Странник Песах Амнуэль
        Песах Амнуэль Странник
        Что такое… странник? Странный человек…
        не похожий на других… М.Горький. «На дне»
        Жил-был странник. Человек как человек: с открытым, немного грустным взгля дом, тихим голосом и умными пальцами музыканта. Собеседнику часто приходилось переспрашивать его в разговору потому что голос его и рассказ будто уходили в себя.
        Он побывал во всех уголках Земли, во всех странах и городах, дышал мягким ароматом лугов и злой взрывчатой гарью вулканов, ходил по нежному песку Сахары и колючему цепкому снегу Антарктиды. Все знали его, все говорили, увидев его:
        - Вот идет странник.
        А потом он исчез. Ни на кораблях, ни в поселках не слышно было его тихого смеха, его неспешного рассказа. Кто-то видел его, кто-то говорил с ним, кто-то поведал миру:
        - Знаете, - сказал кто-то, - странник ушел к звездам. Так и ушел - в стоп танных ботинках. «Смысл жизни человека в том, чтобы быть всем и везде», - так сказал странник кому-то и добавил: «Земля это не все, и я ухожу».
        Кто-то не понял его, спросил удивленно:
        - Вы участник экспедиции? Летите на Марс строить оранжереи? Нет? Тогда на Плутон - взрывать горы? Тоже нет? Значит, в звездную?
        - Нет, нет и нет. Я ухожу пешком. Дойду до Веги по белой мгле Млечного Пути, наберу горсть воды из марсианского озера Сциллы, увижу грозы на планете звезды Альфарх, услышу тихий шелест аммиачной реки на Плутоне. Я смогу все, потому что умею мечтать, и нет звездолета мощнее.
        И странник ушел к звездам - по лунной дорожке, на которой до сих пор видны отпечатки его следов. Выйдите ночью на берег, вглядитесь, и вы увидите.
1
        Столы здесь были чуть более серыми, стены чуть более зелеными, а обучающие машины чуть более разговорчивыми. Это «чуть» было совершенно незаметно для взрослых, а Ким заметил, и в новом классе ему не понравилось. Ким понимал, что скоро освоится, расскажет ребятам, что приехал в город с отцом и будет здесь учиться, пока отец не закончит работу.
        В комнату вошли, слишком степенно, как показалось Киму, его новые однокласс ники - трое ребят и две девочки. Ребята были ниже Кима, а один - Сережа - выг лядел просто малышом для своих одиннадцати лет.
        - Тебе нравится у нас? - спросил Сережа.
        - Не нравится, - ответила за Кима Ольга - невысокая девочка, тоненькая, светленькая. - Разве вы не видите - он очень любит учиться. Тихо, спокойно.
        - А вы не любите? - удивился Ким.
        - Не-а, - весело подтвердила Ольга. - Нужно просто жить, смотреть по сторо нам. Знание само придет. Тихо, спокойно.
        Ким не успел возразить. Серебристой змейкой прошелестел звонок, ребята мгно венно оказались у своих столов, одна Ольга не спешила: прошла вдоль рядов, пос мотрела не контрольные экраны, стрельнула глазами в сторону Кима, и он смущенно отвел взгляд. Он не понимал причины, но чувствовал, что не сможет спорить с этой Ольгой. Она ему совсем не нравилась, задиристая какая-то, но говорила она с такой убежденной беспечностью, что возражать было бессмысленно.
        Учитель Игорь Константинович Астахов вошел в класс, поздоровался тихо, сказал:
        - Вы познакомились, ребята? Я отменяю урок. Мы покажем Киму школу и поговорим.
        Они вышли на школьный двор. Планировка его отличалась от той, к какой Ким привык за шесть лет. Справа мостик над быстрым ручьем, дальше учебно-расчетный центр. Слева вместо гимнастических снарядов покрытый невысокой травой луг, маль чики гоняли здесь мяч. Астахов привел класс к ручью, сел, поболтал пальцами в воде.
        - А знаете, - неожиданно громко сказала Ольга, - Ким на любит работать, ему бы только учиться.
        Ким весь вскинулся от такой несправедливости.
        - Мы построили школьный мотодром, - сообщил он. - Наш класс - все шестеро - и двое ребят из соседнего.
        - Мотодром? - загорелся маленький Сережа. - Здорово, дядя Игорь, верно?
        - Что ж, - согласился Астахов. - Только я предлагаю не мотодром, а, скажем…
        - Гравиплан, - выпалила Ольга, и все заулыбались, а Киму стало неловко - эта Ольга не понимала, что говорит. Серийный гравиплан собирают два месяца. Сердце мотора - вещество с анизотропным тяготением - выращивают на заводах годами. Астахов жестом успокоил ребят, начавших спорить о деталях конструкции.
        - Ким, ты знаешь разницу между желанием и умением?
        - Желания могут быть как угодно велики, - сказал Ким, - а умение конкретно.
        - Примерно так. И по-моему, Ким, лучше не принижать желания до твоего уме ния, а наоборот. Я за мечту, Ким. Нужно уметь то, чего никто не умеет. Знать то, чего никто не знает. Увидеть то, чего до тебя никто не видел…
2
        Ким опаздывал на урок. Подбегая к школе со стороны летнего бассейна, он увидел мелькнувшее в кустах золотистое платьице и перешел на шаг.
        - Подержи, - требовательно сказала Ольга и протянула Киму две большие биты. Пошла рядом, посматривая на Кима, чему-то усмехаясь.
        - Слушай, - сказал Ким, - а ты лично сделала какое-нибудь открытие?
        - Вот еще, - вскинула взгляд Ольга. - Я лентяйка. Тебе понравился папа?
        - Какой папа? - не понял Ким.
        - Учитель.
        - Он твой отец?
        Ким был окончательно сбит с толку. Отец, который требует необъятных стремле ний, и дочь, уверяющая, что она лентяйка…
        - Сейчас принято, - рассказывал учитель Астахов, - делить историю космонав тики на два периода: планетный и звездный. Звездный ведет отсчет с момента, когда стартовал к Проксиме Центавра «Победитель», первый звездолет на кварковых двига телях.
        Экспедиция ушла к звездам, когда Кедрин на Марсе еще не закончил расчетов. Только пять лет спустя он доказал, что скорость света можно увеличить во много раз. Опыт Кедрина повторили, и очень скоро со стапелей сошла «Аврора» - первый звездолет с фотоускорителями. «Аврора» ринулась вслед «Победителю». Где-то среди планет Проксимы корабли встретились. Командиру «Победителя» Голованову и его экипажу предложили перейти на «Аврору». Голованов отказался, и звездолеты разош лись.
        Вскоре на «Победителе» вышел из строя реактор, и его катапультировали. До Земли корабль мог дойти и на втором реакторе, но о продолжении исследований не могло быть и речи. «Победитель» ушел к Солнцу, сообщив на «Аврору» об аварии.
        Люди боролись до конца и привели «Победителя» к базе на Плутоне. Они стали героями. Но подумайте, ребята, в чем же героизм Голованова? Его полет - типичный пример нежелания подчиняться диалектике жизни. Кроме того, на примере Голованова воспитываются миллионы ребят. Учатся идти до конца, когда разумнее остановиться…
        Вот все, что я хотел вам рассказать, прежде чем вы начнете изучать элементы кварковой техники.
        - Я знал, что ты подойдешь ко мне, - сказал Астахов. Занятия кончились, ребята разошлись, кто домой, кто в школьный интернат.
        - Разве Голованов не был прав? - ожидание притупило запальчивость Кима, он говорил теперь более рассудительно, чем сам того хотел. - Земля доверила ему корабль. Он не мог покинуть машину. Я читал, видел: раньше летчики спасали горящие самолеты, капитаны не уходили с тонущих кораблей.
        - Это другое, - покачал головой Астахов. - Героизм летчиков-испытателей выше головановского, потому что имел смысл. Люди всегда ошибались, но ошибки бывают разными. Мне потому и не нравится отношение к «Победителю», что из этой истории не извлекли нужного урока.
        Ким промолчал, его покоробила фраза «люди всегда ошибались». Учитель умен, но настолько ли, чтобы судить об ошибках всех людей Земли? Астахов по-своему расценил молчание Кима, сказал:
        - Я живу рядом. Пойдем, я покажу тебе, какие бывают ошибки.
        Киму сразу понравилось у Астахова. Поражала невероятная для жилой квартиры библиотека - десятки тысяч книгофильмов стояли на стеллажах, занимая всю площадь стен от пола до потолка. Ольга сидела в кресле и смотрела приключенческий фильм
        - в глубине стереовизора, покачиваясь, бродили динозавры, не обращая никакого внимания на опустившийся неподалеку дисковидный звездолет пришельцев. Увидев вошедших, Ольга выключила аппарат.
        - Сколько книг! - сказал Ким.
        - Это не книги, - тихо отозвался Астахов. - Это свалка.
        - Так папа называет свою коллекцию, - объяснила Ольга. - Здесь идеи, сверху донизу, и этажом ниже, в подсобнике.
        Астахов остановился перед стеллажами, любовно провел ладонью по выпуклым бокам капсул микрофильмов. Достал одну, включил проектор. Заструился морозный утренний воздух, где-то далеко внизу плыла река с городом на берегах, а Ким летел, стоя на палубе странного сооружения - это был корабль девятнадцатого века с узкой кормой, длинным форштевнем, с обитой железом палубой. Мачты уходили высоко вверх и не несли парусов - на их верхушках вращались пропеллеры, создавая подъемную силу.
        - Робур-завоеватель, - сказал Ким, воображая себя на палубе «Альбатроса», крепко стоящим на широко расставленных ногах, а город внизу, конечно, Париж, жители которого с ужасом следят за полетом таинственного корабля. Изображение распалось, Астахов отключил проектор.
        - Мертвая конструкция, - сказал он. - Направление было прогрессивно - аппа раты тяжелее воздуха, и принцип геликоптерных винтов верен, а конструкция под вела. Здесь у меня все идеи, конструкции, проекты - мертвые. То, что не вышло. То, что не было додумано. То, что оказалось неверным в принципе. Все отрицатель ное, что наука сотни лет сбрасывала за борт. Шлак. Издержки. Понимаешь?
        - Д-да, - протянул Ким.
        - Ничего он не понимает, - насмешливо сказала Ольга. - Он просто очень вос питанный мальчик.
        - Я начал собирать ошибочные идеи из любопытства, - продолжал Астахов, будто не слыша слов дочери. - Я учился тогда в Институте футурологии. Да, Ким, по пер вичному образованию я футуролог… И как-то, изучая историю техники, предмет очень логичный, как внутренне логичен прогресс, я заметил, что кое в чем логика авторам изменяет. Прогресс - это гигантское дерево, и мы изучаем строение его ствола - столбовые идеи. А ветви, которые никуда не ведут, мертвые сухие веточки, мы на ходу подрубаем у основания. Мы изучаем логику становления новых технических идей, и не изучаем логики идей отвергнутых. Тогда возникла мысль: посадить рядом с деревом прогресса другое дерево, дерево неверных идей. У него то же корни - практика, наблюдение, опыт. А ствол, ветви? Куда они ведут?..
        Астахов помнил себя в семнадцать лет. Он ощущал в мышцах силу, развитую годами тренировок, и твердо верил, что добиться поставленной цели может каждый. Но Земле не нужен был легион звездолетчиков. Не прошел отборочной комиссии и Астахов. Он получил голубой жетон, на котором был записан довольно лестный отзыв о его способностях и настоятельный совет: заняться футурологией.
        Астахов не представлял, что человеку можно сказать «нет». По аналогии с соб ственной неудачей его заинтересовали неудачи других - ошибки не жизненные, а творческие, технические, научные.
        Сначала Астахов собирал, что попало. Старые забытые проекты выкапывал из архивной пыли, из патентных библиотек, даже из романов. Выписки, чертежи, модели… Это был сизифов труд: ошибок у каждого ученого на поверку оказалось больше, чем верных решений. Астахов закончил институт, работал футурологом- методистом, ему очень помогала созданная им статистика ошибок. Но это и была вся польза от его увлечения. Стал ли он ближе к звездам, к которым стремился по- прежнему, - без надежды увидеть мечту осуществленной? Он решил сдать «свалку идей» в архив, но в это время ему пришла в голову мысль о перекрестном сравнении,
3
        - Папа редко рассказывает о своей коллекции, - сказала Ольга. Она провожала Кима домой.
        - Ты знаешь все идеи, которые собрал отец? - спросил Ким.
        - Не-а, - отмахнулась Ольга. - Зачем мне?
        - Как зачем? - удивился Ким.
        - А так. Почему мы раньше не могли жить как все? Эти дурацкие идеи - кому они нужны?
        Кима возмутила несправедливость упрека.
        - Твой отец учитель. Разве можно давать людям больше, чем он?
        Ольга вздохнула:
        - Папа стал учителем по ошибке. Мог бы и геологом… Все, понимаешь, все у него так! Иногда я думаю, - она понизила голос, говорила почти шепотом, - может быть, и я тоже ошибка…
        Ольга помолчала.
        - А все началось с того прогноза…
        Как-то Астахов готовил материалы для прогноза энергетики Прибалтийской эко номической зоны. Один из вторичных прогнозов, которым пользовался Астахов, ока зался неверен. Горел генеральный прогноз: новые данные - новые связи. Астахов, то ли со злости, то ли из присущего ему чувства противоречия, заложил в машину все, какие только смог найти, ошибочные прогнозы по Прибалтике. Ошибка на ошибке
        - он представлял, какая вампука получится из его затеи, и все же внутренне почти не был удивлен, когда машина выдала абсолютно точные данные за прошедший год.
        Случайность, совпадение? Астахов не знал. А решение зрело. Оно вынашивалось долго. Сначала мешала психологическая инерция, из-за которой Астахов не сразу понял: рождается новая наука. Эрратология - наука о научных ошибках. Не сразу понял он и то, что новая дорога может вывести его к звездам. Астахов шел ощупью, он еще не знал, верна ли его основная теорема.
        - Между мертвыми идеями науки, - утверждал он, - существуют мириады неощу тимых связей, которые должны сыграть роль живой воды - должны оживить засохшее дерево. Вот принципиальное положение эрратологии, ее основная теорема: пользуясь только внутренней логикой развития ошибочных идей, изучая лишь ошибочные про екты, можно получить верное решение задачи.
        Неверных решений а истории науки накопилось так много, что появление нового качества неизбежно. В кризисной ситуации, когда правильных решений еще нет, существуют два способа выбраться из тупика. Первый: ждать, когда природа препод несет открытие. Второй: применить методы эрратологии, найти новое самим. Первый способ эффективнее. Второй - надежнее…
        - Ошибки - хлам, - сказали Астахову. - От них нужно избавляться, вот и все.
4
        Яворский-старший ходил по комнате, некрасиво размахивая худыми руками, говорил увлеченно: в семье повелось, что о своей работе отец всегда рассказывал сыну.
        - Папа, - сказал Ким, прерывая рассказ. - Я познакомился с интересным чело веком.
        - Знаю, - отозвался Яворский-старший. - Я говорил с Астаховым.
        Отцу не хотелось разбивать веру Кима в учителя. Он слышал об Астахове давно, ценил его увлеченность. Но Астахов противоречив, Ким, пожалуй, и не разберется.
        - Понимаешь, сын, - отец заговорил медленно, подбирая слова, - я намеренно отдал тебя в класс Астахова. Верность цели - вот чему ты должен у него поучиться. Целеустремленность Игоря Константиновича всегда вызывала уважение, все знали о его судьбе, о его странном желании найти зерно истины в ложных идеях. Знали, что Астахов ищет не просто любую здравую идею, но вполне опреде ленную: новый способ полетов к звездам. Он не стал космонавтом. И решил, что без громоздких машин, без звездолетов и генераторов Кедрина достигнет звезд. Пешком.
        Очень давно у Астахова были помощники, лаборатория. Были даже энтузиасты новой науки - из молодых футурологов. Но среди всех методов работы Астахов выбирал только неверные. Это было нечто вроде научного знахарства. Знаешь, как это выглядело? С утра Астахов собирает летучку, сам садится в углу, держит в руках сброшюрованные данные за прошедший день.
        «Что это такое? - говорит он и сам отвечает. - Это анкеты по опросу „Бытовая химия через десять лет“. Кто же так работает? Здесь все верно! Что мне делать с этими бумагами?»
        «Как же быть? Фальсифицировать результаты опросов?» - недоумевают сотрудники.
        «Конечно! - кричит Астахов. - Вы должны неправильно вести опрос, должны тен денциозно подбирать группы. Заведомо неверно обрабатывать материал. Понимаете? Мне нужны СОВЕРШЕННО НЕПРАВИЛЬНЫЕ данные! « Отношения между Астаховым и его сот рудниками ухудшались. Люди привыкают к стереотипу поведения. Астахов ломал любые стереотипы, и ребята не выдерживали. А однажды Астахов собрал ребят и сказал:
        «Пора прощаться. Я сделал глупость, когда организовал лабораторию. Лабора тория - это принятая в науке форма объединения ученых, и поэтому она противоречит эрратологии. Прощайте».
        И ушел… Сложный это характер, Ким, - глубокий ум, обширные знания, верность мечте и странный способ ее достижения. Таков Астахов, твой новый учитель…
5
        Перед уроками Ким решил посмотреть лекцию по биологии. Но у пульта обучающей машины стояла Ольга, и Ким понял, что занятий не получится.
        - Ты не работаешь? - не очень вежливо спросил Ким.
        Ольга пожала плечами:
        - Не люблю заниматься одна. Неинтересно.
        - Вчера я говорил с отцом об Игоре Константиновиче, - выпалил Ким неожиданно для самого себя.
        - И что же? - отозвалась Ольга с напускным равнодушием.
        - Отец говорит, что это ненаучный подход. Из ничего и не получишь ничего.
        - Это не отец твой сказал, а еще Шекспир, - сказала Ольга с неожиданным презрением. - Что ты знаешь, чтобы судить папу? Он лучше всех!
        Ольга присела на кончик стула, и губы ее мелко задрожали. Ким не знал, что делать, а Ольга едва проговорила сквозь слезы:
        - Ты думаешь… легко… быть ошибкой?
        Астахову вовсе не нравилась Лена. Он не мог сделать более неудачного выбора. Высокая, пышноволосая студентка-лингвист, она любила веселиться - до упаду, путешествовать - на край света, а работать - до крайней степени усталости. В то время Астахов уже понимал, что для создания истинной эрратологии необходима полная систематика ошибок: глубокий анализ неудач любого рода. И он признался Лене в любви. Отказ он занес в картотеку «Личные ошибки» под первым номером. После восемнадцатого номера Лена сдалась.
        Конечно, их брак был ошибкой. Но первые месяцы все шло как нельзя лучше: на какое-то время Астахову удалось увлечь жену идеями эрратологии. Лена помогала ему систематизировать сведения о научных ошибках, которые поступали к Астахову со всех концов Земли. Они провели нескончаемый медовый месяц, разъезжая по мате рикам и странам, встречаясь с неудачниками, терзая их каверзными вопросами. Но, насмотревшись на молодых и старых неудачников, Лена однажды поняла, что нет никакой смены впечатлений: все они на одно лицо, все одинаково реагируют на воп росы, дают почти одинаковые ответы. И ей стало скучно.
        Они начали ссориться - чаще и чаще. Родилась Оля, и это тоже было ошибкой, потому что из-за дочери они продолжали жить вместе, мучая Друг друга одним своим присутствием.
        Однажды утром Лена ушла. Не сказала ни слова, но оставила записки, просто исчезла: жизнь по теории ошибок была вовсе не такой радужной, какой казалась вначале. Только тогда Астахов понял, что успел полюбить свою веселую строптивую жену. На добрых полгода он забросил эрратологию: ездил с Ольгой по Земле без всякой видимой цели, дочь стала для него единственным смыслом жизни. Если бы Лена вернулась…
        Через полгода он пришел в себя. Записал в картотеку «Личные ошибки»: ушла жена. И принялся за работу,
6
        - Папа любил комбинировать идеи в разных сочетаниях, - Ольга водила пальцем по матовой поверхности контрольного экрана, Кима она будто и не замечала, разго варивала сама с собой. - Он программировал данные, и машина синтезировала из ошибок новые идеи. Папа не специалист по межзвездным полетам. Он обращался к экспертам, и ему говорили: что за бред… А однажды… Однажды мы встретили маму.
        Астахов крепко держал дочь за руку, будто думал, что она бросится к матери, исчезнет вместе с ней, Лена не изменилась: озорной блеск в глазах, высокая при ческа, из-за которой Лена казалась старше на несколько лет.
        …В кафе было уютно: столики, похожие на панцири черепах, кресла-улитки. На стенах изображения океана. Ольга забралась в кресло, свернулась клубочком, чувс твовала, что отцу предстоит нелегкий разговор, и старалась не попадаться на глаза.
        - Я звонила тебе, - сказала Лена, - это было год назад. Хотела сказать… Потом раздумала - зачем мешать твоим планам?
        - Ты искала меня?
        - Да. Хотела сказать, чтобы ты не считал ошибкой все, что было. Мне так нра вилось, а я всегда поступала по-своему.
        - Оленька, пойди погляди на кальмаров, - сказал Астахов. Ольга не пошевели лась в кресле, будто ее и не было.
        - Хочу, чтобы ты понял, - продолжала Лена. - Многое из того, что ты считал ошибкой, - истина. Для меня истиной была любовь - ты записал ее на карточку под индексом «личные неудачи». Эти крабы на стенах - парень, который их рисовал, считал, наверно, что за три тысячи километров от океана людям будет приятно посидеть в клешне краба и пить сок из раковины улитки. Понимаешь? Ошибок нет вообще - все зависит от точки зрения.
        Астахов молчал. Ерунду говорила Лена. Есть критерий для оценки ошибок
        - мир, в котором мы живем. Но в чем-то Лена была права. В чем-то малом, в очень важном малом. Додумать это.
        - Мой рейс, - сказала Лена.
        - Киев, - повторил Астахов слова диктора.
        - Нет, - Лена усмехнулась. - Не хочу заставлять тебя ошибаться. Киев
        - только пересадка… Знаешь, Игорь?.. Вспомни софизм о критском лжеце. Разве ты не похож на него? Если эрратология не ошибочна, то она истинна, а если она истинна, то она не отвечает своей цели, и значит, она ошибочна…
        Астахов смотрел в одну точку, думал. Критский лжец. Ерунда. Он потерял мысль. Ага, вот она: относительность ошибки. Он строил эрратологию по класси ческим канонам науковедения. Нужны иные методы. Нужно учесть долю истинности в любой ошибке, учесть и отбросить. Сделать ошибку абсолютной. Значит - все сначала?
        Ольга тихо плакала, опустив голову на гриву морского конька, по ошибке попавшего в далекое от океана горное кафе…
7
        Впереди показался лес, и дорога пропала. Ким ушел совсем недалеко от дома, но здесь кончался город - дальше лежало засеянное поле, лес, пахло свежестью, как в цветнике на площади. Подошвы липли к земле, будто покрытые магнитным сос тавом, грязь под ногами хлюпала и чавкала. Сегодня в классах пусто - день спорта, и Ким сбежал. Он уже выиграл у Сережи в теннис, и ему стало неинтересно.
        Ким краем подошвы начертил на земле стрелки. Астахов, Ольга, Лена. Круг - эрратология. Подумал и дорисовал стрелку - Ким Яворский. Стрелка получилась на отшибе, потому что Ким, хотя и знал методы социальной психометрии, но отношения своего к эрратологии пока не определил, а без этого схема теряла смысл.
        Отец считает эрратологию чепухой. Лена - тоже. Ольга любит отца и готова признать даже то, во что не верит. А сам Астахов? Ну, тут ясно. Что ясно? Если Астахов считает, что методы эрратологии верны, то почему бросил поиски, почему стал учителем? А если его постигла неудача, то для чего хранить десятки тысяч ненужных книгофильмов? Остается третье…
        Ким проверил свое рассуждение и не нашел в нем ошибки: Астахов завершил работу. Вывел идею идей. Так. Но тогда - почему он молчит?..
        - Учитель! - сказал Ким с порога, и Астахов, размышлявший о чем-то у окна, обернулся.
        - Я хотел спросить, - Ким заговорил сбивчиво, ему пришло в голову, что это бестактно - спрашивать человека о том, о чем он говорить не хочет. Но отступать было поздно, и Ким, неловко подбирая слова, чтобы не обидеть учителя, рассказал о своих сомнениях.
        - Пойдем, - сказал Астахов.
        Он включил стереовизор в кабинете, прошелся вдоль стеллажей. Ким почувст вовал волнение. Подумал: это оттого, что сейчас он соприкоснется с чужой жизнью, в которую влез без спроса. Но нет - он просто боялся разочароваться.
        - Семьсот тридцать две тысячи двести сорок идей, - сказал Астахов. - За три века. Труднее всего было отсеять лишнее. Далеко не все идеи пригодны для обра ботки. Одни не имели отношения к космосу. В других была невелика доля заблуждения - это почти верные идеи, для меня они не годились. Третьи - особая категория. Идеи, выдвинутые из тщеславия. Единственная их цель - самоутверждение автора. Их тоже пришлось отбросить. Так появилась системология ошибок. Идей в результате стало втрое меньше, работать с ними - втрое интереснее…
        Астахов перебирал книгофильмы, он был наедине с ними, с этими идеями, которые составляли всю его жизнь. Он перебирал и вспоминал, а Киму уже не хоте лось спрашивать. Ему показалось, что он, наконец, понял Астахова. Движение к цели, полное надежд, отрадней самого прибытия, - так писал Стивенсон. Астахов ищет свой Остров сокровищ. Может быть, у него уже есть карта, но никогда не хватит воли сесть на корабль и выйти в океан, чтобы отыскать остров в безбрежных просторах.
        - Что с тобой, Ким? - сказал Астахов. - Ты не слушаешь. Я говорю, что три года назад мы жили с Олей в Минске. Тогда-то я понял: пришло время сделать пос леднюю пробу.
        «О чем он говорит, - подумал Ким, - какую пробу? Астахов - эрратолог, он создал новую науку. Зачем ему звезды?»
        - Опыт я провел на Минской статистической станции. И получил результат. Верную идею. Работа моя закончилась. Я не сказал об этом никому
        - даже Оле. Не мог заставить ее ездить со мной, начать все сначала. Говоришь себе: дело прежде всего. А потом проходят годы… Жена. Дочь. Друзья. Ученики. Опять все бросить. Уйти…
        Астахов улыбнулся, и Ким, сам того, может быть, не подозревая, позавидовал Ольге. Трудно им вдвоем, невидимая стена эрратологии стоит между ними, и все же им хорошо. Ким подумал, что ему с отцом приходится труднее, хотя внешне все прекрасно. Но ни отцу, ни матери не придет в голову взвалить на сына часть своих забот. Когда родители переживают какую-нибудь неудачу, осложнение, он в стороне. Ольга - нет. Может быть, ей нелегко, но он, Ким, хотел бы… А Астахов боится. Все они, родители, одинаковы. Они думают, что так - тихо и спокойно - жить легче? Да, наверно, - внешне. А стена между ними станет расти, потому что все, что любит Ольга в отце, - увлеченность, безумие стремлений - Астахов старается теперь запрятать: для ее же блага. Стена вырастет до неба, и когда-нибудь Ольга скажет отцу, как Ким скажет своему:
        - У нас все разное, папа, даже сложности…
        И неожиданно Ким, будто со стороны, услышал свой голое - напряженный и тихий:
        - Вы трус, Игорь Константинович…
8
        Отец стоял у люка доставки и вкладывал в его разинутую пасть книгофильмы и личные вещи. Ким взглянул на приборный щиток: шифр Уфы. Отец захлопнул крышку, обернулся.
        - Едем домой, - сказал он. - Рудник мы сегодня пустили, контроль теперь понадобится лет через пять.
        - Мы уезжаем, - сказал Ким. - А школа?
        - Вернешься в старый класс, к учителю Гарнаеву.
        Помолчали.
        - Ты встретишь другого Астахова, - мягко сказал отец. - Наконец, существуют стереовизоры.
        - Конечно, - вздохнул Ким. Как же так, сразу? Он еще не додумал. Это очень важно для него - понять все, что связано с Астаховым, с Ольгой. Он не может так уехать. Что подумает Ольга? Укатил домой - тихо, спокойно.
        - Я хотел бы остаться на несколько дней, - нерешительно заговорил Ким.
        - Оставайся, - неожиданно легко согласился отец. - Оставайся до конца семес тра. А я не могу - работа…
        Утром, когда Ким с ребятами ждал Астахова, в класс вошла высокая женщина, педагог старшей группы. Ким понял сразу, сказал:
        - Можно мне выйти?
        Он побежал через корт - так было короче - и сорвал у кого-то игру. Ольга сидела на ящике с моделями непостроенных космолетов.
        - Не могла сообщить? - сердито спросил Ким. - Куда вы едете? Зачем?
        - Кому сообщать? Папа сказал, что ты улетел вечерним рейсом. Я сама не знаю точно, куда мы едем. Кажется, на Фиджи… И все из-за тебя.
        «Вы трус, Игорь Константинович».
        - Не понимаю, - сказал Ким.
        - Будто? Ты наговорил вчера столько глупостей. Целый вечер папа ходил по комнате. Потом спросил: «Ты тоже считаешь, что я трус?» Представь, что твой отец спросит у тебя такое. Пока я соображала, папа пошел говорить по стереовизору. Тогда ему и сообщили, что Яворские уехали. Наверно, твой отец сдал местный номер. Папа связался с Фиджи. Там работает Годдард…
        - Годдард. Направленные мутации человека, - вспомнил Ким.
        - Это тебе, - Ольга протянула Киму капсулу с микрофильмом. - Я должна была отослать в Уфу, но раз ты здесь…
        «Не может быть, что это только из-за меня», - подумал Ким. - Конечно, Астахов хотел вернуться к работе, хотел и не решался. Неустойчивое равновесие - достаточно было малого толчка, одной не очень умной, но злой реплики, и решение принято.
        - Ты рада, что едешь? - спросил Ким.
        Ольга пожала плечами:
        - Будет трудно…
        Ким видел: она и смеется, и плачет. Губы дрожат, а глаза улыбаются. Пусть Ольга не отвечает. Она считает, что отец прав, и это главное.
        Ким вставил капсулу в проектор.
9
        - Из трехсот тысяч идей машина выбрала одну и сделала ее центром новой гипо тезы…
        Голос Астахова будто раздвинул невидимую преграду. На скале у обрыва стоял гигант, закованный в цепи. Он пытался сбросить путы, но тяжелая цепь лежала нед вижимо.
        - С прикованным гигантом сравнил человека автор идеи, - сказал Астахов. - Человек покорил природу, но не научился управлять собственным телом. Можем ли мы усилием воли изменить цвет глаз? Замедлить рост ногтей? Регулировать работу сер дца? Нет, потому что не хватает сил - биотоки слишком слабы, они могут передать в клетку сигнал, но заставить ее работать в ином режиме биотоки не в состоянии. Нужно усилить сигналы мозга!
        Скала дрогнула, гигант распрямил плечи и, неожиданно освободившись от цепи, мощным движением бросил ее в пропасть.
        - Ошибочная, наивная идея, - сказал Астахов. - Дело не в слабости биотоков. Аппарат наследственности исключительно сложен и устойчив. Наследственность - вот наши цепи. Природа поступила как инженер прошлого века: создала механизм очень надежный, но не способный к быстрым изменениям. А вот вторая ошибочная идея.
        Изображение подернулось туманом, и Ким, будто на объемной модели, увидел длинную извивающуюся спираль.
        - Наше тело построено из кирпичиков-молекул. Какое расточительство! Все равно, что закладывать в фундамент дома не кирпичи, а электронные осциллографы. Молекула сцеплена из атомов, атомы - из элементарных частиц. Природа искала и ошибалась, конструируя живое, и выбрала кирпичи слишком массивные и сложные.
        Двойная спираль - молекула ДНК - на глазах у Кима рассыпалась, брызнули осколки, невидимая пушка разбивала их на атомы, на отдельные частицы.
        - Нужно строить живое из элементарных частиц. Поручить хранение наследст венной информации спрессованным в плотный комок нейтронам, протонам, электронам… Ошибочная идея. В мире элементарных частиц глава - принцип неопределенности. Наш элементарный ген окажется подвержен самым неожиданным мутациям. Попробуйте хра нить что-то в сосуде, который вечно меняет форму, размеры, а то и просто расплы вается лужицей не столе…
        Голос Астахова на секунду исчез, из глубины проектора будто полилось прост ранство: черное, огромное - вся Вселенная со звездами и галактиками. Ким мчался куда-то, он не видел себя, но знал - он не в звездолете, он просто бродит среди звезд с вещмешком за плечами, в стоптанных ботинках…
        - Две ошибки. Машина объединила их. И еще тысячи… Появилась идея. Построим ген из элементарных частиц и будем управлять им с помощью биотоков. Принцип неопределенности станет союзником, он будет расшатывать систему, помогать слабым сигналам мозга. Человек сможет стать камнем, или птицей, или лучом света… Местом его странствий будет Вселенная…
        - Помоги, - сказала Ольга, и Ким поднял тяжелый ящик, отнес к махолету. У кабины, под ветром трепещущих крыльев, постояли.
        - Ты сообщишь свой адрес? - спросил Ким.
        - Не-а, - протянула Ольга, глядя вверх, крылья выходили на рабочий режим. - Зачем? Ты и сам знаешь, чего хочешь…
10
        Звездолет был птицей - огромным бело-черным лебедем с распростертыми крыльями звездных датчиков, с длинной гибкой шеей, отделявшей генераторные отсеки от жилых помещений, и с маленькой изящной головой, в которой все давно было знакомо и привычно, от слабого серого налета на пультовых клавишах до зеле ного чучела скалистой горлянки, привезенной Кимом с Марса еще в бытность студен том. Это был его корабль, его душа и тело. Ким стал капитаном «Кентавра» больше десяти лет назад и теперь собирался покинуть его - не на Земле, а здесь, в кос мосе. Капитана Кима Яворского ждали. В рубке «Кентавра» - чтобы проститься, а там, в полупарсеке, на второй планете Росс-775 - чтобы встретить.
        «Не стану прощаться», - решил Ким. Шагнул в тамбур, задраил внутренний люк, ощупал лямки биогенератора на плечах, потопал ногами, убеждаясь, что ботинки- ускорители надежно закреплены. «Странник», - подумал он. Вот так и мечтал учи тель отправиться к звездам - с котомкой за плечами и в стоптанных ботинках.
        Ким произнес контрольный набор слов, и внешний люк исчез, оставив неожи данную черноту и усыпанный жаркими точками звезд холод пространства. Ким шагнул за борт. На миг он ощутил себя парашютистом из старого-старого фильма. Сейчас он спрыгнет с крыла и понесется к земле, и ветер засвистит в ушах, и нервы напря гутся до предела, и пальцы стиснут кольцо, но ты летишь и знаешь, что не раск роешь парашюта, а над самой землей, когда остриями копий протянутся к тебе вер хушки елей, ты взмоешь в голубую высоту, легко управляя своим телом и всей плане той, которая, вдруг испугавшись тебя, ринется прочь.
        «Учитель не успел, - подумал Ким. - Сколько прошло лет - тридцать? Чуть меньше, пожалуй». «Вы трус, Игорь Константинович». Эти слова изменили тогда три жизни. Его, и Ольги, и Астахова. Учитель не увидел звезд вблизи, но довел свою науку - эрратологию - до изящества и совершенства, с которыми нельзя было не считаться. Из множества ошибок и заблуждений, как легендарная птица-феникс, воз родилась Истина. И он, Ким, ставший к тому времени звездным капитаном, услышав о смерти Астахова, явился в Институт эрратологии и рассказал странную притчу. Притчу о Страннике…
        Ким оттолкнулся ногой от обшивки и поплыл от «Кентавра». Он прислушался к своим ощущениям - тело было послушно, готово а миг приказа стать невидимым и всепронзающим лучом или, наоборот, плотнейшим комочком материи, для которого не страшны самые горячие звездные недра.
        «Странник идет к звездам», - подумал Ким. Корабль превратился в блестку и спрятался в звездной стае. Ким остался один - он и звезды. Щелкнул переключа телем на плече и ощутил в себе великую силу - силу Человека…
        В рубке «Кентавра» стереоэкран на миг полыхнул ярким пламенем, и человек, только что паривший в пространстве, исчез. Люди вздохнули облегченно, но работа только началась, и они перевели взгляды на другую группу приборов, контролиру ющих полет Странника.
        «Все в порядке, - утверждали сигналы. - Странник идет к звездам. Ждите его».