Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Алексеев Сергей : " Метро 2033 Кочевник " - читать онлайн

Сохранить .
Метро 2033: Кочевник Сергей Алексеев
        Вселенная «Метро 2033» [межавторский цикл] #0 Метро #0
        «Метро 2033» Дмитрия Глуховского - культовый фантастический роман, самая обсуждаемая российская книга последних лет. Тираж - полмиллиона, переводы на десятки языков плюс грандиозная компьютерная игра! Эта постапокалиптическая история вдохновила целую плеяду современных писателей, и теперь они вместе создают «Вселенную Метро 2033», серию книг по мотивам знаменитого романа. Герои этих новых историй наконец-то выйдут за пределы Московского метро. Их приключения на поверхности Земли, почти уничтоженной ядерной войной, превосходят все ожидания. Теперь борьба за выживание человечества будет вестись повсюду!
        Цель охотника за головами проста - найти преступника и отдать в руки правосудия. Если не получается живым - тогда предъявить частями, подходящими под опознание.
        Добытые в ходе последнего рейда сведения выводят бывалого наемника на след кровного врага. И без того сложная задача грозит стать вовсе невыполнимой. Чтобы добиться нужного результата, придется одолеть сотни километров песчаных равнин Южного Казахстана…
        Содержит нецензурную брань.
        Сергей Алексеев
        Метро 2033: Кочевник

* * *
        Восток дело тонкое. Объяснительная записка Вадима Чекунова
        Я искренне радуюсь каждому выходу нового «восточного» романа в нашей Вселенной Метро. Туннели, подвалы, шахты, подземные переходы и прочие «кротовьи норы», где в полумраке и сырости коротают дни те, кто сумел пережить Катастрофу, - да, все это обладает мрачной притягательностью. В их недрах клокочет своя, темная и злая сторона жизни, там таится невероятная нечисть и прорываются лучи человечности, есть место гнусности и подвигу - все, как и в обычной жизни, только сжатое низкими сводами и узкими стенами до настоящей эссенции.
        Но со временем эта самая «сжатость» начинает сдавливать сознание, как тесный ворот - шею. Хочется схватить и рвануть, чтобы пуговицы брызнули и покатились, чтобы грудь вдохнула воздуха по самый край, а глаза изумились бесконечности пространства, представшего перед ними…
        Казахские степи и равнины - вот уж где есть разгуляться и добру, и злу, и человеку как их вместилищу.
        Все более уверенно наш восточный сосед занимает свою нишу в локациях. Сначала Казахстан упоминался в романе Андрея Дьякова «За горизонт». Потом харизматичный автор Шамиль Алтамиров, знающий местность не понаслышке, дебютировал с романом «Степной дракон», из которого любители экзотики и легенд могли почерпнуть немало для себя интересного. И вот пришел черед динамичного романа-путешествия «Кочевник», написанного Сергеем Алексеевым, не будет лишним упомянуть, что Сергей - давний приятель Шамиля. И он тоже самым близким образом знаком с обычаями, нравами, законами и природой пыльных степей. Значит, нас ожидает увлекательный, насыщенный местным колоритом рассказ о людях и об их устремлениях. А устремления эти далеко не всегда праведные. Со страниц романа так и доносятся пыль и жара, дурманящий дым, слышится запах пота и страха, который то и дело перебивается парн?м духом свежей крови…
        Впрочем, нам, пока еще живущим в относительно мирное и благополучное время, трудно судить о том, что на самом деле является праведным и как нам самим следует поступать в некоторых случаях. Конфуций учил: на добро следует отвечать добром, а на зло - справедливостью. Поэт Фирдоуси пояснял, что такое справедливость: «Чтоб быть справедливым возмездье могло, лишь злом воздавать подобает за зло». Автор неслучайно взял эти слова в качестве эпиграфа - зла в романе хоть отбавляй, но далеко не все оно творится ради темных целей.
        Отдельно хочется сказать пару слов о попутчице главного героя Шала - китаянке Фань. На мой взгляд, это один из самых удачных, трогательных и живых женских образов в нашей Вселенной Метро. Возможно, конечно, что долгое проживание на Востоке сказалось на моем восприятии этой героини. Или то, что моя жена - тоже китаянка. Но мне кажется, образ ее удался в первую очередь потому, что сам автор понимает - в жизни просто обязано быть что-то светлое. Пусть хрупкое и недолговечное, но - обязано.
        А мы обязаны его беречь. Даже если это кажется невыполнимым.
        Чтоб быть справедливым возмездье могло,
        лишь злом воздавать подобает за зло.
        Абулькасим Фирдоуси (935г. - 1020г.) персидский и таджикский поэт
        Пролог
        Июнь 2033 года
        г.Тараз
        Шымкентский Каганат
        Обстановка притона бесила. Клубы дыма из длинной опиумной трубки смешивались с гарью чадящих бараньим жиром светильников в полумраке подвала и вызывали отвращение. Судя по редким конвульсиям и сдавленным вскрикам, тело на полу у стены было далеко от блаженства, пребывая в плену кошмарных видений. Гул голосов в верхнем зале, прерываемый взрывами смеха анашистов, и заунывная мелодия в исполнении сидевшего в углу наркомана разговаривать не мешали. Мешал только дым. От него свербело в носу, слезились глаза и хотелось быстрее выйти на улицу и полной грудью вдохнуть чистого воздуха. Но собеседник никуда не спешил - временами его накрывала внезапная сонливость, и он начинал клевать носом, забывая обо всем, и давно бы растянулся на тонкой кошме, только разреши.
        Чайхана на южной окраине города жила своей жизнью. Ленивой, размеренной жизнью любителей чая и дурманящих средств, не терпящей спешки, где все заботы можно было оставить за порогом и отдать сознание во власть наслаждения. Неважно какого. Пара затяжек или легкое, окрыляющее удовольствие от обжигающего чая, заваренного с толчеными корочками мака - кукнаром способного одним только запахом всколыхнуть целый пласт воспоминаний двадцатилетней давности, как бы тщательно их ни старались хоронить где-то на задворках памяти. Либо же тяжелое опиумное отупение, погружающее разум в запредельные дали, которые порождал одурманенный мозг. Все зависело от того, с каким душевным грузом переступить порог чайханы «Нават» идля чего. Просто поговорить, узнать свежие новости Каганата от челноков и караванщиков, или все же отрешиться от реальности тягот бытия в изменившемся ненадолго мире.
        Слуга-китаец, искусно лавируя между застывшими в разных позах заторможенными курильщиками, принес пиалу и покрытый копотью медный чайник с высоким узким горлом. Поставил поднос прямо на пол, почтительно поклонился и застыл в ожидании платы. Получив патрон «пятерки», с несвойственной для этого места стремительностью удалился, словно его тут и не было, и только чайник напоминал о недавнем присутствии слуги.
        - Эй, Кайым! Не спать! - одернули наркомана, снова пытающегося принять горизонтальное положение.
        - А? - Мутные глаза уставились на силуэт сидящего перед ним человека. - Ты кто? Сагынтай?
        - Сагынтай, ага.
        - А-а-а… Саги, - заулыбался Кайым, медленно растягивая слова. - Пришел…
        Сагынтай плеснул в пиалу горячего чаю на глоток и втянул ноздрями запах. Нормально, как и заказывал, без всяких наркоманских примесей. Божественно.
        - Будешь? - Ему протянули трубку.
        - Нет. Не хочу.
        - Зря… - Одурманенные глаза снова закрылись.
        - Где Ахмед? - Сагынтай отхлебнул чаю.
        - Он же говорил… Ты не помнишь?
        - Не помню, - хмыкнул Сагынтай и пояснил: - я вчера курил. Утром еле вспомнил, как меня зовут. Зато вспомнил кое-что другое. Поэтому мне нужно срочно встретиться с Ахмедом. Давай расскажи, где его найти, и сиди тут себе дальше.
        Кайым снова закрыл глаза, словно и не слышал, что ему сказали.
        - Не спать, осел! - процедил Сагынтай и несильно стукнул по державшей трубку руке. - Ахмед где? - тупость собеседника раздражала уже донельзя.
        - Ушел. На восток куда-то, велел тут ждать. И вообще, ты чего столько вопросов задаешь? - тихо возмутился наркоман. - Мент, что ли?
        - Сам знаешь, как наутро бывает трудно вспомнить что-то, - стал оправдываться Сагынтай. - Вот и я стал многое забывать.
        - Все не забудешь… - уверенно возразил Кайым, - я, наоборот, многое вспоминаю, когда курю… Ха! Ты помнишь Кентай[1 - Кентай - поселок в Жамбыльской области.]? - он засмеялся. - Помнишь Жайсулу? Красивая такая, мне понравилась очень. Часто ее вспоминаю… И выносливая. Сколько нас было, пятеро? Или шестеро? Всех выдержала, сучка… Можно было еще туда смотаться. Зря ты ее зарезал… Развлеклись бы снова.
        - Я помню джайляу[2 - Джайляу - летние пастбища в горах Средней Азии.] у Гранитогорска, - процедил Сагынтай и снова налил себе чаю.
        - Это когда было? - Кайым нахмурился.
        - Лет восемь-десять назад.
        - Блин, давно… Не помню.
        - Вспоминай. Женщины, старики, дети. Мужчины на охоте были. Скот еще оттуда угнали, вырезав всех, кто там был.
        - Это не там, где Ахмед по ним из лука стрелять учился? А мелкоту заставлял бегать по крыше санатория и прыгать с нее дальше, выше, точнее? Ха, помню! - Наркоман довольно заулыбался и затянулся трубкой. - Охрененное время было… Веселое.
        - Так куда он сейчас ушел?
        - Да в Луговой! Или Кулан. В ту степь, короче. Вернется, пойдем в Шымкент. Сказал пока найти тебя и Ермека… И тут ждать. А ты сам пришел.
        - Ермек где?
        - У Шолп?н…
        - Где это? - терпеливо допытывался Сагынтай.
        - В Таласе.
        - Талас большой поселок, точнее давай!
        - Последний дом у поворота! Улица еще называлась в честь борца… Не помню… Э! Ты че! - встрепенулся Кайым, - ты же был там! Сам рассказывал, что пока Ермек спал укуренный, ты ее…
        - Забывчив стал, прости.
        Сагынтай достал табак, свернул самокрутку и, подняв светильник, прикурил от хилого огонька, добавляя свою порцию чада в общую атмосферу притона. Крепко затянулся, выдыхая дым в лицо собеседнику. Наркоман, щуря мутные глаза, затряс головой.
        - Ты же не Саги… У него нет усов…
        - Верно. Не Саги, - хмыкнул «Сагынтай» иотставил светильник.
        - Кто ты?
        - Да какая теперь тебе разница? В конце жизни-то?
        - Кто ты?! - вскричал Кайым, сунув руку за пазуху.
        «Сагынтай» дождался, когда из-под халата появится пистолет, пожал плечами и улыбнулся.
        - Шал[3 - Шал - старый.]. Из Гранитогорска.
        Подавшись вперед, он крепко прижал оружие к колену собеседника, не позволив передернуть затвор. Можно воспользоваться и пистолетом, но стрелять тут нельзя. Слишком много вооруженных людей наверху, и если начнут разбираться, почему застрелили одного из посетителей, причина пальбы может не понравиться. Не все любят охотников за головами.
        Резко вырвав из руки курительную трубку, Шал сломал ее об пол и со всей силы вогнал острый конец деревянного огрызка в горло Кайыма. Тот захрипел и, булькая кровью, завалился на спину.
        Шал схватил его за запястье, не позволяя прикрыть рану, и отвел окровавленную ладонь в сторону. Зачем оттягивать смерть, если ранение такого характера несовместимо с жизнью. Один из курильщиков, привлеченный криком, оторвал голову от покрывала и подслеповато всматривался в их сторону. Ничего не понял, застонал и свернулся калачиком.
        Когда Кайым перестал биться в агонии и затих, Шал вытер попавшую на руку кровь об его одежду, бросил окурок в пиалу и поднялся из подвала в верхний зал чайханы. Презрительно сморщившись от сладковатого дыма, оглядел помещение, высматривая давешнего слугу среди посетителей, и заметил пару знакомых по ориентировкам лиц. Ага, значит, потом еще нужно сюда зайти. Пообщаться за жизнь. Китаец появился сам.
        - Ли? Си? Цин? - брякнул первое пришедшее на ум.
        - Ли, господина, Ли. - Слуга, подобострастно кивая головой, заулыбался. Доволен, что спросили имя. Большинство присутствующих имя тени, снующей между ними, интересовало мало.
        Шал протянул ему два патрона.
        - Там моему другу плохо стало. Похоронишь его как-нибудь. Подальше отсюда и без особого шума.
        Китаец сокрушенно покачал головой.
        - Какой несясный день. Какой несясный день.
        - Так бывает, если переборщить с опиумом.
        - Похолоню. Похолоню, - слуга поклонился.
        Покинув чайхану, Шал наконец-то вздохнул полной грудью.
        - Неправ китаец. Сегодня неплохой день, хоть и жарко.
        Глава первая. Без пощады
        Июнь 2033 года
        пос. Талас
        Окрестности Тараза
        Шымкентский Каганат
        Солнце жгло нещадно. Полуденный зной, горячий и плотный, как войлок из овечьей шерсти, наваливался на город, вынуждая найти тень и переждать жару.
        Асфальт прогибался под каблуками и пружинил словно пластилин, обжигая ноги даже сквозь истертую подошву. Старая кирза вместе с портянками давно превратилась в духовку и заставляла шагать бойчее, не обращая внимания на панораму жилых и полуразрушенных домов. Если идти быстро, не так сильно хотелось выпрыгнуть из обуви. Ну прямо мифические сапоги-скороходы, мать их кирзовую. Конечно, если сравнивать постоянные неудобства от зимних морозов, жаловаться на временно установившуюся высокую температуру не стоит. Как говорил старый знакомый - припаренных меньше, чем обмороженных, и, в отличие от зимы, это не всегда смертельно.
        На мосту стало полегче, от реки несло хоть какой-то прохладой. Талас, беря начало в горах и лениво катя воды на север, чтобы раствориться в песках ближайшей пустыни, прогреваться не успевал. Росло искушение скинуть одежду, погрузиться в холодный мутноватый поток и смыть град пота, который уже успел залить глаза и теперь обильно струился по телу. Но Шал не стал поддаваться соблазну, слишком агрессивно оказались настроены слепни в зарослях ивняка по берегам. После их укусов в ранах заводились паразиты и поедали плоть жертвы, а избавиться от них можно было только хирургическим путем, что в условиях дефицита людей, не понаслышке знакомых с медициной, казалось невыполнимым.
        Отпустив поводья, разрешил коню напиться и, отгоняя от него насекомых сорванной веткой, сам ступил по щиколотку в воду, позволяя мелким волнам омыть сапоги. Влага, проникая сквозь прохудившиеся швы, приносила облегчение. Намочил в реке выбеленную солнцем панаму-афганку, слегка отжал ее и снова водрузил на затылок, после чего ощутил себя способным продолжать путь. К тому же, если верить ориентирам, указанным жителями на окраине города, осталось немного.
        Упиваясь свежестью струек воды с панамы, Шал снял с пояса «змейку». Проверить, не слежался ли внутри длинного кожаного мешочка песок, хорошо ли пересыпается, смещаясь в один конец и образуя гибкую дубинку. Вроде нормально, как обычно. Снова привязав ее на пояс, испробовал, насколько быстро распускается узел. Кожаная тесьма развязывалась отлично, без затягов и закусываний. Хлебнув теплой воды из фляги и ополоснув рот жидкостью с привкусом алюминия, с отвращением ее выплюнул.
        - С?быр! Сюда иди! - Лоснящийся от пота гнедой послушно вышел из реки, фыркнул и, словно благодаря за предоставленную передышку, кивнул головой.
        Сразу за рекой начинался пустой поселок. Люди уходили отсюда постепенно - кто в ближайший Тараз, кто в Туркестан или Каратау, но в основной массе стремились в Шымкент. В города, где осталось жалкое подобие цивилизации. И хотя формально по региону удары не наносились, голод и эпидемии проредили население еще в самые первые годы после того Удара, который выжившие называли Великой Скорбью.
        Оставив коня под деревом за пару дворов до нужного дома, откуда ощутимо несло дымом, Шал медленно направился к цели. Оружие брать не стал, и даже камчу оставил в сумке, чтобы не наводила на определенные размышления. Невооруженный пеший человек должен вызывать доверие. На крайний случай, если о доверии нет речи, хотя бы не вызывать беспокойство и невольно не провоцировать агрессию. Нож в сапоге и «змейка» на поясе не видны, может и сойдет за гонца от покойного Кайыма. Ну а не сойдет, значит судьба, он давно отдал свою жизнь в руки провидения и все ждал, когда оно обратит на него внимание.
        Последний дом по улице благодаря упавшим воротам, зарослям полыни во дворе и окнам без стекол выглядел бы нежилым, как и остальные в поселке, но печь из битого кирпича и закипающий на ней чайник говорили об обратном.
        Из дома появилась босоногая женщина с кастрюлей. Симпатичная, средних лет, в сером платье ниже колен и, как положено обычаем, с косынкой на голове. Что-то яростно бормоча под нос, поменяла посуду на огне. Схватив закопченный чайник, собиралась уже вернуться в дом, когда увидела Шала у ворот.
        - Чего надо? - грубо бросила она, надменно поджав губы на красивом лице.
        - И вам не хворать, уважаемая, - Шал кивнул и степенно вошел во двор, не дожидаясь приглашения.
        Рассмотрев неизвестного, женщина смягчилась. Черные волосы, сильно тронутые сединой, выглядывали из-под сдвинутой на затылок панамы, такие же седые усы и покрытое морщинами лицо указывали на почтенный возраст гостя, и она сразу вспомнила о традициях. Старших по возрасту нужно уважать. Да и внешний вид подозрений не вызывал - стоптанные сапоги, потертые камуфлированные штаны и потная рубашка навыпуск. Вероятно, обычный путник, направляющийся в Тараз.
        - Здравствуйте, агай[4 - Агай - дядя (каз).]. Не хотите ли воды? Чаю?
        - От воды не откажусь, племянница, - кивнул Шал, - жарко сегодня.
        Женщина легко взбежала на крыльцо, скрылась на веранде, и через пару секунд появилась с ковшом.
        Шал поблагодарил кивком и неспеша отпил несколько глотков воды.
        - Ай, хорошо! А скажи мне, племянница, тебя, случайно, не Шолпан зовут?
        Женщина поменялась в лице и нахмурилась.
        - Шолпан.
        - Значит, я по адресу. И Ермек дома?
        - А вы кто?
        - Ты меня не знаешь. Весточку я принес твоему благоверному. Так и будем на солнцепеке стоять? - Шал выплеснул остатки воды в траву и вернул ковш.
        - Проходите.
        Шолпан быстро скрылась в доме. Шал медленно пошел за ней и уже поднялся на веранду, как увидел высокого темноволосого мужчину, раздетого по пояс. В руке тот держал потертый «макар», и ствол был направлен прямо в живот Шалу. Хмуро сдвинув брови и наклонив вперед голову, хозяин дома напряженно всматривался в гостя.
        Покатый лоб и вся поза напоминали упертого бычка, который не хочет идти в стойло. Точно, Бзал. Погоняла просто так не дают. У его подельников прозвища не лучше. Сагынтая за глаза навыкат, как у рыбы, звали Балык, а Кайыма - Карлос Кастанеда. Слишком уж любил путешествовать в мирах другой реальности.
        Шолпан теперь стояла за спиной Бзала и с опаской смотрела на происходящее.
        - Кто ты?
        - Салам, Ермек. Я от Кайыма.
        - А сам он где? - без приветствия, отрывисто спросил бычок.
        - В «Навате». Укурился до зеленых соплей, - почти правду сказал Шал.
        - Собака! - выругался Ермек. - Он что-то передал?
        Гость кивнул.
        Ермек повернулся к Шолпан и мотнул головой.
        - Скройся!
        Та поджала губы, протиснулась между ним и дверью и отправилась на улицу, что-то недовольно бурча под нос. Трещат, видать, узы любви сладкой парочки, у строителей отношений закончился цемент. Так бывает, когда кто-то один из пары на два фронта старается. Но и это временно, скоро всему конец.
        - Заходи! - Ермек отступил назад, не убирая оружие.
        - Не говорили мне, что вот так встречать будут, - Шал нагло усмехнулся. Сняв головной убор, взъерошил волосы и стал обмахиваться панамой, словно веером. - Жарко сегодня. Дождя хочется.
        Они прошли в комнату, и Шал быстро окинул ее взглядом, подмечая детали. На полу потертый цветастый ковер. У лишенного шторок окна старый сундук, обитый вырезанными из жести национальными узорами. Кипа покрывал и подушек в углу заменяет супружеское ложе. Стены местами в трещинах и обваливаются, но глину и известку, которые с них сыпятся, убирают вовремя, на полу чисто. Уютное любовное гнездышко на краю света. Не дворец, где играют свирели, но уж явно получше шалаша. В дверном проеме, ведущем в другую комнату, виднелся стол, на котором стоял ручной пулемет с направленным в окно стволом. Вот и оборона на случай чего.
        - Говори! - отрывисто приказал Ермек.
        - Ты, Бзал, ствол-то убери! - вдруг повысил голос Шал. - Я тебе шавка какая-то, под прицелом говорить?
        На лице Ермека промелькнуло удивление, но пистолет он опустил. И правильно, старших надо слушать. Видимо, вбиваемые с детства вековые традиции еще сидят где-то в подкорке, это хорошо.
        - Вот, другое дело. А то не по-людски как-то.
        Шал медленно прошелся по комнате.
        - Далеко забрались. Поближе не было лежки? И чего в городе не осели?
        - В городе опасно.
        - Если не борзеть, не опасно. Значит так. Ахмед сказал, скоро пойдем в Шымкент. Будьте наготове.
        - Кому передал? - недоуменно спросил Ермек.
        - Мне-е-е! - ехидно протянул Шал и усмехнулся. - Чтобы я вам, дармоедам, это донес, и вы прекращали разлагаться. А то Карлос из притона не выползает, другой с девкой где-то прячется, Балык шлюх в борделях дегустирует. Оприходует спозаранку куртизанку и спит довольный полдня, хрен добудишься.
        - Так тебя Ахмед прислал? - На лице Ермека проступило явное облегчение, и, поставив пистолет на предохранитель, он убрал его в карман.
        - Нет, блин, генерал Ашимов! Конечно, Ахмед!
        - Извини. Как звать тебя, агай? - уже виновато спросил Ермек.
        - Шал.
        - Сейчас чай будем пить, поговорим. - Ермек вдруг засуетился, пытаясь проявить гостеприимство. - Проходи, садись. Пойду скажу Шолпан, чтобы чай заварила.
        Он быстро скользнул мимо гостя, который и не думал воспользоваться приглашением. Сунув руку под рубаху, Шал дернул шнурок «змейки». Узел легко распустился, один конец кожаного мешочка скользнул с пояса вниз, принимая форму дубинки. Резко встряхнув ее, чтобы песок уплотнился еще больше, Шал сильно взмахнул рукой и «змейка», описав широкую дугу, с тупым шлепком опустилась на затылок Ермеку. Тот сделал шаг и рухнул на пороге комнаты, разбив в кровь лицо и мгновенно потеряв сознание. Оттащив его за ноги назад в комнату, Шал достал из кармана веревку и стал связывать руки.
        Послышались быстрые шаги, в комнату влетела Шолпан, услышав с улицы какой-то грохот в доме.
        - Ты что делаешь? С-сука! - заверещала она и разъяренной кошкой бросилась на Шала.
        Он встретил ее коротким ударом в лицо. Женщина опрокинулась на спину посередине комнаты и осталась лежать с задранным почти до пояса платьем, с ужасом взирая на гостя, который из доброго дядюшки внезапно стал злым. Шал оглядел ее оголившиеся ляжки и снисходительно улыбнулся.
        - Прикройся, шалава! Скромней надо быть.
        Шолпан утерла кровь с разбитой губы и вдруг хитро улыбнулась.
        - А может, договоримся?
        - Чего? - опешил Шал.
        - Ну, договоримся, - она демонстративно раздвинула ноги, - и ты его отпустишь.
        - Пошла ты! - беззлобно буркнул Шал и достал из сапога нож.
        - Или ты не способен уже с женщиной понежиться? - ехидно засмеялась Шолпан. - Импотент, да?
        Шал вздохнул, отрезал кусок от веревки на руках Ермека и подошел к ней.
        - С женщиной-то способен. А шлюх, как ты, не люблю. Повернись. Руки давай! И не дергайся, а то прирежу, как барана.
        - Урод!
        Стянув руки и щиколотки веревкой, еще раз скользнул оценивающим взглядом по голым ногам, и одернул платье.
        - Отпусти его! - В ее голосе послышались слезы. - Пожалуйста! Ну что он тебе сделал?
        - Ты с ним сколько уже шоркаешься? - прищурился Шал.
        - Второй год.
        - Если я тебе расскажу о его геройствах, боюсь, ты сама его прирежешь. Или ты в курсе его дел? Чем он, по-твоему, промышляет?
        - Ну, скот гоняют…
        - Угу, - кивнул Шал, - только не гоняют, а угоняют. Твой драгоценный Ермек, чтоб ты знала, обвиняется в грабежах, убийствах, изнасилованиях - в общем, всех тех зверствах, что они чинили над населением в составе вооруженной банды несколько лет подряд. Плюс побег из исправительной колонии в Ленгере. Властью, данной мне Каганатом, и действуя по предписанию Шымкентского отдела по борьбе с бандитизмом, я могу на месте привести заочный приговор в исполнение, и заодно тебя, как пособницу, тоже казнить, повесив во дворе, или тут, в доме. Как пожелаешь. Поэтому не дергайся. Лежи спокойно и не мешай.
        - Ты прямо тут его убьешь? - в ужасе спросила Шолпан.
        - А надо тут? - Шал подошел к Ермеку, достал из его кармана пистолет, осмотрел, проверив обойму с затвором, и сунул за пояс. - Отвезу в Тараз, сдам местным стражам порядка.
        Он вышел на крыльцо и громко свистнул. Через несколько минут послышался размеренный цокот копыт и во двор вошел С?быр.
        - Жди! - бросил Шал послушному коню.
        Вернувшись в комнату, убедился, что Шолпан не сдвинулась с места, а Ермек в себя еще не пришел, и прошел к столу с пулеметом. По-хозяйски осмотрел, отсоединил коробку с патронами, пробежался глазами по комнате и под столом нашел еще две коробки. Запасливый бычок, однако. Вояка, видать.
        Отнес все на улицу, упаковав патроны в седельную сумку. «Семерка» лишней не будет, до другой валюты Каганат еще не додумался, а вот пулемет можно и сдать, чтобы не таскать его по степи, или выменять на нового коня, к примеру. А лучше кобылицу, чтобы Сабыру веселей было.
        В комнате, где лежала связанная парочка, Шал увидел рассыпанные по подоконнику папиросы. С сомнением понюхал, ожидая ненавистный запах травы, так любимой наркоманами, и от удивления выругался. Самые настоящие папиросы, пусть и без названия, но из обычной папиросной бумаги. Одну закурил, остальные собрал в карман рубашки. Нечего таким добром разбрасываться, самому надо. Последний раз подобные пробовал месяц назад, и то отвалил за пачку несколько патронов, тянул ее очень долго, выкуривая по одной и только после еды. В Шымкенте пару лет назад наладили производство табачной продукции, засадив табаком целое поле на берегу Бадама. Сермяжная и прямолинейная крепость папирос была на любителя, но в сравнении с самосадом, которого на рынке можно сменять за патрон целый кисет, весьма приятной.
        - Кучеряво живет нынче бандитский элемент, - он показал Шолпан зажженную папиросу.
        - Я убью тебя! - пообещала женщина.
        - Всегда пожалуйста. - Шал затянулся и от удовольствия закрыл глаза. Как там говорилось когда-то? И пусть весь мир подождет? Вот и пусть ждет.
        Неспешно докурив, растоптал окурок сапогом, присел перед Ермеком и проверил пульс. Вдруг сдох, когда мордой о порог шваркнулся, и всю справедливость на нет свел. Нет, живой, но без сознания. Вздохнул, собираясь с силами, перевернул его и потащил к выходу потное тело. Тяжелый, падла. Шолпан тихонько завыла.
        С трудом погрузив бесчувственного бандита на коня, вернулся в дом.
        - Ну, что, Шолпан. Прощай. Советую за ум взяться и не водиться с подобными личностями. А то или они тебя прирежут, или милиция пристрелит за пособничество. Молодая же еще. Семью заведи. Или тебе нравится такая жизнь? Там с Ермеком, тут с Сагынтаем пупами потереться, да? - он пошевелил пальцами и подмигнул.
        - Откуда ты знаешь? - заверещала Шолпан.
        - Я, племяшка, все знаю, - Шал недобро ухмыльнулся. - Работа такая. Ну ладно. Прощай.
        - Сука! Ненавижу! Убью тебя! Найду и убью, и скормлю собакам! - красивое лицо перекосило от злости. Нельзя женщинам ругаться, сразу становятся старыми и омерзительными.
        - Ай-яй-яй! - он покачал головой, - разве должна так выражаться молодая женщина, не стыдно?
        - Убь-ю-ю, - выла Шолпан, извиваясь на полу змеей.
        - Прощай, племянница.
        Выйдя на двор, Шал взял коня под уздцы, слушая вдогонку ругательства и проклятья, перемежаемые истеричными стенаниями, и улыбнулся. Ну, это пройдет. Все проходит в нашей жизни, и плохое, и хорошее. Поубивается, поистерит немного, да найдет сильное плечо следующего кандидата. Такие бойкие женщины редко остаются в одиночестве. Всегда найдут себе любовь - и среди криминала, и среди стражей порядка. Смотря что там у них в приоритете. Желание жить лучше других или же просто потребность в мужчине.
        Далеко он не пошел. Чтобы переждать самый пик жары, выбрал дом, во дворе которого имелась относительная тень, и завел туда коня с бесчувственным бандитом. Бесцеремонно сбросив последнего на землю, привязал Сабыра к перилам крыльца, а сам уселся на ступенях и стал ждать.
        С этого места открывался хороший вид на заснеженные вершины гор Акташ и Киргизского хребта. Глядя на них, можно медитировать, но медитировать сейчас не хотелось совершенно. Да и не умел, если честно. Зато хотелось есть. По сути, это разные ритуалы, но со схожими результатами - дарить умиротворение страждущим телу и психике. За психику Шал был спокоен, а вот за желудок нет. Можно, конечно, потерпеть до города и перехватить чего-нибудь горячего на рынке, но неизвестно, сколько проваляется без сознания Ермек. Поэтому терпеть не стал, достал лепешку и поджаренные кусочки бараньей кожи с курдючного мешка, что купил в Таразе, и стал медленно жевать жестковатое мясо, задумчиво всматриваясь вдаль.
        Везти Ермека в Тараз живым он не собирался. Не для того искал банду Ахмеда много лет. Если других преступников сдавал за награду, то для этих была уготована иная участь. Да, банальная месть, ничего не попишешь. Клятву нужно держать, раз дал ее на крови погибших односельчан. Тем более из тех троих, кто начал поиск этих тварей, в живых остался только Шал, и теперь он должен довести дело до конца. Иначе совесть жить не даст, да и жить, по сути, будет незачем. Только месть и держит в этом мире. Хотя, если разобраться, ненависти уже не было. И желания убивать тоже. Но возможность того, что в Таразе Ермека не казнят, исключать нельзя. Предприимчивый Совет Старейшин возобновил добычу угля в заброшенных еще до Великой Скорби шахтах небольшого городка Ленгер, и Каганату требовались рабочие руки. Это в самом начале преступников стреляли и вешали, а теперь некоторых отправляли на пожизненные работы. И насколько Шал знал, Ермек уже оттуда сбегал. Так что только смерть, без вариантов.
        У крыльца заворочался бандит. Поднял голову, осматриваясь, и снова уронил ее на землю, увидев Шала. Тот лишь бросил быстрый взгляд на окровавленное лицо пленника.
        - Ты когда-нибудь задумывался, как умрешь?
        - Тебе не жить, - прогундосил сломанным носом Ермек.
        - Я знаю, - кивнул Шал, отщипывая кусок от лепешки, - твоя Шолпан уже пообещала меня убить, но это будет нескоро. А вот с тобой это случится намного раньше. Я вот думаю, может, тебя в Таласе утопить, а? Река, конечно, не портвейн, и смерть не будет сладкой. Ты знаешь, что раньше выпускали дешевое вино под названием «Талас»? Дрянь редкостная. Сладковатое такое, красно-мутное пойло, красиво величаемое иностранным словом портвейн, хотя портвейном там и не пахло. Бормотуха бормотухой. А еще на берегах этой реки умирали римские легионеры Марка Красса, когда помогали последнему правителю гуннов сражаться с китайскими войсками. Представляешь?
        Ермек молчал, и только яростно стискивал зубы, судя по играющим желвакам.
        - Ни хрена ты не знаешь, - констатировал Шал, убирая остатки еды в котомку. - И чему вас в школе учили? Чтоб ты знал, где-то тут рядом проходила одна из ветвей Великого шелкового пути. Из Китая в Туркестан товары возили. Представляешь, насколько у этого края богатая история? Хочешь приобщиться к ней и умереть на берегу великой реки? Хотя нет, чего это я повторяюсь? Рыб уже кормит Балык[5 - Балык - рыба (каз.).]. Прости за каламбур.
        - И Сагынтая убил?
        Шал кивнул, закуривая папиросу.
        - И его, и Кайыма. Остались ты и Ахмед.
        - Ахмеда тебе не взять, сука!
        - Поглядим.
        - Кто ты такой вообще?
        - Я Шал. Достаточно этого?
        - Сколько тебе платят, старый?
        - А ты дашь вдвое больше? - усмехнулся Шал и сверкнул глазами. - Как банально. Самое смешное, что за тех двоих я не взял еще и патрона. Знаешь, сколько лет я вас искал?
        - Где мы тебе дорогу перешли? - Ермек приподнялся, упершись в землю связанными за спиной руками.
        - О-о-о! Это долгая история. Но всю рассказывать тебе я ее не буду. Просто напомню место. Гранитогорск. Помнишь, что вы там натворили?
        - Мы много где творили. И что? Ты ждешь, что я буду ползать и просить прощения? - презрительно скривился Ермек. - Это когда было!?
        - Какие же вы все-таки уроды, - горько вздохнул Шал. - Ведь вы даже не знаете, что такое раскаяние.
        - А что это? И зачем оно? - осклабился Ермек. - Ты мне тут проповеди читать собрался? Перевоспитать решил перед смертью? Или убивать будешь? Собрался, так убивай.
        - Герой, да?
        - Не герой, но смерти не боюсь.
        - Почему? Все боятся смерти. - Шал растоптал окурок о ступеньку, достал пистолет Ермека и снял с предохранителя. - Главное, как ее ждать. Если не торопясь, постоянно думая о ней, то конечно, бояться перестаешь. А если она придет неожиданно, с болью, выворачивающей суставы и отдающейся в каждой клетке? Как думаешь?
        Спустившись с крыльца, он встал перед бандитом, пытаясь разглядеть в его глазах страх или раскаяние. Не было ни того, ни другого, только ненависть.
        - Стреляй, сука! Чего ждешь?
        - А ты знаешь, я придумал кое-что другое. - Шал улыбнулся и пнул бандита в лицо, отправив его снова на землю. - Быстро ты не умрешь, но тебе будет больно. Будешь мучиться, как те люди в Гранитогорске.
        Опустив пистолет, он два раза нажал на спуск, целя в места на теле, повреждения которых не вызовут мгновенной смерти. Ни от потери крови, ни от болевого шока. В нарисованной мысленно картине, изображающей торжество справедливости, не хватало нескольких корректирующих штрихов. Поэтому если помрет быстро, это плохо.
        Глава вторая. Смотри в оба!
        Июнь 2033 года
        г.Тараз
        Город восстанавливался постепенно, что уже неоднократно случалось в его истории. В разное время разрушался и китайцами, и джунгарами, и до самого основания монголами - по пути к завоеванию Европы. Китайцы в?резали джунгар, воинственные монголы канули в Лету, а Тараз всегда восставал из пепла, словно птица Феникс. Последняя война всеразрушающей окровавленной дланью его не коснулась, но и мимолетного взмаха оказалось достаточно, чтобы оставить губительный след на теле города. Ядерный удар по частям ПВО в сейсмически опасном районе разрушил Алматы, а череда сильных землетрясений следом - множество населенных пунктов по всему региону, зацепив и Тараз. Сколько тогда людей погибло под обломками зданий, не считали, не до того было - искали спасение от радиоактивной дряни, что приносил восточный ветер.
        За много лет город значительно уменьшился в размерах. Кто выжил - из полуразрушенных кварталов перебирались ближе к центру, ведь большим гуртом легче защититься от банд, совершавших набеги из степи. Пустыри между уцелевшими зданиями застроили оборонительными укреплениями, используя бесполезные уже автомобили и куски развалин, которых в округе было с избытком. Получилась достаточно крепкая стена, чтобы остановить лихой наскок распоясавшейся швали, если та надумает взять нахрапом крупный населенный пункт, но неспособная выдержать обстрел артиллерии. Только не было в регионе другой силы с арсеналом тяжелее пулеметов или автоматов, кроме Каганата, поэтому все попытки штурмов закончились еще несколько лет назад. Кочующим бандам оказалось трудно тягаться с крупнокалиберными пулеметами и парой бронетранспортеров, предоставленными генералом Ашимовым - серым кардиналом Каганата, формально ведавшим обороной и прочей безопасностью.
        Приближаясь к северным воротам, Шал нагнал повозку, запряженную быками. Картина предстала сюрреалистичная, точно характеризуя состояние, в котором находился мир последние двадцать лет - технократичное общество, внезапно вернувшееся в средние века. И удивляли не избежавшие мутации животные, а повозка, превращенная из самобеглой в тяговую. Если внимательно всмотреться в грязь, пыль, трещины и вмятины на лакокрасочном покрытии, можно угадать его первоначальный цвет. И немного поломав голову, даже определить марку когда-то популярного автомобиля, рукой безжалостного дизайнера новой эпохи превращенного в обычную грузовую телегу.
        «Ну, так российский автопром еще не опускали», - мысленно хмыкнул Шал.
        В данном транспортном средстве претерпело кардинальные изменения все. Двигатель, естественно, отсутствовал; капот, крыша, стекла и крышка багажника тоже. Остались только рама, колеса, крылья и двери, что увеличило полезную площадь перевозимого багажа. Вместо двигателя красовался переставленный из салона задний диван, на котором и восседали счастливые обладатели этого чуда инженерной мысли. Старик в тюбетейке, с седой бородой до груди, изредка взмахивал рукой, камчой поддавая «газку», и пара непоседливых пацанят-погодков вертелась рядом на сиденье. Груженая деревянным стройматериалом повозка мягко катилась, подпрыгивая на ухабах. Видимо, разбирали уцелевшие дома, таким образом зарабатывая себе на хлеб, чем в основном и занимались неработоспособные жители Тараза, или расширяли собственную жилплощадь.
        Поравнявшись с возницей, Шал поздоровался кивком головы, как вдруг заметил уцелевшие фары.
        - И фары работают, отец? - насмешливо спросил он старика.
        - Конечно, - серьезно кивнул тот, - аккумулятор-то рабочий.
        - Ничего себе модернизация, - уважительно протянул Шал. - Внуки?
        - Да, помогают деду, молодцы.
        Не спуская глаз с привязанного к седлу пулемета, мальчишки притихли, перешептываясь между собой. Потом тот, что старше, осмелел после похвалы, хитро прищурился и нагло улыбнулся.
        - Агай! Дай с пулемета стрельнуть!
        - Может, тебе еще юрту показать, где патроны лежат? - хмыкнул Шал и поймал взгляд засмеявшегося старика. Тут же вспомнил великого комбинатора, чьи слова невольно перефразировал. Улыбнулся и сам, но точно сказать, почему они всплыли из глубин памяти, не смог бы. Может, железнодорожные пути, к которым они приблизились, навеяли. Дорога, построенная тут сто лет назад, вела как раз к тому месту на карте Казахстана, где сын турецкоподданного настиг подпольного миллионера и получил заветный миллион. К маленькой станции, затерянной в степи, рядом с трассой Алматы - Усть-Каменогорск.
        В город их пропустили беспрепятственно. Старику с внуками просто махнули, а Шала даже не спросили про пулемет, которого не было, когда он проходил тут днем. Подпись генерала Ашимова в охранном мандате, напечатанном в типографии на настоящей бумаге, творила чудеса, и избавляла от лишних вопросов.
        Сразу за воротами начинался рынок, где предприимчивые люди пытались превратить в меновой товар любую вещь, имеющую хоть какую-то ценность, - от старой одежды до консервных банок и выдранной из стен электропроводки; словом, все то, что удавалось найти в брошенных или полуразрушенных домах. С наступлением вечера нескончаемый гомон только усилился. Кто-то продолжал торговать, надеясь к концу дня продать залежалый и непопулярный товар, громогласно рекламируя и привлекая к себе внимание, кто-то уже отгонял на скотный двор голодную животину. Настоящий восточный базар из сказок, но с поправками на новую реальность. Пахло горячими лепешками из тандыра, и для большего правдоподобия не хватало только разноцветных тканей, сладостей и сухофруктов. Зато свободно можно приобрести наркотики. Чуйская долина, такая близкая и плодородная, после радиоактивных осадков давала хороший урожай, и одежда из конопли пользовалась спросом, как и сто лет назад. А на то, что она имела еще какие-то свойства, в Каганате закрывали глаза. Да и забота о здоровье - личное дело каждого. По сути, оно и не интересовало никого. Меньше
ртов, больше еды.
        На площади за рынком люди не задерживались. Не всем нравилось зрелище, ставшее обыденностью, - символ работы современного правосудия, но безобразный лик смерти почему-то притягивал взоры редких зевак. Виселица, рассчитанная на шесть мест, оказалась занята наполовину. Лица казненных с полуприкрытыми глазами выглядели живыми из-за копошащихся на них насекомых, а перекошенные рты словно спрашивали о чем-то прохожих. И вроде все как обычно - заслуженное наказание за преступление, но появился один новый штрих. Несколько женщин бились в истерике подле эшафота. Шал постоял в стороне несколько минут, пытаясь осмыслить происходящее, ведь раньше подобного не случалось - казнили, и поделом, кто будет убиваться по людям, что своими жестокими поступками отравляли соплеменникам и без того не особо радужное существование. Но теперь и такие нашлись. Наказав себе прояснить этот момент при случае, отправился дальше.
        В местной комендатуре, куда его пропустили без задержки, пахло луком и бараньим жиром. Подобный морскому бризу, легкий аромат усиливался при приближении к источнику. Жар от сковороды вносил свою лепту в духоту помещения, с которой не справлялись даже открытые настежь окна.
        Самат Калиев, двухметровый амбал, в затертом и выгоревшем на солнце камуфляже, стоял у электроплитки и что-то помешивал, невозмутимо отмахиваясь от мух. Несмотря на то, что окна выходили на восточную сторону, а солнце склонялось к западу, в кабинете было светло. В лучах солнца металлический забор у соседнего строения, словно зеркало, освещал эту половину здания, играя светом заодно и на потной лысине служивого.
        Приходился он Шалу далеким родственником, о чем они узнали случайно, разговорившись как-то по душам за пиалой чая. В краю родоплеменных отношений до седьмого колена, где каждый третий мог оказаться троюродным братом, кумом, сватом, неожиданное родство было в порядке вещей. К тому же иметь родственника в правоохранительных органах и раньше считалось почетным, а в нынешнее время еще и выгодным, особенно для охотника за головами.
        Правда, Самат не всегда был ментом. До Великой Скорби его никогда не взяли бы в полицию из-за неприятностей с законом по причине горячего нрава и пристрастия к хулиганским выходкам. Ну а после сам Аллах велел, ведь в Народную милицию Каганата набирали из населения, которое уже устало от беспредела расплодившихся банд и мечтало только об установлении на родной земле долгожданного спокойствия. Кадровые стражи порядка или давно сложили головы в неравной борьбе с преступностью, или стали начальством подобного контингента, у которого зачастую не было юридического образования. Конечно, были случаи, когда они и на другую сторону переходили, забыв о присяге, но жили после этого недолго. Самату служить понравилось. И постоянный паек, и небольшая, местечковая, но все же власть. Ну а кто на Востоке не любит покомандовать?
        Шал с шумом уронил вещи в коридоре и вошел в кабинет с ПКМ в руках наперевес, словно герой боевиков из далеких девяностых.
        - Салам, шериф! Пулемет купишь?
        Страж порядка бросил на него короткий взгляд и принялся бить куриные яйца о сковороду.
        - Купить? Я могу только отобрать. И вообще, за ужином дел не веду. Дай пожрать спокойно.
        - Как ни приду, так ты жрешь. - Шал поставил пулемет на письменный стол и скинул панаму.
        - Так ты приходишь, когда я жрать сажусь. Нюх хороший, да?
        - Не жалуюсь.
        - Сам-то будешь? Жарить на тебя?
        - Я, конечно, в застенках яичницей еще не лакомился, но спасибо, не хочу.
        - Могу не только ужином угостить, но и ночлег организовать, - Самат хохотнул. - В обезьяннике. Там сегодня не занято. Зато платить за гостиницу не надо.
        - Нет. Я лучше в караван-сарай пойду. Там душ есть. А у вас в камере блохи и вши сожрут.
        - Ты жусан[6 - Жусан - полынь.] за зданием нарви. Блохи его не любят.
        - А вши?
        - А вши, ну не знаю. - Самат снял с плитки сковороду и подошел к столу. - Убирай эту хрень, - он кивнул на оружие. - Где взял?
        - Где взял, где взял… Там нету уже! Реквизировал. Один ты, что ли, отбирать умеешь?
        - Джигит! Арматур-батыр[7 - Арматур-батыр - терминатор (шутка).]! - саркастически хмыкнул Самат. - Чай пей. Чайник горячий.
        - Вот чаю выпью. - Шал с радостью воспользовался предложением и плеснул полкружки кипятка, добавив заварки из маленького чайничка. - Жарко. Не знаешь, когда дождь будет?
        - Не знаю. Казгидромет уже лет двадцать не работает. Но слышал я, старики черную корову ищут. Как найдут, обряд будут проводить. Глядишь, закончится жара и дождь пойдет.
        - Надеюсь. - Шал подошел к доске с ориентировками и стал всматриваться в портреты преступников. Преобладали нарисованные карандашом изображения, точно передавая приметы разыскиваемых личностей. Работающие принтеры были редкостью, поэтому на стареньком компьютере составляли фотороботы, а с них потом вручную и переносили все на бумагу. Художники были на вес золота, работы для них хватало, поэтому жили они в относительном достатке.
        Увидел Шал и тех знакомцев, что днем отправил к праотцам.
        - Так. Балык, Бзал и Карлос - трупы, можешь вычеркивать.
        Самат оторвался от яичницы, проследил за пальцем Шала и кивнул.
        - Отработал уже? А доказательства где?
        - Поверь мне на слово.
        - Слово к делу не пришьешь. На основании чего тебе награду выдавать?
        - Их смерть для меня уже награда. Кровники мои. А если нужны обстоятельства смерти, пожалуйста. Карлос - поперхнулся опиумной трубкой в «Навате». Балык не учел температурный режим окружающего воздуха. Жара и холодная вода - сам понимаешь, такой удар по организму, а сердце, наверное, слабое было, вот в Таласе и утонул. Бзал - умер от потери крови. Балыка ты навряд ли найдешь, движется сейчас с потоком к Мойынкумам, а где найти этих двоих, могу сказать. Если Карлоса еще не закопали за «Наватом».
        - А ты затейник, Шал.
        - Да нет. Просто действую по обстановке.
        - По обстановке, конечно… И смерть им подобрал в соответствии с их погонялами?
        - Ну правда, так получилось. - Шал невинно улыбнулся.
        - Ну ладно. Спасибо, что предупредил. Скажу своим, чтоб этих не искали. А ну пшли вон! Задолбали! - Самат отмахнулся от назойливых мух, кружащих над едой.
        - А на площади кто загорает? Что-то не узнал их в гриме. Мух много. Кстати, прикинь, те, что с площади, уже сюда прилетели?
        Самат поперхнулся.
        - Э! Ты че, блин, завязывай! Я же кушаю!
        - Да ты поел уже. - Шал ухмыльнулся и демонстративно отхлебнул чаю.
        - Да перехотел уже! - Самат оттолкнул сковороду и откинулся на стуле. - То наши уроды! Одной ногой на двух камнях устоять хотели, собаки! Снюхались с кем-то из банды Ирг?ша и пару девчонок беспризорных за стену хотели переправить. Работорговцы, мать их! Слыхал про Иргаша?
        - Угу.
        - Уже когда сменяли они девчат, мы их и взяли. Бандиты, правда, живыми не дались, отстреливались до последнего, зато наши уцелели. Следствие и суд короткие - сам знаешь, что за это полагается. Вот и вялятся сейчас на площади.
        - А ноет по ним кто?
        - Да жены и ноют, кто ж еще. Кормильцев же повесили. Им сейчас или на панель, или вербоваться в Шымкент, на хлопковые поля.
        - Равнозначный выбор. На полях сложнее, конечно, но…
        - Ясное дело, это не ноги раздвигать.
        - Это нам с тобой так кажется. - Шал отставил кружку и достал папиросу. - А им терпеть грязных, вонючих мужиков, которые и побить могут, и не заплатить. Так что неизвестно, что легче, ноги раздвигать или на полях горбатиться.
        - Любишь ты все усложнять, - покачал головой Самат.
        - А ты упрощать, - поддел родственника Шал. - Ну ладно. Пойду я. Отдохнуть хочу, устал. Так возьмешь пулемет?
        - Я тебе что, коймаши[8 - Коймаши - кладовщик.]? Иди на склад да меняй.
        - Бумагу пиши.
        - Вот ты бюрократ! - проворчал Самат и достал огрызок бумаги. Быстро написав записку кладовщику, протянул ее Шалу. - Не наглей только там.
        - Как получится. - Шал снова подошел к доске и ткнул пальцем в портрет. - Ахмеда встретишь, не трогай его. Он мой.
        - Ладно. А ты тогда к Сухому ручью не ходи, его там нет, - засмеялся Самат, намекая, что прекрасно знаком с классикой.
        Но Шал ответил серьезно.
        - Я знаю, где он.
        - Ну давай тогда, удачи. Смотри там в оба! Не подставься под пулю.
        - Не дождешься!
        Кладовщик, по совместительству заведуя в комендатуре вооружением, с радостью принял пулемет и предложил за него пистолет «стечкина» впотертой пластиковой кобуре, естественно, с доплатой с его стороны. Шал в раздумье повертел его, но согласился. Патроны «девятки» вкоммерческом обороте найти сложнее, чем другого калибра, но коймаши давал в придачу пять полных обойм. Подумав, Шал отдал ненужный «макар» икоробки с пулеметной «семеркой», поменяв их на банку пороха, десяток пачек папирос и несколько магазинов «пятерки». Все же эти боеприпасы можно использовать не только как платежную единицу, но и по прямому назначению, благо «ксюха» имелась. Ну а порох лишним не будет, патроны для обреза и ружья чем-то нужно заряжать, и неизвестно, как с этим обстоят дела на востоке, куда предстояло отправиться с утра. Пожав друг другу руки, оба расставались в прекрасном расположении духа и взаимных пожеланиях долгих лет жизни.
        «Не особо-то я и снаглел», - подумал Шал, вспомнив напутствие Самата.
        Комнату с кроватью в ближайшем к рынку караван-сарае ему дали с дополнительными удобствами, если их можно так назвать. Тусклая лампочка вместо светильника с бараньим жиром, бессильный в борьбе с духотой старый вентилятор под потолком и запирающаяся на замок дверь. Но с лишним патроном к оплате за «номер» почему бы и не почувствовать себя немного баем[9 - Бай - богач (каз.)]? Все лучше, чем ночевать в общем зале, на тонкой кошме в качестве постели, разбросав вокруг себя пучки полыни для защиты от блох.
        Оставив в комнате вещи и оружие, он запер дверь на ключ и отправился пристраивать коня - при караван-сарае имелась и конюшня с кузницей. Тем более, Сабыр почему-то стал прихрамывать. Поручив накормить скакуна и разобраться с его ногами, направился для начала в летний душ, пока нагретая за день в емкости вода не остыла или вообще не закончилась после наплыва постояльцев. Впрочем, оплатить водные процедуры позволить себе могли не все, так что переживал он зря. С удовольствием смыв с себя пыль, поменял и задубевшую от пота рубаху. Потом неторопливо направился в ближайшую чайхану, где помимо чая можно было поесть и нормальной горячей еды. Рисовые поля под Кызылордой и пшеничные под Шымкентом не успели загубить благодаря умелому руководству Совета Старейшин Каганата, поэтому в меню присутствовали и плов, и бесбармак с лагманом. Вяленое мясо, конечно, весьма питательный сухпай, но раз в сутки и сурпа должна побывать в желудке.
        После ужина Шал занялся чисткой нового оружия. Полностью разобрал «стечкина», пощупав и смазав каждую деталь, после чего послушал работу механизма. Удовлетворившись результатом, долго сидел в задумчивости и курил, вспоминая дневные события. Несмотря на то, что удача улыбнулась, о везении говорить рано. Не обрати он вчера внимание на показавшегося знакомым человека у выхода из борделя, не получилось бы размотать клубок и добраться до других членов банды. Но в мире все имеет равновесие, и если везет сейчас, завтра удача может отвернуться. Поэтому Шал радоваться не спешил. Рано еще. Сначала нужно найти Мясника Ахмеда, а то слишком долго ходит уже по этой земле.
        Враз потеряв смелость, подвешенный за ногу Бзал многое рассказал о своем подельнике, когда стал истекать кровью. Да и как тут не рассказать, если по тем местам, куда вошли пули, лупят кулаками. Что-то Шал знал сам, какие-то сведения оказались новыми, позволяя развеять те слухи, что ходили об Ахмеде Сыдыкове, которого искал не только он. СБ Каганата уже не раз устраивала облавы, когда информаторы сообщали о его появлении в Шымкенте. Видимо, отшельничество не входило в круг интересов и какая-никакая цивилизация привлекала больше, чем уединенная жизнь у черта на рогах. Монашеским же поведением, как и сдержанностью, Сыдыков никогда не славился, за что и получил прозвище Мясник. Как говорил один классик - «я любил и женщин, и проказы», и именно этими пристрастиями ознаменовывался каждый его выход из подполья. Шал не мог понять, патологическая ненависть у Мясника была ко всем женщинам или только к труженицам любовного фронта, потому что после посещения любого борделя оставались трупы. Впрочем, трупы оказывались и в обычных селениях, если там проходил Сыдыков, и не всегда половая принадлежность играла
большую роль, но шлюх он не любил больше других.
        В очередной раз Ахмеда в Шымкенте взять не смогли. Он словно почувствовал подготовленный для него капкан, перестрелял засевших в засаде нукеров[10 - Нукер - дружинник (монг).] генерала Ашимова и растворился на просторах Каганата. То ли подготовка к операции оказалась слабовата, то ли заранее предупредил кто об облаве, а может и правда обладал звериной чуйкой, как о нем говорили. Шал придерживался второй версии, что и подтвердил покойный Бзал. Родственные связи, как и обычный подкуп, никто не отменял. Была еще одна мысль, но ее он держал при себе, и при стражах порядка не озвучивал. Недооценили Ахмеда и не тех людей послали на поимку бандита, просто не тех.
        Офицер из Службы Безопасности сам предложил Шалу сотрудничество, когда тот привел сдавать очередного «клиента». Сулил различные преференции за Сыдыкова в любом состоянии. Предпочтение отдавалось, конечно, живому, но при затруднениях с доставкой кровожадного бандюгана допускалась транспортировка по частям. Естественно, подходящим под опознание. Обычно Шал мог месяцами рыскать по степи в поисках «басы», как он называл людей, за которых Каганат назначал награды. Только разыскивал других преступников он между делом, а сам искал Мясника. В результате репутация закрепилась соответствующая - все, за что брался, Шал всегда доводил до конца. Взялся якобы «официально» ив этот раз, не столько из-за награды, сколько из-за преимуществ, что давало сотрудничество с СБ, а их было достаточно. Кроме новой информации, что предоставили по Мяснику, ему выдали охранный мандат, открывающий двери в любом населенном пункте, где присутствовала власть Каганата. С патентом на поимку преступников от Шымкентского отдела по борьбе с бандитизмом это имело двойной эффект.
        В очередной раз прибыв в Тараз, Ахмеда он уже не застал, но зато случайно встретил Балыка, от которого и узнал местоположение остальных членов банды. Единственное, что было непонятно ему и никто из подельников Мясника не знал точно - зачем тот снова собирается в Шымкент, если только что его покинул, и это посещение омрачилось пристальным вниманием службы безопасности. До такой степени бесстрашен или просто обнаглел?
        Шал не любил уродов. Моральных. Кривое дерево дает кривую тень, и обычно родители сами сбивают своих детей с истинного пути. Моральное уродство передается по наследству. К тем же, у кого это являлось физическим изъяном, он относился с жалостью. Ненавидеть тех, кто старается жить по совести, даже несмотря на то, что судьба обошла их своей благосклонностью, нельзя. Ахмед же был не только моральным уродом, но и садистом. И за это Шал не только не собирался приводить его живым в СБ, но и приносить туда его голову.
        С?быр вдруг споткнулся и захромал. Всхрапнул, зафыркал и пошел шагом, оправдывая свое имя. Тот, кто нарек коня, возможно, видел будущее и предполагал трудности, что свалятся на бедную животину. «Терпеливый». Впрочем, нынешний отрезок современной истории велел быть терпеливыми всем - не только животным, но и людям.
        Остановив коня, Шал спешился, осмотрел ногу и выругался. Раздолбаи из караван-сарая перенесли на утро то, что просил сделать с вечера, а утром нашли более важные дела. Кузнец Касым вообще ушел на рынок, оставив кузню на помощника. Чтобы не задерживаться надолго в Таразе, пришлось согласиться на предложение его подмастерья, чем в очередной раз подтвердил народную мудрость, и даже не одну. Поспешишь, два раза заплатишь. И ведь убедил хитрый шакаленок, что к качеству его работы еще не было нареканий по причине отсутствия недовольных клиентов. Может оно и так. А может, и нет их уже в живых этих клиентов, если в дальнем переходе конь потерял подкову благодаря халатности юного балбеса, возомнившего себя настоящим мастером. Если необходима была скорость, от которой зависела жизнь… Ну, теперь-то недовольные есть. Что вынуждает вернуться в Тараз, оставить пару замечаний кузнецу Касыму и пересчитать зубы его помощнику.
        Сейчас же о быстрой езде нечего и думать. Подкова, лопнув пополам, вырвала часть копытной стенки. Следовало удалить оставшийся кусок металла, чтобы не портить копыто еще больше, да и для равномерного хода с другой ноги вторую подкову снять не мешало бы, но необходимого инструмента не было. Не думал он, что когда-нибудь случится подобное, и кроме оружия и оружейных принадлежностей другим инвентарем коня не нагружал. Покопавшись в рюкзаке, Шал выудил старую майку и обвязал ею ногу Сабыра, ничего другого в голову не пришло. Теперь при ходьбе оставшаяся половинка подковы только слегка позвякивала на разболтанных ухналях[11 - Ухналь - подковный гвоздь.], но, видимо, боль коню причиняла, слишком часто тот стал фыркать и припадать на ногу.
        Шал сдвинул панаму на затылок, огляделся и пустил коня шагом. Не лопни подкова, тут все равно пришлось бы сбросить скорость, уж очень изрезанная балками и оврагами началась местность. К тому же сопки и небольшие холмы тоже не способствовали байге[12 - Байге - конные скачки (каз).], северо-западные склоны Киргизского Хребта постепенно растворялись в степи. Еще не равнина, но уже и не горы. Территория практически обезлюдевшая - о присутствии человека напоминали только пустые строения когда-то жилых аулов и поселков, посещать которые нежелательно; встречались там и одичавшие собаки, которые давно забыли о многовековой дружбе с царем природы. И кроме обычного степного зверья забредали сюда порой с востока особи совсем новых видов с весьма кровожадными повадками, что сильно отличало их от местной живности.
        День снова выдался жаркий, но куртку Шал снимать не стал. Потеряв скорость, требовалось быть внимательным вдвойне, мало ли кого привлечет запах разгоряченной конины и потного человека. Старая потертая кожа сулила первоначальную защиту от когтей, а остальное - дело техники, то бишь оружия. Приходилось обливаться потом и терпеть, но свежий горный ветер приносил хоть какое-то облегчение.
        Посматривая по сторонам, Шал поигрывал рукоятью обреза, что покоился в набедренной кобуре, сделанной умельцами в Шымкенте. Из коровьих шкур там делали ремни и портупеи на разный вкус, а ножны могли сварганить под любое холодное оружие, только плати. Как-то вспомнил, что много лет назад в фильме видел у крутой героини подобное, и заказал кобуру для обреза. Удобная штука оказалась. При должной сноровке обрез можно выхватить быстро, словно ковбой какой-нибудь, и пусть доработанный напильником ИЖ-43 длиннее «кольта», внезапно появившиеся стволы горячие головы остужают не хуже, чем на Диком Западе. Наученный горьким опытом, там же приобрел скаббард[13 - Скаббард - седельный чехол для оружия кобурного типа.] в седельном исполнении и для вертикалки. Надоело, что ружье колотит по спине и оставляет синяки, которые потом мешают спать. К тому же на ходу достать его из кобуры у самого седла проще и быстрей, чем скинуть со спины. Но несмотря на то, что больше предпочитал гладкоствол, в седельной сумке пряталась и «ксюха» - скорострельность иногда тоже была необходима.
        Позади раздался громкий шелест, и это точно был не свист ветра в вентиляционных отверстиях панамы. Яростный свист, по интонации похожий на мяуканье, оглушил. Сабыр вздрогнул, всхрапнул и попытался перейти на бег.
        Шал резко обернулся, выхватывая из кобуры обрез и взводя курки. Его накрыло тенью и сильным потоком воздуха, сбив панаму с головы, и пусть готов он был к нападению кого угодно, но такого не ожидал совсем. Сверху спикировала громадная туша, обдавая шлейфом невыносимого зловония. Ягнятник-бородач.
        Эти птицы и до войны были немаленькими, а за двадцать лет вымахали до еще больших размеров, что позволяло им изменить свои древние охотничьи повадки. Если раньше бородач питался в основном падалью, то сейчас мог позволить себе и свежак. Схватить любую жертву и поднять ее высоко от земли сил теперь хватало. Правда, любоваться в полете окружающими видами добыче предстояло недолго - на определенной высоте ее отпускали. А уж от того фарша, что получался из нее по приземлении, птичку не оторвать - и мясо мягкое, и косточки раздроблены. Вот только сам факт барражирования пернатой твари над голой степью немного удивлял. Предпочитали они в основном горную местность, где достаточно камней для того, чтобы жертву расплющило, и обитали восточнее. О том, что залетают и в эти места, сообщений еще не было. А может, потому и не было, что некому донести до людей?
        Точности бородача можно только позавидовать. Гася крыльями скорость, он обрушился сверху и вцепился в левое плечо острыми, как кинжалы, когтями. Качнувшись от удара и чувствуя, как трещит куртка и рвется плоть, Шал закричал от боли и нажал на спуск, сразу оглохнув от выстрела. Перья в облаке пороховой гари полетели в стороны, и он получил удар в голову. Клюв скользнул по коже, рассекая ее практически до кости. На лице сразу стало горячо и остро, до тошноты, запахло кровью. По ушам резанул мяукающий свист и Шал почувствовал сильный рывок вверх. Благодаря стременам он удержался в седле и снова выстрелил, направив ствол повыше лапы, которая держала его за плечо. Брызги крови птицы смешались с его собственной, которая хлестала из раны на голове и заливала левый глаз.
        Ягнятник, яростно взмахнув крыльями, но не разжимая когтей, снова ударил, метя в темя. Потом еще и еще. Шал, обезумев от боли, выпустил из руки обрез и потянулся к ножу. Все же не зря он пришил ножны к куртке, ох не зря. Расположенный там рукоятью вниз нож пришелся очень кстати. О том, что где-то на боку болтается новый пистолет, он и забыл. Хотелось в ответ так же рвать чужую плоть, как рвали сейчас его.
        Извернувшись, он взмахнул рукой, всадил нож куда-то над собой и получил ответный удар клювом. В глазах, и так залитых своей и чужой кровью, потемнело еще сильнее. Сабыр испуганно танцевал под ним и все норовил скинуть седока, но Шал, сосредоточенный на битве, не обращал внимания на поведение скакуна. Голова гудела от ударов, по силе похожих на плюхи боксера, и он чувствовал, что сил остается все меньше - еще немного, и все, окажется в нокауте. А там уже его доклюют. К тому же птица при каждом взмахе крыльев все сильней сжимала лапы, и от впившихся когтей левая рука не чувствовалась совсем. Казалось, ее уже нет.
        Сабыр все же встал на дыбы. Шал ощутил, как скользит из седла вниз и тянет за собой нависающую тварь. Зарычав, он стал наносить частые удары ножом, чувствуя, как рука пружинит от тела ягнятника, чей громкий свист перешел уже на жалобное мяуканье. Рухнув на землю, Шал оказался снизу, но все равно получил скользящий удар в висок, успел попасть ножом пару раз куда-то еще, после чего силы покинули его, и проваливаясь в темноту, он наконец почувствовал разжимающиеся на плече когти. Боль всколыхнулась с новой силой, пронеслась по всему телу и завершилась в голове яркой вспышкой. Жаль, не успел найти…

* * *
        Кайрат заметил в зеркале заднего вида, что старший сын отстегнулся от кресла и исчез из поля зрения.
        - Мейрам! Ты чего отстегнулся?
        - Э! Ну-ка быстро верни ремень на место! - супруга извернулась и посмотрела назад.
        - Да у Саулешки кукла упала! - послышалось из-за спинки.
        - Сауле спит! Ей не до кукол сейчас! Быстро сядь и пристегнись!
        - Я уже достал, - шестилетний Мейрам сел в детское кресло и стал возиться с ремнем.
        Они уже выехали на алматинскую трассу из Капчагая, где у родителей Кайрата жил Мейрам. Несмотря на то, что по обычаю старшего ребенка отдают на воспитание дедушке и бабушке, настоящие родители о сыне не забывали и часто брали погостить в Алматы. Скоро у него день рождения, и они с женой решили устроить ему праздник. Аквапарк, аттракционы и мороженое, что еще нужно ребенку для счастья.
        Фура впереди плелась словно черепаха. Кайрат включил поворотник и пошел на обгон, заметив в зеркале, что следом пристроились еще несколько машин. Что творят, не могли дождаться, пока он завершит маневр? А вдруг встречная?
        Проскочив пыхтящий длинномер, Кайрат перестроился вправо, когда где-то впереди сверкнуло, больно резанув по глазам даже через темные очки. От неожиданности он зажмурился. Рядом закричала жена.
        - Кайрат! Что это?
        Он открыл глаза и замер. Далеко, в районе Алматы, вспухало огромное облако, как в кадрах кинохроники об испытаниях ядерного оружия. Приборная панель вдруг погасла, и Кайрат почувствовал, что двигатель заглох. Впереди показались застывшие на трассе автомобили, он резко нажал на тормоз, но тяжелый джип еще продолжал движение по инерции, когда они врезались в ближайшую машину. Подушки безопасности почему-то не сработали, и больно приложившись лбом о руль, он услышал, как вскрикнула от боли жена, и заметил боковым зрением, как что-то прилетело с заднего сидения и разбило лобовое стекло. Что-то, или кто-то… А потом потерял сознание.
        Глава третья. Выживший
        Июль 2033 года
        Джамбульская область
        Территория Шымкентского Каганата
        Заунывное пение раздражало. Иногда оно смолкало, и тогда раздавался шепот - то еле слышный, то громкий, шипящий и такой же противный, как и пение. Слова разобрать не получалось, да и не особо хотелось. Потому что отвлекала боль. Она начиналась где-то в районе левого плеча, пробегала судорогой по всему телу и заканчивалась тупыми ударами в голове. Ударами, похожими на громкий стук сердца или бубна. Боль иногда замолкала, оставляя после себя сладостное облегчение, сопровождаемое темнотой, но потом снова возвращалась, уже в новом обличии - то тягучей, как смола, то острой, будто протыкающие кожу иглы. Из темноты постоянно таращилась лошадиная морда. Она норовила укусить за голову, скалясь при каждой новой попытке, и запах, отдающий смрадом гниения, шел не только из ее пасти. Казалось, он витает повсюду. Шепот, сменяемый пением, отгонял лошадь, и тогда слышался дробный стук копыт вместе со звоном сломанных подков и громким мяуканьем, совсем не похожим на кошачье.
        Беспамятство сменилось глубоким беспокойным сном, но внешний раздражитель вывел его из долгого забытья. Большая толстая муха ползала по повязке, не добираясь до раны, и с противным, громким звуком перелетала на другое место на лице, принимаясь исследовать новую территорию. Пару раз даже укусила человека за щеку, но неуловимый сладковатый запах отмирающих и обновленных клеток манил сильней, и она неизменно возвращалась обратно. Где-то под белой пористой тканью скрывалось изумительное лакомство, до которого хотелось добраться раньше товарок, летающих на улице.
        Неосознанно, еще находясь во власти кошмаров, Шал махнул рукой, пытаясь отогнать назойливое насекомое, и зацепил место, скрытое повязкой. Тупая боль пронзила лицо, и он закричал. Тотчас проснулся, не понимая, где находится. Его окружал полумрак, слабо разгоняемый столбом света откуда-то сверху. Казалось, мрак из сна не хочет его отпускать. В памяти еще держались какие-то образы и мелькали тени, которые хватали и тащили в антрацитовую темноту. И слышались непонятные слова, произносимые тихим голосом. Глаз, не скрытый повязкой, наконец стал различать предметы вокруг. Пока затухала пульсирующая боль, он разглядел кереге - решетчатые стены, означающие одно: это юрта, а не преддверие ада.
        Скрипнули входные двери, и в помещение проник дневной свет. Послышались быстрые шаги, кто-то присел на корточки рядом с Шалом. Заметив открытый глаз, человек улыбнулся.
        - Очнулся? Наконец-то! Я думал, помрешь.
        Шал хотел что-то спросить, но горло вдруг пересохло, и он смог только прохрипеть.
        - Пить…
        - Ай молодец! Вода - это жизнь. А чтобы жить, нужно пить. Правильно, пей. Много пей.
        Откуда-то взялась пиала с водой, и мужчина, приподняв Шалу голову, помог напиться.
        - Рахмет…
        Голос обрел твердость, и Шал снова попытался задать мучающий его вопрос.
        - Где я?
        - Ох и любопытный ты казах. - Человек рассмеялся. - Спи. Сил набирайся. Потом все расскажу.
        Муха снова попыталась сесть на повязку, но ее тут же прогнал взмах руки.
        - Ты тут откуда!? А ну кыш! Рано ему помирать! Пошла, пошла!
        Мужчина схватил какую-то тряпку и начал гоняться за насекомым. По древнему казахскому поверию, душа, покидая тело больного, находится рядом в образе мухи, и если не прогнать ее из жилища, больной умрет.
        Не подозревая о человеческих обычаях, насекомое оценило угрозу своей жизни и устремилось на свет в дверном проеме.
        - Вот так! - довольно заметил мужчина. - Придет еще твое время. А пока рано.
        Он повернулся к Шалу.
        - Отдыхай, казах.
        Тот послушно закрыл глаза.

* * *
        Опущенное по плечи в воду тело корчилось в сильных судорогах, пытаясь сбросить сидящего на нем человека и поднять голову. Но тот пресекал все попытки, упираясь коленом в спину и крепко держа за волосы. Движения постепенно затихали и вскоре прекратились совсем. Запахло мочой. Человек брезгливо сморщился и поднялся.
        - У, шошка. Даже подохнуть не смог как мужчина!
        Схватив покойника за ноги, он сбросил того в воду, и некоторое время наблюдал, как тело, увлекаемое мутным потоком Таласа, периодически скрывается на глубине и снова показывается на поверхности…

* * *
        Солнечный луч коснулся шанырака[14 - Шанырак - конструктивный элемент, венчающий купол юрты в виде решетчатой крестовины, вписанной в круг. Предназначен для удерживания боковых элементов купола и создания проема для попадания солнечного света и выхода дыма от очага.] и осветил внутреннее убранство юрты. Шал проснулся, следуя позывам мочевого пузыря, и попытался подняться, что удалось ему с трудом. Опираясь на здоровую руку, он сел, подождав, пока пройдет головокружение, осторожно встал и, пошатываясь, направился к двери.
        Степь встретила его смешанным ароматом клевера и жусана, из очага - саксаула, и веселым щебетаньем воробьев. Зажмурившись от яркого утреннего солнца, позабыв о естественном зове организма, он несколько минут стоял, вцепившись в створку двери и вдыхая запах простора, так похожего на дыхание свободы. Казалось, с каждой струей легкого и упругого воздуха, принесенной ветром с южных гор, в него вливаются живительные силы родной земли, и боль, поселившаяся в левой руке, уходит.
        Откуда-то выскочила собачонка и залилась яростным лаем, следом послышался знакомый голос.
        - А ну прекрати! Расшумелась мне тут. Больного разбудишь.
        Заметив Шала, мужчина удивился.
        - Ой, бай! Ты чего встал? Лежать тебе надо.
        - Отлить хочу, - больной поморщился.
        - А-а-а! Понятно. Дойдешь?
        - Да.
        - Молодец, казах. Выглядишь уже более живым, чем вчера. Ну, иди. Ко мне, Ит! - мужчина похлопал себя по ноге. - Не мешай.
        Собака, виляя хвостом и уже забыв о незнакомце, послушно затрусила к хозяину. Шал, опираясь о стену юрты, двинулся дальше.
        Вернувшись, стал осматриваться вокруг. На пологом склоне неглубокой балки, по дну которой протекал ручей, стояли три юрты, две большего размера и одна маленькая, откуда он и вышел. Не заметив сразу, только сейчас разглядел, что над входом его временного убежища на шесте покачивался череп лошади, выбеленный солнцем. Оберег. Но от чего?
        Рядом с юртами располагался очаг, окруженный большими камнями, а неказистый навес из кривых веток карагача и соломы скрывал в тени донгелек - низкий круглый стол, у которого лежали разноцветные покрывала - корпе. Чуть в стороне небольшая кошара с баранами, откуда молодой парнишка выгнал отару на выпас, рядом - загон с лошадьми, среди которых он разглядел и Сабыра. Тот почуял хозяина и приветственно заржал. Шал улыбнулся и махнул ему здоровой рукой.
        Снова откуда-то появилась собака, и за ней тот же мужчина, одетый в халат и синие штаны свободного покроя. Шал наконец смог хорошо его рассмотреть. Невысокого роста, худощав и, как ему показалось еще в юрте, преклонного возраста. Теперь же он понял, что морщины на лице и вокруг глаз не только от старости, но и от постоянной улыбки. Обутый в ичиги с калошами, мужчина слегка прихрамывал.
        - Ну что, казах, сделал свои дела? Как рука? Голова кружится?
        - Немного.
        - Сотрясение. И правильно, как ему не быть, если так долбили по голове. Кушать хочешь? Пошли. Завтракать пора. И ты столько времени на воде и бульоне, нужно уже более существенного чего-то поесть.
        - Сколько? - спросил Шал, внутренне напрягшись.
        - Да уж где-то недели две, наверное, - пожал плечами мужчина.
        - Сколько!?
        - Не помню точно. Надо у Еркебая спросить. Ну пойдем, пойдем. Потом будем разговаривать. Нужно покушать сначала.
        Старик направился к навесу, но заметив, что Шал не сделал и шага, остановился.
        - Чего ждешь, казах? Идем.
        - Где я? Куда попал?
        - Ты в урочище Кыст?у. Тут живет бакс? Еркебай, шаман. Слышал о таком?
        - Нет.
        - Неудивительно. Шаманов официальная религия не признает за то, что они являются носителями истинной казахской духовности, и всячески порицает обращения к ним. А людская молва не столь молниеносна - не то, что новости когда-то на «Хабаре»[15 - «Хабар» - государственный телеканал Республики Казахстан.]. Пойдем за стол. Вопросы Еркебаю не задавай. Мне задавай. Что знаю, отвечу. Зовут меня Фаты. А тебя?
        - Шал.
        - Э! Какой ты шал? - засмеялся старик. - Вот я шал, а ты молодой еще. Как зовут-то?
        - Кайрат, - после некоторого раздумья ответил Шал.
        - Жакс?[16 - Жаксы - хорошо (каз).], Кайрат. Идем.
        Он двинулся следом за старым Фаты к навесу, под которым уже копошились две женщины. Молодая, в красном халате с воротником-стойкой, многоцветными вышивками на рукавах и в шароварах; другая, постарше, в одеянии такого же фасона, но темно-красного цвета. У обеих на головах темные платки. За разговором со стариком он даже не заметил их появления. Шал приложил руку к сердцу, здороваясь с ними. Те в ответ поклонились, и молодая женщина принесла ему кувшин с водой и полотенце.
        - Давай-давай, садись, казах, - Фаты нетерпеливо уселся за стол, и показал, куда садиться. - Чаю сначала? Хороший чай, из шиповника и чебреца. Узбекский чай дорогой, приходится травы заваривать. Но они полезные. Или, может, сразу мяса, а? - старик засмеялся. - Сил нужно набираться, да?
        Стукнула дверь юрты, и на улице появился пожилой мужчина лет восьмидесяти, одетый в казахский халат и непонятный головной убор из перьев, веревочек и чего-то еще. Не торопясь он направился к очагу.
        - Еркебай-ага, - прошептал Фаты, наклонившись к Шалу.
        Шаман подошел к огню, присел на корточки и что-то тихонько забормотал, но и сквозь неугомонный щебет пернатых его слова были хорошо различимы.
        - Огонь, огонь, гори, но не разгорайся! Дай силу, но не убивай! Ты господин, огонь! Мир шатается, равновесия нет. А когда придет, никто не знает…
        Последние слова стали совсем неразборчивыми, и через мгновение шаман встал и подошел к навесу. Шал поднялся и приложил руку к сердцу.
        - Ассалаумагалейкум, ага!
        - Ваалейкум ассалам! - кивнул Еркебай. - Как себя чувствуешь?
        - Спасибо, хорошо.
        - Жаксы. Садись. Ешь, пей. Набирайся сил.
        Шал сел на место, потянулся к пиале с чаем и отхлебнул терпкий напиток.
        - Как я сюда попал, Фаты-ага?
        - Помнишь, как в старом кино говорили? Стреляли. Вот и мы услышали, что стреляют. Редко тут у нас такое. Пошли на выстрелы, нашли тебя, коня и большого бородача. Мертвого. Ты не лучше был. Если бы не услышали твою пальбу, помер бы. Но выходили мы тебя, слава Всевышнему. Дунганская медицина - самая лучшая медицина в мире, а знания баксы? сильней пенициллина, точно тебе говорю.
        - Вы дунганин? - удивился Шал.
        - Да. Мой отец был из дунганского рода шанси, а мать - из рода гансу.
        Это объяснило и пристрастие Фаты делать ударение на национальность, и непонятную одежду женщин. Нынешние дунгане приходились потомками хуэйцзу. Те переселились в эти места из Северного Китая в девятнадцатом веке, спасаясь от преследования манчжуро-китайских властей после подавления освободительного восстания. Естественно, они отличались от казахов и культурой, и языком. Непонятно только, почему живут в этом урочище и дунгане, и казахи, потому что шаман Еркебай явно был казахом.
        Шал почесал голову в районе повязки.
        - Что, чешется? - улыбнулся Фаты. - Значит, заживает. Наверное, уже можно повязки снять, да, Еркебай-ага?
        Шаман прямо с пиалой в руке застыл и смотрел куда-то вглубь степи. Просидев молча несколько минут, медленно перевел взгляд на гостя и тихо сказал:
        - Знаю, торопишься ты. Но цель твоя ведет к Иблису[17 - Иблис - дьявол.]. Руки твои в крови сейчас, и долго еще будут в крови, пока не сменишь свое занятие. Когда решишь свернуть с того пути, что выбрал, приходи, сниму твои грехи. Я знаю, как. А чтобы скорее ты поправился, необходимо провести курбан, потому что бесы властвуют над тобой.
        Шаман отставил пиалу и поднялся.
        - Повязки снять можно. Швы тоже. Фаты, готовь гостя к курбану. Чем скорее мы его проведем, тем раньше он поправится. Спешит он.
        Развернувшись, Еркебай направился в свою юрту.
        Фаты посмотрел в след шаману, потом на Шала и усмехнулся.
        - Еркебай, судя по всему, боится твоего присутствия. Видимо, и правда, бесы рядом с тобой. А ты, казах, темная лошадка. И немудрено, судя по количеству оружия, которое было при тебе.
        - Хочешь жить, учись стрелять, - хмуро заметил Шал, потянувшись к тарелке с мясом. - Из всего, что стреляет. Я - умею. Поэтому и таскаю арсенал, на всякий случай. А они охренеть какие всякие бывают.
        - Это ты про бородача?
        - Угу.
        - Вообще не пойму, что он тут забыл. Не летали они тут никогда, - задумчиво сказал старик. - Я слышал, что там, - он махнул рукой куда-то на восток, - их много. Может, поэтому, кто уходит в сторону Чу, редко возвращаются. Говорят, и коня могут утащить. Кстати, а кто коня тебе так подковал? Руки бы ему оторвать.
        - Я ему и так их оторву. Доберусь только.
        - Замучился я ухнали вытаскивать. Вовремя. Еще немного, и нельзя было бы очень долго кататься на твоей коняге. Будешь в Кулане, это недалеко тут, поищи коваля. Есть там хороший.
        Шал кивнул.
        - Ну что, поел? Начнем процедуры?
        - Какие?
        - Швы снимать будем.
        - Начнем, - согласился Шал.
        - Шахадат! - закричал Фаты. - Шахадат!
        Из юрты выскочила молодая женщина, которую Шал ранее уже видел у навеса.
        - Иди, иди сюда, дочка! Захвати инструменты медицинские и все что надо. Дочка моя, - гордо заявил старик, когда та снова скрылась в юрте, и помрачнел. - Молодая еще, а настрадалась уже в жизни. Через много лет после Года Великой Скорби мор пришел. Детей своих пережила. Мужа. Но хоть сама жива осталась, все старику радость. С тех пор много воды и слез утекло. Ты сам как, женат?
        Шал отрицательно мотнул головой.
        - Присмотрись, может, понравится, - заговорчески подмигнул старый дунганин, - да оставайся у нас.
        - Не могу. Дело есть незаконченное.
        - Так заканчивай и возвращайся.
        - Поглядим, - хмыкнул Шал.
        Пришла Шахадат, принесла поцарапанный бокс с инструментами, чистую ткань и какой-то небольшой бутылек с потертой этикеткой.
        - Видишь, у нас, как в полевом госпитале. Вот, даже спирт есть.
        - Так вы врач?
        - Да. Ветеринар.
        Старик в предвкушении потер ладони, потом оторвал от ткани небольшой кусок, смочил в спирте и обтер руки.
        - Давай. Начнем с головы.
        Фаты священнодействовал пару минут, осторожно снял повязку и посмотрел на Шала. Потом зацокал языком.
        - Ой, бай! Бабы на тебя смотреть теперь не будут, казах.
        - Так все страшно?
        - Ну как тебе сказать… хотя, смотреть будут. И скорее всего, жалеть. Так что, может, еще больше успех у женщин будет, - дунганин засмеялся.
        - Умеете вы поддержать в трудную минуту, Фаты-ага, - хмуро буркнул Шал. - Есть зеркало?
        - Не сцы, казах, - Фаты откровенно забавлялся. - Дочка, принеси ему зеркало. И побрить бы тебя не мешало. Но это входит в обряд. Еркебай сам побреет. Так положено.
        Шахадат принесла зеркало, с полуулыбкой вручив его Шалу. Он поблагодарил и проводил ее взглядом, пока она возвращалась в юрту. Сразу не разглядел, а женщина оказалась очень привлекательной.
        Потом скептически осмотрел себя и сокрушенно цыкнул. Только не по той причине, что озвучил старый шутник Фаты. Отныне о незаметности можно забыть. Если раньше заурядная внешность внимания не привлекала, то теперь имелась хорошо заметная отличительная черта. Кривой розовый шрам шел от темени к левому уху, виску и спускался к глазу, заканчиваясь на веке, отчего сам глаз казался постоянно полуприкрытым. И как заметил дунганин, волосы действительно следовало побрить. Слишком рваными седыми участками они топорщились в тех местах, где их выстригали, чтобы сшить края раны.
        - Расстроился? - с участливой улыбкой поинтересовался старик.
        - Ага. Не столько из-за женщин, сколько из-за того, что теперь любая собака узнать может.
        - А! Так ты теперь привлекательней стал, чем раньше? - догадался Фаты.
        - Точно.
        - Не повезло, значит, - вздохнул старик и взял из бокса пинцет и ножницы. - Ну, подставляй башку.
        Шал несколько минут слушал, как клацает пинцет, вытаскивающий из кожи нитки, и морщился, но не от боли, а скорее от щекотки. Потом спросил.
        - А как вы тут оказались, Фаты-ага? У Еркебая.
        - Так вот после того мора и оказались мы тут. Сначала умер Дюмаш, муж Шахадат, потом ее дети, а там и я был на грани. Притащили меня сюда на тачке дочка и сестра моя, ты ее видел, а Еркебай выходил меня. Так и остались мы тут, помогать ему, в миру нас ничто не держало. Потом еще люди приходили, кто оставался надолго, кто нет. Энергия Еркебая лечит. Он и тебя вытащил с того света, я только заштопал. А он несколько ночей проводил обряды, читал молитвы. Сейчас курбан проведем, как новый будешь. Заново родишься. Давай руку.
        Фаты помог Шалу снять нательную рубаху и стал разматывать повязку на руке и плече. Осмотрел и потрогал розовые рубцы, оставшиеся от когтей ягнятника.
        - Все хорошо. Не гноится даже. Больно?
        Кайрат кивнул.
        - Ты почаще руку разминай, чтобы мышцы скорее в норму пришли. С левой руки стреляешь?
        - Приходилось.
        - А сейчас пока не сможешь.
        - Выкручусь как-нибудь, - отмахнулся Шал.
        Он несколько раз сжал кулак, чувствуя в руке, кроме боли, некоторое онемение.
        - Только тебе все равно придется поработать этой рукой уже сейчас, - вздохнул Фаты. - Для обряда ты должен сам поймать барана.
        - Надо - поймаю.
        - Тогда иди, лови, - заключил Фаты.
        - Уже? - удивился Шал.
        - А чего тянуть? Вот, уже и Еркебай вышел.
        Действительно, рядом с юртой стоял шаман, уже в другом одеянии, и напряженно вглядывался в небо.
        - Пока он там высматривает злых духов, пошли, покажу, кого ловить. Он еще вчера дал указания. Это оставь, не понадобится, - остановил старик Шала, потянувшегося к рубашке.
        Они прошли к кошаре, и Фаты несколько минут всматривался в пятерку овец, не взятых на выпас и оставленных на выбор специально для обряда.
        - Да вон того, полностью черного, и лови.
        - Если дал указания еще вчера насчет овцы, зачем оставили пятерых, а, Фаты-ага?
        - Чтобы усложнить задачу тебе, - усмехнулся старик. - По обычаю ты вообще их должен где-то купить, а сюда прийти уже с овцой и бараном.
        - Понятно, - вздохнул Шал.
        Он постоял немного у ограды, борясь с сомнениями относительно эзотерической процедуры, что должна была произойти. Потом ему стало стыдно. Незнакомые люди, пытаясь помочь, время на него тратят, а он тут вдруг колебаться изволил. Нехорошо.
        Голый по пояс, на ходу разминая и массируя раненую руку, Шал перелез через ограду, оставив неверие с той стороны, и осторожно направился к овцам. Увидев незнакомого человека и словно почувствовав его намерения, животные стали отходить в сторону, а черный баран, тряся курдючным задом, забился в самую гущу, прячась среди остальных.
        - Пушайт. Пушайт. Бар, бар, - ласково позвал овец Шал.
        Некоторые посмотрели на него с интересом, но приближаться не думали. Чтобы привыкли к его присутствию, Шал стал медленно прохаживаться в стороне, всем своим видом демонстрируя полное безразличие. Щурясь от яркого солнца, зависшего над горной грядой, и подставляя тело под теплые лучи, остановился, осматривая окрестности, но не выпуская животных из поля зрения.
        Постепенно овцы перестали обращать на него внимания и стали разбредаться по кошаре. Шал же начал двигаться. Медленно, шаг за шагом, он приближался к указанной цели.
        Позади раздался насмешливый голос дунганина.
        - Ну чего ты там вола пасешь, казах?
        Шал по привычке быстро поднял правый кулак вверх. «Замри».
        - Не знаю, чего ты там показываешь, но молчу, молчу.
        Еще пара медленных шагов, снова имитация безразличного прохожего, и вот нужный баран рядом. Чем-то привлеченный, он долго всматривался в человека, потом вернулся к еще не съеденной отарой траве. Шал только этого и ждал. Подобравшись, он сделал бросок, падая на землю, и схватил барана за заднюю ногу. Тот заблеял, всполошив остальных овец, задергался, но Шал его не отпускал. Встал с колен и потащил к ограде, где рядом с дунганином уже стоял Еркебай.
        - Молодец, казах, - довольно резюмировал Фаты. - Давай сюда, - он открыл дверцу кошары и схватил барана за уши.
        - Туда. - Еркебай указал место, куда вести животное.
        Фаты с Шалом дотащили сопротивляющуюся жертву и остановились.
        Еркебай скомандовал.
        - Лезь под него.
        Шал не понял и посмотрел на Фаты.
        - Прямо под барана и лезь, как тебе говорят. Проползешь под ним на пузе, потом обратно на спине, и снова заползешь на пузе. Давай.
        Шал опустился на землю и, стараясь сильно не опираться на больную руку, помогая себе здоровой, с трудом заполз под животное. В нос ударил запах травы и свалявшейся шерсти.
        Послышалось еле слышное заунывное распевание, которым шаман вводил себя в транс.
        - Жер-Ана[18 - Жер-Ана - мать-земля.], обращаюсь смиренно к тебе. - Тихий голос Еркебая постепенно набирал силу, становясь громче. - Пусть твой аруах[19 - Аруах - дух.] примет эту жертву и простит грехи этому человеку.
        Шал выполз из-под барана, перевернулся на спину и, отталкиваясь ногами от земли, заполз под него уже на спине, царапая кожу о землю и траву. Животное, удерживаемое Фаты за голову, смирно стояло во время всего обряда. Выполнив предписанное, Шал снова пополз на животе.
        - Замри, казах, - тихо подсказал Фаты.
        Шал замер, когда его плечи снова оказались под бараном.
        Еркебай подошел к животному и достал нож.
        - Прими, Кошкар-ата[20 - Кошкар-ата - дух-покровитель овец.], душу этого барана и забери боль этого человека.
        Шал услышал, как животное, умирая, захрипело, и на его плечи и голову из разрезанного горла, как гарантия милости духов, полилась горячая кровь. Фаты, раскорячившись над больным, продолжал держать барана за голову и ноги, пока тот бился в предсмертной агонии. Через несколько минут он убрал тушу.
        - Вставай и иди за мной. - Еркебай направился в сторону ручья.
        Кайрат послушно поднялся с земли и пошел за шаманом. На берегу Еркебай остановился и приказал ему окунуться в воду с головой, смыть с себя кровь и семь раз перевернуться по течению ручья. Выходить велел не оглядываясь, чтобы не вернулись хворь и старые грехи.
        Вода оказалась ледяной, и пришлось сделать над собой усилие, чтобы сразу не выскочить на берег. Пока Шал плескался вручье, на него вдруг нахлынуло невероятное умиротворение. Он действительно почувствовал себя заново рожденным, ведь сам обряд так похож на процесс рождения - прохождение через родовые пути в крови и последующее омовение водой.
        Вдруг захотелось остаться в этом урочище навсегда, за чаем вести беседы с неунывающим Фаты, разговорить молчаливого Еркебая и узнать что-то новое, и, может быть, посвататься к Шахадат - что-то завораживающее он разглядел в ее глазах. Окружающая атмосфера почему-то напомнила давно забытый домашний уют, характерный для джайляу. Когда несколько летних месяцев живешь на свежем воздухе, вдали от городской суеты.
        Но несмотря на привлекательность неожиданного желания, где-то в душе оставалось чувство беспокойства и волнения в ожидании грядущих неприятностей. Что это было? Интуиция, которая никогда не подводила, или совесть? Чувство и сознание моральной ответственности перед самим собой и перед другими, чьи жизни, возможно, уже прервались или подвергаются опасности, пока он тут вынужденно бездельничает?
        Нет, не время еще уходить на покой, пусть голова и покрыта давно серебром, а через год закончится пятый десяток. Совесть не даст потом жить спокойно. Дела нужно доделывать.
        С мыслями о кровожадном Сыдыкове Шал выбрался на берег. Рядом с Еркебаем уже стояла Шахадат, державшая в руках бритвенный станок и плошку с мыльной пеной. Шал все понял и молча опустился на колени перед шаманом, чтобы завершить последний пункт обряда.
        На следующий день Шал проснулся рано, когда небо на востоке только начинало наливаться малиновым цветом. Невзирая на холод, долго сидел у берега ручья, наслаждаясь ароматом ночной степи, и массировал раненую руку. Уходить отсюда не хотелось. Витало в этом месте что-то эфемерное и безмятежное, наполняя душу гармонией. Уже два десятилетия он таких чувств не испытывал, все больше преобладали тревога, постоянное ожидание неприятностей и опасности. Последние годы он словно пребывал в состоянии войны, в которое его ввели, а вывести забыли.
        Ему казалось, что он давно находится в урочище, и даже Ит, ни разу на него не тявкнув, тихонько сидела рядом, признав незнакомца своим. Глухо рычала, когда где-то в степи раздавался то ли визг, то ли вой, чем-то похожий на вой гиен, отродясь в этих местах не водившихся. Кто это был, Шал не знал, но непонятная живность попыток приблизиться к урочищу не предпринимала. Не исключено, что Еркебай использовал что-то из своих шаманских заговоров.
        Слушая размеренный стрекот кузнечиков, невольно залюбовался встающим над Тянь-Шанем солнцем, которое окрашивало заснеженные пики в багровый цвет. Солнечные лучи коснулись обритой головы, будто сам Тенгри, бог Первотворец, приветствовал недавно рожденного человека, считая его безгрешным и чистым, наполняя своей силой и энергией. Но и без этого Шал уже чувствовал в себе силы для продолжения пути.
        Помассировав ноющий на виске шрам, он вернулся в юрту, где еще вчера нашел свои вещи. Одежда оказалась выстирана и кое-как вычищена от крови, а старую кожаную куртку, изрядно потертую и порванную когтями, кто-то зашил весьма искусно. Шахадат или сестра Фаты? Кого из них благодарить? Панаму он не нашел - видимо, потерялась в степи при атаке бородача, и только оружие было свалено в кучу у стены юрты. Вытащив арсенал на улицу, он уселся прямо на земле, поджав под себя ноги, и разложил на куртке требующий ухода огнестрел. Обрез оказался чересчур изгваздан в засохшей крови и пыли, «стечкин» только немного запылен, вертикалку и «ксюху» почистил уже больше для профилактики. За этим занятием и застали его проснувшиеся жители урочища. Мешать никто не стал, и только Фаты подошел поприветствовать.
        - Доброе утро, казах. Ты ранний, словно жаворонок, летающий над степью.
        - Доброе утро, Фаты-ага. Отоспался я, пока без сознания лежал. Не спится уже.
        - Соскучился? - старик кивнул на разобранное оружие.
        - Не то чтобы сильно, - хмыкнул Шал, - скорее, необходимая обязанность. Чем заботливей обращаешься с оружием, тем уверенней себя чувствуешь.
        Он вздохнул.
        - И, наверное, я сегодня уже вас покину. Пора мне.
        - Уверен? - нахмурился Фаты. - Ты слаб еще.
        - Уверен! - твердо ответил Шал. - Мне действительно пора. Дела не ждут. А слабость, она пройдет. И рука работает хорошо.
        Он взял вычищенный обрез, прицелился, вытянув руку и направив стволы в сторону степи. Только долго держать стреляющий кусок металла не смог, не вернулась еще в мышцы былая сила. Обессиленно уронив руку на колени, Шал спрятал глаза, чтобы не смотреть на старика.
        - А говоришь, работает, - усмехнулся Фаты. - Рано еще тебе уходить, полежать надо.
        - Нет, - покачал головой Шал. - Пора мне. Да и Сабыр застоялся уже.
        Действительно, конь, заслышав голос хозяина, нетерпеливо нарезал круги по загону.
        - Когда планируешь ехать?
        - Да вот дочищу оружие, переоденусь и поеду.
        - Даже чаю не попьешь? - улыбнулся Фаты.
        - Угостите - попью, - в ответ улыбнулся Шал.
        - Пойду, потороплю женщин с завтраком. - Старик вздохнул и ушел.
        Закончив с чисткой оружия, Шал вернулся в юрту, переоделся и вынес седло. Вывел довольного, но чумазого коня из загона, привязал к ограде и тщательно вычистил. Не хватало еще, чтобы что-то натерло ему спину под седлом. Старался работать больше левой рукой, чтобы быстрей привести в норму. Иногда ее то крутило изнутри, то постреливало в суставах, но он старался не обращать на это внимания. Мышцы порой начинали самопроизвольно пульсировать в такт сердцу и успокаивались только тогда, когда он сильно сжимал неспокойное место другой рукой. Постелив вальтрап и амортизатор из мягкой подкладки, положил седло и затянул подпругу. И когда уже надевал уздечку, его позвали к столу.
        Под навесом дунганин стал жаловаться шаману.
        - Этот неугомонный уже в дорогу собрался. Может, вы, Еркебай-ага, образумите его?
        - Нет, Фаты, не сможем мы удержать в руках неприрученного коршуна. Даже раненый, он будет рваться на свободу, - философски ответил шаман. - А нашему гостю действительно пора. Груз ответственности сродни мукам совести, и может так же сильно истязать душу. Не стоит удерживать того, кто рвется в путь.
        - Эх, - горько вздохнул дунганин. - Ты кушай на дорожку, кушай. Шахадат! - позвал он дочь. - Собери что-нибудь Кайрату в дорогу.
        - Еркебай-ага, - обратился Шал к шаману. - Скажите, чем я смогу отблагодарить вас за доброту? Может быть, вам нужно оружие? Забирайте любой ствол. Или, хотите, коня оставлю?
        - Нет, - покачал головой Еркебай. - Конь тебе нужней, как и оружие.
        - Может, сахару пусть раздобудет, Еркебай-ага? - влез с предложением Фаты.
        - Нет, Фаты, - отрезал шаман, - есть в мире более важные вещи, чем твое минутное желание.
        Он посмотрел на Шала и медленно, с паузами, заговорил.
        - Послушай, сынок. Стар я уже. Знаю, недолго мне осталось ходить по берегу этого чистого ручья. Знания и силу передать тут некому. Ученик должен быть безгрешен. А чисты от грехов только дети. И в них сильней зиждется сила Жер-аны, сильней теплится искорка Создателя, чем в нас, уже познавших греховную сущность бытия. Я знаю, куда ты держишь путь. Это недалеко. Но именно там живет тот, кто мне подходит. Мальчишка, лет семи. До меня дошла молва, что умеет он разговаривать с любыми животными и подчинять их своей воле. Это очень хорошая особенность для бакс?. Приведи его сюда. Живет он с матерью и сестрой. И их приводи. Все равно бедствуют. А тут им будет хорошо.
        Шал кивнул. В том, о чем просил старый шаман, не было ничего сверхсложного. Просто уговорить мать мальчика переехать из населенного пункта вглубь степи, подальше от людей. Нужно только найти верные аргументы. И он был уверен, что найдет. Иначе не выполнить просьбу будет не только неуважением к старшему, но и черной неблагодарностью. А неблагодарность являлась самым паскудным из всех пороков.
        - Приведу, - твердо сказал Шал. - Обещаю.
        Еркебай довольно кивнул, принимая обещание.
        - Ну, чего ты не ешь? - Фаты поставил поближе тарелку с мясом и подкинул баурсаков. - В дороге проголодаешься.
        - Рахмет, Фаты-ага, ем. - Шал потянулся к еде.
        - Такое чувство, что родственник уезжает. - Дунганин не знал, чем себя занять, и все вертелся на месте. - Ты уж там постарайся поскорей дела сделать.
        Шал хмыкнул и улыбнулся. Поведение старика было понятно без слов - он все надеялся выдать дочь замуж.
        Наевшись и напившись чаю, Шал провел ладонями по лицу и поднялся.
        - Спасибо большое за угощение, за вашу заботу обо мне. Я безмерно вам благодарен.
        Он вернулся к коню и стал навешивать на себя оружие. Перекинув через плечо ремешок «стечкина», обрез сунул в набедренную кобуру, а вертикалку в седельную, но тут подошел Фаты и потрогал рукоять пистолета.
        - Это что, маузер у тебя?
        - Нет, агай, «стечкин» это.
        - А похож на маузер. Знаешь что, - дунганин задумался, потом посветлел лицом, что-то вспомнив, - я сейчас приду.
        Он быстро убежал и скрылся в юрте. Пришла Шахадат и принесла котомку с едой.
        - Вот, возьмите. Покушаете в дороге.
        - Рахмет, Шахадат, - улыбнулся Шал и склонил голову в благодарность.
        Прибежал запыхавшийся Фаты и протянул черную мохнатую шапку.
        - Держи. Туркменская. Подарили много лет назад, но я не ношу. А тебе нужней. Лысину береги.
        Шал повертел подарок и, улыбнувшись, натянул на голову.
        - Вылитый басмач, - засмеялся дунганин, - хоть сейчас в кино сниматься.
        - Ага, белое солнце Тараза, - хмыкнул Шал, представив себя со стороны. В кожаной куртке, мохнатой шапке и с кобурой, так похожей на маузеровскую, он должен был напоминать курбаши - предводителя воинства свободных джигитов, не обремененных принадлежностью к какому-нибудь государству. Сабли только не хватало.
        Он подошел к шаману и пожал с благодарностью руку. Тот ударил его легонько два раза по раненому плечу и что-то прошептал. Потом добавил уже вслух.
        - Доброй дороги, сынок, пусть хранят тебя Жер-ана и Создатель.
        - Давай, казах, удачи. - Фаты приобнял Шала. - Возвращайся.
        Шал влез на коня и поднял руку.
        - Счастливо оставаться. Еще раз огромная благодарность за все.
        Он толкнул пятками Сабыра в бока, и тот послушно направился в степь. Чувствуя спиной взгляды провожающих, Шал не стал оглядываться, а пустил коня рысью.
        Глава четвертая. Сгоряча стрелять не стоит
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Район Турара Рыскулова
        Кулан казался вымершим. Широкая улица делила большой аул на две части, и по обеим ее сторонам ветхие дома чернели провалами пустых окон. Ракеты в этом регионе не падали, но многие крыши не уцелели, словно по ним прошлась взрывная волна. Степь и в мирное время славилась ветрами, но во время ядерной зимы, установившейся на несколько лет после Великой Скорби, они оказались чрезмерно сильны и постоянны.
        Пространства между домами пустовали. Заборы или сгнили, сваленные ураганами, или давно сгорели в печах, обогревая оставшихся жителей. Поглядывая на следы запустения, Шал не мог понять, есть ли тут люди вообще. По словам старого Фаты, в Кулане жил кузнец, только давно ли дунганин выбирался из урочища? Но и Еркебай-ага утверждал, что где-то здесь семья так ему нужного мальчика. Где их искать? Одному осмотреть тысячи пустых домов нереально. Оставалось надеяться, что все же встретится кто-нибудь, кого можно расспросить. Может, покинули люди Кулан и перебрались в Луговой, станция совсем рядом. По прямой если - всего пара километров от аула.
        Сабыр размеренно цокал копытами по старому, в трещинах, асфальту, из которого местами проглядывала уже пожелтевшая и сухая, несмотря на середину лета, трава. Порывы ветра временами усиливались, и пыльная буря стелилась по улицам и тащила за собой редкие кусты перекати-поля, поднимаясь в воздух небольшими завихрениями. В детстве взрослые запрещали приближаться к подобным явлениям, объясняя это играми злых духов. Якобы это все забавы джиннов, которые могли с легкостью завладеть наивными детскими душами и утащить с собой. Лет до десяти он еще верил в эти россказни, но потом смело ступил в подобный мини-смерч, решив проверить, так ли это. Тогда получился результат, о котором никому из сверстников почему-то не рассказывал - завихрение просто исчезло. Через пару минут оно снова появилось и продолжило свой путь, а повторив опыт, ничего, кроме пыльной обуви, он больше не добился. То ли не нужна оказалась духам его душа, то ли взрослые, как обычно, все приукрасили, но рассказывать об этом родителям он все равно не решился.
        Подарок старика-дунганина оказался хорошим. В зимнее время будет в самый раз, голову греет отлично. Только летом чересчур жарко. Вспомнив с грустью о старой панаме, Шал спрятал шапку в сумку и достал кусок ткани. Задолго до того, как обзавелся армейским головным убором, использовал ее в качестве банданы - вот и сейчас с облегчением повязал на голову, а то так и сопреть недолго, и свежий шрам от пота чешется сильней. Кроме того, остатка тряпки, что свисает на затылке, хватило и лицо прикрыть. Мало ли какую гадость поднимает ветер с песком, дыши потом ею.
        Впереди послышался собачий лай, и следом галдеж детских голосов. Дорогу перебежала небольшая стая тощих собак, а через мгновение из боковой улочки в том же направлении высыпала вооруженная палками ватага босоногих пацанов. Внимания на всадника никто не обратил, кроме хромого мальчишки в хвосте толпы - тот замер на месте и стоял не шелохнувшись, пока Шал не приблизился. Потом вдруг закричал, засвистел вслед убегающим товарищам и сделал попытку их догнать.
        - Постой, бала. Не убегай!
        Пацан остановился, но приближаться не стал, и только испуганно поглядывал то на всадника, то в ту сторону, куда убежали остальные.
        - Не бойся, бала, не кусаюсь. Просто спросить хочу.
        - Что?
        - Где остальные жители? Такой большой аул, а никого нет.
        - Здесь не живет никто. Там живут, - малец махнул рукой на восток, в том же направлении, куда тянулась улица, - у мечети.
        - А кузнец есть у вас?
        - Тоже там.
        - Ясно, - кивнул Шал, - спасибо.
        Он причмокнул, дернув поводьями, и когда Сабыр сделал шаг, снова их натянул. Конь послушно остановился.
        - А чего за собаками гоняетесь? - поинтересовался он у пацана, который уже собирался дать деру.
        - Кусаются больно. - Мальчишка показал на свою ногу.
        - Понятно, - усмехнулся Шал, - месть. Я думал, кушать хочется.
        - И кушать тоже, - буркнул пацан.
        - Догоняй братву, а то без тебя всех съедят.
        - Не съедят. Меня же покусали.
        - Резонно. - Шала разобрал смех. - Право первой кости. Беги.
        Пацан, прихрамывая и что-то выкрикивая, побежал дальше.
        Улица немного петляла, и после очередного изгиба среди частных домов стали появляться здания, прежде бывшие общественными, - школа, редакция местной газеты, пара магазинов, - а дальше уже виднелись стены мечети. Когда-то белое строение стало серым, синий минарет давно поблек и облез, местами покрывшись ржавчиной. Аул заканчивался сразу за мечетью, и впереди виднелось бескрайнее пространство желто-зеленой степи, накрытой куполом голубого неба с росчерками белых облаков. Из боковой улочки, идущей параллельно предыдущей, появилась та же толпа сорванцов, и целенаправленно припустила за Шалом. Видимо, пострадавший пацан уже поделился главной новостью, и неизвестный человек для них оказался важней установления доминирующего статуса своего вида на территории или добычи пропитания.
        Внешний вид юного воинства представлял красочное зрелище. Обычная одежда из потрепанных штанов и таких же рубашек с короткими рваными рукавами или вообще без них была усилена подобием доспехов из линолеума и кусков жести. Вооружение состояло из дубинок, длинных заостренных палок и нескольких луков. Бритые наголо и загоревшие дочерна, они скорее напоминали воинов африканского племени из предгорий Килиманджаро, чем сынов степного народа. Настоящие дети апокалипсиса.
        Окружив всадника, мальчишки загалдели наперебой, яростно споря о калибре ружья, что торчало из кобуры рядом с седлом. Вдруг один, по виду самый старший, громко свистнул и поднял руку. Остальные послушно замолчали. Пацан важно подошел к Шалу и протянул руку.
        - Ассаламаллейкум, агай.
        - И тебе салам, бала, - кивнул всадник, пожав в ответ ладонь мальчишки, - ты тут вожак?
        - Я. А вы откуда приехали?
        - Издалека, бала, издалека. Отсюда не видно. Скажи-ка мне, где тут у вас кузнец?
        - Там, - пацан показал на выезд из аула, - слева старая заправка, там он и живет.
        - Спасибо, - кивнул Шал. - Зовут его как?
        - Нурлыбек. А это шестнадцатый калибр или двенадцатый? - пацан похлопал по прикладу ружья.
        - Двенашка, - хмыкнул Кайрат, - а что?
        Мальчишка повернулся к товарищам и победно изрек.
        - Поняли? Я ж говорил, двенадцатый! Агай, а агай! А есть пара лишних патронов? Или порох? Нам очень надо!
        - Зачем?
        - Самострел сделать. Собаки озверели совсем. Вчера Айсулу покусали, сегодня, вон, Серика.
        - Домашние озверели?
        - Дикие. Домашние на цепи сидят и дома охраняют. А эти с окрестных аулов приходят и в стаи сбиваются. На взрослых не кидаются, а детям за двор не выйти, - подросток сплюнул сквозь зубы.
        - А взрослые где? Чего они эту проблему не решат?
        - У них свои дела, - махнул рукой пацан в сторону степи. - Днем скот пасут, ночью его охраняют. Да мы и сами взрослые уже. Разберемся.
        - Молодцы, - кивнул Шал и сунул руку в сумку.
        Где-то завалялось у него несколько старых бумажных патронов - отсырели, а перезарядить их руки не доходили. Пороху в запасе достаточно, поэтому решил этот брак пожертвовать юным охотникам.
        - С дробью пойдет? Тройка. - Шал достал жменю патронов.
        - О-о-о! Большой рахмет, агай! - Подросток подставил ладони.
        Толпа довольно зашумела, комментируя, как изменится теперь расстановка сил в ауле.
        - Спасибо в карман не положишь, - возразил Шал, и патроны отдавать не спешил. - Скажи мне лучше, что за пацан тут у вас животных может приручать?
        - Так это не у нас. В Луговом.
        - Это же рядом. Чего его не попросите помочь в борьбе с шавками? Пусть поколдует, приманит, а вы тут - раз, и перебьете всех скопом.
        - Балашка он, - презрительно скривился подросток, - малой еще. За юбку мамкину держится и от дома не отходит далеко.
        - С порохом не переборщи, а то ствол самострела разорвет, - предупредил Шал, отсыпав все же патроны в протянутые ладони.
        - Хорошо, агай, - кивнул пацан, - спасибо. Пойдем мы.
        - Хорошей охоты, Маугли. - Шал улыбнулся.
        На лице подростка мелькнуло недоумение, но нетерпеливые товарищи, желая быстрее потрогать раздобытые боеприпасы, сбили его с мысли, и он занялся защитой патронов, отпихивая протянутые руки.
        Провожая их взглядом, Шал нахмурился. Нескоро еще наступят времена, когда у новых поколений будет нормальное детство, без необходимости сызмальства бороться за свое существование. Злость мальчишек можно понять. Когда-то лучшие друзья человека, служившие ему верой и правдой, вдруг превратились во врага, прекрасно знакомого с повадками своего противника. Местным детям собаки попались хоть и одичавшие, но, по сути, еще домашние, без примеси волков, коих в степи предостаточно. И если такие гибриды внешне похожи на волков, то повадками напоминали собак. Человека не боятся совершенно, скрытны и жестоки, а преследуя добычу, никогда не подают голоса. Так что детям в этом плане еще повезло, и пусть немного, но чем-то Шал им все же помог. Единственное, отчего он не смог бы дать защиты, так это от бешенства, и глядя им вслед, он не знал, сколько жить осталось покусанным ребятишкам.
        Старая заправка в километре от аула оказалась целым придорожным комплексом - СТО, шиномонтаж, автомойка и, собственно, АЗС. На выцветших и ржавых вывесках еще угадывались буквы на двух языках - казахском и русском. Из распахнутых настежь ворот слышался размеренный звон металла. Само же здание АЗС давно превратили в укрепленное автономное жилище - в зарешеченных окнах павильона просматривались мешки с песком, а на крыше, рядом с трубой буржуйки, активно вертелся трехлопастный винт ветряного генератора. Заправочные колонки демонтированы и свалены кучей у одной из торцовых стен СТО, а между колоннами, где они когда-то стояли, натянуты веревки, на которых болталось какое-то тряпье. Жестяной профиль навеса местами отошел и теперь противно поскрипывал, мотыляемый порывами ветра.
        - Ну что, Сабыржан, терпеливая ты душа. - Шал похлопал коня по шее. - Куда тебя сначала, на шиномонтаж или мойку? Хотя сначала работа, потом мыться. Да?
        Сабыр фыркнул и потряс головой, словно соглашаясь с предложенной повесткой предстоящих мероприятий.
        - Да шучу я.
        Шал спрыгнул с коня и поправил в кобуре обрез. Стук кувалды прекратился, и в проеме появился кузнец. Одетый только в штаны и потертый кожаный фартук, он лоснился от пота. Худощавый, лет тридцати. Волосы коротко стрижены, а на лице чернели редкие островки растительности, которые принято называть бородой.
        - Салам, - поздоровался Шал.
        Кузнец, не сводя с него настороженных глаз, кивнул.
        - Салам.
        - Коня нужно подковать. Сделаешь?
        - Чем платишь?
        - Патронами. Могу самокрутом, могу пятеркой.
        - Пятера.
        - Сколько?
        - Двадцать. По пятаку за ногу.
        Шал подумал и кивнул.
        - Сойдет. Хоть и дороговато для провинции.
        Закинув ружье на плечо, снял с крупа коня сумку и рюкзак и сложил их у ворот. Нурлыбек подошел к Сабыру и осмотрел каждую ногу. Наметанный взгляд сразу заметил следы предыдущей ковки и поврежденное копыто.
        - Давно расковали?
        - Да уж недели две.
        - Хорошо. Копыто зажило, можно снова ковать.
        Пока кузнец работал, Шал к нему присматривался. Несмотря на отпущенное подобие бороды, лицо ему показалось знакомым. Память на лица была хорошей. Шал мог не вспомнить место, где он встречал человека, мог забыть имя, даже если это кто-то из знакомых, но лицо почему-то запоминалось навсегда. И к тому же коваль нервничал. Не любит, когда стоят над душой? Шал и не мешал особо, просто ходил по кузне и осматривался. Не любит незнакомых людей? Или чего-то боится? Нужно попробовать прощупать его. Тем более вроде вспоминается причина, почему это лицо может быть знакомо. А не в Таразе ли он видел это лицо, на доске в кабинете Самата?
        Он сдвинул в сторону старое одеяло, зачем-то висевшее на стене. Под ним, на том же гвозде, колыхнулся «калаш». «Семьдесят четвертый».
        - Слушай, а ты никогда для портретов не позировал? - неожиданно спросил Шал, вернув одеяло на место.
        - Чего? - Кузнец уронил подкову и недоуменно уставился на него.
        - Ну, портреты с тебя не рисовали? А то, может, я видел где. В галерее какой-нибудь? Лицо твое знакомо.
        - Часто по галереям ходишь? - Коваль поднял подкову и потянулся к ухналям.
        - Вообще не хожу, - цвыркнул зубом Шал. - Не осталось сейчас галерей. Не тянет людей к прекрасному. Все больше бытовухой озабочены, выживанием. Сожрать соседа, чтобы другие не заметили, например. Или прирезать в подворотне…
        Рука кузнеца дрогнула, молоток сорвался и стукнул не по гвоздю, а по подкове. Сабыр недовольно фыркнул.
        - Да и художники сейчас другим на жизнь зарабатывают. Плакатики всякие рисуют. С лицами.
        Шал встал так, чтобы свет из ворот падал на лицо кузнеца, и прищурился.
        - Определенно, где-то я тебя видел. Давно тут живешь?
        - С рождения. - Кузнец старался не смотреть по сторонам, сосредоточившись на работе.
        - А на заправке?
        - Второй год. В ауле кузня сгорела, а тут помещения хорошие. Чтобы не бегать туда-сюда с работы домой, здесь и поселился с семьей.
        - Угу, второй год. Как раз совпадает по времени, когда в Шымкенте зарезали замкомвзвода Внешней охраны. Как же его звали? - Шал задумался.
        Нурлыбек отпустил ногу Сабыра, подошел к инструменту, разложенному на верстаке, и стал там копаться, что-то выбирая.
        - Ергазин! Точно! Адай Ергазин, - вспомнил Шал.
        Он тихо направился к верстаку, и когда коваль обернулся с арматурой, заостренной с одного конца, уже был рядом. Глаза кузнеца не скрывали намерений. Убить того, кто знает его тайну. Только Шал имел свое мнение на этот счет. И так быстро умирать не собирался, слишком много незаконченных дел вдруг навалилось. Теперь вот еще один бегун от правосудия на длинные дистанции нарисовался. Не зря раньше говорили, что неожиданные дела имеют свойство снежной лавины - то тишь да гладь, то вдруг завалят по самую макушку, и потом мучайся, разгребай.
        Шал стрелять не стал, хоть рука уже и лежала на потертой рукоятке обреза. Пока Нурлыбек всматривался в силуэт на фоне открытых ворот и замахивался, он сделал быстрый шаг навстречу и выбросил ногу вперед. Кузнец охнул и, застонав словно от внезапной зубной боли, скрючился, схватившись рукой за пах. Шал резким движением вырвал арматуру из руки и тут же снова махнул ногой, стукнув внутренней стороной сапога по ступне. Нурлыбек от подсечки упал на пол. Шал осмотрел острие металлической пики и удовлетворенно хмыкнул. Если метнуть с силой, человека проткнет запросто. Направил арматуру в горло поверженному беглецу, слегка надавил и насмешливо улыбнулся.
        - Так за что ты его?
        Кузнец злобно поднял на него глаза и выдавил.
        - Он на жену мою глаз положил. Проходу не давал.
        - А поговорить с ним не пробовал? Или пожаловаться на него?
        - Говорить пробовал. Он мне морду набил, - прохрипел кузнец, - а жаловаться без толку. Когда у нас власть своих прихлебателей наказывала?
        - Ну, это да. Есть такое дело, и всегда было. Но генерал Ашимов вроде твердый мужик. Спуску не дает и своим нукерам, не только населению.
        - Да меня бы не пустили к нему! - взорвался кузнец и дернулся, но острие у горла отрезвило и успокоило. - В лучшем случае измордовали, в худшем пристрелили бы. А Ергазин все наглел. Я, может, и не убивал бы его! Жена полы мыла на станции, а они как раз вокзал охраняли. Я в мастерских рядом работал, вагоны ремонтировали. Домой уже пора было, зашел за женой в служебные помещения и услышал ее крик. Он ее в кабинет начальника станции затащил и хотел оприходовать.
        - Я же говорю, видел твое лицо. В Управе СБ, на стенде. И в Таразе, в комендатуре. Там много таких портретов. Как в художественной галерее.
        - Ты из Управления?
        - Нет, я вольный охотник.
        - За головами?
        - Ну не за жопами же, - фыркнул Шал. - За головы как-то охотней платят, их опознать проще. Ладно. Поднимайся. Будем считать, что я тебе поверил. Работай давай. Тороплюсь я.
        Он убрал арматуру с горла и швырнул на верстак. Нурлыбек, все еще постанывая и придерживая пах, вернулся к инструменту и принялся за работу, искоса посматривая на Шала. Тот, также не выпуская хозяина из поля зрения, боком прошелся по кузне. Кто его знает, метнет еще пику в спину, и прощай этот дивный паскудный мир. Правда, пока он снова потянется к арматуре, Шал успеет его пристрелить, но кто тогда подкует коня? Да и Фаты говорил, что коваль хороший человек. Может, так оно и есть?
        Он присел у рюкзака, достал автоматный рожок и дождался, когда снова раздастся стук молотка. Пока коваль занимался следующей ногой Сабыра, сместился к верстаку и отщелкал оговоренное количество патронов.
        Людей из Управления СБ, в отличие от Народной милиции, не любили ни в Шымкенте, ни в Таразе, но самого генерала Ашимова народ уважал. Благодаря его умелой организации существующей системы безопасности жизнь в городах была почти похожа на нормальную, еще довоенную, с порядком и законом. Да, порой перегибали палку, но слишком много находилось сторонников анархии, что жили одним днем и думали только о себе. Поэтому любого, кого заподозрили в оппозиционных взглядах по отношению к действующей власти, высылали за пределы городов, набираться уму-разуму подальше от цивилизации. Конечно, кто-то уходил сам или, как Нурлыбек, сбегал. Особо за инакомыслие не преследовали, но если «Летучий отряд» СБ узнавал о местоположении какого-либо активного бунтаря или опасного преступника, могли и заявиться по его мятежную душу. Имея в пользовании довоенный транспорт, отряд передвигался очень быстро, в отличие от конных охотников, за что и назывался летучим.
        - По сути, ты все сделал правильно. Я, будь на твоем месте, сделал бы так же. Честь семьи нужно защищать. И правильно сделал, что свинтил оттуда. Повесить не повесили бы, но в Ленгер прямая дорога. Нескоро бы жену увидел. Так что живи пока. Мне такая бытовуха неинтересна. Ты мне лучше вот что скажи. В последнее время незнакомцы у вас не объявлялись случайно?
        - Не видел. Ко мне не приходили.
        - И не слышал? Пацаны местные, может, видели кого? Они же явно на одном месте не сидят. В Луговой-то бегают, наверное.
        - Бегают. Но ничего не рассказывали такого. Да мне и не инте…
        - Не свисти! - перебил Шал. - Не интересно ему. Не боишься, что ли, что тебя найдет кто-нибудь из каганатских? Боишься же. Выскочил сразу, как я подъехал. В ожидании все время. И мешков с песком натаскал, смотрю. К осаде готовишься?
        Нурлыбек исподлобья смотрел на охотника.
        - Боюсь, да. Но не только таких, как ты. Ночью степь неспокойна. Зверье ходит вокруг заправки. Поэтому и мешки с песком.
        - А в Кулан не заходят, что ли?
        - Заходят. Там людей тоже мало, но все начеку и в обороне.
        - Может, проще построить ограду, как в Луговом, и защищаться скопом?
        - Думали. Но решили, что каждый сам за себя. Часть домов старых разобрали, достроили свои, расширились. Где крыши поснимали, там навесов построили над загонами, чтобы ни сверху, ни с боков никто не проник.
        - Короче, приспособились. Ясно все с вами.
        - Готово.
        Нурлыбек отпустил ногу коня, собрал инструмент и вернулся к верстаку. Помолчав, все-таки спросил.
        - Тебе бытовуха неинтересна. А другим? Скажешь, где меня искать?
        Шал посмотрел на кузнеца. Задумался. Успокоить и обнадежить или нагнать еще большей жути, чтобы не расслаблялся? «Карающая длань Каганата незрима, а пути его воинов неисповедимы». Так, кажется, любит говорить генерал Ашимов.
        - Зачем? Договор о сотрудничестве у меня только на поимку опасных преступников, а ты неопасный. Но, по идее, коль уж я тебя нашел, должен доставить для суда. Значит, тащить тебя нужно в Шымкент. А у меня другие дела, в один котел два барана не поместятся. Если встретится кто из наших, трепаться о тебе не стану. Не люблю я таких, что приходят на все готовое.
        - Забери патроны. За молчание.
        - Действительно. Но немного оставлю, ты их заработал. Только если в пути подкову потеряю, вернусь, и руку сломаю.
        - Не потеряешь, - успокоил кузнец, - на совесть делаю всегда.
        - Хорошо тогда.
        Шал неторопливо защелкнул пятнадцать патронов обратно в магазин, водрузил на Сабыра поклажу и вывел его из кузни.
        - Удачи, Нурлыбек. Не расслабляйся сильно. Помни, не так уж далеко ты и убежал.
        - Я запомню.
        - Хоп, - кивнул Шал.
        На перекрестке дороги, ведущей в Луговой, располагалась еще одна АЗС, и там немного Шал задержался, уж больно живописный стоял указатель. Пару лет назад он уже бывал на станции, но пришел тогда с другой стороны и этой достопримечательности не видел. Облезлый щит вместо цен на топливо отображал нынешние реалии. На самом верху красовались два черепа, бараний и коровий, а четыре крупные белые буквы и стрелка указывали только один пункт назначения, ожидающий того, кто рискнет двинуться по трассе дальше на восток. «?лім» - по-казахски «смерть». Ворона, лениво долбя кость, с интересом уставилась на всадника, потом взмахнула крыльями и каркнула, торопя с принятием решения.
        - Мне туда не надо, курица, - проворчал Шал и завернул коня к Луговому.
        Мост на трассе перед станцией оказался разрушен. Все же несколько опор не выстояли во время встряски, которую устроила растревоженная природа, и чтобы не тратить силы коня на преодоление насыпи, пришлось объезжать лепестки автомобильной развязки по широкой дуге. Поселок оказался в лучшем состоянии, чем лет тридцать назад, когда сильное землетрясение разрушило оба населенных пункта - и Кулан, и Луговой, почти до самого основания. Саманные здания не выдержали тогда внезапного удара стихии, и только материальная помощь со всей республики позволила обеспечить пострадавших новым жильем. Дома, отстроенные за десять лет до Великой Скорби, сейчас пустовали, и жилым стал только центр города. Переняв в Таразе древнюю схему защиты города, опустевшие районы отделили от заселенных, перегородив свободные пространства баррикадами, которые при желании можно было, конечно, преодолеть, потратив на это некоторое время и имея начальные зачатки разума. Но в основном отбиваться приходилось от дикого зверья, так что оборонительные свойства этого подобия крепостной стены жителей вполне устраивали.
        Асфальт в поселке закончился на самом въезде, толком не успев начаться, и под копытами иногда похрустывал гравий, заметаемый песком и пылью. Ворота из листов железа разного размера больше походили на лоскутное одеяло, и днем были распахнуты настежь. Наблюдательный пост над ними соорудили из установленного вертикально длинного железнодорожного контейнера, обзорная же площадка состояла из навеса, мешков с песком и располовиненных бортовых створок от грузовой платформы. С нее на крышу соседнего двухэтажного здания, где стоял пулемет, защитники прокинули мостик из таких же бортов.
        Мешки с песком и старые покрышки у ворот образовывали подобие бруствера для защиты часовых, которых почему-то в поле видимости не наблюдалось. Остановив коня перед этим контрольно-пропускным пунктом, Шал свистнул. Через несколько минут над мешками появилась пара заспанных лиц местной охраны.
        - Салам, джигиты! - зычно поприветствовал их Шал.
        Один из стражей вышел на дорогу и поздоровался. Лицо молодого парня было незнакомо, но это и неудивительно. Шал в прошлый раз в Луговом пробыл недолго и друзей, кроме акима, завести не успел.
        - Солдат спит, служба идет, да? Как служба-то? - спросил он с улыбкой.
        - Нормально.
        - Э-э-э, неверно отвечаешь, сразу видно, в армии не служил. Нужно говорить: служба, как мед!
        - Что такое мед?
        Вопрос поставил Шала в тупик. Он и забыл, что поколение, вступившее в зрелость уже после Великой Скорби, незнакомо со многими довоенными вещами, и начать сейчас объяснять - значит потратить много времени.
        - Ну… неважно. Я проеду?
        - Проезжай, - безучастно пожал плечами страж.
        Шал поддал пятками по бокам Сабыра, и тот послушно шагнул в раскрытый зев ворот.
        Подобное гостеприимство удивляло. В прошлый раз охрана оказалась более сознательной и дисциплинированной, и просто так пропускать его не хотела. Может, эти нукеры устали? Если обленились, то с такой организацией обороны Луговому существовать оставалось недолго, чего совсем не хотелось. Люди тут жили добрые. С этой станцией Шала связывали в первую очередь детские воспоминания. Именно тогда он посещал ее в первый раз, когда приезжал с отцом проведать старшего брата, служившего на местном аэродроме. Как говорится, ноги сами находят дорогу в знакомый аул, и словно в подтверждение старой поговорки, потом приходилось часто бывать, привозя медвежье мясо из Гранитогорска на обмен.
        Людей на улицах встречалось мало, в основном старики, сидящие в тени домов или деревьев. Работоспособное население маячило на огородах, обозначив себя сгорбленными спинами. Заслышав стук копыт, владельцы земельных наделов у самой дороги распрямлялись, рассматривая незнакомца кто настороженно, кто с интересом, и вежливо здоровались первыми. Все же не смогла последняя война вытравить традиционное гостеприимство из уцелевшего народа. Не до конца еще озлобились люди друг на друга, и это радовало.
        На площади, у здания бывшего акимата[21 - Акимат - районная государственная администрация в РК. Аким - руководитель населенного пункта, района, города или области.], в тени карагача отдыхали четверо бородатых мужчин с оружием, перебрасываясь шутками с кружащей вокруг оравой мальчишек. Местный гарнизон? С интересом проводив его взглядами, четверка стала тихо переговариваться между собой. Привлеченные новым гостем, мальчишки метнулись и окружили Шала, предлагая на продажу холодную воду. Он улыбнулся и спрыгнул с коня, случайно взглянув на крыльцо акимата. Улыбка вдруг застыла, стала напоминать оскал, а глаза превратились в узкие щелки.
        По ступеням спускалась знакомая по ориентировке личность. Коротко стриженая, слегка приплюснутая с боков голова, на довольном лоснящемся лице наглая улыбка. Ахмед Сыдыков собственной персоной. Все же он представлял его немного другим, пониже и не таким крупным.
        Рука непроизвольно потянулась к обрезу, но Шал себя остановил. Стрелять сгоряча не стоит. Поговорка не зря гласит: гнев впереди - ум позади. Неизвестно, один ли Ахмед или с подельниками, о которых Шал еще не знал.
        Скользнув взглядом по спешившемуся всаднику, Ахмед танцующей походкой уверенного в собственной неуязвимости человека подошел к дереву и стал размахивать руками, что-то тихо объясняя сидящим там людям.
        Шал, стиснув зубы, взвел курки, но толпа пацанов, увидев, что он потерял к ним интерес, разочарованно отправилась восвояси, оказавшись вдруг на линии огня.
        Глава пятая. На ловца и зверь…
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Район Турара Рыскулова
        Село Луговой
        Ахмед покинул акимат, довольно улыбаясь. В прошлое посещение Лугового он внес коррективы в кадровый вопрос местной исполнительной власти, чем обеспечил себе безмерную благодарность человека, ставшего новым акимом. Главным условием являлась полная непричастность заказчика, и Ахмед неожиданно для себя подошел к этому с творческой стороны, хотя обычно предпочитал решать дела банальной пулей или росчерком пера по горлу. Подброшенная в кабинет мутировавшая тварь быстро решила проблему со ставленником Каганата. Его помощник, героически обезвредив опасную гадину, тотчас сообщил в Шымкент о безвременной кончине своего начальника и, естественно, был назначен преемником, на что, собственно, и делался расчет изначально.
        Теперь в Луговом правит свой человек, который пойдет на все ради власти. Пусть маленькой, но власти. Ахмед не понимал, что люди в ней находят. Иргаш, старший брат, мечтая о славе Абылай-хана и Темуджина, тоже к ней стремится и совершает слишком много загадочных действий, которые не объясняет. Какое удовольствие в том, чтобы властвовать над человеком только словом и повелевать им одним шевелением брови? Для чего все это, если сломать его можно другими, не менее действенными способами? Сила и боль - вот краеугольный камень настоящего могущества.
        Ахмеду очень нравилось то, во что превратился мир двадцать лет назад. Пусть кто-то заливался горючими слезами, оплакивая цивилизацию, сожравшую саму себя, но только не он. Нечего там оплакивать. Мир потребления и идолопоклонничества вещам, где каждый являлся винтиком, работавшим на идеализацию подобного существования. Родители умерли за много лет до этого, и авторитетом для него всегда оставался старший брат, не последний человек в преступных кругах Шымкента. Мегаполис наравне с обеими столицами был городом республиканского значения, что обеспечивало ему материальные преференции от государства, и считался одним из криминальных в стране. У Ахмеда не было другого пути, кроме как следовать за братом, что он с успехом претворил в жизнь, став для начала наркодилером, а затем и киллером, убивая неугодных конкурентов. Ну а потом законность, которая доставляла столько неудобств, канула в лету, и смерть привычного мира подарила безграничную свободу - он принял ее с радостью. Сожри сам, иначе сожрут тебя - лучшее из правил выживания, придуманных когда-то человеком.
        Раньше, чтобы избежать наказания за любой незначительный проступок, трактуемый как уголовно наказуемый, достаточно было просто откупиться. Коррупция, как бы с ней ни боролись, оказалась практически неискоренима, являясь одной из основных черт восточного менталитета. Сейчас же и этого не требовалось - что хочешь, то и делай. Хочешь есть - иди и возьми, для этого и дана сила. Желаешь, чтобы подчинялись, - сделай больно, боль никто не любит. Женщины? Женское мнение вообще никто не спрашивает, их дело подчиняться мужчине. Не хочет подчиняться, будет больно. Любит много разговаривать, будет очень больно. Ахмед не любил, когда женщина не чтит традиции и много разговаривает. Слишком злой и жгучий у них бывает язык. Много плохих и обидных слов они могут сказать, таких, после которых чувствуешь себя ничтожеством. Женщина способна уничтожить словом и растоптать взглядом, а чтобы чувствовать себя господином, нужно заставить ее молчать и не мести языком то, что взбрело в голову. Язык ей дан для того, чтобы держать его за зубами, но пока не станет больно, она этого не поймет. Цивилизация искоренила
средневековые предрассудки и устоявшиеся условности, подарив им слишком много свободы.
        Ахмед знал, что не нравится женщинам, хотя сам их любил и ненавидел. Любил за то, что они есть, и ненавидел за их нрав. Да, его угловатое и покрытое прыщами лицо некрасиво, и раньше он слышал много насмешек над собой. Женщины всегда подчеркивали, что любят сильных мужчин, - вот пусть и подчиняются, у него силы достаточно. Мнили себя королевами, что и на ишаке не подъедешь, подавай только иномарку - где теперь эти иномарки? Ржавеют или составляют целостность защитных стен. Все, Закона нет, но есть сила, с которой встретится любая, если посмеет ему отказать или сказать плохое слово. А не поможет сила, придет боль. Дикая боль.
        Спускаясь по ступеням, Ахмед заметил незнакомого спешившегося всадника. За две недели, проведенных в Луговом, местные жители успели примелькаться, и любое новое лицо сразу обращало на себя внимание. Возможно, приехал из ближайшего аула за провизией или еще по каким делам. Наверное, пойдет к акиму клянчить муку. Пусть клянчит. У акима старых запасов мало, а новая партия в Луговой так и не доехала. Иргашу тоже нужно кормить своих людей, и караван с провиантом они перехватили между Шымкентом и Таразом. В пустыне, где хозяйничал брат, с земледелием туго и вообще не до этого, воину не пристало ковыряться в земле. Быстрые набеги - вот основа благосостояния кочевого народа. Конечно, не всегда они бывают эффективны, но тут приходит на помощь подкуп, если, конечно, удача улыбнется. В Таразе она отвернулась, и люди брата не смогли успешно выполнить задание, тамошняя милиция оказалась скорой на расправу.
        Зачем Иргашу снова понадобились женщины, Ахмед не знал. Гарем брата он вроде снабдил уже достаточным количеством бабья на любой вкус, и бордель в Мойынкуме также не испытывает недостатка в персонале. Опять хочет обменять на нефть у русских в Кумколе? Уже давно пора захватить чертово месторождение и диктовать свою волю Каганату и всем остальным, кому необходимо топливо.
        Но, как повелось еще до войны, Иргаша мнение младшего брата интересовало мало, а о своем во всеуслышание особо не распространялся и делал все, как надо ему, тихо и молча. Хочешь рассмешить Всевышнего, расскажи ему о своих планах. А если хочешь, чтобы вообще ничего не получилось, расскажи о них своим родственникам. В глаза поддержат, а за спиной обсмеют и расскажут всем, кому не надо. Натура такая людская. Чужие успехи мало кому приносят удовлетворение. Поэтому он старался не лезть в дела брата, только когда попросит. Ну а раз Иргаш просит, просьбу единственного родного человека необходимо выполнить, за что Ахмед с радостью и взялся.
        Нужны молодые женщины? Будут. Из городов их выкрасть сейчас сложнее, но новый аким уже показал, где они живут в Луговом. Местные мужики ничего не подозревают, но как серьезное препятствие и не рассматриваются. Каганат слишком далеко, а люди из банды Иргаша близко, и связываться с ними никто не станет. Нет уже старого акима, способного поднять их на борьбу, а новый и не станет этого делать, слишком обязан Ахмеду. Так что скоро приедет Иргаш, и уже к вечеру избранных женщин ждет путь, о котором они и не подозревают. А он пока наведается к Сымбат Шуменовой, ее сын выйдет отличным подарком брату. То, что мальчишка вытворяет с животными, будет хорошим подспорьем в запланированном походе на восток. Пацан мутант, не иначе, раньше люди такого не умели. Усилием мысли заставлять животных выполнять желания - хорошая способность, но использовать ее нужно с умом, а не тратить на забавы сверстников.
        - Ну что, джигиты, заждались? - Ахмед подошел к ожидавшим его в тени дерева дружкам. - Зайдем в гости к одной мадамке?
        - Красивая хоть? Податливая? - Мужики заулыбались.
        - Сам не знаю. Проверим.
        - Ты будешь первым проверять? Потом поделишься? - Они с готовностью вскочили.
        - Поделюсь, конечно, - усмехнулся Ахмед, - если подержите ее.
        Остальные заржали и, отпуская сальные шуточки, двинулись на соседнюю улицу. Аким подробно объяснил, где искать Сымбат.
        Ее дом действительно бросался в глаза. Одна воротина, с редкими досками между металлическими уголками, криво висела на верхней петле. От второй осталась только рама, остальное ушло на растопку. Палисадник без штакетника, замазанные глиной вместо штукатурки стены, разбитые окна затянуты хлопающей на ветру пленкой или заколочены фанерой. Все говорило о том, что хозяина тут нет. Соседние дома выглядели более ухоженными, насколько это возможно в условиях отсутствия покупных строительных материалов. Хозяйственные постройки во дворе были не лучше. Все, что имело отношение к дереву, давно сгорело в огне печи. Остались только шлаколитые коробки, накрытые шифером. До кровельных стропил и обрешетки дело пока не дошло.
        Ахмет приказал дружкам остаться на улице, а сам зашел во двор. С огорода как раз вышли хозяйка и ее дочь, вдвоем неся тазик, полный навоза. Следом за ними ковылял мальчик лет семи, с трудом волоча небольшое ведро, доверху наполненное тем же самым, что у старших. Стараясь сохранить круглую форму, вывалили содержимое на землю, рядом с кучей таких же «шайб», для лучшей вентиляции сложенных в шахматном порядке в невысокую пирамиду. Чертовски бюджетный вариант подготовки к отопительному сезону. Высохший на солнце навоз хорошо горит в печи, давая необходимое тепло зимой.
        Заметив во дворе незнакомца, женщина что-то тихо сказала детям, утерла пот со лба, поправила косынку и направилась навстречу. Ахмед, склонив голову, проводил взглядом девушку-подростка и ее младшего брата, и посмотрел с улыбкой на их мать.
        - Здравствуй, хозяйка! Откуда кизяк?
        - Здравствуйте. Заработала.
        - Это кто же расплачивается с красивой женщиной кизяком? Такую женщину на руках носить нужно!
        Ахмед, как умел, вложил в голос ласку и лесть. Прекрасный пол, насколько паскудным и стервозным бы ни бывал, комплименты любил. Попадались такие, охочие до нежности и равнодушные к его внешнему виду, когда нескольких любезностей хватало расположить их к себе, но в основном их привлекала материальная сторона дела. В борделях так вообще встречали с напускной похотью в глазах. Правда, тех женщин он особо не любил. Не умели они играть до конца, и порой читалось на их лицах плохо скрываемое отвращение. Вдосталь попользовав их, сам тоже не мог справиться с брезгливостью, которая вызывала у тружениц любовного фронта насмешки. А их он не мог терпеть и мгновенно впадал в ярость.
        Сейчас же решил попробовать по старой схеме. Пошептать ласковых слов и посулить подарков. Понравилась шибко. До такой степени, что и забыл, зачем пришел сюда. Выбивающиеся из-под косынки черные вьющиеся волосы, темные большие глаза, прямой тонкий нос и такие же тонкие губы сводили с ума. Она не была похожа на сельчанку, хотя, по словам акима, всю жизнь прожила в ауле. Такие прелестницы раньше перебирались в город на учебу сразу после школы, да там и оставались, понимая, что всю жизнь ковыряться в земле или навозе недостойно красавицы.
        Сымбат улыбаться было некогда, ждали работа и дети, поэтому ответила сухо.
        - Сосед расплачивается. За работу на огороде.
        - Батрачишь? - сочувственно покачал головой Ахмед.
        - По-другому не выжить.
        - Ну почему же. Есть много способов.
        - Только не здесь. Вы что-то хотели? Мне работать надо. - Сымбат оглянулась туда, откуда пришла.
        - Вода есть? Пить хочу. - Он ляпнул первое попавшее на ум, чтобы заманить ее в дом. Насколько бы безбашенным ни был, руки на улице распускать не собирался, осторожность всегда преобладала. А в доме крики меньше слышны, и больше шансов получить желаемое.
        - Сейчас принесу.
        Она направилась в дом, и Ахмед двинулся следом. Посмотрел в сторону ворот и увидел довольных дружков, показывающих большой палец. Тоже оценили красоту по достоинству, гурманы.
        С Сымбат они столкнулись на веранде. Она протянула ковш с водой, но он, не обращая на него внимания, стал теснить ее в дом. Подойдя вплотную, крепко обеими руками обхватил женщину пониже спины.
        - Есть один безотказный способ заработать все, что захочешь.
        Сымбат уперлась одной рукой в его грудь, отодвигаясь от зловонного дыхания наглеца, а второй выплеснула воду на голову. Ахмед отскочил, как ошпаренный, - вода была холодной.
        - Напился? Убирайся!
        - Ты чего такая несговорчивая? - Ахмед утер лицо ладонью и снова стал наступать. - Ты же одна живешь. Сама детей тянешь. Не нравлюсь? Тебе требуется полчаса потерпеть, и потом сможешь купить у соседа хоть весь кизяк. Я же заплачу. Хочешь патронами, хочешь мясом. Или, может, другие пожелания есть? Говори! Все выполню!
        - Думаешь, если одна живу, то без мужика пропадаю и буду на первого встречного-поперечного соглашаться? - она покачала укоризненно головой. - Пошел вон! А то закричу! Мужики прибегут, ввалят тебе!
        - Ой бай! Да никто не придет. - Он надменно усмехнулся. - Боятся они. Поэтому кончай брыкаться, а то я своих позову сейчас, подержат тебя.
        - Пошел вон, урод!
        Сымбат не унималась, помня, что лучшая защита - это нападение, хоть и было ей немного страшно. Повышая голос, она вводила себя в боевое состояние, надеясь избавиться таким образом от неприятного посетителя. К тому же опыт на сходках у акимата показывал, что мужчины обычно пасуют в спорах с женщинами, когда те начинают орать.
        - Я мужа в ежовых руковицах держала, он слова поперек сказать не мог! Думаешь, я тебя испугаюсь? Хрен тебе! Ты кто такой вообще? Не местный, а хозяином себя здесь чувствуешь? Ты гость, и веди себя как гость, а не руки распускай к каждой бабе!
        - Все как обычно. - Ахмед прищурился, тихо сатанея. - Такая красавица, а как рот откроет, так погань и льется. Не били тебя, видно. Ни отец, ни муж. Не научили слушаться мужчину!
        - Что ты тут гавкаешь? Какого мужчину? Ты, что ли, мужчина? Если носишь штаны, это еще не делает тебя мужчиной! Убирайся, чтобы глаза мои тебя не видели! Не родился еще тот, кто руку на меня поднимет!
        Ахмед не выдержал этого потока слов, стиснул зубы и ударил. Бил сильно в лицо, но основанием ладони, чтобы не испортить красоту. Женщина перелетела порог, упала на пол у печки и попыталась подняться. Он шагнул широко и пнул в живот, в ответ услышав стон.
        - Нравится тебе, сука!? Я научу тебя открывать рот, только когда ешь!
        Он присел на корточки, схватил ее за одежду и приподнял, заглядывая в глаза. Увидел то, что хотел. То, что всегда нравилось в таких вот боевых горластых женщинах. Страх. Ударил снова, лбом. Голова дернулась, ее одежда выскочила из его рук, и Сымбат снова оказалась на полу, глухо стукнувшись затылком. Ахмет разорвал платье, обнажая грудь, довольно причмокнул и оскалился. Достал нож.
        - Я покажу тебе, как уважать мужчин, сука!
        Женщина стала отталкиваться пятками и локтями от пола, сдвинулась с места и уперлась затылком в печь. Ахмед снова ее ударил основанием ладони в лоб, так, что загудел металл печки. По щекам Сымбат покатились крупные слезы. Ага, больно! Держи еще!
        В этот раз он уже схватил ее за волосы, стянув косынку и запустив в них пятерню. Резко, не переставая улыбаться, еще два раза приложил ее голову о печь и только тогда отпустил. Стал задирать подол, но вдруг заметил, что она безучастна. Обычно в таких случаях женщины начинают верещать, царапаться и пинаться, но эта молчала, уставившись в потолок.
        Он просунул ладонь под затылок и, приподняв голову, заглянул в глаза. Застывший, невероятно расширившийся зрачок служил определением одного из состояний, когда он достигал таких размеров, - смерти, да и пальцам стало тепло и мокро. Ахмед уронил ее голову, посмотрел на руку, по сторонам. Угол металлической печки, как и ладонь, были в крови и прилипших черных волосах. Он машинально вытер руку об одежду покойницы, встал и цвыркнул зубом.
        - Вот сука, сбежала! Ох, а хороша… - Ахмед окинул прощальным взглядом неподвижное тело и покачал головой. - А была бы податливей, отряхнулась и дальше пошла бы. Но мне нельзя перечить. Никак не поймут этого, шалавы…
        Нервный тик всей левой части тела раздражал и отвлекал от просходящего вокруг. Веко дергалось, мышцы руки стали вдруг сами непроизвольно сокращаться, а мизинец занемел. Сжатый несколько раз кулак проблемы не решил, и только сильно стиснутое другой рукой плечо немного успокоило расшалившиеся нервы. Шал проводил взглядом удалявшегося Ахмеда с дружками. Судя по уверенному виду, тот чувствует себя в безопасности - значит, пока Луговой покидать не собирается. Тем лучше, прояснить один вопрос у местного градоначальника много времени не займет.
        Вытащив из кобуры ружье, Шал снял с коня сумку с рюкзаком и направился в акимат. Все свое ношу с собой, сказал умный человек, стукнув себя по лбу и намекая на богатство знаний, полученных в течение жизни. Прибыв же в чужое селение, не надо быть мудрецом, чтобы понимать, что оставленные без присмотра вещи тут же привлекут внимание любопытных, вряд ли знакомых с судьбой преждевременно почившей кошки.
        Акимом здесь служил старый знакомец, Булат, ровесник и сослуживец старшего брата. Если он сейчас находился в акимате, следовало поинтересоваться, чего это по Луговому расхаживает один из самых разыскиваемых в Каганате преступников. В сотрудничество знакомого и старого врага верить не хотелось, но поведение Ахмеда говорило об обратном. Тот словно имел карт-бланш на посещение станции по программе «все включено».
        Перескакивая через несколько ступеней сразу, Шал стремительно поднялся на второй этаж и без стука открыл кабинет акима.
        - Здарова, Була!
        За столом восседал другой человек. Круглое лицо, обрамленное короткой бородой, знакомо - вероятно, в прошлый раз уже встречались. Молодой такой, а уже подсидел Булата? Или просто замещает, пока тот куда-то уехал? Недоуменно уставившись на неожиданного посетителя, тот привстал.
        - А где Булат? - удивился Шал.
        - Нет его. Умер.
        - Когда?
        Известие о смерти радости не принесло, но, с другой стороны, успокоило. Зря он плохо думал о Булате, не ведет тот дел с преступником. Вообще никаких уже дел не ведет. Но теперь это развязывает руки.
        - Несколько месяцев назад. А ты кто такой? Почему без стука?
        - Ох ты, какой начальник! - съязвил Шал и поставил в угол ружье, кинув рядом поклажу. - Где-то я тебя видел. В помощниках у Булата был?
        - Да. Теперь я тут аким! Поэтому попрошу стучаться! Если к Булату привык заходить без стука, теперь тут другие порядки!
        - Да мне похер на твои порядки. - Шал подошел к столу и присел на краешек по правую руку акима. Достал папиросу, не сводя глаз с хозяина кабинета, смял гильзу и прикурил от зажигалки, что лежала тут же. Не вернув на место, посмотрел на свет, проверяя уровень газа. У самого такая же лежала в кармане, но дышала уже на ладан.
        - Ты глянь, китайская, а до сих пор работает. - Он затянулся, выдохнул облако дыма в лицо новому акиму и сплюнул табачную крошку в сторону. - А как раньше не любили все китайское. Ширпотреб! Брак! Отстой! Вот, вишь, отстой, а пережил своих производителей, и что самое главное, почти всех потребителей. Где взял? Практически полная. Подай пепельницу, - он показал на подоконник.
        Хозяин кабинета чувствовал себя неуютно, глаза бегали в ожидании неприятностей, но он старался сохранять важность. Степенно, чтобы не уронить достоинства, обернулся и дотянулся до пепельницы в виде коршуна, восседающего на краю гнезда. Поставил ее перед наглым гостем.
        - Кто вы? - спросил он уже осторожней.
        - Как умер Булат? - Шал проигнорировал вопрос и зажмурил глаз от попавшего дыма.
        - Змея укусила. Гадюка.
        - Где?
        - Тут. В кабинет заползла.
        Шал затянулся и посмотрел на открытые окна. Оглянулся на дверь. Снова затянулся и с хрустом раздавил окурок между лап коршуна, привычно сунув чужую зажигалку в карман штанов.
        - На второй этаж? Сколько живу, не слыхал, чтобы змеи по стенам так высоко поднимались.
        - Она мутировавшая!
        - А. Ясно. Эти бегают по стенам, точно. Что тут делает Сыдыков?
        - Кто? - Глаза акима забегали. Так бывает, когда человек нервничает, не зная, чего ожидать от собеседника.
        Шал наклонился вперед и по слогам повторил.
        - Сы-ды-ков.
        - Кто это?
        Шал устало вздохнул и посмотрел на стену. Известка местами осыпалась, особенно там, где трещины реставрировались глиной, и кое-где лежала кучками вдоль плинтуса. Земля до сих пор вела себя неспокойно, слабыми толчками периодически напоминая людям, что дремлющая в глубине сила готова в любой момент пробудиться. Снова активизировался нервный тик. Шал помассировал висок и веко и повернул голову к акиму.
        - Не беси меня, - попросил он, - видишь, глаз дергается. Мне нельзя нервничать.
        - Да я не знаю, о ком вы! - вскричал аким.
        - Ой, не ори только. - Шал сморщился, словно от зубной боли. - Значит так, дружище. Я могу, конечно, достать сейчас бумагу, где сказано, кто такой Сыдыков, кто такой я и почему имею право наделать пару дырок в шкуре того, кто сотрудничает с преступником, разыскиваемым по всему Каганату. Но это будет слишком долго, а у меня нет времени. И дух безвременно почившего Булата, который являлся моим хорошим знакомым, подсказывает, что ты имеешь к этому отношение.
        - К чему?
        - Сука, ты чего такой трудный? - удивился Шал. - Ко всему! Есть что пояснить, почему по Луговому расхаживает Ахмед по прозвищу Мясник?
        - А-а-а, я понял. Ты охотник за головами. - Аким вдруг успокоился и перестал нервничать. - Так бы и сказал сразу.
        - Это что-то меняет?
        - Конечно. Я думал, ты из «Летучего отряда», а они поодиночке не появляются.
        - А с чего ты взял, что я один? - начал блефовать Шал, нагло улыбнувшись.
        - Потому что не стал бы тащить сюда вещи с улицы, а зашел бы налегке, - аким кивнул на угол, где стояло ружье, - и в Каганат сообщить об Ахмеде никто не смог бы, доступ к рации только у меня, значит, Отряд тут не появится. И одеты они по-другому, я слышал. Так что слезь со стола и вали отсюда, пока Ахмед не вернулся.
        - А он должен вернуться? - с надеждой спросил Шал.
        - Любопытный ты, однако.
        - Да, я знаю, - кивнул Шал, - люблю, знаешь ли, вопросы задавать. А еще больше люблю получать ответы. Поэтому лучше отвечай сразу, пока я тебе глаза местами не поменял.
        - Ты что, такой крутой? - усмехнулся аким.
        - Не, левый склон Памира круче, но больно будет сейчас тебе, Гюльчатай ты гаремная.
        - Думаешь?
        - Да…
        Удар в грудь стал неожиданностью.
        «Старею, сука, - мелькнула мысль, пока Шал летел, кувыркнувшись вперед спиной. - Быстрее меня оказался, сникерс штопаный». Послышался громкий шорох выдвигаемого ящика и звук передергиваемого затвора.
        Ударившись затылком об пол, он откатился влево, к стене, выхватил обрез и пальнул из обоих стволов поочередно. Стрелял через стол, по ногам уже вставшему со стула и целившемуся в него из пистолета акиму. Залп разворотил заднюю стенку стола и вслед за грохотом упавшего тела раздался вой акима.
        Не вставая, Шал перезарядил обрез, мельком скользнув взглядом по стреляным гильзам, взвел курки и только тогда поднялся. Уже предполагая, что увидит, обошел стол и отшвырнул в сторону стул, на котором до этого сидел аким. Бедра были в крови, а сам раненый катался по полу и громко завывал от боли. Да, такая пуля кость перебивает влет.
        Шал и забыл, что когда в урочище чистил обрез, зарядил его патронами с маркировкой «аю[22 - Аю - медведь (каз).]». Наука старого русского охотника, с которым они ходили на тяньшаньских медведей, когда те повадились забредать в Гранитогорск, не пропала даром. Последние несколько лет он обязательно снаряжал с десяток патронов «боло» - двойной пулей, связанной тонким тросом, и на картоне гильзы ножом царапал марку боезапаса. Чтобы не забыть, чем стреляет. Но, видимо, сотрясение, полученное в битве с бородачом, постепенно выходило боком, и мелочи, которые обычно хорошо откладывались в памяти, вдруг стали теряться. Дьявольскую птицу он, кажется, тоже нашпиговал «боло».
        Хорошо, что сейчас стрелял по ногам, а то у мертвого узнать ничего не выйдет.
        Отшвырнув ногой пистолет, Шал склонился над акимом.
        - Эй! Сын моржовый! Сюда смотри!
        Взгляд раненого медленно становился осмысленным. Значит, от шока отходит, хорошо.
        - Быстро отвечай! Что тут делает Сыдыков? Расскажешь, оставлю жить. Ну? - Шал ткнул стволами в лицо.
        - Жен-щины нужжжны, - давящее в щеку оружие мешало говорить.
        - Куда он пошел? Ну! Быстро отвечай!
        - К Сы-ыымбат. Шуууме-новой. А-а-а… больно…
        - Зачем?!
        - Сы-на ее нужжжен… перевяжи…
        - Перевяжу. Сейчас. Зачем ему пацан? Ну!
        - Не знаю. Он зверей при-ручает… а-а-а… перевяжи… или позови… кого-нибудь.
        - Ага. Щас, позову… Где она живет?
        - Соседняя улица… позови…
        Шал шагнул к дверям. «Экстренное потрошение» действительно отличный метод для получения информации и никогда еще не подводил. Не все выдерживают момент истины, когда стоит вопрос об их жизни или смерти. Повесив ружье на плечо, он вдруг остановился, задумавшись об акиме. Сотрудничество с объявленным вне закона поставило того на одну черту с преступником, следовательно, он заслуживал соответствующего наказания. Но для этого нужно этапировать раненого в Шымкент, что требует достаточного количества времени. Оставить пока на попечение местных, чтобы подлечили, а потом вернуться за ним? Хотя куда он сбежит с такими ногами? Шал вернулся к столу. Есть еще один вопрос.
        - Слушай, Булата кто убил?
        - Аххх-мед.
        - Он змею подбросил?
        - Да… у-у-у… позови кого-нибудь, я кровью истекаю… а-а-а…
        - Ты его попросил подбросить змею?
        - Нет… я просссил только разобраться с ним… позов…
        - Перевязка отменяется.
        Шал потянул спуск и отвернулся, но брызги крови все равно попали ему в лицо.
        В ауле никто не обратил внимание на выстрелы в акимате. В здании никого больше не оказалось, а дети на площади все так же занимались своими делами. Обступив деревянный ящик с облупившейся полировкой, который раньше был телевизором, они что-то азартно обсуждали и смеялись.
        Шал заглянул им через спины и хмыкнул. Бои членистоногих, распространенная забава нынешней детворы. Опасные игры сложного времени. Большая фаланга, загнанная в угол ящика, сражалась сразу с двумя крупными скорпионами, пронзительно попискивая и размахивая шупальцами, когда те тянули к ней свои клешни. Самый смелый из мальчишек подталкивал их палкой, и они вынуждены были атаковать поочередно, оказываясь рядом с мохнатым пауком, но тут же разворачивались прочь, когда внимание ребенка переносилось с одного на другого. Не дожидаясь результата боя, Шал вскочил на коня.
        Быстро, в три затяжки, выкурил папиросу - кто знает, вдруг последняя. Достал из сумки «ксюху», присоединил магазин и пустил Сабыра рысью в ту сторону, куда ушел Ахмед с дружками. Уровень адреналина, который резко повысился после разговора с акимом, требовал выхода и ответов на вопросы. Интерес к мальчугану с какими-то необычными способностями, видимо, имел не только старый Еркебай.
        Соседняя улица пролегала параллельно железной дороге, насыпь которой виднелась в отдалении, за стеной из старых товарных вагонов, перегородивших пустырь. У одного из дворов Шал заметил тех, кто недавно сидел под деревом у акимата, и направился туда. Скрытное приближение не имело смысла, прятаться на широкой улице негде, поэтому Шал сделал ставку на кавалерийский наскок.
        Дробный стук копыт по старому асфальту привлек внимание вооруженных людей, и они с интересом обернулись, рассматривая всадника. Находясь по правую сторону от Шала, они не видели оружия в его левой руке. Поравнявшись с ними, он бросил поводья и поднял автомат, тут же хватаясь за рукоять и открывая огонь. Двое упали сразу, сраженные пулями, один схватился за плечо и заорал, четвертый бросился на землю, стараясь вжаться в нее. Ахмеда среди них не было.
        Завернув коня за угол соседнего дома, Шал перекинул ногу через голову Сабыра и на ходу спрыгнул, бросившись под укрытие забора. Защита невесть какая, но уцелевшие не знают о том, что он рядом. Быстро выглянул, оценивая обстановку, и снова спрятался. Раненый все так же орал, даже не взявшись за оружие, а лежавший на земле терзал затвор автомата. Чтобы закрепить успех, Шал высунулся на полкорпуса из-за забора и снова несколько раз нажал на спуск. Очередь прошила автоматчика, который успел приготовиться к стрельбе, и тот неестественно вывернулся, переворачиваясь на спину и так и застыв на боку. Раненому тоже досталось. Дернувшись, он замолчал и засучил ногами, выбивая пыль из сухой земли.
        Шал медленно двинулся вперед и услышал топот ног по деревянному крыльцу. Из открытой створки ворот заглянул во двор и увидел Ахмеда, застывшего у веранды. Тот тоже его заметил, вскинул пистолет и выстрелил. Шал отпрянул, бросился на землю, перекатываясь вправо и нажимая на спуск. Пули чиркнули по стене, но Ахмеда там уже не было.
        Дом Сымбат выходил огородом к пустырю, и Мясник рванул в ту сторону, перепрыгивая через грядки. Шал вскочил и бросился следом. Споткнулся обо что-то, полетел кубарем, ломая чахлые кусты помидоров. Встав на колено, поймал мелькающую спину в прицел и выстрелил. Не попал. Ахмед бежал зигзагом, петляя как заяц.
        Слева почудилось движение, и Шал резко повел стволом в ту сторону. Не привиделось. Из соседнего огорода вышли девушка лет пятнадцати и мальчишка. Они испуганно посматривали на Шала. Он вскочил на ноги, бросил быстрый взгляд в сторону, куда убежал Ахмед, и подошел к детям.
        - Как звать?
        - Сауле.
        Сердце кольнуло. Его дочь тоже так звали когда-то.
        - А тебя? - он посмотрел на мальчика. Вроде обычный мальчуган, только правый глаз с двумя зрачками.
        - Мейрам.
        - Шайтан! - вырвалось у Шала. - Идите домой и ждите. Я скоро приду.
        Он бросился со двора, накидывая ремень автомата на шею, и свистнул. Сабыр, услышав зов хозяина, тут же появился из-за угла и затрусил навстречу. Поражаясь внезапному совпадению, что детей Сымбат зовут так же, как и его, вскочил в седло и направил коня в объезд дома, краем глаза заметив, как дети скрылись внутри. Уже удаляясь, он услышал приглушенный детский крик.
        - Ма-ма! Мамочка…

* * *
        - Хоро-о-о-ший конь, хороший, - Шал взъерошил гриву гнедого, и тот фыркнул, задрал голову и попытался положить ее ему на плечо, - коня как зовут?
        - С?быр, - не оборачиваясь, бросил продавец, не сводя глаз с шумной толпы женщин всех возрастов, с узлами в руках пытавшихся влезть в открытый кузов старого «зилка». Сборщицы хлопка собрались в поле, и их гомон временами перекрывал зазывающие выкрики торговцев.
        - С-а-а-быр, С-а-а-быр, - коню явно нравилось, когда ему чешут за ушами, и он тянул голову вслед за рукой, а если Шал ее убирал, косил лиловым глазом и ловил его взгляд.
        - Что просишь за него?
        Продавец уже с интересом развернулся, забыв про женщин, и внимательно оглядел потенциального покупателя. Если спросили о цене, значит, товар нравится, теперь надо не спугнуть.
        - А что можешь предложить? - мужик улыбнулся и сдвинул тюбетейку на затылок.
        - Ну… - Шал задумался и, продолжая гладить коня, присмотрелся к продавцу.
        Вид тот имел плутоватый из-за тонкой полоски усов. Широкая открытая улыбка, но в хитрых глазах будто чертики озорные пляшут - того и гляди, начнет сейчас травить анекдоты или сказки и надует так, что сразу этого и не поймешь. Словно безбородый обманщик Алдар-Косе сошел с картинки из детской книги.
        - Что-то худой он у тебя, - Шал задумчиво сдвинул брови и нагнулся осмотреть копыта.
        - Э-э, бератишка, - плут стал растягивать слова и улыбаться еще шире, - не смотри, что худой, слушай, он умный зато. Самому кушать нечего, а коня хорошо кормить надо, чтобы бегал быстро. Но нечем, вот и худой. Я тоже худой, видишь? Нужно себя кормить, коня кормить, еды себе купить, коню купить. Травой кормлю, а когда сам хлеб ем, и ему даю. Но хлеба мало. Зерно купить надо. Не на что. Зима скоро, надо сейчас думать, чем кормить. Нечем кормить будет, резать придется. Конь умный, а как умного на согым[23 - Согым - заготовка мяса (конина, говядина) на зиму.]резать, а? Жалко. Поэтому и продаю. Сто патронов.
        - Охренеть! - Шал задохнулся от изумления, - за этого доходягу?
        - Сабыр! Привет! - обратился продавец к коню.
        Гнедой фыркнул и поднял правую ногу. Постоял минуту, опустил и поднял левую.
        - Видишь? Умный! Свистнешь ему, прибежит, если недалеко и непривязанный. Самому за ним ходить не надо. Спокойный. Скажешь «жди», будет ждать, с места не сойдет, пока не позовешь. Вот, смотри.
        Продавец быстро отбежал шагов на десять в сторону, чтобы конь его не видел, и свистнул. Гнедой шевельнул ушами и, забыв про Шала, развернулся, отыскивая хозяина. Увидев того совсем недалеко, направился спокойным шагом в его сторону, не обращая внимания на снующих по рынку людей.
        - Видишь? Не обманываю я. Правду говорю, - мужик приложил руку к груди, - умный конь. И еще здоровый и нормальный! Лишних глаз нету, лишних ног нету, язык один, зубы все целые! Сам смотри!
        - Вижу, - Шал кивнул, усмехнувшись. Ну что ж, начнем торговаться. На базаре два дурака - один продает, другой покупает, но сразу озвученную цену отдает только безумец.
        - Восемьдесят. Вместе с седлом.
        - Э-э, бератишка, мало же.
        - А то вообще - пятьдесят, плюс обрез и десять «самокрута» кнему.
        - Этот обрез? - Рука продавана потянулась к оружию в кобуре на ноге Шала. Тот плавно развернулся вполоборота, не позволив дотронуться до рукояти.
        - Нет. Другой марки.
        - Покаж.
        - Да пожалуйста, - Шал скинул с плеча рюкзак и развязал тесьму. Достал обрез одноствольного Иж К-1 и, переломив его, подал мужику, - эжектор работает без проблем, пружины в норме.
        - А чего отдаешь его? Самому не надо?
        - Привык к двенадцатому.
        - А-а-а. - Продавец посмотрел сквозь ствол на солнце. - А это какой?
        - Шестнадцать же. Не разбираешься, что ли?
        - Разбираюсь. Когда цифру на патроне вижу, - засмеялся мужик. - Ну, ладно, шестьд…
        - Сорок! - перебил Шал, также широко улыбаясь. - Сорок «пятеры», обрез и десять «самокрута».
        - Э, не… пятьдесят лучше.
        - Хорошо, пятьдесят, - Шал кивнул и протянул руку скрепить договор. Продавец пожал ее с жаром и сунул обрез за пояс.
        Шал неторопливо достал мешочек с охотничьими патронами и два магазина от «калаша», выщелкал в рюкзак десять штук «пятеры» ипередал все торгашу. Тот, довольно улыбаясь, махнул рукой и растворился в толпе. Шал хитро прищурился, провожая его взглядом, и потрепал коня по гриве.
        - Ну, что, Сабыржан, пойдем, пожуем чего-нибудь?
        Конь кивнул, соглашаясь.
        Шал тоже был доволен сделкой. Продавец, конечно, еще тот плут. Радуется, небось, обманул, а вот хрен ему на воротник. Пусть конь немного худоват, да и копыта не в лучшем состоянии - явно его гоняли по твердой почве без подков, но все же не пешком ходить. И добро свое на спине таскать надоело. Зато от неудобного обреза избавился. Правда, спуск там немного заедает и боек не всегда по капсюлю попадает, поистерся. Но, как говорится, без лоха и жизнь плоха. И кто сейчас из них двоих лоховее, надо еще подумать.
        Глава шестая. Еще один способ потерять голову
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Район Турара Рыскулова
        Село Луговой
        Отношение местного населения удивляло. Короткая перестрелка и крики среди белого дня большого внимания не привлекли. Из соседних дворов выглянули несколько человек, но сразу спрятались, несмотря на то, что оружие они имели. Никто не пошел разбираться, по какому поводу стрельба и есть ли жертвы среди соседей, все заботились только о своей безопасности. Когда дерутся две лошади, ишаку между ними больше всех достается, и по-другому объяснить их безразличие не получалось. Но при Булате такого не было. Умел он сплотить людей не только на защиту от внешнего врага, но и внутри селения проявлять друг к другу сострадание и участие. С его смертью это все куда-то исчезло, словно люди скинули оковы взаимовыручки и желания помочь, которыми когда-то славились. Теперь выходило, что в Кулане жители оказались честней. Сразу обозначили отношение друг к другу и не стали городить защитной стены, как в Луговом, так как смысла в ней не было. Действительно, каждый сам за себя.
        Охрана на северных воротах оказалась более активной, чем на южных. Один из часовых застыл на крыше товарного вагона в обнимку с ружьем в позе сидящего будды, устремив взор куда-то на север, второй расхаживал у открытых ворот. Еще пара человек отдыхала в тени с внешней стороны стены, даже не обратив внимания на стук копыт и практикуя древнюю солдатскую традицию - до еды не будить.
        Остановив коня уже за воротами, Шал оглянулся и отрывисто спросил.
        - Проходил кто-нибудь?
        Флегматик на крыше махнул рукой в сторону северо-запада. Шал привстал на стременах, приложил ко лбу ладонь, прикрываясь от слепящего солнца, и увидел далеко бегущую вдоль железнодорожных путей к бывшей воинской части фигуру. Сзади подошел часовой, одних лет с Шалом.
        - Слушай, братишка, ты бы не ехал туда.
        - Чего? - удивился Шал, - это еще почему?
        - Я так понимаю, ты гонишься за тем, кто там бежит?
        - Ты проницательно догадлив, братишка!
        Судя по серьезному выражению лица, сарказма часовой не понял.
        - А ты знаешь, кто это?
        - И кто же? - презрительно спросил Шал, прекрасно понимая, что за этим последует. Станет давить на жалость.
        - Это Ахмед, брат Железного Иргаша. Они тут часто бывают. Мы стараемся не связываться. Если их не злить, придут-уйдут и никого не тронут. А если ты обидишь Ахмеда, решат, что ты наш, придут и убьют всех. Сам понимаешь, лучше родной ворон, чем чужой ястреб.
        - Ахмед вам родной-то ворон? Вы просто трусы! - сплюнул Шал и дернул поводья.
        - Мы не трусы! Мы хотим жить! - донеслось в спину, но Шал уже не слушал, Сабыр резво взял с места и рванул вперед.
        У железнодорожных путей коня пришлось придержать и пустить шагом. Высоко поднимая ноги, Сабыр грациозно переступал через рельсы, шелестел гравием и скользил подковами по бетону шпал. Привыкнув к открытым пространствам степи, на удивление проворно преодолел технологическое препятствие, и он снова ускорился, слушаясь поводьев и легких тычков ногами. Шал, жалея его, камчой пользовался в крайних случаях и старался лишний раз не лупить.
        Впереди показалась воинская часть, в которой служил старший брат в конце далеких девяностых. Шал, тогда еще подросток, приезжал сюда с отцом, и брательник рассказывал много историй об армейской жизни. Часть была знаменитой и известной не только на территории бывшего СССР, но и за его пределами. Слишком много летчиков, не только советских, но и из стран третьего мира, куда продавал самолеты Советский Союз, проходило тут обучение. Брат даже показывал граффити на стенах в пустом здании общежития, оставленные иностранцами.
        Несколько лет назад Шалу требовалось попасть в аул, затерянный у самого подножия Киргизского хребта. На старых картах он существовал, а вот дороги к нему за много лет стерло непогодой и без проводника туда не имело смысла соваться, в степи заплутать плевое дело. Булат тогда согласился его проводить, не зря прожил тут всю жизнь. За несколько дней пути они переговорили на многие темы. Чем же еще заниматься, как не языки чесать в пути, а язык, как известно, при случае доводил аж до столицы одной из бывших республик постсоветского пространства. Тогда Шал и узнал о давнем знакомстве Булата с покойным братом. И когда они вернулись в Луговой, Булат сводил его в места своей молодости в паре километров от станции. Слушая его воспоминания, Шал заодно обновил и свои, из детства.
        Слева, под пышными кронами старых тополей, показались развалины. Булат рассказывал, что тут когда-то располагался небольшой круглосуточный магазинчик и солдаты бегали в самоволку прикупить водки и курева, а то и обменять новые простыни на пару буханок пышного хлеба, отличавшегося от солдатского. Дед?, презирая уставные подворотнички, предпочитали подшиву из белых простыней, и хозяйственные старшины шли на хитрость - новое постельное белье сразу сдавали в прачечную, для покраски. Из розовой или желтой, как лимон, простыни подшиву не сделаешь, а вот ночные барыги в магазине к этому относились равнодушно - простыня, пусть и нестандартного цвета, стоила намного дороже буханки хлеба. Брат рассказывал то же самое, только менял такие простыни сам, так что не верить Булату оснований не было.
        Перед контрольно-пропускным пунктом все так же стоял поблекший сверхзвуковой истребитель МиГ-21, нацелив острый конус воздухозаборника в далекое и недоступное небо. Где-то уже в прошлой жизни осталась цветная фотография, на которой они втроем, с отцом и братом, позируют под этим самым самолетом. А осталась ли? Скорее всего, сгорела в ядерном пожаре, как и весь Алматы.
        Прежде засаженная деревьями и кустарником, территория военного гарнизона без должного ухода и внимания человека значительно заросла за много лет, и заброшенные здания офицерского городка с трудом угадывались посреди буйства зелени. Громыхая подковами по бетонке, Сабыр еще больше растревожил воронье, и так неугомонно кружившее над тополями. Ворот на въезде не было - жители давно утащили их в поселок и установили на северной стороне защитной стены, поэтому здание КПП, скрытое кустарником, появилось внезапно. В черном провале окна засверкало и раздались выстрелы.
        Сабыр вдруг обиженно заржал, ноги его подломились, и по инерции запрокидывая круп выше головы, конь полетел кубарем. Вылетая из седла, Шал успел высвободить ноги из стремян и бросить поводья. Неожиданный полет продолжался недолго и времени хватило только на то, чтобы извернуться, подставляя под удар о землю здоровое плечо. Лицо обожгло болью - разогретый на солнце шершавый бетон содрал кожу до мяса. Зашипев, словно змея, Шал еще раз кувыркнулся, гася энергию движения, и поднялся, резко разворачиваясь туда, откуда приехал. И вовремя.
        Удар ногой в живот успел блокировать левой рукой, прикрывая заодно и пах, но крепкую плюху в ухо пропустил. Слева зазвенело, боль в голове взорвалась огненной вспышкой, но успел и сам треснуть правой. Противник отскочил, снова ударил ногой, Шал пнул в ответ и попал по голени, выкроив время на передышку.
        Быстрый взгляд на коня. Нет, не встанет. Беспомощно дергает ногами, хрипит и слабо трясет головой, выгоняя из пробитой выстрелами шеи еще больше крови. И у самого в голове шумело. То ли последствия сотрясения, полученного от ударов клювом бородача, то ли от сильного удара Ахмеда, а может, от всего в целом, и плюс еще скачки верхом. Говорил Фаты, рано еще уезжать, полежать надо.
        Ахмед дышал тяжело, долгая пробежка даром не прошла. Оскалился, как зверь, и прохрипел.
        - Ты кто?
        - Сам как думаешь?
        - Да мне пофиг, кто ты… Я тебя сейчас убью…
        - Давай.
        Ахмед шагнул навстречу, выбросив вперед кулак и намереваясь нанести прямой в лицо, но вместо этого встретился с пустотой. Шал оказался легче противника и двигался быстрей. Стремительно сместился в сторону, блокировав удар, тут же правой захватил руку Ахмеда, разворачивая его к себе боком, и ударил в затылок основанием левой ладони. Раненая рука загудела, и по ней разлился жар, избавляя от внезапного онемения. Словно споткнувшись на ровном месте, Ахмед полетел на землю вперед головой и врезался в ограждение моста над ручьем, что впадал в пруд с зеленой водой слева от КПП. Вскочил, разворачиваясь, шаря по поясу в поиске ножа.
        Шал сдернул с шеи «ксюху» икороткими очередями выстрелил по ногам. Нет времени для благородных поединков. Не тот клиент, но и приговор огласить необходимо. Чтобы знал точно, за какие именно грехи пришло возмездие. Шагнув ближе, пинком отправил рухнувшего на колени и закричавшего от боли преступника на спину и наступил на сжимающую нож ладонь - та под подошвой разжалась, выпуская оружие. Шал тут же его подобрал и выбросил в пруд.
        - Отбегался, сучара!
        Во избежание неприятных сюрпризов обыскал. Забрал пистолет, выщелкнул обойму и отвел затвор. Пусто. Выбросил в пруд.
        - Че так патронов-то мало берешь, мудак? Самоуверенность зашкаливает? Лежать, сука!
        Ахмед попытался привстать, но от пинка в лицо снова оказался на земле. Голова дернулась, он на мгновение застыл, потом повернулся к Шалу, довольно оскалившись и утирая с лица кровь.
        - Кабздец тебе! Кирдык, сука!
        Шал удивленно на него посмотрел, прислушался и перевел взгляд на аллею, ведущую к КПП из гарнизона. Все сразу стало на свои места. И шум в голове, который он считал последствием удара, и растревоженное воронье. Кирдык всегда приходит незаметно, как бы его интуитивно ни ожидали. Рычание двигателей становилось все ближе, и среди деревьев показался авангард транспортной колонны. Несколько автомобилей продолжило путь к КПП, остальные свернули к зданиям офицерских общежитий.
        Из любой ситуации есть выход, и не всегда его результат совпадает с ожиданиями. Предстояло решить - всадить предварительно пулю в Ахмеда, прыгнуть в пруд и начинать с упоением глотать зеленую воду, пытаясь сойти за представителя земноводной фауны, или все же возомнить себя бегуном на длинные дистанции по бетонной аллее, способным перегнать кусок свинца, имеющего цель закрепиться именно в спине. Другие пути отступления были заведомо провальными - навстречу колонне или берегом ручья по пересеченной местности в противоположную сторону от пруда. Но Шал реально оценивал свои шансы. Возраст, как и пагубное пристрастие к табаку, не способствовали спринтерским рывкам. Так что бежать смысла не было, да и не хотелось. Проигрывать нужно достойно. Но интересней всего то, что еще может подкинуть судьба, упорно не желающая принимать его жизнь.
        Четырехколесный бронетранспортер «Кобра» из авангарда остановился в нескольких метрах от моста. Скрытый бронелистами пулеметчик недвусмысленно повернул в сторону Шала ствол, и ему пришлось опустить автомат. Кто знает, что там с нервами у стрелка, пальнет еще, а пули 7,62 мало способствуют бесперебойному функционированию организма. Послышался скрип распахивающихся дверей, топот ног, и появились вооруженные люди. Толково взяли в «коробочку», обыскали и отобрали оружие.
        Второй автомобиль оказался более колоритным и архаичным, и в строю разношерстной техники смотрелся как парусный фрегат, случайно заблудившийся среди броненосцев. Плавные изгибы черного кабриолета вызывали ностальгические мысли о другой стране, еще до Скорби канувшей в лету, и ощущение некоторой кинематографичности не проходило. Казалось, сейчас отворится задняя дверца в противоположную от передней сторону, и выйдет оттуда номенклатурный работник рангом не ниже второго секретаря обкома партии в хромовых сапогах, галифе и кителе серого цвета. Но ожидания не оправдались, предводитель данного воинства никакого отношения к партийной работе не имел.
        Выше Шала на голову и, судя по морщинам на загорелом лице, возможно, одних с ним лет. Возраст еще могла добавлять борода, но длинные волосы, стянутые в хвост, практически не были тронуты сединой. Линялая футболка плотно облегала подтянутый мускулистый торс. Местами порванные рукава, казалось, не могли справиться с мощью накачанных бицепсов и обреченно расползлись, выставляя для обозрения успехи владельца на почве совершенствования своего тела. Железный Иргаш. Людская молва расходилась в трактовке причин, которые заставили его выбрать именно это имя. Кто-то утверждал, что все связано с бодибилдингом, вроде как Железный Арни восточного разлива. А кто-то настаивал, что виной этому любовь Иргаша к технике. Обе версии имели право на существование. Что мышцы, что разношерстная техника служили тому подтверждением.
        Иргаш спрятал руки за спиной, поиграл мускулами груди и хмуро осмотрел место поединка, бросив взгляд сперва на Шала, потом на Ахмеда.
        - Развлекаешься?
        - Салам, брат! - Ахмед оперся спиной об ограду и улыбнулся. - Спаррингую тут, ага.
        - Где мои люди?
        - Этого спроси, - сплюнул тот кровью в сторону противника.
        Иргаш вперил в Шала взгляд исподлобья, но продолжал разговаривать с братом.
        - А я тебя спрашиваю. Я их вроде тебе дал в помощь?
        - Прости, Иргаш. Так вышло. Дай пистолет, я пристрелю его, как собаку. Или нож. Вырежу ему печень, и твои люди будут отомщены.
        Шал, спокойно выдержав взгляд Иргаша, от такого самодовольного заявления только хмыкнул.
        - Тебе все бы стрелять и резать. И вот результат. Самого чуть на фарш не пустили… Да пристрелите уже коня! - вскричал Иргаш, - не мучайте животное!
        Одиночный выстрел всполошил воронье снова, но прекратил хрип раненного Сабыра. Шал прикрыл глаза, мысленно прощаясь с верным конем, и вздохнул. Хороший друг был, хоть и молчаливый.
        - Так. Позовите лекаря моему бестолковому брату. Коня разделать. Этого убрать. Я позже с ним пообщаюсь.
        Шала пнули сзади по ногам, и он рухнул на колени, тут же получив прикладом по затылку.
        Пробуждаться с тупой болью в голове и лицом в землю всегда неприятно. И неприятно вдвойне, что организм смог справиться с бессознательным состоянием и преодолеть границу между жизнью и смертью, куда запросто мог отправиться благодаря удару ретивого исполнителя приказов. Снова ожидания обмануты.
        После того как Шал открыл глаза, первой мыслью стало опасение, что если его будут слишком часто колотить по голове, она станет похожа на глобус, шрамами напоминая очертания материков и океанов неизвестной планеты. Не хотелось вдруг сойти с ума после слишком сильного удара. Возможность продолжать жизнь дурачком, показывающим фиги воронам и воробьям, представлялась совсем печальной альтернативой. Затылок саднило, вряд ли контакт приклада и кожи прошел без последствий. Руки оказались связаны за спиной, зато ноги свободны.
        - Итак, стою у жизни на краю, - прохрипел Шал и перевернулся на бок, - какого хрена, я не знаю.
        - У тебя удивительное самообладание для человека, который одной ногой уже в могиле, - послышался голос Иргаша.
        - Опять чего-то снова жду. - Шал сел, поджав под себя ноги и осмотрелся. - Но прыгать вниз упорно не желаю…
        Иргаш рядом, в кабриолете, изучал какие-то бумаги под тенью дерева.
        - Да ты поэт! Стихи у тебя хорошие.
        - Иногда приходит вдохновение.
        - Так невовремя?
        - Что поделаешь. Оно очень капризно и может заявиться, когда его совсем не ждешь. Как любовь, что нечаянно нагрянет.
        - Дааа… - задумчиво произнес Иргаш и пошуршал бумагой, - ты глянь, похож!
        Шал посмотрел через плечо назад и догадался, чем тот занят. Читает ориентировки. Выходит, пока лежал без сознания, обыскали еще раз и вытащили пакет с документами. Сидеть со связанными за спиной руками стало неудобно, затекала шея. Он облокотился о колесо кабриолета и вытянул ноги. Легкий ветерок донес запах дыма.
        - Твоюжмать! Да ты у нас охотник за головами! Надо же, подпись самого Ашимова. Я слышал, абы кому он не подписывает подобные бумажки. Следовательно, ты не абы кто.
        - Гениально. Прямо в духе Шерлока Холмса.
        - Я бы на твоем месте не язвил, Кайрат. Сам знаешь, что где-то эта бумажка, может, и служит верительной грамотой, но в наших краях она - прямой путь на тот свет. Приговор, подписанный самим Ашимовым. Эх, жалко, послужного списка нет. Интересно, сколько ты уже работаешь на Каганат? Много неугодных Ашимову убил?
        - Достаточно для личного кладбища.
        Рядом с кабриолетом застыл экзотический внедорожник, американский ориджиналь «Хамви», чересчур потертый, но все еще сохранивший заводскую окраску. И если наличие зарубежного транспорта в казахстанских степях поддавалось объяснению, то присутствие советского раритета, которому место в музее, удивляло. Ладно, с американскими автомобилями все понятно. За несколько лет до последней войны их доставили из-за океана в рамках безвозмездной военной помощи по немного сниженной цене, и использовались они Республиканской Гвардией, а турецкими «Кобрами» вооружались десантные войска. Так сказать, программа перевооружения армии более современной техникой, с заменой устаревшей советской. И неважно, что «Хамви» тоже давно морально не отвечали веяниям времени, зато престижно, американские же. Шал видел на военном аэродроме в Таразе даже несколько ржавеющих и заметаемых песком вертолетов «Хьюи», купленных для ВВС Казахстана. Необходимое им топливо стало недоступно, поэтому и забросили за ненадобностью. А Иргаш молодец. В отсутствие материально-технической базы заставить заграничную технику служить исправно стоит
больших усилий.
        - За Ахмеда сколько платят? Что-то не вижу цены.
        - Ахмед для меня бесценен. Его я убью бесплатно.
        - Чего так? Личная неприязнь?
        - Можно и так сказать.
        - Неужто месть?
        - Да. Кровь за кровь, глаз за глаз, все равно он не уйдет от нас.
        - Меня бесят подобные лирические отступления, - процедил Иргаш, - прям голливудский герой в лапах злодея, старающийся шутками сгладить трагичность ситуации. Плакать надо, а ты стихами и рифмами говоришь. Храбрец!
        - Нет. Оптимист я.
        Другая техника, что попадала в поле зрения, порадовала бы глаз любителя модернизаций или режиссера фантастических фильмов. При долгом рассмотрении узнать марку автомобилей по тем или иным частям кузова возможность была, несмотря на все произведенные доработки. Дизайнерскими находками там и не пахло, все служило практической цели, а судя по вооружению, с маниакальным усердием установленному на каждую единицу техники, целью являлась война. Война с Каганатом.
        Запахло жареным мясом. Хозяйственные. Не дадут пропасть куче еды и сожрут сейчас Сабыра за милую душу. «Чтоб вы подавились моим конем, уроды!»
        - Еще скажи, и смерти не боишься.
        - Почему? Боюсь. Не боятся только психически ненормальные и герои, а я ни тот, ни другой. Но и особой цели в жизни уже нет, кроме мести.
        - Ты что, забыл, что у казахов уже лет двести нет кровной мести?
        Шал знал историю своего народа. Когда-то казахи действительно отказались от мести, заменив наказание кровью выкупом. За убийство платили скотом, который род преступника отдавал роду пострадавшего. Жизнь человека стоила девять коров.
        - Теперь есть. Великая Скорбь этот институт возродила. Или ты считаешь, - Шал оторвался от машины, обернулся и посмотрел на Иргаша, - что девять коров смоют вину с твоего брата? Хренушки! Это могло прокатить в давние времена, но не теперь.
        - А если два раза по девять?
        - Даже три раза. Я вообще не понимаю, чего ты разговоры разговариваешь? Ты видел, что я хотел убить твоего брата, я тебе прямо об этом сейчас заявил, чего ждешь?
        - Я, в отличие от своего брата, прежде чем отдать приказ убить человека, пытаюсь понять, может ли этот человек быть мне чем-то полезен.
        - Думаешь, стану работать на тебя? Не боишься, что я соглашусь, а потом убью тебя?
        - Думаешь, я упустил из виду ЭТО? - Иргаш сел на порог салона и сунул Шалу под нос свой портрет. - Я не до такой степени наивен, чтобы пригреть на груди змею. Но есть способы вырвать жало, чтобы она не кусала, но и не сдохла раньше времени. Пока не пригодится для важного дела.
        Шал щелкнул языком.
        - Не прокатит. Хрен ты меня заставишь что-то делать для тебя.
        Иргаш выбрался из автомобиля и свистнул. Прибежал молодой парень, рукой придерживая колотящий по бедру приклад автомата.
        - Ерлан, приведи Алибека!
        - Слушаюсь, господин.
        - Вот смотри, - Иргаш присел рядом с Шалом на корточки, - сейчас он приведет человека, который пару лет назад в Кызылорде устроил засаду и с подчиненными перебил десяток моих людей. Он тоже служил Каганату. Мы его потом выкрали, чтобы наказать, но убивать я его передумал. Сейчас он об этом и не помнит, но служит мне исправно.
        Привели мужчину средних лет, но с седыми волосами. Шал даже с земли заметил, какой потухший взгляд у него, а чтобы так сломать человека, нужно очень постараться. По сторонам тот не смотрел, в ожидании приказаний глядя только на Иргаша.
        - Вы оба, - обратился Иргаш к своим людям, - подойдите к джипу.
        Те выполнили приказ и остановились перед автомобилем.
        - А теперь сильно ударьте по нему кулаком.
        Алибек, не раздумывая, стукнул по дверце и зашипел от боли, молодой же недоуменно посмотрел на Иргаша.
        - Но зачем, господин?
        - Я отдал тебе приказ, сука! - процедил Иргаш, - выполняй!
        Парень помялся, но врезал кулаком там же, где и Алибек, и затряс ладонью. Иргаш повернулся к Шалу.
        - Ты понял? Алибек, не задумываясь, выполнил приказ, в отличие от Ерлана. Он знал, что будет больно. Он вообще любой мой приказ выполнит, но будет знать, что это связано с опасностью, и будет стараться сберечь свою жизнь. Сейчас я ему приказал причинить себе вред, и он засомневался, в отличии от Алибека. Скажу достать нож и всадить себе в ногу, Алибек также без раздумий это сделает, а Ерлан нет. Знаешь почему? Потому что Алибек - зомби. Раб-манкурт. У меня еще несколько человек таких есть. И ты таким будешь.
        - А нафига я тебе в таком состоянии?
        - Охотник за головами, - хмыкнул Иргаш, - выполняющий любой каприз, может быть очень хорошим подарком. Вот подарю тебя брату как игрушку, чтобы ты его развлекал. Конечно, я его уговорю сначала, чтобы он тебя сразу не убил. Он у меня прямой и резкий, как понос. Импульсивный слишком. И вот ты, может быть, будешь убивать по его приказу, так, как он скажет. Может быть, будешь делать больно себе, а он будет веселиться.
        - Замучаетесь пыль глотать, братцы-кролики. - На Шала эта тирада впечатления не произвела. - Вообще не понимаю, чего ты мне этот еперный театр показываешь. Сказки венского леса, твою мать. Детский лепет какой-то. Зомби, сука. Обитель зла прям.
        - Ты чего такой дерзкий-то? Другой на твоем месте за базаром следил бы. Совсем нюх потерял с поддержкой Каганата? Так его сейчас здесь нет. Ты один.
        - Ну, значит, судьба такая, что поделаешь.
        - Ну и отлично! Какая тогда тебе разница, как ты умрешь и когда? Сразу от пули или сначала личность умрет, а тело еще послужит кому-то против твоей воли. Способ древний, но действенный. Пять дней, и я тебе обещаю, забудешь обо всем. Пять дней, проведенных в пустыне, сделают из тебя такого хорошего и послушного зомби, что Мила Йовович позавидовала бы, - Иргаш засмеялся. - А как ты относишься к совпадениям?
        - Каким? - Шал с интересом посмотрел на собеседника.
        - Ну, вообще к совпадениям. Считаешь ли ты их знамением судьбы, или, там, проявлением удачи?
        - По обстоятельствам.
        - И правильно. Потому что эти совпадения служат обстоятельствами для тебя неблагоприятными. Ты уже обрит. Вчера брили, да? - Иргаш провел ладонью по лысой голове Шала. - Вчера. Это первое совпадение. Твой конь погиб, а его желудок послужит нам в качестве шири. Это второе совпадение. Так что, Кайрат, - Иргаш довольно улыбнулся, - это судьба, как ты и говоришь! И когда мы встретимся вновь, помнить меня ты уже не будешь, так что прощай.
        - Ты так в этом уверен? Ну ладно. Тогда скажу сейчас, раз не смогу потом. Иди нахрен!
        Иргаш потянулся сначала к пистолету, но, поиграв желваками, передумал и сделал быстрый жест своим людям.
        - Отдайте его Хызыру! Он знает, что делать!
        Шала рывком подняли с земли, и, завернув связанные за спиной руки выше головы, увели. Охнув от боли в левом плече, он процедил.
        - Женевской конвенции на вас нет, сволочи! Пленных нельзя обижать!
        Глава седьмая. Белое солнце пустыни
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        район Турара Рыскулова
        пески Мойынкум
        Хызыр оказался крупным и одноглазым узбеком. Через левую глазницу от лба до подбородка проходил глубокий шрам. В тени кунга обычной «шишиги» он обгладывал мясо с большой кости. Пока Хызыр долго и пристально рассматривал Шала правым глазом, чавкал и цвыркал зубом, тот лениво пялился на транспорт рядом, чувствуя позвоночником ствол автомата одного из стражников.
        «Газ-66» выглядел почти привычно. Радиатор и бензобак прикрывали толстые листы железа, над кабиной торчал гибкий шест антенны, и криво намалеванные желто-серые пятна по всему корпусу намекали на камуфляж для пустыни. А вот артиллерийский тягач «Медведь» подвергся некоторой доработке. Чтобы превратить его в полноценную боевую единицу, на крыше обитаемого отсека установили башню, снятую с боевой разведывательно-дозорной машины. Полуприцеп, обычно используемый для перевозки снарядов, также оборудовали огневыми точками - над бортами виднелись стволы «Утесов». Видимо, штатной брони оказалось достаточно, на обитаемый отсек и кабину дополнительную монтировать не стали, поэтому все смотрелось целостно и гармонично, а излишеством казался только отвал, установленный впереди. Похожий на гипертрофированный перевернутый плуг, он придавал автомобилю еще более боевой вид.
        Долго любоваться техникой Хызыр не дал. Утер жирные губы тыльной стороной ладони, отшвырнул мосол и, громко рыгнув, вытер руки об одежду. Поднялся с земли и оказался на голову выше Шала. Пощупал куртку пленника, довольно причмокивая.
        - Куртка понравилась? - прищурился Шал, подняв голову.
        - Да.
        - Такую же хочешь?
        - Нет. Эту заберу. Лезь! - И толкнул Шала к открытой двери кунга.
        - Со связанными руками?
        - Лезь, - Хызыр схватил за воротник куртки и подвел к лесенке.
        Шал поднялся на несколько ступеней, а потом его уже просто зашвырнули внутрь. Падая, он плюхнулся на бок, подобрал ноги и уселся у стены, прижавшись к ржавой двухсотлитровой бочке и рассматривая внутреннее убранство кунга. Если снаружи «шишига» еще выглядела как обычный дорожный труженик, то внутри располагалось настоящее царство садиста. Часть стены занимали ржавые цепи, кандалы, клещи и различные плетки с шипами, а остальное пространство - петли для фиксации рук и ног пленных, да и большинство пятен на полу казались мало похожими на ржавчину. Не боевая единица, а средство устрашения населения, и одним из средств воздействия являлась жара. Духота внутри оказалась адской, несмотря на открытые окна, а если их закрыть, то и вовсе непереносимой. Передвижная камера пыток и душегубка в одном флаконе.
        Хызыр забрался следом и поставил у входа побитое эмалированное ведро, наполненное бледно-розовой массой. Помещение сразу наполнилось сладковатым запахом свежих внутренностей. Прикрыв за собой дверь, расположился на рундуке в углу и вытянул ноги. Заурчал двигатель, и машина тронулась в путь.
        - Что, любишь делать больно, доминатор чертов?
        - Д-а-а, - заулыбался тот и кивнул, - люблю.
        Шал присмотрелся внимательней. Создавалось впечатление, что Хызыр похож на большого ребенка. Односложные ответы, простые желания вроде еды или чужой куртки. Ему будто тоже когда-то провели подобную процедуру, что и Алибеку. А может, так оно и было. Уничтожили личность, сломав психику, а потом научили убивать и мучить. И другого занятия Хызыр теперь не знает. Личный экзекутор Иргаша, лишенный предрассудков и внутренних барьеров, вряд ли задумается о том, какие страдания он причиняет жертве, и приказы будет выполнять беспрекословно. Хозяин сказал «надо», палач ответил «есть». И теперь что-то подобное, значит, они хотят сделать и с ним.
        «Шишига» ехала медленно, подпрыгивая на ухабах. Шал слушал, как плещется в бочке неизвестная жидкость, обливался потом и иногда посматривал на своего стражника, прикидывая варианты побега. Сытный обед и жара разморили, и вскоре единственный глаз Хызыра, уставшего бороться со сном, медленно закрылся. Что там гласит закон Архимеда? Правильно, после сытного обеда полагается поспать. Шал выждал еще некоторое время, присматриваясь к закрытому глазу, потом связанными за спиной ладонями уперся в стенку кунга, напряг ноги, и на очередном ухабе легко взлетел вверх.
        Мысленно все рисовалось красиво и легковыполнимо. Вскочить, нанести удар левой ногой спящему палачу в висок и пяткой правой добавить в нос, ломая хрящи и переносицу. Потом открыть дверь и выпрыгнуть на ходу. Но все гладко происходит только в мыслях и мечтах, а на деле выходит как выходит. Когда Шал бросился на Хызыра, тот открыл глаз и ударил ногой в грудь. Либо слух хороший, либо спал не крепко, а может и все вместе. Ударившись затылком о стену кунга, Шал больше не предпринимал попыток подняться.
        - Ну это нормально, - пробормотал он, морщась от боли, - ожидаемо, но попытаться стоило.
        Карательных действий, вполне предполагаемых за подобный демарш, Хызыр не применил, но и глаз больше не сомкнул. Вращал им словно циклоп и пялился на пленника. Когда «шишига» остановилась, особо заботиться о физическом состоянии будущего раба не стал и бесцеремонно вышвырнул Шала из кунга. Его тут же схватили за руки те, кто ехал в кабине. На шею нацепили колодку из двух широких досок, словно позаимствованную у средневековых инквизиторов, и, развязав руки, сняли куртку, которую сразу же напялил на себя Хызыр. Довольный приобретением, он закрепил запястья Шала в отверстиях поменьше и подсечкой уронил его наземь. Помощники принесли колья, забили их глубоко в землю и скрепили с колодкой. Связанные и лишенные обуви ноги тоже зафиксировали колом, чтобы не вертелся по земле, пытаясь освободиться. Потом принесли ведро и вручили Хызыру.
        - На, с этой хренью сам возись. Тебе же нравится в дерьме ковыряться.
        - Нравится! - Хызыр счастливо улыбался.
        Достал нож и, взрезав желудок, вывалил содержимое на землю недалеко от места экзекуции. Действия его были быстрыми и точными, будто занимается этим по сто раз на дню. Отрезав сферическую часть желудка, лишнее отшвырнул в сторону. Склонился над пленником, водрузил влажный и еще теплый головной убор-шири на голову и обвязал куском веревки, чтобы не слетел. Шал заглянул в единственный глаз палача и тихо спросил.
        - А тебе тоже так делали? Или ты не помнишь?
        Хызыр замер и мотнул головой.
        - Не делали. Не помню. Не помню, значит, не делали.
        - Логично.
        - Будет голова чесаться, терпи, не кричи. Будешь кричать, прилетят стервятники, растерзают. Иргаш расстроится.
        - Шикарный выбор. Значит, нужно постараться, чтобы радости ему не доставить. Спасибо.
        Подошел один из помощников и присел рядом на корточки.
        - Ты первый, кто не извивается, как змея, и не кричит.
        - Силы берегу.
        - Зачем тебе силы?
        - А как я, уставший, убивать вас буду?
        - Шутник, - засмеялся помощник, прикурил папиросу и сунул Шалу в рот, - покури, последняя. Потом вообще не вспомнишь о куреве.
        - Хорошо же. Может, брошу.
        Курить и разговаривать с запрокинутой назад головой было неудобно, и Шал замолчал, стараясь неспешно насладиться крепким дымом. Когда покончил с папиросой, ему протянули флягу.
        - Пей, нескоро воду увидишь.
        - Да вы прям работники Красного креста и такого же полумесяца. Может, тут останетесь? Скрасите мне одиночество, будете поить водой, папиросками угощать. А?
        - Не-е-е, я однажды видел, как сходят с ума, больше не хочу. Тебя как звать?
        - Шал, а что?
        - Когда вернемся, будем звать тебя Безумный Шал.
        - Почему так?
        - Потому что ты будешь психом. Хызыр, думаешь, всегда такой добрый? Его разозлить, становится бешеным и убивает с одного удара.
        - Значит, он тоже манкурт, - предположения Шала оказались верными.
        - Да. Но ничего не помнит.
        - Что ты с ним лясы точишь? - раздался голос второго, - жалко стало?
        - Просто воды дал.
        - Грузись давай! Хызыр, поехали! А ты не скучай тут!
        Удар по ребрам и другой по почкам заставили извиваться. Шал, стиснув зубы, поднял голову, всматриваясь в лицо мучителя. Слушая тянущую боль в спине, пообещал себе запомнить этот момент. Глядишь, на ассоциациях что-то в подкорке и останется, а медицине счастливые случаи избавления от амнезии известны с давних пор. Вдруг и ему повезет, если все, о чем говорил Иргаш, действительно реально. Впрочем, пустые глаза Алибека и единственный Хызыра служили тому подтверждением. Мотор взревел, и «шишига», поднимая высокое облако пыли, отправилась в обратный путь. Шал долго провожал автомобиль взглядом и пока не шевелился. Все происходящее казалось сном, в котором видел себя будто со стороны.
        С момента, когда он покинул урочище Еркебая, казалось, прошла вечность. Даже поесть нормально времени не выдалось, успел только перекусить в дороге к Кулану, а дальше завертелось, закружилось и помчалось колесом. Колесом Сансары, мать его округлую через циркуль в трафарет. Если что-то должно пойти не так, оно пойдет не так, и этот день оказался прямым подтверждением общеизвестному закону подлости. С утра на коне, а к вечеру и сам в дерьме, и еще коня съели. Как там в русской сказке? Куда-то пойдешь, коня потеряешь? Только куда? Прямо или влево? На щите у Кулана не так написано. Если прямо идти на восток, тогда смерть, а он свернул налево. Как раз коня и потерял. И куртку, как в кино.
        - Черт, даже со «стечкина» пальнуть не успел, сука. Вся наша жизнь - дерьмо…
        Ширина и длина колодки оказались рассчитаны так, чтобы пленник не смог сдернуть шири ни руками, ни достав до земли головой. Шалу оставалось только вертеть ею из стороны в сторону, посматривая вверх, вправо и влево. Перевернутые вверх ногами барханы пустыни Мойынкум на юге и на востоке, перевернутое солнце на западе, и только небо, где низкие облака не торопясь ползли на север, казалось обычным.
        - Облака, белогривые лоша…, и тут кони, блин. - Стало нестерпимо жалко Сабыра. Бесхитростный и единственный живой друг часто выручал, и его потеря сейчас оказалась сродни потере семьи. Так же больно и грустно.
        Весь вечер Шал еще предпринимал отчаянные попытки освободиться, но к ночи уже выбился из сил, и кроме саднящих лодыжек, стертых о веревку, и содранной кожи на запястьях, ничего не добился. Вынужденное одиночество скрашивали мысли, которые оказались совсем не радужными, и налет оптимизма, обычно помогающий жить, куда-то испарился. Шал стал понимать, что освободиться не выйдет, слишком старательно подошли исполнители к своему делу.
        Наблюдая за светящейся точкой, которой вздумалось пересечь усыпанный невероятно яркими и низкими звездами небосклон, вдруг понял, что давно не смотрел в небо ночью. Просто так, чтобы полюбоваться красотой и почувствовать себя песчинкой в звездном океане вселенной. Надо же, прошло столько лет, но спутники еще летают. Человек ими уже не пользуется, а они выполняют ту задачу, ради которой созданы. Пройдут года, эти машины все так же будут бороздить околоземное пространство, и новые поколения, не зная о предыдущих попытках покорения космоса, станут считать эти точки проявлением божественной воли или его посланиями. И хорошо еще, если послания эти будут добрыми, а не очередным приказом убивать.
        «Шайтан! Сколько глупых мыслей лезет в голову, когда заняться нечем. Хватит философии. Как там одна американка переиначила русскую поговорку «утро вечера мудреней» - «я подумаю об этом завтра»? Вот и я завтра подумаю. И послезавтра. Мне недолго думать предстоит, значит, надо думать, пока есть возможность».
        Слушая стрекот одинокого кузнечика, неизвестно как попавшего в пустыню, Шал заснул.

* * *
        Ее ровное дыхание согревало плечо. Солнце стояло высоко, и плотные шторы давали достаточно полумрака, чтобы спокойно заснуть, но почему-то не спалось. Возможно, причиной тому духота, вязкая и обжигающая, словно горячий пар в русской бане, из-за которой не хочется шевелиться не только самому, но и заставлять ворочаться мысли, которые давно застыли, будто шарики подшипника в замерзшей смазке. От частых размышлений начинает болеть голова, поэтому не нужно думать. Хотя бы некоторое время. Может быть, просто не хотелось спать днем, но моменты отдыха выпадали редко. Такие, чтобы понежиться в нормальной постели в объятиях женщины, тихо сопящей после ночной смены на мясокомбинате. Оставалось пялиться в потолок и считать трещины между плитами перекрытий. Три - справа налево, три - в другую сторону, и снова, туда и сюда. Зарядка для глаз.
        На улице раздалось несколько одиночных выстрелов, тотчас заглушенных короткой автоматной очередью, и горячее тело рядом вздрогнуло. Голова взметнулась с плеча, прислушиваясь. Потом женщина приподнялась на локте и заглянула в глаза.
        - Я думала, ты спишь.
        - Нет.
        - Наверное, никогда не смогу привыкнуть к выстрелам.
        - Это потому, что они редко раздаются в городе. На периферии стреляют чаще.
        - А ты привык?
        - Давно.
        Она положила голову ему на грудь и пробежалась пальцами по коже.
        - Кайрат… тебе не надоело?
        - Что именно?
        - Уходить, приходить, пропадать надолго.
        - Нет.
        - А мне надоело. Хочется обычного женского счастья, любви, наконец. Взаимной!
        Что ей ответить? Что он знает о ее любви? Или что она обманывает себя?
        - Что ты молчишь? - Она ущипнула его.
        Он дернулся и усмехнулся.
        - А что тебе сказать?
        - Правду!
        - Работа у меня такая, приходится уходить…
        - Я это знаю! - перебила она. - Но я не об этом. Я же люблю тебя!
        - Тебе так кажется.
        - Нет! Люблю!
        - Ты это всем своим мужьям говорила?
        Ее спина напряглась, она резко вскинула голову, и прядь волос мягко хлестнула его по лицу.
        - А вот сейчас было больно!
        - Зато честно. Ты хотела правды. Вот и меня она тоже интересует. Я понимаю, одной тянуть троих детей трудно. Но что тебе больше нравится? Что будешь некоторое время женой, будешь купаться в любви или что потом станешь вдовой? Так замуж невтерпеж? Тебе мало, что ты трижды вдова? Четвертый раз хочется?
        - Скотина!
        - Почему? - Он искренне удивился.
        - Бьешь больно! Я думала… Почему ты решил, что я стану вдовой? Ты собрался умирать?
        - Я не знаю, что будет завтра. Могу в любой момент нарваться на пулю или нож. А ты о семье…
        - Тебе не хочется семьи, детей?
        - Я тебе ничего не обещал вообще-то. И даже не намекал.
        - Я думала, это потом…
        - Интересный вы народ, женщины! Распланируете себе полжизни вперед, нафантазируете, мужика идеализируете, а потом обижаетесь, что он мудаком оказался. И в этом ваша извечная проблема. То, что в голове сами придумали, а с мужчиной согласовать забыли.
        - Это очень цинично сейчас прозвучало…
        - Я просто старше, - улыбнулся он, - и мудрее.
        - То есть тебе нужно было только мое тело?
        - Не только. Вся ты. Но и тело у тебя очень даже ничего. - Он хлопнул ее по заднице. - Но детей не хочу. Ни своих, ни чужих. Не хочу никого делать сиротами.
        Она взвилась, словно кобра над горячим песком. Вскочила, перепрыгнула через него и встала перед кроватью. Голая, злая, разгоряченная, глаза мечут молнии. Он с улыбкой поднялся и окинул ее взглядом. Это тело ему нравилось. Она и сама нравилась, дело не только в ее теле заключалось. Хозяйка хорошая, да и вообще… Но вот не было любви. Симпатия, желание, страсть. Женщины готовы обманываться, но он обманывать не хотел. Случалось уже, а потом на душе погано.
        - Я завтра ухожу в Тараз. Когда вернусь, не знаю.
        Ее рука взлетела и направилась к нему, но лица не достигла, он перехватил запястье.
        - Уходи! Видеть тебя не хочу! И не приходи больше!
        Он дернул ее на себя и опрокинул на кровать.
        - Пусти!
        - Надо попрощаться по-человечески…
        - Гад…
        Дальше он ее не слушал…

* * *
        Следующий день начался с новых попыток освободиться. К полудню он уже проклинал Иргаша и весь его род до седьмого колена. Мухи слетелись на шири с самого утра, а лежать головой на юг, когда солнце начинает свой путь на востоке, и палит, пока делает круг в течение всего дня, было невыносимо. Особенно они старались над щекой, истязая подсохшую корку на ране. Отмахиваться от жужжащих насекомых нечем, и ветер, занудно воя в одной тональности, не помогал. Хотелось пить, есть, и еще больше - курить. Требующие порции никотина легкие нестерпимо жгло, но спасения от этого не было. Это в обычной жизни можно отвлечь организм едой, водой или мелочью вроде жареных семян подсолнечника. В пустыне же, кроме песка, нет ничего. Сонм песчинок, преодолевая преграду в виде колодок, с ветром попадал в глаза и рот, заставляя отплевываться и терять и без того убывающую из потеющего организма влагу.
        Как и предупреждал Хызыр, голова стала нестерпимо чесаться. Помня о его наставлении, Шал молчал, заметив в синем небе парящего стервятника. Кроме этого, ощутимо воняло падалью, и запах, источник которого находился на голове, причинял неприятности не меньше ползающих по лицу мух. Еще затекала и немела шея. Да и левая рука тоже.
        Громкий крик стервятника, раздавшийся рядом, стал неожиданностью. Резко повернув голову на звук, Шал увидел силуэт белой птицы с черными перьями на крыльях, спланировавшей на остатки желудка, что оказались ненужными Хызыру.
        - Иди отсюда!
        Напуганный громким возгласом, стервятник взмыл в небо и утащил добычу. Звук, значит, пугает, а не привлекает, как сказал Хызыр. Надо запомнить. Любая мелочь, способствующая выживанию, может оказаться полезной. Все, что не убивает, делает сильней, так вроде говорят. А силы нужны - Шал вдруг почувствовал, что устал, и морально, и физически.
        Желание бороться исчезало, нет же ничего проще, как пустить навалившиеся неприятности по течению, а там как вынесет. Внезапное безразличие грозило потерей воли, и причиной этому являлось солнце. Солнце дает жизнь, и оно же убивает, медленно испаряя влагу из тела и поднимая внутричерепное давление до пределов, несовместимых с нормальным функционированием организма. И что произойдет дальше, являлось лотереей. Лопнувший сосуд кровеносной системы мозга приведет или к мгновенной смерти от теплового удара, или к уничтожению какой-то части личности. Первый вариант предпочтительней, он избавлял от мучений. Второй вел к тому, чего добивался Иргаш. Но кроме этих явных опасностей существовала еще одна, скрытая, и выражение «плавятся мозги» становилось реальностью.
        Жара и в самом деле отупляла. Мысли ворочались все ленивее, и думать не хотелось совершенно. Вообще ни о чем. Как и двигаться, пытаясь освободиться. И если поначалу Шал еще рисовал себе сцены мести, как и с каким удовольствием отправит в дальний путь и Ахмеда, и его не менее опасного старшего брата, то постепенно все желания таяли под лучами солнца, словно масло.
        Желудок коня стал подсыхать, сдавливая голову обручем. Волосы, лишенные свободы, встретив преграду, начинали заворачиваться и расти внутрь, раздражая лишенную воздуха кожу. Нестерпимый зуд, от которого никак не избавиться, действительно сводил с ума. Чтобы как-то заставить мозги работать, он начал петь. Все, что вспомнится и придет в голову.
        Там, где волк рычит, над речной волной.
        Поделили мы барахло с тобой.
        Опустел рюкзак, смотрит дула тьма.
        Пуля из него мне в плечо вошла…[24 - В оригинале песня группы «Синяя птица» - «Там, где клен шумит» (слова Леонтия Шишко).]
        Вспомнился друг, имевший забавное хобби - переделывать старые советские песни на новый лад и темы, далекие от тех, что изначально в них освещались. Обладая прекрасной памятью и чувством ритма, тот умудрялся поменять слова, не нарушив рифмы, заложенной известными поэтами-песенниками. В выборе его ничего не останавливало, мог переделать и более поздние, не только советские, но не хотел. Не было в них души, смысла и красоты, как он говорил, да и запоминались плохо. Для таких и термин существовал когда-то - однодневки. Однодневки-группы, однодневки-песни. Словно насекомое поденка, живущее один день, чтобы станцевать брачный танец и умереть. Шал был с ним всецело согласен. Песен Розы Рымбаевой, к примеру, и сам мог вспомнить несколько штук, а вот групп, популярных перед Великой Скорбью, назвать не получалось. Впрочем, все зависит от интересов. Если слушать только то, что нравится и к чему лежит душа, о других «великих и гениальных композиторах» вообще можно не узнать. Что Андрей и демонстрировал с успехом, развлекая иногда друзей. Его варианты оказывались более жизненными или смешными - в зависимости
от ситуации, нежели оригинальные тексты.
        У Таньки Соколовой день рожденья,
        Ей сегодня сорок лет,
        Я принес в подарок поздравленья
        И на сале жареный омлет.
        - Скоро я сам буду как омлет, Андрюха…
        К концу дня в зыбком мареве, что поднималось с раскаленного песка, мерещились тени, и мешал непонятный шум. То ли ветер, то ли шорох шагов. Он открыл глаза. Мимо нескончаемой вереницей тянулся поток людей в пестрых одеждах, от которых в глазах, забитых песком, зарябило. Они шли на северо-запад, не обращая на него внимания. Откуда взялись? Из ближайшей шеренги вдруг кто-то поднял руку. Шал всмотрелся. Высокий светловолосый парень славянской внешности слегка прихрамывал на правую ногу. Новый, еще нестиранный и не запыленный двухцветный камуфляж с деформирующим рисунком, совсем не предназначенный для пустыни. Кажется, такие были у погранцов.
        - Ногу натерло, - словно оправдываясь, произнес тот, - новые берцы, еще не разносил.
        - Далеко идти-то? - Говорить было больно, трескались пересохшие губы.
        - В Пензу. «Ария» приезжает.
        - Не люблю Арию. Только одна песня у них нравилась.
        - Хард-рок форэва! - Парень показал «козу».
        - А мне «Продиджи» на домбре нравились…
        Дни и ночи смешались, так же как и мелькавшие в памяти лица. Шал уже не различал границ между событиями, которые либо происходили когда-то с ним самим, являлись рассказами других людей о своей жизни, либо же всплывали в памяти отрывки казахских мифологических страшилок. Все, что подсовывало воспаленное сознание, казалось реальным и осязаемым.
        Нарезающая вокруг него круги жезтырнак - неописуемо красивая молчаливая девушка, спрятала руки в складках своей богатой одежды, украшенной золотом и серебром. Она гипнотизировала холодным немигающим взглядом, пытаясь ввести его в сон, чтобы потом вонзить в горло длинные когти, которые скрывали длинные рукава, и выпить кровь, как вампир. Он только улыбался и старался перевести взгляд в небо, отыскивая знакомые созвездия. Тогда она начинала истерично визжать от злости, и через мгновение вместо красавицы рядом бесновалась албасты. Толстое, волосатое, безобразное чудище с протяжным воем и уханьем бегало по песку, и с кривых клыков на отвисшую до живота грудь капала невероятно вонючая слюна, чей приторный запах разносился по округе и вызывал желание блевать.
        Исчезало это внезапно, как и появлялось. Через время приходили кулдергиш - молодые озорные красавицы, веселыми песнями создавая иллюзию праздника. Сплетаясь руками в хороводе, они кружили вокруг, иногда легко касаясь его тела и лица. После их прикосновений все начинало зудеть и очень хотелось чесаться. И тогда он вспомнил, как их зовут. Кулдергиш - это щекотуньи, преследуют в степи одиноких мужчин. Одним из излюбленных занятий и было как раз защекотать до смерти. Вырвавшихся из их объятий джигитов они преследовали долго, и, раздеваясь догола, выкрикивали вдогонку всевозможные оскорбления. Шал смеялся и над ними. Он знал, что убежать от них не сможет, а желание чесаться просто вызывает подсохшая к ночи потная кожа.
        Настоящим казалось все. Будь то брызги крови, летевшие в лицо из перебитого горла Ахмеда, или же разгоряченное погоней дыхание Сабыра, с удовольствием подставлявшего шею, чтобы его потрепали по шелковистой гриве.
        Такой же настоящей казалась и Айгерим.
        Она пришла одна, в легком сиреневом платье, в котором была в тот последний раз. Села рядом на землю, положила его голову себе на колени и стала гладить лицо. Сразу стало легче, и Шал открыл глаза. Она совсем не изменилась, все такая же красивая.
        - Привет! - Шал улыбнулся потрескавшимися губами, но боли совершенно не чувствовал, как не ощущал уже и зуда, что последние дни сводил с ума.
        - Здравствуй, Кайрат. Ты изменился.
        - Жизнь нелегкая нынче, Айгерим.
        - Живешь на полную катушку? К нам не торопишься, совсем забыл.
        В голосе Айгерим слышался укор, и Шалу стало стыдно.
        - Тороплюсь, но меня не пускают.
        - Кто?
        - Я не знаю. Кажется, вот еще немного, и я буду рядом с тобой и детьми, но что-то или кто-то меняет все по своему усмотрению. Я давно готов умереть, но даже сейчас не могу это сделать. Почему? Может, ты знаешь? Ты пришла за мной? Так пойдем же!
        - Нет, - Айгерим грустно улыбнулась и покачала головой, - я не могу тебя забрать.
        - Почему?
        - Потому что я твоя память, а не дух, как ты думаешь. И ты очень давно не вспоминал обо мне и детях. Неужели ты нас больше не любишь?
        - Люблю. Очень. Но мне больно вспоминать о вас. Тогда хочется приставить оружие к голове и нажать на спуск, а этого делать нельзя. Это грех, сама знаешь. Тогда мы с вами никогда не встретимся. Ты же не хочешь этого?
        - Нет. Не хочу, любимый…
        Не зря мудрецы всегда говорили, что время лечит. Оно действительно лечит, но несколько своеобразно. Стирая из памяти те события, что принесли несчастье, и сглаживая ту боль, что когда-то разрывала сердце на куски. Время закаляет сердце, делая его черствым. В памяти остается напоминание о том, что было очень трудно, но оно остается именно напоминанием, неким маркером, отмечающим сложный период на графической схеме жизни, но в данный момент не вызывающим уже таких сильных чувств, как в начале. Много лет подряд Шал старательно подавлял в себе все, что могло напоминать о семье, потому что именно это толкало к самоубийству. Впрочем, не только он сам. Другое горе установило своеобразную блокировку на ту часть памяти, что отвечала за семью. Предоставив цель, ради которой нужно жить. Иначе, действительно, хотелось застрелиться…
        - Ты заметил, что тех детей зовут так же, как и наших?
        - Это меня напугало.
        - Почему?
        - Потому что я научился подавлять воспоминания, а тут сразу два совпадения. И что-то от такой цифры я не в восторге последнее время.
        - Все пройдет, - она погладила по щеке, - все несчастья. Ты справишься. Я же знаю, что ты сильный…
        - Да конечно! Охрененно сушеный Рембо! Силы не занимать.
        - Ты действительно похудел. Плохо кушаешь?
        - Последние две недели не до еды было. И, кажется, я тебя тогда уже видел. Ты приходила ко мне?
        - Приходила. Я всегда рядом. Только ты не оборачиваешься… Мне нужно идти. - На лицо упали ее слезы. - Дети ждут.
        - Не плачь, пожалуйста. Ты же никогда у меня не плакала.
        - Я стараюсь, но слезы сами идут. Это от счастья, что снова тебя увидела.
        Действительно, крупные капли катились по ее щекам, падали на его лицо и текли по губам. Но почему-то он не ощущал соли, а слезы должны быть солеными.
        - Я пойду. - Она поцеловала его в лоб и встала с земли.
        - Не уходи! Прошу тебя!
        - Я всегда с тобой. Только не отворачивайся больше.
        - Постараюсь.
        - Конечно, ты постараешься. Ты, видимо, не понимаешь того, что происходит.
        - О чем ты?
        - Нас хотят разлучить с тобой. Сейчас убьют твою личность, сломают, как камыш, и даже потом, когда умрешь, мы не встретимся, потому что ты не будешь знать, куда идти. У тебя не будет цели.
        - Ты права, - улыбнулся Шал, - всегда знал, что у меня мудрая жена.
        - Вставай и догоняй. Не думай о боли. Она пройдет…
        Айгерим уходила медленно, обняв сына и дочь за плечи. В какой-то момент они обернулись, и он увидел, как они улыбаются, но почему-то до сих пор чувствовал на лице слезы жены. Они придавали силы, облегчая страдания. Влага стекала по треснувшим губам и попадала в пересохшее горло. И тогда он смог закричать. Впервые за несколько дней.
        - Ай-ге-риии-им! - Из горла вырвался только громкий хрип.
        Грохот, пришедший с юга, и кривая молния, прочертившая небо, осветила тучи, что натянуло, пока он был в бреду. Слезы Айгерим оказались дождем. Влага, пролившаяся с небес, не только вернула ему тягу к жизни и борьбе, но и увлажнила исстрадавшуюся землю. Значит, старики нашли черную корову и мольбы их были вознаграждены, раз даже в пустыне пошел дождь.
        Шал внезапно понял, что одна рука слишком свободно болтается в колодке. Видимо, действительно, сильно похудел и сам того не заметил. Тому способствовала не только двухнедельная диета в урочище шамана, но и жаркое солнце Мойынкумов. Кисть туго входила в отверстие, но злость придавала силы, и он стал тянуть сильней, проворачивая ее. Вода, лившаяся сверху, смачивала многострадальную конечность, и казалось, еще немного, и судорога в руке не даст довершить начатое. Но тяга к жизни оказалась сильней. Ободрав кожу до крови, он все-таки освободил руку, и, заорав от жгучей боли, показал себе из-за колодки крепко сжатый окровавленный кулак.
        - Сууу-кааа… - Глубоко набрал воздуха и выдохнул, успокаивая себя. - Это нормально. Так и должно быть.
        Окрыленный успехом, он первым делом содрал с головы ненавистное шири, и от души стал чесать голову, подставляя ее под струи дождя. Потом взялся расшатывать привязанную к кольям колодку. Сил не хватало, приходилось делать большие перерывы, переводя дыхание, и наслаждаться дождем, пока есть возможность. Скоро непогода закончится и жара вернется.
        Стукнув доской несколько раз по подбородку, подстроил все же движения, и через время услышал треск. Колья не выдержали и сломались. Доски на шее мешали, но он с усилием поднял тело и осмотрелся. Тучи, как и пески, простирались насколько хватало взгляда. Поерзав на земле, Шал уперся ногами в последний кол и, раскачавшись, сломал его. Освободив ноги, поднялся и стал озираться, отыскивая хоть что-то, что можно использовать в качестве ориентира. Вспомнив, как он лежал, определил, где юг, и с трудом поднялся на ближайший бархан.
        - Ну, туда мы не пойдем, - слушать свой хриплый голос было приятно, хоть какая-то человеческая душа в бескрайней пустыне, - еще нарваться не хватало на кого-нибудь из старых знакомых.
        Медленно побрел на юго-запад - кажется, в ту сторону ушла Айгерим. Нужно срочно убираться с места экзекуции. Неизвестно, сколько времени прошло и когда люди Иргаша вернутся забрать готового раба. Скорость движения снижала раскачивающаяся на ходу колодка. Повторить с левой рукой тот же план по освобождению, что и с правой, он не решился, кисть все еще болела, и это пока останавливало. Чуть позже…
        Дождь закончился, но веревки, которыми доски были связаны между собой, разбухли от воды и не поддавались. Кое-как поддерживая тяжелые доски левой рукой, он упорно брел вперед, оставляя за собой лунки следов. Приходилось посматривать под ноги, а то мало ли какая живность выползла из нор смыть с себя пыль и насладиться редкой в этих местах влагой. Для завершения череды несчастий, свалившихся в последнее время, только и оставалось наступить на гюрзу или скорпиона.
        Впереди, на фоне красного солнца, склонившегося к земле, померещился… парус, плывущий над барханами. Парус?
        - Твою ж мать… откуда он тут? Мне для полного счастья подлодки тут не хватает. Тогда точно буду знать, что сошел с ума…
        Поглядывая на приближающийся силуэт паруса, Шал все же стал сомневаться в собственной вменяемости. Миражи обычно рисуют разные картинки - то, что подбрасывает воспаленное воображение. Далекие красочные города, большие моря, или же оазисы, полные тени и воды. Рубку подводной лодки или вросшие в пески остовы брошенных кораблей Аральской рыболовной флотилии он бы еще смог оправдать. Образы, всплывшие из подсознания, не более. Но парус? В пустыне?
        - Надеюсь, это не пираты, - Шал хрипло рассмеялся, - а то болтаться мне на рее для полного счастья, сука.
        Глава восьмая. Алматинский экспресс
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        район Турара Рыскулова
        село Луговой
        Колонна вошла в Луговой ближе к вечеру. Охрану со стены сдуло, как только со стороны бывшего гарнизона послышался приближающийся рев двигателей. Туча пыли, поднимаемая с высохшей земли транспортом и похожая на надвигающееся облако саранчи, пугала. Люди знали, кто появляется с севера, поэтому над селением разнесся звон металла, извлекаемый из куска рельса, предупреждая об опасности. Улицы тотчас обезлюдели, превращая поселок в безмолвное подобие тысяч таких же населенных пунктов, разбросанных по казахской земле, и только редкие крики голодного скота и недоенных коров намекали на человеческое присутствие.
        Ахмед сидел в кабриолете рядом с братом, поглаживая забинтованные ноги, и морщился от боли. Новость о смерти акима оказалась неожиданностью, но сожаления не вызвала. Недолго думая, он сходу определил виновного.
        - Этот урод как раз подъехал туда, когда я выходил из акимата… Слушай, брат! У акима были ключи от радиорубки. Отправь людей проверить, а то предупредят еще Каганат о нашем присутствии.
        Иргаш оглянулся на джип сопровождения и махнул рукой. Из него тотчас выскочили двое подручных и подбежали к лимузину. Ахмед подробно объяснил, что искать в бывшей поселковой конторе, и те бегом направились туда. Вернулись скоро, пинками и прикладами выталкивая из здания избитого человека. Утирая кровь из разбитого носа, тот в страхе озирался по сторонам.
        - Этот пытался выйти на связь.
        - Рацию разбили?
        - Да, господин.
        Ахмед быстро достал пистолет и, не целясь, выстрелил. Заметив осуждающий взгляд Иргаша, невинно улыбнулся.
        - А чего!? За такое сразу надо наказывать! - И тут же сменил тему. - Поехали, пацана покажу? Тебе понравится, что он вытворяет.
        - Потом! Давай к вокзалу! - Иргаш хлопнул водителя по плечу. Машина тронулась с места, а он схватил брата за одежду на плече, рывком подтянул к себе, заглядывая ему в глаза, и процедил: - Придержи коней, братец! Я не люблю, когда убивают без моего приказа! Тут я решаю, кого можно лишить жизни, а кого нет. Еще раз такое увижу, сломаю тебе указательный палец, сука. Или даже оба. Понял?
        Ахмед изменился в лице. Брат редко на него злился, но если такое случалось, мог и поколотить, невзирая на вроде бы недетский возраст. И запросто палец сломать. Старший брат есть старший брат, особенно если значительный отрезок детства был вместо отца. Поэтому просто кивнул.
        - Молодец! - Иргаш отпустил его и поправил брату одежду. - Не стоит приуменьшать мой авторитет в глазах моих же людей. А свой поднимать будешь перед дружками.
        Стараясь отвлечь брата, Ахмед проблеял севшим голосом:
        - Распорядись, чтобы баб забрали, что я выбрал.
        - На обратном пути заберем. Сейчас с ними только морока лишняя.
        Мысли Иргаша занимала предстоящая акция. Луговой подходил для засады идеально, и такой наглости, как нападение на поезд, в Каганате не ожидали. Но между тем состав, направляющийся в Алматы, скорее всего укомплектован серьезным боевым подразделением, а не подобием народной дружины, которую можно найти в более-менее нормальном населенном пункте. Взять тот же Луговой. Вроде и дружина есть, а бойцы из них никакие. И если станцию можно захватить без потерь, что сейчас и произошло, с поездом так не выйдет. Необходимо сохранить и транспорт, перевозимый составом, и сам поезд, но избавиться при этом от сопровождающих.
        Лимузин остановился перед вокзалом, и Иргаш направился на перрон, оставив брата скучать. Стараниями наемника тот теперь не помощник. Но благодаря совпадению, которые Иргаш очень любил, видя в них перст благосклонной к нему судьбы, успели вовремя, иначе пришлось бы Ахмеда хоронить. Направляясь в Отар, в Луговой собирались заехать завтра, только срочное сообщение шпиона, несколько лет успешно работавшего в Шымкенте, поменяло все планы. По всем расчетам, поезд через эту станцию должен проследовать в ближайшие день-два, и на планирование оставалось мало времени, но маленький червячок сомнений не давал покоя.
        Как сообщал шпион, к руководству Каганата пришел человек, до Скорби якобы работавший в Департаменте по чрезвычайным ситуациям города Алматы. За информацию, что собирался открыть Совету Старейшин, запросил значительное вознаграждение продовольствием, ну а в Совете не дураки сидели, подключили к этому делу Ашимова, и его Управление смогло выбить из человека то, о чем тот заикнулся, но бесплатно рассказывать не хотел.
        Алматы находился в сейсмически опасном районе и в мирное время часто подвергался землетрясениям. На случай сильной катастрофы существовал запас продуктов питания, лекарств и предметов первой необходимости, в достаточном для обеспечения всех пострадавших количестве, а населения на тот момент в городе имелось больше миллиона. Хранилище располагалось на некотором отдалении от мегаполиса, и существовала вероятность, что оно простояло нетронутым все двадцать лет после Великой Скорби. И чтобы это проверить, руководство Каганата направило в мертвый город разведывательную экспедицию.
        Иргаш отдавал себе отчет, что все сохраниться там не могло, слишком много времени прошло с момента закладки продовольствия и медикаментов. Но производители лекарств для увеличения оборота обычно значительно занижали сроки годности. Только практичные американцы еще в конце прошлого века провели нужные исследования, когда столкнулись с проблемой замены старых запасов и последующим их уничтожением. Каждые три года сжигать в печах миллиарды долларов было нецелесообразно, и вопрос, можно ли продлить жизнь дорогостоящему инвентарю, стоял остро. Особенно когда приходилось в Конгрессе защищать бюджет на военные нужды.
        Результаты исследований показали, что девяносто процентов препаратов оказались довольно безопасны и вполне эффективны даже по истечении пятнадцати лет после указанного производителем срока годности. Если в том хранилище срок у лекарств закончился лет десять назад, то какой-то запас еще оставался. Такая жирная овечка нужна самому, а с паршивой пусть Совет Старейшин клоки щиплет. Это уже потом можно подкидывать Каганату небольшими партиями в обмен на их продукты или топливо. Все же в Шымкенте нефтеперерабатывающий завод производит более качественные бензин и соляру, чем установка, которую собирали сами. Пусть они злятся, что он пощипывает их караваны, и устроили на него охоту, но с таким товаром на время можно забыть о распрях. Взаимовыгодные торговые отношения и врагов когда-то делали вполне дружелюбными деловыми партнерами.
        Потом придет время Кумколя. Нефтяное месторождение, такое близкое и лакомое, словно запретный плод под короткой юбкой первокурсницы. Только все как с той же юной красоткой - смотри, любуйся и роняй слюни, но там кто-то уже оказался первым. Пока отходили от первых ударов и слушали в эфире голоса умирающих России, Китая и всей Средней Азии, около сотни ушлых офицеров российских войск воздушно-космической обороны захватили Кумкольское месторождение.
        Байконур не только космодром, арендованный у Казахстана, но и город при нем. Служивые понимали, что довоенных запасов не хватит надолго. Нравственной стороной дела вроде защиты штатских коллег-соотечественников или присяги своей стране, которая, судя по отрывочным сообщениям, корчилась в агонии, особо не озадачивались. Забрали семьи и рванули в соседнюю пустыню, выживать в новых условиях тотального мирового раздрая. Ну а когда шымкентские сунулись за нефтью, тут и обозначился расклад сил на ближайшие двадцать лет. Хотите топлива, будьте любезны предоставлять бартер по тарифу - продовольствие, бензин, переработанный из этой же нефти, ну и, естественно, женщин, куда уж без них, - для бывших военнослужащих, не обремененных семьями. И все попытки отбить месторождение будут сопровождаться большим «бадабумом», так как вышки заминированы. Что наглядно и продемонстрировали, рванув нефтепровод, ведущий к Шымкенту, и вынудив потом всех, кому необходимо топливо, снаряжать караваны в пустыню.
        Иргашу тоже пришлось принимать эти условия. Кумколь намного ближе, чем тащиться через полстраны на каспийские месторождения или на Кенкияк в Актюбинской области. Правда там договориться не получилось бы, северное побережье оккупировало какое-то Братство, подмяв под себя и западные районы республики. Когда-то говорилось, «кто владеет информацией, тот владеет миром». Теперь же, когда материально осязаемые ресурсы стали иметь большую ценность, чем призрачная информация, миром владел тот, у кого было топливо, еда и боеприпасы. Насколько Иргаш знал, Каганат с Братством дел не вел, а сам пока тоже старался не пересекаться с «береговыми», как они себя обозначили. Не пришло еще время. Вот разберутся с русскими в Кумколе, с чем он всегда мириться не собирался, а там и за остальную казахскую землю потолковать придется.
        Успев осмотреть место предстоящей засады, подошел командир штурмового подразделения. Его профессионализму Иргаш доверял, как-никак бывший военный.
        - Ну что, Чингиз?
        - В степи атаковать точно не стоит. Эффекта неожиданности не будет, на открытом пространстве пыль от машин далеко видна. На выходе со станции поставим платформу, состав вынужден будет остановиться. На крыше вокзала разместим пару снайперов, технику за каждым зданием. Пока они будут пытаться убрать платформу, мы и ударим.
        - Успели бы с «Шыгысами», можно было обойтись вообще без стрельбы, хрен бы они с танками решились тягаться, - задумчиво произнес Иргаш. - Но кто знал, что они понадобятся так скоро, а Танкист еще не закончил в Отаре.
        - Ничего, - успокоил Чингиз, - справимся и тем, что есть. Для отвлечения внимания задействуем «уланов». Тренировали их не зря, успеют отработать достаточное количество противника, пока мы не вступим.
        - Хм… - Иргаш устремил пристальный взгляд на запад. Рельсы терялись где-то среди холмов, там, откуда ожидался состав.
        План ему не нравился. Слишком мало информации о самом поезде. Какое имеется вооружение, техника, количество личного состава. Только общие сведения и цель. Плохая подготовка обычно чревата неудачей и большими потерями, а бессмысленно терять ничего не хотелось: ни людей, ни технику. Кроме того, и патроны не вечные, их запасы уменьшаются. За караванами охотиться проще. Что колонна с топливом, что с продовольствием, там сразу видно, какой транспорт нужно уничтожить в первую очередь. А тут сплошная неизвестность…
        Со стороны гарнизона показался «Газ-66», отвозивший наемника в пустыню. Вот и еще один манкурт появится в хозяйстве. Отдавать его брату Иргаш, конечно же, не собирался. Тот действительно слишком импульсивен и просто пристрелит его, а такого раба можно использовать с выгодой. Например, убить кого-нибудь в Шимкенте его руками. Выяснить, с кем контактировал, и если важная личность, к нему и подослать с приказом на устранение. Фамилия и имя охотника известны, останется дать задание шпиону, чтобы разведал контакты. Не зря же ему бумагу завизировал сам генерал Управления, другим охотникам за головами документы подписывали заместители. Часть-то памяти он потеряет, но что-то из навыков останется, и до поры до времени служить будет исправно.
        Иргаш в задумчивости вернулся к машине. Предстояла бессонная ночь. Чтобы акция прошла без сучка, без задоринки, нужно много думать.
        - Ну что, поехали? - Ахмед все не мог успокоиться, пытаясь что-то продемонстрировать брату.
        - Да поехали, поехали! Вот ты настойчивый!
        - Брат! - Ахмед приложил руку к груди. - Если тебе не понравится, можешь потом меня стукнуть. Больно.
        - Я так и сделаю, не сомневайся.
        На территории поселка, за стеной из вагонов, уже устраивали лагерь и разжигали костры, устанавливая на них казаны. Время ужинать. Кто-то закричал и замахал рукой, привлекая внимание.
        - Господин! Чай готов!
        - Останови! - Иргаш хлопнул водителя по плечу.
        - Брат! - удивился Ахмед. - А как же…
        - Привезешь сюда, что хотел показать. А я чаю хочу.
        Выйдя из лимузина, Иргаш поправил на поясе кобуру и направился к чайханщику. Старый Адыл был с ним с тех самых пор, когда он только начинал промышлять по всей области, выстраивая свою империю. До полного могущества еще далеко, но добиться этого реально, имея таких верных людей, как Адыл. Иргаш его ценил не только за умение заваривать чай, хотя равных ему и в этом найти сложно. Кроме того, гонщиком тот оказался, как говорится, от бога, профессионально водил любую технику, от мотоцикла до танка, а за Иргаша способен был убить даже родного брата.
        Расположившись у одного из костров, Адыл расставил чайное хозяйство, которое возил с собой, называя это маленькой чайханой. Складной столик с короткими ножками, самовар, медный чайник и настоящие пиалы. Их он защищал от внешних воздействий с такой тщательностью, которой могли бы позавидовать работники какого-нибудь мирового музея, отвечавшие за безопасность редких и хрупких экспонатов. Чай из пиалы вкусней, чем из металлической кружки, поэтому чайханщик трясся над посудой, словно мать над поздним ребенком, что оберегает его от любой малейшей жизненной неприятности.
        Иргаш захлопнул крышку деревянного ящика, откуда Адыл достал свое добро, и уселся сверху.
        - Наливай, а то уйду!
        Адыл споро наполнил пиалу и протянул ее хозяину.
        - Угощайся, дорогой!
        Иргаш втянул ноздрями аромат и сделал маленький глоток, смакуя терпкий напиток. Плохо, что нет масла и перца, но и так хорошо. Зеленый чай, из самого Сурхандарьинского Оазиса. Караванщики везли в Каганат товар из южного вило?та[25 - Вилоят - основная административно-территориальная единица в некоторых странах Ближнего и Среднего Востока. В данном случае - самая южная область Узбекистана.] Узбекистана, да Иргаш его перекупил, не все же Старейшинам кайфовать. И так жируют в своем Шымкенте.
        Иргаш окинул взглядом суетящееся войско. Степняки, басмачи, воины пустыни. «Регуляторы», как он предпочитал их называть. Регулирующие популяцию высшего звена божьих тварей на отдельно взятой территории, так сказать. Готовые пойти за своим вождем на край света и разорвать в клочья любого, кто встанет на пути их моторизованной орды. Он старательно культивировал в «регуляторах» страсть к внешним эффектам и всячески поощрял желание своих людей к вычурности. Они словно соревновались между собой, украшая автомобили настолько замысловато, что любой врач-психиатр с радостью поработал бы с подобным материалом, достойным диссертации на тему «причины и следствия массовых помешательств». Если черепа животных на автомобилях еще могли относиться к какой-нибудь уже почившей субкультуре и особого внимания не заслуживали, то человеческие, придавая транспорту совсем уж хищный образ, тянули минимум на психбольницу специализированного типа с интенсивным наблюдением. Но в этом деле главное результат, на что и делался расчет.
        Основной костяк остался на базе в Мойынкумах, а та часть автопарка, что вошла в Луговой, уже внушала населению страх. Человеческие черепа пугали, ведь неизвестно, кому выпала судьба лишиться голов. Может, соседнее селение вырезали в полном составе, может, кого-то далекого не пощадили. Пусть жители думают что угодно, рисуют любые страшилки, но правду знать им необязательно - что достаточно посетить населенные пункты за Чу-Илийским хребтом, чтобы набрать сколько угодно подобного реквизита. Люди там умирали в первую очередь от голода, радиации и неизвестных болезней. Супостат, нанося удары ракетами, заранее не ознакомил с используемой начинкой, и неизвестно, какие гадости, придуманные человеком для уничтожения себе подобных, показали наибольшую эффективность. Зато спустя двадцать лет останки соотечественников успешно играли роль атрибута для запугивания их же выживших земляков, что сказывалось на психологическом состоянии потенциальных защитников практически любого маленького селения. Представьте себя на месте венчающей радиатор грудной клетки или черепа, распиленного на две части и покрашенного в
цвет с автомобилем, словно адский аксессуар, украшающий двери, и как-то сразу теряется желание оказывать сопротивление. Если не злить приходящих из пустыни, есть шанс остаться в живых.
        Подручные предлагали оформить в подобном стиле и личный автомобиль Иргаша, но он слишком любил свой кабриолет, «Зис-110» пятьдесят второго года, чтобы позволить испортить его внешний вид. Перед войной лимузин продавался в Шимкенте за полмиллиона американских долларов, и еще тогда Иргаш капал слюной, обхаживая упертого коллекционера, чтобы скинуть цену. Судьба, как истинная вертихвостка, решила все по-своему, курс валюты рухнул одномоментно, полностью поменяв жизненные приоритеты человечества и превратив все деньги мира в бесполезные фантики, годные только на растопку очага. Хозяин не только вынужден, но и рад был отдать машину за три мешка риса.
        Ретро-автомобиль оказался на редкость живучим - вероятно, сказывалось качество. За двадцать лет выходил из строя только пару раз, и то поломки были связаны с пробитыми колесами, что по сравнению с техникой заграничной, доставшейся в наследство от вооруженных сил республики, являлось мелочью. Модернизировать его он не дал, все равно в прямых боевых столкновениях не использовал. На шасси с большими колесами и пулеметом кабриолет выглядел бы внушительней, но первозданный облик, созданный еще советскими дизайнерами, глаз радовал больше.
        Из поселка показался любимый лимузин в сопровождении трех мотоциклов и яростного собачьего лая, причем тот приближался вместе с транспортом. Оказалось, в колясках привезли собак. Небольшие дворняжки пытались сбежать из рычащих громче них колесных монстров, но надежная привязь пресекала все попытки. Два джигита выволокли их на землю, где они и продолжили бесноваться, яростно терзая удерживающие веревки. Но внимание Иргаша привлек третий мотоцикл. Его люди вытащили из коляски сопротивлявшуюся девушку и потащили к ближайшему автомобилю. С какой целью, объяснять не нужно. На лицах мучителей читалось предвкушение близкого удовольствия, а на лице жертвы полная обреченность.
        - Эй! - крикнул Иргаш, стараясь привлечь внимание сластолюбцев. Слишком увлеченные занятием, они его не услышали, да и гвалт у костров этому мало способствовал. Ахмед, поняв по лицу брата, что назревает конфликт, спешить со своим делом не стал. Притих и осторожно посматривал из кабриолета по сторонам.
        - Иди, позови их! - махнув рукой в ту сторону, приказал Иргаш Адылу. Тот беспрекословно отставил чайник и убежал.
        Через минуту оба похотливых джигита предстали перед своим господином. Окинув их взглядом исподлобья, он отставил пиалу, жестом подозвал поближе, и как только один из них оказался рядом, не вставая с ящика, пнул по голени. Взвыв от боли, тот рухнул на колени перед Иргашем и сразу получил кулаком в челюсть. Растянувшись на земле, со страхом взирал на господина и не делал попыток встать в надежде, что внимание теперь переключится на его товарища.
        - Вы что, уроды членоголовые, совсем охренели? - процедил Иргаш и поднял взгляд на второго. - Я сказал, приедем в Луговой, можете перепортить всех баб, да? Или как я сказал? А? Отвечай, сука!
        - Господин! Ты сказал не шуметь! Мы не шумим, просто поймали ее на улице, никто же не видел…
        - Ты тупой, мразь? Я сказал не шуметь, быть собранными и готовыми к бою. Где в словах «шуметь», «собранными», и к «бою», есть намек на слово «бабы»?
        - Нету, господин, - покачал джигит головой.
        - Иди сюда и наклонись, - поманил пальцем Иргаш.
        Короткий удар в нос отправил на землю и второго. Размазывая кровь по лицу, как и товарищ, вставать он не спешил.
        - Девку отпустить! Еще раз замечу, пристрелю. Поняли? Все! Испарились быстро!
        Дважды просить их не было нужды: вскочив с земли, быстро побежали к автомобилю, откуда через мгновенье показалась девушка. Недоуменно оглядываясь, она сделала несколько шагов в сторону поселка, и поняв, что ее не останавливают, припустила уже быстрее.
        Иргаш взял пиалу, сделал глоток и выплюнул чай на землю.
        - Остыл, сука. Налей еще.
        Адыл мгновенно наполнил пиалу.
        - Ну что там у тебя? - обратил Иргаш, наконец, внимание на брата, и сморщился от надоевшего и неумолкающего собачьего лая.
        Ахмед открыл заднюю дверь и вытолкнул из автомобиля босоногого мальчишку.
        - Давай, бала! Пусть они успокоятся.
        Тот не шевелился, втянув голову в плечи. Его все пугало. Лай собак, шум двигателей, смех взрослых, копошащихся у костров. У Ахмеда терпение не выдержало и он, превозмогая боль в ногах, наполовину высунувшись из салона, схватил мальчишку за одежду, подтянул к себе и что-то стал тихо говорить. Сначала ничего не происходило. Иргаш скептически поглядывал на брата и потягивал чай. Допив эту пиалу, протянул посуду Адылу, и тот наполнил ее снова.
        Собаки вдруг успокоились. Замолчали, забыв о веревках, и спокойно уселись рядом с людьми.
        - Видишь, брат? - эмоционально вскричал Ахмед, - это он сделал!
        - Что он сделал? Ничего не вижу. - Иргаш пожал плечами.
        Ахмед снова что-то тихо сказал мальчику. Одна из собак бросилась на стоящего рядом человека и вцепилась ему в ногу. Тот пытался ее отбросить, дергал веревкой, чтобы поднять в воздух и оторвать от себя, но ничего не получалось. Через несколько минут она успокоилась сама и села рядом с товаркой, которая тут же вцепилась ей в горло.
        - Вот, Иргаш! Это творит этот пацан. Хочешь, эта псина загрызет вторую, или отпустить ее?
        Иргаш пристально всматривался в собаку, которой терзали горло. По ее груди уже бежала кровь, но она безучастно застыла, словно изваяние на японском вокзале, ожидая потерянного хозяина. Потом кивнул.
        - Пусть отпустит.
        Атакующая отпустила тотчас заскулившую жертву, облизнулась и тяжело задышала, высунув язык.
        - Он не только с собаками так может. Я видел, как овцы перепрыгивали друг через друга, а коровы выполняли собачьи команды.
        - Хм. Занятно. Пусть подойдет.
        Ахмед подтолкнул мальчишку, которого один из джигитов схватил за плечо и привел к главарю. Пацана трясло крупной дрожью.
        - Ты что, боишься?
        Ребенок не отвечал и смотрел в землю. Иргаш пальцем поднял его подбородок - пацан сильно вздрогнул, сразу же зажурчало и запахло мочой.
        - Фу, шошка! - Брезгливо сморщившись, Иргаш заглянул в детские глаза.
        Как и следовало ожидать, ярковыраженные признаки мутации. Один нормальный, карий, второй с двумя разноцветными зрачками, зеленым и желтым, и красноватым белком. Неприятное зрелище, но без намека на уродливость. Глаз прикроет, так вообще обычный ребенок. За двадцать лет, прошедших с прихода Скорби, приходилось видеть и более страшные генетические изменения потомков тех, кто попал под облако дряни, что помимо ядерных зарядов принесли с собой ракеты. Беженцы из близлежащих к Алматы районов успели убежать от смертоносных взрывов, но не смогли укрыться от догнавшей их тучи осадков. Многие выжили, но то, что рождалось впоследствии, детьми можно было назвать с очень большой натяжкой. То же касалось и животных. Вероятно, заокеанские гении изначально программировали свои «умные» вирусы так, чтобы ДНК последующих поколений изменялась, или же это являлось последствиями незапланированных мутаций. Независимо от того, какими были результаты этих затянувшихся опытов над человеческой природой, проявление паранормальных способностей у людей являлось редкостью. И пока не началась кампания за чистоту расы, подобных
представителей нужно использовать с выгодой.
        Глядя на такие порождения последней войны, Иргаш часто думал: содержали ли ракеты, несшие отмщение противнику, похожие биологические сюрпризы? Так же ли сейчас мучаются потомки тех, кто уничтожил мир, или они просто подохли, сожженные огнем праведного возмездия? Скорее всего, этого никто никогда не узнает. В родной стране ядерного оружия не было - от него отказались сразу, как только развалился Союз, но имелись ли у России аналоги западного, неизвестно. Учитывая устоявшуюся позицию партнеров по ОДКБ[26 - ОДКБ - Организ?ция Догов?ра о коллект?вной безоп?сности (ОДКБ) - военно-политический союз в рамках СНГ, созданный на основе Договора о коллективной безопасности, подписанного в мае 1992 года. В состав ОДКБ входили Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан, Узбекистан.] о неизменности ответного, а не первичного или превентивного удара, по всей видимости, не было.
        Прибежал один из связистов, отвечавших за связь с базой, затерянной в глубине пустыни, и за внутреннее сообщение между каждой единицей транспортного соединения вообще.
        - Господин! Срочное сообщение из Отара!
        - Что там?
        - У них какие-то проблемы…
        - Сейчас буду.
        Для непрерывного управления какими бы то ни было войсками нужна связь. Для успешного управления она должна быть постоянной. Поэтому командно-штабная машина сопровождала Иргаша всегда, когда он удалялся на значительные расстояния от своих владений или разъезжал по пустыне. Держать руку на пульсе давно вошло в привычку, и на всех привалах, где предполагалось долгое нахождение на одном месте, подчиненные в первую очередь разворачивали приемопередающую антенну.
        - Ну что тут такое?
        Впрочем, ответа от связиста не потребовалось, в кунге КШМ стоял шум. Треск в эфире, слышимый из динамиков, перемежался обрывочными словами и далекими автоматными выстрелами.
        «…Ир…ис! …И…бис! П…ием! …Ирбис! Говор… Танкист! Несем… потери! Повторяю… нес… потери!»
        - Твою мать! Чингиз!
        Иргаш выскочил из кунга как ошпаренный. Люди сразу притихли их военачальник голос повышал редко, и сейчас они старались не пропустить ни одно его слово. Прибежал вернувшийся с вокзала Чингиз.
        - Да, курбаши!
        - Захват поезда отменяется, но ты остаешься здесь! Когда он пройдет через станцию, скрытно понаблюдаешь, что там да как. В столкновение не вступать! Потом сразу догоняй нас. Мы в Отар. Хоп!
        - Понял!
        - Амангельды!
        Один из экипажа карательной «шишиги» уже оказался рядом.
        - Вы с Хызыром тоже остаетесь тут! Как подойдет время, заберете охотника из пустыни и пулей в Отар. Понял?
        - Да, господин!
        Иргаш огляделся и заметил обращенные на него взгляды остальных.
        - Сворачивайтесь! В темпе! Потом пожрете, не до еды! - Увидев мальчишку, добавил: - Пацана заберите! Пригодится! - повернувшись к связисту, распорядился. - Передай Танкисту, пусть постарается продержаться несколько часов, мы немедленно выдвигаемся!
        - Понял, господин!
        Послышалось шипение заливаемых водой костров. Дым и пар быстро смешались с другой дымкой, заполнившей пространство у стены из вагонов. Взревев, двигатели тяжелой техники добавили свою порцию задымления, наполнив окрестности сизым туманом. Два бронетранспортера, несколько внедорожников, грузовики, переоборудованные в передвижные огневые точки, и пара топливозаправщиков с разными видами топлива, чтобы кормить эту рычащую стальную стаю. Двигатели мотоциклов на фоне больших братьев звучали несколько истерично, добавляя свою порцию звука в общий диссонанс симфонии металлических поршней и клапанов. Заправив топливом остающийся транспорт, колонна проследовала через Луговой и, свернув у старой заправки налево, направилась на восток.
        Скользнув взглядом по щиту, Иргаш только усмехнулся. «?лім» - не там. Она идет туда. Появилась отличная мысль. Позволить Каганату вытащить из огня жареный каштан и отобрать его уже на обратном пути. Может, и танки будут уже готовы. Главное успеть оказать помощь Танкисту…
        Поезд тащился медленно. Однообразный унылый пейзаж за окном и мерный перестук колес усыпляли. Устав бороться со сном, Александр Л?мке поднялся с сиденья и встал в проходе вагона, раздумывая, чем заняться. Вариантов немного: устроить бойцам лекцию по воинскому уставу Каганата или сходить на платформы и проверить караульных. У них есть свои командиры, но Особый отдел для того и существует, чтобы держать остальных в тонусе, не позволяя расслабиться. Для разложения дисциплины достаточно маленького послабления, просто закрыть глаза на незначительную мелочь - и все, личный состав постепенно начнет класть на службу ржавый железнодорожный костыль. Решил все-таки сходить на платформы. Местность спокойная, опасных факторов не наблюдается, и пока дозор осматривает путь впереди, из-за чего сейчас маленькая скорость, остальные валяют дурака, как пить дать, там в охрану поставили одних раздолбаев. Была бы его воля, таких вообще в экспедиции не было бы, но не он утверждал состав, его мнения не спрашивали. Главное, чтобы следил за порядком, где надо.
        Проследовали Луговой. Промелькнул небольшой билборд у вокзала с еще читаемой надписью «Казахстан 2030». Стратегия правительства для развития республики, когда-то рассчитанная на много лет вперед. В простонародье с юмором воспринималась как «стратегия полдевятого» благодаря косноязычию официальных лиц, ленившихся полностью произнести «две тысячи тридцать» исокращавших до «двадцать-тридцать». Ну, судя по стрелкам на циферблате, «полдевятого» не «полшестого», и значит, надежда на благоприятные изменения существовала. Теперь же от тех далеко идущих планов остались только такие билборды в каждом населенном пункте страны.
        В восточном направлении поезда не ходили много лет, нет смысла тратить дефицитное топливо, гоняя их в отравленные радиацией края. Но сейчас впереди пустили дрезину с железнодорожниками и необходимыми приборами для отыскания дефектов полотна и насыпи. Неизвестно, в какое состояние они пришли без должного человеческого внимания за двадцать лет. Наличия рельсов и шпал недостаточно, чтобы отправиться в путешествие даже при наличии исправного транспортного средства и необходимого количества топлива. Технику безопасности для того когда-то и выдумали, чтобы сохранять жизнь и здоровье человека и свести нештатные ситуации к минимуму там, где любая мелочь может привести к смерти или травме.
        Пусть это и потеряло актуальность еще в то время, когда стали падать ракеты и привычный мир рухнул в одночасье, но при нынешнем дефиците людских и технических ресурсов не учитывать огромное количество факторов, влияющих на безопасность передвижения тяжелого состава, было необдуманным расточительством. Наличие трещин и брака в рельсах, общие неровности путей - минимум неприятностей, что могли поджидать впереди. Только сумасшедший отправит поезд по такой дороге, где неблагоприятные погодные условия и землетрясения годами разрушали железобетонные шпалы и саму насыпь. Лежать тогда составу под откосом грудой искореженного металла, украшая собой братскую могилу смельчаков, по собственной воле или бездумным решением недальновидного начальства отправленных в неизвестность.
        Лемке плотнее затянул пояс старого, местами потертого кожаного плаща и надел фуражку. Несмотря на приоткрытые окна, в вагоне стояла духота, а его всегда знобило. Какая-то хворь, подхваченная зимой в горах, не хотела отпускать. Плащ, на пару размеров больше, чем нужно, висел мешком на плечах и топорщился на спине, но это Александра не огорчало: при необходимости под него можно надеть достаточно теплых вещей, и главное, оружия под ним не видно. Совсем. Хоть полы достигали щиколоток из-за невысокого роста, это никогда не мешало, длина его устраивала вполне. Если кто-то и пытался над ним шутить по этому поводу, серьезно отвечал - «мал клоп, да вонюч», намекая скорее на свою должность, чем внешний вид, и добавлял: «могу не только воздух, но и кровь подпортить». Но связываться с дознавателем Особого отдела Службы Безопасности Каганата желающих не находилось. Себе дороже.
        Лемке прошелся по вагону, щурясь и окидывая подозрительным взглядом присутствующих. Бойцы дремали, чистили оружие либо в очередной раз ели. Все благопристойно, без нарушений - можно и прогуляться с инспекцией постов. Взъерошив седые волосы, натянул фуражку, опустил подбородочный ремешок, чтобы ее не сдуло ветром, и открыл торцевую дверь из тамбура, чтобы по самодельному подвижному мосточку перейти на ближайшую платформу с грузовиками.
        Слева тянулась ровная, как стол, степь, упираясь на юге в стену из высоких заснеженных гор, а справа, холмами, похожими на замершие морские волны, ее бескрайние просторы убегали на север. Старая асфальтированная дорога временами выныривала на поверхность из этого моря песка, сворачивая к железнодорожной ветке, ведущей к Шу, шла параллельно и потом так же неожиданно исчезала. Казалось, время остановило здесь свой бег и застыло глянцевой картинкой с видом казахстанской земли из дешевого путеводителя. Избавиться от этого ощущения мог бы помочь инверсионный след пассажирского лайнера между облаками откуда-нибудь из Алматы в Москву; даже сверкающих стекол одинокого автобуса, что курсирует между крохотными населенными пунктами, в изобилии располагавшимися в местной долине, хватило бы для этого, но некому было уже здесь летать и ехать. И не на чем. Все дела и хлопоты, много лет назад казавшиеся важными, как-то в одночасье потеряли смысл, выведя на первое место совсем другие факторы, способные продлить жизнь в новых реалиях. Например, как сейчас, отправив поезд в далекий мертвый город. И не простой поезд,
а с таким количеством брони, что его с полной уверенностью можно было называть бронепоездом.
        Кто в Каганате оказался главным конструктором этого чуда кустарного производства, Лемке не знал, но отдать должное его сообразительности стоило. Пять железнодорожных платформ для перевозки колесной техники и других негабаритных грузов были переоборудованы под бронированные огневые точки из нескольких бронетранспортеров. Колес на бэтээрах не было - технику еще долго планировали использовать именно в таком состоянии. Ну а если знать примерное строение броневиков, то не трудно догадаться, что и двигатели на них убрали, так как в тех местах, где они располагались изначально, смонтированы дополнительные огневые точки в виде подвижных башен, как две капли воды похожих на те, что устанавливались на заводе-изготовителе. В отсутствие производственной базы часть оставшейся после катаклизма техники пустили на запасные части и тому, что осталось, не дали сгнить, а с умом использовали на всеобщее благо.
        Кабины машиниста и машинные отделения обоих тепловозов находились в середине состава и были обшиты неравномерными лоскутами какого-то металла - судя по сохранившейся старой расцветке, частями как раз подобных бронетранспортеров. Словом, общий вид у бронепоезда был несколько аляповатый, но это не играло большой роли, так как в первую очередь создатели думали о практичности всей транспортной конструкции, а не об эстетическом удовольствии от ее созерцания. Главное, что при острой необходимости одновременным огнем крупнокалиберных пулеметов и двадцатитрехмиллиметровых авиационных пушек ГШ-6 -23 можно организовать отличную огневую завесу, способную нарушить наступательные планы любого супостата, которому придет в голову качать права во владениях Каганата или покуситься на груз, перевозимый этим поездом.
        За бронепоездом располагались два пассажирских вагона, один из которых был штабным и по совместительству санитарным, а второй с личным составом из охраны, водителей грузовиков и элиты небольшой армии Каганата - бойцов специального назначения. Следом за ними шли платформы с техникой, а завершали поезд три товарных вагона. Пять крытых «Уралов» располагались один за другим. Чтобы выкроить достаточно места, их поставили впритык, так, что передние колеса автомобиля находились на одной, а задние - уже на соседней платформе. Таким образом пять грузовиков умудрились вместить на четыре платформы, и еще оставалось место под «Уазик-буханку».
        На первой платформе людей почему-то видно не было. Лемке перепрыгнул на вторую, прошелся вдоль транспорта, не обнаружив охраны и здесь, но порыв ветра донес взрыв хохота откуда-то с третьей или четвертой. Несколько автоматов были сложены в кучу у колес одного из грузовиков. Что-то личный состав совсем распустился. Ведь как чувствовал, надо устроить проверку, но не додумался пригласить других офицеров. Доказывай потом некоторым, что не по извечно-пресловутой «конторской» мерзопакостности он невинных солдатиков обвиняет в нарушении дисциплины. Вот, один из таких фактов уже налицо.
        Протискиваясь вдоль автомобилей, Александр услышал травивший анекдоты голос, снова смех, и понял, что вся охрана собралась в последнем, пятом грузовике. Осторожно прокравшись к нему, он обнаружил открытый задний борт. Под тентом кузова в сизом дыму сидели солдаты. Знакомый, совсем не табачный запах. Уже зная, что обнаружит, быстро забрался в кузов и уселся на лавку у борта. Разговоры и смех сразу стихли, и Лемке втянул ноздрями воздух.
        - Так, анаша. - Он окинул присутствующих взглядом. - Запрещенными препаратами пользуемся, да, бойцы?
        - Кто запрещал-то? - возразил кто-то. - Или мы что-то пропустили, мырза[27 - Мырза - господин (каз).] генерал?
        Снова раздался смех людей, прекрасно осведомленных о звании особиста.
        - Петросян, что ли? Или решил пойти по стопам Коянбаева и Кабатова[28 - Нурлан Коянбаев и Турсынбек Кабатов - участники команды КВН «Казахи», вице-чемпиона Высшей лиги КВН 2010 года.] и возродить казахстанский кэ-вэ-эн?
        - Чо? - не понял шутник.
        - Патрон в оче! Вы что, совсем охренели? - тихо сатанея, стал заводиться Лемке, и усы встали дыбом. - Вы кто? Вы воины Каганата, вашу мать! Совет Старейшин возложил на вас важную миссию, а вы тут дрянью балуетесь, суки!? Оружие ваше где!? Под трибунал захотели? Я вам устрою, мать вашу! А ну встать! Тез[29 - Тез - быстро (каз.).]!
        Кто-то попытался выполнить команду, но тут же раздался окрик.
        - Сидеть!
        - Кто сказал? - процедил Лемке, всматриваясь в лица бойцов.
        - Ну я, - сказал сидевший напротив крепыш лет тридцати. Ехидно кривя губы с тонкой полоской усов, нагло пялился прямо в глаза особисту. - Что ты сделаешь?
        - Пристрелю, сука! Прямо тут! - процедил Лемке и сунул руку за пазуху, к подмышечной кобуре.
        Удар сапогом в запястье «отсушил» ее, отбросив тело к борту и вышибив дыхание.
        - Ты что делаешь!? - закричал кто-то из присутствующих.
        Крепыш достал из-под лавки автомат и прикладом саданул Лемке по голове.
        - Вот мое оружие! Видишь?
        Грузным кулем особист вывалился из кузова, стукнулся плечом о бампер «уазика» изатих на досках платформы.
        - Да он всегда меня бесил. - Крепыш спрыгнул следом. - И дома постоянно цеплялся. То ему честь не отдал, то сплю на посту. Задолбал. Ера, сюда иди! Помогай!
        - Нам же кирдык, Берикбай!
        - Если трепаться как бабы не будете, никто не узнает. Давай, хватай за руки! Колыбек! Иди, глянь, никто не палит из вагона?
        Из кузова выпрыгнул еще один боец, посмотрел вдоль состава и покачал головой.
        - Чисто.
        - Давай, тащи! Кидай!
        Лемке полетел вперед головой с платформы, приложился спиной о землю и покатился по насыпи, царапая лицо и руки о сухую траву. Сознание его не покинуло, и пытаясь восстановить дыхание, он еще долго слышал, как гудели голова и рельсы под уходящим поездом.
        Глава девятая. Встреча в черных песках
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Район Турара Рыскулова
        Пески Мойынкум
        Шал поднялся на очередной бархан и замер. В пустыне любое движение сразу бросается в глаза, и желание привлекать к себе внимание у него отсутствовало напрочь. Тем более, как бы ни хотелось считать увиденное наваждением, это оказался не мираж. Быстро приближающийся предмет явно имел какое-то отношение к парусному флоту и своим присутствием нарушал древний постулат, что кораблями пустыни могут быть только верблюды.
        Обычная лодка, что-то среднее между каяком и байдаркой, поставленная на треугольную раму с тремя колесами, и с настоящим косым парусом. Но, как бы смешно и причудливо это ни выглядело, в данной фантасмагории имелся некоторый плюс: осумасшествии пока говорить рано. Или не рано, и все подобные видения являются именно подтверждением тихого помешательства? Шал обернулся назад посмотреть, нет ли рядом Айгерим или кого-то из ангелов, забирающих души, Жебрейила и Азрейила, например. Нет, совершенно один, не считая неизвестного штурмана, бороздившего бескрайние просторы казахстанских пустошей.
        Нет, все-таки парус настоящий, на мифическую подлодку не похож, хотя о ней не слыхал только ленивый. И версий этой квинтэссенции вербального сюрреализма и абсурдности существовало множество. Подводная лодка в степях Украины, Монголии, в песках Кара-Кумов… у шутников фантазии хватало во все времена. Только в отличие от перечисленных вариантов, упоминание казахстанских песков имело реальную основу. Бывала подлодка именно в этих землях. Проездом, в далекие годы Великой Отечественной, но бывала, как бы нелепо это ни звучало. Железнодорожная станция Джусалы недалеко от места, что потом назвали Байконур, стала одним из пунктов в фантастическом походе «М-32» по пути в ремонт из Новороссийска в Горький.
        Завод «Красное Сормово», где изначально «Малютка» сошла со стапелей, казался близким, но по всему Нижнему Поволжью шли бои, а Волга близ только что освобожденного Сталинграда оставалась заминирована. Потрепанную в противостоянии с румынским эсминцем в водах Черного моря лодку отправили поездом в Баку, но специалистов, понимающих в ремонте подводных судов, там не оказалось. Из нефтяной столицы ее отбуксировали через Каспий в Красноводск и уже оттуда окружным путем по степям и пустыням, по маршруту Джусалы - Кинель - Красный узел - Арзамас отвезли в Горький. После ремонта она вернулась на Черное море уже короткой дорогой через Пензу и Сталинград, но все так же железнодорожным путем. Да и не только лодки перевозили, и торпедным катерам посчастливилось в годы войны попутешествовать по железным дорогам. Вот так и родилась присказка - подводная лодка в песках Казахстана.
        Кормчий самоходной колесной лохани вел ее по самому краю степи, постепенно переходившей в пустыню Мойынкум, что уже говорило о реальности происходящего. Будь это бредом, парус двигался бы напрямик через пески. Дальше на север барханы начинали расти ввысь, порой достигая высоты около семидесяти метров, что судоходству подобных транспортных средств явно не способствовало - в таком песчаном лабиринте передвигаться возможно только верхом, пешком или на автотранспорте. То ли на борту заметили человека, то ли смена курса была запланирована изначально, но судно стало удаляться, отклоняясь к югу. Ну и слава Всевышнему, что отвел в сторону очередную неизвестность.
        Шал уселся на песок. Усталость, умноженная во стократ благодаря колодке на шее, валила с ног. На горизонте виднелись заснеженные вершины гор, а значит, где-то там есть люди. Непонятно, сколько еще топать, поэтому необходимо отдохнуть. Насколько Шал знал карту области, это мог быть и Киргизский Алатау, если он правильно выбрал направление, удаляясь с места экзекуции. Ежели ошибся, значит, Тянь-Шань, но тогда движется он в сторону Лугового, к своим истязателям. Заблудиться в пустыне легко, как и в лесу, если нет компаса.
        Не обращая внимания на человека, в нескольких метрах мимо проскакал тушканчик, и Шалу ничего не оставалось, как тоскливо проводить его взглядом. Охотиться нечем. Если только доской от колодки забить его до смерти, только ее снять надо сначала, а потом догнать проворное животное. Но с этими обоими пунктами выходила незадача. И потом, даже если все и получилось бы, огонь развести нечем, не сырым же жрать этого тушкана. Шал по привычке хлопнул себя по карману и с удивлением понял, что там что-то есть. Оказалось, зажигалка.
        - Вот балбес! Чего ж раньше не проверил?
        Впрочем, кто знал, что, обыскав его несколько раз, люди Иргаша оставили что-то в карманах. А ведь найди он ее раньше, не пришлось бы волочить несколько километров деревянный предмет на шее. Веревки, скрепляющие доски между собой, можно пережечь. Правда, не сразу, а когда просохнут, да и ветер задул бы хлипкий огонек. И сейчас не получится, надо ждать, пока стемнеет, - ночью ветра почти нет.
        Южная сторона бархана оказалась покрыта кое-какой растительностью, и Шал сполз по склону вниз. Колышимый ветром жузгун[30 - Жузгун - кустарник семейства гречишных.] жестковат, а вот листья астрагала достаточно мягкие и мясистые, и почерпнуть из них какую-то влагу вполне возможно. Шал сунул в рот пару листьев и стал медленно пережевывать горькое травянистое растение. Если не путал, в народной медицине такое применялось в виде настоя от усталости и головной боли.
        При отсутствии возможности и времени на изготовление подобного лекарства и так сойдет, может, и правда поможет с усталостью. Пока жевал, не заметил, как задремал.
        Чужое присутствие выдало дыхание. Он приоткрыл один глаз и первое, что увидел в наступающих сумерках, это ствол пистолета, направленный в лицо.
        - Ну а тебе что я плохого сделал? Сгинь, я тебя не знаю!
        Сидящий на коленях человек в конусообразной шляпе исчезать и не думал.
        - Сто? Ни панимаю я. Кто ты? - Произнесено все было по-русски, но с легким акцентом. Голос оказался приятный, женский.
        Шал с трудом приподнялся. Девушка лет двадцати или около того, азиатской внешности, но разрез глаз немного отличается от казахского. Сильно потертые джинсы, рубашка навыпуск с широкими рукавами и шляпа, почему-то сильно похожа на китайскую.
        - А ты сама кто? - спросил уже по-русски, раз не понимает казахский.
        - Я Фанька. - Девушка чуть склонила голову и протянула флягу. - Вода.
        Шал хмыкнул, у земляков таких имен нет. Взял флягу и попытался напиться, но колодка мешала. Девушка, не убирая оружия, взяла сосуд, поднесла горлышко к его губам и держала, пока не напился.
        - Спасибо, Фанька! - Он кивнул. - Это кто же тебя так назвал, словно корову? Нормальное есть имя? Как тебя зовут?
        - Фань Вэйци.
        Точно, китаянка. Откуда взялась? Впрочем, неудивительно. До войны в Казахстане их было достаточно, чтобы средства массовой информации периодически поднимали вой о китайской экспансии. Только в Алматы официально насчитывалось около ста тысяч мигрантов, не говоря уже о других регионах республики, а сколько было нелегальных, даже миграционная полиция не знала. Девчонка молодая, значит, родилась или тут, или в Китае, но приехала сюда с родителями, специалистами какой-нибудь отрасли, на тот момент приоритетной в Казахстане.
        - Послушай, Фань, ты меня убивать будешь?
        - Убивать? Пачиму убивать?
        - Вот и я думаю, зачем тебе это… Может, уберешь тогда оружие и поможешь снять эту хрень?
        - Памагу, - часто закивала девушка и легко вскочила с колен, - я памагу эта снять, твая мать!
        Она задрала рубашку, убрав пистолет в кобуру на поясе, достала нож из-за спины и стала резать веревку.
        - Сто эта?
        - Это поводок такой, чтобы человек никуда не убежал.
        - Какая-та сука паставила тебе, да?
        - Ага, есть на свете уроды. А ты, я смотрю, русский язык постигала в институте дружбы народов. Кто тебя учил по-русски говорить?
        - Лусски люди.
        - Откуда ты вообще взялась, моя нечаянная радость? Я слышал о демонах пустыни, но чтобы ангелы тут порхали… Ты явилась облегчить страдания?
        - Я далеко ехала, видела чилавек. Думала, показалася. Испугалася, очень. С ума схадить саблалась, навелно. Астанавила буел, ходила сматлеть. Не показалася, твая мать!
        - У тебя маты вместо запятых. Ты настоящий морской волк, Фань. Учитель шутник у тебя был, видать. Ты одна ехала?
        - Адна, да.
        Девчонка казалась милой из-за курносого носа и одновременно невероятно серьезной. Но этому причинами могли быть и желтоватый синяк под левым глазом с красноватым белком, и разбитая губа. Быстро орудуя ножом, она перепилила толстые веревки, и колодка наконец упала на землю. Шал стал сразу разминать уставшую висеть в одном положении левую руку. К тому же давно ныла рана на плече.
        - Спасибо, Фань.
        - Букэтси! Ой, пасалуста! - Девушка отодвинулась, убрала нож, но руку сунула под рубашку, туда, где спрятала пистолет. - Вы хотели кусать?
        - Кого кусать? - нахмурился Шал.
        - Еда кусать.
        - А-а-а… кушать?
        Шал прислушался к организму. Желудок, наполненный водой, урчал и требовал еды, что, видимо, и услышала Фань.
        - Наверное, скорее да, чем нет.
        - Сто? Да, нет?
        - Хочу, - кивнул Шал и улыбнулся. Он уже догадался, что сильно умничать не стоит, девушка может не понять его изысканных словесных оборотов.
        - Хадити са мной. - Фань сделала приглашающий жест и быстро куда-то направилась, часто оглядываясь, словно проверяла, идет ли он следом. Руку она так и держала на оружии. Не доверяет.
        - Идем. - Шал не торопясь отправился следом. - Мне показалось сначала, что ты вообще уехала. Повернула же в другую сторону, а тут - раз! - и ты здесь. Как так?
        - Повелнула, - кивнула Фань, - сколасть гасить нада. Лезка нельзя астановить буел. Авалия мозет быть, твая мать.
        - Понял. Резко нельзя.
        Шли недолго - китаянка припарковала свой корабль за дальним барханом и спустила парус, чтобы не бросался в глаза. Сам Шал ни за что бы его не нашел, даже пойдя с такой целью в эту сторону. На склоне бархана рядом с лодкой виднелся искривленный ствол белого саксаула. Шал осторожно огляделся, ожидая какой-нибудь пакости. Черт ее знает, эту китаянку, одна она, как говорит, или нет.
        - Ты специально у дерева остановилась, чтобы костер разжечь?
        - Да. Ночью ехать плоха. Темно очень, хоть глаз выкаливай сафсем!
        - Кстати, что у тебя с глазом?
        - Эта? - Девушка коснулась синяка.
        - Да. Ударил кто-то?
        - Какая твая дело, сука?
        - Ну, не хочешь, не говори. - Шал пожал плечами. - Пойду за дровами.
        Часто оглядываясь, собрал валежник с земли у корней саксаула и обследовал ствол, наломав еще сухих веток, чтобы потом не ходить. Мелькнула запоздалая мысль, что колодку нужно было притащить с собой и использовать не по назначению, но с пользой. Гореть она должна долго. Но возвращаться за ней сил уже не осталось.
        Фань забрала у него дрова и сноровисто разожгла костер. Вела она себя непринужденно - не похоже, что ожидает появления кого-либо еще, но Шал все равно посматривал с осторожностью и на нее, и по сторонам, усиленно прислушиваясь и пытаясь вычленить посторонний шум из звука горящих дров. Может, и правда одна, а может, до такой степени хладнокровная. Поглядим…
        - Тсин цзуо… садитися, - она показала на уже лежащее на земле покрывало и, выбрав более-менее ровные ветки, стала сооружать треногу над костром. Справилась достаточно быстро, и уже через несколько минут повесила над огнем небольшой закопченный котелок.
        - Касу свалю. Недолга падаздать нада.
        - Ну, это нормально. Хотя, если честно, ждать и догонять хуже некуда. Как говорится, коммунизма мы не дождались, богатых не догнали. Правда, у вас в Китае коммунизм был покруче нашего, а вот богатые у нас богатели так же быстро, как и во всем мире. Ты была в Китае, Фань?
        - Канечна! Я ладилася там.
        - А тут как оказалась?
        - Плиехала, е-мае.
        - Логично, как я сам не догадался.
        Красное солнце медленно исчезало за горизонтом, окрашивая в багряный цвет облака и землю, отчего редкая растительность и пески с другой стороны барханов казались черными. И даже когда оно скрылось, небо еще долго оставалось кровавым. Завтра будет ветрено.
        Фань ушла к лодке и вернулась уже без шляпы. Принесла небольшую железную банку, отдала Шалу вместе с ножом, но руку снова сунула под рубашку, к пистолету.
        - Атклывай.
        Он повертел банку в руках. Консервы, производимые в Шымкенте. Откуда же все-таки эта девица? Вскрыв банку, отдал девушке. Та тотчас вывалила содержимое в котелок, и окружающий воздух наполнился мясным ароматом.
        «Она еще и бесстрашна, словно красный кхмер, нож в руки дала спокойно. Или кхмеры - это не китайцы? Как их там звали… хунвейбины какие-то, что ли? А, один черт, с маоизмом связаны были!»
        - Как ты сказала, называется твоя лодка?
        - Буел.
        - Буер? - Шал уже понял, какие буквы не выговаривает Фань, и теперь легче понимал ее слова. Он когда-то слышал, что русская «р» дается азиатам с трудом, и научить нормально произносить ее требует больших усилий преподавателя. - Точно! Вспоминаю, а вспомнить не могу. Видел их по телевизору до войны. Только там по льду на них катались. А ты где его взяла?
        - Я его стылила.
        - Угнала?
        - Да.
        - У кого?
        - Ни твая дела!
        - А далеко ехать собралась?
        - Туда, - она махнула на восток, - в Алмата.
        - Хм, а зачем туда? - не понял Шал. - Чего ты там забыла?
        - Лодители говолили, там зыли насы земл?ки. Искать буду там.
        - Да, жили, было дело. Давным-давно. А родители где твои?
        - Умилали они. - Фань нахмурилась и отвернулась, насыпала какой-то крупы в котелок и стала тщательно помешивать.
        - Прости, девочка. Соболезную.
        Пока каша варилась, Фань принесла из буера какую-то сумку и, покопавшись, достала вату и йод.
        - Давай ланы облабатывать, - показала она на ссадины и заправила за ухо локон непокорных прямых волос, спадавших на плечи.
        С руками справилась быстро, но пока протирала рану на лице, морщилась.
        - Плохая рана?
        - Гнаится. Узасная молда твая.
        - Мухам спасибо. Они тут как звери! Думал, сожрут живьем.
        Поглядывая на сморщенный нос Фань, Шал не мог понять - она действительно переживает о ране, недовольна ситуацией вообще, или ей не нравился запах, исходящий от него. Он и сам до сих пор чувствовал, как от него несет падалью. Да и мочиться в пустыне вынужден был под себя, что тоже добавляло определенное амбре к неприятному аромату. Нужно бы помыться, но где взять столько воды?
        - Фань, а ты вот так спокойно с чужим человеком общаешься, не боишься, что я тебя обижу? - Мысль о чьем-то присутствии поблизости не проходила, но чувства, что за ним наблюдают, не было. Не ощущался чужой взгляд совершенно.
        - Нет.
        - Почему? Вдруг я тебя убью или изнасилую?
        По идее, это был самый подходящий момент для появления невидимого сообщника, но Фань резко сжала кулак, и из рукава выскочило острое жало, которое она тут же приставила к горлу Шала. Среагировать и поставить блок он не успел.
        - Паплобуй.
        - Понял, заткнулся, - улыбнулся Шал, стараясь не шевелиться. - Ты опасная девчонка. Тот, кто подбил глаз и разбил губу, уже умер?
        - Аха, падохнул, сука!
        - Наш человек! Молодец! Ты прекрасна, как роза, но такая же колючая. Все, убирай уже свой шампур! Проткнешь еще ненароком. Зачем тогда спасала?
        - Сматли мне, твая мать! - предупредила Фань и с щелчком убрала свое секретное оружие.
        - Я же просто спросил и обижать тебя не собирался!
        - Кусать давай! - Оправдания ей были не нужны.
        Девушка сняла котелок с огня и достала ложки.
        - Плиятнава аппетита!
        - И тебе приятного!
        Шал с расспросами больше не лез и ел молча, прислушиваясь к организму, попутно вертел головой и косил глазами по сторонам. К разговорам каша с мясом не располагала, больно горячая, и еще необходимо сдерживать аппетит после нескольких дней вынужденной голодовки. Желудок бурлил и яростно содрогался от пищи, поэтому, как бы ни хотелось поддаться греху чревоугодия, Шал отложил ложку и подавил рвущуюся отрыжку.
        - Ни вкусна? - встрепенулась Фань.
        - Что ты! Очень вкусно! Спасибо! Но не могу пока много есть. Давно не ел, помру еще. То же самое будет, если бы месяц на диване провалялся, не вставая, а потом километра три быстро пробежал.
        - Плоха будет?
        - Очень плохо.
        Шал вдруг осознал, что имя свое ей так и не сказал. Замотались оба, а Фань и не спрашивает.
        - Кстати. Забыл представиться. Меня зовут Шал.
        - Сал? Сто эта? Эта как сала?
        - Нет, не сало. - Шалу стало смешно. - Шал - по-казахски значит старый. Я казах, старый казах, понимаешь?
        - Панимаю. Это имя такая? Сталый касах?
        - Нет. Не старый казах. Просто зови Старый. Не ошибешься.
        - Халашо, сталый касах.
        - Скажи просто, Ста-рый.
        - Сталый.
        - Ну это уже нормально, - кивнул Шал, - пойдет.
        - Спать нада, Сталый. - Фань убрала остатки еды, отнесла в буер и принесла еще пару одеял. Как солнце скрылось, стало ощутимо прохладно. - Утлом лана ехать нада.
        - У тебя веревка есть?
        - Велевка? Пачиму велевка?
        - Так есть или нет? Если есть, покажи, - настаивал Шал.
        - Сичас плинису.
        Фань выхватила из костра горящую ветку и ушла к лодке. Возилась там некоторое время и все-таки принесла моток. Шал забрал его и понюхал. Баранина, то, что нужно.
        - Ты слышала про паука каракурта? Черный такой, маленький. Ядовитый очень.
        - Слысала. У нас два чилавека кусал. Они умилали, е-мае.
        Шал размотал веревку и стал ее укладывать вокруг костра так, чтобы спальные места оказались во внутренней окружности.
        - Когда спишь на улице, лучше спать на бараньей кошме. Каракурт не может передвигаться по ней - лапы путаются в шерсти. В детстве часто приходилось спать на улице, когда с дедом на джайляу скот пасли. И если кошмы не было, дед и мать всегда заставляли аркан из бараньей шерсти вокруг укладывать. Каракурт не переносит запах барана. Я тут в пустыне уже несколько дней, и паук не укусил, хоть и не было аркана, потому что в песках валялся. Но, знаешь, раз на раз не приходится. Удача такая привередливая, что я уже всего опасаюсь. Не хотелось бы после чудесного спасения тобой утром не проснуться. Вон там саксаул, а пауки и строят свои норы рядом с растительностью. Нужно быть осторожными.
        - Сагласна! Асталозно - халашо!
        - Точно. А где это у вас люди умирали от укуса каракурта?
        - Какая твоя дела? Пачиму многа ваплосы задавать нада, твая мать?
        - Интересно просто, - пожал плечами Шал.
        - Не тычь носа в чузая плосо! Многа знать - быстла сталеть! Ты сталый касах стал, многа спласывать, сука?
        Шал смущенно улыбнулся. Несмотря на ошибки в произношении и неправильные буквы, он все понял. И про «чужое просо», и что «много будешь знать, скоро состаришься». Девчонка оказалась не только «колючая», но и «зубастая», и умела даже подколоть в нужном месте. «Старый стал, потому что любопытный?» Тонко. Ох и лиса китайская! Хорошо ее русские люди учили.
        - Вот когда ты сама станешь старая, спроси себя, от любопытства это или от времени.
        - А я ваплосы задавать не буду и маладая астанусь! - Фань улеглась на покрывало, демонстративно достала оружие из кобуры, накрылась одеялом и повернулась к нему лицом. Ствол пистолета оказался направлен в сторону Шала.
        Шал спорить больше не стал. Последовал ее примеру, заняв место с другой стороны костра, уставился в звездное небо и задумался. Девчонка явно имела какую-то тайну, о которой не хотела распространяться. И что удивительно, сама с расспросами не лезла, нарушая общеизвестные притчи о женской любознательности. Просто принимала все происходящее как данность? Неизвестные мужчины, валяющиеся в пустыне, обычное дело, видимо, как тот же растущий жузгун на склоне бархана, и попадаются ей так часто, что она уже не удивляется? Впрочем, смелости ей не занимать, раз путешествует одна. И судя по всему, осторожности жизнь ее тоже научила - даже старый оборванец доверия не вызывает, собственно, как и она сама. Но попыток убить не делает, уже хорошо. А откуда она взялась тут, бесспорно, интересно, но не до такой степени, чтобы умирать от любопытства. Захочет, расскажет, нет - каждый имеет право на личный скелет в шкафу. Так же, как и на надежду. Но вот с этим ее придется огорчить. В качестве благодарности за спасение просто необходимо предупредить об опасности.
        - Фань! - позвал девушку Шал, - не спишь еще?
        - Я хотеть спать! Не месай мне!
        - Тебе нельзя ехать в Алматы.
        - Пачиму нельзя? - Она открыла глаза.
        - Потому что город разрушен. Двадцать лет назад там сбросили ядерные ракеты, и я сомневаюсь, что кто-то выжил. Короче, все умерли. Ты знаешь, что такое ядерное оружие?
        - Знаю. Болсая смелть.
        - Точно. Большая смерть.
        - Спать давай. Утло вечела умнее.
        - Откуда ты такая умная взялась-то?
        - Паказать?
        Шал заржал уже в голос. Он понял, что она имела в виду.
        - Не надо! Пошлячка! Спокойной ночи!
        - Кто ласытся спать, спакойная сна!
        «Надо же, и Цоя цитирует. Образованная, блин»…
        Неужто все же одна? Хотя, был бы кто-то рядом, уже давно себя обнаружил бы. И если они планируют какую-то пакость, зачем его кормить? Он сейчас не боец, реакции заторможены, давно могли скрутить… Правда, кому он нужен, кроме Иргаша?
        Сильно потянуло дымом, и Шал проснулся. Вскочив, он огляделся и облегченно выдохнул: было уже светло, и это Фань разожгла костер. Никто его не убил, не связал, да и к собственному стыду и удивлению, почти всю ночь проспал спокойно, практически без сновидений. Сначала лежал, прислушивался к ночным звукам, ожидая нападения, и чтобы внезапно не заснуть, вывернул правую руку и сунул ее под спину, предполагая, что когда она занемеет, он проснется. Несколько раз проваливался в дремоту, и рука действительно помогала очнуться, спать-то на ней неудобно. Помассировав ее и отдохнув, опять прятал под спину и снова проваливался в сон. Потом, видимо, под утро, когда сон наиболее крепок, просто отключился, словно кто-то повернул выключатель, а сейчас снова включил. Ну оно так и лучше. Главное, кошмары не мучили, и он превосходно отдохнул. Пожелав девушке доброго утра, Шал сделал несколько упражнений, разминая тело, потом схватил флягу с водой и убежал за ближайший бархан. Утренний туалет дело серьезное и требует обязательного уединения.
        Пока занимался своими делами и умывался, заметил странные следы на песке. Нет, не подтверждение вчерашних подозрений, а что-то иное. Цепочка следов пролегала в стороне, и к месту их привала не сворачивала, вела куда-то на соседний бархан. Оставленная четырьмя когтистыми лапами, между которыми шаг был широкий, а следом что-то волочилось, что-то типа мощного хвоста. Шал уже догадался, кто это мог быть.
        Взобравшись на вершину бархана, осмотрелся. Приходилось сильно щуриться - резкий ветер с северо-запада поднимал мелкие частицы пыли и песка и швырял их прямо в лицо. На юге пусто и тихо, там простиралась степь. В другие стороны света тянулся песок, и на нем прекрасно были видны лунки следов. Вскоре на очередной гряде барханов появилось длинное гибкое тело и тут же скрылось на другой стороне. Варан, и очень большой. Удивительно, что не сунулся на место стоянки людей, хоть и прошел совсем рядом. Сытый, или не учуял?
        Быстро вернувшись в лагерь, он первым делом спросил Фань об оружии.
        - Ты когда свой пистолет чистила?
        - Пака ты спал.
        - Хорошо. А еще есть оружие?
        - Ноз.
        - И все?
        - Да. А сто?
        - Да тут варан поблизости бродит. С пистолетом против него ничего не сделаем, если сунется. Уходить надо, а то сожрет за милую душу. Ты когда собираешься отправляться дальше?
        - Как покусаем. Ты хотеть кусать?
        - Давай поедим, - согласился Шал и уселся у костра.
        Фань уже успела разогреть вчерашний ужин и сразу протянула ему ложку. На месте котелка над огнем булькал небольшой чайник.
        - Ты не отказалась от намерения отправиться в Алматы? Все-таки поедешь туда?
        - Паеду.
        - Ну и зря. Так… как бы определить, где мы находимся. У тебя есть карта?
        - Есть. И компас.
        - На настоящем корабле пустыни просто обязан быть компас, - улыбнулся Шал. - Основательно ты подготовилась к путешествию.
        Быстро орудуя ложками, доели вчерашнюю кашу, и Фань достала немного помятые алюминиевые кружки. Когда-то такими снабжали армейские столовые. Вдруг ветер стих и накатило резкое ощущение духоты. Потягивая настой из трав, Шал взял нож и воткнул в землю, пытаясь определить точное время.
        - Сто ты делаес?
        - Пытаюсь понять, который сейчас час. Вроде часов девять, судя по солнцу и тени, что отбрасывает нож.
        Фань отвернула рукав на левой руке и посмотрела на часы.
        - Аха, потьчти девять.
        - Что же ты раньше не сказала, что у тебя часы есть?
        - А ты спласывал, твая мать?
        - Хватит уже мою маму трогать! - не выдержал Шал. - Ты чего ругаешься постоянно?
        - Пливыкла. Все лусски люди так гавалят.
        - У них и другие нехорошие слова есть. Их тоже знаешь?
        - Знаю! Сказать?
        - Не надо, - буркнул Шал, - я тебе верю. Тащи карту.
        - Сичас.
        Снова тихонько подул ветер. Фань легко вскочила с колен и убежала к лодке. Принесла пластиковый пакет, покопалась в нем и извлекла свернутую карту. Из нее выпали несколько фотографий, но девушка быстро их собрала, не дав толком разглядеть, и затолкала обратно в пакет. Протянула компас.
        - Не надо, - отмахнулся Шал, разворачивая карту, слегка потертую на сгибах. К его удивлению, их оказалось несколько штук. - Военные? Где взяла?
        - Стылила.
        Шал прищурился и пристально на нее посмотрел.
        - Я уже боюсь что-нибудь у тебя спрашивать. Ты или материшься, отказываясь отвечать, или все нужные в походе вещи оказываются стыренными. Ты авантюристка какая-то. Или шпионка. Откуда сбежала?
        Фань взгляд выдержала, уставившись на него исподлобья, но ничего не сказала. И правильно, чего несколько раз повторять, все и так ясно - «какая твая дела».
        - Ладно, молчи, раз так нравится. - Шал вернулся к картам. Повертел, рассматривая типографские отметки на полях, и понял, что уже видел подобные. Старые карты Генштаба СССР девяностых годов прошлого века, но с исправленными названиями по две тысячи третий. Точно такие же были и в казахстанской армии. И надо отдать должное запасливости девушки - где бы она их ни утащила, взяла, видимо, целиком всю пачку. Потому что тут были карты нескольких областей южной части Казахстана.
        Ненужные он убрал, разложив на земле только две и придерживая ладонями края, которые трепетали от вернувшегося ветра. Нависнув над схемой двух областей, Жамбыльской и Алматинской, тщетно искал любые отметки, способные прояснить путь Фань и, как следствие, вычислить место старта. Но то ли девушка не умела писать, то ли не считала нужным делать заметки, но не увидел ничего, кроме старых следов от карандаша. Ну и ладно, неважно.
        Нашел Луговой и, мысленно проецируя свой вынужденный маршрут в Муюнкумы, определил предполагаемый квадрат нынешнего местонахождения, учитывая и возможность небольшой погрешности. В любом случае, он оказался прав, двигаться следует на юг - тогда рано или поздно выйдет к железной дороге, по которой можно вернуться на станцию. Банда Железного Иргаша не постоянно же там будет находиться, она всегда в движении, так что одно дело завершить просто необходимо, чтобы не разрываться на несколько частей. Сначала отвезти шаману мальчугана, а уже потом собираться с силами, разжиться оружием и начать новый этап поисков теперь уже всей семейки Сыдыковых.
        Пока он рассматривал карты, Фань собрала вещи и упаковала их обратно в лодку. Вернулась к костру, присела на корточки перед Шалом и тоже уставилась в карту.
        - Ты куда хадить тут, Сталый?
        - Сюда, - ткнул пальцем Шал, - Луговой. Я там уже был на днях, теперь снова надо.
        - Мне сюда нада. - Она быстро нашла Алматы, видимо, карту ранее изучала.
        - Не передумала ехать? Опасно же.
        - Нет, - покачала Фань головой, - паеду.
        - Смотри сюда, Фань, и запоминай, - Шал постучал пальцем по карте, - ты сможешь ехать только до этих мест. Видишь, тут железная дорога? Тебе нужно будет буер через нее перевезти, а для этого надо поднять его на насыпь. Ты сама не справишься. Это раз. Допустим, с этим ты справилась, но ехать сможешь недолго, потом начинается Алматинская область. Видишь эти черточки? Это сопки, предгорья, в общем, такая пересеченная местность, что буер придется бросить. Это два. Ну и третье, идти в Алматы нужно будет пешком, а это по прямой где-то километров двести пятьдесят, по трассе так вообще больше трехсот. Осилишь? Я тебе предлагаю другой вариант. Мы вместе идем в Луговой. Там я решаю свои дела и потом отвожу тебя к своим друзьям. Они живут тут, - Шал нашел примерное местоположение урочища Еркебая. - Друзья мои - потомки китайцев, как ты и хотела. Очень хорошие люди. Я же уже понял, что ты откуда-то сбежала, а там ты сможешь жить в полной безопасности. Никто тебя не найдет, если вдруг ищут. Ну, что скажешь? Согласна?
        Фань молчала и долго смотрела на карту. Потом поджала губы и отрицательно покачала головой.
        - Нет, мне нада в Алмата.
        - Ну что же, давай прощаться. - Шал с трудом свернул вырывающиеся из рук карты и отдал хозяйке. - Ты мне очень помогла. Спасибо тебе большое. Хотя… знаешь, еще одна просьба есть. Дай нож на время?
        - Сачем?
        - Оружие сделаю, - улыбнулся он, - а то голым себя чувствую. Сейчас верну.
        Фань достала нож, ловко крутанула его между пальцев и протянула рукоятью Шалу. Его бровь от удивления поползла вверх, но он не стал ничего спрашивать, все равно не ответит. Отыскав на саксауле относительно ровную сухую и длинную ветку, выломал ее из ствола и кое-как заострил с одного конца - плотная и вязкая структура древесины поддавалась обработке с трудом. Заметив заинтересованный взгляд девушки, пояснил.
        - Как говорил Алик Энштейнбергенов, после третьей мировой войны все будут воевать камнями и палками. Я начну первым. Может, и успею кого-нибудь прибить, пока не прибили меня. Держи. - Он вернул нож. - Спасибо.
        - Ухадить нада, Сталый, а то валан плидет, кусать нас будет, - напомнила девушка, - и есе мне ветел не нлавится. Очинь сильный.
        - Так попутный, наверное. Сейчас помчишь, как крылатый тулпар[31 - Крылатый тулпар - летающий конь в восточной мифологии.].
        - Плоха эта. - Она полезла на бархан.
        Несколько минут напряженно всматривалась вдаль, придерживая шляпу рукой, потом позвала Шала. Взобравшись на вершину, он посмотрел в ту же сторону, что и девушка.
        - Сто эта, твая мать? - Она показала рукой. - Буля?
        Небо на северо-западе темнело, над землей вставала желто-бурая клубящаяся пелена, и ее движение явственно ощущалось даже на расстоянии.
        - А это приближается звиздец, громкий и беспощадный. Ну, можно его и бурей обозвать. Но нам от этого не легче, Фань. Давай-ка, сваливай отсюда. Скорее свалишь, быстрей доедешь.
        - А ты?
        - Что я? Если не жалко, оставь одно одеяло. Я тут в бархане с подветренной стороны ямку выкопаю, накроюсь одеялом да пережду эту вакханалию и буйство природы.
        - Пасли. - Она стремительно бросилась вниз с бархана и побежала к буеру.
        - Быстрая, как лань, блин, - проворчал Шал, медленно спускаясь следом.
        Подойдя к лодке, он попытался снова переубедить девушку.
        - Вот смотри, эта буря как предупреждение тебе. Нельзя ехать в Алматы. Пропадешь! А вообще лучше переждать бурю тут.
        - Нет, мне нада в Алмата! - Она протянула одеяло.
        - Вот ты упертая девка! Сгинешь же, а мне потом мучайся, что не переубедил, очередной грех замаливай!
        - Ни нада кличать, Сталый. Я налмальна.
        - Ну смотри, потом не говори, что я не предупреждал, твою мать!
        - Те лугаися, Сталый?
        - Ни те, твая мать! - съязвил Шал. - Поднимай парус, барып турган акымак[32 - Барып турган акымак - дурочка набитая (каз).]!
        Глава десятая. Смерть в парандже
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Район Турара Рыскулова
        Пески Мойынкум
        Проводив спасительницу, Шал снова поднялся на бархан посмотреть на приближающуюся тучу, прикидывая, сколько осталось времени до ее появления здесь.
        Пока они стояли с Фань, песок хлестал только по ногам, а сейчас добрался до лица, и глаза сразу забивались пылью, как только пытался открыть их чуть больше. Отыскал взглядом удаляющийся парус и, отметив быструю скорость Фанькиного кораблика, спустился в низину. Глядишь, успеет девчонка убежать от бури.
        Быстро орудуя эрзац-копьем, выкопал неглубокую лежанку и соорудил из подола рубашки подобие фильтрующей повязки на лицо. Укрылся одеялом и присыпал себя сверху землей, иначе когда буря перевалит этот бархан, хлипкое укрытие унесет первым же сильным порывом ветра. Закопавшись в песок, Шал ощутил себя почти как когда-то на пляже Капчагайского водохранилища. Только сейчас более ветрено, нет большой воды и приходится укрываться с головой. Но это временные неудобства - лучше уж так, чем быть застигнутым бурей в пути и заблудиться, потеряв направление, когда видимость снижена всего до нескольких метров. Сейчас главное переждать пик пыльного шторма, а двигаться потом можно и при сильном ветре, но когда вся эта песочная суспензия осядет на землю.
        Накрыв голову одеялом, он приготовился ждать. Затянуться это могло надолго, бывали случаи, когда и до трех суток продолжались подобные бури, но Шал надеялся, что сия полная чаша свалившихся приключений его минует, иначе протянет он ноги без еды и воды. Ее можно было и у Фань попросить, но это уже совсем наглость получилась бы, девушка и так много сделала для него: иосвободила, и накормила, и еще одеялом снабдила. В нынешнее-то время всеобщего эгоизма, когда каждый сам за себя, помощь от незнакомки оказалась сродни новогоднему чуду. Хотя освободиться он мог и сам, но чуть позже. Да и на подножном корме вроде астрагала до жилых мест дотянул бы, конечно, но Фань появилась раньше. Значит, это судьба и так нужно Всевышнему, или кто там упорно не отпускает его из этого мира?
        Шум бури стремительно приближался, и по одеялу на голове время от времени били не просто порывы ветра, а целые песчаные потоки, судя по шороху трущихся о ткань песчинок и мелких камешков. Монотонный гул иногда прерывался громким ревом, словно в песчаной мгле рыскало какое-то чудовище. Постепенно Шал привык к этим звуковым руладам и, поддаваясь внезапному желанию, задремал, сунув предусмотрительно правую руку под спину. Не зная, что такое кислородное голодание, списал все на истощенный организм.
        Снилось что-то непонятное: то ли продолжение кошмаров, что мучили в пустыне пару дней назад, то ли уже новые. Айгерим снова была рядом и пыталась что-то рассказать, но Шал не мог уловить сути ее повествования, его волновало нечто иное. Он все пытался понять, что это могло быть, но мысль, ведущая к нужному открытию, постоянно ускользала. В очередной раз, начиная по-новому анализировать ситуацию, он вдруг проснулся и все понял. Понял, что не давало покоя во сне. Страх, что он окажется погребен под толщей песка, перемещаемого по пустыне, и не успеет вовремя проснуться. Но он успел, хотя дышать становилось все трудней и затекла рука.
        Осторожно приподняв край одеяла, сделал маленькую щелку, в которую тут же устремилась струйка сухого песка, он прислушался. Ветер стихал, и шороха почвы над его укрытием не было слышно. Сбросив одеяло с головы, Шал огляделся и стал откапываться. Буря уступила место солнцу, которое ярким пятном кое-как пробивалось сквозь пыльную взвесь, до сих пор висевшую в воздухе. Она уляжется лишь через несколько часов, но ждать этого он не собирался. Не метет - уже хорошо, можно отправляться в путь, только нарвать сначала листьев астрагала. Пусть трава эта и горчит, но жажду утоляет отлично. Уж лучше так, чем пить собственную мочу…
        Уже пройдя не один километр по степи, Шал заметил, что видимость улучшается. Четче стало видно и солнце, и небо, и бескрайние пространства просматривались уже намного дальше, чем пара сотен метров, как в начале пути из пустыни. Немного левее по курсу замаячила возвышенность. То ли бархан, надутый недавней бурей, то ли безымянный курган, коих полно в казахстанских степях. Не раздумывая, Шал направился в ту сторону, убеждая себя, что это все же не обычная куча песка. Под курганом больше вероятности обнаружить воду, какую-нибудь живность вроде ящериц или черепах, да и с возвышения окрестности обозревать удобней. В общем, пора делать привал: не пожрешь, так отдохнешь, что для организма не менее важно.
        По мере приближения к кургану ему все чаще мерещилось непонятное движение в одном месте. Сначала списал это на усталость глаз и очередную визуальную аномалию вроде миража, потом задумался и насторожился.
        В последние несколько лет природа подкидывала разные диковины, направленные на проверку способности к выживанию одного невероятно паскудного и вредного вида, что создала на свою беду много тысяч лет назад. Который потом умудрился не только загадить место обитания, свой космический дом, но и уничтожить самого себя, оставив немногих представителей прочувствовать всю прелесть новых условий существования. Где-то природа привнесла свое, что-то доработала чужое, но гадости получились отменные. Достойные ее непутевого детища, взрастившего в себе гений разрушения и уничтожения. Эдакий принцип бумеранга в действии. Научились убивать ради удовольствия и низменных желаний - получите заслуженное вознаграждение. В виде кровожадных тварей, которым пофиг на гипотетическую вершину эволюции, где якобы кто-то обосновался. Патроны не вечны и когда-нибудь закончатся, а кто без них выстоит перед зубами и когтями? А никто, достаточно вспомнить встречу с одним неугомонным пернатым. Вот и сейчас непонятно, что впереди, очередной сюрприз от матушки-природы или банальный мираж.
        Близко подходить Шал не стал. Остановился и наблюдал, ожидая, когда повторится замеченное ранее движение. Через некоторое время отметил, что впереди действительно что-то шевельнулось, взмыв вверх и тотчас опав на землю, и связано это с очередным порывом ветра. Недоверчиво поглядывая на возвышенность, что при ближайшем рассмотрении действительно оказалась барханом, он по дуге стал обходить ее стороной. Очередной порыв ветра донес женские рыдания.
        - Твою мать…
        Шал ускорил шаги и перед глазами предстала та, о ком он подумал в первую очередь. Фань собственной персоной.
        - Чо ревем? - Он оперся о копье.
        Девушка встрепенулась, схватилась за кобуру, но узнав Шала, обреченно сникла.
        - Сляпа сламалась, сука!
        - В твоей ситуации только о шляпе и горевать. И правильно, голову-то напечет.
        - Ее папа делал мне! - Его сарказм Фань явно не оценила.
        - М-м-м. Тогда понятно. Жалко, конечно.
        - Сука, твая мать! - Она стукнула кулачками по земле. - Глебучая ветел и песок! Лодка звиздец!
        - Ну не утрируй уж так. Может, можно исправить.
        Шал обошел бархан, осматривая то, что раньше было буером. Перевернутая лодка собрала, конечно, много песка, но обычное откапывание тут не поможет. Часть рамы оказалась сломана, и не хватало одного колеса. Может, укатило ветром. Огрызок мачты и часть паруса, что периодически поднимался с земли, тоже следовало отнести к критическим повреждениям. Действительно, родной брат полярной лисицы, злой и беспощадный восточный кирдык.
        Шал присел рядом с Фань и скрестил ноги.
        - Дай воды, - показал он на флягу.
        Девушка швырнула ему емкость с водой и отвернулась, продолжая горевать. Шал неторопливо напился, аккуратно завинтил крышку и поставил флягу между собой и Фань.
        - Вот смотри. - Он уставился вдаль, щурясь из-за солнца. - Китайская нация была одной из древних на этой земле. Порох вы придумали, айфоны копировать научились, даже в космос летали. А все почему? Потому что ученых умных у вас много было и мудрецов. Неужели тебе твой отец не рассказывал про мудрецов?
        - Гавалил, - кивнула она.
        - И насколько я знаю, у любого народа есть мудрость, что остается неизменной на протяжении многих веков. А заключается она в том, что старших нужно слушать! Говорил я тебе, что бурю нужно переждать?
        - Гавалил.
        - А почему не послушалась?
        - Ты те, Сталый, мне сяс мазги кусать будес маленькой лозкой, твая мать?
        - Ха, - усмехнулся Шал, - лучшая защита - нападение? Ну ладно. Представим на минуточку, что ты вышла из того возраста, когда тебя нужно песочить из-за неудач. Каждый вправе делать выбор, за который сам впоследствии и отвечает. Я одного не пойму. Как ты тут оказалась? Вроде курс твой лежал на восток, а я шел на юг - как мы снова пересеклись?
        - Ветел, сука! Юзнее меня сдувал, а лодка не слусался. Патом пелевалачивалась и все.
        - М-да. Хреново. Как же ты теперь в Алматы попадешь? Пешком пойдешь?
        - Да!
        - Эх, - вздохнул Шал, - тут тебе судьба предупреждение делает, не надо туда идти, а ты уперлась, как баран в новые ворота. Придется проводить тебя до железной дороги. А там уже сама, пешком по шпалам на юга! Давай теперь шмотки твои откапывать. И на твоем месте я бы пистоль почистил.
        - Тистила утлом.
        - Ты в песчаную бурю попала! Песок и пыль в любую щель заметет, думаешь, пистолет остался чистым? Да в нем, наверное, картошку уже можно сажать, как у меня в ушах. - Шал ковырнул в ухе мизинцем и показал Фань грязь на нем. - Поняла?
        - Да, твая мать!
        - Вот и молодец. Садись в сторонку и занимайся. И по сторонам посматривай! Мало ли какую тварь по степи носит. И про небо не забывай. Твари еще летать умеют, точно тебе говорю.
        Пока девушка чистила пистолет, Шал откопал все, что было в лодке, и сложил в кучу. Багажа оказалось немного. Несколько сумок, почти полная пластиковая канистра с водой, одеяла и кухонная утварь вроде чайника и котелка. Повертел в руках сломанную шляпу. При наличии материала можно и починить, но соломы нет. Значит, ходить девчонке без шляпы.
        - Ну что, закончила?
        - Да. - Фань с щелчком загнала обойму, убрала пистолет в кобуру и собрала оружейные принадлежности.
        - Пойдем потихоньку? Дорогу одолеет тот, кто хоть и неторопливо, но идет.
        - Аха.
        Девушка поковырялась в одной из сумок, достала горсть сухарей и протянула Шалу.
        - О! Рахмет! - Он сунул один сухарь в рот, а другие прижал к груди, пока вытряхивал из кармана листья астрагала и песок. - Как лаз думал, те бы созлать.
        - Издеваеся? - Фань нахмурилась.
        - И не думал. Лот занят. - Шал убрал сухари в карман, откусив тот, что был во рту, и с удовольствием захрустел. - Сейчас бы еще покурить, и вообще круто было бы. Живой, сытый, и молодая женщина рядом, - что еще для счастья надо? Ну, домбру еще.
        Фань подозрительно на него уставилась, а он, усмехнувшись, подмигнул ей и объяснил:
        - Я же старый уже. Значит, тебе тащить все, а я возьму канистру.
        - Пфф, - фыркнула Фань и схватилась за сумки, - напугал еза голай зопай.
        - Ты шутки понимаешь вообще? - Шал засмеялся.
        - Панимаю. Налмальные.
        - Да ну тебя! Шутки ей не нравятся.
        Шли молча. Не потому, что говорить было не о чем, а чтобы сберечь силы. При желании всегда можно найти темы для беседы. Особенно если привык быть один и, чтобы справиться с периодическим приступом словоблудия, разговаривал с конем. Но Сабыр раньше в ответ только фыркал и иногда кивал головой. И в пустыне неизвестно сколько дней провел без собеседников, так что тут слова сами просились наружу, любые, даже просто хотя бы постебаться. Но раз единственный живой человек рядом шуток не понимает, придется молчать.
        Пыль почти улеглась и высоко стоящее солнце снова стало палить, невыносимо светя в глаза. Шал с интересом посматривал, как Фань, обливаясь потом, тащит свои сумки. Сам, конечно, тоже взял что-то в руки, не все же на хрупкие женские плечи взваливать, но девчонку следовало подвести к тому, что когда придет пора расставаться, все свое добро ей нести самой. А идти придется очень долго и далеко. В общем, Шал решил не словом, а делом переубедить Фань, что благоразумнее отправиться к шаману, чем в Алматы. Идти гораздо ближе.
        - Тяжело? - периодически интересовался он участливо.
        - Нет! - неизменно отвечала Фань и уперто вышагивала впереди.
        - Молодость, - философски замечал Шал и замолкал, посматривая под ноги, по сторонам и периодически оглядываясь. Расстояния в степи оказываются размытыми, вроде и близок тот или иной ориентир, а на деле до него топать и топать. Где-то впереди в небе завис стервятник, но насколько до него далеко, не определить. Что-то высматривал или на небольшом холме, что вставал прямо по курсу, или за ним. Обходить возвышенность было лень, не бешеные же собаки, чтобы лишние километры наматывать. Может, птица суслика там узрела или тушканчика, из-за этого паниковать не стоит. Вот была бы она покрупней, вроде давнего бородача, тогда можно начинать переживать, вдруг заметит.
        Подъем в гору с поклажей труден, даже если гора - не гора, а обычный холм. Обогнав девушку, Шал поднялся на вершину и увидел, над чем завис стервятник. Тут как раз подошла Фань, и он, чтобы не маячить на холме парой истуканов, тотчас рухнул в траву, увлекая за собой зашипевшую девчонку.
        - Тихо!
        Далеко впереди застыл какой-то автомобиль, вокруг него копошились люди.
        - Не видно ни хрена. - Шал осторожно высунулся из травы. - Вот только этого нам не хватало.
        - Сто эта?
        - Машина какая-то. Но нам от этого не легче. Сомневаюсь, что нас подвезут, куда нам надо. Будем ждать, пока свалят. Эх, бинокль бы.
        Фань зашуршала вещами, поковырялась в одной из сумок и что-то достала.
        - На.
        Это оказалась половина бинокля. Лучшая его часть, раз вторая оказалась отпилена, судя по срезу на месте шарнирного соединения. Пусть корпус сильно потерт и немного помят, главное, объектив работал как положено и кольцо фокусировки оказалось именно на уцелевшем окуляре. Шестнадцатикратное увеличение показало объект наблюдения во всей красе. Шал только выдохнул.
        - Охренеть… Не зря говорят, земля квадратная, за углом встретимся.
        - Сто там?
        - Друзья мои. Те, что поводок на меня надели, который ты снимала.
        - Дай посматлеть!
        Шал отдал ей огрызок бинокля и задумался. Старые знакомые откапывали колеса своей колымаги от песка - видимо, тоже попали в бурю, и чтобы не заплутать, остановились, вот их и занесло. То, что они оказались в этих местах, значило, что едут за ним или уже съездили на то место, где оставили, но не нашли. Копать будут еще долго, Хызыр там один лопатой машет, остальные подняли кабину, ковыряются. Можно тоже передохнуть пока и обождать, но ждать особо не хотелось, а хотелось поквитаться, аж зубы свело от злости.
        Шал отобрал у Фань бинокль и уставился на автомобиль. Тут имелась еще и практическая сторона дела, не только месть. Лучше как-нибудь ехать, чем хорошо идти, а идти он уже устал. И, скорее всего, девушка тоже, чай не ломовая лошадь, тащить на себе свое барахло столько километров. Значит, надо попытаться, тем более что пара вариантов исполнения уже напрашивается.
        - Фань, дашь пистолет? Я схожу, поговорю с ними. Может…
        - Нет, - категорично заявила девушка, зарубив на корню один из вариантов.
        - Почему?
        - Вдлуг ты обманываесь! Уйдес с писталетам, и все!
        Шал спорить не стал. Оторвавшись от окуляра, оценивающе оглядел лежащее рядом стройное девичье тело, задержав взгляд на пятой точке, на которую раньше не обратил внимания. Фань это не понравилось.
        - Сто смотлись?
        - Задница у тебя клевая. Значит, пойдем вместе. Отвлекать будешь.
        - Как?
        - Ну… красота - смертоносная сила, - туманно ответил Шал, - особенно в степи…
        Вариант был прост. Сначала, конечно, он планировал проползти в траве на пузе расстояние, что их разделяло, и там уже перестрелять людей Иргаша как куропаток, но осторожная китаянка оружие доверять не захотела. Тогда придется отвлекать внимание женским присутствием, а так даже лучше, пусть и опасней. Три мужика, увидев в степи молодую симпатичную девушку, вряд ли останутся равнодушны к ее появлению. Ну или два, если не брать в расчет Хызыра, - черт знает, как у манкуртов с либидо после изысканного восточного мозгоправства. Первые несколько минут их любопытство будет направлено на Фань, а потом заметят ее спутника. Точнее, спутницу, потому что с помощью одеял и каких-то тряпок, оказавшихся в багаже у девушки, Шалу постарались придать образ взрослой женщины, которая стесняется незнакомых мужчин. И пусть одеяло не паранджа, а тряпки не хиджаб, но узнать своего не давнего пленника они не должны, даже если обратят внимание на босые грязные ноги. А когда обратят, уже будет поздно. Для них. Он обещал их убить, значит, убьет. А уж слово-то старался держать всегда. Даже перед собой. Совесть меньше
беспокоила.
        К удивлению Шала, девушка этот план одобрила. Даже безропотно приняла его предложение и расстегнула несколько пуговиц на рубашке сверху и снизу, обнажив живот и талию, а края подвязала под грудью, сделав ее визуально объемней. Кобуру с пояса сняли, чтобы не вызывала подозрений. Фань была согласна с тем, что на колесах лучше, чем пешком, пусть для этого придется и пригрозить оружием. Святая простота, уж он-то пугать никого не собирался.
        - Улыбаться умеешь?
        - Аха! - Фань первый раз улыбнулась.
        - Как подойдем ближе, улыбайся, будто ты маму родную увидела. Пошли! - Потом, уже скорее для себя, тихо пробормотал: - Врагу не сдается смелый казах, кирдык щас кому-то наступит.
        Холм, который еще недавно был им наблюдательным пунктом, обошли по широкой дуге, стараясь углубиться в степь, чтобы их заметили уже у самого автомобиля. Направление пути рассчитали так, чтобы кунг постоянно закрывал их и от Хызыра, и от остальных, копошащихся под кабиной. Колеса с одной стороны уже были откопаны, и манкурт трудился с другой, в тени. Когда стало отчетливо слышно монотонное шорканье металла об песок, Шал с Фань приняли оговоренный порядок построения - девушка чуть впереди и справа.
        Приближаясь сзади к автомобилю, Фань даже начала вилять бедрами, о чем Шал ее не просил - просто не додумался до этого. Получалось немного неумело, но привлекательно, для этих географических широт в самый раз. Их с детства этому учат или у них самопроизвольно нужные навыки просыпаются, когда того требует ситуация? Маловероятно, но тогда предположения о врожденном женском коварстве могут оказаться совсем небезосновательными.
        Хызыр заметил их первым. Что-то сказал, и сначала один появился из-под кабины, а потом и второй вышел из-за автомобиля. Выстроились в ряд, как на смотре личного состава. Судя по их обескураженным лицам, такого зрелища они встретить в степи точно не ожидали, как Шал и предполагал. Молодая азиаточка, судя по одежде, свободных нравов, и ковыляющая позади, опираясь на посох, старая бабка в парандже. Фань еще стала поглаживать себя по бедрам при ходьбе, словно намекая: посмотрите, как я хороша. Вот кто ее этому учил? Пообещав себе быть с ней поосторожней, Шал выхватил у нее из-за пояса пистолет. Девушка, почувствовав, что давящего в поясницу куска стреляющего металла больше нет, тут же бросилась наземь, уходя с линии огня.
        Первым выстрелом убил того, кто угощал папиросой. В качестве благодарности, чтобы потом его не мучить. Вторым выбил единственный глаз Хызыра. Третьим всадил пулю в плечо любителю пинать по почкам беспомощных пленников - тот уже развернулся к кабине и потянулся к оружию. Отбросив копье в сторону и сдирая с головы подобие хиджаба, Шал бросился к нему и врезал рукоятью пистолета по голове. Теряя сознание, тот узнал бывшего пленника, и в глазах, прежде чем они закрылись, воцарился ужас.
        - Вот и все. Расставаться настала пора. - Шал оглядел поверженных противников, снял с себя одеяло и бросился к кунгу. Резко открыл дверь и отскочил в сторону, ожидая стрельбы. Нет, тихо. Осторожно заглянул туда, не опуская пистолета, и только тогда успокоился. Пусто. Только трое, как и несколько дней назад. Видимо, постоянно укомплектованное карательное звено. Ну теперь двое точно мертвы, а с третьим предстоит еще поговорить. Прояснить, так сказать, несколько вопросов.
        Фань уже приводила себя в порядок, возвращая одежду в первоначальное состояние. Застегнув пуговицы на рубашке, протянула руку.
        - Атдавай писталет, Сталый!
        - Держи, конечно. - Шал уже заметил в кабине автомат и, поставив на предохранитель, протянул девушке ее оружие. Схватив «АКСу», осмотрел его, поняв, что «ксюха» не его, просто повесил на шею. Не особо надеялся на такую удачу, конечно, но это было бы предпочтительней, свой автомат пристрелян и надежен, а этот непонятно в каком состоянии. Автомат, автомат, дьявол встрече будет рад… По-хозяйски обошел вокруг трофейной «шишиги» иостановился рядом с Фань. План дальнейших действий уже сформировался.
        - Знаешь что, девочка? Ты бы сходила пока за вещами, а я тут приберусь. И не торопись. Мне еще вон с тем джигитом поговорить нужно, и хрен знает, сколько я его приводить в сознание буду. Медленно иди, в общем. Поняла?
        - Сам не будесь уехать?
        - Издеваесся? - Шал улыбнулся. - Чтобы я свою спасительницу бросил в степи? Одну? Не бойся. Сам не уеду. Видишь, кабина задрана? Еще надо понять, чего они там ковырялись, может, машина вообще никуда не поедет. Сейчас растолкаю этого балбеса и спрошу. Ты иди пока.
        Проводив взглядом постоянно оглядывающуюся девушку, Шал подошел к уже своему пленнику и потащил его к открытым дверям кунга. Там, насколько он помнил, имелось достаточно средств, чтобы развязать язык. И теперь он собирался посетить внутренние покои этого чудесного автомобиля уже не в качестве невольного гостя, а на правах полноценного хозяина.
        Глава одиннадцатая. На распутье
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Район Турара Рыскулова
        Пески Мойынкум
        Шал сидел на пороге кунга и курил. В первую очередь обыскав покойного «добряка», который в пустыне угощал куревом, обнаружил папиросы, на что очень надеялся. Высохший табак высыпался в пачку, и чтобы покурить, пришлось снова забивать гильзу. Голова закружилась от первой же затяжки, слабость разлилась по рукам и ногам, как это обычно бывает после долгого перерыва в курении. Вроде можно пойти навстречу организму, который уже стал очищаться от никотина, но зачем лишать себя удовольствия, если неизвестно, сколько отмерено жизни? Будет невероятно обидно помереть от пули или ножа, но зато с чистыми легкими. К черту здоровый образ жизни и минздрав, который допредупреждался. Когда не знаешь, сколько идти до последней черты, десяток лишних выкуренных папирос просто мелочь.
        Фань не торопилась и, как было велено, шла медленно. Но тут, скорее всего, сдерживающую роль играл багаж, в таком количестве оказавшийся неподъемным для хрупких девичьих плеч. И как она собирается тащить свое добро до Алматы? Глупышка.
        Фань опустила вещи на землю и уставилась на трупы, лежащие в ряд. Перевела дыхание и удивленно посмотрела на Шала, показав пальцем на того, кто был еще жив, когда она уходила.
        - Он сто, падохнул?
        - Угу.
        - Пачиму?
        - Сердце слабое, - пожал плечами Шал, задумчиво уставившись вдаль.
        - А кловь пачиму многа?
        - Лишняя.
        - Сафсем? - удивилась девушка.
        - Совсем… Что, прости? - Шал наконец отвлекся от своих мыслей и увидел, как девушка стремительно выхватила пистолет, снимая с предохранителя, и навела на него, став в классическую стрелковую стойку. - Ты чего, девочка? Перегрелась на солнце, что ли, без шляпки своей?
        Прищурив глаза так, что они превратились в совсем узкие щелки, он медленно развернул лежащий на коленях «АКСу» вее сторону. Ствол автомата теперь смотрел в живот Фань. Неизвестно, как у нее с огневой подготовкой, но он попадет точно. Ковбойская дуэль, твою мать. Что на нее нашло, пока она отсутствовала?
        - Ты пачиму его убил?
        - Так надо. Нельзя оставлять живого врага в тылу, чтобы он не выстрелил тебе в спину.
        - Пачиму ты убиваес людей? Кто ты? И кто они?
        - Ну, они были плохие люди. Устроит такое объяснение?
        - Нет, - мотнула головой Фань, - гавали плавду!
        - Я не пойму, что на тебя нашло. Когда я тебе объяснял план на том холме, ты вроде с ним согласилась.
        - Я не думала, сто ты убивать их будес. Думала, только пугать. Пачиму они плахие люди?
        Не сводя с нее глаз, он медленно поднял руку с папиросой, затянулся и так же медленно выбросил окурок, просто разжав пальцы. В принципе, ее сомнения были понятны. Не ожидала жестокости от оборванца и не знала, что это за люди.
        - Вспомни, в каком виде ты меня нашла. Они привезли меня в пустыню и оставили с колодкой на шее, чтобы я сошел с ума и забыл, кем был до этого. Если бы я не освободился и не ушел с того места, меня в конце концов заклевали бы стервятники. Вон, видишь, уже двое кружат над нами? Чуют мертвых, но им без разницы, кого жрать. И живого откушают с удовольствием. Машина эта, думаешь, для безмятежных прогулок по бескрайним просторам предназначена? Ага, щас! Загляни в кунг. Увидишь много интересного. Колодки, чтобы человека к стене приковать. Цепи, на которых можно подвесить. А можно крюк под ребро, и пусть висит-качается, сдыхает на весу. Или клещами язык ухватить и отрезать его, например. Я не знаю, что именно они этими причиндалами делали. Иди, загляни! Если хорошо приглядишься, найдешь засохшие пятна крови. Это то, что они не отмыли, хотя тут целая бочка воды есть. Кровь надо смывать, чтобы не воняло сильно, когда она тухнуть начнет от жары. Еще есть сомнения в том, что они плохие?
        На лице Фань отразилось недоверие, и она смешно сдвинула брови.
        - А ты кто?
        - Таких вот преступников ловлю, - он мотнул головой в сторону покойников, - которые обычных людей убивают. А если не хотят идти туда, где их будут судить, тогда убиваю их сам. Эти трое из большой банды, которой командует человек по имени Иргаш. Слыхала про такого? Нет? Странно. Он очень известная личность в наших краях. Я преследовал его брата, который та еще сволочь и убил много хороших людей. Но меня они взяли раньше и хотели превратить в раба. И ты думаешь, что я должен был их просто напугать?
        Фань некоторое время еще не сводила с него глаз, потом опустила пистолет и обессиленно уселась на землю на том же месте, где стояла до этого. Шал опустил ствол следом. Если что, попадет в голову.
        - Что с тобой, девочка?
        - Я запуталася. Тхин бу дон![33 - Тхин бу дон - не понимаю (кит.).] Не снаю, каму велить. Испугалася тебя. Есе и меня убивать будес.
        - Ха! Хотел бы убить, убил бы еще возле костра. Ложкой. Когда кашу ели.
        Фань стрельнула глазами, но наткнулась на улыбку Шала. Он покивал головой.
        - Или веткой саксаула. А чего вернулась? Когда пошла за вещами, могла убежать и не приходить.
        - Ты дагнал бы на масыне. Думала сама тебя убить.
        - Надо не думать, а стрелять. Раз сомневаешься. Ну что, будешь меня убивать?
        - Нет.
        - Ну, это нормально. Будем считать инцидент исчерпанным. Смотри, что я нашел! - Он обернулся в кунг и стукнул ладонью по бочке. - Вода! Много воды! Хочешь помыться?
        - Я те, ваняю? - оторопела Фань.
        - Не нюхал. Просто подумал, после песчаной бури запылилась, наверное, и пока вещи тащила, вспотела как лошадь Пржевальского. Вот и предложил. Но я не настаиваю. Твое тело - твое дело. А то пока я с машиной ковыряюсь, могла бы сполоснуться, пыль смыть. Дверь закроешь, тут вон защелка есть. И я у них мыло нашел, пока дознавательные инструменты перебирал. Продумано тут все. В полу отверстия, кровь смывать, воды целая бочка. Ну что?
        Фань молчала и с сомнением на него посматривала, шевеля бровями и губами.
        - Короче, - не выдержал Шал бессмысленных гляделок, - тебе вода нужна? Сама ты бочку не перевернешь, тут в ведро нужно наливать. Ну? Обещаю, подглядывать не буду!
        - Давай, - кивнула Фань.
        - Ну вот, а то сомневаешься, как троечница после девятого класса, идти учиться на повара или нет. Мойся пока, а я с машиной разберусь, там недолго. Потом тоже помоюсь, и поедем.
        Шал плеснул воды в уже знакомое эмалированное ведро, достал из рундука обнаруженное мыло и, выпрыгнув из кунга, вручил его девушке.
        - Купайся, но за буйки не заплывай.
        Фань кивнула и молча полезла в кунг.
        Шал обошел «шишигу» иза листом железа, прикрывающим бензобак, увидел какой-то сверток. Вытащив его на свет, обнаружил свою куртку, отобранную у него в пустыне. Молодец, Хызыр, берег, не работал в ней. Закинув ее в салон, Шал полез под кабину. Работы осталось немного, почти все сделали до него покойные каратели.
        Раненый Амангельды оказался на редкость разговорчивым, причем особых методов воздействия применять не пришлось. Достаточно оказалось подвесить его к настенным кандалам и стукнуть по раненой руке, чтобы пришел в себя. То ли болевой шок сказался, то ли новый статус, совсем не похожий на привычное доминирующее положение. Мало кому понравится роль приговоренного к смерти, если до этого сам был вершителем чужих судеб. Хошь не хошь, а для смягчения своей участи придется рассказать все, что известно, если не мешает, конечно, идейность или, допустим, махровый патриотизм. Амангельды партизана строить из себя не стал и то, что поведал, заставило задуматься и пересмотреть все ранее намеченные планы.
        Как Шал изначально и предположил, они уже посетили место, где его оставили пять дней назад. Естественно, кроме сломанных кольев ничего не обнаружили. Сбиваться с ног и искать исчезнувшую жертву не стали, мало ли куда он мог направиться и в каком состоянии. Может быть, сойдя с ума, в нервном припадке из последних сил и сумел освободиться и сейчас бродит где-то по пустыне, если его уже не сожрали вараны или стервятники. А не сожрали сразу, сожрут потом, ненормальный человек не сможет адекватно оценить опасность и защититься без оружия. В общем, об этом решили Иргашу ничего не говорить - подох и все. Этот вариант меньше разозлит господина, чем реальное положение дел. А то он скор на расправу с нарушителями приказов.
        Потом они попали в песчаную бурю. Чтобы не заблудиться, сделали привал, но не предусмотрели возможные последствия - пылью забило воздушный фильтр. Пока Хызыр откапывал колеса от нанесенного песка, Амангельды с Ибраем, как звали его напарника, устраняли причину. Промыли бензином фильтр, смазали маслом и почти установили его на место, но тут появились какие-то женщины и в очередной раз продемонстрировали, что практически все проблемы в мире случаются из-за них. В этом месте Амангельды истерично засмеялся, но увидев тесак, который извлек Шал, ковыряясь в рундуке с инструментом, изменился в лице и стал умолять пощадить его. Бывший пленник пообещал подумать и велел рассказывать дальше. Дальше пошло еще интересней.
        Амангельды не входил в круг лиц, постоянно посвящаемых в планы своего господина, но по косвенным признакам и некоторым разговорам сумел составить свое мнение. Месяц назад ремонтная группа под командованием человека по прозвищу Танкист ушла в Отар, станцию на перегоне Шымкент-Алматы, где когда-то дислоцировался батальон танковых войск республики. Отправленные ранее разведчики обнаружили там несколько машин разной степени сохранности, но вполне подлежащих восстановлению, чем группа Танкиста и занималась этот месяц. Вероятно, работы прошли успешно, раз он запросил топливо для полевых испытаний. Желая видеть все собственными глазами, Иргаш как раз и направлялся в Отар, когда почему-то свернули в Луговой. Возможно, на встречу с братом, который оказался там же. До Амангельды еще дошли короткие разговоры о каком-то поезде, но что за поезд и почему он интересует Иргаша, понять пока не сумел. Выяснить это возможности не было, Иргаш вдруг увел колонну в Отар, оставив в Луговом две группы. Одну, чтобы забрали Шала из пустыни, и вторую, штурмовую, из бывших военных. Штурмовать ничего не штурмовали, но через
сутки ушли следом за Иргашем. Дождались, когда через Луговой проследует поезд, и ушли.
        Полученной информации Шал немного удивился. Надо же, как люди интересно живут в последнее время, - танки для чего-то ремонтируют, поезда пускают куда-то. Как говорил старый знакомый - «чота будет, не зря же затеян весь этот движняк». Ну и ладно, не его это проблемы. Главное, людей Иргаша в Луговом не осталось, можно спокойно туда вернуться, забрать Мейрама с сестрой и отправиться в урочище к шаману. Об остальном подумает потом, например, завтра. Правда, когда Шал услышал от Амангельды, что недостреленный им Ахмед показал брату мальчишку и Иргаш заинтересовался его способностями, настроение резко поменялось. Теперь Мейрам, оказывается, вместе с бандой направляется в Отар. «Тюдесна, твая мать», сказала бы Фань.
        Шал поставил на место крышку корпуса фильтра, окинул еще раз взглядом двигатель, спрыгнул на землю и опустил кабину на место. Завелась «шишига» почти сразу. Ну вот, автомобиль в порядке, и топлива, по словам Амангельды, хватит до самого Отара, расстояние всего километров двести пятьдесят. Остается решить, ехать туда или нет. Если размышлять логически, то лучше пока сделать перерыв в затянувшемся рейде за головами, отдохнуть и набраться сил. Ну не получилось выполнить обещание, данное старому Еркебаю. Тем более в нынешнее столь паскудное время переживать нужно больше за собственную жизнь, а озадачиваться чужими проблемами совсем непрактично и небезопасно. Для себя в первую очередь. Но это если мыслить логически. А если отбросить логику под давлением совести, которая иногда, сука, просыпается?
        Ладно, о людях, которым что-то обещал, можно благополучно забыть, а для себя придумать кучу оправданий, чтобы не так стыдно было потом перед самим собой. Да хотя бы то, что он один, а подручных у Иргаша много! Чем не правдоподобное объяснение вдруг проснувшихся сомнений в своих силах? Вполне обоснованное и даже здравомысленное. Пускай и заимел он «АКСу» вкачестве законного трофея, как тут воевать, патронов-то маловато… Так, а тут же еще один «укорот», с пассажирской стороны торчит, и за сиденьем подсумок… с магазинами… Черт!
        Заглушив двигатель, Шал стал обыскивать кабину, что следовало сделать сразу. Рацию, установленную под потолком, включать не стал. Возможно, рабочая. Над крышкой двигателя был смонтирован ящик, прикрытый квадратным куском полированной мебели и, судя по всему, выполнял он роль не только столика, но и бардачка, отсутствующего в стандартной комплектации «шишиги». Подняв крышку, Шал обнаружил в нем пистолет Макарова, несколько обойм к нему и патроны россыпью. Еще поцарапанные солнцезащитные очки и самое приятное - папиросы. Три пачки. Жить можно, в общем. И что характерно, даже воевать. Спасибо Всевышнему за такие подарки.
        Вот об этом стоило подумать сразу - не может быть мало патронов у людей, идущих по тропе постоянной войны. Теперь эти боеприпасы перешли к нему, но все равно два автомата, пистолет и некоторое количество патронов к ним не основание для путешествия в Отар. Он будет один против кучи вооруженного народа, Фань не в счет. Следовательно, нечего и рыпаться. Нужно садиться на любезно предоставленную судьбой карету и ехать. И… что дальше? У Еркебая без мальчишки делать нечего, Фань туда не хочет - есть своя наиважнейшая цель. Оставить, как обещал, и пусть идет, куда ей надо, по степи, по железной дороге, где ходил поезд «Шымкент - Алматы»? Так пропадет же, жалко девку. А пацан?
        Вот она, совесть. Просыпается, когда не нужно. Почему-то, когда убивает людей, она не так сильно причиняет страдания. Сразу включается защитная блокировка - он вершит правосудие и наказывает виновных, поэтому особого прегрешения в этом и не видит. Но в случае с Фань своим бездействием он обрекает ее на гибель. И пацану вместо того, чтобы жить в относительной безопасности у старого шамана, перенимая его знания, придется пропасть на просторах степи. А ведь он обещал Еркебаю привезти мальчика. В благодарность за его спасенную жизнь. Никто же не просил ни дунганина Фаты, ни старика-шамана бороться за жизнь незнакомца, найденного в степи, но они боролись и поставили его на ноги… Словно в подтверждение мыслей, задергалась мышца на левой руке.
        Здравый смысл подсказывал, что в Отар соваться не нужно, это чревато дополнительными проблемами, но совесть была против, яростно сопротивляясь и подкидывая разные варианты решения проблемы. Он давно привык просчитывать шаги наперед и теперь неосознанно искал выход. И чем больше думал, тем явственней видел свои дальнейшие действия.
        В чем именно заключаются способности мальчика и как они проявляются, Шал не знал, кроме того, что связано это с животными. Но раз они заинтересовали Иргаша до такой степени, что он забрал Мейрама с собой, это пока гарантировало ребенку относительную безопасность. Ведь не съедят они его в самом-то деле, о каннибальских пристрастиях пустынного воинства сведений не поступало, и нужен он для чего-то другого. Это во-первых.
        Дальше, касательно Иргаша. Какими бы ни были его планы, находится он до сих пор в Отаре, и покидать станцию не собирается, судя по времени, отпущенному на доставку туда Шала. Целесообразнее все-таки наведаться туда, чем искать потом его по всей Жамбыльской области. К тому же количество людей у него ограничено, он не привел с собой всю свою армию. То есть шансов выкрасть мальчика из Отара больше, чем из основного лагеря Иргаша, о местоположении которого только известно, что находится тот где-то в пустыне. Мойынкумы достаточно большая территория, и только с востока на запад тянется на пятьсот километров, попробуй найди там что-нибудь. Это во-вторых.
        Ну и в-третьих. Ахмед, сука. Он там же, где Иргаш и Мейрам.
        И еще танки. Информацию о наличии у Иргаша тяжелой военной техники, возможно, получится продать руководству Каганата.
        Выходило, что все дороги ведут в Отар. Точнее, дорога-то одна, а вот цели… В общем, за все сразу хвататься не стоит, а лучше разделить по важности. Мейрам - в приоритете, остальное вторично. Таким образом, выполнит обещание, данное шаману, совесть будет чиста и перед ним, и перед собой. И балаболом не будет казаться, или этим, как его там… у русских есть еще емкий эпитет… Вроде матерный, надо у Фань спросить, она должна знать.
        Да, есть же еще гражданка Китайской Народной Республики товарищ Фань Вейци, и что делать с ней, пока не понятно. Все же Шал не оставлял надежды отговорить ее от путешествия в Алматы. Можно взять с собой, все веселей в пути, а при случае пусть машину охраняет. Тем более дорога-то одна, что в Отар, что в Алматы, времени на убеждение должно хватить. Наверное.
        На улице послышался шум льющейся под автомобиль воды, и в кунге звякнуло ведро. Через несколько минут послышались медленные шаги, и перед открытой дверью кабины появилась девушка, рукой встряхивая волосы, чтобы они скорее высохли. Одежда, надетая на мокрое тело, соблазнительно облегала стройную фигурку.
        - С легким паром, что ли?
        - Спасиба, Сталый.
        Шал достал из «бардачка» обойму и протянул Фань.
        - Я потратил три твоих патрона. Держи, с процентами.
        - Спасиба. Ты кусать хатеть?
        - Можно и поесть, - кивнул Шал, - но сначала нужно вымыться. Упускать такую возможность нельзя, когда еще столько воды раздобудем. Только мне нужно еще закончить шмон. Так сказать, провести ревизию свалившихся на нас богатств.
        Шал вылез из кабины и стал ковыряться за водительским сиденьем, пытаясь вытащить полипропиленовый мешок, бывший когда-то белым, но со временем впитавший в себя множество других оттенков несколько иной цветовой гаммы. Вытаскивался он с трудом, места между спинкой и стенкой было мало, но приложенные усилия обычно вознаграждаются положительным результатом, если поставить себе определенную задачу. На «шестьдесят шестом» Шал ездил, может, пару раз в жизни, и через некоторое время дошло, что водительское сиденье несколько отличается от стандартных, заводских. При ближайшем рассмотрении оказалось, что оно заменено на более удобное и, кроме того, сдвигается с места, что изначально не предусмотрено. После этого мешок свободно предстал для обозрения, и содержимое удивило.
        Кто из покойной троицы был хозяином, неизвестно. Если исключить ограниченного умом Хызыра, тогда либо Амангельды, либо Ибрай, но кто-то из них был знатным тряпочником. Или натура такая, стяжательная, или подарки кому-то собирал, потому что мешок оказался полон одежды. Всякой разной. Женской, мужской. И что характерно, чистой. Следов крови на ней не видно, значит, снималась с живых. Шал потянул носом, вдыхая запах какой-то рубашки, и хмыкнул, поняв еще кое-что. Одежду или уже стирали, или не носили вообще. Не ощущался запах пота. Ни от рубашки, ни от мешка. Но если учесть, что в полевых условиях никто не стал бы заниматься стиркой, то вероятно, одежду просто взяли с какого-то склада.
        - Смотри, Фань, сколько шмоток. Не хочешь сменить прикид?
        - У меня свая одезда есть, - возразила девушка, продолжая сушить волосы.
        Внимание привлек темный сверток. Оказалась какая-то форма, не новая, но также чистая. Серо-зеленая, с тонкими вертикальными полосками коричневого цвета и достаточным количеством карманов. Повертев ее, Шал приложил к себе.
        - Странный камуфляж, но вроде в пору. Походить на солнце, выцветет и станет нужной расцветки. И всяко лучше моих обносков, как считаешь, Фань? Так, и с обувью у нас выбор хороший.
        Он направился к покойникам, уж им-то сапоги за ненадобностью. По пути заглянул в ящик для инструмента, что располагался под кунгом у бензобака, и обнаружил еще небольшой склад.
        - Эй, Фань! Иди, принимай провиант! Посмотри, что тут из съедобного есть.
        С другой стороны автомобиля такой же ящик использовался уже по назначению. Кроме ключей разных размеров, там обнаружились таган?к и паяльная лампа, обычно используемые вместо костра. Целесообразно, в принципе, не всегда же в степи можно найти достаточно дров, а на такой конструкции чайник закипает минут за пятнадцать практически в любой ветер.
        Отбиваясь от сонма мух, уже облепивших покойников, Шал принялся снимать обувь. Мародерствовать, так до конца. Не ходить же босиком в самом-то деле. Сапоги Амангельды оказались малы, обувь Хызыра, учитывая габариты мертвого узбека, естественно, большая, и ноги Шала в ней болтались, как карандаш в стакане. У Ибрая сапоги были на размер больше, но это даже неплохо. Найденные в мешке рубашки использовать в качестве портянок, и будет в самый раз. Правда, материал ткани для этого не предназначен, износятся слишком быстро, придется из остальной одежды делать запас.
        Пошевелив в сапогах большими пальцами ног и прикидывая, насколько толстые нужны портянки, Шал подошел к Фань.
        - Ну что, процесс мародерства можно считать оконченным и успешным. Три патрона в обмен на все добро и технику, - подмигнул он китаянке, - думаю, неплохо. Или три жизни? - Он посмотрел на покойников. - Человеческая жизнь, по идее, этого не стоит. Только не окажись они в этом месте и в это время, остались бы живы. Словом, не повезло им.
        Фань задрала голову вверх и посмотрела на кружащих в небе птиц.
        - Пачиму плахие люди убивают халосых?
        - Наверное, извечная борьба добра со злом. Не знаю. Сначала надо понять, что вообще толкает человека на убийство и заставляет сделать первый шаг. Причины же разные. - Он присел на лесенку под задней дверью, достал пачку с табаком и принялся набивать полупустую гильзу папиросы. - У каждого своя правда, которая влияет на его мировоззрение. Кто-то начинает убивать из мести. Потому что убили его родных или нанесли оскорбление, которое смывается только кровью. Кто-то защищается, и убийство - единственная возможность сохранить жизнь себе или близким. А кто-то, почувствовав безграничную свободу и безнаказанность, старается отобрать у других то, чего нет у него. Но так как эти редиски потные отдавать ничего не хотят, их убивают. Вот и получается, что на убийство толкают злость, зависть, жадность и страх. Ты сама как думаешь, убивать плохо?
        - Да, - энергично кивнула Фань, - плосто так плоха.
        - А если защищаешься? Или в наказание за другое убийство?
        - Тагда нет.
        - Считаешь, что кровь за кровь - это правильное решение?
        - Канечна! Если убил один лаз, убьет и патом. Лутьсе его убить сисяс, стобы длугих не убивал.
        - Ты говорила, тоже человека убила. Ты тогда тоже плохая.
        - Я, нет! Я засисялась! Так вышла!
        - А еще сможешь убить?
        - Если плидется, убью, нахлен!
        - Вот так сейчас и работает эта система. Оправданное правосудие хаоса и безумия. Любой хороший человек при определенных обстоятельствах превращается в зверя. И сразу возникает вопрос. Если добро пытается победить зло с помощью автомата и заостренной арматуры, может, оно уже не добро?
        - А если добло слабая и зыть ахота? - Фань склонила голову набок и прищурилась.
        - Тогда надо бороться за жизнь, - кивнул Шал, - и убивать первым. А то убьют тебя, и хрен докажешь, что на самом деле ты добрый и пушистый. Время, когда нужно подставлять другую щеку после того, как тебе двинули по одной, давно прошло. Главное потом самому злом не стать. Ладно, - Шал растоптал окурок и поднялся, - философствовать на эту тему можно долго. Один хрен ответа не найдем. Пойду постираю свой лысый череп, а то падалью от меня несет, аж самому противно. Как ты только рядом со мной находишься, не пойму.
        - Пливыкла узе, - вздохнула Фань.
        - Иди, готовь поесть. В кабине между сиденьями столик есть, там и накрывай, а то на улице ветер песок гоняет, потом на зубах хрустеть будет…
        Открыв дверь кунга, Шал спугнул стервятников, не выдержавших и приступивших к трапезе, как только вокруг автомобиля стихло всяческое движение. Обиженно взмыв в небо, они снова занялись барражированием, периодически напоминая о себе громким криком.
        Свежий западный ветерок приятно холодил влажную голову, вчерашняя жесткая щетина которой уже стала превращаться в мягкую поросль, - видимо, легкая была у шамана рука, раз волосы росли так быстро. Не хватало только бритвы, чтобы подправить разрозненные островки растительности на лице. То, что выросло на подбородке и щеках, на бороду походило мало.
        Форменная одежда странной расцветки оказалась действительно его размера и сидела как влитая, будто по блату подобранная знакомым старшиной. Шал чувствовал себя почти человеком. Чистый, одетый, обутый. Что еще надо? Поесть и потра… ну, это ладно, не столь важно…
        Он залез в кабину и посмотрел на приготовленный дастархан. Фань в свою очередь тоже провела ревизию продовольствия и все съедобное разложила на маленьком столике между сиденьями. Узрев такое количество еды, Шал почувствовал, что дико проголодался. Но помня о возможных последствиях чревоугодия после вынужденной диеты, сдержал порыв нажраться от пуза. Чтобы потом с этим пузом не маяться.
        Поставив автомат между колен, хлебнул сначала воды из фляги и задал вопрос, который мучил его последнее время.
        - А почему ты мне помогла там, в пустыне?
        - Папа гавалил, «зизнь лебенка - эта белый лист бумаги. Каздый чилавек, католого он повстлечает на пути, написет сто-то свае на этам листе». Кагда оказалась, сто ты мне не паказался и тебе нузна помось, лешила памагать. Добло тозе нузна делать.
        - Но доверять не доверяешь, да?
        - Немнозка, шабудо[34 - Почти (кит.).] давеляю, навелна.
        - Никому не доверяй. Наших самых страшных тайн. Никому не говори, как мы умрем, - и, заметив недоуменный взгляд девушки, добавил, - песня такая когда-то была.
        Захрустев сухарем, он уставился вперед, прикидывая взглядом направление, в котором придется держать путь. Вяленое мясо оказалось на редкость мягким, и он с удовольствием сжевал два кусочка. Но больше налегал на воду - для организма, за несколько дней потерявшего большое количество влаги, она была нужнее. Порадовал запас курта - белых шариков, слепленных из подсоленного творога. Пусть и был он слишком жестким, что говорило о давности срока, когда его сделали, но соль организму необходима.
        Фань отряхнула руки и посмотрела на Шала.
        - Сто дальсе, Сталый? Куда ехать будем?
        - Я не оставляю надежды отговорить тебя от Алматы…
        - Не начинай. Пайду все лавно, твая мать. Где зелезная далога?
        Шал вздохнул.
        - У меня тут планы поменялись. В Луговой мне уже не надо. Пока. Где там твоя карта? И компас давай, теперь нужен, а то что-то я уже запутался.
        Фань убрала еду и потянулась к сумке, которую уже засунула за пассажирское сиденье. Разложив карту на столике-бардачке, Шал показал, куда он собирается.
        - Видишь, тут и к Алматы рукой подать. Могу подвезти тебя туда. Но при одном условии…
        Сразу кивнувшая головой Фань замерла, настороженно ожидая продолжения.
        - Ты перестаешь ругаться. Вот всякие там «твая мать», «сука» ивсе остальное, что ты используешь вместо запятых и точек, ты не говоришь. Вообще. Поняла?
        - Сафсем?
        - Совсем!
        - Ахлинеть!
        - Охренеть можно, - кивнул Шал, - сам так говорю иногда. Ну что, согласна? Или пешком пойдешь?
        - Сагласна, твая… - стрельнула глазами и выдохнула, - мама халошая.
        - Ну это нормально. Вот и договорились.
        - А пачиму тебе туда нада?
        - А какая твая дела? - поднял брови Шал и улыбнулся надувшей щеки девушке.
        Вытащив из мешка первую попавшуюся рубашку, разложил ее на столике, собираясь заняться чисткой оружия. Нужно же посмотреть на состояние механизма трофеев. Бросил быстрый взгляд на Фань.
        - Можешь пока в кустики сходить, если найдешь их. По дороге останавливаться буду редко, даже не проси.
        - Сто? - не поняла девушка.
        Шал вздохнул.
        - Не тормози - туалет найди.
        Покрасневшая девушка набычилась, не спеша выбралась из кабины, и прежде чем захлопнуть дверь, спросила.
        - Длугие сумки куда лазыть?
        - Кидай в кунг.
        Посмеиваясь в усы и мурлыкая мотив «Мамы Азии», стал разбирать автомат. Слов песни полностью не помнил, но и тех отрывков, что еще сохранились в памяти, отрешиться от тревожных мыслей хватало.
        «Мама Азия… там саксаул, кальян и чайхана… Мама Азия… там девушки красивы, как луна… Мама Азия… храни тебя Аллах…»
        Глава двенадцатая. Долина вечных снов
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Шуский район
        Ехали медленно - дороги не было, только примерное направление, которое постоянно сверяли по компасу. Холмы вставали на пути так часто, что приходилось петлять, словно заяц-русак, и с непривычки Шалу казалось, будто крутит баранку с самого утра, хотя ехали всего несколько часов. Уже стал склоняться к мысли, что следовало двигаться на юг, как планировал сначала, и только потом, когда упрется в «железку», сворачивать на восток. Но как ни боролся с сомнениями, маршрут менять не стал, дабы не жечь зазря топливо, пусть и доставшееся на халяву. Как гласил древний лозунг, экономика должна быть экономной.
        Степь жила своей жизнью. Вспугнули стаю корсаков, что бросились преследовать «шишигу», нарушая спокойствие бескрайних просторов истеричным визгом и лаем, и неслись вровень с автомобилем, не отставая и упорно держа крейсерскую скорость, остервенело бросаясь на колеса. Шал, посмеиваясь, утопил педаль «газа» впол, и вскоре, поняв, что старая советская резина зубам не поддается, звери отстали, оставив людей в недоумении. Мало того, что эти небольшие степные лисы, обычно охотящиеся поодиночке, почему-то сбились в стаю, еще и напали на предмет, намного превосходящий их по размеру, возможно, приняв автомобиль за какого-то большого зверя. И насколько Шал успел рассмотреть внешний вид преследователей, они очень изменились за последние годы. Морды удлинились еще больше, клыки стали крупнее и изогнутей. Не хотелось бы испытать их действие на своей шкуре. Что осталось неизменным, так это глаза. Все такие же узкие, как и раньше.
        - Смотри, Фань, звери на тебя похожи.
        - Пачиму эта? - Девушка, с интересом рассматривая лис в окно, недоуменно обернулась.
        - Глаза узкие и хитрые, как у тебя.
        - Касахский сутка, да? Сваи гласа видел?
        - Они у меня не хитрые, а красивые. - Шал приспустил очки и наклонил голову к Фань, демонстрируя глаза. - Видишь?
        - Аха! И сафсем уские, как у тех звелей, блын, - парировала девушка и отвернулась.
        Через пару часов, проехав мимо какого-то безымянного озерца, выскочили на широкую, местами заросшую травой полосу, уходившую на юго-восток. Ехать стало легче, и Шал прибавил скорость. Скорее всего та самая старая грунтовая дорога, что на карте обозначена пунктирной линией.
        Фань поначалу еще вертела головой, но быстро утомилась унылым однообразием пейзажей и переключила внимание на по-военному аскетичный интерьер кабины. Задавала кучу вопросов, неизменно начинавшихся на «сачем» и «пачиму», и касавшихся всего, что находилось внутри, - стрелок на приборах, моторчика отопителя под торпедо у ее ног и назначения каждого рычага с задней стороны двигателя. Потом полезла к рации, закрепленной на потолке, и крутанула какой-то верньер.
        - А сто эта? - вздрогнула от раздавшегося в динамике шума.
        - Рация. Чтобы на расстоянии переговариваться.
        - Давай пагавалим?
        - С кем?
        - Не снаю, - она пожала плечами, - кто ответит.
        - Я даже знаю, кто ответит, - кивнул Шал.
        - Кто?
        - Кто-нибудь из банды Иргаша. И они будут знать, что кто-то сидит на этой волне. Поэтому ну нафиг, лишний раз давать почву им для размышлений. Меньше будут знать, лучше будут спать. - Он потянулся и выключил рацию, машинально запомнив номер волны на цифровом табло. - А то еще частоту сменят. Потом будем их слушать.
        Холмистая местность постепенно выравнивалась, наливаясь желто-зеленым цветом растущей конопли и боялыча[35 - Боялыч - солянка деревцевидная, растопыренно-ветвистый кустарник семейства маревых.]. Чуйская долина. Долина вечных снов, растений и цветов. Начинаясь на берегах реки Чу, раскинулась между песками Мойынкум и низкими склонами Чу-Илийских гор и заканчивалась где-то в Боомском ущелье на территории Киргизии. Место паломничества и поклонения всех советских растаманов и хиппи, благодаря которым и стала известной. Практически сразу после развала большой страны написание большинства географических названий было законодательно изменено согласно национальной политике нового государства, и Чу превратилось в Шу, а Чимкент в Шымкент. Что потом дало повод посмеяться над набившим оскомину вдалбливаемым преподавателями на протяжении многих лет старым правилом русского языка касательно правописания некоторых слогов. «Жи» и «ши» - пиши с буквой «и». «Ага, щас», - сказала Жыбек из Шымкента…
        Петляя, грунтовка вывела наконец к старой республиканской трассе «А-358», и Шал, не колеблясь, свернул налево, чтобы не возвращаться в Луговой. Тратить драгоценные время и топливо не хотелось, делая большой крюк, поэтому решил срезать путь через станцию Шу и выйти к нужной «А-2» уже за перевалом. А там до Отара рукой подать. Бешеной собаке три километра не круг, а уж трофейной «шишиге» тем более.
        Асфальт тянулся на северо-восток по левому берегу извилистой речушки, потом резко вильнул на юг и вышел к мосту через нее. Раздолбанная и неремонтируемая десятки лет и до Скорби, с момента развала СССР, трасса походила на результат бомбардировки метеоритным потоком, причем поток этот накрыл собой одновременно всю территорию страны, зацепив большинство асфальтовых дорог районного значения. Ужасные ямы разогнаться не давали. Приходилось часто объезжать ухабы, а то и вообще съезжать с трассы и ехать с более-менее нормальной скоростью по заросшей проселочной дороге, идущей параллельно. С опаской, медленно преодолели всю в трещинах бетонную переправу через речку, миновали мертвый поселок на противоположном берегу и выехали к железнодорожному переезду. Проехав будку дежурного, Шал остановил автомобиль, решив сделать короткий привал и отдохнуть от тряски. Впереди еще лежало много километров подобной дороги, и вода, выпитая после соленого курта, требовала выхода.
        - Ну что, я думаю, можно оправиться и покурить. Дамы, по традиции, вперед.
        - Сто? - Фань, как обычно, не поняла его пространных реплик.
        - Видишь, будка стоит? Я считаю, что «Казахстан Темир-Жолы» не в претензии будет, если мы используем это здание в качестве туалета. Ты первая. Или, может, хочешь в травку присесть?
        - А! - дошло до девушки, и она с энтузиазмом открыла дверь.
        - Бэ! Пистолет где? Проверяй сначала все…
        - Аха, - кивнула Фань.
        - А то суслик за жопу укусит… - начал стращать Шал, но поняв, что убежавшая девушка его уже не слышит, пробормотал. - И придется тебя пристрелить тогда, чтоб не мучилась от бешенства.
        Он закурил и, подхватив автомат, спустился на землю. После долгих автопробегов вообще следует устраивать отдых, иначе тело деревенеет, а после таких экстремальных тем более. Шея уже затекла, и теперь суставы хрустели, словно старый сухой подшипник без смазки; левая рука от долгого бездействия периодически немела, а в позвоночник будто забили лом, и из-за боли в пояснице трудно было разогнуться. Словом, старость не радость.
        Сейчас бы полежать с часок на ровной поверхности, вытянув ноги, стало бы полегче. Прохаживаясь вдоль автомобиля, разминал руку и иногда приседал, чтобы разогнать кровь в коленях. Как пелось в старой песне, «если вы уже устали, сели-встали, сели-встали»…
        Женский крик раздался внезапно и тут же стих.
        - Твою мать! - Он выбросил окурок и на всякий случай снял автомат с предохранителя.
        Что там с этой беспечной девицей уже приключилось? Ногу подвернула? Или все-таки суслик куснул куда не следует?
        Он подошел к задней части кунга.
        - Фааань!
        Из-за угла будки показалась пара - спущенные до колен джинсы мешали Фань нормально идти, и она мелко перебирала ногами, удерживаемая за горло. Какой-то человек в черном плаще и такой же черной фуражке позади нее держал у ее виска пистолет. Типичный захват заложника. Видать, на самом интересном месте поймал ее, урод.
        - Оружие на землю, и отойти в сторону на десять шагов! Или я ее пристрелю!
        - Э! Да мне похеру, можешь стрелять! - Шал отпрянул за кунг. - Только ты подумай, что потом против автомата делать будешь?
        Он окинул местность настороженным взглядом, ожидая подвоха и появления новых действующих лиц из-за другого угла будки. Если кто-то тут есть еще, самое время появиться.
        - Ты не понял? Я сказал бросить оружие! Мне что, мозги ей выбить?
        Новых игроков на поле не появилось. Шал приник к автомату, присел на одно колено и, стараясь не смотреть на стройные ноги девушки со спущенными штанами, высунул ствол из-за кунга.
        - Слушай, я знаю ее второй день. Поэтому мне плевать. Стреляй! Но потом я пристрелю тебя. А могу сразу обоих, чтобы время не тратить.
        После его слов Фань задергалась и схватилась за руку у себя под горлом.
        - Стой, сучка! - Чернофуражечник дернул ее и сильней вдавил пистолет в висок.
        Шал поймал в прицел башку, видневшуюся из-за волос Фань, вспоминая, что делается в подобных случаях. Согласиться и опустить оружие или попытаться выстрелить в голову? Такой прием требует хорошей подготовки и частой практики, но он подобного никогда не делал. А если попадет в Фань? Так, есть еще один простой вариант. Выстрелить в ногу заложнику. Удивленный противник на мгновение потеряет преимущество, и тогда… Шал немного опустил ствол. Прости, Фань, если что…
        Плащ, фуражка… он вспомнил, на каком человеке уже видел подобную одежду. Офицер из Службы Безопасности генерала Ашимова, что хотел видеть живого Ахмеда, но согласен был и на его голову. Только тот никак не мог оказаться за сотни километров от Шымкента. А если все же оказался?
        - Лемке!
        Человек замер и выглянул из-за головы Фань, вглядываясь в Шала. Значит, угадал…
        Девушке надоело положение заложницы, и она принялась спасать себя сама. Резко дернула рукой, и выскочившее из рукава жало тут же воткнула в ногу Лемке, одновременно запрокинув голову назад и ударив его затылком в лицо. Тот заорал, отпрянул как ужаленный, но пистолетом воспользоваться не успел. Фань стремительно, насколько позволили спущенные штаны, развернулась и снова врезала ему в лицо, теперь уже кулаком левой руки.
        - Ну твоюж мать! - Шал вскочил с места, бросился к упавшему Лемке и вырвал у него оружие. От греха подальше, а то пальнет еще.
        - Стлеляяяй! - закричала Фань.
        - Да нельзя стрелять!
        - Пачиму?
        - Знаю я его! В Каганате только один дурачок в такой фуражке ходит. Штаны надень.
        Он присел на корточки перед корчащимся от боли знакомцем.
        - Салам, дознаватель! Ты какого хрена тут делаешь?
        Тот перевел взгляд с окровавленной руки, прикрывавшей рану, и скривился, вглядываясь в Шала. Узнал.
        - Гребаная тетя, как ты похудела! Шал, сука! То же самое я у тебя хочу спросить! Ты что тут делаешь?
        - Ну я-то как раз работаю. И в этот край долины чудной меня завели обстоятельства. А тебя?
        Фань уже привела себя в порядок и протянула руку.
        - Атдай писталет!
        - Это твой, что ли? - Шал повертел ПМ, увидел знакомые выщерблины на щечках рукояти, и протянул его девушке. - Только не пристрели его сгоряча.
        - Это кто такая? - Лемке не сводил настороженных глаз с Фань.
        - Ты не поверишь, китаянка.
        - Откуда?
        - Ветром принесло. - Шал обернулся к Фань. - Неси аптечку, видишь, человек ранен.
        - Пускай сказет спасиба, сто зывой астался!
        - Действительно, Лемке, могла и в пузо пырнуть или горло. Она у нас горячая азиатская девушка.
        - А ты сто, сука, меня стлелять саблался, Сталый? - Фань уходить не спешила и решила расставить нужные точки над всеми буквами, что знала. Спросить «за базар», так сказать.
        - С чего бы? - Шал удивленно посмотрел на нее снизу вверх.
        - Ты скасал, нас двух стлелять будес!
        - Так это я господина дознавателя пугал! - кивнул он на Лемке. - Подумала, что и тебя убью? Зря. Ну, тащи-тащи аптечку, а то кончится кровь у него вся, и подохнет у нас на глазах. Отвечать потом за него…
        - Ты понимаешь, что она лопочет?
        - Конечно, она же на великом и могучем говорит.
        - Что-то не понимаю я ее нихрена… Ну и рожа у тебя, Шал. Что с глазом? В прошлую нашу встречу у тебя был более цветущий вид.
        Шал потрогал шрам и хмыкнул.
        - Издержки профессии. Это нормально. Так как ты тут оказался-то?
        - От поезда отстал.
        - О как! Что за поезд? - Вторая новость на дню о поездах, курсирующих по старому перегону, уже не удивляла. Как сказал Иргаш, два совпадения - это уже судьба. Очень хреновая, по сути. По крайней мере, Шалу двойные совпадения добра не приносят. Фань притащила сумку с медикаментами и поставила на землю.
        - Пасалуста. - Тут же развернулась и ушла в кабину.
        - Обиделась. - Шал проводил ее взглядом и принялся копаться в сумке. Достал бинт. - Сам справишься?
        - Попробую. - Лемке стал перевязывать ногу, мотая бинт поверх одежды.
        - Может, следует снять штаны все же? - хмыкнул Шал.
        - В другой раз.
        - Так что за поезд-то?
        - Обычный поезд.
        - У нас, что, пока я по степи мотался, все уже наладилось? Куда поезд?
        - В Алматы. И не наладилось ничего. Просто проверить информацию нужно.
        - Охренеть! Это что за информация такая, что на ее проверку целый поезд нужно отправлять?
        - Важная! Другую не проверяем.
        - Ну допустим. А ты что тут делаешь? Нахрена на мою деваху напал?
        Лемке посмотрел исподлобья и выдал ехидно.
        - Отдыхал я тут! Идти устал, а тут - раз - и машина подкатывает. Почему и не попытаться захватить ее? Чтобы не шагать пешком, а ехать с ветерком. Ты что здесь делаешь?!
        - Я же сказал. Работаю. Преследую опасного преступника. Да ты его знаешь. Ахмед Сыдыков.
        - И куда направляешься?
        - В Отар. Ахмед сейчас там, со своим старшим братцем.
        Лемке пристально уставился на Шала. Смотрел долго, с прищуром. Потом выдал.
        - Я еду с тобой!
        - Эт нахрена? - опешил Шал. - Проверить хочешь? Не пойдет! Щас! Еще бы Каганат в мои дела не совался! Если получится, принесу его голову, нет, значит, останусь без вознаграждения, но контролеров мне нахрен не нужно.
        Лемке попытался встать и после неудачной попытки подал руку Шалу.
        - Помоги.
        Тот рывком поднял его с земли.
        - Ты понял? Мне инспекторы не нужны.
        - Да понял, понял. - Лемке скривился, когда встал на раненую ногу. - Только взять меня все равно придется. Или ты хочешь оставить представителя власти в опасности? Раненого? - Он поднял голову, пристально вглядываясь в лицо возвышавшегося над ним Шала, - ммм? Места тут дикие. Если со мной что случится? Ммм?
        - Ну так никто не узнает ничего, - ухмыльнулся Шал, - был Лемке, и не стало его.
        - Охренел, что ли? Ты что базаришь? Ты кто? Ты охотник за головами, мать твою! И работаешь на Каганат! Значит, должен оказывать содействие!
        - Да я просто озвучиваю предполагаемое развитие событий. Ты вот скажи, как ты так неосмотрительно отстал от поезда?
        - Непредвиденные обстоятельства! Тебя это не касается!
        - Ну конечно. Как ехать, так с Шалом. Как ответить на вопрос, так хрен мне на воротник. Да?
        - Да ладно, не заводись! - Лемке примирительно хлопнул его по плечу. - Не всю информацию можно открыть, должен понимать же. И потом, я смогу замолвить слово за тебя. Что ты очень благонадежен, и к тому же спас жизнь офицера СБ. Придешь к нам работать, и моя рекомендация очень тебе поможет.
        - Что-то я не припомню, чтобы собирался работать в службе безопасности.
        - Ну ты сейчас не собираешься, а потом придешь. У нас и паек, и привилегии. А? Или вообще договорюсь, чтобы взяли в «Летучий отряд»! Будешь уже не сам ловить бандосов, а в группе, с хорошим оружием, техникой и прикрытием. Ведь когда спину прикрывают, это лучше, чем не знать, что произойдет через минуту. Не всю же жизнь по степи кочевать.
        - А я люблю путешествовать! До войны столько не путешествовал, сколько сейчас приходится. И ты знаешь, мне нравится. Родной край посмотрел. А то раньше все в городе сидел, максимум куда выбирался, это в горы, шашлыков пожарить. Пожаришь, пожрешь под пивко - и домой. Зато сейчас почти каждый уголок в области знаю.
        - Выйдешь на отдых, а жить на что будешь?
        - Я не планирую свою жизнь на такой долгий период, Лемке. Тут это дело бы закончить. А то уже два раза чуть без мозгов не остался…
        Он почесал шрам на виске и прислушался к странному шуму на пределе слышимости, только не мог понять, что тот напоминает. Когда понял, сорвался с места. Окно в кабине только с его стороны было открыто, поэтому шум и казался далеким. Резко распахнув дверь, застал Фань у включенной рации. Однообразный шум в эфире прерывался какими-то фразами…
        «…Бэйвэй сы ши сань ду, сань ши фэнь, сы ши эр мяо[36 - Северная широта, сорок три градуса, тринадцать минут, сорок две секунды (кит.).]…»
        - Ты что творишь!? Я же сказал не включать рацию! Вырубай!
        Фань вздрогнула, щелкнула тумблером и съежилась, не глядя на Шала.
        - Что это было? А? - Он схватил ее за запястье. - Что там говорили?
        - Я не снаю! - выдернула она руку.
        - Не ври! На китайский похоже! Говори!
        - Не паняла я! - Девушка повернула к нему злое лицо. - Не снаю я!
        - Ее бы к нам в допросную, - подошел сзади Лемке, - мигом бы раскололась. У нас очень убедительные доводы есть. Например…
        - Заглохни, Лемке! - бросил Шал через плечо, снова пристально посмотрел на девушку. Та уставилась вперед и делала вид, что взгляда не замечает.
        - Жаксы! - Шал с силой захлопнул дверь и повернулся к дознавателю. - Поедешь в кунге. И попробуй, сука, мне мешать в Отаре, пристрелю, и никто не узнает… какой у парня был конец.
        - Да нет у меня молодой, - улыбнулся Лемке, - а за понимание спасибо. Не бросаешь, уже хорошо.
        Он, прихрамывая, двинулся следом за Шалом. Заглянул в любезно открытую охотником дверь и присвистнул.
        - Ого, это что за апартаменты?
        - Допросная. Как ты любишь. Осваивай, пока едем. Набирайся опыта у Иргаша.
        - Его тарантас? С размахом они подходят ко всему, я думал, байки.
        С трудом забрался внутрь и обернулся.
        - Слышь, Шал, а есть что пожрать? Несколько дней нормально не ел, черепаху только поймал вчера…
        - Потерпишь! В канистре вода. В бочке вода. Выбирай, какая нравится. - Шал сильно хлопнул дверью и пробурчал. - Подвези, накорми. Ваще обнаглевшая рожа.
        Забравшись в кабину, он включил рацию. Как и думал, частота уже другая, но сейчас, кроме шума, ничего не было. Запомнив цифры, вернул предыдущую и посмотрел на Фань, старательно изучавшую покосившийся дорожный знак в виде перевернутой буквы «Х».
        - Точно ничего не хочешь сказать? Ну-ну.
        Ехали дальше молча. Дорога была все такой же отвратительной, и приходилось часто петлять, съезжая с асфальта на проселок и обратно. Раздражала неприятная тенденция - с грунтовки асфальт слева казался нормальным, но как только Шал выезжал обратно на трассу, покрытие снова становилось аварийным и непригодным для движения, и лучше варианта, чем вернуться на параллельную дорогу, не находилось. Вот он, народный постулат, проверенный временем, в действии. Везде хорошо, где нас нет, пока нас там нет. Как только появимся в том чудесном месте, где всем якобы хорошо, вдруг стремительно портится общая ситуация. И небо не такое синее, звезд меньше, трава бледнее, люди злее и в итоге оказывается, что на старом месте было лучше. Казалось бы, что еще надо, есть под жопой автомобиль, и не пришлось идти пешком в такую даль, так нет, хочется нормальной дороги. Шал усмехнулся своим мыслям. Человек всегда чем-то недоволен. Даже тому, что остался жив в большой мясорубке, произошедшей много лет назад, и то не рад порой. Потому что жизнь раньше была лучше. Она и была лучше, потому что осталась в далеком прошлом. И нас
там уже нет. Там, где нас нет, всегда хорошо.
        Впереди показалось небольшое село. На указателе с трудом читалась выцветшая, местами облезлая надпись - «Татти». Шал и Фань, каждый со своей стороны, напряженно всматривались в пустые глазницы окон, ожидая хоть какого-то проявления человеческого присутствия, но тщетно. Очередное мертвое стойбище людей, когда-то живших в цветущей долине. Без должного ухода строения постепенно разрушались. Некому было следить за саманными домами, и они медленно рассыпались иссохшей глиной и соломой под гнетом ветров и непогоды, растворяясь в земле, из которой были сооружены их стены. Все, что вышло из земли, туда и уйдет. Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху, но, может быть, все же получится оживить мертвые города и села. Люди вернутся в свои родные места. Когда-нибудь.
        На развилке Шал свернул левее. Уходившая вправо дорога вела практически назад, в Мерк?, откуда можно было добраться до Лугового или направиться прямиком в Алматы. Или вообще свернуть в Гранитогорск…
        За селом попалась станция и еще с десяток отдельно стоящих домов. Дорога из стали черной змеей лежала слева, и словно нить Ариадны, указывала путь за горизонт, где завтра, возможно, получится увидеть, как встает солнце. Если не нарвутся на логово каких-нибудь рожденных ползать мутантов, не к ночи будь они помянуты. Кстати, о ночи. Скоро она наступит и, судя по сигналам, яростно посылаемым желудком, пора бы делать привал, чтобы не готовить ужин в темноте. К тому же мырза дознаватель тоже от голода мается.
        Ну вот, еще одна головная боль нарисовалась, как картина Рембрандта «Фиг сотрешь». Встреча с Лемке была неожиданностью, конечно, но бросать его в степи было неосмотрительно. Не столько из-за его обещаний, пусть они и заманчивы. Был бы чужой человек, оставил бы не раздумывая, но неоказание помощи офицеру безопасности - практически смертный приговор. Особенно если тот останется жив и доберется до Шымкента. Тем более Шала он знает, так что не составит труда потом предъявить обвинение, а с него станется. Ну и с другой стороны, если Иргаш действительно в Отаре возится с танками, нужно будет подтверждение, иначе в Каганате не поверят, что что-то проверить в Алматы аж целый поезд заслали и не посмотрели на расход топлива. А так дознаватель СБ - чем не гарантия достоверности информации, добытой наемником? Очень даже нормальная гарантия. Так что придется с Лемке немного посотрудничать и даже накормить. Пару раз.
        - Сколько времени на твоих золотых?
        - Сто? - удивленно повернулась к нему Фань.
        - Часы покажи.
        Девушка с готовностью отогнула рукав и продемонстрировала хронометр.
        - Нормально. Полвосьмого, скоро стемнеет. Надо бы поесть и спать собираться. Как думаешь?
        - Навелна, да. Кусать хатю.
        - И гость наш, пингвин питсбургский, проголодался, наверное, - Шал кивнул назад, намекая на Лемке.
        - Гость абайдется!
        - Почему это?
        - Нехолосый чилавек! Убить хател, сука!
        - Опять ругаешься? - напомнил Шал уговор. - И невежливо это. Негостеприимно, а у нас, казахов, гостеприимство на первом месте стоит. Ну ты еще многого не знаешь, и как у нас говорится, кто не был глуп, тот не был молод. Так что будь повежливей.
        - Как палутится!
        Шал вывел «шишигу» на асфальт и заглушил двигатель. Прихватив автомат, выпрыгнул из кабины и медленно обошел вокруг автомобиля, осматривая окрестности. Солнце уже давно было на западе и уверенно клонилось к горизонту, еще немного, и наступят сумерки, а там и ночь близко. Из-за близости к тропику Рака темнота в этих широтах накрывает быстро, словно кто-то поворачивает на небе выключатель, и к девяти часам вечера уже ничего не видно.
        Закурив, некоторое время задумчиво глядел в сторону, где садилось солнце и находилась пустыня, в которой чуть не лишился разума. Если вспоминать как плохой сон, то забудется скоро. Он давно заметил, что восприятие мира изменилось. В молодости любое событие, неважно, хорошее, плохое ли, оставалось в памяти долгое время, часто вспоминалось, заставляя проживать его снова, испытывая те же чувства, что и в первый раз. С годами это исчезло. Если случалось что-то важное, оно не производило такого же эффекта, воспринималось как должное и быстро отправлялось в архив памяти, будто перевернули страницу и почти забыли. Было и было, чего лишний раз мусолить. Плохие случаи вспоминать неприятно, а приятные быстро надоедят, и потом вспомнить не захочется. Наверное, поэтому, события юности казались яркими, а зрелые года запомнились серостью и однообразностью. Может, большую роль в этом сыграла эпоха зла и боли, наступившая так неожиданно, убившая в людях все доброе, что когда-то в них было. Или это все-таки мудрость, которая должна когда-то прийти? Кто знает…
        Лемке вывалился из кунга и, прихрамывая, отбежал на несколько метров, на ходу расстегивая ширинку. Как только остановился, сразу же зажурчало и послышался вздох облегчения. Ну вот, всю философию утопил в моче, паршивец. Но понять его можно, мочевой пузырь что та же граната, не знаешь, где рванет, усики-то уже разогнуты и чека сама вот-вот выскочит.
        Шал растоптал окурок и повернулся к кабине. Фань и не думала выходить, сидела, уставившись в окно. Он открыл дверь.
        - Эй, хозяйка! Чего сидим, кого ждем? Ужин пошли готовить!
        - Каманды не было выхадить! - огрызнулась девушка.
        - Ух ты! Какие мы дисциплинированные, оказывается! Выходи давай. Слуг нету.
        Он вытащил из ящика с инструментами таганок и паяльную лампу. Пока девушка доставала припасы, подкачал насос, и через несколько минут ровное ревущее пламя уже грело закопченный чайник бывших хозяев карательного автомобиля. По объему тот оказался побольше, чем у Фань и, учитывая неожиданного попутчика, целесообразней было использовать его. Лемке, потирая руки, подошел к походному очагу и, улыбаясь, спросил.
        - Раньше не мог остановить? Напился воды, чтоб жрать меньше хотеть, думал уссусь. Еще трясло как в миксере.
        - Дорога видишь какая? Как после бомбежки где-нибудь под Берлином в сорок пятом.
        - Или Косово в девяностых, - согласился Лемке. - Ну, какой план у тебя?
        - Пожрать и поспать.
        - Эти пункты мне нравиться, - кивнул дознаватель, - но я про Отар.
        - Там видно будет. На месте разберусь.
        - Значит, Иргаш тоже в Отаре?
        - Я же сказал. Оба братца там.
        Шал подумал немного и решил поделиться информацией. Все же не враг, а официальный представитель власти. Правда, территория ее влияния закончилась много километров назад и в этих диких местах на нее всем наплевать, но следует сразу выяснить, стоит ли ему вообще надеяться на какие-то преференции от Каганата или нет.
        - Слышь, Лемке, напомни, как тебя зовут? А то знаю только фамилию.
        - Напомнить, или по новой сказать? Александр я.
        - Ага, Сашк? по-нашему. Короче, эти гаврики готовят вам очередную пакость, - выдал Шал в спину отвернувшемуся Лемке, что-то высматривающему в той стороне, откуда приехали.
        - Ты о чем? - Тот резко обернулся.
        - Ты знал, что в Отаре были танки?
        - Конечно, там танковый батальон стоял, и не только… ты хочешь сказать…
        Соображал дознаватель быстро, сразу ухватил суть.
        - Да. Ремонтируют они их. Кирдык Каганату.
        - Это мы еще посмотрим… - Лемке задумчиво отошел к кабине и присел на подножку.
        - Имей в виду, - наставил на дознавателя палец Шал, - эту важную информацию ты узнал от меня. Следовательно, я имею право на поощрение. Понял?
        - Я похлопочу, - кивнул Лемке, остановив на нем задумчивый взгляд.
        Фань, разложив на пороге кунга какую-то ткань, накромсала вяленое мясо и принесла из своих запасов несколько сухарей и банку тушенки. Судя по всему, ужин будет скромный, без горячего. И правильно, зачем время тратить.
        - Атклывай, - сунула Шалу банку и сыпанула в чайник заварки. Долго смотрела на задумавшегося Лемке и все же позвала, - эй, шацзы[37 - Придурок (кит.).], к?сай иди!
        Шал строго на нее посмотрел.
        - Это ты вежливо его позвала или ругалась?
        - Аха, пасалуста скасала. - Фань, глядя на него честными глазами, вонзила зубы в мясо и стала активно жевать.
        - Так я тебе и поверил… Лемке! Особое приглашение нужно? Или по-русски не понимаешь? Жрать иди!..
        Шал проснулся, когда небо над Чу-Илийским хребтом уже стало светлеть. Ночь прошла на удивление спокойно. Где-то слышны были странные звуки животных, но никто, к счастью, ни автомобилем, ни людьми в нем не заинтересовался. Вероятно, тяжелые ароматы металла и топлива маскировали человеческий запах, а это очень хорошо. Проблем меньше.
        Пока попутчики спали, включил рацию и послушал эфир на двух известных частотах. Кроме шума и треска, ничего. Все спят, видимо. Разжег лампу и, поставив на огонь чайник, скомандовал подъем. Глядя на заспанные лица, после некоторых раздумий дал полчаса на утренний туалет и завтрак. Нечего время тратить, долго раскачиваясь. Личный состав боевой карательной «шишиги» его понял и к назначенному сроку был готов отправляться в путь. Лемке и Фань сохраняли нейтралитет и делали вид, будто друг друга не существует.
        Снова потянулись бесконечные версты убитой временем трассы и ее неизменной спутницы - железной дороги. Фань сначала дремала, но постоянная тряска поспать толком не дала, и достав из сумки огрызок бинокля, стала рассматривать просторы вокруг, надолго припав к окуляру.
        Тем более что встающее над низкими горами солнце притягивало взгляд. Найдя прореху между вершинами, оно пробивалось сквозь серую пленку низких облаков лучами, похожими на желтые полосы с флага военно-воздушных сил.
        Темная земля, еще укрытая предрассветными сумерками, уже готова была принять тепло и заиграть многоцветием местной флоры. В какой-то момент, вроде ожидаемо, но в то же время слишком резко, над хребтом показался край нестерпимо яркого диска, заставив Фань отвернуться, а Шала надеть очки. Вот и новый день настал.
        Асфальтовая дорога, гибкой змеей повторяя все изгибы ландшафта, стала немного лучше. Ям было меньше, а те трещины, что остались в покрытии, не мешали увеличить скорость, и перевалив за очередной холм, они увидели впереди нужный город, раскинувшийся на левом берегу реки Чу. Солнце уже полностью поднялось над горами и иногда мелькало в правом боковом зеркале, ослепляя и заставляя Фань щуриться еще больше.
        На южной окраине города путь расходился в три стороны. Не хватало только судьбоносного камня с вариантами предстоящих событий, как на приснопамятном перекрестке. Налево пойдешь - своей смертью помрешь, прямо - всех друзей потеряешь, вправо - лучше бы вы, достым[38 - Достым - дружище (каз.).], пошли налево, там хоть кто-то похоронит. Но ничего подобного не было, только железнодорожный переезд и указатели с маркировкой трасс.
        «А-358» уходила левее и дальше на север, к озеру Балхаш. Железная дорога стрелой пронзала городские кварталы и там также раздваивалась, чтобы раствориться на просторах страны в восточном и северном направлениях. Правое ответвление асфальтовой трассы имело название «Р-37», по широкой дуге прорезало окраину города и тянулось на юго-восток, к горному перевалу в Чу-Илийском хребте, и поворачивало в сторону Алматы.
        - Сто эта?! - удивленно вскричала Фань, показывая пальцем, куда свернула предыдущая дорога, и припала к биноклю. Шал посмотрел туда и сам удивленно присвистнул.
        - Надо же, паровоз!
        Левее, за железнодорожными путями, виднелся постамент с установленным на нем транспортным средством - символом славного трудового прошлого города, который появился в этих местах сто лет назад, одновременно со строительством Туркестан-Сибирской магистрали, и стал впоследствии крупной узловой станцией.
        - На таких раньше по железной дороге ездили, Фань. Только вместо бензина кидали уголь и дрова.
        - Угаль сто эта?
        - Камни такие. Из земли добывали и сжигали в печках. От него тепло, как от дров.
        - Камни и длава кидать, и мозна ехать? - Фань оторвалась от бинокля и пораженно уставилась на Шала. Тот кивнул.
        - Звучит бредово, но это работало. Может, и сейчас будет работать, если попытаться его завести.
        - Ахлинеть! И бинзина ни нада? - на всякий случай уточнила она.
        - Нет. Это ты еще в метро не была. Там вообще подобные штуки даже без угля ездили. На электричестве.
        - Дааа? Ахлинеть!
        Дорога постепенно сворачивала вправо, паровоз исчез из поля зрения, и Фань стала рассматривать домишки частного сектора, совсем не изменившиеся с советских времен. Из новодела попалось несколько зданий, построенных уже после обретения независимости, лет за десять-пятнадцать до Скорби. Новое не всегда лучше и надежней старого, и в подтверждение этого правила одно из строений рассыпалось, образовав на тассе завал, который теперь мешал им ехать дальше.
        Шал остановил машину и, прихватив автомат, пошел обозревать препятствие.
        - Сиди на месте, - приказал он Фань.
        Асфальт перегораживали развалины здания, но перед этим искусственным бруствером из обломков кирпича и бетона пролегла глубокая трещина. Левее камней меньше, и «Шишига» этот барьер возьмет с легкостью, но провал перепрыгнуть не получится, не танк.
        - Чего тут? - Сзади подошел заспанный Лемке, щурясь от яркого солнца. - Ого! Занятно. Их путь преграждали горы и реки, сельва и джунгли, но они упорно двигались вперед, придерживаясь тридцать седьмой параллели[39 - Намек на путешествие, описанное в романе Жюля Верна «Дети капитана Гранта».]…
        - Не паясничай, Сашке! - Шал покосился на дознавателя, решившего блеснуть своими литературными познаниями.
        - И не думал. Констатирую факт. Прости, что так высокопарно и с выражением. Ну что, объезжать надо.
        - А то я не понял! - фыркнул Шал. - Грузись давай.
        Практически в любом городе или поселке расстояния между противоположными домами, обычно именуемые улицами, имели такую ширину, что по ним могла пройти танковая колонна в три ряда с неизменным интервалом в несколько метров между машинами. Большинство казахстанских населенных пунктов строили с размахом, как бы символизируя широту восточной души и обозначая количество свободной земли. Поглядывая на такие образцы нерациональной застройки, Шал порой склонялся к мысли, что виновато в этом прошлое. Народ, вынужденный осесть на месте и отказаться от вековых традиций, подсознательно страшился границ и стремился к свободе, которой требовала душа кочевника, потому такие большие пространства между домами.
        На ближайшем повороте свернули на одну из таких широких улиц и направились к югу через частный сектор, в качестве ориентира используя видимые издалека уцелевшие трубы сахарного завода. Иногда попадались вросшие в землю ржавые и почему-то разобранные автомашины, но свободного места для маневра хватало с избытком, поэтому объезжали их без труда. Миновали трехэтажное здание с большими окнами, очень похожее на школу, с пустырем напротив. Судя по похожим на ворота уцелевшим металлическим рамам, когда-то он служил футбольным полем. Рядом с ним свернули налево и, петляя между брошенным транспортом, проехали большую часть улицы, пока не уперлись в поваленные на проезжую часть деревья парка.
        Пришлось сдавать задним ходом к соседней улочке и сворачивать туда. На очередном перекрестке Шал не выдержал, остановил «шишигу» изаглушил двигатель. Правее над деревьями виднелась труба сахарного завода, значит, окраина города где-то близко.
        - Сиди тут, пистолет сними с предохранителя, из машины не выходи. Охраняй, а то мало ли. Если что, стреляй. А мы с дознавателем прогуляемся.
        Открыв дверь кунга, он кивнул Лемке, предлагая выйди на улицу.
        - Что случилось?
        - Пошли, разведаем дорогу. А то, чую, весь бензин спалим, катаясь туда-сюда в поисках выезда на трассу.
        - В Чуйской долине и чуйка сильней, да? - улыбнулся дознаватель.
        - Ты сейчас про траву или интуицию?
        - Интуицию, конечно.
        Махнув Фань рукой, Шал снял автомат с предохранителя и медленно двинулся по улице, внимательно посматривая по сторонам, но иногда и оглядываясь назад. Прислушиваясь к окружающим звукам, он сначала не понял, чего не хватает. Потом дошло. Не было привычного щебета мелких птах, вроде воробьев или синиц, но где-то южнее, в районе завода, слышался непрекращающийся гвалт ворон.
        Правее, среди тополей, выросших по обеим сторонам улицы, что упиралась в бетонный забор, виднелись здания, относившиеся, скорее всего, к заводоуправлению. Даже спустя двадцать лет разница в состоянии была очевидна. Шал не являлся специалистом, способным с одного взгляда определить срок заброшенности того или иного строения, просто он знал положение дел, которое сложилось здесь двадцать лет назад и даже ранее.
        Шуский район не только коноплей славился, на плодородных и богатых подземными водами землях когда-то собирали большие урожаи кукурузы, арбузов, дынь, подсолнечника, сахарной свеклы. И этот завод в лучшие советские времена выдавал большие объемы сахарного песка. Уже потом, после развала Союза, зачахло множество самых разнообразных производств по всей республике. Пустующие строения нагло разбирались и местными жителями, и бизнесменами новой формации. Мало кто отказывался от халявного стройматериала, за воровство которого даже не наказывали по закону, потому что это являлось имуществом уже разрушенной и совсем другой страны.
        Забросили и этот завод, но как бы население ни старалось, до конца его не разобрали. Впрочем, это касалось не только предприятий, целые города бросали. Вспомнить хотя бы полуразрушенные Аркалык, Жанатас, Асубулак, Приозерск или Жем. Но такая картина была в порядке вещей на всей территории некогда большого государства. Новые страны, новые приоритеты, новая политика, а от прошлого, каким бы оно ни было, нужно избавляться. Всеми доступными способами. Кому-то так было спокойнее, видимо.
        Лемке достал из-за пазухи пистолет и, прихрамывая, направился следом. Деревья давали достаточно тени и еще не было жары, хотя солнце стояло высоко, но Шал все равно обливался потом и недоуменно поглядывал на спутника, которому было комфортно в кожаном плаще и такой же фуражке.
        - Слушай, Сашке, давно хотел спросить.
        - Что?
        - Ты где эту фуражку взял?
        - В Музее! Который жертв политических репрессий. Напрягает? - Лемке даже остановился.
        - Ты же вроде немец, а нацепил энкавэдешную фуражку. А как же сосланные сюда предки? Совесть не мучает, а?
        - Странно это слышать от казаха, одетого в немецкую форму, - усмехнулся Лемке и пошел дальше.
        - Чего?! - Шал внимательно осмотрел свою одежду. - Ты что несешь?
        - Форма у тебя немецкая, говорю, - бросил дознаватель через плечо. - И расцветка «штрих», которая использовалась Вермахтом во второй мировой. Да ладно, - засмеялся он, - расслабься. Форма-то немецкая, но еще из ГДР. В конце девяностых у нас армию в такую одевали, «афганок» на всех не хватало, а это гуманитарная помощь из Германии. Хорошо сохранилась. Где откопал?
        - В «шишиге».
        - А! Так это Иргаша добро? Ну-ка, погодь, дай вспомню… Вроде пару лет назад в Кызылорде вещевой склад разграбили. Там и военное обмундирование было. Может, и оттуда. Вот так ходишь в немецкой форме и не знаешь об этом, а меня за советскую фуражку стыдишь. Она просто удобная и сносу нет, потому что кожаная. Или серп и молот на звездочке раздражает? Ммм? Так после развала Союза наша армия почти десять лет не спешила избавиться от этого символа героического прошлого, и никто особых истерик не устраивал. Имеешь сказать что-то против звездочки?
        - Нет. Нравится, носи.
        - Ну вот. А то, что я этнический немец, фигня. Родился я тут, и это моя родина, а не призрачный фатерлянд. Хотел бы, уехал бы давно, как многие родственники. Ну что мне было делать в Германии, если тут больше нравилось? Да и кому я там нафиг нужен был? Короче, хорошо, что остался. Сдается мне, что нет сейчас Германии, как и еще многих стран. По крайней мере в том состоянии, что были раньше. Может, такие же раздолбанные, как и мы, а может и еще хуже. У россиян-то оружие возмездия ого-го было.
        Шал слушал разглагольствования Лемке краем уха, рассматривая сквозь деревья двухэтажные здания. Вроде движение померещилось раз в окнах, но сколько ни смотрел туда, больше не повторялось. Может, ветерок ветку шевельнул. Поток слов дознавателя надоел, и он шикнул на него.
        - Все, заглохни, Лемке. Смотри по сторонам.
        - Сам вопросы задает, а потом - заглохни. Где логика?
        Обиженно замолчав, ускорил шаг, но раненая нога быстрой ходьбе не способствовала. Через пару метров остановился и замер, что-то высматривая в открывшемся пространстве справа. Оглянулся и махнул рукой, подзывая Шала. Тот молча подошел и уставился туда, куда показывал дознаватель. Ничего не поняв, направился к зданию на небольшом пустыре, но внимание привлекла не когда-то искромсанная топором, судя по характеру повреждений, вывеска почтового отделения, а столбы освещения. Кто-то явно хотел придать им далекий от первоначального назначения вид.
        Металлическая труба, на которой раньше размещался фонарь, была слегка искривлена, и на высоте нескольких метров над землей примотана поперечная перекладина. Внешне все это могло бы напоминать крест, если бы не ржавые куски металла на концах перекладины, почему-то напоминающие руки, и коровий череп, венчающий вершину. Соседний столб в нескольких метрах был почти точной копией. С той только разницей, что там красовался череп человеческий.
        - Мне кажется, - пробурчал Шал приковылявшему Лемке, - надо возвращаться. Фиг знает, кто и когда это соорудил, но лучше убраться отсюда.
        - Согласен. Тем более, мне кажется, машины мы объедем, не так уж много их осталось на дороге, а тот просвет, дальше по улице, и есть наша трасса.
        - Пошли.
        Шал уже вышел на улицу, когда услышал далекие хлопки. По частоте и направлению, откуда они доносились, похоже на выстрелы. Не раздумывая, рванул обратно к машине, где оставалась Фань. Лемке ждать не стал, тот явно сейчас не бегун.
        Бежал быстро, но так же быстро выдохся - дыхалка спортивным рекордам не способствовала. Уже издалека заметил открытую дверь кабины с пассажирской стороны. Кое-как добежав до машины, с трудом переводя дух, заглянул внутрь, испачкав руку в чьей-то крови. Девушки там не было…

* * *
        Привал устроили в мертвом поселке, коих в области хватало. В дома соваться не стали. Где все жители? Погибли от голода, болезней, руки плохого человека, или все же ушли в города, в которых еще оставались осколки цивилизации? Спросить некого. Просто расположились в огороде на краю поселка, под кронами двух диких яблонь, и разожгли костер. Приготовив ужин, ели молча, погруженные каждый в свои мысли, но потом, уже после чая, потянуло на разговоры. Бахыт вспомнил что-то смешное, хмыкнул и стал рассказывать.
        - Привезли нас в Тараз, правда, он тогда еще Джамбул назывался, и деды на полном серьезе спрашивают: косить будете? - Бахыт подкинул веток в огонь и засмеялся. - А я-то молодой еще, понятия не имею, о чем это они говорят. Думаю, нифигассе! Это армия или совхоз? Спрашиваю, а че, у вас тут еще и косят? Да, говорят, косят. Я что-то так расстроился, я же служить шел. Спрашиваю, че, автомат даже не дадите? Сразу косу и косить? Посмотрели как на дебила, - он уже смеялся в голос, а Кайрат с Степанычем заулыбались, прекрасно поняв, о чем говорит товарищ.
        - Дали косу? - Кайрат прикурил от ветки, достав ее из костра.
        - Ага, дали! Звездюлин знатных. Я потом на два года о косе даже думать забыл.
        - Вылечили заранее, - хмыкнул Степаныч.
        - Точно! Животворящая сила солдатского кирзача излечивает от всех хворей на пару лет. Эх, молодость… - Бахыт вдруг загрустил, - как клево было тогда.
        - А когда я служил, - затянулся самокруткой Кайрат, - у нас два парня были, из Кустаная. Один высокий, Олег звали, тот в первой шеренге стоял, а второй мелкий, Марат, в последних рядах где-то. И их путали. Думали, братья. Хотя Олег - русский, а Марат - татарин. У них одинаковое родимое пятно было на щеке. Только у одного на левой, а у другого на правой. И огребали от черпаков обычно друг за друга. Вот так напрягут Олега старослужащие из автороты родить сигарету с фильтром, он уйдет и потеряется. Народу-то в полку валом, попробуй запомни этих духов. А вот по этому пятну и запоминали. Потом, встретив Марата, предъявляли претензию за нерожденную сигарету ему, а он ни сном ни духом. Ах, ты в отказ идешь, готовь фанеру. Так они и попадали полгода, пока учебка не закончилась и их не раскидали по другим частям. Олега вроде в Луговой, где мы недавно проезжали. Меня в Алматы оставили. Но я часто их вспоминал, по сути приколисты были и особо не парились, что получают ни за что.
        - Хорошо служить там же, где и живешь, наверное.
        - Да неплохо. Увалы часто. Правда, пока на автобусе дотрясешься. Жаль, в наше время метро не построили, а только потом…
        - Слушайте, почему все говорят, что Алматы разрушен? - вдруг спросил Бахыт. - Может, брешут?
        Кайрат покачал головой, не сводя глаз с огня.
        - Нет, не брешут. Я лично видел тогда взрыв. Большой такой гриб, сука…
        - А я так и не успел в метро прокатиться. Ты был там?
        - Ага. Красиво там. Было. Желтый жетон покупаешь и едешь через весь город. Станции светлые. «Байконур» понравился. Спускаешься и оказываешься как на космическом корабле. Поэтому так и назвали, в честь космодрома.
        - Глубоко спускаться надо было?
        - Да нет. Там глубина-то была где пять метров, где двадцать-тридцать. Самая глубокая «Абай». Метров семьдесят.
        - Ого! А почему так много?
        - Особенности горной местности. Поэтому и строили долго. Больше двадцати лет.
        - Долго, - протянул Бахыт.
        - Вы удивитесь, - хмыкнул Степаныч, - но строили его двадцать восемь лет.
        - Почему это двадцать восемь? - возмутился Кайрат. - Двадцать три же. Откуда еще пять лет взялось?
        - Или потерялось? - Степаныч хитро прищурился. - Разговоры о метро ходили давно, еще в семидесятых. Алма-Ата просила у Москвы разрешение на строительство, Москва сказала, вот будет миллион жителей, тогда и построим. В семьдесят восьмом вроде миллион зарегистрировали. Ну раз обещали, надо строить. Пока проекты, проверка грунта, начали копать только в восемьдесят третьем. Помнишь, где станция «Райымбек-батыра» была?
        - Помню, - кивнул Кайрат, - недалеко от вокзала. Я жил рядом.
        - Вот ее первую и начали рыть в восемьдесят третьем. Снесли несколько домов, выкопали котлован и стали тоннель бить, значит. Все хорошо, грунт поддается, метры идут. А потом приключилась фигня, из-за которой все законсервировали.
        - Это ты о чем?
        - Сам я там не присутствовал, - поднял Степаныч указательный палец вверх, акцентируя внимание на этом факте, - и официальных подтверждений никогда не было. Но ты знаешь людскую молву. Как бы государство тайну не прятало, найдутся те, кто донесет правду до людей. В общем, нашли там что-то. Непонятное. Не знаю, как называются те, кто на землепроходческих щитах работает. Машинисты или водители. Короче, вот такой водила выбегает из тоннеля, удивленный очень, руками машет. Кинулись туда остальные рабочие и прорабы, а в тоннеле висит какая-то круглая хрень красная и гудит как трансформатор. Работы свернули сразу. Котлован огородили. Охраны нагнали. Приехали люди в белых костюмах, как у космонавтов. Сунулись в тоннель с канистрой. Видать, запихали в нее эту штуку, потому что туда они ее легко занесли, а обратно уже вчетвером еле тащили. Как только вышли из тоннеля, над стройкой закружился большой шар, вроде как НЛО. Канистра у них упала, и шарик тот вылетел из нее. Кто-то из этих «космонавтов» подскочил, запихал его обратно и упал замертво. А может и не помер, но дым от него шел, говорят, точно. Тут наш
вертолет подлетел, остальные быстро с канистрой в него сели и улетели. Большой шар за ними. Минут через пять истребители следом пролетели… - Степаныч замолчал, задумавшись.
        - Ну, - не выдержал Бахыт, сидевший с открытым ртом, - дальше что?
        - Дальше? - встрепенулся Степаныч, - у всех, кто в тот день был на площадке, выпали волосы и кожа язвами покрылась. А водила, что нашел шарик в тоннеле, умер. Хоронили в цинковом гробу, и даже жене не показали. Сказали, радиация сильная изуродовала. Остальных гебешники прессовали, подписки о неразглашении и все такое. Но между делом рассказали, не ушел тот вертолет от НЛО, сбили его над Алтаем. Истребители немного не успели. Метростроевцам язвы залечили, но волосы больше у них не росли. Как и трава с цветами на могиле у первого, кто шар нашел. Закопали котлован с начатым тоннелем, огородили и забыли про метро, потому что, радиация там оказалась. И снова начали копать уже лет через пять, когда уровень радиации упал. Вот так и вышло, что двадцать восемь лет, а не двадцать три.
        Кайрат засмеялся и улегся на одеяло, опершись о локоть.
        - Степаныч, ты же вроде взрослый человек. Неужели веришь в эту хрень?
        - Ну, - тот поджал губы, - не знаю. Но люди говорят, что в том районе города часто видели НЛО. Искал он, получается, шарик тот. А после восемьдесят третьего пропал. Но над Казахстаном часто они летали, и даже падали. Что в районе Эмбы, что за Алма-Атой. Да и над городом часто были, всякие разные. Я и над Гранитогорском видел. Помню, пацаном еще был. Туман стоял, гор не видно, и вдруг из-за сопки вылетает и плывет светящийся шар с длинными штырями сзади, похожий на самый первый спутник, что Союз запустил. Но тот маленький был, я это знаю, а здесь огромный, не может это быть спутником, понимаешь? Вот так летел он медленно в тумане, светился и скрылся за другой сопкой, только штыри еще долго мерцали. И потом уже, когда в «Альфе» служил и нас кидали в другие страны, там тоже часто замечал всякие подобные явления. Что в Анголе, что в Египте. Но не это интересно, братцы. После тринадцатого года не летает ничего. Никаких НЛО не видно. Вообще. Почему так?
        - Че тут думать? - Кайрат улыбнулся. - Раньше летали, наблюдали за нами, а как мы друг друга истребили, так и забили на этот сектор Галактики. Ну нас нафиг. Дикари с ядерным оружием. Зашибем кого-нибудь еще по дурости. Или более правдоподобную версию хотите? Не было никогда никаких НЛО. Это люди летали. Изобрели принципиально новые аппараты, на новом топливе, например, ядерном, и летали, не особо афишируя, чтобы не нарушать торговый баланс. Типа секретные разработки. Если есть новый вид двигателя, нафига тогда нефть? А так все живут по старинке, нефть добывают, торгуют, богатеют. Но потом разругались, поубивали друг друга и некому теперь летать, выдавая себя за НЛО. Нормальная гипотеза? Как раз в стиле «НИИ Глюколов».
        - Может, ты и прав, - задумчиво произнес Степаныч, и помолчав минуту, поднялся, - ладно, спите, пойду коней проверю и покараулю пока. Кого первого будить?
        - Да кого захочешь. - Кайрат улегся на спину и, положив обрез на живот, подложил руки под голову, уставившись в звездное небо. - Но лучше Баху.
        - Че это меня первого? - возмутился Бахыт.
        - Ты храпишь громко. А так хоть поспим немного.
        - Вот, сука, не можешь без подколов, да?
        - Не, не могу - Кайрат засмеялся. - Друга подколоть - святое дело.
        - Я тебе это припомню.
        - Только когда высплюсь, ладно?
        Глава тринадцатая. Добро пожаловать… в рай
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Шуский Район
        Город Шу
        Асфальт, покрытый тонким слоем песка, был усеян следами. Кто-то истоптал всю дорогу вокруг «шишиги» босыми ногами, а бурые пятна крови на земле наводили на мысли о бренности бытия. Чьего угодно, но только не Фань. Не хотелось думать, что девушка погибла, пусть даже эта кровь и ее. Рана ведь может быть и не опасной - вдруг просто порезалась о разбитое стекло или даже кого-то зацепила, стреляя.
        Пока Лемке доковылял до машины, Шал уже все осмотрел. Нашел стреляные гильзы и даже сам пистолет девушки под колесом. Потеряли, или нападавших не интересует огнестрельное оружие. Следы уходили в сторону завода, и кроме человеческих, присутствовала широкая полоса, будто кого-то волокли. Мертвого или еще живого, но обильно истекающего кровью.
        - Ну что тут? - Дознаватель тоже запыхался. Окинул взглядом следы волочения, разбитое стекло в двери и выдохнул: - Китаезы твоей нету, что ли? Опасно тут находиться. Заводи, поехали.
        - Куда? - Шал, уже надевший куртку, замер.
        - Валить надо, не понятно, что ли?
        - Я без Фань не поеду.
        - Ты дебил? Видишь кровь? Убили и утащили ее. Уезжать надо!
        Шал сунул магазин в правый нагрудный карман куртки, что пришивал специально для боеприпасов, а нож одного из покойных карателей в ножны слева. В левый внутренний карман положил ПМ из бардачка, в правый еще один магазин к автомату. Обоймы к пистолету рассовал по нагрудным карманам немецкого кителя.
        - Может, жива еще.
        - Ну кровь же!
        - И что? Кого-то она подстрелила, а ее забрали живой. Я так думаю.
        - Ты не знаешь, кто тут обитает, но все равно собираешься соваться хрен знает куда. Крутой, да?
        - Не, левый склон Памира круче, а мне нужно подтверждение ее смерти. Если Фань погибла, уедем. Но если свалим сразу, мысль о том, что она была еще жива, не даст потом спокойно спать.
        - Нет, ты только глянь на него! Совестливый, сука, какой! - Лемке хлопнул себя по бедрам и скривился от боли. Про раненую ногу он от возмущения забыл.
        - Меня родители воспитали человеком, а не бездушной тварью. И чувство благодарности у меня еще осталось, несмотря на то, что это уже не ценится нихрена. Ты вообще знаешь о такой стороне человеческой души, Лемке? Или в стенах допросного кабинета все свои положительные черты утопил в чужой крови?
        - За что благодарность-то?
        - Ну, будем считать, она спасла мне жизнь. Не дала подохнуть без воды и еды в Мойынкумах, куда меня отвезли люди Иргаша. Убедительная мотивация?
        - Недостаточно. Я б никуда не пошел.
        - Потому что ты урод. Моральный. - Шал отхлебнул воды из фляги, закинул ее на сиденье и захлопнул дверь кабины.
        - А может она подружка твоя? Ее прелести и в радости, и в горести жить помогают?
        Шал замер и медленно повернул голову к Лемке.
        - Она мне в дочери годится, дубина!
        - Да ладно! Хрен ровесников не ищет. Сам знаешь, старый конь борозды не испортит. - Дознаватель заржал.
        - Вернусь, чтоб не было тебя тут, - процедил Шал, - сам выбирайся.
        - Ну смотри, как бы потом пожалеть не пришлось. - Лемке прищурился.
        - Да пофиг мне на тебя! Думаешь, испугал? - Шал сбил ладонью фуражку с головы дознавателя и развернулся, - бывай!
        Успел сделать только шаг, как сзади раздался яростный окрик.
        - Стоять, сука! Или пристрелю!
        Шал замер, медленно повернулся, и Лемке качнул пистолетом.
        - Руки! - И когда Шал их поднял, вкрадчивым голосом продолжил: - Сейчас ты садишься в кабину, заводишь движок, и мы едем туда, куда ты собирался. Понял?
        - А то что? - Брови охотника за головами поползли вверх.
        - Пристрелю.
        - Ну ладно, - согласился Шал, пожал плечами и сделал медленный шаг к Лемке. - Руки-то можно опустить? Или мне с поднятыми в кабину лезть?
        - Опусти…
        Опускать он не стал. Просто хлестнул расслабленными пальцами сверху вниз по глазам дознавателя. Тот отпрянул, на мгновение потеряв ориентацию в пространстве, а последовавший вдогонку контрольный удар левой отправил его на землю.
        Шал презрительно сплюнул, снял «ксюху» спредохранителя и двинулся к заводу по следам, на ходу тряся левой ладонью. Давно так не бил, и для неотошедшей еще от ранения руки удар оказался несколько болезненным. Назад не оглядывался, стараясь не думать о дознавателе. Посмотрит сейчас какое-то время радужные «мультики» иотойдет. Может, умнее будет.
        Уговаривать его не имело смысла, у каждого в этой жизни своя мотивация для совершения любых поступков. И плохих, и хороших. Нравится быть подонком в чужих глазах, пожалуйста, делайте все, что хотите, вместе с шоколадом «Виспа». Шал таким становиться не хотел. Даже в собственных глазах. Осталась еще совесть, да. И когда-нибудь умереть можно будет спокойно, с уверенностью, что никто из потомков на могилу гадить не будет.
        Следы привели к тому, что осталось от проходной. Железобетонные плиты забора все еще огораживали заводскую территорию, а от небольшого здания пункта приемки на въезде осталась только кирпичная коробка. Деревянные рамы окон и двери отсутствовали напрочь, и внутри уже проросли молодые тополи, выглядывая из проемов и нависая над провалившимися стропилами крыши. Еще лет десять, и творение рук человеческих совсем развалится под нажимом природы, которая всегда отвоевывает назад свое, когда-то занятое человеком пространство, если тот его покидает. Вороны противным гвалтом не давали прислушаться к звукам вокруг и все так же продолжали кружить над одной из кирпичных труб завода. Кровью им там намазано, что ли?
        Прав Лемке только в одном: Шал не знал, куда суется. Кто бы ни забрал Фань, их явно больше, а он один и совсем не Рэмбо. Но просто бросить ее не мог, ситуация к этому не располагала. Развернуться и уйти, когда девчонка попала в беду, будет совсем уж не по-человечески, пусть в нынешнее время человечность не особо-то ценится, каждый озабочен собственной шкурой. Но в китайской девушке она есть, эта человечность, как и сострадание к ближнему, что удивляет. Хитрые азиаты своему-то соотечественнику вряд ли помогут, а уж лаоваю или хэймаоцзы[40 - Лаовай - иностранец, хэймаоцзы - среднеазиат (кит).] тем более, каждому собственная судьба Буддой отмерена и нехрен ее пытаться изменить. Но Фань, наверное, этого не знала, вот и сунулась помогать, а теперь сама попала в подобную ситуацию. Жизнь мало била? Но ведь била, судя по почти прошедшему синяку у нее под глазом.
        Следы оставили люди, и если девушка жива, нужно попробовать договориться, только есть вероятность, что из всех доступных языков они могут понимать всего один - язык оружия. Говорил же старый Фаты, что кто уходит в эту сторону, обратно не возвращается. И в этом ли причина, предстоит выяснить. Осторожно, не привлекая к себе внимания. Ну а если договориться не выйдет, по крайней мере, не позволить, чтобы Фань мучилась…
        Окинув взглядом заросший травой двор, Шал бросился в тень от производственного корпуса и диффузионной колонны. Здание из нескольких ярусов тянулось вправо и там соединялось с серой коробкой упаковочного склада. В больших прямоугольных окнах стекол тоже не было, и он слышал с улицы, как внутри гуляет сквозняк. У входа в здание Шал замер, оглянулся и у проходной заметил такую же статую, как и рядом с почтой. Только череп другой, с этого расстояния непонятно, какого животного. Безмолвный страж, широко раскинув металлические руки, напоминал статую в Рио. Вот на что пошли части разобранных по округе автомобилей.
        Он на мгновение зажмурился и на счет «три» юркнул в дверь. Расчет оправдался, в глазах быстрее исчезло световое пятно, которое всегда делает на время беспомощным и незрячим. Косые солнечные лучи через небольшие мансардные окна давали достаточно освещения, но после улицы первое время глазам нужно привыкнуть к полумраку внутри помещения.
        Внутреннее пространство цеха занимали бетонные постаменты, раньше служившие основанием для станков. Все, что имело отношение к металлу, вырезали и растащили еще в девяностых или двухтысячных, когда страну охватила «металлическая лихорадка», являясь единственным источником средств оставшихся без работы людей. Толстый ковер из прелых листьев, нанесенных ветром за много лет, гасил звук шагов по бетонному полу. Шал неслышно пробежал вдоль стены и замер у двери в следующий цех, припав к прицелу. Судя по светившемуся в стене проему, отсюда можно выйти на улицу с противоположной стороны здания. Времени на детальное исследование завода не было, дорога каждая минута, и он считал, что пора бы следам местных обитателей уже обнаружиться. Ну или хоть звук какой услышать, чтобы понимать, куда идти.
        Краем глаза заметил справа на стенах пятна на уровне человеческого роста. Особого внимания сначала не обратил, пятна и пятна, мало ли по какой причине они там образовались. Зрение просто зафиксировало всю композицию как нечто чужеродное, вне остальной однообразной цветовой гаммы, и когда Шал оказался на противоположной стороне помещения, оглянулся и увидел все пятна. Не только в Шымкенте есть художники, оказывается.
        Бетонная стена в качестве полотна содержала панорамную фреску в детском стиле «курица лапой». По профессионализму до Иеронима Босха далеко, но общий замысел соответствовал классику гротеска - масштабность изображаемых событий. Кудрявая крона своей пышностью могла бы напоминать дерево, но при внимательном рассмотрении оказывалась большим грибом ядерного взрыва с демоническими глазами и широко раскрытым ртом, которым пытался ухватить кусок от вертикально стоявших коробок разной высоты, до боли напоминающих город. Ситуация, виденная в молодости на фотографиях, рисунках и практически воочию. Но дальше начиналась то ли фантазия автора, то ли реальное положение дел.
        В другую сторону от погибающего города от самого основания ядерного гриба извивалась широкая, из нескольких сегментов, лента. Оканчивалась она головой, похожей и на змеиную, и на драконью одновременно, с открытой пастью, полной клыков и пожирающей людей. То, что это именно люди, было понятно без объяснений. Так их рисуют дети - черточки и кружочки, только здесь они напоминали черепа с ножками. И таких пляшущих человечков, изображающих разные сцены жизни, хватало.
        Вот двое тащат третьего на шесте, словно полинезийские или африканские дикари. Одиночка держит в каждой руке по черепу. Другой, с предметом, который мог бы быть флагом, а по сути оказался топором, разрубает кого-то на части. Толпа людей вокруг высокого человека с колпаком на голове и ножами в поднятых руках. Вождь, шаман, жрец? И везде среди этих человечков присутствовали статуи, виденные у почтового отделения и проходной, изображенные так же схематически, но вполне узнаваемо. Что же это? Не более как чья-то фантазия или все же реальность, настоящая и кровавая? Шалу вдруг расхотелось с кем-либо тут договариваться.
        Это был не испуг от созерцания настенной живописи, а тренированная годами интуиция, обостренная реакция охотника на затаившуюся где-то вблизи опасность. Факты заставляли взглянуть на все по-новому. Упоминание Фаты, что никто не возвращается из Шу, исчезновение Фань, и теперь странный рисунок неизвестного художника. Почему-то появилась уверенность, что придется убивать. Вряд ли выйдет договориться с обществом, если на стенах нарисована настоящая жизнь местного социума. Никто просто не станет его слушать.
        Сделав шаг в сторону, чуть не упал в бездну за бетонным основанием, но успел отпрянуть назад. Широкая полоса бункера свеклорезки рассекла цех по всей длине. Не хватало еще свалиться хрен знает куда.
        - Акем береин шакыарады! - раздалось совсем близко, за стеной, и послышались удаляющиеся шаги.
        Родной язык, хоть немного и искаженный, был понятен. «Отец зовет всех». Чей отец, кого всех? Черт, все же кто-то был на улице, еще немного, и его могли услышать. Выдохнув, Шал поправил ремень на плече, неслышно приблизился к дверному проему и тут же отпрянул назад, вжимаясь в стену. Почудилось движение. Бросило в жар - задел-таки прикладом стену. Услышат?
        Не почудилось. Дверной проем потемнел, кто-то остановился снаружи и не двигался. Потом все же медленно вошел внутрь. Остановился, вглядываясь в темноту цеха и прислушиваясь. Стоял в полоборота к переставшему дышать охотнику, но если развернется, встретится с ним глазами. Стрелять нельзя, нет глушителя, а если рядом есть кто-то еще, переполошит всех раньше времени и эффекта неожиданности уже не будет.
        В профиль вроде человек, пусть и чрезмерно худой. Одет в лохмотья и с оружием явно дружит, судя по тесаку в правой руке. Шалу только не нравился приплюснутый нос и обтянутая бугристой кожей абсолютно лысая голова. Генетическая предрасположенность или местный обычай? Человек сделал шаг в сторону и развернулся. Ну и рожа, маму твою…
        Близко посаженные раскосые глаза расширились, увидев Шала. Тот медлить не стал, тем более что рука с топором недвусмысленно взлетела вверх. Шагнул навстречу, ударил левой ладонью снизу вверх в нос, вбивая хрящ глубоко в череп, и правой вырывая из ножен свой нож, за секунду до этого большим пальцем смахнув с рукояти удерживающий хлястик. Обильно хлюпнула заливающая лицо кровь и тело с угасающим в глазах огоньком откинулось назад, рухнув на пол. Слушая бухающее сердце, Шал, выставив нож перед собой, повернул голову к двери, ожидая чужого подкрепления, но на улице не было других звуков, кроме гвалта ворон.
        Оттащив тело в мрак цеха, нащупал пульс. Жив, в отключке проваляется долго, и если придет в себя, гнусавить будет всю оставшуюся жизнь. Можно двигаться дальше, только оставлять лысого в тылу не хотелось. Мало ли, найдет кто раньше времени, или придет в себя и побежит предупреждать сородичей. Хотя нет, не побежит, скорее поползет, у него гарантированное сотрясение мозга, башкой о бетон приложился хорошо. Но даже этого допустить нельзя. Раз они, как троянцы, украли у него женщину, значит, война, а на войне диверсанты тылы подчищают. Забрав из расслабленных пальцев топор, подтащил бесчувственное тело к бункеру и без сожаления отпустил в антрацитовую темноту. Скорый шлепок возвестил о близком расположении дна. Ну, выберется, значит, везунчик.
        Топор Шалу понравился. Большой диск от циркулярной пилы, вставленный в деревянное древко и зафиксированный шестимиллиметровой катанкой. Судя по отполированному до блеска дереву и местами стертым от заточки зубьям, пользовались им часто. Не исключено, что очень эффективное оружие ближнего боя. Свое оружие на место, придется испытать трофей.
        Вороны кружили над стоящим отдельно зданием ТЭЦ. Несколько человеческих фигур растворились среди деревьев, что скрывали в стороне большую серую коробку, и чтобы добраться до нее, необходимо было пересечь большой пустырь. Шал быстро юркнул в высокую траву, присел и гусиным шагом направился к ближайшему бетонному столбу, служившему когда-то основанием для теплотрассы. Несколько таких опор, окруженные кое-где кустами, все еще стояли на одной линии, в направлении котельной. Используя их в качестве укрытия, он короткими перебежками добрался до глухой торцевой стены и замер, переводя дух. М-да, либо надо бросать курить, раз вынуждают быть сторонником активного образа жизни, либо осесть в тихом месте и не напрягать тело подобными марш-бросками. Кровь громко стучала в ушах, а сердце колотилось, словно взбесившийся метроном, грозя в следующий раз пропустить пару ударов или вообще остановиться. Пора на покой, пора.
        Гул человеческих голосов был совсем рядом. Из-за угла Шал увидел только окна, звук доносился из них. Сколько ни пытался, разобрать что-то явственно не выходило, мешало эхо большого пустого помещения. Нужно попробовать подняться наверх - пока бежал, видел уцелевшую пожарную лестницу рядом с кирпичной трубой.
        Внезапно почувствовал болезненный укол в поясницу. Это еще что? Медленно развернувшись, увидел перед собой подростка. От первого представителя местных аборигенов тот отличался глазами: большие, синие, широко расставленные, с зрачками почти у самых висков. И расплющенный нос с маленькими отверстиями ноздрей. Лысую голову покрывали небольшие бугры в два ряда, как и у взрослого любителя топоров, отдыхавшего сейчас в яме. Склонив голову к плечу, существо рассматривало Шала с интересом, направив на него метровую палку с острым металлическим наконечником. Одно движение, и живот проткнет запросто.
        - Ти кьто? Уммм? - голосок прозвучал до противного тонко.
        Шал осторожно отодвинул пику в сторону, хотел уже осторожно приложить палец к губам и сказать «тссс», но малец вдруг изменился в лице, глаза расширились еще больше и он открыл рот, набирая полную грудь воздуха, чтобы закричать.
        Размахиваться времени не было. Опущенный к земле трофейный топор резко взлетел снизу вверх, с хрустом разрубая лицо от подбородка к носу. Настороженно оглядев окрестности, Шал пинком отбросил бьющееся в агонии худое тельце, сорвав его с жалобно звякнувшего лезвия, и стряхнул кровь с рукава. Хороший топор…
        Лемке моргал, тер глаза руками и пытался сфокусировать зрение на автомобиле. Такого он не ожидал, охотник оказался шустрым старичком. Кроме того, Александр, мягко говоря, находился в некотором изумлении и был озадачен поведением Шала. Уж чего-чего, а подобного чистоплюйства от наемника он не ожидал. Из всех его коллег, работающих на Каганат, подобными моральными принципами мало кто озадачивался. Обычно чревато последствиями. Пока будешь проявлять благородство, тебя самого отправят на тот свет. Но в этом, возможно, виноват возраст. Сколько там Шалу, лет пятьдесят? Да, наверное, уже пора задумываться, с каким душевным грузом приблизишься к закату жизни, которая может закончиться в любой момент.
        Сам Лемке об этом пока старался не думать. Он младше Шала на пару лет, значит, еще рано. Или нет? Случай в поезде говорил как раз об обратном. Ему тоже пора думать о завершении карьеры дознавателя, иначе вот так прирежут где-нибудь в шымкентской подворотне - и все. Неужели не понятно, что от него решили избавиться именно из-за его должности и только случайно он остался в живых. Нужно во что бы то ни стало вернуться на поезд и отдать под суд тех, кто его скинул. Это даже хорошо, что встретил Шала. Если он появится в Шымкенте через несколько дней после отправления в Алматы, его самого отдадут под суд - генерал Ашимов не поверит, что от него хотели избавиться простые бойцы, объявит дезертиром. Нужно догонять поезд. Только как, если рана на ноге не способствует скорому передвижению?
        Еще этот великовозрастный охотничек, вспомнив вдруг о совести, решил поиграть в спасителя, и вообще теперь может не вернуться с этого завода. Сгинет там же, где и китаянка. И кто его подвезет до Отара, откуда до Алматы уже проще добраться? Да даже подождать, когда состав будет возвращаться назад, и то менее опасно, чем предстать перед Ашимовым с видом побитой собаки.
        Дознаватель открыл дверь кабины и с трудом влез на водительское место. Шал, сука, ключ забрал с собой! Вот нахрена он ему там? На всякий случай проверил солнцезащитный козырек. Нет, и там пусто. Шал либо не смотрел фильмов, где козырек изображался в качестве места для хранения, либо не считал его надежным, что в принципе правильно.
        Лемке стал вспоминать, как завести автомобиль без ключа. Автоугонщиком никогда не был, но довоенный кинематограф, бывало, мог многому научить, особенно если это касалось чего-то противозаконного. Грабить, убивать, угонять, воровать. Учил и любить, но такое интересней постигать самолично и не один раз. Правда, в фильмах у преступников проходило всегда все гладко, не как в реальной жизни. Лемке не был уверен, что получится завести автомобиль. Вроде достаточно обрезать провода с замка зажигания и соединить между собой, но водить-то он не умеет. Принцип знает, а опыта нет, хотя кажется, что ничего сложного. Поэтому и пытался остановить охотника от невыгодных для него действий.
        О принципиальности Шала ходило много слухов. Поэтому если сказал убираться, лучше убраться. Начнешь качать права и стращать СБ, может и пристрелить, не посмотрев на положение в Каганате, что он и показал сейчас. Действенно и болезненно. Если девка подохла и он вернется не в духе, точно никакого разговора не выйдет. Все же стоит иногда забывать о своей должности, а когда находишься далеко от привычной обстановки любимого кабинета, тем более. Не везде люди боятся дознавателей из Службы Безопасности. Так что надо было соглашаться и идти с Шалом. Теперь нужно искать другой выход.
        С крыши котельной вид на окрестности открывался отменный и развеивал всякие сомнения относительно дружелюбности и гостеприимства местных жителей. Любители подобных скульптурных композиций вряд ли пылают всеобъемлющей братской любовью к чужакам. Общая идея расположения уже знакомых по стилю статуй, вероятно, с земли не так бросалась в глаза, как сверху, и казалась ошибкой нерадивого ландшафтного дизайнера. Окажись Шал около них раньше, решил бы, что их понатыкали в том месте бессистемно, абы как. С крыши было все намного понятней. Чувствовались общность картины и грандиозность задумки. Понять бы еще ее цель…
        Странные идолы, собранные из частей автомобилей и труб и увенчанные побелевшими на солнце черепами животных и людей, располагались по спирали, напоминая некий лабиринт, в центре которого стояла трехголовая рогатая статуя большего размера. В отличие от других, она имела туловище, собранное из нескольких двигателей, поставленных друг на друга, а ее металлические руки поднимались над остальными фигурами. Будто специально, для привлечения внимания.
        Шал на несколько минут прикрыл глаза, пытаясь спроецировать и уменьшить картинку, чтобы все же понять, что она может означать. И кроме вида свернутой спиралью змеи ничего не видел. Особенно если считать центральную статую головой…
        А вороны кружили над этим местом не просто так. Они питались. Жрали то, что висело на раскинутых в стороны руках. Пикируя вниз, рвали длинные, зеленовато-коричневые гирлянды чьих-то внутренностей, и тут же взлетали вверх, вступая друг с другом в битву за кусочек плоти.
        Покачав головой, поражаясь фантазии неизвестного декоратора, Шал спустился на пристройку ниже уровня крыши и заглянул в одно из окошек. Голоса стали слышны явственней, и можно было даже разобрать слова.
        - …конец всему и есть начало! Грешники, поклоняясь выдуманным богам, сгинули в Пучине Мрака и были уничтожены очищающим Огнем! Но именно Он, возродившись из пепла Апокалипсиса, несет свет Истины в этот новый мир…
        Разглядеть все в подробностях было трудно, и Шал сместился к другому окну. Отсюда уже стали видны люди, которые раскачивались в трансе и тихо подвывали в такт, устремив взор куда-то в сторону. Одежды на них было по минимуму, гендерные различия можно увидеть, не пытаясь понять, где у них там инь и янь, и внешний вид, искаженный мутациями, вызывал одновременно отвращение и жалость. Но, главное, их количество не пугало. Всего человек двадцать, или немногим больше, если считать женщин и детей. Патронов, в случае чего, хватит на всех.
        - Истину поймет лишь тот, кто верит в ее ценность и не нуждается в доказательствах и чудесах. Свет - это Огонь! Огонь - это Свет! Он - Дитя Хаоса, рожденное Пламенем последней войны! Случится Чудо, и каждый из нас переродится, когда Он обратит на нас свой пристальный взор!
        Голос проповедника был полон дикого восторга, с которым он возносил свою речь, и сильное эхо пустого здания только усиливало ее гипнотическое воздействие на слушателей. На искаженных гримасами одухотворенных лицах плясали всполохи горящего где-то огня. Шал метнулся к следующему окну - пора бы уже и мессию узреть, что так старается. И где же, в конце концов, Фань?
        - Мы будем днем и ночью призывать Его, моля о том, чтобы озарил Он нас своим благодатным Огнем и Светом. Айдахар дарует нам новую жизнь! Айдахар согреет теплом! Айдахар примет нас в ряды своего войска, и понесем мы Истину тем, кого гложут сомнения! И мы приблизимся к Вратам Рая, где правит Он! Мудрый и сильный дракон… АЙДАХАР!!!
        Раздавшийся следом громкий рев людских голосов заставил отпрянуть от окна. Люди вскинули руки и задрали головы к потолку. Не хватало еще, чтобы заметили. Шал сомневался, что к незапланированному зрителю на галерке они отнесутся благосклонно.
        «Твою мать, ну и ересь. Айдахар? Это что, новая религия или бред сумасшедшего?»
        Про Айдахара он знал. Рассказывали ему в детстве про него сказки. Потом узнал еще несколько вариантов. Один о змее, что правил миром и питался кровью живых существ. Был у него комар помощником, предварительно снимал пробу с очередных жертв, чтобы Айдахар потом употребил их в пищу.
        Второй - о птице Самрук, что сидела на вершине Байтерека, Древа Мудрости, и каждый день сносила яйцо, которое на самом деле было Солнцем, и его по вечерам съедал змей Айдахар, живущий у подножия дерева. Но корни этих сказок уходили в глубину веков, когда казахи верили еще в Тенгри, а не в Аллаха.
        И третий, более современный, довоенный. Из тех историй, что обычно рассказывали своим семьям пастухи после возвращения с джайляу, и на полном серьезе - глюколовы с красивым официальным названием «уфолог», организуя поисковые экспедиции в подобные «удивительные» места и пытаясь объять необъятное.
        Недалеко от Шымкента находилось озеро Кок-Коль. Считалось аномальным, потому что уровень его никогда не изменялся, несмотря на осадки или засушливую погоду, и вода всегда оставалась чистой и прозрачной. Внезапно на его поверхности могли образоваться кипящие водовороты, затягивая в пучину все, что в этот момент там окажется. Пастухи рассказывали, как там исчезали и птицы, и животные. Дайверы, пытаясь опуститься на глубину, не могли достичь дна. И вот там, якобы, обитал Айдахар, доисторический пятнадцатиметровый змей, питающийся домашним скотом и другими животными, что приходили на водопой. Родной братишка или сестренка шотландской гадины из озера Лох-Несс. О ком именно они сейчас лопочут? Какой змей виноват, что кому-то тут снесло крышу?
        Проповедника он узнал сразу. Уж очень он походил на человека в балахоне, нарисованного на стене цеха. Как и там, этот тоже держал ножи и размахивал руками. И вообще вся картина бетонной живописи стала понятна. Дракон Айдахар, рожденный в ядерном огне, пожирает тех, кто в него не верит. А эти клоуны, значит, верят и поклоняются, практикуя жертвоприношения. Как, в сущности, оказывается, быстро все возвращается. История предсказуемо циклична и движется по кругу, словно собака, что пытается укусить себя за хвост. Взлеты, падения, жертвоприношения на осколках разрушенных цивилизаций. Ничего не меняется под этим жарким солнцем.
        За спиной оратора, вдоль стены, висели полуголые люди. Судя по вялым движениям, живые. Еще пленники, не поверившие в могущество Айдахара? А вот и Фань! Пусть одежда на ней разорвана в клочья, а сама она подвешена за руки на цепь, но девушка жива, а это главное. Интуиция в очередной раз не подвела. Правильно сделал, что не послушал Лемке.
        - Так вкусим же плоть нашего брата, погибшего во Имя Его Света от рук проклятой грешницы, ступившей на территорию Его безграничного влияния и не пожелавшей безропотно принять благословление Его Пророка! Наш брат останется в нас, и когда мы войдем в Рай, он войдет туда вместе с нами!
        Проповедник стоял перед залитым кровью широким постаментом, на котором лежали два тела. Одно из них, с большим кровавым пятном на месте глаза, уже было выпотрошено, судя по широкой красной линии от паха до горла. Вот, значит, кого ухайдокала Фань и чей ливер сейчас поедает воронье.
        Второе голое тело было еще живо и слабо шевелило кровоточащими обрубками рук и ног. По краям постамента стояли бочки, в которых горел огонь, и два полуголых помощника ворочали в них отрезанные конечности бедняги, нанизанные на куски толстой проволоки. Шашлычники, сука.
        Ждать больше не стал, и так уже достаточно увидел, чтобы отбросить последние сомнения в нецелесообразности переговорных процессов. Остается только внести некоторые изменения в меню местной ресторации, обильно сдобрив свинцовой приправой. А свинец, говорят, имеет очень плохое влияние на организмы подобных гурманов.
        Уже когда спустился по лестнице и собирался идти к воротам на входе в котельную, заметил движение у одной из стен главного заводского корпуса. Приглядевшись, беззвучно выругался. Лемке, гад, хоть и не узнать его без привычных плаща и фуражки. Шал поднялся и замахал руками, привлекая его внимание. Дознаватель увидел и, прихрамывая, побежал через пустырь.
        Когда он уселся на землю, вытянув подраненную ногу, Шал рассмотрел все то, что обычно скрывал плащ. Форма «афганка» советского образца. Офицерский ремень, доработанная портупея с двумя подмышечными кобурами и «макарами» вних. Бинта поверх штанов уже не было - перемотал, видать, когда один был.
        - Я же сказал уходить. Чего не ушел?
        - Нога болит, а мой билет на ваш автобус у китайского кондуктора. - Лемке огляделся. - Кстати, где она, нашел?
        - Нашел. В котельной. Там еще люди есть в плену, как и она. На цепях висят. Тут, походу, секта какая-то хитромудрая. Змею поклоняются. Айдахару.
        Лемке уставился на здание среди деревьев, почесал кулаком щеку.
        - Айдахар, говоришь? Уже и сюда добрался?
        - Ты что-то знаешь?
        - Служба Безопасности Каганата все знает. А если не знает, то наслышана, и держит руку на пульсе, собирая информацию. Ходят непонятные слухи… Да неважно! Давай вытаскивать твою китаезу. Что там за обстановка?
        - Человек двадцать проникновенно слушают одного долбан-бажу, который втирает им про вечную жизнь. Фань и еще четверо мужиков висят на цепях. Ворота там немного приоткрыты, можно зайти, пока проповедь читают. Походу, они сейчас своего жрать будут. Я так понял, Фань одного из них пристрелила, а они сторонники безотходного производства. Чем это от тебя так воняет?
        - Бензин.
        - Ты его пил, что ли?
        - Гонишь? Коктейль Молотова делал!
        Лемке вытащил из карманов две бутылки с заткнутыми тряпками горлышками и поставил на землю.
        - Гребаный Экибастуз! - восхитился Шал. - Это то что нужно! Очищающий огонь, мать твою! Ты где бутылки взял?
        - Пошарил в зданиях.
        - Соображаешь! Зажечь есть чем?
        - Есть. - Лемке отвернул рукав, показав браслет с китайским огнивом. - Ну что, пошли? Окропим песок красненьким?
        Шал хмыкнул и кивнул. Потом улыбнулся.
        - Глаза как? Прости, если что.
        - А, - отмахнулся Лемке и, прихватив бутылки, встал, - нормально. Посидел с полчаса, проморгался. Зато мозги на место встали. Пошли уже, а то что-то мне тут ни фига не нравится. Хочется куда-то ехать и смотреть в потолок. Классный у тебя топорик, где взял?
        - Трофей. Ну, кеттык[41 - Кеттык - пошли (каз.).]!
        Снаружи у ворот стоял стражник и вместо несения своей службы слушал службу о вечном, заглядывая внутрь котельной. Шал тихонько подкрался ближе, на расстояние нормального замаха, и, сложив губы дудочкой, тихонько подул. Стражник встрепенулся, оглянулся и тут же рухнул, сраженный топором. Вытаскивать его из тела Шал не стал, не нужен уже. Кивнул дознавателю, прислушиваясь к происходящему в здании. Там уже выли. Видать, в предвкушении угощения.
        - Зажигай.
        Тот поставил бутылки на землю, снял с руки браслет и, чиркнув кресалом по кремню, высек сноп искр. Ткань, пропитанная бензином, на одной из бутылок загорелась сразу же. Лемке поджег от нее вторую, схватил их в руки и бросился в открытую створку ворот. Шал, прижав автомат к щеке, юркнул следом.
        На них никто не обратил внимания, все были заняты более важным делом, не сводя глаз с проповедника, разделяющего на части тело их сородича, и в восторге вскидывали кверху руки. Лемке швырнул в толпу поочередно обе бутылки и отскочил к правой стене. Раздался звон стекла, большая лужа растеклась по бетонному полу, мгновенно воспламенилась и огонь охватил беснующихся людей. Они начали в ужасе метаться по котельной, пытаясь найти выход, но тут же раздались громкие выстрелы, перекрывая звук истеричных голосов.
        Лемке палил из обоих пистолетов, а Шал бросился влево, к постаментам, на которых раньше стояли котлы, и запрыгнув на один из них, выпустил длинную очередь в толпу. Помощники проповедника кинулись к нему с топорами, подобными тому, что остался на улице. Шал двинулся им навстречу, перепрыгивая на другие постаменты и направляясь к алтарю. Близко подпускать их не стал, просто всадил в каждого по короткой очереди. Пророк Айдахара, не выпуская из рук своего тесака, побежал к выходу, сторонясь горящих людей, но вдруг упал - его догнала длинная очередь из «ксюхи», выпущенная вслед.
        Подбежав к пленным, Шал бросился к Фань и заглянул ей в лицо, щупая пульс на шее. Девушка открыла глаза и слабо улыбнулась.
        - Потерпи, я сейчас. - Он обернулся к алтарю.
        Огонь на полу почти стих, чадили только трупы, наполняя помещение запахом горелой плоти и вызывая тошноту. Лемке ходил между дергающимися телами и иногда вскидывал пистолет, чтобы оборвать чьи-то мучения. Уничтожение секты заняло всего несколько минут. Вот вам и благодатный огонь, очищающий от любой скверны.
        Лемке приблизился к пленникам и вгляделся в их лица.
        - Твою мааать! Это же наши!
        - Кто ваши? - не понял Шал, снимавший Фань с цепи.
        - Мужики ехали в дрезине перед поездом, проверяя состояние железки! Как вы сюда попали, Сарсенбай!?
        - Напали на переезде на нас, - человек с трудом разомкнул потрескавшиеся губы, - когда в Шу заехали только.
        - Сколько вас было?
        - Шестеро. Керимбаева сразу съели. Там лежит Панфилов. Они постепенно… разделили его на куски, суки! - Висевшего стошнило на пол.
        Лемке подошел к алтарю. Человек с трудом приподнял голову и огляделся мутными глазами. Молодой еще, родился после Скорби, но его волосы уже поседели полностью. Заметив дознавателя, тот долго всматривался в лицо, потом не выдержал и, застонав, уронил голову. Приподнял культю с обожженной раной на месте локтя и прохрипел.
        - Добейте… прошу…
        - Как тебя звать, сынок? - спросил Лемке севшим голосом.
        - Фи…липп…
        Лемке отвернулся, горло перехватил спазм. Потом приложил пистолет к горлу парня и нажал на спуск.
        Глава четырнадцатая. К перевалу
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Шуский район
        Уходили из Шу на всех парах. Не сбавляя скорость на поворотах, практически наплевав на мелкие преграды на выезде вроде песочных переметов или автомобилей, перегородивших трассу. Сильный таранный удар «шишигой» сдвинул их с места, открыв проезд из города. Желание выяснять другие местные традиции отсутствовало напрочь, и скорость немного сбавили только километрах в десяти от города, когда проехали мост через реку Шу. Там и остановились.
        Фань, свернувшись калачиком в кресле, потерянно глядела в окно и периодически всхлипывала.
        - Испугалась? На тебе лица нет.
        Она медленно повернула голову к Шалу, и в глазах появилась осмысленность.
        - Как нет? - Девушка схватилась за щеки, пощупала нос, провела ладонью по лбу и часто заморгала. - Вот зе, есть мая лисо!
        - Есть, я ошибся, - кивнул Шал, ободряюще улыбнувшись. Объяснять смысл этого оборота русской речи не стал, все равно не поймет, но хоть пришла в себя. - Тебе надо переодеться. Есть еще одежда?
        - Есть.
        - Часы и оружие с руки забрали те уроды?
        Фань посмотрела на разорванную в клочья рубашку, на рукав, располосованный в ленты, и кивнула.
        - Шацзы, твая мать.
        - Переодевайся. - Шал сунул в рот папиросу и вылез из кабины.
        Лемке первым выбрался из кунга, и пока остальные выходили на улицу, открывал широко рот, дыша полной грудью. Внешний вид недавних пленников цветущим не назовешь, но руки-ноги на месте, и это главное. Синяки, ссадины, грязь и те лоскуты, что на них оставались из одежды, слишком большими потерями можно не считать, в отличие от того, что их ждало впоследствии. Легкий ветерок донес стойкий кислый запах блевотины, мочи и пота.
        - Слушай, мы возьмем ведро? - К Шалу подошел Лемке. - К реке спустимся, пусть помоются хоть. Смердит от них. Вонь на весь кунг.
        - Берите. Жалко, что ли…
        - Спасибо. Чуть сам не изблевался, пока ехали. - Дознаватель смачно сплюнул. - Даже открытые окна не помогают.
        - Полагаю, тамошняя обстановка не способствовала стойкости духа, крепости желудков и мышц мочевого пузыря.
        - Ясен пень! Висеть в качестве живого склада еды и ждать, когда придет твоя очередь отправляться на алтарь, хорошего мало. Я вообще удивляюсь, что они с ума не сошли, когда на их глазах кромсали их же товарища!
        - В Шу ты сказал, что в курсе про Айдахара. Кто это?
        - Я не сказал, что доподлинно знаю. Сказал, что наслышан, и все. С севера доходят слухи, что кто-то разоряет аулы и в живых после этого практически никого не остается. Ну а кто остался, рассказывали о каком-то Айдахаре. Естественно, СБ на это обратила внимание. Нужно быть готовыми ко всему, возможно, еще одна неучтенная группировка, вроде войска Иргаша. Чтобы потом не делать большие глаза от удивления, когда за жопу схватят.
        Шал растоптал окурок, помолчал и пристально посмотрел на Лемке.
        - Не хочешь про поезд пояснить?
        Дознаватель покосился на него и уставился вдаль, задумчиво покусывая губу. Потом махнул рукой, видимо, что-то для себя решив.
        - Да поезд как поезд! Поступила информация, что недалеко от Алматы до войны существовало хранилище предметов первой необходимости, еды и медикаментов на случай крупного землетрясения. Типа, снабжение, пока подтянутся спасатели из Талдыка и Шымкента. Ну вот Совет Старейшин и отправил туда людей, чтобы все проверили.
        - Целый поезд?
        - Ну а чего десять раз мотаться туда-сюда? Загрузили на платформы грузовики на случай, если найдут все же хранилище, перевезти хоть что-то к поезду и погрузить в вагоны. Три вагона, для первого рейса хватит. Потом можно еще один поезд отправить.
        - Ну правильно, чо. Хозяйственные Старейшины у нас, не спорю. А отстал как?
        Лемке сменился в лице, недовольно скривился и, отвернув голову в сторону, сказал тихо.
        - Скинули меня.
        - О как! - Брови Шала удивленно взлетели вверх. - Тебя? Дознавателя из Службы Безопасности? Охренеть! Это кто там такой бессмертный?
        - Да есть отморозки. Поэтому мне нужно вернуться на поезд и поквитаться. Если появлюсь в Каганате - или в Ленгер отправят, уголь добывать, или пулю в затылок. Для этого я с тобой и увязался. Отар намного ближе к Алматы. Пойду навстречу поезду. Подберут на обратном пути. Надеюсь.
        - А чего сразу не сказал? На том переезде, где встретились.
        - Стыдно.
        - Понимаю. Этих парней куда денешь?
        - С собой заберу. Их-то уже похоронили, наверное. Они шли на дрезине в паре километров впереди состава. Состояние железки неизвестно. Остановились проверить стрелки, чтобы поезд не повернул куда не надо, и тут на них напали. Думаю, наши, когда приблизились и никого не нашли, двинули дальше, чтобы не терять времени и людей.
        - Слушай, Сашке, а кроме вашего поезда, еще какие-то могли через Луговой проходить примерно в то же время? - задал Шал не дающий покоя вопрос.
        - В каком направлении?
        - Да все в этом же.
        - Сомневаюсь, - покачал головой Лемке, - в Шымкенте мы один состав подготовили. Если только из Тараза…
        - В Таразе сейчас нет рабочих тепловозов, поэтому точно не оттуда.
        - Тогда только один, наш. А что?
        - Иргаш оставлял на станции своих людей. Ушли после того, как через Луговой прошел поезд. Мне интересно, зачем?
        - Действительно. - Лемке нахмурился.
        Из кабины выбралась Фань в старом голубоватом камуфляже и отшвырнула сверток тряпок, ранее называвшихся одеждой. Лемке покосился на нее и развернулся.
        - Мы у реки, если что.
        - Ага, - кивнул Шал и направился к девушке. - Ну что, как ты?
        - Я налмальна. Спасиба, Сталый, сто не блосил.
        - Не за что, - подмигнул он ей, - добро тоже нужно делать. Эй, Сашке! Погоди… - Шал открыл дверь кабины, сдвинул сиденье и вытащил мешок с одеждой. - Поглядите тут, может, что из шмоток подойдет.
        - Рахмет, Шал! - Лемке вернулся за мешком и заглянул внутрь. - Хозяйственный ты.
        - Да это не я. Трофеи, как и машина. Так что пользуйтесь. Ну что, девочка, пистолет-то нужен тебе? Ты его вроде потеряла.
        - Нузен абизательно! - Фань энергично закивала головой.
        - Тогда лезь в кабину, он в бардачке. Почисть его, все же в песке валялся.
        - Халашо.
        Хронометра у Фань теперь не было, но он и не требовался, чтобы понять, что с момента завтрака прошло достаточно времени. Судя по положению солнца на небосклоне, полдень давно уже прошел, поэтому желудок требовал пищи. Кроме того, неожиданные пассажиры тоже, наверное, есть хотели, что добавляло дополнительных забот. Пока они несколько дней находились в плену, навряд ли кто-то там заботился о них и кормил свою будущую еду. В машине запасов немного, можно растянуть на пару дней для двоих, максимум троих, но для семи человек - один раз накрыть дастархан. Вздохнув и почесав зудящий шрам на виске, Шал направился к реке, спустившись в низину у моста. Нужно озадачить и Лемке, путь тоже думает, его же люди, в самом-то деле, чего он сам голову ломает.
        Четверо голых мужиков на берегу яростно терли свои тела мокрым песком, используя его вместо мыла. Кто-то один заходил по щиколотку в зеленоватую воду, набирал ведро и подавал товарищам, чтобы те, громко фыркая, смыли с себя землю.
        Лемке, сдвинув фуражку на затылок и сунув руки в карманы плаща, флегматично посматривал на мутноватый поток.
        - Чего задумался, Сашке? Чем людей кормить? Они, наверное, жрать хотят. Э! Адамдар[42 - Адамдар - народ (каз.).]! Есть хотите?
        - Йа! Да! Конечно, хотим! - Люди наперебой загалдели и закивали головами.
        - Видал? Жрать хотят.
        - Я что, рожу им еды? - возмутился Лемке. - Или у меня вагон жрачки, а я не выдаю без разрешения начальства? Давай рыбы наловлю!
        - Хорошая идея. Только чем ее ловить? И есть ли тут рыба, вот в чем вопрос! - Шал назидательно поднял вверх палец.
        Громкий хоркающий звук и дробный стук копыт заставил резко крутануться на месте. Заметив несущееся на них существо, Шал успел оттолкнуть Лемке и отскочить в другую сторону. Мимо стремительно пронеслось животное, витыми длинными рогами очень похожее на сайгака. У кустарника на пригорке топталось еще несколько таких же особей, но уже безрогих и издающих беспокойные звуки. Гарем бесстрашного самца волновался за своего повелителя.
        Сайгак, не сбавляя скорости, врезался в толпу голых людей, словно шар для боулинга, выбив страйк с первого же удара. Один человек, размахивая руками, полетел в воду, остальные повалились на землю и закричали от ужаса. Зверь, не прекращая издавать хриплые звуки и топтать копытами людей, развернулся на месте и, опустив голову, попытался насадить на рога ближайшего, но тот успел увернуться и откатился в сторону. Сайгак обиженно развернулся и, разъяренно взревев, снова бросился в атаку.
        Шал скинул с плеча автомат, быстро поймал желтое тело в прицел и нажал на спуск. Короткая очередь попала в длинную шею, сайгак запнулся, полетел кубарем и забился в агонии, взбивая копытами землю и ударив пару раз оказавшегося рядом человека.
        Не опуская автомата, Шал развернулся, ожидая новой атаки, но самки на вершине холма только беспокойно блеяли и топтались на месте, не решаясь последовать за своим вожаком. Шал побежал им навстречу и снова выпустил пару очередей, не особо надеясь, что попадет. Не попал, но то ли испугавшись выстрелов, то ли приближающегося человека, гарем сорвался с места и ускакал в долину. Шал выдохнул и опустил автомат.
        - Уй шешен! Ну и морды у них стали!
        Лемке уже поднялся с земли и недоуменно посматривал на затихшее животное.
        - Это кто, блин?
        - Сайгак же! Не пойму ни хрена. - Шал смачно сплюнул. - Мы место их водопоя заняли или они крышей поехали? Раньше люди их истребляли, а не наоборот…
        С реки вдруг раздался недоуменный вскрик, тут же сменившийся протяжным воплем, полным боли. Люди на берегу, чертыхаясь и матерясь, уже поднялись с земли, а тот, кто упал в воду, с трудом справился с течением и, схватившись за проткнутый рогом бок, почти добрался до берега, но почему-то упал на колени. Снова попытался встать, рванул вперед и вцепился в землю, не переставая орать. Шал и Лемке одновременно бросились к воде, но товарищи несчастного уже схватили его за руки и потащили к себе.
        Одна большая рыбина с широкой пастью успела отхватить смачный кусок с его икры и скрыться в воде, но на ногах осталось еще три шипастых извивающихся твари. Шал наступил одной из них на хвост и стукнул прикладом по телу, вызвав еще более громкий вопль раненого. Выхватив нож, всадил его в выпуклый рыбий глаз, и только тогда пасть разжалась.
        Лемке последовал его примеру и так же стал тыкать ножом в глаза продолжающим терзать человеческую плоть речным чудовищам. Отцепившись от ног несчастного, они яростно били хвостами по земле и продолжали разевать пасти, пытаясь найти упущенную добычу. Лемке выхватил из-за пазухи ПМ, передернул затвор и несколько раз выстрелил, целя им в головы.
        Кровь хлестала в местах укусов, окрашивая землю, и кто-то, схватив старые штаны, стал пытаться наложить жгут выше колен непрекращающему кричать человеку. Остальные старались его удержать, не позволяя сильно вертеться, чтобы песок не попал в раны. На выстрелы прибежала Фань с пистолетом наизготовку. Увидев раненого, развернулась и умчалась в машину, через несколько минут вернувшись уже с аптечкой. Шал обреченно махнул ей рукой и покачал головой. «Без толку, не поможет». Кроме зеленки, йода и пары бинтов не было в старой автомобильной аптечке нужных сейчас медикаментов вроде противостолбнячной сыворотки или плазмозамещающих растворов. Да даже если были бы, у присутствующих отсутствовало необходимое в таких случаях образование, а до ближайшего врача почти четыреста километров. При всем желании не спасти человека, слишком большая кровопотеря.
        Кровь вроде стала останавливаться, люди вскричали с радостью и надеждой, попытались звать вдруг затихшего товарища, но тот никак не реагировал. Шал присел на корточки рядом с ним и пощупал пульс на шее. Впрочем, этого можно было и не делать, устремленные в небо широко раскрытые глаза покусанного ни на что не реагировали и постепенно стекленели.
        - Готов он уже.
        Смысл сказанного доходил до людей постепенно, и на лицах появились недоверие и скорбь. Все как-то сразу поникли и замолчали, погрузившись в раздумье. На месте погибшего мог оказаться любой из них.
        Фань покосилась на голых мужиков и ушла в машину. Шал схватил сайгака за ногу и кивнул Лемке, чтобы помог. Тот с готовностью подошел, и вдвоем они оттащили тушу в сторону. Шал оглянулся на затихших людей и тихо сказал.
        - В машине лопата есть. Похороните его, если не собираетесь так бросать.
        - Нет, конечно! - Лемке, прихрамывая, начал подниматься к трассе.
        Шал достал нож и присел перед сайгаком, окинув его взглядом. Да, многое изменилось за двадцать лет. Не только люди, но и животные. Когда-то небольшие, немного повыше овчарки, эти млекопитающие активно истреблялись человеком ради мяса и рогов, поставляемых на экспорт. Теперь они стали намного крупнее и почему-то агрессивнее, а ведь раньше людей боялись и никогда на них не нападали. Что не изменилось, так это морда. Все такая же горбатая, с длинным мясистым хоботком, похожая на говорливого неуклюжего инопланетянина из «Звездных войн», пусть и без его длинных ушей. Зато зубы под хоботом оказались крупнее и изогнутые, как у вепря. Укусит такими, кусок отхватит знатный.
        Наглядевшись на зверя, он полоснул ножом по горлу, чтобы сошла еще не успевшая свернуться кровь, и поддев на шее жесткую шкуру, с трудом рассек ее до самого паха. Несчастье несчастьем, но навряд ли оно лишило аппетита голодных людей.
        Надолго задерживаться у реки не стали. Бросать такое количество мяса было бы нерациональным расточительством, и чтобы оно потом не протухло, пришлось зажарить всю тушу. Как Шал и предполагал, люди были голодны и на аппетит не повлияла даже смерть товарища. Заодно и помянули. Как только поели, снова отправились в путь, планируя добраться до Отара засветло.
        Проскочили мост через бетонный канал, идущий от Тасоткельского водохранилища на север. Чем дальше дорога шла к выезду из Чуйской долины, тем лучше становилось асфальтовое покрытие. Миновав недостроенную в две тысячи тринадцатом развязку на слиянии дорог, выбрались, наконец, на трассу «А-2» сотбойниками, еще угадываемой разметкой и, в сравнении с уже пройденными километрами, намного более приемлемым асфальтом, почти не разрушенным за двадцать лет. На республиканские дороги, в отличие от районных, раньше тратилось достаточно средств. Редкие трещины подвеска «шишиги» глотала с легкостью, и пассажиры почти не чувствовали тряски.
        Сначала ехали молча, но неожиданно для Шала Фань разговорилась. Что стало причиной проснувшегося словоблудия, он выяснять не стал, просто посматривал на девушку и слушал. Может быть, надоела молчанка, а может, сыграли роль недавние потрясения в Шу и на реке, и ей захотелось выговориться. Не сводя глаз с иногда мелькающих деревьев вдоль дороги, стала рассказывать о своей жизни.
        Как говорила в самом начале их знакомства, родилась она действительно в Китае. В Казахстан родители приехали по контракту, так как оба являлись инженерами-нефтяниками. Обычно в Китае не принято было брать с собой семью в длительную командировку, даже если предстояло провести в другой стране несколько лет. Но оставлять маленькую дочку они не захотели, и как оказалось, не с кем было. Бабушка со стороны матери была слишком стара, тетки заняты своими семьями, и еще одну обузу на себя вешать никто не захотел. Родители с отцовской стороны работали то ли госслужащими, то ли в торговле, и заниматься воспитанием внучки пока были не готовы. Так она и оказалась в другой стране, в местах, где горизонт сливается с небом, светит яркое солнце, вместо дождя дуют песком ветра и из достопримечательностей только постоянно работающие станки-качалки с их монотонно мелькающими балансирами.
        Куда девать себя от скуки, она не знала, а детей, кроме нее, на месторождении не оказалось. Да и откуда им там взяться-то, когда местные работники вкалывали вахтовым методом и видеться с родными могли намного чаще, в отличие от ее родителей, если бы они оставили ее в Китае, за тысячи километров, и, естественно, не возили с собой семьи на рабочее место.
        Потом пришли русские военные. Сначала солдаты куда-то уезжали, привозили стройматериалы и строили подобие домов, так как вагончиков, где жили рабочие, на всех не хватало. Родители постоянно говорили о какой-то большой войне, из-за чего мама часто плакала. Как оказалось, потому, что не могут вернуться домой, в Китай. Местное руководство, переводчик и рабочие постепенно разбежались, но отец умел немного говорить по-русски, и под его управлением уже военные продолжили качать нефть, которую забирали неизвестные люди, приезжая на больших длинных машинах с цистернами. Взамен они оставляли еду, и проблем с продовольствием на месторождении никогда не было. Военные привезли с собой женщин и детей, и жизнь показалась ей интересней, пусть она и не знала русского языка.
        - Дай угадаю! - Шал хитро посмотрел на Фань. - Ты говоришь про Кумколь?
        - Да, - уставилась девушка на него пораженно и выпучила глаза. - Как ты уснал?
        - Ворона на хвосте принесла. Рассказывай дальше.
        С русскими детьми было интересно, хоть они и пытались ее поначалу обижать. Но, как говорится, не на ту напали. Отец, много лет занимавшийся «саньда[43 - Саньда - современное китайское искусство рукопашного боя на основе практики традиционного Ушу.]», начал передавать дочке свой опыт, когда ей исполнилось три года, и в пять лет она могла за себя постоять, не обращаясь за помощью к родителям и не бегая к ним с жалобами на задирающихся мальчишек. Несколько запрещенных болевых приемов, и от нее отстали, и даже зауважали за то, что не боялась старших по возрасту детей.
        Так она и росла среди русских, постепенно изучая язык. Но выучила только разговорную речь, а читала по-русски плохо - не оказалось преподавателя, способного скрупулезно заниматься с ней всеми нюансами такого сложного языка. Как ни старалась, буква «р» ей так и не далась. Зато ее научили ругаться. Пусть и с ошибками в произношении, но могла завернуть трехэтажный мат не хуже дядьки Дарищего, который и занимался ее образованием в этом направлении. Шал только хмыкнул, прекрасно поняв причины такого альтруизма. Нет ничего смешнее, чем научить иностранца материться по-русски.
        - А кем был этот дядька, что учил тебя?
        - Плапалщик.
        - М-м-м, понятно. Солдат без мата, как без автомата.
        - Он смесной дятька ваабсе, доблый. - Фань показала большой палец.
        - Это ты смешная, - грустно улыбнулся Шал, - когда ругаешься.
        Работать ей приходилось наравне со всеми, нахлебников на месторождении не жаловали, и привилегированного статуса у нее не было, несмотря на положение родителей. Являясь единственными специалистами-нефтяниками, они находились на особом счету у военного руководства и, конечно же, могли добиться для своего ребенка освобождения от полевых работ. Но отец часто повторял фразу «чи ку най лао», что буквально означало - «есть горечь, переносить труд», и напоминал о конфуцианской культуре, предписывающей терпеливо относиться к невзгодам и быть выносливым на благо семьи и коммуны.
        К тому же Фань учили не ставить свое «я» на первое место и открыто заявлять о собственных желаниях и потребностях, как и полагается поступать истинным сыновьям и дочерям Поднебесной. Новая социальная среда являлась своего рода испытанием, и следовало ее безропотно принять и относиться к ней как к части собственной судьбы. Но и о моральном воздаянии поступков, проявляющемся в людской молве, забывать не стоило. Поэтому Фань упорно трудилась на огороде, где выращивали овощи, и старалась не забывать о главном понятии китайской этики и не доводить до «дюлянь», что означало уронить свое «лицо», тем самым опозорив уважаемых родителей и себя.
        Естественно, менталитет и культура живущих на месторождении представителей обеих наций отличались. Китайцы удивлялись русскому отношению к жизни, русские - наоборот. Стремление к личному совершенствованию, что моральному, что физическому, мало походило на русский «авось». Само пребывание в этом пустынном месте для китайцев уже являлось формой морального усилия, заключавшегося в «превозмогании себя» иследовании заветам Конфуция. Без остатка отдаться спонтанному течению жизни не каждый сможет, но именно в этом заключается жизненная свобода. И как считал мудрый Конфуций, вершину пути представляла способность следовать велениям сердца, не нарушая правил. Уверенность в неизбежности справедливого возмездия еще при жизни, не оглядываясь на возможность наказания в аду, как принято у русских, служила одним из совершенных регуляторов поведения. Все это влияло на свойственный китайцам оптимистический взгляд на жизнь - в конце концов, каждый получит по заслугам.
        Все эти национальные этико-философские учения объяснялись Фань с детства, но, вероятно, она так и не смогла проникнуться их важностью из-за несколько деструктивного влияния русского социума. Банальная простуда свалила с ног родителей и закончилась тяжелой формой воспаления легких, но стойко принять их смерть, философски списав на очередной поворот коварной судьбы, она не смогла.
        Жизнь на месторождении и так являлась не очень радужной, а после их смерти вообще превратилась в унылое существование. Фань в полной мере осознала, насколько можно быть одинокой среди людей. Одна, в чужой стране, и толком не понимающая языка. Вроде и народу много, но некому выговориться и поделиться своей грустью, не опасаясь, что над ней будут смеяться из-за особенностей ее произношения. Словом, действительно чужестранка, что и означало ее имя в переводе с одного из диалектов китайского языка. Хоть и жила тут двадцать лет, но друзей, которым можно полностью довериться, так и не завела. Только обычное ничего не значащее общение с женщинами с огорода и внезапные ухаживания молодого парня, сына одного из офицеров, занимавшихся охраной вышек. Чтобы привлечь ее внимание и расположить к себе, часто звал покататься на буере по степи вокруг месторождения. От него она научилась управлять лодкой на колесах, что ей потом и пригодилось.
        Не принимая эти ухаживания близко к сердцу, она чувствовала себя никому не нужной. Стали посещать мысли о побеге, но одно дело думать об этом, а другое решиться на такой серьезный шаг. Как вариант, можно было уехать в Шымкент с теми, кто приезжал за нефтью, но там она так же была бы никому не нужной иностранкой. И в одночасье отказаться от устоявшегося, пусть и унылого, уклада смелости не хватало. До поры до времени.
        Человеческая жизнь полна неожиданных изменений и ничего постоянного в ней нет. Прошлая зима выдалась суровой, и кроме родителей унесла жизни еще нескольких человек, включая жену полковника, что привел сюда двадцать лет назад солдат и все это время умело руководил образованным поселением. Детей с женой они не нажили, и после ее смерти, оставшись один, как и Фань, горевал несколько месяцев, практически не показываясь на люди, употребляя спиртное, что привозили с провиантом машины из Каганата. Среди местных жителей ходили слухи, что кто-то из офицеров специально его спаивает, чтобы потом самому встать во главе общины. Так ли это, Фань не знала, но в один из дней полковник появился в парадной форме, собрал людей и сделал заявление. Он провозгласил себя каким-то шейхом и объявил, что ему требуется гарем, потому что живут они на Востоке. Вроде как подчиненные, пришедшие с ним двадцать лет назад и не имевшие семей, давно уже практиковали полигамию, а ему теперь по статусу тоже положено.
        Шал понимающе покачал головой. Фань по своей неопытности и молодости не знала, какие разные культуры раньше существовали, а он сразу вспомнил Аравийский полуостров. Все верно, раз есть нефть, должен быть шейх и, следовательно, гарем, а то какой же это шейх без кучи-то жен и наложниц.
        Русские нефть продавали не только Каганату. Приезжали еще какие-то вооруженные люди, периодически привозившие в качестве бартера и молодых женщин, поэтому полковник быстро организовал себе гарем. И как истинный восточный правитель, захотел экзотики, чтобы не как у подчиненных, а к такому разряду можно было отнести только дочь умерших инженеров-нефтяников. Ее мнения не спрашивали. Просто поставили перед фактом, что в случае отказа ее отдадут приезжим в качестве подарка. А что они с ней сделают, никого волновать не будет.
        Синяк она заработала в первое посещение покоев полковника. В следующий раз пошла туда уже вооруженной. Отец еще пару лет назад на всякий случай соорудил ей надевающийся на руку длинный клинок скрытого ношения, который незаметно активировался от натяжения шнурка на пальце. Когда полковник, дыша перегаром, снова рвал на ней одежду, она всадила ему в сердце тридцатисантиметровое лезвие. Потом забрала с его стола географические карты, собралась в путь и с рассветом подняла парус буера, отправившись на юго-восток. Судьба в этот раз оказалась благосклонна и предоставила попутный ветер, позволив удалиться на значительное расстояние, прежде чем ее хватились бы в Кумколе.
        - Все-таки ты смелая девушка, - уважительно сказал Шал. - Решиться на дальнее путешествие в столь неспокойное время не каждый отважится. Но все же зря ты надеешься встретить в Алматы кого-то из своих соотечественников.
        - Они есть там, - уверенно ответила Фань и отвернулась к окну.
        - Ну вот откуда ты знаешь?!
        Но Фань промолчала, уставившись на покрытые желтоватой травой луга.
        Ближе к Кордайскому перевалу дорога стала подниматься в гору, и с обеих сторон невысокие холмы постепенно обнажали основание Чу-Илийского хребта. Один из скалистых склонов оказался сплошь усыпан старыми каракулями разной цветовой гаммы. Промелькнуло большое намалеванное сердце с сопровождающей надписью «Алма плюс Назымхан».
        - А эта сто? - Фань показала на рисунки на скалах.
        - Это? - Шал улыбнулся. - Наскальная живопись двадцать первого века. Не нового периода, когда цивилизация уже загнулась и приказала долго жить, что было бы логичнее. Нет, именно до войны. Знаешь, когда-то очень давно, много тысяч лет назад, первые люди рисовали вот так же на скалах и стенах пещер, потому что у них не было бумаги. Они изображали разные сцены из своей жизни. Как охотятся на животных, всякие там ритуалы, зверей рисовали. Тяга была у первых людей к прекрасному. А уже в начале этого века подобные желания просыпались у некоторых представителей и нашего времени. Я не знаю, может, у них проблема с бумагой была, что им необходимо было лезть на самый верх таких вот скал. Тащить с собой краску, чтобы намазать там сердечко и написать свои имена. Хочешь, остановимся, и нацарапаем ножом «Июль две тыщи тридцать третьего, Фань, Шал и Лемке были тут»? - он сделал широкий жест, изображающий размер гипотетической надписи. - На много лет не хватит, но пробегающие волки или пролетающие стервятники и вороны будут знать, что мы тут были. А может, новые поколения, когда снова придут сюда жить, все же
увидят нашу надпись и удивятся бессмысленности такого поступка. Хочешь?
        - Сачем? - удивилась девушка, вытаращив глаза.
        - Вот и я не знаю, зачем это нужно. Может быть, таким образом раньше хотели увековечить себя. Ведь если разобраться, их, наверное, уже и в живых нет, а надписи еще видны. Сколько пройдет времени, пока дожди и ветер сотрут о них упоминания, я не знаю. Но что характерно, подобные желания просыпались не у всех людей. Те, кто нормально воспитан, никогда такого не делали. Это у определенной прослойки населения прям свербило в жопе, но только дай сотворить такую пакость. Любые поверхности, неважно, скала это, придорожная стела или остановка, но там обязательно появлялись надписи вроде этой. Зов первобытнообщинного строя! «Мы тут были». «Маша плюс Канат равно перевернутая жопа», которую все называли сердцем. «Алматы - две тыщи десять!» «Пермь, Москва, Челяба - две тыщи семь, восемь, двенадцать!» Для чего эти надписи? Хрен их знает! Те скалы, что мы проехали, еще невысокие. Но есть же еще выше, и там, твою мать, обязательно найдется подобная надпись! Мне вот плевать, кто был тут до меня. Если разобраться, я пришел любоваться природой, а не созерцать чьи-то каракули, и увидев тут имя Коля или Аза, я в
первую очередь подумаю не о том, какой это молодец и смелый человек, не побоялся забраться так высоко, а что он моральный урод. Зачем портить красоту природы, зачем? А потому что «я так хочу» ине клопет, сука! Людям нашего времени всегда было плевать на остальных людей, они думали только о себе. И еще стадный инстинкт, во! - Шал поднял палец вверх. - Если один намалевал, значит, и всем можно! Вандалы, короче! - Он со злости смачно плюнул в окно и достал папиросу.
        Фань смотрела на него долго и задумчиво, потом кивнула и отвернулась.
        - Да, бес букаф класивее, - показала она на мелькнувшие склоны, чистые от надписей.
        - Ясен пень, - буркнул Шал, покосившись на девушку.
        Справа появились застывшие трехлопастные ветряные генераторы Кордайской ВЭС. Введенная в строй еще за два года до Скорби первая очередь горной электростанции располагалась в ветреном районе, и позже власти планировали увеличить мощность, о чем много писалось в газетах.
        Заметив, что Фань никак не реагирует на генераторы, удивился.
        - Знаешь, что это такое?
        - Канечна! Это ветляк!
        - Ого! Откуда знаешь?
        - Такие стаяли на Кумколе. Эликтлитество нузно для катялок, а то лаботать не будут. Лусские пливезли много таких.
        - Да ты профессионал! - усмехнулся Шал.
        - Плоста папа инзинел был, патаму и знаю, - важно заявила девушка и прочертила пальцем в воздухе окружность, - так клутились, от ветла.
        - Все правильно. Шаришь, канистра.
        - Те, блын? - Фань смешно сморщила нос, посмотрев на Шала как на ненормального. Уж про канистры она тоже знала.
        - Ни те, блын! - Он откровенно забавлялся, передразнивая ее речь. - Ты молодец, говорю.
        Фань довольно заулыбалась и, кокетливо заправив локон за ухо, отвернулась к окну.
        Вскоре появился выгоревший на солнце дорожный указатель, на котором можно было разобрать расстояние до цели, и через несколько сотен метров Шал свернул на видавший виды асфальт, разительно отличающийся от почти идеального полотна республиканской трассы. Еще пара десятков километров, и Отар.
        Глава пятнадцатая. «Мосбаза»
        Июль 2033 года
        Жамбыльская область
        Кордайский район
        село Отар/Алматинская область
        Жамбыльский район
        пгт. Гвардейский
        Веки наливались тяжестью и слипались. Занудный гул голосов усыплял, но заснуть не давали громкие взрывы хохота, крики играющих в карты «уланов» ихрап лежащего на соседней койке человека. Ночные бдения лишали сил не только физических, но и моральных. Причем моральное истощение сказывалось сильней, постоянные психологические нагрузки для юного организма вышли чересчур неподъемными. В таком возрасте у ребенка должно быть нормальное детство, насколько оно может быть нормальным в разрушенном мире, а не ночные дежурства с собачьим поводком на шее.
        И еще очень хотелось домой. Сердце сжималось от тоски, когда перед глазами вставал вид мертвой матери, и тогда хотелось выть. Выть, как те звери, что ходят по ночам где-то рядом. От мыслей, что никогда больше не увидит сестру, наворачивались слезы, но плакать нельзя. Увидят слезы, будут бить. Впрочем, побить могли и просто так, используя в качестве манекена.
        Мейрам свернулся калачиком на старой панцирной койке, уткнулся в пахнущий плесенью, почти истлевший матрас и постарался отрешиться от мира и выкинуть из головы те образы, что оставались в мозгу после слияния его разума с животным сознанием. Они пытались преследовать его и днем, проявляясь кошмарами наяву, и лучшим лекарством оказывался сон, позволяя очистить память от подобного мусора. Нужно только заснуть, и станет хорошо. Единственное, что останется после пробуждения, это постоянная боязнь людей, оказавшихся страшней животных, которых они заставляют отгонять по ночам. У зверей всегда прощупывалась одна мысль - вкусить горячей крови. Чего ждать от людей - неизвестно. Подзатыльника, зуботычины, пинка за то, что поднял на них свои странные глаза, или удушающую хватку ошейника, когда сильно, до боли в горле, дергают за поводок, указывая направление, в котором следует двигаться.
        Сон пришел незаметно. Словно степной беркут укрыл мягким шелковистым крылом, отгородив от шума казармы легкой ширмой, как ватой скрадывающей все звуки. Только ненадолго. Часто снящаяся бездна снова попыталась разверзнуться неожиданно, коварно затягивая в свое чрево. Мейрам дернулся, стараясь избежать падения, и проснулся. Тут же кровать сотрясло от удара ногой.
        - Эй, трехглазый, опять спишь, сука?! Кто разрешал? Ты спросил моего разрешения?
        Ербулат, старше Мейрама на несколько лет, но самый младший из «уланов», невзлюбил сразу, еще когда в Луговом его швырнули к ним в машину.
        - Подъем! Пошли удары отрабатывать. Мне тренироваться надо.
        Мейрам обреченно сел на кровати. Снова не дадут выспаться и будут бить…
        Храп на соседней койке прекратился и человек повернул голову в их сторону, спросонья пытаясь понять, что происходит. Как-никак, прозвучала команда «подъем».
        - Че? Уже вставать?
        - Нет, Алибек-ага. Это я балашку этого поднимаю.
        - Ты охренел? Ты че спать не даешь?
        - Агай! Прости, я не хотел тебя будить! - Ербулат виновато приложил руку к груди.
        - Сюда иди!
        Пацан сделал два шага к кровати и тут же отлетел на середину казармы от мощного удара ногой. Лежа на полу, как рыба, выброшенная на берег, широко открывал рот и пучил глаза, стараясь вдохнуть воздух. Голоса игроков стихли, ожидая расправы, в пылу азарта они и забыли о том, что кто-то спит в одном с ними помещении.
        - Еще услышу, отмудохаю всех! - процедил человек и повернул голову к Мейраму. - А ну спать, сучонок! Опять под утро вырубаться начнешь. Спи, я сказал!
        Мейрам послушно улегся на место и закрыл глаза. Хоть какая-то передышка и возможность набраться сил. Только он не понимал, почему взрослый вступился за него. Может, стал добрым? Мейрам приоткрыл один глаз. Нет, ничего не изменилось. Легкое красноватое сияние окружало силуэт лежащего Алибека.
        Он часто видел такой ореол у людей, и в основном преобладал красный. У злых и жестоких, как все, кто тут находился. Мать, сестра и большинство людей в Луговом светились оранжевым. Этот цвет рождал теплоту, как от солнца, и означал добро. В тот день, когда убили мать и его самого забрали чужие люди на страшных машинах, он видел подобный ореол еще у одного человека. Старый усатый незнакомец около их дома светился так же. И даже несмотря на то, что в руках он держал автомат, от него веяло добротой и теплом. Почти таким же, как от мамы. Иногда ему казалось, что он чувствует приближение этого человека, но потом понимал, что просто обманывает себя. Очень хотелось надеяться на что-то хорошее. Только вдруг неожиданно пришло осознание, что весь мир теперь постоянно будет окрашен в такой красный цвет, и тепла он никогда больше не увидит…
        Гарнизон Гвардейский, в простонародье именуемый «Отар» по названию железнодорожной станции в трех километрах от него, дислоцировался у подножия гор Кулжабасы. Несмотря на громкое название, от древнего хребта остались только невысокие сопки, разрушаемые постоянными ветрами. Призрачная граница административного деления земель проходила на окраине станционного поселка, и военный городок с воинской частью территориально находились уже в Алматинской области.
        Шал и Лемке лежали под кустом на ближайшем к гарнизону холме. Солнце светило в спину, и они не боялись, что не имеющий антибликового покрытия огрызок бинокля привлечет внимание кого-то из людей Иргаша. Да и некогда им было смотреть по сторонам, судя по копошению у открытых ангаров. Дела с техникой шли успешно, несколько минут назад два танка выехали за забор и, поднимая высокое облако желтой пыли, двинули в сторону полигона Матибулак, за пару километров от гарнизона.
        - Высшее искусство войны - не напасть на врага, а разрушить его планы, - философски изрек Лемке и отдал бинокль Шалу. Сорвав травинку, сунул ее в зубы. Потом перевернулся на спину и, подложив руки под голову, уставился в небо, следя за проплывающими облаками. - А раз мы уже знаем планы Иргаша, то остальное дело техники.
        - Сам придумал? - Шал сплюнул песок, скрипевший на зубах, и навел оптику на гарнизон.
        - Нет, Сунь Цзы сказал. Лет пятьсот назад.
        - Я думал, это ты такой умный, - серьезно сказал Шал. - Шымкентский философ Александр Лемке. Красиво звучит.
        - Да пошел ты, - беззлобно огрызнулся дознаватель.
        - И как ты собираешься планы Иргаша разрушать?
        - Хрен его знает. Тут, по идее, диверсионное подразделение нужно. Чтобы тихо пришли, зачистили территорию и взорвали все к гребаной матери. Да где же его взять. Но если они все это заведут и уйдут отсюда своим ходом, точно ты говорил, кирдык Каганату.
        - Подтвердишь это в Шымкенте.
        - Базар жок[44 - Базар жок - без базару (жаргон. каз.).], - согласился Лемке. - За такую информацию тебя там на руках носить будут. Ашимов лично спасибо скажет. Впрочем, ты с ним и так на короткой ноге, может, и мое подтверждение не потребуется.
        - Где на короткой!? Просто выполнил однажды его просьбу, и все.
        - Уж мне-то ты не рассказывай, как определяется степень благодарности у нас в Казахстане. Благодарность благодарности рознь. За то, что выполнил просьбу, могут просто сказать спасибо и забыть о тебе через полчаса, а можно стать лучшим другом на всю жизнь. Все зависит от важности дела. А за данные о планах Иргаша тебе позволят в любое время дня и ночи отовариваться в нашей оружейке наравне с личной охраной Старейшин и Ашимова. Любой боезапас в неограниченном количестве, любой ствол на выбор. Сказка, а не жизнь.
        - Что-то ты мне тут вообще все медом намазал, - с сомнением покачал головой Шал, - столько ништяков за пару танков. Как джекпот в лотерее, твою мать.
        Лемке перевернулся на живот и забрал бинокль. Пару минут смотрел в окуляр и снова отдал его Шалу.
        - Смотри туда. Левее ангаров. Что видишь?
        Шал долго смотрел в бинокль и пожал плечами.
        - Машина какая-то. Фиг поймешь по корме.
        - Все там понятно, если знать. Реактивная система залпового огня «Смерч».
        - Охренеть! Она откуда тут?
        - Посмотри еще левее, где открытые ворота боксов. Что видишь?
        - «Урал» какой-то выезжает. Твою мать… это что, «Град»?
        - Нет, «Прима». Реактивная система той же категории, что и «Смерч», только немного поменьше и помобильней. Если выведут на прямое боевое столкновение войска Каганата, а потом жахнут по ним этой хренью, Шымкент потом можно брать голыми руками. Молодец Иргаш. Я начинаю его уважать. Не просто гопник с улицы, а настоящий курбаши. Кстати, ты в курсе, что он специально взял себе такое погоняло? В честь предводителя басмачей, что геройствовали в наших краях после революции семнадцатого. Тот Иргаш называл себя ханом, любил черные одежды и являлся весьма значительной фигурой в басмаческом движении. Даже атаман Дутов хотел с ним скорешиться, пока того чекисты в Суйдуне не пришили.
        - Этот тоже любит черное, - кивнул Шал, - черный кабриолет, черная футболка.
        - Ну вот. Есть с кого пример брать. А насчет «смерча» и «примы»… Гвардейский был не только лучшей учебкой Союза. Тут кроме танковой бригады стояла и артиллерийская, куда все это реактивное добро и входило. Еще гаубицы должны быть. «Мста-Б» вроде, точно не помню. Но, главное, и я уверен точно, эти коробочки[45 - Коробочка - танк (армейский жаргон).], что так живо тут катаются, именно оттуда, из ЦБРТ.
        - Это что за хрень? - не понял Шал.
        - Центральная база резерва танков. До развала Союза называлась Московской базой резерва танков, а в казахстанской армии ее так и звали «Мосбаза». База хранения военной техники.
        - Откуда ты все знаешь, твою мать? - Шал оторвался от бинокля.
        - Ты забываешь, кто я, - довольно улыбнулся Лемке. - Думаешь, я в Службу Безопасности пришел от безысходности и голода? После того как мир медным тазом накрылся? Нееет. Я и не уходил оттуда, и до Скорби служил в «ка-эн-бэ», а ты сам знаешь, что эта казахстанская контора - дочка славной и страшной «ка-гэ-бэ». Просто по специфике работы я должен знать пусть не все, но многое. В центре гарнизона здание трехэтажное видишь?
        - Ну, - Шал перевел в ту сторону бинокль.
        - Тебе «НИСХИ» ни о чем не говорит? Научно-исследовательский сельскохозяйственный институт. Одно из предприятий советской программы по созданию биологического оружия. В Казахстане их было четыре. На острове Возрождения в Аральском море. Степногорская база, под Целиноградом. Противочумный институт в Алма-Ате, и Отарский. Входил в одну систему институтов, работавших в сельскохозяйственном направлении.
        Подобные центры были во Владимире, Свердловске и Новосибирске. Причем вирусы, что тут разрабатывались, испытывались в новосибирском «Векторе». Вот так вот.
        - Я не понял, они и после развала Союза тут биооружие делали?
        - Да щас! - Лемке потянулся. - Загубили все на корню, вывезли в Россию и провели конверсию на американские деньги. Амеры тут часто ошивались, все контролировали. И работали даже. Официально - с казахскими учеными разрабатывали вакцины от птичьего гриппа. Неофициально… этого я не знаю. Доступа к информации такого уровня у меня не было. Знаю, что наши вроде как производили всякие сыворотки против болезней животных. И еще знаю, что в этом институте был музей, содержащий патогенные штаммы вирусов и всякой гадости, типа микроорганизмов и грибков, опасных для сельскохозяйственных животных и растений.
        - То есть их сейчас можно взять и заразить скот?
        - Думаю, да. Когда двадцать лет назад долбанули ракетами по Алматы, отсюда все ломились как перепуганные сайгаки, и вряд ли кто-то задумывался о том, что тут остается. Кому оно нужно тогда было? Зато сейчас… блин, да Отар для Иргаша золотое дно! Надеюсь, он не все местные секреты знает.
        - Вот сука! - выругался Шал. - Да тут не ящик, а целый крупнотоннажный контейнер Пандоры!
        - Эт точно. Ну что, какие планы?
        - Пошли пожрем. Потом вздремну и к вечеру вернусь. Попробую туда пробраться и разобраться на месте.
        - Мочить Ахмеда сразу будешь?
        Шал покосился на Лемке. Тот все еще думает, что он пришел сюда за Ахмедом. Впрочем, пусть и дальше так думает, иначе начнет сомневаться в его адекватности, как и в случае с Фань. Младший Сыдыков только одна из целей, но знать особисту об этом необязательно.
        - Ага. Сортир только найду.
        - Слушай, я понимаю, что в такой обстановке трудновато будет отхреначить ему башку, - дознаватель ткнул пальцем в сторону людей в гарнизоне, - поэтому я готов, если что, подтвердить факт устранения. А если ты пришьешь еще и старшего братца, буду клясться хоть на Библии, хоть на Коране, что все видел собственными глазами.
        - Да? Может, тебе их уши принести? Для подтверждения, так сказать.
        - Да ладно, - махнул рукой Лемке, - необязательно.
        - Как хочешь. Я мог бы и уважить кровожадную душеньку старого гэбиста.
        - Обойдусь.
        Шал усмехнулся.
        - А не боишься, что обману? Подтвердишь устранение, а окажется, что брехня. И сидеть тебе за решеткой за дезинформацию руководства.
        - За восемь бед один ответ, в тюрьме есть тоже лазарет. Знаешь такую песню?
        - Ага, я там валялся.
        - Если вернусь в Шымкент не на поезде, а пешком, мне все равно сидеть. За дезу как-то престижней, чем за дезертирство. Не так обидно, все ошибаются в жизни. Ну что, пойдем?
        - Кеттык.
        Танкист утверждал, что здесь можно разжиться только парой-тройкой танков. Но как бы невероятно и сказочно это ни звучало, чудеса случаются. Даже после конца света. По-другому назвать свалившееся на него богатство мертвой страны Иргаш не мог. Чудо, не иначе. Или большое везение. Столько законсервированной военной техники в одном месте, что может быть лучше? Наверное, еще техника, желательно рабочая и без особых технических проблем.
        Выбор впечатлял. Кроме старых советских «семьдесят вторых» присутствовали машины уже казахстанской модернизации, имевшие модификацию Т-72KZ «Шыгыс», что означало «Восток». От бывшей 40-й военной базы осталось достойное наследство: системы реактивного залпового огня, боевые машины пехоты, танки и артиллерийские пушки. Плюсом автомобили медицинского батальона. Не хватало только пары вертолетов, чтобы представить себя большим командующим маленькой армии. Все это военное добро, конечно, прекрасно, только для полноценного применения имелось одно важное препятствие. Отсутствовал личный состав, обученный и хорошо знакомый с данной техникой. Так что придется довольствоваться малым, на что хватит средств и сил.
        Особых проблем машины не доставили, что очень радовало. Большая их часть располагалась в ангарах и боксах, и из подготовительных работ требовала только промывки топливных систем и зарядки аккумуляторов. Брошенным на улице транспортом заниматься не стали, чтобы не тратить время. Подпортить крови Каганату хватит и того, что привели в порядок, «б?тер» танку не конкурент, и тогда Старейшины узнают в полной мере, что собой представляют инсургенты, не согласные с политикой их пресловутого нового государства.
        Из временно занятой казармы автомобильного батальона высыпали «уланы». В постсоветском Казахстане так называли скаутов, принявших эстафету у обычных пионеров. Новая страна, значит, и привычные названия должны иметь национальный колорит. А на войне, какой бы она ни была, полномасштабной или партизанской, с короткими набегами, хороши все средства. Что танки, что «уланы», главное использовать их правильно.
        Наблюдая, как пацаны на тренировке обращаются с оружием, Иргаш был доволен. Не зря на них тратится много времени. И в бою они уже себя пару раз показали хорошо. Благодаря им несколько караванов взяли малой кровью. Точнее, совсем бескровно с их стороны, чего не скажешь о караванщиках. Мало кто ожидает от подростков, одетых в рванину, каких-либо предосудительных действий, кроме попрошайничества. И зря. Крови они не боятся совершенно и убивают с удовольствием. Волчат нужно воспитывать правильно с детства, чтобы они выросли настоящими волками, а не домашними собаками.
        Кстати, о зверье. С их приездом в Отар нападения животных прекратились. Они успели прибыть вовремя и оказать помощь Танкисту. Но почему звери перестали нападать по ночам и только воют где-то рядом с гарнизоном, непонятно. Может, действительно причиной луговской пацан, как утверждает младший брат. Поверить в это безоговорочно мешала некоторая осторожность. Сначала нужно проверить досконально, так ли сильны его способности, иначе все чревато разочарованием. Иргашу обломы не нравятся. Вот пока пусть походит в сопровождении специального человека, а там поглядим, как далеко можно строить планы с участием этого ребенка.
        Перекрывая монотонный стук дизельного генератора, от которого заряжались аккумуляторы, послышался звук запустившегося двигателя. Вот и еще один танк завели, молодцы механики. Теперь можно повоевать.
        - Бабу бы, - Ахмед зевнул и потянулся. Пока заживали ноги, он измаялся от скуки, заняться в пустом гарнизоне нечем. Оставалось сидеть в КШМ и смотреть, как связист терзает рацию, пытаясь вызвать «шишигу», которой давно уже следовало их догнать, и монотонно бубнит в микрофон, постоянно повторяя позывной.
        - Ты сейчас язык разминал слогами или изъявил какое-то желание? - саркастически поинтересовался Иргаш у брата.
        - Ага. Желание. Бабу хочу. Мягкую, теплую, необязательно ласковую. Пусть брыкается, как кобылка, а я ее буду объезжать. Ух… - Ахмед мечтательно поднял глаза к потолку и сжал кулак. - Щас бы вот так взять ее за патлы…
        - Не распаляйся напрасно, братец. Накрутишь сейчас себя, потом будет сложней обуздать неудовлетворенное желание.
        - Я знаю. - Ахмед печально вздохнул.
        «…Бэйвэй сы ши сань ду, сань ши фэнь, сы ши эр мяо…» - незнакомый голос ворвался в кунг громким неожиданным звуком, и вздрогнули все, кто тут находился.
        - Сука! Напугал! - дернулся Ахмед.
        - Что это было? - Иргаш повернулся к связисту. Тот замотал головой.
        - Я не знаю, шеф. Попробовал сменить частоту, подумал, вдруг Амангельды или Ибрай сбили настройку, хотел уже их вызывать, а тут эта передача.
        - Вроде китайский. Кто-нибудь знает китайский? Нет? Ну и хрен с ним. Китай рядом, видать и зацепили. Значит и там кто-то выжил. Ладно. Продолжай вызывать Амангельды. - Иргаш вышел из КШМ и пошел пить чай, у Адыла уже должно быть все готово.
        Бетонный забор Шал перемахнул в сумерках. Пока все шло по плану: изначальной целью как раз и было до темноты оказаться за относительно безопасной оградой. Хотя кто его знает, может ли забор сулить безопасность там, где и ночью нет спокойствия. Въехав вчера вечером на станцию и спрятав автомобиль среди домов на окраине поселка, Шал завалился спать. Только сон продолжался недолго, ночью кто-то ходил вокруг машины, урчал, выл и царапал обшивку кунга. Прекратилось все с первыми лучами солнца, словно и не было ничего. Поэтому если кто-то выходит на охоту в темноте, лучше иметь возможность использовать брошенные строения в качестве укрытий и переждать ночь до утра. Будет день, будет пища, говорили в прошлом, и не всегда это касалось именно еды. За ночь нужно найти место, где днем можно спокойно отлежаться, изнутри наблюдая за действиями Иргашева воинства. Может, и удастся выяснить, где находится Мейрам.
        Но что дальше? С утра проверял, бензин плещется на дне бака, топлива в «шишиге» на обратный путь уже не хватит. Выдержит ли мальчишка дальний пеший переход, вот в чем вопрос. Остается, как и Лемке, надеяться на поезд, когда тот пойдет назад в Шымкент. Нужно только убраться подальше от Отара, на безопасное расстояние, когда Иргаш, обнаружив пропажу, начнет рвать и метать…
        Пазл сложился неожиданно, и Шал даже остановился от осознания простоты гипотезы. Поезд ушел в мертвый город за призрачным сокровищем из прошлого. Проследовал Луговой, Отар, и на обеих этих станциях оказывались люди Иргаша. Снова двойное совпадение, что в последнее время преследуют с завидным постоянством? По всему выходит, что Иргаш будет ждать состав, идущий обратно в Шымкент по этому перегону и груженый полезным имуществом, именно здесь. Вряд ли он упустит момент, чтобы не наложить руки на добро Каганата. По крайней мере, Шал сделал бы именно так. Неужели старый и опытный чекист Лемке не просчитал эту ситуацию? Или наоборот, и как положено в органах госбезопасности, не трубит об этом на каждом повороте, а рвется поскорее вернуться на поезд? Тогда в Луговой определенно придется возвращаться пешком.
        Стемнело быстро, и свет костра где-то рядом с казармами был заметен издалека. Вспомнилось, как поступали цыгане, когда воровали лошадей или коров, и чтобы не громыхать сапогами по старому асфальту гарнизона, обернул обувь тряпками для соблюдения тишины. Уже приходилось посещать пустые поселки, и он прекрасно знал, что звук шагов хорошо отражается от брошенных строений. Автомату тоже пришлось добавить бесшумности, от греха подальше обмотав позвякивающие антабки ремня лентами ткани, чтобы не привлекать внимания лишним шумом.
        Легкий ветер с горы подхватил где-то аромат готовящейся еды и разнес по округе. Ну да, время ужина. Вроде и поел перед выходом, но что-то снова захотелось. Слишком вкусно пахло мясным варевом, а питаться всухомятку надоело, желудок требовал горячей пищи. Взятый про запас кусок мяса решил сейчас не трогать, а то днем нечего будет есть. Если на него так влияет этот запах, не привлечет ли он еще кого не надо? А пусть даже и привлечет. Надо посмотреть, кто тут шастает по ночам и как ведут себя в таких случаях нукеры Иргаша. Только место нужно найти побезопасней, где-нибудь на галерке, чтобы самого раньше времени не схарчили.
        Ночь выдалась безлунная, но глаза уже привыкли к темноте, и казалось, что именно яркая лента Млечного пути в черном небе дает достаточно рассеянного света, позволяя передвигаться более-менее быстро, а не на ощупь. Тихонько шелестя травой вдоль бетонного забора, Шал, крадучись, добрался до казарм, прислушиваясь к посторонним звукам, еле различаемым среди невероятно громкого стрекота ночных насекомых. Из темноты выплыл в свете костра силуэт тентованного «Урала», перегораживавшего пространство между двумя рядами зданий по обеим сторонам аллеи. Присмотревшись, увидел рядом угловатую махину «Кобры», похожую на гроб и дополнявшую линию временной фортификационной ограды. Людей с этой стороны не оказалось, слышен только неясный гомон, и Шал, растянувшись на теплом асфальте, осторожно заполз под грузовик. С другого торца зданий также стояла защитная стена из техники. Эдакий своеобразный «вагенбург», как назывались в прошлом передвижные укрепления из повозок. В сообразительности Иргашу, или кто это придумал из его подручных, не откажешь, молодцы, одним словом. Не стали заморачиваться охраной открытых
площадей, а организовали себе защитный периметр.
        Внутреннее пространство лагеря освещали несколько костров, на которых стояли парящие котлы. Звучал вразнобой стук ложек по тарелкам, слышались тихие разговоры и иногда раздавался громкий смех. Заслуженный отдых по окончании длинного дня. По идее, после ужина положен отбой. Но кто его знает, какие порядки завел Железный Иргаш и как у него обстоят дела с дисциплиной. Шал не удивился бы, окажись внутренний распорядок мобильной банды полной копией воинского, с личным временем после приема пищи и вечерними поверками. Только подворотнички не проверяют, наверное, потому что не носят их.
        Длинный протяжный вой послышался со стороны сопок, и ему тотчас вторили еще несколько звериных глоток, но уже ближе. Стук посуды, как и разговоры, мгновенно стихли, и слышался только треск дров в кострах. Через некоторое время люди вернулись к еде, но веселья уже не наблюдалось. Долго следить за ними Шал не стал, осторожно выполз обратно и двинулся на осмотр территории. Нужно определить, как тут у них все устроено и где можно спрятаться.
        За несколько часов Шал обошел всю территорию и выяснил, что технику почему-то не охраняют. Хотя от кого ее тут охранять, если только от зверей. Угонщиков в этих местах и днем-то с огнем не сыщешь, а ночью и подавно. Появилась мысль разжиться топливом для «шишиги», но для этого требовалась емкость, и пока решил от этого отказаться. Вдруг днем хватятся канистр, поэтому шарить по машинам сейчас не стал, этим можно заняться и следующей ночью. Правда, не удержался, забрался в жилой отсек доработанного «Камаза», благо он оказался не заперт. Очень уж интересно стало, как там установили башню от «бардака[46 - Бардак (армейский жаргон) - Боевая разведывательно-дозорная машина.]». Все оказалось банально. Просто перенесли ее с БРДМ с механизмом и всем вооружением, вырезав подходящее отверстие в потолке. Подивившись мастерству мойынкумских кулибиных, залез и в кабину. Ключ зажигания оказался на месте и, сдвинув его на один оборот, по загоревшимся приборам проверил наличие топлива в баке. Вполне достаточно для воровства, если бы не различие двигателей «Камаза» и «шишиги». Впрочем, целесообразней найти уже
наполненную канистру, чтобы лишний раз не шуметь, сливая бензин с баков.
        Пока бродил по территории, нашел себе и место для дневной лежки. Если забраться на крышу штаба, оттуда откроется замечательный вид на внутреннее расположение гарнизона. Там как раз отсутствовала часть кровли. Оставалось надеяться, что не слишком натоптал и его не найдут раньше времени, заметив днем следы на пыльном асфальте. Несколько раз возвращался к лагерю, заползал под «Урал» инаблюдал, как постепенно редеют ряды у костров. Что удивило, так это наличие детей среди бандитов. Подростки разного возраста, но Мейрама среди них не заметил. По поведению и панибратским разговорам со взрослыми на пленников совершенно не похожи, скорее полноценные члены банды. Семейный подряд и это дети, перенимающие опыт у родителей? Вероятно, и весьма занятно, если это так.
        Узнал голоса Иргаша и Ахмеда, который потом на костылях проковылял в соседнюю казарму и больше не появлялся. Сначала подивился хозяйственности их лекаря, надо же, и костылями озаботился, но потом решил, что они могли ими разжиться и тут, уж в санчасти такого большого гарнизона костыли должны быть в наличии. Следом за братом удалился и Иргаш, отдав распоряжения относительно охраны периметра.
        У ближайшей казармы показалось движение. До рези в уставших глазах всматривался в темноту, но ничего не повторилось. Мысленно махнув рукой, списал на мнительность и напряженные нервы. Слишком часто за границей периферийного зрения стали мелькать какие-то тени, вроде не видимые глазом, но, тем не менее, ясно осязаемые. Вероятно, психика ни к черту, в чем совершенно не хотелось себе признаваться. Раньше на такое внимания не обращал, поэтому не смог бы ответить, когда все началось, до пустыни или позже. Непонятно, что это, - незримое присутствие Айгерим или, как говорил шаман, тени бесов, стерегущих его отмеченную злом душу?
        Пообещав себе подумать об этом завтра и собираясь отправиться отсыпаться до утра в штаб, хотел уже выползти из-под грузовика, когда в отблесках огня узнал Мейрама. У костра оставалось всего несколько вооруженных людей. Мальчишку почему-то спать не отправили, оставили с охраной, но то, что увидел позже, возмутило до глубины души. Семилетнего пацана таскали на поводке по периметру лагеря как собачонку. Была ли это блажь психически ненормального человека или же практическая необходимость, учитывая какие-то неизвестные способности мальчика, непонятно.
        «Для чего все это? Если он так вам полезен, зачем нужно так к нему относиться, суки?»
        Левый глаз стало дергать от злости. Одно Шал понял точно: Мейрама нужно вытаскивать из этой обстановки, чтобы детская психика не пострадала слишком сильно. И именно сейчас. Людей рядом мало, и представится ли такой случай потом, неизвестно. Сыдыковыми займется позже, никуда они с подводной лодки под названием «Казахстан» не денутся. Нужно будет идти за ними в Мойынкумы, значит пойдет, а пока пусть живут.
        Небо на востоке стало светлеть. За забором часто раздавались вой и рычание, после чего патрулирование стражника с Мейрамом на привязи повторялось. Причем по периметру ходил только один, остальные как сидели и лежали у костра, так и продолжали. Скорее всего, спали, взвалив охрану лагеря на того, кого определили следить за мальчиком. По крайней мере напрашивался именно такой вывод, раз за всю ночь ни разу не было смены караула.
        Одно время Шалу казалось, что он слышит царапание звериных когтей по асфальту уже с этой стороны ограды. Выглядывая из-под «Урала» впротивоположенную сторону от лагеря, долго всматривался в темноту, и все же заметил движение. Где-то мелькали зеленоватые огоньки и слышалось урчание. Вот снова мелькнули, пропали и появились, уже в большем количестве. Глаза, не иначе. И они приближались. Может, отвлекут внимание, когда придет время.
        Осторожно сняв со спины автомат, Шал заполз в лагерь. Трава, растущая у казарм по обеим сторонам аллеи, давала призрачное укрытие, но не позволяла сразу обнаружить лазутчика, окажись стражник рядом. Достав нож, он стал терпеливо ждать, когда часовой с Мейрамом приблизятся.
        Почти все взрослые давно улеглись спать, и Мейрама тоже периодически клонило в сон, но поводырь следил за ним неусыпно, заставляя ходить по лагерю, чтобы не уснуть. Подкидывал дрова в огонь, бродил вокруг костров, выписывая круги и восьмерки, или вполголоса считал шаги от одной стены из машин до другой, подергивая поводок, чтобы Мейрам не отставал. Мальчик не понимал, зачем этот ошейник нужен вообще, сбежать он при всем желании не смог бы. Просто не знал, куда бежать. Приходилось быстро ходить следом, чтобы было не так больно горлу, когда натягивается поводок.
        Ночные звери иногда подходили слишком близко, и прекрасно зная, что их может ждать, мягко, ненавязчиво, внушал им страх и боль. Мысленно показывал, как их тела рвут пули и они умирают, корчась на земле. Именно это застал Мейрам, когда приехал в это место: его выволокли из машины, приказав в первый раз отогнать животных, атаковавших людей, что здесь находились. После таких видений звери старались не пересекать незримую границу, установленную мальчиком за большими машинами, перегородившими пространство между зданиями, изредка оглашая ночную тишину громким воем и показывая недовольство запретом.
        Голова гудела от усилий, наполненная тихим шорохом множества примитивных образов. Нужно терпеть и ждать, когда можно будет поспать, до утра осталось недолго. Эти чужеродные звуки исчезнут только во сне, других способов избавления от них он пока не знал. Одно радовало звери особых неприятностей не доставляли и не пытались атаковать стаей - брать под контроль большое количество сложнее, чем отдельное сознание. И попыток попасть в лагерь не предпринимали, что сулило похвалу от господина, как велели называть Иргаша, а когда тот хвалил, еды давали больше…
        Чужое присутствие Мейрам почувствовал не сам, ему передался страх животных. Звери вдруг жалобно завыли, наполняясь бессильной яростью, и по мозгам хлестнула чья-то быстро исчезающая сильная боль. Яркий огонек жизни угасал с каждым толчком крови из рваной раны умирающего зверя. Кто-то оказался сильней… и намного крупней. И его очень интересовал вкусный аромат непонятных двуногих существ, дыма, легонько стелющегося по округе, и резкий отталкивающий запах металла, резины и топлива.
        Мейрам мысленно потянулся навстречу приближающемуся нечто, пытаясь вселить страх, но вдруг сам натолкнулся на внушающий ужас холод, и его сознание отбросило в бескрайний, бездонный провал. Стало жутко и мерзко, словно тела коснулось что-то липкое и скользкое. Мальчика охватила паника, с подобным он ранее не встречался. На минуту потеряв ориентацию, стал беспомощно озираться, ощущая близкое присутствие еще одной подобной особи, но на территории лагеря все было без изменений.
        - Чего встал, сопляк? Пошли! - Стражник дернул поводок, волоча за собой и направляясь к бронетранспортеру. - Давай, проверь, чего зверье так воет.
        Ужас сковал тело и ноги не слушались. Мейрам чувствовал, что не нужно идти в ту сторону, только сказать ничего не смог, горло вдруг перехватил спазм. Он попытался откашляться, но раздался тихий хрип, на который сразу отреагировал взрослый.
        - Ты чо тут рычишь, щенок? Зверье созываешь? Смотри мне! Головенку твою сразу откручу!
        Рассвет наступал медленно. Время, когда все окружающее имеет только два цвета - мертвенно серый и черный. Именно такого оттенка длинное тело выползло из-под «Кобры» инаправилось к людям. Стремительный бросок юркого существа сопровождался резким шипящим звуком, от которого зашевелились волосы на затылке и стыла кровь в жилах. Мейрам успел увидеть, как удар мощного хвоста по ногам подкосил взрослого человека, тотчас закричавшего от боли и дернувшего за поводок так, что мальчик полетел на землю.
        Шал медлить не стал. Атака варана оказалась на руку, а судя по крикам и выстрелам, раздавшимся со стороны костра, тот пришел сюда не один. Выскочив из травы, словно черт из табакерки, он бросился к упавшему мальчишке, которого таскало по земле с каждым движением головы рептилии, что мотыляла стражника из стороны в сторону. Быстрый взмах ножом, и двадцатисантиметровый кусок стали с легкостью рассек натянутый кожаный поводок вместе с пальцами, на которые тот был намотан. Человек взвыл еще громче, но послышался хруст черепа, сминаемого сильной челюстью, и вопль внезапно оборвался. Подхватив растерянного мальчишку, Шал рванул к грузовику и растянулся в траве, прикрыв рот ребенка ладонью.
        - Только не кричи, бала! - горячо зашептал он на ухо Мейраму. - Я не обижу. Скоро поедем домой. К сестре. К маме. Ты же хочешь домой, Мейрам? Хочешь обнять маму и Сауле?
        Мальчик часто закивал.
        - Вот и хорошо. Только не кричи. А то услышат и нас убьют. Не будешь кричать?
        После отрицательного движения головой Шал убрал руку со рта Мейрама и посмотрел в сторону насыщающейся рептилии. Резкость движений голодной пасти, отрывающей куски плоти от того, что еще несколько минут назад было человеком, постепенно стихала, и варан часто посматривал в сторону костра. Потом вдруг сорвался с места и, широко переставляя лапы, тяжелой поступью направился на помощь расправляющемуся с охраной собрату. Из казарм высыпали заспанные люди, и воздух разорвали автоматные выстрелы.
        Мейрам поднял голову и вдруг успокоился. Лица мужчины он не разобрал, но легкое сияние оказалось знакомым.
        - Ну все, нечего тут больше делать! - прошептал Шал и потянул мальчишку за собой.
        Выбравшись из-под «Урала», закинул ремень «ксюхи» на правое плечо и подхватил Мейрама под мышку. Так быстрее передвигаться, не надо оглядываться, идет ли тот рядом. Слишком долго он шел за ним, чтобы выпустить сейчас из рук.
        Впереди в сумраке рассвета сверкнули зеленым глаза, и он, не раздумывая, нажал на спуск. Широкой очередью вспороло асфальт, в кого-то попав, судя по жалобному вою. Шал заозирался, отыскивая направление, в котором двигаться к выходу из гарнизона. Взгляд наткнулся на уже исследованный «Камаз». Рванув к нему, снова выстрелил в наступающую волну низкорослых тварей, не заботясь о соблюдении тишины. В лагере и так заняты, вряд ли там кто-то обратит внимание на стрельбу в стороне от основных событий.
        Левая рука предательски дрожала - сил тащить ребенка больше не было, слишком он тяжел для слабых после ранения мышц. У кабины пришлось опустить его на землю, чтобы открыть дверь. Боялся именно этого момента. Думал, что зверье почувствует его уязвимость, рванет навстречу, и тогда ему не справиться, съедят и его, и Мейрама, но волна вдруг замерла, заскулила и попятилась назад. Не задумываясь о причинах, забросил мальчишку в кабину и ввалился следом, захлопывая дверь. Выдохнул, отбросил на сиденье мешающий автомат и повернул ключ. Двигатель послушно взревел; выжав сцепление, с хрустом включил первую передачу, одновременно нажимая на газ. Тяжелая машина медленно сдвинулась с места, и только тогда Шал включил свет. Сразу дальний, чтобы ослепить любого, кто находился на пути. Зверье большой перепуганной стаей прыснуло в стороны, избегая попадать под лучи ярких фар, но разглядеть их удалось все равно.
        Шал не зря подумал в первую очередь о степных волках. Голос остался прежним, характерным, но внешний вид изменился сильно. Лысые тощие тела, кое-где покрытые шерстью. Он и узнал-то ближайшего по морде, мелькнувшей в свете фар, еще не полностью растерявшего волосяной покров, в отличие от остальных сородичей. Вот она, близость к отравленным землям. Радиация, или что там еще влияет на генетические изменения…
        Ворота были заперты, но отвал смял их, как картон, вырывая из петель и отбрасывая в стороны. Вот она мощь! Шал улыбнулся и повернул голову к Мейраму.
        - Ничего, Мейрам, главное, вырвались! Сейчас заберем кое-кого и рванем домой. Если Всевышний позволит, к обеду, максимум к вечеру обнимешь родных.
        - Мама умерла, - тихо произнес мальчик.
        - Прости, бала, я не знал.
        Уже удалившись от гарнизона на значительное расстояние, Шал переключил свет на ближний. Рассвет в полную силу еще не вступил, и по поселку пока рано ехать без света, чтобы не врезаться в какое-нибудь препятствие. С отвалом, в принципе, не страшно, но жалко будет потерянного времени, если застрянет.
        Свернув в нужном месте, сбавил скорость, отыскивая в сумраке место между домами, выбранное в качестве укрытия для «шишиги». Затормозив рядом с двором, глушить двигатель не стал, только погасил фары. Снял с Мейрама ошейник, приказал сидеть на месте и выпрыгнул из кабины.
        Из «газона» выбрался Лемке с пистолетом в руке.
        - А! Это ты! Я думал все, нашли нас. Что-то ты быстро, - заулыбался он, - я не ждал тебя так рано. Смотрю, и транспортом новым обзавелся. Все? Ушатал братцев Сыдыковых?
        - Нет, планы изменились. - Шал бросился к кабине. - Фань! Фань, где ты?!
        Дверь открылась, и показалась заспанная мордашка девушки.
        - Сто кличишь, Сталый? Узе плисол?
        - Собирайся! Мы уезжаем!
        - Э! Я не понял, куда это ты собрался? - возмутился Лемке.
        - Домой. Вы можете взять «шишарик». Предлагаю сваливать сразу же, пока сюда не прилетела кавалерия Иргаша. Бензина вам хватит двигаться навстречу поезду определенное время. Ну а когда кончится, придется ждать на месте.
        - Куда ехать, Сталый? В Алмата?
        - Нет. Нефиг тебе там делать, едем в Луговой!
        - Я не паеду!
        - Поедешь, твою мать! - заорал Шал на девушку. - И не спорь! Старших слушать надо! Все! Забирай вещи и садись в «Камаз»!
        Лемке обошел кругом новый автомобиль и вернулся к остальным.
        - Мощный тарантас. Значит, домой собрался?
        Он вдруг схватил за волосы выпрыгнувшую из кабины «шишиги» Фань и, притянув к себе, направил пистолет на Шала.
        - Ни с места!
        - Э! С дуба рухнул? - Шал дернулся, но остановился, увидев оружие.
        Лемке, удерживая вырывающуюся девушку, опустил «макаров» ивыстрелил в землю. Потом приложил горячий ствол к виску Фань.
        - Я ее пристрелю, - процедил он, - не шучу. Ты поняла меня, желтуха лихорадочная? Попробуй что-нибудь выкинуть, типа как на переезде. - Он дернул Фань за волосы уже сильней. - И ты, Шал, не дергайся. И не рассказывай, как тебе пофиг все. Видел я в Шу, как ты за нее жопу рвал. Значит так. Сейчас садимся в этот прекрасный автомобиль и валим из Отара вдоль железки, как ты мне и предлагал. Навстречу поезду и солнцу. Эй, джигиты! - Он окликнул выбравшихся из кунга железнодорожников. - Стрелять умеете?
        - Да. Конечно, - послышался нестройный хор голосов.
        - Отлично! Двое в кузов на пулеметы, один в башню! И шустрее! Тез! Пока нас тут не повязали! Давай, Шал, будь так любезен, садись в машину. Не зли меня.
        - Девушку отпусти!
        - Не отпущу. Между нами поедет, в кабине. Как гарантия, что не начнешь опять размахивать руками и делать мне больно.
        - Зачем тебе это надо?
        - Потом узнаешь. Все, хорош базарить! - Лемке не выдержал и заорал. - В машину, я сказал!
        Шал нахмурился, направился к «Камазу» иоткрыл дверь, наблюдая, как Лемке ведет притихшую Фань к машине. Во внутреннем кармане куртки лежал «ПМ», и сейчас был подходящий момент им воспользоваться, но он боялся за девушку. Вдруг промажет в сумраке. Железнодорожники, выполняя приказание дознавателя, быстро заняли указанные места. Заставив девушку подняться в кабину, Лемке забрался следом и заметил Мейрама.
        - Это еще кто? Откуда пацан?
        - От верблюда, сука!
        - Ай, да и похрен! - Забрав с сидения автомат, Лемке поставил его между ног и закрыл дверь. - Че стоим? Кого ждем? Заводи давай уже. Погнали!
        Шал тяжелым взглядом посмотрел на особиста, достал папиросу, неспеша прикурил и только тогда тронул машину с места. Убей он его сейчас, останутся свидетели. И пусть свидетели обычно долго не живут, лишний грех на душу, избавляясь от железнодорожников, брать не хотелось. Они тут ни при чем. От слова «совсем».

* * *
        Как Степаныч и предполагал, зверь, утащив ягненка, ушел недалеко. Зачем тратить время, преодолевая лишнее расстояние, чтобы потом, когда проголодается, снова возвращаться к кормушке? Прийти в поселок, разломать кошару и задрать барана проще, чем ковырять твердую каменистую землю, пытаясь раскопать нору и добраться до суслика. Не факт, что получится. Суслик животное неглупое, хоть и мелкое, и жилье свое устраивает на достаточной глубине. Бывали случаи, что медведь и до шести метров рыл землю, убирая с пути пудовые камни, но останавливался, когда нора уходила под скалу, с которой он не мог справиться. А жерди кошары слабее камня, и мясо домашних животных добыть легче, чем диких.
        Степаныч не зря охотился в горах много лет. Повадки тянь-шанского бурого были известны ему давно, и ущелье на южном склоне сопки, где тот устроил лежку, нашли быстро. Берлогу медведь обычно обустраивает с подветренной стороны, и чтобы не было входа с севера. Поэтому когда они подошли достаточно близко, он сам себя и выдал. Учуял людей и недовольно заворчал, только прогонять пришельцев желанием не горел. Ворочался в берлоге, но не выходил, надеясь отпугнуть голосом.
        Кайрат сам вызвался лезть на уступ над расщелиной, где лежал медведь. Альпинистом никогда не был, и если совершит ошибку, стоящую жизни, будет только рад. Но то ли судьба была благосклонна, то ли неосознанно сам выбирал безопасный путь, но он забрался куда надо и скинул факел на берлогу, из которой медведь через пару минут выскочил в ужасе. Пока спустился, Степаныч с Бахытом уже застрелили зверя - против разрушительной силы «боло» мало кто устоит.
        Целиком тушу тащить не стали, шкура оказалась усыпана блохами. Разделили на три части, распихали по пропиленовым мешкам и отправились домой. Мясо медведя полезно не только для организма, но и для сохранения поголовья домашнего скота, не надо лишний раз резать барана. И кроме того, пользуется спросом на рынке, пусть и дороговато. Правильно, не каждый может добыть богатый витаминами медвежий жир, способный помочь в борьбе с туберкулезом, - проще отдать за него несколько баранов или лошадь, если они, конечно, есть. Желчь тоже весьма полезна от истощения и прочих внутренних болезней. Словом, охота удалась. Не только избавились от мародера, но и при наличии коммерческой жилки за это могли получить некоторые барыши. По крайней мере, пару месяцев назад в Луговом добытых медведей хорошо сторговали.
        Тропа вывела к стене цеха бывшей горно-обогатительной фабрики, чье здание было прямо у подножия сопки. Спустившись в поселок, наконец, разобрали звук, что отражался от склонов и разлетался по горам противной какофонией. Это выли собаки. Тоскливо и протяжно, как они воют, когда приходит горе. Степаныч вдруг напрягся, настороженно осматриваясь по сторонам.
        Первое тело обнаружили недалеко от дома старой Карлыгаш-апы. Из травы у забора торчали стоптанные сапоги с истертыми каблуками. Колыбек-ага, невысокий круглый старичок по прозвищу Колобок, вцепился в землю скрюченными пальцами, повернув голову набок, и смотрел потухшим взором на покосившийся штакетник. Лужа крови под ним уже свернулась и покрылась блестящей черной пленкой. Сама Карлыгаш-апа лежала у крыльца, широко раскинув руки.
        Степаныч отбросил мешок с мясом и помчался по улице. Спутники бросились следом, стараясь не отставать, но в переулке Бахыт свернул к своему дому. Кайрат притормозил немного, не зная, за кем бежать, но потом заметил, что старик остановился среди деревьев у санатория.
        Лужайка перед оздоровительным комплексом оказалась усыпана телами. Степаныч вдруг покачнулся и медленно, на предательски гнущихся ногах, пошел вперед, всматриваясь в застывшие в предсмертном крике лица. В небольшой поселок, притаившийся у подножия гор, снова пришла Смерть. Не легким невидимым мановением черного плаща, неся голод и болезни, как в прошлые свои посещения, а жестким и беспощадным взмахом проклятой косы, разя всех без разбора. Недалеко от здания он замер, упал на колени рядом с телом ребенка и завыл. Взяв его на руки, сначала тихо, но постепенно, уже никого не стесняясь, заорал в голос и зарыдал, раскачиваясь из стороны в сторону, будто баюкая внука.
        Прибежал испуганный Бахыт, никого не найдя дома. Увидев представшую перед глазами картину, закричал и стал бегать среди тел, отыскивая свою жену и сына. Нашел обоих. Ребенок лежал недалеко от стены одного из корпусов. Рядом вытянулась в струну и вцепилась руками в окровавленное, покрытое стрелами тельце жена, а на ее спине зияла большая рубленая рана…
        Кайрат упал на колени и, до боли вцепившись пальцами в землю, поднял полные слез глаза к небу. Ответит ли оно, кто это мог сделать? Кто принес смерть в затерянный поселок, находящийся вдали от людских глаз? Зачем такая жестокость? Столько вопросов, а ответов не найти. Приютившие его люди сами сейчас враз осиротели, сломленные горем, как и он тогда, когда погибла семья. Сколько же еще времени пройдет, когда на родной земле перестанет литься кровь невинных…
        - Я найду, кто это сделал! - закричал Степаныч, но севший голос заглушили рыдания. - Найду…
        Глава шестнадцатая. Дорога ярости
        Июль 2033 года
        Алматинская область
        Жамбыльский район
        След угнанного «Камаза» нашли быстро. День только начинался, и обычный в этих краях ветер еще не успел разгуляться в полную силу, поднимая в воздух песчаную взвесь и заметая все отпечатки. Колея привела в поселок на станции, где обнаружился брошенный «Газ-66», который, по идее, должен был находиться либо на двести пятьдесят километров западнее, либо двигаться в восточном направлении.
        Иргаш обошел автомобиль, заглядывая в распахнутые двери. Амангельды с Ибраем знали, куда ехать, и случайно здесь оказаться не могли. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему «газик» припозднился и не пришел в указанный срок, и кто является тому причиной. Охотник за головами Кайрат Мылтыкбаев. По крайней мере, на это имя выданы подписанные генералом Ашимовым бумаги с разрешением на убийство, следовательно, своих людей в живых он больше не увидит. Белым и пушистым таких верительных грамот не выдают.
        По всему выходило, что старый проверенный способ дал сбой. Почему-то не вышел новый манкурт из этого кандидата. И спросить не у кого, что произошло там, в Мойынкумах. Перехитрил Мылтыкбаев его «регуляторов», притворившись сумасшедшим, или сумел освободиться и ждал, когда они приедут за ним? Выведал у них, куда следует двигаться, убил всех троих и примчался в Отар вершить свое правосудие? Иргаш спрашивал Ахмеда о причинах ненависти охотника к нему, но тот о них ни сном, ни духом. Понятия не имеет, где мог перейти дорогу этому Кайрату.
        И еще, что произошло ночью? Интуиция подсказывала, Мылтыкбаев и тут отметился. Как, Иргаш не знал, но в том, что это его работа, был уверен. Как вариант - искал Ахмеда, но нарвался на зверье в гарнизоне. Спасаясь, проник в лагерь, но пара варанов пришла за ним и туда, стала жрать «регуляторов», стоящих на страже, а он воспользовался моментом и сбежал, угнав «Камаз». Теперь вопрос знатокам: где пацан, что так хорошо справлялся несколько ночей подряд с наплывом зверья? Тоже съеден? Или нет?
        - Господин! - Прибежал один из «регуляторов», искавший следы угнанного транспорта. - След ведет на восток! «Камаз» вернулся к переезду и направился вдоль железной дороги.
        Вот это поворот. Иргаш был уверен, что если куда и движется его тягач, то в сторону Жамбыльской области. Затеряться в складках Чу-Илийского хребта проще, чем на открытой местности долины Копа. Но двигаться на восток вдоль Турксиба… Зачем? Предупредить поезд Каганата о засаде в Отаре? Откуда Мылтыкбаев о ней узнал? В Мойынкумах покойные «регуляторы» рассказали? Это нужно выяснить.
        Он бросился к открытой двери бронетранспортера.
        - Связь! - Ему тут же подали манипулятор на витом проводе. - Слушать всем! «Уланам» оставаться в гарнизоне! Механикам продолжать заниматься техникой! Первое и второе подразделение! Следовать за мной вдоль железной дороги! На скорости, какую только может выдать ваша техника! Танкист! Слышишь меня? Бери готовые «коробки» идогоняй! Наш «Камаз» направился на восток. Тот, кто угнал его… нужен мне живым! Слышите? Живым! - Иргаш уже кричал в микрофон. - Кто приведет мне его… В награду дам выбрать самую красивую из моих наложниц!
        Стоявшие рядом «регуляторы» довольно загалдели. Иргаш обернулся и обвел их мутным от ярости взглядом.
        - Живым, сука! Слышите?! Бол тез! Алга!
        Двигатели мотоциклов, нарушая безмолвие мертвого поселка, взревели сразу же. Иргаш отшвырнул манипулятор, захлопнул дверь и уселся в кресло рядом с водителем.
        - Гони, Адыл!
        Церемониться больше незачем. Сначала узнать ответы на нужные вопросы, потом привязать между «Коброй» и «Хамви» ипосмотреть, насколько крепок охотник за головами в этой ситуации. Рабов потом можно и других найти.
        Старая степная дорога когда-то шла параллельно железнодорожной насыпи и сейчас едва угадывалась среди травы, уже почти сухой в это время года. Небо впереди затянуло серыми тучами, отчего раннее утро все еще казалось рассветными сумерками. Невысокие сопки Кулжабасы маячили слева, вынуждая двигаться строго на восток, вдоль железки.
        - Сука ты, Лемке! Отрыгон сифилисного желудка! Чтоб тебя трихомонада сожрала! - Шалу надоело молчать, он уже не мог справляться с распирающим его гневом. - Мы бы уже Кордай проехали и хрен бы нас Иргаш нашел! А на открытом пространстве далеко видно. Догонят, твою мать!
        - Не ссы, прорвемся! - Лемке снова щелкнул тангентой и продолжил вызывать состав. - «Тулпар!» Как слышно? «Тулпар!» «Тулпар!» Черт! Не слышат нихрена! - Он отшвырнул манипулятор на приборную панель.
        Мелькнула мысль, что позывной бронепоезда не связан напрямую с мифическим животным казахских сказок. В прошлом так назывался скоростной поезд, аналог российского «Сапсана». Посмотрев на пассажиров, Шал увидел, что Мейрам прижимается к Фань, словно всю жизнь был с ней знаком и сейчас они встретились после долгой разлуки. Удивительная реакция ребенка на новые лица.
        - Слабая рация, что не понятно? Она бьет километров на пятнадцать-двадцать, ну, может, пятьдесят. По ней только между машинами и переговариваться. Если приемник мощный, то сигнал поймает, но вот тебя никто не услышит.
        - Значит, нужно подъехать к городу еще ближе! Давай, гони! Пока Иргаш сообразит, что к чему, какая-то фора у нас есть.
        Справа промелькнуло неказистое строение железнодорожного вокзала и впереди замаячили несколько домов небольшого полустанка. Шал взял левее, чтобы не терять времени и объехать их по широкой дуге.
        - Поправь меня, если что-то неправильно понял. Ты догадался, что Иргаш устроит нападение на состав в Отаре, и торопишься предупредить своих? Так зачем нас за собой тащишь? Я же оставлял тебе «шишигу»!
        Лемке подался вперед и выглянул из-за Фань, удивленно уставившись на Шала. Губы скривились в ироничной улыбке.
        - Все было бы намного проще, если б было именно так.
        - А что тут не так? - не понял Шал.
        - Да все! Давай по пунктам объясню. Чтобы ты поумерил свое желание свернуть мне шею. Я же вижу по глазам, что злишься. И от подруги твоей прям прет желание меня убить. Да, гейша? - Лемке ткнул девушку в бок пистолетом, который не убирал с тех пор, как сели в кабину. - Был бы ножик, пырнула бы уже, да?
        Фань ойкнула, медленно повернула к нему голову и сказала с вызовом, в котором угадывалась сдерживаемая ярость.
        - Убели писталет. Луками убью.
        - Тогда тем более не уберу, - осклабился Лемке и, сдвинув фуражку на затылок, уперся логтем в панель. - Пункт первый. Почему мне нужен за рулем именно ты. Потому что никто там не умеет водить. - Он показал назад, имея в виду тех, кто находился в жилом блоке и в кузове. - Я спрашивал у них вчера. Если б умели, мы бы свалили еще ночью, не дожидаясь, пока ты вернешься из гарнизона. Выкинули бы твою подружку из машины и уехали.
        - Я же сказал, сука ты, - процедил Шал.
        Лемке не обратил внимания на эмоции Шала и продолжил.
        - Пункт второй. Касательно засады. Да, Иргаш устроит нападение на поезд. Он же думает, сейчас мы загрузим в Алматы полные вагоны ништяков, а ему останется только их отбить. Полагаю, собирается использовать уже подготовленные танки. Против брони фиг что сделаешь, верно? К тому же не зря он оставлял людей в Луговом. Они видели, из чего состоит поезд. И танки ему сейчас на руку.
        - А из чего он состоит?
        - Думаешь, только из трех товарных вагонов и тепловоза? Хрен там! В Каганате вспомнили успешное использование бронепоездов в Гражданской и Отечественной войнах в качестве подвижных боевых единиц и решили не отрываться от коллектива гениальных полководцев. В общем, полсостава занимает бронепоезд, который должен сыграть решающую роль в операции «Конец атамана».
        - Какой еще операции, твою мать!? - Шал недоуменно посмотрел на Лемке и нахмурился. Закралось подозрение, что его используют втемную.
        Впереди появился еще один поселок при станции, уже намного больше предыдущего. Асфальт огибал большую сопку и выходил к железной дороге, где мелькнул указатель с названием. Это селение объезжать Шал не стал, направив автомобиль напрямик и выскочив с полевой дороги на остатки трассы. Может, преследователи на некоторое время потеряют след в степи, что даст больше им фору. Пыль тонким слоем покрывала лобовое стекло, и чтобы улучшить видимость, приходилось иногда включать дворники.
        - А это уже пункт третий, - довольным тоном победно изрек дознаватель. - Постоянное и незримое присутствие Железного Иргаша давно напрягает Совет Старейшин. Частые и довольно успешные нападения на караваны навели на мысль, что в Каганате действует его шпион. Все-то Иргашу известно и про маршруты, как бы мы их ни меняли, и про численность сопровождающих. Теперь мы знаем это точно.
        - Кто он?
        - Тебе какая разница? - усмехнулся дознаватель.
        - А как узнали? - Шал, утерев, испарину со лба, опустил стекло и впустил в кабину свежий воздух. Слишком душно в замкнутом пространстве от дыхания четырех человек, пусть один из них и ребенок.
        - Да все просто, есть старый чекистский способ. Всем подозреваемым подкинуть разные варианты заманчивой дезы, а потом смотреть, где этот язвенный нарыв прорвет. Вот мы и запустили информацию, что существует некое хранилище на случай землетрясений. В Алматы, Шу и Шыганаке. То, что Иргаш задержался в Отаре, то есть на одном из озвученных направлений, как раз и доказывает причастность к этому кое-кого в Шымкенте.
        - Ты хочешь сказать, что в Алматы нихрена нет?!
        - Да. Это пресловутое хранилище - блеф. Фейк, как любили говорить в нашей молодости. Чистой воды фальсификация.
        - А как же поезд?
        - Поезд - приманка. Блесна на крупную щуку. Если просто закинуть крючок, рыба проплывет мимо. А если в темных водах что-то будет блестеть и переливаться в лучах солнца, привлекая внимание, есть шанс, что она клюнет. Иргаш и клюнул. В сравнении с постоянными убытками от его набегов некоторое количество топлива для тепловозов и жратва для личного состава, отправленные в Алматы, мелочи. Зато правдоподобно. Есть поезд, ушедший хрен знает куда? Есть. Есть вагоны и техника, которая будет сновать туда-сюда, перевозя медикаменты или что там должно по идее храниться? Есть! Значит, правда. И волшебным образом на одной из станций, через которую этот поезд проходит, оказываются люди нашего доблестного курбаши. Почему? Значит, он наживку-то заглотил. Не зря блесна блестела! А воевать с ним в открытую накладно. Базу в Мойынкумах искать придется до морковкина заговенья. Так что целесообразней оторвать его от основных сил и, когда он окажется в западне, раздолбать, как шведов под Полтавой. Но у Иргаша вдруг в рукаве оказывается крапленый козырь - пара танков, что могут немного подпортить такой хороший план. И
тут, к счастью, появляется охотник за головами, работающий на Каганат, но почему-то решающий свои темные дела. Да-да, я о тебе сейчас.
        - А я тут при чем?
        - При всем! Я не знаю, нахрена тебе этот пацан, но почему-то уверен, что Иргаш пойдет за тобой, чтобы забрать его обратно. Что нам на руку. Пока он гонится за тобой, думаю, танки его остались в Отаре, и значит, он сейчас более уязвим, чем с ними. Поэтому нам очень нужен бронепоезд. А он, сука, не отвечает! «Тулпар», «Тулпар», прием! - Лемке пощелкал тангентой, посмотрел в зеркало со своей стороны и резюмировал. - Устранение Иргаша является первоочередной задачей для благосостояния Каганата. И если не хочешь, чтобы он взял нас раньше, чем мы вызовем поезд, давай, Шалыч, дави на газ. Одно дело делаем, так что нефиг бычиться на меня.
        Шал бросил взгляд в зеркало. Пыль за «Камазом» оседала быстро, но там, откуда они выехали, виднелась плотная туча, не имевшая к ним никакого отношения. Слишком плотная и, скорее всего, вызванная большим количеством техники. Вот и погоня не заставила себя долго ждать.
        - А нормально нельзя было объяснить? Без этих вот дешевых приемов с заложниками?
        - Ха… ты же не поехал бы. Опять стукнул бы меня и гордо удалился. А в «шишиге» бенза еще на сотню километров не хватило бы. Да и смотри, какой аппарат! - Лемке хлопнул ладонью по торпедо. - Мощный, бронированный, вооруженный. Не то что занюханный «газончик». Чего ты боишься? Кстати, как у нас обстановка? - он щелкнул тумблером переговорного устройства внутренней связи между кабиной и жилым отсеком. - Эй! Кто на башне?!
        Некоторое время стояла тишина, и потом послышался осторожный голос.
        - Это я, Сарсенбай.
        - Что там за кормой, Сарсенбай?
        - Догоняют нас, командир. Скоро совсем догонят.
        - Много их там?
        - Ой бай, много! Мотоциклы, броневик в прицел вижу, еще что-то, в пыли не разобрать.
        - В пределах досягаемости окажутся, стреляй.
        - Жаксы, командир.
        - Ну что, окропим песок красненьким? - осклабился дознаватель.
        - Сука! Ты своей кровью и окропишь же!
        - Ты знаешь, лучше уж так, чем прослыть дезертиром. В поезде давно уже посчитали, что я сбежал, наверное. А так, глядишь, еще и наградят, если выведем Иргаша под удар бронепоезда. Обещаю, Шал, если все прокатит, как думаю, потом я тебя не забуду. Придешь ко мне в СБ, проси что хошь.
        - Про шкуру медведя в курсе?
        - Ага. Но я же сказал - если. Когда вернемся, для начала, конечно, с меня поляна с блекджеком и… - он покосился на ребенка, - шлю…пками, потом все остальное.
        Пыльная туча, словно неизбежный атмосферный фронт, приближалась, и в боковые зеркала уже была видна догоняющая техника. Длинная очередь из КПВТ раздалась неожиданно, видать, нервы у Сарсенбая не выдержали. А может, пристреливался. Даже несмотря на шум двигателя, в кабине отлично расслышали громкое эхо выстрелов, разлетевшееся по степи, а по тягачу прошла легкая дрожь отдачи.
        Шал резко нажал на педаль газа, пытаясь увеличить разрыв между «Камазом» ипреследователями, и крутанул руль влево. Тягач послушно рванул вперед, объезжая притаившееся в низине селение, названное в честь долины, по которой они сейчас двигались, и речки, ожидающей их где-то впереди.
        Из-за ближайшего холма выскочил мотоцикл и, набирая скорость, направился наперерез. Автоматчики в коляске и позади водителя стреляли непрерывно, целя в приоткрытое окно. Пули зацвыркали по кабине, и Шал поднял стекло. Насколько знал, оно должно быть бронированным, в чем и убедился через секунду, когда они не причинили никакого вреда.
        Быстрого взгляда в зеркало было достаточно, чтобы понять, что пулеметчики в кузове заняты другими целями и им не до шустрых байкеров.
        - Автомат! - заорал он и протянул руку за оружием.
        Лемке некоторое время смотрел на него настороженно, но увидев приближающихся мотоциклистов, все же решился, сложил приклад, передернул затвор и подал «ксюху» Шалу.
        - Уши закройте! - приказал тот мальчику и девушке. Дождавшись, когда они выполнят указание, приспустил стекло и высунул ствол в щель.
        Поймал в прицел мотоцикл и нажал спуск.
        - Смейк май бич ап, уроды!
        «АКСу» запрыгал, колотя цевьем по стеклу. Очередь прошла позади преследователей, гильзы посыпались на приборную панель и в кабине запахло порохом. Быстрый взгляд, корректирующий курс, и снова очередь. Уже чуть впереди байка, тот как раз вильнул ближе к автомобилю. Судя по тому, что из рук стрелка в коляске выпал автомат, попал. Шал дал широкую очередь, закрепляя успех. Мотоцикл ушел с линии огня и чуть отстал, прижимаясь ближе к автомобилю, в непростреливаемый сектор.
        Ухмыльнувшись, Шал убрал автомат и резко крутанул руль, забирая влево. Мотоциклист, заметив приближающийся борт «Камаза», тотчас вильнул, спасаясь от неминуемого столкновения. Мужики в кузове заметили такую близкую цель и момент упускать не стали. Ствол «Утеса» шевельнулся, мотоцикл, вспарываемый длинной очередью, распух огненным шаром взорвавшегося бензобака, кувыркаясь, подпрыгнул на месте и тотчас был смят выскочившим из облака пыли бронетранспортером.
        Раздались громкие выстрелы из «макарова».
        - Сука! Надо было забрать автомат у Сарсенбая! Ему он не нужен сейчас, а мне не хватает! - Опустив стекло, Лемке палил из пистолета по юрким байкерам со своей стороны. Потом схватил манипулятор и заорал: - «Тулпар», «Тулпар», мать вашу, прием!
        Шал бросил взгляд на пассажиров. Мейрам, свернувшись калачиком, уткнулся в колени девушки, послушно закрывая уши руками, а Фань таращила от удивления глаза, пораженная масштабностью боевых действий. Машину трясло на ухабах нещадно и девушка не знала, что лучше: держаться за приборку, чтобы не улететь лицом вперед, или же беречь слух от грохота выстрелов. Шал подмигнул ей и ободряюще улыбнулся.
        - Вот так делай. - Он открыл широко рот. - Когда стреляют. Не оглохнешь. А то, смотрю, руки заняты. - Он показал на побелевшие костяшки пальцев, которыми девушка намертво вцепилась в панель.
        - Халашо! - Фань кивнула.
        Корпус тягача сотрясся от двух последовавших друг за другом взрывов. Яркие всполохи огня сверкнули в кузове и тотчас потухли. Шал со своей стороны увидел замерший ствол «Утеса», вывернутый к траверзу автомобиля, и понял, что пулеметчиков больше нет. Мотоциклисты закидали их гранатами. Вспомнились слова из суры «Йа син». «Действительно, мы оживим мертвых…».
        Правее появился железнодорожный мост и дорога вышла к руслу Копы. Река в это время года пересыхала, и берега там, где когда-то располагался брод, оказались достаточно пологими, чтобы не снижать скорость, но Шал все равно немного притормозил. Опасался, что зацепится отвалом за противоположный склон и потеряет драгоценное время. Подпрыгивая на кочках сухого речного дна, быстро перебрались на другую сторону и помчались дальше вдоль железки. Холмистая местность давала о себе знать, и дорога поползла вверх.
        В зеркале наметилось движение. Присмотревшись, Шал заметил знакомый черный автомобиль. Вот и Иргаш пожаловал собственной персоной. «ЗИС» вырывался вперед, обгоняя тяжелую технику, и постепенно приближался. Из кузова стрелять некому, башня на жилом отсеке отстреливалась от «бэтеров», висевших на хвосте, и кабриолет беспрепятственно поравнялся с кабиной.
        Шал повернул голову, ожидая увидеть разъяренное лицо Иргаша, но резко пригнулся, потому что прямо на него смотрел ствол пулемета. По кабине хлестнула вышибающая искры очередь, не причинив стеклу никакого вреда.
        - Не ссы, Шал! Пятый класс защиты у этого тарантаса! Пофиг автоматы! - закричал Лемке, заметив, что тот инстинктивно дернулся.
        - Знаю! И вообще тут пулемет, сука, - процедил Шал.
        - И пулеметы пофиг!
        Шал уже не слушал дознавателя, он и сам знал о защитных свойствах этого тягача, но с инстинктом самосохранения ничего не мог поделать. А вот в кабриолете самого Иргаша не оказалось. Поставив на борт автомобиля ПКМ, вместо него сидел брат.
        Ахмед, сука. Здравствуй, гад!
        Шал цинично улыбнулся. Вот и свиделись, а думал, нескоро это случится. Ахмед тоже оскалился, прокричал что-то водителю, приподнял ствол пулемета и снова открыл огонь, целя в окно. Кабриолет увеличил скорость, обгоняя и вырываясь вперед.
        Шал с яростью надавил на педаль газа и «Камаз» начал быстро сокращать расстояние между ними и шустрым наследием советского автопрома.
        - Держитесь! - закричал Шал пассажирам перед столкновением. Краем глаза успел заметить, как Фань одной рукой обхватила мальчишку, а ногой уперлась в панель.
        Отвал врезал по багажнику «ЗИСа», автомобиль отскочил вперед, словно мяч от пинка, а инерция удара вырвала из рук Ахмеда тяжелый пулемет, улетевший куда-то под колеса «Камаза». Самого его отбросило назад и приложило затылком о переборку между водительским и пассажирским отделениями. Получил?!
        Глядя на потерянное лицо кровника, пытающегося неуклюже встать, Шал демонически захохотал, вдавил газ в пол и тронул рычаг с надписью «отвал». Редукторы лебедки, установленные позади кабины, пришли в движение, тросы через валики на крыше ослабли и угловатый кусок металла рухнул на землю. Скорость сразу снизилась, и туча песка и пыли взметнулась вверх, засыпав лобовое стекло и ухудшая видимость.
        - Сука! Не так! - выругался Шал и дернул рычаг в другую сторону. Под жалобный скрип дворников, остервенело размазывающих песок по стеклу, тросы натянулись, поднимая отвал.
        «Камаз» сразу рванул вперед, догоняя кабриолет. Ахмед что-то орал водителю и показывал рукой на тягач, который вдруг поменялся с ними местами и яростно атаковал «ЗИС». Следующий удар пробил багажник, и Шал не стал терять момент, поднял отвал еще повыше. Корма кабриолета приподнялась, задний привод болтался в воздухе, бессмысленно вращая колеса, и автомобиль Иргаша сейчас напоминал нарушителя правил парковки, эвакуируемого против желания владельца. Только двигался в другую сторону. Да и вообще вся ситуация стала похожа на приключения народной дружины, обеспечивающей порядок на вверенной территории, где сначала стражи порядка хулиганов ловили, а когда поймали, те их бить начали. Казус, одним словом.
        Впереди, по правую руку, появился железнодорожный мост через очередную реку, уже был виден противоположный пологий берег, порой скрываемый ломаным рельефом этой стороны, и решение пришло неожиданно. Приближаясь к естественному препятствию, Шал, против обыкновения, увеличил скорость и стал забирать левее, к излучине реки.
        - Ты что делаешь? - заорал Лемке. - Давай к мосту!
        - Не ссы, Сашке! Нормально все!
        Он видел, где кончается их берег, и вел связку автомобилей к небольшой возвышенности. Если предположил верно, то там должен быть обрыв, и рассчитав примерное расстояние до него, он сначала нажал на педаль газа, придав автомобилю ускорение, и через мгновение на тормоз.
        Тягач встал колом, плавно качнувшись на рессорах, а «ЗИС» соскочил с отвала и, подпрыгнув на месте, проехал несколько метров вперед. Водитель тоже увидел край берега и выкрутил руль в сторону, чтобы не рухнуть вниз. Притормозил на мгновение, но кабриолет тут же получил мощный удар в бок. Взревев двигателем, «Камаз» словно разъяренный носорог на жертву, пошел на таран.
        Шал с презрительной улыбкой наблюдал, как мечется по салону Ахмед и орет на водителя. Колеса «ЗИСа» сорвались с края обрыва, кабриолет стал заваливаться на бок и старый враг оглянулся, недоуменно уставившись на атаковавший тягач, на коленях переместился по заднему сиденью и рванул к двери. Открыть ее он не успел, автомобиль рухнул в реку. Все. Конец тебе.
        Слушая радостно ухнувшее сердце, Шал сдал назад, вывернул руль влево, резко развернув тягач, и посмотрел направо. Преследователи приближались.
        - Гони! - заорал Лемке.
        - Не ори. Сам знаю.
        Бросив взгляд на зеленоватую воду реки, куда упал кабриолет, Шал направил тягач к мосту. Мелькнула мысль: если Ахмед сможет выплыть из-под перевернувшегося автомобиля, значит, судьба. Значит, повезло. Но это при условии, что его не сожрут рыбы, подобные тем, что водятся в Шу. В Курты они тоже должны быть, река находится намного ближе к городу, подвергнувшемуся ядерному удару, и впадает в Или, также находящуюся в зараженных землях. Ну а если все же выберется, об этом станет известно позже, слухами земля полнится. Тогда он снова найдет Ахмеда и убьет по-настоящему. Всадив нож в сердце и провернув. А пока пусть считается погибшим… От этой мысли стало легче, словно свалился груз, долго и с трудом таскаемый на плечах.
        На насыпь Шал не полез. Слишком крутой угол подъема, пока «Камаз» туда заберется, потеряют время. У моста пологий берег спускался к воде, и на другой стороне виднелась старая колея, указывая, что когда-то тут был брод. Шал без раздумий включил пониженную передачу и направил тягач к реке.
        Словно торпедный катер вспенивая отвалом мутную воду, «Камаз» легко перебрался на другой берег. Шал выглянул в окно и посмотрел на обрыв, с которого он столкнул кабриолет. Крутой склон хорошо был виден отсюда: судя по торчащим из воды колесам, глубина там оказалась немногим больше, чем под мостом.
        Послышался щелчок переговорного устройства и раздался голос Сарсенбая.
        - Э, командир! Патрондар жок[47 - Патрондар жок - патронов нет (каз.).]. Совсем мало осталось.
        - Ну что я могу тебе сказать, - хмуро ответил Лемке, - у меня такого калибра в карманах нет. Береги оставшиеся. Стреляй, только когда уже совсем близко будут, и по возможности целенаправленно. Не пали в молоко.
        - Ага, понял.
        Вырвавшись на простор, Шал увеличил скорость. Нужно как можно скорее увеличить отрыв от преследователей, пока те будут заняты переправой. Бронетранспортеры и грузовики брод преодолеют, «Хамви», может быть, тоже, мотоциклистам же определенно придется перебираться по железнодорожному мосту. Будут ли они ждать друг друга, собираясь в группу, неизвестно, но на некоторое время река их задержит.
        Большое село появилось неожиданно, как только перевалили очередной холм. Железка за населенным пунктом делала поворот и уходила на юго-восток, постепенно теряясь среди предгорий невысоких гор Агашоба и Шыйли.
        - Жрать охота. - Лемке потянулся к фляге и хлебнул воды. - Надо было мясо сайгака забрать из «шишарика».
        - Так ты занят был, заложников захватывал. Не подумал о последствиях, - с сарказмом сказал Шал. - Дело-то важное, не до еды.
        - Хорош подкалывать! Да, не подумал! А ты сам собрался ехать до Лугового, а о еде не позаботился!
        - Мне некогда было. Меня какой-то хмырь-дознаватель на прицеле держал. - Шал сразу нашел оправдывающий довод. - Сам понимаешь, не до еды. Но заначка есть. Вечером взял с собой, думал, в гарнизоне на сутки зависну, так хоть позавтракать с утречка.
        Он вытащил из бокового кармана куртки небольшой сверток ткани и передал Фань.
        - Дели, девочка. Лемке, дай ей нож.
        - Чтоб она меня сразу прирезала?
        - Пф, - фыркнула Фань, - нузен ты мне. Хатела бы, давно убила бы. Пальцем в глаз. Давай ноз!
        - Ну смотри. - Лемке протянул ей нож и подозрительно покосился, направив пистолет в живот девушке. Чтоб знала, что в случае чего пальнет не раздумывая. Когда Фань развернула ткань, увидел размер куска мяса и возмутился: - Чего такой маленький-то? Как мы его вчетвером жрать будем?
        - Нет, ты глянь на него! - цвыркнул зубом Шал. - Ты чего такой наглый, сука?! Я же не неделю там сидеть собирался! Взял на раз пожрать. Так что заткнись, и ешь, сколько дадут.
        - А другого ничего не остается, - недовольно пробурчал дознаватель, глотая слюну, и с вожделением уставился на руки Фань, кромсающие мясо. - Ничего, в поезде поедим нормально. Потом договорюсь, и в дорогу вас чем-нибудь снабдят. А то Шал, давай с нами по железке? Отдохнешь. Не придется всю дорогу баранку крутить.
        - Ну уж нет! - покачал головой Шал. - Ну вас нахрен с вашими интригами. Тебя высажу и попру обратно, через Каскелен.
        - Как хочешь. О! Еда! - Дознаватель схватил выделенный ему кусок мяса, вонзил в него зубы и довольно застонал, чувствуя, как рот наполняется слюной.
        Еды действительно оказалось мало, только «заморить червячка». Оставалось надеяться на благоприятный исход дела и нормально поесть уже в поезде, воспользовавшись предложением Лемке. Тем более до Алматы оставалось совсем немного - если без происшествий, то не больше часа езды.
        Но происшествия ждать себя не заставили. Уже когда проехали по окраине села и удалились от него на достаточное расстояние, снова заметили позади тучу пыли. Шал надеялся, что переправа займет все же больше времени, но преследователи справились быстрее. Иргаш отставать не собирался. А может, из-за брата разозлился еще сильней.
        Лемке, вытерев руку о рукав плаща, схватил манипулятор и снова стал бубнить уже надоевшую мантру.
        - «Тулпар», «Тулпар», прием! «Тулпар», вашу мать, сука!
        Рация наконец ожила. Послышался осторожный, недоуменный голос.
        - Кто это? Кто вызывает «Тулпар»?
        - «Тулпар»! - заорал Лемке радостно. - Кто на связи?
        - Сержант Калиев. Кто говорит?
        - На связи дознаватель Особого отдела Службы Безопасности Шымкентского Каганата майор Лемке! Есть рядом кто из офицеров?
        - Сейчас позову.
        - Тез, боец! Это срочно!
        Потянулись минуты ожидания, но преследователи передышку давать не собирались. Шал бросил «Камаз» вправо, заметив в зеркало, как слишком ретивый «Хамви» приблизился вплотную и на его крыше появился «десантник», собираясь перепрыгнуть к ним в кузов. Незамедлительно последовавшее столкновение двух автомобилей нарушило планы горе-паркурщика, от инерции удара тот улетел в противоположную сторону, шмякнулся на землю и тут же скрылся в пыли. Вот так, зайцы не нужны.
        Наконец в динамике раздался сильный и властный голос, требовательно задавший вопрос.
        - Кто вызывает «Тулпар»? Нурмухамедов на связи! Прием!
        - Ергали! Это Лемке! Помнишь меня?
        - Твою мать, майор! Ты куда пропал? Мы думали, ты сбежал! Очканул в Алматы ехать.
        - Ха! Я так и думал! Но хрен дождетесь!
        Раздалась очередь КПВТ, услышанная Нурмухамедовым.
        - Что это? Кто стреляет?
        - Это по нам, Ергали! Короче, слушай сюда! Мы сейчас с охотником Мылтыкбаевым движемся в вашу сторону вдоль перегона из Отара. Нас преследует Железный Иргаш! Людей у него тут мало, меньше, чем мы предполагали изначально. Я считаю, что сейчас самый подходящий момент для начала операции. Если отложить ее, есть шанс все провалить! Иргаш нашел в Отаре старые танки, привел в боевое состояние, и если использует против «Тулпара», когда он там пройдет, конец не только нам, но и всем планам! Ты понял? Кроме того, работы в Отаре продолжаются, и если Иргаш запустит больше техники, у Каганата будут большие проблемы!
        - Я понял тебя, майор! Положенное время вышло, и мы собирались завтра выдвигаться в обратный путь. Необходимо отцепить бронепоезд и вывести на пути без основного состава. Так что вам придется подождать. Потерпите? Направляйтесь в сторону Бурундая по Сорабулакскому тракту. Рельсы и почва вдоль него в относительном порядке, а дальше все перекорежено. Но местами проехать можно. У семьдесят первого разъезда мы вас встретим.
        - У нас нет противогазов! И вообще, радиационный фон как?!
        - Майор, я тебя умоляю! - послышался ироничный смешок Нурмухамедова. - Они тебе и не помогут от радиации. Общий фон выше, чем в Шымкенте, не скрою, но есть и чистые места. Захочешь погулять, тряпку на морду не забудь и дыши через раз. Ветер с Капчагая приносит песок и пыль, а в той стороне эпицентр. Если дует с гор, тогда он чище. Только пока не доберешься до поезда, лучше не гулять. Я не знаю, чем долбили, но нетрадиционного зверья тут валом. Видать, биохимией прошлись. Мы задолбались отстреливаться. И в небо почаще гляди! Летают тут всякие.
        - Принято! Попробуем не загнуться раньше времени! Давай, капитан, до встречи! - Лемке отложил манипулятор и довольно улыбнулся. - Ну, Шал, гони! На тебя вся надежда!
        - Угу, - пробурчал Шал, поглядывая на мелькающую в зеркалах технику.
        Въехали в широкое неглубокое ущелье, по дну которого когда-то протекала река. Сарсенбай в башне уже не стрелял - видимо, с боеприпасами было совсем плохо, и иргашево воинство стало наглеть. Шал крутанул рулем, заставляя тягач вилять и не позволяя преследователям вырваться вперед и столкнуть их с дороги в обрыв, тянувшийся слева.
        Дорога расширилась, и пока Шал пытался заблокировать проезд одной из «Кобр», вторая все же обогнала, и тут же последовал боковой удар между кабиной и жилым отсеком. «Камаз» повело влево и потащило к обрыву. Шал выругался, увеличил скорость, вывернул руль вправо и бросил тягач на бронетранспортер. Российская машина была потяжелее турецкого «бэтера», и ответный удар оказался внушительнее. «Кобру» отшвырнуло к насыпи и занесло, в результате чего ей пришлось разворачиваться, пропустив тяжелый транспорт и ватагу юрких мотоциклистов.
        У развалин Чемолганских дач грунтовая дорога сменилась асфальтом, и уже с большим отрывом от преследователей быстро домчались до станции Шамалган. Попетляв среди разрушенных домов и снося отвалом преграждающие путь ржавые автомобили, выскочили на Сорабулакский тракт. Справа открылось долгожданное пространство долины у подножия заснеженных гор, освещенное вышедшим из-за туч солнцем.
        Шал с нетерпением этого ждал и боялся. Ждал, потому что двадцать лет не был в родных местах, и боялся увидеть город-сад своего детства разрушенным, и только в воспоминаниях цветущим и невредимым. Он и дальше бы оставался таким, если бы не Лемке, и уже только за это хотелось набить дознавателю морду. Что уничтожил последние хорошие воспоминания, вынудив отправиться в мертвый город.
        Если что-то замечательное осталось в прошлом, лучше пусть и остается именно в том виде, в каком запомнилось. Такое легче вспоминать с теплотой и легкой грустью, чем лицезреть неприятный результат влияния беспощадного времени. Спустя много лет вернуться в родное место, где был счастлив, и застать его уничтоженным так же больно, как случайно встретить отличницу и первую красавицу класса, что нравилась почти всем пацанам, когда та превратилась из юной девчонки в старуху и опустившуюся забулдыгу. Приятного мало. Нет уже того щенячьего восторга и легкой ностальгии, что сопровождали на протяжении взрослой жизни, все размазано внезапным ударом беспощадного реализма. Ударом резким, под дых.
        Созерцание последствий губительных человеческих деяний удовольствия не приносило. Мучительно больно было смотреть на развалины поселков на многие километры до самого города, встающего над долиной металлическими остовами оплавленных небоскребов, словно скелет доисторического динозавра, вымытый из почвы бурными потоками холодной воды. Жизнь ушла отсюда двадцать лет назад и обратно не вернется. Ее убили гордыня, временные желания власти и стремление к всемогуществу.
        Посматривая в сторону гор, Шал заметил силуэты, кружащие над развалинами города, отчего сразу дернулось плечо. Типа фантомная боль, ага. Если они заметны с такого расстояния, значит, очень большие, а такого размера он знал только один вид пернатых. Знакомые птички…
        Резкий бросок вправо не позволил очередному камикадзе приблизиться к жилому отсеку или кабине. Байкер вильнул в сторону, врезался в застывший на обочине седан и его развернуло, отбросив к корпусу тягача, швырнуло вниз и тут же затянуло под колеса. Тяжелая машина смяла мотоцикл словно пушинку, почти не подпрыгнув на неожиданном препятствии. Остальные байкеры перестроились и разъехались в стороны, опасаясь участи своего собрата.
        С бронепоездом встретились у развилки, где железная дорога уходила в сторону пивоваренного завода и дальше на юг, к ТЭЦ. Как только проскочили переезд, Лемке, заметив состав, медленно двигавшийся по левую руку, схватил манипулятор и радостно заорал.
        - «Тулпар»! Прием! Я вас вижу!
        - Это вы проскочили сейчас переезд? - послышался голос Нурмухамедова.
        - Да! Мылтыкбаев угнал у Иргаша артиллерийский тягач. Если бы у него не было брони, мы бы не доехали.
        - Ясно. Где ваши… все, вижу. Мы блокируем переезд. Двигайтесь дальше, основной состав в Бурундае, ждет вас. До встречи.
        Шал увидел в зеркало, как позади Сорабулакский тракт перегородило грязно-желтое рукотворное сооружение на железнодорожных платформах, и до них донеслись прерывистые очереди КПВТ, издали похожие на стук дятла, в сопровождении истеричного визга турелей ГШ-6 -23.
        - Ну все, конец атаману, - уверенно резюмировал Лемке и щелкнул кнопкой связи с жилым отсеком, стремясь поделиться радостью. - Сарсенбай! Мы оторвались!
        - Вижу, командир! Ура!
        Сразу стало как-то легче. Шал выдохнул, снизил скорость, осторожно ведя «Камаз» между покореженными автомашинами, и полез за папиросами. После хорошей работы положено устроить перекур, а он с работой справился отлично. Довез куда надо. Так что точно заслужил несколько затяжек горького, но такого приятного дыма. Приоткрыв окно, он выпустил облако и подмигнул Фань.
        - Сейчас подбросим нашего… шацзы до нужной ему цели, - он ввернул запомнившееся слово, - и поедем домой.
        Фань, удивленная познаниями китайского языка, посмотрела на него с изумлением и загадочно улыбнулась. Зато Лемке не понял реплики и возмутился.
        - Шац… кто? О чем базарите, голубки? А?
        Фань повернула к нему голову и спокойно пояснила.
        - Шацзы. Знатит - увазаемый.
        - А-а-а, - довольно улыбнулся дознаватель, - тогда ладно.
        На перекрестке у Шанырака пришлось остановиться и свернуть к пустырю. Дорогу, смяв два автобуса и собрав вокруг себя кучу легковых автомобилей, перегородил ржавый перевернувшийся рефрижератор. Объехав затор, вывернули обратно к трассе, но через сотню метров медленной езды их остановила широкая трещина. Пришлось снова сворачивать правее и двигаться в сторону микрорайона Трудовик. Дороги между полуразрушенными коттеджами оказались свободны от транспорта - видимо, в последнюю субботу прошлой эпохи люди только возвращались по домам после активного отдыха в городе, когда мир рухнул в одночасье.
        Петляя по улицам, проехали по заросшей деревьями аллее вдоль болота в центре поселка и выехали к каким-то техническим развалинам. По бетонным плитам выстоявших стен Шал понял, что это завод, но как ни напрягал память, не мог вспомнить, какой именно. Да он и не знал все предприятия города так хорошо, чтобы помнить о них и спустя двадцать лет. Просто надеялся, может, что какие-то ассоциации все же появятся. Но память упорно молчала в этом направлении, старательно подсовывая другие картинки.
        Мелькнувшая юность отозвалась в груди ностальгической болью, подкидывая еще больше подробностей. Он вспомнил один неизменный атрибут местной весны - цветущие сады. Как, просыпаясь с рассветом, выходил на балкон квартиры, чтобы вдохнуть полной грудью приносимый с предгорий одуряющий запах цветущих яблоневых, вишневых и абрикосовых садов, еще не уничтоженный смогом выхлопных газов автомобилей миллионного города. Потом почти все их вырубили, чтобы возвести коттеджный поселок…
        Шалу стало мерещиться какое-то движение среди деревьев, и оно казалось слишком осязаемым. Там точно кто-то был. Это бесы добрались за ним и сюда, или зверье, о котором говорил Нурмухамедов? Нужно срочно возвращаться к шаману, иначе скоро все превратится в паранойю. Сумасшествие как-то с меньшей радостью ожидается, чем, к примеру, смерть. Она хоть искупление и облегчение может принести.
        Впереди уже виднелся пустырь и платформы с грузовиками, рядом с которыми сновали люди. Ну вот, почти приехали, осталось метров двести, и можно будет избавиться от хитрого дознавателя, решающего за счет других свои шкурные дела. К черту его гостеприимство, к дьяволу его еду. Срочно двигать в сторону Каскелена и оттуда по «А-2» мчаться в Луговой так быстро, насколько позволит дорога.
        Сдвигая отвалом очередной автомобиль поперек пути, Шал не обратил внимания на щель в асфальте, прочертившую извилистую линию поперек движения, таких трещин по пути встречалось много. Просевшая под десятитонным тягачом земля разверзлась мгновенно увеличивающейся пропастью. Пытаясь удержать машину от падения, Шал врубил задний ход и нажал педаль газа, но взревевший двигателем «Камаз» только дернулся на месте и стал заваливаться вперед. Последовал сильный удар отвала в дно трещины, сорвавший с мест всех, кто находился в кабине. Заорал Лемке, пронзительно закричала Фань, послышался испуганный писк Мейрама, и Шала швырнуло вперед, вырывая из кресла. Больно стукнувшись грудью о руль, он звонко приложился лбом о бронированное стекло и, теряя сознание, снова увидел краем глаза стремительные движения непонятных теней…

* * *
        Кайрат привязал веревку к балке и соорудил петлю. Проверил, как ходит узел. Нормально, должна затянуться сразу. Спрыгнул с чурбака, уселся на него сверху и стал сворачивать самокрутку. Покурить надо, подумать. О прошедшей жизни, канувшей в Лету, родных и близких, ушедших в мир иной. О многом стоит подумать у последней черты. О том, чего уже не вернешь никогда. Конечно, можно попытаться начать жить сначала, забыв о прошлом, совсем стереть из памяти то, что было до этого, но получится ли? Слишком глубоко отложился в сознании отпечаток горя - эдакое тавро, символ купированности выжженной души, оставленное коварной судьбой и невидимое для других. Чтобы туда кого-то впустить снова, нужно залечить этот рубец, но желания и сил для этого нет.
        Снаружи послышались легкие шаги, и дверь сарая скрипнула. Вошел Степаныч, остановился в проеме и окинул взглядом помещение. Естественно, все понял. Саркастически хмыкнул и прошел к старому сундуку, определенному на постоянное хранение в хозпостройку. Вроде и не нужен, а выбросить жалко, пригодится, может. Старый инструмент хранить, например. Смахнув с него пыль, Степаныч присел и уставился на Кайрата, переводя взгляд с него на петлю.
        - Тренируешься?
        Кайрат смотрел на него исподлобья и молчал. Сказать нечего, да и что говорить. Зачем оправдываться, если все уже решил, и вообще, это его личное дело.
        - Все с тобой ясно, парень, - Степаныч усмехнулся. - Душа болит, а сердце плачет и обливается кровью. Не выдержал гнета душевных мук и решил избавиться от страданий. Может, оно и правильно. Зачем мучиться до конца жизни. А сейчас, стало быть, куришь и жизнь прошедшую вспоминаешь. Верно? В предвкушении, наверное. Дескать, помучаюсь немного сейчас от боли и встречусь с женой и детьми. Знаешь, Кайрат… я всю свою жизнь, сколько себя помню, был не крещеный. Мать то ли не успела в младенчестве, то ли не принято это было, Советский Союз же. Не знаю. Крестился уже в зрелом возрасте, хотя особо-то в Бога и не верю. В него не верю, а вот сила крестика вроде охраняет. Как эффект плацебо. Вот есть он на мне, и кажется, что невзгоды стороной проходят.
        А пришел к этому случайно. Никогда не хотел, идейный слишком. Атеист. Пионером был. - Степаныч улыбнулся мечтательно. - Так вот. Дочь нужно было крестить, первая жена настаивала. А отец не крещеный и не хочет. Ну то есть я. И случайно встретил одного батюшку. Спросил у него прямо, а можно ли покрестить дочь, но самому не креститься. Конечно, ответил он. Это же личное дело, никто не заставляет. Только представь себе такую ситуацию. Это он мне говорит. Представь на минуточку, что все мы умрем. Кто-то раньше, кто-то позже. Вот помрешь ты, и хоть хоронят сейчас на одном погосте - это раньше некрещеных отдельно хоронили, но духовно ты со своими крещеными детьми, когда придет их время умирать, окажешься по разные стороны одной реки. И никогда рядом не будете. Видеть сможете друг друга, а приблизиться нет. Река мешать будет. И я что-то задумался. Страшно вдруг стало. Может, и правда есть загробный мир, Царство мертвых или Тот свет. Мы же этого наверняка не знаем. Действительно, можно не верить в это сейчас, но вдруг потом я не увижу своих детей. Хрен с ней, с женой, не больно ее видеть при жизни-то
хотелось, чтобы еще потом вечность созерцать в потустороннем мире. Но дети… Короче, я покрестился. Взвесил «за» и «против», и осознанно сделал выбор.
        И если подумать, то же самое касается и самоубийц. Только там вместо реки будет пропасть. Глубокая. Как она там называется, не знаю, Ад, Чистилище, Гиенна огненная или Джах?ннам. Но оказавшись в этой пропасти, родных уже не увидишь никогда. Недаром что у нас, православных, что у вас, мусульман, самоубийство считается большим грехом. Кто ты такой, чтобы прервать жизнь, данную Богом, Аллахом, Высшим Разумом или кто там отвечает за таинство зарождения жизни? Прервешь кем-то отмерянные часы, и все, душа сорвется в пропасть, из которой не выберется никогда. Даже в другое тело не вселится, если учитывать возможность переселения душ.
        Я тебя ни в коем случае сейчас не агитирую. Просто обращаю внимание на пару аспектов, о которых ты, может, и не задумывался, как в теплом море купаясь в своем горе. Информация к размышлению, как говорил Юлиан Семенов. Да. И еще. - Степаныч поднялся. - Напомню об обрядах, что у нас, православных, и у вас, мусульман, проводят с усопшими. Неважно, как они умерли. Но первый пункт перед дальней дорогой - омовение тела. Может, ты не знаешь, но когда тело повиснет в петле, организм умирает не только от удушения, но еще ломаются и шейные позвонки. Сам знаешь, что там проходит спинной мозг. Ломаясь, позвонки его нарушают, и происходит агония. Мышцы расслабляются и, кроме мгновенной смерти, открываются все отверстия. То есть когда находят висельника, он оказывается в говне и моче. И вот представь, что будут думать те, кто будет потом тебя омывать, перед тем как похоронить. Какое впечатление о себе ты оставишь в памяти живых. Что был Кайрат, мало того, что оказался слабохарактерным, так еще и обосрался перед смертью. Тьфу! - Степаныч сплюнул и взялся за ручку двери.
        Кайрат вскочил с чурбака, стиснув зубы и сжав кулаки, шагнул к старику. Тот бесстрашно посмотрел в глаза и презрительно улыбнулся.
        - Ты долго будешь собираться? Я не тороплю, просто хочу знать, когда идти снимать тебя с веревки? Спать ложиться или до утра подождать? Ладно. С утра зайду. Не буду мешать. - Степаныч вышел и хлопнул дверью, оставив Кайрата наедине с мыслями.
        Резон в словах Степаныча был, и это почему-то пугало. Даже не тот факт, в каком именно непотребном виде он будет болтаться в петле, а последующее наказание. То, что самоубийство грех, знал, но забыл. Тяжелая хмарь в душе как-то смазывала разные мелочи, акцентируя постоянно мысли на горе, и хотелось от нее избавиться как можно скорей.
        Тот день он помнил смутно. Яркую вспышку на горизонте и удар головой о руль. И как оказался за много километров от места катастрофы, он не знал. Рвался найти свой разбитый автомобиль, ведь там оставалась семья, но его не пускали. Избили, связали и рассказали о тех, кто остался на той трассе. Обо всех погибших. Кто-то осознанно остался ожидать надвигающегося радиоактивного облака, не желая расставаться с умершими родными. Живые, убегая, старались спасти раненых и тех, кому можно помочь.
        Его семья погибла сразу. Маленькая Сауле умерла во сне - от резкого удара у нее просто сломались шейные позвонки, ее не спасло детское кресло хваленой немецкой фирмы. Мейрам, пытаясь поднять упавшую куклу, не успел пристегнуться и вылетел из машины, разбив лобовое стекло. Айгерим убило то же стекло - рывок от столкновения по инерции бросил ее вперед, на осколки, что уже летели ей в лицо и шею…
        Каждый день с этим жить сил не было. Если бы в момент катастрофы он находился за много километров от семьи, оставалась бы какая-то надежда, что родные живы и еще получится встретиться с ними вновь. Но когда знаешь точно, что этого не будет, а душу разрывает боль, унять которую может только смерть, выход напрашивается сам собой. Только при ближайшем рассмотрении этот выход может завести в тупик, откуда нет пути даже назад.
        Он вспомнил знакомых, когда-то выбравших веревку как верное решение своих проблем. Никто не знал причин, побудивших их сделать такой шаг; сокрушались, сожалели, но в глубине души кроме недоумения действительно пряталось хорошо скрываемое презрение, как бы стыдно за него ни было. О покойниках говорят только хорошо, либо ничего, кроме правды. И вот эта правда просилась наружу, хотя приличия предписывали ее не афишировать. В случае же с трагически погибшими не по своей воле все оказывалось по-другому. Место презрения занимала жалось, и она была искренней. Не зря говорится, что убиенных щадят, отпевают и балуют раем. Живые действительно к таким покойникам относятся лучше, чем к самоубийцам…
        Кайрат еще долго стоял на одном месте, как истукан, и смотрел на закрывшуюся дверь. Потом перевел взгляд на легонько качающуюся петлю и полез на чурбак. Возиться с узлом не стал и просто перерезал его ножом. Выход есть из любой ситуации, даже из такой. Искать смерти целенаправленно никто не может запретить. Где он ее найдет, неважно. Главное, не сам.
        Глава семнадцатая. Цена жизни
        Июль 2033 года
        г.Алматы
        Слева появилась желтая туша бронепоезда, медленно двигаясь навстречу. Будто огромная змея, он вполз на переезд, перекрыв путь вблизи пивоваренного завода и отрезав от беглецов. Водитель резко нажал на тормоз, вывернув руль вправо, и включил задний ход. «Кобра» попятилась назад, но вдруг дернулась и замерла.
        Тысячей осколков разлетелось стекло лобовой амбразуры, и голова водителя лопнула кровавыми ошметками. Тело пулеметчика, вывалившись из верхнего люка, рухнуло в отсек, и сразу запахло кровью, наполняя внутреннее пространство бронетранспортера кисловатым ароматом оксида железа, противно сводившим скулы. Через открытые бойницы доносилась стрельба пулеметов и чего-то еще непонятного, но невероятно скорострельного.
        Иргаш не успел дотянуться до фляги с водой, резко упав влево, на блок трансмиссии. Оттолкнул заваливающееся на него безголовое тело Адыла и поскользнулся на залитом кровью полу. Гребаные конструкторы! Не могли сделать кресло откатывающимся назад, мучайся теперь. И насчет бронестойкости обманули. Судя по отверстиям в корпусе, вскрытом, словно консервная банка, брони тут и не было. Из чего они там палят, суки?
        Извозившись в крови пулеметчика, Иргаш отпихнул труп к стене и прополз к задней двери. Осторожно приоткрыв, выглянул, осматривая застывшую технику. Обездвиженные «Уралы» замерли на обочине дороги рядом с «Коброй». Из-под продырявленных капотов валил черный дым. «Хамви» чуть дальше, лобовуха отсутствовала, как и стекло в амбразурах его бронетранспортера. Вторая «Кобра» иеще пара грузовиков отсюда не видны. Мотоциклы с вывернутыми колесами и лежащие рядом тела. Живых не заметил. Или попрятались, или убиты, «молотилка» уКаганата оказалась убойной.
        Он вернулся к своему месту и потянулся к рации. Была надежда, что уцелела, так как находилась намного ниже лобовых амбразур, и по сути ее защищал заглохший двигатель. Иргаш не знал, где тут находился аккумулятор, но что у рации имеется свой источник питания, был осведомлен. Дотянувшись до манипулятора, щелкнул тангентой.
        - Регуляторы! Доложить обстановку! - Но в эфире стоял «белый шум», что вполне имело объяснение. Если по кабинам остального автотранспорта прошелся подобный огневой смерч, то некому там отвечать сейчас. Все в крови, как и тут.
        Стрельба снаружи стихла. Судя по тонким лучикам солнца, проникавшим в отверстия от пуль и пронзающим дым, клубившийся в отсеке, корпус «Кобры» стал похож на решето. Штатная защита у турецкой машины от калибра «семь шестьдесят два». «Утесовская двенашка» и «четырка Владимирова» наделать таких дырок не могли, следовательно, тут било что-то помощней. Иргаш потянулся к корпусу и сунул в отверстие палец. Тот со свистом, как говорится, оказался снаружи. Н-да… не меньше «двадцатки» или чего крупнее. Вот суки, думаете, переиграли? А вот хрен вам!
        - Танкист, прием, - проговорил тихо Иргаш в микрофон, - Танкиииист.
        В горле пересохло. Он поискал флягу и нашел ее завалившейся между корпусом трансмиссии и креслом водителя. Отхлебнув теплой воды, снова нажал тангенту.
        - Танкист, прием.
        В динамике сквозь шум послышался далекий знакомый голос.
        - Слышу тебя, Иргаш! Приближаемся к Шамалгану, скоро догоним.
        - Танкист. За Шамалганом нас встретил бронепоезд. Половина нашей техники в хлам. Как пройдешь станцию, подойди поближе и сразу долби по их коробке. Жалеть не надо. Хрен на него, обойдемся.
        - О! Понял тебя, Иргаш! Сделаем!
        Иргаш приподнялся с пола и осторожно выглянул в амбразуру. Между бронепоездом и местом бойни метров сто, откуда в их сторону начали медленно двигаться черные фигуры. Спецназ Каганата. Ну-ну. Думают, спрятали поезд, и избавившись сейчас от него, спокойно отвезут все добытое добро в Шымкент? Бараны! Ну ничего, сейчас поиграем. Как в том анекдоте. «Медленно спустимся с горы и перетопчем все стадо». Только вот Танкиста дождемся. С ним и перетопчем.
        Иргаш презрительно усмехнулся и окинул отсек взглядом. Где-то тут должен быть автомат. Нашел. Пригнувшись, чтобы его движений не заметили снаружи, добрался до оружия и тихонько передернул затвор. Снова послышалась стрельба, но уже автоматная. Где-то ответили. По звуку длинной очереди узнал своих, несколько человек у него предпочитали автомат Никонова. Уже хорошо, значит, кроме него кто-то еще остался жив и сдаваться не собирался.
        Занимал еще один вопрос. Куда девался младший брат. Где-то за Копой мимо пронесся советский кабриолет, которому там делать было нечего. Не для погонь он его держал, для души. Но кипишной братишка, узрев в гарнизоне переполох, помчался следом за снявшимся с места транспортом, промелькнул, как метеор, и скрылся в облаке пыли. И что-то его больше не видно. Шизоид, блин. Если хоть царапину оставит на лимузине, получит по башке. Знал же, что не для войны эта машина. Но Ахмед сначала делает, потом думает. За что и получает по ногам выстрелы из автомата.
        Сквозь редкие очереди послышался приглушенный лязг. Иргаш перебрался к задней двери, приоткрыл ее и прислушался. Нет, не показалось. Звенящий шум траков и катков медленно приближался. Изумительная мелодика. Одухотворяющая танковая рапсодия в стиле степной блюз.
        Снаружи раздался вопль.
        - Тааанкиии!!!!
        Сначала послышался свист летящего снаряда, а раскатистый звук выстрела донесся позже. Иргаш резко повернул голову, всматриваясь через весь отсек в лобовые амбразуры. По туше бронепоезда прошла крупная дрожь, когда одну из башен с КПВТ вместе с кусками брони вырвало из тела принайтованного к платформе бронетранспортера, подбросив ее высоко в воздух. Следом послышался второй взрыв, но место повреждения он не увидел.
        С силой оттолкнув от себя дверь, заметил приближающиеся «коробочки» идовольно улыбнулся. Молодец Танкист, хорошо работает. Не забыл военную науку. Окутанные дымом, медленно двигались «семьдесят вторые», и снова раздался знакомый свист летящих снарядов, закончившийся сдвоенным взрывом прямого попадания. Иргаш с довольной улыбкой махнул рукой, завершив жест громким щелчком пальцев.
        - А как вам двойное проникновение?
        За ближайшим грузовиком заметил движение. Кто-то из его регуляторов выкатился из-за колеса, стрельнул короткой очередью и откатился обратно. Тотчас послышалась активная стрельба с другой стороны, а с бронепоезда раздался истеричный визг скорострельной турели. Прошитый градом пуль автомобиль закачался, ткнувшись дисками колес в землю, а разрываемая в клочья резина слезала с них, словно гнилая кожа. Послышался раскат выстрела, и после громкого взрыва визг прекратился. Танки приблизились, выстрелы стали чаще и канонада усилилась.
        Иргаш выпрыгнул из «Кобры» иприсел на колено. Выглянул из-за бронетранспортера в сторону бронепоезда, подняв автомат. Вовремя, чтобы увидеть, как очередное попадание срывает с рельс тяжелую платформу и, приподняв в воздухе, сбрасывает ее. Объятый огнем стоящий рядом тепловоз потащило следом. Окинув быстрым взглядом окутанное дымом поле боя, бросился к грузовику.
        Поднял своих регуляторов, тех, кто успел в самом начале боя покинуть расстрелянную технику и залечь в траве. Нечего разлеживаться, когда победа близка и сама просит насладиться ее плодами.
        - Бол тез, джигиттер! Алга!
        Из раненных бойцов Каганата информацию добывал сам.
        - Кто главный?
        Молчание.
        - Где поезд?
        Молчание.
        Выстрел в голову.
        Интересовали два вопроса. Два коротких вопроса. Услышав ответ, оставил бы в живых. Но чужие люди почему-то молчали.
        - Кто главный?
        Молчание. В глазах только ненависть.
        - Где поезд?
        Молчание.
        Выстрел в голову.
        - Кто главный?
        - Генерал Ашимов!
        - Где он?
        - В Караганде! И поезд там, и ты, сука, туда иди!..
        Не смешная шутка, однако. Дробящий удар каблуком по вцепившимся в землю пальцам и выстрел в открывшийся от боли рот. Нельзя так разговаривать.
        Иргаш окинул взглядом потерявший всякую мощь чадящий бронепоезд и вытер попавшую на лицо кровь. Откуда-то из покореженных модернизированных отсеков доносились крики горящих людей. Против танка не попрешь, коль другого не найдешь. Ну а если кто попрет, тот, наверно, идиот. Да, такой вот парадокс.
        Прищурившись, Иргаш посмотрел на город у подножия Заилийского Алатау и отвернулся. Развалины не вызывали каких-либо чувств. Камни и бетон, такая картина сейчас в большинстве населенных пунктов. Интересовало другое. Где состав и наемник с его «Камазом». Тот же явно направлялся в эту сторону.
        Он прошелся вдоль покореженных платформ и вышел к основной ветке перегона, исчезающей в восточном направлении. Долго и задумчиво смотрел вдоль путей, потом махнул рукой, привлекая внимание регуляторов. Если и должен быть где-то этот гребанный поезд, то только там.
        Танки сдвинулись с места и выползли на пути. Подъехала вторая «Кобра», успевшая затормозить за расстрелянными грузовиками и поэтому уцелевшая. Выживших регуляторов осталось человек десять, и собрав оружие с поля боя, они забрались на броню. Расположившись на башне, Иргаш хлопнул ладонью по стволу орудия и громко сказал в распахнутый люк.
        - Двигай, Танкист. Держитесь вдоль железки. - Подчиняясь приказу, танк рывком сдвинулся с места и, окутанный обильным облаком дыма, звеня траками, пополз вперед.
        Перед Бурундаем пришлось сползать с насыпи и объезжать разрушенные здания. Виадук под железной дорогой доверия не внушал. В бинокль уже виднелся состав Каганата, выделявшийся на фоне старых вагонов, и перепутать его с другим не получилось бы. Все, как описывал Чингиз. Товарные вагоны и платформы с грузовиками. Бронепоезда только нет теперь. Поэтому люди, что там периодически мелькают, особым препятствием не являются. Патронов на них хватит.
        Каганатские пока не замечали приближения угрозы с запада. Люди бегали и суетились возле вагонов, и через мгновение стало ясно, почему. Они видели что-то невидимое Иргашу и пытались организовать оборону, поднимаясь на платформы. Из-за деревьев и зданий на станцию вдруг хлынула волна животных. Серо-черные стремительно мелькающие звери, чем-то похожие на волков, набросились на людей, и их внимание полностью поглотила одна цель - спасение собственных жизней.
        Отдав приказ остановиться, Иргаш равнодушно рассматривал в оптику, как они гибнут. По их хаотичным и бессмысленным движениям, умению держать оружие, да и просто по одежде понял, что это не бойцы. Обычные люди, техники, водители, железнодорожники. Заметил даже несколько женских фигур. Медики, наверное, или повара.
        Он наклонился к люку и прокричал.
        - Снаряды остались? Ну-ка, пальни чуть левее состава! Вагоны не зацепи.
        Соскочив с танка, отбежал в сторону, присел и открыл рот.
        После громкого выстрела посмотрел в бинокль. Одного взрыва оказалось достаточно, чтобы разметать образовавшуюся кучу живых существ. Зверье бросилось врассыпную, в испуге сбегая со станции и оставляя после себя неподвижные тела людей и раненых сородичей. Вот теперь «каштан» можно спокойно брать в руки. Должен остыть, да и желающих препятствовать быть не должно. Только проверить степень прожарки не мешало бы.
        Подумав, направил в разведку «Кобру». Подпрыгивая на рельсах, бронетранспортер весело покатил вперед, и через пару минут донеслось несколько длинных очередей - пулеметчик кого-то заметил среди кустарника и перевернутых старых вагонов. Регуляторы осторожно выбрались из бронетранспортера и бросились к вагонам. Недолго повозились и вскрыли двери. Потом так же проверили остальные и вернулись в «Кобру». Из башни послышался треск рации, и вылезший Танкист подал манипулятор.
        - Ну, что там? - Иргаш нетерпеливо нажал тангенту.
        - Эээ… ничего, господин, - осторожно произнес голос с той стороны.
        - То есть как это ничего? Точно все проверили?
        - Да, господин. Все вагоны пустые. Я думал, может, они только выехали, но техника на месте. Тут раненые есть, может у них спросить?
        - Вези сюда!
        Несколько минут в нетерпении, пока привезли раненого. Иргаш, сдерживая ярость, обратился к человеку, истекающему кровью из перебитых ног.
        - Спрошу один раз. Потом положу тебя под танк. Понял? Почему вагоны пустые?
        - Я не знаю точно… Нам не объясняли ничего. - Раненому слова давались с трудом. - Сказали, что скоро поедем домой. В разговорах солдат слышал только, что мы приманка для кого-то. И на обратном пути ждет хорошая заварушка, в которой наш бронепоезд покажет кому-то кузькину мать.
        Иргаш кашлянул, в горле вдруг запершило. Медленно приходило осознание проигрыша.
        - Суу-каа… - Он прикрыл глаза и глубоко вздохнул, поняв, что его обманули. Добраться до хранилища времени у каганатских было достаточно, но они ничего не предприняли. Почему? Потому что действительно нет никакого хранилища. Вот для чего они все это затеяли. Выманить и убрать его. За то, что слишком вредит Каганату.
        Пазл постепенно сложился, и результат Иргашу не понравился. Очень. Он вдруг представил себе ухмыляющееся лицо генерала Ашимова. Переиграл, старый кээнбэшник. Значит, придется за это ответить. Кровью, сука.
        - Разворачиваемся в Отар.
        Сознание из небытия вырвалось резко, будто вынырнув из глубины, но тьма, сопровождавшая и в беспамятстве, не рассеялась. По частоте и неравномерной периодичности острых вспышек боли Шал понял, что кто-то мелкими частыми укусами гложет его плоть. Дернул покусанной рукой в направлении источника, причиняющего страдания, и почувствовал, как схватил что-то влажное, тотчас противно хрустнувшее в яростно сжавшемся кулаке. Пальцы оказались в чем-то липком, отчего раны на них отчаянно защипало, но и такой результат устроил вполне - укусы прекратились.
        Он попытался понять, с какой именно стороны бытия находится его сущность. Перед глазами все еще стояли видения, сопровождавшие в забытьи. Просачиваясь сквозь толщу времени, события далекого прошлого накладывались на настоящее и перемешивали все до такой степени, что невозможно определить, где начинается нить воспоминаний, а где горячечный бред. Короткими проблесками памяти в черно-белом цвете вспыхивали лица знакомых людей, подернутые легкой дымкой тумана. Мир, сначала игравший всеми оттенками цветовой палитры, затягиваясь серой паутиной забвения, превращался в блеклую картинку, стремившуюся высосать еще оставшиеся жизненные соки. И самым частым сегментом в этом мелькающем калейдоскопе была темнота. Она накрывала внезапно, без предупреждения, сопровождаемая тупой ноющей болью. Сейчас она все так же обволакивала, словно кокон, не желая рассеиваться.
        Постепенно глаза стали различать, что где-то вверху темнота теряет свою всепоглощающую антрацитовую черноту. Неизменным оставалось одно - боль. Она, подобно той же окружающей темноте, пропитывала собой каждую клетку его тела. Попытка ощупать ноющий затылок вдруг вызвала неожиданный вскрик - малейшее движение, как и слишком глубокий вздох, причиняли резкую боль в ребрах, что тотчас дало понять - жив. Это мертвые не чувствуют боли, а для живых она как подтверждение их существования. Стиснув зубы, стал шарить вокруг в поисках оружия, но пальцы натыкались только на камни и песок. Внезапно вспомнил, что автомат оставался в кабине «Камаза», и замер в недоумении. Какой еще «Камаз»?
        С трудом перевернулся на живот, попытался встать, но резкая боль в правой ноге безжалостно опрокинула на землю, вызвав громкий стон. Когда он умудрился ногу сломать? Вот только этого и не хватало для полного счастья. Мало того, что неизвестно где находится, так и возможность выбраться ограничена. Оттолкнувшись от камней, что неприятно давили в больные ребра, вдруг почувствовал ощущение полета, и тело больно врезалось в какую-то преграду так, что перехватило дыхание. Когда снова смог нормально дышать, пальцы нащупали холодную, шершавую поверхность кирпича и горизонтальные прожилины задубевшего раствора. Кое-как примостившись в сидячем положении, оперся спиной о стену и прислушался. Что-то давило в позвоночник, но он не стал обращать на это внимания, сочтя временными неудобствами. Может, там выступ какой, свидетельство нерадивости неизвестных строителей…
        К стойкому запаху сырости и затхлости примешивалась сильная вонь гниющей органики, разбавляемая слабыми потоками свежего воздуха, а обволакивающую тишину, кроме шума его движений и дыхания, нарушали еще какие-то звуки. Они были еле слышны и похожи на шепот, и сначала он не обращал на них внимания сквозь равномерно пульсирующий стук в голове, совпадавший с громкими ударами сердца. Но чем дольше вслушивался, тем больше это ему не нравилось - казалось, что непонятные звуки приближаются.
        Шал пошевелил ступней. Ожидаемая резкая боль не пришла, значит с ногой все в порядке, не сломана. Попробовал согнуть в колене и застонал. Больно, но обратно она распрямляется без проблем, значит, просто вывих или банальное растяжение мышц. Если осторожно, то ходить, наверное, можно. Как и в случае с оружием в «Камазе», вдруг вспомнил, как голова бьется о землю, а его тащат куда-то за ногу. Может, поэтому они обе так болят?
        С какой-то неясной надеждой ощупал одежду, не понимая, что именно ищет. Ладонь привычно легла на рукоять ножа, и несколько минут старательно вспоминал, что это такое. Видимо, сильно приложился лбом о какую-то твердую поверхность, что помимо сознания потерял и часть памяти. Но если после сильного удара головой еще осталась способность мыслить, значит, не все выбито из нее и постепенно вспомнится. Пока в памяти постоянно присутствовал только «Камаз», мчащийся по степи, и мелькающие справа опоры контактной сети вдоль железной дороги.
        Нужное знание пришло внезапно: большой палец отстегнул хлястик с рукояти и рука уверенно вытащила нож из ножен. Вот как это работает, оказывается. Уже неплохо, значит, память возвращается. Пошарив еще по карманам куртки, в одном нашел какой-то округлый продолговатый предмет, во внутреннем нащупал пистолет, а в кителе несколько обойм к нему. Причем как только рука коснулась холодной ребристой рукояти, он сразу понял, что это оружие. Пистолет, пистолет, ваших валит, наших нет…
        Пальцы привычно сунулись в карман, где лежали папиросы. Они оказались на месте, что было вообще замечательно. Тем более стало понятно странное жжение в груди - организм требовал отравы. Шал не стал ему перечить и, нащупав в измятой пачке более-менее плотную папиросу, закурил. Где бы он сейчас ни находился, неизвестно, сколько осталось жить, и курево пока оставалось единственной радостью, а приговоренным к смерти раньше всегда давали выкурить последнюю сигарету. Еще очень хотелось жрать и пить, но такого в карманах ничего не нашел. Подняв зажигалку над головой, огляделся, насколько тусклое пламя позволяло рассмотреть окружающую обстановку.
        Груда земли и камней, что находилась посредине сводчатого коридора с кирпичными стенами - место, где, вероятно, до этого лежал без сознания. Там и длинная тушка с поджатыми лапами и раздавленной головой - смельчак, что начинал лакомиться его неподвижным телом. Таракан-переросток какой-то. В своде отсутствует часть кладки, образуя рваную широкую трещину в потолке, через которую, видимо, он и свалился сюда. Да, припоминалось падение в бездну, окончившееся темнотой и болью, только… перед этим, кажется, был еще один удар. Сильный удар лбом о… кажется, лобовое стекло. Или нет, между этими двумя событиями вроде вмещался момент, когда куда-то тащат за ногу. Вполне возможно.
        Он погасил зажигалку. Это не свеча, чтобы постоянно держать ее зажженной, и не металлическая бензиновая «Зиппо», позволяющая не переживать за ее целостность. Обычная пластмассовая китайская зажигалка, выходящая из строя при долго горящем огне. Пластик начинал плавиться, и колесико над кремнем с веселым треском распрямившейся пружинки улетало в сторону, после чего и остальное можно отправлять «за борт». Такой роскоши себе позволить нельзя, поэтому единственный источник огня необходимо беречь.
        Посматривая на с треском тлеющий кончик папиросы, охотник снова прислушался к окружающим звукам. Непонятное шептание все так же приближалось, не думая исчезать. Он уже почти уверил себя, что это не более чем шум в голове. Результат боли и сотрясений, без которых не обходятся ни удары о лобовуху, ни подпрыгивание затылка по земле, словно мяч, когда тело тащат, будто ненужный предмет…
        Надо определить, где находится, и как-то выбираться. Все тело гудело, усталость скопилась в каждой клетке и хотелось просто свернуться калачиком, как эмбрион в утробе, и забыться сном. Сон лечит. Дарит отдохновение душе и телу. После сна в мышцах и сила прибавляется, и проблемы кажутся не такими неразрешимыми. Может, действительно нужно вздремнуть? Утро вечера мудренее, а об остальном лучше думать завтра и все такое в подобном духе. Почти согласился с мыслями, как почувствовал непонятное прикосновение.
        Думал, показалось, но повторное шевеление у затылка чего-то тонкого, холодного, находящегося позади, где за спиной только кирпичная поверхность, заставило брезгливо передернуться, броситься наземь, удерживая рвущийся из глотки крик, и чиркнуть зажигалкой. В слабом огне мелькнуло что-то длинное и многоногое, тотчас исчезнув во тьме. Твою мать! Вот что тут шуршало и шептало! Выждав мгновение, снова зажег огонь, но уже переместил руку в другую сторону. Знакомая картина. Снова те же яйца, только в профиль.
        Верная мысль пришла внезапно. Отполз от стены подальше, наткнувшись спиной на груду камней, прошелся руками по одежде, определяя материал, и остановился на накладном кармане кителя, расположенном на поясе. Пустой, класть туда нечего, значит, не нужен. Сунул зажигалку в зубы и на ощупь отпорол ножом необходимую сейчас ткань. Куртка кожаная, гореть не будет, а вот немецкий камуфляж запросто. Огонек, медленно разгораясь, затрепетал, нехотя разгоняя мглу. Подняв руку над головой, поднес импровизированный факел к стене и пораженно замер.
        Вся кирпичная стена этого помещения оказалась сплошь усыпана неизвестными существами, избегающими попадать в отблеск неинтенсивного источника огня. Видимо, непонятная для них световая энергия привносила дискомфорт в привычную среду обитания, но продолжалось это недолго. Как только тусклый свет перемещался в другую сторону, лоснящиеся полуметровые тела возвращались на место, перебирая длинными членистыми лапками и шевеля хлыстообразными усами, которые и издавали тот самый громкий шорох.
        На языке вертелось слово, но Шал его забыл. Вот-вот, казалось, вспомнит, кто это мог быть, но мозг упорно отказывался предложить верный вариант. Только чувство отвращения было знакомым. Что-то похожее уже видел когда-то, маленькое, но такое же длинное и многоногое. По всей видимости, обычное насекомое, за много лет изменившее свой размер. А если они выросли, наверное, и жрут побольше, и жертву выбирают покрупней. Шал ощутил себя мясом на витрине. Точного количества насекомых он не видел, но и того, что успел заметить, хватало представить, как множество фасеточных глаз изучают его с любопытством и ждут, когда можно приступить к трапезе. Интересно, они дождутся, пока помрет, и начнут есть уже остывшее тело, или предпочитают горячую плоть?
        А вот хрен вам!
        Он с трудом поднялся, поправил тряпку с разгорающимся пламенем и шагнул в сторону. Нужно успеть осмотреть место, пока огонь не дошел до пальцев. Тогда остатки ткани придется уронить и искать на себе новый источник света. Выставив в сторону руку с ножом, шагнул влево. Если наткнется на стену, то пусть между ними будет хоть какое-то препятствие. Прикасаться руками к поверхности, где находилось что-то живое, желания не было. Он всегда к таким гадам относился с отвращением, и все последние годы внезапной любви не прибавили. Нет уж. Давайте обойдемся без объятий.
        Прихрамывая и морщась от боли в колене, сделал несколько шагов и увидел обычную пластиковую дверь. Перед войной повсеместно переходили на такие во многих учреждениях, отказываясь от деревянных, еще советского производства. Со временем те двери рассыхались, провисали на петлях, начинали задевать пороги, и заменить их на пластик оказывалось выгодней, дерево в стране степей и полупустынь с годами сильно поднялось в цене. И внешне они выглядели симпатичней, чем крашеные сотни раз полотна из клееной древесноволокнистой плиты.
        Покрытая каким-то черным налетом, дверь не хотела открываться. Уронив на пол остатки уже тлеющей ткани, Шал остался в темноте и навалился на ручку, с трудом опустив ее вниз и чуть не взвыв от всколыхнувшейся между ребрами боли. Застывший механизм все же поддался, и он толкнул дверь плечом. Слегка дрогнув, она осталась на месте. Шелест позади не исчезал, он был рядом, и только протяни руку, обязательно наткнешься на что-то неприятное. Сдерживая крик, содрогнулся от отвращения и снова двинул дверь плечом. Со второго удара она жалобно скрипнула, поддалась, вздохнув лопнувшей задубевшей уплотнительной резиной, и что-то с треском сдвинула с той стороны. Выставив перед собой нож, Шал протиснулся в образовавшееся отверстие, вернул дверь на место и рывком дернул ручку вверх. Первый барьер взят.
        Прижавшись спиной к стене, прислушался, но, к счастью, в этом помещении стояла тишина. Привычным уже движением отрезал второй карман, поджег, вращая ткань над огоньком, чтобы она скорее разгорелась, и когда стало немного светлее, понял, где находится. Обычный общественный туалет. Справа кабинки, слева раковины умывальников. Длинное зеркало над ними свет не отражало, и как дверь и кафель, белый цвет которого только интуитивно угадывался, было покрыто каким-то налетом. Опустив огонь ниже, увидел скалящийся череп и пустые глазницы сдвинутого дверью тела. Переступив через него, сделал несколько шагов и увидел еще скелеты, лежащие на полу туалета, оказавшегося для них последним убежищем перед смертью. Хорошо, Фань и Мейрам не видят, иначе потрясений им к уже имеющимся добавилось бы слишком много. Оп, стоп! Фань!
        Напоминание о девушке оказалось подобно ушату холодной воды. Действительно же, с ним еще были спутники, ехавшие в том «Камазе», что вспомнился раньше. Девушка-китаянка, мальчишка с двойным глазом и дознаватель Сашке. Непонятно только, куда они девались. Вспомнились и преследователи, но их судьба волновала меньше. Все, хватит прохлаждаться. Он наклонился и подобрал берцовую кость с пола.
        - Простите, если что, - обратился он к мертвецам, - мне она нужнее.
        На всякий случай прочитал молитву по усопшим.
        Положив кость на раковину рядом с догорающим куском ткани, скинул куртку и стал срезать подкладку с задней части. Если обмотать кость, получится какое-то подобие факела. Руки обжигать не будет, да и гореть должно подольше. Ткань подклада больше, чем карманы, которые скоро закончатся. Подумав, отрезал и рукав с кителя, разделив его на полосы. Времени потом на это может и не быть, а в темноте оставаться не хотелось совершенно.
        Надев обратно куртку, Шал устало вздохнул. Можно было бы повторить слова одного киногероя из далекого детства: «вот теперь я спокоен!», только словами состояние не изменить. Предчувствие и ожидание чего-то еще более неприятного не проходило. Если он свалился в подсобку рядом с туалетом в подвальном этаже какого-то общественного здания, значит, выход наверх где-то рядом. А там может ждать что угодно. Или кто угодно, если учесть таракашек за хлипкой дверью, что стала ощутимо подрагивать, издавая пока тихие, приглушенные скрипы. Не собираясь больше задерживаться, он убрал нож, достал пистолет и передернул затвор. Чувствуешь себя немного увереннее, когда знаешь, что можешь выстрелить раньше, чем кто-то приблизится на расстояние, позволяющее вонзить кусок стали. Пуля - дура, нож - молодец, и вместе приблизят они чей-то конец. Главное, чтобы не свой, иначе это грех.
        Запалив факел и припадая на правую ногу, медленно перешагнул через иссохших мертвецов. Колено болело, но сгибалось, наверное, сустав барахлит. За углом открылся длинный коридор, черной пастью уходящий в неизвестность, и, выставив перед собой пистолет, Шал, не раздумывая, свернул. Под ногами мягко пружинил какой-то мусор, стены влажно лоснились в отблесках тусклого и невероятно чадящего огня, а из швов между кафелем сочилась то ли мутная вода, то ли слизь, медленно сползая вниз. Дошел до ниши, в которой притаились гнилые обломки стола и металлический скелет офисного стула. Материалам, из которых раньше изготавливалась мебель, постоянная влажность противопоказана, это не пластик. По обе стороны ниши на уровне глаз имелись поблекшие таблички со стрелками и буквами «мэ» и «жо», а за столом, значит, собирали плату за посещение этого царства унитазов. Безбилетник мимо стража пройти не смог бы определенно, напротив как раз начинался широкий лестничный марш, ведущий наверх. Коридоры кончаются стенкой, а лестницы, как и тоннели, выводят на свет, говорят. По крайней мере, Шал очень на это надеялся. Темница
эта уже утомляла, хотелось обратно, в степь.
        Чем выше поднимался по ступеням, тем больше они становились скользкими, и пару раз чуть не упал, когда колено предательски дрогнуло. После чего опирался на него уже с большей осторожностью, а на площадке перевел дух, чтоб дать передохнуть многострадальному суставу. Подклад кожаной куртки отличался от немецкого кителя, грозил потухнуть в неподходящий момент, осыпавшись пеплом быстро сгоревшего материала, и Шал намотал на кость дополнительную ленту ткани. Огонь притих, нехотя поглощая новое топливо, но постепенно разгорелся ярче.
        Непонятный нарост темного цвета топорщился на стене, привлекая внимание своей формой, по очертаниям похожей на кляксу, и выделялся на фоне открытых пятен в местах осыпавшейся штукатурки, обнажающей кирпичную кладку. С подобным сталкиваться не приходилось, и стараясь понять, что это за напасть, поднес факел поближе. Из трещины в стене торчал скрученный комок, похожий на корень дерева, покрытый толстой пленкой изумрудно-зеленого цвета и вкраплениями ярко-салатного оттенка. При приближении огня влажно поблескивающая поверхность вздрогнула и сжалась, отодвигаясь от источника тепла. Светлые оттенки поменяли окраску, быстрым движением съеживающихся клеток открывая серую плоскость обшарпанной стены, и осторожно вернулись обратно, как только Шал убрал факел.
        На ум приходила только одна субстанция, когда-то виденная на протухшем сыре, зачерствевшем хлебе или сырых стенах непроветриваемого влажного помещения. Плесень. Обычная бело-зеленая плесень. Но, насколько знал, то были просто микроскопические колонии бактерий. Здесь же что-то иное. Показывающее осторожность и стремление к жизни, словно наделенное зачатками разума или чувством самосохранения. Но так не должно быть! Не может плесень стать разумной, у нее нет тела и, следовательно, мозга! В разумность лошадей легче поверить, чем в… это… эту… дрянь. Но вещество, видимо, считало иначе, потому как с тихим булькающим звуком вернулось на освобожденное место и стало увеличиваться в размере, поблескивая и испуская слабый рассеянный свет. Кроме того, от него исходил неприятный запах, вызывавший тошноту, и, брезгливо отвернувшись, Шал продолжил подъем по ступеням.
        Откуда-то доносились очередные непонятные звуки, и как ни прислушивался, характер определить не смог. Адская смесь еле слышимых скрипов, шорохов и низкого гула, неравномерными периодами меняющая тональность, причиняла неудобство и вызывала чувство тревоги. Голова болела, и можно было списать эту какофонию на причуды организма и результат удара, но один раз он ему уже поверил. После чего оказался окружен непонятными существами, проявляющими к нему интерес. Так что спешить и валить все на последствия непредвиденного травматизма не стоило. Чревато неожиданностями, здоровья не прибавляющими, да и нервные клетки, вроде как, не восстанавливаются. Правда, насчет них имелась и другая информация. Года за четыре в норму они все же приходили, если верить давнишним английским исследованиям.
        Размеры помещения, открывшегося за распахнутыми дверями, он ощутил кожей. А может, интуиция подсказала, что толстые колонны, исчезающие в высоте, истрескавшиеся панели на стенах и информационные стенды на них устанавливались ранее именно в больших залах. Это уже позже убедился в предположениях, когда отвел факел за спину. Привыкшими к темноте глазами разглядел на определенном расстоянии множество островков тусклого зеленоватого света, подозрительно напоминающего мерцание нароста на стене лестничной площадки. Еще плесень. Много плесени. Ну и запах тут. Как в степи, рядом с мертвой раздувшейся коровой, облепленной мухами. Эх, противогаз бы, да где же его взять.
        Слева послышался то ли усталый вздох, то ли стон. Услышав повторение звуков, понял, что это было все вместе. Тяжелые вздохи человека, сопровождаемые стонами. Осторожно направился в ту сторону, напряженно всматриваясь в темноту, медленно отступавшую перед всполохами неяркого огня.
        Случайно обратил внимание на неравномерное темное пятно на полу перед собой, и опустив факел ниже, по обнажившимся граням бетона, торчащей арматуре и едва видным ниже обломкам кирпича понял, что перед ним дыра, образованная частью обвалившегося перекрытия. Не хватало еще свалиться снова куда-то… Подняв огонь над головой, всмотрелся в тьму на противоположной стороне и вдруг вздрогнул. По спине пробежала холодная волна ужаса, бросающая в дрожь, а волосы на голове зашевелились. На краю этой широкой трещины начиналась гора человеческих тел, вырисовываясь из темноты неясными контурами переплетенных конечностей и застывших лиц и возвышаясь над полом метра на два-три. Снова послышался стон. Он звучал чуть дальше, немного в стороне, и шагнув туда, Шал заметил слабое движение.
        На полу у самого основания кучи ворочался человек. Пытался приподняться на руках, падал, тыкаясь лицом в пол, стонал и снова начинал попытки отползти, отталкиваясь одной ногой. Она скользила по тонкой пленке, покрывающей когда-то мраморные плиты, оставляя человека на месте, вторая же нога была неподвижна и неестественно выгнута в ступне. Приближающихся шагов он не слышал, как и не видел источника огня.
        Это был Лемке. Фуражка на окровавленной голове отсутствовала, и видеть дознавателя без нее было непривычно. Изодранный плащ все еще держался на теле, свисая неравномерными клочьями.
        - Сашке, - позвал Шал тихо, - слышишь меня?
        Дознаватель замер, прислушиваясь и всматриваясь в темноту, поднял голову. Подслеповато щурясь, заметил мерцание факела.
        - Шал? - Обычно чистый голос дознавателя звучал сейчас громким хриплым шепотом.
        - Да, Сашке, это я. - Шал подошел ближе и присел на корточки, медленно сгибая больное колено.
        - Живой. - Лемке застонал и попытался улыбнуться потрескавшимися губами, но вместо этого вышел грустный оскал. В отблесках тусклого света его глубоко впалые глаза напоминали пустые глазницы черепа. - Я думал, ты подох.
        - Хрен тебе! Где деваха и пацан? Ты их видел?
        - Все тут. Ищи. Только тихо! Не шуми. Эти твари где-то рядом.
        - Какие твари? - Шал оглянулся по сторонам, всматриваясь в темноту и прислушиваясь.
        - Не знаю…
        - А что это за люди?
        - С поезда.
        - Где мы?
        - Хрен его знает. Притащили куда-то. Долго тащили. - Держать голову Лемке не мог и, застонав, уронил ее на руку.
        - Кто?
        - Хрен поймешь… Когда мы провалились… и «Камаз» завалился на бок… прибежали люди с поезда… - Дознавателю было трудно говорить, и, иногда постанывая, он словно выплевывал из себя короткие куски фраз. - Мы немного… не доехали до него… Достали они нас… трещина неглубокая оказалась… Но ты знатно долбанулся… и без сознания был, пацан твой тоже… но тут на станцию налетело зверье… много зверья, сука… Потом раздались выстрелы… Автоматы… Пулеметы… Пушка… Откуда тут пушка? Потом все стихло… С этой группой, что нас вытаскивали, добрались до поезда… раненых в вагоны стали собирать и ждать бронепоезд… А потом наступил вечер и пришли они… эти твари… Похожи на людей… Дальше я помню смутно… Меня долбанули по башке… Помню, что тащили… иногда на руках… но больше по земле… за ноги… Китаезу тоже видел… подохла она… или без сознания… не знаю. Все тут… наверно… раз ты тут… ты же в вагоне лежал…
        Шал с трудом встал, подошел к куче и поднял факел. Хватит ли сил растащить тела и найти девушку и ребенка, он не знал. Но собирался проверить. Считать их мертвыми рано, пока не убедился в обратном. Достал еще одну ленту ткани и намотал на кость. Стало светлее.
        - Шал, - тихо позвал Лемке. - Слушай… Воды нет?
        - Нет.
        - Пить хочу… Ты знаешь… Мне конец… Пока тащили… бок распороли… и череп проломлен, наверно… болит сильно… Думал, быстро помру… Но не умирается пока… Сука… жизнь поганая… людей убивать приходилось, а себя не могу… Пистолет есть… Нажать на спуск не могу… Боюсь…
        - Чего?
        - Убивать себя боюсь…
        - Других не боялся убивать?
        - Не помню… может, и боялся сначала… потом привык. Да и немного я убил… пару человек всего, но дело не в количестве… Иногда задумываюсь… Так ли они виноваты были, когда их судили в Каганате… Тех, кто украл муку с распределительного пункта… или кто в карман насыпал жменю риса… чтобы семью покормить лишний раз сытнее… или кто банку тушенки с завода вынес, а его в Ленгер… в шахты… неправильно это… вся система неправильная…
        Шал прошелся вдоль тел, всматриваясь в застывшие лица, боясь узнать в них Фань или Мейрама. Ведь не заслужили они такой смерти, они слишком молоды, чтобы умереть вообще, а тем более так. Убрав пистолет в карман, он вцепился в одежду лежащего с краю человека и дернул на себя. Тот соскользнул вниз, открыв очередной пласт переплетенных тел и конечностей.
        - Вся жизнь наперекосяк… - Лемке горько вздохнул и продолжил тихо исповедоваться, - ни жены… ни детей… все карьеру пытался строить… Хотя… может, и есть дети… баб куча была… Но я надеялся… в «Сырбар[48 - Сырбар - Служба внешней разведки Республики Казахстан.]» перевестись… за бугром поработать… как Академию закончу… а разведчику, сам понимаешь… нельзя семью… Да вот жизнь все расставила по-своему… ни Академии, ни Внешней разведки… пришлось выбивать показания из воров… и тех, кого наемники приводили… такие, как ты… Когда с Иргашем решили кончать, думал… вот мой шанс… если операция пройдет успешно… Ашимов в звании повысит и должность выше даст… он обещал… а вот хрен теперь… Помнишь песню… Я когда-то умру… мы когда-то всегда умираем… как бы так угадать… чтоб не сам… чтобы в спину ножом…
        - Убиенных щадят, - продолжил, кивнув, Шал, - отпевают и балуют раем. Не скажу про живых, но покойников мы бережем[49 - Слова из песни Владимира Высоцкого «Райские яблоки».]. К чему ты ее вспомнил?
        - Убей меня… Я боюсь подохнуть от боли… Просто убей…
        - Я не понял, ты в рай, что ли, собрался? Самый прошаренный? Нет, Сашке. Нас ждут в аду.
        - Нет… мы живем в аду… а может, это чистилище? Тогда тем более после него мы должны попасть в рай…
        - Меньше всего мне хочется вступать сейчас в теологические дискуссии, Сашке.
        Вокруг стало заметно светлее, но это не могло произойти только от его факела, слишком мало огня, и Шал огляделся. Множеством колонн и едва заметными в темноте стенами обозначились границы помещения, а на значительном расстоянии от пола различались серые прямоугольники окон. Светает, вероятно. Наступит утро, станет легче глазам.
        В стороне, у одной из колонн и стоящего рядом то ли киоска, то ли справочного бюро, виднелись очертания кучи поменьше, но светящейся тусклым зеленоватым светом. Шал медленно приблизился и замер, всматриваясь в открывшуюся картину. Сразу стало понятно, зачем в этом помещении все эти тела, сваленные грудой, словно расходный материал. Впрочем, они и являлись расходным материалом. Для вещества, обволакивающего сейчас несколько трупов и поглощающего плоть медленными едва заметными движениями подрагивающей зеленоватой поверхности. Шал поднес огонь ближе, пытаясь найти знакомые черты в застывших искаженных лицах, но тела оказались только мужскими, и он облегченно выдохнул.
        Чуть дальше, у другой колонны, полностью покрытой зеленой субстанцией, заметил сидящие человеческие фигуры. Подошел ближе и замер, всматриваясь в тусклый свет, исходящий сверху. Он слабо мерцал, переливаясь темными и светлыми точками, но поражало не это, а изумрудное одеяло, медленно сползающее с вертикальной поверхности на обреченно опущенные головы. Другие колонны подобная скверна затягивала только частично, но в этом крыле здания тела оказались размещены везде, где она присутствовала. Фань и Мейрама среди них не было, и росла уверенность, что они находятся среди тех тел, что еще не успели разложить в определенном порядке, словно принесенных неизвестному божеству жертв.
        Привлекла стена с чернеющим дверным проемом и зеленоватым полумраком, напоминающая те двери на лестничную площадку, откуда он поднялся в этот зал. Вероятно, лестница, ведущая в другую часть подвального этажа. Что в действительности там находится, выяснять не стал. Осторожно, стараясь не поскользнуться и не издавать громкого шума, Шал вернулся назад.
        Лемке молчал, застыв на полу. То ли потерял сознание, то ли помер. Через несколько минут снова застонал и попытался перевернуться на бок.
        - Отрубаюсь я… проваливаюсь куда-то… но боль снова выдергивает оттуда… Шал… ты поможешь мне? Я дам тебе пистолет…
        - Нет. Пистолет давай, а убивать не буду.
        Он снова стал ходить вокруг кучи, примеряясь и собираясь с силами. Где-то наверху померещилась расцветка знакомого камуфляжа, и выражение «идти по головам» могло сейчас превратиться в реальное воплощение. Дополнившись другими деталями - идти по рукам, ногам, лицам…
        - Почему?
        - Ты думаешь, я получаю от убийства удовольствие?
        - Но это же сострадание и милосердие!.. Ты просто избавишь меня от страданий…
        - Я не подписывался на эвтаназию. Если бы ты был передо мной в чем-то сильно виноват, может и пристрелил бы.
        - Я и виноват… в том, что потащил вас в эту сторону… Вы бы уже давно приехали туда, куда собирались… Да и потом… я виноват в смерти девушки… я убил ее… когда выбирался из кучи… я столкнул ее, и она упала куда-то вниз… наверное, сломала шею… я слышал шум…
        Шал нахмурился и пристально посмотрел на Лемке. Хитрец. Пытается вызвать ярость и злость, чтобы он его пристрелил. Ага, щас, только пистолет достанет.
        - Это меня ты столкнул, видать. Я провалился в какую-то дыру, оказавшуюся туалетом. В сортире ты меня замочить хотел, Лемке. Как настоящий чекист. Но не вышло. Вот он я.
        Он все же решился и полез на кучу. Мягкие, еще не успевшие застыть тела пружинили под ногами, будто размягченный на солнце асфальт. Держать в одной руке факел, а другой хвататься за торчащие конечности неудобно, и приходилось балансировать, чтобы не скатиться вниз. Раздался стон, и в его запястье сильно вцепилась чья-то ладонь. Послышался приглушенный хрип.
        - Помоги! Прошу!
        Шал вырвал свою руку и полез дальше. Что он мог сделать? Помочь? Он не Красный крест, чтобы оказывать всем помощь. Если найдет Фань и Мейрама, может, и будет лишнее время вытащить из кучи этого беднягу.
        Он добрался до ноги, торчащей из-под придавившего ее тела в грязно-зеленом комбинезоне. Расцветка действительно походила на ту, что была у камуфляжа, надетого на Фань, да и округлые формы бедра наводили на мысль, что принадлежит оно женщине. С трудом сдвинул тяжелое мужское тело в сторону и увидел девушку. Перекошенное от боли, черное от подсохшей крови лицо и приоткрытый, будто в последнем крике, рот. Ее рука крепко прижимала к груди маленькую ладошку Мейрама, лежащего ничком и придавленного другим замершим человеком.
        Шал дрожащей рукой провел по ее щеке и приложил палец к шее. Едва заметный, но относительно ровный пульс. Жива! Хвала Всевышнему! На запястье мальчика нащупал небольшую точку, бьющую в палец тонкими толчками. И он жив! От сердца отлегло и беспокойство сразу ушло. Шал радостно вздохнул и потрепал Фань за плечо, пытаясь привести ее в чувство.
        - Нет, Шал, я точно ее убил. - Тихий голос Лемке все так же продолжал его уговаривать. - И я не жалею. Не нравилась она мне. Мутная какая-то была. И говорила непонятно…
        Фань открыла глаза и закричала. Ее крик громким эхом пронесся под сводами помещения и внезапно затих, когда Шал прикрыл рот ладонью.
        - Тихо, девочка, тихо! Это же я, Шал.
        Ее широко раскрытые глаза нервно бегали из стороны в сторону, она дернула головой, пытаясь освободиться, и вдруг в ужасе замерла, заметив рядом неподвижные тела.
        - Не кричи, Фань. - Шал попробовал успокоить снова собирающуюся заголосить девушку. - Это я.
        - Сталый? - Она завозилась на месте, предпринимая попытку встать, заметила в своей руке ладонь Мейрама и уставилась на мальчика. - Он зывой?
        - Живой. И ты жива. И я. Надо встать. Сможешь?
        - Да.
        Кое-как она приподнялась, упираясь локтями в тела под собой, и бросившись на шею Шалу, разрыдалась.
        - Тихо, Фань. - Он успокаивающе провел ладонью по ее спине. - Тихо. Все закончилось. Я с вами. Не плачь.
        - Нашел-таки… - послышался разочарованный голос Лемке. - Живучая, сука.
        - Тихо, Фань. Помоги мне вытащить Мейрама.
        Девушка всхлипнула и кивнула. Шал уперся ногой в мужское тело, навалившееся на ребенка, и взялся за его одежду.
        - Давай! - И одновременно с Фань дернул тщедушное тельце на себя, оттолкнув труп в другую сторону, через мгновение мягким шлепком возвестивший о своем приземлении на пол. Мейрам все еще был без сознания, но его дыхание было ровным, что внушало надежду, что с ним все в порядке. А может, его беспамятство давно перешло в крепкий сон, спасающий психику от потрясений.
        Недовольное ворчание послышалось внизу, там, где находился дознаватель. Он вдруг захрипел, пытаясь закричать, но удар тупым предметом прервал уже вырвавшийся возглас.
        - Шаааал…
        Шал посмотрел вниз. Пока карабкался по телам и ковырялся среди них, не заметил, что стало заметно светлее. Достаточно, чтобы избегая необходимости напрягать глаза, всматриваясь в темноту, увидеть силуэт над застывшим телом Лемке. Он окинул взглядом помещение. На балюстраде, почти под самым потолком, виднелось едва заметное мутное окно, словно маяк указывая, где находится главный вход. Из темноты послышался приглушенный недовольный вопль и множество приближающихся шлепков, похожих на звук босых ног. Новые хозяева вокзала? Трындец.
        - Фань? Жить хочешь? - тихо спросил Шал.
        - Хатю! - Девушка испуганно вцепилась в его руку.
        - Тогда беги. Беги за мной так быстро, как только сможешь!
        Он швырнул факел вниз. Догорающий и ужасно чадящий дымом уже не нужный источник света, взметнув последние искры, осветил непонятное, покрытое яркими зелеными пятнами существо, и упал у его ног, озарив размозженный череп дознавателя. Шал выхватил из одного кармана пистолет, из другого запасную обойму и, зажав ее в кулаке, закинул тело Мейрама на плечо.
        - Алга! - яростно закричал он и съехал вперед ногами с кучи мертвецов.
        Силуэт бросился навстречу, но Шал, не раздумывая, выстрелил в голову. Всплеснув конечностями, тело рухнуло на труп Лемке и задергалось в судорогах. Спружинив ногами об пол, Шал оттолкнулся спиной от чьей-то ноги и поднялся, тут же охнув от боли в колене. Как все это обычно не вовремя, все эти выкрутасы уставшего организма. Ну ничего, раз еще не померли, значит, поживем. Рядом приземлилась Фань.
        - Вставай! Вперед!
        Шал рванул через зал, направляясь к выходу. Он давно понял, где находится, когда увидел колонны, поддерживающие кровлю. А когда рассвело, узнал большое арочное окно над входом. Алматинский железнодорожный вокзал. Почти рядом с домом.
        Движение слева из-за колонны он прервал очередным выстрелом. Под сводами вокзала раздался яростный вопль, подхваченный множеством глоток, и в сумраке замелькали тени, выбегающие из той двери, что видел ранее. Фань не отставала, но пару раз поскользнулась и упала. Перемещаясь на четвереньках, все же поднялась и догнала уже у дверей вестибюля. Шал врезался в них плечом, развернувшись на месте, выстрелил в приблизившийся темный силуэт и ударил спиной по жалобно заскрипевшей поверхности. Дверь распахнулась, он снова выстрелил несколько раз, пока затвор не замер в заднем положении. Пропустив девушку вперед, быстро сменил обойму и, стиснув зубы, двинул левой ногой по входной двери, ведущей наружу. Створка с грохотом сорвалась с петель и упала, открывая путь на свободу. В новый день, вдруг озаренный первыми лучами яркого солнца, вынырнувшего из-за горной гряды…
        Глава восемнадцатая. У последней черты
        Июль 2033 года
        г.Алматы
        Солнце торчало над тройным пиком Талгара, будто намеренно зацепилось за трезубец, и не хотело уходить с места, освещая остальные вершины Заилийского Алатау и мертвый город у его подножия. Город детства и беззаботной юности. Куда, вопреки всему, никогда возвращаться не хотелось. Слишком хорошо знал, во что тот мог превратиться за прошедшие годы. И присутствовало только одно желание. Чтобы он всегда оставался в памяти таким, каким видел его в последний раз.
        Дом, где должна была находиться родная квартира, оказался разрушен. Грудой сложившихся перекрытий здание возвышалось над соседними развалинами, и Шал узнал его только по уцелевшей вывеске аптеки на первом этаже. Горьким разочарованием сменилась надежда посетить дорогое сердцу место. Бетонные обломки, изредка покрытые ковром ярко-зеленой растительности, своим видом символизировали его прошедшую жизнь. Все хорошее, что могло наполнять ее раньше, разлетелось в клочья и покрылось бурьяном забвения, постепенно превращаясь в степной курган, который растворится в земле, подчиняясь неизменному бегу времени. Подобно тем воспоминаниям, что приходят теперь все реже и реже.
        - Сталый, а ты каалдинаты знаесь?
        Шал помолчал, пытаясь понять, чего может хотеть стойкая китайская женщина в подобной ситуации. Потом догадался.
        - Координаты?!
        - Да. Мозесь найти? - Фань, уже оттерев рукавом с лица запекшуюся кровь, достала из набедренного кармана сверток смятых карт и зашуршала бумагой.
        - Какие координаты?
        - Севелная шилата, солок тли, тлинацать, солок два. И вастотьная далгата, семьсят сесть, писят восем, тлидцать четыле.
        Шал, не отрывая взгляд от увитых зеленью зданий, обернулся и подозрительно посмотрел на Фань. Девушка умом тронулась после удара по голове чем-то тяжелым или на вокзале? Откуда вдруг проснувшееся желание изучать географию Алматинской области? Вроде жизнь буквально недавно висела на волоске, и вдруг это…
        - Зачем тебе?
        - Нада.
        Чтобы не тревожить больные ребра, он осторожно вздохнул и присел на истлевший диван. Мейрам расположился рядом и, положив голову на колени, сразу закемарил. Ночь выдалась бессонная, и Шал с радостью последовал бы примеру ребенка, но временем на сон они не располагали. Неизвестно, что за твари обитали на вокзале и насколько ими занято все в городе. Удивляло только, почему они не пошли следом, выскочив сначала на улицу, но тут же скрывшись обратно. Испугались выстрелов или чего-то еще?
        Нужно срочно решать, как удалиться на безопасное расстояние, чтобы они не пришли по следу найденное укрытие в уцелевшем здании гостиницы на привокзальной площади находилось слишком близко к логову новых хозяев Южной столицы. Правда, сколько он ни следил за открытыми дверями вокзала, оттуда никто не появлялся, хотя движение иногда угадывалось. Ну а кроме этих поклонников плесени, родной город скрывал и другие радости, судя по растениям, покрывавшим развалины. Полчаса назад разглядел в бинокль, как крупную кошку, удивительно напоминающую почти не изменившегося манула, схватила болтающаяся лиана и утащила сопротивляющееся животное на второй этаж занятого зеленью здания. Весь покрытый зеленью, абсолютно весь, город в Казахстане у Тянь-Шаня есть… Он всегда был зеленым, этот город-сад. Но теперь превратился в город-ад…
        Как ни пытался, с ходу ничего решить не получалось. Голова гудела, а мозги были словно ватные и мысли ворочаться не хотели. Он все пытался собрать воедино сбивчивый рассказ покойного дознавателя, но выходило что-то совсем непонятное. То, что они провалились в какую-то трещину, он припоминал. В памяти вставало вдруг прыгнувшее вперед лобовое стекло и резкая боль в груди. Понял, что не доехали до поезда совсем немного, и люди с него, увидев проваливающийся тягач, прибежали на помощь. Понял даже, что их вытащили, но потом началось что-то странное. Какая-то стрельба, зверье, пушки… Стрельбу по зверью он еще мог предположить, что, скорее всего, так и было. Мелькающие тени среди деревьев он тоже вспомнил. Но о каких пушках говорил дознаватель? Откуда тут пушки, мать его?
        Раненых тоже можно объяснить, нападение зверья не прошло без потерь. Уцелевшие собрали их, разместили в вагонах и стали ждать бронепоезд, потому что оба тепловоза являлись его движущей силой. Но не дождались. Наступила ночь, пришли фанаты плесени, напав на тех, кто остался. Ночью, значит… А сейчас день, и они не показываются…
        Напрашивался один вывод. Плесень боится прямых солнечных лучей, начинает высыхать, но влажность, установившаяся в помещении вокзала, поддерживает ее в нужной консистенции. И судя по зеленым пятнам на теле, эти твари имеют к ней отношение, поэтому днем на свет и не выходят. Людьми их назвать язык не поворачивался, еще стояла перед глазами рожа, освещенная летящим факелом. Человеческого там мало. Тогда тем более, пока стоит день, нужно убираться отсюда. Как-то настроить себя на еще один бросок, куда-нибудь подальше от города. Только собраться надо с силами, а то усталость скопилась в каждом суставе, заставляя охать каждый раз, словно старик. Впрочем, он и есть старик. Что по имени, что по возрасту, что по ощущениям.
        - Слысыс, Сталый?
        - Слышу, Фань. Я хоть и старый, но еще не глухой. Но я устал уже от твоих недомолвок и тайн. Если не скажешь, что это за координаты и зачем они тебе, помогать не буду. Поняла?
        Судя по нахмуренным бровям и прикушенной губе, девушка раздумывала. Потом вздохнула, убрала слипшийся локон за ухо и, глядя в глаза, твердо сказала.
        - Мне отень нада туда. Там кто-та есть. Из маих чжунго чжень. Э… как по-лусски… китаес, во! Тама есть китаесы.
        - Откуда ты это знаешь?
        - Я слысала по ладио. И ты слысал. В масыне. Кагда тот шацзы меня хватал и писталет голова ставил. - Она приставила палец к виску.
        Шал минуту смотрел на нее недоуменно, и вдруг до него дошло. При нем пистолет к голове девушки приставлял только Лемке. Один раз в Отаре, и на переезде недалеко от Татти. Но в Отаре было не до радио. А вот на переезде…
        - Это когда ты трогала рацию и сказала, что не понимаешь, о чем там говорят? И что там говорили?
        - Севелная шилата, солок тли гладуса, тлинацать минут, солок два сикунда. Вастотьная далгата, семьсят сесть гладуса, писят восем минут, тлидцать четыле сикунда. - Фань старательно продекламировала знакомый ей текст, качая головой в такт словам. - Если кто-та есть тут чжунгуо чжень, плихади сюда, Алмата. Пайдем в Чжунгоу. В Китай, знатит. Вот сто там гавалили.
        - Это ты на том переезде услышала?
        - И там тозе. Я плавеляла. Снатяла слысала в Кумколь. Дятька плапалсик пакасывал, как вклютять лацию. И мы услысали пеледатю. Паэтаму я ехала в Алмата. Стобы ити Китай.
        - Понятно. Давай карту, - вздохнул Шал и протянул руку. Какая все-таки упертая девка эта Фань Вейцы. Может, чего-то и добьется в жизни. Упрямство в достижении целей иногда очень помогает.
        Девушка с готовностью отдала сверток и присела рядом на корточки, с надеждой глядя в лицо Шалу. Тот задумчиво всматривался в топографические знаки мертвого города и водил пальцем по бумаге, отыскивая цифры. Нашел ближайшие значения и после некоторых раздумий предположил.
        - Судя по всему, это тут, в городе. В районе Кок-Тобе… Погоди, Мейрам…
        Внезапная мысль показалась интересной, и он, приподняв встрепенувшегося мальчишку, с трудом поднялся с дивана. Второе колено тоже стало плохо сгибаться, с тупой болью в суставах. Артрит нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь…
        Шал выглянул в восточное окно. Взгляд сразу уперся в гряду заснеженных вершин, у подножия которых, на самой окраине города находился Зеленый Холм - гора Кок-Тобе, где высился шпиль телевизионной башни. Достав из кармана огрызок бинокля, он навел его на невысокую гору и возвышавшийся знаменитый символ города, выстоявший во время землетрясений, последовавших за ударами ракет. Видимый из любой точки, он обычно надолго запоминался гостям Южной столицы.
        Когда заходил разговор об Алматы, воспоминания детства сразу подкидывали ассоциации с башней. Прошло столько лет, но в памяти до сих пор стояла заставка республиканского телевидения по окончании дневного вещания со сверкающей огнями телебашней на фотографии ночного города и песней в исполнении Розы Рымбаевой, перепевшей на русском языке Мирей Матье. «Прости меня, это был лишь каприз…»
        По слухам, фундамент башни располагался на глубине сорока метров, представляя собой скрытое в земле трехэтажное здание, и для обеспечения устойчивости в зоне десятибалльной сейсмической активности весил в несколько раз больше основного ствола. Эдакая трехсотметровая «неваляшка». В Советском Союзе умели строить с размахом. Кроме того, если знать историю и вспомнить о негласном соревновании с Ташкентом, когда тогдашнее руководство обеих республик пыталось утереть друг другу нос, соорудив самую высокую в азиатском регионе телебашню, мотивы отцов города вызывали уважение. Только алматинцы тогда проиграли. Хоть и пытались держать в тайне всю проектную документацию, в Ташкенте узнали о планируемой высоте башни и умудрились увеличить свою на три метра, о чем стало известно в последний момент, когда уже сдавали в эксплуатацию строение на Зеленом Холме и ничего нельзя было изменить. Неизвестно только, соорудили ли под Ташкентским телецентром бомбоубежище, а вот под алматинским оно присутствовало точно, о чем знал почти каждый житель города. Поэтому версия Фань, что кто-то двадцать лет назад мог спастись и
сейчас все еще жил среди развалин, вполне имела право на существование.
        По его предположению, озвученные девушкой координаты находились именно там, что подтверждалось и логически. Вроде квадрат для поисков большой, но в погибшем мегаполисе только на телебашне имелась антенна, способная усилить радиосигнал и передать его на значительное расстояние. Достаточное, чтобы его услышали на Кумкольском месторождении. Только для этого необходима электроэнергия… Еле заметное движение лопастей ветряного генератора, установленного на втором ярусе смотровой площадки телебашни, указывало на то, что она обитаема.
        - Ну что ж, придется туда сходить, чтобы ты уже успокоилась. Но давай договоримся сразу если там никого нет, ты не в Китай пойдешь, а вернешься в Луговой с нами.
        Фань задумчиво нахмурила брови, несколько минут смотрела в пол и все же кивнула.
        - Халашо. Если нет зывых, пайду с табой, куда гавалишь.
        - Вот и договорились, Фания, - улыбнулся Шал, назвав ее на казахский манер. - Пошли.
        Путь через разрушенный город занял несколько часов. Двигались неспеша, часто оглядываясь и посматривая вверх, чтобы не пропустить появление летающих тварей, чьи мелькающие силуэты он заметил в окно. Прошлая встреча с такой же птицей «счастья» вЖамбыльской степи чуть не стоила ему жизни, и повторять тот опыт не хотелось. Сейчас они стремительно проносились над разрушенными кварталами и направлялись куда-то на север, в сторону Бурундая.
        В отсутствие противогазов пришлось соорудить намордники из футболки, что сняла Фань, натянув китель камуфляжа на голое тело, и в носу поселился стойкий запах женского пота. Шал понимал, что сильно они не помогут в случае чего, но надеялся, что дыхание немного защитят, когда гуляющий по улицам города ветер очередным порывом швырнет в лицо облако пыли и песка. А в нем могло скрываться все что угодно. И вообще, не помешал бы счетчик Гейгера, чтобы посмотреть, так сказать, для развития кругозора, насколько заражены места, по которым они вынуждены передвигаться. А то, может, уже пора просто лечь и ждать смерти? Ему-то ладно, только в радость будет, но девушке и ребенку умирать еще рано.
        Маршрут приходилось выбирать осторожно, чтобы не приближаться к зданиям, с которых свисали плети зеленых растений. Недалеко от гостиницы прямо по месту, которое только прошли, промахнувшись всего на полметра, хлестнула длинная лиана. Резвая, оказывается, местная травка. По внешнему виду эта флора вроде бы отличалась от гадости, что присутствовала на вокзале, но по внутреннему состоянию навряд ли. Это было что-то такое же чуждое человеку, как и та плесень.
        Шал планировал пересечь кварталы города по диагонали и выйти к северному склону горы, минуя увитые такой же неприятной зеленью здания, но мегаполис оказался изрезан широкими трещинами тектонических разломов, разделивших микрорайоны на островки почвы, на которых громоздились развалины домов. Извилистые глубокие каньоны убегали на значительные расстояния, и обходить их совершенно не хотелось. Для бессмысленных блужданий сил не было, нужно их беречь на обратный путь в Луговой. Поэтому пришлось сворачивать и постепенно двигаться к восточным кварталам.
        Бинокль далеко не убирал, часто рассматривая искореженную местность и пытаясь узнать старые места - иногда это с трудом, но все же получалось. Какие-то из знакомых зданий выстояли, как одна из двух одинаковых шестнадцатиэтажек на Площади Республики, например. Правда, ее близнеца рядом уже не было. Пролом пересекал улицу Фурманова, упиравшуюся в городской акимат, и от второй высотки оставался только увитый зелеными лианами располовиненный металлический каркас, находившийся на другой стороне пропасти.
        На их пути от железнодорожного вокзала к Кок-Тобе уже не раз попадались пересекавшие улицу трещины, и Шалу вдруг стало ясно, что предсказания некоторых сейсмологов сбылись. Особенно когда заглянул в провал за станцией Райымбек Батыра. Подземные толчки в мирное время случались довольно часто, и жители к ним давно привыкли. Трех- или четырехбалльные сотрясения почвы уже никого не пугали. К чему-то вызывающему досаду быстро приспосабливаешься и внимания потом не обращаешь, как и на назойливую муху. Все эти временные неприятности были связаны с Капчагайским водохранилищем, своим многомиллионным весом прижимавшим край тектонической плиты, где располагался город, к другой, соседней, в результате чего и случались привычные незначительные толчки. Какой силы произошли землетрясения, возникшие после удара ядерной кувалдой по этой плите, точно неизвестно, но гордости Республики больше не существовало. Ученые оказались правы. Тектонические разломы, проходящие под городом, действительно разрушили метро. На пятиметровой глубине виднелись покореженные ребра тюбингов алматинского метрополитена, полузасыпанные
наметенным за много лет песком.
        В одном угловом кафе, чистом и от плесени, и от всяких других неприятностей, устроили привал. Где-то послышались выстрелы, и Шал стал шарить биноклем по другой стороне широкого провала, выглянув в окно. Заметил движение и уже не упускал из виду фигуры в противогазах, стоявшие спиной к спине и держащие круговую оборону. Они отстреливались от грациозно двигающихся крупных кошек, атакующих людей без особой хитрости и пытаясь взять численностью. Невероятно! Тут все же есть живые люди. Зачем и откуда они сюда пожаловали? Что их привлекало среди развалин? Да хрен их знает! Может, они вообще тут живут с самого начала конца.
        Шал думал, что люди не справятся с наплывом зверья, но, видимо, удача была на их стороне и они отразили нападение. По плавным, красивым движениям одной из фигур, из охотничьего ружья добивающей раненых кошек, понял, что это женщина. Ай-яй-яй, все-то неймется им, нет чтобы дома сидеть у очага, нянчить детей да дожидаться мужа. Нет, надо наравне с мужчинами бросать вызов разрушенному миру. Эмансипация гребаная до сих пор жива. Живучая оказалась, несмотря на то, что мир, ее породивший, давно рассыпался как карточный домик. Ладно, это их проблемы. В Каганате подобного нет, там мужчина главный, как и положено на Востоке. Азиатская женщина соблюдает приличия и на людях показывает полную покорность мужу, пусть эта покорность и заканчивается в стенах дома. Это ее территория, и женщина вправе там иногда повысить голос, но все равно джигит всегда остается прав. И как бы там ни было, исторически сложилось, что от женщин одни проблемы, которые решать приходится мужчине.
        Он повернулся к сопровождавшей его «проблеме», устало присевшей на край мраморного стола. Мейрам устроился рядом на корточках и настороженно вертел головой по сторонам.
        - Устала, что ли?
        - Аха, - Фань обреченно кивнула, - и пить хатю.
        - Мы все хотим, если тебе станет от этого легче. Мейрам, ты чего? Услышал что-то?
        Мальчик сначала не отвечал, продолжая смотреть по сторонам и прислушиваться к звукам с улицы, потом тихо сказал.
        - Звери рядом. Они прячутся и крадутся следом. Я не пускаю их к нам.
        Шал внимательно посмотрел на мальчишку и поглядел в окна кафешки. Никого не видно, но иногда где-то раздавались вой, визг и шипение. Шаман что-то говорил о способностях ребенка, связанных как раз с животным миром. Но в чем именно они заключаются, он не понял, кроме того, что Мейрам легко приручает зверей. Все представлялось в привычном виде на уровне тех знаний, что получены еще до конца света. Ведь циркачи тоже умели общаться со зверьем. Странно, неужели Иргаш именно поэтому забрал пацана из Лугового? Хотел ручного мутантика? И это касалось не Мейрама в частности, хотя его измененный глаз тоже попадал в категорию мутации. Нет, именно живого, ручного мутировавшего волка или корсака, или кого еще там хотел атаман из пустыни и мог приручить этот ребенок?
        - Как ты их не пускаешь?
        Мейрам не ответил, словно не расслышал, но через минуту коснулся лба.
        - Я вижу их тут. Чувствую, что они хотят съесть нас. Только я не разрешаю этого. Делаю им страшно. Пугаю их, и они не показываются.
        Шал долго и задумчиво смотрел на мальчика. Вспомнилось раннее утро в Отаре. Когда атакующие звери вдруг отступили, позволив им забраться в «Камаз». Если это дело рук Мейрама, тогда действительно многое становилось понятно. И интерес Иргаша, и ночные хождения охранника с мальчиком на поводке, и даже то, что на них сейчас не нападает зверье, как на людей на той стороне трещины. Сколько злых дел можно творить с его помощью, однако. Собрать кучу мутантов и направить на непокорное поселение, сохраняя своих людей. И когда защитники устанут биться с атакующей живностью, войти и перебить оставшихся в живых, к примеру. Да вообще много можно придумать вариантов…
        Это что же получается, в его руках находится оружие, адаптированное под реалии современного мира? Точнее, рожденное этим миром. Настоящее Дитя Хаоса, в отличие от мифического шуского Айдахара, или где он там обретается в самом деле. И ему удалось вырвать ребенка из рук Иргаша, не позволив затянуть его на темную сторону царства Иблиса. Дети цветы жизни и должны приносить радость, а не горе и разочарования. Кривое дерево дает кривую тень, но именно взрослые в ответе за кривизну ствола. Только в их власти вырастить стройный кипарис, а не перекрученный жесткий саксаул, тень которого повторяет все некрасивые изгибы родительского древа. Поэтому Мейрама обязательно нужно привести к Еркебаю, и пусть они с Фаты занимаются его воспитанием. Они добрые люди, и у них получится сделать из этого ребенка нормального человека. Не Шалу же его воспитывать, в самом деле. Он только убивать может научить.
        - Устал, бала? Нужно уходить.
        Мейрам подумал и кивнул.
        - Немного.
        - Забирайся на спину, обхвати меня руками и ногами. Понесу, сколько могу. Фань, помоги ему.
        Девушка устало поднялась, выполнила просьбу Шала и выглянула в окно, заметив телебашню.
        - Узе близко.
        - Да, скоро придем.
        Компот прошли по уцелевшей улице Кабанбай-батыра и вышли к БАКАДу[50 - БАКАД - Большая Алматинская Кольцевая Автомобильная Дорога.]. Старый городской район так именовали из-за нескольких улочек с названиями фруктов, обычно присутствовавших в составе классического компота. Яблоневая, Грушевая, Вишневая… Почти как в песне. «Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную…» Вспомнившиеся слова вызывали боль, так же, как и название этой части города. Старинный топоним, перед последней войной уже новым поколениям неизвестный. Только старожилы могли безошибочно указать, где находился когда-то Компот, потому что улочки эти переименовали, присвоив им имена уважаемых в городе людей.
        Долго двигаться с ношей на плечах оказалось непосильной задачей, дыхалка не справлялась с нагрузкой, и Мейрама пришлось спустить на землю. Он постоянно шел рядом с Шалом, вертел по сторонам головой, но не произносил ни слова. Словно все знал сам, без объяснений. Широкую трассу, забитую ржавым транспортом, пересекли за одноименным с районом летним кафе и вышли к горе, где путь им преградили два крупных зверя.
        При виде людей на серых мордах манулов появился интерес. Оно и понятно, сразу три жертвы, пришедшие сами. Добычи надолго хватит. Один кошак грациозно запрыгнул на крышу легковушки, жалобно застонавшей под его весом, и заерзал задними лапами, отыскивая точку опоры и готовясь к прыжку. Второй припал к земле и медленно двинулся навстречу, тихонько поколачивая свои бока пушистым хвостом.
        Шал потянулся к карману, где лежал пистолет. Патронов осталось немного, и хватит ли на обоих зверюг, он не знал. Неизвестно, как себя ведут манулы в бою и насколько они выносливы. Может, и одной пули хватит, а может, и очереди мало будет. Но стрелять очередями было не из чего.
        Мейрам остановился и, закрыв глаза, опустил голову. Один из манулов вдруг замер, словно натолкнувшись на невидимую стену, и сел на крыше автомобиля, уставившись в одну точку, словно изваяние. О том, что это не статуя, говорил лишь кончик хвоста, изредка изгибающийся в разные стороны. Второй как находился на земле, так там и остался. Заурчал, перевернулся на спину и стал ею тереться о твердый грунт, вытянув лапы. Потом вскочил, запрыгнул к товарищу и они вдвоем помчались в сторону города, прыгая по крышам застывшего транспорта. Удаляющийся стон гнущегося под их телами металла был слышен еще несколько минут и вскоре затих.
        - Все. Они не вернутся. - Мейрам вздохнул и посмотрел на Шала.
        - Ты молодец, бала. Спас нас.
        Мейрам в первый раз довольно улыбнулся. Правильно, доброе слово и кошке приятно, а уж ребенку и подавно.
        В лицо бил ветер, приносивший откуда-то с Медео аромат таявших снегов, сырой земли и свежей хвои. Можно стянуть пахнущую потом ткань. Поднимаясь по северному склону, посматривали в небо с удвоенным вниманием. Местность открытая и спрятаться от бородачей было бы негде, если только нырять в неглубокие трещины, неравномерно покрывавшие склон. Черт знает, успеет ли мальчишка что-то внушить стремительно пикирующему ягнятнику, прежде чем тот схватит жертву и поднимет ввысь. Но все обошлось, огромные птицы только изредка кружили над городом, что-то высматривая там, и предгорьями пока не интересовались.
        Лежащие на земле огромные секции металлических опор канатной дороги казались похожими на мертвых великанов, погибших в смертельной битве. Рухнувшие с высоты искореженные пассажирские кабинки вросли в землю, и сверху к ним тянулись провисшие нити стальных канатов, много лет продолжавших соединять звенья общей цепи, все еще символизируя общность системы. Успели ли спуститься люди в тот роковой час с воздушной дороги на землю или эти куски металла и стали их братской могилой? Выяснять это, заглядывая в кабинки, желания не было.
        На вершине Шал подошел к ограждению смотровой площадки у верхней станции канатной дороги и долго всматривался в раскинувшийся у подножия город, отыскивая знакомые ориентиры. Что-то еще можно было узнать, если напрячь память.
        Широкие провалы тектонических разломов напоминали след от когтей хищника. Будто огромный снежный барс просто махнул лапой, располовинив кварталы города на несколько кусков. Но это не более чем ощущение. Обычная ассоциация, подбрасываемая воображением, опирающимся на детские сказки при виде искореженной когда-то цветущей долины. На самом деле причина страшнее. Части ПВО, входившие в объединенную систему безопасности стран Содружество Независимых Государств и прикрывавшие Алматы, находились за городом, и именно по ним нанесли ядерный удар. Или несколько, чтобы наверняка исключить возможность защитного барьера, когда полетят ракеты в северном направлении. А там Челяба, Ёбург, Новосиб… Расстояние до них - трилоктя по карте, если не сбивать летящие ракеты. А чтобы их некому было сбивать, нужно уничтожить ПВО…
        Сорванное с постамента давним землетрясением гипертрофированное яблоко лежало на растрескавшейся брусчатке в нескольких метрах от фонтана. Гранитный символ солнечного города сейчас невероятно точно выражал состояние всего мегаполиса - некрополь.
        - Сталый, эта сто такое? - Фань удивленно ходила вокруг фонтана и качала головой. Первый раз видит такое чудо, видимо. Это она еще на своей родине взрослой не была. Навряд ли запомнила из детства что-то существенное и тамошней архитектуре очень бы удивилась. Особенно Китайской Стене или набережной Вайтань.
        - Фонтан желаний. Кидали монетку, рукой терли яблоко и загадывали желание. Говорят, сбывалось. - Шал улыбнулся. - Можно и нам загадать, только я монет с собой не захватил. - И словно извиняясь, добавил. - Бумажник на пианино в Шымкенте оставил. Боюсь только, раз фонтан сломан, то и желания будут исполняться неправильно.
        - А как эта, зелания гадать? - Фань часто захлопала ресницами.
        - Ну… вот что ты хочешь? Очень сильно. Это и есть желание. Загадываешь его и трешь поверхность яблока.
        - Я хатю… - громко начала девушка, но Шал покачал головой.
        - Нет. Нельзя говорить вслух, громко. Нужно молча, про себя. Тут, - постучал он пальцем себе по виску, - иначе не сбудется.
        Фань пожала плечами и замолчала, положив ладонь на холодный гранит. Потерла яблоко и кивнула.
        - Фсе.
        Мейрам вдруг поднял голову, с интересом посмотрев сначала на Шала, потом на Фань, и тоже шагнул к яблоку. Приложив ладошку, постоял немного, но тереть не стал и молча отошел. Шал, прищурив левый глаз, снисходительно улыбнулся.
        - А я ничего не буду загадывать. Разучился желания формулировать, а это самое главное в этом деле. Так что идемте уже. Время не терпит.
        Среди деревьев мелькнули чьи-то силуэты, и Фань напряглась. Остановилась, осторожно всматриваясь в замершую тройку фигур.
        - Расслабься, Фань, - хмыкнул Шал, уже успевший разглядеть памятник в бинокль, - это же Битлы.
        - Кто? - Девушка нахмурила брови и сморщила нос, настороженно повернув голову к спутнику.
        - «Битлз». Точнее памятник им. Группа такая была когда-то. На гитарах играли и песни пели. Знаешь, что такое гитара?
        - Снаю. Блынь-блынь. - Она показала руками, как играть на инструменте.
        - Их четверо должно быть. Помню, в газетах писали, что энтузиасты установили этот памятник, но сходить к нему так и не успел, все некогда было.
        Шал сделал шаг в сторону, чтобы деревья меньше закрывали обзор. Действительно, четвертый участник ливерпульской четверки сидел на скамейке с гитарой в руках по колено в траве.
        - Точно, все в сборе. Леннон, видать, про субмарину лабает, вот и присел. Хотя я ими толком и не увлекался. По радио пару песен известных слышал, и все. Я больше «Продиджи» любил. И «Депеш Мод». Персонал… джизас… - пропел он громко. - Эх, хорошее время тогда было все же, - грустно заключил Шал, - не то что сейчас.
        От станции канатной дороги к башне вела извилистая асфальтовая дорога, скрытая в тенистой аллее и усыпанная прошлогодними, податливо пружинящими под ногами листьями. Шестнадцатигранный ствол телебашни уходил в небо, просвечивая сквозь деревья, и при взгляде на почти достающую до облаков вершину антенны начинала кружиться голова. Шал, в отличие от молодежи, долго так стоять не смог, затекала шея. Он разглядел вращающиеся лопасти ветрогенераторов, и этого достаточно. Окинув взглядом кустарник и деревья вокруг основного здания, попытался отыскать признаки субстанции, царствующей в городе. Но ничего подозрительного не заметил, обычная листва. Какая, по сути, и должна быть. Без всяких примесей и непонятной гадости, пытающейся вонзить в твое тело похожие на щупальца ветви.
        Одинокая фигура вынырнула из кустов неожиданно. Невысокий азиат что-то громко пролаял, вскинул похожее на арбалет оружие и выстрелил. Несмотря на разделявшие их несколько метров, Шал успел среагировать, тут же бросившись на землю, и закричал, пытаясь образумить человека. Ведь они пришли сюда не с войной.
        - Не стреляй!
        Ему послышался удивленный девичий всхлип. Резко обернувшись, увидел Фань, вдруг рухнувшую на колени, и торчащий из ее груди кусок металла. Мейрам, прикрыв ладошкой рот, застыл, недоуменно уставившись на девушку, которая завалилась на бок.
        Этого оказалось достаточно, чтобы пропустить нападение. Краем глаза заметил движение, вскинул руку, выставляя блок, но все равно получил удар ногой в грудь. Охнул, упав на землю, попытался подняться, но человек, снова закричав что-то непонятное, уже набросился сверху. Шал успел выставить колено, останавливая наваливающееся на него тело, перехватить руку с занесенным ножом и заглянуть в злые красные глаза. Ударил в горло ладонью с широко отставленным большим пальцем. Со всей злостью, которую смог вложить в руку. Переговоров не получится, если вместо диалога сначала стреляют. Это какая-то очень хреновая дипломатия получается.
        Незнакомец всхрапнул сломанным кадыком и упал, отбрасываемый ногой. Выхватив свой нож, Шал широко размахнулся и всадил лезвие ножа в грудь.
        - Мы! Пришли! С миром! - Каждое слово он сопровождал резкими ударами, и заглянув в застывшие глаза, повторил. - С миром, сука!
        То, что ему показалось на шее незнакомца, не понравилось. Убедившись, что дергающееся в конвульсиях тело больше не поднимется, он вспорол ножом одежду на груди и увидел слабые, проступающие сквозь кожу пятна, имеющие хорошо знакомый оттенок. Вот сука! Он с трудом встал и, прихрамывая стреляющим болью коленом, поковылял к Фань.
        Уронив на землю рядом с ней окровавленный нож, упал сам и осторожно перевернул девушку на спину, заглядывая в глаза. Предательски дрожащими руками вытер с ее щеки тонкую струйку крови, вытекающую из уголков губ.
        - Фань, - горло перехватил спазм.
        - Сталый. - Она слабо улыбнулась и с трудом выдавила: - Я зе гавалила, сто есть тута китаесы.
        - Молчи! Нельзя разговаривать. Может, это не китаец был.
        - Я гадала зелание. Китаес. Он скасал - нитиго больсе нет.
        Ее глаза смотрели на проплывающие облака, и в них застыла боль.
        - Каздого здет то, сто он заслузыл. Так папа гавалил.
        - Не заслужила ты этого! - горячо возразил Шал. - Это в меня он должен был попасть! Не в тебя.
        - …нет, - Фань дернулась и схватила его за руку, рот наполнился кровью, тут же потекшей по щеке. - Я убила нескалька людей и тепель… убили меня. Сплаведливая ваз…мездия.
        Девушку стало бить крупной дрожью и ладонь сжалась еще сильней, впиваясь ногтями в кожу Шала.
        - Спасиба тебе… Сталый… мне с табой халашо было, - прохрипела она тихо, - спакойно… как с папой… зля я тебя не слуса…
        Ее тело напряглось и выгнулось дугой, тут же обмякнув.
        - Фань… - Шал осторожно просунул руку под затылок и приподнял ее голову, расслабленно качнувшуюся в его ладони. - Фань!
        Грудь, проткнутая тонким штырем, перестала вздыматься. Только в карих глазах застыли спокойствие и умиротворение. Все. Конец. Она пришла к своей цели.
        Только почему судьба так цинична?
        Почему, когда Фань достигла цели, ее жизнь оборвалась так нелепо? Вроде все, что говорила, оказалось правдой. Эта роковая передача на китайском была настоящей, и даже сам китаец более чем реален, но, выходит, зря они сюда шли, о чем он предупреждал сразу. Он привык слушать свою интуицию. Горе-радист оказался заражен и начал превращаться в агрессивное существо, пока еще не боящееся света.
        Или так запрограммировано Провидением изначально? Словно в насмешку над планами, что рисует себе человек. Или, как говорила Фань, это и есть неизбежность справедливого возмездия еще при жизни, без оглядки на возможность наказания в загробном мире? Чтобы каждый в конце концов получил по заслугам?
        Тогда почему так не выходит у него? Когда он желал и искал смерти, она всегда отворачивалась. Стояла рядом, но обходила стороной и забирала того, кто ей нужней. Сколько раз уже так происходило, и вот снова…
        Оборвалась жизнь очередного попутчика, сопровождающего Шала по длинному извилистому пути в никуда. Сколько их было после того, как привычный мир рухнул? Они приходили в его жизнь неожиданно и так же неожиданно уходили, но он помнил их всех. Умирая, каждый из них оставлял частичку своей души в его сердце. Единственное, что он не мог понять, куда подевался пресловутый вселенский баланс отрицательных и положительных частиц. Почему в этом мире плохого стало больше, чем положено. Где равновесие, мать его?! Справедливость, в конце концов?
        Или его путь еще не закончен?
        Остается надеяться, что смерть все-таки ожидает в свой час, и намеренно ее искать не стоит. Идти тем путем, что выбрал. У каждого своя цель в жизни, свой путь к вечности и час, когда умереть. Не нужно искать смерть, она придет сама. Когда придет время.
        - С именем и помощью Аллаха и следуя религии Посланника Аллаха, - тихо произнес молитву Шал и медленно закрыл глаза девушки.
        Мейрам провел ладонью по лбу застывшей Фань и посмотрел на Шала полными слез глазами.
        - Агай? Почему она умерла?
        - Она очень хотела домой, поэтому. Я не знаю, что она загадала. Может, в другой ее жизни это исполнится и она все же попадет туда, куда стремилась. Пойдем, похороним ее у фонтана. Нам нужно отправляться домой, а путь туда еще очень долгий.
        - И мы тоже умрем, пока идем домой?
        Хороший вопрос.
        - Нет, Мейрам. Тебе еще рано умирать. Ты еще маленький, и впереди тебя ждет длинная жизнь. Я тебе это обещаю.
        От автора
        Здравствуйте, дорогие читатели.
        Меня зовут Сергей Алексеев, я родился в 1977 году в Казахстане, где и жил до 2012 года. С тех пор живу в Российской Федерации, в небольшом городке на севере Пермского края, и являюсь пока «казахом», т.е. гражданином Республики Казахстан. Как показывает история мировой литературы, о Родине лучше пишется в эмиграции (шутка). Поэтому и первая моя книга о Казахстане.
        Примерно с 2011 года у меня мелькала идея написать об Алматинском метрополитене, что на тот момент только строился. Даже начал писать. Но, как это обычно бывает, то пятое, то десятое, то лень, то не охота, в общем, роман я свой забросил. Может пугала большая форма, может опыта не хватало, а может, ограниченные пространства метрополитена. Хотелось простора, но простор по «Вселенной Метро 2033» открылся позже. Несколько лет подряд я иногда возвращался к своей идее, начинал новые романы, снова бросал. И чувствовал, что пока я прохлаждаюсь и культивирую свою лень, меня кто-нибудь опередит, что с успехом и продемонстрировал мой земляк и товарищ Шамиль Алтамиров.
        Многие достижения в жизни происходят по нескольким принципам. Книги, наверное, тоже по ним пишутся. «Смотри, как я могу!», «Это фигня, смотри, как надо!» и «Чо, слаб??». Вот и Шамиль спросил: «Слаб? свою нетленку закончить?» Оказалось совсем не слаб?, просто нужно было сделать над собой всего несколько «героических» усилий, чтобы отказаться от разных мешающих этому занятий. Да и самому интересно стало, смогу ли закончить.
        В общем, задумывал я постапокалиптический истерн (как вестерн, но на востоке). Книгу о том, что в любой ситуации нужно оставаться человеком. О коварной Судьбе, что изменяет наши извилистые пути по-своему, совсем не так, как мы планируем. Надеюсь, история у меня вышла интересная, и вы не разочаровались, когда ее прочитали. Если же нет, скажите мне прямо, я не обижусь.
        Хотелось бы выразить благодарность всем, без кого эта книга никогда бы не увидела свет.
        Шамилю. Спасибо, земляк! Твое «слаб?» оказалось очень стимулирующим пинком! Спасибо, что разрешил сделать отсылки на твой роман. Кстати, за замечания отдельный рахмет.
        Моей семье, которая очень меня поддерживала и старалась не отвлекать от работы, считая ее серьезным делом, а не незначительным и ненужным «бзиком», и терпела мои ночные шатания по квартире, свист чайника и треск клавиатуры.
        Моей любимой супруге.
        Дочерям. Особенно младшей Тасене, которая осмеливалась «попинывать» иукоризненно спрашивала, когда видела на экране монитора что-то постороннее, мало напоминающее «ворд»: «Папа, ты уже написал книжку? А чего не пишешь?»
        Маме. За то, что научила читать и трепетно относиться к книгам.
        Отцу и сестрам, за то, что верите в меня.
        Моим друзьям Тане Соколовой, Андрею Нуждину, Евгению Королеву. Спасибо за поддержку и весьма дельные замечания, что по тексту, что по сюжету. Спасибо, что вселяли в меня уверенность, и стимулировали завершить начатое.
        Вадиму Чекунову. Первый редактор, он, наверное, как «учительница первая моя». Всегда выслушает и направит на верный путь. Спасибо, Вадим, за веру в меня как в автора, и что дали книге жизнь фразой, которая для меня является сродни гагаринскому «Поехали» - «Мне эта история нравится». Надеюсь, доверие оправдал.
        Всем работникам издательства, через чьи профессиональные руки прошла рукопись, прежде чем стала настоящей книгой.
        И тебе, дорогой Читатель, что дочитал до этой строчки.
        notes
        Примечания
        1
        Кентай - поселок в Жамбыльской области.
        2
        Джайляу - летние пастбища в горах Средней Азии.
        3
        Шал - старый.
        4
        Агай - дядя (каз).
        5
        Балык - рыба (каз.).
        6
        Жусан - полынь.
        7
        Арматур-батыр - терминатор (шутка).
        8
        Коймаши - кладовщик.
        9
        Бай - богач (каз.)
        10
        Нукер - дружинник (монг).
        11
        Ухналь - подковный гвоздь.
        12
        Байге - конные скачки (каз).
        13
        Скаббард - седельный чехол для оружия кобурного типа.
        14
        Шанырак - конструктивный элемент, венчающий купол юрты в виде решетчатой крестовины, вписанной в круг. Предназначен для удерживания боковых элементов купола и создания проема для попадания солнечного света и выхода дыма от очага.
        15
        «Хабар» - государственный телеканал Республики Казахстан.
        16
        Жаксы - хорошо (каз).
        17
        Иблис - дьявол.
        18
        Жер-Ана - мать-земля.
        19
        Аруах - дух.
        20
        Кошкар-ата - дух-покровитель овец.
        21
        Акимат - районная государственная администрация в РК. Аким - руководитель населенного пункта, района, города или области.
        22
        Аю - медведь (каз).
        23
        Согым - заготовка мяса (конина, говядина) на зиму.
        24
        В оригинале песня группы «Синяя птица» - «Там, где клен шумит» (слова Леонтия Шишко).
        25
        Вилоят - основная административно-территориальная единица в некоторых странах Ближнего и Среднего Востока. В данном случае - самая южная область Узбекистана.
        26
        ОДКБ - Организ?ция Догов?ра о коллект?вной безоп?сности (ОДКБ) - военно-политический союз в рамках СНГ, созданный на основе Договора о коллективной безопасности, подписанного в мае 1992 года. В состав ОДКБ входили Армения, Белоруссия, Казахстан, Киргизия, Россия, Таджикистан, Узбекистан.
        27
        Мырза - господин (каз).
        28
        Нурлан Коянбаев и Турсынбек Кабатов - участники команды КВН «Казахи», вице-чемпиона Высшей лиги КВН 2010 года.
        29
        Тез - быстро (каз.).
        30
        Жузгун - кустарник семейства гречишных.
        31
        Крылатый тулпар - летающий конь в восточной мифологии.
        32
        Барып турган акымак - дурочка набитая (каз).
        33
        Тхин бу дон - не понимаю (кит.).
        34
        Почти (кит.).
        35
        Боялыч - солянка деревцевидная, растопыренно-ветвистый кустарник семейства маревых.
        36
        Северная широта, сорок три градуса, тринадцать минут, сорок две секунды (кит.).
        37
        Придурок (кит.).
        38
        Достым - дружище (каз.).
        39
        Намек на путешествие, описанное в романе Жюля Верна «Дети капитана Гранта».
        40
        Лаовай - иностранец, хэймаоцзы - среднеазиат (кит).
        41
        Кеттык - пошли (каз.).
        42
        Адамдар - народ (каз.).
        43
        Саньда - современное китайское искусство рукопашного боя на основе практики традиционного Ушу.
        44
        Базар жок - без базару (жаргон. каз.).
        45
        Коробочка - танк (армейский жаргон).
        46
        Бардак (армейский жаргон) - Боевая разведывательно-дозорная машина.
        47
        Патрондар жок - патронов нет (каз.).
        48
        Сырбар - Служба внешней разведки Республики Казахстан.
        49
        Слова из песни Владимира Высоцкого «Райские яблоки».
        50
        БАКАД - Большая Алматинская Кольцевая Автомобильная Дорога.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к