Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Александрова Наталья : " Ключ От Града На Холме Волшебный Город " - читать онлайн

Сохранить .
Ключ от Града на холме [litres, = Волшебный город] Наталья Николаевна Александрова
        По легенде, казачий атаман Степан Разин за годы бунтов и мятежей награбил немало разного добра. Самоцветные камни, золотые монеты, дорогое оружие, кровью добытые, были спрятаны им в схроне, но не простом, а заговоренном, на три головы христианские заколдованном. Тот, кто первым отыщет клад и снимет наговор, получит смерть лютую. Тот, кто вторым придет за кладом и разгадает слова секретные, умрет в страшных муках. И лишь третьему удальцу этот клад откроется…
        В наши дни профессор-историк Глеб Николаевич Сперанский незадолго до смерти передал своей лучшей ученице Иветте Сычевой записную книжку потомка Степана Разина с зашифрованным текстом. Удастся ли Иветте раскрыть секрет несметного разинского богатства?..
        Ранее книга издавалась под названием «Волшебный город».
        Наталья Александрова
        Ключ от Града на холме
        Вета нажала кнопку звонка и долго ждала у знакомой двери, она знала, что Мефодьевна ходит теперь небыстро, и не хотела зря торопить старуху.
        Однако через положенное время за дверью не возникло никакого движения. Вета позвонила еще раз и приложила ухо к двери, хотя и знала, что дело это бесполезное - старая, но очень крепкая дубовая дверь не пропускала никаких звуков. Предлагали Глебу Николаевичу поставить новую железную дверь, он только посмеивался - эту, говорит, махину дубовую нипочем не вскроешь, только если топором рубить, так и то не всякий возьмет. И то верно, замки у него старые, чуть ли не довоенные, их простой отмычкой не откроешь.
        Да что они там, уснули, что ли? Вета прекрасно знала, что они дома, говорила по телефону с Мефодьевной буквально час назад. Она стукнула в дверь ногой и еще раз позвонила. И вот наконец старушечий голос спросил не слишком приветливо:
        - Кого еще принесло?
        - Это я, Мефодьевна, Вета! - закричала Вета, старуха была туговата на ухо.
        Загремели замки, недоверчиво лязгнул тяжеленный крюк, дверь нехотя отворилась.
        - Чего кричишь? - спросила высокая худая старуха с седым пучком волос на затылке. - Не глухая, и так слышу.
        - Здравствуйте, Анна Мефодьевна! - сказала Вета. - Как поживаете? Здоровье ваше как?
        Это у них был такой ритуал. Вета всегда при встрече здоровалась и расспрашивала старуху о здоровье, а та никогда не отвечала. Так и сейчас, Мефодьевна только глянула остро и поджала губы.
        Вета протянула ей пакет с продуктами - немного яблок, шоколадные конфеты, острый сыр, который любит Глеб Николаевич, а Мефодьевна не покупает из вредности. Она вообще считала всевозможные деликатесы баловством и признавала только простую пищу.
        Старуха привычно отмахнулась - ни к чему, мол, твое приношение, не нищие мы. Однако пакет взяла, и Вета прекрасно знала, что, если она не принесет ничего, Мефодьевна ее осудит.
        У старухи был свой взгляд на вещи, взгляд устоявшийся и непримиримый. В дом нельзя приходить с пустыми руками, даже если пришел по делу.
        Вета сняла туфли и прошла вперед по коридору.
        - Тапки надень! - Старуха уже стояла перед ней, держа в руках огромные шлепанцы - покупала всегда больших размеров, чтобы всем годились. - Руки вымой! - Снова старуха ловко забежала вперед и перехватила Вету перед дверью комнаты.
        Ванная была просторная, все в этой квартире было большое - длинные коридоры, высокие потолки, широкие дверные проемы. Ванна была тоже огромная, как бассейн. Эмаль кое-где облупилась, но пол был чисто вымыт, и для рук висело крахмальное льняное полотенце удивительной белизны. Вета знала, что Мефодьевна не признает никаких новых порошков и кондиционеров, а по старинке кипятит белье на плите в огромном эмалированном баке.
        - Как он сегодня? - спросила Вета, выходя из ванной.
        - Чего спрашиваешь, сама сейчас увидишь… - Старуха пожала плечами и отвернулась, она не любила лишних слов.
        - Кто там, Мефодьевна? - раздался старческий надтреснутый голос из комнаты. - Это Андрюша пришел?
        - Это я, Глеб Николаевич. - Вета потянула на себя тяжелую дверь и вошла в комнату, в которой ее старый учитель профессор Сперанский проводил теперь все свое время.
        Комната когда-то была кабинетом, профессор работал за этим огромным столом, крытым потертым зеленым сукном, в окружении высоких, под потолок, шкафов с книгами. Теперь стол был девственно чист, ни пылинки не было на нем, а раньше, Вета хорошо помнила, он был завален книгами и папками с рукописями, какими-то вырезками и выписками. Теперь же на столе стояли только старинная лампа с зеленым матовым стеклом на тяжелой бронзовой подставке да еще бронзовое же пресс-папье, украшенное фигурой кудрявого пухленького мальчика, играющего с такой же кудрявой собачкой. Ни бумажки, ни ручки, ни карандаша, ни резинки. Ни очков…
        Сердце привычно кольнуло от жалости. Как весело и шумно бывало в этом кабинете раньше! Как приветливо светила зеленая лампа, как радостно прыгали блики света на бронзе, как призывно блестели за стеклом корешки старых книг!
        Профессор всегда разрешал пользоваться своей библиотекой, только в одном был строг: не разрешал выносить книги за пределы квартиры.
        - Вам только дай, - беззлобно посмеивался он, - разнесете по томику. Потом кто-то забудет вернуть, потом даст почитать другу-товарищу… Ищи-свищи!
        Поэтому у него в доме вечно торчали ученики и знакомые, которым нужно было поработать с монографиями и научными трудами, кто-то даже ночевал в одной из комнат огромной квартиры, несмотря на недовольство Мефодьевны.
        Анна Мефодьевна жила в доме профессора с очень давних времен, во всяком случае, Вета всегда встречала ее в этой квартире, а они с Глебом Николаевичем знакомы… дай бог памяти… почти двадцать лет. Как пришла она нескладной первокурсницей в этот дом, так тут и прижилась. Ходила вместе со всеми и потом забегала изредка. А сейчас вот так случилось, что из бывших учеников ходит только она одна.
        Скучает старик от одиночества и от вынужденного безделья. Потому что он неотвратимо слепнет. Потому-то и нет на столе никаких бумаг, что не видит он ничего. И Вету тоже не видит. Сам говорил, что вместо человеческого лица у него только светлое пятно. По голосу, конечно, различает людей, да еще Мефодьевну по шагам узнает.
        А голова работает, еще как работает. Память у старика прекрасная, как увлечется да начнет рассказывать - заслушаешься! У него жизнь была интересная, со многими выдающимися учеными и писателями был близко знаком.
        Потому-то Мефодьевна Вету и пускает к нему, что с Ветой старик о своем поговорит, от тяжелых дум отвлечется. А так все сидит в кресле да радио слушает. Только по радио-то ничего хорошего не скажут. Вета ему диски с музыкой приносит и аудиокниги.
        Глеб Николаевич сидел в своем любимом кресле и поднял голову на звук ее голоса. Лицо его, в последнее время слегка растерянное и беспомощное, сейчас осветилось улыбкой.
        - Веточка? Заходи, дорогая, рад тебя видеть!
        И фыркнул насмешливо, сам уловив парадокс в собственных словах. Вета в который раз поразилась несправедливости. Острый ум, отличная память, огромная эрудиция заперты в этом слабом теле. Подвело самое главное - глаза, от этого Глеб Николаевич слабеет. Хоть возраст приличный - за восемьдесят, профессор был бодр и начал сдавать лет пять назад, после смерти жены. Детей у них не было, от дел он отошел, тут-то и подступило одиночество.
        Сейчас Вета заметила вдруг, что профессор очень изменился. Даже с того раза, когда она была на прошлой неделе. Он как-то сгорбился и усох, голова его поникла, щеки отвисли.
        «Ой как плохо!» - мелькнуло в голове.
        - Что, не нравлюсь? - усмехнулся Глеб Николаевич, и Вета вспомнила, что профессор всегда отлично умел читать мысли своих студентов и сотрудников.
        - Да что вы, - промямлила Вета, - вы сегодня хорошо выглядите…
        - Ой-ой-ой! - сказал он. - Вот только мне и заботы, чтобы хорошо выглядеть. Чай, не девица красная! Ладно, Веточка моя сосновая, слушай, что скажу. Это важно.
        Он вдруг вздохнул глубоко, с хрипом, и закашлялся. Вета вскочила, заметалась по комнате, тут вошла Мефодьевна и подала профессору пряно пахнущий отвар в большой кружке. Он отхлебнул большой глоток, потом еще один, посидел немного, прислушиваясь к себе, и затих. Мефодьевна приняла из его слабых рук чашку, строго взглянула на Вету и удалилась, не сказав ни слова.
        - Сядь, - сказал Глеб Николаевич после некоторого молчания, - сядь вот тут, чтобы я тебя слышал. А сама молчи. Значит, пришло мне время умирать…
        - Да что вы! - Вета снова вскочила, но была остановлена строгим окриком и села.
        - Не перебивай уж, - буркнул профессор, - и так сил совсем немного осталось, приходится их беречь. Вынужден сообщить вам, Иветта Вячеславовна, что, приводя свои дела в порядок, решил я вам кое-что оставить на память, а именно…
        - Да мне ничего не нужно… - вклинилась Вета.
        - Не мешай! - былым лекторским голосом прорычал профессор. - Дай договорить! Ты мое положение знаешь, кроме племянника, некому оставлять. Это все… - профессор слабо махнул рукой, - ему и отойдет: квартира, мебель, еще кой-какое имущество. Андрюша - мальчик хороший, мы с женой его любили… опять же родственник, а родная кровь - это дело серьезное. Квартира по праву его. Ну, из мебели есть кое-что ценное, так что все не выбросят. А вот книги… Понимаешь, Андрей, конечно, мне родня, но вот женат он на такой… Впрочем, не мое это дело - жен чужих осуждать. Последнее дело. В общем, одно я знаю точно, как только его мадам сюда въедет - все книги на помойку вынесет тут же. Особо старинных да антикварных книг у меня немного, так она их продаст, да еще по дешевке, обманут ведь дуру жадную, вокруг пальца обведут. Жалко мне библиотеку, вот ничего не жалко, а книги жалко. А ты…
        «А мне-то куда их девать?» - в панике подумала Вета.
        - Знаю, что не можешь ты все домой взять, - тут же откликнулся на ее невысказанные мысли профессор, - так хоть пристрой их куда-нибудь. У меня монографии есть редкие, с дарственными надписями, их библиотеки возьмут.
        Профессор много лет читал в университете курс русской истории, и книги у него были замечательные, по ним училось несколько поколений студентов.
        Вета подумала, что она взваливает на себя непосильную задачу - пристроить в хорошие руки без малого пять тысяч книг. Это работа на год, а то и больше, и, учитывая, что у нее нет машины, работа вообще становится невыполнимой. Но отказаться нельзя, это же предсмертная просьба, она никогда потом себе этого не простит.
        - Я согласна. - Она постаралась, чтобы голос звучал по возможности твердо.
        - А я и не сомневался, - улыбнулся профессор, - не зря мы с тобой столько лет знакомы. Ты, Веточка, возьми еще бумаги мои, там тебе для работы кое-что пригодится. Хотел сам книгу писать, да вот не успел… Хоть статья выйдет…
        Вета резко отвернулась, закусив губу, хотя знала, что профессор все равно не увидит выражения ее лица. Надо же - «для работы»! Знал бы он, чем она сейчас занимается.
        - В общем, знал я, что ты не подведешь! - говорил Глеб Николаевич. - Завещание заранее составил. Погляди там, в верхнем ящике стола, в черной папке.
        Завещание лежало там - все честь по чести, заверенное нотариусом, с печатью и подписью.
        Я, Сперанский Глеб Николаевич, - прочла Вета, - завещаю свое недвижимое имущество… квартиру со всем содержимым, кроме книг и рукописей… а также гараж по адресу… а также дачу в поселке Горьковское… а также свой вклад в Сбербанке Недотепову Андрею Васильевичу… Книги и рукописи, а также все бумаги завещаю Сычевой Иветте Вячеславовне.
        - Вот так вот, - сказал профессор, - а сейчас самое главное на словах скажу. Я, Веточка, на старости лет такое узнал… Эх, если бы глаза не подвели! Так что…
        Профессор вдруг вздохнул хрипло, взмахнул руками и закашлялся еще сильнее, чем в прошлый раз. Вета метнулась в коридор и столкнулась с Мефодьевной. Та стояла наготове с кружкой, от которой шел горячий пряный пар.
        Профессор долго пил отвар и все никак не мог успокоиться. Вета вышла в коридор, повинуясь знаку Мефодьевны.
        - Ты туда не ходи, - сказала старуха, выйдя наконец из кабинета. - Заснул он прямо в кресле. Слабый совсем стал.
        - Давно у него кашель этот? - спросила Вета полушепотом.
        - Да уж с месяц, - тяжело вздохнула старуха, - нехороший такой кашель, уж я знаю…
        - А врач что говорит?
        - Да что врач… не хочет он врача вызывать… говорит, все равно конец скоро, - еще тяжелее вздохнула Мефодьевна. - Да и то сказать, разве врач от смерти поможет?
        Вета невольно вздрогнула - до того буднично и просто прозвучали слова старухи.
        - Чаю со мной выпей! - сказала Мефодьевна строго, и Вета не посмела отказаться, хотя давно надо было ей быть дома.
        К чаю подавала Мефодьевна простые лепешки, а также мед и крыжовенное варенье. Варенье было из крупных ягод удивительного изумрудного цвета.
        - Ну, - спросила старуха, выслушав без улыбки Ветино восхищение по поводу вкуса варенья, - послушала его волю? Возьмешь книги?
        - А куда мне деваться? - беспомощно моргнула Вета. - Возьму…
        - Не тревожься, добрые люди помогут, - сказала старуха, - а только прав он, эта племянникова жена точно все на помойку выбросит. Сам-то Андрей вроде бы и ничего человек, да только полностью у нее под каблуком. А уж эта-то…
        Тут старуха замолчала, сообразив, что негоже ругать хозяев за спиной.
        - А отчего же профессор вас в завещании не упомянул? - отважилась Вета на вопрос после продолжительного молчания. - Вы столько лет их семье верой и правдой служили…
        - Обо мне не беспокойся! - оборвала ее старуха. - Меня в этой семье никогда не обижали. И сейчас не обидели. Был у нас с ним разговор еще давно, когда жена его умерла. Хотел он меня сюда, в эту квартиру, прописать, чтобы потом площадь мне отошла. Я отказалась - виданное ли дело, говорю, в жизни хозяйского добра не брала, а тут - целую квартиру мне! Пускай все будет честь по чести, что родным положено, то и останется. А мне много ли надо? Слава тебе господи, такие деньги платили в этом доме! Жила на всем готовом, на черный день кое-что отложила - до смерти хватит!
        - А он что ответил, Глеб-то Николаевич? - полюбопытствовала Вета.
        - А он… - Мефодьевна помедлила, чтобы подчеркнуть важность момента, - а он встал тогда, руку мою взял и поцеловал. А потом говорит: Анна, что же ты меня за скотину неблагодарную считаешь, что ли? Я, говорит, все, что ценного в доме, продам, все деньги с книжки сниму и тебе комнату куплю. Пресвятая Богородица, говорю, ни к чему мне комната эта! Если вас переживу, то уеду к сестре в деревню, там мне и место приготовлено на погосте рядом с родителями. А если я раньше уйду, то сам меня и похоронишь как положено. На том и порешили и больше к тому разговору не возвращались. Только прихожу раз в сберкассу, а там мне и говорят, что на ваше имя большущие деньги поступили, кто-то перевел со своего счета. Ну кто? Ясное дело, он, Глеб Николаич. Как хотел, так и распорядился, а в завещание меня не включил, чтобы с родственниками не собачиться.
        Настал черед Веты тяжко вздыхать - ей-то придется иметь дело с племянником и его жадной женушкой. Хотя, может, книги ее не заинтересуют?
        - Ты непременно заходи на днях, - на прощанье сказала Мефодьевна, - он тебе важное сказать не успел… Что-то там по твоему делу, история эта самая…
        - Зайду, - сказала Вета уже с лестницы, - на той неделе зайду, после выходных…
        Разумеется, она опоздала к семи часам, как было заведено в их семье. Это свекровь поставила такое условие: чтобы все непременно возвращались к строго определенному времени.
        «Вы должны так организовать свой день, чтобы к семи непременно быть дома к общему ужину! - говорила она. - Это совсем нетрудно, надо только соблюдать некоторые простые правила, и тогда процесс пойдет как по маслу».
        Слово «процесс» был самым употребляемым в ее речи. Уж в процессах-то она понимала, поскольку всю жизнь проработала технологом на пивном заводе имени Степана Разина.
        «Я знаю производство изнутри! - говорила она. - Я на заводе прошла путь от простой заливщицы до главного технолога. И я твердо могу сказать: вся наша жизнь - это технологический процесс. И если относиться к ней правильно, как к процессу, то она будет протекать без сбоев и неприятных сюрпризов».
        Голос у свекрови был громкий и звучный, слово «процесс» она произносила со смаком, одновременно делая ударения на первом и на втором слоге и растягивая последнее «э». Она вообще очень любила букву «э», говорила не «музей» и «пионер», как все нормальные люди, а «музэй», «пионэр», «милиционэр».
        Вета могла бы прочитать свекрови целую лекцию о том, почему она так говорит. Это явление в среде ученых-филологов называется «гиперурбанизм», то есть так говорят люди малообразованные, в основном пожилые, которые в свое время приехали из провинции и старались казаться городскими.
        Но, разумеется, ей такое не приходило в голову - еще не хватало со свекровью связываться, себе дороже обойдется. Она привыкла там, у себя на заводе, горлом брать, заводской гудок переорать может, где уж Вете с ней справиться.
        Невестку свекровь звала всегда только полным именем, и опять-таки через «э» - Ивэтта. И ведь знает же прекрасно, как Вета ненавидит свое имя, которое дали ей родители, очевидно, впавшие после рождения дочери во временный маразм. Только ей наплевать на чувства других. Не волнуют ее чувства. Сказала же, что жизнь - это процесс, а какие могут быть чувства в процессе?
        Надо отдать должное свекрови, к себе она относилась точно так же. Свой организм она регулярно подпитывала (ела четыре раза в день в строго определенное время), смазывала маслом и проводила текущую профилактику (пила лекарства и гуляла по три часа). Еще замеряла температуру, снимала показания приборов и следила за уровнем чего-то там - все по инструкции.
        Похоже, что такое отношение было правильным - в свои без малого семьдесят лет свекровь ничем не болела и была бодра и энергична. Однако богатый запас жизненных сил расходовала не на что-то полезное, а на то, чтобы воспитывать Вету и приучать ее к порядку. Своего сына она тоже пыталась приучить к порядку, но, по наблюдению Веты, не слишком в этом преуспела.
        Итак, Вета вошла в квартиру, когда на часах, висевших в прихожей, было пятнадцать минут восьмого. Это свекровь понавешала часов везде - в гостиной, на кухне, в прихожей, она говорила, что привыкла следить за временем. При ее работе каждая минута должна быть учтена. У Веты так и вертелось на языке язвительное замечание, что у них не завод и оттого, что они вовремя не поедят или в душе не помоются, пиво не скиснет. Но, как обычно, она удержалась.
        Сейчас свекровь стояла напротив двери, сложив руки на груди, как Наполеон перед Ватерлоо, и молча смотрела на Вету испепеляющим взглядом. Впрочем, долго молчать она не умела.
        - Добрый вечер! - сказала Вета и поскорее наклонилась, чтобы расстегнуть туфли.
        В этом сезоне были модны туфли с перепонкой, застегивающейся на крупную пуговицу, Вета тоже купила себе такие, поскольку старые совсем разорвались.
        - Я не понимаю! - заговорила свекровь, не ответив на приветствие. - Неужели так трудно выполнить простое условие - приходить домой вовремя? Ведь мы же договорились…
        Вета хотела сказать, что она лично со свекровью ни о чем не договаривалась, ее просто не спросили. А если бы спросили, то не стали бы слушать ответа, поскольку ее вообще никогда не слушают. Но, как обычно, сдержалась.
        - Маршрутка в аварию попала! - буркнула она первое, что пришло в голову.
        - Нужно выходить с работы заранее, чтобы был запас времени! - не успокаивалась свекровь. - Не ходила ты, милая, через проходную никогда! Там бы тебя быстро к дисциплине приучили, вкатили бы пару раз выговор, а там и до увольнения дело дошло бы! И уволили бы как пить дать, без права на работу!
        - Где? - не выдержала Вета. - На пивном заводе? Так мне туда и не надо!
        И тут же ужаснулась - что она делает? Свекровь начнет сейчас орать, а у нее, Веты, совсем нет сил на препирательства. Устала сегодня, да еще сердце щемит. Стоит перед глазами Глеб Николаевич - слабый, высохший, почти слепой…
        Она распрямилась и поглядела свекрови в глаза, прикидывая, не бросить ли в нее железным рожком для обуви, если станет невтерпеж слушать ее крик.
        Неизвестно, что подумала свекровь, может, прочитала в Ветиных глазах что-то для себя нелестное, но она промолчала. Вета так устала, что не успела удивиться по этому поводу. Она бросила сумку прямо на пол и пошла в комнату.
        - Володечка звонил, - сказала свекровь ей в спину, - у него срочная работа, придет позже.
        Вета встала как вкопанная. Вот как, муж тоже не пришел вовремя, а досталось, как всегда, ей, Вете.
        - Будем ждать с ужином! - злорадно сказала свекровь. - Без него за стол не сядем!
        Вета прислушалась к себе и поняла, что после чая у Мефодьевны и ее лепешек с дивным крыжовенным вареньем есть ей совсем не хочется. К тому же готовила свекровь отвратительно. Возможно, там, на пивном заводе, она и считалась отличным работником, но с процессом приготовления пищи определенно не справлялась.
        - Как угодно! - сухо сказала Вета и скрылась в их с мужем комнате.
        Там был обычный беспорядок, который оставляет после себя собирающийся на работу мужчина. Вета всегда воспринимала это философски - ну есть же на свете вещи, которые мы не можем изменить, стало быть, нужно смириться. Не приходит же нам в голову, допустим, сетовать на ранние морозы или на дождливую осень. Нет, разумеется, мы недовольны, но не собираемся добиваться отмены дождей, устраивая митинги и демонстрации.
        Сегодня же вид разбросанных по комнате носков и неубранной постели привел ее в раздражение. Сколько раз ведь просила мужа хотя бы постель застелить перед уходом! Знает ведь, что ее просто трясет от вида неубранной постели!
        Вета наскоро подобрала разбросанные вещи и открыла форточку. Потом прилегла на кровать и неожиданно заснула.
        Муж пришел около десяти вечера, она решила уже не вставать. Он долго ходил по комнате, громко скрипел дверцей шкафа, не гасил свет. Вета вспомнила, что хотела поговорить с ним серьезно, спросить, где он пропадает вечерами, но тяжелая дремота никак не отпускала, так что она покорилась судьбе и отложила разговор на завтра.
        Вета собиралась проведать Глеба Николаевича через день, потому что следующий вечер у нее был занят. И день тоже, так уж совпали ее основная и дополнительная работы.
        Всякий раз, когда она начинала думать о работе, губы кривила грустная усмешка. А профессор Сперанский еще сберег для нее свои научные наработки. И так радовался - возьми, Веточка, тебе это очень поможет в работе…
        Знал бы старик, чем она сейчас занимается!
        Институт, где Вета трудилась после окончания университета младшим научным сотрудником, тихо загибался после перестройки. Вета успела собрать материал для диссертации, но, когда подошел срок защиты, ее научному руководителю неожиданно подвернулась годичная командировка в Германию, Вету передали другому человеку, у которого были свои аспиранты, и он вовсе не горел желанием продвигать ее. В общем, время было упущено, на следующий год ее тему вообще не включили в план, потом сократили ее должность, и пришлось уволиться. В научные институты без степени брали только лаборанткой вовсе уж на грошовую зарплату. Вета пошла в школу учителем истории, причем опять-таки без связей и опыта ее взяли только в обычную среднюю школу, расположенную в соседнем дворе. Выдержала она там три года и вспоминает это время с зубовным скрежетом и душевным трепетом.
        За время работы в школе Вета познала жизнь во всех ее проявлениях, узнала, что такое толпа неуправляемых, совершенно диких подростков, видела, как умирает от передоза тринадцатилетняя девочка, с трудом отняла второклассника у четырех пьяных мерзавцев шестнадцати лет. Мальчик попал в больницу в шоковом состоянии, самой Вете наложили несколько швов. Да еще потом она едва не спустила с лестницы мамашу одного из четырех парней, которая явилась предлагать Вете деньги и угрожать расправой в случае неповиновения.
        Тогда совершенно неожиданно помогла свекровь, она так разоралась, что соседи вызвали милицию.
        В школе Вете приходилось работать кем придется. Взяли ее историком, однако старенькая литераторша вечно болела, так что Вета вполне сносно научилась раскрывать перед старшими учениками образ Наташи Ростовой и вдалбливать пятиклассникам правописание корней «кос - кас». Замещала Вета и географичку, у которой сын как-то сломал руку. Проводила с девочками урок домоводства - что-то они там шили, а Вета тем временем читала книжку.
        После того случая с наложением швов Вета поняла, что терпение ее иссякло, и, несмотря на то что до конца года было еще далеко, написала заявление об уходе. А дальше начались изнурительные поиски работы. Школу Вета исключила сразу, а кому еще нужна выпускница исторического факультета?
        В конце концов удалось устроиться в музей истории водопровода при Водоканале (все-таки по специальности!). И поскольку платили там очень мало, Вета занималась еще репетиторством - подтягивала школьников по русскому языку. Получалось это у нее неважно, уж больно дети попадались ленивые.
        Два дня она крутилась как белка в колесе, потом наступили выходные, которые Вета провела дома, занимаясь хозяйством, после чего так устала, что позабыла о всех своих благих намерениях. Муж мелькал где-то рядом, но Вете никак не удавалось его отловить, чтобы побеседовать спокойно. То ему звонили, то свекровь вертелась поблизости, то по телевизору шли новости, а муж очень не любил, когда его отвлекают.
        В понедельник ей на мобильный позвонила Мефодьевна.
        - Что у вас? - вскинулась Вета. - Случилось что-нибудь?
        Вета не слишком обеспокоилась, поскольку старуха по просьбе профессора звонила ей и раньше.
        - Случилось… - протянула старуха не своим, хриплым голосом.
        - Я завтра зайду! - крикнула Вета по инерции, но тут же замолчала.
        Горло перехватило, сердце колотилось о ребра сильно-сильно и, наверное, поэтому заболело.
        - Уж теперь спешить некуда, - ответила Мефодьевна едва слышно, - умер Глебушка-то…
        - Как? - вскрикнула Вета, но тут же опомнилась.
        Ведь для нее не была неожиданностью такая весть, ведь она чувствовала еще в прошлую встречу, что с профессором все плохо, очень плохо. И вот не нашла времени, чтобы навестить его в последний раз, нет ей прощения!
        - Умер он вчера рано утром, - монотонно говорила старуха. - Я «Скорую» вызвала, доктор сказал - сердце. Уж после его увезли. А сегодня эти заявятся, родственнички. Так ты уж приходи тоже, а то как бы чего не вышло. Ты - наследница, сама с ними и разбирайся.
        - Буду к шести, - вздохнула Вета, поглядев на часы.
        Снова она с болью в сердце звонила в знакомый звонок, только Мефодьевна на этот раз открыла сразу, как будто ждала за дверью.
        Вета сразу же заметила, что старуха очень сдала, щеки ее ввалились, глаза смотрели не сурово, как обычно, а печально, опустошенно, растерянно. Еще бы, ведь без малого сорок лет провела она в этой квартире, а теперь ей куда…
        Вета не выдержала и ткнулась Мефодьевне в плечо, стараясь удержать подступившие слезы. Старуха не стала Вету голубить, она отстранилась, не резко, правда, но решительно.
        - Там они уже, в кабинете, - прошептала Мефодьевна, и Вета поняла, что старуха советует ей не расслабляться перед родственниками покойного профессора Сперанского.
        Сегодня Мефодьевна и тапочек не предложила, и руки мыть не заставила, и от этого до Веты наконец дошло, что ее учителя, человека, которого она любила и уважала много лет, уже нет на свете. От этой мысли стало так плохо, что Вета невольно остановилась, стараясь унять ноющее сердце.
        Дверь в кабинет была открыта, чего в прежние времена не водилось. Комната выглядела чужой, потому, наверное, что любимое кресло профессора стояло пустым и голым, не было на нем ни подушки, ни пледа. Все дверцы шкафов и ящики стола были выдвинуты, вещи сдвинуты с привычных мест. И еще из комнаты на Вету одуряюще пахнуло резкими духами, так, что она едва не задохнулась.
        По кабинету расхаживала энергичная высокая брюнетка в ядовито-малиновом костюме и таких же малиновых сапогах. Каблуки у сапог были такие тонкие и высокие, что их спокойно можно было использовать как холодное оружие.
        - Здравствуйте, - сказала Вета тихо.
        Брюнетка, которая как раз взяла в руки пресс-папье, резко повернулась и уронила бронзового кудрявого мальчика на пол. Вместе с такой же кудрявой собачкой. Вещь была тяжелая, и, разумеется, ничего с ней не случилось, только на паркете совсем рядом с острым носком малинового сапога осталась выбоина.
        - Простите, - смутилась Вета, - я не хотела вас пугать…
        Брюнетка внимательно обследовала сапог, убедилась, что с ним все в порядке, и только после этого перевела взгляд на Вету. Жесткие волосы ее были сколоты на затылке большой малиновой заколкой с блестками и воинственно торчали в разные стороны. Глаза смотрели неприветливо. Не украшал лицо и длинный нос, загибающийся чуть вниз. И довершал картину большой рот с узкими губами, накрашенными опять-таки малиновой помадой.
        «Слишком много малинового», - подумала Вета и постаралась, чтобы эта мысль не отразилась у нее на лице.
        - Это еще кто? - спросила брюнетка, окинув Вету с ног до головы цепким взглядом и, надо полагать, мигом поставив оценку ее внешнему виду и одежде. Причем было ясно, что оценка - тройка, причем с минусом.
        Что характерно, на приветствие Веты брюнетка отвечать не собиралась. Отчего это никто никогда на ее «здравствуйте» не скажет «добрый вечер» или хотя бы «привет»? Вета вздохнула и решила, что на этот вопрос она никогда не получит ответа.
        - Ты ее знаешь? - спросила брюнетка, и Вета хотела возмутиться, с чего это она ей «тыкает», но поняла, что вопрос брюнетки относится вовсе не к ней.
        Из-за шкафов показался невысокий потертый мужчина средних лет, худой и бледный, а может, так казалось из-за яркого малинового костюма брюнетки. Мужчина был в очках в серой непримечательной оправе, редеющие волосы зачесаны к затылку.
        Вета вспомнила, что ее ученики в школе называли таких ботаниками.
        - Вы, наверное, Андрей? - спросила Вета. - Племянник Глеба Николаевича? Примите мои соболезнования в связи со смертью вашего дяди…
        «Ботаник» молча наклонил голову и сделал шаг к Вете.
        - Ничего не понимаю! - раздраженно заговорила брюнетка. - Вы из ЖЭКа, что ли? Так мы еще с бумагами не разбирались, еще и похорон не было! Эй, ты, кто там… Кирилловна! Отчего пускаешь в дом кого ни попадя?
        - Мефодьевна я, - ответила возникшая на пороге старуха, - а это и не из ЖЭКа вовсе, и не с работы, а наследница, вроде как вы…
        С этими словами старуха повернулась к племяннику, выразив мысль, что брюнетка-то наследницей не является и надо бы ей вести себя потише и поскромнее.
        Но на племянникову жену слова эти подействовали как красная тряпка на быка.
        - Что? - завопила она. - Какая еще наследница? Наследники тут мы! И это все наше! - Она взмахнула рукой. - И квартира, и мебель, и все вещи! А ты - пошла вон!
        - Это вы мне? - Вета сперва попятилась от такой наглости, но злость придала ей силы: - А позвольте спросить, на каком основании вы тут распоряжаетесь? Разве вы уже опротестовали завещание?
        - Диночка, - подал голос племянник, - подожди. Дядя Глеб мне что-то такое говорил…
        - Так ты знал? - Брюнетка круто развернулась на месте так, что из-под каблуков едва не посыпались искры, и уставилась на мужа пронзительным прокурорским взглядом. - Ты сговорился со старым маразматиком за моей спиной?
        - Молчать! - гаркнула Мефодьевна, прежде чем Вета успела поднять с пола бронзовое пресс-папье и бросить его в лицо ненавистной бабе, чтобы заставить ее замолчать. - И не стыдно вам? - спросила Мефодьевна с укором. - Человека еще не похоронили, а они уже из-за наследства сварятся. Его душа еще тут, эх вы!
        Вета обиделась - она-то тут при чем? Не она свару затеяла. И если на то пошло, ей эти книги тоже без надобности, только обуза лишняя, головная боль. И вовсе уж ни к чему ей выслушивать оскорбления в свой адрес. От злости в голове всплыла фамилия племянника, вот уж кому она подходит!
        - Господин Недотепов, - отчеканила Вета твердым, ледяным голосом, - прошу вас зачитать завещание. Оно, если не знаете, в верхнем ящике стола.
        - Вот видишь, Диночка, - пробормотал он, свернув бумагу, - все правильно…
        - Это ничего не значит! - заявила его женушка. - Старик был не в своем уме, мы можем завещание опротестовать. Главное - найти хорошего адвоката…
        - Да зачем вам эти книги? - простонала Вета, подумав, насколько Глеб Николаевич верно охарактеризовал эту неприятную женщину. - На помойку выбросить? Ведь нет там ничего ценного!
        - Если бы там ничего ценного не было, ты бы за них не цеплялась! - заявила Дина.
        Вете внезапно все надоело.
        - Как вам будет угодно, - сухо сказала она, - можете делать все, что хотите. Обращайтесь в суд, мне еще и лучше, если книги полгода здесь полежат.
        До жадной бабы вмиг дошло, что она тоже не сможет попасть в квартиру полгода, и гнев ее обратился на домработницу.
        - Ты! - сказала она Мефодьевне. - Собирай манатки, и чтобы духу твоего здесь не было!
        - Уйду! - спокойно ответила Мефодьевна. - Вот похороним Глеба Николаича как положено, по-людски, приберу тут все, дождусь девятого дня и уйду!
        - Да чтобы ничего из квартиры не прихватила! - Брюнетка совсем уже закусила удила.
        - Дина, - не выдержал ее муж, - не надо так.
        - Черт знает что! - Вета топнула ногой и ушла не прощаясь.
        О похоронах Вете сообщили на следующий день. Звонили из университета, голос был незнакомый, так что Вета не стала ни о чем спрашивать.
        Народу пришло не очень много - не то не всем позвонили, не то бывшие коллеги и ученики разбрелись по свету - кто работать, кто отдыхать.
        Вета знала уже, что хоронить Глеба Николаевича будут на Серафимовском, рядом с женой, так было указано в завещании. Профессор все предусмотрел и даже небось денег прилично оставил, поскольку жена племянника не выглядела такой злобной.
        Вета мимоходом отметила, что в черном костюме жена эта похожа на ворону. Костюм можно было считать траурным с большой натяжкой из-за откровенного выреза и слишком короткой юбки. Племянник стоял рядом со своей женой, чтобы в случае чего не дать ей распоясаться на похоронах. Возможно, он пообещал жене ценный подарок, если она промолчит, а может, просто склеил ей челюсти суперцементом. Во всяком случае, она не произнесла ни слова, только длинный нос был угрожающе направлен одновременно на всех присутствующих. Вета наблюдала за ней исподтишка и решила, что эта женщина, состарившись, вполне может стать Бабой-ягой - нос вселял такие надежды.
        Вета фыркнула и тут же ужаснулась про себя - она занимается злопыхательством, когда нужно думать совершенно о другом!
        Какие-то незнакомые люди говорили дежурные речи, кто-то приветствовал Вету тихонько, она кивнула в ответ и отошла в сторонку - не хотелось пустых разговоров, кто когда видел покойного в последний раз да что он сказал перед смертью.
        Мефодьевны на кладбище не было - видно, распоряжается дома. На поминки, однако, никого не звали.
        Возвращаясь, Вета шла чуть в стороне ото всех.
        Ей ни с кем не хотелось сейчас разговаривать, и вообще хотелось остаться одной, помолчать, вспомнить встречи с Глебом Николаевичем, долгие разговоры с ним.
        Но вдруг с ней поравнялся какой-то странный тип - мужчина лет сорока в старомодной замшевой куртке, в металлических очках, с маленькой козлиной бородкой.
        Кажется, она видела его и в церкви, и возле могилы - он стоял позади всех, держался незаметно, помалкивал. Наверное, какой-нибудь дальний родственник или ученик профессора.
        - Здравствуйте, Иветта Вячеславовна! - проговорил незнакомец ненатуральным скорбным голосом, каким плохо воспитанные люди обычно разговаривают на похоронах.
        - Здравствуйте, - ответила Вета удивленно. - Мы знакомы?
        - Нет, к сожалению! - Мужчина опустил углы губ и от этого сделался особенно смешон. - Но я надеюсь, что это можно исправить.
        - А стоит ли? - Вета взглянула на него с сомнением. - И откуда вы знаете, как меня зовут? Честно говоря, я и сама-то нечасто вспоминаю собственное полное имя!
        - А зря! - пылко возразил он. - У вас очень красивое имя! Иветта! - Он проговорил ее ненавистное имя, словно пробуя его на вкус. - А меня зовут Арсений.
        - Арсений? - переспросила Вета. - И что же вам от меня нужно, Арсений?
        - Я могу быть вам очень полезен! - проговорил тот доверительно и осторожно взял Вету за локоть.
        - Боюсь, что вы меня с кем-то путаете… - Вета попыталась выдернуть локоть.
        - Нет, что вы! - Он искательно заглянул ей в глаза. - Как можно вас с кем-то спутать? Ведь вы, именно вы унаследовали библиотеку Глеба Николаевича?
        Это прозвучало наполовину как вопрос, наполовину как утверждение.
        - Допустим… - созналась Вета, начиная понимать интерес незнакомца. - И что с того?
        - А то, что вы не очень разбираетесь в книгах, ведь так?
        - Ну отчего же… - Вета невольно обиделась. - Я же училась у Глеба Николаевича…
        - О, конечно! - Арсений уморительно сморщился. - Я нисколько не хотел вас обидеть, но признайтесь, только честно, - вы знаете, чем отличается двухтомное издание Гиббса восемьдесят шестого года от однотомного девятьсот третьего?
        - Понятия не имею! - честно созналась Вета. - А что - неужели это так важно?
        - Еще как! - Ее собеседник всплеснул руками, удивляясь ее невежеству. - Двухтомник стоит в двадцать раз дороже!
        - Ну и что? Я вовсе не собираюсь продавать книги!
        - Тем не менее! - Арсений наклонил голову, как птица, и заглянул в глаза Веты. - Мало ли, как обернется жизнь? Вы не разбираетесь в книгах, и поэтому всякий книжный жучок может вас обмануть, может нагреть руки на вашей, извините, наивности…
        - А вы, значит, такой белый и пушистый? - насмешливо переспросила Вета. На ее взгляд, как раз этот скользкий тип как нельзя больше подходил под определение «книжный жучок».
        - Нет, я не говорю, что я совершенно бескорыстен, - засуетился Арсений. - Но у меня есть принципы, я дорожу своей профессиональной репутацией, а самое главное - я очень люблю книги и хорошо в них разбираюсь… уверяю вас - очень хорошо! И я заверяю вас: вбиблиотеке Глеба Николаевича есть редчайшие, ценнейшие экземпляры, за которые настоящий ценитель заплатит огромные деньги… так вот, я могу помочь вам разобраться с этими книгами…
        - Вам не кажется, Арсений, что сейчас не время и не место для подобных разговоров? - оборвала его Вета. - Мы, на минуточку, на кладбище, мы только что похоронили достойнейшего человека, а вы тут со своими предложениями…
        - Извините! Извините меня! - Арсений вскинул руки, как будто защищаясь от обвинений. - Я глубоко уважаю ваши чувства, Иветта Вячеславовна, но боюсь, что может не представиться другого случая поговорить с вами…
        - Думаю, я это как-нибудь переживу!
        - Безусловно… - «Жучок» пригорюнился. - Но все же… еще раз позвольте вам напомнить, что вы всегда можете ко мне обратиться. - С этими словами он вложил в руку Веты визитную карточку. - И прошу вас, ничего не предпринимайте, не посоветовавшись со мной! В этой библиотеке действительно есть бесценные экземпляры! Вас, как новичка в этом мире, могут обмануть, есть такие недобросовестные люди, для которых нет ничего святого…
        Он поклонился, как комический персонаж какого-нибудь костюмированного фильма, и прибавил шагу. Не успела Вета и глазом моргнуть, как Арсений исчез за поворотом дорожки.
        Она удивленно огляделась по сторонам, думая, не померещился ли ей этот странный разговор, и перехватила неприязненный, подозрительный взгляд жены племянника покойного профессора.
        Нет, судя по этому взгляду, ей не привиделся «книжный жучок», не померещился разговор с ним.
        Вета тоже прибавила шагу, чтобы оторваться от родственников покойного, но долго еще спину жег злобный взгляд. Удивительно противная женщина эта Дина!
        Музей работал с двенадцати, так что на следующий день Вета спала долго. Как-то ей было нехорошо после похорон - не то от сырого холодного ветра, не то ото всей этой хоть и небольшой, но толпы с дежурно-скорбными лицами, и не было никого, с кем можно было бы просто помолчать и вспомнить, каким замечательным человеком был профессор, как они все буквально замирали на лекциях, когда он бывал в ударе, и в конце хотелось аплодировать, как артисту, и крикнуть: «Браво!»
        Муж вечером снова задержался, и свекровь снова злорадно сообщила, что без него она за стол не сядет. Вета только пожала плечами и под кинжальным взглядом свекрови налила себе большую чашку чая с медом и отрезала кусок булки. Свекровь заняла оборону у холодильника, сообщив, что, пока она жива, в ее доме все будут соблюдать режим.
        - Если не соблюдать режим, то нарушится процесс пищеварения! - крикнула она.
        - О! - обрадовалась Вета. - Что-то слышится родное! А то я уж начала волноваться - вы целых три минуты не говорили о процессах…
        Свекровь несколько удивилась - не сути разговора, а тону обычно со всем согласной невестки. Однако уперлась спиной в холодильник и раскинула руки - только, мол, через ее труп!
        Вета пыталась пугнуть ее заразой - у нее, мол, простуда начинается. И даже чихнула пару раз. Свекровь и бровью не повела - заразы она не боялась, никогда ничем не болела.
        Так что Вете не досталось ни колбасы, ни сыра, пришлось есть сухую булку, даже масла не дала упертая свекровь!
        Она приняла таблетку для профилактики гриппа и заснула тяжелым сном.
        И проснулась утром оттого, что кто-то пытался сдернуть с нее одеяло.
        Это была свекровь - в розовом стеганом халате и розовых же пластмассовых бигуди.
        - А? Что? Чего вам надо? - спросонья грубо спросила Вета.
        - Мне - ничего не надо! - громогласно, как всегда, заявила свекровь, но муж тут же заворочался рядом с Ветой и недовольно буркнул, чтобы дали поспать.
        Свекровь мигом приглушила звук и злым шепотом сообщила Вете, что ей звонят из милиции.
        - Из милиции? - Вета с трудом сбрасывала с себя остатки сна. - Да что такое?
        - Тебе, голубушка, лучше знать, отчего тобой милиция интересуется! - заявила свекровь, снова повысив голос.
        Тихо говорить она не умела, привыкла у себя на заводе машины перекрикивать.
        - Да будет, наконец, в этом доме покой? - Муж локтем больно ткнул Вету в бок.
        Она спустила ноги с кровати и побрела в коридор прямо в пижаме и босиком, игнорируя сердитый взгляд свекрови. По дороге Вета подумала, что, наверное, что-то случилось в музее. Был у них пару лет назад случай, когда рассеянная сотрудница забыла поставить помещение на сигнализацию, а то еще неплотно прикрытая форточка открылась сама от сквозняка и в нее прыгнула бродячая кошка. Датчики сработали, и милиция примчалась среди ночи.
        Вроде бы она вчера все сделала правильно. И только взяв в руки трубку, Вета вспомнила, что вчера ее вообще не было на работе, она отпросилась на похороны.
        - Сычева Иветта Вячеславовна? - спросил ее официальный мужской голос.
        - Да, я… - хрипло ответила Вета, и в этот миг почувствовала вдруг, что пол закачался у нее под ногами и стены начали надвигаться на нее, стремясь раздавить.
        Было такое чувство, что она находится внутри детского кубика и огромный ребенок сжал этот кубик в руке, а потом бросил. У Веты перед глазами замелькали стены, покрытые выцветшими, давно требующими замены обоями, вешалка, галошница. На миг пол и потолок поменялись местами, потом снова встали на место. По счастливой случайности кубик лег той же гранью, что и раньше.
        - Иветта Вячеславовна, вы меня слышите? - спрашивал назойливый голос в трубке.
        Вета сделала над собой усилие и вышла из закрытого пространства. Снова она увидела привычный коридор собственной квартиры и свекровь, стоящую рядом. Мелькнула еще мысль, что все стало какое-то не такое, как будто Вета смотрит на привычные вещи с другой, необычной стороны, но Вета отогнала эту мысль как несвоевременную и сосредоточилась на телефонном звонке.
        - Из двадцать второго отделения вас беспокоят, - сказал голос, - капитан Островой. Вы не могли бы приехать в квартиру профессора Сперанского?
        - Прямо сейчас? - удивилась Вета. - А что случилось?
        - Вы подъезжайте, тут на месте все и узнаете, - предложил голос, - это будет быстрее, чем по телефону объяснять.
        - Хорошо… - неуверенно согласилась Вета.
        Что там могло случиться? Эта неугомонная Дина уговорила все же своего «ботаника» опротестовать завещание и подать на Вету в суд?
        Да, но милиция-то тут при чем? Как он сказал? Двадцать второе отделение, капитан Островной? Или Островский?
        - Что случилось? - Свекровь умирала от любопытства, даже пластмассовые бигуди сами собой соскочили с ее головы. - На работе что-нибудь?
        - Угу. - Вета кивнула головой, не вдаваясь в подробности.
        Муж, конечно, про профессора Сперанского знал, только Вета не успела ему сказать, что тот умер, им все было никак не встретиться, не поговорить. А свекровь вообще понятия не имела, что невестка навещает профессора, в последнее время Вета вообще взяла за правило ничего про свою жизнь дома не рассказывать, чтобы потом не слушать громогласных замечаний свекрови.
        Пока Вета одевалась в своей комнате, свекровь успела приготовить ей чашку растворимого кофе. Надо отдать ей должное - в экстренных случаях она умела действовать оперативно, не задавая ненужных вопросов, привыкла у себя на заводе спасать производство. Вета проглотила кофе залпом, обожгла язык и окончательно пришла в себя.
        - Зонтик возьми! - строго сказала свекровь. - Дождина всю ночь хлещет!
        Дубовая дверь квартиры профессора была приоткрыта.
        Вета растерянно остановилась перед ней, потом решилась и вошла в квартиру. Поперек прихожей валялась деревянная рогатая вешалка, под ней на полу лежало старое зимнее пальто Мефодьевны. Из глубины квартиры доносились гулкие незнакомые голоса, как будто там работал телевизор.
        Вета нерешительно двинулась вперед, вдруг одна из дверей распахнулась, в прихожей появился озабоченный мужчина лет тридцати в сером мятом пиджаке.
        - Вы кто? - спросил он, подозрительно уставившись на Вету.
        - А вы? - испуганно переспросила та, невольно попятившись. - Что вы здесь делаете?
        - Милиция! - хмуро ответил мужчина и махнул перед Ветой удостоверением. - А вы кто?
        - Я Сычева… мне звонили, просили приехать… а где… а что здесь случилось? Где Анна Мефодьевна?
        Из той же двери выглянул второй мужчина, широкоплечий, бритый наголо, с темными выпуклыми глазами. Увидев Вету, прищурился и быстро проговорил:
        - Гражданка Сычева? Иветта Вячеславовна?
        - Да, это я… - растерянно призналась Вета. - Все же что здесь случилось?
        - Это я вам звонил… капитан Островой… - представившись, бритый отступил в сторону, жестом пригласив Вету в комнату.
        Это был кабинет Глеба Николаевича.
        Но как здесь все ужасно переменилось!
        Тяжелый письменный стол был сдвинут с места, ящики выдвинуты, на полу вперемешку валялись бумаги, фотографии, папки с рукописями и газетными вырезками. Тут же лежала знакомая бронзовая лампа, зеленое стекло разбито на мелкие осколки.
        Но самое главное - все книжные шкафы были распахнуты и опустошены. На полках не осталось ни одной книги. Библиотека Глеба Николаевича исчезла.
        - Вот она часто приходила! - раздался вдруг сбоку вредный неприязненный голос.
        Вета оглянулась и увидела на стульях возле стены троих людей - племянника Глеба Николаевича, его жену и еще какую-то крепкую тетку лет шестидесяти, лицо которой показалось ей смутно знакомым.
        Вот эта-то тетка, приподнявшись, повторила:
        - Она к ним часто приходила! И ходит, и ходит, а чего ходит? Как будто у нее своих дел нет!
        Теперь Вета вспомнила эту тетку: это была соседка из квартиры напротив, пару раз они сталкивались на лестнице, гораздо чаще Вета чувствовала спиной пристальный подозрительный взгляд через дверной глазок. Еще Вета вспомнила, что Мефодьевна эту тетку отчего-то не любила, в квартиру никогда не пускала, при встрече буркнет что-то неразборчиво, не вступая в пустые разговоры о погоде там или о ценах на продукты. Впрочем, Мефодьевна вообще мало кого привечала, суровая старуха, что и говорить. Но где же она сама? Вета уверилась, что со старухой что-то случилось, ну не допустила бы она такого беспорядка!
        - Вы спросите, спросите у нее, чего она ходит? - надрывалась соседка.
        - Ну да… - Вета оглянулась на бритого капитана, который смотрел на нее пристально, явно ожидая объяснений. - Покойный Глеб Николаевич был моим учителем, я часто навещала его…
        - Учи-итель? - протянула соседка. - Разве же учителя так живут? - Она окинула комнату завистливым взглядом. - У меня невестка учительница, так ей еле на еду хватает… и никакие ученики ее не навещают, еще чего, в школе на них нагляделась…
        - Не школьный учитель, - перебила ее Вета. - Глеб Николаевич был профессор, крупный ученый, я посещала его лекции в университете и с тех пор сохранила с ним дружеские отношения…
        - Ой, вот только не надо вешать лапшу окружающим! - процедила жена Андрея, поджав губы. - Учителя она навещала, как же! Вся такая интеллигентная, прямо пробы ставить негде, а сама под шумок поперла полквартиры!
        Вета онемела от такой неожиданной агрессии, от такого безумного обвинения. Она пыталась вспомнить, как зовут бессовестную бабу… ах да, кажется, Дина… Господи, от потрясения у нее все смешалось в голове!
        - Что вы говорите, Дина! - проговорила она наконец, оправившись от оскорбления. - Не понимаю, в чем вы меня обвиняете?
        - Да все ты понимаешь! - Дина вскочила, шагнула вперед, обвела широким жестом разоренный кабинет. - Куда все подевалось? Здесь имущества было на страшные деньги… И все по закону нам с Андрюшей принадлежало…
        - Не надо, Диночка! - жалобно проговорил племянник покойного профессора. - Успокойся…
        - А ты вообще молчи! - рявкнула на мужа Дина. - Еще чудо, что старик квартиру на нее не переписал! Думаешь, зачем она к нему шлялась? Зачем время на старикана тратила? Просто так, что ли? Исключительно ради имущества!
        - Диночка, перестань… - Андрей привстал, взял жену за руку, но она его раздраженно оттолкнула.
        - Сядьте, Диана Артуровна! - поддержал его бритоголовый милиционер. - Вот как раз давайте уточним, что из имущества пропало.
        Вета удивленно взглянула на жену Андрея.
        Оказывается, ее зовут Диана, а Дина - это уменьшительное имя… да уж, такое имя этой особе совершенно не подходит! Надо же, Диана - и с таким носом! Отчего-то от этой мысли Вете стало легче, она пришла в себя и решила не спускать зловредной бабе.
        - Пропали все книги Глеба Николаевича. - Вета повернулась к разоренным шкафам. - Монографии и справочные издания по истории, труды крупнейших ученых…
        - Тебя не спрашивают! - огрызнулась Диана. - Ты тут никто! Кому твои книги нужны? Вот вазочка пропала, которая тут стояла… наверняка очень дорогая! Опять же, картина висела на стене, где она? И тут статуэтка на столе была… Вместе с книжками и ценные вещи прихватила!
        - Что вы хотите сказать - что я вынесла из квартиры пять тысяч томов? - Вета подняла свои тонкие руки, взглянула на них, как будто первый раз увидела. - Вот этими руками?
        - Зачем этими? - Диана нисколько не смутилась и не отступила, она вообще относилась к той породе людей, которые, раз забрав что-то в голову, от этой мысли не отступят никогда, даже если их припереть к стенке. - Мужика своего привела… впрочем, что я говорю - нет у тебя никакого мужика, кто на тебя польстится, на воблу сушеную… значит, наняла кого-нибудь… грузчиков нашла у магазина…
        Вета задохнулась от обиды и возмущения. Казалось бы, она уже привыкла к хамским манерам Дианы, но последний выпад показался ей особенно оскорбительным.
        И ведь видит же мерзкая баба, что у нее на руке обручальное кольцо! Неужели по ней так заметно, что ее брак не слишком удачный, что живут они с мужем каждый сам по себе, у нее свои интересы, у него свои? В противном случае разве стояла бы Вета сейчас тут одна? Разве отпустил бы ее муж, услышав, что его жену вызывает милиция? Да он даже не проснулся! И не поинтересовался, что же с ней такое происходит последние несколько дней! И самое интересное, что Вете не хотелось ему ничего рассказывать. Да и недосуг все было, никак его не поймать. Все-таки где он пропадает?
        Но сейчас некогда об этом думать, придется самой за себя постоять.
        Вета повернулась к мерзкой особе, открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут увидела в ушах Дианы необычные серьги - две крупные розоватые жемчужины грушевидной формы в изысканной оправе из темного старинного золота.
        - Молчишь?! - кипятилась Диана. - Нечего сказать? Ничего, в милиции язык тебе развяжут!
        Вместо ответа Вета наклонилась и подняла с пола фотографию в узкой рамке из красного дерева. Эта фотография, сколько она помнила, стояла на столе у Глеба Николаевича.
        Тонкое красивое женское лицо с необычно широко расставленными глазами, с темными волосами, собранными в большой узел. Маргарита, покойная жена Глеба Николаевича.
        - Взгляните. - Вета показала фотографию капитану Островому. - Вы видите это?
        - Ага. - Капитан усмехнулся, перевел взгляд на Диану.
        - В чем дело? В чем дело? - забеспокоилась та. - Что вы там такое разглядываете?
        Она подскочила к Вете, схватила фотографию.
        Высокая прическа открывала маленькие изящные уши Маргариты, и были хорошо видны ее серьги - крупные жемчужины грушевидной формы в старинной оправе. Фотография была старая, черно-белая, но все равно не было никаких сомнений, что серьги - те самые, которые болтались сейчас в ушах Дианы.
        Она инстинктивно прикрыла уши ладонями, потом спохватилась и раздраженно проговорила:
        - Ну и что? Все равно здесь все мое… то есть наше с Андрюшей! Я имею право взять все, что хочу!
        - Вы ничего не имеете права брать, пока ваш муж не вступил в права наследования! - сухо проговорил капитан. - А для этого по закону нужно подождать, пока пройдет шесть месяцев…
        - Может быть, и книги вы тоже решили взять? - мстительно проговорила Вета. - А они, между прочим, оставлены мне по завещанию!
        - Это мы еще посмотрим, какое такое завещание! - проворчала Диана и вдруг заторопилась: - Андрей, нам нужно идти, ты же помнишь, у нас с тобой дела… к нам электрик должен прийти…
        - Дина… - запинаясь, проговорил ее муж, - но когда же ты успела…
        - По-твоему, я должна была оставить все этой деревенской старухе? - взорвалась его жена. - Чтобы все ценные вещи прилипли к ее рукам и уплыли в туманную даль? Ты этого хотел?
        - Да эта деревенская старуха прожила здесь сорок лет и ни копейки не взяла! - рявкнула Вета и, не помня себя, шагнула к противной бабе, чтобы вцепиться ей в длинный нос.
        - Спокойнее! - Капитан ловко ввинтился между ними. - Вы, потерпевший, пока можете идти, - сказал он племяннику, - потом в отделение зайдете протокол подписать.
        Андрей поднялся обреченно, смущенно глядя в пол, послушно двинулся за женой.
        - Только никуда не уезжайте из города, - напутствовал их капитан. - У меня к вам еще будут вопросы… И у следователя тоже.
        - Так все-таки, - Вета повернулась к капитану Островому, как только Диана с мужем вышли из кабинета, - что здесь произошло? И где Анна Мефодьевна?
        Капитан взглянул на соседку, и та затараторила, как будто только и ждала этой возможности:
        - Я утром борщ поставила варить, а уксуса и нет… а какой борщ без уксуса? Ни цвета, ни вкуса, ни удовольствия… значит, вышла я на площадку, хотела в магазин идти, смотрю - а дверь-то у Глеба Николаевича открыта! А я знаю, что они всегда дверь на десять замков запирают. Видать, за богатство свое сильно боятся! - Она неодобрительно оглядела разоренный кабинет и продолжила: - Ну, думаю, только хозяин помер - сразу никакого порядка! Дверь и ту не закрыли! Подошла я к двери, позвонила - никто не идет… хотя, конечно, Мефодьевна совсем глухая, никогда до нее не дозвонишься… постучала - то же самое… ну, думаю, надо войти, посмотреть - мало ли что случилось?
        На самом деле соседкой двигало самое обыкновенное любопытство. Ей хотелось взглянуть на квартиру покойного соседа.
        Однако далеко зайти она не смогла.
        Пройдя прихожую и заглянув в кухню, она увидела лежащую на полу без сознания, в крови Анну Мефодьевну и в ужасе вылетела из соседской квартиры.
        - Я в квартиру-то даже не заходила, - торопливо сообщила она капитану. - Только в дверь заглянула, смотрю, Мефодьевна на полу лежит… я так перепугалась, так перепугалась - до сих пор поджилки дрожат! К себе в квартиру прибежала и сразу в милицию звонить… ну тут уж и вы приехали!..
        - Врет! - проговорил, появившись в дверях, второй милиционер - тот, с которым Вета столкнулась в коридоре. - Непременно врет! Заходила она в квартиру!
        - Как это я вру?! Как это вру?! - возмущенно вскрикнула соседка. - У меня сроду такой привычки не было, чтобы врать!
        - Точно врет, - спокойно возразил милиционер. - От входной двери она пострадавшую никак не могла видеть, сами видели, какая там прихожая! Ей непременно нужно было к самой кухне подойти, только тогда она могла тело увидеть!..
        - Ну, может, самую чуточку зашла… - призналась соседка. - Может, на два шажочка. Но я ничего не трогала!..
        После этих слов оба милиционера посмотрели на нее с явным подозрением.
        - Все-таки что же здесь произошло? - спросила Вета, оглядевшись по сторонам.
        - Обычное ограбление, - ответил Островой. - Судя по тому, что нет следов взлома, пострадавшая сама открыла дверь грабителям…
        - Говорим же всегда - не открывайте никому дверь! - вклинился в разговор второй офицер. - Но разве же гражданские нас слушают? Особенно пенсионеры!..
        «Но как раз Анна Мефодьевна была очень осторожна, - подумала Вета. - Она никогда не открывала дверь, не выяснив, кто пришел… десять раз переспросит…»
        Она вспомнила свой последний визит и как старуха долго и недоверчиво ее спрашивала. А ведь она ждала Вету, они всегда заранее договаривались о встрече! Старуха вообще мало кого пускала в квартиру - врача участкового или женщину, которая пенсию носит… Но чтобы ночью кому-то дверь открыть…
        - Вот, значит, они вошли… она, старушка эта, попыталась сопротивляться грабителям, ей дали как следует… а потом они, значит, все вынесли…
        - Пять тысяч томов вынесли по лестнице - и никто из соседей ничего не услышал? - с сомнением проговорила Вета.
        Милиционеры переглянулись.
        - А что - правда здесь было пять тысяч книг? - недоверчиво переспросил Островой.
        - Приблизительно. - Вета повернулась к книжным шкафам. - Ну, может, четыре с половиной… а может, и больше пяти - вы же видите, какие шкафы огромные! И все книгами были заполнены, уж я-то знаю…
        - Да-а… - Островой тяжело вздохнул. - Действительно, непонятный момент…
        - Вот такие у нас граждане равнодушные! - вмешался его напарник. - Никакой бдительности! Мимо них могут зенитно-ракетный комплекс пронести, а никто и не почешется!
        - А что с Анной Мефодьевной? - спохватилась Вета. - Она жива?
        - Когда ее санитары уносили - была жива, но без сознания, - с профессиональным спокойствием ответил Островой. - Состояние, конечно, тяжелое, да и возраст, так что сами понимаете - прогноз неутешительный…
        - Так что на ее показания мало надежды! - проговорил от дверей второй милиционер.
        - А куда ее отвезли, в какую больницу? - спросила Вета озабоченно.
        Милиционеры переглянулись, и Островой сообщил:
        - Больница Архангела Гавриила, бывшая имени Демьяна Бедного. На проспекте Культуры… только она без сознания, так что от вашего посещения будет не много толку.
        - Если человек без сознания, это еще не значит, что он ничего не чувствует, - ответила Вета и хотела было уже уйти.
        - Постойте, - остановил ее Островой. - Я еще вот что хотел у вас спросить - почему этот профессор все имущество оставил племяннику, а книжки - вам?
        - А вы жену его видели? - не удержалась Вета. - Глеб Николаевич, конечно, старый был и больной, но голова у него отлично соображала. И эту Диану он насквозь видел, хоть под конец жизни почти ослеп.
        - Да уж… - неопределенно сказал капитан, - очень утомительная женщина…
        - А мне, честно говоря, - разоткровенничалась Вета, - с этим наследством одна головная боль. Книги представляют ценность только для узкого круга людей, и куда их теперь девать? Но раз учитель оказал мне такое доверие, то придется возиться… Хотя… вряд ли вы их найдете, так что вроде бы я должна радоваться. Но не могу…
        - Учитель… - снова подала голос неугомонная соседка. - Вот моя невестка…
        - А вы, свидетельница, идите к себе, - прервал ее Островой, - вас повесткой вызовут.
        - Когда? - требовательно приступила к нему тетка.
        - На днях или раньше, - спокойно ответил капитан.
        Больница Архангела Гавриила располагалась в северной части Петербурга, на углу проспектов Культуры и Просвещения.
        Мало кто из местных жителей не шутил по поводу этих названий. Наверное, в Северной столице нет места более далекого как от культуры, так и от просвещения, да и вообще, случайно оказавшись в этих местах, трудно поверить, что ты находишься в Петербурге.
        Когда Вета выбралась из маршрутки возле ворот больницы, на солнце набежала чернильно-темная туча, налетел порыв ветра, и на асфальт упали первые тяжелые капли дождя.
        Вета пожалела, что не захватила зонт, хотя свекровь и советовала ей это сделать, прибавила шагу и успела дойти до дверей больницы, когда хлынул серьезный ливень.
        В холле толпилось множество посетителей, здесь же болтались нетяжелые больные. Долговязый мужчина на костылях, в синей полосатой пижаме флиртовал с симпатичной медсестрой, тетка средних лет воспитывала двадцатилетнего парня в гипсе.
        Вета протолкалась к окошку справочной, назвала имя и отчество Анны Мефодьевны.
        Сестра в окошечке поглядела в экран компьютера и сообщила номер палаты.
        - Сменную обувь нужно! - сообщила она под конец.
        Вета вспомнила огромные шлепанцы, которые выдавала гостям Мефодьевна, и подумала, что жизнь любит устраивать такие повторы и совпадения.
        В гардеробе она купила за пять рублей голубые полиэтиленовые бахилы и отправилась на третий этаж, где располагалось нужное ей отделение.
        Дверь отделения была широко открыта, на дежурном посту никого не было.
        Вета нашла нужную палату, вошла внутрь.
        Палата была большая, в ней помещалось десятка полтора коек, на которых лежали и сидели женщины разного возраста. Среди них Вета с немалым трудом нашла Мефодьевну, подошла к ее койке.
        Старуха лежала с закрытыми глазами, голова ее была забинтована, из локтя резиновая трубочка бежала к стойке капельницы. Ни один мускул не шевелился на ее лице, и Вета уже испугалась, что опоздала, но тут заметила, что клетчатое больничное одеяло на груди старухи чуть заметно приподнимается в ритме дыхания.
        - Помирает бабушка твоя! - с осуждением проговорила полная старуха, полусидевшая на соседней кровати. - Батюшку бы ей надо.
        Вета нашла стул, села в изголовье кровати и положила ладонь на руку Мефодьевны.
        Неожиданно веки старухи дрогнули, по лицу пробежала мучительная судорога, и Мефодьевна открыла глаза.
        - Змею надо повернуть! - проговорила она довольно отчетливо.
        - Что? - удивленно переспросила Вета. - Какую змею?
        Она подумала, что старуха бредит.
        Мефодьевна еще что-то проговорила, но совсем неразборчиво. Потом на ее лице проступило выражение ужасной усталости, и глаза закрылись. Вета огляделась, она подумала, что нужно найти врача.
        Но тут старуха снова открыла глаза, взглянула на нее ясно и внимательно и едва слышно прошелестела:
        - Пригнись пониже!..
        Вета послушно склонилась, поднесла самое ухо к пергаментным губам старухи.
        - Змею надо повернуть! - повторила Мефодьевна отчетливым, напряженным шепотом. - В кабинете у него змея зеленая. Повернуть ее надо… там у него что-то спрятано… важное что-то… Он мне перед смертью сказал…
        Вета безуспешно вслушивалась, но больше ничего не слышала, кроме прерывистого хриплого дыхания.
        Она отстранилась от старухи и увидела, что та снова лежит с закрытыми глазами, почти не подавая признаков жизни.
        Что это было? Предсмертный бред? Или вообще ей померещился этот бессмысленный шепот?
        Впрочем, такой ли уж бессмысленный?
        Теперь Вета вспомнила, что в кабинете у Глеба Николаевича стояло старинное бюро с отделанной малахитом крышкой. Эту крышку украшала бронзовая фигурка, наполовину женская, наполовину змеиная. Бронза от старости тоже позеленела. Покойный профессор называл эту фигурку Хозяйкой Медной горы…
        Очень может быть, что у него в этом бюро был тайник. И Мефодьевна права - нужно этот тайник проверить, в нем Глеб Николаевич мог хранить что-то важное…
        - Батюшку ей надо! - вторглась в Ветины мысли соседка Мефодьевны по палате. - И рубаху надо чистую, не в этой же помирать!
        Вета взглянула на Мефодьевну.
        Та была одета в застиранную казенную рубашку с черным больничным штампом на груди. И правда, нужно принести ей из дома чистую одежду. Умирает она или нет, но Мефодьевна всегда была аккуратна и чистоплотна, и ей наверняка неприятно лежать в чужом.
        Вета встала и хотела уйти, но в это время в палату вошла женщина-врач в голубом крахмальном халате, с озабоченным и строгим лицом.
        - Вы - родственница Руслановой? - спросила она у Веты строгим, неодобрительным голосом.
        - Чья? - переспросила Вета растерянно, но тут же вспомнила, что Мефодьевна и правда была однофамилицей знаменитой певицы военного времени. - Ну, не совсем родственница… - проговорила она неуверенно.
        - Так вот, не совсем родственница, полис надо принести! Причем как можно скорее!
        - Полис? Какой полис? - переспросила Вета. Она сегодня как-то медленно соображала.
        - Ну да, страховой полис! Надеюсь, вы знаете, что это такое? А то доставили ее без полиса, без вещей, как лицо бомж… скажите спасибо, что мы ее вообще приняли!
        - Я принесу! - торопливо уверила Вета врача. - Я обязательно найду ее полис. А как вообще она…
        Вета не договорила фразу - она не решалась прямо спросить, действительно ли Мефодьевна умирает.
        - Трудно сказать… - Раздражение ушло из голоса врача, из ее взгляда, она была теперь просто усталой, замотанной, невыспавшейся женщиной. - Трудно сказать, потеря крови небольшая, но у нее черепно-мозговая травма, а это непредсказуемо. По-всякому может повернуться. С другой стороны, сердце очень здоровое, так что шансы есть. В общем, сейчас главное для нее - покой…
        - Покой… - повторила Вета.
        Она вспомнила тревожный, озабоченный взгляд Мефодьевны, хриплый, взволнованный шепот… нет, как раз чего-чего, а покоя в душе у старухи не было!
        Не было покоя и у Веты, потому что со всеми событиями нынешнего утра на работу она попала только после обеда. За что получила легкий выговор от начальства и пару косых взглядов от сослуживицы Ларисы, которой пришлось проводить вместо Веты экскурсию для толпы шестиклассников. Дети шумели, толкались, хихикали и совершенно не интересовались историей водопровода. Вета в глубине души Лариску хорошо понимала.
        День потек своим чередом, и Вета выбросила из головы на время все мысли о странном ограблении квартиры профессора Сперанского. Она подумает об этом позже. Потому что подумать следовало. И Вета невольно задумалась, когда пила чай в закутке за шкафом.
        Кто мог ограбить покойного профессора? Тот, кому нужны были книги… Но кому они, черт возьми, могли понадобиться? Ведь всем известно, что там только научные труды! Ну было, конечно, несколько старинных антикварных книг, Вета сама видела. Ну так и взяли бы их, чем такую прорву литературы тащить!
        Как ни крути, а ответа на этот вопрос у Веты нет. Тогда спросим, как была ограблена квартира профессора? У милиции все просто - старуха в маразме, открыла дверь кому ни попадя, дали ей по голове и вынесли книги. Угу, на руках, по лестнице, это сколько же раз нужно подняться и спуститься? Лифт в доме есть, но старый, очень тесный, туда два человека еле втиснутся, да еще он все время ломается. Этот капитан Островой просто не представляет, какое количество книг было в библиотеке профессора Сперанского. То есть обязательно бы кто-нибудь из соседей услышал шум, выглянул на площадку. С другой стороны, ну выносят книги, соседи же знают, что профессор умер… тут и мебель понесут - никто не удивится.
        А вот как грабители попали в квартиру? Вета готова прозакладывать собственную плохо соображающую голову, что Мефодьевна им двери не открывала. Ну не могла она этого сделать ночью, даже если скажут, что милиция или «Скорая помощь»! Вот если бы пожар… Хотя, если бы орали: «Пожар!» - эта противная тетка, соседка, тоже бы всполошилась. А она ничего не слышала.
        Следов взлома не было, такую дверь не сломать, ее даже лом не возьмет, и попасть в квартиру с отмычками или ключами тоже никак нельзя - замок-то ключ откроет, а вот стальной полуметровый крюк только изнутри можно откинуть.
        - Ветка, ты чего? - Оказывается, Лариса уже давно стояла у стола и тормошила Вету. - Уставилась в одну точку и замерла! Даже страшно стало, может, на тебя столбняк напал?
        - Мысли разные одолели, - вздохнула Вета, - покоя не дают…
        - Ты не думай, - с неожиданным сочувствием заговорила Лариса, - не стоят они наших слез!
        - Да я и не плачу вовсе… - удивилась Вета.
        - Это правильно! - горячо согласилась Лариса. - Слезами горю не поможешь! Надо принять решение и отрубить сразу, одним махом! Так гораздо легче!
        - Ты о чем? - Вета поставила чашку с остывшим чаем и уставилась на Ларису. - Какое решение?
        - Ну как же… - Ларка вдруг смутилась и отвела глаза, - ты же… у тебя же…
        - Девочки! - В закуток заглянула их бессменная директриса. - Вы долго лясы точить будете? Иветта, я на вас просто удивляюсь, что стало с человеком? Была такая дисциплинированная и ответственная сотрудница, а теперь опаздываете на работу, чаевничаете по часу, болтаете. Что с вами происходит, Иветта?
        - У меня обстоятельства, - сказала Вета, - извините, у меня…
        И в этот момент погас свет. Они не оказались в полной темноте, потому что на улице было еще светло - пятый час всего. Лариска бросилась раздергивать тяжелые пыльные портьеры, директриса начала звонить в аварийную. А Вета пошла в зал, чтобы успокоить посетителей. Хотя там никого не было.
        Директриса выяснила, что свет погас во всем квартале и дадут его не раньше чем через два часа.
        - Ой, а можно мне тогда пораньше уйти? - обрадовалась Вета. - Мне в больницу надо!
        - Иветта Вячеславовна! - От возмущения директриса покраснела и начала пыхтеть, как голодный еж. - Что вы себе позволяете? Вы пришли сегодня позже, так оставайтесь и ждите, когда дадут свет, чтобы сигнализацию включить!
        - Ларисочка… - взмолилась Вета, - мне очень нужно уйти!
        - Хорошо, - Лариса неожиданно для Веты легко согласилась, - иди, я посижу.
        Убегая, Вета видела, как Лариса что-то шепчет директрисе на ухо, опасливо оглядываясь по сторонам, но не придала этому значения.
        Выйдя из музея, Вета остановилась и задумалась.
        Нужно было найти страховой полис Мефодьевны и принести его в больницу. Кроме полиса, нужно прихватить для старухи какие-то вещи, одежду, чистое белье. А заодно проверить тайник в кабинете профессора, о котором говорила Мефодьевна. Если, конечно, это не бред умирающей. Но для этого нужно попасть в квартиру Глеба Николаевича. А как это сделать?
        Ключи от квартиры у племянника профессора, Андрея Недотепина. Он, разумеется, не даст их Вете без разрешения своей жены, а уж эта мерзкая особа точно не пустит Вету в квартиру… Особенно после сегодняшней их встречи…
        Тут она вспомнила про капитана Острового. Может быть, он ей поможет?
        Она нашла в своей сумочке визитку, которую капитан дал ей на прощание, достала мобильный телефон и набрала номер.
        - Островой! - раздался в трубке полузадушенный голос.
        - Это Сычева! - представилась Вета. - Знакомая профессора Сперанского, в чьей квартире… Мы с вами утром виделись…
        - Да помню я, помню! - раздался какой-то стук, звук падения, и капитан продолжил более внятным голосом: - Здравствуйте, Иветта Вячеславовна. Вы вспомнили что-то важное?
        - Да не в этом дело… - замялась Вета. - Я сейчас была в больнице у Анны Мефодьевны, так вот ей нужен страховой полис и кое-что из вещей, а у меня нет ключей от квартиры. И я подумала, может быть, вы мне поможете… дело в том, что жена племянника ключей мне точно не даст… ну, вы понимаете…
        - Да, с этой дамочкой трудно иметь дело! - хмыкнул Островой. - На ваше счастье, я как раз сейчас в этой квартире, так что если вы можете быстро приехать…
        - Я буду через полчаса! - обрадовалась Вета. - А вы что, так и не уходили?
        - Уходил, а теперь опять пришел, - в голосе капитана послышались сердитые, недовольные нотки, - надо же дело расследовать! Ведь человека тяжело ранили!
        Дубовая дверь была полуоткрыта, как и прошлый раз.
        Вета вошла в полутемную прихожую и крикнула в пространство квартиры:
        - Ау-у! Я пришла!
        Из кабинета профессора высунулась голова капитана. Он был весь в пыли и какой-то встрепанный, если такой эпитет можно применить к наголо выбритому человеку.
        - Это вы, Иветта Вячеславовна? - проговорил он в нос и громко чихнул. - Извините… а я тут решил еще раз осмотреться. Уж очень меня смущает, как грабители смогли вынести такую огромную библиотеку! Вам нужны вещи Анны Мефодьевны?
        - Ну да, они, наверное, в ее комнате… - Вета показала на дверь возле кухни.
        - Ладно, можете там посмотреть. Ваши отпечатки здесь так или иначе имеются… не буду вам мешать, но если найдете что-нибудь важное - скажите мне…
        - Обязательно. - Вета кивнула и добавила смущенно: - Вот еще что… как мне вас называть? Не по фамилии же! А товарищ капитан как-то уж слишком…
        - А!.. - Капитан улыбнулся. - Вообще-то я Сергей Михайлович, но для вас - Сергей…
        - И меня, ради бога, не зовите по отчеству! - взмолилась Вета. - А то я каждый раз вздрагиваю. Мне кажется, что я заснула на совещании и директриса меня будит… И имя свое я ненавижу с детства, зовите Ветой, как все.
        Вета толкнула дверь и вошла в комнату Мефодьевны.
        Конечно, она хотела еще заглянуть в кабинет профессора, чтобы проверить тайник, но там сейчас хозяйничал капитан, так что придется подождать более удобного случая…
        Комнатка, куда она попала, была маленькая и темноватая, старомодные занавески на окнах задернуты. В отличие от остальной квартиры, здесь царил относительный порядок, видимо, грабителей эта комната не заинтересовала. В дальнем углу стояла металлическая кровать с блестящими хромированными шарами в изголовье, на ней высокой горкой громоздились подушки в вышитых наволочках. Еще здесь были невысокий пузатый комодик, накрытый белой кружевной салфеткой, и этажерка с выцветшими журналами «Работница» и «Огонек» за семидесятые годы. Рядом с этажеркой стояла старинная швейная машинка «Зингер» на красивой кованой подставке.
        В первую очередь Вета решила обследовать старухин комод, но для этого явно недоставало света. Она подошла к окну и решительно раздернула занавески.
        И тут же удивленно отступила.
        На широком подоконнике был отчетливо виден отпечаток мужского ботинка. Очень большой отпечаток. Причем этот след был расположен носком к комнате, то есть тот, кто этот отпечаток оставил, не взбирался на подоконник. Он с него спустился в комнату.
        - Сергей! - крикнула Вета, выглянув в коридор. - Сергей Михайлович!
        Из двери кабинета снова высунулась бритая голова.
        - Что вы кричите? - спросил Островой удивленно. - Что случилось?
        - Вот, взгляните! - поманила его Вета. - Я думаю, вы должны это увидеть!
        Островой тяжело протопал по коридору, вошел в комнату Мефодьевны, подошел к окну и удивленно уставился на отпечаток ноги.
        - Сорок пятый размер, - проговорил он после продолжительной паузы. Затем осторожно открыл окно и выглянул на улицу, стараясь не смазать след на подоконнике. - Так вот как они вынесли книги! - проговорил через полминуты, приняв прежнее положение. - Поглядите, Вета!
        В отличие от остальных окон в квартире окно этой комнаты, как и кухонное, выходило во двор. Двор был узкий и темный, каких очень много в старых районах города. Не то чтобы колодец, но все же. Внизу, перед задней дверью круглосуточного магазина, разгружался грузовичок с хлебом и выпечкой, шофер громко переговаривался с кладовщиком, гремели железные поддоны. А прямо под окном на уровне первого этажа висела на тросах монтажная люлька - деревянный помост, с какого красят стены и проводят прочие ремонтные работы.
        - Ясно… - проговорила Вета, выпрямляясь. - Они поднялись на этой люльке, влезли через это окно в квартиру и на этой же люльке спустили все книги.
        - Ну да! - радостно воскликнул Островой. - Во дворе у них стояла машина, скорее всего грузовик, так что они могли за один раз погрузить и вывезти всю библиотеку… поэтому никто из соседей ничего и не заметил! Спасибо вам, Вета! А мы не обратили на эту комнату большого внимания, потому что здесь почти ничего не тронуто!
        - Да я ничего. - Вета смутилась. - Мне просто темно было, вот я и отдернула занавески…
        - Да вы не скромничайте! - Капитан широко улыбнулся, но тут же хитро взглянул Вете в глаза: - А все же, что было такого ценного в этой библиотеке? Я вам точно скажу, за последние десять - пятнадцать лет у нас не было ни одного случая кражи книг. Раньше, в советские времена, - другое дело, тогда книги считались ценностью, и при квартирных кражах их часто выносили, но сейчас-то… весят они много, продать их достаточно трудно, да и стоят они недорого…
        - Я не знаю… - проговорила Вета растерянно. - Я правда не знаю! У Глеба Николаевича были редкие и ценные книги, некоторые даже уникальные, но они интересуют только специалистов, историков, а не грабителей…
        За разговором они прошли в кабинет.
        За последний день здесь стало еще больше беспорядка. Видимо, Островой все здесь перерыл в поисках улик. Но Вета смотрела не на распахнутые шкафы, не на письменный стол Глеба Николаевича, а на бюро с малахитовой крышкой.
        Бюро было на прежнем месте, но украшавшей крышку статуэтки не было. Вета хотела подойти ближе и рассмотреть бюро, но в это время дверь кабинета приоткрылась, и на пороге возникла соседка, та самая любительница борща, которая нашла Анну Мефодьевну.
        - А это кто здесь хозяйничает? - проговорила та, вглядываясь в лица присутствующих.
        - А это здесь милиция, - в тон ей ответил капитан и помахал перед носом соседки своим удостоверением. - Капитан Островой, да вы меня утром видели!
        - А и правда! - В голосе соседки прозвучало разочарование. - А я-то вас сперва не признала…
        - А вот что вы здесь делаете? - строго осведомился Островой. - Здесь нельзя находиться посторонним людям, это место преступления!
        - Да разве же я не понимаю! - залебезила тетка. - Я понимаю, что преступление! А только я иду из магазина, смотрю - дверь открыта, как прошлый раз, вдруг, думаю, снова кто безобразит… а я не люблю, когда непорядок…
        Пока Островой разговаривал с соседкой, Вета подошла ближе к бюро и увидела на месте статуэтки квадратное углубление в малахитовой плите. Видимо, именно сюда вставлялось основание статуэтки. Она запустила пальцы в углубление, но ничего там не нашла.
        Зато перехватила взгляд соседки. Та смотрела на отверстие в крышке бюро хитрым, испуганным и вороватым взглядом.
        - Сергей Михайлович! - проговорила Вета нарочито громко. - Вы спрашивали, что еще здесь пропало, кроме книг. Так вот, здесь была бронзовая статуэтка. Наполовину женщина, наполовину змея. Глеб Николаевич называл ее Хозяйкой Медной горы…
        - Ничего не знаю! - быстро проговорила соседка, отступив к двери. - Ничего такого не видела!..
        - А вам никто ничего и не говорил! - невинным тоном проговорила Вета и вдруг вскрикнула: - Ой! Заноза в палец попала!
        - А ты, девонька, не суй руки куда не надо! - мстительно проговорила соседка.
        - Ой, Елена Ивановна, - жалобно проговорила Вета, внезапно вспомнив ее имя-отчество. - У вас ведь дома иголка найдется? Дайте мне иголку, я занозу вытащу, а то очень мешает!
        - А ты здесь иголку поищи! - недовольно буркнула соседка.
        - Да не знаю я, где у Мефодьевны иголки! - абсолютно честно ответила Вета.
        - Вот ходят и ходят в дом, - начала соседка, - а такой малости не вызнают…
        Тут она перехватила пристальный взгляд капитана Острового. Очевидно, взгляд этот ей не понравился, больше того, испугал ее, потому что тетка вдруг как-то съежилась и даже стала меньше ростом.
        Подозрения, которые испытывала насчет соседки Вета, перешли в уверенность - что-то тут было нечисто.
        - Так дадите иголку? - вкрадчиво спросила она Елену Ивановну.
        - Ладно, пошли! - ответила та и пошла к выходу, своей спиной выражая крайнее неодобрение.
        Вета направилась за ней. Островой взглянул на нее удивленно, но ничего не сказал.
        Войдя в свою квартиру, Елена Ивановна недовольно проворчала:
        - Тапки надень!
        Вета подчинилась.
        Если у Мефодьевны все тапки были огромного размера, то у ее соседки, наоборот, крошечные, как на детей. Вета кое-как влезла в них и двинулась за хозяйкой по коридору. Эта квартира была не такая большая, как у профессора, но коридор все равно очень длинный и узкий, как говорят, «кишкой».
        - Здесь подожди! - нелюбезно процедила хозяйка, остановившись перед кухней.
        - Ой, Елена Ивановна, мне бы водички! - с этими словами Вета оттеснила хозяйку и пролезла на кухню. Она сама удивилась, как ловко у нее это получилось.
        - Стой, куда?! - вскрикнула соседка, пытаясь остановить Вету, но молодость победила, несмотря на то, что эти двое были явно разных весовых категорий. Вета отодвинула хозяйку, встала посреди помещения и быстро огляделась.
        Первым делом она увидела красивую чеканную медную джезву. Джезва была очень знакомая, Глеб Николаевич не раз сам варил в ней для Веты замечательный кофе по-восточному и говорил, что ее подарил ему знакомый историк из Еревана. В последний раз это было, правда, больше года назад, когда старик еще видел…
        Тут же рядом красовалась старинная серебряная солонка в форме нарядного домика с черепичной крышей. Солонка тоже была из хозяйства покойного профессора.
        И наконец, в дальнем углу стола, Вета заметила Хозяйку Медной горы.
        Бронзовая статуэтка торчала из медной ступки. Женщина-змея выглядывала оттуда тоскливо - ей совсем не нравилась перемена положения, не нравилось, что из кабинета ученого она попала на кухню вороватой пенсионерки.
        - Ты чего тут высматриваешь?! - взвизгнула Елена Ивановна. - Ты чего здесь шастаешь? Тебя никто сюда не пускал! Ишь какая! Напросилась занозу вытащить, а сама выглядываешь что плохо лежит!
        - Это вы сами прихватили что плохо лежит! - ответила Вета, указав на джезву.
        Продолжить она не успела, тетка вооружилась веником и бросилась на нее, приговаривая:
        - А ну, пошла прочь, прохиндейка!
        Вета отступила в сторону, схватила первое, что подвернулось под руку (это оказалась скалка), и ловко отразила удар веником.
        - Ах ты, пакость! - заверещала Елена Ивановна. - Ты еще и драться? Да вот же я тебя!
        Она провела настоящий фехтовальный выпад, но молодость и на этот раз победила: Вета сделала обманное движение, пропустила соседку мимо себя и ловким жестом нахлобучила ей на голову мусорное ведро.
        - Помогите! - завопила из ведра Елена Ивановна. - Милиция!
        Голос ее гулко отдавался внутри ведра, по плечам сыпались чайные пакетики и картофельные очистки.
        - Вот как раз милиция совсем рядом, - мстительно проговорила Вета. - И я с большим удовольствием сдам вас с рук на руки капитану Островому!
        - Сними ведро! - верещала Елена. - Душно мне!
        На этот раз ее голос звучал не агрессивно, а жалобно.
        - А веником махать не будете? - осведомилась Вета.
        - Не буду!
        Вета сняла ведро и едва не расхохоталась, так жалко и уморительно выглядела соседка. На голове ее сидела пластмассовая упаковка из-под лапши «Доширак», на ушах вместо сережек висела кожура от апельсина, нос был в томатной пасте.
        - Вот что, - проговорила Вета, с трудом сохранив серьезное выражение лица. - Сейчас я отведу вас к капитану вместе со всем, что вы украли у соседей, а там уж пускай он сам решает, как с вами поступить. Думаю, что он вас арестует…
        - Не надо, - захныкала старуха. - Как же я на старости лет под суд пойду…
        - А воровать на старости лет? Это же мародерство!
        - Да подумаешь… - заныла тетка. - И всего-то ничего взяла… уж очень мне эта солоночка понравилась… и ковшичек красивый…
        - А статуэтку-то зачем прихватили?
        - Орехи колоть… - честно призналась Елена Ивановна, стряхивая с ушей апельсиновую кожуру.
        - Орехи! - возмущенно повторила Вета. - Ладно, так и быть, не выдам вас капитану!
        Елена Ивановна приободрилась, и тут же в глазах у нее блеснули вороватые огоньки:
        - А ковшичек можно оставить? Все одно он Мефодьевне без надобности…
        - Ладно, бог с вами, берите. И солонку можете оставить, - вздохнула Вета. - Я с этой Дианой не в лучших отношениях, добро их стеречь не нанималась. Но вот эту статуэтку я отнесу на место!
        - Ладно! - отмахнулась соседка. - Все равно она орехи плохо колола!
        Вета вернулась в квартиру Глеба Николаевича со своим боевым трофеем, зажатым в кулаке.
        Капитан Островой за это время перебрался из кабинета профессора в комнату Мефодьевны и возился там со следами на подоконнике - фотографировал их, тщательно обмерял, сметал щеточкой в специальный пакет образцы пыли.
        Убедившись, что ему не до нее, Вета проскользнула в кабинет. Притворив за собой дверь, она вставила статуэтку в квадратное углубление малахитовой доски. Женщина-змея плотно и надежно встала на свое место. Вете показалось даже, что глаза ее удовлетворенно блеснули, но, возможно, это было просто игрой света. Подивившись тому, как Елена Ивановна сумела вытащить эту статуэтку, Вета отступила на шаг, любуясь старинным бюро.
        Хозяйка Медной горы смотрела на нее хитрым и загадочным взглядом, как будто хранила какую-то древнюю тайну…
        Ну да, тайну.
        Вета вспомнила едва слышный шепот умирающей старухи:
        «Надо повернуть змею. Там у него что-то спрятано».
        Был ли в этих словах какой-то смысл, или Мефодьевна бредила?
        Ну что ж, сейчас у Веты есть возможность это проверить, и больше такой случай не представится…
        Она снова приблизилась к бюро, обхватила рукой бронзовую статуэтку и попыталась повернуть ее по часовой стрелке. Статуэтка даже не шелохнулась.
        Ну вот, что и требовалось доказать… старуха бредила. Тайники, секретные дверцы и ящики - все это ушло в прошлое, в двадцать первом веке таким вещам не место…
        На всякий случай она попыталась повернуть фигурку в обратную сторону, против часовой стрелки…
        Ей показалось, что статуэтка в ее руке потеплела, как будто Хозяйка Медной горы ожила.
        И действительно, бронзовая фигурка поддалась усилию, повернулась на четверть оборота. В ту же секунду малахитовая столешница пришла в движение, отъехала в сторону, и в крышке бюро открылось квадратное углубление.
        Склонившись над тайником, Вета увидела небольшую старинную книгу в тисненом кожаном переплете, и рядом с ней - лист пожелтевшей от времени бумаги, покрытый написанным от руки текстом.
        Чернила тоже выцвели, но почерк был крупный, разборчивый. Хотя, разумеется, в старой орфографии, с ятями и твердыми знаками, но Вета в свое время часто имела дело с такими документами и прочла первые слова:
        Поелику колесницы некоторым обывателям кормление не обессудьте…
        Чушь какая! Полная бессмыслица!
        Однако… Глеб Николаевич не стал бы хранить в тайнике бессмысленную записку. Наверное, в ней есть какой-то смысл, просто до него еще нужно докопаться…
        Инстинктивно оглянувшись на дверь, Вета достала из тайника книгу и записку и быстро спрятала находки в свою сумку. Затем повернула статуэтку в обратную сторону.
        Малахитовая столешница встала на прежнее место.
        Теперь ничто больше не говорило о тайнике.
        И в эту самую секунду дверь кабинета со скрипом открылась.
        Вета вздрогнула, инстинктивно прижала к груди сумку со своими находками и повернулась к двери.
        На пороге стоял капитан Островой.
        - А что вы здесь делаете? - спросил он подозрительно.
        - Да вот, нашла у с… стола деталь от этого бюро… - сообщила Вета с излишней поспешностью и показала на бронзовую статуэтку.
        - А… ну хорошо. Но вообще-то посторонних не полагается допускать на место преступления. Вы, кажется, хотели взять документы пострадавшей гражданки Руслановой?
        - Ну да, конечно! - спохватилась Вета и направилась в комнату Мефодьевны.
        У старухи во всем был идеальный порядок. Страховой полис вместе с остальными документами лежал в верхнем ящике комода. Вета положила его к себе в сумку, в нижних ящиках нашла чистое белье, собрала его в отдельный пакет.
        Капитан все еще возился у окна, время от времени поглядывая на Вету. Когда она уже собралась уходить, он проговорил каким-то несвойственным ему, смущенным голосом:
        - Я… это… хотел вас поблагодарить…
        - За что? - удивленно спросила Вета.
        - Ну как же… это вы мне показали след на подоконнике… ну, то есть я потом, может быть, и сам его нашел, но потерял бы гораздо больше времени. Так вот… может быть, мы с вами как-нибудь еще встретимся? Посидим где-нибудь, поговорим… выпьем кофе… Вы мне расскажете про книги…
        - Может быть. - Вета усмехнулась. - Мой телефон у вас есть!
        Выйдя из квартиры, она поймала себя на том, что вполголоса напевает песенку из детского мультфильма.
        От улыбки всем вокруг светлей,
        И слону, и даже маленькой улитке…
        С чего это у нее такое хорошее настроение? Неужели только оттого, что этот лысый милиционер весьма неуклюже предложил ей свидание? Нет, все же она замужем, и вообще - этот капитан не герой ее романа…
        Проходя мимо зеркальной витрины магазина, Вета машинально поглядела туда. И то, что она увидела, не слишком ей понравилось. Волосы растрепаны, и вообще давно пора их красить и стричь. Губы она накрасить забыла. Воротник блузки помят во время сражения с вороватой Еленой Ивановной, на куртке кое-где подозрительные пятна - в квартире покойного профессора теперь такая грязь, как будто там только что стадо слонов прошло…
        В витрине не видно, но Вета уверена, что под глазами у нее темные круги, взгляд усталый, потухший, и надо смотреть правде в глаза - может, она и выглядит не старше своих тридцати шести лет, но уж и не моложе ни на день. Так что капитан Островой интересуется ею, надо думать, с какой-то своей целью. Дело хочет побыстрее расследовать и премию получить! Или повышение по службе…
        Так что бог с ним… Но вот почему она ничего не сказала ему о своей находке, не показала тайник в бюро?
        Вот на этот вопрос она, пожалуй, могла ответить.
        Ей хотелось разобраться с этой находкой, выяснить, почему Глеб Николаевич прятал книгу и записку. Вета считала, что это ее долг перед старым учителем. А если бы она показала тайник и его содержимое капитану, он наверняка заявил бы, что это вещественные доказательства, или улики, или еще что-нибудь в этом роде, и забрал бы у нее находки. А потом попробуй получи их обратно!
        Нет, Вета не сомневалась, что поступила правильно.
        Глеб Николаевич недвусмысленно сказал, что хочет отдать ей все свои книги и бумаги, значит, и эти тоже… Собирался же он сообщить ей нечто важное, да вот не успел. Сказал об этом Мефодьевне перед смертью, а она держалась из последних сил, чтобы передать ей, Вете.
        Теперь ей не терпелось внимательнее ознакомиться со своими находками, и Вета решила ехать домой. Полис вполне можно отвезти в больницу завтра, ничего от этого не изменится, а тащиться туда сегодня еще раз просто не было сил…
        Свекровь, как обычно, ждала ее в коридоре и с ходу начала воспитательную работу.
        - Кажется, мы давно обо всем договорились… - начала она, едва Вета открыла дверь, - нужно просто приходить к ужину вовремя… неужели это так трудно запомнить…
        И она демонстративно взглянула на настенные часы, которые показывали - страшно сказать! - без четверти восемь.
        Вета даже удивилась, что так мало времени - нынешний день вместил так много событий, что показался ей невероятно длинным. Неужели только утром ее разбудила свекровь и позвала к телефону?
        - Ивэтта! - напомнила о себе свекровь. - Я, кажется, с тобой разговариваю!
        - Ну что вы ко мне привязались! - крикнула Вета с удивившей ее саму грубостью. - Ну и сели бы за стол без меня со своим дорогим сыночком! Что, без меня в рот ничего положить не можете?
        - А Володи еще нет… - Свекровь слегка попятилась от ее слов. - Он задерживается…
        - Тогда какого черта тебе от меня надо?! - заорала Вета в полный голос, хотя знала, что соседи непременно услышат крик из прихожей.
        Она жутко устала и была голодна - за весь день выпила только чаю с булочкой в музее, да еще Лариска выдала шоколадную конфету из своих запасов. И вот, вместо того чтобы накормить человека ужином, ему начинают выговаривать, едва он переступил порог собственной квартиры! И этот где-то шляется, нет бы мамочку приструнить! Хотя что это она, из-за жены он мамаше и слова не скажет…
        Вета дико злилась и даже рада была бы сейчас, если бы свекровь начала орать в ответ. Но та молчала, раскрыв рот и вылупив глаза. За девять лет совместной жизни Вета впервые повысила на нее голос.
        - Оставьте меня в покое! - сухо сказала Вета и проследовала в свою комнату, даже не оглянувшись на потрясенную свекровь.
        И невольно порадовалась, что мужа нет дома. Нужно было бы сейчас начинать тяжелый разговор, спрашивать, где он пропадает. И правда - где? У нее, Веты, сейчас тяжелый период, она мечется между работой, больницей и ограбленной квартирой профессора, а где муж?
        Работа у него не сменная, и вообще заканчивает он рано.
        Они вместе учились в университете, муж был на два курса старше. Потом встретились на вечеринке у общих знакомых. Он признался Вете, что в студенческие годы ее не замечал - тихая была, незаметная. Потом похорошела. Это он тогда так говорил, усмехнулась теперь Вета. Так или иначе, они долго встречались, потом решили пожениться. Вета была влюблена и даже свекровь заранее приняла в свое сердце. Свекровь, правда, им не сильно мешала первое время - пропадала на работе, спасала производство.
        Муж тоже работал какое-то время в институте, но ушел оттуда, как только защитился. По рекомендации старого приятеля он устроился в частную гимназию преподавать историю и общественные науки. Платили там неплохо, классы маленькие, условия отличные - никаких тебе сквозняков, ломаных парт и запахов из туалета. Коллектив, разумеется, почти женский, поэтому немногих представителей мужского пола ценили и учителя, и родители. Словом, муж в гимназии пришелся ко двору. Рабочий день заканчивался в три часа - никаких тебе вторых смен и педсоветов до полуночи. Муж проводил это время за научной работой - подбирал материал для докторской диссертации.
        В свое время Вета пыталась упросить его устроить в частную школу и ее тоже. Муж долго уходил от ответа, отговаривался то болезнью директора, то каникулами, то просто сводил все к шутке. В конце концов, когда пришлось уволиться из школы, Вета поставила вопрос ребром. И получила твердое «нет».
        В гимназии не приветствуется семейственность, сказал муж, директор против.
        - Да? - удивилась Вета. - Но ты сам говорил, что директор преподает математику, а его жена, завуч, - биологию. И физкультурников у вас двое - муж и жена, муж ведет спортивные занятия для мальчиков - бег, борьбу, а жена преподает девочкам гимнастику.
        - И что? - Муж отошел к двери и сложил руки на груди, совсем как его мамаша, когда ей вздумается подражать Наполеону. - Позволь тебя спросить, дорогая, что ты собираешься преподавать детям в нашей гимназии? В школе уже есть один историк, больше не требуется.
        - Ты упоминал, что иногда нужна учительница русского, на подмену… - упавшим голосом сказала Вета.
        - Но у тебя ведь нет специального образования, - мягко напомнил муж, как будто Вета и сама этого не знала, - в частную гимназию не берут недоучек. Родители очень чувствительны к этому, все педагоги у нас со степенью.
        - Даже учительница домоводства? - прищурилась Вета.
        - У нас нет домоводства, у нас есть жизневедение, - ответил муж, - и ведет его, к твоему сведению, дипломированный психолог.
        На этом разговор был закончен, и Вете пришлось устраиваться в музей истории водопровода. Она тогда очень обиделась на мужа за то, что назвал ее недоучкой. Все же у нее за плечами исторический факультет университета.
        А муж был работой доволен - его уважают, да и времени свободного много, можно наукой заниматься. Правда, в последнее время Вета что-то не слыхала от него ничего про научную работу. Но если честно, то она последнее время вообще мужа видела только спящим. Вот-вот, вечером она спит, а утром - он. Но где же он все-таки пропадает? Нет, с этим надо разобраться буквально сегодня! Нет, лучше завтра, сегодня она не в состоянии, сил осталось мало.
        И слава богу, что мужа сейчас нет.
        Вета именно так и подумала - слава богу, что мужа нет дома, и снова удивилась своим чувствам. Ведь еще, кажется, совсем недавно она радовалась ему, на душе становилось легче и светлее… она с любовью гладила ему рубашки, готовила его любимые блюда, ей нравилось ждать его и самой открывать дверь с улыбкой, чтобы человек понял, что его ждали с нетерпением и теперь ужасно рады, что он пришел.
        Что же изменилось в их отношениях?.. И как давно это случилось? Как-то она упустила тот момент, когда ей стало неинтересно слушать его рассказы о работе. А ему, надо полагать, стало неинтересно рассказывать. А уж слушать ее он давно перестал. Ну в самом деле, что такого интересного Вета могла ему рассказать? Историю водопровода, начиная от античного, «сработанного еще рабами Рима»? Так кто же не знает, что устроен он был очень хитро, что чистая вода из горных речек текла в город сама по себе, без всяких насосов, просто трубы были проложены под небольшим, но постоянным углом. И что, ясное дело, в дома вода подавалась не всем римлянам, а только важным и богатым людям. И как только попадал такой человек в опалу или, выражаясь современным языком, уходил в отставку, сразу же являлась команда рабов, которые перекрывали воду и уносили трубы.
        Вроде как нынешние чиновники с машинами. Уволили тебя с государственной службы - будь добр, сдай служебную машину с водителем. На свою пересядь или на общественном транспорте езди.
        А в Риме - пожалуйте к фонтану на перекрестке.
        «Что за чушь лезет мне в голову? - очнулась Вета. - Вот уж въелись в голову темы экскурсий, даже дома не могу отдохнуть. Надо взять себя в руки и разобраться наконец с мужем, что-то у нас не то в семейной жизни… Не приносит она в последнее время никакой радости…»
        Кстати, о радостях постельных. Вета напрягла память и, хоть убей, не смогла вспомнить, когда же они с мужем занимались сексом. Как-то все было не до этого… Она просто замоталась совсем с этими событиями. Да, но муж…
        Вета малодушно решила, что додумает эти неприятные мысли завтра, и нетерпеливо достала из сумки содержимое тайника - старинную книгу и пожелтевший лист бумаги. Перед глазами на миг встало укоризненное лицо капитана Острового - что же вы, Иветта Вячеславовна, такую улику с места преступления забрали? За это, между прочим, уголовное наказание предусмотрено…
        «Ах, да отстаньте вы! - мысленно отмахнулась Вета. - Нужна вам эта улика, как рыбе зонтик! Вы все равно ничего не поймете!»
        Она говорила с капитаном так невежливо только в мыслях. А наяву не посмела бы. Не потому даже, что побоялась бы хамить представителю власти. Просто он ей нравился. Как человек, разумеется, и больше никак.
        Вета решила сосредоточиться на деле и рассмотрела свои трофеи.
        Записка по-прежнему казалась ей совершенно бессмысленной, и тогда она раскрыла книгу.
        Впрочем, это оказалась не книга в обычном понимании этого слова, а записная книжка, заполненная плотным, убористым почерком с сильным наклоном. Орфография была тоже старая, а чернила выцвели еще сильнее, чем на записке, однако почерк был вполне разборчивый, и Вета углубилась в чтение. Поначалу было трудно, она все время спотыкалась на всех этих «фитах», «ятях» изавитушках, но не зря же она провела много времени, разбирая старые манускрипты и записи.
        Вскоре дело пошло на лад.
        Медленно переставляя голенастые ноги, идут по пустыне верблюды. Украшенная шелковыми кистями сбруя, яркие попоны, серебряные, глухо звякающие колокольцы, ловко прилаженные тюки с поклажей. Вроде бы медленно переставляют ноги верблюды, а идут быстро, особенно теперь, когда близок оазис, близка драгоценная солоноватая вода. Головной верблюд поднимает грустную губастую морду и трубно ревет - чует близкий водопой, радуется.
        Возле каравана гарцуют на красивых текинских лошадях несколько всадников - серебряные стремена, черные одежды, черные шапки, обвязанные яркими шелковыми тюрбанами, дорогие, расшитые серебром пояса, кривые персидские сабли в украшенных самоцветными каменьями ножнах.
        Начальник всадников, старый опытный воин с длинным кривым шрамом через все лицо, подъехал к третьему от головы верблюду, почтительно поклонился.
        Третий верблюд почти не несет поклажи. На его спине, в ложбинке между двумя горбами, в твердом большом седле сидит старая женщина с выжженным солнцем лицом. Перед ней на том же седле, сложив ножки кренделем, устроился ребенок лет пяти в расшитом золотом халате. Лицо у ребенка круглое, как луна, гладкое, как пустыня, спокойное, как весеннее утро. Глаза ясные, голубые, безмятежные. Ребенок держит на коленях мешок из мягкой сафьяновой кожи, держит его бережно, как великую драгоценность.
        Начальник всадников, привстав в стременах, коснулся рукой сердца, губ и лба и проговорил с почтением:
        - Господин, скоро оазис! Мы напоим коней и верблюдов, вы сможете отдохнуть…
        Ребенок повернул к нему голову, взглянул безмятежно, ничего не ответил. Воин смиренно склонил голову, отъехал. Тогда ребенок дернул шнурок, развязал сафьяновый мешок, раскрыл диковинную игрушку - искусно вырезанный из слоновой кости город на холме. Богатые дворцы и красивые дома, тенистые сады и цветники взбирались по склонам холма, а на самом верху красовался удивительный храм - восьмиугольный, с круглым легким куполом…
        Ребенок провел пальцем по куполу храма - и на его голубые глаза набежало темное облачко.
        Темное облачко показалось вдали, справа по курсу каравана.
        Начальник всадников приложил ладонь козырьком, вгляделся, что-то негромко приказал молодому быстроглазому воину. Тот пришпорил коня, понесся в сторону облачка. Верблюды ускорили шаг, почуяв тревогу погонщиков и надеясь все же дойти до водопоя. Всадники выстроились в цепочку, ждали вестей.
        Вскоре молодой воин вернулся на взмыленном коне, бросил поводья и выкрикнул, сорвав с лица черную повязку:
        - Калмыки!
        Начальник стражи озабоченно взглянул на караван, на солнце, принюхался к ветру. Как ни быстро двигался караван, им не уйти от стремительного калмыцкого отряда. Несколькими гортанными окриками, несколькими рублеными жестами он отдал распоряжения. Погонщики верблюдов закричали, верблюды неохотно остановились, легли на песок и замерли, равнодушно глядя перед собой. Всадники выстроились в круг, замерли, ожидая.
        Вскоре темное облачко выросло в пыльную стремительную тучу, из которой проступили неистово бьющие в песок конские копыта, бешено оскаленные лошадиные морды, косматые калмыцкие шапки с красными развевающимися кистями, дико ухмыляющиеся разбойничьи лица. Жаркая калмыцкая лава рассыпалась в стороны, охватила караван двумя живыми потоками, двумя кривыми буйволиными рогами. Невысокие, коротконогие калмыцкие лошади били копытами в слежавшийся песок, как шаман бьет в бубен.
        Начальник стражи выкрикнул команду, воины обнажили драгоценные дамасские клинки и помчались по кругу, охватив караван живым кольцом сверкающей стали, кольцом мужества.
        Калмыки дико, страшно закричали, замахали короткими кривыми клинками, и два отряда сшиблись.
        Хрипели кони, звенела сталь, кричали раненые. Тряслись от страха погонщики верблюдов, не ожидая ничего хорошего от исхода битвы. Только сами верблюды равнодушно глядели перед собой - им не было дела до людей, до их вражды, до их схватки. Для верблюдов от нее ничего не зависело - так или иначе, их все равно погонят вперед по пустыне и рано или поздно приведут к воде.
        И ребенок в расшитом золотом халате смотрел так же безмятежно, как прежде, как будто его не волновал исход боя.
        Защитники каравана сражаются самоотверженно, но калмыков гораздо больше, и исход схватки скоро становится очевиден. Один за другим падают на песок черные воины, текинские кони, лишившись седоков, замедляют бег. Вскоре только старый воин с разрубленным лицом еще остается в седле, но и он весь изранен и истекает кровью. Оглядевшись по сторонам и увидев, что от его отряда никого не осталось, он спешился и бросился к верблюду, в седле которого безмятежно восседает ребенок со своей нянькой.
        Коренастый калмык в мягких сапогах с загнутыми носами, в высокой меховой шапке с красной кистью неторопливо слез с лошади и пошел за ним, переваливаясь, скаля кривые желтые зубы.
        Начальник стражи остановился возле ребенка, приложил руку к сердцу, к губам и ко лбу, проговорил срывающимся голосом:
        - Прости меня, господин! - и повернулся, чтобы встретить врага лицом к лицу и заслонить собой маленького владыку.
        И в ту же секунду длинная калмыцкая стрела пронзила его горло. Старый воин закашлялся, кровь хлынула изо рта, его колени подломились, и он упал лицом в песок.
        А калмык, оттолкнув его мягким сапогом, подошел к лежащему верблюду и пристально уставился на ребенка.
        Ребенок смотрел перед собой все так же безмятежно, только его указательный палец выводил какие-то узоры по куполу храма из слоновой кости.
        Увидев резную игрушку, калмык осклабился и проговорил:
        - Шамбала!
        Ребенок бросил на него взгляд, в котором промелькнула искра интереса, но тут же отвернулся и взглянул на небо, продолжая рисовать узоры на кровле храма.
        Калмык раздраженно сплюнул и поднял саблю, но тут к нему подошел молодой соплеменник и проговорил озабоченно:
        - Нойон, идет буря, большая буря!
        Калмык недоверчиво оглянулся.
        Небо казалось таким же чистым, как раньше, но воздух едва заметно задрожал, заискрился. В то же время верблюды тревожно подняли головы, принюхиваясь, и вожак снова громко заревел.
        - Надо искать убежище! - настойчиво повторил молодой кочевник. - Если буря застигнет нас здесь - смерть!
        - Смерть… - повторил атаман и снова взглянул на голубоглазого ребенка.
        Тот улыбался.
        Проводив Иветту Сычеву, капитан Островой вернулся в комнату Анны Мефодьевны и снова подошел к окну.
        Но на этот раз он разглядывал не следы, оставленные злоумышленником на подоконнике. На этот раз капитан внимательно вглядывался в окна дома напротив, точнее, соседнего флигеля - в те окна, из которых можно было видеть монтажную люльку, которой воспользовались грабители.
        Капитан Островой знал, что в большом городе ни одно событие, в том числе ни одно преступление, не укроется от глаз свидетелей. Задача милиции - только найти нужного свидетеля и заставить его говорить.
        И вот здесь-то и проявляются способности настоящего детектива. Потому что найти свидетеля трудно, но еще труднее найти к нему правильный подход. Ведь далеко не каждый свидетель хочет раскрывать душу перед милиционером, а очень часто свидетель и сам не понимает толком, что он видел.
        Капитан достал блокнот и на чистом листе нарисовал план соседнего здания, на котором пометил крестиками все подходящие окна.
        Еще раз оглядев дом, он заметил, как в одном из окон на третьем этаже шевельнулась занавеска и в просвете что-то блеснуло. Что-то очень похожее на бинокль.
        Пометив это окно двойным крестом, Островой покинул квартиру покойного профессора, запер ее и опечатал дверь.
        После этого он вышел на улицу, обошел дом и вошел в тот подъезд, где располагались нужные ему квартиры.
        Начать обход он решил с квартиры, которой принадлежало то самое окно, где заметил подозрительный блеск.
        Поднявшись на третий этаж, Островой сверился со своим планом и позвонил в квартиру номер девятнадцать, расположенную слева от лифта.
        За дверью послышались неторопливые шаги, и подозрительный голос, скрипучий, как несмазанная дверь, осведомился:
        - Кто это? Я никого не жду!
        - Милиция! - ответил капитан и раскрыл перед дверным глазком служебное удостоверение.
        За дверью на какое-то время воцарилось молчание - видимо, хозяин квартиры внимательно изучал удостоверение через глазок. Затем тот же скрипучий голос проговорил:
        - Давно пора!
        Замок лязгнул, дверь открылась, и перед капитаном предстал лысый пузатый гражданин в полосатой пижаме.
        - Давно пора! - повторил он. - Потому что это злостное хулиганство с особым цинизмом! Ведь люди имеют право на заслуженный отдых, я правильно говорю?
        - Совершенно правильно, - на всякий случай подтвердил капитан, хотя и не понял, о чем идет речь.
        - Вы заходите, товарищ майор! - пригласил его полосатый гражданин, опасливо выглянув на лестницу. - А то, сами понимаете, соседи у меня очень любопытные, до всего им есть дело… пойдут, понимаете, ненужные разговоры… и я не исключаю месть с его стороны, а это мне ни к чему, я правильно говорю?
        - Вообще-то я пока капитан, - поправил его Островой, входя в квартиру.
        - Ну, у вас еще все впереди… так вот, поскольку вы своевременно отреагировали на мой сигнал… я правильно говорю?..
        - Извините, как вас по имени-отчеству? - перебил капитан полосатого.
        Тот взглянул на Острового с некоторым удивлением, но все же представился:
        - Пузырев Степан Степанович! Вы же, как я понимаю, пришли по моему сигналу? Я правильно говорю?
        - Извините, много работы! - вздохнул Островой. - Напомните, в чем суть вашей жалобы?
        - То есть как? - Степан Степанович заметно огорчился. - Как же вы так приходите… не подготовившись? Суть моей жалобы, точнее моего сигнала, заключается в том, что мой сосед Овсянкин не посещает место основной работы и вообще ведет аморальный и антиобщественный образ жизни по месту прописки, чем категорически мешает людям отдыхать в свободное от работы время… я правильно говорю?
        - Извините, не совсем понял! - Островой тряхнул головой, в которой от нудного, скрипучего голоса Пузырева начала набухать тупая боль. - Если он ведет этот самый… аморальный и антиобщественный образ жизни в собственной квартире, это его личное дело… кому это может мешать?
        - Как - кому? - возмущенно воскликнул Пузырев. - Вы только взгляните! Вы взгляните! Вы все сами поймете! Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать, я правильно говорю?
        Он повернулся, жестом пригласив капитана за собой, и направился в комнату. Островой, сверившись с планом, понял, что это именно та комната, окно которой выходит во двор, и последовал за хозяином. Он решил подыграть тому, чтобы использовать его как свидетеля.
        Комната была обставлена неказистой мебелью семидесятых годов прошлого века - непременная «стенка» ссервантом, тумба с телевизором, обеденный стол, накрытый клетчатой синтетической скатертью, диван-кровать и продавленное кресло.
        Возле единственного окна стояла стремянка, на подоконнике лежал большой черный бинокль.
        - Вы только посмотрите! - возмущенно воскликнул Степан Степанович, подходя к окну. - Вы только взгляните! Разве в таких условиях можно отдыхать? Я правильно говорю?
        Он слегка раздвинул шторы и пригласил Острового к окну. - Вы только взгляните… второй этаж, третье окно справа!
        - Но там ничего не видно! - проговорил Островой, взглянув на третье справа окно. Одновременно он убедился, что отсюда отлично видно окно профессорской квартиры, то есть Пузырев действительно может быть ценным свидетелем.
        - Как не видно? - всполошился Степан Степанович. - Ах, ну да, отсюда плохо видно… а вы заберитесь на стремянку и возьмите бинокль, тогда все увидите!
        Островой послушно взобрался на стремянку, взял из рук хозяина бинокль и направил его на окно.
        - Теперь вы видите? Вы видите? - горячился внизу Пузырев.
        Капитан подкрутил колесико и наконец увидел за окном просторную комнату, в которой перед мольбертом стоял художник в заляпанной краской рубахе. В глубине комнаты на тахте полулежала обнаженная женщина с густыми рыжими волосами.
        - Он постоянно принимает у себя в квартире голых женщин! Разве в таких условиях можно нормально отдыхать? - восклицал Степан Степанович. - Я правильно говорю? А мне нужен полноценный отдых, потому что у меня очень ответственная работа! Я работаю ночным сторожем в канцелярском магазине, поэтому должен высыпаться днем, а разве можно выспаться в таких условиях? Поэтому я сигнализировал в органы об антиобщественном поведении гражданина Овсянкина!
        - Постойте, - попытался перебить его капитан. - Но это же его работа, он художник…
        - Художник от слова «худо»! - быстро отреагировал Степан Степанович. - И вообще, разве это работа, когда дома? На работу человек должен ходить! Или ездить на общественном транспорте! Работа должна быть… по месту работы, а не дома! Если дома, да еще с голыми женщинами - это не работа, а разврат! Я правильно говорю?
        - Как вам сказать… вообще-то, Степан Степанович, я пришел по другому вопросу. В соседнем доме на днях произошло серьезное преступление. Из квартиры вынесли большие материальные ценности, причем вынесли их через окно. Поскольку вы человек… наблюдательный, вы могли что-то видеть. Я правильно говорю?
        - Меня посторонние дела не интересуют! - строго возразил Пузырев. - Я человек занятой! У меня своих дел хватает!
        - Да что вы говорите? - Островой выразительно взглянул на бинокль, но Степан Степанович не понял намека.
        - И вообще - когда, вы говорите, случилось это ограбление?
        - В ночь со вторника на среду.
        - Ах в ночь! - Пузырев заметно повеселел. - Ну так я точно ничего не видел! Я же вам говорил - я по ночам работаю, нахожусь по месту основной работы - в канцелярском магазине…
        - Жаль, очень жаль! - вздохнул Островой, возвращая Степану Степановичу бинокль. - Значит, вы ничем не можете помочь следствию!
        - То есть как это - ничем? - возмутился Пузырев. - Я могу дать показания относительно антиобщественного поведения гражданина Овсянкина…
        - Нас это пока не интересует! - отрезал капитан и покинул квартиру Пузырева.
        Переведя дыхание, он посмотрел на часы и понял, что его рабочий день давно закончился.
        Этим утром Вета встала рано, и когда вышла из душа, из комнаты свекрови доносился ровный храп. Она поставила воду для кофе и пошла одеваться. Муж спал на середине кровати, на лице его было написано удовлетворение и еще что-то. Вета пригляделась внимательнее. Какой-то он стал… не такой, как всегда. Но, возможно, ей просто кажется, потому что она рассматривает его спящего.
        От ее взгляда муж открыл глаза.
        - Что? Надо вставать?
        - Спи, рано еще. - Вета погладила его по плечу, он отвернулся к стене и спрятался под одеяло.
        «Белье постельное пора менять», - машинально подумала Вета и вышла на кухню.
        Там уже сидела свекровь и пила Ветину порцию кофе. С сахаром и сливками.
        - Доброе утро, - вздохнула Вета и положила себе растворимого.
        - У тебя неприятности? - спросила свекровь, отрезая толстый кусок кекса с изюмом и обильно смазывая его маслом.
        Она всегда ела с большим аппетитом калорийную пищу, но, надо отдать ей должное, не толстела. Видно, все процессы в ее организме протекали правильно.
        - С чего вы взяли? - буркнула Вета.
        - Выглядишь плохо, - бухнула свекровь, - и нервная очень стала.
        После чего подвинула Вете импровизированный бутерброд. Кажется, это было впервые - чтобы свекровь о ней позаботилась. Вета так удивилась, что откусила кусок невыносимо жирного кекса.
        Свекровь смотрела выжидающе - видно, ждала извинений за вчерашний скандал.
        «А вот не буду!» - упрямо подумала Вета.
        После кофе жизнь стала казаться не такой беспросветной, муж по-прежнему крепко спал, и Вета решила перед работой съездить в больницу к Мефодьевне, навестить старуху и отвезти ей страховой полис и чистое белье.
        Поднявшись в больнице на третий этаж, она прошла мимо привычно пустующего поста дежурной медсестры, вошла в знакомую палату…
        Койка Мефодьевны была пуста, застиранное больничное белье аккуратно заправлено, и сама эта нищенская аккуратность безжалостно сообщила Вете, что произошло.
        - Померла твоя бабушка, - оживленно проговорила ей та самая соседка Мефодьевны, которая прошлый раз вязалась с разговорами. - Померла, болезная, нынче ночью!
        На лице бабки была написана неуместная радость - она радовалась тому, что сама еще жива и что может сообщить молодой посетительнице такую важную новость.
        - Говорила я, что нужно ей батюшку привести! - не унималась соседка. - А так она не по-христиански умерла, не по-людски…
        Вета резко развернулась и пошла прочь.
        Ей стало неожиданно больно, больно и стыдно. Почему она вчера поленилась, не навестила Мефодьевну перед смертью? Конечно, она не знала, как мало осталось старухе жить, но должна была, должна была еще раз на нее взглянуть, еще раз подержать в своих руках сухую морщинистую руку несчастной!
        Да что же такое, почему она так близко принимает к сердцу эту смерть? Кто ей Мефодьевна?
        - Это вы - родственница Руслановой? - вторгся в ее мысли смутно знакомый голос.
        Вета подняла глаза и увидела голубой халат и усталое лицо женщины-врача, с которой накануне разговаривала.
        - Ах да! - На лице врача мелькнула кривая улыбка. - Вы не совсем родственница…
        - Родственница. - Вета прямо взглянула в усталые глаза. - Я привезла полис и белье… я понимаю, это слишком поздно… но я сделаю для нее все, что нужно…
        - Это хорошо. - Взгляд врача смягчился, она устало опустила веки и проговорила: - Да, вот еще что… ваша родственница что-то говорила перед смертью, что-то очень странное, но она так беспокоилась… наверное, будет лучше, если я передам вам ее слова.
        - Да, конечно! - Вета вспомнила, как накануне Мефодьевна говорила ей про тайник профессора и как сама она поначалу посчитала эти слова бредом. - Так что она говорила?
        - Одну минуту… - Женщина полезла в карман своего халата, достала оттуда сложенную вчетверо бумажку. - Вот здесь… я записала, чтобы не забыть…
        Она поднесла листок к свету и прочитала:
        - Лилипуты двадцать шесть.
        - Что?! - удивленно переспросила Вета.
        - Я сама ничего не понимаю. - Ее собеседница пожала плечами. - Но она, ваша родственница, несколько раз это повторила и очень беспокоилась, чтобы я передала вам эти слова… непременно, бормочет, скажи ей - лилипуты двадцать шесть! Мне пришлось пообещать ей, что я передам это вам, только тогда она успокоилась… успокоилась и умерла.
        Женщина помолчала несколько секунд, как бы из уважения к смерти, и добавила:
        - Вы знаете, мне довольно часто приходится наблюдать, как люди умирают. Так вот что я вам скажу - очень часто человека держит на земле какое-то незаконченное дело. Часто человек не может умереть, пока что-то не сказал или не сделал… и я не знаю, как в таких случаях правильнее поступать!
        Снова прошел длинный беспокойный рабочий день. Вета провела две экскурсии, разобралась с фондами и собственноручно приколотила к стене два отвалившихся стенда. В промежутках в виде смены деятельности она пыталась дозвониться до деревни под названием Выставка. Из этой деревни Псковской области Мефодьевна была родом, там жила ее сестра, там ей предстояло упокоиться навеки на погосте вместе с родителями. Подробный адрес и телефон, куда звонить, Вета нашла в ящике комода, когда приходила за полисом.
        Звонила она по служебному телефону из музея, поскольку мобильной связи в такой дали не было.
        Сначала трубку очень долго никто не брал, затем ответил хриплый мужской голос и, недослушав, послал Вету нецензурными словами подальше. На второй звонок ответила женщина и долго не могла взять в толк, чего Вета от нее хочет, потому что Вета неправильно произносила фамилию сестры. Да и не знал ее в деревне по фамилии никто, кроме почтальона.
        - Так вам Мефодьевна, что ли, нужна? - догадалась наконец тетка. - Так бы сразу и говорили… Значится, звоните через час, а лучше через два, я мальчонку на велике пошлю, и она как раз пришкандыбает, Мефодьевна-то…
        И точно, позвонив через полтора часа, Вета даже вздрогнула, до того старушечий голос по телефону был похож на голос покойной Анны Мефодьевны. Старуха выслушала сообщение о смерти сестры довольно спокойно, не стала ахать и охать, только спросила, как ей получить тело сестры, ее вещи и сберкнижку. Недолго поколебавшись, Вета дала телефон капитана Острового, предчувствуя, как сильно он обрадуется. С другой стороны, неплохо бы родственникам Мефодьевны иметь управу на мерзкую Диану.
        Сотрудники слышали Ветины разговоры, никто вопросов не задавал, даже директриса не делала никаких замечаний, только посматривала на Вету с непонятным интересом.
        Вета машинально делала все накопившиеся дела, а голову сверлом сверлила неотвязная мысль: «Лилипуты двадцать шесть, лилипуты двадцать шесть…»
        Что хотела этим сказать несчастная старуха? И нельзя посчитать это бредом умирающей, в прошлый раз Вета убедилась, что старуха ничего не путает, тайник в кабинете профессора существует, и Вета вытащила из него нечто, чем покойный профессор очень дорожил…
        Наконец длинный, как будто резиновый день закончился, и Вета побрела домой, забыв даже попрощаться с попавшейся на пути директрисой. И снова та не удивилась и не сделала никакого замечания, просто хмыкнула понимающе и переглянулась с вышедшей в коридор Ларисой.
        Та в ответ развела руками, тогда директриса вздохнула и нахмурила брови, задумавшись о своем, сугубо личном. Но, сделав над собой усилие, вышла из раздумий и официальным голосом напомнила Ларисе о запертых окнах и включенной сигнализации. Лариса пожала плечами.
        Все гримасы и телодвижения сотрудников остались Ветой незамеченными.
        В этот день врач Ольга Васильевна Королькова дежурила вторую смену подряд. Она должна была смениться минувшим утром, но ее сменщик Вася Стуков позвонил и хриплым, простуженным голосом сообщил, что совершенно разболелся и никак не может выйти на работу.
        - Как тебя угораздило простудиться в такую хорошую погоду? - укоризненно проговорила Королькова.
        - Пива холодного выпил и кондиционер в машине включил… - признался Вася.
        Ольга Васильевна по непонятной причине испытывала к Стукову почти материнские чувства. Искать замену было уже поздно, она вздохнула и осталась на вторые сутки, благо дома ее никто не ждал: смужем они развелись много лет назад, а дети выросли и разъехались.
        Теперь уже вторые сутки ее дежурства подходили к концу. Стоял третий час ночи, самое трудное время для смертельно усталого, невыспавшегося человека. В отделении было тихо, и Королькова прилегла в ординаторской, чтобы хоть немного поспать.
        Но заснуть ей не удалось: неожиданно зазвонил местный телефон.
        Звонили из приемного покоя, незнакомый голос сообщил, что доставили тяжелого больного по их профилю и просили спуститься, встретить пациента и проследить за его доставкой в отделение.
        Ольга Васильевна зевнула, потянулась и пошла на первый этаж.
        Как ни странно, в приемном покое никого не было, только полосатая кошка Матрена спала на батарее.
        - Эй, кто здесь есть? Где наш больной?! - крикнула Королькова, заглядывая в окошко приемной.
        Там было пусто. Она прошла по коридору и увидела около лифта каталку, на которой лежал накрытый простыней человек.
        - Да что же это такое! - возмущенно проговорила Ольга Васильевна, подходя к каталке. - Как так можно - оставить тяжелого больного без присмотра?
        - Действительно, безобразие! - отозвался ей низкий насмешливый голос.
        Простыня отлетела в сторону, и человек на каталке приподнялся.
        Это был рослый мужчина лет сорока с пронзительными темными глазами и седой прядью в густых черных волосах. Он был полностью одет - черные джинсы, черный свитер, черные ботинки - и выглядел вполне здоровым.
        - Что это такое? - сердито проговорила Ольга Васильевна. - Это что - вы так шутите? Так вот скажу вам, что это свинство! Я не сплю вторые сутки, на мне несколько десятков тяжелых больных, так что с чувством юмора у меня сейчас неважно…
        - Неважно? - переспросил мужчина, спрыгнул с каталки и неожиданно схватил Королькову за воротник голубого халата. - У меня с этим тоже неважно! Главное, у меня нет времени на шутки, так что лучше сразу признайся, что она тебе сказала.
        - Кто сказала? Что сказала? - испуганно вскрикнула Ольга Васильевна. - Отпустите меня сейчас же! Что вы себе позволяете?
        - Вот скажешь - и я тебя отпущу! - процедил мужчина, нависнув над врачом, как черная скала.
        Королькова почувствовала его дыхание - запах пива, чеснока и жевательной резинки.
        - Ничего не понимаю! - Ольга Васильевна попыталась вырваться, в панике бросила взгляд в сторону приемного покоя, но там не было ни души, а рука незнакомца сжала ее ворот еще сильнее.
        - Ничего не понимаю… - повторила Королькова гораздо тише. - Чего вы от меня хотите?
        - Ты что - непонятливая? - Мужчина скрипнул зубами. - С виду не скажешь! Что тебе сказала перед смертью старуха?
        - Ка… какая старуха? Я не понимаю, о чем вы говорите!
        - Да все ты понимаешь! Что сказала перед смертью старуха, которая померла вчера ночью?
        - Русланова? - переспросила Ольга Васильевна.
        - Ну да… домработница старика!
        Ольга Васильевна совершенно растерялась.
        Ей казалось, что все это происходит не на самом деле, не наяву.
        Может быть, она все же заснула в ординаторской и все это ей только снится?
        Но нет, во сне не может быть такой боли в перехваченном воротником горле, во сне не может быть такого ужаса, не может быть этого отвратительного запаха…
        Но наяву не может быть такого абсурда, такой вопиющей бессмыслицы. Кого могут интересовать бредовые предсмертные слова нищей старухи?
        Впрочем, сама Русланова наверняка считала их очень важными и не успокоилась, пока Ольга Васильевна не пообещала передать их ее родственнице…
        - Последний раз спрашиваю! - напомнил о себе мужчина.
        Перехватив воротник халата левой рукой, правой он вытащил из кармана какой-то узкий темный предмет. Раздался щелчок - и из непонятного предмета выскочило узкое сверкающее лезвие.
        Ольга Васильевна почувствовала холод внизу живота.
        Она представила, как это лезвие вонзается в ее тело, проникает сквозь кожу, сквозь мягкие ткани, разрушает брюшную стенку и превращает внутренние органы в кровавое месиво… ей десятки, сотни раз приходилось видеть такое месиво, приходилось бороться за жизнь людей с тяжелыми колотыми и резаными ранами, и она знала, как трудно удержать раненого на тонкой грани жизни и смерти…
        - Последний раз спрашиваю - что сказала старуха? - прошипел мужчина, и кончик ножа прикоснулся к животу врача.
        - Пожалуйста, не надо! - взмолилась Королькова. - Я скажу, только дайте мне вспомнить… и если можно, уберите нож, он мне действует на нервы…
        - Ну смотри, Айболит, я тебе верю! - С негромким щелчком нож сложился, но рука, сжимающая воротник, натянула его еще сильнее, еще безжалостнее.
        Ольга Васильевна зажмурила глаза, пытаясь вспомнить слова умирающей старухи. Опустив веки, она хотя бы не видела этого страшного человека, но по-прежнему ощущала его руку на своем горле, по-прежнему чувствовала его отвратительное дыхание, и от этого память отказывалась повиноваться.
        А сейчас от ее памяти зависела сама жизнь…
        Она записала предсмертные слова Руслановой, чтобы передать их ее родственнице, но после этого выкинула ставшую ненужной бумажку, и теперь приходилось надеяться только на память. А память отказывалась служить ей после многочасового дежурства…
        Ольга Васильевна беззвучно взмолилась - только бы вспомнить, только бы вспомнить…
        Она снова услышала едва различимый голос старой женщины, тихий, как шорох ветра в осеннем кустарнике. Тихий - но взволнованный, напряженный, озабоченный…
        Что же она сказала?
        Какую-то ерунду, бессмыслицу.
        Карлики… нет, не карлики… может быть, пигмеи? Нет, какое-то другое слово… ах да - лилипуты! Конечно же, лилипуты, и потом еще какое-то число…
        Ну конечно! Это число - двадцать шесть! День рождения ее сына Коли, двадцать шестое августа!
        И Королькова уверенно проговорила:
        - Лилипуты двадцать шесть!
        - Точно? - В голосе мужчины прозвучало удивление. Еще бы, эти слова действительно казались совершенно бессмысленными. - Точно? - повторил он, сильно встряхнув женщину. - Ты ничего не путаешь?
        - Точно, - выдохнула Ольга Васильевна. - Отпустите меня, вы же обещали!
        - Мало ли, что я обещал! - Страшный человек осклабился, в его руке снова появился нож.
        Но в это мгновение совсем рядом с ними раздвинулись двери лифта, и в коридор, смеясь и разговаривая, вышли четыре человека - две молодых сестры из приемного покоя и два дежурных санитара из реанимации. От всех четверых заметно припахивало спиртным, голоса звучали неестественно громко.
        - Твое счастье! - прошипел мужчина в самое ухо Корольковой. - Но смотри, сучка, если ты меня обманула - из-под земли достану! - с этими словами он отпустил ее воротник и быстро зашагал к выходу из приемного покоя.
        Ольга Васильевна привалилась спиной к стене и жадно хватала ртом воздух, пытаясь отдышаться.
        Одна из сестер заметила ее, увидела бледное перекошенное лицо и, по-своему оценив его выражение, перешла в атаку:
        - А что - на пять минут отойти нельзя? Что случилось - земля перевернулась? Да за такие гроши кто будет работать? Да я видела, вы тут сами хахаля принимали!
        Ольга Васильевна отмахнулась и побрела к лестнице.
        В полной прострации Вета доехала до дома и возникла на пороге квартиры без пяти семь.
        Свекровь не отиралась в прихожей, она крутилась на кухне, оттуда раздавался ее громкий голос, и муж что-то отвечал, смеясь. Вета вяло удивилась присутствию мужа дома так рано и поймала себя на мысли, что лучше бы он пришел попозже, она тогда легла бы в постель, и если не заснула, то отвернулась бы лицом к стене, чтобы не пришлось разговаривать. Она так устала за последнее время, что лень было шевелить языком. И вообще все было лень - ходить, разговаривать, заниматься домашними делами. Может быть, она заболевает? А что, подхватила какой-нибудь вирус, очень даже возможно…
        Вета глубоко вдохнула и открыла дверь кухни.
        - А, Веточка, добрый вечер! - обрадовалась свекровь.
        В другое время Вета очень бы удивилась. Как уже говорилось, свекровь никогда не отвечала на ее приветствие - ни утром, ни вечером. Но чтобы самой поздороваться - этого и вовсе никогда не было. И Ветой свекровь никогда ее не называла, говорила «Ивэ-этта», да еще нарочно произносила медленно, врастяжку.
        Что-то с ней сегодня случилось, не иначе, медведь в лесу умер…
        Но Вета этого даже не заметила, просто кивнула мужу и свекрови и села за стол.
        Сегодня на ужин были голубцы с мясом. Свекровь стряпала всегда много и очень жирно. Готовила она неважно, но голубцы, одно из немногих блюд, выходили у нее вполне приличные. Голубцов она наделала штук тридцать, тушила их в острой томатной подливе. Вдохнув ароматный пар из огромной гусятницы, Вета вдруг почувствовала, что жутко проголодалась. На работе она снова пила жидкий остывший чай с черствой булочкой, некогда было сбегать в бистро на углу. И вообще, в последнее время она нервничает, бегает, суетится. Одна, с позволения сказать, беседа с этой стервой Дианой отняла у нее лет пять жизни! А потом еще эта кража. И смерть Мефодьевны. Как жалко старуху…
        - Ветка, что с тобой? - услышала она голос мужа, пробившийся как сквозь вату. - Тебе плохо?
        - Нормально, - сказала Вета, проглотив комок в горле. - Мы ужинать будем сегодня?
        И снова свекровь ничего не сказала на такое провокационное замечание.
        - Несу-несу! - заторопилась она, крутясь возле плиты. - Кушайте на здоровье, дорогие! Вета, тебе побольше, ты что-то с лица в последнее время спала…
        Голубцы и правда были очень вкусные. Вета ела молча, не участвуя в общем разговоре. Свекровь расспрашивала сына о работе, он рассказывал смешные случаи про своих учеников, она пересказывала какой-то телесериал и сетовала на дороговизну продуктов. Все было как обычно, только Вета молчала.
        К чаю свекровь подала домашнюю ватрушку.
        - О! - удивился ее сын. - С чего это?
        - Так просто, захотелось вас побаловать… - Свекровь сделала вид, что смутилась.
        И снова Вета ничего не заметила, съела большой кусок очень сдобной ватрушки и пошла к себе.
        Не закрывая дверь, она прислушалась. Муж в комнате свекрови смотрел новости по телевизору, свекровь на кухне гремела посудой. Вета плотно прикрыла дверь и достала из ящика стола тетрадь в потертом кожаном переплете.
        Положила ее на колени и задумалась. Что она делает? Зачем она возится с этими старыми документами? Теперь она никогда не узнает, для чего профессор Сперанский хранил эту тетрадь. И для чего завещал ее Вете. Что она должна с ней сделать? И еще этот листок с непонятными, бессмысленными словами. Нет, то есть слова-то как раз понятны, просто вместе они никак не сочетаются.
        «Поелику колесницы некоторым обывателям кормление не обессудьте…»
        Чушь какая-то! Вета пролистнула страницы и начала читать с того места, где остановилась в прошлый раз.
        Тверской купец Тит Варсонофьев забрался в такие дальние места, о каких ему прежде и слышать не доводилось. До самых киргиз-кайсаков дошел, побывал в кочевьях Малой Орды киргизской.
        И там люди живут, и там торговать можно. Выменял Варсонофьев китайского шелку, джунгарского золота, клинков дамасских, каменьев самоцветных из далекой Индии и теперь возвращался с богатым караваном к Каспийскому морю, чтобы водою добраться до Астрахани.
        С вечера переждали они песчаную бурю, а как рассвело, отправились дальше на заход солнца.
        Около полудня казак из караванной охраны увидал слева от их пути какие-то холмики в песке, и Тит, от природы своей любопытный, вместе с тем казаком поехал глянуть, что там такое.
        Вчерашняя буря нанесла песку, изменила лицо пустыни, однако из-под песка кое-где виднелась то яркая верблюжья сбруя, то калмыцкая шапка с красной кистью, а в одном месте казак подобрал дорогую персидскую саблю.
        Варсонофьев спешился, походил вокруг.
        По-всему, незадолго до бури была здесь жаркая схватка. Калмыцкая шайка налетела на богатый торговый караван, изрубила охрану, да не успела уйти: застала калмыков страшная буря, и похоронил песок всех до одного.
        Жутко стало Варсонофьеву, хотел он поскорее уйти с этого смертного места, как вдруг послышался ему из-за песчаного холма вроде как детский голос. Тит обошел холм и увидел сидящего прямо на земле ребенка лет пяти в расшитом золотом халате.
        Лицо у ребенка круглое, как полная луна в августе, гладкое, спокойное, как будто не в пустыне он, а дома у мамки. Глаза ясные, голубые, как полевые васильки. На коленях у него - небольшой мешок из мягкой сафьяновой кожи, держит он его бережно, как будто там икона или другая какая святыня.
        - Как же ты уцелел тут, малец? - проговорил Тит, наклонившись над дитятей. - Как же тебя разбойники помиловали, как же летучий песок не засыпал?
        Ничего не ответил ребенок, только глянул на Тита Варсонофьева васильковыми своими глазами.
        - Пойдем со мной. - Тит подхватил одной рукой мальца, понес его к своей лошади. Тот ни слова не сказал, смотрел все так же спокойно, так же безмятежно.
        - Видать, от страху разума лишился, - проговорил Тит, подсадив ребенка в седло.
        Казак посмотрел удивленно, покачал головой:
        - Зря ты его взял, Тит Прохорыч…
        - Не оставлять же малое дитя на верную смерть! - нахмурился Варсонофьев. - Богородица не велит! Это же душа живая…
        - Твоя воля, Тит Прохорыч, а только не знаю, есть ли в нем душа! Сказывали старики, в этих местах шайтан хозяйничает, так не его ли это шутки…
        - Будет болтать! - приструнил казака купец и направил лошадь к каравану.
        По дороге, из любопытства, развязал сафьяновый мешок, который бережно прижимал к себе его найденыш.
        Тот сперва замычал недовольно, но потом смирился и смотрел все с той же безмятежностью. А Варсонофьев в изумлении разглядывал диковину: чудный град, из слоновой кости точенный. Богатые дворцы и красивые дома карабкались по склонам холма среди тенистых садов и радостных цветников, а на самом верху красовалась невиданная, удивительная церковь - восьмиугольная, с круглым легким куполом…
        - Беловодье! - проговорил, неслышно подъехав к нему, казак.
        - Что ты говоришь? - переспросил Тит. - Какое еще Беловодье?
        Казак сперва ничего не ответил, только нахмурился. Но после не удержался и проговорил тихим, мечтательным голосом, какого не ждал от него Варсонофьев:
        - Беловодье, Тит Прохорыч, - это праведная земля, где живут простые люди в любви и полной справедливости. Правит там праведный царь Иоанн и решает все по правде. Нет там ни голодных, ни сирых, ни убогих…
        - И где ж такая земля? - недоверчиво спросил купец.
        - Далеко, Тит Прохорыч! За окиян-морем, за Громовыми горами, за Индейским царством…
        - Ерунду говоришь! - насупился Варсонофьев. - Я уж где только ни бывал, а ничего похожего на твое Беловодье не видел.
        - Немудрено!.. - проворчал казак, отъезжая. - Беловодье, оно только чистому сердцу открывается…
        Вета услышала шаги мужа, и в тот момент, когда скрипнула дверь спальни, успела захлопнуть тетрадь и запихнуть ее в ящик стола.
        Письменный стол стоял у них в комнате. Квартира вообще была двухкомнатной, в одной комнате обитала свекровь, в другой - они с мужем, так что здесь была у них и спальня, и кабинет, и гардеробная - все, как говорится, в одном флаконе.
        В первое время муж все сокрушался по поводу кабинета - негде, дескать, заниматься серьезной научной работой, но с тех пор, как перешел в частную гимназию, про это не заговаривал - у него появилось время на посещение библиотеки.
        Письменный стол считался у них общим, точнее, Вете принадлежало в нем всего два ящика, в одном хранилась стопка листов с ее несостоявшейся диссертацией, еще кое-какие заметки для статей, в другом она держала разные мелочи, те, что более обеспеченная женщина хранит в туалетном столике или в тумбочке возле кровати, - не применяемую в данный момент губную помаду, флакончик французских духов, которые муж когда-то, страшно сказать, как давно, подарил на день рождения, нераспечатанную упаковку колготок - на черный день, старую пудреницу, грошовую бижутерию и вовсе уж не нужное, но милое сердцу барахло, с которым жалко расстаться.
        Именно в этот ящик Вета и сунула тетрадь. Если бы кто-то спросил ее, зачем она это сделала, Вета затруднилась бы ответить. Отчего-то ей не хотелось показывать ее мужу. Это была только ее тайна, про это никто не должен знать. Она же не сказала про тайник капитану Островому, нарушила закон, скрыла от него важную улику, так уж тем более не скажет мужу или свекрови. Да им и неинтересно.
        - Ветка, ты что сидишь в темноте? - удивился муж. - Лампу зажги.
        Оказывается, уже давно наступили сумерки, а Вета и не заметила.
        - А чем ты тут занималась? - не отставал муж. - Спала, что ли?
        - Устала очень сегодня, - ответила Вета чистую правду, - ты ложиться будешь или еще телевизор посмотришь? Тогда я в душ пойду!
        - А это что такое? - Муж наклонился, и Вета поверх его головы увидела, что на полу валяется тот самый старый листок с бессмысленными словами. Надо полагать, он выпал из тетради, когда она в спешке сунула ее в ящик стола.
        Вета хотела поднять листок, но он уже трепыхался у мужа в руках.
        - Ого, это что-то интересное… - Муж профессионально быстро ощупал листок, поднеся его к свету. - Бумага старая, выцветшая, с ней нельзя так обращаться, может и развалиться… Чернила тоже старые… Откуда это у тебя?
        Вета хотела сказать, что его это не касается, и уже протянула руку, чтобы забрать листок, но в последний момент передумала. Ей ли не знать своего мужа? Он ужасно упрям, просто как ребенок, если сейчас ему не ответить, он ни за что не отдаст листок, начнет ныть, канючить, расспрашивать и не успокоится, пока не выяснит у нее всю подноготную. А она и сама не знает, в чем тут дело.
        Внезапно Вета осознала, что ей не хочется рассказывать мужу о смерти профессора, о встрече с женушкой его племянника, о краже и об убийстве ни в чем не повинной старой домработницы. Потому что он не поймет. Ему это неинтересно, и если о профессоре Сперанском он и вздохнет для приличия, то уж про Мефодьевну просто не услышит.
        - Ой, а что это? - Вета заглянула через плечо мужа и улыбнулась удивленно. - Как это здесь оказалось?
        - Ты не знаешь? - настала его очередь удивляться. - Само оно, что ли, прилетело?
        - Ой, это я, наверное, случайно у начальницы со стола прихватила! - Вета прижала руки к щекам, чтобы муж не заметил, как они пылают. Отвратительное свойство у ее организма, когда она врет, то обязательно краснеет!
        - У директрисы вашего музея на столе валяются такие вещи? - прищурился муж. - Музея истории водопровода?
        - А что такого? - Вета безразлично пожала плечами. - Знаешь, дорогой, вовсе незачем напоминать мне при каждом удобном случае, что я - неудачница!
        - Да что ты, у меня и в мыслях этого не было! - тут же повинился муж.
        - Да-да, ты смотришь на меня свысока, а сам…
        - А что сам? - заторопился муж. - Что ты имеешь в виду?
        - Что, ты считаешь, что у тебя очень престижная работа? - Вету неожиданно понесло. - Вдалбливать в головы деток богатеньких родителей исторические даты? Да если хочешь знать, им это сто лет не нужно! Да они Петра Первого с Иваном Грозным путают и понятия не имеют, что Александров было три!
        - Ну… - Муж нахмурился, но тут же лицо его разгладилось. - Зато за эту работу мне платят достаточно приличные деньги! Все-таки не вагоны разгружаю!
        - Я, между прочим, тоже, - сухо ответила Вета и осторожно потянула листок к себе.
        Но не тут-то было, муж и не думал его отдавать.
        - Так ты говоришь, у вашей директрисы он на столе валялся?
        - Ой, ну что ты ко мне пристал! - раздраженно вздохнула Вета. - Ну, она дала мне пачку каких-то циркуляров, возможно, он был среди них…
        Кажется, муж поверил - еще бы, лишний раз убедился, что его жена дура и растяпа.
        - Однако ваша… как ее…
        - Мария Петровна… - подсказала Вета.
        - Так вот она… уж и не знаю, как сказать. Чтобы такая вещь валялась просто в ящике стола… - Муж осторожно вертел листок в руках. - Бумаге не меньше ста пятидесяти лет, приблизительно, конечно. И написано в то же время, хотя анализ чернил сказал бы точно. А пока могу сказать, что это середина девятнадцатого века.
        - Вот как? - Вета скривилась насмешливо, она и сама видела, что бумага старая.
        - Хотя… - муж сделал вид, что не замечает ее скептицизма, - писал не школяр, не студент и не семинарист. Писал человек взрослый, скорее даже пожилой, поэтому я бы датировал этот документ не серединой девятнадцатого века, а второй половиной, ближе к концу.
        И тут Вета вспомнила, что муж в свое время занимался изучением почерков, вернее, тем, в какое время как писали. Он утверждал, что даты составления любого рукописного документа можно выяснить с точностью до десятилетия по тому, каким образом написаны буквы - какой у них наклон, какой росчерк, какие завитушки. В разное время это делали по-разному. Так что если сейчас муж установил дату, то это не просто болтовня, а точно.
        - С чего ты взял, что это что-то ценное? - Вета пожала плечами. - Какие-то бессмысленные слова…
        - А ты не понимаешь, что это такое? - Теперь уже муж смотрел на нее с легкой насмешкой.
        Вета едва подавила подступившее раздражение - вечно он ее подкалывает, вечно отвечает вопросом на вопрос. Если бы она знала, что означает этот проклятый листок, - она бы не спрашивала!
        - А ты знаешь? - как можно спокойнее спросила она.
        - Не могу утверждать с уверенностью, но все же… - он положил листок на стол и склонился над ним, - подозреваю, что это - шифр.
        - Да ну? Вот эта бессмыслица? - усмехнулась Вета. - «Поелику колесницы некоторым обывателям…», а дальше вообще не слова, а сочетания букв!
        - Вот именно, это книжный шифр! - Муж глядел очень серьезно. - Я когда-то в университете этим интересовался. Обычно он очень простой, дело заключается в том, чтобы найти книгу, по которой зашифровали запись. Вот берем, к примеру, что там первое?
        - Буква «П».
        - Правильно. «П» по алфавиту имеет номер шестнадцать. Отсчитываем в книге на нужной странице шестнадцатую букву, выписываем ее, и так далее…
        - Но на странице есть еще строчки… - напомнила Вета.
        - Точно. Иногда бывает, что буквы отсчитывают подряд, а иногда номер первой буквы в шифре по алфавиту обозначает номер строки, а следующая буква - номер буквы в этой строке.
        - Нужно еще знать номер страницы и саму книгу.
        - Вот! - Муж поднял палец. - В этом-то и заключается секрет в общем-то простого шифра. Если неизвестна книга, с помощью которой зашифровали, то шифр никогда не отгадать.
        - Да… - Вета задумчиво смотрела на листок. - Конечно…
        - Интересно было бы узнать, откуда у вашей Марии Петровны это взялось?
        - Я с ней не в таких отношениях, чтобы спрашивать, - твердо сказала Вета, отобрав у мужа листок и убирая его в сумку, - вернуть бы незаметно, и все…
        - Какая ты равнодушная… - вырвалось у него.
        - Да? - Вета посмотрела ему прямо в глаза и уловила в них смятение. И еще что-то. Ужасно не хотелось выяснять, что именно.
        - Извини! - Муж опустил глаза и отвернулся. - Пожалуй, и правда пора спать.
        Вета нарочно долго просидела в ванной, а когда вернулась в комнату, муж уже спал. Или удачно делал вид.
        На следующее утро, подходя к метро, Вета увидела высоченного парня на ходулях, в камзоле и треугольной шляпе.
        - Приходите на школьный базар в торговый центр «Мадагаскар»! - выкрикивал он хорошо поставленным голосом и, наклоняясь, раздавал прохожим рекламные листовки. - Я, Лемюэль Гулливер, даю вам свое честное слово, что больше нигде вы не найдете такого колоссального выбора товаров для школьников! Тетради и ранцы, ручки и карандаши, учебники и наглядные пособия! Даже в стране великанов нет такого огромного разнообразия…
        Вета машинально взяла листовку, хотя товары для школьников ее совершенно не интересовали.
        Рядом с этим ряженым она невольно почувствовала себя настоящей лилипуткой…
        Стоп!
        Она остановилась как вкопанная, пораженная внезапно мелькнувшей мыслью.
        На нее налетел какой-то потертый пожилой мужичок в мятой шляпе и выругался:
        - Что стоишь, ворона, глаза вылупив? Что рот разинула? Привидение увидела? Или иди, как все, или отойди в сторону! Людям пройти не даешь!
        Вета пошла вперед, додумывая свою мысль.
        Наряженный Гулливером рекламный агент напомнил ей о последних словах Мефодьевны: лилипуты двадцать шесть.
        И еще - он напомнил ей рисунок на обложке книги из библиотеки Глеба Николаевича. На этом рисунке огромный Гулливер в такой же треугольной шляпе, в таком же вышитом камзоле стоял, широко расставив ноги, а под ним дружным строем проходили войска лилипутов.
        Да, в кабинете у Глеба Николаевича были не только научные труды и исторические монографии, у него были и замечательные художественные книги, среди них - прекрасное дореволюционное издание «Гулливера в стране лилипутов».
        Как-то Вета достала эту книгу с полки, стала перелистывать.
        Войдя в кабинет, Глеб Николаевич улыбнулся и сказал ей, что в детстве это была его любимая книга…
        Вета вспомнила тут к месту и еще один давний разговор с профессором. Как уже говорилось, ее учитель был человек энциклопедических знаний, он интересовался не только историей, но и литературой, книговедением, историей оружия, архитектурой и живописью.
        И вполне может быть, что старинная записка, которую он раздобыл где-то, и Вета теперь уже никогда не узнает где, так вот, вполне может быть, что записка написана книжным шифром.
        И благодаря удивительному совпадению книга, ключ к шифру, оказалась в библиотеке профессора. Профессор расшифровал записку, и она оказалась настолько важной, что он спрятал ее вместе с тетрадью в тайнике. И завещал ей, Вете. И можно надеяться, что как только она расшифрует эту записку, то поймет, что ей с этим наследством делать. Потому что после кражи книг профессора у нее из наследства осталось только это.
        Значит, «лилипуты двадцать шесть» - это ссылка на двадцать шестую страницу этого издания.
        Да, это, конечно, очень интересная мысль, только совершенно бесполезная, потому что дореволюционное издание «Гулливера» пропало бесследно, оно украдено вместе с остальными книгами покойного профессора…
        Спускаясь вниз по эскалатору, Вета продолжала так и этак вертеть свою мысль.
        Чем хороши книги? Каждая из них напечатана в большом количестве экземпляров, чтобы ее могли прочесть сотни и тысячи людей. Конечно, старинные издания - это не современный массовый ширпотреб, но и они существуют не в одном экземпляре, а в десятках, может быть, даже сотнях… значит, даже если книга Глеба Николаевича пропала, можно попытаться найти другую такую же.
        Приободрившись от этой мысли, Вета взглянула на часы и припустила к автобусной остановке. Обычно она шла от метро пешком, но сегодня времени не было. В музей она вбежала одновременно с директрисой Марией Петровной и в ответ на ее укоризненный взгляд сделала каменное выражение лица. Помогло.
        Дальше день потек своим чередом - экскурсии, стенды, подготовка к выставке «Водопровод в революционном Петрограде». Это директриса выдумала такую тему. Сотрудники только пожали плечами - какой там водопровод, все лопнуло и засорилось еще в семнадцатом, воду из Невы брали… Но спорить с начальством, как известно, все равно что плевать против ветра. И все смирились, Вета отрыла даже какие-то архивные материалы и снимки.
        В обеденное время Вета собралась поесть в бистро на углу или хотя бы дойти до продуктового магазина, но внезапно хлынул сильный дождь. Вета расстроилась - снова придется пить пустой чай и побираться у Лариски. Однако, открыв сумку, обнаружила в ней увесистый пакет с завтраком - два бутерброда с полукопченой колбасой, солидный кусок ватрушки и даже контейнер с вчерашними голубцами! Неужели это свекровь позаботилась? Вот отчего сумка показалась Вете такой тяжелой…
        Точно, свекровь, больше некому, Вета же не сошла с ума, чтобы позабыть, что она делала утром… Но, однако, с чего это свекровь прониклась к Вете такой любовью? В жизни такого за ней не водилось…
        - Может, не есть? - опасливо спросила Лариса, потому что Вета машинально мысли свои произнесла вслух. - Сама говорила, что у тебя со свекровью отношения не очень, так, может, она чего в еду подмешала?
        - Ну не знаю… - Вета с усилием отогнала от себя видение: свекровь кулинарным шприцем впрыскивает в голубцы ядовитую субстанцию, - не может быть! Она вообще-то тетка не вредная, если что не так - прямо в глаза скажет, исподтишка гадить не станет…
        И с удивлением поняла, что так и есть, она сказала чистую правду - свекровь не станет пакостничать, наговаривать на нее мужу шепотом, петь ему в уши. Если ей что не нравилось, а не нравилось ей в Вете многое, она про это говорила сразу, громко и прямо, особенно не выбирая выражений. Вета предпочитала не спорить, отмалчивалась и соглашалась. Так что скандалы у них в доме бывали редко. Они с мужем работали, свекровь, выйдя на пенсию, взяла на себя домашнее хозяйство - в основном готовила еду.
        «Не мельтешись под ногами на кухне!» - заявила она Вете, как обычно, не стесняясь в выражениях.
        Вета и в этот раз молча на все согласилась. И только в последнее время, когда она стала отвечать свекрови таким же грубым тоном, та отчего-то сменила тактику и стала проявлять заботу. Так, может, надо было сразу выбрать такой метод?
        Лариска между тем открыла контейнер и понюхала голубцы. На лице ее отразилось блаженство.
        - Мама такие делала когда-то давно… Вкусно…
        - Да не лопай ты руками, давай хоть разогреем! - рассердилась Вета.
        Голубцов хватило на всех, а заглянувшей к ним директрисе Вета отрезала кусок домашней ватрушки.
        После обеда в самом благодушном настроении Вета решила позвонить капитану Островому. Конечно, не слишком прилично было звонить первой, он еще подумает, что она ищет с ним встречи, но нужно было поинтересоваться, добралась ли до него сестрица покойной Мефодьевны и согласились ли родственники профессора запустить ее в квартиру. Капитан долго не отзывался, а когда ответил, Вета услыхала в трубке шум и крики.
        - Я не вовремя? - испугалась она. - Вы на оперативном задании? Я только хотела узнать…
        - Угу, - мрачно ответил он, - как раз в квартире профессора нахожусь по этому делу.
        - Это Диана там орет? - поинтересовалась Вета. - Вы уж не дайте старушку в обиду, выдайте ей все документы Мефодьевны, там на сберкнижке денег много, ей профессор оставил…
        - Из-за этого и шум, - шепотом поведал Островой, - но старушка, я вам доложу, в обиду себя не даст, клюкой своей от взвода спецназовцев отобьется…
        «Стало быть, все в порядке», - удовлетворенно подумала Вета.
        На следующее утро капитан Островой снова вошел в тот же подъезд, он миновал квартиру скандального гражданина Пузырева, поднялся выше этажом и подошел к квартире номер двадцать три, расположенной прямо над квартирой Пузырева.
        Нажав кнопку звонка, он услышал за дверью мелодичный перезвон. Тут же раздались шаркающие шаги, и старческий голос осведомился:
        - Это кто? Это ты, Тамара?
        - Нет, это милиция! - возразил Островой.
        - Люся, это к тебе! - донеслось из-за двери, и шаги неторопливо удалились.
        Островой еще немного выждал и снова позвонил.
        За дверью опять послышались шаги, и на этот раз другой голос спросил:
        - Это кто? Это Валентина?
        - Это милиция! - гаркнул Островой. - Да откройте, наконец!
        - Луша, это не ко мне, это к тебе! - проговорили за дверью.
        Капитан заколотил в дверь, боясь, что вторая старуха тоже уйдет, и повторил как можно громче:
        - Это милиция! Откройте, наконец!
        Вдруг соседняя дверь приоткрылась, и женский голос проговорил:
        - Вы так можете целый день звонить и стучать. Вы им скажите, что пенсию принесли, тогда сразу услышат.
        Капитан воспользовался советом и громко проговорил в дверь:
        - Пенсия!
        Тут же за дверью началась суета, замок лязгнул, дверь открылась, и перед капитаном возникли две старушки: одна - высокая и сутулая, другая - низенькая и круглая.
        Старушки удивленно уставились на капитана.
        - Вы пенсию принесли? - спросила наконец низенькая старушка. - А Анфиса что, в отпуске?
        - Или вообще уволилась? - подхватила высокая.
        - Из милиции я! - громко проговорил капитан и предъявил старушкам удостоверение.
        - Зачем так кричать? - обиженно пробормотала кругленькая. - Мы, слава богу, не глухие!
        - А что - теперь всегда милиция будет пенсию приносить? - осведомилась вторая.
        - Это правильно! - подхватила первая. - Деньги большие, мало ли что может случиться… Анфиса всегда говорит, что боится с такими деньгами ходить…
        - Можно в квартиру войти? - спросил капитан, покосившись на все еще приоткрытую дверь соседней квартиры.
        - Заходите, заходите! - хором воскликнули старушки и отступили, пропуская капитана в прихожую, а оттуда - на кухню.
        - Так что пенсия? - проговорила низенькая старушка, закрыв дверь за Островым.
        - Я вам не принес пенсию, - сообщил капитан старушкам. - Я это сказал, чтобы вы мне дверь открыли. На самом деле мне нужно задать вам несколько вопросов.
        - Нехорошо, молодой человек! - строго проговорила высокая. - Надо всегда говорить правду!
        - Очень нехорошо! - поддержала ее низенькая. - Нехорошо обманывать! А Анфиса сегодня придет?
        - Про Анфису я ничего не знаю, - ответил Островой. - Я расследую преступление, которое случилось в соседнем доме…
        - Как интересно! - воскликнула низенькая старушка. - Ты слышишь, Люся, в соседнем доме случилось настоящее преступление! Прямо как в твоем любимом сериале!
        - Не глухая! - отозвалась высокая, и в ее глазах вспыхнул огонек подлинного интереса. - А какое преступление? Кого-нибудь убили?
        - Нет, ограбили квартиру. И я теперь обхожу соседей и выясняю, кто что видел. Так вот - может быть, вы что-нибудь видели? Дело в том, что именно из вашего окна хорошо видно место преступления…
        - Видели, видели! - оживилась низенькая, которую, как понял капитан методом исключения, звали Лушей. - Ты помнишь, Люся, мы с тобой что-то видели?
        - Конечно, помню! - отозвалась Люся. - У меня с памятью полный порядок! Склероза покуда нет!
        - А что мы видели-то? - задумалась Луша. - Помню, что-то видели, ты еще сказала - надо же, как интересно! Прямо как в кино! Надо будет Тамаре рассказать…
        Люся молчала, но на ее лице отражалась интенсивная работа мысли.
        - Так все-таки что же вы видели? - Островой в нетерпении переводил взгляд с Люси на Лушу и обратно.
        - Что же мы видели? - пригорюнилась Луша. - Хоть убей, не помню!
        - Зачем убивать! - фыркнула Люся. - Мы же с тобой все важное в тетрадочку записываем, чтобы не забыть!
        - Верно! - обрадовалась Луша. - А где же эта тетрадочка? Ты не помнишь, куда мы ее положили?
        - Конечно, помню! - отозвалась Люся и куда-то удалилась.
        Через несколько минут она заглянула на кухню и смущенно спросила Лушу:
        - А зачем я пошла?
        - За тетрадкой, в которую вы записываете все важное! - напомнил ей Островой.
        - Да помню я, помню! - проворчала Люся и снова удалилась.
        Через несколько минут, когда капитан уже отчаялся дождаться ее возвращения, старушка вернулась на кухню. В руке у нее была общая тетрадь в черном клеенчатом переплете.
        - Ну вот же она… - проговорила Люся, положив тетрадь на стол. - А что мы в ней хотели посмотреть? Рецепт теста для капустного пирога?
        - Нет, - терпеливо возразил капитан. - Вы видели из окна какое-то происшествие. Оно показалось вам подозрительным, поэтому вы на всякий случай записали это в своей тетради…
        - Ой, правда! - оживилась Луша и принялась листать тетрадку. - Ой, Люся! - воскликнула она примерно через полминуты. - Мы же с тобой забыли плед в химчистке получить! Вот смотри, месяц назад сдали и забыли…
        - Как же так… - пригорюнилась Люся. - Вроде и записали - а все равно забыли…
        - Ну как - нашли свою запись насчет подозрительного происшествия? - напомнил Луше Островой.
        - Вот, нашла, нашла! - гордо сообщила ему старушка. - Видите, тут написано - голый мужчина!
        - Подумаешь! - махнула рукой Люся. - Сейчас по телевизору чего только не показывают! Нашла чем удивить молодого человека! Вчера вот включили телевизор, а там все голышом ходят, прямо как в бане. Мы думали - «Дом-2», а оказалось, приличный спектакль передают, по Чехову…
        - Да при чем тут телевизор? - перебила ее Луша. - Мы же с тобой того мужчину не по телевизору видели, а живьем, из окна…
        - Ну да… - согласилась Люся после недолгого размышления. - Точно, из окна… он из окна вылез в чем мать родила, а потом она ему все выкинула, и он ушел…
        - Стоп! - Островой пристально посмотрел на словоохотливых старушек и громко проговорил: - Теперь постарайтесь все это рассказать по порядку и подробно: кто такой он, кто такая она, кто откуда вылез, кто кому что выкинул…
        - Зачем вы так кричите? - в голосе Люси прозвучала обида. - Мы не глухие, мы вас и так хорошо слышим! Только откуда же мы знаем, кто он такой?
        - Он нам документы не предъявлял, - поддержала ее Луша. - Вы вот, к примеру, предъявили, а он не предъявлял, он из окна вылез, видно, ее муж домой вернулся не вовремя…
        - Да, я помню, - задумчиво проговорила Люся. - Как-то Василий Прохорович тоже не вовремя вернулся из командировки…
        - Василий Прохорович? - удивленно спросила ее Луша. - А кто такой Василий Прохорович?
        - Да ты что, Лукерья? Не помнишь, кто такой Василий Прохорович? Это же муж мой, покойник!
        - Ничего не понимаю! - расстроилась Луша. - Разве покойники ездят в командировки? И разве они из них… возвращаются?
        - Стоп! - воскликнул капитан Островой, теряя терпение. - Прекратите этот вечер воспоминаний! Соберитесь с силами и вспомните, что вы видели из своего окна!
        - Смотри, Люся, какая сейчас молодежь нервная! - проговорила Луша, качая головой. - А все из-за стрессов… надо молодому человеку принимать то лекарство, помнишь, его по телевизору рекламировали… очень хорошо помогает от стресса!
        - Вообще, молодой человек, вы уж как-нибудь определитесь, - строго добавила Люся, - то просите вспомнить, то говорите не вспоминать… не поймешь вас!
        Островой взял себя в руки и проговорил как можно спокойнее:
        - Я вас очень прошу - вспомните, что вы видели, и не отвлекайтесь на посторонние предметы! Иначе… иначе я вас вызову повесткой, и вы будете давать показания в милиции!
        Конечно, он не собирался приводить эту угрозу в исполнение, но она подействовала на старушек.
        - Не надо повесткой… - пригорюнилась Луша. - Нам нельзя сегодня из дома уходить, нам Анфиса должна пенсию принести…
        И общими усилиями Луша и Люся восстановили удивительное происшествие.
        - У нас, молодой человек, проблемы со сном, - начала строгая Люся. - В вашем возрасте об этом еще не имеют представления…
        - Почему же не имеют, - вздохнул капитан. - У меня тоже проблемы со сном - по утрам никак не проснуться!..
        - Так вот, - продолжила Люся. - Третьего дня посмотрели мы свой любимый сериал…
        - Там как раз Елизавета ушла от Федора к Константину, - вклинилась в рассказ Луша, но под грозным взглядом Острового замолчала.
        - Посмотрели и собрались спать. Но заснуть никак не могли - то во дворе кошки мяукали, то муха жужжала, то у соседей ребенок плакал… в общем, решила я встать и выпить воды. Пришла сюда, в эту комнату, за стаканом и случайно выглянула в окно. Смотрю - а напротив, из окна того флигеля, голый мужчина вылезает… Ну я, конечно, позвала Лушу…
        - А я только было заснула, мне даже сон начал сниться интересный - то ли про ДОСААФ, то ли про ОСОАВИАХИМ…
        - Но как услышала про голого мужчину, сразу прибежала! - мстительно добавила Люся. - В общем, смотрим мы - и правда, голый мужчина вылез из окна и спустился по водосточной трубе. Спустился, значит, и спрятался за мусорными контейнерами…
        - Там нам его было совсем не видно, - продолжила Луша с сожалением. - И мы уже хотели снова лечь…
        Люся взглянула на нее недовольно и снова перехватила инициативу:
        - Но тут то окошко, из которого он вылез, снова открылось, из него высунулась женщина…
        - Не совсем голая, - вставила реплику Луша. - В халате…
        - При чем тут ее халат! - оборвала ее Люся. - Молодому человеку про халат неинтересно.
        - Вы продолжайте, продолжайте! - поторопил ее Островой. - Что было дальше?
        - А почти ничего и не было. Она, эта женщина, увидела мужчину за контейнерами и бросила ему одежду. А сама закрыла окно и больше не показывалась…
        - А он выбрался из-за контейнеров, - добавила Луша, - оделся и ушел…
        В голосе ее снова прозвучало явное сожаление.
        - Так… - проговорил капитан, выслушав рассказ до конца. - А вот когда вы наблюдали все эти страсти, вы случайно не заметили - никто не поднимался или не спускался на той монтажной люльке, которая висит возле дома напротив?
        - До того ли нам было! - воскликнула бесхитростная Луша. - Тут такие события интересные…
        - А когда это волнующее событие имело место?
        - Что имело? - удивленно переспросила Луша.
        - Ну когда оно случилось?
        - Так я же сказала - третьего дня! - строго проговорила Люся. - Вы меня невнимательно слушаете или у вас с памятью проблемы? Тогда надо лекарство принимать от склероза, забыла, как оно называется…
        - Нет у меня проблем с памятью! - перебил ее Островой. - Третьего дня - это что значит? В понедельник, что ли?
        - И вовсе не в понедельник, а во вторник, - сказала Люся.
        - В ночь со вторника на среду, - уточнила Луша. - Я же говорю, в тот день Елизавета ушла от Константина к Федору…
        - Что ты говоришь, Лукерья! - возразила Люся. - У тебя совсем нет памяти! Не от Константина к Федору, а от Федора к Константину!
        - Дамы, - перебил Островой свидетельниц, - у меня к вам самый последний вопрос - и я оставлю вас в покое. Из какого окна вылезал тот мужчина? Вы можете мне показать?
        - Конечно. - Люся подвела его к окну и указала на противоположный дом: - Вон то окно, на четвертом этаже, третье от угла…
        Капитан поблагодарил старушек и оставил их разбираться в сложных отношениях героев любимого сериала, а сам поскорее покинул их квартиру - у него уже начало возникать подозрение, что склероз заразен.
        Остановившись на лестнице и с трудом собрав разбегающиеся мысли, он подвел итог тому, что сумел выяснить.
        Он так и не нашел свидетелей ночного ограбления.
        Но интуиция подсказывала капитану, что стоит поговорить с той женщиной, которая в ночь ограбления выбрасывала одежду любовнику, - возможно, она что-нибудь заметила. Во всяком случае, ее квартира располагалась прямо над квартирой покойного профессора.
        Вечером Вета решила попробовать самый простой путь поиска нужной книги.
        Выйдя из метро на своей станции, она зашла в большой книжный магазин, занимающий подвал огромного торгового центра. Здесь она поймала молодого продавца и сказала, что ей нужно старое издание «Гулливера».
        - Старыми изданиями не торгуем, - ответил парень с легким оттенком презрения - мол, кому нужно это старье. - Но я могу вам предложить прекрасные новые издания, воссозданные по лучшим дореволюционным образцам, с такими же иллюстрациями, с таким же шрифтом, в прекрасном переплете…
        Он подвел ее к полке, на которой ровными рядами стояли красивые тома в тисненных золотом переплетах.
        «Робинзон Крузо» и «Лунный камень», «Пятнадцатилетний капитан» и «Оцеола, вождь семинолов», «Дети капитана Гранта» и «Копи царя Соломона» - с прекрасными гравюрами, бережно проложенными тонкой папиросной бумагой… конечно, здесь были и «Приключения Лемюэля Гулливера».
        Рисунок на обложке был такой же, как тот, который помнила Вета, - великан в треугольной шляпе, с усмешкой наблюдающий за проходящей у его ног лилипутской армией.
        - Беру! - решительно заявила Вета.
        Правда, цена книги ее неприятно поразила.
        - А что же вы думали? - высокомерно проговорил продавец. - Это же подарочное издание! Прекрасная бумага, настоящие гравюры, одна обложка чего стоит!
        Вета вздохнула и выложила за книгу почти все свои деньги. Осталось только на маршрутку.
        Она задержалась в книжном магазине и снова пришла домой позже. Свекровь, как обычно, встречала ее в прихожей. Правда, в ее взгляде не было прежней уверенности, и руки она не сложила на груди, как Наполеон перед Ватерлоо.
        Вспомнив о Ватерлоо, Вета сообразила, что Наполеон ту битву проиграл и дальше у него пошли сплошные неприятности. Это придало ей сил, и она окинула свекровь таким взглядом, что та невольно попятилась. То есть хотела это сделать, но не вышло, потому что за ней была стена.
        Вета всегда подозревала, что свекровь нарочно обставила все в прихожей таким образом, чтобы стена напротив двери была свободна - ни вешалка там не висела, ни зеркало. Таким образом, свекровь сразу попадалась на глаза пришедшему домой человеку и могла высказать ему все, что думает. Почти всегда этим человеком оказывалась Вета.
        Сегодня, ощутив за собой твердую поверхность, свекровь обрела уверенность в себе.
        - Ивэтта! - сказала она строго. - Мне нужно с тобой серьезно поговорить!
        И она открыла рот для продолжения, но Вета не стала дожидаться, что ей скажут, и выпалила первой:
        - Я устала, мне некогда, и еще полно дел! Отчитываться перед вами за опоздание не собираюсь, взяли тоже моду - всех строить, как в армии! Тут вам не завод, прогрессивки не лишают!
        Свекровь покраснела, закрыла рот и попыталась сложить руки на груди, но они безвольно упали. Такого бунта на собственном корабле она не ожидала.
        Вета вспомнила про сытный обед, который свекровь собрала ей утром, и немного усовестилась. Однако какой-то бесенок внутри удержал ее от извинений.
        Свекровь выглядела растерянной.
        Вета воспользовалась временным затишьем и проскользнула в свою комнату.
        Мужа, конечно, не было.
        Она этому откровенно обрадовалась, вытащила из тайника записную книжку и листок, достала купленное только что издание «Гулливера», открыла его на двадцать шестой странице… и разочарованно вздохнула: на этой странице не было никакого текста, только рисунок, точнее, черно-белая гравюра - Гулливер разговаривает с императором лилипутов, который стоит у него на ладони.
        На всякий случай Вета перевернула листок и попыталась воспользоваться текстом со следующей страницы. Как объяснял муж, она пронумеровала буквы в первых строчках по алфавиту и стала выписывать в соответствующем порядке буквы с пожелтевшего листка, найденного в тайнике профессора.
        Однако никакого смысла в записке не появилось.
        Вета попыталась повторить эту операцию с предыдущей, двадцать пятой страницей - и снова безуспешно. Тогда она, вспомнив объяснения мужа, попыталась чередовать номера букв - вначале номер строки на странице, затем номер буквы в этой строке. Она крутила так и этак - получалась еще большая галиматья.
        Значит, она зря потратила деньги.
        Для расшифровки подходит только то самое издание, которое было у Глеба Николаевича.
        А где его взять - Вета совершенно не представляла.
        Из коридора донесся голос свекрови:
        - Вета, помоги мне кастрюлю достать!
        Огромная кастрюля стояла наверху кухонного шкафа, доставали ее только по праздникам - свекровь варила в ней студень или ставила тесто на большие пироги - с капустой, с мясом и с яблоками. С чего это вдруг свекрови понадобилась кастрюля среди недели? Однако отказаться Вета не решилась - все-таки свекровь немолода, да и комплекция у нее плотноватая, еще свалится с табуретки и сломает себе что-нибудь, и Вете же придется за ней ухаживать.
        Она молча влезла на табуретку и потянула кастрюлю на себя.
        - Ты пыль сначала вытри! - посоветовала свекровь снизу и бросила ей тряпку.
        Вета долго балансировала на цыпочках, надышалась пылью и расчихалась, а в конце концов свекрови позвонила приятельница и тут же стала выкладывать свое мнение по поводу очередной серии.
        - Ты думаешь, это она его убила? - заинтересовалась свекровь. - Ну не знаю…
        Она махнула рукой и ушла в свою комнату продолжать разговор, а Вета осталась стоять на табуретке с тяжеленной кастрюлей в руках, как полная дура.
        - Черт знает что! - Она с трудом запихнула кастрюлю обратно и ушла к себе.
        Тетрадь, листок и книга валялись на столе, и Вета, чтобы успокоиться, принялась читать с того места, где остановилась вчера.
        Двумя стругами плыл купец Варсонофьев по Каспийскому морю. В первом струге - товары попроще, да слуги купеческие, да пятеро казаков, для охраны от разбойников нанятых. Во втором струге - самый дорогой товар, да сам Варсонофьев, да странный мальчонка при нем, да еще трое казаков.
        Третий день плывут струги, скрипят уключины.
        Море стоит тихое, едва колышется. Солнце жарит нещадно.
        - Еще день, твое степенство, и будем в Астрахани! - говорит, вглядываясь в берег, старый казак.
        Струги сворачивают к берегу, входят в камыши.
        Шуршат густые камыши под расшивными бортами, шуршат под длинными веслами. Только этот шорох нарушает жаркую полдневную тишину.
        Только неспокойно от этой тишины на сердце у купца Варсонофьева.
        Слишком тихо вокруг, как будто затаилась вся природа, замерла от страха неведомого.
        Ох, дойти бы скорее до Астрахани, под защиту крепостных стен, под защиту стрельцов государевых, стрельцов царева воеводы князя Прозоровского!
        И старый казак тоже что-то чует, вздыхает, смотрит неспокойно по сторонам.
        - Тише гребите! - вполголоса приказывает он гребцам. - Смочите уключины да весла, чтоб не скрипели!
        Тихо плывут струги, не скрипят мокрые уключины, только камыш шуршит, ломается под тяжелыми бортами челнов.
        Прислушивается к этой тишине Тит Варсонофьев, прислушиваются казаки.
        Тихо скользят струги сквозь камыши, и вдруг передний выплывает на широкую открытую воду, свободной, чистой протокой уходящую вглубь берега.
        И тут же в этом просвете, в этой протоке показываются несколько челнов с красными обвисшими парусами.
        - Ушкуйники! - испуганно шепчет Варсонофьев и мелко крестится. - Спаси и помоги, Матерь Пресвятая Богородица!
        - Греби, братцы, греби! - кричит старый казак. - Подналягте, братцы, как можете!
        Гребцы изо всех сил налегают на весла, трещат и гнутся еловые веретена. Купеческие струги мчатся через протоку, чтобы скорее уйти в камыши, скрыться от разбойничьих челнов.
        Но поздно: разбойники увидели их и тоже взялись за весла…
        Гребцы на стругах Варсонофьева стараются, гребут изо всех сил, но они устали, замучила их долгая тяжелая работа, замучила жара. А разбойники гребут со свежими силами, да и челны их легче. Купеческие лодки тяжело нагружены заморским товаром, сидят низко, а те летят, как понизовые чайки, кажется, едва касаясь воды…
        Старый казак стоит на корме, вглядывается в приближающиеся челны под красными парусами.
        - Что делать будем, Аким? - спрашивает, подходя, Варсонофьев. - Не уйти нам от ушкуйников!
        - То не ушкуйники! - нехотя отвечает казак и не глядит в глаза хозяину.
        - А кто же?
        - То Степан Тимофеевич…
        Нехорошо было Титу Прохоровичу, а сейчас и вовсе поплохело.
        Много слышал он про казацкого атамана Степана Тимофеевича Разина, и все недоброе.
        Был Степан из донских казаков, ходил по цареву велению на крымского хана и на турецкого султана, а после казнил воевода князь Долгоруков его старшего брата Ивана, и вышел Степан из-под царской руки. Ушел с Дона на Волгу и Яик, поднял казацкую голытьбу, пошел с ней грабить турецкие берега, торговые караваны, богатые персидские города. Где грабил, где торговал, где вел переговоры. Город Дербент разорил до основания, взял большую добычу и много пленников, потом предложил персидскому шаху свою службу.
        Астраханские воеводы гонялись за непокорным атаманом, но тот хитростью и везением уходил от них, а кое-когда и побивал государевы полки, не гнушаясь обмана.
        - Не подведи, Аким Фролыч! - взмолился Варсонофьев, разом вспомнив отчество казака. - Не подведи, и я тебя не обижу!
        - А я что могу? - с неожиданной злостью процедил тот. - У нас, вон, гребцы заморены, а у казаков свежие!
        Разинские челны неотвратимо приближались, и скоро стал виден сам атаман, стоящий на носу переднего струга.
        Коренастый, кудрявый, широкоплечий, всем своим видом он излучал силу и угрозу.
        - Никак это ты, Аким?! - крикнул Разин, разглядев на купеческом корабле старого знакомого.
        - Я, Степан Тимофеевич!
        - А что ж ты, Аким, от меня бегишь? В салки, что ли, играешь?
        - Служба у меня такая!
        - Служба? - насмешливо переспросил атаман. - С каких это пор донские казаки подневольную службу служат? У тебя, Аким, одна служба - вольная воля, одна отчизна - казацкое братство, один государь - кривая турецкая сабля!
        - Я, Степан Тимофеевич, слово давал! - мрачно проговорил Аким. - Верное казацкое слово.
        - Ну коли слово давал - держи! - усмехнулся Разин. - Мне вот государь Алексей Михайлович десять раз слово давал, да ни разу не сдержал. Так он же не казак, он царь Московский!
        Гребцы стараются из последних сил, но казацкие струги нагоняют, и уже молодые казаки забрасывают железные кошки на челны Варсонофьева, чтобы подтянуться к ним бортами.
        Аким со своими подручными обнажает сабли, рубит веревки, но летят новые и новые крючья, и скоро казаки Разина перебираются на купеческие челны…
        Охрана Варсонофьева рубится вполсилы, как будто номер отбывает - ведь не с басурманами, не с нехристями какими и не с царевыми людьми бьются, а со своими братьями, казаками…
        Через несколько минут все кончено.
        Один только Аким, верный слову, лежит на дне струга зарубленный. Остальные казаки, сложив сабли, виновато поглядывают на Варсонофьева - мол, не обессудь, хозяин, их ведь куда больше…
        Разин, широко, уверенно шагая по гулкой палубе струга, оглядывает добычу, развязывает тюки с парчой и шелком, открывает сундуки с дорогим оружием и посудой, довольно присвистывает, поворачивается к первому есаулу Ивану Черноярцу:
        - Гляди-ка, Ванята, какого хорошего зверя завалили! Распорядись там, чтобы никого из казаков, кто в погоне был, не обошли. Ну и себя не обидь, тут всем хватит!
        Сам подходит к Варсонофьеву, глядит мрачно, с усмешкой:
        - Ну что, купчина, много наторговал?
        - Ох, много! - вздыхает Тит. - Да только не будет мне с той торговли проку…
        - Отчего же? - усмехается Степан Тимофеевич. - Большой прок тебе будет: ятебе за твой дорогой товар отдам жизнь твою купеческую. Бери, не торгуйся: дороже тебе никто не даст!
        Тут на глаза ему попадается жмущийся к ногам купца ребенок лет пяти в золоченом халате, с сафьяновым мешком на коленях.
        - А это что за малец? - в глазах Разина блеснуло любопытство. - Никак царевича киргизского в полон везешь?
        - Зачем в полон! - проворчал Тит. - В пустыне я его нашел. Караван в песчаную бурю попал, один этот мальчонка уцелел.
        - Во как! - то ли удивился атаман, то ли развеселился. - Ну, малец, а что это у тебя в котомке?
        Рванул на себя мешок, потянул завязки, открыл резной город - и обомлел.
        Ничего вокруг себя не видел грозный атаман, не сводил глаз с дива дивного, с града резного. Словно шел по его узким улочкам, меж садов тенистых и дворцов разукрашенных, на самый верх холма, к храму чудесному…
        И снизу, с палубы, пристально смотрел на Разина ребенок - пристально, упорно, безмятежно.
        - Ты что, Тимофеич? - окликнул атамана Черноярец. - На наши струги идти надо…
        - Царьград! - проговорил Разин, едва слыша своего есаула. - Истинный Царьград!
        - Уходить надо, Тимофеич! - поторопил его есаул. - Дозорные кричат, будто появились корабли воеводы Прозоровского!
        - Надо уходить! - вздохнул Степан Тимофеевич. - А Царьград этот я себе возьму, в счет своей законной добычи. Мне ведь, Ванята, тоже своя часть причитается…
        Он сунул резной град обратно в мешок, закинул на плечо, шагнул к борту струга.
        И ребенок в золоченом халате поднялся, подоткнул полы своего халата и засеменил вслед за атаманом.
        - Ишь ты! - усмехнулся, заметив его, Разин. - Ровно собачонка! Ну ладно, малец, пойдем со мной, выращу из тебя настоящего казака! Гляжу, ты не из трусливых!
        Казаки перегрузили к себе на челны товары Варсонофьева и поплыли по протокам среди камышей прочь от устья Волги, где поджидал их со своими стрельцами астраханский воевода Прозоровский. Спешили они к острову, возле которого дожидался их Сережка Кривой с десятью стругами. Соединившись, стали бы большой силой и смогли пойти на прорыв.
        Быстро темнело.
        На казацких стругах запалили огни, чтобы не заплутать в потемках. Плыли быстро, тихо переговариваясь.
        Вдруг сбоку, со стороны берега, вынырнули из камышей большие темные челны, рванули наперерез.
        - В море! - рявкнул Степан Тимофеевич. - Поднажмите, ребятушки, не дадимся воеводе!
        Скрипели уключины, стонали от натуги гребцы, но все ближе подходили челны со стрельцами. С переднего челна грохнула пушка, ядро малость не долетело до казацкого струга.
        - А ну, дед, повороти влево! - приказал Степан Тимофеевич своему рулевому, старому казаку по кличке Стырь, то есть «руль». - Пропусти остальных!
        Стырь всем весом навалился на румпель, струг атамана, скрипя и кренясь на бок, сошел с прямого пути, повернул влево. Мимо него пролетели остальные челны, казаки глядели удивленно, однако они знали, что Степан Тимофеевич ничего зря не делает.
        А его струг, развернувшись, пошел навстречу челнам воеводы.
        На переднем челне, среди стрелецких старшин, стоял полковник Кривошеин, которого Прозоровский послал вдогон за разинцами. Вглядываясь в темноту, полковник недоуменно проговорил:
        - Что это он деет? Никак на нас идет?
        - Вроде и правда на нас! - отозвался стрелецкий старшина Скрыпа. - Видать, совсем атаман ума лишился!
        - А вот мы сейчас его! - азартно воскликнул Кривошеин. - Ребятушки, заряжай!
        Ближние стрельцы засуетились, заряжая пищали, - снимали с перевязей-берендеек укладки для пороховых зарядов, засыпали порох на пороховые полки, заталкивали пули. Тем временем челн Разина подходил все ближе и ближе.
        - Весла суши! - в запале крикнул полковник.
        Гребцы подняли весла, челн замедлил ход, его развернуло, и в борт ткнулся шедший следом челн сотника Фуникова. Стрельцы попадали на палубу, кто-то полетел и за борт.
        - Что творишь! - заорал в темноту Кривошеин.
        Фуников ответил невразумительно, вроде - сам виноват.
        В это время казацкий струг подошел совсем близко, на носу отчетливо виднелась коренастая, полная силы фигура Разина. Кривошеин нетерпеливо вырвал из рук ближнего стрельца заряженную пищаль, навел на атамана, выпалил…
        Разин был совсем близко, казалось, промахнуться невозможно, однако он стоял после выстрела как скала.
        - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… - изумленно пробормотал Скрыпа. - Да он заговоренный, его пуля не берет!
        - Стреляйте, ироды! - кричал полковник, отбросив бесполезную пищаль. - Стреляйте, пока не ушел!
        Но стрельцы крестились, пятились и не спешили стрелять, а казацкий челн уже уходил вбок, в камыши.
        Разин стоял на носу своего струга, и перед его глазами все еще полыхал выстрел стрелецкого полковника. Огнем этого выстрела атаману едва не опалило бороду, но пуля его не взяла…
        Или стрелец второпях позабыл вложить пулю и полковник зазря потратил заряд пороха? Или и впрямь он, Степан Разин, заговорен и пуля не берет его?
        - Это Царьград! - проговорил атаман убежденно. - Это Царьград уберег меня от пули!
        А у ног его сидел синеглазый мальчуган и безмятежно глядел вперед, в темноту.
        Вету отвлек голос свекрови:
        - Вета, ты не спишь?
        «Если опять привяжется с кастрюлей, пошлю ее подальше», - зло подумала Вета.
        - Володя звонил, скоро будет, он уже у метро!.. - прокричала свекровь через дверь.
        Вета спрятала обратно в ящик записную книжку и листок, и тут прямо ей в руки выпала визитная карточка.
        «Арсений Неелов, - прочитала она удивленно. - Редкие и уникальные книги».
        Откуда у нее эта визитка?
        Тут Вета вспомнила похороны Глеба Николаевича, скользкого типа с козлиной бородкой, с бегающими глазами… ну да, это тот книжный жучок, который прямо на похоронах предлагал ей помощь в реализации библиотеки профессора.
        Библиотеки больше нет, но помощь Арсения ей может понадобиться: ведь он наверняка может найти точно такое же издание «Гулливера», как то, которое было у Глеба Николаевича…
        Вета набрала номер Арсения на своем мобильном.
        Услышав знакомый голос, она представилась:
        - Это Вета… Иветта Сычева… мы познакомились на похоронах Глеба Николаевича Сперанского… вы тогда предлагали мне свои услуги… помните, насчет книг…
        - А, Иветта Вячеславовна! - отозвался Арсений с ленивой растяжкой. - Да, я вас помню…
        В голосе его не было прежнего интереса. Вета вспомнила, как он заискивал перед ней на похоронах, и обиделась.
        - Вы говорили, что я могу к вам обратиться в любое время… - проговорила она.
        - Да, конечно… - проговорил тот нехотя. - Но ведь у вас больше нет книг Глеба Николаевича…
        Ах, вот почему он с ней так неохотно разговаривает! До него уже дошла информация о краже!
        - Откуда вы это знаете? - спросила Вета настороженно.
        - Неважно. У всех есть свои каналы. Это же моя работа. Так чего вы хотите?
        - Мне нужна одна книга. У Глеба Николаевича было дореволюционное издание «Путешествий Гулливера». Так вот, мне нужен точно такой же экземпляр.
        - «Гулливер»? - переспросил Арсений. В его голосе снова появился профессиональный интерес. - А какое издание? Издательство Маркса или Сойкина? Какого года?
        - Не могу вам сказать… - вздохнула Вета.
        - Ин-кварто или ин-октаво? С иллюстрациями Гранвиля или Доре? Какой переплет?
        - Честно говоря, не знаю…
        - Ну, Иветта, вы меня удивляете! Это называется - пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!
        - Но если бы я увидела эту книгу, я бы ее непременно вспомнила… Я ее часто держала в руках…
        - Ну ладно. - Арсений вздохнул. - Это уже кое-что… приезжайте ко мне, я покажу вам каталог с разными изданиями, а вы попробуете узнать то, которое вам нужно.
        Вета собралась в пять минут и вышла в прихожую.
        Тут же из своей комнаты возникла свекровь. Вот умеет она появляться в самый неподходящий момент!
        - Ты куда это собралась в такое время? - изумилась она, увидев, что Вета направляется к двери, и демонстративно взглянула на часы. - Ивэтта, это уже переходит всякие границы!
        - Лучше за сыном своим следите! - огрызнулась Вета. - Где он каждый вечер пропадает? Вот и спросите у него!
        - Что тут спрашивать, когда и так все ясно, - сказала свекровь тихо, но Вета ее не слышала, она быстро вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь.
        Быстро идя к метро, она почувствовала необыкновенную легкость. Почему она до сих пор терпела бесконечные придирки свекрови? Этот ее командирский тон и рассуждения о процессе. Та принимала сдержанность невестки за слабость и наезжала все больше и больше, стоило же в ответ нахамить - и свекровь мгновенно пошла на попятную. Еще немножко, и станет вообще как шелковая… Впрочем, Вету это интересовало все меньше и меньше.
        Время действительно было позднее, маршрутки ходили плохо, она решила разориться и поймала машину.
        Арсений жил в большом старом доме на Лиговском проспекте. На двери подъезда имелся кодовый замок, но жильцы его давно сломали, и дверь была неплотно прикрыта. Лестница в доме была роскошная, мраморная, с коваными перилами, чудом сохранились даже латунные кольца от давно утерянной ковровой дорожки. На первом этаже оказался вполне целый мраморный камин. Однако, поднявшись на третий этаж, Вета с удивлением увидела бесконечный коридор, в который выходили десятки одинаковых дверей.
        Среди этих дверей она нашла номер тридцать, позвонила.
        Дверь открылась в ту же секунду.
        На пороге стоял Арсений, одетый в старомодную домашнюю куртку из малинового бархата.
        - Заходите, Иветта Вячеславовна! - проговорил он, церемонно поклонившись и отступив в сторону.
        Иветта подумала, что и эта старомодная церемонность, и бархатная куртка совсем не идут довольно молодому мужчине. Будь ему лет шестьдесят - еще куда ни шло…
        Войдя в квартиру, она удивленно огляделась по сторонам.
        Собственно, это была не квартира, а одна удивительно большая комната - ни прихожей, ни кухни, ни других подсобных помещений. Только в дальнем углу виднелась ванна, стыдливо загороженная расписной китайской ширмой.
        Потолок в комнате тоже был расписной - на нем была очень живописно изображена сцена утиной охоты: утки плавали в камышах, и охотничья собака с висячими шелковыми ушами смотрела на них с живейшим интересом.
        Мебель у Арсения была старая, но разрозненная и довольно неказистая. Три стула разного стиля и разной степени сохранности, шаткое кресло, стол на круглой ножке, покрытый несвежей скатертью, диван красного дерева с потертой обивкой. Только книжные шкафы были красивые и в хорошем состоянии.
        - Какая у вас странная квартира! - проговорила Вета. - Да и дом такой необычный…
        - Вы правы, дом у нас необычный, - согласился Арсений. - Это не совсем жилой дом, а бывшая гостиница «Палас», когда-то здесь останавливался Шаляпин, в ресторане этой гостиницы не раз просиживал ночи Блок. А квартиры - это бывшие гостиничные номера, поэтому здесь такая необычная планировка. Я устроил прямо в комнате ванную и туалет, здесь же иногда готовлю. Впрочем, готовлю я редко. Но если хотите чаю или кофе…
        - Нет, спасибо! Время позднее, так что давайте перейдем к делу.
        - Как вам будет угодно! - Арсений подошел к книжному шкафу, открыл дверцы.
        Вета успела разглядеть красивые кожаные переплеты, тиснение, золотые обрезы старинных книг.
        Арсений достал из шкафа огромный толстый том в зеленом переплете, бережно положил его на стол.
        - Замечательное издание, - проговорил он вполголоса, как будто представлял Вете старого друга. - «Перечень редких и замечательных книг России», составленный Григорием Геннади, проще говоря - «Каталог Геннади». Незаменимая книга для настоящего библиофила!
        Вета обратила внимание, что сейчас, у себя дома, в окружении своих книг, Неелов утратил суетливые замашки мелкого книжного жучка, глаза его не бегали, в нем проступили некоторая солидность и уверенность в себе. Теперь она могла поверить, что он и впрямь хорошо разбирается в редких книгах.
        - Итак, - проговорил он, переворачивая страницы каталога. - Мы ищем издания «Путешествий Гулливера»… Ну вот они… здесь перечислены всего восемнадцать изданий…
        - Сколько?! - в ужасе переспросила Вета.
        - Восемнадцать, - повторил Арсений.
        - Но это же так много!
        - Вовсе не много! Ваше счастье, что мы ищем не Дюма-отца и не Конан Дойла - тут издания исчисляются многими сотнями! Так… ну, дешевые издания «Народной библиотеки» мы сразу пропускаем, они вообще без иллюстраций и в мягкой обложке… Ну вот, это издание Сытина, восемьдесят шестой год…
        - Какой? - переспросила Вета.
        - Тысяча восемьсот восемьдесят шестой! - на всякий случай уточнил Арсений. - Иллюстрации Жана Гранвиля, они считаются классическими… твердый переплет, тисненая кожаная обложка… посмотрите, это не ваша книга?
        Вета перегнулась через его плечо, взглянула на страницу каталога. Здесь было помещено изображение книжной обложки. Гулливер тащил за собой на веревках целую эскадру лилипутских кораблей.
        - Нет, на обложке той книги был другой рисунок! Там Гулливер наблюдает за военным парадом лилипутов…
        - Значит, ищем дальше! - Арсений перевернул страницу. - Ну вот это - более редкое издание. Типография Маркса, девяносто второй год. Иллюстрации Хогарта… Интересно, я о них даже не знал!
        Вета склонилась над книгой.
        На этой обложке был изображен Гулливер, связанный сотнями тонких нитей и безуспешно пытающийся их разорвать.
        - Нет, я же вам сказала - на той книге, которую я ищу, изображен военный парад!
        - Ладно… продолжаем поиски. Хотя я бы на вашем месте удовлетворился Марксом или Сытиным - отличные издания и не слишком редкие, так что их можно приобрести по вполне умеренной цене, около тысячи…
        - Тысяча? - переспросила Вета удивленно. - Надо же, дешевле, чем современное издание! Я сегодня за новую книгу заплатила полторы тысячи…
        - Около тысячи евро! - перебил ее Арсений. - Это все же антикварные книги!
        - Тысяча евро?! - испуганно воскликнула Вета, широко открыв глаза. - Вы, наверное, шутите?
        - Такими вещами не шутят! - строго возразил Неелов. - Ну что, будем смотреть дальше?
        - Будем! - вздохнула Вета.
        - Так… ну это издание Сойкина, девятисотый год… Думаю, это не то, на обложке нет рисунка, только название. Хотя внутри иллюстрации Гранвиля, как и у Сытина. Будете смотреть?
        Вета взглянула и покачала головой:
        - Нет, и это не то!
        - Тогда у нас остался последний шанс. - Неелов перевернул страницу. - Это действительно очень редкое издание, думаю, что до наших дней сохранилось не больше десяти экземпляров. Тысяча восемьсот семидесятый год, небольшое издательство Карла Шлемиля, иллюстрации Джона Степлтона…
        - Но я ищу русское издание!
        - Русское, русское! - успокоил Вету Арсений. - Издательство Карла Шлемиля находилось в Петербурге, на Васильевском острове. Там ведь до революции немцев было больше, чем в Германии, даже вывески на магазинах и ресторанах были немецкие. Издательство Шлемиля просуществовало всего три года, потом хозяин разорился, продал его конкурентам, а они его закрыли и в помещении типографии устроили красильный цех… Этот цех, в свою очередь, тоже разорился, просуществовав всего год…
        - Ну это все мне не очень интересно, - перебила его Вета и взглянула на картинку в каталоге.
        Это был хорошо знакомый ей рисунок - Гулливер с любопытством разглядывает марширующих лилипутов…
        - Это она, точно, та самая книга, которую я ищу! - радостно проговорила Вета.
        - Рад за вас, - хмыкнул Неелов. - Но, как я и говорил, это издание более редкое, чем предыдущие, значит, более дорогое.
        - Сколько оно может стоить? - испуганно спросила Вета.
        - Все зависит от того, сколько экземпляров сохранилось до наших дней, но никак не меньше двух тысяч…
        - Двух тысяч евро?
        - Ну да… как - будем искать?
        - Будем… - Вета тяжело вздохнула. Она не представляла, где раздобудет такие деньги, но не хотела отступать.
        - Сейчас я посмотрю, есть ли что-нибудь в моей базе данных… - Арсений включил ноутбук и начал просматривать файлы.
        Через несколько минут он повернулся к Вете и сообщил:
        - На ваше счастье, нам не придется ехать в Сибирь или на Камчатку. В этом случае вам пришлось бы оплачивать, кроме самой книги, мою командировку - дорогу, гостиницу, суточные… не пугайтесь, в нашем городе есть, по крайней мере, четыре экземпляра этого издания. Не считая, конечно, того экземпляра, который принадлежал покойному Сперанскому. Так что мы с вами уже завтра можем приобрести книгу. Одна выставлена в магазине «Раритет» уВилли Раковского, с него мы и начнем. Магазин открывается в десять…
        - Мне еще нужно достать деньги! - вздохнула Вета.
        Разумеется, свекровь провела большую работу, расписала поведение Веты такими красками, что муж поверил во все. Зная свекровь, Вета примерно представляла, как это звучало. Невестка стала совершенно невозможна, грубит, огрызается и обзывается. Ничего не делает по дому, а она, свекровь, не молоденькая, чтобы убирать за ними, стирать и готовить на трех человек. И самое главное - пришла сегодня и так не вовремя, вместо оправданий начала ругаться, а потом собралась и куда-то ушла, ничего не объяснив. И что ей думать? Куда может пойти молодая женщина поздно вечером?
        «На панель, - усмехнулась Вета, - неужели она думает, что я пошла на панель? Очень смешно…»
        Вета нарочно не стала звонить и открыла дверь своим ключом. И что бы вы думали? Разумеется, свекровь стояла на своем обычном месте прямо напротив двери. И руки на этот раз были сложены на обширной груди, и узкие губы плотно сжаты, и брови грозно нахмурены - все как положено. Ей бы шляпу-треуголку - ну точь-в-точь Наполеон глядит на горящую Москву!
        «Вот-вот, - подумала Вета, - вроде бы одержал победу при Бородине, а Москва-то не далась. Никто с ключами от города встречать императора не вышел, праздников и чествований не устраивали, город подожгли, продовольствия и других припасов не было… Так что, дорогая свекровушка, нечего из себя Наполеона корчить, как бы тебя на остров Святой Елены не сослали…»
        Мысленно представив свекровь в наполеоновском мундире, Вета едва удержалась от смеха.
        - Володя! - гаркнула свекровь во всю силу легких. - Она пришла!
        - Где ты была? - тотчас в прихожую явился муж.
        Брови у него были насуплены точно так же, как и у свекрови. Вета подумала, что сейчас он тоже сложит руки на груди и будет у нее в прихожей два Наполеона. Но прихожая у них была не слишком большая, так что у стены просто не было места для двоих разгневанных французских полководцев.
        - Где ты была? - повторил муж в прежнем запале.
        И, видя, что она отвернулась, снимая туфли, повысил голос:
        - Ивэтта, я тебя спрашиваю!
        И даже имя ее произнес на манер свекрови, через «э»!
        Вете захотелось бросить в него туфлей. И попасть прямо по носу. А свекровь угостить ударом в челюсть. Пускай потом жидкую пищу через трубочку втягивает!
        Но… «мечты, мечты, где ваша сладость…» - цитировал, бывало, Глеб Николаевич в хорошем настроении. Вета прекрасно понимала, что, вздумай она схватиться со свекровью врукопашную, победа будет не за ней. Тетка здоровая, не зря много лет на заводе отработала! Опять же пиво пила, калорийно…
        - Изволь отвечать, когда тебя спрашивают! - от волнения муж пустил петуха.
        Странно, а раньше она никогда не замечала, какой у него некрасивый, визгливый голос. Не кричит, а прямо визжит, как дисковая пила… Нет, все-таки хорошо бы запустить в него сапогом. И чтобы завтра под глазом лиловел здоровенный синяк… И он с этим синяком пойдет в свою суперпупергимназию к богатым деткам… И ужасно интересно, что скажет ему директор…
        - Ну что ты кричишь, - мирно сказала Вета, - ну ходила я по делу…
        И это была чистая правда. Но ей никто не поверил.
        - Ты думаешь, что мы поверим в твои оправдания? - спросил муж.
        И Вета тут же завелась.
        - А кто тебе сказал, что я оправдываюсь? - спросила она обманчиво тихим голосом. - И что значит это «мы»? «Мы, Николай Второй…»?
        - Мы с мамой… - буркнул муж.
        - А маме-то, интересно, какое дело, куда я ходила? - громко удивилась Вета.
        Что удивительно, так это то, что свекровь до этого молчала, как воды в рот набрала. Но тут она не выдержала.
        - Ты живешь в нашем доме! - высокопарно начала она.
        - Да? - прищурилась Вета. - А я думала, что дом у нас общий…
        И с необъяснимым злорадством увидела, как на лице мужа проступает воспоминание… И понимание. А через некоторое время дошло и до свекрови.
        Когда девять лет назад Вета с Владимиром решили пожениться, свекровь упорным трудом заработала себе от завода однокомнатную квартиру. До этого они с сыном жили в коммуналке - огромная комната с двумя большими окнами и высоченными потолками. В коммуналке было таких изначально три. То есть совсем давно, больше двухсот лет назад, когда был построен дом, на лестничной площадке была одна квартира из пяти комнат. До революции она принадлежала инженеру, работающему на Обуховском заводе. Все это Вете рассказывал муж, который, будучи студентом исторического факультета, заинтересовался историей квартиры и даже написал статью в какой-то журнал. Статью, правда, не напечатали, но работу муж проделал и жаждал поделиться полученными сведениями с Ветой. А она в то благословенное время внимала с радостью всему, что он говорил, будь это перечень фамилий из телефонной книги или расписание пригородных электричек.
        В общем, квартиру у инженера, разумеется, отобрали, то есть оставили две комнаты, а в остальные три вселился разный люд - милиционер с женой и тещей, две сестры, работающие на ткацкой фабрике, и даже учитель из школы для трудновоспитуемых детей с семьей. Возможно, учитель этот, последователь Макаренко, был хорошим педагогом, но он все время пропадал в своей школе, потому что трудновоспитуемых нельзя было оставить ни на минуту. А жена его не принимала методов Макаренко и воспитывала их сына по-своему. В результате вырос здоровенный детина, которого вся квартира звала Котей, учился он отвратительно, вечно устраивал в квартире то пожар, то потоп и однажды выбросил в окно тарелку горячих макарон. Случай вошел в анналы истории квартиры только потому, что макароны попали на новый костюм управдома, и он, зная всех жильцов, мигом вычислил Котю. Потом Котя окончательно вырос и стал попивать и поколачивать несчастного своего отца-педагога, который от тяжкого труда на ниве воспитания малолетних преступников ослабел и рано состарился. Перед войной Котю посадили за кражу, родители его умерли в блокаду.
        Инженер, бывший владелец квартиры, сгинул году в тридцать седьмом, его дети разлетелись по свету, и после войны вернулся только один - летчик, Герой Советского Союза. И государство выделило ему отдельную квартиру, перестроив для этой цели коммуналку. Из двух комнат, занимаемых раньше семьей инженера, большой прихожей и кухни получилась приличная двухкомнатная квартира, а остальное оставили в коммуналке. Отгородили кусок коридора и сделали темную кухню, в остальном все осталось как было. Жильцы менялись - кто-то умирал, кто-то переезжал, кто-то женился и разводился, из старожилов остались только будущий муж Веты с матерью - дочкой одной из сестер, работавших на ткацкой фабрике.
        Будущая свекровь как раз собралась переезжать из коммуналки в свою новую квартиру, тут сын решил жениться. У Веты не было своей площади, она после смерти родителей жила с семьей брата, поэтому родственники просто выплатили ей энную сумму, и она выписалась. Доплатили и поменяли квартиру свекрови на двухкомнатную, комнату в коммуналке пока решили не трогать. Рассчитывали на то, что дом хоть и старый, но красивый, с большими окнами и лепниной, эркерами и витыми решетками на балконах. И даже портик у парадного подъезда поддерживают две кариатиды. Поэтому рано или поздно обязательно расселят коммуналку, уже кое-где новые жильцы въехали.
        Всеми планами и расчетами занимались свекровь с мужем, Вета со всем соглашалась.
        - Конечно, я понимаю… - вздыхала свекровь, - молодым хотелось бы одним пожить после свадьбы, а тут я… Но, сами посудите, если комнату продать да Ветины деньги прибавить, только однокомнатную купить можно. А так, если расселять станут, за такую комнатищу-то, тридцать два метра, да окна огромные, без всякой приплаты однокомнатную квартиру дадут!
        - Что ты, мама, - ввернул тут муж, - ты нам нисколько не мешаешь!
        А Вета тогда только кивала головой, глупо улыбаясь, она хотела любить всех.
        Так и случилось, что Вета со свекровью прописались в этой вот двухкомнатной квартире, а муж официально остался в коммуналке.
        - Это ненадолго, - ободряла Вету свекровь, - вон уже больше половины квартир расселили, скоро и до нас очередь дойдет.
        Вета только отмахивалась - какая разница!
        И надо же было такому случиться, что рядом с тем красивым старым домом начали строить новый - такой же красивый, архитектор постарался. Но когда вбивали сваи под фундамент, от сотрясения вдоль всего дома пошла трещина. Всполошились, вызвали комиссию, которая тянула время и определенного заключения не давала. Вроде бы дом рухнуть не должен, а если рухнет, то лет через сто, а может, и раньше. А пока суд да дело, риелторы решили не связываться с расселением квартир в этом доме. Потому что покупают огромные квартиры люди небедные и со связями, таких обмануть - себе дороже обойдется. Они ведь по судам бегать не станут, сами с неугодным человеком разобраться смогут…
        И вот уже десятый год ни одной квартиры в том доме не было продано. Коммуналка та совсем обветшала, жильцы там меняются с быстротой калейдоскопа, сдать комнату - и то проблема. И вот как раз три месяца назад свекровь сдала ту комнату на полгода, причем деньги вперед взяла, поскольку до этого жила там развеселая девица, которая съехала, не заплатив за месяц.
        Все эти мысли промелькнули в голове Веты со скоростью курьерского поезда.
        - Так что там насчет дома? - поинтересовалась она самым невинным тоном. - Ты, дорогой, имеешь что-то против? Тебе не нравится здесь жить?
        - О чем ты говоришь? - Было видно, что муж отказывается верить своим ушам. - Ты намекаешь, что я…
        - Я ни на что не намекаю, - прервала его Вета, - я говорю как есть: прекрати на меня наезжать. И не смей говорить со мной таким обвиняющим тоном! Ты не прокурор, и я не подсудимая!
        Тут она вспомнила, что хотела поговорить с мужем насчет денег, ей срочно нужны две тысячи евро на старинную книгу, а своих сбережений немного. А теперь, после того, как разругались, он вряд ли пойдет ей навстречу.
        «Ну уж нет, - подумала Вета, - я своего добьюсь во что бы то ни стало! У меня просто выхода другого нет!»
        - Антонина Павловна, - обратилась она к свекрови, - время позднее, вы бы шли к себе, отдохнули, телевизор поглядели. А мы уж тут сами разберемся. Мне нужно с мужем серьезно поговорить.
        Свекровь, вместо того чтобы повысить голос и заорать, что невестка ей не указ и она сама знает, что ей делать, вдруг как-то стушевалась и пробормотала:
        - Да я ничего. Вы сами чаю попейте. Там на плите сырники…
        - Мама, - муж отчего-то забеспокоился, - может быть, с нами чаю попьешь?
        - Иди, сын, - твердо сказала свекровь, - любишь кататься, люби и саночки возить!
        «Заговаривается», - подумала Вета и скрылась в ванной. Ей надо было обдумать предстоящий разговор.
        Под шум падающей воды мысли текли нерадостные. Поневоле Вета задумалась о своей семейной жизни.
        Как-то странно у них организовался быт. После свадьбы въехали они вот в эту квартиру, сделали ремонт, купили мебель и все необходимое и зажили потихоньку. Общие деньги выдавались только на питание, свекровь, если не хватало, могла добавить свои. А дальше каждый был сам по себе. Вета зарабатывала немного, одевалась на эти деньги и покупала кое-какие мелочи по хозяйству. Вместе с мужем они по магазинам никогда не ходили, разве только за продуктами, да и то нечасто. Свекровь говорила, что домашнее хозяйство - не мужское дело, еще не хватало, чтобы мужик у плиты болтался и трусы дамские стирал!
        Как всякий мужчина, муж терпеть не мог магазины, но, в отличие от других жен, Вета его не заставляла таскаться за ней по бутикам и торговым центрам. Она и сама не слишком приветствовала такое времяпрепровождение. Опять же, когда денег впритык, по магазинам не разгуляешься.
        Никаких больших покупок они за время совместной жизни не делали. Вопрос о машине отпал сразу - у мужа оказался дальтонизм, права ему никогда бы не дали. Вета не слишком расстраивалась по этому поводу, ей нравилось бродить с ним пешком по городу, он очень много знал про старый Петербург и пригороды. Сейчас, конечно, было бы неплохо, если бы кто-то возил ее на работу, но опять же пробки…
        Одежду себе муж покупал сам, кстати, отметила сейчас Вета, в последнее время он стал очень элегантен. Вещи дорогие и подобраны с большим вкусом.
        Вета потянулась в шкафчик за кремом для лица и заметила новую бритву мужа. И одеколон тоже дорогой. Что ж, он всегда следил за собой… В данный момент это Вету радует, стало быть, у него есть деньги.
        Зарабатывает он в своей частной гимназии неплохо, а тратит только на одежду. В отпуск они ездили вместе только первые года два, потом как-то не срослось. То он менял работу, и ему не давали отпуск летом, а в гимназии муж ездил в поездки вместе с детьми. Объездили, надо сказать, они всю Европу, так что с Ветой он никуда ехать не хотел, все уже видел. Ей же не каждый год удавалось куда-то поехать - в прошлый раз зубы лечила весь отпуск, два года назад ездили с Лариской в Чехию самым дешевым туром, а еще раньше - с женой брата в Турцию. Вете не понравилось - шумно, народу много и очень жарко.
        Она спохватилась, что думает не о том, наскоро нанесла на лицо питательный крем и расчесала волосы. Пора идти, а то муж уснет.
        Он ждал ее полностью одетый, даже рубашка не домашняя. Вета села на кровать и ослабила поясок халата.
        - Ну? - требовательно спросил муж. - Так где же ты все-таки была? И я хотел сказать, что ты недопустимо грубо разговариваешь с моей матерью!
        В другое время Вета тут же стала бы оправдываться или промолчала бы, согласилась со всеми его упреками и доводами. Но сегодня у нее была конкретная цель - добыть денег, две тысячи евро, поэтому она не дала мужу увести разговор в сторону.
        - Давай не будем трогать твою маму, - обманчиво мягко сказала она, - думаю, что она сама в силах за себя постоять. Если ей что-то не нравится, мы выясним с ней это сами, разберемся без тебя, как раньше разбирались.
        Муж хотел что-то сказать, но промолчал, только глаза его блеснули. Злобно? Нет, в них не было агрессивности. В них была неуверенность и еще, пожалуй… неужели страх? Вета подумала, что она ошибается.
        - Теперь относительно того, где я была, - тем же тоном продолжала Вета. - Заверяю тебя, что не делала ничего предосудительного, просто у меня были дела, о которых долго рассказывать. Да тебе и неинтересно.
        - Вот новость! - вспыхнул муж. - С каких это пор у тебя завелись какие-то тайные дела?
        Вета и сама не понимала, отчего ей так не хочется рассказывать мужу о смерти профессора Сперанского, о наследстве, которое украли, о тайнике. Это была только ее история, ей профессор доверил документы, ей умирающая Мефодьевна сообщила шифр. Она не хочет никому про это рассказывать.
        - Послушай, - сказала она как могла рассудительнее, - я же не спрашиваю тебя, где ты пропадаешь целыми вечерами, так отчего же ты требуешь у меня отчета?
        Тут муж как-то скрючился, скособочился и забормотал невразумительно:
        - Понимаешь, я… так получилось… я думал, что… и вот…
        Вета поняла, что он уводит разговор в сторону, сейчас они начнут долгое и унылое разбирательство, кто кому не то сказал да кто на кого не так посмотрел; муж будет долго и со вкусом перечислять обиды и все знаки внимания, которые когда-то не оказала ему Вета, и волей-неволей Вета вынуждена будет начать оправдываться в не сделанных ею ошибках; ивсе это действо будет продолжаться долго, потому что муж встает не рано, он как-то умеет договориться с директором своей гимназии, чтобы историю никогда не ставили первым уроком. А она безумно устала, в таком режиме, в каком живет она последние дни, долго находиться очень вредно. Так что нужно немедленно пресечь его заикание и перевести разговор в нужное русло.
        Муж все так же бормотал что-то, запинаясь на каждом слове, и голову держал как-то вбок, чтобы не встречаться с ней взглядом, от этого плечо у него поднялось вверх и выглядел он несуразно. Вета только пожала плечами и решила, что это оттого, что теперь она на всех глядит совершенно другими глазами.
        Это началось три дня назад, в тот день, когда рано утром Вете позвонили из милиции насчет ограбленной квартиры профессора Сперанского. Вета тогда первый раз заметила, что смотрит на мир иными глазами.
        А сейчас она впервые в жизни подумала, что муж ее - несерьезный, неуверенный в себе человек. И к тому же поверхностный. Вроде бы любил он историю как науку, занимался ею, диссертацию защитил - и все, ушел преподавать. Да не в вуз, где все же наукой можно заниматься, а в частную гимназию, где деткам на историю, по большому счету, плевать. И времени ведь у него много свободного остается, писал бы книги, что ли… Но нет книг. И докторская диссертация как была в зачаточном состоянии, так и осталась.
        Да что же это такое, спохватилась Вета, снова она думает не о том!
        - Дорогой, - сказала она твердо, - успокойся, пожалуйста, и послушай меня.
        - Нет, ты не так поняла… - Он суетливо обернулся. - Это все Людмила Павловна…
        - Кто такая Людмила Павловна? - против воли заинтересовалась Вета.
        - Ты разве ее не знаешь? - удивился муж. - Да знаешь, ты же относила контрольные, когда я болел… Это секретарь директора…
        - Ах да, - вспомнила Вета, - но оставим Людмилу Павловну в покое, время позднее, а у меня к тебе просьба. Володя, мне нужны деньги.
        - Деньги? - Он вылупил глаза и даже рот открыл. - Какие деньги?
        - Две тысячи евро, - ответила Вета, - причем нужны срочно.
        - Зачем тебе такие деньги? - Муж потряс головой, как будто отказываясь верить своим ушам. - Что ты собираешься с ними делать?
        - А можно, я не стану отвечать на этот вопрос? - Вета была само спокойствие в противоположность мужу.
        Уж ей-то было терпения и выдержки не занимать! Хорошую выучку прошла в свое время в школе!
        - Володя, - сказала она твердо, - мы живем с тобой в браке девять лет.
        - Ну да, конечно… - Он снова скис. - Но я…
        - И за все это время просила ли я у тебя чего-нибудь лично для себя?
        - Ну… нет, наверное…
        - А вот теперь прошу, для меня это очень важно.
        - Но такие деньги… - протянул он. - У меня нет.
        - Не такие уж большие деньги, - усмехнулась Вета, - ты зарабатываешь очень прилично и тратишь только на себя. Не станешь же ты меня уверять, что все спустил на девиц и карты? А может, ты играешь в рулетку?
        - Но зачем тебе эти деньги?! - бессильно закричал он.
        - Тише! - шикнула Вета. - Мать разбудишь!
        - Да она все равно не спит, - буркнул муж.
        - Слушай, я все равно не отстану, - предупредила Вета, - у меня выхода нет. Так дашь?
        - Ладно, - протянул он, - если ты даешь слово, что на этом наш разговор закончится, я дам тебе тысячу евро.
        - Две! - напомнила Вета, удивившись про себя, как легко он согласился.
        - Больше у меня нет!
        - Есть! - Вета твердо стояла на своем.
        Дальше начался долгий и унизительный торг, в конце которого Вета чувствовала себя так, как будто она в одиночку разгрузила вагон с арбузами.
        Муж торговался, как извозчик. Если бы у него была шапка, он раза три кидал бы ее на пол, топтал ногами и уходил.
        Денег у него нет, твердил он, эта несчастная тысяча евро все, что удалось отложить на черный день.
        - Ты врешь, - отвечала Вета, - у тебя отложено гораздо больше, я знаю. Причем деньги эти у тебя здесь, дома, я прекрасно знаю, что ты не доверяешь банкам, да и не те это деньги, чтобы их в банке хранить. Когда у свекрови сломался телевизор, ты тут же выдал ей на новый.
        - Но телевизор не стоит двух тысяч, - орал муж.
        «Отступать некуда, - говорила себе Вета, когда ей хотелось все бросить, хлопнуть дверью и уйти, - за нами, как говорится, Москва…»
        У нее самой лежали в ящике письменного стола жалкие четыреста евро - все, что удалось отложить за полгода, так что рассчитывать она могла только на мужа. Но, как выяснилось, рассчитывать-то на него было нельзя.
        Медленно, с трудом и со скрипом, муж повышал цену, Вета нехотя снижала, когда дошли до полутора тысяч, терпение ее лопнуло.
        - Черт с тобой, - сказала она, - я согласна. Только деньги прямо сейчас!
        И добавила про себя: «Завтра у Лариски недостающую сотню займу. Рублями!»
        Муж вышел из комнаты и через некоторое время принес деньги. Где уж он их прятал, в какой щели, Вета не интересовалась.
        Спать супруги легли в разном настроении, муж - мрачный, а жена заснула с довольной улыбкой на губах.
        Утром она встала пораньше и решила улизнуть из дому, пока все спят. Быстро собралась и, когда уже шла к выходу, заметила, что дверь свекрови слегка приоткрыта. Вета задержалась на секунду и увидела мелькнувшее лицо. Встретившись с ней глазами, свекровь тут же захлопнула дверь.
        Вета только пожала плечами - свекровь явно не хотела столкнуться с ней в узком коридоре. С чего это на нее напала такая робость? Да бог с ней, Вете не до нее!
        Как они и договорились вчера, Арсений ждал ее в машине около станции метро «Чернышевская».
        - Без меня вы ни за что не нашли бы этот магазин! - заявил он, закрыв дверцу и тронувшись с места.
        Действительно, они долго петляли по узким переулкам расположенного между Литейным проспектом и Таврическим садом района, который старожилы называют Пески.
        Свернув в очередной переулок, Неелов удивленно уставился вперед.
        Возле старинного трехэтажного особняка стояли две пожарные машины, толпился народ. Из окон первого этажа выбивался дым, смешанный с белесым паром.
        - Что здесь случилось? - спросил Арсений, притормозив, у старухи в джинсовой панаме.
        - Не видишь - пожар, - ответила та нелюбезно. - Магазин сгорел, этот… который старьем всяким торгует.
        - Антикварный? - переспросил Неелов.
        - Ну да! - подтвердила старуха и понизила голос: - И поделом ему! Кому такой магазин нужен? Я понимаю, булочная или, там, аптека, а тут старье какое-то!
        - Вы, мадам, тоже не радуете новизной! - проговорил Арсений и повернулся к своей спутнице: - Боюсь, что мы с вами опоздали. Я схожу поспрашиваю у людей, но думаю, что, даже если какие-то книги уцелели, Раковскому сейчас не до нас…
        Он припарковал машину на безопасном расстоянии от догорающего особняка и направился к толпе зевак.
        Через пять минут его уже полностью проинформировали о происшествии.
        Пожар заметил дворник Ибрагим, когда дым показался из заднего окна. Он тут же вызвал пожарных, но, когда они подоспели, пламя охватило уже весь магазин. Пожарные вынесли из здания двоих людей - самого владельца Вилли Раковского и немолодого продавца. Оба были без сознания, причем у хозяина была разбита голова - возможно, на него упала балка, но были и другие предположения. По крайней мере, кто-то из пожарных подозревал поджог.
        Книги, разумеется, никто даже не пытался спасать - те, которые пощадил огонь, погибли при тушении пожара.
        - Так что этот экземпляр «Гулливера» можно вычеркнуть из списка, - подвел итог практичный Неелов.
        За час до описываемых событий в антикварно-букинистическом магазине «Раритет» негромко звякнул дверной колокольчик.
        Немолодой продавец, откликавшийся на странное имя Снюсик, оторвал взгляд от антикварного французского порнографического журнала девятнадцатого века, который он изучал за отсутствием покупателей, и увидел на пороге магазина высокого мужчину лет сорока в черных джинсах и черном свитере. В темных волосах посетителя ярко выделялась седая прядь.
        Мужчина в черном не был похож на обычного посетителя антикварного магазина. Его трудно было представить перелистывающим редкое издание семнадцатого века или разглядывающим драгоценную чашечку саксонского фарфора. Продавец подумал, что тот просто ошибся дверью, но на всякий случай внимательно за ним наблюдал.
        Странный посетитель прошел мимо витрины со старинными орденами и монетами, мимо стеклянной горки, в которой были выставлены изящные статуэтки мейсенского и гарднеровского фарфора, и подошел к шкафу с антикварными книгами. Он уставился на старинное Евангелие в переплете тисненой кожи, на прижизненное издание поэм Пушкина, и на лице его проступило мрачное недоумение.
        Продавец откашлялся и спросил:
        - Могу я вам чем-нибудь помочь?
        - Можешь, - ответил посетитель крайне неприветливо. - Ты мне очень поможешь, если заткнешься и покажешь, где сидит твой хозяин.
        Такое невежливое обращение чрезвычайно обидело Снюсика. Однако уверенный вид мрачного мужчины и вопрос о хозяине навели его на мысль, что тот является не простым клиентом, а важной персоной - сотрудником налоговой инспекции, пожарной охраны или какой-нибудь из серьезных правоохранительных структур. В последние годы, после ряда скандальных историй в крупных музеях, представители этих структур стали довольно часто наведываться к антикварам.
        Поэтому Снюсик поглубже спрятал свою обиду и показал невежливому посетителю на дверь, за которой находился кабинет владельца магазина господина Раковского.
        Тот толкнул дверь и уверенно вошел в кабинет хозяина.
        Хозяин магазина «Раритет» Вилли Сигизмундович Раковский был маленьким человечком с большой головой, большими оттопыренными ушами и большим бугристым носом, на котором криво сидели старомодные очки в прозрачной пластмассовой оправе. Он сидел за массивным немецким столом черного дерева (предположительно мастерская Давида Рентгена) и разглядывал фарфоровую тарелочку с цветочным узором. Вилли Сигизмундович размышлял, можно ли выдать эту тарелочку за изделие Севрской мануфактуры или этот номер не пройдет.
        Увидев на пороге своего кабинета неожиданного посетителя, Раковский поднял на него взгляд и удивленно произнес:
        - Вы ко мне?
        - К тебе, к тебе! - заверил его мужчина в черном и поправил седую прядь.
        - Чем могу быть полезен? - осведомился антиквар, на всякий случай спрятав сомнительную тарелку в ящик стола.
        - У тебя есть такая книжка? - Посетитель положил на стол перед Раковским фотографию старинной книги с Гулливером на обложке.
        - Одну минуточку… - Вилли Сигизмундович сдвинул очки на кончик носа, внимательно пригляделся к фотографии и просиял: - «Гулливер» Карла Шлемиля! Восемьсот семидесятый год! Иллюстрации Степлтона! Вам повезло, молодой человек! Вам исключительно повезло! Это редчайшая книга, и она у меня есть! Вам действительно повезло!
        - Точно? - недоверчиво переспросил посетитель. - Именно такая? А то мне в одной лавке пытались втюхать книжку с другими картинками…
        - С другими иллюстрациями, вы хотите сказать? - Раковский снял очки и удивленно уставился на странного клиента. - Нет, молодой человек! Если Вилли Раковский говорит, что у него есть эта книга, значит, она у него есть!
        Он встал, сделал несколько шагов в глубину своего кабинета, открыл дверцу резного немецкого шкафчика (Богемия, семнадцатый век) и бережно достал оттуда старинную книгу в немного потертом темно-зеленом переплете. Вернувшись к столу, он положил на него книгу и проговорил с исключительным почтением:
        - Вот он, «Гулливер» Шлемиля! Это замечательное, уникальное издание! Вам крайне повезло…
        - Правда, похожа… - удовлетворенно ответил посетитель. - Ладно, беру… заверни, папаша!
        - Люблю клиентов, которые не торгуются! - вежливо улыбнулся Раковский. - Вы будете платить, я полагаю, наличными?
        - Что? - переспросил мужчина в черном. - А да, наличными… а сколько?
        - Четыре тысячи, - ответил Раковский, на всякий случай сдвинув книгу поближе к себе, и уточнил: - Четыре тысячи евро.
        - Что?! - Покупатель вытаращился на него, как на неизвестное явление природы. - Четыре штуки евро? Да ты, папаша, не иначе с дуба рухнул! За эти деньги в любом магазине можно целый шкаф книжек купить! И книжка-то у тебя затрепанная, засаленная, небось копченую рыбу на ней заворачивали…
        - Это редчайшая, уникальная книга! - сухо ответил Раковский, аккуратно убирая «Гулливера» вящик стола. - Таких во всем мире сохранилось всего несколько штук. Отсюда и цена. Если вы этого не понимаете - вам нечего делать в этом магазине. Идите в ларек на Московском вокзале и купите там себе какой-нибудь боевик. Это вам больше подойдет.
        - Я сам знаю, что мне покупать! - мрачно проговорил посетитель, перегибаясь через стол, и в упор уставился на антиквара. - Заворачивай книжку, папаша, насчет оплаты мы договоримся!
        - Одну минутку… - Раковский сунул руку в ящик стола, но вместо книги нашарил там рукоятку травматического пистолета. - Одну минутку, молодой человек…
        Он уже потянул пистолет из ящика, но посетитель опередил его. Он схватил со стола пресс-папье в виде совиной головы и с размаху опустил его на голову антиквара.
        Вилли Сигизмундович по-совиному ухнул и обмяк в кресле.
        А мужчина в черном спокойно обошел вокруг письменного стола, выдвинул верхний ящик, достал оттуда «Путешествия Гулливера» испрятал книгу в наплечную сумку. Затем он вытащил из немецкого шкафчика еще несколько книг (Псалтырь семнадцатого века в золоченом переплете, первое издание Державина, уникальный сборник поэтов-футуристов и еще три или четыре редкости), побросал все эти книги на стол антиквара. Затем из своей сумки вынул бутылку с остро пахнущей прозрачной жидкостью, полил этой жидкостью книги и плеснул на пыльные темные портьеры. Достал из кармана зажигалку, чиркнул колесиком и поднес пламя к стопке уникальных книг.
        Книги вспыхнули как бы нехотя, но через секунду на столе Раковского горел настоящий костер.
        А мрачный посетитель вышел из кабинета и прошел через магазин к выходу.
        - Ну как, вы побеседовали с Вилли Сигизмундовичем? - осведомился Снюсик.
        - Побеседовал! - бросил посетитель через плечо. - Он тебе привет передавал!
        - Ну и что мы теперь делаем? - осведомилась Вета, бросив последний взгляд на догорающий антикварный магазин. - Кто у нас следующий на очереди?
        - А вы решительная женщина! - Арсений взглянул на свою спутницу с уважением.
        Вета не стала объяснять ему причину своей настойчивости. После того как она смогла вытрясти из мужа деньги, она просто не могла остановиться на полпути. Нужно было идти до победного конца.
        - Ну что ж… - Неелов сверился со своим блокнотом. - Раз не вышло здесь - поедем к - Изабелле Романовне!
        - А это еще кто такая?
        - О, Изабелла Романовна - это удивительная женщина! Ее покойный муж был в советские времена очень крупным подпольным антикваром. Он торговал мебелью красного дерева, немецким и французским фарфором, картинами русских передвижников, стараясь не светиться и не попадаться на глаза представителям власти. Говорят, в молодости он отсидел несколько лет, и это произвело на него такое сильное впечатление, что он сделался убежденным «подпольщиком» ине вышел из подполья даже тогда, когда частный бизнес из уголовно наказуемого деяния превратился в уважаемое занятие и все его бывшие коллеги обзавелись собственными магазинами и складами. Вскоре после перестройки он скончался, и дело перешло в руки вдовы. Изабелла Романовна проявила чудеса предпринимательской хватки, в ее руках бизнес покойного супруга многократно расширился, но она осталась верна его принципу - действует исключительно нелегально, не имея ни магазина, ни банковского счета.
        - Прямо старуха-процентщица! - усмехнулась Вета.
        - Вот-вот, и к ней-то мы с вами сейчас отправимся…
        - Не сейчас, - вздохнула Вета, взглянув на часы, - не сейчас, а после работы.
        - Ну, дорогая, - поморщился Неелов, - так дела не делаются. Я освободил время, которое, кстати сказать, стоит недешево, я договорился с Изабеллой Романовной, а это, доложу я вам, дело непростое. Тетка крута и неуступчива, никому не доверяет, плохо идет на контакт и примет вас только по моей рекомендации.
        - Некоторые люди ходят на службу! - строго сказала Вета. - Зарабатывают этим на пропитание.
        - Ну для того, чтобы заработать на хлеб насущный, не обязательно тянуть лямку, - протянул Арсений, - только не говорите, что вам нравится таскаться по утрам на работу в переполненном транспорте.
        Вета хотела возразить или хотя бы резко оборвать Неелова, сказать какую-нибудь грубость, чтобы он расстроился и перестал говорить с ней таким самодовольным тоном. Но отвернулась быстро и, бросив ему через плечо, что они встретятся вечером, пошла прочь.
        - Постойте, Иветта! - Неелов догонял ее, чуть запыхавшись. - Я вас отвезу!
        Разумеется, они подъехали к музею в тот самый момент, когда директриса взялась за ручку двери.
        - Здрасте, Мария Петровна! - буркнула Вета и проскочила впереди директрисы.
        - Кто это? - спросила Лариска, которая высмотрела машину Арсения из окна. - С кем ты приехала?
        - Это… это по делу, - ответила Вета, вовсе не собираясь рассказывать в музее, кто такой Арсений Неелов и что их связывает.
        - Адвокат, что ли? - уточнила Лариса.
        - Ну да, - сказала Вета, чтобы она отвязалась, и тут же поняла, что теперь-то уж Лариска точно замучает ее вопросами - зачем Вете адвокат да откуда она его взяла…
        Но, как ни странно, Лариса ее лаконичным ответом полностью удовлетворилась и ушла к себе.
        Никто Вету в течение дня не побеспокоил, и даже директриса Мария Петровна ничего не сказала, когда она опять попросилась уйти пораньше. Правда, Вета выполнила все, что намечено было на день.
        - Опять обстоятельства? - только и спросила директриса.
        - Угу, - рассеянно кивнула Вета.
        - Обстоятельствами нужно заниматься в нерабочее время, - не утерпела директриса.
        - Непременно учту ваш квалифицированный совет, - улыбнулась Вета и ушла, чтобы оставить за собой последнее слово.
        Не желая ненужного любопытства сотрудников, она сказала Арсению, что доедет до дома Изабеллы Романовны самостоятельно.
        Спускаясь по эскалатору, Вета думала о словах Арсения Неелова. В самом деле, есть же люди, которые занимаются работой, которая им нравится, не тянут лямку и больше того - зарабатывают своей деятельностью приличные деньги. Внезапно она осознала, как надоел ей музей истории водопровода. Эти экскурсии, где нужно говорить одно и то же, эти дурацкие, никого не интересующие выставки, как раньше говорили - «для галочки»! Ей осточертело сидеть в плохо проветриваемом помещении, где отчего-то все время пахнет мышами и канцелярским клеем, где все сотрудники знают друг о друге все и годами не происходит ничего интересного.
        Осенью там непременно лопаются трубы и отключают горячую воду, весной обязательно появляются отвратительные протечки на потолке. Вот и все события.
        Неужели так и пройдет жизнь?
        «А чего бы ты хотела?» - тут же прозвучал в душе ехидный голос.
        Корпеть над пыльными фолиантами в архивах, выкапывать какую-нибудь заплесневелую сплетню трехвековой давности и писать потом о ней никому не нужную научную работу? Или же читать лекции студентам-оболтусам? Тоже скучно.
        И внезапно Вета осознала, что ей нравится ее сегодняшняя жизнь. Это расследование, поиск нужной книги, чтобы расшифровать записку, которую оставил ей профессор. Конечно, жалко его, но, надо полагать, ее старый учитель знал, что делал, когда оставлял ей наследство. Большого ума был человек, это многие признавали.
        Вета вспомнила, как они схлестнулись с женой его недотепистого племянника, как его, Андрей… Вот сейчас она бы поговорила с ней по-другому! И даже общение с капитаном милиции Островым ей тоже нравилось. А вот интересно, что-то он сейчас поделывает? В самом деле, ведь на нем ограбление висит, и, между прочим, Мефодьевна в результате удара по голове умерла. Крепкая была старушка, еще бы долго протянула. И продвинулся ли капитан в этом деле? Вета подумала, что надо бы ему позвонить. И расспросить подробнее. Но нельзя. Если официально, то он ничего не должен ей говорить. Не положено ему. А если пригласить его попить кофе в неформальной обстановке, то он еще подумает, что Вета навязывается. И вообще, ей некогда сейчас заниматься флиртом, у нее важное дело, рассказывать о котором капитану еще рано. Вот когда Вета выяснит, что там с книгой, и расшифрует записку, тогда можно и Сереже рассказать.
        Осознав, что мысленно назвала капитана Острового Сережей, Вета улыбнулась. И тут же поймала взгляд проходившего мимо мужчины. Тот смотрел с несомненным интересом. Посмотрел и прошел мимо. Правда, мужчина был так себе - средних лет, среднего роста, одет чисто, но небогато. И все же…
        Вета непроизвольно выпрямила спину и вскинула голову. Нет, все же волосы определенно нужно покрасить, и как можно скорее.
        Капитан Островой вернулся в дом, где жил Глеб Николаевич, поднялся на четвертый этаж и позвонил в квартиру.
        За дверью раздалось соловьиное пение, и тут же мелодичный голос проговорил:
        - Это ты, мой хомячок? Ты сегодня пришел пораньше к своей морской свинке?
        Дверь открылась, и на пороге возникла пухленькая рыжеволосая особа лет тридцати пяти в полурасстегнутом розовом халате.
        Увидев Острового, она попятилась и удивленно проговорила:
        - А вы кто?
        - Уж точно не хомячок, - ответил Островой и предъявил удостоверение.
        - Капитан Островой… - прочитала женщина. - А чего вам надо?
        - Поговорить. - Капитан выразительно взглянул на «морскую свинку». - У меня к вам есть несколько вопросов. Мы так и будем стоять на лестнице или все же войдем в квартиру?
        - Я посторонних мужчин в квартиру не пускаю! - строго отозвалась женщина. - Что вы у меня хотели спросить? Спрашивайте быстро, а то скоро муж придет, а он очень не одобряет, когда я с посторонними мужчинами разговариваю. Только если вы по поводу кражи ниже этажом, я вас сразу предупреждаю - я ничего не знаю и ничего не видела, я это вашим товарищам уже говорила…
        - Значит, не хотите меня впускать? - Островой взглянул на женщину с откровенной насмешкой. - Ладно, будем разговаривать здесь. Я вообще-то хотел с вами поговорить про мужчину, который в ночь со вторника на среду вылезал из вашего окна…
        Женщина вспыхнула, втащила Острового в квартиру, захлопнула за ним дверь и зашипела:
        - Вы с ума сошли? Говорить такое на лестнице! Вы знаете, какие у нас соседи? У них слух, как у этих, с большими ушами… у кроликов! Все подслушают и еще от себя прибавят чего не было! Все же до мужа дойдет, а он у меня такой ревнивый!
        - Вы сами не хотели меня впускать в квартиру. - Капитан пожал плечами. - Простите, не расслышал ваше имя.
        - Валентина Андреевна, - ответила дама, кокетливым жестом поправив рыжие кудри.
        - Ну так что, Валентина Андреевна, поговорим про ночь со вторника на среду?
        - Ничего не знаю! - зачастила женщина. - Ничего не видела, ничего не слышала! Спала как убитая… я так вашим товарищам и сказала, которые тут спрашивали!
        - А вот у меня есть свидетели, которые видели, как в ту ночь из вашего окна вылезал мужчина. Между прочим, совершенно голый!
        - Врут! Все врут ваши свидетели! - бормотала хозяйка, причем глаза ее воровато бегали. - Во-первых, никто отсюда не вылезал, во-вторых, вовсе не из моего окна, и, в-третьих, вовсе не голый…
        - Может быть, и врут, - спокойно ответил капитан. - Но я у вас задержусь на час-другой и попробую разобраться, кто врет, а кто говорит правду. Мне торопиться некуда. - Островой взглянул на часы и уселся на подвернувшуюся табуретку.
        - Но муж! - Женщина сцепила руки и прижала их к груди. - Он скоро должен вернуться с работы… если он все это услышит - это будет что-то ужасное!
        - Ах, ваш хомячок очень ревнивый? - Капитан усмехнулся. - Ну тут уж я вам ничем не могу помочь. Конечно, если бы вы быстро ответили на мои вопросы, я бы тут же ушел…
        - Да? - Валентина Андреевна застыла, прикидывая в уме все плюсы и минусы его предложения. - А муж… вы ему ничего не расскажете? Вы мне обещаете?
        - Все зависит от вас. - Островой выразительно развел руками. - Если вы будете со мной искренни и поможете следствию - я со своей стороны тоже пойду вам навстречу…
        - Ну ладно… задавайте свои вопросы…
        - Значит, в ночь со вторника на среду вы принимали любовника, - начал капитан.
        - Ну зачем такие неприличные слова! - засмущалась хозяйка квартиры. - Ну да, у меня в гостях был друг… вы понимаете, мой муж - он водитель, водит тяжелый грузовик, у него тяжелый характер и не очень высокий культурный уровень, а я - женщина с большими запросами… так что мы с другом немного поговорили… о музыке, о кино…
        - В голом виде, - уточнил Островой.
        - Какой вы все же грубый! - возмутилась Валентина. - В общем, когда наш разговор подошел к самому интересному месту, в дверь позвонил он…
        - Хомячок?
        - Ну да, муж… Мой друг, как порядочный человек, едва успел выбраться в окно, его одежду я затолкала под кровать и пошла открывать мужу.
        Муж спросил, почему она так долго не открывала. Валечка, очень натурально зевая и потягиваясь, ответила, что крепко спала и не ждала его так рано. Но что очень рада его возвращению.
        Муж оживился и направился было в спальню, но Валечка наморщила нос и сказала, что от него разит бензином и еще какой-то гадостью и она не подпустит его, пока он не примет душ.
        Муж отправился в ванную, а Валентина быстро вытащила из-под кровати одежду своего хахаля, высунулась в окно и, увидев сиротливо жмущегося за мусорными баками голого человека, бросила ему узелок с одеждой…
        - В это время вы не заметили во дворе ничего подозрительного? - осведомился Островой, когда Валентина подошла к завершению своего рассказа.
        - Подозрительного? - Женщина наморщила лоб. - Да нет, в общем-то ничего… разве только… ниже этажом висела монтажная люлька, так что мне пришлось чуть не по пояс высунуться в окно, чтобы одежда Игоря не упала на книжки…
        - На книжки?! - переспросил ее Островой. - Вы хотите сказать, что в монтажной люльке были книги?
        - Ну да, полная люлька книг…
        - И это не показалось вам странным?
        - А мне-то что? Меня это не касается, у меня своих заморочек хватает…
        Версия капитана Острового получила блестящее подтверждение. Теперь он точно знал, как грабители вынесли книги из квартиры Глеба Николаевича Сперанского. Оставалось выяснить только, куда они погрузили книги из монтажной люльки.
        - А не было ли во дворе каких-нибудь незнакомых машин? - продолжил он допрос.
        - Я незнакомыми машинами не интересуюсь, у меня своих заморочек хватает… - привычно пробормотала Валентина, но тут же бросила взгляд на настенные часы и закусила губу, старательно припоминая.
        - Да, там, в углу двора, стоял фургон… - проговорила она наконец.
        - Фургон? - переспросил Островой. - Какой фургон? Вы можете его описать?
        - Не могу… - честно призналась женщина. - У меня плохая зрительная память… и потом - фургон, он и есть фургон… Я еще подумала - кто это в нашем доме купил голландскую мебель… она же жутко дорогущая…
        - Стоп! - воскликнул Островой. - Значит, этот фургон был мебельный?
        - Выходит, так… - задумчиво призналась женщина. - Раз я так подумала…
        - А почему вы решили, что эта мебель голландская? Что вас навело на такую мысль?
        - Наверное, это было написано на фургоне… да, точно - на нем было большими буквами написано: «Знаменитая мебель Голландии».
        - Вы в этом уверены? - на всякий случай уточнил капитан Островой.
        - Ну да… - протянула Валентина. - У вас больше нет вопросов?
        - Нет, спасибо! Вы мне очень помогли!
        - Ну тогда, может быть, вы уйдете? - Хозяйка снова взглянула на часы. - Муж… он может прийти с минуты на минуту…
        - Все, я ухожу, и еще раз спасибо.
        - Вы ему ничего не скажете?
        - Даю вам слово!
        Когда Островой уже был в дверях, Валентина вдруг взглянула ему прямо в глаза и проговорила воркующим голосом:
        - Вообще-то вы очень милый… может быть, как-нибудь зайдете, когда муж будет в отъезде? Поговорим о музыке, о кино…
        - К сожалению, не смогу. - Островой развел руками. - Я очень боюсь высоты…
        Спускаясь по лестнице, капитан Островой думал о результатах, которых достиг за сегодняшний день.
        В расследовании произошел прорыв. Его версия ограбления подтвердилась, кроме того, появился след - фургон с надписью: «Знаменитая мебель Голландии». Конечно, любвеобильная Валентина Андреевна могла слегка перепутать, но общий смысл надписи примерно такой. А это уже отличная зацепка, почти такая же, как если бы он знал номер таинственного фургона.
        Вряд ли в городе очень много машин с такой надписью.
        Еще одним результатом сегодняшнего дня было недвусмысленное предложение, которое ему сделала рыжеволосая свидетельница.
        Островой невольно усмехнулся.
        Ему вовсе не хотелось удирать через окно от ревнивого мужа, кроме того, Валентина ему не очень понравилась.
        Вот если бы такое предложение сделала Иветта Вячеславовна, Вета…
        Поймав себя на этой мысли, капитан смутился и расстроился.
        Как и положено настоящей старухе-процентщице, Изабелла Романовна обитала в мрачном шестиэтажном доме из красного кирпича, расположенном в окрестностях печально известной Сенной площади.
        В этом районе мало что изменилось со времен Некрасова и Достоевского, разве что сеном здесь больше не торговали, зато торговали всем остальным, что только существует в природе, - овощами и фруктами, одеждой и обувью, офисной и бытовой техникой, а также паленым спиртным, поддельными наркотиками и ворованным оружием, доставленным сюда из горячих точек.
        Арсений припарковал свою машину в паре кварталов от жилища Изабеллы Романовны (ближе все свободные места были заняты пикапами и грузовичками мелкооптовых торговцев с Сенной). Они с Ветой подошли к подъезду. Тут же из соседней подворотни выскользнул усатый тип с бегающими глазами, в огромной клетчатой кепке и предложил Неелову партию контрабандных телефонов.
        - Очень дешево, друг! - заверил он. - Почти даром!
        Арсений вытащил из внутреннего кармана фальшивое милицейское удостоверение, усач лениво сделал вид, что испугался, и втянулся обратно в подворотню.
        На двери подъезда имелся домофон - уступка двадцать первому веку. Арсений набрал на табло номер нужной квартиры и, услышав громкий простуженный бас, назвал свое имя и сказал, что хочет видеть Изабеллу Романовну.
        Замок щелкнул, и дверь открылась.
        За дверью началось владычество века девятнадцатого и самой настоящей достоевщины. Лифта, разумеется, не было, крутая лестница с выщербленными ступенями уходила в высоту, откуда доносились гулкие голоса:
        - Так, говоришь, в семом часу?
        - В семом, в семом! Так ты, Лизавета, приходи уж!
        - Зайду, а как же…
        Наверху хлопнула дверь, и голоса затихли.
        Вета с Арсением бодро взобрались на четвертый этаж. Около обитой рваным дерматином двери красовалась выразительная надпись: «Кристина шалава».
        Арсений покосился на эту надпись и решительно нажал на кнопку дверного звонка.
        За дверью раздались шаркающие шаги, и прежний простуженный бас осведомился:
        - Кто?
        - Арсений, к Изабелле Романовне!
        Брякнула задвижка, звякнула цепочка, щелкнул замок, и дверь открылась.
        На пороге стояла чрезвычайно толстая особа в лиловом фланелевом халате. Три подбородка лежали на обширной груди особы, как стопка недожаренных блинов. Крупная бородавка торчала из толстой белесой щеки, как изюм из сайки. Маленькие темные глазки смотрели на пришедших настороженно и недоброжелательно.
        - Ах, это вы, Ар-рсений! - пророкотала особа. - Что вас ко мне привело? Неужели вспомнили, что у меня сегодня именины? Неужели решили поздравить старуху?
        - Что вы говорите, Изабелла Романовна? - удивился Неелов. - Ах, как неудобно! А я без подарка! Но ведь прошлый раз вы говорили, что ваши именины в декабре?
        - То - Изабелла зимняя, а это - осенняя! - строго ответила хозяйка. - Так с чем вы пожаловали? И кто ваша спутница? - Она еще более подозрительно взглянула на Вету.
        - Это Иветта Вячеславовна, - представил Арсений. - И вот, собственно, ей понадобилась одна книга…
        - Иветта - хорошее имя! - одобрила хозяйка. - Книга понадобилась? Это редко случается с современной молодежью! А что за книга?
        - «Гулливер» издания Карла Шлемиля, с иллюстрациями Степлтона… по моим сведениям, она у вас есть…
        - Допустим. - Изабелла Романовна с новым интересом взглянула на Вету. - А вы, Иветта, непростая девушка… А кстати, вы представляете, сколько эта книга может стоить?
        - Представляю! - ответила Вета с тяжелым вздохом. - Деньги при мне, не сомневайтесь!
        Она непроизвольно прижала локоть к тому месту, где на куртке был внутренний карман, застегивающийся на молнию. Носить две тысячи евро в сумочке в этом ужасном районе было бы не то что неосмотрительно, а крайне глупо.
        - Это очень хорошо, что при вас, - кивнула Изабелла. - Люблю ответственных людей! Особенно тех, которые при деньгах. Ну что ж, Арсений, вы мои порядки знаете, к себе в квартиру я никого не приглашаю, погуляйте десять минут и снова приходите, книга будет готова…
        - Как - погулять? - удивленно спросила Вета, взглянув на крутую лестницу. - Что - снова…
        Арсений выразительно взглянул на нее и для верности ткнул локтем в бок. Дверь квартиры захлопнулась, и наступила тишина.
        - Так что - это она серьезно? - Вета растерянно посмотрела на Арсения. - Нам придется снова подниматься по этой лестнице?
        - Ничего не поделаешь! - Неелов пошел вниз. - Такие порядки у этой Изабеллы. К ней всегда приходят дважды - первый раз, чтобы только договориться о сделке, второй - чтобы произвести обмен денег на товар…
        - Но почему так сложно? - спросила Вета, нагоняя своего спутника.
        - Потому что она из соображений безопасности никого не впускает к себе в квартиру.
        - Но тогда, может быть, можно подождать прямо на лестнице?
        - Нельзя, - вздохнул Арсений. - Дело в том, что Изабелле принадлежат две квартиры: та, где она живет, - на четвертом этаже, и еще одна, на пятом, где у нее что-то вроде склада. Она выпроваживает клиентов, чтобы посетить свой склад и взять оттуда нужный товар… она воображает, что этого никто не знает, хотя на самом деле это известно уже всему городу… так что, хотите вы или нет, нам придется выйти на улицу и подождать десять - пятнадцать минут.
        - В этом районе и пятнадцать минут - целая вечность! - тяжело вздохнула Вета.
        Чтобы не болтаться на улице, Вета с Арсением зашли в заведение под многообещающей вывеской «Кафе-кондитерская».
        Как ни странно, им сварили здесь вполне приличный кофе, к которому предложили по кусочку пахлавы, так что пятнадцать минут пролетели совершенно незаметно.
        К сожалению, из окон кондитерской не был виден подъезд Изабеллы Романовны, так что спутники не видели, как к этому подъезду подошел высокий мужчина лет сорока, одетый во все черное, с седой прядью в темных волосах.
        Набрав на домофоне номер квартиры, мужчина дождался ответа и сказал, что пришел к Изабелле Романовне.
        - А вы кто и по какому поводу? - спросила подозрительная хозяйка.
        - Я к вам от Вилли Раковского, - ответил посетитель. - У вас, кажется, есть овальное венецианское зеркало из коллекции принца Петра Ольденбургского?
        - Деньги при вас? - деловито осведомилась Изабелла.
        - А как же!
        - Поднимайтесь! - И замок гостеприимно щелкнул.
        В кафе было тихо и пустовато, очевидно, здешние аборигены предпочитали не кофе со сластями, а пиво или чего покрепче. А служилый люд, без устали снующий по Сенной площади и близлежащим переулкам, всасывающийся в одни двери станции метро, как в гигантский пылесос, и растекающийся из других дверей, мечтал только об одном: добраться до дома, наесться до отвала щами или грибным супом и плюхнуться на диван перед телевизором. Где уж тут про кофе думать!
        Вета разрумянилась от горячего кофе и сладкого. Глаза ее заблестели.
        Как давно она не была в кафе - просто так, посидеть, поболтать… Муж-то, конечно, ходил туда часто - с коллегами по работе, иногда его приглашали родители учеников. А с ней - куда ходить? Вечером она торопилась домой к ужину, в выходные занималась хозяйством.
        - Вы мне не расскажете, зачем вам так нужна именно эта книга? - прервал ее мысли вкрадчивый голос Неелова.
        - А вам разве не все равно? - Вета смягчила свои слова улыбкой. - Я плачу оговоренную сумму, вы сводите меня с владельцем книги. Вам не кажется, что так гораздо проще?
        - Дело в том… - он помедлил немного, - дело в том, что мое слово кое-чего стоит в книжном мире.
        - Я это заметила, - любезно кивнула Вета, - вы человек известный в узких специфических кругах.
        Он ничем не дал понять, что оценил ее лесть, и продолжил:
        - Я ведь уже говорил, что без моей рекомендации вы к Изабелле Романовне просто не попали бы. А с другими… если бы вы пришли к ним с улицы, книга стоила бы гораздо дороже. Такие уж в нашей среде порядки.
        - И что же вы хотите за помощь? - нахмурилась Вета. - Мы ведь уже договорились о размере ваших комиссионных…
        - Я хочу всего лишь удовлетворить свое любопытство, - улыбнулся Арсений, - вы не откажете мне?
        - Возможно… - теперь Вета улыбнулась безмятежно, - возможно, когда получу книгу…
        Неелов поглядел с недоверием, но Вета ответила ему твердым взглядом, и он не стал настаивать.
        Вета доела последний кусочек пахлавы, отодвинула чашку и взглянула на часы:
        - Нам не пора?
        - Пора! - согласился Арсений, вставая из-за стола.
        Они перешли улицу, приблизились к подъезду. Арсений нажал кнопку домофона. Его никто ни о чем не спросил, домофон щелкнул, и замок открылся. Неелов с некоторым удивлением взглянул на домофон, но решил, что Изабелла Романовна давно их ждет, поэтому и не стала задавать никаких вопросов.
        Спутники вошли в подъезд и быстро поднялись на четвертый этаж.
        Арсений нажал на кнопку звонка, но на этот раз никто не спешил открывать дверь.
        Подождав примерно минуту, он позвонил еще раз - но с тем же результатом, точнее - без всякого результата.
        - Странно, - проговорил он и немного отступил от двери.
        - Да что она там - заснула, что ли? - недовольно фыркнула Вета и, наоборот, шагнула вперед и раздраженно дернула дверную ручку.
        Дверь неожиданно открылась.
        - Не надо! - Арсений попытался остановить свою спутницу, но та уже вошла в прихожую и громко окликнула хозяйку:
        - Изабелла Романовна! Вы где?
        - Стойте, Вета! - Арсений скользнул за ней, опасливо оглядываясь. - Стойте, не надо входить!
        - Да почему? - оглянулась на него Вета. - Она открыла дверь, значит, ждет нас…
        - Ничего это не значит! - прошипел Арсений. - Никогда не входите в открытую дверь!
        - А в какую же входить - в закрытую? - фыркнула Вета. - Какой-то вы странный, запуганный…
        - Не запуганный, а осторожный! - прошептал Неелов, настороженно оглядываясь по сторонам. - Жизнь научила меня никогда не входить в такие вот гостеприимно открытые двери. За этими дверями можно нарваться на большие неприятности - от удара по голове тяжелым предметом до милицейской засады…
        - Но мы же не делаем ничего плохого! - легкомысленно отмахнулась от него Вета, проходя через прихожую и заглядывая в широко открытую дверь гостиной. - Мы только посмотрим… Ой! Ай! Боже мой!
        Она попятилась и схватила Арсения за плечо.
        Лицо ее побелело, руки тряслись.
        - Там… - с трудом выговорила она, указывая в сторону открытой двери. - Там… там она…
        Арсений осторожно высвободил плечо, шагнул вперед и заглянул в гостиную.
        На полу, прямо напротив двери, лежало что-то очень большое, бесформенное, темно-фиолетовое.
        В прихожей царил таинственный полумрак, гостиная же, напротив, была ярко освещена, поэтому в первый момент он не сразу разглядел, что это такое.
        Только через несколько бесконечно долгих секунд глаза привыкли к свету, и Арсений понял, что на пороге гостиной лежит Изабелла Романовна в лиловом фланелевом халате.
        Голова подпольной миллионерши была разбита, на полу вокруг головы натекла большая лужа темной крови. Глаза Изабеллы безжизненно уставились в лепной потолок.
        Арсений попятился, схватил Вету за руку и потащил ее к выходу из квартиры.
        - Пойдемте скорее отсюда, - проговорил он, выбравшись на площадку и поспешно захлопнув за собой дверь.
        - Мне не показалось? - испуганно прошептала Вета, взглянув на него округлившимися от страха глазами. - Она действительно… она на самом деле… она правда…
        - Вам ничего не показалось, - ответил Арсений, быстро спускаясь по лестнице, - Изабелла Романовна мертва… хуже того - убита! Так что нам нужно как можно скорее удирать отсюда… убегать… драпать… рвать когти…
        - Постойте! - Вета вдруг остановилась как вкопанная. - Может быть, она еще жива? Может быть, надо вызвать «Скорую помощь»? Милицию?
        - Вы с ума сошли! - прикрикнул на нее Неелов. - Какую «Скорую помощь»? Говорю вам - она мертва, мертвее не бывает! А насчет милиции - благодарю покорно! Если мы вызовем милицию - нас же и задержат в качестве главных подозреваемых! Мы с вами находились здесь буквально в момент преступления, значит, имели полную возможность угробить старуху, думаю, что и мотив найдется… ну вот! - Он остановился на месте и прислушался. - Кажется, мы опоздали…
        Снизу доносились звуки шагов и громкие грубые голоса.
        - Черт, ну и ступеньки у них! Андрюха, тут кошка нагадила, не вляпайся!
        - Уже!
        И дальше пошло непечатное.
        - Ну вот вы и накаркали! - повторил Арсений вполголоса. - Милиция уже здесь…
        - Как они быстро! - прошептала Вета, прижавшись к стене. - Кто их вызвал?
        - Может быть, соседи услышали подозрительный шум, а может быть… может быть, это сам убийца подсуетился. Знал, что мы сейчас вернемся, и вызвал милицию, чтобы нас застукали на месте преступления. Но нам с вами сейчас нужно не о том думать, кто их вызвал, а о том, как нам избежать встречи!
        Он развернулся и быстро пошел вверх по лестнице, стараясь, однако, как можно меньше шуметь.
        Вета припустила за ним, стараясь не отставать и обмирая всякий раз, когда стучали каблуки туфель.
        Вскоре они стояли уже на площадке шестого этажа. Сюда выходили две двери и окно с давно не мытыми стеклами. Дальше пути не было.
        Арсений перегнулся через перила, прислушался. Лицо его стало еще более озабоченным.
        - Сейчас они обязательно отправят кого-нибудь наверх! - сказал он, выпрямившись и оглядываясь по сторонам.
        И точно, грубый голос снизу велел пострадавшему от хулиганской выходки кошки Андрюхе живо дуть наверх.
        - Что же делать? - испуганно прошептала Вета.
        - Не впадать в панику. - Арсений подошел к окну, дернул за шпингалет. Окно, как ни странно, беззвучно открылось.
        - Вы что - умеете летать? - ехидно спросила Вета, увидев, что он взбирается на подоконник.
        - Лучше летать, чем сидеть! - огрызнулся Неелов. - Ну как - вы со мной или остаетесь? Только уговор - меня не впутывать. Я на этой лестнице не был с одна тысяча девятьсот лохматого года!
        - А что - там можно пройти?
        - Во всяком случае, кто-то только что ушел этим путем. - Арсений показал четкий отпечаток мужского ботинка на подоконнике.
        Отпечаток был очень большой - примерно сорок пятого размера.
        И очень знакомый.
        Точно такой же Вета видела в комнате Мефодьевны, тоже, кстати, на подоконнике.
        - Ну что вы там увидели? Пойдемте, у нас нет времени на раздумья! - с этими словами Арсений спрыгнул с подоконника. Раздался гулкий грохот, как будто посыпались железные листы.
        Вета последовала за Арсением - влезла на подоконник и выбралась наружу.
        Они оказались на крыше.
        Крыша была железная, проржавевшая и не очень крутая. Арсений уже шел по ней, ловко балансируя. Вета бросила взгляд вниз, и у нее закружилась голова - люди и машины внизу казались крошечными, а улочка - узкой и далекой, как дно горного ущелья.
        - Ну как вы? - Неелов оглянулся. - Можете идти?
        - Попробую… - проговорила Вета с тяжелым вздохом.
        Черт бы побрал эти новые туфли на каблуках!
        Она с детства боялась высоты, но другого выхода все равно не было, и она пошла за Арсением, стараясь не смотреть вниз. Вместо этого она смотрела прямо перед собой, в спину Неелова.
        - А куда мы, собственно, идем? - спросила она эту спину, когда прошло, кажется, очень много времени.
        - Вон туда! - Арсений показал слуховое окно, видневшееся впереди них прямо по курсу.
        Скоро он добрался до этого окна и остановился возле него, поджидая Вету.
        - Ну все, это испытание почти позади. - Арсений распахнул створку окна.
        Тут же раздался страшный шум, и из открытого окна мимо Веты метнулось что-то темное.
        Вета вскрикнула от неожиданности, покачнулась и едва удержалась на ногах. К счастью, Арсений схватил ее за руку.
        - Что это было? - проговорила Вета дрожащим голосом.
        - Всего лишь голубь! - Арсений взглянул на нее и покачал головой. - Надо же, как вы побледнели!
        - Не переношу высоты… - призналась Вета.
        Неелов открыл окно пошире и залез внутрь, затем выглянул и сделал приглашающий жест:
        - Давайте сюда, здесь не опасно!
        Вета пролезла вслед за ним.
        Они оказались на лестничной площадке, только куда более запущенной, чем та, откуда они выбрались на крышу.
        Здесь было полно мусора, в углу площадки на грязном полу валялся старый продавленный матрас, возле него лежала авоська с пустыми бутылками. Судя по всему, эту площадку облюбовали бомжи, которые сейчас отправились на промысел.
        Но Вете эта грязная лестничная площадка показалась самым уютным местом на земле - ведь она больше не балансировала на железной крыше! Ведь под ней больше не было зияющей пустоты!
        Теперь, избавившись от страха высоты, она подумала о другом.
        - Тот отпечаток… ну, на подоконнике… - проговорила она задумчиво, - как вы думаете, кто его оставил?
        - Наверняка тот самый человек, который убил Изабеллу, - ответил Арсений, почти не раздумывая.
        Вета поняла, что и сама думала точно так же, но когда Арсений произнес это вслух, она почувствовала, как холодок страха снова пробежал по ее спине.
        - Почему?.. - неуверенно спросила она. - Почему вы так думаете?
        - Да ясно же. - Неелов пожал плечами, как будто ему приходилось объяснять ей очевидные вещи. - Он убил Изабеллу буквально за минуту до нашего прихода, а на лестнице мы его не встретили. Значит, как и мы, он ушел наверх и выбрался из дома через то же окно… только, в отличие от нас, он заранее подготовил этот путь отхода.
        - Значит, он и сейчас где-то здесь? - испуганно прошептала Вета.
        - Наверняка он уже далеко отсюда! - возразил Арсений. - И нам тоже нужно скорее уходить, если вы в состоянии…
        - Я в полном порядке! - проворчала Вета, и они пошли вниз по лестнице.
        Через несколько минут они уже вышли на улицу, причем оказались совсем в другом переулке.
        - Ну, я считаю, что мы более-менее легко отделались, - проговорил Арсений, оглядываясь по сторонам. - Думаю, здесь мы должны распрощаться. Не скажу, что это были самые приятные дни в моей жизни, но я рад нашему знакомству…
        - Эй, подождите! - остановила его Вета. - Куда это вы собрались?
        - Как куда? Домой! У меня масса дел, и попугай не кормлен…
        - Обождет ваш попугай! Вы же обещали помочь мне раздобыть книгу, «Путешествия Гулливера»…
        - Как - вы еще не охладели к этой затее? - удивленно проговорил Неелов. - Ну, вы удивительная женщина! Я думал, после того, что с нами сегодня случилось, вы не захотите и думать об этой книге!
        - Нет, она мне обязательно нужна! - заявила Вета, сама удивляясь собственной настойчивости.
        Она задумалась: что заставляет ее продолжать поиски книги, несмотря на преследующие ее неудачи, несмотря на опасности, подстерегающие на каждом шагу?
        Конечно, она чувствует себя обязанной выполнить завещание Глеба Николаевича, найти его библиотеку, а что-то ей подсказывает, что поиски «Гулливера» приведут к остальным книгам Сперанского. Кроме того, ей хочется раскрыть тайну шифрованной записки, тайну, ключ к которой перед смертью передала ей Мефодьевна.
        Но, кроме этих причин, есть еще одна, в которой она не хочет, точнее - боится признаться даже себе самой.
        Тот человек, который оставил след на подоконнике в комнате Мефодьевны; тот человек, который - она в этом не сомневалась - только что убил Изабеллу Романовну и пытался заманить в ловушку их с Арсением, очень опасен. Ведь он убил уже двоих - старую домработницу и Изабеллу, и… вот, кстати… не он ли поджег антикварный магазин «Раритет» иранил его хозяина?
        Вета оглянулась на Арсения - вдруг он тоже догадался? И тут же отвела глаза.
        Что все это значит? А только то, что кто-то очень не хочет, чтобы она раздобыла нужную книгу и расшифровала записку. Этот человек не успокоится, пока не остановит ее, Вету. Остановит единственным доступным ему способом, самым надежным и окончательным способом - убьет ее.
        Значит, как ни странно это звучит, чтобы остаться в живых, она должна довести свое расследование до конца.
        Вета никогда не замечала за собой такого упрямства. Или скорее это можно назвать целеустремленностью.
        - Ведь вы говорили, что в нашем городе сохранились четыре экземпляра этой книги, - решительно проговорила она. - Значит, остались еще две. Какая у нас на очереди?
        - Да, вы действительно удивительная женщина! - воскликнул Арсений то ли испуганно, то ли восхищенно. - Снимаю шляпу! Только как хотите, но на сегодня мне уже хватило приключений. Я должен принять душ, поесть, покормить своего попугая, а завтра с новыми силами мы продолжим поиски…
        Только после этих слов Вета поняла, насколько она сама устала. Попрощавшись с Арсением и условившись о встрече на следующий день, она отправилась домой.
        Свекровь отиралась, как обычно, в прихожей, но в этот раз не стояла в позе Наполеона, а мыла пол. Вете стало стыдно - обычно это была ее обязанность, а свекровь все же немолода, достаточно с нее и возни на кухне.
        - Я домою, только переоденусь.
        - Иди уж, - свекровь со стоном распрямилась, - надо мне привыкать самой обходиться.
        - Да что вы такое говорите? - всерьез рассердилась Вета.
        - Да ладно уж, чего комедию ломать, - вздохнула свекровь, - передо мной-то фасон не держи!
        - Вы о чем, Антонина Павловна? - Вета даже отступила на шаг.
        - Послушай… - Свекровь бросила тряпку и потопталась на месте, отведя глаза. Потом решительно подступила к Вете: - Мы же с тобой всегда ладили, так? Если я чего скажу в сердцах, не подумавши, так это ведь не со зла. Уж такой у меня характер. А что требую, чтобы к ужину вы вовремя приходили, так потому, что хочется хоть раз в день за столом всем вместе посидеть. А то торчишь тут в четырех стенах, одна как перст целыми днями - скоро выть начну на телевизор!
        Вета молчала, пораженная не столько сутью, сколько тоном разговора. Свекровь говорила жалобным надтреснутым голосом, и Вета впервые заметила, какая она старая - все же семьдесят лет не шутка. Может, она заболела?
        - Вы не волнуйтесь… - пробормотала Вета, - все хорошо. Я постараюсь вовремя к ужину приходить…
        - Ты, что ли, не понимаешь, о чем я говорю? - Вот теперь перед Ветой была прежняя свекровь - заслуженный работник, ветеран завода, зам главного технолога.
        «Потихоньку с катушек сходит, - решила Вета и попятилась к своей двери, - отсюда и агрессия, и перепады настроения. Надо Володе сказать».
        Закрыв за собой дверь, она достала из своего тайника записную книжку, залезла с ногами на диван и, чтобы успокоиться, погрузилась в чтение.
        Третий день атаман с ближними людьми пробирался по глухим лесам в верховьях реки Суры. Стрельцы воеводы князя Барятинского разбили большой отряд Степана Тимофеевича в открытом бою, захватили двадцать стругов, порубили сотни казаков и еще больше взяли в плен. Сам Степан едва смог вырваться с десятком верных людей. С ним ушли Васька Ус, преданная жена Алена Ватажница, старый казак Стырь, ходивший на турок еще с атамановым отцом, и еще несколько человек. Увязался за атаманом и немец-пушкарь Ван дер Роде, которого казаки называли для простоты Ванькой Родиным.
        Молодой казак Сеня Косой нес за атаманом мешок с дорогой казной. За Сеней плелся синеглазый мальчонка лет пяти в потрепанном халате с облезлым золотым шитьем - маленький немой татарчонок, который всюду следовал за атаманом.
        Вел ватагу старый эрзя по кличке Мосол, который хорошо знал здешние места.
        Начало темнеть.
        Мосол остановился, вглядываясь в чащу, и поднял руку:
        - Тише, однако, батька! Шуметь нельзя!
        - Ты чего, Мосол, раскомандовался? - вызверился на проводника Васька Ус. - Три дня по чащобе нас водишь, а никакого толку! Сдохнем мы в этом эрзянском лесу, непременно сдохнем! Либо с голоду помрем, либо в болоте увязнем!
        - Уймись, Ус! - прикрикнул на казака Степан Тимофеевич. - Мосол здешний, он тутошние порядки знает…
        - Знает… - проворчал Ус. - Нам о ночлеге подумать надо, а он все тащит куда-то. Скоро совсем стемнеет, забредем в болото…
        Однако вскоре Ус замолчал, и в лесу воцарилась глухая, настороженная тишина. Не пели птицы, не трещали ветки, не шумел ветер в верхушках деревьев.
        Прислушавшись к этой тишине, Мосол отвесил лесу глубокий поклон и что-то забормотал на своем непонятном языке. Затем замолчал, словно дожидаясь ответа. И, видно, дождался, повернулся к казакам и проговорил тихо, напуганно:
        - Тише, однако, батька! Мы к керемети пришли. Кереметь - место святое, здесь шуметь нельзя, смеяться нельзя. Слушать надо, молчать надо. Если мы старым людям понравимся - они нам помогут!
        - Что еще за кереметь такая? - снова заворчал Васька Ус, но под строгим взглядом атамана замолчал, да и сам почувствовал какую-то чужую, непонятную силу, правящую в этом лесу.
        Мосол еще что-то сказал по-своему и пошел вперед.
        Казаки, притихнув, последовали за ним.
        Скоро они вышли на большую поляну.
        Вокруг этой поляны ровным кругом стояли вековые темные ели, словно богатыри былых времен, собравшиеся в круг, чтобы обсудить свои неспешные дела.
        Посреди поляны стояло огромное сухое дерево, к стволу которого на высоте человеческого роста прилепилась малая избушка или, скорее, лачуга, укрепленная на деревянной платформе. По углам этой лачуги стояли колья с насаженными на них человеческими черепами. На самом верху крыши из дерева вырезано было страшное чудище с торчащими из пасти длинными клыками, с тремя глазами во лбу и одним кривым рогом.
        - Что за страсть басурманская? - пробормотал Ус и перекрестился.
        - Тише, Васька! - прикрикнул на него атаман, видать, и сам почувствовавший себя неуютно. - Верно, это их святилище эрзянское…
        И впрямь, все на этой поляне было проникнуто какой-то незнакомой, страшной силой.
        Мосол снова что-то проговорил по-своему, и из подвесной лачуги выполз древний старик с длинными белыми волосами, свисающими до пояса, с белыми слепыми глазами, уставленными в небо. Одет был старик в звериные шкуры, в руке его был кривой суковатый посох.
        - Здравствуй, батька! - проговорил Мосол, на сей раз по-русски. - Здравствуй, старый человек! Пришли мы к тебе помощи просить, помощи и приюта. Не прогони нас, батька, мы пришли с добрым лицом и открытым сердцем…
        Слепой старик подполз к краю платформы, опустил незрячие глаза и ответил тоже по-русски:
        - Кереметь путникам никогда не отказывает, никогда их не прогоняет. Такой закон, сынок, ты его знаешь. Хоть и не у всех вас сердце открыто, но кереметь вас примет.
        Старик замолчал, словно к чему-то прислушиваясь, и вдруг необыкновенно ловко соскочил с платформы и припустил к казакам. Двигался он уверенно и быстро, как зрячий и молодой, и остановился, немного не доходя до пришельцев. Опершись на посох, запрокинул лицо и проговорил чистым, молодым голосом:
        - Только зачем вам просить помощи у керемети, когда с вами большая сила? Впору не вам у меня, а мне у вас помощи просить!
        - О чем ты говоришь, старик? - недовольно пробормотал Ус. - Какая еще сила? Ты бы лучше нам поесть чего сообразил…
        Однако старый эрзя не слушал его. Он опустился вдруг на колени и так, на коленях, приблизился к Сеньке Косому.
        Подполз к нему, прикоснулся к Сенькиному мешку и залопотал что-то по-эрзянски.
        - Ты чего, дед? - Сенька шарахнулся, отодвинул от старика мешок с казной, схватился за саблю: - Ишь, хитрый старик, к казне подбирается!
        Однако старик не обращал на него внимания. Он все говорил на своем языке, быстро, нараспев, словно молился. Сенька Косой попытался выдернуть саблю из ножен, но она не поддавалась, словно застряла. Тогда казак замахнулся на старика кулаком и вдруг словно окаменел с поднятой рукой.
        - Никак нечистый к этому месту руку приложил! - испуганно проговорил Васька Ус.
        - Не бойся, батька, кереметь никому плохо не сделает! - успокоил казаков Мосол. - Только и вы уж ей худа не делайте!
        А слепой старик вроде бы закончил свою молитву, повернулся к синеглазому мальчонке и теперь ему что-то сказал по-своему.
        И мальчишка, который за все время, что провел в лагере Разина, не вымолвил ни слова, ответил старику звонким, как горный ручей, голосом.
        - Ишь ты, немой-то наш заговорил! - удивленно выдохнул Ус. - Не иначе, и впрямь нечистый здесь заправляет!
        А старик, поговорив с ребенком, повернулся к Степану Тимофеевичу, низко поклонился ему и проговорил по-русски:
        - Здравствуй, сынок! Кереметь тебя примет, напоит-накормит, а наутро хорошую дорогу покажет. Только помни, сынок: большую святыню при себе имеешь, береги ее пуще глаза своего! Пока при тебе эта святыня - ничего тебе не сделается!
        - Царьград! - негромко сказал Разин. - Знал я, что Царьград меня бережет!
        Старик замолчал, повернулся и пошел в другой конец поляны.
        - Идем за ним, батька! - прошептал Мосол, повернувшись к Степану Тимофеевичу. - Кереметь тебя в гости приглашает!
        Казаки во главе с атаманом двинулись вперед, недоумевая: перед ними не было никаких признаков человеческого жилья, кроме подвесной избушки на сухом дереве. А в ту избушку никто из них не сунулся бы, даже помирая с голоду.
        Однако едва они прошли через середину поляны, как увидели перед собой расстеленную на траве скатерть, уставленную тарелками и блюдами. На них дымилось горячее мясо, лежали пучки свежей зелени, ломти хлеба, наломанные медовые соты.
        - Ух ты, мать честная, как есть-то охота! - проговорил Васька Ус, потирая руки.
        Казаки расселись на траве вокруг скатерти и приступили к трапезе.
        Хлеб был свежий и ароматный, мед душистый, травы пахли ночью и свежестью. В глиняных кувшинах оказался старый хмельной мед.
        Степан Тимофеевич выпил добрую чарку и почувствовал, как по его жилам растеклось живое тепло.
        Но затем поляна поплыла перед его глазами, он качнулся, что-то хотел сказать, но не смог, глаза закрылись, и казак, повалившись на шелковую траву, заснул богатырским сном. Вслед за атаманом заснули и все его спутники.
        Степан Тимофеевич проснулся от пения птиц. Разин поднял голову и удивленно огляделся. Все его спутники спали вповалку на груде сена, изредка то один, то другой всхрапывал во сне.
        Разин с трудом вспомнил вчерашний вечер, лесное святилище, слепого старика, его угощение…
        - Ну уж, угостила нас кереметь!
        С трудом поднявшись на ноги, атаман огляделся.
        Не было вокруг темного эрзянского леса, не было древнего святилища - керемети, разинская ватага вповалку спала на лесной опушке, возле них проходила широкая торная тропа.
        Степан Тимофеевич, насупившись, вглядывался в даль.
        Вдруг из-за кустов показалась невзрачная человеческая фигура.
        Разин схватился за саблю, но узнал проводника-эрзю и шагнул к нему, гневно раздувая ноздри:
        - Чем нас опоил твой старик? Куда перенесла нас твоя кереметь?
        - Не гневайся, батька! - проговорил Мосол, униженно кланяясь. - Кереметь была к тебе милостива, как обещала, так и сделала: напоила-накормила и на хорошую дорогу вывела…
        - Опоила нас твоя кереметь! Что, если во сне захватили бы нас царевы люди?
        - Такого быть не могло: кереметь твой сон берегла лучше всякого часового. А теперь, батька, я тебе не нужен: вот перед тобой дорога. Ни болот на этой дороге нет, ни чащоб лесных, идет эта дорога к Макарьевскому монастырю…
        - К Макарью? - переспросил атаман. - Это хорошо… У Макарья ждет меня Федька Каторжный, и с ним двести казаков да несколько тыщ татар и вашей мордвы…
        - И еще велела кереметь передать тебе, батька, чтобы хранил ты ту святыню, которая тебе досталась!
        - Да уж не бойся, схороню! - Разин глазами нашел среди спящих казаков Сеньку Косого, который и во сне прижимал к себе мешок с атамановыми сокровищами.
        Там, в этом мешке, среди самоцветных камней и дорогих персидских украшений, находилась и главная драгоценность атамана - чудесный Царьград…
        Эрзя еще раз низко поклонился и исчез среди деревьев, как будто и не было его.
        Казаки зашевелились, поднимались, протирая глаза, с удивлением оглядывались.
        - Поднимайтесь, тетери сонные! - весело крикнул атаман. - Дорога перед нами дальняя, дотемна нужно к Макарию прийти! Там нас Федька Каторжный с мордвой и татарами дожидаются!
        Казаки загалдели, поднялись, и через несколько минут ватага шла по торной тропе к монастырю.
        Среди ночи Вета проснулась. Муж натянул все одеяло на себя, из открытой форточки дуло, и она сильно замерзла. В сентябре ночи холодные.
        Было лень вставать, но она все же заставила себя закрыть окно. Потом, устраиваясь поудобнее, потихоньку потянула на себя одеяло.
        Безнадежно, муж спал сном праведника, широко раскинувшись на кровати.
        - Володька, подвинься, - шепнула Вета, - ну что, в самом деле, кровать вообще-то общая…
        Никакого телодвижения в ответ, он ее не слышал. Вета ласково провела рукой по щеке мужа, потом легонько пощекотала шею и за ушком. Он улыбнулся во сне мимолетной улыбкой и стал похож на того молодого человека со смешным хохолком на затылке, в которого Вета влюбилась больше десяти лет назад.
        - Ну, Володечка… - Вета нагнулась и приникла губами к ямке возле шеи. Это было самое любимое ее место. Муж зашевелился и прошептал что-то ласково и нежно, и в ту же секунду Вета отпрянула от него, как будто ее ужалила змея.
        - Иришка, - шептал муж, - Иришка… Ну еще…
        На миг, на один только миг Вета остолбенела. Руки и ноги стали тяжелыми, в глазах потемнело, и уши заложило, как в самолете. Было такое чувство, что к ней подкрался кто-то сзади и набросил на голову пыльное ватное одеяло.
        Но очень скоро все прошло.
        «Так, - подумала Вета, когда утих шум в ушах и сердце стало биться в обычном режиме, - приплыли…»
        Муж лежал на спине и безмятежно улыбался во сне, только теперь эта улыбка казалась Вете не ласковой и нежной, как несколько минут назад, а наглой и самодовольной.
        Стало быть, Иришка. Ирочка, Ира, Ирина… Вете захотелось схватить вторую подушку, опустить ее с размаху на лицо мужа и давить, давить, чтобы убрать выражение самодовольства с его лица.
        Желание было настолько сильным, что руки потянулись к подушке, Вета испугалась и отошла от кровати подальше, к окну.
        Она прижалась лбом к холодному стеклу и через некоторое время обрела способность соображать.
        Ну можно ли быть такой дурой, думала Вета, ну ведь ясно же было все уже давно. Эти его отлучки, эти бесконечные задержки, и ведь даже придумывать ему ничего не пришлось в свое оправдание, потому что она, Вета, его ни о чем не спрашивала. Матери наврет про совещание или педсовет какой-нибудь, она и верит… Хотя нет, свекровь точно обо всем знала. А если не знала, то наверняка догадывалась. Отсюда и ее неуместная забота, и вчерашняя беседа. А она-то думала, что свекровь попросту заговаривается!
        Как в плохом анекдоте - все знают, кроме жены. Вета представила, как соседи и знакомые перешептывались за ее спиной, и удивилась, как мало это ее трогает.
        «Нет, все же я не полная дура, - подумала она, - да тут большого ума не надо, чтобы догадаться. Просто мне все равно».
        Вот именно, она больше не удивлялась, до чего спокойно восприняла неприятную новость. Ну был в первый момент шок, а кто не упадет духом, услышав про измену мужа?
        А теперь… Ну обидно, конечно, противно, что все за спиной сплетничают, а так… Оказывается, любовь давно прошла, а она и не заметила. Если сражаться с жизнью в одиночку, то времени на чувства остается немного. Они с мужем давно уже каждый сам по себе, а вовсе не пара. Вот так вот. Приходится с грустью признать этот непреложный факт.
        Вета почувствовала, что дрожит. От холода, конечно, а не от горя. Муж всхрапнул во сне и еще шире раскинулся на кровати.
        Вету охватила злость. Она тут льет слезы и мерзнет у окна, а этот… этот… не подобрать для него приличного слова… преспокойненько дрыхнет! Да еще видит во сне свою любовницу, эту кошку драную!
        Она улеглась на кровать и пнула мужа ногой в бок.
        - Ты чего? - сонным голосом спросил он.
        - Ничего! - злым шепотом ответила Вета. - Разлегся, как на пляже! Одеяло отдай!
        Муж хрюкнул возмущенно и отвернулся, но Вета успела ухватить одеяло и дернуть к себе. Они немного поборолись, и победа осталась за Ветой. Но сон не шел.
        «Что теперь делать? - тоскливо думала она, наблюдая, как свет от редких машин оставляет на потолке движущиеся полосы. - Разругаться с мужем вдрызг, выгнать его к чертовой матери в его коммуналку и подать на развод? Весьма заманчиво… Но не получится. Комнату в коммуналке свекровь сдала на полгода и деньги вперед взяла. А если муж уйдет к этой… Ире, то не факт, что она его примет. Вполне возможно, что это у них несерьезно, так просто, свильнул мужик налево… Погуляет да и назад придет…»
        «А тебе как лучше?» - спросил внутренний ехидный голос.
        Вета задумалась, как ей лучше. И так и так выходило скверно. Во всяком случае, при любом раскладе даже если она выгонит мужа, то останется в квартире вдвоем со свекровью. Приятная перспектива, нечего сказать.
        Вета подумала еще немного и решила пока никаких решений не принимать. Пускай все идет как идет, сейчас ей некогда скандалить, выяснять отношения с мужем и свекровью, ей нужно разобраться с наследством профессора. Нет, ну как некстати все…
        На этой тоскливой мысли она заснула. И спала крепко, без сновидений, муж утром едва добудился. Он глядел виновато, видно, ночью сквозь сон что-то почувствовал. Без споров пустил Вету первой в ванную, не требовал чистой рубашки и за носками безропотно полез в ящик комода сам. И даже кровать застелил.
        Уходя из дома, Вета подумала, что есть от измены мужа некоторая польза.
        Впервые за последнее время Вета не опоздала на работу. Она даже пришла раньше и караулила Ларису в холле. Лариска влетела без одной минуты, запыхавшаяся и растрепанная.
        - Нет, ну транспорт ходит ужасно! - заорала она, но Вета, не дав ей опомниться, схватила за руку и протащила в крошечный закуток перед туалетом, где висело старое зеркало в проеденной жучком деревянной раме и стоял стул без спинки.
        Вета буквально бросила Лариску на стул и нависла над ней, как туча перед грозой.
        - Ты знаешь? - прошипела она.
        - О чем? - Лариса очень натурально округлила глаза, но Вета больно ткнула ее кулаком в бок.
        - Говори сразу, не трать время! - приказала она.
        - Знаю, - покорно кивнула Лариса, - видела их вместе…
        - Где?
        - Понимаешь… - Лариса заерзала на стуле и отвела глаза. - Эта его… Ирина ее зовут…
        - Я знаю, - кивнула Вета, - продолжай, не тяни кота за хвост!
        - В общем, она живет в нашем доме! - выпалила Лариска. - В соседнем подъезде, представляешь? Она недавно въехала, года полтора всего. Мы с ней и не здоровались даже… И тут иду я как-то, а они мне навстречу - она и муж твой.
        - Да ну?
        - Точно! - Лариска так торопилась, что захлебывалась словами. - Я встала на месте и стою, как дура, - неудобно мне, прямо сквозь землю провалиться хочется. Потому что они идут себе, чуть ли не обнявшись, друг другу в глаза заглядывают - в общем, сразу видно, зачем идут… Ой, извини, Ветка, я не хотела.
        - Да говори уж! - Вета скрипнула зубами.
        - А я так растерялась, - тарахтела Лариска, - думаю, заметит твой сейчас меня, неудобно-то как… А он и не глядит в мою сторону, так, скользнул взглядом, и все! И то сказать, мы с ним пару раз всего виделись, он и не узнал меня…
        - Ты же его узнала, - заметила Вета.
        - Ну, у женщин глаз точный… - протянула Лариса. - В общем, потом я осторожненько так выспросила у старух на лавочке, кто такая эта баба. Они мне все и рассказали - работает в гимназии частной, одевается хорошо, с соседями особо не дружит, чай-кофе пить к себе не приглашает. Но бабки все же узнали, что муж у нее есть, работает где-то далеко, не то на Севере, не то в Сибири. Вахтовым методом, по полгода…
        «Стало быть, она замужем…» - пронеслось в голове у Веты, и она тут же рассердилась на себя за чувство облегчения, которое испытала. Вот как, оказывается, она хочет, чтобы муж остался с ней, и готова забыть про его измену!
        - Только понимаешь… - бормотала Лариска, - эта Ирина, конечно, интересная баба, что говорить. И одевается… - Она пренебрежительно поглядела на Ветину серую курточку и довольно поношенную сумку и добавила тактично: - Не так, как мы с тобой… Но все же… дом у нас самый обычный, типовой, квартира у этой Ирины так себе, как въехала, так ремонт и не делала. Так что смело могу утверждать, что муж ее не так чтобы богатый.
        Лариска поглядела очень выразительно, и Вета поняла все, что она недоговорила: если эти двое столь явно увлечены друг другом, то они не боятся ни обманутого мужа, ни обманутой жены. Стало быть, у них далекоидущие планы. И если муж у этой… кошки драной самый обычный человек, а вовсе не богач (а уж это так и есть, Лариска врать не будет), то вполне может ей прийти в голову мужа этого поменять на сказочного невероятного супермужчину, каковым вполне может показаться Ветин муж. А что, она же в свое время влюбилась в него, как… как полная дура. Первое впечатление он произвести умеет, этого у него не отнимешь.
        - Выгони ты его первая! - жарко шептала Лариска. - Ну в конце концов, должна же у тебя быть гордость!
        - Какая еще гордость, - думая о своем, отмахнулась Вета.
        - Женская! - с готовностью ответила Лариса. - Надо же, какая сволочь! Совершенно никого не стесняются, ходят по двору! А если ты ко мне в гости пришла бы? А кстати, хочешь, пойдем выследим их!
        - Да ты и так все про них знаешь, куда уж выслеживать! - усмехнулась Вета.
        Занавеска колыхнулась, и в закуток заглянула директриса Мария Петровна.
        - Девочки, а что вы тут делаете? - удивилась она. - Рабочий день, между прочим, давно начался!
        - Если у вас понос, так прямо и скажите! - рыкнула Вета.
        - Ой! - пискнула Лариска. - Мария Петровна, она не в себе!
        - Иветта Вячеславовна! - протянула директриса возмущенным контральто. - Это уже переходит всякие границы!
        Но Вета не дала ей договорить, она плечом отодвинула директрису так, что та свалилась на Лариску. Ломаный стул не выдержал двоих и окончательно доломался. Пока эти двое барахтались на полу, Вета выскочила из закутка и отправилась на свежий воздух. Работать сегодня она была не в состоянии.
        В голову, обдуваемую прохладным ветерком, пришла здравая мысль позвонить Арсению Неелову. К счастью, он согласился перенести их свидание с вечера на сейчас.
        Арсений ждал ее около букинистического магазина на Литейном проспекте.
        Это самый старый такой магазин в городе. Он открылся в тридцатые годы прошлого века, работал даже в страшные дни блокады. Сюда приезжали за нужной книгой книголюбы не только из нашего города, но и из Москвы и из других городов огромной страны. Здесь был не столько книжный магазин, сколько настоящий клуб любителей книги.
        Около входа в магазин роились люди самого разного вида и возраста - старики в поношенных пиджаках и обтрепанных брюках, солидные господа среднего возраста в хорошо отутюженных костюмах, молодые парни с горящими глазами. Всех их объединяла одна всепоглощающая страсть - книги.
        Арсения здесь знали. С ним здоровались, спрашивали его о чем-то своем, совершенно непонятном постороннему человеку.
        К нему подошел тщедушный старик в сдвинутом на ухо засаленном берете, в пляжных шлепанцах на босу ногу. Приподняв краешек берета, старик церемонно поклонился Вете и проговорил:
        - Арик, как поживаешь? Тут один гражданин сомнительной наружности интересовался «Диалогами» семьдесят четвертого года. У тебя ведь, кажется, есть экземпляр?
        Вета подумала - как же должен был выглядеть тот гражданин, что даже этому чучелу его наружность показалась сомнительной?
        Арсений, однако, ответил не моргнув глазом:
        - Извините, Ардальон Гаврилович, сейчас я занят другим вопросом, мне не до «Диалогов». Тем более что вы сами сказали, что тот гражданин был сомнительной наружности… а вот скажите мне, где я могу найти Револьда Марксэновича?
        - Иисусова? - переспросил старик. - Так он здесь уже дня три не появлялся. У него срочная работа, совсем зашивается, так что ищи его на Бассейной…
        Через четверть часа Вета и Арсений подъехали к унылому трехэтажному дому на Бассейной улице - той самой, которую каждый знает с детства по стихотворению «Жил человек рассеянный на улице Бассейной».
        Арсений закрыл машину и вошел под арку дома.
        Они попали в обычный городской двор - с чахлыми кустиками, детской площадкой и непременным проржавевшим «запорожцем», давно превратившимся из средства передвижения в памятник советскому автопрому.
        Впрочем, от обычного двора этот двор отличался тем, что за детской площадкой виднелся одноэтажный кирпичный флигель. Должно быть, когда-то в нем располагалась кочегарка, теперь же флигель был переоборудован в столярную мастерскую.
        Эту-то мастерскую и арендовал последние годы Револьд Марксэнович Иисусов.
        Имя Револьд расшифровывается как «Революционное движение», Марксэн же, как нетрудно догадаться, - «Маркс и Энгельс». Своим необычным именем господин Иисусов был обязан не столько коммунистическим убеждениям покойного родителя, сколько его боязливому характеру.
        Покойный батюшка боялся, что в стране воинствующего атеизма крамольная фамилия Иисусов принесет ему самому и его единственному отпрыску бесчисленные неприятности, поэтому собственное сомнительное имя Маврикий он поменял на Марксэн, а сына сразу назвал Револьдом, чтобы облегчить его судьбу и открыть перед ним дорогу в светлое будущее. Революционное имя не спасло Марксэна, он все же получил срок за не вовремя рассказанный анекдот, сын же его благополучно дожил до весьма зрелого возраста, занимаясь солидным и уважаемым делом столяра-краснодеревщика.
        В наше время уважающий себя представитель среднего класса уже не может удовлетвориться типовой шведской мебелью из магазина «Ikea», он тянется к прекрасному и хочет поставить в своей гостиной старинное бюро, горку или хотя бы антикварный столик из карельской березы. Однако не каждый может себе позволить отлично отреставрированную мебель из дорогого антикварного салона, и тут выходит на сцену Револьд Марксэнович. Он берет скромный бабушкин комод или шкаф, в котором последние пятьдесят лет держали картошку, снимает с него верхний слой выцветшего и потемневшего лака, ставит на место дверцы и ножки, восполняет утраченные детали и возвращает счастливому хозяину вполне достойное антикварное изделие.
        Арсений подошел к дверям мастерской и позвонил.
        Поскольку на звонок никто не отреагировал, он постучал в дверь кулаком, а потом ногой.
        На этот раз откуда-то из глубины флигеля донесся приглушенный голос:
        - Заходите, не заперто! Только головы берегите!
        Арсений открыл дверь и вошел первым, придержав дверь для Веты.
        За дверью была прихожая или, если угодно, предбанник, заваленный досками, брусьями, мешками с мусором и прочим хламом, дожидающимся сортировки и отправки на свалку.
        В глубине предбанника была арка, за которой начинался узкий полутемный коридор.
        - Головы берегите! - повторил откуда-то издалека прежний голос.
        - Постараемся! - ответил Арсений и смело устремился вперед по коридору.
        Вета последовала за ним.
        Через полминуты раздался гулкий удар, и Арсений громко чертыхнулся.
        - Осторожно, здесь труба! - проговорил он, обернувшись к своей спутнице.
        - Я же говорил - берегите головы! - снова донеслось из глубины мастерской.
        Вета пригнулась, поднырнула под трубу, которая перегораживала коридор чуть ниже ее роста, и проследовала дальше за обиженным Арсением.
        Коридор значительно расширился, и по сторонам его появились признаки профессиональной деятельности Револьда Марксэновича - трехногие стулья с ломаными спинками, диваны с продранной обивкой, из-под которой торчали ржавые пружины, шкафчики с выломанными дверцами. Все эти мебельные инвалиды терпеливо дожидались своей очереди на реставрацию.
        - Снова берегите головы! - раздался впереди предупредительный окрик хозяина.
        На этот раз Арсений вовремя заметил трубу и успел нагнуться, избежав удара. Вета последовала его примеру и вслед за своим провожатым вошла в просторное помещение с низким потолком, заставленное самыми разнообразными образцами мебели, находящимися в разной степени ремонта и реставрации. Кресла с ножками в форме львиных лап, ломберные столики, обитые полуистлевшим зеленым сукном, резные скамьи, обеденные и письменные столы красного дерева громоздились друг на друге и занимали все свободное пространство.
        В помещении стоял сильный и устойчивый запах мебельного лака, растворителя и старого дерева.
        В дальнем конце мастерской худощавый седой человек лет семидесяти трудился над изящным туалетным столиком. Он прикреплял к его верхней столешнице зеркало в резной овальной раме с круглыми подсвечниками по сторонам.
        Оторвавшись от работы, хозяин мастерской повернулся и заморгал, вглядываясь в посетителей.
        - А, это ты, Арик! - проговорил он, узнав Арсения. - А я думаю, кто это так колотит в двери! Неужели ты решил обзавестись антикварной мебелью? Давно пора!
        - Бог с вами, Револьд Марксэнович! - отмахнулся Неелов. - Зачем мне это старье? Вы же меня знаете, кроме старых книг, я не интересуюсь никакими предметами старины! Мебель, девушки, одежда, машины - все это должно быть новеньким, с иголочки!
        - Так что же тебя привело ко мне? Ты, пожалуйста, не обижайся, но я очень занят - получил очень срочную работу… - Мастер показал на туалетный столик.
        - Разве ваша работа бывает срочной? - удивился Арсений. - Вы же сами всегда говорили, что настоящий краснодеревщик никогда не торопится. Эта мебель ждала реставрации сто лет, подождет еще немного!
        - Так-то оно так, - вздохнул Револьд Марксэнович. - Я действительно не люблю торопиться, но хозяин этого столика на днях уезжает за границу и хочет непременно получить свою вещь до отъезда. А платит он очень хорошо. Так что мне пришлось поступиться принципами и встать на трудовую вахту. Работаю по двадцать часов в сутки, даже ночую в мастерской, но, кажется, выходит неплохо… - Он отстранился от своего изделия и гордо осмотрел его. - Как тебе кажется, Арик?
        - Вы же знаете, я в этом не разбираюсь… а я к вам вот по какому поводу. Вот этой девушке очень нужна одна книга…
        - Кстати, Арик, ты нас еще не познакомил! - Револьд Марксэнович приосанился, поправил редеющие волосы и представился: - Револьд, извините за выражение! Мой покойный батюшка думал, что с таким именем в государстве рабочих и крестьян мне обеспечена блестящая карьера. Он ошибался.
        - Мне родители тоже подобрали нестандартное имя, - вздохнула Вета. - Вообще-то меня зовут Иветта, но я предпочитаю Вета, так оно как-то проще…
        - Очень приятно, - церемонно поклонился столяр-интеллигент. - Так какую книгу вы ищете?
        - «Путешествия Гулливера» издания Карла Шлемиля, - ответил за свою спутницу Арсений. - С иллюстрациями Степлтона. По моим сведениям, у вас эта книга есть.
        - Допустим, есть, - согласился Револьд и снова пригляделся к Вете, как будто увидел ее с другой стороны. - Однако я вовсе не планировал расстаться с этой книгой!
        - Но Вета готова очень хорошо за нее заплатить… - поспешно проговорил Арсений.
        - Ты еще очень молод, Арик! - поучительным тоном ответил столяр. - Не все в этом мире измеряется деньгами! - Он снова взглянул на Вету и покачал головой. - Надо же! «Гулливер» Карла Шлемиля… какие необычные интересы бывают у современных девушек!
        - Во-первых, не такая уж я современная, - возразила Вета. - И не такая уж девушка. Я вообще-то уже девять лет замужем. Во-вторых, я ищу эту книгу для того, чтобы исполнить завещание своего покойного учителя, Глеба Николаевича Сперанского…
        - Глеба Сперанского?! - удивленно переспросил Револьд. - Но я же очень хорошо знал Глебушку! А я и не знал, что он скончался! Давно ли?
        - Неделю назад… мы его уже похоронили…
        - Жаль… - вздохнул столяр. - Он был вовсе не стар. Надо же… Еще наши родители были знакомы! Я ему реставрировал письменный стол и бюро…
        - С малахитовой доской и статуэткой Хозяйки Медной горы? - оживилась Вета. - И… и с тайником?
        - Вот как? - Столяр хитро взглянул на нее. - Нашли, значит, тайник? Нет, ну надо же, как тесен мир! Точнее, не мир тесен, а слой тонок!
        - Ну так как же насчет «Гулливера»? - напомнил Арсений, почувствовав перемену в настроении хозяина.
        - Ну, разумеется, я не могу отказать Глебушкиной знакомой! - воскликнул Револьд Марксэнович. - Тем более если это связано с исполнением его последней воли…
        - Деньги у меня с собой! - заверила его Вета.
        - Об этом не может быть и речи! - замахал на нее столяр. - Никаких денег! Это будет мой последний подарок Глебу! Подождите меня пару минут, сейчас я принесу книгу.
        Он тщательно вытер руки чистой полотняной тряпочкой и направился к двери, расположенной в самом дальнем углу мастерской.
        В ожидании его возвращения Вета обошла мастерскую, разглядывая заполняющую ее старую мебель.
        Чего здесь только не было!
        Тяжеловесные бабушкины буфеты и изящные шкафчики начала девятнадцатого века, расписные сундуки и застекленные горки, массивные кресла и легкие венские стулья стояли и лежали вдоль стен в несколько рядов.
        Вета полюбовалась этим мебельным изобилием и вернулась на прежнее место, где ее ждал Арсений.
        - Ну и где же он? - проговорила она, взглянув на часы. - Вроде сказал, что вернется через две минуты…
        - И правда. - Арсений тоже взглянул на часы и покачал головой. - Странно…
        Он подошел к двери, за которой скрылся хозяин мастерской, и деликатно постучал в нее костяшками пальцев.
        Никто не отозвался.
        - Револьд Марксэнович! - Арсений громко окликнул хозяина. - С вами все в порядке?
        Ответа снова не последовало.
        Тогда Арсений озабоченно взглянул на Вету и толкнул дверь.
        Она не была заперта, и Вета с Арсением прошли в небольшую комнату.
        Видимо, это был кабинет мастера. Здесь находились письменный стол, высокий резной шкаф, пара кресел.
        Но самого краснодеревщика не было. Он словно сквозь землю провалился.
        - Вот те на! - удивленно проговорил Арсений. - Куда же он подевался?
        - Неужели сбежал? - искренне расстроилась Вета. - Пожалел книгу? Ну я ведь не тянула его за язык! Он сам сказал, что отдаст ее в память Глеба Николаевича, да еще и от денег отказался! А потом передумал и постеснялся сказать это прямо?
        - Да нет, ерунда, не может быть! - возразил Арсений, оглядываясь по сторонам. - Не мог он оставить мастерскую без присмотра! Здесь у него масса ценной мебели, причем многие вещи принадлежат не ему, а заказчикам…
        - Ну сказал бы прямо, что не хочет отдавать книгу, я бы его поняла… А вообще - зачем он сюда пошел?
        - Наверное, книга у него здесь, в этом шкафу… - предположил Арсений и подошел к шкафу.
        - Нехорошо хозяйничать здесь без него… - начала Вета, но Неелов уже потянул на себя створки шкафа… и тут же сдавленно вскрикнул и испуганно попятился.
        В шкафу стоял во весь рост Револьд Марксэнович.
        В первое мгновение Арсению показалось, что старик жив и играет с ним в какую-то безумную игру, - но тут же он понял, что краснодеревщик жестоко убит.
        По лицу его стекала кровь, глаза были широко открыты и глядели с таким выражением, как будто в последнюю секунду жизни Револьду Марксэновичу открылась какая-то ужасная истина.
        Дверцы шкафа удерживали труп в вертикальном положении, но, как только Арсений их открыл, он тяжело повалился вперед.
        Вета вскрикнула в ужасе, одним прыжком отскочила к двери. Арсений, бледный как мел, едва избежав столкновения с трупом, подбежал к ней и схватил за руку.
        Бесконечную минуту они стояли молча, глядя на мертвого старика. Наконец Вета не выдержала и нарушила гнетущую тишину:
        - Кто… кто это его?
        - Боюсь, тот же человек, который убил Изабеллу Романовну… тот же, кто поджег магазин «Раритет»…
        - Но если так, - Вета перешла на шепот, - как он сюда попал и куда скрылся после убийства? Или… или он все еще здесь?
        Она с неженской силой сжала руку Арсения, в ужасе оглядела кабинет краснодеревщика.
        Только сейчас ей на глаза попалась темная портьера, закрывавшая угол рядом со шкафом.
        - Он… он там, за портьерой! - прошептала она и, вместо того чтобы выскочить из кабинета, сделала шаг вперед.
        - Куда ты? - проговорил Арсений, от испуга перейдя на ты. - Стой, не делай этого!
        Но Вета уже протянула руку к портьере и отдернула ее в сторону.
        Она тряслась от страха, но в то же время хотела увидеть того человека, который шел по тому же пути, что и она, опережая ее на полшага. Любая известная опасность казалась ей лучше, чем таящаяся за портьерой неизвестность.
        Темная портьера метнулась в сторону…
        И за ней никого не оказалось.
        Зато Вета увидела неплотно закрытую низенькую дверь, из-за которой потянуло мраком и холодом.
        - Вот как он попал сюда… - прошептала Вета, вглядываясь в темноту за дверью. - И вот как он отсюда сбежал! Пока мы с вами, ничего не подозревая, дожидались в мастерской, он убил Револьда Марксэновича и сбежал через эту дверку… куда она ведет?
        - Вета, не надо, не ходи туда! - попытался остановить ее Арсений, но она уже скользнула в темноту за дверью.
        - Осторожно, здесь ступеньки! - приглушенным голосом предупредила она своего спутника.
        - Не знаю, зачем я за тобой иду… - ворчал тот у нее за спиной. - Пора уже остановиться…
        Тем не менее он продолжал спускаться за ней.
        Скоро лестница закончилась, и они оказались в длинном темном тоннеле. Впрочем, темнота здесь была не совсем полная, откуда-то сверху проникал слабый, едва различимый свет, и, когда глаза привыкли к такому скудному освещению, Вета смогла разглядеть какие-то провода и трубы, располагающиеся вдоль стен тоннеля.
        - Это подземные коммуникации, - догадалась она. - Здесь проложены то ли телефонные, то ли электрические кабели. А вон на стене лестница, по которой можно выбраться наверх…
        Действительно, чуть впереди них в стену тоннеля были вбиты железные скобы, которые вели наверх, к круглому отверстию, закрытому тяжелой крышкой.
        На этот раз Арсений полез первым. Добравшись до самого верха, он поднатужился и сдвинул крышку в сторону. Через отверстие хлынул яркий солнечный свет.
        Вета вскарабкалась вслед за Арсением и выбралась наружу.
        Они оказались посреди детской площадки. На них в испуге смотрел мальчик лет пяти с красным совком и ведерком. Лицо его вытянулось, он заревел и бросился к скамейке, на которой молодая женщина увлеченно читала женский журнал в розовой обложке.
        - Мама, мама! - повторял он сквозь рыдания. - Там инопланетяне из-под земли вылезли!
        - Не болтай ерунды, - ответила женщина, не отрываясь от журнала. - Инопланетяне не вылезают из-под земли, они прилетают на космическом корабле…
        Арсений задвинул крышку люка на место, и они быстро пошли прочь от опасного места.
        Вета шла молча, переваривая все случившееся.
        Арсений шел рядом с ней и все пытался заговорить.
        Наконец он произнес:
        - Может быть, тебе пора мне кое-что объяснить?
        - Что именно? - спросила Вета, повернув голову к спутнику.
        - Ты попросила меня достать книгу, редкую книгу. Допустим. Это мой бизнес. Но я считал этот бизнес относительно безопасным, не слишком криминальным, а тут уже второе убийство, поджог магазина. Не слишком ли много для рядового букиниста?
        Вета молчала.
        Арсений искоса заглянул ей в глаза и проговорил:
        - Что это за книга?
        - Ты же сам знаешь - редкое издание «Путешествий Гулливера», да ты про нее знаешь гораздо больше, чем я: какое издательство, чьи иллюстрации…
        - Не вешай мне лапшу на уши! Из-за редких книжных изданий не убивают людей пачками! Ты что - до сих пор не поняла, что все это из-за твоих поисков?
        - Поняла, - честно ответила Вета. - Только я знаю об этом не больше твоего. Я ищу эту книгу, чтобы разобраться с завещанием покойного Глеба Николаевича. Он мне поручил перед смертью свою библиотеку, а ее украли, ну вот и вышло так, что понадобилось найти эту книгу…
        - Ладно, не хочешь говорить - не надо, - оборвал ее Арсений. - Только я больше в этом деле не участвую. Никакие деньги не стоят этого риска. Не хочу оказаться следующим покойником. В общем, мне пора: уменя дело срочное, появился покупатель на «Диалоги» семьдесят четвертого года. Если хочешь, могу тебя куда-нибудь подвезти…
        - Спасибо, не надо, - обиженно ответила Вета. - Сама доберусь!
        - Как знаешь! - Арсений развернулся и зашагал в ту сторону, где оставил свою машину.
        Вета проводила его взглядом и, немного переждав, пошла следом - район был ей незнаком, и она хотела выйти вслед за Арсением на Бассейную улицу, где уже можно было поймать машину или найти остановку маршрутки.
        Выйдя из двора, Арсений, прежде чем подойти к своей машине, на секунду остановился и что-то выбросил в урну. Затем сел в машину и укатил в сторону Литейного проспекта.
        Вета проводила обиженным взглядом его машину, подошла к урне и заглянула в нее.
        В урне поверх смятых сигаретных пачек, оберток от мороженого и прочего мусора валялась сложенная в несколько раз бумажка. Именно ее только что выбросил Арсений.
        У Веты мелькнула смутная догадка, но, чтобы ее подтвердить или опровергнуть, нужно было достать бумажку из урны, а этому противилась ее врожденная брезгливость.
        Однако Вета преодолела брезгливость, сунула руку в урну и вытащила скомканный листок.
        Мимо нее в это время проходил сутулый мужчина средних лет в мятой кепке, с обвислыми усами и подозрительным взглядом красных, как у кролика, глаз.
        Увидев Вету, склонившуюся над урной, он возмущенно пробормотал:
        - До чего довели народ! Приличная женщина вынуждена рыться в помойке!
        Вета покраснела и шарахнулась в сторону, сжимая в кулаке свой трофей.
        Прохожий свернул в подворотню, а она торопливо развернула бумажку.
        Ее догадка подтвердилась.
        Это был список владельцев редкого издания «Путешествий Гулливера», который Арсений в самом начале их совместных поисков составил по своей компьютерной базе. Теперь, решив прекратить поиски, он выбросил список, чтобы сжечь за собой все мосты.
        Три имени из этого списка Вета уже знала - владелец магазина «Раритет» Вилли Раковский, Изабелла Романовна Гольц и Револьд Марксэнович Иисусов.
        Четвертое имя Вета прочла с особым волнением - ведь это был ее последний шанс найти редкое издание и расшифровать записку из тайника Глеба Николаевича!
        В последней строке списка значилось:
        «Александр Андреевич Скоробогатов, Казанская улица, дом тринадцать, квартира четыре».
        Это имя показалось Вете смутно знакомым, однако, как ни старалась, она не могла вспомнить, где оно ей встречалось.
        Спрятав записку в карман, она направилась в сторону Литейного, по дороге мучительно раздумывая.
        Арсений, конечно, прав. Поиски редкой книги не стоят такого риска. Мало того - она не только рискует собственной жизнью, которой в принципе может распоряжаться, гораздо хуже то, что из-за ее бестолковых действий уже погибли два человека и третий находится в тяжелом состоянии…
        Они-то чем виноваты? Только тем, что оказались владельцами злополучной книги?
        Допустим, Изабелла Романовна была женщиной малоприятной - настоящая старуха-процентщица, но это вовсе не значит, что она заслужила такую страшную смерть! А Револьд Марксэнович и вовсе был милым интеллигентным человеком, прекрасным мастером… и он тоже погиб в результате Ветиных поисков!
        Имеет ли она право продолжать эти поиски, если за них расплачиваются ни в чем не повинные люди?
        Тут у нее мелькнула другая мысль.
        Магазин «Раритет» подожгли именно тогда, когда они с Арсением туда направились, не раньше и не позже. Изабеллу Романовну убили тоже во время их визита. Револьда Марксэновича прикончили буквально у них на глазах.
        Как это можно объяснить?
        Либо у убийцы не было этого списка и он находил владельцев злополучной книги, идя по их с Арсением следам. Либо он нарочно подгадывал нападения ко времени их визита, чтобы подставить их в качестве подозреваемых или… или чтобы запугать их, остановить, заставить прекратить поиски!
        И с Арсением он добился своего.
        Но в любом случае чем бы ни руководствовался убийца - он каждый раз точно знал, когда и куда они с Арсением направляются, и опережал их на полшага… как ему это удается?
        Вета почувствовала холодок между лопаток и инстинктивно оглянулась.
        Улица позади нее была пуста.
        Но это ничего не значит - в наше время существуют такие способы слежки, которые практически невозможно заметить! К ее одежде или к одежде Арсения могли незаметно прицепить какой-нибудь крошечный маячок…
        Впрочем, за эти дни она не раз переодевалась, что же - ей каждый раз заново прицепляли электронную метку?
        Одно только ясно: если она все же хочет найти книгу и расшифровать записку из тайника, нужно действовать совершенно по-другому! Нужно как-то перехитрить убийцу…
        Приходилось признать, что это будет очень трудно, если не невозможно. Ведь она, Вета, ничего о нем не знает, а он знает о каждом ее шаге…
        С этими невеселыми мыслями Вета дошла до метро.
        Спустилась по эскалатору, вошла в вагон, устроилась на свободном месте. Прямо напротив нее над окном вагона была размещена реклама собачьего корма.
        Две грозные собаки палевого цвета бежали перед мужчиной средних лет с благородной сединой на висках к огромной миске с кормом. Чуть выше располагался текст:
        «Заводчик стаффордширских терьеров Александр Скоробогатов рекомендует этот корм!»
        Вот откуда ей знакомо это имя! Реклама корма в последние дни расклеена на каждом шагу, и везде красуется этот Скоробогатов!
        Интересно, это тот самый четвертый человек из списка или просто его однофамилец?
        Скоробогатов из списка живет в центре города, на Казанской улице, а заводчики собак обычно селятся за городом. Но из всяких правил бывают исключения.
        Во всяком случае, это не так уж сложно проверить!
        Добравшись до дома, она открыла дверь своими ключами.
        Встречи со свекровью, однако, избежать удалось - не то чтобы Вета ее боялась, просто не хотелось начинать пустой, бессмысленный разговор. Свекровь хоть и подвинулась на том, что жизнь состоит из процессов, однако далеко не дура и сразу поймет по Ветиному виду, что она все знает про мужа. Она и раньше пыталась как-то вызвать Вету на разговор, что-то выяснить. Волнуется или вид делает. А вот интересно, подумала Вета, на чьей она стороне? Небось сыночка своего дорогого во всем одобряет, новую невестку ждет не дождется! А что, та моложе, эффектнее и одевается лучше!
        От этой мысли Вета явственно заскрипела зубами.
        В прихожей было пусто, но обострившимися за последнее время чувствами Вета поняла, что там только что кто-то был. То есть свекровь, конечно, отиралась в коридоре, а услышав звяканье ключа, предпочла удалиться. Вета сняла туфли и на цыпочках подкралась к двери свекрови. И удовлетворенно улыбнулась, услышав за дверью тяжелое дыхание. Впервые за все девять лет совместной жизни не Вета боится свекрови, а та предпочитает не встречаться лишний раз с невесткой! Что ж, несмотря ни на что, это радует…
        Более не таясь, Вета прошагала прямиком в свою комнату и, чтобы успокоиться, достала из ящика стола заветную тетрадь.
        Снова буйная ватага Степана Разина была разбита царевыми стрельцами, на сей раз под командой воеводы князя Долгорукова. Казаков не меньше семи сотен саблями порубили, пиками покололи, из пищалей застрелили, а татар и мордвы - вовсе без счета. Кого не убили - в железо заковали, в Москву на суд повели. Простой люд плетьми били да в рабство продали, зачинщиков да старшин лютой смерти предали, плахами да виселицами города заставили.
        Малые остатки Степанова отряда пробирались глухими лесными тропами, надеясь выйти к Волге-матушке и скрыться среди гулевого, непутевого волжского люда, как это не раз уже удавалось.
        Шли со Степаном Тимофеичем ближние его люди, старые боевые товарищи, жена его невенчанная Алена, по прозванию Ватажница, да еще с десяток человек.
        И среди этого малого отряда шел мальчонка странный - немой, с круглым гладким лицом, с васильковыми глазами. Давно прибился этот мальчонка к Степану Тимофеевичу, привыкли к нему казаки и уж не замечали. Неизвестно, чем он жил - даст кто кусок хлеба, он и доволен, а не даст - тоже не жалуется. Халат его пообносился, позолота с него давно слезла, но глаза все такие же спокойные, безмятежные, как будто такое он знает, что никому другому не ведомо. Идет мальчонка вровень с матерыми казаками, не отстает от них, не устает, не жалуется. Да и то - кто будет его жалобы слушать? Самим бы от смерти уйти!
        Идут казаки по лесной тропе, идут почти наугад: нет с ними на сей раз опытного проводника. И почти по следу за ними идут стрельцы воеводы Долгорукова, вот-вот догонят.
        На одном из переходов верный Степанов есаул Васька Ус остановил атамана и сказал, не глядя ему в глаза:
        - Ты меня знаешь, Степан Тимофеевич, я тебе предан, как собака верная, любого за тебя на куски порву, но я тебе слово поперек скажу: надобно от твоей казны избавляться. Больно тяжела твоя казна, с ней нагонят нас княжьи люди.
        Сперва осерчал Степан на есаула, схватился за свою саблю:
        - Столько за нее душ загублено, столько честной казацкой крови пролито - и чтобы оставить?
        Но Васька глаза поднял, прямо на атамана посмотрел - и остыл Степан Тимофеевич, одумался.
        - А и правда твоя, Васька! Живы будем - новой казны добудем, чего ее жалеть! Была бы голова на плечах, была бы сабля остра, а все остальное приложится. Только я эту казну не брошу просто так, чтоб досталась она царевым жадным воеводам. Я ее в тайный клад положу, в тайный схрон схороню, и не простой схрон, а заговоренный, на три головы христианские заколдованный!
        - Что ты такое говоришь, Степан Тимофеевич? - спросил есаул, перекрестившись. - Ты же христианин, в Святую Троицу веруешь, Николаю-угоднику дорогие дары приносишь! Как же можешь такие басурманские слова говорить?
        - Я, Вася, не только слова говорю - я и дела делаю! Почему, думаешь, меня пуля стрелецкая не берет, сабля не сечет? За то я чудный Царьград благодарю, который со мной третий год неотлучно находится. А Царьград - он хоть и святой город, да не христианский. Волшебство в нем древнее, тайное, сокровенное. Так что, Вася, поздно мне про грехи говорить, на мне грехов и так многое множество, словно вериги железные на ногах висят! Так что одним больше, одним меньше - невелика разница! Покаяться всегда успею - хоть бы даже на плахе.
        - А что ты, Степан Тимофеевич, про три головы сказал? Как это можно клад на три головы заговорить?
        - Лучше бы мне, Вася, не говорить, а тебе не слушать… страшное то дело, чародейное! Заговорю я тот клад страшным заговором, наложу на него такое тяжкое заклятие, что если какой лихой молодец тот клад отыщет, и все мои наговоры волшебные снимет, и все тайные слова угадает - все равно не клад он получит, не золото мое, кровью добытое, а смерть лютую, потому как его голова будет первая. А если после него второй удалец отыщется, не побоится верной смерти, снимет заклятья и наговоры, разгадает слова секретные - он тоже лютой смертью умрет, потому как его голова будет вторая. А вот уж если и третий найдется и придет за моим кладом - вот ему-то этот клад откроется…
        Замолчал Васька Ус, задумался.
        И прежде говорили казаки, что связался Степан Тимофеевич с нечистым, женка его Алена обучила атамана ворожбе. Недаром пуля его не берет и сабля жалеет! А старый казак Стырь, как напьется горилки, болтает, будто своими глазами видел, как Разин сел на старую кошму, сказал тайное слово и поплыл на той кошме по реке, как в лодке. А потом сказал другое слово - и полетел, как черный ворон…
        Подумал Васька эту думу - да и перестал: хоть и колдун Степан Тимофеевич, а лучшего атамана не было у казацкого воинства, и служить под его началом - честь великая!
        - Делай как знаешь, Степан Тимофеевич! Я тебе в любом твоем деле помощник!
        - А коли так - помогай: вместе пойдем. Кроме тебя, больше никому не верю как себе самому.
        Взяли казаки по мешку с дорогими самоцветными каменьями, с золотыми персидскими украшениями, с жаркими турецкими цехинами, с изукрашенным татарским оружием и пошли на высокий холм.
        Только резной Царьград не взял Степан Тимофеевич, отдал его Алене Ватажнице, велел беречь пуще глаза, пока они с Васькой не вернутся. И еще ей сказал на прощание:
        - Ты, Аленушка, знаешь все мои дела тайные, сокровенные, знаешь, куда я иду и что делать собираюсь. Знаешь все мои клады и схроны, по всей Русской земле захороненные, все мои тайные слова и заговоры. Сохрани мою тайну свято, ни с кем ее не дели!
        Ничего Алена не ответила, только глянула на атамана глазами черными, ведьмовскими.
        За тот взгляд любил Степан Тимофеевич Алену, привечал больше всех других женщин. А было их у атамана немало.
        Поднялись Степан с Васькой на высокий холм.
        Огляделся Васька по сторонам и говорит атаману:
        - Глянь, Степан Тимофеевич, уже близко стрельцы к нашей ватаге подошли. Не ровен час, нагрянут и порубят всех, или того хуже - возьмут в полон, закуют в кандалы и отвезут в цепях, как диких зверей, в Москву, пред царевы очи!
        А Степан ему отвечает:
        - Ты, Вася, не назад - ты вперед гляди! Отсюда, с этого холма, Волга видна. Сейчас мы с тобой зароем клад, заколдуем его страшным заклятьем, затворим тяжким чародейством, спустимся к своим товарищам и в два счета дойдем до Волги-матушки. А она нас, родимая, выручит, как не раз уже выручала!
        Нашел Степан Тимофеевич на вершине холма пещерку, словно нарочно приготовленную, сложил в нее свою дорогую казну, камни самоцветные, монеты золотые, оружие дорогое, завалил тяжелым камнем и начал над тем камнем слова тайные говорить:
        - Камень алатырь, камень горючий, камень заветный, камень неодолимый, камень необоримый, замкни мой клад на семь замков крепких, запри на семь запоров железных, чтобы никому этот клад не дался, никому не открылся! Чтобы никто к нему по земле не прошел, по воде не проплыл, по небу не пролетел!
        Атаман колдует, а Васька Ус сверху на царевых стрельцов глядит, как подходят они все ближе к казацкой стоянке.
        - Давай побыстрее, Степан Тимофеевич! Совсем уже близко стрельцы к нашим братьям подошли!
        А атаман только глянул зверем на Ваську, бросил поверх камня пучок травы и опять заговорил:
        - Трава одолень, трава заклятая, трава заветная, трава неведомая! Запри мой клад на семь крепких запоров, закуй на семь цепей железных, чтобы никакое чародейство его не разомкнуло, не расковало, не открыло. А если кто попытается мое колдовство расколдовать, чтобы была ему смерть лютая, неминучая!
        Атаман ворожит, а Васька Ус глядит сверху и видит, что стрельцам совсем немного осталось до казацкого лагеря.
        - Заканчивай, Степан Тимофеевич! - умоляет он Разина. - Совсем близко стрельцы подошли, еще чуток пройдут - и аккурат на казаков наших навалятся!
        А атаман его и слушать не хочет. Плеснул на камень водой из баклаги и опять за свое:
        - Вода ключевая, вода текучая, вода студеная! Замкни мой клад на семь замков нерушимых, закрой на семь дверей дубовых, завали стеной неодолимой, чтобы никакое чародейство его не разомкнуло, не открыло, не отвалило! А если кто пожелает мое чародейство порушить, мои замки нерушимые разомкнуть - чтобы тут и пришел ему конец страшный! Заклинаю сей клад на три головы человеческих, на три души христианских! Чтобы первая душа лютой смертью сгинула, и вторая душа страшной гибелью умерла, и только третья смогла бы замки разомкнуть, запоры отворить!
        Глянул Васька Ус на то место, где атаман свою казну спрятал, а там и следа нет от пещерки, камнем заваленной. И не знаешь, где та пещерка была, одно гладкое место осталось.
        Глянул Васька вниз, на царских стрельцов - а они уже вышли на поляну, где казаки своего атамана дожидаются.
        Схватились казаки за сабли да пищали, да мало их, а стрельцов чуть не в пять раз больше.
        Завязалась на поляне страшная сеча, но исход ее уже ясен: ждет казаков неминучая погибель.
        - Плохо дело, Степан Тимофеевич! - сказал Васька, сказал да пригорюнился. - Напали стрельцы на наших братьев! Скоро всех порубят, а кого не порубят - в цепи закуют да свезут в Москву, царю на кровавую потеху!..
        - Что ж делать, - молвил в ответ атаман. - Рано ли, поздно ли всех нас на казацком пути смерть караулит. Пойдем мы, Вася, вперед, на Волгу, наберем новую ватагу…
        - Не будет в новой ватаге старых твоих товарищей, не будет старого Стыря, не будет Сеньки Косого да Федьки Каторжного! И жены твоей последней, Алены, не будет!
        - Что же делать, Вася… - отвечал ему Степан Тимофеевич. - На то и жизнь казаку, чтобы с друзьями расставаться да к своей смерти готовиться. Не будет старых друзей - будут новые… а вот только одного, Вася, мне до смерти жаль - пропал мой Царьград заветный, а с ним - мое счастье казацкое, моя душа заговоренная!
        Ждали казаки своего удалого атамана на лесной поляне, ждали, да не дождались. Вместо Степана Тимофеевича вышли из лесу царевы стрельцы, навалились на казаков большой силой. Отбивались казаки как могли, да мало их было. Рубились как герои, сражались как львы, но больно велика была царева сила.
        Вот уже упал старый Стырь с головой разрубленной, вот уже свалила Федьку Каторжного пуля из стрелецкой пищали, вот уже повалился Алешка Сивый, на три копья насаженный, а на Сеньку Косого трое стрельцов навалились, подмяли под себя, связали руки крепкой веревкой, повели с другими пленниками к своему воеводе на страшный суд, на муку мученическую за все его крамолы.
        Одна Алена Ватажница тайное чародейное слово сказала, обернулась рыжей лисицей да в темный лес бросилась. Бежит она рыжей лисой, да в зубах узелок держит, в котором Царьград, что ей Степан Тимофеевич велел пуще глаза беречь.
        И мальчонка синеглазый в лес сиганул - да кто же ему, малому, помешает?
        И еще немец-пушкарь, которого казаки промеж себя звали Ванькой Родиным, успел в кустах спрятаться.
        Видел он, как Алена Ватажница рыжей лисой обернулась, и побежал следом за той лисой. А как ее чародейство кончилось и снова вернулась Алена в свой вид человеческий - подскочил к ней хитрый немец, ухватил ее за косу и сказал:
        - Пойдем со мной вместе, красавица, ты меня только на дорогу выведи, а дальше уж я тебя в хорошее место приведу, где будешь ты жить в холе и довольстве. У меня, красавица, отец знатен и богат, и тебе от него будет полное уважение…
        - Ты что, Ваня, ума лишился? - отвечала ему Алена. - Я Степану Тимофеевичу жена верная, хоть и невенчанная. Мне все его тайны ведомы, и не простит мне Степан измены!
        - Не пойдешь со мной, - пригрозил Алене пушкарь, - я крикну: «Слово и дело государево!» Вон совсем близко царевы стрельцы идут, услышат мой голос. А тебе колдовство твое не поможет - я тебя за косу держу, и коли даже ты в лису обратишься, твой хвост в моей руке останется и сбежать ты не сумеешь!
        Пригорюнилась Алена, да видит - плохи ее дела.
        - Ладно, - говорит немцу, - твоя взяла, пойдем со мной, Ваня, выведу я тебя тайными тропами из леса, приведу к городу Царицыну, а там уж пути наши разойдутся.
        Так она сказала, да не так дело сделалось.
        Вывела Алена немца к городу Царицыну, да там настигла их весть, что атамана Степана Тимофеевича предали донские казаки и отдали в руки царских воевод, и везут его под большой стражей в Москву пред грозные царские очи.
        Как услыхала об этом Алена - забилась, как чайка волжская, зарыдала, запричитала:
        - На кого же ты меня покинул, ясный мой сокол Степан Тимофеевич? На кого оставил? Что же буду я без тебя на этом свете делать? Как буду без тебя жизнь доживать? Мне без тебя жизнь не мила! Нет мне без тебя на свете ни жизни, ни радости! Лучше отправлюсь я на тот свет, может, хоть там с тобой свижусь!
        Хотела уже она подняться на волжский утес да броситься оттуда в глубокую воду, да немец-пушкарь Ван дер Роде не дал, воспротивился. Взял ее за руки белые, усадил в крытый возок да отвез за сотни верст, в имение отца своего.
        Старому отцу в ноги упал, в грехе своем покаялся - мол, был я у бунтовщика и разбойника на службе, да не по своей воле, а под страхом лютой смерти.
        Отец на него гневался, ногами топал, грозил засечь на конюшне, как раба крепостного, да родная кровь - не водица, простил он сына и уберег от царева гнева.
        Спросил только, кто та женщина, которая с ним в возке приехала.
        Отвел пушкарь отца в сторонку и сказал ему тайное: что женщина эта - невенчанная жена бунтовщика Степана Разина и что знает она тайну всех его богатых кладов и секретных схронов, где несметные разинские сокровища спрятаны, за годы бунтов и мятежей награбленные, - каменья самоцветные, цехины турецкие, украшенья персидские, оружие дорогое. И что ежели вести себя с ней хитро, да говорить умно, да держаться ласково, рано ли, поздно ли непременно откроет она им секрет небывалого разинского богатства.
        Призадумался отец пушкаря, сперва гневен был, да золото бунтовщика глаза ему ослепило. Согласился он с сыновьей хитростью, не выдал Алену царевым людям, спрятал в своем поместье, всем слугам сказал, что она - родня его дальняя.
        А Алене ни до чего дела нет: как узнала, что схватили Степана Тимофеевича, так словно заживо умерла и онемела, словно вырвали ей язык калеными щипцами.
        Только один раз вскрикнула да упала наземь как подкошенная: втот самый день, когда в Москве казнили атамана.
        Вывели Степана Тимофеевича на людную площадь, на лобное место, сняли с него цепи железные да кандалы тяжелые и передали его безжалостному цареву палачу Гришке Безносому на лютую казнь, на страшную муку.
        Как сняли с атамана кандалы да цепи, выпрямился он во весь свой рост богатырский, поклонился низким поклоном на все четыре стороны и сказал громким голосом:
        - Простите меня, жители московские, и вы все простите, люди русские, ежели в чем перед вами виноват, ежели в чем перед вами согрешил. И ты прости, царь-батюшка: не против тебя бунтовал, против бояр твоих бесчестных, против судей злых да неправедных. И ты прости, святая Русская земля: хотел я, чтобы правда на тебе воссияла, как в святом городе Царьграде…
        Как услышал те слова боярин князь Масальский, который казнью командовал, подскочил к плахе и крикнул палачу:
        - Заткни ему пасть собачью! Не позволяй бунтовщику и татю крамолу говорить!
        Схватил Гришка Безносый атамана за русые кудри, отсек ему правую руку, а потом и левую, а после и вовсе четвертовал Степана Тимофеевича, окропив землю чистой его кровью.
        И долго еще стояли московские люди, долго не расходились, дивились да судачили, смерть атаманову обсуждали и слова его смелые. Пришлось боярину Масальскому стрельцам приказать, чтобы разогнали народ с площади.
        Невесть как узнала Алена о казни Степана Тимофеевича: то ли птицы небесные ей эту весть принесли, то ли звери лесные. Только в ту самую минуту, как лишили атамана жизни, вскрикнула она и упала наземь без памяти.
        После того лежала она три дня и три ночи ни жива ни мертва. Ван дер Роде думал уж, что помрет она, ничего ему не откроет, однако оклемалась Алена, ожила и дальше жить стала по-прежнему: ни с кем не говорит, никого не слушает, только глядит каждый вечер на небо, словно ждет оттуда какой весточки.
        А вскоре видно всем стало, что Алена в тягости.
        Старый Ван дер Роде к сыну приступил, спрашивал - не его ли это дитя носит атаманова жена?
        А молодой немец ничего отцу не отвечает, ходит хмурый, лицом темный, губу закусив, и нет-нет да и приступит к Алене: «Назови места тайные, где несметные атамановы клады зарыты, скажи слова чародейные, которыми те клады зачарованы, - тогда признаю дитя твое как свое собственное, выращу в холе и богатстве, дам имя свое дворянское. Если мальчик родится - передам ему свои имения и поместья, если девочка - выдам замуж за знатного дворянина».
        Но Алена молчит, ничего ему не отвечает, только смотрит глазами дикими - то ли как волчица голодная, то ли как рысь лесная.
        А в тот день, когда казнили в Москве Степана Тимофеевича, привели вместе с ним на плаху брата его младшего, Фрола.
        Молчал Фрол Тимофеевич, когда пытали его пытками страшными, мучили муками адскими, невыносимыми. Но когда на глазах его четвертовали старшего брата Степана, не выдержал Фрол, закричал с лобного места:
        - Слово и дело государево!
        После тех слов свели его с лобного места, привели в сыскной приказ, в самую темную темницу. Вышел к нему дьяк сыскного приказа Тимофей Щербатый и спросил:
        - Что имеешь сказать, ради чего тебе можно жизнь твою грешную сохранить?
        - Имею сказать, где старший мой брат Степан Тимофеевич сокровища свои спрятал и какими заклятьями он их зачаровал.
        - Имеешь сказать - говори, иначе пожалеешь, что попусту «Слово и дело» помянул!
        Обещал Фрол Разин сыскному дьяку, что приведет его на все тайные места, где его старший брат свои клады закопал.
        Долго водил он царевых людей по волжским берегам, по темным лесам - да ничего не нашел. Видать, попусту хвалился - не открыл ему старший брат тайные слова.
        Надоело это дьяку Щербатому, и приготовил он дыбу и крючья, чтобы страшной пыткой пытать атаманова брата.
        Тогда сказал ему Фрол, что все тайны Степана знала жена его невенчанная Алена Ватажница и что живет эта Алена в дальнем имении у немецкого дворянина Ван дер Роде.
        Собрался дьяк Щербатый со своими подручными, со стрельцами и слугами и отправился к старому немцу.
        Ворвался к старику в имение, наехал конными, слуг плетьми посек и учинил немцу допрос:
        - По какому такому праву скрываешь ты у себя бунтовщицу и чародейку по прозванию Алена Ватажница, невенчанную женку злого изменника и вора Стеньки Разина? Почему не выдал ее государевым людям на прямой допрос и лютый правеж?
        Опустился немец на колени, перекрестился, как положено, и сказал, что ничего про ту бунтовщицу не знает и не ведает, а что живет у него в имении дальняя его родственница, от рождения немая, и скоро должна она разрешиться от бремени.
        Велел дьяк привести ту родственницу и учинить ей очную ставку с братом атамановым.
        Привели на господский двор женщину на сносях, поставили ее перед государевым дьяком.
        - Ты кто такая? - сурово спросил ее дьяк. - Какого рода-племени?
        Ничего не ответила ему женщина, только посмотрела глазами дикими - то ли волчьими, то ли рысьими. И холодно стало дьяку, так что закутался он плотнее в теплую кунью шубу.
        Тогда велел он привести Фрола Разина, атаманова брата, чтобы признал он в той женщине бунтовщицу и чародейку Алену.
        Вышел на господский двор Фрол Тимофеевич - весь избитый-израненный, ноздри клещами вырваны, руки на дыбе изувечены. Поглядел на немую женщину, хотел что-то сказать, да на взгляд ее дикий напоролся, как на казацкую пику, и замолчал.
        - Что молчишь? - заорал дьяк Щербатый. - Говори, бунтовщик, - она или не она?
        - Не она, - ответил Фрол и головой изувеченной помотал. - Алену бы я непременно признал, а это неведомая мне баба, первый раз ее вижу, крест на том готов целовать!
        - Ну раз первый - так и последний! - молвил дьяк. - Надоело мне, что ты, бунтовщик и изменник, водишь меня за нос и попусту тратишь дорогое время людей государевых. Раз твои глаза ее не признали - значит, они тебе больше не надобны!
        И велел Шербатый палачу выжечь Фролкины разбойничьи глаза каленым железом.
        Крикнул атаманов брат диким звериным голосом, крикнул и замолчал, и не видел больше с того дня божьего света. Да и самому ему недолго осталось по земле ходить: привез его дьяк Щербатый в Москву и казнили Фрола Тимофеевича на той же площади, на том же лобном месте, где и старшего брата.
        - Вот и вывелся проклятый род бунтовщиков! - сказал дьяк Щербатый, когда умер Фрол Тимофеевич на плахе лютой смертью. - Нет больше на земле Разиных!
        А в имении знатного немца Ван дер Роде в тот же день разрешилась от бремени дальняя хозяйская родственница, немая и болезная. Родила она девочку.
        Вета с сожалением захлопнула тетрадь и убрала ее в ящик стола.
        Включив компьютер, она за несколько минут по фамилии и адресу установила телефон Скоробогатова и набрала его номер.
        Вместо живого голоса ей отозвался автоответчик:
        - Вы позвонили Александру Андреевичу Скоробогатову. Ваш звонок важен для меня. Если вы хотите приобрести щенка - перезвоните после двадцати одного часа, если по вопросам рекламы - оставьте свой номер после сигнала, я вам перезвоню…
        Так, значит, с этим вопросом все ясно, собаковод и владелец редкого издания - одно и то же лицо. Но что это дает Вете?
        Во всяком случае, она может обратиться к Скоробогатову под благовидным предлогом: якобы она хочет приобрести у него щенка. И вполне возможно, что убийца, который преследует ее по пятам, не догадается, что Скоробогатов ей нужен по поводу книги. А если и догадается, то в квартиру на Казанской улице так просто не попадет - у богатого человека небось охрана, опять же собачки…
        Вета снова придвинула к себе клавиатуру компьютера и через пять минут выяснила, что Александр Скоробогатов разводит стаффордширских терьеров.
        С экрана на Вету смотрели светло-бежевые собаки с большой лобастой головой, внушительными челюстями и мощной мускулатурой. Тут же сообщалось, что эти собаки невероятно мужественны, хладнокровны, решительны и прекрасно подходят на роль охранника.
        Однако на другом сайте она нашла сообщения о том, что в известном загородном клубе регулярно устраиваются коммерческие бои стаффордширов, а из подборки новостей узнала, что несколько дней назад стаффордширский терьер чуть не до смерти загрыз своего хозяина.
        Правда, тут же был помещен комментарий специалиста-кинолога, который писал, что такие случаи очень редки и связаны обычно с дефектами воспитания собаки.
        «Если собака правильно воспитана, - сообщал кинолог, - она никогда не нападет на человека. Стаффорд - очень преданная, надежная, уравновешенная собака. А какие-то несчастные случаи бывают с кем угодно, и кирпич может на голову упасть, это же не значит, что нельзя жить в кирпичных домах».
        Во всяком случае, Вета однозначно поняла, что никогда не заведет себе такую собаку.
        Впрочем, для ее целей и не нужно на самом деле покупать щенка, достаточно просто прийти к заводчику под этим предлогом, а потом сделать вид, что передумала…
        Тут Вете пришло в голову, что к такому известному собаководу не придешь с улицы и, уж во всяком случае, человек, который хочет приобрести такого породистого щенка, должен производить впечатление достаточно обеспеченного. Ее же собственный гардероб, увы, оставлял желать лучшего. То есть, конечно, если покопаться, можно найти вещи относительно новые, но, увы, недорогие. Разумеется, она не будет похожа на бомжиху, но и на обеспеченную даму, способную приобрести дорогого элитного щенка, в этаком прикиде явно не потянет.
        Итак, для того, чтобы проникнуть в дом Скоробогатова, ей нужно озаботиться приличной одеждой и где-то раздобыть рекомендацию.
        Единственным человеком, кто мог ей помочь в этой ситуации, была Алка Крылова.
        С Алкой они вместе учились на истфаке, можно сказать, почти дружили, вместе готовились к экзаменам, вместе ездили за город - летом на залив, зимой на лыжах, но на последнем курсе та неожиданно выскочила замуж за крупного бизнесмена.
        Обычно после такого судьбоносного события женщины резко меняются, задирают нос и забывают старых подруг. Но Алка от природы обладала хорошим, легким характером и тянулась к старым университетским знакомым. Другое дело, что сами прежние подруги не очень охотно поддерживали знакомство с Крыловой - на ее фоне они казались себе нищими неудачницами.
        Сама Вета не слишком комплексовала по этому поводу и какое-то время общалась с Крыловой, но тут подоспело ее замужество, стало как-то не до подруг, и они постепенно отдалились, практически перестали встречаться, только изредка перезванивались.
        Вета знала, что Алка не сидит дома, как другие жены миллионеров, а работает в университете, на том самом историческом факультете, где они когда-то учились.
        И вот сейчас она нашла в мобильнике телефон Крыловой, позвонила ей и предложила встретиться.
        Алка ей обрадовалась, правда, говорила вполголоса - у них на кафедре шло какое-то совещание.
        - Слушай, это же здорово! - шептала она. - Непременно куда-нибудь закатимся, я соскучилась! Позвони мне на днях, или я тебе звякну!
        - Ты не поняла, - проговорила Вета тихо, наблюдая, как дверь ее комнаты тихонько приоткрывается, вроде бы от сквозняка, - мне нужно срочно тебя увидеть…
        - Что-то плохое? - встревожилась Алка.
        - Да нет, - ответила Вета с досадой, теперь уже полностью убедившись, что сквозняк ни при чем и это свекровь подслушивает под дверью, - помощь твоя нужна, а так ничего страшного.
        - Приезжай на истфак, - проговорила Алка приглушенным голосом. - Я через полчаса освобожусь!
        Вета положила трубку и скорчила двери зверскую рожу.
        Через полчаса Вета вошла в хорошо ей знакомое здание на Менделеевской линии Васильевского острова и заглянула в помещение, где заседала кафедра истории народов Юго-Восточной Европы, на которой трудилась Крылова.
        В комнате сидело десятка полтора мужчин и женщин потертого вида и неопределенного возраста, среди которых Алка Крылова, красивая, довольная жизнью и хорошо одетая, выглядела, как райская птица на районной птицефабрике.
        Перед почтенным собранием стоял долговязый мужчина лет сорока, с пламенным взором и обсыпанными перхотью плечами, который бурно пререкался с пухлой дамой в васильково-синем костюме, восседающей в первом ряду.
        - Если вы думаете, Эльза Васильевна, что коллектив кафедры будет закрывать глаза на ваши махинации с переэкзаменовками, то вы глубоко ошибаетесь!
        - Это вы ошибаетесь, Платон Сократович, - возражала ему васильковая дама, - если воображаете, что коллектив кафедры не замечает ваших шашней с иногородними студентками!
        - А вы заблуждаетесь, Эльза Васильевна, если считаете, что никто не заметил вашу аферу с командировками! Подумать только - историческая конференция в Южно-Сахалинске!
        Алка заметила Вету и тихонько скользнула к двери.
        - Алла Викторовна, - окликнул ее пламенный Платон Сократович, - мы еще не закончили! У нас на повестке еще четыре важнейших вопроса, в частности, вопрос о моральном климате на кафедре!..
        - Мне срочно нужно выйти! - ответила Крылова, бросив на него безмятежный взгляд своих бездонных синих глаз. - Очень срочно, вы меня понимаете?
        С этими словами она захлопнула за собой дверь и расхохоталась.
        - У тебя не будет неприятностей из-за того, что ты ушла?
        - У меня?! - Крылова удивленно уставилась на Вету и снова рассмеялась. - Да им Славик столько денег перечисляет, что они на меня молиться должны!
        Подруги вышли из здания факультета и нашли по соседству небольшое уютное кафе.
        - Так, булочек мне нельзя, - вздыхала Алка, - пирожных тоже. Слушай, что мы на кофе зациклились? Давай поедим как следует! Сто лет не виделись, я угощаю!
        И они ели нежнейшую рыбу дораду, и салат из осьминожек, и пармскую ветчину с дыней, и еще много всего, Вета и не подозревала, что она может столько съесть. Да, это вам не свекровкин рассольник с перловой крупой!
        - А зачем ты вообще ходишь на эту работу? - недоуменно спросила Вета Крылову, когда они утомились от еды и прихлебывали домашнее итальянское вино.
        - А куда еще я буду носить свои шмотки? - ответила Алка бесхитростно. - И потом, все какое-то занятие! А то мой Славик с утра до ночи работает, работает, работает… он у меня трудоголик, а мне что - разрываться между фитнесом и шопингом? Ну, ладно, что мы все обо мне! Ты-то как живешь? Как Володя?
        Этот вопрос застал Вету врасплох.
        Она поймала себя на том, что и сама не знает как. Где он сейчас? На этот вопрос Вета, пожалуй, могла бы ответить, учитывая, что занятия в его гимназии давно закончились. И если Вета не ошибается, то сейчас ее муж у своей пассии по адресу… ну где Лариска живет. И, наверное, у них все отлично.
        Эта мысль не доставила Вете неприятных ощущений. Сердце ее не сжалось, руки не задрожали, даже зубами она не скрипнула. Ясно: она осоловела от еды и вина, сейчас совсем не хотелось ни говорить, ни думать об их отношениях с мужем.
        - Да ничего! - отмахнулась она небрежно. - Все как обычно! - Я-то, собственно, хотела попросить у тебя помощи…
        - Сколько? - Алла потянулась за бумажником.
        - Да нет, не в деньгах дело! Понимаешь, мне подвернулась очень хорошая работа, преподавать историю в небольшом частном лицее, и интересно, и платят прилично, и условия работы прекрасные - всего десять человек в классе…
        - Так в чем же дело?
        - Нужно идти на собеседование к директору, но он ужасный сноб. Знаешь, из тех, что только по одежке встречают. А у меня как раз с одежкой не очень… - Она развела руками и опустила углы губ. - Вот я и подумала - у нас с тобой размер одинаковый, может, ты мне одолжишь что-нибудь из твоих шмоток…
        - Да запросто! - Алка заметно оживилась: ей предстояло какое-никакое, а все же развлечение, кроме того, можно было перетрясти собственный гардероб…
        Пока Алка пудрила носик в туалете, Вета позвонила Скоробогатову, и женский голос ответил, что насчет щенков можно подъехать сегодня или завтра после шести.
        - Мне удобнее сегодня, - сказала Вета, решив ковать железо, пока горячо.
        Вернувшаяся Алка дала щедрые чаевые официантке и отвезла Вету к себе домой в шикарную шестикомнатную квартиру, которая находилась как раз напротив Казанского собора.
        Она ворвалась в квартиру как вихрь, швырнула сумку, обувь и ключи от машины, протащила Вету по коридору в гардеробную и разрешила перевести дух только там. Гардеробная у Алки была размером побольше, чем комната Веты с мужем, вот если еще кусочек кухни прихватить, тогда как раз выйдет.
        - Значит, так… - сказала Алка, бесцеремонно выпихивая Вету на середину, - сейчас посмотрим, что можно сделать. Скажи, этот твой директор - мужчина?
        - Ага, - ответила Вета, думая о Скоробогатове. - А какое это имеет значение? Я же по делу иду, просто нужно произвести впечатление некоторой обеспеченности, ну муж, допустим, у меня неплохо зарабатывает, а мне дома скучно…
        - Вот-вот, и я о том же, - усмехнулась Алка, - стало быть, нужно надеяться, что у директора этого нет рядом жены. Ну не работают они вместе! Потому что мужчину ты обмануть сможешь, а женщину, уж извини, вряд ли. Не обижайся, но эта стрижка…
        - Что, так плохо? - расстроилась Вета. - Я все собиралась в парикмахерскую, да некогда…
        - Ладно, - Алка махнула рукой, - давай шмотки мерить.
        - Уж извини! - сказала через некоторое время Вета, едва сумев приглушить злорадные нотки в голосе. - Уж прости, подружка, но мне все это велико!
        - Так я и думала, - мрачно заявила Алка, так что Вета испугалась, не выпрут ли ее сейчас из этого дома навсегда. Но Алка выглянула в коридор и заорала истошно: - Лена-а!
        Тотчас явилась румяная деваха с огромным бюстом.
        - Принеси коробки там… знаешь где, да живее!
        Деваха ушла вперевалку, но вернулась быстро. Алка стала вынимать из коробок одежду.
        - Открою тебе страшную тайну, - призналась она, - за полгода я поправилась на целый размер. И как тебе удается сохранять фигуру?
        - Есть меньше надо! - фыркнула Вета. - Пешком больше ходить! Ой, какой костюмчик!
        Костюм и правда был хорош и сидел как влитой.
        - Все хорошо… - задумчиво говорила Алка, - туфли, конечно… но уж тут я помочь не могу, у тебя тридцать шестой, у меня тридцать девятый… слушай, отчего ты волосы красишь в такой унылый цвет?
        - Этот ближе всего к моему естественному, ты забыла, что ли? - обиделась Вета.
        - А кто тебе сказал, что краситься непременно нужно под естественный? - изумилась Алка.
        - Оттеночный шампунь! - разлепила губы домработница, до тех пор безмолвно стоявшая на пороге.
        - А что, это идея! - оживилась Алка. - Лена, проводи Иветту в ванную!
        После того как высушили и уложили волосы, Алка собственноручно навела Вете макияж, ворча, что женщину, которая не занимается своим лицом, нужно публично сечь на площади и что с такими ужасно выщипанными бровями она вообще ни за что не отвечает.
        Наконец, оглядев Вету в большом зеркале, Алка осталась более-менее удовлетворена. Вета тоже пристально вгляделась в незнакомую женщину в зеркале. Оттенок волос не ее, но так гораздо интереснее. Глаза кажутся ярче, Алка подчеркнула макияжем скулы и линию губ.
        Домработница уже стояла наготове с кашемировым коротким пальтецом тепло-песочного цвета и коричневым шарфом.
        - Имей в виду, - строго сказала Алка, - можешь шмотки забирать насовсем, мне все равно они без надобности, но если проболтаешься знакомым, что я поправилась…
        - Ты же знаешь, я - могила! - Вета прижала руки к груди.
        - Голову выше, гляди спокойнее! - сказала напоследок Алка и предложила подвезти подругу на своей машине.
        Вета подумала и согласилась - в доме у Скоробогатова, скорее всего, установлен видеодомофон, и он увидит, на каком автомобиле приехала потенциальная покупательница.
        - Славик меня уговаривает ездить с шофером, - призналась Крылова, усаживаясь за руль темно-вишневого «Порше-Кайенна», - но я не соглашаюсь. Что за жизнь - всюду со свитой, никакой свободы! Да и люблю водить машину…
        Скоро они подъехали к дому на Казанской улице. Вета поблагодарила подругу, выбралась из машины и подошла к подъезду.
        Она набрала на пульте номер квартиры Скоробогатова, в ответ на обычный вопрос о цели визита ответила, что приехала за щенком, и вошла в подъезд.
        Миновав будку охранника, поднялась на лифте на третий этаж и остановилась перед квартирой собаковода.
        Квартира Скоробогатова занимала целый этаж. Это понятно - для размещения таких серьезных собак требуется большое помещение, и лучше без соседей - соседям могут не понравиться доносящиеся из квартиры звуки и запахи.
        Вета нажала на кнопку звонка, и вместо обычного сигнала или удара гонга из-за двери донесся короткий грозный лай.
        В ту же секунду дверь открылась.
        Перед Ветой стояла сухопарая женщина лет шестидесяти в строгом синем платье с жестко накрахмаленным передником, с таким же строгим вопросительным взглядом серо-стальных глаз.
        - Я к Александру Андреевичу по поводу щенков! - проговорила Вета, стараясь не оробеть под этим взглядом.
        Прихожая была обставлена с лаконичной простотой. На полу - плитка из светло-серого керамического гранита, стены отделаны голубыми пластиковыми панелями. Справа от входа стояла деревянная стойка для обуви, на которой отчетливо виднелись следы зубов. Вета поняла, что скудная обстановка в этом доме - вынужденная мера: все лишнее тут же будет изгрызено до неузнаваемости.
        - Прошу! - проговорила прислуга, смягчившись, и отступила в сторону, показав на одну из выходящих в прихожую дверей.
        Вета вошла в комнату, которая представляла собой что-то среднее между гостиной и кабинетом.
        Возле одной стены стоял диван (боковины его были изгрызены), напротив - тумба с телевизором, рядом с ней - высокий книжный шкаф с застекленными дверцами.
        Именно на этот шкаф Вета бросила заинтересованный взгляд.
        Впрочем, ей нужно было скрывать свои истинные намерения, и она с сожалением оторвала взгляд от шкафа.
        Напротив двери стоял массивный письменный стол с изгрызенными ножками. За этим-то столом и сидел хозяин квартиры, чья внешность была хорошо знакома Вете по многочисленным рекламным плакатам и телевизионным роликам.
        Только если в рекламе Александр Скоробогатов сиял добродушной обаятельной улыбкой, то в жизни его челюсти были плотно сжаты в бульдожьем оскале.
        - Значит, вы решили приобрести щенка стаффордшира? - проговорил он вместо приветствия. - А позвольте узнать, почему вы выбрали именно эту породу?
        - Они такие хорошенькие! - восторженно воскликнула Вета, придерживаясь заранее выбранной линии поведения. - Очень многие мои подруги завели таких собачек. Илона, Катя, Оксана, Марина… они просто в восторге от этих песиков! С ними можно играть, как с куклами, их можно наряжать…
        - Что?! - переспросил Скоробогатов, вытаращившись на Вету. - Играть? Наряжать?
        - Ну да… - Вета немного убавила в голосе восторга. - Оксана купила Феликсу, своему песику, такую чудную жилетку в стразах! Она пришла с ним на презентацию новой линии парфюма и произвела там самый настоящий фурор!
        - Жилетку в стразах?! Ты слышал это, Герман? - проговорил Скоробогатов, повернувшись куда-то назад.
        Тотчас из ниши за письменным столом донеслось короткое глухое рычание, и из-за стола, цокая когтями по паркету, появился крупный светло-бежевый пес с мощными челюстями и холодным взглядом.
        Он выразительно посмотрел на Вету и приоткрыл пасть, продемонстрировав огромные белоснежные клыки.
        - Мама! - прошептала Вета, отступив к двери. - Кто это?
        - Как кто? - с усмешкой переспросил хозяин. - Это Герман, чемпион породы и мой главный производитель. Если вы собираетесь приобрести одного из его щенков, он должен на вас посмотреть. Вы же понимаете, своих детей нельзя отдать в случайные руки!
        Он обменялся с собакой многозначительным взглядом. Пес сглотнул и с громким лязгом захлопнул пасть.
        - И вот на такую собаку ваша знакомая напялила жилетку в стразах? - возмущенно процедил заводчик.
        - Н-нет! - дрожащим голосом ответила Вета. - У них собачки такие маленькие, такие хорошенькие… они носят их под мышкой, как сумочки… они даже помещаются в сумочку…
        - Ну так вы просто перепутали породу! - холодно процедил Скоробогатов.
        - Неужели? - выдохнула Вета. - Но у них тоже какие-то терьеры… мне показалось, такое похожее название…
        - Какие-то терьеры! - передразнил ее заводчик. - Терьер терьеру рознь! Одно дело - стаффордшир, и совсем другое - йоркшир!
        Пес громко рыкнул.
        - Вы видите? Герман воспринимает такое сравнение как личное оскорбление!
        - Вы говорите, стаффордшир и йоркшир - это разные породы? - Вета изобразила крайнюю степень удивления.
        - Сказать, что это разные породы, - значит, ничего не сказать! - проговорил Скоробогатов хорошо поставленным голосом. Видно было, что он оседлал любимого конька. - Йоркширский терьер - это действительно аксессуар, игрушка для богатых дамочек вроде вас. Их и правда можно наряжать, как кукол, носить в сумочке… Стаффордшир - это совсем другое дело! Это мощная, смелая, благородная собака! Посмотрите, какая у него мускулатура!
        Герман выступил вперед, как будто находился на выставке. Вета действительно увидела, как под гладкой бежевой кожей перекатываются мощные мускулы.
        - Он обладает огромной силой и выносливостью для собаки такого размера, взрослый стафф может тащить груз в полтора центнера. Но главное в нем даже не физическая сила, а моральные качества! Стаффордшир не боится никого на свете и смело бросится в бой с любым, самым крупным противником! Лет пятьдесят назад их считали бойцовыми собаками, но потом цели клуба изменились, и стаффордширов стали тренировать как охранников, телохранителей. Стаффорд предан своему хозяину, готов отдать за него жизнь!
        Герман снова рыкнул и подошел к хозяину, словно тому угрожала какая-то опасность.
        Вообще Вете показалось, что пес понимает каждое слово хозяина и спешит подтвердить его своим поведением.
        - Да, - согласилась она задумчиво. - Это совсем не та собака, о которой мне говорили подруги!
        - Конечно, не та, - уверенно проговорил Скоробогатов и недвусмысленно взглянул на часы, давая Вете понять, что не располагает свободным временем для просвещения «богатых дамочек».
        - Извините… - проговорила Вета растерянно, не зная, как еще задержаться, чтобы навести разговор на антикварную книгу.
        - Всего хорошего! - Скоробогатов почти вытолкал ее в прихожую. - Ко мне должны прийти, а то бы я вам много интересного рассказал про стаффордширов, про их смелость и преданность хозяину…
        Стаффордшир Герман шел следом, как наглядное доказательство этих слов, всем своим видом выражая преданность хозяину и готовность по-своему поторопить нежеланную гостью, если на то будет воля господина Скоробогатова.
        В дверь позвонили, и хозяин выразительно взглянул на Вету:
        - Вот, я говорил…
        Он повернул собачку замка, толкнул дверь… и попятился.
        По его вытянувшемуся и заметно побледневшему лицу Вета поняла, что пришел вовсе не тот, кого ждал Александр Андреевич. Впрочем, она бы и так это поняла.
        В прихожую ввалилась тетка гренадерского роста и мощного телосложения, с огненно-рыжими волосами и багровым лицом, на котором терялись маленькие и злые, как у носорога, глазки.
        - Ага! - заорала тетка оглушительным, громоподобным голосом. - Застала мазурика! Теперь ты у меня не отвертишься! Не отсидишься за дверью! Теперь ты у меня за все ответишь по всей строгости закона! По закону военного времени…
        - Какого закона? Какого военного времени? - пролепетал Скоробогатов, испуганно отступив к стене. - У нас разве война?
        - А хоть бы и мирного! - рявкнула тетка. - Твоя шавка опять на моего Тошика рычала! А у него организм юный, растущий, у него от стресса могут быть дефекты развития! Так что я с твоей дворняжкой разберусь! На живодерню ее отправлю по всей строгости закона, как имеющую особую общественную опасность!
        - Герман - не шавка!.. - попробовал возразить Скоробогатов. - Он… он не дворняжка! Он чемпион породы! Его нельзя на живодерню!
        - А мне наплевать, какой он чемпион! Да я вас с твоей собачонкой обоих на живодерню устрою по знакомству! Я за своего Тошика вас обоих на шапки переработаю!
        Вета удивленно оглянулась на Германа.
        Чемпиона породы, который только что каждым своим мускулом, каждым квадратным сантиметром гладкой бежевой шкуры демонстрировал силу, уверенность, преданность хозяину и готовность вступить в бой с любым противником, невозможно было узнать. Он испуганно жался в угол прихожей, его хвост мелко трясся, уши испуганно поникли, и в довершение всего, не веря своим глазам, Вета увидела… да, она увидела, что чемпион напустил лужу, как маленький трусливый щенок!
        Да, по большому счету не такая уж значительная разница между йоркширом и стаффордширом!
        Вете стало смешно.
        А смех, как известно, лучшее средство от страха.
        Впрочем, она вовсе и не боялась красномордую тетку. Зато у нее появилась мысль, как использовать неожиданно сложившуюся ситуацию.
        На опыте взаимоотношений со своей свекровью Вета хорошо усвоила, что лучшая оборона - это нападение. Она встала между громадной теткой и дрожащим, как желе, Скоробогатовым, сложила руки на груди и холодно осведомилась:
        - Фамилия?
        - Что? - Тетка с удивлением покосилась на нее, как будто только сейчас заметила, однако у нее сработал какой-то врожденный рефлекс, и она выпалила: - Мордякова!
        - Антон Мордяков вам кем приходится?
        На этот раз блеск в маленьких теткиных глазах пригас, и на ее лице проступило несколько озадаченное выражение:
        - Племянник он мой… единственный… а что такое? Почему ты про него интересуешься?
        - Во-первых, не тыкать! - ледяным голосом ответила Вета. - Во-вторых, дело будем на него заводить!
        - На него нельзя дело!.. - заюлила Мордякова. - Он еще несовершеннолетний… почти, ему только в августе восемнадцать исполнилось!
        - Исполнилось же! - торжествующим голосом проговорила Вета. - А раз исполнилось - значит, можно заводить дело! По нему колония давно плачет! Строгого режима!
        - Это все злостная клевета! - заверещала красномордая тетка. - Эта Кошкина все врет, ее сын известный хулиган, неизвестно, где он наркотики достает, а Тошик мой тут ни при чем! Он никогда и ни за что! Он даже слов таких не знает! Он очень хороший и чистый мальчик, он ведро мусорное выносит!
        - Вот что, Мордякова! - ровным, холодным голосом произнесла Вета. - Чтобы вашего Тошика тут и духу не было! Собака господина Скоробогатова специально на наркотики натаскана, так что если что - не на кого будет обижаться!
        - Клевета… ложь… - бормотала Мордякова, однако понемногу пятилась к выходу. - Я Тошику скажу, чтобы он сюда не ходил… я его вообще из дома выпускать не буду…
        - Вот это очень правильно! - одобрила Вета. - Давно так надо было - из дома его, паршивца, не выпускать, пока до колонии не доигрался… А сейчас - брысь!..
        Красномордую тетку как ветром вынесло из прихожей, и дверь за ней сама захлопнулась и закрылась на замок.
        Примерно полминуты в прихожей царило изумленное молчание.
        Затем Александр Андреевич молитвенно сложил руки, повернулся к Вете и восхищенно проговорил:
        - Как вы ее! Нет, ну это просто здорово! Я давно о таком мечтал, но не смел надеяться! А вы… мне и в голову не пришло, что вы работаете в милиции! С виду ни за что не скажешь…
        - Да я вовсе и не в милиции работаю, - честно призналась Вета. Дальше этого признания, правда, она не пошла - не говорить же заводчику, что она водит экскурсии в водопроводном музее!
        - Не в милиции? - переспросил он недоверчиво. - Как же так? Вы так себя вели правильно…
        - А что, вы считаете, что только сотрудники милиции умеют правильно себя вести при встрече с хамами и хулиганами?
        - Ну в общем, конечно, нет… - неуверенно промямлил Скоробогатов. - Да, но тогда откуда же вы знаете все про ее племянника?
        - А я и не знала ничего. - Вета пожала плечами. - Просто предположила… у таких хамов дети обычно вырастают соответствующие. Ну и племянники, я думаю… а потом - вы же слышали - она сама про него все выболтала! Про наркотики и вообще…
        Кажется, Скоробогатова ее объяснения не очень убедили.
        - В любом случае, - проговорил он, - я вам очень, очень признателен! У нас с Германом из-за ее племянника все время были проблемы! Вы представляете - каждая прогулка была испорчена, если мы встречали этого великовозрастного паршивца! Герман отчего-то сильно его невзлюбил, теперь я понимаю почему!
        - Думаю, что больше вы его не увидите.
        - Я вам так признателен, так признателен! - повторил Александр Андреевич с большим чувством. - Я вас очень хотел бы как-нибудь отблагодарить…
        На его лице появилась светлая, трогательная, если можно так сказать о солидном мужчине, материнская улыбка, и он проговорил тихим, проникновенным голосом:
        - Может быть, вы хотите щенка стаффордшира? Стаффордшир - замечательная, преданная хозяину собака!..
        - Да, я это уже слышала… и очень смелая! - Вета ехидно взглянула на Германа, который смущенно жался в углу, возле наглядных следов своего недостойного поведения.
        - Ах, вы об этом… - Скоробогатов покраснел. - Ну, вы знаете, перед этой женщиной кто угодно мог бы… растеряться. Это не женщина, это стихийное бедствие! Но уверяю вас, в любой другой ситуации он проявит себя самым достойным образом!
        - Нет, знаете, я все же не готова… мне бы лучше такую маленькую, карманную собачку! - Она вспомнила свою первоначальную легенду и вернулась к ней: - Такую, которую можно наряжать, носить в сумочке… кстати, они очень смелые! Как-то я видела, как йорк смело вступился за свою хозяйку и облаял такого ужасного хама…
        - Но мне так хотелось бы вас отблагодарить! - повторил Александр Андреевич.
        - Знаете что? - Вета сделала вид, что ее внезапно озарило. - Я заметила у вас в кабинете замечательные старинные книги, и среди них - редкое издание «Гулливера», с замечательными иллюстрациями. Мой… знакомый очень интересуется дореволюционными книгами, пишет статью о редких изданиях Джонатана Свифта… вот если бы вы могли ненадолго дать мне этого «Гулливера»… обещаю вам, он будет с ним очень осторожно обращаться!
        - Да ради бога! - Скоробогатов заметно обрадовался. - Можете вообще не отдавать! Эти книги собирал мой отец, я храню их как память, а сам-то я интересуюсь, как вы понимаете, собаками, так что я буду только рад, если эта книга попадет в хорошие руки! Да это вы мне еще и удовольствие доставите! - Он исчез в кабинете и через секунду вернулся, протягивая Вете старинную книгу в дорогом тисненом переплете.
        Вета прижала книгу к груди и почувствовала, что поиски ее подошли к концу. При этом, сама того не ведая, она поглядела на Скоробогатова таким взглядом, что тот долго не мог его забыть. На прощанье он поцеловал Вете руку.
        - До свидания, Герман, - сказала Вета псу, - надеюсь, ты преодолеешь свои страхи перед красномордыми тетками.
        Герман отвернулся и ничего не сказал. Ему было стыдно.
        Вета вышла на улицу, и тут ее обуял страх. Вдруг злодей, который убил уже трех человек, притаился сейчас вон за тем ларьком или ждет ее вон в той подворотне? Ей показалось, что чей-то недобрый взгляд сверлит ей спину, даже заболело между лопатками. Она невольно ускорила шаг и наткнулась на удивленный взгляд встречного прохожего. Еще бы, прилично одетая женщина несется куда-то сломя голову.
        Надо срочно ехать домой, поняла Вета, причем не общественным транспортом, а взять машину.
        В лучших традициях детектива она не села в две первые машины - раздолбанные «жигули» идовольно новую иномарку. Водитель «жигулей» вообще не говорил по-русски, она испугалась, что он завезет ее не туда. Молодой мужик из иномарки поглядел слишком нагло, что тоже не внушало доверия. В конце концов возле нее притормозила машина, за рулем сидела женщина.
        - Машина, что ли, сломалась? - поинтересовалась она, уважительно окидывая взглядом Алкино кашемировое пальто.
        «Наверное, оно очень дорогое, - сообразила Вета, - вот Алка локти кусает, что из него вытолстилась».
        Но тут же она подумала, что для подруги еще одно кашемировое пальто вовсе не является проблемой. Ну и ладно!
        - Небольшие неприятности! - бодро сказала она. - Подвезете?
        - Ясное дело! - улыбнулась добрая самаритянка. - И денег не возьму!
        Они доехали быстро, Вета попросила остановить на перекрестке, шарахнулась от компании подростков, которые, надо сказать, не обратили на нее внимания, едва не свалилась в лужу, обходя парочку крепко выпивших мужичков, и наконец достигла собственного подъезда.
        Ключи куда-то завалились в незнакомой Алкиной сумке, Вета чертыхнулась и нажала на кнопку звонка. Слава тебе господи, свекровь наконец притащилась к двери. Но не спешила открывать.
        - Вам кого? - спросила она, изучив, надо полагать, Вету в глазок и не признав собственной невестки.
        - Да открывайте же, Антонина Павловна! - заорала Вета. - Это же я!
        Ей показалось, что свекровь сейчас заведет гнусавым голосом Кролика: «Я бывают разные», но заскрипел замок, и дверь распахнулась.
        Свекровь за это время сумела справиться с удивлением и теперь стояла на пороге, поджав губы.
        - Не дело ты затеяла, - сказала она, глядя на Вету не мигая, - этим… мужика-то не привяжешь!
        - Чего? - Вета ошарашенно взглянула на свекровь. В зеркале напротив входной двери отразилась стройная женщина в красивом пальто, и этот оттенок волос ей, несомненно, идет. Все ясно, свекровь думает, что она решила таким способом привлечь своего блудного мужа. Вете стало смешно.
        - А вы будто знаете, как мужиков привязывать надо? - прищурилась она. - Вы своего когда выгнали? Лет тридцать назад?
        Это была чистая правда, муж в свое время рассказывал Вете, что родители его развелись, когда ему было шесть лет. Мать говорила ему, что отец его - непутевый и нечестный, в общем, несерьезный человек, перекати-поле, да еще и пьет к тому же.
        Ее удар достиг цели, свекровь отвела глаза и удалилась к себе. Вета даже удивилась такой легкой победе. Но следовало сейчас думать не о свекрови.
        Вета побежала к себе и выложила на стол книгу. Но для начала следовало успокоиться способом, вошедшим уже у нее в привычку.
        Умер старый Ван дер Роде, так и не дождавшись атаманова золота. Перед смертью долго смотрел он на маленькую девочку и что-то говорил на своем родном языке.
        Сын его, молодой Ван дер Роде, все обхаживал Алену, все упрашивал ее открыть ему атаманову тайну. Но та молчала, как будто и впрямь онемела в день казни Степана Тимофеевича.
        Год прошел, другой, и надумал молодой помещик жениться. Взял жену из своих, из немцев голландских, именем Катерина.
        Молодая немка была белая да румяная, спелая да кудрявая, как говорят, кровь с молоком, и вскорости понесла она дитя, и родила в положенный срок мальчика, на отца как две капли похожего. И назвали его, как отца, Иоганном, Ваней по-русски.
        А только как родила Катерина мальчика, встретила на улице немую Алену.
        Взглянула на нее Алена диким взглядом - то ли волчьим, то ли рысьим, и замерло сердце у Катерины.
        Спросила Катерина у мужа - кто та женщина бессловесная, что у тебя в дому живет? Не грех ли твой старый?
        Ничего не ответил молодой жене Ван дер Роде, только стал мрачнее тучи и вышел вон из горницы.
        А Катерина с того дня стала болеть и чахнуть, словно кто-то сглазил ее.
        Увяла ее молодая красота, поблекли щеки румяные, посеклись волосы кудрявые. Вскорости перестала она вставать, а к Рождеству померла. А перед смертью просила мужа, чтобы берег ее первенца да не подпускал бы к нему ту немую колдунью с дикими волчьими глазами.
        А маленький Иоганн, Ваня по-русски, как начал подрастать, все ходил играть с Алениной дочкой, хоть и была та его старше. Девочку ту, как и мать, звали Аленой, и глаза у нее были материнские - то ли волчьи, то ли рысьи.
        Отец поначалу не велел Ване знаться с Алениным отродьем, а тот его и слушать не хотел, чуть что, убегал играть с маленькой Аленкой.
        А потом уж Ван дер Роде и запрещать не стал: вдруг, думает, по детской дружбе Алена-меньшая, дитя неразумное, выболтает Ване материнские тайны?
        Годы шли, подрастал незаметно маленький Ваня, и Алена-меньшая росла. И все они вместе играли, как брат с сестрой.
        А как-то пришли к ним в имение странники из дальних мест, калики перехожие. Было их человек пять или шесть. Главный промеж них одноглазый, ростом большой, волосом черный, на цыгана либо на сарацина похожий. А еще был с ними мальчик лет пяти, с круглым и гладким лицом, с голубыми, как васильки, глазами.
        Взрослые по домам ходили, милостыню просили да рассказы чудные рассказывали - про дальние края, про Персию и Туретчину. Про то, какие там люди живут, какие чудеса есть в тех краях.
        А мальчик маленький, что с ними был, пришел на лужок, где дети играли, и стал чудные чудеса показывать. Высыпал перед собой камушки простые - и сделалась из камушков гора высокая, а на горе дома красивые. Бросил на ту гору несколько травинок - и зацвели меж домами сады зеленые, тенистые. Зачерпнул из ручья водицы, брызнул на горку - и потекли средь садов ручейки звонкие, забили фонтаны многоцветные. Положил на самый верх своей горки шишку сосновую - и сделался из нее храм чудесный, невиданный.
        Дети вокруг него столпились, глядят на такое чудо, дивятся.
        А тут и Ваня, господский сын, подошел, глянул на горку чудесную - и обомлел. А тот мальчик с глазами васильковыми его увидал, сказал что-то на чужом языке и пошел прочь со двора.
        И Ваня за ним пошел. Идет, ничего вокруг себя не видит, как будто околдованный.
        Недалеко, однако, они ушли: увидала их Алена-старшая, покойного Степана Тимофеевича жена невенчанная, бросилась следом, налетела, как коршун, схватила маленького Ваню, к себе прижала, а того мальчонку с васильковыми глазами прогнала.
        Увидел это хозяин, Иоганн Ван дер Роде, рассерчал сильно, подскочил, накричал на Алену: что, мол, сына моего единственного пугаешь? Он и так растет робкий да застенчивый. Я тебя у себя приютил, кров и пищу дал - так-то ты мне за мое добро платишь?
        А Алена взглянула на него, как на дитя малое, неразумное, и сказала:
        - Волки вокруг ходят, на дитя твое скалятся - а ты собаку сторожевую ругаешь!
        Ничего не понял Ван дер Роде, только сильно удивился: до того молчала Алена, а тут вдруг разговорилась!
        Однако отступился, не стал ее больше ругать.
        А ночью страшное дело сделалось: набежала из темного леса стая волков, к самому господскому дому подошла. Собак дворовых волки загрызли, а которых не загрызли, тех распугали и прямо в сени пробрались. Впереди всех черный волк, огромный да одноглазый, глаз его как уголь горит, из пасти пена капает.
        Слуги перепугались, в людской заперлись, боятся нос высунуть, крестятся да трясутся.
        А волкам до слуг дела нет, волки дверь грызут, хотят на хозяйскую половину пролезть.
        Дверь-то крепкая, дубовая, волки от злости рычат, да одолеть ее не могут.
        Тут хозяин, господин Ван дер Роде, разъярился.
        - Что за место такое, где дикие волки в господский дом могут ворваться? Что за слуги у меня, что простых зверей перепугались?
        Схватил он шпагу офицерскую, в сени выскочил и на волков напал.
        Все волки хвосты поджали, на улицу выбежали, один черный, одноглазый на хозяина наступает. Пастью щелкнул, шпага тонкая враз и переломилась.
        Думал господин Ван дер Роде, что смерть его пришла - да вышло-то еще хуже.
        Откуда ни возьмись в сенях появился Ванечка, сынок господский единственный.
        Видно, выходил на двор да задержался.
        Одноглазый волк к нему подскочил, на пол повалил, пасть раскрыл, вот сейчас загрызет…
        Схватил Иоганн Ван дер Роде пищаль заряженную, запалил фитиль да выстрелил в одноглазого волка. Точно в голову целил - чтобы, не дай бог, в дитя родное не попасть.
        А тому ничего не сделалось - то ли пищаль плохо заряжена, то ли волк от пули заговорен.
        Ванечка лежит ни жив ни мертв, крикнуть и то не может - от страха голоса лишился. Отец его пищаль отбросил, хочет голыми руками страшного волка от сыночка оттащить… да где ему! Силен волк одноглазый страшной, неодолимой силой!
        И тут выскочила в сени Алена-старшая, Степана Разина жена невенчанная, с казацкой саблей в руках. Взмахнула саблей - и отсекла одноглазому волку голову.
        Откатилась голова в угол, глазом горящим крутит, зубами скалится, туловище косматое в другой угол отлетело…
        Да тут и погас глаз волчий, и пасть закрылась.
        Смотрят Иоганн да Алена - нет в сенях волка, а лежит человек с головой отрубленной, черный да одноглазый, то ли на цыгана похожий, то ли на персиянина.
        - Правду ты, Алена, давеча насчет волков сказала! - вымолвил господин Ван дер Роде. - Ты-то сказала, да я тебя не понял, чуть через глупость свою сыночка не лишился!
        А Алена ничего не ответила - забрала саблю казацкую и в свою светлицу воротилась, где она с малой дочкой жила.
        Наутро вышел господин Ван дер Роде умываться, глянул в зеркало серебряное - а у него все волосы враз седыми сделались.
        После того начал он быстро стареть. Сила его ушла, глаза потухли, видно, забрал у него живые соки одноглазый оборотень.
        Понял он, что недолго ему на свете жить, и одна только мысль у него осталась - вырастить сына своего, Ванечку, женить на хорошей девушке из знатной семьи да дождаться внуков.
        А Ванечка уж подрастает, да только ни на одну девушку смотреть не хочет, кроме Алены-меньшой, с которой вместе он рос.
        - Либо, батюшка, жени меня на Алене, либо останусь я один! Другая жена мне не нужна!
        - Да что ты такое говоришь? - вразумляет его отец. - Ты же, Ваня, не простой человек, ты из знатной голландской семьи происходишь, предки твои многим государям служили и много от них чести и уважения имели. А она, Аленка эта, - невесть какого рода-племени, казачки-ватажницы отродье, незнамо от кого прижитое!
        - Не говори так, батюшка, про Алену! Одна она мне мила, а какого она роду-племени - до того мне нет дела! Жени меня, батюшка, на Алене - или в монахи уйду!
        - Что ты задумал! Нет у тебя разума! Постесняйся предков своих знатных, благородных…
        - Не тебе бы, батюшка, меня стыдить! Ты ведь сам отца не послушал, против его воли пошел, бунтовщику да разбойнику служил! Сделай по-моему, жени меня на Алене!
        - Никак этого нельзя! - увещевает его родитель. - Ведь ты с Аленой вместе вырос, почитай, в одной люльке качался, она тебе все равно что сестра родимая, никак тебе нельзя на ней жениться! Грех это большой, тяжкий!
        - Сам же ты, батюшка, говоришь, что я знатного роду, а она неизвестного, значит, никак она мне сестрой быть не может. Жени меня на ней - или ни на ком не женюсь!
        - Слышала бы тебя твоя матушка, жена моя покойная Катерина! Слезами бы она умылась, от горя бы сердце ее разорвалось! А и на том свете она слышит слова твои нечестивые, и нет ей покоя в райской обители! Ради матушки своей одумайся!
        - Была бы жива матушка, она бы меня послушала, она бы пожалела! Она бы поняла, что не жить мне без Алены! Последнее мое слово, батюшка, - либо жени на Алене, либо в монахи уйду, в Макарьевский монастырь! Буду там Богу молиться, твои грехи, батюшка, замаливать… а их, батюшка, у тебя немало!
        Схватился Ван дер Роде за голову.
        В прежние времена такого самовольства не было, молодежь послушная была. А коли отцовой воли кто ослушается - того и выпороть могли на конюшне, не посмотрев на знатное происхождение.
        Но те времена прошли, дворянских детей больше не пороли, кроме того, непростое было у них положение, и Ван дер Роде уговорил сына немного повременить, не уходить в монастырь хотя бы до осени, помочь отцу в сложных хозяйственных работах.
        Он надеялся, что за это время Ваня одумается.
        Однако не сбылась его надежда, по-другому жизнь повернулась.
        К осени заболел Ваня, занедужил.
        Слег, встать не может, в руках и ногах силы не стало, есть-пить перестал, лицом побледнел, глаза запали, по всему видать - смерть его подходит.
        Отец его печалится, не знает, что делать, как Ваню вылечить. Сперва лекаря позвал, из своих, из немцев голландских, господина Клааса. Тот посмотрел на Ваню, головой покачал, языком поцокал и сказал господину Ван дер Роде:
        - Это тяжелая болезнь, непонятная. То ли бледная немочь, то ли злокачественное бессилие. Попробуйте подкрепить его красным вином либо померанцевыми яблоками, а если ни то ни другое не поможет - не знаю, что и делать.
        Денег взял у господина Иоганна, в возок сел и уехал.
        Отец поднес Ване своими руками чарку красного вина - не пьет Ваня, дал душистое померанцевое яблоко - отказывается, глаза закатывает. И еще бледнее становится, еще больше слабеет.
        Посидел господин Иоганн возле постели, где сын его угасал, погоревал, подумал и пригласил священника из ближней Всехсвятской церкви, отца Полиена.
        Тот пришел пешком, перекрестил Ваню, святой водой окропил, головой покачал, как лекарь немецкий, языком, однако, цокать не стал - у православных священников это не принято.
        Перекрестил Ваню еще раз, прочитал над ним акафист и сказал господину Иоганну:
        - Видно, пришла пора ему помирать. Такое, видать, наказание тебе, ваше сиятельство, за грехи твои многие. К обедне ты ходишь редко, видно, в гордыне закоснел, денег на церковь хоть и жертвуешь, но скудной рукой. Так что готовься, ваше сиятельство, недолго твоему сыночку жить осталось. Могу его прямо сейчас соборовать да причастить, чтобы два раза не ходить, путь-то к твоему имению неблизкий!
        - Подождем пока с соборованием! - сказал ему господин Иоганн и дал денег. Поменьше, правда, чем лекарю немецкому.
        Батюшка деньги взял, полы рясы подоткнул и пошел к себе, напоследок посоветовав еще святой водой покропить да ладанку на грудь Ване повесить со святой землицей из Афона.
        Отец святой водой покропил, ладанку Ване повесил - не помогло ничего, совсем Ваня чахнет.
        Позвал тогда господин Ван дер Роде старуху деревенскую, травницу.
        Старуха приковыляла, на клюку опираясь, по углам поплевала, травкой какой-то посыпала, заварила настой пахучий, да только Ваня тот настой пить не стал, к стене отвернулся. Травница что-то побормотала, поворожила и говорит господину Ван дер Роде:
        - Не иначе, сглазил кто-то твоего сыночка. А то, может, присушила его какая-то зазноба. Через тот черный сглаз, через ту присуху помирает твой Ваня.
        - А есть ли от того сглаза средство какое-то? - спросил ее господин Иоганн.
        - Есть, как не быть! - отвечала старуха. - Надо только самого Ваню спросить - может, знает он, кто его присушил. Если скажет он, кто его присушил, кто околдовал - надо у той злодейки прядь волос отрезать да в самую темную полночь закопать эту прядь с жабьей лапкой да с крысиным ухом под виселицей, три раза вокруг себя повернуться да три раза повторить: «Уйди в землю, присуха, где лапа да ухо, с меня сойди, на злодейку уйди, кто меня присушил, тому вдесятеро!» Тогда та злодейка зачахнет, а Ваня ваш встанет жив-здоров, лучше прежнего!
        А Ваня тут из последних сил приподнялся и говорит отцу своему, господину Ван дер Роде:
        - Батюшка, знаешь ты, кто меня присушил, кто околдовал! Нет в том никакой тайны. Присушила меня Алена-меньшая, с которой я сызмальства дружен был. Только не хочу я, чтобы на нее колдовали да ворожили, не хочу, чтобы она вместо меня зачахла! Жени меня на ней, тогда хоть умру я спокойно, в мире да радости!
        Огорчился господин Ван дер Роде, да делать нечего: сынок умирает, последнюю волю свою говорит, как ее не уважить?
        - Ладно, - говорит. - Так и быть, будет по-твоему! Велю позвать обратно Всехсвятского батюшку отца Полиена, пускай обвенчает тебя на смертном одре с твоей Аленой…
        Отец Полиен как увидел людей, от господина Ван дер Роде присланных, так и говорит:
        - Сказывал я, что надо его тем же разом соборовать, а теперь обратно такую дорогу делать придется!
        А слуги господские ему и говорят:
        - Не соборовать, не причащать - венчать надобно господского сына!
        - Как венчать? - удивился батюшка. - Видано ли дело - венчать на смертном одре?
        - Такова, - говорят, - воля его последняя, предсмертная. И батюшка его, господин Иоганн, согласился волю ту выполнить. Так что приходи к нам, отец Полиен, повенчай господского сына с этой безродной Аленой, а там, может, и соборуешь…
        Подоткнул опять отец Полиен полы рясы, пошел в имение господина Ван дер Роде. Видит - пободрее стал Ваня, как про венчанье услышал, кровь в жилах потекла, цвет в лице появился. И Алена уж рядом стоит, в нарядном платье, венок в волосах.
        Не лежала душа отца Полиена к этому венчанию. Поглядел он на Ваню и Алену да и говорит:
        - Грех, нельзя больного на смертном одре венчать, положено жениха с невестой вокруг аналоя обвести, иначе будет не по-людски, не по-христиански!
        Старый господин Иоганн осерчал, говорит грозно:
        - Венчай, отче, не гневи меня! А то не посмотрю, что ты духовного звания, велю моим псарям, чтобы выпороли тебя на конюшне! А у меня Прошка-псарь ох люто порет!
        А Ваня ему:
        - Не серчай, батюшка, не гневайся, отец Полиен как лучше хочет, чтобы все по-христиански было! Разве же мы другого хотим? Я с одра болезни поднимусь, дойду до нашей часовни, обойду с Аленой три раза вокруг аналоя!
        - Как же, - удивляется господин Иоганн. - Ты уж сколько времени вставать не мог, головы от подушки не поднимал - а теперь хочешь до часовни дойти?
        - Теперь, батюшка, как позволил ты мне с Аленой повенчаться, у меня враз силы прибавилось!
        Подивился отец, да ничего не сказал.
        А Ваня с постели встал, на Алену одной рукой оперся и дошел до своей часовни домовой.
        Там их отец Полиен три раза вокруг аналоя обвел, водой святой окропил и сказал, как положено: венчаю, мол, раба божьего Ивана рабе божьей Алене, а рабу божью Алену - Ивану…
        Вышел Ваня на крыльцо часовни, как будто и не болел никогда. Откуда только силы в нем взялись!
        Уж ни на кого не опирается, лицо порозовело, как до болезни.
        Огляделся вокруг, как будто заново родился, как будто заново божий мир увидел.
        С того дня быстро пошел Ваня на поправку.
        Отец его, господин Иоганн, конечно, радовался, что сын его выздоровел, от тяжелой болезни поправился. Не один молебен благодарственный заказал отцу Полиену, оклад серебряный пожертвовал на икону Николая-угодника, денег и лесу дал на ремонт церкви. Но потом обидно ему стало за честь рода своего дворянского, за то, что Ваня, сын его, на простолюдинке женился. Не по нраву ему пришлась невестка. Не иначе, думает, колдовством да чародейством присушила она Ваню, заставила на ней жениться. И через ту женитьбу погибнет дворянский род Ван дер Роде, смешается голубая дворянская кровь с кровью простолюдинов, с кровью казненного бунтовщика да татя…
        А потом он задумываться стал.
        Если ему не открыла Алена-старшая атаманову тайну, не рассказала, где зарыл Степан Тимофеевич свои сокровища, если дочь ее, Алена-меньшая, ничего не рассказала Ване, когда они вместе с ним детьми играли, - может, теперь расскажет, когда женой его сделалась? Ведь сказано в Священном Писании - жена да убоится мужа своего!
        Приступал он к Ване: выспроси у своей жены, знает ли она что про атамановы клады?
        А Ваня и слушать отца не хотел. В Алене он души не чаял, надышаться на нее не мог.
        - Зачем нам клады, батюшка, - отвечал он отцу. - И без них нам хорошо! Клады, батюшка, колдовством да чародейством раскрываются, а это ведь грех!
        - Блаженный ты, Ваня! - отвечал ему отец. - У нас который уж год неурожай, то град, то засуха, дохода никакого имение не дает, еще немного - и по миру идти придется или закладывать имение! А атаманово золото нам бы очень помогло!
        - Ладно, батюшка, спрошу я у Алены! - отвечал покладистый Ваня, чтобы отца не расстраивать.
        Да только ничего он не узнал: то ли жена его и сама ничего не знала, то ли знала, да говорить не хотела.
        Прошло еще время, и родила Алена-младшая мальчика.
        Глянул на того мальчика господин Иоганн - и снова огорчился.
        Не было в его внуке ничего от благородного дворянского рода. Румяный да кудрявый мальчик, скуластый да крепкий, напомнил господину Иоганну покойного Степана Тимофеевича.
        Да и не ему одному.
        Как увидела мальчонку бабка, старшая Алена, - так за сердце схватилась.
        - Степа! - говорит. - Степан Тимофеевич!
        Так и вышло, что назвали мальчика Степаном.
        Господин Иоганн, конечно, недоволен был, но обе Алены уговорили Ваню. Он с женой никогда не спорил.
        Чем больше подрастал маленький Степа, тем больше он становился похож на казненного атамана, на деда своего Степана Тимофеевича. Господин Иоганн только вздыхал да сокрушался, а бабка его, старшая Алена, в мальчике души не чаяла. С малых лет все при нем была, нянчила его да лелеяла. Поначалу, пока лежал несмышленый Степа в колыбели, вместо колыбельных казацкие песни ему пела, после сказки ему сказывала да про деда-бунтовщика рассказывала.
        Дед его, господин Иоганн, поначалу серчал на такое воспитание, а потом смирился.
        Стареть он стал, болеть, да вскоре и умер.
        Отслужил по нему отец Полиен заупокойную службу, и схоронили господина Ван дер Роде на семейном погосте.
        Степа-маленький подрастал, и скоро бабкины сказки да рассказы стали ему неинтересны. Хотелось ему мир посмотреть, жизнь узнать. Отец его, Иван Иванович, воспитанием сына мало занимался, все больше старался имение свое поднять, из долгов выбраться. Пригласил немца-управляющего, выписал из Германии хорошие семена да коров породистых. Понемногу дела его поправились, он разбогател, и тогда отправил Степу учиться в самую Голландию.
        Тем временем молодой царь Петр Алексеевич выстроил новую столицу, Санкт-Петербург, и Степан Ван дер Роде, обучившись в Голландии различным наукам, пошел в государеву службу.
        Выслужив чин, отпросился Степан Иванович в отпуск, проведать родителей и отчее имение.
        Родителей он застал в добром здравии, а вот бабка его, старшая Алена, была уже плоха, второй месяц не вставала и не выходила из своей опочивальни.
        Узнав о приезде любимого внука, Алена несказанно обрадовалась.
        Молодой Степан сразу, как прибыл в родное имение, пришел проведать старуху - вспомнил свои годы детские, песни казацкие да рассказы Аленины про деда, про казацкую вольницу.
        Вошел он в полутемную, затхлую комнату с низким потолком - высокий, красивый, кудрявый, в дорогом немецком платье. Алена как увидела его - потекли по старым щекам слезы.
        - Степушка! - только и сказала.
        Взяла его за руку и долго молчала, с молодого лица его глаз не сводя.
        Потом глянула на служанку, что в дверях стояла, и велела ей выйти, наедине с внуком ее оставить.
        Когда же та вышла, понизила Алена голос и сказала:
        - Скоро мне, Степушка, умирать. Грешила я в жизни своей много, так что, видать, попаду я в ад…
        - Не говорите так, бабушка! - перебил ее внук. - Пригласим мы к вам священника, все грехи он вам отпустит, отслужит заупокойную как положено…
        - Да не боюсь я ада! - возразила старуха. - Пускай ждут меня там страшные мучения, но зато встречу я там деда твоего, Степана Тимофеевича!..
        - Грех так говорить, бабушка! - начал было Степан, но старуха ему не дала договорить:
        - Не для того я тебя позвала, Степушка, чтобы о грехах своих рассуждать. Позвала я тебя, чтобы напоследок красотой твоей полюбоваться да открыть тебе тайну великую, которую всю свою жизнь хранила…
        Степан подумал, что заговаривается старая, однако перечить ей не стал, слушал ее внимательно.
        Старуха приподнялась на подушках, пристально посмотрела на внука и говорит:
        - Встань, Степушка, на колени!
        Степан подумал, что бабка просит за нее помолиться, и опустился на колени перед ее кроватью, перекрестился на икону Николая-угодника, что в углу висела.
        - Теперь, Степушка, выдвинь из-под кровати моей сундучок!
        Удивился Степан, да виду не показал и спорить не стал. Протянул руку и выдвинул сундук кованый, каменьями самоцветными украшенный.
        Старуха достала из-под подушки ключ, отдала его Степану и велела открыть сундук.
        Открыл Степан сундук старухин - и увидел там казацкую саблю в дорогих позолоченных ножнах, шелковый платок, синими цветочками вышитый, кольцо золотое и еще что-то большое, в чистую холстину завернутое.
        - Подай мне платок да кольцо! - велела Алена.
        Подал ей Степан платок и кольцо. Старуха кольцо на палец надела, платок к иссохшей груди прижала, глаза закрыла да замолчала.
        Помолчала так несколько минут. Степан уж думал, что она заснула, и хотел тихонько выйти. Тут старуха открыла глаза и говорит:
        - Платок этот вышила я для Степана Тимофеевича, когда только мы с ним познакомились. Кольцо это он мне подарил, когда захотел на мне жениться. Мы с ним, однако, так и не обвенчались, потому я кольцо это не носила. Теперь, однако, надену - смерть нас с дедом твоим повенчает. С ним меня и похороните. И платок вышитый положите в гроб. А саблю эту Степан Тимофеевич долго носил, верно она ему служила. Пусть теперь тебе послужит… А теперь, Степушка, разверни холстину да посмотри, что в нее завернуто…
        Развернул Степан холстину - и увидел чудо дивное, диковину небывалую.
        Увидел он искусно вырезанный из слоновой кости город на холме. Богатые дворцы и красивые дома, тенистые сады и цветники взбирались по склонам холма, хрустальные ручейки вниз по этим склонам сбегали, а на самом верху красовался удивительный храм - восьмиугольный, с круглым легким куполом…
        Видел Степан в городе Амстердаме разные диковины, искусных голландских мастеров изделия, видел и в Кунсткамере государя Петра Алексеевича редкостные чудеса - но ничего подобного этому резному городу до того дня не случалось ему видеть.
        - Что это, бабушка? - спросил Степан, удивления своего не скрывая.
        - Это Царьград, деда твоего, Степана Тимофеевича, тайная святыня! Царьград этот великую удачу ему приносил, и от пули вражьей хранил, и от любой лютой погибели. Только как оставил он мне Царьград, ушел один, так и счастье его оставило. Схватили его враги да выдали царским воеводам на суд и расправу…
        - Что же, бабушка, ты прежде мне его не показывала?
        - Оттого и не показывала, что ты еще мал был, неразумен. Подумал бы, что это игрушка детская… а это великая сила, древняя святыня! Теперь, Степушка, ты в разум вошел, и хочу я перед смертью отдать тебе этот Царьград, чтобы была у тебя память от деда твоего, Степана Тимофеевича, да чтобы берег он тебя от всяких врагов да от любой напасти… и еще одно… - понизила она голос до шепота и поманила внука, чтобы ниже к ней наклонился, ни слова не пропустил: - И еще… еще этот Царьград силу дает открыть атамановы клады тайные, схроны секретные, которых по всей русской земле много укрыто-схоронено…
        Не очень, конечно, Степан в эти слова поверил, чудными они ему показались, неразумными, однако не стал он со старухой спорить да пререкаться.
        - Спасибо тебе, бабушка! - начал он, да Алена его остановила:
        - Благодарить тебе меня не за что, это деду твоему принадлежало, значит, теперь тебе принадлежит! Да только запомни, что есть на земле люди злые, силы темные, которые за этим Царьградом охотятся, заполучить его хотят…
        И рассказала она про то, как приходили к ним в имение калики перехожие, да про то, как ночью обратились они в волков, пытались в господский дом пробраться…
        - Не иначе, хотели они этот Царьград заполучить!
        Степан, понятное дело, подумал, что бабка его на старости лет заговаривается, небылицы плетет, однако спорить с ней не стал, поблагодарил старуху, взял Царьград и унес в свою комнату.
        А тут вскорости и померла Алена.
        Отпели ее честь по чести, соборовали как положено, заупокойную службу отслужили и похоронили на семейном кладбище, подле могилы господина Иоганна Ван дер Роде - так дочь ее попросила, Алена-меньшая, Степана родная матушка.
        Степан дождался бабкиных похорон, простился с родителями и отправился обратно в стольный город Санкт-Петербург, на государеву службу.
        И взял с собой дедов Царьград - на память да из интереса. Хотел его в Петербурге ученым людям показать.
        Дело было зимой, когда только и можно в тех местах проехать - болота замерзают, речки крепким льдом покрываются.
        Ехал Степан с кучером да двумя слугами в санях по замерзшей реке, как вдруг позади послышался волчий вой. Кучер лошадей стал подгонять, нахлестывать, да они и сами уж бежали как могли - не хотели волкам в поживу достаться.
        Скоро показались из лесу волки - то ли пять, то ли шесть зверей бежали по берегам речки, словно хотели с двух сторон взять путников в клещи да расправиться с ними по-своему.
        Степан Иванович был человек не робкого десятка, и слуги при нем состояли боевые, из казаков. Достали они из дорожного ящика пистолеты, зарядили да враз по волкам выпалили.
        Попасть, правда, не попали - далеко было, да на ходу как следует не прицелишься. Но Степан думал выстрелами волков отпугнуть. Обыкновенно волки пальбы боятся, как по ним выстрелишь - убегают обратно в лес, но эти либо попались бесстрашные, непуганые, никогда прежде ружейной стрельбы не слыхали, либо просто очень оголодали - бегут за санями, понемногу их нагоняя.
        Лошади несутся что есть мочи, из последних сил - но и волки не отстают, уже совсем рядом с санями.
        Перезарядили слуги пистолеты и снова в волков выпалили.
        На этот раз лучше получилось - одного волка насмерть свалили, другому ногу прострелили. Но один волк, что впереди стаи бежал, сделал огромный прыжок и вскочил в сани.
        Огромный волк с белой головой, со страшно оскаленной пастью набросился на Степана, целясь ему прямо в горло…
        Пистолет у Степана был разряжен, но тут словно сама попала ему в руки дедова казацкая сабля.
        Взмахнул он этой саблей, ударил волка по шее…
        Взвыл волк, да даже не взвыл, а жутко закричал, как смертельно раненный человек.
        Голова его отлетела, туловище упало в сани, дергая лапами. И тут глядит Степан - не волчье тело лежит в санях, а человечье, в сером зимнем кожухе. И не волчья голова отрублена - седая мужская голова с длинными усами…
        - Спаси и помилуй нас, Пресвятая Богородица! - проговорил один из слуг, крестясь.
        - Никак оборотень! - вскрикнул второй слуга.
        А Степан вспомнил рассказ своей бабки.
        Выходит, не врала старая и не заговаривалась! Выходит, и впрямь нападали на отцовское имение такие же оборотни…
        Выбросил он ногой из саней мертвое тело, выкинул голову, схватив ее за седые волосы, и крикнул на слуг:
        - Не болтайте попусту, а заряжайте пистолеты, коли не хотите волкам на ужин достаться!
        Опомнились слуги, перезарядили пистолеты да выпалили еще раз по волкам. Те и так после смерти вожака поубавили прыти, а сейчас и вовсе отстали, трусливо подвывая. А через полчаса лошади домчали сани до большой деревни.
        Там, в харчевне, слуги Степана Ивановича, выпив по чарке казенной водки, принялись рассказывать про волка-оборотня, но им не очень-то верили.
        После того случая Степан добрался до Петербурга без приключений, вернулся на службу.
        Был он толковый да исполнительный и дослужился до первого генеральского чина. Купил в Санкт-Петербурге дом на Васильевском острове, женился и вышел в отставку.
        Родители его к тому времени мирно скончались и были похоронены на своем семейном кладбище, рядом с могилами предков. Степан Иванович в родовое имение ездил нечасто - как соберется, так вспомнит зимнюю дорогу и волков, бегущих за санями…
        Дедов Царьград стоял у него в доме на почетном месте. Степан Иванович иногда разглядывал его и вспоминал удивительные бабкины рассказы. Но как-то ночью в дом генерала влезли воры, которые едва не украли семейную реликвию. К счастью, один из слуг вовремя проснулся и поднял тревогу, воров схватили, связали и передали полиции, а Царьград спасли.
        После этого Степан Иванович держал Царьград в специально оборудованном тайнике, о котором не знал никто, кроме него…
        На этом удивительное повествование закончилось, но в дневнике была еще одна запись - сделанная не так давно, судя по цвету чернил и почерку. Впрочем, почерк Вета узнала: это была рука покойного профессора Сперанского.
        …Семейство Ван дер Роде многие годы верно служило русским государям. Среди потомков Степана Ивановича были военные и географы, известные путешественники и историки. И все эти годы в семье от отца к старшему сыну передавалась легенда о происхождении их предка от казненного разбойника и бунтовщика Степана Разина, а также тайна разинского Царьграда. В конце девятнадцатого века историк Андрей Иванович Ван дер Роде записал семейное предание в своем дневнике, который хранился в семейной библиотеке. Вскоре после Октябрьской революции сын Андрея Ивановича, Степан Андреевич Ван дер Роде, покинул Россию и поселился на родине предков, в Голландии. Дальнейшая его судьба мне неизвестна.
        Записную книжку Андрея Ивановича Ван дер Роде я получил в девяностые годы прошлого века от пожилой женщины, Веры Васильевны Ивановой, чья бабушка до революции была прислугой в доме Степана Ван дер Роде и сохранила записную книжку и еще некоторые книги в память о хозяине. Там же, в записной книжке, я нашел лист с зашифрованным текстом…
        - Пора! - сказала себе Вета, закрывая тетрадь. - Пора приступать к делу!
        Она высунула голову в коридор и прислушалась. В квартире царила тишина, свекрови не было видно, тем не менее Вета закрылась изнутри на задвижку. Потом положила на стол старинное издание «Гулливера». Она невольно удивилась тому, как хорошо сохранилась книга за почти полтора столетия - бумага ничуть не пожелтела, шрифт не выцвел, старинные гравюры выглядели великолепно. Но у нее была сейчас совсем другая задача: книгой нужно было воспользоваться для расшифровки текста из тайника покойного профессора.
        Вета раскрыла книгу на двадцать шестой странице. Там шла речь о том, как Лемюэля Гулливера посещает император Лилипутии в сопровождении своих придворных.
        Достав из своего собственного тайника зашифрованную записку, Вета положила ее справа от книги. На чистом листе она выписала русский алфавит, проставив около каждой буквы порядковые номера.
        Наконец она приступила к расшифровке.
        В который раз она перечитала загадочный текст:
        «Поелику колесницы некоторым обывателям кормление не обессудьте будучи меликон собстание…»
        Кажется, сейчас этот бессмысленный набор букв и слов откроет ей свою тайну!
        Вета нашла в алфавите порядковый номер буквы «П», затем «О», «Е» итак далее. Ряд бессмысленных букв превратился в ряд таких же бессмысленных цифр. Теперь нужно было сделать второй шаг - перейти от этих цифр к новым буквам, пользуясь двадцать шестой страницей книги.
        Вета отсчитала пятнадцатую букву от начала строки, соответствующую номеру буквы «П» валфавите, затем - четырнадцатую, шестую, двенадцатую, десятую и так далее.
        Через минуту на листке возникла новая цепочка букв…
        И Вета разочарованно уставилась на листок: новая запись была такой же бессмысленной, как прежняя.
        Неужели она зря искала редкое издание «Гулливера»? Неужели для расшифровки записки нужна вовсе не эта книга?
        А может быть, муж ввел ее в заблуждение и записка из тайника зашифрована вовсе не книжным шифром?
        Она еще раз перечитала записку, затем перевела взгляд на страницу старинной книги…
        Ну да, как она сразу не поняла!
        Ведь эта книга напечатана в девятнадцатом веке, задолго до реформы орфографии! Она напечатана старым алфавитом, в котором было не тридцать три, а тридцать пять букв, алфавитом, в котором были отмененные в тысяча девятьсот восемнадцатом году буквы «фита», «ять», «ижица», десятеричное «и». Значит, и порядковые номера букв в алфавите не совпадали с нынешними. И когда профессор Сперанский завещал ей свою библиотеку вместе с хранящейся в ней тайной, он учел то, что Вета должна вспомнить этот алфавит.
        Вета выписала рядом с современным алфавитом дореволюционный, который с трудом вспомнила - аз, буки, веди, глаголь, добро, есть, живете, земля, иже…
        Теперь она снова выписала порядковые номера букв, уже в соответствии с дореформенным алфавитом, и перевела их в буквы со страницы книги.
        На этот раз текст получился осмысленным:
        «Поставь большие часы на четверть восьмого и поверни орла на запад. Тайна откроется, но она не должна покинуть стен».
        Да, конечно, на этот раз текст выглядел осмысленным и связным - но все равно довольно непонятным.
        Что это за большие часы, которые нужно поставить на четверть восьмого? Где они расположены? Какого орла нужно повернуть на запад и как это сделать?
        Нет, похоже, что расшифровка записки не убавила загадок, а только прибавила их!
        Впрочем, поняла Вета через некоторое время, одну загадку она может разгадать.
        Большие часы, о которых говорится в записке, наверняка расположены в том самом доме, где на протяжении двух столетий жила семья Ван дер Роде. А судя по дневнику, этот дом располагался на Васильевском острове. Именно там с самого основания Петербурга селились немцы и голландцы, поступавшие на русскую службу, так что неудивительно, что в этом районе, среди своих земляков, выйдя в отставку, купил дом Степан Иванович Ван дер Роде.
        Среди соучеников Веты по историческому факультету была Наташа Львова, полная восторженная девушка с круглыми голубыми глазами. За время, прошедшее с окончания университета, Наташа замуж не вышла, еще больше пополнела, что ничуть не испортило ее характер, и сделалась известным специалистом-краеведом. Главным ее научным интересом была как раз история Васильевского острова - его застройки, семей, живших на острове в восемнадцатом и девятнадцатом веках. Вета часто слышала по радио Наташин голос - звонкий, выразительный, хорошо узнаваемый. Она вела популярную серию передач под названием «Прогулки по Васильевскому острову», в которых рассказывала буквально о каждом доме своего любимого района. Кроме этих передач, Наташа опубликовала много статей в городских газетах и даже небольшую книгу.
        Так что если кто-то знает про особняк семьи Ван дер Роде, то это Наташа Львова.
        Вета нашла в записной книжке номер ее мобильного телефона и скоро услышала звонкий Наташин голос.
        Услышав, что Вету интересует особняк семьи Ван дер Роде, Наташа очень оживилась:
        - Никак ты решила заняться серьезными исследованиями? Давно пора, а то так и зачахнешь в своем музее! Ван дер Роде, говоришь? Подожди минутку, сейчас я посмотрю в компьютере… у меня все в базе данных, иду в ногу со временем…
        Вета услышала щелканье клавиш, и через минуту Наташа радостно сообщила:
        - Ну вот, конечно, Ван дер Роде, очень заметная семья, дала городу и стране много крупных ученых и государственных деятелей… генерал Ван дер Роде блестяще проявил себя во время войны с Наполеоном, Андрей Андреевич Ван дер Роде, член географического общества, составил подробную карту полуострова Тайпень…
        - Наташенька, - перебила ее Вета. - Я понимаю, ты про них все знаешь, но мне сейчас нужно только одно - где они жили? Где располагался их семейный дом? Родовое, так сказать, гнездо?
        - Только это? - В Наташином голосе прозвучало легкое разочарование. - Ничего нет проще. Дом номер двадцать четыре по Двенадцатой линии. Он, кстати, неплохо сохранился…
        - Ты уверена? - переспросила Вета, не веря своим ушам.
        - Ну разумеется. - Наталья даже немного обиделась. - Неужели я сообщила бы тебе непроверенную информацию? Семья Ван дер Роде жила в этом доме до самой революции, когда Степан Андреевич уехал…
        - На историческую родину, в Голландию! - закончила за нее Вета.
        - Ну вот, ты же сама все знаешь! - обрадовалась Львова. - В квартире осталось жить семейство его брата, он был крупный…
        - Инженер?
        - Вроде бы… - Голос Наташи стал несколько неуверенным. - У меня, знаешь, данные только до семнадцатого года, потому что потом началась такая свистопляска, все перемешалось, все перепуталось в вихре революции и Гражданской войны. И если ты что-то знаешь про потомков Ван дер Роде, то мне это очень пригодится…
        - Знаю… - ответила Вета тихо. - Большое тебе спасибо, Наташа… Я с тобой свяжусь потом…
        - Звони обязательно! Всегда рада помочь! - И в трубке зазвучали сигналы отбоя.
        А Вета еще несколько минут сидела, переваривая только что полученную информацию.
        Дело в том, что адрес, который ей только что сообщила Наталья, был Вете хорошо знаком.
        Это был адрес той самой коммунальной квартиры, где был прописан ее муж. Так вот кем был тот инженер, что занимал всю квартиру до революции! Его фамилия была Ван дер Роде. И с такой-то фамилией недолго он протянул при большевиках, сгинул где-то в Сибири. А его дети, очевидно, взяли фамилию матери, стали какими-нибудь Козловыми или Кузнецовыми, поэтому Ветин муж и не упоминал в разговоре с ней о такой редкой фамилии инженера.
        Значит, надо ехать на Васильевский остров и выяснить все на месте!
        Вета вскочила, как подброшенная пружиной, вышла на кухню и выдвинула ящик стола.
        Она знала, что здесь свекровь хранила запасной комплект ключей от коммунальной квартиры на Васильевском.
        В ящике свекровь поддерживала идеальный порядок, и Вета моментально нашла нужные ключи. Однако едва она взяла их и задвинула ящик, за спиной послышалось возмущенное пыхтение.
        Точно так пыхтел ежик, которого Вета приручила в детстве на даче, если в его блюдечке не оказывалось молока.
        Впрочем, пыхтение очень быстро прервалось, и раздался до боли знакомый голос свекрови:
        - Что ты там ищешь, Ивэтта?
        Сказано это было таким тоном, что Вета поняла: перемирие кончилось, свекровь снова вышла на тропу войны, видно, очень обиделась на Вету за издевательские слова про свой развод. Ну что ж, в таком случае у Веты тоже развязаны руки.
        Свекровь увидела в руках у Веты ключи и вытаращила глаза.
        - Зачем тебе они? Совершенно не нужно тебе ходить на Васильевский!
        - Еще как нужно! - ответила Вета, повернувшись лицом к свекрови и потрясая ключами: - Думаете, я не знаю, что происходит в той дремучей коммуналке?
        - Что?! - переспросила свекровь, пятясь. - Я сдаю ее… ты же знаешь, нам не хватает денег, а это все же какое-то подспорье…
        - Вранье! - выпалила Вета, делая шаг вперед. - Все вранье! Ничего вы не сдаете, в этой комнате ваш дорогой сыночек, мой так называемый муж, встречается со своей любовницей, с этой драной кошкой! А вы его покрываете!
        - Это не так! - вскрикнула свекровь, задом выскользнув из кухни. - Это неправда… вовсе не там…
        - Ага! - крикнула ей вслед Вета. - Проговорилась! Не там? А где? Все знала, всегда меня ненавидела, с законной женой сына всегда развести хотела!
        - Вета, что ты говоришь! - Свекровь побледнела и схватилась за сердце. - Да клянусь тебе, что я никогда… не знала я ничего, а когда узнала, сразу ему сказала.
        Но Вету уже несло:
        - Старая сводня!
        Выговорив это, она почувствовала, что перегнула палку. Сейчас свекровь озвереет, начнет скандалить и не выпустит Вету из дома.
        Однако свекровь скрылась в своей комнате и захлопнула за собой дверь, не делая попыток вцепиться Вете в волосы и выцарапать глаза. Вета удовлетворенно перевела дыхание и огляделась.
        Поле боя осталось за ней. При этом она не только заполучила ключи, но, как ни странно, получила от маленького скандала заряд бодрости, как будто надышалась насыщенным озоном предгрозовым воздухом.
        Вернувшись на работу, капитан Островой зашел в технический отдел.
        Здесь трудилась хорошая девушка Катя, с которой Острового связывали давние дружеские отношения. Исключительно дружеские, потому что они с Катей выросли в одном дворе и Островой относился к ней почти как к младшей сестре.
        - Катюш! - проговорил капитан, подойдя сзади к Кате, которая тупо пялилась в экран компьютера, покрытый непонятными значками. - Катюш, нужна твоя помощь…
        - Ой! - вздрогнула Катя, обернувшись. - Это ты? Не подходи ко мне сзади, ты же знаешь, я это не люблю… Ну что тебе нужно?
        - Взгляни по своим базам, какие фирмы в нашем городе торгуют голландской мебелью…
        - Голландской? - переспросила Катя. - А я про такую даже не слышала. Испанскую - знаю, итальянскую - тоже, шведскую знаю, а голландской…
        - Очень хорошо, - оживился Островой. - Значит, легко будет найти нужную фирму…
        - Хорошо с тобой иметь дело, - вздохнула Катя, стуча пальцами по клавишам. - Задачи ставишь простые, удачному результату радуешься как ребенок… а вот Белоцерковский мне вечно такие загадки задает, что всю голову над ними сломаешь!
        Майор Белоцерковский занимался преступлениями в области авторского права - пиратскими копиями фильмов, нарушениями лицензий, контрафактными тиражами. Он действительно задавал Кате головоломные загадки - найти какой-нибудь сервер, расположенный, предположим, в Тайване, которым пользуются пираты для своих черных дел.
        - Ну вот она, твоя фирма. - Катя повернула экран монитора, чтобы Островому было лучше видно: - ООО «Ван Гааль», расположена на Каменноостровском проспекте…
        Выехав на Каменноостровский проспект, капитан Островой увидел на растяжке над проезжей частью фрагмент картины Рембрандта «Ночной дозор» ипод ним огромную надпись: «Знаменитая мебель Голландии».
        Почти под самой растяжкой располагался нужный ему мебельный магазин.
        Островой вошел в торговый зал и увидел уходящие в глубину ряды комодов и бюро, туалетных столиков и кресел, платяных шкафов и диванов. Все это было немного тяжеловесным, чуть старомодным и очень солидным - именно то, что ассоциируется у рядового покупателя со страной каналов, тюльпанов и сыра.
        Темная тяжелая мебель напоминала капитану мрачный лес, хранящий в своей таинственной глубине какие-то неприглядные загадки.
        Впрочем, кроме тяжелой темной мебели, были здесь и забавные вещицы девятнадцатого века для украшения интерьера - кашпо, переделанные из медных пожарных шлемов, деревянные часы с кукушкой, бронзовые дверные колокольчики, фаянсовые блюда и вазы для цветов.
        По залу неторопливо расхаживали покупатели - солидные, рассудительные бизнесмены и их жены, те, кто предпочитает северную основательность чрезмерной пышности и легковесности средиземноморского стиля. Среди них, как рыбы-прилипалы среди акул, сновали продавцы, высматривая перспективных клиентов. Один из них проскользнул мимо Острового, окинул капитана оценивающим взглядом и двинулся дальше, поняв, что тот по своему материальному положению вряд ли относится к разряду клиентов.
        Островой этому только порадовался и углубился в мебельные дебри, чтобы оттуда незаметно понаблюдать за тем, что происходит в магазине.
        Притаившись за платяным шкафом из темного дуба, он увидел рослого покупателя с багровым лицом и выдающимся животом, на котором едва сходился твидовый пиджак. Мрачно разглядывая огромное кресло с резной спинкой и львиными лапами, он цедил сквозь зубы шустрому тщедушному продавцу:
        - Знаю я эту вашу доставку! Говорите - в течение суток, а сами привезете через неделю! Да еще и поцарапаете! А у меня запланировано суаре, у меня будут в гостях важные персоны, и мне нужно, чтобы эта табуретка стояла на месте точно в назначенное время!
        - Не беспокойтесь! - лепетал продавец, снизу вверх преданно глядя на покупателя. - У нас отличная служба доставки! Мы привезем вам это кресло в любое время, которое вас устроит! Мы не связываемся с транспортными компаниями, у нас собственный парк фургонов, которые доставляют мебель покупателям в любое время дня и ночи! Наши грузчики имеют громадный опыт работы с ценной мебелью, вы можете не сомневаться, что на кресле не будет ни одной царапины!
        - Служба доставки? - проворчал покупатель и побагровел еще сильнее. - Знаю я эти службы доставки! Там одни лузеры работают, ничего не умеют, все путают! Мне раз такая вот служба доставки попалась - поручил им срочно доставить важному клиенту на юбилей свежие цветы и лобстера, а шурину во Владивосток комплект зимней резины к «тойоте». Все, говорят, сделаем в лучшем виде, строго по договоренности. А вечером мне клиент звонит такой недовольный - ты, говорит, долго думал, когда в ресторан шины зимние прислал? И вообще, знаешь же отлично, что у меня «хаммер»! Мне твоя резина только сам знаешь куда годится! А цветы и свежий лобстер до сих пор во Владивосток добираются малой скоростью, как раз к зиме поспеют…
        - Не волнуйтесь! - прервал его продавец. - Нашей службой доставки руководит такой человек, такой надежный человек… у него накладок не бывает, у него персонал по струнке ходит!
        - А посмотреть на него можно, на вашего человека? - недоверчиво спросил покупатель.
        - У нас такое правило - клиенту можно все, даже то, что нельзя! - заверил его продавец. - Идите прямо между этими шкафами, в конце сверните налево, за шифоньер, и увидите круглую арку. За ней и найдете Вернера Артуровича…
        - Знать бы еще, что такое шифоньер! - проворчал покупатель, однако пошел в указанном направлении.
        Капитан Островой незаметно двинулся вслед за ним: его тоже интересовала служба доставки мебельной фирмы.
        Недовольный клиент прошел между тяжеловесными голландскими шкафами, выстроившимися, как почетный караул в аэропорту при встрече президента Зимбабве или Буркина-Фасо. В конце этого почетного караула он остановился, почесал в затылке, разглядывая некий замысловатый предмет, пробормотал:
        - Это, что ли, шифоньер? Черт его разберет! - и решительно свернул налево. Судя по его виду, долгие раздумья и колебания были не в его правилах.
        Капитан Островой последовал за клиентом, стараясь не привлекать к себе внимания и делая вид, что крайне увлечен выбором знаменитой голландской мебели.
        За шифоньером действительно обнаружилась круглая арка, в которую и прошел привередливый покупатель.
        За этой аркой он буквально нос к носу столкнулся с высоким темноволосым мужчиной, который распекал двоих парней в синих форменных комбинезонах с эмблемой мебельной фирмы. Мужчина был одет во все черное, в темных волосах отчетливо выделялась седая прядь.
        - Вы когда привезли гарнитур на Бестужевскую? - вроде бы спокойно спрашивал грузчиков мужчина. - В семь сорок пять! А когда должны были? Без двадцати восемь! То есть в семь сорок! Вы мои правила знаете? Пять минут опоздания - пятьсот рублей штрафа! Само собой, с каждого!
        - Но, Вернер Артурович… - робко возразил один из работяг. - Вы же знаете - пробки в городе! Страшные пробки, нигде не проехать, особенно на переезде…
        - Пробки - это не оправдание! - отрезал шеф. - Пробки - они всегда пробки, нужно так выезжать, чтобы, несмотря на пробки, успевать вовремя! Потому как своевременная и качественная доставка - это лицо фирмы! И мы из-за вас свое лицо терять не хотим!
        - Но, Вернер Артурович… - подал голос второй работяга. - Войдите в наше положение…
        - Вы препираться вздумали?! - оборвал его шеф. - Вы мои правила знаете - за препирательства штраф удваивается!
        - Все, молчим, молчим! - дружно выпалили оба грузчика и тут же испарились.
        - То-то! - проводил их взглядом Вернер Артурович и повернулся к клиенту: - Вы ко мне? У вас какие-то вопросы или претензии по поводу доставки?
        - Нет, никаких вопросов! - восхищенно проговорил покупатель. - Точнее, только один вопрос: тебя, братан, работа устраивает? А то я тебя к себе с удовольствием бы взял, мне такие люди нужны!
        - Устраивает, - ответил Вернер Артурович.
        - И зарплата?
        - И зарплата.
        - Надо же, братан, да тебе просто цены нет! - И удовлетворенный клиент удалился.
        А капитан Островой глубоко задумался.
        Если этот человек так досконально проверяет своих работников, контролирует их с точностью до минуты - значит, мебельный фургон не мог появиться на месте преступления без его ведома. А если так - значит…
        За этими размышлениями капитан углубился в служебные помещения мебельной фирмы и оказался перед дверью с импозантной медной табличкой, на которой было выгравировано:
        «Генеральный директор господин Иоганн Ван дер Роде».
        Островой постучал в эту дверь. Он подумал, что следует познакомиться с первым лицом в фирме и разузнать у него, так сказать, из первых рук, все подробности о службе доставки, о здешних порядках. Руководители коммерческих фирм не любят ссориться с правоохранительными структурами и охотно сотрудничают с ними, чтобы не создавать себе проблем.
        На его стук никто не отозвался.
        Тогда капитан толкнул дверь - и она легко открылась.
        Кабинет генерального директора был пуст - видимо, господин Ван дер Роде куда-то ненадолго вышел. В кабинете чувствовалось его присутствие - на спинке кресла висел модный пиджак, на столе лежала раскрытая папка с документами.
        Островой почувствовал особое, ни с чем не сравнимое волнение, какое бывало у него в моменты, когда он приближался к разгадке очередного преступления. Его интуиция подсказывала, что здесь, в этом кабинете, он найдет ответ на многие вопросы, возникшие по ходу расследования. И нужно воспользоваться отсутствием хозяина кабинета.
        Правда, у него не было ордера на обыск, но не было и времени на соблюдение бюрократических формальностей. Подумав, что займется этими формальностями позже, Островой проскользнул в комнату и подошел к письменному столу.
        В открытой папке, оставленной посреди стола, лежали какие-то счета и накладные, которые ничего не говорили капитану и явно не относились к его расследованию. Тогда он выдвинул верхний ящик.
        В нем лежал только красивый ежедневник в дорогой кожаной обложке.
        Сообразив, что в таком заметном месте вряд ли удастся найти что-то интересное, капитан попытался выдвинуть второй ящик, однако он оказался заперт.
        Такая мелочь капитана не остановила, наоборот, он подумал, что если ящик закрыт на ключ - значит, именно в нем можно найти что-то стоящее…
        Островой достал из кармана складной швейцарский нож, в нем было много маленьких лезвий, крючков, пилочек и прочих полезных инструментов, среди которых имелся хитрый крючок, которым капитану не раз приходилось открывать несложные замки.
        И на этот раз швейцарский инструмент не подвел.
        Замок щелкнул, и капитан, невольно покосившись на дверь, выдвинул ящик.
        Однако здесь его ждало разочарование: ящик оказался совершенно пуст.
        Больше того, за спиной Острового раздался негромкий скрип, какой издает открывающаяся дверь.
        Капитан испуганно обернулся, быстро придумывая оправдания своему несанкционированному обыску. Он был уверен, что в кабинет вернулся генеральный директор, застав его на месте, так сказать, преступления, однако в комнате по-прежнему не было никого, кроме самого Острового. Но кое-что в ней изменилось: стеллаж с папками, занимавший часть задней стены кабинета, отодвинулся в сторону, открыв проход во вторую комнату.
        Чтобы проверить свою догадку, Островой задвинул ящик стола на место.
        Как он и думал, стеллаж вернулся в прежнее положение, закрыв потайную дверь. Значит, запертый ящик стола служил замком этого тайника…
        Островой снова выдвинул ящик. Стеллаж сдвинулся в сторону.
        Капитан заклинил его одним из стульев, задвинул ящик на место и пробрался в потайную дверь. После этого он вытащил стул, и стеллаж встал на прежнее место.
        Островой оказался в закрытом помещении, расположенном позади кабинета генерального директора.
        Помещение было без окон, но капитан нашел рядом с дверью выключатель и зажег свет. По стенам располагалось несколько книжных шкафов, в углу стоял стол с шестью мониторами. На их экранах были видны залы мебельного магазина, какие-то подсобные и складские помещения, а на одном из экранов Островой узнал комнату, в которой он только что побывал, - кабинет генерального директора.
        Только сейчас он понял, как рисковал и как ему повезло, что господин Ван дер Роде не наблюдал за ним из своего тайного убежища.
        Но большую часть помещения занимало огромное количество старинных книг. Они были свалены на полу аккуратными стопками и беспорядочными грудами, многие были открыты и валялись в полном беспорядке - их наверняка поспешно перелистывали.
        Островой наугад поднял одну книгу, раскрыл ее и увидел на титульном листе размашистую дарственную надпись: «Уважаемому профессору Сперанскому от Д.Лихачева».
        Так вот где оказалась украденная библиотека профессора!
        Значит, именно хозяин кабинета, генеральный директор фирмы господин Ван дер Роде стоял за ограблением квартиры покойного профессора Сперанского, он был, по крайней мере, заказчиком этого преступления!
        Островой понял, что подошел к кульминации своего расследования, и хотел уйти из потайной комнаты, чтобы вернуться сюда с ордером и следственной группой, как вдруг заметил движение на экране, отображавшем кабинет директора.
        Островой понял, что выйти сейчас не удастся, и вгляделся в экран монитора.
        В кабинет, разговаривая, вошли два человека.
        Один - широкоплечий, вальяжный, уверенный в себе мужчина средних лет, с вьющимися светлыми волосами и широким красивым лицом, в отлично отглаженных серых брюках, безукоризненной белой рубашке и бордовом шелковом галстуке. Второй - нервный, взвинченный человек лет сорока, во всем черном, с седой прядью в темных волосах. Капитан Островой без труда узнал в нем Вернера Артуровича, ответственного за доставку мебели.
        Островой не слышал, о чем они разговаривают.
        Он склонился над пультом с мониторами, нашел нужную кнопку и включил звук.
        - Я повторяю, Вернер, - говорил светловолосый, который вел себя как хозяин положения. - Я очень разочарован! Масса трупов - и никакого результата! Ты приволок мне целую библиотеку, вместо того чтобы найти единственную нужную книгу…
        - У меня не было времени! - отмахнулся человек в черном. - Я привез все книги, чтобы вы сами в них разобрались…
        Сейчас голос его был совсем не такой, как когда он разговаривал с работягами. Здесь, в кабинете хозяина, он явно нервничал и злился.
        - Я повторяю: хватит крови! Я поручил тебе найти артефакт, нашу семейную реликвию, но не такой ценой! - Хозяин повысил голос.
        Человек в черном криво улыбнулся. Его улыбка напомнила Островому волчий оскал.
        - Господин Иоганн, - ответил он шефу. - Вы наняли меня - значит, знаете о моей профессиональной репутации. Я действую жестко, но эффективно. Я уже совсем близко подошел к артефакту. Вы не хотите крови? Хорошо, ее больше не будет. Основную работу сделала за меня та женщина. Она тоже идет по следу артефакта, и она приведет меня к нему. Мне останется только забрать у нее вашу реликвию. Возможно, это будет уже сегодня…
        - Прошу вас, без лишнего насилия! - процедил шеф. - Мне это может повредить!
        - Хотите и на елку влезть, и не уколоться? - Вернер снова криво усмехнулся. - Ладно, я постараюсь обойтись без насилия.
        - В конце концов, это была совсем простая задача! Я же с самого начала сказал, где находится артефакт…
        - Ну да, вы назвали мне адрес. Но не разбирать же дом по кирпичику! Мне нужны более точные координаты, и я их получу! Ладно, мы друг друга отлично поняли! И не мешайтесь у меня под ногами! - Вернер, не прощаясь, покинул кабинет.
        Островой закусил губу. Какая женщина связана с библиотекой покойного профессора? Только Иветта, не на племянникову же жену думать…
        Сердце капитана подсказало ему, что убийца в черном говорил о Вете Сычевой, он понял, что ей грозит смертельная опасность, и не мог прийти ей на помощь, не мог покинуть свое укрытие, не раскрыв карты и не провалив тем самым расследование… Но, однако, отчего же Вета ничего не сказала ему про артефакт? Ведь если Вернер следил за ней, стало быть, она предпринимала какие-то шаги самостоятельно?
        Капитан почувствовал обиду - она ему не доверяет…
        Тем временем светловолосый мужчина (наверняка это был господин Ван дер Роде) надел пиджак и снял трубку телефона.
        - Подготовьте мою машину, - бросил он резко. - Да, «ауди». Я поеду к заказчику…
        Едва договорив, директор стремительно вышел из кабинета и запер за собой дверь.
        Капитан с трудом выждал полминуты, выбрался из потайной комнаты, отпер дверь кабинета своим незаменимым швейцарским ножом и бросился на улицу.
        Он увидел, как от стоянки возле магазина отъехал темно-синий «ауди», и пристроился за ним, стараясь не попасться на глаза Ван дер Роде.
        Скоро он понял, что директор едет на Васильевский остров.
        Вета стояла перед знакомым домом на Двенадцатой линии.
        За то время, что она здесь не была, произошли кое-какие изменения: красивый трехэтажный особняк голубого цвета был испорчен гламурной ярко-розовой вывеской над окнами первого этажа: «Салон красоты “Квазимодо”».
        Вета хмыкнула: хозяевам салона понравилось красивое непонятное слово, и они назвали свое заведение именем несчастного уродливого горбуна из романа Виктора Гюго.
        Коммуналка, где был прописан муж, находилась над салоном красоты, на втором этаже, точнее, в бельэтаже, точно по центру украшенном изящным балконом.
        Правда, на балконе были навалены пустые коробки, сломанные лыжи, детские санки и прочая рухлядь, среди которой сиротливо возвышалась разлапистая пальма в кадке.
        Вета вздохнула и вошла в подъезд, открыв замок домофона ключом из своей связки.
        Она поднялась по широкой мраморной, но сильно загаженной лестнице, открыла входную дверь квартиры и вошла в коридор.
        Коридор был длинный, темный и захламленный. В нем стоял устойчивый запах щей и котлет, к которому почему-то присоединилась, как говорят дегустаторы, отчетливая нотка дыма и овечьей шерсти.
        Не успела Вета закрыть за собой дверь, как распахнулась дверь ближайшей ко входу комнаты и в коридор выглянула растрепанная тетка лет пятидесяти в красном фланелевом халате.
        - Петя? - проговорила она, подслеповато вглядываясь в Вету. - Это Петя? Нет, это не Петя! Ты вообще кто? Ты что в нашей квартире делаешь? Тебя кто пустил?
        - Меня никто не пустил, я сама вошла! Я хозяйка одной из комнат! - строго ответила Вета, в доказательство своих слов побренчав ключами. - Приехала взглянуть, что здесь творится!
        - А, так ты Антонины Павловны невестка! - воскликнула тетка с какой-то странной мстительной радостью. - Вот хорошо, что ты приехала! Посмотри, посмотри, что тут ваши жильцы устроили!
        Теперь Вета и сама смутно припомнила эту женщину: это была мать великовозрастного балбеса Шурика, который восемь лет назад, когда Вета последний раз приходила в эту квартиру, второй год учился в девятом классе.
        - Здрасте, Настасья Васильевна. - Вета чудом вспомнила имя соседки. - А что, Шурик школу закончил?
        - Что? - Тетка удивленно взглянула на нее. - А да, закончил, и в армии отслужил, и женился… и Витенька у нас родился! - Она бросила озабоченный взгляд в свою комнату. - А ты мне зубы-то не заговаривай! Ты глянь, глянь, что тут жильцы ваши творят!
        Вета вспомнила, как свекровь хвасталась, что нашла нового жильца - непьющего и аккуратного одинокого мужчину, который заплатил деньги вперед и обещал поддерживать в комнате порядок, и передала эти слова соседке.
        - Ага! - выпалила та возмущенно. - Непьющий он, это факт. И может быть, даже одинокий. Только прораб он, строитель. И комнату эту снял для своих рабочих, этих… как их… гость-арбайтеров! Человек десять их поселил, и что они тут устраивают - это просто уму непостижимо! Ты только глянь!
        Она осторожно прикрыла дверь своей комнаты и направилась вглубь коридора - туда, где находилась комната Ветиного мужа. Вете ничего не оставалось, как последовать за ней.
        Подкравшись к двери, Настасья Васильевна распахнула ее и кивнула Вете.
        - Ты гляди, гляди! - проговорила соседка, отступив в сторону.
        Вета заглянула в комнату.
        Посреди комнаты, на закопченной кошме, сидели, скрестив ноги, четыре смуглых джигита в косматых шапках и ели баранину из большого закопченного котла. Возле стены на такой же кошме полулежал старик в чалме и курил кальян. Рядом с ним на полу безмятежно спал молодой парень в темном стеганом халате. Все свободное место в комнате было завалено какими-то тюками, свертками и узлами. Но больше всего удивилась Вета, увидев в углу около окна живую овцу. Овца грустно смотрела на вошедших удлиненными восточными глазами. Видимо, она понимала, что в ближайшем будущем ее ждет смерть в котле или на шампуре.
        - Это их сейчас так мало! - испуганно прошептала Настасья Васильевна. - Остальные сейчас на работе, а вечером их человек двадцать соберется! Песни поют, шашлык жарят…
        - Что - прямо в комнате? - удивленно переспросила Вета и подняла глаза. Покрытый черной копотью потолок ответил на ее вопрос вместо соседки.
        - Чего надо? - хрипло проговорил один из пирующих джигитов, покосившись на дверь. - Ты сюда не ходи! Мы к тебе не ходим, и ты к нам не ходи! Мы тут живем!
        Для усиления эффекта он поправил висящий на поясе кинжал в украшенных серебром ножнах.
        - Ой, я, пожалуй, пойду!.. - пискнула Настасья Васильевна. - У меня Витенька один брошен…
        - Погодите! - остановила ее Вета и повернулась к гастарбайтеру: - Что значит - вы тут живете?! Это моя комната, и, если вы будете хамить, я вас отсюда живо выкину! И вообще, я сейчас вызову милицию, чтобы здесь устроили паспортную проверку!.. У вас, кстати, регистрация имеется?
        - Не надо проверку! - отозвался старик с кальяном. - Не надо милицию! Не надо регистрацию!
        Затем он повернулся к пирующим соплеменникам и что-то им сказал на своем гортанном языке. В его короткой речи Вета узнала только дважды прозвучавшее слово «паспорт». Джигиты его почтительно выслушали, главный из них снова обратился к Вете и проговорил гораздо более миролюбиво:
        - Хозяйка, не надо милицию, не надо ругаться, мы тихо сидеть будем, говорить будем только шепотом!..
        - И чтобы костры не жечь и овец не резать! - строго добавила Вета.
        - А что же кушать?! - растерянно переспросил джигит.
        - Лапшу быстрого приготовления! - отрезала Вета и быстро захлопнула дверь.
        - Как ты с ними ловко управилась! - уважительно проговорила Настасья Васильевна. - Только надолго ли? Ладно, зайдем ко мне в комнату, чаю попьем… а то у меня Витенька один брошен, как бы не нашалил чего-нибудь!
        Это вполне входило в Ветины планы - она собиралась тщательно осмотреться в этой квартире.
        В углу комнаты сидел на полу мальчик лет двух и отвинчивал колесо у игрушечной машинки. При виде Веты он оживился, протянул ей свою игрушку и сказал:
        - На! Помомай, пожаста!
        - Что? - переспросила Вета.
        - Да все только ломает, - пожаловалась Настасья Васильевна. - Что сам не может - другим дает, просит, чтобы поломали. Любимое слово - «помомай», значит - «поломай»…
        - Зачем же ломать? - спросила Вета малыша. - Лучше с ней поиграть!
        - Поигать в пятки! - оживился тот.
        - В пятки? - переспросила Вета. - Это как?
        - Да в прятки! - ответила за внука Настасья Васильевна. - До чего любит прятаться - сил нет! Иногда так запрячется - по полдня его ищу! Иной раз и не найти, пока сам не вылезет…
        - Раз, три, пять, иду пятаться! - заявил тем временем Витя и юркнул за шкаф.
        - Ну, давай пока чаю выпьем! - Настасья поставила на стол чашки, сахарницу, вазочку с конфетами, разлила чай.
        Вета отпила из чашки, незаметно оглядывая комнату.
        Она была заставлена громоздкой и мрачной мебелью середины прошлого века, среди которой затерялся изящный дореволюционный туалетный столик. В дальней стене была ниша, завешенная темно-зеленой плюшевой портьерой.
        - Ну та комната просто какая-то несчастливая! - говорила тем временем хозяйка, шумно прихлебывая чай. - Сперва Антонина, свекровь твоя, сдала ее Виталику. Хороший был парень, тихий, непьющий, да потом оказалось, что наркотиками он торгует. Как ночь - так все к нему ходят эти… наркомы. То есть наркоманы. Сами бледные, все трясутся, а глаза красные, как у кроликов! В коридоре встретишь - от страха можно окочуриться! Ну потом, слава богу, арестовали Виталика и посадили. Тогда Антонина этой сдала, как ее… Анжеле. Ну на той пробы ставить негде было! Мужики прямо в очередь выстраивались. Я ей говорю - шлюха ты, Анжелка! А она - сама ты шлюха, а я путана! Тьфу… а у нас, между прочим, ребенок маленький… Ну потом Анжела свекрови твоей не заплатила, та ее и выгнала.
        - Да она сама тайком съехала, еще за месяц не заплатила, свекровь жаловалась! - усмехнулась Вета.
        - Этому сдала, прорабу, - продолжала Настасья Васильевна. - Так я думаю - лучше уж Виталик со своими наркоманами или путана эта, чем гость-арбайтеры… шашлык жарят, песни поют, не ровен час - зарежут! Или квартиру сожгут на фиг!
        - Ну, я их немножко припугнула, - возразила Вета. - Может, теперь будут потише…
        Она слушала Настасью вполуха, а сама тем временем напряженно думала.
        Где могут быть в этой квартире большие часы?
        Да где угодно, в любой комнате.
        Или их давно уже нет - ведь с тех пор, как была написана шифрованная записка, случилось ни много ни мало три революции и две войны, блокада… так что очень может быть, что часы давно уже сгорели в печке или выброшены на помойку…
        С другой стороны…
        Вета вспомнила, как муж рассказывал ей про своих колоритных соседей по коммуналке. В частности, про старую барыню Варвару Генриховну, которую он-то сам не помнил, зато хорошо помнила свекровь. И называла ее Варвара Генриховна Который Час. Этот вопрос соседи могли задать старухе в любое время дня и ночи, и из ее комнаты тотчас же доносился точный ответ - четверть седьмого или без двадцати пять… Может быть, она потому так хорошо знала время, что в ее комнате стояли те самые большие часы?
        А ведь Володя говорил, что Варвара Генриховна жила именно в этой комнате, возле входа в квартиру! После ее смерти сюда въехала семья милиционера со смешной фамилией Дергунец, а уж потом Настасья Васильевна со своим хулиганистым Шуриком.
        Значит, если часы сохранились - то они где-то здесь!
        - Тетя, я спятался! - донесся из дальнего конца комнаты детский голосок.
        - Спрятался? - переспросила Вета.
        - Спятался, спятался! Иси меня!
        Вета взглянула в том направлении - и увидела, как колыхнулся край плюшевой портьеры.
        - Ну иси, тетя, иси! - нетерпеливо повторил Витя из своего укрытия. - Я холосо спятался!
        - Ну, сейчас я тебя найду! - Вета поднялась и пошла к нише. - Сейчас как найду…
        - Не найдесь, не найдесь! - радостно пищал малыш из-за зеленой портьеры.
        - А вот как найду! - Вета отдернула портьеру в сторону и увидела за ней ужасно довольного мальчугана, а за его спиной - огромные напольные часы, занимающие всю нишу.
        - Насла… - разочарованно проговорил Витя. - А теперь ты пятайся, тетя!..
        - Тете некогда, - ответила за Вету Настасья Васильевна и взглянула на часы. - Надо же, так и не идет! А нам с Витенькой в детскую поликлинику пора, у нас талончик на полчетвертого…
        - Кого вы ждете? - спросила Вета.
        - Да Петю, сантехника нашего! Батарея течет, я его вызвала, сижу, жду - а он все не идет, балбес… а у нас талончик пропадет, я за ним рано утром ходила…
        - Ну ладно, вы идите в поликлинику, а я подожду этого Петю! - предложила Вета.
        - Правда, что ли? - Настасья Васильевна взглянула на Вету с недоверчивой радостью. - А ты что - никуда не торопишься?
        И быстро засобиралась, пока Вета не передумала.
        Перед уходом она показала на тазик, стоящий под стыком трубы с батареей, куда капала ржавая вода:
        - Если наполнится, вылей, снова поставь, а то протечет вниз, скандал будет…
        Вета пообещала следить за тазиком, закрыла дверь квартиры за Настасьей Васильевной и ее внуком и вернулась в комнату.
        Отдернув зеленую портьеру, она внимательно осмотрела часы.
        Часы были очень большие, из черного дерева, покрытые резьбой - ветки, листья, какие-то удивительные птицы…
        И на самом верху сидел красивый черный орел с широко раскинутыми крыльями.
        Да, несомненно, это те самые часы и тот самый орел, о котором говорится в зашифрованной записке.
        Часы давно не шли, остановившись на одиннадцати часах неизвестного дня и года. Вета осторожно открыла стекло и перевела стрелки на четверть восьмого.
        Что нужно сделать после этого?
        Вета вспомнила записку - «поверни орла на запад»…
        Где здесь запад?
        Вета выглянула в окно, увидела, куда падают тени, и определила стороны света. Запад был слева, если стоять лицом к часам.
        Она осторожно взялась за орлиные крылья, нажала на них…
        Птица не поддавалась. Видимо, за долгие годы бездействия поворотный механизм заржавел или она вообще неправильно поняла текст шифрованной записки…
        Вета отступила на шаг и снова взглянула на часы.
        Циферблат был разделен не на двенадцать часов, как обычно, а на двадцать четыре. Может быть, в этом все дело?
        Она поставила стрелки на девятнадцать пятнадцать, то есть на четверть восьмого вечера, и снова попыталась повернуть черного орла.
        На этот раз с легким скрипом большая деревянная птица повернулась на запад.
        И в то же мгновение огромный корпус часов отъехал в сторону, открыв темное углубление в стене.
        Вета едва сдержала радостное восклицание - ее поиски увенчались успехом, она сумела разгадать загадку, загаданную самим временем, и нашла тайник, который дожидался ее целое столетие!
        Она смогла, смогла!
        Но теперь самое главное: что ее ждет в этом тайнике? Может быть, кто-то опередил ее и тайник давно пуст?
        Ниша в стене была темной, да еще и заткана паутиной, поэтому Вета не могла разглядеть, что там внутри. Оглянувшись, она увидела настольную лампу и придвинула ее к тайнику. Затем подвернувшейся тряпкой смела паутину и направила в темный проем свет лампы.
        Ниша была не очень глубокой, и Вета увидела в ее глубине саблю в позолоченных, украшенных разноцветными камнями ножнах и мешок из мягкой кожи…
        Сердце ее забилось часто-часто, во рту пересохло от волнения.
        Неужели это та самая реликвия, о которой она только что читала в дневнике Ван дер Роде? Неужели это легендарный Царьград Степана Тимофеевича Разина?
        Не прикасаясь к сабле, Вета осторожно, бережно вытащила из тайника кожаный мешок, развязала его завязки…
        Перед ней была чудесная вещь, удивительная игрушка: искусно вырезанный из старинной, чуть желтоватой слоновой кости город на холме. Богатые дворцы с узорными кровлями, красивые дома с узкими стрельчатыми окошками взбирались по склонам холма, тенистые сады и цветники были живописно разбросаны между ними, а на самом верху красовался удивительный храм - восьмиугольный, с круглым легким куполом…
        Резной город словно приковал к себе взгляд Веты, она смотрела на него и не могла оторваться, и ей начало казаться, что город оживает, что листья на деревьях колышутся от дуновения легкого ветерка, ручейки, звеня и сверкая, сбегают к подножию холма, а в одном из окон мелькнуло прелестное девичье лицо…
        И вдруг за ее спиной раздался насмешливый мужской голос:
        - Вот умница, сделала для меня всю работу!
        Вета испуганно вздрогнула от неожиданности и обернулась.
        Посреди комнаты стоял рослый мужчина лет сорока с пронзительными темными глазами и седой прядью в густых черных волосах. Как злодей в дешевом боевике, он был одет во все черное - черные джинсы, черный свитер, черные ботинки.
        - Кто вы? Как вы сюда попали? - сердито проговорила Вета.
        Она была сердита на него - за то, что так напугал ее, и на себя - за то, что она такая трусиха. Наверное, это кто-то из многочисленных жильцов коммунальной квартиры увидел приоткрытую дверь и зашел в комнату…
        - Поставь Царьград! - проговорил он злым хриплым голосом. - Не ровен час, поломаешь!
        - Откуда… откуда вы знаете, что это такое? - спросила Вета, чувствуя, как мурашки страха пробегают по ее спине.
        Нет, это не сосед Настасьи Васильевны, это кто-то опасный, очень опасный!
        - Поставь Царьград и отойди к стене! - повторил человек в черном, и в руке его появился узкий темный предмет. Затем раздался щелчок - и из этого непонятного предмета выскользнуло узкое сверкающее лезвие.
        Вета внезапно вспомнила подпольную миллионершу Изабеллу Романовну, лежащую на полу с разбитой головой, вспомнила труп интеллигентного краснодеревщика Револьда Марксэновича, стоящий в шкафу во весь рост, со стекающей по лицу кровью, и поняла, что она сама может через несколько минут представлять собой такое же ужасное зрелище…
        - Что вам от меня нужно? - проговорила она тихим от страха голосом. - Почему вы меня преследуете?
        - Я? Тебя? - насмешливо переспросил незнакомец. - Да больно ты мне нужна! Мне не ты нужна, а Царьград! Сперва я боялся, что ты у меня его перехватишь, уведешь из-под носа, потому и убирал все книжки, чтобы тебе не достались, а потом увидел, какая ты упорная, и думаю - зачем тебе мешать, лучше я за тобой прослежу и появлюсь вовремя, когда ты за меня всю работу сделаешь!
        Лицо незнакомца перекосила судорога, он откинул голову и прошипел:
        - Все, хватит болтовни! Поставь Царьград и отойди!
        - Хорошо-хорошо… - проговорила Вета и осторожно поставила артефакт на пол. - Вы видите, я поставила его… только, прошу вас, не нервничайте!
        - Нервничать? - переспросил он насмешливо. - Я что, по-твоему, кисейная барышня? Я профессионал и никогда не нервничаю, это не в моих правилах!
        Несмотря на эти благоразумные слова, Вета видела, как дрожит его рука, сжимающая нож, как бьется синеватая жилка на виске, как лихорадочно блестят глаза. Она поняла, что этот человек безумен, а оттого особенно опасен, поняла, что ее жизнь висит сейчас на волоске… и по сравнению с этим все остальное отступило на второй план - завещание профессора Сперанского, долгие поиски старинной книги, артефакт Степана Разина, который она с таким трудом нашла…
        - Все, вы получили то, что хотели… - произнесла Вета тихо и убедительно. - Возьмите Царьград и уходите, я не представляю сейчас для вас никакой опасности! Считайте, что я вас вообще не видела!
        - Ну уж нет, дамочка, так легко ты не отделаешься! - процедил мужчина и шагнул к ней, подняв руку с ножом. - Ты меня все же видела, а значит, не можешь остаться в живых…
        Он навис над ней - высокий, грозный, с ножом в руке, с безумно пылающим взглядом. Вета не могла оторвать от него глаз, не могла пошевелиться, застыла, как кролик перед удавом, хотя и понимала, что бездействие будет стоить ей жизни…
        Вдруг за спиной незнакомца раздались торопливые шаги, и мягкий голос с заметным акцентом проговорил:
        - Остановись, Вернер!
        Мужчина в черном вздрогнул и обернулся, опустив руку с ножом.
        За его спиной стоял плотный широкоплечий человек средних лет в дорогом, отлично сшитом костюме, с вьющимися светлыми волосами и красивым, смутно напоминающим кого-то лицом.
        - Остановись, Вернер! - повторил он. - Все кончено, ты выполнил мое задание, нашел для меня нашу семейную реликвию, ты свободен. Твой гонорар поступит на обычный счет…
        - А, господин Иоганн! - насмешливо проговорил мужчина в черном. - Господин Ван дер Роде собственной персоной! Явились к финальной сцене, как Фортинбрас! Весь в белом, точнее в сером, костюме от Армани! Хотите выступить в роли вершителя судеб? Хотите показать, что это вы решаете, кому жить, а кому умереть?
        - Что с тобой, Вернер? - Ван дер Роде удивленно поднял брови. - Я нанял тебя, мы с тобой обговорили все условия, дело закончено, пора остановиться…
        - Нет, не закончено! - По лицу убийцы снова пробежала судорога. - Я сам решаю, когда следует остановиться! И я не собираюсь оставлять свидетеля!
        Он бросил на Вету косой волчий взгляд, от которого у нее похолодели руки и зашлось дыхание, как будто ее окатили ледяной водой.
        - Хватит крови, Вернер! - настойчиво повторил Ван дер Роде. - Ее и так было слишком много! Когда мы с тобой условливались, речь не шла об убийствах, я всего лишь просил тебя найти этот артефакт и доставить его мне. Ты оставил за собой кровавые следы…
        - Я сам решаю, как действовать! - перебил заказчика Вернер. - Мне никто не смеет указывать!
        - Не забывай - кто платит, тот и заказывает музыку! Впрочем, я тебя ни в чем не обвиняю. Ты нашел артефакт, значит, сделал свое дело. Все кончено…
        - Нет, не кончено! - повторил Вернер и шагнул к Вете. - Она видела меня, значит, она должна умереть…
        - Это ничего не значит! - выкрикнул заказчик. - Я все подготовил, заказал для тебя новый паспорт, и ты сегодня же будешь в безопасном месте…
        - Хватит мною командовать! - рявкнул убийца и снова поднял руку с ножом. - Я не ваша собственность! Я не кукла-марионетка, которую вы дергаете за веревочки!
        Вдруг в дверь кто-то постучал.
        На несколько секунд в комнате воцарилась напряженная, звенящая тишина. Вернер бросил на заказчика злобный взгляд и хотел что-то сказать, но тот приложил палец к губам и показал рукой на Вету. Вернер понял его без слов, схватил девушку за плечо, поднес нож к ее горлу и прошипел в самое ухо:
        - Спроси, кто это!
        Вета едва слышным, дрожащим голосом задала вопрос.
        - Это сантехник, Петя! - донесся из-за двери знакомый голос. - Я насчет протечки пришел!
        - Отправь его прочь! - прошептал одними губами Вернер.
        - У нас нет никакой протечки, вы ошиблись! - проговорила Вета чуть громче, чем прежде. У нее в душе шевельнулась слабая надежда, хотя лезвие ножа возле самого горла не очень способствовало оптимизму.
        - Что значит - нет протечки? - Голос за дверью набирал обороты. - Внизу с потолка уже льет! Я должен проверить у вас…
        Вернер и Ван дер Роде обменялись взглядами. Заказчик спрятался в нишу, задернув за собой плюшевую портьеру, Вернер подтолкнул Вету к двери, а сам стал сбоку, так, чтобы открывшаяся дверь закрыла его от вошедшего.
        - Открывай! - прошептал он из своего укрытия. - И смотри - любое лишнее слово, любой лишний жест будут стоить тебе жизни!
        Вета повернула ручку двери, и на пороге появилась нелепая фигура в бесформенном, явно слишком большом рабочем комбинезоне, с разводным ключом в руках.
        Вета встретилась взглядом с вошедшим… и перевела дыхание: слух ее не обманул, не зря голос из-за двери показался ей знакомым.
        На пороге комнаты в одежде сантехника стоял ее старый знакомый - капитан Островой.
        - Ну, где тут у вас протечка? - осведомился Островой густым ненатуральным басом.
        - Вон там, у окна, батарея течет… - проблеяла Вета и глазами показала капитану на дверь, за которой притаился убийца.
        Островой едва заметно опустил веки, давая понять, что все понял, и шагнул к окну.
        Но в ту же секунду резко развернулся и всем весом бросился на дверь.
        Вернер, который только приготовился наброситься сзади на «сантехника», получил страшный удар дверью в лицо и осел на пол без чувств.
        Островой склонился над ним, защелкнул на запястьях наручники и снова выпрямился, поворачиваясь к Вете.
        - Слава богу! - проговорила она благодарно. - Слава богу, Сергей, что вы вовремя подоспели! Еще минута - и он…
        - Ну говорил же я вам, - произнес Островой укоризненно. - Говорил же - не занимайтесь самодеятельностью! Предоставьте действовать профессионалам! Если бы… если бы с вами что-то случилось - я бы этого себе никогда не простил!
        Он порывисто шагнул к Вете, взял ее руки в свои и заглянул в ее глаза безмолвно, но красноречиво.
        Вета потупилась, но вдруг спохватилась и прошептала:
        - Здесь еще один! Он там, за портьерой!
        - Ах, ну да! - Островой шагнул в сторону ниши и проговорил строгим, официальным голосом: - Господин Иоганн Ван дер Роде, немедленно выходите, я знаю, где вы прячетесь!
        Плюшевая портьера отодвинулась в сторону, и импозантный мужчина появился из ниши с самым смущенным и растерянным видом.
        - Я тут оказался очень случайно… - проговорил он, утрируя свой акцент. - Я есть подданный Нидерландов…
        - Я все про вас знаю, - ответил Островой. - И вам придется ответить на много неприятных вопросов. Вы замешаны в целой серии убийств и других преступлений!
        - Я не иметь никакой отношение к этим преступления! - воскликнул Ван дер Роде. - Это все тот человек! - Он прокурорским жестом показал на лежащего возле стены Вернера. - Это все он, а я есть законопастушный… пардон, законопослушный бизнесмен!
        - Вы будете отвечать по закону вместе со своим наемником! - остановил его Островой. - И не надо так коверкать язык, я знаю, что вы прекрасно говорите по-русски. А пока расскажите мне об этом интересном предмете! - И капитан шагнул к Царьграду.
        - Не трогайте его! - вскрикнул Ван дер Роде, когда Островой протянул руки к артефакту.
        И в ту же секунду лощеного господина словно подменили. Он метнулся к Островому, в его руке возник тяжелый черный пистолет, и рукояткой этого пистолета почтенный бизнесмен ударил капитана по затылку.
        Островой охнул и без чувств повалился на пол.
        Ван дер Роде перехватил пистолет и, направив его ствол на Вету, резко и властно проговорил:
        - Ведите себя разумно и не пытайтесь мне мешать - тогда вы останетесь в живых. Я не безумец, как Вернер. Мне нужен только этот артефакт, моя семейная реликвия. Ваша жизнь мне ни к чему.
        Вета молча смотрела на него.
        Теперь, когда он начал действовать, она поняла, кого напомнил ей этот законопослушный господин: это красивое широкое лицо, кудрявые светлые волосы она видела на сохранившихся портретах Степана Тимофеевича Разина.
        Да, теперь у нее не было сомнений, что в жилах голландского бизнесмена течет кровь волжского бунтовщика и разбойника!
        - Я не буду вам мешать! - поспешно заверила она Ван дер Роде. - Клянусь вам…
        - Мне ваши клятвы ни к чему! - ответил он равнодушно, наклонился над Царьградом и затянул тесемки кожаного мешка. - Вы все равно ничем мне не сможете помешать, через час я буду очень далеко отсюда!
        Ван дер Роде поднял мешок с артефактом и шагнул к двери.
        Вета смотрела ему вслед, и в ее памяти неожиданно всплыла фраза из расшифрованной записки: «Тайна откроется, но она не должна покинуть стен».
        Какие стены имеются в виду? И что вообще значит эта фраза?
        Вета оглядела стены комнаты.
        Может быть, именно эти стены не должен покидать Царьград?
        Ван дер Роде вышел в коридор… но тут же, пятясь, вернулся в комнату.
        Даже со спины вся его фигура выражала испуг, изумление и растерянность.
        И в следующую секунду Вета его поняла.
        Вслед за господином Ван дер Роде в неказистую, бедно обставленную комнату вошли два воина в черных, расшитых серебром одеждах, в черных шапках, обвязанных яркими шелковыми тюрбанами, с кривыми саблями в украшенных самоцветными каменьями ножнах.
        Казалось, что эти воины сошли со страницы старинной книги или с яркой персидской миниатюры. Один был молодой, с красивым смуглым лицом, другой - старый, опытный вояка, с кривым шрамом, пересекающим щеку.
        Эти двое казались совершенно неуместными, невозможными в бедной, неприбранной комнате коммунальной квартиры, и Вета очень хорошо поняла господина Ван дер Роде, который растерянно и раздраженно проговорил:
        - Это еще что за маскарад?
        Но призрачные воины не обратили на его слова никакого внимания. Они встали по сторонам двери и обнажили свои сабли.
        И тогда вслед за ними в комнату вошел ребенок, мальчик лет пяти в расшитом золотом халате. Лицо у ребенка круглое, как луна, гладкое, как лесное озеро, спокойное, как весеннее утро. Глаза ясные, голубые, безмятежные.
        - Что… что здесь происходит? - пролепетал Ван дер Роде, изумленно глядя на ребенка и прижимая к себе кожаный мешок с артефактом. Но мальчик, ничего не отвечая, подошел к нему и протянул руки к мешку с Царьградом.
        Лицо Иоганна исказилось гримасой, он вцепился в кожаный мешок и отступил к окну. Но ребенок двигался за ним легко и плавно, как будто не шел, а летел по воздуху, и руки его словно приросли к Царьграду.
        - Отдай! - проговорил негромко господин Иоганн. - Это мое! Это принадлежало моей семье сотни лет!
        Мальчик заговорил.
        Он говорил на каком-то странном, гулком и гортанном языке, не похожем ни на один из языков земли, - но странным образом Вета понимала его слова, по крайней мере, смутно улавливала их смысл.
        Ребенок говорил, что сотни лет - это всего лишь миг для этого артефакта, что Царьград - это древняя святыня, память о тех далеких временах, когда предки древних греков еще только учились лепить примитивные глиняные горшки и строить лачуги из простых камней, а предки римлян охотились с каменными топорами. Он говорил, что неразумные люди не представляют, с какой силой они имеют дело, что они недостойны даже прикасаться к этому артефакту, не то что владеть им, и сейчас он всего лишь восстанавливает справедливость.
        - Это мое! - вскрикнул Ван дер Роде, еще крепче вцепившись в свою добычу.
        И тут в комнате начало происходить что-то вовсе странное, как будто недостаточно было появления средневековых воинов с кривыми саблями и загадочного ребенка, говорящего на небывалом языке.
        Воздух вокруг Ван дер Роде начал колебаться и дрожать, как это бывает в сильную жару. Затем вокруг господина Иоганна, по-прежнему прижимающего к себе артефакт, словно соткался полупрозрачный серебристо-голубой кокон, и этот кокон, вместе с почтенным бизнесменом и артефактом, приподнялся над полом и закачался в воздухе, как воздушный шар. В следующее мгновение стенки кокона начали темнеть, они стали непрозрачны, нижняя часть кокона заострилась, он закружился, как песчаный вихрь, и втянулся в открытое окно, как водяная воронка втягивается в сток ванны. И следом за мерцающим коконом улетел в окно ребенок с безмятежными голубыми глазами, а за ним - два воина в черных с серебром одеждах…
        Вета стояла посреди опустевшей комнаты в совершенном изумлении и смотрела в окно.
        Что это было?
        Галлюцинация? Видение?
        Но тогда куда делся солидный и вполне материальный господин Ван дер Роде? И куда делся с таким трудом найденный артефакт?
        Рядом раздался приглушенный стон.
        Вета повернулась и увидела капитана Острового.
        Тот сидел на полу, держась за голову, и оглядывался по сторонам.
        - Кто это меня? - проговорил наконец, мучительно припоминая последние события, Островой.
        - Господин Ван дер Роде! - охотно просветила его Вета.
        - Вот гад! - Островой поднялся на ноги, прислушиваясь к своим ощущениям. - С виду такой приличный бизнесмен… ну ничего, он от нас не уйдет, я его из-под земли достану!
        - Это вряд ли… - проговорила Вета, вспоминая ввинчивающийся в окно серебристо-голубой кокон. - Но вы не расстраивайтесь, главного преступника вы поймали, - и она показала на Вернера, который тоже начал подавать признаки жизни.
        - Да! - оживился Островой. - Ведь это он по приказу Ван дер Роде ограбил квартиру Сперанского и фактически убил старуху домработницу…
        - И не только, - добавила Вета. - За ним числятся еще два или три убийства - подпольная миллионерша Изабелла Романовна, столяр-краснодеревщик Револьд Марксэнович… кроме того, поджог антикварного магазина «Раритет» инападение на его хозяина…
        - Вы уверены?
        - Да я, можно сказать, была свидетелем всех его преступлений!
        - Надо же! - На лице Острового появилось слегка смущенное выражение. - А мы с вами не могли бы встретиться… обсудить это все… так сказать, в неформальной обстановке? Допустим, завтра, часов в семь вечера… сегодня мне надо этим гражданином заниматься, - и он ткнул носком ботинка «пробуждающегося» Вернера.
        «Это же он мне свидание назначает!» - сообразила Вета.
        Однако ничего ответить она не успела: дверь комнаты опять распахнулась.
        Вета нервно вздрогнула, но на этот раз на пороге возникли не средневековые воины, не наемные убийцы и даже не голландские бизнесмены, а всего лишь хозяйка комнаты Настасья Васильевна, волочащая за собой ревущего и упирающегося Витю.
        - Бабачку хочу! - верещал ребенок. - Черненькую бабачку!
        - Да угомонись ты, ирод! - прикрикнула на него Настасья Васильевна. - Какую еще собачку? Самим жить негде!
        Тут она увидела капитана Острового в рабочем комбинезоне и удивленно спросила:
        - А ты кто? Ты что - теперь вместо Пети у нас сантехником работаешь?
        - Нет, я не сантехник! - возразил капитан, вылезая из комбинезона. - Я из милиции! - И он предъявил ей удостоверение. - У вас в комнате прошла операция по задержанию опасного преступника.
        - Вот те на! - изумилась Настасья Васильевна. - Что, другого места найти не могли? А кто же мне батарею-то починит?
        Спала Вета долго и проснулась, когда солнце светило в окно и мужа не было дома. Она села на кровати, очумело тряся головой. Часы показывали половину первого дня.
        - Ничего себе! - Вета вскочила с кровати, как подброшенная пружиной.
        От резкого движения потемнело в глазах и в ушах зазвенели тысячи колокольчиков, так что Вета тут же упала на подушку. Видно, вчерашнее приключение не прошло даром. Однако нужно вставать.
        - Проснулась? - в дверях стояла свекровь.
        Взгляд колючий, брови насуплены, снова как раньше - ни «здрасте», ни «доброе утро». Ясное дело, злится за вчерашнюю «старую сводню». Может, Вета и преувеличила чуть-чуть, да все равно свекрови еще мало попало за все девять лет нотаций и издевательств. Один приказ являться во что бы то ни стало к ужину к семи чего стоит!
        - Вы что, разбудить не могли? - недовольно спросила Вета, также проигнорировав и «здрасте», и «доброе утро».
        - Пытались. - Свекровь поджала губы. - Володя уж как тебя уговаривал, и тряс, и за ноги дергал, а ты только ругалась неприличными словами.
        - Ну уж, - усомнилась Вета, - так уж и неприличными… А впрочем, все равно.
        - Ты очень изменилась, Ивэтта. - Свекровь принялась за старое.
        - Все люди меняются. - Вета пожала плечами и со стоном сползла с кровати.
        - Что происходит в нашей семье? - вздохнула свекровь.
        - Вам лучше знать, - не утерпела Вета, направляясь в ванную.
        - Ты на меня свои проблемы не сваливай! - сказала свекровь ей в спину. - Твой муж - сама с ним и разбирайся!
        - Разберусь, - согласилась Вета, развернувшись на босых пятках, - обязательно разберусь, я вам обещаю.
        - Вета! - Свекровь схватила ее за руку. - Не руби сплеча, не решай сгоряча, подумай! Ведь десять лет уж вы с Володей прожили!
        - Девять, - поправила Вета и отняла свою руку.
        Она опоздала в музей на два часа. Очевидно, кто-то из сотрудников высмотрел ее в окно, потому что в холле Вета увидела директрису. Она стояла напротив двери, прислонившись к стене и сложив руки на груди, как… как Ветина свекровь.
        - Иветта Вячеславовна! - закричала директриса, не утруждая себя приветствием. - Ваше поведение уже переходит всякие границы! Вы опоздали на работу на два часа без уважительной причины!
        - Откуда вы знаете? - окрысилась Вета. - Может быть, у меня сложные семейные обстоятельства? Умерла любимая собачка, к примеру…
        Это она зря сказала. Как раз три месяца назад у директрисы умерла любимая такса, она очень по ней убивалась. Все сотрудники про это знали, кто-то даже сочувствовал.
        - Вы уволены! - отчеканила директриса, обретя дар речи. - Пишите заявление об уходе!
        - С радостью! - сообщила Вета. - Вы думаете, я стану цепляться за вашу историю мировой канализации? Если бы вы знали, как мне все тут осточертело!
        В это время распахнулась дверь, и в холл вбежала Лариска.
        - Ой, девочки! - закричала она. - У нас утром такое было!
        - Лариса Анатольевна! - возмутилась директриса. - Что вы себе позволяете? Вы опоздали на работу на два часа без уважительной…
        - Да погоди ты! - отмахнулась Лариска. - Ветка, ты представляешь, к нашей Ирке, ну той, с которой твой муженек-то… ну, в общем, к ней сегодня муж приехал!
        - И что? - оживилась Вета.
        - И что оказалось-то? - тарахтела Лариска. - Он вовсе даже не нефтяник и не моряк, а на зоне он сидел, в Удмуртии!
        - В Удмуртии? - удивилась подошедшая директриса. - А где это?
        - Да какая разница! - хором заорали Вета с Лариской. - Не перебивай!
        - Значит, приезжает он утром, часов девять было. И пока он до подъезда дошел, ему наши бабы уже все рассказали - что его женушка тут делала, сколько раз и с кем! Уж как они узнали, что это Иркин муж, - тайна, покрытая мраком. Ну, наши тетки по части информации - это что-то, рентген отдыхает! Короче, звонит он в квартиру, Ирка и спрашивает - кто там? Сто грамм, говорит, открывай, свои. Она - ах, Геночка, ты вернулся! Дверь открыла, а он ей сразу - хлоп по морде!
        - Ух ты! - восхитилась Вета.
        - Ну, дверь они закрыли, народ на площадке слушает. В квартире шум, грохот, мат-перемат, Ирка визжит. Хотели милицию вызывать, только Дарья Семеновна из третьего подъезда всех отговорила. Это, говорит, дело семейное, они сами в своей отдельной квартире разберутся. А если милицию вызвать, то его тут же опять на зону упекут, он нам спасибо не скажет. А что жену уму-разуму поучит немного, так это даже полезно. Тем более что она визжит только. Вот когда начнет орать, что убивают, тогда и звонить в милицию надо. Дарья в таких делах разбирается, у нее два мужа было, и оба сидели.
        - Ну надо же… - проговорила директриса, - что творится…
        - Да, побил он Ирку, а потом выходит весь вздрюченный, я, говорит, с хахалем твоим непременно разберусь. Ноги ему выдерну и еще кое-что и обратным концом вставлю. И поехал в гимназию, видно, у Ирки адрес выпытал.
        - А она-то жива? - не утерпела директриса.
        - Жива, только морда вся избитая, синяки долго не сойдут… - сообщила Лариска. - Так что ты, Ветка, езжай домой, а то если он мужа твоего в гимназии не найдет, то к вам припрется.
        - Батюшки! - ахнула директриса. - Так, может, милицию прямо сейчас вызвать? Пока ты доедешь, они как раз явятся.
        - Ничего, пока пускай свекровь оборону держит, - ответила Вета, - ладно, я позвоню.
        В маршрутке Вета вспомнила, что все же они девять лет прожили с мужем душа в душу, и решила его предупредить. Но мобильник был отключен - муж всегда так делал, когда проводил урок. Что ж, она сделала все, что могла.
        Дома никого не было, свекровь ушла в магазин. Вета побродила по квартире, не зная, чем бы себя занять, и в это время ее телефон взорвался звонками.
        - Слушай, Ветка, это полный кошмар! - кричала на том конце Алка Крылова. - Он меня просто достал!
        - Да что случилось? - прошептала Вета, сердце ее отчего-то заныло. - Кто тебя достал?
        - Она еще спрашивает! - возмутилась Алка. - Она еще удивляется! Кто достал? Скоробогатов твой, вот кто!
        - А он-то тут при чем? - оторопела Вета.
        - Оказывается, ты произвела на него неизгладимое впечатление, - посмеивалась Алка, - роковая ты наша женщина! А он как-то растерялся и забыл спросить у тебя номер телефона. И только высмотрел мою машину, установил по номеру владельца и давай названивать! Пока мы с ним разобрались, кто есть кто, меня уж Славик ревновать начал! Так что я дала ему твой номер, сама с ним разбирайся! А чего ты мне наврала, что на собеседование идешь?
        - Расскажу, Алка, при встрече, обязательно расскажу! - пообещала Вета.
        И только они распрощались, как ее мобильник залился звоном.
        - Слушаю вас, Александр Андреевич! - проворковала Вета и сама удивилась, как у нее получилось - таинственно, волнующе, нежно.
        - Иветта! Как я рад, что наконец добрался до вас! Как я ругал себя, что отпустил вас просто так!
        - Не просто так, вы же дали мне книгу… - проговорила Вета. - Кстати, она мне больше не понадобится, я могу вам ее вернуть…
        Он совершенно правильно понял намек и предложил ей встретиться.
        - Как поживает Герман? Оправился от стресса?
        - Герман шлет вам приветы, но, боюсь, в ресторан, куда я хочу вас пригласить, его не пустят. Так я закажу столик на завтра? Очень удобный ресторан, там всегда тихо, можно поговорить.
        - Завтра? Нет, завтра я не смогу, - сказала Вета, вспомнив про капитана Острового, - может быть, послезавтра…
        - Решено, послезавтра в семь! Буду ждать! - сказал Скоробогатов.
        Тут Вета заметила, что в дверях стоит свекровь и смотрит на нее с большим подозрением. Тоже еще взяла моду - подкрадываться незаметно!
        - Ты уже вернулась? - нарушила свекровь недолгое молчание. - Что-то быстро.
        - Там канализацию прорвало! - быстро соврала Вета. - Всех домой отпустили.
        Свекровь пожала плечами и отправилась на кухню.
        Вета едва успела переодеться и кое-как распихать по углам разбросанные по комнате вещи, как в квартиру позвонили. Звонок был незнакомый и какой-то отчаянный. Вета замешкалась, и к двери первой подошла свекровь. И тут же отскочила, потому что в дверь заколотили ногами.
        - Кто там? - спросила свекровь, оглянувшись на Вету.
        - Да открывайте же! - крикнули с площадки.
        - Володечка, это ты?
        Ответ был неразборчив.
        - А ты один? - спросила подошедшая Вета.
        В ответ кто-то завыл, длинно и протяжно.
        - Да открывай уж! - Свекровь дернула на себя дверь.
        И тут же отскочила в сторону, потому что ее сын, вместо того чтобы шагнуть через порог, ринулся в дверь, как пловец с вышки. Он упал бы лицом на пол, если бы Вета не подставила руки. Это слегка смягчило падение, но она тоже села на пол от толчка.
        Вид мужа был ужасен. Скула была сизого цвета, переходящего в лиловый, челюсть свернута на сторону, один рукав у куртки висел на ниточке, а на спине отчетливо отпечатался след от ботинка с ребристой подошвой.
        - Володечка! - Свекровь всплеснула руками. - На тебя напали!
        - На него не напали, его избили, - поправила ее Вета с удивившим ее саму мстительным удовольствием. - Обманутый муж постарался…
        - Довольна, да? - прошипел муж с пола. - Радуешься теперь?
        - С чего мне радоваться? - Вета пожала плечами и собралась уже уйти, но ее остановила свекровь:
        - Да что же это? Сын, вставай! Вета, помоги ему!
        Они вдвоем подхватили совсем расклеившегося мужика и потащили в спальню. Он беспрерывно вздыхал и жаловался на судьбу, между делом рассказывая свою грустную историю.
        Частная гимназия, конечно, не дворец президента, но все же охранник на входе присутствует. Но обманутый муж его любовницы, хоть и вернулся из мест не столь отдаленных, вид имел не то чтобы приличный, но не самый страшный. И на вопрос охранника, по какой надобности он идет в школу, оскорбленный муж сумел ответить спокойным голосом, что направляется он к Сычеву Владимиру Олеговичу, историку.
        - Ирка, сволочь, ему все мои координаты дала, - жаловался сейчас муж, сообразив, что Вета все знает. Ему было больно и обидно, он жаждал утешения.
        «Ай да Ирка! - подумала Вета. - Дружба дружбой, а что случись - каждый сам за себя…»
        - Ну, сижу я на уроке, как раз контрольную дал про правление Александра Первого, как тут дверь распахивается и вбегает этот урод, - рассказывал муж, поминутно отирая лицо полой грязной рубашки.
        Свекровь между делом расшнуровала ему ботинки и теперь пыталась расстегнуть брюки.
        - Ты, говорит, Сычев Владимир? Я отвечаю - я, а только что это вы мне тыкаете? Я вас не знаю. А он рычит, культурный, значит? Не знаешь меня? Ну, сейчас узнаешь!
        - И как даст тебе в морду! - продолжила Вета.
        - Точно, - скорбно согласился муж, - а потом еще в челюсть… Дети визжат, орут, а мы тут… Ногами он еще меня бил… ой, наверное, ребро сломано, дышать больно!
        Вета представила всю картину и отвернулась, кусая губы.
        - Ложись, Володечка, - суетилась свекровь, - сейчас чаю принесу с лимоном, можно и коньячку, чтобы стресс снять! Отлежишься, к утру полегчает…
        - А дальше что было? - сдерживая смех, спросила Вета.
        - Ну, прибежали директор и два охранника. Парни этого типа скрутили и в кабинет поволокли. А меня директор еще ногой пнул и заставил тоже идти. В кабинете тот урод все рассказал: что он Иркин муж, с зоны вернулся, а она тут с этим… со мной то есть. Директор ему и говорит - иди, мужик, отсюда, я милицию вызывать не буду, чтобы шума не было. У меня, говорит, школа приличная, родители большие деньги платят, чтобы детки их в нормальных условиях обучались, так что ни к чему сор из избы выносить. Так что иди по-хорошему, я тебя как мужчина понимаю, и жене своей еще наподдай, только чтобы никто не видел. Я бы, говорит, и сам ей дал за то, что скрыла, что муж у нее - уголовник, и обманом в школу устроилась, да ты за меня поработай. А как ушел тот тип, он мне и говорит: пошел вон отсюда! Увольняю сию же минуту! И эту твою хахальницу тоже! Да у меня связи в городе, поговорю с людьми, не то что в частную гимназию учителем - в дворовую школу дворником не возьмут! Так что считай, что с педагогической деятельностью ты покончил! Вот как!
        - Ну и ничего! - тараторила свекровь. - Ну и бог с этим преподаванием! Найдем другую работу!
        - Точно! - оживилась Вета. - Вот как раз место в музее истории водопровода освободилось, я уволилась. Там одни тетки работают, мужчину обязательно возьмут!
        - А ты чем будешь заниматься? - Муж привстал на локте и поглядел на Вету с подозрением.
        - А я… - Вета задумалась на мгновение и неожиданно выпалила: - А я буду книгу писать!
        И добавила про себя, что это будет не скучная историческая монография и не исследование пробелов в жизни С.Т.Разина, а самый настоящий историко-приключенческий роман, где будут и любовь, и сражения, и мистика, и найденный ею и тотчас же ушедший в небытие Царьград. В конце концов, профессор Сперанский оставил все бумаги ей, Ван дер Роде больше не вернется, она имеет право воспользоваться бесценными воспоминаниями по своему усмотрению!
        - Буду писать книгу! - твердо сказала она.
        - Вот и хорошо! - обрадовалась свекровь. - Вот и ладушки! А вы, деточки, помиритесь уж! Ну чего в семье промеж близких людей не бывает, дело-то житейское! Ты, Веточка, на него не сердись, ему и так досталось…
        Муж при этих словах утомленно откинулся на подушки и прикрыл глаза с самым страдальческим видом.
        - Все быстро забудется, и заживем мы как раньше! - тараторила свекровь. - Я уж по хозяйству расстараюсь, обеды-ужины вам готовить стану, за Ветой - уборка, и Володю мы к делу приспособим! Давно пора в квартире ремонт сделать, вот он и займется! Будет при деле и при жене!
        «Разумно рассуждает», - не могла не согласиться Вета.
        - Значит, давайте договоримся! - Свекровь посчитала ее молчание за знак согласия и осмелела: - С завтрашнего дня все идет как обычно! Утром завтракаете, как вам удобно, но уж вечером к семи часам будьте любезны явиться к ужину! У меня все будет готово!
        «Дожидайся!» - подумала Вета и отвернулась, чтобы эти двое не заметили, как блестят ее глаза.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к