Пятый всадник Тим Волков
        Иван Русских
        Сергей Кулагин
        Юрий Мори
        Сергей Коротков
        Дмитрий Манасыпов
        Алексей Доронин
        Сергей Алексеев
        Игорь Соловьев
        Константин Бенев
        Олег Бондарев
        Светлана Багдерина
        Чума. Война. Голод и Смерть. Из-под копыт четырёх всадников Апокалипсиса летят горящая земля и капли крови.Но есть и Пятый всадник. Имя ему - Страх. Он правит всем, он заставит вас смотреть в разбитое окно и видеть остовы машин, скелеты людей на месте мирного города. Видеть чёрную пустоту. Видеть тени былого.Авторы сборника направляют в этот мрак тонкие лучи - и каждый покажет своё. Нет больше неба. Нет мира. Нет жизни. Есть только взгляд пустых глазниц Всадника… Книга содержит нецензурную брань.
        Пятый всадник
        Авторы: Тим Волков, Юрий Мори, Алексей Доронин, Дмитрий Манасыпов, Константин Бенев, Сергей Коротков, Игорь Соловьев, Олег Бондарев, Светлана Багдерина, Сергей Алексеев, Сергей Кулагин, Иван Русских
        
                
        От составителя
        Это не совсем обычный сборник рассказов. В его составлении не принимали участие редакторы издательств и вышел он только благодаря отзывчивости авторов и их вере в общее дело, ведь ничего, кроме голого энтузиазма, у меня не было. Я бы хотел выразить всем признательность за безвозмездное предоставление своих работ, терпение и оперативность.
        Отдельное огромное спасибо: Юрию Мори - за неоценимую помощь и поддержку при работе над этим сборником и Игорю Соловьеву - за прекрасную обложку, которую он сделал для «Пятого всадника».
        Так что же это за сборник?
        Чума. Война. Голод и Смерть. Из-под копыт четырёх всадников Апокалипсиса летят горящая земля, капли крови и оплавленный бетон. Но есть и Пятый всадник. Имя ему - Страх. Он правит всем, он заставит вас смотреть в разбитое окно и видеть ржавые остовы машин, скелеты людей на месте мирного города. Видеть чёрную пустоту. Видеть тени былого.
        Известные авторы направляют в этот мрак тонкие лучи - и каждый покажет своё. Нет больше неба. Нет мира. Нет жизни. Конец света бывает разным. Для кого-то - это ядерные «грибы», распустившиеся на горизонте и гибель всего человечества в бушующем пламени, а для кого-то - смерть единственного близкого человека; кому-то покажется адом громовой цокот копыт предвестников Апокалипсиса, а для кого-то и тишина громче и невыносимее всякого крика. Конец света бывает разным, но итог - один. Рискнешь ли ты взглянуть на открывшиеся картины ужаса? Если да, то нам по пути.
        Тим Волков,
        декабрь 2019 года
        Юрий Мори. Стекольщик
        Зимой это началось, под Новый год. Числа двадцать седьмого декабря, если не ошибаюсь. Отец пропал, назавтра хотели идти искать с соседями, но не успели, а на следующий день и…
        Не рассвело. Вообще никак. Зимой и так день поздно начинается, никто часов до девяти утра внимания не обращал - стоит над деревней хмарь, да и ладно. Фонари кое-где горят, из окон домов тоже свет есть, люди и вышли на улицу. Кому за продуктами, кто просто воздухом морозным подышать - если старики совсем, а по дому дел нет. Скотину-то кто помоложе покормит, и корову подоит, у многих в семье найдутся рабочие руки.
        Вот и дед Антон, сосед, выглянул. Это я сам видел, никаких выдумок.
        - Чего, малой, батя твой не вернулся?
        А я как раз во двор выскочил, свиньям еду тащил от матери. Вонючее оно, свиное хлёбово, зато мясо потом вкусное, не то что колбаса городская.
        - Не-е, не приходил, - мотнул я головой. - Искать надо идти.
        - Да чего искать… Замерз, поди, в лесу-то. Теперь только тело найдешь, если волки не задрали. А задрали - так, у-у-у! И косточек не сыщешь.
        Дед затянулся вонючей самокруткой - даже до меня дым дотянуло - и закашлялся, заперхал, сплевывая желтым на снег. Под ногами Шарик крутился, гавкнет - и в сторону, пока старик валенком не пнул. Мне через редкий забор хорошо видно было, хоть и полутьма эта стояла.
        Я замер, а ответить нечего. Прав, небось. И про волков прав…
        А потом и началось - дед самокрутку выронил, сам согнулся, словно кашель скрутил, но молчит. Рядом с ним воздух сгустился клубами дыма, да только не дым это был. Это Они появились, я уж потом только и понял. Туман не туман, просто фигура на крыльце аккурат за дедовой спиной возникла. Высокая, куда выше соседа, на голову, наверное, а ведь и сам Антон немаленький был. Стала и стоит, а дед согнулся, я думал, скоро пальцами до снега дотянется. И молчит. Нет бы хрипел, на помощь звал - так и этого не было. Потом разогнулся резко, аж кости скрипнули на весь двор, а фигура эта его сзади схватила, словно бы обняла.
        Из деда Антона будто воздух весь выходить начал.
        Со свистом, ей-богу, как из мячика футбольного, если сжать. На лице кожа разом натянулась, глаза прикрыты, волосенки его редкие на голове дыбом встали. Я так и стоял с кастрюлей, так и смотрел. А дед на глазах усыхать начал, сперва глаза ввалились, потом весь череп словно сжался, сплющился. Руки из тулупа торчали - так они прямо в палки превратились. И впрямь кожа да кости. Я такого даже в кино не видел.
        Посерел он весь, тулуп осел на нем, как на пять размеров больше был. Дед Антон зубы оскалил, но это не улыбка, конечно, это кожа так натянулась. А потом падать начал, как оттолкнул его кто. И фигура эта сзади ровно выдохнула сыто так, блаженно. У меня батя так в конце обеда любил делать, заодно и матери сигнал - нажрался я, мол, Маша. Не подкладывай больше.
        Сосед в снег упал, но легко так, как тряпки бросили. Беззвучно, хотя дед крепкий был, килограммов под девяносто при жизни.
        Фигура за ним раз - и взлетела в воздух, стала большая, растянутая в стороны - на манер креста вся, - и ну кружить над двором, словно кого еще искала. Вот тут я перепугался уже насмерть, бросил к чертям эту кастрюлю свинскую и домой бегом, благо от своей двери был метрах в пяти. Если и гнались - не догнали.
        С тех пор так и не рассветает, а я так и сижу в двух комнатках и одной кухне безвылазно. Свиньи или передохли, или сбежать смогли.
        Не до них нам, честно сказать.
        Не с того я что-то начал, не взыщите. Отродясь ничего длиннее сочинений в школе не писал, да постов ВКонтакте, а там же смайлики в основном. Были. Теперь-то никакого интернета.
        Федька меня зовут.
        Федор Александрович, если полностью, но такое в пятнадцать лет вроде как не положено. Не по возрасту. Фамилия моя Бураков, но этим в родной Покровке никого не удивишь - половина дворов Бураковы, в остальных Синицыны. Все родня друг другу, так или эдак. В гости ходили… Раньше, конечно, сейчас не до гостей.
        Деревня-то почти вымерла. И прежде жили не больше ста человек, а теперь сколько нас осталось - половина? Меньше? Никто не знает толком. Все заняты собой. У всех словно вырвали всякий интерес к тому, что там, за стеной. Ампутировали, оставив тихую радость: я-то жив. Повод для радости, повод… Сейчас, сегодня, а там - ну вдруг! - и завтра.
        А за окнами снова ветер. Бесконечный как сумерки, заунывный. Мне не страшно, давно уже не боюсь ветра. На свете теперь столько вещей, пугающих гораздо сильнее. Вот, например, Они… Приходится жить с Ними рядом - куда теперь денешься?
        Где-то далеко слышен скрежет железа. Размеренно - удар, тишина.
        Снова удар.
        Опять что-то оторвалось и мерно, страшно стучит на ветру. Пауза. Удар.
        Человек привыкает ко всему, надеясь на лучшее. Живой - значит есть шанс жить дальше. Только если умер - то все. Банально? А куда деваться, все так считают. Наверное.
        Со времен Их прихода и спросить-то некого.
        - Молчи, Федя, - устало говорит мать, подкладывая доску в костер. Пламя фыркает, плюется искрами вверх. Маленький, но салют. Как выстрелы над могилой. Огонь горит прямо на полу, на выложенной камнями площадке. - Молчи…
        - Ма-ам! - снова пытаюсь я спросить, но осекаюсь. Не надо задавать вопросы, не надо. Взрослым тоже плохо, их нужно беречь, они все равно не знают ответов. А теперь осталась только мама, и она… тоже не знает.
        - Завтра тринадцатое, - не поднимая взгляд от костра, говорит мать. Дым щиплет глаза, мечется по закрытой комнате, как загулявший пешеход. То ли обнять кого-нибудь в припадке пьяного дружелюбия, то ли сразу полезть в драку. - Снова… жребий.
        Она произносит последнее слово с отвращением. С болью. С безнадежной тоской. Часы больше не нужны, календарь потерял почти весь смысл. Только день жребия. Только он. Больше ни за чем не нужная бумажка на стене… Прошлый год кончился, поэтому продолжение календаря от руки написано столбиками на стене. Криво, но разборчиво.
        Сейчас уже апрель никакого года от Рождества Христова в вечных сумерках.
        Словно чувствуя настроение хозяйки, пламя трещит и опадает, дым относит в сторону. Теперь закопченная кастрюлька, в которой кипит что-то, видна полностью. Зрелище так себе.
        Мать встает и долго роется в кухонном шкафчике, наконец возвращается и сыплет в свое варево приправу. Воздух пахнет розмарином, базиликом и чесноком. В древние времена люди думали, что эти растения спасают от нечистой силы. Как бы ни так… Ничего от нее не спасает. И в протяжном вое ветра снаружи давно нет ничего живого - ни пения птиц, ни тоскливой перебранки волков, раньше подходивших к Покровке вплотную по ночам.
        Нужно что-то жуткое, чтобы соскучиться по волкам. И оно - есть. Но говорить об этом неприятно и страшно. Да и бессмысленно - ничего уже не изменится.
        Просыпается Белый. Выглядывает из комнатки, тянется, поправляет свою вечную вязаную шапочку, он и спит в ней. Теплее, да и перед кем тут красоваться. Сами немытые пять месяцев, одеты во что нашлось в сто слоев, да и чешемся не меньше бродяги.
        - Поедим с Божьей помощью?.. - то ли спрашивает, то ли утверждает Белый. Чудной он дядька, как ни посмотри. Тогда же и забежал к нам, двадцать седьмого декабря. Забежал и остался - не пойдешь теперь дальше попрошайничать по деревням. - Пахнет вку-у-усно!
        Белый - он бродяга. И нестарый на вид, лет сорок, как матери моей, и не испитой до ужаса, а вот надо же, ходил-бродил, на одном месте нигде не сидел, пока у нас не очутился. Судьба, наверное. И мы-то непонятно чем провинились, а он, видать, за компанию.
        - Садись, Белый, - вздыхает мать. - Федь, да и ты тоже. Чего ворон считаешь?
        - Спасибо, Мария! Позавтракаем, чем Бог послал.
        У Белого через слово упоминания о Боге. Вроде как сильно верующий или это только маска такая? Я читал раньше, что подают больше, если Христа ради просить. Он, наверное, тоже в курсе дела.
        Пробормотав что-то похожее на молитву, Белый перекрестился, неумело сложив пальцы в щепоть, взял ложку и зачем-то облизал ее, еще не окунув в варево. Говорю же, чудной он. Имя называть не стал, когда пришел, сказал - все Белым кличут, вот и вы так же.
        - Я вроде лай собачий слыхал сквозь сон. Правда или привиделось? - спрашивает он, медленно и как-то торжественно пережевывая содержимое ложки.
        - Приснилось, - равнодушно бросает мать. Давно уже все переговорено, обсуждено, только и остается сны рассказывать. Только толку с них…
        Дальше едим молча. На кухне, если бы не костер, темнота. Даже непонятно - что у нас: завтрак? Ужин? Когда просыпаемся от голода, тогда и еда. Окна давно смотрят наружу отражениями зеркал, а вот внутрь не пропускают ничего. Оно и верно, смотреть там с декабря решительно не на что. Если только Их рассматривать, но это занятие бесполезное. Летают и летают над деревней сгустки непонятно чего, а выйдешь - сожрут. Это уж определенно так, проверять ни малейшего желания.
        И так, и эдак - смерть, зачем ее приближать?
        Стекольщик идет по улице. Медленно идет, внимательно поглядывая на окна домов. Все должно быть заделано, такая работа. Сквозь вечные теперь сумерки и завесу из поднятой ветром пыли на него смотрят отражения. Прямые, скошенные, искаженные - то часть его смешной шляпы, то нелепо перекрученное лицо, то - удивительно даже - он почти во весь рост, сгорбившийся под стопкой зеркальных полотен. Вот в одном окне видна только его сумка с инструментами на толстом ремне.
        В окне… Название осталось, но прозрачных стекол в них больше нет. Только зеркала. Надоевшие, кривляющиеся, пугающие зеркала. Единственная защита от Них, между прочим. Но Они - по крайней мере частично - рациональны. Сами сказали, как людям защититься, как отсрочить свою гибель, ограничив ее жребием, а в остальное время быть недоступными для Них.
        Сам стекольщик тоже под Их властью, его не трогают. Он же обслуживает загон с овцами, чтобы Им не пришлось голодать. Овцы ходят на двух ногах и раньше звались людьми, но это ничего не меняет. Раз в месяц Они выбирают жертву, чтобы люди спокойно - или не очень - жили дальше. До следующего тринадцатого числа.
        Стекольщик давно устал удивляться, как легко все у Них вышло. И не ломает голову - едят они нас, пьют кровь или высасывают ауру. Да какая разница…
        Он идет и шепчет строчки из песни. Один куплет. Раз за разом, по кругу. Он не помнит весь текст, да и над словами давно не задумывается. Иногда вздыхает и просит кого-то дать ему умереть. Просто лечь и закрыть глаза, забыться под вечно-серым небом остановившихся сумерек.
        К стекольщику подлетает один из Них, словно сплетаясь из рассеянной пыли и воздуха, сгущается на мгновение в темную фигуру. Если присмотреться, у Него вполне человекообразный вид - руки, ноги, что-то похожее на голову. В глубине этого похожего багровеют огоньки, будто глаза. Но с людьми этих тварей точно не спутаешь.
        Еле уловимо вздохнув, фигура тает, рассыпается в воздухе. Последним исчезает адское пламя в глубине головы. Стекольщик переводит дух - снова миновало. Его работа важна для Них, вот он и защищен. Как? Чем? Он давно не пытается понять. Бесполезно. Ему даны немыслимые для человека силы, он редко ест и никогда не спит. У него больше нет дома - только сарай с запасом зеркал, большим столом для их раскройки и топчаном в углу, покрытым слоем пыли.
        Спать на нем больше не приходится.
        На дальнем конце деревни, домов за двадцать от стекольщика слышен противный скрип. С таким звуком трещит и ломается стекло. Это и есть его работа - услышать, прийти и заменить окно раньше, чем туда ворвутся Они. У него есть фора. Минут десять, край - двадцать. Если люди не будут шуметь и - главное - не полезут на улицу сами.
        Стекольщик вздыхает, удобнее перехватывает стопку зеркал на спине, прижимающую его к земле, и идет вперед. Не по своей воле, но и без сомнений.
        Ему за пятьдесят. В прежние времена - почти молодость, его ровесники иногда казались мальчишками, особенно, если следили за собой. Он же всегда был замкнут и сторонился людей. Даже профессия… Он обожает стекло, его острые грани, его безупречность. И в прозрачных стеклах, и в зеркалах есть что-то от самого стекольщика - чистота, молчание, стремление к совершенству.
        Он любит даже осколки - результат заводского брака или своих ошибок. Бессмысленно-острые, ни на что не пригодные осколки - и в них есть для него что-то важное… Одноклассники женились и заводили детей, а он резал стекло. Разводились и спивались - он искал рамы для зеркал. Разбивались на машинах, уезжали из деревни, жили какой-то своей жизнью - ему это не мешало, стекольщик вряд ли замечал это. Он вставлял окна и менял разбитые детворой витражи.
        Как ни сравнивай, его работа важнее их напрасных метаний.
        Над головой пролетает что-то огромное, на мгновение прикрыв серое небо тенью. Кто-то из Их старших, тех самых, что установили законы для деревни. Стекольщик даже не поднимает головы, он идет в сторону того самого звука. У кого-то разбилось или треснуло окно, надо спешить. На ходу он лезет в карман и вытаскивает мятую пачку сигарет. Хоть один плюс от Их появления - больше никто не борется с курением. Отбрасывает непослушную прядь волос, выбившуюся из-под шляпы и едва не попавшую в язычок пламени зажигалки, с наслаждением затягивается и топает дальше.
        Ветер рассыпает пепел сигареты, крошки плохого табака сыплются на спутанную бороду стекольщика, но он не обращает внимания. Все изменилось. Раньше он гладко брился, вся кладовка до сих пор забита запасами пены для бритья и сменными кассетами, но теперь… Какая разница, если никто толком не смотрит в лица другим. Волосы тоже отросли, словно не четыре месяца прошло, а лет пять. Ходит теперь косматый как медведь.
        Зеркальные окна отражают его сгорбленную фигуру. Есть за ними кто-то живой, нет - даже ему неведомо, пока еду им не принесет. Стекольщик идет и шепчет свою странную молитву из обрывков песни и просьб оставить его в покое. Сумка при каждом шаге хлопает его по бедру, спина болит от груза, но он давно привык.
        - Мам, ты скучаешь… по папе? - все же спрашиваю я.
        Спрашиваю и пугаюсь - мама застывает с ложкой в руке. Мы трое едим прямо из кастрюли, никто давно не моет посуду и не ходит в магазин. В прошлом - школа в соседнем поселке, мамина парикмахерская с зеркальными стенами и въевшимся запахом шампуня, папин гараж, свиньи, куры и влюбленность в Надьку из девятого класса. Все теперь в прошлом. Остались костерок под ногами и дрожащая как в лихорадке мама. Из ее ложки на пол капает горячий суп.
        - Молчи… - шепчет мать. Потом, словно опомнившись, все-таки доносит ложку ко рту. - Он в лучшем мире… Его забрал Господь, оставив нас в юдоли скорби. Оставив искупать свои грехи при жизни!
        Голос ее крепнет. Она говорит нараспев, а мне кажется, что мы сейчас в храме. Сейчас подойдет служитель и протянет ей просвирку. Гостию - так, кажется, что-то похожее называется у католиков, у нас-то просфора.
        - Гости! - словно передразнивает мать. Или продолжает мою мысль вслух, я не удивлен этому. Посади кого угодно вместе, и скоро начнешь читать мысли и предсказывать действия. Белый привычно вздыхает и начинает креститься.
        Входная дверь скрипит и открывается, выдохнув внутрь облачко пыли.
        - Мир вам, - тяжело дыша, говорит стекольщик. Он аккуратно ставит у стены стопку запасных зеркал. Вытирает пот и закрывает за собой дверь. Запираться теперь запрещено Ими - все двери во всех домах просто прикрыты.
        - У нас все хорошо, - напряженно говорит мать. Я молчу. Жадно рассматриваю стекольщика - единственного человека, кроме матери и Белого, которого вижу время от времени эти четыре месяца. С тех самых пор, когда мир разделился на до и после. Он не меняется - та же шляпа, та же сумка, грязная, словно с помойки. В комнате сразу начинает пахнуть табаком, немытым телом и железом. Борода чуть длиннее стала. Или просто кажется?
        - Нет, - говорит стекольщик. Слово дается ему с трудом, словно кто-то сжимает невидимыми руками его челюсти. Но он находит силы и все-таки выговаривает:
        - У вас наверху на чердаке треснуло окно. Я слышал. Мало времени.
        Он берет из стопки одно зеркальное полотно, больше не обращая внимания ни на нас, ни на сжавшегося словно от удара Белого. Проходит к лестнице и поднимается, тяжело ступая, скрипя рассохшимися ступенями.
        Белый вскакивает помочь, но мать молча хватает его за руку и заставляет сесть обратно. Пальцы у нее ледяные, тонкие, но сильные, она побеждает.
        - Сядь. Не лезь, он сам все сделает.
        Сверху слышен скрежет стеклореза, редкие удары молотка, словно стекольщик задумывается каждый раз: стоит ли бить? Потом решает - стоит. И бьет.
        - Мамочка, мы же все умрем, верно? - прорывает меня. - Тогда чего мы ждем? Зачем? Пошли на улицу, все закончится быстро. К чему эти вечные супы из банок, подогретые на костре в кухне, для чего мы играем здесь в крыс, мама?!
        Мать молчит. Она начинает слегка раскачиваться сидя, под одной ей слышную мелодию и неритмичные удары молотка на втором этаже. По ее телу, закутанному в старую куртку с капюшоном, пробегает дрожь, глаза прикрыты, а голова откинута назад.
        Белый испуганно смотрит, но помалкивает.
        - Жребий, - спокойно говорит стекольщик. Он уже вернулся сверху и укладывает инструменты в сумку. В его светлых глазах, неожиданно молодых и ярких на изрезанном морщинами лице ни капли удивления. - Скоро жребий. Завтра. Мне назвали твое имя.
        Он смотрит на мать. Она отвернулась и глядит куда-то в угол кухни. Дверь хлопает за стекольщиком, но никто не шевелится. Как застыли мы все здесь, в лед вмерзли.
        - Мария… - негромко спрашивает Белый. - Не мое, конечно, дело, но куда муж-то твой делся? Ведь еще до Этих, да?..
        - Сашок-то? Да в лес он пошел, - неохотно говорит мама. - С осени еще раздумывал, читал всякие книжки, краеведов расспрашивал. У нас там в лесу, километров шесть от деревни, дуб стоит. Петровским называют, якобы царь Петр когда-то в этих местах проезжал и посадил дерево. Чушь это все…
        - Ага… Дуб, и что? - вроде даже заинтересовался Белый. Может и на самом деле, скучно же месяцами сидеть вместе. - Рубить, что ли решил, вместо елки, прости Господи?
        - Именно, - поджимает губы мать и замолкает. Ей то ли стыдно за отца с его дурацкими идеями, то ли просто все настолько надоело, что сейчас хочется тишины.
        За окнами ровно, привычным фоном, гудит ветер. Облизывает чуждые ему зеркала, пробует их на зуб и уже скоро найдет, найдет следующую жертву.
        А отец клад найти хотел, это даже я знаю. Только говорить об этом пришлому бродяге, случайно оставшемуся жить с нами, не буду. Не то, что мне Белый не нравится - нормальный дядька, смешной иногда, но ни к чему ему знать лишнее.
        Бездомный чешет клочковатую бороду, поправляет вязаную шапочку и тоже молчит. У нас вся жизнь теперь из таких вот пауз, как в театре. Зрителей только нет, а те, что есть за окнами, так лучше бы их и ни было вовсе.
        С дубом все непросто на самом деле. Якобы на нем дупло есть - сколько лазили, не нашли, но отец-то упертый… был. И в том дупле спрятано что-то важное. Дорогое уж точно. Опять же, ствол наверху расщеплен, есть там, где поискать. Зачем зимой? Так это вы у отца спросите, если встретите… Собрался, бензопилу на санки, и пошел.
        Не вернулся вот только.
        - Ну и ладно, - смешно морщась, ворчит Белый. Глаза после еды прикрыл, вид сытый как у кота. Или у свиньи, тоже похож. Пришел тощий, куртка как на пугале висела, а с зимы отъелся. Двигаемся опять же мало, негде здесь. - Я вам тогда сам расскажу.
        Баек всяких у него миллион. Время от времени такое закрутит, я от смеха на полу валяюсь, даже мать нет-нет да улыбнется, а уж с ней это редко бывает. А иногда серьезное рассказывает, жития святых или про судьбы разные. Хорошая память у мужика, он нам вместо телевизора.
        - Я ж почему бродяга? Не из-за плохих людей, нет, спаси всех Христос. Ни квартиру у меня не отнимали, не грабили до нитки. Даже не пропивал все. Не было такого, но во всем сам виноват. Работал я раньше… Нормально так, и в такси был, и на грузовике. Водитель хороший, это я сейчас не хвастаюсь, все так говорили. Раз деньги платили, не ругали и не гнали - хороший ведь специалист, скажи, Федор?
        Я киваю. Не пойму к чему он ведет, но и спорить не с чем. Теплая сонливая сытость после материной похлебки накрывает с головой, как одеялом. Не уснуть бы. Да и усну - кому какое дело? Спешить давно некуда. Жалко только, что очередную байку пропущу, Белый по второму кругу их не рассказывает.
        - Сбил что ли кого? - внезапно спрашивает мать.
        - Я-то? Да ну… - тянет бродяга. Его крупно вылепленное лицо: нос картошкой, выпуклые щеки, крутой лоб - покрыто капельками пота. Они даже по бороде стекают, путаясь в густых зарослях. - Бог миловал. Без аварий ездил, если только по ерунде, крыло там помнешь или бампером куда воткнешься. Нет, не сбивал я людей. Даже собак всегда объезжать успевал. Ну или затормозить там, по обстоятельствам…
        - Так чего из дома-то сбежал, раз так все хорошо? - уточняет мама.
        - Видишь ли, Мария… Федору рановато еще, хотя… Да пусть слушает, считай, взрослый. Был у меня друг давнишний. Не с горшка, врать не буду, после армии уж познакомились, давно уже, нам под тридцатник обоим было. Андрей звали, спаси Господь его душу. Сейчас смеяться начнете - он музыкант был, гитарист.
        Над чем смеяться, я вообще не понял, мать тоже слегка скривилась.
        - Не поняли, нет? Эх, народ вы сельский, на голову девственный… Я ж - водила, руки в масле. Маршрут, бензин, чеки. Вечерком пивка, завтра на работу. А он гитарист. Слух музыкальный, пальцы тонкие, то-се. А вот подружились не пойми как, и не просто водку вместе жрали, а о жизни поговорить получалось, и ему не лень, и мне интересно.
        - Ну и что? - в голосе матери равнодушие и усталость. Плевать она хотела и на Андрея-музыканта, да и на самого Белого. Какая разница, что там было, в прошлой-то жизни.
        - Да то, что заболел он. Дело такое, никто не знает, что и когда накроет. Полежал в диспансере, а потом выписали его домой. Не потому, что вылечили - какой там! Просто больнице чтобы статистику не портил. У них там строго: помер на койке, врачей задолбают, прости Господи за дурное слово, что и как, да почему не лечили. А дома - считай нормально, когда умер, что вы хотели - рак. Я и в диспансер к нему ходил, там водички принести, из еды чего, а потом домой пришел. Он лежит на кровати, вены на руках черные, а сам - как святой, изнутри прозрачный аж, кости просвечивают. Ну и лысый как коленка - ни волос, ни бровей.
        Мария поежилась, но промолчала. А я слушаю, слушаю, ведь зачем-то Белый это все рассказывает.
        - Издалека я начал, ну да ладно. Торопиться нам вроде некуда, - бродяга пошевелился, удобнее привалился к стене и продолжил:
        - Вот он мне и рассказал, каково оно там. Я-то грешным делом с бутылкой пришел, отметить выписку, а он улыбается и говорит: «Сам пей. Мне и нельзя, и не хочется. Да и незачем уже». Я один пол-литра и выпил, водичкой запивал, да и все. Еды-то у него не было. А рассказал он мне вот что…
        - Видеть, Белый, я их начал неделю назад. Хмурое марево лекарств, делавших один день здесь похожим на другой, внезапно разбавили два сгустившихся в воздухе силуэта. Это сперва, а потом, чуть позже, мне их удалось рассмотреть подробнее.
        Один был похож на карикатурного отдыхающего из советских газет, может, помнишь картинки? Толстячок такой в светлой рубашке с короткими рукавами и мятых, белых же брюках находился надо мной слева.
        Чтобы его увидеть, надо было слегка зажмурить правый глаз и скосить вверх и влево оставшийся. Как при стрельбе, только смотреть не на бумажное яблоко мишени, а на вполне человеческую фигуру, размером, правда, не больше кошки, висевшую в воздухе. Будто накачанный гелием шарик, как на народных гуляниях. Облик светлого незнакомца дополняли растоптанные сандалии и венчик седых волос вокруг розовой плеши. Лицо этого персонажа, для контраста с волосами и старомодной одеждой, было довольно юным, круглым и без морщин.
        Второй…
        Как ведется, второй был полной противоположностью белому. Худой и подтянутый, он обладал густыми черными волосами, выдающимся носом и в целом смахивал на какого-то смутно знакомого на вид рок-музыканта. Я же их много знаю, сам гитарист… Кто-то из Uriah Heep, что ли. Или металлист какой. Узкие джинсы, казаки и короткая кожанка. Смотреть на второго приходилось наоборот, прищурив левый глаз и старательно кося правым.
        Увидеть обоих одновременно мне не удавалось.
        Лечащий врач обычно заходил с утра. Переодевшись в ординаторской и выпив стартовую кружку чая, он надевал халат и не спеша обходил полтора десятка своих пациентов, разбросанных по мужским и женским палатам.
        Спешить ему было некуда; нам, впрочем, тоже.
        - Здравствуйте, Геннадий Константинович!
        - Здравствуйте, Андрей! Как вы сегодня?
        Я заметил, что силуэты, остальное время бестолково болтавшиеся над моей головой, при появлении доктора взлетали немного повыше и почти прекращали жестикулировать, немо открывая рты. Затихали, что ли из уважения?
        - Нормально. В пределах заболевания, так сказать…
        На мою невинную шутку врач отвечал поджатыми губами, поправлял очки и внимательно разглядывал углы палаты. Смотреть на меня ему, здоровому человеку, было, наверное, не очень приятно. Я и сам избегал разглядывать соседей по палате.
        Проходившие уже не первый курс терапии вызывали меньше жалости, да и сами как-то притирались к вынужденным лысинам и постоянной дурноте внутри. На тяжелых смотреть, конечно, было больно. Зато с ними днем постоянно сидел кто-нибудь из родных, слегка сглаживая впечатление.
        Гораздо больше сочувствия вызывали впервые попавшие в эти стены - как правило, молодые парни, старательно пытавшиеся делать вид, что все в порядке, подлечат-отпустят. Еще кредиты за машины не выплачены и скоро открытие охотничьего сезона… Эти, как правило, сперва отказывались от противорвотного и много улыбались. Проведя полночи в обнимку с унитазом, они дружно соглашались на лекарства и заметно мрачнели.
        Впереди у них было осознание того, что они ничем не лучше окружающих. А окружающие… Ну, ты понял.
        - … у вас еще не повышенная температура, Андрей, - продолжал ритуальную для нас обоих беседу доктор. - Меньше тридцати восьми и сбивать не надо. Ну, вы же не первый раз, сами все знаете. После вторых четырех курсов сделаем томографию. А потом уже будет понятно, как нам лечить вас дальше…
        Врач продолжал рассматривать что-то невидимое мне, но теперь уже за окном.
        Я скосил правый глаз и посмотрел на чернявый силуэт. Тот ответил мне спокойным взглядом и отвернулся. Спокойным - это замечательно! Спасибо, хоть близкой смерти в его глазах я не заметил. Она у всех здесь была - начиная от заведующего отделением, профессора с застывшим в немой боли взглядом, от врачей и медсестер, до время от времени заходивших по хозяйственным нуждам мужиков-рабочих в непременно испачканных мелом ватниках. Я уж молчу про больных. У нас смерть была внутри. Она вольготно купалась в разбавленной физраствором крови, в увеличенных лимфоузлах, в причудливо поедавших плоть метастазах.
        - Спасибо, Геннадий Константинович! Будем надеяться на лучшее.
        Я стал здесь вежлив.
        Очень вежлив.
        Никогда не был, а здесь - стал. Воздух, что ли, так действует или смесь из ядов, текущих через прозрачные трубки капельниц в потемневшие вены?
        Обрадованные уходом врача силуэты спустились пониже и снова затеяли свой безмолвный разговор. Тот, что в белом смущенно тер одной рукой нос, а второй тыкал куда-то в мою сторону. Черный, напротив, был скуп на движения и как-то расслаблен.
        Из коридора накатила волна тяжелого капустно-хлебного запаха, предвестник завтрака. Не боль и страх, а реакция на запахи стала, как ни странно, одним из самых сложных испытаний за все время пребывания здесь. Жутко неприятно было ощущать любые ароматы пищи - от невинного колбасного духа до знакомого всем лежавшим в больницах капустного монстра, выдаваемого за полезный супчик. При этом дешевый спиртовой лосьон, которым каждое утро буквально обливался сосед справа, не вызывал вообще никаких ощущений.
        Словно невидимая рука нажала кнопку на таком же невидимом пульте, и я стал слышать беседу непонятных персонажей над головой.
        Да, да, именно так, с полуслова.
        - …брось ты, Черный! Нормальный он мужик. Не повезло просто, так бы и до восьмидесяти прожил. Тут антилотерея, что я тебе объясняю-то?
        - Угу. Но забрать его надо к нам. Грехов как блох на собаке. Не убедил ты меня!
        Вот оно как: у них и голоса разные… Тот, что в сандалиях, слегка писклявил, как подросток, а черный говорил тяжелым медленным голосом. Как говорится, с металлом. Правильно, оно ему к униформе очень даже подходит.
        - Нет, нет, уважаемый коллега! Ничего пока не решено, не надо торопиться с выводами. У меня большие надежды на его выздоровление.
        - Пошел на фиг, Светлый, - уверенно и емко ответил Черный. - Какие надежды при четвертой стадии?
        Леонид, мой сосед слева, доживавший, по общему мнению, последний месяц и положенный по немыслимому блату в отделение вместо хосписа, протяжно вздохнул и начал садиться в кровати, опустив одну ногу на пол. Хрен с ними, с силуэтами, надо помочь мужику встать. Я отвлекся от беседы над собой и тоже сел, протянув Леониду руку. Тот схватился за меня слабыми пальцами и все-таки сел, нащупывая ногами тапочки на полу.
        - Спасибо, Андрюш… - Он смотрел куда-то сквозь меня, сквозь стены палаты, словно уже начал видеть понемногу ту сторону. - Сейчас, отдышусь… В сортир надо.
        Я молча кивнул ему. А хорошая мысль: тоже, что ли пройтись? В палатах только умывальники, а туалеты, пропахшие хлоркой и запрещенным в больнице куревом, были в конце длинного коридора. Для здорового человека - четыре десятка шагов и поворот налево, к дверям. Для нас - целое путешествие, особенно с пластиковой бутылкой капельницы, поднятой вверх, чтобы кровь не шла в обратную сторону. Пока не начались процедуры, надо бы пройтись. Потом, впрочем, тоже придется идти. Не в человеческих силах выдержать три литра жидкости в вену залпом и не отлить.
        - Пойдешь, Андрюш? - так и глядя сквозь меня, спросил Леонид.
        - Пойду, - согласился я и, прищурившись, глянул вверх. Светлый смотрел на меня взглядом, который любят изображать иконописцы: скорбь и безнадежность. Довольно неприятно, когда на тебя так смотрят, неуютно.
        Мы с Леонидом медленно пошли к выходу из палаты. Он шел впереди, тяжело переставляя почти не гнувшиеся в коленях ноги, как внезапно ожившая статуя. Я не обгонял, торопиться было особенно некуда.
        - Андрейка… - негромко спросил Леонид. - Ты вот пацан молодой, ответь мне на один вопрос.
        Молодой? Ну, сорок два против шестидесяти - да, наверное…
        - У меня деньги лежат в сберкассе, - не дожидаясь моего ответа, продолжал сосед. - Я сейчас помру, там на похороны, то, это, короче, хватит. Я о другом. Хочу внучке подарок сделать на пятнадцать лет, чтобы на память… Ничего не понимаю, что им дарить сейчас, чтобы надолго?
        Он остановился и, тяжело дыша, оперся плечом о стену.
        - Компьютер какой-нибудь, а, Андрюш? Чего у них там сейчас, планшет?
        - Не знаю, Леонид, может, лучше кольцо какое или перстень? Планшеты эти на год-два, потом устарели и в помойку. А украшения на всю жизнь.
        - Да я в них не понимаю ничего, - задыхаясь, ответил он. - В компьютерах, правда, тоже…
        Лязгая подставкой с капельницей, навстречу медленно прошла женщина в халате и платке, повязанном низко, по самые брови. По то самое место, где раньше были брови.
        - Я и сам не силен, Леонид. Но, думаю, лучше украшения. Дочка придет, ты у нее уточни. Я бы кольцо подарил, а ты - как знаешь, конечно.
        Он медленно кивнул, отлепился от стены и пошел дальше.
        Чертов коридор! Я после первой химии в нем пару раз падал, пока добирался от туалета в палату. Просто зеленеет все перед глазами, ноги становятся ватными, и начинаешь оседать вниз как мешок. Один раз посидел на корточках и умудрился встать, дойти, а во второй медсестры совали под нос нашатырь и вели под руки.
        Я присел на неудобную скамейку, стоявшую у стены. Что-то и сейчас идти было тяжеловато, да и не сильно пока приспичило. Лучше отдохнуть.
        Леонид скрылся за углом, а я вот посижу пока.
        - …точно тебе говорю, коллега! Ему к нам надо, только к нам. Видишь, жалость в сердце осталась, сочувствие к ближнему, а, стало быть, и любовь.
        Тот, что в белом, вертелся где-то рядом, но за пределами зрения.
        - Да так себе человечек-то, что ты его к себе тянешь? - Черный говорил еще медленнее, чем раньше, растягивая слова как магнитофон с севшими батарейками. Хотя, кто их помнит сейчас, магнитофоны-то. - Врал, воровал, женщины опять же. Чего там у вас еще в заповедях? А, гордыня непомерная.
        - Но ведь раскаивается… - пискнул тот. - Есть еще…
        - Да ну тебя, чувак! Куда ему раскаиваться - он грешник же конченый! Кстати, ты в курсе? Он ведь нас слышит. Видно, скоро уже ко мне, скоро.
        Я прищурился и посмотрел налево. Мой защитник выглядел растерянным. Он шевелил губами, стараясь придумать какой-то ответ, и с сомнением посматривал на меня сверху.
        - Шли б вы куда подальше, а? - прошептал я. - Оба. Я бы лучше пожил еще. Еще немного. Хоть до того, как своим внучкам начну подарки выбирать.
        Раздался холодный смех, медленный и тяжелый. Словно Черный отродясь не знал, как это делается и учился смеяться прямо на ходу.
        - Нет уж, человечек! Тебе все, конец. Вопрос только, куда потом. Сам-то как думаешь, Андрюша?..
        Я закрыл глаза и откинулся на спинку скамейки, заставляя рассеяться застилающий глаза туман. Было почему-то очень нехорошо, зря я без надобности поперся в коридор.
        - Да какая мне разница - куда потом, - прошептал я. - Не мне решать, мы все в одном круге заперты. Что при жизни, что потом. Везде хорошо, где нас…
        Белый замолчал. И мы сидим тихо, перевариваем услышанное.
        - Ты к чему это рассказал-то? - наконец спрашивает мама. Как ни странно, тон у нее не равнодушный. Заинтересовалась сказкой.
        - Я… Да вот душу перед вами открываю. Убил я его, Мария. Друга своего… Он сам попросил. Убийство-то отмолить можно, а когда сам себя - грех несмываемый. Очень уж он мучился, больно же, когда… А я пьяный к тому же был. Принес из ванной полотенце и задушил Андрюху, прямо там, на кровати. Не знаю, кто его к себе прибрал, надеюсь, что не бесы. А потом я вышел от него и пошел по земле, замаливать. Из круга-то все равно не выйти. Спаси нас всех, Господи…
        Бродяга заплакал. Тихо, без всхлипов, просто по заросшим бородой морщинистым, выдубленным долгими дорогами щекам покатились крупные прозрачные слезы. Всяким я его видел за эти месяцы. Смеющимся. Грустным. Даже пьяным пару раз, когда он нашел и выпил остатки отцовского самогона. Но плачущим - впервые.
        Мне почему-то стало страшно. Нет, я не боялся Белого - не похож он на убийцу, а даже если и так, нам от него вреда никакого. Я испугался того, что и над нашим домом, над всей деревней летают только черные призраки. Без малейших сомнений. И защититься от них нечем, и выбирать нам уже не из чего. А светлых нет. Не завезли в наши вечные сумерки, оставил Бог заботой…
        Спать легли рано. Каждый о своем думал, а ветер шумел за стенами домика один на всех. Как обычно. И до тех пор, пока не лопнут последние зеркала в оконных рамах.
        Ранним утром стекольщик вошел в дом почти беззвучно. Странно, дядька немаленький, сумка с инструментами на плече, сапоги скрипучие, - а ходит как кошка. Миг назад не было, а потом раз! - и вот он уже стоит, табачищем своим смердит.
        Наклоняется над мамой, а смотрит на меня:
        - Время настало. Я отведу ее, а вы оба пока сидите здесь. Впрочем, Белого никто не держит.
        - Пока - это сколько? - спрашиваю я. Мне больно. Я должен заплакать, я обязан это сделать, но слез - нет.
        Стекольщик пожимает плечами.
        - Месяц. Два. Год. Не имеет значения. Еду я потом принесу.
        Белый вдруг вскакивает. Гляди ж ты: то сонный да спокойный, а тут с пола взметнулся разом, чистый спецназовец, как в кино!
        - Забирай меня, лохматый!
        Стекольщик так и замирает, наклонившись. Только взгляд от меня поднял и смотрит на бродягу:
        - Дурак что ли? Там, - он машет головой в сторону двери, - смерть!
        - Да не боюсь я ее. Пошли, Машу только не бери.
        Экий он - Машу! Мог бы и вежливее, не родня все ж таки.
        - Мне назвали имя, Белый. И оно не твое. - Стекольщик наконец выпрямляется в полный рост. Косматый, страшный, но все-таки человек, а не призрак. С людьми-то хоть о чем-то договориться можно. Иногда.
        - Я им совсем не нужен, получается?! - удивленно спрашивает бродяга.
        - Совсем. Я и не знаю, что ты здесь сидишь, мог бы и уйти. Впрочем, не мое это дело. Пойдем, Мария!
        Белый закрывает мать своим телом. Когда мужчины стоят рядом, видно насколько стекольщик выше и крепче, хоть и худой. Оба заросшие, бородатые, но видно, что противнику Белый как колобок лисе - на один зуб.
        - Не пойдет она никуда, меня возьмешь! - почти шипит бродяга, но стекольщик с легкостью отодвигает его с дороги, как картонную фигуру - я видел такие в том году, когда с отцом в город ездили. В магазине. Издалека совсем как человек, а подойдешь ближе - видимость одна.
        - Чудак-человек, - сквозь зубы говорит стекольщик. - Это местные жители прокляты, а ты-то при чем? Не лезь в чужие беды.
        - Не чужие! - пыхтит Белый. Ему тоже неприятно видеть свою слабость перед этим человеком, но он не сдается. - Возьми меня. Замена же равнозначная!
        - Э, нет… Ты думаешь, почему все это произошло с деревней? Откуда Они взялись? Это же все отец вот этого паренька виноват, дурень с пилой.
        - Сашок?! - вскрикивает мама. - Да при чем тут он?
        Стекольщик засмеялся. Коротко, зло, словно лошадь всхрапнула. Не дай Бог такой смех слышать, уж лучше слезы.
        - Как это - при чем? С него все и началось. Призраки эти всегда в лесу жили, особенно в ветвях Петровского дуба. И им дом, и к людям не лезли. А он пришел и спилил его. Под корень, там один пенек остался - Они мне рассказали. Вот и пришли они жить сюда, раз люди так с ними поступили. Потому и Белый им не нужен, пусть убирается. Они мстят только оставшимся. Тем, кто здесь жил раньше. Нам, не ему.
        Бродяга хотел что-то сказать, но поперхнулся несказанным. Вытер кулаком рот и плотно сжал челюсти. Постоял так, потом промычал что-то и пошел к выходу из дома. Вот так вот запросто, захотел уйти - и ушел. Только дверь хлопнула.
        Мать поднялась с места, так и не глядя на стекольщика. Зябко закуталась в куртку, натянула на голову капюшон. Я попытался остановить ее, схватил за руку, но мать сильнее. Она просто отбросила меня в сторону, на пол. Я едва в еле чадящий костер не упал.
        Стекольщик взял маму за руку и увел к двери. Просто и обыденно, словно помогая пройти по скользкому месту или найти дорогу в темноте. Дверь хлопнула за ними, и все стихло. Только я и остался в доме, где больше нет и не будет никого. Где впереди - ожидание смерти и супы из банок, которые приносит сумками стекольщик. Их у нас десятки в подвале. Они рядами стоят на металлических полках, с них смотрят нереальные и давно погибшие коровы и свиньи.
        Мертвые консервы для покойников, мнящих себя живыми.
        И вот в этот момент я решил, что так жить дальше не хочу. Это не жизнь. Это растянутая на месяцы смерть, гарантированная и беспощадная, просто - в рассрочку. Ожидание жребия, в котором никакого выбора, кроме времени исполнения. Надо попытаться хотя бы уйти отсюда. Сбежать. Позвать на помощь - не весь мир же принадлежит этим черным призракам. Сделать хоть что-то, раз уж больше некому.
        Я побрел в комнату отца, где все осталось таким же, как при его жизни, в том счастливом мире, где было солнце и не было никого страшнее волков и повышения цен.
        Ящик с инструментами? Молоток стекольщика подсказал мне одну нехитрую мысль. Осколки лопнувших под напором ветра зеркал мать аккуратно складывала в кладовке - выкинуть-то все равно не получилось бы. Они-то мне и нужны. А еще клей и какие-нибудь нитки. Лишь бы покрепче.
        Стекольщик, отдав на первом же перекрестке так и не пришедшую в себя женщину одному из Них, бредет по погруженным в сумерки улицам, отражается то в одном, то сразу в нескольких окнах. Он устал, но внимательно слушает - не раздастся ли где-нибудь звук разбитого стекла. Или хотя бы треск. Это его работа, он любит ее больше всего. Круг за кругом по вымершим улицам, мимо кривляющихся зеркальных копий себя самого. Минута за минутой, час за часом. Только ветер и строчки песни под нос, без начала и конца.
        А люди… Да что люди, нет в них смысла. И не было никогда.
        Теперь вот приходится о них заботиться, но это временно, только чтобы кормить Их, несмотря на усталость. Размеренно кормить чужими душами, не понимающими красоты стекла. Его чистоты и безупречности. Его холодного совершенства в мире бессмысленных людей, которые и то, что было, умудрились уничтожить.
        Это и награда, и - проклятие. Призраки, к сожалению, тоже не понимают красоты прозрачного и отражающего. Им лишь бы пожрать.
        Непонятный зов, немая команда с неумолимой силой тянут его вперед. Странно, вот уже окраина деревни, там дальше домов нет - дорога, уходящая в лес, да и все. Снег, лежавший раньше вдоль обочин, растаял, природу-то не обманешь, апрель. Хоть и холод собачий.
        Дорога уводит его в лес. Запас зеркал и сумку с инструментами стекольщик давно оставил, еще там, у околицы, и сейчас поражается, как легко и свободно, оказывается, можно идти. И ветра в лесу почти не чувствуется, деревья заслоняют его высокую сутулую фигуру ветками и стволами.
        Далеко впереди, где-то почти у дуба, вместо кроны которого теперь дыра в серое небо среди густых ветвей, что-то сверкает. Фонарик? Факел? Да ну, бред! Кто, кроме него, осмелится выйти из дома навстречу Их голоду.
        Стекольщик прибавляет шаг, он почти бежит, подталкиваемый в спину непонятной силой - скорей! скорей! Без тебя там никак! Неяркие вспышки света все ближе, и он видит, что перед косо спиленным пнем старого дерева стоит Федька Бураков. Узнать паренька сложно, но стекольщику даны многие силы, которых нет ни у кого. В том числе - узнавать вот так, на расстоянии, несмотря на диковинный наряд из мешковины, облепленной кусками разбитых зеркал. Немыслимое зрелище, но видимо помогло защититься от Них, раз уж парень дошел до дуба. Как только сообразил, гаденыш…
        - Стой! - кричит стекольщик. Бежит, задыхаясь, сплевывает на бегу. Чувствует, как начинает колоть в правом боку, как все прожитые годы наваливаются на спину - куда тяжелее привычной стопки зеркал. - Не подходи к нему! Нельзя!!!
        Я слышу крик за спиной. Даже не оборачиваясь, узнаю и голос. Но мне сейчас не до него. Дикая идея защититься осколками лопнувших зеркал от призраков сработала, но дорога вывела меня вместо трассы к райцентру в лес, словно я пошел не в ту сторону. Плевать, я знаю путь к людям и через лес, зря, что ли, всю жизнь здесь прожил. Лишь бы не съели по дороге.
        - Не подходи к дубу! - крикнул за спиной стекольщик. Голос все ближе.
        Ага… Значит именно этого и боятся его хозяева? Я рад, что пришел в лес. Надо было идти раньше, когда была жива мама, но я слишком долго соображал. Мучительно долго.
        Бывшее дерево, аккуратно распиленное на толстые чурбаки, лежит в стороне. Отец, при всех его недостатках, мужик был старательный. Груда веток чуть дальше. Вон заросшие грязью санки, на которых виднеется рукоять бензопилы. Где же он сам, где? Не мог он все бросить и убежать, техника денег стоит.
        - Федька? Смелый ты у меня…
        Наконец-то я вижу отца, и от ужаса у меня подгибаются колени. Звеня приклеенными и наспех пришитыми кусками зеркал, я едва не падаю в густую весеннюю грязь у мощных корней дуба. К ногам отца, которых у него больше нет.
        Его призрачная как туман фигура стелется над потемневшим за зиму спилом, словно он по пояс врос в остатки уничтоженного им дерева.
        - Батя?.. - я чудом удержался на ногах, схватившись рукой за могучий пень. - Что нам теперь делать?!
        - Не знаю, - вздыхает отец и вытирает рукой лоб. Рукава его свитера закатаны по локоть, словно он только что закончил работу. Куртки нет, наверное, так и валяется где-то там, на санках. - Я всех подвел. Всю деревню. Денег, дурак, хотел срубить по-простому. Тебе, Машке что-нибудь купить…
        - Уходи отсюда! - хватает меня за плечо стекольщик. Добежал все-таки. - Домой, говорящая еда!
        Я пытаюсь вырваться, но это бесполезно: хватка у пастуха людей мертвая. Дергаюсь под пристальным взглядом отца, но ничего не выходит.
        - Слава Богу, успел, - ворчливо говорит еще один знакомый голос за спиной. - Пусти паренька, дылда!
        Осколки зеркала, наклеенные будто погоны на плечах, впиваются мне в кожу. Стекольщик держит за плечи обеими руками, давит сверху, словно пытается заставить упасть на колени.
        - Иди отсюда, бродяга! - не отпуская меня, цедит мой мучитель. Голос у него спокойный, презрительный. Такое ощущение, что он не говорит, а вещает, как динамик радио.
        - Эх, жизнь моя жестянка… - отвечает Белый. Грустно так говорит, будто рассказывает о смерти кого-то близкого, до боли родного. - Ведь клялся же больше никогда…
        Слышен негромкий удар, как если бы человека хлопнули по плечу. Или дружески, но сильно ткнули кулаком в спину.
        Хватка на моих плечах ослабевает, будто стекольщику стало не до того. Может и на самом деле так: он закашливается и совсем отпускает меня, пальцы соскальзывают с плеч.
        Я оборачиваюсь, думая, что уткнусь ему в пропахшую табаком бороду, но стекольщик уже падает на спину, захлебываясь выступившими на губах кровавыми пузырями. За ним стоит Белый - немного смешной, в криво натянутой вязаной шапочке и неизменной куртке с дырками на локтях. В руке он держит один из маминых кухонных ножей - тот, что с длинным лезвием. И когда успел стянуть, даже непонятно, мама строго следила за утварью.
        - Так надо, Федор, - задумчиво говорит бродяга и вытирает нож о рукав, оставляя на и так грязной куртке свежую бурую полосу. - Отмолю. Где один, там и двое.
        Рука у него тоже в крови, но он не обращает внимания.
        За моей спиной громко вздыхает отец, я резко оборачиваюсь и вижу, что его силуэт, казалось бы навсегда спаянный с пнем, начинает растворяться в воздухе. Где-то далеко за лесом, пробиваясь через узорную вязь веток, начинает светиться небо. Я уже забыл, как это бывает - солнце встает.
        Над нами слышится ровный гул. Десятки, сотни темных устрашающих силуэтов кружатся гигантской, нацеленной на остатки дерева воронкой, будто всасывающей их, вминающей в пень дуба. Теперь слышно, что они кричат: все сразу, громко, неразборчиво. Так кричит больная скотина, ведь не может объяснить, где болит.
        Я знаю, что бояться больше нечего. Они уходят. Стекольщика больше нет, и почему-то для Них это очень важно. Без него что-то сломалось.
        - Как же я так, а? Снова… - бормочет Белый. - И вроде опять все правильно сделал, прости Господи. Как нам всем выйти из этого круга?..
        А я смотрю на восходящее солнце, которое не могут закрыть остатки этой страшной летучей армады. Мне кажется, что я вижу среди черных силуэтов один белый, в светлых рубашке и брюках, в растоптанных века назад сандалиях. Он никуда не спешит, просто парит в высоте и смотрит мимо меня. Вниз. На нелепого человека в вязаной шапочке.
        Сергей Алексеев. Принцип бумеранга
        Бугай вышел на связь в полдень. Успел только сообщить, что группа вляпалась в какую-то заваруху, и им требуется помощь. Передача потом прервалась, и больше позывной этой группы не ответил.
        Узнав об этом, Таран разозлился. Во-первых, кто вообще посмел напасть на его людей? Во-вторых, Бугай, друг и первый помощник, не из обычного рейда возвращался, а сопровождал его сына из Черноисточинска. Дорога оттуда занимает всего несколько часов, и перед выездом люди доложились: все в порядке, пацана забрали, движутся домой. Теперь же, что-то у них случилось, и сами они не справляются. Ждать прояснения ситуации Таран не стал. Собрал проверенных бойцов, вскочили на байки и отправились на поиски.
        Подобные случаи обычно списывали на одну из трех причин. Вырожденцы - убивающие всех не согласных с основами новой религии, законная власть, все семь лет после катастрофы упорно пытающаяся восстановить старый порядок, и лес, с полным комплексом подобающих ему кровавых развлечений. И если в первых двух случаях еще можно было установить причину и наказать виновных, то в третьем оставалось только развести руками. Как говорится, что в лес попало, то пропало. Слишком неправильным он стал после зимы, затянувшейся на несколько лет.
        От Лёвихи до Ленёвки домчались без происшествий и в стороне от основной дороги нашли машину Бугая. Армейский «уазик», обшитый толстыми листами железа, увяз по самые мосты - болото рядом. Людей в салоне не было, земля вокруг усыпана гильзами - боезапас «корда» израсходован полностью. Двери с обеих сторон искорежены мощными ударами.
        Привыкшие где хитростью, где нахрапом решать боевые задачи, выживальщики оказались далеки от поиска истины дедуктивным методом. Покрутившись вокруг автомобиля, они так и не смогли понять, куда делась группа Бугая. У Тарана не было людей умеющих читать следы на земле, как открытую книгу, поэтому пришлось связываться с кланом Стального Прохора, с которым недавно выбивали одно из подразделений федералов с территории бывшей воинской части. Расколотив тогда армейцев, как шведов под Полтавой, разжились не только кое-какой военной техникой, топливом и боеприпасами, но и столь необходимыми в условиях автономного существования кланов средствами связи. Старые, еще советского производства, армейские радиостанции работали отлично. После сеанса связи Прохор пообещал прислать человека, способного разыскать не только черную кошку в стоге сена, но и иголку в темной комнате.
        Часа через два со стороны Николо-Павловского появился мотоцикл. Сбавив скорость, он остановился несколько обособленно от имеющегося на трассе транспорта. Двое прибывших чинно спешились, и один из них неторопливо направился к группе Тарана. Тот нетерпеливо шагнул навстречу.
        - Ты Сыскарь?
        Прибывший кивнул и поднял руку, приветствуя остальных выживальщиков. Те сгрудились у своих мотоциклов с оружием наготове, и бросали настороженные взгляды на зловещую стену Леса, начинавшуюся метрах в ста от дороги. Таран изучающе оглядел представителя соседнего клана, о котором уже ходили легенды.
        Короткие седые волосы, глубокие борозды, пролегшие на лбу, а также частая сетка морщин возле глаз - все это выдавало отнюдь не старого, но привыкшего к трудностям и лишениям человека. Тонкий, чуть крючковатый нос и пронзительные черные глаза, взгляд которых мог выдержать далеко не каждый. Худощавый, среднего роста, внешне Сыскарь мало бы чем отличался от сотен ему подобных местных бродяг, если бы не одежда. Стройную фигуру обтягивал черный комбинезон, поверх которого была одета черная же куртка из плотной, «дышащей» ткани, а не кожаная, какие носило большинство выживальщиков.
        - Долго добираешься, - укоризненно произнес Таран. - Прохор сказал, что немедленно тебя отправит сюда. А тут от Николо-Павловского полчаса езды.
        - Меня не было на месте, - спокойно ответил Сыскарь, оглядывая заросшую травой местность. - Как вернулся, сразу сюда.
        Он двинулся по проторенной «уазиком» просеке.
        - Что тут у вас? Вроде люди пропали?
        - Да. Перед выездом из Черноисточинска вышли на связь, доложили, что все в порядке и уже выезжают. Через время запросили помощи, но потом связь пропала, а в чем дело, передать не успели. Мы навстречу выдвинулись и нашли их машину тут. А рядом ни души. Не пойму, какого хрена они вообще с дороги свернули?
        - Сколько человек было в машине?
        - Трое… точнее, четверо. После возвращения из Нижнего заехали в Черноисточинск за моим сыном.
        Сыскарь покрутился вокруг автомобиля, несколько раз присел, высматривая что-то на земле среди травы, потом повернулся к маячившему за спиной Тарану.
        - Так, командир, не надо за мной ходить. Не люблю, когда над головой стоят, пока работаю. Вы тут и так уже натоптали, как стадо перепуганных сайгаков - чтобы понять хоть что-нибудь неделю округу прочесывать придется.
        - Неделю?! - ошарашено переспросил Таран.
        - Да я образно. Но потрудиться придется, - усмехнулся Сыскарь и попытался открыть покореженную дверь «уазика». - Машину осмотрели?
        - Смотрели, - буркнул Таран, - толку-то? Груз, за которым гоняли в Нижний, на месте, а людей нету.
        - Толк всегда есть, если с толком к делу подойти, - Сыскарь обошел машину кругом, после чего полез на место водителя. Ключ оказался в замке зажигания, двигатель завелся с пол-оборота. Послушав несколько минут, как он работает, сыщик заглушил его. Щелкнув тумблером рации, пару раз нажал на тангенту, увидел качнувшиеся стрелки на индикаторе передачи и удовлетворенно кивнул - работает.
        Высунувшись из машины, спросил Тарана:
        - Какой позывной на вашей базе?
        - «Коршун».
        - Рядом с рацией всегда есть кто-нибудь?
        - Да. Как радиостанции добыли, радиста завели.
        - «Коршун», прием. «Коршун»! - в ответ из динамика раздавался только равномерный шум. - Может, не слышат? Слушай, Таран, а с Прохором насчет меня как связывался?
        - С собой-то есть рация, - Таран махнул рукой в сторону мотоциклов. - В люльке поставили, на моем моторе.
        - Ну, тогда вот что - проверь со своими парнями, слышно ли этот вызов в той рации. А я сейчас подойду.
        Сыскарь вернулся к своему мотоциклу. Высокий и плечистый напарник, уставившись на мрачную границу леса, меланхолично заряжал автоматный магазин. Намного младше своего товарища, несмотря на боевое прозвище, выглядел отнюдь не как заправский головорез: открытое добродушное лицо, голубые глаза, коротко стриженые русые волосы. Разве что, слегка кривой, с горбинкой, нос после перелома да пара небольших шрамов на лбу и левой щеке красноречиво свидетельствовали о том, что повоевать ему довелось немало. Одет он был в такой же черный комбинезон, что и его спутник, с той лишь разницей, что подгонять стандартное снаряжение для своих внушительных габаритов широкоплечему детине пришлось самостоятельно.
        - Ну что? - коротко поинтересовался здоровяк, присоединяя магазин к автомату.
        - Да ничего! Эти бараны вытоптали все следы вокруг машины. Нашел несколько полузатоптанных звериных следов - кабаньи, вроде. Двигатель работает без перебоев. Если была погоня, то не сверни они с асфальта, может и оторвались бы. А по этому бездорожью шансов мало. Почва размякла из-за близости болота. Собирайся, Кастет, будем работать.
        Сыскарь скинул куртку, достал из коляски разгрузку, маскхалат «пограничник» и начал натягивать его поверх черного комбинезона.
        - Сховай мотор в тех кустах. Надо покрутиться по округе. Следы должны быть.
        - Понял, шеф. Много народу сгинуло?
        - Трое взрослых и один ребенок, сын Тарана. Они запросили помощи, но связь резко оборвалась. Сейчас Таран проверяет рацию, но сдается мне, нифига она не работает, - Сыскарь, затянул ремни разгрузки, проверил пистолет Стечкина и вложив его в набедренную кобуру, пару раз подпрыгнул.
        - Нормально, шеф, - Кастет кивнул, - ничего не звенит.
        - Хорошо. Давай, подтягивайся, - сыщик надел кожаные перчатки и отправился к застрявшему «уазику».
        Рация, как он и предполагал, не работала. Таран только развел руками.
        - Не пойму. Не слышно ничего, но стрелки скачут.
        - Аппаратуру сами устанавливали? Может, закрепили плохо, а на кочке провод от антенны и отвалился? Или от удара. Кто-то же штурмовал «уазик», - предложил Сыскарь.
        - Может и так, - нахмурился Таран и, повернувшись в сторону дороги, махнул кому-то рукой. От группы людей отделился один из бойцов, направившись в сторону автомобиля. Где-то на полпути он споткнулся, упал в густую траву, и тотчас раздался его дикий вопль. Устремившиеся на помощь Сыскарь с Тараном увидели воющего, пытающегося встать человека, чьи лицо и руки полностью покрылись красными волдырями.
        - Твою мать, Ржавый! Ты не видишь, куда прёшь? - заорал Таран. - На прогулку вышел? Надо же - крапиву не заметил!
        Он повернулся к Сыскарю и виновато развел руками:
        - Вроде все нормальные бойцы, но как отчебучат что-нибудь в этом роде! То «массу» забудут отключить - аккумуляторы сядут, то запасные фильтры для противогазов забудут. Теперь вот, крапива…
        - Да, крапива уже не та, что в детстве, - усмехнулся Сыскарь. - В нынешней-то, муравьиной кислоты побольше.
        Он повернулся к поднявшемуся с земли бедолаге.
        - Ты бы мочой воспользовался - опухоль снимет. Если в глаза попала кислота, ослепнешь. И очень даже может быть, что не временно.
        - Какой еще мочой? - зажмурившийся выживальщик повернулся на звук. Голос его, как и руки, расставленные в стороны, дрожали.
        - Своей! Поссы на тряпку и прикладывай к ожогам!
        - Ржавый, ты чего как маленький! - продолжал отчитывать подчиненного Таран. - Под ноги смотреть не пробовал?
        - Я смотрел, - промычал Ржавый. - Да там хрень какая-то! Хотел обойти крапиву, но споткнулся.
        Сыскарь бесцеремонно отстранил Ржавого и ногой раздвинул траву.
        - О как! - воскликнул он. - Занятно!
        На земле лежала тушка молодого кабанчика, располосованная пулеметной очередью.
        - Они что тут, охоту устроили? - задумчиво произнес Таран.
        - Или на них, - Сыскарь развернулся к дороге, высматривая напарника, но тот уже был на подходе.
        Увидев приближающегося Кастета, заботливо расположившего автомат на сгибе локтя, Таран удивился:
        - Я думал, ты один работаешь.
        - Должен же кто-то спину прикрывать, пока я на карачках ползаю, - хмыкнул сыщик.
        - Ну, вообще-то, да. Возьми еще моих людей, если надо.
        - Да нет, спасибо. Мы сами тут пошукаем. Вы пока думайте, как тарантас свой вытаскивать будете.
        - Разберемся, - отмахнулся Таран. - Ты сможешь найти моего сына?
        - Обнадеживать не буду. Если они не пошли в лес, то возможно что-то и удастся выяснить. Ну, а ежели туда сунулись, я следом не пойду - сгинем только с Кастетом зазря. А ты будешь ждать новостей до морковкиного заговения. Пацана твоего, как зовут?
        - Антон, - понуро произнес Таран.
        На лицо Сыскаря набежала тень. Также когда-то звали одного из его погибших сыновей.
        - Зачем сына-то отправлял по району путешествовать? Жизнь спокойной показалась?
        - Я не отправлял. Наоборот, забрал. Не живем с женой давно уже. Еще перед астероидом развелись. Я думал, да что, все разводятся, камни с неба не падают, и живут люди как-то дальше. А тут вишь, упал каменюга. Развестись-развелись, но сына я не забывал. А жена недавно померла, вот я и послал своих парней за ним, у бабки, тещи бывшей, забрать, а то сама тоже на ладан дышит. И вот видишь, как вышло…
        - Ясно. Начинаем работать.
        * * *
        Через пару часов скрупулезного обследования местности Сыскарь нашел следы людей, покинувших «уазик». Куда они израсходовали боезапас пулемета, тоже вычислил без труда: в пятидесяти метрах от автомобиля, среди высокой травы, обнаружил тушу самки кабана. Застывший ствол «корда» прямо указывал в ту сторону. Следы зверя, уже наполнившиеся болотной водой, дорисовывали картину. Самка отбежала в сторону и, развернувшись, снова помчалась к «уазику», на дверях которого оставила свои отметины. Но ее встретили очередью в лоб. Вкупе с найденным ранее мертвым кабанчиком, ситуация становилась более-менее ясной - мать либо защищала его еще живого, либо мстила за уже убиенного детеныша. Но кроме ее следов, тут были и другие, куда большего размера, уходившие параллельно людским в сторону болота.
        Тоннель, проложенный крупным телом в траве, точно указывал направление, куда двигались беглецы. Кочки мягко пружинили, и рифленая подошва ботинок Сыскаря чавкала, выдавливая воду из почвы, когда он приближался вплотную к камышам, следуя по петляющему следу людей. Кастет двигался следом, внимательно поглядывая по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху. Они уже удалились на приличное расстояние от «уазика» и благодаря пересеченному рельефу местности скрылись из виду оставшихся позади людей. Неожиданно впереди открылся участок с редкой травой. Сыскарь замер, как вкопанный, и выругался вполголоса.
        - Твою ж мать! - на проплешине лежало вспоротое от паха до груди тело человека в черной одежде.
        - Что там? - Кастет приблизился боком, мельком глянул через плечо и вновь отвернулся, продолжив присматривать за округой.
        - Первая жертва, - Сыскарь шагнул ближе и присел рядом с погибшим. - Судя по характеру раны, клыки у кабанчика, что твой штык-нож, Кастет.
        - Здоровая хреновина, - проворчал Кастет, вмиг удвоив бдительность. - Как локомотив, блин!
        - Надеюсь, хоть кого-то живым застанем, - сыщик поднялся и двинулся дальше. - Пошли.
        Впереди виднелся сосновый бор, через который шла дорога на Николо-Павловское. Следы вели в том же направлении. Сыскарь очень надеялся, что кабан не погнал беглецов к участку, где обычный лес вплотную граничил с лесом аномальным, иначе все поиски были напрасны, да и день уже клонился к вечеру. Через какую-то сотню метров следы опять повернули к болоту, потом вильнули в сторону и, миновав подлесок, примыкающий к камышам, вывели на опушку. Сыскарь с Кастетом остановились, разглядывая невысокий деревянный забор, внезапно преградивший путь и виднеющиеся далее постройки. Судя по зияющему проему и дюжине разнесенных в щепки досок, секач надменно проигнорировал попавшееся на пути хлипкое препятствие.
        - Кастет, ты же местный. Это что за неучтенный мегаполис?
        - Где-то тут должно быть лесничество. Но это, скорее всего, один их тех хуторов, что рядом были - слишком маленький он для лесхоза.
        - Маленький, да аккуратненький, - задумчиво пробормотал Сыскарь. - Живут тут что ли? Кровлю, видно, латали, да и дымом вроде тянет. Пошли, глянем.
        Пригнувшись, он юркнул к ближайшему неказистому строению и осторожно выглянул из-за угла.
        - Ну что там? - за спиной раздался тихий вздох - это Кастет переводил дыхание после броска.
        - Точно, живут, - кивнул Сыскарь.
        Шесть добротных домов, в окружении разного размера построек, и полное отсутствие между ними даже намека на какую-либо ограду, рождало уверенность, что тут все живут в мире и согласии. Ухоженные грядки помидор и капусты, опрятные дорожки между ними и минимум травы, создавали иллюзию обычного, не тронутого катастрофой мира. Словно не было последних лет наступившего апокалипсиса и уже прожитой жизни, и к старой баньке, чья труба неспешно сыпала искрами, сейчас выйдет из-за сарайки неторопливо несущая кадушку воды бабка Агафья. Картина, живо напомнившая Сыскарю детство, нарушалась варварски протоптанной через грядки дорожкой людских и кабаньих следов.
        - Уютный хуторок, - произнес Сыскарь и снял АПС с предохранителя. - Хотел бы я на таком же встретить свою старость. Ну что, Кастетыч, поспрашаем местных о наших подопечных?
        - Угу, - кивнул напарник, - я весь в нетерпении. Да и жрать уже хочу.
        - Ну, пошли, - Сыскарь оттолкнулся от стены и не скрываясь пошел к домам, цепким взглядом окидывая каждое строение в поисках обитателей местного оазиса.
        Смысла скрываться он не видел. Если их застанут крадущимися по чужой территории, навряд ли это понравится хозяевам, а какую реакцию это у них вызовет, можно только догадываться. Но Сыскарь был уверен - не понравится, однозначно. А вот открытый визит, в принципе, должен расположить к себе.
        Миновав очередную постройку, он замер - прямо перед ним открылся обширный двор, похожий на центральную площадь, окруженный деревянными домами. Внимание привлекла большая туша кабана, с развороченным боком, и спускающаяся с крыльца одного из домов стоящего по центру, женщина средних лет. Увидев незнакомца, она испуганно замерла и уронила большой эмалированный таз, тотчас загремевший по ступеням.
        Слева мелькнула какая-то тень, но резко развернувшийся в ту сторону Сыскарь даже не успел вскинуть пистолет. Получив сильный удар в лицо чьей-то головой, он рухнул на землю. Попытался встать и тотчас нарвался на удар ногой, отчетливо услышав, как хрустнул его нос.
        Раздалась короткая очередь, крики и звуки борьбы. Харкая наполняющей рот кровью, Сыскарь перекатился на живот и предпринял еще одну попытку встать, но сильный удар по спине заставил его выгнуться дугой. Выпучив от боли глаза, он увидел размахивающего ножом Кастета и как тот рухнул от удара топором по затылку. Подкравшийся убийца рывком вытащил свое оружие и с перекошенным от ярости лицом устремился к Сыскарь. Раздался чей-то крик:
        - Михааа!!! Стой!
        Мужик с топором оглянулся. С земли поднимался другой, придерживая раненую руку - видимо Кастет перед смертью задел его либо ножом, либо очередью.
        - Вяжи его, и в погреб! - приказал раненый. - Хватит пока жратвы. Машка! Чего встала? Тазик тащи и бинты! Ранили меня. Степан! Степан, твою мать! Иди, помогай!
        Мимо пробежала женщина с тазиком. Сыскарь выл в голос, пока его обыскивали и вязали - прибежавшие люди отрезали Кастету голову…
        * * *
        В погреб его швырнули особо не церемонясь, грубо спустив с лестницы. Больно приложившись оземь лицом, и так уже похожим на кровавую маску, он застонал от боли. Стиснув зубы, Сыскарь попробовал перевернуться на бок, но пронзившая тело боль заставила его заорать. Осторожно потрогав языком сильно качающиеся передние зубы, сплюнул густую, полную крови слюну. Голова гудела. Его трясло от ненависти к тем, наверху. Он не мог найти объяснения, почему на этом хуторе их с Кастетом ожидал такой жестокий прием. За несколько лет привязавшись к своему напарнику, сейчас не мог поверить, что тот так глупо погиб.
        Рядом раздался какой-то вздох, и Сыскарь напрягся.
        - Кто здесь? - тихо спросил он, вглядываясь в темноту.
        - Я Рашид, - так же тихо ответил кто-то.
        - Откуда ты? - Сыскарь снова попробовал перекатиться на бок - лежа на животе разговаривать было неудобно.
        - Из Лёвихи.
        - Из клана Тарана? С Бугаем был?
        - Да, - в голосе собеседника послышалось удивление. - А ты откуда знае…
        - Антон где? - перебил Сыскарь.
        - Тут, со мной. Остальные погибли.
        - Как?
        - Лысый еще там, у болота - хотел кабана задержать. Мы слышали выстрелы, а потом его крик.
        - А Бугай?
        - Бугай уже тут. Он кабана завалил последней гранатой из подствольника и всадил в него рожок разрывных. Думали, обошлось, а тут местные налетели с топорами. Бугай не успел магазин сменить, а у меня патрон перекосило, пока по кабану палили. Не знаю даже, чего меня в живых оставили. Побили только сильно.
        - Как вас вообще угораздило с мутантами связаться? - Сыскарь попробовал подползти ближе.
        - Да это я виноват! - воскликнул Рашид. - Мы когда Антоху забрали, все расписывали ему, как у нас замечательно живется, и какой классный мужик, его батя. Я за рулем был. Повернулся назад, к пацану, спросил еще, хочет ли к нам. Обернулся обратно, а дорогу кабаны переходят. Ну, и сбил поросенка. Я по газам, да какой там! Взрослые уже за нами погнались. Лысый за пулемет встал, Бугай пытался с кланом связаться. Даже не понял, как кабан впереди оказался. В лобовую пошел. Я руль влево, да в кювет. Проехали немного, увязли - там болото рядом.
        - Ну, а потом вы завалили еще одного кабанчика и его мамашу заодно, - продолжил за Рашида Сыскарь. - Патроны кончились, решили уходить. Так?
        - Ты откуда знаешь, епта? - удивился выживальщик. - Словно с нами там был.
        - Да был я там, только после вас.
        - Ну, мы и кабана зацепили хорошо. Но он упертый, долго за нами шел.
        - Антон! - позвал Сыскарь мальчика, но ответа не услышал.
        - Перетрухнул малец, - пояснил Рашид.
        - Понятно, - у Сыскаря получилось наконец подползти ближе. - А что за уроды там, наверху, знаешь?
        - Не знаю. Сколько по этому району мотаемся, никогда и не слышал, что тут кто-то живет. А ты сам-то, как здесь оказался? - в свою очередь поинтересовался Рашид.
        - Долго рассказывать, - буркнул Сыскарь. - Ты как связан?
        - Руки за спиной и ноги.
        - Та же фигня. А зубы целы?
        - Нормально. А что?
        Сыскарь перекатился на другой бок, спиной к Рашиду.
        - Попробуй зубами узел на руках развязать. Я бы тебе первому подсобил, да боюсь, не выйдет. Отрихтовали мне челюсть - на первом же укусе зубы вылетят.
        - Ну, давай, - Рашид зашевелился, подползая ближе, ткнулся лицом в спину Сыскарю и сполз ниже. Нащупав носом веревку, стал зубами исследовать узел.
        Тут вдруг раздался робкий голос мальчика.
        - Дядь!
        - Что, Антон? - спросил Сыскарь, поняв, что обращаются к нему.
        - А ты моего папку знаешь? - в голосе мальчика слышались слезы. Слишком много потрясений случилось за один день для ребенка.
        - Знаю, Антон. Он меня и послал за тобой. Не бойся, выберемся мы отсюда. Обещаю.
        - Хорошо, - мальчик шмыгнул носом.
        - Ну как там, Рашид? - спросил Сыскарь. - Получается?
        Выживальщик сплюнул и произнес:
        - Мля! В песке веревка вся. Да, вроде, что-то выходит.
        Через пару минут путы, наконец, ослабли, и Сыскарь смог высвободить руки. Размял кисти, восстанавливая кровообращение, после чего потянулся к ногам. Повозившись немного с веревкой, скинул и ее.
        - Ну, уже прогресс. Сейчас и вас освободим, - он охлопал одежду, проверяя, чего именно его лишили при обыске, кроме оружия. Разгрузку с него даже не удосужились снять, а вот перчатки с рук зачем-то содрали. Откуда-то сверху послышался звук открываемой двери. Сыскарь схватил веревку, снова намотал ее на ноги и улегся у стены, спрятав руки за спиной.
        - Ну и нахрена ты туда идешь? - спросил кто-то.
        - Василий сказал накормить их, - ответил заплетающийся голос то ли пьяного, то ли с каким-то дефектом речи человека.
        Раздался лязг засова. Люк в погреб со скрипом отворился, наполнив помещение тусклым, мерцающим светом. По скрипучей лестнице кто-то начал спускаться.
        - Ну что, голуби, - говоривший присел на нижней ступени, поднял лампу над головой, освещая погреб. - Сидите?
        Сыскарь окинул быстрым взглядом их темницу, Рашида с Антоном и уставился на тюремщика. Руки того слегка подрагивали, отчего огонек в лампе дрожал еще сильней. Роста он был невысокого, большой живот не вмещался в кожаную потертую жилетку, а камуфлированные штаны заляпаны какими-то темными пятнами. На поясе висел штык-нож от АК. Судя по ножнам, обтянутым кожей, это был нож Кастета. Обвислые, небритые щеки, покрытые множеством пигментных точек, вызывали отвращение.
        - Жрать хотите? - осклабился мужичок. - Я принес!
        Он швырнул на пол тарелку с какой-то едой.
        - Подползай! Да не боись, свинина это! Мясом вы нас надолго обеспечили, кормильцы! Не… снабженцы, во! - он заржал над своей шуткой. Потом, посерьезнев, уставился на Сыскарь.
        - Ты хто такой? А? И чего прип-п-перлись сюда? Ну? Отвечай, когда тебя спрашивают!
        Дефект речи, оказался именно дефектом, а не закономерными последствиями возлияния спиртосодержащих напитков. Появилось подозрение, что он такой же приобретенный, как и тремор рук. Отвечать Сыскарь не стал, лишь следил за ним прищуренным взглядом. Правда, налившиеся синяки и без прищура делали глаза едва различимыми на лице. Разбухший нос, в свою очередь, натягивал кожу подсохшей кровью, превратившейся в маску и причиняющей постоянное неудобство.
        - Молчишь? Ну, ничего, - мужик погрозил кулаком. - Потом заговоришь. Заверещишь даже.
        Он поднялся и повернулся к лестнице, собираясь уходить.
        - Когда потом?
        Сыскарь решил все же поговорить. Мужик явно не в себе, и в этом состоянии мог хоть как-то прояснить ситуацию, к кому они попали в плен. Тем более, прямо сейчас он убивать их, похоже, не собирался.
        - Потом, - мужичок сделал неопределенный жест свободной рукой. - Когда мясо кончится.
        Он улыбнулся, присел обратно на ступеньку и поставил лампу на пол.
        - А вы что думали? Просто так тут сидите? Нееет! Вы у нас живой склад. Сейчас пока жратвы хватает. Дружков ваших доедим, да и свининка есть. Но из нее мы окорок закоптим. А потом и вас по очереди на фарш пустим. Мальчонку на десерт оставим, - увидев, как Антон еще сильнее вжался в угол, мужик заржал.
        - Людей едите? - переспросил Сыскарь, холодным взглядом уставившись на мужика.
        Перед глазами стояла картина жуткого убийства Кастета. Да и подозрения оказались небеспочвенными. Дрожащие руки и периодически заплетающийся язык, были одними из первых признаков, указывающих на каннибализм. В глаза бы еще заглянуть, в поисках «звездной болезни». Упавший астероид принес много неожиданных сюрпризов.
        - А то ж!
        - И давно?
        - Что давно? А! Едим-то? - понял, наконец, людоед. - Давно. Шибко не наглеем, конечно. Так, если кто забредет случайно. Ну, или на дороге одинокого бродягу увидим. Недалеко тут, до дороги-то. Никто же и не ищет их, все на лес списывают. Лес-то, не дремлет. Раньше, бывало, и из деревень ближайших таскали. На подножном корме сыт не будешь, скотина дохнет, а жрать хочется. Людишек год от года все меньше становится. Либо от зеленой пыли, что из тайги несет, либо от болезней мрут, либо уходят куда-то. Хотя пыль, она полезная, если знать, что с ней делать.
        - А вы знаете? - Сыскарь старался поддерживать разговор, а сам тихонько шевельнул ногами, ослабляя веревку.
        - Конечно! - воскликнул тот. - Только надо успеть собрать. Иначе дождь пойдет и смоет ее, или с песком смешается. Но мы успеваем.
        - Что-то я сомневаюсь в ее полезности, - недоверчиво произнес Сыскарь.
        - Чего? Не веришь? - завелся мужичок. - Мы пыль на крови настаиваем! Потому и не берет она нас, а вы дохнете, как мухи.
        Его запал быстро угас.
        - Да не может кровь долго жидкой быть - свернется она! - подначил сыщик людоеда.
        - С пылью не сворачивается, - уверенно сказал мужичок. - Что там с ней происходит, я не знаю, но когда в свежую кровь эту дрянь добавляешь, она аж пенится. Потом отстаивается, и получается неплохой эликсир. Ух и забористый, скажу я тебе! И от болезней помогает, что в последнее время появляются, и башку хорошо сносит, да и циклоны позволяет пережить, никуда не прячась…
        - Палыч! - с улицы раздался крик. - Ты там умер, что ли?
        - Так, что-то, и правда, заболтался я с вами. Пойду, в баньке попарюсь, а то умаялся сегодня - столько мяса переработали. Да и к Светке надо зайти, успокоить. Убивается девка. Твой дружок-то, мужа ее пристрелил и Василия зацепил. Хорошо, Мишаня вовремя подоспел, - мужик взял лампу и поднялся со ступеньки.
        О чем-то задумавшись, вдруг нагнулся к пленному.
        - Разгрузочку не сняли, что ли? Вот и хорошо. Завтра приду, заберу. Давно такую хотел. А то с дружка твоего пока сняли, всю в крови уделали, - он развернулся и шагнул к лестнице.
        Последняя фраза послужила Сыскарю сигналом. Он вскочил, на ходу скидывая с ног псевдопуты, метнулся к каннибалу и набросил на шею веревку. Тот захрипел, выронил тотчас разбившуюся лампу и схватился обеими руками за горло. Упершись коленом ему в спину, сыщик затянул веревку еще сильнее. Мужик задергал ногами, запахло мочой. Наконец людоед затих и осел грузным кулем. Сыскарь выпустил веревку, выдохнул и прислушался, надеясь, что разбитая лампа не привлекла чьего-нибудь внимания.
        Восстановив дыхание, он достал из маленького кармана разгрузки коробок и чиркнул охотничьей спичкой. Быстро отстегнул с пояса трупа штык-нож Кастета и перерезал им путы остальных пленников.
        - Сидите тихо! Я скоро.
        - Я с тобой! - Рашид поднялся на ноги.
        - Нет! - отрезал Сыскарь. - Присмотри за Антоном. Я разведаю, что на улице.
        Снаружи уже наступила ночь. Осторожно приоткрыв дверь сарая, Сыскарь собирался юркнуть в темноту, но услышал голоса возле домов:
        - Ну как тут, тихо? - голос был знакомый. Это он распоряжался недавно насчет тазика.
        - Тихо, Вася. Сашка с Танькой в бане. Палыч пожрать понес пришлым.
        - Знаю, я ему велел. Пусть посидят пару дней, а голодными будут - орать начнут. Сначала переработаем это мясо, потом займемся ими. И, считай, на зиму запас уже есть.
        - Да, подфартило сегодня нам. И ходить никуда не пришлось.
        - Ты, Данька, не радуйся раньше времени, - голос стал жестче. - Не нравится мне, что они почти один за другим пришли. Как бы следом еще кто не пожаловал. Завтра подправим забор, и с той стороны мины надо поставить. Да и вообще, по всему периметру их разместим. Вот и пригодятся, не зря два года назад выменяли их на ту лахудру, что забрела к нам случайно. Раньше люди все со стороны лесничества приходили, а теперь откуда угодно появиться могут - непорядок.
        - Светка как?
        - Ревет.
        - Ну, понятное дело. С телом Кости, что будем делать?
        - Ты не знаешь, что с ним делать?
        - Светка не даст.
        - Не даст. Но зря мясо в землю закапывать? Ночью Степан его разделает, а утром Светке скажем, что похоронили. С рассветом надо могилку справить, для отвода глаз. Светка смирится потом, да забудет. Ну, давай, присматривай тут. Кто меняет тебя потом?
        - Сашка.
        - Ну, добро. Зайду к парням, гляну, сколько еще им работы с мясом, и спать. Тихой ночи.
        - И тебе, Василий.
        За годы службы в полиции Сыскарь видел достаточно и жестокости, и крови, а когда упавший астероид разрушил цивилизацию, каждый день стал похож на кровавый триллер. Люди сначала боролись за свою жизнь, уцелевшие ресурсы, боеприпасы, еду, в условиях затянувшейся на несколько лет суровой зимы. Потом наступила долгожданная оттепель, принесшая с собой новые напасти. Обычный уральский лес, когда-то такой привычный и относительно безопасный, вдруг стал меняться, превращаясь в непроходимые джунгли, мало похожие на земные. И то, что из него выходило периодически, старалось проверить на прочность бывшего царя природы.
        Даже когда человек был не более чем разменной монетой в достижении выжившими своих целей, с таким цинизмом, с каким тут говорили о человеческой жизни, он еще не встречался. Уже давно по округе ходили слухи об исчезновении людей, но приписывали это мутантам, приходящим из леса. Горстки испуганных жителей поэтому и стали покидать свои редеющие деревни и перебираться в другие, подконтрольные выживальщикам, поставившим себе цель выжить любой ценой в новых условиях внезапно меняющегося привычного мира.
        Сыскарь слушал этот спокойный размеренный разговор, наполняясь яростью и злостью. В груди разгорался огонь ненависти, пробуждавший желание стереть с лица земли этот хутор и всех его обитателей. Только сначала взглянуть этим нелюдям в глаза. Спросить у них, как они перешагнули ту черту вседозволенности, которую не каждый зверь может перешагнуть и начать есть своих сородичей, насколько бы голоден ни был. А потом… влепить каждому по пуле меж их поганых глаз! И выжечь напалмом этот участок так, чтобы наступающий лес, когда доберется сюда, не мог здесь расти! Но сначала нужно выбраться отсюда и доставить Тарану сына…
        Рядом с сараем раздались шаги и дверь отворилась.
        - Палыч, ты где там?
        Разъяренный сыщик нанес удар в грудь не раздумывая. Человек охнул, упал на колени, но, тут же был добит ударом в горло. Вслушиваясь в ночную тишину сквозь громкие удары своего сердца, Сыскарь нащупал ремень автомата на плече убитого, и вышел во двор. Окна в некоторых домах еще были тускло освещены. Где-то раздался женский смех.
        Решительно направившись на звук, Сыскарь быстро оценил обстановку. Судя по мелькнувшему в приоткрытую дверь бани обнаженному женскому телу, время у них есть, чтобы уйти, не встретив никого на пути. Вот только их побег могут быстро обнаружить и поднять шум. Сыскарь не знал, если ли на хуторе еще один Сашка, или тот, что мылся в бане и должен был вскоре менять на посту уже покойного и лежащего в сарае Данила.
        Дверь баньки вдруг отворилась настежь, и в тусклом, подрагивающем свете появилась обнаженная фигура. С хрустом потянувшись и шумно вздохнув полной грудью, мужчина произнес:
        - Хорошо-то как! Но надо спать идти, а то под утро в дозор заступать.
        - Иди ко мне, - послышался игривый женский голос. - Успеешь ты в свой дозор.
        Сыскарь метнулся к двери, и полосонул штык-ножом мужчине по горлу. Захлебываясь кровью, тот начал заваливаться в предбанник, и сидящая на лавке женщина в ужасе закричала.
        - Тихо, сука! - быстро подскочивший к ней сыщик зажал рот рукой, и вонзил нож под сердце.
        Увидев на лавке свою кобуру с «АПС», он задул свечу и прислушался. На улице пока стояла мертвая тишина, и подхватив пистолет, он не мешкая направился к сараю с погребом. Тихонько позвал других пленников, и по памяти ориентируясь между построек привел их к пролому в заборе. Отдав автомат убитого людоеда Рашиду, удивился, с каким запалом тот схватил оружие.
        - Мы что так и оставим их всех в живых? - тихим шепотом возмутился горячий татарин.
        - Ты предлагаешь вдвоем их перебить? Сначала доставим Антона к отцу. А вернемся с рассветом, устроим им утро стрелецкой казни, - успокоил его Сыскарь. - Пошли, время не терпит.
        Он оглянулся напоследок, мысленно попрощавшись с Кастетом и пообещав ему вернуться сюда еще раз…
        * * *
        Окружающая действительность казалась Сыскарь вымышленной, словно все происходило не с ним. Вымокшие в выпавшей под утро росе штаны приятно холодили гудевшие от усталости ноги, что немного помогало бороться с непреодолимым желанием растянуться под ближайшим кустом и заснуть. К хутору добрались быстро, с рассветом. Возмущенный рассказом Сыскаря, Таран сам повел людей в карательный рейд, оставив одного из бойцов охранять технику у дороги и наказав тому присматривать за сыном. Когда выживальщики миновали пролом в заборе, небо над лесом светлело уже с каждой минутой.
        Сыскарь осмотрел баню и сарай, убедившись, что убитые им пару часов назад люди до сих пор не были обнаружены. Значит, у них был шанс застать людоедов врасплох. Уже хорошо.
        Десять человек разделились на двойки и рассыпались по территории безмятежно спящего хутора. Где-то загремела по деревянной доске цепь, раздался ленивый лай проснувшейся собаки, через мгновение сменившийся скулежом и предсмертным хрипом - у кого-то из ночных гостей было оружие с глушителем.
        Пристально разглядывая темные силуэты добротных домов, Таран мрачно заметил:
        - Эх, жалко нет огнеметов.
        - Было бы неплохо, - кивнул сыщик, - сразу бы начали файер-шоу.
        - Ну, чего резину-то тянуть? Начинаем. Попробуем их на шум выманить, - Таран подозвал одного из своих людей. - Гранаты есть? Швырни одну в тот дом.
        Выживальщик черной тенью бросился к указанной цели. Когда пересек двор и приготовил гранату для броска, стекло в окне лопнуло, и утреннюю тишину прорезала автоматная очередь. Человек упал, и тотчас из других домов зазвучали выстрелы из разнокалиберного оружия. Пули защелкали по деревянным поверхностям построек, выбивая щепки и труху, заставив нападающих залечь в поисках укрытия.
        Сыскарь чертыхнулся и растянулся под ближайшей стеной. Таран плюхнулся рядом, крикнув своим людям:
        - Не стрелять! Беречь патроны! - и тихо добавил, - пусть свои пока истратят…
        Сыскарь огляделся. По стечению обстоятельств, он сейчас лежал на том самом месте, что и вчера, когда попал в плен, а в нескольких метрах отсюда убивали Кастета.
        - Сука! - выдохнул он. - Они нас ждали. Не стали трогать трупы и просто нас ждали!
        - Херня! Все равно всех порвем! - успокоил его Таран.
        Попятившись назад, глава клана скрылся за углом, потом свистнул, привлекая внимание бойцов. Что тот объяснял своим людям, Сыскарь не видел. Не спуская глаз с окон ближайшего дома, он стал ползти вдоль стены, стараясь покинуть простреливаемое пространство двора.
        Выживальщики вдруг открыли ураганный огонь из-за углов построек, где прятались до этого, и стрельба в домах захлебнулась. Несколько черных теней через пару минут синхронно появились уже под окнами, их товарищи прекратили стрелять, и над хутором на мгновенье воцарилась тишина. Сыскарь вскочил, бросился под укрытие стены ближайшего дома, и в этот момент услышал стук чего-то металлического по деревянному полу. В доме раздался крик:
        - Граната!
        За стеной громыхнуло. Через мгновение множество взрывов слились в один, раскатившийся эхом по округе - выживальщики забрасывали гранатами обороняющихся людоедов. В промежутке между разрывами, где-то за углом послышался громкий треск, и Сыскарь, вскинув АПС, рванул туда. Видимо, кто-то решил спастись окольными путями.
        За углом начинались хозяйственные постройки. Какие-то невзрачные сарайчики, назначения известного только местному обывателю, чередовались с более громоздкими сооружениями, символизировавшими простую незамысловатость деревенского зодчества. Короткие проходы, заканчивавшиеся деревянной стеной или продолжавшиеся где-то под очередным навесом, образовывали своеобразный лабиринт, правильный путь в котором мог найти только старожил. И если на улице уже вступал в права новый день, тут еще хозяйничала тьма. Ступив под крышу, Сыскарь обратился в слух, стараясь вычленить из общей какофонии звуков, раздающихся на хуторе, те, что могут звучать поблизости, дабы из-за периодической стрельбы и взрывов, не прозевать вероятную угрозу.
        Пахло свежим сенцом, но тут же улавливался запах сена прошлогоднего, перепревшего, вперемешку с кислым, застоявшимся душком навоза, несущем в себе букет ароматов, известных только деревенскому жителю. Это для горожан всё дерьмо на один дух, а в деревнях умеют отличать миазмы дерьма коровьего от свинячьего. Эти же помещения, по-видимому, предназначались для летнего содержания разной домашней живности, так как смесь амбре говорила о том, что тут обитали и куры, и свиньи, и коровы. Впрочем, определить это можно было и на слух. Для утренней кормежки еще рановато, а уже слышалось удивленное похрюкивание разбуженных свиней и тяжелое дыхание коров.
        В полуприсяди, осторожно ставя ступню и мягко перемещаясь с пятки на носок, Сыскарь осматривал пространство вокруг себя сквозь прицельную планку пистолета. И когда где-то в полутьме мелькнуло размытое пятно, не раздумывая, нажал на спуск. Судя по громкому вскрику и глухому звуку падения чего-то крупного - попал. Стараясь не обращать внимания на мечущихся в панике животных, обезумевших от близкого выстрела, выждал пару минут и снова двинулся в ту сторону.
        Не обнаружив по пути других людей, он присел на корточки рядом с телом. Это оказалась женщина, одетая в светлое домашнее платье. На спине расплывалось большое пятно крови. Приложив руку к ее шее, Сыскарь понял - еще жива. Попытавшись перевернуть ее, услышал слабый хрип, стон, потом тело напряглось и обмякло. Ну вот, еще один «минус».
        Вдруг послышались быстрые шаги, и совсем рядом промелькнула невысокая фигура. Быстро вскочив с места, Сыскарь успел увидеть направление, где она скрылась. По какому-то деревянному настилу раздался громкий топот, и следом за убегающим появился преследователь. Разглядеть лица сыщика в полутьме выживальщик не смог, но увидел его силуэт и вскинул оружие, Сыскарь же, прекрасно его видевший, успел крикнуть:
        - Свои! Не стреляй!
        - Кто свои? - человек не опустил автомат, старательно вглядываясь в полумрак хлева.
        - Сыскарь.
        - Тут пацан пробегал?
        - Да. Пошли. Он где-то рядом.
        Сыскарь повел выживальщика в глубину помещений, где скрылся беглец.
        - Так это пацан? - шепотом поинтересовался сыщик.
        - Да, лет пятнадцати-шестнадцати. Когда кидали гранаты в дома, я заметил, что после взрывов он выскочил через окно в боковой стене и сюда сиганул. Видать, прятался где-то. Бля! Не видно нихера!
        Вблизи послышался стук, сильно похожий на звук упавшей деревянной крышки. Сыскарь, уловивший точное направление источника шума, бросился туда и оказался в тупике, что образовывали собой деревянные стены двух сарайчиков, пристроенных к основному полотну высокого забора, и имевших между собой свободное, ничем не занятое пространство. Сквозь щели между досками пробивались лучи света, разгонявшие мрак, и уже не составило труда разглядеть, что небольшой, слежавшийся на земле слой сена только что нарушен. Топнув пару раз ногой, Сыскарь услышал сначала глухой звук, тут же сменившийся другой интонацией - вибрацией деревянных досок. Широким взмахом ладони смахнул сено с крышки и обнаружил ржавую дверную рукоятку.
        - Держи, - тихо сказал боец Тарана и что-то передал Сыскарю.
        Тот с удивлением узнал в предмете старый фонарик-жучок с механической зарядкой. Догадавшись, для чего ему его дали, сыщик кивнул. Несколько раз сжав и отпустив пружину, он рванул крышку вверх, отбросил ее в сторону и тотчас включил фонарь, направляя луч в открывший лаз. Выживальщик сунул туда ствол автомата и нажал спуск. Сыскарь как раз успел открыть рот, чтобы бы не оглохнуть от выстрелов, прозвучавших в замкнутом помещении. Когда пороховой дым рассеялся, сыщик снова посветил в темноту и увидел ступени лестницы.
        - Надо проверить, - кивнул он.
        - А если пальнет? - резонно заметил боец. - Хрен знает, может у него оружие есть. Давай гранату кину?
        - Кидай.
        После несложных манипуляций граната полетела в распахнутый зев погреба, и люди сиганули прочь, широко раскрывая рты. Взрыв, хоть и приглушенный подземельем, все равно резанул по ушам, крышку лаза вырвало ударной волной, унося куда-то вглубь помещения, а из проема взметнулось пыльное облако, вперемешку с комьями земли и обломками дерева. Когда все осело, выживальщики вернулись назад.
        - Ну что, будем смотреть?
        - Я посмотрю, - буркнул Сыскарь, и полез в лаз.
        Правда, вниз пришлось спрыгивать, обломки лестницы разметало по всему подземелью. Да и подземельем это можно было назвать с большой натяжкой, скорее, небольшим тамбуром начинавшегося подземного хода. Сыскарь посветил в полуобвалившуюся нору фонарем, но никого там не обнаружил. Шустрый малый оказался, только не понятно, успел удрать, либо его тут завалило землей. Копать сыщик не собирался. Ни к чему это.
        Когда Сыскарь вернулся во двор, то застал картину, похожую на кадры фильмов о Великой Отечественной войне, только в роли карателей сейчас выступали выживальщики. Оставшиеся в живых после штурма жители: двое мужчин и женщина, стояли на коленях, под прицелом оружия людей Тарана, а сам он, как заправский гауптман, вышагивал перед ними, заложив руки за спину. Но его совершенно не интересовало, «гдье ест русиш партизанен». Он был очень на них зол по другой причине.
        - …все бы вам и дальше сходило с рук, но вы, твари, на сына моего позарились. За это, мрази, мы будем рвать вас на куски.
        Василий, лицо которого было похоже на большой кровоподтек, сплюнув кровью, криво усмехнулся и бросил в спину кочевнику:
        - Блядь, надо было твоего выродка первым есть, а не на десерт оставлять…
        - Что ты сказал? - Таран стремительно развернулся и врезал людоеду ногой по лицу.
        Заваливаясь набок, Василий засмеялся, чем разъярил Тарана еще больше. Остервенелые удары посыпались без остановки. Усиленные металлическими вставками носки берцев ломали ребра, отбивая внутренние органы, так что вскоре истязаемому было уже не до веселья. Смех сменился хрипом и стонами.
        Сыскарь взирал на экзекуцию с философским спокойствием, совершенно уверенный в правильности происходящего. Ведь это было прямое подтверждение общеизвестного «бумеранга». Сколько бы зла ты не сотворил, это все тебе вернется обратно. И пусть не всегда этот принцип срабатывает, а может и срабатывает, но пострадавший об этом никогда не узнает, сейчас же приятно быть свидетелем правильной работы вышеозначенного «бумеранга». Да и жажда мести удовлетворена сполна. Зря говорят, что месть - блюдо, подающееся холодным. Нет, мстить нужно сразу, пока еще пыл злобы не угас, иначе есть вероятность постепенно охладеть к врагу, и по доброте душевной вообще простить.
        Когда Таран выдохся, Сыскарь подошел ближе и, вскинув пистолет, выстрелил.
        - Ты зачем это сделал? Я еще не закончил! - заорал Таран.
        - Я имею на это полное право, - спокойно возразил сыщик. - Это моего друга они убили на моих глазах. А твой сын жив. Я вернул тебе его.
        Таран кивнул и отвернулся. Обвел взглядом своих людей и отдал приказ:
        - Этих - кончайте! И сжечь тут все, к ебеням.
        Раздался нарастающий женский вой, но нестройный залп одиночных выстрелов прекратил его на самом пике.
        Вскоре потянуло дымом, послышались рев коров и визг свиней, в панике спасающихся от огня - кто-то из выживальщиков выпустил живность из загонов. Окидывая взглядом пожираемые пламенем постройки, Сыскарь обратил внимание на ближайшие к хутору деревья, где среди листвы ему почудилось светлое пятно, похожее на человеческое лицо. Напряженно всматриваясь в границу еще нормального, не аномального леса, он пару раз моргнул, чтобы избавиться от рези в уставших глазах, но ожидаемого не увидел. Видимо, все-таки показалось.
        Отвернувшись, Сыскарь неторопливо пошел к выходу с хутора, проделанному секачом-мутантом. Нужно забрать мотоцикл и возвращаться в Николо-Павловский. Есть еще несколько нераскрытых дел, только как на них сосредоточиться, он не знал.
        Слишком пусто было на душе…
        Олег Бондарев. Огонь, который не гаснет
        Старая повозка, запряженная лошадью с обожженными боками, неторопливо ползла по степи на восток. Ядовито-зеленые копыта кобылы и колеса телеги мяли и без того куцую траву. Близилась зима, но ноябрь еще держался под ее холодным натиском; для мира нынешняя осень вполне могла стать последней, и природа, будто чувствуя близость конца, держалась из последних сил.
        «Мороз - значит, забвение…» - думал Виктор, хмуро глядя на линию горизонта.
        Где-то там, за ней, прятался от взглядов усталых путников Огонь, Который Не Гаснет.
        - А почему он все время горит, па?
        - А фиг его знает, Миш. Горит и горит. Нам-то что? Лишь бы с толком…
        Сын кивнул. Он был болен: кожа слазила, как стружка под острым рубанком, стоило только рукой по спине провести. Доктора только руками разводили, но их и осталось-то - по пальцам руки сосчитать.
        «И так-то были одни шарлатаны, а сейчас - подавно…» - подумал Виктор.
        Шумно шмыгнув носом, он погладил сына по голове - до нее зараза, по счастью, еще не добралась.
        «Единственный шанс для всех нас - Огонь… другого лекарства нет».
        - Это как химиотерапия при раке, - рассказывал Сергей Батулин, один из лучших врачей в поселке, чья жена уже несколько месяцев более-менее успешно боролась с онкологией. - Может помочь, а может - убить. Как повезет.
        - А кому-то уже помог? - спрашивал отец. - Есть примеры?
        - В нашем поселке вроде бы нет, - тут же смутившись, отвечал врач. - Но, по слухам, на Севере уже трое исцелились. И с Юга весточку мне коллега прислал…
        - А у нас почему же никто не хвастался?
        - А у нас еще никто не ездил, видимо. Ну, насколько я знаю.
        Брехня это, думал Виктор, вместе с сыном шагая по пустынным улицам поселка. Он точно знал, что их соседи, Петровские, уехали к Огню и не вернулись. И еще Тимофей - парень, с которым Виктор вместе в кузне работал - собирался ехать, а потом пропал, и черт его знает, куда делся. Может, поехал к Огню, а, может, загнулся от донимавшей его болячки и лежит себе в своем подвале, разлагается тихонько, покуда другие там, наверху, еще пытаются спастись от убийственного влияния нового мира.
        «Хотя и старый-то был не подарок, как папка рассказывал… но новый его переплюнул, это точно».
        Батулин, увы, так Мишке ничем и не помог - только мазь бесполезную выписал да значок подарил, красивый, блестящий, и сказал его всегда у сердца носить, для улучшения самочувствия. Поняв, что иного пути нет, Виктор начал собираться в путь. Выменял у барыги Петровича старую повозку и лошадь, затарился консервами, чтобы хватило и туда, и обратно… и даже, сам того не желая, обрел попутчика в лице соседской старушки.
        - Тамара Семеновна, ну вы-то куда? - удивлялся Виктор.
        - А чего мне тут сидеть, Вить? - гладя Мишу по голове, грустно усмехалась бабуля. - Я слепну, врачи помочь не могут. Еще чуть, и не смогу не то, что работать, но и просто ходить без помощи… а кому оно надо - тащить на горбу слепую старушку…
        «И нам не надо», - подумал Виктор, но отказать не смог - не так был воспитан. Да и Мишка так смотрел на отца…
        «Добрый он у меня… даже слишком. Эх…»
        И вот они втроем уже неделю болтались в старой повозке. Тамара Семеновна обыкновенно молчала, лишь изредка ее пробивало на ворчание и философские речи, так свойственные старикам. Но сейчас она, заслышав короткий разговор между отцом и сыном, решила вставить свои пять копеек:
        - А я слышала, что Огнем пылает дом некоего отшельника… вроде бы он как раз лекарем был, поэтому и Огонь теперь лечебным сделался…
        - Отшельник в степи? - недоверчиво переспрашивает Виктор.
        Он понять не может, как можно в одиночку выжить здесь, средь куцей травы. Из зверья тут разве что мелочь всякая, чем питаться? В лесу, конечно, тоже давно не зоопарк, но тут-то вообще ничего, ящерки да тушканы…
        - Ну, так говорят. Я сама не знаю, как такое возможно, но, может, магарычей хватало, за лечение?
        - Ну, может… но вы о нем раньше вообще слышали? До того, как Огонь вспыхнул? Я, например, от вас сейчас впервые узнал…
        - Вить, я просто старушка, которая пересказывает, что слышала, - со вздохом напомнила Тамара Семеновна. - Не суди уж строго…
        - Да я не сужу… так, рассуждать пытаюсь…
        Когда стемнело, остановились на ночлег. Развели костер, согрели консервы, поели, спину Мишкину мазью обработали (скорей, для собственного успокоения, нежели с толком) и спать легли - все, кроме Виктора: он привычно дежурил до трех утра, после будил сына и до рассвета худо-бедно пытался хоть самую малость передохнуть.
        Получалось едва ли.
        «И чем все это кончится, интересно?» - думал Виктор, вглядываясь во тьму и постукивая пальцами по лежащему на коленях револьверу.
        Сын тихо сопел позади. Оглянувшись, кузнец с грустью уставился на бледного кроху.
        «Ленку потерял… но тебя так просто не отдам, клянусь всем, что у меня осталось…»
        Ночь прошла тяжело: упав щекой на свернутое одеяло, Виктор успел поспать буквально два часа, когда его разбудил Мишка.
        - Стервятник, пап, - испуганно прошептал мальчишка, когда отец уставился на него усталыми красными глазами.
        Сон как рукой сняло. Виктор вскочил, нашарил ружье и с ним подполз к борту, чтобы взглянуть на пожаловавшего в их «лагерь» мутанта.
        Стервятник сидел в трех метрах от спящей клячи и пристально смотрел на нее кислотно-желтыми глазами. Виктор шумно сглотнул. Нужно было прикончить тварь и уезжать, не дожидаясь рассвета.
        «Но пять утра… соберем за собой шлейф… хотя…»
        Виктор взвел курок и, шепотом велев сыну не высовываться, спрыгнул на землю. Стервятник встрепенулся и оглянулся на шум. Виктор остановился, прикованный к месту тяжелым взглядом монстра. Огромная, с жеребенка, птица с ненавистью взирала на кузнеца. В холодном свете луны тварь казалась мертвецки-бледной, будто явившейся к ним из загробного мира.
        «Не ведись. Стреляй».
        Преодолевая оцепенение, Виктор поднял ружье. Стервятник, поняв, что человек настроен решительно, взвился в небо. Кузнец, прищурив глаз, выстрелил, но промахнулся.
        - Чтоб тебя… - проворчал, опуская ружье.
        - Что там? Приехали? - проснувшись от выстрела, забормотала в повозке Тамара Семеновна.
        - Едем, едем, - буркнул Виктор.
        С ружьем в руке он пошел к перепуганной лошади, нервно гарцующей на месте.
        «Скорей бы добраться до этого сраного Огня».
        И Бог, если он есть, услышал молитвы Виктора: день уже клонился к вечеру, когда на горизонте показался заветный дом - покосившийся, одноэтажный, с покатой крышей и железной трубой, он упрямо стоял посреди степи, объятый пламенем, точно рыжей вуалью, развевающейся на холодном осеннем ветру. Кузнец при виде такого странного зрелища натянул поводья, и лошадь послушно перешла на шаг.
        «И почему он до сих пор цел? Почему не сгорел?»
        - Чего встали, Вить? - спросила Тамара Семеновна.
        - Приехали потому что, - не оборачиваясь, ответил Виктор.
        Он передал поводья сыну и тихо сказал:
        - Ежели не вернусь оттуда, долго не жди - полчаса, от силы - минут сорок. Потом езжайте обратно. Припасов хватит до самого поселка.
        Глаза Миши моментально наполнились слезами.
        - Пап…
        - Не реви, - строго сказал Виктор. - Может, там ничего страшного и нет.
        «В пылающем доме, который горит уже несколько месяцев, ага…»
        - Главное - чтобы тебе помогли, - продолжил кузнец. - Мы же для этого ехали.
        - И мне бы, конечно, излечиться… - донесся из глубины повозки голос Тамары Семеновны.
        - И вы излечитесь, если там правда лекарь живет, - сказал Виктор, правда, не слишком уверенно.
        - А это дом, да, Вить? Лекаря дом? Огонь вижу… стены, плохенько… ах, так размыто все… клятая слепота…
        - Вы тоже, кстати, сидите, на рожон не лезьте, Тамара Семеновна.
        - Конечно, дождусь. Куда ж я сама пойду? - хмыкнула старушка.
        Виктор спрыгнул с козел и пошел к дому. Ружье, из которого он стрелял в стервятника минувшей ночью, болталось за спиной. Удивительно, но по мере приближения к дому жар от пламени совершенно не усиливался, будто никакого огня в самом деле и не было, а был лишь странный морок.
        «Но ведь Миша тоже видел огонь? Бывают у людей общие глюки? Или нет?»
        Рассмотрев сквозь пламя дверь, Виктор подошел к ней и замер в нерешительности, все еще боясь, что огонь его обожжет.
        «Давай же. Надо спасать Мишу…»
        Шумно сглотнув, кузнец потянулся к ручке.
        «Ленка, если ты слышишь… поддержи меня, ну…»
        Язык пламени лизнул руку, и Виктор рефлекторно вздрогнул, однако боли не было - вообще никаких ощущений, словно кто-то и впрямь соткал этот огонь из воздуха.
        «Чертовщина какая-то…»
        Пальцы сжали ручку, и кузнец осторожно потянул дверь на себя.
        Внутри оказалась просторная комната с высоким потолком. В самом центре болталась на тонком черном проводе желтая лампочка; под ней стоял прямоугольный стол на толстых ножках, за которым, одетый в грязное коричневое пальто, сидел мужчина лет пятидесяти с небольшим, морщинистый, желтоватой кожей и бледно-зелеными глазами. Скользнув по гостю усталым взглядом, он спросил:
        - Захворал?
        - Не я, - с трудом выдавил ошарашенный Виктор. - Сын… сын болеет.
        - Сын - это хорошо, - сказал хозяин пылающей халупы. - А болеет - плохо… хотя все болеют, чего уж, такова ваша доля…
        Он скользнул по Виктору взглядом сверху вниз.
        - Так сможете помочь? - осторожно уточнил кузнец.
        - Я много чего могу. Вопрос - чем платить будешь?
        - У меня есть немного… деньги, консервы… я потом еще привезу, если мало будет!
        - Не нужны мне консервы и деньги, - покачал головой хозяин.
        - А что тогда?
        - Услуга за услугу. - Лекарь мотнул головой в сторону табурета, стоящего по другую сторону стола. - Дверь закрывай да садись, обсудим.
        Виктор кивнул и, затворив за собой, подошел к хозяину.
        * * *
        - Что-то долго его нет, - заметила Тамара Семеновна.
        - Он вернется… это же папа… - пробормотал Миша, неотрывно глядя на дверь, которая, закрывшись около получаса назад, с той поры оставалась неподвижна.
        - Верим, ждем… - устало вздохнув, сказала старушка.
        Они посидели еще с минуту-другую.
        - Надо ехать все же, Мишенька… - сказала Тамара Семеновна.
        - Без папы?..
        - Ох, горе ты луковое… - вздохнула старушка.
        Они помолчали еще какое-то время, пока Тамара Семеновна не сказала:
        - Давай я на разведку пойду?
        - Зачем? Не надо. А если вы тоже потом не выйдете?
        - Ну, если и я там останусь, тогда уж точно ничего хорошего внутри нет. Тогда уезжай, не задумываясь.
        - Один? - испуганно пробормотал мальчик.
        - Ох, Мишенька… Я тебе в путешествии не помощник - обуза лишь… а внутрь я все равно схожу, не обижайся. Тут либо пан, либо пропал, как дедушка мой любил говорить - либо оздоровею, либо, наоборот, помру, так без зрения мне иного и не надо… не хочу я в немощь скатываться, видит Бог - не хочу… Помоги только с повозки слезть.
        «Слезть не может, а в дом пойдет…» - подумал мальчишка, но, конечно же, старушке отказать не смог - не так был воспитан.
        Выбравшись из повозки, Тамара Семеновна оправила старое клетчатое платье, пыльное от дороги, и медленно побрела к двери, ведущей в дом. Миша наблюдал за ней с замиранием сердца.
        Вот старушка, прихрамывая, подошла к двери.
        Вот нащупала ручку и потянула за нее.
        Вот зашла внутрь.
        Вот закрыла за собой…
        …и все.
        Минута за минутой утекала в вечность под аккомпанемент пульса, который стучал у Миши в висках.
        «Ни отца, ни Тамары Семеновны. Оба сгинули в этом странном…»
        Вдруг дверь распахнулась. Сердце екнуло в груди.
        «Папа?»
        Но это была Тамара Семеновна. Вертя головой, не в силах толком разглядеть повозку, она замахала рукой и позвала:
        - Мишенька! Иди сюда скорей!
        Внутри у мальчишки все похолодело.
        - А где папа? - вопросил он громко.
        - Тут, в подвале возится, - ответила Тамара Семеновна. - Иди скорей!
        Сердце Миши застучало быстро-быстро. Спрыгнув с козел, он за считанные секунды преодолел расстояние от повозки до дома и пулей влетел внутрь.
        Дверь за ним тут же закрылась.
        * * *
        С ремонтом стеллажа в подвале Виктор справился довольно быстро - благо, лекарь выдал ему весь необходимый инструмент.
        «И чем же мне год тут заниматься? - подумал кузнец, окинув взглядом ржавый хлам, лежавший на грязных полках. - В доме, кажется, всего одна комната… плюс подвал… Но условились же, что год прослужу… значит, надо держать обещание… ради Мишки… а то сволочь эта быстро его болячку на место вернет…»
        Откинув крышку люка, Виктор, кряхтя, выбрался наружу.
        Лекарь молчал. Кузнец выпрямился… и замер, опешив от увиденного.
        Миша лежал на столе, бледным лицом кверху, не подавая признаков жизни. Лекарь расхаживал вокруг мальчишки с острым ножом в руке и почему-то облизывался.
        - Это… это же Мишка, сын мой, - сказал Виктор, с трудом выговаривая слова. - Но что… что с ним стало? Ты же обещал его вылечить!
        - Я и вылечил…
        Беззастенчиво перевернув неподвижного Мишу, лекарь задрал ему рубашку и продемонстрировал Виктору совершенно чистую спину.
        - Но он… он же… мертв… - пролепетал кузнец.
        Последнее слово далось особенно трудно. Осознание настигло Виктора с запозданием, но ударило мощно, словно кувалда. Кузнец пошатнулся, спиной припал к стене и, уронив голову, зажмурился. Слезы потекли из глаз и застучали по грязному дощатому полу.
        - Мертв, - бесстрастно подтвердил хозяин.
        Сорвав с Мишиной груди значок, лекарь бросил его в банку к остальным.
        - Но… почему? - прошептал Виктор. - Мы… опоздали?
        - Нет. Просто им со мной расплатились, - пожал плечами хозяин, продолжая вертеть нож в руке. - Обычная практика…
        «Что? - заслышав его слова, опешил кузнец. - Расплатились? Но кто? Неужто Тамара Семеновна? В голове не укладывается… тащили ее сюда, терпели, а она, сука старая, воспользовалась моментом…»
        - А ты можешь… можешь его воскресить? - шумно сглотнув, спросил Виктор.
        - Мертвых не поднимаю, - мотнул головой хозяин пылающего дома.
        Виктора затрясло.
        «Получается, все зря? Получается, я сам привел сына на убой… и никак не могу это исправить? Да лучше бы нас всех заклевал тот стервятник, чем… вот так…»
        - Скажи, лекарь, - прочистив горло, снова заговорил кузнец, - чем я могу заплатить, чтобы тварь, которая угробила моего сына, сама подохла?
        Хозяин впервые с начала разговора повернулся, пристально посмотрел Виктору в глаза и сказал:
        - Своей жизнью.
        Виктор вздрогнул и побледнел.
        * * *
        - Батулин, ты меня балуешь!
        - Я просто рад, что ты у меня есть золотце, - с улыбкой сказал Сергей.
        С каждым днем жена выглядела все лучше и лучше. Болезнь отступала стремительно, как по волшебству. Супруга все еще редко вставала с постели, но лишь потому, что Сергей всячески ее опекал и не желал форсировать восстановление.
        - Сделать тебе чаю? - предложил врач, гладя благоверную по руке.
        - Ну, если тебе нетрудно…
        Сергей улыбнулся.
        «Не зря… все не зря… еще пара человек, и совсем все…»
        Он чмокнул жену в щеку и поднялся с кровати.
        - Только без сахара, помнишь? - торопливо сказал супруга.
        - Помню, - хмыкнул Батулин…
        …и рухнул, как подкошенный, не дойдя до середины комнаты.
        Жена от неожиданности обомлела.
        - Сережа? - тихо позвала она несколько секунд спустя.
        Муж лежал неподвижно.
        - Сережа! - испуганно вскрикнула женщина.
        Вскочив с кровати, она метнулась прямиком к мужу, упала рядом с ним на колени и прислонилась ухом к его груди.
        Слезы брызнули из зеленых глаз прямо на клетчатую рубашку врача, оставшись на ней темными пятнами.
        Пульса не было.
        * * *
        Возле пылающего дома стервятник увлеченно клевал труп Тамары Семеновны. Когда с полчаса назад она, испуганно вереща: «Убил… Мишку убил, ирод…», выскочила из горящего дома, мутант сначала не поверил в свою удачу. Но Тамара Семеновна была одна и совершенно безоружна, и потому стервятник беззастенчиво обрушился на нее сверху и просто вмял в землю, убив старушку на месте.
        Дверь распахнулась, и мутант, напуганный, отпрянул от трупа. Не обращая на него никакого внимания, лекарь подошел к бездыханной старушке, схватил ее за щиколотку и втащил в дом. Дверь захлопнулась, и снова воцарилась тишина.
        Разочарованный, стервятник сцапал в клюв значок, который старушка по совету Батулина всегда носила у сердца, и взмыл в ночное небо, усыпанное золотой пылью звезд.
        Сергей Коротков. Насекомое
        …figmentum malum*-
        …оно скрыто, но не уничтожено
        * (лат.) - сгусток зла
        Первый раз оно дало о себе знать три столетия назад. Жуткое чудовище, поднявшееся из ада на Свет божий. Случилось это в 1648 году от рождества Христова, в местности, называемой сейчас Коннектикут, в предгорьях Аппалачей…
        Человек прыгал с камня на камень, рискуя поскользнуться и сломать шею. Хриплые вздохи говорили о давно уже сбитом дыхании, которое последовало за долгим, изнурительным бегом по пересечённой местности. Это был мужчина тридцати семи лет, в потрёпанном пыльном камзоле солдата и тонких брюках с красными полосками на боковых швах. Он резко взмахивал руками, пытаясь сохранить равновесие, и часто спотыкался, но тут же вскакивал и бежал дальше. Судя по тому, как быстро он нёсся, не оглядываясь, к серым холодным скалам, поросшим колючей куманикой, можно было догадаться, от кого ему пришлось убегать.
        И словно в подтверждение этой догадки, в ста ярдах позади беглеца между валунов появились индейцы. Раскрашенные по всем правилам ирокезских обычаев, они метнули беглый взгляд на преследуемого и огромными скачками кинулись за ним. По боевой раскраске, причёскам и перьям можно было узнать в них могауков, населяющих эту горную местность. Ну, а гнались индейцы за своим главным и единственным в это время врагом - конкистадором Лессингом.
        Ещё недавно этот авантюрист без дела шлялся по городам и деревням Португалии, хандрил и не мог найти места. Но когда он добровольцем отправился на каравелле в Америку покорять здешние племена, судьба жестоко сыграла с ним злую шутку - Лессинг попал в плен к могаукам.
        Вечером ему удалось бежать, но индейцы-следопыты без труда нашли его и стали нагонять. Только одна цель была у этих пятерых могауков - снять скальп с белого. И Лессинг знал это, поэтому ноги сами несли его прочь.
        Солнце, печально взглянув на дикую погоню, поспешно исчезло за лесистой горой, сразу стало темнее и страшнее.
        Конкистадор нырнул в гущу чёрных кустов и, не замечая сотен колючек в теле, обогнул скалу. Индейцы рассыпались и цепочкой вошли в заросли.
        Здесь не было ни тропинок, ни полян, ни твёрдой, ровной почвы. Лессинг сморщился, почувствовав острую боль в бедре, но продолжал ломиться сквозь кусты. Вдруг в его голове, покрытой ссадинами и шишками, мелькнула мысль. И он тотчас осуществил её: взял камень и бросил его далеко, в сторону индейцев. Это помогло - могауки, заслышав стук и шорох позади себя, повернули и стали искать источник звука.
        Тихо, стараясь не выдать своего присутствия, Лессинг побрёл вдоль полосы остроугольных камней и поваленных бурей деревьев.
        Теперь ему нисколько не было страшно. Ночь окутала лес, горы и одинокого конкистадора, следы его затерялись в чаще куманики и нагромождениях валунов. Он неслышно крался вглубь массива.
        Когда Лессинг полностью отдохнул и достаточно удалился от опушки леса, то с нетерпением начал искать место ночлега. Завтра ему предстояло очень много и долго идти, скорее всего, на юг, в обход владений могауков, к своему лагерю и ста пятидесяти товарищам, приплывшим с ним.
        Быстро он нашёл убежище - пещеру в каменном холме, окружённую гигантским папоротником и молчаливыми клёнами-великанами.
        Преодолев боязнь перед неизвестностью, и подхватив острый кусок базальта, Лессинг юркнул в чёрную пасть холма. Так как пещеру осветить было нечем, он чуть постучал по неровным стенам грота и, убедившись, что несколько мелких зверьков покинули пещеру, прислонился к небольшому валуну и мгновенно заснул.
        Побитые, но ещё крепкие пальцы минут пять сжимали камень, а затем постепенно расслабили захват, и кусок базальта глухо выпал из руки на пол.
        Из глубины пещеры послышался вздох. Пара летучих мышей, громко захлопав крыльями, торопливо вылетела в ночь, почти незаметно юркнул наружу уж, и снова наступила тишина.
        Лессинг поёжился и попытался закрыть глаза. Сквозь дремоту и слипавшиеся веки он различил во тьме грота движение и ухом уловил шелест по щебню. «Я очень люблю страшные сны, посмотрим, что будет!», - подумал Лессинг, полностью погружаясь в сон. Кажется, это была его последняя мысль.
        Всё отчётливей и громче стали слышны тяжёлые шаги, какое-то сиплое дыхание и писк. Что-то щёлкнуло, как боёк ружья, шелест заполонил грот, и из чёрной бездны пещеры выросло отвратительное чудовище - огромных размеров жук. Почти десятифутовые усы его, как хлысты, с силой опустились на спящего конкистадора, гигантские челюсти раскрылись, и, как только голова обезумевшего от боли Лессинга очутилась между ними, сжались, звякнув роговицей и чмокнув расплющенным черепом человека.
        Гигантские глазища чудовища расширились, усы поднялись, а передние лапы упёрлись в щебень.
        Тело Лессинга медленно поползло вслед огромному насекомому. Опять стало тихо и будто бы пусто в тёмной, глубокой пещере. Вспорхнула перед входом в страшный грот летучая мышь, но, видимо передумав, рванула в лес.
        Эта пещера уже была занята!..
        * * *
        Второй раз гигантское насекомое показалось в 1863 году в пригородах Нью-Йорка, в самый разгар гражданской войны в США.
        В этот день в Нью-Йорк прибыла русская военная эскадра для помощи армии Линкольна. Местные власти, представители мелкобуржуазной общественности и горожане восторженно встретили союзников.
        В числе военных моряков находился некий Василий Чернов, второй сигнальщик на флагмане. По воле случая он одним из последних покинул свой корабль, задержался на пристани и, погнавшись за пёстрой юбкой, оказался в ветхом, грязном трактире «Семь сельдевых бочек».
        Выкарабкался он оттуда без гроша в кармане, пьяный и до смерти замученный трактирными девками. Поэтому не мудрено, что он вскоре, потеряв координацию, очутился под старыми деревянными навесами портовой пристани, в самом центре Приморской свалки.
        С визгом разбегались в стороны крысы, завидев ползающего по мусору человека в некогда новой матросской форме. Чернов перебирал руками, неуклюже двигаясь на четвереньках, падал на бок, снова полз и опять валился. Руки, изрезанные о битые стёкла бутылок, иногда проваливались в мусор, человек, невнятно ругаясь, разгребал другой рукой тряпьё, гниющие остатки пищи и протухшей рыбы, деревянные стружки и прочий мусор, затем полз дальше, по круговой, ударяясь головой о толстые подпорки пристани.
        В одном месте Чернов провалился основательно. Он рухнул в какой-то сырой и вонючий док. Стены его были сложены из гнилых, дряхлых досок и спрессованного под собственной тяжестью мусора.
        Человек буквально протрезвел, уставившись на уродливую морду огромного, ужасного жука. Свет, кое-где пробивавшийся через дыры пристани и мусорный хлам, достаточно освещал чудовище: его вибрирующие усы-хлысты и лязгающие челюсти. «О, таракашка!», - подумал Чернов, но в следующий момент хрипло и дико вскрикнул. Насекомое, стремительно встав на пару задних могучих лап и подняв своё девятифутовое мерзкое тело вертикально, всей массой обрушилось на человека. Щёлкнули стальными тисками челюсти, а леденящий душу, предсмертный крик смолк.
        Рванули прочь от страшной ямы крысы, да поспешно засеменила наружу пристани бездомная собака, боязливо оглядываясь на зловещую свалку…
        * * *
        Третьей жертвой из среды «гомо сапиенс» стал в 1944 году бродяга-негр, безработный бездомный, околачивающийся возле строящегося в Нью-Йорке метро.
        Только он устроился возле ржавого железного контейнера пообедать тем, что наскреб по мусоркам и податям, как появилось оно.
        Насекомое ползло на него, легко перебирая многочисленными, крепкими, мохнатыми лапами с хорошо различимыми коготками, стуча полированными челюстями и устремив звериный дьявольский взгляд чёрных глазищ на человека. Мощное тело двигалось, как танк, и можно было с уверенностью сказать, что это - неживое существо, робот. Звук, издаваемый чудовищем, похожий на механический, вселил в негра отвращение и ужас. Но ему не суждено было даже подняться на ноги…
        Тварь сбила бедолагу, перекусив ему шею. Через минуту место освободилось, и только лужа крови, чернеющая на пыльном полу, выдавала недавнее происшествие.
        Подземная тьма тут же забыла это ужасное зрелище. И никто там, наверху, не заметил исчезновения человека…
        * * *
        Стояла тёплая июньская погода. Солнце, сея радость и жизнь, с каждым днём палило всё больше и больше. Дождей не предвиделось, поэтому люди в этот период поглощали неимоверное количество прохладительных напитков и старались избегать солнцепёка, прячась в закрытых, проветриваемых помещениях. Каждый день десятки тысяч ньюйоркцев купались, мылись, освежались в своих бассейнах, ваннах и душах. Большой расход воды и её движение требовали усиленных действий работников санитарной и аварийной служб города. На их плечи сейчас и обрушилась основная тяжесть нью-йоркских забот и проблем…
        - Да-да, шеф, я понял, - Марк протянул руку и оборвал листок отрывного календаря с надписью «14 июня 1992 года», - то есть я выхожу раньше обычного, а отпуск мне помахал ручкой! Нет, шеф, я не против надбавки, да и делать мне сейчас нечего… Хорошо, я заступаю… Да-да, завтра, с половины декады. С кем? С Артом? О’кей, шеф, пойдёт! Ага, понял… Конец связи!
        Марк положил трубку телефона, надул щёки и, пробурчав что-то вроде «у-у-ф!», откинулся на подушку разобранной кровати.
        «Отпуск накрылся канализационным люком!», - подумал он и криво улыбнулся. Но, как ему казалось, ради надбавки к зарплате с последующим возмещённым отпуском стоило поработать недельки две-три. Тем более с Артом. Хоть скучно и одиноко не будет.
        Вот уже восемь лет Марк Норден работал сантехником канализационных и тепловых трасс Нью-Йорка. Ему нравилось это занятие, нравилось устранять поломки, следить за чистотой подземных каналов, быть одному подо всем городом. За эти годы Норден, подписав контракт с фирмой «Анд аз Ленд Кэстл», сменил несколько специальностей: сварщик-электрик энергораспределителей метро, ассистент санэпидемлаборанта, ремонтник теле-и-электрокабелей, водоулавливателя, насосов и отстойников, сантехник сточных каналов и подземных кондиционеров. Только он развёлся с женой, как фирма выделила ему казенную квартиру на Лонг-Айленд. Теперь Норден жил один, спал один и обычно работал тоже один.
        Утром, встав по будильнику в шесть часов, Марк побрёл в ванную комнату. Протирая кулаком заспанные глаза, он ввалился в туалет. Только за ним закрылась дверь, как раздался короткий приглушённый крик.
        На полу в туалете по кафельной плитке ползал маленький таракашка. А Норден, мужчина, человек тяжёлой и трудной профессии, испугался обыкновенного домашнего рыжего таракана с дюйм длиной. По правде сказать, Марк боялся всяких этих жучков и паучков, всегда с отвращением смотрел на них и брезгливо морщился при упоминании об этих жутких насекомых. Ему не раз приходилось сталкиваться с полчищами тараканов в подземной части города, можно было привыкнуть к ним. Но всё равно в сознании Нордена по-прежнему жила боязнь к насекомым, тем более, к тварям, населяющим жилые дома. Марк никак не мог успокоиться и смириться с тем, что они находятся рядом, всегда с человеком - безобразные, мерзкие создания.
        Норден с силой наступил на таракана, а, услышав под тапком хруст раздавленного насекомого, съёжился и ощутил на спине и в коленях неприятную дрожь.
        Протерев салфеткой место убийства, Марк вышел из туалета и вскоре забыл о таком, казалось бы, мелком происшествии.
        На следующий день (это было 15 июня) Марк вновь заступил на свой пост. В конторе он увиделся со знакомыми ребятами, поздоровался с секретаршей и десять минут слушал шефа.
        Работать предстояло в безызвестной ему части Нью-Йорка - в квартале Бродвея, в районе Автолабиринта. Здесь Норден никогда не бывал, только по рассказам коллег ему доводилось слышать о запущенных, «дерьмовых» каналах этого места. Говорили, что под Бродвеем мусора и грязи скапливалось больше, чем где-либо ещё.
        Поэтому Марк будет работать в паре с Артом - и только по сменам. Чтобы они не заблудились, им выдали портативные рации.
        В 15:00, после обеда в служебной столовой, Норден и его напарник выехали из рабочего цеха фирмы, и фургон компании развёз техников по местам.
        Марк и Арт высадились у первого же канализационного люка на Бродвее и огляделись вокруг.
        Как они и ожидали, закоулок был завален мусором, будто его сюда свозили со всего Нью-Йорка.
        - Да-а, представляю, что творится там, под асфальтом! - Арт развёл руками и прищурился от солнца, огромным прожектором засевшим между небоскрёбов у Автолабиринта.
        - Сортировать дерьмо - это наша работа, Арти! Затянемся? - Марк привычным движением выбросил из пачки одну сигарету.
        - Нет, я… это… бросил.
        - Как знаешь! - Норден краем глаза посмотрел на Арта.
        Парень был спортивного телосложения, добродушный и надёжный. Небритая щетина на шее и висках очень шла ему, а шрамик на левой брови вообще делал его харизматичным. В штатском его никто бы не принял за сантехника. А то, что он бросил курить - вообще шло к лучшему. Нет, определённо он нравился Нордену. Вот с кем надо работать!
        Только Марк докурил сигарету, как радио Арта сработало на вызов. Это оказался Симон-техник, за которым числился этот райончик. Теперь, после вступления на вахту Нордена, он смог взять отгул и навестить свою больную мать. Перед отъездом он решил проведать своих товарищей.
        - Арти, ты? - раздался в приёмнике голос Симона. - Ну, как, заступили?
        - Начинаем.
        - Дай мне Марка… на минуту.
        Норден взял свой передатчик и нажал кнопку:
        - Да, валяй!
        - Марк, дружище, это я, Симон! Я, в принципе, так… хотел малость проинструктировать… но думаю, что ты сам разберёшься. Закрепите с Артом запасной фильтр в пятом и в восьмом… там порвало заслонку параллельного туннеля. Всё дерьмо к нам лезет. Я заделал кое-как, но там по всему каналу болото.
        - В восьмом? - переспросил Норден, уставившись на люк.
        - Да, восьмой канал! Аварийщики приедут к вечеру, я им звонил… пусть Арт там над ним знак поставит, а то потеряются ещё.
        - Ты что-то хотел мне сказать ещё, Симон? - Марк жестом свободной руки показал Арту, чтоб тот открывал люк.
        - Да нет… просто… нет, ничего… - заикал в приёмнике Симон, раздался треск, перешедший в шипение, но Норден прервал дребезжавшее молчание:
        - Ну, выкладывай, Симон! Нам пора спускаться.
        - Ты это… не сочти меня идиотом…
        - … Хорошо, теперь я буду о тебе другого мнения, - перебил его Марк и улыбнулся, разглядывая Арта, ковырявшего крышку колодца.
        - Я видел что-то!
        - Где? Неужели ты встречу назначил Саманте в…
        - … Марк, брось свои шутки! Кажется, я видел таракана!
        - Фу, мерзость какая! Вчера я тоже грохнул одного в туалете. Ты же знаешь, как я их ненавижу…
        - Марк! Он был футов десять, если не больше.
        Несколько секунд Норден молчал, раскрыв рот и сморщив лоб. Молчал и Симон. Арт, сдвинув люк, повернулся к Марку и мимикой спросил, в чём дело. Из чёрного отверстия колодца струился лёгкий пар.
        - Ты смеёшься, Симон? - после некоторого молчания произнёс Марк.
        - Нет, это сущая правда!
        - Решил немного попугать меня перед работой в новом районе?
        - Марк! Ещё раз говорю…
        - … О’кей, Симон, нам пора! - Норден будто спохватился и дал знак Арту, чтоб тот лез первым. - Я отключаюсь.
        - Ну что ж, Марк, может мне и показалось… Во всяком случае я не верю в эти штучки с чудовищами и мутантами, даже если они и были когда-то раньше.
        - Симон, дружище, если они и жили где-то в древности или в малоизученном историками средневековье, то почему-бы им не быть сейчас?!
        - Будь здоров, Марк! Счастливо! И… и будь осторожнее!
        - Ну, хорошо, пока!
        Буквально через минуту Норден уже забыл о странном разговоре и, спустившись в колодец за напарником, водрузил крышку люка на место.
        Мгновенно всё кругом сковала темнота. Попахивало сыростью и старыми газетами. Кроме лязга о металлические ступеньки ботинок Арта и царапания о стенки колодца его снаряжения, больше не слышно было ни звука.
        Снова Марк подумал о предупреждении Симона. Здесь, во тьме, это известие чувствительнее кольнуло мозг Нордена. Теперь чернота колодца даже стала какой-то пугающей, прямо как во времена молодости Нордена, впервые спустившегося в городские сточные каналы. Тогда он, совсем ещё юный, зелёный практикант-сантехник, с ужасом оглядывая неровные, скользкие стены, бесконечный туннель канала и, вдыхая отвратительный запах гнилья, подумал, не лучше бы было, пока не поздно, сменить профессию, но…
        Теперь он стоял уже в тысячный раз на ржавой ступеньке вертикальной лестницы и боязливо смотрел вниз, на темнеющий силуэт напарника. «Господи, наслушаешься всякой ерунды перед работой, а потом…».
        - Марк, ты что там, молишься что ли? - раздался снизу голос Арта, и тотчас в лицо Нордену ударил луч света.
        - Иду я, иду… выключи ты свой фонарь!
        Осторожно и долго Марк спускался по лестнице, пока не оказался рядом с Артом. Чуть поразмыслив и отогнав дурные мысли, Норден махнул рукой, и оба напарника с шумом поплелись в правый коллектор.
        Так начался последний трудовой день Марка Нордена.
        * * *
        Сантехник - профессия такая, что на дерьмо и вонь перестаешь обращать внимание уже после первого года работы. Это дома, сидя в чистоте и неге, ощутив запах канализации или гниющего в бачке, давно не вынесенного мусора, начинаешь морщиться и негодовать. А здесь, в коллекторах под городом, где о чистоте не могло быть и речи, все было привычно взгляду и носу.
        Они сделали свою работу, управившись за час, даже умудрились перекурить и слопать сэндвичи, любезно приготовленные девушкой Арта, Моникой. Запах съестного привлек не только крыс…
        - Ты слышал? - Арт перестал пить из бутылочки воду, замер.
        - Что опять? - Марк недовольно вздохнул, продолжая жевать. - Еще ты сегодня надо мной не шутил! Мне Симона приколов хватило.
        - Я серьезно, Марк… Да кончай чавкать, послушай!
        Оба насторожились, вслушиваясь в какофонию коллекторов. Это неискушенному профану кажется, что подземелья большого города безмолвны и пусты. На самом деле сеть сточных канализаций весьма шумна - здесь и разносортная капель со сводов и труб, и шипение задвижек, и шум вентиляции, гул недалекого метро и скрежет бетона, всегда находящегося под давлением. А еще писк крыс и какие-то шорохи.
        Шорохи!
        - Марк, мне это не нравится! - прошептал Арт, боясь пошевельнуться.
        - Давно ли тебя стала пугать темнота коллекторов? - тихо спросил напарник, все же насторожившись и сам.
        Шум из бокового ответвления гидросети сейчас выглядел каким-то странным и чересчур жутким. Будто надувную лодку тащили посуху за трос. Сантехники переглянулись, с трудом глотая комы в горле. Лучи фонариков вмиг устремились к источнику звука. Но кроме метнувшихся прочь из коллектора двух крыс никто оттуда не показался. Да и кто бы мог там находиться кроме двух технарей?! Мальчишки сюда не шастали, бомжи тоже, грызуны и тараканы не могли издавать такой…
        Таракан!
        Марк сразу вспомнил о предупреждении Симона, отчего волосы на затылке зашевелились, ладони вспотели, а спину охватил озноб. И совсем не подземельный.
        - Арт, иди глянь, что там?
        - Сам иди… - ойкнул напарник, прижимаясь к Нордену.
        - Слушай, не смеши мои яички… Иди посмотри, если боишься, возьми монтировку, - Марк подтолкнул коллегу плечом.
        - Мои яички давно исчезли! А до твоих мне дела нет, - прошептал Арт, упираясь сапогами в бетонный бордюр. - Нашел дурака, иди сам, мне что-то не хочется.
        - Эй! - крикнул Марк в тоннель, чем вызвал долгое эхо, блуждающее в подземных катакомбах, и матерную ругань напугавшегося напарника.
        - Бьюсь об заклад, это шутки Симона, - промолвил Арт, утирая вспотевший лоб. - Что он там тебе говорил по рации? О чем предупреждал?
        - Тебе лучше не знать, иначе наложишь в штаны так же, как я.
        - Говори уже!
        - Уверен?
        - Ма-арк!
        - Ну… типа в коллекторах встретил гигантского жука.
        - Кого-о?!
        - Таракана. Огромного.
        - Насколько ог… огромного? - произнес Арт, понижая голос до еле внятного бормотания.
        - Футов десять.
        - Фак…
        - Ты пойдешь смотреть, или мы так и будем тут сидеть и порциями откладывать в трусы личинок?
        - А почему я?
        - Ты моложе меня и, значит, сильнее.
        - В фильмах ужасов обычно вперед идут наиболее опытные, матерые герои, - прошептал Арт, неотрывно следя за пятачком света на кирпичной кладке стены, выдаваемого налобным фонариком.
        - То есть, ты хотел сказать, самый старый идет вперед?
        - Да-а!
        - Слушай, мачо… Ты не усугубляй ситуацию, и так тошно… Если это шутки Симона, я ему…
        - … Тихо-о! - прервал напарника Арт.
        Глубоко в коллекторе дико мяукнула кошка, послышалась короткая возня, и раздался шлепок. Почему-то только следующая фраза вырвалась из уст Марка:
        - Хана котяре!
        Арт зло посмотрел на коллегу, показывая кулак.
        - Выбирай выражения, мудак!
        - Соблюдай дистанцию, молокосос! - вторил ему Норден, снова подталкивая вперед. - Иди уже. Даю десятку, что там никого нет, а блудный кот сожрал очередную крысу.
        - Да на черта мне твоя десятка? Я жить хочу!
        - А там прям смерть тебя поджидает, идиот?! Ступай, жду тебя и подсвечу. Возьми фальшфейер и монтировку. Давай-давай, шагай, Бэтмен. Я прикрою.
        - Ч-черт!
        Арт взял в руку ломик, в другой сжал файер и нехотя двинул в сторону угрозы. Плеск воды под ногами заглушил все остальные шорохи, Марк жадно вглядывался в освещенный двумя фонарями проем. Вдруг зашипела рация, слов разобрать было нельзя, видимо, сказались помехи в эфире. Но оба сантехника вздрогнули и не на шутку струхнули.
        - Фак! Тут уже не местным дерьмом воняет, а моим собственным, - проворчал Арт, отвернувшись от объекта внимания, за что тут же поплатился. Жизнью!
        Быстро юркнувший из коллектора силуэт схватил мужчину за руку и тотчас исчез обратно вместе с телом сантехника. Все произошло так молниеносно, что Марк не понял, кто или что это было. Только заметил два черных хлыста и блеснувший в косом луче света хитиновый панцирь. Потом он бежал прочь, падал, скользил, снова спотыкался, дико орал, заглушая позади себя вопль Арта. Затем, ударившись о торчавшую арматуру, на время отключился и повалился навзничь.
        * * *
        Сознание приходило долго и болезненно. Липкое от крови лицо скривилось, грязные, мокрые руки покрутили фонарик на лбу, но тот приказал долго жить. В кромешной тьме то ли сердце упало в гениталии, то ли те спрятались в душе, но животный страх настолько овладел человеком, что сковал все его конечности. Боясь издать любой звук, сдерживая стон, Марк выполз из нечистот и прислонился спиной к бетонной стене. Что там говорится в романах-хоррорах - нужно замереть и ждать, иначе тварь реагирует на движение?
        Марк не мог справиться со спазмом в груди, дышать стало тяжело, почти невозможно. Рука нащупала в разгрузочном жилете ремонтника отвертку, затем плоскогубцы и только потом фальшфейер.
        Мысль о включении рации током шибанула мозг - этого делать сейчас никак нельзя. Сначала свет. Нужен свет!
        Он изготовил заряд к действию, вырвал петлю и вытянул руку. И, дернувшись, обомлел…
        Прямо напротив него истуканом замерло существо, нечто огромное и жуткое. Застыло мокрым, глянцевым исполином всего в метре от человека. И тоже отпрянуло от него в свете вспыхнувшего файера. Усы-кнуты зашевелились, заерзали, гигантский жук сдал назад, ощутив резкий жар и яркий свет внезапного источника. Из пасти насекомого торчала раздробленная окровавленная нога Арта - Марк узнал ее по оранжевому сапогу коллеги. Он заорал так, как никогда не кричал в своей жизни. И ткнув горящим фальшфейером в морду твари раз-другой, заставил ту попятиться и зашипеть. «Тараканы не шипят!», - мелькнула сумасшедшая мысль в воспаленном мозгу Нордена, но ноги уже несли его прочь.
        Как он выскочил из подземки, он не помнил - вниз уже спускалась аварийная команда городских служб. Вместе с полицейскими, вооруженными помповыми ружьями и многочисленными фонарями. Оказалось, что рация Марка все это время была включена на передачу, на том конце радиоэфира его слышали, а он их нет. От жуткого страха психика Нордена дала сбой, он ничего не понимал, не слышал, не говорил. А только мычал и, тыча пальцем в черный зев коллектора, таращил безумные глаза.
        На реабилитацию его поместили в городскую больницу, где он провалялся неделю, принимая психологов и полицейских. Последние так и не нашли ни таракана, ни Арта, ни следов пребывания жуткого монстра в катакомбах Нью-Йорка. И только побежавший по кафельной плитке больничной палаты маленький таракашка вызвал у лежащего пациента сердечный приступ. Он в безмолвном крике ткнул пальцем в сторону крохотного насекомого, побледнел и, схватившись ладонью за грудь, отвалился обратно на подушку.
        А потом Марк Норден умер…
        Алексей Доронин. Мясо для машин
        Для него все началось со звонка Рози.
        Да, именно той самой Рози Уотерс, которая была когда-то его студенткой.
        В полтретьего ночи Айпад, который он запрятал на самое дно рюкзака от фирмы «Найк», вдруг зачирикал, как попугай.
        Вызов по Скайпу. Какой ублюдок звонит в это время? Тем более, что он больше не профессор университета, а свободный художник.
        Выбираясь из спального мешка, Роберт перебирал в голове фамилии и часовые пояса. Это явно кто-нибудь из Европы. Может, лягушатник, с которым он заспорил по поводу интертекстуальных включений из «Уллиса» Джеймса Джойса в его, лягушатника, новой книге. Господи, да кто этого Джойса читает в современном мире. Право, лучше бы он тогда смолчал, а не портил себе нервы.
        Ночной лес был тих и спокоен. Шумели вековые сосны, явно стоящие здесь с доколумбовых времен. Исполняли свою арию сверчки под аккомпанемент далекого уханья совы.
        Волки так близко к тропе обычно не появляются. Но на случай встречи с ними у него было патентованное средство в виде аэрозольных баллончиков «Bear Spray». Отпугнет куда лучше, чем огнестрельное оружие, и никого не надо убивать.
        Убивать он вообще никого не хотел, это было одним из его принципов. Даже змею, которая однажды заползла к нему в палатку, он просто выкинул палкой.
        Планшет все никак не замолкал, и Роберт, пока возился с застежками рюкзака, пообещал себе, что обрушит на этого незадачливого идиота весь запас своего красноречия.
        Наконец, продукт компании «Эппл» оказался у него в руке.
        Открыв вкладку Скайпа, он машинально включил видеосвязь. Желание метать громы и молнии пропало сразу, как только он увидел лицо собеседника.
        Да, она почти не изменилась за эти годы. Разве что теперь, наверное, обесцвечивает не только черные волосы, но и седые.
        Когда-то они с Рози хорошо проводили время во внеурочные часы.
        Он тогда был не одиноким стариком с бурной биографией и несбывшимися мечтами, а молодым преподавателем одного из университетов Лиги Плюща[1 - Лига плюща (англ. The Ivy League) - ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США. Это название происходит от побегов плюща, обвивающих старые здания в этих университетах. Считается, что члены лиги отличаются высоким качеством образования.]. И да, он имел очень вольные отношения как с девушками из кампуса, так и с общественной моралью. Хотя война во Вьетнаме к тому времени давно закончилась, он носил довольно длинные волосы, курил не только табак и занимался общественной деятельностью. Подписывал письма вместе с другими прогрессивными деятелями и участвовал в маршах на Вашингтон. С тех пор он выступал против многих войн и всё с неизменным «успехом». Последней его акцией была «Захвати Уолл-стрит»[2 - «Захват?те У?лл-стрит» (англ. Occupy Wall Street) - действия гражданского протеста в Нью-Йорке, начавшиеся 17 сентября 2011 года.]. Пришлось немного побегать от полиции и даже получить синяк от резиновой
пули. Но прелести жизни в свободной стране заключаются в том, что на его биографию это событие пятном не легло и работы не лишило. Хотя, может, и закрыло некоторые двери. В последние годы он работал в менее престижном заведении.
        С тех пор миновали четыре президента и целая эпоха. Рози дважды побывала замужем, он три раза успел побыть женатым. И то, что она была у него в друзьях на Фейсбуке, не означало, что между ними были хоть какие-то отношения.
        Пока эти воспоминания проносились у него в голове, а глаза всматривались в экран, женщина молчала, хотя рот ее то и дело приоткрывался, как у выброшенной на берег рыбы. Она сидела в полутемной комнате. На заднем плане, за окном, мелькали какие-то вспышки. Что у них там за салют?.. Он попытался вытащить из памяти, из какого города последний раз получал от нее рождественскую открытку? Бумажную, а не по мэйлу. Из Майами? Из Фриско? Черт, не вспомнить.
        С какой стати ей понадобилось звонить ему, да еще среди ночи? И что у нее с лицом? Почему на нем даже не страх, а ужас?
        - Роберт! Как хорошо… что ты… Никто больше не отвечает! - наконец, выдавила она из себя. Говорила Рози так, будто пробежала стометровку и теперь задыхается. - Я сегодня проснулась… Была не в форме пару дней… Сегодня пришла в себя… Звонила и Джеку… и маме… и всем-всем. Никто не отвечает. Я боюсь!
        Стоп. Неужели взялась за старое? Помнится, тогда она баловалась травкой. Они все ей баловались. Но против вещей потяжелее, которые имели хождение в их компании, Рози яростно возражала.
        Ей уже за сорок. Неужели не остепенилась? Да кто ее мог напугать? Ее бывший? Грабители? Пришельцы?
        Лицо перед монитором вдруг дернулось и рот исказился в крике.
        - Роберт! Они гонятся за мной… Они го… - она сорвалась на плач. - За мной…
        Плач в этом месте перешел в вой. Жалобный вой испуганной маленькой собачонки.
        - Я слышу… - голос ее почему-то перешел на шепот. - На лестнице… Помоги, спаси, прошу тебя…
        «Что там случилось? Теракт? Погром? Какие-то беспорядки?»
        В новостях вроде бы ничего…
        Стоп… никаких новостей он не смотрел уже много дней. Если быть точным, с позапрошлой субботы. А людей не видел и того дольше. Недели три. Нет, он не уходил в глушь. Оставался, как он думал, в пределах досягаемости цивилизации. Но обходился без нее. Если психика некоторых - как железобетонная стена, то его была скорее карточным домиком. Поддерживать ее требовало едва ли не больших усилий, чем идти вперед. И для этого иногда нужно было отдыхать от людей.
        - Рози, - четко и раздельно произнес он, поднося планшет поближе к лицу. Изображение стало нечетким, появились лаги, квадратики пикселей, будто какие-то проблемы со связью не давали нормально проходить видеосигналу. Звук пока был нормальный. - Успокойся. Позвони в полицию. Набери 911.
        - Не отвечают, - всхлипнула Рози. - Линия занята. Пять минут назад отвечал автомат… А сейчас… вообще ничего!
        - Этого не может быть. Звони еще. Закройся на все замки, - Роберт постарался вспомнить, какие советы дают в таких случаях герои кино и участники телешоу.
        - Уже… - слабым голосом выговорила она. - Подожди… они уже тут. Я…
        Какой-то треск и свист пошли фоном.
        - Они нашли меня… Уже на моем этаже… О господи Иисусе, не хочу… За что? Не надо, пожалуйста… - она ударилась в слезы. Сквозь вздохи и всхлипывания можно было понять от силы одно слово из трех, - ….не люди! Здесь…! …дверь! … что-нибудь! А-а-а!
        В этот момент ему в голову закралась мысль: а не розыгрыш ли это? Не глупый ли пранк?
        Сколько такого уже было. Потом где-нибудь на Youtube покажут его удивленно-испуганное лицо и будут сотни глумливых комментариев: «ха-ха, какой тупой индюк», «купился, олух!».
        Да, розыгрыш!!! Эту версию он принял как рабочую.
        Хотя… ее мелодраматические взывания не показались ему фальшивыми… По опыту нескольких неприятных историй он знал, что люди в стрессовой ситуации ведут себя именно так и именно такую чепуху мелют.
        Какой-то розыгрыш… Ну, точно.
        Это… не люди.
        «Зомби? Очень смешно. Новый сезон „Ходячих…“ вроде как раз снимают. Неужели решили провести промоушн-кампанию? И не боятся разориться на адвокатах?»
        В этот момент раздался хруст, с которым может быть выбита хрупкая фанерная дверка. Свист, который до этого был еле слышным, заполнил комнату.
        - … не подходите! - услышал он ее крик. - У меня пистолет!
        Она отвернулась от компьютера, лицо ее стало белым, как у призрака. Оружия он не заметил. Последнее, что Роберт увидел, было то, как она вскакивает с места и отшатывается… А в следующую секунду изображение закрутилось, будто камера ноутбука сделала кульбит. На самом деле, конечно, компьютер просто упал на пол.
        Какая-то вспышка резанула по глазам.
        А дальше стало темно. Но связь не оборвалась. Сигнал шел.
        Он ждал примерно полминуты и был вознагражден. Если можно это так назвать.
        В комнате стало светлее. На стены ложились красные отблески, будто где-то горел огонь.
        Она все еще сидела в кресле, в расслабленной позе, уронив голову. Что-то в ее позе ему очень не понравилось.
        - Рози! Немедленно ответь мне. Что с тобой? Тебе плохо? Или ты меня просто разыгрываешь, чертова сучка?
        Будь она рядом, он бы отвесил ей пощечину. Никто не смеет лезть к нему, пока он не поставил все части карточного домика на место.
        Похоже, подействовало. Она широко распахнула глаза.
        - Слава богу… - поторопился сказать он.
        Глаза были пустые и неживые. Белесые, как вареные яйца, но с большими красными прожилками лопнувших сосудов.
        - Не пугай меня больше так. Скажи что-нибудь, а то…
        Словно услышав его, она приоткрыла рот. Тут он заметил, что волосы у нее стоят дыбом, будто от фена. Хотя минуту назад были нормальными.
        А потом она свалилась с кресла. Быстро, но он успел увидеть, что ее держат за волосы два гибких отростка, похожих на жвалы жука или лапы муравья.
        Пустые глаза открылись только оттого, что кто-то потянул ее за волосы.
        Тело сработало раньше мозга, и трясущейся рукой он закрыл ее окошко, все еще ничего не понимая. Но звук не отключил, и пока секунды разговора продолжали идти, он слышал работу чего-то похожего на миниатюрные моторчики. Их свист накладывался на звук рвущейся ткани и какой-то треск.
        Айпад выпал из руки в траву. Шатаясь, Роберт прислонился к шершавому стволу ближайшего дерева, и его тут же вырвало прямо на муравейник.
        Простите, бедняги. Черт возьми, что за дерьмо? Вроде бы он десять лет не пробовал даже «травки».
        Бывший профессор университета, увитого плющом, умылся из ручья. Там же сделал хороший глоток, забыв о микробах и о таблетках для обеззараживания воды.
        Ущипнул себя за подбородок. До боли. И еще раз за руку. И только после этого подобрал запачканный землей и мокрый от росы Айпад.
        Продукт компании Стива Джобса своими четкими линиями вернул веру в то, что все увиденное было плодом паранойи.
        «Просто ты спятил, старик. Это бывает».
        Связь все еще была. Пальцем он коснулся сенсорного экрана. Но стоило ему взглянуть в окошко, как рациональный мир поплыл. Потому что происходившее на экране напомнило ему однажды просмотренное видео со скотобойни, и окно привычного Скайпа было окном в ад.
        Шатаясь, как зомби, в одежде, запачканной землей и рвотой, он доковылял до тропы. Вид прибранной, аккуратной дорожки на время вернул спокойствие.
        Можно связаться с рейнджерами, со спасателями. Их телефоны на огромных знаках на каждом шагу.
        Но ни один из двух экстренных телефонов не ответил. Черт! Что это значит?
        Бред какой-то. В такой глуши, как этот национальный парк экстренные службы должны быть на связи. Люди тут теряются регулярно. Поэтому их поиск налажен и прием диспетчерскими службами звонков - тоже.
        Тогда он набрал телефон службы спасения.
        «Линия перегружена. Оставайтесь на линии. Время ожидания… пять минут».
        Он ждал полчаса, слушая запись про «пять минут»
        Потом он нашел в записной книжке номер приемной дорожной полиции.
        «Оставьте свое сообщение после…»
        В эту ночь он так никуда и не дозвонился. А на следующий день не было уже ничего. Только тишина и знак отсутствия сигнала. Всех операторов.
        Где-то должен быть пост смотрителя этого участка тропы. Судя по указателю до него всего четыре мили. Вот туда он и пошел.
        Аппалачская тропа[3 - Аппалачская тропа (англ. Appalachian Trail) - размеченный маршрут для пешеходного туризма в североамериканской горной системе Аппалачи. Аппалачская тропа имеет протяжённость около 3,5 тыс. км от горы Катадин (Мэн) на севере до горы Спрингер (Джорджия) на юге. Точную длину определить практически невозможно, так как существует несколько альтернативных путей.] - почти две тысячи миль длиной - протянулась по территории четырнадцати штатов. Это известный и популярный туристический маршрут. А он выбрал далеко не самый малолюдный его участок. В это время года тут должно быть полно людей - и не только одиночек, как он, но и семей, и больших групп.
        Но только ветер гонял бумажный мусор по аккуратно выложенной бетоном дорожке.
        - Что это? «Исчезновение на 7-ой улице?»[4 - «Исчезновение на 7-й улице» (англ. Vanishing on 7th Street) - фильм ужасов с элементами постапокалипсиса режиссёра Брэда Андерсона] Люди, я хотел побыть без вас совсем недолго. Вы меня поняли слишком буквально…
        Вот уже пять лет каждое лето он ездил в места, подобные этому. Он не был ни охотником, ни рыболовом, ни любителем поплавать на лодках или каноэ. Только пешие прогулки. Роберт называл это «Привести в порядок свои мысли». Когда тебе уже за пятьдесят, в голове накапливается определенный багаж не только полезных знаний, но и дряни, от которой очень хочется избавиться. И ладно бы, это были годы сплошных побед. Но когда и в карьере, и в личных отношениях ты подошел к крушению всех иллюзий… когда тебя в очередной раз предали и у тебя хотят отсудить даже дом, где ты живешь… самое время надеть поношенные кроссовки и побыть немного наедине с природой. В ней, думал он, нет той фальши и мерзости, которую несут с собой люди.
        Он не любил простых путей и обычно шел параллельно тропе по бурелому. Медведи сюда иногда забредали, но летом, когда они сытые, достаточно при встрече вести себя спокойно, и тебя не тронут. Хотя он еще в первый день при входе в лес заметил, что в этом году животные ведут себя как-то странно. Висело даже предупреждение от службы рейнджеров. «Enter on your own risk». Риск, как выяснилось, был. Однажды его чуть не затоптал здоровенный олень. Ну, предположим, такое бывает… В другой раз мимо него, не обращая внимания на человека, пронеслось целое стадо зайцев, если к ним, конечно, применимо это слово.
        Еда умещалось в его рюкзаке - немного слайсов, немного сушеных фруктов и диетических батончиков, несколько бутылок минеральной воды. Вокруг тропы было много беседок с фонтанчиками, где можно пополнить запас, к тому же у него имелись средства для обеззараживания родниковой воды.
        Вот и коттедж смотрителя. Дверь распахнута… Нет, она сорвана с петель.
        Внутри сладковато-противный, дерущий нос запах. И повсюду следы - странные, маленькие, круглые. Трубка таксофона висит, вымазанная чем-то, похожим на клюквенный сок.
        Он знал, что не стоит открывать стеклянную дверь комнаты с надписью «Ranger». Но все же толкнул ее.
        Это был первый день его выживания. Потом он еще не раз пожалеет, что не взял из кобуры мертвеца пистолет и не поискал в закрытых шкафах оружия посерьезнее.
        * * *
        Разбудил его, как всегда, писк зуммера. Долгий, надсадный, как надоедливый звон недобитого москита. Раньше это свидетельствовало бы о том, что он оставил Айфон в режиме виброзвонка и уснул, положив его под бок или под голову. И что ему, черт возьми, пора собираться на работу. Принимать душ, бриться, одеваться, выводить из гаража свой Форд и мчаться со всей разрешенной правилами скоростью. Потому что будильник, как любой любитель поспать, он ставил на последнюю минуту перед отметкой «Опоздание».
        Но это были ощущения даже не из прошлой, а из позапрошлой жизни. Спешить больше некуда. Теперь он, немолодой профессор изящных искусств из Бостона, уволившийся и выбравший путь дауншифтера, был просто беглецом. Осколком, изгоем без своего угла. А по старинному зданию университета, где он когда-то втолковывал студентам разницу между классицизмом и романтизмом… бродили они.
        Твари.
        «150 метров» - горело на экране, в приложении, которое раньше ему и в голову бы не пришло открыть.
        «140 метров», - значилось там уже через пять секунд.
        Он глянул на свое отражение в луже дождевой воды. Мешки под глазами, щетина, сальные волосы, потрепанная одежда. Настоящий бродяга.
        В последние дни редко удавалось поспать больше трех-четырех часов.
        Роберт встал и, крадучись, пошел по ровному асфальту шоссе «Пенсильвания Тернпайк», обходя брошенные машины. Вскоре расстояние сократилось, но потом тревожные красные точки исчезли с экрана «радара». Значит, его не засекли, просто мимо прошла обходящая свой квадрат территории группа тварей.
        Он называл такие «патруль». Хуже были «ловчие». Эти шли целенаправленно, по следу человека.
        Эх, найти бы необитаемый остров. Но для этого надо как минимум добраться до побережья.
        Он нашел цивилизацию, которую оставлял на короткое время, в ужасном состоянии. Повсюду пропало электричество. Тут и там горели пожары, в том числе лесные. Людей не было и некому было их тушить. Слава богу, поблизости не было АЭС.
        А отчего не было людей… вот это самый интересный момент.
        Они охотились на него. Охотились на всех уцелевших.
        Видимо, программа, управлявшая ими, была не так проста. Они менялись. Учились, становились умнее, находили способы обходить те ограничения, которые у них были.
        В жизни Роберта Гринберга существовали непреложные истины. И одной из них было осознание того, что жизнь никогда не посылает тебе непосильных задач. Ни в школе, где он был в перьях белой вороны, ни в колледже, где он научился носить эти перья с гордостью. Ни в работе, ни даже в семейной жизни, где оказалось труднее всего.
        Но сейчас, похоже, задача была как раз непосильной. Хоть и звучала просто - «остаться в живых».
        Он вспомнил, как на третий день после страшного звонка, возле мотеля, стоянка перед которым была запружена машинами, он впервые столкнулся с ними.
        Они были настолько увлечены, что вначале не замечали его. Он смог как следует рассмотреть их в туристический бинокль, который подобрал на посту смотрителя тропы.
        Одно существо пожирало куски покрышки от старого джипа «Outlander», и выдавливало из себя как пасту, словно паук свою нить - длинную ленту пластика. Его собрат тут же резал эту ленту своей многофункциональной пилой на равные части. Некоторые части отливались в готовые формы.
        «Там внутри работает миниатюрный 3d-принтер. Просто и изящно».
        Он чуть было не забыл, что восторгается убийцами, жаждущими и его смерти.
        Летели искры - другой робот миниатюрной пилой отрезал кусочки металла от капота соседнего седана. Еще один высунулся из старой, с разбитым стеклом, японской малолитражки с пучком проводов, зажатых в «руке». Робот, выполняющий роль сборщика, компоновал их на свободном пятачке, куда они даже постелили лист обычной бумаги раскатав его своими подвижными манипуляторами.
        Вот они возятся с аккумулятором, вскрыв капот с помощью своих циркулярных пилок. Разряд, толчок - и тварь оживает! Глаза ее не начинают светиться только потому, что глаз нет.
        Да и ничего антропоморфного нет в их строении. Теперь, когда на них не было синтетической ткани, пластика, они выглядели как типичные роботы, какими их представляли в середине двадцатого века. Две ноги, которые вращались в любой плоскости. Два подвижных манипулятора, которые трудно назвать руками, скорее это щупальца. Все крепится к бочкообразному туловищу. Головы нет, но есть что-то вроде сенсорной дуги черного цвета вдоль туловища. Похоже, они сделаны целиком из легких сплавов, а значит, их беговые и аэродинамические качества на высоте. И по болоту пробегут, и по бурелому.
        У одного туловище сделано из металла, в котором угадывался бывший дорожный знак.
        Это было настолько же просто, насколько и страшно. Вся операция заняла десять минут.
        Он вспомнил, что еще до Чумы местом паломничества тварей становились свалки и кладбища автомобилей. Их не раз заставали за потрошением старых машин и другой техники. Тогда разработчики впервые обмолвились, что в создании вложена возможность авторемонта. Без помощи сертифицированных центров. И если бы на это вовремя обратили внимание…
        Если бы…
        Но тогда это известие вызвало больше эйфории, чем страха. Еще бы - скоро роботы будут сами себя чинить и освободят цивилизованных людей среднего класса и выше - и от грубого ручного труда, и от мексиканцев с пуэрториканцами.
        Он прервал наблюдение и пустился бежать, потому что увидел, как твари пришли в движение и потянулись в его сторону, расходясь полукругом, чтоб взять в кольцо. Новенький собрат бежал вместе с ними рысью.
        Была ли у них радиосвязь между собой? Образовывали ли они соты? Связывались ли с существами на соседних территориях?
        Тогда он еще не знал, что именно так они и делали, и живой ковер тварей, покрывавший все континенты, уже был связан в единую сеть.
        Когда Роберт понял, что они собой представляют, ему хотелось смеяться и плакать.
        Даже ему не пришло бы в голову, что апокалипсис начнется с этого.
        Не ядерная война, не астероид, не птичий грипп, а это…
        Говорили, что их всего несколько десятков тысяч. Ну, максимум - несколько сотен тысяч. На весь мир. Но как они тогда в одночасье, за считанные дни затопили города и устроили людям кровавую баню? Как они оказались на всех континентах и даже на крупных островах? Как они попали за полярный круг в Аляске, в Канаде и России? И даже в Антарктику?
        В первый же день, придя в себя, он зашел в интернет. Спасибо микро-спутникам, тот еще работал.
        С первой минуты Роберт понял, что Всемирная Паутина почти мертва. Остатки жизни теплились только в самых дальних ее уголках. Остальное пространство пестрело описаниями ужаса этих недель. Кровавыми видео и истерическими воплями последних уцелевших, а также религиозными и параноидальными пророчествами конца света.
        Он не смог досмотреть до конца снятое на телефон молодой девушкой видео, как свора монстров врубилась в толпу на вокзале Паддингтон в Лондоне - как нож сквозь масло, оставляя за собой ковер трупов, убитых током (пилы они как оружие нападения не применяли).
        Пять следующих он тоже бросил смотреть на середине.
        Как они гонялись по Бродвею за людьми среди сверкающих огней неоновой рекламы и афиш мюзиклов. Или как на пляже в Сен-Тропе брали группу людей в кольцо, не оставляя ни одного просвета - и медленно сжимали его, пока визжащие от страха французы и гости Лазурного Побережья падали на колени и молились, пытались зарыться в песок… И этих, и тех, кто пытался драться, постигла одна участь. Только несколько человек сумели проскользнуть или перепрыгнуть через возвышающихся над землей всего на полметра тварей и броситься в воду. Верное решение, десять баллов. Но те из них, кто плавали плохо и не смогли зацепиться, найти себе место на одном из разбросанных по заливу плавсредств, после долгого барахтанья в воде (пусть даже теплой) или сами бросились на берег, или утонули.
        Это зомби, если верить Джорджу Ромеро, не бегают. А твари на своих коротких лапках бегали со скоростью марафонца. Не спринтера, а именно бегущего на длинные дистанции атлета. На коротком отрезке тренированный человек оторвется… но у них много времени. Они всегда превосходят в выносливости. Их запас сил бесконечен. Днем они подзаряжаются на ходу от солнечных элементов… И это единственный высокотехнологичный элемент. Остальное - технологии восьмидесятых годов двадцатого века.
        А ночью они «сделают» любого бегуна только за счет того, что видят в темноте как кошки - и никогда не споткнутся о препятствие.
        Он шел на восток. Шел по ночам, а на привал останавливался в парках и небольших лесах. К сожалению, Национальный парк остался далеко позади, впереди было Восточное Побережье, где застроен каждый клочок. Зато там не будет проблемы с продуктами, хотя они уже начинали портиться. Вначале, когда он брал то, что ему нужно, он оставлял в магазине деньги, потом перестал.
        Неподалеку от Гаррисберга он устроился на ночлег на ровной лужайке, поросшей высокой травой, но свободной от деревьев. Это была ошибка. Не зря же говорили бывалые, что на открытом месте от них не убежать, даже если заметить вовремя.
        Бывалые… Везунчики. Те, кто, как и он, продержались уже три недели. Те, с кем он поддерживал контакт через спутниковую связь.
        Ошибку Роберт понял, когда ночью запищал планшет, и пока он мотал головой и протирал глаза, пищание переросло в сплошной звон. На экране со всех сторон к фигурке человека неслись красные точки - одна, две, три, десять, двадцать!
        Роберт огляделся. Луна на небе такая, что светло почти как днем.
        Он заметил их поздно. Траву здесь давно не стригли, рост же этих тварей - примерно пятьдесят сантиметров.
        И он побежал. Сначала зигзагами, как заяц, потом прямо, как стрела. Вспомнил молодость и годы в университетской команде - регби, легкая атлетика, американский футбол. Не всегда он был «яйцеголовым», хотя и первой звездой не был никогда. Он знал, что твари легко развивают скорость двенадцать миль в час. Достаточно, чтоб догнать и загнать большинство людей. Но шанс есть…
        Жаль, что поодиночке они не ходят. И прекрасно координируют свои действия… куда там стае волков.
        Тогда это чуть не стоило ему жизни, а бег стоил растянутой лодыжки. Деревья давали хоть какую-то защиту, и он решил идти дальше, следуя за полосами лесных массивов и перелесков. К сожалению, скоро те должны были закончиться. На этой части Восточного побережья среди зоны сплошной урбанизации были только крохотные клочки национальных парков.
        Его целью был океан. На берегу он думал найти яхту или катер. Никакой отдаленный горный район или лесная чаща не защитит его так, как водное пространство.
        Интересно, сколько осталось на Земле людей? Сколько таких же, как он, везунчиков?
        В перерывах между вдохами и выдохами он вспомнил их диалог в чате с Тестером.
        Он нашел его на форуме www.i_survived.com. Там теперь собирались те, кто еще не стал мясом для машин. Человек с ником Beta_tester сразу привлек его внимание своей парадоксальной осведомленностью. Он мог быть еще одним сумасшедшим… но что-то в его словах заставляло ему верить.
        В воде твари не могли передвигаться. Хотя их не «коротило» от попадания жидкости, поэтому перебраться через небольшой ручей они могли. Дьявольский гений создателей сделал их конструкцию абсолютно водоустойчивой.
        Но плавать он их не научил. А сами они еще не настолько эволюционировали, чтоб научиться. Поэтому один из притоков Миссисипи однажды спас Роберту жизнь. Плаваньем он в университете тоже занимался. Недалеко от противоположного берега у него свело ногу. Роберт почувствовал, как та онемела и перестала слушаться «центрального процессора» в голове. После перенесенного стресса можно ожидать и не такого. Он успел подумать тогда, что смерть от утопления не так уж страшна и может быть избавлением. Но инстинкт самосохранения посчитал иначе. Роберт не стал барахтаться, а грамотно поддерживал свою голову выше уровня воды, и вскоре нога вернулась в строй.
        «Остров. Мне нужен гребаный остров. Там, где их нет», - думал он, отплевываясь.
        Пока он наблюдал, что твари равномерно распределены по земной поверхности. Но на маленьком острове типа Либерти-айленда, они вряд ли будут. Да, он хреновый капитан и штурман… а GPS, похоже, уже отключен… И подобный остров - это голая скала, часто без источника пресной воды. Да и рыбак из него еще более хреновый…
        «Don’t worry. Be happy!» - маленькая частная радиостанция крутила на FM волнах закольцованный плей-лист с издевательски оптимистичными песнями, под которых людей убивали током и рвали на куски.
        «Машина… нужна гребаная машина, - подумал он. - Любая подойдет».
        И разбитый пикап сельского реднека.
        И лакированный тарантас сутенера или продавца «дури».
        И розовый кабриолет гламурной киски.
        Но в сердце самой автомобильной нации он смог проехать всего двадцать миль, а потом бросил чужой джип «Landrover», потому что чертовы твари реагировали на быстро движущуюся цель еще активнее, чем на силуэт человека. Они буквально кидались под колеса, выпрыгивая отовсюду, поэтому пришлось останавливаться и, открыв дверцу, бежать.
        К тому же любая дорога кишела ими. Даже не «interstate», а просто заасфальтированный кусок земли.
        Там, где были машины, там были роботы. Потому что там они размножались. Делали себе подобных.
        Несколько раз он видел других людей, но выходить к ним не стал. Поодиночке легче скрываться, а в то, что можно отбиться от тварей, он не верил. Пока он ни разу не видел, чтобы люди побеждали, даже если им удавалось пристрелить пару тварей. Их тут же сметала волна новых.
        Если даже здесь, в помешанной на оружии Америке человек ничего не может противопоставить железякам, то что творится в остальном мире? В Германии? В Голландии? Во Франции? Там, где законодательство в этой сфере гораздо строже.
        Сам он тоже мало надежды питал на «Беретту», которую все-таки нашел у одного человека в автомобиле. Тот использовал ее, чтоб вышибить себе мозги, поэтому пришлось долго оттирать оружие тряпкой.
        Роберт сильно пожалел, что не ходил в тир, когда попытался подстрелить хотя бы одну из бестий. Плохо, когда ты закоренелый пацифист, а не член «Michigan Militia» и не техасский рейнджер.
        Все пули ушли в «молоко». Оказалось, что в тварей очень трудно попасть. Они были верткие, как хорьки. Тут нужен даже не пистолет с большим магазином типа «Глока», а долбанная штурмовая винтовка.
        Армия пыталась. Копы пытались.
        На экране по ссылкам выживших он видел сотни таких схваток. И почти всегда они заканчивались в пользу монстров.
        Разве что авиация могла с ними справиться. Но самолетам надо куда-то приземляться.
        Конечно, большие шишки выживут. Есть авианосцы и подводные лодки. Есть стратегические убежища - вроде бункера «NORAD». Но даже их персоналу рано или поздно придется вылезти из своих укрытий.
        На его глазах растерзали дюжину копов. После «Оккупая» он не питал к ним теплых чувств, но никто не заслужил, чтоб ему выпускали кишки и вырезали внутренности. Зачем, черт возьми, они это делают? Хотят понять человеческую анатомию? Или им это нравится?
        Еще он видел покинутый и забрызганный кровью военный «Хамви» с одиноко торчащим стволом пулемета.
        Если верить архивам в пока еще живой Сети, в первые дни их как только не называли. Роботы-убийцы, охотники, железяки, монстры. Потом стали называть просто «тварями». Creatures.
        Первые сообщения о нападении их на людей появились месяц назад. Странно, что он его пропустил.
        Тогда это было шуткой дня. Люди не верили. Смеялись. Делали «фотожабы».
        Только когда из разных стран посыпались сообщения о первых погибших всем стало не до смеха.
        Вроде бы первый был в Швеции.
        Точнее, была. Женщину лет тридцати убило разрядом тока. Она принимала ванну, когда одна из этих тварей пролезла в окно, толкнула незапертую дверь и прыгнула к ней в воду и пену.
        Но тогда это списали на случайность. Личную неосторожность. Мол, она сама привела робота домой.
        Вторым был мужчина из Японии девяноста пяти лет от роду. То есть заставший еще войну во славу императора против бледнолицых гайдзинов, ветераном которой он и был. Его смерть настигла на прогулке в лесу возле горы Фудзияма.
        Тогда все объяснили возрастом и физическим состоянием погибшего.
        Но третий и четвертый погибшие - из Швейцарии и Аргентины - никаких ванн не принимали и были молодыми и сильными мужчинами, хотя один был банкир, а второй бродяга и мелкий воришка. На одного твари напали в горах, на другого - рядом с городской свалкой. Между ними не было ничего общего. Только причина смерти, установленная вскрытием, была одинаковой. Летальный исход от поражения электрическим током
        «Брак. Дефект», - была первая реакция пресс-службы компании и отдела по работе с клиентами.
        А чуть позже они набрались наглости и заявили, что имело место несанкционированное вмешательство жертв в систему роботов. Мол, они сами с отверткой полезли во внутренности железяк, оттого и погибли.
        И только когда произошло еще пять, десять, двадцать случаев, власти демократических государств забеспокоились. Видимо, лобби корпорации было очень сильным.
        Весь мир облетело видео, которое модераторы Youtube и Facebook упорно удаляли до самого конца - там на одного парня из Милана, который ничем их не спровоцировал, а просто шел по своим делам по подземному переходу, набросилось три десятка тварей. Итальянец исчез под кучей адских созданий, не успев даже сказать «мама миа». Когда они расступились, его труп был черным от ожогов, хотя парень был не мигрантом и принадлежал к белой расе.
        А потом уже никто не считал погибших, потому что счет быстро пошел на сотни.
        Представители компании сначала отнекивались и нажимали на все свои юридические рычаги, чтобы максимально затянуть дело, потом вовсе отключили телефоны и куда-то пропали. К тому времени Международная комиссия по расследованию была создана, и к делу подключился Интерпол, но арестовать успели только мелкую сошку.
        Потому что ад разверзся… или дерьмо упало на лопасти вентилятора… уже неделю спустя.
        В первую пятницу июля «мир, каким мы его знали», - как часто говорят в плохих фильмах, - рухнул.
        Пропала мобильная связь, отключилось электричество. Последний выход в эфир новостей BBC и Fox News напоминал фильмы про зомби-апокалипсис.
        На десятый день бега ему пришло личное сообщение. От того самого Тестера. Этот человек звал его пообщаться в чат и хотел что-то поведать.
        Если он, конечно, не лгал, все выглядело так, будто он был причастен к началу этого безумия. А теперь то ли был рад облегчить душу, то ли просто издевался над выжившими, показывая им безнадежность их потуг.
        .> Для чего? Для? Чего? Было это делать?!
        .> Задай этот вопрос вашему Агентству Национальной Безопасности, муа-ха-ха-ха. Они есть даже в пустынях Сомали и горах Афганистана. Ты думаешь, как они туда попали?
        .> Сколько их может быть на Земле?
        .> Если верить нашей сетке геолокации… от ста до двухсот миллиардов.
        .>?????
        .> :))))))
        .> Роботы не могут менять форму? Например, делать себя гигантами?
        .> Боишься Годзиллы? Зря. Благодари бога, что они не могут стать МЕНЬШЕ. Представь рой несущихся по воздуху частиц, которые залетают в рот, в поры кожи? Это было бы куда опаснее, чем макро-роботы. От них хотя бы можно убежать. По техзаданию, которому мы следовали, они не должны быть слишком большими - чтобы не напугать пользователя - и слишком маленькими. Иначе их трудно заметить. Модели, специально спроектированные для наблюдения и поражения были бы гораздо малозаметнее.
        .> Кстати, что с животными? Я имею в виду всяких львов, слонов, медведей. Не то чтоб меня это сейчас очень волновало, но…
        .> Они убивают их тоже. Тех, кто попадает в поле зрения. Зверям чуть легче… на их выделения сенсоры монстров не настроены. Может, морская фауна сможет даже выжить. Их пока не интересуют только цели с размерами меньше пяти дюймов. Но и за них возьмутся. Они как-то получили доступ к своему программному коду и меняют его постепенно. Это и есть эволюция и естественный отбор.
        .> Так что, это новый разум?
        .> Еще неделю назад сказал бы: «Нет, конечно. Они всё истребят и просто отключатся». Но сейчас не уверен. В любом случае, они будут здесь.
        .> Весело. Дожить бы до этого…
        .> И не надейся, парень. У них в запасе сотня лет. Не веришь? Зря. Свою премию Дарвина человечество заработало. И что самое обидное: нас угробят не навороченные Т-1000 с лазерными пушками, а дешевые жестянки ценой в пятьсот долларов, связанные в сеть, по которой передаются только самые примитивные команды и только соседней ячейке. «Добыча тут». «Сырье тут». «Здесь нет места». «Впереди преграда». «Следуйте за нами». «Оставайтесь там». И еще штук десять. Вот тебе и разум. Вот тебе и тест Тьюринга. Вот тебе и венец творения… Я думаю это диверсия. Кто-то внес изменения в программу или в прототип на стадии пуска в производство. Но это уже не важно. Это теперь их планета.
        .> Черт возьми, ты меня обрадовал, дружище…
        .>))))))
        .> Армия, полиция, спецслужбы?.. Они еще существуют?..
        .> Расслабься, от них почти ничего не осталось. А власти, те, что остались, заняты спасением себя или прячутся в бункерах.
        .> Как от них спрятаться? Как они находят добычу? Я видел, как люди избавлялись от телефонов, даже наручных часов. И все равно становились жертвами тварей.
        .> Это херня, чувак. Их привлекают не гаджеты и не металл. Они чувствуют наш ЗАПАХ. Если у тебя нет бункера с запасом еды на 50 лет, то тебе не повезло. Они настроены различать людей по силуэту, но главный маркер для них - выделения кожи. Мой совет - не выбрасывай планшет. Это единственный способ следить за их перемещением. Пока не отключились спутники.
        .> А сколько они еще проработают?
        .> Ну… они могут проработать еще пару лет. А вот ретрансляторы отключатся уже через месяц. Тогда и интернета не будет.
        .> Для чего?За каким хером вы научили их находить людей, да еще нюхом?
        .> Официальный ответ: «Для адекватного соблюдения границ приватности». То есть находить, чтоб не мешать людям. А неофициальный… пораскинь мозгами сам.
        .>???
        .> Ну… Как думаешь, стали бы создавать легионы роботов просто для развлечения? Чтоб людям было не скучно гулять на природе?
        .> Военные? Разведка? Я так и знал, что эти свиньи тут отметились.
        .> Никто же не ожидал, что они так быстро размножатся. Несколько исполнителей скрыли результаты и подделали данные. Несколько руководителей среднего звена крупно облажались. Все по законам Мерфи. Когда до нас дошло, что происходит, было уже поздно. Можно было только заметать следы и оттягивать неизбежное.
        Тут его собеседник прервал диалог и замолчал надолго. Включился он минут через двадцать и тут же набрал капсом:
        .> А СКОРО ОНИ НАЧНУТ НЕ ТОЛЬКО УБИВАТЬ ЛЮДЕЙ, НО И ЕСТЬ ИХ. ХА-ХА-ХА.
        .> Зачем?! За каким?..
        .> Им нужен жир, парень. Смазка для подвижных частей. Энергии они могут найти сколько угодно… Солнце пока не гаснет. Сырьем для ремонта и репликации в виде цветных металлов… наших машин… мы их обеспечили на сотни лет… Но смазка - это узкое место. То, чего им будет недоставать. Без нее их моторы остановятся. А значит, им нужен наш подкожный жир и наши мозги. Ням-ням.
        .> Бред. Есть синтетические масла и прочая дрянь.
        .> В закрытых емкостях и резервуарах. Туда им не хватит ума залезть. Пойми, дружище, они нацелены на людей. И в человеке они в первую очередь будут искать все им нужное. Даже не в крупном рогатом скоте и не в свиньях… Которые без ухода скоро сдохнут на фермах. Возможно, они научатся получать из нас метан для своих топливных элементов, которые достаточно универсальны. Чтоб совершать долгие переходы и по ночам.
        .> Ну ты мразь. Если бы я нашел тебя… Железяки бы показались тебе не таким уж плохим вариантом. Я бы сам выпустил тебе кишки тупым ножом.
        .> Многие составили бы тебе компанию, профессор. Но я создал их не один. Я был частью огромной корпорации. Которая тоже не в вакууме возникла. Пока вы, хиппи, курили траву, мы завоевывали мир. Не наша вина, что по вине какого-то дебила в них не встроили необходимую защиту.
        .> А ты где сейчас, сукин сын?
        .> В скоростном поезде, доктор Гринберг. Удивлены, что я знаю вашу фамилию? Нет? Я многое знаю и все это унесу с собой. Не потому, что мне стыдно. Просто не хочу жить в бетонном бункере. Я сейчас в поезде. Он несется со скоростью 200 километров в час, движение пущено по кругу. В вагоне нет никого, кроме меня. Сейчас я переведу стрелку… и он на время превратится в самолет.
        .> Подожди… и что, их никак нельзя победить? А как же ядерное оружие?
        .> Приятно слышать такие вещи от пацифиста. Русские так и сделали. Они раздолбили ракетами пять собственных крупных городов. Только это ничего не дало. Теперь среди руин и пепелищ бродят и копошатся только твари. Радиация им не страшна. А чинят себя они на ходу. Адьос.
        Больше на связь он не выходил.
        * * *
        Ему снился сон.
        О том, как люди ползли по пляжу. Их глаза были вытаращены, кожи на лице недоставало, из ран были видны белые кости и в них копошились черви. Они ползли не вперед, а назад. В обратном направлении. И только приглядевшись, он понимал, что они ползут не сами - их несет живой ковер тварей.
        Некоторые твари зарывались в песок. А в другом конце песчаной отмели из песка выпрыгивали новые. Отдохнувшие. Поевшие. Скользкие, будто вылупившиеся из яиц. Черная слизь стекала с их металлических тел, с их гибких суставчатых конечностей. Кругом земля до самого горизонта была покрыта ими. Улицы и площади города. Пляжи и парки. Леса и поля.
        Это теперь был их мир.
        Когда Роберт проснулся, было темно. Он сначала и не понял, что его разбудило. Вроде бы не зуммер. Что-то другое. Похожее на шорох за стеной. Может, крыса? Хотя он их давненько уже не видел.
        С трудом он вспомнил, где находится. Один из пригородов Филадельфии. Три мили от океана. Три мили от спасения. Улицы внизу кишели тварями, которые жили своей странной жизнью, забегая в здания, клепая новых своих подобий… И все же он надеялся.
        Протянув руку, Роберт Гринберг почувствовал предательскую слабость во внутренностях. Экран планшета едва светился. Твою мать! Наконец, разглядел плохо читаемые символы.
        Разряжен. 2%!
        Так устал вчера, что забыл подключить зарядник к переносному солнечному генератору.
        Подсветки уже не было. На гаснущем экране он открыл свернутое приложение. Единственное, которое он открывал в последние дни.
        И одновременно услышал шорох под потолком. Сопровождаемый тихим жужжанием.
        «10 метров», - гласили едва видимые цифры.
        Скорее рефлекторно, чем обдуманно, Роберт приподнялся на локте и поднял голову. В этот момент сустав затекшей руки чуть хрустнул.
        Жужжание мгновенно прекратилось, словно кто-то замер и навострил уши.
        Застыть. Как статуя. Даже не дышать.
        Но тут он почувствовал, как капли пота выступают на лбу. Человек, к сожалению, не хозяин своим эмоциям.
        «3 метра», - продолжал издеваться планшет.
        Источник шороха сместился. Сначала медленно и плавно, а потом рывком, который сопровождался тихим ударом и скрежетом.
        Боже, какие же они шустрые. Вентиляционный канал под потолком такой узкий, что по нему пролезет только змея или кошка. Но тварь не просто могла ползти по нему, но и быстро перемещаться, втянув конечности в корпус и приняв нужную форму.
        Это была последняя из его упорядоченных мыслей. Потому что потом инстинкты победили разум.
        Ползти, извиваться червем, оттаскивая свое тело прочь. Что угодно, лишь бы быть подальше от источника звука.
        Пот уже покрывал его спину, но ему было все равно.
        Потому что раздался свист, где-то под самым потолком появился рой искр и сверху упала крышка, прикрывавшая вентиляционное отверстие.
        Вслед за ней шлепнулось что-то металлическое, подвижное и скользкое.
        Он знал, что сейчас будет. И не ошибся.
        Яркая вспышка. Боль пронзила левую руку. Но сознание Роберт не потерял, хотя и очень на это надеялся. Ему захотелось биться головой об пол, но даже на это не хватило сил.
        Он упал пластом.
        На секунду то, что готовилось оборвать его жизнь, появилось в луче умирающего экрана планшета.
        Робот был собран на живую нитку. Кривобокий, кривоногий, ассиметричный. Грубее, проще, чем ранние модели. Те, которые сделали еще люди.
        На его грудной пластине виднелись перевернутые буквы: «…Cola». Как будто на его корпус пошла жесть, из которой был сделан автомат, продававший банки шипучей содовой воды.
        Он не блестел, потому что был измазан черной слизью, больше похожий на насекомое, чем на продукт чьего-то разума.
        И он хотел его крови. Он приближался. Уже никуда не торопясь. Свистели моторчики.
        Последний метр тварь преодолела прыжком, как волк. Он приземлился человеку на грудь.
        Хруст ребер… Роберт почему-то сразу понял, что это ребра. Потому что почувствовал, как они выгнулись, как струны. А потом сломались, как арбузные корки.
        Игнорируя вопли и визг, существо из металла начало вгрызаться в него, выбрав место.
        Чувствуя, как что-то лезет из него наружу там, где нет, не должно быть никаких отверстий, человек потерял сознание.
        Он открыл глаза через какое-то время. Может, через минуту или пять.
        «Все это сон. Долбаный сон. Ведь так?».
        Боли вроде бы даже стало меньше. По крайней мере, ног он не чувствовал..
        Грудь, правда, горела огнем. И живот. Он был словно покрыт дюжиной мелких, но глубоких надрезов.
        Что-то тяжелое сидело на нем. Размером с небольшую собаку, но весом с телевизор.
        Острая боль пронзила живот.
        Он начал снова проваливаться во тьму, но привыкшие к темноте глаза успели разглядеть что-то странное. Что это за коричневый мешок лежит у него на коленях? И из мешка тянутся какие-то скользкие красные веревки…
        Когда Роберт понял, что это, то издал только один короткий нечленораздельный вопль. В котором был вопрос: «Почему я еще живой?!». После этого орать уже не было сил. Только хрипеть и издавать звуки, похожие на смех от осознания того, что, не утруждая себя убийством, они разделывали его живьем, неторопливо рассекая мышцы, кожу и сухожилия, чтоб поудобнее извлечь внутренности…
        Хрипы сменились бульканьем в момент, когда дисковая пила вгрызлась человеку в горло. Когда в глазах начало наконец-то темнеть, он был только чертовски рад.
        Последнее, что увидел бывший профессор и художник, была надпись, горящая на забрызганном кровью экране планшета в приложении «Monster-Go»:
        «Поздравляем, вы поймали вашего первого монстра и получаете 10 бонусных очков. Хотите продолжить игру?».
        К твари присоединились еще две и так же деловито приступили к трепанации человеческого черепа.
        Светлана Багдерина. Слепой
        То, что Ромка слепой, выяснилось при первой его вылазке, когда шестилетнего пацана, дуреющего от сознания собственной крутости, старшие ребята взяли на дальние рубежи собирать трофеи.
        На земли их поселения, комплекса бомбоубежищ, по документам давно разрушенного завода проходивших под кодом «Норильск», Нору, вечером напали бандиты. Но народ в Норе проживал тёртый, и гастролёры нарвались сперва на дозоры, потом - на минное поле, затем на пулемёты и, оставив убитых и снарягу, ретировались.
        Утром мужики покрупнее пошли восстанавливать минные поля, защищавшие поля картофельные и хлебные, а мелкие отправились собирать репарации и контрибуции, как выразился дед Гаврила.
        - Стой! - Пашка догнал малыша, сцапал за шкирку и рванул так, что только пятки в воздухе мелькнули.
        - Ты чего хватаешься? - губы мальчишки, плюхнувшегося задом в грязь, обиженно надулись.
        - Ты слепой?! Грелку не сечешь?! - зло выкрикнул Пашка, но даже такому карапету, как Ромка, было видно, что он испуган.
        Рот Ромки открылся. Про грелку, аномалию, висящую над землей и выдающую себя искрами, не знали только младенцы. Но тут-то никаких искр не было! А что земля горелая, так после вчерашнего она тут везде такая.
        - Клоп-шутник, - фыркнул Лёха, их старший, важно поправил кобуру на боку и двинулся дальше. Но когда Ромка едва не вступил в электру, а час спустя только быстрота реакции Лёхи спасла его от воронки, ребята задумались. Экскурсия в сопровождении взрослых по аномальным местам Норильской области, как поселяне именовали окрестности Норы, стала ему приговором: ни видеть, ни слышать, ни ощущать каким-либо другим образом ни одну из аномалий мальчишка не мог. Конечно, глухих, немых и даже слепых - настоящих, без глаз, рождалось немало, хоть и прошло после войны уже девяносто семь лет, но про зрячих, которые в упор не видели аномалии, не слышал никто.
        Ромка надеялся, что повзрослеет - и пройдёт его дефект, забудется прилипшая в тот день обидная кличка «Слепой». Но шли годы, а слепота его аномальная оставалась. В отчаянной надежде, что всё наладится и сбудется мечта стать бойцом или курьером, он вместе со всеми занимался огневой и физической подготовкой, рукопашкой и изучал ОБЖ. Но на комиссии, которую проходили четырнадцатилетки, распределение ему было одно: работа в мастерских. Выходить - максимум по Норильской области, и то при условии, что выучит наизусть расположения немногочисленных ее аномалий.
        - Ты неплохой стрелок, Бесхлебников. И с ножом, говорят, хорош. Но за пределами области ты обузой будешь своим. Вместо того чтобы задачу выполнять или ноги уносить, они тебя за ручку должны будут водить, - вздохнул Зима, командир Норильска, прочитав в глазах парня все обиды, возражения и обещания, рвавшиеся выплеснуться - и не выплеснувшиеся. Ибо мечты - мечтами, а истину Рома видел сам.
        Так начались трудовые будни Романа. Сколько раз он обдумывал план побега, не важно куда, главное - откуда: доказать, показать, убедить!.. Но даже на стадии планирования всё заканчивалось встречей с первой аномалией, и на стадии исполнения, он знал, всё завершится точно так же.
        А жизнь за пределами области и Ромкиной досягаемости протекала полноводной рекой. Бойцы ходили в дозоры, охотились, отбивали поля то от зверья, то от бандитов, возили продукты в город - менять на патроны, лекарства, одежду. Ромка же, стиснув зубы, единственный мужчина среди женщин-мастеров, год за годом осваивал металлообработку и устройство локомобиля.
        Тот рейд начался внезапно. Одну минуту всё было тихо и сонно в мягких лучах заходящего солнца, но миг - и заполыхали стога, лошади заметались под градом стрел, перескочили через изгородь - и оказались на минном поле. Не успели люди опомниться, а земля успокоиться от разрывов, как в проходы, перескакивая через трупы коней, ломанулась орущая орда.
        Набег, конечно, отбили, и остатки бандитов, загрузив наспех похватанные продукты на трофейную телегу, под покровом темноты сбежали, но стоила эта победа дорого. Одно из убежищ, используемое под склад, к утру превратилось в лазарет, куда из операционной медленным стонущим ручейком стекались раненые.
        - Шестьдесят пять, - доложила вошедшему Зиме главврач Норильска. Руки ее, худые, иссушенные карболкой, устало лежали на коленях. - Двадцать два твоих, остальные - гражданские. Семнадцать умерли - на столе или после операции. Антисептика мало. Обезболивающих. Шовного материала. Еще позиций двадцать пополнить бы…
        Зима кивнул:
        - Займусь.
        - А у бойцов?.. - спохватилась Анна.
        - Тридцать восемь двухсотых, - тихо ответил он.
        - Тридцать восемь?! Но это же больше половины!..
        - Пятьдесят три процента личного состава. Бандиты оставили восемьдесят семь человек.
        Ранеными или убитыми, медик спрашивать не стала. Взятый при нападении здоровый или раненый бандит после летучего полевого суда, занимавшего минут пять, иногда меньше, становился бандитом мёртвым.
        - Но это значит, что медикаменты… - как врач, она увидела главное для Норы. - Поездка в город… Раненые…
        - Успокойся, Ань, - Зима накрыл дрожащие пальцы жены своей широкой загрубевшей рукой. - Прорвёмся.
        Телега, груженая мешками с зерном, тяжело подскакивала на остатках асфальта Ижевского тракта, но Ромка тряску не замечал. Сжимая автомат до судороги в пальцах, час за часом шарил он взглядом по обступившему дорогу леску в поисках малейшего движения. Он понимал, что должен быть сдержан и бдителен, но бешеная скачка сердца не прекращалась. Он едет в город! Курьером! Чтобы спасти раненых! С калашом, не с какой-нибудь двустволкой!
        Душу грела и семейная реликвия на удачу, положенная в нагрудный карман - половина медальона далёкого прапрадеда, вернувшегося с Немецкой войны. Колпачок давно был утерян, но гильза - пустая, без записки - прожила в их семье почти двести лет, передаваемая от отца к старшему сыну. Кадровому военному. И вот теперь батя, суровый, но светящийся от гордости, передал ее своему старшему. Ему.
        Почувствовать себя на вершине счастья Роме мешал только повод, из-за которого он оказался на заднике тряской повозки. Встретить бы хоть одного из тех гадов, кто напал вчера…
        - Через час отель будет, - сообщил возница - дед Гаврила. - Там заночуем. Ромыч, ты впервой, значит, тебе наш схрончик пожарный показать надо не забыть.
        - Почему пожарный? Там вёдра и песок? - не понял парень.
        - На всякий пожарный, значит, - хохотнул Петрович, командир их отряда.
        Отелем оказалось серое недостроенное двухэтажное здание с провалившимися перекрытиями и пустыми квадратами окон. Может, сто лет назад его и хотели сделать гостиницей для дальнобоев, но не успели. Теперь норильцы соорудили подобие крыши над левой половиной первого этажа, на широкий дверной проём навесили ворота, заложили камнями нижние окна, и развалина стала приютом и крепостью для путников, рискнувших одолеть дорогу между Воткой и Ижом. Сколько историй рассказывали курьеры о выдержанных здесь осадах и боях со зверьём - четвероногим и двуногим!..
        Петрович и Лёха быстро проверили внутренности «отеля»: спокойно. Воз вкатился под крытую соломой крышу, дед занялся мерином, остальные - ужином. Перед сном Ромка не выдержал.
        - Игорь Петрович, мне… можно кругом посмотреть?
        Тот, понимая, что он имеет в виду, кивнул:
        - Смотри. Только в подвал не лазь: там горох.
        Тем не менее, в подвал Ромка заглянул - первым делом. Горох - крошечные блуждающие жёлтые шарики, мгновенно парализующие и открывающие кровотечения, ему раньше никогда не попадались. Может, хоть их он увидит? Но нет. Как ни высматривал он во тьме золотистые огоньки, не заметил ни отблеска. Или все они разом куда-то укатились, или…
        Получив напоминание о своей ущербности, остаток пути на следующий день он проделал в угнетенном настроении, и даже Иж, недостижимая вчера еще мечта, не произвел на него должного впечатления. Вихрем промчались перед глазами завод и склады, где курьеры обменяли зерно на оружие, патроны и лекарства - и настало время ехать назад.
        - Переночуйте! - предложила завскладом, кивая на пустые нары в подсобке, но Петрович покачал головой:
        - Раненые ждут. По дороге заночуем, где всегда.
        Пожелав счастливого пути и тайком перекрестив их, тетя Юля открыла ворота.
        - С Богушком, Нора.
        - Благодарствуй, Иж, - степенно кивнул Гаврила, и мерин затрусил по утрамбованной щебенке главной улицы.
        До отеля они добрались, когда солнце опустилось за горизонт. Бойцы, как могли, осмотрели ворота и подъездной путь: никаких признаков, что без них кто-то побывал. Лёха размотал проволоку, затянутую на проушинах секретным узлом, и повозка осторожно вкатилась внутрь.
        Петрович нагнулся к куче хвороста у стены, чтобы запалить костерок - и вдруг повалился. Из шеи его торчал арбалетный болт. Ромка рванул с плеча автомат, но в руку ударило что-то твёрдое, и пальцы разжались. Он потянулся к нему целой рукой - и стрела пробила грудь. Парень охнул, силясь вдохнуть, захрипел кровью, согнулся пополам, успел краем угасающего сознания уловить автоматную очередь под вопль «Вали их!» - и мир пропал.
        Очнулся Ромка от луча солнца, прилёгшего на веки и превратившего ночь его сна в яркий день. Он недовольно отвернулся - в такую рань на кой пень будить? - и лицо его уткнулось во что-то холодное и липкое. Не понимая, он отпрянул, открыл глаза - и увидел Петровича. Немигающий взгляд, бледное лицо, кровь на щеке… За ним с дырой в виске - Лёха, рядом, с развороченным очередью боком - дед Гаврила. События ночи вспыхнули в памяти как пожар на пороховом заводе. Наши! Засада! Груз!..
        Яростно отмахнувшись от тупой боли в руке и груди, Ромка вскочил, едва снова не теряя сознание - и оказался головой вровень с краем пола.
        «Подвал! Бандиты скинули нас в подвал!»
        И тут же вторая мысль:
        «Горох!!!»
        Забыв про боль и про раны, он на четвереньках взлетел по щербатой лестнице и рухнул ничком, тяжело дыша. Не докатился до него. Повезло! Хоть в чём-то…
        Ухватившись за подоконник, он поднялся.
        Куда теперь?
        Стрелы из него не торчали. Что-что, а экономить боезапас бандиты умели. При резком вдохе от боли в груди хотелось взвывать, но кровотечения не было. Пошевелил пальцами правой руки - работают. Где вход-выход стрелы - кровавая корка. До Норы доберётся.
        Шаг вперед.
        Стоп.
        Ну, доберётся. И что? Что скажет? И зачем он, слепой нахлебник, нужен там? Когда все мужики жизни свои кладут, он, здоровый семнадцатилетний лоб, с бабами винтики точит и чертёжики чертит!
        Ощущение, что он мог бы предотвратить случившееся, если бы вовремя понял, как, что он что-то не сделал, не подумал, не предусмотрел, не догадался, а должен был, накрыло внезапно, вгрызлось в душу и разорвало ее на куски, а что уцелело - искромсала вина. Он остался в живых. Он, самый бесполезный боец отряда! Зачем?!
        Ответ, одинокий и холодный, как последний выстрел, пришел сразу. Ромка стиснул зубы, бросил последний взгляд в провал, где в общей луже свернувшейся крови лежали товарищи, и пошёл откапывать схрон деда Гаврилы.
        Ночью прошел дождь, и следы телеги были четко видны на размякшей грунтовке. Сначала они шли в направлении Ижа, потом свернули на просёлок. По глине воз катился медленно, то и дело застревая, и бандитам приходилось соскакивать и толкать. Пятеро, насчитал парень, заткнул за ремень «макарова» с единственной обоймой, сунул в рот сухарь и развернул старую карту. Дорога, изгибаясь и петляя, шла на Черновцы, заброшенные лет десять назад, а потом отворачивала на Банное, еще живое. Других населенных пунктов в этом районе не было. Значит, Черновцы - их база…
        Он глянул на тени: часа три после полудня. Он идет часа два. Они, скорее всего, с рассвета. По дороге их догонять - не успеть. Срезать?..
        Ромка посмотрел в лес, молчаливый не безмятежностью домашнего, норильского, но тишиной притаившегося зверя, и строки учебника ОБЖ замелькали перед глазами: «Кляксы, воронки, грелки, электры, паутины, удавки…»
        Стиснув зубы, он двинулся вперед по дороге.
        На чужой воз он наткнулся минут через двадцать. Лошади и груза не было, возница лежал лицом в красноватой грязи, а в кузове валялся мёртвый боец. Рома стремительно обошел вокруг, читая следы. Четверо женщин. Трое пересели на телегу бандитов. Четвёртая нашлась чуть поодаль со стрелой в затылке.
        «Быть, значит, сегодня в Черновцах веселухе по полной…»
        Тяжелая, горячая волна ненависти захлестнула Романа, и он, посылая осмотрительность к чёртовой матери, кинулся в лес. Успеть наперерез. Перехватить. Всадить всё, до последнего патрона. Руками рвать. Зубами грызть!..
        Кровавая мгла перед глазами рассеялась быстро, оставляя тупую боль в груди. Мёртвые не только сраму не имут, но и не мстят, и Ромка, с трудом отыскав среди травы несколько камней, осторожно двинулся вперед. Несколько шагов - бросок. Пусто. Пройти еще, снова бросить… и снова… и снова…
        Медленно! И к тому же где гарантия, что аномалии не будет в шаге от безопасно упавшего камня? А может, их в округе на десять километров ни одной - и такое встречалось! Слепой, одно слово… Яростно выругавшись, он отшвырнул бесполезные камни. Оставалось только переть напролом и молиться об удаче.
        Удача…
        Он достал из разорванного стрелой левого кармана чудом не выпавшую трубочку «медальона смерти» прадеда. Свежая царапина с одной стороны. От стрелы? То есть если бы не медальон?.. «На удачу», сказал батя. Пра-пра с ним всю войну целым прошёл. Может, он и вправду заговорённый?
        Ромка бережно завернул талисман в пакет из-под сухарей и переложил в правый карман рубахи. Господи, благослови… Затем, понимая, что ни сказать, ни сделать больше нечего, он вытащил «макарова» и, прижимая ладонь к горящей ране в груди, побежал на северо-восток.
        Когда перед ним показалась дорога, Ромка уже думал, что сбился с пути. Задыхаясь, отплёвываясь кровью и почти теряя сознание, он выбрался на грязное полотно и впился взглядом в неглубокие колеи. Нет следов! Успел!
        Быстрые взгляды по сторонам в поисках места для засады - и вот оно: толстая сосна, исполосованная громадными когтями и вывороченная с корнем - огромной земляной лепёхой, шагах в двадцати от дороги. Стараясь не думать о том, кто устроил ему такое замечательное укрытие, парень обогнул поваленное дерево, расположился поудобнее за корнями, снял пистолет с предохранителя и стал ждать.
        Ждать пришлось недолго: не успел он успокоить дыхание и подыскать упор для локтей, как слева послышался знакомый скрип их норильского воза, воскрешая в памяти дом - и товарищей.
        - Суки, гады, падлы… - вырвалось сквозь стиснутые зубы, и сердце снова яростно замолотилось, заставляя руки дрожать.
        «Спокойно, спокойно, спокойно…» - зашептал Ромка сам себе, понимая, что дай он волю эмоциям - и главной жертвой засады окажется сам. - «Сейчас…»
        Из-за поворота метрах в двадцати показалась телега. Взгляд Ромки забегал по людям в ней: возница впереди… бортики опущены, и двое по правому боку… двое по левому… у ящиков, связанные, три женщины… Сзади привязан чужой конь.
        Снять возницу и тех, кто слева… Женщин не задеть! И коня! Или лучше возницу и двух передних? Женщины слишком близко!.. Или…
        Сивый, утомлённый тяжелой дорогой и грузом, едва тащился, но для парня это время пролетело одним мгновением, и когда воз поравнялся с ним, решения не было всё равно. Но тянуть было некуда, и он, выдохнув и отчаявшись поймать ритм сердца, колотящегося словно у инфарктника, выровнял мушку и нажал на спусковой крючок.
        Вообще-то он планировал смотреть поражение после каждого выстрела, но с первым нажатием словно что-то вселилось в него. Даже услышав несколько пустых щелчков затвора подряд, не смог он сразу остановиться, и пришёл в себя только когда у самого лица в корни вонзилось несколько стрел и арбалетный болт.
        - Там он! - проорали с телеги. В комель ударила автоматная очередь, осыпая щепой.
        Кляня себя, идиота, свою невыдержанность и неудачу, Ромка побежал прочь.
        Даже не оборачиваясь, спиной или чем пониже он чувствовал погоню. Петляя как пьяный заяц, мечась от сосны к сосне, парень бежал по лесу на заплетающихся от усталости и слабости ногах, понимая, что преследованию длиться недолго.
        - Штой, шука! - донеслось сзади осиплое, и тут же другой голос:
        - Не стреляй, живым берём!
        - В очко тебе твою пукалку жашунем! - тот же шепелявый хрип - но гораздо ближе.
        Двое.
        Бежать? Драться? За грудину словно уголь бросили, во рту солёный привкус, перед глазами круги - и драчун, и бегун из него сейчас хреновый, но если прижаться спиной к той огромной сосне… и успеть поднять толстый сук с земли…
        Ромка почувствовал, как его схватили за рубашку, рванулся из последних сил - откуда только взялись! - и ткань затрещала, оставляя в руке преследователя заскорузлый от крови лоскут.
        Парень бросился к месту последнего боя, не сводя взгляд с сука. Только успеть, только успеть, только…
        Дикий вопль, слившийся с другим и мгновенно прервавшийся, заставил его споткнуться. В падении он вцепился в заветный сук, перекатился, вскочил - розовая пена на губах, в груди ад, в глазах - круговерть, яростно взмахнул - и почувствовал, что оружие его прошло сквозь воздух. Взмахнул снова, ожидая ответного удара, и снова, лихорадочно силясь предугадать, откуда придёт ответ и где враги.
        Когда мир перестал раскачиваться, как сумасшедший, Роман закрутил головой по сторонам, протирая глаза, сук наготове… но никого не нашёл. Неспешно окунающийся в сумерки лес, буйство красок в предзакатном небе, вздохи ветра в кронах - и всё. Не понимая, что происходит, он сделал несколько шагов в том направлении, откуда бежал - и замер. Под ногами его валялся сломанный арбалет. Рядом - покорёженный автомат. Чуть дальше - ботинок. В ботинке…
        Отвернуться он не успел - вырвало его тут же, а едва в голове прояснилось, как Ромка, белый словно саван, выронил сук и попятился, забыв дышать. Разломить рессору - дугу арбалета, изогнуть металл и разорвать человека - двух человек - на части могла только воронка.
        Или несколько.
        Ромка метнулся взглядом вокруг, узнавая предметы, минуту назад казавшиеся ему непонятными: пистолет, врезавшийся в ствол сосны, почти целые головы, руку в рукаве, гребёнку ребер…
        В желудке ничего не оставалось, но сухие спазмы снова заставили его согнуться пополам. Ужас боролся с облегчением: вслепую пробежать по границе между воронками… которую и камнями-то не всегда нащупаешь…
        Удача!
        Неужели медальон?..
        Не веря себе, продолжая пятиться, Ромка трясущейся рукой выудил из кармана завёрнутую в обрывок целлофана семейную реликвию.
        Удара по голове он почти не почувствовал.
        - Ну-ка, ну-ка, чего у нас там такое…
        Рома ощутил, как кто-то разжал его пальцы и взял медальон. Одновременно с возвращением сознания голова взорвалась болью, толчками расходящейся от левого уха. Грудь, наверное, из солидарности, отозвалась тем же.
        - Н-н трж-ж-жь… - прохрипел он, силясь сфокусировать взгляд на лице человека, присевшего над ним на корточки. Белобрысый… узкое лицо… нос перебит… Незнакомый.
        Бандит?!
        Осознание мелькнуло в Ромкиных глазах, и мужик довольно оскалился:
        - Ссышь, когда страшно?
        И более внимательный взгляд:
        - Слушай, где я тебя раньше видел? Недавно совершенно. Вчера? Позавчера?
        - С… с-свол…
        Задыхаясь от ярости, Ромка попытался встать, но пренебрежительный удар в лицо отправил его на мягкую подстилку из прошлогодних игл со звенящей набатом головой и новым приступом тошноты.
        - Так чего у тебя там, говоришь? - продолжил бандит в тоне светской беседы и, не дожидаясь ответа, принялся разворачивать целлофан.
        - Н-н-н… - прорычал Ромка и получил тычок в простреленные рёбра: заткнись.
        Отбросив пакет, белобрысый озадаченно повертел непонятный предмет и заглянул внутрь. Глаза его тут же радостно расширились:
        - Ах ты ж, мать твою за ногу!.. Золотишко! А ну-ка, делись с дядей Гогой!
        Ромка опешил. Золото? В медальоне? Но он же пустой!
        Бандит наклонил медальон над ладонью, потряс, словно внутри и впрямь было что-то, что могло выпасть - и застыл. Рот его открылся, глаза выкатились, с губ поползла слюна - и он, содрогаясь, повалился набок как тряпичная кукла. Из носа, ушей и рта хлынула кровь.
        - Ч-что… Ч-что… Ч-что за… - потрясённо бормотал Ромка, не находя не только ответов, но и вопросов, поднимаясь, пятясь, стремясь оказаться как можно дальше от этой неведомой жути.
        Когда, наконец, он смог подняться, остекленевшие глаза бандита невидяще пялились в небо.
        Потихоньку приходя в себя, парень перетряхивал свои небогатые медицинские знания. Что это было? Инсульт? Гипер… тензия? Или тония?.. Запущенная лучевая болезнь? В любом случае, когда человек, собирающийся тебя прирезать, вдруг умирает сам по себе просто так… Это уже не просто удачное совпадение. Это… это… Чудо?
        Чушь какая-то…
        Или чудо?
        Усилием воли Роман заставил себя вернуться к действительности.
        Минус три. Еще где-то два. Как минимум один должен караулить воз.
        «Значит, нам туда дорога…» - мелькнул в памяти обрывок старинной песенки, и Ромка угрюмо усмехнулся.
        С благоговением упрятав медальон на место, он обыскал мертвеца. Из оружия - только нож и лук со стрелами. Но луком Ромка пользоваться не умел, поэтому выбор был невелик. Отстегнув ножны с ремня белобрысого, он сделал попытку сориентироваться по заходящему солнцу.
        «Я бежал оттуда. Большей частью прямо. То есть телега там. Вперёд.»
        Дорогу и воз он нашел, когда сумерки уже опустились на землю застиранным промозглым покрывалом. Обессиленный, не теряющий сознания только потому, что при таком разнообразии видов и источников боли отключиться просто не получалось, он навалился на ствол и уткнулся лбом в шершавую кору. Из растревоженной раны в груди и на спине сочились тёплые струйки.
        Всё. Упасть, уснуть… да даже умереть… только не сделать сегодня больше ни единого шага… ни единого движения…
        Женщина с телеги что-то тихо попросила, послышался смачный звук удара, и слова оборвались вскриком.
        Ромка зло вскинул голову. Добей гадов и умирай, сколько влезет, боец!
        Осторожно раздвинув ветки, он принялся изучать место последнего боя.
        Кони стояли, вяло обмахиваясь хвостами. В кузове горой возвышались ящики с патронами и лекарствами норильцев. Женщин видно не было, а бандит с автоматом - один, то ли к облегчению, то ли к огорчению парня - сидел, привалившись к грузу.
        Спиной к Ромке.
        Голова и плечи головореза возвышались над ящиками, поворачиваясь то вправо, то влево, но никогда назад.
        Двадцать шагов - снова прикинул он расстояние от поваленной сосны до дороги. Пустое пространство. Был бы у него сейчас пистолет… а лучше - двустволка… а еще лучше - снайперка… и снайпер к ней…
        Скривив разбитые губы в усмешке, Ромка с трудом опустился на четвереньки, прополз под комлем и поднялся, хватаясь за ветки. Лучше быть пристреленным стоя, чем лёжа. К тому же он не был уверен, что сможет встать на ровном месте.
        Взяв наизготовку нож и не сводя взгляда с бандита, он медленно двинулся вперед. Сил на манёвры не оставалось. Если разобраться, сил не оставалось даже на то, чтобы пройти эти двадцать шагов - но именно поэтому он и не разбирался. Он шёл.
        Главное при выслеживании добычи, знал он точно - не делать резких движений. Не шуметь. Пусть эта сволочь обнаружит его как можно позднее. Подпустит к себе. А там…
        Женский вскрик, ругательство, удар, всхлип.
        Бандит завозился, озираясь… обернулся… и замер.
        В скудных остатках света Ромка увидел, как на лице бандита недоумение сменилось недоверием, растерянностью - и окончилось страхом.
        - Ты сдох! - выкрикнул он, поднимая автомат и поднимаясь сам.
        Правая его рука была перемотана окровавленными тряпками и беспомощно свисала, приклад неуклюже зажат подмышкой. Левая тряслась, и ствол плясал, выписывая восьмёрки.
        - Я тебя помню! Я грохнул тебя в отеле! Ты дохлый! Падла, сука грёбаная, ты сдох, сдох, ты трупак!!!..
        Очередь прогремела в тишине, рубанула деревья над головой.
        Вперёд.
        - Ты околел, загнулся, свернулся, окочурился! - хрипя, бандит выдернул пустой рожок и вставил другой. - Ты падаль, жмур, мертвяк!
        Очередь ударила в землю перед ногами парня, и ствол увело вбок.
        Вперёд.
        Новый рожок - и на Ромку уставились налитые ужасом, абсолютно безумные глаза - и дуло автомата. Палец на крючке начал ход.
        - Ты…
        Ромка взмахнул рукой - точное, выверенное движение, как на тренировке - и клинок сорвался с пальцев.
        - Ты… - выдохнул бандит, схватился за рукоять ножа, внезапно появившуюся в солнечном сплетении… и рухнул на землю.
        Пятый бандит отыскался в телеге, мёртвый, уложенный рядом с пленницами, и внутренний стержень, удерживающий Ромку последние часы, точно ослаб. Непослушными руками он разрезал верёвки, спутывавшие руки и ноги женщин, осел на край воза, навалился на ящики и закрыл глаза. «Вот теперь можно и помереть… или поспать… Как получится…»
        Мир вокруг закачался и поплыл. Освобожденные женщины рыдали, порываясь обнять то его, то друг друга, и безостановочно несли какую-то околесицу.
        - Оно гремит, светло, как днём, а ты идёшь!
        - Ромочка, прости, это я тебя увидала да сойкала! А он повернулся!
        - Так как не сойкать-то было, Ивановна! Он же как по ковру шёл! Я даже подумала - всё, Натаха! Кукушечка пришла, готовь скворечник!
        - А молниями-то как шарахало!
        - Я аж думала, до нас достанет!
        Чувствуя, что реальность каким-то непонятным образом перетекает в бред, причем коллективный, Ромка помирание отложил и приоткрыл глаза.
        - Что… шарахало?.. Какими… молниями?
        - Как это - какими? - Ивановна удивлённо заморгала. - Электриными, известно какими!
        - Э… чьми?
        - Электриными! - Натаха выразительно ткнула в прогалину, по которой он шёл. - Такую здоровущую, как эта, редко встретишь!
        Ромка подскочил, словно облитый кипятком, и уставился в тёмное пустое пространство между поваленной сосной и дорогой.
        Электра?! Здесь?! Перед ним?! И он по ней… И он ее не… не… не…
        И тут детали головоломки сложились. И рожа бандита, увидевшего его вышагивающим по электре-переростку аки посуху, и двое, разорванные воронкой, в которой не было никакого прохода, и горошина из подвала, невесть как забравшаяся в медальон и принятая бандитом за золото, и… может… его жизнь? Со сквозной раной в груди выжить и бегать целый день… Если на людей горох действует как парализующее и кровопускающее, то на него, выходит, с точностью до наоборот?
        На людей. А он, получается, не человек? Мутант?
        Ошарашенный неожиданным открытием, Ромка прислушался к себе, но кроме ощущения, что его долго били, а потом переехали телегой, не уловил ничего. Может, он нормальный человек, только эволюционировавший, как учили на биологии? Или это и есть «мутант»?..
        Хотя какая разница, мутант или нет! Если бы больше имелось таких, как он, сколько проблем и ограничений перестало бы существовать! Сколько хороших земель стало бы доступно для обработки, сколько дорог восстановилось! Сколько людей не погибло бы в малозаметных или блуждающих аномалиях! У человечества появилось бы новое будущее!..
        А пока всё, что у него имеется - один мутант, и тот дырявый как решето.
        Размечтался.
        - …эх, жалко, что темнело уже, - разочарованно вздохнула до сих молчавшая чернявая круглолицая девушка. - Не разглядела я толком ничего.
        - Насть, ты тогда уж сама вообрази, как можешь.
        - Представь - электра эта страхолюдная заходится, как истеричка на базаре… - Натаха взмахнула руками и зверски вытаращила глаза.
        - …и Ромочка, в отсветах весь и в молниях, с ножом напролом прёт! - восхищенно выпятила грудь колесом Ивановна.
        Ромка представил себя, прущего с ножом в отсветах и в молниях - грязный, рубаха рваная в крови засохшей, синяк на полморды, ноги негнущиеся - и гыгыкнул. Увидь он такое, на месте бандита тоже струхнул бы, поди.
        Но Ивановна поняла его смешок по-своему:
        - Ромочка, ты не обращай внимания. Это мы Настюхе чего видели, описываем.
        - Так-то она у нас девушка хорошая, только вот слепой уродилась…
        Тим Волков. Последний круг
        Тёте Вале стало плохо. Она побледнела, покачнулась и, едва не ударившись об угол стола, упала на пол. При падении задела цветок в горшке и тот грохнулся рядом, обсыпая землёй всё вокруг. Максимка даже не сразу догадался, что случилось, так и сидел на кресле, опустив на колени раскрытую на середине книгу и ошарашенно глядел как женщина сотрясается в судорогах на полу, вся присыпанная землей.
        А потом словно ударило молнией. Понял - приступ. Такое уже случалось однажды, ещё когда он совсем маленький был, ещё когда мама живая была… Надо на бок перевернуть. И под голову что-то подложить. А потом… потом…
        Мальчик отбросил книгу, подбежал к тётке, начал мычать, пытаясь выведать что надо сделать ещё, чтобы ей полегчало. Но та лишь икнула и её натужно вырвало чем-то темно-зеленым, пахнущим прогорклым.
        Максимка смел с её лба землю, убрал от лица острые осколки глиняного горшка. Наверное, надо какие-то уколы сделать? «Скорую» вызвать?
        - Лекарства… - только и смогла прохрипеть тётя Валя, смотря красными от натуги глазами на коробку из-под обуви, в которой хранила все свои многочисленные таблетки.
        Максимка метнулся к аптечке, схватил её и вновь подсел к лежащей.
        Та, не поднимая головы, наощупь достала нужный флакон, свинтила колпачок. Дрожащими руками неловко перевернула бутылёк, чтобы высыпать на пол пилюли - не время сейчас заботиться о чистоте, потом, когда легче станет, всё приберёт. Но вместо таблеток на пол упал лишь шарик ватки.
        «И зачем его туда кладут? - подумал Максимка, рассеяно глядя на белый комок. - Чтобы таблетки не шумели и не бились друг об друга? Или чтобы влагу впитывала? Или, может, пыль не попадала? Так ведь крышка для этого есть».
        - Пу… пусто… - прохрипела не своим голосом женщина, с какой-то щемящей тоской глядя на мальчика. - Пу… пу…
        «Я схожу! Схожу в аптеку!» - хотел крикнуть во внезапной догадке мальчонка. Но из горла вырвалось лишь привычное мычание - немые, как известно, говорить не могут.
        Тётка поняла его и без слов, потому что давно жила и ухаживала за мальцом. Кивнула, мол, сходи, родненький. Тут не далеко.
        Закряхтела:
        - Де… ден-г…
        «Да, знаю, тёть Валь, деньги в вазочке. Я возьму сколько надо. И флакон пустой возьму, чтобы аптекарю показать этикетку с названием. Он помнит меня, я уже брал вам, он продаст. Я скоро, тёть Валь, только держитесь!».
        Женщина, услышав Максимкины мычания, кивнула. Одними глазами одобрила: «Иди сынок, иди скорее. Плохо, совсем придавило».
        Мальчика вдруг начало колотить так, что он едва не выронил вазу с деньгами. В кровь ударил адреналин, оглушая и вымораживая спину и лоб. Вдруг особенно тонким стало это ощущение реальности, угловатой и страшной, острой и серой как скальпель, без тёти Вали, где он совсем один.
        Трясущимися руками Максимка сгрёб деньги и пулей вылетел из квартиры.
        До аптеки ходьбы минут пятнадцать. Находится она в двух остановках от дома. Бегом, без передышек, можно управиться и за семь.
        «Но ведь семь минут - это только в одну сторону, - подумал Максимка, ловко обходя идущих с остановки хмурых людей, укутанных в одинаковые серые пальто. - А ведь ещё назад столько же. Итого четырнадцать получается. Да минуту сверху, чтобы объяснить жестами аптекарю, что от него надо. А если там очередь будет…».
        Многовато получается. Сбивая дыхание, которое до этого времени старался держать, мальчик со всех ног бросился сквозь толпу, жмущуюся как стая воробьёв к остановке, побежал к когда-то белой, теперь же грязно-серой, вывеске «Данте+».
        В аптеку влетел взмыленный, едва не выплёвывая лёгкие - морозный осенний воздух улицы вперемешку с дымом кочегарки сильно обжёг нутро.
        На взъерошенного парнишку лениво повернулись три покупателя. Ещё одна женщина, лет тридцати, с черной бородавкой на щеке, не обращая внимания ни на кого, ругалась с аптекарем.
        - Говорю вам, мне не эти таблетки нужны. У этих побочка сильная!
        - Другие не могу продать, они только по рецепту. Да и нет их у меня! Закончились уже три дня назад. Заказ сделал, но ещё не привезли. Либо эти берите, либо в другой аптеке уточняйте…
        - Почему вы так со мной разговариваете?! Я нормально у вас спросила, а вы хамите сразу! Вам трудно мне нужные таблетки продать, а не это дерьмо?!
        - Уважаемая, я не…
        - Перестаньте со мной разговаривать в таком тоне!
        Максимка попытался протиснуться ближе к кассе, но его грубо отодвинули чьи-то крепкие руки.
        - Куда прешь, малолетка? - процедил лохматый мужик, глядя на парня рыбьими глазами. От незнакомца даже пахло по-рыбьему, то ли селёдкой, то ли тиной. Максим скривился. - Очередь тут, не видишь, что ли?
        - Толик, не забудь баяны взять, - прогундосил спутник лохматого, нетерпеливо пружиня на ногах и нервно почёсывая руки выше локтя. - Баянов у нас нет. Толя, а другой каличной не было? Чё-то я на измене весь. Толя, херово мне. Толя, ну что там так долго?
        - Стой тихо! С такими терками стрёмными только тут и дадут, так что терпи. А ты, - он взглянул на Максима. - За мной будешь!
        И грубо оттолкнул мальчика к самой двери.
        Пришлось ждать. Когда подошла очередь Максима, он уже успел досчитать до двухсот девяти. Это значит три минуты потрачено впустую.
        - Чего тебе? - устало спросил аптекарь, глядя на парнишку сквозь толстые линзы очков.
        Тот протянул флакон и свёрнутые в несколько раз, влажные от вспотевших ладоней деньги. Как мог, показал жестами что ему нужно.
        Аптекарь глянул на пузырек, потом на парня, узнав оба объекта. Спросил:
        - Ты ведь Валентинин… пасынок, да? Или кто ты ей приходишься?
        Максимка промычал, показывая на горло.
        - А, да, вспомнил. Немой же ты, она говорила. Лекарства ей нужны? Кончились? Ну сейчас, обожди минутку.
        «Некогда ждать!», - хотел крикнуть Максим. Но ничего не сказал.
        Через долгие, слишком долгие, тридцать две секунды аптекарь принес нужные лекарства. Максимка схватил их и выбежал из аптеки, не взяв даже сдачи. Потом, всё потом, сейчас самое главное доставить пилюли тёте Вале.
        На улице, возле лавочки, сидели двое уже знакомых людей - пахнущий рыбой мужик и его спутник. Оба нетерпеливо набирали в шприц прозрачную жидкость из ампулы. Максимка проскочил мимо них, не обернувшись на свист и окрики.
        «Много времени потратил! - звенело в голове. - Слишком много! Тёте Вале может быть совсем нехорошо».
        О плохом думать не хотелось. Поэтому Максимка стал лихорадочно соображать, как можно ещё срезать путь. Через стройку? Там раньше дом хотели отгрохать, а потом что-то передумали. Так и остался пустырь, который со временем облюбовали бомжи и собаки.
        Идти через запущенное место не хотелось. Не нравилось оно Максимке. Но по-другому сократить путь не получится. А так минут пять можно выиграть, это точно, считай, сразу напрямик к дому и выйдет.
        Ладно, была не была.
        Мальчик прошел по скрипучей доске, прокинутой через ливневый канал, юркнул сквозь дыру в заборе. И едва не врезался в собачью будку, стоящую прямо возле лаза.
        «Кто её тут установил? Раньше вроде не было», - Максимка вздрогнул и весь сжался, едва увидев хозяев будки. Из конуры торчали три собачьи морды. Псы спали.
        Стараясь не шуметь, мальчик обошел четвероногих охранников как можно дальше стороной и бросился наутёк, мимо куч строительного мусора, прямиком к дому тети Вали, который уже виднелся вдалеке.
        «Хорошо сокращаю! Нагоню потраченное, тут рукой подать! Лифт тоже ждать не буду, на четвертый этаж вмиг…».
        Мысль внезапно оборвалась ворвавшейся в его мир болью. Ухнуло в груди, нога резко ушла вниз. Ударившись правым боком так, что клацнули зубы, Максима полетел вниз, в темноту. Успел лишь заметить, как перед глазами быстро проскочила вверх кирпичная кладка и толстые похожие на змей корни деревьев. А следом затылок будто ужалила огромная пчела и все поглотила нестерпимая боль и темнота.
        * * *
        Он не сразу пришел в себя, все плавал в каком-то кроваво-красном киселе, задыхаясь и не в силах пошевелить конечностями чтобы вынырнуть. Потом, когда воздух в легких совсем закончился, а на шею упали капли воды, Максим очнулся. Не сразу сообразил, где находится, не мигая глядя вверх, в сырую черноту, и пытаясь понять почему минуту назад шел по пустырю, а теперь лежит в темном незнакомом помещении.
        «Провалился… - с трудом собираясь с мыслями, понял он. - В колодец… или ещё куда-то».
        Не успев толком испугаться, Максимка злобно подумал:
        «Теперь сколько времени зря потрачу, пока выбираться буду!».
        И вдруг насторожился. А как он отсюда выбираться собрался? Едва глаза привыкли к тусклому желтому свету лампочки, висящей под самым потолком, Максимке удалось рассмотреть помещение, в котором он оказался. И лестницы, ведущей наверх, к своему сожалению, он не увидел. Да и сам люк странным образом исчез. Наверное, когда Максимка наступил на край канализационной крышки, та, зараза такая, провернулась, и снова захлопнулась над ним. Первая настороженность неприятно кольнула под сердцем.
        Парень попытался встать, но внезапно даже не смог пошевелиться, все его тело словно стало чужим. Ни руки, ни ноги не слушались своего хозяина. Лишь голова вертелась в разные стороны, растеряно озираясь. И вот тут он впервые испугался по-настоящему.
        «Эй, как же так? Ну, двигайтесь, сосиски варёные! Так не бывает! Почему? Что такое?».
        Всё новые попытки заставить свои конечности ожить не привели к успеху.
        «Как огородное чучело валяюсь тут, ей-богу!» - злобно сотрясая головой, в бессилии подумал мальчик.
        Перед глазами встал яркий образ лежащей на полу тёти Вали.
        «Но у меня же не приступ! - словно оправдываясь перед кем-то подумал мальчик. - Я нормально себя чувствую! Только упал и…».
        …и повредил позвоночник.
        Эта догадка заставила его покрыться холодным потом. Он ведь читал о таком в книгах. Повреждены нервы и теперь сигналы от мозга не доходят до рук и ног. Получается, он теперь ещё и парализованным в придачу ко всему останется?
        «Как же тётя Валя теперь со мной то справится? Ей же тяжело будет. А работа? Главное, чтобы не увольнялась, я один смогу дома до вечера потерпеть, ничего страшного».
        Дурные мысли начали одолевать как мухи. Представилась кровать, противно горячая, влажная, пахнущая мочой. Представилась тумбочка, на которой плотно, как бочонки в лото, стоят лекарства, кружки, чашка с засохшей кашей. Живо представился побеленный потолок, каждую песчинку известки которого он будет рассматривать снова и снова, день ото дня, месяцами и годами, потому что даже повернуть голову не сможет. Так было с мамой. Он помнил, хоть и пытался забыть. Но она ушла быстро, а он будет долго мучатся, потому что ещё молодой.
        «Нет! Прочь такие мысли!»
        Максимка начал приободрять себя, даже заставил поверить, что не так всё и страшно на самом деле. Но едва дернулся, чтобы поднять голову, как все тело прошил новый приступ острой боли. И ноги все так же не слушались его.
        «Даже телефона не взял, кретин! Теперь на помощь позвать не смогу. Никого не предупредил перед выходом. Хотя, тётя Валя знает, что я пошел в аптеку, и сам аптекарь ещё. Только какой с них толк? Как в могиле тут, под землёй, лежу».
        От этого сравнения стало совсем дурно. Горло будто схватил железный обруч и начал душить. На глазах навернулись горькие слёзы, но плач не хотел рваться наружу, застряв где-то глубоко внутри. Стало тяжело дышать.
        «Это от страха. От страха», - попытался убедить себя Максимка, судорожно хватая губами воздух.
        Могила.
        Похоронен заживо.
        Не в силах совладать с собой, мальчик замычал, чтобы хоть как-то выплеснуть скопившиеся нечистоты ужаса из души. Но приступ паники продолжал крепко держать его горло и не хотел никак отпускать.
        Как долго он ревел мальчик не знал. Время в этом бетонном ящике, казалось, имело иное течение, и сложно было сказать сколько прошло минут, две или двести. Однако мычание помогло. Немного успокоившись, Максимка начал оглядываться, чтобы попытаться найти хоть что-то, что может ему помочь. Например, можно найти какую-нибудь палку и, взяв её в зубы, бить ею по какой-нибудь железяке, чтобы слышны были звуки. Бред, конечно, но ничего другого он не смог придумать.
        Палки не оказалась. Как и лестницы, которую он раз за разом пытался высмотреть в темном помещении. Ничего. Лишь голые кирпичные стены, под потолком толстые корни деревьев, пролезшие сквозь кладку, в дальнем углу истлевшие тряпки - чья-то фуфайка и один кирзовый сапог. Судя по слою пыли на бетонном полу тут давно никого не было. И в ближайшем будущем не предвидится.
        От бессилия и злобы Максимка сжал пальцы в кулак. И замер… Рука. Движения восстанавливаются. Не так быстро, ещё чувствуется слабость, но ведь двигается! Значит и ноги тоже отойдут.
        Максимка попробовал пошевелить второй рукой, но на команды мозга она никак не отреагировала.
        «Это ничего, подождём. Время нужно, - успокоил себя мальчик, едва сдерживаясь от радости. И оборвал: - Которого нет!».
        Шорохи в дальнем углу заставили его замереть. Что-то было там, в темноте. Что-то живое.
        Рука начала сжиматься и разжиматься быстрее. Надо как можно скорее вернуть кровообращение, чтобы она могла полноценно двигаться в случае, если надо будет отбиваться…
        Гранатовые бусинки глаз уставились из мрака на мальчика.
        Крыса? Да, верно, крыса. Всего лишь крыса. Она ведь не съест его.
        Максимка хрюкнул от смеха. Эта мысль показалась ему жутком смешной. Не съест! Ага, как же! Много раз читал он в книгах как эти твари до костей обгладывали тела животных и людей. А что им стоит расправиться с тощим мальчиком? Уже до обеда управятся.
        Крыса пискнула и вышла из темного угла на свет. Огромная. Жирная. И зубы, жёлтые, кривые, такие большие, что даже не помещаются во рту и торчат по сторонам, как у саблезубого тигра.
        «Брысь! Брысь, блохастая!».
        Да только что ей с его мыслей, читать она их все равно не умеет. Ещё голодная, наверное, тварь.
        «Вот так влип!».
        Крыса наморщила нос, принюхиваясь, оскалилась. Дернула рваными ушами и убежала.
        «За сородичами?» - пуще прежнего испугался Максимка.
        И зашевелил рабочей рукой.
        «Давай, оживай, тело, оживай, миленькое, без тебя никак!».
        Закололо правую руку, словно сильно её отлежал. Мальчик сморщился, не в силах стерпеть боль, разливающуюся огнем выше локтя. Пошевелил пальцами. Слава богу, они функционируют.
        «Теперь ноги! Ну же! Ну!».
        Но с ногами всё было по-прежнему - они не двигались.
        * * *
        Крыса вернулась через семь с половиной минут. Это Максимка знал точно, потому что считал секунды с её ухода. И вернулась не одна. Вместе с ней на гостя пришли поглазеть ещё шесть пар рубиновых глаз.
        «Вот теперь точно конец», - обреченно подумал мальчик, пытаясь отодвинуться подальше от грызунов. С трудом удалось доползти до противоположной стенки темницы.
        Крыса, та, что прибежала первой, пронзительно пискнула и быстро преодолела разделяющее их расстояние. Опять начала принюхиваться.
        «КЫШЬ!» - мальчик шлепнул ладонью по бетонному полу. Это отпугнуло хвостатую тварь. Она попятилась назад, но остановилась. Вновь подошла, словно поняв, что добыча серьезной угрозы для неё не представляет. Остальные из стаи небольшими перебежками стали приближаться к мальчику.
        Максимка начал опять молотить руками, даже отшвырнул одну в сторону, но тварей оказалось больше и усмирить всех разом не получилось. Пара грызунов вцепилась в ботинки, и мальчик впервые обрадовался, что не чувствует ничего ниже пояса. Ноги начало кидать из стороны в сторону, словно их трепали не маленькие создания, а цепные псы.
        «Сильные, гады», - отметил он, шлепнув ещё одну зарвавшуюся тварь.
        От прикосновения к лоснящейся шерсти стало противно, захотелось поскорее отереть ладонь. В нос ударил неприятный запах мокрой псины и гнили.
        «От такой мерзости и чуму подхватить недолго».
        Ещё одна блохастая тварь прыгнула прямо в лицо мальчику, и, если бы не быстрая реакция того, наверняка бы вцепилась в нос.
        Сердце забилось сильнее, готовое от страха выпрыгнуть наружу. Умирать здесь, в этом богом забытом месте, совсем не хотелось.
        Ожидая в любую секунду повторного прыжка, Максимка сжал ладони в кулак, чтобы в случае чего с хрустом переломить гадине хребет. Но атаки не последовало. Крысы разом, словно что-то услышав только им слышимое, испугано уставились на люк. Вожак стаи пискнул, уже не так воинственно, и первый бросился наутёк. Следом последовали остальные.
        Максимка удивился. Что такое? Собак почувствовали? Или…
        Что-то лязгнуло высоко, под сводами его темницы. Максимка запрокинул голову и вдруг увидел, как канализационный люк медленно отходит в сторону, обсыпая пол землей. Чувство радости захлестнуло его. Нашли! Наконец-то.
        Но спасатели не спешили. Чугунная крышка медленно отъехала, впуская в помещение тусклый свет. Потом на кирпичный выступ из света опустилась нога, одетая в резиновый сапог, грязный и старый. Показалась вторая конечность, поясница. Не в такт насвистывая песенку, в подвал начал спускаться человек. Судя по одежде, как показалось Максимке, он был или слесарем, или ещё кем-то, кто обслуживал это помещение. Уж точно не спасателем, в такой-то грязной робе!
        Мальчик был ещё слишком слаб, да и боль мешала, чтобы принять полностью сидячее положение, поэтому он продолжал лежать, оперившись на локти, глядя как незнакомец лениво спускается в шахту.
        Увидев ребенка, внезапный гость чуть повел бровью, кашлянул. Буднично, без интереса, спросил, будто задавал этот вопрос уже тысячу раз:
        - Лежишь?
        Этот вопрос показался Максимке очень странным, ведь и так было видно, что он распластался на полу. Да и само поведение гостя смутило. Он растеряно кивнул.
        Мужчина, хромая на левую ногу, подошел ближе к мальчику, посмотрел на него. Одобрительно произнес:
        - Летом тут можно лежать, не холодно.
        Потом присел рядышком на корточки, достал из кармана пачку сигарет. Закурил. Выпуская клубы дыма, внимательно посмотрел на лежащего. Мальчику от этого взгляда стало совсем не по себе. Неотрывно глядя на мужчину, на его длинные шишковатые пальцы, держащие словно ядовитое насекомое одними ногтями сигарету, Максимка вдруг подумал, что слесарь этот нехороший. И еще с ужасом подумал, что он может с ним сделать всё что захочет, потому что мальчик обездвижен и никто их не услышит, так как немые не могут кричать.
        «Что он мне сделает? Ничего не сделает», - задыхаясь от страха, начал успокаивать себя Максимка.
        - А я вот хожу тут, проверяю линию, - произнес слесарь, выпуская струю сизого дыма из носа. И вдруг добавил, задумчиво, выговаривая каждое предложение: - А тут у нас недавно мужика одного заживо обварило. В котел упал, его и обварило. Мясо от кости даже отошло. Он не опытный еще, не знал, что нельзя рядом с котлом ходить. Полез куда не надо, вот его и обварило.
        «Господи, не надо всё время повторять это слово!» - взмолился Максимка и зажмурился. Испуганный разум живо представил жуткую картину, въедающуюся в сетчатку глаз.
        - В пакеты его собирали, - продолжил тот, пыхтя сигаретой. - Всё, что мягкое. А кости так, в коробку, клали. Похоронили потом, с закрытой крышкой.
        «Надо постараться запомнить его лицо, чтобы… чтобы потом, в случае чего… фоторобот, или ещё чего…» - дрожа всем телом, Максимка поднял взгляд на гостя.
        Посмотреть в глаза слесаря стоило ему огромных усилий.
        И вдруг мальчик понял, что не видит лица гостя. То есть оно, конечно, было, это лицо, но всё время какое-то ускользающее от взгляда, размытое. Вроде бы песочного цвета, и нос по центру, и глаза имеются, а вот какие они, эти глаза, крупные или маленькие, с изъяном или без, он не мог уловить. Словно всё было окутанное облаком пыли.
        Мальчик икнул и почувствовал, как по щеке покатилась слеза.
        - А здесь, в кабельной, давно уже никто не живет. Раньше бомж с Зареченской зимовал, Василич, а потом перестал. Его собаки погрызли. Ногу ему сцапали. Он живой был ещё некоторое время, но потом заражение пошло у него, он и сгнил заживо. Никто ему не помог.
        Слесарь поднялся и подался вперед.
        Максимка задрожал ещё сильнее, попытался отползти подальше от незнакомца, но не смог - не хватило сил.
        - Надо сделать тут кое-чего, - сообщил гость, доставая из заплечной сумки молоток и зубило.
        И, прихрамывая, пошел в темноту. Крикнул оттуда:
        - Ты не уходи, я скоро приду.
        Шаги его раздавались довольно долго, но все дальше и дальше, словно там, во мраке, имелся бесконечный коридор.
        Максимка не стал дожидаться возвращения странного слесаря и продолжил разрабатывать конечности.
        «Давайте же! Шевелитесь! Шевелитесь, мать вашу!».
        Всё тело трясло в знобящем страхе.
        «Он же маньяк какой-то! Псих! Никакой не слесарь, сумасшедший. Может, он трупы в этом подвале прячет? Удобное ведь место. Откуда тут эта фуфайка? И чья она? Точно, прячет. Там, наверху, пустырь, особо никто не ходит. А в люк и подавно по своей воле никто не полезет. Да и крысы со временем улики все уничтожат, останутся только одни…».
        А кости так, в коробку, клали. Похоронили потом, с закрытой крышкой
        Максимку вновь прошил удушающий приступ паники.
        Перевернувшись кое-как на живот, мальчик начал ползти. Не обращая внимания на раскисшую грязь от сапог странного гостя, марающую лицо и руки, он цеплялся за любую выбоину в полу и подтаскивал вперед тело, туда, где был люк. Успел заметить с боку, на кирпичной стене, железные скобы, по которым спускался безумец. По ним то и можно подняться на верх. Хватило бы только сил.
        Внезапно мальчик остановился, словно что-то поняв. Ещё раз огляделся. Незнакомец говорил, что пошел проверять кабель. Но их нигде не было. Лишь стены да хлам. Догадка о том, что это место вообще слабо похоже на шахту смотрового колодца только прибавила паники. Слишком просторное и глубокое помещение, без каких-либо труб, вентилей, кабелей и прочего, что должно обычно находится в таких местах. Да и лампочка под потолком - разве их устанавливают в колодцах? Все это больше похожее на…
        «Это же подвал! На месте пустыря ведь раньше дом стоял. Его снесли, а вот подвал, видимо, оставили или не успели убрать. А этот сумасшедший оборудовал тут себе берлогу».
        Взгляд приковала противоположная стена. То, что издали напоминало обычные шероховатости, вблизи оказалось надписями.
        «Господи, что? Зачем?» - в недоумении подумал Максимка, пробегая взглядом по мелким строчкам.
        Имена. Их было бесконечное множество. Аккуратно выдолбленные, стройные рядки, они заполняли собой всю стену коридора, от низа до потолка, и уходили дальше во мрак. Взгляд невольно выхватил из общего массива знакомое женское имя, ближе которого в его жизни никогда не было.
        «Нет, не думать ни о чем, кроме спасения! - приказал себе мальчонка, не в силах сдержать потока слез. - Главное - вылезти из этого ада!».
        Добравшись до того места, куда Максимка приземлился, он невольно обернулся - одиноко стоящий в углу кирзовый сапог вдруг напомнил слова жуткого гостя.
        Ногу ему сцапали. Никто ему не помог
        «Бежать! Скорее! Прочь!».
        Мальчик ухватился за первую скобу, подтянулся. Сел. Страх придал немного сил, получилось взяться повыше и поднять тело в вертикальное положение. Отлично! Теперь подтянуться как на физре. Ррраз!
        Ноги оторвались от пола и повисли как мокрые после стирки штанины на бельевой веревке.
        «Давай! Давай! Давай! Ррраз! Два!».
        Пыхтя и тужась, Максимка подтянулся ещё на одну перекладину выше. Радость заполнило нутро. Получится! Точно получится!
        Правая ладонь схватилась за очередную скобу. Максимка лишь успел почувствовать мягкую влажную грязь на ней, оставленную сапогами незнакомца, как пальцы соскользнули с арматуры, и мальчик полетел вниз.
        * * *
        «Земную жизнь ты не прошел до половины, - кричит мечущийся над водою дух. - Тебе ещё рано умирать».
        «Он пришел за мной», - произносит мальчик.
        «Тогда беги. Ибо, пришедши, он никогда не уходит один».
        «Не могу. Я…»
        «Не можешь бороться - договорись. Ему все равно с кем уходить».
        «Я…» - голос исчезает. Мальчик сипит.
        Появляются из темноты кольца, о которых он четко знает лишь одно - это круги ада. Они хаотично перемещаются во мраке, водят хороводы и их ровно девять. А вместо десятого во мгле вдруг появляется канализационный люк, в который он провалился.
        «Это твой!» - смеется дух и исчезает.
        Максимка открыл глаза, но ничего не смог рассмотреть - нестерпимая боль прошила тело так сильно, что даже померк свет.
        - Опять грохнулся? - спросил уже знакомый вкрадчивый голос.
        Студеный сквозняк неприятно прошелся по телу. Максимка вздрогнул, присмотрелся.
        Слесарь сидел, как и в прошлый раз, на корточках и не спеша курил. В левой руке он держал молоток. С квадратного бойка на бетон капала черная кровь.
        - Телянина Серегу экскаватором задавило, - буднично произнес он, глубоко затягиваясь. - Он за лопатой вернулся, да прорабу не сказал, а там, на площадке, экскаватор уже завели и начали ровнять землю. Не заметили работягу. Хруст такой сильный был, нутряной. Даже сквозь шум мотора слышно.
        Максимка дернулся и вдруг почувствовал, что ноги ответили на его импульсы мозга, и тоже вздрогнули. Стараясь, чтобы незнакомец не заметил движения, мальчик вновь пошевелил им, сначала левой, потом правой. Ноги повиновались.
        - Ваньку на станок токарный намотало, - тем временем продолжил слесарь.
        Докурив сигарету почти до самого фильтра, он одним щелчком выкинул бычок в сторону. Медленно поднялся. Смахнул с молотка кровь. Улыбнулся.
        Только сейчас Максима почувствовал помимо разносимого незнакомцем запаха солидола, исходившую от него зловонную влагу разложения. Одежды чужака источали тяжелый трупный смрад, въевшийся в них за долгие годы. И как раньше не замечал этого?
        - Катьку в подъезде трое зарезали. Денис задохнулся в дыму. Толя пустил по вене передоз. Петрович умер от старости, - без всякого выражения словно робот зачастил слесарь и шагнул к лежащему.
        Дожидаться развязки Максимка не стал, подскочил на ноги как ошпаренный и бросился в сторону люка. Боль скрутила мышцы, и он едва не упал, но вовремя оттолкнулся от стены и выправил равновесие.
        - Максимка в яме убился! - крикнул слесарь и эхо забилось в сводах коридора. - Максимка в яме убился! Максимка в яме убился!
        Перескочив сразу через три скобы, беглец начал быстро карабкаться наверх.
        «Про грязь помни! Чтобы как в прошлый раз не шмякнуться!» - напомнил себе мальчик, щупая ладонями по железкам.
        Наконец, макушка головы уперлась в крышку люка.
        - Максимка в яме убился! - вновь раздался зловещий крик снизу.
        Тяжелая чугунка сдвинулась не сразу, пришлось попотеть, чтобы отодвинуть её хотя бы на пять сантиметров. Мальчик засунул в образовавшийся просвет руку и попытался расширить его. Крышка словно примерзла.
        - Максимка в яме убился! Максимка в яме убился!
        Скобы задрожали, и мальчик понял, что сумасшедший лезет за ним. Что-то твердое ткнулось в ботинок. Потом еще раз. Максимка глянул вниз и вскрикнул про себя - преследователь пытался достать его молотком и только неудобное положение тела слесаря, и занятая скобой вторая рука, не давали тому задеть его, инструмент лишь едва касался обуви.
        «Двигайся, черт тебя возьми!» - зашипел одними губами мальчик.
        Люк лязгнул и отошел ещё на десять сантиметров.
        - Те, кто остается снаружи, закрывают крышку за теми, кто попал внутрь. Назад нет пути, Максимка в яме убился!
        «А вот хрен тебе! Если пролезет голова, то и все остальное протиснется».
        Боёк молотка больно тюкнул по стопе. Максимка скривился, но карабкаться не прекратил. Сдирая со лба кожу об острые зазубрины крышки, мальчик выглянул наружу. Свежий воздух и лучи солнца, лизнувшие переносицу, придали сил. Выдохнув, Максимка начал выбираться из подземелья.
        - Оставайся в яме! В яме!
        Молоток угодил в икру. Боль растеклась расплавленным свинцом по ноге, и мальчик на какое-то мгновение даже подумал, что кость не выдержала и сломалась. Практически выдавливая себя из щели канализационного люка, как зубную пасту из тюбика, Максимка наконец выбрался наружу. От радости едва не подпрыгнул, и только ноющая нога не дала совершить триумфального жеста.
        «Прочь! Прочь! Прочь!» - забилось тревожно в голове единственная спасительная мысль.
        Мальчик бросился бежать, продолжая слышать жуткие не человеческие вопли, доносимые из приоткрытого люка. И едва не натолкнулся на трёх псов, тех самых, что встретил спящими у входа. Звери скалили пасти и угрожающе рычали. Пускать мальчика обратно домой они явно не хотели.
        «Отойдите, пёсики!» - мысленно попросил Максимка, едва заметно подгибая колени, чтобы подобрать валяющийся у ног кусок арматуры. Пёс, стоящий посредине, зарычал громче, и, выпрямив стрелой хвост, бросился на мальчика.
        Едва успев отклониться от атаки, Максимка быстро схватил железяку и огрел ею пса по хребтине. Удар получился хорошим, зверь взвыл, отбежал в сторону, начал жалобно скулить. Двое других поспешили ретироваться, но мальчик, в порыве сильной ярости, побежал за ними, размахивая арматурой. Не догнал. Сплевывая густую мокроту, пошел домой.
        …Добрался до родной многоэтажки впопыхах, но в квартиру не попал. В нерешительности остановился у подъезда, рядом с сиротливо стоящей машиной «скорой помощи».
        - Максимка, мальчик мой! - крикнула соседка баба Маша звенящим от слёз голосом и кинулась к нему. Схватила в охапку и обняла, едва не задушив в огромных грудях. - Ты не ходи пока к себе. Не надо. Иди лучше ко мне, маленький мой. У меня сегодня побудь.
        «Что случилось?» - одним взглядом спросил он, непонимающе глядя то на пожилую женщину, то на «скорую».
        - Валя… - только и смогла произнести баба Маша, и отвела взгляд в сторону.
        Из подъезда вышли два санитара, в руках у них были носилки, накрытые простыней. Кого-то несли.
        «Это же моя простыня! - вдруг узнал постельное белье Максимка. - С гоночными машинами. Тетя Валя подарила, в прошлом году».
        Мальчик протянул бабе Маше лекарства, потряс ими, как бы говоря, что ему надо скорее отдать их родному человеку. Баба Маша глянула на флакон и, задыхаясь от нового приступа слез, тут же спрятала лицо в платок.
        Максимка сглотнул подступивший к горлу ком, начал бороть рвущиеся наружу слёзы. И вдруг, едва глянув чуть в сторону, весь покрылся холодным потом.
        Напротив подъезда стоял слесарь, тот самый, что хотел убить его. Он задумчиво смотрел на «скорую помощь» и будто бы о чем-то размышлял. Потом перевел взгляд на Максимку, подмигнул, словно старый закадычный друг. Одними губами прошептал: «Обмен меня устроил». И скрылся в подступающей со всех сторон толпе зевак.
        Лениво вякнула сирена, машина тронулась и поехала прочь, оставляя Максимку одного.
        Дмитрий Манасыпов. Мэдмакс (и один в поле воин)
        - Хочется жить? - Она провела черными острыми ногтями по рукаву, тут же расползшемуся длинным разрезом. - А?
        - Кому же не хочется-то? - Голова оставалась тяжелой, и жутко пересохло в горле.
        - А не лез бы ко мне, все осталось бы как есть. Прожил бы себе долго и счастливо… возможно. Нашел бы себе бабу, завел бы детишек. Так нет, надо таким как ты обязательно пытаться жить другим.
        - Я детей не ем. Наверное, поэтому ко мне и не лезет никто.
        - Ну-ну… - движения было не уловить, тонкие и острые клыки щелкнули у уха, коснулись шеи рядом с пульсирующей под кожей кровью. - Страшно тебе, ой, да как сильно-то…
        Страшно? Очень. Особенно, когда рядом такая, как она.
        Смертельно опасная. Пахнущая чем-то сухим и резким. И кровью, въевшейся в ее кожу, язык, губы и зубы. Сдается мне, что накатывающей паники могу даже и обоссаться.
        Уловить ее движение в полутьме казалось практически нереальным. Даже такому засранцу, осчастливленному природой и геномом, как я. Узкие щелочки зрачков совершенно неуловимо оказались прямо перед моим лицом. Пахнуло густой смесью из её рта, и сдержался только из нежелания показать твари свою слабость. Сблевануть, в смысле.
        - Что, охотничек… - она фыркнула. - Дорога тебе твоя жизнь, а?
        Жизнь…
        Жизнь пошла такая, что порой и жить-то не хотелось. То ли дело совсем недавно, казалось бы, живи да радуйся. Вроде, вот-вот, наконец-то, что-то стало налаживаться, люди вздохнули, стали создавать что-то заново. Кто отстроился так, как хотел, скотину завел, семьи росли как на дрожжах. Дети по двору, шум да гам, а старики, помнящие Полночь, наконец-то отдыхали. Кто-то даже начал работать на фабриках и заводах, в мастерских, которые потихоньку полегоньку стали появляться. И вот на тебе, все поменялось в плохую сторону, чуть ли не в одночасье. И сюрпризов в ней, в этой новой жизни, тех, что похуже, стало куда как больше, чем еще с десяток лет назад.
        Казалось бы - как такое возможно? А возможно, хоть и сдюжили, вытянули, смогли, скрипя зубами и стиснув их в жутчайших усилиях, что-то сохранить и восстановить. Но разве может беда являться в гости одна? Да ни за что, ни в коем случае. Одно, другое, третье. Прорывы эти, как нарывы на нищеброде, вновь вылезали не пойми откуда. Банды росли, как грибы после дождя. Народ в городах еще спокоен, а вдоль трактов, в глуши, на выселках?
        - Эй, землячок, куревом не богат?
        Надо же, табак ему подавай.
        - Нет.
        - А что ты такой дерзкий, сосунок?
        - Да стой ты, Леший…
        - Дерзкий у тебя в штанах. А я просто уверенный.
        - Леший! Это ж…
        …х-р-р-р, ткань серых брюк вспухла топорщащимися нитками.
        …п-ш-ш-ш, а это уже кровь.
        - А-а-а!!! - а это, как не сложно догадаться, крик пострадавшего. А что, любезный, ты полагал, что все так просто? Да и друг тебя останавливал.
        - На! - и товарищ, старательно мотающий рукав собственный рубашки вокруг бедра, ловко поймал золотой. Молодец.
        Хозяин? Да, да, он начал ссору первым. Спасибо. Так все ж уже почти затерли, ну? Ну, и что, что кровь? Кровь… кровь не вода.
        В человеческом теле около пяти литров крови. Возможно больше, возможно меньше, люди-то разные. Ну как, например, может быть одинаковое количество литров у малыша и взрослого дядьки? Но факт остается фактом, без жидкости красного цвета не жить. Ее потеря превращается в смерть, это простейшая и понятнейшая аксиома.
        Кровь проходит через наш организм по венам и артериям. По первым кровь возвращается в сердце, идя не под самым высоким давлением, по вторым, наоборот, кровь идет обогащенная кислородом, и давление неизмеримо выше. При повреждении бедренной, либо плечевой артерий, смерть от кровопотери наступает в течении двух минут. Если кровеносные сосуды раскурочены в хлам, то еще быстрее. Повредить артерии и вены не так-то просто, на самом деле. Если, конечно, рядом не происходит что-то страшное, или кто-то вдруг специально не решит помочь человеку потерять как можно больше крови. Если желание присутствует, то всегда есть вариант, что тот, кто захочет ее выпустить побольше, умеет это делать. Либо обучен специально, либо умеет это делать по самой своей природе.
        Экспансивная пистолетная пуля девятого калибра, входя в тело, разносит в клочья и труху мышечную и костную ткани, не оставляя возможности врачу помочь. Попадая внутрь человека - деформируется намного страшнее, чем пуля в полной латунной или медной оболочке. Все дело в плавкости и способности к деформации самого свинца, составляющего сердечник пули. Хотя, несомненно, не только. Дело и в самой форме пули, и, так-то, в первую очередь. Но и сердечник… Любой, за исключением бронебойных или зажигательных. Но такими не стреляют по чему-либо живому, лишь в крайних случаях. Эти чудесные изделия стоят куда дороже.
        Надпил в форме креста, сделанный надфилем, лишь добавляет убойного эффекта. Хотя, конечно, некоторые именно кресту животворящему придают куда больше значения. Ну, да и Яхве с ними, вместе с прочими своими коллегами и отражениями. Мы-то с вами знаем, что дело не только в форме, но и в содержании.
        Проходя через ткань одежды и кожу, попадая в мышцы и остальные составляющие любого организма, такая пулька преображается еще сильнее. Надпиленная часть немедленно распускает свои лепесточки, разворачиваясь и разлетаясь в разные стороны, по совершенно непредсказуемой траектории, пролегающей через важнейшие жизненные органы, скрытые внутри грудной и брюшной полости.
        При поражении конечностей она может, просто напросто, их оторвать. Суставные сумки, при прямом попадании, превращаются в крошево и смесь из мельчайших остатков костей, хрящей, соединительной ткани, разлетевшихся лохмотьев тонких здесь мышц и клочьев кожи. При попадании в голову стоит ожидать шикарного разбрызгивания мозгового вещества, крови и небольших фрагментов черепной коробки. Если забрызгает, то виноваты вы сами, стоило стоять чуть дальше.
        Активные ионы жидкого коллоидного серебра убийственны для обычного человека. Но для создания Прорыва, или дитя некросферы… оказываясь внутри такого тела, активное вещество вызывает полное удаление последствий некроза и уничтожают оставшиеся живые клетки, ответственные за функциональность самого тела. Для человека серебро - слишком дорогое удовольствие в виде начинка патронов. Если вы видите человека, водящим надфилем по головкам револьверных патронов большого калибра с величайшей осторожностью, а стружка явно серебристая, это скажет только об одном.
        Объект выстрелов - не живое существо. Какая взаимосвязь между тремя упомянутыми темами? Очень простая. Этот человек ищет и убивает тех, кого считают кровопийцами в самом прямом смысле. И в таком же прямом эти кровопийцы мертвы. И живы одновременно.
        Кровь, сама по себе, не является питательной жидкостью, не продлевает жизнь до бесконечности и не наделяет своего потребителя, предпочитающего ее в качестве коктейля какими-то сверхъестественными способностями. Эта прекрасная и такая необходимая для любого живого организма жидкость попросту не имеет таких свойств. За некоторыми, возможно, немногочисленными исключениями из правил. И то, она лишь является связывающим звеном при передаче части дезоксирибонукле?новой кислоты[5 - ^*^Дезоксирибонукле?новая кислот? (ДНК) - один из двух типов нуклеиновых кислот, обеспечивающих сохранность, передачу из поколения в поколение и реализацию генетически заложенных программ живых организмов для их последующего развития и функционирования. Вмешательство в геном приводит к различным последствиям, в том числе и весьма печальным. Так любимые многими «мутанты», если рассматривать их серьезно, не являются именно спорадическими мутантами, тем более, способными к продолжению рода. Но ведь фантастика, а в ней возможно многое, включая выживших в эпицентре ядерного взрыва свиней, расплодившихся в геометрической прогрессии
в метро. Прим. автора.], алкающим и жаждущим ее. Но, попробуй, объясни это обывателю, способному лишь пересказывать бабушкины сказки, услышанные еще в детстве. Фольклорный персонаж вампира давненько и прочно занял в них особую нишу, прямо таки специально отведенную для него фееричной и буйной человеческой фантазией.
        Среднестатистического жителя города, деревни, поселка или, не приведи Господи, отдельно стоящего хутора, не волнуют многие вопросы, связанные именно с настоящей стороной жутких историй. Ему вовсе неинтересно знать о вампирах правду. О том, что кровососов из сказок нет. А есть бледно-серые порождения некросферы, убийцы заблудших путников, адские хищники, жрущих все, а не только пьющие кровь. И неинтересно про то, что серебро, драгоценное жидкое серебро, которое нельзя залить в патроны в кустарных мастерских, нужно именно для них. Что обычного волколака можно свалить и простым свинцом со сталью, лишь зная, куда стоит попасть. А убить кровопийцу, попав тому в голову, вряд ли.
        Фермеру, работающему с утра до ночи, вовсе неинтересно знать про специфику работы по высшим мутантам, входящим в секту «Нокто», для которых кровь есть церемониальный напиток, полагаемый к выпиванию в определенные фазы луны и точно известные даты. Что зачастую после этого украденных, а чаще всего купленных, женщин оставляют внутри секты для воспроизводства. Потому что каждый из их Домов может пополняться только под чутким медицинским контролем после оплодотворения. Что для уничтожения Высшего мутанта достаточно обычной крупной дроби… если ему полностью блокируют возможности ментальной атаки.
        Обывателю на это наплевать. Он знает про нападения ночью. Про обескровленные трупы и залитую алой жидкостью землю вокруг. И какая разница, что тела не просто обескровлены, это и не странно, учитывая землю вокруг, а еще и разодраны в клочья. Найденные в редких случаях девушки и женщины зачастую убиваются самими отыскавшими их, потому что между ног у найденных все разворочено и кровоточит. Как же, оспадебожетымой, дьявольское семя внутри!
        Обыватель не понимает, что этот самый его вурдалак просто не сможет совершить акта насилия над жертвой. Ведь согласно их же собственных легенд вурдалак мертв. А циркуляция крови у трупов отсутствует. Какая разница, бей упырячью подстилку! Колом ее, колом, на том свете еще и спасибо скажет. Ни прокусов, так любимых в шепоте рассказчика на шее, ни порезов. Ведь кровь берется с помощью обычных шприцов. Всего-навсего. А отодрали девчушку самые обычные дикие мутанты. Хотя хрен редьки не слаще.
        Горожанину, весь день отработавшему на восстановленной фабрике, плевать на это. На улице вчера ночью пропал человек, утром его нашли, вернее половину его, в сточной канаве. Страх и ужас, это дыббук, соседи, иль того хуже - вампир. Здесь! На нашей улице! Кто поможет? Кто-кто… угадайте.
        Что тут у вас? Где тела? Кто похоронил? Идиоты, какие вы идиоты, зачем же известью засыпать?!! Какие укусы нашли на теле? Не было укусов… а что было? Понятно. Следы, где следы? Вот дерьмо…
        Сколько у меня с собой серебряных пуль? Однако… м-да. Ладно, дождаться бы ночи в полнолуние, а там посмотрим.
        Нижний зал постоялого двора Кабира, освещался только масляным фонарем. Мне, сидящему здесь, этого вполне хватало.
        На выскобленных досках стола лежала разложенная кожаная укладка, снабженная множеством карманов, кармашков и узких нашитых вкладышей. Пустых среди них не было, каждый занимал металлический предмет узконаправленного назначения. Служанка, плотная и невысокая девчушка с низким тазом, туго обтянутая в талии тесноватым застиранным передником, старалась оказываться рядом с моим углом пореже. Ей не нравился я, пришлый мужчина, не обращавший внимания ни на кого вокруг, подспудно она даже боялась. Иррациональный страх возник еще вчера, после драки, начатой одним из постоянных посетителей. Оно в чем-то, с ее точки зрения, понятно.
        Мужчина, сейчас чистящий свое оружие, не дрался. Он убирал с дороги помехи, три высоких, сильных и мощных помехи, решившие что-то ему доказать. Всех троих увезли на тележке старого Горбатого, привозившего продукты из молочной лавки. Свалили кучей, живой, охающей и стонущей, и увезли. Вроде как в больницу, а может и к старцам. Кто его знает? Это ее мало интересовало и беспокоило. В отличие от мужчины в углу. То есть, меня.
        Не самый высокий из виденных ею за жизнь. Худющий, кожа да кости. Коротко подстриженные волосы торчали неровно отрезанными лохмами. Лицо, гладко выбритое, не казалось молодым. И одновременно не было и старым. Странным оно смотрелось, лицо, отрешенным, с сеткой мелких шрамов, незаметных. Но тут же выскакивающих наружу, если присмотреться. И откуда ей знать про мой настоящий возраст?
        Сильные длинные пальцы быстро мелькали над разложенными принадлежностями, патронами и самим оружием. Он делал свое дело, иногда вовсе не глядя, точными и верными движениями. Шомполом прочищал стволы обоих больших пистолетов, смазывал что-то, иногда брался за связку маленьких инструментов, подтягивал, постукивал. Несмотря на вечер и парку-жарку-варку на кухне, здесь, в углу, совсем не пахло едой. Вместо пригоревшего жира или завонявшего к вечеру лука, нарезанного впрок, в углу пахло тремя вещами. Оружейным маслом, выделанной кожей и металлом. Со стороны так оно и выглядит, наверное. Ну, так мне кажется, во всяком случае.
        Волнение девушки меня интересовало очень мало. Какая разница? Сколько их было, сколько их будет? В таких дремучих медвежьих углах все привычно, это не центральные, густонаселенные области. Каждый раз здесь одно и тоже, постоянное ощущение собственной «-инности», неприятие обычными людьми. Стоит лишь заикнуться про то, кем являюсь и все, начали сторониться и оглядываться, перешептываться. Бу-бу-бу за спиной, и старые, и не очень. Лишь ребятня всегда ведет себя, как и должна вести.
        Лезут, постоянно клянчат подержать оружие, рассказывают сказки какие-то, норовят затеять рядом игру в лихих казаков-разбойников. Обязательно появляется клушка, которая начинает гнать детвору, как будто можно от меня заразиться чем-то опасным. Да, задевало, и сейчас тоже, бывает, задевает. Но что поделать? Есть указания нанимателей, не мне их подвергать сомнению до выполнения задачи. Сказали - узнать кто зверствует в Больших Зажопках, равно как и в Малых, найти и уничтожить злодея, значит уничтожим. Хотя сейчас-то, мне бы начхать на местные проблемы. Хорошо было бы начхать, только не вышло. А вышло совсем по-дурацки, глупо и непонятно. До злости на самого себя. Вот и сижу сейчас, стволы чищу, патроны проверяю. Пусть и не в Больших Зажопках.
        Зато, хоть кормят здесь не в пример лучше, чем в двух последних придорожных кабаках, оставшихся на тракте. Мне не надо проверять еду с помощью хитрой аппаратуры от недавного знакомца, умника Доцента[6 - ^*^Доцент - один из основателей всей структуры отрядов чистильщиков. Ученый - самородок, воспользовавшийся результатами секретных исследований и опытов, проводимых в различных НИИ Его Императорского Величества (далее ЕИВ), для создания основы научного потенциала Базы. Немалую роль в последнем сыграли два похода «первых» в бывшую Столицу. Наряду с Мастером и Генералом (оставшимися в живых «первыми»), являлся главой Совета. Прим. автора.], чтобы знать про нее все. Сколько положено мяса, а сколько синтезированного заменителя, сделанного в старой-старой ГМО-шке, что даже и не прячется в подсобке. Насколько суп с картошкой и кусочками мяса сварен из говядины, а насколько из крысятины, забитой в курятнике. И какая была коровка, из которой вышел такой навар - нормальной, или с шестью ногами. Такой вот у меня вложенный и весьма полезный талант, спасибо то ли папе, то ли маме, хорошо им отдохнуть в краю
яблонь.
        Сколько свернутых челюстей и носов осталось за плечами, после выловленных половником в котле хвостиков или найденных на заднем дворе остатков от синих, как васильки, коровьих шкур? И это по минимуму, не говоря про пару-тройку спаленных, и предварительно политых хозяйской кровью, совсем уж плохих гостиниц. Из тех, у которых в омшанике, на безграмотно устроенном леднике можно было найти совершенно другие деликатесы. Те, что до копчения могли разговаривать. А иногда только искать мягкими крохотными губешками мамкину титьку. Да-да, таких и сейчас не мало в Пустошах.
        Девчонка, испуганно косясь на меня, шлепнула миску с горохом и двумя большими колбасками. Вместо хлеба здесь пекли тоненькие и прозрачные лепешки. Да еще и на настоящем тандыре Мягкие, пахнущие угольками и безумно вкусные. Хозяин-то из настоящих чистых кочевников, тот еще разбойник. Заметно и по роже, украшенной следами от мелких осколков, и по повадке работать ножом, хищно и уверенно.
        Но мне оно без разницы. Зато порядок здесь, чистота и вкусно. Последнее без преувеличения, абсолютно честно. Ел вчера отварное, рассыпающееся в руках жирное мясо, пахнущее какой-то особой острой приправой и сразу несколькими травами, лежавшее на кусках теста, готовящихся в густом бульоне. Зуб даю, уважаемые, редко когда было так вкусно.
        Как я понял, вчерашний инцидент с тремя красношеими бугаями являлся исключением из правил. Хозяин, Кабир, держал свое заведение жестко и твердо. Сдается мне, что за исчезновение особо наглых и глупых клиентов его никто и не дергал. А уж поступал он с ними решительно и жестоко. В соответствии с именем[7 - ^*^Кабир - могила (тюрк.) Имена, фигурирующее в тексте есть ничто иное как публичные определения-«погонялы». Настоящее имя, даваемое при рождении или инициации, известно лишь нескольким людям. Изжиток и суеверие времени, пришедшегося на пару-тройку десятков лет после Полуночной войны. Прим. автора.].
        Поесть?.. Надо поесть, кто его знает, как оно сегодня ночью сложится. В таком деле наперед не загадаешь, как ни старайся. Вроде бы понятно все про тварей. Кто такие, сколько, где искать, но мало ли. Работать одному сложно. Если можно так сказать, конечно. Разбираться с некроидами в одиночку… не очень хочется. Совсем не хочется, до жути просто, и отвращения. А надо. Хотя вряд ли меня сейчас бы понял кто-то из редких коллег. Особенно зная про задачу. И светиться не стоит, и живым надо остаться. Только… А что только?
        Мне не привыкать видеть разодранные и искалеченные до неузнаваемости тела, что людей, что животных. Но зацепило, ой и зацепило. Ехал куда надо, искал кого нужно. Трах-бах, попался по дороге паренек, бледный, как мукой обсыпанный, глаза по полтиннику, как не лопнули. Несется по дороге на полудохлом ишаке, и как он только так ногами перебирает. Остановил, узнал что такое, добрался до местных чигирей. Посмотрел на то, что осталось от пятерых ребят, решивших сходить по ягоды в местный лесок. Лесок-то так себе, откуда ему здесь больно взяться, до Камня еще пилить и пилить верхом. Вот там леса. Не то что здесь, где при желании не спрятаться. А детишкам хватило. И их родителям тоже. И мне, как оказалось. Потому сижу здесь столько времени, жду, чищу вот стволы и готовлюсь выйти за высокий частокол села, добраться до разоренного старого хуторка, и там на месте все и решить. До темноты, самое то.
        Кто меня там ждет? Скорее всего обычные упыри, очень похожие на нас, только быстрее и сильнее большинства обычных людей. Да и упырями их больно не назовешь, жрут все, что догонят. Вероятно, тройка, плюс где-то, в подполе или в подвале, в хитром сплетении подземных ходов или даже глубоком обычном овраге, есть самка. Да, в придачу, готовая кладка, где разрослись вверх и в ширину плотные кожистые блямбы с зародышами, соединенными со своей зубастой мамкой толстыми кишками пищеводов. А рядом, жирная, безволосая, раскинувшись на куче наваленного тряпья, найденного по домам муженьками, ОНА.
        И в пределах досягаемости длинных корявых и когтистых лап, практически сожранные и обглоданные до костей, с зеленоватыми от разложения остатками мышечных тканей, трупики трех ребятишек из села. Двух сожрали самцы-охотники, перед тем, как впасть в спячку. Один на двоих и один для оставшегося бодрствовать. Вот его-то, ублюдка, мне и надо прижать первым, отыскать, убить, а потом заняться остальными. Не то здесь, под боком пограничной со Степью точки Альянса, пока не особо сильной, появится Гнездо. Выжечь под корень его будет сложнее.
        Вот так и оно и проходит время. Таскаюсь себе взад-вперед по пустошам и Альянсу, одинокий и неприкаянный, наводящий страх и ужас, настоящий бирюк. Ага, как есть - больной и несоциализировавшийся волчара.
        - Еще что-нибудь? - деваха застыла рядом. - А?
        Что ж ты, милая, так трясешься-то? Не укушу же.
        - Пива. Есть же вчерашнее?
        Та только закивала и пропала. Вот дела, как сажа бела.
        - Присяду?
        Рядом, спокойно глядя на меня, стоял Кабир.
        - Да. Хозяину разве откажешь?
        Он сел. Вытащил вышитый дорогими синтетическими нитками кисет, вопросительно приподнял бровь. Я кивнул, соглашаясь. Выходить мне через несколько часов, обоняние восстановится.
        Хозяин положил кисет на столешницу, достал привозную упаковку папиросной бумаги. Тракт, идущий от Портов, пока работал хорошо. Перебои случались, но позволить себе делать самокрутки Кабир мог.
        Сухими темными пальцами он ловко сыпанул на развернутую маскотку ровную щёпоть сухого и жесткого, спрессованного жгутами табака. Скрутил, провел языком, склеил. Вставил ровнехонькую пахитоску в мундштук, вырезанный из гладкой красивой кости и прикурил от принесенного с собой подсвечника.
        Сгорающая никотиана оказалась пересушенной, потрескивала и дымила чуть горче, чем при хорошем балансе влажности. Кабир поморщился, когда попало в глаз, и рукой разогнал плотные клубы.
        - Не люди здесь в основном, кизяк. Того, что порезал, сам сколько раз бил.
        Я только пожал плечами. Какое мне до этого дело? Хорошие, плохие, дерьмо или золото, все едино. Есть самое главный принцип: каждый из жителей этого Задрищенска человек. А раз так, то стоит выполнять слово, данное самому себе.
        - Кизяк, м-м-м… - повторился Кабир, - но и нормальных хватает. В этом и вопрос.
        - В соотношении кизяка и нормальных?
        Кабир усмехнулся. Шрамы на подбородке заплясали, вторя ухмылке.
        - Нет. Тому, что ты собираешься сделать.
        Что сказать? Взял и раскусил меня, одним словом. Пришлось воспользоваться самым лучшим ответом - пожать плечами.
        Кабер снова усмехнулся, показав крупные желтые зубы. Постучал себя по правой ноге. Та ответила с отзвуком металла.
        - Ты такой не первый, парень. Мне повезло, попался отряд военных с полевой медицинской мастерской и двумя умниками, сумевшими сделать мне протез.
        Ну, тут он не удивил. Заметить кибернетическую конечность, когда та сделана на совесть, тяжело. Но я заметил. Пусть и не сразу. И даже удивился. А причина, как оказалось, куда как интересная.
        - К чему ведешь?
        - Оно тебе точно надо? - в лоб спросил Кабир. - Мы были впятером. Я был даже моложе тебя, да и остальные тоже. Но сделали всего ничего, веришь, нет? Меня вытащил Гек, вытащил, и сам погиб чуть позже, когда выблевал легкие. А я остался один, и без ноги. Ты так сильно хочешь пойти в одиночку на тварей из тьмы?
        Хороший вопрос. Я отложил шомпол, уставился в его темные глаза. Хочу? Да я жажду этого. Почему?
        Потому что маленьким читал затертую и растрепанную смешную книгу о мальчике и его игрушечном медведе. Потому что видел нарисованный фильм про веселого бородача и его компанию, защищавшую детские сны. Потому что видел не один пустой дом, с колыбелью, залитой кровью. Потому что хочу, чтобы сон ребенка и его жизнь, любого малыша в округе, были добрыми и теплыми. Как не оказалось у меня.
        - А, и так понятно, и не говори ничего. - Кабир затушил самокрутку. - Ну, как знаешь. Ты, думаю, завтра с утра пойдешь на охоту?
        - Да нет. Сегодня ночью пойду. Чтобы их найти.
        - Ночью? - Кабир почесал переносицу. - Да ты, парень, как посмотрю, совсем на всю голову е… ый.
        - Не хочешь компанию составить?
        Он махнул рукой и пошел к себе. Ну, вот, а я надеялся… Ладно, уж себе-то врать не стоит.
        - Кабир!
        Он повернулся, а я замолчал. Посоветовать запереться этой ночью на все засовы? Так вряд ли он поступает по-другому. А не скрывать от местных то, в чем уверен, не стоило. Порой по-другому никак.
        - Спасибо за беседу.
        Он не поверил. Но явно что-то понял, если судить по разом сдвинутым бровям и потяжелевшему взгляду.
        Когда я двинул к себе, то меня точно провожало немало взглядов. Только вряд ли среди них нашлась хотя бы парочка добрых. Даже обидно.
        Стрекотали сверчки. Стрекотали всерьез, вдохновенно и неумолчно. С прудов, что за околицей и низким частоколом, доносилось романтичное кваканье. Где-то топили печь в бане, и явно парились, поддавая на камни квасом. Как и предполагалось, организм справился и полностью восстановил обоняние. Пастораль и идиллия, что сказать.
        Пейзанскую красоту сегодняшней ночью мне довелось наблюдать с крепкого разлапистого клена. Сидеть между нескольких крепких ветвей, и терпеливо выжидать. А как еще? Да никак, что уж тут.
        Чего жду? Того самого «дежурного по берлоге» упыря. Почему? Все не так уж и сложно, если это не в первый раз. У меня этот самый раз уже четвертый. Или нет, вру, пятый. Прямо круглая дата какая-то… или событие?
        Оставшийся без краткосрочного летаргического сна упырь должен оголодать. Детишки пропали с неделю назад, и есть ему хочется. Несомненно, что в лесах, густо разрастающихся в округе, живности хоть одним местом ешь. И он так и поступает. Жрет себе всяких барсуков, хомяков, белок и птенчиков. Если сильно захочет, так и поросенка сможет отбить у одинокой мамашки, и сожрать. Хотя с одинокими кабанчиками обычно дело швах. Таковые сейчас не выживают. А упырь, пусть он и не особо сообразителен, все же не враг сам себе. Стадо волосатых хрюкалок и его раздерет на части, стоит только сунуться. Но дело даже не в этом.
        Некоторые органы живых организмов прекрасно подходят для их длительного употребления в пищу. Некоторые совершенно противопоказаны. А есть еще и такая вещь, как дикий и неумолимый голод, живущий в созданиях тьмы. Тот самый Доцент, хитрей и пройдоха, недавно встреченный в Сороке, рассказывал про нее, про тьму. И про некросферу. Про странную сущность, лежащую рядом с нами, наполненную темнотой под завязку и долго-предолго бывшую невидимой и незаметной. И заявившей о себе, криками ужаса и боли сразу после Полуночи.
        И не надо лично мне знать научное обоснование такой вот тяги не-мертвых к людям. Мне достаточно знать совсем немного. Про то, что упырь будет крутиться рядом с сельцом. Это плохо. И это хорошо.
        Сверчки затрещали донельзя сильно, с прудов им вторили глубокими ритмичными уханьями. Свихнуться можно от звуков природы. И от запахов, само собой. Особенно с моим обонянием. Нет, я, очень рад его наличию, спасибо еще раз родителям и изменившемуся геному. Но порой приходится тяжеловато. Зато помогает.
        Если упырь решит перебраться через частокол, то не заметить его не получится. Запах, свойственный им, выдаст с головой. А вот от меня не пахнет ничем. Кроме смеси самых обычных трав и листьев, тихонько бьющих в нос от пасты, нанесенной на тело. В Гае, разрастающемся городке в степи у Фронтира, мне попался знатный фармациус. Говорят, уже второе поколение аптекарей, живущих в доме с вывеской «Под линдвурмом». Вот у него-то и заказал эту штуку, охотно раскупаемую тамошними погранцами, трапперами и прочим небезопасным людом.
        Упырь придет. Прошла неделя. Сжигающее изнутри желание отведать человечинки приведет его сюда. Это мне известно из своего же опыта. И немного из чужого. От учившего меня всему Снега, погибшего в ночь, когда он забыл про это. Раз так, то остается ждать. Терпеливо, не шевелясь и баюкая на руках пятнадцатизарядный «шершень»[8 - «Шершень» - многозарядный автоматический дробовик, созданный для нужд специальных подразделений Корпуса жандармов. Использовался в городских операциях при штурме зданий. Широко разошелся после Полуночи в связи с великолепными ТТХ и качеством изготовления, позволившим пережить годы упадка с минимальными усилиями по восстановлению и уходу. Прим. автора.]. А как еще?
        Мой враг слегка подслеповат, но зато видит в нескольких диапазонах. У него прекрасный слух и не самое лучшее обоняние. Он ловок, силен и быстр. И очень важно, чтобы бледнокожий вражина не просто не услышал меня. Самое важное, чтобы он сделал свое дело, и ушел в берлогу. И не услышал, и не почуял, как я пойду за ним. Потому что искать их убежище просто так - нелегко, да и времени у меня не хватало.
        Сверчки чуть понизили и темп, и тональность. Квакушки же не сдавались. В крайнем доме к ним присоединилась какая-то парочка, оживленно постанывая и охая. Причем постанывал явно мужской голос, а вот низко охал как раз женский.
        Из движения, волей-неволей, приходилось позволять себе достать из кармашка «сбруи» плотный шарик и отправить его в рот. Каждые два часа, и сон как рукой просто-напросто. Наследство старика Снега, земля ему пухом. Умер учитель, многого не передал. А пару таких катышков из оставшегося полтинника оставил Доценту. Интуитивно, доверяя ему как товарищу, которых не было. Умник сможет разобраться в смеси, а это и главное.
        Сиделось удобно. Давили ремни жилета, никак руки не доходили подогнать лучше, придумать прокладки какие-то. Но жилет он везде жилет. Даже в Минусинске, наверное. Его-то нашел в совершенно случайно обнаруженном пункте радиосвязи, если судить по приборам, времен Войны. Если не заводская упаковка, вряд ли бы сохранился для носки. А так, вот, получите, весь из себя боевитый профессионал, да со средством защиты. М-да…
        Лишь бы хватило патронов и удачи, это всенепременно. Не хватит одного или другого, пиши-пропало. А пропадать мне не хотелось.
        Листья тихо шелестели, старательно навевая сон. Катышек рассосался, оставив во рту сладковатый привкус и несколько липких нитей между зубами. Подействует скоро, а пока приходилось старательно увещевать себя самого и не спать. Тяжело… ой, тяжело.
        Запах пришел с левой стороны, проник внутрь меня, закрутился спиралью, сразу заставив перестать зевать. Такой знакомый, резкий и суховатый, с примесью горечи, обильно сдобренный засохшей кровью. Дождался, угадал, и, что тут греха таить, не был этому рад.
        Потому что в худшем случае упырь пройдет внутрь села и уйдет не с пустыми руками. Да и желудком, что уж тут. Ну, что у нас здесь?
        Бледный крупный поганец затаился в кустах у воротной башни. Интересно. Там же всегда есть часовые, а упыри, пусть и не отличаются умом, но многое понимают. И разобраться в том, что у людей внутри сруба, оружие, явно получится. Хотя?
        А, вот оно что… Интересно.
        Запах козленка шел со стороны частокола давно, но не думал, что почему-то не блеющего животного оставили специально. Ошибался. Да-да, вон, мой бледный недруг уже пошел, пошел к задергавшейся бедной животине. А, никак замотали мордочку чем-то? Еще интересней, именно так. Отдариваются? Или?..
        Оказалось, что «или». Упырь хватанул козленка так быстро, что мне оставалось только ускориться, пытаясь не упустить запах твари. Пойти по следу смогу, но схватиться надо сразу. К моему удивлению за упырем из-за частокола двинулся кто-то еще. Явно не взрослый, судя по юрким движениям и росту. Догнал я «или» быстро. Дать ему вспугнуть зверя мне совершенно не хотелось.
        И, порадовался. Не ошибся в возрасте. На вид мальчишке было где-то четырнадцать, не больше. Что скажешь? В младшие братишки не годится, а вот в племянники, если нормальная разница с его родителями, само оно то.
        - Пришел в себя? - Да, ударил, так, чтобы вырубить. Не хватало мне с ним объясняться, когда впереди, бесшумно и быстро, уходил упырь. - Орать не будешь? Точно?
        Тот решительно замотал головой, мыча через тряпку.
        - Просто умница. Снимаю. А ты быстро и красочно объясняй - зачем и как додумался?
        Малец весь аж задергался, стараясь наврать быстро и относительно правдоподобно.
        - Не ври.
        Он вздохнул.
        - Сестренку мою утащили, сволочи.
        - Отомстить, что ли решил?
        Парнишка мотнул головой. Д-а-а-а, герой, штаны с дырой. Хотя и упаковался вон, прямо воин, что и говорить.
        Смех смехом, а вооружился недоросль неплохо. На поясе патронташ, за спиной вертикальная двустволка, ба, даже пистолет. В придачу юноша решил прицепить к поясу топор и немалых размеров нож. Одно слово - герой.
        - Так… а как ты за ворота ушел незаметно?
        Парнишка вздохнул.
        - Не нужен никому, что ли?
        От, дела. И как быть?
        СТОП!!!
        - А скажи-ка мне, дружище… - я покатал на языке вопрос, надеясь и одновременно совершенно не желая услышать нужный ответ. - Как ты увидел, что козленка твоего забрали?
        Он шмыгнул носом.
        - Я не увидел. Почуял.
        Дела…
        Мальчишка не прост. Он такой же, как и я. И это многое объясняет. Особенно то, что никому нет дела до его мести в одиночку.
        - Что в патронах?
        Теперь он засопел.
        - Да говори, мне все равно, что и у кого ты украл.
        - Медальон, мамин. Крест, его спер у священника. И несколько ложек… у старосты взял.
        - Нарубил?
        - Да. Выплавить не получилось.
        Д-а-а-а… Вот же черт. И как теперь поступить?
        - Хочешь, значит, отомстить?
        Он кивнул, зыркнув совсем не детским взглядом.
        - Упырь ушел вон туда. Есть там брошенные дома, мельница, пасека, еще что-то?
        Мальчишка кивнул. Хорошо.
        - Тогда пошли, покажешь. Но соваться за мной не стоит, рановато тебе. Это… как тебя кличут?
        Он усмехнулся.
        - Мастерком. Отец у меня каменщик… был. Научил работать.
        - Ну, Мастерок, тогда пошли.
        И мы, само собой, пошли.
        Так и так мне бы пришлось сидеть, и ждать, когда упырь уйдет подальше. Запах этих тварей упустить тяжело, даже в лесу. Не говоря о том, что в лесу есть немалый поселок, со всеми вытекающими. Опыт, его не пропьешь.
        Мастерок помог, выводя ровно туда, куда и было нужно. Да-да, вот оно, царство небольшого, но от того не менее мерзкого зла. Зла, питавшегося небольшой популяцией моих собратьев. Хотя, что уж тут, не только ими. Только сейчас это не играло никакой роли.
        Оплотом мрака и гнездом упырей оказался давно заброшенный хутор. Стоял он на отшибе от поселка, брошенный хозяевами как бы не сразу после Полуночи. Если не раньше.
        Чернели просевший корявый дом и пристройки. Забор, сколоченный из когда-то крепких досок, торчал неровными частями, похожий на зубы древнего деда. Тут кусок, там остаток. Луна выбралась из-за туч, залила изумрудной зеленью вокруг, подсветила стены. Я поморщился, глядя на прогалы окон и дверей, ведущих внутрь. Если бы не страх местных, если бы не глупая ответственность за их жизни, полез бы туда? Не знаю. Но деваться сейчас стало уже некуда. Все надо доводить до конца, если уж взялся.
        - Так, Мастерок. - Парнишка, спрятавшийся за прогнившими остатками трактора, покосился на меня. - Слушай внимательно. Запоминай, мотай на не отросший ус и делай, что тебе старший говорит.
        А сам тем временем достал из подсумка «ночной глаз». Спасибо тебе, мастер золотые руки по имени Доцент. Ну, да, не подарок. Плата, так сказать, за спасенную несколько месяцев назад его жизнь. И что? Отказаться стоило? Ага, нашли дурака, держите карман шире.
        Плотный эластичный ремень обхватил голову, но саму хитрую конструкцию опускать не спешил. Не стоит, пока не окажусь в темноте развалин, мало ли? Мастерок смотрел, как показалось в темноте, со странной смесью недоверия и уважения. Эх, чудо-юдо, чего ж ты мне раньше не встретился, а?
        - Если я не вернусь через пару минут после первых выстрелов, вали отсюда. Беги до поселка, и дождись утра. Меня упырям хватит, чтобы наесться как дураку на поминках. А ты, прямо со светла, выбирайся до тракта, и двигай в Гай. Вот ключи, возьмешь мой драндулет. Ты умеешь водить?
        Надо же, Мастерок кивнул. Хороший был у него папка, что и сказать.
        - В Гае, на Пятой улице, найдешь Доцента. У него там небольшая мастерская. Расскажешь все про себя, ничего не скрывая. И про меня.
        - Зачем мне сидеть здесь? - Мастерок поднял ружьецо. - Не понимаю.
        Эхма, не понимает он.
        - Внизу ты, скорее всего, погибнешь. Здесь же, оставшись, поможешь мне выбраться. Если все пойдет не так. Если я как-то выкарабкаюсь из дома. Две минуты, не больше. Ты понял?
        Мастерок снова кивнул. Мне положительно нравился паренек. Молчаливый, сообразительный, да еще и не обделенный несколькими полезными качествами. Ну, прямо вылитый я. Да, жаль, не встретил его раньше.
        «Ночник» со скрипом опустился на лицо, и темнота раскрылась мне всеми оттенками своей странной и страшной глубины.
        Упыри твари неприятные. Это я об их внешнем виде. Серокожие, холодные, в бляшках и странных наростах. У них лобастые головы с выпирающими челюстями. Они падальщики и живоглоты, с ярко выраженными людоедскими наклонностями. Запах тухлого мяса и крови прет от каждой особи так, что не промахнешься.
        Еще каждый из них прекрасно видит в темноте, и очень здорово пользуется обонянием. В общем и целом, если вдуматься, очень серьезные противники. Доцент, очень любящий умничать, пользуясь данными неизвестного происхождения, упрямо относил их к какой-то некросфере. И обзывал странноватым прозвищем «некроиды». А как по мне, то называй их как хочешь, сути не поменяешь.
        Но, вот чего у них не отнять, так это осторожности. Добраться до гнезда тихо и спокойно выйдет вряд ли. Вас интересует вопрос караульного и остальных? Почему он один, и почему ушел? Все, как водится, просто до безобразия.
        Упыри легко впадают в спячку, сохраняя остатки потраченной во время большой охоты энергии. Дохлые или чем-то зараженные скоты укладываются, прям маленькие детишки, клубочком и спят. Единственный караульный тихо сидит в укромном местечке и слушает, нюхает, наблюдает. Но, как водится, ему быстрее остальных хочется снова пожрать. И именно в такой момент упырь уходит, чуть разбудив товарищей. Те, находясь в дреме, дожидаются его прихода и впадают в еще больший сон. Вот тут-то их и бери. Пусть и не голыми руками.
        Да уж… давно ли слушал поучения про серокожих? Да нет, и сколько нас осталось из десятка? Я один.
        Внутри резко пахло сухой пылью. Немудрено, раз уж та покрывала каждый дюйм. И хорошо, и не особо. Наступаешь в мягкий ковер, взмывающий вверх крохотными облачками совершенно бесшумно. Только вот под ним, плотным и темным, ни хрена, простите, не видно. Совершенно.
        Зеленоватые блики почти полной луны позволяли рассмотреть многое. И следы моего одинокого охотника за агнцами в том числе. Как бы ты, дружище, не осторожничал. Если знаешь, что искать, так найдешь всегда. Вон она, цепочка следов, ведущая к большой дыре, темнеющей в дальнем углу. Дерьмо. Гранат бы, хотя бы немного…
        Хотя, давайте честно, толку от них? Что внизу - не знаю. Обрушится ли что-то? Тоже не знаю. Остается только идти вперед. Ну, пошли.
        Стрелять пришлось сразу же. Упырь охранник не подвел, услышав и дожидаясь меня. Спасло обоняние, выдав его. «Шершень» рявкнул, отбрасывая скотину, рявкнул вдогонку, размалывая картечью шишковатую голову в хлам. Знаете же, что давление крови в верхней части организма чудовищное? Ну, так это относится не только к людям.
        Липкая мерзкая темная дрянь, бегущая по сосудам упырей фонтанирует ничуть не хуже крови человеческого тела. Черный взрыв, так хорошо заметный через «ночной глаз», смотрелся на мой взгляд безумно красиво. А то, как же, одним врагом меньше. Зато двумя проснувшимися больше.
        Удар, нанесенный сзади, проворонил. Упыри врываются в землю как кроты. Такие большие, страхолюжные и злющие кроты. А уж наплодить ходов под заброшенным хутором… это, как водится, они запросто. Через один такой-то на меня и сиганул первый пробудившийся.
        И хорошо, что решил сперва ударить, а потом прыгать. Толстый нагрудник с воротом, закрывающим мне и затылок, и лицо по самый нос, спас. Твердый изогнутые пластины в нем приняли удар на себя, не дав сломать мне позвонки. Шваркнуло на колени, приложив о трухлявые доски подпола, но это ерунда. Упырь не успел вцепиться когтями, не смог рвануть клыками плотную кожу куртки, подарив мне шанс, а себе смерть.
        «Шершень», висящий поперек груди на ремне, я бы не вывернул к нему. Зато семизарядный барабанник выскочил из кобуры на бедре как собака по свисту. Вылетел, и дробно грохнул тремя подряд. Теми самыми патронами с надпиленными Священным крестом головками пуль. С серебром.
        О-о-о, если бы не третий дружбан с клычищам длиной в половину моего большого пальца, не удержался бы и полюбовался на такую вот красоту. Ай, как корежило и разрывало на части серого некрасивого убийцу. Причем разрывало в прямом смысле. Куски мяса и кожи стекали по костям, отслаиваясь, отваливаясь темными влажными кусками, чавкая падающими вниз. А поделом, не хрен людей жрать. А если любишь человечинку, так не стоит удивляться живительным инъекциям в собственный организм, получаемым в качестве оплаты.
        А вот плохо то, что «ночной глаз» от удара совсем расстроился. Мигнул напоследок и потух. Точно в то время, когда на меня налетел последний. Зараза…
        Упырь прижал мне руку, хватанул зубами прямо рядом с носом. Пришлось толкнуть его вперед и скатиться вместе с ним в низ, в пустоту и темноту. Приземлиться мягко не вышло.
        Хозяин у хуторка когда-то был хорошим. Таким… хозяйственным. Доски настелил по полу добротные, толстые. Они разве что хрустнули верхним, чуть подгнившим слоем, и радостно приняли мой правый бок. Ну и, вдобавок ко всему этому веселью, приложился головой, до звездочек в глазах, темноты и звона в ушах. Твою ж мать!
        Прелая сырость и гниль погреба свивались в причудливый и знакомый запах. До печенок знакомый, что и говорить. Такой, знаете, родной, б….! А о чем говорит то, что я его ощущаю? Ни о чем хорошем, это точно. Живой? Да это беда, больше никак и не скажешь. Скоро меня станут жрать. Живьем.
        Через пролом внутрь вливался зеленоватый лунный свет. И даже виднелись звезды. Неописуемая красота. Особенно если смотреть в последний раз. Так, что у нас? Руки притянуты за спину. Оружие? Если судить по весу, то ничего нет. Хреново.
        Зубищи у упырей на самом деле с полпальца длиной. Как они не жрут сами себя изнутри, когда спят и скрипят зубами, непонятно. Но представить, как желтые, острые, покрытые тягучей слюной зубы впиваются в собственную твою плоть? Страшно.
        Когда холодные скользкие пальцы отодвинут ворот жилета, прикоснутся к коже ослепительно ледяными червями, когда черный и склизкий язык пройдется вдоль сосудов, царапнув кожу шершавыми бугорками, когда, обдав смрадом, твоей шеи коснутся зубы, бросив по коже щекотку ожидания. Наверное, я заору. И, возможно, даже и обделаюсь. И мне совершенно не будет стыдно. Лишь бы быстрее, лишь бы это оказалось недолго.
        Сбоку хрустнуло, зашелестело. Твою ж мать, чего ты тянешь?!! Ну?!!
        - А я не верила…
        Пахнуло густым запахом спекшейся крови, чуть перебиваемым травяным ароматом. Хорошо, что не добавился мой запах. Коты и собаки специально метят заборы и дома, доказывая свою состоятельность. А мне оно как-то кажется неприличным, описаться, да еще и при женщине. Женщине, надо же
        Света стало заметно больше. Мягкого и зеленоватого. Ну, а как ещё-то? Гнилушки, воронье гнездо в качестве подсвечника и светляки, кружащие вокруг какой-то мерзко пахнущей дряни. Такие вот светильники всегда есть в их берлогах. Я повернул голову, пытаясь рассмотреть ЕЁ. Да и, чего врать, немного радуясь оставшимся секундам или, скорее, минутам, собственной жизни.
        Да уж, интересно. Такого встречать еще не приходилось. На упыря она тянула с большой натяжкой. Тоненькая, никак не похожая на раздутых жаб с клыками, встреченных ранее. Это не считая того, что она со мной разговаривала. Разговаривала, надо же. И, получается. Что Доцент в чем-то прав. Если существует какая-то там некросфера, то она может обычных людей превращать в такое вот диво.
        Тоненькая, невысокая, с темными, скорее всего черными волосами. Где-то до лопаток максимум. Внутри что-то напряглось. Я напрягся еще больше. Как-то странно лежать связанным в упырином логове и откровенно рассматривать… кого? Да ведь она же должна быть не живой, так? И чего ж на нее пялюсь как на самую обычную женщину.
        Запах трав усилился. Горьковатый и сладкий одновременно, приторный, он душил, почему заставляя вздрагивать. Он шел из темноты за ее спиной. И там, ну точно, там тлели угли под чем-то широким и плоским.
        - Почувствовал? - Она подошла ближе, села. Качнулась небольшая грудь. - В такое ты бы не поверил, не окажись здесь.
        - В что?
        Она резко, совершенно нечеловеческим движением, нагнулась. Пахнуло кровью, заставив вздрогнуть. Света хватало, и зрение полностью привыкло. Не «ночной глаз», но и своих способностей хватало. Да… лучше бы она не улыбалась. Улыбка ее портила. Красивая женщина, а оскал похуже волчьего.
        - Я не верила в охотников вроде тебя. А ты явно не веришь и в свою жизнь сейчас и в то, что заставляю тебя думать не о смерти, а, скорее… о самом настоящем проявлении жизни.
        Запах наплывал все сильнее. Хотелось отвернуться, уткнуться носом в собственную майку, втянуть пропахшее потом тело, лишь бы не падать внутрь еле заметной пелены травяного тумана, дурманящего все сильнее. Да что там, больше всего хотелось просто надеть противогаз. Ну, или хотя бы респиратор.
        - А что ты хотел? - она удивилась. - Ты бы как себя повел на моем месте? К тебе, нежданно-негаданно, сваливается в гости здоровый молодой мужчина. Если бы ты еще не хотел меня укокошить, так просто радовалась бы. Ну, а так, остается наслаждаться двумя возможностями. Тем, что смогу воспользоваться тобой из-за никак не уходящей тяги к плотским удовольствиям и тем, что теперь у нас есть запас еды. На время перехода в новое место.
        Ударила она быстро и незаметно. Взмах практически не уловил. Ну и когти! Лицо резко обожгло, и черные когти заметил только когда она задержала руку прямо перед лицом. Черт… ну и когтищи.
        Нет худа без добра. От удара в голове чуть прояснилось. С другой стороны это же и плохо. Как-то меня не порадовали ее слова о плотских удовольствиях. Нет, правда, в голове прямо прояснилось.
        Она, судя по всему, это почувствовала. Во всяком случае то, что не пялился на ее сиськи, точно. Зашипела и отошла к углям и жаровне. Захотелось взвыть от бессилия.
        На небе разошлись набежавшие тучи. Свет скользнул внутрь сильнее, подсветил зеленью погреб и ее. Надо же, дамочка оказалась не из деревенских. Деревенские татуировки не приветствуют. А у этой над лопаткой какая-то непонятная крякозябра.
        Запах поплыл снова. Я прикусил язык, сильно, до крови. Наплевать на возможный сепсис, мне тут грозит помереть ужасной и мерзкой смертью. С не менее отвратительным к ней вступлением. Так что лучше вывести ее из себя и заставить укокошить побыстрее.
        - И давно ты так не веришь в охотников?
        - Да какая разница? - Она вернулась, цепко взяла за щеки, сжала, потянула к себе. - Хотя… последние три года. С тех пор как ушла из Челябы в эту глушь. И не дошла. Но тебе оно все равно уже не нужно.
        Ну да, можно и так сказать. Разве что… разве что теперь в моей патовой ситуации появились новые нюансы. Спасибо луне, спасибо удару по морде лица.
        Оружие стоило убрать дальше, это во-первых. Рукоять револьвера я заметил не так и далеко. Во-вторых, после удара пришлось чуть откатиться и нащупать под спиной что-то жесткое, ребристое и явно металлическое. А руки мне скрутили какой-то трухлявой ерундой навроде вожжей. Ну, скажите, пожалуйста, сколько продержатся вожжи вне крыши и сухого воздуха?
        То-то и оно. Разве что двигаться сильно и резко у меня не получится. Ну, и ладно. Этой дохлой дамочке явно хочется поговорить. Дичь какая-то… Но на руку. Женщины, как известно, любят ушами. Вот и полюблю ее уши, точно.
        Чертов дурман снова раскатился по подвалу. Но насколько наглая стервь, а? До села всего ничего, а она, потеряв двух слуг, плевать на это хотела. Хотя, чего уж там, селяне сами виноваты. Трусить все горазды, а вот как дело доходит до побороться за жизнь, то… амба. И ладно бы свою, взрослую, прожитую худо-бедно, но полно. Но дети же, дети!
        Она замерла, смотря на меня. Наклонилась, неожиданно оскалившись. Вот так поворот, неужто чертова сука меня расхотела? Тучи вновь заслонили луну, в подвале стало хоть глаз выколи, как темно. Упыриха, только что стоявшая у своих гнилушек, размазалась еле заметной тенью. Я втянул воздух, стараясь уловить ее движения. Чем-то чиркнуло по руке, да так аккуратно, что мясо осталось целым. Хотя, почему чем-то?
        - Хочется жить? - Она провела черными острыми ногтями по рукаву, тут же расползшемуся длинным разрезом. - А?
        - Кому же не хочется-то? - Голова оставалась тяжелой, и жутко пересохло в горле.
        - А не лез бы ко мне, все осталось бы как есть. Прожил бы себе долго и счастливо… возможно. Нашел бы себе бабу, завел бы детишек. Так нет, надо таким как ты обязательно пытаться жить другим.
        - Я детей не ем. Наверное, поэтому ко мне и не лезет никто.
        - Ну-ну… - движения было не уловить, тонкие и острые клыки щелкнули у уха, коснулись шеи рядом с пульсирующей под кожей кровью. - Страшно тебе, ой, да как сильно-то…
        Страшно? Очень. Особенно, когда рядом такая, как она.
        Смертельно опасная. Пахнущая чем-то сухим и резким. И кровью, въевшейся в ее кожу, язык, губы и зубы. Сдается мне, что накатывающей паники могу даже и обоссаться.
        Уловить ее движение в полутьме сейчас казалось практически нереальным. Даже такому засранцу, осчастливленному природой и геномом, как я. Луна чуть прорвалась сквозь тучи, дала хотя бы немного увидеть взвинченное чудовище.
        Узкие щелочки зрачков совершенно неуловимо оказались прямо перед моим лицом. Пахнуло густой смесью из её рта, и сдержался только из нежелания показать твари свою слабость. Сблевануть, в смысле.
        - Что, охотничек… - она фыркнула. - Дорога тебе твоя жизнь, а?
        Жизнь… А ты сама-то как думаешь, а?
        За ее спиной мелькнула темная тень, а упыриха развернулась на месте, крепко приложив неугомонного дурня Мастерка прямо по голове. Куда ж ты полез, дурачок деревенский, наивный сельский юноша?
        Тварь поддала ему ногой в живот, выколачивая воздух из легких. Мастерок согнулся в три погибели, корчась на досках, кашляя и опустошая желудок. Она схватила его за шею, подняла, легонько, как перышко, одной рукой, приблизив свое лицо к его.
        Зеленоватый свет скользнул внутрь, освобожденная луна любопытно глянула вниз. Мастерок, побелевший и пахнущий собственной мочой, тоненько заскулил, увидев оскал собственной смерти. Хрустя хрящами и щелкая связками и самой нижней челюстью, пасть твари распахнулась до неимоверных размеров. Я выдохнул, напоследок как следует проведя связанными руками по металлическому ребру за спиной. Лопнуло, и мне оставалось только попробовать успеть спасти парня. Или убить эту суку.
        Нож, закрепленный на спине, чуть выше лопаток, лег в руку легко. Сталь свистнула, крутанулась в полете и звучно чмокнув вошла ей в глаз. Упыриха завопила, отшвыривая Мастерка и кинулась ко мне. А я, само собой, кинулся к своему револьверу. Вцепился в рубчатую рукоять, разворачиваясь к ней… но она успела первой. Когти ударили по многострадальной руке, совершенно уничтожая рукав куртки, наплевав на толстенную кожу специально нашитой манжеты. Больно, черт, очень больно!
        Револьвер полетел в сторону, я в другую, тварь взлетела вверх и приземлилась прямо на мою спину. Ударил локтем назад, пытаясь сделать хотя бы что-то, а взамен получил добрую плюху в голову, лбом впечатавшись в пол. А она снова заорала. Только теперь явно от боли. Дуплет ружья Мастерка грохнул просто оглушающе, перебивая визги. Ее перекинуло через меня, бросив в угол к гнилушкам. К последнему маленькому тельцу, лежавшему там же.
        А я схватил револьвер и начал стрелять. Все семь пуль в две точки. В голову, в голову, снова в голову и еще раз туда же. И еще три в грудь, в чертову мускулистую хрень, гоняющую ту черную дрянь, что питает чертовы организмы некроидов. Да-да. Доцент, теперь я тебе верю полностью.
        Когда дым от сгоревшего пороха рассеялся, мне хватило ума и сил добраться до ребенка. Но, как и думал, все же оказалось не совсем поздно, но… Девочка спала мертвым ледяным сном. И кто проснется в ней? Этого я не знал.
        Луна светила вовсю, радуясь разошедшимся тучам. Мастерок, белея повязкой на голове, старательно промывал мою руку. Ее еще жгло от уколов из ампул, купленных в Гае по рекомендации Доцента. Надо обеззаразить, да посильнее. Спирт жег рваные длинные куски мяса и кожи ничуть не меньше. Моя аптечка, не особо пострадавшая в переделке, радовала все сильнее. Часть спирта мы с этим азартным молодым человеком употребили до процедур медицинского свойства.
        - Ты его как так тихо укотрупил? - кивнул на уже вонявшего все сильнее дохлого третьего упыря. - А, малец?
        - Так топором же, - Мастерок виновато улыбнулся, - он вышел ничего не опасаясь. Ну, а топором же меня…
        - Отец научил работать, как мог забыть, м-да. - Я довольно кивнул. - Слушай, паренек, а что ты здесь забыл после всего этого?
        - Ты возьмешь меня с собой? - Ба, да он радуется, дурачок молодой. - Правда?
        - Крест на сердце, ага…
        - Чего?
        - Возьму, говорю. Сам видел - один в поле если и воин, то когда есть огневая поддержка. Мастерок, вот ведь.
        - Чего?!
        - Говорю, будешь умницей, станешь Мастером.
        - А тебя как звать-то?
        Черт, ну как так? Он меня спас, не дал превратить в тушу, выпотрошенную, как на скотобойне, и все равно полон восторга и восхищения. Сельские нравы, простые и наивные, точно.
        Треснув и полыхнув фейерверком, крыша, ее остатки, с грохотом ввалились внутрь, сложившись в странную, геометрическую фигуру. Малышка, оставленная внизу, прости меня… нас. Теперь уже нас. Нельзя позволить вернуться тебе назад в село. Пусть и населяют его одни трусливые паскуды. Никак нельзя.
        - Так как?
        Я посмотрел на него, неуверенно топчущегося рядом.
        - Как, как… Мэдмакс меня зовут. Повторить по буквам?
        Иван Русских. Мертвая тишина
        В тесной кухне Петровича можно было вешать не только топор, но и целую гильотину вместе с безголовым трупом. На фарфоровом блюдце красовалась внушительная гора бычков.
        Открытая форточка не спасала, только сквозняк терся о ноги облезлым котом, напоминая Лехе о пережитом. От сигаретного дыма у него слезились глаза, по горлу прошлась наждачная бумага, но Леха терпел.
        Его щеки покрывали отметины недавней прогулки: красные пятна и плохо заживающие волдыри. Обветренные губы постоянно трескались, и Леха кривился, слизывая кровь, когда подносил рюмку ко рту.
        Петрович не звал его, Леха приперся сам, да еще с пузырями. Раньше с этим бородатым здоровяком в тельняшке, больше похожим на геолога, нежели на будущего экономиста, он бы в один поезд по доброй воле не сел, а вот ведь как повернулось.
        Петрович горевал не меньше Лехи, который не мог больше носить свой груз в одиночестве. Лехе казалось, что случившееся сблизило их, пусть и самую малость. Еще несколько дней назад Леха безоговорочно лидировал в их негласном соревновании и почти достиг финишной черты, а нынче они на пару на скамейке запасных…
        Первую распили молча, а потом Леха заговорил. Он поведал вчерашнему сопернику то, что утаил от полиции. Фразы давались тяжело, словно он оговаривал себя. Эх, если бы он оговаривал себя…
        *
        - Погоди! - Алина присела на корточки. - Дай я.
        Девушка сняла рукавицы и ловко защелкнула лыжное крепление на ботинке Алексея.
        - Зачем? - Молодой человек снял очки и снова водрузил на нос. - Я бы сам…
        - Брось, Леш! - рассмеялась Алина. - Догоняй!
        Облегающий горнолыжный костюм красного цвета подчеркивал точеную фигурку с рюкзачком за спиной, и Леха невольно залюбовался невестой. Почему первая красавица факультета экономики МГУ выбрала его, полноватого ботаника, для многих оставалось загадкой, включая самого Леху.
        - Ну, где ты там? - Алина успела отъехать довольно далеко по заснеженной лесной дороге.
        - Сейчас! - Леха оттолкнулся палками и заскользил по упругому следу, оставленному бураном.
        Заповедный лес щетинился редким березняком по обеим сторонам трассы. Из деревни Федоровка, около которой пара бросила машину, тянуло печным дымком, небо заволокло сплошной серой тучей, напоминавшей эмалированный бак с манной кашей. Начало января выдалось теплым, и Леха быстро вспотел.
        - Постой! - Он снял белую шапочку, связанную Алиной в подарок к Новому году.
        - Ты что? - обернулась любимая. - Надень сейчас же, простудишься!
        - До свадьбы заживет! - весело парировал Леха.
        Алина расцвела. Свадьба… Ей было легко и спокойно рядом с этим добродушным очкариком, похожим на раздобревшего Шурика из советской комедии. Здорово, что она вытащила его на выходные из шумной и пьяной новогодней столицы.
        В отличие от большинства, Лешка-Шурик не корчил из себя мачо. Он долго робел, при встречах не распускал руки, а когда вызвался помочь в написании курсовой, то действительно помог. Безо всяких поползновений и даже намеков на оные.
        Дружба незаметно перетекла в нечто большее. Лешка-Шурик оказался милее качков, остряков и золотых мальчиков. На горизонте маячили госы, а там и до замужества рукой подать.
        Подруги разводили руками, мол, столько кавалеров вокруг, но теплое кошачье мурчание оказалось милее холодной каменной стены.
        - Аккуратней! - Девушка свернула с дороги в лес. - За ветки не цепанись.
        Сразу за березами громоздились вековые елки. На их могучих лапах покоился снег. Местами они росли столь часто, что образовывали причудливое подобие арок.
        Буранья тропа вела в глушь, по ней шагалось легко и удобно. Время от времени на снегу встречались стежки заячьих следов. Царила тишина, нарушаемая только поскрипыванием лыж.
        - Смотри… - прошептала Алина.
        Леха проследил взглядом и вздрогнул: впереди слева притаился невысокий плечистый мужик с черным хищным лицом, в маскхалате. Спустя секунду парень шумно выдохнул. Незнакомцем оказалась сосенка, искусно припорошенная снегом.
        - Здорово, правда? - Глаза Алины искрились детским восторгом. - Всамделишный лесной дух!
        Алексей желал ее. Прямо здесь. Девушка поймала его взор и улыбнулась, Леха почувствовал жар внизу живота, подался к ней, но любимая уже весенней пичугой порхнула вперед. Они проехали еще немного, и в нескольких метрах замаячил просвет.
        - Нам сюда. - Алина сошла в девственный рыхлый снег.
        - Точно? - Алексей топтался в затейливом узоре от гусеницы «Бурана»
        - Да, он там, а на «Буранах» дачники к роднику гоняют.
        Пара выбралась из елового сумрака и заскользила вдоль ольшаника. Лыжи утопали в белом покрывале, оставляя после себя глубокие борозды.
        Алексей остановился:
        - Туда никто не ездит?
        - Ездят, только летом. Да и сейчас, наверное, тоже, просто лыжню засыпало. Там круто, вот увидишь! - Девушка уверяла Леху так, словно не раз бывала в этих местах, хотя на самом деле оба попали сюда впервые.
        Очутившись в лесу, Алина вновь стала такой, как прежде. Уверенной и веселой. Случай в пути казался далеким и ненастоящим. Пару часов назад они притормозили возле черного пакета, брошенного посреди сельской дороги. Вероятно, в нем было что-то стеклянное: банка или бутылка. Стекло разбилось, и красная лужица застыла вокруг. Они вышли.
        - Ну и зачем… - Леха осекся.
        Он понял, почему Алина остановила машину. Не было никакого пакета, и стекла тоже не было. На проезжей части валялся сбитый песик. Задние лапы почти оторваны, передние подогнуты под себя, пасть приоткрыта.
        Лехин желудок резво прыгнул, исторгнув завтрак. Он подошел к обочине, зачерпнул горсть снега и вытер лицо. Алина оттащила собаку в сторону, оставляя неровную алую полосу, укрыла ее старой курткой из багажника и ждала Леху в машине.
        - Извини. - Леха сел рядом.
        Алина посмотрела на него. Глаза девушки стали огромными, Леха обнял ее и прижал к себе. За эти выразительные глаза он и полюбил ее.
        *
        - Там здорово, там невероятно круто! - щебетала Алина.
        Девушка сидела на разобранной постели в Лехиной рубашке, склонившись над ноутбуком. Рядом дымилась кружка свежего кофе. Она любила ароматный напиток после секса и прекрасно его готовила.
        - Петрович летом туда добрался, сейчас покажу фотки. - Колесиком мыши Алина листала альбомы в социальной сети.
        Петрович…
        Леха незаметно скомкал одеяло. Петрович, этот шумный улыбчивый любитель приключений со второго курса, сох по его невесте и набивался к ним в приятели. Многие девчонки с радостью ответили бы ему взаимностью, но Петрович оказался прилипчив, как попсовый хит.
        На Лехину беду Алина приняла его дружбу и только посмеивалась над ревностью бойфренда. Иногда Леха думал, что Алина с ним лишь для того, чтобы подчеркнуть свою яркость.
        Идея махнуть в заброшенную воинскую часть под Москвой родилась в лохматой башке Петровича, и Алина тотчас загорелась поездкой. Леха не возражал против острых ощущений: компьютерные игры-страшилки, просмотры ужастиков с теплой Алиной под боком. Не более. А тут очередная авантюра, да еще в такой компании… Кто знает, чем бы все завершилось, но Леха выкрутился.
        - Махнем вдвоем? - игриво предложил он. - На новогодних каникулах.
        - Нормуль! - Алина чмокнула жениха в щеку.
        * * *
        И вот они бредут по глубокому снегу, в ольшанике изредка вспархивают невидимые птицы, чуть подальше, за высокими тополями, сереют низкие постройки.
        - Адуляр! - в сотый раз повторяет Алина. - Она называется Адуляр, «лунный камень»! Представляешь? Это позывной части! Здесь где-то еще речушка есть, название забыла, прикольное такое. Наварня, пекарня…
        Леха отвернулся и закатил глаза. Бородатый Петрович знал куда бить. Взбалмошная Алина восторженно чирикала. Нет, он никому ее не отдаст…
        - Красиво! - поддакнул Леха.
        - Петрович говорил, осенью тут кино снимали про Чернобыль! - Голос Алины звучал неестественно громко в обступившей их тишине.
        Леха поморщился.
        - А фотик-то мы в машине оставили! - спохватилась девушка.
        - Я на трубу пощелкаю. - Леха полез в карман. - Ч-черт, моя мобила там же, на приборной доске!
        - Тогда на мою, только внутри! - Лыжи взрезали белое полотно, почти полностью зарывшись в него.
        - Осторожней!
        - Нормуль! - Девушка пробиралась вперед, как божья коровка по простыне. - Петрович советовал охотничьи брать, широкие.
        - Говнович… - Леха двинул следом.
        Лунный камень встретил их угрюмым безмолвием. Обглоданные временем здания дремали в снегу, глазели дырами оконных проемов, ждали. Они казались порождением иных измерений. Несколько приземистых кирпичных каркасов с проваленными позвоночниками крыш замерли, точно волки-загонщики, оторвавшиеся от стаи.
        Стая застыла поодаль, в низине. Скелеты пятиэтажек, покосившиеся столбы с обрывками проводов, бетонное ограждение, проломанное в нескольких местах. То тут, то там из-под снега торчали штыри арматуры, доски и прочий хлам. Чудилось, что под сугробами ведет стройку неведомая цивилизация.
        Стены испещряли всевозможные надписи: от матюков до «Цой жив». Кое-где болтались чудом уцелевшие оконные рамы, в цепких ветвях высокой березы застряла невесть как туда попавшая балконная дверь.
        Алина притихла, завороженная открывшимся зрелищем. То, что поселилось в покинутом военном городке, раскрыло объятия незваным гостям.
        - Пойдем… - Алина перешла на шепот.
        - Ого-го! - Леха снял перчатки и несколько раз хлопнул в ладоши. Гулкое эхо выстрелом танцевало в воздухе, металось между домами, отскакивало от стволов деревьев. - Летом здесь, наверное, жуткий бардак!
        - Дурак! - Алина нервно рассмеялась. - Айда!
        Не дожидаясь жениха, она подъехала к ближайшему сооружению. Дверной проем неспешно проглотил девичью фигурку. Леха покосился на мрачные прямоугольники пятиэтажек и покатил за ней.
        Подмывало обернуться, мерещилось, что между лопаток лежит чей-то тяжелый плотоядный взгляд, усиленный мощной оптикой. Ну уж нет. Он не хлюпик какой-нибудь.
        * * *
        - И никакой он не лох! - Голос Алины звенел медью.
        Леха остановился у приоткрытой двери, стараясь не шуметь. День рождения Петровича был в разгаре, за столом в комнате обсуждали грядущее повышение НДС, спорили о курсе доллара, ругали америкосов. В мобильнике через подключенную по блютузу колонку гремел «Ленинград». Виновник торжества дрых на диване.
        Алина отлучилась покурить. Она давно обещала бросить, но все свелось к ежедневным клятвам, что вот эта последняя, честно-пречестно!
        Перекур затянулся, и Леха украдкой выглянул в подъезд.
        - Вы просто его не знаете, он добрый, таких больше нет!
        Кроссовки сердито затопали назад, и Леха шмыгнул в квартиру. Вернувшись, Алина улыбнулась ему, демонстративно вырубила очередную шнуровскую оду алкоголю, поставила медляк про «мне бы в небо» и притянула Леху.
        Они танцевали всю песню, тесно прижимаясь друг к дружке, а потом уехали, игнорируя бурные протесты проснувшегося Петровича.
        * * *
        - Офигеть… - Алина озиралась внутри каменного мешка.
        Из-под снежной скатерти робко пробивались голые ветви кустарника, кирпичную кладку ветхих стен покрывала перхоть инея. - А это что? - Она наклонилась и тут же взвизгнув, отпрянула.
        Лихо развернувшись, Алина пулей вылетела наружу.
        - Мышь, ты представляешь?! Там дохлая мышь! - Потеряв равновесие, она неуклюже свалилась на бок и ойкнула.
        - Я уж подумал, живой крокодил. - Леха приблизился и подал руку.
        - Ай! - Алина попыталась подняться и тут же присела. - Нога…
        - Где болит?!
        - Нормуль, кажись, отпустило. Глянь, лыжи целы?
        - Целы.
        - Уф-фф. - Алина, поднялась, опершись на Лехино плечо, и закурила. - Я испугалась, - виновато улыбнулась она, поймав укоризненный взгляд парня.
        - Добро пожаловать в Зомбиленд. - Леха кивнул на останки пятиэтажек. - За мной!
        Некогда жилой комплекс Адуляра лежал за пологим спуском, лыжи резво бежали по снежной перине. Спустившись, пара притормозила у широкой впадины.
        Первый дом высился сразу за ней. Высотка болезненно-серого цвета выглядела как поле боя: воображение рисовало уцелевших внутри, а в сугробах - только копни - тела погибших. Слабый порыв ветра холодком прошелся по спинам.
        - Ну… - Алина заговорщически подмигнула, присела, пружинисто оттолкнулась и, зажав палки под мышками, скользнула вперед.
        Спустя несколько секунд она вскрикнула и опустилась на корточки. Лыжи по инерции вынесли хозяйку на середину впадины, пошли юзом, развернув ее спиной к Адуляру. Леха ринулся помочь, но замер, вонзив палки в снег.
        - Нога… Помоги… - Алина старалась подняться.
        Леха не двигался. Зрачки расширились, крик застыл в горле плотным кляпом. Алина обернулась.
        - Стой! - Она верещала не своим голосом. - Не смей!
        Снег за ее спиной просел, обнажив проталину с черной стылой водой. Алина распласталась на изломанном насте подобно причудливому доисторическому насекомому.
        Порывы ветра усилились, поземка сыпалась в растущую полынью. Алина снова попыталась подняться и бессильно опрокинулась на спину. Лыжная палка соскользнула, и густая темная влага сыто плеснула, проглотив добычу.
        Леха метался вдоль берега. До любимой всего-то несколько метров, и наст с его стороны цел, но что кроется там, под белым саваном, какая глубина?
        Алина оперлась на руки и медленно села. Подобрала вторую палку, посмотрела в глаза Лехе. Девушка все выполняла осторожно, словно тело внезапно стало стеклянным. Леха молча наблюдал, непрестанно стягивая и надевая перчатки.
        Сидя на корточках, Алина перенесла вес на здоровую ногу. Наст, надежный, как пломбир на солнце, ехидно хрустел. Лыжная палка проткнула хрупкий белый папирус и провалилась.
        Потеряв равновесие, Алина рухнула на бок, провалившись по пояс в студеную вязкую гибель. Одежда разом набухла и потянула вниз, словно грузило крючок с наживкой. Лютый мороз безжалостно стиснул нутро, дыхание сперло, ноги тщетно искали опору.
        Последним отчаянным усилием жертва рванулась из мокрых жадных объятий, вцепилась в податливую ледяную корку, обрамлявшую рыхлый, пористый снег, навалилась на нее грудью.
        Леха медленно шагнул к ней.
        Лыжи занимают большую площадь, они выдержат, должны выдержать! Вроде бы… Одному богу известно, какая там глубина… Метр, полтора, два?! Он снял рюкзак.
        Шаг, еще шажочек, лыжи уходят в снег, как в трясину, как в зыбучий песок, Леха готов поклясться, что чувствует ленивое течение под ними, и нет в целой вселенной ничего, кроме страха, холода, ползущего от воды, дыхания ветра да огромных зрачков Алины.
        Из-под Лехиных лыж выступала влага. Еще миг, и он окунется. Леха отпрянул, не заметив, что лишь наполовину ступил на кромку коварного водоема.
        Он вспомнил школьные наставления Иван Палыча, невысокого сухого физкультурника. Нужно лечь, взять ветку или шарф и ползком подобраться к тонущему, а потом так же ползком вытянуть его. Главное - не вставать на ноги, и все получится.
        Сухой, как спагетти, Палыч, пожалуй, сумел бы, а вот Леха слишком увлекался пельменями. Твердая почва под подошвами оказалась прекраснее самых жарких поцелуев, ценнее карьеры, нужнее друзей, дороже матери… Кислород в легких - важнее гордости. Не все ли равно, что будет завтра, если сегодня его попробуют рыбы?!
        Изо рта Алины вместе с облачком пара вылетел сиплый шепот:
        - По… помо… - В глазах блестели слезы, лицо исказила гримаса ужаса.
        Леха кинулся на живот и с опаской подполз к берегу, загребая лыжами снег.
        - Держись! - Он выставил перед собой палку, не решаясь коснуться тонкого белого ковра, маскировавшего смертельную западню. - Хватайся, ну!
        Алина несмело вытянула правую руку, левой судорожно цепляясь за наледь. Ободранные в кровь пальцы, покрасневшие от холода, напоминали лапки раненой птицы. До палки слишком далеко, надо бы чуток вперед, но почва под снегом не пускала. Она подчинила, загипнотизировала Леху. Так жестокая мать бросает падчерицу в горящем доме, чтобы вынести свою кровиночку.
        - Снимай рюкзак! Он утянет тебя!
        Снежный пласт тяжким вздохом просел под девушкой, одно бесконечное мгновение ее голова держалась на поверхности, а потом черная гладь пробежалась рябью, гоняя белые комочки туда-сюда, и сомкнулась. Пару раз булькнуло, словно черти на дне включили кипятильник, и все стихло, только разыгравшийся ветер резвился.
        Леха не верил глазам. Поднимаясь, он поскользнулся и сломал лыжу. Раздался короткий сухой щелчок, и Леха зашелся в истерическом хохоте.
        Он скулил, размазывая слезы, сорвал шапочку и швырнул в омут. Парень жалел любимую, проклинал Петровича, оплакивал себя. «Разварня, - вспомнил он, отсмеявшись. - Разварня, а не пекарня».
        Вязаная шапочка набухла, потемнела под стать воде и, подобно верной дворняге, последовала за человеком, подарившим ей жизнь…
        * * *
        Оказывается, в лыжных ботинках без лыж по лесу особо не разгуляешься. Снег под ногами издевательски хрустел надкушенным яблоком. Ветер обернулся суровой сибирской вьюгой, и Леха ощущал себя рядовым армии фельдмаршала фон Бока в декабре сорок первого.
        Генерал Мороз стрелял в упор мелкой белой картечью, стужа опасной бритвой кромсала непокрытую голову. Леха пробирался, утопая в сугробах - когда по пояс, а временами и по грудь. Ошметки мокрой ваты назойливо липли на линзы очков, и Леха в сердцах швырнул их прочь.
        Ноги ниже колен превратились в березовые поленья, хоть Буратино выпиливай. Холод плоскогубцами давил на подушечки пальцев, в груди наросла сосулька, Леха надрывно и сипло кашлял. Вот уже несколько жизней как он блуждал среди косматых елок, посыпанных мукой, сучковатых берез и прочей древесной дряни.
        Елки он узнавал по хвое, березы по коре, а остальной сухостой нарек тополями и кустами. Метель безжалостно скрыла их с Алиной лыжню и следы «Буранов». Адуляр, дорога с припаркованной комфортной машиной, деревня Федоровка с пахучим печным дымом исчезли, растворились в мареве цвета молока.
        Непогода гнала его, как стая гончих лису. Все поглотила бешеная снежная круговерть. Покинутый город дышал в затылок, не желая расставаться с добычей. Он был полон сюрпризов.
        Арматуры, погребенные под снегом, словно кости в пепле пожарища, с радостью пробьют ваши легкие и выйдут из спины уродливыми красными пальцами. Хищные перекрытия внутри зданий готовы размозжить вашу голову или придавить вас. Вы будете еще живы, когда лисы, ласки или одичавшие псы придут полакомиться.
        Кирпично-каменной твари мало Алины. Ей нужен мужчина, и так уж выпали карты, что поблизости только один. В стуке ветвей и вздохах ветра чудится шепот. Куда же вы, Алексей? Если вам не подходят ни вода, ни арматура, ни пробитый череп, что ж, извольте замерзнуть. Алексей, вы станете легендой!
        В интернете возникнут версии, поползут сплетни, и десятки паломников навестят нас, дабы пощекотать нервишки. Студенты, блогеры и другие бездельники. А мы будем ждать. Каждый кирпичик - это чья-то судьба.
        Судьба солдатика-срочника, попавшего под колеса в восемьдесят седьмом, или прапора, отравившегося спиртом «Рояль» в девяносто третьем, или старухи Макарихи, которую на Федоровке почитали за ведьму и пробили дыру в потолке вместо того, чтобы вызвать скорую. Или симпатичной студентки, первой красавицы факультета, брошенной на произвол судьбы. Присоединяйся к ним, им скучно, и они будут рады сожрать твою грешную душу.
        Леха потряс головой, отгоняя наваждение, и потер щеки. С тем же успехом он мог потрогать кору ближайшего тополя. Или это рябина, мать ее?! Леха снял перчатки и ощупал лицо. Приехали. Похоже, он сам становится сыном папы Карло.
        Всего пару минут назад он отчаянно растирал голову, а сейчас не чувствовал прикосновений собственных рук. Хренушки! - обветренные губы сочились кровью, Леха скривился и ломанулся вперед испуганным вепрем. Он выберется отсюда! Выберется и даст в морду Петровичу. За Алину, за себя, за все, что вытерпел.
        Леха остановился. Кажись, получилось. Точно, он был здесь! Вон справа молодая сосна, которую снег сделал похожей на человека! Где-то рядом дорога…
        «Врешь, не возьмешь», - пробормотал он под нос. Порыв ветра качнул опущенные сосновые ветви, всколыхнул белую шаль, обнажил черный овал посреди ствола, и Леха застыл. В сплетении веток и узорах коры явственно проступало лицо Алины.
        * * *
        Летом они отдыхали в Геленджике. Водоросли в море превосходили туристов на городских пляжах, и Алина уговорила Леху махнуть в соседний Новороссийск, на Малую землю. Войдя в мемориал, выполненный в виде носа корабля, они поднимались по каменным ступеням навстречу большому пробитому сердцу, мерцавшему алыми всполохами.
        Стены с обеих сторон венчали портреты павших партизан и красноармейцев, многие из которых были их ровесниками, а то и моложе. Старушка-гид буднично рассказывала, что на этом плацдарме не растет ничего, кроме кустов. Почва выжжена.
        Экскурсовод сказала, что здешняя земля мертва. Алина побледнела и всю обратную дорогу отмалчивалась. Вечером в гостинице она призналась, что еле сдержалась от пощечины.
        Это святое место, его нельзя называть мертвым. Слишком много жизней за него отдано, и эти жизни так пропитали черноземом, что он не может плодоносить. Тогда Леха признался ей в любви. Не мог не признаться, настолько она была прекрасна.
        * * *
        Алина, глядящая на него сейчас, перевоплотилась. От прежней ласковости ничего не осталось. Родные черты обезобразила гримаса потусторонней злобы.
        Лохматые хвойные волосы обрамляли щеки, съеденные рыбами. Шершавая кора на лбу кишела жирными пиявками. Глаза-сучки светились голодом и чем-то таким, отчего Лехе стало не по себе.
        Это был взгляд палача, хладнокровно нажимающего на педаль газа, уверенно державшего руль. Такой собьет и даже в зеркало заднего вида не посмотрит. Леха грохнулся на спину и барахтался в снегу.
        …Как дворняга под колесами… Как невеста в полынье…
        Ведьма разинула гнилую пасть, и Леха кинулся наугад, в пургу, в чащу, к дьяволу на рога, куда угодно…
        Стемнело. В лесу особые ночи. Ночи незримого присутствия, ночи шорохов. Летом сумрак крадется среди листвы, змеится в траве, потрескивает невидимыми сучками на проклятых тропинках.
        Зимой иначе. Темнота Подмосковья - родная сестра великой полярной мглы. Не такая длинная, но столь же мрачная, и холода в ней побольше, чем яда у весенней гадюки. Довольно, чтобы убить…
        Метель унялась. Тишина давила на барабанные перепонки, конечности онемели, и Леха брел вслепую подобно зомби из дешевого ужастика. Смерзшиеся волосы торчали во все стороны.
        …Совсем как зеленые ведьмины патлы…
        Он продирался через сугробы, спотыкаясь, падая и поднимаясь, снова и снова. Мозг пульсировал тупой болью.
        …Один в один как пиявки на ее лбу…
        Дебри расступились, и Леха очутился на небольшой поляне. Небо очистилось. Звезды мерцали золотой россыпью, среди которой огромным самородком висела полная луна.
        Леха зачерпнул снега чужими непослушными пальцами и отправил в рот. Талая вода пробудила голод. В желудке сверлило перфоратором, Леха пошарил по груди, но лямок не было. Рюкзак остался там. Рюкзак… Почему она его не сняла? Дура, ведь он говорил ей, он пытался ее спасти, он сделал все, что мог…
        Внезапно Леха понял, что не один. Стояла мертвая тишина, и если бы снежинка слетела с хвойной иголки, он бы заметил. Леха точно знал, что в округе нет никого. Никого живого. Он посмотрел вправо. Личина, вырезанная на сосновой коре, ощерилась, и Леха отчетливо видел кривые крепкие зубы.
        Темные тоннели ведьмачьих глаз вспыхнули, и тишина раскололась оглушительным ревом. Что-то большое, пахнущее бензином и холодным железом, урча, двигалось на него. Оно росло, раскидывало снег, не оставляло шансов. Леха оказался в шкуре сбитого пса.
        За что по первости примут его самого, когда разыщут: за мешок или груду одежды? Голова поплыла, земля ушла из-под ног, и Леха рухнул в мягкие снежные объятия. Звезды спустились ниже, их свет баюкал, смежал веки. Пропал холод, пропал страх, пропала боль, и стало все равно. Какие-то тени мельтешили перед ним, тормошили, кричали.
        Голоса доносились издалека, словно через толщу воды, словно это он, Леха, опускался ко дну, беспомощно бултыхая руками и ногами, давясь и захлебываясь. Его крепко дернули за шиворот, поднимая на поверхность.
        В тело впились тысячи ледяных иголок, загустевшая кровь царапала и рвала вены изнутри, ресницы заиндевели. Леха с трудом разлепил глаза и силился встать, но едва мог пошевелиться. Черные мороки волокли его, взяв под мышки…
        Потом была тряска, мерный гул мотора, кто-то, виртуозно матерясь, растирал его лицо и руки чем-то колючим. Зубы лязгали о кружку. Напиток обжигал глотку, разливался пожаром внутри, бил в голову, стекал по подбородку. Сердце отсчитывало удары: ты жив, ты жив. Под разговоры про то, что родился в рубашке, Леха забылся в спасительном сне.
        * * *
        Леха молчал. Голова Петровича покоилась на скрещенных предплечьях. Сигаретный дурман выветрился, и кухня промерзла не хуже подмосковной чащобы. Тишина наполнила рюмки, перелилась через края, ручейками побежала по липкому столу, заструилась на пол. Собутыльник пошевелился, поднял мутный взор, и Леха отшатнулся.
        - Че пялишься! - пьяно зарыдал он и громыхнул кулаком по столу. Тишина испарилась капельками гнева, обиды. Блюдце с бычками подпрыгнуло, пустая бутылка закатилась под табурет. - А сам бы как поступил, герой?!
        - За что? - еле слышно произнёс Петрович. - За что она любила тебя?
        Тишина вернулась. Тишина повисла на Лехе, словно тонны сахарной пудры на той сосне. Тишина тащила на дно, как мокрая одежда, леденила душу отчаянием.
        - Пошел ты! - выплюнул Леха.
        Он явился, тайно надеясь порвать эту тишину, уничтожить, забыть ее, отпустить… Не вышло. Чудовищным бумерангом она возвращалась всякий раз. Ее не оттолкнуть ни снотворным, ни алкоголем, ни запоздалым раскаяньем.
        Леха, шатаясь, поплёлся к выходу:
        - Все вы герои… - не оборачиваясь, проронил он. - А я говно…
        Ночью Леха повесился.
        Константин Бенев. Я приду к тебе дождем…
        Посвящается моему другу… Юре Лобкову… ушедшему в дождь…
        Ты промолчи мне о Любви
        О том, как сильно меня любишь
        О том, что скучно без меня молчи
        О том чем занята, чем дышишь
        Ты лишь о грустном не молчи
        Скажи дождю и крикни ветру
        Мне так паршиво!!! Приходи!!!!
        Услышу я за сотни километров…
        ГАВАНЬ… Больное воображение архитектора или пытливый ум заказчика родили то, что являло собой это грозное сооружение. Имя, данное ему давно, ещё при строительстве было чудным - море - было далеко, несколько сотен километров, и никто не думал, что название приживётся. Как казалось: не только прижилось, но стало единственно верным…
        Озеро в парке Культуры и Отдыха было местом паломничества горожан. Никто и не подозревал, что слишком бурное строительство в этом районе являет собой последнюю надежду на спасение. Круглые сутки трактора и бульдозеры копошились тут, вызывая недовольство отдыхающих. За время стройки был нарушен природный баланс, и озеро постепенно уменьшалось в размерах. Засушливое лето стало контрольным выстрелом в зеркальную гладь умирающего водоёма. Жители недоумевали. Жалобы во все инстанции не возымели успеха. Даже правительственная комиссия не нашла нарушений, и не удивительно: Объект 2014 «Гавань» был слишком важным проектом для власть имущих: мир словно сошёл с ума, с бешеной скоростью нёсся к своему концу. Локальные конфликты, эпидемии, природные аномалии… И самое страшное - угроза большой войны…
        Городские вельможи, да и вообще обеспеченные горожане давно уже селились вдали от шумного мегаполиса. Постоянный гул тысяч работающих моторов, вечный смог от выхлопных газов гнали людей за город, где один за другим возникали элитные посёлки. И в пробках теперь можно было не стоять: винтокрылая машина - последний «писк» моды - за минуты домчит тебя куда угодно, минуя все заторы. Проблема была лишь в одном, и с каждым днём она становилась все острее: Убежище на случай Апокалипсиса. Как ни крути, а добраться до Обители, когда счёт идёт на часы, смогли бы не все. Поэтому было принято решение о строительстве Гавани.
        Место было выбрано идеально, сюда без проблем мог добраться каждый счастливчик. При условии, что ему там уготовано место. Правда, напоследок, в Гавани были, таки, выделены несколько тысяч мест и для простых граждан, в первую очередь для тех, кто строил её…
        Лешка был одним из них. Благодаря ему, и, таким как он, здесь горел свет, открывались и закрывались гермоворота, работали лифты и насосы. Ему, как особо ценному сотруднику, милостиво разрешили взять с собой в «последний путь» пятерых членов семьи.
        Он помнит это день. Каждый раз вспоминает…
        Топот множества ног, звонки телефонов. Ещё немного, и они отключатся. Крики…
        - Мама?! Ты где? Машина пришла? Как нет?!
        - Дочь!!!Бросай кота!!!
        - Ну, Гриш, какая ещё сестра?!
        Столько боли в этих словах…
        Он набирал её номер постоянно. Раз за разом. Сбой связи…
        Последние машины уже ушли за пассажирами, а он все набирал…
        На что он надеялся? Умереть вместе с ней?! С тем, кого любит?! Наверное, да…
        Пришедшее сообщение было настоящим чудом: связь уже несколько минут как не работала.
        - Лешка, уходи! Я приду. ПРИДУ К ТЕБЕ С ДОЖДЁМ. ЛЕЯ…
        До последнего стоял он у ворот, и только когда герма поползла вверх, навечно разделяя тех, кто остался «за» и тех, кому посчастливилось попасть внутрь на живых мёртвых, выхватил из толпы маленькую девочку… Что подвигло его на это? Слёзы малышки? Или просто то, что она чем-то напомнила ему ту, которую он так и не дождался?..
        - Дети, дождь собирается! Все домой! - это Лешкина мама кричит из окна.
        Тучи сгущаются, свинцово-чёрного цвета, совсем рядом ударила молния и тут же с сухим треском громыхнуло.
        - Лешка! Лейка! Домой!!!
        - Лёш, пойдём домой. Мама волнуется.
        Лейка… Она такая красивая… Он пытается сказать ей что-то хорошее… Но слова перекрывает барабанная дробь капель, стучащих по карнизу, треск электрического разряда и гулкие раскаты грома.
        - Лёшка!!! Ливень-то какой!!! Пойдём в него?!
        Лейка бросается из подъезда прямо под струи дождя. Потоки воды отделяют ее от всего, что происходит вокруг. Она счастлива! Вскидывает руки к небу и кричит!
        - Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ДОЖДЬ!!!!! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ЛЁШКА!!!
        * * *
        Дожди лили круглосуточно несколько лет, перерывы в несколько дней были не в счёт, да и их за все это время можно было пересчитать по пальцам. Прекратились они внезапно, когда вода подступила к самым ступеням Убежища. Ну, не то чтобы совсем… Дожди могли не идти неделями, но потом небо, словно спохватившись, выливало на жителей Гавани месячный запас воды. Правда, иногда дождя хватало лишь на то, чтобы охладить бетонные выступы, раскалённые безжалостным солнцем. Тем не менее, вода, однажды пришедшая к порогу последнего прибежища уцелевших, отступать не думала.
        Но вода рядом с Убежищем - это ещё полбеды. Грунтовые воды - вот настоящая опасность. Они подмывали стены, затапливали помещения, а люди отступали. Очень скоро обитатели нижних этажей были вынуждены уйти оттуда, подняться выше. Надолго ли? За годы, что прошли после Катастрофы, обитатели Гавани научились делать, все кроме бетона.
        Конвой… Это было единственным, что вселяло надежду. Он привозил продовольствие, медикаменты и всякую прочую всячину, идущую на ура в дни распродаж. Обратно увозился драгоценный порох, который производил местный заводик, рыба и люди, кому здоровье не позволяло больше оставаться в Гавани. Конвой приходил редко, расписание давно уже не соблюдалось, и виной всему была капризность природы: дожди и ураганы постоянно меняли местность, она, казалось, жила отдельной, непостижимой для человеческого разума жизнью. Эти изменения иногда был настолько глобальны, что Гавань на протяжении месяцев оказывалась отрезанной от основных транспортных путей.
        Сирена завыла в то самое время, когда большинство населения Убежища досматривало седьмой сон.
        - Всем сотрудникам Отдела Прибытия явиться в места сбора. До прихода конвоя остаётся два часа!
        Опять эти противные звуки… Лешка поднялся с лежанки (вмурованные в бетон железные рельсы и брошенный на них матрац). Конечно, кроватью назвать это сложно, но у некоторых не было и того. Парень давно уже не заворачивался насчёт чистоты постели, да и одежды, собственно, тоже: после стирки все пахло тиной и это вызывало у него тошноту.
        Конвой… Что он даст? Опять заберут десяток человек и все. А вода прет со страшной силой. Сколько им ещё тут быть? Месяц? Два? Сколько еще они продержатся, пока вода не прорвётся внутрь? Цемента вечно не хватало, плата него была непомерно высока: за сотню мешков вяленой рыбы давали лишь тройку мешков. Да и то порой низкого качества.
        Лешка нехотя оделся: химза, арбалет, вещмешок с документами и пропуск. Пропуск он брал всегда, но прятал. Предъяви он его сопровождающим Конвоя, и уже давно был бы далеко отсюда. Но он не торопился этого делать.
        Он ждал…
        - До прибытия Конвоя осталось…
        Лешка сидит на кровати. Подняться и встать. Надо. Это надо. Не тебе - другим. Но надо!
        Слышаться шаги в коридоре. Много шагов. Все спешат. Ведь многие могут уехать уже сегодня. Покинуть эту Гавань навсегда…
        - ДО ОТКРЫТИЯ ГЕРМОВОРОТ ОСТАЛОСЬ…
        Противный голос. А ведь он сам когда-то принимал участие в записи и этого сообщения, и многих других. Тогда это было в диковинку. Даша… Точно, Даша. Так ее звали, уж больно голос нравился шефу. Но она постоянно смеялась, и им стоило огромных усилий заставить девушку серьёзно произнести нужный текст.
        Лешка посмотрел на клочок бумаги. Список. Он составлял его весь последний месяц, тщательно готовясь к этому дню.
        Вроде никого не забыл…
        Медленно, сдерживая шаг, он двинулся к парадному входу…
        * * *
        Народ уже толпился у двери, кто с рюкзаками за спиной, кто просто пришёл поглазеть и порадоваться за других, кто-то провожал близких людей навсегда, и молился о том дне, когда и у них выпадет такая удача - покинуть Гавань.
        - Ты передай то письмо, передай, - не переставая твердила небольшого роста старушка.
        - Передам, только кому? Ты же слышала - там океан теперь, - огромный детина сжимал в руках конверт.
        - Ну и что океан. У нас тоже был рядом с домом Океан, а потом раз - и Перекрёсток стал.
        - Ну, ты, баб Мань, сравнила, - рассмеялся парень.
        Таких, как он, забирала Морская Конфедерация. Из них делали матросов и военную силу Конвоев. Мечта всех здоровых парней - попасть в её ряды…
        «ГЕРМОВОРОТА ПРИВЕДЕНЫ В ДВИЖЕНИЕ. ВСЕМ ОСТАВАТЬСЯ В ЗОНАХ СОРТИРОВКИ»
        Массивная стена гермы медленно поползла вверх…
        * * *
        Никто так и не понял, что произошло в день Катастрофы. Говорили о ракетном ударе, но он по каким-то причинам был неудачным и ракеты ушли в космос, но что-то пошло не так… Вслед за неудачным началом войны последовало природное безумие, боги сошли с ума и погрузили планету в пучину ливней и ураганов.
        Лёшка навсегда запомнил, как они впервые выползли из убежища. Перед этим долго брали пробы, потом замеряли фон. Все в норме, и люди надеются, что можно будет покинуть подземелья. И вот… Вместо привычных улиц - морская гладь, городские многоэтажки, покрытые водорослями и «кораллами» из остовов автомобилей, кусков кровли и прочей дребедени, что не смогла утонуть. Над всем этим возвышалась колокольня Храма. И все было окутано туманом. И моросил дождик…
        Конвой… Грозное название и суровый вид у матросов… Да и как иначе? Лишь первое время походы были безопасны, неприятности доставляли лишь шторма и ливни. Но потом началось вообще невообразимое, словно ожили миры Жюля Верна и его собратьев по перу. Подводные твари, язык не поворачивался назвать их моллюсками, нападали на суда, топили их, а сверху… Сверху атаковали чайки. Или это были уже не они? От этих вполне мирных птиц у этих чудовищ остались лишь крылья и клюв. Человек в дно мгновение оказался на самом низу пищевой цепочки. Правда, бифштексом он был неудобным, быстро приспособился к изменившимся условиям, и теперь новоявленным Кракенам суда Конвоев были не по зубам, да и чайки старались облетать их стороной, нападая лишь стаями, да и то, если очень голодны.
        Сегодня к их пирсу причалил конвой «Северное Сияние». Два судна сопровождения и одно огромное грозное сооружение, по виду похожее на плавучий город…
        Этот конвой был самым старым, он появился сразу же, как только стало возможным выходить на поверхность, и все это время ему не просто удавалось держаться на плаву, но и лидировать среди конвоев. Первым его маршрутом была северная столица, а уже потом его экипаж проложил маршруты в разные точки бывшего когда-то целым мира.
        Швартовка прошла удачно. Бортовые люки пришли в движение, детвора, скопившаяся у входа, завизжала от радости.
        Грозный Глаз Грюм - так звали капитана «Северного Сияния». Откуда пошло это прозвище, никто не помнит. Но знающие Капитана люди утверждают, что он является поклонником саги о каком-то мальчике-волшебнике и, если его очень попросить, то можно получить заветную книгу на несколько дней.
        - Как доплыли? - Комендант Гавани протянул руку для приветствия.
        - Сколько можно тебя учить?! Дошли! Дерьмо плавает! - прогромыхал Грюм.
        - Да какая разница? Ну… Как дошли? - Комендант и Грюм дружили давно, и этот спор про дошли-приплыли был уже своеобразным ритуалом.
        - Нормально дошли. Медея только потрепала нервы в районе Люберецких Холмов, да в Коломенской Пустоши понаставили ловушек, хоть бы сообщили, гады. Вся гидравлика замоталась. Пришлось чистить.
        - Медея жива ещё?
        - Не дождётесь! - Грюм смачно сплюнул. - Она лучше нас с тобой выглядит!..
        * * *
        Лёшка окинул взглядом пристань, людей, скопившихся на ней, Двух Капитанов и… Сделал шаг в сторону контрольно-пропускного пункта.
        Не желая светиться и вступать в разговоры, Лёшка стороной обошёл толпу. Получилось, что к старшему он подошёл со спины, и когда положил на стол список отбывающих, а сверху свой пропуск на два лица, тот дёрнулся от неожиданности.
        - Лешка? Всё-таки решился? Уезжаешь? - старший выглядел расстроенным. И было от чего - такие, как Алексей не каждый день покидали убежище, на них ещё держалось относительное благополучие Гавани.
        Лешка выдержал паузу, потом улыбнулся:
        - Не боись… Куда же я без вас-то?
        Потом посмотрел в коридор, где, толпились люди: он так и не определился, кого отправить вместо себя.
        - Сам выбери кого-нибудь. А я… Пойду-ка я порыбачу, пока погода держится.
        * * *
        Остров Чёртова Колеса… Впервые Лёшка побывал тут как раз в тот день, когда все выползли посмотреть на Море. Ему хотелось уйти ото всех, исчезнуть. Он выпросил шлюпку, что бы просто уплыть подальше от Гавани и забыться… Или это было не в Первый День? Всё смешалось. Тогда им двигало отчаяние, а потом… Потом он просто приплывал сюда, потому что они с Леей когда-то часто бывали тут.
        Лейка… Лешка улыбнулся. Какая из кабинок могла помнить её? Может вот эта? Не важно… Пусть будет сегодня она. Парень привязал шлюпку к борту аттракциона, кабинка вся проржавела, жалобно скрипнула и закачалась, когда он перебрался туда.
        Заморосил дождь, минута, и ворота гавани, пирс, корабли Каравана исчезли за его завесой. Ничего, пустота… Туман гасил даже звуки, даже плеск воды, шелест дождя и поскрипывание ржавых петель слышались как сквозь толстый слой ваты. Иногда дождь «расходился», капли становились крупными и били его по лицу. Лешка отмахивался от них, а дождик продолжал шутить.
        - Кап! - и кто-то звонко шлёпнул его по уху.
        Мужчина обернулся… Пусто. Только туман и дождь. И только рядом с ним кто-то словно поливал из лейки. Лейки… Он на секунду онемел…
        Лейка.
        - Лей-ка-а-а-а!!! -крикнул он в туман.
        - А-а-а…
        Эхо… Откуда в тумане эхо??
        - Лейка!! Ты тут??Отзовись!!! Дай знать!!! - продолжал он кричать.
        То ли дождь, то ли слезы катились по его щёкам…
        - Лейка, родная, ответь…
        Всплеск… Что-то крупное ударилось о борт кабины. Лешка резко повернулся на звук, нагнулся вниз… Из воды медленно что-то всплывало нечто…
        «Л» была первой. Потом показалась «Е».
        Лёшка задохнулся, сердце сжало. Чтоб не выпасть, н со всех сил сжал прутья кабинки… «Я»…
        ЛЕЯ…
        - Лейка… Ты тут… Родная…
        Тихий всплеск… Лёшка так и не увидел, что всплыло позднее - вывеска одного из тысяч погребённых под водой магазинчиков…
        «Бакалея».
        * * *
        - РЕГИСТРАЦИЯ ПАССАЖИРОВ НА КОНВОЙ ЗАКОНЧЕНА. ПРОСЬБА ПОСТОРОННИХ ПОКИНУТЬ ПРИЧАЛ. ДО ЗАКРЫТИЯ ГЕРМОВОРОТ ОСТАЛОСЬ…
        Народ начинал расходиться. Недовольные голоса заглушал монотонный вой сирены и крики. Кто-то проклинал Гавань, кто-то, наоборот, желал ей процветания и счастья ее жителям, а кто-то выл на причале…
        - Деда! - ребёнок в форме матроса теребил Капитана за китель.
        - Чего тебе, Андрейка?
        - Деда, ты обещал показать Лешкин Утёс, и забыл, - мальчик надул губки.
        - Горе мне! - Капитан стукнул ладонью по лбу. - Пошли скорее.
        Они быстром шагом направились к краю пирса. Волны, поднимаемые бортами Конвоя и усиливающимся ветерком, били по бетонному ограждению.
        - Во - он, смотри. Видишь вдалеке, где Колесо. Будто рыбак склонился над водой?
        - Ага, вижу!
        Полукруг колеса обозрения и одинокая фигура рыбака…
        Легенда о Лешке ходила тут давно и передавалась из уст в уста. Когда-то давным-давно, в такой же день, когда прибыл Конвой, один из обитателей Гавани по имени Алексей уплыл вдаль от берега. Как только он отплыл, поднялся ветер, и непонятная мгла окутала все вокруг. Волны росли с каждой минутой, поэтому было принято решение об досрочном отходе Конвоя и закрытии ворот. Лешку ждали час. На сигналы рации он не отвечал, и ворота закрыли…
        А утром, когда мгла рассеялась, и были вновь открыты ворота, на ступенях обнаружилась его шлюпка…
        На борту была надпись: «МЫ ВСЕГДА БУДЕМ РЯДОМ И БУДЕМ ПРИХОДИТЬ К ВАМ С ДОЖДЯМИ».
        И подпись: «ЛЕШКА И ЛЕЙКА»…
        Сергей Кулагин. Дневник почтальона
        «Люди приходят по одному или группами, переносят свои страдания на бумагу и уходят умирать…»
        - Руки вверх! - крикнул Станислав, направив автомат на сидевшего за столом человека. - Тьфу ты! Сидит как живой!
        - Станислав Иванович, уходим! Не смогу я рядом с мертвяком ночевать, - произнесла заглянувшая в помещение, Ольга. - Только не говорите, что собрались тут остановиться.
        - Твою же мать! - в следующее мгновение воскликнула она и практически с места запрыгнула в комнату.
        Оказавшись внутри довольно просторного помещения, девушка развернулась и захлопнула дверь. Её ладони легли на покрытый ржавчиной металл, по телу прошла лёгкая дрожь, перед глазами застыла картинка оскаленной пасти зверя, вмиг закружилась голова, ослабли колени, а сердце выбило барабанную дробь.
        Схватившись за угол стола, сталкер рывком попытался сдвинуть его в сторону двери. Вложив в рывок все свои силы, мужчина с удивлением посмотрел на непокорный предмет мебели. «На кой…?» - мысленно выругался он, только сейчас заметив, что тот прикручен к полу. Перепрыгнув через стол, Станислав опрокинул на пол стоящий слева от входной двери шкаф, успев в последний момент оттолкнуть от него напарницу. Дверь содрогнулась от мощного удара, по стене побежали трещины. Упавшая Ольга прошептала со страхом, глядя на гудящий от удара лист серого металла.
        - Знаешь, здесь не так уж плохо!
        Улыбка скользнула по лицу мужчины. На исходе первых суток ученица наконец-то перестала выкать и задавать бесконечную череду вопросов. Он и маршрут поменял, лишь бы на время передохнуть от её почемучек. Сейчас любознательность ученицы на время развеяна страхом, который или мобилизует все её силы, или сломает. Поверхность - это совершенно другой мир. И неважно сколько «пациенту» лет, какого он пола или возраста, диагноз один - жизнь полна испытаний. Юная сталкерша, прошла первое, в трудную минуту поборов страх. Она повернулась к опасности лицом. Инструктор остался доволен.
        - Сталь три миллиметра, её и тараном не выбить, - проговорил Станислав, обернувшись к Ольге. Проследив за её взглядом, он заметил надпись, нацарапанную на стене чем-то острым: «Почтовое отделение 121…».
        Несмотря на отсутствие последних цифр, на их месте из стены вывалился большой кусок штукатурки. Станислав понял - они на почте.
        - Танцуй красавица!
        - С какой стати? - поинтересовалась девушка.
        - Шутка! Кстати, ты письма ни от кого не ждёшь?
        - Станислав Иванович, хорош прикалываться. Лучше объясни, почему почта на крепость похожа?
        - Жестокая необходимость прошлого, - ответил мужчина, внимательно осматривая помещение. - Почта - это, к твоему сведению, не только письма и посылки, а ещё пенсии и денежные переводы. Желающих разбогатеть на халяву хватало и в те времена. Мощные двери, крепкие решётки на окнах, сигнализация - надёжное средство от воров! - сказал он, помогая девушке встать.
        - Сигнализация? Где? Это опасно? - озираясь по сторонам, проговорила ученица.
        - Забудь, она давно не работает, - отмахнулся Станислав. - Хм, странно, - рассматривая разложенные на столе конверты, произнес он.
        - Что с ними не так? - заинтересованно спросила Ольга.
        - Даты! Вот смотри! Эти поступили на почту за двое суток до того злосчастного дня. Их просто не успели доставить адресату. А эти… - задумчиво пояснил сталкер.
        - Что? - переспросила девушка у замершего инструктора.
        - Странно. Перед войной писем уже почти не писали. В основном приходила надоедливая реклама и квитанции для оплаты всевозможных налогов. Кто и зачем написал несколько десятков посланий - непонятно.
        - Как же вы между собой общались?
        - Был такой зверь - интернет. Всю землю своими сетями опутал. По нему переписывались и новости узнавали. Пришёл домой, по клаве постучал и все общение. Да не смотри ты так. Приспособление это для набора текста.
        - И куда он делся? Тоже умер?
        - Типа того, - усмехнулся инструктор. - Как-то провайдер за неуплату нам интернет отключил. Отлично думаю, хоть домашними делами займусь, книжку почитаю, шашлычок вечером сварганю. Позвонил жене, чтобы мяса купила. Она вырезку принесла, еще и интернет оплатила. Короче, врубаю комп, а там презентация новой игры. В общем, замаринованное мясо пролежало в холодильнике неделю. Если бы не началась война, реальность при отсутствии интернета превратилась бы в иллюзию.
        Ольга попыталась взять из стопки верхний конверт, но он трухой рассыпался у неё в руках.
        - Ой… - виновато произнесла она.
        - Не переживай, они пустые, - успокоил ученицу инструктор, и кивнув на дверь, спросил: «Лютоволк»?
        Девушка, молча, кивнула головой в знак согласия.
        - Чёрт, эти твари в одного не ходят. Стая состоит из нескольких бойцов и вожака.
        - Странно, что ты волков бойцами называешь, как сталкеров.
        - По теории после термоядерной войны всё живое к праотцам должно отправиться. Крысам и людям повезло - они в метро укрылись, а волки как-то на поверхности выжили. В дальнейшем радиация превратила их в злобных тварей. Я вживую серых в зоопарке видел. Да и то в детстве. Но, точно помню - раза в три они меньше Лютых были. А бойцы они реально сильные. Первым вожак самого слабого пошлёт. Если враг очень силен, он позже его и так убьёт. За ним пару матерых волков в бой вступят - мобильный отряд авангарда. Тут тоже своя хитрость имеется - обычно это претенденты на его место. Сам вожак в отдалении будет находиться. Ему необходимо видеть место боя и всю стаю целиком. Оттуда будет контролировать, регулировать и давать команды. В драке Лютые действуют очень грамотно, расчётливо и никогда не отступают. Так что зубастые будут до утра по округе кружить, а главарь заляжет поблизости, выжидая, когда мы выйдем.
        - Скажешь тоже, мутант умнее человека, - улыбнулась ученица.
        - Зря смеёшься! Человечество тоже себя умным считало. А чем закончилось? Сама знаешь. Мутация - штука малоизученная. Лютые не одни такие. Наверняка за ними придут и другие мутанты. Нам с тобой и этих достаточно. Придётся теперь до завтра здесь куковать.
        - Как думаешь, кем он был? - спросила Ольга, стараясь не смотреть на труп человека, сидевшего за столом.
        - Кто его знает. Возможно, работник почты или случайный прохожий, нашедший здесь убежище, - осматривая решётки на окнах, ответил Станислав.
        - Почему же он в метро не пошёл?
        Убедившись, что оконные решётки намертво вмонтированы в стену, сталкер присел у стены. Ещё раз внимательно осмотрел помещение и произнёс:
        - Исходя из того, что я вижу, хотя могу и ошибаться, он прожил тут несколько дней, пока… Ну, ты понимаешь. Жалюзи на окнах опущены, дверь в другие помещения закрыта на засов. Нам повезло, что крепление замка на входной двери сгнило. Видимо, его закрыли изнутри. Человек решил: либо отсидеться тут до лучших времён, либо умереть в тиши и одиночестве.
        Страх, что недавно обволакивал разум девушки, развеялся. Молодость и неуёмная тяга к знаниям брали своё. Ольга, не спеша, направилась вдоль шкафов, которых в помещении оказалось множество. На одном из них она увидела странные прямоугольные листы, покрытые чем-то полупрозрачным. Взяв один из них в руки, облегчённо вздохнула - он не рассыпался.
        - Тут письма, - тихо произнесла ученица.
        - Читай, хоть какое-то развлечение, - произнёс инструктор, занявшийся чисткой оружия.
        На каждой полке лежало по несколько писем. На многих можно прочитать лишь отдельные слова. Перенесённые на бумагу мысли безжалостно уничтожило время. Многие неплохо сохранились. Среди них девушку заинтересовала одно: в нём женщина, по всей видимости, писала мужу. Бережно взяв письмо в руки, она начала читать его вслух.
        - «Здравствуй, Станислав! Мне страшно. Вчера умерла мама. Она плакала и просила прощения за приглашение погостить у неё. Я плачу от бессилия. Собственная квартира стала ей могилой. Я больше не могу тут находиться. Ключ в почтовом ящике, я ухожу умирать. Говорят, много народу укрылось в метро, но сейчас все входы уже закрыты. Надеюсь, ты жив. Мне хочется, чтобы когда-нибудь ты узнал, что в последние минуты я думала о тебе. Будь счастлив. Твоя Мари…».
        - Дай сюда! - метнувшись к девушке и выхватив у неё из рук письмо, закричал сталкер. - Где? Где ты это взяла? - громко закричал Станислав.
        Глаза у инструктора выпучены. Его трясло. Ольга отступила к стене и вскинула оружие. Щёлкнул предохранитель автомата, а он даже не заметил этого. «Мари… Марина Беседина. Моя Марина!» - горестно повторял мужчина. Девушка испуганно смотрела, как, гладя и целуя лист пожелтевшей бумаги, плачет сорокалетний мужик.
        На станции «Молодёжная» «стариков» осталось трое: Любимица детворы Варвара Степановна - повариха какого-то известного московского ресторана, названия которого Ольга не помнила, врач Лидия Моисеевна и Станислав Иванович - последний начальник станции и по совместительству инструктор по выживанию. Остальные либо умерли от болезней, либо сгинули на поверхности. Сколько она себя помнила, с поверхности периодически приходили группы вооружённых людей и после каждого визита на станции появлялся ещё один ребёнок.
        Сейчас, помимо взрослых, на Молодёжке обитает два десятка пацанов (от шести до двенадцати лет) и две девушки: Ольга и Оксана. Им вчера исполнилось по 16 лет. Оксана выбрала в качестве своей профессии врачевание, так как безумно боится оружия. В отличие от нее Ольга получила заветный приз, о котором так давно мечтала - ее взяли на поверхность. И непросто постоять у входа в метро, а в настоящий рейд на трое суток. Старый потрёпанный автомат стал лучшим подарком на день рождения. Правда, на два АКМ у них с инструктором жалкие двадцать патронов. Поиски боеприпасОв и медикаментов организовал Станислав Иванович. Он долго доказывал жене Лидии о необходимости экспедиции на поверхность. Им срочно нужны были лекарства: заболели два мальчика. «В нашем районе несколько больниц. Патрули Ганзы так далеко не забираются. Кто первый нашёл, того и тапки», - убеждал начстанции. Причём тут обувь, новоявленная сталкерша не понимала, но спросить боялась. Будешь вопросы задавать, на станции оставят.
        - Тётя Лида знает, что ты женат? - выпалила Ольга, первую пришедшую в голову мысль.
        - Что? Причём тут Лидия?
        - Ты никогда не рассказывал о том, что женат.
        - Я много о чём молчал, тебя это не касается, - огрызнулся инструктор.
        В глазах мужчины девушка увидела боль и слёзы. «Господи, он же себя винит в её смерти!» - поняла она.
        - Ты не мог знать, жива она или нет. Доступ в метро закрыли через несколько часов после начала эвакуации. И не войти, и не выйти, - тихо произнесла Ольга.
        - Что ты об этом можешь знать? - зло рявкнул инструктор.
        - Только то, что ты рассказывал! - с обидой произнесла она и отвернулась.
        - Я мог спасти её! - прорычал сталкер, и его лицо покраснело от гнева.
        - Не мог! На улицах царил хаос. Радиация и болезни убивали людей сотнями, а ещё голод и…
        - Ты повторяешь мои слова, - прошипел он.
        Станислав понимал: судьба людей на поверхности предрешена. Сделать ничего было нельзя. Сейчас, как и двадцать лет назад, ему хотелось лишь одного - умереть рядом с любимым человеком.
        - Они все тут! - тихо произнесла Ольга.
        - Кто? - отрешённо спросил Станислав.
        - Письма!
        С трудом передвигая ноги, мужчина подошёл к шкафу и взял верхний лист бумаги. Сталкер просмотрел все письма, даже те, на которых остались лишь отдельные слова и буквы. Среди них он нашёл дневник. Прочитав первую страницу, Станислав понял, что его написал почтальон. Двадцать лет назад тот ходил по улицам и записывал последние мысли умирающих. Старик маялся болями в спине и за день до конца света не успел разнести несколько писем. В то утро он приехал на почту пораньше, налил из принесённого с собой термоса чаю, уселся на стул и сокрушался о своей тяжёлой судьбе. Год назад в автокатастрофе погибли его жена и беременная дочь. Первое время зять ещё навещал его, а потом, придя с какой-то девицей, принёс продуктов, попрощался и пропал. Сорок пять лет почтальон отдал работе, а в итоге люди просто перестали писать письма. Запихивая в почтовые ящики лощёные листы и газеты с рекламными объявлениями, он понял, что стал никому не нужен и в профессиональном плане. Можно было попросить у заведующей разносить пенсии сердобольным старушкам, но он знал, что она ответит: «Михаил Степанович, ну зачем тебе лишняя
нервотрёпка? До пенсии рукой подать. Вот проводим с почётом, и будешь старушками заниматься». Он прожил долгую жизнь. Был весьма неглуп и прекрасно понимал, что молодые делятся полученными дензнаками с начальницей. Услышав вой сирен, понял, что пришел конец. Бежать некуда, да и зачем? Оставалось одно - доставить вчерашние письма и умереть.
        В записях почтальона было несколько строк о его встречи с Мариной. Для него она была мимолётным эпизодом. Вернувшись на почту, он закрыл дверь на ключ, хотя прекрасно знал, что несчастная женщина идёт следом. Даже когда плача и обламывая о край железного полотна ногти, она умоляла впустить её, он остался безучастен. Позже, выйдя наружу, он забрал её сумку, а тело оттащил к дороге. Сталкеру захотелось встать, скинуть со стула останки этой твари на пол и растоптать, превратить его кости в пыль, чтобы даже памяти не осталось. Удержало его лишь присутствие Ольги. Наставник не должен показывать свою слабость. Хватит и одного раза.
        Из дальнейших записей Станислав понял, что в сумке находилось прощальное письмо, флакончик лака для ногтей и всякая ненужная мелочь, как писал почтальон. Даже умирая, его Мари хотела оставаться красивой. Лак для ногтей стал для почтальона сущей находкой. Именно им он покрыл первое письмо, а после похода в супермаркет свой проклятый дневник. Сам же считал, что действует по распоряжению Высших Сил, отправляя потомкам изложенные на бумаге страдания очевидцев. Веря в своё предназначение, почтальон до самой смерти мазал письма лаком, а по его щекам текли слёзы…
        Сталкер дочитал дневник до конца и в тот же миг с горечью подумал: «Господи, как же он похож на моего отца». Иван Сергеевич Беседин был одним из тех, кто отдал приказ закрыть все входы в «Московский метрополитен». Отец верил, что чрезмерное количество людей привело бы к необратимым последствиям. Приняв на грудь лишнюю дозу горячительного, Иван Сергеевич обычно начинал кричать: «Метро не резиновое, всех не вместит», после чего между ним и охранниками завязывалась словесная перепалка, вскоре перерастающая в драку. Человечество принесло с поверхности страх, отчаяние и злобу. Единую систему управления испортили хаос и анархия. Невозможно управлять тем, кто должен был умереть, а выжив, не знал, что с этим делать. Воевали все со всеми. Все это время бывшее руководство метро, именующее себя «технари», пыталось не допустить разрушения своего последнего пристанища. Станислав работал вместе с отцом и его соратниками. Организованное ими небольшое объединение станций «Сокол», «Аэропорт» и «Динамо», стали крупнейшими животноводческими центрами метро: на станции «Аэропорт» консервируют слизь, на «Соколе»
находятся загоны для свиней, а на «Динамо» производят одежду из свиной кожи. Также на факториях наладили производства спирта. Именно эта гадость побудила «технарей» вмешаться в войну Красной Линии с Ганзой и её союзниками.
        Товарищ Москвин и господин Логинов как будто заключили союз с дьяволом, который не выполнил план и к миллиону смертей на поверхности требует добавить несколько тысяч в метро. Что бы отец не говорил, он хотел вернуть власть в свои руки. Мы занялись одним из самых отвратительных преступлений - воровством детей у лидеров группировок и их окружения. Единственным отличием было то, что мы не просили выкуп, а требовали остановить резню в обмен на жизнь двадцати трёх детей.
        - Ты сказал двадцати трём? - прервав мысли сталкера, спросила Ольга.
        - И давно ты читаешь мысли? - после небольшой паузы спросил Станислав.
        - Давно, - поджав губы, ответила девушка. - Мы боялись. У людей с мутантами разговор короткий: встретил и в расход.
        - Мы! Как же я сразу не догадался. Оксана?
        - И Михаил, но он маленький ещё. Он не понимает своей силы и ему страшно, - отводя взгляд, проговорила ученица.
        - Теперь понятна её боязнь оружия. Ведь без него на поверхность не выпустят, а кто-то из вас должен всегда быть рядом с пацаном, так?
        - Да! - твердо ответила девушка.
        - Лидия Моисеевна знает?
        - Прости!
        - Стало быть, знает. Но почему ты раньше…
        - У меня не получалось, - злясь, закричала Ольга. - Такое ощущение, что у тебя в голове установили стену. Только сейчас после твоего эмоционального срыва я смогла услышать.
        - Двадцать третьим был Владимир Москвин. Он умер у меня на руках от неизвестной болезни. Лида - хороший врач, но и она не всесильна. Как ты понимаешь, мы уже не могли вернуть детей, не открыв правды о смерти одного из вас.
        - Похищения придумал твой отец? - тихо, словно боясь услышать правду, прошептала Ольга.
        - Мы остановили войну.
        - Ты! Вы хуже Лютых. За что ты так со мной? Мои родители живы? Отвечай сейчас же! - кричала девушка, размахивая автоматом.
        - Я думал.… Прости, они погибли. У Михаила и Оксаны тоже! - отводя взгляд, ответил Станислав.
        - Остальных детей надо вернуть родителям. Ты поможешь?
        - Провести на поверхности не вариант. Слишком большая группа, всех живыми не доведём. В туннеле излучатель работает. Идёт себе человек, бац… И ему страшно становится, да так, что застрелиться хочется, ей-богу.
        - Выключи чёртов излучатель! - вновь закричала девушка.
        - Выключатель в логове Лютых. Чтоб их выкурить оттуда, армия нужна, - разведя руки в стороны, проговорил сталкер.
        - Мы что, в ловушке? И кроме группы Пионера о нас никто не знает? - чуть не плача, спросила девушка.
        Станислав, молча, кивнул.
        - Ты можешь что-нибудь сделать? - растерянно спросила Ольга.
        Наставник должен всегда оставаться невозмутим. Он о многом не рассказал этому юному созданию, но теперь уже и говорить не надо. Отец умер несколько месяцев назад. Старик достаточно пожил и обеспечил двум своим сыновьям спокойную жизнь. Брат Владислав вошёл в совет Ганзы и продолжил дело отца. Благородная цель, превращённая в киднепинг. Станислав покинул «Белорусскую» и вернулся к своим подопечным. На чьей стороне окажется Лешка Пионер - сталкер не знал, но все же надеялся, что многолетняя дружба окажется сильнее жажды наживы. Оставалось найти лекарства, если повезёт, разжиться патронами и вернуть детей их родителям. И только после этого, если останется жив, он сможет вернуться за Лидой и увезти её вместе с Михаилом, Оксаной и Олей туда, где их не будут считать изгоями.
        - А оно существует? - спросила Оля.
        - Не беспокойся, мы обязательно найдём его, - ответил Станислав.
        - Тогда пора идти, - произнесла девушка, распахивая входную дверь.
        - Значит, пора, - улыбнулся наставник.
        Испытание веры в напарника - самое сложное. Порой мы не верим самим себе, но бывают моменты, когда от слаженных действий двух человек зависит их жизнь…
        Р.S. Из дневника почтальона: «Молодой парень, молча, протянул мне клочок бумаги. Совсем недавно он кричал мне в лицо о том, что мы все уже трупы. Брызгая слюной и беспрерывно матерясь, он замахнулся, но все же не ударил. И вот он снова рядом.
        - Возьми, тут немного хлеба. Спрячь и уходи! - сказал парень, развернулся и скрылся в дыму пожарищ. На бумаге было всего несколько слов: «Пусть они узнают…».
        Алексей Доронин. Домик в деревне - 2022
        На скрипучей кровати - такие же скрипучие кости.
        - О-хо-хо, - вздохнул старик, приподнимаясь над неновым продавленным матрасом, поверх которого лежала застиранная простыня. Но хоть она и застиранная, серая, но тем не менее она хотя бы была чистой. Здоровье, конечно, ни к черту. Песок сыпется.
        В прямом смысле. Камень неделю назад вышел. Ощущения были такие, что лезть на стену хотелось. Ну, хотя бы не ходит под себя. И это уже много. Может за собой ухаживать сам и еще какую-то пользу приносить. Это в его годы редкость для мужика.
        Хотя женщины и мужчины теперь живут примерно одинаково. Как было вроде бы и раньше, до цивилизации. Это вам не городская жизнь.
        Утро. Пора просыпаться. Нельзя залеживаться. Кровать Настасьи пустая - видимо, давно встала. Ходики на стене показывали шесть утра. За окном уже светло.
        Она пошла ни свет ни заря кормить скотину, а потом, не заходя отправилась, видимо в птичник, задать корма курам. Только когда все сделает, вернется.
        «Надо и мне вставать», - подумал Петр Олегович. Она, конечно, ворчать не будет. Но не годится так. Надо принести воды, растопить печку и поставить варить кашу.
        Потом, когда они позавтракают, он возьмет молоток и гвозди и пойдет чинить забор, который просит, прямо вопит об этом уже второй месяц. Потом будет косить траву на самом дальнем участке, на косогоре. Да не мотоблоком и не триммером, а обычной косой. Бензина нет, электричества и подавно.
        Потом еще какое-нибудь дело найдется. Даже для него. Пока лето, без дела сидеть нельзя. И таким развалинам, как они. Дети без дела не сидят. И внуки уже тоже. Да и соседи. Не принято это у них.
        Вернее, те, у кого принято было просто сидеть, иногда еще и приняв какую-нибудь анестезию типа алкоголя… те просто до этого светлого дня не дожили.
        Хотя анестезия при этой жизни требовалась. Ох, как требовалась.
        Старик повернулся, приподнялся на локте. Покряхтел, выпил воды из кружки, стоявшей на столике.
        Его взгляд упал на старый книжный шкаф в противоположном конце комнаты. Он держал его в спальне больше для значимости. Потому что книг довольно давно не читал. Зрение стало ни к черту, дальнозоркость - очки натирали ему переносицу, от них болели глаза и даже начинало ломить в висках. Но самое главное - не было больше настроения уходить в выдуманные миры.
        Иногда читал старые журналы. Все подряд. Тут их накопилась куча. Куда ему теперь такое? Наука и техника, астрономия, геология, геодезия. Все больше старье. Лет за десять до ПЦ напечатано.
        Но журналы лежат в тумбочке. Оттуда их легче доставать. Там и газеты старые есть. Боже мой, кому в последний год до ПЦ были нужны газеты?
        Вот в большой шкаф он почти не лазил. А там рядом с книгами по домоводству, справочниками, рядом с энциклопедиями, которыми пользовались дай бог, если раз в несколько лет. Рядом с детскими книжками… которые доставали тоже не очень часто - большеньким детям теперь чаще приходится работать в поле, в огороде и птичнике, чем читать… А маленьким взрослые рассказывают наизусть, потому что давно зазубрили те несколько десятков детских песенок, стихов, потешек, которые постоянно в ходу.
        Но еще там стоит книга, которую никто не брал в руки уже лет двадцать. Только пыль протирали с корешка. Неприметный ежедневник в потертой серой обложке. Всего четыре сотни страниц, а заполнены в нем только первые тридцать.
        Старик давно порывался сжечь эту макулатуру. Пустить ее на растопку. Но книг в шкафу еще много и валежника в лесу полно. Вот его-то теперь точно можно собирать без разрешения. Да и уголь должны скоро привезти из поселка на телеге. Так что еще полежит.
        Оставить внукам. Пусть почитают, когда они, старшее поколение, уже покинут этот мир. Может, кого-то развлекут эти строки. Потому что написано там в основном не о катастрофе, а о личном.
        Может, личная драма покажется им смешной на фоне того кошмара, который случился потом. Который молодые даже не воспринимают как кошмар, потому что это их жизнь, а другой они не видели.
        Имеют право. Но пусть все же постоит ежедневник. Детям не пригодился, но, может, хоть кто-нибудь из внуков, не спрашивая дедова разрешения, залезет в шкаф и прочитает эти строки. Прикоснется к древней мудрости, ха.
        Мудрости ли? Они, прежние люди, насовершали много ошибок. И не мудрость помогла тем, кто выжил - например, их семье - тогда пережить самые лихие годы, а голое везение. И воля, конечно. Куда без нее.
        Да, он всегда напоминал себе, что это еще не конец. Копая землю, перекрывая крышу, ремонтируя сарай… он, Петр Олегович Мурашов, всегда напоминал себе, что они живы по воле случая и милости судьбы.
        И невнимательности тех плохих людей, которые могут заглянуть к ним на огонек. И заставить поделиться.
        Ведь все, что они построили в этой деревне и в нескольких соседних, отделенных от автотрассы десятью километрами, а от железной дороги восемью - создав маленький оазис покоя посреди моря безумия… легко может быть отобрано, разрушено, растоптано и сожжено. Стоит только сильным обратить на них внимание. А самые лихие годы, вполне возможно, еще впереди. Но он до них, скорее всего, уже не доживет.
        Да, у них есть оружие. Но это не фильм про семерых отважных самураев или ковбоев. А у них взрослых мужчин, конечно, не семеро, но и ненамного больше. И надо надеяться, что до прямого столкновения не дойдет… хотя им не раз уже приходилось отваживать небольшие группы мародеров и одиночных бродяг и объяснять им, что тут занято и в этом месте больше никого не ждут.
        Они понимали, что люди куда опаснее расплодившихся волков и медведей. Все эти годы они жили, словно на краю вулкана. Хотя и пытались делать вид, что все идет как надо. Видимо, такова природа человеческая.
        Он надеялся, что его записи об их жизни не достанутся тем, кто придет сюда, чтобы ограбить и убить. Впрочем, те и читать-то, наверное, не умеют.
        «Пусть приходят».
        Конечно, силы уже не те. Время властно над всеми. Даже если не произойдет ничего экстраординарного, ему вряд ли осталось больше десяти лет. Но авось хотя бы до пенсионного возраста доживет. Сами пенсии теперь остались только в анекдотах, молодежь даже слова этого не знала.
        В этом году ему исполнилось шестьдесят.
        Он не знал, конечно, что сведет его в могилу. Инфекция, инфаркт, какая-нибудь болезнь, требующая хирургического вмешательства типа аппендицита, язвы или грыжи. Видимо, ему досталась хорошая генетика, раз он смог проскрипеть так долго. Другие на его глазах сходили с дистанции еще в начале шестого десятка. И если раньше был хотя бы шанс, что приедет вовремя «скорая», что повезут в больницу, то теперь все зависело только от милости Господа. Не зря молились теперь совсем не так, как раньше. И некоторым это даже помогало.
        Но дед Семен, сосед, говорил ему всегда, когда они собирались, чтобы выпить по рюмочке и вспомнить старый мир: «Если бы мы остались там, чувак, то уже сдохли бы. Последние года два я приходил домой, как кот Шредингера: то ли живой, то ли мертвый, а может, одновременно».
        Он имел в виду: если бы старый мир не рухнул, и один из них по-прежнему работал бы менеджером по продажам в полиграфической компании, а второй - системным администратором-эникейщиком на заводе по производству металлических изделий.
        С ним можно было спорить. Но почему-то риск быть загрызенным волком, зарубленным чужаками или умереть от голода вызывал меньший стресс, чем раньше риск не выполнить план, потерять работу, не заплатить вовремя ипотеку. Психика адаптировалась.
        Мир изменился. Без ядерной войны, без падения астероида, без зомби-апокалипсиса. Что же произошло? Именно его записи остались свидетельством тех, как говорят писатели-графоманы, роковых дней.
        Они же про себя называли случившееся русским матерным словом, рифмуемым со словом конец. Или просто «ПЦ».
        ЗАПИСЬ НОМЕР РАЗ
        Итак, как говорил один поэт «профессор, снимите очки-велосипед. Я вам расскажу о времени и о себе».
        Все, что начинается хорошо, кончается плохо. Но если все плохо с самого начала, дальше будет полный звездец.
        Ах да… сначала полагается представиться. Я не мастер слагать слова во фразы. Я сначала наговорил это все на диктофон ноутбука. Потом распознал в виде текстового файла и распечатал. Потом переписал от руки.
        Вроде бы полагается сначала представиться. Меня зовут Петр Мурашов.
        Образование среднее. Менеджер. Специалист по управлению персоналом.
        Но в отделе кадров я никогда не работал. Я занимался тем, что вы, потомки (вдруг это прочитают через сто лет?) вряд ли сможете легко представить. Я работал с умными машинами. Которые думают. В отличие от людей, которые только делают вид.
        Тут будет много непонятных слов. Но именно так мы в наше время разговаривали.
        Я никогда не парился, что у меня нет «вышки». Конечно, моя альма-матер - не МГТУ Баумана, но я много занимался самообразованием.
        В сфере высоких технологий формальные корочки в те годы значили мало.
        Закончил много курсов, включая онлайн-тренинги Cisco Systems по сетевым технологиям, курсы по языкам программирования. Чаще бесплатные.
        Основным моим хлебом был HTML/CSS, но и Python, Javascript и PHP я тоже знал неплохо. Читал Habr.com, представляя себя крутым программером. Отдыхал, комментируя свежие приколы на Prikabu.
        Для Reddit у меня слишком хреновый английский. Хотя гугл-переводчик позволял и оттуда свежие новости захватывать, что-нибудь из жизни Кремниевой долины. Когда-то в детстве я даже надеялся туда попасть.
        Я мечтал когда-нибудь стать проект-менеджером и тим-лидом. Но видел, что мой потолок в более-менее крупных проектах был - младший девелопер или тестировщик. Искать чужие ошибки вообще проще, чем делать что-то новое с нуля.
        Ну и конечно, когда-то я мечтал создать стартап, который взлетит. Стать новым Цукербергом или Джобсом. Но вскоре понял, что все, кто добиваются успеха (причем не только у нас!) - не совсем простые люди. Грубо говоря, они покупали яблоко за доллар и продавали за полтора яблочный сок, а потом получили наследство в десять миллионов. И - хоба! - стали мессиями и легендами.
        А у нас все было еще печальнее. Я видел, что государство пришло в сферу АйТи всерьез и надолго, и уже собиралось не только доить кур, но и резать. И вставляло всем стартапам большой страпон, если они не хотели идти в русле политики по информационной безопасности страны.
        Злые языки говорили, что могло и отжать не хуже, чем вокзальный гопник: «Слышь, дай позвонить! Симка у меня своя!». И уйдет твой стартап нужным людям, у которых крыша с погонами.
        Но в такие выси у меня и так не было шансов подняться. Поэтому и отжимать у меня было нечего.
        Короче, я изучал сам долгими вечерами продвинутые инструменты разработки, автоматизаторы, работу со скриптами, Мечтал о куче бабок, четырехэтажной вилле и пяти супермоделях, но по факту был лузером. Наверно, потому что ни разу не перешел по ссылкам, которые приходили в нигерийских письмах. И не записался на тренинги коучей и бизнес-тренировки.
        И вообще - практика рулит. И вот я быдлокодил себе понемножку как индус. Участвовал в нескольких проектах. Даже немного игрушками занимался. Мод к одной русской стратегии мы делали. Правда, заплатили за это команде сущие копейки. Но все же лучше, чем работать за отзывы.
        Back-end был для меня слишком сложен. А вот front-end я худо-бедно тянул. Объектное программирование мне худо-бедно давалось. Делал сайты для всяких контор типа начальных школ, детсадов и сельских администраций каких-то муходрищенсков. По знакомству. Понятное дело, фирма, которая якобы выиграла тендер, клала себе в карман почти всю сумму. На остальное я делал сайты «на отвяжись» левой ногой. Но никто не жаловался. Также занимался «компьютерной помощью». Ставил Винду чайникам, лечил их засранные системы, где вирусов больше, чем полезных файлов. Некоторые из них после этого даже работали какое-то время. Конечно, мечтал стать крутым кодером. Но разработчика ПО из меня не получилось, а свалить в Буржуинию, как некоторые мои коллеги и однокашники я и не помышлял. Я Родину любил. «Где родился, там и пригодился». А еще знал, что в Англии пятьдесят тысяч стариков каждую зиму замерзает, в Скандинавии педофилы детей насилуют, в Дании жирафов убивают, и везде мигранты ходят косяком. Инфа 100%. Хотя, может, и надо было сесть на трактор и валить через Финскую границу.
        Да ладно. Может, сейчас там даже хуже и потомки мигрантов доедают последних педофилов и жирафов, изжарив их на костре. А программистов уже доели. Потому что те жирнее.
        Впрочем, хватит обо мне. Во мне нет ничего необычного. А вот в нашей истории - есть. То, что мы выжили.
        Но сначала не сама история, а ее пролог. То, что предшествовало нашему попаданию в Дивный Новый Мир.
        Я понял, куда все катится, не раньше всех, но одним из первых. Возможно, в первой тысяче из 140-миллионного населения страны - еще в те времена, когда о грядущих катаклизмах заикались только параноики. Да и тех поднимали на смех, как городских сумасшедших.
        Кругом еще царила тишь да гладь, а я уже знал, что Жареный Петух на подлете, и ничто не остановит его неумолимого приближения. Это знание я не мог разделить ни с кем из близких. Они бы мне не поверили.
        Я ошибался только по поводу причины Кризиса. Я верил в байки алармистов с сайта www.oil-peak.to и готовился к исчерпанию энергоресурсов. Думал, что без нефти остановятся электростанции, встанут автомобили, разрушится единая система международной торговли. Но нефть не кончилась. Не успела. В остальном я оказался почти прав.
        Но мой мир рухнул не в тот день, когда посреди промозглого октября отключили свет и тепло. Много раньше. Еще в середине солнечного мая. Когда я, как обычно, вернулся вечером с работы и по ее глазам понял, что она все знает.
        Просто Настя имела - как многие женщины, а может, все они - дурную привычку читать чужие письма. А я забывал удалять свои. Вдобавок умудрился в тот день оставить дома смартфон.
        Раньше я за ней такой привычки не замечал. Наверно, виноваты подозрения, которые ей в голову закрались. И они не были необоснованными, если быть честными.
        «Ах, если б можно было повернуть время вспять!» - этот вечный вопль трусов и эгоистов.
        «Если б можно было, я был бы умнее, - подумал я тогда. - И не дал бы ей узнать о своем проступке. Сохранил бы в тайне. Для ее же блага. Разве что на исповеди сказал бы: «Грешен, отче», не вдаваясь в подробности. Но совесть меня, конечно, мучила бы. Нет, я не шучу. Я шучу про исповедь. Не ходил я в церковь. А вот сам вполне себя грыз чувством вины. И оставаясь один, и глядя на нее.
        И вот она узнала.
        Почему-то я не удивился. Не раз представлял себе этот момент, прокручивал ситуацию перед глазами. С битьем посуды, своим расцарапанным лицом, ее истерикой, валерьянкой и корвалолом.
        Но ни в одном из моих видений она не отреагировала так. Зная ее характер, ожидал увидеть бурю и разгром в квартире, но увидел только ее глаза, наполненные болью. И это было много хуже крика. Лучше бы она смотрела на меня взглядом, полным чистой ненависти. Лучше бы сказала «Чтоб ты сдох, ублюдок». Не было бы так жутко и мерзко на душе.
        - Да не переживай, - вроде бы спокойно сказала моя любимая, беря меня за руку. - Жить мы с тобой будем. Я не уйду, так что расслабься. Тебе же только это нужно. А любовь… нет никакой любви, ты сам знаешь. Только то, что есть у животных. И привычка. И совместное выживание. Всё.
        К этому нельзя подготовиться. Земля начала уходить из-под ног. Я попытался обнять ее (Настю, а не землю), но она отстранилась. Наверно, я мазохист, но в минуты гнева она всегда казалась мне самой привлекательной. В этом коротком халате особенно. Да, такой я бесстыдный.
        И вообще, я сволочь последняя. Но я мужик, а это инстинкт. Мозг отключается в некоторых случаях. Напрочь.
        Так и произошло на том корпоративе, куда я сначала вообще не хотел идти. Меня уговорили. Ну и там все случилось.
        Мир устроен нечестно. И если мужчине, чтобы заполучить женщину, надо устраивать шаманские танцы с бубном, клясться в вечной любви (плохо работает) или демонстрировать материальное благополучие да долговременные стратегические планы… то даме достаточно призывно посмотреть, взять его за руку и - если и этого оказалось мало - прошептать ему нежно на ухо какую-нибудь чушь. Лучше всего невзначай упомянуть, что на ней нет трусиков или они есть, но какие-нибудь особенные. И всё. Глаза у него станут как у зомби, и на которое-то время с ним можно делать что хочешь.
        Но есть еще одна разница. Если изменяет женщина, это означает, что ее сердце уже привязалось к кому-то (отвязавшись от предыдущего) и она имеет на нового партнера большие планы. Уже знает, как будут звать всех троих общих детей и какую страну они посетят вместе после выхода на пенсию.
        А если налево идет мужчина - он дальше пары ближайших часов планы не строит. Все остальное для него в этот момент не имеет значения. Не существует. Только коннект. Подключение. Состыковка с маршрутизацией. Введение флешки с генетической информацией.
        И если сама новая партнерша не предпримет специальных усилий для «увода» этого здоровенного дитяти под сто кило из родной гавани, то он может забыть ее лицо и имя уже завтра, даже проснувшись с ней рядом. И вернется к жене. Или постоянной девушке.
        Лена не предприняла.
        Но я, вспоминая это, всегда говорю себе - даже если бы она попыталась, ей бы это не удалось. Честно. Ничего, кроме размера груди, не могу о ней сказать. Ничего в ней больше выдающегося не было. Пустышка. Но будь на ее месте хоть эльфийская принцесса… я бы все равно очухался от этого морока, вызванного инстинктом и пьянкой… и послал бы ее к лешему.
        Сказать по правде, я не знаю, зачем ей это было нужно. Хотела что-то доказать? Поднять себе самооценку? Отомстить кому-то? Или тоже выпила лишнего? Или просто гормоны и отсутствие душевной близости? Странно, о душе она как-то со мной в этот момент не разговаривала. Да и я ее долго ждать не заставил.
        Когда мы все это сделали, и я уехал с той тусовки - мы даже не созванивались больше. Я хотел написать ей в «Вайбере», но так и не придумал, что написать. «Было классно, давай повторим»? «Было хреново, и мне теперь стыдно»? Тоже смешно. И не совсем правда.
        В общем, ничего вразумительного не написал, а она и подавно. Хотелось забыть это недоразумение. Вроде бы Лена не виновата ни в чем… но я был на нее зол и чувствовал, что это мной попользовались. Хотя виноват, конечно, был сам.
        Но и она не должна была делать это откровенное селфи и уж тем более, присылать его мне.
        А теперь надо было замести следы.
        Был бы умный, почистил бы историю в мессенджере. Но я не ожидал, что Настя будет его просматривать как свой собственный.
        Никакой эмоциональной связи контакт сам по себе не вызывает. И она для него не нужна. Так природа задумала. Чтоб даже при дефиците времени и стабильности все состоялось. Даже на бегу от саблезубого медведя или хищного страуса. Ей, природе, на наши чувства наплевать. Мы для нее как хомячки или кролики.
        Примерно такую версию я хотел изложить Насте… но язык у меня будто отнялся. Я понял, что это глупо и мерзко. И сделает только хуже.
        Поэтому пробормотал что-то невразумительное, попытался ее обнять, она вывернулась и ушла в свою комнату. Хлопнула дверь.
        Вот-те раз…
        Мы ссорились и раньше. В основном - в первые месяцы, в процессе взаимной притирки. Из-за вопросов распределения обязанностей. Из-за денег не ссорились. Но и такого, что у каждого свои, хоть это и модно сейчас, у нас не было. Как-то с самого начала договорились, что все общее, а распоряжается тот, кто в данном конкретном вопросе лучше понимает. Обычно это была Настя.
        Она отнюдь не паинька, когда злится.
        К тому же этот день был, как она сказала, особенный.
        Настя стала часто смотреть видео на Ютубе с детишками. Это был толстый намек, который даже я понимал. Глаза у нее делались при этом какие-то странно печальные. Инстинкт.
        На тот момент мы не так давно оформили отношения. До этого жили полтора года в гражданском браке, который языком милицейского протокола называется сожительством, а батюшки в церкви именуют еще проще - словом «блуд».
        А в том марте расписались, отметили свадьбу, хотя и не собирали большую пьяную толпу, как некоторые любят. И в свадебное путешествие за границу не ездили. Провели несколько дней в Питере, посмотрели дворцы и музеи. Она давно мечтала.
        Но о детях она мечтала куда сильнее. И я… хотя и не чувствовал жгучего желания, сдался. Нежелания тоже не чувствовал. Было, как говорят, «параллельно». Теперь я же могу об этом честно сказать? Думаю, этим я не отличался от большинства ровесников.
        В прошлом на такие заявки я даже шутил: мол, сначала надо ипотеку выплатить, а через десять лет можно и родить. Это юмор. Но обиды, конечно, были. Еще я говорил в ответ на ее грустный взгляд: «Ты что? А вдруг война, а я уставший?». Потом, конечно, клялся ей, что как только, так сразу. Она вроде бы верила.
        Но то было, пока мы еще не были настоящими мужем и женой.
        А вместе с законным статусом мне самому показалось, что некуда больше тянуть. Я понял, что вроде бы и сам хочу.
        И вот так тупо влипнуть! А все потому что не имел привычки к алкоголю и устойчивости к нему… И не почистил вовремя мессенджер.
        Обычно после вспышек гнева наступало примирение, и мы были счастливы. Но такого повода еще не было. Честно скажу, мне было страшно. Я чувствовал ужас.
        Я хотел, чтоб она закричала. Или кинула в меня вазу со шкафа. Я бы увернулся, или поймал. Да даже если бы получил по своей глупой башке… все лучше.
        Но она просто смотрела на меня. И это молчание было похоже на крик.
        Хотелось упасть перед ней на колени и прижаться к ее ногам. Может, я так и сделал бы, если бы не подумал, как выгляжу со стороны. И вдруг устыдился своей слабости.
        «Да что я, тряпка, что ли? Тоже мне, мужик. Все так живут. Все так делают. И ничего, не каются всю жизнь. Мы ведь даже расписаны на тот момент не были».
        Гораздо позже мне будет стыдно за этот стыд. Она не все, и я это знал. Может, те, кто встречались мне до этого… Может, им мимолетное предательство не нанесло бы раны… потому что они сами могли проделать это не один раз. А она была другой. И обидеть такую - все равно, что изжарить на гарнир к картошке птичку колибри. Как бы она не притворялась иногда тигрицей, я-то хорошо знал, как она ранима.
        - Я знаю, ты хороший, - заговорила вдруг Настя. - Все оступаются. Это я виновата. Думала, что ты, - она нервно хохотнула, - не поверишь - что ты не такой, как все. Что ты - единственный в целом свете, кто меня понимает. Тот, кого я искала все эти годы. А ты… чужой. И все это время, что ты был со мной, ты жил двойной жизнью. Знаешь, тот принц с удивительными глазами, которого я увидела и не смогла забыть, для меня умер. Я с тобой останусь. Но только ради ребенка.
        Как же она любила мелодрамы, черт возьми. «Люк, я твой отец!».
        Я молчал, переваривая услышанное. Видели бы вы мое лицо.
        Почему она мне ничего не сказала, хотя знала уже несколько недель?
        Да, тот самый тест со сложными вопросами.
        Выбирала время. Хотела преподнести мне сюрприз, а вышло так, что сюрприз ей сделал я. Моральный урод.
        Она хотела, чтобы тот день запомнился навсегда. Так и вышло.
        То были ее последние слова, адресованные мне, как близкому человеку. После этого мы разговаривали только на бытовые темы, словно два соседа по коммуналке.
        Она не представляла, насколько была права. Я действительно жил двойной жизнью. Но она не догадывалась, что моя вторая жизнь не имела ничего общего с глупой интрижкой, сломавшей судьбу нам обоим.
        Я ждал и готовился. Я был членом тайного братства параноиков.
        Сделаю небольшое отступление и расскажу, как я к этому пришел. Это интересно.
        Я немного поработал после армии в одной муниципальной шарашкиной конторе, связанной с телефонией. Но платили мало, работать заставляли много, и я оттуда свалил. Потом работал в другой шарашкиной конторе, частной, но организованной под государственной крышей. Платили лучше, но на такую зарплату было больше охотников. В итоге порамсил с гадом-начальником, который хотел устроить на мое место свою бабу. Так меня «съели». Потом устроился в салон МТС, но там платили еще меньше, чем в первой конторе и требовали лезть из кожи вон, привлекая новых клиентов и конкурировать с тремя такими же бестолочами (два мальчика, одна девочка), чтоб получить лучшие показатели. Долго задерживаться в этом террариуме я не стал.
        Потом зацепился в сетевой компании, организованной одним мои корешем. Маленький коллектив, десять человек. Нормальные ребята, примерно моего возраста. И была этакая иллюзия демократии, даже при том, что начальство получало все-таки в разы больше. Спрашивали за результат, а не за видимость. И была какая-никакая командная работа. На общую, мать его, миссию. Мы подключали беспроводную связь 4G бабушкам, живущим там, куда Макар телят не гонял и куда оптоволокно не протянуть.
        Вы же знаете, что в России один из самых быстрых и при этом самых дешевых интернетов? Без шуток. Сколько бы русофобы не собирали грязь, кое-что у нас было на мировом уровне и даже лучше. Хоть я и слышал параноидальную версию, что высокая скорость и доступность сетей связана с изначальной интеграцией гражданских линий с линиями силовиков, что кроме экономии открывало хорошие возможности для контроля со стороны Гэбни за каждым кухонным диссидентом.
        Но это миф, я вам скажу. Такой контроль есть в любой стране. Даже там, где интернет вчетверо дороже. Поэтому дело не в этом, а в покупательной способности населения. По американским ценам у нас интернетом бы пользовались только олигархи.
        Это были неплохие годы. Придя домой - Настю я тогда еще не встретил - я сидел в интернетах, играл в DOTA-2 и пинал балду. Зарплата была не сильно большой, но деньги капали. И было чувство профессионального роста. А потом фирму закрыли, шефа посадили, а оборудование конфисковали. Там был некий конфликт по поводу незаконного использования частот (возможно, шеф оптимизировал расходы, пользуясь какими-то неофициальными каналами, а потом возможность пропала из-за посадки кого-то). И были «маски шоу» в нашем офисе, и пришла погибель. Но деталей я не знал. Просто однажды дверь оказалась опечатана, а сотрудник органов в штатском тщательно меня опросил. Вряд ли я чем-то ему помог.
        Потом мне заплатили выходное пособие, и несколько месяцев я сидел без работы в том, что я называл творческим кризисом.
        Работы не было. Несколько собеседований я провалил.
        В одном месте набирали стажеров, неделю им «позволяли» бесплатно поработать, чтобы, мол, показать, что их навыки соответствуют рабочему месту. А по истечению испытательного срока им говорили: «Вы нам не подходите!» и выкидывали пинком под зад. После этого нанимались новые стажеры. Хорошо, что я был достаточно умный, чтоб сразу чувствовать такие лохотроны.
        Уже в мыслях было идти в «Макдак» за прилавок. Хотя это больше по части филологов. Их там, говорят, больше, чем в школе с языковым уклоном или в лингвистическом университете. И все кричат «Свободная касса», хе-хе.
        Но мне это было западло, я же крутой технарь и не студент уже. А это почти так же позорно, как курьером.
        Думал о стезе водителя «Ramblex-Такси». Благо, машина уже была, хотя с кредитом еще не расплатился. Или о доле охранника в «Пятерочке».
        Но нет, это не по мне. Вы еще скажите - на завод. Я не могу, у меня лапки. Так говорили в наше время, когда хотели объяснить свое желание не делать грязную или нелюбимую работу.
        Родителей у меня не было. Нет, я не детдомовский и они не погибали в аварии. Просто к тому моменту, как я окончил техникум, они умерли, с небольшим интервалом. Наверно, поэтому я стал бездушной скотиной и жлобом. Просто чтобы не сойти с ума и не стать плаксой и не выпилиться.
        Родственников у меня тоже в нашем городе не осталось. Поэтому помощи ждать было неоткуда.
        Но и мне никого не надо было содержать, кроме своего брюха. Поэтому я мог немного посидеть на бирже труда. Поискать варианты.
        А пока они не находились, я смотрел обзоры умных вещей - пылесосов, роботов, дронов. Мечтал купить квадрокоптер и снимать видео для географических журналов. В какой-то момент по примеру знакомого решил майнить криптовалюту. Free-coins. Но мне не везло, и доход был копеечный.
        Пересмотрел весь NetFlix и даже без спойлеров дотерпел до финала «Игры Престолов».
        И вот я сидел как Ждун. Или как грустный Киану Ривз на лавочке, пока он не встретил свою старушку. Или как Джокер, пока тот не станцевал свою лезгинку на лестнице.
        Играл в «Танки», знал наизусть все новые мемы, будто школьник. Заказывал с Али-Экспресс целые горы копеечного барахла. Чуть было не выучил китайский, но английский по-прежнему хромал. Знал всех новых котиков с фейсбука и всех популярных моделей с Инстаграма.
        Кого-то такое житье доконало бы и довело до деградации и суицида. Но я не хотел от жизни многого. Я не из тех, кто мечтал видеть себя героем, президентом, нобелевским лауреатом или черт знает чем. Разве что в раннем детстве, но это давно к тому моменту прошло. Я просто хотел жить своей жизнью, скачивать фильмы с торрентов, смотреть аниме и pornhub, чисто для общего развития. Читать книжки и статьи про IT-индустрию. В моем случае, в отличие от популярных фотожаб, графа «Ожидание» почти совпадала с колонкой «Реальность».
        Конечно, я не бездельничал, а хватался за любую работу, которую находил в сети. Но все же чувствовал себя ничтожеством. А депрессия редко повышает самооценку и дает стимулы к развитию. Но потом я встретил Настю и у меня появился смысл жить. А потом все-таки устроился на большой завод. Сисадмином.
        Теперь я не сидел дома как сыч а, как и Настя, уходил на работу. Но все вечера были нашими. И выходные тоже. Мы к тому времени съехались. Хотя квартиру в ипотеку взяли не сразу.
        В здании заводоуправления у меня был отдельный кабинет, куда никто не лез, чтоб не разозлить зловредных духов больших серверов (а то вдруг они перестанут работать и сеть навернется?).
        Работа накатывала волнами. Иногда ее было так много, что я чувствовал себя рабом на галерах и мог за день забегаться хуже, чем любой курьер. Но иногда выдавались периоды затишья. Например, когда все отчеты были сданы и все работало нормально.
        Тогда на работе у меня было чуть больше свободы, чем у офисных рабов больших отделов или менеджеров из оупен-спейсов. Начальство было далеко и ни хрена в моей работе не понимало. Им надо было, чтоб все работало. А когда оно работало - они не нарушали это хрупкое равновесие.
        Была даже возможность смотреть Youtube в наушниках.
        Самая частая проблема, с которой ко мне обращались, звучала как «Я что-то нажал - и все исчезло». В основном я устранял это быстро. И лучше так, чем курьером с рюкзаком «Ramblex-еды».
        Дома я так же занимался фрилансом. Рейтинг мой постепенно рос, и удалось немного поднять бабла на заказах. Не сын маминой подруги, но кое-что.
        И дома, уложив Настю спать, и на работе, отбившись от всяких бухгалтеров, я смотрел стримеров. Начал с летсплеев - прохождений новых игр. На сами игры уже не было времени, да часто и желания. Да и сами игры к тому времени испортились. Слишком много в них стало всякой SJW-тематики.
        Ты, мой читатель-варвар, скорее всего не знаешь, что это такое. Вот и радуйся, что не знаешь.
        В детстве мне сильно нравились всякие постъядерные похождения, хотя новые Фоллауты (все после «New Vegas») - тот еще отстой.
        Прикольно. Расписался, старый дурак. Кому я это пишу? Если это и попадет кому-то в руки, то только тому, кто компьютера в глаза не видел. А из игр знает только карточного «Дурака». Обычного, с засаленными или вовсе нарисованными от руки картами.
        Так вот я, уже админ и с бородой, решил тряхнуть стариной и вспомнить прошлое. И как-то раз мне подвернулся канал про выживание. Не в играх. В реале. В экстремальных условиях. В джунглях, в горах, в пустыне, в тундре, в российском городе бомжом, в тюрьме, да где угодно.
        Я начал больше читать. Не художку… хотя пару шедевров осилил. Начал читать и нон-фикшн. Почитал форумы (полумертвые, потому что время форумов уже прошло). Почитал группы во Вконтакте. Guns.ru почитал. Даже хотел написать нескольким авторам книг про мир оживших мертвецов, но постеснялся. Где я и где они? Мне они казались просто богами, настолько разбирались во всем. А я в армии автомат всего раз десять держал, но ружье я бы себе не доверил. На природе я тоже чувствовал себя очень хреново. И сомневался, что сумел бы хоть чему-то предков научить, если бы довелось мне стать попаданцем во времена князя Владимира.
        Но выживательство меня затянуло. Я начал с видео, но как-то к одному видео были приложены ссылки на источники. И я «залип», читая все более и более серьезные материалы. С таблицами, формулами, цифрами. Даже кое-что, что не было доступно публике. Что выложили люди или пересылали на свой страх и риск.
        И в какой-то момент у меня щелкнуло. Я понял, что это не игрушки. Я понял, к чему все идет.
        Это был страшный момент. Примерно как когда врач говорит тебе жуткий диагноз. Ты можешь не верить. Ведь ты еще живой, за окном светит солнце, ты вроде бы стоишь на ногах и у тебя ничего не болит. Но болезнь уже в тебе. И ты можешь отрицать и плюнуть на все, жить как жил. Но тогда ты умрешь. Пусть не сейчас, но быстро. А если будешь лечиться и бороться… может быть, победишь.
        Оптимисты еще верили правительству и президенту («Все хорошо, прекрасная маркиза…»), а умные люди уже понимали, что пациент скорее мертв, чем жив.
        Вопрос был только в сроках.
        Мне открылся целый иной, параллельный мир. И пока другие брали в кредит новый «Айфон» или 4к 3-D телевизоры со стерео-очками и радовались жизни, люди из этого мира (по их словам) под шумок приобретали оружие, запасали тушенку, делали нычки. Выбирали маршруты будущей эвакуации из обреченных городов-миллионников и отрабатывали ее на практике, устраивали заимки в глухой тайге со складами всего необходимого для автономной жизни. Наиболее упертые даже рыли подземные убежища.
        Самым разумным и спокойным пик кризиса виделся как скачкообразный рост цен, всплеск безработицы и гиперинфляция, вроде «лихих девяностых», умноженных на два. И к этому готовились. Другие готовились к глобальному конфликту с применением ядерного оружия, оккупации и гражданской войне. Самые запущенные случаи носились с идеей полной автономности от гибнущей цивилизации. Готовились переселиться на землю, добровольно отказаться от благ цивилизации и устроить себе натуральное хозяйство по типу доиндустриального.
        Были еще движения типа «Звенящих кедров Сибири» и последователей бородатого хлебопромышленника Стерлядникова, выступавшие за то, чтоб все русские создавали православные родовые поместья и уезжали из городов, которым скоро настанет крышка. Примерно за то же самое топили двинутые экологические фанатики в других странах. Читая их откровения, я понимал, что у меня все еще не зашло так далеко.
        Несмотря на мой интерес, что-то в их писаниях меня оттолкнуло. Может, личности некоторых из них, откровенных фриков и чудаков.
        Я никогда не чувствовал призвания к земледелию. А ко всей этой параноидальной публике раньше относился как к нудистам. То есть как к людям, которые все время нудят, потому что у них слишком много свободного времени. Я думал, что не для того выгрыз зубами диплом и все корочки, не для того учился быдлокодить и эникеить, чтоб ковыряться в навозе и копаться в земле.
        Не пошевелился, даже когда год назад была оглашена федеральная, а затем и областная программа «Дом в деревне 2022». Название это вызывало ассоциации с одной книгой - но вряд ли чиновники ее читали, поэтому не видели, что от него веет мором, гладом и войной, а еще радиоактивными мутантами. Все это было в рамках импортозамещения.
        Дело нужное, кто же спорит.
        Но я не потрудился даже разузнать детали.
        А зря. Они меня бы заинтересовали. Там давали долгосрочные кредиты на обзаведение хозяйством. Стройматериалы бесплатно. Двадцать соток земли на пятьдесят лет в аренду за сущие копейки. И не на Дальнем Востоке, а в регионе проживания. Даже по десять кролов и два десятка кур на каждого бесплатно. Все при условии, что вы будете жить в деревне не менее пяти лет. Правда, чтоб туда попасть, надо было пройти неслабый отбор.
        Остряки в Интернете над этим смеялись. Но, видать, это было не просто так. Жаль, что я понял это слишком поздно. Когда поезд уже ушел. Заявку я не подал и условия прочитал, когда прием уже был закрыт.
        Нам и здесь хорошо, подумал я. А точнее, хотел жить в городе, в доме с отоплением, горячей водой и лифтом, в пяти минутах ходьбы от огромного торгового центра, рядом с детским садом и школой, куда, как я был уверен, будут ходить наши дети. Не хотел чистить снег лопатой, не хотел полоть грядки и окучивать картошку, а в плане скотины мне соседей хватало.
        То есть на тот момент я был выживальщиком-теоретиком. Я на время убедил себя, что все мои и чужие находки и догадки - бред. Или что все это случится еще очень нескоро. Может, даже мы не доживем…
        Все, что я сделал - это заклеил камеру ноутбука и отключил микрофон. А просто одновременно с выживательством мне попалась тема массовой слежки правительства или Тех, Кто над Ним. Нет, не рептилоидов. Хотя в том, что они люди в полном смысле слова - я до сих пор сомневаюсь.
        Обновил все утилиты против отслеживания. И почистил систему от троянов и червей. Пару даже нашел.
        Хорошо бы еще от смартфона избавиться и ходить с обычной звонилкой от Nokia. Но это уж совсем хардкор. К этому я был не готов. Но геолокацию отключил насовсем и все лишние приложения снес, а из остальных вышел. И даже поставил один антивирусный экран, в котором был уверен больше, чем в остальных.
        И еще какое-то время жил как раньше. Думал, что до пенсии можно про это не думать.
        Увы, никто меня не стал спрашивать.
        Забавно, что эти фрики блаженные оказались в итоге правы. А хренова туча ученых, экономистов и экспертов, лауреатов и светил с мировыми именами - сели в лужу. Но даже остановившиеся часы два раза в год показывают точное время.
        ЗАПИСЬ НОМЕР ДВА
        В один из дней в начале июня поздно вечером, когда мы с Настей уже разошлись по комнатам, как разделенные линией разграничения участники войны, вдруг ожил мой компьютер. Я услышал забытую мелодию звонка и увидел, что горит значок входящего вызова.
        Скайп.
        Я думал, что тот уже умер и держал его только для связи по работе с несколькими твердолобыми клиентами. Но оказалось, что Scype not dead. Хотя для меня это уже почти такая же древность, как ICQ. Или пейджер. Или телетайп.
        Почему-то я подумал на секунду, что она мне пишет и хочет что-то сказать.
        Но нет. Это был Вася Пирогов. Так же известный как Пирожок.
        Васян был моим корешем еще со школы. Помню, как мы вместе списывали на контрольных, вместе доводили учителей до инфаркта, после школы что-то поджигали, с кем-то дрались, кому-то прохода не давали. Тогда гаджетов не было… даже мобильники были редкостью… поэтому приколы были специфические… иногда жестокие. В общем, хорошее было детство, дворовое. Наши университеты.
        Блин… опять забыл, что читаешь это ты, чувак из дикого будущего, а вовсе не миллениалы (это люди моего поколения, заставшие мир без интернета - почти как твой мир) и «зумеры» (а эти из поколения родившихся со смартфонами в руке).
        Потом жизнь нас с Васей раскидала, но мы изредка поддерживали связь через сеть, хотя в реале давно не виделись.
        Сначала поговорили про карьерные перспективы. У Васи раньше были наполеоновские планы. Начинал бизнес, но несколько раз прогорал и оставался чуть ли не без штанов. И теперь «торчал» крупную сумму серьезным людям с нерусскими фамилиями.
        Сошлись на том, что начинать бизнес в 2022 году - дохлое дело. Задавят проверками, обдерут как липку. А если каким-то чудом раскрутишься - отожмут, сам перепишешь на нужных людей и будешь рад, что не посадили. Это если у тебя нет нужных знакомых, а лучше родственников. Массово закрываются ИП, мелкие бизнесмены живут с доходами на уровне учительницы в школе и рады перейти на зарплату хоть куда. При этом самозанятых душат не меньше, и подход к бабушке, торгующей укропом, ягодами и грибами у подземного перехода уже такой же, как к владельцу павильона. Налоговая тоже лютует. Единственный выход, как говорил Вася - присосаться к бюджету. Но там, конечно, уже совсем другой коленкор. Никакого тебе выезда за границу, и контакты твои проверят - а вдруг ты шпион и у тебя бабушка в Австралии? Это только им можно. Хоть бабушек, хоть детей, хоть поместья в Шенгенской зоне. А простым - нельзя. Ни шага за забор.
        Еще шанс сделать карьеру, даже если ты родился в деревне - это Нацгвардия, ФСБ, Прокуратура, хотя бы МЧС и ГУИН. Еще можно добывать сырье и строить стратегические объекты типа мостов, газопроводов, портов, АЭС и заводов по сжижению того же газа. И охранять все это с автоматом в ВОХРе, если не хочешь охранять заключенных. Вот там есть кое-какие деньги. А все иное и сложное на ладан дышат. А если брать крупный бизнес - то он и так уже государству принадлежит. Даже ритейл. Примерно как в одной братской южноамериканской стране с дешевым бензином. Правда, бензин у нас был существенно дороже.
        И санкции все так и не снимали. Конечно, ежа голой жопой не напугаешь, и нам их санкции до одного места. Но все равно как-то кисло выглядели перспективы. Тут мы оба согласились.
        Никто Васе присосаться бы к бюджету не дал, у него даже образования подходящего не было. А главное - связей. А вот у кого-то были. И всякие сынки, дочки и любовницы чиновных бегемотов и носорогов в двадцать пять лет становились большими шишками и ворочали миллионами. Видимо, таланты им передавались генетически. Любовницам тоже.
        Разговор перешел на Эдика, он был из нашей троицы тех, чьи фамилии чаще всего звучали на родительском собрании и отнюдь не в хвалебном тоне.
        - Слышал про Эда?
        - Что с ним? - спросил я, поправляя наушники. Я старался сильно не шуметь, Настя уже могла ложиться спать, - Я надеюсь, его не посадили. Он вроде к либералам примыкал?
        Было такое дело за ним. Я знал, что Эдик на митинги не ходил, потому что в нашем регионе это сродни самоубийству, но власть не любил крепко. И в каждый разговор он вворачивал: какие там все воры и подонки.
        Даже я, хотя в чем-то соглашался, постоянно ему говорил, что он перегибает. Мол, не все у нас в стране хорошо, но и у них там за бугром хватает дерьма. Напоминал про госдолг США и про то, сколько там стоит медицинская страховка. И про то, что они до сих пор на нашем двигателе на орбиту летают. Да и, говорил я, если одних воров прогоним, то другие придут еще злее, потому что не наворовались. Но он только отмахивался и обзывал меня нехорошими словами. Хотя это была дружеская пикировка, а не ссора. Но недавно он удалился из всех соцсетей, с тех пор я больше о нем не слышал.
        - Да ты что! Какая в попу оппозиция? Он с этой фигней завязал. Теперь в Нацгвардии служит, в форме ходит, как король. И не во вневедомственной охране, а в каком-то подразделении быстрого реагирования. Ему батя помог устроиться. Говорит, жить-то надо.
        - Ни фига себе поворот. Я думал для этого надо какие-то курсы надо закончить… или техникум специальный.
        - Да не. Какие еще курсы? Там сейчас набирают силы территориальной обороны. Триста тысяч человек хотят набрать. Не хочешь? Там и техническая служба есть, связисты и компьютерщики тоже нужны. Ты ж срочную служил?
        - Я ж тебе сам рассказывал приколы, какие со мной в части были.
        - Во. Этого достаточно. Там сейчас всех берут, кто не псих и не нарк. Только медкомиссию пройти.
        - Я подумаю.
        Поговорили еще полчаса о том и сем. Как я понял, Вася расстался со своей пассией и был сейчас в свободном плаванье и на женщин немного зол. И вот мы случайно затронули тему неверности в отношениях. Я мог бы рассказать все как есть. Знал, что он не разболтает. А мне надо было облегчить душу. Не к попам же в рясах идти? Я неверующий.
        Но как-то это по-детски… Дружба дружбой, а вырос я с убеждением, что надо быть крутым как Чак Норрис. К психологам, мол, ходят только тряпки, и даже перед друзьями надо всегда держать лицо: все у меня окей. Поэтому спросил абстрактно - мол, считает ли он мужчину, который изменил, предателем или это норм, с кем ни бывает.
        - Ну, ты и загнул, дружбан, - захохотал Вася. - Предательство… это к врагу перебежать, стать пособником фашистов, блин. А переспать с другой женщиной - это не предательство. Это наша природа. Инстинкт. Ради выживания человечества, мать его. С кем ни бывает. Помнишь, как китайский мудрец говорил?
        - Как?
        - Плох тот замок, который открывается любым ключом. Но ключ, который открывает много замков - хороший. Вот и надо быть таким ключом, ха-ха. А если баба изменила - то сразу в прорубь с камнем. На том всегда мир стоял.
        - Да вроде мир изменился, стал гуманнее. Равноправие и все такое.
        - Ну, ты балда. Нет никакого равенства. Потому что люди не равны. Или ты «каблук» и бабораб? Тебе подарить норвежский вязаный свитер с оленями? А вообще бабы офигели. Мало им равноправия, которое они уже получили. Они хотят доминировать.
        И он начал меня учить.
        Я уже понял, что женщины его чем-то обидели, но еще не знал, насколько. А он, как оказалось, вступил в какую-то женоненавистническую секту, которая активно вербовала в сети сторонников. За следующие десять минут разговора я узнал, что в мире якобы царит матриархат. И от этого все катится в жопу. Государствам и мировому правительству выгодно, что власть уходит от Настоящего Мужчины, что разрушается традиционная семья. Потом что тогда начинают править бабы. А баба нелогична и живет эмоциями, а не интеллектом. Ушлым людям с телевизора ею проще управлять, рекламой проще раскрутить ее на покупку ненужного барахла. Это выгодно корпорациям, которые его производят, потребляя бесценные ресурсы. И если мужики будут вести себя как бабы - это корпорациям тоже, мол, выгодно. А мужики все чаще так себя ведут, как крысы в эксперименте «Крысиный рай», потому что выросли без отцов, и некому было им ума вложить ремнем и научить «быть мужиком, бля».
        Еще он сказал, что мужику дозволительно трахать все, что движется, а вот жена до свадьбы должна быть строго девственницей. Но трудно, мол, такую сейчас найти, они щас со школы… того. Драконам в пищу не годятся и единорогов не привлекают. Найти можно только в селе у старообрядцев или на Кавказе. Хотя тамошнюю за кафира неверного никто не отпустит, еще и самого зарэжут родичи, если будешь клеиться. Извиняться задолбаешься. «Разве что ты чемпион по греко-римской борьбе или дзюдо», - хохотнул Вася.
        В общем, он вел к тому, что искать надо покорную. У всех у них, типа есть генетическая память, призывающая к подчинению. Но сучье общество сбивает эту настройку, не дает жить в соответствии с природными установками. Поэтому сейчас брак для мужика - это тюрьма, война на два фронта и никаких прав. Ни в ухо дать, ни рожать не заставить. И если нельзя семью устроить по-старому, как в Древнем Вавилоне или хотя бы при Иване Васильевиче, по «Домострою» - то не надо никак. Отделение. Сепарация. Жизнь для себя.
        Вот такие вещи он глаголил. Я не стал спорить. Разговор оставил у меня смешанное чувство. Какое-то здравое зерно даже в этом мутном потоке было. Но многое мне казалось совсем не здравым. И даже вредным. Но он был мой друг и я не стал ему это выговаривать, так как давно понял, что взрослого человека ничему учить не надо. К тому же все это существовало не в вакууме, а было частью общественной парадигмы, при которой одни ударялись в криптоисторию и родноверие, другие в традиционные религии, третьи в какие-нибудь восточные мистики или радикальное левачество. Вася выбрал свой вариант, успев перед этим побывать и в других течениях. Я бы назвал это все постмодерном, но не уверен, верный ли термин. Но правда в том, что все эти течения никак не мешали власть имущим делать их гешефт.
        Каждый отвечает за себя. А у меня были важные цели. Про выживательство я ему тоже рассказал, и его зацепило. Сказал, что я прав. Но виноваты, мол, все равно бабы.
        Попрощались, и я выключил комп.
        Но потом все-таки открыл еще ЖЖ со смартфона. Хоть тот Журнал и стал уже давно полумертвый, все умные люди оттуда разбежались. Система интеллектуального засирания мозгов сразу подсунула мне статью про коммуну феминисток на Дальнем Востоке. Посмеялся.
        А вот статья на Lenta.su уже смеха не вызвала. Она была про снижение рождаемости и перспективы депопуляции регионов Нечерноземья. Но читателей успокаивали - мол, эффект будет сглажен за счет повышения иммиграции из стран ближнего зарубежья.
        Вот спасибо вам. Я выключил телефон уже окончательно, но завел второй будильник, потому что всегда трудно просыпался, и улегся на жесткий диван. Сон срубил меня внезапно, как топор викинга рубит по башке беззащитного земледельца.
        Тем вечером я вышел за хлебом. Это была официальная версия. Конечно, не только за этим. Мне надо было подышать «свежим» воздухом улицы и привести свои мысли в порядок. Мне это иногда нужно, а теперь в особенности.
        Светящаяся зеленая точка в темнеющем (но не темном!) небе, горящая даже ярче луны.
        «В небе комета - близких несчастий верный знак», вспомнил я. И, придя домой, узнал из Интернета, что в небе северного полушария действительно появилась комета «Сунь-мэй» (по имени какого-то китайского демона). Астрономы заметили ее еще месяц назад. Но, естественно, опасности столкновения не было.
        Проклятая комета сияла как изумруд в сто карат.
        Я так задумался, что забыл о том, зачем пошел и вернулся домой с пустыми руками. Там меня ждала жена, носившая моего ребенка. И ненавидевшая меня, хоть и скрывавшая это под маской презрительного равнодушия.
        Естественно, я узнал о себе много нового. Вяло отбрехиваясь, я думал о том, что чудеса должны случаться. Я молил бога, чтоб курс этого болида пересекся с орбитой Земли в нужно месте. И местом падения стал бы наш край. Пусть все закончится быстро. Пусть тут будет лавовое море. Сгореть в эпицентре взрыва в 100 гигатонн наверно не больно. Лишь бы не видеть ее глаз.
        Про других людей, которые на такое не подписывались, в такие моменты обычно не думаешь.
        ЗАПИСЬ НОМЕР ТРИ
        Больше в начале лета ничего примечательного не произошло. Мы с Настей так же жили в одной квартире. И даже иногда разговаривали. Но обычно о том, что купить в магазине и кто должен платить за свет.
        Июнь выдался сухим и жарким. Комета разминулась с землей. Астрофизический конец света был отложен на двадцать пять лет.
        Но социально-геополитический вполне еще мог случиться.
        Я сидел перед ноутбуком, даже не заметив, как вошла она. Как всегда грациозная как лань. Я узнал зеленое платье, в котором она была в наш первый вечер. От нее пахло духами, запах которых я тоже не мог не узнать. Ее фигура уже имела намек на ее статус, состояние… в общем, на то, что было у нее внутри, но это ее совсем не портило. Она была такой же красивой, объективно. Даже чем-то привлекательнее. Я сам не худой и тростинок никогда не любил.
        Куда-то уходит? Кого-то нашла себе? Или просто хочет меня помучить?
        Ни то, ни другое. Нет у нее никого, по глазам вижу. А душатся они, женщины… бабы, как сказал бы Вася - в основном для себя.
        Что ж, помучить меня ей хорошо удалось.
        - Хочу пройтись. А ты чем занимаешься, золотце? - яда в ее голосе не прибавилось, но и не убавилось. Никакого примирения не было видно на горизонте.
        - А? - я оторвался от экрана компа, на котором наш бессменный Гарант процветания рассказывал, как поднимается наша экономика, как крепнет порядок, и с каким блеском мы проведем Чемпионат.
        Чемпионат по чему? Да не знаю, мне профессиональный спорт до лампочки - ну никогда я не признаю национальными героями тех, кто только красиво бегает и прыгает. Кому это что дает, кроме картинки? Даже в русском кино больше смысла. Врач, пожарный, да хоть спецназовец, который террориста останавливает - вот те герои. Но не тот, кто за бешенные бабки из бюджета ставит бесполезные рекорды, гробя свое здоровье к тридцати годам. С таким же успехом они могут за эти деньги и за другую страну выступать. И такое теперь сплошь и рядом - вон, половина футболистов - из Африки. И не могут пока импортозаместить. Против ЗОЖ и любительского спорта я ничего не имею, но профспортсмен - это чаще всего нечто среднее между актером, клоуном и лабораторной мышью, на которой мировая фарминдустрия пределы человеческого тела изучает.
        А я смотрел дальше новостные подкасты. У меня было открыто два десятка вкладок. И чего там только не было.
        Вы будете смеяться, но умный человек не только из сети, но даже из зомбоящика может извлечь полезную информацию. По недомолвкам, по оговоркам этих «говорящих голов» и толстопузых чинуш можно кое-что понять.
        Но основную информацию я черпал, конечно, не из ТВ и не из официальных СМИ, а из того сегмента сети, где еще остались независимо мыслящие люди… даже если по половине из них плакала дурка.
        Там было настоящее раздолье. Масса фактов и еще больше мнений. Много умных людей, но еще больше субъектов с Фимозом Головного Мозга в терминальной стадии. Трудно было отфильтровывать зерна от шелухи. Я предпочитал делать выводы сам, а не слушать аналитиков. Мне нужны были только цифры. Следил за динамикой тысячи показателей. От стоимости основных валют и барреля нефти до динамики импорта продуктов питания и урожая зерновых в Канаде и сахарного тростника в Бразилии.
        - Так чем ты занимаешься, любимый? - градус сарказма в ее тоне не стал выше. И это был лучший показатель отчуждения. Даже злобы не было. Чем человек дальше, тем тяжелее его полноценно ненавидеть.
        - Фигней, - вздохнул я. - Ну, что еще я должен? Вынести мусор? Вряд ли ты зовешь меня, чтоб я побыл с тобой.
        Я почти угадал. Надо было съездить в супермаркет за покупками.
        А она ушла первой. Хлопнула дверь, щелкнул замок. Машины у нее не было, водить она не умела. Наверно, пойдет к подруге, та недалеко живет. Или просто погуляет в парке. Ей это сейчас нужно.
        Через пару минут вышел и я. Во дворе мы разошлись в противоположные стороны, словно шпионы или преступники.
        Перед супермаркетом «Семафор», где я поставил на стоянке свой «Фольксваген», кредит за который был давно выплачен, уже царило вавилонское столпотворение. Такого я еще не видел. Люди скапливались у дверей и затекали внутрь сплошным потоком.
        Что за ажиотаж?
        И тут я вспомнил, что месяца два не был в более-менее крупных магазинах, только покупал мелочевку в лавочке на углу. В магазин ходила Настя. И она скупо говорила, что ассортимент стал беднее.
        Но я не ожидал, что настолько.
        «Семафор» - отнюдь не магазин премиум-класса. И размещение товаров тут очень колхозное, и никаких красот внутри. Но зато еще дешевле, чем в «Пятерочке», хоть качество иногда и оставляет желать лучшего, и трансжиры с пальмовым маслом и экстрактом плодов рожкового дерева неплохо разнообразят состав продуктов. Но зато доступно.
        Ах, да. Вчера на заводах нашего градообразующего концерна зарплату выдали. Поэтому и наплыв.
        Все-таки человек стадная скотина, и я решил не отставать. И тут, когда я просочился внутрь, я увидел, что многие полки уже зияют пустотой.
        Макароны «ракушки» из мягких сортов пшеницы. Алтай. 5 кг.
        Не более 6 шт. в одни руки!
        Такое висело на видном месте у кассы объявление.
        Вот те раз… Никогда такого не было и вот опять, как говорил Черномырдин. С каких это пор магазины заинтересованы в том, что ограничивать покупателей? Странно. И кому нужна эта дрянь, которая разваривается и склеивается как клейстер? Да, дешево. Но это же нельзя есть!
        Вопреки ожиданиям народ разбирал эту лапшу на ура. Как раз по шесть упаковок.
        И другие суррогаты люди брали тоже. Была бы консервированная ежатина - и ее бы покупали.
        Нагружали полные тележки. И не фруктами и шампанским к Дню города. Окорочками, тушенкой, сгущенкой и макаронами.
        Да, в такие магазины в основном ходит довольно бедная публика. Мы в него ходим потому что он удобно расположен. А еще потому, что любим экономить.
        Передо мной везли на кассу десятки килограмм груза не только старушки, помнившие пустые полки времен позднего СССР и взбесившиеся цены Гайдаровской «шоковой терапии». Вполне нормальные люди моих лет словно с цепи сорвались.
        И я поддался этому соблазну. И тоже опустошал полки, наполняя тележку всем, что было нужно и чего оставалось мало.
        «Что я делаю? Не может быть никакого дефицита. Просто проблема с поставщиками. Она решится через пару дней. А в городе есть и другие торговые сети. Надо заглянуть и туда. Вдруг там та же проблема?».
        Я оказался прав. В других сетях тот же ассортимент товаров или отсутствовал или уже подходил к концу, как ни пытались работники торговых залов изобразить изобилие, креативно расставляя оставшиеся банки и упаковки.
        Домой я вернулся на час позже. Чтоб не засорять память месседжами, превентивно отключил телефон в какой-то момент. Хотя Настя сейчас мне редко писала.
        Я старательно делал вид, что мне не больно, нося маску равнодушия. На самом деле каждый день этой холодной войны убавлял желание просыпаться утром. Или хотя бы повышал желание напиться вусмерть. Хорошо, что я знал, что это не поможет.
        Если бы не моя цель, я давно бы уже сломался. Но я понимал: кто, если не я?
        В гипермаркете «Полоса», где на первом этаже находился ряд арендаторов, продававших непродовольственные товары, меня неприятно поразили несколько пустых залов. Помещения явно были освобождены совсем недавно. Даже вывески еще оставались.
        Проходя к выходу, я мимоходом взглянул на несколько отделов одежды.
        «Ликвидация отдела!! Скидки 75%!!» - ударила мне в глаза надпись.
        И народ, в основном женщины, бодро разбирал тряпки, в которых даже мой взгляд узнавал «новинки» десятилетней давности.
        Ага. Все ясно. Кто-то из буржуев пытается сбросить бесполезные активы. Уйти в кэш. А с кэшем или свалить… или купить на него то, что больше пригодится в грядущей ситуации.
        Когда я случайно заглянул туда через пару дней, там сиротливо висела едва ли треть ассортимента - платья, сарафаны, и какие-то костюмы пижамного типа. Всё.
        Когда я прошел мимо через неделю, целенаправленно, чтоб проверить мою теорию - отдел уже закрылся, остались только голые стены. А с ним и четыре соседних, которые тоже распродали свой ширпотреб с бешеными скидками. На всем этаже остался только основной зал «Полосы». У них товара было много, очень много. Но и там я заметил на полках зияющие просветы, как следы от вырванных зубов, как проплешины от выпавших волос.
        Она встретила меня в дверях, чего не делала давно.
        - Где тебя носило? С ума сошел? Я волновалась.
        - Телефон разрядился.
        - А зачем ты столько накупил?
        Она посмотрела на мои покупки и расхохоталась. Я набрал раза в три больше, чем должен был. А ведь это было еще далеко не все.
        Я никогда не говорил ей про свой «стабфонд», куда я уже год стабильно откладывал десять процентов своих доходов от фрилансерства. Теперь я спустил его за один день. Зато в нашем гараже лежало нескоропорта на целый год. На меня очень косо смотрели на кассе. Некоторые косо, а некоторые - понимающе.
        Пока полежит, а там видно будет. За два приема увезу на дачу. Машина у меня не вездеход и не пикап, но справится с этой задачей.
        И вот именно тогда я почувствовал, что времени осталось мало.
        Я не пытался никого убедить. У меня не было таких друзей, с которыми и в огонь и в ледяную воду. Бог не дал. А те товарищи, которые были… они бы мне сказали про шапочку из фольги, а может, посоветовали обратиться к врачу. Да я и рад был бы ошибиться. Я допускал вероятность ошибки. Даже оценивал ее не меньше пятидесяти процентов. У меня не было ничего кроме бредней параноиков, некоторых цифр и собственной интуиции. Чувства жопы, так сказать.
        Но я понял, что надо сделать все, чтобы - если подозрения сбудутся - спасти свою семью. Даже такую, рассыпающуюся и еле живую. Что это мой долг.
        На следующий день я решил подсуетиться в сторону получения лицензии, пока государство не спохватилось, что армия вооруженных даже гладкоствольным оружием гражданских может строго спросить с него за все.
        Пока получить ее было еще возможно, хотя новые сложности обещали в скором времени.
        - И зачем программисту ружье? - спросил меня пожилой психиатр, прежде чем поставить свою подпись. - Восстания роботов боишься?
        - Нет, людей. Они иногда не понимают простых вещей. Так до них будет лучше доходить. Шутка, - я улыбнулся, прежде чем он подумал, что я хочу устроить шутинг, - На самом деле белочек пострелять. Нервы успокаивает.
        - Страшный вы человек, - усмехнулся пожилой мужик в белом халате, но справку выдал. Вот и все освидетельствование в платной поликлинике. Дорого, но быстро.
        А вот если бы я рассказал ему правду - про конец света, разруху, голод и мор - то даже здесь меня бы завернули. И не видать бы мне лицензии на гладкоствол как своих ушей.
        А ведь мне еще идти в Госгвардию. За лицензирование отвечают уже несколько лет именно нацгвардейцы. Не говоря о том, что надо будет привезти домой участкового и показать ему мой сейф. Тот я купил заранее. Патроны тоже надо будет купить. Побольше.
        Правда, я уже тогда подозревал, что в сейфе мое ружье лежать будет далеко не всегда. Нет, я не собирался никого убивать. Просто думал о том, что придется валить из города.
        ЗАПИСЬ НОМЕР ЧЕТЫРЕ
        Август принес холодные дожди и нехорошие слухи. О том, что скоро половина рабочих и служащих города будет безработными. Ну что ж, они обещают это уже второй год, но пока это оставалось слухами. Не могут же там, в областном центре… и в Москве - допустить социальный взрыв?
        Она стояла и смотрела на разбивающиеся об стекло капли. Я хорошо знал это ее настроение. Не тоска, не обида, а страх. И я тут был ни при чем.
        - Не бойся ничего, - попытался сыграть я в психолога, - Все будет хорошо.
        - Да иди ты, - она отстранилась. - От тебя мне защиты не надо.
        Она врала, я понял. Она переживала. Пусть не за себя, а за того маленького человечка, которого носила под сердцем.
        В такие моменты так хотелось прижать ее к себе. Не как больного котенка, которого надо кормить из пипетки. И даже не как мать моего ребенка. А как любимую и желанную. Я никогда не искал женщину-дочку, хоть она и была моложе меня на три года.
        Как она была прекрасна на фоне окна, темного неба, слабо рдеющего через пелену облаков заката. Да, я романтик, а вы не знали?
        Хотелось броситься к ней и все забыть. Плюнуть на то, что такое поведение называется словом «каблук», «олень» и прочую чушь.
        Но нет. Ни за что. Надо уважать себя… Да и бесполезно.
        - Ты куда? - равнодушно спросила она, видя, как я одеваюсь.
        - Хочу избавиться от хлама.
        - Давно пора. А я посплю часок. Ночью не выспалась.
        Надо было сделать всё сейчас, через пару месяцев это будет действительно хлам. Я бы продал и рабочий ноутбук, если бы он не приносил мне бОльшую часть денег да почти всю информацию.
        - Не бойся ты. Меня не уволят, - сказал я ей, уже стоя в дверях. - Завод просто не могут закрыть насовсем.
        В сумке на ремне лежал игровой ноутбук, а в рюкзаке, лямки которого терли мне плечи, лежало рабочее железо для майнинга. Все это я уже продал на Avito, оставалось только отвезти.
        Вечером был уже без лишнего hardware, но с лишней сотней тысяч в кармане. конечно, не ахти, но копейка рубль бережет. И я подозревал, что больше мне это не понадобится. Один компьютер для работы у меня остался. Настины вещи я не трогал (за это она бы голову оторвала сразу).
        В дополнение я обналичил свои криптовалюты. Я слоупок, и начал майнить фрикоины, когда основной ажиотаж уже схлынул, но обналичив их, я тоже кое-что получил.
        Это были деньги на Большую Нычку. Но и это было еще не всё. Надо было закупить номенклатуру товаров не только для нашего потребления, но и для обмена.
        - Здравствуйте! - барышня-менеджер-по-кредитам улыбнулась мне улыбкой белой акулы.
        Через минуту я уже сидел перед глазком веб-камеры, а мои данные пробивали по базе, в которой хранились сведения о каждом моем чихе.
        Хоть получал я немного, но у меня была незапятнанная кредитная история и вид человека, которому можно доверять. И банк, похоже, решил рискнуть, хотя на моих глазах было отказано троим желающим попасть в «анальное рабство» (было в наше время такое выражение, но ты, дорогой читатель из будущего, его не поймешь).
        Проценты были бандитскими. Видимо, кто-то из воротил банковского бизнеса был неисправимым оптимистом… а может, на свой страх и риск хотел урвать напоследок хоть что-то.
        Но они все же надеялись на большие сроки стабильности, чем я. Я верил, что полугода в наличии у нашего мира нет.
        Я еще мог повернуть назад. И, ничего не говоря Насте, тупо погасить долг за минимальные шесть месяцев… потерять, но не критично. А мог найти этим деньгам другое применение и даже попытаться что-то заработать.
        Но после моего следующего шага… после того, как я эти деньги потрачу… обратной дороги не будет. Если я ошибусь, лучше удавиться сразу. Тогда она хоть получит пособие по потере кормильца. Если Тайный Синедрион, Кровавая Гэбня, жители планеты Нибиру или какие-то твари наверху сумеют-таки разрулить ситуацию… я не только буду выглядеть имбецилом, но и потеряю бабки. Но от этого еще никто не умирал.
        Но даже в тот момент я предпочел бы, чтоб проблема рассосалась, чтоб тучи рассеялись. Вот только знал, что молиться и просить кого-то бесполезно. Потому что никого там нет и никто не властен над нашими судьбами, кроме людей. А люди выбрали свою судьбу сами.
        В ту ночь засыпая, я ворочался и долго не мог заснуть. Фонарь с улицы слепил мне глаза. И это несмотря на то, что я устал, как сволочь. Наконец, фонарь погас. Но дело было не в том, что кто-то внял моим мольбам.
        Просто выключили электричество. Я понял это, когда взглянул на мобильник, чтоб узнать время.
        3:00
        С вечера я поставил его на подзарядку. А теперь он перестал заряжаться. Отключился и холодильник.
        Я тихо встал и подошел к окну. Фонари вдоль проспекта, насколько хватало глаз, не горели. Темны были и дома напротив. Насколько я помнил, они были подключены от другой линии, и когда у нас электричество пропадало, их это не затрагивало. И vice versa. Теперь же, казалось, весь район погрузился во тьму.
        Странные дела.
        Уже утром из новостей я узнал о веерных отключениях, которые начали практиковать в нашем регионе. Причины звучали смешно. Кто-то кому-то не заплатил в цепочке между производителем и конечным потребителем. А мы-то причем? Мы платили вовремя. Я засекал, света не было минимум три часа.
        Когда глаза привыкли к мраку, я посмотрел на нее. Во сне, спокойная и безмятежная, она казалась моей, такой же любящей, как раньше. Если бы не знать, что, стоит ей проснуться, как любимые черты тронет гримаса неприязни. Хотя она не так часто посещала ее лицо. Обычно она смотрела на меня бесстрастно. Но иногда проскальзывала.
        Да, я все еще тут. Еще не умер и не убежал.
        Так что пусть лучше спит. Моя спящая красавица.
        Иногда, когда она разворачивалась во сне, я смотрел на ее животик, который был уже заметен, и думал о том, как хорошо, что она не разделяет мой бред.
        Для чего рожать детей, если уверен на 99.99 процентов, что, даже если не сейчас, то в ближайшие двадцать лет мир, каким мы его знали, исчезнет навсегда? Если ты ПОЧТИ УВЕРЕН, что песенка цивилизации спета, а последние ноты будут пронзительными, как вопль ирландского духа банши? Воплем агонии, с последним воздухом выходящим из умирающих легких.
        Те, кто сегодня похихикивают, будут орать как резанные. Хотя почему «как?» - если в темном подъезде им воткнут заточку в печень за сетку с картошкой.
        Наша вечеринка, наш пир перед чумой закончился. Я не был уверен только в одном: Быстро все случится или медленно? Бойня нас ждет или хоспис? Пожар или медленное гниение?
        С тех пор, как я заразился вирусом паранойи, я хотел одного - заработать денег, чтобы купить нам место в шлюпке. Может, мы сможем продержаться еще немного среди холодных волн.
        Олигархи, министры и прочее ворье вкупе с их холуями, может, и переждут беду в автономных бункерах и укрепленных коттеджных поселках. Но нас туда не пустят.
        Остается надеяться только на себя. И молиться, молиться, чтоб я ошибся.
        Я нежно поцеловал ее в лоб и опять укрыл одеялом. Только после этого я смог заснуть, думая о нашем ребенке. В каком мире он будет жить?
        Мир еще жил по инерции, когда я понял, что пора бороться когтями и зубами. Пора забыть про галантность и про то, что ты всего лишь компьютерный хомяк с пузом. Настало время расталкивать всех локтями. Богатые спасутся. Им достанутся места в шлюпках. На Западе и так в последние годы культивируется так называемая «lifeboat ethic»: пусть погибнут все остальные, мы им все равно не сможем помочь. Сволочи.
        Сильные спасутся. Успеют добежать до спасения, если надо - по трупам. Народы из кают 3-го класса после столкновения с айсбергом будут заперты на нижней палубе, как в известном кино. Здесь будет настоящий ад. И даже если ты ловок как герой ди Каприо, тебе придется туго. Если только ты не можешь прогрызть себе дорогу.
        Ей нравился этот фильм.
        Может, нас, везучих пассажиров, прибьет к острову, и мы проведем остаток своих дней, вспоминая и рассказывая своим детям о былом величии своего корабля.
        А я вспомнил строчки из песни: «Но никто не хочет и думать о том, пока «Титаник плывет».
        ЗАПИСЬ НОМЕР ПЯТЬ
        Я сказал ей, что у меня много дел на работе. Теперь она относилась к этому спокойно, хотя раньше расстраивалась из-за каждого лишнего часа, когда мы были не вместе. Мне надо было навестить домик, сделать последние приготовления перед эвакуацией.
        Я купил его еще в апреле. Вернее, закончил тогда оформлять документы. Настя ничего не знала.
        Шоссе проходило от деревни километрах в десяти, а чтобы добраться сюда из города без автомобиля, надо было часа два ехать на электричке, потом еще час с лишним пилить пешкодрапом по грязной грунтовой дороге, где в распутицу могла проехать далеко не любая машина. Но мое изделие немецкого автопрома пока нормально справлялось с этой задачей.
        Зимой, как я сразу подумал, могут быть проблемы - но не так далеко было единственное работающее местное предприятие - какой-то совхоз. Они чистили свой участок дороги. А оставшиеся пятьдесят-сто метров я как-нибудь расчищу.
        Но я держал в голове, что, возможно, автомобили как средство передвижения, будут доступны для исхода не всегда.
        Правда, в этом были и свои плюсы. Если эскалация кризиса дойдет до высшей точки (про это писали выживальщики) - из городов наверняка будут выплескиваться волны голодных беженцев, которые станут опустошать округу не хуже, чем гунны или татаро-монголы.
        Даже хорошо, что почти никто чужой не сможет сюда проехать. Да и вряд ли кто-то захочет. Тут не было ничего, что стоило бы внимания. Объектов для грабежа или расхищения.
        Найти хороший дом оказалось трудновато - половина из них в этой дышащей на ладан дыре находилась в плачевном состоянии. Был такой в эпоху Хрущева термин: «неперспективная деревня». Так вот, это о таких. Почти все, кто мог и хотел работать, давно уехали, а оставшиеся вели растительный образ жизни.
        Наконец, я нашел его. Неплохой крепкий деревянный домишко на отшибе, хоть и старый, но срубленный на совесть. Рядом баня, дровяной сарай и хлев. Ручей, из которого можно будет брать воду, если что-нибудь случится с колодцем.
        Правда все носило на себе следы запустения, судя по всему, начавшегося после катаклизмов девяностых, да так за тридцать лет и не закончившихся: забор покосился, земля от небрежения пыреем да осотом заросла и рубероид на крыше начал гнить (надо бы перекрыть шифером или металлическую крышу сделать, сразу подумал я). И обшить дом тоже не мешало бы.
        Дом мне приглянулся. Купить его оказалось несложно. Вместе с участком он обошелся совсем недорого, оформление документов прошло довольно быстро. Хозяйка, рябая бабища с испитым лицом была счастлива, что заезжий «лох», как она думала, сразу выложил задаток. Она тут же побежала в сельмаг отмечать удачную сделку. Из ее разговора с соседкой я уловил, что жить она будет у дочки в городе. Там хоть и барак, мол, но сортир будет теплый. Ну-ну.
        Похоже, она не могла поверить своему счастью - из этой полумертвой деревни вдали от трасс и железной дороги народ бежал, просто оставляя дома на поживу охотникам за цветным металлом и бомжам.
        Жить здесь было нельзя. Но выживать - возможно, если случится то, что я видел в будущем. Так мне казалось.
        В поисках места для спасения я рассмотрел почти взаимоисключающие условия.
        Надо было найти место не слишком близкое к цивилизации, но и не слишком дикое. Не затапливаемое по весне, но там, где есть вода поблизости. Где нормальная почва, не сухая. Но и не болотистая. Выбрать деревню, где много людей? Или совсем заброшенную? Или дачный поселок?
        После смерти родителей дачу я сразу продал, а теперь не раз об этом пожалел.
        Я еще не решил тогда, для чего именно нам это нужно. Или мы хотим переждать там пару-тройку месяцев. Или прожить максимум год. Или же остаться навсегда. Все эти варианты предусматривали разные стратегии. И все же я решил сразу ориентироваться на второй сценарий, оставляя лазейки для третьего. Убежище на несколько месяцев - не нужно. Их можно и в городе пережить. Кризис на несколько месяцев - это ерунда.
        Уже с весны начал потихоньку заниматься ремонтом.
        Все сделаю, как у этого Мансура из Башкирии, который вел один из каналов про выживание и дауншифтинг.
        Список запасов был мной подготовлен заранее. Внимания требовали колодец, вода, насос, выгребная яма, погреб был небольшой… но убежищем от ЯО он быть и не должен.
        И от метеорита тоже. Тут сразу смерть. Если он упадет, то остается только подготовиться к лучшему миру.
        Соседний участок был заброшенный. Местные пока интереса к нам не проявляли. Но я знал, что они могут его проявить. Поэтому запасы я спрятал основательно - под сараем выкопал глубокий дополнительный погреб, и замаскировал его крышку. А сам дом выглядел так, будто это была просто дача для кратковременных летних посещений. Пустые комнаты, старый диван, стол и несколько древних стульев. Пара старых кастрюль - других вещей тут не было. Такая вот причуда горожанина, пусть думают так.
        Даже дверь не закрывал на замок, а завязывал на проволочку. Кому надо - зайдет, увидит, что ни хрена внутри нет, и уйдет восвояси. Так я рассуждал.
        Я тогда не задумывался, насколько же сильно я рисковал.
        * * *
        Весь сентябрь я продолжал следить за новостями - в сети и по «тель-авизору». В каждой статье и репортаже видел скрытые знаки беды, подвижки в земной коре, которые скоро приведут к чудовищному землетрясению. «Не успеть, не успеть - звенела колокольчиком мысль в голове. И заставляла спешить, отказываться от второстепенного в пользу главного.
        Работу я еще выполнял нормально, на заводе сократили почти весь персонал, но айтишник был по-прежнему нужен, и зарплату мне платили, хоть и без премии.
        Но все подработки я смело посылал к черту, если они мешали готовиться к главному.
        Когда президент озвучил план совместных учений Россия-Китай в Забайкальском крае (легенда учений - совместное отражение агрессии военного блока CATO, оказание помощи мирному населению в районе применения оружия массового поражения), я понял, что надо торопиться.
        Когда белорусский Батька (уже почти наш соотечественник) посоветовал своим согражданам создать запас продуктов на три года, я сделал так же.
        А когда наш президент подписал пресловутый закон о создании частных армий, я понял, что счет пошел на месяцы.
        «Это ж неспроста. Эти якобы ЧВК явно для чего-то нужны. Для того, что нельзя сделать силами обычной армии».
        Когда банки почти перестали выдавать кредиты даже под 80% годовых, и в два раза упали цены на жилье, я был в основном готов.
        Оставались мелочи. Главное, успеть до холодов…
        В конце месяца я купил в магазине спецодежды теплую куртку и штаны из камуфляжной ткани, похожие на форму охранника, рабочие ботинки; уродскую, но теплую ушанку и две пары валенок. Купил простых, но теплых вещей для Насти и для ребенка. Может, дизайн вещей и подкачал, зато зимой не замерзнем.
        Собрал два тревожных рюкзака - для нее и для меня.
        Лекарства у нас всегда были раскиданы как попало. Я знал, что складывать их в аптечку бесполезно - скоро опять разбегутся по всей квартире. Но может статься, что все случится так внезапно, что мы не успеем даже ее достать. Я засунул их в тумбочку. Пусть будут хотя бы в кучке.
        Когда я смотрел на свою жену, мне тяжело было свыкнуться с мыслью, что будущее будет таким.
        И это только начало. Разборки сверхдержав по принципу «умри ты сегодня, а я завтра». А мы, население, хоть свое, хоть чужое… мы для них насекомые. Такой же ресурс, как газ и нефть. Даже менее ценный.
        Дальше - больше. Если вся технология, к которой поднялась цивилизация к началу XXI века, рухнет, то не будет плавного отката к двадцатому или девятнадцатому. Будет новое средневековье, какое мы видели в Афганистане, Сомали, в Центральной Африке. А дальше, если в течение считанных лет тренд не будет переломлен - каменный век, причем без шанса когда-либо вернуться к сияющим вершинам.
        Я знал, что для Насти в ее состоянии покидать досягаемость «Скорой помощи», Женской консультации, других привычных удобств - большой риск. Знал, что без лишних оснований ее туда не потяну. Да и согласится ли она сама? Насильно заставить не смогу.
        Но если ситуация пойдет по худшему сценарию (тут можно заменить матерным словом) - уж точно бегство - это не больший риск, чем остаться погибать от того, что, как я считал, надвигалось на города. Я много читал про такие кризисы. Про некоторые у нас на форумах даже рассказывали очевидцы. А здесь все надо будет умножить на десять. Такой волны цунами мир еще не знал.
        Если ошибусь - никто не помешает нам через неделю или месяц вернуться к цивилизации и больницам. И мы просто дружно посмеемся над моей глупостью. Так я думал.
        Но товарища Ноя его паранойя когда-то спасла, и его семью заодно. И все мы помним, что стало с теми, кто смеялся.
        В нашем городе оружейного магазина нет. Пришлось ехать в соседний.
        - Ну и куда ты? - равнодушно спросила она.
        - К любовнице поехал. - в тон ей ответил я. - Я тебя тоже люблю, родная.
        После недолгих колебаний приобрел магазинную Сайгу-12К с пистолетной рукояткой. Я прекрасно понимал, что вояка из меня не ахти, но лучше это, чем ничего. Для охоты она вряд ли подойдет, а вот для стрельбы в упор, не целясь от пуза по человеческим мишеням - вполне. Морально я был к этому готов. Патронов тоже закупил еще.
        Я купил бы больше патронов, но были и более неотложные траты. Воевать я не собирался, а для защиты этого хватит. Да и зарплату за прошлый месяц выдали только на тридцать процентов. Завод, похоже, скоро остановится, и даже я там буду не нужен.
        Я оказался прав.
        ЗАПИСЬ НОМЕР ШЕСТЬ
        Еще с летая проводил выходные в новом домике, а по будним дням как обычно работал в городе. В сентябре пришлось перейти уже на полставки. Зато стало больше времени и сил для подготовки.
        Почти у всех, у кого в городе еще оставалась работа, рабочая неделя теперь составляла четыре дня, а зарплата от силы половину - и дай бог, если от прежней зарплаты, а не от голого оклада.
        Но я слышал, в «лихие девяностые» было еще хуже, и люди терпели. Надеялись, что все образуется.
        Кроме силовых структур. Они, насколько я узнал от товарища, все получали вовремя. Предприятий ВПК у нас в городе не было, но не сомневаюсь, что там тоже платили в срок.
        Новости я иногда краем уха смотрел, и там говорили о необходимости затянуть пояса, пугали кольцом врагов и предлагали с оптимизмом смотреть в будущее.
        Мой дешевенький ноутбук не годился для игр (которые мне были теперь на хрен не нужны), и для сложных графических операций тоже не подходил. Но я не собирался мультики снимать.
        На выходных я пахал как папа Карло в домике и уставал так сильно, что редко доставал ноут. В остальные дни постоянно сидел за ним и пытался найти какую-нибудь подработку. Со стороны это выглядело так, будто я в игрушки играл, но Настя слова мне не говорила.
        Заказов на фрилансерской бирже в пределах СНГ почти не стало. Спрос на услуги кодера упал до минимума, а конкуренция стала такой, что на один заказ сразу набрасывались тысячи желающих, все доставалось самым топовым и ушлым.
        На западных биржах тоже было не пробиться. Несколько потенциальных заказчиков сразу дали мне от ворот поворот, когда узнали, откуда я. Спрос на русскоязычного программиста вдруг резко стал отрицательным.
        Даже просто зайти в иностранный интернет было тяжело, постоянно всплывала плашка, что данная страница заблокирована, или нежелательна, или просто недоступна по техническим причинам. Все дело в Информационной Защите, выстроенной по периметру нашей Родины по аналогии с китайским фаерволом.
        Многие страницы даже в российской сети были частично зацензурированы. По некоторым темам нужную информацию было просто не найти, отдельные новости о происшествиях или обсуждения внезапно куда-то пропадали и заменялись другими, более позитивными. Везде царили боты, которые направляли все дискуссии в нужное им русло.
        «Все для нашего блага. Ох, какие же они там заботливые».
        Даже русская Википедия открывалась только через VPN. Конечно, я мог обойти любую защиту. Но я знал, что таких умников стали без шуток отслеживать, поэтому не хотел привлекать лишнего внимания к себе. И читать про оружие и взрывчатку теперь не стоило. В кризисный период такие интересы спецслужбы должны особенно активно мониторить.
        Настя легко проглотила объяснение, что я нашел новую работу по выходным. Иногда я даже привозил ей деньги с этой «работы» - естественно, взятые из оставшейся моей заначки. Хотя остались сущие крохи.
        Чтобы привести дом в жилое состояние, понадобилось вложить много труда - поменять крышу, вставить новые стеклопакеты вместо ветхих старых окон, обшить его и утеплить, не меньше работы потребовали хозяйственные постройки.
        Я с ужасом думал про грядущую посевную… если все-таки выхода не будет и придется эвакуироваться. Конечно, запас есть - но не использовать огород глупо.
        Нет, все-таки городской человек - это, как правило, лентяй, сколько бы он не жаловался на стрессы и загруженность. Но лень - это нормально, именно она вывела нас к вершинам прогресса. Вот только это не поможет нам выжить, если мы с этих вершин вдруг упадем. Придется в пожарном порядке перестраиваться. Все ли смогут?
        Обшивать пластиком или новомодными сэндвич-панелями я не рискнул бы, даже если б хватило денег - такой дом «игрушечка» в такой заднице географии будет смотреться как приманка. Или как вызов. Еще до Событий могут сельские маргиналы красного петуха пустить из зависти.
        Хотя тут молодых почти нет, одни бабки - которые дедков своих уже схоронили. Но лучше не рисковать.
        Постепенно, чтобы не привлекать внимание тяжело нагруженной машиной, я перевез сюда свой запас из гаража. И сделал еще одну нычку под угляркой, чтобы не класть все яйца в одну корзину. Это для НЗ, неприкосновенного запаса. Никто не будет искать тайник там, где лежит обычный уголь.
        Времени хронически не хватало - и вскоре я понял, что жить двойной жизнью становится невозможно. Придется выбирать.
        Только состояние Насти меня останавливало. Я знал, что если предложу ей переехать в деревню прямо сейчас - моей семьи не станет сразу же. И мне она может предложить провериться у психиатра.
        «Ты псих? Туда даже „скорая“ за три часа не доедет, если что», - могла бы сказать она. Настя не понимала до конца серьезность ситуации и тенденций.
        А без нее переезд теряет смысл. Спасать себя одного я не собирался. Если уж придется идти на дно - то вместе.
        Я знал, что коллеги меня не поймут, если подам заявление об уходе. Но мне было на их мнение плевать. Завод и так закрывается.
        Но почему-то я уверил себя, что чуток времени еще есть. Что этой зимой и осенью ничего не случится.
        А после того, как родится ребенок, можно и свалить. Может, тогда она согласится.
        Следующей весной я уже хотел засадить свой огород, и вообще полностью заняться налаживанием хозяйства. Я знал, что совмещать жизнь крестьянина и офисного пролетария невозможно. Планировал купить кур и кроликов. Да и охранять урожай от «добровольных помощников» надо будет постоянно.
        Увы, события опередили меня.
        * * *
        На личном фронте все было без перемен. Мы так же жили с ней как два чужих человека. Ледяная стена между нами казалась несокрушимой. Со стороны это наверно смотрелось забавно. Мы оба старательно делали вид, что не замечаем друг друга.
        В деле подготовки к эвакуации достижений было больше.
        Двое моих товарищей (нет, не те, о которых я писал выше) разделяли мои взгляды на перспективы человечества. Мы с ними много обсуждали все это. Оба семейные и с детьми, примерно моего возраста.
        Я думал, что они созрели настолько, что готовы к «эвакуации». Была мысль приобрести им дома по соседству с моим. Получилось бы нечто вроде коммуны. Панировали даже купить вскладчину лошадей - две сельские лошади с телегой обошлись бы в штуку баксов - семенной материал, побольше угля и многое другое. Была идея завести коз, распахать количество земли, необходимое для полноценного натурального хозяйства. Чтобы и овощи, и картофель были полностью свои. Конечно, эти потуги диванных городских выживальщиков показались бы смешными и для коренных деревенских, и для настоящих спецов. Но выше головы не прыгнешь. Не ошибается тот, кто ничего не делает.
        Зато наше жизнеобеспечение могло бы стать почти автономным от цивилизации.
        В город ездить было бы трудновато, но можно попытаться найти работу с более гибким графиком. Я не терял надежды, что фриланс оживет. Хотя у нормального крестьянина в период сева или уборочной может и не быть свободного времени.
        Но все это так и осталось прожектами. Товарищи меня подвели. Видимо, их «лучшие половины» обработали им мозги и отговорили от переезда и даже от создания плацдарма для эвакуации. Очень жаль.
        Ведь лучший способ принять новое средневековье - спуститься туда самому, не дожидаясь, пока тебя спустят туда насильно.
        Да, мой читатель из будущего (может, ты историк или что-то в этом духе?), постиндустриальное общество наступало. Но оказалось не совсем таким, как его представляли теоретики конца двадцатого века вроде Френсиса Фукуямы. Точнее, совсем не таким.
        В Стокгольме Нобелевские лауреаты еще вещали почтенной публике о том, что, мол, в связи с наступлением информационной эпохи промышленность и сельское хозяйство больше не играют роли. А питаться люди будут «программными продуктами». А машины будут ездить на «инновационных технологиях» и «инвестициях», ага. Фигасе.
        Типа того. Кретины, не правда ли?
        А о том, что без продукции промышленности даже самый интеллектуальный представитель информационного общества почувствует себя неуютно. А без продукции сельского хозяйства - 1,5 - 2 кг. пищи в день - и вовсе СДОХНЕТ, сколько бы денег у него не было, как царь Крез над своим златом… они почему-то умалчивали.
        Ведь деньги и информация - это даже не станок, на котором можно точить и напильники, и детали для самолета. Информацией сыт не будешь, как и долларами, будь они хоть бумажными, хоть электронными. Первыми хоть печку можно растопить.
        В этом хрупкость той хайтековской надстройки, частью которой я был. Да, она красива. Как шпиль над зданием. Но если здание рушится - она первая летит вниз. И уж точно не останется стоять.
        Но в одном они попали в точку. Трехсотлетний век промышленности подходил к концу.
        Потому что системные проблемы привели мир к кризису, в котором, вместо совместного спасения, страны решили вести себя как пассажиры спасательной шлюпки - съедать самых слабых. Но и сильные не могли быть в безопасности.
        Пришел ЖП, бессмысленный и беспощадный. И выражался он не в том, что плохая Америка схавала весь мир, а в том, что предел прочности и сложности мировой экономики был превышен. Почитайте теорию синергетики, теорию систем и прочую заумь. Может, в вашем будущем такое кто-нибудь еще знает.
        В воздухе отчетливо пахло Жареным.
        14 октября зарплату за сентябрь выдали продуктами. Пособия, стипендии и пенсии в нашем городе не выплатили вообще. Жаловаться было бесполезно. Говорили - «временные трудности с перечислением, вы все получите позже».
        Счастливцы на муниципальных предприятиях и службах, работники объектов жизнеобеспечения типа ЖЭКа вдобавок к этому получили по талонам кур, говядину, молочные продукты..
        По телевизору много говорили про панику на биржах. Как будто тут у людей своей паники было мало. Про политику лучше вообще не думать. Там творилось такое… я просто пересытился информацией, понял, что она бесполезна и запретил себе пропускать это через себя. Кроме голых фактов. Типа разорванных договоров и заявлений Генассамблеи ООН.
        Я уже понял, что тревога не желтая, а оранжевая. И скоро будет красная.
        По дороге на работу увидел у городской Администрации странную штуку. Вроде БТР, но какой-то недоделанный и с решетками на окнах.
        Из новостей я узнал, что это водометный броневик «Лавина». Типа учения у ОМОНа.
        Дураки. Идиоты. Они там вообще историю не учили? Русские могут выглядеть терпеливыми. Но если их довести, они не ограничатся верхушечной сменой власти на таких же жуликов. Они выйдут, чтобы снести систему до основания. А затем… не знаю, будет ли вообще это «затем». Мир изменился.
        А кто-то выходит и чтобы грабить, резать и вешать.
        И вместо этой штуки для безопасности чиновников тут должен быть настоящий БТР, небрежно наставивший на площадь ствол КПВТ.
        Или это для зимы? Зимой водой будут обливать протестующих? Гуманно, черт возьми, и ледяные скульптуры к Новому году делать не надо.
        Уж лучше тогда пулями.
        ЗАПИСЬ НОМЕР СЕМЬ
        Октябрь был аномально холодным. Вот и верь после этого в глобальное потепление.
        Зарплату за октябрь простым смертным не обещали вообще.
        Похоже, экономика переходила на мобилизационные рельсы. Может, от этого ее лихорадило. А еще вроде бы ввели уже не санкции, а частичное эмбарго. Как против Саддама в свое время.
        Часто видел в небе военные самолеты. В некоторые дни их было больше, чем гражданских.
        И какие-то задрапированные брезентом эшелоны с военной техникой проходили подозрительно часто по железнодорожной магистрали. То на запад, то на восток.
        Учения, ясное дело.
        Электричество теперь отключали довольно часто. И тоже все ответы: «временные трудности, сохраняйте спокойствие».
        - Сходи в торговый центр. Тебе надо на это посмотреть, - сказала Настя, вернувшись из поездки за покупками.
        Я последовал ее совету, на следующий день выбрался туда же. И охнул - на месте гипермаркета «Полоса» стоял наполовину ободранный каркас. Площадка была огорожена забором из профлиста.
        Голые ребра скелета отражали солнечные лучи. Рядом со зданием стоял большой автокран. И еще какая-то техника.
        Я понял, что огромный храм торговли скоро разберут как конструктор, еще быстрее, чем он в свое время возводился. Через месяц тут будет только фундамент.
        В новостях говорили, что причина в низкой рентабельности, а на этом месте потом разобьют аллею. Мол, формат гипермаркетов себя не оправдал из-за того, что был вытеснен дешевыми «супермаркетами у дома».
        Хотя я знал, что и у тех дела плохи. Деньги у людей еще есть, но товар такое ощущение, что заканчивается.
        Куда же повезут эти детали? В другой регион? В другую страну?
        Похоже, с «невидимой рукой рынка» что-то случилось.
        * * *
        В новостях еще была оптимистичная картинка, но в сети говорили страшное.
        Что в высших эшелонах власти и верхушке армии такой бардак, что ни приведи господь. Что опричники государевы ищут уже не пятую колонну, а шестую - предателей в рядах того, что называется истеблишмент. Были аресты, громкие расследования, облавы, министров и генералов снимали с постов постоянно.
        Что угля на областных ТЭЦ осталось на неделю. Что коммуникации в ужасном состоянии. И что последние аварии похожи на диверсии. Что существующие (и не пострадавшие от волны аварийных ситуаций) электростанции покрывают энергопотребление только на семьдесят процентов. Что волки уже заходят в города и жрут людей. Что участились случаи разбойных нападений, когда налетчики уносят не выручку из кассы, а еду.
        Однажды электроэнергию отключили на целые сутки. Тепло уже не раз отключали и на более долгий срок.
        Нет, о чем-то похожем и раньше говорили - определенный круг людей. Но теперь эти настроении вылились за пределы параноидальных сообществ и стали всеобщими.
        Ассортимент на полках супермаркетов напоминал то, что рассказывают о застойных годах. И везде были объявления: «не больше стольки-то штук».
        «Следующая остановка - блокадный Ленинград?» - думал я.
        * * *
        Той ночью впервые отключили и свет, и тепло разом. А еще воду.
        Я проснулся от сильного холода, весь покрытый гусиной кожей. От стены с окном тянуло еще сильнее, несмотря на стеклопакеты. Видимо, были какие-то щели. Дом железобетонный, времен раннего Брежнева, а квартира угловая.
        В темноте я увидел ее глаза. Не спрашивайте, как. Я понимаю, что она не кошка, и они не могут светиться. Может, отраженным светом луны и звезд - так ведь будет романтичнее?
        Она была близко ко мне. С тех пор, как моя измена вскрылась, мы спали как чужие люди - чаще в разных комнатах, она на кровати, я на диване в «зале». Когда ложились в одной комнате, спали строго на разных сторонах кровати. Как рыцарь со своей возлюбленной в какой-то легенде… не помню уже про кого.
        Она не выгоняла меня, но я видел, что ей безразлично.
        Вместе мы за эти несколько месяцев не были ни разу.
        Все-таки дураки марксисты. Неправильно определяли соотношение биологического и социального в человеке. Поэтому и проиграли, посчитав, что жажда наживы - это поверхностное, привнесенное обществом, и, мол, так просто воспитать нового человека.
        А человек - это такая скотина. Голая обезьяна, вставшая на задние лапы. Травоядный, который стал сначала пожирателем падали и мелких зверьков, а потом и убийцей, охотником. Да так старался, гоняясь за оленями с копьем, что весь облез, сердешный.
        Это наш базис, а над ним уже строится все здание цивилизации - религии, идеологии, культура, наука и прочая херня.
        Да, есть что-то еще. Что-то светлое, духовное. Но, может, это что-то есть и у высших животных, кто знает?
        Пусть плюнет в меня тот, кто скажет, что никогда не испытывал этого чувства. Может, оно тоже своего рода инстинкт, но высшего порядка. Нацеленный на то, чтобы не только произвести потомство, но и привязать отца к матери на срок, достаточный для воспитания существа, которое дольше всех остается несамостоятельным. Иногда даже лет до тридцати пяти.
        Так говорил циник во мне. Но я заткнул ему рот.
        Допустим, инстинкт может заставлять без раздумий жертвовать жизнью. Но инстинкт не может заставлять писать стихи. Где практическая польза от них?
        Хотя никто сейчас и не пишет, все скачивают готовые через телефон.
        Но я не такой. И я верил в любовь, даже если это абсурдно.
        Под одеялом я нашел ее руку.
        - Не бойся. Я с тобой, родная. Счастье мое, единственная моя, ничего не бойся… Все будет хорошо.
        Да, это звучало глупо. Да, я говорил что-то еще про гибнущий мир и про необходимость уцелеть. И прочий бред. Всего уже не помню. Но в какой-то момент что-то изменилось.
        Я так и не понял, кто из нас первым начал. Просто мы потянулись друг к другу, словно прорвало плотину, которая долго сдерживала наши чувства, превращая две бурных реки в стоячий пруд.
        Мы начали целоваться - сначала нежно, как школьники, примерно так же как в день, когда она впервые сказала мне главные слова, и мы гуляли по осенним аллеям.
        И она доверилась мне без слов. Не только впервые за эти страшные месяцы, но и как никогда за нашу жизнь. Я целовал ее осторожно и трепетно. Гладил и ласкал, говорил ей такие слова, каких она не слышала от меня с самой свадьбы. Теперь было больно и стыдно из-за утерянного времени.
        И я был нежен как никогда, боясь разрушить это чудо любви и гармонии, превратить все в обычное супружеское «отдание долга». Но этого не могло случиться. Потому что мы были не просто мужем и женой, не просто людьми, которых связывает как кандалы, штамп в паспорте. Мы были двумя половинками единого неразделимого целого, встретившимися песчинками в страшном водовороте катастрофы. Такова была наша судьба.
        «Титаник»… Кадры из фильма и клипа проносился у меня перед глазами. Дай бог, чтобы все закончилось не так, успел подумать я, прежде чем все мысли унесло далеко.
        Мы достигли вершины блаженства, слившись не только телом, но и душой. Я и не знал, что так бывает. Думал, это прерогатива женских романов и книг про вампиров, эльфов и магические академии.
        Сколько бы это ни продолжалось, нам все равно показалось мало… Так не хотелось снова становиться двумя половинками разрезанного кем-то из античных богов андрогинна.
        Потом мы долго лежали, приникнув друг к другу. Не хотелось расставаться даже на секунду, отодвигаться даже на сантиметр. Но мне надо было позаботиться о ней, раз уж сон мы с себя согнали. На сухом горючем я согрел чай. Мы сидели, обнявшись, и завернувшись в одно одеяло. Смотрели на звезды. И никаких слов было не нужно.
        Что-то вспомнив, я хотел было глянуть ночные новости - заряда батареи у ноутбука еще хватало, но рука остановилась на полпути к кнопке. Нельзя.
        Вместо этого я обнял ее и укутал одеялом. Лег рядом, накрыл нас сверху еще одним, прижался к ней, и вместе мы погрузились в блаженный сон.
        * * *
        Утром мы так и проснулись вместе.
        - Что там в мире? - спросила она, заглядывая через плечо.
        - Дурдом.
        Да мир меня и не сильно интересовал. Вряд ли нас коснется то, что происходит в США и даже в Европейской части России. Гораздо важнее новости региона. И особенно города.
        В городских группах в соцсетях говорили черт-те что. И ничего хорошего.
        Но была и радостная новость.
        - Любимая, хочу свозить тебя в одно место, - сказал я ей внезапно. - Не спрашивай ничего. Просто доверься мне. Это сюрприз. И мой подарок.
        - Неужели ты не забыл?
        - Да как я могу.
        Видимо, годовщина свадьбы для нее давно не казалась радостным событием, и она усилено делала вид, что не помнит.
        Мы поехали. Я обратил внимание, что с бензином уже тоже проблемы, на заправках очереди, но даже это не могло меня огорчить. У меня в гараже был некоторый запас, а вчера я набрал еще несколько канистр.
        Впрочем, власть, похоже, не одобряла такое паникерство. На один топливный бак продавалось бензина строго ограниченное количество. И тоже по талонам.
        Но все это я от себя прогнал. Я подумаю об этом потом.
        К счастью, погода в этот день выдалась отличная - грязь прихватило морозцем, дождя не было, небо было ясным.
        Держа за руку, я провел ее через двор и вручил ножницы. В дверях была натянута алая ленточка.
        - Как мило… - она, похоже, была ошарашена.
        - Ты не поняла, солнце. Подарок - это не домик.
        - А что же?
        - Самый необычный подарок, который можно представить. Спасение жизни. Это место для нашей эвакуации.
        Она решила, что я шучу. Я и сам хотел бы так думать.
        Мы растопили печку. Настя приготовила еду, доказав, что для этого можно обойтись и без электроплитки. Энергия к дому была подведена, но пару дней назад как раз выключили электричество. Я был к этому готов. Генератор у меня тоже имелся.
        Впрочем, аварию на линии обещали устранить. Пока еще службы работали и не бросили местных жителей.
        День пролетел незаметно: в разговорах обо всем и ни о чем, добрых шутках, воспоминаниях, поцелуях. Ужин показался вкуснее всего, что мы ели до сих пор.
        И мы опять были вместе, в эту волшебную ночь в диком месте на самом краю цивилизованного мира, катившегося к неизвестной развязке. Я знал, что могу быть еще не полностью прощен, но чувствовал себя так, будто с моих плеч свалился камень. Все мне казалось прекрасным и сказочным. И морозные узоры на стекле (да, температура ночью упала), и завывания бури за окнами, и кромка леса.
        И никакие шорохи ночи, скрипы рассохшегося дерева в старом доме, бреханье собак, и что-то похожее на волчий вой за околицей - от опушки нас отделял только разбитый проселок - были нам не страшны.
        ЗАПИСЬ НОМЕР ВОСЕМЬ
        Жареный петух прилетел без опоздания. Я так до конца и не понял, что это было.
        Сколько я заклинал - «только бы не зимой». Боже, боже, боже… пусть это случится раньше. Или позже. Но боже, как обычно, не внял моим молитвам.
        Беда обрушилась в последних числах декабря, накануне Нового года. Конечно, лучше времени для переворотов и агрессии против России не найти. Но о причинах, реальных, а не мнимых, я мог только гадать.
        Хотя некоторые догадки все-таки выскажу.
        Последний год воздух выходил не только из российской экономики, но и из мировой. Со свистом. Но в конце ноября она лопнула как мыльный пузырь.
        Доллар проседал, терял по проценту своей дутой стоимости в неделю.
        Это было не заметно по отношению к курсу рубля, так как тот тоже падал в тандеме. Но по отношению к курсу юаня можно было проследить. Индекс Доу-Джонса (нет, не почтовый) терял по пятьсот пунктов в неделю.
        Сетевые пророки говорили, что наконец-то сбылись их предсказания. Мол, шаманство биржевых спекуляций не помогло мировому финансовому капиталу удержаться на вершине рушащейся пирамиды. А 98% иллюзорных вымышленных денег - фьючерсов и прочей биржевой херни, подкрепленной страхом перед кулаком Дяди Сэма - пошли прахом за несколько недель, утянув за собой 2% реальных активов, превратив их в такие же фантики
        (Вот видите! Я же говорил про госдолг США?)
        Но я не знаю, правы ли эти пророки. Может, причина в чем-то другом. Я не хочу забивать голову этими тонкостями.
        Буржуи почему-то обвиняли именно нас - мол, именно наши хакеры или что-то в этом духе всё обрушили. Да кто уже скажет? Но даже мне хватает ума, чтобы понять, что никакие хакеры мировую экономическую систему порушить не могли - в ней ведь триллионы материальных активов, а не только дутые кредитные обязательства.
        А вот ожидание - родившееся от инсайдерской информации - скорого обмена ракетными ударами между двумя державами - вполне могло.
        Началось за океаном, но благодаря чудесам глобализации паника быстро докатилась до нас. И ударила раньше, чем ракеты.
        В последние недели в политической жизни было тихо. Не было массовых протестов. Видимо, те, кто был на них способен, поняли риски и сидели по домам. Власть уже не шутила и БТРы уже были не с водометами. Все резервы и силы наверняка были мобилизованы.
        Но обычный криминал никто прижать не мог. То и дело я слышал о жутких происшествиях - о зарезанных семьях, о людях, убитых из-за зарплаты наличными.
        В Москве и Питере, да и в других крупных городах, голодные гастарбайтеры, которые должны были исправить демографическую ситуацию, уже вовсю щипали коренных жителей. Потому что многие из них остались без работы, а депортировать их физически не смогли. И не только в Германии в новостях фамилии преступников замалчивали не по этическим, а по этническим причинам.
        Но и русские маргиналы и отбросы общества к ним наверняка уже присоединились.
        Я вспомнил, что Вася говорил мне тогда, в наш последний разговор. Мол, ограниченная ядерная война лет двадцать назад году в 2000 стала бы благом для человечества. Заблаговременно уничтожив массу дармоедов, она бы позволила пережившим воспользоваться освободившимися ресурсами и в перспективе воссоздать определенный уровень цивилизации. А иначе та погибнет вся.
        Я сказал ему, что он псих и маньяк.
        Но Бог (в которого я в такие моменты обычно верю) не дал людям и такого шанса. Человечество гнило, а не горело, расточая запасы из природных кладовых в бессмысленных гонках - потребления и вооружения. Тесно взаимосвязанных, ведь невозможно спокойно потреблять, если твой покой не охраняют межконтинентальные ракеты, подводные лодки и военные корабли. Мы уже не узнаем, кто был прав, а кто виноват. Каждый день был приближением неизбежного и страшного финала.
        Все мои приготовления не сделали одной важной вещи. Они не смогли подготовить меня психологически. Не дали чувства уверенности. Одно дело рассуждать, планировать и представлять - и совсем другое видеть это своими глазами.
        День великого Жареного Петуха я встретил напуганным ягненком. И когда клюв этого мифического зверя вонзился в зад Россиянии, я был ничуть не лучше миллионов из числа офисного планктона, неспособного оторвать свое рыло от жвачника и пива с чипсами.
        Мобильная связь давно уже работала со скрипом. Поэтому я не встревожился, когда в углу экрана телефона пропали значки. «Нет сигнала».
        Можно только вызвать по телефону «112» спасателей. Шутки ради я попробовал. Не получилось.
        Батареи отопления были холодные. Из крана не полилась вода.
        К счастью, у нас всегда был ее запас, поэтому пить из бачка унитаза, как советуют делать в экстренных случаях выживальщики и как показывается в кино, нам не пришлось.
        Я нажал на кнопку трубки городского телефона. Да, у нас был этот анахронизм, хотя мы давно собирались его отключить. Нет гудка.
        Телевизор, который я очень давно не включал, тоже порадовал лишь сообщением «нет сигнала» на пустом черном экране. Перестали транслироваться все телеканалы кабельного телевидения.
        Отключение интернета лишило меня последних новостей. Пропал мобильный интернет, и Wi-Fi не находил провайдера - то есть накрылся и высокоскоростной.
        Больше сеть уже не появилась.
        Подробности этой ночи я узнал не сразу, но и тогда смутно догадывался, что произошло что-то ужасное.
        Лишь много позже я выяснил, что это была война. Короткая. В основном обычными вооружениями. Ракеты, дальняя авиация, флот. Но с частичным применением ядерного. Правда, Армагеддона не случилось. Но от этого не стало сильно легче.
        Я помню, как подошел к холодильнику. Продукты отныне надо съедать в том порядке, в каком они будут портиться.
        Выпил стаканчик коньяку, который берег специально для этого случая. Я хорошо знал о психологическом действии алкоголя. Он не улучшал, а фиксировал настроение. Когда хреново, после него могло захотеться намылить петельку. Но сейчас я чувствовал себя готовым к действиям. А значит, употребление одной стопки должно было только вселить в меня боевой азарт.
        - Пи… ец, - громко и отчетливо произнес я. - Пи..ец.
        Это было не ругательством, а констатацией факта. Потому что Он действительно пришел.
        На ватных ногах я подошел к окну и осторожно посмотрел вниз, на улицу.
        Пока все было тихо. Непривычно тихо. Обычно в эти часы все едут на работу.
        Машин на улицах почти не было. Трамваи замерли. Похоже, им даже не удалось добраться до депо. Электричества не было нигде. Но маршрутные автобусы еще ходили, некоторые предприятия и конторы могли продолжать работать по инерции.
        Я спустился по продуваемой ветром лестнице и остановился перед раскрытой входной дверью. Электричества не было, и замок подъездной двери не работал.
        У крыльца разговаривали два соседа. Я слышал громкие взволнованные голоса. Один сосед год назад, польстившись на обещания народного IPO, вложил все свои накопления в акции «Роснефти». Цены на баррель тогда опять росли как на дрожжах, и те заманивали народ.
        Второй хранил накопления в евро на валютном счету, а часть - наличными, полагая, что с ними-то ничего не произойдет. Теперь оказалось, что и то, и другое, стало прахом.
        И даже на рубли не купить ничего сверх отпущенного на человека максимума в день. Карточки и талоны стали внезапно главнее.
        - Кто бы мог подумать?.. Кто, мать вашу, мог вообразить? - распалялись они. - Ведь нам обещали, гарантировали…
        А потом ушли, каждый в свою квартиру, даже не заметив меня.
        Я мог бы многое им сказать. Например: как можно быть такими сказочными простаками? Никакие деньги, никакой страны, хоть электронные, хоть бумажные - ничего не гарантируют. И золото с серебром тоже. Для обычного человека выживание его семьи гарантируют только продукты, бензин, крыша над головой, уголь для ее отопления, одежда, чтобы не замерзнуть зимой… и оружие с патронами, чтобы все это защищать. А обещанию тех, кто держит власть, верить может только имбецил. Прошли те времена, когда власть где-то была с народом частью одного целого. Теперь только так.
        Еще соседушки говорили, что все милицейское начальство, а также МЧС и Администрация города будто испарились. Исчезли и все, кто имел хоть какие-то деньги, владел бизнесом больше ларька. Все, кому было что терять. Что ж, не я один такой умный.
        Похоже, есть и умнее.
        * * *
        В день, когда, как я узнал потом, ООО «РФ» перестало существовать, я находился во фрустрации и прострации. Говоря по-русски, чувствовал себя хреново от несоответствия желаемого и действительного и не знал, что делать дальше.
        Настю я оставил дома, а сам пошел на разведку. Я научил ее стрелять… хотя бы на том же уровне, какой есть у меня - то есть уметь направить и нажать на спусковой крючок. Но сердце у меня все равно было не на месте, пока она была там одна. Я хотел побыстрее вернуться.
        С утра слонялся по пустым улицам, заваленным не убиравшимся снегом. На дверях родного предприятия висел замок, и не было даже вахтера.
        Дворники пропали. Редкие машины пробирались по опустевшему проспекту, лавируя среди заносов.
        Везде я видел следы надвигающейся бури. Город быстро терял тот полуцивилизованный вид, который поддерживался в нем стараниями последнего мэра.
        Мусор не вывозился уже неделю, и если бы не зима, в воздухе давно разливался бы непередаваемый букет гниения. Рядом с контейнерами высились целые баррикады черных мусорных пакетов, некоторые из которых напоминали мне мешки для трупов.
        Как я и ожидал, электричество исчезло надолго. Причину я выяснил, ее каждому рассказывала одна бабка из нашего дома, чей сын работал в энергосети.
        Уж сколько раз твердили коммунальщики людям - не пользоваться электрообогревателями. Но куда деваться? Когда давление в трубах отопления упало, народ массово начал спасаться, как мог. И электрические сети «полетели» у целых домов.
        И, что самое страшное, не было никаких новостей. Даже по радио. Ни одной станции.
        Никаких оповещений о чрезвычайной ситуации.
        Что там, в столице? Путч? Оккупация? Ядерный удар? Эпидемия?
        Говорили разное, и каждый бредовый слух только подогревал панику. Люди уже были готовы поверить хоть в высадку марсиан.
        Ближайший супермаркет, тот самый «Семафор», встретил меня дверями и окнами, закрытыми рольставнями. Даже табличку о том, когда он вновь будет принимать покупателей, вывесить не удосужились. Магазины поменьше тоже были заперты на замок. Торговала только крохотная точка на углу, но и там ассортимент напоминал конец восьмидесятых.
        Я пристроился в хвост небольшой очереди. Пока стоял, подкатила машина и зашел невысокий полный мужик в кепке-«жириновке». Хозяин. Он подошел к прилавку и перебросился парой слов с продавщицей. У меня с детства хороший слух, а в эти дни обострилось и внимание. Они тоже распродавали последнее. На оптовых складах ничего не было.
        Вот так - было да сплыло!
        - Солнышко, - сходу сказал я ей, вернувшись из «разведки». Она сидела на кухне и, закутавшись в плед, пила кофе. - Мы эвакуируемся.
        - Уже? - удивилась она. - А не рано? Тут соседи говорили, крупу по карточкам давать будут. И воду питьевую машина подвезет.
        - Может, и подвезет, - согласился я, хоть и не верил. - Но этого мало. Они уже наверно переморозили трубы. Даже если в котельную подвезут уголь и дадут электричество, тепла не будет. А нам угля никто не даст. Лучше подстраховаться. Надо уходить, пока можно. Пока дороги совсем не замело и можно проехать. Будем следить за развитием событий из безопасного места. Если все наладится, сразу вернемся.
        Зная ее характер, я был готов к тому, что убедить ее будет непросто. Я не знаю, был ли я готов применить силу, если надо. Но она неожиданно легко уступила мне. Будто почувствовала, что наступили другие времена.
        - Хорошо, дорогой. У меня самой этот город сидит в печенках.
        - У меня тоже. Ничего хорошего он мне не дал. Ну, кроме тебя.
        Она улыбнулась и обняла меня. Как легко им угодить… иногда.
        Логика говорила, что мы совершаем безумие. Что мирная жизнь будет налажена в городах… если она вообще будет. Но инстинкт твердил другое, прямо противоположное.
        «Беги и не оглядывайся».
        Я ведь знал то, что Насте еще пока не решился сказать. И мало кто в городе это знал. Слухи уже циркулировали, но медленно, потому что скованный холодом город был лишен всех привычных средств связи.
        Идея немедленно покинуть его созрела у меня в голове сразу после отключения энергии. Но сначала я попытался сделать это один. Тоже своего рода разведка.
        Я использовал для этого свой «Фольксваген». Улицы еще не были занесены. Изредка по ним видимо проезжало что-то типа грейдеров, пробивая дорогу.
        Но дальше выезда из города я не попал.
        Не доезжая километра, я уткнулся в хвост гигантской пробки. Очередь из машин тянулась до самого переезда. После десятиминутного ожидания, не добившись от таких же злых и замерзших водителей внятных ответов, я пошел вдоль автомобилей, узнать обстановку.
        Там у шлагбаума был развернут импровизированный пост в железнодорожной будке, ярко светили прожектора, а рядом горел костер, у которого грелось несколько человек в форме.
        Слегка пьяный полицейский - я понял, что это не гаишник, а что-то типа СОБРа, но что он тогда делал с ними? - сказал мне, чтобы я возвращался в город. Что здесь я не пройду. И что мне очень повезло, что я нарвался на них, а не на тех, кого они тут недавно казнили.
        Тут я увидел у двоих из них автоматы, увидел тела в снегу. Штук десять трупов. И кровь всюду.
        А прямо за поворотом, за железнодорожным переездом - я увидел это в свете костра и прожекторов - пробка продолжалась. И конца и края ей было не видать.
        С неба падало, буран ночью был довольно сильный, и заторы из машин, многие из которых уже были присыпаны сверху, чередовалась со снежными заносами. Машины выглядели, будто их бросили. И не было видно никакой дорожной и снегоуборочной техники.
        Нет. Здесь мы в ближайшую неделю не проедем.
        Я не стал ждать, а сделал так, как они сказали - сел за руль, развернул машину на 180 градусов и поехал обратно. Не стал даже в мыслях подвергать сомнению их правоту. Кем были те, кого они убили, и действительно ли эти служивые меня спасли… я так и не узнал.
        Я вернулся и поставил машину в гараж. Здесь ей уготовано стоять долго, очень долго.
        «Ну и что, что ребенок? Рядом есть совхоз, а там медпункт и фельдшер, - подумал я. - Да хоть ветеринар, еклмн. А здесь скоро не будет ничего. Надо уходить».
        Я понял, что остались считанные дни.
        Должен существовать другой путь. И я его нашел.
        Взвесив все еще раз, я решительно постучал в дверь соседа-железнодорожника. На вокзале не получилось узнать, будут ли вновь ходить поезда. Может, он чем-то поможет.
        Электрички и скорые поезда не ходили уже несколько дней, но изредка я слышал под окнами - мы жили совсем близко к дороге - стук колес. Это были товарняки и инженерные поезда с какой-то хитрой железнодорожной техникой. Пару раз даже проехал с ревом «Буран» или как там называют состав, который разгоняет снежные заносы.
        * * *
        - Родная, пляши, - сказал я Насте через пять минут, - Мы уходим.
        - Отлично. Дай мне только час на сборы.
        Для женщины это совсем немного.
        На самом деле я сам был далеко не уверен, что успею собраться так быстро и ничего не забыть. И что-то мне подсказывало - то, что мы не возьмем, мы можем больше не увидеть.
        Уходя, я еще раз оглядел наше жилище. В нашей квартире нечего воровать, кроме холодильника, так что пусть мародеры подавятся. Дверь я, тем не менее, закрыл на все замки. И во внезапном приступе мизантропии оставил в верхнем ящике буфета пустую бутылку водки, куда аккуратно вылил две бутылочки уксуса. Хорошие люди по квартирам не лазят, а тем, кто будет курочить мою дверь, я от души желал окочуриться на месте.
        Но потом подумал… и вылил уксус в унитаз. Мир изменился. И собственность сейчас - совсем не то, что раньше. Кто знает, что еще придется делать нам?
        Свой ноутбук «Samsung» я взял с собой с наивной надеждой на возвращение прежней жизни. Даже Фунтика мы накормили, дали ему слабое успокоительное, применяемое для кошачьих, и посадили в рюкзак. Пакостливый, конечно, гад, но если его выпустить во двор, ему предстоит исчезнуть в желудках наших сограждан. Жалко.
        Это были самые дорогие билеты в моей жизни. Хоть и в один конец, но они стоили нам остатка денежных сбережений, ящика водки и пяти блоков сигарет. Эту «валюту» я берег как раз на такой случай.
        Вокзал стал прибежищем бездомных и погорельцев, и соваться туда было незачем.
        Поезда действительно еще ходили. Но только на тепловозной тяге. Электричества не было и у железных дорог.
        Нам было сказано в темное время суток подойти к одному полустанку.
        Мороз был под тридцать. До места посадки мы добрались на попутной машине.
        - А если он откажется? - с сомнением спрашивала Настя, когда мы подходили к потрепанной «девятке», по привычке ждущей у неработающего ресторана.
        - Ми его зарэжем, - усмехнулся я, показав на китайский охотничий нож в чехле на поясе, которым пока резал только колбасу и открывал банки. Ружье у меня за спиной было замотано в одеяло и уложено в брезентовый чехол от палатки (самой палатки у нас не было).
        Как я и думал, «бомбила», пожилой мужик с более-менее интеллигентным лицом, не отказался от возможности заработать легкие деньги. Похоже, он не думал, что эти деньги могут быть теперь просто бумажками.
        И вот он высадил нас и умчался, успев высказать на прощание свои догадки:
        - Я слыхал, война началась.
        Но расспрашивать некогда.
        Был поздний вечер.
        Место абсолютно безлюдное, никаких строений, только перрон. Но по опыту я знал, что в таких местах опасность на порядок меньше, особенно сейчас, когда лишний час на улице может стоить обмороженных ушей.
        Уже десять минут, как должен был подойти поезд, но его не было, и мы начали всерьез волноваться.
        «Неужели обманули? Не будет никакого состава? Довольствуются задатком?».
        Я не полный дурак, и половину оплаты обещал отдать на месте.
        Мы притопывали и водили хоровод вокруг скамейки, чтобы не замерзнуть. Наверно, со стороны это смотрелось забавно.
        «Сколько людей уже получили обморожения?» - подумал я. А сколько будет через неделю, если не починят отопительную систему? (Неужели я сказал «если»? ) Сколько сгорят и угорят от самодельных обогревателей? Сколько замерзнут в сугробах и своих холодных квартирах, пытаясь отогреться алкоголем?
        Ни единой души не было вокруг, и мне в голову начали закрадываться еще более нехорошие мысли. Вдруг сосед наведет на нас знакомых громил?
        Они же не знают, что мы взяли с собой только самое необходимое, и с наших трупов не снимешь никаких ценных вещей, кроме нательных крестиков да Настиных сережек, которые достались ей еще от прабабушки. А все по-настоящему ценное было у нас в деревне. Но ружье я взял наизготовку. Оно было заряжено еще в начале событий, в таком виде и дома хранилось.
        Я взял Настю за руки, согревая ее ладони своими. Будет позорно, если я нас подставил, и из-за меня мы какого-никакого товара для обмена лишились.
        «А может и хуже. Остаться - погибнуть» - вспомнил я.
        Я уже почти отчаялся, ведь всегда ждешь худшего, когда почувствовал слабую вибрацию рельсов и увидел далекий отблеск.
        Как манне небесной я радовался звуку приближающегося поезда, который секундой позже вынырнул из-за поворота. Дизельный локомотив, на котором был установлен дополнительный отвал для расчистки путей от снега, тащил всего пару пассажирских вагонов. Тот остановился почти у нас под носом.
        Двери распахнулись. Мужик в форменной куртке и валенках - судя по всему, помощник машиниста, а не проводник - махнул рукой:
        - Эй, туристы, запрыгивайте бегом. Стоянка ноль минут.
        В вагоне было тепло, и мы быстро согрелись. Тут уже было полно народу, но нас провели в самый конец.
        - Своих вывозим, - пояснил наш провожатый. - В село одно. Скоро тут будет пиз..ец. У нас по министерству в предпоследний день циркуляр пришел - провести ревизию подвижного состава. Хана стране.
        Я не торопился задавать вопросы. Захотят - сами расскажут. Но при Насте я такого «базара» не хотел.
        Невольно глянул в окно. Ехали мы очень медленно, и еще проезжали пригороды.
        Буран сыграл злую шутку с автомобилистами. Я видел снежные заносы, в которых стояли длинные вереницы машин.
        - Это мышеловка, бля, - продолжал железнодорожник, поймав мой взгляд и опорожняя второй стакан. - Миллион человек в нескольких городах, а жрать нечего, кроме картохи. Это же не Кубань и даже не Нечерноземье. Себя не обеспечить. Будет голод.
        Увидел в небе быстро двигавшийся огонек, который при ближайшем рассмотрении превратился в несколько огней. Самолет. Довольно низко. Аэропорт в соседнем городе еще работал, но бог знает кого он сейчас принимал. Насколько я знал, местные рейсы по ночам не прибывали. И они отменены несколько дней назад.
        Но нас это не должно было волновать. Мы уносили ноги.
        «Get out of Dodge» - я вспомнил, как называли этот процесс заокеанские сурвивалисты, то есть выживальщики. Про это рассказывал какой-то знаток выживания на своем канале Ютуба.
        Просто в старых вестернах часто события происходили в Додж-сити, Канзас. И с этой фразой: «Проваливай из Доджа!» мог обращаться шериф к злодею. Или наоборот.
        Проверить не могу, потому что не знаток вестернов.
        Нам дали целое купе, хотя в нем было трудно развернуться, потому что почти все место было занято какими-то мешками. Когда Настя ушла туда, я, наконец, задал им вопрос, который давно не давал мне покоя.
        - Так что за дрянь произошла, мужики? Мне кто-нибудь объяснит, наконец?
        Они сначала смотрели на меня настороженно, переглядывались. Я так и не понял, была ли какая-то инструкция для них - не распространяться среди гражданских о событиях начала этого дня.
        Но потом самый старший, седой, хряпнул рюмку жидкости, которую я идентифицировал как водку, но она могла быть и разведенным спиртом, и заговорил.
        Слова сыпались одно за другим. Какие-то из них - страшные. Другие абсурдные. Третьи даже смешные, но и за ними стояли смерти и разрушения.
        Война все-таки была. Но короткая… и очень странная. И закончилась вроде как ничьей. Вооруженным равновесием.
        Был обмен ударами. Но ПВО сработало. И у них, и у нас. Большинство ракет были перехвачены, сбиты и взорвались в воздухе. Многие над третьими странами, которые к конфликту отношения не имели. Народу погибло не больше миллиона в той и в другой стране. Поразили в основном военные объекты. Вашингтон разбомблен в хлам. Москва - более точечно, но тоже сильно. Высшее руководство обеих держав погибло.
        На момент последних сообщений по спецсвязи, которые работники этой линии РЖД получали - жертвы еще не были подсчитаны. Несколько часов они сидели тоже без информации. Ясно было только, что в остальной стране жопа. Полная. Они недоумевали, почему ничего не делается для населения. А вот я догадался. Наверно, силы, задействуемые для ликвидации чрезвычайных ситуаций… как и армия… были уничтожены, рассеяны. А их остатки так же, как и я, спасали прежде всего своих.
        По поводу того, кто начал… обе стороны обвиняли друг друга (а что это за сторона, помимо России - вы и так догадались).
        Поправка. Вы в своем будущем можете не знать такие вещи, поэтому разжую для вас, потомки. На страну под названием Россия весь двадцатый и начало двадцать первого века точили зуб США (Соединенные Штаты Америки) с другого конца глобуса. Потому что наши геополитические позиции и идеологические установки уж очень не совпадали.
        Обе стороны понесли почти равный ущерб. И уже типа помирились.
        «Чего?! - захотел крикнуть я. - Какой, на хер, помирились?».
        Для меня это звучало как перемирие в Великой Отечественной после битвы под Москвой.
        А вот так. Нет, на самом деле, конечно, не помирились, но прекратили стрелять. Не начали фронтальное наступление, десантные операции и боестолкновения с помощью обычных вооружений. Оставшихся арсеналов хватало для равновесия страха на новом уровне - когда уже знаешь, что стрелять будут и без раздумий. Даже при том, что ряды очень поредели. Мне, гражданскому человеку, никогда не понять эту психологию. Но, наверно, инстинкт самосохранения позволил остановиться у черты. Это было не перемирие, а вооруженный нейтралитет. В отличие от Второй Мировой, ни у одной из сторон не было задач по захвату и удержанию территории противника. А может, возможностей для этого.
        Мне сказали, что самолеты больше не летали и корабли не плавали.
        Мобилизации пока тоже не проводили. Наоборот, стараются разоружить ненадежные части и упаси боже, чтобы оружие не попало к населению. Где-то собрали какие-то трудовые армии и направляли их в очаги ядерных ударов и пожаров. Но разбор завалов еще не начали, пожары еще пылали. Даже оцепление не везде смогли выставить.
        И была уже вроде даже совместная комиссия то ли по прекращению огня, то ли по расследованию причин катастрофы. А кто-то из элиты уже предполагал, что это вообще случайность, сбой системы дальнего оповещения или контроля запуска. Или, может, диверсия третьей стороны. Неких террористов. Звучало нелепо.
        «Каких? Марсианских?»
        - Значит, пиндосам тоже досталось? - переспросил я.
        - Ага. И это радует, - пробормотал старый железнодорожник в фуражке с гербом. - Не жалко, что своя корова сдохла, жалко, когда у соседа жива. Если у них там тоже ПЦ, это хорошо. К нам не полезут.
        - Теперь точно не полезут. Вроде говорят, куда-то уже китайцы вошли, - осторожно дополнил слова начальника еще один, помоложе.
        - Оккупируют, что ли? - переспросил я.
        - Не. Они не оккупанты, а союзники. Заступнички. Теперь наши друзья по гроб жизни. Помогут в наведении порядка.
        Почему-то у меня совсем не прибавилось радости от последней новости.
        А они говорили об этом так буднично. Нет, все было не так, как в кино. Я не видел руин, не видел пожаров. Где-то это было, но далеко. А тут я видел только прокуренный вагон и пьяных невыспавшихся мужиков в спецовках или в форме РЖД.
        Больше я не стал у них ничего допытываться. Да они и не знали. Похоже, их начальство - если оно с ними связь еще поддерживало - информацию им выдавало очень дозировано.
        Я вежливо попрощался и оставил мужиков вместе с их недопитой банкой спирта, закрыл за собой дверцу их «каюты», как один из них, возможно, служивший на флоте, назвал купе начальника этого небольшого поезда.
        По темному коридору прошел до нашего купе, слышал за другими дверями, как люди
        Наверно, мы родились под счастливой звездой. Теперь осталось совсем немного.
        Настя с тревогой посмотрела в мою сторону, когда услышала, как открывается дверь. Так и не могла успокоиться, расслабилась немного, только когда увидела, что это я пришел.
        Я забрался к ней поближе. Не хотел больше смотреть в окно.
        Мимо проносились столбы. Я слышал стук колес, и, как мне показалось, звук работы дизельного двигателя локомотива, который был совсем близко от нас. Но не слышал ни одного гудка. Мы ехали в безмолвии, казавшимся мне странным. Огней вокруг не было.
        Несколько раз мы останавливались. Но потом снова набирали ход. Я старался не думать о том, что будет, если пути впереди загромождены, повреждены или завалены.
        Мы легли, Настя положила голову мне на плечо и прижалась ко мне щекой.
        Черт, наверно, тут опять больше инстинкта, чем мыслей. Тоже мне, самец-защитник.
        Но, несмотря на эту самоиронию, я чувствовал, что жизнь отдам за нее и ребенка, не задумываясь.
        Наверно, гордиться тут нечем. Если это дело врожденных программ, то так бы поступил на моем месте даже еще больший трус.
        Она уже спала, а я отодвинул шторку и выглянул в окно. Хорошо помню, что сначала просто вглядывался в то, мимо чего мы ехали. А потом волосы на коже у меня встали дыбом. До подсознания все дошло раньше, чем до мозга.
        Поезд ехал мимо трассы. Рельсы шли почти параллельно большому федеральному шоссе. И я увидел, что на съезде к соседнему городу, небольшому, но где, как я знал, есть фабрика по производству взрывчатых веществ и мотострелковая часть, стоят, занимая все полосы и разделительную полосу - тысячи автомобилей. В основном гражданских. Но я заметил среди них и несколько грузовиков, «Уралов», похожих на военные. Хотя это могли быть и какие-нибудь коммунальщики или дорожники.
        Все они были на вид целыми. Но ни у одной не светились фары. Они казались брошенными. Когда я пригляделся… Нет, меня не вырвало, как в кино. Но замутило. Передняя дверца одной из легковушек была приоткрыта, и что-то из нее торчало. Похожее на голову человека. Неподвижную.
        Нет, люди не бросили машины. Они в них умерли.
        Электромагнитый импульс? Химическое оружие? Какая-то новая неизвестная мне херня? Это было Шоссе смерти. Почти как в фотографиях времен войны в Персидском заливе. Я подобное видел только в компьютерных играх. Огня не было, дыма тоже. Только смерть. И падавший с неба снег.
        * * *
        Было еще темно, когда мы добрались до места.
        - Ну, как договаривались? - спросил я помощника машиниста.
        Остаток «суммы» я должен был взять из нашей поклажи. А ведь они могли и силой забрать всё. Их было много. И жаловаться некому.
        Но они выполнили свою часть сделки.
        - Ладно, валите давайте, - осклабился тот, кто был помощником машиниста. - Хорошим людям не жалко помочь.
        На перроне никого не было. Тут жилья вообще нет. А до деревни еще идти да идти. А до нашего домика и того дольше.
        Я взвалил на себя рюкзак и ружье, и мы пошли. Так незамеченными добрались по наполовину занесенной совхозной дороге до нашей окраины.
        Тут протаптывать в снегу тропинку пришлось уже самим. Я шел первым и старался, чтобы Насте было полегче. К счастью, снег был не очень глубоким.
        Вот и наша избушка. Соседей - живших метрах в трехстах - не видно. Снег перед их домами давно никто не чистил.
        На то, чтобы установить отношения с ними, я потратил еще в сентябре лишний день и несколько бутылок. Бояться тут вроде было некого. Все, кого я видел, способны только на мелкие пакости, да и тех я смогу укоротить. Разве что они собьются в стаю. Но они не могут знать, что у нас есть такие богатства.
        Теперь я понимаю, что эти мысли очень наивны.
        Свет нигде не горел. Конечно, тут тоже не было электричества. Да есть ли вообще хоть кто-то живой?
        Жаль, собаку не успели завести. Кстати, Фунтик в своей переноске, замотанной в плед, начал тревожно мяукать. Я понимаю, что девяносто процентов людей кота бы просто бросили. Но мы взяли его с собой не только из сентиментальных соображений. В деревянном доме от мышей хлопот не оберешься. Если он не умеет - придется и ему, как нам, спешно переучиваться из сытого диванного обормота в уличного выживальщика.
        «А если совсем прижмет - мы его съедим», - пошутил я мысленно, но вслух не сказал.
        ЗАПИСЬ НОМЕР ДЕВЯТЬ
        В ту ночь мы проснулись от стука.
        Выглянув в окно, я увидел у калитки необычную компанию. Уж точно это не наши соседи. И не жители деревни. Их было трое - мужчины средних лет, у одного ружье, но оно висело за спиной. По одежде и речи я бы отнес их к горожанам, причем среднего достатка.
        - С Новым годом! - приветствовали они нас. - Здравствуйте, люди добрые! Надо поговорить, раз уж стали соседями.
        Я знал, что умные люди мыслят в одинаковом направлении. И я был очень рад, что мы теперь не одни. Несмотря на то, что нам пришлось поделиться нашими хомячьими запасами.
        Да, я ношу свитер с оленями. Настя мне его связала, пока мы сидели, закрыв ставнями окна, рядом с генератором и нашими стеллажами и коробками.
        Но неделя с лишним в пустой деревне в одиночестве была наполнена таким неиллюзорным ужасом, что мы запомним ее навсегда. Мы даже в какой-то момент пожалели, что сюда сорвались. Каждый скрип казался нам приходом тех, кто нас без разговоров прикончит. Свет мы старались лишний раз не жечь. На улицу лишний раз не выходить.
        Поэтому сказать, что мы были рады… ничего не сказать. Но нам сильно повезло, что на нас наткнулись адекватные люди.
        Это могли быть упыри, беглые зэки, мародеры в форме или просто гопники с ружьями, но это оказались такие же беженцы из города. Несколько семей. Они - точнее их мужская половина - тоже были чем-то вроде выживальщиков, заранее готовились, строили планы… хотя до моего уровня, как сами они признались, им было далеко.
        Некоторые из них купили здесь дома раньше меня, некоторые позже. Другие не купили, а просто приехали вместе со своими товарищами, собирав вещи в последний момент. Им пришлось идти из города пешком, на лыжах.
        Увидев наши схроны, они аж присвистнули: «Да вы прямо „кулаки“ какие-то!».
        Нам сказали, что очень советуют нам влиться в их дружную общину. Мы подумали и согласились.
        Все это было не отобрано от нас, а переписано и в основном осталось на старых местах, в тех же стеллажах. У прибывших были и свои запасы, которые они внесли в «общий котел». Непродовольственные товары тоже стали общими.
        На первое время у нас, похоже намечался первобытный коммунизм. Продукты предполагалось выдавать по нормативам на одного взрослого и на одного ребенка. Настя и еще одна беременная женщина - жена главного из их компании, должны были получать все необходимое вдвойне. Одежду не обобществляли. Женщин тоже. Вот тут я бы уже стоял насмерть.
        Зато они привезли с собой много лекарств, которые нам наверняка пригодятся. И где-то достали бензин и солярку. Надеюсь, что честно купили.
        Был назначен тот, кто будет отвечать за выдачу продуктов (и это не я). А «вождь» уже имелся, звали его Николай Николаевич, и до катастрофы он был мелким бизнесменом. Поэтому его слова про коммунизм звучали вдвойне забавно. Но в целом он оказался нормальным человеком.
        Другой бы на моем месте полез в бучу. Как же так, грабят, караул. Но я не роптал. Мы посовещались с Настей и решили подчиниться. Ведь мы получили больше, чем отдали. Мы получили безопасность. Интуиция мне подсказывала, что с этими людьми шансы наши возрастают.
        Если все наладится… как-нибудь сочтемся. Но если так будет всегда… остаться одним - верная смерть. И глупо жалеть какие-то банки с тушенкой.
        Узнав, что я квалифицированный специалист (я не уточнил, что по компьютерам, но постараюсь их не подвести), а моя жена закончила медицинский колледж, главный удовлетворенно покивал, и мы были приняты в только что образованную общину.
        Уже на следующий день я включился в работу, которая отнюдь не исчерпывалась тем, что я поддерживал в порядке все три наших компьютера, которые мы держали не для игрушек, а как хранилища информации. Я отвечал и за электричество.
        Ничего похожего на интернет и спутниковую связь мы подключить не смогли - возможно, все спутники орбитальной группировки были просто сбиты. Работы было много и почти вся грубая и физическая. А то ли еще будет весной…
        Из внешнего мира приходили противоречивые новости.
        Я знал, что Москва стоит. Но, похоже, не она теперь определяет нашу судьбу, а какой-то Евразийский миротворческий стабилизационный контингент.
        Похоже, во всем регионе была если не анархия, то безвластие. Ни электричества, ни связи, ни восстановления мирной жизни.
        Восточные «союзники» из НОАК и приданные им российские части (да, именно так) удерживали ключевые магистрали и создали несколько опорных пунктов. Ближайший из них был от нас километрах в пятидесяти. Были радиообращения к населению с призывом сохранять спокойствие и ожидать помощи и восстановления порядка.
        Но пока для нас страной и миром стала эта деревня, а человечеством - ее обитатели.
        Мы решили, что пока центральной власти на данной территории нет, жить мы будем по старым законам и сидеть тихо. Ни к кому не лезть, никого не трогать (а не как в книжках по апокалипсис - сразу метать все под себя и кидать ништяки в заплечные мешки). Мы не бандиты.
        А если власть придет - спокойно поднимем лапки вверх, сдадим лишнее оружие, пройдем перепись, получим временные паспорта и т. д. Согласимся хоть на мобилизацию, хоть на коллективизацию. Лишь бы не на продразверстку.
        Но сами первыми навязываться не будем.
        Забегая вперед, скажу, что никто к нам так и не пришел. У сильных мира сего хватало своих проблем.
        От выживальщиков я узнал кое-что. У них был не только хороший радиоприемник. У одного из них, Михал Михалыча (могу и ошибиться, потому что он прожил недолго и я с ним почти не общался), военного в запасе, оставались и какие-то связи. Прежде чем они покинули город, чтобы выдвинуться с семьями сюда, он разузнал все, что мог.
        Правительств в стране на тот момент было минимум два, но даже им подчинялись от силы двадцать процентов территории. Это было что-то вроде карты России времен Гражданской войны и Интервенции с атаманщиной.
        И кто-то там уже с кем-то дрался за власть, кто-то растаскивал суверенитет, прибирал к рукам уцелевшие активы и право собирать подати и доить перепуганное население.
        Европа пребывала в полном ахере, учитывая сколько изделий взорвалось над ними. И на земле, где базы американские были. НАТО де факто больше не существовало. И не из-за понесенного урона, а из-за противоречий между членами альянса - непострадавшими и теми, кто считает, что пострадал зря. Но и Россия почти вбомблена в каменный век. Армия уничтожена полностью.
        Разница была в том, и я это давно знал, что экономика, политическая власть и инфраструктура в Северной Америке исторически очень децентрализована. Как гидра. А у нас прямо противоположное положение. И с уничтожением силовиков и политического класса - какими бы гнилыми они ни были - страна просто начала рассасываться, разбегаться по квартирам. Видимо, повлияло еще то, во что народ превратил тот самый класс. И сейчас все пожинали плоды.
        Нет, на местном уровне наверняка много где сохранялось - или восстанавливалось подобие мирной жизни. Вот только это было больше похоже на Сомали, чем на ту страну, которую я знал.
        Да что говорить… Ведь я сам… не шел на фронт, а уходил в лес, спасал свою семью. Но вроде не было никакого фронта. Никто на нас не нападал. Больше.
        И я никогда не узнаю, можно ли было что-то изменить. Если бы набралась критическая масса людей, которым не безразлично. Которые взяли бы бразды правления чтоб восстанавливать и чистить, а не чтоб жировать на трупе державы.
        Но я не был таким человеком. Какой с меня спрос? Ни квалификации, ни нужного характера. Я хомяк, а не герой. Даже если у меня руки и ружье, а не лапки.
        В безусловном выигрыше оказалась только одна крупная страна с правом вето в ООН. Хотя никакой Организации Объединенных Наций больше не было. Распалась.
        И в половине Азии и всей Африке уже все со всеми дрались.
        «А что, так тоже можно было?!» - был такой мем.
        И идея о том, что можно сжечь соседа ядерным огнем и спокойно жить дальше, распространялась по миру как чума. Уже подсчитали, что никакой ядерной зимы не будет. И загрязнение от выбросов, радиоактивных осадков и пожаров… хоть и было большим… но не станет критическим: «живые пачкали больше».
        И уже многие народы явно присматривались к этому способу решения проблем. Решили не откладывать в долгий ящик. Индия и Пакистан, Китай и Япония были первыми на очереди.
        Никто раньше, даже фантасты, не задумывались, что ядерная война может закончиться так. Тупиком. Патом. Когда вроде бы люди выжили, но жить как раньше уже не смогут.
        Недоверие. Страх. Все то, что - как я понял уже тогда - не позволит оправиться цивилизации, даже если для этого осталось все необходимое.
        Только в добрых книжках пережитое горе чему-то учит, очищает душу. В реальности я знаю только примеры, когда оно или ломает, или превращает в урода.
        Я уже тогда понял, что это далеко не конец и не нижняя точка. Даже если больше ни одна термоядерная боеголовка не взорвется. Я видел впереди движение вниз… даже если оно займет несколько десятков лет.
        Но мы собирались выжить. К нам к тому времени прибилось еще человек двадцать. Мы придирчиво рассматривали каждую кандидатуру. Тем, кто выглядел как алкаш или опасный неадекват - мы вежливо советовали найти другую деревню. А тем, в ком мы ошиблись, кто нарушал правила - тем пришлось уходить под страхом суровой кары.
        ЗАПИСЬ ПРЕДПОСЛЕДНЯЯ, ПОСЛЕ БОЛЬШОГО ПЕРЕРЫВА
        Тяжело без интернета, без соцсетей. Но я научился жить без новостей, без сетевых срачей, без котиков и без Фейсбука.
        Дед Семен говорит, что это программа масонов. Мол, с ЛГБТ и феминизмом не получилось, так вот они теперь так сокращают население в мире. Мол, лишнее население, потребляющее ресурсы, не нужно.
        Не знаю. Я думаю, что это хаос в чистом виде.
        Радиосигналы до нас еще иногда доходят. Значит, где-то еще транслируются передачи. Но эта жизнь от нас чудовищно далеко. Мы на ничейной проклятой земле живем так уже несколько лет и полагаемся только на себя.
        Животных расплодилось до фига. Медведи, волки. Видел даже одичавших собак. Лоси тоже. Нескольких мы подстрелили. «Гринпис» вроде не возражает, ха-ха.
        Трассы и энергетические объекты работали и охранялись какое-то время, железные дороги чуть дольше. Но, похоже, все воинские подразделения из нашего края были выведены. Куда? Не знаю. Мы так и не сумели ни с кем поговорить. Это было просто опасно.
        Для нас мир сжался. Выживание отнимает все силы. Мне лично плевать, что происходит на другом краю Земли. Думаю, очаги мирной прежней жизни еще оставались. Но их было явно меньше, чем тех мест, где жили как мы.
        Смерть оттуда не придет. И спасение тоже. А раз так - пусть идут к черту.
        Мы не смогли этого изменить. Но мы не виноваты. Я думал, что люди - не насекомые. Но по сравнению с теми процессами, которые происходят в глобальном масштабе, люди - всего лишь муравьи. И вот наш муравейник сожжен и разрушен. И хоть большинство из нас тот момент пережили… судьба наша незавидная.
        Сумели выжить. Надолго ли?
        Новые ядерные войны точно где-то были. И неядерные тоже. Мы ловили на коротких волнах передачи военных на разных языках. Я знаю, что Китаю тоже досталось, а вот от кого, так и не понял.
        Поэтому, наверно, они забросили ту самую базу контингента, которая находилась в нескольких днях пути от нас. Один путник рассказывал, что там только ржавые автоцистерны и заброшенные модульные здания.
        В последней передаче на русском, которая передавалась из областного центра, нам советовали крепиться, надеяться на лучшее и бороться за светлое будущее и возрождение страны. Да, именно так.
        Я думаю, кто-то из них, этих чинуш благополучно успел свалить. На Карибские острова, на Лазурное побережье, в Давос или на Пальма-де-Майорку. Может, кого-то из них там настигли последствия того, что случилось той ядерной зимой. А кто-то может быть жив до сих пор. Но я не держу даже на них зла. Бесполезно ненавидеть лесной пожар. А также чуму, проказу или сифилис.
        Но и Запад, похоже, уже не поднялся.
        Еще когда китайцы были здесь, несколько наших пытались добраться до города. Шли на лыжах вдоль трассы и слишком близко подошли к железной дороге. Прилетела какая-то фигня с пропеллером и расстреляла их с воздуха. Двое погибли сразу, а их товарищ выжил, потому что сразу упал и вжался в снег.
        Мы потом даже тела забрать не смогли. Не вертолет. Думаю, это был дрон. Беспилотный. Наверно, приняли за повстанцев или бандитов.
        Последние в этих краях точно были. На нас пытались напасть какие-то люди на снегоходах, явно не военные… но мы отбились, и трое из этих уродов остались лежать на снегу. Так что жизнь у нас была насыщенная и интересная.
        Конечно, нас могли бы прихлопнуть как муху. Но если сильные мира сего оставляли нас в живых - значит, их планам мы не угрожали, и тратить на нас дефицитные патроны и горючее было незачем.
        Но сейчас поезда по магистрали больше не ходят, а банды к нам пока не суются. Хотя уже то, что они есть и их никто не ловит, показывает, что никаких надежд на восстановление прежней жизни нет.
        Пчела не знает, что делает мед для пасечника, пока ее улей не окуривают дымом перед зимой.
        Я почему-то вспомнил китайский фильм пор Землю, которая улетела от Солнца блуждать в холодном космосе.
        Что-то говорит мне, что на Земле осталось от силы десять-двадцать процентов населения. Всякие Соросы, Ротшильды и Рокфеллеры должны быть довольны. Я думаю, даже Азию и Африку этот процесс не миновал.
        Лес одичал очень быстро. Там, где были дачи - натуральные джунгли, из которых сиротливо торчат провалившиеся крыши. Даже заборы уже попадали. Там, где были лесопосадки - натуральная тайга с волками и косолапыми.
        Но в городе опаснее. В городе делать нечего. Там уже не собаки-людоеды (тех съели), а люди-каннибалы.
        Вот есть у нас такой дед Семен, тесть Николая Николаевича - звезданутый на всю голову, но руки у него золотые. Раньше был инженером в энергосети.
        У него есть завиральные теории. Например, что полюса поменялись, и произошла инверсия магнитного поля. Или что Йеллоустон наконец-то рванул. Или что был гамма-всплеск от взрыва близкой сверхновой. Мол, от этого связь пропала почти напрочь. Но я не верю. Не бывает таких совпадений. Тот же эффект мог вызвать взрыв ядерных бомб в стратосфере.
        Но чаще он говорит, что просто была мальтузианская очистка планеты. Называет это «мягкой посадкой» - в противоположность жесткому выжиганию всего человечества ядерным огнем или взрывной волной от упавшего астероида.
        А вообще он мужик очень умный, книжек прочел столько, что куда уж мне. И он не теоретик, а практик.
        «Как тебе такое, Илон Маск?» - это про него и его изобретения, отремонтированные или собранные из разных частей агрегаты.
        И все же он говорит, что всему есть предел. Когда его попросили построить ГЭС на речке или ТЭЦ на угле, он только посмеялся и сказал, что он не попаданец и не герой Жюль Верна. Говорил, что проще отправить ракету на Марс. А дальше пустился в объяснения, которые даже я не смог до конца переварить. Но спасибо ему, что хотя бы дымный порох сделать смог и поддерживал в рабочем состоянии наши ручные инструменты и инвентарь.
        Бензина и солярки у нас почти не было, а значит, и автомобилей. Того, что к нам попадало, еле хватало для генератора. Что мы будем делать, когда навернется и он? Похоже, надо быть готовым к жизни совсем без электричества.
        Хорошо, что угля много и дров хоть завались.
        Как там поется? Суровые годы уходят… За ними другие приходят, они будут тоже трудны. Что-то в этом роде.
        Но если мы будем вместе, мы все преодолеем. Что нам еще остается? Главное, что Настя со мной. И наш сын.
        ЗАПИСЬ КРАЙНЯЯ, НА ЭТОМ ТОЧКА.
        В «Ночной дозор», как это называлось, ходили по очереди - по четыре человека, с ружьями и собакой.
        Отряд деревенской самообороны совсем не был формальностью.
        С тех пор, как совсем потерявшие человеческий облик вооруженные бродяги повадились воровать наш урожай, пришлось держать ухо востро. Трижды мы давали им прикурить… потеряли одного хорошего человека, но завалили шестерых плохих. Остальных прогнали.
        Не буду хвастаться, я не герой. Меня при этом не было. Так что я пока никого не убивал. Но если понадобится, я чувствовал в себе ледяную решимость.
        Наш сын Саша уже делал первые шаги, и я очень хотел, чтобы к тому времени, когда он будет достаточно большим, чтобы играть одному на улице, все ублюдки забыли дорогу в нашу деревню, и на десять километров вокруг было безопасно. Как раньше.
        Уже потом, вспоминая первые дни, я часто думал, что нам просто фантастически повезло. Мы наткнулись на нормальных людей. Все могло быть иначе. Я слышал - да и пару раз видел своими глазами - что творили в других местах дезертиры, уголовники, просто озверевшие селяне и бывшие горожане. Людей не просто убивали за еду - сами люди порой становились ею.
        Не приведи бог…
        Как всегда, я возвращался усталый и немного голодный. Но очень довольный, как не бывало даже в прежние дни, когда я возвращался с работы в нашу благоустроенную квартиру.
        Она встречала меня у калитки.
        У нее была для меня одна очень хорошая новость.
        Я обнял ее, и прижал к груди. Она по-прежнему была самой красивой. Только руки ее, как и мои, загрубели от работы на земле, но я целовал их еще нежнее, чем раньше.
        Что бы там будущее ни несло - мы все одолеем. Прорвемся. Главное, что мы вместе. И все прекрасно в этом лучшем из миров, даже если кому-то он кажется адом.
        Тим Волков. Стреляные гильзы
        Первый раз Брюса убили неделю назад. Пустили пулю сразу в лоб - чтобы не мучался. Но на следующее утро покойник воскрес. В этот же день его умертвили вновь - били камнями и палками до тех пор, пока тот не превратился в кровавую бесформенную кучу. Перекрестились и ушли домой, в бункер, пытаясь забыть произошедшее как кошмарный сон.
        А сегодня он вернулся опять.
        - Чего ты хочешь? - с трудом выдавливая из себя слова, спросил убийца Никас. Он был главным в их команде.
        Мертвец сделал шаг вперёд. Рука вожака незаметно легла на приклад автомата.
        - Ты знаешь зачем я пришел, - ответил Брюс низким глухи голосом. И хохотнул.
        От его смешка, похожего на воронье карканье, всем стало не по себе.
        - Пойми, ты выпал из обоймы, Брюс, - как можно спокойнее произнес Никас. - Ты - стреляная гильза. Нам будет лучше без тебя. Да и как на нас смотреть будут остальные, когда узнают, что ты…
        Никас не договорил, смутившись. За него это сделал сам Брюс.
        - Что я мертв?
        - Да, - устало кивнул командир. - Ты же знаешь, как называют наш отряд?
        - «Последняя обойма», - ответил мертвец.
        - Верно, «Последняя обойма». А в обойме не должно быть стреляных гильз. Иначе она подведёт в самый нужный момент, - ладонь Никаса легла на рукоять автомата. - Если не будет нас - значит не будет защиты ни для людей, ни для бункера, а это… сам знаешь, что тогда может произойти.
        - Брюс… - из толпы вышел Мирон. - Так не должно быть.
        - А как должно? Я же ведь могу держать оружие. Могу защищать бункер. Я…
        - Ты мертв. А мертвецам не место среди людей!
        - Я не мертв. Вы что, не видите? Стою перед вами! - покойник протянул руки вперед чтобы продемонстрировать свою правоту, но команда тут же отступила назад, схватившись за оружие.
        - Это какая-то аномалия, - попытался объяснить Никас. - Я не знаю как такое возможно, но видимо это какая-то аномалия. Или радиация. Звучит как полный бред, но ты действительно мертв. Хоть и стоишь сейчас перед нами. Поэтому не надо сюда ходить. Это наша территория. А твое место… ты знаешь где.
        - Да чего ты с ним вообще разговариваешь?! - возмутился Чеснок. - Он же умер! Дохляк! Мертвым не место среди людей! А ну иди отсюда прочь!
        Брюс долго молчал, о чем-то раздумывая. Неожиданно сказал Никасу:
        - Ты говорил про стреляные гильзы и про то, что они бесполезны. Но вспомни Корнея-кузнеца на Бункере-2. Он ведь отличные ножи ковал из них. Хорошие клинки. Ими можно перерезать глотку любому.
        От последних слов мертвеца всем стало не по себе.
        - Уходи, - твердо сказал Никас. И сделал шаг вперёд: - Или нам придется… Не заставляй нас делать это вновь.
        Мертвец погрузился в тяжёлые думы. Живые тоже замерли, внимательно глядя на бывшего сослуживца.
        - Я вижу сны, - внезапно тон мертвеца изменился. Он сник, начал говорить совсем тихо и в какой-то момент стал даже напоминать прежнего живого Брюса. - Вижу сны, - повторил он. - Ночью, когда на город опускается тьма, они приходят ко мне. Разговаривают со мной.
        - Кто? - спросил Никас и не узнал свой голос - звенящий от напряжения и страха.
        Мертвец пристально посмотрел на командира. И вновь рассмеялся вороньим смехом.
        - Ты их знаешь. Всех знаешь. Ты их тоже иногда видишь во сне, но каждый раз все реже. А я каждую ночь. Они живые. На самом деле живые. И я живой.
        Брюс устало вздохнул, развернулся и медленно косолапой походкой ушел по мрак.
        - О чем это он? - спросил Мирон у Никаса.
        - Ерунду какую-то лепит, - не сразу ответил тот. Махнул рукой и сказал: - Ну его к черту! Парни, возвращаемся домой.
        Команда «Последней обоймы» бодрым шагом направилась прочь из проклятого города, обратно под землю.
        * * *
        Ночью ему не спалось. В голове назойливо словно жирные зеленые мухи крутились слова друга, сказанные сегодня днем.
        «Снится ему! - фыркнул он, переворачиваясь на другой бок. - А мне? Ничего мне не снится! Так, один раз только. Ну два. И ещё тот раз, но это не в счёт, тогда просто сильно пьяный был».
        А потом вдруг со всей силы зарядил себе по голове кулаком.
        «Да кого я обманываю?! Сняться. Каждую ночь сняться. Вся команда „Последней обоймы“. И еще эти жуткие кошмары, про мёртвого меня. Сумасшествие какое-то!».
        Брюс встал с кровати, оделся. Натягивая куртку, скривился от боли - осколок, попавший в руку, не давал покоя. Словил его в том злосчастном командном рейде на поверхность. Тогда же, нарвавшись на стаю мутантов, и погибла вся «Последняя обойма»… кроме него. Он выжил. Потому что сбежал.
        «Как последний трус!»
        Брюс вновь ударил себя по голове. Зашипел сквозь зубы:
        - Трус! Трус! Жалкий трус!
        В бункере дали гудок - рабочему населению пора было заступать на смену.
        «Ничего, я искуплю свою минутную слабость, свой грех», - подумал Брюс, доставая автомат.
        Сегодня опять идти на поверхность - искать оружие, фильтры для воды, спички, горючее. А по пути зайти на могилы, где похоронены его друзья. Вновь повидаться, но уже не во сне, а наяву, и в качестве живого, а не мертвеца, как в еженощных кошмарах.
        Брюс запустил пятерню в карман. Там что-то звякнул. Он достал оттуда железные цилиндрики, долго и внимательно их рассматривал. Потом, разозлившись, швырнул в сторону. Стреляные гильзы исчезли в темноте.
        Жаль, что со всем остальным сделать так не получится.
        Игорь Соловьев. Чужой рассвет
        Вековая сосна стойко приняла на себя тяжёлый удар. Ствол заметно накренился, но выдержал. В воздухе закружилась сухая хвоя, мягко опускаясь на тёмно-зеленый металл автомобильного кузова. Из раздавленного всмятку капота шёл пар. Гулко распахнулась пассажирская дверь, на землю вывалился человек в военной форме. Затравлено обернувшись к кабине, он зашарил руками в поисках выпавшего оружия. Нащупав пистолет и не сводя глаз с грузовика, человек боком отполз на несколько метров в сторону. А потом поднявшись, часто спотыкаясь в мокрой жухлой траве, что есть сил бросился бежать прочь.
        * * *
        - Всё! - Хан поднялся и решительно затоптал окурок. - Пора «когти рвать», все сроки вышли.
        Ему возразил сосед, пожилой мужчина в старой брезентовой штормовке:
        - Не верю, что Арнольдыч погиб. Не такой он человек. Может быть ещё подождём?
        - Слушай, Брага! Мне тут с вами языком чесать не резон. Устроили, понимаешь, верю-не верю. Того и гляди, военный патруль подвалит. Не пришёл, значит не пришёл. Уговор был - ждать полчаса. Уже лишние сорок минут задницы плющим.
        Хан взял рюкзак за потёртые, не единожды чиненные лямки и продолжил:
        - Немец - мужик хороший, но он сам вызвался, сам и в ответе. За его добрую память я тут костьми ложиться не собираюсь. Как он любил говорить? Йэдем дас зайне? (Edem das Seine - «каждому свое» нем.) Ну так мне моя жизнь дорога, а если кто-то хочет принять геройскую смерть, мешать не буду.
        На пути Хана встал молодой парень. Поднялся, с трудом опираясь на ногу, перемотанную тёмным от засохшей крови бинтом.
        - Не хорошо толкуешь, Хан, гнилью от твоих слов тянет. Тебе ведь Арнольдыч не чужой, с общего стола неделю ели. И это ты, сука, должен был вместо него идти, потому что короткую спичку вытянул. А теперь вон как загнул! Общество на такие поступки с неодобрением смотрит, вести быстро разносятся. Не видать тебе братского расположения у костра «старателей».
        Хан сжал кулаки, остро очертились скулы на восточном лице. Он зло прищурился, и в его глазах вспыхнули бешеные огоньки.
        - Ты привяжи «метлу», Короб. Больно она у тебя широко метёт. Ведь это из-за твоей «бестолковки» тут пропадаем! Кабы не твоя нога, ещё час назад в лодке бы гребли. Кто тебя дёрнул в ту сторожку сунуться? Решил шальным артефактом разжиться? Вот всех тварей и перебудил. Свезло тебе, молодой, что они сонные были, только за ногу и цапнули. Жаль, что не голову тебе откочерыжили. А Немец вместо меня остался, потому что эти места знает, ему и карты в руки. Но кашу-то ты заварил, так что Арнольдыч там в первую очередь за тебя отдувается. Ты же теперь тут сидишь и меня паскудишь. Ну и кто из нас после этого сука?
        Сидевшие у костра девушка и мужчина в штормовке мрачно посмотрели на спорщиков, но промолчали.
        - А… пропадите вы пропадом! - Хан зло пнул котелок с водой прямо в костер и, не оборачиваясь, зашагал к камышам.
        * * *
        «Дум»! - гулко лязгнул выстрел, приклад сильно ударил в плечо.
        «Дум»! - словно гвоздь, забитый с размаху молотком, второй.
        Тёмную блестящую фигуру развернуло и швырнуло назад. Подстреленная тварь, скаля пасть с острыми зубами, выгнулась дугой и задёргалась в траве.
        Второму монстру тяжёлая винтовочная пуля разнесла голову. Омерзительное существо - жуткая пародия на человека, машинально сделав еще один шаг, растянулось на земле.
        Две горячие металлические гильзы остывали в стеблях осоки. Получившие урок преследователи бросились врассыпную, низко-низко припадая когтями к хлюпающему влагой торфу.
        - Бесово племя! - стрелок разочарованно выругался. Поводил стволом вправо и влево, но цели уже попрятались. Мокрый от пота наглазник оптического прицела ощутимо пах резиной. К этому запаху примешивалась едкая вонь сгоревшего пороха. Человек поднялся и, закинув СВД за спину, бросился прочь.
        * * *
        Короткие кирзовые сапоги зачерпнули тёмную воду, мозолистые руки Браги и Короба навалились на деревянный планширь. Лодка тяжело и нехотя пропахала килем широкую борозду в песке, ползя с мели на глубину. Качнулась под запрыгнувшими в неё телами людей. Загремели вёсла, жалобно скрипнули старые металлические уключины.
        - Щука! Долго ты ещё там?
        Девушка, словно не слыша вопроса, тревожно всматривалась в заросли камыша.
        - Настя! - Хромой парень обратился к ней по имени. - Нет больше времени ждать, пойми же ты! Все сроки вышли!
        Она попятилась к воде, не отводя взгляда от берега, нехотя кинула вещи в утлое судёнышко. Взялась за выщербленную, в частичках старой краски ручку румпеля.
        - Еще чуть-чуть? Пожалуйста!
        - Эх, да что там! - пожилой сталкер свесился из лодки и развернул девушку к себе лицом. Крепко ухватив ее за рукав, рыкнул напарнику: - Короб, подсоби!
        Вдвоём они втащили спутницу на борт.
        - Бог даст, выберется твой Немец. Арнольдыч - он такой, двужильный. И удачливый! - Брага привстав, сильно оттолкнулся веслом от ила.
        И едва не свалился, когда Щука резко пихнула его в бок.
        - Смотрите! Вон он бежит! Живой!
        Стрелок мчался к ним что было сил. Приклад снайперской винтовки больно хлопал его по заднице, капюшон куртки сбился, обнажив давно не стриженную, с ранней сединой вихрастую голову.
        Немец, не снижая темпа, влетел в воду, подняв фонтан брызг. Яростно заработал руками, расталкивая плотно обступившие его, речные волны, оттолкнулся и в пять широких гребков достиг лодки. Её борт опасно накренился, когда мужчина наконец перевалился внутрь. Тёмная вода ручьями хлынула с намокшей одежды на шпангоут деревянной обшивки.
        - Ну ты даешь, Арнольдыч! Заставил нас поволноваться!
        Девушка же не замечала ничего, кроме вернувшегося с «другого света» Немца. Она прижалась лицом к его мокрому свитеру.
        - Ну ладно, чего вы в самом деле… - чуть смущенно и весело добавил виновник встречи. - Выкарабкался. Не впервой!
        И тут же беспокойно осмотрелся.
        - Эй! - лицо Немца наполнилось тревогой. - А где Хан? И где вторая лодка?
        - А он на ней и «свинтил», - Короб зло черпнул лопастью весла воду, тут же закрутившуюся белым водоворотом.
        - Ты же не пришёл вовремя, - словно извинился за товарища, Брага.
        Немец нахмурился. Сунул руку в карман, достал часы. Слегка постучав по их водонепроницаемому корпусу, смахнул брызги и посмотрел на циферблат. Присвистнул.
        - А вы почему не ушли? Мы же договаривались. Брага? - обратился он к члену своей команды, чей авторитет считал выше прочих в силу опыта и возраста. - Ты же мне обещал!
        - Ну, извини! Щука бы нам не простила, вот и сидели до последнего. Да ты морду не криви, лучше спасибо ей скажи.
        - А если бы вместо меня пришли «угольщики»? Ты хоть понимаешь, как вы рисковали? Эх Брага, Брага…
        - Обошлось же! - Брага подстроился под темп гребущего с ним в паре Короба, и лодка пошла плавне. - Сухое надень. Простуда - штука коварная.
        * * *
        Пока двигались по реке, Немец переоделся в сухую одежду, протёр и вычистил винтовку. А потом, сменив на веслах обоих гребцов, окончательно согрелся.
        Сидевшая «на руле» Щука радостно ловила взгляд его серых, чуть смущённых глаз и улыбалась в ответ. Кажется, девушка была по-настоящему счастлива.
        В этот раз лодку целиком вытаскивать не стали. Завели в заросли сухого рогоза и набросили цепь на удачно подвернувшийся ствол огромной коряги. Взяв необходимое снаряжение, поднялись на берег.
        - Тут рядом. Километра два ходу, - Брага сверился со стареньким электронным планшетом. Изображение несколько раз мигнуло, пожилой сталкер встряхнул устройство. - Так, место встречи - вот тут… - тёмно-желтый от никотина ноготь провел по обмотанному скотчем экрану.
        - Сейчас махнем через ельник, потом до поваленной линии электропередач. И по старой пожарной просеке до развилки. Там нас будут ждать. Если бегом да быстрым шагом, то почти и не опоздаем. В резервный час «на ожидание» уложимся.
        - Эх, кабы в такой суете костей не поломать по лесу, да в аномалию не влететь, - Короб тоскливо потирал перевязанную ногу.
        - Дык, а ты нам на что? - Брага сердито посмотрел на молодого парня. - Тебе прибор для того и вручен, чтобы ты им беду увидел, предупредил вовремя. Вот и не зевай! Барахло твоё мы, так и быть меж собой раскидаем, чтоб тебе скакать удобнее было. Эх, и угораздило же тебя так ногу-то… - он кивнул головой на бинты. - Может тебе вообще тут…
        - В лодке не останусь! - упредил его предложение, Короб. - Со всеми пойду.
        - Как знаешь, - Немец забрал у него солдатский вещмешок и охотничью двустволку. - Брага, идёшь за молодым, Настя за тобой, я замыкающим. Через полчаса меняемся, - и, взглянув на парня, добавил. - Только ты уж «в оба» гляди, как на себя надеемся.
        Короб включил датчик аномалий и, чуть прихрамывая, двинулся вперёд быстрым шагом.
        * * *
        К месту встречи вышли на исходе положенного срока. Короб запыхался, сжимая болезненно побелевшей рукой самодельный посох. Подходя к заветной прогалине, группа привела оружие в положение «к бою». А затем, страхуя друг друга, осторожно приблизилась к точке назначения.
        То, что они увидели, им совершенно не понравилось. Оговоренной в условиях сделки машины, на месте не было. Спиной к сосне сидел человек в военной форме «Объединенного Военного Командования». То ли он спал, то ли был мёртв. Вид его был таков, словно сутки удирал по тайге от голодного медведя. Грязный, всклокоченный, бледный, со следами засохшей крови на лице и одежде. Рядом валялся выпавший из рук пистолет.
        Брага тихонько присвистнул:
        - Вот так-так… И как это понимать, господа хорошие?
        Озираясь по сторонам и не убирая оружия, подошли ближе.
        - Он? - Немец всмотрелся в лицо военного.
        - Сейчас проверим - Щука взяла у Браги планшет, ввела пароль и пальцем «смахнула» с экрана несколько страниц. - Где-то у нас было фото. Да, вот оно. Действительно, это наш посредник. Хотя на снимке он, конечно, «поживее» выглядит. Майор Минько Станислав Валерьевич.
        - Погоны у него майорские, это точно, - Брага задумчиво посмотрел на сидевшего человека. - Ты, Щука, глянь как врач, быть ему подполковником или нам прощальный салют устроить? Кисловато он выглядит, разве что мухи еще не вьются.
        Девушка раскрыла санитарную сумку. Натянула латексные медицинские перчатки, выпустив из них воздух. Пощелкала резной, чтобы та плотнее облегала тонкие умелые пальцы.
        Прощупав пульс, нахмурилась. Достала фонарик и, оттянув майору веко, направила на зрачок узкую полоску света. Потом концом металлической ложки разжала зубы, осмотрела язык. Наконец, вынесла вердикт:
        - Живой. Только в глубокой «бессознанке».
        - Кома? - нахмурился Немец.
        - Не похоже. Ощущение такое, будто этот воин много дней не спал, и организм истощив ресурсы, просто выключился. Но есть еще что-то, пока без конкретики.
        - А кровь откуда? Его?
        - Нет, явных ран не вижу, только царапины и ссадины. Сейчас прощупаю на наличие внутренних повреждений, а вы пока подумайте, что дальше делать будем. Груза-то нет?
        - Груза нет, - задумчиво подтвердил Брага. - Как думаете, нам с этого парня что-нибудь наварится, если мы его самого привезём?
        - А на кой леший он нашему барыге нужен? - разочарованно процедил Короб. - Обещали заплатить после того, как этот вояка нужные свертки с машины отгрузит. И мы их потом по адресу доставим. А теперь что получается? Машины нет, свёртков нет, только этот красавец тут «на массу давит».
        - Как он сюда добрался? - задумался Немец. - Не пешком же в одиночку пришел? Мы должны были встретить машину, а тут только он.
        - Хм, Арнольдыч, а ты прав, - Брага почесал голову. - При нём ни продуктов, ни рюкзака, вообще ничего. Так не путешествуют. Значит все-таки на чём-то приехал. Ну не на попутке же? Но тогда где его транспорт? Может, у дороги спрятал, а после этого на «своих двоих» доковылял?
        - Где у нас ближайшая дорога? - Немец взял планшет и открыл карту.
        - Вот смотри, к северу отсюда «нитка» проходит. Это… Минут двадцать ходу.
        - Короб, ты со Щукой остаешься, мы с Брагой до дороги метнёмся, посмотрим, что к чему.
        - Принято, - Короб поудобнее перехватил двустволку. - Только Арнольдыч, ты это, давай не как в прошлый раз, ладно? Сходите, осмотритесь и сразу обратно.
        - Не бзди молодой, - Брага передал ему пистолет майора и похлопал по плечу. - Я подстрахую, всё будет в ажуре.
        * * *
        Вернулись они через час и мрачные.
        - Скверная история, - Брага снял рюкзак и сел перематывать портянки. Носков он не признавал, как не признавал много чего еще из поступи прогресса, поэтому сейчас задумчиво разматывал длинные полоски материи. - У дороги армейский грузовик, «Урал». Слетел в канаву, капот об дерево всмятку, мотор разворотило. В кабине «двухсотый», сержант-армеец.
        - ДТП? - Удивленно спросила Щука.
        - Да тут как сказать. С одной стороны да, а с другой…
        - Ну не тяни, Брага! - Короб нетерпеливо стукнул ладонью по прикладу ружья.
        - А с другой, сержанта кто-то пристрелил, - добавил Немец и посмотрел на тело майора.
        - Вот это поворот! - брови Короба удивленно поползли вверх. - Это как же так? Нападение? На кабине есть следы пулевых отверстий?
        - В том-то и дело, что нет! - Брага свернул старые портянки в целлофановый пакет и достал чистые. - Парня убили непосредственно в кабине, и по всему выходит, что из вот такого же пистолета, - он указал на торчащий из-за пояса Короба, майорский «Форт».
        - Гильза такая же? - догадался парень.
        - Ага, один в один.
        - А что, если майор своего водителя добил, чтобы тот не мучился? Вы тело парня хорошо осмотрели? Были какие-то несовместимые с жизнью, тяжёлые травмы? - Щука озадаченно сдула лезущую в глаза челку.
        - Оно, конечно, может, и так, - покивал Брага. - Вот только с этим вторая «непонятка». Много ли надо, чтобы добить? Выстрел в голову или в сердце. Но нашего водилу нашпиговали пулями «от» и «до». Пять раз стрельнули. Куда пришлось. В голову, кстати, тоже попали.
        Брага покряхтел по-стариковски, сунул руку в карман и высыпал на траву пригоршню пистолетных гильз. - Готов биться об заклад, но в новом стволе Короба не хватает как раз пяти патронов.
        - Груза в кузове нет, - подвел жирную черту Немец. - Каким бы не был этот детективный сюжет, мы в «голяках», коллеги.
        - Что делать будем? - Щука обвела всех внимательным цепким взглядом. Она уже не походила на ту радостную девчонку, ещё недавно сидевшую у лодочного руля. - Пустыми возвращаться? Столько сил ухлопали, рисковали, всё зря?
        - А что ты нам, едрить-колотить, прикажешь? - Брага закурил дешёвую папиросу, и по лесу поплыл едкий табачный дым. - Ждать, пока господин старший офицер в себя придут и скажут, куда груз делся? То ещё занятие. Может, он вообще до весны спать собрался, накопленное сало проедать? Уходить надо, пока вояки всех не прихватили и эту стрёмную историю на нас же не повесили.
        - Надо его с собой забрать, - Щука показала на майора. - Я ему тонизирующий препарат ввела, может, и очнется. А может, и нет, но бросать его тут - грех. Дотащим до какого-нибудь жилья, там и оставим. Коли придёт в себя, в дороге поговорим. Нет, ну и Бог с ним. Заявим, что случайно нашли. И может быть, за его спасение даже что-то от служивых перепадёт.
        Короб, закончивший пересчитывать патроны в пистолетном магазине, вскинулся:
        - Да уж вот от кого милости не жди! «Перепадёт» нам от них, ну как же. Это только наш барыга-заказчик с армейцами вести дела умеет, а так они нашего брата не жалуют. Кинут в кутузку и начнут крутить, «как» да «что». Хорошо, если потом живым и относительно здоровым выйдешь. Военные следаки - те ещё волчары.
        - Хорош трещать, - Немец решительно рубанул ладонью воздух. - Нельзя его здесь бросать. Если всплывет, что мы тут были, на нас «всех собак спустят». И тогда уже ничего никому не докажем. А так и вправду, оставим у жилья с записочкой «Шли, нашли, подлечили, на себе тащили». Про сделку и товар - молчок, в этом случае с нас и «взятки гладки». Попадать под военный розыск себе дороже, не будет нам потом тут жизни, только к анархистам за болото подаваться.
        - Ну что ж, пусть будет так, - Брага достал топор, провёл ногтем по лезвию. - Надо жерди рубить, носилки-волокушу делать. Молодой, пойдем, поможешь.
        * * *
        Майор Минько пришёл в себя, когда Короб пристраивался, чтобы половчее его ухватить и перекинуть в лодку.
        Офицер раскрыл глаза, болезненно щурясь на дневной свет, и тяжело закашлялся. Короб дернулся и чуть не выпустил из рук носилки. Едва успев перехватить их, Брага рявкнул на парня:
        - Эй, пацан, тебя шмель за яйца укусил, что ли? Ты смотри, что делаешь!
        Майор слабо застонал, и сталкер, удерживая руками березовые жерди, удивленно приблизился к нему:
        - Ты смотри-ка, очухался!
        Брага курил уже пятую папиросу и всё вокруг пропиталось вонючим запахом его «махры». Даже вездесущие комары держались на некотором расстоянии. И не сказать, чтобы Брага так уж наслаждался процессом курения, его хрипящие при жутком кашле лёгкие скорее говорили об обратном. Просто он сейчас очень сильно нервничал. Шла пятнадцатая минута разговора, а упрямый вояка твердил одно и то же.
        - В Красновку меня… доставьте… срочно.
        - Да что ты опять заладил с этой Красновкой! Что произошло в дороге? Куда делся груз?
        - Это всё потом. Сейчас в Красновку… быстрее пожалуйста.
        - Вот же «сапог» тупой! - злился Короб.
        Сначала майор просил пить, и молодой поднёс к его рту свою флягу. Военный выхлебал всё содержимое и напускал внутрь слюней с кровавыми прожилками. Расстроенный Короб брезгливо сунул испорченную флягу майору за пазуху. Но главное, до сих пор военный ничего не сказал им о судьбе груза. И теперь молодому сталкеру хотелось сунуть этого засранца в армейской форме мордой в речную, пропахшую тиной, воду.
        - Мы доставим Вас в ближайшее жилое место, откуда можно связаться с военным командованием, - над офицером вновь наклонился Немец. - Дадим им знать о том, что Вам нужна срочная помощь. И они Вас оттранспортируют хоть в Красновку, хоть в Киев, это уже Вы сами с ними решите. Но, Бога ради, скажите, где груз? Ведь мы пришли за ним, Вы должны понимать, чего нам это стоило! Давайте поможем друг другу.
        - Вы… не понимаете. Мне нужно в Красновку, на центральную научно-исследовательскую станцию. Времени нет… - он захрипел, и его вдруг передёрнуло, как от сильного электрического разряда. Да так, что майор едва не вывалился из носилок.
        - Доставьте меня туда прямо сейчас. Груз - это ерунда… я дам много больше… вы же сталкеры… деньги… оборудование, снаряжение, только доставьте в…
        Он снова захрипел и выгнулся дугой. Было видно, как сильно напряглись его мышцы. Потом громко скрипнули зубы, а из прокушенного языка пошла кровь. И майор тот час обессилено рухнул обратно на носилки.
        - Отключился. Опять, - Щука приподняла ему голову и подложила свернутую куртку.
        * * *
        - Чётко! Просто супер, - Брага щелчком ногтя отправил чинарик в реку, и тот с коротким злым шипением потух, погрузившись в воду. - Я надеюсь, вы не рассматриваете всерьез вояж до Красновки? За «златые горы и богатства несметные»? Это же трёп пустой, а вот дорога туда дальняя. Как хотите, а я не подряжался туда «лыжи смазывать».
        Немец неопределенно хмыкнул. Щука молча нагнулась к земле, сорвала метёлку полевицы и стянула её верхушку в кулак. Обычно так делают дети, гадая на содержимое «петух или курица»? Посмотрела на результат и отряхнув руку меланхолично сунула тонкий стебель в рот, разжевывая травинку зубами.
        - Эй, - слово взял Короб, - я смотрю, тут какая-то тема для дискуссии появилась? Так вот, я думаю, что зря мы этого военного тащим. На кой он нам? Кто узнает, что мы его вообще видели? У него с нашим барыгой какие-то дела были, а военный, выходит, торгаша кинул. Тот же ему вперед за груз «забашлял»? Теперь мы без груза и без бабок. А не приведи Господи, военный в дороге у нас помрёт? Вы посмотрите, как он выглядит! Мелкие ссадины и ушибы, говорите? Да он же вот-вот «ласты склеит». Торгаш нам за этого жмура в камуфляже разве что-то даст? Или того хуже, майор выживет, подлечится в госпитале, а потом наплетёт барыге дескать «Я не я, лошадь не моя. Всё им, сталкерам отдал, не знаю, куда они груз дели».
        - Ты куда клонишь-то? - спросил Брага.
        - Я думаю, надо у него документы забрать, погоны срезать, жетон снять. Покажем их нашему барыге, как доказательство того, что мы с воякой всё-таки встретились. А не водку за Кордоном жрали.
        - Ты прав! Молодец, молодой, ловко смекнул, - Брага одобрительно хлопнул его по плечу, и Короб не ожидавший такой поддержки, смущенно улыбнулся.
        - Только ты вот что, документы, жетон, это всё ерунда. Майор же нашего торговца кинул, так выходит? Ну, сам же говоришь, «сапог» бабки взял, а груза нет. Мы нашему другу лучше голову этого вояки принесём.
        - В каком смысле, голову? - обалдел молодой.
        - В прямом! Соль у меня есть, полпачки. Отрежем ему голову, сунем в мешок и солью присыплем, чтобы по дороге не стухла. Вот это будет и доказательство, и вполне себе, вендетта. Сурово немного, но так даже лучше. После этого барыга нам точно хоть сколько-то денег за старания отвалит. Нет, ты всё-таки это здорово придумал! Но раз так, тебе и делать. Я-то, брат, сам крови не люблю, - Брага достал из-за голенища сурового вида нож и рукояткой вперёд протянул парню.
        Тот отшатнулся и недоуменно вытянул лицо:
        - Брага… Ты чо, гонишь, что ли?
        - Бери-бери, надо же когда-то мужчиной становиться и авторитет в сталкерском движении зарабатывать! - у Браги было абсолютно серьезное выражение лица, он вновь настойчиво пихнул парню нож.
        Молодой нервно хлопнул глазами и недоверчиво посмотрел на Немца и Щуку. Оба кивнули.
        Брага с силой вложил нож в руку сталкера и добавил:
        - Ну а что? Сколько тебе еще «Коробом» бегать? А так поднимешься, авторитетное погоняло заработаешь. Как тебе, например, «Жнец офицеров»? Или вот лучше - «Звездорез»?
        Короб, поняв наконец, что его цинично разыгрывают, со злостью воткнул нож в землю.
        - Да пошли бы вы!
        Щука, более не сдерживаясь, рассмеялась. Немец хмыкнул и посмотрел на часы.
        - Поговорили и ладно. Будем делать, как решили. Военного грузим в лодку, двинем с ним к ближайшему жилью, по карте лагерь «Яхрома» в двух днях пути. Там выгрузимся, и пусть местные ребята майора армейцам передадут. Купим в лагере провиант, может, работа какая обломится. А вот везти майора к нашему барыге, действительно резона нет, далековато. Боюсь, он может и не дожить до встречи с «бизнес-партнёром».
        * * *
        Ближе к вечеру, когда над водой появились перья робкого тумана, Щука в очередной раз осмотрела майора.
        - Не понимаю. С ним что-то происходит. Неужели первый диагноз был ошибочным? Он выглядит всё хуже и хуже. Боюсь, с такой динамикой процесса у нас нет лишних суток пути. Он помрёт раньше.
        - Ну так вколи ему что-нибудь, - хмуро посоветовал Короб, устало работавший веслом. - Ты же у нас медик, тебе и карты в руки.
        - Какие карты? Медицинские? Увы, у него при себе такой нет, а много ли я вслепую с аптечкой насоображаю? Ему бы в стационар или полевой лазарет на самый худой случай. Тут профилактические клизмы не помогут, для верного диагноза нужен рентген.
        - Да где же его взять в этой лесной жопе? - спросил Брага. - Ему «вертушка» нужна военная. Хоть и не люблю я их, но, видимо, тот самый случай, когда хоть кто-то будет ей рад.
        Немец достал портативный радио-сканер, откинул крышку. Надел наушники и щёлкнул тумблером.
        - Арнольдыч, ты чего там услышать хочешь? - удивился Короб.
        - Думаю «пошерстить» эфир на общих частотах. Вдруг кто из сталкеров видел вояк где-нибудь поблизости. Тогда попробуем к ним скрытно подойти, оставим рядом майора с запиской что да как. Потом ракету сигнальную пустим. Ну а как армейцы заметят сигнал, дёрнем оттуда и издали поглядим, как они заберут коллегу.
        - Валяй, - Брага зафиксировал весло подмышкой, закурил и снова продолжил греблю.
        Через полчаса Немец снял с головы наушники и задумчиво посмотрел на товарищей.
        - Ну чего? Пусто?
        - Не совсем. Ни военных, ни сталкеров в эфире нет. Но есть сигнал от полевой научной станции «Рассвет-13». Это типа той, что стоит возле заброшенного совхоза имени Ковпака. Ну, в трёх километрах от нашей базы, помните?
        - Да, есть у нас такая, «Рассвет-9». И?
        - Сигнал автоматический, закольцован. Вроде как приглашение. «Всем свободным старателям: на научной станции „Рассвет-13“ есть хорошо оплачиваемые задачи».
        - Ты что, Арнольдыч, решил у них бабла немного срубить? А как же этот? - Короб мотнул головой на майора.
        - Да что же ты так туго соображаешь? - Брага фыркнул в густые усы. - На станции имеется связь с военными. Это то, что нам сейчас нужно.
        - А ведь там есть и лазарет! - оживилась Щука. - Не ахти какой, но всё же. И рентген наверняка есть, и медикаменты получше моих. Далеко отсюда станция?
        Немец взял планшет и вбил координаты.
        - Не сильно далеко. Правда, лодку придется оставить и на берег сходить. Но нашего попутчика мы еще до темноты дотащим.
        * * *
        Малая полевая научная станция «Рассвет» состояла из невысоких одноэтажных модулей. Несмотря на слова «малая полевая», она являлась достаточно надежным автономным убежищем. Периметр станции был защищен рядами колючей проволоки на высоких бетонных опорах, свето-шумовыми растяжками и более экзотическими преградами инженерной мысли. Сооружение было спроектировано так, чтобы выдержать ударную волну «выброса» - жуткого и опасного явления Зоны. Тяжёлого вооружения на таких станциях не имелось, но бронированные жалюзи на узких окнах были снабжены амбразурами. Так что с помощью обычного стрелкового оружия можно было держать оборону от вторгающегося извне, агрессора. Как раз до прибытия военной помощи.
        Группа сталкеров вышла к станции уже в наступающих сумерках. Вдоль огражденного периметра мягко зажглись огни. В тишине было отчетливо слышно, как вращается флюгер метеовышки, а где-то в глубине территории деловито стучит работающий дизель-генератор.
        - Боязно… - Щука подернула плечами. То ли от холода, то ли от давящего чувства враждебной пустоты, обступившей этот пятачок цивилизации. - На нашем-то «Рассвете» сколько раз бывала, всё там знакомо. Бывало, придешь на «девятку», отогреешься, ребята-научники чаю нальют, расспросят, что да как в Зоне. И ночевать оставят без проблем, если затемно нагрянешь. А этот «Рассвет» чужой, как они тут к нашей проблеме отнесутся?
        - Не робей, не съедят же, в самом деле, - Немец приобнял девушку и чмокнул ее в щеку, на которой веером рассыпались созвездия родинок. - Слава Богу, уже пришли.
        Они остановились у створок металлических ворот, прямо под объективом телекамеры. Немец требовательно нажал кнопку звонка.
        «Тон-тон-тон-тон», - завибрировало мелодичной трелью переговорное устройство. Прошло около семи томительных минут, прежде чем динамик зашипел и ожил.
        - Да?
        - Это группа вольных старателей. С нами раненный военный в чине майора. Требуется медицинская помощь.
        Повисла пауза. Зажужжал электропривод, телекамера несколько раз изменила положение, показывая гостей незримому собеседнику.
        - Сколько вас? - снова раздался искаженный динамиком, голос.
        - Четверо и военный на носилках.
        Камера еще раз поводила «зрачком» по группе, а потом и по окрестностям. Словно выискивая кого-то, кто бы мог притаиться неподалеку.
        - Сейчас я открою ворота. Заходите по одному, спешить не надо. Отомкните магазины от оружия и уберите их в сумки. В пределах станции вам гарантируется безопасность, если вы будете соблюдать правила пребывания. Условия понятны?
        - Да, не в первый раз на научных станциях, - заверил собеседника Немец. Он первым отсоединил магазин от СВД и выщелкнул патрон из патронника. Поставив «Драгуновку» на предохранитель, повесил винтовку за спину. Все остальные повторили этот манёвр со своим оружием.
        Прежде чем тяжёлая створка ворот поехала наверх, голос добавил:
        - Проходите по тропинке к входу в главный модуль.
        После этого динамик щёлкнул и отключился.
        Когда группа оказалась за периметром, створка ворот вернулась на место.
        Дорожка, ведущая к главному модулю, оказалась выложена широкими резиновыми плитками. На их продавленной поверхности собралась дождевая вода.
        Шлёпая по лужам, Короб с Брагой тащили носилки с майором. Прежде чем у модуля их нагнал Немец, его придержала за рукав Щука.
        - Арнольдыч, что-то мне не по себе. Не спрашивай почему, сама не пойму, в чём дело.
        - Да ты чего, сестричка, не накручиваешь ли себя часом?
        Щука поджала губы при слове «сестричка», явно желая, чтобы он называл её иначе, но сказала о другом:
        - Нет, ты меня знаешь, я по пустякам молотить языком не буду. Просто скверное предчувствие.
        - От этого места?
        - Может, от станции, может, от того, что рядом обретается. Идите внутрь и несите нашего бедолагу в лазарет, санчасть или что у них там. А я еще немного тут покручусь, осмотреться хочу. Это недолго. Потом к вам присоединюсь.
        - Ну, как знаешь. Вскипятим к твоему приходу чайник. Только ты мне пообещай, что за периметр ни ногой!
        - Да как я туда перемахну, я ведь Щука, а не птица, - и легонько толкнула его. - Иди уже.
        * * *
        Их встретил невысокий, чуть полноватый человек в белом халате, из-под которого были видны флисовый свитер и штаны оранжевой расцветки, характерной для научных полевых групп. На ногах крепкие туристические ботинки. В одной руке человек держал электронный планшет, а другой теребил короткие пегие волосы и часто поправлял на переносице очки с толстыми линзами.
        - Всё снаряжение, включая верхнюю одежду, заносите на санобработку. Заберете чуть позже.
        Научник коснулся планшета, и одна из дверей плавно отъехала в сторону, едва не задев рукотворную башню из пустых бутылей для кулера.
        В помещении неярко горели длинные белые лампы. От множества крошечных отверстий в потолке текли тонкие струйки пара. Переодевшись в запасную одежду, сталкеры какое-то время решали, как быть с военным. Если и его переодевать, то во что? Научник, поняв причину их заминки, просто махнул рукой, приглашая за собой. Подхватив носилки с майором, все вернулись в коридор.
        Пришло время представиться друг другу.
        - Я - профессор Стивенсон, руководитель станции. Рад гостям, весьма рад! Хотя ожидал немного иного.
        - Желающих поработать на благо науки? - сразу же спросил его Немец.
        - Да. Вы, надо полагать, услышали наш сигнал?
        - Услышали. И непременно бы воспользовались вашим предложением, но у нас непредвиденная находка.
        Короб и Брага со стуком положили носилки на металлический пол.
        - Позвольте полюбопытствовать? - научник подошел ближе и внимательно всмотрелся в лицо военного. - Однако! И где же вы его нашли?
        - Далече. Военный грузовик попал в аварию. Вот это единственный выживший.
        - А где второй? - быстро спросил Стивенсон.
        Немец внимательно посмотрел на невысокого человека в белом халате. И негромко сказал:
        - А я не упоминал, что их было именно двое. Откуда вы это знаете?
        Стивенсон снял очки, протёр их свободной рукой о халат и близоруко моргнул.
        - Да хотя бы оттуда, что сегодня утром двое военных, включая этого офицера, покинули данную станцию на грузовике.
        - Так они здесь были? - удивился Немец.
        - Об этом я вам и говорю. Именно об этом. Прибыли, сдали по описи оборудование и поспешно уехали. Впрочем, как теперь следует, спешка их до добра не довела. Дорожная авария, говорите?
        - Да, грузовик всмятку.
        - А все-таки, где второй? Вы его нашли? Он мёртв?
        - Да, умер при аварии, - Немец умышленно скрыл факты о пулевых ранениях шофера - слишком уж мутной была эта история.
        - Вы лично видели тело?
        - Разумеется. Обыкновенный такой, мёртвый сержант. С собой мы его не понесли, зачем? Закрыли там же в кабине, чтобы дикие звери не растащили. Военные подберут и сами решат, что с ним делать.
        - Обыкновенный мертвый сержант. Вот так значит? Ну что ж, ладно. Что вы от меня лично хотите?
        - Ну как, - Немец развел руками, - раненного осмотреть на рентгене, понять бы, что с ним. Он очень плох. Наша медик в полевых условиях сделала, что могла, но этого мало. А в вашем лазарете есть все шансы стабилизировать состояние этого бедолаги. И если нам это удастся, то у меня к вам будет маленькая просьба. Хотелось бы, чтобы о данном происшествии вояки узнали не раньше утра. Поймите нас правильно. Уже темнеет, куда нам сейчас? Будем признательны за возможность остаться у вас на ночёвку. А чуть свет мы уйдем, чтобы с армейскими лишний раз не пересекаться. Вы же понимаете, как у нас с ними?
        - Да-да, конечно, вы можете на это рассчитывать. Наше гостеприимство… погодите-ка! - он вдруг вскинулся и быстро моргнул несколько раз. - Вы сказали - «наша медик»? И камера у ворот показала, что среди вас была девушка! Где же она?
        - А, вы об этом? - улыбнулся Немец. - Она вот-вот подойдет. Ей по женским делам надо было отойти, ну типа «до ветру».
        - На улице? - неподдельно удивился Стивенсон. - Санузел у нас здесь, внутри.
        - Она стесняется. Ну, вдруг у вас тут камеры понатыканы, а у нее фобии на этот счёт.
        - Эмммм, - обескуражено протянул профессор. - Зря вы её там одну оставили. Это же опасно.
        - Не волнуйтесь, она ведь в пределах периметра. Когда её начнут есть комары, пулей прибежит, - поддержал товарища Брага. - Что, профессор, куда майора тащить? Покажите?
        * * *
        Щука накинула капюшон куртки. С приближением темноты заметно похолодало. Девушка ещё раз осмотрелась.
        «Ну и что тут не так? - думала она. - Может, действительно померещилось? Всё-таки вторая неделя пошла, как все они вышли из лагеря. Усталость имеет свойство накапливаться. Потом переходит в нервозность, повышенную возбудимость. Ей ли, как бывшему военному медику, не знать?»
        Неторопливо прошлась до отдельно стоящей постройки. Ею оказался крытый бокс для автомобильно-инженерной техники. Высокая трава покрылась вечерней росой, ботинки и джинсы быстро намокли до щиколоток.
        «Закрыто, наверное. И похоже, замок электромагнитный: ни дужек навесных, ни скважины под ключ». Когда девушка подошла ближе, то вздрогнула от неожиданности - внезапный голубой свет мягко озарил небольшое пространство вокруг её фигуры. Это автоматический датчик включил лампу освещения. Щука подёргала дверь. Та и вправду оказалась заперта.
        Отошла. Свет тотчас погас. Шагнула к боксу, светильник вновь зажегся. «Балуешься, как школьница», - сказал бы Немец. Подумав о нём, она словно назло, опять сделала шаг вперёд, дразня электронный датчик. Свет вновь зажегся, и тут девушка краем глаза уловила какой-то блеск в траве. Нагнувшись, подняла автоматную гильзу. Металлический цилиндр бутылочной формы с зеленым лаковым покрытием. Гильза была холодной на ощупь, но с хорошо осязаемым запахом пороха. Явно лежит тут не более суток.
        «Научники стреляли из армейского оружия? Или тут были военные? Отгоняли какого-то непрошеного гостя от периметра?»
        Осмотрев траву, нашла ещё несколько гильз. Покрутила головой. В область зрения снова попал гаражный бокс. Что-то привлекло настороженное внимание девушки, и она подошла ближе. Палец ткнулся в твердый пластик, из которого были собраны стенки модуля. Ноготь Щуки аккуратно обвёл одно из пулевых отверстий. Всего их было около двух десятков, разбросанных по всей стене. Словно неведомый стрелок бил из автомата в белый свет, как в «копеечку». И судя по траектории, стрелявший находился у входа в жилую часть научной станции.
        * * *
        - Кладите его спиной на кушетку, - профессор расстелил полиэтилен и щелкнул кнопками на замысловатом медицинском приборе. - Сейчас аппарат прогреется и можно будет провести общее сканирование. Я подготовлю всё остальное.
        Он пропустил несущих майора, сталкеров, и вышел из помещения.
        - Чо-т тяжелый боров, а так и не скажешь, - устало прислонился к стене Брага, когда майора водрузили на подготовленное ложе.
        - Это твои годы дают о себе знать, - ехидно поддел напарника, Короб.
        - Я ещё тебя переживу, зелень болтливая, - восстанавливая дыхание, обиделся Брага.
        Немец присел на стул с крутящимся сидением. Оттолкнулся ногой и, сделав три оборота, озвучил свои мысли:
        - Лишь бы он не помер до утра. Здесь ведь есть средства, которые не дадут ему отправится в «долину теней» раньше времени? «Нам только ночь простоять, да день продержаться». Хотя нет, днём мы уже будем далеко.
        Короб посмотрел на майора с неприязнью, как на виновника всех бед:
        - Надеюсь, ты сейчас видишь дурные сны, приятель! Потому что это самая малость, какой ты можешь отделаться за наши тяготы.
        Сталкер протянул руку к выдвижному светильнику, вплотную приблизив его к измученному лицу военного. Включил и направил нестерпимо яркий белый свет в закрытые глаза майора. С интонацией «плохого следователя», Короб произнес:
        - А ну колись, шакал, кто нашему грузу «ноги приделал»?
        Лежавший майор Минько вдруг застонал, громко и страшно. Словно зверь, которому не хватило сил отгрызть пойманную в капкан лапу.
        Молодой отшатнулся, чуть не сев на пол, и испуганно выругался:
        - Да чтоб тебя, конь ты полосатый!
        Офицер болезненно щурил глаза, дергал пальцами рук, силясь закрыться от электрического света. Но запредельное истощение организма лишило его сил.
        - Эй! - быстро метнулся к нему Немец и выключил лампу. - Ты меня слышишь? Минько Станислав, как там тебя по батюшке?
        - Слышу… - тихо прошептал военный, и выражение его лица стало чуть более осмысленным. - Я… где?
        Немец распробовал на языке рифмующееся неприличное слово, но вслух сказал иное:
        - В лазарете научной станции.
        - А вы те, кто доставили меня сюда, в… Красновку?
        - Ээээ, - протянул Брага, - да он опять за те же вожжи взялся. Упрямый какой, ты погляди!
        - Мы не в Красновке, друг, - мягко поправил майора, Немец, - Но уже теплее! Это другая станция. Здесь тебе окажут временную помощь. И скоро за тобой прилетит голубой вертолет с волшебниками в медицинских халатах. Недолго осталось, потерпи.
        Лицо майора переменилось, едва он осмыслил сказанное. Военный напрягся, глаза дико блеснули, разве что волосы на загривке не встали дыбом. Чисто кот, ошпаренный кипятком.
        - Как… называется… эта… станция? - его интонация была похожа на горсть земли, бросаемой на крышку опускающегося гроба.
        - «Рассвет 13», - настороженный его реакций, ответил Немец.
        Пальцы военного бессильно обмякли. Горло издало хриплое бульканье, то ли смех, то ли спазм.
        - Зачем вы притащили меня сюда? Я же просил в Красновку. Теперь я обречен. И вы то же…
        - А ну-ка, друг, расскажи нам всё, что мы должны знать, - склонился над ним, Немец, - и очень тебя прошу, не теряй сознание, пока не закончишь.
        * * *
        Щука наконец обнаружила то, что искала. Вернее, она не знала, чем именно это окажется, но верила - находка непременно будет.
        Кровь. Много впитавшейся в траву крови. Удалось разобрать след, кровавую дорожку и земляную борозду, оставленными чьими-то волочащимися ботинками. Девушка бросила осторожный взгляд на камеры наблюдения, расположенные по периметру забора станции. Те равнодушно смотрели куда-то в сторону Зоны. Щука подобралась, как охотничья собака, и, мягко ступая, двинулась по следу.
        Когда она подошла к метеорологическому оборудованию, вновь включился автоматический светильник. Над головой ритмично постукивали лопасти ветряка. Девушка обратила внимание на прислоненную к сетке-рабице хозяйственную лопату с комьями глины на штыке. Оценила свежеприсыпанный землёй холмик. Понадобилось три минуты, прежде чем лопата в её руках уткнулась во что-то мягкое. Она осторожно раскидала землю и на свету матово блеснул циферблат часов. Их ремешок смыкался вокруг бледной человеческой руки, торчавшей из грязного лабораторного халата. Надетого на оранжевый костюм сотрудника полевой станции.
        * * *
        - Я… не знаю, как это произошло. Втроем мы прибыли на станцию, чтобы… Как же горло жжёт. Дайте воды, пожалуйста.
        Брага наполнил пластиковый стаканчик из бутылки кулера и поднёс питье к губам майора. Тот жадно выпил всё до последней капли, чуть не сжевав сам стакан. Продолжил:
        - Сдали по описи какие-то детали для работы научников.
        - А наш груз? - не сдержался Немец.
        - Ваш? Да, тоже был. Мы его ещё в прошлый раз тут припрятали, чтобы в эту ходку вам… передать. Спрятан в пустой таре с военной маркировкой в складском боксе. Научники в наши ящики не заглядывают…
        - Так вы его не забрали? Почему?
        - С учеными было что-то не так…. Тот, который нас встретил и бумаги подписал… нормальный. Когда же мы пошли к боксу и открыли его… На нас напали те, другие, которые там прятались. Или заперты были. Да, скорее второе.
        - Почему вы так решили? Но главное, почему они на вас бросились?
        - Они не люди… уже. Просто твари в человеческой одежде… научников. Они «обратились». Думаю, это следствие вируса. Мы сначала…
        - Стоп! - Немец, предчувствуя сердцем недоброе, остановил майора. - Какого еще Miststuck («сука» нем.) вируса?!
        Военный снова попросил пить. Брага снял с кулера всю бутыль и, осторожно наклонив её, тонкой струйкой полил содержимое в рот майору. Тот пил долго, и по мере этого процесса пожилой сталкер недоуменно смотрел на пустеющую емкость. Впрочем, армеец прервался на полутора литрах, мотнув головой, дескать, хватит. Дальше речь майора стала бодрее.
        - На этой станции испытывали воздействие… какого-то вируса на зараженной радиацией флоре. Я не знаю всех тонкостей, у меня минимальный допуск. Скажу лишь, что центр разработки находится в Красновке. Наверное, у них есть вакцина, не может быть, чтобы не было. Они давно работают с этим штаммом.
        - В чём суть работы вируса? Как он проявляется?
        - Вы слишком многого хотите от простого экспедитора. Что я могу знать? Я видел, как сжигали мертвых подопытных животных. По слухам, после заражения они превращались в неуправляемых, бешеных существ с высоким болевым порогом.
        - Может, это и было обычное бешенство? Ты ничего не намудрил? - подал голос
        Короб, сидевший до сей поры тихо.
        - Это не похоже на обычное бешенство. Здесь что-то стряслось, может утечка… Напавшие на нас уже не были людьми. Эти твари разорвали Мальцева, как старую тряпку. Семак, это мой… водитель, увернулся, но его ранили. Я одного из «этих» сам… застрелил. Почти весь магазин из АК… А он все шёл на меня. Остаток в другого добил, тот лишь повалился и снова встал. Я психанул и к машине дёрнул. Семак за руль вскочил… Ударили по газам. Была бы связь, я бы дал знать о случившемся… Но тот, нормальный, из научников, что груз по описи принимал, взял у нас рацию, как только мы на станции появились. Сказал, прошивку обновит… обещал, что можно будет гражданские волны из Европы слушать. В общем, пока обратно мчались, смотрю, с Семаком что-то не так, вроде бредить начинает. Хотел у него руль забрать, так он не дал. Ногу с газа не убирает, в рулевое вцепился - не оторвать. Вскоре я неладное почуял, пистолет успел достать… Тут он на меня и бросился. Хотя нет, это уже был не он, а нечто в его обличии. Я несколько раз выстрелил, потом машину крутануло, ударились, я сознание потерял. Когда в себя пришёл, он мертвый, в
кабине… У меня голова кружится, всё плывет. Думал, сотрясение. Один в Зоне, вокруг никого. Но от места нашей с вами встречи недалеко было. Я к нему и пошел… Знал же, что явитесь за грузом, и надеялся, что вытащите. Пока шагал, совсем организму дурно стало. Пусть Семак меня несколько раз успел приложить, пусть авария, это всё понятно, но ощущения такие, будто гриппом заболел. Сложив в пути «два» и «два» догадался, что тоже мог заразиться вирусом.
        - Так почему же ты, сволочь, сразу нам про вирус не сказал, когда пришел в сознание? - Брага не скрывал досады.
        - Вы бы меня бросили. Что, скажешь, «нет», старатель? По глазам же вижу… не потащили бы.
        Брага достал папиросы и, не обращая внимания на то, что находится в лазарете, закурил.
        - Если это действительно вирус, и ты должен стать как этот Семак, как те, что на вас у бокса напали, почему же до сих пор не «обратился»? - Немец нервно облизал сухие губы.
        - Не знаю. Может, ослабленный организм быстрее сдаётся. У меня-то царапины, а Семаку… чуть рёбра через грудную клетку не вытащили.
        - Как же он машину вёл с таким ранением? - Брага крепко затянулся, и папироса жгуче затрещала, превращая крошки молотого табака в клубы сизого плотного дыма.
        - Вот так и вёл… Чего страх с человеком не делает.
        «А мы тогда решили, что водила грудь о руль проломил… - вспомнил мёртвого водителя Немец, - А оно вон как выходит».
        - Погоди, - Немец зыркнул глазами на толстое стекло лазарета и быстро спросил:
        - Как, говоришь, выглядел тот, «нормальный», из научников?
        * * *
        Сколько тел лежит в яме, Щука так и не узнала. Её вырвало, когда она пыталась лопатой отвалить в сторону третий раскопанный ею труп. Это был военный, с тела которого хищный зверь кусками отрывал мясо. Верхняя часть туловища держалась на позвоночнике, весь пах и низ живота отсутствовали, от объеденных внутренностей смердело кровью. Щука, стоя на коленях и упершись рукой в траву, извергла из себя остатки желудочной желчи. Поднявшись, девушка брезгливо вытерла рот носовым платком.
        Немного придя в себя, вытащила из-за пояса единственное, но хорошо ей знакомое оружие - пистолет системы Макарова. Магазин скользнул в рукоять, сытно лязгнула затворная рама, дослав патрон в патронник. Щука поднялась и пошла к станции.
        * * *
        В лазарете неожиданно ожил висевший под потолком динамик.
        - Минуту внимания, господа вольные старатели. С вами говорит начальник станции. Я с интересом прослушал вашу содержательную беседу и решил, что мне пора вмешаться.
        Сталкеры недоуменно заозирались. А Немец встал и крадучись пошел к двери лазарета.
        - Не удивляйтесь, все помещения станции оборудованы системой двусторонней связи. Вы слышите меня, а я слышал вас. И хотя вы иногда говорили тихо, я в целом понял суть диалога.
        Немец взялся за дверную ручку.
        - Поэтому, прежде чем поставить вас перед выбором, я готов для общего понимания сложившийся картины ответить на некоторые вопросы. Они у вас, несомненно, имеются. И да, помещение лазарета заблокировано, так что не тратьте понапрасну своё время. Смею заметить, у вас его катастрофически мало.
        Сталкер рванул дверь, но та не подалась. Массивная, из цельного металлического листа с узким окном овальной формы, она надёжно преграждала выход. Немец потянулся к красной ручке с надписью «Аварийное открытие». Сорвал пломбу, дёрнул вниз. С шипением вышел сжатый воздух, но дверь даже не шелохнулась.
        - Если вы захотите проверить стёкла на прочность, замечу, что они бронированные. Так что с вашего позволения я перейду к делу. К моему глубочайшему сожалению, все мы стали заложниками крайне неприятной ситуации. Некоторое время назад центральная научная лаборатория, расположенная в Красновке, разработала штамм вируса. Наша же полевая станция испытывала его на местной флоре, подвергнувшейся избыточному радиационному облучению. Цепь трагических событий привела к утечке вируса и попаданию его в организм научных работников. Всю губительную природу штамма мои коллеги испытали на себе. И будь я менее расторопным, случившееся могло окончиться гораздо худшими последствиями. Но теперь, когда я, как единственный выживший, делегировал на себя полномочия начальника лаборатории «Рассвет 13», ситуация не выглядит столь безнадежной.
        - Делегировал? - удивился Брага
        - Именно так. Судьба сама расставила всё по своим местам.
        - А мы здесь в качестве кого?
        - О! Работая с природой вируса значительное время, я сумел быстро создать антидот, нейтрализующий пагубные последствия в организме зараженного. Но есть две проблемы. Первая - антидот очень нестабилен и действует лишь непродолжительное время. Вторая - для его получения нужна человеческая кровь в больших количествах. Резус и группа не важны, главное, чтобы носитель ранее не был заражен данным вирусом. К сожалению, я уже исчерпал все доступные в этом лазарете запасы донорской крови, обычно используемой для переливания. Когда же на станцию прибыли военные, у меня зародилась надежда, что я сумею убедить их сдать часть своей крови. Но до этого не дошло. Они самовольно полезли в гаражный бокс, открыв тем самым «шкатулку Пандоры». Освободили моих запертых коллег, уже находившихся в той стадии, которую вы назвали «обращением». Довольно ёмкое название, да-с. Встреча у них получилась неприятная. Я до последнего момента не знал судьбы тех, скрывшихся на грузовике. У меня были серьезные опасения, что они подверглись заражению, и вирус может вырваться наружу. Но когда вы сами принесли одного из них сюда, я
убедился, что всё происходящее - перст судьбы.
        - Погоди! - Немец пристально взглянул в объектив телекамеры, расположенной у потолка. - Объясни мне простую вещь. Зачем было всё так усложнять? Если у тебя есть антидот, так отчего ты не дашь его этому бедолаге? - жест в сторону майора. - Вызови сюда вертолет с Красновки. Пока они доберутся, мы добровольно поделимся своей кровью для изготовления новой порции вакцины. К чему весь этот драматический театр?
        - На то, мои невольные друзья, есть веская причина, - Abducet praedam, cui occurit prior!
        Сталкеры услышали, как говоривший жадно пьёт воду по ту сторону микрофона.
        - Что? - не понял Короб
        Немец поморщился и перевел с латыни:
        - «Кто первым пришёл, тот и уносит добычу». Проще говоря, «Кто первым встал, того и тапки». Я только не могу понять, какое отношение это имеет к нашей ситуации?
        - Браво! - голос собеседника выражал восхищение. - Мне импонирует ваша образованность, молодой человек. А что касается отношения к ситуации, то всё просто. Антидот не стабилен. Чтобы создать его устойчивую версию, которая целиком и полностью нейтрализует действие вируса, нужно ещё некоторое время. Может быть, день. Может быть, неделя. Но я довольно близок к завершению этой работы. Я не могу просить помощи у своих коллег в Красновке. Произошедшее ЧэПэ повлечет за собой расследование, и я наперёд знаю его итог. Меня задвинут в тень, открытие антидота и всё результаты исследования присвоят себе. Поэтому я сам завершу начатое и доведу дело до конца, чего бы мне это не стоило.
        - Вот оно как, - тяжело вздохнул Брага. По его глазам было хорошо видно, что он думает о моральных качествах их собеседника.
        - Конечно, - добавил научник, - не без вашей помощи. Да-да, вам также отведено место в истории, господа вольные старатели. Это большая честь! И в качестве нашей взаимно продуктивной работы я попрошу вас немедленно ликвидировать майора.
        Он так буднично закончил фразу, что сталкеры не сразу поняли смысл последних слов.
        - Эээ, что? - молодой недоверчиво посмотрел на динамик. Как будто бы техническое устройство добавило часть слов от себя лично.
        - Понимаю. Вы психологически могли привязаться к спасаемому вами человеку. Моя просьба кажется вам дикой, так как вы ещё плохо представляете себе все последствия. Я видел майора собственными глазами и могу с большой долей вероятности сказать: его иммунная система уже на грани капитуляции вирусу. Не понятно, как он вообще так долго протянул. Этот человек может «обратиться» в любую минуту. Во имя вашей личной безопасности - убейте его немедленно!
        Короб быстро отсел от зараженного офицера в сторону. Опасливо косясь на военного, сталкер достал из брюк «трофейный» пистолет майора и снял оружие с предохранителя.
        - Что это даст? Он после этого не «обратится»? - недоверчиво спросил Немец.
        - Нет, если индивидуум умрёт до того, как вирус возьмет верх. Он просуществует в остывающем теле ещё какое-то время и тоже погибнет. Но никакого жуткого «посмертия» с превращением в чудовище не последует.
        - Почему ты всё же не дашь ему антидот?
        - Не уверен, что он ему теперь поможет. Прошло слишком много времени. И, простите за эгоизм, мне пришлось бы делить всю полученную от вас кровь на две порции. При этом я не знаю, сколько времени мне понадобится для создания устойчивой вакцины, и когда я увижу новых доноров.
        - Так вот зачем в эфир был пущен сигнал о «подработке на станции», - высказался Короб. - Он просто сюда народ заманивал. Вот же… вампир!
        - Дошло, наконец? «Заходите мухи к нам на огонек. К пауку в банку», - Брага отрешенно затушил окурок в эмалированную емкость для хирургических зажимов.
        - А что насчет нас? - Немец нервно потер переносицу, даже не взглянув в сторону майора. - Почему ты решил, что мы еще не заразились? Мы довольно много времени провели рядом с этим бедолагой. Как вообще происходит этот процесс?
        - Для заражения достаточно малейшей открытой раны, в которую попадает кровь носителя вируса. «Обращенного» носителя; и это важное уточнение. Воздушно-капельным путём инфекция, к счастью, не передается. Если на момент прихода на станцию кто-то из вас был бы заражен, первые симптомы бы уже проявились. Конечно, я еще проверю анализы вашей крови, но в целом ваш облик внушает оптимизм.
        - Оптимизм, - сухо повторил Немец, но глаза его горели недобрым огнём. - А знаешь что? Почему бы тебе не прийти сюда и не сделать всё самому? Очень легко распоряжаться чужими жизнями, прячась за стеной и давая распоряжения в микрофон. Спустись и посмотри в глаза тому, кого ты уже вычеркнул из списков живых. Перст судьбы, говоришь? Так пусть высшие силы нажмут на спусковой крючок именно твоими пальцами. Готов взять на себя такую ответственность?
        Какое-то время им никто не отвечал. Затем из динамика донесся звук жадно выпиваемой воды. Стук пустой кружки о стол.
        - Это всё демагогия. Я бы справился и своими руками. Но искренне рассчитывал на ваше понимание и сотрудничество. Спускаться к вам я, разумеется, не стану. Я слабый человек. Куда мне против вас, трёх физически сильных мужчин с оружием? Уверен, что вы попытаетесь выкинуть какой-нибудь фокус, а я не могу рисковать. Что ж, мне не хотелось к этому прибегать, но я вынужден подкрепить свою настойчивую просьбу некоторым аргументом.
        Под потолком раздался механический щелчок, и в стороны разошлись две неприметные ранее створки. Взору открылась стальная решётка, из-за которой угадывались очертания вентиляционной вытяжки. В её недрах что-то механически рыкнуло, послышался монотонный гул работающих лопастей. Только воздух не всасывался, а сильной холодной струей гнался в помещение лазарета.
        Вслед за этим «ожил» один из мониторов на стене. На синем экране вспыхнули крупные белые цифры: - 10:00. Едва сталкеры сообразили, что это какой-то таймер, значение чисел изменилось на 9:59 и начало медленно убывать.
        - Меньше чем через десять минут в помещение начнет поступать отравляющий газ. На станции нет усыпляющих средств, этот газ смертельный. Если по истечении указанного времени вы не убьёте военного, газ убьёт вас всех. Дилемма несложная.
        - Да? А ты не боишься лишиться столь драгоценных доноров? - с вызовом спросил Немец.
        - Я рассчитал, что даже если вы погибните, кровь ещё какое-то время будет пригодной для переливания и сохранит все необходимые свойства. Излишки подвергнутся заморозке. Но я бы на вашем месте подумал ещё раз, стоит ли оно того? Майору вы уже всё равно не поможете, так что не губите себя понапрасну. Мне бы этого не хотелось.
        - Ему просто не хочется возиться с нашими трупами, вот и вся причина. Куда проще, когда мы сами будем сливать кровь по мере надобности и банку через окошечко передавать. Сучий хвост! - Брага встал и, не сдерживаясь, ударил тяжёлым кулаком о стену.
        * * *
        Некоторое время Щука без всякого результата жала кнопку вызова видеодомофона. Никто не отзывался и словно бы не собирался её замечать. Устав делать простодушное лицо, она несколько раз ударила в дверь рукояткой пистолета. Никакой реакции. Девушка обошла всё строения по периметру. Окна задраены, никаких приставных лестниц, открытых подвалов и прочих путей проникновения она не обнаружила. Как и следовало ожидать.
        Теперь её не столько тревожил вопрос, что тут произошло, сколько, что там сейчас происходит? Она даже не рассматривала мысль о том, что в суете и спешке её попросту могли тут забыть. Никто не хватит себя по лбу и не скажет: «Ах, у нас же там девочка на улице мерзнет! Как это мы запамятовали?» Зерна подозрений, вскормленные недавними находками, дали хороший урожай для выводов: внутри станции творилось что-то не ладное.
        Перед глазами всплыли найденные тела. И в этом жутковатом видении её мозг зацепился за некую деталь. Девушка повернулась к метеовышке, задумчиво покусала губу и снова посмотрела на запертую дверь станции.
        «На ком же я это видела?» - сдерживая рвотные позывы, Щука лопатой переворачивала раскопанные труппы. «Ага, есть!» - она брезгливо подцепила ножом широкий прямоугольник запаянного в пластик пропуска. Кончиками пальцев в одноразовых перчатках отсоединила застежку с одежды мертвеца, тщательно протерла находку носовым платком.
        «Профессор Самуэль Стивенсон. Руководитель научно-полевой станции «Рассвет-13». С фотографии на девушку смотрел довольно пожилой худощавый человек с густыми седыми волосами. Небольшие клиновидные бородка и усы делали его похожим на писателя Чехова.
        «Будем знакомы, профессор. Надеюсь, вы не против пригласить даму в свою обитель? Нет? Ну, я так и думала. Вижу, вы настоящий джентльмен!»
        * * *
        Когда она вернулась к главному входу, уже спрятавшееся было солнце, в последний раз мазнуло лучами по верхушкам деревьев. Позолотило напоследок их угрюмые кроны и алеющим заревом скрылось за горизонтом. Густые сумерки кольцом сжались вокруг одинокой станции. К гнетущей неизвестности прибавился холодный мрак и мелкий моросящий дождь. На дверном замке горел красный огонек диода. Испускаемый им свет был недружелюбным, словно говоря: «Вам здесь не рады. Вас здесь не ждут».
        Девушка приблизилась к нему, усмехнулась недобро. «Ну что ж. По щучьему велению, по моему хотению!» - и приложила чужой пропуск к окошку сканера. Тот проснулся, «облизал» красной светящейся полосой чёрно-белый забор штрих-кода. Светодиод пискнул и погас. А рядом зажёгся новый - жизнерадостно зелёный.
        Металлический женский голос произнес: «С возвращением, профессор Стивенсон». Заурчал скрытый электромотор, и широкая бронированная створка двери неторопливо поднялась вверх.
        * * *
        - Не могу! - Короб трясущейся рукой убрал пистолет от головы майора. - В него выстрелить, это всё равно, что в спящего. Не по-людски это.
        Брага взял у него оружие, мельком взглянул на лежащего без сознания военного. Подошёл вплотную к армейцу и быстро приставил ствол к сердцу, прикрытому грязной камуфлированной курткой. Но уже через секунду поставил оружие на предохранитель.
        - И я не могу. Прав молодой, мерзкая ситуация. В первый раз после ухода Хана жалею, что его сейчас рядом нет. Уж он бы не сомневался. Может ты, Арнольдыч?
        Немец пистолет не взял, лишь наклонился к уху пожилого сталкера и чуть слышно спросил:
        - У тебя гранаты остались?
        Старый покачал головой.
        - В «угольщиков» обе швырнул, когда те из сторожки полезли. Больше нет, - кивнул головой на окно в стене. - Ты это хотел рвануть?
        Немец хмуро кивнул.
        - Пустой номер. Если и вправду бронированное, не факт, что возьмёт. Да и как их туда пристроишь? Нам, опять же, куда спрятаться? Осколками посечёт.
        - У вас осталось пять минут. Сожалею. Если вы думаете, что я блефую, то фатально ошибаетесь. Как только пойдет газ, вы уже не сможете ничего изменить. Решайтесь!
        - Хрен ты говяжий, дай только добраться до тебя… - Немец скрипнул зубами и взял оружие. Еще раз взглянул на военного, на его бледное измученное лицо. Потом посмотрел на товарищей, взвешивая все «за» и «против».
        - Прости Господи раба Твоего… - то ли о себе, то ли об офицере сказал Немец. Ствол пистолета медленно поднялся на уровень головы майора.
        Даже сквозь стены чувствовалось, с каким нетерпением Стивенсон следит за развязкой этой драмы. Но внезапно у него там что-то изменилось. Через динамик сталкеры услышали неразборчивый механический женский голос, известивший их собеседника о каком-то событии. И это явно встревожило его.
        Уронив что-то на пол, он выругался и отодвинул кресло. Вслед за этой суетливой возней донесся шум открываемой двери и быстро удаляющиеся шаги.
        - Чего это он? - удивился Короб. - Вроде вышел куда-то?
        - Похоже на то, - Брага весь обратился в слух, силясь распознать в загадочном шуме что-нибудь ещё.
        - Арнольдыч погоди, не стреляй! - молодой предостерегающе поднял руку.
        - Почему? - Немец кивнул на экран монитора продолжавшего отсчитывать минуты. - Он же таймер не остановил?
        - Вот именно! - поддержал молодого Брага, от волнения сломав папиросу. - Что ты его грохнешь, что нет, газ всё равно пойдет. Не бери греха на душу. Если суждено помереть, так без чужой крови.
        Немец последовал совету и стрелять не стал. Лишь подумал про себя чего ему сейчас больше хочется: чтобы научник вернулся и пришлось бы убить военного или в связи с отсутствием профессора быть избавленным от этого бессмысленного уже выбора?»
        Когда предпоследняя минута начала свой неумолимый отсчёт, до них едва слышно донеслись два выстрела.
        - Это еще что? - округлил глаза Короб и бросился к окну. Но сколько он не силился, за толстой матовой поверхностью ничего разглядеть не смог.
        Последняя минута, как падающие крупинки песочных часов, истекала.
        И тут таймер, наконец, остановился, не завершив свой отсчет последними семнадцатью секундами. Цифры мигнули и замерли, а на табло появилась красная надпись «The device is deactivated».
        * * *
        Прошло ещё несколько минут, измучивших сердца людей тревожной неизвестностью. Наконец тихо лязгнул магнитный замок, и дверь открылась. На пороге стояла Щука. Она быстро скользнула глазами по помещению лазарета, отметив товарищей и лежащего на койке майора. Лишь после этого убрала «макарова» за пояс и произнесла:
        - Рада видеть вас живыми, парни. Выходите, амнистия!
        - Как ты поняла, что он представляет опасность? - Немец сидел на корточках возле убитого научника. Два пулевых отверстия в груди, оба смертельные.
        - Чутье сработало. Во-первых, он был явно растерян, не ожидав меня тут увидеть. Держал руку за спиной, у него там был «Глок», как я позже узнала. Во-вторых, он представился руководителем станции Стивенсоном.
        - И что?
        - А то, что с настоящим профессором Стивенсоном я познакомилась накануне.
        - Вот как? При каких же обстоятельствах? - Немец подобрал с пола пистолет убитого и, вытащив магазин, осмотрел его.
        - При весьма трагических, - Щука мрачно вытащила из кармана пластиковый пропуск и показала на фотографию истинного Стивенсона. - Тело владельца и еще нескольких бедолаг прикопаны недалеко отсюда. Так что у меня были все основания подозревать, что здесь происходит какая-то стрёмная движуха.
        - И что дальше произошло? - Немец убрал трофейное оружие под куртку.
        - Он сказал, что вы в комнате отдыха. Потом, под предлогом проведения санобработки открыл какую-то дверь, пропуская вперёд. Но я была настороже. Сразу поняла, что это просто уловка. И когда он попытался меня туда втолкнуть, с разворота ударила его локтем в лицо. Он, видимо, понял, что раскрыт, и попытался воспользоваться пистолетом. Я оказалась быстрее и всадила в него две пули. По-моему, он даже не успел понять, что умер. Вон какая морда растерянная.
        Немец согласно кивнул. Выражение лица у лже-Стивенсона действительно было удивлённым. Нос разбит, очки слетели на пол, так и не закрывшиеся глаза недоуменно смотрят в потолок.
        - А как ты сумела разобраться в его компьютере? Ещё бы чуть-чуть, и мы бы прошли «санобработку» боевым отравляющим газом. Ты успела как нельзя вовремя.
        - Ну, только полная дура из двух вариантов - «активировать» или «отменить» - не смогла бы выбрать нужный. Интерфейс не сложнее микроволновки. Я видела ваши лица на телекамере. По ним было понятно, что вы не рады тикающим часам.
        - Брага! - Немец снял с тела мертвого научника сумку с одноразовыми шприцами, заправленными какой-то синеватой жидкостью. - Как думаешь, похоже это на тот самый антидот?
        - А что, очень даже возможно, - сталкер осмотрел содержимое на свет. - Вколем нашему армейскому другу? Вдруг поможет?
        - Давай. Только на ночь его всё-таки в лазарете запрём. Мало ли что. Не хочется, чтобы тут бродил ещё один монстр. Пусть даже и более прямолинейный в своих желаниях.
        - Тебе надо отдохнуть, - Немец повернулся к девушке и нежно провел ладонью по её лицу. - Спасибо тебе за то, что ты сделала. Знаю, что на сердце у тебя сейчас тяжело, но ты поступила правильно. И я, и парни перед тобой в неоплатном долгу.
        Девушка кивнула и негромко спросила:
        - Помнишь, у входа на станцию ты мне кое-что пообещал?
        - Что именно? - удивился Немец.
        - Что пока я осмотрюсь на улице, ты поставишь чайник. Надеюсь, он уже вскипел?
        * * *
        Ночь прошла без эксцессов. Им удалось подкрепиться найденными на станции припасами и сносно поспать в тепле под прикрытием стен. Но вот воспользоваться радиосвязью не получилось. И это было досадно. Работать с научной аппаратурой никто из них не умел. А рация военных, изъятая научником, была безнадежно им же испорчена.
        - Что будем делать? - Брага оставил бесполезные попытки выйти в эфир.
        - Надо обколоть майора оставшимся антидотом и сваливать отсюда, - Молодой набивал рюкзак едой «про запас». - Без легальных хозяев мы тут на птичьих правах. Еще и научника привалили. Прежде, чем докажем, что он был не только инфицированный, но и сумасшедший, с нас семь шкур спустят. В конце концов, в Красновке когда-нибудь заметят, что эта станция не отвечает на запросы, и пришлют проверяющих.
        - Ага, а майор к этому времени уже сдохнет, - не согласился с Коробом Брага. - Ты же не знаешь наверняка, убьют или вылечат его ампулы в таком количестве? Еще и военного на нас повесят. Веселенькое дельце!
        - Да мы вообще не знаем, что это за препарат! Может, там анальгин? - не выдержала Щука. - И тогда, если верить вашему лже-Стивенсону, вояка в любой момент может «обернуться».
        - Это может произойти, даже если там действительно антидот. Научник упоминал, что колоть надо было сразу после заражения. Если время упущено, вирус уже ничего не остановит, - Немец смотрел на лежащего офицера и не мог выбрать нужное решение.
        - Почему он Стивенсоном представлялся? - вдруг спросила девушка, не присутствовавшая при беседе сталкеров и пленившего их научного сотрудника.
        - Настоящий Стивенсон был руководителем станции. А этот по документам - Михаил Ярвин, его второй помощник. После смерти шефа он забрал не только его полномочия, но и имя, выдавая себя за Стивенсона. Зачем? Фамилия начальника станции на слуху, к ней есть доверие, а вот в лицо профессора незнакомый человек, скорее всего, не знает. Этим обстоятельством Ярвин и пытался воспользоваться.
        - Светает, - молодой сталкер нетерпеливо посмотрел на часы. - Что решаем?
        - Коней на переправе не меняют. Надо вытаскивать вояку до обжитого места. Он, вроде, перестал помирать, хотя здоровым тоже не выглядит. Привяжем к носилкам на всякий случай. Будем вкалывать ему по одной ампуле, ну скажем, каждые два часа. Если выйдем прямо сейчас, самое позднее к вечеру будем на «Кольце». Там с недавних пор старатели заброшенный хутор обживают. Военные пока на их деятельность сквозь пальцы смотрят, но блокпосты рядом. Вот и пошлём к ним гонца из местных с запиской. Пусть армейцы своего товарища подберут и в Красновку доставят. Наше дело - сторона.
        - Может, разделимся? - Браге явно не хотелось расставаться с комфортом станции. - Вы со Щукой к хутору пойдете, а мы с Молодым здесь останемся. Если носилки на себе не переть, даже быстрее выйдет. И майор пусть полежит, намаялся бедолага. Мы ему уколы по расписанию будем ставить и даже «утку» поменяем, если надо.
        - А смысл? Допустим, вы успешно дёрнете от станции при появлении военных. Потом всё одно вас ждать, пока на «Кольце» окажетесь. Только дойдете ли вдвоём по лесу? Маршрут только в теории знаете, анализатор аномалий у нас один на всех, опять же. Как его делить будем? Нет, глупо это, не стоит разделяться.
        - Я не останусь, - Короб отрицательно помотал головой. - Ну, нафиг, вместе надо идти, это надежнее.
        - Мое дело предложить, - пожал плечами Брага и стал собирать вещи.
        Груз, который они должны были получить у майора, действительно лежал в одном из армейских ящиков в гаражном боксе. Тяжелые пеналы с электронной аппаратурой были аккуратно уложены в холщевые мешочки. Отдельно прилагался портфель с технической документацией.
        Не смотря на искушение, со станции взяли только часть продуктов и походные носилки из лазарета. А вот всё остальное - боеприпасы, оружие, снаряжение научников не тронули. Это бы уже пахло мародёрством. Даже пистолет лже-Стивенсона Немец оставил на станции. Наверняка этот ствол где-то по описи проходит. Сталкеры извлекли со склада несколько мотков желтой огораживающей ленты с надписями «Внимание! Бактериологическая опасность!» и густо обмотали ею вход на станцию и яму с трупами. Покинув периметр, прикрепили к воротам самодельную табличку «Утечка вируса. Смертельно!» И только после этого двинулись прочь.
        * * *
        Идти было нелегко. Носилки тащили парами: сначала Немец и Щука, через полчаса их меняли Брага и Короб. Солнце медленно поднималось из-за горизонта, раскрашивая серые блеклые небеса в огненно-багровые тона. Все им здесь было незнакомым, не похожим на ставшие привычными окрестности их Зоны. Не раз хоженой, проторенной, пусть опасной, но примелькавшейся, узнаваемой. А тут? Чужие деревья, лес, небо, чужой рассвет.
        Чтоб не заблудиться, не запетлять, приходилось постоянно сверятся с картой и компасом. Планшет со спутниковым навигатором довольно быстро потерял сеть и стал бесполезен. Впрочем, такое в Зоне случалось часто, людям было не привыкать. Досадно, что в довесок к этому по округе разлился густой утренний туман. Он заполнил все ложбинки и овраги, стелился над тропой, окутал мокрые ветви осенних деревьев. Даже когда день перевалил за обеденный час, туман всё еще не спешил рассеиваться. Зябкий, назойливый, проникающий под одежду и вытягивающий драгоценное человеческое тепло. Но как оказалось в дальнейшем, по-настоящему страшный сюрприз туман приготовил впереди.
        Передав носилки Немцу и девушке, Брага с Коробом шли во главе процессии. Они негромко переругивались между собой, останавливались, сверяясь с картой, потом двигались дальше. Короб в очередной раз поежился от холода и, расстегнув на ходу рюкзак, полез за шапкой. Брага катал в пальцах папиросу, отмеряя время до привала, когда он, наконец, сможет сесть и всласть подымить.
        Запоздало заверещал детектор аномалий. Что-то неправдоподобно громко хрустнуло возле ног молодого сталкера. Сквозь молочные хлопья тумана по глазам больно ударила яркая голубая вспышка. В воздух взметнулось густое облако из комьев земли, гниющей прошлогодней листвы и крупных щепок поваленного у тропы дерева. Резко запахло озоном.
        Короб погиб сразу. Его тело разметало на множество фрагментов, и брызги крови густо оросили ближайшие кусты и деревья. Идущего следом Брагу швырнуло назад, на поросшую густым мхом ель. Уронив носилки, Щука и Немец бросились к нему.
        Брага потянулся рукой в карман за папиросной пачкой. Поморщился от боли, когда шевельнулся здоровенный обломок дерева, копьем торчавший из груди.
        - Арнольдыч… Помоги закурить.
        Немец бережно взял из его руки пачку, достал папиросу
        - Ты держись, дружище, сейчас мы тебя заштопаем и на ноги поставим. Только не раскисай!
        Брага чуть улыбнулся, превозмогая боль.
        - Мне то… не заливай. Я всё, отходился. Сейчас курну и махну на встречу с Богом. Есть за что покаяться.
        - Не гони, старый, - Немец продул мундштук папиросы и вставил её товарищу в зубы. - Настя! Быстрее!
        - Сейчас! - Девушка лихорадочно вытряхивала аптечку. - Сейчас уже, потерпи, Брага, потрепи родной…
        - Не суетись милая. Не нужно уже. С молодым что? - он закашлялся, прикуривая от протянутой спички.
        - Погиб.
        - Э-э-э, выходит, я свое обещание сдержал. Надо же…
        - Какое обещание, ты о чём?
        - Что переживу его, зелёного, - Брага зашёлся сиплым кашлем пуще прежнего, с уголка рта потекла струйка тёмной крови. - Вояку дотащите. Чтоб не зря всё это…
        Девушка зубами разорвала перевязочный пакет. Потом схватила шприц, выпустив из иглы воздух.
        - Помоги мне! - крикнула она Немцу, пытаясь закатать рукав пожилому сталкеру.
        - Оставь его, - Немец посмотрел в мёртвые глаза Браги и прикрыл ладонью веки покойного. - Всё.
        * * *
        Кресты срубили из белой молодой берёзки. Пока Немец копал могилы, Щука делала таблички. Для этого она распотрошила коробки с сухим пайком, вырезала ножом аккуратные прямоугольники из твёрдого картона. Подумала, что после того, как впишет имена погибших товарищей, для прочности и защиты от влаги обмотает картон прозрачным скотчем.
        - Как его настоящее имя?
        - Василий Степанович. Фамилию не знаю, он не говорил никогда. И год рождения тоже.
        - А родом откуда?
        - Из-под Белгорода. Так и напиши: «Белгородская область». И это, знаешь что, пожалуй, не пиши «Брага». Как кличка у собаки. А он человек был. Настоящий.
        Черным маркером девушка вывела имя, отчество, место рождения и дату смерти. Потом подумала и добавила: «Скорбим».
        - А молодому что напишем? - глухо спросила она, взяв в руку вторую табличку.
        - Пиши, - продиктовал Немец, - Воронёнков Тимофей Александрович, город Рязань, год рождения… год смерти…
        - Откуда знаешь? - Щука с трудом сдерживала подступавшие слезы, но писала твёрдо, словно вырубая каждую букву в мраморе.
        - Помню, как он в лагерь к нам пришёл. По всей форме представился, как будто молодой лейтенант после распределения. Тогда это казалось забавным. Кто же знал, что так будет?
        - Врёшь! - зло сказала девушка. - Мы все, кто больше месяца протянули, кто видел вот такие же кресты и столбики, знали, что именно так и будет! Этим всегда заканчивается. И у тебя это не в первый раз!
        - Успокойся, что ты, сестрёнка! - попытался смягчить её выпад, Немец.
        - Ты сам зачем в поиск ходишь? Чтобы сдохнуть вот так однажды, под безымянной сосной? Ради чего всё это? И ради кого? Она давно умерла, та твоя женщина. А ты всё не можешь её отпустить. Хочешь следом за ней шагнуть. Знаю ведь, отчего ты такой бесстрашный! Потому что глупый! Смерти ищешь, только вот гибнут вокруг тебя другие. Те, кто поверили в твою удачу, в тебя. И те… те, кто тебя любят!
        Последние слова утонули в рыданиях на его груди. А он всё гладил девушку по голове и, прижимая к своей пропахшей костром и порохом куртке, повторял: «Поплачь милая, не носи в себе! И пожалуйста, прости. За всё прости, если сможешь».
        * * *
        Майор «обратился», когда им оставалось пройти последние два часа пути. В тот самый миг, когда уставшая девушка присела, чтобы сделать ему укол антидота.
        Тело военного дёрнулось, резко выгнувшись под фиксирующими ремнями. Щука решила, что это снова судороги, наклонилась к нему. Майор вдруг распахнул глаза, ставшие мутно белыми, как у слепого. И, ухватив её за руку, сжал с такой силой, будто это был не человек, а гидравлический пресс. Девушка закричала от боли и неожиданности, осела на землю. А то, что было майором, уже приподнималось на носилках, разрывая ремни, словно гнилые тряпки.
        Немец отреагировал сразу же. Рывком сорвав с плеча винтовку, он с силой рубанул прикладом по шее новоявленного упыря. Тот вздрогнул и отпустил руку девушки. Но прежде, чем Немец ударил снова, неожиданно резво ухватился за ствол оружия. Сталкер изо всех сил рванул винтовку к себе. Но монстр держал её крепко, и прежде, чем «драгуновка» была вырвана из захвата, он успел погнуть её ствол под неестественным углом. СВД стала полностью бесполезна.
        Немец зарычал и с размаху двинул прикладом в лоб противника. Упырь шагнул навстречу, раззявив пасть. Металлический «затыльник» с хрустом вошёл в лобную кость военного, но врага не остановил. Монстр с такой силой врезал кулаком в грудь сталкера, что тот отлетел на несколько шагов и подняться уже не смог.
        Майор утробно заревел и шагнул было к добыче. Но в спину ему тотчас ударили выстрелы.
        Девушка, сидя на земле, держала пистолет в левой руке и отчаянно нажимала спусковой крючок.
        Бах, бах, бах! - две пули вошли в торс, третья мимо. Тварь качнулась, но не упала. Развернувшись, противник направился к Щуке.
        Бах, бах! - ещё одна пуля ушла мимо, вторая влепилась под ключицу. Монстр дёрнулся и нетерпеливо потянул к девушке скрюченные пальцы. Её замутило от ненависти и омерзения. Она попыталась целиться в голову, но «обратившийся» при каждом шаге сильно раскачивался из стороны в сторону.
        Бах, бах! - одна из пуль разорвала ублюдку щеку. Девушка подловила момент, когда монстр сделал очередной шаг и привычно качнулся на бок.
        Бах! - последняя пуля прошла впритирку к голове твари и оторвала ухо. Пистолет замер на затворной задержке, известив о кончившихся патронах. Перезарядить его одной рукой она уже не могла. Не чувствуя от ужаса ног, девушка отползала в сторону. Сил, чтобы подняться и убежать, уже не было. Щука по-девичьи тонко взвизгнула, когда монстр навис над ней, и в этот миг что-то щёлкнуло его по лицу. Нос военного провалился глубоко в череп, и одновременно с этим докатился запоздалый звук выстрела. Тварь пошатнулась, пытаясь схватить руками воздух. Издалека снова сухо треснул выстрел. На этот раз половину черепной коробки «обратившегося» просто смахнуло невидимым ножом. И всё то, что раньше было майором Минько, беспомощной кучей мяса упало в прелую осеннюю траву.
        * * *
        Человек в старом брезентовом дождевике вышел из-за деревьев. Щука узнала и потертый карабин СКС, и его владельца.
        - Кажется, я вовремя? - Хан с интересом посмотрел на мёртвого монстра.
        - Откуда ты здесь? - перед глазами девушки всё ещё стояла плотоядная пасть твари.
        - Если скажу, что пришел вернуть Арнольдычу долг, поверишь?
        - Нет, - она потянулась к лежащему Немцу.
        - Ты права, скорее, случайно получилось. Но я рад, что такая возможность представилась. А где этот, молодой? И Брага? И что это за урод в военной форме, которого я пристрелил?
        - Всё потом. Сумку медицинскую принеси. И помоги мне.
        Немцу туго перебинтовали торс. Он отделался сильным ушибом и поврежденными рёбрами. Но спустя немного времени, шипя и ругаясь при каждом движении, заявил, что сможет идти самостоятельно.
        Труп военного положили в выкопанную яму, накидали дров, обложили валежником и сожгли.
        - Зря вы с ним столько времени возились. Надо было его прямо на станции пристрелить, - Хан меланхолично жевал разогретую на огне тушёнку. Его нисколько не смущал смрад человеческого мяса, исходивший от тлеющей поодаль ямы. - Молодой и Брага ни за грош полегли, выходит. Хорошо, что он никого из вас не покусал, а то бы и сами заразились.
        - Да уж, нам повезло отделаться синяками да трещинами, - Немец тоскливо посмотрел на испорченную винтовку. - Этот гад Щуке чуть руку не сломал. А всё-таки, Хан, как ты тут оказался?
        - Я решил в лагерь к нашему барыге не возвращаться. Что мне там ловить? Дело-то не сделано. Когда ты ушёл прикрывать наш отход и пропал, я с ними, - он показал на Щуку, - поругался. Ну, думаю, махну к «Кольцу», там, по слухам, земля ещё не сильно сталкерскими сапогами топтана. Может, найду себе работенку.
        Он снял с пламени алюминиевую кружку с обмотанной бинтом ручкой, чтобы не обжигать пальцы о горячий металл. Щедро сыпанул заварки, кинул щепотку какой-то душистой травы. В воздухе поплыл терпкий пряный аромат. Потом продолжил:
        - Но не срослось. Местные аборигены ничего толкового не предложили. Зато я поймал на их радиостанции сигнал с научной станции. Да-да, с той самой, «Рассвет-13». Решил сходить, денег заработать. И вот изгиб судьбы, вас по дороге встретил. Как раз оттуда возвращавшихся.
        - Как раз к раздаче пряников поспел, - закончил за него Немец.
        - Именно. Ну что, Арнольдыч, мы теперь в расчете за ту короткую спичку?
        - Считай, что в полном.
        Щука отошла в сторону и, сев к ним спиной, стала упаковывать рюкзак.
        - Куда теперь подадимся? - Хан с шумом отпил из кружки обжигающий напиток. Эта фраза означала, что он снова «в команде», а не сам по себе. - Вернёмся к нашему торговцу, раз товар у вас?
        - Нет, сперва к «Кольцу», надо дать знать о случившемся на станции. Инкогнито, конечно, - пояснил Немец возразившему было Хану. - И, конечно, свои шкуры подлатать. Есть там у этих аборигенов какой-нибудь «Айболит»?
        - Был вроде. Фельдшерский пункт или типа того. Стационар тебе организуют, если что-нибудь им «отстегнёшь».
        - Щука? Ты что об этом думаешь? - окликнул её Хан.
        Девушка полуобернулась к сидящим товарищам.
        - Я думаю, что «Кольцо» подождёт. Меня тревожит ситуация вокруг этого вируса. Неизвестно, кто ещё мог подцепить заразу. Научникам срочно нужен имеющийся у нас образец антидота. Не пойдете со мной, отправлюсь одна. Я для себя уже всё решила.
        - И куда же прикажешь за тобой идти? - восхитился её решительностью Хан.
        - В Красновку.
        - Н-у-у-у-у, - Хан что-то прикинул в уме. - А почему бы и нет? Надеюсь, за такой вояж нам что-нибудь обломится от умников в белых халатах. А груз можно и попозже скинуть; после всего, что произошло, заказчик подождёт. Арнольдыч, ты как насчет прогулки?
        - Не в восторге, если честно. Но она права насчёт заразы и вакцины. Важно дело доделать. Хорошо, что теперь не придётся тащить носилки с тем, кто может в любую минуту «перекинуться» в кровожадного урода.
        - Да уж, не дай нам Бог такого счастья. Тут хочешь - не хочешь, а надо точку пулей ставить. Лучше умереть человеком, чем жить подобной тварью, - Хан отбил пальцами дробь по карабину и, сощурившись, посмотрел на серое небо. - Дождь вроде собирается? Надо выдвигаться.
        Щука ничего им не ответила. Она тайком рассматривала небольшую, чуть кровоточащую ссадину на руке. Спрыснула её антисептиком и быстро залепила бежевым, не бросающимся в глаза пластырем. Потом открыла аптечку научника и одним из немногих оставшихся в ней шприцов незаметно ввела себе антидот.
        «Только бы успеть дойти! Только бы успеть! - подумала она. - Умереть человеком - это, конечно, правильно. Но хочется ещё им пожить».
        Юрий Мори. После всего
        Над городом кружили птицы. Целые стаи. Они то становились атакующими штурмовиками, пикировали на одни им видимые цели, то стекались снизу вверх в единый дрожащий клубок. В спираль. В ядерный гриб, чтобы парой минут позже рассыпаться стрелами вниз. Раньше их столько не было. Раньше многое было не так, но… Пришлось привыкать. Или бежать отсюда без оглядки. В деревнях, говорят, попроще сейчас. Как последний вариант - отойти в развалины, скинуть с плеча автомат, по пути сняв с предохранителя, и упереть твердый компенсатор снизу в подбородок. А потом - что птицы, что рыбы…
        Один, как говорится, чёрт.
        Степан мысленно перекрестился. Размахивать рукой в воздухе сейчас некстати: кроме птичьих, за ним могли наблюдать и другие глаза. Внимательные. И не всегда человеческие. Раньше он бы первый посмеялся над такой мыслью, а теперь не хочется. Такие твари иной раз попадаются патрулям, что не до смеха.
        Люди, в основном сидевшие после Судного дня по подвалам и бомбоубежищам, в развалинах появлялись редко. Сперва, конечно, приходили - кто проведать родной дом, внезапно ставший остальным братской могилой, кто - поискать оставшиеся целыми вещи. Теперь, когда вместо заводов и складов в основном зияли воронки и целые котлованы, любой гвоздь пригодится.
        Особенно, гвоздь.
        Степан опустил бинокль, через который внимательно осматривал бетонные огрызки, арматуру, сгоревшие свечки деревьев. Вроде, никого. Только птицы, черным просом усеявшие небо.
        - Михалыч, дальше пойдём? Вроде, никого…
        Напарник, мужик лет шестидесяти, успевший обрасти клочковатой седой бородой, почесал затылок.
        - Ну, Стёп, не знаю. С одной стороны - маршрут Майор чётко задал, а с другой… Что там делать-то, в развалинах? Приключений искать?
        - Вот и я думаю…
        - Пожрать бы, Стёпа. Да на базу.
        Михалыч неловко повернулся, зацепившись за изогнутую обгорелую проволоку.
        - Тьфу ты, блин! Глянь, какую дыру вырвал в куртке.
        - Нинка зашьёт, не переживай. Новую теперь не найдёшь.
        - Ага. Давай курнем, что ли?
        - А заметит кто?
        - Да не видать же… Плюнь. Нет никого.
        Из дыры в стене дома, откуда они наблюдали за разрушенным микрорайоном, выползло облачко дыма от двух самокруток. Ветерок сразу рвал густой дым, растворял его в себе.
        - Михалыч, а ты вот в Бога веришь? - Степан сплюнул вниз, посмотрел, как сгусток разворачивается в воздухе, исчезает в камнях.
        - Я, Стёп, ни в кого уже не верю… - Михалыч выдохнул, почти скрывшись на пару секунд за облаком дыма. - Как мои все под плитами остались, так и не верю. Это тебе двадцать три, вся жизнь впереди. Хоть какая, а - жизнь. А моя закончилась. Ни веры, ни надежды. Бог…
        Он сморщился, как от небывалого теперь лимона.
        - Плохо… А я вот - верю. И всё это, - он махнул рукой в сторону развалин. - За грехи нам послано.
        - Сильно твои родители грешили? - невесело усмехнулся Михалыч. - Кредиты не платили? Или дорогу на красный перебегали? Или дети вот…
        Степан промолчал. Спорить было сложно, но какое-то неясное чувство жило в нём, помогало вставать по утрам с жёсткого матраса, пить пахнущую хлоркой воду из запасов базы, слушаться приказов Майора.
        - Пойдём, Стёпа… - каким-то жалобным, не своим голосом произнес Михалыч. - Ну его к чёрту, этот патруль, чего мы тут не видели.
        Они старательно затоптали окурки и начали осторожно спускаться по разбитой, без перил, лестнице, усеянной дырами с торчащей арматурой.
        - А, прикинь, всё это - сон? - внезапно спросил Стёпа. - Проснёмся, а мир цел. И наши все живы. И мне завтра в институт, ко второй паре. Социология труда, прикинь?
        Михалыч шёл впереди молча. Он даже плечами не пожал, так почти молча и провалился в рухнувший пролёт лестницы, державшийся до этого на чьем-то не очень честном слове. Простонал только что-то.
        - Михалыч!
        Стёпа успел схватится за торчавший обломок стены, дыру в давно разрушенную квартиру. Лестница обрушилась вниз на пару этажей, словно цепная реакция - верхние ступени снесли собой нижние. Стёпа отшатнулся назад и рывком вернулся на висевшую в воздухе лестничную площадку.
        - Твою мать… - только и сказал он, вытирая лицо от толстого слоя строительной пыли. На зубах скрипела кирпичная крошка. Путь вниз был отрезан: не спуститься ему на два этажа вниз, до видневшегося остатка ступеней. Седьмой этаж… Вниз прыгать бесполезно. Ногу сломает - и что? Дальше всё равно не доползти. До базы четыре километра, шансов ноль. Он машинально вытер рукавом автомат и отставил его в сторону, к стене. Михалыч уже в раю, на арфе играет, под таким завалом точно не выжить.
        А вот ему что теперь делать?
        Он пнул приоткрытую дверь квартиры. Попробовать найти здесь убежище? До ночи просидит, а потом что? Он поежился, вспомнив останки Вани-прораба. Тот с дуру решил из убежища выйти вечером, уж чего искал, куда шёл… Груда мяса и обломки автомата, только что узлом дуло не завязано. А самого Ваню только по ботинкам узнали. Нинка его потом к Михалычу и пошла, а куда теперь ей деваться - один Бог знает.
        Степа вернулся за автоматом и зашёл в квартиру. Стандартная трёшка, мечта жителей позднего Союза. Он прошёл по засыпанным мусором коридору, кухне, в стене которой была дыра больше метра в диаметре. Наведался в довольно целый туалет, подсвечивая себе зажигалкой. Три небольшие комнаты. Собиратели из убежищ сюда не заходили, вещи почти все на месте, только раскиданы по полу вперемешку с обломками шкафов. Посуда - не кухонная, а какие-то рюмки, бокалы. Пивная кружка со счастливыми немцами в тирольских шляпах за круглым столом. Сама целая, только ручка отбилась при падении. У отца почти такая была…
        Стёпа отбросил находку в стену, от чего кружка окончательно брызнула веером осколков.
        Он зашёл в гостиную и присел на рваный, стоявший криво диван. Вот здесь до ночи можно побыть, а там - то ли ждать гостей, то ли самому… Два магазина. Столько и не надо, чтобы самому. Одного патрона хватит.
        Стёпа выудил из кучи чью-то старую рубашку, отряхнул её и разложил на диване. На ней разобрал автомат, тщательно протирая от проникающей во все щели пыли. Смазал. Собрал заново. Взвел, щёлкнул. Пристегнул магазин и дернул затворную раму снова. Предохранитель, конечно. Всё по выученной наизусть инструкции, которая как «Отче наш» и «Yesterday» одновременно…
        - Добрый день! Вы только не стреляйте…
        Стёпа сам не понял, как оказался в углу комнаты, сжимая до боли в руках автомат. Палец на спусковом крючке, ствол в сторону входа.
        - Кто здесь?
        В коридоре захрустела штукатурка и в комнату медленно зашёл… Зашло… Вот хрен его знает, кто это, вообще?!
        - Я без оружия, - мягко сказал вошедший. Развёл руками, медленно, подтверждая свои слова. Голову ему приходилось наклонять, и сильно горбиться, потому что даже так гость упирался макушкой в потолок. Из-за широких плеч выглядывали концы сложенных серых с красноватым отливом крыльев, а нижние края при ходьбе волочились по полу. Прекрасное лицо, словно вылепленное скульптором, ярко-синие глаза. Вместо привычных для Стёпы камуфляжных курток или обносков ещё тех, довоенных вещей, на госте была темно-серая грубая рубаха почти до пола.
        - Я - ангел. Мы ищем выживших, чтобы спасти, - обыденно сказал вошедший и опустил руки.
        - Серьёзно? - как-то по-детски уточнил Стёпа. Но автомат опускать не спешил. - Слава Богу.
        - Абсолютно серьезно, - ответил гость. Голос у него был глубокий, звучный. - Пойдём со мной.
        - Куда?
        - Как - куда? В землю, где нет боли и смерти, мой юный друг. Ведь мы же - друзья?
        - Даже не знаю, - растерянно произнес Стёпа и всё-таки опустил автомат. Стрелять в эдакое чудо - как-то неправильно. - Ты реально прилетел? И сможешь меня отсюда унести?
        - Да. И ещё раз - да. Пойдём.
        - Хорошо… - Стёпа положил автомат на диван и подошёл к ангелу. - Что от меня нужно?
        Тот пожал плечами, отчего крылья за спиной тоже всколыхнулись:
        - Да ничего не нужно. Только согласие.
        - Я согласен.
        Ангел поднял руки, опустил их на плечи Стёпы и неуловимым движением свернул ему шею, одновременно подняв руки к голове и крутанув изо всех сил.
        Удерживая обмякшее тело на весу, он вонзил оказавшиеся длинными и острыми зубы в шею и начал жадно пить кровь, не обращая внимания на брызги на своей тоге, крыльях и стене. Потом вырвал из шеи кусок мяса и начал медленно, со вкусом жевать.
        - Теперь, - отрываясь от добычи, негромко сказал он. - Ты в мире, где нет боли. А я заодно и пожру как следует. Вам все ангелы на одно лицо, придурки, а мы - довольно разные.
        Если бы за кружащейся стаей кто-то внимательно наблюдал, и у этого кого-то был подходящий бинокль, он понял, что это - не птицы. Одинаковые серые фигуры с красноватыми крыльями кружили над умершим городом и собирали урожай. Всех, кто ещё не отправился в ад.
        Их же нужно забрать с собой.
        notes
        Примечания
        1
        Лига плюща (англ. The Ivy League) - ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США. Это название происходит от побегов плюща, обвивающих старые здания в этих университетах. Считается, что члены лиги отличаются высоким качеством образования.
        2
        «Захват?те У?лл-стрит» (англ. Occupy Wall Street) - действия гражданского протеста в Нью-Йорке, начавшиеся 17 сентября 2011 года.
        3
        Аппалачская тропа (англ. Appalachian Trail) - размеченный маршрут для пешеходного туризма в североамериканской горной системе Аппалачи. Аппалачская тропа имеет протяжённость около 3,5 тыс. км от горы Катадин (Мэн) на севере до горы Спрингер (Джорджия) на юге. Точную длину определить практически невозможно, так как существует несколько альтернативных путей.
        4
        «Исчезновение на 7-й улице» (англ. Vanishing on 7th Street) - фильм ужасов с элементами постапокалипсиса режиссёра Брэда Андерсона
        5
        ^*^Дезоксирибонукле?новая кислот? (ДНК) - один из двух типов нуклеиновых кислот, обеспечивающих сохранность, передачу из поколения в поколение и реализацию генетически заложенных программ живых организмов для их последующего развития и функционирования. Вмешательство в геном приводит к различным последствиям, в том числе и весьма печальным. Так любимые многими «мутанты», если рассматривать их серьезно, не являются именно спорадическими мутантами, тем более, способными к продолжению рода. Но ведь фантастика, а в ней возможно многое, включая выживших в эпицентре ядерного взрыва свиней, расплодившихся в геометрической прогрессии в метро. Прим. автора.
        6
        ^*^Доцент - один из основателей всей структуры отрядов чистильщиков. Ученый - самородок, воспользовавшийся результатами секретных исследований и опытов, проводимых в различных НИИ Его Императорского Величества (далее ЕИВ), для создания основы научного потенциала Базы. Немалую роль в последнем сыграли два похода «первых» в бывшую Столицу. Наряду с Мастером и Генералом (оставшимися в живых «первыми»), являлся главой Совета. Прим. автора.
        7
        ^*^Кабир - могила (тюрк.) Имена, фигурирующее в тексте есть ничто иное как публичные определения-«погонялы». Настоящее имя, даваемое при рождении или инициации, известно лишь нескольким людям. Изжиток и суеверие времени, пришедшегося на пару-тройку десятков лет после Полуночной войны. Прим. автора.
        8
        «Шершень» - многозарядный автоматический дробовик, созданный для нужд специальных подразделений Корпуса жандармов. Использовался в городских операциях при штурме зданий. Широко разошелся после Полуночи в связи с великолепными ТТХ и качеством изготовления, позволившим пережить годы упадка с минимальными усилиями по восстановлению и уходу. Прим. автора.