Вся мощь Моонзунда Августин Ангелов
        Эсминцы и коса смерти #05
        Линейные корабли Германии продолжают свирепствовать на Балтике, поддерживая высадку немецкого десанта на Моонзунд. На этом фоне приключения Александра Лебедева, ветерана, попавшего в собственное прошлое и живущего вторую жизнь, продолжаются, он готовит к атаке отряд катеров волнового управления.
        Вся мощь Моонзунда
        Пролог
        «Основная мощь Моонзунда заключалась в стационарных батареях. Они делали прочной оборону на каждом рубеже». Адмирал флота СССР Николай Герасимович Кузнецов. «Курсом к победе».
        
        Итоги морского сражения при Ханко не принесли командованию Краснознаменного Балтийского флота особой радости. Стало поняло, что немецкая эскадра на Балтике, имеющая в своем составе два новейших линейных корабля, обладает очень значительным преимуществом. Эти мощные корабли, которые недавно выдвинула Германия на Балтийский театр военных действий, создавали очень серьезную угрозу. Если в самом начале войны советские военно-морские силы на Балтике даже имели преимущество по количеству и качеству кораблей, то после того, как гросс-адмирал Редер сформировал эскадру главных сил, положение кардинально изменилось. И теперь общая картина противостояния на море показывала, что боевая мощь главной эскадры немецкого флота значительно превосходит возможности КБФ СССР.
        Против старых советских линкоров-дредноутов «Марат» и «Октябрьская революция» главнокомандующий немецким флотом выставил свои «Тирпиц» и «Шарнхорст». К тому же, разведка КБФ сообщала, что на помощь к линейным кораблям идет новейший тяжелый крейсер «Принц Евгений». И это в то время, когда советский военно-морской флот на Балтике оказался ослабленным. Ведь в битве при Ханко погибли крейсер «Максим Горький» и лидер эсминцев «Ленинград». И опасность, исходящую от немецкой эскадры, пока не удавалось парировать не только стратегически, но и на тактическом уровне. Ни активизацией политической работы, ни бравыми лозунгами, ни бесконечными совещаниями комсостава исправить положение не представлялось возможным. Да и оперативное искусство многих морских командиров оставалось под большим вопросом. Положение усугублялось еще и гибелью в битве при Ханко опытного контр-адмирала Дрозда. И теперь в штабе флота лихорадочно искали ему замену.
        Немецкая эскадра на Балтике, усиленная новейшими кораблями, казалась настолько сильнее советского Балтфлота, что надеяться на победу в открытом морском сражении главных сил больше не приходилось. Никакое умелое маневрирование не могло уравнять боевые качества старых линкоров дредноутного типа, недостаточно бронированных и очень медленных в сравнении с новыми линейными кораблями Германии. Прямое столкновение эскадр главных сил на Балтийском море теперь сулило для советского КБФ лишь разгром. Это мнение возобладало после боя у Ханко, когда советские корабли не смогли даже приблизиться к линкорам противника. Сложившееся соотношение сил заставляло советское военно-морское руководство срочно возвращаться к старой концепции, применяемой русским флотом еще в Первую мировую войну, к обороне на минных позициях при поддержке береговой артиллерии.
        Но, военным советом флота предлагалось и нечто новое. Предполагалось сочетание оборонительных действий с атаками на противника быстроходными и малыми корабельными группами. Основные надежды советские адмиралы теперь возлагали на активные действия эсминцев и катеров, а от подводных лодок по-прежнему ждали перерезания вражеских коммуникаций. Собирались применить против крупных кораблей неприятеля и новое оружие, торпедные катера-брандеры с волновым управлением. Между тем, флотская разведка докладывала, что вскоре немцы нанесут удар на Моонзунд. И береговая оборона архипелага готовилась принять бой.
        Глава 1
        После того, как советский десант сумел сходу взять Хельсинки, а Финляндия выбыла из войны, военная активность на севере этой страны еще продолжалась. Норвежская армия Германии не собиралась складывать оружие. Тем более, что к немецким силам там примкнули некоторые подразделения финских войск, которые сохранили верность Маннергейму. Несколько дивизий перешли на его сторону, несмотря на официальное объявление этого военачальника финским правительством, контролируемым из Москвы, врагом финского народа, милитаристом и предателем, продавшимся немцам. Но, разрозненные финские части, собранные Маннергеймом в Лапландии, не могли вести наступательные действия, а лишь пассивно оборонялись, испытывая немалые трудности со снабжением после того, как весь юг страны попал под советскую оккупацию. Войска РККА в Заполярье возле Мурманска, напротив, значительно усилились пополнениями с Карельского перешейка, из укрепрайонов которого, оставшихся в глубоком тылу, на фронт направили значительное пополнение. И не только в район Мурманска пошли подкрепления с освободившихся участков обороны, но и под Ригу, за которую
развернулась жестокая битва с наступающими немецкими войсками.
        К концу июля вермахт все еще порывался взять столицу советской Латвии, немцы заняли весь западный берег Даугавы, но войти в город до сих пор не сумели. А когда к уже потрепанным в боях подразделениям советской Дальневосточной армии, держащим там оборону, присоединились свежие дивизии, переброшенные из Карелии, продвижение вермахта на этом направлении на правом фланге и вовсе застопорилось. А советский флот до сих пор сдерживал немецкий штурм по приморскому левому флангу. Все мосты на подступах к Риге давно взорвали отступающие красноармейцы, и водные преграды тоже сильно мешали штурмовать город, каждый дом которого обороняющиеся за месяц превратили в настоящую крепость. К тому же, Краснознаменный Балтийский флот время от времени высаживал беспокоящие десанты в тылу у штурмующих.
        Рига сделалась мощным оборонительным бастионом на Даугаве, а все попытки обойти город южнее оказывались безрезультатными. Фронт встал по Даугаве и не двигался никуда уже целый месяц, а все попытки, предпринимаемые вермахтом для налаживания переправ и обретения плацдармов на противоположном речном берегу, каждый раз срывались красноармейцами. И немецкие потери на фронте под Ригой уже превышали потери на других участках линии боевого соприкосновения. Потому и возлагали немцы надежду на военно-морскую операцию против Моонзунда. Только взяв под свой контроль этот архипелаг, они могли надеяться одержать победу в битве за Ригу, чтобы, опрокинув оборону этого города ударом с моря, получить возможность наступать дальше в сторону Таллина.
        Александр Лебедев даже не думал, что Рига сумеет продержаться так долго. Но, он предполагал, что немцы попробуют завладеть городом любой ценой, пойдя на штурм Моонзунда, чтобы прорваться в Рижский залив. Тем более, что штурмовать Ригу по суше у вермахта получалось плохо. В прошлый раз, насколько помнил Александр, немцы взяли этот город быстрым натиском, практически с наскока, проведя войска по мостам, которые не успели взорвать части РККА при отступлении. Да и таких мощных подкреплений в тот раз к Риге никто не перебрасывал ни с Дальнего Востока, ни из Карелии. Теперь же, упиравшись в эти боевые порядки, которые Красная Армия сумела вовремя развернуть на пути оккупантов, немецкие войска получили на главном направлении удара группы армий «Север» тяжелый позиционный тупик.
        Внимательно следя за происходящими событиями с помощью информации, получаемой от отца и дяди, занимающих важные должности, Александр с радостью отмечал, что неудачи преследовали немецкие войска и на других фронтах. После выхода Финляндии из войны военная удача сопутствовала, скорее, Красной Армии, которая вела тяжелые, но вполне успешные оборонительные бои, изматывая противника и лишая вермахт наступательного потенциала. А каждый новый день сдерживания врага способствовал подвозу к передовой из глубины страны пополнений вооружениями, людьми, боеприпасами и техникой. Ведь в этот раз немецкий блицкриг советскому командованию удалось сильно притормозить, заранее зная все планы немецких ударов. И принятые меры привели к тому, что ни взять, ни даже окружить Минск вермахту до сих пор не удавалось. Бои на подступах к столице Белорусской ССР шли упорные. Несмотря на то, что враги уже прорвались к западным окраинам, красноармейцы продолжали держаться и там, а городское ополчение подготовилось к уличным боям. Между Ригой и Минском немцы имели некоторые успехи, взяв Екабпилс и Даугавпилс, но развить
наступление дальше в оперативную глубину не получалось у вермахта и на том направлении.
        С Брестского выступа Красной Армии удалось благополучно отвести почти все части к Барановичам, где в десятых числах июля состоялось серьезное оборонительное сражение, после которого город все же сдали немцам, отведя войска на рубеж Оюцевичи - Новая веска - Городея - Несвиж, а оттуда к концу июля отошли на Столбцы, укрепившись по реке Неман. Но там красноармейцы пока держались достаточно крепко. Южнее Слуцк и Любань удержать не удалось, встречное танковое сражение советские механизированные корпуса проиграли и на этот раз. Они нанесли противнику больше потерь, но все равно сдали Луцк, Дубно и Ровно, после чего бои сместились восточнее. Но фронт пока удержался по линии Бобруйск - Мозырь - Овуч - Коростень - Житомир - Бердичев - Винница - Могилев-Подольский. Дальше на юг до самого Днестровского Лимана фронт встал по Днестру. А 11-я армия вермахта и 4-я армия Румынии потерпели поражение на этом речном рубеже. При попытке прорвать оборону РККА они истратили весь свой наступательный пыл, понеся тяжелые потери и не добившись продвижения.
        В целом, несмотря на поражение в пограничном сражении, итогом которого к концу июля стала потеря Советским Союзом Литвы, большой части Латвии, половины Белоруссии, всей Молдавии и трети Украины, Красная Армия не потерпела тотального разгрома, сохраняя боеспособность на подготовленных оборонительных рубежах, куда красноармейцы и отступали достаточно планомерно, почти не попадая в котлы, зато изматывая врага разменами территории на жизни оккупантов. В результате наступающий вермахт нес гораздо более серьезные потери, чем в прошлый раз, который Лебедев прекрасно помнил. Самого Александра даже удивлял тот факт, что его память о прошлой жизни полностью сохранилась, несмотря на странный перенос сознания после смерти снова в собственную молодость. Тем не менее, он успешно научился за это время существовать, будучи снова молодым, но сохраняя, при этом, все знания и опыт самого себя старого.
        И эти знания, принесенные из будущего, очень помогали ему изменять реальность вокруг себя в лучшую сторону для блага собственной страны. Его очень радовало, что не только сумел передать важную информацию на самый верх через родственные связи, но и сам уже поучаствовал в событиях на переднем крае боевого соприкосновения с врагами. Рана, полученная во время десантной операции, к концу июля затянулась и больше не требовала никаких перевязок. Хотя шрам, образовавшийся в месте попадания вражеской пули, еще немного побаливал и временами сильно чесался. Но, жить и служить дальше Александру это никак не мешало.
        Его новое назначение позволяло даже поначалу видеться с семьей, но к концу июля все катера волнового управления, которые имели ход, решено было перевести в новую базу, выстроенную неподалеку от Таллина. А уже оттуда планировалось перегнать их на Моонзунд, собрав ударную эскадру москитного флота, которую можно было бы задействовать против немецких военных кораблей. А в том, что Германия планирует захватить архипелаг, сомнений ни у кого в руководстве Краснознаменного Балтийского флота даже не возникало.

* * *
        Несмотря на все меры, принятые люфтваффе и ПВО Третьего Рейха, советские самолеты дальней авиации по-прежнему нервировали немецкое руководство, регулярно вылетая с аэродромов Моонзунда для бомбардировок целей на территории Германии. Аэродромы Кагул и Пушкин, расположенные на архипелаге, позволяли принимать и обслуживать тяжелые самолеты ДБ-3, ТБ-7 и Ер-2. Несмотря на то, что 412-й и 420-й полки дальней авиации ВВС СССР все время несли потери, они постоянно пополнялись новыми бомбардировщиками и экипажами, упорно организовывая полеты на бомбежку каждую ночь. И русские самолеты сбрасывали на немецкую территорию тысячи килограммов взрывчатки, безжалостно убивая спящих бюргеров вместе с их детьми и разрушая заводы, фабрики мосты и железнодорожные станции. К тому же, у русских имелись на островах Моонзунда и истребители, пытавшиеся прикрывать свои бомбардировщики от атак немецких самолетов. А Геринг никак не мог справиться с этой угрозой.
        Столь наглые действия авиации русских заставляли Гитлера ежедневно впадать в ярость. Свирепея с каждым днем, фюрер поначалу даже не мог и подумать, что пилоты большевиков способны на такие дерзкие вылазки. Он и в страшном сне не мог предвидеть, что немецкие города будут бомбить не английские, а советские самолеты! Ведь фюрер искренне считал, что русские представляют собой недочеловеков, которые не способны на подобные действия. А теперь русские пилоты демонстрировали всему миру, что способны, да еще как!
        Оборонные заводы и спальные районы Берлина каждую ночь горели от русских бомб. Это был настоящий кошмар для жителей. Между тем, Геббельс по радио по-прежнему сообщал, что в небе над Берлином, якобы, летает высотная британская авиация. Но, когда ПВО сбивало некоторые бомбардировщики, и они падали на город, все берлинцы видели на обломках красные звезды. И люди понимали, чья авиация на самом деле наносит урон столице Германии. И это обстоятельство являлось страшным позором для лидера немецкой нации. Разгневанный Гитлер приказал оперативному командованию вермахта ускорить приготовления к десантной операции на Моонзунд. А гросс-адмиралу Эриху Редеру поставил боевую задачу немедленно обстрелять аэродромы на островах. Что и было сделано.
        «Тирпиц» и «Шарнхорст» попытались устроить артналет на архипелаг. Проведя неделю на базе в Готенхафене после похода на Ханко и пополнив боезапас, в середине июля эскадра кригсмарине вновь вышла в море и издалека попробовала обстрелять аэродром Кагул, с которого советские самолеты дальней авиации по-прежнему регулярно вылетали бомбить объекты на территории Германии. Но, первое нападение немецких линейных кораблей на острова Моонзунда завершилось так же внезапно, как и началось. Обстреляв на рассвете 14-го июля район аэродрома, эскадра не добилась существенных результатов, повредив осколками снарядов один бомбардировщик ДБ-3 и один ТБ-7.
        Осторожный гросс-адмирал Эрих Редер снова, как и в сражении при Ханко, не стал приближаться на расстояние, необходимое для уверенных попаданий, ограничившись демонстрацией военной мощи своего флота издалека. После этого обстрела, произведенного неожиданно для противника из-за линии горизонта, главные силы кригсмарине, едва лишь услышав залпы тяжелых береговых орудий, заговоривших в ответ, взяли курс на север и быстро ушли к Аландам. Объяснялась такая поспешность тем обстоятельством, что в тот момент немецкий флот готовил еще и новую операцию в северной части Балтийского моря, а обстрел аэродромов Моонзунда задумывался Редером, как отвлекающий маневр.
        Высаживать десант на сильно укрепленный архипелаг немцы еще не чувствовали в себе сил. Если моряки эскадры и считали себя вполне готовыми к этому мероприятию, то сухопутные части, которые предполагалось задействовать в штурме архипелага, еще не успели подготовиться к предстоящей операции «Беовульф» должным образом. Командование вермахта начинало разработку плана с использованием имеющихся на фронте сил. Но, упорная оборона Риги Красной Армией спутала планы и отвлекла почти все ресурсы группы армий «Север». Потери на этом участке фронта немецкие войска несли очень большие. И потому в планируемой операции собирались задействовать дополнительные воинские соединения, передислоцированные из оккупированной Франции, которые и предполагалось перебросить на паромах «Зибель» и на иных плавсредствах через Ирбенский пролив. К тому же, продуманная подготовка десантной операции требовала не только времени, но и тщательной разведки. А на архипелаге немецкая резидентура оказалась почти полностью вычищена сталинскими волкодавами из ГБ. Да и не все вопросы с авиационной поддержкой для штурмовых частей предстоящего
десанта еще удалось решить. Потому, несмотря на трудное положение вермахта под Ригой, десант на острова откладывался на начало августа.
        А пока Гитлер поставил Эриху Редеру задачу обеспечить помощь армии Маннергейма по морю в новых условиях, когда все южное побережье Финляндии вдоль Финского залива оккупировали русские. Более того, заняв портовый город Турку, части Красной Армии рвались по побережью Ботнического залива на север. Бои к середине месяца шли уже возле Пори. И новую основную линию снабжения морем из Германии для оставшихся финских союзников и немецких войск, поддерживающих Маннергейма, следовало наладить на северные финские порты Кеми, Оулу и Вааса. Потому немецкие военные корабли намеревались попытаться воспрепятствовать русскому наступлению с юга, со стороны Турку, в зону этих портов.
        На то время, которое отводилось для доработки в штабах плана высадки на Моонзунд, самая ближайшая боевая задача для кригсмарине ставилась не допустить прорыва русских к Ваасе и далее. Поэтому, ограничившись демонстрационным обстрелом Моонзунда на первый раз, линейные корабли «Тирпиц» и «Шарнхорст», сопровождаемые подоспевшим тяжелым крейсером «Принц Евгений» и эсминцами, выдвинулись к восточному побережью Ботнического залива, чтобы обстрелами из корабельных орудий попытаться сорвать дальнейшее наступление красных на север Финляндии вдоль моря.
        Гитлер собирался добиться того, чтобы русские не сокрушили Маннергейма окончательно и быстро, считая, что лучше иметь наполовину побежденного и униженного союзника на финском севере, чем совсем никакого. Тем более, что войск, присягнувших Маннергейму и его новому правительству Северной Суоми, оставалось еще достаточно, по крайней мере для обороны и отвлечения на себя сил Красной Армии. И если кригсмарине удастся наладить регулярное и относительно безопасное снабжение этих войск по морю, то Маннергейм при поддержке немцев еще имеет неплохие шансы держаться против русских хотя бы на оборонительных рубежах.
        Глава 2
        Моонзундский архипелаг, находящийся в стратегически важном месте Балтийского моря, всегда привлекал внимание мореплавателей. От времен викингов и до двадцатого века за эти острова шла борьба приморских государств. И не удивительно, ведь находится Моонзунд на пути в Рижский залив, да и в сторону Финского залива с архипелага легко можно перекрыть морское сообщение, располагая базами флота на этих островах и достаточно дальнобойными береговыми орудиями. Кто только не боролся за эти неприветливые берега! И пираты, и ливонские рыцари, и датчане, и скандинавы, и англичане, и немцы, и, разумеется, русские. Исторически на островах жили рыбаки-эсты. Но, чем больше завоеваний происходило, чем больше сменялось на островах завоевателей, тем меньше оставалось коренных жителей. А те, которые все равно оставались, несмотря ни на что, сохраняя верность своей родной земле, постепенно ассимилировались, разбавляя собственную кровь кровью чужеземцев.
        Когда Германия и Советский Союз схлестнулись в битве не на жизнь, а на смерть, на Моонзунде еще не забыли событий Первой Мировой, когда немецкая армада наседала на архипелаг, а русские отчаянно отбивались. Ведь к 1941-му году прошло с той поры всего лишь два с половиной десятка лет, что по меркам истории и вовсе значило немного. Все это происходило на памяти одного поколения. Здесь хорошо помнили прошлую войну, которую на архипелаге в полной мере ощутили все жители, хлебнув горя от разрушений и оккупации. И теперь новая война с Германией снова сотрясала небо над островами. Но, если поначалу лишь небо гудело самолетами, стреляли зенитки, завывали сирены воздушной тревоги, которым вторили сирены пикировщиков, да взрывались бомбы, сбрасываемые с немецких бомбардировщиков, то теперь опять, как и тогда, в годы прошлой войны, наставало время, когда начинали свой жестокий разговор тяжелые орудия.
        Помощник генерала Елисеева по технической части, майор Тимофей Григорьевич Широкин, мирно спал в своем домике в кровати с любимой женщиной, когда объявили тревогу. Он быстро оделся и пулей вылетел из старинной усадьбы, в которой квартировал неподалеку от штаба, расположенного в бывшем епископском замке. Но, штабные во главе с самим генералом Елисеевым, оказывается, уже перебрались в другое место, укрывшись в железобетонном командном бункере повышенной защищенности. Едва Широкин оказался в штабе, как ему оперативный дежурный сообщил, что тревога боевая, новейший радиолокатор, антенну которого по ночам поднимали повыше на специальном аэростате, обнаружил немецкую эскадру. Но, расстояние до нее еще не позволяло открывать огонь.
        Потому на артиллеристские батареи береговой обороны из штаба пока лишь передали приказ приготовиться к стрельбе по азимутам и дистанциям, указанным операторами радиолокационной станции. Расстояние, до вражеских кораблей, которое первоначально определили в полсотни километров, сокращалось с каждой минутой. Три крупных корабля подходили к архипелагу с северо-запада. Еще в темноте подняли гидросамолет. Но, рассвет уже начинался, едва самолет вылетел. Пилот при тусклом еще свете, едва появившемся с востока, разглядел на воде три крупных силуэта и успел передать по радио, что, похоже, то были линкор «Тирпиц», линейный крейсер «Шарнхорст» и еще один большой корабль, но поменьше двух первых, который летчик не смог точно опознать, но очертаниями он, вроде бы, походил на один из тяжелых крейсеров кригсмарине. Как только в лучах рассвета гидросамолет заметили немцы, так и сбили его. Неуклюжая летающая лодка не обладала достаточной маневренностью. А зенитное вооружение у крупных кораблей имелось отменное. И авиатор погиб, не сумев передать больше ни слова.
        Широкин помнил еще те битвы за Моонзунд, которые состоялись на архипелаге в годы сражений Империалистической войны. Тогда немецкие корабельные армады тоже штурмовали береговые бастионы. Потому он не пошел в укрытие, а поднялся на башню старого замка, с которой пытался разглядеть корабли в бинокль. Но попытка что-либо рассмотреть получилась тщетной по причине большого расстояния. Лишь вспышки выстрелов возле самого горизонта уловили окуляры оптики. И следом за этими вспышками до наблюдателя долетели и звуки выстрелов главных калибров. А через какие-то мгновения в районе аэропорта ввысь взметнулись мощные разрывы, рассыпаясь на десятки метров землей, вырванной из раненой поверхности взлетной полосы. Впрочем, первый залп, кроме грунтовой взлетки аэродрома, действительно ничего не задел. Склады, ангары и самолеты пока оставались целыми. Второй залп снес целую рощу зеленых насаждений, высаженную рядом с аэродромом ради маскировки. А вот третий залп лег гораздо ближе к самолетам. И в этот момент загрохотало не только вдали, но и вокруг. Подобно грому, ударили береговые батареи архипелага. Получив
ответные залпы из многих стволов дальнобойной артиллерии, вражеские корабли сделали еще несколько выстрелов и начали уходить мористее. В районе аэродрома что-то горело, но самолеты, стоящие в капонирах, немецкие комендоры поразить прямыми попаданиями не смогли. Правда, осколки все же задели и вывели из строя два бомбардировщика.
        Наблюдая за этим первым скоротечным боем морских и береговых артиллеристов, майор Широкин подумал, что вовремя укрепили оборону архипелага. Ведь основные работы, начатые после присоединения Эстонии к Советскому Союзу и интенсифицированные за полмесяца до новой войны с немцами решением штаба КБФ, утвержденным на самом верху, только что закончили. Широкин помнил, что очень много сделал для усиления обороны Моонзунда Евгений Лебедев, член военного совета Балтфлота. Он, как и сам Широкин, участвовал на Моонзунде в прошлой оборонительной эпопее, а потому знал все слабые места, согласовывая планы их усиления.
        А насыщать острова тяжелыми многотонными орудиями было совсем нелегко. Транспортировали такие стволы, установленные на железнодорожных транспортерах, с трудом. Для их размещения заливали бетоном специальные площадки, привлекая к работе многие тысячи заключенных. И до сих пор на архипелаге находились учреждения Главного Управления Лагерей и их охрана из НКВД, правда, по окончании основных работ, многих заключенных с островов эвакуировали. Но, благодаря их помощи, в короткий срок провернули огромные объемы работ. И комиссар флота даже лично прилетал пару раз с инспекцией. Вот только в последний раз прислал вместо себя своего сына Александра. Впрочем, Широкину этот парень понравился. Хоть и предупреждали, что имеет склонность к алкоголю, но явно не дурак, наоборот, майору молодой капитан-лейтенант показался толковым, вдумчивым и серьезным не по годам.
        Стоя на наблюдательном пункте и вглядываясь в простор архипелага, острова которого терялись в дали, Широкин предчувствовал, что артиллеристский обстрел с немецких кораблей, внезапно начавшийся на рассвете и быстро прекратившийся, лишь проба сил для вражеской эскадры, лишь обозначение собственного присутствия и господства на море. А настоящее столкновение с немецким флотом ждет Моонзунд впереди. Но, ждать осталось не слишком долго. И майор готовился, если надо, погибнуть в бою за острова, на которых когда-то начиналась его служба Отечеству. И не беда, что с тех пор Империя сменила вывеску на СССР, для беспартийного Широкина ничего особенного это не поменяло. Россия для него оставалась Россией, страной, где он родился, которой присягнул и честно служил многие годы. И теперь он, будучи человеком военным, мысленно готовил себя к новой битве.
        На этот раз, согласно новому проекту обороны Балтийского Особого Берегового Района (БОБР), укрепили противодесантную оборону не только со стороны Ирбенского пролива и со стороны открытого моря, но и со стороны берега Эстонии. Поставили дополнительные батареи на всякий случай. Но, несмотря на все приготовления и выстроенные новые километры железобетонных укреплений, Широкин знал, что запасенных на островах боеприпасов для длительной обороны все равно недостаточно. И долгое противостояние с немецкими тяжелыми кораблями архипелаг не выдержит по причине снарядного голода. Да и нужного числа личного состава, чтобы удерживать все береговые укрепления против многочисленного вражеского десанта тоже может не хватить. Хотя, вроде бы, оборона и выстроена теперь эшелонированной и с запасом прочности. Вот только не все оборонительные сооружения еще успели закончить.
        Еще раз мысленно сравнивая новую систему обороны с той, которая имелась на Моонзундском архипелаге в Империалистическую, Широкин приходил к выводу, что теперь береговые укрепления возводились более продуманно и защищались лучше. Гораздо больше внимания уделили предстоящей борьбе с вражеским десантом. Да и помимо усиления огневой мощи береговых батарей, значительно усилили и островную авиацию. К тому же, все силы, собранные на островах, после долгих споров в верхах, все-таки подчинили единому командованию, генералу Елисееву. И это единоначалие вместе с достаточно надежной связью должно было сильно упростить управление войсками в условиях боя.

* * *
        Тяжелый крейсер «Принц Евгений» значительно усилил немецкую эскадру после гибели легких крейсеров «Нюрнберга» и «Эмдена» в сражении при Ханко. Конечно, гросс-адмирал Эрих Редер отлично понимал, что один крейсер, хоть и тяжелый, вряд ли лучше двух легких. Да и сопоставлять его огневую мощь с двумя этими боевыми кораблями, досадно выбывшими из состава кригсмарине, было бы неправильно. Тем не менее, морякам вид еще одного хорошо бронированного и крупного корабля, вошедшего в состав эскадры, поднимал боевой дух, надломленный горечью потерь.
        Конечно, тяжелый крейсер уступал размерами не только «Тирпицу», но даже «Шарнхорсту». Тем не менее, он выглядел вполне достойно на их фоне, имея длину 207 метров и полное водоизмещение в 19000 тонн. Главный калибр не мог тягаться с линкором, но и восемь восьмидюймовых пушек являлись достаточным оружием, чтобы корабль мог постоять за себя, не спасовав перед неприятелем. Крейсер заказали еще в 1935-м году, заложили на верфи в Киле в 36-м, в 38-м спустили на воду, а приняли в состав кригсмарине в 40-м году, когда Вторая Мировая уже вовсю полыхала. Но, пока кораблю не слишком везло. В начале июля 1940-го, во время испытаний в него попали две британские бомбы, а в апреле 41-го, незадолго до похода в Атлантику вместе с «Бисмарком», он наскочил на донную мину. И это неудачное обстоятельство сдвинуло отправление в рейдерство на целый месяц из-за ремонта.
        В сущности, крейсер имел неплохую броню и сбалансированное вооружение для задач рейдерства. Помимо главного калибра, на корабли этой серии устанавливалась достаточная зенитная артиллерия, состоящая из двенадцати 105-мм орудий, из такого же числа 37-мм пушек и из десяти 20-мм зенитных автоматов. На крейсера этого типа ставили даже по четыре трехтрубных 533-мм торпедных аппарата. Но, противостоять на равных крейсер мог лишь кораблям подобного класса. В бою против любого линейного крейсера шансов у «Принца Евгения» не было. Несмотря на то, что назывался он тяжелым крейсером, броня тяжелые снаряды не держала. Максимальная толщина бронирования, кроме башен и боевой рубки, составляла всего 80 мм. Тем не менее, для рейдерства против торговых судов или слабо защищенных конвоев крейсер вполне подходил. Развивая скорость до 32-х узлов, он имел возможность удирать от превосходящих сил, что хорошо продемонстрировал, сбежав от английских кораблей, устроивших охоту на «Бисмарк». Вот только проблемы с котлами высокого давления очень напоминали те, что имелись и на других немецких кораблях с подобными
двигательными установками, которые отличались капризностью в эксплуатации и склонностью к перегреву. Отчего у судовых механиков и машинной команды всегда находилась работа по ремонту и обслуживанию энергетической установки.
        Название крейсеру дали в честь Евгения Савойского, принца и полководца Священной Римской империи, костяк которой составляли исторические немецкие земли. Этот принц прославился многочисленными победами, смелостью и решительностью, достойными благородного рыцаря. Вот только к флоту он никогда отношения не имел. А от корабля, названного в честь сухопутного героя, ожидать много доблести на море не следовало. Так, во всяком случае, судачили между собой моряки. Слухи относительно того, что новый крейсер ничем не смог помочь в бою линкору «Бисмарк», бросив его в гордом одиночестве на растерзание английской эскадры, упорно ползли по всему немецкому флоту. И экипажу нового корабля предстояло сильно постараться, чтобы перебить эти неприятные слухи каким-нибудь подвигом.
        Глядя на новый крейсер с мостика «Тирпица», Эрих Редер ловил себя на мысли, что хорошо понимал настроения моряков эскадры. Он знал, что все эти люди, прошедшие сквозь опасности войны на море, всегда обожают свой собственный корабль и ревностно относятся к другим кораблям, подозревая другие экипажи во всяких грехах. Лишь те люди, кто отдал много лет флоту и изведал все морские опасности в дальних походах, способны по настоящему ощутить профессиональную ревность. И сам он, как человек, прослуживший всю жизнь на флоте, прекрасно понимал моряков. Ведь никто, кроме таких ветеранов морской службы, как он сам, дослужившийся до столь высокого ранга, не мог в полной мере оценить все нюансы восприятия морской души. Но, в отличие от простых матросов, Редер обладал полной информацией и точно знал, что те, кто распространяет среди команд «Тирпица» и «Шарнхорста» слухи о бегстве «Принца Евгения» от англичан, неправы.
        Новый тяжелый крейсер сражался уже в первом своем походе. Его команда действовала слаженно, а комендоры даже попадали по вражеским кораблям. И пусть роль крейсера в бою в Датском проливе и была второстепенной, но его экипаж сражался самоотверженно. А это уже немало. Да и покойный адмирал Йохан Гюнтер Лютьенс не просто так отдал приказ крейсеру уходить от англичан на полном ходу. Ведь Лютьенс прекрасно понимал, что в бою с линкорами этот корабль никак не поможет, а, если он пойдет ко дну, пробитый тяжелыми снарядами линкорных главных калибров, то унесет с собой множество моряков, которые погибнут совершенно напрасно. И своим приказом крейсеру убегать Лютьенс спас много жизней. А «Бисмарк» погиб достойно, сражаясь с противником до конца. Присутствие рядом «Принца Евгения» могло лишь немного отсрочить гибель линкора, но не изменить ход морской битвы. Силы оказались слишком неравными. И Лютьенс предвидел это. Вот, если бы, в тот поход вместо «Принца Евгения» пошел «Тирпиц», то исход боя с англичанами мог быть иным.
        И Редер до сих пор винил себя, как командующего флотом, что не настоял в тот момент на необходимости дождаться боеготовности второго линкора прежде, чем начинать операцию «Учения на Рейне». Ведь по предварительным планам, в атаке на конвой англичан предполагалось использовать именно два линкора. Один из них связал бы боем охранение из кораблей Королевского флота. А второй в это время смог бы уничтожать транспорты. Но, первоначальную задумку операции приходилось менять на ходу по причине неготовности «Тирпица». Потому и пришлось посылать вместе с «Бисмарком» именно «Принц Евгений».
        Глава 3
        Начальник разведки Балтийского флота Игорь Добрынин не сидел без дела. Командование высоко оценило сведения, принесенные его племянником Александром Лебедевым из будущего и выданные самим Добрыниным за важнейшую разведывательную информацию. И теперь, воодушевленный поощрениями от руководства, получив гораздо больше полномочий и меньше проверок по линии госбезопасности, Добрынин взялся за дело всерьез, наладив агентуру на оккупированных территориях среди рыбаков. А под видом одной из рыбацких моторных шаланд в акватории, прилегающей к Восточной Пруссии, действовала группа засланных разведкой Балтфлота наблюдателей, уроженцев Литвы с коммунистической ориентацией, которые не столько ловили рыбу, сколько внимательно следили за морскими путями. Шаланды имели радиостанции и особую таблицу кодов в металлическом переплете, которую в момент опасности надлежало выбросить за борт.
        Но, немецкие сторожевики за пределами территориальных вод Всточной Пруссии пока появлялись редко, боясь углубляться в акваторию, примыкающую к недавно захваченным вермахтом территориям. Ведь там до сих пор свирепствовал красный флот. Совершали неожиданные рейды со стороны Моонзунда быстроходные торпедные катера. Каботажные транспорты атаковались русскими самолетами, а советские подлодки потопили уже не один корабль, пытавшийся перевозить грузы для немецкой армии в порт Либау.
        Рыбаки-разведчики первыми и заметили силуэт тяжелого крейсера, присоединившегося к немецкой эскадре. Уведя свою шаланду на достаточное расстояние от немецких кораблей, они передали короткую шифровку новым секретным шифром, который теперь использовала разведка Балтфлота. Еще одна подобная разведывательная рыбацкая лодка заметила немецкую эскадру чуть позже, подтвердив предыдущее сообщение. Сопоставив факты с теми, о которых знал Саша Лебедев, а работая в своем будущем в военно-морском архиве и интересуясь темой войны с Германией, он знал очень многое, методом исключения Добрынин вычислил, что немецкий тяжелый крейсер, который обнаружили рыбаки, именно «Принц Евгений». Другого и не могло быть. Однотипный «Адмирал Хиппер» находился на ремонте в порту Киля, и стоял в это время на верфи «Дойче Верке» полуразобранный.
        Сам Добрынин неплохо знал подобные крейсера, потому что ездил до войны в Германию в составе делегации, направленной руководством флота для изучения вопроса покупки крейсера «Лютцов», однотипного с «Адмиралом Хиппером» и с «Принцем Евгением». Был и еще один корабль этого типа, вступивший в строй в сентябре 1939-го с названием «Блюхер». Но, он отправился на дно уже в апреле 1940-го, расстрелянный с близкого расстояния одиннадцатидюймовыми береговыми орудиями и стационарными торпедными аппаратами в норвежском Осло-фьорде, недалеко от острова Северный Кахольм, во время высадки немецкого десанта в столице Норвегии.
        Всего же крейсеров этого типа у немцев насчитывалось пять. Из них три вступили в состав кригсмарине, а еще два оставались недостроенными. Помимо строящегося «Лютцова», Советский Союз перед войной собирался приобрести у Германии и строящийся «Зейдлиц», но немцы, которые уже готовились к нападению на СССР, отказали, пытаясь достраивать этот корабль уже в военное время. Но, как рассказал Саша Лебедев своему дяде, «Зейдлиц» так и не достроят, а внезапно поменяют планы и захотят переделать крейсер в авианосец. Чего тоже не сделают по причине нарастающего военного бремени. В конце концов, недостроенный корабль превратят в плавучий склад, а потом взорвут его в бухте Кенигсберга.
        Покупку «Лютцова» Советским Союзом сам Добрынин считал весьма сомнительной с точки зрения здравого смысла. Вот только он тогда занимал не столь значительную должность, чтобы как-то повлиять на окончательное решение. Но, руководство перед войной почему-то настолько уверилось в дружелюбии Германии по отношению к СССР, что, ради развития отношений между двумя странами, непременно хотело приобрести именно немецкий корабль подобного класса, вместо того, чтобы купить, например, аналогичный американский крейсер за те же деньги. Дело в том, что техническая часть тяжелых крейсеров типа «Адмирал Хиппер» была слишком сложной и не очень понятной для советских специалистов, а ее освоение требовало серьезной переподготовки.
        Дорогая аппаратура, в избытке примененная на подобных крейсерах, не отличалась надежностью, а ее поддержание в рабочем состоянии требовало постоянных усилий даже от педантичных немцев, которые аккуратно выполняли все необходимые технические регламенты. А русские механики всегда ценили в механизмах надежность и неприхотливость, чем оборудование немецких тяжелых крейсеров не отличалось. Силовая паротурбинная установка у военно-морских инженеров Германии, делавших ставку на увеличение мощности за счет котлов высокого давления, получилась слишком капризной, громоздкой и неэкономичной. Отчего дальность плавания экономичным ходом составляла всего 6800 морских миль против 16000 у предшественников «Хипперов», броненосных крейсеров типа «Дойчланд», которых еще называли «карманными линкорами» за одиннадцатидюймовые орудия главного калибра. К тому же, в отличие от «Дойчландов», на «Хипперах» не имелось запасных ходовых дизелей. И эксплуатация корабля типа «Адмирал Хиппер» на советском военно-морском флоте уже заранее предопределяла будущие проблемы. А экипаж для обслуживания всех корабельных систем
требовался просто огромный по численности. На этих тяжелых крейсерах служили по полторы тысячи человек, что было сопоставимо с личным составом команды линкора, но не крейсера.
        Да и боевые качества кораблей типа «Адмирал Хиппер» оставляли желать много лучшего. Возможно, как рейдер, применяемый против транспортных конвоев, защищаемых лишь эсминцами или иными легкими военными кораблями, немецкий тяжелый крейсер и был эффективен. Но, его применение в морских сражениях против крейсеров равного класса не имело особого смысла, потому что ничего выдающегося из систем вооружения на «Хипперы» не устанавливалось. Зенитное вооружение было обычным для подобных кораблей. Торпедными аппаратами, которых имелось по два трехтрубных с каждого борта, почти никогда не пользовались. А всего восемь орудий главного калибра, вместе с их не слишком удачным расположением, не позволяли вести плотный огонь с кормы или с носа корабля, что вынуждало в бою подворачивать, подставляя борт противнику ради выстрела полным залпом. Бронирование в 80 мм тоже выглядело недостаточным, гораздо хуже, чем, например, у однотипного французского «Алжира», имеющего броневой пояс до 120 мм. А тяжелые американские крейсера типа «Уичита» и вовсе оснащались бронепоясом до 152 мм. Объяснялось недостаточное бронирование
«Хипперов» экономией веса, который поглотила объемная аппаратура котельных. Ну, а живучесть немецких тяжелых крейсеров наглядно продемонстрировал утонувший «Блюхер».

* * *
        На следующий день после того, как произошел первый обстрел Моонзунда немецкой эскадрой, Игорь Добрынин встречался с племянником в одном из приморских кафе Таллина. К этому времени центральная часть города уже сильно пострадала от налетов немецкой авиации, но на берегу, ближе к порту, вроде бы ничего и не изменилось. Противовоздушную оборону этого района за последнее время сильно укрепили зенитной артиллерией, вывезенной из Ленинграда и прикрывающей до этого направление на Финляндию. Впрочем, после взятия Хельсинки и финской капитуляции потребность держать там столько стволов ПВО отпала. Вот и решили усилить оборону новой главной базы КБФ. Хотя мера эта и была запоздалой, потому что многие исторические здания старого города уже безвозвратно погибли от разрывов авиабомб и от пожаров, вызванных этими разрывами, но портовый район, к счастью, пока смогли уберечь.
        С небольшой террасы под летним навесом, где оба флотских командира в белых кителях, молодой и среднего возраста, сидели за столиком, открывался отличный вид на Таллинский залив. День выдался теплым и безветренным, даже жарким, и водная гладь раскинулась в штилевой неге, создавая ощущение безмятежности и покоя. Иллюзия мирной жизни заставляла забывать о том, что где-то на фронтах в этот момент погибают люди, а совсем не так далеко, под Ригой, происходит жестокое сражение, уносящее каждые сутки тысячи жизней. Сидя напротив дяди, Саша Лебедев позволил себе снять свою флотскую фуражку с кокардой-крабом, обтянутую белым летним чехлом, которая никак не спасала от июльской жары, лишь создавая на голове настоящий парник. Дядя Игорь тоже был без фуражки. Он положил свой головной убор на третий стул, стоящий пустым, в отличие от племянника, который держал свою фуражку у себя на коленях. Из скромности, наверное.
        - Ну, рассказывай, как у нас на этот раз оказался? - спросил дядя Игорь.
        То, что племянник позвонил с утра и сообщил, что находится в столице Эстонской ССР, явилось для Добрынина неожиданностью. Он знал из телефонного разговора с отцом Александра, что племянника после всех подвигов назначили командовать катерами в Кронштадт, но никак не думал через такой небольшой промежуток времени вновь увидеться с ним в Таллине.
        - А что рассказывать? В новую базу постепенно перебираемся. Катера передислоцируем сюда. Вот и прибыл я вместе с первыми катерами, - проговорил Саша, улыбнувшись.
        - Так ты теперь уже командиром целой катерной флотилии заделался, как я погляжу. Это же отлично. Значит, сможем видеться чаще, а я смогу узнать от тебя еще что-нибудь новенькое про наше настоящее и будущее. Ты же теперь для меня вроде оракула, который события предсказывать умеет, - в тон ему ответил родственник, тоже расплывшись в улыбке.
        Это место встречи предложил Добрынин. За время службы в Таллине, дядя Игорь уже успел довольно хорошо изучить город. И ему очень понравился вид с террасы небольшого кафе, как и вкусное мороженое, которое здесь подавали в хрустальных вазочках с серебряными ложечками. С удовольствием наворачивая холодную сладость, Александр произнес:
        - Да нет же, дядя, какой из меня оракул, в самом деле? Я же уже изложил на бумаге все, что я помнил об этой войне, когда заново начал жить здесь сам в себе после смерти там, в будущем. А сейчас, чем дальше, тем больше все развивается в иных направлениях. И куда приведут новые события, я не знаю. Не было в моем том прошлом такого, чтобы, например, Финляндия капитулировала, едва вступив в войну против СССР. Да и Ленинград в первый день войны никто тогда не бомбил. И «Тирпиц» с «Шарнхорстом» на Балтике не свирепствовали в это время, и Аландские острова немцы в этом году не оккупировали. К тому же, воюет теперь наша Красная Армия гораздо лучше. Даже летчики не сплоховали, не дали захватить немцам полное господство в воздухе. Вот все эти изменения и доказывают, что пророк из меня теперь совсем никудышный.
        - Да ладно тебе прибедняться, племяш. Лучше скажи, что думаешь о том, что немецкая эскадра Моонзунд обстреляла вчера на рассвете, - сказал дядя Игорь и рассказал подробности происшествия.
        Не забывая поедать мороженое, Саша высказал свое мнение:
        - Я думаю, что это пока всего лишь демонстрация силы, немцы пугают защитников архипелага. Раз ты говоришь, что близко они не подходили, да и сразу ушли, как только наши ответный огонь открыли.
        - А, может быть, оборону нашу прощупывают перед высадкой десанта? - предположил Добрынин.
        Александр возразил:
        - Нет, не думаю. Я знаю, что немцы пока еще не готовы к высадке десанта. В той истории, которую я помню, они вообще сначала не рискнули атаковать через Ирбенский пролив. А потом пересмотрели первоначальный план операции «Беовульф» и начали вторжение на Моонзунд с другой стороны, с берега Эстонии. И только после того, как продвинулись по суше и уже не только всю Эстонию захватили, а и кольцо блокады Ленинграда замкнули с юга, немцы смогли освободить с фронта достаточно сил, чтобы решиться на десантную операцию «Беовульф-2». А до того момента у них сил просто не хватало для такого серьезного мероприятия. Они же знают, что архипелаг нами хорошо укреплен. Разведка им, наверняка, сообщает, несмотря на все наши контрмеры. Так что не думаю я, что скоро стоит ждать вражеский десант на архипелаге.
        Дядя внимательно взглянул на племянника и проговорил:
        - А если немцы снимут войска откуда-нибудь из той же Франции? Может такое быть? Ведь Моонзунд сейчас у них словно кость в горле из-за наших бомбежек Берлина. Да и не только из-за этого. Под Ригой застрял их вермахт. Потому и могут, например, кригсмарине на помощь туда отправить. А для этого им надо сначала Ирбенский пролив взять.
        Лебедев пробормотал:
        - Ну, не знаю. Я же говорю, что оракул из меня теперь плохой. Могу только предполагать, что все силы немцев сейчас связаны боями на длинном фронте. А насчет переброски войск из Франции знать не могу. Никогда углубленно не интересовался тем направлением немецких боевых действий. Даже не представляю, какие именно у них там резервы накоплены. Но, не думаю, что быстро сделают передислокацию, даже если сильно захотят, потому что все их перевозки сейчас на снабжение имеющихся войск завязаны. И вряд ли смогут что-то существенно поменять. Хотя, я ни в чем уже не уверен. Например, такую мощную эскадру на Балтике немцы тоже в тот раз не собирали. Да и наши в прошлый раз начали бомбить Берлин дальней авиацией с Моонзунда только с седьмого августа. Так что и планы немцев, конечно, могут из-за всего этого поменяться. Тем более, что и Рига пока уверенно держится, а я помню, что ее сдали уже тридцатого июня.
        Добрынин сказал, доедая мороженое:
        - Посмотрим, что немцы приготовят нам на этот раз. Хитрецы они известные. Да что мы все об этой войне разговариваем, в самом деле? Лучше расскажи мне, что будет с нашим флотом после победы.
        Саша и рад был сменить тему, но не знал даже, с чего начать. И он начал с текущего момента.
        - Не знаю, опять же, что теперь в точности получится с флотом, но там, в той жизни, которую я прожил, боеспособный океанский флот Советский Союз построил уже к шестидесятым годам. Благодаря победе в войне, СССР получил немецкие технологии и немецкое оборудование. Что и позволило почти сразу начать строительство очень серьезного флота. Но, линкоры, заложенные до войны, достраивать не стали. Посчитали их бесперспективными. Зато строили другие корабли под новые задачи. У нас же там сразу после победы над Германией Холодная война началась с Америкой, Англией и их союзниками, с Северо-Атлантическим альянсом НАТО, куда вся Западная Европа вошла.
        А мы могли рассчитывать лишь на себя, потому что в наших союзниках оказались страны Восточной Европы, наиболее пострадавшие от войны. И от этих союзников толку для СССР было мало, наоборот, им еще и помогать восстанавливаться нужно было долгое время, отрывая ресурсы от своего собственного народа. Но, мы смогли, несмотря ни на что, построить замечательный флот. Создали атомные подводные лодки с ракетами, ударные ракетные крейсера, большие противолодочные корабли, отличные океанские эсминцы и даже тяжелые авианесущие корабли, оснащенные не только авиагруппами с реактивными самолетами, но и имеющие собственное мощное вооружение. Были еще и атомные крейсера типа «Орлан», которые получились даже мощнее линкоров. Да и обеспечение флота наладили, оборудованные базы создали не только на всех наших побережьях, но и в зарубежных странах, сделали системы сверхдальней связи и запустили космические группировки военных спутников. Вот такой был у нас морской щит социализма к восьмидесятым годам. Вот только весь этот социализм помножили на ноль предатели и попилили почти весь наш флот, распродав его на металл, -
поведал Александр с грустью и сожалением в голосе.
        Глава 4
        К середине июля красноармейцы, наступающие со стороны Ханко, вышли к устью реки Кокемяенйоки. Выбив неприятеля на берегу и заняв южную часть городка Пори, они дожидались подхода подкреплений, готовясь форсировать реку, на противоположном берегу которой окопался неприятель. Наступлением на север вдоль берега Ботнического залива командование РККА пыталось отсечь от снабжения финские войска, которые все еще сохраняли верность Маннергейму. Но, эти легкие пехотные финские полки, лишенные бронетехники, имеющие лишь полевые пушки небольших калибров с недостаточным количеством боеприпасов и растянутые жидкой линией вдоль северного речного берега, не должны были оказывать серьезного сопротивления наступающим с юга. Хотя, оборону по реке финны пока держали. И с ходу переправиться у русских не получалось. Хитрые финны заранее взорвали все мосты, установив пулеметы таким образом, чтобы простреливать все пространство реки в районе городка Пори. Да и обойти их пока у красноармейцев не получалось, потому что у наступающих тоже возникали проблемы со снабжением.
        Ведь далеко не все финское население отнеслось к оккупантам лояльно. Были и такие, которые стреляли в спину красноармейцам. К тому же, ставка Маннергейма много внимания уделяла засылке диверсантов в надежде поднять против красных настоящую партизанскую войну. И сотрудники НКВД, откомандированные на территорию Финляндии для наведения порядка, сбивались с ног, пытаясь пресекать подобные действия. Но, если на побережье Финского залива население еще хорошо помнило власть Российской Империи, относясь к русским довольно-таки нейтрально, то финский север, где всегда чувствовалось сильное влияние Швеции и Норвегии, никогда не отличался лояльностью к восточным соседям, считая, что все земли Карелии до Онежского озера исторически принадлежат Суоми и отторгнуты русскими совершенно незаконно.
        Потому образование новой страны Северная Суоми Маннергеймом не было пустым звуком. Финские области Лапландия, Остроботния, Кайнуу, Саво и Северная Карелия на полном серьезе собиралась воевать с финским югом, который лег под красную власть Советского Союза почти без сопротивления. Но, экономика финского севера никак не могла сравниться с экономикой юга страны, где и было сосредоточено основное производство, главные порты и запасы. Да и людских ресурсов на севере, конечно, имелось значительно меньше. Понимая все это, военное правительство Маннергейма рассчитывало исключительно на помощь Германии.
        Секретные переговоры с немцами, начавшиеся сразу после объявления независимости Северной Суоми от юга Финляндии, привели к договоренности, что сепаратист и правитель северного куска Финляндии Маннергейм будет отныне действовать исключительно в интересах Третьего Рейха, согласовывая все свои действия с немецкими представителями. За полную лояльность немцы пообещали ему остановить наступление красных на финские северные порты Ботнического залива с тем, чтобы после этого наладить регулярное снабжение по морю. Так и возникла срочная необходимость провести операцию силами кригсмарине, которую в штабе назвали «Меч Нибелунгов». Главные силы немецкой эскадры должны были подойти к Пори, нанести огневое поражение силам Красной Армии, скопившимся там для дальнейшего наступления, и, высадив небольшой десант, отбросить русских от города, оставив потом немецких десантников для усиления боевых порядков финских войск в этом районе.
        Пока гросс-адмирал Редер водил свою эскадру к Ханко и потом обстреливал Моонзунд ради отвлекающего маневра, на Аландские острова по относительно безопасному маршруту вдоль побережья Швеции из Германии прибывали транспорты со всем необходимым для предстоящей высадки возле Пори. И эскадра главных сил немецкого флота, прибыв после обстрела Моонзунда в Мариенхамн, не только пополнила собственные запасы, но и увела с собой пять транспортов с десантниками, на каждом из которых размещалось по роте солдат со всем необходимым вооружением и запасами на первое время. В сущности, Пори предполагалось атаковать всего одним штурмовым батальоном против стрелкового полка красных. Расчет делался на внезапность и мощную артиллеристскую подготовку, которую задумывалось произвести с помощью главных корабельных калибров. Сам Эрих Редер рассматривал операцию «Меч Нибелунгов», как маленькую репетицию большого десанта на Моонзунд. С той лишь разницей, что противодействия со стороны береговой обороны не ожидалось. К тому же, на Аландские острова уже успели перебросить эскадрилью двухмоторных бомбардировщиков Ю-88, которые
окажут поддержку десанту с воздуха.
        Гарнизон морской крепости Репосаари, прикрывающей устье реки Кокемяенйоки со стороны Ботнического залива двумя 203-мм орудиями Кане образца 1892 года, присягнул Маннергейму. И, несмотря на то, что сама крепость, состоящая из земляных валов, бревенчатых блиндажей, открытых траншей и пары наблюдательных башен в плане фортификации оставляла желать лучшего, русские пока не имели возможности взять этот остров, расположенный почти в трех десятках километров от центра городка Пори, хотя пытались угрожать крепости своими канонерскими лодками. Впрочем, перестрелка двух видавших виды русских канонерок с двумя старыми пушками не принесла попаданий ни той, ни другой стороне. А грузовой порт Мянтюлуото, который прикрывали орудия крепости вместе с главным фарватером, тоже все еще оставался в руках войск Северной Суоми.
        В самом городке Пори красные контролировали уже всю южную часть, которая была обширнее северной. И финским войскам Маннергейма, при отступлении на противоположный берег Кокемяенйоки, пришлось взорвать даже красивый железный мост постройки 1926-го года, расположенный в центре города. В сущности, красные захватили к 15 июля большую часть Пори и окрестностей. Заняв аэродром на юге от города, они рассчитывали получить возможность не только быстро перебрасывать подкрепления, но и передислоцировать свою штурмовую авиацию вплотную к новому фронту. Но, немецкий десант должен был помешать этим планам.
        На рассвете 16-го июля с наблюдательных башен Репосаари заметили немецкие корабли. Сам Эрих Редер ровно в пять утра вышел на мостик «Тирпица» и смотрел вперед по курсу, туда, где слева виднелись башенки крепости, а справа распростерлась гавань небольшого порта. И между этими двумя точками, между крепостью и грузовым портом, огражденный с обеих сторон волноломами, пролегал главный фарватер, ведущий в устье Кокемяенйоки и дальше к самому Пори. Шведы, которые когда-то основали этот городок, назвали его Бьернеборг, Медвежья Крепость, но финны переиначили название на свой манер.
        Жители Пори издавна занимались морской торговлей. Вот только фарватер, ведущий к самому городку, расположенному на несколько километров выше речного устья, не был глубоководным и рассчитывался только под баржи и маленькие суденышки. Потому обстреливать красных, засевших в городе, немецкой эскадре предстояло из акватории, примыкающей к грузовому порту, с расстояния почти в два десятка километров. А ближе подойти линейным кораблям и тяжелому крейсеру не позволяла осадка.
        В момент, когда немецкие корабли приближались к намеченной точке, красноармейцы как раз предприняли очередную атаку со стороны Пори на портовый полуостров Мянтюлуото, который протянулся на десять километров от самого устья Кокемяенйоки на северо-запад, имея ширину до пяти километров. Но, возле самого порта этот полуостров сужался в два раза. И на этом перешейке финны из армии Маннергейма пока держались на линии обороны, проходящей по самой границе портовых сооружений. В это время радист принес Редеру расшифрованную радиограмму о том, что связь со штабом финской войсковой группировки, действующей в районе Пори, установлена. Передали и условные сигналы готовности, согласованные с финнами заранее. А от крепости Репосаари на катере к «Тирпицу» даже прибыл от союзников лоцман, знающий все местные глубины и подводные камни.
        Буквально через пару минут доложили, что миноносцы охранения в нескольких милях южнее заметили те самые русские канонерки, которые, очевидно, снова направлялись для обстрела порта и крепости, даже не подозревая о появлении немецкой эскадры. Немецкие слабо вооруженные миноносцы отошли мористее, не став вступать в перестрелку, а лишь доложив об обнаружении неприятеля. Получив донесение, гросс-адмирал приказал уничтожить русские канонерские лодки «Принцу Евгению». Тяжелый крейсер развернулся к югу, и в районе острова Сяппи его наблюдатели обнаружили обе советских канонерки, выдвинувшиеся из шхер с юга от Ланкоори.

* * *
        Готовясь к войне с Советским Союзом, руководство кригсмарине поначалу не рассматривало применение морских диверсантов. Но, как только стало известно, что русские применили боевых водолазов в атаке на береговые батареи возле Хельсинки, гросс-адмирал Редер сразу отдал соответствующие распоряжения. Речи о водолазной диверсионной группе пока не шло, поскольку все понимали, что подобных боевых пловцов предстояло обучать долго и тщательно. Для начала в кригсмарине решили лишь сформировать диверсионно-разведывательную группу из добровольцев. Набрали ее из проверенных флотских унтер-офицеров, которые уже имели достаточно большой опыт службы на флоте, отличную военную подготовку и спортивные достижения, а также поучаствовали в боях на суше и не боялись встречи с противником лицом к лицу. Эрих Редер собирался применить этих добровольцев-диверсантов для доразведки новых советских батарей Моонзунда. Ведь ведомство Канариса до сих пор не предоставило флоту внятную информацию о последних изменениях системы береговых укреплений на архипелаге. И стопроцентно надеяться Редер мог только на своих собственных
разведчиков.
        Они высадились с подводной лодки ночью. Разведчики кригсмарине знали, что пляжи Моонзунда заминированы, а потому выбрали для высадки каменистое место, примыкающее к отвесным скалам. На море был почти полный штиль, и они смогли пройти к берегу на резиновых лодках между камней, торчащих из воды. Из надувных лодок спустили воздух и спрятали их под камнями вместе с веслами. А потом, используя альпинистское снаряжение, они без труда забрались наверх по растрескавшемуся базальту. Там диверсанты сразу наткнулись на недостроенный бетонный дот, за которым начинался лес. Убедившись, что никого нет, они двинулись дальше. К высадке именно в это место они и готовились. Агент немецкой разведки, действующий на архипелаге, сообщил, что с этой стороны острова Эзель строительные работы по возведению фортификаций у русских еще не закончены, да и в этом лесу можно прятаться совершенно спокойно, потому что его пока никто не прочесывает.
        Передвигаться собирались только ночами. А днем им предстояло скрываться. Их было семеро. Шестеро молодых сильных парней и один немолодой, но и нестарый, хотя и поседевший жилистый человек с волевым подбородком и холодным взглядом широко посаженных глаз стального цвета, командир группы обербоцман Макс Бауэр. Все шли молча и осторожно, стараясь не шуметь. Каждого из них выбирали тщательно. И любой из них умел выживать в лесу даже без ничего. А у них с собой имелось все необходимое для разведывательного похода. Они тащили на спинах рюкзаки с провиантом и снаряжением. Из оружия им выдали автоматы, пистолеты с глушителями, гранаты и ножи.
        Начальство посчитало, что никакого боевого значения разведгруппа не имела, следовательно, при опасности кто-то один должен был прикрывать, а остальным следовало пытаться убегать в разных направлениях. Попасть в плен они не имели права. При такой вероятности им предписывалось застрелиться, либо взрывать себя гранатой. У всех в группе оказалась общая черта: отсутствие близких родственников. Если кто-то из них умрет, то и плакать будет некому. Они знали, на что шли. Если вернутся, то каждому командование обещало офицерское звание и орден. Если погибнут, то им обещали воздать почести, как офицерам. А об офицерском звании они до этого задания могли лишь мечтать, потому что ни у кого из них не было достаточного образования. И каждый из них решил рискнуть ради взлета вверх по карьерной лестнице.
        Они продвигались сквозь лес, сверяясь с компасом и двумя картами, со старой эстонской, составленной до прихода на архипелаг красных, и с новой, дорисованной по донесениям немецких агентов и немного откорректированной авиаразведкой. Но, в точности ни та, ни другая разведывательные службы не сумели выяснить расположение новых батарей и линий обороны русских. Потому теперь и отправили их разведгруппу. И пока еще вокруг стояла ночь, лишь слегка разбавленная полосой рассвета на востоке, они шли вперед. Командир время от времени останавливался и смотрел на компас и карты, подсвечивая себе специальным слабым фонариком синего цвета, свет которого не был виден издалека. И все равно, он прикрывал это тусклый луч ладонью, когда делал пометки карандашом.
        Макс Бауэр знал этот архипелаг. Он был единственным из группы, кто принимал участие в немецком десанте на Моонзунд еще в Первую Мировую. Ветеран старался вести свою группу подальше от населенных пунктов, стараясь обходить поселения и не вылезать на дороги. Он высылал по сторонам двух парней в качестве дозорных, а сам прислушивался к любым звукам, своей настороженностью напоминая какого-то зверя. Приказы бойцам Макс отдавал шепотом или жестами, если освещенность позволяла. Перед высадкой их целую неделю тренировали ходить по лесу в темное время. И теперь они не испытывали никаких сложностей. Тем более, что высадку подгадали под прогноз метеорологов на ясное ночное небо со звездами и луной. К середине июля погода над Балтикой сделалась вполне летней и даже жаркой, так что и ночами ощущалась лишь приятная прохлада, а не обычный балтийский промозглый холод, что делало весь этот разведывательный поход пока вполне сносным для его участников. Комары, конечно, донимали, но мошкары в это время не летало, что уже радовало. А от комаров у них имелись мазь и сетки на лицо.
        Вскоре они увидели патрули на дорогах, но, поскольку на дороги они сами не выходили, то и патрули пока не замечали их. А если бы кто-то встретился в лесу на их пути, то его надлежало ликвидировать немедленно и бесшумно. Чтобы тот, кто наткнется на них, никому бы уже ничего не сообщил про лазутчиков. Ведь каждый из них прекрасно понимал, что находится на вражеской территории, а значит, все вокруг здесь враги, которых жалеть нельзя.
        Одного из красноармейцев, который отошел в лес по нужде с поста возле дороги, Максу Бауэру пришлось собственноручно прирезать, потому что он их заметил и собирался заорать. После чего диверсанты быстро закопали тело с помощью саперных лопаток, прикрыв дерном и закидав ветками, а затем покинули это место бегом, присыпав собственные следы специальным порошком, сбивающим со следа собак. Но, лая немцы так и не услышали. Решили, что, не видя трупа, красные, скорее всего, подумают, что их солдат просто дезертировал. А это означает, что прямо сразу поиски никто не начнет. Сначала доложат командиру, тот прикажет провести внутреннее расследование, а уже потом, убедившись, что подчиненные не врут, доложит в НКВД. Оттуда приедут, начнут расследование, а все это требует времени, которого диверсантам будет вполне достаточно, чтобы уйти подальше.
        К моменту, когда взошло солнце, начав новый яркий день середины лета, вся разведгруппа уже притаилась в намеченной точке на краю леса, откуда в бинокль, сидя под маскировочной сеткой, вытащенной из рюкзака, Макс наблюдал за взлетной полосой вражеского аэродрома, стараясь выявить и нанести на карту его систему ПВО. Еще двое из семерых затаились на некотором расстоянии и караулили, а остальные спали, замаскировав собственные лежбища среди кустов. Так диверсанты просидели день, маскируясь и чередуя сон с караулами и перекусами сухими галетами с тушенкой из консервных банок, запивая пищу простой водой из фляжек.
        Глава 5
        Командир тяжелого крейсера «Принц Евгений» Хельмут Бринкманн сразу совершил ошибку. Вместо того, чтобы немедленно открыть огонь по русским канонеркам, он приказал дать световой сигнал прожектором: «Приказываю застопорить ход, выключить радиостанцию, спустить флаг, сопротивление бесполезно». Капитан цур-зее надеялся, что русские просто сдадутся, а захват трофеев в виде двух канонерских лодок будет совсем не лишним. В ответ на эти требования с корабликов на крейсер просигналили: «подходите поближе». В бинокль было заметно, что они действительно останавливаются и, вроде бы, готовятся к спуску флага. Но, когда крейсер изменил курс в их сторону, русские передали в эфир какие-то шифровки и первыми открыли огонь по немецкому военному кораблю в тот момент, когда сочли дистанцию подходящей. Обе канонерки заняли позиции на мелководье, возле оконечности полуострова Ланкоори, куда тяжелый крейсер подойти не мог из-за своей осадки в семь метров.
        «Принцу Евгению» противостояли неплохо вооруженные для своего класса бронированные кораблики «Красная Звезда» и «Красное Знамя». И, хотя сравниться с немецким крейсером они никак не могли, но не побоялись принять бой. Все моряки в экипажах канонерок знали, что они выполняют важную боевую задачу по поддержке наступления сухопутных сил и прикрытию их со стороны моря. А командовал соединением капитан-лейтенант Анатолий Малевский, младший брат того самого Сергея Платоновича Малевского, командира эсминца «Яков Свердлов». И жизнь сложилась так, что младший брат всегда и во всем пытался подражать старшему, тоже став морским командиром. Еще и поэтому он никак не мог позволить себе отступить перед противником.
        Как только в половину шестого утра заметили вражеские корабли, сначала миноносцы, а потом и крейсер, командир отряда обратился к экипажу своей канонерской лодки «Красная Звезда» и приказал продублировать на вторую канонерку: «Товарищи! Всем приготовиться к бою. Покажем немцам, что такое доблесть моряков-балтийцев. Пусть и погибнем, но не сдадимся врагам! Как не сдались японцам крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец»! И мы не посрамим славу нашего флота!». Командование КБФ поставило командира соединения канонерок в известность, что Балтийский флот Германии занял Аландские острова. А потому немецкие корабли могут в любой момент попытаться атаковать оттуда. Так что готовность к такому развитию событий у экипажа была заранее.
        Вот только никто не предупреждал, что против двух советских канонерок может выйти с запада сразу вся немецкая эскадра, а прямо на них двинется тяжелый крейсер. Конечно, никаких шансов противостоять «Принцу Евгению» у этих двух суденышек не имелось, но их экипажи решили не сдаваться, пытаясь продать свои жизни подороже. Но, немецкий корабль поначалу не стрелял, а лишь требовал от них сдаваться. И Анатолий Малевский решился пойти на хитрость. Зная, что на большом расстоянии орудия канонерок не нанесут крейсеру вреда, он распорядился сделать вид, что обе канонерки сдаются, в расчете на то, что крейсер приблизится к ним. Так и произошло. Расчет капитана-лейтенанта оправдался.
        Бой начался на дистанции тридцати кабельтовых. Первый залп по канонеркам, произведенный из носовых башен «Антон» и «Бруно», не принес попаданий. И вскоре в воздухе над крейсером закружил гидросамолет «Арадо Ar-196», запущенный для корректировки огня. Снаряды ложились вблизи канонерских лодок, но не попадали в них точно. А разрывы от русских выстрелов уже ранили несколько моряков на борту «Принца Евгения». Броне тяжелого крейсера пушки канонерок вряд ли могли причинить существенный урон, но некоторые разрушения и ущерб они все-же наносили.
        Канонерские лодки «Красная Звезда» и «Красное Знамя» были хоть и небольшими военными кораблями, но заслуженными. Первая из них, построенная в 1905-м, первоначально носила название «Хивинец», а вторая, постройки 1897-го года, именовалась когда-то «Храбрый». И обе эти канонерки уже противостояли немцам в Первую мировую войну, защищая Моонзунд в составе Шхерного отряда. Обе канонерские лодки представляли собой небольшие броненосные корабли, предназначенные для береговой обороны.
        Каждая канонерка имела водоизмещение в полторы тысячи тонн, длину примерно в семьдесят метров и броню, толщина которой по бортам доходила до 127-мм. Вооружение после всех предвоенных модернизаций состояло из пяти 130-мм орудий с щитами, семи 37-мм зенитных пушек и нескольких пулеметов. Восемь котлов и две паровые машины обеспечивали скорость в 14 узлов. А количество моряков в команде канонерской лодки доходило до двухсот человек. И экипажи оказались совсем неплохо обучены. Десять пятидюймовых орудий главного калибра двух небольших кораблей били по немецкому крейсеру достаточно метко и с неплохой скорострельностью до восьми выстрелов в минуту.
        Горизонтальную наводку орудий главного калибра «Принца Евгения» осуществляли электромоторы, а в вертикальной плоскости стволы пушек перемещались электрогидравликой. Чтобы орудие зарядить, ему придавали угол возвышения в три градуса. И эта техническая необходимость сильно замедляла процесс перезарядки во время стрельбы. Ведь подъем и опускание тяжелого ствола 203-мм орудия требовали времени. Потому максимальная практическая скорострельность получилась до пяти выстрелов в минуту, а на больших дистанциях из-за существенного возвышения стволов она и вовсе падала до двух выстрелов.
        Когда артиллеристский наблюдатель с гидросамолета приступил к корректировке огня, начались попадания. На одной из канонерок разворотило корму, а на другой снаряды с крейсера попали в нос. Еще несколько снарядов прошили их корпуса, но, вопреки всем прогнозам, канонерки не тонули, упорно продолжая отстреливаться. Вскоре, когда гидросамолет подлетел поближе к суденышкам, то стало понятно, что они, получив критические пробоины, легли на грунт на ровном киле. Незначительная глубина в этом месте просто не позволяла поврежденным корабликам утонуть. А, поскольку их простые орудия не требовали никакого электропитания, экипаж вполне справлялся со стрельбой даже после затопления машинного отделения.
        Все эти обстоятельства выводили командира крейсера из себя. Он не ожидал такого упорства от русских. И тут Бринкманн совершил вторую ошибку. Попытавшись сманеврировать, чтобы развернуть свой крейсер бортом ради стрельбы не из двух башен главного калибра, а из четырех, он сходу посадил корабль носом на банку, не приняв во внимание опасные прибрежные мели. Массивный корабль так сильно уткнулся в камни, что стащить его обратно своим ходом не получалось. С этого момента неподвижный крейсер сделался прекрасной мишенью, по которой продолжали стрелять настырные русские комендоры с канонерок, несмотря на то, что оба суденышка уже горели.
        А третья ошибка командира крейсера Бринкманна оказалась совсем банальной. Перед походом он приказал начать покраску надстроек, пострадавших из-за налета английских самолетов. Во время стоянки в Мариенхамне эти работы продолжили. И бочки с краской боцманы до сих пор не убрали с палубы, поставив их вплотную к авиационному ангару, а один из русских снарядов поджог их. После очередного попадания краска вспыхнула и разлилась, отчего заднюю надстройку крейсера вскоре охватило пламя. К счастью для Брикманна, третий тяжелый крейсер в серии «Хипперов» немного отличался от других своих собратьев. Некоторые отсеки при строительстве «Принца Евгения» постарались расширить, чтобы избежать тесноты и скученности механизмов. Коснулось это нововведение не только внутренних помещений, где размещалось оборудование машинного отделения, но и надстроек. Ангар для гидросамолетов удлинили. И потому, когда рядом с ним начался пожар, это помешало быстрому распространению огня. Команда успела начать тушение до того, как пламя подобралось к авиационному топливу.
        После девятого залпа крейсера на русских канонерках не осталось живого места, но пара орудий оттуда все еще продолжали вести огонь по немецкому кораблю, несмотря на то, что «Принц Евгений» стрелял из всего, из чего мог. Вот только на мель он сел так неудачно, что стрелять всем бортом просто не был способен, не успев довернуть свой длинный корпус. И потому немецким комендорам приходилось вести огонь только с носа. Вскоре обе канонерки все-таки накрыли точными залпами. Не было у них своего крейсера «Варяга», который мог бы прикрыть огнем. И для канонерских лодок все было кончено.
        В результате вражеских попаданий и взрывов на обеих канонерских лодках погибли почти все краснофлотцы. Но, месть капитана-лейтенанта Малевского все же настигла немецкий крейсер, плотно сидящий носом на мели. Уже через полчаса его атаковали русские бомбардировщики. Несмотря на все попытки «Принца Евгения» глушить работу радиостанций русских канонерок, командование получило шифровку, переданную по распоряжению капитана-лейтенанта. И с аэродрома Ханко вылетела эскадра бомбардировщиков с грузом тяжелых бомб.
        Хотя советские летчики сбрасывали свои «гостинцы» с большой высоты, стараясь не попасть под залпы корабельных зениток, удача авиаторам на этот раз сопутствовала. Почти все бомбы попадали мимо крейсера, но одна из них поразила цель. Она попала в палубу с левого борта рядом с башней «Бруно», взорвавшись не сразу, а прежде пробив бронепалубу. Бомба разорвалась уже внизу, внутри корабля, в носовом генераторном отсеке, убив тридцать пять моряков и ранив еще больше, разворотив агрегаты и повредив обшивку днища, что привело к затоплению нескольких соседних носовых отсеков. Отчего тяжелый крейсер только плотнее сел на камни банки. Экипажу «Принца Евгения» еще повезло, что орудийный погреб второй башни главного калибра не сдетонировал.

* * *
        Майор Широкин как раз инспектировал недостроенные объекты на берегу с северо-западной стороны острова Эзель, когда ему доложили, что с одного из постов охранения ночью пропал красноармеец, рядовой Роман Сидоров. И не просто пропал, а был убит и закопан. Командир охранной роты сначала решил, что боец дезертировал. Но, когда днем тщательно прочесали лес, то нашли свежую неглубокую могилку, а в ней лежало тело парня, заколотого кинжалом, судя по характерной ране. Причем, убийца оборвал жизнь красноармейца с одного удара, попав клинком прямо в сердце. Человек, убивший парня, явно обладал силой и ловкостью. А также смелостью. Не каждый рискнет напасть с холодным оружием на красноармейца, вооруженного винтовкой.
        Судя по тому, что оружие осталось на месте, да и ничего вообще у покойного Сидорова не взяли, можно было предположить, что убийство совершено не из-за корыстных интересов. На место происшествия вызвали следователей НКВД. Попробовали пустить по следу служебных собак, но они след не взяли. Да и следов обуви не нашли. Похоже, убийца тщательно замел их за собой. А рядом проходил каменистый распадок, на котором и вовсе следы искать было бесполезно. Молодой следователь НКВД лейтенант Олег Беляев долго ковырялся и бродил вокруг места преступления, потратив пару часов, но ничего не нашел. Потом он спросил мнение Широкина:
        - Может у вас, товарищ майор, есть какие-нибудь соображения?
        Тимофей Григорьевич мрачно проговорил:
        - У меня нехорошее предчувствие, лейтенант. Конечно, объективных доказательств пока нет, но вполне возможно, что здесь действовали диверсанты. Немцы давно уже пытаются уточнить расположение наших новых объектов береговой обороны. Причем, убийство, как вы правильно предположили, товарищ Беляев, совершено бесстрашным человеком и довольно профессионально. А это свидетельствует о наличии определенной подготовки у убийцы. Вполне возможно, что немцы к нам забросили диверсионную команду. Тем более, что с одного из наших сторожевых кораблей под утро заметили подводную лодку, которая погружалась. Потому обязательно прочешите те береговые участки, где нами еще не установлены минные заграждения.
        - А почему вы уверены, что именно диверсанты, а не обычные разведчики? - спросил Беляев.
        - Непонятно мне, как убийца или группа убийц следы столь тщательно ликвидировали за собой, что и собаки их не находят. Ведь это же уметь надо. Потому я и считаю, что мы имеем тут дело именно с диверсантами, обладающими соответствующей подготовкой. И надо их побыстрее найти. Потому что, например, объектом диверсии может быть выбран аэродром нашей стратегической авиации, который как кость в горле у гитлеровцев. Может, они взорвать склад бомб или склад горючего собираются? Я не знаю, но чувствую, что враги проникли на территорию острова, - проговорил майор Широкин.
        - Да, убийство этого рядового не простое. Вряд ли кто-нибудь из сослуживцев зарезал парня. Характеризует его командир хорошо. Комсомольским активистом был. Стенгазету рисовал и политинформацию даже проводил, помогал замполиту в работе с личным составом. Так что бытовые мотивы почти исключаю. Но выясним, конечно, может он накануне все-таки с кем-нибудь поссорился? Сейчас мои сотрудники в казарме всех его сослуживцев опрашивают. Вот только откуда такой клинок убийца взял, не понимаю. Кинжал, вроде кортика. Но, чтобы точнее сказать, так это уже заключения эксперта дожидаться надо, а труп только что в морг отвезли. Не раньше вечера эксперт заключение даст, а время дорого, - сказал лейтенант НКВД.

* * *
        Тем временем, группа немецких разведчиков-диверсантов переждала день, отдыхая среди кустов и наблюдая за аэродромом, фиксируя взлеты, посадки и передвижение техники по летному полю, а также отмечая на карте все интересные объекты. Но, когда наступил вечер, они сразу двинулись дальше. Еще больше, чем аэродром, разведку кригсмарине интересовали орудия и ДОТы Моонзунда, а также коммуникации, расположение казарм и складов. Многое из разведанного ранее агентами Абвера им предстояло подтвердить или опровергнуть. Обербоцман пока проявлял себя опытным командиром, выбирая пути подальше от посторонних глаз. Да и все участники разведывательного похода двигались за ним следом уверенно и ловко. Они шли след в след друг за другом и по-прежнему не разговаривали, стараясь не привлекать к себе внимание. А чтобы сделать незаметными лица, обмазывали их специальной пастой, которая скрывала физиономии, делая их темно-серыми и совсем незаметными в ночи.
        Оружием все эти флотские унтер-офицеры умели владеть прекрасно, но все-таки они надеялись, что отстреливаться не придется. Все понимали, что обнаружение их группы русскими означает смерть. Голод разведчики утоляли по-прежнему сухим пайком, а в ночи на ходу иногда грызли галеты, заранее отложенные в карманы. Макс Бауэр чувствовал опасность. И потому он подгонял всех, тем более, что им на этот раз приходилось перемещаться и по открытым местам вдоль каких-то пустырей, где не рос лес. И это, наверное, была самая опасная часть пути. Среди деревьев передвигаться намного безопасней, чем на окраинах поселений, где в любую минуту могут залаять собаки, поднимая тревогу.
        Бауэр остановился. Он сверился с компасом и картой, поняв, что одна из новых мощных русских батарей должна уже быть где-то совсем близко. Вот только маскировка из зеленых насаждений и маскировочных сеток не давала ее рассмотреть, да и караулы там выставлены на пути. Вслушиваясь в ночь, Макс даже уловил звуки шагов охраны метрах в двадцати. Впереди за высокими кустами проходила дорожка, залитая бетоном, по которой бодро чеканили шаг часовые, вместо того, чтобы спокойно подремать в кустиках на посту. Обербоцман выждал, пока шаги красноармейцев удалились, и приказал осторожно выдвигаться, надеясь подобраться поближе и рассмотреть саму артиллеристскую батарею.
        Глава 6
        Прикрыть высадку десанта огнем, разметать боевые порядки красных возле порта и позиции внутри самого городка Пори для артиллеристов двух немецких линейных кораблей особого труда не составило. Главные калибры «Тирпица» и «Шарнхорста» целый час били по скоплениям русских войск, а гидросамолеты успешно корректировали огонь. Пока десантники высаживались с транспортов прямо на портовые пирсы Мянтюлуото, тяжелые пятнадцатидюймовые снаряды линкора и одиннадцатидюймовые снаряды линейного крейсера рвались в финском городке и его окрестностях, разнося в кирпичную крошку здания, уничтожая пушки, бронетехнику и личный состав, оставляя огромные воронки в местах попаданий и заставляя красноармейцев, еще не попавших под огонь корабельных орудий, оставлять позиции в панике. Но, стрельба кораблей была эффективной лишь до того момента, когда в небе появилась краснозвездная авиация. Истребители русских сразу сбили два корабельных гидросамолета-корректировщика. А еще один еле удрал, приводнившись возле линкора, под защитой его орудий ПВО.
        Лишившись корректировки огня, можно было продолжать стрельбу по площадям. Вот только гросс-адмирал Редер не желал попусту тратить снаряды и ресурс пушек. Ему совсем не хотелось вызвать преждевременный износ стволов главных калибров до того, как произойдет решающая битва за Моонзунд, уже намеченная штабом кригсмарине на начало августа. К тому же, существовал риск стать мишенями для советской авиации. Если слишком долго оставаться на месте, русские могут успеть перебросить немало самолетов для атаки на крупные немецкие корабли, лишенные возможности эффективно маневрировать на мелководье. Но, больше всего опасений у Эриха Редера вызывало состояние «Принца Евгения». Вот уж никак не думал гросс-адмирал, что результаты боя с двумя маленькими русскими канонерками для тяжелого крейсера будут такими печальными.
        Весь нос корабля оказался изрешечен попаданиями пятидюймовых снарядов и иссечен осколками. 130-мм снаряды советских канонерок не пробили цитадель тяжелого крейсера, защищенную крупповской цементированной броней толщиной в 80-мм, но нанесли серьезный ущерб гораздо менее защищенным надстройкам и носовой оконечности «Принца Евгения». От разрывов многие приборы и механизмы, расположенные на носу корабля, вышли из строя. Брашпильное помещение и носовой кубрик, прошитые снарядами канонерок, пострадали очень серьезно. В передней надстройке зияли дыры, а задняя и вовсе наполовину выгорела. Лишь в последний момент экипажу удалось спасти от огня самолетный ангар, иначе все могло быть еще ужаснее.
        Впрочем, Редеру в тот момент показалось, что хуже уже и некуда. Ведь, в добавок к последствиям боя с канонерками, в тяжелый крейсер, очень неудачно для него, угодила русская бомба, едва не вызвав взрыв погреба второй башни. И днище, поврежденное разрывом этой бомбы, дало в этом месте сильную течь. С распространением забортной воды по внутренностям корабля аварийные команды кое-как справились. Но, ради этого пришлось затопить соседние отсеки, включая погреб боепитания второй башни.
        Помимо всего прочего, взрыв бомбы внутри корабля привел не просто к разрушению электрогенераторов, но и к замыканию электропроводки, что создало еще один пожар и задымление в тесных нижних помещениях. При тушении пожаров на крейсере погибли трое моряков. Еще несколько человек получили ожоги и отравились продуктами горения. И это не считая тех, кто пострадал от попаданий снарядов и от взрыва бомбы. Слишком большое количество личного состава, размещенного в тесноте на «Принце Евгении», сразу дало негативные последствия. Из-за скученности убитых и раненых в экипаже тяжелого крейсера оказалось немало.
        Вдобавок ко всем несчастьям, капитан цур-зее Хельмут Бринкманн умудрился во время боя посадить свой тяжелый крейсер на мель. Он так неудачно сманеврировал, налетев на банку, что теперь четырем буксирам, посланным из порта финнами, не удалось сдвинуть корабль, нос которого, к тому же, принял больше тысячи тонн воды. Русские бомбардировщики снова атаковали, но не добились на этот раз попаданий, потеряв от зенитного огня две машины. За второй волной воздушной атаки могли последовать и следующие. Оставлять крейсер в неподвижном состоянии было никак нельзя. Но, портовые буксиры явно не справлялись.
        Потому оставалось лишь одно средство, попытаться сдернуть корабль с мели с помощью мощной силовой установки одного из линейных кораблей. Но, у «Шарнхорста» до сих пор имелись проблемы с котлами, отчего он даже не мог выдавать полный ход. А «Тирпицу» мешала слишком большая осадка. Линкор сидел в воде почти на десять метров. Тем не менее, Эрих Редер дал указание командиру «Тирпица» идти к крейсеру на помощь. И тут Карл Топп проявил весь свой особенный талант педантичного судоводителя, филигранно проведя огромный корабль самым малым ходом в узком фарватере. К счастью для Топпа, на мостике линкора рядом с ним и Редером стоял в этот момент опытный местный лоцман, который вовремя подсказывал глубины и корректировал курс, ориентируясь по едва торчащим из воды камням, разбросанным по акватории и известным только ему одному.
        И все равно, ближе чем на два кабельтова подойти к крейсеру линкор не смог из-за уменьшения глубины. Пришлось разматывать концы на большое расстояние. С линкора и с крейсера спустили на воду катера, которые тянули с противоположных сторон толстые канаты навстречу друг другу. Посередине между кораблями их закрепили один к другому. Но, все опасались, что буксирные концы попросту лопнут. Канаты натянулись, как струны, когда «Тирпиц» начал давать задний ход. Одновременно по сигналу задний ход давал и крейсер, а все четыре буксира толкали его, как могли. И все это происходило под бомбежкой, когда вокруг падали бомбы, а с кораблей били в небо зенитки.
        Наконец, усилия привели к результату. Тяжелый крейсер вздрогнул и сполз с мели назад, свободно закачавшись на воде. Все моряки на кораблях кригсмарине вздохнули с облегчением. Общими усилиями «Принц Евгений» удалось спасти от окончательной гибели, а немецкие десантники вместе с финнами к моменту завершения спасательной операции уже отбили у красноармейцев большую часть городка Пори. Так что боевую задачу можно было считать выполненной. Гросс-адмирал распорядился, и эскадра немедленно начала отход туда, откуда и выдвинулась, обратно к Аландам, курсом на Мариенхамн.

* * *
        Разведчики-диверсанты кригсмарине просочились мимо дозорных. Пробравшись поближе, осторожно подкравшись по кустам, они увидели перед собой бронированную башню. Луна и звезды достаточно освещали местность, чтобы разглядеть, что впереди на бетонной площадке посреди лесочка под маскировочной сетью спрятаны три длинные пушки. Раньше на Моонзунде подобных бронебашенных установок у русских не имелось.
        Вот только непонятно было, какого же калибра эти орудия. Издалека, в темноте, да еще и под маскировочной сеткой точно определить диаметр стволов не представлялось возможным. Тем не менее, к пункту на карте «неизвестная батарея» Макс Бауэр при свете своего синего фонарика написал карандашом дополнение: «Броневая башня с тремя стволами. Калибр, предположительно, не менее 203-мм». Он совсем немного ошибся. На самом деле группа вышла на новую бронебашенную батарею, сделанную на основе башни главного калибра для советских крейсеров типа «Киров».
        Такие бронебашни МК-3-180 оснащались тремя орудиями, каждое калибром 180-мм. При этом, угол максимального возвышения стволов позволял поражать цели на расстоянии в четыре десятка километров. А с облегченными снарядами для сверхдальней стрельбы, начальная скорость которых достигала почти 1300 метров в секунду, эти пушки добивали и на полсотни километров. Вот только рассеивание таких выстрелов было слишком велико. Поэтому облегченные снаряды почти не применяли, обычно ограничивая боекомплекты бронебойными и осколочно-фугасными, хотя к этим пушкам выпускались и полубронебойные снаряды, и даже снаряды с дистанционным подрывом. Имелись еще и специальные беспламенные заряды для того, чтобы не демаскировать позиции батареи при стрельбе в темное время суток. Эти новые стационарные бронебашенные установки, выпускаемые советской промышленностью с 1937-го года, оборудовались не только снарядными элеваторами, а и специальными вентилируемыми погребами боезапаса, где поддерживалась постоянная температура и имелись противопожарные системы.
        Вплотную к орудийной башне подойти разведчики кригсмарине не рискнули. Между ними и батареей имелось заграждение из колючей проволоки, а дальше проходила траншея, в которой явно кто-то находился и не спал, потому что оттуда слышались тихие голоса русских, несущих ночной дозор. А если в таком месте поднимут тревогу, то уйти не удастся. Бетонные ДОТы, которые Макс разглядел на флангах, срежут пулеметным огнем. Потому Бауэр дал команду осторожно пятиться назад. Снова дождались прохода часовых внешнего периметра по бетонной дорожке. И только потом группа покинула расположение батареи, опять углубившись в лес.
        Эзель обладал достаточно большой территорией, а населения на этом немаленьком острове, протянувшемся почти на сотню километров с запада на восток и чуть поменьше с севера на юг при береговой линии в тысячу триста километров, жило мало. Потому, несмотря на присутствие советских военных, к началу 1940-х там все еще на большей части острова сохранялись леса, а кое-где таились и совсем глухие уголки, имелись самые настоящие лесные чащи и даже лесничества. С учетом передвижения по таким местам и выбирался маршрут группы. Люди Макса Бауэра старались обходить немногочисленные деревни с распаханными полями и со старыми ветряными мельницами, которые в этих краях все еще попадались. На острове встречалось много журавлиных гнезд, потому местные часто называли свой остров не Эзель, а Куресааре, что по-эстонски означало «Журавлиный Остров».
        После обнаружения батареи диверсанты шли через чащу скрученных ветрами «пьяных деревьев», когда командир начал прислушиваться. Вскоре он замер, жестом приказав всем остальным рассредоточиться и затаиться. Просто обербоцман услышал шаги. Кто-то шел по лесу в их сторону сквозь ночь. Бауэр внимательно вслушивался, а слух у него всегда отличался остротой. Слушая чащу, через некоторое время Макс понял, что неизвестный идет один. Но, кто это? Может, очередной красноармеец в ночном дозоре? Но, как-то подозрительно идет, слишком тихо. Командир подал группе знак приготовиться. Он знал, что у одинокого незнакомца шансов уцелеть в схватке против них слишком мало. Даже если он сталинский волкодав. Они были стаей, против которой не выстоять одинокому хищнику.
        Лучше, конечно, не стрелять. А если стрелять, то тихо, воспользоваться пистолетом с глушителем. Вот только это оружие можно применять лишь в крайнем случае, потому что оно немецкое. По пулям экспертам сразу станет понятно, что в лесистой местности острова прячутся диверсанты. Потому стоит повременить. Им еще выдали обычные армейские автоматы. Но они произведут серьезный шум. Так что и это оружие пригодится лишь в положении загнанных в угол, когда придется открыто отстреливаться. А пока лучше всего воспользоваться обыкновенными морскими кортиками.
        Макс Бауэр уже приготовился к поединку с человеком, когда внезапно заметил тень справа. Ясная лунная ночь позволяла ему увидеть, что животное бросилось на крайнего бойца по имени Фриц. Сильное тело совершило высокий прыжок из-за кустов. Зеленые огоньки глаз вспыхнули на миг в темноте, и зверь сбил диверсанта с ног. Тот ударил кинжалом-кортиком, но было поздно. Клыки уже впились в шею. Камрады немедленно кинулись туда, напав на зверя сзади и за секунды истыкав все его тело кортиками. Но, Фрицу это не помогло. Он умирал, пытаясь зажать пальцами прокушенную артерию, из которой кровь била струей. Вскоре его не стало.
        Когда командир посветил синим фонариком, то выяснилось, что напала огромная рысь длиной почти полтора метра и около метра в холке. Никто из них даже не знал раньше, что где-то водятся подобные экземпляры. Во всяком случае, в Германии таких хищников точно давно уже извели. А вот на малонаселенном острове такой крупный хищный зверь сохранился каким-то чудом в глухом уголке леса. Как бы там ни было, а отряд потерял Фрица. Глупая и бесполезная смерть удручала всех остальных. Достав саперные лопатки, его быстро закопали, похоронили прямо там, раздев догола ради того, чтобы диверсанта в покойнике распознать не смогли, даже если его и найдут русские. Поделив между оставшимися вещи и оружие Фрица, они оттащили мертвую рысь подальше в кусты и двинулись дальше. Их осталось шестеро.
        - А мне все говорили, что рыси на людей не нападают, - проговорил самый молодой из оставшихся бойцов, боцманмат по имени Олаф.
        Ему ответил штабсбоцман, которого звали Рудольф:
        - Не знаю, кто такое тебе сказал, а у нас в Альпах брата моего деда рысь вот так и загрызла. Бешеные среди них попадаются.
        - Отставить разговоры! - шикнул на своих бойцов обербоцман.
        Макс Бауэр понимал, что нервы сейчас у всех взвинчены. Люди на пределе, они только что похоронили товарища. Но и допустить нарушение дисциплины в своей группе командир тоже не мог. Ведь до рассвета им предстояло преодолеть совсем немаленькое расстояние, чтобы выйти к следующей точке, интересующей командование кригсмарине.

* * *
        После встречи со своим дядей, Александр Лебедев вернулся на базу катеров волнового управления, размещенную на отдельной территории в пяти километрах к северо-востоку от старого города по берегу залива, в устье речки Пирита. Там недалеко располагался старинный монастырь Святой Бригитты, разрушенный еще в 1575-м году, когда шла Ливонская война. И, хотя основное здание представляло собой руины с парой уцелевших стен, находились местные богомолки, которые устраивали там время от времени богослужения, несмотря на советскую власть, установившуюся в Эстонии. Впрочем, новые власти за всем тщательно наблюдать не могли, потому социалистические нормы поведения, законы и партийные установки в новых советских республиках Прибалтики выполнялись далеко не повсеместно. И местные жители этим пользовались.
        В сущности, вокруг монастыря находилась деревенька Пирита, одно из пригородных местечек Таллина, где у зажиточных горожан имелись дачи. Поэтому, чтобы скрыть от посторонних глаз дислокацию секретных беспилотных катеров, краснофлотцы по приказу Лебедева строили вокруг высокий забор, загораживая недовольным дачникам вид на Таллинский залив. Местные возмущались этой стройкой, даже грозились куда-то там писать и жаловаться на действия краснофлотцев. Но, их стенания оставались без ответа по причине военного времени.
        Командный состав новой главной базы флота убедил партийный и советский аппарат столицы Эстонии, что секретность необходимо соблюсти хотя бы с помощью забора, раз уж никакой другой участок побережья возле Таллина под размещение базы катеров волнового управления не выделили. И, разумеется, Александр встречался с Игорем Добрыниным не только ради того, чтобы посидеть в кафе с красивым видом и покушать мороженое. Кроме пространных родственных разговоров, они обсуждали еще и меры по обеспечению секретности объекта. Организация охраны новой базы катеров оставляла желать много лучшего. А все эти недочеты приводили к тому, что любой вражеский шпион мог запросто заглянуть на территорию и обнаружить секретное оружие Краснознаменного Балтийского флота.
        Глава 7
        Когда война с Германией только началась, после первой же немецкой бомбежки Ленинграда штаб КБФ собрались переносить в здание бывшей Преображенской церкви на Аптекарском острове, расположенной на улице Профессора Попова. Фактически, штаб флота предполагалось перенести на территорию электротехнического института. Там под руководством начальника инженерной службы полковника Коновалова быстро построили подземный бункер, для дополнительной защиты которого применили даже броневые плиты. А флотским водолазам дали задание в кратчайшие сроки проложить по дну кабели связи. Вот только из-за того, что вскоре советский десант взял Хельсинки, и Финляндия вышла из войны, перестав представлять непосредственную угрозу для Ленинграда, вице-адмирал Трибуц принял решение в этот новый штаб пока не переезжать.
        Но, кое-какие службы на новое место все-таки успели перевести по запарке в первый момент, и теперь в главном штабе Краснознаменного Балтийского флота, который остался в итоге на старом месте, царила суета. Оказалось, что по ошибке запаковали в ящики и перевезли в новый штаб множество важных документов и нужных карт. Теперь приходилось прилагать дополнительные усилия, чтобы все найти и вернуть обратно. И штабные помощники сновали туда-сюда, сбивая ноги.
        А в самом штабе телефоны не умолкали сутки напролет. По линиям ВЧ, по телеграфам и по радиоканалам шел непрерывный обмен информацией с Москвой и со штабами на Балтике: с Таллином, с Кронштадтом, с Ораниенбаумом, с Ханко, с Хельсинки, с Выборгом, а также с Моонзундом. На связи постоянно находилась служба разведки флота, службы радиолокации и радиопеленгации, а также командные пункты ПВО и авиации. У КБФ имелось достаточно сложное и разбросанное территориально хозяйство. А это предполагало еще и четкую работу всех служб обеспечения. Ремонтники тоже не сидели без дела. На всех судоремонтных и судостроительных заводах, связанных с флотом, кипела работа в три смены. Корабелы спешно восстанавливали поврежденные корабли и достраивали новые, в том числе и тяжелый крейсер «Петропавловск».
        В последние дни главнокомандующий Балтфлотом Владимир Трибуц выглядел неважно, сделавшись нервным и раздражительным со времени недавней атаки немецкой эскадры на Ханко, обстрела Моонзунда, а теперь еще и нового нападения на части РККА, атакующие финнов Северной Суоми в городке Пори. Начальник штаба Юрий Пантелеев тоже казался сильно уставшим, что соответствовало действительности по причине бурной деятельности, которую он развил, непрерывно прорабатывая планы отражения возможных следующих атак со стороны немецкой эскадры главных сил. Что касается негласного председателя Военного совета флота комиссара Евгения Лебедева, то он и вовсе все последние дни спал прямо на службе в комнате отдыха.
        Все флотские руководители и их многочисленные помощники работали в штабе до поздней ночи. А утром оперативные дежурные докладывали начальству все то, что произошло за ночь. Факты, конечно, не радовали. Противник обстрелом тяжелых корабельных орудий и высадкой десанта сорвал наступление Красной Армии на север Ботнического залива, потопив обе канонерские лодки, которые должны были это наступление поддерживать с моря. И в штабе Краснознаменного Балтийского флота готовились к следующему столкновению с главными морскими силами Германии. Поскольку оба берега Финского залива теперь полностью контролировались не только советскими кораблями, но и советской береговой обороной, все части и соединения КБФ перебрасывались на запад, в сторону Ханко и Моонзунда.
        Многие в руководстве флота понимали, что главное морское сражение развернется где-то на тех рубежах, а в устье Финского залива, охраняемое с двух сторон достаточно мощными береговыми батареями и перегороженное минными заграждениями, противник не полезет, по крайней мере до тех пор, пока немцы возьмут Ригу. Но, Рига все еще крепко держалась и без помощи с моря взять город противнику было затруднительно. В этот раз в повестке совещания присутствовал вопрос и о новом командующем легкими силами. Срочно предстояло назначить флагмана вместо контр-адмирала Дрозда, погибшего с крейсером «Максим Горький». И все бы шло своим чередом. Вот только после происшествия с канонерками из Москвы в штаб КБФ Ставка внезапно откомандировала Климента Ворошилова. Ему поручили наведение порядка, и он, конечно, как только прилетел в Ленинград и добрался до главного штаба КБФ, так и разошелся не на шутку:
        - Вот скажите, товарищи, что вы тут в своем штабе сейчас разрабатываете, кроме оборонительных операций? У вас все, как я погляжу, про береговую оборону и про минные позиции. Какая-то мелкая возня получается. А где же планы военно-морских операций для уничтожения немецких линкоров? Сколько еще нам надо терпеть вылазки германской эскадры на Балтике? Товарищ Сталин просил передать, что он очень недоволен срывом нашего наступления на финский север.
        Вы же знали после Ханко о немецких силах на море, так почему не усилили наш флот в Ботническом заливе? Или думали, что две канонерки справятся с линейными кораблями? А где ваши подводники находились в это время, спрашивается? Почему подводными лодками не прикрыли фланг? Теперь Маннергейм получит время, чтобы укрепиться в северной части Финляндии, да еще и снабжение через северные порты Ботнического залива немцы для его войск наладят. Неужели сейчас нельзя предотвратить хотя бы эти планы снабжения? Необходимо перехватывать у врага инициативу, а не сидеть на месте. Или вы настолько боитесь немецких линкоров, что и высунуться поперек них неспособны? А где же тогда наши «Марат» и «Октябрьская революция»?
        Трибуц возразил:
        - Да, у нас имеются два линкора. По документам это так. Но, на самом деле, мы располагаем лишь двумя старыми дредноутами, пусть и немного модернизированными. Вот только следует учитывать, товарищ Ворошилов, что никакие модернизации не способны превратить эти наши устаревшие корабли в подобия новейших немецких линкоров. И посылать «Марат» и «Октябрьскую революцию» в открытый бой с немецкой эскадрой равносильно преступлению. И что по-вашему мы должны делать, если у нас кораблей, сопоставимых по классу с «Тирпицем» и «Шарнхорстом», просто нету? Посылать наших краснофлотцев на верную гибель? И, прошу заметить, что наш флот не отстаивается в базах, а воюет с первого дня войны. Что же касается подводных лодок, то они оказались слишком тихоходными для того, чтобы догонять немецкие корабли. А наши подводники исправно несут службу.
        Но, Ворошилов продолжал гнуть свою линию:
        - Имейте в виду, товарищи, что других кораблей у страны для вас нет. Потому надо использовать те, которые есть. А то у немцев может сложиться мнение, что мы никаких атакующих действий на море предпринимать и не собираемся. Во всяком случае, все последние активные действия противника на Балтике остались без ответа с нашей стороны. Мариенхамн немцы взяли без всяких последствий для себя. На Ханко они напали, и пусть даже результаты морского боя примерно равны по потерям, но мы в ответ на Готенхафен не ходили. Так ведь? Или вот Моонзунд они обстреляли, а мы - ничего, проглотили. А теперь наши канонерские лодки потоплены. И что вы разрабатываете в своем штабе? Опять оборону на минных позициях готовите, как в Империалистическую?
        - Товарищ Ворошилов, мы разрабатываем планы, исходя из ситуации. А она складывается не в нашу пользу. Столь мощных кораблей, как «Тирпиц» и «Шарнхорст» у нас нет, но мы держимся. И имеем неплохие шансы держаться дальше, опираясь на те резервы, которые у нашего флота есть, - вставил Пантелеев.
        - И какие же резервы собираетесь задействовать? - поинтересовался Климент Ефремович.
        - Мы располагаем неплохим катерным флотом. Вот и попробуем задействовать против крупных немецких кораблей наши торпедные катера. В том числе и катера волнового управления, - сказал начштаба КБФ.
        - Это те, которые без людей? - уточнил Ворошилов.
        - Совершенно верно. Сейчас приводим в порядок эту флотилию, готовим ее к атаке на «Тирпиц» и «Шарнхорст». Но это не значит, что нужно бросить и планы обороны на минных позициях. Одно другому не помешает, а только дополнит, - сообщил Пантелеев.
        - И вы полагаете, что этим можно переломить ситуацию? - спросил посланец Ставки.
        Начштаба кивнул:
        - Я убежден, что серьезный урон для врага будет гарантирован. Наши катерники очень хорошо показали себя во время высадки в Хельсинки.
        Ворошилов сменил тему:
        - Я уполномочен передать вам, что товарищ Сталин высоко оценивает усилия Краснознаменного Балтийского флота, помощь кораблей и краснофлотцев в битве за Хельсинки и в сражении за Ригу. Но, следует учитывать, что немцы сейчас сильно давят на Красную Армию по всему сухопутному фронту, а потому вам надо постараться действовать не только в обороне, а наносить поражения противнику на Балтике. Если вы сможете разгромить немецкую эскадру, то угроза нависнет над всем приморским флангом немецких войск. Поэтому не бойтесь создавать врагам угрозы на море. Действуйте решительнее. Устройте обстрел побережья Германии хотя бы. Тут важен и политический аспект, учитесь на примере летчиков дальней авиации, которые бомбят тылы противника, несмотря ни на что. Проведите и вы демонстративные мероприятия, чтобы мир видел мощь советского флота и решимость наших моряков драться и побеждать.

* * *
        Майор Широкин закончил инспектировать недостроенные объекты береговой обороны и вернулся в штаб, когда ему позвонил лейтенант НКВД Олег Беляев. Он взволнованно проговорил:
        - Товарищ майор, вы были правы. На острове точно действуют диверсанты. Под прибрежными скалами наша поисковая группа обнаружила две резиновые лодки, сдутые и припрятанные. И это недалеко от места, где произошло убийство рядового Романа Сидорова.
        - Немедленно выезжаю к вам, - сказал Широкин.
        Когда майор подъехал на машине с водителем к месту поисков, лейтенант сообщил:
        - Резиновые лодки изготовлены в Германии. А вот со следами разобраться труднее. Они стараются перемещаться по камням. Во всяком случае, пока четких следов не нашли. Ничего нет, только следы коров.
        И тут майор высказал собственную догадку:
        - А откуда взялись коровы в этом лесу? Вам не приходило в голову, лейтенант, что диверсанты могут использовать какие-нибудь накладки на обувь для того, чтобы сбить поисковые группы со следа?
        - Если ваша догадка верна, то мы их скоро найдем, пусть даже они и стараются перемещаться скрытно, - сказал Беляев.
        - Не говори «Гоп!», лейтенант, пока не перепрыгнул, - пожурил Широкин молодого следователя. И добавил:
        - Я доложу генералу Елисееву. И тогда к поискам мы сможем привлечь красноармейцев по всему архипелагу.

* * *
        Чтобы выжить на чужой территории, имелась насущная необходимость не оставлять следов. Но, как же их не оставлять, если предстоит идти пешком? И тут флотская смекалка подсказала им еще при подготовке этой разведывательной операции, что можно же использовать специальные накладки, надеваемые поверх ботинок. Вот им и изготовили флотские умельцы деревянные копыта. И теперь Макс Бауэр не боялся собственных следов. Вряд ли русские быстро поймут, что коровы так далеко через лес не ходят. К тому же, все в группе старались идти след в след друг за другом. Но, маршрут им дали слишком длинный. Потому случиться с ними могло все, что угодно. И Макс внутренне готовился к любому повороту событий. После того, как их внезапно атаковала огромная рысь-переросток, все бойцы приуныли, видя в этом неожиданном нападении злой рок. Словно бы природа этого острова показывала им свою враждебность, натравив на покойного Фрица злой дух леса.
        Потеря бойца легла на Макса Бауэра тяжелой ношей. Но, теперь он нервничал даже не по этой причине. Они вышли на территорию какого-то охотника. Возможно, что и не одного. Повсюду попадались капканы, установленные на мелкую и среднюю дичь. Сломанные ветки деревьев указывали на то, что здешние охотники не особо заботились о собственной скрытности. Виднелись и следы сапог. Расплывшиеся и не слишком свежие, но все еще различимые. А кое-где даже попадались остатки кострищ, кое-как закиданных землей.
        Внезапно разведывательно-диверсионная группа кригсмарине вышла к небольшой избушке, стоящей прямо посреди леса. В домике никого не обнаружилось, но сюда явно наведывались. В просторной комнате имелись две деревянные кровати и печка, возле которой лежали наколотые сухие дрова, приготовленные для растопки. На кроватях нашлись одеяла, ватные матрасы и даже подушки. А на печке стояли кастрюльки с остатками еды. Судя по тому, что они даже не успели заплесневеть, хозяева посещали это место совсем недавно.
        Пошарив под кроватями, немцы нашли консервы и даже бутыль с самогоном. Но командир запретил группе воспользоваться выпивкой и приказал вернуть все на свои места, как было. Ведь хозяева могли вернуться в этот лесной уголок в любой момент. Похоже, наведывались они в свой охотничий домик регулярно. В маленьком сарае, примыкающем к строению, обнаружились содранные шкурки лисиц, белок и еще какого-то небольшого зверья, вроде выдр. Но, самым неприятным для группы были даже не следы охотников, а следы охотничьих собак, которые могут почуять чужаков издалека.

* * *
        Лесник Прохор Иванович Михайлов охотился на эту большую рысь с тех пор, как она повадилась таскать кур и гусей из двух ближайших деревень, а потом стала нападать и на коз. Однажды даже на корову напала. Обнаглела кошка окончательно. Михайлов давно выслеживал ее, надеясь заполучить ценную шкуру, но никак не мог выследить. И вдруг на рассвете, когда он шел по лесу, чтобы проверить капканы, его собака по кличке Бобик, дворняга непонятной помеси коричневой масти с большим белым пятном на левом боку, внезапно что-то учуяла. А нюх у Бобика был отменный, не хуже любой породистой охотничьей собаки.
        Прохор Михайлов был отставным старшиной, которого назначили присматривать за лесом, едва лишь Эстония стала советской. Откомандировали его на остров Эзель из другого лесничества в Брянской области. Платили, конечно, маловато, и он не брезговал использовать служебное положение для прикрытия собственного браконьерства. Прохор выделывал шкурки разного мелкого зверья, а потом продавал местным жителям на шапки. Или даже просто обменивал у селян на продукты и всякую разную снедь.
        Жил себе Прохор вольготно перед войной. Никто его не трогал, хотя по всему острову и шли фортификационные работы. И вот тут на его участке объявилась эта проклятая рысь. А вскоре и война началась. Но, его пока не мобилизовали. Вроде бы лесников в партизаны готовили, ежели враг прорвется. Так, во всяком случае, он слышал от действующих военных, которых на острове квартировало полно. С Прохором командиры общались охотно, ведь он организовывал для них охоту на зверье. Михайлов числился у властей на хорошем счету. Прошлой осенью он помог задержать двух беглых заключенных, сбежавших со стройки, на которой применялась дармовая рабочая сила «исправляемых».
        Михайлов привык своему Бобику доверять. И потому, когда тот внезапно залаял, лесник внимательно осмотрел густые кусты, которые привлекли внимание пса. Заметив, что шерсть у Бобика встала дыбом, Прохор сначала подумал, что там прячется та самая рысь. И он направил на кусты двустволку. Но, движения не замечалось, а Бобик перестал лаять и бояться, а вместо этого припал к земле и начал усиленно нюхать, углубившись в заросли. Лесник двинулся туда за собакой и увидел ту самую рысь, но мертвую.
        Глава 8
        Лесник внимательно осмотрел убитую рысь, насчитав на ней два десятка ударов острыми клинками, напоминающими, судя по форме ран, неширокие кинжалы. Кто-то убил рысь странным способом, попортив ей всю шкуру. Точно не охотник. Но, кто же тогда? Причем, убив, специально затащил труп зверя подальше в кусты. Для чего? Внимательно осмотрев место, Прохор Михайлов не смог найти ни одного человеческого следа. Только следы самой рыси, да следы коров. Можно было предположить, что рысь преследовала корову, а пастух отбивал скотину от хищника при помощи кинжала. Но, ситуация казалась тем более непонятной, что в этом лесу никто никогда коров не выгуливал. Да и представить пастуха, который ради своей скотины накинулся на огромную рысь с кинжалом, Михайлов не мог. Всех местных он знал. Ближайшая деревенька была в десяти километрах, но там не проживал ни один подобный храбрец, а большинство населения составляли пожилые медлительные эстонцы.
        Присмотревшись к коровьим следам, лесник заметил еще одно непонятное несоответствие. Следы скотины выглядели как-то странно. Да и коровьих лепешек нигде он не увидел. Зато Прохор разглядел, что коровьи следы накладывались друг на друга, словно бы эти коровы шли след в след. Вот только коровы так ходить не умеют. Все указывало на то, что коровами здесь и не пахло. А, скорее всего, кто-то шел по лесу, надев на ноги обувь в виде коровьих копыт и претворяясь коровой. И таких ходоков прошло, по меньшей мере, двое. А что следы были фальшивыми, говорило хотя бы то, что собака этот след не брала.
        Исследовав направления ложных коровьих следов, Михайлов вскоре наткнулся на свежий срезанный дерн, положенный кем-то поверх недавно раскопанной земли. Бобик залаял, а потом заскулил. Достав свой широкий охотничий нож, Прохор разрыл небольшую ямку, неожиданно наткнувшись в ее глубине на чью-то руку. Аккуратно раскопав землю ножом и руками, он вскоре разглядел покойника. Какой-то рыжий парень и достаточно молодой. Совсем голый, убитый страшным образом, словно кто-то вырвал кусок мяса из его шеи, отчего бедняга истек кровью. Впрочем, Михайлов вскоре догадался, кто это был, обнаружив следы когтей на плечах у покойника. Похоже, рысь неожиданно напала на бедолагу. Кинулась на него из кустов сбоку сзади. И парень ничего не успел сделать. А тот, кто шел вместе с ним, отомстил хищнику, истыкав зверя кинжалом, и оттащив в кусты, где и бросил. Потом убийца рыси закопал своего товарища, предварительно раздев, и пошел дальше. Кто же это? И почему он поступил именно таким образом?
        В здешних лесах иногда бывали всякие истории. Например, в прошлом году сам Михайлов наткнулся на беглых заключенных и смог довольно легко задержать их по той причине, что они не имели оружия. А был Прохор наслышан и о тех случаях, когда и с оружием зэки убегали, разоружив охранников. Или еще бывало, что красноармейцы иногда дезертировали из частей, прихватив винтовки. Разное рассказывали. Но, чтобы кто-то прикидывался коровой, Михайлов еще ни от кого никогда не слыхал. А вот ему досталось напороться именно на таких посетителей леса.
        Причем, следы говорили не об одном человеке. Судя по наложившимся друг на друга отпечаткам, их двое, не меньше, а то и больше. Мысль о диверсантах пришла в голову бывшему старшине почти сразу. Вот только почему они не стреляли в рысь, а кололи ее кинжалами? Может быть, боялись, что на звуки выстрелов кто-нибудь прибежит? Михайлов решил, что нужно идти к ближайшей воинской части за помощью. Она располагалась чуть ближе, чем деревня. В восьми километрах от того места, где лесник нашел мертвую рысь. Вот только прежде, чем бежать за помощью, Прохор все-таки решил пойти по следам, чтобы, хотя бы, точно узнать, сколько же человек в группе.

* * *
        Выслушав товарища Ворошилова и покивав головами, в штабе КБФ вернулись к собственным планам. Руководство флота понимало, что разбить немецкую эскадру, обладающую несомненным преимуществом по причине наличия двух современных линейных кораблей, можно только в бою на выгодных позициях. Поэтому и предполагалось неожиданно ударить в тот момент, когда немецкие главные силы подойдут к Моонзунду, ради того, чтобы прикрыть высадку своего десанта огнем. Потому и вернулись к старому плану создания минных заграждений в ближней морской зоне архипелага и одновременного усиления береговых батарей. Вместе с этим продумывали места дислокации эсминцев и быстроходных катеров, готовых контратаковать «Тирпиц» и «Шарнхорст» со стороны архипелага. Продумывали и маршруты патрулирования подводными лодками, которые не могли угнаться за немецкими военными кораблями, но были вполне способны подлавливать их на встречных курсах и бить торпедами. Все делалось для того, чтобы обеспечить безопасность устья Финского залива и не дать противнику проникнуть в Рижский залив. А вот демонстративный рейд с обстрелом немецких портов,
который предлагал Ворошилов, выглядел самоубийственным, особенно учитывая быстроходность немецких линейных сил.
        Из архивов флота подняли старые планы минирования, разработанные еще в Первую мировую войну. Аландская позиция с тех пор оказалась утраченной, но все остальные по-прежнему оставались актуальными. Передовая минная позиция снова обустраивалась между полуостровом Ханко и островом Даго. Моонзундскую и Ирбенскую минные позиции тоже опять задействовали. Запасную позицию в районе острова Гогланд и базы флота в Таллине, в Кронштадте и в Хельсинки предусмотрели защитить минами, как и в прошлый раз, на всякий случай. А вдруг немецкие линейные корабли все же рискнут прорываться? От таких мощных боевых единиц, как «Тирпиц» и «Шарнхорст», можно было ожидать чего угодно. Хотя все ветераны флота хорошо помнили, что и в прошлую войну флот Германии был значительно сильнее русского Балтфлота не только по своему количественному составу, но и по качеству военных кораблей.
        Немцы и в Первую мировую располагали на Балтике новейшими на тот момент линкорами. Но, Моонзунд они в тот раз взяли с большими усилиями, не с первой попытки, и понеся довольно серьезные потери. В августе 1915-го года попытку прорыва немецкой эскадры сквозь Ирбенский пролив и высадку десанта удалость успешно отразить. Помимо минных заграждений и береговых орудий, архипелаг прикрывала эскадра, базировавшаяся в Куйвасту на острове Моон. И хотя ее боевая мощь, вроде бы, не являлась достаточной для противостояния с сильным немецким корабельным составом, брошенным против архипелага, тем не менее, броненосцы «Слава» и «Цесаревич» вместе с крейсером «Буян», с четырьмя канонерскими лодками и с двенадцатью эсминцами типа «Новик» оказали мощной немецкой эскадре серьезное сопротивление.
        Все старые моряки хорошо помнили, что во время первого неудачного штурма Моонзунда в 1915-м году немцы задействовали гораздо большие силы, чем то, чем они располагали к началу войны с Советским Союзом. В 15-м они послали на штурм Ирбенского пролива три линейных корабля, семь броненосцев, шесть крейсеров и двадцать четыре эсминца. И это, не считая более мелких корабликов, вроде тральщиков, миноносцев и плавсредств для высадки десанта. А в победной для немцев операции «Альбион», проведенной в сентябре 1917-го года, и вовсе участвовал целый флот: одиннадцать линейных кораблей, девять крейсеров и пятьдесят восемь эсминцев. А вместе с тральщиками, миноносцами, десантными транспортами и вспомогательными судами вся эта армада, обрушившаяся тогда на Моонзунд, насчитывала до трех сотен кораблей.
        И в 1941-м году на советском Балтфлоте уроки эпопеи по защите Моонзунда от немцев хорошо помнили, пытаясь сделать правильные выводы из прошлого противостояния с супостатом. В руководстве КБФ считали, что на этот раз шансов отбиться от немецкой атаки, опираясь на архипелаг, никак не меньше, чем в 1915-м. Тем более, что с прошлой войны береговая оборона островов значительно усилена, да и советские военно-морские силы в районе архипелага сейчас будет помощнее. А вот у немцев количественно сил гораздо меньше на море, чем раньше. И даже качественное превосходство эскадры кригсмарине, заключающееся в наличии двух новейших линейных кораблей, вряд ли способно компенсировать Германии нехватку крейсеров, эсминцев, тральщиков и вспомогательных судов.

* * *
        На новом месте Александр Лебедев планомерно налаживал службу особого отряда катеров волнового управления. В Таллине для них построили, конечно, не только забор. За оградой на территории части расположился просторный новенький эллинг, представляющий собой здание вроде большого ангара, установленное на сваях за волноломом внутри бухты. На основном первом уровне эллинга разместился прямо над водой достаточно мощный козловой кран, предназначенный для вытаскивания катеров из воды и установки их на специальные сухие стапеля, расположенные по обеим сторонам от внутренней бухточки, где производились ремонт и обслуживание. Достаточно широкий слип, выложенный железобетонными плитами, позволял, к тому же, спускать на воду катера со стороны берега на специальных тележках через широкие и высокие ворота. А на втором верхнем уровне устроили казарму для катерников и техников. Штаб и остальные службы располагались в отдельном двухэтажном здании на берегу, рядом с которым построили вышку связи. Она торчала достаточно высоко и могла выполнять функцию маяка при необходимости. Отдельно стояла казарма для пилотов и
башенка авиационного управления.
        Гидросамолеты МБР-2 базировались во второй части бухты, отделенной еще одним волноломом. Летающие лодки, имеющиеся в распоряжении особого отряда КВУ, выглядели неказисто. Если судить по внешнему виду, все они были неновыми, а половина из четырех машин летать уже не могла по причине износа фанерной обшивки корпусов, подгнившей и растрескавшейся. Выпускался гидросамолет этого типа с первой половины тридцатых годов. Одномоторный деревянный моноплан с днищем двухреданной лодки обладал неплохой мореходностью, имея возможность взлетать и садиться при волне до семидесяти сантиметров. А расположенные достаточно высоко по отношению к фюзеляжу крылья и сильно приподнятый над пилотской кабиной авиадвигатель М-17 не заливались водой при взлетах и посадках.
        Модификация МБР-2ВУ-М-17 представляла собой специальный аппарат, сделанный на базе летающей лодки ближней морской разведки и оборудованный отдельной кабиной радиооператоров, размещенной за кабиной пилотов. А для связи с катерами устанавливалась отдельная антенна. Сначала машина была экспериментальной, а с 1934-го года подобные самолеты выпускались серийно, но небольшими партиями. Как летательный аппарат, гидросамолет с недостаточно мощным мотором получился тихоходным, но для радиоуправления беспилотными катерами, которые, конечно, не могли обогнать даже такой малоскоростной самолет, он вполне подходил.
        С 1938-го года первоначальный комплект управляющей аппаратуры «Спрут» обновили на комплекты «Кварц» и «Вольт». И на всех флотах Советского Союза сформировали эскадрильи из подобных гидросамолетов, основным предназначением которых являлось дистанционное управление катерами без экипажей. Вот только Александр Лебедев знал, что по своему прямому назначению эти специализированные гидросамолеты потом почти не применялись. Во время войны сразу выяснилось, что беззащитным летающим лодкам необходимо сильное истребительное прикрытие, иначе они делаются легкими мишенями для любого вражеского военного самолета.
        Конечно, применением этих гидросамолетов только для управления катерами на расстоянии ограничиваться никто и не собирался. К концу 1930-х МБР-2 различных модификаций сделались основными летающими лодками советского военно-морского флота. Они считались достаточно прочными и надежными с несложным пилотированием и неплохой плавучестью. Вот только их деревянная конструкция требовала особого обслуживания.
        Старыми машины в отряде выглядели, скорее, по причине плохого ухода за ними. Ведь фанерные корпуса требовали просушки на берегу, что персонал технической службы обеспечивал далеко не всегда. А поскольку на Краснознаменный Балтийский флот эти самолеты начали поступать еще с 1934-го года, то и вид у них к 1941-му получился совсем непрезентабельным. Потому Лебедев первым делом распорядился вытащить гидросамолеты из воды, просушить и покрасить.
        По регламенту так требовалось делать после каждого вылета. Но, поскольку служба до появления Лебедева была поставлена плохо, то несколько самолетов просто загубили и списали. Ведь просушка требовала усилий. Надо было каждый раз не только вытаскивать гидросамолеты на берег, но и обрабатывать их корпуса нагретым сжатым воздухом, для чего нужна была специальная компрессорная установка. А, поскольку такой установки не имелось, прибегали к разным ухищрениям, организовывая просушку подручными средствами, например, обкладывая корпуса самолетов мешками с нагретым песком или бидонами с горячей водой. А то и рисковали разводить костры прямо возле самолетов.
        И, конечно, такому безобразию Лебедев сразу положил конец, срочно выпросив, нагло используя родственные связи, у начальства инженерной службы для своего отряда компрессор с возможностью нагрева воздуха. Решив проблему сушки гидросамолетов, Александр начал пробные полеты, сам пытаясь управлять с места оператора безэкипажными катерами. Но, это получалось не слишком хорошо. Имеющаяся аппаратура работала ненадежно. Если в штиль катера неплохо слушались на расстоянии, повинуясь сигналам управления, то уже при небольшой волне начинались отказы аппаратуры. И дела шли поначалу неважно до тех пор, пока с помощью своего отца Александру не удалось привлечь к работе над усовершенствованием волнового управления самого изобретателя этого оборудования, инженера-связиста Александра Федоровича Шорина.
        К моменту начала революционных событий 1917-го Александр Шорин, родившийся в 1890-м году, служил поручиком. После ранения, вернувшись с фронта, он получил назначение на должность заведующего аккумуляторным хозяйством Царскосельской радиостанции, а после того, как революция состоялась, трудовой коллектив избрал его руководителем. Уже тогда специалистом его считали хорошим, ведь и на фронт он пошел добровольцем, будучи студентом Санкт-Петербургского Электротехнического института. Когда белые наступали на Петроград, Шорина перевели управляющим в Нижегородскую радиолабораторию. Там он и начал научно-исследовательскую работу в области электромеханики. Он занялся разработкой скоростного метода радиотелеграфирования, пытался создавать устройства для пишущего приема и работал над проблемами телемеханики. Фактически, он стал одним из первых специалистов, разрабатывавших устройства для управления на расстоянии.
        Завершив образование, Шорин занимался развитием не только эфирного радиовещания, но и вещания проводного, в итоге постепенно добившись повсеместного оборудования радиоточек в масштабах страны. Уже в октябре 1922-го Александр Федорович представил первую действующую модель устройства управления. Оно позволяло подавать одновременно до трех команд разным исполнительным механизмам. Аппарат мог предназначаться для управления движением машины или катера, а также для дистанционной стрельбы или подрывов. К декабрю изобретатель усовершенствовал свой аппарат и в 23-м году успешно демонстрировал его коллегам и заинтересовавшимся военным. Одновременно Шорин изобрел ламповый усилитель собственной конструкции.
        С 1926-го года Александр Федорович руководил Электротехническим трестом заводов слабого тока, где не прекращал свою изобретательскую деятельность. Помимо других интересных электротехнических устройств, вроде «шоринофона» для электромеханической записи звуков и буквопечатающего телеграфного аппарата, а также опытов с громкоговорящей аппаратурой и даже с цветным звуковым кино, Шорин не прекращал разрабатывать и системы радиоуправления. В 1927-м году в Ленинграде им была продемонстрирована возможность дистанционного управления катером в ковше Гребного порта. Маленький катерок «Оса», повинуясь радиосигналам, мог запускать и выключать двигатель, перекладывать руль и даже стрелять в движении из пулемета. Собственно, этот прибор радиоуправления для катера и явился основой для той аппаратуры, которой оснащались катера волнового управления, доставшиеся Александру Лебедеву после назначения командиром особого отряда КВУ.
        Глава 9
        После сражения возле финского Пори эскадра главных сил кригсмарине отошла в сторону Аландских островов, а там разделилась. «Тирпиц» с эсминцами остался на рейде Мариенхамна, готовый при необходимости парировать вылазку русских, если таковая последует. Эрих Редер считал, что большевики вполне могли в отместку за Пори организовать рейд на Аланды. А «Шарнхорст» ушел на юг в Германию. Двигаясь в территориальных водах Швеции под охраной сторожевиков шведского флота и немецких миноносцев, обеспечивающих оборону против подводных лодок, он сопровождал поврежденный «Принц Евгений» на ремонт. Да и сам «Шарнхорст» нуждался в ремонте котельного оборудования, отчего следовать малым ходом вместе с кораблем, пострадавшим в бою, ему сейчас было в самый раз, потому что не приходилось перегружать собственные нагревательные контуры.
        После боя с советскими канонерками и посадки на мель, тяжелый крейсер сохранил ход, но двигался кормой вперед, чтобы немного снять нагрузку с поврежденного носа. Выглядел крейсер очень неважно. Его закопченные обгоревшие надстройки, побитая 130-мм снарядами канонерок носовая оконечность, напоминающая решето, и сквозная дыра до самого днища от попадания русской бомбы рядом со второй башней главного калибра, совсем не добавляли бодрости экипажу. Тем более, что десятки моряков в бою погибли, а еще больше оказались ранеными. Отчего не только судовой лазарет, но и больницы Мариенхамна сразу оказались переполненными. Тех из команды крейсера, кто получил легкие ранения, оставили лечиться на Аландах. А тяжелых раненых везли на лечение в Германию вместе с самим кораблем. Ведь и «Принцу Евгению» теперь предстояло длительное выздоровление - ремонт в одном из доков Киля.
        Гросс-адмирал Эрих Редер посчитал результаты боя тяжелого крейсера с русскими канонерскими лодками просто ужасными, а действия командира корабля Хельмута Бринкманна в этом бою настолько неверными, что решил немедленно отстранить его от командования. Да и толку от самого корабля, которому предстоял долгий ремонт, теперь было мало. А многочисленный экипаж крейсера гросс-адмирал приказал уполовинить и задействовать для усиления немецкого гарнизона Аландских островов. К моменту боя на «Принце Евгении», не считая прикомандированных специалистов, находились 77 офицеров, 480 унтер-офицеров и старшин, а также 930 рядовых матросов. И даже половина из них уже давала Редеру целый батальон для усиления береговой обороны архипелага.
        В сущности, именно скученность людей в корабельных помещениях привела к такому количеству жертв среди экипажа немецкого крейсера в бою с русскими канонерками от попадания снарядов и авиабомбы. Проведя на рейде Мариенхамна ревизию лично и вникнув в списки экипажа, гросс-адмирал ужаснулся количеству вспомогательных служб на «Принце Евгении». Помимо раздутого штата военных моряков, включающего большой корабельный оркестр, многочисленных писарей, портных, парикмахеров и стюардов, не имеющих никаких значимых обязанностей в бою, кроме помощи санитарам, на корабле находились гражданские лица, например, временно прикомандированные судостроители, наблюдающие за работой новых корабельных систем.
        А самое возмутительное, командир корабля не запрещал старшим офицерам таскать с собой в боевой поход жен и даже любовниц. Кроме того, что это являлось прямым нарушением всех регламентов, так еще и приметой считалось плохой. Старые негласные флотские заповеди сообщали, что если женщины находятся на боевом корабле, то беды не избежать! Так, по крайней мере, считал сам гросс-адмирал, всегда придерживавшийся консервативных взглядов и устоявшихся традиций. Вместе с тем, он ничего не имел против службы женщин во вспомогательных береговых подразделениях кригсмарине. Довольно много кригсхельферин имелось в медицинских учреждениях флота. Девушки-добровольцы проходили службу в качестве стенографисток, связисток, переводчиц и шифровальщиц, были среди них даже наблюдательницы службы воздушного наблюдения (Flugmeldehelferinnen der Kriegsmarine). Но, только не на боевых кораблях.
        И, конечно, Эрих Редер распорядился немедленно высадить всех баб и бабенок с «Принца Евгения» на пристань Мариенхамна. Гросс-адмирал не собирался давать этому позорному факту огласку, но приказал проверить все корабли кригсмарине на предмет подобных нарушений. Ведь еще повезло, что никто из этих фрау не погиб и даже не получил ранений в сражении у Пори, иначе очень серьезного скандала было бы не избежать. Ронять репутацию флота Редер ни в коем случае не хотел. Она и без того постоянно страдала в последнее время из-за досадных происшествий. И главком немецкого флота винил самого себя, что вовремя недоглядел за соблюдением должного порядка на тяжелом крейсере, полностью доверившись Бринкманну.

* * *
        Когда лесник Прохор Михайлов двинулся по следам, которые вначале принял за коровьи, то обнаружил что тех, кто эти следы оставил, гораздо больше, чем он сразу подумал. Не два и не три человека выдавали себя за коров, а больше. Четверо, или даже пятеро. Немаленькая группа. И вел их кто-то опытный, потому как старались ступать осторожно и использовать любые каменистые распадки ради того, чтобы запутать преследователей. Вот только опытного лесного следопыта, каким был Прохор, не так-то просто со следа сбить. Комья земли, налипшие на фальшивые копыта, оставались на камнях едва заметными вехами. Попадались и поломанные веточки. Шли явно неместные, потому что не знали они ни распадков, ни ручьев, ни звериных тропок, а брели наугад, видимо, следуя маршруту, проложенному по карте. Но, как говориться, было гладко на бумаге, да забыли про овраги.
        Прохору сразу стало ясно, что тот, кто вел группу, слепо придерживался нарисованного маршрута, совершенно не зная местности, уже по тому крюку, который они делали, чтобы обойти болото, обозначенное на всех картах. Но, на самом деле, уже почти год, как высохшее. Потому что при строительстве фортификационных сооружений прорыли канавы, куда вся вода из этого болота ушла. Следы группы были достаточно свежими. И Михайлов отставал всего на несколько часов. Прохор не мог понять, куда они движутся, но, когда следы обогнули высохшее болото, они показывали направление прямо к его запасной охотничьей избушке. И лесник двинулся туда напрямую по звериной тропе, уже не особенно даже отвлекаясь на следы, а просто замечая время от времени их наличие.

* * *
        На этот раз они продолжили движение и днем. Лесной массив, через который продвигались немецкие флотские диверсанты-разведчики, представлял собой достаточно глухое место. Пройдя этот лес насквозь, можно было выйти коротким путем к еще одной новой советской береговой батарее, которую им предстояло как следует разведать. Они достаточно далеко отошли от охотничьего домика, и Макс Бауэр уже собирался распорядиться о том, чтобы сделать привал и перекусить, когда позади раздался собачий лай. В сотне метров, не больше. Обербоцман подал команду парой жестов, и диверсанты попрятались за деревьями. Машинально рука Бауэра сжала морской кортик. Но, не это оружие предстояло сейчас использовать.
        Тактика скрытного уничтожения противника, которой их обучали перед высадкой на остров, предполагала на очень коротких дистанциях пользоваться кинжалами, а на чуть более длинных - применять огнестрельное оружие с глушителем. Каждому из группы выдали по пистолету «Вальтер Р-38», глушители к которому выпускались с 1939-го года. Если бы бойцы шли по лесу, держа наготове эти бесшумные пистолеты, возможно, Фриц был бы жив. Но, пистолеты покоились в кобурах, когда неожиданно на Фрица бросилась огромная рысь. Да и держи он в руке в этот момент пистолет с глушителем, то вряд ли успел бы среагировать, чтобы вовремя подстрелить зверя. Ведь хищник набросился на парня сзади. Вот только обербоцман Макс Бауэр по-прежнему ругал себя, что был настолько самонадеян, приказав всем подчиненным поначалу использовать лишь клинки. Он рассчитывал на внезапность. Но, сейчас их положение изменилось. По их следам целенаправленно кто-то шел. Скорее всего, охотник с собакой. Или все-таки охотники?
        Намереваясь дать бой преследователям, командир диверсантов-разведчиков кригсмарине вынул пистолет из кобуры, прикрутил глушитель и приготовил оружие к бою. За густым подлеском ничего не просматривалось, и Макс внимательно вслушивался в шум леса под легким летним ветерком, надеясь быстро убить того, кто появится на тропе. Вот только собака залаяла и перестала. Потом прошуршали кусты, и лай раздался уже с другой стороны, хотя, вроде бы, лаял тот же самый пес. Похоже, охотник играл с ними, давая команды дрессированной собаке, чтобы создать себе шумовую завесу, за которой можно попробовать подкрасться незаметно. И Бауэр пока не мог увидеть этого охотника.
        Вдруг в прогалине между кустами мелькнул силуэт. Кто-то одетый в красноармейскую форму, но без знаков различия и без головного убора преследовал их с ружьем в руках. Не слишком высокий, но коренастый, достаточно широкоплечий и сильный на вид мужчина лет сорока с волосами, тронутыми сединой, но еще не седыми. Макс не сдержался и выстрелил в него. Но расстояние до преследователя, все же, было еще слишком большим для уверенного попадания в цель из пистолета. И обербоцман промазал. К тому же, пистолет с глушителем все-таки произвел при выстреле какой-то негромкий хлопок, который выдал местоположение группы.
        Осторожный охотник, пригнувшись, снова растворился в подлеске, а его собака, переместившись, залаяла уже в другом месте. Похоже, пес был обучен загонять дичь и перебегал с места на место зигзагами. Судя по всему, за ними крадется кто-то обученный и опытный, достаточно хороший охотник, настоящий лесной воин. И все равно, на открытом пространстве у одного не могло быть ни единого шанса против шестерых прекрасно вооруженных и обученных бойцов. Но, в густых кустах подлеска шансы уравнивались. Все участники поединка неплохо умели прятаться. И тут многое зависело от наблюдательности каждого из них. Расстояние между преследователем и преследуемыми сократилось до двух-трех десятков метров. Теперь кому жить, а кому умереть решал случай.
        Стоит ли атаковать прямо сейчас, выдав себя, уверенности у Бауэра не было, потому что охотник мог быть не один, а с группой поддержки. А какое у него оружие, точно рассмотреть пока не удалось. Хорошо, если старая одноствольная берданка. А если что-то посерьезнее? Но, паниковать еще рано. Ну и что с того, если даже охотник, даже двое или трое охотников с берданками приблизятся к ним? В конце концов, у разведывательно-диверсионной группы имелись и автоматы, которые позволят отбиться от целого взвода красноармейцев, если, конечно, повезет. Даже гранаты на всякий случай им выдали. Иное дело, что на громкие звуки боя могут сбежаться целые батальоны этих самых красноармейцев. Ведь было неизвестно, где именно находятся ближайшие посты. С другой стороны, отпускать живым этого охотника или охотников немцы позволить себе не могли. Все шестеро пребывали в напряженном ожидании. Затаившись в лесу, они внимательно наблюдали, но, кроме одинокого охотника и его собаки больше, кажется, никто за ними не шел. Поняв это, Макс Бауэр вернул себе уверенность и дал приказ начинать охват с флангов.
        Охотник, преследовавший группу, тоже не бездействовал. Заметив движение, он выстрелил. Его выстрел громко разнесся по лесу и едва не достиг цели. Пуля перебила ветку лишь на пару пальцев выше головы Олафа. Олаф в ответ выстрелил пару раз из своего «Вальтера» с глушителем, но попал лишь в деревья. А второй выстрел охотника пробил Олафу правую руку выше локтя. Макс выругался и выстрелил несколько раз в сторону звука, после чего перебежал к Олафу, заставил его лечь на землю и оказал первую помощь. Разрезав рукав и воспользовавшись аптечкой, Бауэр наложил жгут выше раны и перебинтовал ее. Тяжелая свинцовая пуля для гладкоствольного ружья, охотничий жикан, прошла навылет сквозь мышцу, почти не зацепив кость, но мяса вырвала приличный кусок, разорвав бицепс, отчего крови натекло немало. Как боец, боцманмат Олаф выбыл из строя, хоть и остался жив.
        В это время, пока командир пытался помочь Олафу, штабсбоцман Рудольф зашел с другой стороны. Осторожно прокравшись, он неожиданно вышел прямо на охотника, когда тот перезаряжал за толстым деревом свое ружье, обыкновенную двустволку. Переломив оружие, он как раз вытащил стреляные гильзы и засовывал в стволы новые, только что вытащенные из патронташа. Не мешкая, Рудольф поднял пистолет, желая прикончить противника, но в этот момент из кустов выскочила здоровенная рыжая собака с большим белым пятном на боку, сходу кинувшись немцу под ноги. И этого хватило, чтобы он промахнулся всего с нескольких шагов.
        Целя охотнику в голову, штабсбоцман, сбитый внезапным собачьим наскоком, попал леснику в левое плечо, да и то вскользь. А тот в долгу не остался, мгновенно защелкнув свою двустволку и разрядив только что вставленный патрон с картечью в корпус Рудольфу, отчего немца отбросило к стволу ближайшего дерева, по которому он сполз к земле уже мертвый. Остальные начали обходить с разных сторон, стреляя на ходу из пистолетов с глушителями, но охотник не побежал, а вместо этого проворно кинулся к телу Рудольфа и забрал его оружие. И уже через несколько секунд он, несмотря на рану в плече, начал отстреливаться от диверсантов из немецкого автомата.

* * *
        Бойцы лейтенанта НКВД Олега Беляева неслись по коровьему следу с проворством молодых волков. Они ловко обходили препятствия, перепрыгивали через рытвины и переходили по кочкам заболоченные участки. Несмотря на то, что много времени упустили, дав солидную фору преследуемым, им было легче, чем тем врагам, за которыми они гнались, потому что они находились на своей советской земле, где им не нужно было ни от кого прятаться. А еще у них на ногах не было никаких дополнительных колодок, создающих ложные следы, которые замедляли передвижение немецких диверсантов.
        Одновременно с бойцами НКВД, лес с другого края прочесывали и красноармейцы из охранения береговых батарей, которыми командовал майор Широкин. Лесной массив постепенно брали в клещи. После того, как майор доложил генералу Елисееву, получив разрешение задействовать войска береговой обороны, шансов уйти у диверсионной группы практически не осталось. Петля поисков с каждым часом сужалась вокруг их предполагаемого маршрута. Каждый красноармеец был поставлен в известность, что участвует в операции по поимке диверсантов, проникших на остров. И все старались выполнить боевую задачу с комсомольским задором. Да и сам майор Широкин вспомнил молодость, приняв непосредственное участие в облаве. Прикинув возможные направления движения диверсантов, Широкин сразу выехал на машине к противоположному концу леса, откуда, подняв роту в ружье, начал прочесывание со стороны одной из новых батарей, которая должна была обязательно заинтересовать немцев.
        Уже половину дня охранная рота, развернувшись цепью, продвигалась по лесу, когда где-то впереди послышались выстрелы. Сначала один, потом другой, затем, через небольшой промежуток, третий. Судя по звукам казалось, что стрелял какой-то охотник. Но, через небольшое время после последнего одиночного выстрела, из лесной чащи послышались очереди из автоматического оружия. Вся цепь красноармейцев насторожилась. А майор Широкин приказал ускориться и готовиться к бою.
        Глава 10
        Александр Лебедев впервые встретился с Шориным в одной из аудиторий электротехнического института имени В. И. Ульянова-Ленина. Там рядом располагались новые помещения запасного оперативного штаба флота, который был выстроен во дворе этого института. Флотские службы резервного командного пункта КБФ разместились в помещении бывшей Преображенской церкви и в большом бункере возле нее. Лебедев уже бывал на этом новом объекте, поэтому рассчитать свое время так, чтобы не опоздать на важную встречу, труда для него не составляло. Когда молодой капитан-лейтенант поднялся в указанный кабинет, Шорин уже ждал его там. В просторном помещении они были одни. В июле в институте никаких занятий не проводилось. И в пустых коридорах учебного корпуса стояла тишина.
        Эту встречу устроил отец Саши, который непосредственно связался с ученым, живущим в последние годы перед войной в Москве. Будучи в очередной командировке в столице, Евгению Лебедеву удалось встретиться с Александром Федоровичем. Пообщавшись с ученым, Лебедев-старший попытался убедить Шорина вернуться к своим собственным разработкам по дистанционному управлению катерами, поскольку они очень важны для обеспечения морской обороны на Балтике. Убедил ли комиссар изобретателя, было непонятно, но, во всяком случае, Шорин согласился встретиться и поговорить на эту тему с младшим Лебедевым, когда вскоре поедет в Ленинград.
        Еще в 1936-м году Шорин переехал в Москву, получив должность директора Всесоюзного института телемеханики и связи, известного еще как НИИ-10. В начале 37-го ему присвоили научную степень доктора технических наук. Но, некоторые недовольные коллеги из зависти тут же начали писать доносы. Под давлением интриг, Александр Федорович вынужденно оставил по собственному желанию пост председателя Комиссии по автоматике и телемеханике. А потом он ушел и с должности директора десятого НИИ. С 1940-го года Шорин занимал должность научного руководителя Отдела технико-экономических исследований при Институте автоматики и телемеханики АН СССР (ИАТ). В начале апреля 41-го его повысили до заместителя директора этого института, а в середине этого весеннего месяца ученый получил Сталинскую премию первой степени за изобретение методики и аппаратного обеспечения механической звукозаписи. После чего его повысили до директора ИАТ.
        Александр Федорович Шорин был еще не старым человеком. Его возраст лишь недавно перевалил за полувековую отметку. Вот только выглядел он неважно. Вид его был болезненным, под глазами залегли глубокие тени. Все эти доносы коллег и интриги в научных кругах плохо сказались на его здоровье. Сердце у Шорина пошаливало в последние годы. Тем не менее, во время своего очередного приезда в Ленинград ученый не отказался встретиться с сыном комиссара Краснознаменного Балтийского флота, чтобы выслушать замечания по практической работе аппаратуры волнового управления на катерах. В Ленинграде Шорин бывал довольно часто, и не только из-за того, что в городе жили его родственники.
        Александра Федоровича с Ленинградским электротехническим институтом связывала и научная деятельность. С 1934-го года он возглавлял в этом институте кафедру комплексной связи. Тогда он вместе с другим выдающимся ученым Акселем Ивановичем Бергом впервые проверил на практике способ передачи сигналов и команд с помощью телевидения. А в 35-м году в этом же институте Шорин разработал первый советский электрокардиограф. Так что коллег, друзей и родственников у Шорина в Ленинграде имелось предостаточно. Из-за дружбы с Бергом, директором Научно-исследовательского морского института связи (НИМИС), которого посадили по доносу, припомнив, что он сын царского генерала, да и сам служил в царском флоте, неприятности в 37-м начались и у Шорина. Но, в конце концов, правды добиться удалось.
        Берга обвиняли во вредительстве. Кто-то из коллег написал донос, что он, дескать, занимается саботажем, разрабатывая многочисленные устройства связи на государственные средства, но намеренно не добиваясь выпуска их в серию. Один из его завистливых сотрудников, желающий занять должность директора НИМИС вместо Берга, писал в своем доносе, мол, занимается Аксель Иванович видимостью деятельности, создает максимально большое количество разнообразных образцов устройств связи и специальной техники, но ничего не доводит до конца, а все эти образцы никуда не годятся и неприменимы для вооружения флота. Обвинение хотело привлечь к этому делу и других видных советских связистов. В том числе и Шорина. Но, ученые боролись с вопиющей несправедливостью. В результате ходатайств удалось добиться смены комиссии, которая занималась сфабрикованным делом, а потом добились и снятия обвинений. Вот только Берг уже провел к тому времени за решеткой почти тысячу дней. Наконец, в мае 1940-го его реабилитировали, вернули на преподавательскую работу и даже присвоили звание контр-адмирала инженерной службы флота.
        Когда Александр Лебедев излагал Шорину суть своих наблюдений за работой приемной и передающей аппаратуры волнового управления, делая акцент на ее недостатках, Александр Федорович слушал внимательно и не перебивал, хотя его, конечно, как изобретателя, недостатки изделия задевали, что называется, за живое. Хотя, все претензии, в сущности, самого изобретателя совсем не удивляли. Знал он и о ненадежных контактах в электрических соединениях, которые при частых ударах катера о волну часто расходились. Знал и о недостаточной надежности радиоламп, быстро выходящих из строя от тряски. Знал и о ненадежных реле с некачественными контактными парами. Знал и о том, что герметичность аппаратуры для нужд флота явно недостаточная, отчего внутрь попадает влага, которая создает дополнительную коррозию контактных поверхностей. Вот только сделать с этим что-нибудь прямо сейчас без разворачивания дополнительных мощностей радиотехнического производства не представлялось возможным.
        Лебедев пытался рассказывать ему о тенденциях развития электроники, излагая легенду о том, что от флотской, якобы, разведки получены сведения о новейших перспективных немецких разработках, о принципах полупроводников, о транзисторах и микросхемах, о разных компактных электронных составляющих, о новых электрических схемах без применения трансформаторов и реле. Даже о магнетронах и сверхпроводниках говорил. Но, внимательно выслушав, Шорин сказал лишь:
        - Все это, безусловно, очень интересные разработки, которые требуют того, чтобы обратить на них внимание. Но, что вы хотите прямо сейчас от меня, молодой человек? Я же не волшебник. У немцев создана сильная промышленность для производства электронных компонентов, да и научная программа в этой отрасли у них очень развитая. А у нас такой мощной производственной и научной базы еще нет. Пытаемся, создаем, развиваем, как можем. К сожалению, прогресс идет не настолько быстро, как нам хотелось бы. И с этим ничего не поделать. Вот вы говорите, что для эффективного управления катерами волнового управления вам нужны более компактные и более надежные системы. А где их взять? Все мощности радиозаводов и без того задействованы для нужд Красной Армии и перегружены.
        Да и существенная модернизация имеющихся устройств тоже очень быстро не получится. Надо сначала четко поставить задачу, чтобы выдать грамотное техническое задание научному коллективу. И даже, если предположить, что специалисты правильно выполнят расчеты и внесут изменения в техническую документацию очень быстро, то не факт, что смогут так же быстро переналадить производство. Да и потом нужно смотреть, чтобы на местах не погнали брак. Квалифицированного персонала у нас в стране все еще не хватает. И все это займет, в самом лучшем случае, несколько месяцев.
        Вы же утверждаете, что вам нужны эти новые устройства уже прямо сегодня. И ждать вы намереваетесь не дольше, чем пару недель. Но, поймите, что чудес не бывает. Так быстро ничего изменить нельзя. Начитались вы, похоже, фантастики какого-нибудь Герберта Уэллса или Алексея Толстого. Вот только наша промышленность совсем не фантастическая. И производство любого изделия разворачивается не за один день. Тем более, изготовление сложной электронной аппаратуры.
        - И что же мне делать? Ведь скоро придется идти в бой против сильнейших немецких кораблей. И не хотелось бы, чтобы устройства волнового управления подвели в самый ответственный момент. Может быть, вы все-таки посоветуете что-нибудь? Или назовете кого-нибудь, кто сможет помочь? - попросил Лебедев.
        Шорин задумался на несколько секунд, потом сказал:
        - Могу лишь посоветовать задублировать системы управления на ваших катерах. А для того, чтобы не попадала вода внутрь корпусов устройств управления, используйте резиновые кожухи. Между прочим, чтобы снизить вибрации, можете сделать под аппаратуру резиновые амортизационные прокладки. Даже надувные, например, из камер для автомобилей. Это должно немного помочь демпфировать удары волн на скорости. Что же касается рекомендаций, то есть у меня один очень хороший знакомый. Его зовут Аксель Иванович Берг. И я думаю, что он вам поможет лучше меня, потому что долго служил на флоте. И многие вещи, в том числе и вот эти устройства дистанционного управления катерами, мы начинали делать вместе.

* * *
        Макс Бауэр тихо выругался и сплюнул. Рудольфа они уже потеряли, а Олаф все еще стонал от своей раны. После кровопотери выглядел он совсем неважно. В аптечке имелся тюбик-шприц с морфином, но Макс не стал колоть его Олафу, опасаясь, что тот заснет прямо на месте и не сможет двигаться дальше. Вместо этого дал ему таблетку немецкого боевого стимулятора первитина, чтобы взбодрить.
        Действия проклятого охотника плохо укладывались в шаблон поведения одиночки. По всем прикидкам он должен был пытаться сбежать. Ведь бой против группы все равно приведет его к смерти. А, если бы побежал, то мог бы, наверное, попытаться скрыться. Впрочем, от разведчиков-диверсантов кригсмарине скрыться затруднительно. Даже в густом лесу.
        А выпускать живым его нельзя. Тревогу поднимет. Впрочем, когда охотник застрочил по кустам из автомата, отобранного у мертвого Рудольфа, тревожный сигнал был уже подан. Ведь если на одиночные выстрелы охотничьего ружья местные, скорее всего, внимания не обратят, потому что, судя по всему, охотник охотится в этом лесу совсем не первый день. То автоматная очередь внимание привлечет однозначно. Значит, надо поскорее кончать его и уходить.
        В распоряжении Макса остались, помимо погибших Фрица и Рудольфа, и раненого Олафа, лишь трое здоровых бойцов, которые, рассредоточившись, осторожно подползали к охотнику по кустам, желая либо застрелить его, либо докинуть гранату в то место, где он затаился. Но, охотник вооружился гораздо лучше, чем раньше. Он оказался не из робких, и на каждый шорох отвечал короткой очередью по кустам. Патронов он не жалел. У покойного Рудольфа имелось пять запасных магазинов, так что этот лесной «партизан» может продержаться долго.
        Постреляв несколько раз короткими очередями, лесник затих, затаившись. Макс обратил внимание, что теперь и собака охотника лаяла где-то подальше в чаще. Может, она побежала звать на помощь? А преследовать собаку в кустах нечего даже думать. Собака и на открытой местности имеет больше шансов убежать, чем человек, тем более в лесу. Неужели она кого-то почуяла, раз ринулась куда-то в сторону? Еще не хватало, чтобы на самом деле помощь привела!
        Командир диверсионно-разведывательной группы занервничал. Примерно понимая, за каким деревом засел неприятель, он дал знак штабсбоцману Манфреду, чтобы тот попытался зайти справа, а сам попробовал обходить слева. Еще двое страховали их, притаившись за кустами. Бауэр подполз на бросок гранаты, но плотные ветви деревьев и высокие кусты подлеска не гарантировали, что она попадет куда надо. Значит, предстояло подобраться еще ближе. А это уже было опасно. Проклятый лесник залег где-то под толстым деревом и, как назло, не стрелял. Макс напряг слух. Стояла тишина, лишь летний ветерок шуршал кронами, да где-то вдали лаял пес. Словно бы никого и не было впереди. А, может быть, охотник уже перекатился куда-то и отполз по кустам? Куда же тогда кидать гранату?
        Пришлось кинуть почти наугад и залечь. Взрыв перекрыл все лесные звуки, осколки гранаты зашуршали над головой, срезая ветки, которые попадали вокруг. Но, никакого стона не последовало. Когда Макс выглянул из-за кустов, подобравшись еще ближе, то увидел под деревом лишь труп Рудольфа, посеченный осколками. А охотника нигде не было. Когда обербоцман добрался до тела Рудольфа автоматная очередь неожиданно ударила откуда-то сбоку. С флангов тут же ответили автоматы бойцов группы, послав целые веера пуль по кустам.
        В первый момент Бауэр почувствовал лишь удар в левую ногу, а боль пришла уже следом. Неожиданное попадание пули в него самого обербоцман никак не ожидал. Хорошо еще, что прошла навылет сквозь икроножную мышцу. Но, вся штанина над высоким зашнурованным ботинком быстро пропитывалась кровью. Ему пришлось, спрятавшись за деревом, разрезать брюки на самом себе, затягивать жгут и бинтовать рану, выходное отверстие которой разнесло довольно прилично, вывернув мясо. А еще имелось нехорошее подозрение, что в него случайно попал кто-то из своих. Неблагодарное это дело - бой в лесу. Да и теперь, после ранения в ногу, ходок из него плохой. Хотя рана, в сущности, неопасная, артерия, вроде, не задета, но все равно хромота ему теперь гарантирована. Нормально ходить он уже не сможет до самого выздоровления, если только ковылять, опираясь на палку. В этом командир группы отдавал себе отчет. И он принял решение.
        Лесник пока больше не стрелял, где-то спрятавшись. Не стреляли и немцы, тоже затаившись. Снова над лесом повисла тишина, даже собака перестала лаять где-то вдали. Да и ветерок затих. Когда Манфред подполз поближе к командиру, тот сказал шепотом:
        - Я ранен в ногу. Потому останусь здесь вместе с Олафом. Он тоже не боец. Мы оба подранки, но вас прикроем. А ты бери остальных и уводи группу отсюда. Разведывательный поход к батареям русских отменяется. Выходите к берегу в точку эвакуации. Там затаитесь. Через сутки за вами должны прислать плавсредства. Это приказ.
        Манфреду два раза повторять не пришлось. Штабсбоцман взял у Бауэра планшет с картой и уполз собирать остальных, Ганса и Гельмута. Сам же Макс Бауэр подполз к Олафу. Раненая нога, перетянутая жгутом, немела, но кое-как перемещаться пока удавалось.
        - Как ты? Левой рукой стрелять сможешь? - поинтересовался командир.
        Олаф кивнул, демонстрируя, что в левой руке у него уже зажат пистолет с глушителем.
        Так они и сидели вдвоем под деревом, напряженно вслушиваясь в звуки леса. Охотник не стрелял по-прежнему. Он больше никак не проявлял свое присутствие, окончательно затаившись. И собака, пролаяв последний раз где-то далеко, тоже затихла. А их боевые товарищи в это время уходили от места боя. Макс думал о том, что бесславно завершил свою карьеру. Он отчетливо понимал всю обреченность того положения, в котором они оказались. Даже если настырный русский охотник и ушел, то все равно свою группу они теперь уже вряд ли догонят. В лучшем случае им удастся доковылять до точки эвакуации. А что потом? Станут ли свои возвращаться за ними? Надежда на это разбивалась вдребезги об традиционную немецкую рациональность. Кто же из немцев в здравом уме будет рисковать жизнями многих, чтобы спасти двоих раненых неудачников?
        Глава 11
        Когда Шорин порекомендовал Лебедеву встретиться с Бергом, Саша сразу и сам вспомнил про этого талантливого человека, доктора технических наук. И как только он мог забыть о таком видном ученом, да еще и специализирующемся именно по морской связи? Перед встречей Александр напряг свою память попаданца, доставшуюся ему от жизни в будущем, и вспомнил все то, что знал и слышал о Акселе Ивановиче и его разработках. А слышал и читал Саша про него не однажды, потому что именно Берг и являлся одним из отцов-основателей советской кибернетики, который снял с нее ярлык лженауки, навешанный людьми некомпетентными и неумными. Берг начинал карьеру со службы на флоте, да и прожил после войны достаточно долго, умерев лишь в 1979-м году, когда ему уже исполнилось 86 лет. Его послевоенная деятельность и запомнилась Александру. Вот только Саша не знал, что Берг имел прямое отношение к созданию систем волнового управления для катеров.
        Несмотря на то, что Аксель Иванович отсидел почти три года, карьера его в дальнейшем сложилась вполне успешно. С него сняли все обвинения, полностью реабилитировали и даже повысили в звании до инженера контр-адмирала. После этого он не только преподавал, а еще и серьезно занялся радиолокацией, даже умудрился выйти на самого Сталина и убедить его создать в 43-м году специальный Совет по локации при Государственном Комитете Обороны. Благодаря деятельности этого Совета, удалось подготовить проекты оснащения армии и флота радиолокационными средствами, привлечь лучших специалистов и создать отечественную радиолокационную промышленность.
        В 1946-м году Берг получил статус академика АН СССР, а в начале пятидесятых ему доверили должность директора ЦНИИ-108, где разрабатывалось и создавалось оборудование для радиолокационных станций. Одновременно он возглавил Всесоюзный научный совет по радиофизике и радиотехнике. В год смерти Сталина Акселя Ивановича назначили замминистра обороны, ответственным за радиовооружение армии и флота. А на следующий год он стал одним из организаторов первого вычислительного центра при минобороны.
        Впрочем, в 57-м, через год после 20-го съезда КПСС, на котором Хрущев выступил против культа личности Сталина, объявив новую политику, Берга уволили с должности замминистра, переведя в генеральные инспекторы минобороны. В 1959-м году Акселя Ивановича выдвинули на пост председателя Совета по проблемам кибернетики. Вместе с коллегами он готовил проект Единой государственной сети вычислительных центров, прообраза интернета, предназначенного для управления плановой экономикой. А в 1963-м ему дали звание Героя Социалистического Труда. Вот и все, что помнил про этого человека Александр Лебедев.
        И Александр надеялся, что такой специалист скорее сможет правильно воспринять информацию из будущего, чем кто-нибудь другой. Тем не менее, на встречу с Бергом Саша отправился, нервничая. Он не знал, как отнесется к нему и его информации целый доктор технических наук и профессор, преподающий радиодело курсантам, которые только немного моложе самого Александра. По дороге Саше вспоминалась недавняя встреча с пессимистичным Шориным, который сразу разбил весь энтузиазм Лебедева в пух и прах, обрисовав ему реальное положение с очень скромными возможностями радиотехнической промышленности Советского Союза, все мощности которой были и без того перегружены военными заказами. И это несмотря на то, что перед войной на самом верху утвердили решение ускоренными темпами возводить новые радиозаводы.
        Между тем, ленинградские энтузиасты радиодела, которых удалось организовать Лебедеву с помощью своей родни, помогли наладить производство усовершенствованных радиолокаторов и простых радиостанций при оборонном заводе «Арсенал». Для себя Александр уже решил, что если результат встречи с Бергом будет примерно таким же, как и результат встречи с Шориным, то он обратится за помощью именно к этим энтузиастам. Пусть даже они и не профессора, но свое дело знают и уже делают. А не рассуждают о том, насколько же пока немощна радиопромышленность страны. Не рассуждать сейчас нужно, а действовать изо всех сил, потому что война идет, и каждый день тысячи людей погибают на фронтах.
        Настроившись решительно, Александр пришел на место встречи, о котором он договорился с Бергом, позвонив по телефону и отрекомендовавшись от Шорина. Ему повезло, что Аксель Иванович находился в городе, а не где-нибудь на даче, хотя летняя погода и каникулы очень располагали к дачному отдыху. Да и что еще делать профессору при отсутствии занятий, как не отдыхать, даже если страна воюет с Германией? Война войной, а отдых по расписанию, как говорится.
        Но, Берг не следовал этому правилу. Александр застал его в радиолаборатории института. С паяльником в руках доктор технических наук самостоятельно собирал какое-то радиоэлектронное устройство, состоящее из крупных радиоламп, больших зеленых резисторов, картонных конденсаторов и неуклюжих трансформаторов, сверкающих лакированными обмотками. И с первого взгляда Саша оценил этого человека среднего возраста, одетого в морскую форму, как деятельного и энергичного.
        - Здравия желаю, товарищ контр-адмирал! - поприветствовал его Александр с порога.
        - А, здравствуйте, молодой человек, проходите, раз пожаловали, - проговорил Берг, продолжая выполнять пайку. На нем поверх морской формы сидел черный рабочий фартук из плотной ткани, призванный защищать одежду от брызг раскаленного олова и канифоля, а на руках красовались нарукавники. Потом, когда Саша подошел поближе, Аксель Иванович добавил:
        - Значит, вы и есть то самый Александр, сын комиссара Лебедева? И, если я правильно понял, то хотите поговорить об оснащении ваших катеров более надежными системами управления? Так, во всяком случае, мне передал Шорин.
        - Так точно, - кивнул Саша и начал излагать суть проблемы.
        Выслушав его, не отрываясь от своего занятия, Берг предложил:
        - Давайте лучше я сам приеду к вам на базу и посмотрю на месте, что можно сделать. Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать, не так ли?
        Лебедев воспринял такое предложение с энтузиазмом, сказав:
        - Конечно! Я организую вашу доставку на разъездном катере прямо в Кронштадт. У нас там как раз стоят те катера волнового управления, которые до сих пор не сумели отремонтировать. Да и мастерская со всем оборудованием имеется.

* * *
        Обербоцман внимательно вслушивался в лес. Он никак не мог понять про охотника. Ускользнул ли он, или же убит? А, может быть, настолько хорошо затаился, что ничем не выдает себя в ожидании удобного момента, когда сможет перестрелять их с Олафом? И эта неопределенность нервировала. Когда остальные бойцы их группы ушли, им вдвоем оставалось лишь тихо сидеть под деревом и вслушиваться в лес.
        Сначала снова послышался отдаленный лай, затем шорох. Потом лай приблизился, а шорох усилился. Причем, доносился с разных сторон. Наконец, Макс Бауэр разобрал и шаги. Судя по звукам, люди шли по лесу широкой дугой, и немало. Все-таки собака охотника привела помощь. Они с Олафом приготовили оружие, но не знали, куда стрелять. Да и выдать себя преждевременно опасались, пока лай не раздался совсем рядом, а собака не показалась в кустах прямо напротив них. Тогда у Олафа сдали нервы, и он начал стрелять без всякой команды. Пистолет с глушителем стрелял почти без шума, но охотничий пес, получив пулю, громко заскулил. И это быстро решило исход.
        - Сюда! Они здесь! - закричал кто-то по-русски.
        А за ним кто-то другой крикнул командирским голосом по-немецки:
        - Сдавайтесь, вы окружены! Бросайте оружие и поднимите руки!
        Олаф успел два раза выстрелить на звук прежде, чем пуля ударила его в лоб, и он умер мгновенно. Время для Макса словно остановилось. Судя по звукам, русских сюда пришло не меньше взвода. И он не знал, на что же решиться. Раз в Олафа попали настолько точно, значит, и его самого уже держит на прицеле какой-то меткий стрелок. Начнешь дергаться и тоже получишь пулю. Да и что толку стрелять непонятно куда, если ты сам неприятеля еще не видишь, а он тебя, оказывается, уже видит? Рассуждать тоже времени не осталось. Бауэр осознавал, что убежать с простреленной ногой не получится. Потому он решился рискнуть, резко перекатился в сторону от дерева и дал длинную очередь по кустам в ту сторону, откуда только что стреляли.
        Но, это только ускорило развязку. Сзади ему на спину кто-то прыгнул. Не рысь, а человек, сильный и ловкий. Он схватил Макса в болевой захват, отчего автомат пришлось выпустить, да и пошевелиться почти не удавалось. Противник оказался физически сильнее. Но, Макс все-таки сумел извернуться и вывернуться из захвата противника. Он выхватил свободной рукой кортик из ножен и, обернувшись, готовясь нанести смертельный удар клинком, увидел прямо перед собой злое лицо того самого охотника, желающего, видимо, отомстить за свою собаку. В этот момент кто-то другой нанес удар сбоку прикладом винтовки, отчего обербоцман потерял сознание. А очнулся Бауэр уже в плену с хорошей шишкой на голове, но вполне живой.
        Даже раненую ногу ему нормально обработали и перевязали как следует. Вот только руки связали на всякий случай. Впрочем, непрофессионально, впереди, а не за спиной, что оставляло шансы для побега. Охранники с винтовками, которых в небольшом помещении оказалось двое, дали ему попить из железной кружки. Само помещение напоминало камеру маленьким окном под потолком и лаконичностью обстановки. Только лавка, на которой он и очнулся, стол и табурет, бетонный пол, да стены, побеленные известкой. Больше ничего, если не считать железную дверь. Один из охранников вышел, видимо, докладывал, что пленный пришел в себя. А через пару минут явился молодой следователь в зеленой фуражке, начав спрашивать Бауэра на ломаном немецком. Но, Макс твердо решил молчать. Ведь, пока он молчит, его более удачливые товарищи получают фору, чтобы добраться к точке эвакуации.

* * *
        К концу июля вся служба Александра Лебедева крутилась вокруг безэкипажных катеров, которые в будущем станут называть беспилотными, а то и просто морскими дронами. Здесь же пока прижилось именно слово «безэкипажные», по аналогии, наверное, с безлошадным транспортом, как тут в сорок первом году часто называли автомобили. Как бы там ни было, а дело сдвинулось. Из того ужасного запустения, в котором Саша застал всю службу, она потихонечку начинала выкарабкиваться. Вот только требовалось увеличить темп позитивных изменений в разы. Потому что война не оставляла времени на раскачку. Но, как и любое дело, в которое вовлечено немало людей, слишком быстро все привести в порядок у Лебедева не получалось. Старослужащие специалисты обладали заметной инертностью мышления. А новых взять было негде. Потому Александру оставалось надеяться лишь на себя самого.
        Как выяснилось, другие до него уже пытались наладить службу дивизиона КВУ, но у них ничего не получилось, кроме того, что попали под репрессии. Но, Саша не отчаивался. Ведь у него имелся кое-какой ресурс, которого не было у тех других. Во-первых, ему сильно помогали родственные связи, позволяющие решить вопросы сложных согласований за считанные дни. А во-вторых, Александр, в отличие от всех остальных, знал все тенденции развития наперед. И ему было легче подгонять то, что уже есть, под то, что должно получиться. А получиться из катеров КВУ должны были самые настоящие морские беспилотники, которыми можно было бы гарантированно пускать ко дну вражеские корабли. Принцип целеполагания был абсолютно понятен. Вот только как все это быстро осуществить на имеющейся материальной базе, Лебедев не знал. Но, он стремился к результату.
        Переместив все исправные катера и гидросамолеты в новую базу под Таллином, Александр срочно занялся и наведением порядка в ремонтной базе Кронштадта. С охраной территории вопросы он решил сразу, организовав дополнительные круглосуточные посты наблюдения и установив дежурства на них по графику уже имеющимся личным составом. Береговые строения по его распоряжению приводились в порядок, а территория расчищалась от хлама. Технику тоже постепенно ремонтировали.
        Для катеров волнового управления Александру Лебедеву, поднажав через своего отца, удалось даже получить со склада новенькие комплекты управляющей аппаратуры. Теперь старое и вышедшее из строя оборудование предстояло менять гораздо быстрее, методом замены на готовые исправные блоки, а не возиться, как раньше, с заменой отдельных деталей. Ведь при старом методе ремонта требовалось точно определять неисправную деталь по электрической схеме, а потом еще выполнять ее демонтаж и монтаж новой, проводя паяльные работы, небрежность при проведении которых уже сама по себе могла стать причиной плохого электрического контакта или даже замыкания.
        Новый метод модульного ремонта, примененный Лебедевым, конечно же, сильно упрощал и ускорял работы. Да и все техники-ремонтники вздохнули с облегчением. Ведь одно дело искать неисправность впопыхах внутри блока, а потом разбирать его неудобную конструкцию, ради того, чтобы добраться до какого-нибудь сгоревшего сопротивления, когда еще и начальство торопит, стоя над головой. И совсем иное дело, если блок можно заменить целиком, а потом, не торопясь, ремонтировать его, вдумчиво выискивая неисправность на стенде.
        Квалифицированных кадров имелось мало, всего двое молодых техников, которые не справлялись с наплывом работы. На двух этих толковых парней приходилось несколько начальников, которые совсем разленились при прежней анархии, царящей в части. Потому капитан-лейтенант заставил подключиться к ремонтным работам и мичмана Николаева, начальника спецмастерской, и мичмана Ермоленко, начальника связи, и даже мичмана Романюка, начальника парка техники. А начальника снабжения, который и вовсе привык к вольготной жизни, Александр заставил взять на себя заполнение всех бумаг и журналов, освободив, таким образом, от их ведения всех остальных.
        Теперь же Лебедев приучал всех и каждого к дисциплине. Действуя собственным примером, он не гнушался переодеваться в робу и копаться во внутренностях катеров по многу часов, изучая на ходу все технические нюансы. Воспользовался он и советами Шорина, приспосабливая для защиты электрических соединений от влаги резиновые чехлы, а также изготавливая дополнительные демпферы. Но, помимо вибрации и обычной морской сырости, имелись и другие проблемы, плохо влияющие на дистанционное управление катерами.
        В сущности, управляющая система выглядела довольно просто, сигнал передавался передатчиком, принимался приемным устройством и подавался с него по терем каналам на три разных реле, которые переключались, включая или выключая исполнительные механизмы. И вот эти реле и были самым ненадежным местом во всей конструкции. Первое реле переключало рули, второе управляло двигателем, а третье могло использовать оружие, активировав сброс торпеды или же взрыватель в варианте брандера.
        Вот только уже через несколько срабатываний контакты этих реле загрязнялись, покрываясь пленкой окислов, а то и вовсе иногда залипали намертво. Токи через эти контакты проходили довольно существенные, ведь реле включали электромагниты и электромоторы исполнительных механизмов. Конструкция, конечно, нуждалась в улучшении ради повышения надежности. Но, не в силах сделать что-либо с этим самостоятельно, поскольку знаний в электротехнике сорок первого года ему явно не хватало, Лебедев с трепетом ожидал приезда профессора Берга, возлагая теперь все свои надежды быстро исправить ситуацию только на Акселя Ивановича.
        Глава 12
        К концу июля капитан первого ранга Сергей Платонович Малевский уже чувствовал себя значительно лучше. Лечение в Ленинграде в госпитале военно-медицинской академии, во время которого его постоянно навещала любимая женщина, военврач третьего ранга Марина Александровна Ермолова, пошло на пользу. После извлечения осколков, его тело покрывали шрамы, но ничего серьезного снарядные осколки внутри организма не повредили, вот только левую руку до конца разогнуть он теперь никак не мог, да прихрамывал на левую ногу из-за того, что роковой вражеский снаряд разорвался слева, и его осколки повредили суставы. Но, все это капитан первого ранга считал мелочами, борясь с болью силой воли и настроившись поскорее полностью выздороветь. Дав себе установку вернуться на службу как можно скорее, Малевский шел на поправку довольно быстро. Ему уже даже разрешали выходить из палаты погулять, опираясь на костыль.
        Прогуливаясь тем июльским днем по госпитальному двору, он снова вспоминал своего брата Анатолия, погибшего в бою на канонерской лодке у берегов Финляндии. Перед глазами у Малевского вновь и вновь вставали картины воспоминаний из детства. Как они вместе росли, и то, как младший брат старался во всем подражать старшему. И, глядя на старшего брата, Толя тоже захотел стать военным моряком. И добился своего.
        Мысли о роковом для брата неравном бое двух советских канонерок с тяжелым крейсером, не давали покоя каперангу уже двое суток. С тех пор, как Малевскому сообщили скорбное известие. И все это время он снова и снова перебирал в уме разные варианты, которые имелись у командира канонерок. Анатолий мог приказать сдаться, чтобы уцелеть. Или же, чтобы спасти экипаж, мог отдать приказ краснофлотцам эвакуироваться на берег, подготовив оба корабля к взрыву. Но, он оказался настоящим героем, храбрым до безрассудства. И команды обеих канонерских лодок тоже повели себя героически. Никто не дрогнул и не кинулся спасаться. Хотя все в экипажах, наверняка, понимали, что шансов победить у них нет, но приняли бой и стояли до конца.
        Малевский думал и о мести врагам. Он уже обдумывал ситуацию, как снова вернется на свой эсминец «Яков Свердлов», такой же искалеченный в бою, как и его командир. И будут они, два старых подранка, служить дальше, пока не погибнут окончательно в одной из атак на корабли противника. Так, во всяком случае, Сергей Платонович представлял собственную гибель. Вот только новое назначение, весть о котором ему прямо в госпиталь принес сам комиссар Евгений Лебедев, застало его врасплох. Оказалось, что в штабе флота решили назначить Малевского не обратно на «Яков Свердлов», а поставить на должность командира эскадры легких сил Краснознаменного Балтийского флота вместо погибшего контр-адмирала Дрозда.
        - Это что же получается? Без меня женили меня, значит? - проговорил Малевский, прочитав приказ Трибуца, подписанный начштаба КБФ Пантелеевым и самим главным флотским комиссаром.
        - Учитывая ваш боевой опыт, товарищи адмиралы так постановили на военном совете. А я поддержал. Я помню, сколько вы хорошего сделали для моего сына-оболтуса. И я привык платить добром за добро, - сообщил Евгений Лебедев без обиняков, скромно умолчав о том, что сам кандидатуру Малевского и протолкнул на освободившуюся должность флотоводца.
        Сергей Платонович сказал веско:
        - Сын у вас, Евгений Андреевич, совсем не оболтус. Всякое бывало, это надо признать. Да и с кем не бывает глупостей по молодости? Но, в последнее время, Саша взялся за ум всерьез. Теперь что надо парень, боевой, бесстрашный, решительный и умный командир из него получился. И я бы сам гордился, если бы такой сын был у меня. А за назначение спасибо, конечно. Я еще с немцами не расквитался. Мой младший брат Толик совсем недавно погиб на канонерской лодке «Красная Звезда» в бою против тяжелого крейсера. Сообщили мне два дня назад. И я намерен мстить гадам беспощадно. До победы или до смерти. Да и опыт, как вы правильно заметили, у меня имеется. «Силезию» я на дно пустил, и это факт.
        Комиссар кивнул и поведал:
        - Открою вам еще неопубликованные решения командования флота. В связи с новым назначением, вас повышают до контр-адмирала. За потопление немецкого броненосца и торпедных катеров вы представлены к золотой звезде Героя Советского Союза. А еще командование КБФ подало представление в Верховный Совет и о том, чтобы наградить вашего младшего брата званием Героя Советского Союза посмертно.
        - Спасибо, Евгений Андреевич. Вы просто потрясающие новости мне принесли, - проговорил удивленный Малевский.
        Комиссар улыбнулся, сказав:
        - Не благодарите, Сергей Платонович. Я сказал вам заранее только с одной мыслью, чтобы вы выздоравливали поскорее.
        - Да я хоть сейчас готов заступить на вахту, - приободрился Малевский.
        - Прямо сейчас не надо. Еще неделя для поправки здоровья у вас имеется. Военный совет так решил, проконсультировавшись с врачами. А потом вам все объявят официально. И начнутся серьезные события.

* * *
        Майор Широкин и молодой следователь НКВД Олег Беляев напрасно пытались разговорить задержанного немецкого диверсанта. Даже применив силовые методы ведения допроса, они не добились ничего. Немец упорно молчал, словно набрав в рот воды. Никаких документов, которые могли бы пролить свет на то, из какого он подразделения, какие имел задачи и сколько камрадов отправились вместе с ним на задание, при нем не нашлось.
        Но, судя по снаряжению, подготовлены к рейду на острова диверсанты были прекрасно. Даже пистолеты с глушителями им выдали, а их походные аптечки дополнили импортными препаратами, например, американскими тюбиками-шприцами с морфием. Когда сотрудники НКВД отследили всю цепочку следов, стало ясно, что интересовались немцы новыми орудиями береговой обороны. А, между тем, где-то могли иметься и другие диверсанты. Например, лесник утверждал, что по следам определил, что группа, якобы, состояла из пяти или шести человек. Но, пока нашли только два трупа на месте перестрелки и одного взяли живым. Впрочем, прочесывание леса продолжалось до тех пор, пока не наступила ночь. Вот только больше пока не догнали никого.
        В это самое время, находясь на Аландских островах, гросс-адмирал Редер дожидался сообщений от разведчиков. Группа кригсмарине под командованием обербоцмана Макса Бауэра, отправленная на Моонзунд, должна была уже выйти в точку эвакуации. В случае успеха, командир подводной лодки имел приказ немедленно поставить в известность штаб кригсмарине специальным коротким сигналом, который русские не должны успеть запеленговать. Но, время шло, а сигнал все не поступал.

* * *
        Утром в назначенное время, когда Лебедев привел небольшой разъездной катер, принадлежавший дивизиону КВУ, Берг уже поджидал Александра на пирсе. Пока вдвоем шли к Кронштадту, Берг неожиданно разговорился:
        - Знаете, молодой человек, я сделал некоторые выводы из нашего вчерашнего разговора. И с удовольствием помогу вам, чем смогу. Я же одно время очень увлекался как раз вот этой темой управления по радиоканалам. Трехканальное устройство, кстати, я предложил Шорину. И на катерах начать испытания тоже я настоял. Просто потому, что увидел перспективу для нашего флота. Ведь это же отличное морское оружие. А, поскольку я служил на флоте и даже воевал, то сейчас считаю своим долгом помочь вам наладить все, как следует.
        - И где служили? - спросил Саша, чтобы поддержать разговор. Он помнил, что Берг, кажется, прошел Первую мировую, но подробностей про его службу никаких не знал.
        - Я как раз в 1914-м закончил обучение на штурмана в Морском корпусе, когда мировая война началась. Служил сначала младшим штурманом на броненосце «Цесаревич», потом отправили меня в подводники.
        - Так вы же, получается, на легендарном корабле служили! На том самом броненосце, который сначала с японцами воевал, а потом Моонзунд защищал вместе со «Славой»! - воскликнул Саша.
        - Да, защищали мы архипелаг от немцев, пока смута не началась в стране и на флоте. А нашего «Цесаревича» в 1917-м в «Гражданина» переименовали, - проговорил Берг. И добавил:
        - Но меня еще раньше стажироваться отправили к союзникам тогдашним, на английскую подводную лодку «Е-8» штурманом. Потому что грамотных подводников у нас не хватало. Вот там, на подлодке, я впервые радиоделом увлекся. Много чего увидел интересного и старался сам во всем разобраться, как устроено. Однажды случилась авария в походе, левый электромотор в подводном положении сгорел, и я отравился газами от горения. Определили меня в Гельсингфорский госпиталь на лечение. Время свободное появилось, и я, пока лечился, самостоятельно прочитал все по радиотехнике и теории радио, что только смог отыскать. Долго, кстати, лечился. Все революционные события мимо меня прошли. А потом, уже в 19-м году, назначили меня штурманом подводной лодки «Пантера», затем я был переведен командиром на другой подводный корабль. Сначала командовал подводной лодкой «Рысь». Потом перешел на подлодку «Волк». А оттуда назначили меня на «Змею».
        И вот эта «Змея» оказалась особенная, имела мощную по тем временам силовую установку, но находилась в резерве, стояла у пирса недостроенной. И доделывать все приходилось силами экипажа. Тогда много я сам руками поработал. Всю аппаратуру связи и многое из электрооборудования на той подлодке лично смонтировал. Нельзя ничего было поручить кому-то другому, не имелось достаточно квалифицированных специалистов на «Змее». А те, которые пришли по комсомольскому призыву, паяльник даже правильно держать не умели. Всему их учить пришлось на собственном примере. Вот с тех пор у меня в привычку и вошло все паять самому. И это я уже потом окончил Военно-морскую академию, по специальности радиотехника. А тогда, на «Змее», я тоже до многого сам, своим собственным умом доходил. Вот и вы мне напомнили немного самого себя в молодости. Тоже имеете военно-морское штурманское образование, а интересуетесь радиоделом.
        Лебедев даже и не знал, как же объяснить ученому, что даже и не столько он сам радиоделом интересуется, сколько хочет использовать интерес к радиоделу Берга, чтобы каким-то образом передать ему знания о развитии радиотехники и электроники, которые принес из будущего. В катере посреди фарватера они остались один на один, потому Александр Лебедев решился рассказать контр-адмиралу про пальчиковые лампы и транзисторы, придерживаясь своей легенды, мол, когда служил в разведке флота, то узнал очень много интересного о последних немецких, английских и американских разработках.
        Внимательно выслушав Сашу, Аксель Иванович Берг сказал:
        - Я подозреваю, молодой человек, что вы или гениальный аналитик, или пользуетесь какими-то чужими данными, вычитанными из неизвестных мне источников.
        - Да, я же говорю вам, товарищ контр-адмирал, что до получения нынешней должности я служил в разведке КБФ. Вот оттуда и знаю все эти сведения.
        - Но, при этом, вы говорите так, словно бы сами лично знаете и понимаете очень многое, если не все, об этой технологии. Возможно, вы скрытый гениальный инженер связи, новое светило науки? Но, почему вы так уверены, что я ничего об этом не слышал? - с сарказмом проговорил контр-адмирал. И добавил:
        - Да будет вам известно, что еще в 1926-м году советский физик Френкель выдвинул гипотезу о дефектах кристаллической структуры полупроводников, названных «пустотами» или «дырами», которые могли перемещаться по кристаллу вещества. А в тридцатые академик Иоффе серьезно начал изучать явления полупроводимости у нас в Ленинграде, в институте инженерной физики. В 39-м академик Давыдов представил теорию диффузионного выпрямления тока в полупроводниках. Совсем недавно, в этом году перед войной Лашкарев опубликовал любопытные статьи «Исследование запирающих слоев методом термозонда» и «Влияние примесей на вентильный фотоэффект в закиси меди». Там описана работа «запорного слоя» на границе между медью и ее закисью, где по обе стороны выявлены носители тока противоположных знаков. И, кстати, Лашкаревым определено, что добавление в полупроводники определенных примесей резко повышает их токопроводящие способности. Чем вам не этот ваш p-n переход? Так что и мне кое-что по этой теме уже известно. А с вашими вот этими знаниями, которые вы мне здесь изложили, мы же можем попробовать наладить выпуск этих
полупроводников. Когда, говорите, немцы и американцы планируют первые транзисторы сделать? Мы раньше успеем, если прямо вот сейчас серьезно возьмемся за это дело.
        - Так, Олег Лосев уже над этим работает, - сказал Саша.
        - Не тот ли случайно, который кристаллический гетеродин изобрел, ученик академика Иоффе? - прищурился контр-адмирал.
        - Да. Тот самый. Он собрал коллектив талантливых молодых специалистов и на основе своего кристадина сделал первые диоды с туннельным полупроводниковым эффектом, а потом, применив другие материалы, на основе вот этих разведывательных данных о немецких разработках, сумел сделать самые настоящие транзисторы, - проговорил Лебедев, поймав себя на том, что сболтнул лишнее, выдал случайно Бергу совершенно секретную информацию.
        - И откуда же у него такие возможности появились? Насколько я помню, даже нормальную лабораторию ему никак не давали, - произнес Аксель Иванович.
        - Уже дали секретную радиолабораторию при заводе «Арсенал», - сообщил Лебедев. Потом подумал все-таки, что скрывать от Берга все это глупо, даже, наверное, вредно для общего дела, а потому добавил:
        - А еще там параллельно осваивается производство пальчиковых радиоламп, размеры которых и энергопотребление сильно меньше, чем у обычных радиоламп. При этом, они позволяют с теми же параметрами управлять потоками электронов, генерировать и усиливать сигналы. Да и их массовый выпуск прямо сейчас будет значительно легче и дешевле наладить, чем широкое производство транзисторов. Потому на заводе «Арсенал» решили пока остановиться все-таки на развитии индустрии пальчиковых ламп. Но, только до тех пор, пока не удастся сделать все этапы производства транзисторов менее затратными.
        - То-то я смотрю, что появилась за последний месяц у нас какая-то новая радиоаппаратура на флоте. Сказали мне, что совершенно секретная, штучная пока, с особыми характеристиками и с новейшими радиодеталями, но не говорили, где точно производится. Вот думал я уже через своих курсантов одну такую новую радиостанцию потихоньку добыть, чтобы ее разобрать и посмотреть, что же там внутри. Не хотелось, знаете ли, отставать от прогресса. А теперь понятно, откуда ветер дует. Как я понимаю, наши радиолокационные станции усовершенствовали тоже усилиями этого коллектива?
        - Так точно, товарищ контр-адмирал, - кивнул Александр.
        Берг внезапно предложил:
        - Лучше называйте меня Аксель Иванович. Не надо никаких званий. Давайте, Саша, постараемся подружиться ради интересов общего дела. Не стану скрывать, что ваш рассказ про полупроводники и пальчиковые лампы меня чрезвычайно заинтриговал. И я почему-то чувствую, что знаете вы гораздо больше, чем говорите. И хотел бы от вас еще раз услышать все подробности о полупроводниковых приборах, чтобы тщательно записать про их конструкцию, материалы и технологию изготовления.
        Только вот вы меня не обманете, что разработки эти немецкие. Я неплохо представляю себе самые современные направления научного поиска в области электроники. Я знаю иностранные языки и до самого начала войны тщательнейшим образом анализировал открытые источники по интересующим меня темам. И могу уверенно сказать, что у немцев нет пока ничего, намекающего на какой-либо прогресс в области полупроводников. Во всяком случае, до начала войны ничего подобного не имелось. Хотя, некоторые отдельные наработки у немецких специалистов были.
        Еще в 1874-м немец Карл Браун обнаружил одностороннюю проводимость на примере кристалла сульфида свинца. А в 1906-м, основываясь на работе Брауна, Виттер Пиккард даже запатентовал полупроводниковый диод-детектор, но это было хрупкое и малоэффективное устройство. Австриец Эдгар Лилиенфельд предложил в 28-м году метод управления током с помощью поперечного электрического поля, которым можно управлять проводимостью. А в 34-м немец Оскар Хайл сделал бесконтактное реле на этом принципе. Но, тоже малоэффективное и капризное.
        Что касается англичан, то они пытались экспериментировать с полупроводниковым усилением в начале тридцатых, но не добились успехов. Про американцев знаю только то, что в Американской телефонной и телеграфной компании создали радиолабораторию «Белл телефон», которая разрабатывает полупроводниковый усилитель, вот только до настоящего времени, насколько знаю, и они не преуспели.
        Так что охотно верю, что, скорее, чем иностранцы, смог добиться успеха наш Олег Лосев из ЛФТИ. Ведь он в начале тридцатых уже проводил под руководством академика Иоффе эксперименты с полупроводниками. Он пытался сделать тогда что-то вроде такого транзистора, о котором вы мне рассказали. И он даже представил самый настоящий триод на кристалле карборунда, но только коэффициент усиления у этого триода получился слишком маленьким. Знаю я и о том, что Лосев проводил совсем недавно эксперименты с разными материалами, в том числе с кремнием, о котором вы говорите. Но, все это ерунда по сравнению с тем, что только что рассказали мне вы. И я скажу вам свой вердикт, как специалист: таких подробностей про полупроводники на сегодняшний день не может знать никто в мире.
        Глава 13
        Поиски вражеских лазутчиков, проникших на Эзель, осложнялись еще и тем, что к вечеру небо затянуло тучами и пошел дождь. Когда командир части РККА, занятой прочесыванием леса, доложил, что до наступления темноты найти больше никого из диверсантов не удалось, майор Широкин спросил следователя Беляева:
        - Что же получается? Сколько их к нам пролезло? Если считать вот этого упрямого неразговорчивого немца, которого мы взяли живьем, да двух убитых на месте перестрелки, а еще и того мертвого парня, загрызенного рысью, которого до этого нашел наш лесник, то получается, что было их четверо. А ты как думаешь, лейтенант, не могло ли диверсантов быть всего столько? Может, лесник ошибся в своих оценках численности группы?
        Олег Беляев поправил фуражку и сказал:
        - Не знаю. Наши специалисты тоже осмотрели следы внимательно и определили, что несколько человек прошли там след в след. А вот сколько их точно там прошло, сказать не смогли. Эти накладки на обувь сбили нас с толку поначалу. А за ночь дождик следы размоет, и совсем не понять будет. Возможно, один или два человека еще остались из этой группы. Могли, конечно, уйти они с места боя по каменистому распадку и потом по руслу ручья, который протекает недалеко. И черт его знает, остались еще непойманные диверсанты, или нет. Ведь и вторая их группа может действовать на архипелаге параллельно с первой. Могут враги и диверсию где-нибудь готовить. Хорошо бы узнать вовремя. Вот только молчит этот немец. Ноги ему переломать, что ли? Так и напрашивается на более жесткие методы допроса.
        - Вполне может быть, что молчит он специально, чтобы дать своим время уйти подальше. Так что работать с ним надо продолжать. Да и поиски совсем прекращать нельзя даже ночью. Надо раздать бойцам электрические фонарики, - заметил майор.
        А молодой следователь проговорил:
        - Вот только ночью прочесывать местность даже с фонариками мало толку. Свет у них слабенький. Затаятся диверсанты под кустами, раз такие обученные, боюсь, что мимо наши парни пройдут, а враги пересидят облаву, а потом в тыл выйдут и сменят направление. Жаль, конечно, что этот гад немецкий все-таки успел пырнуть лесника кинжалом. Нету у нас здесь больше таких умелых следопытов, - констатировал следователь. Пробовали пускать собак, вот только собаки след этих диверсантов не берут. Посыпают хитрые немцы время от времени свои следы специальным порошком. Путать погоню они хорошо обучены.
        - Да, теперь ждать придется, пока лесник наш выздоровеет. Молодец, конечно, этот Михайлов. В бой не побоялся вступить с диверсантами, хотя был один и всего лишь с охотничьим ружьем. Мужественный человек. Надо бы представить к награде, хоть и гражданский он, - проговорил Широкин.
        - Ну, не совсем он и гражданский. Все лесники в особых пограничных зонах по нашему ведомству проходят. Старшина он, хоть и отставник, но на службе, считай, находился. Наградим, конечно. Только пускай сначала поправится, - сказал следователь НКВД.
        Майор Широкин кивнул и проговорил:
        - Врач сказал, что рана у Михайлова нехорошая. Прямо в печень ткнул его немец своим кортиком. Хорошо еще, что быстро я лесника на машине отвез в госпиталь. По дороге он все и рассказал мне с подробностями, пока сознание не потерял от кровопотери, как этих немцев преследовал. Все сокрушался, что собаку его они убили.
        - Кстати, Тимофей Григорьевич, наши эксперты проверили уже, что за кортики у диверсантов. Такие выдают на немецком флоте. А это говорит о том, что разведка нашего архипелага подготовлена военно-морским ведомством Германии, - поведал Олег Беляев.
        - Не обязательно. У них и начальник Абвера адмирал Канарис. Может, это его люди, - высказался Широкин.
        Их беседу неожиданно прервал телефонный звонок. Пограничники НКВД, прочесывающие непосредственно береговую линию, уже в сумерках обнаружили несколько коровьих следов возле каменистого пляжа.

* * *
        Так и не дождавшись ни сигнала об эвакуации разведывательной группы, ни атаки военно-морского флота русских на Аландские острова, Эрих Редер принял решение оставить пока «Тирпиц» на рейде Мариенхамна под командованием Топпа, а сам отбыл на самолете в Берлин, куда его снова срочно вызвал фюрер. Скорее всего, по итогам операции возле Пори гросс-адмирала ждал очередной выговор. И престарелый моряк в дороге снова подумывал о своей отставке.
        Вот только на этот раз фюрер оказался в гораздо более спокойном настроении. Возможно, он уже немного смирился с неудачами первых дней блицкрига, затеянного против Советского Союза. И Гитлер, видимо, постепенно осознавая важность действий военно-морского флота для обеспечения стратегического успеха на Прибалтийском фланге, временно решил сменить гнев на милость, а кнут - на пряник по отношению к Редеру. Похоже, он все же опасался, что опытный гросс-адмирал покинет свою должность в самый неподходящий момент. Во всяком случае, фюрер даже похвалил Редера за обеспечение победы возле финского Пори. А тот упрек, которого так опасался Редер из-за потерь в составе экипажа тяжелого крейсера и плачевного состояния «Принца Евгения» после боя с русскими канонерскими лодками, произнесен не был.
        Напротив, Гитлер высказался в том смысле, что силы кригсмарине все-таки одержали победу, потопили два русских корабля, а крейсер во время боя лишь получил повреждения, но не пошел ко дну. При этом, корабельные артиллеристы смогли подавить сопротивление красных возле Пори, а немецкий десант успешно высадился на берег и вовремя подкрепил финские войска, сорвав наступление русских вдоль восточного берега Ботнического залива. Следовательно, операция по поддержке союзников мощью кригсмарине прошла, в целом, успешно. Фюрер лишь попенял гросс-адмиралу за то, что тот отстранил от командования тяжелым крейсером Хельмута Бринкманна. Ведь Гитлер почему-то считал, что Бринкманн вовсе не неумеха, а настоящий герой, хоть и посадил корабль на мель. Ну, а досадные ошибки могут быть у любого человека.
        Похоже, кто-то из родственников этого капитана цур-зее имел связи на самом верху. И обо всех подробностях уже доложили в нужном свете самому вождю немецкой нации через голову главнокомандующего военно-морским флотом. Эрих Редер, конечно, скрипел зубами от чувства несправедливости, но не стал спорить со своим верховным начальником. Гросс-адмирал уже хорошо знал, что это бесполезно. Раз фюрер хочет, чтобы Бринкманна восстановили в должности, то добьется своего в любом случае. И Редеру пришлось отменять свой приказ, подумав при этом: «Пусть этот Хельмут теперь командует «Принцем Евгением», как хочет. Но только придется ему производить маневры в ближайшие полгода лишь внутри одного из доков Киля». Уточнять для фюрера, что две потопленные канонерки не идут ни в какое сравнение с новейшим тяжелым крейсером ни по тоннажу, ни по вооружению, Редер не стал. Он старался лишний раз не раздражать бесноватого ефрейтора.
        После встречи с Гитлером гросс-адмирал направился в главный штаб кригсмарине, где вовсю готовилась операция «Беовульф», которая предполагала в скором времени высадку массированного десанта на архипелаг Моонзунда при поддержке огневой мощи эскадры главных сил флота. В штабе исходили из того, что стратегическое значение этих островов, запирающих Рижский залив, еще больше возросло в связи с организацией русскими аэродромов на их территории. И оттуда краснозвездная авиация не только регулярно бомбила тылы Германии, но и вылетала штурмовать передовые позиции вермахта возле Риги, упорная борьба за которую все продолжалась.
        Пока что большевики и не думали отступать от столицы Латвии. Части Красной Армии, поддерживаемые не только русской авиацией, но и флотом, крепко держали оборону. Вермахт нес существенные потери. И в штабе рассчитывали, что захват островов Моонзунда поможет эту рижскую оборону опрокинуть. Все понимали, что немецкий флот должен не просто поддержать десант, но и ворваться в Рижский залив, установив полный контроль за его акваторией. Тогда под ударами корабельной артиллерии русские вынуждены будут оставить Ригу. А контроль над архипелагом будет способствовать созданию угрозы в дальнейшем и Таллину, а потом продвижению дальше в сторону Ленинграда. Собственно, ради достижения этой перспективы операция «Беовульф» и разрабатывалась.
        Если при прежнем правительстве Германии структура управления военно-морским флотом менялась мало, то после прихода к власти Гитлера и его партии национал-социалистов, изменения начали происходить довольно быстро. Уже в 1934-м году для флота создали отдельное управление вооружений и началось воплощение секретных программ военно-морского развития Германии, которые шли вразрез с международными договорами, благодаря чему Эриху Редеру и удалось заказать, заложить на верфях и построить большие корабли, настоящее водоизмещение которых хранилось в тайне.
        С момента переименования немецких ВМС из Рейхсмарине в Кригсмарине в 35-м году, Управление военно-морским флотом стало именоваться Главным Командованием. Все годы перед войной флотская система управления постоянно дополнялась новыми отделами. В сущности, Гитлер не сильно лез в дела флота, что Редера, разумеется, устраивало. Недоверия у нового рейхсканцлера к морскому ведомству было существенно меньше, чем к сухопутным силам, в дела которых фюрер постоянно вмешивался со своими указаниями, далеко не всегда умными. Генералы порой удивлялись выходкам ефрейтора, оказавшегося на самом верху власти, но, тем не менее, подчинялись ему, потому что побаивались слишком сильно прогневать бесноватого вождя. Да и его реваншистские идеи генералы, в сущности, разделяли. А потому и терпели скверный характер и даже явную некомпетентность человека, обещающего им создать условия для победы над всеми соседями Германии.
        Положение главкома отдельного рода войск, позволяло Редеру реализовывать больше возможностей, чем это удавалось другим военачальникам, подчиненным ОКВ. Ведь командование вермахта практически сделалось личным штабом Гитлера, где он сам устанавливал порядки. Фюрер интересовался кораблями на уровне дилетанта, но считал, что военный флот сам по себе не в состоянии изменить расклад сил на континенте. А потому предпочитал сухопутные вооруженные силы. Пользуясь тем, что в вопросах, связанных с флотом, фюрер разбирался неважно, да и не проявлял слишком большого интереса к флотским делам, предоставив Редеру решать самому все вопросы развития и строительства ВМС, гросс-адмирал постепенно организовывал внутри собственного ведомства все так, как хотел сам. Ему даже предоставили право разрабатывать военно-морскую доктрину Германии. Хотя, конечно, все кораблестроительные программы утверждались самим фюрером. Пару раз в год Редер был обязан предоставлять ему подробный доклад о положении кригсмарине, стараясь убеждать Гитлера в необходимости тех или иных мер ради развития немецкого флота.
        От личных отношений с правителем Третьего Рейха зависело очень многое. И Редер, конечно, всегда принимал этот фактор к сведению, стараясь поддерживать взаимопонимание с фюрером. Однако, будучи приверженцем старых флотских традиций и очень щепетильно относясь к понятию офицерской чести, Редер с каждым годом вызывал все меньше симпатий у Гитлера. Особенно после того, как адмирал посмел заступиться за евреев, служивших на флоте. Редер много раз пытался убедить Гитлера, что важно не то, кто еврей, а кто нет, а то, кто предатель. И национальность здесь никакого значения не имеет. Но, спор этот всегда заканчивался криками Гитлера о том, что все евреи и есть предатели. Еще Редер, как человек верующий, пытался заступаться за священников и читать нравоучения Гитлеру, повторяя каждый раз: «Наша судьба в руках Господа!» И эта фраза фюрера просто бесила. А когда гестапо начало засылать на флот своих агентов, адмирал выдал секретное распоряжение вычислять их и предавать суду моряков. Чем, конечно, сразу же нажил себе много врагов. Положение усугублялось еще и тем, что Редер пытался поддерживать на флоте
пуританский моральный кодекс, например, запрещая морякам жениться на распутных девках, курить, напиваться до невменяемого состояния и дебоширить на берегу.
        В результате подобных действий между Редером и Гитлером все больше углублялись противоречия. Фактически, старый моряк объявил фюреру фронду. Вскоре все на флоте уже слышали о противостоянии между ними. Но, тем не менее, Редер продолжал прочно удерживаться на своем месте, потому что заменить его Гитлер никак не решался. Во-первых, не имелось подходящих специалистов с таким огромным опытом в военно-морском деле, во-вторых, Редер пользовался на флоте слишком большим уважением, а в-третьих, он имел обширнейшие связи среди самых влиятельных семей Германии.
        К 1939-му году Гитлер сидел сразу на нескольких стульях, совмещал должности президента, канцлера и главнокомандующего. Он лично курировал и Верховное командование вермахта (ОКВ), а кригсмарине и люфтваффе имели свои собственные штабы. Но, именно в ОКВ выполнялись функции Генерального штаба Германии, разрабатывались и координировались главные стратегические и оперативные планы. Ведь Генеральный штаб, как отдельное военное учреждение, в стране отсутствовал. В то же время, свои генштабы имелись у каждого рода войск. И, конечно, отдельный генштаб был на военно-морском флоте. Потому Редер и мог осуществлять планирование достаточно изолированно от всех остальных. Вот только готовые планы военных операций кригсмарине все равно предстояло координировать с ОКВ.
        Командование немецких военно-морских сил было единым. Редер, как главком флота, располагал собственным генштабом, состоящим из штабного начальника и пяти высокопоставленных офицеров. Им подчинялись управления командований корабельными соединениями, управления артиллеристского, минного и торпедного вооружений, управления крепостных и саперных сил флота, управления морской военной промышленности и кораблестроения, управления связи и специальных средств, управления воспитания личного состава и военно-морских учебных заведений, управления исследований и изобретений, санитарное управление, управление морской печати, юридическая служба, инспекции, а также служба флотского обеспечения. Еще в подчинении этого штаба имелись военно-морские станции со службами наблюдения, ПВО, береговой обороны и охраны портов.
        Имелся у Редера еще и отдельный штаб для руководства морской войной с подчиненным ему оперативным управлением. Этот штаб управления войной на море непосредственно руководил боевыми действиями корабельных соединений, а флотский генштаб больше занимался разработкой операций. Для конкретных задач, которые предстояло решать на определенном театре военных действий, создавались оперативные группы, предназначенные для воплощения планов на заданных направлениях. Такая группа была сформирована штабом и для проведения операции «Беовульф». А план, выработанный генштабом флота, четко определял силы и средства, задействованные в ней.
        Вот только загвоздка состояла в том, что штаб флота мог обеспечить предстоящий десант плавсредствами и другими необходимыми ресурсами, но не мог организовать прикрытие с воздуха. Вся авиационная поддержка предстоящей десантной операции полностью зависела от главнокомандующего люфтваффе. А у Геринга и без того хватало забот. Ведь господство в воздухе немецким летчикам завоевать никак не удавалось. И все выделенные по плану «Барбаросса» ресурсы немецкой военной авиации уже задействовались в небе над огромной линией фронта, протянувшейся от Балтийского до Черного моря. А дополнительные силы высвободить было трудной задачей, потому что и война с Великобританией тоже шла полным ходом.
        Глава 14
        Никакими немецкими планами не предусматривалось, что русские смогут обороняться настолько упорно. К концу июля генералам из командования ОКВ стало понятно, что план «Барбаросса» провалился. Ведь на занятие всей Прибалтики и Белоруссии отводился месяц, который уже прошел. И Гитлеру приходилось смириться с тем, что блицкриг не удался. На фронте все больше возникали предпосылки для длительной позиционной борьбы с низкими темпами продвижения. Наступление немецких армий застопорилось по всему фронту после победы над Красной Армией в приграничном сражении, по той причине, что далась эта победа вермахту очень серьезными потерями в технике и личном составе.
        И в этой связи исход сражения за Ригу приобретал все более важное стратегическое значение. А взятие Моонзунда могло кардинально изменить ситуацию в пользу немцев. Потому во время последней встречи с Гитлером Редеру удалось согласовать планы своего штаба и договориться о выделении необходимых сил для предстоящего десанта на архипелаг. Наступление вермахта в Прибалтике к тому моменту настолько затормозилось, что все надежды изменить ситуацию фюрер теперь возлагал только на кригсмарине. Это и являлось главной причиной того, что он не стал на этот раз устраивать разнос пожилому моряку и даже не отклонил его просьбы о предоставлении необходимых ресурсов, согласившись на переброску дополнительных воинских частей из Франции. В сущности, гросс-адмиралу оставалось решить лишь вопрос с обеспечением предстоящего десанта авиационной поддержкой.

* * *
        Поначалу Александр Лебедев сильно переживал, что Берг раскусил его попаданчество. Просто до этого Саше никогда еще не приходилось общаться со столь талантливым специалистом, полностью поглощенным научной и изобретательской деятельностью в своей области. Да еще и столь эрудированным, обладающим обширными знаниями во многих смежных областях. И, конечно, знающим все перспективные направления научных разработок в электронике и радиотехнике. Потому и подловил Аксель Иванович Лебедева на той самой «разведывательной информации» из будущего. Конечно, Саша не признавался, а просто говорил ученому: «Знаю, что именно вот так надо, потому что так и будет. Считайте, что у меня развилась способность предвидеть технический прогресс».
        Впрочем, в версию про дар предвидения ученый не особенно верил, но относился к словам Лебедева серьезно. А проверки, которые он производил, исходя из собственных знаний, показывали ему, что Саша на самом деле прав в своем предвидении направлений развития техники. Конечно, Аксель Иванович очень сильно удивлялся этому свойству Александра. Но, в сущности, ничего страшного из этого пока не приключилось. Наоборот, на почве обладания этой тайной информацией им даже удалось гораздо быстрее сблизиться и сделаться не просто хорошими знакомыми, а настоящими единомышленниками, занятыми общим делом на благо страны. Чем дольше Лебедев общался с Бергом, тем больше убеждался, что нашел настоящего энтузиаста технических преобразований ради прогресса, причем, готового работать совершенно бесплатно ради скорейшего достижения цели, да еще и очень серьезно прислушивавшегося к советам из будущего.
        На базе катеров волнового управления в Кронштадте Берг теперь появлялся регулярно. И Александр даже официально оформил его техническим консультантом. Но, Берг не только консультировал и генерировал решения, но и непосредственно участвовал в доработке и наладке оборудования. Аксель Иванович оказался человеком совсем не чванливым. Он не видел ничего зазорного в том, чтобы вместе с Сашей и его подчиненными, переодевшись в робу, копаться в катерных внутренностях, пачкаясь в солярке и машинном масле. Наоборот, он, кажется, даже радовался, что снова занимается полезным делом ни в аудиториях и ни в институтских радиолабораториях, а прямо на флоте, с которым была связана вся его молодость.
        Благодаря родственным связям, через Алексея Добрынина, Саша наладил взаимодействие Берга с другими специалистами, которые уже, что называется, были в теме. Вместе с Акселем Ивановичем они ездили на завод «Арсенал», где в особом радиоцехе при новой радиолаборатории под руководством другого замечательного ученого-электронщика Олега Лосева уже выпускалось новое радиоэлектронное оборудование на пальчиковых лампах, массовое производство которых вскоре планировали начать в одном из цехов завода «Светлана». А пока на «Арсенале» экспериментальные радиодетали и специальное оборудование на их основе делали лишь в небольших количествах. Выпускали не только пальчиковые радиолампы, но и полупроводниковые диоды и триоды, которые Лосев довел до нужных параметров, благодаря тем самым сведениям из будущего, якобы полученным от разведки КБФ. Вот только производство полупроводников пока не получалось сделать дешевым. И над удешевлением технологии их изготовления еще предстояло немало поработать.
        Производство пальчиковых радиоламп тоже пока испытывало определенные трудности, связанные с переоборудованием технологических линий. Но, по крайней мере, требуемые производственные цепочки казались более понятными и проще реализуемыми. Ведь предстояло, фактически, наладить миниатюризацию уже имеющихся радиодеталей. Вместо крупных радиоламп с хрупким стеклянным баллоном предполагалось изготавливать маленькие и гораздо менее хрупкие. Если первые потребляли для накала катода мощность в 4 ватта, то вторые при тех же выходных параметрах потребляли мощность вдовое меньшую, что давало существенную экономию емкости автономного источника питания. Например, рация на новых лампах могла работать от аккумулятора вдвое дольше, чем на старых.
        Да и конструктивно пальчиковые лампы соединялись с электронной схемой не контактными колпачками, которые расшатывались от времени и покрывались окислами, а проволочными выводами, что позволяло впаивать их намертво, сокращая до минимума негативное воздействие внешней среды. К тому же, команда специалистов радиолаборатории «Арсенала» разрабатывала и более миниатюрные лампы в металлических корпусах. И даже совсем маленькие, размером с транзисторы. Как помнил Саша, подобные изделия потом назовут нувисторами. Они еще лучше подойдут для жестких условий военной эксплуатации и будут применяться даже в ракетной технике.
        Когда Саша под видом разведывательной информации о немецких разработках излагал своему родственнику Леше Добрынину сведения о технике будущего, то делал упор именно на военном применении. Он хорошо знал, что большинство советских высокопоставленных военачальников особого интереса к миниатюризации электронных компонентов почти не проявляли до начала полетов в космос. Ведь начальство полагало, что всегда найдется какой-нибудь здоровенный солдат, который потащит тяжелую радиостанцию, второй потащит тяжеленный аккумулятор, а третий возьмет на себя громоздкую антенну, чтобы тащить ее на горбу в разобранном виде, а собирать только на том месте, откуда прикажут установить связь. А, если одного из этих троих бойцов убьют или ранят по дороге? Вот и получилось, что со связью в РККА все оказалось к войне очень плохо. А ведь миниатюризация этой сферы позволяла не только разгрузить солдат-радистов, но и значительно уменьшить материалоемкость, а также экономить электроэнергию.
        Да и применение компактных радиостанций позволило бы насытить ими войска, тем самым значительно упростив управление воинскими соединениями. И вот теперь коллектив радиоинженеров на «Арсенале» разрабатывал еще и перспективные сверхминиатюрные радиолампы в металлических корпусах, выдерживающие перегрузки и предназначенные не только для усиления сигналов или генерации, но и для радиовзрывателей. Талантливые специалисты, следуя описаниям, предоставленным Александром под видом разведывательных сведений, пытались создать нечто вроде простейшего радиолокатора, реагирующего на отражение сигнала от различных поверхностей, например, от вражеских самолетов. И, если удастся такое устройство засунуть в снаряд, то это сильно поможет уменьшить расход боеприпасов, необходимых для поражения воздушных целей зенитками. И не только. Возможности для применения боеприпасов с дистанционным подрывом открывались достаточно широкие.
        Талантливый коллектив инженеров-энтузиастов, собранный на «Арсенале» директором завода Алексеем Добрыниным и пользующийся «подсказками» Александра Лебедева, обеспечивал быстрый прогресс советской электроники. Но, ни о каком бытовом применении всей этой новой элементной базы пока даже не думали, хотя оно как бы напрашивалось. Вот только об этом потом станут рассуждать советские радиоинженеры. Уже после войны. А пока все делалось только для фронта и для победы.
        После посещения радиолаборатории и электронного цеха завода «Арсенал», Берг был в восторге от новых возможностей, открывавшихся для его любимой радиотехнической отрасти. Ведь он убедился, что ее поддержка теперь шла с самого верха. Директора оборонных заводов уже знали, что сам товарищ Сталин в последнее время проникся идеями скорейшего и повсеместного внедрения радиосвязи, радиолокации и автоматизации во все рода войск. Новые радиозаводы создавались по всей стране. Но, больше всего Берга радовало, что теперь он тоже получил доступ к новейшим компонентам для радиотехники, а значит, полет его конструкторской мысли набирал новую высоту. А тут еще Александр подбросил Акселю Ивановичу идею ламповой электронно-вычислительной машины с вводом и выводом данных на магнитной ленте. Ведь свой первый ENIАС, электронный цифровой интегратор и вычислитель на радиолампах, американцы сделали уже в 1945-м, а Советский Союз запустил в работу свой первый компьютер МЭСМ, малую электронно-счетную машину, только в 1951-м году. Теперь же появлялись шансы не допустить отставания и в этой важной области.
        Постоянно общаясь с Бергом во время работы над усовершенствованием системы радиоуправления катерами, Саша услышал от ученого много разных подробностей про его жизнь. Когда они работали вместе внутри катеров, выполняя монтаж усовершенствованной аппаратуры, Аксель Иванович любил что-нибудь рассказывать. Так Лебедев и узнал постепенно о Берге, что он не немец или еврей, как почему-то первоначально думал о нем Александр, а потомок шведов, никакой не Иванович, а Иоганнович. И родился он не в столице, а в городе Оренбурге. А его отец Иоганн Александрович Берг, дослужившийся до генеральского звания, происходил из семьи шведов, состоящих на царской службе еще со времен Петра Великого.
        Мать ученого Елизавета Камилловна была наполовину шведкой, а наполовину - итальянкой с девичьей фамилией Бертольди. Она работала учительницей в женской гимназии. После смерти отца они переехали в Выборг к родной тетке Берга, но прожили там недолго, перебравшись вскоре в Санкт-Петербург. А через некоторое время мама получила должность в Царском Селе. После смерти отца, жилось их семье не очень легко, потому что у Акселя имелись еще и брат с сестрой.
        Сам же Аксель Иванович, оказывается, всегда считал себя не шведом, а русским. И потому он попросил, чтобы в паспорте его записали Ивановичем вместо Иоганновича. Отца своего он помнил плохо. Он умер, когда сыну едва исполнилось шесть лет. Мама его воспитывала одна, привив сыну увлечения музыкой, рисованием и чтением. Берг ценил честность и справедливость, в нем рано развились аналитические способности и тяга к полезному труду. В отличие от многих других детей, он не был ленив, получил хорошее образование и освоил несколько иностранных языков еще до того, как поступил учиться на моряка в Морской корпус. А еще он никогда не имел склонности к пьянству, был целеустремленным человеком, всегда старался выполнить задачи, поставленные самому себе. Слушая его рассказы о детстве, Александр все больше проникался уважением к контр-адмиралу.

* * *
        Когда Макс Бауэр приказал немедленно уходить, Отто, Вальтер и Ульрих перебежали друг за другом по каменистому распадку, а потом вышли к руслу ручья и пошли по воде. Они шли долго, несколько часов подряд без отдыха. Все знали, что необходимо оторваться от погони. Выстрелы, которые звучали в то время, как они уходили, выполняя приказ, говорили им о том, что преследователи настроены очень серьезно. И оставшиеся прикрывать их отход Макс и Олаф могли уже погибнуть. По воде неглубокого ручейка удалось пройти почти до самого островного берега, где ручей изливался узкой полоской сквозь песок пляжа прямо в море. Но, на песок ступать было нежелательно по причине хорошо заметных на нем следов. А еще вдоль пляжа, когда совсем стемнело, время от времени заскользил луч прожектора, бьющий пучком холодного света с ближайшего мыса.
        Группа продолжала путь по лесу вдоль побережья, но до точки эвакуации им еще оставался неблизкий путь. Под дождем все трое вымокли, ветер с моря продувал насквозь, но лето не позволяло им по-настоящему сильно замерзнуть. Время у них все еще имелось в запасе. И штабсбоцман Вальтер, как старший по званию, взял командование на себя, приказав сделать привал и подкрепиться уже надоевшим сухим пайком, которого, впрочем, в их рюкзаках оставалось совсем немного. Во время привала говорить не хотелось. Настроение в группе царило мрачное. Они уже потеряли товарищей, и всем троим было очевидно, что их рано или поздно найдут красноармейцы или русские пограничники. А на то, что они сумеют отбиться, надежды почти не имелось. И это был бы полный тупик, если бы они не вышли в темноте к рыбацкой деревеньке.
        Заметив впереди при отсвете прожекторного луча деревенские строения, они пробирались осторожно, держа наготове свои пистолеты с глушителями. Они боялись, что собаки поднимут шум. Но, никаких собак, похоже, в деревне не было. А если и имелись собаки у деревенских жителей, то, наверное, старые и сонные, которые крепко спали под шум ночного дождя. И это обстоятельство немного обнадеживало. Немцы рискнули приблизиться к ближайшему длинному сараю, стоящему на краю деревни, близко от крайних деревьев прибрежного леса, откуда группа только что вышла, и совсем недалеко от моря. На деревянных воротах висел навесной замок, но его удалось сбить двумя выстрелами из пистолета с глушителем. Плеск волн, шум дождя и завывания ветра заглушили негромкие хлопки не слишком совершенного устройства для бесшумной стрельбы.
        Внутри строения в свете электрического фонарика перед ними предстала старая рыбацкая лодка, установленная на самодельном стапеле из скрещенных досок, больше напоминающем самые обыкновенные козлы. Похоже, что хозяева затащили эту лодку в свой сарай-эллинг ради ремонта. Ближе к носу в районе днища имелась свежая деревянная заплатка, что говорило, скорее всего, о том, что суденышко пострадало, ударившись о камни. Впрочем, тщательный осмотр показал: починку лодки хозяева закончили, пробоину заделали. Вот только покрасить не успели.
        На стенах сарая висели сети, а рядом с лодкой нашлись и весла. И тут у штабсбоцмана возникла мысль использовать эту неожиданную находку по прямому назначению. В конце концов, они же все моряки! Оба боцманмата Отто и Ульрих немедленно поддержали предложение Вальтера. Пользуясь тем, что их в ночи пока никто в деревне не заметил, они решили выкрасть суденышко. Побросав свои рюкзаки и автоматы внутрь, они попробовали вынести на руках четырехметровую лодку из эллинга. Это оказалось совсем непросто. Отто взялся за правый борт, Ульрих - за левый, а Вальтер толкал сзади. Но тяжелое дерево, из которого была сделана лодка, плохо поддавалось их усилиям. А когда налегли со всей силой, ветхие дощатые козлы сложились, и суденышко с грохотом упало, едва не придавив немецких моряков. Но, хуже всего было то, что от этого громкого звука в деревне проснулись собаки, сразу залаяв.
        Глава 15
        Этот участок берега острова Эзель еще не был ни заминирован, ни огорожен колючей проволокой. Здесь проводилось лишь регулярное патрулирование, да ночью берег освещался прожектором. Оборудовать все побережье противодесантными укреплениями, как полагается, советские инженерные войска просто не успели. К тому же, местные рыбаки, прожившие всю свою жизнь на этом берегу, не хотели никуда из этого места переселяться. Они писали жалобы, и потому этот вопрос решался слишком медленно. Даже во время войны принудительное выселение эстонцев из рыбацких хуторов не применялось. Если они не высказывали антисоветских взглядов и соблюдали особый режим приграничных территорий, то и формального повода для выселения власти не имели.
        Лай собак привлек внимание хозяев, и рыбаки проснулись. Вскоре какой-то дед с двумя взрослыми сыновьями прибежали к сараю. Все держали в руках топоры, подозревая, что в сарай наведались воры. Но, увидев немцев с оружием, эстонцы сразу свои топоры побросали и подняли руки кверху. Рыбаки не собирались погибать от огня диверсантов. И потому на приказ немцев помочь спустить лодку на воду, эстонцы сразу ответили согласием. Вальтер держал эстонцев на мушке, а Отто и Ульрих помогали тянуть суденышко к воде.
        Вскоре лодка благополучно закачалась на небольших волнах. Вот только луч прожектора с мыса вернулся обратно и больше не уходил. Лодку заметили, хотя вряд ли видели четко на том пределе, где луч уже сильно рассеивался, смешиваясь с ночной темнотой. А ночью рыбаки, разумеется, не имели права выходить в море. Служба наблюдения подняла тревогу. Дали команду по радио. И ближайший пограничный катер «Морской охотник», патрулировавший акваторию в этом месте, поспешно приближался к нарушителям режима. Но, обратного пути у немцев уже не было.
        Эстонцы плохо понимали по-немецки, зато Вальтер, у которого бабка была эстонкой, неплохо знал их язык. Владел он и русским. И это знание языков пригодилось, оказалось еще одним весомым фактором, который помог ему попасть в эту элитную разведывательно-диверсионную группу кригсмарине. Вальтер приказал рыбакам залезть в лодку и грести. Замысел казался ему самому слишком авантюрным, но иного плана не имелось. Под угрозой оружия эстонцы налегали на весла. И лодка под мелким дождем уходила все дальше от берега в ту тень, куда не доставал луч прожектора с мыса. Вот только на одних веслах, разумеется, от пограничного катера им не оторваться. Диверсантам оставалось лишь действовать дерзко, чтобы попытаться выжить.

* * *
        Выделив кригсмарине ресурсы для подготовки к высадке десанта на Моонзунде, но не предоставив авиацию, фюрер в очередной раз играл на усиление конфликта между Редером и Герингом. Это противостояние двух военачальников имело собственную долгую историю. И перепалка за использование ресурсов каждый раз вспыхивала вновь, как только немецкий военно-морской флот запрашивал авиационную поддержку. Чтобы исключить зависимость от воли главнокомандующего люфтваффе, Редер давно уже пытался создать собственную морскую авиацию. Вот только Геринг всячески противился этому, пытаясь удерживать все воздушные силы Германии в своем подчинении, а Гитлер в этот конфликт демонстративно не вмешивался.
        Как только встал вопрос о необходимости участия сил люфтваффе в предстоящей операции «Беовульф», гросс-адмирал снова оказался в положении просителя. Ему предстояло либо выпросить у Геринга авиационную поддержку, либо отказаться от нее вовсе. Редер не желал перед Герингом унижаться, но и оставить силы десанта без поддержки с воздуха он тоже не мог. Потому пришлось гросс-адмиралу в очередной раз умерить свою гордыню и постараться добиться хоть какого-нибудь компромисса. И он, конечно, опять жалел, что не смог настоять на достройке авианосца для кригсмарине.
        Проекты авианосцев разрабатывались немецкими инженерами с начала 1930-х годов. И даже строительство первого авианосца «Граф Цеппелин» не просто успешно начали, а уже даже спустили его на воду. Вот только финансирования, чтобы довести дело до конца, никак не удавалось найти. Да и люфтваффе все никак не могло определиться с тем, какую же авиатехнику ВВС смогут передать для эксплуатации на авианосце. Геринг саботировал постройку этого корабля, как мог. Потому достройку в 1940-м пришлось приостановить. А ведь если бы в распоряжении у гросс-адмирала имелся хоть один боеспособный авианосец, Редеру не потребовалось каждый раз умолять Геринга присылать самолеты.
        Еще в 1935-м Редер представил Гитлеру собственную программу развития морской авиации, надеясь постепенно развернуть для поддержки флота десятки эскадрилий. Но, Геринг сразу высказался против. Ему совсем не хотелось терять собственную монополию на распоряжение воздушными силами. Потому он всячески противился созданию авиации кригсмарине, задействовав все свои рычаги влияния. Но, Редер и не прекратил своих попыток решить авиационный вопрос для военно-морского флота. Несколько лет между главнокомандующими кригсмарине и люфтваффе длились постоянные пререкания на эту тему.
        И только в январе 39-го под нажимом со стороны фюрера Геринг согласился подписать с Редером соглашение, в котором люфтваффе обязались поддерживать боевые действия на море, атаковать корабли неприятеля и прикрывать немецкий флот от воздушных атак. Для кригсмарине даже выделялись отдельные авиационные группы, предназначенные для проведения авиаразведки, для постановки минных заграждений с воздуха, а также для патрулирования водных районов. При подписании соглашения Геринг обещал передать флоту довольно много самолетов, сорок одну эскадрилью. Но, лишь когда авианосец будет достроен.
        В результате, Геринг всячески саботировал финансирование строительства авианосца правительством Германии. И, поскольку этот корабль так и не достроили, то и самолетов в свое распоряжение Редер так и не получил. Вот и оказалось, что у флота к началу Второй мировой войны имелись лишь гидросамолеты «Arado Ar-196», составляющие бортовые корабельные авиагруппы, по 3-4 на линейных кораблях и 1-2 на крейсерах. Имелось еще небольшое количество гидросамолетов BV-138, He-60 и He-114, которые базировались на вспомогательных крейсерах.
        Из-за разногласий командования люфтваффе и кригсмарине в начале войны авиационная поддержка действиям флота складывалась трудно. Поначалу и корабли, и авиаторы нередко стреляли друг в друга дружественным огнем. Чтобы пресечь безобразия, Редер откомандировал в части люфтваффе флотских офицеров, назначив их ответственными за взаимодействие кораблей и авиации. Эта мера, хоть и с опозданием, но помогла наладить координацию. С тех пор провели немало разных учений, что позволило отточить навыки взаимодействия между летчиками и моряками, да и боевой опыт помогал.
        Начиная с 1940-го года совместные действия флота и авиации Германии начали наносить значительный урон англичанам, что позволило вывести из строя многие корабли Великобритании. С марта 41-го года было создано авиационное командование «Атлантика» (Fliegerfuhrer Atlantik) во главе с генерал-лейтенантом Мартином Харлингхаузеном, которому удалось четко обозначить морские цели для самолетов, поставить задачи по взаимодействию с кораблями и привлечь необходимые авиационные ресурсы.
        Вот только в остальном Геринг по-прежнему никогда не торопился присылать флоту подкрепления самолетами. И каждый раз Редеру приходилось буквально умолять главкома люфтваффе выделить достаточные авиационные силы для совместных операций с кригсмарине. Ведь использовать авиацию Редер не мог без предварительного согласования с командованием ВВС. И это создавало трудности при планировании операции «Беовульф».

* * *
        Вместе с контр-адмиралом Бергом Александр Лебедев быстро восстанавливал системы управления катерами. Взяли они на вооружение и совет Шорина дублировать управляющие приборы и механизмы. Получив на складах достаточно запасных комплектов оборудования, Лебедев и Берг приноровились устанавливать на один катер по две системы, основную и дублирующую. Запасная система волнового управления включалась автоматически, в случае выхода из строя основной. И это сразу позволило свести до минимума количество отказов.
        Берг предложил задублировать и сами управляющие станции. Один гидросамолет, управляющий несколькими катерами, враги легко могли сбить. Потому Аксель Иванович предлагал посадить управляющего оператора не только на самолет, а и на корабль, например, на эсминец, или даже на торпедный катер, который пойдет в атаку вместе с безэкипажными катерами. По его мысли, ради большей эффективности применения КВУ один оператор должен был управлять не более, чем двумя катерами. И средства управления стоило бы разнообразить и тоже задублировать, что затруднит для противника противодействие в реальном бою.
        И Берг не только занимался техническими вопросами, но и делился соображениями по тактике применения новой техники в морском бою:
        - Вот, например, атакуем мы немецкий линкор катерами волнового управления. Предположим, у нас есть два управляющих гидросамолета на двенадцать волновых катеров. И что, немецкие зенитчики не смогут сбить оба самолета? Да с их плотной системой корабельной ПВО - запросто. Если самолеты собьют, то катера лишатся управления. И вся наша атака будет провалена. А если задублировать управление, как я предлагаю, то сбили они, допустим, оба наших самолета, но не знают, что у нас еще и из двенадцати этих катеров, что на них несутся, на четырех тоже установлены системы управления. И каждый из четырех катеров, оснащенных экипажами, управляет еще двумя безэкипажными. Причем, если даже три из четырех управляющих катеров они поразят, то и один последний сумеет направить все восемь безэкипажных катеров прямо в цель. При этом, торпедами я предлагаю оснащать лишь те катера, которые с экипажами, а те, которые без команд, предлагаю использовать в качестве брандеров, начиненных взрывчаткой. Скорость у наших глиссирующих катеров отличная, чтобы достигнуть цели по прямой траектории, не маневрируя лишний раз для пуска
торпед.
        - Это означает, что все люди, участвующие в атаке, подвергнутся риску. И четыре экипажа торпедных катеров, управляющих безэкипажными катерами, и оба управляющих самолета. А если немцы все четыре катера управления из строя выведут? Что тогда? - засомневался Александр.
        - Так можно же перестраховаться еще. Допустим, установим дублирующие комплекты управляющей аппаратуры еще и на эсминцы, которые пойдут следом за катерами. Устойчивость наших систем управления в бою создаст отличные шансы поразить вражескую цель, тем более, такую большую, как линкор. Что же касается риска, то без него не обойтись при атаке на мощный вражеский корабль. Автоматика пока не обеспечивает полное отсутствие людей. Но, не забывайте, что потери в личном составе у нас все равно будут значительно меньше, поскольку из двенадцати катеров с экипажами будут лишь четыре, - сказал Берг.
        - То, что вы предлагаете, Аксель Иванович, напоминает тактику боевого роя, - заметил Александр, вспомнив ассоциацию из будущего, где он читал в интернете о перспективных методах ведения боевых действий.
        Берг кивнул:
        - Да, пожалуй, очень верное определение. Так вот, я не просто предлагаю. Я математически рассчитал, что при максимальной скорости двенадцати атакующих катеров, неожиданно вырвавшихся из-за дымовой завесы с расстояния в 15-20 кабельтовых, для немецких артиллеристов точное наведение стволов на цели будет представлять очень нелегкую задачу. При самых лучших условиях они успеют поразить только две трети катеров. Но, уверяю вас, если даже три-четыре катера, начиненные двумя тоннами взрывчатки каждый, врежутся в тот же «Тирпиц», он потонет гарантированно. Только нам потребуется организовать именно массированную атаку и задействовать в ней не менее двенадцати катеров против одного немецкого линкора. Тогда успех сможем обеспечить.

* * *
        После того, как молодой следователь НКВД Олег Беляев не смог добиться от задержанного показаний, из Таллина прилетел к нему на помощь другой следователь. И уже не от пограничников, а от ведомства госбезопасности. Капитан ГБ Игорь Дубинин, командированный на Эзель, был достаточно опытным «сталинским волкодавом». Он сразу применил к задержанному немцу более жесткие методы допроса. И подследственный все-таки сломался, выдав информацию, что зовут его Макс Бауэр, и он служит в кригсмарине инструктором в учебном экипаже. В его служебные обязанности входило тренировать молодых моряков, обучая их боевым навыкам и выживанию в трудных условиях на тот случай, если придется спасаться с тонущего корабля.
        Бауэр дослужился до звания обербоцмана, но на более высокое положение претендовать не мог по той причине, что не имел соответствующего образования. И потому он сразу согласился возглавить диверсионно-разведывательную группу, сформированную по приказу военно-морского штаба. Ведь по возвращении командование обещало в качестве награды предоставить офицерский чин. Ходили слухи, что это инициатива самого гросс-адмирала Эриха Редера. Кроме Макса Бауэра, в группу подобрали моряков с подобным же рвением к получению офицерских званий. Все они являлись людьми одинокими, неженатыми, имели разные морские унтер-офицерские звания и достаточно долго прослужили на флоте, занимаясь инструкторской деятельностью. Боевая задача группе Бауэра, по его же словам, ставилась чисто разведывательная. Никаких диверсий не предполагалось.
        Они должны были доразведать позиции новых советских береговых батарей и обнаружить слабые места в обороне побережья. Впрочем, если верить Бауэру, им не везло с самого начала. Сначала на них случайно вышел красноармеец, которого пришлось убить, потом внезапно на одного из немцев напала бешенная рысь. А после этого за ними увязался сумасшедший лесник, который в одиночку решил воевать против целой группы. В результате, они смогли разведать только одну трехствольную бронебашенную батарею, хотя и ее не сумели рассмотреть вблизи по причине серьезного охранения, издалека решив, что стволы имеют калибр в 203 мм, хотя, на самом деле, калибр составлял 180 мм. Но, больше всего командование Балтийского особого берегового района (БОБР), собравшегося на срочное совещание, волновало, что личного состава в группе Макса Бауэра имелось семь человек. Трое уже были мертвы, сам Бауэр схвачен, но еще трое все еще находились где-то на острове. И упорным многочасовым молчанием командир группы выиграл время для своих подчиненных.
        Бауэр дал показания и по поводу предстоящей эвакуации своей группы. По его словам, в определенную точку на берегу к оговоренному заранее времени должен был подойти катер, которым будет управлять агент немецкой разведки под оперативным псевдонимом Герман. Больше командир группы ничего не знал. Как ни старался Дубинин, но Бауэр настаивал на том, что сказал все. И, разумеется, поисковые части красноармейцев и пограничников немедленно выдвинулись по указанным им координатам.
        Вот только там они никого не застали, хотя и устроили засаду. Было непонятно, то ли Бауэр намеренно ввел их в заблуждение, желая отвлечь советские силы и средства от настоящей точки эвакуации, то ли немецкий агент уже получил сведения о том, что Макса Бауэра задержали, а потому не только не вышел в назначенный час в условленную точку, но еще и каким-то образом сумел предупредить оставшихся троих диверсантов, чтобы не шли туда. Впрочем, если агент имеет возможность использовать катер в особой пограничной зоне, то это кто-то достаточно высокопоставленный. Но, тогда почему же он сам не сумел разведать береговые батареи? Что-то здесь было не так. И теперь капитану ГБ Дубинину предстояло немало работы по выяснению всех обстоятельств.
        Глава 16
        Когда пограничный катер начал неумолимо приближаться, немецкие диверсанты затаились в лодке, спрятавшись под рыбацкими сетями, предварительно что-то обсудив между собой шепотом на немецком языке и о чем-то договорившись. На небольшой волне лодка шла на веслах вполне уверенно. Эстонцы старательно гребли, вот только оторваться от катера они не имели никакой возможности. «Морской охотник» быстро приближался, догоняя утлое суденышко. Пограничный катер МО-2 представлял собой небольшой военный кораблик длинной 26 метров при ширине почти 4, вооруженный 45-мм носовым орудием и двумя пулеметами «Максим» и способный развивать ход в 26 узлов. И, разумеется, у весельной лодки шансов уйти не имелось. Катер уверенно нагонял нарушителей, пытающихся скрыться за гранью светового луча прожектора, освещающего море с ближайшего мыса.
        Между тем, ветер ослаб, а дождь перешел в морось, которая вскоре сменилась пеленой тумана, разлившегося низко над самой водой. Но, преследователи все-таки заметили их, включили небольшой прожектор на своем катере и не собирались упускать нарушителей, направляясь прямо к ним. Пограничный катер продолжал неумолимо приближаться и вскоре уже почти нагнал лодку. И пограничники начали кричать в мегафон рыбакам по-русски и по-эстонски:
        - Приказываю немедленно остановиться! Бросайте весла и поднимите руки. Иначе, открою огонь!
        Вальтер, высунувшись из-под сетей, сказал эстонцам, чтобы делали так, как приказывают. Немцам же он дал команду приготовиться.
        Эстонцы подняли руки, а лодка легла в дрейф, равномерно покачиваясь на небольших волнах. «Морской охотник» быстро приближался, нацелив на рыбаков свои пулеметы. Подойдя почти вплотную, катер сбавил ход до самого малого и двигался параллельно лодке. С катера кричали:
        - Лодку к борту для досмотра!
        Катер подвалил вплотную к лодке, и двое краснофлотцев ловко подцепили деревянные борта длинными баграми, притянув суденышко к катеру. А третий кинул канат эстонцу на бак, и рыбак закрепил буксирный конец. Командир катера прокричал с мостика очередную команду рыбакам:
        - Покинуть лодку! Подняться на катер!
        Эстонцы начали выполнять команду, русские немного расслабились, увидев лишь местных рыбаков да их сети, сваленные бесформенными кучами на дне. И это был самый подходящий момент. Немцы одновременно выметнулись из-под сетей и кинули гранаты на палубу катера. Оба пулеметных расчета сразу оказались жертвами разрывов гранат на открытой палубе. Сами немцы переждали момент взрыва в лодке, борт которой был значительно ниже, чем у катера, и осколки пролетели поверх них, не задев. А вот эстонцы, только что поднявшиеся на катер, сразу погибли. Как только осколки пролетели, диверсанты рванулись из лодки, открыли огонь из автоматов и пошли на штурм «Морского охотника». Другого выбора, кроме абордажа, у них не осталось.
        Трое немцев заскочили на борт «Морского охотника», поливая ходовой мостик огнем из автоматов. Внезапность была на их стороне, что и давало преимущество. Тем более, что в первый момент от взрывов гранат двое вооруженных краснофлотцев свалились за борт вместе со своими винтовками, пулеметные расчеты тоже выбыли из строя, а у остальных пограничников, находящихся на борту, стрелкового оружия при себе не было, как не имелось и гранат. Несмотря на военное время, эти пограничники-краснофлотцы явно не готовились к стрелковому бою. И неожиданное появление на борту вооруженных немцев застигло их врасплох.
        Только командир катера попытался сразу оказать сопротивление, стреляя в немцев из пистолета. Впрочем, безрезультатно, потому что после третьего выстрела Вальтер ранил его в правое плечо, отчего свой пистолет командир катера обронил. А следующий выстрел немца стал для командира «Морского охотника» последним. Увидев гибель своего лейтенанта, остальные краснофлотцы столпились в растерянности у носового 45-мм орудия, не зная, что делать. Даже если бы они попробовали развернуть орудие, лишенное щита, то не успели бы. Немцы, вооруженные автоматами, перестреляли бы их раньше. И все это понимали, потому не дергались.
        - Все вниз! Быстро! Выполнять мои команда! Не хотеть выполнять - взорвать катер! Я, я, взорвать катер! - прокричал Вальтер на ломанном русском, указывая на глубинные бомбы, лежащие на корме, куда уже двинулся Отто с гранатой в руке. А Ульрих в этот момент держал под прицелом автомата всех остальных моряков, находящихся на палубе пограничного катера.

* * *
        После того, как сражение за Ригу приобрело затяжной позиционный характер, защитники превратили каждый дом на восточном берегу Даугавы в крепость. А советские корабли ежедневно обстреливали немецкие штурмовые части, пытавшиеся прорваться в город, выстраивая под огнем переправы рядом с остатками взорванных мостов. Немецкая авиация тоже не прекращала атак. Но и противовоздушная оборона Риги, достаточно укрепленная десятками зенитных орудий, вывезенных из Ленинграда и его пригородов, не давала безнаказанно устраивать налеты. К тому же, за месяц военных действий «сталинские соколы» поднабрались боевого опыта и получили новые самолеты «Як-1», «Миг-3» и «ЛаГГ-3», уверенно отгоняя немецких летчиков от их целей. Безнаказанного бомбометания у «птенцов Геринга» больше не выходило. Наоборот, потери люфтваффе нарастали с каждым днем.
        Поскольку основные усилия немцев на Прибалтийском фланге сосредоточились именно вокруг битвы за Ригу, острова Моонзунда пока страдали мало. Но, воздушные атаки все-таки регулярно происходили. Немцы старались первым делом уничтожить аэродромы советской дальней авиации. Вот только там тоже имелось мощное прикрытие из зенитных орудий, вывезенных на архипелаг по морю из Хельсинки и других городов Финляндии, побежденной Советским Союзом всего за одну неделю. Очень помогали и новые радиолокационные станции, модернизированные специалистами из Ленинграда. Эти РЛС обнаруживали воздушные цели заранее в любую погоду, что давало время поднять в воздух истребители навстречу вражеским воздушным эскадрам и точно вывести по радио их на цели. И в небе каждый раз завязывались жестокие воздушные сражения, проходящие с переменным успехом, но всякий раз заканчивающиеся тем, что немецкие самолеты поворачивали обратно, мало чего добившись. А пилоты люфтваффе все чаще не возвращались на свои аэродромы.
        С помощью радиолокации защитникам Моонзунда удавалось держать под контролем и прилегающую акваторию. До конца июля береговые батареи с архипелага несколько раз открывали огонь по немецким транспортам и военным кораблям, появлявшимся в зоне поражения дальнобойных 180-мм орудий и обнаруженных радиолокаторами. Впрочем, немцы пока старались выбирать маршруты своих морских конвоев подальше от пушек архипелага. А единственная попытка линейных кораблей Германии обстрелять Моонзунд не имела успеха. И после нее остались только воронки от разрывов тяжелых снарядов в необжитой местности, а те места попаданий, которые пришлись в летное поле аэродрома, быстро засыпали.
        В конце июля вокруг архипелага установилось некоторое затишье. Немцы больше не пытались обстреливать полуостров Сырве через Ирбенский пролив. Получив точные удары по своим позициям семидюймовыми снарядами, они отвели свою артиллерию и войсковые части от берега на мысе Колка. Ночами на архипелаг прибывали конвои транспортов, сопровождаемые военными кораблями. Передислоцировались в островные бухточки торпедные катера, а тральщики выставляли минные заграждения в Ирбенском проливе и вдоль стороны архипелага, обращенной к открытому морю. На батареях по всей прибрежной линии проводились учения по обороне от вражеских десантов.
        Начальство относилось к подготовке очень серьезно. Все понимали, что буря скоро начнется. Ведь с каждым днем войны Моонзунд приобретал все большее значение. С острова Эзель, он же Сааремаа, советская дальняя авиация регулярно вылетала бомбить Берлин и другие объекты в Германии. И эти бомбовые удары с каждым разом становились все более точными. А недостатка в авиабомбах не имелось. Их, как и другие боеприпасы, подвозили по железной дороге со стороны Эстонии, перегружали на морские транспорты и перевозили на острова. Все это происходило ночами, а потому немецкая авиация ничего не могла с этим поделать.

* * *
        Войска группы армий «Север» застряли под Ригой окончательно, погрязнув в тяжелых позиционных боях на реке Даугава. И Гитлер теперь надеялся на успешный штурм архипелага, как на единственный приемлемый выход из создавшегося тупика на Прибалтийском фланге. Гросс-адмирал Эрих Редер понимал, что без обладания Моонзундом немцы никак не могли взять Ригу и начать продвижение дальше в сторону Таллина и Ленинграда. И ради того, чтобы попытаться переломить ситуацию при помощи штурма архипелага, фюрер согласился даже на переброску солдат из Франции. Хотя, конечно, военачальники Германии не могли не понимать, что потери в предстоящей десантной операции «Беовульф» их ожидают нешуточные.
        Как только Редеру удалось договориться с Герингом, люфтваффе приступили к воздушным атакам русских кораблей, устраивая налеты на их рейды и стоянки. Но, все корабли тоже защищались краснозвездными истребителями, которые стали прилетать к местам немецких атак удивительно вовремя. Успехов у асов Геринга в действиях против Моонзундских островов к концу июля оказалось совсем немного. Удачу принесли лишь налеты на небольшой порт Триги, расположенный на северном побережье острова Эзель (Сааремаа). 20-го июля две немецкие бомбы там попали в транспортный пароход «Хельге», отчего на борту начался пожар, и, в результате, корабль, затопленный командой, сел на грунт возле берега. А через три дня на рейде этого порта немецкие пикировщики потопили грузо-пассажирский пароход «Густав» и серьезно повредили сухогруз «Тритон».
        Если поначалу немецкий военно-морской штаб возлагал надежды на действия торпедных катеров, то после того, как в столкновениях с русскими катерами и эсминцами флотилия «шнельботов» понесла значительный урон, от идеи использовать для стремительных атак на русские боевые корабли «москитный флот» пока приходилось отказываться. И Редер приберегал оставшиеся торпедные катера для предстоящей десантной операции. В Восточной Пруссии он собирал десантные средства: специальные паромы, баржи, транспорты и даже обычные пароходы, яхты и катера. Отдельно готовилась флотилия тральщиков, задачей которых будет проводить разминирование, траление морских мин под вражеским огнем. А для прикрытия этой тральной флотилии готовились миноносцы и торпедные катера. Которые, в свою очередь, должны будут прикрываться эскадрой главных сил кригсмарине и авиацией, выделенной для проведения операции.
        Блицкриг вермахта предполагал быстрый захват всей Прибалтики. Но, поскольку к концу июля немецким войскам удалось лишь занять Литву и половину Латвии, Эриху Редеру приходилось возвращаться к проработке нового варианта старой операции «Альбион», начатой немцами из Курляндии в Первую мировую войну. В сущности, операция «Беовульф» задумывалась германским командованием похожей. Вот только сил у немецкого флота на этот раз имелось значительно меньше. А русские, наоборот, укрепились на архипелаге получше, расставив там не только свои новые дальнобойные орудийные установки, но и подготовив другие сюрпризы.
        И тут Редеру и его штабу важно было не ошибиться с оценкой средств береговой обороны русских. Система русских батарей, размещенных на острове до начала июня 1941-го года, была вскрыта разведкой и не вызывала особых вопросов. Гросс-адмирал знал, что еще в конце сентября 1939-го года Эстония дала разрешение Советскому Союзу разместить своих военных на Моонзунде. При этом, численность личного состава заявлялась в двадцать пять тысяч. Эстонцы давали право русским в рамках договора о взаимопомощи расположить на архипелаге военные аэродромы, военно-морские базы, береговые батареи, наблюдательные посты и силы ПВО.
        Еще Редер знал, что решением наркомата военно-морского флота СССР русские создали специальную комиссию по восстановлению укреплений на островах, назначив руководить ее деятельностью опытного артиллериста, начальника Артиллерийского научно-исследовательского морского института по фамилии Грен. Этот человек участвовал в Первой мировой войне, повоевав на Моонзунде против немцев. И у Редера не имелось сомнений, что, для определения огневых позиций новых береговых батарей, комиссия под его руководством подняла из архивов старые планы царского времени по укреплению архипелага. Во всяком случае, разведывательные сведения, полученные от Абвера за 1940-й и в начале 41-го года, подтверждали эти предположения.
        Несомненно, эта комиссия, намечая строительство укреплений, пользовалась старыми планами, разработанными еще царскими военачальниками. Новая дислокация батарей на Моонзунде мало отличалась от плана адмирала Эссена. Лишь минно-артиллерийские позиции красные теперь называли оборонительными секторами. Редер точно знал, что на Балтике перед войной с Германией русские сформировали Кронштадтский, Выборгский и Гогландский сектора обороны, которые подчинялись Кронштадтской военно-морской базе. Также красные сформировали Прибалтийскую военно-морскую базу с Ирбенским, Эзельским и Либавским секторами обороны. А еще у русских имелась Таллинская база с сектором обороны на финском полуострове Ханко.
        Редер даже располагал сведениями о том, как шло у русских строительство на Моонзунде. Они начали строить новые береговые укрепления в конце 1939-го года. Агентурой Абвера были добыты сведения о том, что народный комиссар военно-морского флота распорядился создать Особые Стройотделы, которые подчинялись Управлению главного военно-морского строительства. Им и предписывалось начать работы по возведению береговых оборонительных сооружений и сопутствующих объектов в Прибалтике по заказу Главного инженерного управления советского ВМФ.
        Русские предполагали строить в довольно хорошем темпе. Эстонцы выделили им почти семь тысяч своих строителей. К тому же, русские использовали свои инженерные батальоны. Для строительства стационарных береговых батарей открытого типа они отводили шесть месяцев. А для создания батарей башенных предполагали не больше года. Начав работы довольно быстро по этому плану, первую очередь объектов русские военные строители должны были закончить к сентябрю 1941-го, а полностью завершить строительство всех объектов предполагалось до середины 42-го года.
        Но, похоже, русские уже за месяц до войны что-то почуяли, а потому невероятно ускорились, завезя на архипелаг, помимо штатных военных строителей, многие тысячи заключенных, которым поставили задачу завершить строительство в кратчайший срок. В сущности, у русских имелось совсем немного времени. Но, перестрелка, произведенная «Тирпицем» и «Шарнхорстом» с батареями Моонзунда показала, что русские успели воплотить свои планы. Более того, на островах они установили достаточно серьезную и дальнобойную артиллерию, имеющую современную систему управления огнем.
        Но, с начала июня русские приняли срочные дополнительные меры и установили еще какие-то батареи. Вот только немецкая агентура Абвера на архипелаге оказалась вычищена, что мешало точно узнать новую конфигурацию островной артиллерии. И тогда гросс-адмирал попытался наладить разведку самостоятельно. Вот только разведгруппа Макса Бауэра так и не вышла на точку эвакуации. А потому Редеру предстояло утвердить план десантной операции без доразведки.
        Глава 17
        Время лечебных процедур и оздоровительных прогулок пролетело быстро, и настал день, когда за Сергеем Платоновичем Малевским прислали машину с шофером прямо к Военно-медицинской академии. А в главном штабе флота его уже ждали Трибуц, Пантелеев и комиссар Лебедев.
        - Просим возглавить нашу стаю «Красных волков», - сказал Трибуц сразу после приветствий, вопросов о самочувствии выписавшегося и официального провозглашения Малевского контр-адмиралом.
        - Что за соединение? - заинтересовался Сергей Платонович.
        - Это особая ударная группа легких сил, которою военным советом флота решено сформировать из новых эсминцев, - пояснил комиссар Лебедев.
        - Мы тут в штабе решили, что просто патрулировать в сложившихся условиях уже недостаточно, надо пробовать атаковать противника на море, вот и создаем новую стаю морских хищников, «Красных волков», - дополнил начальник штаба Балтфлота Пантелеев.
        - И сколько выделяете мне кораблей? - спросил Малевский.
        Начштаба объяснил:
        - Стае «Красных волков» передадим восемь эсминцев. Половина из них совсем новые: «Скорый», «Статный», «Страшный» и «Свирепый» только недавно с верфей. А также в соединение войдут «Сильный», «Сердитый», «Славный», «Смелый». Этот отряд предназначен для атак противника и активной обороны с базированием на Моонзунд. Кроме того, легкие силы будут нести ответственность и за оборону водного района сектора Ханко. Там сейчас базируются лидер «Минск» и пять эсминцев: «Гордый», «Сторожевой», «Стойкий», «Сметливый» и «Стерегущий».
        - А какие эсминцы тогда останутся с эскадрой главных сил? - поинтересовался Малевский.
        - Вместе с «Маратом», с «Октябрьской Революцией» и с крейсером «Киров» оставляем все наши сохранившиеся «Новики», переделанные в эсминцы ПВО, а также «Гневный» и «Грозящий». Да и лидер «Минск» все-таки предполагаем передать Раллю для усиления, - сказал начальник штаба.
        А Трибуц подвел итог:
        - Значит так, под ваше командование, товарищ контр-адмирал, передаются легкие силы флота в составе особого ударного соединения «Красных волков» из восьми эсминцев и отдельного отряда сектора Ханко, состоящего из пяти эсминцев. Всего тринадцать боевых кораблей.

* * *
        Немецкие диверсанты обрадовались, заполучив пограничный катер без потерь. Решение пойти на абордаж оказалось удачным. Весь экипаж удалось быстро нейтрализовать. Радист ничего не успел передать прежде, чем его застрелили следующим после командира катера. Трупы выкинули за борт, а оставшихся краснофлотцев заперли внутри. И наверху остались лишь немцы, в полном распоряжении которых находились рубка, ходовой мостик и вся палуба с двумя пулеметами и носовым 45-мм орудием. Обычно МО-2 оснащались еще и кормовой пушкой, но на этом вместо нее имелся увеличенный запас глубинных бомб для борьбы с подводными лодками.
        Вскоре «Морской охотник» скрылся из зоны действия берегового прожектора и взял курс в сторону открытого моря. Вот только не знали немцы, что внутри под задраенными люками происходит самое настоящее вооруженное противостояние двух разных половин экипажа. Мичман Семен Скляров, как член партии, поднял комсомольский актив на настоящий большевистский мятеж против машинной команды, возглавляемой мичманом Миколой Прокопенко, который приказывал молодым мотористам выполнять указания машинного телеграфа, передаваемые с ходового мостика немцами, захватившими катер.
        Численный перевес оказался на стороне машинной команды вместе с примкнувшими к ним матросами. Но, Скляров и несколько краснофлотцев получили преимущество, захватив оружейку, находящуюся рядом с кубриком в носу катера. И это решило исход мятежа против коллаборантов. Наставив оружие на предателей, коммунисты и комсомольцы победили. Они арестовали мичмана Прокопенко и заставили мотористов саботировать управление катером. Машинный телеграф больше был им не указ. Игнорируя приказы немцев, они с помощью машин пытались развернуть катер к берегу. Но, поскольку никаких приборов для ориентации у них не имелось, решили все-таки действовать по-другому, похитрее, хотя некоторые горячие комсомольцы и предлагали сразу поджечь топливо и сгореть на катере вместе с немецкими гадами.
        Немцы, конечно, сразу почуяли неладное, когда катер внезапно перестал слушаться управления и начал рыскать из стороны в сторону, а потом начал описывать циркуляцию. До этого Вальтер слышал внизу в глубине катера приглушенную русскую матерную ругань. Он понимал, что краснофлотцы ссорятся между собой. Но, предмет спора уловить не удавалось из-за шума машин. Вальтер начал кричать им, чтобы прекратили, и стучать ломом по люку. Это подействовало. И контроль довольно быстро восстановился. Штабсбоцман никак не думал, что дело дойдет до крайности, тем более, контроль над управлением вернулся, и пленные матросы снова послушно исполняли команды.
        Вот только те, кто руководил наблюдением за берегом с высокого мыса в ночи при помощи прожектора, сразу обратили внимание на странное изменение курса «Морского охотника», как и то, что катер перестал выходить на связь, да и вспышки от выстрелов и от разрывов гранат они заметили еще раньше, хотя ветер, шум моря и расстояние глушили звуки. По всему району акватории объявили тревогу. Майору Широкину и пограничному начальству немедленно доложили о происшествии. А следователь из ГБ сразу подумал, что это и есть тот самый катер, управляемый вражескими агентами, который должен забрать диверсантов с архипелага, и пленный Макс Бауэр говорил именно о нем. А вспышки выстрелов могли наблюдаться из-за того, что немцы убирали свидетелей. Потому операция по пресечению действий вражеских лазутчиков перешла в новую фазу. И вскоре два скоростных торпедных катера уже летели на глиссаде, взбивая в ночи морскую пену в попытке догнать пограничный кораблик, самовольно уходящий в открытое море.
        Несмотря на задраенные снаружи люки, самый щуплый матрос Алексей Переверзин сумел протиснуться в иллюминатор командирской каюты сзади по правому борту. Извернувшись ужом, он ухватился за стойку лееров и тихо выбрался на палубу, спрятавшись за глубинными бомбами. Разведав обстановку и убедившись, что на корме немцев нет, и они, скорее всего, сосредоточились в рубке, он прокрался к кормовому люку и отдраил его. И следом за ним на палубу начали выбираться вооруженные краснофлотцы.
        Уставшие диверсанты кригсмарине уже мечтали о том, как совсем скоро прибудут к своим на захваченном советском «Морском охотнике». За такое им обязательно дадут дополнительную награду. От этих сладких мыслей они расслабились и потеряли бдительность. И это им дорого обошлось. Вальтер решил немного вздремнуть в рубке, доверив управление катером Ульриху. А Отто сидел на носу возле орудия, когда со стороны кормы раздались выстрелы. Катер, сделанный из дерева, не имел брони. Рубка простреливалась навылет обыкновенными пулями, и защиты от винтовочных залпов краснофлотцев для немцев не оказалось. В короткой перестрелке первым погиб Ульрих, получив пулей в висок, а раненый в левую ногу Вальтер продолжал отстреливаться.
        Вскоре краснофлотцы завидели в ночи прожектора торпедных катеров, догоняющих «Морской охотник». И понимание того, что свои уже спешат к ним на помощь, удвоило их решимость. Мичман Семен Скляров сумел под огнем Вальтера подобраться к одному из пулеметов, находящихся за рубкой. Израненный выстрелами немца, он все-таки сумел развернуть ствол и дать пулеметную очередь, после чего Вальтер перестал стрелять, а мичман, потеряв много крови, сполз без сил по станине пулемета.
        Остальные краснофлотцы, воодушевленные подвигом мичмана, рванулись вперед и, сходу захватив ходовую рубку, вышли на нос. Вот только там их встретил Отто, который к тому времени развернул носовое орудие, подготовив его к стрельбе. Не колеблясь ни секунды, он открыл огонь. Пушечный снаряд пробил рубку насквозь и, попав в боеукладку глубинных бомб на корме, взорвался, вызвав детонацию. Взрывом катер разнесло на мелкие кусочки. И лишь матроса Алексея Переверзина экипажи торпедных катеров сумели вытащить из воды живым. Он и рассказал все подробности того, что случилось на «Морском охотнике».

* * *
        Из Берлина Эрих Редер вылетел в Готенхафен, чтобы проинспектировать на месте, как проводится подготовка к предстоящей десантной операции с кодовым названием «Беовульф». А, кроме того, еще не завершилась и операция главных сил кригсмарине с кодовым обозначением «Ход ферзем», направленная против большевистских дредноутов. Но, для ее завершения время еще не пришло по той простой причине, что русский линкор «Марат» находился в Рижском заливе, куда к нему на помощь в конце июля после небольшого ремонта, вызванного попаданием финского снаряда в дымовую трубу, подошел и второй подобный корабль «Октябрьская революция». Этот линейный корабль подходил с севера, со стороны Таллина, следуя вдоль побережья под прикрытием береговых батарей и своей авиации, протиснувшись в Рижский залив по узкому каналу между материком и островом Моон, специально углубленному землечерпалками. И перехватить старый линкор на таком маршруте у кригсмарине не получилось бы.
        Теперь оба большевистских линкора находились вне зоны досягаемости флота Германии. А асы Геринга оказались бессильны, потому что авиационное прикрытие кораблей, организованное русскими истребителями не только с аэродромов Моонзунда, но и с материка, оказалось настолько плотным, что ни торпедоносцы, ни пикировщики, ни обычные бомбардировщики успеха добиться никак не могли, а вот потери несли нешуточные. Как докладывали агенты Абвера, объяснялось это во многом тем обстоятельством, что у красных появились новые радары и средства связи. И для того, чтобы померяться силами с двумя старыми русскими дредноутами, немецким кораблям предстояло сначала попытаться проникнуть в Рижский залив. Тем больше значила операция «Беовульф», поскольку ее успешное проведение и захват архипелага решил бы и исход морской битвы с советскими линкорами. Моонзунд стал ключом не только к Рижскому заливу, но и к стратегическому успеху Германии на Прибалтийском фланге. А операция «Беовульф» становилась неотъемлемой частью операции «Ход ферзем».
        На всех пирсах Готенхафена кипела работа. Перегружались военные грузы, доставляемые из сердца Германии по железной дороге и на каботажных транспортах. Портовые рабочие трудились в три смены. Собирались со всех концов Третьего Рейха и плавсредства, предназначенные для перевозки десанта. Никогда еще, со времени проведения операции «Альбион» кайзермарине в 1917-м году, немецкий флот не привлекал столько гражданских судов, суденышек и катеров к своей деятельности. И никогда раньше не собиралось столько сил кригсмарине в одном месте. Фюрер требовал победы на море и на Моонзунде.
        Непосредственно в Готенхафене был развернут оперативный штаб. И гросс-адмирал внимательно слушал, что говорят морские офицеры. Ему важно было учесть все мнения специалистов для того, чтобы не ошибиться. Но, общий посыл штабных разговоров примерно совпадал с собственными мыслями Эриха Редера:
        - Пусть русские и усилили свою систему береговой обороны, но у нас есть все необходимые силы и средства для повторения на Моонзунде успеха семнадцатого года. У нас с тех пор построены новейшие линейные корабли, лучшие в мире. К тому же, мы располагаем хорошо вооруженными специализированными десантными паромами, которых не имелось у кайзермарине. А если мы возьмем Моонзунд, то весь русский фланг в Прибалтике будет разрушен. И этот успех произведет впечатление не только на нашего фюрера, а и на всех наших врагов, которые увидят всю мощь флота Германии!
        Уже лежали на большом штабном столе развернутые оперативные карты предстоящей операции вместе со всей сопроводительной документацией. И Редер сверял не только сами карты с нанесенными на них маршрутами высадки и планируемыми курсами боевых кораблей, но и таблицы необходимого количества ресурсов, вооружений и боеприпасов, которые соседствовали с пунктуально расписанными графиками высадки, разбитыми по времени на этапы. Составлены были и списки военных кораблей, и списки плавсредств для перевозки десанта, и списки транспортов материального обеспечения, списки личного состава и многие другие. Предстоящая операция «Беовульф» наполнилась содержанием и начала воплощаться в материальном виде. Вот только и проблемы выявились весьма серьезные.
        Во-первых, по-прежнему не хватало тральщиков после потерь, которые понес немецкий тральный флот в первые дни войны и даже перед самым ее началом, когда русские подводники торпедировали немецкие и финские тральщики и минные заградители без предупреждения, едва лишь те выходили на постановку минных заграждений. И к концу июля сложилась ситуация, когда у военно-морского флота Германии сильно ощущался недостаток в тральных силах. Несмотря на то, что кригсмарине удалось реквизировать у частных владельцев все подходящие для переоборудования под тральный флот суда, достаточного количества для гарантированного траления морских мин на путях десантных транспортов и военных кораблей пока не набрали. Да и оборудования для тральщиков существенно не хватало.
        Во-вторых, разведывательная служба Германии не справилась. Несмотря на все усилия и неоднократные личные просьбы со стороны гросс-адмирала Эриха Редера адмиралу Фридриху-Вильгельму Канарису, Абвер так и не сумел выявить позиции новых батарей на Моонзунде, установленных русскими за два последних месяца. Канарис объяснял провал своей службы тем, что почти все немецкие агенты, засланные на острова в разные годы или завербованные на месте, были нейтрализованы русским НКВД перед самым началом войны. Было очень похоже на то, что кто-то из русских каким-то образом заполучил в тот момент их списки. И Канарис дал распоряжение усиленно искать большевистских «кротов» среди собственных сотрудников.
        Как бы там ни было, а ценных агентов, которые имели доступ к секретным сведениям и допуск на советские военные объекты, на Моонзунде у Абвера попросту не осталось. Те же немногие из сотрудников немецкой разведки, которых еще не выявили красные, лишились системы связников. Не осталось на архипелаге и засланных радистов. Следовательно, все оставшиеся там агенты, которых красные пока не арестовали, затаились, постаравшись слиться с местным населением. Они легли на дно, и оказались бесполезным ресурсом, во всяком случае, до того времени, пока связь с ними не будет каким-нибудь образом восстановлена. Да и специальная разведывательно-диверсионная группа, подготовленная кригсмарине по приказу Редера, тоже пропала где-то на архипелаге. Что весьма удручало и нервировало гросс-адмирала.
        И Редер еще раз потребовал от своих штабных офицеров проанализировать расположение русских батарей и противодесантной обороны, хотя бы по косвенным признакам и по немногим четким новым снимкам аэрофотосъемки, сопоставляя их с теми материалами, которые поступили с архипелага до того, как «сталинские волкодавы» вычистили основную немецкую агентуру на Моонзунде.
        - Я хочу услышать не пустые рассуждения, а факты и серьезную аналитику на основе этих фактов, - потребовал гросс-адмирал.
        И перед ним адъютанты тотчас разложили карту всех выявленных русских позиций. Она имелась в распоряжении оперативного штаба кригсмарине. Вот только эта карта не включала в себя новых укреплений, батарей и заграждений, установленных красными с начала июня. Не была ясна и точная дислокация частей Красной Армии, прибывших на Моонзунд уже после начала войны. И это, конечно, затрудняло точное планирование необходимых сил для предстоящего штурма архипелага.
        Глава 18
        Утром после того, как немецкие диверсанты оказались нейтрализованы, командный состав Береговой обороны Балтийского района собрался в штабе на совещание. Настроение у командиров хорошим не было. Все понимали, что хоть вражеская диверсионная группа и перестала существовать, но цена за это достижение заплачена немалая. Немецкие лазутчики постарались подороже продать свои жизни. А советский флот на архипелаге потерял один из пограничных катеров, на котором вместе с тремя немцами погибли пятнадцать краснофлотцев. Единственный выживший свидетель, матрос Переверзин, дал показания, что убиты еще и трое эстонских рыбаков. Но, это оказалось не совсем так, потому что один из них, как выяснилось, получив лишь легкую контузию от взрыва гранаты, упал в воду, сумев доплыть в ночи до берега, где и был задержан пограничниками, прочесывающими пляжи с собаками.
        Совещание предполагалось важное. Специально для того, чтобы принять в нем участие, из Ленинграда ночью на Моонзунд прилетел сам комиссар Военного совета Краснознаменного Балтийского флота Евгений Лебедев вместе с несколькими чинами из Главного штаба КБФ, а председательствовал сам генерал Елисеев. Эти двое командиров очень хорошо знали друг друга. Они вместе служили на архипелаге еще в Империалистическую на 32-й батарее, расположенной к западу от деревеньки Выи на южной стороне острова Моон, он же Муху.
        На 32-й имелись пять десятидюймовых пушек, которые выглядели очень солидно. Их стволы длиной почти одиннадцать с половиной метров и мощный орудийный станок, вместе с которым каждое орудие весило почти 54 тонны, вызывали уважение. И орудийная прислуга старалась заботиться о них с максимальной аккуратностью, благодаря чему 32-я батарея всегда находилась в готовности дать врагам достойный отпор. Стволы десятидюймовок изготавливались на Обуховском заводе с 1896-го года, когда поступил первый заказ на пять орудий. А станины для них отдельно производил Путиловский завод.
        При строительстве 32-й батареи на острове Моон проложили узкоколейную железную дорогу от пирса в Куйвасту и до самой батареи, расположившейся у деревни Выи. Для подвозки боеприпасов от причала использовали два небольших пятидесятисильных паровоза. Батарея прикрывала пристань в Куйвасту, а также контролировала огневым воздействием Моондзунский пролив. Во время немецкой высадки, осуществляемой в рамках операции «Альбион», 32-я батарея до самого конца обороны обстреливала немецких десантников, закрепившихся возле Ориссаарской дамбы. И это дало возможность русским войскам организованно отступить. В конце обороны огонь могли вести только две десятидюймовки. А еще три орудия батареи к тому моменту уже вышли из строя из-за вражеского огня. При отступлении с Моонзунда оставшиеся орудия пришлось взорвать.
        Береговые десятидюймовые пушки отличались от морских. Во-первых, они изготавливались облегченными на 10 процентов, во-вторых, имели цапфы, а поршневой затвор оснащался обтюратором с грибовидным стержнем. Но, самое главное отличие от морских орудий состояло в отсутствии электромеханических систем заряжания. Этим объяснялась низкая скорострельность. Орудия этого типа производили всего один выстрел в минуту. Тяжелые снаряды заряжающие грузили в специальные тележки и подвозили к пушке вручную. А фугасные снаряды к десятидюймовкам весили 225 кг, да еще и их пороховой заряд тянул больше шестидесяти. Так что работа заряжающих была тяжелой. Именно матросом этой воинской специальности служил в то время на Моонзунде Евгений Лебедев, а Алексей Елисеев к тому моменту уже сделал карьеру унтер-офицера, стал сначала кондуктором, а потом и мичманом, командиром орудия.
        На флот Елисеев попал по призыву еще в 1908-м году. На следующий год он окончил школу комендоров в Кронштадте, а в 1910-м его направили в школу унтер-офицеров. Получив специальность артиллерийского наводчика, он был произведен в кондукторы и назначен на крейсер «Россия» командиром плутонга, где сдружился с революционерами-подпольщиками. Уже через год Елисеева арестовали за распространение большевистской литературы, после чего четыре месяца он провел под арестом. Ему вменяли участие в политическом антиправительственном кружке. Но, власти так ничего и не доказали, выпустив Елисеева без взысканий, после чего он получил назначение инструктором-преподавателем в Петербургский Морской корпус.
        Вот только на престижной береговой должности Елисеев надолго удержаться не смог из-за интриг коллег. В конце 1912-го года его снова направили на крейсер «Россия» в прежней должности плутонгового командира. Осенью того же года на этом крейсере Елисеев участвовал в большом учебном походе в Атлантический океан. Крейсер заходил на Канары, на Мадейру, на Виргинские и Антильские острова. Однако, после этого дальнего похода Елисеев был с флота уволен за революционную деятельность.
        Но, уже в июле 1914-го его снова призвали обратно на службу, назначив на линейный корабль «Слава». Впрочем, оттуда его за агитацию большевистских идей вскоре списали на берег. Так он и попал в береговую оборону командиром плутонга шестидюймовых орудий системы Кане 33-й батареи. Оттуда его перевели на ту самую 32-ю батарею, оснащенную десятидюймовыми орудиями. За точные обстрелы немецких кораблей, пытающихся штурмовать Моонзунд, Елисеева произвели в мичманы, наградив Георгиевскими крестами III и IV степени. Теперь же генерал-майор Елисеев возглавил всю береговую оборону Моондзунских островов.
        Совещание было посвящено не только ликвидации разведывательно-диверсионной группы противника, проникшей на архипелаг. Это был всего лишь повод для того, чтобы еще раз обсудить все приготовления к отражению предстоящего вражеского штурма архипелага. Все понимали, что обстановка осложняется с каждым днем, и час атаки близок. Немцы наглухо застряли под Ригой и потому могли начать десантную операцию на Моонзунд в любой момент. Тем более, что противнику не давали покоя постоянные ночные налеты на территорию Германии советской дальней авиации с аэродромов на архипелаге. Так что германским командованием принимались все необходимые меры, чтобы устранить эту угрозу. И это было очевидно для всех командиров советского Балтфлота.
        Тральщики в последнее время минировали подходы к архипелагу, уделяя наибольшее внимание постановкам минных заграждений в Ирбенском проливе. А личный состав тральной флотилии достойно нес свою опасную службу в условиях войны. Вместе с комиссаром Лебедевым на Моонзунд прилетели флагманский минер капитан третьего ранга Тулинов и начальник тральных сил флота капитан первого ранга Киреев. Он считался знатоком не только трального, но и минно-заградительного искусства, отслужив на тральщиках еще в Империалистическую войну.
        Тральщики делали свое дело, а сторожевые корабли, подводные лодки и морская авиация непрерывно патрулировали прилегающую акваторию. Истребители флота и сухопутных войск, действуя согласованно, не давали противнику безнаказанно устраивать воздушные налеты и мешать минным постановкам. Авиацию на архипелаге предполагалось усилить еще двумя авиаполками. Чтобы командовать на месте передислокацией дополнительных эскадрилий, вместе с Евгением Лебедевым прибыл и командующий авиацией флота генерал ВВС Самохин.
        Транспортные конвои со всем необходимым, с боеприпасами и с морскими минами, ежедневно прибывали на острова со стороны Таллина под защитой береговых батарей. И немцы пытались ночами минировать с самолетов прибрежный фарватер магнитными и акустическими минами. Для противодействия этим новым немецким минам советские тральщики начали применять специальные тралы: электромагнитный и акустический. А использовали их с немагнитных тральщиков, построенных из дерева. Так что минную опасность купировать пока удавалось.
        К концу июля на Моонзунд передислоцировались эсминцы и торпедные катера, а в самое ближайшее время должен был прибыть и особый отряд катеров волнового управления. Новые береговые 180-мм дальнобойные орудийные установки спешно доводили до боевого состояния. Особое внимание уделили на совещании дооборудованию еще неукрепленных участков берега. Именно из такого места остатки немецкой разведгруппы смогли выйти в море на рыбацкой лодке, что потом позволило им взять катер МО-2 на абордаж. Чтобы впредь не допустить ничего подобного, всем экипажам сторожевых катеров предписывалось отныне находиться на верхней палубе со стрелковым оружием и немедленно провести учения против возможных абордажных атак.
        На совещании комсостава в бывшем епископском замке на острове Эзель присутствовал и командующий главными силами флота контр-адмирал Ралль. Совсем недавно под его командование вернулся линкор «Октябрьская Революция», подновленный после ремонта. На заводе в Кронштадте не только восстановили сбитую финскими снарядами дымовую трубу, но и заменили лейнеры в орудиях, умудрившись произвести лейнирование без постановки корабля в док. Советские инженеры придумали технологию быстрой замены ствольных вкладышей. И теперь Ралль поднимал вопрос о том, чтобы аналогичные работы произвести и для орудий «Марата», поскольку из-за постоянной стрельбы начальная скорость снарядов уже уменьшилась процентов на десять, а точность выстрелов упала еще больше. И, конечно, не стоило ждать, когда двенадцатидюймовые стволы линкорных пушек разорвет по причине чрезмерного износа ствольных каналов.
        И все же, главным вопросом, поднятым на совещании, был вопрос защиты побережья от повторения проникновений немецких диверсантов. Выводы сделали после тщательного изучения череды событий. Прежде всего решили насильственно выселить с побережья, обращенного в сторону открытого моря, всех местных жителей. Пойти на эту крайнюю меру обстановка вынуждала не только потому, что эстонские рыбаки могли сотрудничать с врагами, но и по той причине, что все оставшиеся без ограждений пляжи нужно было заминировать в кратчайшие сроки, а еще и укрепить противодесантной обороной, выставив заграждения из колючей проволоки и оборудовав стрелковые позиции и пулеметные точки. Этого до сих пор повсеместно сделать не успели, ограничившись оборудованием тех мест, где во время операции «Альбион» высаживался немецкий десант. Но теперь выхода просто не оставалось, и приходилось идти на крайние меры, быстро изыскивать дополнительные силы и средства для укрепления обороны.
        Еще приняли решение усилить воздушную разведку в акваториях Балтики, прилегающих к Моонзунду. По предложению комиссара Лебедева пересмотрели схему связи и взаимодействия между авиацией, кораблями и береговой артиллерией, упростив ее, чтобы сообщения могли идти не только через штабы, а и напрямую, между командирами кораблей, самолетов и батарей, расположенных на берегу. Тогда и время скоординированных ударов по противнику сильно уменьшится. А штабная нерасторопность будет исключена.
        Положение, существующее до войны в войсках и на флотах, когда донесения об обнаружении сил противника проходили сквозь множество инстанций, а в результате командование узнавало о вражеских действиях с большим опозданием, из-за чего решения об атаках или об отступлениях критически запаздывали, посчитали ненормальным. И постановили немедленно исправлять сложившуюся громоздкую схему докладов сначала в штаб, а потом ожидания от штаба указаний в полном бездействии. Теперь же командирам кораблей, эскадрилий и батарей позволили принимать решения в экстренной ситуации самостоятельно, исходя из положения на месте. А оперативно командовать всеми силами, имеющимися на Моонзунде, возлагалось на Елисеева. Причем, он мог теперь не докладывать в штаб о каждом своем чихе, а действовать на свой страх и риск, исходя из обстановки.
        После совещания штаб БОБРа решили передислоцировать на новое место, в хорошо защищенный от бомб и снарядов железобетонный командный бункер. Мощные перекрытия этого нового сооружения по расчетам инженеров выдерживали даже прямые попадания авиабомб до двух тонн и снарядов главного калибра таких линкоров, как «Тирпиц». В этом бункере имелось все необходимое, включая электрогенераторы и запасные линии связи. Командование на Моонзунде готовилось к новому массированному обстрелу с немецких линейных кораблей, и к новым налетам немецкой бомбардировочной авиации на архипелаг.
        Последним заслушали доклад майора Широкина о положении с батареями береговой обороны. Стоя возле большой карты архипелага, висящей на стене, он рассказывал:
        - Особо хочу остановиться на обороне Ирбенского пролива, как на главном рубеже, который враг будет преодолевать в первую очередь, чтобы прорваться своим флотом в Рижский залив. Сейчас на полуострове Сырве все три батареи 130-мм орудий приведены в состояние боеготовности. Они прикрывают от возможных нападений наши тральщики, выставляющие мины. По всему побережью полуострова оборудованы позиции противодесантной обороны, пляжи заминированы, инженерные заграждения обустроены. Сектора ведения пулеметного огня из ДОТов пристреляны. Защита от атак с воздуха обеспечена четырьмя батареями зенитной артиллерии. Кроме того, там имеется 315-я бронебашенная батарея, состоящая из двух двуствольных 180-мм установок. Во второй линии обороны выставлены три батареи шестидюймовок. А дальше, в третьей линии, расположены два тяжелых четырнадцатидюймовых орудия.
        Более тяжелые орудия специально установлены подальше от берега и тщательно замаскированы. Они расположены посередине полуострова на железнодорожных транспортерах, имеющих возможность кругового движения по замаскированному маршруту. Расположение тяжелых орудий защищает отдельный укрепрайон с двадцатью ДОТами, с ходами сообщения, с заграждениями и минными полями. Кроме того, прямо перед проливом, на мысе Церель, установлены береговые торпедные аппараты. Так что опыт Первой Мировой мы учли. И если немцы сунутся на полуостров со своим десантом, то их ждут очень неприятные сюрпризы. А против воздушного десанта у каждой нашей батареи есть свое прикрытие из зениток. И эти зенитки могут также использоваться, как дополнительные орудия для борьбы с десантом, высаживающимся с моря.
        Бухту Тагалахт, где враги пытались добиться успеха в прошлый раз, мы тоже сильно укрепили. На мысах Нинаст и Хундсорт, кроме 130-мм батарей, установлены еще и бронебашенные 180-мм батареи. Причем, на мысе Хундсорт расположена новейшая, трехствольная установка. Подготовлены сюрпризы для немцев и на других островах архипелага. И не только артиллерия, а еще и береговые торпедные аппараты, которые теперь расположены во всех проливах.
        Но, самым главным сюрпризом для немцев будет наша новая дамба, которая перегородила пролив Соэлазунд. Она пока не достроена полностью, но немецкие корабли уже не смогут пройти по фарватеру между Эзелем и Даго, как в прошлый раз. К тому же, две батареи 130-мм орудий, 44-я батарея на Даго и 197-я на Эзеле, охраняют подходы со стороны открытого моря к этой дамбе. А на Даго дополнительно установлены две двуствольные бронебашенные батареи калибром 180-мм. К тому же, во второй линии есть еще и шестидюймовые батареи.
        По сравнению с Первой Мировой, мы значительно усилили оборону архипелага, выстроили ее эшелонированной, отчего все подходы к островам простреливаются перекрестным огнем на нескольких оборонительных линиях не только с противодесантных пулеметных точек, но и с орудий. Причем, каждая батарея имеет свой автономный запас снарядов и продовольствия, которых должно хватить на несколько месяцев боев в полном окружении. И немцам, конечно, придется понести огромные потери, если они все-таки решат снова высаживать десант на Моонзунд, который за это время сделался мощной морской крепостью.
        Глава 19
        В самом конце июля Александр Лебедев получил приказ передислоцировать катера волнового управления на Моонзунд. До этого прошли успешные испытания всех отремонтированных катеров, а еще Александру удалось добиться того, что ему передали и несколько обычных торпедных катеров, на которых, чтобы воплотить идею контр-адмирала Берга о рассредоточении управляющих операторов, сразу установили соответствующую аппаратуру. По распоряжению штаба флота, особому отряду КВУ выделили еще два гидросамолета. И теперь управление безэкипажными катерами удалось достаточно рассредоточить.
        Эсминцев под это дело, правда, не выделили, но четырех управляющих самолетов вместе с четырьмя управляющими торпедными катерами оказалось достаточно для управления шестнадцатью безлюдными КВУ. Таким образом, каждый оператор управлял двумя катерами. А, в случае выхода операторов из строя, управление могли перехватывать оставшиеся. В этом и состояла идея Берга о дублировании, которую удалось в кратчайшие сроки реализовать на практике. Для того, чтобы взять на себя управление катерами волнового управления, потерявшими в бою своего оператора, оставшемуся оператору нужно было лишь переключить канал на своей аппаратуре. Причем, предусмотрена была и защита от радиопомех, которые обязательно будет ставить противник.
        После того, как состоялись последние учения в Таллинском заливе, все катера и гидросамолеты отряда КВУ передислоцировались на Моонзунд. Причем, распределили их так, чтобы в момент опасности они могли быстро развернуться в боевые порядки и ударить по врагам с двух сторон, с Эзеля и с Даго. За время, проведенное вместе с Бергом, Александр набрался от ученого много полезных знаний по электротехнике и электронике. И теперь он четко понимал все нюансы управления волновыми катерами, готовясь применить эти морские беспилотники против немецких кораблей.

* * *
        Вечером в субботний день второго августа Эрих Редер поднялся на мостик «Тирпица», отдав приказ о начале операции «Беовульф». И весь немецкий флот, подготовленный к вторжению на Моонзунд, пришел в движение. Получив указания, боевые корабли, десантные паромы и транспортные суда выходили из гаваней и ложились на курс, предусмотренный планом операции для каждого плавсредства. А самолеты люфтваффе, все-таки выделенные Герингом для поддержки десанта в достаточном количестве, прогревали моторы и взлетали с аэродромов.
        Все казалось четко расписанным по минутам и выверенным по штабным картам. Но, гросс-адмирал все же нервничал. Хорошо зная цену времени и внезапности, он представлял в этот момент, как экипажи кораблей и самолетов выполняют команды, как напряженно делают свою работу моряки и летчики. Редер почему-то вспомнил слова графа Хельмута фон Мольтке, возглавляющего Генеральный штаб Пруссии в прежние далекие и славные времена о том, что, отдав приказ, военачальнику можно идти спать. Ведь от него уже ничего не зависит.
        Вот и сейчас все указания гросс-адмиралом были выданы подчиненным, начальный импульс офицерами среднего звена получен, и закрученная пружина долгой и тщательной предварительной подготовки к операции «Беовульф» начала распрямляться. Отчего жернова военного механизма закрутились с неумолимой мощью. И теперь вся машина кригсмарине, подготовленная и настроенная на взятие архипелага, будет только набирать обороты. И ее уже не остановить. А лишняя суета с дополнительными приказами может только повредить этому механизму, который должен сработать четко, как знаменитые швейцарские часы.
        Во всяком случае, на четкость работы боевого механизма немецкого военно-морского флота надеялся Эрих Редер, покидая Готенхафен вместе с эскадрой главных сил. Готовясь к штурму Моонзунда, боевые корабли и транспортные суда заранее рассредоточили по бухтам и рейдам на всем протяжении берега Балтики от Готенхафена до Либау. Они находились у пирсов и на якорных стоянках в акваториях затемненными, но готовыми к действию, заправленные топливом и с пополненными боезапасами. А после приказа гросс-адмирала начать операцию, пути назад у немецких моряков уже не было. Разведя пары, Балтийский флот Германии прогрел двигательные установки, снялся с якорей и пошел в сторону Моонзунда с твердым намерением атаковать и нанести поражение всей русской группировке, закрепившейся на этом архипелаге.
        Перед началом операции Редер поручил провести на всех кораблях и во всех береговых подразделениях кригсмарине дополнительную разъяснительную работу. Потому, получив приказ, офицеры провели соответствующие беседы с личным составом. И теперь любой матрос на эскадре знал, что предстоящая военная операция должна переломить в пользу Третьего Рейха патовую ситуацию упорной позиционной борьбы, сложившуюся на Восточном фронте к началу августа. К тому же, захват островов позволит кригсмарине обрести базы в удобном районе Балтики, откуда можно будет создавать непосредственные угрозы Таллину и устью Финского залива. Но, самое главное, овладение архипелагом немецкими войсками позволит вермахту взять Ригу и продолжить наступление дальше на Восток, в сторону Таллина и Ленинграда. И ради достижения этих целей, способных приблизить победу Германии, немецкие парни отправлялись на штурм Моонзунда.

* * *
        Разведка советского Балтфлота не дремала. Организованное движение немецких плавсредств заметили вовремя. Подводники, сторожевые катера и разведывательные самолеты слали сигналы по радио в штаб, а радиолокационные станции на архипелаге начали обнаруживать цели. В штабе приняли во внимание все донесения и объявили повышенную боевую готовность. Среди ночи подняли по тревоге личный состав береговых батарей. А на кораблях усилили вахты, согласно боевому расписанию.
        Все военные объекты Моонзунда зашевелились, словно растревоженные ульи. Красноармейцы хватали винтовки из пирамид, спеша в окопы и в ДОТы. Краснофлотцы занимали предписанные места на своих кораблях. На аэродромах техники подвешивали бомбы к бомбардировщикам, а пилоты залезали в кабины самолетов. А на батареях артиллеристы подготавливали к стрельбе орудия. Катера волнового управления тоже готовились к предстоящей схватке. И Александр Лебедев в последний раз перед боем проверял технику вместе с мичманами-специалистами.

* * *
        Немцы начали операцию «Беовульф» традиционной авиационной подготовкой. Несколько дней подряд архипелаг нещадно бомбили в разных местах, а в ночь со 2-го на 3-е августа силы люфтваффе устроили массированный налет на полуостров Сырве, чтобы разбомбить орудия береговой обороны, прикрывающие Ирбенский пролив. Шестьдесят самолетов сбросили больше полусотни тонн фугасных и зажигательных бомб. Но, противодействие зенитчиков не позволило немецким пилотам точно отбомбиться. К тому же, в воздух были подняты аэростаты заграждения. И несколько бомбардировщиков зацепились за их стальные тросы, которые при столкновении разрезали самолеты, идущие на немалой скорости, на части, словно ножи, режущие масло.
        В ночи выли сирены, гудели моторы, грохотали взрывы и били зенитные пушки, снаряды которых, взрываясь в вышине темного неба, создавали вспышки, похожие на салют. Повсюду на полуострове включились прожекторы, замаскированные до этого момента, образовав в небе сплошное световое поле, в котором метались немецкие летающие машины с черными крестами на крыльях. Потери среди немецких летчиков оказались высокими, и им оставалось лишь, увеличив высоту, бросать бомбы куда попало и удирать обратно на свои аэродромы. Впрочем, бомбежка не прошла совсем бесцельно. Несколько орудий получили повреждения, несколько красноармейцев убило разрывами фугасных бомб, а зеленые насаждения, высаженные специально, выполняющие роль маскировки при орудиях, вспыхнули в нескольких местах из-за действия зажигательных бомб.
        А на рассвете третьего августа началась операция «Беовульф» на море. Из оккупированной Либавы выдвинулась первая группа вторжения. В ее составе следовали двенадцать тральщиков, охраняемые шестью миноносцами, тремя эсминцами и двумя подводными лодками. С воздуха передовую группу прикрывали «Мессершмидты» люфтваффе. Боевая задача тральщикам ставилась простая: очистить фарватер от русских мин, проложив путь к Ирбенскому проливу линейным кораблям.
        На этом первоначальном этапе гросс-адмирал Редер не собирался даже в этот пролив входить. Он лишь хотел вывести «Тирпиц» и «Шарнхорст» по свободной от мин воде под защитой ордера из эсминцев на приемлемую дистанцию, с которой главные калибры обоих тяжелых кораблей получат возможность начать пристрелку по советским батареям на полуострове Сырве. А этот немаленький клочок суши, длиной почти в три десятка километров и шириной до десяти, являлся ключом к Ирбенскому проливу. И, не подавив мощные береговые батареи, находящиеся на нем, прорываться мимо Сырве к Рижскому заливу сквозь советские минные заграждения означало гарантированное самоубийство для германских кораблей. Потому план операции «Беовульф» предусматривал другую последовательность ходов. И начинать активные действия своего флота гросс-адмирал собирался с артиллеристской дуэли.

* * *
        Получив внеочередной чин контр-адмирала и новое ответственное назначение командующим эскадры легких сил флота вместо погибшего Валентина Петровича Дрозда, Малевский сразу поставил свои условия. Он потребовал все-таки отдать ему лидер «Минск» в качестве флагмана легких сил. Трибуц и Пантелеев поначалу упирались, настаивая на том, что после гибели крейсера «Максим Горький», эскадру главных сил КБФ нечем усилить. Но, Сергей Платонович неумолимо настаивал на своем. Для обоснования он приводил несколько логичных доводов. Во-первых, командира лидера Петра Николаевича Петунина он хорошо знал лично и доверял ему. Во-вторых, лидер только что прошел дополнительную модернизацию в Кронштадте, получив радиолокационную станцию. В-третьих, корабль был способен развивать скорость большую, чем все остальные эсминцы, переданные под командование Малевскому. В-четвертых, лидер и задумывался как флагманский корабль легких сил, который вел соединение эсминцев в атаку, отличаясь большей скоростью и усиленным вооружением. При строительстве кораблей подобного класса всегда предусматривали размещение дополнительного
штабного персонала, имелись места для флагманских помощников, которых набиралось немало. Взамен Сергей Платонович предложил отдать Юрию Федоровичу Раллю, которого за успешные боевые действия уже собирались вот-вот повысить до вице-адмирала, два эсминца. Комиссар Евгений Андреевич Лебедев это предложение поддержал. Так и пришли к компромиссу в штабе.
        И вот теперь, получив сведения о выдвижении немецких кораблей, добившийся своего Сергей Платонович стоял на ходовом мостике «Минска», направляя свой корабельный отряд прямо к Моонзунду, навстречу неприятелю. И брейд-вымпел командующего эскадрой легких сил гордо развевался над лидером эсминцев вместе с советским военно-морским флагом. Рядом с Малевским на мостике стоял Петр Петунин, которого за потопление крейсера «Нюрнберг» представили к званию Героя Советского Союза, сразу присвоив чин капитана первого ранга. А два Героя на одном корабле - это уже перебор. Во всяком случае, так шептались между собой краснофлотцы в команде.
        Присутствие нового сурового командира на корабле всегда вызывает трепет у подчиненных. Тем более, если командиром назначили такого человека, как Сергей Платонович Малевский. Слухи о Малевском ходили самые разные, ведь все на флоте уже знали его, как убийцу немецкой «Силезии». Некоторые считали Сергея Платоновича чрезмерно жестким и бескомпромиссным. Другие говорили о нем, как о храбром до безумия командире, которому совершенно наплевать на потери среди экипажа. Но все сходились в том мнении, что новый флагман легких сил суровый моряк, который отлично знает свое дело. Причем, если командир лидера «Минск» воспринимался экипажем корабля спокойно и доброжелательно, ибо все его достоинства и недостатки за время службы были уже всем краснофлотцам из команды знакомы и хорошо изучены ими, то незнакомый Малевский, только что произведенный в контр-адмиралы, казался экипажу лидера чуть ли не свирепым морским драконом, по воле судьбы занесенным на их корабль для наведения какого-то особенного драконовского порядка.
        Хотя, на самом деле, Малевский не собирался лезть в корабельное хозяйство, сложившееся на «Минске», со своими собственными правилами. Он знал, что Петр Петунин не подведет его. И то, как вел дела на лидере его командир, флагмана вполне устраивало, иначе он бы и не потребовал этот корабль себе. Но, корабль и вправду был совсем неплохим, быстрым, предназначенным для стремительных атак, что уже и доказал с самого начала войны. И Малевский собирался использовать его технические возможности, повышенную по сравнению с другими эсминцами маневренность и скорость для той решительной атакующей тактики, которую он и собирался практиковать. Ведь именно эта тактика и позволила ему потопить «Силезию» внезапной дерзкой атакой.
        Лидер «Минск» для той боевой тактики, которой следовал Малевский, подходил гораздо лучше, чем старый «Новик», носящий новое название «Яков Свердлов». Кроме преимущества в скорости, «Минск» имел и более мощное вооружение. Не даром же он относился к классу лидеров эскадренных миноносцев. Корабль хоть и не был совсем уж новейшим, если сравнивать его с зарубежными аналогами, но считался достаточно неплохим, совсем недавней постройки. Заложенный осенью 1934-го года на Ленинградском судостроительном заводе и спущенный на воду через год с небольшим, к началу войны с Германией лидер все еще оставался достаточно современным. Правда, из-за многочисленных переделок агрегатов окончательно его доделали только в 1938-м, а военно-морской флаг впервые подняли на достроенном и прошедшем заводские испытания корабле только в феврале 39-го года.
        «Минск» относился ко второй серии боевых кораблей своего класса, созданных по отдельному тридцать восьмому проекту уже после разработки первых советских лидеров эсминцев первого проекта, получивших названия: «Ленинград», «Харьков» и «Москва». Их испытания продемонстрировали высокие скоростные качества, но неважные мореходность и остойчивость. Запас плавучести у новых кораблей получился совсем небольшим, вибрация оказалась слишком высокой, а очень слабый клепаный корпус угрожал переломиться на волнах даже во время не слишком сильного шторма. И если сначала советские инженеры-кораблестроители задумывали построить шесть кораблей проекта с номером один, то от этой идеи пришлось отказаться ради того, чтобы последующие лидеры сделать более надежными. Потому и строили следующую серию уже по отдельному усовершенствованному проекту с номером 38.
        Перед проектировщиками стояла задача устранить недостатки предшественников. Конструкции корабля немного усилили, но, полностью преодолеть технические проблемы все-таки не удалось. Прочность клепаного корпуса, дальность плавания, остойчивость и мореходность все равно оставляли желать лучшего, хотя вибрацию и удалось снизить за счет креплений гребных валов на кронштейны, более плавных обводов кормы и некоторых других конструктивных решений. Надстройку сделали повыше, но обе дымовые трубы остались на своих местах. Добавили специальную стрелу для спуска на воду и подъема на борт гидросамолета.
        Что же касается вооружения, то оно существенно не изменилось по сравнению с лидерами первого проекта: те же пять 130-мм орудий, четыре зенитки, две 76-мм и две 45-мм, пара четырехтрубных 533-мм торпедных аппаратов и до двадцати глубинных бомб крупного калибра. Во время последней модернизации добавили пару зенитных пулеметов ДШК. «Минск» имел полное водоизмещение больше двух с половиной тысяч тонн при длине 127,5 м, ширине на миделе 11,7 и осадке чуть больше четырех метров. Дальность плавания составляла чуть больше двух тысяч миль. Три паровые турбины выдавали мощность на три винта в 66000 лошадиных сил, что позволяло развивать кораблю максимальную скорость в 43 узла.
        В середине 1939-го года новый корабль впервые принял участие в учебном походе Балтфлота, возглавив отряд из шести эсминцев. Когда началась Зимняя война с Финляндией, «Минск» вместе с эсминцами проводил боевые операции. В декабре отряд, возглавляемый лидером, обстреливал береговые батареи противника на островах Финского залива. Правда, успехов в тот раз добиться не удалось. И батареи противника остались неподавленными. На Балтике свирепствовали зимние шторма, и эсминцам вместе с лидером пришлось возвращаться на базу. Летом 1940-го лидер базировался в Либаве и принимал участие в учениях Краснознаменного Балтийского флота. Но, в августе «Минск» попал в девятибальный шторм, из-за чего получил довольно серьезные повреждения и ремонтировался потом всю зиму. В середине июня 1941-го корабль перебазировался в Таллин, где и встретил начало войны.
        Глава 20
        Конечно, повреждение тяжелого крейсера «Принц Евгений» в бою возле финского Пори явилось для Эриха Редера очень неприятным сюрпризом. Но, отнюдь не смертельным. В запасе у главкома кригсмарине имелся еще один весьма неплохой тяжелый артиллеристский корабль типа «Дойчланд» с хорошей броней и одиннадцатидюймовыми орудиями главного калибра. И его гросс-адмирал собирался использовать для усиления эскадры, идущей на штурм Моонзунда вместо «Принца Евгения», так некстати выбывшего из строя после боя с русскими канонерками.
        Жесткие рамки, в которых очутилась Германия после поражения в Первой мировой войне, заставляли искать нестандартные решения. Еще адмирал Ганс Ценкер, командовавший линейным крейсером «Фон-дер-Танн» в Ютландском сражении, потопившим английский «Индефатигейбл», предложил концепцию универсальных военных кораблей, броненосцев с усиленным вооружением и приемлемым для политических обязательств Германии водоизмещением в 10000 тонн. Определение будущих кораблей в броненосцы с ограниченным тоннажем позволяло немецкому правительству формально оставаться в рамках международных договоров. Эта концепция и легла в основу разработки проекта, в результате которого на свет появилась серия боевых кораблей типа «Дойчланд».
        Работать над проектом конструкторы начали в первой половине двадцатых. К концу 1926-го года по новому проекту разработали три варианта броненосцев с водоизмещением по 10000 тонн и с дизельной двигательной установкой. Первый корабль, из предложенных проектировщиками, планировалось оснастить четырьмя 380-мм орудиями главного калибра и броней с толщиной до 250-мм. Но, такой броненосец выдавал бы лишь небольшую скорость не более 18 узлов, что годилось только для береговой обороны. Второй вариант предполагалось оснастить четырьмя 305-мм орудиями главного калибра. При максимальной толщине брони в 200-мм такой корабль должен был развивать скорость до двадцати одного узла. А третий вариант предусматривал шесть 280-мм орудий главного калибра в двух башенных трехствольных установках, расположенных на носу и на корме. При этом, уменьшенное бронирование с толщиной до ста миллиметров значительно облегчало корабль, позволяя разгоняться до 28-ми узлов.
        Все три варианта в начале 1927-го года рассматривала специальная комиссия, состоящая из четырех адмиралов. Кроме Ценкера, в нее вошли сам Редер, командовавший тогда флотом Балтийского моря, и опытные адмиралы Бауэр и Моммзен. Редер в то время не был сторонником рейдерских действий. И потому он проголосовал за первый проект тихоходного броненосца с большими пушками и мощной броней, полагая, что такой корабль надежно защитит немецкие берега Балтики. Но, все три других адмирала выбрали и утвердили третий проект с литерой «С», наиболее подходящий для рейдерства.
        Получив решение комиссии, конструкторы приступили к детальной доработке проекта. Он был предметно переработан еще раз и окончательно утвержден в апреле 1928-го. Осенью того же года, когда скандал с финансовыми аферами в руководстве немецкого военно-морского флота разгорелся в полную силу, адмирала Ценкера на посту главкома ВМС сменил сам Эрих Редер, который и воплотил разработанный при предшественнике проект в металле. Подобный корабль как нельзя лучше подходил под доктрину океанского рейдерства, разрабатываемую в то время штабом ВМС, которую одобряло политическое руководство Германии.
        Обычно, немецкие инженеры-судостроители устанавливали на корабли паровые турбины с паром высокого давления. Одна такая турбина работала на один гребной винт. Пар в каждую из турбин подавался из нескольких паровых котлов, он нагнетался специальным образом, создавая на выходе высокое давление. Такая силовая установка получалась очень громоздкой и тяжелой. Но, на кораблях типа «Дойчланд» немецкие конструкторы решили применить силовую установку иного типа, остановив свой выбор на дизельной. Суммарная мощность всех восьми главных 9-цилиндровых двухтактных дизелей «MAN M-9Zu42/58» на гребных валах составляла 54000 л. с., что позволяло достигать максимальной скорости хода до 28 узлов. На борту имелись и четыре вспомогательных 5-цилиндровых дизеля «MAN M-5Z42/58». А электричество подавалось восьмью дизельными генераторами, общей электрической мощности 2800 кВт.
        Корабли типа «Дойчланд» сочетали в себе мощную артиллерию главного калибра с хорошим бронированием, достаточно высокой скоростью и большой автономностью плавания, что в сумме давало преимущество перед любым другим крейсером, существующим на тот момент в мире. Дизельные двигательные установки, примененные на кораблях серии, хоть и не выдавали рекордных скоростных показателей, но позволяли довольно быстро разгоняться, не требуя долгой подготовки пара, как на других немецких кораблях, оснащенных турбинами. Да и обслуживание дизелей было проще, а их автономность плавания достигала впечатляющих 16000 морских миль при экономичной скорости 18 узлов.
        Первый корабль типа «Дойчланд» заложили в феврале 1929-го года в Киле на верфи «Дойче Верке». В мае 1931-го его спустили на воду, а флаг подняли в апреле 1933-го. «Дойчланд» стал самым крупным немецким военным кораблем, построенным после поражения в Первой Мировой. Еще во время строительства вокруг него кипели политические дискуссии и нешуточные страсти. Коммунисты даже инициировали референдум о запрещении постройки такого большого броненосца. Но, несмотря ни на что, строительство завершилось успешно. Вот только в январе 1940-го года «Дойчланд» переименовали в «Лютцов» из опасений, что корабль, названный в честь своей страны, может погибнуть в бою, что приведет к нежелательному пропагандистскому эффекту. Следом за первым кораблем серии в состав кригсмарине в ноябре 1934-го года приняли «Адмирал Шеер», а в январе 1936-го - «Адмирал граф Шпее». Построили всего три однотипных корабля. Дальнейшее строительство прекратили по той причине, что четвертый и пятый корабли перезаложили уже по другому проекту. В результате, вместо продолжения серии «карманных линкоров», на свет появились полноценные линейные
крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау».
        Прошло не так уж много времени после постройки, когда «Дойчланды» приняли участие в гражданской войне в Испании на стороне Франко, прикрывая конвои с оружием и боеприпасами для франкистов. А с началом Второй мировой войны «карманные линкоры» занялись тем, что и предписывалось их основным проектным предназначением, то есть рейдерством. Если до 1940-го года корабли типа «Дойчланд» числились в составе кригсмарине, как броненосцы (Panzerschiffe), то в 40-м их официально классифицировали, как тяжелые крейсера. Но, британские газеты еще с начала тридцатых годов окрестили их именно «карманными линкорами» в попытке иронизировать над этими немецкими боевыми кораблями.
        Вот только смеяться британским журналистам, на самом деле, повода не было. Журналисты просто пытались приободрить, в первую очередь, британских моряков, которые боялись встречи на морских просторах с подобными немецкими не то броненосцами, не то крейсерами. Ведь эта серия кораблей получилась у немецких кораблестроителей довольно удачной, и тяжелые корабли, чье вооружение и броня позволяли противостоять даже линкорам, наводили ужас на моряков Великобритании. И этот страх англичан подтверждался хотя бы тем, сколько сил задействовал английский военный флот, пытаясь ловить в Атлантике в 1939-м году рейдерствующие там те самые «карманные линкоры» Германии. Против двух немецких кораблей «Адмирала графа Шпее» и «Адмирала Шеера» англичане задействовали восемь тактических групп, состоящих из трех авианосцев, двух линкоров, трех линейных крейсеров, девяти тяжелых и пяти легких крейсеров, а также из двух десятков эсминцев.
        Один из «карманных линкоров» англичане все-таки настигли возле устья южноамериканского залива Ла-Плата. До этого «Адмирал граф Шпее» уже потопил 11 транспортных судов. Но, более быстроходные английские крейсера догнали его. И немецкий корабль был вынужден сражаться с тяжелым крейсером «Экситер», вооруженным шестью 203-мм орудиями главного калибра, находящихся по два в трех башнях. Вместе с «Экситером» в бою со стороны англичан участвовали два легких крейсера «Аякс» и «Ахиллес».
        Несмотря на то, что немецкий корабль нанес англичанам, особенно «Экситеру», тяжелые повреждения, капитан цур-зее Ганс Лангсдорф принял ошибочное решение. Вместо того, чтобы пойти на прорыв, скрывшись в Атлантике, на что имелись хорошие шансы, поскольку корабль критических повреждений в бою не получил, Лангсдорф приказал идти к Монтевидео. Оказавшись запертым английскими кораблями, к которым на помощь подошел еще один тяжелый крейсер «Камберленд», в заливе Ла-Плата, Лангсдорф принял решение взорвать свой корабль, а сам застрелился. Так в декабре 1939-го года одним «карманным линкором» стало меньше.
        Однотипный «Дойчланд», переименованный в «Лютцов», в апреле 1940-го года участвовал в десантной операции против Норвегии, получив несколько попаданий шестидюймовых снарядов с береговых батарей, а потом еще и торпеду в корму с английской подлодки «Спирфиш». После этого корабль долго ремонтировали, а после ремонта направили прорываться в Атлантику для рейдерства. Но, торпеда, пущенная с английского самолета-торпедоносца 13-го июня 1941-го года, привела к серьезным повреждениям, что заставило корабль вернуться обратно и встать на новый длительный ремонт. Так и получилось, что на ходу в боеспособном состоянии из трех однотипных кораблей к августу 41-го остался лишь «Адмирал Шеер».
        Этот корабль снискал себе, пожалуй, не меньшую славу удачливого рейдера, чем «Шарнхорст». Опыт боевых походов у «Адмирала Шеера» имелся обширный. Еще во время войны в Испании экипаж тяжелого крейсера начал получать боевой опыт, сопровождая транспортные конвои для франкистов. А во Второй мировой войне «Адмирал Шеер» участвовал с самого начала. Уже 4-го сентября 1939-го корабль отбивался в Вильгельмсхафене от британских бомбардировщиков, сбив один из них, но получив три бомбы, которые, впрочем, не причинили кораблю серьезных разрушений. До июля 1940-го года корабль подвергся серьезной модернизации. Калибр зенитной артиллерии увеличили с 88-ми до 105 мм. Установили радиолокатор и оборудование для размагничивания корпуса. 23-го октября того же года корабль вышел из Готенхафена курсом на Ставангер, а уже 28-го числа он прорвался через Датский пролив в Атлантический океан.
        5-го ноября с борта «Адмирала Шеера» заметили британский пороход «Мопан», который был немедленно потоплен, а позже летчик корабельного гидросамолета «Ардо-196», выполняющий разведывательный полет, заметил британский конвой. И капитан цур-зее Теодор Кранке принял решение атаковать. Но, английский вспомогательный крейсер «Джервис-Бэй», переоборудованный в военный корабль из пассажирского судна, оказал сопротивление. Несмотря на то, что на вспомогательном крейсере имелись всего шесть орудий небольших калибров, он вступил в перестрелку и отчаянно сражался целый час, давая время транспортным судам уходить разными курсами. Что делало невозможным успешное преследование всех транспортов немецким рейдером. Таким образом, хоть «Джервис-Бэй» и был потоплен главным калибром «Адмирала Шеера», его гибель спасла большинство судов конвоя HX-84, следовавшего из Галифакса. Из тридцати семи транспортных судов немцы потопили лишь пять.
        Сорок первый год «Адмирал Шеер» начал с охоты в южной части Атлантики, куда благополучно прорвался, уйдя от преследования английской эскадры, да еще и дозаправился с танкера «Нордмарк» в условленной точке. От архипелага Тристан-да-Кунья рейдер направился прямиком в Индийский океан, где потопил еще три судна. Однако, их сигналы бедствия уловили английские крейсера, сразу пустившись в погоню. Впрочем, развив полный ход в 28 узлов, «Адмирал Шеер» благополучно ушел от преследования обратно в Атлантический океан, а потом достиг немецких берегов, бросив якорь в бухте Киля 1-го апреля 1941-го года. За время этого похода тяжелый крейсер прошел сорок шесть тысяч миль, отправив на дно шестнадцать судов противника. За такие успехи в рейде командира корабля Теодора Кранке повысили в звании до контр-адмирала. И вот теперь Эрих Редер планировал использовать опыт этого моряка во время штурма Моонзунда.
        Гросс-адмирал надеялся, что «Адмирал Шеер» не подведет эскадру главных сил кригсмарине, а станет отличной заменой не оправдавшему надежд «Принцу Евгению». И пусть «Адмирал Шеер», в отличие от «Принца Евгения», имел всего шесть орудий главного калибра, но, качественно они превосходили восемь главных пушек того тяжелого крейсера. На «Адмирале Шеере» устанавливались отличные орудия калибра 283-мм, подобные тем, которыми вооружался линейный крейсер «Шарнхорст», а вдобавок к ним стояли восемь 150-мм пушек с башенными щитами. Зенитная артиллерия после модернизации включала шесть 105-мм орудий, восемь 37-мм и десять 20-мм автоматических пушек. Имелись и два четырехтрубных торпедных аппарата калибром 533 мм. Длина корабля составляла 186, а наибольшая ширина превышала 21 метр при осадке 7,4. Так что боевая единица кригсмарине, пришедшая на замену «Принцу Евгению», выглядела вполне полноценной.

* * *
        Ровно в пять часов утра в воскресенье третьего августа начальнику БОБРа Елисееву доложили, что подводниками на траверзе латвийского портового городка Вентспилса, который немцы, оккупировав, вновь называли Виндау, замечены тяжелые корабли кригсмарине, идущие в сторону Ирбенского пролива следом за тральщиками. По силуэтам были опознаны «Тирпиц», «Шарнхорст» и еще какой-то крейсер типа «Дойчланд». Подводники не смогли провести торпедную атаку, потому что охранение ордера, состоящее из миноносцев и эсминцев, атаковало советскую дозорную подводную лодку, отогнав ее глубинными бомбами. Впрочем, сообщение в штаб лодка все-таки передала.
        - Ладно, предупрежден - значит вооружен! - высказался генерал.
        Он сразу приказал привести береговые батареи на полуострове Сырве и на западе острова Эзель в полную боевую готовность, но пока не стрелять. Елисеев решил подпустить противника поближе и начать обстрел лишь тогда, когда немецкие корабли подойдут к минным заграждениям, установленным у входа в Ирбенский пролив. Тогда советские артиллеристы получат возможность не попусту тратить снаряды, а бить прицельно. Елисеев выжидал подходящего момента. Но, выжидали и немцы. Тяжелые корабли немецких главных сил не открывали огонь, двигаясь малым ходом и дожидаясь, когда тихоходные тральщики достигнут границы минных заграждений и начнут разминирование.
        А с противоположной стороны, от Рижского залива, к Ирбенскому проливу подходили оба советских линкора и крейсер «Киров». Стоя на ходовом мостике флагманского «Марата», Юрий Федорович Ралль всматривался в горизонт через бинокль, думая в этот момент о том, смогут ли корабли под его командованием повторить подвиг броненосца «Слава», до последнего сражавшегося против превосходящих сил немецкого флота. Теперь же положение казалось не таким уж и отчаянным, как тогда у «Славы». Даже пока приблизительно равным. Два новейших линейных корабля и один тяжелый крейсер у немцев против двух старых русских линкоров с одним средним крейсером.
        Еще, конечно, у немцев имелись эсминцы и миноносцы, да где-то, возможно, затаились и другие боевые корабли. Например, не ясна пока была дислокация легких крейсеров «Кельн» и «Лейпциг», как и то, будет ли принимать участие в штурме архипелага немецкий броненосец «Шлезвиг-Гольштейн». Но, Ралль уже знал, что со стороны открытого моря на помощь к линкорам спешат легкие силы КБФ во главе с контр-адмиралом Малевским, идущим на лидере «Минск». Конечно, немецкие тяжелые корабли имеют преимущество в бронировании и в артиллерии, но зато им придется действовать еще и против береговых батарей Моонзунда, которые поддержат огнем советский Балтийский флот. Да и торпедные катера готовы атаковать в подходящий момент. Мины, опять же, наготове. Тральщики КБФ заграждения успели поставить вовремя. Пусть теперь немцы под огнем береговых орудий пробуют разминировать.
        - Посмотрим еще, чья возьмет на этот раз, - проговорил Ралль, опуская бинокль.
        Глава 21
        Погода благоприятствовала, когда Александр Лебедев шел на торпедном катере «Г-5» во главе своего особого катерного отряда волнового управления. Скорость в полсотни узлов на глиссаде заставляла корпус реданного катера чувствовать каждую самую незначительную волну, подпрыгивая на ней, как на жесткой кочке. И казалось, что этим кочкам не будет конца. А каждая такая водяная кочка сотрясала не только сам катер, но и тела моряков. Под рев двигателей, разбрасывая тучи брызг, торпедный катер, приподнявшись всем корпусом на уступе редана, буквально летел по гребням небольших волн довольно спокойной Балтики. Шум и постоянная вибрация всегда сопутствовали службе катерников. Но, Александр уже успел достаточно привыкнуть к особенностям подобных катеров-глиссеров.
        Дюралевый корпус катера имел характерные обводы скуловых линий и обтекаемую форму. Рубка тоже была из дюралюминия, клепаная и без броневой защиты. Она оснащалась прямоугольными смотровыми окошками из плексигласа. Со временем судостроители стали заменять плексиглас на бронестекло, хотя какую-либо броню для рубки так и не сделали. Никакого мостика наверху не предусматривалось. Имелся лишь люк впереди рубки, из которого можно было высунуться ради лучшего обзора.
        За люком рубки находилась мачта, а за ней еще один люк - место для пулеметчика. За рубкой в желобах лежали две торпеды, которые сбрасывались с кормы. Вот только палуба на катере «Г-5» была очень покатой, потому свалиться за борт труда не составляло, стоило лишь немного зазеваться, тем более, что море всегда раскачивало легкий торпедный катер, словно поплавок. В сущности, знаменитый конструктор Туполев и конструировал этот маленький быстроходный кораблик, взяв за основу поплавок от гидросамолета. Разрабатывая этот торпедный катер, специалисты конструкторского бюро Туполева думали о повышении обтекаемости и уменьшении аэродинамического сопротивления ради лучших скоростных характеристик. А вот об удобствах для моряков и о практичности катера, на котором, фактически, отсутствовала нормальная палуба, вместо которой имелась выпуклая покатая поверхность, никто из разработчиков не подумал. Из-за недостатков туполевских катеров те моряки, кому довелось служить на них, между собой говорили: «А что вы хотите? На название посмотрите: «Г» - так и есть, тот случай, когда суть отражена в названии верно».
        Обшивка крепилась на заклепки, а продольная коробчатая килевая балка вместе со стрингерами и шпангоутами обеспечивала жесткость конструкции. Вот только прочности, при волнении моря более четырех баллов, не хватало. На высокой волне заклепки начинали разбалтываться, что приводило к появлению течей, а то и к переламыванию корпуса. Внутри катера поперечные переборки делили пространство на пять отсеков: форпик, машинное отделение, рубка с местом радиста по правому борту, топливный отсек с цистернами и торпедный отсек. При выходе в море форпик, куда можно было проникнуть только через квадратный люк в палубе на носу, задраивали. Рубка и машинное отделение сообщались между собой через дверь, находящуюся внизу слева от командира. А справа сзади находился выход в торпедное отделение, к желобам, на которых лежали две торпеды.
        Обитаемость, что на торпедных катерах «Ш-4», что на «Г-5», которые сделали немного побольше, была просто ужасной. Никаких удобств для экипажа не предусматривалось. В сущности, жить на них и не предполагалось. Они строились с расчетом на молниеносные атаки вблизи своих берегов против прорвавшихся кораблей противника. Ведь войну на море планировали вести с опорой на минно-артиллеристские позиции. Никто и не думал, что торпедные катера смогут подолгу находиться в походах. В мирное время им предназначалось стоять рядом с гаванями, вытащенными из воды, поскольку дюраль корпусов плохо переносил длительное пребывание в соленой воде. А проблему коррозии дюраля решали вытаскиванием катеров на берег, просушкой и нанесением очередного слоя лакокрасочного покрытия, которое, впрочем, снова быстро стиралось при больших скоростях.
        Экипажам приходилось постоянно поддерживать техническую исправность катеров и боевую готовность, чтобы в нужный момент по команде они могли атаковать неприятеля. Но, для поддержания боеспособности часто проводили учения. И те, кто служил на этих катерах, даже в мирное время терпели немало невзгод, ведь кроме того, что обитаемость имелась плохая, так еще и вода захлестывала. При глиссировании от обилия летящих брызг из смотровых окошек рубки торпедного катера видно было плоховато, а если высунуться из люка в надежде осмотреться как следует, то вода летела прямо в лицо. Так что командиру такого боевого кораблика скучать не приходилось.
        Александр шел в качестве флагмана соединения, а потому сам катером непосредственно в этот раз не управлял, лишь отдавая команды. В правом углу тесной рубки расположился металлический ящик с аппаратурой волнового управления. И радист-оператор с ее помощью управлял двумя другими катерами, сопровождавшими управляющий катер. Но, эти три катера составляли всего лишь одно звено. А Лебедев следил за тем, чтобы и остальные звенья катеров шли правильным курсом, держали дистанцию и повторяли маневры ведущего звена. Над ними летели гидросамолеты с операторами, готовыми перехватить управление катерами в случае необходимости.
        Желая получше контролировать ситуацию визуально, Саша все-таки вылез из люка наполовину, отчего вскоре стал мокрым насквозь, не позаботившись одеться, как и все другие катерники, в кожаный штормовой плащ и танковый шлем. Впрочем, теплый летний день не предвещал большой опасности простуды даже при такой незапланированной водной процедуре. Тем более, что и переход к Моонзунду из Таллина получился быстрым, всего каких-то пару часов хода на скорости. Уже до этого на архипелаг из главной базы перевели несколько катеров из особого отряда. Теперь же под командованием Лебедева прибыли и все остальные исправные катера волнового управления.

* * *
        С раннего утра третьего августа начиналась немецкая операция «Беовульф». К Моонзунду под прикрытием орудий главных кораблей кригсмарине выдвинулась со стороны Виндау флотилия тральщиков, сопровождаемых десятью миноносцами и тремя эсминцами. С помощью траления мин немецкие моряки трального флота собирались прокладывать путь через Ирбенский пролив для десантных судов и для кораблей артиллерийской поддержки, которые должны были прикрывать огнем высадку десанта. Одновременно с выдвижением тральщиков начался и массированный налет немецкой авиации, в котором принимали участие десятки «Юнкерсов», «Хенкелей» и «Мессершмидтов».
        Хорошая летняя погода при отсутствии облаков создавала условия отличной видимости. Первый массированный налет на архипелаг начался с самого утра, в 6:00. Пока «Мессершмидты» связали боем советские истребители над аэродромами, эскадрилья «Хейнкелей», несмотря на плотный заградительный огонь зенитной артиллерии, прорвалась к полуострову Сырве и сбросила тяжелые бомбы на места расположения орудий береговой обороны. А в это время немецкие пикировщики пытались атаковать советские линкоры, подходящие к Ирбенскому проливу.
        «Юнкерсы» закрутили в небе свою смертоносную карусель, но, не добившись успеха и потеряв три самолета из-за плотного зенитного огня, полетели бомбить столицу архипелага город Куресааре, он же Аренсбург. Тем не менее, под прикрытием авиационных ударов тральщики неумолимо приближались к местам траления. А от Виндау, от Вентспилса, оккупированного немцами, уже выдвигались суда с десантниками и специализированные хорошо вооруженные десантные паромы «Зибель». И этот транспортный караван тоже охраняли миноносцы и эсминцы кригсмарине. Им ставилась боевая задача не допускать подхода советских подводных лодок к транспортам на расстояние пуска торпед.
        На этот раз Эрих Редер отслеживал ход операции по минутам. Он не собирался повторять прошлых ошибок при штурмах Моонзунда, совершенных немецким командованием в 1915-м и 1917-м годах, когда из-за спешки линейные корабли опережали тральщики, подрываясь на минах. У кригсмарине не имелось столько сил и средств, сколько было у кайзермарине в Первую Мировую. Потому гросс-адмирал переработал операцию «Беовульф» таким образом, чтобы гарантированно добиться успеха имеющимися средствами сначала на локальном участке, не распыляя свои немногочисленные силы по всему протяженному побережью островов. И больше всего Редера интересовал полуостров Сырве, непосредственно прилегающий к Ирбенскому проливу. Хотя, гросс-адмирал хорошо знал, что именно этот участок берега у русских наиболее укреплен.
        Но, с другой стороны, Редер понимал, что если удастся занять этот относительно небольшой клочок суши, похожий на карте на зазубренный широкий нож, обращенный на юг острием и на запад лезвием, и прикрепленный на севере к Эзелю достаточно тонкой «ручкой» перешейка, то и успех всей операции будет обеспечен. И гросс-адмирал желал выхватить этот полуостров в форме ножа у противника, обезоружив его. Потому что именно полуостров Сырве был наиболее важен для контроля над Ирбенским проливом. И, если немцы сумеют подавить сопротивление русских береговых батарей и высадить десант, создав на Сырве устойчивый плацдарм, то и успех всей операции будет предрешен. Ведь первейшая цель всей операции «Беовульф» - это овладение Ирбенским проливом.
        Ровно в 6:30 линкор «Тирпиц» произвел по береговым укреплениям на полуострове первый залп с расстояния в тринадцать морских миль. Расстояние для обстрела выбиралось с учетом того, чтобы береговые батареи, расположенные на юго-западе острова Эзель, не могли достать до немецких артиллеристских кораблей. И, таким образом, перестрелка немецкой эскадрой велась лишь с теми орудиями береговой обороны, которые русские выставили на относительно небольшом полуострове. По расчетам штаба кригсмарине получалось, что в этом случае эскадра будет иметь достаточное преимущество по количеству и качеству средств огневого поражения. Восемь 380-мм орудий главного калибра «Тирпица», девять 283-мм главных пушек «Шарнхорста» и еще шесть подобных орудий на тяжелом крейсере «Адмирал Шеер» должны были гарантированно подавить сопротивление русских артиллеристов на Сырве. А наводить свои пушки корабельным артиллеристам не составляло труда, потому что Балтика была спокойной, видимость - отличной, а каменная башня маяка высотой в 36 метров, расположенная на южной оконечности полуострова, на мысе Церель, отлично просматривалась,
что позволяло использовать ее в качестве визуального ориентира.

* * *
        Утро воскресенья третьего августа началось недобро, с вражеских воздушных атак и бомбежки. Правда, на архипелаге уже давно, привыкли к налетам самолетов с черными крестами на крыльях, ведь немцы пытались атаковать Моонзунд с воздуха уже в первый же день войны. Вот только до этого налеты не были такими массовыми. Так много вражеских самолетов за одну атаку на Эзеле-Сааремаа еще не видели. Когда эскадрильи противника приближались к береговой линии, казалось, что от низкочастотного гула моторов дрожит весь воздух над островами.
        Двухмоторные бомбардировщики «Хенкели», одномоторные пикировщики «Юнкерсы» и истребители «Мессершмидты» создавали над Ирбенским проливом очень тревожную мелодию. И в эту мрачную музыку быстро влились вой сирен, аккорды выстрелов зенитных орудий, звуки моторов советских истребителей, вылетевших навстречу вражеской воздушной армаде, треск пулеметов и разрывов снарядов в небе, создающих смертоносные цветы на лазурном фоне безмятежного летнего неба. Но, все звуки перекрывали взрывы тяжелых бомб, падающих на позиции береговых батарей полуострова Сырве. А вскоре к ним примешались отдаленные залпы корабельных пушек и разрывы тяжелых снарядов на берегу.
        Как только немецкие корабли открыли огонь, заговорили и советские береговые орудия. Обе двуствольные бронебашенные установки полуострова Сырве калибром 180-мм пришли в движение, нацелив стволы и начав стрелять по противнику. И, одновременно с ними в глубине полуострова, замаскированные в середине леса, дали залп две тяжелые четырнадцатидюймовые пушки, вовремя перевезенные из фортов под Ораниенбаумом и установленные на железнодорожных транспортерах. От разрывов тяжелых снарядов фонтаны воды взмывали выше клотика «Тирпица», идущего впереди кильватерной колонны, состоящей из самого линкора, из «Шарнхорста», следовавшего за ним, и из замыкающего «Адмирала Шеера». Вот только суммарно вес залпа, прилетевшего с Сырве к немецким кораблям, все равно получался значительно меньше и легче, чем у кораблей неприятеля. Да и точность выстрелов береговых артиллеристов пока оставляла желать много лучшего.
        Уже после третьего залпа, когда комендоры кригсмарине добились первых попаданий, выведя из строя близким разрывом один из стволов 180-мм бронебашенной установки, а другим точным попаданием уничтожив дополнительный склад с боеприпасами, в котором после попадания началась детонация, сопровождаемая высоким столбом пламени и густым дымом, майору Широкину, храбро наблюдавшему за боем с командного пункта на самом маяке, стало понятно, что без вмешательства советских линкоров тяжелые корабли немецкой эскадры смогут добиться успеха. Преимущество главных калибров немецкой эскадры перед русскими береговыми батареями хоть и не казалось Широкину таким уж подавляющим, как в Первую мировую войну, но, все-таки, было очевидным. Конечно, Григорий Тимофеевич, как ветеран обороны Моонзунда, хорошо помнил, что в прошлый раз архипелаг с моря атаковали одновременно гораздо более крупные корабельные соединения, больше десяти линкоров и линейных крейсеров. Но и сейчас немцы вывели в бой вполне достаточные морские силы, хоть и меньшие численно, но качественно подготовленные, с хорошо обученной прислугой орудий, способной
довольно точно стрелять.
        Вскоре канонада усилилась, потому что в бой вступили новые береговые шестидюймовые орудия Б-38 образца 1940-го года, которые, имея максимальную дальность выстрелов в 30 км, уже могли уверенно добивать до немецких кораблей. Эти пушки имели бронированные щиты «МУ-2» с лобовой броней 50-мм, а толщина брони их бортов и верхнего бронелиста составляла 25-мм. Эти орудия, техническое задание на разработку которых выдали в 1939-м году и выпустили первые образцы лишь в начале 41-го, считались новейшими и обеспечивали скорострельность до семи выстрелов в минуту. Вот только они пока не попадали по целям, в то время, как с немецкой эскадры тоже начали стрелять из шестидюймовок, которых на трех главных немецких кораблях имелось значительно больше, чем на полуострове Сырве, где стояли три батареи подобных орудий по три ствола в каждой. На «Тирпице» и на «Шарнхорсте» имелось по двенадцать пушек калибра 150-мм, а «Адмирал Шеер», помимо главного калибра, располагал восьмью 150-мм орудиями.
        Пока перестрелка береговой и морской артиллерии продолжалась, немецкие эскадрильи двухмоторных бомбардировщиков и одномоторных пикировщиков, сбросив бомбы, улетели обратно под прикрытием «Мессершмидтов», потеряв за налет еще несколько машин. А советские истребители гордо возвращались на аэродромы. Правда, как обычно, после серьезного воздушного боя возвращались не все. Потерь у «сталинских соколов» пока все-таки было больше, чем у «птенцов Геринга». Сказывался гораздо более длительный боевой налет немецких пилотов. И этот опыт в сочетании с лучшими техническими характеристиками самолетов, позволял летчикам люфтваффе нести меньше потерь. Проводив взглядом самолеты, майор Широкин направил бинокль в другую сторону, откуда к Ирбенскому проливу медленно подходили советские линкоры.
        Глава 22
        Юрий Федорович Ралль прекрасно понимал, что очень многое в сражении за Моонзунд решится именно в противостоянии главных сил Краснознаменного Балтийского флота с главными кораблями германской эскадры. Он предполагал, что противник и рассчитывает, в основном, на свои новые мощные линейные корабли. А все остальные военно-морские силы Германии вряд ли смогут добиться успеха при штурме хорошо укрепленного архипелага без огневой мощи «Тирпица» и «Шарнхорста». Потому так важно было нанести урон этим двум вражеским кораблям в первую очередь. Вот только старые дредноуты, хоть и модернизированные перед войной, не могли, конечно, считаться для этих немецких «плавучих крепостей» равными противниками.
        Тем не менее, Юрий Федорович преисполнился решительности дать бой супостатам на минной позиции. Он прекрасно знал, что боевой корабль - это не только металл и технические характеристики машин и орудий, но, прежде всего, люди, управляющие корабельным оборудованием и вооружением. А экипаж обоих советских линкоров морально был готов сражаться за Родину и за Сталина до конца. Да и боевая учеба проводилась постоянно. Потому Ралль имел основания надеяться, что краснофлотцы его не подведут. Конечно, немецкие линейные корабли, помимо лучшего вооружения и брони, обладали и существенным преимуществом в маневренности. Вот только среди минных заграждений не особенно поманеврируешь. И потому, одно из главных преимуществ немецкой эскадры перед советскими линкорами сразу терялось. А по мере уменьшения расстояния до противника терялось и преимущество немцев в дальности стрельбы. Да и никакие радары были не нужны при спокойном летнем море и отличной видимости вражеских кораблей.
        Конечно, Ралль понимал, что шансов победить в артиллерийском морском бою маловато. Потому адмирал больше рассчитывал выступить со своими старыми линкорами в роли приманки, подобно красной тряпке для быка на корриде, рассчитывая на то, что немцы приложат все усилия для потопления «Марата» и «Октябрьской революции», отвлекшись ради этого от подавления береговых батарей. И свою задачу Ралль видел в том, чтобы оттянуть на себя все внимание командиров германской эскадры, отвлечь их, вызвав огонь на себя, давая, тем самым, возможность артиллеристам мощных береговых орудий на Сырве хорошо прицелиться и нанести главным немецким кораблям серьезные повреждения.
        И потому, едва лишь расстояние позволило, в 6:50 Юрий Федорович распорядился развернуть орудийные башни обоих линкоров, идущих в кильватер в Ирбенском проливе в сторону минных заграждений, на левый борт и открыть огонь по головному «Тирпицу», ведущему в этот момент огонь с правого борта по береговым батареям. Казалось, что затряслись море и небо, когда с двух дредноутов грянул залп двадцати четырех двенадцатидюймовых орудий, установленных в восьми башнях главного калибра. И тонны смертоносного металла, начиненного взрывчаткой, полетели в сторону немцев. Последовали многочисленные разрывы рядом с неприятельским линкором. Фонтаны воды, смешанной с осколками и дымом, поднялись выше мачт германской «плавучей крепости». Но, накрытия цели первый залп не дал.
        Крейсер «Киров» держался в отдалении, охраняя «Марат» и «Октябрьскую революцию» от немецких эсминцев. Но, поскольку немецкие эсминцы все еще не вошли в пролив, следуя за тральщиками и опасаясь мин, все девять 180-мм дальнобойных орудий крейсера тоже ударили по противнику. При этом сам крейсер оставался достаточно далеко и маневрировал, а с берега полуострова Сырве, не переставая, по вражеским кораблям лупили пушки береговой обороны. Как и рассчитывал Ралль, немецкие комендоры быстро переключили свое внимание на советские линкоры, вошедшие в Ирбенский пролив с востока и нагло открывшие огонь по «Тирпицу».
        Под огнем немецкие тральщики продолжали траление мин из пролива. Непосредственное прикрытие трального флота осуществляли эсминцы и миноносцы. Поскольку тяжелая артиллерия линейных кораблей и береговых батарей была занята перестрелкой друг с другом, по маленьким корабликам пока стреляли лишь 130-мм береговые орудия. Но, они еще не добились попаданий по целям, а на каждый залп этих батарей отвечали орудия немецких эсминцев. Между тем, тральщики продолжали делать свое дело, постепенно расчищая от минных заграждений путь в пролив со стороны открытого моря.
        Немецкая эскадра главных сил находилась мористее, поддерживая малый ход. Но, расстояние между немецкими и советскими линейными кораблями постепенно сокращалось. Ралль сознательно сближался, ведь он хорошо знал, что на больших расстояниях тяжелые снаряды, падая почти вертикально, наверняка пробьют палубную броню дредноутов. А чем ближе дистанция, тем меньше будет угол падения вражеских снарядов. Тогда увеличатся шансы рикошетов, а толстая бортовая броня уменьшит последствия попаданий. Ведь бортовая броня «Марата» и «Октябрьской революции» значительно толще палубной.
        Главный бронепояс корабельной цитадели толщиной до 250-мм рассчитывался на попадания крупнокалиберных снарядов. Вот только во времена разработки подобных дредноутов их броню проектировали для ведения боя с кораблями равного класса. Прочности брони должно было хватить на попадания из двенадцатидюймовых орудий со средних дистанций. Тогда никто из конструкторов-кораблестроителей даже не думал защищать отечественные дредноуты от пятнадцатидюймовых бронебойных болванок весом восемьсот килограммов, которыми на десятилетия позже вооружили «Тирпиц». Командир советских линкоров сознательно шел на риск, но без сближения корабельные артиллеристы никак не могли нанести повреждения неприятелю. Стволы главного калибра «Марата», изношенные постоянной стрельбой по береговым целям, уже не давали приемлемой точности. Да и системы управления огнем уступали немецким. И только на достаточно близких дистанциях можно было нанести серьезный урон германским линейным кораблям.
        Но и слишком близко подходить к вражеской эскадре не имелось возможности, поскольку это, во-первых, казалось чрезвычайно опасным, давая гораздо больше шансов немецким комендорам для точных попаданий в советские линкоры, а во-вторых, между противостоящими эскадрами расположились минные заграждения. Вот только у командиров немецких кораблей планов этих заграждений не имелось, а у Ралля они были. Потому Юрий Федорович и мог позволить себе маневрирование к востоку от них на виду у неприятеля. Но, дальше траверса маяка на мысе Церель он все равно заходить не рисковал, приказывая командиру флагманского линкора «Марат», капитану 2-го ранга Павлу Константиновичу Иванову маневрировать на полном ходу поперек Ирбенского пролива.
        Даже при разрывах немецких снарядов в воде в десятках метров от кораблей, по палубам и надстройкам советских линкоров попадали многочисленные осколки. От существенных потерь в личном составе спасало пока лишь то, что в бою снаружи корабельных помещений никого лишнего не было. Палубы почти опустели, на них оставались только немногочисленные сигнальщики-наблюдатели и зенитчики. Большинство краснофлотцев укрылись во внутренних помещениях, разместившись по боевому расписанию. Артиллеристы находились в постах управления огнем, непосредственно в орудийных башнях и в бортовых плутонгах за броневыми щитами. И даже сам флагман Ралль перед боем покинул ходовой мостик, заняв место в боевой рубке, защищенной броней с толщиной до 250-мм.
        Когда расстояние от немецкой эскадры стало менее сотни кабельтовых, начались серьезные попадания. Теперь уже уйти из-под обстрела у медленных советских линкоров никакой возможности не было. Предстояло вести огонь до победы в бою, либо до гибели кораблей. Первый залп немецкого линкора лег с недолетом, второй - с перелетом, но третий залп принес комендорам «Тирпица» неплохой результат: на «Марате» заклинило первую башню главного калибра, 380-мм снаряд пробил броню палубы в районе носового кубрика и взорвался ниже, сразу создав серьезный пожар во внутренних помещениях и убив двадцать семь моряков.
        А один из залпов с «Шарнхорста» пришелся в район кормовой надстройки. Одиннадцатидюймовые снаряды пробили бронепалубу, попав в отсеки с оборудованием, примыкающие к машинному отделению. Взрывами разорвало паропроводы, разнесло генератор и загорелась проводка. Погибли больше тридцати краснофлотцев, а вдвое больше получили осколочные ранения различной тяжести, контузии и обварились горячим паром. Давление на паро-турбинных установках резко упало, отчего скорость хода линкора сразу уменьшилась. И флагман отдал с «Марата» команду пропустить вперед «Октябрьскую революцию».

* * *
        Едва начался бой, как гросс-адмирал Эрих Редер ушел с ходового мостика в боевую рубку. Это место на «Тирпице» было защищено максимально. Толщина броневых плит по стенкам рубки доходила до 350-мм, а ее крыша защищалась 200-мм броневой плитой. Внутри имелись все необходимые приборы, машинный телеграф, и телефоны связи со всеми важными постами корабля.
        Гросс-адмирал вместе с командиром корабля и с флагманскими офицерами продолжали наблюдать за обстановкой через смотровые щели, защищенные толстенными бронестеклами, и даже сквозь специальный перископ, который можно было поворачивать в любую сторону. В случае необходимости, отсюда можно было спуститься по вертикальному бронированному каналу, оборудованному скобяным трапом, прямо в центральный пост, находящийся внизу, в глубине корабельной цитадели, защищенной главным броневым поясом толщиной до 315-мм.
        Противостояние было явным с самого первого момента. Казалось, что никто из противников и не думал скрываться. Едва лишь германская эскадра подошла к Ирбенскому проливу, начав перестрелку с береговой артиллерией, как со стороны Рижского залива показались советские линкоры. Уже очень скоро они курсировали за минными заграждениями, стреляя из всех орудий. И это заставило немецких корабельных артиллеристов отвлечься от боевой задачи по подавлению береговой обороны противника на полуострове Сворбе.
        Но, Редер даже радовался тому обстоятельству, что теперь не нужно будет гоняться за старыми русскими дредноутами. Они сами пришли на убой. Гросс-адмирал в тот момент даже не сомневался в собственной победе. А стечение обстоятельств еще и обрадовало его. Ведь теперь он получил возможность не только высадить десант на архипелаг в рамках «Беовульфа», но и успешно завершить стратегическую операцию «Ход ферзем» по уничтожению главных сил советского Балтийского флота.
        Редер приказал артиллеристам «Тирпица» и «Шарнхорста» сосредоточить огонь на головном вражеском линкоре. А «Адмиралу Шееру» гросс-адмирал дал боевое задание поразить русский крейсер, прикрывающий дредноуты сзади. Необходимо было связать этот крейсер боем, потому что он представлял очень серьезную угрозу всей немецкой тральной флотилии, которая продолжала под огнем неподавленных береговых орудий выполнять свою работу по тралению фарватера.
        Немецкие комендоры стреляли неплохо. Хотя знаменитый выстрел «Бисмарка», отправивший на дно английский «Худ», повторить пока никак не удавалось. К пятнадцатой минуте боя оба советских линкора уже горели от попаданий «Тирпица» и «Шарнхорста». «Марат», видимо, получил повреждения машин, потому что из мателота превратился в ведомого, пропустив вперед «Октябрьскую революцию», которая тоже сразу попала под немецкие снаряды. Русские дредноуты горели, но, оба пока оставались на плаву, а их 305-мм орудия все еще огрызались очень серьезно. Вес залпа каждого из русских линкоров-дредноутов превышал массу залпов «Тирпица» или «Шарнхорста». И, если бы русские комендоры стреляли точнее, повреждения немецких кораблей могли бы быть очень серьезными.
        И без того после нескольких попаданий на «Тирпице» уже горел весь верх передней надстройки, были разбиты дальномеры и выведено из строя радиолокационное оборудование. Погибли артиллерийские офицеры и операторы локаторов. Все шлюпки и катера по правому борту взрывами разметало в щепки вместе с бортовым гидросамолетом. Осколки изрешетили надстройки, защищенные лишь 19-мм броней, убив несколько моряков кригсмарине и ранив еще больше.
        Несколько русских бронебойных снарядов массой почти в полтонны каждый пробили 50-мм броневую палубу и даже 160-мм броню каземата, расположенного над корабельной цитаделью, убив одиннадцать матросов, многих ранив и вызвав пожары во внутренних помещениях. Но, аварийные партии пока справлялись с огнем, не давая ему распространяться. И ничего критически важного внутри корабля еще не пострадало. Корпус линкора, его машины и погреба боезапаса оставались целыми. Несмотря на интенсивный обстрел и близкие к подводной части корабля разрывы снарядов, затопления нигде не наблюдалось. Вот только вторая орудийная башня главного калибра, именуемая «Бруно», перестала поворачиваться после очередного попадания, а все, кто находились внутри нее, получили контузии.
        Пожары уже вспыхнули и на «Адмирале Шеере», который шел в кильватерной колонне замыкающим. По «карманному линкору» издалека лупили 180-мм дальнобойные орудия крейсера «Киров», пытающегося оставаться вне пределов поражения немецкими снарядами. При этом, крейсер маневрировал на достаточно приличной скорости. И попасть в него корабельным артиллеристам «Шеера» никак не удавалось, хотя все шесть главных корабельных пушек калибра 283-мм непрерывно вели огонь. Но, девять главных орудий «Кирова», пусть и не столь мощных, как у «Шеера», стреляли быстрее и попадали в немецкий тяжелый крейсер от самой линии горизонта. Один лишь «Шарнхорст», идущий за мателотом, в роли которого выступал «Тирпиц», пока не горел, исправно посылая снаряды во вражеские корабли из всех своих девяти стволов главного калибра.

* * *
        Рано утром в воскресенье третьего августа по боевой тревоге Александр Лебедев подскочил, словно ужаленный. Накануне вечером катера волнового управления передислоцировались в эстонский Куресааре, он же старый русский городок Аренсбург с прусским названием. До самого позднего вечера Саша занимался обустройством на новом месте. А мичманы помогали ему. Даже выпросили у портового начальства подъемный кран для того, чтобы легче вытаскивать катера и гидросамолеты из воды для ремонта и необходимого технического обслуживания.
        Конечно, все флотские командиры понимали, что немцы вскоре атакуют Моонзунд. Но, до самого последнего времени точную дату и время атаки рассчитать не представлялось возможным. Ведь, на самом деле, разведка Краснознаменного Балтийского флота не располагала той самой мощной агентурой, которая, якобы, снабдила советское руководство исчерпывающими сведениями по плану «Барбаросса», предоставленными самим Сашей Лебедевым и выданными его дядей Игорем за работу некой агентурной группы «Красный септет». Теперь уже Александр, хоть и оставался «попаданцем из будущего», ничего точно предсказать не мог, поскольку, с его подачи, история начала изменяться. И менялась она с каждым прожитым днем, все больше расходясь с теми событиями, о которых Лебедев знал из своей предыдущей жизни. Потому то, что произошло, оказалось неожиданным и для него.
        Мощная воздушная атака немецкой авиации на рассвете, за которой последовал обстрел берега со стороны немецких кораблей, застала Александра врасплох. Очень устав накануне, он сладко спал на новом месте и видел сон о недавних событиях, как мама встречала его в коммунальной квартире на Невском, как он общался с отцом, как обнимал свою жену Наташу, когда вой сирен, гул моторов в небе, треск зениток и грохот разрывающихся где-то недалеко бомб разбудили его. Едва он выскочил наружу из казармы, продрав глаза на ходу, как подбежал мичман Василий Ермоленко, начальник связи, передав боевое задание, только что полученное из штаба. Катерам волнового управления предстояло немедленно атаковать вражескую эскадру.
        Глава 23
        На «Октябрьской революции» готовились к предстоящему бою еще с ночи. Как только радисты получили шифрованное сообщение о том, что обоим линкорам надлежит немедленно выдвигаться к Ирбенскому проливу, и корабль изменил курс, увеличивая ход до полного и держась в кильватер «Марату», слухи о предстоящем сражении тут же начали распространяться среди команды. Пошли тревожные перешептывания не только среди простых краснофлотцев, но и среди командиров. Все понимали, что, скоро предстоит вступить в морской бой с новейшим немецким линкором «Тирпиц» и с эскадрой, сопровождающей этот очень мощный корабль. Мандражили, конечно, некоторые краснофлотцы, но и они понимали, что биться придется всерьез, потому что деваться, в сущности, некуда. Если не сразиться с неприятелем прямо сейчас, то неизвестно, представится ли еще раз столь удобный момент, чтобы встретить немецкие корабли на минной позиции. Ведь все знали, что в открытом море у неповоротливых старых дредноутов против новейших маневренных германских кораблей шансов будет еще меньше.
        По сути, надеяться можно было лишь на преимущество в кучности залпа главного калибра над немецкими кораблями. Да и суммарно залп двух советских линкоров весил почти на две тонны больше, чем залп «Тирпица» и «Шарнхорста» вместе. Если немецкий линкор мог одновременно послать в цель восемь снарядов по 800 кг, то линейный крейсер стрелял за один залп девятью снарядами по 330 кг. Двенадцатидюймовые орудия, произведенные на Обуховском заводе еще в царское время, за годы службы русских линкоров показали себя достаточно надежными. Да и корабельные артиллеристы, получившие после модернизации новые дальномеры и обновленную систему управления огнем, уже неплохо потренировались в стрельбе по береговым целям, поражая скопления техники вермахта, наступающего на Ригу. Благодаря постоянной разъяснительной работе политруков, каждый краснофлотец понимал, что успех в бою сильно зависит от сплоченности и выучки экипажа. Поэтому все старались сосредоточиться ради результата. Никто не собирался отлынивать, настроение у краснофлотцев было боевым.
        Переодевшись в чистое по первому сроку, команда «Октябрьской революции» утром третьего августа собиралась принять свою судьбу, победить или погибнуть. Новый день обещал порадовать безоблачным небом и почти полным штилем. Но, отличная летняя погода сулила и проблемы. Отсутствие облаков и прекрасная видимость таили опасность, благоприятствуя вражеским атакам на корабли с воздуха. Едва рассвело, как на линкорах взвыли сирены. Объявили воздушную тревогу, и зенитчики почти полчаса отражали массированный налет немецкой авиации, сбив три самолета. Во время последнего ремонта в Кронштадте на линкоре усилили ПВО, дополнительно установив двадцать пулеметов ДШК. И теперь подлетать для точного бомбометания немецким пикировщикам стало гораздо труднее. Оттого и успеха в своей атаке они не добились, если не считать того, что одна из небольших бомб все-таки разорвалась на юте «Октябрьской революции» возле кормовой надстройки, отчего погибли двое и получили ранения четверо краснофлотцев из расчета одного из кормовых зенитных орудий.
        Конечно, разгонять «стервятников Геринга» зенитчикам сильно помогали «соколы Сталина». Благодаря радиосвязи и хорошо налаженному взаимодействию кораблей и авиации, летчики-истребители в последнее время успевали прилетать к нужному моменту, чтобы отгонять вражеские самолеты от советских кораблей. И в это утро в небе над Ирбенским проливом происходило очень серьезное сражение многих десятков летающих машин. С борта линкора с радостными возгласами наблюдали, как, загораясь, падали в воду или врезались в берег самолеты с черными крестами на крыльях. Но и падающих краснозвездных истребителей было не меньше, если не больше. В небе раскрывались белые купола парашютов, а по спокойной воде пролива сновали катера пограничной охраны МО-2 и МО-4, которые краснофлотцы называли между собой мошками. И катерники спасали из воды своих и вражеских авиаторов из тех, кому посчастливилось приводниться благополучно, не получив во время парашютирования смертельную пулеметную очередь от противника и не погибнув от разлета осколков зенитных снарядов.
        Еще не закончился налет, как на горизонте были замечены германские корабли, которые сначала открыли огонь по суше, стремясь поразить береговые батареи на полуострове Сырве. Но, буквально через пару неприятельских залпов с флагманского «Марата» поступила команда развернуть башни и начать пристрелку по головному и самому крупному немецкому кораблю. «Тирпиц» издали напоминал самую настоящую плавучую крепость, торчащую над водой целым холмом металла. В то же время, в его силуэте не было ничего лишнего, лишь агрессивная мощь брони и оружия, готового к противостоянию на море с любым врагом с помощью своих огромных пушек главного калибра, размещенных попарно в четырех башнях.
        «Шарнхорст» выглядел гораздо изящнее своего флагмана. Силуэт линейного крейсера с острым атлантическим форштевнем и плавным изгибом бортовой линии казался более стремительным и легким, а три орудийные башни, ощетинившиеся каждая тремя стволами, смотрелись не менее грозно, чем вооружение «Тирпица». Сзади на некотором отдалении за «Шарнхорстом» шел «Адмирал Шеер». Всего две орудийные башни с тремя пушками каждая, носовая и кормовая, вместе со спрямленным форштевнем и прямой линией борта делали этот «карманный линкор» немного похожим на обыкновенный броненосец старого образца, но только гораздо крупнее и длиннее. В сущности, поначалу он броненосцем и числился, пока в 1940-м году Эрих Редер не решил переименовать всю серию подобных кораблей в тяжелые крейсеры.
        Конечно, простым матросам никто не сообщал, какие именно неприятельские корабли замечены наблюдателями с площадки фор-марса в бинокли возле горизонта, но вскоре все краснофлотцы линкора уже снова зашептались, передавая друг другу весть, подслушанную кем-то от сигнальщиков, что против «Марата», «Октябрьской революции» и крейсера «Киров» немцы выслали свои мощнейшие корабли: «Тирпиц», «Шарнхорст» и «Адмирал Шеер». Германская эскадра открыла огонь первой, стреляя по батареям полуострова Сэрве. Но, вскоре грянул и первый залп советских линкоров. Морской бой в Ирбенском проливе начался.
        Подобного генерального морского сражения жаждал почти каждый моряк Краснознаменного Балтийского флота с самого первого дня войны. Ведь многие краснофлотцы надеялись на мощь отечественных линкоров, не вникая в их технические характеристики, которые являлись секретными, будучи полностью известными лишь ограниченному кругу лиц командного состава. Как и не знали краснофлотцы точных технических параметров новых немецких боевых кораблей. А шапкозакидательские настроения среди определенной части советских моряков поначалу были весьма сильны. И политическая установка на войну малой кровью на чужой территории, пропагандируемая политработниками перед войной, только подогревала их еще больше.
        И вот противостояние главных сил случилось. Со всей неотвратимостью наступал момент истины. Двенадцатидюймовые снаряды весом 471 кг каждый полетели в направлении флагмана эскадры кригсмарине. Вот только попаданий после первого залпа добиться не удалось, после второго и третьего - тоже. И лишь после четвертого залпа что-то загорелось в районе передней надстройки «Тирпица». Немцы же стреляли точнее. Уже третий залп вызвал пожар на «Марате», а передняя башня советского флагманского линкора перестала стрелять и больше не вращалась, застыв в том положении, в котором попадание вражеского снаряда заклинило ее.
        Вместе с «Тирпицем» огонь по «Марату» вел и «Шарнхорст», который перезаряжал свои одиннадцатидюймовые пушки главного калибра быстрее. И именно попадания с линейного крейсера наносили «Марату» наибольший ущерб. После серии очередных попаданий и взрывов на борту в районе кормовой надстройки, флагманский линкор окутался не только пламенем и дымом пожаров, но и горячим паром, вырвавшимся наверх из перебитых паропроводов сквозь развороченную снарядами палубу. Теряя ход, мателот выкатился с курса влево. И с него передали, чтобы вперед выдвинулась «Октябрьская революция». Но, как только второй линкор опередил флагман, он тоже сразу попал под сфокусированный огонь противника.

* * *
        Между тем, быстроходные торпедные катера приближались к Ирбенскому проливу со стороны Куресааре. Даже издалека было понятно, что дела у советских линкоров обстоят неважно. Оба они горели. Особенно досталось «Марату», над которым развивался вымпел флагмана эскадры главных сил. Корабль потерял ход, столб густого черного дыма от пожара в районе кормовой надстройки поднимался высоко в небо, а вокруг корпуса клубилось белое облако пара, охлаждающегося на воздухе и постепенно оседающего на воду туманной пеленой. При этом, вражеские снаряды не переставали разрываться вокруг корабля и на нем. А почти каждое новое попадание создавало еще один очаг пламени.
        Командуя катерным соединением КВУ, Александр Лебедев думал в этот момент о том, что ясный летний день с отличной видимостью на море сделает катера и гидросамолеты управления, которые стартовали из акватории следом за ними, отличными мишенями для врага. Но, с другой стороны, на спокойной воде можно будет добиться максимальной стремительности атаки. Как только на горизонте показалась неприятельская эскадра, он приказал дать самый полный ход катерам волнового управления. И все звенья туполевских Г-5, ревя моторами и выбрасывая облака пенных брызг, понеслись в сторону немецкой эскадры на максимальной скорости.

* * *
        Капитан первого ранга Максим Георгиевич Сухоруков, которому в середине августа должно было исполниться сорок три года, командовал Крейсером «Киров». К своему возрасту Сухоруков сделал на флоте неплохую карьеру, начав службу в 1917-м, он уже не застал свирепых флотских традиций времен Российской Империи, когда офицеры часто учили молодняк с помощью рукоприкладства, а на всех престижных заведениях в Кронштадте висели таблички: «Нижним чинам вход воспрещен». Окончив военно-морское училище имени Фрунзе, Сухоруков прослужил пару лет вахтенным командиром на линкоре «Марат», а потом был переведен штурманом на эсминец «Яков Свердлов». К 1931-му году его повысили в должности, назначив флагманским штурманом отряда эсминцев КБФ, а на следующий год доверили командовать эсминцем «Войков». На этом корабле Сухоруков совершил дальний поход, перешел в составе экспедиции особого назначения вместе с эсминцем «Сталин», с ледоколами «Красин» и «Федор Литке», а также с транспортными судами с Балтики по Северному морскому пути во Владивосток, преодолев семь тысяч миль в тяжелых условиях. Так что к моменту назначения
командиром крейсера, опыта кораблевождения у Максима Георгиевича имелось достаточно.
        Крейсер «Киров» проекта 26 был первым крупным боевым кораблем советской постройки. За основу взяли итальянскую разработку фирмы «Ансальдо», у которой правительство СССР приобрело чертежи итальянского легкого крейсера «Раймондо Монтекукколи» с полным водоизмещением почти девять тысяч тонн, который при длине 182 м, наибольшей ширине 16,6 м и осадке 5,6 м мог разгоняться до тридцати семи узлов. Вот только главный калибр его артиллерии, состоящий из восьми шестидюймовых орудий казался слабым. Советские инженеры-кораблестроители внесли изменения в первоначальный проект, усилив не только вооружение, но и конструкции корпуса, а также придав кораблю иные обводы и компоновку надстроек и внутренних помещений.
        К моменту начала строительства корабля отношения с Италией не были враждебными, а потому итальянские специалисты принимали активное участие в реализации проекта. Использовались и готовые узлы агрегатов, изготовленных на итальянских предприятиях, что позволило построить корабль в кратчайшие сроки. Стапельные работы заняли чуть больше года. И в конце ноября 1936-го крейсер уже спустили на воду, хотя и достраивали потом до конца 1939-го года, уже приняв его в состав флота.
        В результате построили совсем другой крейсер, мало похожий на итальянский прототип. «Киров» получился почти на десять метров длиннее, на метр шире и с увеличенной осадкой. При этом, новый советский крейсер немного уступал в скорости итальянскому, хотя тоже представлял собой достаточно быстроходный корабль, способный развивать ход в 34 узла. Его 180-мм орудия главного калибра позволяли поражать цели на расстоянии свыше 37 км. Дополнительное вооружение составляли шесть 100-мм универсальных пушек Б-34, шесть 45-мм зенитных полуавтоматических орудий 21-К и четыре пулемета ДШК. Имелись и два трехтрубных 533-мм торпедных аппарата. Была и авиационная катапульта для двух бортовых гидросамолетов, предназначенных для разведки и корректировки огня. Они отправлялись в полет с борта катапультой, а приводняться должны были на воду, откуда их потом поднимали кран-балкой обратно на борт.
        На момент начала войны с Германией корабль был новым, но он уже успел принять участие в Зимней войне с Финляндией, что сплотило экипаж и позволило накопить некоторый боевой опыт, хотя обстрел финской береговой батареи острова Русааре и не принес желаемого результата. Перед новой войной с Германией об этом внезапно вспомнило флотское начальство, загрузив комендоров крейсера постоянными учениями, что позволило за короткий срок научиться стрелять гораздо точнее. И за месяц боевых действий артиллерия корабля уже показала себя неплохо, расстреливая скопления вражеских войск на берегу.
        Перед тем, как на горизонте показались дымы германской эскадры, последовал и налет вражеской авиации. Потому Сухоруков отдал приказ поднять гидросамолет в воздух лишь в тот момент, когда опасность с воздуха миновала, а вражеская авиация улетела на запад. Корректировка стрельбы с воздуха была необходима, потому что с крейсера, идущего на достаточном расстоянии позади линкоров, противника видно не было. А флагман Ралль поставил боевую задачу крейсеру связать боем «Адмирал Шеер», одновременно не допуская прорыва эсминцев к советским линкорам.
        Но, немецкие эсминцы в начале боя не показывали особой активности. Пытаясь прикрыть огнем свои тральщики, они вели перестрелку со 130-мм береговыми батареями, а прорываться к советским линкорам сквозь неубранные минные заграждения даже не пытались. Оба советских линкора в это время связывали боем «Тирпиц» и «Шарнхорст». Потому дуэли «Кирова» с «Адмиралом Шеером» ничего не мешало. Советский крейсер имел возможность свободно маневрировать в восточной части Ирбенского пролива, чего нельзя было сказать о немецком тяжелом крейсере, который осторожно шел в кильватере «Шарнхорста» по достаточно узкой водной полосе, освобожденной от мин тральщиками. И никаких лишних маневров «Адмирал Шеер» позволить себе просто не мог.
        Каперангу Сухорукову, как и всей команде крейсера «Киров», в этот день везло. Уже на третьем залпе удача улыбнулась корабельным артиллеристам. Точными попаданиями на немецком тяжелом крейсере заклинило переднюю башню и разбило дальномеры. Вторая башня главного калибра немецкого «карманного линкора» стреляла из своих трех стволов очень неточно, не добившись попаданий. А советский крейсер, маневрируя на полном ходу, беспощадно всаживал с приличного расстояния во вражеский корабль свои семидюймовые снаряды, разрушительная сила от попаданий которых, несмотря на броню из крупповской стали, наносила немецкому кораблю все больше урона.
        Глава 24
        Немецкие эсминцы еще и потому не имели свободы действий, что вместе с советскими линкорами и с крейсером «Киров» в Ирбенский пролив прибыло и боевое охранение главных сил КБФ, состоящее из сохранившихся в строю «Новиков», переделанных в эсминцы ПВО, а также из эсминцев «Гневный» и «Грозящий». После того, как эти корабли помогли успешно отразить первую утреннюю воздушную атаку, они вступили в бой с вражескими легкими силами, прикрывающими немецкие линейные корабли. Держась отдельной кильватерной колонной, которую вел «Гневный», советские эсминцы непрерывно обстреливали вражеские тральщики и немецкие миноносцы, пытавшиеся охранять их во время траления.
        Благодаря довольно точному сконцентрированному огню, вскоре два тральщика загорелись, а еще один начал тонуть. Тонул и немецкий миноносец, а один из эсминцев получил серьезные повреждения, окутавшись дымом и потеряв ход. На «Гневном» от вражеских попаданий тоже вспыхнул пожар. Но, советский эсминец не собирался выходить из боя, продолжая посылать 130-мм снаряды главного калибра из всех своих четырех пушек в неприятеля.
        Когда Александр Лебедев гнал свой отряд торпедных катеров мимо этого эсминца, ведущего бой с неприятельскими кораблями, пересекая курс «Гневного» в пяти кабельтовых севернее на скорости полсотни узлов, он вспомнил еще одно несоответствие, доказывающее то, что история здесь уже пошла по иному сценарию. Ведь в той, прошлой жизни, которую помнил Саша, «Гневный» подорвался на мине и затонул в самом начале войны в Финском заливе. А здесь этот эсминец, хоть и горел в районе шкафута, но героически вел бой под огнем неприятельских кораблей.
        Стреляли по советским эсминцам не только немецкие эсминцы и миноносцы, но и противоминная артиллерия линейных кораблей. А по немецким тральщикам, эсминцам и миноносцам били не только советские эсминцы и береговые орудия, но и противоминная артиллерия линкоров «Марат» и «Октябрьская революция», состоящая на каждом из этих кораблей из шестнадцати орудий калибром 120-мм, размещенных по восемь на борт в плутонгах казематной палубы. Во время шторма волны сильно осложняли бы использование этой артиллерии, потому что стволы противоминных пушек находились над водой недостаточно высоко. В хорошую же погоду эти батареи били по вражеским эсминцам вполне уверенно, не давая им даже никакой возможности думать о прорыве к линкорам ради торпедных атак.
        Но, немцы на торпедные атаки по морскому минному полю, которое разделило противоборствующие стороны в Ирбенском проливе, заставляя эскадры держаться друг от друга на расстоянии не меньше полсотни кабельтовых, никак не решались. Три новых немецких эсминца типа 1936A, которые называли «Нарвиками», привлеченные Эрихом Редером к операции «Беовульф», нерешительно маневрировали, стараясь прикрывать собственные тральщики выстрелами из своих 150-мм орудий. Помимо этих трех «Нарвиков», в морском сражении участвовали шесть миноносцев со слабыми орудиями, которые не могли серьезно повлиять на расклад сил, выполняя функцию охранения против подводных лодок. Потому артиллеристам вспомогательного калибра немецких линейных кораблей пришлось отвлечься от стрельбы по береговым батареям на Сырве, развернув стволы и перенеся огонь на советские эсминцы.
        Эскадра кригсмарине по-прежнему шла малым ходом. Немцы уже втянулись в зону минных заграждений. Линейные корабли продвигались по неширокой разминированной полосе и не рисковали выдвигаться вперед раньше, чем тральщики сделают свою работу. А тральная флотилия делала ее под огнем советских береговых батарей и эскадры главных сил Краснознаменного Балтийского флота долго и трудно, теряя то один, то другой тральщик.
        Из-за того, что приходилось одновременно перестреливаться с советскими линкорами, с береговыми батареями и даже с русскими эсминцами, артиллеристы «Тирпица» и «Шарнхорста» не сразу перенесли огонь на советские торпедные катера. А они, в отличие даже от эсминцев, обладали совсем маленькой осадкой на скорости. Поднимаясь над водой всем корпусом на редане во время глиссирования, «туполевские поплавки» Г-5 смело заскочили в зону минных заграждений, стремительно пролетая по воде над самыми минами. Ведь мины, выставленные в Ирбенском проливе, были обыкновенными, не магнитными и не акустическими, а с контактными взрывателями, торчащими над круглыми металлическими корпусами в виде рожек. И их ставили, заглубляя примерно на метр, чтобы не бросались в глаза наблюдателям с немецких кораблей. Если же мина будет торчать из воды, то тогда эффект скрытности минной постановки исчезнет, такую мину враги вовремя заметят и просто расстреляют издалека.
        Александр, конечно, немного опасался, что какая-нибудь из мин может все-таки оказаться ближе к поверхности, чем положено по инструкции, и катер, несущейся над ней, создавая гидроудар, вызовет детонацию, но, все равно Саша не собирался сворачивать с выбранного курса. Да и куда уже метаться, если мины теперь вокруг со всех сторон? На этот раз, несмотря на отличную погоду, Лебедев оделся по штормовому, как одеваются все катерники с Г-5, в кожаные штаны, куртку и сапоги, а также нацепил на голову танковый шлем, а на глаза надвинул большие очки, закрывающие половину лица, которые, обычно, носили авиаторы старых самолетов с открытой кабиной. И теперь Саше были не страшны никакие брызги. Высовываясь из верхнего люка рубки, он сам корректировал курс всего соединения, летящего на глиссаде в атаку прямо над минами.

* * *
        Когда линкор «Октябрьская революция», которым командовал контр-адмирал Михаил Захарович Москаленко, переведенный незадолго до войны на Балтику с Черноморского флота, где он занимал должность начальника штаба, обогнал поврежденный «Марат», выйдя вперед, он сразу же получил от немецких кораблей множество различных снарядов. И вскоре весь левый борт корабля, как и вся левая сторона его палуб, оказались изрешечены попаданиями. Сначала 150-мм немецкий фугасный снаряд попал возле передней надстройки, сразу разорвавшись от удара и создав пробоину в верхней палубе диаметром полметра, а в средней палубе пробив осколками несколько больших дыр. От этого попадания погибли трое матросов.
        Почти одновременно прилетел и бронебойный одиннадцатидюймовый снаряд с «Шарнхорста». Выпущенный с восьмидесяти кабельтовых, он встретился с броней советского линкора ближе к передней дымовой трубе, посередине между первой и второй башнями главного калибра. Этот снаряд тоже взорвался в момент прохождения верхней палубы, создав в ней пробоину полтора метра на два. Средняя палуба тоже была пробита, а осколки полетели еще дальше вниз. К счастью, нижняя палуба осталась целой, а центральный пост, в переборку которого ударили мелкие осколки, не пострадал. Но, от этого разрыва погибли 12 краснофлотцев.
        Еще один выстрел «Шарнхорста» поразил борт «Октябрьской революции» у верхней кромки борта напротив дымовой трубы. Пробив 125-мм броневой пояс корабельного каземата, снаряд взорвался в межпалубном пространстве, уничтожив весь расчет одного из противоминных орудий и выведя из строя саму пушку. 19-мм средняя палуба была пробита осколками, верхняя палуба над местом попадания вспучилась от взрыва, продольная переборка с броней в 37,5 мм была разломана ударной волной и осколками, но 50-мм переборка, расположенная ниже, не пострадала, оградив от последствия разрыва вражеского снаряда машинное отделение, а внутренний броневой скос в 25-мм удержал осколки, летящие вниз после пробития средней палубы.
        Выстрелы одиннадцатидюймовыми снарядами главного калибра «Шарнхорста» вызывали на советских линкорах повреждения, пожары и гибель людей, но критический ущерб попадания этих 283-мм снарядов русскому линкору не наносили. Их кинетическая энергия позволяла пробивать верхнюю палубу, казематный бронепояс и верхние переборки, но до внутренностей корабля, защищенных внешними бронеплитами главного пояса и внутренними бронированными скосами, пока не доставали. Под огнем немецких 283-мм и 150-мм орудий советские линкоры могли выдерживать бой достаточно долго. Хотя потерь в экипаже и оборудовании из-за скученности на борту людей и агрегатов избежать не удавалось, и они нарастали с каждым вражеским залпом, тем не менее, броневая защита, в целом, справлялась с противостоянием одиннадцатидюймовым снарядам. Но, против 380-мм снарядов «Тирпица» вся броня устаревших линкоров была бессильна.

* * *
        Вот только «Тирпиц» никак не мог точно попасть. В первом же серьезном бою сказывались последствия спешки с вводом этого корабля в строй. Ведь все проблемы с артиллерией главного калибра так и не устранили. Приводы башен не были сбалансированы и откалиброваны должным образом. Это и оказалось слабым местом. Двенадцатидюймовые снаряды главного калибра советских линкоров не могли пробить основной бронепояс немецкого флагмана, но по его верхней части прилетало все больше советских «чемоданов», весом почти по полтонны, каждое попадание которых вызывало разрушение надстроек немецкого корабля. Сначала вышла из строя башня «Бруно», а затем заклинила и самая передняя башня, именуемая «Антон».
        К двадцатой минуте боя «Шарнхорст» добился уже многочисленных попаданий в советские корабли, а «Тирпиц» попал только пару раз, да и то лишь по касательной, задев борта, но не причинив противнику существенных повреждений. А еще два бронебойных снаряда, выпущенные артиллеристами «Тирпица», прошли навылет, не взорвавшись. Один из них пробил насквозь носовую надстройку «Марата», а второй пролетел через вторую дымовую трубу «Октябрьской революции», когда этот корабль вырвался вперед, опередив свой поврежденный флагман. И оба этих снаряда не взорвались, как не взорвался и еще один, поразивший «Марат» возле третьей башни. Пробив весь корабль почти насквозь, он застрял в двойном дне рядом со снарядным погребом. Советский флагманский линкор мог погибнуть от этого выстрела, но, удача явно благоволила краснофлотцам. Их корабль остался на плаву, даже возгорания на месте, где застрял снаряд, не произошло.
        Когда на двадцатой минуте боя выяснилось, что обе передние башни главного калибра «Тирпица» вышли из строя, капитан цур-зее Карл Топп начал подворачивать, чтобы обе задние башни могли снова эффективно стрелять. Гросс-адмирал Эрих Редер не возражал против предложенного маневра, который оказался необходим из-за того, что за это время русские линкоры, которые развивали свой полный ход в 23 узла до момента повреждения «Марата», ушли вперед, выйдя из секторов обстрела задних башен флагмана германской эскадры. Немецкая эскадра держала ход лишь в восемь узлов, осторожно двигаясь среди мин по полосе, подготовленной тральщиками.
        День явно складывался неудачно для кригсмарине. Подворачивая влево, немецкий линкор немного не вписался в протраленный коридор, обозначенный красными буйками, наскочив носом на мину. Карл Топп, славившийся филигранным судовождением, на этот раз сплоховал. Последовал взрыв, подбросивший нос корабля. И в пробоину диаметром три метра, расположенную значительно ниже ватерлинии, хлынула вода. До этого момента «Тирпиц», несмотря на множество разрывов двенадцатидюймовых снарядов рядом в воде, все еще сохранял цельность подводной части корпуса, хотя и горел снаружи.
        Немецкий флагман уже не казался великолепной неприступной крепостью. Его надстройки по правому борту, подвергшиеся многочисленным попаданиям русских 305-мм снарядов, представляли собой груды искореженного металла, из которого во многих местах вырывалось пламя и густой дым. Досталось и оконечностям, которые не были покрыты столь мощной броней, как корабельная цитадель. В носу и в корме зияли пробоины. Течь после взрыва мины привела к крену в три градуса на левый борт и к небольшому дифференту на нос. А потери среди экипажа линкора уже составляли более ста человек убитыми.

* * *
        Но, бой продолжался. Уже после того, как «Тирпиц» получил пробоину от взрыва мины, артиллеристы его башен «Цезарь» и «Дора» все-таки точно накрыли залпом «Октябрьскую революцию». Два восьмисоткилограммовых снаряда пробили броню, разорвавшись в машинном отделении, а еще один прошил носовую часть, взорвавшись внутри внизу. Это чудом не привело к детонации погреба боезапаса первой башни советского линкора, но взрывом вырвало большой кусок подводной части его носа, отчего внутрь хлынули тысячи тонн воды, и на нос сразу возник ощутимый дифферент. В машинном отделении в это время вовсю полыхал пожар, а из развороченных труб котельных отделений вырывался горячий пар. Многие механизмы вышли из строя. И корабль потерял ход.
        «Марат» же все еще двигался с небольшой скоростью. Объятый пламенем и паром, он продолжал стрелять по врагам из трех уцелевших башен. А «Октябрьская революция», вынужденно застопорившая поврежденные машины, задействовав запасные генераторы, тоже не прекращала лупить по врагу. Теперь оба линкора, израненные и горящие, но не сдавшиеся, утратив маневренность, представляли собой, скорее, плавучие батареи. Тем не менее, сдаваться их экипажи не собирались. Борьба за живучесть продолжалась в тяжелейших условиях задымления и открытого горения во многих корабельных помещениях.

* * *
        А в дуэли крейсеров, похоже, побеждал «Киров». Точными попаданиями его артиллеристам удалось заклинить и вторую башню «Адмирала Шеера». Разрывы 180-мм снарядов лишили немецкий «карманный линкор» возможности вести перестрелку с помощью главного калибра. Да и вспомогательные 150-мм орудия «Шеера» уже не демонстрировали эффективность на большой дистанции, с которой советский крейсер продолжал расстреливать немецкий корабль.
        Находясь в боевой рубке под непрерывным обстрелом, командир «Шеера» капитан цур-зее Теодор Кранке не находил себе места, бессильно скрежеща зубами. В этот момент он очень жалел, что башен главного калибра на его корабле всего две. И именно они, как выяснилось, оказались слабым местом. Но, дело было не только в заклинивших башнях главного калибра. Все командно-дальномерные посты оказались разрушены еще раньше, после первых же залпов большевистского крейсера, что уже не давало возможности точно целиться.
        Хотя в надстройках свирепствовали пожары, «Адмирал Шеер» сохранял ход. Его цитадель не была пробита нигде. Все агрегаты в машинном отделении работали исправно, обеспечивая движение и вырабатывая электричество для пожарных насосов, с помощью которых команда пыталась бороться с распространением огня. Вот только с каждым залпом крейсера «Киров» «карманный линкор» все больше превращался в бесполезную бронированную баржу. Град семидюймовых советских снарядов неумолимо уничтожал на немецком крейсере последние огневые точки и корежил надстройки, разбивая фугасными снарядами все, что находилось выше бронированной палубы.

* * *
        Слева и справа по борту немецкую эскадру в воде поджидала минная опасность. А продвижение вперед сильно замедлилось по причине огневого противодействия немецким тральщикам со стороны русской эскадры и неподавленных береговых батарей. Пять кораблей тральной флотилии пошли ко дну, еще три горели. Один из эсминцев, прикрывающих тральщики огнем, тоже получил серьезные повреждения и тонул. На другом вспыхнул пожар. Новая попытка немецких самолетов атаковать с береговых аэродромов снова была отбита советскими истребителями. Вооруженные паромы и транспорты с десантом, охраняемые вспомогательными крейсерами, представляющими собой вооруженные гражданские суда, остановились в нерешительности на траверзе маяка Овиши, не получив окончательного приказа начать штурм побережья Моонзунда. График операции «Беовульф» срывался, но гросс-адмирал все еще медлил с решением.
        Когда ему доложили, что замечены быстроходные торпедные катера, которые русские выслали в атаку, Эрих Редер впервые почувствовал, что может проиграть генеральное сражение. Внезапно старый моряк понял, что сам, по своей собственной воле, завел лучшие корабли флота Германии в ловушку, из которой теперь и выхода не просматривалось. Ведь к этому моменту «Тирпиц», «Шарнхорст» и «Адмирал Шеер» уже прошли достаточно длинный путь, войдя в Ирбенский пролив по протраленной полосе и оказавшись почти посередине минного заграждения. Первоначальный план состоял в том, чтобы прорваться сквозь пролив главными силами, подавив сопротивление береговой артиллерии и советской эскадры, и только потом высаживать десант под прикрытием корабельных орудий. Но, быстро достичь успеха не получалось, русская эскадра в морском сражении проявляла отчаянную храбрость и стойкость, а подрыв «Тирпица» на мине убедительно показал, что маневрировать линейные корабли в этих условиях не способны. Чем меньше тральщиков оставалось на плаву, тем уже становился и коридор протраленного фарватера впереди.
        Глава 25
        Двенадцать советских торпедных катеров стремительно неслись на противника над минными заграждениями четырьмя звеньями по три боевых единицы, ревя моторами, словно самолеты. И немцы не знали, что только четыре из них управляются экипажами, а остальные представляют собой лишь безлюдные радиоуправляемые брандеры, начиненные взрывчаткой. Александр Лебедев заранее позаботился, чтобы все катера, участвующие в атаке, выглядели снаружи одинаково. Выкрашенные шаровой краской, они смотрелись как братья-близнецы, а все различия состояли лишь в цифрах бортовых номеров. Сделал Саша это специально, чтобы немцы не имели никакой возможности визуально определить, какие из катеров являются управляющими. Храбрые катерники уверенно шли на врага, а сзади, держась за пределами огня ПВО немецких кораблей, в небе кружили гидросамолеты волнового управления с истребительным прикрытием. Операторы, находящиеся на них, готовы были перехватить каналы управления безэкипажными катерами в любой момент. Саша мог бы полететь на одном из этих самолетов, но предпочел руководить атакой непосредственно с воды.
        От того, чтобы пускать торпеды с дистанционно управляемых катеров, Александр все-таки решил отказаться из-за конструктивных недостатков исполнительных механизмов, выявленных им вместе с профессором Бергом. Эта ненадежность конструкции электроприводов, возможность их заклинивания в самый неподходящий момент, могла привести не только к взрыву торпеды прямо на самом катере, но и к непреднамеренному пуску по своим. Потому торпеды предстояло пускать лишь катерам с экипажами, а управляемые по радио Г-5 должны были атаковать именно в виде скоростных брандеров, начиненных двумя тоннами взрывчатки каждый. И теперь на максимальной скорости они летели к «Тирпицу», а катера управления пропускали их вперед.
        Высунувшись из люка, Александр сквозь рев моторов едва различал звуки боя. Раскаты залпов тяжелых орудий слышались впереди и позади, а также справа по борту в стороне полуострова Сырве, откуда по немецкой эскадре стреляли береговые батареи. Это напоминало сильную грозу при ясном небе. Ведь летящих снарядов видно не было, на глаза попадались лишь результаты их попаданий в корабли или же фонтаны от разрывов в воде. В паре миль к юго-востоку, ближе к южному берегу Ирбенского пролива шел бой советских эсминцев из охранения линкоров с немецкими эсминцами, миноносцами и тральщиками, а в ясном солнечном небе начала августа сражались между собой самолеты с красными звездами и с крестами на крыльях.
        Тяжеловесный металлический град бил уже не только по «Тирпицу», но и по «Шарнхорсту», на который перенес огонь удачливый крейсер «Киров». И на германском линейном крейсере что-то сильно горело за трубой ближе к правому борту. Хотя «Шарнхорст» все еще выглядел из главных немецких кораблей самым бодрым и менее всего поврежденным, в отличие от объятого пламенем «Адмирала Шеера», на котором выше палубы после многочисленных попаданий 180-мм снарядов «Кирова», не осталось ни одного целого места. Но, целью атаки для торпедных катеров был именно «Тирпиц», который к этому времени полыхал в области бака и в центральной части возле дымовой трубы. Лишь на корме у него пожара видно не было. Кормовая часть линкора выглядела почти целой. И оттуда продолжали стрелять обе кормовые башни главного калибра, «Цезарь» и «Дора», а также противоминная артиллерия и зенитки.
        Под огнем задних башен «Тирпица» и главного калибра «Шарнхорста», а также под очередным налетом немецкой авиации советские линкоры в этот момент погибали. Их броня, пробитая во многих местах, уже плохо держала удары тяжелых снарядов, а почти все зенитки не действовали из-за огромных пожаров, охвативших палубы языками пламени и клубами густого черного дыма, поднимающегося высоко в небо. Но, артиллерия «Марата» и «Октябрьской революции», добившись под конец точных накрытий своими двенадцатидюймовыми снарядами главного калибра передней части «Тирпица», все-таки настолько размолотила верхнюю часть немецкого флагманского корабля, особенно ближе к носу, что почти весь противоминный калибр линкора и скорострельные зенитные пушки вышли из строя, а их расчеты были уничтожены или ранены.
        По этой причине, огневых средств, чтобы эффективно отбиваться от атаки торпедных катеров прямо по курсу, на «Тирпице» почти не осталось. А те немногие, которые еще уцелели, не успевали точно наводить стволы. Ведь к этому моменту командные посты централизованного управления артиллерией немецкого линкора вышли из строя. И комендорам каждой пушки приходилось прицеливаться в ручном режиме в очень скоростные и маневренные «туполевские поплавки», демонстрирующие на спокойной летней воде все свои атакующие возможности, да еще и выставляющие дымовую завесу.
        Поскольку все три главных немецких корабля располагались кильватерной колонной, а «Шарнхорст» держался в трех кабельтовых позади мателота, Александр прокладывал курс своего соединения с таким расчетом, чтобы атаковать линкор на встречных курсах. Тогда «Шарнхорст» не сможет прикрыть огнем своего флагмана. Минное заграждение, сквозь которое следом за флотилией тральщиков опрометчиво пошла германская эскадра главных сил, не давало возможности маневрировать большим кораблям. Но, во время приближения к неприятелю торпедные катера все-таки попали под сильный и достаточно точный огонь, который велся именно с «Шарнхорста». «Тирпиц» тоже огрызался уцелевшими орудиями.
        Двигаясь с востока и выписывая дугу, торпедные катера заходили в атаку на «Тирпиц» со стороны его носа, обращенного после подрыва на мине точно на северо-восток. Попав под плотный огонь в момент сближения с немецкой эскадрой, катера пытались ставить дымовую завесу, но это помогло мало. Один из безэкипажных брандеров Г-5 сразу взорвался от точного попадания. А за ним через какие-то секунды такая же участь постигла еще два катера. В командирский катер тоже прилетело несколько малокалиберных снарядов автоматических немецких пушек. От разрывов корпус посекло осколками, но критических повреждений не случилось, и катер продолжал движение. А вот другому управляющему катеру, которым командовал мичман Романюк, не повезло. Попадание снаряда противоминной пушки вызвало детонацию взрывчатки в торпедах, отчего катер на полном ходу разлетелся в огненной вспышке. И только тут Лебедев заметил, что ранен. Один из осколков, оказывается, попал ему в область печени. Почувствовав сильную боль, Саша стиснул зубы и зажал рану рукой, продолжая руководить боем.
        Когда они проскочили все линии заградительного огня, уйдя из зоны поражения противоминной артиллерии «Шарнхорста» и оказавшись на траверзе носовой оконечности «Тирпица», пробитой снарядами советских линкоров и интенсивно горящей, настал самый решительный момент. На подходе отряд потерял еще два катера, но теперь сам огромный бронированный корпус немецкого линкора закрыл атакующее соединение от огня линейного крейсера. «Тирпиц» же, носовая часть которого была объята пламенем, а все вооружение на ней - критически повреждено после обстрела с «Марата» и «Октябрьской революции», не мог эффективно стрелять по атакующим в этом секторе. Не мог он и маневрировать. И потому атака торпедных катеров удалась. Немецкий линкор получил три торпеды под ватерлинию и два удара в правый борт скоростных брандеров волнового управления, начиненных взрывчаткой.

* * *
        Наблюдая из боевой рубки стремительное приближение русских торпедных катеров, Эрих Редер понимал, что мало что способен предпринять, учитывая нынешнее состояние корабля после перестрелки с советскими линкорами. Немного успокаивало гросс-адмирала лишь то, что оба этих дредноута уже тонули. Вся конструкция «Тирпица» отличалась немецкой щепетильной продуманностью и имела большой запас прочности. Но, когда торпедные катера добились своего, поразив правый борт не только торпедами, но и ударами самих катеров, набитых взрывчаткой, повреждения оказались критическими даже для этого корабля.
        От сотрясения все подпрыгнуло и внутри боевой рубки, отчего Редер, хоть и держался за поручни, но так сильно ударился головой, что на несколько минут потерял сознание. Когда он очнулся и снова встал на ноги, поддерживаемый офицерами своего штаба, новейший немецкий линкор уже шел ко дну. Корабль медленно, но верно, наполнялся водой. Крен на правый борт увеличивался с каждой минутой. А возможности борьбы за живучесть были исчерпаны. Еще немного, и линкор перевернется. Честь морского офицера требовала уйти на дно вместе со своим кораблем. Вот только Эрих Редер не собирался тонуть вместе с «Тирпицем». Он сразу же вспомнил опыт Ютландского сражения, когда адмирал Хиппер решительно оставил израненный флагманский линейный крейсер «Лютцов» и перевез на миноносце весь свой штаб на «Мольтке» ради продолжения руководства авангардом флота открытого моря.
        «Тирпиц» тонул, когда гросс-адмирал переезжал под огнем русских на «Шарнхорст» на катере, присланном с линейного крейсера. Этот корабль пока что наименее пострадал в Ирбенском побоище. И уже из боевой рубки «Шарнхорста» Редер наблюдал душераздирающее зрелище, как опрокидывается на продырявленный торпедами правый борт немецкий линкор, а команда, пытаясь спастись, карабкается с палубы на плоскость противоположного борта. Впрочем, шансы на спасение у моряков «Тирпица», которым повезло вовремя успеть выбраться из внутренних помещений, имелись неплохие. Ведь корабль оказался шире, чем глубина пролива. Перевернувшись, он более никуда не тонул, выставив из воды борт и часть днища, напомнив исполинского левиафана, который решил отдохнуть, повернувшись на бок.
        Один из германских миноносцев снимал уцелевших моряков под огнем противника. И Редер, глядя на все это с борта «Шарнхорста», считал, что корабль погиб совсем не зря, в честном бою. В конце концов, «Тирпиц» сделал свое дело. Редеру доложили, что капитан цур-зее Карл Топп, решивший разделить судьбу своего корабля, будучи тяжело раненым в результате попадания в ходовой мостик, куда он выбежал из боевой рубки, чтобы руководить сложным маневрированием сразу после подрыва линкора на мине, с оторванной правой рукой и левой ногой, отправлялся на дно с чистой совестью, потопив оба русских дредноута.
        Редер напряженно соображал. Он вспомнил о том, что имелся резерв. К месту боя подходил крейсер «Кельн», торпедные катера и еще три эсминца. Все эти легкие силы под командованием Фридриха Хюфмейера были предназначены для вспомогательного удара, для отвлечения внимания русских от основных сил немецкого флота. В рамках операции «Беовульф» предполагалось с их помощью проводить имитацию атаки на бухту Тагалахт, где когда-то в далеком 1917-м году на остров Эзель успешно высаживался немецкий десант. Теперь же русские там настолько укрепились, что попытка десантирования с того направления была бесполезна. И в штабе кригсмарине это прекрасно знали.
        Потому и предполагалось у Тагалахта производить лишь имитацию атаки в надежде, что русские перебросят свои противодесантные силы в ту сторону. Но теперь, когда бой главных сил обоих противостоящих эскадр показал довольно плачевный результат, не принеся кригсмарине уверенной победы и того прорыва сквозь пролив, на котором и строился весь расчет операции «Беовульф», никакие отвлекающие маневры больше не имели значения. Поэтому гросс-адмирал по радио приказал легким силам выдвинуться к Ирбенскому заливу со стороны открытого моря. Для штурма Моонзунда Редер собрал все силы военно-морского флота Германии, какие сумел наскрести, и гросс-адмиралу было необходимо, чтобы эта вторая немецкая Балтийская эскадра пришла на помощь «Шарнхорсту», оставшемуся, фактически, в одиночестве, как можно скорее.
        Исход сражения в Ирбенском проливе был уже очевиден. Победы не получилось. Последний немецкий эсминец, участвовавший в прикрытии тральщиков, горел, пораженный снарядами советских эсминцев и крейсера «Киров». Этот русский крейсер оказался удивительно удачливым. Он не получил никаких серьезных повреждений в бою с «Адмиралом Шеером», нанеся немецкому тяжелому крейсеру множество повреждений, превративших в дымящееся решето всю его верхнюю часть. В результате этого «карманный линкор» почти полностью утратил боеспособность. Лишь на его левом борту еще сохранились исправные универсальные орудия, но с противоположного борта они не могли вести огонь по русским кораблям, а развернуться в протраленном канале покалеченный корабль не мог. «Киров» же по-прежнему продолжал стрелять из всех стволов главного калибра, а три советских эсминца, оставшихся на плаву, продолжали расстреливать остатки тральной флотилии кригсмарине. Прямо по курсу на боку, выпирая из воды левым бортом, лежал «Тирпиц».
        Придя в себя после контузии и оценив последствия морского боя, Редер подтвердил приказ капитана «Шарнхорста» отступать задним ходом по протраленной воде. После гибели «Тирпица», тральщиков и эсминцев, «Шарнхорсту» приходилось отбиваться, стреляя всеми орудиями и пятясь назад по узкому протраленному водному коридору, следом за горящим и тоже отступающим «Адмиралом Шеером». Самым неприятным сюрпризом для гросс-адмирала стало то, что тяжелая береговая артиллерия полуострова Сырве, которую, вроде бы, эскадра сумела подавить еще своими первыми залпами, снова начала стрелять, производя выстрелы в сторону немецкого линейного крейсера.

* * *
        После гибели обоих своих линкоров, трех эсминцев и почти всех торпедных катеров, боевые возможности советской эскадры тоже значительно уменьшились, но русские моряки не собирались отступать. Несмотря на гибель товарищей, потопление «Тирпица» сильно воодушевило уцелевших краснофлотцев. В перестрелку с отступающим «Шарнхорстом» вступил не только крейсер «Киров», но и оставшиеся на плаву советские эсминцы. И их поддерживали огнем береговые батареи.
        Еще в начале боя по позициям железнодорожных транспортеров, действительно, имели место прилеты нескольких тяжелых немецких корабельных снарядов. Но, ни одно из этих попаданий не легло точно в цель. После небольшого ремонта оборудования установок ТМ-1-14 и железнодорожных путей, пострадавших от разлета осколков, а также замены артиллеристов, погибших и раненых от достаточно близких разрывов, обе пушки на железнодорожных транспортерах, быстро вновь приведенные в боеготовое состояние, снова изрыгали огонь. Их длинные орудийные стволы, когда-то предназначенные для линейного крейсера «Измаил», который спустили на воду еще летом 1915-го года, но так и не достроили, посылали в цель бронебойные снаряды калибром 356 мм и массой 778 кг. А командно-наблюдательный пункт, оборудованный на маяке мыса Церель, выдержавший несколько попаданий немецких снарядов, но уцелевший, корректировал стрельбу под руководством майора Широкина.
        Удача сопутствовала стрельбе советских артиллеристов береговой обороны. Поначалу они бездарно промахивались, попусту тратя снаряды, но внезапно один из выстрелов удивительно точно поразил цель. Четырнадцатидюймовый снаряд угодил рядом с кормовой башней «Шарнхорста». Ударив сверху почти вертикально, пробив обе броневых палубы 50 и 80 мм, он взорвался глубоко внизу. И от его разрыва произошла детонация в погребе боеприпасов главного калибра. Всю заднюю часть корабля сразу подбросило взрывом. Столб огня рванулся вверх, подняв в воздух трехствольную орудийную установку, каждый ствол которой весил 53 тонны, не считая станка, системы подачи боеприпасов и толстой брони самой башни. И вся эта массивная конструкция, кувырнувшись в воздухе, свалилась обратно на корму, которую взрывом и без того почти отломило от корпуса. Падение башни после взрыва усугубило ситуацию, после чего корма и вовсе отделилась от корабля. Лишившись всей своей задней части, линейный крейсер начал быстро тонуть.

* * *
        «Фортуна окончательно отвернулась от кригсмарине. Теперь пришла и мне пора умереть», - с грустью подумал Эрих Редер. Прижимая носовой платок к разбитому лицу, весь забрызганный кровью, еще раз сильно ударившись от мощного сотрясения, вызванного взрывом в корме линейного крейсера, о приборы внутри боевой рубки, он с помощью своего адъютанта и флагманских офицеров с трудом выбрался наружу и поднялся на ходовой мостик, чтобы гордо уйти на дно вместе с «Шарнхорстом». Вот только погрузиться толком не удалось, потому что место оказалось достаточно мелким.
        Искалеченный корабль тонул на ровном киле с дифферентом в двадцать пять градусов в сторону оторванной кормы. Вода, рванувшаяся внутрь в месте разлома, залила многие агрегатные отсеки машинного отделения. Несколько поперечных переборок внутри лопнули от последствий взрыва, но оставшиеся водонепроницаемые переборки устояли под напором, и в уцелевшей передней части линейного крейсера сохранялся воздух. Потому большая часть надстроек, передние орудийные башни и даже длинный кусок носа остались торчать над поверхностью. Затопленный и обесточенный «Шарнхорст» за какую-то четверть часа превратился в беспомощный металлолом, в стальной остров, торчащий под острым углом к водной поверхности посреди пролива.
        С трудом удерживая равновесие на наклонной теперь площадке мостика, Эрих Редер вспомнил, что, идя в бой в качестве командира эскадры, он даже не позаботился взять с собой личное оружие. Впрочем, он никогда не любил таскать на поясе в кобуре почти килограмм железа. Да и на что годится пистолет в морском бою? И теперь Редеру нечем было застрелиться, но, он нашел выход, приказав флагманским офицерам застрелить его. Вот только все они почему-то молчали, игнорируя приказ и глядя на него, как на сумасшедшего. Умереть достойно у гросс-адмирала не получилось. Он понял, что, проиграв сражение, теперь уже ничем не командует, что он просто бесполезный старик, у которого сильно болит и кружится голова после контузии и ноет лицо, разбитое в кровь. Впервые за многие годы Редер растерялся, не зная, что делать. А со стороны открытого моря к полузатопленному линейному крейсеру уже подходили советские эсминцы. К Ирбенскому проливу спешила эскадра легких сил КБФ, возглавляемая контр-адмиралом Малевским.
        Эпилог
        Вскоре выяснилось, что Эрих Редер зря рассчитывал на помощь отряда капитана цур-зее Фридриха Хюфмайера. Эскадра советских эсминцев Малевского перехватила это корабельное соединение легких сил противника и сходу вступила в бой с немецкими кораблями на траверзе мыса Хундсорт, на двенадцать миль мористее от него к северо-западу. Лидер «Минск», разогнавшись до предельной скорости, провел дерзкую торпедную атаку под огнем неприятеля и добился двух торпедных попаданий в легкий крейсер, отчего «Кельн» сразу получил сильный крен на левый борт, а вскоре перевернулся и затонул. Эсминцы, идущие следом за лидером, тоже атаковали удачно. Два германских эсминца из трех они потопили, а третий, получив повреждения, с трудом ретировался в сторону Аландских островов. Даже встречная атака десяти «шнельботов» на советскую эскадру легких сил немцам не помогла. Три немецких торпедных катера погибли, еще три оказались сильно повреждены, а остальные удрали.
        В морском бою на траверзе Хундсорта контр-адмирал Малевский вышел победителем, разгромив немецкое корабельное соединение и потеряв в бою лишь один эсминец из своей эскадры. Впрочем, большинство краснофлотцев с него удалось спасти и разместить на другие эсминцы. А, войдя в Ирбенский пролив, советские корабли быстро потопили еще остававшийся на плаву «Адмирал Шеер», после чего эскадра главных сил немецкого флота на Балтийском море перестала существовать.
        В результате генерального морского сражения немцы потеряли все самые крупные боевые единицы. Пошли на дно два линейных корабля и два крейсера, тяжелый и легкий, а также большинство эсминцев, миноносцев и тральщиков, собранных ради этого сражения Эрихом Редером. Весь флот, предназначенный для десантной высадки на Моонзунд, состоящий из транспортных судов, сторожевых катеров, десантных паромов и вспомогательных крейсеров, получив сообщения о разгроме немецкой эскадры в Ирбенском проливе, не решился уже на попытку прорыва к архипелагу с неподавленной береговой артиллерией, наоборот, в полном составе немедленно начал отход к Виндау и Либау. Почувствовав на примере незавидной судьбы главных сил немецкой эскадры всю мощь орудий советского Моонзунда, немцы отступали, а быстроходные эсминцы под военно-морскими флагами СССР преследовали медленно отходящую назад вражескую десантную флотилию, оставшуюся без защиты крупных военных кораблей, беспощадно отправляя на дно транспорты и их конвой.
        Положение для несостоявшегося немецкого десанта усугубилось тем, что к советскому отряду легких сил присоединились подводники. «Стая красных акул» успешно атаковала почти полным составом, заранее устроив засаду для противника на путях отхода. В дело вмешались и краснозвездные бомбардировщики. Такого избиения и позора немецкий флот не видел никогда. Мало кому из состава десантной флотилии кригсмарине удалось целым и невредимым вернуться в порт. Русские моряки сполна отомстили врагам за потопление «Марата» и «Октябрьской революции». А заключительным аккордом морской битвы стало пленение гросс-адмирала Эриха Редера вместе со всем его штабом.

* * *
        Вскоре после ранения, когда от вытекшей крови у его ног прямо под штурвалом торпедного катера натекла кровавая лужа, мир для Александра Лебедева начал останавливаться. Заметил он это только после того, как атака на «Тирпиц» уже была успешно проведена, и три уцелевших катера, прикрывшись дымовой завесой, уходили от взорванного немецкого флагмана на полном ходу. А смертельно раненый линкор, принимая внутрь тысячи тонн забортной воды, медленно заваливался на развороченный правый борт. В этот момент Лебедев почувствовал, что тоже ранен смертельно.
        Внезапно в глазах у него потемнело, а все тело охватила ужасная слабость. Ноги перестали слушаться. И он начал падать. Но, руки товарищей бережно подхватили своего командира. Краснофлотцы старались ему помочь, положили на палубу в рубке, и, расстегнув одежду, пытались с помощью индивидуальных пакетов остановить кровотечение из печени, пробитой осколком. Вот только эти усилия были бесполезны. И Саша отчетливо понимал, что умирает.
        Лебедеву почему-то вспомнился погибший на торпедном катере Д-3 во время рейда на Хельсинки у него на глазах каплей Андрей Дубилов, который пытался что-то говорить ему перед смертью. Сам же Александр, оказавшись в подобном положении, говорить и вовсе не мог. Даже дышать с каждой минутой ему становилось все труднее. А из горла вместо слов вырывался хрип. В какой-то момент мир для Саши Лебедева остановился вместе с дыханием. Последнее, что он заметил перед тем, как потерять сознание, был маленький фрагмент неба прямо над ним, видимый сквозь открытый люк катерной рубки.
        Лебедев не знал, сколько времени находился между жизнью и смертью, впав в странное состояние. Он пребывал словно во сне, не ощущал своего тела, не знал, что с ним и где он, но мог видеть происходящее сверху, наблюдая много событий одновременно. Он видел бой эсминцев Малевского с немецкими легкими силами, а потом и уничтожение неприятельской флотилии, приготовленной для высадки десанта на Моонзунд. Видел майора Широкина и артиллеристов тяжелых орудий береговой обороны, радостно поздравляющих друг друга с точными попаданиями в немецкие корабли. Видел, как сторожевые катера-мошки снуют в Ирбенском проливе, эвакуируя на остров Эзель уцелевших моряков с затонувших кораблей и спасенных из воды, причем, как своих, так и немецких. Видел даже гросс-адмирала Редера и его штабных офицеров, которые под конвоем советских пограничников переходили с борта полузатопленного «Шарнхорста» на катер МО-4. Еще ему привиделось, как в испытательный поход после достройки отправляется из Кронштадта первый советский ракетный крейсер Петропавловск. Последними Саша увидел своих близких, жену Наташу, родителей и дядю Игоря. И
после этого видения он очнулся.

* * *
        Открыв глаза, Александр Лебедев обнаружил вокруг себя белые стены госпитальной палаты. Впрочем, его это совсем не удивило, а, скорее, удивляло то обстоятельство, что он еще все-таки жив. Вместе с сознанием к нему вернулась и боль. Но, теперь болела почему-то не печень, пробитая осколком вражеского снаряда, а вся грудь. А еще он по-прежнему чувствовал ужасную слабость. Прямо над ним стояла стойка капельницы, а с потолка лился мягкий свет светодиодных ламп. Откуда они здесь? Да еще и монитор в углу попискивает…
        Лебедев не успел ничего толком понять, как в помещение вошли и склонились над ним незнакомый седой усатый врач и молодая медсестра. Сначала они смотрели больше даже не на него самого, а на показания приборов, расставленных в палате. Наконец, врач поинтересовался:
        - Как вы себя чувствуете?
        - Слабость и боль в груди, - сумел выговорить Лебедев, не сразу узнав собственный голос.
        - Сейчас я вас осмотрю, Александр Евгеньевич, - предупредил доктор, сдернув с пациента простыню в районе грудной клетки. Там, заклеенный специальным пластырем с дренажной трубкой, находился длинный послеоперационный шов.
        - Что со мной? - спросил Александр.
        Доктор объяснил:
        - Вы перенесли достаточно обширный инфаркт миокарда. Но, непосредственная угроза уже миновала. Операция завершилась удачно. Своевременная медицинская помощь и хирургическое вмешательство спасли вам жизнь. И то, что вы сейчас самостоятельно вышли из медикаментозной послеоперационной комы - это очень хороший знак. Дальнейшее лечение позволит восстановить нормальное кровоснабжение сердечной мышцы. Ведь давно известно, что чем быстрее при подобном инфаркте сделана операция, тем больше шансов на скорейшее восстановление сосудов и тканей сердца пациента. Так что поживете еще. Внуку своему спасибо скажите, что вовремя вызвал «скорую помощь».