Сохранить .
Дно разума Алексей Григорьевич Атеев
        Темны и таинственны недра человеческого сознания… Какие только черные желания не бушуют там, какие низменные страсти не кипят! Иногда, прорываясь на поверхность, они заставляют человека совершать дикие поступки. Правда, происходит это нечасто - людей сдерживают рассудок, нравственные устои, воспитание, обстоятельства и многое другое. Но если вмешивается магический талисман - старинная монета с полустертой латинской надписью,- жизнь может обернуться кошмаром. Эту монету на свою беду нашла на кладбище маленькая девочка, а затем талисман попал в руки вора. И черная сила начала набирать обороты…
        Алексей АТЕЕВ
        Дно разума

1
        Эта история произошла в те далекие времена, когда «медведя-воеводу» всего пару лет как сменил на троне бровастый красавец с ласковым взором. В те заповедные годы телевидение было черно-белым и транслировало лишь два канала, космонавты считались национальными героями, народ переселяли из бараков в панельные
«малолитражки», а разливное пиво качали из огромных дубовых бочек. Водка стоила два восемьдесят семь, бутылка крепленого - чуть больше рубля, а стакан сухого вина, наливаемого автоматом на ялтинской набережной,- двадцать копеек. На загнивающем Западе гремела «ливерпульская четверка», а на отечественной сцене Эдита Пьеха распевала «Только ты». В ту эпоху граждан, спекулировавших золотом и валютой, расстреливали, образование и здравоохранение были бесплатны, а на экраны кинотеатров страны вышел замечательный фильм «Кавказская пленница».
        Страна твердой поступью шагала в коммунизм, который, как указывалось в докладе предыдущего вождя на партийном съезде, должен быть построен к 1980 году. Словом, жить становилось все лучше и веселее. Впереди маячило исключительно светлое будущее, не замутненное ни единым темным пятнышком. Все было просто и ясно, все объясняемо с точки зрения рационалистического разума и научных фактов. Так, во всяком случае, казалось. Однако случались иной раз события, объяснить которые этот самый разум, казалось, был не в силах. Именно о них и пойдет речь в нашем рассказе.
        Соцгород, где и происходило его действие,- город особый, можно даже сказать, показательный. Возник он в тридцатых годах у подножия горы, целиком состоявшей из руды, годной для выплавки металла. Гора так и называлась Железной. Возле горы было решено построить металлургический гигант, равного которому не имелось в мире. Строительство завода продвигалось невиданными темпами, и вскоре задымили домны, загудели мартены, а прокатные цеха выдали первые тонны готовой продукции.
        Строили индустриальное чудо, а потом и работали на нем люди, собранные в это место со всей страны. Некоторая их часть приехала сюда добровольно, но большинство попало в Соцгород отнюдь не по собственному желанию. Площадку, где возводился промышленный гигант, окружали спецпоселки, в которых содержались его строители, вчерашние крестьяне из Поволжья и Центральной России, раскулаченные в ходе коллективизации. Их привозили сюда целыми семьями в телячьих вагонах, узенькие окошки которых были забраны железными решетками, выгружали на станции и под конвоем загоняли в дощатые, кое-как сколоченные, продуваемые свирепыми ветрами бараки. Имелись в Соцгороде и обычные лагеря, в которых содержались преступники, как уголовные, так и политические. Нужно отметить, что и те, кто приехал добровольно, явились на великую стройку тоже не от хорошей жизни. В большинстве это были опять же крестьяне, бежавшие сюда, спасаясь от раскулачивания. Встречались на строительстве и те, кто приехал за «длинным рублем», но такие обычно долго не задерживались, поскольку невероятно тяжелые условия труда и неустроенный быт очень скоро
гасили жажду наживы. Было в Соцгороде и довольно много тех, кто по тем или иным причинам был вынужден избегать контактов с советской властью. Среди них попадались самые разные личности: растратчики, бывшие нэпманы, не уплатившие налогов, люди, воевавшие против красных, и прочая контра.
        Соцгород был задуман как рабочий поселок при заводе, однако безудержная пропаганда восхваляла его как символ социализма, как светоч нового справедливого общества без рабов и господ.

«Через четыре года здесь будет город-сад»,- предрекал пролетарский поэт. И хотя настоящего города-сада не получилось, тем не менее Соцгород рос как на дрожжах. Количество бараков и щитовых домов пока что не уменьшалось, однако появились вполне комфортные дома, составившие две-три улицы европейского вида, с фонтанами и скверами; выросли капитальные административно-хозяйственные здания, был возведен центр с Дворцом культуры, цирком и городским парком. В глухой, продуваемой всеми ветрами степи пламенел, как чертополох посреди пустыря, грандиозный промышленный центр.
        К началу шестидесятых годов прошлого века, в какую пору происходит действие этой книги, Соцгород превратился в очаг цивилизации с драматическим театром, музыкальным училищем и несколькими кинотеатрами. Река, вернее, заводской пруд разделял его не только на две части, но и на два континента. Левый берег находился в Азии, а правый, где велось непрерывное строительство жилых домов,- в Европе. Такова краткая характеристика этого ничем особым не примечательного города, если не считать действительно громадного завода, над которым постоянно витали облака разноцветного дыма. А теперь приступим к непосредственному изложению тех удивительных событий, что развернулись на фоне индустриального пейзажа.
        Улица Красных Галстуков расположена в левобережной части города, в том самом районе, где появились первые капитальные дома. В начале шестидесятых район этот уже пребывал в некотором запустении. Фасады домов местами облупились, фонтаны не работали, а в некогда ухоженных скверах буйно разрослась зелень. Однако жизнь здесь по-прежнему била ключом. Била она и в доме №2, в котором проживала Евдокия Копытина, в девичестве Хохрякова, о ком и пойдет речь.
        Евдокия, или, как ее величали соседки, Дуся, занимала однокомнатную квартиру на втором этаже. Была она вдовой, муж ее погиб на войне, но, несмотря на пенсионный возраст, была женщиной еще крепкой, деятельной и острой на словцо. Внешностью Дуся обладала самой традиционной. Она была коренаста, чуток кривонога, а карие глаза смотрели на мир несколько исподлобья, но в основном дружелюбно. Поскольку работать ей не нужно, Дуся если не носилась по магазинам в поисках дефицита, то день-деньской сидела на лавочке возле подъезда с такими же, как и она, товарками, обсуждала проходящих и лузгала семечки. Еще у Дуси имелась внучка лет двенадцати, проживавшая на Правом берегу и частенько навещавшая бабушку. Девочку звали Наташей.
        Накануне Дуся условилась с Наташей сходить на кладбище в Родительский день и по древней традиции помянуть покоившихся на нем родственников. Загодя Дуся напекла ватрушек с творогом и повидлом, а также пирожков с ливером, картошкой, с рисом и яйцами и купила конфет-подушечек. Всю эту снедь она готовилась раздать страждущим в качестве поминальных гостинцев. Лично для себя она приготовила чекушку водки, сто граммов копченой колбасы, пару вареных яиц, а для внучки немного шоколадных конфет «Ласточка».
        Рано утром Наташа явилась к бабушке, и они отправились «на могилки», как выразилась Дуся. Стояло начало мая. День обещал быть пасмурным. Вначале моросил мелкий холодный дождик, но, когда бабушка с внучкой вышли из дома, он уже прекратился, оставив после себя на асфальте быстро подсыхающие лужи. Несмотря на будний день, на улице было заметно оживление. Сотни людей стремились на погост с той же целью, что и наша парочка. У всех в руках имелись клеенчатые сумки либо сетки, в которых булькала некая жидкость, пока что запечатанная в бутылки, и шел аппетитный дух домашней снеди. Некоторые несли в руках букеты разноцветных бумажных цветов. Цветы были настолько ярко окрашены, что от их вида начинало ломить зубы.
        Дуся и Наташа сели в трамвай, доехали до конечной остановки, вышли и влились в людской поток, спешивший на кладбище. По дороге они купили у какой-то старушки несколько бумажных роз, вручив ей вместе с деньгами и пару ватрушек.
        Наконец достигли пределов кладбища. Здесь было никак не меньше народу, чем на первомайской демонстрации. Люди сновали меж могил, громко разговаривали, а некоторые даже смеялись. Вместе с тем имелись примеры и другого рода. Внутри оград возле скромных памятников застыли в глубокой скорби безутешные родственники тех, кто лежал в земле, а иные и рыдали в голос. С любопытством таращась по сторонам, Дуся и Наташа брели по главной аллее к своим близким. По пути они полюбовались большим, из черного мрамора, обелиском директору металлургического завода Носкову. На фоне весьма скромных железных пирамидок и деревянных крестов мраморный памятник производил весьма сильное впечатление. К тому же прилегающая к могиле начальника обнесенная оградой площадь была столь велика, что на ней можно было бы разместить небольшое футбольное поле. Все это не могло не впечатлять, однако в душе Евдокии Копытиной не нашлось места зависти. Она лишь сказала Наташе, кивнув на обелиск: «Хороший человек был Иван Григорьевич. Царствие ему небесное!» - и побрела дальше.
        Наконец цель была достигнута. Они очутились перед двумя выкрашенными голубой краской восьмиконечными крестами, на которых значилось: «Василий Харитонович Хохряков, 1884-1958» и «Татьяна Петровна Хохрякова, 1888-1962».
        - Здравствуйте, папа и мама,- нараспев произнесла Дуся, перекрестилась и истово поклонилась крестам.
        - Почему у них фамилии другие, не как у тебя?- спросила девочка.
        - Потому что я замужем была и ношу фамилию мужа.
        - От чего они умерли?- немедленно поинтересовалась Наташа.
        - От болезней,- неопределенно отозвалась Дуся.
        - От каких болезней?
        - От разных. Надорвались, болели, а потом отдали богу душу. Теперь они в раю, смотрят на нас оттуда…- Дуся уперла палец в небо.
        - И сейчас смотрят?- полюбопытствовала Наташа.
        - Именно,- подтвердила Дуся.- Видят: мы пришли их навестить, и радуются, что не забыли.
        Могилки в общем были ухожены, но после зимы среди свежей травы торчали сухие стебли степных будяков. Дуся поспешно выдернула бурьян, выбросила его за оградку и только после этого достала припасы. Она разложила на стоявшем здесь же дощатом столике колбасу, яйца, конфеты, извлекла чекушку и маленький граненый стаканчик, наполнила его, вручила девочке «Ласточку» и, тихо проговорив: «Ну, помянем рабов Божьих…», залпом проглотила водку. Лицо ее тут же покраснело и залоснилось, глаза заблестели. Дуся уткнула голову в ладони и, казалось, глубоко задумалась.
        - Скажи, баба,- вновь спросила Наташа,- это мои прабабушка и прадедушка тут похоронены?
        - Тут, внученька,- отозвалась Дуся.
        - А дедушка где? Ведь он тоже умер.
        - Я тебе сто раз говорила. На фронте погиб. Где-то под Москвой… А где точно, не знаю. А так бы съездила на могилку к моему Пашеньке…
        - А он тоже в раю?
        - Ну ясное дело.
        - И смотрит сейчас на нас?
        - Можешь не сомневаться. Давай-ка за упокой его души выпьем. То есть я выпью, а ты конфетку съешь.
        - А вот, баба, объясни мне: те, которых сегодня поминают, они все в раю?
        - Ну… не все.
        - А другие, те, что не на небе… Они где?
        - В аду, думается.
        - Это под землей?
        - Само собой.
        - Но ведь и их сегодня поминают? Как же так? Если они плохие, чего же их вспоминать?
        - Для того и вспоминать, чтобы им на том свете легче было.
        Девочка замолчала, видимо обдумывая услышанное. Дуся тем временем выпила еще один стаканчик, облупила яйцо и стала смачно жевать его, потом принялась за колбасу и заедала все это добро пирожком с ливером.
        - А скажи, баба, вон те холмики,- девочка показала рукой куда-то вперед,- они тут зачем?
        - Какие холмики? Ах, эти. Тоже могилки, видать.
        - Чьи могилки?
        - А бог их знает.
        - Тех, что в аду?
        - Может, и так. А может, каких невинно загубленных…
        - Что значит: невинно загубленных?
        - Ну… Как тебе объяснить… Вот, скажем, в войну к нам в город понагнали узбеков из Средней Азии… В Трудармию, значит. Они, узбеки эти, мерли как мухи. Мороз страшный, а они в одних халатах… Какой от них был прок, до сих пор не пойму. Бродили по улицам как тени. Тут же и падали. Ногой толкнешь, а он - как бревно. Замерз бедолага. Вот их собирали и закапывали… Даже таблички на могилках не ставили… А то, может, это те, кто еще до войны в здешней тюрьме сгинул.
        - Сгинул - это как?
        - Ну, расстреляли. Или сам помер. Мало ли…
        - Они тоже в аду?
        - Зачем в аду? На небесах, надо думать.
        - И на нас тоже смотрят?
        - Может, и смотрят, а может, и не смотрят, а только думают.
        - О чем?
        - О том, кто за них отомстит.
        Через некоторое время Дуся допила водку, поднялась и стала укреплять бумажные цветы меж перекладин крестов. Ее заметно развезло, она еле слышно хихикала и одновременно жевала пирожок. Наташа тем временем вышла из ограды и подошла к безымянным могильным холмикам. Было их штук десять или двенадцать. Поросшие только что вылезшей изумрудной травой, они возвышались над землей, словно верхушки человеческих голов, покрытых редким волосяным покровом. Девочка бродила между холмиками, глядя под ноги, словно рассчитывая обнаружить нечто интересное, но ничего особенного не замечалось, лишь кусочки бутылочного стекла да ржавая консервная банка попадались на глаза. И вдруг острые глаза Наташи заметили: впереди между холмиков что-то блеснуло. Она нагнулась. Монета! Судя по торчащему из земли торцу, довольно крупная. Неужели рубль?! Наташа поспешно нагнулась, вытащила монету из земли и покосилась на бабушку: не видит ли та. Но Дуся не смотрела по сторонам. Она до сих пор не могла приладить к крестам бумажные цветы и сердилась, что выражалось в неразборчивых ругательствах, которые она бормотала себе под нос.
Девочка повернулась к бабушке спиной и разжала ладошку. Монета действительно была довольно крупной, но нисколько не походила на рубль. На одной ее стороне присутствовала пятиконечная звезда и - какие-то письмена на непонятном языке. Кроме того, в монете была пробита маленькая дырочка.
        Наташа плюнула на монету и потерла ее между пальцев. Серебро, а именно из него была отчеканена монета, заблестело.

«Интересная вещичка,- подумала девочка.- В дырку можно продеть нитку и повесить ее себе на шею. Вот девчонки обзавидуются». И сунула монету в кармашек кофточки.
        Бабушке она решила не говорить о своей находке, помня ее предупреждение ничего не поднимать на кладбище с земли.
        Дуся наконец справилась с бумажными розами и взглянула на внучку. Та прыгала поодаль.
        - Пойдем, Наташенька, милостыньку раздадим,- позвала она девочку. Потом перекрестила могилы, поклонилась им, и они отправились в обратный путь.
        Когда они вернулись на улицу Красных Галстуков, Дуся еле держалась на ногах. Были ли этому причиной усталость, горячее солнце, неожиданно вылезшее из-за туч, или содержимое чекушки, сказать трудно. Скорее всего, свекольные пятна на Дусином лице оказались следствием всех трех вышеперечисленных факторов. Как бы там ни было, она тут же плюхнулась на кровать и немедленно захрапела.
        Наташа тоже изрядно устала. Беспрестанно зевая, она побродила по комнате, потом пошла на кухню и поставила чай, а когда он закипел, налила себе полную чашку и взяла кусок пирога с малиновым вареньем. После пирога спать захотелось еще сильнее, девочка прилегла на диван и закрыла глаза.
        Дуся пробудилась от страшного рева. В диком испуге она соскочила с кровати и сразу все поняла. Орал предмет ее гордости - телевизор «Рекорд», к которому, кроме нее самой, не смел прикасаться никто. Дуся подскочила к телевизору и выключила его.
        - Наташка!..- на этот раз уже орала она сама.- Наташка, ты зачем телик включила?! Кто тебе разрешил?!
        - Я не включала!- Девочка села на диване и принялась протирать глаза.
        - А кто же его включил?!- продолжала напирать Дуся.
        - Не знаю… Я спала.
        Дуся и сама уже поняла, что ребенок не виноват. Наташа всегда отличалась послушанием, а уж телевизор, который был для Дуси святыней, никогда бы тронуть не посмела.

«Как же это понимать?» - размышляла Дуся, подойдя к телевизору и зачем-то обнюхивая его. Телевизор пах пылью и подсохшей изоляционной лентой. Можно предположить только одно: телевизор включили в тот момент, когда в квартире отсутствовало электричество. Такое на улице Красных Галстуков случалось. Включили, он не заработал, ну и забыли про него… Теперь свет дали, и он сам собой включился. Но почему на полную мощность?
        Размышляя над этими странными обстоятельствами, Дуся пошла на кухню, налила себе стакан остро пахнущей жидкости из стоявшей на холодильнике трехлитровой банки с так называемым «чайным грибом» и залпом выпила ее. Газированный напиток шибанул в нос, и Дуся икнула. Тут ей показалось, что холодильник чуть заметно дернулся. Она в изумлении уставилась на агрегат, ожидая продолжения. И оно последовало. Холодильник снова дернулся, на этот раз значительно сильнее.
        - Ой!- только и смогла произнести Дуся. И это «ой!» словно дало команду дальнейшим событиям.
        Холодильник подпрыгнул на месте, дверца распахнулась, и из его чрева посыпались емкости с огурцами, капустой и вареньем. Банка с «чайным грибом» упала на пол и разбилась. Следом полетели бутылка с подсолнечным маслом, кусок соленого сала, пачка дрожжей и какие-то пузырьки с давным-давно просроченными лекарствами. Завершил картину огрызок совершенно засохшей колбасы, ударивший Дусю по носу. Создавалось впечатление: продукты не просто падают, а их кто-то выталкивает наружу.
        - Батюшки!- завопила Дуся.- Что же это делается?!
        На вопли бабушки прибежала Наташа и, разинув рот, созерцала происходящее. А посмотреть действительно было на что. К пляшущему холодильнику присоединились и другие предметы кухонной обстановки. Заходил ходуном стол. Ящики его сами собой открылись, и из них вылетели ложки, вилки и ножи, но не посыпались на пол, а плавно закружились в воздухе. Один нож, самый большой (им Дуся обычно резала мясо), подлетел к ее лицу и завис перед ним, словно изучая.
        - Мама,- только и смогла произнести хозяйка и села на пол.
        В воздух тем временем взвились тарелки, вылетевшие из сушилки, висевшей над мойкой, и запорхали словно бабочки. Странное дело, столовые приборы не налетали друг на друга, а кружились в некоем заданном ритме, словно ими кто-то манипулировал.
        - Бабушка!- воскликнула Наташа.- Объясни, что происходит?
        - Не знаю я… Не знаю! Вещи взбесились! Все взбесилось! И откуда такая напасть свалилась?!
        В холодильнике, среди прочей снеди, хранилось с пяток вареных картофелин и вареная же свекла, которые Дуся намеревалась использовать для приготовления винегрета. Теперь вышеперечисленные овощи плавали над хаосом, словно в безвоздушном пространстве, и являли своим видом нечто вроде небольших космических тел, если и не планет, то как бы астероидов. К ним, наподобие звездных кораблей, то и дело приближались столовые приборы и, облетев по орбите, отправлялись в дальнейший поиск.
        - С ума сойти!- обозначила свое отношение к происходящему Наташа.- Вставай, бабушка, бежим из квартиры!
        - Куда бежать, куда?!- вскричала Дуся, однако выполнила пожелание внучки, вскочила и ринулась в комнату.
        Но и здесь творились не менее странные дела. Зеркальный платяной шкаф того стиля, который называют «славянским», подпрыгивал на месте. Телевизор вновь включился и орал о ходе посевной в Нечерноземье. Кровать выехала на середину комнаты и, словно норовистая лошадь, неистово била копытами, сиречь, ножками по полу.
        Дуся отворила входную дверь и что есть силы завопила:
        - Помогите!!!
        Ее вопль пронесся между этажами и вырвался на улицу, где был тут же услышан сидевшими на скамеечке соседками. В том, что кричала именно Дуся, не было никаких сомнений, и соседки бросились на помощь. Когда Дуся увидела их разгоряченные лица в проеме двери, она присела на табурет и, простирая длань в сторону кухни, воскликнула:
        - Зрите, сестры!

«Сестры», вытаращив глаза и приоткрыв рты, безмолвно взирали на буйство Дусиной мебели. Наконец самая отчаянная из женщин на цыпочках проследовала в направлении указующего перста. Вид происходящего на кухне и вовсе поверг ее в шок. Некоторое время она созерцала проявление космических сил в кухонном пространстве, потом повернулась к Дусе, находившейся в позе прорицательницы, и, еле ворочая языком, спросила:
        - Почему так?
        - А за грехи наши,- немедленно отозвалась Дуся.- Грешили, вот и кара.
        - Милицию надо вызвать,- заметила наиболее прагматичная из женщин.
        - Газоспасателей,- заявила другая.
        - Пожарных…
        - При чем тут газоспасатели? У нас в доме и газа-то нет. А пожарные? Ведь не горит же ничего. Только милицию!
        - Что тут происходит?- раздался вдруг требовательный мужской голос. Он принадлежал водопроводчику Сундукову, проживавшему в том же подъезде, но на первом этаже. По случаю Родительского дня Сундуков находился в некотором подпитии.
        - Мебеля у Дуськи взбесились,- сообщила женщина, которая призывала вызвать милицию. По-видимому, она сохранила наиболее ясный рассудок.
        - Мебеля? Какие, то есть, мебеля?
        - Сам посмотри.
        С минуту Сундуков безмолвно взирал на поведение Дусиной кровати, изображавшей из себя лошадь, потом покачнулся и грохнулся в обморок.
        - Слаб оказался наш Сундук,- заключила рассудительная женщина и пошла вызывать милицию.
        Когда через двадцать минут к дому №2 по улице Красных Галстуков подъехал темно-синий полуфургон с красной полосой по бокам, ласково именуемый в народе
«раковой шейкой», возле подъезда, в котором проживала Евдокия Копытина, собралось преизрядное количество народа. Люди оживленно переговаривались, размахивали руками, а время от времени то один, то другой бегали наверх, в Дусину квартиру, чтобы собственными глазами узреть странные явления. При появлении милиции толпа расступилась, и стражи порядка чинно проследовали к Дусе. Происходящее у нее, казалось бы, не вызвало у милиционеров особого интереса. Некоторое время стражи порядка молча разглядывали происходящее, потом старший по званию обратился к хозяйке, продолжавшей восседать на табурете посреди всеобщего хаоса.
        - А чего вы нас вызывали?- спросил сержант.
        Дуся тупо молчала, однако бойкая женщина, позвонившая в милицию, тут же отозвалась.
        - Как чего?! Как чего?!- завопила она.- А это вы видите?!- И она обвела творившееся безобразие широким взмахом руки.
        - Ну видим. И что?
        - Как что?! Прекратить надо.
        - Как же мы можем прекратить?
        - Скомандуйте.
        - Ну ты, тетка, даешь! Скомандовать ей надо. Кому командовать-то?
        - Этой… этим…
        - Да кому, этим?
        - Силам, которые все затеяли.
        - Ладно, попробуем. Эй вы, неведомые силы, которые устроили этот бардак, прекратите немедленно!
        Вначале ничего не произошло. Платяной шкаф продолжал трястись, кровать все так же подскакивала на месте, даже кухонная утварь по-прежнему порхала на ограниченном пространстве, однако милиционер повторил свое требование, и, похоже, оно возымело действие. Ножи и вилки посыпались на кухонный пол, за ними приземлились овощи. И мебель успокоилась, перестала дергаться, однако свои прежние места занять не спешила.
        - Ну вот видите,- произнес сержант,- стоило прикрикнуть, и чудеса прекратились.
        - Что значит начальственный бас!- иронически заметила бойкая гражданка.
        - Именно,- подтвердил сержант.- Теперь оформим протокол… Но что писать - не представляю. Как растолковать происходившее, чтобы было понятно начальству?
        - А может, не нужно никакого протокола,- заметил его напарник, совсем еще молодой парнишка в новенькой форменной фуражке.- Ведь преступление не имело места. Что, собственно, произошло? Да ничего особенного. Мебель сдвинулась со своих мест? Так этот факт легко объяснить. Дом-то старый. Вот и начал оседать. Просадка грунта. Такое иной раз случается.
        - Толково рассуждаешь, Петровский,- одобрительно заметил сержант.
        - А вилки почему летали?- не сдавалась пытливая соседка.
        - Электромагнитные поля на них действовали,- нимало не смущаясь, продолжил развивать свою версию событий Петровский.- От холодильника, к примеру…
        - А почему они, поля эти, только в Дусиной квартире фунциклируют?
        - Этот вопрос не к нам, служителям Фемиды,- ответствовал грамотный Петровский, - а к научным кругам. Тут у вас поблизости пединститут находится. Обратитесь туда. Может быть, тамошние ученые дадут вам более развернутый ответ.
        - Никакая это не осадка,- впервые подала голос Дуся.- Дом у нас хороший, крепкий…
        - Тогда что это?- поинтересовался пытливый Петровский.
        - Нечистая сила, вот что!
        - А если нечистая сила, то нужно вызывать попа,- сообщил свое мнение сержант.- Пускай очистит квартиру. Водой святой ее опрыскает.
        - Вот это верно!- воскликнула Дуся.- Первый раз за вечер я услышала дельные слова. Вызову батюшку, чтобы освятил мое несчастное жилище, а то в нем демоны завелись. С чего бы только? Ведь я и на кладбище сегодня побывала, и батюшку с маменькой помянула… Может, плохо помянула? Или кого забыла помянуть, вот он и сердится. Не ведаю, вот вам крест, не ведаю! Но покудова поп не пожалует, ноги моей здесь не будет. Собирайся, Наташа. К вам на Правый берег поедем.
        На этом события на улице Красных Галстуков прекратились. Однако по-настоящему все только начиналось.

2
        Автор уже немного рассказал о Соцгороде. Теперь пришло время поведать об одном из его районов несколько подробнее.
        Город, а главное, завод начали строить в степи, прямо у подножия горы. Но степь эта была далеко не везде ровной, как стол. Местами она бугрилась холмами, а перпендикулярно горе с востока на запад протянулся небольшой хребет, именуемый Кара-дыр или, попросту, Карадырка. Хребет обрывался у левого берега реки. Прибывающих расселяли в бараках, поначалу без внутренних перегородок. Внутри приземистого одноэтажного корпуса громадное помещение было сплошь заставлено койками. Койка и была местом обитания строителя в свободное от работы время. На ней он отдыхал после трудовой вахты, спал, ел, любил, мечтал. Быстро приспособились отгораживать койки друг от друга ситцевыми занавесками. Занавески создавали подобие комнаты. Потом некоторые граждане стали отделять места своего обитания друг от друга дощатыми перегородками, часто не доходившими до потолка. Хотя комнатушки и напоминали пеналы, в них уже можно было уединиться. С
«самостроем» усиленно боролись пожарные инспектора, но довольно быстро отступились, видимо получив команду свыше. В «пеналах» стали селиться семейные.
        Бараки просуществовали довольно долго, и к тому времени, о котором идет речь, их имелось еще много. На Правом берегу постоянно строились новые дома, посему бараки активно расселялись и тут же сносились.
        Но помимо бараков имелось еще более неблагоустроенное жилье. Именовалось оно землянками. Вообще-то говоря, считалось, что с землянками покончено, однако последние их них мозолили глаза всему Соцгороду, поскольку были расположены на Карадырке, напротив одной из самых оживленных городских магистралей. Склоны гор были усеяны примитивными жилищами, поднимавшимися одно за другим к вершинам, словно ступени. Землянки представляли собой врытый в грунт деревянный остов, между полыми стенами которого была засыпана земля. Крышей служил слой толя, положенный на обрешетку. Внутри имелась одна комната, в лучшем случае еще и сени, они же - кухня. Окна располагались почти вровень с землей. Обогревалась землянка печью, на ней же готовилась еда. Вот, пожалуй, и все. При землянке обычно находился крошечный огород, обнесенный ржавой жестью, отходами штамповки, старыми кроватными спинками. Имелось и подобие дворика, по которому бегала пара-другая кур. Кое-кто держал коз. Электричества в землянках не имелось, освещались керосиновыми лампами. Некоторые умельцы, на свой страх и риск, цепляли провода к какой-нибудь
проходящей поблизости магистрали, благо вокруг их было в достатке, но очень скоро бдительные работники городских электросетей обрезали незаконную подводку.
        Некогда внизу вдоль шоссе стояли ряды бараков, а при них имелись и магазин, и столовая, и даже баня, но теперь, когда бараки посносили, жителям землянок пришлось туговато. До культурных центров было порядочно. Одно радовало: у подножия хребта проходила трамвайная линия, и это весьма облегчало передвижение до нужных мест.
        В наше время не у многих сыщется охота прозябать в трущобе, без простейших удобств и при этом посередине промышленного района. Скажем, до водозаборной колонки нужно было топать не меньше получаса, столько же приходилось идти до ближайшего магазина за хлебом. Однако и здесь имелись свои прелести. Летним вечерком обитатели землянок выползали посидеть на лавочке перед своей хибаркой, поглядывали вниз, на завод, над которым пылали зарева от сливаемого шлака, а то отправлялись на реку, до которой было рукой подать. И хотя при этом приходилось спускаться с кручи и преодолевать многочисленные железнодорожные пути, рискуя попасть под колеса маневрового тепловоза, однако вода была столь теплой, что старческие кости переставало ломить. По правде говоря, купаться здесь можно и зимой, поскольку в этом месте сбрасывались промышленные стоки. Другое дело, что назвать воду чистой было довольно затруднительно, однако жители Карадырки не особенно обращали внимание на это обстоятельство.
        Вообще, жизнь в землянке как нельзя лучше подходила для той категории лиц, у которой возникали сложности при взаимоотношениях с законом или с властями. А таковых здесь оказалось довольно много. Во всяком случае, в свое время проблемы на этой почве имелись почти у всех.
        Молодежи в землянках вообще не наблюдалось, люди средних лет попадались не часто, а обитали тут в основном старики. Зато кто тут только не встречался! Скажем, в самой настоящей беленой хатке с камышовой крышей, спрятавшейся в небольшом распадке почти на вершине горы, еще совсем недавно обитал тучный осанистый хохол Марко Ковтун, про которого говорили, что он служил адъютантом у Петлюры. Ковтун разговаривал с окружающими на непривычной местному уху смеси русского и украинского языков, но чаще молчал. Обычно летом он сидел на скамейке возле калитки, покуривал кривую трубку-носогрейку и смотрел в небеса. Другой примечательной личностью был Семенов, бывший белый офицер, воевавший у Колчака. Он отсидел положенный срок, а выйдя на свободу, приехал в Соцгород, где у него жила дочь. Однако с родным дитем он почему-то не ужился и потому построил землянку и обитал в ней вместе с толстой гражданкой неопределенных лет, откликавшейся на имя Соня. Семенов из землянки почти не выходил, день и ночь строча мемуары о своей пестрой жизни. Встречались здесь и иные смутные фигуры, чья жизнь была, может, и не столь
примечательна, но тоже весьма причудлива.
        А внизу, под горой, день и ночь гудел металлургический гигант, до которого обитателям Карадырки не было никакого дела. Чем они жили, каким ветром питались, ведает один бог. В огородах росла картошка, помидоры и морковь. При землянках имелись погреба, в которых хранились сделанные на зиму запасы. Кто-то попрошайничал, кто-то собирал утиль… У иных имелись еще более экзотические источники дохода, скажем, отпевание усопших или изготовление бумажных венков. (Кстати, Дуся приобрела «розы» именно у одной из жительниц землянок.)
        Посторонние здесь почти не появлялись, а если и забредал участковый милиционер из соседнего поселка, то об этом сразу же становилось известно, и жители трущоб затаивались и дверей не открывали. Имели место случаи, когда увесистый булыжник, брошенный невесть кем, пролетал над головой милиционера. Поэтому представители власти старались сюда без особой нужды не соваться.
        Однажды, за несколько лет до описываемых событий, на Карадырке будто бы обнаружили золотую жилу. Кем был пущен этот слух, так и осталось неизвестным, однако на жалких подобиях улиц замелькали неведомые личности, вооруженные кирками и лопатами. Но местный народ золотую лихорадку не приветствовал. Шурф, который вырыли старатели в том самом распадке, где стояла хатка Ковтуна, ночью кто-то засыпал, а когда, увидев такое дело, лихие ребята стали толпой ходить среди землянок и орать, что они сожгут этот клоповник к чертовой матери, по ним из кустов ударила автоматная очередь. Хотя пули и никого не задели, но золотоискатели немедленно рванули прочь и на Карадырке больше не показывались. Существовала ли жила или это были всего лишь досужие домыслы, так и осталось неведомым, хотя очень возможно, что золотишко в окрестностях хребта водилось, поскольку издревле в этих местах существовали пусть и небольшие, но вполне доходные прииски.
        Кстати, насчет автоматной очереди. Оружие имелось почти в каждой землянке. Объяснялось это довольно просто. Как раз напротив Карадырки, по ту сторону трамвайной линии, располагалась так называемая скрапная площадка - место, на которое со всей страны свозили горы металлолома. Тут железо разделывали, пакетировали и отправляли на переплавку в мартеновские цеха. В конце войны, да и значительно позже, вплоть до шестидесятых годов, сюда поступала масса оружия, начиная от пистолетов и винтовочных штыков и кончая танками. Вначале оно было собрано на полях сражений, потом отбраковано в результате утилизации армейских арсеналов. Одно время скрапная площадка практически не охранялась, и среди железного хлама «любители» копались часами. Здесь можно было отыскать вполне исправный «наган», «ТТ» с немного сплющенным стволом, «парабеллум» в рабочем состоянии, «ППШ» без приклада и «МР 40», именуемый также «шмайссером», причем с полным боекомплектом. Умельцы собирали из трех неисправных «трехлинеек» одну действующую. Встречались находки и более зловещего свойства. Раз в немецком танке ребятишки отыскали засохшую
человеческую руку, причем при часах. Словом, для тех, кто желал вооружиться, особых преград не имелось.
        Земляной поселок жил своей, особой, ни на что не похожей жизнью, не подчинялся законам, не платил налогов и изрядно мозолил глаза властям, поскольку был на виду. Однако снос его пока что не планировался, в первую очередь расселению подлежали бараки, в которых проживали трудящиеся массы.
        Вот сюда-то и шагал сошедший с трамвая парень лет двадцати пяти, в потрепанных брюках-дудочках, клетчатой ковбойке и разваливавшихся сандалиях. В одной руке молодец нес пиджак, столь же потрепанный, как и брюки, а в другой - небольшой чемоданчик, так называемую «балетку». Был он высок, широкоплеч, имел темные волосы, вовсе не по моде весьма коротко подстриженные, карие глаза и высокие скулы. В его губастом рту поблескивали две желтенькие коронки-«фиксы». Сейчас рот сжимал бумажный мундштук дешевой папироски «Север». Парень мог бы попасть под определение: «интересный молодой человек», если бы не выражение его лица. На нем была написана ленивая скука. Снисходительная, слащавая улыбка и наглый блеск глаз говорили о презрении к окружающей действительности, а излишне короткий волосяной покров намекал на недавнее пребывание в местах не столь отдаленных. Молодца звали Юрием Скоковым, в определенных кругах он был больше известен под кличкой Скок. Неделю назад он вышел из заключения, где «парился» за кражу. Теперь Скок вернулся на родину и шел в землянку, возле которой прошло детство и где до сих пор
проживала его мамаша.
        Парень поднялся на пригорок и огляделся.
        - Все то же, то же, только нет убитых сил, прожитых лет,- демонстрируя знание классики, вслух произнес он.- Ничего как будто не изменилось. Что ж, канаем до хавиры.
        Он шел мимо покосившихся стен, мимо хлипких заборчиков, мимо гревшихся на скамейках дряхлых старцев, мимо необъятных размеров баб в кое-как застегнутых, ветхих халатах, стиравших в оцинкованных корытах старенькое бельецо, и с его лица не сходила все та же презрительно-снисходительная улыбка. На него тоже посматривали с равнодушным любопытством. Иные узнавали, кивали головами, но никто не бросился ему навстречу, не потряс радостно руку и уж тем более не обнял. И дело было даже не в том, что столь горячее проявление чувств здесь просто не было принято. Местная публика вовсе не интересовала Юрия Скокова, а он не интересовал ее. Идешь своей дорогой, ну и шагай дальше.
        Наконец молодец достиг цели, к которой шел. Землянка, где проживала его мамаша, ничем не отличалась от прочих. Разве что на задах ее виднелась голубятня, ныне совсем обветшавшая. Скок, не стучась, толкнул низенькую дверь и, согнувшись в три погибели, пролез в землянку. Пыльное оконце пропускало, однако, достаточно света, чтобы можно было разобрать, что все оставалось таким же, как и три года назад, когда он появлялся здесь в последний раз. Земляной пол, прикрытый домоткаными половиками, стол с изрезанной за многие годы пользования столешницей, небольшой навесной шкафчик для посуды… Основную же площадь землянки, помимо печи, занимала кровать, на которой в эту минуту возлежала мамаша. Похоже, она была нетрезва, поскольку в землянке стоял густой дух водочного перегара, а на столе возвышалась на две трети опустошенная бутылка, валялись обкусанная краюха хлеба и перья зеленого лука, а также стояла алюминиевая миска с остатками кислой капусты и жареной картошки.
        Мамаша проснулась от шума, отверзла воспаленные очи, но не сразу поняла, кто перед ней находится.
        - Эй?! Ты кто?! Чего надо?
        - Протри зенки и погляди внимательнее,- грубовато отозвался визитер.
        Женщина и вправду потерла глаза грязноватой ладонью и ощерилась в подобии улыбки.
        - А, Юрка,- засмеялась она, продемонстрировав беззубый рот,- откинулся, хитрован.
        - А то…
        - Водки хочешь?
        - Мне бы пожрать сначала, а уж потом…
        - Сейчас картошечки нажарю, яишенку сварганю,- засуетилась мамаша, слезая с койки.- Не ожидала, сынок, что явишься сюды.
        - Я и сам не ожидал,- равнодушно отозвался Скок.- Чего я забыл в ваших трущобах? Как жили в дерьме, так и живете.
        - А чего нам!- хмыкнула мамаша.- Была бы водка, была б селедка…- скорее прокаркала, чем пропела она.
        - Вот-вот. Уроды!
        - Ну ты брось… Не нужно ругаться. Живем, как можем. Не всем же в высоких замках обитать. Рак вон в речке залез в норку - и доволен. Сидит в ней и усами шевелит. И мы таковские.
        В процессе столь содержательной беседы мамаша успела сноровисто растопить печь, споро начистила картошки, и вот уже на плите затрещало, зашипело в большой чугунной сковороде.
        Тем временем Скок налил себе водки в стоявший тут же граненый стакан. Одним глотком выпил ее, взял из миски щепоть капусты и отправил в рот. Потом он достал полупустую пачку «Севера», выщелкнул из нее папиросу и закурил.
        - Надолго к нам?- спросила мамаша, перемешивая картошку.
        - Не знаю… Как получится.
        - А чего делать собираешься? Опять за старое примешься?
        Скок пожал плечами. Он и сам не знал, что ответить.
        - Может, за ум возьмешься… на работу устроишься?
        - Да погоди ты, маманя, с расспросами. Дай оглядеться.
        - Ну конечно, конечно…
        Мать поставила перед ним сковородку, в которой еще потрескивала картошка с салом, и в ней же была зажарена яичница-глазунья. Скок бросил окурок в печку, вылил в стакан остатки водки, выпил и принялся за еду. Ел он быстро и жадно. Чувствовалось - парень голоден. Когда насытился, посмотрел на мамашу осоловелыми от водки и сытной еды глазами.
        - Покемарить бы, маманя?
        - Ложись на мою койку и спи.
        - А потом?
        - Чего потом?
        - Спать потом где?
        - В сараюшке топчан твой старый стоит. Вот на нем и ночуй.
        Скок достал новую папиросу, закурил и, не раздеваясь, улегся на мамашину кровать. Он сыт, пьян, и, как говорится, нос в табаке. Если это не счастье, тогда что? Думать о будущем в эту минуту совсем не хотелось.
        - Сейчас бы бабу…- вслух произнес Скок.
        Но и баба в эту минуту была ему не нужна. Недокуренная папироса вывалилась из полуоткрытого рта и сама собой погасла. Скок захрапел.
        Тут следует сказать несколько слов о нашем герое. Юра Скоков был типичным уличным парнишкой, каких после войны развелось предостаточно. Мамаша попала в Соцгород с волной эвакуированных в сорок первом году, будучи уже беременной Юрой. Происходила она откуда-то с юга, кажется, из Ростова. Юрин батька, с которым мамаша была не расписана, сгинул где-то в пути, а она сама, довольно миловидная тогда, определилась в столовую общепита посудомойщицей. Живот она тщательно маскировала. Родив Юру, она почти сразу же вышла на работу, а ребенка пристроила в Дом малютки. Столовая располагалась совсем недалеко от ее теперешнего места обитания. В ту пору землянки были в моде, поскольку являлись пускай некомфортабельным, однако отдельным жильем, внутри которого гражданин мог вытворять все, что ему угодно, не опасаясь чужих взглядов. Мамаше требовалось именно нечто подобное. С помощью многочисленных знакомых мужского пола она соорудила себе вполне приличную, по ее мнению, нору; да и до работы было совсем рядом.
        Целый год Юра рос в Доме малютки без материнского пригляда. Изредка мамаша все же являлась сюда, справлялась о здоровье сына и спокойно удалялась, словно не замечая укоризненных взглядов нянечек. Однако, как только ребенок встал на ноги, материнские инстинкты в «кукушке» все же пересилили легкомыслие, она забрала Юру и принесла в землянку. Лет до трех она, уходя на работу, привязывала к ноге сына веревку, которая ограничивала передвижение мальчика. Летом и в начале осени он копался в огороде среди картофельной ботвы и чахлых помидоров, играл, строя из катушек и консервных банок автомобили, или бросал камешки в копошившихся в пыли воробьев. Когда Юра подрос, привязывать его стало бесполезно, и он влился в стаю полубеспризорной ребятни. Подобных детей в ту пору было в земляном поселке довольно много. Малолетняя шпана носилась по окрестностям, играла в «чижа», в
«клек», в лапту или в футбол тряпичным мячом. В жаркие дни околачивалась на берегу реки, время от времени лазала на скрапную площадку в поисках оружия и воровала по мелочам.
        Всеобщим поветрием в ту пору были голуби. Особо редких пород в поселке не наблюдалось. У солидных голубятников водились турманы, монахи и николаевские, но большинство ребятишек в породах разбиралось не очень чтобы… Мохноногий - вот главный критерий. Такие птицы ценились. Еще было модно щеголять особым голубятницким жаргоном. «Сизо-плекие», «красно-башие»… Эти слова звучали как заклинание, как ключ для проникновения в волшебный мир поднимающегося в небо голубиного вихря, сверкающих на солнце разноцветных перьев, треска хлопающих крыльев…
        Вокруг голубятен концентрировались разного рода асоциальные элементы: уголовники всех мастей, вернувшиеся из отсидки или, наоборот, дожидавшиеся ареста, хулиганы, но больше всего было самых обычных мальчишек, которых звала в свои объятия блатная романтика. Здесь детвора набиралась понятий, которые в школе не преподавали, но которые, по мнению пацанов, должны были пригодиться в будущей жизни. Хотя тогда ни о какой будущей жизни даже не думали. Собирались возле будок, перед которыми на утоптанной до крепости бетона земле копошились птицы, хвалились собственными голубями, солидно цедили слова, тянули, один за другим, одну общую цигарку, презрительно сплевывали вязкую слюну сквозь зубы, стараясь цвиркнуть погромче, позабористей.
        Юру уже в раннем детстве перекрестили в Скока. Прозвище так к нему и прилипло. Скок и Скок, он не обижался, даже гордился. Было в прозвище нечто несомненно блатное.
        - Скок - по-нашему кража,- объяснил ему карманник Федул,- а скокарь - вор. Ты покамест не вор, и даже не воровайка, а так… шибздо малолетнее. Коли у тебя такая кликуха, должен ей соответствовать. Стыришь лопатник у фраера, тогда за своего проканаешь, а пока ты сявка локшовая.
        Шустрый Юра скоро понял, где он, подлинный фарт, и примкнул к группе малолетних карманников, которыми верховодил опытный Федул, имевший уже три судимости, или, по-блатному, ходки. Вначале Скока поставили на перетырку, то есть он должен был получить украденный в толпе кошелек и побыстрее с ним скрыться. Постепенно он сам стал «щипать» карманы зазевавшихся граждан, а когда попался, получил год, ввиду малолетства, и отправился в лагерь. Было ему тогда пятнадцать. Скоро он вернулся и взялся за старое. Мастерство росло, однако и росло количество отсидок. Сейчас он освободился в очередной раз и еще в зоне твердо решил завязать.
        Скок похрапывал и сопел. В уголках полуоткрытого рта пузырилась слюна. Ему снилось детство, голуби… Будто он и сам летает. То ли потому, что сам превратился в птицу, то ли просто от счастья, что наконец вернулся домой. Конечно, эту убогую нору и домом-то назвать было нельзя, однако ничего другого в жизни он не видел. Землянка - лагерь, землянка - лагерь… Вот и все его бытие. Но ведь живут же и по-другому. Имеют нормальные квартиры, работают, растят детей… Радуются жизни, другими словами… Эти мысли выплыли из подсознания, загнанные туда идиотской привычкой презрительно смотреть на окружающий его мир. Ощущение полета внезапно исчезло. Теперь он стоял на вершине горы, рядом со своей землянкой. Моросил бесконечный холодный дождь. Все вокруг было затянуто пеленой мутного тумана. Скок знал - дом рядом. Но в какой он стороне, совершенно не представлял. В то же время он осознавал: склон горы крутой. Сделаешь неверный шаг - и полетишь вниз, ломая кости. Что же сделать, как найти выход?
        Вошедшая в землянку мать услышала, как сын глухо застонал. Она подобрала с пола потухшую папиросу, вздохнула, подошла к нему, но будить не стала, лишь покивала головой каким-то своим мыслям и вышла прочь.
        Скок пробудился от хриплого вопля петуха, оравшего, казалось, над самым ухом. Он вскочил, вначале даже не осознав, где находится. Показалось: прозвучала команда
«подъем», захотелось вытянуться перед шконкой, однако тут же понял, где находится, и хмыкнул. Крепко въелись зоновские повадки! В одночасье и не вышибешь. Мамаша вновь нажарила картошки с яйцами. Скок лениво поковырял ее древней трезубой вилкой, похлебал жиденького чайку. Когда поднялся из-за стола, мамаша, не глядя на него, спросила:
        - Куда подашься?
        - Осмотреться надо,- сообщил Скок.
        - Ну гляди…
        - А чего глядеть. Дорога известная. Схожу на Куркулевку, а может, на Гортеатр заскочу…
        - Чего ты там забыл?
        - Ребят увидеть хотелось бы.
        - Все твои ребята сидят.
        - Откуда знаешь?
        - Земля слухом полнится. Сходи… Никто не запрещает. Оглядеться, конечно, можно, только…- она не договорила.
        - Что «только»?
        - Только за старое не берись.
        - Кончай, маманя, треп. Чего ты с первого дня заладила: за старое, за старое… Я чего тебе, пацан? Сам, что ли, кумекать разучился?
        - Знаю я, в какую сторону ты кумекаешь. По карманам тырить много ума не нужно. Лучше бы дома сидел.
        - А чего дома-то делать?
        - Да хотя бы в порядок его привести. Крыша вон как решето. Как дождь - течет как из ведра. Перекрыть нужно. Заборку, вон, поправить. Калитку толком привесить. Работенка-то есть, рук подходящих вот только нету.
        - Сделаем, маманя! Все будет в лучшем виде!- заверил Скок.- А пока дай хоть малость отдышаться.
        - Ну давай дыши,- равнодушно, однако с оттенком осуждения пробормотала мамаша.
        Куркулевка находилась как раз посередине между земляным поселком и тем районом, где началось действие нашей истории. По уровню жизни она стояла несравненно выше карадырских трущоб, поскольку дома здесь были капитальные, основательные, располагались за крепкими заборами. При домах имелись земельные участки, засаженные плодовыми деревьями и разной огородной чепухой. Неподалеку по выходным шумела городская барахолка, в будние дни превращавшаяся в обычный базар. Собственно, Куркулевка процветала именно благодаря базару. У здешних хозяев останавливались приезжавшие на базар торговцы с Кавказа и из Средней Азии. Тут они жили месяцами, тут, под присмотром злющих цепных псов, хранили свой сладкий, душистый товар - мешки с урюком, курагой, изюмом, а летом и осенью привозили уже свежие фрукты: персики, груши, громадные краснобокие яблоки, разноцветный виноград. Над пахучей сладостью вожделенно вились и жужжали осы и пчелы. Понятно, что местные жители, в просторечии куркули, имели весьма солидный доход от скорейшей реализации этих скоропортящихся товаров и от собственных услуг в адрес привозивших их купцов.
По понятиям Скока, денег у них было немерено. Нужно сказать, что и в те благословенные времена существовало нечто вроде рэкета. Чтобы жить без проблем, нужно было делиться. Причем не только с уголовным миром, но и с милицией, чье управление располагалось совсем рядом с Куркулевкой. Впрочем, все эти структуры мирно сосуществовали друг с другом.
        Друг и покровитель Скока Федул обитал как раз на Куркулевке. От практической деятельности он отошел, но был кем-то вроде смотрящего за всем происходящим не только в криминальном, но и в околокриминальном мире. Первым делом Скоку хотелось повидаться именно с этим человеком. Рассказать о себе, узнать новости, да просто пожать худую длинную ладонь с пальцами пианиста. Федула Скок уважал.
        Тропинка, по которой продвигался Юра, петляла меж гор, то спускаясь в ложбину, то поднимаясь на самую кручу. Двигаться приходилось почти бегом.
        Лето только начиналось. Хотя солнышко во всю силу светило с безоблачного неба, было прохладно. Деревья стояли еще голые, но кустарник по сторонам тропы зазеленел, а на пригорках желтели первые одуванчики. Мурлыкая под нос «С одесского кичмана бежали два уркана…», Скок спустился с последней горки, обошел пару двухэтажных домов, стоявших особняком от прочего жилья (эти дома назывались
«пожарными», поскольку в них в основном проживали люди этой мужественной профессии), перешел трамвайную линию и углубился в Куркулевку. Он быстро нашел нужный дом, дернул на себя калитку и, убедившись, что она заперта, чего раньше никогда не наблюдалось, застучал в массивные ворота.
        Долго никто не открывал, потом загремел засов, и в проеме показалась знакомая физиономия сожительницы Федула Морковки.
        - Тебе чего?- вместо приветствия произнесла она.
        - Самого.
        Заспанные глаза Морковки раскрылись пошире.
        - А ты разве не в курсах?
        - О чем?
        - Да о Федуле… Схоронили его. Два месяца тому как,- наклонившись к Скоку, прошептала Морковка.- Аккурат в марте.
        - Не знал я. Только «от хозяина»…
        - Ага. Понятно. Короче, было толковище. Какие-то залетные кинули предъяву, мол, Федул мусорам стучит. Тот в отказ пошел. Туфту, говорит, лепите. Докажете? Те, понятное дело, не просто так базар затеяли. Ты, толкуют, Дипломата вложил… И маляву с зоны под нос суют. А там все обсказано: когда, чего… Крыть нашему нечем, видит: все равно кончат, ну он и в наглянку пошел. Я, говорит, честный вор, а не какая-нибудь сука. Ах не сука?! Докажи! Он схватил канистру с бензином, облил себя и поджег…
        - Ничего себе!- только и смог произнести Скок.
        - Вот тебе и ничего. Так что, Юрок, сыграл в ящик наш Федул.
        - И кто же за него?
        Морковка пожала плечами:
        - Не знаю я… Наверное, никого. Мусора, в натуре, крепко пошерстили. Многие загремели. Никого из деловых, считай, не осталось. Так… Одни малолетки да всякая шелупонь.
        - А Кока?
        - Шлеп-Нога? Этот вроде на месте. Не знаю, шмонает ли. Наверное, работает. Что ему еще делать? Кормиться-то надо…
        - Схожу к нему,- сказал Скок.
        - Давай. Приветик от меня передай. Последний раз на похоронах Федула его видела…
        Кока Шлеп-Нога проживал на Гортеатре, между прочим, совсем неподалеку от улицы Красных Галстуков, в двухэтажном доме постройки тридцатых годов. В квартире, кроме него, обитали еще две семьи. Увидев Скока, он, похоже, обрадовался, во всяком случае, его широкая лоснящаяся физиономия выразила восторг.
        Комнатушка, в которую прошел Скок, обычно выглядела весьма убого. Кока жил один, а посему Кокин быт, насколько помнил Юра, мало чем отличался от быта землянок. На кровати - серое солдатское одеяло, засаленная подушка без наволочки, на столе заплесневевшие корки хлеба, валявшиеся здесь неведомо с каких времен… Ныне же обиталище Коки было не узнать. Стол застелен новой клеенкой, на нем в симметричном порядке стоят две тарелки: глубокая для супа и мелкая для иных блюд, вилка и ложка лежат по углам, напротив друг друга, а нож со сточенным от долгого употребления лезвием посередине, постель прибрана, а белье на ней опрятное. На полу чистенький домотканый половичок, а на стене у кровати сине-желтый коврик с пасущимися на лугу ланями. Странным казалось и то, что под потолком имелась иконка какого-то святого с еле различимым ликом, а на стене висело большое почерневшее распятье.
        - Откинулся,- бормотал Кока, беспрестанно потирая руки. Несмотря на пухлую фигуру, были они у него маленькими и холеными.- Рад, очень рад.
        - А рад, так давай отметим мой выход,- Скок выразительно щелкнул себя по горлу. - Можно у тебя, а можно и в пельменную смотаться.
        - Не пью я,- извиняющимся тоном произнес Кока.
        - Чего?!
        - Не пью.
        - Давно ли?
        - Да уж месяца два. С тех пор, как Федул упокоился. Слыхал про Федула?
        - Слыхал… Почему не пьешь? Язва, что ли?
        - Не язва, другое…
        - Чего другое? Колись.
        - Я, видишь ли, уверовал в Господа.- Сообщив это, Кока опустил глаза и истово перекрестился.
        - Уверовал?!- изумился Скок.- В Бога, что ли?
        - В Господа нашего Иисуса Христа,- важно произнес Кока.
        - Ничего себе!- только и смог сказать Скок.- А как же это самое?..- Он сделал пальцами жест, словно пересчитывал купюры.- Карманка-то?..
        - Не ворую больше,- скромно сообщил Шлеп-Нога.- Ни-ни!
        - Как же это может быть?
        - А так. Вскоре как Федула закопали. А закопали его как собаку какую. Без отпевания. Я познакомился с хорошими людьми, которые меня вразумили и наставили. Теперь как вечер - я к ним. Они тут недалече обретаются. Ну молимся… И вообще, разговоры духовные ведем.
        - Поклоны, значит, бьешь,- насмешливо констатировал Скок.
        - Ты не смейся. Душу спасать нужно. Грехов на ней множество висит. А я не желаю, чтобы как Федул в геенне сгинуть. Вот молитвами Божьими и очищаюсь.
        - А жрать-то как же? На какие шиши существуешь?
        - Работать устроился.
        - Работать? Ты?!!
        - А чего… Чем я хуже других?
        - И где же пашешь?
        - В магазине грузчиком. Платят, конечно, не так чтобы очень, но много ли мне надо? На хлебушко да на молочко хватает, и слава богу.
        - Ну ты, Кока, даешь! Вот уж не думал…
        - И тебе, Юра, советую покончить с преступной жизнью. Сколько можно нечистого тешить. Давай к нам.
        - Молиться, что ли? Нет уж, спасибо. Я как-нибудь без этого обойдусь. Слушай, Кока, а кто из наших, кроме тебя, богомольца, еще остался?
        - Да, считай, никто. Ежа закрыли. Сохатого и Пыню тоже. Кто-то отошел… Словом, масть не прет.- Кока в первый раз употребил блатное выражение.- На Правом есть два-три человека. Работают в трамваях, но не так чтобы очень. Опасаются. Недавно одного работяги крепко помяли. Словом, никого, считай, не осталось. А ты, Скок, чего сбираешься делать?
        - Да уж не поклоны Богу класть. Ладно, Шлеп-Нога, будь здоров. Спасай свою пропащую душу, а я поканаю своей дорогой.
        И Скок отправился восвояси.
        Из того, что он узнал за сегодняшнее утро, картина вырисовывалась, можно сказать, безрадостная. Конечно, работать можно и в одиночку. Возможно, так даже удобнее, но ведь скучно! Даже обмыть добычу не с кем. А уж поговорить «за блатную жизнь» и вовсе. Когда в лагере он размышлял, а не завязать ли с воровской жизнью, эти намерения были весьма расплывчаты и абстрактны, но вот теперь ситуация казалась самой подходящей для этого. Еще в лагере он не раз слышал: блатная жизнь пришла в упадок, быть вором не модно. Исчезало главное, на что опирался блатной мир,- нищета! Если в сороковые-пятидесятые годы молодая поросль рекрутировалась из ребят, обездоленных войной и послевоенной разрухой, из живших в трущобах сирот, для которых имелись всего две дороги: ремеслуха или улица, то теперь народ стал жить если и не намного богаче, то во всяком случае зажиточнее. Появились иные ценности. Вполне доступными для трудящегося паренька стали мотоцикл или мотороллер, а иные замахивались и на личные автомобили. Телевизоры и холодильники можно было купить относительно свободно. Но главное, что притягивало людей на
производство, была возможность довольно быстро получить отдельное жилье.

«Может, и мне податься в цех,- размышлял Скок, направляясь к трамвайной остановке.- Но прежде нужно получить паспорт». И он отправился в горотдел милиции.

3
        В величайшей спешке покинув разгромленную нечистой силой квартиру, Дуся Копытина с внучкой Наташей отправились на Правый берег, к дочери Люсе. Кстати, Наташа вовсе не воспринимала чудеса, происходившие на улице Красных Галстуков, с таким же ужасом, как ее бабушка. Девочке казалось: порхающая на кухне посуда и сама собой двигавшаяся мебель только начало чего-то еще более захватывающего, похожего на ожившую сказку. Но чего, этого она вообразить себе не могла.
        Когда Дуся прибыла к дочери и принялась повествовать ей и зятю о приключившихся в ее квартире страстях, она то и дело призывала в свидетели Наташу. Девочка образно живописала невиданное действо, развертывающееся у нее на глазах. Особенно ей запомнились ножи и вилки, облетавшие вареные картофелины и свеклу.
        - Как космические корабли вокруг планет,- хихикала она.
        Бабушка, однако, не разделяла веселья внучки. Она заявила донельзя удивленным дочери и зятю, что пока квартиру не освятит поп, она туда не вернется ни за что на свете.
        - За грехи мои это все, за грехи мои!..- то и дело повторяла Дуся, всплескивая руками, и принималась плакать.
        - Да за какие грехи, мама? Что ты такое несешь?!
        Но старуха не успокаивалась и продолжала рыдать.
        От Дуси явственно попахивало алкогольным перегаром, и это не могло не насторожить родных. Вначале они просто не поверили сбивчивым речам. Но Наташа подтверждала достоверность событий. Кроме того, присутствие на месте происшествия милиции вроде бы говорило о том же.
        - Ты хоть квартиру закрыла?- поинтересовалась дочь.
        - Ах, ничего я не знаю!- продолжала стенать Дуся.
        - Собирайся, Миша. Поехали туда, посмотрим…- приказала дочь мужу.- А заодно и дверь проверим. А то мать со страха все побросала. Поедешь с нами?- спросила она у Дуси.
        - Ни за что!- ответствовала та.
        Когда дочь с мужем прибыли на улицу Красных Галстуков, уже почти стемнело, однако возле подъезда, в котором проживала Евдокия Копытина, стояло довольно много оживленно беседовавших между собой людей.
        - Похоже, мать и Наташка не врут,- высказала вслух свои предположения дочь.
        Когда парочка подошла к народу, публика затихла, только настороженно поглядывала на вновь прибывших.
        - Что у вас тут случилось?- спросила дочь у той самой женщины, которая вызвала милицию.
        - А ты, поди, не знаешь!
        - Мать рассказывала о каких-то странных вещах, якобы творившихся в ее квартире.
        - Не странных, а страшных!- завопила другая женщина.- Там черт куролесил! Или домовой!
        - Пойдем, Люся, посмотрим,- потребовал муж.
        - А если там и вправду черт?- попыталась урезонить своего Мишу Люся.
        Муж только засмеялся. Никаких чертей он не боялся, поскольку в них не верил.
        Родственники Дуси поднялись на второй этаж, остановились перед дверью и прислушались. За ней, казалось, было тихо. Люся опасливо дотронулась до дверной ручки, слега потянула ее и тут же отдернула ладонь.
        - Что, страшно?- спросил Миша.
        - А ты думал!
        - Давай ключи.
        Щелкнул замок, и они вошли внутрь, вначале Люся, потом муж. Миша зажег свет, и разгром предстал перед ними во всей своей красе. Ни одна из вещей, имевшихся в квартире, не стояла на своем месте. Платяной шкаф громоздился посередине комнаты, кровать уперлась вплотную к нему. Люся заглянула на кухню. Столовые приборы валялись по всему полу. Тут же пребывали вареные картофелины, превратившиеся в лепешки, словно их с силой швырнули об пол. Однако, кроме разгрома, в квартире не наблюдалось ничего примечательного. Вещи не прыгали и не скакали. Холодильник не трясся, а шнур телевизора был просто выдернут из розетки.
        - Ничего себе!- только и смогла произнести дочь, а муж принялся устанавливать мебель на свои места.
        - Как ты думаешь, что тут произошло?- спросила Люся.
        - Не знаю. Возможно, электромагнитные поля,- высказал предположение Миша, сам того не подозревая, повторив догадку милиционера Петровского.- Нужно бы электриков пригласить.
        - А мать попа хочет,- заметила Люся.
        - Поп тоже не помешает,- охотно согласился прагматичный Миша.
        Они еще раз обошли квартиру. После уборки в ней царил относительный порядок. Оставшись довольными делом своих рук, а еще больше тем, что никаких экстраординарных явлений во время их присутствия не наблюдалось, они покинули помещение.
        - Ну чего там?- спросили любопытствующие соседи.
        - Все нормально,- сообщил Миша.- Ничего, прямо скажем, не происходит. Имел место некий беспорядок, но мы его ликвидировали. Так что, граждане, можете спать спокойно. Если в тещиной квартире чего и было, то теперь в ней полный порядок.
        И они отбыли восвояси, оставив публику размахивать руками и делать всевозможные предположения.
        На следующее утро Дусина внучка отправилась в школу. Придя в класс, девочка вытащила из портфеля и надела на шею поверх коричневого форменного платьица найденную вчера монету. Монета висела на тонком красном шнурке, ранее перевязывавшем коробку шоколадных конфет «Сказки Пушкина», и, по мнению Наташи, выглядела просто сногсшибательно. Во всяком случае, она немедленно привлекла внимание ребятишек.
        - Чего это у тебя?- с любопытством спросил сосед по парте Славик Безухов.
        Наташа только пренебрежительно повела головкой.
        - Медаль,- предположила Ира Новгородова.
        - «За спасение утопающих»,- хихикнула Светка Костюк.
        - Это военная медаль,- сделал вывод Безухов.- Видите, звезда…
        - У отца стащила,- съехидничала Светка.
        - Дура ты! Ничего не у отца,- небрежно отозвалась Наташа.
        - Сама дура… Ну скажи, где взяла?
        - Не важно. Это древняя монета.
        - Мо-не-та! Монета - котлета, монета - ракета… На помойке нашла,- продолжала ехидничать Светка.
        - Сними, дай посмотреть!- заканючил Славик.
        - Не дам!
        - Ну дай!
        - Отстань!
        Прозвенел звонок, призывавший к началу урока.
        - Ребята, успокаивайтесь,- потребовала вошедшая в класс учительница.- Дружно встали. Здравствуйте. Садитесь. Тема сегодняшнего урока - работа над ошибками. Вчера вы писали диктант…
        - Я только одним глазком гляну,- продолжал ныть Славик.- Наташечка… ну пожалуйста!
        Не глядя на соседа, девочка отрицательно покачала головкой. Тогда Славик решил добиться вожделенной вещи силой. Он попытался сдернуть шнурок с шеи Наташи. Та немедленно влепила мальчику затрещину.
        - Самсонова… Безухов… Чем это вы заняты?- возвысила голос учительница.
        - А чего он лезет,- плаксиво произнесла Наташа.
        - Безухов, в чем дело?
        - Я только хотел посмотреть…
        - На что посмотреть?
        Славик ткнул пальцем в монету.
        - Самсонова, что это ты нацепила?
        - Украшение,- отозвалась Наташа.
        - Украшение?! Ну-ка, дай взглянуть.
        Девочка сняла монету и протянула ее учительнице. Та бегло глянула на цацку, покрутила ее в пальцах, потом вернула Наташе.
        - Спрячь, и чтобы больше я эту дрянь у тебя на шее не видела. Ты что, собака? Это собакам вешают подобные бляхи.
        Класс засмеялся. Наташа обиделась на насмешку, но свою обиду до времени удержала при себе.
        - Все, кончили! Ты, Самсонова, кстати, написала диктант на тройку. И вот что мне интересно. У тебя и у Безухова одни и те же ошибки. Кто у кого списывал? Признавайтесь!
        На перемене к Наташе подошел Вова Пушкарев, мальчик, пользовавшийся в классе репутацией очень умного и чрезвычайно много знающего человека. Обычно он не снисходил до такой мелочи, как Самсонова, да и вообще с девчонками не общался. Однако на этот раз нарушил собственные правила. Дело в том, что Пушкарев постоянно что-то собирал, или, как он выражался, коллекционировал. А коллекционировал он очень многое. Во-первых, марки. Это было основным увлечением. Но, кроме знаков почтовой оплаты, шустрый ребенок собирал значки, спичечные этикетки, форменные пуговицы, а вот теперь добрался и до монет. Их он начал собирать недавно, однако в его коллекции, кроме алюминиевой мелочи стран народной демократии, разных там Польш, Чехословакий и ГДР, имелся американский цент, английский пенс и шведская крона. Присутствовали и медяки царствования последнего императора, а кроме них, и почерневший дырявый полтинник с профилем Николая Второго. Но подлинной гордостью нумизматической коллекции Вовы Пушкарева являлся громадный медный екатерининский пятак.
        Монету, висевшую на шее Наташи, он видел только издали, но она чрезвычайно заинтересовала его.
        - Наташа, покажи, пожалуйста,- попросил он весьма вежливо.
        Девочка взглянула на чистенького упитанного блондинчика в аккуратном костюмчике. Вова давно нравился ей. Однако держался он гордо и отчужденно, на девочек вовсе не смотрел. Теперь же, когда Пушкарев сам подошел к ней, Наташа почувствовала на себе завистливые взгляды подружек, в первую очередь Светки-змеюки. Наташа немного подумала, потом полезла в портфель, достала монету и протянула ее Вове.
        - А мне так не дала!- заорал Славик и в сердцах выскочил из класса.
        - Дырявая,- недовольно произнес Вова, разглядывая монету.
        Наташа пожала плечами.
        - Можно я ее поизучаю, а в следующую перемену верну тебе?
        - Пожалуйста.
        - Робя! Жаба разбилась!- заорал вернувшийся Славик, с грохотом распахнув дверь класса.
        Жабой звали учительницу русского языка и литературы, которая только что вела урок в их пятом классе.
        - Как разбилась?! Что с ней случилось?!- заорали ребятишки.
        - С лестницы грохнулась!- продолжил Славик.- Башка вдребезги! Руки, ноги - навыворот!
        - Врешь!.. Не может быть!..
        - Идите сами и посмотрите.
        Ребята повалили из класса, наслаждаться редкостным зрелищем.
        А случилось вот что. Александра Яковлевна Эйбоженко, известная среди учеников как Жаба, направляясь в учительскую, поскользнулась, упала и, кубарем пролетев два лестничных пролета, распласталась в рекреационном зале второго этажа. Сбежались школьники, выскочили из учительской педагоги и в ужасе смотрели на недвижное тело коротконогой толстенькой хохлушки. Наконец, она еле слышно застонала.
        - «Скорую»… «Скорую» вызывайте!..- завопили ее коллеги.
        - Что с вами случилось, Александра Яковлевна?- спросила директриса, наклонившись над страдалицей.
        - Меня толкнули,- еле слышно прошептала та.
        - Кто толкнул?
        - Не знаю… Сильно… Это… не ученик…
        - Тогда кто?
        - Не… знаю…

«Как понимать это «не ученик»?- размышляла директриса.- Кто ее мог толкнуть, если ее, конечно, действительно толкнули? Посторонние в школе в данный момент как будто отсутствуют. Пролетела она действительно порядочно. Может быть, это сделал кто-нибудь из старшеклассников, но, опять же, для чего? Отомстить за
«неуд»? Но в старших классах Эйбоженко не преподает. Хулиганство?..»
        Директриса пожала плечами и пошла на лестницу. Тут ей показалось, что причина падения учительницы обнаружена. Вторая ступенька сверху была немного повреждена. На ее краю имелся небольшой скол. Может, она тут запнулась да и сверзилась вниз. Поскольку Александра Яковлевна маленькая, но при этом имеет весьма солидные габариты, вот она и пролетела пролеты как мячик.
        Подъехала «Скорая помощь». Постанывающую учительницу не без труда погрузили на носилки, за ручки которых взялись четыре самых дюжих старшеклассника, и потащили ее к машине. При выходе из школы неопытные школьники опрокинули носилки, и несчастная вновь грохнулась на цементный пол… Это было ужасно!
        Получив во временное пользование монету, Вова Пушкарев немедленно принялся за ее изучение. Шел урок географии. Учительница монотонно талдычила о реках СССР, но Вова ее не слушал. Его целиком поглотила исследовательская страсть. Мальчик достал из папки небольшую лупу и с ее помощью принялся разглядывать металлический кругляш.
        Монета, скорее всего, была отчеканена из серебра. Хотя Вова и не очень разбирался в подобных вещах, он правильно определил металл, из которого она была изготовлена. Дальше размер. Монета, на глаз, примерно соответствовала размерам царского рубля. Дырка. Она не круглая, а скорее квадратная. Пробита весьма аккуратно. Заусениц не наблюдается. Может быть, дырка сделана уже в процессе чеканки? Теперь изображения на монете. На лицевой стороне, или аверсе,- пятиконечная звезда. Но она не выпуклая, а как бы врезана в поверхность металла. В центре звезды глаз. На монете имеется надпись латинскими буквами. На каком языке, Вова не понял. Однако он сообразил, что это не английский, который он немного знал, поскольку изучал его в школе, и, похоже, не немецкий… Тогда какой? Может быть, французский или испанский? Теперь обратная сторона - реверс. На ней крест. Но не простой, а, если можно так сказать, фигурный. Его тонкие перекладины немного расширяются от центра, причем концы перекладин раздвоены наподобие ласточкина хвоста. Вова видел такие кресты на старинных картинах. Они украшали груди вельмож среди прочих
наград. Впрочем, у креста имелась еще одна особенность. В верхней и нижней его частях, наискосок друг от друга, хорошо различимы полумесяцы, рога которых направлены к перекладине креста, и шестиконечные звезды. Здесь тоже имелась непонятная надпись. Торец монеты, или, другими словами, гурт, был неровен. Да и сама она не идеально круглая, а словно вырублена зубилом из большого листа металла. Само же состояние монеты оставляло желать лучшего. Ее поверхность была усеяна мелкими царапинами, а с одного края имелась приличных размеров щербина, словно кто-то пытался надкусить ее край. Судя по всему, перед Вовой лежал талер. Причем очень древний. Начиная что-либо коллекционировать, пытливый ребенок старался подготовиться теоретически, поэтому читал соответствующую литературу. Он знал, что талеры начали чеканить с начала шестнадцатого века и первое время год выпуска на монетах не ставили. Теперь такая монета попала в его руки. Видимо, стоила она очень дорого. Наташка, конечно же, не знала ее истинной цены, и поэтому монету у нее можно выменять. В порыве любознательности мальчик решил перевести изображение
монеты на бумагу. Для этого он вырвал из блокнота листик, положил под него монету, потом осторожно стал водить грифелем карандаша по его верхней поверхности. Постепенно на бумаге стали проявляться контуры монеты, пятиконечная звезда и надписи по бокам. Точно так же Вова перевел на листок и реверс монеты. Некоторое время он любовался на свою работу, потом засунул листок с изображением монеты в лежавший на парте учебник географии и вновь стал вертеть в пальцах интересную штуковину.
        - Ничего штучка,- сообщил на перемене Вова, возвращая монету девочке.
        Она польщенно улыбнулась.
        - Может, сменяем?- продолжил Вова.
        - Нет,- категорически отвергла предложение мальчика Наташа.
        - Ты же еще не знаешь, на что.
        - Да хоть на что. Она мне нравится. Носить буду на шнурке.
        - В школе не поносишь. Не разрешат.
        - На улице тогда. Скоро лето, каникулы…
        - Отберут,- веско произнес Вова.
        - Не отберут.
        - Вот увидишь. И потом, что это за мода на шее монеты носить? Жаба правильно сказала: ты же не собака.
        - При чем тут собака. Монета красивая…
        - Не спорю, красивая. Но ты же не знаешь, что я за нее предложу.
        - Ну что?
        - А что ты хочешь?
        - Куклу!
        - Какую куклу?
        - Чтобы у нее глаза закрывались.
        - Ты разве маленькая? Куклу тебе… Нужно смотреть на жизнь более прагматично.
        - Чего-чего?
        - Прагматично… Практически, другими словами. Не мечтать о всякой чепухе, наподобие дурацкой куклы, а стремиться к чему-то необходимому в жизни. Нужному!
        - А собаку можно?
        - Какую собаку?
        - Щенка немецкой овчарки.
        - С ума сошла! А родители тебе разрешат держать собаку?
        - Не знаю. Наверное, нет.
        - Вот видишь. И потом, щенок очень дорогой, а монета твоя дырявая.
        - Пускай дырявая. Ведь тебе она нужна.
        - Мало ли… Все имеет свою цену. Щенок, надо думать, рублей двадцать стоит. И тебя вместе с ним из дома выгонят.
        - Не выгонят!
        - Ты сначала узнай: выгонят или не выгонят.
        - Ну хорошо. Не нужно собаку. А что же ты предложишь?
        - Давай так. Приходи завтра в школу пораньше. Сядем в классе и, пока никого нет, поменяемся.
        На том они и порешили.
        Весь вечер Наташа вертела монету перед глазами. Она разглядывала ее, нюхала и даже облизывала. Монета ничем не пахла, а на вкус еле заметно отдавала кислотой. Дошло до того, что Наташа закрылась в ванной, разделась догола и нацепила цацку. Ничего не произошло. Едва наметившиеся грудки больше почему-то не стали. В конце концов монета ей надоела.

«Что, интересно, Пушкарев за нее предложит?- размышляла девочка.- Дрянь какую-нибудь, наверное… Вот если бы…» В том, что Наташа подразумевала под «если бы», она и себе самой признаться стеснялась.
        На следующее утро она пришла в школу очень рано. По коридорам с сонными лицами болтались редкие ученики. Наташа осторожно, словно собиралась сделать что-то неприличное, прокралась в класс, села на последнюю парту и стала ждать.
        Прошло совсем немного времени, дверь скрипнула, и на пороге возник Пушкарев. Увидев ждущую Наташу, он подбежал к парте, уселся рядом, повернув к ней раскрасневшееся лицо (похоже, он бежал), и спросил:
        - Принесла?
        - Само собой,- отозвалась девочка и достала из портфеля заветный кругляш.
        Вова снова осмотрел монету, точно с ней за ночь могло что-то случиться.
        - Норма,- веско произнес он.- Порядок.
        - И что же ты дашь?- поинтересовалась Наташа.
        - А вот что!- И он достал из папки небольшую, ярко раскрашенную картонную коробочку, на которой крупными буквами было написано «Fruit Gum».
        - Это что же такое?- удивленно спросила Наташа.
        - Американская жевательная резинка,- таинственным голосом сообщил Вова.
        - Для чего она?
        - Жевать. На вкус - как конфета. Только жевать можно долго.
        - Полчаса?
        - Ха! Полчаса,- засмеялся мальчик.- А целый день не хочешь?! А то и больше. И два дня можно, и три…
        - Конфеты в магазине продаются,- с фальшивым равнодушием сказала Наташа.
        - В магазине! Какие там конфеты?! Подушечки или драже лимонное.
        - Леденцы еще…
        - От леденцов зубы болят. А это американская жевательная резинка! Американская! Понимаешь?!
        - Дай попробовать!
        - Ну ты даешь! Попробовать! Это же невероятная редкость. Другой такой пачки, надо думать, в нашем городе и нету.
        - А ты где взял?
        - Маме в Москве один дипломат подарил. Из самой Америки привез. А она мне - на день рождения. Но я только одну пластинку сжевал.
        - А всего их сколько?
        - Пять.
        - Ну хоть достань посмотреть.
        Пушкарев извлек из пачки пластинку, завернутую в серебряную фольгу, и поднес к носу Наташи. Пахнуло чем-то сладко-фруктовым.
        - Ну как?- спросил мальчик.
        И Наташа решилась.
        - Хорошо, давай меняться,- сказала она, подумала и добавила: - Только этого мало.
        - Чего же ты еще хочешь?- изумился Пушкарев.
        - Не бойся. Это не вещь.
        - А что же?
        Девочка покраснела.
        - Ну же…
        - Ты должен… э-э…
        - Да говори наконец!
        - Поцеловать меня.
        - Ты чего, дура?!
        - Сам дурак!
        - Ничего себе!- на этот раз покраснел и мальчик.
        - Ты же сказку Андерсена читал,- сказала Наташа.- Про свинопаса.
        - Ну читал…
        - Там принцесса тоже…
        - …Свинопаса целовала? Так это сам свинопас ей предложил… Как плату за горшочек, что ли.
        - Ну так и ты предложи мне.
        Пушкарев еще ни разу не целовался с девчонками. Он искоса взглянул на Самсонову. Только теперь Вова заметил, что Наташа - весьма привлекательная девочка. Русые волосы обрамляют круглое лицо, с которого светят большие серые глазки. Имеется также вздернутый нос и яркие, словно нарисованные на лице у куклы, пухлые губки.
        - Сколько же раз я должен… э-э… тебя поцеловать?- прерывающимся, внезапно охрипшим голосом спросил он.
        - Сто!
        - С ума сошла!
        - И закрой дверь на швабру.
        В том и состоит смысл коллекционирования, что обладатель некой редкости непременно стремится продемонстрировать ее собрату по увлечению. Как известно, женщины редко подвержены страсти к собирательству. То есть, конечно, они тоже коллекционируют драгоценности, наряды и мужчин, но это страсть другого порядка. Ни одна дама, скорее всего, не будет охать и ахать, когда перед ее носом станут потрясать ржавым замком невиданной конструкции или, того больше, древним кремневым пистолем, даже если из него убит великий поэт. Пистоль, ну и пистоль. И бог с ним.
        Другое дело - сидящий в тиши сумрачного кабинета убеленный сединами муж, бережно накалывающий на булавку очередного жука-плавунца. Он подвижник и, одновременно, фанатик энтомологии, готовый за этого самого жука отдать последние штаны. Правда, коллекционеры более привычных вещей, например марок, монет или значков, ведут себя более последовательно. Обычно страсть к собирательству сочетается в них с коммерческой жилкой, выраженной у каждого по-разному, однако имеющейся практически у всех. Нужно также отметить, что коллекционеры разных отраслей и в жизни ведут себя по-разному, но в одной, свойственной данному виду манере. Скажем, филателисты многословны, любят размахивать руками, хихикать, потирать ручки и закатывать глаза. Нумизматы, напротив, молчаливы, вкрадчивы и цедят слова солидно и веско, что называется, через губу. Есть у них и свой особый язык, и словечки, понятные только посвященным. Скажем, «матрос» - это вовсе не представитель мореходной профессии, а «солнечный» - не характеристика погожего денька, а названия рублей, отчеканенных в Петровскую эпоху. Всех русских царей и цариц нумизматы
величают исключительно по именам, очень часто уменьшительным. Анна, Лизавета, Павел, Санек, Николашка вылетают из их уст так же естественно, будто речь идет о двоюродной сестре или внучатом племяннике. При этом глаза у них светятся нездоровым, лихорадочным блеском. Такая уж это странная публика.
        В Соцгороде тоже имелся представитель подобной разновидности двуногих. Звали его Мартын Мартынович Добрынин. Это был пожилой, сутуловатый, небольшого роста гражданин, седой и чрезвычайно близорукий. По этой причине он никогда не снимал очков в тяжелой, «под черепаху», оправе с мощными линзами. Своим обликом Мартын Мартынович напоминал пожилого крота из мультипликационной сказки про Дюймовочку.
        Добрынин жил вместе с женой на Правом берегу, в двухкомнатной, бедно обставленной квартирке и очень любил принимать у себя мальчиков. Ни о каких сексуальных вывертах в ту эпоху и не слыхивали, и мальчики интересовали Добрынина совсем по другой причине. Дело в том, что многие ребятишки, такие, к примеру, как Вова Пушкарев, собирали всякую дрянь, в том числе и монеты. И, что удивительно, среди разного хлама в их коллекциях изредка попадались и весьма интересные экземпляры. Дети не знали истинной цены этим вещам и весьма охотно расставались с ними, особенно если Добрынин за одну нужную ему монету давал пяток, а то и десяток ненужных. Ребятишки также весьма охотно продавали монеты, естественно за бесценок. Так, например, в свое время Мартын Мартынович приобрел у одного малого тетрадрахму Александра Македонского за десять рублей в старом исчислении, а по-нынешнему всего за один рубль! Правда, случилось это в пятидесятые годы, когда вещи, привезенные из побежденной Германии, еще можно было встретить на рынках и толкучках. Истинной ценности монет почти никто не знал. Случалось, возмущенные родители,
проведав о невыгодном обмене, произведенном собственным чадом, прибегали к Добрынину и гневно потрясали кулаками. Больше всего Мартын Мартынович опасался скандалов и привлечения к делу милиции. Некогда у него уже конфисковывали часть коллекции под видом «борьбы с космополитизмом». Хотя конфискованное и вернули, но пришлось платить отступные. Поэтому, во избежание конфликтов, он безропотно возвращал награбленное. Однако подобные недоразумения случались крайне редко. Чаще всего, получив за средневековый талер или петровский рубль горсть ничего не стоящих монеток, ребенок уходил довольный, а Мартын Мартынович, разглядывая новое приобретение, ласково улыбался в сивые усы. Все были счастливы!
        Про Добрынина говорили: «Он собирает все!» И действительно, Мартын Мартынович, желая произвести впечатление на очередного гостя, кряхтя, вытаскивал откуда-то из недр квартиры тяжеленный ящик, в котором, как в улье в ячейках-сотах, лежали тысячи монет со всего мира.
        - Попробуй, подними,- кивал он на ящик.
        И когда мальчишка, пыхтя от натуги, отрывал ящик от стола, Добрынин довольно усмехался и бормотал:
        - Молодец!
        Бывал у Мартына Мартыновича и Вова Пушкарев. Пока что они не менялись. Нечем. Но Добрынин ласково приглашал заходить.
        Несколько дней Вова крепился. Первое время он не мог налюбоваться своим приобретением. Веревочку, на которой монету носила на шее Наташа, он, конечно же, обрезал и с негодованием выбросил в помойное ведро. Вова носился с монетой как дурак с писаной торбой, демонстрировал ее родителям, однако те восторгов сына почему-то не разделяли. Отец еще повертел талер перед глазами, а мать вообще отмахнулась.
        - Уроки бы лучше учил,- заметила она.- Учебный год вот-вот закончится, и у тебя выходит тройка по географии.
        Насладившись своим приобретением по полной программе, Вова решил показать интересную монету настоящему специалисту, каковым и являлся Добрынин.
        Мартын Мартынович встретил мальчика с неизменной улыбкой. Он так заинтересованно смотрел на него, что Вова прямо с порога полез в карман, достал монету и сунул ее под нос Добрынину.
        - Ага,- сказал Мартын Мартынович, с интересом разглядывая приношение.- Кажется, талер. Ну пойдем в комнату, посмотрим на него повнимательнее.
        Добрынин достал довольно большой кусок черного бархата, постелил его на стол, положил монету на бархат, извлек из ящика мощную лупу и включил лампу.
        - Так,- произнес он, разглядывая монету.- Очень интересно. Никогда такой не видел.
        - Это точно талер?- спросил Вова.
        - Похоже. Но какой-то он странный. Нет ни гербов, ни названия государства, где эта монета была выпущена. То, что год чеканки отсутствует, понятно. Были времена, когда его не ставили. Но вот отсутствие имени правителя, а тем более названия страны, наводит на определенные мысли. Может, это вовсе и не монета…
        - А что?
        - Какой-то талисман. И дырка говорит о том же.
        - А надписи? Какой это язык?
        - Скорее всего, латынь. Мне кажется, какие-то изречения. Но моих знаний, чтобы понять их, недостаточно, Нужен словарь, а у меня его нет.
        - Значит, это не талер,- удрученно произнес Вова.- А я думал…
        - То, что это не талер, еще ни о чем не говорит,- успокаивающе произнес Мартын Мартынович.- Возможно, эта штука не менее ценна, чем монета. Во всяком случае, я готов ее у тебя выменять.
        - А на что?
        - Ну, естественно, на другие монеты.
        - И что вы можете дать?
        - Тебе выбирать.
        Тут нужно отметить некоторую странность в поведении Добрынина. Никогда он не сообщал, тем более ребенку, о ценности интересующей его монеты, и уж тем более не предлагал выбирать замену самому.
        - А посмотреть можно?- с некоторой робостью спросил Вова.
        - Конечно! Сейчас я принесу.
        Старик поспешно удалился, а Вова разглядывал лежавшую на бархате монету.
        Талисман… Интересно, для чего он? Талисманы, кажется, должны приносить счастье. Может, не счастье, может, удачу? Хорошо бы, Добрынин дал за монету то, что он, Вова, пожелает…
        Мартын Мартынович вернулся с ящиком и грохнул его о столешницу. В ящике явственно зазвенело.
        - Что тебе показать?- спросил он у мальчика.
        - Настоящие талеры.
        - Пожалуйста.
        Он вытащил из ящика металлическую кассету, в которой под пластиной из плексигласа тускло поблескивали крупные, судя по их состоянию, много повидавшие на своем веку серебряные монеты. Вова взял лупу и стал разглядывать древние сокровища. Перед ним замелькали причудливые гербы, господа в рыцарских доспехах, какие-то великаны, держащие в руках вырванные с корнем деревья, скачущие лошади… Средневековье ворвалось в наш будничный век.
        - Вот эту покажите, пожалуйста.
        На монете был изображен стоящий рыцарь, державший в руках какие-то палки.
        - Бранденбург,- односложно сообщил Добрынин.- Талер. 1659 год.
        - Можно ее?
        Старик кивнул.
        На следующей монете, привлекшей внимание Вовы, присутствовал усатый господин весьма воинственной наружности. Вова молча ткнул в нее пальцем.
        - Валленштейн,- произнес старик.- Знаменитый полководец времен Тридцатилетней войны. Весьма редкая монета. Выпущена в герцогстве Мекленбург, где он правил некоторое время.
        - Можно?
        Вновь однозначный кивок.
        - А эта?
        - Польша. Сигизмунд Третий. Тоже талер.
        Пушкарев взглянул на изображенного на монете старца, похожего на сказочного Кощея с остроконечной бородкой, упирающейся в высокий гофрированный воротник, и уже без слов придвинул монету к первым двум.
        Кучка отобранных талеров понемногу росла. Еще были выбраны Бавария, Тироль и Вюртемберг. Последняя за свои размеры.
        - Два талера,- прокомментировал Добрынин.

«Что я делаю?!- мысленно ужасался Вова.- И почему он меня не остановит?!» Он прекрасно понимал: один этот громадный Вюртемберг стоит гораздо дороже его дырявой монетки, но жадность и безнаказанность возобладали. К кучке, уже весьма солидной, прибавились Испания, Венеция и Брабант.
        - А теперь хотелось бы что-нибудь русское,- нагло заявил Пушкарев.- Петра Первого, например.
        Он получил два прекрасных рубля 1721-го и 1724 годов, прихватил еще и Екатерину Первую с растрепанной прической, и только тут нашел в себе силы остановиться. Мартын Мартынович сидел с застывшим лицом. Глаза его сверкали стеклянным блеском.
        - Кажется, все,- сообщил Вова.
        Он аккуратно записал в блокнот названия своих новых приобретений и поднялся. Мальчик понимал: пожелай он, Добрынин отдаст ему весь свой ящик, но совесть все-таки возобладала. Вова растолкал по сразу же отвисшим карманам свои новые приобретения, затянул ремень потуже и покинул логово гостеприимного Мартына Мартыновича. Душа его пела.
        После ухода мальчика Добрынин некоторое время продолжал сидеть за столом, обхватив голову руками и тупо уставясь на лежащую перед ним дырявую монету. Потом он глухо зарыдал.
        - Что с тобой, Мартыша?- всполошилась прибежавшая на жалобные стенания жена.
        - Пошла прочь, дура!- заорал обычно невозмутимый Добрынин и швырнул в нее дырявой монетой.
        Он никак не мог понять: что же произошло? Как он, съевший собаку на обмане малолетних несмышленышей, мог вывалить этому сопляку количество, раз в пятьдесят превышающее по стоимости несчастную дребедень, которую даже монетой-то считать нельзя. Почему такое случилось?
        - Не иначе гипноз,- вслух произнес он.- Мальчишка загипнотизировал меня. И все же, все же…
        Он порыскал глазами по полу, нашел дырявый кругляш, подобрал его и вновь положил на бархат. Любопытство взяло верх над тяжестью потери. Он стал разглядывать надписи. Над звездой шло следующее изречение:
        EGO TE INTUS ET IN CUTE NOVI.[Ego te intus et in cute novi (лат.).- Вижу тебя насквозь.]

«Ego», кажется, значит «я». «Te» - тебя. Я тебя… А дальше? Придется идти в библиотеку. Стоп! Похоже, над лучами звезды можно различить какие-то знаки. Лупа слишком слабая. Нужна как у часовщиков».
        Мартын Мартынович порылся в ящике стола и извлек обруч с увеличительным стеклом. Он надел его на лоб и вгляделся. Внизу, под звездой, тоже было выбито латинское слово:
        EXEQUATUR.[Exequatur ( лат. ).- Пусть исполнится.]
        - «Экзекуатур»,- вслух произнес Мартын Мартынович.- Экзекуатур, экзекуатур…
        Слово явно что-то напоминало. Конечно же, экзекуция! Именно, экзекуция. Наказание! Он сейчас и подвергся такому наказанию. За что? Ну конечно же! За многочисленные обманы. Ведь он беззастенчиво дурил ребятишек. И ради чего? Ради наживы, которую и наживой-то считать нельзя.
        Мартын Мартынович обвел глазами комнату. Он увидел голый, крашенный суриком пол, убогий шкаф, который давным-давно следовало бы выбросить, древний диван, обитый потрескавшимся дерматином, матерчатый абажур под потолком. Убожество!
        Все его заработки, а теперь пенсия, уходят на приобретение монет. А в квартире шаром покати! А ведь если продать хотя бы половину коллекции, можно прожить остаток отпущенных ему дней, ни в чем себе не отказывая.
        Размышляя подобным образом, Мартын Мартынович уставился через окуляр на поверхность монеты. Вначале он увидел только многочисленные царапины и щербины, ему показалось, будто он видит едва заметные значки, процарапанные над вершинами лучей звезды. Он присмотрелся. Так и есть. Буквы! Даже не буквы, а нечто похожее на руны. Но, несомненно, латинский шрифт. Кажется, «n»… Дальше «а». Потом «т»… Или это крестик? Нет, все-таки «т». Только перекладина не на самом верху, а чуть ниже. Дальше опять «а». В этом нет сомнения. Теперь следующая литера. Напоминает стилизованную молнию. Такие значки имелись на петлицах эсэсовцев - «SS»! Мартын Мартынович пережил оккупацию и хорошо помнил их щеголеватую черную униформу! Следовательно, это «s».
        Что получилось? «Natas». Что это за «natas» такой? Опять латынь? Жаль, что под рукой нет словаря. «Natas»… А может, вовсе и не «natas»? Ведь он не знает, с какого луча начинается слово. Логично предположить, что с верхнего. Тогда никакой не «natas», а «satan». «Satan»!.. Сатана!

4
        Слухи и домыслы о событиях, произошедших в доме №2 по улице Красных Галстуков, довольно быстро распространились по окрестностям. Достигли они и ушей Сергея Александровича Севастьянова - профессора местного педагогического института, который, кстати, находился неподалеку.
        Нужно заметить, Сергей Александрович весьма интересовался подобными вещами. Да что там интересовался! Лучше сказать: увлекался до самозабвения. Дело в том, что кандидат наук Севастьянов преподавал на физико-математическом факультете и был сугубым материалистом, членом партии и ни в какую чертовщину не верил, однако, как и у многих людей науки, у него имелся свой пунктик - всякого рода таинственные события он стремился объяснить исключительно с рациональной стороны, то есть либо проявлениями природных сил, либо намеренными действиями человека. Сергей Александрович являлся деятельнейшим членом общества «Знание», читал лекции, занимался общественной деятельностью и был на хорошем счету в горкоме партии. Кстати сказать, будучи активным безбожником, он вел серьезную антирелигиозную пропаганду и, если так можно выразиться, «нес в темные массы свечу знаний».
        Приведем наиболее яркий пример его богоборческой деятельности. А случилось все так. Неподалеку от Соцгорода, на Правом берегу, располагались остатки казачьей станицы. Станица называлась Железной, как и гора, напротив которой она находилась. Некогда Железная, заложенная в эпоху Елизаветы Петровны и пережившая пугачевский бунт и Гражданскую войну, была большой и шумной, гремела в округе своими ярмарками, но к началу тридцатых годов стала невольной жертвой индустриализации. Громадному заводу и строившемуся при нем городу требовалась вода. Много воды! Реку, на берегу которой стояла Железная, перегородили двумя плотинами. Участь станицы оказалась незавидной. В результате затопления она на три четверти ушла под воду. Понятное дело, часть домов была перенесена на Левый берег, часть раскатана и поднята выше, но станица, незыблемо просуществовавшая почти двести лет, в одночасье превратилась даже не в поселок, а в захудалую деревеньку. И название у нее изменилось. Ее стали пренебрежительно именовать Старой Железкой. Положение дел несколько поправило строительство в Старой Железке психиатрической больницы.
Отдельные жители бывшей станицы, особенно представительницы женской части ее населения, стали нянечками, санитарками, а некоторые и сестрами. Больница поддержала умирающий поселок, вдохнула в него новую жизнь, пускай и «с сумасшедшинкой», но все-таки жизнь.
        В пятидесятые годы в Старой Железке случилось «чудо». Неподалеку от поселка забил святой ключ. В степи, особенно возле реки, встречалось довольно много родников, но этот ключ появился в таком месте, где отродясь не имелось выходов подземных вод. К тому же возле святого ключа была обнаружена старая, почерневшая икона Богородицы. К источнику потянулся народ, в основном пожилые люди. Прошел слух: мол, вода в нем чудотворная. Кого-то она излечила от артрита, кому-то помогла при мочекаменной болезни. Верующие, и не только из поселка, но и из Соцгорода, приезжали к источнику, молились возле него, набирали воду в разные емкости вплоть до ведер и растаскивали по окрестностям. В довершение событий, настоятель в ту пору единственной городской церкви, отец Иоанн, примчался к источнику и освятил его. А это уже в глазах городского руководства стало чрезвычайным происшествием. Возле источника на скорую руку воздвигли крошечную часовенку, в которой водрузили найденную икону. И снова имело место чудо. Из глаз Пресвятой Девы вдруг покатились натуральные слезы, но не водяные, а из пахучего мира.
        Однако, прежде чем начать репрессии, «компетентные органы» подключили к расследованию всех этих сверхъестественных явлений науку, а именно упоминавшегося выше товарища Севастьянова, тогда совсем еще молодого аспиранта. Очень скоро в местной газете «Соцгородской рабочий» был опубликован фельетон за подписью «Скородило» под названием «В ожидании «чудес», в котором высмеивалось происходящее возле «святого» источника. Следом появилась уже научно-популярная статья непосредственно Севастьянова, растолковывавшего населению, почему вдруг, ни с того ни с сего, в степи забил ключ и откуда на иконе взялись слезы. Ключ явился результатом прошедшего в окрестностях Старой Железки сильного ливня, а слезоточивость иконы произошла из-за микроскопических полостей в старом дереве, куда с помощью обычного шприца было закачано миро. Все оказалось очень просто.
«Доверчивые граждане стали жертвами самого обычного жульничества, которое процветает в недрах православной церкви» - такими словами заканчивалась статья.
        Результатом газетных выступлений явилось лишение отца Иоанна священнического сана; источник скоренько засыпали, пригнав несколько самосвалов с землей; ав отделе пропаганды и агитации горкома КПСС прошло совещание под названием «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения в городе». Сергей Александрович вскоре стал кандидатом наук, а храм закрыли ввиду отсутствия настоятеля.
        С тех пор прошло много лет, однако Сергей Александрович Севастьянов так и остался главным борцом с религиозным мракобесием в Соцгороде. Он, например, разоблачил юродивую Марфушу, известную своими прорицаниями. Марфушу отправили в
«Старую Железку» (так в народе именовали психиатрическую больницу). На страницах все той же городской газетки он заклеймил главу баптистской общины Еремея Сковороду как растлителя несовершеннолетних. В результате было заведено уголовное дело и Еремей загремел в места не столь отдаленные. Перечислять
«подвиги» Севастьянова можно было бы долго. Но одного было не отнять у Сергея Александровича. Исследователем он оказался весьма кропотливым, цепким, вникал в каждый даже малозначительный фактик, справедливо считая, что в серьезном деле мелочей не бывает.
        Был Севастьянов невысок ростом, весьма плотен. Имел небольшую лысинку и нос уточкой. Довольно приличных размеров живот выпячивал вперед. А на окружающих взирал строго и как бы с подозрением. Так не очень умные люди стараются придать своей персоне как можно более значительный вид.
        И вот Севастьянов узнал о событиях на улице Красных Галстуков. А случилось это так.
        - Сергей Александрович, вы в курсе, что творится в нашем районе?- как-то спросила его коллега по кафедре Анастастия Степановна Лыкова.- Между прочим, по вашей части.
        - А что именно творится?- заинтересовался Севастьянов.
        Дама вкратце сообщила о том, что читатель уже знает.
        - Говорите, шкаф прыгал?..- со смешком переспросил Севастьянов.- И посуда летала? Невероятно! Сами-то вы это видели?
        - Нет, не видела. Но соседи в один голос твердят…
        - Ах соседи! А они-то сами присутствовали при сих делах?
        - Присутствовали.
        - Интересно… Очень интересно! И кто проживает в заколдованной квартире?
        - Одна пенсионерка.
        - Вы ее знаете?
        - Видела пару раз.
        - И какое впечатление производит? Богомолка?
        - Я бы не сказала. Обычная тетка, каких полно. Мужа потеряла в войну. Работала всю жизнь…
        - То есть вы хотите сказать, она не могла все это подстроить?
        - Какое там! Зачем ей это?
        - Ну мало ли… Может, прославиться захотела. Или секту какую создать. Люди разные бывают. Как говорится, в тихом омуте черти водятся.
        - Маловероятно. Да и как она могла подстроить подобное?
        - А люди что говорят?
        - Одни про нечистую силу толкуют. Другие - про электрические поля… И то обстоятельство, что дом старой постройки, вспоминают.
        - А вы сами как объясняете?
        - Не знаю я,- твердо заявила Анастасия Степановна.- И так и этак размышляла. Ничего толком не вырисовывается. Поэтому к вам и обратилась. Вы же у нас специалист по подобным вещам.
        Сергей Александрович не заметил скрытой иронии, прозвучавшей в словах Лыковой. Он думал.
        - Случаев полтергейста в нашем городе до сих пор не зафиксировано,- наконец изрек Севастьянов.
        - Чего-чего?
        - Полтергейста! Полтергейст на немецком - шумный дух. Так за рубежом называется явление, о котором вы сейчас рассказали.
        Поскольку Севастьянов был проверенным товарищем и истинным коммунистом, да к тому же активным членом общества «Знание», то он имел доступ к некоторым иностранным изданиям, которые читал в оригинале. Поэтому он знал, о чем говорит.
        - Однако мне рассказывала одна старушка,- продолжил он свою «лекцию»,- что в тридцатых годах нечто подобное имело место в бараке на Пятом участке.
        - Что вы говорите?- удивилась Анастасия Степановна.
        - Да. Правда, это непроверенный факт.
        - И чем дело кончилось?
        - Времена тогда были суровые. Вмешался НКВД. Семейство, где происходили чудеса, арестовали… И все прекратилось.
        - А семейство? С ними-то что случилось?
        - Бог знает. Это не важно. Нужно разобраться с нынешним случаем. Где, говорите, живет эта тетка?
        - В доме №2 по улице Красных Галстуков. Только ее сейчас в квартире нет.
        - А где же она?
        - Перебралась к дочери на Правый берег, от греха подальше. Пока, говорит, квартиру не освятит поп, ноги моей в ней не будет!
        - Вот! А вы утверждаете, что она не религиозна!
        - Я ничего не утверждаю. Я просто рассказала вам об имевшем место случае в соседнем доме.
        - Ага. Давно это случилось?
        - Позавчера. На Родительский…
        - Это в День поминовения усопших.- Севастьянов на минуту задумался.- Тогда понятно!- изрек он.
        - Что вам понятно?
        - Побывала эта тетка на кладбище. Надо думать, поддала… Ну и решила устроить маленькую мистификацию.
        - Ничего себе маленькую! Там же, в квартире то есть, все перевернуто. Да и каким образом она смогла заставить летать ножи и вилки?
        - Швыряла, должно быть.
        - Они парили в воздухе.
        - А вы видели?
        - Еще раз повторяю, нет! Но мне рассказывал очевидец. Человек, которому я полностью доверяю.
        - Хм… Придется сходить туда и попробовать разобраться.
        Когда Сергей Александрович, использовав «окно» между лекциями и практическими занятиями, явился в дом №2 по улице Красных Галстуков, на недавние события там ничего не указывало. Погода стояла теплая и солнечная. Деревья уже распустились, и только что появившиеся листики радовали глаз свой яркой зеленью. Перед домом в прошлогоднем песке копался одинокий неухоженный малыш, сопли которого свисали аж до подбородка. В деревянной беседке дремал подвыпивший молодец, а у подъезда на скамейке сидели две престарелые гражданки и тихо о чем-то беседовали. Севастьянов присел напротив и взглянул на теток. Те оглядели его, казалось, с некоторым подозрением.
        - Хотел потолковать с вами, мамаши,- после приветствия сообщил Сергей Александрович.
        - Потолковать? О чем это?- спросила та, что была постарше.
        - А о том, что тут у вас случилось.
        - А вы, извиняюсь, кто таков будете?- продолжала гражданка.- Из милиции, что ли?
        - Нет, не из милиции.
        - Из газеты?
        - И не оттуда.
        - Тогда, мужчина, мне непонятно, с какой стати мы с вами должны толковать?
        - Я - профессор из педагогического института,- заявил Севастьянов.
        - Профессор?..- с недоверием переспросила женщина.- А доказать можете?
        Сергей Александрович извлек служебное удостоверение и протянул недоверчивой гражданке.
        - Ага, так… Севастьянов… профессор кафедры прикладной физики…- Она с уважением посмотрела на Сергея Александровича.- Изучать нас пришли, профессор?
        - Не вас именно, а просто хотел поподробнее узнать, что здесь случилось?
        - Это у Дуськи-то,- сразу поняла, о чем идет речь, словоохотливая гражданка.- Могу рассказать… Своими глазами зрела… И не я одна. Вот, Клава тоже наблюдала…
        Вторая женщина молча кивнула.
        И первая стала повествовать о событиях, с историей которых Севастьянов уже в общем-то был знаком. Однако из речей словоохотливой гражданки вырисовывалась значительно более живописная картина. Столовые приборы: ложки, ножи, вилки, а кроме них еще тарелки, кастрюли и сковороды порхали не только на кухне, но и в комнате. Мебель вообще творила чудеса. Кровать поднялась в воздух и кружилась по квартире наподобие вертолета. Шкаф бился о потолок.
        Севастьянов с интересом выслушал неизвестные для себя подробности происшествия, потом спросил:
        - А сейчас в той квартире что происходит?
        - Сейчас? А чего сейчас?- Женщины переглянулись.- Ничего там не происходит. Как Дуська оттуда удрала, все и успокоилось. Родня ее приходила. Дочка с мужем. Порядок там навели. И на этом все кончилось. Вновь в нашем доме тишина.
        - А какова, по-вашему, причина?
        - Это событиев, что ли? Причина…- Женщины опять переглянулись.
        - У меня такое мнение,- заговорила та, которая доселе молчала.- Дом-то наш где построен?
        - А где?
        - Да на могилках!
        - Чего ты такое говоришь, Клава?- воскликнула словоохотливая гражданка.- Какие тут могут быть могилки?
        - Уж не знаю, какие. Только они имелись.
        - Дом этот построен в начале тридцатых, а до этого здесь была голая степь,- не сдавалась словоохотливая.
        - А тебе-то откуда знать?- спросила Клава.- Ты сюда после войны вселилась. Я же помню. В сорок седьмом или в сорок восьмом… А я на его строительстве работала. И не только его. Всей этой улицы Красных Галстуков. Не спорю, степь тут была голимая. А это место возвышенное. С него все окрест видно было. И город, и завод… Так вот, как начали котлован под дом копать, кости из земли и полезли.
        - Чьи кости?- спросила словоохотливая.
        - Бог знает. Одни говорили: тут киргизы своих хоронили, другие: мол, в Гражданскую тут побитых закопали. Темное дело.
        - И много костей выкопали?
        - Да не так чтобы очень. Но кости точно человечьи.
        - И чего из этого выходит?
        - А того! День-то какой тогда был? Родительский! Вот они, мертвяки эти, и дали о себе знать. Неприкаянные лежать. Никто о них не помнит. Кто они такие, чего… Вот и напомнили.
        - А я думаю: никакие это не мертвецы,- заявила словоохотливая.- Просто дом наш повело. Весна. Земля оттаивает. Вот стены и гуляют.
        - Гуляют! Ну ты даешь, Степанида! Чего ж они раньше не гуляли? Ты хоть одну трещинку видела? Нет их и не могет быть. Тогда строили на века. Тридцать пять лет дом простоял. Разве это срок?! Да и построена улица, считай, на скале. Земля оттаивает… Чепуха.
        - Если это мертвецы, то почему только у Дуськи в квартире колобродят?- не сдавалась словоохотливая Степанида.
        - Вот уж не знаю. У нее спросить надоть.
        - Скажите, в вашем доме имеется подвал?- прервал полемику Севастьянов.
        - А как же! Имеется, само собой. Только в нем, кроме старого хлама и мышей, ничего нет.
        - Может, вода просочилась?
        Но обе гражданки замахали на него руками.
        - Никакой там воды нет,- веско заявила Клава.- Ни воды, ни трещин… Все в целости стоит.
        - А в квартиру этой Дуси… Как, кстати, ее фамилия?
        - Копытина,- в один голос ответствовали соседки.
        - В квартиру гражданки Копытиной как можно попасть? На предмет ее осмотра…- обратился к словоохотливой гражданке Севастьянов.
        - В квартиру-то Дуськину?.. Да как же без хозяйки?
        - Да где же ее искать?
        - У дочки она нынче живет. Сюда, говорит, нога моя не ступит, пока поп не явится и не освятит помещение. У дочки, конечно, жить можно. В двухкомнатной-то квартирке.
        - И где же эта дочь проживает?
        - На Правом. Хотите узнать адрес? Да ради бога.
        И словоохотливая Степанида тут же выдала координаты нынешнего места обитания хозяйки квартиры, в которой творились странные вещи, словно бывала там каждый день. Оно оказалось совсем рядом с домом, в котором проживал Севастьянов. Как уже отмечалось, Сергей Александрович отличался чрезвычайной цепкостью в своей исследовательской деятельности. И он решил немедленно продолжить изыскания.
«Заодно и пообедаю дома»,- мысленно решил он, взглянув на часы. До начала практикума оставалось порядочно времени.
        Прощаясь с соседками Дуси Копытиной, профессор сообщил им, что еще появится здесь, возможно даже сегодня, и пошел к остановке трамвая. В вагоне он удобно расположился в одинарном креслице и принялся равнодушно таращиться в окно на знакомые до мелочей виды. Ничего интересного не наблюдалось. Трамвай спустился с горы и покатил вдоль усеянного лачугами склона Карадырского хребта. По другую сторону полотна тянулась однообразная бетонная стена, отгораживавшая завод от остального города.
        Сейчас, в спокойной обстановке полупустого вагона, он анализировал рассуждения соседок Копытиной и выделил главное. Нигде, кроме ее квартиры, странных событий не происходило. Значит, ни о каких физических явлениях, типа просадки фундамента дома или деформации его стен, речи идти не могло. Но и о влиянии на происходившее неких потусторонних сил тоже рассуждать не приходилось. Если эти неприкаянные мертвецы (тут Севастьянов невольно рассмеялся вслух, обратив на себя внимание пассажиров трамвая) решили о себе напомнить, то почему именно этой самой Дусе? Значит? Значит, все это подстроила сама Копытина. Но зачем?! Вот на этот вопрос и предстояло ответить. В голове Сергея Александровича уже стали оформляться наметки еще не сформировавшегося фельетона. Севастьянов чувствовал: фельетон должен получиться отменным.
        Он довольно быстро нашел нужный дом, а потом и квартиру. На его звонки долго никто не открывал, наконец за дверью послышалось старческое шарканье.
        - Кто там?- услышал Сергей Александрович.
        - Профессор Севастьянов,- назвался он.
        - Какой еще профессор?! Никого нет дома. Уходите…
        - Я по делу.
        - По какому еще делу?! Ничего не знаю. Нету никого.
        - Откройте, я все объясню.
        - Не надо мне твоих объяснений. Убирайся, откуда пришел.
        Севастьянов топтался на месте, не зная, что предпринять дальше. Он понимал: открывать ему не собираются, однако и уходить, не пообщавшись с Дусей, он не желал.
        - Ваша фамилия Копытина?- пытаясь нащупать нужный тон, продолжал взывать он.
        За дверью молчали, однако он чувствовал: Дуся стоит и слушает.
        - Ну откройте же!
        И вновь тишина.
        - Дяденька, вам чего здесь надо?- услышал он за спиной девчоночий голосок.
        Сергей Александрович поспешно обернулся. Перед ним стояло круглолицее, курносое существо лет двенадцати и с любопытством взирало на него.
        - Я хотел поговорить с твоей бабушкой,- сообщил Севастьянов.
        - О чем?
        - О том, что произошло у нее в квартире.
        - А вы кто? Из газеты?
        - Нет, я профессор… Из педагогического института… Интересуюсь подобными вопросами.
        - О! Профессор! Ну тогда конечно.
        - Ты, Наташенька, документики у него проверь,- послышалось из-за двери.- А то мало ли кто по подъездам шастает. Может, он ворюга какой…
        - Конечно-конечно…- Севастьянов достал из внутреннего кармана пиджака красненькую книжечку и протянул девочке.
        - Точно профессор, баба,- сообщила Наташа.
        За дверью вновь молчали.
        Девочка достала ключ, щелкнул английский замок…
        - Проходите,- предложила Наташа.
        На пороге стояла невысокая старуха в застиранном халате. Седая голова ее была всклокочена, поросячьи глазки грозно поблескивали, на лице написана угроза.
        - Чего надо?- сердито спросила она.

«С такой нужно держаться вежливо и как можно солиднее»,- соображал Севастьянов. Поэтому он, хотя и был со старухой одного роста, взглянул на нее свысока и веско произнес:
        - Уважаемая Евдокия… Извините, не знаю, как вас по отчеству…
        - Васильевна,- буркнула Дуся.
        - Уважаемая Евдокия Васильевна. Я уполномочен городским обществом «Знание» разобраться в событиях, произошедших в вашей квартире.
        Дуся искоса посмотрела на неожиданного посетителя. Видимо, портфель, шляпа, а главное, выдающийся вперед солидный животик произвели на нее некоторое впечатление.
        - Ладно,- наконец сказала она.- Можно и поговорить. А вы и вправду профессор?
        Севастьянов сунул ей под нос удостоверение.
        - Верю, верю… Идемте в залу, там и потолкуем.
        Они вошли в стандартно обставленную комнату с диваном-кроватью, двумя хлипкими креслицами и высоким торшером на тонкой ножке. Одну из стен украшал ковер зубодробительных оттенков. Имелся тут и телевизор марки «Рубин». Дуся указала на одно из кресел, сама же опустилась на диван-кровать, Наташа устроилась рядом.
        - Так вы, значит, хочете узнать про то, как у меня в доме обстановка колобродила?
        - Именно так.
        - Ну так задавайте ваши вопросы.
        Севастьянов достал из портфеля объемистый блокнот, снял колпачок с авторучки и приготовился записывать.
        - Итак, с чего все началось?
        Старуха принялась рассказывать о происшествии. Излагать свои мысли связно она толком не умела, а возможно, просто растерялась. Поэтому перескакивала с одного на другое, то забегала вперед, то возвращалась назад. В общем, Сергей Александрович ничего для себя нового не узнал. Более того, он понял: Дуся вряд ли могла самостоятельно инсценировать произошедшие в ее доме события.
        - Скажите, как вы думаете, почему это все случилось именно у вас?- спросил Севастьянов.
        - Сама не знаю… Думала, думала… И так, и сяк прикидывала… Не пойму. Раньше ничего подобного не наблюдалось. Ну на кладбище была… Поминала отца с матерью. Все - чин по чину. За упокой мужа, на фронте убитого, хоть он и не здесь схоронен, тоже выпила. Вроде никого не забыла… Но, видать, кого-то все же пропустила. Вот он мне и нагадил.
        - И кто же это, по-вашему, мог быть?
        - Ей-богу, не знаю!
        - Ну хорошо. А можно мне осмотреть вашу квартиру?
        - Как это?
        - Внутри побывать. Поглядеть: что там да как?
        - Да ничего интересного там нет. Дочка все прибрала.
        - Хотелось бы все-таки посмотреть.
        - Пока батюшка стены святой водой не окропит, я туда ни ногой! Мало ли… Возможно, эта нечисть только затаилась…
        - Но ведь с дочерью вашей ничего не случилось.
        - Она с Мишкой ездила… С мужиком со своим. А мужика он, должно быть, боится.
        - Да кто боится?
        - Нечистый дух. Табачищем от Мишки разит, а нечисть табачного духа не переносит. Это точно.
        - Как же быть?
        - Это на предмет поглядеть? Ладно. Наташа,- обратилась она к внучке,- своди профессора ко мне на квартиру.
        - Поехали,- охотно согласилась девочка.
        - Прямо сейчас?
        - Конечно.
        Донельзя обрадованный Сергей Александрович любезно попрощался с Дусей, выразил надежду, что они еще увидятся, и поспешил на улицу, весело, как школьник, размахивая портфелем. Дорогой он и Наташа почти не разговаривали, и только когда девочка отворила дверь Дусиной квартиры, Севастьянов, осененный внезапной догадкой, спросил ее:
        - А во время… этого самого ты здесь присутствовала?
        - Ну да.
        - Все видела?
        - Естественно.
        - И кто это все натворил?
        - Не знаю точно.
        - А какие-нибудь предположения у тебя имеются?
        - Само собой.
        - И какие же?
        - Мне кажется, это я всему причиной.
        - То есть как?!
        - Мы когда с бабушкой вернулись с кладбища, она сразу спать улеглась, поскольку выпивши была. Ну а мне скучно… Я ходила по квартире… ходила, ходила, а потом…
        - Что потом?
        - Захотела плохого.
        - Плохого?!
        - Ну да.
        - Как же это понимать?
        - Не знаю, как объяснить… Я как бы пожелала, чтобы это сонное царство немного… как сказать… немного ожило, что ли. В движение пришло. Ну оно и пришло.
        - А каким образом это у тебя получилось?
        - Вот не знаю. Захотела, и получилось.
        - Ты что-то подобное и раньше проделывала?
        - Только мысленно.
        Севастьянов во все глаза взирал на Наташу.
        - Объясни, как это тебе удается?
        - Не удается, а один раз удалось. Больше не получалось.
        - Но как?!
        - Не знаю. Получилось, и все.
        - Врешь, наверное.
        - Зачем мне врать?- Наташа как будто обиделась.
        - Ну… Возможно, прославиться хочешь.
        - Вот уж нет…
        Севастьянов не знал, что и подумать. Слова девочки звучали в высшей степени фантастично. Как понимать это «захотела»? Телекинез? В западных журналах он встречал информацию о подобных случаях. Но у нас?.. Хотя и в Советском Союзе имелись люди, владеющие такими способностями. Например, Нелли Кулешова. Он читал о ней в журнале «Наука и жизнь». Но способности Кулешовой изучают физики и психиатры. Ее исследуют в специальном научном центре, а здесь… И потом, девочка утверждает: получилось всего лишь раз… Но это практически невозможно. Как это так: способностей к телекинезу не имелось, а потом они вдруг появились! И снова исчезли. Чепуха!
        Не желая больше продолжать этот странный разговор, он занялся осмотром квартиры, но ничего интересного не обнаружил. Было заметно: тут действительно что-то происходило. Уборка произведена наспех, следы недавнего разгрома лезут в глаза. Мебель хотя и поставлена на свои места, но следы от ножек не совпадают с их нынешним положением. То же самое и со столовыми приборами. Одна ложка валяется под батареей, другая закатилась под кровать. На полу ножками шкафа и кровати содрана краска.
        - А я знаю, отчего это все получилось,- вдруг заявила доселе молчавшая Наташа.
        - Интересно послушать,- вскинул на нее взгляд Севастьянов.
        - Я на кладбище нашла монету… Старинную…
        - И что же?
        - Вот она, монета эта, все и устроила.
        - Каким же образом?
        - Наверное, она волшебная.
        Севастьянов усмехнулся.
        - И где же эта монета?- улыбаясь, спросил он.- Покажи? - Я ее променяла,- сообщила Наташа.
        - Променяла… Зачем же, если эта монета может творить чудеса?
        - Я, когда меняла, не знала, что может. Это теперь до меня дошло.
        - Кому же ты ее променяла?.. И на что?..
        - На жевательную резинку. Хорошая резинка, между прочим. Целый день жуешь, а она вкуса не теряет.
        - А равноценным ли был обмен?- все так же улыбаясь, поинтересовался Севастьянов.
        - Теперь мне кажется, что нет. Хотя…
        - Что «хотя»?
        - Мне кажется, эта монета может творить только плохие дела.
        - Плохие?
        - Ну да.
        - Почему же?
        - Я не сумею правильно объяснить, только мне так кажется.

5
        Мартын Мартынович Добрынин недолго рвал на своей плешивой головенке остатки волос. Постепенно он стал осознавать, что обмен-то как раз не так уж и плох. Во-первых, до сих пор ничего подобного этой монете он за свою жизнь не встречал. А ведь через его руки прошло их немало. Во-вторых, была в этом дырявом серебряном кругляке некая притягательность, даже тайна, которая заставляла часами не спускать с него глаз. Такого чувства Мартын Мартынович не испытывал с самого детства, когда к нему попала первая монета - тяжелый латунный сестерций Веспасиана. Он разглядывал тяжелый профиль, мощную челюсть, гневный взгляд и представлял грозного императора, у ног которого лежало полмира. Возможно, эта была одна из тех монет, которые Веспасиан, в ответ на упреки своего сына Тита за сбор налога с общественных уборных, сунул ему под нос и спросил: пахнут ли они? Тит отвечал отрицательно. «А ведь это деньги из уборной»,- сказал император. На другой стороне монеты можно было различить стоявшего под пальмой человека, опиравшегося на копье, и разобрать надпись «Iudea». Из книжек следовало: Веспасиан покорил эту самую
Иудею, а побежденных евреев разогнал по всему тогдашнему миру.
        Монету подарил Мартыну отец, который подобрал ее в каком-то брошенном особняке. Это случилось вскоре после Гражданской войны, и жили они тогда в Ростове. Римская монета определила весь дальнейший жизненный путь Мартына Мартыновича. После школы он поступил на исторический факультет Ростовского университета, потом, по окончании, преподавал историю в школах и техникумах. В Соцгород Добрынин попал во время войны, будучи эвакуированным в эти края. Монеты Мартын Мартынович собирал всю жизнь. Однако имелась у него и другая, можно сказать, тайная страсть. Он очень любил женщин! Любил, но взирал на объект своих вожделений исключительно со стороны, вначале страшась гнева жены, а потом уже по привычке.
        Женился Мартын Добрынин очень рано, еще на первом курсе университета, кстати сказать, тоже на студентке, но биологического факультета. Красавицей его Марусю даже в молодости назвать было нельзя, однако Добрынин довольно долго считал ее таковой. На хорошенькую Маруся тянула, хотя и с натягом. Она обладала стройной фигуркой, волнистыми волосами, черными, как угольки, глазами, а лицо можно было бы назвать приятным, если бы не постоянно присутствующее на нем плаксивое выражение, весьма портившее его. К другим девицам Маруся начала ревновать своего Мартына буквально с первого дня их знакомства. Следствием ревности являлись грандиозные скандалы, которые закатывала жена. Темпераментом хохлушку Марусю бог не обидел, и в курсе предполагаемых интимных дел Мартына была вся улица.
        - Посмотрите на этого деятеля!- во всю свою глотку орала Маруся.- Опять он пялился на эту паршивую Тамарку. А на что там смотреть? Ни рожи ни кожи! Одна задница - как комод! Ну ничего. Глаза ей выцарапаю, мерзавке, тогда узнает, зараза, как чужих мужей отбивать.
        Как ни странно, родители Мартына смотрели на невестку с симпатией, а вопли ее даже одобряли.
        - Долбай его, Маруська, в хвост и в гриву,- подзуживал невестку отец.- Любить крепче будет.
        Однако в такие минуты Мартын не только не любил свою суженую. Он ее просто ненавидел. Ненавидел до тошноты, до колик в печени…
        С годами мощь голосовых связок Марии Степановны несколько ослабела, однако реагировать на взгляды Мартына Мартыновича, случайно (а может, и нет) брошенные в сторону малознакомых дам, она не перестала. Только теперь шипела, как рассерженная кошка. Нужно отметить, к иным увлечениям своего муженька она относилась вполне терпимо. Тот факт, что Добрынин тратил на монеты большую часть своей зарплаты, ее нисколько не смущал. Пускай себе коллекционирует хоть жареных собак, рассуждала она, лишь бы за бабами не бегал.
        Детей у них не имелось.
        С годами Мартын Мартынович на женщин поглядывал меньше, но думать о них не перестал.
        Мария Степановна к той поре превратилась в неряшливую, небрежно одетую особу неопределенных лет. Почти все ее время занимала заготовка запасов на зиму. Большую часть лета она проводила на садовом участке, который содержала в образцовом порядке. Первая клубника, или, как именовала ее мадам Добрынина,
«виктория», шла на варенье. Часть же урожая реализовывалась возле магазина или на рынке. Потом наступала очередь малины, смородины, крыжовника… Не было такого фрукта или овоща, который не шел бы в дело. Варенье готовилось даже из лепестков роз, вернее шиповника, а также из моркови. Кроме того, Мария Степановна производила джемы, повидло, пастилу, сиропы, компоты, сухофрукты… Она солила и мариновала огурцы, помидоры, только что появившийся в Соцгороде перец, капусту (в засолке которой была великой мастерицей), делала овощную икру, салаты, да мало ли что еще. Квартира Добрыниных пропахла чесноком и укропом, и запах этот был так же ненавистен Мартыну Мартыновичу, как и его создательница.
        Ночами, когда сон не шел к нему, Мартын Мартынович часами лежал во тьме и думал, думал… Прожитая жизнь проходила перед внутренним взором, как кадры детского диафильма. Детство, Ростов… Потом юность. Встреча с Машей. Первая любовь. Наверное, даже не любовь, а юношеское влечение плоти. Но все это ушло. Остался тусклый быт, бедность да запах чеснока.
        Впрочем, бедность - понятие относительное. Мартын Мартынович хоть и жил довольно убого, бедным вовсе не являлся. Кроме знаменитого ящика, содержимое которого демонстрировалось всем и каждому, у него имелись и другие монеты, которые он никому не показывал,- в первую очередь золото. В укромном тайничке, выдолбленном в кирпичной стене и искусно замаскированном настенными часами, у него хранилась деревянная резная шкатулка, почти доверху наполненная золотыми монетами. Что-то осталось от отца, в годы нэпа имевшего мясную торговлишку, что-то Мартын Мартынович приобрел самостоятельно на черном рынке, да и у приходивших к нему ребятишек нет-нет да и попадались царские пятерки и десятки. Кроме царских и советских золотых червонцев в шкатулке имелись французские двадцати- и сорокафранковые монеты, американские «игли», английские соверены и дукаты германских княжеств. Встречались турецкие куруши и персидские туманы. Но самым ценным в шкатулке было несколько золотых монет времен Петра I, Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны и Екатерины II. Они хранились отдельно от остальных монет, в специальных бархатных
кармашках. Всего же золотых монет у Мартына Мартыновича имелось около сотни, но мысленно он не раз думал, что отдал бы все свои сокровища тому, кто избавил бы его от жены. Мысли об этом посещали его почти каждый день. Приходили они и сейчас, когда он стал обладателем странной монеты. Почему-то Мартыну Мартыновичу казалось - этот час приближался. Так оно и вышло.
        Однажды вечером, недели через полторы после обретения нового сокровища, в дверь позвонили. Мария Степановна глянула в «глазок» и, увидев на пороге незнакомого парня, спросила:
        - Чего надо?
        - К Добрынину,- услышала она.- По монетам…
        - К тебе мужчина какой-то…- сообщила она мужу, стоявшему у нее за спиной.
        - Пускай заходит.
        Дверь распахнулась, и, бесцеремонно оттолкнув хозяйку, в квартиру ворвались двое. Мартын Мартынович сразу же понял: эти гости явились не с добром.
        - Вам чего?- стараясь сохранять самообладание, тихонько произнес он.
        - А того!- рявкнул парень, который вошел первым.- Монеты давай!
        - Как это: давай?
        - А так! Мы, дед, грабить тебя пришли!
        - Ох!- завопила Мария Степановна, но тут же получила увесистый удар по лицу и рухнула на пол.
        - Орать не нужно,- сказал парень.- А будете - обоих кокнем. Так что ведите себя потише. Свяжи их,- обратился он к напарнику.
        Тот извлек из-за пазухи моток бельевой веревки и сноровисто исполнил требуемое. Связанных супругов посадили на древний, лязгнувший всеми пружинами диван.
        - Где монеты?!- прошипел первый парень.
        Мартын Мартынович пожал плечами и тут же получил оплеуху.
        - Говори, старый хрыч!
        - В той комнате… ящик…
        - Иди, посмотри,- приказал первый напарнику.
        Скоро тот притащил знаменитый ящик. Парень открыл его и стал бесцеремонно вываливать содержимое на стол. Монеты рассыпались по столешнице, падали на пол, закатывались в углы, но грабители не обращали на это обстоятельство никакого внимания. Когда тускло поблескивающая куча заполнила всю поверхность стола, парень стал копаться в ней, беря то одну, то другую монету и поднося ее к глазам. Он отобрал несколько крупных серебряных талеров и сунул их в карман, потом взглянул на Мартына Мартыновича:
        - А золото где?
        - Какое золото?
        - Обыкновенное… Золотое!
        - Нет у меня никакого золота?
        - Не ври, дед!
        - Богом клянусь!
        - Не нужно бога сюда приплетать,- заметил парень.- Выдай золотишко по-хорошему, а не то больно будет. Все равно найдем.
        - Ищите.
        - Хорошо,- спокойно сказал парень.- Тогда пеняйте на себя. Иди, поищи утюг,- приказал он напарнику, а сам уселся на стул перед своими жертвами, достал нож и стал чистить ногти.
        - Что вы себе позволяете?!- заверещала Мария Степановна, немного пришедшая в себя после сокрушительного удара в челюсть.
        - Чего надо, то и позволяем,- невозмутимо сообщил парень.- И не верещи, старая кляча, а то прирежу.
        - Как ты смеешь так со мной разговаривать?!- заорала Мария Степановна.
        - А вот смею,- спокойно ответствовал парень и неожиданно ударил ее ножом в живот. Удар был не сильный, нож вошел в тело сантиметра на два, но Мария Степановна коротко всхлипнула и повалилась на бок.
        - Ага,- удовлетворенно произнес парень,- одна готова. И с тобой, дед, то же будет, если не скажешь, где золото лежит.
        - Вот чего нашел!- Второй грабитель потряс перед носом парня электрическими щипцами для завивки, с помощью которых Мария Степановна приводила в порядок свою жиденькую шевелюру.
        - Нормально,- отозвался тот.- Сейчас, дед, мы эту штуковину включим, а потом воткнем тебе в ж… Тогда живо заговоришь! Давай, братан, ставь его «раком».
        Напарник мигом сорвал с Мартына Мартыновича брюки и тряхнул ими в воздухе. Из карманов посыпалась всякая дрянь: квартирные ключи, мелочь, использованные трамвайные билеты… Вывалилось оттуда и недавнее приобретение Добрынина, странная дырявая монета со звездой и крестом. Напарник подобрал монету и сунул себе в карман. Потом он перевернул Мартына Мартыновича, бесцеремонно сбросил с дивана бесчувственную Марию Степановну и положил его на диван лицом вниз.
        Главарь стащил со страдальца трусы и провел щипцами по дряблым телесам.
        - Скажу… Все скажу…- прохрипел страдалец.
        - Давай, колись!
        - За часами… в стене…
        Часы были тут же сброшены на пол. Под ними открылась небольшая ниша, в которой стояла деревянная шкатулка. Парень нетерпеливо схватил ее, открыл… Тускло блеснула россыпь монет.
        - То, что надо,- прокомментировал он.- Валим отсюда.
        Он завернул шкатулку в ту самую бархатную ткань, на которой Мартын Мартынович рассматривал свои приобретения.
        - Ну будь здоров, дед,- сказал он в заключение Добрынину.- Копи эту дрянь. Мы, возможно, еще к тебе наведаемся.
        И оба негодяя покинули разгромленную квартиру.
        Некоторое время Мартын Мартынович неподвижно лежал на диване со спущенными трусами и связанными руками и ногами, потом, услышав, как хлопнула входная дверь, закряхтел, зашевелился и сполз на пол. Тут он увидел перед собой выкаченный глаз жены и позвал:
        - Маруся?..
        Мария Степановна не откликалась.
        - Да очнись ты!- в сердцах воскликнул Мартын Мартынович.- Ушли они…
        Но супруга оставалась безмолвной.
        - И черт с тобой,- гневно произнес Добрынин.- Сам как-нибудь освобожусь.
        Он стал энергично работать руками, стараясь ослабить стягивающие их веревки. И минут через пятнадцать это удалось. Руки были свободны. Мартын Мартынович развязал путы на ногах, потом потряс жену за плечо.
        - Вставай!
        Голова Марии Степановны безвольно дернулась, как у тряпичной куклы, и стукнулась о пол.
        - Чего это с тобой?- испуганно пробормотал Добрынин.- Маруся, ты как?
        Супруга не отвечала, и тогда Мартын Мартынович, еще не веря в случившееся, взял ее за запястье и постарался нащупать пульс. Пульса не было!
        Неужели?! Неужели долгожданный момент наступил?! Он не мог поверить своему счастью. Что же с ней? Зарезали? Добрынин наклонился над бездыханным телом. Рана на животе была совсем маленькой. Кровь уже не бежала, а, пропитав ткань халата, запеклась на нем.
        Добрынин доковылял до телефона и набрал «02».
        - Ограбили, жену убили!..- заорал он в трубку.- Нападение на квартиру,- заявил он в ответ на просьбу разъяснить, что с ним случилось. Потом назвал адрес.
        До приезда милиции Мартын Мартынович сидел на диване и бессмысленно взирал на лежащий на полу труп жены. Душа его пела. «Ну слава богу…» - мысленно повторял он. Как отразится смерть Марии Степановны на его собственной жизни, он пока что не представлял, однако сладостные предчувствия обуревали его душу. Свободен! Наконец-то свободен!
        Приехала милиция, а следом «Скорая помощь». Врач констатировал смерть жены Добрынина. Установить ее причины врач затруднялся.
        - Скорее всего, сердечный приступ,- неуверенно произнес он.- Но что не в результате ранения, это точно. Вскрытие покажет.
        Мартын Мартынович, запинаясь и путаясь, стал давать показания. О похищенном золоте он решил не сообщать, заявив, что украдена лишь часть коллекции.
        Совершили налет на квартиру Добрынина два уголовника. Один - матерый вор по кличке Капитан, недавно отбывший очередной срок, а другой - совсем сопливый, еще ни разу не сидевший паренек, известный в определенных кругах как Баня. Ни тот, ни другой доселе знакомы между собой не были, мало того, друг о друге даже не слышали. Капитан освободился всего две недели назад и был на мели. Денег у него, можно сказать, не имелось, наметок на какое-нибудь дело тоже. Освободившись, он решил заехать к своему давнему дружку Федулу, вместе с которым отбывал срок «на Воркуте». Федул, по блатной традиции, должен помочь. Однако, как читатель помнит, старого вора уже не было в живых. Узнав об этом, Капитан не особенно огорчился: чего в жизни не бывает! Однако его собственное положение оставляло желать лучшего. Пока что он решил обосноваться в Соцгороде, который показался ему местом тихим и сытным. На второй или третий день своего пребывания в нем он обчистил подвыпившего работягу. Кусочничать Капитан считал западло, но что оставалось делать! Сначала он решил оглядеться. По первым впечатлениям, блатная жизнь в Соцгороде
пребывала в упадке. Добрые люди растолковали ему, что со смертью Федула и осуждением на длительные сроки нескольких рецидивистов воровать стало некому, а та мелочь, что продолжает гулять на свободе, на серьезные дела не годна.
        В Соцгороде имелось одно место, где воровская шатия узнавала друг друга даже без слов. Таким местом был так называемый северный пляж, расположенный на правом берегу заводского пруда, возле водной станции. А «визитной карточкой» воров, отличавшей их от безликой массы добропорядочных «мужиков», являлись, конечно же, татуировки.
        Лето только началось, и вода в пруду была еще холодной. По этой причине отваживались купаться только отчаянные мальчишки да редкие взрослые. Однако солнце жарило по-июльски, и загорающих на пляже хватало. Люди играли в волейбол, в шахматы или в карты (этих было значительно больше), пили пиво и водку. Капитан разделся и предстал перед публикой во всей своей красе. Он был татуирован, что называется, с ног до головы. На груди слева и справа имелись портреты Ленина и Сталина, а чуть ниже был выколот орел, несущий в когтях голую женщину. Крылья орла как бы осеняли вождей мирового пролетариата. На животе был изображен парусный корабль, при полном вооружении несущийся по пенному морю. На коленях имелись две звезды, напоминавшие розу ветров. Но самой грандиозной татуировкой являлась копия картины Васнецова «Три богатыря», занимавшая целиком довольно широкую спину Капитана. Кроме этого шедевра имелись и картинки поменьше, в основном на руках. Тут были представлены кинжалы, голые женщины, изображения карт и рюмок. Поясняла рисунки многозначительная надпись: «Вот что нас губит!». На кисти правой руки был
изображен собор о пяти куполах, на левой - голова ощерившего пасть тигра. Мелкие татуировки в виде перстней украшали фаланги пальцев. Словом, перед отдыхающими предстал если не генерал, то, по крайней мере, старший офицер преступного мира. В довершение на нем имелись черные обтягивающие плавки, подчеркивающие мужские стати Капитана.
        Татуированный красавец, несомненно, привлек внимание окружающих. Люди откладывали карты, отставляли стаканы и без всякого стеснения разглядывали причудливую живопись, покрывавшую тело нашего героя. Иных интересовали детали анатомии Капитана. Сам же Капитан вразвалку, словно подвыпивший матрос, шел по песку, не обращая внимания на взгляды штафирок. Наконец он увидел то, что нужно, и, расстелив неподалеку простыню, улегся на нее лицом вниз, раскинув руки, словно распятый.
        Троица молодых ребят, около которой приземлился Капитан, до его появления лениво шлепала картами, время от времени о чем-то тихо переговариваясь. С появлением нового лица разговоры невольно прекратились. Капитан чувствовал: его картинки подвергаются пристальному изучению. Чтобы увеличить обзор, он, все так же не открывая глаз, перевернулся на спину. Полный эффект был достигнут. Через пять минут Капитан услышал:
        - Эй, земляк, ты откедова прикандехал?
        Стыковка прошла удачно. Скоро Капитан уже резался в подкидного пара на пару. Он кратко обозначил свой статус, сообщив, что совсем недавно освободился и теперь ищет, куда бы пристроиться. Слово «пристроиться» прозвучало несколько двусмысленно, и Капитан понял, что достиг цели. Минут через пятнадцать был отправлен гонец за водкой и пивом. Выпили за знакомство, потом за блатную жизнь… Потом как-то так получилось, что компания развалилась, и Капитан остался вдвоем с невзрачным, похожим на хорька парнем, которого товарищи звали Баней.
        Баней Саша Седов звался потому, что жил в щитовой двухэтажке совсем рядом с этим заведением общественной гигиены. Было ему шестнадцать, он нигде не учился и не работал, перебивался мелкими кражами и больше всего в жизни мечтал стать авторитетным вором. Корни столь откровенной тяги к воровской жизни нетрудно было отыскать. Старшего брата Бани расстреляли за вооруженное нападение, средний сидел, а вот Саша пока что пребывал на свободе, однако тюрьмы вовсе не боялся. Наоборот, он рвался туда.
        - Я, понимаешь ли, только что откинулся,- нашептывал Капитан своему новому знакомому, в котором он безо всяких колебаний признал своего.- Здесь, в этом вашем ср…м городишке, в первый раз. Приехал к корешу, а того замочили.
        Они сидели в грязной забегаловке, за заваленным рыбьей чешуей и обглоданными скелетами столом и сосали мутное пиво из пол-литровых банок.
        - Я вот чего мыслю,- продолжал нашептывания Капитан.- Нужно бы скачок спроворить. Ну чтобы бабок малость поднять. А то жизнь лакшовая маячит.
        - Можно ларек подломить или магазин…- тут же отреагировал Баня.
        - Не-е, я с государством не играю. Хватит! Срока большие вешают. Лучше какого фраера пощекотать. Барыгу, скажем. Есть кто на примете?
        Баня кисло усмехнулся:
        - Может, и есть, только я таких не знаю.
        - А ты покумекай, может, кого и вспомнишь.
        - Да кого мне вспоминать?.. У нас в округе одна нищета.
        - Город-то большой.
        - Оно конечно… Только… О! Вспомнил!
        - Вот видишь! Докладай!
        - Есть один старикашка. Монеты собирает.
        - Монеты, в смысле бабки?
        - Нет. Настоящие монеты. Старинные, иностранные…
        - Хлам, короче.
        - Типа того. Но у него наверняка есть рыжье.
        - Ты думаешь?
        - Зуб даю! Еще пацанами мы к нему ходили. Помню, у одного пацана была золотая монетка, типа, две копейки. А написано на ней - «пять рублей». И портрет какого-то мудилы имелся. Короче, этот дед нам за нее пятеру отвалил.
        - И что?
        - Да ничего. Пятеру проели, и все дела.
        - Интересный базар. А этот дед… Он что, один живет?
        - Нет, с бабкой. К нему пацаны со всех сторон валят. В любой час приди - пустит. Только скажи - монеты принес.
        - И много у него золотишка, по-твоему?
        - Вот чего не знаю, того не знаю. Наверное, приличная заначка имеется.
        - А если нет там ничего?
        - Может, и нет. Но серебряные монеты есть точно. Своими глазами видел.
        - На что мне монеты? Чего с ними делать? Нет, нужно рыжье!
        - Давай сходим…
        - Лады. Сегодня вечером и смотаемся. Ты говоришь, он всех к себе пускает?
        - Ага.
        Дальнейшие события читателю уже известны.
        Они вышли из квартиры Добрынина, поспешно спустились по лестнице, выскочили из подъезда и быстрым шагом заспешили прочь. Увесистую шкатулку нести под мышкой было неудобно. Капитан взял ее в руки, но и тут удобства не прибавилось.
        - Много монет взяли?- с любопытством спросил Баня.
        - Порядочно,- отозвался Капитан.- Дедок скопил, видать, на черный день, а мы шкатулочку того… Попутали. Ничего, пущай дальше копит.
        - А бабка его?
        - Чего бабка?
        - Ну… Ты ее?..
        - Думаешь, замочил? Не-а… Так… Для понту ткнул. На два пальца, от силы, и приложил-то… Оклемается. Я мокруху не леплю. Западло это. Ну чего… Давай раздербаним хабару.
        - Поделим, что ли?
        - Ну.
        - А где?
        - Да хоть вон там.- Капитан указал на круг света под тусклой лампочкой.- Сядем, вон, на скамейку и раздербаним.
        - А как делить будем?
        - По справедливости, само собой.
        - По справедливости - это как?
        - Ну как… Тебе сорок, мне шестьдесят.
        - Чего сорок?
        - Ну процентов.
        - Это почему так?
        - Потому, что я - вор, а ты - сявка. Вот и получается… Двадцать процентов тебе за наводку, двадцать за участие… Усек?
        - Это несправедливо!
        - А ты как хотел?
        - Поровну.
        - Ну даешь! Поровну. Да где это видано, чтобы вор делил навар с приблатненным поровну?
        - Я мазу надыбал.
        - И че? Если бы не я, так бы тебе твоя маза и корячилась. Ты, братан, спасибо скажи, что я тебе такой расклад выдал. Шестьдесят на сорок! Это для тебя лафа!
        Баня извлек из кармана подобранную у Добрынина монету с пятиконечной звездой, щелчком подбросил ее, поймал в кулак, разжал его и посмотрел.
        - Чего там?- спросил Капитан.
        - Орел!
        - Лафа,- повторил Капитан. Он открыл шкатулку. Куча монет тускло блеснула.- Ну че? Годится такой расклад? Делим - и ходу! Вот тебе еще серебро.- Он достал из кармана горсть талеров.- Дарю!
        - Не годится!- крикнул Баня.
        Он молниеносно выхватил из-за пазухи шило и вонзил его в сердце Капитана. Тот изумленно взглянул на напарника, но глаза его уже мутнели, и он рухнул навзничь… Шкатулка вывалилась из рук вора, золото и серебро рассыпалось по земле.
        - Не годится, не годится…- как заведенный, повторял Баня, собирая монеты назад в шкатулку.- Ты думал: я фраер? А я авторитетный… Авторитетный я, понял! И клал я на тебя!

6
        Возможно, читатель, занятый острыми коллизиями сюжета, уже позабыл о существовании главного персонажа нашего повествования. Пришло время напомнить о нем.
        Юра Скоков явился в горотдел милиции как самый обыкновенный законопослушный гражданин. До сих пор он бывал здесь лишь в качестве подозреваемого или обвиняемого. Короче, в качестве преступника. Он толкнул дверь, попал в полутемный вестибюль и огляделся. Все выглядело как обычно. Ряд жестких казенных стульев вдоль стены, морда дежурного за стеклом. Но даже запах, устоявшийся за десятки лет,- смесь ароматов сапожного крема, прокисших окурков и несвежей мочи,- показался ему новым и чуть ли не приятным. Скок, нужно сказать, толком не знал, к кому обратиться. Он шел по длинному коридору вдоль обшарпанных дверей и читал таблички на них. Одно имя показалось знакомым. На табличке значилось:
«Иван Матвеевич Колыванов. Уполномоченный по надзору».

«Колыванов,- мысленно повторил Скок.- Иван Матвеевич…»
        В памяти возник толстый краснолицый дядька с редкими усиками. Вроде ничего мужик. Зайти, что ли?
        Скок толкнул дверь и столкнулся именно с ним, краснолицым. Тот, видать, собрался покидать свой кабинет. На его кителе имелись погоны майора.
        - Извините,- пробормотал Скок и хотел уж выйти, когда краснолицый поймал его за рукав ковбойки.
        - Погоди, парень. Рожа твоя вроде мне знакома.
        - Понятно, знакома,- пробурчал Скок.
        - Ага, въехал. Ты - Юрка Скоков! Я тебя брал три года тому назад. Какими судьбами?
        - Откинулся вот… То есть освободился. А сюда пришел за документами. Паспорт хочу выправить.
        - Освободился, значит. Хорошо. Да ты садись.
        И когда Скок уселся перед заваленным бумагами письменным столом, Колыванов пристроился напротив, придвинул к нему пачку «Беломора»:
        - Рассказывай.
        - А чего рассказывать?- спросил Скок и закурил.
        - Чего делать надумал? Опять по карманам шарить?
        - Почему сразу по карманам?
        - Может, завязать хочешь?
        - Может, и хочу.
        - А остановился где?
        - У мамки в землянке.
        - На Карадырке? М-да. Не хоромы…
        - Это точно.
        - Так чего решил?
        Скок пожал плечами.
        - А вашу бражку мы того…- сообщил майор.
        - Слыхал.
        - Этот ваш, главный… Как его?.. Федул?.. Точно, Федул. Миронов Сергей Федорович. Он себя керосином облил… Или бензином. И запалил… Предъяву ему, видишь ты, кинули, будто стучит.
        - А разве нет?
        - Ну он и решил честного вора изобразить. А после его похорон мы всех и накрыли. И Голову, и Харю, и Кудрявого… Вилы, короче, им сделали. Так что, Скок, не с кем тебе по трамваям шастать.
        - Да понял я.
        - И отлично, что понял. А вот я никак не пойму: чего ты делать собираешься?
        - Не знаю еще.
        - Нужно к какому-то берегу прибиваться. Советую: кончай со старым, определяйся на настоящую работу.
        - Кто же меня возьмет? С двумя-то судимостями…
        - Возьмут. Главное, чтобы желание было.
        - Желание, может, и есть.
        - А куда бы ты хотел?
        - На макаронную фабрику.
        - Ты, браток, кончай дерзить. На макаронную фабрику он желает! А на мартен не хочешь? - Куда?!
        - На мартен. Поближе к горячему металлу. «В ту заводскую проходную, что в люди вывела меня».
        - Какой мартен?.. Я же ничего не умею.
        - Научишься. Не боги горшки обжигают. Пойдешь на печь, возьмешь в руки лопату и будешь кидать раскислитель.
        - Здоровье не позволяет.
        - Насильно, конечно, никого не заставляем,- равнодушно сказал Колыванов,- только, браток, в таком случае долго ты на свободе не задержишься. Опять на зону отвалишь.
        - Это еще почему?
        - Очень просто. Нынче у нас какая линия? Очистить город металлургов от разной нечисти. Ты поболтаешься-поболтаешься да и возьмешься за старое. Жить-то надо. Начнешь щипать. А мы тут как тут. И снова ты получишь пятерку и отправишься на лесоповал.
        - Надоело!
        - Вот и я говорю. А посему дуй на мартен.
        - Не возьмут меня.
        - Возьмут! Направление получишь. Начнешь работать. Комнату в общаге дадут. Словом, встанешь на ноги. Как паспорт оформишь, я распоряжусь, чтоб побыстрее все сделали, придешь ко мне, я дам бумагу, а там в отдел кадров и в цех. Все понял?
        Скок кивнул.
        - На аркане тебя никто не тащит, но советую подумать над моими словами. Поверь, в противном случае все будет, как я тебе рассказал. Карман - суд - лесосека. Жду тебя через три дня.

«А может, и вправду податься на завод?» - размышлял Скок, выходя из здания горотдела. Этот черт говорил с ним вежливо, можно даже сказать, по-отечески, однако в его словах прозвучала почти неприкрытая угроза. «Карман - суд - лесосека!» На лесосеку ой как не хотелось. В лагере он не раз думал о том, что неплохо бы завязать. Сейчас все обстоятельства подводили к этому. Но в цех тоже идти не хотелось. Скок прекрасно представлял, что такое колготиться у пылающей печи по восемь часов четыре смены подряд. Особенно летом! Семь потов с тебя сойдет, а воды будет выпито немерено. Ладно. Нужно вначале получить паспорт, а там видно будет. А чтобы получить паспорт, необходимо сфотографироваться. Ближайшая фотография находится на Правом берегу.
        Скок сел в трамвай и поехал на Правый.
        Имелся в Соцгороде один уголок, который горожане называли «немецкими кварталами». Действительно, дома, которыми был застроен этот район, несли на себе отпечаток западноевропейской архитектуры. Двухэтажные, с фасадами, отделанными диким камнем - плитняком, они образовывали маленькие уютные дворики, засаженные татарским кленом, по осени пламенеющим яркой листвой. Экзотики добавляли многочисленные арочки, лестницы, парапеты и даже бассейны, выполненные из того же дикого камня в стиле неоготика. Район строили в войну пленные немцы. Утверждали: именно ностальгические воспоминания о родной Германии заставляли их воспроизводить на уральской земле уголки Нюрнберга и Мюнхена. Однако ностальгия тут была ни при чем. Район проектировался еще до войны, и так уж получилось, что
«германские» фантазии архитекторов воплощали именно немцы.
        Нужно также заметить, что, хотя район и отличался «нездешней» живописностью, квартиры в «немецких» домах были неудобные, тесные, с крошечными кухоньками. Возможно, поэтому здесь было очень мало квартир на два-три хозяина.
        Публика в «немецких кварталах», как и в целом в Соцгороде, обитала самая разная. В ходе расселения сюда перебирались чуть ли не всем бараком. И нравы на первых порах мало чем отличались от барачных. Если гуляли, так всем домом. Случалось, выносили празднично накрытые столы во двор. Пели и плясали тут же, возле подъездов. Всем домом поминали и умерших. А если уж скандалили, то вопили на весь квартал.
        Особой криминальной обстановки не наблюдалось, однако уличные нравы, принесенные из бараков, процветали. Среди ребятни модно было устраивать драки «двор на двор». Бились жестоко. В ход шли дубины, кирпичи, пустые бутылки, железные прутья арматуры. Палили друг в друга из самопалов, именуемых «поджигами», швыряли заточенные электроды. Иногда в драках принимали участие и взрослые. Тогда приезжала милиция и стреляла в воздух из «наганов».
        Имелись в «немецких кварталах» и так называемые блатхаты - притоны, в которых собиралась уголовная и околоуголовная публика. Блатные держали себя тихо, стараясь не привлекать внимания, однако, случалось, одурев от водки и спертого воздуха, толпой вываливали во двор, становились в кружок и вели толковища, время от времени заканчивавшиеся ударом ножа. Но все это было в прошлом. К середине шестидесятых нравы смягчились, коллективные гулянки устраивали все реже и реже, а о драках «двор на двор» почти позабыли.
        Скок, хотя и жил на Левом берегу, до отсидки бывал здесь довольно часто. В основном он приезжал играть в карты. А играли здесь, случалось, по-крупному, выигрывая и проигрывая сотни рублей. На этот раз Скок топал сюда не столько перекинуться в картишки, сколько узнать последние новости.
        Одну из блатхат держал престарелый уголовник по кличке Дохлый, давным-давно отошедший от дел, однако знавший все о событиях, происходящих в блатном мире не только Соцгорода, но и всей страны. Дохлый жил в двухкомнатной квартирке на первом этаже, болел туберкулезом и был примечателен двумя обстоятельствами. Во-первых, он обладал феноменальной памятью, а во-вторых, в пищу предпочитал употреблять мясо собак, утверждая, что только благодаря собачатине он до сих пор жив.
        Скок постучал, и ему тотчас открыли, словно ждали его прихода.
        - А, Юрок,- обрадованно воскликнул стоящий на пороге Дохлый, ощерив в улыбке два ряда железных зубов.- Откинулся, выходит. Был базар за тебя. Ну проходи.
        Обстановка квартиры, в которой проживал Дохлый, вполне подходила под определение
«спартанская». Кроме застеленной ветхим одеялом кровати, на которой спал сам хозяин, имелись еще три койки, покрытые какой-то несусветной лоскутной рваниной. Кроме кроватей в одной из комнат стоял большой круглый стол на мощной, напоминавшей слоновью, ноге. Над столом висела голая электрическая лампочка. Из предметов роскоши на кухне присутствовал холодильник «Апшерон». В квартире стоял тяжелый кислый запах, напоминавший дух тюремной камеры. За столом сидели два юнца и лениво шлепали картами. Перед ними стояла почти полная бутылка дешевого портвейна, а на газете лежали плавленый сырок и надломленная булка.
        Скок поздоровался и сел на стоявший у стены табурет.
        - Вот, братва, это Юрок,- отрекомендовал Скока Дохлый.- Только «от хозяина».
        Парни с интересом взглянули на гостя.
        - Ну и как там?- спросил один.
        - Сходи, сам узнаешь,- засмеялся Скок.
        - Может, и схожу,- насупился парень. Был он круглолицый и с румянцем во всю щеку, что называется, «кровь с молоком».
        - В последнее время что-то много народу пришло «от хозяина»,- заявил второй, с испитым хмурым лицом.
        - А кто еще?- спросил Дохлый.
        - Какой-то Капитан объявился,- сообщил хмурый.- На пляже вчерась познакомились. Весь в наколках с башки до пяток.
        - Капитан?..- переспросил Дохлый.- Не знаю такого.
        - Он не наш… Залетный,- стал повествовать хмурый.- К Федулу, говорит, приехал. А Федул того… С копыт долой.
        - Говоришь, он Федула знает?..
        - Знал.
        - Ну да… Знал. Капитан, Капитан… Чего-то припоминается. Есть, кажись, такой вор. - Мы вчерась с утра на пляж подались,- продолжал рассказ хмурый парень.- Я, Геша…- он кивнул на румяного,- и Баня. Ну лежим, картишками шлепаем. Он идет. Разрисованный от и до! К нам подвалил и улегся рядом. Мы на него дыбанули. Видим, свой. Окликнули, он рядом упал. Ну… и все.
        - А че сюда не привели?- спросил Дохлый.
        - Он потом с Баней куда-то свалил.
        - С Баней? Этот Баня какой-то придурошный. Блатного из себя гнет…- Дохлый пренебрежительно усмехнулся.- Фуфло он…
        В дверь громко застучали, и Дохлый пошел открывать. В комнату вошел новый парень.
        - А вот и Баня,- глянув на вошедшего, сказал Геша.- Легок на помине.
        Скок с интересом взглянул на пацана. По виду совсем сопляк, лет шестнадцати, не больше. Белесые волосы, крысиная мордочка, щупленький, видать, от хронического недокорма. Таких Скок видел в достатке, да он и сам был из той же породы, хотя ел вдосталь, поскольку мать работала в столовой. Правда, питался всякими объедками, но собачатину, в отличие от Дохлого, пробовать не приходилось.
        - Здорово, кенты!- воскликнул вновь прибывший и пожал руки приятелям.
        Театральность приветствия рассмешила Скока.
        - Ты че лыбишься?- с некоторой угрозой спросил Баня.
        - Разве нельзя?
        - Кто таков? Почему не знаю?- повернулся Баня к хозяину квартиры.
        - Это свой. Юрка Скок. Только откинулся.
        - По какой статье чалился?- строго спросил Баня.
        - Ты разве участковый?- захохотал Скок.
        - Он щипач,- пояснил Дохлый.
        - Щипач…- в голосе Бани послышалось легкое пренебрежение.- По карманам, значится, тыришь…
        - А у тебя какая специальность?- насмешливо спросил Скок.
        - Баклан он,- в тон гостю заметил хозяин.
        - Я не баклан! Не баклан!!!- неожиданно заорал Баня.
        - Чего разбазлался. Ладно, не баклан. Ты - авторитетный вор,- оскалил ряд стальных зубов Дохлый.
        Все засмеялись.
        - Да, авторитетный!- Баня, казалось, не заметил насмешки.
        - А скажи, авторитетный, ты куда кореша дел?- спросил Дохлый.
        - Какого кореша? А-а, Капитана. Он из города свалил.
        Глаза у Бани забегали.
        - Почему свалил? Он же только прибыл.
        - Мы с ним одно дельце совместно провернули,- пояснил Баня.- Мокрое…
        - Мокрое?!- изумился Дохлый.- Кого же вы замочили?!
        - Кого надо, того и замочили! Только без базаров. Он-то свалил, а я пока тута.
        Присутствующие озадаченно молчали.
        - Чего притихли?- продолжал Баня.- Может, в картишки перекинемся? В буру или в очко… Ты как, щипач?
        - Его Скоком кличут,- недовольно пробурчал Дохлый.
        - Пускай Скок. Так как?
        - А отдача у тебя есть?- спросил Юра.
        - Отдача?! Да полные штаны!- Баня сунул руку в карман, извлек монету и бросил ее на стол.
        - Погоди, пацан, чего ты тут лепишь?- сказал Скок, разглядывая монету.- Это какая-то туфта. Я думал - рубль, а это, похоже, древность, да еще и дырявая. Ты ее где взял? У какой-нибудь бабайки с камзола срезал?
        - Не нравится эта, получи другую,- и швырнул на стол царский червонец.
        - Ого!- подался к столу Дохлый и подхватил монету.- Похоже, рыжая!
        - А ты думал! Я же говорю: на дело ходили.
        - И кого же обнесли?
        - Есть люди!
        - Ну ты даешь!
        - А вы не верили, что я деловой. Думаете, Саша Седов - лох, фуфлыжник?! Нет, братаны. Не в масть попали. Саша Седов нынче в авторитете. И кликуха у меня теперь вовсе не Баня, а Волк… Или лучше Тигр! Мазендеранский Тигр. Как в кино! На киче я еще не был! Это верно! Но разве деловой вор должен обязательно на киче париться? Нет, братаны! Дела на воле делаются. Настоящие дела!
        На улице резко заскрипели тормоза.
        - Ого, менты!- произнес Дохлый, бросив взгляд в окно.- Похоже, по нашу душу прикатили.- Он бросил быстрый взгляд на Баню.- Уж не за тобой ли, как там тебя?.. Мазендеранский Тигр, что ли?
        В дверь забухали крепкие милицейские кулаки. На пороге возникли двое в форме: молодой старший лейтенант с полевой сумкой в руке и солидных размеров старшина.
        - Ага,- довольно произнес старший лейтенант,- компания в сборе. Хорошо! И Баня тут. Отлично! Мы, Саша, как раз по твою душу явились. Дома у тебя побывали. Говорят: к Дохлому пошел. Ну Дохлого мы, конечно, знаем. Так чего, Баня, колоться будешь?
        - В чем колоться?
        - Да как же… Кто вчера вечером совершил налет на квартиру гражданина Добрынина? Да не один, а с недавно освободившимся из мест лишения свободы гражданином Селиверстовым. Монеты у него выкрали дорогие. Вон, одна на столе лежит. Никак золотая. Это хорошо. А потом ты, Саша, своего напарника убил. Видать, поделить награбленное не смогли.
        - Ничего себе!- произнес Дохлый.
        - Вот тебе и «ничего себе»,- сказал старший лейтенант.- Вот тебе и блатное братство! Из-за лишней копейки соучастника прикончить - это вам как?
        - Беспредел,- сообщил Дохлый.
        - По-вашему, беспредел, а по-нашему - убийство с отягощающими обстоятельствами. Давай-ка, Седов, выворачивай карманы. А ты, Сорокин, и ты, Ермолаев,- он указал на приятелей Бани,- понятыми будете.
        - Блатного пришить - это западло,- сделал вывод Дохлый.
        - Вот и я об этом же толкую,- сказал старший лейтенант.- А, Баня? Ты как? Понимаешь, чего натворил?! Тебя же в тюрьме свои на пики поставят.
        - Я не Баня,- гордо ответствовал Седов.
        - А кто же ты?
        - Мазендеранский Тигр!
        - Это как понимать?
        - Погоняло у него новое,- сообщил Дохлый.
        - Погоняло - это кличка? Очень красиво звучит. Ма-зен-деранский Тигр! Прямо как в индийском фильме. Ничего, тигр, в клетке по-другому запоешь. Гонор-то тебе пообломают. Выворачивай карманы.
        На стол была выложена горсть золотых монет.
        - Ага, шило!- удовлетворенно произнес старший лейтенант.- Орудие убийства гражданина Селиверстова. Ну что ж. Будем писать протокол…
        Примерно через час Скок вышел из квартиры Дохлого и только тут обнаружил, что в кулаке у него зажата серебряная монета, которую он вначале принял за металлический рубль. Он отошел подальше от места событий и стал разглядывать монету. Она была явно старинной, довольно красивой, и Скок решил повесить ее на ключи. Правда, ключей пока не имелось, но чем черт не шутит, возможно, они вскорости у него появятся.
        Уже вечерело, когда он вернулся в землянку. Мать отсутствовала, но дверь была не заперта. На печи, завернутая в обрывок ватного одеяла, стояла сковорода с жареной картошкой, приправленной салом. От запаха еды у Скока немедленно потекли слюнки. Он слазил в погреб, достал молоко, налил из бидончика в эмалированную кружку, сел за стол и разом смолотил почти всю картошку. Потом сыто рыгнул, потянулся… Спать было еще рано. Скок закурил, потом вышел из землянки и уселся на скамейку возле калитки.
        Красный шар солнца опускался за горизонт. Было тепло и тихо. Где-то в розовеющих небесах заливался запоздалый жаворонок. Лениво брехала соседская собака. Скок курил и размышлял. Все как будто складывалось благоприятно. Во всяком случае, пока. Блатных в городе, считай, не осталось. Сегодняшнюю пацанву, которую он повстречал у Дохлого, в расчет, конечно же, принимать не стоит. Значит?.. Значит, нужно прибиваться к какому-то берегу. С работой у него как будто выстраивается. Правда, в отделе кадров он еще не был, но, скорее всего, его возьмут на завод, поскольку имеется направление. С жильем? Тоже, надо думать, решится. Пока придется перекантоваться у матери, а потом дадут койку в общаге. Словом, жизнь налаживалась.
        Он вспомнил виденное и слышанное сегодня. Вспомнил про неведомого Капитана. Надо же! Только освободился и по глупости пропал. И кто его убил? Придурок малолетний, который даже параши не нюхал. Возможно, и его, Скока, ждет нечто подобное, не завяжи он вовремя. Сама судьба подсказывает…
        Скок внезапно вспомнил про монету, полез в карман, достал дырявый кругляш, щелчком подкинул его в воздух. Монета крутнулась несколько раз и упала в пыль. Скок покосился на нее, но подбирать не стал. На кой она ему? Пускай валяется. Глядишь, какой-нибудь пацан отыщет.
        Он достал новую папиросу и прикурил ее от старой.
        А ведь за эту монету кого-то кокнули, пришло ему в голову. И, скорее всего, не в первый раз. И вообще, этот серебряный кружок, похоже, разного повидал на своем веку. Негоже разбрасываться подобными вещами. Счастья не будет.
        Скок нагнулся, поднял монету и стал ее разглядывать, насколько позволял сумрачный свет. Звезда… А в центре глаз. Надписи какие-то не по-русски… Интересно, что они значат?
        Скоку вдруг показалось: в глазу зажглась крохотная красная точка, однако он догадался: отблеск закатного солнца. Действительно, точка тут же пропала. Скок снова сунул монету в карман и пошел спать. Он оставил входную дверь в землянку незакрытой, чтобы было посвежее, и улегся на кровать. Заснул он не сразу; лениво перебирал в памяти последние события, пока не сделал вывод, что все вроде бы идет нормально.
        Как только Скок получил паспорт, он, не мешкая, отправился в отдел кадров. Встретили его без особой радости, но нотаций читать не стали. Чувствовалось, за него замолвили слово, и посему никаких бюрократических проволочек не наблюдалось. Так же безо всяких разговоров он получил место в общежитии и тотчас переехал туда. Ни он, ни мать при расставании слез не пролили, тем более что Скок обещал регулярно навещать ее.
        Публика в общежитии была разной. По большей части, конечно же, молодые ребята-работяги, приехавшие в Соцгород из ближайших городков и деревень. Встречались и тертые парни, некоторые, видать, как и Скок, вернувшиеся из заключения. Юрка с первого взгляда вычислял таких, да и они понимающе смотрели на него. Однако Скок ни с кем из подобной публики не сблизился. Он знал: в общаге играют в карты, а то, что здесь пили, видел достаточно наглядно, однако пока участия в этих мероприятиях не принимал. По правде говоря, Скок сильно уставал. Помахай-ка лопатой восемь часов подряд! Поэтому, вернувшись со смены, он тут же падал на кровать. Особенно в первое время Юра спал по десять-двенадцать часов. Поест в столовой - и на боковую. И в бригаде он до сих пор особой дружбы ни с кем не завел. «Здорово» - «Здорово». Вот, пожалуй, и все общение. До сих пор его не покидало некое почти неосознанное удивление. Как это он, вор с несколькими судимостями, вкалывает в горячем цехе? Машет лопатой, слушает разговоры работяг о том, кто как провел выходной, про рыбалку, про отдых на садовом участке, про посадку картофеля…
Поначалу это смешило его, потом оставляло равнодушным и, наконец, стало немного интересовать. Нельзя сказать, что работа нравилась ему. Она была действительно тяжелой. Даже тяжелее, чем на лесоповале. Там хоть свежий воздух, а здесь?.. Огонь со всех сторон! Чуть забудешься, сдвинешься с привычного места, и волосы трещат от жара. Однако за эту работу платили приличные деньги. И, главное, он свободен. Он может в любое время бросить лопату и написать заявление на расчет. Такими, или подобными им, мыслями Скок оправдывал смену ориентиров и переход в разряд «мужиков». Пока что такая жизнь его устраивала. Серебряную монетку он прицепил к кольцу, на котором имелось два ключа: ключ от комнаты в общежитии и ключ от ящичка в душевой.
        Однажды при входе в общежитие он столкнулся со старым знакомым, кличка которого была Фофан. Тот щипал в бригаде Федула, потом откололся, стал работать самостоятельно, но скоро сел. По слухам, его сдал Федул, однако доказательств на этот счет не имелось. Фофан был со Скоком примерно одного возраста, но сел в первый раз. Теперь Фофан выглядел настоящим франтом. На плечи его был накинут куцый пестренький пиджачок, украшенный значком «Мастер спорта СССР». Асфальт мели расклешенные клетчатые брюки, а довершали великолепие двухцветные черно-желтые штиблеты фасона «Манхэттен».
        - Здорово, Скок!- приветствовал Юру Фофан. С потного лица весело взирали наглые голубые глаза.
        - Здорово.
        - Слыхал про тебя. Говорят, в рабочий класс подался. В сталевары вроде…
        - Ты что-то против имеешь? - Да нет, понятно. Это я так.
        - А ты чем промышляешь?- спросил Скок.- Все по карманам щипешь?
        - Какое щипешь? Нынче карманка не в моде. Я сейчас по другому полю гуляю.
        - По какому же?
        - По шпилевому.
        - Это в карты, что ли? - Ну. Я на киче с одним битым каталой чалился, вот он меня и надрочил. Короче, я теперь сам шпилю.
        - И как? На «мастера спорта» тянешь?
        - На «мастера», возможно, и нет, а на перворазрядника уж точно! А может, и на
«кандидата в мастера».
        - И на хлеб хватает?
        - Скажешь! И на хлеб, и на маслице… В натуре, не жалуюсь.- Фофан похлопал себя по карманам.- Знаешь что, Скок, давай в кабак смотаемся. Посидим, потолкуем. Я башляю.
        - Я на свои привык сидеть. А ты, я смотрю, даже ботать стал как лабух.
        - С кем поведешься. Ладно, пополам. Я на свои шпилевые, ты на свои пролетарские.
        - Мне сегодня в ночную смену,- соврал Скок.
        - До ночи еще далеко. Пивка попьем…
        Они медленно шли по улице, постепенно спускаясь вниз. Фофан вцепился в Скока и никак не хотел его отпускать. Он все канючил и канючил, призывая выпить за блатную жизнь, за веселые денечки.
        - Слушай, отвали!- наконец не выдержал Скок.- Надоел со своим кабаком!

«А лучше бы ты сдох, зараза!» - в сердцах подумал он.
        И тут случилось донельзя странное происшествие.
        Они приблизились к перекрестку. Перпендикулярно их пути проходила трамвайная линия, по которой как раз шел вагон. Внезапно Фофан бросился вперед, словно захотел боднуть трамвай. Дальше Скоку показалось, что он видит кино, и не просто видит, а сам присутствует в нем. Время замедлило ход и стало тягучим, словно резина. Фофан, не разбирая дороги, лез под самые колеса трамвая. Скок увидел расширенные от ужаса глаза вожатой, ее разинутый в вопле рот. Девушка резко повернула ручку реверса влево, заскрежетали колеса, но было уже поздно. Вагон медленно, словно нехотя, ударил Фофана по корпусу, опрокинул и смял тело, переехал его и только тогда остановился. Фонтан крови брызнул из-под днища вагона, залив мостовую. Завопили, завизжали на разные голоса многочисленные прохожие, заскрипели тормоза проезжавших мимо автомобилей.
        Скок остолбенело взирал на происходящее. Толпа, напиравшая сзади, притиснула его почти к самому трамваю, но во что превратился Фофан, он не видел. Лишь неестественно вывернутая нога в роскошном башмаке торчала из-под вагона. Белая, как мел, вагоновожатая беззвучно открывала и закрывала рот.

«Как же такое может быть? Как же может?..» - мысленно повторял Скок. Только что человек шел рядом с ним, нес разную чепуху, и вдруг его не стало. Как же такое может быть?

7
        А теперь настало время вновь вернуться к профессору Севастьянову. В высшей степени странная и запутанная история, случившаяся на улице Красных Галстуков, не давала ему покоя. Не имелось ни малейшей ниточки, за которую можно было потянуть, чтобы замаячил хотя бы маленький лучик надежды на возможность разобраться. Но не таким человеком был Сергей Александрович. Как уже отмечалось, его исследовательское рвение доходило до фанатизма. Никто не заставлял Севастьянова заниматься всяческими таинственными случаями. Однако он видел в их расследовании, а главное, в разоблачении свой долг. Долг перед обществом, перед государством и перед собой, не зря несущим высокое звание советского ученого. Так несколько высокопарно рассуждал профессор Севастьянов, объясняя самому себе, чего ради он копается во всяческом дерьме.
        Чем больше размышлял Сергей Александрович над событиями в доме №2 по улице Красных Галстуков, тем сильнее у него возникало убеждение, что все случившееся там - чистейшей воды мистификация. Только кем она устроена, а главное, для чего? Вот на эти вопросы ответа пока не находилось.
        А происходили ли события на самом деле? Да, происходили! Севастьянов обнаружил неопровержимые доказательства: борозды на полу квартиры от двигавшейся мебели, ложку, закатившуюся под батарею, раздавленную картофелину, сохранившиеся после поспешной уборки следы общего разгрома. Имитировать подобное, скорее всего, невозможно. Да и многочисленные свидетели, подтверждающие факт полтергейста, вряд ли могут столь организованно, а главное, убедительно врать. Нет. Тут что-то другое. Для начала: кому это нужно? Старуха Копытина глупа. Ей и в голову не придет устроить что-то подобное. Соседи? А им зачем? Девочка? Физически она, конечно, организовать такое не сможет. А если все-таки сможет? Она рассказывала о какой-то монете, будто бы найденной на кладбище. Монета, по словам ребенка, волшебная… Но это же полный бред! Хотя история с ней - единственная зацепка в этом темном деле. Хорошо бы выяснить ее дальнейшую судьбу, а если возможно, и увидеть саму монету.
        И Севастьянов стал действовать. Для начала он отыскал этого Вову Пушкарева, к которому перешла монета. Мальчик не отрицал: она действительно некоторое время была у него, а потом он ее поменял. На что? О! Обмен получился, можно сказать, замечательный! Даже невероятный. Известный коллекционер Добрынин отвалил за монету кучу древних талеров. Мальчик показал эти самые талеры Севастьянову. Даже на взгляд неспециалиста в нумизматике талеры стоили кучу денег. С какой стати знаток монет мог дать за одну, пусть даже очень редкую, такое богатство?
        Севастьянов задал этот вопрос Пушкареву.
        Вова пожал плечами:
        - Даже не знаю, что ответить… Просто мне очень захотелось…
        - Чего захотелось?
        - Ну… получить за нее побольше.
        - Понятно. И старик Добрынин пошел тебе навстречу?
        - Ага.
        Севастьянов и раньше кое-что слышал о Добрынине, в частности о его крайней скупости.
        - С трудом верится,- высказал он свои сомнения,- что Добрынин дал тебе такую кучу старинного серебра за одну монетку.
        - И притом дырявую,- добавил Вова.- А хотите увидеть эту монету?
        - Каким же образом? Ведь ты говоришь, у тебя ее уже нет?
        - Я перевел ее изображение на бумагу. Куда же я листок этот засунул? Кажется, в
«Географию».
        Вова достал учебник и стал перелистывать страницы.
        - Вот она.- Он протянул Севастьянову листок с изображением монеты.- Правда, красивая?
        Профессор некоторое время изучал изображение монеты. Ничего особо примечательного он в ней не находил. Звезда и какие-то надписи. Кажется, на латыни.
        - Можно я заберу?- спросил он.
        - Да, пожалуйста. Все равно я не знаю: с чего вдруг старик Добрынин так расщедрился?
        - Вот видишь… Сам же понимаешь: обмен получился неравноценный. Как думаешь, почему так произошло?
        - Видели бы вы его глаза, когда он разглядывал ее. Словно у сумасшедшего,- задумчиво произнес Вова.- Мне кажется, что дед в ту минуту отдал бы мне все, попроси я у него.
        - Серьезно?
        - Мне так показалось. Я просто нахальничать постеснялся.
        - Но чем ты это объясняешь?
        - Не знаю,- немного подумав, сказал Вова.- Честное слово, не знаю. Он как под гипнозом был.
        - Кто же его загипнотизировал?- не отступал Севастьянов.- Уж не ты ли?
        - Нет. Я таким вещам не обучен… А других людей рядом не было. Только жена его… Может, какой-то предмет его загипнотизировал. Та же монета… Я читал в «Науке и религии» про такие случаи. Если долго смотреть на что-нибудь блестящее, можно впасть в транс.
        - В транс?- удивленно переспросил Севастьянов. Его изумило, что мальчику известны подобные слова.
        - Ну да. В транс. Это когда человека загипнотизировали. Но в данном случае никто его специально не гипнотизировал. Это все монета… Ее работа.
        - Ты так считаешь?
        - А что еще? Я с Мартыном Мартыновичем Добрыниным и раньше общался. Никогда он так себя не вел. Чтобы за дырявую денежку столько отвалить. Это же уму непостижимо! Как это можно объяснить? Да только гипнозом! Кстати, через пару дней после этого Мартына Мартыновича ограбили… Все монеты увели. И жену убили…
        - Не может быть!
        - Совершенно точно. Все мальчишки знают. Некоторых уже вызывали в милицию. Допрашивали…
        - А сам-то Добрынин жив?
        - В больнице вроде лежит. Его, говорят, пытали.
        - Где он жил… Этот самый коллекционер?
        Вова сообщил адрес, и Севастьянов направился туда. Он решил выяснить все подробности. Дело принимало вовсе необычный оборот.
        Стоя перед дверью, за которой проживал коллекционер, Севастьянов безрезультатно жал на кнопку звонка. Он уже собрался уходить, но тут отворилась соседняя дверь, и в образовавшуюся щель выглянуло старушечье личико.
        - В больнице-то сам,- сообщила бабка.- А Маруся в могиле…

«Это она про жену говорит»,- догадался Севастьянов.
        - А в какой больнице?..
        Выйдя из подъезда, Сергей Александрович задумался. Что делать дальше? Плюнуть на эту смутную историю, попахивающую уголовщиной, и отправиться восвояси или все-таки отыскать Добрынина и поговорить с ним? Но пустят ли к нему?
        Он вдруг вспомнил, что знает главврача больницы, в которой нынче пребывает коллекционер. Можно обратиться к нему за помощью. Этот доктор - свой человек в обществе «Знание», читает лекции по вопросам брака и семьи. Севастьянов не раз собственноручно выписывал ему путевки. Скорее всего, он не откажет. И наш герой зашагал в больницу.
        - Как же, как же!- после взаимных приветствий воскликнул главврач, звали его Борис Абрамович.- Есть у нас такой больной. Жертва, так сказать, эксцессов уголовного мира. Вы в курсе этой истории?- И он рассказал о налете на квартиру Добрынина, особо напирая на живописные подробности пытки Мартына Мартыновича и убийства его жены.- Лежит в отдельной палате. Только поговорить вам вряд ли удастся. Он все время в забытьи. Бредит время от времени. Вообще говоря, я думаю, он того… умом тронулся. Немного оклемается, мы консилиум соберем, пригласим психиатра… Нужно решать, где ему место. Возможно, стоит провести курс лечения в психиатрической клинике.
        - А о чем он бредит?- спросил Севастьянов.- Должно же быть что-то основное. Суть его содержания, так сказать…
        - Я, честно говоря, не в курсе. Бредит и бредит… Можно у сестер спросить.- Он поднял телефонную трубку: - Соедините со Святославом Александровичем. Святослав? Кто у тебя при Добрынине состоит? Ну да, при этом коллекционере. Свиридова? Пришли ее ко мне. Да. Прямо сейчас.
        Через пару минут в кабинет главврача вошла немолодая плотная дама, облаченная, как и все в этом заведении, в хрустящий халат немыслимой белизны.
        Она вопросительно посмотрела на главврача:
        - Вызывали, Борис Абрамович?
        - Да, Глафира Тимофеевна. Вот товарищ интересуется нашим больным Добрыниным.
        - Из милиции?
        - Нет, в частном порядке. Ты не помнишь, о чем в бреду толковал этот Добрынин?
        Сестра прищурилась и взглянула в потолок.
        - Я от и до, конечно, не знаю, но бормотал, это точно! Про жену свою покойную, как будто… Но не горевал, а наоборот…
        - То есть как, наоборот?
        - Вроде радовался, что ее… того.
        - Радовался ее смерти?!
        - Ну да! Кричал: «Дождался, дождался, что Маруську пришибли!»
        - Вот даже как!- усмехнулся главврач.- Ничего себе, любящий муженек!
        - И еще про монеты что-то такое…- подумав, сообщила сестра.- Вроде: «Черт с ними… новые насобираю… Одну только жалко».
        - Одну,- встрепенулся Севастьянов.- Какую это одну?
        - Про какую-то дырявую толковал… со звездой.
        - Ну что, Сергей Александрович, доволен?- спросил Севастьянова главврач.
        - Вроде того. Ну а посмотреть на него можно? На Добрынина этого…
        - Покажи ему Добрынина,- приказал главврач сестре.
        - А поговорить с ним?
        - Он в беспамятстве,- сообщила Глафира Тимофеевна.- Поэтому не удастся. Глядеть глядите. Только что в этом толку?
        Главврач вручил Севастьянову собственный халат, и вот он уже шел по длинным коридорам, наполненным больными в застиранных пижамках, следом за сестрой.
        - Вот его палата,- сообщила Глафира Тимофеевна.- Один лежит… Любуйтесь на здоровье.
        Сергей Александрович распахнул дверь и увидел лежащего на кровати старика, похожего на отощавшего крота. Старик спал.
        - Кстати,- сказала сестра.- Этих-то нашли.
        - Кого?- не понял Севастьянов.
        - Ну этих. Которые его квартиру обчистили.
        - Неужели?!
        - Точно. На другой же день и словили. Парнишка какой-то и обчистил. Да не один, а с напарником. Потом они принялись делить награбленное, да, видать, не поделили. Ну, парнишка своего друга шилом угостил. Прямо в сердце попал. Насмерть, конечно! Такие вот дела.
        - Откуда вы знаете?
        - У нашей сестры, Истоминой Вали, муж в милиции работает. Он и рассказал.
        - А награбленное?- быстро спросил Сергей Александрович.
        - Монеты-то? Изъяли.
        Общественный статус Севастьянова был таков, что он водил знакомство не только с врачами, но и с милиционерами. Услышав, что монеты у вора отобрали, он захотел немедленно убедиться в этом и понесся в милицию, которая, кстати, находилась совсем рядом. Довольно скоро он сумел отыскать концы и нашел нужного человека, который был в курсе событий, связанных с ограблением коллекционера Добрынина. Звали этого человека Игорь Лукич Ланцов. Был он капитаном и к тому же недавним учеником Севастьянова. Поэтому в отношении Сергея Александровича у Ланцова до сих пор сохранился студенческий трепет. Встретил он профессора с величайшим почтением, однако, когда речь зашла об ограблении Добрынина, он заговорил почти официальным тоном.
        - Зачем это вам?- спросил Ланцов.- Вы разве были знакомы?
        - Не то чтобы очень,- неопределенно ответствовал Севастьянов.
        - Тоже монеты коллекционируете?
        - По правде говоря, нет.
        - Тогда почему интересуетесь?- В голосе Ланцова слышалась почти неприкрытая подозрительность.

«Рассказать ему все?- соображал Севастьянов.- Нет. Пожалуй, все не нужно. Хватит и кое-каких деталей».
        - Вы же знаете, я занимаюсь антирелигиозной деятельностью,- многозначительно сообщил Севастьянов.- Публикую в газетах и журналах статьи по этим вопросам.
        Ланцов солидно кивнул.
        - Так вот. В коллекции Добрынина имелась одна монета… Не монета даже, а талисман, с которым связаны некие магические церемонии. Словом, я очень бы хотел на него взглянуть. А он, насколько я знаю, похищен. Так вот. Я в курсе, что вы задержали воров и изъяли у них награбленное. Хотелось бы, если это, конечно, возможно, взглянуть на изъятые монеты.
        - Ага,- сказал Ланцов.- Вот теперь ясно. Ну что ж… Взглянуть, я думаю, можно. - Он открыл стоявший за спиной сейф и извлек оттуда деревянную шкатулку с резной крышкой.- Вот оно, золотишко.- Ланцов придвинул шкатулку к Севастьянову.- Все тут. Можете смотреть. Вообще-то, этот самый Добрынин еще тот тип. Когда мы приехали, он заявил, что похитили только коллекцию, о которой все знали. Но если только коллекцию, то почему его пытали? Во всяком случае, с его слов, речь шла именно о пытках. Тут же, как подтверждение, валялись электрические щипцы для завивки. Ни о каком золоте речи не шло. Но потом у нас появились сомнения. В стене был обнаружен тайник. Словом, все указывало, что золото все-таки имелось. Так оно и оказалось. Примерно через час после ограбления был обнаружен труп одного из налетчиков, некоего Селиверстова, недавно освободившегося из мест заключения. Беглый осмотр трупа показал: убили его шилом. Рядом с трупом мы нашли несколько монет. Все стало ясно. Оставалось только отыскать второго грабителя, он же - убийца. Селиверстов был не местный, а о Добрынине мог знать только житель города.
Подключили осведомителей. Выяснилось: Селиверстова видели в компании одного окрестного хулигана по кличке Баня. Задержать этого Баню было уже делом техники. При задержании мы изъяли часть награбленного, остальное нашли у Бани дома. Как выяснилось, они не смогли поделить добычу, вот Баня и прикончил своего напарника. В карманах убитого Селиверстова мы обнаружили десятка два серебряных монет.
        - А что говорит по поводу золота Добрынин?
        - Тут тоже странность. Ничего не говорит, поскольку не в состоянии. Сначала, когда мы приехали, он вел себя вполне разумно, хотя и пребывал в шоке. Отвечал на вопросы… Что интересно: нам показалось - смерть жены не только его не потрясла, а как бы…- тут Ланцов сделал паузу,- обрадовала, что ли. Во всяком случае, особо он не горевал. Мы решили, что это результат шока. Но потом у Добрынина неожиданно случилась горячка. У него помутилось сознание, и, по-моему, он до сих пор пребывает в подобном состоянии. Ладно, смотрите…
        Севастьянов открыл крышку. Шкатулка почти доверху была наполнена монетами. Сверху лежало несколько крупных серебряных талеров. Сергей Александрович выгреб талеры и стал их внимательно изучать. Ничего похожего на дырявую монету с пятиконечной звездой не наблюдалось. Он отложил серебро и стал перебирать золотые монеты, обратив внимание на их видовое разнообразие. Но и среди золота того, что он искал, не обнаружилось.
        - Нету здесь,- удрученно произнес он.
        Ланцов пожал плечами.
        - Я так и думал. Остальные монеты у Добрынина дома. Вернее, не у него, а у соседки на хранении.
        - Может, там еще поискать?- задумчиво произнес Севастьянов.
        - Она вам не покажет,- сказал Ланцов.- Запретили ей. Без представителя власти и соваться туда не стоит.
        - Так, может быть, посодействуете?
        - Хорошо. Я дам вам человека и напишу записку. В его присутствии и посмотрите. Только, я думаю, там тоже нет того, что вы ищете.
        Севастьянов и сам понимал: Ланцов, скорее всего, прав. Но для очистки совести он все же решил хотя бы бегло взглянуть на коллекцию. Вскоре он шагал к дому Добрынина в сопровождении молоденького сержанта. Увидев милиционера и прочитав записку, соседка без разговоров вытащила откуда-то наволочку, наполненную монетами. Сержант тут же ушел, и Севастьянов остался один на один с соседкой. Та молчала, только сверлила пришельца бдительным взглядом.
        Сергей Александрович вывалил добро на стол. Глаза разбежались от обилия старинных и современных дензнаков. Никогда в жизни он не видел такого количества монет: серебряных, медных, никелевых и алюминиевых… И не только круглых, но и квадратных, шести- и восьмигранных, с дырками посередине, да и просто кусочков металла неправильной формы, с оттиснутыми на них письменами. Здесь имелись даже фарфоровые деньги, выпускавшиеся в Германии в двадцатые годы, когда там свирепствовала инфляция. Севастьянов перебирал монеты, и его не покидало ощущение, что все те миллионы, а может, и миллиарды людей, некогда касавшихся этих монет, оставили на них незримые следы своих пальцев, отметины своих душ.
        Соседка Добрынина сидела тут же за столом и зорко следила за манипуляциями Севастьянова. Очевидно, она опасалась, что стоит ей отвернуться, незваный гость сунет несколько монет в карман. Сергея Александровича раздражало столь пристальное внимание, однако он продолжал копаться в куче монет. Но даже близко похожую на описанную Наташей и Пушкаревым так и не сыскал.
        Проковырялся он больше часа, потом поднялся из-за стола, молча развел руками и направился к выходу. Соседка шла следом и чуть ли не подталкивала Севастьянова в спину.
        Выйдя из подъезда, Сергей Александрович присел на скамейку и задумался. «Монета бесследно исчезла. Но ведь она существовала! Куда же могла деться? Может, обронили? Попробуем восстановить ход событий. Ограбив Добрынина, эти уголовники решают разделить добычу. При дележе возникает ссора. Один бросается на другого и убивает его. При этом монеты рассыпаются. Убийца кое-как собирает рассыпанное и бежит домой. Значит, монета могла быть просто не замечена им. Но потом появляется милиция и тщательно обшаривает пространство возле трупа. Все найденное при этом я видел в кабинете Ланцова. Монета со звездой в шкатулке не присутствовала. А дальше? Этот убийца на другое утро задержан милицией. У него изымают награбленное. Но не мог ли он спрятать часть монет? Скорее всего, не мог. Ланцов сказал: изъято практически все. Значит? Значит, монету, как не представляющую ценности, он мог подарить, проиграть… Да просто выбросить. Нет. Выбросить - это вряд ли. С какой стати он стал бы разбрасываться добычей? Тут что-то другое. Интересно, где его задержали? Стоит выяснить. А для этого нужно снова бежать к Ланцову».
        - Не нашли?- спросил капитан, который по-прежнему сидел в своем кабинете.
        - Увы,- удрученно промолвил Севастьянов.
        - На кой она вам сдалась, эта монета?
        - Я же говорил: не монета это вовсе, а талисман.
        - Пускай талисман… И что из этого?
        - Мне нужно ее увидеть.
        Ланцов завел глаза в потолок и усмехнулся.
        - И чем же я могу помочь?- после паузы спросил он.
        - Устройте мне встречу с этим грабителем.
        - Это невозможно.
        - Почему?
        - Что вы как маленький?! Седов - преступник. И не только грабитель, но и убийца. Ему как минимум лет пятнадцать светит. Он на все пойдет, чтобы сбежать. Лишний раз из камеры его извлекать крайне опасно. А тут вы. И о чем же его спросите? Где такая-то монета? Да их там тысячи. Неужели вы думаете, он запомнил какую-то конкретно? Очень сомневаюсь! Да и начальство спросит: с какой стати я без особой надобности таскаю этого Седова на допрос? Вот завтра вызову его вполне официально, сниму показания, а заодно спрошу о монете. Кстати, как она выглядит?
        - Большая, серебряная, дырявая… Звезда на ней отчеканена. А в центре звезды - человеческий глаз.
        - Глаз… Понял. Хорошо, узнаю. А сегодня, уж извините, Сергей Александрович, при всем моем уважении к вам, устроить встречу с преступником я никак не могу. Так что потерпите до завтра.
        - Понял. А скажите, где проживал этот Седов?
        - Домой к нему идти хотите? Не советую. Там настоящая трущоба. И семейка у него самая что ни на есть уголовная. Старший брат расстрелян, средний сидит… Мать - алкашка. Что вы ей скажете? Да она вас прибьет.
        - А все-таки?
        - Экий вы упорный. Живет этот Седов… вернее, жил недалеко от бани. Поэтому и кличут его соответственно - Баня.- И капитан сообщил адрес.- Дом щитовой, двухэтажный… Самая грязная дверь их.
        - А арестовали его при каких обстоятельствах?
        - Задержали Седова на квартире у другого уголовника, кстати, он живет совсем рядом. Эта квартира - своеобразный притон. Пьют там, в карты играют… Этот Седов, видимо, собирался именно играть, потому как на столе лежала колода карт и одна золотая монета. Кроме хозяина, его величают Дохлым, в квартире присутствовали еще три человека: два парня - приятели Седова, как их там…- Капитан раскрыл лежавшую перед ним картонную папку с надписью «Уголовное дело».- Ага, вот!.. Геннадий Сорокин и Михаил Ермолаев. Оба - такая же шушера, как и Седов. Стучатся в тюрьму. И присутствовал еще один… Ну этот и вовсе матерый уголовник. Юрий Скоков, кличка Скок. Только что освободился. Но, говорит, с прошлым завязал, устраивается на завод. Уж не знаю: стоит ли верить? Можете записать и их адреса. Но встречаться с этой шатией все же не советую. Мерзавцы, каких мало. Вы с ними только неприятностей наживете.
        Обрадованный открывшимися перспективами поиска монеты, Сергей Александрович покинул милицию и решил немедля навестить мамашу означенного Седова, известного также как Баня, но внезапно почувствовал, что устал. Весь день он пробегал по разным учреждениям и частным квартирам, ничего не сыскал, однако надежды не терял. Но на сегодня, пожалуй, хватит. Завтра с утра он вновь продолжит поиски.
        Нужно отметить: профессор Севастьянов по своему социальному статусу являлся холостяком. Имелась некогда жена, молоденькая, но весьма хищная аспиранточка, которая прилепилась к нашему герою в надежде, что он поможет ей сделать кандидатскую. Но как только она получила требуемое, немедленно бросила Сергея Александровича и уехала из города в неизвестном направлении. Спустя полгода он получил по почте судебный лист, выданный Приволжским районным судом города Саратова, в котором извещалось, что брак гражданина С. А. Севастьянова с гражданкой С. С. Донцовой расторгнут. С тех пор Сергей Александрович больше не женился. Жил он один в двухкомнатной, сплошь заполненной книгами уютной квартирке. Раз в неделю являлась женщина, ходила на рынок, наводила порядок, стирала белье, а иной раз исполняла и другие пожелания Севастьянова, однако на большее не претендовала. Поэтому он был свободен. Абсолютно свободен! Ничто не мешало Севастьянову заниматься наукой и разными околонаучными изысканиями.
        Сергей Александрович явился домой, приготовил традиционную яичницу-глазунью с докторской колбасой, напился сладкого чая и улегся на диван, подложив под голову подушку. Он развернул свежий номер «Науки и религии», наткнулся на статью про разоблачение мнимых чудес, происходивших в Оптиной Пустыни, пробежал глазами несколько абзацев и отбросил журнал. Читать не хотелось. Севастьянов задумался. Да правильно ли он поступает, пытаясь раскрыть тайну злосчастной монеты? Допустим, он ее отыщет. И что потом? Проверит, действительно ли монета является волшебной? Каким же это образом? Бред! Ни в какие чудеса Севастьянов не верил. Тогда зачем она ему? Но ведь интересно! Что-то же вызвало события на улице Красных Галстуков. Что?! Девочка утверждает: хотела оживить сонное царство… Хотела оживить… Монета была найдена на кладбище… Ну и что? А потом за нее этот мальчишка Пушкарев получил целую кучу старинного серебра… Почему Добрынин так расщедрился? Знал ее истинную ценность? Или способ применения? Дальше. На квартиру этого Добрынина неожиданно совершается налет. В результате гибнет его жена. Но коллекционер, как
заметил капитан Ланцов, не только не расстроен, он даже вроде бы рад. Больничная сестра цитировала его слова: «Дождался, дождался, что Маруську убили». Следующие в цепочке - бандиты, которые обчистили Добрынина. Они не смогли поделить награбленное, в результате один убивает другого. Причем матерого громилу убивает мальчишка, который и в тюрьме-то никогда не бывал. Опять: почему? Что значит: не смогли поделить? Ведь в уголовном мире, насколько он знает, достаточно жесткие законы… Словом, если посмотреть на цепочку событий, начиная с происшествия на улице Красных Галстуков, несколько под другим углом, все они в той или иной степени кажутся странными.
        Ну и пускай кажутся, заметил внутренний голос, тебе-то какое дело! Мало ли на свете странных вещей. И потом, ты противоречишь самому себе. Всю жизнь утверждал: чудес не бывает. И вдруг готов в них поверить?
        - Я не утверждаю,- произнес Севастьянов вслух.- Я просто допускаю их вероятность.

«Совсем спятил»,- произнес внутренний голос.
        Следующим утром наш герой подкрепился теми же продуктами, какими он ужинал вчера, и, размышляя о плюсах и минусах яичной диеты, направился на розыски квартиры Седова. Ориентир был достаточно примечательный - баня. Вот туда-то Севастьянов и подался.
        Щитовой дом, в котором проживал Седов, выглядел вполне обычно. Единственным отличием являлось высокое деревянное крыльцо, продвигаться по которому без некоторой сноровки казалось опасным. Ступени ходили под ногами, словно готовы вот-вот переломиться, а одну ступеньку уже постигла подобная участь, и ее нужно было перепрыгивать.
        Когда Севастьянов преодолел это препятствие и проник в дом, его тут же оглушил запах. Воняло здесь так, что у профессора неожиданно закружилась голова. Происхождение и состав запаха не поддавались определению, однако отчетливо прослеживались ароматы отхожего места, неисправной канализации и многолетней внутристенной плесени. Судя по запаху, дом гнил не один десяток лет.
        Севастьянов огляделся. Ряды дверей, казалось, уходили в бесконечность. Явился ли этому причиной насыщенный испарениями полумрак, господствовавший в коридоре, или у нашего героя, вследствие воздействия экзотических флюидов, внезапно помутился разум, сказать было трудно, однако Севастьянову почудилось: он попал в ад, где за каждой дверью представлена своя разновидность вечных мук. Однако подобное нелепое чувство тут же прошло, уступив место сомнению в правильности собственных действий. Но профессор не привык отступать. Поэтому он медленно двинулся вдоль дверей в поисках самой непрезентабельной.
        - Чего ищете?- услышал он за спиной молодой женский голос и обернулся.
        Перед ним стояло взлохмаченное существо в едва застегнутом халатике. В руках существо держало таз с мокрым бельем.
        - Где тут Седовы живут?- спросил Севастьянов.
        Существо указало дланью куда-то вперед и произнесло:
        - В девятой.
        Дверь с таким номером выглядела действительно весьма живописно. Некогда она была обита дерматином. Теперь же дерматин не то расползся от старости сам, не то был изрезан вдоль и поперек опасной бритвой, причем из дыр, словно бороды гномов, торчали клочья грязной ваты.
        Севастьянов постучал по косяку. Никто не ответил.
        - Ну чего тарабаните?- услышал он все тот же глас.- Заходите без стука. Люська дома.
        Он толкнул дверь и очутился в полутемной комнате, где присутствовал столь сильный аромат водочного перегара, что он даже заглушал исконный запах гнили. Окна были задернуты какими-то немыслимо грязными шторами, и в полумраке Севастьянов вначале разобрал только две кровати и круглый стол посередине. Он немного отодвинул одну из штор. Стало светлее. Глазам профессора открылся следующий натюрморт. На столе стояло несколько пустых бутылок, валялись корки хлеба и огрызок соленого огурца, похожий на обрубленное ухо. На одной из кроватей кто-то спал. Профессор приблизился. На кровати лежал именно тот, кто извергал из себя духовитую волну перегара: абсолютно нагая женщина лет пятидесяти, едва прикрытая лоскутным одеялом. Вид голой гражданки был настолько отвратителен, что Севастьянова едва не стошнило. Преодолевая отвращение, профессор легонько дотронулся до плеча спящей и попытался потрясти ее. Женщина замычала, но глаз не открыла, а только всхрапнула. Сергей Александрович потряс ее сильнее. Эффект был тот же. Поняв, что здесь он вряд ли чего добьется, Севастьянов покинул комнату и, кое-как преодолев
коварное крыльцо, поспешно вышел на улицу. Давешняя молодка развешивала белье.
        - И чего?- спросила она, взглянув на профессора.
        - Да ничего,- отозвался тот.- Спит она.
        - Пьянющая,- скорее констатировала, чем спросила молодка.- А чего вам от нее нужно? Посношаться желаете? Так и я могу в этом деле помочь.
        Вначале Севастьянов даже не понял значения глагола «посношаться», но когда до него дошло, он столь яростно замотал головой, что казалось, она находится на шарнире. Потом он почти бегом помчался прочь от этого странного дома. Сергей Александрович не мог представить, что подобные заповедники самого низменного пьянства и разврата могут иметься в его городе, истинном детище социализма. Но они имелись, и с этим нельзя не считаться.
        Севастьянов достал из кармана пиджака бумажку, на которой были начертаны оба адреса квартир, которые он собирался сегодня посетить. Оставался еще один. Но стоило ли туда идти? Возможно, там он столкнется с еще более дикими нравами. Однако пунктуальная натура профессора требовала четкого исполнения поставленных задач. И он, можно сказать, через силу поплелся в поисках второго адреса.
        Дом, который был ему нужен, выглядел вполне цивилизованно. Что-то западноевропейское проглядывало в его облике. Стрельчатые окна подъездов, отделка диким камнем придавали дому несколько готический вид. Это обстоятельство тут же отметил наблюдательный глаз Севастьянова. Он слышал о «немецких кварталах», но доселе бывать ему здесь не случалось. Искомая квартира находилась на первом этаже. Профессор постучал, вначале довольно робко, но потом посильнее, однако ему никто не ответил, и он толкнул дверь, которая немедленно отворилась. Севастьянов шагнул через порог и огляделся. Здесь было пусто, только у стены стояла пара разбитых мужских башмаков.
        - Есть кто дома?!- громко произнес Сергей Александрович.
        - Сюда иди,- услышал он откуда-то сбоку и пошел на голос.
        На кухне за столом сидел мужчина неопределенных лет в линялой сиреневой майке и свежевал собаку. И стол, и пол были залиты кровью. Отвратительное зрелище вызвало у профессора новый позыв к рвоте. Желудок заходил ходуном. И только глубокий вдох поставил его на место.
        - Здорово!- весело произнес «мясник».- Ты кто?
        - Сергей Александрович,- представился Севастьянов.
        - Из ментовки, что ли?
        - Нет, я не из милиции… если вы имеете в виду именно милицию. Я по другому вопросу.
        - А я вот собачку потрошу,- сообщил хозяин квартиры.- На обед и на ужин…
        - Вы что же, есть ее будете?!- опешил Севастьянов.
        - А как же! Любимая моя закуска. На суп, правда, не тянет. Вонючая больно. А на жареху - самое то! С уксусом, лучком да чесночком - пальчики оближешь. И пельмешки можно слепить. Вкуснятина, доложу тебе.
        - Я не знал, что собак едят,- сообщил несколько обескураженный Севастьянов.
        - Еще и как! Ты прикинь: мясцо на базаре - два рублика, а то и два с полтиной. Да где ж такие бабки взять? А тут - даром. По улицам бегают, заразы. Поймал - и на сковородку. Так чего тебе надо, мил человек?- внезапно сменил тему хозяин, не прекращая своего занятия.
        Севастьянов взглянул на испачканные кровью руки, ловко орудующие ножом, представил, что они так же сноровисто могут и человека отправить на тот свет, и, превозмогая тошноту, сказал:
        - Я пришел навести справки по поводу недавнего инцидента, случившегося в вашей квартире.
        - Чего-чего?!- изумился хозяин.- Инцидента?.. Какого еще инцидента?!
        - Арестовали здесь одного голубчика.
        - Так ты все же из ментовки…
        - Я профессор педагогического института и руководитель местного отделения Всесоюзного общества «Знание»,- твердым тоном сообщил Севастьянов и достал удостоверение.
        - Профессор?!!- Хозяин вытаращил на пришельца глаза.- Вот профессоров здесь отродясь не водилось. Тут одна шпана околачивается. Босота всякая…
        - И среди них некий Седов,- заметил Сергей Александрович.
        - Седов?
        - Баня.
        - А, этот… Да бывал, бывал… И чего тебе из-под него надо?
        - Меня интересуют обстоятельства его ареста. - Зачем тебе? Ты же не из ментовки.
        - Надо.
        - А раз надо - ставь пузырь, тогда и колоться буду.
        - Пузырь - это водку?
        - Точно. Ее, голубушку.
        Севастьянов немного подумал. Хозяин квартиры неторопливо продолжал потрошить пса. «Придется пойти ему навстречу»,- решил Сергей Александрович.
        - А где тут у вас водку продают?- спросил он.
        Хозяин охотно объяснил, и профессор направился в гастроном. Как оказалось, водка стоила 2 рубля 87 копеек. Об этом факте профессору сообщила удивленная продавщица. Севастьянов купил бутылку, возможно, первый раз в жизни. Он совершенно не пил, а если уж слишком настойчиво предлагали, едва пригубливал налитую рюмку. Взяв бутылку, он повертел ее в руках, зачем-то встряхнул, потом принялся изучать бело-зеленую этикетку. В голову ему пришло следующее соображение: водку обычно закусывают. Но чем? Об этом он спросил продавщицу. Та и вовсе вытаращила глаза на странного покупателя.
        - Да чем придется,- сообщила она.- Колбасой, сыром, картошкой жареной… Консервами можно. Вон, в рыбном отделе купите «леща в томатном соусе», а на улице у бабки зеленого лучка. Да хлебушка не забудьте… А вы что, гражданин, неужели никогда водки не пили?- изумленно спросила продавщица.
        Сергей Александрович отрицательно покачал головой.
        - Вот бы мне такого мужика,- вздохнула женщина.- А коли не пили, так зачем бутылку взяли?
        - Нужно же когда-нибудь попробовать,- отшутился профессор.
        Он купил рекомендованные продукты и пошел к потрошителю собак. По дороге он размышлял, что сегодня удалось узнать много нового о жизни простого люда в родном городе.
        К приходу Севастьянова хозяин закончил свое занятие. На кухне было прибрано, на столе стояла кастрюля, из которой торчали задние лапы несчастного животного.
        - А, это ты,- обрадовался пожиратель собак.- А я думал, не придешь. Купил пузырь? Молоток! И закуску? И вовсе центровой. «Лещ в томате»… И лучок! Ну ты, в натуре, уважил! Так пойдем в залу.
        - Садись, гостюшка,- промолвил он, ставя перед Севастьяновым граненый стаканчик.
        - Я пить не буду,- твердо произнес профессор.
        - А я тогда рассказывать не буду,- спокойно заявил хозяин, ловко раскупорив бутылку и налив сначала гостю, а потом себе.- Ну давай, братан, за знакомство! - Он выпил и принялся хрустеть луком.- Нет, так дело не пойдет. Или пей, или уматывай.
        Севастьянов поднял свой стаканчик, зачем-то понюхал его содержимое, потом стал пить обжигающую горло жидкость мелкими глотками, как чай.
        - Ну ты даешь, фраер!- захохотал хозяин, следивший за действиями гостя.- Закусывай, закусывай…
        Сергей Александрович подцепил алюминиевой вилкой прямо из банки кусок леща и отправил его в рот, а дальше, по примеру хозяина, взял луковое перо, потом хлеб… Хлеб оказался свежий, почти теплый. Вкусно было невероятно. «Почему же я раньше никогда не покупал «леща в томатном соусе»,- размышлял Севастьянов.- Нужно будет прихватить две-три банки».
        - Тебя как звать?- спросил хозяин.
        Севастьянов назвался.
        - А меня Дохлым,- сообщил тот.
        - Дохлый - это кличка?
        - Ну….
        - А по имени?
        - Иван.
        - А отчество?
        - Ему еще и отчество подавай. Ну, Федорович. Так чего же тебе надо, Серега?
        - Про Седова расскажите.
        - Это про Баню-то? А чего про него толковать? Урод, он и есть урод.
        - В каком смысле урод?
        - Да в прямом. Своего брата, блатного, замочил. Не за хрен собачий. Барахло, видишь ты, поделить они не смогли.
        - Барахло - это монеты?
        - Ну да!
        - Нет, вы, Иван Федорович, пожалуйста, с самого начала давайте…
        - Чего тебе давать?
        - Как все происходило.
        - Покаместь выпьем.
        - Я больше не хочу.
        - А я не хочу рассказывать.
        - Тогда наливайте.
        - Вот и ладненько. Только по отчеству меня не величай. Я к этому не привык. Можешь просто Иваном, а лучше - Дохлый. Так чего тебе про Баню рассказать?
        - Про тот день, когда его арестовали. Как пришел? Что делал?
        - Пришел обыкновенно. Хотя не то чтобы обыкновенно, а с понтами. Залетел, как к себе домой, чмошник сраный, и с ходу: «Я - блатной, я - блатной!»
        - Что значит: блатной?
        - Ну деловой - по-другому. Вор, короче. Вот. Заскакивает он, а у меня в сей пор еще люди сидели. Два евоных кореша, этого, значит, Бани, и еще один. Скок кликуха. Баня на этого Скока наехал. Кто такой?! Почему не знаю?! Одним словом, вел себя как коренной. Сучий потрох! Я говорю: это свой блатной кореш. Недавно
«от хозяина», поэтому ты его и не знаешь. И вообще, падло, чего ты тут варежку разеваешь? У него три ходки, а у тебя ни одной. Да я, орет, сам деловой! Вчерась мокруху слепил. Какую мокруху? Чего ты туфту гонишь? А это вы видели? Достает из штанов монету - и хлоп на стол! Ну монета и монета.
        - Вы мне, пожалуйста, переведите,- попросил Севастьянов.- Что, например, значит «от хозяина»?
        - Из лагеря освободился.
        - А «мокруху слепить»?
        - Убить кого-нибудь.
        - Теперь понятно. И про монету поподробнее, если можно. Какая она была? Серебряная, золотая?..
        - Вроде скуржавая.
        - Скуржавая - это как?
        - Ну серебряная.
        - А не золотая?
        - Нет, рыжую он потом достал. Когда в карты предложил сыграть. Скоку и предложил. А тот ему: «Отдача у тебя есть?» Вот Баня тогда и вытащил золотой. А тут менты!
        - Менты - это милиция?
        - Само собой. Увидели рыжье. Ага, говорят, это ты, Баня, квартиру обнес? И подельника мочканул?! Ну вообще, молодец. Вилы тебе, фраер бацильный. Свои же и кокнут. Поскольку ты вора авторитетного замочил.
        - А с монетой что?
        - С монетой? Так менты ее с собой забрали.
        - Нет, не с золотой, а с серебряной?
        - И ее, наверное, прихватили.
        - У них ее нет.
        - А ты откуда знаешь?
        - Своими глазами изъятое видел.
        - Так ты все ж таки, выходит, мусор?
        - Я не из милиции, а профессор физики. Меня эта монета интересует. Может, она у вас осталась? Завалилась куда-нибудь?
        - Куда тут заваливаться,- оскалил железные зубы Дохлый.- Видишь: шаром покати.
        - Куда же она делась?
        - Вот не знаю! Прихватил, надо думать, кто. Пацанята эти… Постой. Вспомнил! Ее Скок в руках вертел. Точно, Скок! А потом менты ввалились… Видать, Скок ее в карман и сунул. И вместе с ней свалил. У него она. Зуб даю, у него!

8
        Отгремели гудки автомобилей и звонки трамваев, отшумели, отвизжали и отахали зрители и постепенно разошлись. Наконец, подъехали хмурые граждане, извлекли из-под вагона останки Фофана, погрузили в катафалк и куда-то увезли. Движение возобновилось. Даже лужа крови была смыта с асфальта струей из поливальной машины. Словом, уже через час на перекрестке почти ничего не напоминало о случившемся происшествии. Лишь одинокий черно-желтый штиблет фасона «Манхэттен» валялся на обочине проезжей части, возле решетки водостока.
        Но Скок все еще не покинул места трагедии. Еще загодя он вылез из волнующейся толпы, прислонился к витрине обувного магазина, находившегося поодаль, и оттуда наблюдал за происходящим. Он никак не мог понять: почему так получилось?
        За свою пускай и относительно короткую, но насыщенную событиями жизнь Скок не раз сталкивался со смертью. На лесосеке, совсем рядом с ним, упавшее дерево раздавило человека; на пересылке один заключенный зарезал другого из-за неправильно сказанного слова; аоднажды зимой у него на глазах под лед провалился трактор вместе с трактористом. Но все это были самые обычные, характерные для тамошней ситуации смерти. А здесь?.. Почему это ни с того ни с сего Фофан сам залез под трамвай? Никто его нарочно не толкал. В угнетенном состоянии он не пребывал. Наоборот, Фофан нагло демонстрировал свое процветание и успех. И вдруг такой финал!
        Нелепо и в высшей степени невероятно. Скок готов был поклясться самому себе, Фофан залез под трамвай самостоятельно. А может, вдруг пришло на ум, вовсе не самостоятельно, а по чьей-то злой воле. Но чьей?! Он вдруг вспомнил последнюю минуту своего общения с Фофаном. Тот так ему надоел со своими приставаниями на предмет посещения ресторана, что Скок не только послал его подальше, но и мысленно пожелал ему смерти.
        И пожелание немедленно исполнилось!
        Разве это не странно? Более того, не страшно?!
        Но, возможно, это простое совпадение? Ничего подобного со Скоком раньше не происходило. Фофан, безусловно, не первый, кому Скок мысленно, а то и вслух, желал смерти. Ну и что?! Эти дурацкие пожелания не только не сбывались, но очень скоро и вовсе выветривались из памяти.
        По большей части уголовники - народ не суеверный. Встречаются, конечно, типы, верящие в сглаз, в приметы и в прочую чушь. Однако Скок был не из их числа. Конечно, по камерам и в лагерях болтают всякое. Слышал он побасенки об оживших трупах, о привидениях, о мести мертвецов своим убийцам, но относился к этим рассказам как к занимательным, но абсолютно фантастическим историям. Лишь однажды он соприкоснулся со сверхъестественным.
        В ту пору он отбывал срок далеко на севере, в уединенном лесном лагере, вдали от всякого жилья. Отсюда не бегали. До ближайшей железнодорожной станции было пятьсот километров, а вокруг простиралась дремучая тайга да топкие болота. Только лесовозы сновали туда-сюда по разбитой дороге. Но на лесовозе не спрячешься. А посему режим был вполне терпимый. Однажды Скока и еще одного пожилого заключенного, которого все звали дядя Боря, послали на дальнюю делянку, за десять километров от лагеря, где бригада лесорубов «гнала кубометры». Стояло короткое северное лето, и, поскольку каждый день топать туда и обратно в такую даль было невмоготу, ночевали лесорубы в палатках, под присмотром двух конвойных. Скоку и дяде Боре поручили доставить бригаде продукты и тут же возвращаться назад.
        После того как хлеб и консервы были сданы из рук в руки «бугру», Скок и дядя Боря подались назад в лагерь. Шли молча, лишь отмахивались от надоедливой мошки березовыми ветками.
        - Я тут чалился еще при Усатом,- неожиданно заметил дядя Боря.
        - При каком Усатом?- не понял Скок.
        - При Сталине.
        - Ну и как?
        - Тогда режим не в пример строже был,- сообщил дядя Боря.- Особо при Одуване.
        - Кто это - Одуван?
        - Начальник лагеря майор Одуванов. Зверюга, каких поискать! Чуть что, стрелял. Шаг в сторону - побег. И бах в лоб из шпалера! С десяток зэков таким макаром на тот свет отправил. А однажды человек двадцать в побег ушло. Так их нагнали и всех как одного на месте положили.
        - И кто же бежал?- спросил Скок.- Воры?
        - Нет, солдаты.
        - Суки, что ли?
        - Какие суки!.. Бывшие военнослужащие. Был тут такой Пикунов. Тоже майор в прошлом. Вот он и подбил на побег фронтовичков. Разоружили они конвой, захватили пару автоматов - и в тайгу. Дураки! Куда бежали, зачем?.. Ну, тут неподалеку их и накрыли. Место то прозывается Долина Смерти.
        - Первый раз слышу.
        - Молод ты еще. И вот что я тебе скажу, пацан: они и сейчас там.
        - Кто они?
        - Убиенные, само собой. Кто еще…
        - Ну ты даешь, дядя Боря!- засмеялся Скок.- Как же они там могут быть? Ведь их же убили.
        - Не веришь - можешь сам убедиться. Пошли туда…
        - Далеко, наверное?
        - Через хребет перевалить, и мы там.
        - Не тянет.
        - Испугался?
        - А чего мне бояться?
        - Ну так поканали?
        - Чего там делать?!
        - Сам убедишься, что они до сих пор там.
        - Ладно, черт с тобой, дядя Боря. Идем.
        Они свернули с дороги, по которой ездили лесовозы, и через некоторое время вышли на едва заметную тропу, которую Скок вряд ли бы заметил, не будь с ним дяди Бори. Тропа понемногу поднималась вверх, и вскоре Скок заметил одну странность. Идти было чрезвычайно легко, поскольку складки подъема образовывали нечто, напоминающее ступени. У Скока возникло впечатление, что ступени эти созданы искусственно. Но когда и кем? А главное, для чего?
        Дядя Боря, несмотря на свои годы, карабкался по скалам довольно легко. Скоку казалось: старик испытывает удовольствие от восхождения. Скок же, напротив, уже жалел, что согласился топать неведомо куда, неведомо зачем… Он в общем-то представлял, что увидит. Выбеленные солнцем и ветрами человеческие кости - вот и все зрелище, которое их ожидало.
        Наконец они вскарабкались на гребень горы, и взгляду Скока открылась лежащая под ногами небольшая долина почти круглой формы. Через нее протекал маленький, но бурный ручей и уходил куда-то под скалы.
        - Вот она,- торжественно произнес дядя Боря.- Долина Смерти!
        - И что дальше?- спросил Скок.
        - Спустимся?
        - Зачем?
        - Ты своими глазами должен увидеть…
        - Кости?
        - Не только кости.
        В тоне старого зэка было нечто, заставившее Скока последовать за своим провожатым. Впрочем, и спускаться тоже оказалось легко. Те же пологие, покрытые бело-зеленым ковром морошки ступени, что и раньше, вели вниз.
        Скок спускался и никак не мог понять: какого черта притащились сюда беглецы?
        - Это когда было?- спросил он у дяди Бори.
        - Чего?
        - Побег этот… В какое время года они из лагеря смотались?
        - Летом, само собой.
        - И куда путь держали?
        - А кто их знает!
        - Непонятно.
        - Вот и мы между собой толковали о том же. С какой стати они ноги сделали, а главное, куда направлялись? И на кой хрен сюда забрели?
        Зэки спустились с горы и подошли к ручью. Здесь лежали довольно приличные глыбы гранита, видимо некогда скатившиеся с вершин.
        - Вот тута они и упокоились,- сообщил дядя Боря и перекрестился.
        Только сейчас Скок разглядел лежащие в траве человеческие кости. Костей было довольно много, хотя целиком разглядеть картину не представлялось возможным из-за густых зарослей трав и низкорослых кустарничков.
        - Ну и чего?- спросил Скок.- Дальше-то?..
        - Ты о чем?
        - Ну как же… Ведь ты толковал, они вроде как живые.
        - Я не говорил, что живые. Я сказал: они здесь.
        - Ладно, здесь. Но где?
        - А ты прислушайся.
        Скок замер. Стояла абсолютная тишина. Не слышно ни птиц, ни шороха ветра… Даже цвирканье кузнечиков куда-то исчезло. И вдруг он услышал слабый, но непрерывный звон. А может, и не звон, а тончайший писк, идущий непонятно откуда, словно его рождало неуловимое движение воздуха.
        - Звенит,- сообщил он.
        Дядя Боря приложил палец к губам.
        Скок вновь напряг слух. Звук чуть усилился, и теперь ему казалось: звон или писк складывается из множества голосов, словно тянущих некое непрерывное унылое песнопение. Он даже стал различать отдельные голоса, тщательно выводящие тоскливые рулады.
        Скок потряс головой. Странные звуки не прекратились. Напротив, они стали как будто слаженнее, а вой постепенно превращался в нечто вроде мелодии. Казалось, многоголосый хор исполняет похоронный марш. Скоку внезапно стало жутко.
        - Мотаем отсюда!- хрипло произнес он.
        - Погоди, это еще не все,- хитро улыбаясь, сообщил дядя Боря.
        Он поднял с земли осколок кварца, сверкнувший на солнце, словно кусок сахара.
        - Вот, смотри.- С этими словами дядя Боря бросил камень в сторону лежащих костей. К изумлению Скока, кварц не упал на землю, а словно завис в воздухе. Скок протер глаза. Камень висел над костями, подрагивая, словно ему не давал упасть мощный поток воздуха, шедший снизу. Непонятный звук вдруг прекратился, оборвался, словно певшим неожиданно зажали рты.
        - Смотри на камень,- прошептал дядя Боря.
        Скок, как завороженный, тупо уставился на парящий в воздухе кусок кварца. Вначале он ничего не узрел, но вскоре глаза стали различать едва заметные тени, кружащие вокруг него. Тени, словно синеватый табачный дымок, тонкими языками поднимались от земли кверху, переплетались между собой, кружились и внезапно пропадали. Звуки снова появились, только на этот раз они словно рождались в мозгу Скока. Он слышал едва различимый смех, точно крохотные серебряные колокольчики звенели где-то далеко-далеко, на краю радуги.
        Неожиданно камень упал, и все сразу же прекратилось. Голоса исчезли, а мир снова наполнился шорохом трав и жужжанием насекомых.
        - Все!- сказал дядя Боря.- Концерт по заявкам окончен.
        - Что это было?
        - То самое.
        - Чего то самое?
        - Я же говорил. Они тут гнездо свили. Духи, значится. Обитают в этом месте. Но, похоже, здесь и раньше люди бывали. И жертвы приносили. Поскольку костей тут, в траве, много больше, чем если бы только двадцать голов положили. Место, значится, особое. Духам тут раздолье.
        Скок хотел посмеяться над болтовней дяди Бори, но только что виденное не давало повода для веселья. Как все объяснить? Он не знал и поэтому решительно повернулся и зашагал назад.
        - Ты куда?- услышал Скок за спиной.
        - Куда-куда… Да подальше от этой чертовщины!
        Скок старался не вспоминать о посещении Долины Смерти, а вскоре и вовсе позабыл о странных событиях, объяснить которые он не мог. Только когда на глаза ему попадался дядя Боря, в памяти всплывал ясный жаркий день, смутная тишина и кусок искрящегося на солнце кварца, висящий в воздухе.
        Наступил июнь. Погода стояла жаркая, а возле печи был и вовсе ад. Поэтому выходной бригада, в которой трудился Юрий Скоков, решила провести на природе. Оттянуться, что называется, по полной программе. Было решено закупить горячительные напитки, закуску и поехать на выработки, благо это место находилось совсем рядом с городом и было почти безлюдно.
        Выработками назывались заброшенные песчаные карьеры, лежащие неподалеку от цементного завода. Карьеры давным-давно забросили, и посему их заполнила вода, а берега заросли кустарником. Извилистые протоки выводили на широкие плесы, непроходимые прибрежные кустарники, напоминавшие тропические мангровые джунгли, сменялись маленькими песчаными пляжиками, окруженными с двух сторон камышовыми зарослями. На выработках гнездились многочисленные водоплавающие, а также громадные камышовые луни, употреблявшие этих самых водоплавающих в пищу. В чистейших неглубоких водах, кроме многочисленной рыбьей мелочи, вроде окуней, чебаков и густеры, водились довольно крупные лини и щуки. Словом, для любителя рыбалки или, скажем, подводной охоты тут был рай!
        Выработки начинались возле пригородного поселка под названием Ново-Савинка и тянулись на многие километры в разные стороны, ограниченные с одной стороны железнодорожной линией, а с другой - руслом реки Урал. Местные жители косили между протоками высокую сочную траву, ставили, где возможно, сети и плетенные из лозняка верши, именовавшиеся мордами, а по осени охотились на уток. Но обычно здесь царило полное безлюдье.
        Группу отдыхающих из мартеновского цеха возглавлял сварщик Анатолий Иванов, невысокий кругленький парень с вечной улыбочкой на масленом личике, любитель подводного плавания. Он неоднократно бывал в этих местах и утверждал, что ничего лучше для культурного отдыха в окрестностях Соцгорода не существует. Когда Толе напоминали о Соленом и Банном озерах, излюбленных местах загородного досуга горожан, он только отмахивался.
        - Там все зас…о!- заявлял любитель уединенных мест и в некотором роде был прав.
        Короче говоря, народ решил ехать отдыхать на выработки. Утром, после ночной смены, восемь человек, в том числе и Скоков, предварительно закупив выпивку и снедь, весело галдя, сели в расхлябанный автобус, шедший до Ново-Савинки. Доехав до конечной остановки, они вышли на окраине поселка, миновали два последних дома и двинулись по пыльной грунтовой дороге, ведомые Ивановым. Скок, бывший здесь впервые, недоуменно вертел головой. Ничто не предвещало водных просторов и райских кущей. По одну сторону тянулось железнодорожное полотно, по другую - гряда низких, заросших только-только заколосившимся ковылем холмов. Туристы прошли метров пятьсот, потом Иванов напротив одиноко стоявшей трансформаторной будки свернул вправо и двинулся по тропинке в сторону холмов. На гребне холма компания остановилась, Толя широким жестом обвел окрестности и гордо произнес:
        - Пришли!
        Действительно, перед ними, насколько хватало взгляда, расстилалось пространство, представлявшее собой соединяющиеся друг с другом неширокие, но длинные и извилистые озерца, заросшие по берегам непроходимым кустарником. Над озерцами парил, едва заметно двигая крыльями, пепельно-серый лунь.
        - Ну как?- спросил Толя.
        Народ выразил умеренное одобрение и поинтересовался: где тут можно расположиться?
        - За мной!- скомандовал Толя.
        Они протопали по гребню крутого холма, вернее, давней песчаной насыпи еще минут пять и вышли на заросшую невысокой травой поляну.
        - Здесь!- заявил Толя.
        Скоку понравилась краткость и напористость выражений Иванова. А по внешнему виду не скажешь о командирских задатках.
        Несколько притомившийся народ - как-никак позади ночная смена - оживился. На траве были разостланы одеяла, махровые полотенца, старые покрывала. На них мгновенно появились бутылки с водкой и вином, трехлитровые банки с пивом, газированная вода, а также закуски: вареная картошка и копченая колбаса, яйца, сваренные вкрутую, зеленый лук, плавленые сырки, консервы (в том числе и пресловутый «лещ в томатном соусе»), пирожки с капустой и с повидлом, болгарское
«лечо» и томатный сок.
        Звякнули стаканы, забулькала жидкость…
        После того как выпили по первому, а потом и по второму разу, каждый занялся тем, что ему было по вкусу. Самый старший в компании, сталевар Степан Тимофеевич Галушко, снял ватник, с которым он всю дорогу, несмотря на жару, не желал расставаться, лег на него, подложил под голову клеенчатую сумку и тут же захрапел. Толя Иванов надел маску, ласты, подхватил ружье для подводной охоты и ринулся в глубины вод. Энергетик Анвар Садыков на скорую руку соорудил из припасенных загодя снастей удочку и отправился рыбачить. Но большинство пошло купаться.
        Разделся и Скок.
        В их компании имелся один тип по имени Коля Табунов, молодой развязный парень, недавно окончивший техническое училище, но уже, как и Садыков, работавший энергетиком. В последнее время он терся около Скока, хотя тот и не понимал, что ему нужно. То в столовой примостится у стола, за которым Юра обедал, то в душевой займет кабинку рядом с ним. Да и в трамвае не раз подсаживался на свободное место. Скок не обращал на него внимания, считая сопляком.
        В бригаде, кроме сталевара Галушко, никто не знал о Юриных судимостях. Он сам их не рекламировал, а ребята лишних вопросов не задавали. В душевой все видели его татуировки, однако выводы, во всяком случае вслух, никто не делал.
        И вот теперь Табунов стоял рядом со Скоком и нагло разглядывал татуировки, словно видел их в первый раз.
        - Клевая наколка,- сказал он, тыча пальцем в Кота в сапогах, играющего на гитаре.
        Скок смерил нахала пренебрежительным взглядом.
        - Тоже такую хочу,- капризно заявил Табунов.
        - Так сделай.
        - Не знаю, к кому обратиться.
        - И я не знаю…
        - Но тебе же кто-то наколол?
        - Мне там накололи, где тебя не было,- презрительно произнес Скок.
        - Так ты сидел?
        - Сидел.
        - И по какой статье?
        - А тебе зачем?
        - Так… Интересно.
        - Ну, допустим, по 144-й.
        - Ага. Кража.
        - Ты, я смотрю, осведомленный.
        - Уголовный кодекс почитываю.
        - Зачем это тебе?
        - Ну…- Табунов неопределенно взмахнул рукой.- Может, когда и пригодится. Мне блатная жизнь нравится. Песенки, там… «По тундре, по стальной магистрали…» Романтика!
        - Какая там романтика!.. Романтика в море, в тайге, в космосе.
        - Шутишь?
        - Да нет… Какие шутки! Я шутить не люблю и тебе не советую.
        - Отшиваешь?
        - Да хотя бы… Чего ты под ногами путаешься? Блатная жизнь ему нравится! Чего ты о блатной жизни знаешь?!
        Табунов искоса взглянул на Скока, но ничего не ответил. Он еще немного потоптался рядом, потом отошел.

«Да и хрен с ним,- произнес про себя Скок.- Придурок!» Он вдруг вспомнил Баню. Тот тоже изображал из себя блатного. И чего? Замочил своего же кореша! Ни за что ни про что. И этот такой же. Романтику ему подавай. А придет на зону, понюхает парашу, и вся романтика слетит в один момент. Еще как себя поставит, а то и опустят…
        Скок плескался в мелкой воде, но злоба на этого Колю все не отпускала. Нужно еще выпить. Так он и сделал.
        Приложился к стакану и Табунов. Водка, казалось, только раззадорила парня. Поглядывая в сторону Скока, он вдруг гнусаво затянул: «На Колыме, где тундра и тайга кругом, среди заросших елями болот тебя я встретил, тогда с подругою сидевших у костра вдвоем…»

«Для меня старается»,- понял Скок, вслушиваясь в знакомые слова.
        - «Шел крупный снег и падал на ресницы вам,- завывал Табунов.- Вы северным сияньем увлеклись…»
        - Эй, Колька, ты чего это разорался?- спросил, обернувшись к парню, Садыков.- Про какую-то Колыму поешь… Ты откуда такие песни знаешь?
        - Заглохни, Анварка. Не мешай балдеть. Я еще и не так могу! «Я не папина, да я не мамина…- неожиданно сменил он музыкальную тему.- Я на улице росла, меня курица снесла…»
        - Вот дает!- захохотал Садыков.
        - Потому как я тоже не пальцем делан и кое-что повидал,- сообщил Табунов.- А то тут некоторые из себя гнут… Наколки блатные имеют… За кражонку вшивую получили трешник… И туда же… Авторитета изображают…

«Вот гнида!- рассвирепел Скок.- Дать ему, что ли, по рогам?»
        - Заткнись, сопляк!- неожиданно вмешался в разговор доселе дремавший Степан Тимофеевич Галушко.- Чего это ты тут расчирикался? «Кое-что повидал…» Чего же это такое ты повидал? Мамкину титьку? Ты даже армии не нюхал, а туда же… Норов показываешь. Слазь лучше в воду. Охладись маленько.
        - Я не сопляк!- обидчиво воскликнул Табунов.
        - Вали, вали…- Степан Тимофеевич поднялся со своего ложа.- Эй, Юрка, давай-ка примем,- позвал он Скока.
        - И мне налейте,- сказал Табунов.
        - Тебе же сказали: вали! Со старшими он пить вздумал. Хотя почему и нет.- Степан Тимофеевич плеснул в стакан газированной воды и протянул парню: - На, лакай!
        Однако Табунов оттолкнул стакан, отчего газировка выплеснулась на землю, вскочил и убежал.
        - Зря ты так, Тимофеич,- с плохо скрытой иронией заметил Садыков.- Сейчас парнишка пойдет и утопится.
        - Да и хрен с ним!- невозмутимо произнес сталевар.- Давай с нами, Анвар…
        Они выпили, потом зачавкали пирожками, захрумкали луком… Галушко вновь улегся на фуфайку и, закрыв глаза, вскоре захрапел.
        - Пойти, что ли, взглянуть: куда этот дурачок побежал?- вслух произнес Садыков.
        Он достал из рюкзака ободранный полевой бинокль, поднялся на горку и приставил к глазам окуляры. Что-то явно привлекло его внимание.
        - Иди сюда!- крикнул он Юрке. А когда тот поднялся, протянул ему бинокль.- Смотри!
        Метрах в двухстах от них, почти на окраине деревни, мирно паслось стадо разномастных буренок. Среди них особенно выделялся могучий черно-белый бык. В отличие от коров, передвижение быка ограничивала длинная веревка, одним концом привязанная к вбитому в землю колу, а другим - к шее быка.
        Скок чуть передвинул бинокль и увидел: к стаду не очень твердой походкой, хотя и довольно быстро, приближался Табунов. На нем были лишь трусы, а над головой он крутил красную тряпку, в которой Скок признал футболку парня.
        - Чего это он собрался делать?- спросил Садыков.
        - А хрен его знает,- отозвался Скок.- Одно слово, придурок!
        - Нет, ты посмотри!
        Скок снова навел бинокль на Табунова. Теперь Колька стоял перед быком и махал у него перед носом футболкой.
        - С быком драться хочет,- сказал Садыков.- Как это называется? Ага, коррида. А который дерется - матадор. Лезвия еще такие есть для бритья… «Матадор».
        На появление Табунова бык никак не отреагировал. Он продолжал щипать куцую травку у себя под ногами. Колька подскочил к животному вплотную и ударил его по морде футболкой. Бык лениво отмахнулся. Новый удар. Бык поднял голову и замычал. Похоже, сражаться с пришельцем он не собирался. Табунов встал перед быком, обеими руками растянул майку наподобие мулеты и затряс ею перед мордой животного. Бык вновь недоуменно замычал. Казалось, он никак не мог понять: чего от него ждут? Тогда Колька изменил тактику. Он поднял с земли жердь и что есть силы огрел быка по хребту. Животное возмущенно заревело. Оно было явно недовольно подобным обращением. Табунов вновь треснул быка, на этот раз по морде. Тот взбрыкнул, ударил передними копытами по земле, подняв облачко пыли, и бросился на обидчика. Колька проворно отскочил. Однако или масса быка оказалась очень большой, или кол был вбит небрежно, только деревяшка взметнулась в воздух, а бык, оказавшись на свободе, рванул за своим обидчиком. Далеко убежать Табунову не удалось. Бык легко догнал его, обошел на полкорпуса справа и резко развернулся. Тело неудачливого
матадора, подброшенное вверх, вновь приземлилось на рога и опять воспарило в небеса. Потом парень рухнул под копыта, а разъяренное животное продолжало бить его рогами, перекатывая из стороны в сторону, точно тряпичную куклу.
        - Ничего себе!- в изумлении произнес Садыков.- Ребята!- заорал он.- Там Кольку бык калечит!- И пустился бежать к месту поединка.
        Но тут появился мужик на лошади. Захлопал кнут. Мужик наклонился, подхватил вырванный из земли кол и потащил быка в сторону.
        Все находившиеся в этот момент на лужайке бросились вслед за Анваром. Вместе с остальными бежал и Скок. Когда бригада подоспела к распростертому на земле бесчувственному телу, казалось, все было кончено.
        - Готов,- произнес Садыков.- Ничего себе, погуляли!
        - Ничего не готов,- возразил Степан Тимофеевич Галушко.- Кончай, ребята, варежки разевать. Анвар и ты, Юрка, бежите в деревню, найдите фельшера и вызовите «Скорую помощь». Живо!
        Через полчаса из города приехала машина с красными крестами на бортах. К тому времени Табунова перевязали, однако в сознание он до сих пор не пришел. Бык отделал его весьма крепко. Рог пропорол живот и, похоже, повредил печень. Кроме того, имелись раны на спине и пониже. Голове и рукам тоже досталось, но не так сильно.
        - М-да,- сказал Степан Тимофеевич Галушко, когда донельзя расстроенная компания возвращалась к месту своего бивуака.- Наделал делов этот Колька. Хотя что с придурка возьмешь!
        - Он сам к быку полез,- сообщил Анвар Садыков.- Мы с Юркой видели, как все случилось.
        - Сам-то сам…- задумчиво заметил Степан Тимофеевич.- Но, скажите на милость, чего его, дурака, понесло к этому быку?
        - Может, обиделся,- предположил Анвар Садыков.- Ты ему, Тимофеич, вместо водки газировки налил.
        - Да он и так уже косой был.
        - Пускай косой. Свалился бы здесь, и ничего бы не произошло. А то гонор в нем взыграл, вот он и полез с быком сражаться. Теперь начнутся в цехе разговоры: что, да как, да почему?.. Укорять начнут: сами, мол, выпили и пацана напоили. Зачем?! По разным комиссиям таскать…
        - Ничего,- равнодушно промолвил Степан Тимофеевич Галушко.- Переживем. Не такое переживали.
        Когда удрученные недавними событиями отдыхающие явились к месту стоянки, их встретил улыбающийся Толя Иванов. На траве лежала щука приличных размеров, а сам он явно принял пропущенную дозу.
        - Вы где были?- удивленно спросил он, разглядывая хмурые физиономии товарищей. - А я два часа плавал и, выходит, самое интересное пропустил.
        Скок возвращался в общежитие не в настроении. Случай с Табуновым как будто не имел к нему никакого отношения. Напился парень. Начал куролесить… Вот и результат! Однако где-то в самых потаенных уголках души он чувствовал даже не вину за произошедшее, а некое смутное ощущение, что и без его участия здесь не обошлось. Откуда возникло подобное ощущение, он не понимал. Действительно, при чем тут он? Этот Колька стал первым приставать… И что? Но ведь он, Скок, ничего ему не сделал. Пальцем не тронул. Обошелся грубовато? Так ведь они не манерные девицы, писающие через батист. Напросился, одно слово. А к быку Кольку никто не толкал. Сам нашел на свою ж… приключений. При чем тут он? Однако неясное чувство вины не давало ему покоя.
        Скок отворил дверь своей комнаты и услышал голос соседа:
        - Тут тебя какой-то мужик дожидался.

9
        Сергей Александрович Севастьянов после общения с Дохлым явился домой в некотором подпитии. Не в некотором, а в изрядном. Новое, доселе не испытанное ощущение ему даже понравилось. Первым делом он открыл банку «леща в томатном соусе» и слопал ее в один присест. Потом дело дошло и до второй банки, но тут силы покинули профессора. К тому же у него разыгралась сильнейшая изжога. Севастьянов выпил два стакана воды, но изжога не проходила. Тогда он решил принять соду. После соды в животе столь сильно забурлило, что профессор бросился в туалет, склонился над унитазом и изверг из себя мощную красноватую струю. Немного полегчало. Сергей Александрович, стеная, улегся на диван и скоро забылся в тяжелом мутном сне. Потом снились всякие глупости: голые старухи, тянувшие к нему костлявые руки, окровавленные собаки, старавшиеся лизнуть в лицо, Дохлый, сеющий из лукошка золотые монеты…
        Полураздетый Севастьянов так и провел ужасную ночь на диване, а утром встал разбитый, с тошнотой и раскалывающейся головой. Однако, несмотря на тяжелые последствия недавнего опьянения, его мыслительный процесс ничуть не замедлился. Собственно, таково одно из главных достоинств советского ученого. В любых обстоятельствах, как бы ни было тяжело, он ни на минуту не забывает о поставленной задаче.
        Не забыл о цели своих поисков и Севастьянов. Таинственная монета пока что не обнаружена, но он, похоже, на правильном пути. В цепочке лиц, задействованных в этой истории, остается неопрошенным только некий Скоков. По-видимому, тоже уголовник. Необходимо потолковать и с ним.
        - А вы упорный человек, Сергей Александрович,- хохотнул капитан Ланцов, к которому Севастьянов вновь пришел за справкой.- Все ищете… Ну и как?
        Профессор развел руками:
        - Пока пусто.
        - Не понимаю только, чего ищете? Прошлогодний снег? Далась вам эта монета! Хотя, конечно, вы - ученый. А у ученых собственный взгляд на вещи. Нам, простым смертным, порой недоступна ваша логика.
        - К чему иронизировать?- недовольно произнес Севастьянов.- Не хотите помочь - не надо.- Он поднялся.
        - Что вы, что вы, Сергей Александрович! Никто не иронизирует. Это я так… Шучу! Не стоит обижаться. Не хотите объяснять, зачем вам эта монета, не нужно. А Скоков… Он, понимаете ли, встал на путь исправления. По карманам больше не лазает. Работать устроился в мартеновский цех. В общежитии поселился… Словом, перековался. Только я не верю! Сколько волка ни корми… Он - профессиональный уголовник. Хотя, как нынче утверждают, у нас в стране с профессиональной преступностью покончено навсегда. Но тем не менее… Проживает этот тип во втором общежитии молодых специалистов. Скок - парень норовистый, но не глупый. И в физическом плане не опасен. Так что спокойно продолжайте ваши изыскания.
        Севастьянов подался в общежитие, где ему сообщили, что Юра Скоков, скорее всего, появится к вечеру. Когда Сергей Александрович во второй раз отворил дверь общежитской комнаты, он увидел лежащего на кровати темноволосого парня, который вряд ли был старше тридцати… Парень пренебрежительно смотрел на вошедшего.
        - Мне нужен Юрий Скоков,- сообщил Севастьянов.
        - Ну я Скоков,- отозвался парень.- Чего надо?
        Севастьянов назвался. В карих глазах парня мелькнуло слабое любопытство.
        - И чего ты, профессор, из-под меня хочешь?
        - Я, понимаете ли, одну вещь разыскиваю.
        - Какую еще вещь?!
        - Монету.
        - Какую монету?- Лицо Скока внезапно затвердело. Презрительную улыбочку точно смыло, и Севастьянову показалось: парень знает, о чем идет речь.
        - Серебряная такая монета… На ней выбита пятиконечная звезда, а в ее центре глаз. И надписи… Скорее всего, на латыни.
        - А почему ты… э-э… вы решили, что я знаю про нее?- спросил Скоков и поднялся с кровати. Только теперь Сергей Александрович разглядел его стати. Скоков был широк в плечах и выше его почти на голову.
        - Потому что в момент задержания Седова, который и украл монеты, вы присутствовали на квартире Дохлого… то есть Ивана Федоровича. Уж извините, не знаю, как его фамилия.
        - Я тоже не знаю,- отозвался Скок.- Присутствовал. Верно. И что из этого следует?
        - Седов предложил вам сыграть с ним в карты, а на вопрос, имеются ли у него деньги, выложил на стол эту монету.
        - Было такое,- произнес Скок.- Только он выложил не серебряную монету со звездой, а золотой червонец. Червонец потом забрали менты.
        - А у меня есть информация, что первой монетой, которую Седов достал из кармана и бросил на стол, была все-таки интересующая меня. И… э-э… Дохлый то же самое утверждает.
        - Вот и ищите у Дохлого!
        - Значит, вы ее не видели?
        - Говорю же, нет!
        - Ладно. Тогда извините.- И Севастьянов повернулся к выходу.
        - Погодите,- услышал он в спину и обернулся.- А почему вас интересует эта монета?
        - Да как сказать…- произнес Севастьянов.- Даже не знаю, почему. Но интересует. И очень сильно!
        - Ничем помочь не могу,- буркнул Скок.

«Либо монета у него,- размышлял Севастьянов, возвращаясь домой,- либо он что-то о ней знает. Но, похоже, этот Скоков опасается меня. Мол, скажет, что монета у него, и станет соучастником ограбления, поскольку вовремя не вернул ее. Не нужно спешить. Настанет момент, и он сам ее отдаст. А пока хорошо бы выяснить, в каком именно месте девочка обнаружила монету. Пускай покажет. А уж я постараюсь разобраться, как этот серебряный кружок туда попал. Значит, опять нужно идти к Самсоновым».
        Малютку Самсонову он заметил возле подъезда, в компании с другими девчонками ее возраста. Они столпились возле скамейки, разглядывая картинки в пестром журнале, и что-то оживленно обсуждали.
        - Наташа?- позвал Севастьянов.
        Девочка оторвалась от журнала и взглянула на профессора.
        - Помнишь меня?
        - Ага. Мы с вами в бабушкину квартиру ездили.
        - Иди сюда. Нужно поговорить.
        Девчонки с любопытством посмотрели на Севастьянова. Быстро определив, что ничего особо интересного в нем не наблюдается, они вновь принялись изучать журнал.
        - Наташа,- произнес Сергей Александрович,- я хотел подробнее узнать о монете…
        - О какой монете?- недоуменно спросила девочка.
        - О той, что ты нашла на кладбище.
        - Ага. Поняла. Но я уже все вам рассказала.
        - Рассказала… Верно. Но где именно ты ее нашла, я хочу знать?
        - Совсем рядом с могилами прадедушки и прабабушки…
        - Место показать можешь?
        - Могу, конечно. Только как туда добраться, я не знаю.
        - А кто знает?
        - Баба Дуся.
        - Где она?
        - Дома сидит. Ехать к себе боится.
        - Так до сих пор и сидит?
        - Ну… Надоела уже всем… Говорит: «Пока поп квартиру не освятит, жить в ней не буду». Папа с мамой уговаривали ее, уговаривали… Где, говорят, мы тебе попа возьмем? А баба Дуся сразу в слезы…
        - Значит, говоришь, она дома.
        - Ага.
        - А ты чем занимаешься?
        - Да так… Гуляю вон с девчонками. Скоро в лагерь поеду.
        - Когда?
        - В субботу отправляют.

«Эге,- кумекал Севастьянов,- нужно спешить».
        - Отведи меня к бабушке,- попросил он.
        - Пойдемте.
        С того времени, как Севастьянов видел Дусю Копытину в последний раз, та как будто несколько пожухла и сморщилась, точно долго висящий на одном месте воздушный шарик. Увидев профессора, она не выразила особой радости, хотя и вежливо поздоровалась.
        Севастьянов решил сразу взять быка за рога.
        - Я к вам, Евдокия… Васильевна, кажется?..
        - Ага, Васильевна.
        - …с небольшой просьбой.
        - Ну?
        - Не желаете ли съездить на могилы ваших родителей? Проведать, так сказать…
        - Месяца еще не прошло, как я там была в последний раз,- отозвалась Дуся.- А вам-то это зачем?
        - Дело в том, что Наташа обнаружила неподалеку любопытную вещь, и я бы хотел повнимательнее изучить это место.
        - Какую еще вещь?
        - Монетку, бабушка,- вступила в разговор девочка,- я же тебе рассказывала.
        - И чего?
        - Покопаться там…
        - На кладбище копаться?!
        - Да не копаться,- досадливо произнес Севастьянов, поняв, что сказал лишнее,- а просто посмотреть: нет ли там еще чего?
        - Не поеду,- отчужденно сказала Дуся, поджав и без того тонкие губы.
        - Для науки нужно.
        - А мне какое дело!
        - Очень надо!
        - Иди, Наташенька, гуляй,- все так же отчужденно произнесла Дуся, давая понять, что разговор окончен. Девочка упорхнула.
        - Поедем…- продолжал уговаривать профессор.- На такси сядем - и там. Прокатитесь, проветритесь. Погода вон какая прекрасная стоит. Не надоело дома-то сидеть?
        - Ох, надоело!- тяжело вздохнула Дуся. Похоже, вопрос Севастьянова задел ее за живое.- И хорошо бы - дома. Так ведь не дома я… Хоть и у дочки живу, а чувствую, надоела им хуже горькой редьки.
        - Отчего же не возвращаетесь?
        - Пока квартиру не освятят, не вернусь. Вот те крест, не вернусь!- И старуха перекрестилась.
        - А когда ее освятят?- стараясь не улыбаться, спросил Севастьянов.
        - Когда освятят, тогда и освятят! Ходила я к батюшке, просила… Так он меня на смех поднял. Если, говорит, я каждую квартиру святить стану, когда же остальные требы править буду? Я говорю: «Нечистая сила у меня в доме завелась. А побрызгаете на стены святой водицей, она и уберется». Иди, говорит, тетка со своими суевериями прочь! Не до тебя! Вот тебе и раз! Не таких слов я от него ждала. Правильно одна женщина сказала. Обмирщились, говорит, нынче попы. То-то и есть, что обмирщились.
        - А если я вам попа домой приведу, тогда поедете на кладбище?
        - Тогда поеду,- тут же согласилась Дуся и с недоверием посмотрела на Севастьянова.- Только где ж вы его найдете?
        - Найду!- веско произнес Севастьянов.- Обещаю!
        - Вот когда приведете, тогда и поедем!
        - В таком случае будьте здоровы!- и Севастьянов повернулся к выходу.
        - Погодите, погодите! А когда вы его приведете?
        - Как договорюсь, так и приведу. Может, на этой неделе, может, на следующей.
        - Неопределенно как-то…
        - Ну извините!
        - Ладно, поехали!- решилась Дуся.- Только уж и вы про попа не забудьте. А то мне здесь опостылело. Поехали, поехали, милок…- Казалось, она внезапно обмякла и подобрела.- Раз вы так, то и я… Готова. Едем! Только в лавочку забежать нужно. Пузырек прихватить, закуску…
        При слове «пузырек» Севастьянова передернуло.
        - Лопаточку взять, совок…- продолжала развивать свои планы Дуся.- Поправить там кой-чего надобно.
        Через полчаса экспедиция в составе Севастьянова, Дуси и Наташи усаживалась в такси.
        - Вот они, могилки-то!- радостно воскликнула Копытина, словно оказалась в зоопарке.- Травы-то наросло, травы…- И она бросилась выщипывать довольно скудную растительность.
        - И где же ты нашла монету?- спросил Севастьянов у Наташи.
        - Вон там.- Девочка показала на едва заметные холмики.- Кажется, возле этого.
        - Давай посмотрим: может, тут еще чего есть?
        Но сколько они ни копались в траве, сколько ни прощупывали пальцами каждый сантиметр почвы, интересных находок не встречалось. Попадались лишь осколки бутылочного стекла да ржавые консервные банки.
        - Нет ничего,- разочарованно произнес Севастьянов.
        - Можно лопату взять и покопать,- предложила Наташа.- Баба, вон, лопату привезла.
        - На кладбищах вести раскопки без особого разрешения нельзя,- сообщил Сергей Александрович.
        - А кто такое разрешение может дать?
        - Не знаю. Милиция, наверное. Или санстанция… Хорошо бы узнать: кто тут похоронен?
        - А где?
        - Да в конторе кладбищенской. Там книги специальные имеются.
        - Идите сюда!- услышали они крик Дуси.
        На столике, стоявшем в ограде, была разложена нехитрая снедь: бутерброды с вареной колбасой, нарезанные соленые огурцы и дешевые конфеты. Тут же стояли чекушка и два граненых стаканчика.
        - Ну что ж. Помянем дорогих родителев,- произнесла Дуся и наполнила стаканчики.
        - Я водку не буду!- категорически произнес Севастьянов.
        - Как это не будете?! По вашей милости я тут оказалась, а вы не будете?! Нет, так не пойдет!
        - Я же сказал: не буду!
        - Давеча вы меня уговаривали, а теперь я вас. Профессор, уважьте. Ведь не пьянка какая идет. Я папу с мамой поминаю. Выпьем за то, чтобы на том свете им было спокойно.
        Севастьянов, недовольно кашлянув, поднял свой стаканчик и, ловя себя на мысли, что изыскательская деятельность может привести если и не к алкоголизму, то к систематическому употреблению водки, одним глотком проглотил его содержимое.
        - Вот и хорошо,- одобрительно произнесла Дуся.- Ловко, однако, у вас получается. А я думала: вовсе не пьете.
        - Вовсе не пил до последних дней,- сообщил Севастьянов.
        - Нашли, чего искали?
        - К сожалению, нет.
        - Ну и бог с ним. От этих находок только расстройство.
        Не поняв, что имела в виду Дуся Копытина, Севастьянов промолчал. Через некоторое время они собрались и направились к выходу с кладбища. Дуся заметно повеселела, стала словоохотливой и непрерывно повествовала о детстве и юности. Ничего особенного в ту пору не происходило, однако самые незначительные события, такие, скажем, как ловля раков в степной речонке под названием Гумбейка или воровство яблок в чужом саду, навек остались в ее памяти.
        Севастьянов же чувствовал себя так, словно что-то потерял. Он возлагал определенные надежды на посещение кладбища, но в результате ничего интересного не обнаружил. Да и что конкретно он искал, Сергей Александрович даже себе не мог четко сказать.
        - Давайте зайдем в контору,- предложил он у выхода.
        - Зачем?- спросила Дуся.
        - Попробуем узнать, кто похоронен под этими холмиками.
        - Вы идите, а мы домой. Правда, Наташенька? Я, признаться, подустала. Спасибо, что свозили нас сюда. А про попа, пожалуйста, не забудьте. Очень надеюсь на вас!
        Бабушка с внучкой ушли, а Севастьянов направился в кладбищенскую контору.
        Время перевалило за полдень. Здесь царила привычная для этого времени суета. Толкались какие-то люди с хмурыми озабоченными лицами, сновали, держа в руках лопаты и веревки, испитые типы, от которых несло перегаром.
        - Где я могу узнать, кто захоронен на конкретном участке?- спросил Севастьянов немолодую грузную женщину в нарукавниках, с большой бородавкой под носом.
        - А вы кого разыскиваете?- спросила та.- Родственника?
        - Не то чтобы родственника, а скорее…- Севастьянов замялся, не зная, как пояснить, кого же все-таки он ищет.
        Женщина пожала плечами:
        - Не вовремя вы явились со своими вопросами. Время теперь самое горячее. Сейчас повезут погребать…
        - А у кого же мне узнать?
        - Что?
        - Кто похоронен на конкретном участке?
        - Я никак не могу понять: кого вы ищете?
        - Я и сам не знаю.
        Женщина усмехнулась и взглянула на Севастьянова более внимательно.
        - Вы, собственно, кто?
        Севастьянов представился.
        - Слышала про вас. Вернее, читала в газете ваши статейки. Так чего же вам нужно?
        - Я хотел бы знать, кто захоронен в квартале 123/2?
        - А фамилия?
        - Чья фамилия?
        - Ну того, кого вы ищете?
        - Вот фамилию я как раз и не знаю. Там рядом могилы супругов Хохряковых. Первая датируется 1958 годом.
        - Ну хорошо. Я попробую вам помочь. Идемте со мной.
        В крошечном, заставленном обшарпанными книжными шкафами кабинете женщина усадила Севастьянова за старенький письменный стол, потом повернулась к шкафам.
        - Какой, говорите, квартал?
        - 123/2.
        Она порылась на стеллажах, вытащила пыльный гроссбух и протянула Севастьянову.
        - Вот, ищите.
        Севастьянов развернул гроссбух. Разграфленные, заполненные разными почерками страницы. Фамилия… причина смерти… дата погребения… Он довольно быстро отыскал отца Дуси, а потом и мать… Однако имен тех, кто лежал рядом с ними, так и не нашел. Да и как было найти? Ведь он не знал, кого именно ищет.
        Добрая женщина с бородавкой то выходила из кабинета, то появлялась вновь. На Севастьянова она не обращала внимания.
        Через полчаса профессор отложил гроссбух в сторону и поднялся.
        - Нашли?- спросила женщина.
        Севастьянов отрицательно покачал головой.
        - Придется вам помочь. Место-то отыскать сможете?
        - Смогу.
        - Тогда пошли. Посмотрим, что это за таинственное захоронение такое.
        - Извините, а как вас зовут?- спросил Севастьянов.
        - Людмила Николаевна Сабурова,- представилась женщина.- Я, собственно, заведую этим хозяйством. Так что вы обратились по адресу. Но все-таки, что вы ищете?
        - Сам точно не знаю.
        - Не хотите говорить - не надо. А помочь - помогу, если, конечно, сумею.
        Они вышли из конторы. Суета здесь только усилилась. К Сабуровой то и дело подскакивали какие-то личности и что-то требовали, предлагали, попросту клянчили. Та только отмахивалась от просителей.
        - Вот так каждый день,- сообщила она Севастьянову.- Суета сует… Дядя Сеня!- окликнула она старика, одиноко сидевшего на скамейке рядом с конторой.- Пойдем-ка с нами. Вот, знакомьтесь,- сказала она Севастьянову.- Наш старейший работник, Семен Маркович Волчок. Состоит при кладбище с довоенных времен, можно сказать, со дня основания.
        - Первого мертвеца я погребал!- с гордостью сообщил Волчок.
        Сергей Александрович оглядел старика и протянул ему руку. Дед вовсе не был похож на живую руину, а, напротив, напоминал крепенький соленый огурец. Лицо и лысину Волчка покрывал профессиональный загар, какой бывает у тех, кто постоянно находится на воздухе. С круглого лица взирали хитрые голубенькие глазенки, а толстые губы складывались в добродушную усмешку.
        - Ученый интересуется: кто закопан в квартале 123/2?- сообщила Людмила Николаевна.
        - Знамо кто. Граждане усопшие.- Старец явно любил придуриваться.
        - Это как раз понятно. Но вот кто они такие?
        - На могилках ведь написано?
        - В том-то и дело, что нет там памятника.
        - Бывает. Если хоронили наспех или без шуму, то, конечно, памятник могли и не воздвигнуть.
        - Без шума?- переспросил Севастьянов.
        - Ага. Имели место такие случаи. Особенно в раньшее время. Иной раз ночью привезут тела…
        - Кто привезет?
        - Известно кто. Служивые. Сами и закопают. Какие уж тут надгробья. Все тишком. Шито-крыто!
        - Я не понял, о ком идет речь?- недоуменно спросил Севастьянов.
        - О тех, кого в здешней тюрьме расстреливали,- пояснила смотрительница кладбища.- В тридцатых годах…
        - А разве такие факты имели место?
        - Еще и как имели!- отозвался Волчок.
        - Конечно, это не афишировалось,- понизив голос, словно ее мог кто-нибудь подслушать, произнесла Людмила Николаевна.
        - Государственная тайна!- добавил Волчок.
        - Я думаю, там, куда мы идем, именно такое захоронение,- сообщила смотрительница.- Случается, приходят люди, говорят: в тридцать седьмом отец сгинул. Знаем, что расстреляли. А где схоронили? Что на это ответить? Иной раз в книге имена сохранились, а обычно никто никаких записей не оставлял. Закопали, и бог с ними.
        - Ни одного не сыскали, как ни пытались,- заметил Волчок.- Раскапывать захоронения никто не разрешит, а и если раскопать, как узнать: чьи это кости? И не только здесь хоронили расстрелянных. За город отвозили, особо поначалу. Зароют в поле или в лесочке, и привет.
        Вскоре подошли к могилам Дусиных родителей.
        - Вот здесь,- сказал Севастьянов и указал на находившиеся поодаль холмики.
        - Точно!- заявил Волчок.- Они самые и есть! Я даже их помню.
        - Неужели?!- удивилась Людмила Николаевна.
        - Кажись, об этих мы и толкуем. Привезли их, как обычно, ночью. На полуторке. Они в кузове лежали. Два мужика, баба…- Волчок взглянул на смотрительницу,- … о есть женщина… Или две женщины? Кажись, две. Одна молодая, другая постарше. Лет сорока. И дети.
        - Дети?!- переспросил Севастьянов.
        - Да, два мальчика и девочка. Один мальчик совсем кроха. Лет пяти, наверное. А девочка - подросток. Уже все при ней имелось. И, чего меня удивило, они одетые были. Обычно трупы доставляли голыми, а эти в своем. Правда, можно сказать, в исподнем. Только на одном мужике брюки и сорочка, а на остальных - трусы да ночнушки. И все застрелены. Вообще, мне показалось: никакие они не заключенные, а обычные люди. И прихлопнули их дома, а не в тюрьме. Пришли, когда они спали,- и прихлопнули. И тотчас на кладбище… В чем были, в том и привезли. Давай, закапывай!..
        - А почему вас позвали?- спросил Севастьянов.- Вы же говорили: они сами хоронили.
        - Наверное, потому, что солдат мало было,- пояснил Волчок.- Двое всего, один за рулем, другой в кузове. И старшина третий. Старшина и распоряжался. Я в сторожке спал. Тогда еще конторы не имелось. Приехали, бери, говорят, лопаты, и потащили за собой. Я на подножке стоял, дорогу показывал. Сбросили их из кузова. Место фарами осветили и стали копать могилы. Не особенно глубокие. Каждого в свою положили. Земля тут хорошая. Песок. Копать легко. Однако все равно до утра провозились. И все молча. Я набрался храбрости, спрашиваю одного солдатика: кто, мол, это? Колдуны, отвечает. Какие еще колдуны?- думаю. А старшина как рявкнет: молчать! Ну закопали и уехали.
        - И все?- спросил Севастьянов.
        - Ага. А чего еще? Мало ли таких случаев было! Я и запомнил их потому, что солдатик колдунами обозвал. А какие уж они колдуны, про то не ведаю. На вид самые обычные люди.
        - В каком году это случилось?- спросила смотрительница.
        - Точно не помню. В тридцать седьмом… а может, в тридцать восьмом… Или раньше? Запамятовал. Помню, лето было. Я когда последнего закидывал, жаворонок засвистел. Уже рассвело… Ну он и поднялся на крыло. Я еще подумал, как сейчас помню: они мертвые, а птичка живая, и ей нет до них никакого дела. Мыслишка, конечно, дурацкая, а в башку въелась.
«Значит, тех, кто закопан рядом с могилами Дусиных родителей, солдат назвал колдунами,- размышлял Севастьянов, возвращаясь в трамвае на Правый берег.- Интересно, почему?»
        Он смотрел в окно на остатки церкви. Купол с нее был снят, а в самом здании нынче находился склад, в котором, по слухам, хранился стратегический запас валенок. К закрытию церкви приложил руку и Севастьянов. Помнится, он опубликовал в газете статью, в которой обвинил тогдашнего священника в наличии у того дурной болезни. Болезнь как будто действительно имела место. На этом основании храм закрыли, а бедный поп сгинул неведомо куда. Миновали величественный, хотя и облезлый подъезд городской больницы в псевдоклассическом стиле. Дальше замелькали бараки, следом одноэтажные домики частного сектора, потом дома покрупнее, повыше… Город напирал на предместье.
        Посещение кладбища, конечно же, дело нужное, однако, по сути своей, ничего особо нового в ход расследования оно не добавляло, кумекал Севастьянов. Так, отрывочные сведения. Даже фамилии тех, кто захоронен рядом с Дусиными родителями, он не узнал. Колдуны… Почему колдуны? Откуда их привезли? Где уничтожили? Среди убитых имелись дети… Выходит, это семья. А может, и не одна. Самое загадочное - это утверждение Волчка, что с этими несчастными расправились очень поспешно и беспощадно. Почему?
        Севастьянов знал, что даже в жуткие времена репрессий органы старались придать своим действиям видимость законности. Пускай судов не было, но заседали
«тройки»… А тут налицо полнейшее пренебрежение к закону. И что значит:
«колдуны»?
        Колдуны, колдуны… Возможно, именно кто-то из них носил при себе загадочную монету, а во время похорон она вывалилась из кармана. Ведь Волчок сказал: все были одеты, но в брюках только один!
        И все же сейчас главное - не предыдущие хозяева монеты, а ее нынешний владелец. Кто же он? Неужели этот вор Скоков? Но если так, тогда монета должна уже как-то проявить себя. Ведь доселе ее влияние хорошо прослеживается. Девочка устроила в квартире полтергейст, мальчишка получил в обмен кучу дорогого серебра, старик-нумизмат избавился от ненавистной жены… Все так. Но если это всего лишь его домыслы? Может быть, никакого влияния монеты на все эти события вовсе и нет, а имеется просто цепочка более-менее странных событий, которые Севастьянов пытается трактовать как нечто экстраординарное, даже сверхъестественное. И это он, который всю жизнь боролся с мракобесием! Но события в доме Евдокии Копытиной… Их-то как объяснить?
        И все-таки нужно разобраться с предыдущими владельцами монеты. Тогда, возможно, удастся установить ее происхождение, а главное, свойства. Нужен какой-нибудь дошлый краевед, знаток истории города, событий, которые в нем происходили давным-давно. Такого человека Севастьянов знал. Звали его Тимофей Иванович Кобылин.
        Кобылин был личностью примечательной даже для Соцгорода, где обитало «каждой твари по паре». Родился он задолго до революции, в самом конце девятнадцатого века, в одном из уральских рабочих городков, неподалеку от нынешнего Соцгорода. Отец Тимохи Кобылина трудился в поте лица на металлургическом заводике, построенном еще во времена Демидовых; вручную заводил раскаленные железные болванки в валки прокатного стана. Он приходил с работы, выпивал четвертинку, ужинал, потом бухался на кровать, а утром поднимался по гудку и бежал к своему стану. По воскресеньям и церковным праздникам отец переодевался в чистое, брал гармонику-трехрядку и отправлялся в кабак, где обычно напивался до бесчувствия, однако музыкальный инструмент не терял, и, когда его доставляли домой, гармоника всегда была при нем.
        Та же судьба ждала и Тимоху. Лет с десяти отец стал брать сына в цех, чтобы присматривался к работе, а в четырнадцать Тимоха взял в руки длинные клещи и сам стал загонять пылающие золотым жаром слитки в прокатный стан. Так бы и пропахал Тимоха на заводе всю жизнь, как пахали дед и отец, однако жизнь повернулась иной стороной. Грянула германская война. Кобылина скоренько «забрили». Попал он на румынский фронт, получил два ранения, в ногу и в плечо, и заработал «Георгия» четвертой степени. Там же, в окопах, бойкий Тимоха примкнул к эсерам, а в марте семнадцатого года был избран председателем полкового комитета. Летом семнадцатого года румынский фронт развалился, и Кобылин вместе с остальными солдатами вернулся в Россию и довольно быстро прибыл в родной городок, где немедленно включился в революционную деятельность, возглавив боевой отряд при городском Совете. Осенью семнадцатого партия эсеров раскололась на правых и левых. Тимоха примкнул к левым. Он стал заметной фигурой в городке. Носил смушковую папаху с красным верхом, коверкотовую гимнастерку табачного цвета, перекрещенную ремнями портупеи,
штаны с леями и хромовые сапожки со шпорами, хотя на коне отродясь не сиживал. На левом боку - деревянная коробка «маузера». Словом, пламенный борец за мировую революцию.
        Началась Гражданская война. Этот период Кобылин вспоминал как лучшее время своей жизни. Он плюнул на эсеров и вступил в РКП(б). Тимоха принимал участие в знаменитом походе Блюхера и братьев Кашириных по тылам белых от Верхнеуральска до Кунгура, потом воевал в Сибири, на Дальнем Востоке и в Средней Азии. В двадцать втором году Кобылин возглавил ЧК в родном городке, но вскоре был изгнан из органов и исключен из партии за самоуправство. (По его приказу без суда расстреляли группу зажиточных антисоветски настроенных казаков, не желавших сдавать излишки продуктов.) Однако и без «маузера» на боку Тимоха не пропал. Он стал снабженцем и очень скоро возглавил городскую потребкооперацию. В партии его восстановили. С началом строительства Соцгорода Кобылин был переведен туда и назначен помощником начальника строительства по вопросам снабжения рабочих продуктами потребления. Тут Тимоха - вернее, уже Тимофей Иванович - развернулся во всю ширь своей пролетарской души. Ему довольно быстро удалось создать единый потребительский союз, наладить бесперебойное снабжение строителей продуктами и товарами первой
необходимости. Года через три Кобылина вновь вычистили из партии и посадили якобы за растрату, но вскоре снова выпустили и назначили на прежнюю должность. Сажали его и в тридцать седьмом, однако и тут Тимофей Иванович каким-то образом выпутался. Так продолжалось на протяжении почти тридцати лет. Нет, больше Кобылина не сажали, однако с должности его снимали постоянно и с таким же постоянством возвращали на прежнее место. Чем объяснялись подобные ситуации, можно было лишь гадать. Поговаривали: Тимофей Иванович хорошо известен в компетентных органах и является штатным стукачом столь длительное время, что ему за особые заслуги присвоено звание полковника. Так ли это было на самом деле или не так, оставалось загадкой.
        С выходом на пенсию кипучий характер Тимофея Ивановича проявил себя в общественной работе. Всегда друживший с прессой, он возглавил общественную редакцию местной газетки. Кроме того, Кобылин был известен своей краеведческой деятельностью. Он писал и публиковал в газете свои воспоминания о Гражданской войне, о возведении завода и города, о жизни и быте первостроителей. При этом в каждой своей публикации Тимофей Иванович подчеркивал собственную роль во всех исторических событиях, происходивших в стране. Так, он заявил, что будто бы являлся негласным руководителем похода на Кунгур, а Блюхер и Каширины являлись только исполнителями, а позже незаслуженно присвоили себе славу главнокомандующих. Писал Кобылин и о том, что не раз спасал Соцгород не просто от голода, но и от полного вымирания.
        Впрочем, Тимофей Иванович действительно знал немало об истории и людях Соцгорода. Причем и о тех, чьи имена по какой-либо причине выпали из официальных анналов.
        Вот к нему-то и решил обратиться за помощью Севастьянов.
        Кобылин проживал в построенном еще до войны многоподъездном доме с несколькими помпезными арками, с которого и начался Правый берег Соцгорода. Жил он в довольно уютной двухкомнатной квартире, выходившей окнами во двор, вместе с супругой Розой Яковлевной, мастерицей печь пироги и готовить различные соленья и варенья.
        Севастьянов нажал на кнопку звонка. Не успела окончиться заливистая трель, как дверь распахнулась и на пороге возникла Роза Яковлевна. Увидев Севастьянова, она просияла:
        - Ага, профессор! Только что с самим вас вспоминали. Чего, говорю, не заходит Сереженька? А сам говорит: видать, зазнался. А ты молодец, легок на помине. Сейчас пирог есть будем. Любимый твой. С сомятиной.
        Севастьянов не помнил, чтобы он кому-то сообщал о своих гастрономических пристрастиях. К тому же рыбные пироги он недолюбливал по причине очень часто попадающихся в них костей. Однако он вежливо улыбнулся и выразил горячее желание поскорее отведать знаменитых пирогов.
        Тут появился «сам».
        - А-а, Серёнька!- приветствовал он профессора.- Рад, рад! Чего не заходишь?
        (Тимофей Иванович, кроме всего прочего, был известен еще и тем, что величал любого, независимо от возраста и звания, исключительно по имени, причем в уничижительной форме, типа: Серёнька, Колька, Ванька.)
        - Да как-то… Впрочем, вот я и зашел.
        - Ну проходи, проходи… Сейчас сама пирог достанет. Чай пить будем. Хороший чаек я спроворил. Индийский. «Три слона».
        Сергей Александрович не стал возражать. Три слона так три слона. Вскоре он уже сидел за круглым, застеленным чистенькой льняной скатеркой столом, под розовым шелковым абажуром и чинно поглощал пирог. Который действительно оказался весьма вкусен и совсем без костей.
        - Как делишки?- поинтересовался Тимофей Иванович, прихлебывая чай из громадной, расписанной ярчайшими цветами чашки.- С чем пожаловал?
        - Потолковать нужно,- сообщил Севастьянов.
        - Так толкуй. У меня от самой секретов не имеется.
        - Был я сегодня на левобережном кладбище…
        - Ага.
        - И рассказали мне там про то, как расстрелянных погребали.
        - Каких еще расстрелянных? Где?
        - В местной тюрьме. В конце тридцатых годов. Тридцать седьмой, тридцать восьмой…
        - И как же погребали?
        - По ночам привозили и закапывали.
        - И что с того?
        - Правда это?
        - Понятное дело, правда. А чего это тебя вдруг на кладбище потянуло?
        - Материал один собираюсь писать.
        - Это в газетку?
        - Точно.
        - Неужто про репрессированных?
        - Не то чтобы о них, а вообще.
        - Как понимать это «вообще»? Ты не темни, Серёнька.
        - А я и не темню. Просто не люблю заранее рассказывать, о чем статья будет.
        - Понятно, понятно…- Тимофей Иванович сделал основательный глоток и поставил чашку на такое же расписное блюдце.- Нет так нет. Только зачем ты, в таком случае, ко мне приперся?
        - За консультацией.
        - Какая может быть консультация, когда я не знаю, о чем ты писать собираешься?
        - Допустим, об оккультных сектах,- сказал Севастьянов первое, что пришло в голову.
        - О чем, о чем?!
        - О сектах.
        - Ты еще какое-то слово говорил.
        - Об оккультных.
        - Это чего значит?
        - Ну о тех… Как сказать попонятнее?..
        - Да! Разъясни уж нам, темным…
        - Оккультные - значит тайные. Те, которые не богу поклоняются, а разным темным силам. Ну вот хоть масоны…
        - Ага, масоны. Слышали, слышали… Это которые Христа распяли.
        - Христа распяли вовсе не масоны.
        - А я думал - они!- Старик Кобылин явно издевался над Севастьяновым.- Мы тоже кой-чего знаем, хотя в университетах не обучались. Значит, тебя, Серёнька, эти христопродавцы интересуют?
        - Не то чтобы именно они, но вроде того.
        - И ты хочешь сказать, что в нашем социалистическом городе, городе светлой мечты, могла завестись подобная нечисть?
        - Как мне кажется, могла!- разозлился Севастьянов.- Чем Соцгород хуже Москвы или Ленинграда?
        - Это точно, ничем! Он лучше. Много лучше!
        - Так вот, я и хочу узнать, были ли здесь…- Севастьянов замешкался, не зная, как сформулировать вопрос, чтобы он был понятен.
        - Ну, ну?- поторопил Тимофей Иванович.
        - Колдуны!- напрямую брякнул Севастьянов.
        - Колдуны?- переспросил Кобылин. В голосе его послышалось разочарование.- А я думал, ты про масонов спросишь.
        - Колдунов здесь было много,- вступила в разговор доселе молчавшая Роза Яковлевна.- Вернее, колдуний. Ведьм, одним словом. Старушек этих востроглазых… Да и по сей день они еще встречаются. В поселках разных. Привороты снимают, гадают, наложением рук лечат. Но я думаю, они сами эту порчу и напускают.
        - Молчи, старая!- воскликнул Кобылин.- Не о том ты толкуешь.
        - Почему не о том?
        - Его совсем другое интересует. Он же с чего начал? С кладбища!
        - И чего?
        - О том, кого по ночам закапывали энкавэдэшники.
        - Ну?!
        - А коли их энкавэдэшники закапывали, значит, они их и стреляли!
        - И чего?
        - Заладила: и чего, и чего?.. И того! Значит, не бабки это твои дохлые там были!
        - А кто?
        - Вот уж не знаю! Ты, Серёнька, толком все расскажи.

«Быстро соображает,- подумал Севастьянов.- Открыть ему все, что ли?»
        - Может, вы слышали о недавнем случае на улице Красных Галстуков?- осторожно спросил он.
        - Это когда мебель двигалась?- тут же продемонстрировал Кобылин свою осведомленность.

«Все знает!» - мысленно изумился Севастьянов.
        - Именно,- подтвердил он.- Я стал наводить справки. И вот что выяснилось. Девочка, которая там присутствовала, внучка хозяйки квартиры, сообщила, что нашла на кладбище некую монету…
        - Нашла… И что?
        - Я предположил, что монета эта…- Тут Севастьянов сделал паузу, снова не зная, как определить свойства монеты.
        - Чего ты все запинаешься?!- разъярился Кобылин.- Пирог, что ли, до сих пор никак не можешь прожевать?!
        - Что она волшебная! Монета то есть!- Вымолвив запретное слово, Севастьянов стал излагать последовательность событий гораздо спокойнее.
        - Про закопанных ночью тебе, случайно, не Волчок рассказал?- спросил Кобылин.
        - Он.
        - Вот махновская зараза!- перебил Севастьянова хозяин.- Живой! Ничего его не берет!
        - Почему махновская?
        - Потому как в Гражданскую он у Махно воевал. И сюда был позже сослан как враг трудового народа. Давай, трепись дальше.
        Севастьянов передал слова солдата о колдунах, пересказанные ему Волчком.
        - А потом?- спросил Кобылин.
        - Потом все. Вот я и пришел к вам узнать: слышали ли вы что-нибудь о чем-либо подобном?
        - Говоришь, среди убитых были мужчины, женщины… и дети?
        - Вот ироды!- воскликнула Роза Яковлевна.
        - Да, и дети,- подтвердил Севастьянов.
        - Ты знаешь, ни о чем подобном я не слышал. Даже странно. Конечно, в те времена расстреливали, не отрицаю. Закапывали по ночам, не ставя в известность родственников, и это правда. Но чтобы детей казнили, такого не упомню. Я, по чести, даже сомневаюсь, что подобное вообще имело место. В россказни Волчка я плохо верю. Тот соврет - недорого возьмет.
        - Но он утверждает!
        - Мало ли… Но, допустим, все так и было, как он говорит. Что это за колдуны такие? Сектанты? Почему так и не сказать? Сектанты здесь водились, это точно. Но их никто не расстреливал. Тем более в глубокой тайне. Для чего? Может, масоны? И такие, наверное, имелись. Хотя про них я тоже ничего не знаю. Но и их зачем расстреливать? Потом дети… А этих-то за что?! Если подобное имело место, значит, они представляли некую реальную угрозу. Знаешь, как во время эпидемии… Там тоже не считаются с жертвами. Но колдуны?.. Не понимаю! Послушай, Серёнька, у меня есть определенные связи, определенные знакомства… Меня и самого заинтересовала эта история. Весьма! Короче, я постараюсь навести справки, а потом тебе сообщу. Устраивает?

10
        Когда гражданин, представившийся профессором Севастьяновым, покинул общежитие, Скок снова улегся на кровать и задумался.
        Монету ему подавай! А кто он такой на самом деле? Мент! В этом нет никакого сомнения. Иначе с какой бы стати он приперся сюда. Ведь знает и про Дохлого, и про то, что в его квартире произошло. Профессор! Видали мы таких профессоров! Какую для него ценность представляет эта монета? Да никакой! Дырявая… Пусть даже серебряная. И что из того? Ничего. Объяснить визит этого типа очень просто. Ментовка ищет крайнего. Кто такой этот Баня? Да никто. Шестерка. А им нужен в качестве «паровоза» кто-нибудь посолиднее. Баня замочил блатного. Почему? Как такое может быть? Добычу не смогли поделить? Туфта! За преступлением стоял кто-то еще. И этот третий?.. Ну конечно же, он - Скок! По команде Скока Баня и замочил этого блатного. Зачем? Возможно, меж ними имелись какие-то разборки в лагере или на пересылке. А может, залетный захотел центровать в Соцгороде, а он, Скок, за неимением других сам претендует на эту роль? Словом, найти причины несложно. Но у ментов нет никаких доказательств, за исключением пропавшей монеты.
        Однако это всего лишь домыслы. Зачем ментам столь хитрый подход? Может, этот мужик - действительно профессор и никакого отношения к ментуре не имеет? И монета интересует его как таковая. Но что в ней такого уж интересного?
        Скок достал ключи и потряс ими в воздухе.
        Ну серебряная… Ну старая… Ну с непонятными надписями… Может, в них и дело? Хорошо бы узнать, что на ней такого написано? А действительно, если попробовать? Библиотека рядом. Сегодня он «с ночи». Завтра - выходной. Делать все равно нечего. Правда, поздновато. Уже шесть часов. Но библиотека, кажется, работает до восьми.
        Скок поднялся с кровати, обулся, закрыл дверь и пошел в библиотеку. Она, кстати, находилась напротив того места, на котором погиб Фофан.
        Он подошел к высоким фигурным дверям с массивными ручками и потянул за одну из них. Дверь медленно растворилась, и Скок, преодолев несколько лесенок, попал в просторный вестибюль, в котором имелись три двери: направо, налево и прямо. Дверь направо была стеклянной, и сквозь нее были видны столы, на которых стояли массивные настольные лампы под стеклянными зелеными абажурами. За некоторыми столами сидели склонившиеся над книгами граждане. Пахло старой бумагой, мастикой для натирания полов и пылью.
        Скок отродясь не бывал в библиотеках. Однако безо всякой робости он толкнул правую дверь, очутился в зале со столами и огляделся. Обстановка соответствовала его представлению о подобных заведениях. Вдоль стен стояли книжные шкафы темного дерева, в которых высились ряды солидных томов с корешками благородных оттенков. Шкафы венчали мраморные, как показалось Скоку, бюсты каких-то не то философов, не то ученых, рожи которых были ему абсолютно незнакомы. Кроме читающих граждан, не обративших на него ни малейшего внимания, в зале больше никого не было видно.
        Скок присел рядом с молоденькой девицей с прыщавым лицом, шепотом попросил у нее карандаш и листок бумаги, достал монету и, сжав губы в приступе старательности, стал тщательно перерисовывать надписи с нее. Не успел он закончить работу, как его кто-то осторожно тронул за плечо. Скок поднял глаза. Перед ним стояло существо женского пола неопределенного возраста и улыбалось с сахарной приторностью.
        - Что вы хотели, молодой человек?- услышал наш герой.
        - Есть тут у вас кто-нибудь, знающий иностранные языки?- довольно громко поинтересовался Скок.
        - А какой язык вас интересует?- спросила сахарная дама.
        - Вот этот,- сообщил Скок и протянул сахарной бумагу со своими каракулями.
        Дама некоторое время, беззвучно шевеля губами, читала надписи, потом произнесла:
        - Кажется, латинский. Сейчас попробуем вам помочь.
        Она куда-то скрылась, однако скоро вернулась, ведя за собой девицу лет двадцати - двадцати двух, при виде которой Скок тотчас забыл, зачем явился сюда. Выглядела девица, прямо скажем, потрясно. Она была маленькая, но при этом имела фигурку, соответствующую классическим канонам женской привлекательности. С треугольного личика на Скока смотрели большие карие глаза. Усиливали кукольный облик аккуратный, чуть вздернутый носик, губки сердечком и темные волосы, собранные в хвост. Единственным недостатком, как успел разглядеть Скок, были несколько кривоватые ноги, к тому же еще и короткие.
        - Посмотри, Леночка, это, кажется, латынь?- Сахарная дама протянула кукольной девице графические упражнения Скока.
        - Да,- подтвердила девица, бросив взгляд на листок.
        - Вот молодой человек интересуется…
        - Мне хотелось бы знать перевод этих слов,- сообщил Скок.
        - Помоги ему,- скорее попросила, чем приказала сахарная.
        - С удовольствием, вот только возьму словарь.
        Девица принесла толстую книгу в черном переплете и указала Скоку на свободный столик в начале зала.
        Скок уселся рядом с ней, стараясь не дышать. Он сподобился пребывать рядом с неземным созданием. Даже запах, шедший от девушки, казался ему ангельским. Малютка благоухала какими-то райскими цветами: не то ландышем, не то сиренью. У Скока от умиления перехватило дыхание.
        - Так,- сказала Лена,- давайте начнем. «Ego te intus in cute novi»… «Эго» - это «я»… «Те» - тебя… Я тебя…

«Я тебя хочу»,- мысленно закончил Скок.
        - «Интус». Интус, интус?..- Она открыла словарь.- Ага, «интус» - «внутри». «Я тебя внутри…»

«Точно!» - возликовал Скок.
        - Ин куте,- она вновь полезла в словарь,- «снаружи». Значит: «я тебя внутри и снаружи…» «Нови» - «снова» или «опять». Получается: «Я тебя изнутри и снаружи опять».
        - Замечательно!- воскликнул Скок - Я тебя изнутри и снаружи опять! А как это выразить более доступно, что ли?
        - Наверное: «Вижу тебя и изнутри, и снаружи».
        - Опять?
        - В данном случае лучше бы сказать - «насквозь»,- сообщила девица.- «Вижу тебя насквозь».
        Скок аккуратно записал перевод рядом с латинской фразой.
        - Теперь второе изречение, вернее, слово. Exequator. Экзекутор.
        - Экзекуция,- подсказал Скок.- Наказание.
        - Сейчас посмотрим.
        В дело был снова пущен словарь.
        - «Пусть исполнится»,- изрекла ангелоподобная Лена.- Вот и все. А зачем вам это нужно?
        - Что?- спросил Скок.
        - Эти латинские выражения. Откуда вы их взяли?
        - На оборудовании прочитал,- не растерялся Скок.- У нас в цеху разного оборудования полно. Даже иностранное имеется. Так вот. На одном агрегате эти слова и выбиты.
        - На каком агрегате?- недоверчиво спросила Лена.
        - На том, через который в печь заглядывают,- продолжал беззастенчиво фантазировать Скок.
        - А вы где работаете?
        - Я сталевар!- с гордостью сообщил более-менее правдоподобный факт биографии Скок.
        - О!- В голосе девушки послышалось почтение к огненной профессии своего нового знакомого.
        - А зовут меня Юрий Скоков. А вас, как я понял,- Лена?
        - Да.
        - Скажите, Лена, что вы делаете сегодня вечером?- перешел в наступление наш герой.
        - Сегодня вечером? Так уже вечер! Да ничего не делаю. Сейчас закончим, и пойду домой.
        - Может быть, встретимся? В кино сходим. Или просто погуляем по городу. Погода вон какая стоит. Сирень цветет…
        - Доцветает,- уточнила Лена.
        - Пускай доцветает, так другие растения зацветают. Жасмины всякие…
        - Сегодня не могу. Я устала… Целый день на ногах. Сейчас приду домой, залезу в ванну… Ох, какое блаженство!- Лена даже зажмурилась.- Потом поужинаю - и спать.
        - А завтра?
        - Завтра у меня выходной.
        - И у меня тоже!- радостно воскликнул Скок.- Давайте проведем этот день вместе.
        - Какой вы быстрый. Весь день… это слишком.
        - Хорошо, полдня.
        Лена изучающе оглядела своего нового знакомого.
        - Ладно, давайте встретимся. Только где?
        - Где вам удобно.
        - Возле кинотеатра. Знаете кинотеатр Горького?
        - Конечно.
        - Вот там… У входа. Возле колонн.
        - Во сколько?
        - В два.
        Окрыленный успехом, Скок совсем забыл, зачем приходил в библиотеку, только в общаге, за ужином, он вдруг вспомнил латинские изречения, отчеканенные на монете.

«Вижу тебя насквозь» и «Да исполнится». Что бы это значило?
        Но голова Юры в этот час была занята другим, а именно предстоящим свиданием с красивой библиотекаршей.
        С тех пор как он вернулся из заключения, девушки у него не было. Откровенно говоря, он даже забыл, «как это делается». В зоне девиц не наблюдалось. Имелись, правда, «петухи», но Скок брезговал их услугами, предпочитая «ручную тягу», а от интимных контактов «на воле» особых впечатлений у него не осталось. Тут все просто и понятно. Пришел, вставил, ушел. И мимолетные подруги никаких эмоций не вызывали. Хотя имелась одна девчонка, по отношению к которой у Скока возникло некое неясное чувство, подходившее под определение «юношеское влечение». У директрисы столовой, в которой работала мать, имелась дочь - толстая, румяная, белобрысая девка по имени Раечка, старше Юры года на два. Раечка почти каждый день приходила к матери, и Юра частенько сталкивался с ней. Вначале Скок не обращал на нее внимания, однако девчонка при встречах всегда так ласково и загадочно улыбалась, что и Юра невольно стал поглядывать в ее сторону. Раечка заговорила первой. Она спросила, как его звать, потом угостила конфетами - тянучками «Золотой ключик» - и, наконец, научила целоваться. Случилось это так. Однажды, когда девчонка,
видимо, пребывала в особенно игривом настроении, она отозвала его в сторону.
        - Хочешь на ежа посмотреть?- таинственно спросила она.
        - На какого ежа?- удивился Юра.
        - Тут, в кустах живет. Идем позырим.
        Раечка притащила Юру в пыльные заросли сирени и акации, где на крохотной полянке стояли пустые деревянные ящики из-под горячительных напитков. Юра знал: обычно в этом месте мужики распивали водку. На сей раз на полянке посторонних не наблюдалось.
        Раечка уселась на ящик, придвинула к себе другой, позвала Юру:
        - Садись.
        - Где твой еж?- спросил он.
        - Ты целоваться умеешь?- вместо ответа спросила девчонка.
        Юра вытаращил на нее глаза и отрицательно покачал головой.
        - А хочешь, научу?
        И, не дожидаясь ответа, она притянула пацана к себе и впилась в его рот своими пухлыми, мягкими губами. Раечку явно забрало. Девчонка тяжело дышала, телеса ее ходили ходуном, она даже расстегнула верхние пуговицы сарафана, оголив вполне созревшую грудь. Вначале у Юры получалось не очень. Он неумело тыкался в ее рот, делая такие движения, словно сосал конфету. Но скоро все наладилось само собой. Юра не только целовал Раечку, но тискал ее груди и даже, расхрабрившись, засунул руку в розовые трусики. Однако дальше дело не пошло. То, о чем, блестя глазами и отпуская сальные шуточки, со смаком повествовали знакомые пацаны, так и не случилось. Он еще пару раз «в поисках ежа» встречался с Раечкой в кустах, но главного так и не добился. Было Юре тогда тринадцать.
        Примерно через год он потерял невинность в объятиях полупьяной сорокалетней бабы.
        С тех пор прошло много лет, но только теперь, в библиотеке, назначая свидание Лене, он вдруг вспомнил Раечку. Ее мягкие, как у коровы, податливые губы, глаза, подернутые дымкой наслаждения, пузырек слюны в уголке рта…
        На следующий день он встретился с Леной. Они сходили в кино, потом чинно гуляли по скверу, ели мороженое, говорили о жизни… Про свое прошлое Скок решил пока что не сообщать.
        Так продолжалось несколько дней. На третий Скок сделал робкую попытку поцеловать девушку, но встретил отпор, хотя и не очень строгий, но достаточно твердый. На пятый он все-таки достиг своей цели. Теперь они целовались на каждом свидании, однако таких вольностей, как незабвенная Раечка, Лена ему не позволяла. Однажды Скок попытался залезть ей под длинную юбку, но встретил решительный и отнюдь не притворный отпор. Это его озадачило. Ходить с Леной ему нравилось, хотя очень часто она заводила речи, которых Скок не понимал. Ему было скучно слушать разговоры о литературе, тем более о музыке. Про кинофильмы он еще мог поболтать, но в целом развития явно не хватало. И девушка это прекрасно понимала. Однако и она привязалась к Юре, несмотря на его ограниченность. Скок чувствовал это.
        Однажды он предложил съездить вдвоем за город, на те же выработки, причем среди недели, когда там вообще никого не встретишь. Лена согласилась.
        - Покупаемся, позагораем,- стал расписывать Скок их будущее времяпрепровождение.- Места там классные! Прям как в оазисе.
        - В оазисе?- удивилась Лена.
        - Ну в уединенном местечке. Такие, знаешь ли, озерки с чистейшей водой. Бережок песчаный, а вокруг птички поют.
        - И людей нет?- спросила девушка, как показалось Скоку, с некоторым опасением.
        - В том-то и дело. Тишина стоит райская.
        При слове «райская» он вновь вспомнил свою давнюю подругу, учившую его целоваться. Возможно, на этот раз ему повезет.
        Еще в первое свое посещение выработок он приметил укромное местечко - крошечную ложбинку, расположенную меж двумя буграми, почти на самом берегу узкой и длинной протоки. На другом конце этой протоки бригада резвилась до тех пор, пока Колька Табунов не задумал вступить в бой с быком. Ложбинка как раз подходила для того, чтобы в ней разместилась парочка. Вокруг разрослись травы, которые прикрывали ее от нескромных взглядов.
        Скок прикупил некоторое количество припасов, в том числе копченую колбасу
«Армавирская», голландский сыр, две булочки, газированную воду, а также бутылку дорогого портвейна под названием «Айгешат». У явившейся в назначенное место девушки тоже имелась сумка с припасами, в которой булькала какая-то загадочная жидкость.
        Разболтанный, гремящий всеми своими узлами автобус довез их до конечной остановки, и парочка очутилась на краю Ново-Савинки. Лена недоуменно вертела головой по сторонам. Видимо, она ожидала увидеть райские кущи, а вместо этого перед ней предстала убогая окраина поселка и пустынный пыльный тракт, ведущий неведомо куда.
        - И где же твои озера?- недоуменно спросила она.
        - Будут!- веско произнес Скок.- Уединенность достигается именно потому, что эти места не может узреть первый встречный. «Здесь медленны реки, туманны озера, и все ускользает от беглого взора»,- продекламировал он.
        - Ты любишь Рыленкова?- удивленно спросила Лена.
        - Какого Рыленкова?- не понял Скок.
        - Николая Рыленкова… Поэта, стихи которого ты только что процитировал.
        Скок несколько удивился, однако не подал вида. Ни про какого Рыленкова он и не слыхивал. Просто в красном уголке зоны на стене висела большая цветная фотография, скорее всего вырезанная из «Огонька»,- красный рассвет над лесным озером. Над снимком висели именно эти, только что произнесенные им слова, написанные тушью на полосе ватмана, как оказалось, стихи какого-то Рыленкова.
        - Люблю,- после некоторого колебания заявил Скок.
        - Мне тоже очень нравится лирика,- задумчиво произнесла Лена.

«Будет тебе лирика»,- подумал Скок.
        Они побрели по обочине тракта. Скок смахивал прутом еще не распустившиеся головки татарника, подбрасывал носком башмака кусочки щебенки - словом, резвился напропалую.
        - А из прозы тебе что нравится?- спросила девушка.
        - Из прозы?
        - Ну да. Повести, рассказы и все такое.
        - Шолохов,- заявил Скок.- И этот, как его… Горький.
        - А мне Паустовский. «Мещерскую сторону» читал?
        - Не-а.
        - Про природу. Есть такие места на Рязанщине - Мещера. Заболоченная страна. Дикие леса, глухие озера… И Паустовский описывает свои странствия по этим дебрям. Пешком, на лодке… Рыбалка на берегах заросших осокой и камышом старинных каналов…
        - Чтобы рыбачить, так далеко ездить не нужно. Да и глухих мест вокруг полно. Скажем, здесь.
        - Здесь?!
        - Скоро увидишь. Ничем не хуже этой самой Мещеры.
        - Сомневаюсь что-то…
        - Будь спокойна.
        Они поравнялись с трансформаторной будкой, напротив которой начиналась тропинка на выработки. Скок свернул. Тропинка запетляла меж пригорков и вывела на гребень песчаного холма.
        - Смотри.- И Скок сделал рукой точно такой же широкий жест, обводя округу, каким в прошлый раз обозначил выработки Толя Иванов.
        Перед ними, насколько хватало глаз, расстилалась сверкавшая голубизной вод и зеленью зарослей безлюдная озерная страна.
        - Ничего себе!- восхищенно прошептала Лена.- Я и не думала увидеть подобное.
        - Я же говорил!- небрежно произнес Скок, обрадовавшись реакции девушки.- Далеко не пойдем. Тут есть классное местечко, как раз для нас двоих.
        Парочка нашла лощину, расстелила на ее дне покрывало с Юркиной кровати…
        - Раздевайся,- предложил Скок.- Вон там можно купаться. Тут неглубоко. В самый раз чтобы поплескаться.
        Лена с какой-то детской поспешностью стянула сарафан, и Скок, стараясь откровенно не пялиться на нее, увидел: на девушке надет малиновый, довольно закрытый купальник. Тем не менее он не скрывал тонкой талии, крутых бедер, коротковатых ножек и полных грудей.
        Они спустились к прибрежному песку. До противоположного, заросшего кустарником берега было всего метров десять. Вода оказалась настолько прозрачна, что было отчетливо видно, как на метровой глубине резвится стайка пестрых, полосатых окуней. С дикими воплями парочка бросилась в воду и принялась резвиться, брызгать друг в друга водой, нырять и плескаться. Минут через пятнадцать они вылезли на берег, отдышались и улеглись на покрывало. Капли воды покрывали молодые тела, сверкая на них, как алмазы.
        - О! У тебя имеются татуировки!- сказала Лена, разглядывая кота, играющего на гитаре.
        - В детстве баловались,- сообщил Скок.
        - Довольно симпатично.
        - Тебе нравится?!
        - Несколько необычно.
        - А мне нет. Отдает уголовщиной. Давно пора свести.
        - Почему уголовщиной? Если красиво, то очень даже мило.
        - На пляже на меня косятся.
        - Ерунда. Не обращай внимания. Мне же нравится.
        - Лапочка моя,- произнес Скок и притянул Лену к себе.
        Целовались довольно долго, однако Скок чувствовал, к главному переходить еще рано.
        - Неудобно. Купальник мокрый,- сказала Лена.- Я хочу переодеться.
        - Давай.
        - Отвернись.
        Скок покорно исполнил требуемое. Позади шуршала одежда. Наконец ему разрешили повернуться. Девушка вновь облачилась в сарафан.
        - Зачем это?- удивился Скок.
        - Купальник сырой… Другого у меня нет. Я надела белье.
        - Ну и что?
        - Что же, я перед тобой в трусах и лифчике буду щеголять?
        - А чего тут такого?
        - Неудобно как-то.
        - Чего же неудобного! Только что я видел тебя в купальнике… Снимай сарафан. Загорать будем.
        - Ну если ты так считаешь…- Девушка неуверенно стянула сарафан и предстала перед Скоком в голубеньких трусиках и белом лифчике.
        - И ничего страшного.
        - Нет! Стыдненько!
        - Глупая.- Скок притянул девушку к себе и вновь поцеловал.- Давай лучше перекусим.
        Он достал из сумки снедь, разложил на покрывале. Лена тоже извлекла привезенные продукты: зеленый лук, молодую редиску, ржаной хлеб и плавленый сырок. В довершение появилась бутылка с мутной жидкостью. Девушка сообщила, что это квас.

«Небогато»,- отметил про себя Скок. Он достал «Айгешат» и стал откупоривать бутылку.
        - А это что такое?!- строго спросила Лена. Скок не понял: действительно ли она сердится или строгость напускная.
        - Портвейн,- пояснил он.
        - И ты собираешься его пить?
        - Почему бы и нет? Хорошее вино, марочное…
        - Любое вино - гадость!
        - Ну почему же?..
        - Гадость, и все!
        - Можешь не пить. Я тебя не заставляю.
        - И ты не должен.
        - Почему это?
        - Неужели нельзя просто так… Безо всякого вина!
        - Можно, конечно. Но ведь хочется.
        - Не понимаю!
        Скок налил себе полстакана, залпом выпил, отломил кусок колбасы, взял лук и аппетитно захрустел.
        - Ну и как?- иронически спросила Лена.
        - Вкусно!- И он налил себе еще полстакана.
        - Нет, ты невозможен!
        - А чего тут такого?
        - Дикость какая!
        - Да почему же дикость? Ты попробуй. Сделай хоть глоток.
        - Вот еще!
        - Тогда я один выпью всю бутылку…
        - Ну и пей!
        - Захмелею и начну к тебе приставать.
        - Приставать?! Это еще как понимать?!- В голосе девушки звучали стальные нотки.

«Она что, дура? Или притворяется»,- соображал Скок.
        - Шучу, шучу,- отозвался он.
        - Ну у вас и шутки!
        - Какие уж есть. Может, все-таки пригубишь?
        Лена молча смотрела то на него, то на бутылку, видимо что-то прикидывая. Наконец она произнесла:
        - Налей чуть-чуть.
        Скок исполнил требуемое.
        Девушка взяла стакан с такой осторожностью, словно он должен был вот-вот взорваться. Она поднесла его к губам и едва прикоснулась к жидкости языком.
        - Ты что, ни разу не пробовала вина?- удивленно спросил Скок.
        - Представь себе, ни разу.
        - Ну ты даешь!
        - Сладкое,- сообщила девушка свои наблюдения.- И довольно приятное.
        - Да ты выпей до конца. Тут всего-то два глотка.
        Лена храбро выпила содержимое стакана.
        - Ой, в голову ударило.
        - Сейчас пройдет.
        - Я еще хочу.
        Скок изумленно взглянул на Лену.
        - Налей мне столько же, сколько себе.
        - А не много будет?
        - Ничего, я только это выпью, а больше ни-ни.
        - Ты закусывай,- посоветовал Скок, когда девушка выпила.- Закусывай, закусывай, а то опьянеешь.
        - Я, кажется, уже опьянела.- Она поднялась с покрывала, подняла над головой руки и заметно качнулась.
        - Ой! Что это?
        - Я же говорю: закусывать надо.
        - Нет, погоди. Мне так хорошо… Так сладко…

«А сейчас еще лучше будет»,- подумал Скок.
        - Иди ко мне,- властно произнес он.
        Девушка покорно прильнула к нему. Не снимая лифчика, он взял ее за грудь.
        - Ты чего?!
        - Погоди…- Скок стал расстегивать лифчик.
        - Ты чего делаешь!!!
        - То самое.
        - Что то самое?! Отпусти!
        Но Юрка сгреб Лену в охапку и стал стягивать с нее последние одежки. Девушка беспомощно трепыхалась в его руках, пытаясь отбиваться. Скок разорвал на ней трусики, навалился и стал раздвигать ноги.
        Внезапно Лена прекратила сопротивление и ослабла.

«Стоп,- отреагировал Скок.- Похоже, я ее насилую. Это лишнее. Крайностей не надо».
        Он отвалился в сторону, перевел дыхание и вгляделся в ее лицо. Лена побледнела и, закрыв глаза, лежала, как мертвая.
        - Ты чего?- спросил Скок.- Ты чего? Ну хватит! Я больше не буду приставать… Ты извини. Ну хватит дурачиться. Извини, Ленка. Я прошу…
        Девушка медленно поднялась, подобрала расстеленный на траве купальник, сарафан и, не оглядываясь, пошла прочь. Скок взглянул ей в спину. Меж лопаток отчетливо отпечатался кружок монеты. Звезда набухла, как след от медицинской банки, и словно горела. Скок перевел взгляд на покрывало. На нем валялись ключи, видимо выпавшие из брюк в тот момент, когда Скок раздевался. Он взял ключи и повертел их в руках. Монетка сверкнула в лучах июньского солнца, и Скоку на мгновение почудилось: глаз в центре звезды подмигнул ему.

«И черт с ней! Пускай идет, куда хочет!» - думал Скок. Он вовсе не ожидал, что девчонка окажется такой недотрогой. Вино она пила в первый раз! Может, и с мужиком никогда не была? Ну и дура! Двадцать лет, а жизни не знает. Надо же! С кем он связался! Не хватало только изнасиловать ее. Пускай другие ломают целки подобным идиоткам. Еще заявит. Припаяют очередной срок. А на зоне не посмотрят на его прошлые заслуги. За взлом «мохнатого сейфа» самого могут опустить, а если и не опустят, то весь срок придется чалиться «у параши». И все из-за какой-то дырки. Нет! Спасибо! На такие игры он не подпишется. И все-таки… Ленка весьма аппетитная девка, хоть и молоком пахнет. Само собой, невинная. Первая целка попалась на его жизненном пути.
        Скок взял в руки голубенькие трусики, превращенные его руками в тряпку, и, изумляясь себе самому, поднес их к носу. Сладкий запах ударил в ноздри.

«Эх, куда она пропала?! Хочу, хочу ее!!!»
        Над краем ложбинки возник силуэт Лены. Она была в сарафане. Не говоря ни слова, девушка спустилась, потом одним рывком сорвала с себя платье. Скок во все глаза наблюдал за ее действиями. Лена как-то механически стащила с себя мокрый купальник и теперь стояла чуть поодаль, однако до нее можно было дотянуться рукой.
        - Чего тебе?- хрипло спросил Скок, не в силах оторвать взгляд от пышного курчавого треугольника волос.
        Лена без слов опустилась перед ним на колени и легла на спину, широко раздвинув ноги, словно приглашая.
        - Ты чего?!- изумленно воскликнул Скок.- Хочешь?! Учти, я тебя не насилую. Сама пришла.
        Потом, после всего, Лена так же молча встала и пошла в воду. Она долго плескалась, а Скок, откинувшись навзничь, лежал неподвижно и только тупо взирал в бледно-голубое безоблачное небо. Его душу наполняло умиротворение, однако где-то в глубине свербила болячка досады. Он ничего не понимал. Для чего было ломаться, для чего бешено сопротивляться, зачем убегать, если через десять минут она вернулась и отдалась безо всякого сопротивления. Правда, вид у нее при этом был какой-то отстраненный, словно у робота, безучастно совершавшего автоматические движения.
        Лена скоро вернулась и взглянула на Скока.
        - Ну что, доволен?- спросила девушка.- Получил то, чего хотел?
        Произнесла она эти слова безо всякого выражения, словно констатируя факт случившегося.
        Скок хотел было улыбнуться, но у него вышла лишь кривая усмешка. Он ничего не произнес в ответ, поднялся и пошел в воду.

11
        Сергей Александрович Севастьянов, как уже сообщалось, считался человеком не только дотошным, но и обязательным. Коли он пообещал старухе Копытиной помочь в освящении ее квартиры каким-либо священнослужителем, то был готов разбиться в лепешку, но выполнить обещанное.
        С местным попом Севастьянов находился «в контрах», и обращаться к тому не имело никакого смысла. Все равно откажет. Однако у него имелся один знакомец - отец Афанасий - настоятель Никольского храма, находившегося в селе Еленинка, расположенном в пятидесяти километрах от Соцгорода. Отец Афанасий был молод (два года как окончил семинарию), весел и начитан. С Севастьяновым его познакомила жена, в недавнем прошлом студентка профессора. С тех пор отец Афанасий, бывая в Соцгороде, частенько заглядывал в гости к Севастьянову, поскольку видел в нем единственную личность в окрестностях, охотно вступающую в религиозные дискуссии. Сергею Александровичу тоже нравился этот парень, свободно и без догматизма рассуждавший о христианстве, гностицизме, православии, Расколе… К нему-то и решил обратиться профессор. У отца Афанасия имелась собственная «Победа», поэтому приехать в Соцгород для него не составляло никакого труда. Вечером Севастьянов позвонил отцу Афанасию.
        - Здравствуйте, батюшка. В город не собираетесь?
        - Завтра хотел побывать.
        - Дельце одно к вам имеется. Не могли бы посодействовать?
        - А в чем дело?
        - Освятить одну квартиру нужно. Я обещал помочь с этим.
        - Освятить?! Это для чего же?
        - На предмет изгнания оттуда нечистой силы.
        - Вы серьезно?!
        - Абсолютно.
        - Интересное дело,- засмеялся отец Афанасий.- Воинствующий безбожник просит меня изгнать нечистую силу.
        Тут уж пришла очередь смутиться Сергею Александровичу.
        - Это я просьбу чужую выполняю… Да и по телефону всего не объяснишь. Приезжайте, все расскажу.
        - Хорошо. Завтра в начале дня буду.
        - И все необходимое захватите.
        - Обязательно.
        Следующим утром у дома, в котором проживал Севастьянов, остановилась потрепанная
«Победа», и из нее вышел молодой, высокий, широкоплечий поп с черными кудрявыми волосами, лежащими по плечам. Он тотчас привлек внимание сидевших на скамейке старушек.
        - Батюшка!- воскликнула одна из них.- Да откуда же вы взялись? Уж не из театра ли? Что-то до сей поры я вас в Соцгороде не встречала.
        - Успокойся, раба божья. Я не актер, а самый настоящий священнослужитель. Рукоположен и введен в сан самим митрополитом Филаретом. Ныне отправляю службу в Никольском храме в селе Еленинка,- с напускной важностью сообщил отец Афанасий.
        Бабки закрестились.
        Из подъезда вышел Севастьянов и бросился к отцу Афанасию.
        - С нетерпением жду вас.
        - Садитесь, Сергей Александрович…
        Когда «Победа», обдав старушек синеватым выхлопом, покатила со двора, та бабка, которая вела расспросы, заявила:
        - Говорит, что поп, а с главным безбожником якшается,- и поджала губы.
        - Теперь куда?- спросил отец Афанасий у своего пассажира.
        - Направо. Я вот зачем вас попросил освятить квартиру. В ней одна гражданка проживает. Некая Евдокия Копытина. Так вот, там у нее…- И Севастьянов рассказал молодому попу о событиях на улице Красных Галстуков.
        - А вы какое к этому отношение имеете?- выслушав историю, поинтересовался священник.
        - Хочу разобраться: почему сие произошло?
        - Сие…- засмеялся отец Афанасий.- А у вас какие предположения на сей счет?
        - Даже не знаю…
        - Думаете, нечистая сила проказит?
        Тут уж пришла очередь хохотнуть профессору.
        - Это не я считаю, это хозяйка квартиры так думает.
        - С ней-то понятно… Ну а вы-то сами какого мнения?
        - Затрудняюсь с ответом. Поэтому и ввязался в эту историю.
        - Суеверия, значит, хотите разоблачить?
        - Вроде того.
        - Ладно, поехали к вашей Копытиной.
        Узнав, что Севастьянов нашел попа, готового совершить обряд изгнания нечисти из ее квартиры, Дуся чрезвычайно обрадовалась. Вначале она даже не могла поверить своему счастью.
        - А батюшка-то откуда?- недоверчиво спрашивала она. И, узнав, что отец Афанасий - настоятель Никольского храма в Еленинке, расцвела лицом.- Вот и хорошо! А то со здешним попом у меня неладно выходит. Не желает навстречу идти. «Делов и без тебя, бабка, у меня выше крыши»,- говорит. Я уж ему и деньги сулила… А сейчас сколько платить надо?- как бы мимоходом поинтересовалась она, сверля Севастьянова остренькими глазками.
        - Ничего,- сказал он.
        - Как понять: ничего? Без денег его благословение силы не имеет!
        - Ну так дайте ему, сколько не жалко.
        - Сколько не жалко… Это сколько же?
        Севастьянову надоело толковать с глупой бабой. Он плюнул и пошел из подъезда.
        - Погодите, погодите! Я с вами.
        Увидев отца Афанасия, Дуся поклонилась ему в ноги и истово перекрестилась.
        Наконец все уселись в машину, и «Победа» тронулась. Дуся сидела позади как мышка, только постоянно косилась на стоявшие рядом с ней кадило и кропило, из которого торчала кисть.
        - Так говоришь, старая, мебель у тебя плясала?- не оборачиваясь, спросил отец Афанасий.
        - Плясала, батюшка, плясала. Так плясала, что прямо страсть.
        - И тарелки летали?
        - Летали, батюшка.
        - Думаешь, бесы тебя одолели?
        - Они, батюшка, они… За грехи мои!
        - Какие же у тебя грехи?
        - На кладбище в тот день ходила. На Родительскую, значить. Видать, не всех помянула…
        - И кого же забыла?
        - Не знаю, батюшка. Всех вроде вспомнила… И папаню, и маманю… И муженька своего, Пашеньку, на войне убиенного.
        - А разве больше тебе некого поминать?
        - Да кого еще? Если только…
        - Ну-ну?
        - Сынка моего… Так он мертвеньким родился. Я его даже не видела. А уж где схоронили, не ведаю.
        - Все равно помянуть бы нужно.
        - Хорошо, хорошо, батюшка. Все так и сделаю, как вы велите.
        Потом была пресловутая квартира, куда, при виде отца Афанасия, сбежалось полдома. Молодой священник важно ходил по комнате, нараспев читал «Отче наш», кропил стены, махал дымящимся кадилом, развевая во все стороны клубы благовонного дыма.
        - Избави нас от лукавого,- повторяла за ним Дуся, и в ее глазах стояли слезы умиления.
        Сергей Александрович пристроился в уголке и наблюдал за действиями отца Афанасия даже с некоторым благоговением. Поп казался серьезным, даже величественным. Двигался он резко, так, что черные кудри развевались за плечами. Глаза, как казалось Севастьянову, метали молнии. Голос звучал торжественно и строго.
        - Изыди!- восклицал отец Афанасий.- Изыди, нечистый!
        И хотя все выглядело в высшей степени благопристойно, профессора не покидало чувство, что отец Афанасий играет заранее выученную и тщательно отрепетированную роль, а в душе никаких особых чувств не испытывает. Возможно, даже иронизирует над его, Севастьянова, реакцией.
        Наконец «мероприятие» закончилось. Отец Афанасий напоследок перекрестил жилище, затем его обитательницу. Севастьянов видел, как Дуся, воровато озираясь, сунула священнику красную купюру, а тот, не стесняясь, принял подношение. Потом священник и профессор, сопровождаемые народными массами, вышли во двор к машине и уселись в нее. Дуся решила остаться.
        - Ну вот и все,- сказал отец Афанасий, заводя двигатель.- Просьба ваша выполнена. Очистил квартирку от нечисти.
        - И заработали к тому же,- не смог удержаться от колкости Севастьянов.
        - Почему бы и нет,- весело отозвался отец Афанасий.- Ведь я выполнил определенную работу. А за работу положено вознаграждение. И все-таки я не понимаю вашего отношения ко всей этой канители.
        - Хочу разобраться,- сообщил Севастьянов.
        - В чем? Кто двигал мебель? А чего тут разбираться.
        - Не понял?
        - Вы же физик. Неужели не ясно, что в основе этого происшествия лежат чисто физические явления. Темной Дусе мерещатся черти, ну а вам?.. Неужели тоже происки нечисти?!
        - Ни в какую нечисть я не верю.
        - Представьте, я тоже.
        - Вот как?!
        - Собственно, вера в Господа нашего Иисуса Христа не допускает суеверия. А все эти черти, домовые, призраки - чистейшей воды выдумки. Пережитки язычества. Я до сих пор считал: подобные сказки нынче циркулируют только в деревне. Оказывается, и в больших городах они тоже живут. Конечно, простым людям типа этой Дуси суеверия свойственны. Но вам-то?!.
        - Вы, отец Афанасий, хотите сказать, что и мне подобное свойственно?- с изумлением спросил Севастьянов.
        - Свойственно, свойственно. Не отрекайтесь. Я давно к вам присматриваюсь. И раньше замечал подобное, а теперь и вовсе уверился в своем мнении. Даже ваша антирелигиозная риторика подтверждает это.
        - Риторика?
        - Именно риторика! С какой целью вы так последовательно и так тщательно обличаете религию?
        - И с какой же? Раскройте мне глаза.
        - Понятно с какой. Вы желаете быть причастным.
        - Причастным к чему?
        - К чудесам.
        - Что за вздор вы несете?!- рассердился Севастьянов.- К каким чудесам?! К тем, что творились в Дусиной квартире?! Так это вовсе не чудеса.
        - А что, по-вашему?
        - Не знаю.
        - Вот видите, у вас нет четкого ответа.
        - Вот я и разбираюсь. Какая же здесь тяга к необычному? Просто пытаюсь найти рациональный ответ.
        - А меня пригласили…
        - Так то по просьбе Дуси. Я ей обещал…
        - Хорошо. Допустим. Только вы мне всего не рассказали. Ведь у вас есть какое-то объяснение.

«Расскажи ему про монету, он и вовсе поднимет меня на смех,- размышлял Севастьянов.- А впрочем, почему бы и не рассказать. Даже если и посмеется, что в этом страшного? А может, чего и подскажет».
        - Повторяю: четкого объяснения у меня не имеется,- сказал он.- Есть кое-какие гипотезы.
        - Так расскажите!
        - А смеяться не будете?
        - Постараюсь.
        И Севастьянов принялся повествовать о своих изысканиях.
        - Значит, вы считаете: все дело в таинственной монете?- спросил отец Афанасий.
        - Не знаю. Может быть…
        - Но вот это - чистейшее суеверие.
        - Согласен.
        - Так чего же вы отрицаете свое желание собственными глазами узреть чудо?
        - Да бросьте вы с вашими чудесами! Чудо, чудо… Ничего я узревать не хочу. Я просто хочу разобраться…
        - Попробуем вместе. С чего все началось? С событий в квартире у этой самой Дуси. Девочка сказала: ей стало скучно, она и решила малость повеселиться. Допустим. А если причина движения мебели вовсе другая?
        - Но какая?!
        - Не знаю. Просадка дома, например…
        - Думал! Дом стоит крепко. Я проверял.
        - Электромагнитные поля. Рядом с этой улицей полно промышленных объектов…
        - Тогда почему в других квартирах не происходило ничего подобного?
        - Ну не знаю… Вам, как физику, должно быть виднее.
        - Ничего мне не виднее. Налицо самый настоящий полтергейст.
        - Не совсем понял. Объясните?
        Севастьянов растолковал смысл слова «полтергейст».
        - Шумный дух, говорите? Никогда о таком не слышал. Ну допустим, первое проявление волшебных сил монеты в квартире Дуси Копытиной с рациональной точки зрения объяснить действительно трудновато. А дальше? Монета попадает к мальчику, тот меняет ее с огромной, как ему кажется, выгодой. Что же тут сверхъестественного? Заинтересовала монета коллекционера, вот он и отвалил за нее сверх всякой меры. Дальше - сам коллекционер. На его квартиру произошел налет… Ну и что? Просто совпадение. Жену замучили до смерти? Еще одно совпадение. Потом грабители не смогли поделить добычу, и один убил другого. И здесь нет ничего странного. Подобное у разбойников случается сплошь и рядом. И, наконец, монета исчезает. Вернее, попадет к тому, кто не желает афишировать ее присутствие. Но что за последнее время случилось в вашем городе такого, что бы иллюстрировало действие этой таинственной монеты?
        - Как будто ничего,- отозвался Севастьянов.
        - Вот видите! А посему думаю: вы принимаете желаемое за действительное. Просто вам хочется, чтобы все выглядело именно так, как вам рисуется.
        - Возможно,- пожал плечами Севастьянов.- Со мной все ясно,- хмыкнул он.- Ну а вы сами как можете объяснить все, о чем я вам рассказал?
        - На все воля Божья,- спокойно ответствовал отец Афанасий.- Этого для меня вполне достаточно. Возможно, существует научное объяснение происходящего, возможно, оно лежит в каких-то иных сферах. Мне не важно это знать. Промысел Божий - вот и все.
        Однако разговор с умным попом нисколько не смутил Сергея Александровича. Ему страсть как хотелось разобраться в происходящем, и промысел Божий тут был ни при чем. Поэтому, когда вечером того же дня Севастьянову позвонил Тимофей Иванович Кобылин, профессор необычайно обрадовался.
        - Серёнька?! Здорово, брат! Помню, помню о твоей просьбе,- хрипловато бормотал старик,- поэтому и беспокою. Удалось кой-чего накопать. Приходи, коли интересно. Да можешь хоть сейчас. Жду!
        В голосе Кобылина слышались загадочные интонации. Севастьянову стало до того любопытно, что он чуть ли не бегом бросился к старому краеведу. Вот и знакомый подъезд. По потертым ступеням Севастьянов взбежал на третий этаж и нажал на кнопку звонка. За дверью послышалось кряхтение, щелкнул замок, и на пороге возник сам Кобылин.
        - Привет, привет. Проходи. Погоды-то нынче… Сама в сад умотала, а мне чего-то неможется. Сквозняком, похоже, продуло. Вот дома и остался. Тебя, дорогой, поджидал. Сейчас чайку сварганю. С малиной… Ты как насчет чайку?
        - Охотно.
        - Вот и славненько. На кухне заседать будем. Там как-то привычнее. Айда за мной.
        Кухня у старика выглядела старозаветно и своим убранством напоминала скорее музейный уголок, нежели жилое помещение. Добрую ее половину занимал громадный буфет черного дерева, походивший на готический собор. Стены буфета украшала причудливая резьба в виде гирлянд роз, ирисов и других цветочных штучек. Под самым потолком два веселых ангелочка, а может, амурчика сыпали из рогов изобилия виноградные гроздья, яблоки, груши и прочую плодово-ягодную хренотень. За цветными стеклами виднелись высокие хрустальные стаканы и громадные чайные чашки. Стены кухни украшали чернолаковые жостовские подносы, расписанные такими яркими пионами, астрами и анютиными глазками, что от их вида ломило зубы. Кроме подносов на стенах висел громадный безмен, который больше напоминал древнее холодное оружие - шестопер. На полках стояли старинные стеклянные бутылки квадратного сечения, с какими-то неведомыми разноцветными жидкостями. На столе высился древний медный самовар с многочисленными медалями на тусклых боках.
        Хозяин щелкнул по самовару корявым ногтем и многозначительно взглянул на Севастьянова:
        - Сейчас кипяточку заварим.
        - В самоваре?- удивился профессор.- Это же долго, да и канительно.
        - Мне его под электричество переделали,- пояснил Кобылин.- Воткнул вилку в розетку, и все дела. Пятнадцать минут, и можно чаек пить.
        Действительно, самовар вскипел очень быстро. Хозяин налил гостю в стакан, стоявший в серебряном подстаканнике, себе же наполнил уже знакомую Севастьянову громадную чашку, расписанную столь же яркими цветами, как и на подносах.
        - Пить будешь с малиной? А может, с сахаром или с конфеткой?- спросил он. - Без ничего.
        - Как это без ничего? Без ничего - это вода. Возьми вот «сосачку». Кисленькая… Очень освежает.
        Севастьянов с хрустом раскусил конфету под названием «Барбарис». Старик же придвинул к себе вазочку с вареньем, зачерпнув пару ягод серебряной ложечкой, отправил их в рот и запил крепчайшим чаем.
        - Ну рассказывай,- произнес Кобылин.
        - Чего мне рассказывать… Я от вас жду рассказа.
        - Нарыл я кой-чего,- сообщил старик и прищурился. Чувствовалось: ему не терпится сообщить о своих изысканиях, и только чудовищным напряжением воли он сдерживает себя и старается раньше времени не излить на гостя фонтана новостей. - Пришлось, конечно, походить, поспрашивать… В разных организациях побывал и в ведомствах… Народу порасспросил…- он выразительно провел ребром ладони по морщинистому горлу,- …тьму!
        - И каковы результаты?- с любопытством спросил Севастьянов.
        - Ты погоди с вопросами. Чай лучше пей. Все в свое время. Так вот, Серёнька. Выяснил я… Помнишь, ты спрашивал: имелись ли в Соцгороде какие-нибудь секты? Имелись, братец. Именно что имелись! И не какие-то там молокане или адвентисты седьмого дня, а, прямо скажем, недобрые секты. Хоть и времена тогда были суровые, но эта нечисть, как поганые грибы, гнездилась по темным углам, а по ночам вылезала из своих погребов. Так мне, во всяком случае, рассказывали знающие люди.
        - О ком идет речь?- не удержался Севастьянов.
        - О них, о них…
        - О ком - о них?
        - Об упырях!
        - О каких еще упырях?!- вытаращил глаза Севастьянов.
        - О тех самых! Которые еще вампирами прозываются.
        - Ну вы даете!- засмеялся Севастьянов.
        - Не веришь?!. А вот послушай. В тридцать пятом годе это случилось.[См. роман А. Атеева «Псы Вавилона».] В поселке. Шанхаем он назывался. Сейчас на том месте пустыри… Так вот, обитала там одна семейка. По фамилии… Сейчас.
        Тимофей Иванович поднялся из-за стола, вышел из кухни, но скоро вернулся, держа в руках засаленную записную книжку.
        - Сейчас, дорогой… сейчас.- Он перелистал блокнот.- Ага, вот! Звали их Скворцовы. Отец на железной дороге вкалывал… Вроде машинистом. Или, может, сцепщиком. А мать дома, по хозяйству… В семействе имелись дети. Два мальчика и девочка.
        И вот однажды ребятишки подались в поле щавель собирать. Пошли и братья Скворцовы… Короче, пока ребятишки валандались в поле, младший мальчишка пропал. Стали искать. Нет нигде! Старший пацаненок побежал в поселок. Рассказал все матери. Та давай его лупить… Ну это к делу не относится. Пришел отец с работы. Пошли они искать братишку всем табором. Долго шастали, однако обнаружили мальчика, только когда рассвело. Он был мертв.
        - Почему мертв?
        - Ты погоди с вопросами. Выслушай до конца. Так вот. Тело мальчика отвезли в морг, и там местный «эскулап» определил - ребенок умер от укуса змеи. Гадюка, якобы, его ужалила. Так в свидетельстве о смерти и записали. Ну гадюка так гадюка. Однако никто в эту гадюку не поверил. Ладно. Схоронили. И тем же вечером мертвый мальчонка явился к родне.
        - Как это явился?!
        - Не перебивай!- сердито произнес Кобылин.- Ногами пришел. Только он был уже не человеком.
        - А кем?- не стерпел Севастьянов.
        - Упырем! Его никакая не гадюка укусила, а другой упырь. Главный! От него вся зараза на Шанхае и пошла! Он перекусал всю свою семью, и те тоже стали упырями.
        Севастьянов хмыкнул.
        - Городские легенды…
        - Ничего не легенды! Человек мне это рассказал, который сам тому свидетелем был. Свидетелем и участником! Ладно. Слушай дальше. Мальчишка, значит, своих родных перекусал, и они тоже в вампиров превратились. А вампиры, понимаешь ли, днем дома сидят, по ночам только и выходят. И вот исчезли родные укушенного мальчишки. Никто их не видит. Все интересуются: «Куда делись? Почему пропали?» Первым попытался разобраться в этой истории местный участковый милиционер. Но он толком не знал, с чего начать. И поплатился за это. Тоже в чудовище оборотился. А на Шанхае проживал один старик - татарин. Некий Валитов, в этом деле немного разбиравшийся. Он первый и допетрил. Другими словами, предположил неладное. Собрал, значит, этот Валитов стариков. Пошли они на кладбище, раскопали могилу… Видят, мальчишка в гробу как живой лежит. Дней десять с момента похорон прошло, а тлением и не пахнет. Все ясно! Стали забивать ему в грудь кол деревянный, тут-то он и ожил. Зашипел, заизвивался. Кровь изо рта фонтаном! Факт, как говорится, налицо. Однако с деревяшкой в груди долго не проживешь. Издох, само собой. Они его наскоро
землицей забросали и пошли назад в Шанхай. Там выволокли на свет божий родителей мальчишки, а они уже и не люди вовсе. Ну, короче, дом их подожгли, а самих в огонь кинули…
        Старик сделал паузу и снова занялся чаем. Молчал и Севастьянов. Он не знал, как относиться к рассказу Кобылина. На правду это было не похоже, однако профессор по прошлым делам с Кобылиным знал: старик никогда не врет. Но, возможно, его ввели в заблуждение?
        - Не веришь?!- неожиданно спросил Тимофей Иванович.
        - Откровенно говоря, не очень.
        - Вот и я вначале не поверил. Ты слушай дальше. История-то еще не кончилась. Дом-то сожгли, а источник нечисти остался. Там, в этом Шанхае, кроме прочей сволочи, обитала одна парочка… Два старика из бывших. Один в карты поигрывал. Ну вроде шулера был. Другой так… Сам по себе. Вот этот, который сам по себе, кстати, он был из французов, тоже разбирался в этом… как его? Оккультизме! Он и вызвал в Соцгород специалиста по вампирам.
        - Как вызвал?- не понял Севастьянов.
        - Обычно. Телеграмму дал. Приезжай, мол, тут по твоей части дела имеются. Тот и приехал.
        - Что-то плохо верится,- заявил Севастьянов.- Время не совсем подходящее было для разъездов охотников за вампирами…
        - Ты про время мне не рассказывай!- неожиданно разъярился старик Кобылин.- Я и без тебя про то время все знаю! Ты про него только слышал, а я в нем жил! Про то время он будет толковать! И кому?! Мне!
        - Да я только высказал свои сомнения,- принялся оправдываться Севастьянов.
        - И сомнениев мне не нужно! Ты слушай, коли интересно. А не интересно, так…- Кобылин рукой указал на выход.
        - Продолжайте, Тимофей Иванович!- умоляющим тоном произнес профессор.
        - Так вот. Вызвал этот француз специалиста, ну и тот… Короче, стал искать концы. И нашел! Вычислил, где главный-то вампир прячется. Логово его, другими словами. Там последняя битва и произошла. Главный вместе с подручными бросился на пришедших его уничтожить…
        Кобылин внезапно прервал рассказ и налил себе новую порцию чая. Он с хлюпаньем прихлебывал его и посматривал на Севастьянова, видимо пытаясь определить, какое впечатление произвела его история.
        - И кто победил?- с едва уловимой насмешкой спросил профессор.
        - Наши, конечно,- ухмыльнулся в ответ старик.
        - Нет, я серьезно!
        - Говорю же, наши. Когда к месту битвы подоспели энкавэдэшники, все, как говорится, было кончено. Нечисть уничтожили. Правда, при этом понесли потери. Погиб охотник на вампиров. Еще кто-то… Всех и не упомнишь. Давно это случилось. Так вот! Их и схоронили на кладбище. Вампиров этих, значится.
        - Было-то их сколько?
        - Не знаю… Двое-трое…
        - А на кладбище, как утверждает Волчок, схоронили человек семь. Причем людей разных возрастов.
        - Верить Волчку нельзя. Мало ли что он наплетет. Но, с другой стороны, сразу после этих событий, или даже во время них, загорелся Шанхай. Там был большой пожар. Тоже люди погибли… Может, про них он и вел речь. Или другой вариант. У него в памяти смешались двое похорон, которые произошли почти одновременно и на одном и том же месте. Словом, не знаю. Рассказал тебе то, что узнал. А дальше думай сам.
        - Спасибо, Тимофей Иванович!
        - Да за что «спасибо»? Делов-то. Мне и самому интересно стало. Никогда ничего подобного не слышал, хотя, казалось бы, всю жизнь в городе прожил… и во все двери был вхож.
        - От кого же вы узнали про эти события?- полюбопытствовал Севастьянов.
        - От кого надо, от того и узнал. Какая тебе разница. Но не сомневайся. Все так и происходило, как я рассказал. А то мне кажется, не очень-то ты поверил моим байкам.
        - Отчего же не поверил? Вы меня никогда не обманывали.
        - Вот именно, дружок. Вот именно!
        Возвращаясь домой от старика Кобылина, Севастьянов размышлял над только что услышанным. Допустим, эта невероятная история - правда. И что? Происхождения талисмана она все равно не проясняет. Существовали ли в Соцгороде вампиры, не существовали - при чем тут монета? По сути, ничего полезного для хода своего расследования он так и не узнал. А не лучше ли бросить это скользкое занятие?
«На все воля Божья»,- изрек отец Афанасий. Если следовать этой логике, то и удивляться ничему не стоит. Случилось и случилось. Значит, так предначертано. Но ведь это вздор! Распутать, непременно распутать… Доказать, что ничего чудесного в событиях нет,- вот его задача! А то он и вправду начал допускать некий элемент сверхъестественного во всей этой истории.
        Однако, как ни одергивал себя Севастьянов, полной уверенности в том, что он прав, так и не появилось. А рассказ Кобылина только добавил сомнений. Вампиры… Чушь! А если не чушь? Если все это действительно имело место? Воля Божья… И это чепуха! Хотя…
        От этих размышлений ум за разум заходит. Нет. Так нельзя! Нужно выбрать какое-то одно, желательно наиболее разумное направление рассуждений и следовать ему, не обращая внимания на остальные, возможно даже на первый взгляд более привлекательные варианты.
        Почти совсем стемнело, однако на улицах и во дворах жизнь пока что не затихала. Слышались детские голоса, приглушенный смех, громкий шепот. Еще щелкал по теннисному столу целлулоидный шарик, еще раздавались удары по футбольному мячу. Однако ночь все больше вступала в свои права. От деревьев к Севастьянову тянулись длинные тени. Какие-то странные личности выглядывали из подворотен. Мимо, беспрестанно озираясь, проковылял горбун. Неожиданно профессор чуть не сбил с ног древнюю бабку, несшую за плечами вязанку хвороста. Зачем, скажите, в большом городе хворост? Наконец, дорогу Севастьянову перебежали сразу три кошки! Какого они были цвета, осталось тайной, поскольку ночью все кошки серы. Однако ничего этого профессор не замечал. Он думал!

12
        Скок и Лена возвращались с выработок вместе, но друг с другом они не общались. Хотя Скок и пытался разговорить девушку, та шла, ни на что не обращая внимания. Вела она себя словно замороженная. Не смотрела по сторонам, не откликалась на речи Скока. Брела по пыльной дороге с покорностью обреченной. Скок не мог понять, что с ней происходит. Потеряла невинность… Делов-то! Она же не ребенок! Никто ее не заставлял.
        Однако, как Скок ни пытался оправдать перед самим собой собственные действия, на душе лежала холодная, скользкая жаба. Он искоса поглядывал на Лену, лицо которой сделалось столь каменным, что стало напоминать лицо скульптуры из композиции Веры Мухиной «Рабочий и колхозница».
        Они залезли в почти пустой автобус. Лена устроилась у окна, а Скок сел рядом.
        - Леночка…- начал канючить Юра.- Ну, Леночка…
        Девушка не отвечала.
        И сколько он ни пытался завязать с ней разговор или хотя бы заставить взглянуть на себя, ничего не получалось. Лена упорно смотрела в другую сторону.
        Приехали в город. Лена, все с тем же каменным лицом, зашагала вперед, а Скок крутился рядом. Он то забегал вперед, стараясь взглянуть в лицо девушке, то отставал, точно набирая сил для новой попытки. Все было тщетно. Его полностью игнорировали. И только когда парочка подошла к двери подъезда, в котором жила Лена, она вдруг повернулась к нему и вымолвила:
        - Подлец!
        Скок стоял как оплеванный.
        Подлец так подлец, решил он в конце концов. С горя сильно захотелось есть. Забыв, что при нем, в сумке, имеются недоеденные колбаса и сыр, Скок зашел в первую попавшуюся столовую, купил три рубленых шницеля, кусок хлеба и бутылку кефира и уселся на скамейку в маленьком пыльном сквере. Он жевал холодный, чрезмерно начиненный луком шницель и размышлял.
        Удовольствие, полученное от секса, давным-давно испарилось, осталось только недоумение. Скок никак не мог понять: с чего бы вдруг отношение Лены к нему столь резко изменилось? Неужели, собираясь с ним за город, она не предполагала, что может произойти? В это невозможно поверить! Почему, собственно, он подлец? С чего бы его обозвали подобным словом? А если у него в отношении девушки серьезные намерения? Если он жениться на ней хочет? Нет, дорогие товарищи. Так дело не пойдет. Не такая уж он и скотина. Он может прямо сейчас пойти к ней и сделать предложение. Как это там происходит?.. Упасть к ногам и попросить осчастливить его…
        Скок неожиданно для себя рассмеялся, отчего поперхнулся кефиром. Фонтан брызг вырвался из его рта. Он отшвырнул недоеденный шницель и встал. Хватит об этой дуре! Никогда раньше он не анализировал собственные поступки. Случилось и случилось. И нечего размышлять над этим. Однако мысли о Лене никак не желали покидать его голову.
        На следующий день, отработав смену, он помчался в библиотеку. Лены на месте не оказалось. Он захотел узнать, почему девушка отсутствует.
        - Взяла отгул.
        - С какой целью?
        - Кажется, провожает родителей, уезжающих куда-то на Украину.
        - А завтра?
        - Должна быть.
        Женщина, сообщившая Скоку о пертурбациях с Леной, та самая сладкая дама, встретившая его в первое посещение библиотеки, смотрела на Скока с благожелательным интересом.
        - Завтра приходите, молодой человек,- посоветовала она.
        Скок так и сделал. Лену он увидел еще издали. Она о чем-то разговаривала с юношей студенческого вида и на Юру даже не взглянула, хотя, несомненно, его заметила.
        - Девушка, можно вас?- Скок поманил Лену рукой.
        Она подошла, взглянула на него, но лучше бы и не смотрела. Лицо ее сделалось точно таким, каким Скок видел его после событий на выработках.
        - Что вы хотели?- вежливо спросила она.
        - Лена… Ты чего?..
        - Я не совсем понимаю вас.
        - Кончай дурить!
        - Так что вас интересует?
        - Ты!
        - Не понимаю…
        - Ну, Лена!..
        Еще пару минут разговор продолжался в подобном духе. Скок просил, умолял, требовал, но все было тщетно. Девушка взирала на него как на пустое место. В глазах ее не было заметно даже намека на симпатию, только полнейшее равнодушие. Наконец она произнесла:
        - Я вижу, вы сами не знаете, чего хотите.
        Эта фраза оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения Скока. Он в сердцах плюнул на пол, вызвав изумление немногочисленных посетителей читального зала, и бросился вон.
        - Да знаю, знаю я…- бормотал он себе под нос, слоняясь по улицам и не представляя, куда податься.
        С горя он направился в пивную, принял на грудь две кружки теплого пива и сто пятьдесят граммов водки, там же познакомился с какой-то полупьяной шалавой и вызвался ее проводить. Дорогой Скок купил еще бутылку «Московской». Дальше все было как в тумане. Шалава, которая назвалась Анжелой, притащила его к себе домой, в какой-то барак или щитовой дом на краю города. Тут же появились алчущие рожи. Возлияния начались в комнате Анжелы, где кроме нее проживали парализованная старуха и непрерывно оравший грудной ребенок. С бутылкой водки было быстро покончено. Какой-то шустрый парнишка побежал в магазин за портвейном. Шалавистая Анжела тем временем отключилась и уснула прямо на замызганном полу, под вопли малютки, но пьянка продолжилась за бараком на пустыре возле голубятни. Вначале все любили друг друга, потом пошел «базар за зону» и начались разборки. Скок кого-то бил, и его били… А дальше в памяти следовали одни провалы.
        Он очнулся от холода и кое-как разлепил глаза. Начинало светать. Серенькие небеса повисли, казалось, над самой головой и жутко давили на нее. Закапал дождик. Скок сел и огляделся. Оказывается, он ночевал тут же, на улице, неподалеку от голубятни. Карманы были вывернуты, ключи и пропуск на завод валялись рядом на земле. Скок подобрал их и встал на ноги. Все тело разламывалось. Голова гудела. Во рту царила великая сушь. Он, покачиваясь, постоял некоторое время, потом поплелся прочь.
        Добрался Скок до общаги в тот час, когда народ уже спешил на смену.

«На работу нужно,- заскреблось в почти погасшем сознании.- Не пойду! Черт с ней, с работой. Пусть знает!»
        Кто должен знать о его непотребном поведении, он даже самому себе не сообщил. Однако и так все было ясно.
        Скок как был, в грязной, запыленной одежде, рухнул на койку и проспал до обеда. Когда он, наконец, продрал очи, то увидел: сосед по комнате, татарин Ренат, тщательно выскребает электробритвой впалые щеки. В голове Скока гудел непрерывный набат.
        - На работу проспал,- произнес Скок мертвым голосом.
        - На работу?- удивился Ренат.- Сегодня у наша бригада выходной. А ты ночью где был?
        - Гулял.
        - Ничего себе, гулял! Валялся, наверное, под деревом. Грязный, как чушок!
        - Пусть знает, сука!- с ненавистью вымолвил Скок метавшийся в мозгах вопль.
        - Кто сука?- недоуменно спросил Ренат.
        - Пусть знает!
        - Заладил: пусть знает, пусть знает… Похмелиться надо.
        - А есть?
        - Могу сбегать.
        Весь выходной Скок старался забыть о нанесенной ему смертельной обиде. Он пил то с одним, то с другим и к вечеру так накачался, что вновь не стоял на ногах. Постоянно он порывался куда-то идти, кому-то что-то объяснять, однако сил на это уже не было, и он плакал от отчаяния.
        Выходной закончился. Нужно возвращаться в цех. Следующая смена - с четырех. Все утро он раздумывал, идти на работу или послать всю эту канитель куда подальше. Хорошо бы «закосить» больничный. Но как? К тому же деньги кончились. Он должен половине общаги. Нет, придется все же топать к печи.
        Смена, приходившаяся на вторую половину дня, считалась одной из самых спокойных. Оно и понятно. «Белые каски» разошлись по домам, а начальник смены особо не усердствует. Аварий нет - и слава богу. Время потихоньку ползет к полуночи. Работа движется без сбоев, почти автоматически.
        Скок стоял на завалочной площадке и наблюдал, как мостовой кран тащит над разливочным пролетом к изложницам окруженный облаком газов ковш, полный расплавленного металла. Поверхность металла пылала нестерпимым жаром, точно кусочек солнца.
        Настроение было настолько паршивым, что казалось: лучший выход - броситься в этот ковш к чертовой матери и таким образом послать всех… Скок слышал рассказы о таких случаях. Правда, как подобное можно осуществить, он плохо себе представлял. Если только прыгнуть в изложницу, когда состав медленно выходит из ворот цеха. Вот только откуда прыгнуть? С крыши, что ли? А если промахнешься? Все кости переломаешь! Проще пойти в листопрокатный цех и броситься в нагревательный колодец. В момент сгоришь! Даже «материала» для похорон не останется. И действительно, лучше ничего не придумать. Раз, и нет тебя! Привет семье! Да какая у него семья?! Мать только… Но она, надо думать, даже не всплакнет. А эта Лена… Скок представил, как она прореагирует, когда узнает о его смерти. Если узнает, конечно. Может, вспомнит своего первого мужика. И даже проронит слезу… Маловероятно. Из такой твердокаменной вряд ли прольется хоть одна крохотная слезинка в память о нем, Юрке Скокове. Да! Пора кончать с жизнью. С жизнью, которая не удалась! К чему коптить небо! Он - уголовник. Это пятно никогда не стереть. Всю жизнь будут
тыкать: сидел, сидел… Так блатарем и помрешь. Уж лучше сразу…
        Скок вновь глянул на ковш. Он почти вплотную приблизился к разливочной площадке.

«Ах, если бы вот прямо сейчас ковш грохнулся и металл, сжигая все на своем пути, растекся по площадке»,- пришла в голову шальная мысль. Тогда бы и никуда прыгать не нужно. За доли секунды превратишься в факел. А дальше небеса. Или ад?
        Ковш вдруг дернулся и заметно перекосился. Длинный язык металла выплеснулся из него наружу, и огненный сноп искр взметнулся под крышу цеха. Скок, словно во сне, видел, как лопнул один из канатов, державших траверсу.
        - Беги!!!- заорал сталевар Степан Тимофеевич Галушко и первый рванул к выходу с площадки.
        - Ну что же ты… Вперед!- услышал Скок голосок, идущий, как ему показалось, из самой глубины ковша со сталью.
        Нет!!! Только не это!!! Нет!!!
        Перекошенный ковш замер. Металл больше не брызгал из него.
        Скок, как завороженный, смотрел на застывшую громаду, не замечая, что от жара у него трещат волосы на висках. Умирать уже не хотелось.
        Через час ковш с величайшей осторожностью «смайнали». Металл уже остыл, что называется, «закозлился», и теперь ковш рдел ярким малиновым светом на полу разливочного пролета. К этому времени приехал начальник цеха, набежали какие-то незнакомые Скоку люди. Все размахивали руками, шумели, а он стоял в сторонке и думал, думал… В последнее время он вообще стал необычайно много размышлять.
        Что же, в конце концов, произошло?! Почему ковш ни с того ни с сего едва не сорвался и расплавленный металл не пожег людей?!
        И вдруг его осенило. Он! Конечно, он - всему причина! Все как и раньше. Стоит только пожелать, и желаемое немедленно исполняется. Так было и с Фофаном, потом с этим мальчишкой, Колькой Табуновым, который доставал его на выработках. Так произошло и с Леной! Она не хотела близости, но он-то хотел! И она пришла… Против своей воли пришла! И вот теперь Скок пожелал, чтобы ковш опрокинулся… Но ведь он удержался? Почему?! Да потому, что в последний миг он испугался и мысленно отменил свой приказ. Нет, этого просто не может быть! Сказки! Придет же в голову. А если не сказки?! Но почему раньше он за собой ничего такого не замечал? Да, раньше подобного не наблюдалось. А теперь… Нужно хорошенько подумать. А что, если это просто цепочка случайностей, выглядящая как закономерность? Попытаемся разобраться, с чего все началось? С Фофана! Он точно помнит, как пожелал тому смерти. «Чтоб ты сдох, зараза!» - всплыли в памяти роковые слова. Точно, сдох! И тот бросился под трамвай. Самоубийство? Но почему вдруг абсолютно здоровый, бездумно радовавшийся жизни молодец решил свести счеты с этой самой жизнью? Так не
бывает! Или придурковатый Колька, который полез сражаться с быком. С какой стати? Но самый яркий случай произошел с Леной. Девчонка вовсе не собиралась отдаваться ему. Не собиралась… А если все-таки собиралась? Просто решила «картину прогнать». Мол, я - недоступная барышня, а ты - шпана неумытая. Тогда, выходит, все происходящее - лишь цепочка случайностей, и он, Скок, тут ни при чем. А вдруг это все - результат действия монеты? Не зря же на ней написано: «Вижу тебя насквозь» и «Исполнится». Стоит только пожелать…
        - Эй, Скоков!.. Юра… Иди-ка сюда,- прервал ход его построений голос сталевара Степана Тимофеевича Галушко.- С тобой начальство желает потолковать.
        Через час Скок ехал со смены в переполненном трамвае, но на толкотню и острые локти не обращал никакого внимания. Мысли его были заняты исключительно монетой и связанными с ней происшествиями. Значит, он теперь кто-то вроде волшебника. Что пожелает, то и получит. Здорово! Чего бы такого захотеть? А, вот! Чтобы к его приходу в общагу на столе стояла пара бутылочек пивка. И не просто пивка, а свежего и холодного. Именно такого, какое он любит. Посмотрим, сработает ли?
        Однако, когда он вошел в комнату, никакого пивка не наблюдалось.
        Значит, ничего особенного в этой дырявой монетке вовсе и нет, заключил Скок. Просто фантазия разыгралась как результат аварии и непосредственной опасности для жизни.
        Он вспомнил толстенького профессора, несколько дней назад приходившего в общагу и выспрашивавшего про монету. Тогда Скок принял профессора за мента, но сейчас переменил свое мнение. Видать, в этой монете все же что-то заключено. Вот только что? Неужели она и в самом деле способна выполнять желания? Но если способна, каким образом ей можно приказать? Насколько понимал Скок, тут не все так просто. Пиво-то она не сотворила. Но монета, надо думать, не волшебная палочка из фильма про Золушку. Тыкву в карету она не превратит, и крысу в кучера тоже. Но, возможно, монета может поспособствовать возвращению к нему Лены. Нужно только сильно захотеть.
        Засыпая, Скок бормотал: «Хочу, чтобы Лена вновь была со мной. Хочу, чтобы Лена вновь была со мной. Хочу, чтобы…»
        Следующим утром, едва дождавшись десяти часов, Скок помчался в библиотеку, мысленно непрерывно повторяя про Лену и про ее возврат к нему. Какое-то время он стоял за стеклянной дверью и подсматривал за происходящим в читальном зале. Лена сидела за столом и заполняла какие-то бумажки. Кроме нее, в зале никого не было. Скок толкнул дверь. Лена подняла голову, и лицо ее тут же закаменело.
        Мысленно произнеся: «Лена, будь со мной», Скок подошел к столу, вежливо поздоровался и попросил книгу Паустовского «про Мещеру». Ни слова не говоря, Лена принесла требуемое, Скок уселся, перевернул первую страницу и прочел:

«В Мещерском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха. Но все же край этот обладает большой притягательной силой».
        - Притягательной силой,- повторил Скок вслух.
        - Какая же ты сволочь, Юра!- неожиданно услышал он.

«Действует, действует!- возликовал Скок.- Она уже разговаривает со мной!»
        - Почему же я сволочь?- спросил он.
        - Да потому, что ты завлек меня в эти дебри и изнасиловал.
        - Изнасиловал?!
        - А как же иначе можно это назвать?
        - По-моему, ты сама… это…
        - Ах по-твоему?! Я не хотела. Я сопротивлялась всеми силами. Это такой удар для меня!
        - Удар?!
        - А как же иначе!
        - Ну не знаю… Но я тебя не насиловал! Матерью клянусь, даже и не думал. Лена! Если можешь, прости меня.
        - Простить тебя?!
        В этот момент хлопнула дверь. В зал вошла пожилая гражданка и потребовала подшивку журнала «Работница» за 1958 год. Разговор между Скоком и Леной прервался. Женщина с полчаса листала подшивку, делала какие-то выписки. Наконец она ушла.
        - Прости меня,- повторил Скок, словно их объяснение прервалось минуту назад.
        Лена встала из-за стола и подошла к Юре.
        - Значит, говоришь, я должна простить тебя?
        Она смотрела на него, как показалось Скоку, с напускной ненавистью. Лицо оставалось каменным, но в глазах светилась насмешка. Внезапно девушка со всей силы ударила его по лицу. Звук оплеухи был особенно звонок в пустом зале. Скок непроизвольно дернулся. Никто еще безнаказанно не мог ударить его. Удар на удар - такова была его философия. Но теперь приходилось терпеть. Удары сыпались градом, а он только понурил голову и закрыл лицо руками.
        - Ну хватит,- наконец умоляюще произнес Юра.- Пожалуйста!
        - Гад такой!- вымолвила Лена и закончила экзекуцию. Некоторое время она, тяжело дыша, разглядывала Скока, как некое омерзительное насекомое, которое необходимо немедленно раздавить.
        Юра осторожно дотронулся до ее руки. Она резко отдернула ее:
        - Не смей прикасаться ко мне!
        - Лена, я не хотел…
        - Вот даже как! Не хотел он! Не хотел… А меня ты спросил?!
        - О чем?
        - Хочу ли я…
        Скок почувствовал: общение налаживается.
        - Могу сейчас спросить,- сообщил он.
        - Так спроси.
        - Лена, скажи, ты хотела?..
        В ответ он услышал лишь вздох.
        С того дня отношения между девушкой и парнем как будто начали налаживаться. После долгих уговоров Лена, наконец, согласилась встретиться вне стен библиотеки. Они, как и раньше, гуляли по городу, ходили в кино - короче, развлекались в меру скромных возможностей Скока. Один раз Юра сделал попытку поцеловать девушку, но получил столь яростный отпор, что продолжать действия в том же роде дальше не стал. Он решил использовать давно проверенную тактику планомерной осады.
        Однажды Лена пригласила его к себе домой.
        - Родители уехали на Украину,- сообщила она.- У отца под Полтавой сестра живет. Вот они и решили провести отпуск в тех местах, и теперь я одна живу. Пока… Но, надеюсь, ты будешь вести себя достойно.
        Скок поклялся, что поведение его будет весьма примерным.
        Квартира, в которой проживала девушка, была самой обычной, двухкомнатной, тесной и темноватой, однако Скоку она показалась дворцом. Лена провела его в свою комнату, где кроме узенькой девичьей кроватки имелся древний комод, на котором стояло трюмо и валялись различные косметические причиндалы. Еще на комоде имелась фарфоровая статуэтка - восточная девушка в тюбетейке разливает чай по пиалам. Носик у чайника был отломан. На стене висела картина под названием
«Незнакомка», а над кроватью коврик, иллюстрирующий русскую народную сказку
«Кот, лиса и петух».

«Роскошь!- подумал Скок, всю жизнь промыкавшийся по землянкам и зоновским баракам.- Живут же люди!»
        - Вот тут я и обитаю,- сообщила Лена.
        - Неплохо,- одобрил Скок, выразительно посмотрел на девичью кроватку, потом на Лену и присел у окна.
        - А папа и мама у тебя кто?
        - Папа - инженер. Работает мастером в электроремонтном цехе, мама - тоже мастер, только на швейной фабрике.
        - Интеллигенция,- сделал вывод Скок.- Не мне чета.
        - У нас в стране все равны,- одернула его девушка.- Ты - металлург. Сталь варишь.
        - Варю… А толку? Всю жизнь у печи париться…
        - В институт поступишь…
        - Я?! Да я и десятилетку-то не закончил.
        - Иди в вечернюю школу.
        - Ну… Не знаю.
        - Но жизнь-то свою ты устраивать собираешься?
        - Это конечно.
        - Про своих родителей расскажи. И вообще, что ты делал до сих пор? Где жил?
        - Я-то?..
        Скок задумался. Рассказать ей, что ли, про себя? Про Карадырку, про землянку, про воровство… Интересно, как она к этому отнесется? Наверное, прогонит. Кому он нужен, воровайка? Собственно, если он собирается связать с ней жизнь или хотя бы упрочить свои отношения, все равно придется рассказать обо всем. Так лучше уж сразу. До этого их отношения походили скорее на игру. А именно сейчас и наступает критический момент. Если оттолкнет, то уж навсегда.
        - Вообще-то, по первой специальности я - вор,- скривив рот в неестественной усмешке, вернее гримасе, произнес он.
        - Кто?!- словно не поняла Лена.
        - Вор-карманник! Находился в заключении. Освободился. Решил встать на правильный путь.
        - Вор?
        - Точно. Так что…- Он нерешительно поднялся.- Извини, сразу не сказал. Но думал: зачем? Мало ли, что будет дальше. Пару раз встретились и разбежались. Да и скажи тебе сразу, ты, наверное, со мной и общаться бы не стала.
        - Значит, ты - вор?!
        - Был им.
        - А теперь?
        - Я же сказал. Решил завязать. Устроился на завод. Работаю пока.
        - Как это «пока»?
        - Тоска, знаешь ли, берет…
        - Ну-ну. Продолжай.
        - Иной раз жить не хочется. Все против меня. Вот и ты…
        - Что я?
        - В душу плюнула.
        - Я - тебе? А не наоборот ли?
        - Как хочешь, так и считай. Только я относился и отношусь к тебе не как к какой-нибудь шалашовке. Я тебя… это…
        - Договаривай.
        - Вроде как люблю.
        - Любишь?!
        - Да. А ты меня?.. Или?..
        - Что «или»?
        - Или папа с мамой с вором дружить не велят?
        - При чем тут папа с мамой, ты мне про свое воровское прошлое только что рассказал. Да и вообще, я родителям не сообщала, что с тобой встречаюсь.
        - Так ты не ответила на мой вопрос.
        - Чего ты пристал! Ведь я же с тобой.
        - Этого недостаточно.
        Лена рывком стянула с себя рубашку:
        - А этого?
        Скок решил больше ни о чем не спрашивать, а просто притянул девушку к себе.

13
        Профессор Севастьянов совсем забросил свои изыскания. Было не до них. Наступила горячая пора. В институте шла сессия. Ему сдавали зачеты, он принимал экзамены… Словом, дел хватало. Однако Севастьянов помнил о монете. Не забыл он и рассказ старика Кобылина про вампиров.
        Допустим, размышлял он, вампиры в Соцгороде действительно существовали. И что из этого следует? При чем тут монета? Он не усматривал между двумя явлениями никакой связи. В институтской библиотеке, кстати, довольно богатой дореволюционными изданиями, он прочитал все книги, где упоминалось о вампирах. Нашлось, правда, немного: книги Амфитеатрова и Орлова о происках дьявола,
«Демономания» Бодена на французском языке, повести Алексея Константиновича Толстого «Семья вурдалака» и «Упырь», да, пожалуй, и все. В этих мудреных трудах он вычитал то, что знал и раньше. Вампиры - нежить, встающая по ночам из могил и пьющая кровь живых людей. Родина вампиров - Центральная Европа, в частности Трансильвания, ныне входящая в состав Румынии. Вампиры пьют кровь своих жертв, чтобы поддержать вечную жизнь. Наиболее известный вампир - граф Дракула - персонаж одноименного романа Брэма Стокера, который имел прототип - реальную историческую личность, трансильванского воеводу Влада Цепеша. Вампиром можно стать, если тебя укусит другой вампир. Если верить Кобылину, именно такой случай и имел место на Шанхае. Вот только откуда взялся изначальный монстр, или, как его называл Кобылин,- Главный, оставалось неясным. Вообще, в этой истории для Севастьянова многое оставалось непонятным. Кобылин толковал о каких-то интеллигентных старцах, один из которых будто бы вызвал на подмогу некоего профессионального борца с вампирами. Что стало с этими стариками? Что стало с вампирологом? Вот об этом стоило
написать, однако вряд ли кто опубликует подобную статью. Но, как бы там ни было, ни о каких волшебных предметах в легендах про вампиров речи не шло. Значит, история эта совсем другого корня. Да и нет уверенности, что в том месте, где девочка нашла монету, схоронены именно те, кого обвиняли в вампиризме. Однако если в Соцгороде водились вампиры, то можно допустить: в нем обитала и еще какая-нибудь нечисть. Хотя вопрос о происхождении монеты не являлся основным. Интересно, конечно, узнать, откуда она взялась. Но главное - как она действует? И действует ли вообще? С другой стороны, Севастьянов не мог до конца понять: что движет им самим, что заставляет заниматься этим вопросом? Не может же он всерьез допустить, что монета и вправду волшебная? Чудес, как известно из курса исторического материализма, не бывает. И лучше все-таки бросить эти, с позволения сказать, расследования, которые могут завести черт знает куда. Если уже не завели…
        И тут ему позвонил отец Афанасий! Случилось это субботним вечерком, примерно через неделю после их совместной поездки на улицу Красных Галстуков. Закончив вежливые приветствия, молодой священник попросил о встрече. Слегка удивленный Севастьянов, конечно же, пригласил отца Афанасия в гости.
        - Сейчас удобно?- поинтересовался священник.
        - Конечно! Приходите, я вас жду.
        Минут через пятнадцать под окнами Севастьянова заскрипели тормоза «Победы», а еще через минуту раздался звонок в дверь. На этот раз молодец выглядел как самый обычный советский человек, только длинные волнистые волосы на голове были собраны в хвост и стянуты резинкой. В руке отец Афанасий держал коробку с тортом.
        - Чем обязан?- поинтересовался Севастьянов.
        - Вот, заскочил на огонек,- неопределенно сказал священник.- Надеюсь, не помешаю?
        - Всегда рад.
        - Вот и хорошо. Чайку попьем…- Отец Афанасий потряс перед лицом Севастьянова коробкой с тортом.
        - С удовольствием… Сейчас чайник поставлю. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь… Но скажите, батюшка, неужели вы пожаловали ко мне в столь поздний час только для того, чтобы принять участие в чаепитии?
        Молодец засмеялся:
        - Вы, профессор, необыкновенно догадливы. Конечно же, нет. Просто в нашу прошлую встречу вы рассказали историю, сильно меня заинтриговавшую. Про монетку… Мол, она вызвала события в квартире у этой бабки, когда вещи самопроизвольно двигались… Вы еще использовали для обозначения данного факта какое-то немецкое слово.
        - Полтергейст. Или, в переводе на русский, шумный дух.
        - Да, полтергейст. И я, если помните, убеждал вас искать рациональное зерно при объяснении всех тайн и чудес.
        - Как же, помню… Меня это даже несколько удивило. Как, думаю, так? Поп, а толкует о рационализме. А как же вера в Бога? Ведь она не допускает каких-либо рациональных попыток объяснить его существование. «Верю, ибо абсурдно»,- говорил Тертуллиан.
        - А меня, в свою очередь, удивило: почему вы, закоренелый атеист, вдруг ни с того ни с сего ухватились за эту мистическую белиберду,- ответствовал отец Афанасий.- Нет, кумекаю, не настолько он тверд в своих убеждениях.
        - А я про вас то же самое подумал,- засмеялся Севастьянов.- Значит, мы оба грешны. Ладно. Давайте чай пить.
        - Так я хочу сообщить, зачем пришел,- сказал отец Афанасий, нарезая торт.- Меня эта суета, так сказать, выбила из колеи. Как же так, думаю, в наше время научно-технического прогресса и полетов в космос имеют место подобные факты. Захотел разобраться. Есть у меня один знакомый в столице. Как раз интересуется подобными вещами. Позвонил ему, рассказал… Он обещал помочь. И вот сегодня вышел на связь.- Отец Афанасий многозначительно взглянул на Севастьянова. Тот молчал, прихлебывал чай в ожидании продолжения. И оно последовало.
        - Вы знаете, что такое гримуар?- спросил священник.
        - К сожалению, нет.
        - Вот и обескуражил вас, так же, как и вы меня с полтергейстом! Гримуар - это книга, которую применяли колдуны для общения с нечистой силой, вызова духов и прочей чертовщины. Иными словами, гримуар, или черная книга,- своего рода руководство по практической магии. Их существовало довольно много.- Отец Афанасий достал из брючного кармана записную книжку.- Вот! «Малый ключ Соломона», «Магия Арбателя», «Гептамерон»; из русских - «Плартолой»,
«Аристотелевы врата», «Рафли»… Это только наиболее известные. Никогда вам в руки не попадали подобные тома? Жаль. Их даже подержать приятно. Такие черные, заскорузлые тома. А как откроешь, вообще прелесть! Рисунки зловещие… А уж надписи!.. Читаешь и содрогаешься!
        - Да вы-то где их видели?- с недоверием спросил Севастьянов.
        - А все у того человека, к которому я обратился за помощью.
        - Так он - колдун?
        - Не то чтобы колдун, а, как я уже говорил, интересуется подобными вопросами.
        - В наше-то время?
        - На свете полно чудаков.
        - Но вы-то каким образом?..
        - Что? Общаюсь с ним?
        - Да.
        - Очень просто. Прихожу в гости, как и к вам.
        - А разве ваш сан позволяет контактировать с подобной публикой?
        - Почему бы и нет? С вами же я нахожу общий язык. А вы, возможно, представляете даже бОльшую опасность для человека моего положения. Глядишь, напишете чего, меня и снимут. Вы, профессор, опасная личность. Все так говорят.
        - Кто все?
        - В епархии, например. Сам благочинный, отец Мефодий, собирал нас и вещал, кого нужно опасаться больше всего. Не бесов-искусителей, а вполне реальных персон. Имена называл. В том числе и ваше.
        - Вот даже как! Почему же тогда не боитесь ходить ко мне в гости?
        - Повадки врага нужно изучать.
        - Вы это серьезно?
        - Шучу, шучу… Желание общаться с разнообразными людьми, чьи воззрения не совпадают с моими, в том числе и с вами, объяснить весьма просто. Бей врага его же оружием.
        - Каким еще оружием?
        - Спорь, убеждай, доказывай…
        - Доказывай? А цель?
        - Конечно же, возможность склонить на свою сторону.
        - Не понимаю. - Вы безбожник. Так?
        - Допустим.
        - Однако интересуетесь религией. Даже ведете с ней борьбу.
        - Ага.
        - О чем это говорит? О том, что вы вот-вот готовы перейти в наш стан.
        - Стать верующим, что ли?- Севастьянов засмеялся.- Шутить изволите.
        - Нисколько. Таких случаев тьма. Сегодня он обличает, а завтра становится истинным адептом…
        - Ха, адептом!
        - Вспомните хотя бы апостола Павла.
        - Апостолу Павлу, насколько я помню, по дороге в Дамаск явился Христос…
        - И он обратился!
        - Но мне-то пока никто не являлся.
        - Вы думаете? А эта монета?.. Разве она не доказательство промысла Божия?
        - Вы же сами считаете монету атрибутом противоположных Богу сил.
        - Сил, противоположных Божественным, не существует, поскольку все в его руках.
        - Откуда же тогда зло?
        - Наличие зла только подтверждает возможность выбора. Перед человеком стоит дилемма: с кем ты? К какому берегу желаешь прибиться? Хочешь ли спастись?
        - Складно у вас получается, отец Афанасий,- заметил Севастьянов, прерывая дискуссию.- Однако мы отклонились от темы. Вы, кажется, начали рассказывать о каких-то гримуарах…
        Священник понимающе усмехнулся:
        - Да, конечно. Итак, гримуар - колдовская книга, описывающая способы общения с демонами и содержащая другие сведения о возможности контактов с потусторонним миром. И в некоторых из них - например, в «Черной курочке» - приведены возможности создания магических талисманов, способных воздействовать на реальность по воле их владельцев. Мой знакомый предположил, что вы имеете дело с одним из таких талисманов. Для более конкретных утверждений ему нужно хотя бы описание этого талисмана. Но поскольку вы его и в руках никогда не держали, остается только строить гипотезы. Он хотел бы приехать в Соцгород и лично разобраться в происходящем.
        - Вот этого не нужно!- твердо заявил Севастьянов.
        - Как знаете. Только он, знакомец мой, сообщил, что владелец талисмана хотя и получает возможность управлять темными силами, но постепенно сам становится заложником этих сил. Чем больше он пользуется услугами талисмана, тем быстрее подпадает под его власть и действует не по собственной воле, а по наущению тех, кто покорен воле талисмана.
        - Мудрено,- заметил Севастьянов.
        - На мой взгляд, ничего мудреного. Свойство любой власти. Вначале власть сулит перспективы, потом требует подчинения себе. Взять хотя бы коммунистическую партию…
        - Не нужно приплетать сюда партию,- перебил отца Афанасия Севастьянов.
        - Хорошо, не буду.
        - Кстати, то же самое можно сказать и о православии.
        - Не спорю. Религия тоже сулит благодать, однако предписывает соблюдение целого ряда правил.
        - Почему наш разговор постоянно сползает к религии?!- возмутился Севастьянов.
        - Потому что она имеет непосредственное отношение к его теме,- заявил отец Афанасий.
        - Я так не думаю. И вообще, хватит меня агитировать! Коли вы явились ко мне, я ждал от вас каких-то советов, каких-то подсказок… А вы меня, насколько я понимаю, действительно обратить решили. Не выйдет! Я пока еще тверд в своих воззрениях.
        - И слава Богу. Значит, совет получить желаете? Пожалуйста. Найдите человека, у которого в настоящее время находится монета, и попытайтесь выяснить: не происходят ли вокруг него какие-либо экстраординарные события.
        - Это я и без вас знаю. И человек этот мне как будто известен.
        - Кто же он?
        - Молодой парень, примерно вашего возраста. В прошлом вор. Теперь вроде встал на правильный путь. На заводе трудится.
        - Вы уверены, что монета у него?
        - Почти. Он, правда, отрицает…
        - И что же вокруг него происходит?
        - Мне кажется, ничего особенного. Живет в общежитии, работает…
        - Нужно узнать поточнее.
        - Вот и узнайте. Карты вам в руки.
        - Хорошо, узнаю.
        - А то я уже к нему подкатывался с расспросами,- стал оправдываться Севастьянов.- Боюсь, что больше он со мной разговаривать не станет.
        - Значит, вы не возражаете, если я включусь в ваше расследование?
        - Да ради Бога!
        Отец Афанасий вдруг захихикал.
        - Вы чего?- спросил Севастьянов.
        - За пять минут два раза имя Божье упомянули.
        - И что?
        - Начало обращению положено.
        - Да хватит вам!- попытался рассердиться Севастьянов, но тут же рассмеялся.
        - Молчу, молчу…- Голос отца Афанасия внезапно стал серьезным.- Но вот что еще, как мне кажется, нужно выяснить,- как эта монета попала в Соцгород.
        - Мне кое-что известно на этот счет,- сообщил Севастьянов.
        - Хотелось бы послушать.
        И профессор стал повествовать о Кобылине и о его рассказе.
        - Очень интересно,- заметил отец Афанасий, когда повествование закончилось.- Только непонятно: при чем тут вампиры? Хотя, возможно, именно так и проявилось негативное действие талисмана. Но все равно хотелось бы узнать про обстоятельства этого дела более подробно. Про укушенного мальчика и его семью нам известно достаточно. Но вот про этого Главного непонятно. Откуда он взялся? Кто его сюда привез? Ведь не мог же он за столь короткий срок обратиться в вампира самостоятельно. За ним обязательно кто-то ухаживал. И, поверьте, отнюдь не вампир. Ведь, как известно, вампиры не могут находиться на солнечном свете. Значит, имелись слуги. Они и «корм» подыскивали. И потом, из вашего рассказа мне не совсем ясно: кто же все-таки его уничтожил? И при чем тут органы? Так что вам еще раз придется посетить этого Кобылина и расспросить его как можно подробнее. Таково вам задание.
        - Уже и задание!- хмыкнул Севастьянов.- Скоры вы, однако, лезть в руководство.
        - Давайте координаты этого вашего уголовника,- потребовал отец Афанасий.
        - Пожалуйста. Только я не понимаю: как вы собираетесь заниматься этим делом? Каждый день из Еленинки в Соцгород будете ездить?
        - Нет, конечно. Сейчас у меня нечто вроде отпуска. Супруга моя, известная вам матушка Татьяна, в положении пребывает. Вскорости ей рожать. Вот я ее к родителям и перевез. Поближе к городскому роддому. Да и сам там же, у тестя с тещей, обитаю. Так что ездить мне далеко не придется. Вот телефон.- Он протянул Севастьянову карточку из плотной бумаги.- Звоните, если нужда заставит.
        Когда отец Афанасий ушел, Севастьянов попытался проанализировать свои чувства, возникшие в ходе общения, по отношению к этому длинноволосому пареньку. Безусловно, деятелен. Тащит одеяло на себя. Намерений в отношении него, Севастьянова, не скрывает. Желает направить на стезю истинной веры. Ну что ж. Еще посмотрим, кто кого и во что обратит. Его стремление разобраться в вопросе о талисмане… Что это? Желание помочь ближнему, авантюризм или излишняя самоуверенность? А может, ни то, ни другое, ни третье, а обычное любопытство. Ведь дело-то действительно интересное, да к тому же по его «профилю». Как бы там ни было, пускай занимается на здоровье. Ему же, Севастьянову, легче будет. А вот кончится сессия, он будет свободен, тогда и возьмется за раскрутку по-настоящему.

14
        Между тем герой этого повествования Юра Скоков пребывал в расстройстве чувств. Казалось бы, оснований для этого не имелось. Лена снова с ним, на работе тоже все обстояло прекрасно, однако на душе у Скока было неспокойно. Он никак не мог решить: что делать дальше? Казалось бы - все ясно. Раз уж ты по горло сыт блатной жизнью и наконец встал на правильный путь, так чего же тебе еще надо? Есть работа, есть любимая девушка… Все это так. А дальше? Каковы перспективы?
        А перспектив-то как раз никаких и нет. Он даже жениться не может, потому что не имеет жилья. Скок ходил в цехком. Его поставили на очередь. Но председатель цехкома не скрывал своего пессимизма.
        - Работаешь ты - всего ничего,- заметил он.- К тому же холостой. И уже жилье получить хочешь. Был бы хоть женат…
        - Собираюсь,- сообщил Скок.- Поэтому и пришел.
        - А родители у тебя где живут?
        - Мать на Карадырке, в землянке обитает.
        Предцехкома поморщился, потом вздохнул:
        - Годик-другой в очереди постоишь. Посмотрим, как работать будешь. Потом комнату получишь. А годков через десять и квартиру.
        - Через десять?!
        - А ты как хотел?! Половина вашей бригады отдельного жилья не имеет. Даже те, кто у печи больше пяти лет пашет. А ты и двух месяцев не проработал. Надейся и жди…
        В голосе предцехкома Скоку почудилась скрытая насмешка, однако никакой насмешки не было. Он быстро понял это.
        - А в общаге не нравится?- спросил предцехкома.
        - Говорю же: жениться хочу.
        - Женишься, тогда и приходи.
        Женишься!.. Чем больше Скок встречался с Леной, тем сильнее его тянуло сделать ей предложение. Ему очень нравилась эта девушка, столь непохожая на знакомых шалашовок. Умная, культурная… И внешне весьма привлекательная. В ней чувствовалась обстоятельность и домовитость. Лучше жены ему не сыскать. Но вот пойдет ли она за него?
        Поскольку погода стояла хорошая, они продолжали ездить на выработки, на то самое место, где все случилось в первый раз. Скок чувствовал: Лене дорога эта ложбинка, а кроме того, тут действительно было необыкновенно уютно. Здесь ничего не изменилось. Те же кобчики чертили небо, высматривая мышей-полевок, тот же седой лунь плавно парил над водами. Разве что неподалеку от ложбинки появился небольшой стожок. И все. Только солнце и тишина!
        В одну из поездок между ними состоялся следующий разговор.
        - Расскажи мне о своей прежней жизни,- потребовала Лена.
        - Да чего там рассказывать! Да и жизнью это не назовешь. То по трамваям шныряешь, то водку жрешь,- неохотно произнес Скок.
        - По трамваям?
        - Ну да. Карманы честным гражданам чистишь.
        - Один?
        - Чего один?
        - Чистишь.
        - Обычно бригадой. Но бывало, что и в одиночку. Когда один - навару больше, но и попасться легче.
        - И попадался?
        - Бывало.
        - Допустим, тебя поймали. Дальше что?
        - Морду могли набить.
        - И били?
        - Случалось.
        - Сильно били?
        - По-разному. Иной раз так, что день-другой лежишь пластом. Но это редко.
        - И много добывал?
        - Всяко бывало. На жизнь хватало.
        - На жизнь?
        - Ну не на жизнь в обычном понимании, а на гудеж. Выпить там, закусить… Иной раз на гастроли бригадой ездили.
        - На гастроли?
        - В другие города шмонать. В Москву, в Сочи там…
        - И как, удачно?
        - В Сочах один раз и поймали менты. Срок получил. Последний, кстати.
        - Тебе это нравилось?
        - По правде, не очень. Чего тут хорошего. Украл, выпил… Украл, выпил… Но ничего другого я не видел. Еще пацаном был, когда начал карманы гражданам чистить.
        - А вот скажи, Юра, неужели и у остальных уголовников столь же беспросветное существование?
        - В смысле?
        - Ради чего они живут?
        - В основном все ради одного - добычи. Хапнул, а потом гуляешь в кабаках.
        - И все так?
        - Типа того.
        - Значит, живут одним днем.
        - Ага.
        - А не встречал ты таких, которые украли много денег и… как сказать более понятно, отошли от дел, что ли?
        - Те, которые сидят,- делятся как бы на две группы. Одни - блатные, воры, значит. Другие - бытовики. Мужичье. Те получают срока за разную лабуду. Жену прибьют или в общественном месте нахулиганят. А то еще какую-нибудь мелочовку стырят. Так, слякоть, лапотники. Есть и другие. Барыги и спекулянты. Те по доходам покруче будут. Особо валютчики. Но валютчики шуруют только в крупных городах - Москве, Одессе - и попадаются редко. Да и срока им дают большие. Вплоть до высшей меры.
        - А медвежатники?..
        - Ты где про таковских слышала?!
        - Книжку читала. «Записки следователя».
        - Медвежатники - это которые сейфы порют. Редкая специальность. Мне такие не попадались. Только слышал про них. Но, думаю, по нынешним временам их, считай, и не осталось. Сейчас настоящих налетчиков - раз-два и обчелся. Извели под корень!
        - Ну а те, которые на инкассаторов нападают?
        - Гоп-стоп. Налетчики, другими словами. Таких нынче мало. Во-первых, нужно оружие, а во-вторых, настоящий блатной никогда на мокруху не подпишется. Этими делами обычно разный молодняк занимается. Сопляки, которые с понятиями не знакомы. Видел я двух-трех таких. Авторитетом в зоне они не пользовались. Так, придурки, ломом перепоясанные.
        - А здесь, в Соцгороде, подобные преступления случались?
        - Налеты? Помню, толковали про подобное дело. На инкассатора напали. Тот на телеге ехал по Пушкинскому. Убили вроде. Только это давненько случилось.
        - А кто напал?
        - Говорили: сынки начальников. Саша и Паша…
        - Их так звали?
        - Нет, это я к слову.
        - И много взяли?
        - Не знаю. Их тут же поймали. А к чему ты этот разговор завела?
        - Да вот, размышляю…
        - О чем, интересно?
        - О нас с тобой.
        - А при чем тут налет?
        Лена вздохнула.
        - Конечно, ни при чем.
        Но Скок как будто понял, о чем она думала. Надо понимать, о деньгах. Вернее, о перспективах их дальнейшего общения. Лена - неглупая девка. И, видать, прикидывает, что ей сулит любовь с ним, Скоком. А действительно, что? Да в общем-то немногое. Зарплата… Она, по здешним меркам, очень даже неплоха. Однако, если разобраться, это крохи, которых хватит разве что на весьма скромное существование вдвоем. А родится ребенок?.. Значит, нужно что-то делать, чтобы улучшить материальное положение. «Расти над собой», как выражался персонаж недавно виденного Скоком фильма. А что это значит? Из третьих подручных перейти во вторые. Потом - первый… Да, годков потребуется немало. Тем более у него нет специального образования. Значит, так всю жизнь с лопатой будешь вошкаться. Учиться? В зоне он получил восьмилетнее образование. А для поступления в институт нужно десять классов. Если пойти в вечернюю школу - три года. А там в институте еще шесть. Короче, все десять. Когда он получит диплом, ему будет лет тридцать пять - тридцать шесть. Это при самом благоприятном раскладе. На круг - все сорок. Сорок лет! Считай, жизнь
прошла. После смены - в школу. Потом - в институт. И ради чего? «Сегодня я зарабатываю две сотни, а после пятнадцати лет учебы буду получать три… Ну четыре. Да нет! Какие четыре… Туфта! А ведь можно сразу хапнуть. Нет, погоди. Что значит: хапнуть? Да очень просто. Совершить налет. Кассиры возят из банка весьма приличные суммы. Скажем, для зарплаты. Сколько народу работает в цехе? Человек пятьсот. В расчет какую сумму привозят? Ну, грубо говоря, по две сотни на нос. Итого - в кассе сто тысяч. Сто тысяч! Деньжищи! Столько на всю жизнь хватит, да еще и детям останется. Хапнул и свалил куда-нибудь на юга. С Ленкой и свалил. Купить домишко и выращивать абрикосы. Все не лопатой шуровать».
        - Ты слышал про этот новый фильм?- неожиданно поменяла тему разговора Лена.- В
«Магните» идет.
        - Вроде ребята в бригаде чего-то такое толковали. Говорили: классный!
        - «Фантомас» называется,- сообщила Лена.- Французский… Может, сходим?
        - А чего… Французские кинушки очень даже клевые.
        - Не употребляй этот дурацкий жаргон. Что значит «клевые»?
        - Отличные, другими словами.
        - Вот так и говори. Ты же не у своей печи, а рядом со мной.
        - Хорошо, сегодня вечерком и смотаемся.
        - Опять жаргон? Смотаемся… Сходим!
…Когда около шести вечера парочка подъехала к кинотеатру, здесь наблюдалось прямо-таки народное вече. На просторном крыльце гудела плотная толпа. Не меньше народу было и на подступах к кинотеатру. «Фантомас, Фантомас…» - то и дело слышал Скок.
        - Бесполезно,- со вздохом заметила Лена.- Билетов, конечно же, нет.
        - Погоди, не спеши. Может быть, что-нибудь получится. Ты стой тут, я сейчас попробую организовать.
        Скок оставил девушку поодаль от входа и ринулся в толпу.
        - У кого есть лишние билеты?!- заорал он.
        На него смотрели как на дурака. Однако Скок не сдавался. И был прав. Через пару минут его потянул за рубашку какой-то шустрый мальчишка.
        - Билеты нужны, дяденька?
        - Ага. Есть?
        - На какое тебе время?
        - А когда ближайший сеанс?
        - В семь. Два рубля штука.
        - Ну ты даешь!
        - Не хочешь - не бери!
        - Ладно. Давай пару. Только чтобы места рядом были…
        Скок подошел к Лене и помахал у нее перед носом голубыми бумажками.
        - Купил?!- не поверила девушка.
        - А то!
        - Молодец!
        - Не я, а служба по обслуживанию населения дефицитными билетами.
        - Какая служба?
        - Вон тот пацан. Видишь? Это он - служба. Между прочим, неплохой навар имеет. В день заколачивает больше, чем сталевар.
        - Спекулируя билетами?
        - Может, и спекулируя. Но какая разница? Раз есть спрос, есть и предложение. До начала сеанса еще далеко. Пойдем погуляем.
        С левой стороны от кинотеатра стоял серый приземистый дом, первый этаж которого занимали магазины. Сначала зашли в «Подарки», потом в книжный. Лена разглядывала корешки книг, а Скок заинтересовался витриной, под стеклом которой лежали почтовые марки, советские и иностранные. Скок разглядывал пестрые глянцевые бумажки и внезапно словно окунулся в детство. По правде говоря, в ту пору подобные сокровища были для него недосягаемы. Когда в школе ребята, дети из состоятельных семей, демонстрировали свои коллекции, Скок только презрительно кривился. Подумаешь, марки! Вот если бы это были голуби!.. Но и марки обладали немалой притягательной силой. Экзотические названия типа Борнео, Гавайи или Монте-Негро, еще более экзотические изображения тропических животных: слонов, носорогов, обезьян; несущихся на всех парусах кораблей, старинных замков, портреты королей и президентов… Это была другая, почти волшебная жизнь, попасть в которую было мечтой любого мальчишки. И хотя Юра прекрасно понимал: изображенный на марках причудливый мир недосягаем, мечтать о нем никто не запрещает…
        И вот теперь, когда после стольких лет он вновь увидел марки, детские грезы вновь ожили перед глазами. Особенно при виде почтовой серии Республики Гаити, изображавшей пиратов. Морские сражения, злобные бородатые лица, головорез на вантах, размахивающий абордажной саблей, карта неведомого острова… Марки потрясали воображение. Скок восхитился. Ему немедленно захотелось иметь их. Стоили марки довольно дорого, больше трех рублей. Скок протянул продавщице пятерку и ткнул пальцем в стекло.
        - Вот эти.- Казалось, «пиратов» ему ни за что не продадут.
        Продавщица равнодушно достала марки, положила их в конверт и протянула Юре.
        - Так ты - филателист?- удивленно спросила подошедшая сзади Лена.
        - Чего?
        - Марки, говорю, собираешь?
        - Не то чтобы собираю,- смутился Скок.- А так… Интересно. Республика Гаити какая-то… И где она, эта Гаити?
        - На острове в Карибском море,- сообщила начитанная Лена.
        - Там, выходит, пираты обитают.
        - Обитали давным-давно, а теперь там негры проживают.
        - Все-то ты знаешь!- восхищенно произнес Скок.- А скажи: хотела бы жить в этой самой Гаити?
        - Мне и здесь хорошо,- отозвалась Лена.
        - А я бы уехала,- неожиданно вступила в разговор доселе молчавшая продавщица.- Пусть там негры живут. И что? Негры тоже люди. Зато там круглый год тепло. Ни шубы не надо, ни теплого пальто, ни, уж извините, рейтуз с начесом. Гуляешь в одном платьишке круглый год. Это ж какая экономия! А главное, купаться можно в любое время. Валяйся себе на пляже, сколько душа пожелает. Да и на питании сэкономить можно: сорвал с пальмы банан, слопал его, вот и сыт. А здесь!.. Эх!
        - Чем вам в Соцгороде не нравится?- холодно поинтересовалась Лена.
        - Здесь-то? Дыра! Взять хоть климат. Зимой морозы под сорок. Снега… А летом? Или жарит, как в пекле, или дождь идет. А завод? Ведь сколько разной дряни на наши головы он выбрасывает! Круглый год чад, копоть и окалина. Снежок выпадет, так на второй день черный. А ведь мы дышим этой дрянью. Поэтому люди и мрут как мухи. То рак, то язва… Даже плескаться в Урале и то противно. Залез в воду чистым, а вылез весь в мазуте! Ничего себе, купание! Нет, ребята, поверьте мне: завод этот - братская могила. Пожирает и пожирает людей. И как ни прикидывай, все одно. Обглодает и косточки выплюнет…
        - Чего же вы здесь живете?- спросил Скок.
        - Куда ж податься? Тут хоть квартира есть… Но, хотите верьте, хотите нет, будь моя воля, сбежала бы не задумываясь. Туда, где тепло и чисто. Где синее море и высокие пальмы…

«Видимо, то обстоятельство, что эта тетка торгует марками, заставляет ее мечтать,- подумал Скок.- Насмотрится на них и фантазирует. А вечером выйдет из магазина - перед глазами все тот же завод, все те же разноцветные дымы, все те же серые лица… А вообще, она дело говорит. Сбежать бы отсюда».
        Когда парочка, протолкавшись сквозь плотную толпу, попала в фойе кинотеатра, то обнаружила - народу здесь не меньше, чем снаружи.
        Кинотеатр «Магнит», несмотря на то что находился в промышленном районе, считался самым крупным в Соцгороде. В нем имелись три кинозала, два буфета, а вечерами перед сеансами играл духовой оркестр. Возвели «Магнит» задолго до войны, еще в первые годы зарождения города. Старожилы по привычке именовали его «Звуковой», поскольку в «Магните» в свое время демонстрировались первые звуковые фильмы, типа «Путевки в жизнь» и «Веселых ребят». Кроме того, здесь проходили многолюдные митинги, на которых выступали государственные деятели, включая Орджоникидзе, устраивались танцы и прочие общественные мероприятия.
        Скок купил два эскимо и вместе с Леной стал чинно прогуливаться по фойе, любуясь на настенные барельефы, иллюстрирующие государственную политику первой половины тридцатых годов. Доминировала военная тематика. Здесь были представлены бегущие красноармейцы, несущиеся танки и летящие аэропланы, из которых сыпались бомбы, похожие на крупную картошку. Лишь один барельеф затрагивал мирную жизнь. На нем пионеры, словно невиданного зверя, разглядывали ушастого кролика. Впрочем, кролик скорее напоминал собаку породы спаниель.
        Наша парочка полюбовалась на пропагандистские мотивы далекого прошлого, съела мороженое, а тут и в зал пригласили. Скок и Лена уселись; свет медленно погас, и на экране возник логотип киножурнала «Новости дня». Они, вместе с остальными зрителями, узнали об ударной работе бригады проходчиков шахты «Капитальная-бис» в Кемеровской области, о визите правительственной делегации в Чехословакию, о новом спектакле, идущем на сцене Большого театра.
        - Хрень!- выразил вслух свои впечатления от просмотра Скок, за что Лена дернула его за рукав рубашки.
        Зазвучала энергичная музыка, и на экране возникло слово «Фантомас». Зрители взволнованно вздохнули. Замелькали титры. Скок успел прочитать полузнакомую фамилию «Жан Марэ» и вовсе незнакомую «Луи де Фюнес». Начало сразу брало зрителя, что называется, за рога. Ограбление ювелирного салона, исчезающая подпись на чеке, хорошо одетый мужчина с каменным лицом, неожиданно стащивший с себя это самое лицо и оказавшийся чудовищем с зеленой рожей.
        - Хрень,- вновь повторил Скок, но на этот раз еле слышно. Однако фильм постепенно увлек его. Действие развивалось стремительно. Фантастические трюки сменялись еще более невероятными. К тому же появился некий непомерно жестикулирующий и гримасничающий комиссар полиции по имени Жюв, на вид вылитый еврей. Этот персонаж чрезвычайно веселил публику, которая на каждую его реплику отвечала гомерическим хохотом. Скоро выяснилось, что чудовище с зеленой рожей и есть пресловутый Фантомас, вознамерившийся внести сумятицу и хаос в повседневную жизнь французского государства. Зрители ревели от восторга. Позади Скока сидел какой-то не в меру эмоциональный парняга, который в бешеном восторге непрерывно подпрыгивал в своем кресле и вопил: «Во дают, во дают!!!» Скок тоже взирал на экран с большим интересом, хотя и вел себя значительно скромнее. Головокружительный сюжет раскручивался то на фоне парижских улиц, то среди холмов сельской Франции, то переносился на берега лазурного Средиземноморья. Именно стремительная смена декораций больше всего привлекала Скока. «Живут же люди,- мысленно повторял он.- А тут…» В
памяти всплывали только что слышанные речи продавщицы марок, сквозь карман рубашки сердце жгли гаитянские марки.

«А если и самому организовать нечто подобное?- кумекал Скок, следя за очередной проделкой Фантомаса.- Изготовить зеленую маску, напялить ее, и…»
        О том, что будет дальше, Скок старался не думать, однако он верил: все пройдет на «отлично». Нужно только наметить объект и вооружиться.
        Он завозился в кресле. Что-то мешало сидеть, впивалось в ляжку. Скок сунул руку в карман. Ключи. И монета… Именно она давила на ногу, мешая сосредоточиться на фильме. Скок достал ключи и сжал их в потной ладони.
        Нечто подобное давно шевелилось в голове нашего героя. Хапнуть сразу и много! А потом? Там будет видно. Но почему он, карманник, вдруг собрался на грабеж, Скок и сам себе объяснить не мог. Хотя почему не мог? Никакой особой загадки тут не наблюдалось. Ему были нужны деньги. Много денег! Зачем? Все очень просто. Скоку надоело влачить жалкое существование, надоело считать рубли, которые просачивались меж пальцев, словно вода. Как только у него будет много денег, он первым делом купит Ленке шикарный подарок. Например, норковое манто. Или даже шубу! Нет, шубу, наверное, нельзя. Слишком заметно. Что-нибудь поскромнее. Серьги, например. Да, серьги! Причем с бриллиантами. Тысячи за полторы или за две. Хорошо. Купит он эти серьги, а она спросит: откуда деньги? Премию получил. Премию? Таких премий третьим подручным не дают. Тогда что? Выиграл на облигацию трехпроцентного займа! Но у него отродясь не имелось этих самых облигаций. Наследство? Какое, к черту, наследство?! От кого? Конечно, можно что-нибудь наплести. Типа: умер старенький дедушка в Костроме. Домишко от него остался. Домишко продали, вот и
бабки. Ладно, там разберемся. Сначала нужно заиметь эти самые бабки.
        Оружие у Скока имелось. Мы уже рассказывали про скрапную площадку, хоть и находившуюся на территории завода, однако в ту пору никем не охраняемую и бывшую в двух шагах от землянок Карадырки. Было время, Скок пропадал там целыми днями. Само собой, не просто так. У него имелось два пистолета. Немецкий «парабеллум» и
«наган». «Наган» выпуска 1938 года так вообще был в смазке.
        Пацаном Скок достаточно пострелял здесь же, на Карадырке, целясь в галок и ворон, но позже оружие припрятал. Карманнику пистолет ни к чему. Найдут - только срок добавят. Хотя прошло много лет, Скок прекрасно помнил, где он спрятал стволы. Под землянкой имелся погреб, куда мать ссыпала картошку и хранила запасы солений. Вот там, прямо под бочкой с квашеной капустой, он и устроил тайник. Выкопал в глиняном полу небольшую яму, засунул туда оружие, потом заложил яму доской, присыпал глиной и поставил бочку на место. Значит, придется идти на Карадырку.
        На следующий день после смены Скок и отправился туда.
        Вечерело. Небо над рекой порозовело. На западе огненный шар солнца медленно сползал за цепь далеких гор. Над головой заливался жаворонок. Пахло степным разнотравьем, нагретым за день камнем и пылью. Скок, посвистывая, поднимался в гору. Ему вдруг почудилось: добыча уже в кармане, и теперь нужно ее с толком истратить. Зачем куда-то ездить? Можно и здесь построить дом и зажить по-человечески. Жил же Федул…

«…пока его не убили»,- язвительно заметил внутренний голос.
        М-да. Скок остановился на пригорке и обернулся. Прямо перед ним до самой горы высились трубы. Некоторые изрыгали клубы разноцветного, в основном красноватого, дыма. И небо в той стороне было не голубым, а бурым. Словно неопытный рисовальщик размазал по листу бумаги коричневую и черную акварельные краски. Степной дух неожиданно сменился едким химическим запахом, от которого тут же запершило в горле.
        Скок закашлялся и сплюнул. «Чад, копоть и окалина»,- неожиданно всплыли в сознании слова продавщицы марок.
        - Точно!- вслух произнес Скок.- Какие здесь могут быть дома! Только на Гаити!
        Он вновь зашагал в гору. Появились первые землянки. Сейчас они выглядели еще более жалко, чем обычно. Скособоченные хижины скорее напоминали собачьи конуры, чем человеческое жилье. И тишина! Только ветер посвистывает в жалких оградках палисадов.

«Как на кладбище,- пришло в голову.- Тоска!»
        Мать на этот раз была дома. Она лежала на кровати и, казалось, дремала. Услышав шум, она подняла голову:
        - Это ты, Юрка?
        - Точно, мамаша. Вот навестить зашел. Чего лежишь? Или заболела?
        - Вроде того. Неможется чего-то. Вроде голова пухнет. Встанешь, качать начинает.
        - И давно у тебя такое?
        - Второй день.
        - А ешь чего?
        - Да какое там, ешь. Картошки вон третьего дня нажарила. Так и стоит. Поковыряю, поковыряю, а в рот не лезет.
        - На больничку тебе нужно.
        - Какая больничка?! Мы своими средствами лечимся. На плите кастрюлька стоит. Плесни-ка из нее в чашку. Теперь достань из шкафчика чекушку. Налей полстакана. Так. Давай сюда и то и то.
        - Может, не надо?
        - Я сама знаю, что надо, что не надо.
        Она выпила водку и тут же запила ее остро пахнувшей жидкостью из чайной чашки.
        - Что это?- спросил Скок, когда мать отдышалась.
        - Лечебный отвар из семи трав.
        - Дрянь какая-то…
        - Сам ты дрянь! Всю жизнь мне помогало, и теперь поможет.
        - Ну смотри.
        - Смотрю, смотрю…
        Скок открыл люк в полу и полез в погреб.
        - Ты куда?- спросила мать.
        - За капустой.
        - Нет там никакой капусты. Зачем мне она?
        Но Скок не слушал. В погребе пахло гнилой картошкой и прелью. Он чиркнул спичкой, зажег стоявший на притолоке огарок. Вот и бочка. Она и вправду пуста. Тем лучше. Он отодвинул бочку в сторону, нагнулся, вынул деревяшку и достал из тайника тяжелый сверток.
        Вот они, родимые!
        Оба пистолета были завернуты в промасленную ветошь и сами сплошь покрыты жирным солидолом.
        - Ты чего там рылся?
        - Игрушки искал.
        - Какие еще игрушки?
        Скок сел за стол и стал разглядывать оружие. На стальной поверхности не было заметно ни единого пятнышка ржавчины. Скок вытащил обойму из «парабеллума», затем оттянул раму затвора и спустил курок. Раздался сухой щелчок.
        - Чего там у тебя?
        - Говорю же: игрушки. С детских лет сохранились.
        Мать привстала.
        - А-а, пистолеты…
        - Точно, мамаша.
        - Зачем они тебе?
        - Пострелять маленько хочу.
        - Кончай эту дурь. Снова в тюрягу загремишь.
        - Если с умом, не загремлю.
        - С умом… Ты и раньше все делал «с умом», да у тех, которые тебя прихватили, видать, ума побольше твоего.
        Скок засунул обойму на место и стал разглядывать «наган». В барабане имелось всего три патрона. Он вытащил их и нажал на крючок. Щелчок показался ему громче, чем у «парабеллума». Оба пистолета выглядели вполне исправно. Итак, он вооружен. Теперь нужно искать объект.
        Скок встал из-за стола и взглянул на мать.
        - Ладно, мамаша, пойду я… Ты давай выздоравливай. Я на днях еще забегу тебя проведать. И ешь, а то загнешься не от болезни, а с голодухи. За тобой хоть кто-нибудь присматривает?
        - Маруся-соседка раз в день заходит.
        - Вот и хорошо.
        - А у тебя-то как дела?
        - Помаленьку, мамаша. Пашу на мартене, живу в общаге.
        - А пистолеты тебе на кой черт?
        - Пока точно не знаю. Есть одна задумка…
        - Ты уж осторожней, смотри.
        - Постараюсь.
        Теперь, ощутив в руках оружие, Скок окончательно созрел. Он по-прежнему ходил на смену, кидал лопатой раскислитель, шутил с товарищами по бригаде, случалось, выпивал с ними после работы, но голова его была занята лишь одним: где найти подходящий объект для нападения?
        Вначале он присматривался к инкассаторам. Под вечер те подъезжали к магазинам на такси, один оставался в машине, а другой забегал внутрь с черного хода и спустя пять минут быстро садился в такси, сжимая в руках брезентовую сумку.

«Сколько в ней денег?- кумекал Скок.- Тысячи три, четыре…» Нет, это не та сумма, ради которой можно решиться на налет. А где найти больше? Конечно, в цех для выдачи зарплаты привозят значительно большие суммы, но там грабить кассира, по сути, безрассудно. Куда бежать? Кругом завод. Тут же перекроют проходные, а если лезть через стену - заметят. Остается искать лаз или дыру в стене. Однако Скок и сам понимал: совершать налет на территории завода в высшей степени глупо. Поэтому он искал иную цель. Как ни странно, с выбором помогла Лена. Скок продолжал встречаться с девушкой, и однажды та сообщила ему, что матери по итогам полугодия должны выплатить весьма приличную премию.
        - Вся фабрика получит,- рассказывала девушка.- Потому что ее коллектив план перевыполнил на сколько-то там процентов. В расчет и дадут. Мама обещала выделить мне сотню от своих доходов.
        - А когда расчет?- как бы невзначай спросил Скок.
        - Как обычно - пятого,- сообщила девушка и, как показалось Скоку, выразительно посмотрела на него.

«А сегодня второе июля,- мысленно отметил Скок.- Время на подготовку еще есть, хотя его крайне мало».
        Скок прекрасно знал, где находится швейная фабрика. Фасад ее выходил на оживленный проспект, а центральная проходная была расположена несколько в стороне, на небольшой улочке, с одной стороны застроенной частными домами. По другую сторону к фабрике примыкало профтехучилище, а дальше начинался городской рынок, именуемый в народе барахолкой. Кстати, совсем неподалеку некогда обитал покойный Федул. От фабрики до землянки на Карадырке было минут пятнадцать-двадцать быстрого хода. Теперь Скок знал, куда надо бежать после налета. Оставалось внимательно изучить диспозицию. На следующий день (бригада как раз отдыхала) он пошел к фабрике и осмотрелся. Машина с кассиром, скорее всего, подъедет к главному входу. Тут-то и нужно действовать. Главное, не дать кассиру и охраннику войти в само здание. Теперь, в какую сторону бежать?
        Скок подошел к училищу. По случаю каникул на его территории было пустынно. Он обогнул здание и через пару десятков шагов уперся в старую железную ограду, вдоль которой росли пыльные акации. Скоро он обнаружил дыру, которая выводила на зады частных домов. Тропинка вела к такому же забору, только огораживающему барахолку. Это и был путь к отступлению. Дальше он попадал на рынок и смешивался с толпой.
        Теперь нужно было экипироваться соответствующим образом. Скок вспомнил об обличии Фантомаса, пошел в магазин и приобрел черный спортивный костюм и тапочки такого же цвета. Поскольку, как он полагал, мешок с деньгами должен быть достаточно объемным, Скок также купил самый большой рюкзак, который только имелся в продаже. Оставалась маска, которая должна увеличить его сходство с Фантомасом. Скок нашел выход весьма просто. Он купил пару капроновых чулок, аккуратно обрезал один и потренировался на нем, натянув на голову. Хотя видимость сквозь капрон оказалась не особенно хорошей, она его вполне устраивала. Прорези для глаз он делать не стал. Теперь нужно было надежно приспособить оружие к бою. Скок прямо на голое тело надел широкий офицерский ремень и, засунув за него пистолеты, попрыгал. Пистолеты не выпали. «Пойдет»,- решил он. Оставалось только выйти на исходную позицию.
        Пятого июля часов в девять утра Скок прибыл к проходной швейной фабрики и смешался с толпой женщин, спешащих на работу. Однако в здание он заходить не стал, а подошел к газетному киоску и стал изучать журналы, выставленные за стеклом. Через его плечо был переброшен полупустой рюкзак.
        Когда через десять минут людской поток сошел почти на нет, он отошел от киоска, перешел на противоположную сторону улицы и раскрыл только что купленную
«Правду». Еще через десять минут к главному входу подъехал желтый «москвичок», на ветровом стекле которого имелась табличка с надписью «Кассир». Из дверей фабрики вышла немолодая грузная женщина и плюхнулась на переднее сиденье рядом с шофером. Машина тронулась, а следом и Скок двинулся прочь. Он свернул к училищу, обошел его и углубился в заросли акации. Возле дыры в ограде он остановился, огляделся и стал раздеваться. Потом достал из рюкзака спортивный костюм, ремень, пистолеты и маску, переоделся, сложил снятую одежду в рюкзак и спрятал его меж кустов, присыпав землей и прикрыв газетой. Как будто все. На переодевание ушло минут десять. Интересно, через сколько вернется машина с кассиршей?
        Он шел к проходной по противоположной стороне улицы. Новые тапочки несколько жали, однако донельзя возбужденный Скок не обращал на это внимания. Он подошел к остановке автобуса, которая находилась почти рядом с фабрикой, уселся на скамейку и стал высматривать «москвичок». Ждать пришлось довольно долго, минут сорок, но Скоку не было скучно. Он напряженно следил за главным входом на фабрику. Наконец появился желтый «москвичок», и Скок почти бегом бросился к нему. Автомобиль затормозил у крыльца. Скок поспешно натянул на голову капроновый чулок, достал из-за пояса «парабеллум» и подскочил к немолодому мужчине, вытащившему из салона два брезентовых мешка. Следом из машины выбралась грузная женщина.
        Дальше происходящее стало напоминать кино, но не «Фантомаса», а какой-то старый, черно-белый фильм из итальянской жизни. Ослепительно светило солнце. В его неистовом сиянии люди, на которых нападал Скок, были похожи на фотонегативы.
        Черные лица, белые впадины глаз…
        - Это Фантомас!!!- заорал Скок, наставив пистолет на мужчину.- Ограбление!!! Давай деньги, сука!!!- И он рванул один из мешков на себя.
        Мужчина страшно побледнел. На лбу мгновенно выступили крупные капли пота, а зрачки, несмотря на яркое солнце, расширились во весь глаз. Он беззвучно шевелил губами, точно выброшенная на песок рыба, однако мешка, в который вцепился Скок, из руки не выпускал.
        - Фантомас!!!- вновь заорал Скок, направил ствол в землю и нажал курок. Раздался щелчок. «Осечка»,- понял Скок. Не проверил патроны… Наверное, за столько лет с ними что-то случилось.
        Он отпустил мешок, мгновенно передернул затвор и вновь нажал на курок. На этот раз «парабеллум» сработал. Однако пуля ушла не в землю, а почти в упор ударила в мужчину. Скок видел, как выстрелом его развернуло и швырнуло на землю.
        - Грабят!- истошно заорал кто-то слева.
        Скок машинально обернулся. Кричал и махал в его сторону руками какой-то прохожий; кассирша с разинутым ртом застыла, словно соляной столб.
        Скок перебросил пистолет в левую руку и, что есть силы, рванул мешок из руки пожилого. Однако на этот раз тот его еле держал, и Скок чуть не упал. Он подхватил второй мешок и бросился бежать. Вот и училище. Скок пулей пронесся мимо него, свернул в кусты и только тут остановился и прислушался. Ни криков, ни звуков погони не наблюдалось. Он вытащил из схрона рюкзак и стал поспешно переодеваться. Потом засунул в рюкзак оба мешка, пистолеты, спортивный костюм и тапочки. Кажется, все… Однако что-то мешало. Капроновый чулок! Как же он про него забыл? Скок стащил с лица маску и сунул ее в карман. Вот теперь точно все.
        Он взвалил рюкзак на плечо и направился к дыре в заборе.
        Пока шел проулком до дыры, ведущей на рынок, не встретил ни души, лишь слышал отдаленный людской гомон. Вот и лаз. Скок моментально проскочил сквозь него и смешался с толпой. Он прошел мимо овощных рядов, поднялся на пригорок. Здесь торговали разной животиной, начиная от декоративных рыбок и голубей и кончая козами и коровами. Неожиданно Скоку пришла в голову оригинальная мысль. Молодая дебелая баба, сама напоминавшая супоросую свинью, продавала молочных поросят. Поросята находились в большом деревянном ящике, но не сидели смирно, а непрестанно возились, тыкались пятачками друг в друга и непрерывно повизгивали.
        - Почем хрюшки?- поинтересовался Скок.
        - Тебе, молодой юноша, дешево уступлю,- игриво сказала баба.
        Скок купил двух поросят, кое-как затолкал их в рюкзак и двинулся в выходу. Дорогой он приобрел древний велосипед, сел на него и покатил на Карадырку. Поросята возились и пищали за спиной. Теперь Скок походил на хозяйственного мужичка, везущего с базара нужную в хозяйстве скотину.
        К радости Скока, матери дома не было. На двери висел ржавый амбарный замок. Скок знал, где мать прячет ключ. Достал его, отпер дверь и вошел в хибару. Он поспешно развязал рюкзак, выпустил поросят, которые немедленно принялись носиться, достал оба мешка, мельком заглянул в них. Сердце радостно екнуло. Мешки были набиты разноцветными пачками денег. Скок извлек две пачки: десятирублевки и пятерки, потом полез в погреб, положил оружие на прежнее место, засунул оба мешка в пустую бочку из-под капусты.
        Чем бы их прикрыть? Спортивным костюмом? А может, его нужно уничтожить, выбросить на помойку или, еще лучше, сжечь? Хотя какой смысл? Если найдут деньги, то все равно посадят. А деньги больше спрятать некуда. Не в общагу же их тащить. Черт с ними! Пускай пока здесь лежат, пока он не решит, что с ними делать дальше. А сейчас нужно дождаться матери и вручить ей поросят. Пускай делает с ними что хочет. Хоть откармливает, хоть жарит. Вот только когда она явится?
        Скок взглянул на часы. Скоро топать на смену. Ладно, не дождется, оставит записку.
        Он нашел за совершенно черной иконой старую тетрадку, вырвал оттуда листок и крупно написал огрызком химического карандаша:

«Мамаша! Поросята тебе! Хочешь жарь, хочешь корми. И деньги тоже тебе!»
        Положил листок на стол, а поверх него - пачку пятирублевок.

15
        Отец Афанасий между тем был преисполнен созидательного порыва. Говоря по чести, его не столько интересовала эта странная история, сколько увлекало желание направить профессора Севастьянова в лоно церкви или, во всяком случае, убедить его не кропать статейки, разоблачающие «пагубность христианского вероучения». Отец Афанасий понимал: Севастьянов работает не за страх, а за совесть, темой своей одержим и бросать писанину пока что не собирается. Поэтому его убеждения нужно поколебать. А поколебать их можно, лишь доказав, что есть на свете вещи, объяснить которые с материалистической точки зрения невозможно. Именно поэтому в свою первую встречу с Севастьяновым (когда они вместе поехали святить Дусину квартиру) отец Афанасий принялся подкалывать профессора, слегка иронизировать над его желанием разобраться в происходящем, а главное, над неуклюжими попытками найти происходящему именно рациональное объяснение. Однако, если бы посторонний попросил его объяснить события, происходившие в Дусиной квартиры, с какой угодно позиции, отец Афанасий вряд ли сумел бы четко и толково сформулировать их причины.
Гримуары, талисманы - это, безусловно, интересно. Но верит ли он сам в колдовство? Отец Афанасий некоторое время размышлял над этим вопросом и констатировал: нет, не верит! Только собственными глазами узрев проявление магии, а главное, найдя убедительное доказательство действия сверхъестественных сил, можно поверить в них. Вот человек, с которым он консультировался, скорее всего, поверил бы.
        Звали странного типа Олегом Виллемовичем Сильверовым, однако, как скоро узнал Афанасий, все свои бумаги, начиная от заявления в ЖЭК с просьбой поменять текущий кран и кончая официальным прошением в консисторию выдать литр святой воды, он подписывал «et cetera»,[Et cetera (лат.)- и так далее.] поэтому многочисленные знакомые величали его Сетерой.
        Сетере было далеко за шестьдесят, был он высок и тонок, седые кудри волной спускались на плечи. Глаз Сетера имел голубой и туманный, а лицо, открытое и благодушное, освещал легкий румянец. Судя по всему, в жизни он повидал предостаточно. Афанасий слышал, что задолго до войны Сетера за свои увлечения оказался в числе сотен тысяч репрессированных, отсидел в лагерях огромный срок и освободился в начале пятидесятых. Вернувшись в Москву, он отыскал на чердаке собственный архив, спрятанный им когда-то в предчувствии репрессий, и вновь занялся любимым делом. А любимым делом Сетеры, вернее, его призванием была демонология.
        Афанасий впервые столкнулся с ним, еще будучи служкой у архиерея. Именно он налил Сетере святую воду в самую обыкновенную литровую стеклянную банку. С этого и началось их знакомство.
        На вопрос, зачем ему святая вода, Сетера, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил, что святая вода нужна ему для изгнания беса из одной гражданки.
        Афанасий не поверил.
        Сетера пожал плечами и пояснил: подобными вещами он занимается довольно часто и, нужно признаться, небезуспешно. Поэтому к нему частенько обращаются с подобными просьбами. Однако данная практика особого интереса для него не представляет, а скорее является средством существования, поскольку за изгнание бесов хорошо платят.
        Заинтригованный Афанасий с юношеской непосредственностью попросил разрешения принять участие в акте экзорцизма.[Экзорцизм - изгнание злых духов из одержимого с помощью заклинаний и магических действий.]
        - Вы кто по знаку зодиака?- спросил Сетера.
        - Кажется, Скорпион,- сообщил Афанасий.
        - А она - Телец. Следовательно - противоположности! А противоположности, как известно из физики, при контакте взаимно разрушаются. В данном случае в астральном плане, конечно. Следовательно, ваше участие в процессе изгнания беса нежелательно.
        В тот раз Афанасий так и не понял: соответствовали ли объяснения Сетеры действительности или от него просто хотели отделаться. Впрочем, Сетера вовсе не желал порывать отношений с молодым семинаристом. Он оставил свой московский адрес, телефон и предложил заходить в гости. Влекомый любопытством, Афанасий последовал приглашению и через неделю явился к Сетере. Тот жил в самом центре Москвы, в огромной коммунальной квартире. В списке жильцов Афанасий насчитал не меньше десятка фамилий. Он нажал на кнопку звонка пять раз (такое количество значилось против его фамилии). Через некоторое время обшарпанная двустворчатая дверь отворилась. На пороге возник Сетера, бросил взгляд на Афанасия и, не ответив на приветствие, взял того за рукав пиджака и, как паук муху, потащил по темному захламленному коридору. Комната Сетеры, судя по лепнине на потолке, выгороженная из значительно большей, впечатления просторной не производила, поскольку ее стены были заставлены рядами книг и картонных папок. Выглядела она вполне прилично. Именно так Афанасий представлял себе келью ученого-отшельника. Старинная лампа зеленого
стекла под потолком. Громадный кожаный диван, такое же кресло и небольшой, типа ломберного, столик в стиле жакоб с бронзовыми накладками - вот, пожалуй, и вся мебель, имевшаяся в комнате. Под самым потолком висело чучело небольшого крокодила.
        - Рептилия,- первое, что произнес Афанасий, указывая на чучело.
        - В некотором роде,- заявил Сетера.
        - Как понимать: в некотором роде?
        - Очень просто. По обличию это действительно крокодил, а по сути - воплощение египетского бога Себека. Отпугивает силы тьмы. Вы присаживайтесь, молодой человек. Стоять в небольшом замкнутом пространстве не очень полезно для организма.
        - А что полезно?
        - Сидеть, а лучше лежать. Лично я всегда принимаю подобную позу. Итак, вас привело ко мне любопытство…
        - Не отрицаю,- согласился Афанасий.
        - Много вашего брата я перевидал,- сообщил Сетера.- А особенно из духовного сословия. Поскольку вызываю закономерный интерес у данной публики. Что же вы хотите: реликт. Где вы еще увидите в наше время живого демонолога, да не просто замшелого теоретика, а практикующего… Добывающего свой хлеб с помощью собственных знаний и умений.
        - Неужели практикующего?!
        - Представьте себе. Думаете, изгнание беса из гражданки - единичный факт? Отнюдь. Заказов достаточно много. Причем мои расценки весьма внушительны.
        - Так вы ради денег стараетесь?
        - А вы, духовенство, разве бессребреники?
        - Очевидно, нет.
        - Вот-вот. Церковь, кроме всего прочего, могущественная организация, а я одиночка. И должен изыскивать средства к существованию. Поэтому и занимаюсь практикой. И заметьте, никого в свои сети не завлекаю. Сами идут и сами просят помочь.
        - И помогаете?
        - А то нет! Иначе бы не шли.
        - В чем же заключается ваша помощь?
        - Бесов гоним. Одержимых излечиваем. Порчу снимаем…
        - Каким же образом?
        - Вы же, молодой человек, тем же занимаетесь. Так зачем спрашиваете?
        - Я изгнанием бесов не владею.
        - Плохо!
        - Я в них, извините, не верю.
        - Тогда я ничего не понимаю. Ведь вы - семинарист?
        - Да.
        - И не верите в бесов. А ведь в Евангелии они неоднократно упоминаются.
        - Но я их не видел.
        - Между тем имеется множество сущностей, которые не видел никто, однако в их существовании нет никаких сомнений.
        - Знаю, знаю… Ветер, например.
        - Но есть и такие существа, с которыми мы сталкиваемся, можно сказать, ежедневно, но вера в которых… как бы сказать поточнее… подвергается сомнению. Вот, скажем, вампиры…
        - Кто-кто?!
        - Вампиры.
        - Это те, которые кровь пьют?
        - Вот-вот. Они самые.
        - И вы их видели?
        - Видел. Даже общаться приходилось.
        - Неужели?
        - Видел не только я, а и другие люди. Есть у меня один знакомец. Некий Альфред Хейдок. Имя его на первый взгляд как будто немецкое, однако он не немец, а латыш, причем обрусевший. Нужно отметить: биография Хейдока почище моей. Участвовал в Первой мировой войне, потом, в Гражданскую, по слухам, воевал в Монголии в армии барона Унгерна, вместе с отступающими белыми частями попал в Китай… Жил в Харбине и Шанхае, где кроме основной работы ради куска хлеба занимался и литературой. Писал, переводил… После Второй мировой войны вместе с семьей добровольно вернулся в СССР. Попал в Североуральск, где работал юрисконсультом. Будучи убежденным теософом, состоял в переписке с Николаем Рерихом, за что и получил срок. Кстати, именно в лагере мы с ним и познакомились. Потом судьба бросала его по стране. Наконец он поселился в Балхаше, у своего сына, где и живет до сих пор. Я состою с Альфредом Петровичем в переписке. Недавно он прислал мне фрагменты своих записок. Вот послушайте.
        «Случилось это происшествие примерно за год до моей посадки в лагерь. Жил я уже здесь, в этом самом городишке, Североуральске. И вот явился ко мне один священнослужитель. У него приход поблизости был. Немолодой, между прочим, батюшка. Явился по рекомендации одного моего знакомого. Приходит, значит, этот священник и неопределенный разговор заводит. О Боге, о дьяволе… Я, знаете ли, не любитель отвлеченных речей. По-дружески потолковать - сколько угодно. Рассказать о том, что знаю, - пожалуйста. А дискуссии эти… Уж извините. Не люблю. А он мне все толкует о Символе Веры, об Евхаристии… Но вижу, этот поп, его, кстати, величали отцом Мелентием, вовсе не дискутировать ко мне явился, а с чем-то иным. Спрашиваю напрямик: «Что вам, отче, надобно?» Мнется. Не знаю, говорит, как и начать. Короче говоря, выяснилось. Обратилась к нему одна прихожанка. Помогите, святой отец, говорит. Муж мой умерший начал ко мне по ночам приходить. И рассказывает эта женщина следующую историю. На девятый день после похорон ночью стук. Спрашивает: кто там? Пусти, отвечает. Она так и обмерла. Муж умерший явился! Тот, до смерти
своей, бухгалтером на молокозаводе работал. Воевал, в плену побывал… Но, когда вернулся, никаких репрессий не пережил. Человек он был нелюдимый, какой-то отчужденный, но не злой, а как бы пришибленный. Все молчком, все тишком… Похоронили его, между прочим, без отпевания. Сам попросил…
        Не знаю, говорит отец Мелентий, что в подобной ситуации делать. Ранее с таким сталкиваться не приходилось. Я, говорит, до сих пор не верю, что подобное возможно. Может, поможете?
        Я не возражал. Интересно же… Ну поехали мы в поселок, где вампир завелся. Пришли в дом к этой тетке. Вижу, не врет баба. Напугана донельзя, аж губы от страха дрожат.
        Мы, говорит отец Мелентий, у тебя на ночь останемся. Своими глазами убедиться желаем, что не врешь. Чего мне врать, отвечает женщина. Такого страху натерпелась, не приведи Господи! Думала, думала, чего дальше-то делать? Уехать бы. Только куда?
        Никуда, говорю, уезжать не надо. Сами с ним справимся. Тетка с недоверием смотрит на нас. Молчит. Вижу, не верит.
        Ну, думаю, не веришь - не верь. Твое дело.
        Накормила она нас. И сели мы с отцом Мелентием в шашки играть. Щелкаем, значит, костяшками и, как время идет, не замечаем. Между тем стемнело. На улице собака завыла. Тоскливо так воет… И вот я слышу: во дворе кто-то ходит. Ногами шаркает. Потом стук в окошко.
        Он, говорит хозяйка, а сама трясется. Я смотрю: к стеклу мужское лицо прижалось. Рядом с окном стол стоит, а на нем керосиновая лампа. Хорошо видно. Лицо не то чтобы неживое, а очень уж странное. Глаза аж из орбит вылезли, настолько кровью налиты, изо рта язык вывалился, алые губы как черви земляные шевелятся. Пусти, шипит.
        Отец Мелентий осенил окно крестным знамением. Мертвеца словно отбросило. Отскочил он, значит, но не ушел. К другому окну подступился. Колотит в него костяшками пальцев, что-то бормочет… Священник и это окно перекрестил.
        Часа два нечисть по двору шастала. То в дверь стукнет, то под окнами шебуршит. Ну а как петухи голос подали, пропал.
        - Что же дальше делать?- спрашивает отец Мелентий. - Ведь он так и будет сюда шастать.
        - Можно могилу раскопать,- отвечаю,- и кол в сердце забить.
        - Да кто же разрешит?!
        - А потихоньку?
        - Нет. Все равно увидят. На кладбище народ постоянно ходит.
        - Тогда вначале придется святой водой обрызгать стены внутри дома, входную дверь и порог. Потом нужно идти на его могилу и отпевать.
        Так мы и сделали. Меня, откровенно говоря, подмывало раскопать могилу и посмотреть на покойника. Однако воздержался.
        И что же?! После этого умерший бухгалтер перестал ходить к своей жене.
        Я специально через месяц поехал к отцу Мелентию узнать, что дальше было. Говорит: приходил еще пару раз, потюкал в окно, потоптался во дворе, но жена дверь так и не открыла. А потом он и вовсе появляться перестал.
        А про другой случай мне уже в Балхаше совсем недавно рассказали. Некий железнодорожный стрелочник попал под поезд. Похоронили. Сразу после похорон он появился в сарае, где его жена доила корову. Заговорил с ней как ни в чем не бывало, словно был жив-здоров. Спрашивал о хозяйстве… Потом стал являться постоянно. Женщина вначале трусила, но, поскольку при жизни они жили, что называется, душа в душу, бояться его перестала и охотно беседовала с покойником на разные темы. Появлялся он в любое время суток, однако посторонние его не видели. Никаких вампирических наклонностей гость с того света не проявлял. Но вдруг потребовал, чтобы на кладбище принесли табаку, причем табак должен принести ему сынишка, которому в ту пору было лет пять. Жена не соглашалась, подозревая что-то неладное, предлагала покойнику самому войти в дом и взять табак. Но покойник настаивал, чтобы принес именно сын. Жена не хотела посылать мальчика, однако сын сам заявил, что видел папу, и папе нужен табак, и он сам хочет отнести его на кладбище. Мать запретила делать это, но мальчик не послушался и побежал на могилу. Побежал и исчез!
Мать стала искать его. Безрезультатно. Через три дня мальчик сам явился домой, причем еле живой и без кровинки в лице. Вскоре он умер.
        Такие вот случаи описывает Альфред Хейдок. И вот как он объясняет проявления вампиризма. Могу прочитать, если вам интересно.
        Как мне кажется, в момент смерти то, что мы называем душой, покидает физическое тело, но не уничтожается. Полная смерть наступает в момент полного отрыва от физического тела. До тех пор, пока такой отрыв не состоялся, всегда существует возможность возвращения души в тело, даже в том случае, когда оно носит все наружные признаки смерти. Именно на таком возвращении основаны так называемые чудесные воскресения. Иногда родственники спешат с погребением. К тому времени, когда покойник уже закопан, душа, возможно, отделилась только наполовину. В таких случаях, охваченная ужасом, она насильно входит назад в оболочку, от которой только что старалась избавиться, и тогда происходит одно из двух: либо несчастный оживший начинает биться в гробу в конвульсиях предсмертной муки от удушья, либо, если покойник был сугубо материальным человеком, преследовавшим только эгоистические цели, он становится вампиром и начинает существовать меж двух миров, меж жизнью и смертью. Чтобы не дать разложиться лежащему в могиле физическому телу, астральная сущность просачивается через могильную землю, бродит поблизости и сосет
жизненную энергию живых существ, которую передает лежащему в могиле телу, и оно, таким образом, может сохраняться очень долго».
        - И вы верите этому бреду?- не скрывая иронии, спросил у Сетеры отец Афанасий.
        - Бреду?! Вы ошибаетесь, молодой человек. Я знаком с Альфредом Петровичем Хейдоком многие годы, и, поверьте, это в высшей степени порядочный и честный человек.
        - Но не может же быть?..
        - Почему, не может?- перебил отца Афанасия Сетера.- Вы считаете: все эти рассказы - и пришедшие из глубины веков, и те, что рождаются на наших глазах,- чистой воды вымысел?
        - Да, считаю.
        - Но тогда как быть с верой? Ведь и тут мы обосновываем ее событиями, произошедшими две тысячи лет назад. И события эти в высшей степени легендарны…
        Ничего не возразил отец Афанасий. Он и сам не знал ответа.
        Однако он продолжал общаться с Сетерой. Заходил к нему время от времени, пил чай, слушал странные речи… Именно Сетере и позвонил молодой человек с целью проконсультироваться по поводу рассказа Севастьянова про таинственную монету. Сетера, судя по реакции, крайне заинтересовался и выразил желание немедленно приехать в Соцгород. Отец Афанасий ответствовал, что пока ничего конкретного не известно. Не ясно даже: существует ли монета на самом деле или это всего лишь детские выдумки. Сетера настоятельно попросил, даже потребовал держать его в курсе дела. Отец Афанасий пообещал.
        Теперь оставалось навести подробные справки о Скоке. Как живет, как работает… И главное: не происходят ли вокруг него какие-либо необъяснимые события.
        Итак - Юрий Скоков. Отцу Афанасию, используя собственные связи, без труда удалось выяснить следующее: парню двадцать пять лет. Он - профессиональный преступник, специальность - карманник, неоднократно судим, теперь как будто встал на путь исправления, уже два месяца работает третьим подручным сталевара в мартеновском цехе. Живет в общежитии, встречается с девушкой по имени Лена, чья специальность - библиотекарь. Все это, так сказать, лежало на поверхности. А что же скрыто?
        Тут для того, чтобы выяснить детали, и времени, и сноровки требовалось побольше. Итак… На глазах Скокова его прежний знакомый, некий Фофанов, бросился под трамвай. Причина?
        Какие-то особые обстоятельства для этого поступка отсутствовали. Фофанов, в прошлом тоже карманник, ныне переквалифицировался в карточного шулера. В крупной игре был не замечен, однако дела у него шли неплохо. Причин для самоубийства не имелось. Хотя этот случай больше всего напоминал именно самоубийство. Фофанов сам полез под колеса, причем в таком месте, где трамвай замедляет ход. Дальше…
        Скоков вместе с членами своей бригады отправился отдыхать на природу. Здесь тоже происходит странный случай. Молодой рабочий Табунов ни с того ни с сего решил изобразить из себя тореадора и бросился биться с быком. В результате Табунов получил тяжкие телесные повреждения и, видимо, станет инвалидом.
        И, наконец, самое удивительное событие. Во время смены, в которой работал и Скоков, чуть было не случилась серьезнейшая авария. При транспортировке разливочного ковша, полного расплавленного металла, произошел обрыв троса, ковш наклонился, и металл едва не залил разливочную площадку и всех, кто на ней находился. Все могло быть значительно хуже, если бы ковш опрокинулся. Ничего подобного давным-давно не случалось. Тросы проверяли буквально за неделю до аварии. Все три случая произошли в течение месяца, и первый случился как раз в то время, когда, по предположению Севастьянова, к Скокову попала таинственная монета. Однако…
        Однако не случайности ли это? Зачем, скажем, Скокову уничтожать Фофанова? Как будто ничего плохого тот ему не сделал. Шли по улице, разговаривали… Потом этот малый, решивший показать свою удаль и сразиться с быком. Опять же, какое отношение к этому имеет Скоков? И, наконец, обрыв троса… Если аварию устроил Скоков, то, опять же, для чего? Возможно, все эти события произошли помимо его воли? Ну скажем, Скоков по какой-то причине вышел из себя… Выброс психической энергии… Однако это всего лишь догадки. Необходимо узнать две вещи. Действительно ли монета у Скокова? И, главное, обладает ли она теми свойствами, которые ей приписываются? И еще. Неплохо бы выяснить: как она попала в Соцгород?

16

«Вот я и разбогател»,- мысленно в который уж раз повторял Скок. Он до сих пор пребывал в чрезвычайном возбуждении. Перед глазами стояла картина недавнего налета: пустынная улица, залитая ярчайшим солнцем, белое лицо и выкаченные глаза пожилого мужчины, кассирша, застывшая как соляной столб. Выстрел…
        Скок стоял поодаль от печи и созерцал огненные языки, вырывавшиеся из ее жерла. Мысли его были далеко.

«Сколько денег я хапнул?- размышлял он.- Тысяч сто, сто пятьдесят… А может, двести? Нужно обязательно пересчитать». Ну ладно, пересчитает… И что потом? В этом-то и есть главная закавыка. Прогулять? Так поступило бы большинство его знакомых. В кабаках порезвиться… Поехать в Сочи… «У моря Черного, где ночи томные, вас ждет любовь»,- возникли в голове строчки полузабытой песенки. Скок представил огромный зал, полный жующих и выпивающих людей. Пахнет вкусной едой, хорошим табаком и дорогими духами. Столик, за которым он сидит, уставлен бутылками с пестрыми этикетками. Тут же - икра, осетрина… Еще чего? Фантазии явно не хватало. Он был в классном ресторане всего два раза в жизни: один раз - в Москве, а другой - на юге, и воспоминаний явно не хватало. Тем более что оба раза он почти сразу напился, и все вокруг было вроде как в тумане. Музыка, конечно же… Цыгане или джаз. Сунул лабухам червонец, а в ответ: «Эту песню мы посвящаем нашему гостю Юрию Скокову, прибывшему к нам с далекого Урала». И вот уже несется над гомонящим залом, над головами жрущей, пьющей и ничего иного, кроме собственного бормотания, не
слышащей публики: «Здесь под небом чужим я как гость нежеланный, слышу крик журавлей, улетающих вдаль…» И никому нет дела. Только вор выронит из глаз одинокую слезу, вздохнет угрюмо и опрокинет в себя разом фужер водки. Эх, забыть бы, забыть!..
        Нет! Кабаки, конечно, вещь хорошая, но там быстро все промотаешь, будь у тебя хоть миллион. Домик купить? Чтоб абрикосы, персики и разная там хурма под окнами цвели. Вышел на крыльцо, потянулся… Напротив морская волна плещет, пляж сверкает, курортницы в купальниках гуляют. И чего дальше? Пройдет месяц, другой, а потом пойдут дожди… тоска нахлынет. Как можно без дела? Значит, опять по карманам тырить? Нет, с этим придется завязать. На кой черт карманы, когда денег и так выше крыши. Но чем заняться? Урюком на базаре торговать? Это не по нему. Как же их, бабки то есть, потратить? Эх, махнуть бы на Гаити. Да как туда попасть? Граница в нашем государстве на замке.
        - Эй, Юрка?!- услышал Скок словно с другой планеты голос сталевара Степана Тимофеевича Галушко.- Хрена спишь?! Кончай мечтать, хватай лопату!

«Эх, чтоб тебя!- разозлился Скок.- Помечтать, гад, не даст! Лопата, лопата!.. Завтра же моей ноги здесь не будет!»

«Нет, погоди,- одернул внутренний голос.- Не торопись, пацан. Куда спешить. Прокатит шухер, тогда можно и линять».
        После смены Скок некоторое время толкался на трамвайной остановке, не зная, в какую сторону ехать. Правильнее всего, конечно же, отправиться в общагу, но ему очень хотелось быть поближе к деньгам. И он решил двинуть на Карадырку, до которой - всего две остановки.
        Когда Скок вышел из трамвая и направился в гору, стояла густая летняя ночь. Пахло скошенной травой и какой-то заводской химической вонью. Дорогу пересекли два ярких огонька.

«Кошка,- понял Скок.- Вот ведь не спится им. Бродят по ночам, прямо как я». Он усмехнулся своим мыслям.
        Вот и знакомая перекошенная калитка. Надо бы поправить.
        Скок прошел во двор, дернул дверь. Конечно же, не заперта. А если кто залезет? Брать тут, конечно, нечего, об этом все здешние знают, но если непрошеный гость пошарит в погребе, то внакладе, безусловно, не останется.
        Воздух в комнатушке был наполнен густыми ароматами водочного перегара и кислой капусты. В темноте раздавался могучий храп матери. Скок запалил керосиновую лампу. Так и есть! Гуляла! На столе сохранились остатки пиршества. Пустая на три четверти бутылка водки и алюминиевая миска, на дне которой, среди водянистых волокон капусты, валялась хлебная корка. При виде хлеба Скок испытал приступ голода. Он пошарил на плите. Пусто. Даже картошки нема. На полке стояла кастрюля.
        - О!- воскликнул Скок. В кастрюле лежал круг краковской колбасы и кусок жирного окорока. Видать, часть оставленных денег пошла на закупку продуктов.
        Скок отломил кусок колбасы, отрезал краюху хлеба и стал с хрустом жевать. Чесночный дух пополз по комнатушке. Мать перестала храпеть и со свистом потянула носом.
        - Кто тут?- хрипло спросила она.
        - Я, мамаша,- откликнулся Скок.
        - А, ты… Чего среди ночи болтаешься?
        - Смену отработал.
        - Есть, наверное, хочешь?
        - Да я уже… Колбасу нашел… Ты не против?
        - Жри на здоровье. На твои деньги куплена. Спасибо, что мать не забываешь. Кстати, откуда столько?
        - Я, мамаша, сталеваром заделался.
        - А-а, понятно. А поросят зачем притащил? Спер, что ли?
        - Купил. Думал: может, зажаришь.
        - С какой радости я с ними возиться должна?
        - А где они?
        - В сараюшке спят. Весь вечер тут визжали. Не знала, что с ними делать.
        Мать поднялась с кровати и подошла к столу. На ней была необъятная ночная рубашка, под которой колыхались громадные груди. Она вылила в стакан остатки водки, залпом выпила ее, потом отломила колбасы и, чавкая, стала жевать ее.
        - Еще водка есть?- спросил Скок.
        - А то!- Она извлекла из угла бутылку и потрясла ею в воздухе.- Хочешь?
        - Можно с устатку,- согласился Скок и налил себе полстакана.
        - Значит, говоришь: сталь нынче варишь?- с затаенной насмешкой, как показалось Скоку, спросила мать.
        - Точно, мамаша. А ты, похоже, сомневаешься?
        - Да нет. Почему? Сталевары, я слышала, неплохо заколачивают.
        Скок не ответил, чувствуя какой-то подвох.
        - А сегодня, между прочим, кассиршу на «швейке» грабанули,- как ни в чем не бывало сообщила мать.
        - Ты это к чему?
        - Да так… Информирую.
        - Когда это было?
        - В первой половине дня, говорят.
        - Интересно. И много хапнули?
        - Говорят, много. И человека при этом убили.
        - Да ну!
        - Вот тебе и ну! Пристрелили, как собаку.
        - И много их было?
        - Кого?
        - Да тех, кто грабил?
        - Один как будто. А может, двое… Кто чего толкует.
        - Ну расскажи, расскажи…
        - Говорят: бухгалтерша утром поехала в банк за деньгами, на машине поехала… Ну так вот. Возвращается, а навстречу мужик. Страшный такой! И с пистолетом. Кричит…- тут мать задумалась.- Кричит что-то не по-русски. Но понятно. Деньги, мол, отдай. А деньги у шофера в руках. Он хлоп шофера. Деньги забрал и смылся.
        - И все?
        - Ну!
        - А я думал, и вправду перестрелка была. Кто же тебе рассказал?
        - Маруся Спиридонова. В соседней норе живет. (Под норой мать подразумевала землянку.) Она, считай, все своими глазами видела. Говорит: здоровенный детина, весь в черном. На голове маска. Схватил оба мешка и дралу. А я сегодня с утра в больницу ездила,- резко сменив тему разговора, сообщила мать.- Голова все кружится и кружится. Приезжаю домой: на столе твоя записка и деньги, а по полу поросятки бегают. Я в сарайке им загончик устроила. Потом пошла в столовку, за объедками. Кормить же этих тварей нужно. В лавочку дорогой забежала. Водки на радостях взяла да колбасы. Возвращаюсь, тут Маруська. Давай мне про грабеж толковать. Ну мы с ней по сто граммов и приняли. За здоровье этого бандита.
        - Ой ли, по сто?
        - Может, чуть больше. А ты, кстати, поросят где купил?
        - На рынке.
        - Я так и поняла. И вот спустилась я в погреб за закуской. Капуста у меня там в банках. Спустилась, значит…

«Она нашла деньги!» - понял Скок.
        - Взяла банку и наверх.
        Мать пристально смотрела на Скока. Лицо ее, освещенное скудным светом, казалось очень древним и страшным, седые волосы, заплетенные в жидкие косицы, торчали в разные стороны, как маленькие змейки. В глазах плясали язычки огня, отражение керосиновой лампы, и казалось: перед ним сидит не человек, а некий ужасный божок, восставший из царства мертвых.
        Нашла…
        Скок почти со страхом смотрел в лицо матери и не видел ни одной знакомой черты.
        Нашла, нашла…
        Он сжал лицо ладонью правой руки и помассировал его. Потом он вновь посмотрел на мать. На этот раз ничего особенного не наблюдалось.
        - Давай-ка еще выпьем,- предложила мать,- а потом ты ляжешь спать.
        - На чем?
        - Да на топчане. Притащи из сарайки. Я тебе постелю, и ложись.
        Всю ночь Скока мучили кошмары. Он ворочался на жестком топчане, слышал храп матери и, казалось, пребывал между сном и явью. В маленькое оконце бил бешеный свет полной луны, откуда-то издалека доносился унылый писк совы-сплюшки. Наконец, как только начало едва заметно светать, он поднялся с топчана и пошел на улицу. Сел на порог, закурил и стал равнодушно наблюдать, как на востоке на фоне частокола заводских труб небо понемножку светлеет.
        Видно, она нашла деньги, когда лазила в погреб за капустой, размышлял Скок. Бочка была пустой, и вдруг в ней лежит какое-то тряпье. Притом несколько дней назад он при ней достал из погреба сверток с оружием. Нетрудно сопоставить события возле швейной фабрики с извлеченными из земли пистолетами. А в бочке сверху - черное трико. Даже в пропитой голове тут же возникнут законные подозрения. Сунула руку в бочку, а под спортивным костюмом мешки с деньгами!
        Конечно, нужно было прятать добычу более тщательно. Заранее подготовить место…
        Но теперь поздно. Мать, конечно, не болтлива, но ведь она пьет. А по пьянке чего не ляпнешь. Что же делать? Достать деньги при ней и перепрятать. Но куда? В общагу их не потащишь. Закопать где-нибудь? Это полная ерунда! Деньги могут понадобиться. Вдруг он решит свалить из Соцгорода? А если никуда не валить, а переждать? Но сколько? Месяц… полгода… год… Ментовка, конечно, начнет копать. Безусловно, доберутся и до Скока. Но какие у них имеются улики? Лица нападавшего никто не видел. Гильза от «парабеллума»… Но ствол никогда не светился. Спортивный костюм… Его нужно немедленно уничтожить, а пистолеты либо надежно перепрятать, либо вообще выкинуть. Деньги… Опять эти деньги! Эх, если бы не мамаша! Черт бы ее взял, в конце концов!
        Скок докурил папиросу, вернулся в дом и улегся на топчан. На этот раз мать не храпела, а как-то странно гукала, словно хотела выдавить из себя нечто гадкое. Поскольку Скок большую часть жизни провел в местах, где никто не обращает внимания на звуки, издаваемые спящим соседом, он и тут никак не отреагировал на стоны матери и быстро уснул.
        Проснулся наш герой, когда солнце уже вовсю светило с закопченных небес. Он растопил печь, сходил в курятник, нашел пяток яиц, потом достал и нарезал колбасу и сварганил замечательную глазунью. Мать продолжала без движения лежать на кровати.
        - Эй, мамаша?- позвал он.- Вставай, хряпать будем.
        Никакой реакции не последовало.
        - Не хочешь - как хочешь.
        Оставив треть яичницы на сковороде, Скок поставил на плиту чайник и только теперь внимательно взглянул на мать. Ее лицо выглядело довольно странно. Его словно перекосило. Рот стал кривым, нижняя губа отвисла, и на ней пузырилась слюна, глаза выкатились из орбит и бессмысленно таращились в пустоту. Скок потряс ее за плечо.
        - Мамаша, ты чего?..
        Но та лишь невнятно замычала.
        - Допилась,- в сердцах произнес Скок.- «Скорую» нужно вызывать.
        Он быстро оделся, на ходу вспоминая, где находится ближайший телефон-автомат. Минут через пятнадцать он в трубку растолковывал, куда надо ехать. На том конце провода, судя по голосу, молоденькая девица никак не могла понять, где же находится эта самая Карадырка? Наконец она приняла вызов, и Скок поплелся к землянке. Дорогой он размышлял о внезапно возникшей ситуации. В голове копошилась подленькая мыслишка: если мамаша помрет, будет очень даже замечательно, поскольку единственный свидетель его преступления исчезнет. Скок гнал от себя эту мысль, однако она уютненько устроилась на дне сознания и время от времени попискивала: «Все будет замечательно, все будет классно!»
        Скок остановился на том месте, где дорога начинала подниматься в гору, и стал поджидать «Скорую». Наконец она появилась. Скок замахал руками. Машина остановилась. Из нее вышел хмурый мужчина в белом халате, а следом толстая медсестра с чемоданчиком.
        - Показывай дорогу,- обратился хмурый к Скоку.- В этих ваших трущобах элементарно заблудиться.
        В землянке мужчина мельком глянул на стол, где до сих пор стояли две бутылки: одна пустая, другая - наполовину полная. На лице его появилось брезгливое выражение. Он подошел к кровати, на которой лежала мать, оттянул веки, двумя пальцами поднял ее руку, потом отпустил. Рука безжизненно упала на бок.
        - Пила?- спросил хмурый, хотя это было и так ясно.
        - Само собой,- отозвался Скок.- А как при такой жизни не пить?
        - Вот и допилась. Инсульт у нее.
        - И что теперь?- спросил Скок.
        - Да ничего.
        - В больничку повезете?
        - Нет, не повезем!
        - Почему это?!
        - Она к вечеру отойдет.
        - Так сделайте что-нибудь!
        - Тут уже ничего не сделаешь. Кончается она. - Как это, то есть, кончается? Вы - медицина! Лечить должны.
        - Должны,- согласился хмурый.- Но в данном случае это не поможет. Я же говорю: все!
        - Я денег дам…
        - Не нужно мне твоих денег. На похороны лучше потрать.
        Скок напрягся и заскрипел зубами. Ему очень хотелось врезать этому мужику по его хмурой роже. Тот, видать, почувствовал реакцию парня. Он опасливо отодвинулся, однако развел руками.
        - Все. Моя помощь здесь не нужна. Будь здоров.
        - Заживо хороните!- заорал Скок.
        - Успокойся. Лучше, вон, водки глотни. На ноги ее уже не поставишь.

«Скорая» укатила, а Скок остался рядом с умирающей матерью. И тут в голову пришла первая здравая мысль. Самое время перепрятать деньги и оружие. Скок запер изнутри входную дверь, потом спустился в погреб, достал рюкзак, спортивный костюм и пистолеты. Печка еще не остыла. Он подбросил в нее пару полешек, дождался, пока разгорится пламя, и засунул туда костюм.
        Теперь деньги и оружие. Он пошел в сарай и, не обращая внимания на визг голодных поросят, выкопал в углу яму, положил туда рюкзак с деньгами и оба пистолета, заложил схрон досками, забросал землей, утрамбовал ее, а сверху накидал разной дряни: какие-то мешки, ящики… Оставшись доволен, он повернулся к поросятам, налил из стоявшего здесь же ведра в чашку столовских объедков и направился в землянку.
        Мать все так же без движения лежала на кровати. Скок даже не представлял: в сознании ли она? Рот был полуоткрыт, зрачки не двигались. Минут десять он просидел у ее изголовья, потом поднялся. Нужно было позвать кого-нибудь из соседей, хотя бы ту же Марусю Спиридонову, о которой рассказывала мать. Однако Маруся была легка на помине.
        В дверь нерешительно стукнули, потом она отворилась, и в щель просунулась женская голова.
        - А Матрена чего лежит?- спросила голова.
        - Кто?- не понял Скок.
        - Сама-то.
        Скок вспомнил, что полное имя матери было - Матрена. Но чаще ее звали Мотей.
        - Плоха она,- сообщил парень.- А ты сама-то кто?
        - Соседка ейная, Маруся. А ты Юра?
        - Ага.
        - Так чего с Матреной?
        - Лепила сказал - инсульт.
        - Лепила?
        - Ну доктор, или кто он там… В больницу определять не стал. Говорит: сама к вечеру помрет.
        - Ой!
        - Так что ты, Маруся, посиди с ней. Денег я дам. А если преставится, сделай все как полагается. Соседок позови, обмой… Гроб пусть сделают… Ну, и к поминкам подготовься. Народу сообщи. Там в сараюшке поросята. Пусть заколют и зажарят. И курей тоже.- Скок достал из кармана пачку пятирублевок.- На, возьми. Хватит?
        - Наверное.
        - Не хватит, я еще дам. Сделай все путем. Чтобы было как у людей.
        - А ты сам куда?
        - На работу схожу. Отгул попрошу. Скажу, мол, мать помирает.
        Когда Скок вечером вернулся в землянку, мать лежала на кровати обмытая и обряженная. На глазах - два пятака, а челюсть подвязана платком.
        - Как ты ушел, она через полчаса и преставилась,- шепотом сообщила присутствовавшая здесь Маруся Спиридонова.
        Скок огляделся. Кроме Маруси в комнатушке находились две незнакомые бабки, до глаз повязанные черными платками. Пол был чисто вымыт, на выскобленном столе стояла непочатая бутылка водки, на тарелках под салфеткой лежали нарезанные хлеб и колбаса. Тут же стояла иконка, перед которой была зажжена свеча.
        - Гроб к завтрему будет,- продолжала информировать Маруся.- Свинок закололи, курей тоже. На кладбище я послала малого. Еще не вернулся. Думаю, все нормально будет. Народ в курсе. Машину бы надо…
        - Обещали предоставить,- сообщил Скок.
        - Ну тогда все. Ночевать здесь будешь?
        - Ага.
        - Оставляю тебя одного. Кто зайдет прощаться, тому наливай. Сам много не пей.
        - А продукты на поминки?
        - Все есть.
        - Денег хватило?
        - С лихвой. Еще останется. Не беспокойся. Все будет в порядке.
        И Скок остался один. Он сел за стол, налил себе почти полный стакан водки, неумело перекрестился и выпил. Потом взглянул на лежащее на кровати тело.
        - Что ж, мамаша,- тихо произнес он.- Вот и настал твой конец. Жила ты, бедолага, как попало и померла так же, не чуя последнего часа. А он пришел, этот час… Внезапно пришел. Пила ты… Да, пила! Но не от этого ты отдала богу душу…
        - Но тогда от чего, если не от водки?- спросил некто, который сидел где-то глубоко внутри него.- От старости? Но ей было немногим за пятьдесят.
        - От жизни собачьей!- изрек Скок и снова налил полстакана.
        - А не ты ли - причина ее смерти?- заговорила совесть.
        - При чем тут я?
        - Как при чем? Жизнь, говоришь, у нее собачья… А ты хоть пальцем пошевелил, чтобы изменить эту самую жизнь? Ты вспомни… Как стал вором, так дома совсем перестал бывать. Даже по хозяйству лень было помочь. Потом сел. Тут и вовсе про нее забыл. Даже письмишка ни разу не черкнул. А сейчас?.. Ведь именно ты ей смерти пожелал. Мол, проболтается насчет спрятанных денег.
        - И что из того, что пожелал!- воскликнул Скок и в негодовании дернул рукой. Стакан опрокинулся, и водка растеклась по столу.
        - Тьфу ты, черт!- в сердцах произнес он, вытирая пролитое грязнейшей тряпкой.
        - Ведь пожелал?- не отставала совесть.
        - Ну пожелал…
        - А теперь радуешься.
        - Неправда!- заорал Скок.
        - Радуешься, радуешься… Сам же сказал: теперь никто не узнает о спрятанных деньгах.
        - Ведь я и для нее тоже старался. Думал, будут деньги, построю дом… или куплю… Перевезу ее туда… Заживем…
        - Заживем! Не надо «ля-ля»! Ты о ней и вспомнил лишь потому, что деньги нужно было где-то спрятать. Вот и не нашел лучшего места, как сюда притащиться.
        - Да не нужны мне эти деньги!
        - Ой ли?
        - Говорю же: не нужны!
        - Ну докажи.
        Скок обвел комнатушку бессмысленным взглядом. Мерно тикали старенькие ходики. Керосиновая лампа чадила, еле светя. Свечка возле иконки почти догорела. Лишь слабенький синий огонек едва заметно теплился на вершине огарка.
        Тело матери возвышалось на кровати холодной глыбой. Во всех углах господствовала тьма. И Скоку казалось: из этой тьмы на него уставлены десятки, даже сотни глаз. Чтобы избавиться от наваждения, Скок снова налил себе водки и тут же выпил. Алкоголь ударил в голову, и некоторое время он не соображал, что происходит. Внутри черепа завывала зимняя вьюга. Маленькие злые вихри плевались снегом. Он уткнулся головой в стол. Вьюга и вовсе разбушевалась. Теперь Скоку казалось: вихри закручиваются не только в голове. Вращается и сама комнатушка. И все, что в ней находится: этот стол, кровать, на которой лежит тело матери, даже эта почти догоревшая свечка, пребывают в непрерывном движении, словно космические тела на своих орбитах.
        Скок снова вернул голову в вертикальное положение. Вихри утихомирились, однако из пучин вьюги вдруг возникло белое, как сметана, безбровое, безносое лицо. Обведенные черными кругами глаза пристально уставились на Скока.
        - Чего смотришь?!- заорал тот.- Деньги тебе мои нужны?! Да пожалуйста, бери! Бери все! Сейчас я их приволоку.
        Скок метнулся в сарай, расшвырял кучу хлама, прикрывавшего тайник, прямо руками расшвырял землю, выволок рюкзак и потащил его в землянку.
        - На, получи!
        Он вывалил на стол содержимое обоих мешков, уселся на табурет и обхватил кучу денежных пачек руками.
        - На! Все твое! Ах не хочешь? Ну тогда пеняй на себя!
        Он подскочил к печке, открыл дверцу и заглянул в нее. Черным-черно. Ни огонька, ни искры. Сейчас мы это дело исправим.
        Скок достал из стоящего рядом ведра щепок, специально приготовленных для растопки, положил в печь, поднес к ним спичку и некоторое время таращился на слабенькое пламя, потом сунул в печку пару деревяшек. Печка быстро разгорелась. В землянке заметно потеплело. Спьяну Скок даже не сообразил, что рядом лежит мертвое тело и повышение температуры в крохотной комнатушке сохранности ему не добавит.
        - Значит, не желаешь денег?- вслух произнес Скок, обращаясь неведомо к кому.- Тогда я их…- Он не договорил, что собирается сделать с деньгами, но и так все было ясно.
        Скок вернулся к столу, в полумраке нашел две пачки рублевых банкнот, открыл дверцу и сунул их в печь. Он молча смотрел, как огонь коснулся пачек. Вначале занялись края, потом пламя охватило их полностью.
        - Ну видишь?!- крикнул Скок, обращаясь неведомо к кому.- Вот как я поступаю с этими деньгами! Думаешь, меня можно купить. Купи-ка, попробуй!
        Он бросил в печь еще одну пачку, на этот раз - трехрублевок.
        Неожиданно со стороны кровати раздался глухой протяжный вздох. Скок подпрыгнул и в ужасе взглянул на кровать.
        - Чего это, чего?..- забормотал он.
        Тяжелый тошнотворный дух наполнил комнатушку. Все стало ясно. Застоявшийся воздух под действием тепла выходил из мертвого тела.
        - Ну ты даешь, мамаша,- сдавленно произнес Скок.- Напугала не знаю как! Не нравится, что я деньги жгу? А может, и вправду зря я это делаю? Если их жечь, то для чего все было затевать. Человека притом убил… Тоже, выходит, зря. Нет, погоди! Сжечь я их всегда успею.
        Он вновь уселся на табурет перед горой пачек. Зачем-то принялся раскладывать их по поверхности стола, сортируя купюры по их достоинству. Больше всего было десятирублевых пачек, потом шли «пятерки» и «трояки». Имелось несколько двадцатипятирублевых и пятидесятирублевых, и, наконец, пять сотенных пачек. Всего же денег, не считая сожженных, насчитывалось почти сто пятьдесят тысяч рублей. Этот факт Скок установил после долгого пересчета, в ходе которого он постоянно сбивался и начинал снова. Потом Скок побросал деньги в рюкзак, а брезентовые банковские мешки сунул в печь. Он немного протрезвел и уже жалел о содеянном. Кому и что он пытается доказать? Деньги ему не нужны… Идиот! А мамаша… Ну так что? При чем тут он? Подошло время, она и того… Сыграла в ящик. Смерти ей желал… Какая дурь!
        Скок подхватил рюкзак и вновь направился в сарай. Там он проделал то же самое, только в обратном порядке, а именно закопал деньги и закидал тайник всяким мусором. Потом он вернулся в хибару, постелил на пол два старых одеяла, улегся и заснул.
        И приснился ему сон. Сон был на удивление ярок и реален. Все та же землянка. Он лежит на мамашиной кровати и спит. Самой же мамаши, ни живой, ни мертвой, не наблюдается. Еле теплится язычок керосиновой лампы, однако в комнатушке довольно светло, и вообще непонятно, день сейчас или ночь. На столе - гора денег. Но не современных бумажных, а старинных золотых монет. Теперь понятно, почему в землянке светло. Именно от золота исходит довольно яркое свечение. Скок видит себя словно со стороны. Он так сильно храпит, что трясутся ветхие стены и колеблется шторка на окне. Но одновременно он очень озабочен отсутствием матери.
«Где же мамаша?» - мысленно повторяет он, хотя знает: мать умерла. Скрипит дверь. Он продолжает спать, однако видит: на пороге возникает какая-то смутная фигура. Смутная в прямом смысле, поскольку четких очертаний не имеет, колеблется, как сушащееся на ветру белье, и словно меняет лица-маски.
        - Ты кто?- спрашивает Скок.
        - На похороны вот пришли,- отвечает незнакомец.
        - На чьи похороны?
        - На твои, браток.
        - Как это может быть? Ведь я же живой?!
        - Очень просто. Ты нас убил, а теперь мы тебя хороним.
        - Кого это я убил?
        - Многих. Например, меня, Фофана. Я, кстати, первый в списке. Скажи, чем я тебе мешал? Почему ты меня под трамвай затолкал? Я ведь к тебе по-дружески относился, в кабак, по широте натуры, звал… А ты меня угробил.
        - И меня за что?- спрашивает другой голос.
        - А ты кто?
        - Не узнаешь? Я - Николай Табунов. В одной бригаде с тобой работал. Ты меня послал, ну, я с горя и набросился на быка. А я к тебе не со зла приставал, а подружиться хотел.
        - Но ведь ты же не умер?- удивился Скок.
        - Мне, молодому энергетику, бык мошонку напрочь оторвал. А это, считай, смерть. Как я теперь без яиц жить буду? Кто меня в мужья возьмет?
        - Какое ему дело до чужих яиц,- услышал Скок женский голос.- Он только о своих думает.
        - Лена?!- изумился он.- Ты-то тут с какой стати?! Ведь ты же жива, здорова…
        - Да, жива и здорова. Но то, что ты со мной сделал,- хуже всякой смерти.
        - Что я такого сделал?
        - Изнасиловал меня, вот что!
        - Ты же сама… э-э… дала.
        - Так я, как ты выражаешься, тебе, босяку, и дала бы, если бы не колдовство это окаянное.
        - Какое колдовство?
        - Сам знаешь, какое.
        - Ничего я не знаю.
        - Не знает он…- вмешался совершенно незнакомый голос.- Все ты знаешь, Юрий Скоков.
        - А это еще кто?
        - Шофер машины, в которой деньги на фабрику везли. Ты меня с перепугу застрелил, а ведь у меня дети остались. Трое! И все несовершеннолетние. Старший - мальчик. Ему только-только четырнадцать исполнилось. И две девочки-погодки. Восемь и девять лет. Кто их на ноги ставить будет? Ты, что ли? Деньги ему понадобились! Зачем тебе большие деньги, дурак? Работай честно, и все у тебя появится.
        - Он честно не может,- сказала Лена.- И ждать не хочет. Ему нужно много и сразу. Потому как он на Гаити желает поехать.
        - На Гаити…- принялись хохотать пришельцы.- Ждут его там…
        - Погодите, ребята,- узнал Скок голос матери.- Вот вы говорите: убил он вас. Похоже, так оно и есть. Но меня-то он за что на тот свет отправил? Меня - мать родную! Он думал: я про деньги болтать начну…
        - Мама…- жалобно произнес Скок.- Мама… Я не хотел.
        - Ха, не хотел. Еще и как хотел. Иначе бы ничего не случилось. Мешала я тебе.
        - Нет, мама. Это неправда!
        - Мешала, мешала… Уж знаю. И не водка меня сгубила, а ты. Так и знай! Теперь, сын, я тебя до самой твоей смерти не оставлю. Являться начну…
        - И мы… и мы…- закричали остальные.- Мучить будем, мучить, мучить…
        - Глодать тебе душу,- добавила мать.- Пока она у тебя есть.

17
        Сессия в институте закончилась, и теперь свободного времени у Севастьянова было хоть отбавляй. Однако про таинственную монету он вспомнил лишь тогда, когда на глаза ему попался листок из блокнота, на который Вова Пушкарев тщательно перевел ее изображение. Севастьянов задумчиво разглядывал его. Звезда… Надпись… На другой стороне крест и полумесяц и тоже надпись. Все-таки это никакая не монета, а, скорее всего, талисман. Ведь на настоящей монете наверняка имелся бы год выпуска и место, где она отчеканена. А тут ни даты, ни названия страны, ни хотя бы герба… Имеются лишь надписи, похожие на изречения, причем, скорее всего, на латыни. «EGO TE INTUS ET IN CUTE NOVI» и «EXEQUATUR». Интересно, что они означают?
        Профессор был не силен в латинском языке. Когда-то в молодости он некоторое время учился на медицинском, но кроме слов puer, cranium и penis[Puer, cranium, penis ( лат .)- мальчик, череп, половой член.] ничего иного не помнил.
        Севастьянов извлек из книжного шкафа «Словарь крылатых слов», но там ничего похожего не обнаружилось. В библиотеке института, конечно же, имелись латинские словари, но тащиться туда ради какой-то чепухи не имело смысла. Не проще ли посетить городскую, которая находилась в пяти минутах ходьбы? Севастьянов так и сделал. Он надел рубашку с отложным воротником, легкий летний костюм, ноги сунул в просторные сандалии, на голову нахлобучил соломенную шляпу и двинулся в «храм культуры».
        Июль только-только начался. На улице было пасмурно, но парило, как перед грозой. Профессор подошел к агрегату, сверху покрытому полосатой маркизой,[Маркиза - легкий, матерчатый навес.] под которой сидела толстая краснощекая женщина.
        - Налейте стаканчик с сиропом,- попросил он.
        Щелкнул рычаг сатуратора, в стакан, пенясь, хлынула подкрашенная сиропом красная водица. Севастьянов напился и мгновенно вспотел. Он вытер лоб и лицо клетчатым носовым платком и медленно побрел вверх, к библиотеке. Газы, сконцентрировавшиеся в желудке, никак не желали успокаиваться, и наш герой принялся икать. Как воспитанный человек, при очередном «ик» он деликатно прикрывал рот ладонью.
        Вот и знакомые двери. Севастьянов потянул солидную бронзовую ручку и попал в вестибюль. Куда идти, он прекрасно знал, поскольку бывал здесь не раз. В совершенно пустом читальном зале за столом выдачи сидела незнакомая приятная девушка с грустноватым лицом и читала, как определил Севастьянов, журнал
«Здоровье». Статья называлась «Первая беременность и способы ее определения». Как читатель, наверное, догадался - это была Лена.
        Девушка оторвалась от чтения и взглянула на посетителя.
        - Я - профессор Севастьянов,- важно отрекомендовался тот.
        - Что вы хотели?
        - Латинский словарь.
        - А что именно вас интересует? Может быть, я смогу помочь?
        Севастьянов молча протянул листок бумаги, на который были списаны надписи на монете.
        Девушка взглянула на листок, а потом с любопытством уставилась на Севастьянова.
        - В чем дело?- спросил тот.- Знаний не хватает?
        - Знаний как раз хватает. Тут написано: «Вижу тебя насквозь» и «Исполнится».
        - Это точно?
        - Как в аптеке.
        - Ловко!- похвалил девушку профессор и неожиданно для себя громко икнул.
        Лена недоуменно посмотрела на странного посетителя.
        - Извините, пожалуйста,- сконфузился Севастьянов.- Воды газированной только что выпил. Никак не уляжется.
        - Откуда вы взяли эти слова?- неожиданно спросила девушка.
        - А что?
        - Дело в том, что не так давно ко мне обращался один молодой человек с просьбой перевести точно такие же изречения.
        - Неужели?!
        - Можете мне поверить.
        - Вы не помните, случайно, имя этого гражданина?
        - Очень даже помню. Его зовут Юрием Скоковым.
        - Ага…
        - И эти надписи имеются на монете или жетоне, который Скоков носит на ключах в качестве брелока.
        - Понятно, понятно… Вместо брелока, значит… Очень интересно!
        - У вас такой же?
        - Что?
        - Ну брелок.
        - Нет, милая девушка, не такой. Наоборот, я ищу эту самую монету. И вот теперь вы мне сообщаете, что она у какого-то Скокова.
        - Вы ее потеряли?
        - Монету-то?.. Нет, так сказать нельзя.
        - Ее у вас украли?
        - С чего вы взяли? Отнюдь нет. Дело в том, что монета эта - историческая реликвия. После многолетних пертурбаций она попала к одному здешнему нумизмату, а вот у него ее действительно украли.
        - Скоков?
        - При чем тут Скоков? Нет, конечно. Украли раньше. А к Скокову, очевидно, она попала совершенно случайно.
        Девушка, видимо, хотела что-то спросить, но не решалась.

«Похоже, он ей знаком не только как посетитель библиотеки,- размышлял Севастьянов, пристально смотря на библиотекаршу.- Возможно, их связывают какие-то иные отношения».
        - Вы желаете вернуть монету?- наконец произнесла девушка.
        - Вернуть?.. Но она не моя. Я просто хотел бы на нее посмотреть. Подержать в руках…
        - Кажется, я могу вам помочь в этом.
        - Интересно, как?
        - Видите ли…- девушка замялась и покраснела.- Я встречаюсь с Юрием.
        - Так-так.
        - Могу одолжить у него монету и принести сюда.
        - Неужели?
        - Во всяком случае, попросить ее у него.
        - Боюсь, он вам ее не даст,- высказал Севастьянов свои соображения.
        - Почему вы так думаете?
        - Я уже у него просил.
        - Так вы знакомы с Юрой?!
        - Имею такое счастье.
        - И он…
        - И он сказал мне, что ничего подобного у него не имеется.
        - Но почему?! Какая в этой монете ценность?
        - Еще не знаю. Думаю, и он не знает. В том, что он не желает мне ее показывать, несколько иная причина, чем стоимость. Монету, вместе с другими, похитили при налете на квартиру нумизмата. Потом она попала к Скокову. Не то он выиграл ее в карты у грабителя, не то просто присвоил себе.
        - То есть украл?
        - Ну не то чтобы украл… Взял со стола и сунул в карман. Может быть, даже случайно. Но потом он узнал: монета ворованная, и признаваться, что она у него, естественно, не стал, опасаясь, как бы его тоже не привлекли по этому делу. Такая вот история.
        Девушка напряженно молчала, видимо обдумывая услышанное.
        - Но что в этой монете такого уж интересного?- наконец спросила она.
        - Еще раз повторяю: не знаю. Могу только предполагать. Из некоторых фактов следует, что хозяин монеты, вернее, тот, у кого она в данный момент находится, становится носителем некоей силы. Но что это за сила, как она действует и какой несет заряд: положительный или отрицательный… Вот в этом-то я и пытаюсь разобраться.
        - Это что, розыгрыш? Вы меня мистифицируете?
        - Почему розыгрыш?
        - Как почему? Я не понимаю… Что за сила такая? О чем вообще идет речь? - Не знаю, как выразиться, чтобы было понятно. Я и сам в это не верю, но предполагается: сила, о которой я рассуждаю…- Севастьянов запнулся.
        - Ну-ну…
        - Вроде как…
        - Договаривайте, наконец!
        - Не физическая, а… э-э… Вроде как мистическая.
        - Другими словами, волшебная.
        - Вроде того.
        - Ну вы, гражданин, даете! А вы точно профессор?
        Севастьянов достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и протянул девушке. Пока она внимательно изучала его, профессор обмахивал шляпой вспотевшее лицо, потом опять вытер его платком.

«Зачем я рассказываю ей подробности?- размышлял он.- Конечно, в них трудно поверить. Ведь и я сам не верю… Ну почти не верю. Мало ли что она знает этого Скокова. Что, скажите на милость, из этого вытекает? Ровным счетом ничего! С другой стороны, она, похоже, встречается с этим парнем. Значит, располагает какой-то дополнительной информацией, которая мне не доступна. То есть может помочь в изысканиях. Точнее, подтвердить или опровергнуть тот факт, что монета действительно оказывает влияние на окружающую действительность».
        - Послушайте, Сергей Александрович,- сказала девушка, возвращая Севастьянову удостоверение,- я все равно ничего не понимаю. Юра Скоков - обычный рабочий парень, каких в нашем городе тысячи… Десятки тысяч. Он довольно привлекателен, хотя, по чести говоря, интеллект у него - ниже среднего. К тому же он судим. Встречаемся мы с ним чуть больше месяца, и за этот срок ничего странного, тем более сверхъестественного я в нем не наблюдала. Кстати, знакомство наше началось именно с этой монеты, вернее, с тех самых латинских надписей, которые присутствуют на ней. Он тоже пришел сюда с просьбой перевести их.
        - Интересно.
        - Да что тут особо интересного?
        - И ничего, как бы это выразиться… экстраординарного в ваших отношениях не наблюдалось?- спросил Севастьянов, пристально глядя в девичье лицо.
        Библиотекарша внезапно опять покраснела. Глаза ее забегали.
        - Экстраординарного?- переспросила она, облизнув языком губы.- Не наблюдалось! Все как у всех.
        - Хорошо. Но вы мне обещаете попросить у него монету? Чтоб я мог хотя бы взглянуть на нее.
        - Попробую.
        - Когда можно подойти?
        - Сегодня понедельник… Давайте в среду. А лучше завтра позвоните. Сегодня я его навещу и все узнаю.- Она нацарапала на бумажке номер телефона и протянула его Севастьянову.- Значит, завтра. Желательно до обеда.
…После похорон матери Скок запил. Он сидел в землянке, тупо пялился в окно и поглощал один стакан за другим. Ни в водке, ни в закуске недостатка не было. И то и другое доставляла услужливая Маруся Спиридонова. Но и она очень скоро поняла: происходит что-то не то.
        Ну понятно, горе… С кем не случалось подобное. Но нельзя же сутками жрать ее, проклятую!
        - Я больше бегать за водкой не буду,- сообщила Маруся свое решение Скоку, когда он пребывал в относительно трезвом состоянии.
        - Ну и хрен с тобой!- отмахнулся Скок.- Другие найдутся.
        - Ищи других… Ищи… А я - все!
        - Ну и вали.
        Маруся, негодуя, покинула Скокову берлогу, но почти сразу после ее ухода явился сталевар Галушко в компании двух членов бригады.
        - А, Степан Тимофеевич!- с пьяным восторгом произнес Скок, только что принявший очередную «дозу».- И ребята с тобой… Очень даже хорошо. А то мне надоело колдырить в одиночку. Садитесь, братки, за стол, мамку помяните…
        Галушко тяжело опустился на табурет, угрожающе заскрипевший под ним.
        - А не развалится?- хмуро спросил он.
        - Чего не развалится?
        - Да табуретка. Хлипка больно.
        - Какая уж есть. Давайте, ребята, за компанию.- Скок плеснул водки в грязные, захватанные стаканы, подвинул на середину стола чашку с вареной картошкой, здоровенный шмат жареного мяса.
        Все выпили. Скок захрустел перьями зеленого лука.
        - И долго ты в таком состоянии пребывать собираешься?- спросил Галушко.
        - В каком состоянии?
        - Сколько еще водку жрать будешь?
        - Это мое дело. Сколько захочу, столько и буду.
        - Не твое, а наше!- веско заметил Галушко.- Ты и так вторую смену прогулял. Может, хватит?
        - Да катитесь вы…
        - Ах ты, урод! Ну-ка, ребята, вяжите его.
        Через некоторое время связанного Скока затащили в стоявшее под окнами такси, привезли в общежитие, затолкали под ледяной душ, потом накрепко растерли, уложили на кровать и привязали к ней полотенцами.
        - Завтра выходной,- сообщил Степан Тимофеевич.- Будешь весь день под присмотром лежать. А послезавтра пожалуйте на смену. Не пойдешь добровольно - силой поведем!
        - Клал я на вас,- откликнулся Скок.- Водки лучше дайте.
        - Поведем,- повторил Галушко и удалился, лицом и походкой напоминая древнеримского патриция, вразумлявшего бестолкового раба.
        Вначале Скок пытался вырваться, потом начал орать, но только сорвал голос, наконец он уснул.
        Следующий день оказался подлинным кошмаром. Водки ему не давали, кормили только теплым кефиром, под конвоем водили в туалет и вновь укладывали на кровать.
        К вечеру Скок как будто оклемался. Он уже не стонал, а только водил по сторонам мутными глазами и время от времени просил попить. На другое утро, сопровождаемый двумя товарищами, Скок потащился на работу. Жизнь, казалось, вошла в колею. Видения больше не посещали его, а про награбленную добычу Скок на время забыл. Он вообще плохо помнил, что происходило с ним в предыдущую неделю. В памяти зияли черные дыры, откуда иной раз вырывались смутные образы. Он возле могилы… простой, даже не обитый кумачом гроб… черное лицо матери… поминки… пьяные, оскаленные хари карадырских пропойц, раздирающих грязными руками жареных поросят… И те, другие… Они и тогда, на поминках, постоянно присутствовали рядом. Стояли в углах, таращили мертвые очи… Ух страшно!!!
        Но теперь ничего этого не стало. Работа - общага, работа - общага… Отупение, одно слово.
        Однако очень скоро жизнь вновь стала интересной. Началось все с прихода Лены. Скок никак не ожидал увидеть ее здесь. Он был один в комнате и по случаю жары в одних трусах валялся на кровати и читал найденный в коридоре журнал «Пионер», в котором публиковался переводной роман о похождениях некой Мери Поппинс, не то волшебницы, не то просто ненормальной дуры.
        Дверь медленно отворилась. Скок недовольно оторвался от журнала. На пороге возникла Лена.
        - Ты?!
        - Ага. Вот решила навестить,- неуверенно произнесла девушка.- Сам-то ведь не заходишь.
        Скок действительно в последнее время совсем забыл о существовании Лены. О смерти матери он ей не сообщил, опасаясь, что девушка захочет присутствовать на похоронах, а демонстрировать ей специфический быт и экзотические нравы Карадырки он совсем не желал.
        - Да мать у меня на днях померла,- сказал Скок, поспешно одеваясь - Не до свиданий было, уж извини.
        - Мать?!- в голосе Лены прозвучало крайнее удивление.- Почему мне не сказал?
        - Зачем? Ты же ее совсем не знала.
        - Все равно… Когда это случилось?
        - Неделю назад.
        - А отчего она умерла?
        - Этот… Как его? Инсульт. На моих глазах, считай. Сидела… чай пила, со мной разговаривала, и вдруг бац! Паралич разбил.
        - Ужас какой!
        - Конечно, ужас. Я сам не свой сколько дней был. Ладно, не стоит вспоминать. Пойдем лучше погуляем.
        - Все же жаль, что ты меня на похороны не взял.
        - Ладно, проехали. Может, в кинушку смотаемся?
        - Нет, лучше просто походим.
        - Тогда пошли на пляж. Искупаемся, а то больно жарко.
        - У меня купальника с собой нет.
        - Зайди домой, переоденься.
        Они вышли из общежития и направились в сторону дома Лены.
        - А у мамы на фабрике кассиршу ограбили,- неожиданно сообщила Лена.
        - Когда?
        - Тоже на прошлой неделе. Может, в тот же день, когда твоя мама умерла.
        - И много взяли?
        - Много. Всю получку и еще премию. И человека при этом убили.
        - Неужели?
        - Представь себе. Выскочил, говорят, какой-то… Закричал, что он Фантомас, в шофера, который вместе с кассиршей деньги из банка вез, из пистолета выпалил, вырвал мешок и убежал.
        - Вот гад!
        - Теперь выдачу зарплаты задерживают.
        - А милиция что?
        - Ищет, конечно. На фабрике людей допрашивают… Мол, кто мог знать, когда деньги из банка привезут? Да все об этом знали. Никакого секрета тут нет.
        - Думаешь, найдут его?- спросил Скок.
        - Грабителя? Сомневаюсь. Как его могут найти? Если только кто заявит.
        - Заявит?
        - Ну не заявит, так проговорится. Ты думаешь, грабитель на фабрике работает?
        - Кто его знает. Во всяком случае, какое-то отношение к ней имеет. А скажи, Лена, будь у тебя много денег, что бы ты сделала?- неожиданно сменил тему разговора Скок.
        - Ты думаешь, это я украла деньги?- засмеялась девушка.
        - Не ты, не ты, но все же?..
        - Если бы у меня было много денег?- задумчиво переспросила Лена.- Уехала бы куда-нибудь отдыхать.
        - Куда, например?
        - Ну, может, на юг. В Крым, допустим.
        - На время или насовсем?
        - Конечно, на время! А если насовсем, там, я думаю, быстро надоест.
        - Тут же не надоедает.
        - Тут родители, тут мой дом.
        - Дом и там можно купить.
        - Под словом «дом» я подразумеваю родину.
        - Хм, родину. Ты здесь родилась, вот для тебя Соцгород и родина. А он еще и сорока лет не существует. Какая же это родина? Вот, скажем, твои родители откуда родом?
        - Папа из-под Вологды, а мама - москвичка.
        - Вот видишь, для них родина Вологда и Москва. - Что ты такое говоришь? Их оттуда еще детьми вывезли.
        - И все равно, что здесь хорошего? Грязно. Копоть эта… Рубашку белую наденешь, к вечеру она черная. Даже на речке не везде искупаешься, потому как в мазут можно вляпаться.
        - Так почему же ты здесь живешь в таком случае?
        - А где же мне еще жить? Я место обитания не выбирал. Здесь родился, здесь в первый раз в карман залез…
        - Тьфу! Нашел о чем вспоминать.
        - Из песни слов не выкинешь. Какой уж есть. Но будь у меня много денег, я бы точно уехал.
        - Куда, интересно?
        - На Гаити.
        - Куда?!
        - Марки, помнишь, на Левом берегу в магазине покупали? С пиратами…
        - Ну.
        - Я их аккуратно в рамочку вставил и над кроватью повесил. Теперь каждый день любуюсь. Марки с острова Гаити. Вот туда бы я и махнул.
        - К твоему сведению, на этом острове правит кровавый диктатор Дювалье.
        - Откуда знаешь?
        - В журнале недавно читала. Так вот. Он установил там свою диктатуру. Недовольных перестрелял… Кто слово против него скажет, тому в лоб. И еще. Там, на Гаити этом, существует такой религиозный культ, забыла, как называется, жрецы которого могут оживлять мертвых.
        - Мертвых?!
        - Ага. Их, оживленных то есть, именуют зомби.
        - Правда, что ли?
        - Так написано. Например, умер человек, а через некоторое время он домой является. В статье даже такой факт описан. Один гаитянин по фамилии Нарцисс поссорился с родным братом из-за семейного земельного участка. А потом он тяжело заболел и вскоре умер. И можешь себе представить, через пять лет его встретила на рынке родная сестра. И этот Нарцисс рассказал ей, что хорошо помнит, как его хоронили. Он утверждал, что находился в сознании, однако чувствовал, как его душа как бы парит надо всем. Он наблюдал за происходящим, но не мог вмешаться. Он вспомнил также, что гвоздь, вбитый в крышку гроба, оказался слишком длинным и поранил ему щеку, и показал шрам. Потом он несколько дней находился в гробу, и вдруг его откопали. Нарцисс услышал барабанный бой и пение. Потом он вышел из гроба. Тут его высекли кнутом, сняли погребальные одежды и дали какие-то тряпки. Потом его отправили на плантацию. Два года он вместе с другими зомби работал с утра до ночи на хозяина, который лупил этих живых мертвецов как сидоровых коз. Кормили их разными объедками. Однажды зомби взбунтовались и убили хозяина. Освободившись,
все зомби вышли из оцепенения и разбрелись кто куда. Нарцисс долго скитался по стране, опасаясь возвращаться домой, потому что боялся брата, который все равно бы убил его. И только случайно услышав о его смерти, он решил вернуться в родные места.
        - Ничего себе!
        - Эти самые зомби напоминают роботов.
        - Роботов?
        - Автоматы, другими словами. Их для того колдуны и оживляют, чтобы они служили им.
        - Чушь какая-то…
        - Может, и чушь, только так там написано.
        - И в каком, интересно, журнале подобный бред печатают?
        - В «Вокруг света». Мы пришли. Погоди, я сбегаю купальник надену.
        Лена ушла, а Скок остался перед подъездом. Только что услышанный рассказ очень занимал его мысли. Оживлять мертвых… Вот здорово! Хотя, скорее всего, это ерунда!
        Неожиданно в памяти всплыл сон, который он видел накануне похорон матери. До сей минуты сон словно выпал из памяти. И вот теперь он возник перед глазами, будто Скок увидел его только что.
        Оживить бы их всех. И Фофана, и мужика этого, который деньги нес… И мать! Главное, мать, но и те… Оживить… Как их оживишь? Тут тебе не Гаити.
        Из подъезда выпорхнула улыбающаяся Лена.
        - Я готова.
        - Тогда идем.
        Пока они добирались до пляжа, Скока обуревала лишь одна мысль: «Оживить!» Он крутил в руках ключи, на которых вместо брелока болталась монета со звездой. Лена заметила талисман.
        - Хорошо, что он мне на глаза попался.
        - Кто?
        - Твой брелок. Тут один дядька в библиотеку приходил. Кстати, с той же просьбой, что и ты в первый день нашего знакомства.
        - С какой просьбой?
        - Перевести, что написано на этой вот монете,- она кивнула на ключи.
        Скок внезапно остановился:
        - Что за дядька? И откуда он знает про монету?
        - Профессор из нашего педагогического института. Некий Севастьянов. Говорит: эта монета волшебная.
        - Волшебная?!
        - Ага. Вроде бы она может выполнять заветные желания.- Лена засмеялась.- Можешь ты в это поверить?
        - А что он еще говорил?- не отвечая, в свою очередь спросил Скок.
        - Просил показать ее.
        - Хрен ему!- воскликнул Скок.
        - Почему? И перестань выражаться!
        - Чего я такого сказал? Хрен - это овощ… В огороде растет. А этот черт, как он выглядит?
        - Маленький, толстенький… В шляпе.
        - Он ко мне уже приходил. Тоже просил показать монету. Я сказал: нет ее у меня.
        - Почему?
        - Да с какой стати! Покажи да покажи… Привязался. Волшебная монета! Даже если она волшебная, то почему я должен ее каждому лоху демонстрировать? Ученый выискался! Нет, братан. Дудки! Ищи дураков в зеркале. И ты не лезь…
        - Куда мне не лезть?
        - В это дело. Ты ему что ответила?
        - Сказала: попрошу ее у тебя.
        - Понятненько. Ну так вот. Скажи: он ее потерял. Монетку эту то есть.
        - Некрасиво получается. Я пообещала…
        - Мало ли что пообещала. Ты его знаешь?
        - В первый раз увидела.
        - Ну так вот. Кто тебя заставлял ему что-то там обещать? Могла бы сказать: ничего не видела, ничего не знаю. Он тебе не брат, не сват… Как привязался, так и отстанет. И вообще, забудь про эту цацку.
        - Почему?
        - Забудь и все.
        Лена надулась.
        До самого пляжа парочка шла в молчании. Лена обиделась, а Скок не обращал внимания на реакцию девушки, о чем-то напряженно думая. И только когда показался берег, Скок несколько оживился.
        - Пойдем вон туда,- показал он на виднеющиеся вдалеке кусты.- Народу там меньше, а вода чище.
        - Я вообще расхотела купаться,- хмуро заявила Лена.
        - Да ты чего, обиделась? Брось, Ленка. Все это чепуха.- Скок притянул девушку к себе и, хотя та и сопротивлялась, поцеловал в губы.- Не бери в голову. Ну сказал в сердцах, а ты сразу в бутылку полезла. И совершенно напрасно. Стоит ли из-за этой чепухи!- Скок потряс у нее перед глазами ключами.- Хочешь, я ее сейчас в речку закину?
        - Зачем?
        - Да потому, что эта глупая цацка встала между нами. Волшебная она. А мне наплевать, если даже и волшебная.
        Скок снял монету с кольца, потом размахнулся и швырнул металлический кружочек в воду. Монета несколько раз подпрыгнула, делая «блинчики», и скрылась в мелкой волне.
        - Вот и все,- заключил Скок.- Конфликт исперчен?
        - Надо говорить: конфликт исчерпан,- засмеялась Лена.
        - А? Ну да, ну да… Теперь только так и буду выражовываться.
        - Выражаться, болван.
        - Вот уже и болван…
        Размолвка действительно закончилась. Лена разделась и бросилась в воду, а Скок уселся на траву и стал наблюдать за водными процедурами девушки. Видя, что та не обращает на него внимания, Скок незаметно разжал кулак. На ладони лежала монета со звездой.
        - Что я - совсем того, выкидывать волшебную денежку?- едва слышно прошептал он. - Обычный полтинник вполне сойдет.
        Потом Скок разделся и вслед за Леной полез в теплую мутноватую воду.
        Когда на следующий день Севастьянов позвонил в библиотеку, Лена сообщила ему, что монета лежит на дне реки. Профессор изумился такому повороту, однако девушка подробно описала свой разговор со Скоковым и его дальнейшие действия. Голос Лены звучал вполне естественно, и в правдивости ее слов трудно было усомниться, однако Севастьянов чувствовал: что-то тут не то.
        - Вы сами видели, как он швырнул монету в Урал?- осторожно спросил он.
        - Своими собственными глазами.
        - И место помните?
        - Конечно. А вы что, искать ее собрались?
        - Не знаю… Может быть.
        Однако до поисков дело не дошло, поскольку возникли новые обстоятельства.

18
        Между тем следствие по делу о налете на кассира швейной фабрики не прекращалось ни на минуту. Учитывая особую дерзость данного преступления, а также убийство, совершенное в его ходе, в городском управлении милиции была создана особая группа, занимавшаяся раскрытием исключительно этого налета.
        Ничего подобного в Соцгороде не совершалось уже лет пятнадцать. Когда-то, давным-давно, был похожий случай. Мы, кстати, уже упоминали об этом преступлении. Группа молодых людей, сынков местного начальства, начитавшись низкопробной литературы и насмотревшись трофейных западных боевиков, возомнила себя суперменами и устроила налет на инкассатора, направлявшегося в городской банк. Инкассатор, Осип Ильич Менакер, пожилой тщедушный мужчина, отягощенный многочисленными хворями, в том числе язвой желудка, передвигался на бричке, запряженной соловым мерином Осей. На козлах сидел кучер, старый партизан Тимофей Галушко, кстати, отец уже известного читателю сталевара Степана Тимофеевича Галушко. Он-то и стал главным героем тех событий. Когда налетчики в масках, а их было трое, потрясая пистолетами, с воплями выскочили из-за кустов наперерез медленно катящейся бричке, мерин Ося покорно остановился. Он прекрасно знал: когда громко кричат, нужно прекращать движение и вести себя как можно тише.
        - Деньги!- заорали нападавшие.- Деньги отдавай!!!- И принялись стрелять в воздух.
        Хотя Менакер работал в финансовых органах всю свою жизнь, должность инкассатора он занял совсем недавно, после выхода на пенсию. Поэтому доселе нападениям ему подвергаться не приходилось. Забыв, что при нем имеется оружие, револьвер
«наган», он застыл словно соляной столб и лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Сумка с деньгами лежала рядом с ним.
        Поняв, что требовать чего-либо от Менакера абсолютно бесполезно, один из налетчиков влез в бричку и схватил сумку с деньгами. Однако не тут-то было. Старый партизан Галушко, которого грабители почему-то в расчет не принимали, огрел молодчика кнутовищем по шее. Тот упал на дно брички, но при этом выстрелил, однако пуля попала не в Галушко, а в несчастного Менакера. Пожилой инкассатор завизжал, как подбитый заяц, и тут же потерял сознание. Невредимый Галушко продолжал действовать. Пудовым кулачищем он ударил валявшегося на дне брички налетчика и при этом молниеносно расстегнул кобуру, висевшую на боку у истекающего кровью Менакера, выхватил из нее «наган» и выстрелил в ближайшего мерзавца. Тот, как подкошенный, рухнул в пыль. Невредимым оставался лишь один негодяй. Увидев, что налет срывается, он бросился бежать. Галушко пару раз пальнул в сторону удалявшейся спины, треснул копошащегося в бричке налетчика рукояткой «нагана» по голове, отчего тот затих, потом с размаху хлестнул добродушного мерина Осю по худой спине, и бричка неторопливо покатила в банк. Через полчаса к месту происшествия подоспели
«Скорая помощь» и милиция. Тот мерзавец, которого сразил своим выстрелом Галушко, оказался мертв. Менакер пострадал меньше. Ему лишь прострелили ногу. Однако важнее всего оказалось то, что один из налетчиков, тот, которого обезвредил Галушко, как только очнулся, стал давать показания.
        Такой вот случай произошел в свое время в Соцгороде. Теперь же он, по сути дела, повторился. Однако на этот раз никто не пришел на помощь кассирше. А ее сопровождающий, он же шофер по фамилии Николаев, оказался застрелен. На месте преступления нашли стреляную гильзу от «парабеллума», но это почти ничего не дало. Пистолет, из которого стреляли, не был зарегистрирован в картотеке уголовного розыска. Налетчика видели многие, но его внешность никто не запомнил, поскольку на нем была маска - по словам очевидцев, капроновый чулок. Единственная примета, которую отметили все очевидцы, приличный рост нападавшего. Запомнились также и его выкрики: «Это Фантомас!»
        - Он и вправду был похож на Фантомаса,- дрожа всем телом, рассказывала кассирша.- Высокий, весь в черном, а рожа зеленая!
        Насчет зеленой рожи у оперативников возникли некоторые сомнения, но вопль
«Фантомас!» вполне укладывался в схему ограбления, поскольку фильм об этом чудовище еще шел на экранах кинотеатров Соцгорода. Однако, несмотря на весьма красочные описания нападения, зацепиться было не за что.
        И тем удивительнее прозвучало известие, что убитый в ходе налета и похороненный чуть меньше недели назад шофер Николаев явился домой.
        Этого просто не может быть - не поверили люди в погонах, когда им позвонила жена покойника и срывающимся голосом принялась излагать невероятные факты. На квартиру убиенного и воскресшего была отправлена группа, которая и подтвердила факт чрезвычайного происшествия.
        - Сидит в комнате, на стуле!- вопил в трубку потрясенный старший лейтенант Фиников.- Рожа черная, на голове земля, и смердит он, как дохлая кошка.
        - Говорит что?- спросили в ответ.
        - Ничего! Молчит, как партизан на допросе.
        Доложили руководству. То, естественно, не поверило. Начальник горотдела милиции полковник Чебутыкин лично прибыл на квартиру Николаева. Он обошел вокруг неподвижно сидящей фигуры, превозмогая брезгливость, ткнул в нее пальцем, потом потребовал объяснений у ополоумевшей жены.
        - Явился Кирюша под утро, часов в пять,- стала излагать факты потрясенная женщина.- Слышу, кто-то в дверь скребется. Я испугалась. Думаю: может, лихие люди пожаловали? Смотрю в «глазок». Батюшки мои! Кирюша. Я тут и села. Потом растолкала старшего сына. Говорю: «Коля, иди, глянь, не мерещится ли мне». Он посмотрел: «Папа!» Мы друг на друга глядим и не знаем, как поступить. Он опять скребется. Ну что делать? Открыли. Без слова Кирюша прошел в комнату, сел на стул, да так на нем до сих пор и сидит.
        - Может, это не он?- высказал предположение Чебутыкин.
        - Да как не он?! В чем схоронили, в том и явился. И лицо его. Под носом бородавка. Он, точно он, Кирюша! Только попахивает малость.
        - Немедленно вызвать медиков и отправить Николаева на обследование в Первую горбольницу,- распорядился начальник милиции.
        Прибыла карета «Скорой помощи». На явление «белых халатов» Николаев никак не отреагировал. Он также не желал подниматься со стула. Тогда ожившего мертвеца покрепче привязали к стулу и вместе с этим предметом мебели вытащили из квартиры, потом погрузили в машину и увезли в больницу.
        На следующий день на стол Чебутыкина легла докладная записка, подписанная заведующим Горздравотделом.
        Вот ее содержание.
        ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА

… июля в 12.45 в патологоанатомическое отделение Первой городской больницы было доставлено тело Николаева Кирилла Семеновича, 1918 года рождения, ранее уже побывавшее здесь. На теле К. С. Николаева имеются неоспоримые доказательства предыдущего вскрытия, а именно рубцы на грудной и брюшной областях тела. Кроме того, на груди имеется след пулевого ранения, приведшего ранее к летальному исходу, о чем свидетельствует соответствующее медицинское заключение, выданное… июня, 196… года. Однако, в теле К. С. Николаева присутствуют явственные признаки жизни. Это выражается:
1.В функционировании опорно-двигательного аппарата.

2.В сокращении мышечных волокон (в том числе и под действием электрического тока).

3.В относительно правильном соблюдении координации движения и адекватной реакции на речевые команды, что говорит о функционировании (возможно, неполном) головного мозга.
        В то же время у тела К. С. Николаева наблюдаются определенные симптомы, указывающие на отсутствие в теле каких-либо признаков физической жизни. А именно:

1.Зрачки глаз на свет не реагируют.

2.Сердцебиение отсутствует.

3.Температура тела соответствует температуре помещения (примерно), где оно находится.
        Имеются и другие признаки, свидетельствующие об отсутствии в теле факторов жизнедеятельности.
        В результате проведенной экспертизы были сделаны следующие выводы:

1.Причина возврата некоторых жизненных функций в тело К. С. Николаева не установлена.

2.Механизмы осуществления этих функций не установлены.

3.Обоснование признаков жизни в теле К. С. Николаева с материалистической точки зрения невозможно.
        Главный врач Горздравотдела
        И. Б. НИКИТИН
        Копия докладной записки направляется в Академию наук СССР.
        - Я ничего не понял!- раздраженно произнес полковник Чебутыкин, прочитав сей документ.- Этот Николаев жив или мертв?
        - Скорее мертв, чем жив,- с тонкой улыбкой заметил главный патологоанатом города, доставивший записку.
        - Как это?!
        - Он умер больше недели назад.
        - Если умер, то каким же образом, скажите на милость, передвигается на собственных ногах?
        Патологоанатом развел руками.
        - Установить, уж извините, не удалось.
        - А вы-то сами что по этому поводу думаете?
        - Да как вам сказать… Если официально, то затрудняюсь с ответом. Другими словами, ничего не думаю. А если между нами, то тут налицо черная магия и колдовство.
        - Что за вздор?!
        - Я высказал лишь собственное мнение, настаивать на котором не собираюсь.
        - Считаете, колдовство существует?
        Патологоанатом развел руками.
        - А куда вы дели этого Николаева? Где он находится сейчас?
        - Очевидно, дома. Прибежала жена и слезно умоляла вернуть ей мужа. Пускай хоть такого. Естественно, мы пошли ей навстречу. Зачем нам это тело? Своих, самых обычных, хватает.
        - Так…- растерянно произнес полковник Чебутыкин.- Так… Но что все это может означать?
        - Вот не знаю. Согласно божественным книгам, мертвые восстают из праха накануне конца света. Возможно, конец света приближается.
        - Что вы такое несете?!
        - А как же иначе понимать происходящее?
        Чебутыкин не стал вдаваться в теологические споры, а вместо этого вызвал руководителя группы, ведущей расследование преступления возле швейной фабрики, капитана Арикова и приказал съездить на кладбище и обследовать место погребения Николаева. Через час посланные вернулись и сообщили: могила разрыта, гроб пуст.
        - Это я и без вас знаю!- разъярился Чебутыкин.- Нашли что-нибудь подтверждающее, что Николаева выкопали злоумышленники?
        - Никак нет,- ответствовал Ариков.- Там вообще не заметно, что кто-то раскапывал могилу.
        - А как же тогда его достали?
        - По-видимому…- Капитан запнулся и отвел взгляд от физиономии полковника.
        - Ну-ну! Говорите же!
        - Похоже, он самостоятельно вылез,- неуверенно произнес Ариков.- Других следов вокруг нет.
        Милиция так и осталась бы пребывать в полнейшем недоумении, если бы не новый случай воскрешения, о котором стало известно значительно позже. Речь, как, скорее всего, уже догадался читатель, идет о Петре Фофанове, больше известном как Фофан. Покойный Петя проживал в доставшейся от родителей двухкомнатной квартире вместе с незамужней старшей сестрой, старой девой по имени Настасья. Нужно заметить: Настасья официально работала уборщицей в домоуправлении, однако, несмотря на столь скромный пост, жила весьма неплохо, поскольку прекрасно шила и заказы валились к ней со всех сторон.
        Настасья без памяти любила непутевого братца, прощала ему все грехи и готова была целовать следы его туфель. Она боготворила Петюню. Тем ужасней оказалась для нее его нелепая смерть. Настасья впала в полнейшую прострацию, целыми днями лежала на тахте без движения и даже не поехала на кладбище проститься с братом.
        И вот он явился.
        Как и в случае с Николаевым, это знаменательное событие произошло тоже ночью. Настасье не спалось. Она неподвижно лежала в постели, сложив руки крестом поверх одеяла, и думала только об одном: как бы поскорее умереть и воссоединиться, хотя бы на том свете, с любимым братиком Петенькой. А в том, что они встретятся вновь, она нисколько не сомневалась. Настасья все больше и больше склонялась к самоубийству, но поскольку она была человеком верующим, а самоубийство считалось в православии, как и в любой другой религии, великим грехом, то она колебалась, опасаясь очутиться в аду.
        Вдруг она услышала неясный шум. Казалось, кто-то стучит ногами во входную дверь, но делает это так, словно у него не хватает сил. Обычно так вел себя покойный братец, когда являлся домой в изрядном подпитии. Хотя в те времена он делал это куда как энергичнее и громче.
        Настасья была девушкой не робкого десятка, поэтому стук нисколько не напугал ее. Она встала и пошла к двери.
        - Кто там?
        Ее вопрос так и остался без ответа. Настасья приложила ухо к двери и прислушалась. По ту сторону царила полнейшая тишина.
        - Кого это черт принес?- вновь спросила она.
        Однако поздний гость больше ничем не заявлял о себе. К сожалению, «глазка» у двери не имелось. Настасья давно собиралась поставить его, но все руки не доходили. Она накинула цепочку и отворила.
        На пороге стоял умерший братец. Вид его был ужасен.
        Если читатель помнит, Фофан погиб первым, согласно воле Скока. И схоронили его больше месяца назад. Кроме того, тело Фофана подверглось разрушительному действию трамвайных колес, и сейчас это было очень хорошо заметно. Трамвай перерезал Фофана почти пополам. Нижняя часть туловища буквально висела на лохмотьях кожи. Прозекторы наскоро пришили ее к верхней, однако сделано это было довольно поспешно, и теперь таз, бедра и ноги при каждом движении болтались, как у целлулоидной куклы, из которой вытащили резинку, стягивающую ее части.
        Но самое отталкивающее зрелище являла собой голова Петюни. Кожа на ней стала похожа на обратную сторону кожаного ремня, белки глаз точно запеклись и напоминали протухшие куриные яйца, нос наполовину отвалился, и теперь его нижняя половина болталась туда-сюда, словно флюгер, губы почти сгнили, и зубы, покрытые гнилой пленкой, выпирали изо рта, как у сказочного людоеда.
        Однако Настасья не стала обращать внимания на некоторые изъяны во внешности своего братца. Она схватила его за руку и втащила в квартиру. Причем пара его пальцев осталась в ее ладони.
        - Петюнечка… Петюнечка…- причитала она, усаживая брата на кухне.- Ты, наверное, братик дорогой, кушать хочешь? Сейчас, сейчас я тебя накормлю.
        Настасья достала из холодильника колбасу, яйца и принялась стряпать яичницу-глазунью.
        Фофан сидел напротив и не подавал признаков жизни. Внезапно Настасья обнаружила, что из носа у брата выполз червяк и беспомощно заболтался над остатками верхней губы. Настасья подхватила червяка и бросила его в унитаз.
        - Носик-то вот-вот отвалится,- сообщила она братцу.- Пришить бы надо. Сейчас поешь, и пришьем.
        Она поставила перед Фофаном яичницу, и тот молча принялся за еду.
        Кроме того, что трамвай переехал Фофана почти пополам, ему к тому же отрезало и голову. В морге голову пришили, однако нитки кое-где успели перегнить, и теперь при неосторожном движении часть пищи вываливалась из горла и падала на стол и в тарелку. Фофан механически орудовал вилкой, а Настасья с умилением наблюдала за его действиями. Наконец Петюня кое-как управился с глазуньей.
        - Чай пить будешь?- спросила сестрица.
        Петюня молчал.
        Настасья поставила перед братом чашку и теперь следила, как он пытался поднести ее ко рту. Удавалось это плохо. Чай проливался на то, что осталось от костюма, капал на стол и пол, а когда Фофану все же удалось донести чашку до рта, жидкость потекла уже у него из горла.
        - Ничего, Петечка, не волнуйся,- бормотала Настасья.- Я все вытру…
        Про неожиданное явление брата с того света Настасья решила никому не сообщать. После того как братец поужинал, старая девушка повела его в комнату и включила свет. Потом она донага раздела Петюню и стала критически разглядывать его. Для того чтобы привести братца в более-менее нормальный вид, придется изрядно повозиться, прикинула она. Первым делом нужно как следует скрепить верхнюю и нижнюю части его тела. Но не зря же она - портниха. Кое-где нужно пришить покрепче, кое-где придется подложить ватин…
        Мысли о спрятанных деньгах чрезвычайно беспокоили Скока. Землянка на Карадырке нынче пустует, и хотя поживиться там нечем, ведь полезут… Начнут шарить… Вдруг наткнутся на схрон? Нет! Нужно пока пожить там. А когда он разберется, что делать с деньгами, тогда можно и послать Карадырку подальше.
        Скок так и сделал. После смены он закупил продуктов и отправился на место исконного обитания.
        Когда Скок сошел с трамвая, уже начало вечереть. Небеса на западе стали вспухать перламутровой пеной, клочья которой, казалось, вываливались из небесного котла, и на глазах меняли цвета, превращаясь из розовато-лиловых в мутно-красные, отороченные по краям ярчайшей огненной кромкой. Тени удлинились и загустели. По-прежнему над головой заливались птички, однако, казалось, и они приустали, потому что щебет внезапно обрывался на самой высокой ноте, чтобы через несколько секунд возобновиться.
        Зной июльского дня потихоньку спадал. Запахло горьковатым дымком от костра, на котором, видать, жгли бурьян. Где-то вдалеке возбужденно орали коты. На шее ведомой домой козы надтреснуто звякало жестяное ботало. Мир был объят покоем и негой.
        Такие минуты Скок помнил с детства, и они казались ему наиболее светлыми и бездумными среди всей тоски и скуки их с матерью беспросветного существования. Сейчас лучше всего было присесть на скамейку возле калитки и отстраненно смотреть на запад, куда, за еле заметную цепочку зубчатых гор, скатывался огненный шар солнца. Река сверкала расплавленным золотом, а на противоположном берегу, словно мираж, колебался непостижимый розовый город.
        Скок так и сделал. Он уселся на скамейку, поставил рядом сумку с продуктами, достал папиросу и задумался, взирая на закат.
        Что дальше? Как поступить с деньгами? А с Ленкой? С ней-то как быть? Жениться? А пойдет ли она за него? Одно дело - крутить ни к чему не обязывающий роман, а совсем другое - связывать себя на всю жизнь. И с кем связывать? С уголовником!
        Нет, он не уголовник…
        А кто же, ехидно пропищал голосок на самом дне сознания. Уголовник и есть! И то, что он работает в мартеновском цехе, вовсе ничего не значит. Кто кассиршу швейной фабрики ограбил? Он! Как говорится, сколько волка ни корми… Ладно, уголовник… И что из этого следует? Разве он не вправе претендовать на свой собственный кусочек счастья? Вправе! Пускай другие всю жизнь корячатся возле мартеновской печи, у прокатного стана, кладут кирпичи на стройке, крутят баранку… Знать, такая у них судьба, а ему нужно много и сразу. Если не может получить честно, нужно отнять, украсть, ограбить… А как иначе? Иного выхода ведь нет. Вот только… Вот только людей приходится убивать. Этот мужик… Мать… Но мать ведь он не убивал?

«Ой ли!» - вновь пискнул тот, кто сидел глубоко внутри.
        - Ладно, хрен с ними,- вслух произнес Скок, отбросил окурок и сплюнул.
        Он толкнул калитку. Землянка как будто стала еще ниже. И не только ниже. Теперь в ее очертаниях Скоку чудилось что-то чужое, даже зловещее. Он не понял происхождения сего чувства. Вокруг все было спокойно. На дверях висел тяжелый амбарный замок, и не было никаких сомнений: со времени его запоя и того дня, когда за ним приехал Степан Тимофеевич Галушко с товарищами, сюда никто не наведывался.
        Скок достал ключ, отпер дверь и вошел внутрь. Свету еще было достаточно, чтобы разглядеть, какой хаос царил внутри. На столе валялись засохшие хлебные корки, стояла тарелка с заплесневелыми солеными огурцами, лежал кусок мяса, от которого исходил тошнотворный запах. Тут же имелось несколько пустых бутылок. Хотя одна была наполовину полной. Скок поднял ее, крутанул, наблюдая, как в бутылке появился маленький смерчик. Пить в данную минуту вовсе не хотелось. Он поспешно убрал со стола, достал из сумки свежую французскую булку, краковскую колбасу и бутылку тепловатого кефира.
        Поев, Скок улегся на кровать и задумался. Что-то мешало сосредоточиться. Ах да! Деньги! Нужно сходить, проверить: на месте ли они? Но вставать не хотелось. Скок задремал. Спал он, судя по наручным часам, минут сорок, а когда очнулся, в землянке было почти темно. Скок соскочил с кровати, потянулся. Что делать дальше? Лечь окончательно? Нет. Слишком рано. А то проснешься среди ночи и до утра не сомкнешь глаз. Покурить, что ли?
        Он вышел во двор и огляделся. Солнце уже зашло. Лишь яркое свечение указывало на то место, где оно скрылось. Пахло полынью и дождем. Где-то неподалеку пиликала гармошка, и слышались пьяные голоса, выводившие «По Дону гуляет казак молодой…». Пойти, что ли, к ним, присоединиться к веселью?- размышлял Скок. Надо думать, с радостью пригласят. У него и бутылка имеется. Он представил преувеличенные восторги малознакомых людей при своем появлении. Вначале раздадутся вопли:
«Выпей с нами, братан!» - потом полезут целоваться… Скока передернуло от отвращения.
        Нет, хватит! В конце концов, ему уже нечего корчить из себя блатного. Наелся по горло! Сыт!
        Лучше проверить, в целости ли денежки.
        Он вернулся в землянку, зажег керосиновую лампу и направился в сарай. Замка здесь не имелось, однако он и так чувствовал - сюда никто не заходил. Кучу хлама, под которой спрятаны деньги, никто не тревожил. На всякий случай Скок подкрутил фитиль и поднял лампу повыше, стараясь углядеть - не прячется ли кто в дальнем углу, и вдруг увидел висящую на гвозде не то простыню, не то старую скатерть. Присмотревшись, Скок понял: перед ним вовсе не предмет домашнего обихода, а человеческая фигура, закутанная во что-то бесформенное.
        - Ты кто?- спросил он.- И чего тут делаешь?
        Человек молчал.
        Скок поднес фонарь к лицу незнакомца, и его словно пронзило током. Колени внезапно подогнулись, и он чуть не сел на земляной пол сарая.
        Перед ним стояла мать!
        Скок никогда не отличался трусостью, однако на сей раз самообладание отказало ему. Гортань перехватило, словно некто сжал ее ледяной дланью. Он не мог вымолвить ни слова. Мать смотрела ему в лицо мертвыми глазами и тоже молчала.
        Наконец столбняк немного отпустил нашего героя. Сколько на это понадобилось времени: пять минут или час? Лампа в его руках уже начала чадить.
        - Ты зачем явилась, мамаша?- прошептал Скок.
        Существо не отвечало и все так же неподвижно пялилось на сына.

«Девять дней когда?..- соображал Скок. Мысли метались в голове, точно вольные птички, попавшие в клетку.- Завтра?.. Нет, кажется, послезавтра… Чего она явилась?.. За мной?..»
        - Я не виноват!- вдруг заорал он.- В смерти твоей не виноват! Я не хотел!..
        Мать не двигалась.
        Он расхрабрился и тронул ее за плечо:
        - Пойдем в дом.
        Она молчала.
        - Пойдем, мамаша.
        Скок потянул ее за руку. Рука была холодная, как лед, и Скока передернуло от омерзения.
        Мамаша безропотно пошла вперед, ведомая за руку сыном. Во дворе было совсем темно. Скок отворил дверь землянки и пропустил мать вперед.

«Что с ней делать?- лихорадочно размышлял он.- А если кто-нибудь войдет?»
        Хотя кто мог явиться сюда среди ночи?
        Мамаша и в землянке вела себя точно так же, как и в сарае. Она неподвижно стояла посреди комнаты.
        - Ты зачем пришла?- спросил Скок.- Почему тебе в могиле не лежится? Чего мне теперь с тобой делать? На девять дней придут люди тебя поминать, а ты - вот она,
«пожалте бриться». Очень мило, ничего не скажешь. И куда прикажешь сейчас тебя положить. Вот что. Давай-ка под кровать. Тебе ведь все равно - где лежать. Места там полно…

19
        Утром, часов эдак в семь, когда все нормальные люди досматривают самые сладкие утренние сны, в квартире Севастьянова раздался телефонный звонок. Профессор проснулся, когда телефон надрывался в пятый или в шестой раз. Некоторое время он лежал, сонно размышляя: кому это он вдруг понадобился в такую рань? Аппарат не умолкал. Чертыхнувшись, Севастьянов поднялся со своего ложа и прошлепал в прихожую.
        - Да?- пробурчал он в трубку.
        - Спишь, Серёнька?
        Вначале Севастьянов даже не понял, кто говорит.
        - Само собой,- недовольный фамильярным обращением, произнес он.
        - А у меня есть новости,- продолжал вещать голос.- И какие! Ты, парень, обалдеешь.
        - Это кто?- спросил профессор.
        - Ну ты, Серёнька, даешь! Старик Кобылин тебя беспокоит. Забыл такого?
        - Извините, Тимофей Иванович. Спросонья как-то…
        - Извиняю, дорогой. Нет, ты только послушай…
        - А позже позвонить нельзя было?- разозлился Севастьянов.- Я в отпуске. Могу хоть сейчас отоспаться?
        - Можешь, можешь. Не возражаю. Однако события произошли экстраординарные. Я тебе еще в четыре часа звякнуть хотел. Но воздержался. Подумал: рановато.
        - Это вы правильно подумали.
        - Нет, ты слушай. Про ограбление возле швейной фабрики слыхал?
        - Как будто нет.
        - Ну ты даешь! Весь город гудит… Вы, ученые, в каком-то вакууме обитаете. Ничего не слышите, ничего не знаете…
        - Ладно, не томите.
        - С неделю назад, а может, чуть раньше на кассиршу, везшую из банка зарплату, прямо возле входа на фабрику напал грабитель, застрелил охранника насмерть, деньги забрал и был таков.
        - Жуть, конечно, но какое ко мне имеет отношение это преступление?
        - Ты слушай дальше. Бандита, конечно же, пока не поймали, но этот охранник, фамилия его Николаев, вчера явился домой. Об этом меня один знакомый проинформировал. По секрету, естественно.
        - Ну и что?
        - Неужели не понял?! Он сам пришел. Своими ногами! С кладбища, понимаешь?!
        - В каком смысле с кладбища?
        - Ты идиот или как? Его же похоронили!!!
        - Так он мертвый?!
        - Я же говорю: застрелили!
        - Его похоронили, а он домой явился… Это как же понимать?
        - Очень просто. Он - мертвый, но может передвигаться.
        - Не может быть!
        - Может!
        - Возможно, он был не убит, а только ранен. В гробу очнулся, сумел выбраться и отправился домой.
        - После того как в нем неделю пролежал. Так не бывает!
        - Как же это объясняют… э-э… компетентные органы?
        - Да никак. Они сами, типа, в трансе.
        - Честно говоря, плохо верится, но допустим. А дальше что? При чем тут я?
        - Ты знаешь, я тоже голову ломал над этой загадкой. Всю ночь не спал. Думал, думал… И вдруг меня осенило!
        - Ну?
        - Этот Николаев - вампир.
        - Чего-чего?
        - Вампир! А кто другой из гроба встать может? Только упырь ненасытный.
        - Но вы же сами говорите: его убили. Если убили, то как он может в вампира превратиться?
        - Вот уж не знаю.
        - Нет, погодите,- вцепился в своего собеседника Севастьянов.- Вы-то сами как объясняете его предполагаемый вампиризм?
        - Говорю же: не знаю. Вампиром можно стать не обязательно, если тебя другой вампир укусит. Я, например, слышал такое: если человек умер насильственной смертью и не отомщен, то он может превратиться в вампира и, выйдя из могилы, мстить своему убийце самостоятельно. Еще такое известно. Если, допустим, кошка или, там, собака, да хоть курица, перескочит через гроб, в котором лежит мертвец, то он, мертвец этот, тоже может превратиться в упыря.
        Севастьянов невольно засмеялся.
        - Чего ты, Серёнька, ржешь?- разозлился Кобылин.
        - Я нечаянно.
        - За «нечаянно» бьют отчаянно.
        - Ладно. Больше не буду. Что вы предлагаете?
        - Поехать на кладбище и разобраться. Посмотреть, что да как, потолковать с тамошними служителями… А потом отправиться на квартиру к этому самому Николаеву и посмотреть на него.
        - Он разве дома?
        - А где ему быть? Жена забрала.
        - Хорошо, я готов,- согласился Севастьянов.- Только сейчас, наверное, еще рано?
        - Я за тобой подъеду ровно в половине девятого,- сказал старик Кобылин.- Где ты живешь, я знаю. Сейчас половина восьмого. У тебя в запасе целый час. Мойся, брейся, завтракай… Но чтобы в половине девятого, как штык, стоял и ждал у подъезда. Усек? Ну до встречи.
        - А какая у вас машина?- спросил Севастьянов.
        - Машина-то? «Еврейский броневик».
        - Это что за транспорт такой?- изумился профессор.
        - Ничего-то вы, ученые, не знаете. «Еврейским броневиком», он же «горбатый», в народе называют «Запорожец». Некоторые остроумцы именуют его еще «жопорожец», поскольку выглядит он одинаково что с переда, что с зада. Усек? Ну до встречи.
        Ровно через час профессор Севастьянов вышел из подъезда и присел на лавочку в ожидании прибытия старика Кобылина. Прошло пять минут, потом десять… «Еврейский броневик» не показывался. Севастьянов сидел, потом вставал и прогуливался по двору, потом снова садился. Наконец он уже было решил вернуться домой, когда во двор въехал тарахтящий, как несмазанная телега, агрегат на четырех колесах. За рулем сидел старик Кобылин. Руки его были выпачканы смазкой, на лице блестели капли пота. Он открыл дверцу, приглашая садиться.
        - Маленько поломался,- объяснил он свое опоздание.
        - А мы до кладбища доедем?- осторожно спросил Севастьянов.
        - А то!- отозвался старик Кобылин.- Машина - зверь!
        Севастьянов в сомнении хмыкнул, но машина действительно довольно резво выехала со двора и понеслась по только что политым улицам.
        - А это не утка?- спросил Севастьянов, имея в виду факт оживления убитого охранника.
        - Ты про Николаева? Полной уверенности нет, однако и сомневаться не приходится. Сообщил человек, проверенный на все сто. Пришел, говорит, домой. Баба его, значит, в обморок бухнулась. Потом милиция приехала. Вызвали «Скорую», отвезли в больницу… в морг. Там посмотрели, понюхали… Точно мертвый. Но живой!
        - Странно.
        - Еще бы! Первый подобный факт на моей памяти. Вот о чем нужно писать!
        - Никто не поверит.
        - Поверят… Другое дело: не опубликуют. Хотя если выдать все это за происки церковников…
        - Все равно не поверят.
        Вскоре «Запорожец» достиг территории кладбища, подъехал к конторе, где в этот час уже царило некоторое оживление, очень похожее на то, которое мог наблюдать Севастьянов, когда побывал здесь в первый раз. Он вылез из машины и тут же увидел знакомое лицо. Это была смотрительница кладбища Сабурова.

«Кажется, ее зовут Людмила Николаевна?» - соображал Севастьянов.
        - Ага, Сергей Александрович,- первой приветствовала его Сабурова.- Опять к нам… По какому вопросу?
        - Наслышаны, что у вас тут творится. Поэтому и приехали,- неожиданно встрял спутник профессора.
        - А это еще кто?- изумилась Сабурова.
        - Краевед Тимофей Иванович Кобылин,- отрекомендовался старик.
        - О каких событиях речь ведете?
        - А вы не знаете? Об этом мужике, который из могилы вылез.
        Женщина поджала губы.
        - Ничего подобного у нас не случалось,- холодно произнесла она.
        - А вы меня не опасайтесь,- заметил старик Кобылин.- Я сам много лет проработал в органах. Между прочим, почетный чекист.- И Кобылин достал из кармана красную, с золотым тиснением, книжицу.
        Сабурова смерила его взглядом с головы до ног.
        - Позвонить бы нужно…- пробормотала она.
        - Звоните!
        - Ладно. И так все знают. Так что вас интересует, товарищи?
        - Покажите, где он лежал до того, как…- Севастьянов постеснялся произнести подходящее слово.
        - До того, как вылез,- сделал это за него старик Кобылин.
        - А вы знаете, имеется еще один подобный случай,- понизила голос Сабурова.- Тоже позавчера случился, а может, вчера ночью. Некий Фофанов ожил.
        - Неужели?!- вырвалось у профессора.
        - Точно. Схоронили его больше месяца назад. Под трамвай попал. А вчера, под вечер, прибегает старушка и сообщает: «Возле захоронения моего мужа могила разрыта». Мы туда! Точно. Разрыта. Та же картина, что и у Николаева. Земля словно выброшена изнутри. Вроде взрывом. Щепки от крышки гроба вокруг валяются. А самого тела нет и в помине!
        - Идем смотреть,- потребовал старик Кобылин.
        - Мне сейчас некогда, вас проводят. Дядя Сеня, ты где?!- крикнула она.
        Как из-под земли перед ними возник лысый загорелый старец, которого, как вспомнил Севастьянов, величали Семеном Марковичем Волчком. Старик Кобылин тоже узнал его.
        - А, махновец!- воскликнул он.- И ты здесь. Здорово, давненько не виделись.
        - Вы знакомы?- удивилась Сабурова.
        - А то!- На лице старика Кобылина мелькнула зловещая усмешка.- В свое время я ему много крови попортил.
        - Слушай, дядя Сеня,- обратилась Сабурова к Волчку,- проводи их на могилу этого… первого.
        - Не могу, Людмила Николаевна. Дела у меня…
        - Какие еще дела?
        - Памятник одному товарищу нужно подправить, а то перекосился. То да се…
        - Это он меня опасается,- хмыкнул старик Кобылин.- Не бойся, махновец, не обижу.
        - Нет,- твердо произнес Волчок.- С ним я не пойду.
        - Вот еще новости! Ладно, я сама провожу. Вы на машине? Тогда поехали. Только я сажусь вперед.
        Севастьянов, наклонив переднее сиденье, кое-как протиснулся назад, и «Запорожец» тронулся.
        - Направо… налево… еще раз направо,- командовала смотрительница. Чувствовалось, что она прекрасно разбирается в хаотичном нагромождении крестов, железных пирамидок со звездами на вершинах, каменных надгробий.
        - Приехали,- сообщила Сабурова.- Дальше только пешком.
        В это позднее июльское утро кладбище кипело жизнью. Вовсю распевала прыгавшая по веткам кленов и яблонь-дичек стайка пестрых щеглов, тинькали плохо заметные летом синицы, стрекотали сороки, надрывали глотки вороны. Впереди, обходя памятники и ловко пролезая между оградами, шла смотрительница, за ней следовал старик Кобылин, замыкал шествие Севастьянов.
        - Вот она!- Сабурова указала на яму меж двух высоких крестов.- Здесь этот Николаев и был захоронен. Родители его рядом лежат, брат… Они на месте, а Николаева нет. Встал и ушел.
        - Как же это может быть?- удивился Севастьянов.
        - Кто знает! На кладбищах много странного творится.
        - Но вы уже встречались с чем-либо подобным?- спросил Севастьянов.
        - Не приведи Господь! Первый раз в жизни такое вижу.
        - А может, его кто выкопал?- встрял старик Кобылин.- Выкопал и домой подкинул.
        - Для чего?- удивленно спросила Сабурова.
        - Ну мало ли…
        - Ерунда! Вы посмотрите на яму. Она больше похожа на воронку. Узкая. Человеку в ней не развернуться. Словно его оттуда что-то вытолкнуло. И комья земли вокруг… Я же говорю: на взрыв похоже. И у второго та же картина. Ну что, насмотрелись?
        - Да, поехали,- сказал Севастьянов.- Тимофей Иванович?..- обратился он к старику Кобылину, который, наклонившись над дырой, что-то высматривал на дне могилы.
        - Ага, сейчас двинем,- согласился Кобылин.
        - Ко второй?- спросила Сабурова.
        - Наверное, не стоит,- неуверенно произнес Севастьянов.- И так все понятно.
        - Чего тебе понятно?!- рассердился старик.- Ничего тут понятного нет! Едем туда смотреть.
        - А он кто, этот Фофанов?- спросил профессор у смотрительницы, пока старик Кобылин заводил мотор.
        - Кто его знает. Видать, алкаш какой-то. Трезвые люди средь бела дня под трамвай не попадают.
        - Так его зарезало трамваем?
        - Ну да. Как рассказывают: сам под него залез. Это на перекрестке случилось, где трамвай едва двигался. Сейчас направо руль крутаните…
        Могила Фофанова находилась на недавно прирезанном участке. Здесь не имелось деревьев и кустов. Даже трава еще толком не выросла меж глиняных насыпей.
        - Вот тут он и лежал,- сообщила Сабурова, указывая на узкую яму.
        Старик Кобылин вновь склонился над ямой, что-то внимательно изучая на ее дне.
        - Теперь ясно,- наконец загадочно произнес он.
        - Что вам ясно?- поинтересовался Севастьянов.
        - Все!- веско произнес Кобылин, но что именно подразумевалось под его словами, он так и не прояснил.
        Они вновь уселись в «Запорожец» и поехали к конторе.
        Севастьянов еще издали увидел Семена Марковича Волчка, которого Кобылин величал махновцем. Тот, казалось, поджидал их, поскольку вертел лысой головкой на жилистой шее в разные стороны, отчего напоминал степную птицу - дрофу. Увидев подъезжающий «Запорожец», он бросился к машине.
        - Еще один, еще один!- прокричал Волчок, всплескивая руками, как крыльями.
        - Что «еще один»?- недовольно спросила смотрительница.
        - Еще один упокойничек поднялся!
        - Где?!
        - Тут неподалеку.
        - Покажешь?
        - Можно. Туда и ехать не нужно. Минут пять ходу.
        И действительно, через пять минут они подошли к яме, аналогичной первым двум. Старик Кобылин вновь наклонился над ней, а смотрительница носком туфли сбросила землю с таблички на упавшем кресте.
        - «Матрена Лукьяновна Скокова»,- вслух прочитала она.- Родилась 5 декабря 1915 года. Скончалась… Всего семь дней назад!- констатировала она.- И чего им в земле не лежится?
        - Скокова…- повторил за смотрительницей Севастьянов. Фамилия явно что-то напоминала.
        - Суду все ясно,- все так же загадочно заявил Кобылин, принимая вертикальное положение. Все с изумлением воззрились на него. Однако старик не стал вслух оглашать свои соображения. Он просто развернулся и пошел прочь от могилы.
        - И что же вам ясно?- осторожно поинтересовался Севастьянов, когда они уже возвращались в город.
        - Только одно,- тут же отозвался старик Кобылин, словно ждал этого вопроса.- Что их вытолкнула оттуда некая, пока неизвестная мне сила. Во всех трех случаях верхняя часть крышки разбита в щепки, а низ почти цел. О чем это говорит?
        - Ну-ну?
        - О том, что самостоятельно вылезти оттуда они не могли.
        - Это и так ясно.
        - А следовательно…- не обращая внимания на реплику Севастьянова, продолжал рассуждать вслух старик Кобылин.- А следовательно, способ, каким они покинули свои могилы, можно признать…- Старик Кобылин сделал многозначительную паузу и повернул голову к своему спутнику.- Можно с полным основанием признать сверхъестественным.
        - Это ничего не объясняет,- засмеялся Севастьянов.
        - Кому как, дорогой товарищ профессор. Кому как!
        Севастьянов явился домой в половине второго, сытно пообедал и решил, что настало время предаться, как выражались герои романов Майн Рида, «послеобеденной сиесте». Он взял свежий номер «Науки и религии», только что извлеченный из почтового ящика, улегся на тахту и принялся лениво перелистывать еще пахнувшие типографской краской страницы. Читать не хотелось. Он прикрыл лицо развернутым журналом, защищаясь от мух, и задремал.
        И вновь Сергея Александровича разбудил телефонный звонок. «Опять старик Кобылин, - решил он.- Не буду подходить». Но телефон трезвонил и трезвонил. Севастьянов злобно отшвырнул журнал, затопал в прихожую и поднял трубку. Но это оказался вовсе не старый краевед. Профессор узнал голос отца Афанасия.
        - Можно я сейчас зайду к вам?- спросил после приветствий молодой священник.- У меня имеется крайне интересное для вас сообщение.
        - Ну что ж, заходите,- вздохнул Севастьянов.- Я тоже могу сообщить вам нечто интересное.

«Правильно говорят: не буди лихо, пока оно тихо,- с досадой размышлял он.- А я разбудил. Как это все надоело. Чудеса… ожившие мертвецы… монета эта проклятая… И на кой черт мне все это нужно? Писать? Да кто же опубликует подобную чушь? А если не писать, тогда для чего? Нет, видимо, стоит плюнуть на всю эту канитель и укатить отдыхать. Скажем, в Крым… Или в Прибалтику». Он представил пляж в Юрмале. Песчаные дюны, сосны… Благодать! А вместо этого повесил на шею совершеннейшую, к тому же абсолютно не нужную ему чепуху. Нет, хватит! Завтра же он покупает билет до Ленинграда, а там поездом в Латвию. Дикарем даже лучше, чем по путевке. Никто тобой не помыкает, никто не требует соблюдения режима… Однако вначале нужно выслушать, что так нетерпеливо желает сообщить этот борзый попик, по его словам, не верящий ни в какие суеверия.
        Через десять минут под окнами профессора скрипнули тормоза поповской «Победы». А вот и он сам стоит на пороге. Одет в модные синие «дудочки» и рубашку-ковбойку, волосы зачесаны назад и заправлены за воротник. На лице - солнечные очки. Не то студент, не то аспирант на каникулах.
        - А я все же выяснил происхождение этой монеты,- вместо приветствия сообщил он, едва переступив порог.
        - Очень интересно,- кисло произнес Севастьянов.
        - Может быть, мне можно пройти?
        - Да-да, конечно. Чаю?
        - Если не трудно. Сегодня довольно жарко.
        - Рассказывайте,- потребовал Севастьянов, вернувшись из кухни.
        - Расскажу, конечно. Только скажите: вы не потеряли интереса к этому делу? А то на вашем лице, как я вижу, написана откровенная скука.
        - Это спросонья,- пояснил Севастьянов.- Я, видите ли, дремал после обеда.
        - Прошу прощения, что разбудил. Ладно. Начинаю. Если вы помните, я упоминал о своем московском знакомце, некоем Сильверове, которого еще величают - Сетера. Я в телефонном разговоре рассказал ему обстоятельства нашего дела.

«Ага, уже нашего,- отметил Севастьянов.- Быстро же он проникся верой в чудеса».
        - …И вот он прислал мне сегодня письмо, в котором сообщает о происхождении монеты. Вот оно.- Отец Афанасий извлек из кармана джинсов конверт и помахал им перед носом Севастьянова.- Читайте…
        - Нет, извините. Письмо адресовано вам. Так что уж читайте вы сами. А я послушаю.
        - Хорошо. Как хотите.- Отец Афанасий достал из конверта несколько листков, исписанных бисерным почерком.- Так… Тут сначала приветствия, потом несколько слов про общих знакомых. Вот. Слушайте.
        «…Предмет, о котором вы мне сообщали в телефонном разговоре, скорее всего амулет, принадлежавший некоему Франческо Прелати, чернокнижнику, подвизавшемуся при дворе Жиля де Ре. Возможно, вы плохо представляете, кто таков этот Жиль де Ре. Так что несколько слов о нем.
        Жиль де Лаваль, барон де Ре, впоследствии выведенный во французском фольклоре под именем Синяя Борода, маршал Франции, видный участник Столетней войны, жил в первой половине пятнадцатого века. Человек он был заслуженный, поскольку воевал под знаменами самой Жанны д’Арк. Кроме того, де Ре считался самым богатым дворянином не только во Франции, но и во всей Европе. Жил он в своем громадном поместье в Бретани под охраной двух сотен рыцарей. В замке имелась богатая библиотека с огромным количеством редких книг и рукописе й. (Кстати, именно книги, вернее, одна из них - «Жизнеописание двенадцати цезарей» Светония, по словам Жиля де Ре, дала толчок его чудовищным преступлениям.
        Однако очень скоро благодаря расточительности и распутству Жилю де Ре стало не хватать средств на собственные увеселения. И тогда он решил поправить свое материальное положение с помощью колдовства. В первую очередь Жиль де Ре решил отыскать философский камень - испытанное средс тво для превращения неблагородных металлов в золото. Для этой цели он пригласил к себе в замок известных в ту пору алхимиков, в том числе флорентийского аббата Франческо Прелати. Однако этот самый Прелати считался не только алхимиком, но и некромантом, то есть черным магом, контактировавшим с самим сатаной. В доказательство собственной силы он проводил сеансы черной магии, вызывая демона по имени Баррон. Однако общение с адскими силами так и не принесло притока средств, и тогда Прелати предложил умилостивить демонов с помощью жертвоприношений. Жертвами должны быть маленькие дети. Так, во всяком случае, повелел Баррон. В доказательство серьезности намерений со стороны дьявола Прелати вручил Жилю де
        Ре сувенир, будто бы переданный ему самим сатаной, - эту самую серебряную монету, которой вы интересовались. Во всяком случае, на монете была отчеканена именно пятиконечная звезда и имелись надписи, аналогичные тем, которые вы мне процитировали. Талисман этот был способен исполнять желания, но только низменные и, кроме того, идущие из самого подсознания, то есть из темных глубин человеческого разума. Видимо, желания Жиля де Ре как раз и соответствовали тайной сути талисмана, поскольку он стал творить даже не безобразия, а самые крайние злодеяния. У Светония барон вычитал, что римские императоры Тиберий, Каракалла и другие забавлялись с детьми, терзая и мучая их. Точно так же повел себя и Жиль де Ре. Он заманивал в замок многочисленных ребятишек, мучил их самыми чудовищными способами и при этом мастурбировал, наблюдая, как они корчатся в агонии. Вот, к примеру, выписка из протокола допроса приближенного Жиля де Ре, Этьена Корилло по прозвищу Пуату:
        «Чтобы заглушить крики детей, когда он хотел иметь с ними отношения, он сначала обвязывал веревку вокруг их шей и подвешивал их на три фута над полом , и как раз перед тем, как они умирали, он приказывал снять их, говоря, что они не должны промолвить ни единого словечка, затем возбуждал свой член, держа его в руке, и производил эякуляцию на их животы. Сделав это, он перерезал им горло и отделял их головы от тел. Когда они умирали, он спрашивал иногда, у кого из этих детей была самая красивая голова».
        Таким образом Жиль де Ре погубил, только по официальным данным, более сотни маленьких детей.
        В конце концов монету у него украли. Сразу следом за этим о злодеяниях Жиля де Ре стало известно властям, и он предстал перед судом. Во время судебных заседаний показания Жиля де Ре были настолько чудовищны, что председатель-епископ подошел к распятию, висевшему за спинами судей, и накинул на него покрывало, словно защищая святыню от перечисления ужасных извращений, творимых Жилем де Ре.
        Жиля де Ре сожгли на костре поздней осенью 1440 года. Однако судьба Франческо Прелати куда более загадочна. Вначале он попал в темницу, но вскоре был освобожден по приказу герцога Анжуйского. Куда он исчез впоследствии - никому не известно. Зато известно другое. Незадолго до начала следствия он поругался со своим «благодетелем». Именно тогда и исчез дьявольский талисман. Куда он делся - до сих пор остается загадкой. Можно только предположить, что монета стала гулять по рукам. И всюду, где она всплывала, творились страшные преступления. Знали ли владельцы о ее назначении? Надо думать, кто-то знал, кто-то нет. Но, как известно, незнание не спасает от наказания. Так или иначе, любого человека, воспользовавшегося ее услугами, ждет ад».
        Севастьянов вначале слушал отца Афанасия без особого интереса. Но постепенно мрачная средневековая история захватила его. Особенно та ее часть, которая касалась сатанинского талисмана.
        - Вы считаете, речь в письме идет именно о нашей монете?- спросил он у отца Афанасия.
        - Скорее всего. Тем более это очень хорошо увязывается с тем, что я узнал о Скокове.
        - А что именно?
        - Ну во-первых, Фофанов.
        - Кто?!
        - Фофанов. Знакомый Скокова. Мелкий уголовник. Примерно с месяц назад они вместе шли по улице. И вдруг Фофанов ни с того ни с сего залез под трамвай.
        - Ага! По-вашему выходит, это Скоков его затолкал?
        - Думаю, не обошлось без его участия. Ведь в письме так прямо и говорится: талисман исполняет темные желания, идущие из глубин подсознания. Может, этот Фофанов чем-то ему досадил… Или просто надоел.
        - А еще какие факты у вас имеются?
        - Авария в мартеновском цехе. В смене, в которой работает Скоков. Разливочный ковш, полный расплавленного металла, едва не опрокинулся.
        - И жертвы имеются?
        - К счастью, нет.
        - Скоков, Скоков… А Матрена Лукьяновна - его мать!
        - Какая Матрена Лукьяновна?
        - А вот послушайте, какая.
        И Севастьянов, приходя во все большее и большее возбуждение, в свою очередь, рассказал отцу Афанасию о событиях на городском кладбище и о воскресении мертвецов.
        - Погодите, Сергей Александрович. А Николаев - это кто?
        - Николаев… Он - охранник… Его убили во время налета. Стоп! Теперь все ясно! Скоков и ограбил кассиршу.
        - Какую кассиршу?
        - Да швейной фабрики! Ах, ведь вы не знаете… Так вот. Дело было так…
        - Видимо, вы правы,- подытожил отец Афанасий, выслушав сбивчивый рассказ профессора.- Его работа!
        - Но зачем он их оживил? Жертвы свои.
        - Возможно, проснулась совесть.
        - Но тогда это - благое дело.
        - Какое же благое? Ведь они мертвы. Даже дьяволу не под силу вдохнуть жизнь в мертвые тела. Заставить двигаться, как автоматы,- это пожалуйста. Но вернуть назад душу…- Отец Афанасий задумчиво покачал головой.- Маловероятно. Хотя, конечно, возможности Князя Тьмы никому до конца не известны.
        - Но мать… Он что же, и ее убил?! Зачем?!
        - Мать, похоже, знала о его преступлении. Видимо, Скоков боялся, что она проболтается. Вот он ее и… Скорее всего, он ее не убивал собственноручно, а просто пожелал ее смерти. А поскольку монета автоматически выполняет пожелания, возникающие в подсознании, она и уничтожила эту самую Матрену Лукьяновну.
        - Итак, что же дальше?- спросил Севастьянов.
        - Дальше?.. Дальше нужно немедленно изъять монету у Скокова, а то он натворит еще больших мерзостей,- заявил отец Афанасий.
        - Но просто так он ее не отдаст.
        - Просить вовсе не нужно. В этом нет никакой надобности. Проще всего сообщить властям.
        - Что ж, так и сделаем,- сказал Севастьянов.- Вот только хорошо ли мы поступаем?
        - Скоков - преступник. Он нарушил закон. А преступникам не место на свободе.
        - Согласен.
        Профессор встал, прошел в прихожую, поднял трубку телефона:
        - Тимофей Иванович? Севастьянов говорит. А ведь я вычислил, кто напал на кассира швейной фабрики. Это сделал некий Скоков. Уголовник. Недавно освободился. Сейчас работает в мартеновском цехе. Как узнал? Догадался. Наши сегодняшние изыскания помогли. Так что вы доложите, кому следует. Нет, обо мне упоминать не стоит. Я скромно останусь в стороне. Ну всего хорошего.
        - Все!- вернувшись в комнату, сообщил он отцу Афанасию.- Дело сделано. Посмотрим, как поведет себя владелец монеты, когда к нему явится милиция.

20
        Во время последнего свидания с Леной Скок был необычайно весел. Он неуклюже острил, рассказывал глупые анекдоты - словом, вел себя как расшалившийся школяр. И все же Лена чувствовала: что-то гнетет ее кавалера, а веселость - только раскрашенная маска, прикрывающая истинное его лицо.
        Они сходили в кино, потом уселись на скамейке в сквере. Скок пил теплое пиво прямо из горлышка и закусывал его плавленым сырком «Дружба». Лена грызла только что купленные семечки. Оба молчали. Лицо Скока вдруг стало хмурым и отчужденным, словно он находился не в сквере, а на таежной делянке и сжимал в руке не бутылку, а топор.
        - Ты чего такой?- осторожно спросила девушка.
        - Какой?
        - Ну как сказать… Смурной, что ли.
        - Смурной?! Где это ты нахваталась блатных выражений?
        - Оно вовсе не блатное. Смурной - это вроде как пасмурный день. Солнышко то выглянет, то спрячется за тучи. Видно, тебя что-то мучит.
        - Мучит? Возможно.
        - Интересно, что же?
        - Я все думаю о собственной жизни,- неожиданно признался Скок.- Что со мной дальше-то будет?
        - В каком смысле?
        - Да в самом прямом. Мне вот-вот стукнет двадцать шесть. И что? Чего я достиг? Сидел в лагерях, теперь пашу на мартене, как Папа Карло, ну а дальше-то что?
        - Ну вот, ты опять о плохом…
        - А о чем же я должен говорить, если в моей жизни все плохо?
        - Неужели так уж и все?
        - Все! Честно жить не получается. Вот никак не получается! Потому что, если честно, то так нищим придурком и помрешь. Ты вот прикинь: сколько я на мартене получаю? В лучшем случае двести пятьдесят… Двести пятьдесят тугриков. И это считается приличной зарплатой. Всю смену лопатой, как проклятый, махаешь. Сколько так будет продолжаться? Год, два, пять лет… А может, всю жизнь? Нет, хватит!
        - В каком смысле - хватит?
        - Уйду я оттуда.
        - А на какие средства кушать будешь?
        - Рыбаком стану.
        - Ты это серьезно?
        - А чего… Поеду в Мурманск, наймусь на сейнер. Там, говорят, за путину тысяч шесть-семь набегает, а то и десятка.
        - Ну ты загнул!
        - Так рассказывают. А не рыбаком, так, может, еще чего придумаю.
        - Например?
        - Ты, помнится, на днях говорила: вроде на швейной фабрике кассиршу на гоп-стоп взяли.
        - Как это, на гоп-стоп?
        - Ограбили, другими словами.
        - Да.
        - И нашли грабителя?
        - Кажется, нет.
        Скок допил пиво, потом аккуратно поставил бутылку возле скамейки. Тотчас к ним подошел плюгавый мужичонка с понурым лицом и молча указал пальцем на бутылку.
        - Забирай,- равнодушно произнес Скок.
        Мужичонка, как фокусник, неуловимым движением подхватил бутылку, сунул ее в потрепанную клеенчатую сумку и независимо пошел прочь.
        - Даже не поблагодарил,- с осуждением произнесла Лена.
        - Ты где чалился?- спросил Скок в спину мужичку. Но тот не ответил, а только ускорил шаги.
        - Вот и со мной так же будет,- пророчески произнес Скок.
        - Если работать не станешь,- откликнулась Лена.
        - Хрен вот им работать!- грубо заорал он.
        Вспорхнула в испуге стайка голубей, сидевший напротив пенсионер в шляпе посмотрел на Скока поверх «Правды» и укоризненно качнул головой.
        - Пойдем отсюда, а то ты всех здесь перепугаешь,- умоляюще произнесла Лена.
        Они поднялись.
        - А ты знаешь,- неожиданно произнес Скок,- это я ограбил кассиршу.
        - Не поняла. Какую кассиршу?
        - Швейной фабрики…
        - Зачем врать?
        - Я правду говорю.
        - Не верю!
        - Не веришь?! Тогда поехали, покажу.
        Через пять минут расхлябанная «Волга» с шашечками на бортах неслась по направлению к Карадырке.
        - Здесь мы и обитаем,- сообщил Скок Лене, расплатившись с таксистом, и широким жестом обвел склон горы, на котором угнездились десятки землянок.
        - Фавелы,- заметил таксист - молодой разбитной парень.
        - Чего?- не понял Скок.
        - Фавелы, говорю. Бразильские трущобы так называются.
        - Ты бывал в Бразилии?- закипая, спросил Скок.
        - Журнальчик один читал. В нем все очень красочно описано. И архитектура, и нравы. Там, где правит капитал, одним словом. И здесь видом похоже, только пальм не хватает. И черномазых…
        Скок хотел послать весельчака подальше, однако, взглянув на Лену, передумал. Девушка с интересом разглядывала окрестности.
        - Так ты здесь и вырос?- спросила она. В вопросе Скоку послышался подвох.
        - Не только вырос, а и родился.
        - Интересно. А я даже не знала, что в нашем городе имеются подобные места. Нет, конечно, проезжала мимо десятки раз, но как-то не задумывалась, что и здесь люди обитают. Правый берег - как на картине. Вообще, отсюда великолепный вид открывается. Завод кажется бесконечным. Трубы, трубы… Море труб!
        Речи Лены звучали довольно фальшиво.

«И зачем я притащил ее сюда?- недоумевал Скок.- Деньгами решил похвалиться. Вот дурак!»
        - А в дом можно зайти?- спросила девушка.
        - Если тебе хочется.
        - Конечно, хочется. Зачем же я сюда приехала?
        Скок отпер дверь, и Лена прошла в комнатушку. В ярком открытом сарафане девушка была здесь столь же неуместна, как павлин в курятнике. Скок вошел следом. В комнатушке стояла тяжелая вонь: смесь запахов сырой земли, разлагающегося трупа и прокисших щей.
        - Пахнет как-то неприятно,- поморщившись, заметила девушка.
        - Конечно, неприятно, но я привык.
        - Так ты обещал мне что-то показать.
        - Ах да.- Скок внимательно посмотрел на Лену.- А может, не стоит?
        Девушка засмеялась.
        - Назвался груздем…
        - Хорошо. А жалеть не будешь?
        - Вот уж не знаю.
        - Побудь тут. Я сейчас принесу.
        Скок бросился в сарай, мигом раскидал кучу хлама. Достал мешок с деньгами и пистолеты…

«Не делай этого!- кричал внутренний голос.- Не показывай ей… Пожалеешь!» Но Скок уже решился. Он вернулся в землянку и бросил мешок на стол. Сюда же положил оружие.
        - Вот, смотри.- Скок вытряхнул мешок, и на столе выросла гора денег.
        Лена, раскрыв рот, молча разглядывала невиданную картину.
        - Так ты не врал?- наконец промолвила она.
        - Какое уж тут вранье.
        - И человека убил?
        - Из этого вот пистолета,- Скок помахал перед ее носом «парабеллумом».
        - Ничего себе. Но зачем?!
        - Хочу быть богатым.
        - Богатым? Но зачем? В нашей стране богатых людей нет.
        - Ты думаешь?
        - Это всем известно.
        - А у меня другие сведения. Вон начальнички на заводе…
        - Они честно заработали. Да и по-настоящему богатыми их назвать трудно.
        - Пускай не они… Пускай другие… Писатели там… академики разные… Которые в Москве живут.
        - Но тебе-то огромные деньги зачем?
        - Может, я для тебя старался.
        - Для меня?! Почему?
        - Скажи: ты меня любишь?
        Лена наморщила лобик, словно ей предстояло решить трудную задачу.
        - Не знаю,- неуверенно произнесла она.- Все так сложно. Может быть… Но ты добился моего расположения, можно сказать, силой. Помимо моей воли.
        - Ты хочешь сказать: я тебя изнасиловал?
        - Ну… э-э… почти.
        - А вот я тебя люблю,- выдавил Скок.- Поэтому и на грабеж пошел.
        - Не понимаю?
        - Чего тут непонятного? Ты же сама видишь, как я живу. Ни кола ни двора… Либо общага, либо халупа эта вонючая. Вот я и думал: будут деньги, куплю квартиру, дом… Да не в этом занюханном Соцгороде, а на югах. В Сочах или в Ялте. Увезу тебя туда, и заживем как люди.
        - На эти деньги купишь?- Лена кивнула на пачки купюр.
        - А на какие еще?
        - На ворованные, выходит. А если я не хочу…
        - Чего не хочешь?
        - Ничего! Ни денег, ни Ялты…
        - Чего же ты хочешь?
        - Самой обычной жизни… И не где-нибудь, как ты выражаешься, на югах, а именно здесь, в Соцгороде. Я хочу нормальную семью, детей, лучше двух. Хочу мужа, который будет уходить утром на работу, а вечером приходить, садиться за стол, ужинать… Может быть, даже немного выпивать. В выходные… по праздникам… Меня устраивает самый заурядный быт.
        - Утром на работу, вечером с работы… И так каждый день,- насмешливо произнес Скок.
        - А что тут такого? В этом, на мой взгляд, и есть нормальное человеческое счастье.
        - Быть как все?
        - Почему бы и нет?
        Скок задумался: да, почему бы и нет? Он не привык к такой жизни. Он лишь едва коснулся ее… Но долго выдержать не смог.
        - У меня так не получится,- наконец произнес он.
        - Но почему?
        - Я другой. Мне нужно много и сразу.
        - Тогда нам с тобой не по пути.
        - Наверное. Так давай в последний раз…
        Он не договорил, положил Лене руки на плечи и привлек к себе. Девушка покорно прильнула к его груди, но потом, видимо, что-то вспомнила, потому что попыталась вырваться, однако Скок не отпускал. Он бросил ее на кровать, задрал подол сарафана, стянул, вернее, сорвал беленькие трусики…
        После того, как все кончилось, он поднялся с кровати, уселся за стол и закурил. Лена, закрыв глаза, лежала без движения. Скок отстраненно смотрел на нее, и вдруг странное ощущение пронзило его сознание. Перед ним вовсе не Лена, а мертвая мамаша! Именно мамаша, только внезапно помолодевшая лет на тридцать. В детстве Скок много раз видел мамашу голой, поскольку та вовсе не стеснялась сына. Точно, она! Те же крупные бедра, стройные ноги, маленькие, еще не разбитые работой руки. И лицо, точь-в-точь мамашино. Полные губы, высокие скулы, красиво очерченный подбородок…
        Скок тряхнул головой, отгоняя видение.
        Лена открыла глаза, медленно поднялась и села на кровати, свесив ноги на затоптанный пол.
        - Денег надо?- внезапно спросил Скок.
        Она недоуменно посмотрела на него.
        - Бери, сколько нужно.
        - До конца унизить хочешь? Я что, проститутка?
        - Я вовсе не это имел в виду.
        - Нет, Юра, денег мне от тебя не нужно. Тем более таких.
        - Ну хорошо. Тогда возьми мою любимую монетку. На память! Ты ведь ею интересовалась. Вот и получи. Она твоя.
        Скок отцепил монету со звездой от ключей и протянул девушке. Та машинально сунула ее в кармашек сарафана, потом вскинула глаза на Скока.
        - И тут ты меня обманул.
        - Почему?
        - Сделал вид, что забросил ее в Урал. Ну и ладно. Я теперь тебе цену знаю. Прощай.
        - Значит, все?- спросил Скок.
        Она молча встала и принялась приводить себя в порядок.
        - Я спрашиваю: все?!
        - Зеркала у тебя не найдется?
        Скок поднялся из-за стола, снял с полочки мутный осколок и протянул его Лене. Потом он наблюдал, как девушка поправляет прическу и, достав из сумочки косметику, подкрашивает глаза и губы.
        - Я последний раз спрашиваю,- выдавил он из себя.
        Лена бросила на него беглый равнодушный взгляд и вышла из землянки.
        Хотя было довольно поздно, члены группы, расследовавшей нападение на кассира швейной фабрики, в полном составе находились в одном из кабинетов горотдела милиции. В тесной комнате клубился сизый табачный дым. Лица у собравшихся выглядели устало и хмуро. Но самым хмурым казался руководитель группы, капитан Ариков, только что вернувшийся от начальства.
        - Вогнали мне по самые тестикулы,- сообщил капитан, затягиваясь «Беломором» (Ариков любил выражаться витиевато).- Полковник орет: «Вторую неделю вошкаетесь, а в результате шиш! Когда, к такой-то матери, результат будет?!» А чего я ему скажу? Да тут еще этот оживший мертвец. Он-то к чему?
        - Сомнамбулизм,- заметил самый молодой из группы лейтенант Ушаков, всего год назад окончивший Высшую школу милиции.
        - Какой, к херам, сомнамбулизм?! Сомнамбулизм - это когда по ночам ходят. Лунатики, другими словами. А тут… Он мертвый, понимаешь, мертвый! Нормальная температура тела отсутствует, зрачки на свет не реагируют, не разговаривает…
        - Зато жрет, как свинья,- заметил старший лейтенант Фиников.- Словно проваливается в него.
        - Это точно,- произнес Ариков.- Как в ватерклозет. Откуда он взялся, этот Николаев?! Почему ему в земле не лежалось?! Как это все понимать?! Ну да ладно. Где же искать этого неуловимого налетчика?
        В этот момент зазвонил телефон. Капитан снял трубку, молча выслушал сообщение.
        - Пускай поднимается,- распорядился он.
        - Кто там еще?- поинтересовался Фиников.
        - Какая-то девица. Говорит: знает, кто ограбил кассиршу.
        - Очевидно, сумасшедшая…- заметил Ушаков.- Сегодня уже чеканутые приходили. С утра заявился один старец. Говорит: ограбил Чесноков. Что за Чесноков? Живет через два дома от фабрики, по улице Большевистской. Мы туда. Точно. Есть такой Чесноков. Только ему восемьдесят лет, и последние два года он лежит парализованный. Потом эта тетка… Про Фантомаса целый час лопотала…
        - Да помню я!- оборвал лейтенанта Ариков.- Не сыпь мне соль на раны.
        В дверь робко постучали.
        - Вежливая,- заметил Ариков.- Нет чтобы как все, дверь пинком открыть.
        На пороге возникла Лена. Она оглядела присутствующих.
        - Я туда попала?
        - Туда, туда…- подтвердил Ариков.- Что у вас, девушка?
        - Дело в том, что я знаю, кто ограбил кассира,- неуверенно произнесла Лена.
        - И кто же?
        - Один мой знакомый. Некий Юрий Скоков.
        - Скоков? Вроде я что-то слышал про него.
        - Он недавно освободился из мест заключения.
        - Карманник? Но как будто встал на путь исправления.
        Лена промолчала, только поджала губы.
        - Но карманник вряд ли пойдет на вооруженное ограбление,- вслух размышлял Ариков.
        - Я сама видела у него деньги. Много денег! И он мне признался в ограблении.
        - Когда видели?!- в один голос воскликнули все присутствующие в комнате.
        - Примерно час назад.
        - А где обитает этот Скоков?
        - Как вам объяснить… На горах есть такой поселочек… Из землянок состоит.
        - Карадырка?
        - Вот-вот.
        - И он сейчас там? Этот Скоков?
        - Скорее всего.
        - Тогда по коням!- воскликнул Ариков.- Вы едете с нами. Будете дорогу показывать.
        - Мне бы не хотелось, чтобы он меня увидел.
        - Не увидит. Не беспокойтесь. Кстати, как вас зовут?
        После того как Лена ушла, Скок некоторое время неподвижно сидел за столом, таращась на кучу денег. Некое отупение овладело им. Для чего все? Непонятно. И Лену напрасно обидел. Опять, считай, изнасиловал. Конечно, где уж любить такого. А кто его за язык тянул? Ограбил кассиршу… Для чего он это ляпнул? Геройство свое решил продемонстрировать. Крутизну. Вот и продемонстрировал. Ушла она. Быть может, навсегда. Что же дальше? Он обвел взглядом убогое убранство землянки. В полумраке комната казалась просторнее и выше.
        - Мой дворец,- усмехнувшись, произнес Скок.

«Выпить, что ли?- Он поднялся, нашел в углу непочатую бутылку водки, оставшуюся с поминок.- Вот только одному почему-то нынче не в жилу. Стоп!- вдруг вспомнил он.- Ведь есть мамаша. Не лежать же ей век под кроватью».
        - Эй, мамаша, вылезай!- крикнул Скок. Но ответа не последовало. Тогда Скок опустился на колени, выволок из-под кровати мамашу и водрузил ее на табурет перед столом.
        - Водку будешь?
        Опять молчание.
        - Значит, будешь.- Скок поставил перед мамашей эмалированную кружку, наполнил ее, а себе налил почти полный стакан.
        - Ну давай… За воскрешение!
        Он залпом выпил. Водка обожгла гортань и пищевод, провалилась в желудок, вызвав и в нем небольшое возгорание. Сразу стало веселее.
        Пока Скок анализировал свои ощущения, он даже не заметил, выпила ли мамаша, которая все так же неподвижно сидела за столом, но когда глянул в ее кружку, увидел, что она пуста.
        - Ловко,- отметил Скок.
        Он взглянул в темное лицо. Неподвижные глаза мамаши взирали в какие-то непостижимые глубины мироздания. Так, во всяком случае, казалось Скоку. Он вновь плеснул в кружку водки, себе же налил на два пальца. Выпил и упал на кровать.
…Разбудил Скока громкий скрип тормозов. Он вскочил и выглянул на улицу. В сгустившихся сумерках увидел: перед калиткой остановился милицейский «газик», а чуть поодаль еще одна машина, кажется, «Москвич». Из обоих автомобилей поспешно вылезали люди в форме и в штатском.
        - Менты,- прошептал Скок.- Кто сдал? Ленка? Больше некому. Быстро же она обернулась. Вот хрен им! Живым не возьмете.
        Он поспешно затворил дверь и запер ее на щеколду. Почти тут же в дверь застучали.
        - Гражданин Скоков, отворите! Мы знаем, что вы дома!
        - А хрен получить не желаете?!- закричал Скок и схватил со стола «парабеллум».
        - Отворите, по-хорошему просим.
        Скок выстрелил в дверь. По ту сторону кто-то жалобно вскрикнул, и воцарилась тишина.
        - Ну что, взяли?!- крикнул Скок.
        В ответ последовал выстрел. Пуля просвистела совсем рядом.
        Куда бежать? Он здесь - как в мышеловке. Скок взглянул на окно. За ним явно маячила чья-то фигура. Он, не глядя, выстрелил. Зазвенело разбитое стекло.
        - Выходи, придурок,- послышалось в ответ.
        - Вы сначала возьмите!
        Вновь повисла напряженная тишина. Взгляд Скока упал на высившуюся на столе кучу денег.

«Все равно возьмут»,- соображал он. В углу стояла большая жестяная банка с керосином. Скок поспешно открутил крышку и принялся поливать купюры пахучей маслянистой жидкостью. Потом он схватил лампу «летучая мышь», снял стекло, поджег фитиль и приставил коптящий агрегат к самой куче. Затем в обе руки взял по пистолету и залег на кровати, прижавшись к стене. Мамаша все так же безучастно сидела за столом.
        - Черт тебя принес!- выругался Скок.- Лежала бы себе на кладбище. Так нет же, шастать задумала.
        Неожиданно новая мысль пришла в его голову. Он отложил пистолеты, вскочил с кровати и, подхватив жестяную банку, вылил остатки керосина на голову и плечи матери.
        - Уж извини, мамаша,- шепотом произнес он.- Ты все равно неживая, а мне спасаться нужно.
        - Гражданин Скоков, добром просим, прекратите сопротивление,- опять раздалось за дверью.- В противном случае, мы начинаем штурм.
        В ответ Скок выстрелил. И сразу на дверь и в разбитое окно обрушился шквал ответных выстрелов. Скок вжался в стенку и не отвечал на пальбу. И тут он вспомнил. В задней стене землянки, выходившей в огород, когда-то имелась крохотная дверца. Сооружена она была для малолетнего Юры, чтобы тот по ночам справлял свои «дела» возле землянки. Позже, когда он подрос, мамаша заделала проем, но, насколько помнил Скок, на «живую нитку».
        Когда стрельба затихла, Скок слез с кровати и прокрался в угол. Кажется, здесь. Он подскочил к столу, схватил несколько денежных пачек, рассовал их по карманам, сунул за пазуху, потом опрокинул «летучую мышь» на остатки денег. Вспыхнуло разом и очень ярко. Тут же пламя перекинулось и на мамашу. В землянке стало светло. Хлопья сажи летали по комнате, но Скока это не смущало. Несколькими мощными ударами ноги он выбил фанеру и дранку, прикрывавшие бывшую дверцу, встал на корточки и вылез наружу. С этой стороны землянки людей не наблюдалось. И тогда Скок напропалую рванул куда глаза глядят, перемахнув через изгородь, составленную из спинок древних кроватей, отходов штамповки и ржавой жести. Он, не оглядываясь, мчался через чужие огороды, топча грядки с огуречной и помидорной ботвой. И только на гребне горы Скок остановился перевести дух и обернулся.
        Землянка пылала. Вокруг нее суетились какие-то силуэты. Потом раздалась пронзительная сирена пожарной машины.
        Скок сплюнул и зашагал прочь.
        На следующий день начальник следственной группы капитан Ариков докладывал начальнику городской милиции полковнику Чебутыкину о результатах ночной операции.
        - Мы нашли злоумышленника,- бойко вещал он.- Результат четко налаженной агентурной работы, между прочим. Им оказался некий Скоков. Уголовник-рецидивист.
        - Деньги изъяты?- поинтересовался Чебутыкин.
        - К сожалению, сгорели. Налицо лишь несколько обугленных пачек.
        - Я слышал, была стрельба?
        - Да. Преступник отстреливался буквально до последнего патрона, причем ранил лейтенанта Ушакова, потом он поджег дом и сгорел в огне сам.
        - Это точно?
        - Абсолютно. Обнаружены его обгоревшие останки. (Ариков, правда, забыл упомянуть, что труп принадлежит немолодой особе женского пола.)
        - Молодцы, ребята,- довольно произнес полковник.- А я уж думал: все, приехали! Никогда нам его не найти. Хвалю и поздравляю. Каждому члену группы присвоено внеочередное звание. Так что, товарищ Ариков, вы уже майор.
        - Нужно бы и осведомителя наградить,- нерешительно сказал Ариков.
        - Обязательно! Именными часами!

21
        Спустя неделю после поездки на кладбище Севастьянов был до крайности потрясен известием, что старик Кобылин внезапно скончался. Часов в двенадцать раздался звонок, и супруга Кобылина Роза Яковлевна сообщила профессору об этом прискорбном факте.
        - Вчера в девять сам чай сел пить,- рассказывала она.- А я в ванной постирушки устроила. Вдруг слышу: икнул, да так громко! Я не придала значения. А вскоре зашла на кухню. Вижу: лежит без чувств, головой в самовар уперся. Я кричу:
«Тимоша, Тимоша, что с тобой?!» А у него уж губы синие!- Роза Яковлевна зарыдала.- Вызвала «Скорую»,- всхлипывая, продолжала рассказывать она.- Говорят: «Скоропостижная смерть». Жила какая-то в сердце лопнула. Вы уж, Сергей Александрович, приходите! Он, покойник-то, вас любил, всегда тепло отзывался. Вынос завтра, в два. Приходите, голубчик, проститься.
        Севастьянов сказал, что непременно будет, и повесил трубку.

«Как же так?- размышлял он.- Еще вчера мы с ним ходили между могилами, разговаривали, помнится, даже смеялись, а теперь он сам мертв и завтра займет свое место в точно такой же яме, в недра которых он давеча заглядывал. Непостижимо!»
        Пофилософствовав маленько, Севастьянов печально вздохнул и стал думать о другом.
        На следующий день он отправился на похороны.
        Возле подъезда с высоким крыльцом толпился народ. Некоторые из пришедших проститься были профессору известны. Придав физиономии скорбное выражение, он поднялся по лестнице и вошел в переполненную людьми квартиру. По обе стороны от гроба сидели, насколько понял Севастьянов, родственники и ближайшие друзья. Профессор грустно кивнул заплаканной Розе Яковлевне, положил в гроб купленные по дороге цветы, постоял с минуту, вглядываясь в мертвое лицо, при этом ему вдруг показалось, что покойник подмигнул ему. Отгоняя наваждение, он тряхнул головой и поспешно вышел. Севастьянов немного постоял на лестничной площадке, соображая, что с ним происходит.

«Померещилось»,- решил он, спустился во двор и встал поодаль, изредка раскланиваясь со знакомыми. Неожиданно перед ним возникла девушка, лицо которой показалось нашему герою знакомым, и он тотчас перестал думать о только что случившемся. Конечно же, это та самая библиотекарша, подруга Скокова, к которой он приходил с просьбой помочь в переводе надписи на загадочной монете. Кажется, ее зовут Леной. Очень приятная. И, видать по всему, весьма неглупа. Языки знает… Совершенно непонятно, почему вдруг она связалась с маргиналом. Но это ее проблемы. Как, однако, все это теперь далеко!
        Севастьянов вдруг вспомнил, что высказал свои подозрения в отношении Скокова ныне покойному Кобылину. Мол, именно этот воришка совершил нападение на кассира швейной фабрики. Интересно, передал ли их старик по назначению?
        Он вновь с интересом взглянул на девушку. Та кивнула ему, потопталась на месте, видимо, в нерешительности, потом подошла, поздоровалась.
        - Вы тоже были знакомы с покойным?- спросил Севастьянов, пытаясь завязать разговор.
        - Да,- сказала Лена.- Тимофей Иванович часто приходил в нашу библиотеку. Он, если вы не знаете, был неутомимым общественником, вел краеведческую работу, а у нас лекции читал, общался с народом.
        - Я в курсе.
        - А скажите: вот вы интересовались монетой?..
        - Какой монетой?- в первую секунду не понял Севастьянов.
        - Старинной. Помните, вы еще приходили в библиотеку с просьбой перевести надписи на ней. Вы еще утверждали, что монета обладает некой силой. Вроде как волшебной.
        - Да!
        - Очень хотели взглянуть на нее. Я попросила Скокова дать мне ее на время, но он в тот момент непонятно почему очень разозлился. И сделал вид, что выбросил ее в воду. Тогда я, каюсь, поверила. Но, оказалось, он соврал. Теперь вот монета у меня.
        Она покопалась в сумочке, достала оттуда белый металлический кружок и протянула его Севастьянову.
        - Вот она. Возьмите.
        Профессор осторожно дотронулся до монеты, словно боялся обжечься.
        - А как она к вам попала?- осторожно спросил он.
        - Скоков подарил.
        - Она ему надоела?
        - Вот уж не знаю.
        Профессор взял серебряную штучку в руки и стал с любопытством ее разглядывать. Видно было: монета прошла через многие руки. Поверхность ее была исцарапана, местами виднелись черные пятна, с одной стороны край оказался выщерблен, словно надкусан. На лучах пятиконечной звезды едва заметно выделялись буквы, складывавшиеся в имя «Satan», глаз в ее центре смотрел прямо на зрителя.
        - Возьмите,- произнесла девушка.
        - В каком смысле?- опешил Севастьянов.
        - Монета ваша. Мне она не нужна.
        - То есть как?
        - Да очень просто. Поскольку вы интересуетесь подобными вещами, она должна принадлежать вам.
        - Но я не могу…
        - Да чего же тут такого?
        - Как же… Ценная вещь. Ведь ей, насколько мне известно, несколько веков.
        - Вот и прекрасно. Пусть будет у вас. А не возьмете, я ее выброшу.
        - Ну хорошо… Раз вы настаиваете… Только просто так я ее не возьму. Давайте сходим в кафе, выпьем ситро, съедим пирожное, или не знаю, что там еще… мороженое, скажем.
        Девушка изучающе взглянула на Севастьянова. Открытое лицо профессора не предвещало ничего дурного.
        - Хорошо,- согласилась она.- Только когда?
        - Да хотя бы прямо сейчас. Улизнем с похорон…
        - Неудобно.
        - А чего тут такого? Мы засвидетельствовали свою скорбь. А ехать на кладбище… Стоять там возле могилы и наблюдать, как под траурную музыку закапывают нашего любимого Тимофея Ивановича… Извините, но, пожалуйста, без нас.
        Лена немного подумала, потом вновь взглянула на Севастьянова.
        - Ну что ж… Пожалуй, вы правы. Давайте уйдем. Только осторожно, чтобы никто не заметил.
        Вечером Севастьянов очистил письменный стол от накопившегося на нем хлама, подвинул поближе настольную лампу, уселся за него и, вооружившись сильной лупой, стал тщательно изучать подаренную Леной цацку. Ничего нового он не увидел. Надписи, которые переводятся как: «Вижу тебя насквозь» и «Исполнится». Маленькая дырочка, видимо, для того, чтобы талисман можно было носить на шее.
        Профессор таращился на свое новое приобретение, однако мысли его витали далеко. Он перебирал в памяти события сегодняшнего дня.
        Вот они в кафе. Лена попросила сливочного пломбира и стала уплетать его за обе щеки, профессор же ограничился стаканом сладкой газированной воды, до которой, нужно признаться, он был большой охотник, и почти с отеческим умилением наблюдал, как девушка наслаждается мороженым. Потом они пошли гулять. По дороге зашли в еще одно кафе, где кроме традиционного пломбира им принесли сухого венгерского вина.
        Лена все больше и больше нравилась профессору. Оказывается, она совсем недавно окончила филфак местного педагогического института, в котором преподавал профессор, и у них нашлось много общих знакомых. Они мило болтали, пока Севастьянов провожал ее домой, и условились встретиться завтра, поскольку этот день был субботой.

«А ведь она чертовски хороша»,- размышлял профессор. Подобная девушка всегда возникала в его мечтах, когда приходили мысли о женитьбе. Умна, красива… Плюс - высшее образование. Жениться бы на такой. Чем не подходящая партия?
        Вначале эта идея казалась Севастьянову нереальной. Но чем дальше он размышлял над ней, тем больше она нравилась ему. Он, конечно, не молод - почти сорок, а ей чуть больше двадцати. Но нужно же когда-нибудь обзаводиться семьей. У Лены как будто уже имеется ухажер. Тот самый Скоков. Да, Скоков… И монета принадлежала ему.
        Севастьянов поднял кругляш и, совсем как незабвенный Вова Пушкарев, облизнул его языком. Вкус самый обычный, металлический… Допустим, она все-таки немножко… э-э… волшебная. Что из этого следует? Как там писал знакомец отца Афанасия?..
        Кажется, так: «Талисман способен исполнять желания, но только низменные, идущие из самых глубин человеческого разума». До него он принадлежал уголовнику. А какие желания у уголовника? Именно низменные. А теперь талисман в надежных руках. Никаких криминальных мыслей у него не имеется. Талисман - просто забавная вещица с многовековой историей. Неужели ею действительно владел Жиль де Ре? Да! Синяя Борода - это звучит! И рука Синей Бороды точно так же касалась его, как теперь рука Севастьянова. Здорово! У Синей Бороды, кажется, было семь жен, а у него - ни одной. Ах, Лена, Лена… Возможно, она все же станет…
        Но дальше развивать свои матримониальные планы Севастьянов не стал, а отправился спать. В ту ночь ему снились встающие из гробов мертвецы, покойный старик Кобылин с торчащими изо рта вампирскими клыками, обнаженная Лена верхом на помеле.
        На следующий день Севастьянов направился в ювелирный магазин и, несколько стесняясь, приобрел серебряную цепочку. Дома он приделал к цепочке монету и надел ее на шею. С полчаса он вертелся перед зеркалом, то снимал, то надевал монету, наконец, почти успокоившись, оставил ее на шее и отправился на свидание. Девушка появилась через пять минут. Они опять посетили кафе, потом сходили в кино и, наконец, отправились гулять. Дорогой Севастьянов как бы невзначай поинтересовался Скоковым.
        - С ним все кончено,- с предельной откровенностью сообщила Лена.- Он оказался мерзавцем и бандитом. Такие типы не поддаются исправлению.
        - И где он сейчас?- поинтересовался профессор.
        - А черт его знает!- с неожиданной для столь утонченной натуры грубостью ответила девушка и почему-то потрясла в воздухе левой рукой, на запястье которой поблескивали золотые часики.
        Обрадованный тем обстоятельством, что вопрос с соперником как будто решен и путь вперед открыт, Севастьянов перешел в наступление. Однажды он набрался храбрости и пригласил Лену к себе домой. Девушка охотно приняла приглашение и посетила небольшую, но уютную квартирку профессора. Тут-то Севастьянов и раскрыл свои планы. Нет, конечно же, как и подобает советскому ученому, он не стал действовать грубо и нахально. Профессор показал девушке обе комнаты и кухню, извинился за холостяцкий беспорядок, предложил чаю с пирожными, а потом завел несколько неопределенный, но весьма бойкий разговор о своих планах на жизнь. Вначале он посетовал на неустроенность быта и отсутствие женской ласки, потом стал расписывать собственные перспективы в отношении карьеры, которая, как он подчеркнул, пока складывается весьма неплохо. Наконец он поинтересовался панами Лены на будущее. Узнав, что особых перспектив в библиотеке не наблюдается, он заметил, что столь умная и привлекательная девушка могла бы рассчитывать на значительно большее, чем переставлять книжки на полках. Он мог бы посодействовать переходу Лены на работу в
педагогический институт, скажем на кафедру советской литературы, и дальнейшему поступлению в аспирантуру. Девушка пришла в восторг.
        - А как у вас обстоит дело в устройстве личной жизни?- «неожиданно» сменил тему Севастьянов.
        - Что вы имеете в виду?- потупила глаза Лена.
        - Я говорю о замужестве.
        - У меня нет подходящих кандидатур,- скромно сообщила девушка.
        - Тогда позвольте предложить вам мою руку и сердце,- набравшись храбрости, церемонно заявил профессор.- Я, конечно, не особенно молод, но еще вполне гожусь в мужья. До сей поры женат не был, долгов не имею… Что еще можно сказать? Буду любить вас… тебя всю жизнь!
        На щеках Лены проступил легкий румянец. Глаза заблестели.
        - Я согласна,- произнесла она после минутного колебания.
        Вскоре Севастьянов познакомился с родителями невесты. Он произвел на них впечатление своей солидностью и обстоятельностью. К тому же у Севастьянова имелись достаточно устойчивое положение и определенная известность, что тоже не могло не впечатлять. А то обстоятельство, что он был несколько старше своей избранницы, никого не смущало. Главное, что они любили друг друга. Свадьба была назначена на сентябрь.
        Все эти матримониальные мероприятия не смогли, однако, отвлечь Сергея Александровича от общественных дел. Напротив, они, казалось, вдохнули новую, живительную струю в творчество нашего героя. Писать он стал больше и острее. И не только в местные газеты. Словно отлитые из свинца строки, принадлежавшие перу Севастьянова, стали появляться и в столичных журналах. В той же «Науке и религии», в «Атеистическом вестнике» и даже в «Крокодиле». Тематика материалов, как, наверное, уже догадался читатель, была все та же: разоблачение мнимых чудес и бичевание невежества, еще присутствовавшего в глубинных пластах отдельных слоев населения.
        Нужно отметить, работа над статьями на антирелигиозную тематику доставляла Севастьянову подлинное удовольствие. Занимаясь ими, он, без преувеличения, отдыхал душой. Профессор чувствовал: настоящее его призвание вовсе не преподавание, а именно журналистика. Причем журналистика не описательная, а именно разоблачительная, клеймящая недостатки, которые еще бытуют в нашем обществе.
        Однажды, дело было в конце августа, в квартире Севастьянова раздался телефонный звонок. Услышав на другом конце провода знакомый голос, профессор несколько напрягся. Беспокоил отец Афанасий. Он приглашал Севастьянова на крестины, поскольку у него родился сын.
        - На крестинах быть не могу,- твердо ответствовал Сергей Александрович.- А вот если вы не против увидеться со мной, буду очень рад,- решил он одним разом расставить все точки над «i».
        Отец Афанасий охотно согласился и сообщил: приедет немедленно. Минут через пятнадцать под окнами Севастьянова протяжно скрипнули тормоза «Победы», а еще через две забренчал дверной звонок. На пороге стоял молодой священник. На этот раз он был облачен в темно-коричневую рясу. На груди сиял серебряный крест, а волнистые кудри были рассыпаны по плечам.
        - Поздравляю с прибавлением в вашем семействе!- после обоюдных приветствий воскликнул Севастьянов.
        - А вы, как я слышал, тоже решили обзавестись половиной?- спросил отец Афанасий, проходя в комнату.
        - Непременно. Скоро распишемся.
        - Кто же ваша избранница?
        - Я вам про нее, по-моему, как-то рассказывал. Некая Елена Смирнова. Она еще помогла перевести надписи на монете.
        - Подружка этого уголовника Скока?
        - Бывшая, подчеркиваю - бывшая…
        - А что стало с ним самим?
        - Неизвестно. Исчез куда-то.
        - А его не задержали?
        - Не знаю,- равнодушно промолвил Севастьянов, давая понять, что разговор про Скокова ему неприятен.- Вы садитесь, батюшка. Чайку?
        - Не откажусь. Так что все-таки стало с той монетой? Где она?
        Вопрос не застал Севастьянова врасплох. Он давно подготовился к нему.
        - Извините, святой отец, этот вопрос покрыт мраком неизвестности. Очевидно, исчезла вместе со Скоковым.
        - Но ведь вы сообщили милиции о ваших подозрениях в отношении Скокова? То есть о предположении, что это именно он ограбил кассиршу швейной фабрики.
        - Ничего я не сообщал. Я просто позвонил Тимофею Ивановичу Кобылину, ныне покойному, и рассказал ему о своих подозрениях. А вот сообщил ли Кобылин куда следует, о том я не ведаю. Кобылин ведь умер.
        - Это я знаю. Знаю и то, что Скокова пыталась арестовать милиция. Он отстреливался… Потом землянка сгорела, а вместе с ней и Скоков. А вы разве не слышали?
        - Увы, нет.
        - Странно. По-моему, весь город об этом неделю гудел.
        - К сожалению, до меня не дошло. Я, видите ли, сейчас увлечен совсем другим. Кроме предстоящей женитьбы мои мысли занимает журналистика. Творю, понимаете ли… Разоблачаю мракобесие!
        - Наслышан. Значит, продолжаете в том же духе. А скажите, профессор, статейки эти, которые вы кропаете, вам спать не мешают?
        - С чего бы вдруг?
        - Совесть не мучает?
        - Почему вдруг меня должна мучить совесть?
        - Да потому, что статьи ваши людям жизнь портят. Вот взять хотя бы ту, недавнюю… Кажется, она называлась «Святой черт».
        - Была такая,- усмехнулся Севастьянов.
        - Но ведь в ней же все факты искажены или вообще поставлены с ног на голову. Отец Герасим вовсе не горький пьяница, как вы про него пишете. Ну, может быть, имел слабость, выпивал после службы стаканчик-другой кагора, но и только! А вы его обвиняете в беспробудном пьянстве, и не только в нем. Будто бы он еще и оргии с прихожанками устраивал.
        - Сатанинские игрища,- заметил Севастьянов.
        - Вот-вот… Игрища. По-вашему, он адепт черных сил?
        - Насчет темных сил не знаю. Я вообще не верю в их существование. Но что он в церкви, извиняюсь за выражение, блудил, в этом у меня нет сомнений.
        - В чем же его блуд заключается? В том, что он в храме генеральную уборку устроил и прихожанок к сему привлек? Какой может быть блуд, если ему под семьдесят!
        - Я сам читал показания женщин,- несколько повысил голос Севастьянов.- Заставлял в церкви юбки задирать, соблазнял их выпить вместе с ним, песни непристойные распевал…
        - Но ведь они же храм прибирали!
        - И на основании этого можно творить безобразия?- воскликнул профессор.
        - Не знаю, кто уж тут безобразия творит. На основании вашей статьи отца Герасима изгнали из прихода, и он едва руки на себя не наложил.
        - Но ведь не наложил же.
        - Хорошо. А статья про настоятеля Богоявленского храма отца Иова? Будто бы он растлил несовершеннолетнюю.
        - А разве не растлил?
        - Девушке - восемнадцать лет!
        - А когда он с ней развлекался, еще восемнадцати не было.
        - Но почему вы решили, что он ее растлил? Между прочим, отец Иов женился на ней.
        - Я ничего не выдумываю, а пишу исключительно на основании известных мне фактов.
        - А почему бы вам самому не повстречаться с отцом Иовом, потолковать с ним…
        - С какой стати?! Вполне достаточно предоставленных мне официальных документов.
        - Вот вы какой.
        - Да, такой. В отличие от вас, я не мракобес, не шарлатан, прикрывающий рясой собственную несостоятельность. Вы - молодой, здоровый парень. Как вам не стыдно дурачить темных, несчастных старух, обещая им царствие небесное?!
        - А не вы ли, Сергей Александрович, своими писульками дурачите народ? Не вы ли лишаете людей последней капли веры, оставшейся в душе? Вы много хуже тех воинствующих безбожников тридцатых годов, которые по глупости и неведению рушили храмы. Вы - умный, но абсолютно беспринципный человек. Прикажут вам, вы и пишете… всякую галиматью!
        Ах, как ненавидел Севастьянов в эту минуту молодого попика! Казалось, не существовало такой смерти, какой не предал бы его. В глубине души он понимал, отец Афанасий недалек от истины в своих обличениях, однако ни за что на свете он не признался бы даже самому себе в этом.
        - Довольно слов,- наконец вымолвил он.- Пора, как видно, нам расстаться.
        - Вы сами - исчадие ада!- в сердцах вскричал священник.
        Севастьянов криво улыбнулся:
        - Ну конечно, конечно… Я служу Князю Тьмы. Довольны признанием?! А теперь убирайтесь из моего дома! Святоша!
        На следующий день отец Афанасий, погрузив в «Победу» свое семейство, отправился домой. Шел нудный осенний дождик. За окнами машины мелькали желтеющие березы, деревеньки с мокрыми крышами изб, печальные в этот час перелески. «Победа» неслась по совершенно пустынному шоссе с весьма приличной скоростью. Вот она преодолела подъем и рванула вниз, разгоняясь все больше и больше.
        - Афоня, ты не быстро едешь?- спросила жена, сидевшая на заднем сиденье.
        - Сейчас притормозим,- сказал отец Афанасий и вдруг с ужасом осознал: тормоза не работают. Он попытался переключить скоростную передачу на более низкую. Рычаг заклинило. А «Победа» неслась все быстрее и быстрее.
        - Афоня!- закричала жена.- Что ты делаешь?!
        Впереди, насколько помнил отец Афанасий, был крутой поворот. Он вцепился в руль, стараясь вписаться в вираж, однако это не удалось. Машину сбросило с шоссе, и она закувыркалась по полю, покрытому еще не сжатым овсом…
        notes
        Примечания

1
        Ego te intus et in cute novi (лат.).- Вижу тебя насквозь.

2
        Exequatur ( лат. ).- Пусть исполнится.

3
        См. роман А. Атеева «Псы Вавилона».

4
        Et cetera (лат.)- и так далее.

5
        Экзорцизм - изгнание злых духов из одержимого с помощью заклинаний и магических действий.

6
        Puer, cranium, penis ( лат .)- мальчик, череп, половой член.

7
        Маркиза - легкий, матерчатый навес.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к