Я никогда… Анна Алмазная
Все когда-нибудь возвращается. И однажды совершив ошибку, мы должны будем за нее заплатить.
Алмазная Анна
Я НИКОГДА…
Хорошо-то как. Просто лежать обнаженной на кровати, ничего не делать и смотреть на укутанное в паутину тюля окно. А за окном давно стемнело. А за окном танцуют в свете фонаря белоснежные хлопья. А за окном сминают снег машины, отбрасывая призрачный свет фар на серый в полумраке потолок…
- Не зажигай свет, - попросила я.
Он провел рукой по моей шее, погладил пальцами золотистые бусинки:
- Солнечный камень…
Нитка янтаря приятно холодила кожу. Его шепот был напротив - обжигающе горячим. Холод и жар.
- Медовый… Моя медовая девочка…
Девочка… ведь мне уже за тридцать. А влюбилась как подросток. Искренне, пламенно. Да еще в девятнадцатилетнего мальчишку.
- Привяжу к себе, - тихий шепот в полумраке, - никому не отдам…
Мед поцелуев на коже. Сладкий яд по венам. Дрожь предвкушения и танец на грани. Вихрь льнущих к теплому стеклу снежинок. И теплом обжигает, и холодом, и уже не знаешь, чего жаждешь больше - продолжать или остановиться. Пронзающая тело дрожь, соль пота на губах и прохладные, влажные от пота простыни.
А потом томительная нега, полное опустошение. Ни двигаться, ни куда-то идти. Ничего не хочу. Просто лежать вот так и смотреть на танец снега за окном…
- Мне пора, - сказала я, сладко потянувшись.
- Зачем тебе домой? - в очередной раз спросил он, садясь на кровати. - Зачем тебе муж? Разве меня мало?
- Мы уже говорили на эту тему…
- …не хочешь менять свою жизнь, - он ласково провел пальцами по моей щеке, убирая прилипший к коже влажный локон. - Не хочешь ранить мужа, а обманываешь. Со мной в постели.
- Скоро ты мной насытишься, меня забудешь, - я встала с кровати и под его пронизывающим взглядом принялась наскоро одеваться.
Сказать по правде, мне не хотелось уходить. Но у меня семья.
И мои годы. И я знаю, что этот рай когда-нибудь закончится. Он от меня устанет. Иначе и быть не может…
А муж? Муж был, есть и будет. Всегда. Немного скучноватый, немного надоевший, но теплый и уютный. Как мягкий, знакомый до боли плед в морозный вечер.
- Люблю тебя, почему не веришь?
В голосе сладкого мальчика послышалась мука. Я задумчиво погладила бусинки янтаря и потянулась за расческой.
- Мне пора.
Мне действительно пора. Надо зайти в магазин. Надо приготовить ужин. Надо заняться стиркой. Надо убрать квартиру к приходу мужа. Паша любит чистоту и уют. Никогда не говорит этого прямо, никогда не упрекает за беспорядок, просто…
Он платит за заботу ласковой, теплой улыбкой и счастливым взглядом. Как огромный пес, что безмолвно трется мордой о ладони хозяйки и рычит на остальных, осмелившихся подойти ближе чем на два шага. Только со мной бережен. Только со мной ласков.
- Лиза…
А мой любовник - мальчик. Еще и хулиганистый. Соблазняет, пытается остановить грацией дикого, молодого зверя. Взглядом, улыбкой, медленными, плавными движениями. И уже не хочется никуда идти, хочется поддаться охватившей тело неге, ответить поцелуем на поцелуй, проигнорировать трель мобильного.
- Не отвечай, прошу.
- Я должна ответить… - прошептала я, вырываясь.
- Не отвечай…
Я взяла мобильник, нажала на кнопку и выдохнула:
- Да…
Миша обнял меня со спины, поцеловал в шею.
- Лиза, - голос свекрови был каким-то странным… усталым, наверное.
- Да?
- Паша…
Телефон выпал из моей ладони. Пальцы дрожали. Я оттолкнула Мишу и медленно, все еще не осмеливаясь поверить, опустилась в кресло. Мой мальчик задернул шторы, отрезая нас от снежного вальса. Волшебство исчезло. Взорвавшийся искусственностью свет развеял последнюю надежду, что все это неправда.
- Что? - невозмутимо спросил он, надевая штаны и застегивая ремень.
- Муж в реанимации… Сердце. Он видел… наши фотографии…
- Естественно видел, - Миша издевательски улыбнулся.
Циничный мальчик, разбалованный. Как я раньше не замечала?
Мальчик.
- Я их сам выслал. С твоего мобильного. Пока ты была в ванной. И пока мы с тобой кувыркались в кровати, твоего мужа увозили на скорой.
Холодно-то как сказал. Убил словами.
Миша потянулся к моим сигаретам, щелкнул зажигалкой, затянулся горьким, пахнущим ментолом дымом:
- Как ты можешь курить эту гадость? - тихо спросил он.
- Как ты… можешь? - задохнулась я.
- Знаешь…
Он потушил сигарету и подошел с туалетному столику. Налил немного коньяка. Повертел стакан в пальцах, заставляя темную жидкость лизать граненное стекло, а потом вдруг решительно подал стакан мне:
- … я даже рад. Когда он умрет, ты будешь только моей…
Я машинально взяла стакан и задохнулась от разом нахлынувших воспоминаний.
В тот день мне исполнилось шестнадцать. Бушевала весна.
Купалась в пронзительных лучах солнца горько пахнущая черемуха, медленно высыхали на асфальте лужи, а внутри все плавилось от счастья.
Родители уехали к внезапно приболевшей бабушке, старший брат пожелал мне приятно развлекаться и укатил к друзьям на пьянку.
Он решил, что лучший подарок на день рождения - оставить меня одну. Правильно решил. Я была счастлива. Так счастлива, что пальцы дрожали, когда я крутила диск домашнего телефона.
- Девчонки, устраиваем девичник! На всю ночь! Хата свободна!
Я включила радио на полную катушку и забегала по комнате, запихивая все лишнее в ящики комода. Потом вытащила из холодильника приготовленный мамой зефирный торт, из буфета - шоколадные конфеты «Белочка», развернула подарок от родителей.
Очередная кофточка. Хорошенькая, но не больше. Подарки мамы всегда неинтересные… «практичные». А вот судьба ко мне была добрее:
«Сегодня в полночь, - холодно сообщило радио, - вы сможете в прямом эфире задать вопрос знаменитому исполнителю, Дмитрию Алицину».
Я взвизгнула от счастья, перевернув мамину любимую вазу. А плевать! Даже если мама будет ругаться - плевать! Главное, что сегодня я смогу позвонить Диме, смогу услышать от него пару слов, которые будут предназначены только мне. Исключительно мне.
- Попрошу его поздравить с днем рождения, - вспыхнула я. - Ему ведь не сложно, правда? Просто поздравить.
Дима был моей первой любовью.
- Он лучший! - кричала, услышав его песни, Ленка, заставляя меня трепетать от ревности.
О да, он лучший. И он мой! Он будет любить только меня.
Когда-нибудь. Когда я чуточку подрасту.
- Дура ты, - ответила Ленка. - Он же женат. И ребенок у них недавно родился… И поет он ради жены, ради его любви к ней.
Разве ты не знала?
- Ну и? - надув губы, упрямо отвечала я. - Я и красивее, и моложе, он точно выберет меня. Почему ты не веришь?
Лена лишь пожала плечами. На миг показалось, что в ее карих глазах промелькнула тень неодобрения.
Какая разница, одобряет или нет? Я любила. Всем сердцем. Я думала только о нем, мечтала только о нем, о том, как хорошо нам будет вместе. А ведь будет, обязательно.
Взвизгнул звонок входной двери, и я побежала открывать.
- Послезавтра идем на его концерт! - крикнула светловолосая Ленка, даже порога не успев перейти.
День становился все более радостным. Я бросилась Ленке на шею, целуя ее в веснушчатые щеки, а потом, еще не веря, посмотрела на прямоугольники страшно дорогущих билетов и осела по стеночке на пол, подвывая от счастья.
Я увижу Диму на сцене. Вживую. Я на самом деле его увижу… и когда наши глаза встретятся, он поймет. Обязательно. Он ведь умный…
Я танцевала по комнате, а подоспевшая к тому времени темноглазая и темноволосая Анька с хитрющей улыбкой достала из кулька толстопузую зеленую бутылку.
- Шампанское, девчата! - пропела она.
- Откуда?! - крикнули хором я и Анька.
- Брата уломала. Он мне достал. И еще… у тебя теперь есть шанс. Реальный, - Анька мне подмигнула. - Жена Димы в аварию попала, в больнице. Говорят, что не выживет, так что…
- Какой шанс? - прошипела Ленка. - Он на всю страну… а она - простая девочка. Пусть себе найдет мальчика. Нормального.
Который ближе. А жене его пожелала бы выжить… нельзя же так.
- Завидуешь ты, Ленка, - закричала я. - А он обязательно меня полюбит. Вот увидишь! Сегодня! Прямо сегодня. Сегодня мой день!
А потом был первый в жизни глоток алкоголя, похожего на кислый лимонад. И радостный смех, просившийся к горлу, и счастье, бегущее по венам пузырьками шампанского… и тихое хихиканье, когда мы с подружками никак не могли набрать заветного номера.
- Радио «Лидия», - ответили, наконец-то, на другом конце провода. - Вы можете в прямом эфире задать вопрос Дмитрию Алицину.
- Когда… - я тихонько икнула и выпалила:
- …когда твоя жена сдохнет, ты ведь будешь моим?
Стало вдруг совсем тихо. Неожиданно серьезная Ленка вырвала из моих дрожащих ладоней трубку и нервно бросила ее на рычаг. В радио раздались предательские гудки, а вслед за ними Дима, неожиданно холодно, беспристрастно ответил:
- Знаешь, девочка. Я никогда раньше не верил в Бога. И никогда ни о чем Его не просил. Но сейчас… впервые в жизни мне хочется взмолиться. Дай, Боже, услышать тебе те же слова, что услышал я сейчас… в адрес дорогого человека.
А потом тягостная пауза и мучительное, прерывающееся рыданиями:
- Простите, но на сегодня я хотел бы закончить.
- Понимаю, - ответил ведущий, врубая музыку.
Я протрезвела в один миг. Остывали красные пятна на щеках Лены, угасала шальная улыбка в глазах Аньки, невыносимо пахло вокруг алкоголем.
- Пойду я, - тихо сказала Анька.
- И я… - Лена осмотрелась и прошептала, - завтра я к тебе зайду, помогу прибраться. Но сейчас пойду… Прости.
Я ничего не ответила. Дрожа села на диван и спрятала лицо в ладонях, чувствуя, как бегут по щекам слезы бессилия.
- Лена… - спохватилась я, когда шаги девочек уже давно стихли… - не хочу сейчас одна…
Я сорвалась с места, схватила ключи, и, вылетев из квартиры, с треском захлопнула за спиной дверь.
- Куда? Шею свернешь! - смеясь перехватил меня у самой лестницы темноволосый парень.
Заметив, что я плачу, он сразу же стал серьезным. Прижал к себе, погладил по волосам, тихо прошептал на ухо:
- Все так плохо?
- Да-а-а-а!!! - взвыла я, цепляясь в его джинсовую куртку.
А потом мы до самого рассвета гуляли по набережной, любовались, как тонут в реке огни фонарей, вдыхали влажный, пахнущий черемухой воздух и съели столько шоколада, что у меня разболелся живот.
- Как тебя зовут? - запоздало спросила я, когда мы вернулись к дверям моей квартиры.
- Паша, - тихо ответил он, целуя меня в щеку.
На концерт я так и не попала… После смерти жены Дмитрий не пел никогда.
Воспоминания, промелькнувшие перед глазами в один миг, яркой, разноцветной лентой, вдруг отхлынули. Показалось, что это было только вчера… Ослабели пальцы, вылетел их них стакан, теряя в полете темный коньяк.
Моя жизнь разлетелась вместе со стеклом, вдребезги. По щекам побежали горькие, безудержные слезы. Как тогда, в детстве.
Я никогда ни о чем не просила Бога…
Хлопок пощечины, удивление в ярко-синих глазах Миши.
… но теперь молю…
Не поддающийся непослушным пальцам замок. Наскоро накинутое на плечи пальто, дрожащая в руках сумка… Резкая боль в шее и в пальцах, когда я неистово рвала проклятое ожерелье.
… только об одном…
Бешенный бег по лестнице. Стук бьющихся о ступеньки янтарных бусинок.
… пусть он живет!
Снег в лицо. Колючий, горький. Ветер, от которого перехватывает дыхание. Белые хлопья на черной шерсти пальто, быстро остывающие слезы на щеках. Снежное марево, разрываемое светом фар, визг тормозов, и удар ладонями о красный, быстро покрывающийся снегом капот. Сильно, до боли.
Выбежавший из автомобиля водитель захлебнулся гневным криком, услышав тихий шепот, рвущийся через перену снега. Мой?
Не мой? Я уже ничего не знала:
- Отвези в больницу, прошу… там мой муж… сердце.
Живи, любовь моя!/