игоряша пробовал разные соки, а потом крепко спал, овеваемый нежным ночным ветерком.
        А утром проснулся и назвал планету «Моя». Вот так просто - три буквы с ударением на «я». Чтобы все возможные посетители еще с порога знали, что здесь к чему и кто тут хозяин. Игоряша почему-то сразу решил, что он единственный разумный человек на планете. И был, в определенном смысле, близок к истине…
        До каких же вершин счастья воспарил Игоряша, когда проснулся утречком на благодатной Моей, хлебнул для поправки здоровья пива «Гиннес» из ближайшего пруда и вдруг разом осознал, что он впервые в жизни свободен, раскован и всевластен!
        Можно сказать, такого случая он ждал с рождения. Начальство - далеко. Так далеко, что с самой высокой горы не увидишь. Мымра-жена - за миллионы, а может быть, и миллиарды километров. Соседи, сослуживцы, очереди - вообще за тридевять земель, в тридесятой помойке. А он здесь - сам себе начальство собственного рая, сам себе сосед, сам себе сослуживец и сам себе очередь. Вот!
        Игоряша весь день хохотал до упаду, и даже снял галстук и повесил на дерево с «шабли», и пил разные соки, а потом крепко спал, не умывшись на ночь.
        И опять было утро. Летали, гукая, слоники, солнце рассыпало свои изумрудные лучи по оранжево-синим лесам, булькали лужи, издавая мягкий бродильный аромат. Игоряша пробудился, подошел к бордовому баобабу, выбранному еще с вечера, и рванул ногтями кору: потекло замечательное рейнское вино «лаубенгеймер». Ох, здорово!
        Напившись, Игоряша снял пропотевший пиджак и в раздумье поскреб подбородок: что делать? Подбородок царапался, потому что был давно небрит.
        Ближе всего Игоряше было бы взять утреннюю газету и просмотреть спортивную рубрику касательно «Спартака» и программу телевизионных передач. Увы, ни газет, ни телевизоров здесь не было и быть не могло, и тогда Игоряша решил написать лирические стихи, хотя никогда в жизни такими глупостями не занимался. Вот в каком виде застала его всплывшая вечером сердцевидная луна: Игоряша, в майке и брюках, обнимал ствол чинзановой пальмы и, рыдая, читал строки, вдохновенно выведенные им кровавым мелникским вином на широком белоснежном листе местного лопуха:
        Вот я живу теперь в рае
        и мне теперь хорошо!
        А с тобой, сволочь такая Рая
        я знаешь могу сейчас сделать что?!!!!
        Жену Игоряши звали не Рая, а Светлана Владиславовна, но он поставил «Рая» для рифмы и считал, что получилось неплохо: обнаженно, но и со скрытым смыслом - как у настоящих поэтов.
        Наутро Игоряша никак не мог вспомнить, куда он дел лопух с поэзией, поэтому весь день в душе саднил горький осадок непризнанности. «Эх, была бы хоть одна живая душа! - примерно так думал Игоряша. - И веселее, и стихи почитать было бы кому!»
        Но живых душ пока не наблюдалось. Если бы Игоряша читал в детстве Даниэля Дефо, он сообразил бы сейчас, что ему не хватает Пятницы. Однако, по правде, не пятниц не хватало ему, а суббот и воскресений. Всю сознательную жизнь Игоряша впитывал, что выходные - для отдыха, будни - для работы. Здесь же были сплошь выходные, и чем это могло кончиться - предсказать было трудно. Обычно по выходным Игоряша не занимался ничем.
        День сменялся днем, неделя - неделей. Игоряша кочевал по райской планете и ни в чем не знал сомнений. Ну не завидная ли судьба?
        Иной день в Игоряше, заросшем темной шерстью и по ночам ухающем филином, пробуждалась тяга к творчеству. Уже немало лопухов валялось по лесу с ямбическими строками:
        Когда меня отсюда возьмут,
        я все равно себе останусь тут… -
        но такого рода деятельность чем-то не удовлетворяла Игоряшу, поэтому он несколько раз принимался даже за изобразительные искусства. Он резал осколком камня по стволам выпитых деревьев: изможденные, они уже не вином истекали, а обыкновенным соком - апельсиновым, яблочным, фиговым, - и для Игоряши были непригодны. Как-то взглянул он, косматый и черный, на очередное творение рук своих и ужаснулся: такие рожи из ствола вылазили, такие корявые арабески змеились, что хоть беги и топись сразу же в гиннесовом омуте. И подошел Игоряша к дереву, и срубил его, а лесину, искромсав в щепки, закопал в укромном уголке и больше никогда туда не являлся, даже по надобности близко не подходил - кругаля давал.
        Однажды днем Игоряша шел на четвереньках по следу какого-то безобидного зверька. От тела Игоряши струился сильный мускусный запах - предмет его гордости: только так мог пахнуть полновластный хозяин леса, покровитель всех мелких хищных зверьков и гроза всех растительноядных.
        Внезапно - у пня давно изгрызанного им хересного дерева - Игоряша сделал стойку. Долетел запах некоего существа, с которым Игоряша ранее не встречался. Бой? Добровольный дележ участка? Игоряша бочком, подобравшись, выпрыгнул на поляну. И сразу же отпрянул: там, среди жухлой иссиня-черной травы, стоял инопланетянин. Он походил на собаку, только хвост был крокодилий, широкая, как чемодан, пасть была снабжена острыми роговыми пластинами, над хребтом возвышался костяной гребень, а восемь коротеньких ножек оканчивались острыми копытцами. Ростом инопланетянин был с трехэтажный дом.
        - Ты откуда? - пролаял Игоряша, пораженный в самое сердце.
        - Я отсюда, - ответило существо телепатически.
        - А что здесь делаешь? - яростно вскричал Игоряша, взвившись на дыбы.
        - Живу, - спокойно ответило существо.
        - Ну так убирайся, покуда цел! - заклацал зубами Игоряша.
        - Почему это «цел»? - обиделось существо. - Я все же самка, женщина, не чурбан какой-нибудь пустоголовый. Обо мне следует говорить «цела».
        «Марсианка! - внутренне взвизгнул Игоряша. - Баба! Во кайф!»
        Долго ли, коротко ли длилось ухаживанье, только в тот же вечер шерстистый Игоряша уже угощал новую знакомую рейнским шампанским из ствола кремовой осины и шептал, шлепая губами:
        - Ну, че ты ломаишься?! Ну, че ты гнешься? Все путем. Ты - человек, я - человек. Оба мы - цивилизации. Надобно контакт установить.
        - Да мы же с вами почти незнакомы… - ломалась инопланетянка (хотя она-то, скорее всего, и была аборигенкой, а инопланетянином следует называть как раз Игоряшу). - Вот и вы, хотя и разумный, странный какой-то…
        - Брось ты эти штучки, - улещивал Игоряша собаковидную незнакомку. - Главное - контакт. Главное - мир да любовь, али нет?
        - Да ведь любовь у нас иная, - кочевряжилась марсианка. - Не чета вашей, земной. У нас любовь - телепатическая. Взаимопроникновение двух разумов, слияние их в экстазе, тогда нарождаются наследники - мы их называем мыслеобразами.
        - Давай мыслеобразы! - кричал, распаляясь, Игоряша. - Враз! Сейчас мы сольемся! Сейчас мы взаимопроникнем! Даешь телепатическую любовь!..
        И аборигенка-инопланетянка сдалась. И два разума слились в экстазе. И вот уже мыслеобразы запрыгали по райской планете.
        Начальник Игоряши в обличье дирижабля на страусовых ногах гонялся за ускользающей мыслью и, пыхтя гелиевым животом, ежеминутно шипел: «Лопну или снимут?! Лопну или снимут?!»
        Соседи жили в канализационной трубе, все высовывали свои хилые мембраны на воздух - опасались, нет ли солнечной радиации, куковали и мнимо ухали, довольные, а сами только и жили от подачки до подачки в виде серного дождя.
        Многолапые сослуживцы ползали по склизким коридорам, вытягивали, здороваясь, усики, шевелили ими, ждали - не соблаговолит ли Главный воздать им своими благоволениями, не отпустит ли им милостивой поруки, дабы младые члены их семей могли продвигаться по темным и сырым подземным путям к свету мудрости, к получению заслуг.
        И сам Игоряша восседал на зеленом стуле с подлокотниками, парил ноги в розовой воде, скреб от наслаждения пальцами по дереву, плевал желтой слюной в плевательницу и по той слюне гадал о судьбах, а если слюна была гадкая - то и о судьбах мира. Принимая иных жукоголовых инопланетян, кричал: «Ниц, жиды пресмыкающиеся!» - а гоня прочих, орал: «Вон, нехристи копытные!» И был он в мыслеобразе своем сапиенс из сапиенсов, даже так: Сапиенс Рекс.
        И тогда пришел Дядя.
        Если бы Игоряша хоть на йоту секунды допустил, что пространственно-временной дрейф нейтрино - это блеф и камуфляж; если бы он хоть раз предположил, что его райский лес тянется не на всю планету, а занимает лишь несколько (в земном измерении) квадратных километров и приколот к планетной коре шпильками; если бы он знал, что на границе леса встает незримая, но непроницаемая стена, за которой живут Дяди… - может быть, тогда он писал бы гениальные стихи, рисовал бы фантастические картины и создал бы высокогуманную цивилизацию из собственных мыслеобразов.
        Но Игоряша… Ах, Игоряша!..
        И - Дядя… Ах, Дядя!..
        Дядя давно забавлялся сапиенсом на планете, но вдруг забава изродилась в пакость. И потому он пришел.
        - Ухгр-р-рммм, кх'оо-б'ррр-йас!!! - сказал Дядя и топнул тем, что ему заменяло ногу.
        - Ц-ц-ц-ссск-шррр-па! - цыкнул он, и всем стало ясно, что опыт не удался, не вышел эксперимент по изучению воздействия субъективного благополучия на объективного стандартного человека, то есть на Игоряшину персону. (Или наоборот: объективного благополучия на субъективную Игоряшину персону, - как кому нравится.)
        Поэтому взял Дядя весь райский покров с деревьями-соконосителями, свернул в трубку и поставил в угол. И ушел. Из свертка вывалился Игоряша.
        И чья-то брезгливая нога отправила его пинком через все Риманово пространство, поперек квазипереноса, вопреки гравианомалии - назад.
        И вот Игоряша снова за рабочим столом, в окружении изумленных сослуживцев, - голый, грязный, заросший шерстью, нечесаный, ноги до колен в прокисшем пиве, на подбородке и груди - потрескавшиеся бурые потеки древесных соков, в углах рта - желтая пена, в руке - белый лопуховый лист с непонятными знаками, коричневые ногти кривые и загибаются…
        Спит пока Игоряша…
        А как проснется - все-все нам расскажет про коммунизм.
        1983