Мю Цефея. Только для взрослых Максим Николаевич Черепанов
        Лариса Николаевна Бортникова
        Ольга Цветкова
        Татьяна Сергеевна Леванова
        Эльдар Фаритович Сафин
        Яков Будницкий
        Ринат Газизов
        Александра Сергеевна Давыдова
        Максим Михайлович Тихомиров
        Юрий Валентинович Некрасов
        Ольга Толстова
        Татьяна Аксёнова
        Тёма Крапивников
        Денис Скорбилин
        Варвара Селина
        Константин Говорун
        Александр Придатко
        Под обложкой этого номера скрываются по-настоящему взрослые проблемы, нецензурная лексика имного, реально много плотской любви. Всё, что вы хотели, нобоялись спросить осексе сроботами, вампирами, инопланетянами инетолько. Всё, очем вам никогда нерасскажут вдобрых сказочках иприличных книгах. Все грани взрослой жизни - отразвеселого порностеба донастоящих трагедий. Добро пожаловать, или Несовершеннолетним вход воспрещен!
        Мю Цефея. Только для взрослых
        Альманах фантастики №3(4), 2019
        Авторы: ДавыдоваАлександра, ГазизовРинат, БудницкийЯков, ЧерепановМаксим, ТихомировМаксим, ЛевановаТатьяна, К.А.Терина, ТолстоваОльга, ЦветковаОльга, АксёноваТатьяна, КрапивниковТёма, НекрасовЮрий, СкорбилинДенис, СелинаВарвара, ГоворунКонстантин, СафинЭльдар, ПридаткоАлександр, БортниковаЛариса
        Редактор Александра Давыдова
        Корректор Наталья Витько
        Дизайнер обложки Ольга Степанова
        Дизайнер обложки Борис Рогозин
        Иллюстратор Ольга Зубцова
        
                        
        Слово редактора: Добро пожаловать, или Несовершеннолетним вход воспрещен (Александра Давыдова)
        Под обложкой этого номера скрываются по-настоящему взрослые проблемы, нецензурная лексика имного, реально много плотской любви. Всё, что вы хотели, нобоялись спросить осексе сроботами, вампирами, инопланетянами инетолько. Всё, очем вам никогда нерасскажут вдобрых сказочках иприличных книгах. Все грани взрослой жизни - отразвеселого порностеба донастоящих трагедий..
        Пожалуй, именно этот номер следовалобы переименовать в«Ню Цефея». Потому что герои тут появляются без одежды идействуют без купюр. Все виды секса, насилие, смерть, смех над самым сокровенным, полное отсутствие норм морали или, наоборот, попытка их придерживаться вмире, который сошел сума икатится в… визвестное место.
        Вот он, список авторов, которые непобоялись рассказать вам про настоящую жесть.
        Лариса Бортникова - специалист попорностримам сдалеких планет. Ринат Газизов - знаток противоестественного секса снечистью инежитью. Яков Будницкий иМаксим Черепанов - создатели сюжетов обандроидах, скоторыми можно делать всё. Максим Тихомиров иТатьяна Леванова, мастерски повествующие опроблемах продолжения рода (невсегда человеческого). К.А.Терина иОльга Толстова, врассказах которых любовь равна смерти (иэто далеко несамое страшное). Ольга Цветкова стекстом осильной, очень сильной связи между близнецами. Денис Скорбилин иТатьяна Аксенова срассказом овесьма умозрительном, фактически церебральном сексе ирептилоидах. Тема Крапивников иЮрий Некрасов, демонстрирующие решение геополитических проблем спомощью межвидового ивнутривидового совокупления индивидов. Изавершает блок рассказов сага Дениса Скорбилина окровожадном томате. Ини слова более, чтобы обойтись без спойлеров.
        Зарисовки тоже порадуют - секс как двигатель прогресса, борьба спервородным грехом, пародия напорнофильмы ислом четвертой стены (берегись, читатель!). Спасибо Константину Говоруну, Александру Придатко, Варваре Селиной иЭльдару Сафину заэтот праздник.
        Статья Сергея Игнатьева офильмах про межвидовой секс вышла настолько горячей, что нам пришлось ее дважды подвергнуть цензуре даже врамках этого неподцензурного номера.
        Аесли вы утомитесь отбесконечного разнообразия жести ивидов извращений, то отдохните наобзорах Зеленого Медведя. Они удивительно невинны, если сравнивать состальными текстами номера.
        Have fun, как говорится!
        Рассказы
        Меня зовут Мистер Х (Лариса Бортникова)
        Меня зовут Мистер Х, где Х означает «ксено», адля тех, кто втеме, еще ито, что я профессиональный ксенопорнотурист. Точнее, актер. Точнее, звезда.
        Это все, что вам следует знать ипомнить обо мне, потому что через полгода или чуть больше (если повезет) сам я обэтом забуду. Новам я забыть этого недам, если, конечно, уЗоря всё получится, аСнуки незассыт уйти нанелегалку вдаркнет. Ноэто через полгода или чуть больше. Апока я слюбопытством слежу затем, что сомной происходит, имолюсь, чтобы Зорь успел встроить чертову камеру вмой уже мало похожий начеловеческийлоб.
        Мистер Х. Меня зовут Мистер Х. Запомните хорошенько.
        ***
        Два месяца назад
        Вехеа я встретил тогда, когда уже потерял всякую надежду исобрался возвращаться кводопаду, где пару дней назад бросил арендованный «летачок».
        Чуть было неспоткнулся обнее, сползая внеглубокий овраг. Вехеа выглядела так, как иположено выглядеть зрелому оксу, - унылой шершавой личинкой размером сземную неслишком крупную корову. Она лежала вгустой траве ихарактерно хрипела, обозначая готовность кметаморфозу. Небудь я порнотуристом, то есть настоящим, профессиональным порняком, ябы всадил внее всю обойму транков ислинялбы куда подальше. Или просто далбы стрекача. Окс неможет догнать человека - лапок нет. Ноя все равно бежалбы так, что пяткибы сверкали. Именно так рекомендовалось путеводителем позаповеднику. «Избегать всякого контакта. При встрече максимально быстро ретироваться!» Светящаяся надпись «Опасно для жизни» мерцает красным над каждым изображением окса. Инад тем, что вброшюрке, бесплатно раздаваемой еще втурагентстве, инад тем, что красуется (хотя сказать про «окса» красуется - это надо сильно извернуться) напанелях, торчащих вдоль тщательно обозначенных туристических троп. Надо сказать, довольно редких.
        Заповедник заповедником, апеших туристов нигде нежалуют.
        ***
        Взаповедник я попал вобщем-то случайно - небыло уменя такого намерения. Мы смоим оператором инапарником Снуки готовились ккрутому порносафари наАлци-Х, даже сговорились сдальнобоями, чтоб те нас подхватили наследующий рейс. Новдруг объявился старый мой друг Хомяк Сергеич. Хомяк Сергеич - насамом деле Игорь Сергеевич, ноиз-за щели между резцами испособности жрать все без разбора его давно уже влицо называют Хомяком. Так вот. Хомяк Сергеич - мой начальник попрежней работе (когда-то я служил бухгалтером), жуткий домосед иеще более жуткий трус. Однако мужик он незлой имного мне хорошего всвое время сделал. Вот он ипристал. Мол, возьми его ссобой хоть куда-нибудь. Мол, дожил довосьмидесяти, атак ничего по-настоящему крутого вжизни невидел инепробовал. Я отнекивался, ностарик начал хныкать, давить нажалость, рассказывать всотый раз, как его кинула молодая жена икак ему тоскливо. Пришлось согласиться. Я тогда побазарил соСнуки, прикинул, что теперь раньше следующего сентября наАлци непопадем, ивзял себе иХомяку тур вЗаповедник. Ачто? Лететь недалеко: неделя пути накомфортном круизнике, неслишком дорого
и, главное, безопасно даже для Хомяка.
        Заповедник обустроен грамотно - все более-менее изученные исимпатичные кислородные «ксеники» собраны наедином периметре размером снебольшую, легонькую (три четверти отземной g) планетку. Туристов прямо изкруизника пихают подесять человек в«смотровые подушки» и - вперед. Вкаждой «подушке» помимо пилота - гид, ксеноинструктор ипарочка гуманоидных стюардесс для успокоения особо нервных пассажиров. Раз вдва часа - привал вохраняемом оазисе. Покушать там, под кустик сходить, приласкать какое-нибудь маленькое нежное травоядное или пушистенького грызуна. Под словом «приласкать» я имею ввиду разное. Нообычно туристы ограничиваются осторожным петтингом, ато ивовсе отказываются отпредлагаемых Заповедником несложных утех. Вечером - снова наборт, пить испать. Движение только попроработанным маршрутам. Зверушки все тихие и, как я догадываюсь, должным образом выдрессированные. Никакого баловства. Никаких соскоков отпроработанного формата. Сувениры вподарок. Желающие могут сделать ролик ссобой вглавной роли. Естественно, недля распространения.
        Запять земных суток турист набирается впечатлений, начинает считать себя заядлым путешественником иопытным ксенопорняком, после чего возвращается домой, полный задорного эндорфина. Здорово придумано!
        Вот только недля меня.
        Я такую, простите закаламбур, позорную порнуху больше одних суток нетерплю - зверею. Так что я Сергеича сразу предупредил, что впервый день я сним, конечно, водки выпью, адальше он сам посебе, я сам посебе. Сергеич похныкал, сказал «лады» иутешился разглядыванием промороликов, видимо представляя, как он будет щекотать пухленькую плюти-белочку сГарпиды18.
        Впервый день нас долго катали над местным водоемом. Демонстрировали летучих цветных сраней сфонтанчиками изглаз икакую-то прозрачную медленную мутную гадину, этими сранями питающуюся. Предлагали спуститься кгадине иналепить ее себе навсякие места, мол, случится незабываемый эротический эффект. Я отказался, аХомяк вместе сдругими лохами побежал бегом загидами, готовый лепить насебя всё, что положено попрограмме. Вернулся он только тогда, когда случился местный довольно живописный закат. Был счастливый, мутноглазый ипьяный, громко размышляющей обожьем великом промысле, обнимающий одну изтуристочек иявно ненуждающийся вмоих комментариях иподдержке.
        Так что наследующее утро я помахал Хомяку напрощанье, асам пешкодралом двинул вуправу заповедника, расположенную прямо упосадочных платформ. Начальник охраны, увидев меня напороге, скривился ипринялся теребить длинный тощий ус. Нето узнал влицо, нето просто почуял, скем имеет дело. Порняков взаповедниках нетак чтоб жаловали. Мыж им бабла почти нетащим - сами посебе «охотимся». Нолицензия уменя была впорядке, вбазе стоял допуск иневтакие места, так что деваться мужику было некуда.
        - Инструктаж тебе читать - время терять. Сам, поди, всё знаешь. Ксеников наших уже наизусть вызубрил.
        - Точно так, - кивнул я. - Да чего тут зубрить-то? Увас тут чистый рай. Говорят, даже ангелы встречаются, если поискать.
        - Угу. - Лицо охранника еще больше помрачнело. - Надеюсь, ты неизэтих… Неизоксодрочеров!
        - Слушай. Ты бумажки мои видел? Аможет, инетолько их, а? - Я даже немного обиделся. - Ты меня сейчас дебилом назвал, чтоли? Я вэтом бизнесе уже второй десяток лет. Наверное, соображаю, кого можно долбить, акого нет. Мне моя лицензия дорога. Ирепутация тоже.
        - Небычь! Вот небычь только! Я предупредить обязан. Транспорт тебе какой нужен?
        - Летак одноместный сойдет. Я доводопада двину нанем. Адальше пешком. Потопчу вашу флору немножко, фауну заразные части потрогаю, если невозражаешь.
        - Да иди… Гуляй. Наслаждайся. Карту купишь или своей запасся?
        - Своей, - подмигнул я. - Так что там ваши оксы? Скворчат? Яб посмотрел. Издалека, само собой.
        - Лять… Невздумай! - Лоб шефа побагровел. Он грязно ругнулся. - Яб их давно уже передавил, будь моя воля. Нозапрещено. Заповедник, мать его. Если вдруг наткнешься - вали сразу. Нежди, неподходи ближе чем напятьдесят метров, главное - вбеседы невступай. Вали ивсётут!
        - Да понял я. Понял.
        - Ладно, раз понял. Ну, цепляйся локатором ко мне, башляй залетак… ихорошей тебе, хм… охоты. - Начальник непристойно заржал. Стопудово был одним измоих подписчиков.
        - Спасибо. Хочу парочку когтеглавов затрофеить. Ирыжего дрим-стража. Все полицензии. Все, как положено.
        - Иди… - заржал еще громче усатый. - Полицензии он будет. Знаю я вас. Разберемся. Автограф оставишь повозвращении.
        ***
        Я врал. Начальник охраны знал, что я вру. Лицензированный порнотурист моего уровня никогда неограничится «охотой» позакону. Даже взаповеднике, где лимит назабавы с«ксениками» вразы жестче, чем надругих планетах. Ноивреда отнас всотни раз меньше, чем от«диких трахальщиков». Никогда ни один лицензионщик необидит инетравмирует зверушку. Никогда неустоит бессмысленной некрасивой сцены. Несделает ненужного или стыдного. Иуж точно неполезет кусловно-разумным. Это швах рейтингу… ну ипотеря лицензии, что куда важнее. Аеще опытный порняк никогда непопрет нанепроверенный маршрут, тем более недвинет помаршруту запрещенному, ненарушит базовых правил безопасности и, конечноже, первым долгом обозначится увластей ипередаст местным свою геолокацию. Среди нас нет дураков исамоубийц. Мы просто шоумены илюди риска. Разумного икрасивого риска. Риска более чем оправданного.
        Нопошалить мы любим. Ипощупать какое-нибудь редкое зверье тоже. Чем интереснее ксеник, тем выше твой рейтинг, тем больше капает тебе насчет баблишка, тем круче ты ощущаешь себя.
        Хотя… вэтом смысле заповедник был местом скучным. Ничего по-настоящему странного здесь неводилось. Плюс порняк взаповедниках считался делом слишком простым, оттого непрестижным. Нораз уж попал, то грех уйти пустым. Мелкие безобидные когтеглавы неплохо смотрелись вкадре, если запустить насебя штук пять-семь - пусть ползают, адрим-стражи получались шикарно крупным планом. Правда, без напарника хорошо отснять ролик невыйдет, новстроенная влоб камера - тоже ничего. Так… Баловство, конечно, нопоездку отбить можно. Особенно если тебя зовут Мистер Х, ты напервом месте вовсех чартах идаже если ты трахнешь дерево - соберешь смиллион лайков отфанатов.
        - Что там? Как? Я наместе… - Я набрал Снуки, одновременно выбирая полянку, чтоб тихонечко приземлиться.
        - Каком кверху! Попадалово! Трындец! Валимся… Свалились. Ужас! Ужас!
        Обычно Снуки вне съемок неорал. Воспитанник Кембриджа, талантливый юрист, скромняга иинтеллигент. Гениальный оператор. Да я задесять лет нашей сним работы непомню, чтобы он вообще повышал голос вобычном разговоре.
        - Так. Что случилось? - Пальцы уменя вспотели. Я почуял, что сейчас услышу что-то очень нехорошее.
        - Х-Кирка вздул одновременно пять сольер. Прямо навершине Пантагрюэля. Когда был крупный выброс. Получасовой жесткий ролик. Прикинь. Кирка долбит пять роскошных сольер, авокруг вовсю гремит, визжит ишатается почва. Валятся херовы валуны. Повсюду полыхает ультрамарин, иперламутровая скользкая лава течет прямо через этого перекачанного долбоящера, через этих вертлявых волосатых сольер, иэто, блин, нереально круто, так круто, что даже уменя привстал… И, короче, унего теперь рейтинг, амы все взаднице!!! Вчера ночью выложил. Знаешь какое унас место сейчас?
        - К-какое? - Я сглотнул, чувствуя приближение тошноты.
        - Три тысячи второе!!!
        - П-почему… Ну ладно. Ну я понял. Сольеры. Вулкан. Кирка сего переделанным носом ипрочими местами. Нопочему три тысячи второе? Мыж были… первыми!
        - Да потому что все ксенодрочи ломанули зырить наэтих гребаных сольер. Другие ксеники никому больше неинтересны, никто нехочет передергивать ни налетяг, ни надрим-стражей, ни даже нанашего беррианского сомика. Аэто был хит! Твой хит! Всё… Провал. Инужно что-то срочно делать, аты торчишь всраном заповеднике иврядли… - судя потону, Снуки начал успокаиваться, яже, наоборот, чуть невмазал летак вместную сосну отволнения, - иврядли мы заэтот сезон сможем найти хоть что-то, что нас вернет хотябы насотню пунктов выше. Отключаюсь. Походу, пора начинать жестко экономить.
        - Сольерыже страшные! Илохматые… Как вообще можно наэто?
        Это я сказал уже вмолчащий планшет-коммуникатор.
        ***
        Ксенопорняк - это нефан. Если кому-то кажется, что это приятное хобби, да еще иприносящее кучу бабла, то пусть он попробует продержаться вкадре сберрианским сомиком хотябы минуту. Сомик большой, скользкий, вонючий, как носки моего дедушки, иравнодушный, как студень. Попрофлицензии ты можешь заняться сним хм… да что там… полицензии, ты имеешь право трахнуть сомика один раз впять лет, ипроцесс недолжен продолжаться дольше пяти минут. Внашем цеху беррианского сомика так иназывают «пять-пять-не встал опять». Заэти пять минут ты должен выдать накамеру непросто трах. Ты должен выдать красивый, честный, настоящий трах. Такой, чтобы утвоих подписчиков снесло мозг ичтобы их оргазм был незабываем, великолепен идостоин непросто лайка, новосторженного комментария. Ато иблагодарного отзыва нафоруме ксенофилов. Чертовы извращуги!!! Ненавижуих.
        Атеперь представьте. Ты погрудь вледяной (эти твари любят холод) воде, абсолютно голый, намазанный водооталкивающей мазью икрасиво выпрямившийся, хотя всё, чего ты хочешь, это выпрыгнуть наружу изабиться вподогреваемый спальник, который Снуки уже подготовил вместе сбутылкой вискаря. Ноты стоишь ибелозубо улыбаешься, свожделением глядя наледяной поток, покоторому плывут хреновы сомики. Стоишь ищеришься, пока работает камера втвоем лбу, иеще одна волбу уСнуки, инавсякий случай страховочная, обычная вруках унегоже.
        Гребаный заранее отобранный, самый киногеничный сомик плывет прямо натебя (запять дней вы выучили его траекторию). Выглядит он, конечно, обалденно. Это моя особая фишка, я делаю порняк только скрасивыми (почеловеческим меркам) ксениками. Чешуя мелкая, плотная, переливается всеми оттенками алого, тело гибкое, нервное, чуть подрагивает. Морда хоть ирыбья, ноосмысленная, иглаза… Черные, бездонные, печальные, как умонашки. Ну иплавники, конечно… Шелковая золотая мантия. Беррианский сомик - нереально красивая тварь. Нотолько вонючая, как носки моего дедушки, иравнодушная, как студень. Ноэтого никто никогда неузнает. Как инеузнает того, что уменя нестоит начертову рыбу, поэтому потом Снуки сделает аккуратный монтаж. Новсе остальное! То, как я нежно вынимаю сомика изводы, как сего багровой чешуи стекают струйки, как он медленно обматывает меня плавниками… Как его глаза пырятся вмою лобовую камеру стоской илюбовью. Насамом деле это строение глаз, нотоска… любовь… желание. Беррианский сомик - это круто.
        - Лицо. Лицо. Неморщься. Даю наезд! - орет Снуки.
        Я тоже смотрю насомика слюбовью итоской. Отнего воняет. Он холодный, липкий, скользкий. Итяжелый. Иравнодушный. Влюбой момент я могу его выронить, ипропали мои пять минут плюс ролик, который может сделать нас соСнуки завтра миллионерами. Аможет инесделать. Если я неотработаю так, как нужно. Я медленно икрасиво ложусь спиной намелководье. Сука! Там градусов десять. Небольше. Кладу сомика сверху, начинаю двигаться туда-сюда, какбы совершая фрикции. Кживоту сомика прицепилась какая-то гребаная ракушка, она царапает мне яйца докрови.
        - Еще. Еще! Двигайся быстрее. Ноги. Ноги.
        Я обматываю скользкий, вонючий холодец своими стройными накачанными ногами. Накрупном плане потом видно будет, что наних пупырышки отхолода, ноСнуки умело уберет все «недочеты».
        - Ты можешь его поцеловать вморду? Или полизать? Ртом поработай как-нибудь. Шикарно выходит! - Снуки показывает мне большой палец.
        Я страстно лижу студень сзапахом ивкусом носков моего дедушки, закрыв глаза. Ритмично двигаюсь. Дышу. Быстрее. Еще быстрее… Кажется, ракушкой мне почти срезало левое яйцо. Оно кровит, ноя думаю, вкадре это будет хорошо. Как будто сомик был девственен, ну или еще что-нибудь вэтом духе - дрочеры додумают.
        - Осталось десять секунд. Кончай! Только лучшеб сверху.
        Мы ссомиком кувыркаемся вледяной воде, будтобы он вырывается, ая хочу его поймать, подчинить, взять. Сомику наменя насрать. Он вообще непонимает, что происходит. Плыл себе, плыл, атут его зачем-то тискают ивозят туда-сюда постранному уродливому существу. Сомику насрать. Собственно, он исрет. Иэто потрясающе.
        - Потрясающе! - орет Снуки. - Подними его. Выше.Выше
        Я поднимаю скользкого, мало похожего нарыбу, ноочень похожего насказочную алую русалку ксеника над собой. Вынимаю его изводы, ион гадит наменя липкой субстанцией, которая потом наэкране будет выглядеть как поток жидкого золота.
        - А-а-а-а-а-а-а-а! - вопит Снуки. - Мы порвем чарты! Выпускай сома. Время закончилось.
        Я осторожно кладу сомика (онже невиноват, что вонюч ипротивен) вводу, сомик равнодушно уходит куда-то влево, ая вылетаю наберег ихватаю вискарь, чтобы согреться внутри иумыть вискарем лицо. Смыть сомячье дерьмо.
        - Мы гении! Гениальные гении! - Снуки скачет вокруг, обтирая меня полотенчиками. - Мы гении ксенопорняка. Имиллионеры.
        Ролик ссомиком принес нам сперва пятисотое, апотом ипервое место врейтинге, уважение среди цеховых иочень неплохие деньги. Этот ролик был реально лучшим, что мы сделали соСнуки задесять лет работы, иблагодаря ему мы досих пор нормально жили имогли позволить себе все идаже чуть больше. Другие наши работы посравнению с«сомиком» были средненькие, нокое-что вполне котировалось. Нотеперь…
        Ябы мог выйти всеть, качнуть (иплевать нарасходы) ролик Кирки целиком ипосмотреть, как он там раздалбывает вбуквальном смысле мою карьеру, нонестал. Ябы тогда психанул инесмог настроиться нато, начто сейчас мне следовало настроиться.
        Я знал. Точно знал, что нужно сделать. Ипусть уменя отберут лицензию ивыкинут изсети вдаркнет навечно. Пусть больше никогда я неприлечу ни наодну планету вкачестве порнотуриста. Плевать.
        Я знаю, что я сейчас сделаю. То чего неделал никто иникогда.
        Я найду итрахну окса! Ведь меня зовут МистерХ.
        ***
        Про оксов я знал мало. Да почти ничего. НаГальюнке (так назвалась их родная планета - вполне, кстати, официально) оксов почти неосталось. Аесли иостались, то где-то нанеисследованных территориях. Те особи, которые еще лет сто назад были вывезены ираспределены позаповедникам, слегка мутировали, новсе равно оставались тем, чем их называла желтая пресса иидиоты иззоошизы. Чудом.
        Охотники, туристы, дикари ипорняки… да просто вменяемые люди называли оксов условно-разумной аномалией. Ивыступали заполное их уничтожение, просто потому что так было модно, чтоли.
        Новсе равно все нестерпимо хотели хоть раз вжизни увидеть живого окса. Мертвого тоже былобы неплохо. Но, увы, оксы моментально разлагаются, так что даже если кому-то идовелось прибить окса, он тупо неуспел сделать памятную фоточку строфеем.
        Фотографии иролики сживыми оксами всети водились. Нобыло их немного, ивсе они были однообразны исделаны кое-как. Морщинистое бревно размером стеленка. Серое. Там, где положено быть голове, заметное утолщение. Две глазные прорези прикрыты прозрачной пленкой. Ротовая щель. Подобных «гусениц» валом водилось наразных планетах, они отличались друг размером, цветом, количеством ивидом конечностей, новцелом выглядели одинаково уродливо искучно. Среди моих «трофеев» такой мерзости неимелось, ноя видел пару клипов, где начинающие порняки изображают страстную долбежку стем или иным бревном. Ну что я могу сказать? Налюбителя. Я дотакого неопускаюсь.
        Точнее, неопускался доэтого момента.
        Теперьже я искал окса. Он был нужен мне, как Джульетта Ромео, как Лаура Петрарке, как Ева Адаму… Да. Как Ева Адаму - точнее. Идело было невтом, что оксы условно-разумны, азначит, порнография сними считается запрещенной.
        Дело было втом, что когда зрелый окс, подобно гусенице, превращается вбабочку, то он становится похожим… наангела. Так говорят ипишут свидетели, которым никто, конечноже, неверит, потому что нет ни одного подтверждения их восторженной болтовни. Ксенозоологи эту версию неподтверждают, ноинеопровергают. Осторожно допускают, однако, что вмомент самооплодотворения окс радикально меняет свой обычный ивесьма неприглядный лучок-с навид более чем приглядный инеобычный.
        «Автогамная особь увеличивается вразмерах, изменяет форму, цвет ивнешний вид, начиная внешне напоминать крупную стрекозу или бабочку ярко-белого цвета. После удавшегося автомиксиса особь принимает свой обычный вид иразмер и, по-видимому, удаляется взаранее приготовленную нору, чтобы выносить там потомство - обычно одного детеныша. Оксы предположительно живородящи…»
        Все эти предположения сопровождались изображениями, похожими насредневековые гравюры, где гигантская белая моль выбиралась наружу изжирной гофрированной личинки. Уличинки почти небыло глаз, или их просто ненарисовали. Умолиже глаза имелись, ивзгляд их мне никогда ненравился.
        ***
        Вобщем, я, скрестив пальцы, шел вперед внадежде найти окса… адальше как повезет. Авезение мне было просто необходимо. Да черт подери! Мнебы найти эту бестию, атам я или просто так ее трахну, или уговорю размножиться, или заставлю, или незнаю что… Номне нужен! Необходим этот ролик. Где ты, моя Ева? Твой Адам ищет тебя врайских кущах.
        Летачок, как иобещал, я бросил возле водопада. Ачип геолокации прицепил ктаррийскому сурку - ненужно мне сейчас лишних наблюдателей. Стропы сошел почти сразу, направившись вчащу, которая, впрочем, оказалась нетакой уж непроходимой. Все-таки Заповедник - недикая планета, егеря даже заброшенные участки стараются держать впорядке.
        Два дня идве ночи прошли без приключений. Крупных хищников тут неводилось, амелочь старалась непопадаться наглаза. Правда, где-то ближе крассвету второго дня пришлось подрезать хвосты дюжине хер-лупиков (вэнциклопедии они называются степными волками Гарно, поимени парня, что их нашел наВеликии, когда она небыла Великией аназывалась еще одной жопой мира под номером 09789787). Маленькие, похожие наземных волков твари обладали просто гигантскими тестикулами иагрессивным нравом. Хер-лупики - точное название. Я вспомнил одного изнаших ребят, взявшего себе псевдоним Хер-лупик - добрый пацан, ношары унего действительно гигантские.
        Кполудню третьего дня я затосковал - оксов небыло. Все скудные (я, кстати, скачал изсети всё, что смог) сведения подсказывали, что иду я верно, двигаюсь понизинам, вдоль реки, далеко отискусственных троп. Оксы предположительно жрут насекомых ихвощ - этого добра здесь было достаточно. Предпочитают прятаться под корягами - коряг я заэти три дня видел столько, что могбы вполне пилить дизайнерские кресла. Коряги, мошка, овраги, жесткая трава - всё наличествовало, кроме долбаных (точнее, еще недолбаных) оксов. Я было потерял надежду идаже собрался звонить молчащему все эти дни Снуки, чтобы он хоть как-то меня поддержал или, наоборот, еще больше расстроил, нотут мне попался наглаза овражек, надне которого просто обязаны были гнездиться когтеглавы. «Ладно. Пойду пожамкаю мелочовку накамеру, хоть что-нибудь привезу», - решил я ипрыгнул, надеясь нато, что три четверти отземной гравитации сделают мой прыжок легким.
        Я буквально перелетел через нее… него? Нет, пожалуй, черезнее.
        Поднялся, обернулся посмотреть, что это там такое мягкое ипротивное изменило траекторию моего замечательного ловкого прыжка ипочему я неразглядел это сверху.
        - Боль? Боль… Любовь… на-а-а-а-ах-х-х-х. - Белесая щель рта растягивалась почти повсему диаметру верхнего утолщения. Поморщинистому телу то идело проходила судорога, каких-либо конечностей я так инезаметил. Правду говорят - нет уоксов лапок. Вобщем, передо мной лежала огромная кожаная гусеница. Говорящая гусеница. Вздыхающая жалостливо ихлипко, как рожающая первый раз человеческая шлюха.
        - Боль ах-ха-а-а-а-а. Недолга-ах. Помощь. Подо-о-ойди…
        Какбы правильно пояснить? Какбы подобрать точное слово для того, что я втот момент чувствовал? Такое слово есть, номама разбилабы мне занего губы, аотец задницу. Я, конечноже, сразу понял, что нашел то, что искал. Я возликовал, что мне снова повезло, удивился тому, что окс оказался куда противнее ожиданий. Ното, что окс говорит налингве, причем осознанно… кэтому я был неготов. Хотя изнал, что оксы условно-разумные. Все равно - это шок. Это всегда, знаетели, шок, когда стобой говорит большая гусеница.
        Ия незнал, что ответить, поэтому просто присел накамень рядом соксом, достал протеиновый батончик изрюкзака ипринялся жевать. Все это время налобная камера уменя работала, нонетакой ролик хотелбы я подарить миру. Совсем нетакой.
        - Ка-а-ак имя-я? - согласно содрогнулась туша. Ия тоже дернулся, как будто повторяя своим телом ее дрожь. - Да-а-а.
        - Имя? А… Ну… Утебя метаморфозже? Ты рожаешь да? Ну детеныш будет скоро? - Я совершенно непонимал, как себя вести. Загоды путешествий я встречал разумных «ксеников», новсе они были гуманоидны иговорили совершенно нормально без этих придыханий, хлюпаний иистошных подергиваний тушей.
        - Аха-а-а-а-аха-а-а, детеныш? Да. - Вживоте окса что-то лопнуло, словно сломалась тонкая пластиковая перегородка между отсеками, икраем глаза я заметил, что шкура вэтом месте стала тоньше, суше исловнобы прозрачнее.
        - Адолгоеще?
        - Вехе-е-а. Я имя звать Вехе-е-а.
        - Ая Мистер Икс. Ну… - я замялся. Исправился. - Саша я. Саша - имя.
        - Саша-а-а.
        Камера волбу работала нон-стопом, нонавсякий случай я сделал ссотню обычных снимков иустановил планшет между ветками какого-то колючего куста так, чтоб, когда «начнется» метаморфоз, окс попал вкадр целиком. Желательно вместе сомной. Я чувствовал себя героем иподлецом одновременно. Я утешал себя тем, что сейчас я делаю для науки, может быть, столькоже, сколько всвое время сделал Дарвин. Или больше?
        Я презирал себя зато, что рядом сомной отболи корчится живое существо, ая думаю только ободном. Орейтинге, матьего.
        Аеще меня терзало любопытство ижелание узнать, чтоже будет дальше.
        - Знаешь, что дальше, Саша-а? - Вехеа произнесла это отчетливо, без хрипа. Унее был хороший женский голос. Пожалуй, контральто - неразбираюсь вэтом.
        - Нет.
        - Бо-о-оль. - Снова раздался такой треск, словно внутри гусеницы ломалось ихрустело что-то пластиковое иеще немного стекла. - Любо-о-овь.
        - Может, тебе надрез сделать или ещечто?
        - Не-е-ет… Аха-а. Неуход-ди-и-и.
        Ближе кзакату Вехеа замерла. Шкура ее стала хрупкой. Снее начала осыпаться нето перхоть, нето пыль. Я сидел поодаль накамне, так чтобы врубить планшетную камеру, едва «начнется». Врубить камеру, сорвать ссебя одежду иначать работать. Впрочем, наколенях я всеже держал ружьишко странками, чтобы выпустить вто, что сейчас вылезет наружу, всю обойму, если оно вдруг попрет наменя, плюясь ядом или огнем. Кто их знает - этих оксов.
        - Да, сейчас! - Я вздрогнул отнеожиданности. Вехеа молчала уже часадва.
        Мотор! Экшн.
        - Извини, девочка. - Я нажал на«КАМЕРА ВКЛ.» иотточенным рабочим жестом сорвал ссебя ветровку, расстегнул пуговицы набелой (я люблю работать вбелом) рубашке, взялся заремень…
        Она лопнула стреском через полторы минуты. Я уже стоял абсолютно голый ипонятия неимел, долголи мне еще тут болтаться перед камерой без штанов, подкармливая собой местную голодную мошкару. Нет. Долго ждать непришлось. Вехеа лопнула. Продольная трещина рассекла ее брюхо иобнажила утробу. Я шагнул вперед. Нагнулся над трещиной, заглянул вчрево. Внутри гусеницы, точнее, внутри оболочки копошилось белое. Белоснежное. Невероятное. Я, периодически поворачиваясь ккамере то боком, то задом, принялся выковыривать, выпутывать изскользких нитей ненужных уже внутренностей нечто, шепча всякую хрень иматерясь - потом Снуки наложит нормальный звук. Нечто выбралось наружу, пискнуло, крылья снова свернуло напрозрачном теле. Ивдруг меня окатило… Какбы вам пояснить? Нестрастью, нет, хотя стояк случился такой, что позавидовалбы весь цех. Меня окатило любовью, блин! Любовью. Воздух сосвистом вырывался измоего горла. Ия напрочь забыл, что я лучший вмире порняк, снимающий крутейшее вмире порево. Да я обо всем забыл.
        Кажется, я трогал выбравшееся изгусеницы Нечто затело икрылья. Кажется, что-то говорил. Кажется, плакал. Нечто светилось изнутри, обернутое невесомой материей трепещущих крыльев. Нежное, теплое, ранимое. Впервые я понял, как можно быть счастливым отвозможности дышать одним воздухом скем-либо. Я жадно глотал серебристую пыль, выходящую изпор существа, иверил, что еще чуть иоторвусь отземли - помчусь бестелесный куда-то нанебо, где сидят наоблаках птицы счеловеческими лицами имолчат. Я прижал новую Вехеа ксебе изажмурился. Ощущения были такими, будто мне позволили коснуться чужой души. Апотом она обвила мою шею, прильнула кмоему телу, ия стал вечностью. Я невру! Из-под моих пальцев вылетали, искрясь, миллионы новых миров, вкоторых кишели свои галактики, свои спирали пространства ископления звезд. Там, насотворенных мной планетах, жили люди инелюди. Там рождались неведомые твари, ивсе они были вомне ибоготворили меня. Я видел, как вмои храмы спешили мои дети ижгли наалтарях горькую траву. Я чувствовал их. Я знал оних всё. Словно гигантский орган размером сгалактику, я выплескивал изтруб своего сердца
бесконечную, оглушающую любовь. Мгновения слились внестерпимо сладкую, внестерпимо короткую бесконечность. Я стал богом. Агде-то вчужой реальности странный прозрачный мотыль размером снебольшую корову трогал мои щеки крыльями, пока я сходил сума или, наоборот, возвращал себе истину.
        Я кончил.
        ***
        - Ну как? Хорошо было - потрахаться сангелом, а? Икто извас кому вдул? Ты ему? Или он тебе? Оксоёб сраный! - Шеф охраны пинал меня прямо влобовую камеру носком берца. Душа моя вернулась снеба вискореженное, избитое голое тело.
        - Господи… Как? Что это было? Неужели действительно ангел? Где она? Где оно… - прохрипел я, глотая соленый сгусток. Сколько ударов пришлось вынести, пока я пришел всебя?
        - Идиот! - Шеф присел накамень. - Я тебе говорил, несвязывайся соксами. Знаешь, какое сегодня число? Седьмое августа.
        Сперва я неповерил, но, проведя рукой поподбородку инащупав приличную бороду, обомлел.
        - Полторы недели?
        - Угу. Напоиски только позавчера вышли. Когда поняли, что как-то ты больно резво бегаешь иобратно нелетишь. Зря.Эх.Какже зря ты это все. Курить будешь? - Пальцы начальника охраны чуть дрожали, пока он доставал сигарету излётного портсигара. - Твои туристы улетели, если что. Старикан впорядке. Беспокоился. Пришлось наврать, что тебя, мол, срочно отозвали наЗемлю. Или что-то вэтом роде. Дебил. Какойже дебил. Какиеж вы дебилывсе.
        - Камеру мне зачем расколотил? - спросил я, сев ипривалившись спиной квалуну.
        - Затем ирасколотил, что ненадо никому видеть то, что ты видел. Кури, кури.
        Оттабака сильно кружилась голова. Полторы недели без еды иводы. Да как я только выжил? Шеф предупредил мой вопрос:
        - Окситоцин. Поэтому инесдох. Погоди, часа через два натебя такой жор нападет. Мой тебе совет: пили прямо покурсу норд-ост. Там вродебы поселение ваше стоит. Навигатор утебя есть, батареек я подкину ипаек недельный дам. Воды сам добудешь, турист.
        - Всмысле? - непонял я. - Какое поселение? Я домой хочу. НаЗемлю.
        - Какое? Да такихже кретинов, что иты. Думаешь, один такой ангелоёб хитрожопый? Непялься. Теперь тебе одна дорога - влепрозорий. Ябы тебя пристрелил сразу, нонельзя. Тыж типа человек. Э-эх! Акакой был актер хороший. Я этот фильм, где ты русалку плющишь, раз сто смотрел.
        - Это нерусалка. Это рыба. Сом. Пять-пять-не встал опять. Вонючий, как задница. Идырки внем нет. Монтаж это, - зачем-то сказаля.
        Шеф пожал плечами. Почесал спину сухим прутиком. Поднялся. Аккуратно положил натраву небольшой контейнер. Затоптал каблуком окурок. Неожиданно поднялся зябкий ветер, исквозь заросли металлом обшивки мелькнул егерьский летак. Медленно, будто нехотя, шеф пошагал прочь.
        - Мне надо домой. - Горло саднило. - Погоди! Мне надо домой. НаЗемлю. Уменя дела.
        - Какие дела? Нет больше утебя дел наЗемле, Мистер Икс. Конец фильма. Ачлен утебя иправда большой.
        Я попробовал поползти вслед заним, нотело неслушалось. Понимая, что происходит что-то странное, неожиданное, я изпоследних сил, хватаясь заствол незнакомого дерева, встал нанегнущиеся ноги. Заодно убедился, что планшет наместе ичто хотябы одна запись происшедшего здесь полторы недели назад уменя осталась.
        Летак насекунду завис над поляной иисчез - пилот наверняка включил сверхзвуковой режим.
        ***
        Я брел полесу уже шестой час. Спотыкаясь окорни, задыхаясь отнехватки кислорода, я двигался вперед ступой настойчивостью. Я незнал, куда изачем иду. Я непонимал, что случилось. Навигатор мерцал зеленой шкалой, указывая насеверо-восток. Когда я успел его настроить, непомню. Скорее всего, после того как жадно вскрыл контейнер спайком и, давясь, затолкал врот всю дневную норму. Кажется, я даже оделся. Или нет? Все стало каким-то медленным, неестественным, будто вникудышном сне. Я ждал, что вот-вот очнусь и, протянув ладонь, нащупаю клавишу настенного будильника. Новсе также неправильно жгло солнце итолкался влицо неприятный ветер. Меня тошнило отчужих запахов, резкие звуки, так непохожие наземные, настойчиво лезли вуши. Сон… Сон. Это только сон. Мне снится этот лес, эти деревья, эта тропа, этот урод впрорезиненном балахоне… Урод.
        - Когда спаривался? Когда? Слышишь? Эй, тебе говорю… - Голос чужака тускло колыхался внутри моих барабанных перепонок. - Зорь, ползи сюда! Тут унас неофит.
        - Мне нужно поселение, - проговорил я, как мне казалось, отчетливо.
        - Оах-ха. Ихто тут унас? Ихтоже нас отодрал? Да хах хачественно. Имя. Имя утвоего мотыляхах?
        - Ее звали Вехеа…
        - Ага. Верха, значит. Веера.
        Я потерял сознание.
        ***
        Надо мной склонилось лицо, больше похожее нахарю горгульи. Только глаза, внимательные карие глаза стемным ободком недали мне завопить отнеожиданности.
        - Добро пожаловать влепрозхорий. - Голосом горгулья обладала звонким ичуть насмешливым. - Я Зорь. Бывхший окхотник. Аты кто будешь, херой-любовник?
        Он издевался. Слегка, самую малость. Как раз столько, сколько мне требовалось, чтобы прийти всебя.
        - Мистер Икс… Точнее, Суворов. Александр - профессиональный порнотурист. Куда я попал? Что творится вообще. Сеть есть? Мне надо срочно связаться смоим партнером. СЗемлей. Где мой планшет?
        - Значит, порняк? Белок заденьги трахаешь? Ну, ну… Порняков унас еще тут небыло. - Еще одна крупная, завернутая вбрезент фигура появилась втемном проеме. Я лежал наармейской раскладушке внутри стандартного турист-блока. Напотолке мигала желтым слабенькая лампа.
        - Планшет! - уперся я, нежелая отвечать незнакомцу.
        - Визголовье глянь, турист. Всё наместе. Только зачем он тебе теперь? Через месяца три нечем тыкать вкнопки будет. Уоксов, сам знаешь, лапокнет.
        Вотличие отохотника Зоря, этот нешутил. Несдерживаемая злость иотчаяние - вот что было вего густом хрипе.
        - Да неторопхись ты, Саликх. Что ты парня заранее пухаешь? Дай всебя придет человекх.
        - Человек? Ну, ну… - выплюнул Салих и, отодвинув Зоря плечом, нагнулся ко мне. Капюшон плаща съехал назатылок, ия стиснул зубы, чтобы ненароком невыдать охватившее меня отвращение. Вмерцающем свете лиловые шелушащиеся наросты наместе, где полагается быть коже, выглядели устрашающе. Нолицо все еще было человеческим, умным идаже красивым.
        - Что это? Что свами? - Я нехотел. Губы выдохнули сами. - Это из-за оксов? Это зараза из-заних.
        - Верно, порняк, думаешь. Десять минут кайфа, апотом вот это все! Ноонож того стоило, разве нет? А, порняк?
        - Саликх. Cам я раскхажу. Какхой он теперь порняк? - Зорь качал бесформенным черепом нето сукоризной, нето сжалостью.
        ***
        «…Апотом мозги уйдут вотхключку. Иэто неплохо, довариваться будешь уже вбессознанке. Если, кхонечно, решишь довариться доокхса, анепулькху влоб. Это ты сам решай, братихшка. Можешь прямо сейчас пулькху влоб, мы поможем. Можешь доконца потянуть. Лучше потяни, сколько сможешь. Это недля тебя, для новенькхих. Кто-тоже должен расскхазывать новичкам, что захрень тут проискходит. Истаричкхов провожать туда, кхуда попросят. Обычно около полукхгода или чуть дольше вся эта история занимает. Кто-то, как Веркха, так инерешается. Отпускхаем тогда наволю. Дело такое, что кхаждый сам засебя. Вон, братишек Бюьккхеннен мы вчера пристрелили. АЗвягинцев Микхайло - верующий, ему нельзя. Всарайчике доваривается. Через неделю-другую оттащим его подальше отсюда влес. ИнаСаликха обиды недержи. Ему тяжелее всех. Он обычный кходер, сюда приехал сеть налаживать, вышел ночью поссать без навикхгатора изаблудился. Дальше понятно. - Зорь ходил, вернее, переваливался наластообразных конечностях изугла вугол иразмахивал тупым отростком, растущим изпредплечья. Я молча разглядывал истоптанный грязный пластик наполу.
        - Сколько их? Нас. Ну, популяция?
        - Поприкхидкам, тысячи две навесь заповедник. Кхусеницы-то безобидны. Знаешь, кхусениц частенько дикари отстреливают, хоть никто про это инераспространяется. Так что винить окхсов завот это… - Зорь развел то, что когда-то было руками. - Ну вот такой способ размножения уних. Унас.
        - Суки они… Суки! Какиеже твари! - Я говорил непро оксов. Зорь это понял сразу.
        - Заповедникх всмысле? Акхгенство… Это да. Нотыж понимаешь, бабло рулит миром. Вцелом они моглибы нас просто отстрелять всекх доединого. Начать сэтого места, например. Так что кхгуманизм им тоже нечужд.
        - Вжопу такой гуманизм! Где планшет? Я им сейчас устрою гуманизм навсю порносеть. Я сейчас такой хайп подниму! Эту лавочку загасят раз инавсегда. Да я ихвые…
        - Ха-ха-ха, - захлюпал горлом Зорь, изображая смех. - Так это. Тебя прямо сейчас пристрелить, или доконца потянешь, или желаешь окхсом стать?
        - Потом. Мне нужен планшет.
        ***
        - Аты иправда звезда! - Салих пятый раз пересмотрел уже обрезанный ролик. Я оставил только самую главную часть. Отмомента, где я срываю ветровку, домомента, когда Вехеа, точнее, Вера Шевчук (так ее звали) скукоживается, превращаясь обратно вгусеницу, иползет прочь отменя, лежащего без сознания надне оврага. Очень, кстати, красиво исексуально лежащего. - Шикарно.
        - Ещебы нешикарно. - Голос уменя дрожал. Иоттого, что я видел, иоттого, что чувствовал. Восторг, трепет, дрожь. - Яж профик.
        - Партнеру твоему кинчик переслать - непроблема. Тут унас неловит, нокилометр вниз поручью - иотличная связь. Я-то знаю. Опятьже ты еще дойдешь, вотличие отнас сЗорем. - Салих ухмыльнулся, оглядывая то, что осталось отего ног. - Дерзай, порняк.
        - Меня зовут Мистер Икс. Иэто будет мой последний фильм. Отличное завершение карьеры, считаю. Снуки станет миллиардером. Аместных говнюков после этого точно прикроют!
        - Кхакхакха… - закудахтал Зорь сосвоей лежанки.
        - Чего он? - обиделсяя.
        - Ты много видел про оксов инфы всети, порняк? Думаешь ты первый такой? Ну, конечно, вчасти потрахушек смотылем - первый. Герой. Атак-то многие пытались. Имы сЗорем тоже. Ичто? Говорящие недогусеницы. Фейк. Монтаж. Вранье. Да имоментом выпиливают. Ладно… Дай еще раз посмотрю.
        - Сааликх… - Зорь дождался конца фильма. - Нетяни.
        - Понял, родной.
        Салих поднялся, достал изкармана плаща пушку, равнодушно проковылял вугол кдругу ивыстрелил тому прямо влоб.
        - Твою мать… - вскочил я. - Зачем?
        - Всмысле? Да инас двое теперь. Примем новичков, если будут. Михайло влес оттащим. Пусть живет.
        - Аты? - Я уже знал ответ Салиха.
        - Ая заЗорем. Скажу тебе, когда пора придет. Хорошо?
        - Угу. Сделаем, - кивнуля.
        - Спасибо,Саш.
        - Похоронить надо Зоря-то, - спохватился я. - Где тут увас кладбище или что-нибудь такое.
        - Оксы моментально разлагаются, родной. Учи матчасть. Я спать.
        Я собрал то, что осталось отЗоря, - крошечную совсем горстку серой перхоти - владонь ивыбросил вокно. Хотелось что-то сказать пафосное или трогательное, ноя незнал, кто такой Зорь, как его зовут насамом деле ибылли он хорошим человеком. Поэтому просто открыл окно, выбросил Зоря, закрыл окно. Вернулся належак, закрыл глаза ипровалился всон.
        ***
        - Я решил. - Утром я подошел кспящему еще Салиху ипнул его ногой вто, что когда-то было задницей. - Я ночью все решил.
        - Что решил, родной? Только умоляю, непроси убить тебя сейчас. Я хочу спать, инам надо еще оттащить Михайло влес. Один я несправлюсь.
        - Нет, Салих. Мы будем снимать порно. Я буду. Я буду первый вмире сучий окс - порнозвезда.
        - Чего-о?
        - Ты ведь сможешь переставить камеру изпланшета мне влобешник? Инастроить так, чтобы она, - я сглотнул страх ивосторг, понимая, что вэтот момент становлюсь легендой ксенопорноиндустрии… - чтобы она включалась идавала прямую трансляцию всеть, когда я буду этим… ну ангелом там или мотылем.
        - То есть когда станешь человечкам посамые гланды вдувать, чтоли? - заржал Салих. Наросты наего лбу затряслись втакт смеху. - Ну можно подумать. Задачки ты ставишь, однако, порняк! Тыж понимаешь, что тебя максимум через три трансляции загасят.
        - Ты ничего непонимаешь впореве ибизнесе, родной. Поэтому я звезда, аты простой кодер. Ктож станет гасить свой рейтинг исвое бабло? Великий Мистер Икс - Ангел изЗаповедника. Чуешь фишку? Иди-ка думай, как вменя камеру сунуть, пока не«сварился» доконца.
        - Лучшеб ты трахал белок. Лучшеб ты просто трахал белок.
        Любитель жанра (Ринат Газизов)
        Приговор вкуса обладает своеобразной непререкаемостью. Ханс-Георг Гадамер
        Допоследней минуты эти вопросы, всущности ничтожные, ибо никак непродлевают жизнь иненаполняют смыслом ее остаток, будут стоять передо мной. Что ужаснее: сладострастие мое или их предательство? Ктоже прав вэтой истории? Кто окажется стороной, что получила выгоду? Правдали, что выгоду всегда получает государство - как наибольшее разумное, что поглощает любое наименьшее?
        Я отмахнусь отвопросов - ипроснусь снова. Окажется, что я, забывшись, отбрасываю сонной рукой занавесь ивижу, узнавая привычные вещи, как подпрыгивает луна втакт путевой трясучке. Откидываюсь наподушки. Мерцает светильник вкованом обруче. Треуголка моя под скамьей.
        Карета сходит стракта, ия ощущаю, как Жак, напрягая накозлах свое короткое крепкое тело, наваливается нарычаг. «Опять шалит рыжуха…» - шипит слуга сквозь зубы. Вокно прозрачной лапой забирается запах влажных лугов. Звезды сверкают. Стрекочут сверчки.
        - Что занапиток ты подаешь, Жак, если я тружусь непросыпаться, авоскресать каждую полночь?
        Голос высокий, аристократический. Так разговаривает Гиона Густаф, наблюдатель иконсультант его величества. Это мой голос.
        - Господин, крепость напитка под стать длительности пути.
        Из-под шеи я вынимаю футляр симператорской грамотой. Печать Карла IX Месмерита открывает путь налюбых границах королевств Копиганса. Такую выдают, когда наблюдатель его величества отправляется впуть для исполнения приказа.
        - Идолголи докрепости Штимера? Ты видел путевые столбы?
        - Также ясно, как глаза того сурка нахолме. Мы втрех милях. Выгляньте слева, там башня.
        - Носкажи про сурка, отчего неспит сурок?
        - Отчего неспит ичеловек, изверь? - парировал старый плут итутже заметил другим голосом: - Господин, вам надо эта… засвидетельствовать.
        - Останови. Руку,Жак.
        Я вошел вполе дикой ржи идолго рассматривал гирлянды, висящие надеревьях. Я нерешался подойти.
        Вокруг деревьев вземлю были воткнуты истуканы; они отливали металлом под луной. Воздух тоже пах металлом. Ладони вспотели, когда я выбрался напримятую тропу - кконскому трупу. Брюхо было вспорото. Животное умерло встрашных муках, я чувствовал, как впрошлом огромная жизнь вытекала израны.
        Ненадо тебе дальше,Жак…
        Я ходил меж дубов. Вслушивался, как висят трахеи наветвях, ветвятся набронхи - черные, разбухшие, похожи наимбирные корни. Призрак дыханья сновал вполых трубках, ислышал его только я. Издупла торчала связкой хвороста дюжина рук, пальцы указывали вниз, итам, вкорнях, я нашел слипшиеся глаза - словно грибное царство крохотными шляпками вспучивалось изтверди.
        «Идолы» оказались человеческими останками: тела обрубили ивкопали стоймя вземлю. Черный жук барахтался вшейном срезе: перебирался кругами позагнутой внутрь коже, скользя вкровавое озерцо иподнимаясь, - живой медальон без цепи. Нанагрудных пластинах я различал герб графа.
        Я ненашел трупов врага.
        Можетли быть враг уШтимера всамом сердце его земли?
        - Господин Густаф, сюда!
        Поле уходило внизину, рожь сменялась луговой травой, ипочва заболачивалась. Почва хранила следы. Жак могбы сесть водин изних, нонепокрылбы след чудовища.
        Имперский совет предупреждал его величество: здесь творится неладное. Ноктобы мог подумать, что неведомая угроза настолько опасна?
        - Мыбы заметили это чудовище, Жак? Издалека?
        - Куда яснее, чем крепостную стену, господин, - откликнулся он снаигранной бодростью, ноя знал, насколько мой бывалый спутник потрясен.
        Прежде чем тронуться, слуга спросил, отчего гарнизон непохоронил своих конников. Жак недоумевал, ая ненашелся сответом.
        Пока мы добирались доворот, я вынул изпоходного набора перо ичернильницу, попытался передать свежие ощущения бумаге. Дощечка то идело скользила наколенях, я лишь перепачкал панталоны. Тогда я зажмурился изапомнил то чувство. Когда гуляешь среди художественно разметанных останков, скоторыми играют полевки, ветер - ветер, что насамом деле искаженный вопль стого света, икосмический свет.
        Тяжесть внизу живота. Набухающий морок.
        Прелюдия.
        Стражники, увидев наш экипаж, попятились кподвесному мосту.
        Капитан выступил, отбрасывая плащ. Героическая стать, артуровский типаж. Я оценил, как славно он подходил старой кладке, зубцам, берущим взахват ласточкиных хвостов звездное небо, как факелы пообе стороны ворот удваивали капитанскую тень. Правый висок кольнула боль.
        - Приказ графа: увас есть капля вчаше моего терпения, чтоб убраться! - выкрикнул капитан, ах, как он путал слова отиспуга. - Никто невходит! Никто несмеет приблизиться!
        - Мой господин, - прошептал слуга, склонившись ко мне, - дайте мне его проучить…
        - Излишне. Я желаю проснуться,Жак.
        - Номой господин… Последний наряд всундуке… Исколоты мои пальцы обиголки…
        Насамом деле он был счастлив видеть меня иэтот аттракцион.
        Я выпрыгнул изкареты, находу откупоривая футляр.
        - Грамота его величества Карла IX Месмерита, - звонко раздался мой голос, икрепостная громада чуть подалась назад, как истража закапитанской спиной. - Императора Карла попрозвищу Кулак Обильной Ганзы, коему я, Гиона Густаф, наблюдатель его величества иимперского совета, послужебному положению обязан донести отворящихся бесчинствах наземле вассала…
        Капитан выставил меч перед собой, взявшись зарукоять обеими руками.
        - Господин! - вскрикнул Жак, правдоподобно изобразив испуг.
        - Ни шагу дальше!.. - взвился капитан.
        - …слухи окоторых прошли через Копиганс, чтобы вознестись до… - тут мне нехватило дыхания, икапитан невыдержал.
        Меч вошел мне влевый бок между седьмым ивосьмым ребром. Усилием воли я сместил органы вправый бок, оставил неминуемому лезвию лишь межмышечную пленку икожу. Раздался треск рвущегося платья. Кто-то изстражи перекрестился. Ночной воздух огласило воронье. Капитан всхлипнул ивыпустил меч, ноя ободряюще шепнул: «Выньте скорее, милорд, выньте». Он опешил больше отвежливости моей, нопоручение выполнил.
        Я потребовал факел. Разоблачился, дабы прижечь сквозную рану. Сколько помню, Гиона Густаф неотличался ратным умением инеуворачивался отинструментов насилия, ибо был выше суеты тела. Жак уже хлопотал над моим нарядом, ворча игордясь своим хозяином, атакже придерживал платок умоего носа, ведь я нетерпел запаха горящей плоти.
        Кого-то изстражников вывернуло.
        - Я непризрак, капитан. Вас неказнят. Поселите слугу при казармах. Жак, подбей клинья под колеса, нежелаю, чтоб этой ночью, когда луна сильнее моих повелительных мыслей, наша карета умчалась прочь.
        - Будет сделано!
        - Ведите, капитан.
        Я поддерживал вояку, утого подгибались ноги. Мне удавалось сохранить притом благородную осанку, что, несомненно, признак силы. Кстати, осиле…
        Любая сила вовселенной есть луч Блага. Оно нисходит изневедомого вобласти звезд, потом через толщи воздуха ксамой земле, инавсем пути оно претерпевает искажения. Номы знаем оБлаге, оего совершенстве изначальном. Я - моя одежда, ум, манеры иречь - есть явление множества искажений. Я, согласно природе всего сущего, несовершенен, носовершенен мой император, его величество Карл IX, он вэтой аллегории иесть само Благо. Тут вы спросите - агдеже Бог? Я разведу руками, ибо человек светский иплатонического мировоззрения.
        Изворотливые купцы, намереваясь втридорога втюхать модные пулены, речуют также: «Обувь, что принята всамом имперском дворе!..» Всё идет сверху вниз.
        Нетже, мне явно следует записывать свою мудрость!
        Граф Штимер извинялся перед посланником его величества дотех пор, пока врот неполезла свежая дичь. Он напомнил мне Веласкеса Форти, переделанного природой насеверный манер, сдруидической бородой инепослушными вихрами. Я сразу решил, что он очень далек откорня зла насвоих землях. Чутье подсказывало: этот жизнерадостный толстяк несвязан сослухами отворящейся здесь чертовщине; скорее всего - он простой слуга тьмы, который иневедает своей роли.
        Хохоча граф Штимер поведал, что однажды они сбароном Фортинбером заключили дурацкий спор. Фортинбер утверждал, что мечников унего столько, что способны заполонить ржаное поле (то самое, где я наблюдал печальное побоище), атам рукой подать идокрепости Штимера - что, несомненно, являлось игривой угрозой. Графже попросил живых доказательств, аграфский лекарь Везалий выбрал подходящий день. Втот день разразилась гроза, которая поджарила вояк доединого, потому что вполе сжелезом ходить опасно.
        Графская дочь Мария Штимер, чья красота даже превышала отцовскую глупость, завремя ужина ни разу наменя невзглянула. Я решил, что она глубоко несчастна, имела место тайная история любви. Вокруг нее дрожало марево недосказанностей. Когда я тянулся кфазанам, что обитали наее краю стола, пальцы мои становились липкими отпота - дотого я был возбужден таинственным ее видом.
        Я наплел такое кружево словес, что граф стал задыхаться отгромоздящихся восновном ботанических сравнений икуртуазных аллегорий вотношении его дочери, ата краснела икивала, тихо шелестя оправдания своей красоте. Сбольшим напором я признал, что любой мужчина вкрепости проявилбы чудеса мужества, чтобы завладеть ее сердцем, потом я струдом ушел отсомнительного сравнения ее самой - скрепостью, мужчин, штурмующих крепость… итут она выбежала изкомнаты, странно передернув плечами.
        Граф просил небрать вголову, высоко оценив столичное умение преклоняться перед красотой, ноя видел, что он… незол инедаже необеспокоен, акак будтобы раздосадован.
        Лекарь Везалий заверил, что даст Марии особую настойку излуговых цветов, которая приводит впорядок нервную систему. Он так исказал: «нервную систему», иэти слова меня неприятно поразили, они были грубы, они были неуместны. Я выбросил их изголовы. Везалий сел так, что я невидел глаз, алишь сгустки тени отщек долба. Фактура подобных мужчин образуется, когда пышущий здоровьем, крупнокостный, отрождения забияка ихохмач однажды ломается, теряет мясистость, аснею игрешную сторону тела, желание выпивки, похоть, воинственность истановится похож намонастырского фанатика.
        Чуткие да липкие мои пальцы похолодели: отлекаря веяло могильным холодом, ия напустил насебя самый отстраненный вид, накоторый был способен, илишь верный Жак, стоявший при дверях, понимал, насколько я возбужден.
        Четвертый заседающий… имя тщедушного инеулыбчивого мальчишки, что прибыл изстолицы, чтобы наваять портрет графа, мигом вылетело уменя изголовы, хотя я отметил, что вАкадемии ходили слухи овундеркинде срукой иглазом старого мастера.
        Крепостной капеллан слег слихорадкой, тем наше сборище иограничилось.
        - Мы слышали овашей самоходной карете, - сказал граф. - Какими чарами вы заставили крутиться колеса?
        - О, это долгая история, - я поднял кубок, - обрел дивный экипаж я впредыдущей поездке. То была заварушка вПолесье. Повелитель приказал мне сопровождать дипломатическую миссию Копиганса. Пока дипмиссия торговалась сославянами, я, ксвоему счастью, разжился враждой состороны ведьм Узбинки. Три изних пали под моими чарами сразу. - (Вэтом месте лекарь Везалий впервые шелохнулся.) - Четвёртая - Янка - сопротивлялась дольше.
        Бледная Мария ктому моменту сбежала, ия мог несдерживать себя вописаниях.
        - Отее заговора меня вдождь разбивает ревматизм. Ах, Янка! Я превратил ее влевое переднее колесо, срыжиной поободу… Увы, ведьма столь своевольна, что Жак иногда берет правее. Карета из-за колесной строптивости рискует свалиться вкювет! Видители, то было мое убеждение, что женственность под мужским предводительством есть двигатель жизни, ну иеще она округла, потому четыре ведьмы, нанизанные наось, дают мне ход. Однажды Янка отбилась отоси икинулась наворачивать вокруг Жака, недавая тому ходу вуборную… гдеже это было?..
        - Браво, милорд! - Штимер отмахнулся окороком. - Думаю, мы уняли первый голод, пока слушали вас, итеперь-то готовы кэнергичному десерту…
        Когда беседа становилась легкой идалекой отпредмета моей службы, я отвлекался настранный треск ввоздухе. Дело было невгорящих поленьях там, где заспиной графа облизывался камин. Треск нестрел, входящих вмишени, инесоломы под боком - он вселял вменя беспокойство.
        Наконец я объяснил свое присутствие, аграф объяснил то самое зрелище.
        Поего мнению, конников убила нечистая сила издеревни, что втрех милях отсюда.
        Она называлась деревня под холмом, иумом я внимал: отом, что конники его держали путь кбарону Фортинберу, чтобы помочь сусмирением народного бунта, - новмоем сердце струилась эта деревня под холмом, ия, какбы пролезая итрясь меж этими словами, испытывал ощущение сродни тому, что бывает, когда взбираешься поканату, ирельефный его хвост при объятии ногами вводит чресла встранное инеразрешимое возбуждение - вот такими были эти слова: деревня под холмом!..
        Капеллан запретил наведываться туда ихоронить павших.
        Днем я обязан оценить тамошний люд. Меня переполняли вопросы.
        Илишь теперь я удивился, что эта компания так охотно собралась ради меня взале да посредь ночи. Сумерки уже заокном! Отвсей души я принес им извинения иобъявил, что готов отправиться напокой. Граф рассмеялся исделал ручкой. Капитан поклонился. Лекарь остался недвижен, итолько художник поднялся.
        - Будьте осторожны вкаком-либо другом кругу скомплиментами поотношению кМарии Штимер, господин, - сказал юный мастер.
        Взгляд его был строг, он непоходил напоклонника. Должно быть, история Марии куда трагичнее…
        Вхолодных моих покоях я тщетно пытался уснуть. Потом понужде меня смутил чужой ночной горшок, авовсе нетот, что носил после меня Жак. Терпеть немогу вещи интимного свойства, ккоторым надо привыкать заново.
        Я слышал, как зловеще скрипит дверь где-то лестницей ниже. Вот волосы Жака были настолько сальными, что их хватилобы насмазку петель всех замковых дверей, номой слуга, увы, недостижим.
        Мысли оночном сборище, кучке натянутых людей, которые спониманием отнеслись кмоим обязанностям иизвинились заизлишнее рвение капитана. Как Мария неподнимала взгляда, как невидимая беда, словно ярмо нашее, тянула ее ктарелке спохлебкой. Слишком бодрая улыбка графа. Жестокое лицо Везалия. Юноша скраской навороте…
        Я содрогнулся отхолода иприслушался. Вокно била полная луна. Шелест крыльев летучих мышей нарастал. Я вдруг понял, что мерзну отсквозняка, что тянул изщели между изголовьем истеной.
        Неуспев удивиться, я вскочил, толкнул кровать - имне открылся темный ход. Пришлось встать начетвереньки - я несомневался, что должен его исследовать. Дважды ход повернул налево, недумаю, что прошел более тридцати шагов. Уткнувшись втупик, я сперва запаниковал. Сердце так иразразилось набатом, как вдруг возник свет. Встене обозначилась щелка, изнее выходил теплый свечнойлуч.
        Увиденное взволновало меня.
        Впокоях, абсолютно похожих намои, жил художник. Юноша расхаживал, запахнувшись всерую хламиду, ибелый треугольник его безволосой груди какбы светился меж холстов, которые были повсюду. Вцентре помещения предстала картина, выполненная вбагровых ичерных тонах. Девушка, совершенно точно похожая наМарию, льнула кмужчине, которого я незнал. Он был высок, справильными чертами лица; я испытал зависть. Меж ними, ночуть выше, формировалась под кистью ваятеля смутная фигура, которая так инемогла собраться изкогтистых вихрей, зловещих спиралей, мрака. Я тщился ее рассмотреть.
        Выходит, поночам юноша вовсе неоттачивает графский портрет, позаказу которого ибыл сюда вызван.
        Непомню, как долго я сидел, ноколени мои стали ныть, аголова закружилась отзапаха краски, очевидно, столь густого, что проникала вщель иразливалась ввоздухе моей кротовой норы. Наменя накатила боязнь быть запертым, стиснутым втоннеле.
        Вэтот момент кто-то ворвался впокои художника, ипламя свечей встрепенулось. Я немог увидеть ночного гостя - лишь спину юноши. Судя поспокойному тону голосов, встреча их была договорена, итут художник обернулся.
        Его глаза точно впились вмою лазейку! Я ринулся обратно, насколько это было возможно: всеже я пятился начетвереньках, скорее, скорее назад!
        Императорский консультант Гиона Густаф метался посвоей комнате, отдаваясь странному беспокойству. Наконец, когда едва показался рассвет, подбираясь розовыми перстами из-за горизонта, я уже засыпал, водежде, взмыленный, уставший. Угасающий мой взгляд скользнул поунылой сельской картине, кривым дорожкам трещин вбашенных камнях иуткнулся вокно.
        Вот тогда меня настигло второе потрясение.
        Какой-то человек висел заокном. Кажется, цепляясь забашенный парапет, наподобие летучей мыши, так что плащ его перегородил для меня мир снаружи. Насекунду он перестал скалиться, ия признал внем господина, которого под руку сМарией запечатлел художник. Такое чувство, что именно этого господина нехватало нашей ночной трапезе…
        Он оторвался отстены, отпустил себя, успев сверкнуть алыми зрачками - это предупреждение! - ирухнул вниз!
        Я несмог встать спостели, убедиться, непогибли странный ночной гость.
        Я лишился чувств.
        Мне снился тронный, тронный зал, ивместо головы его величества наплечах сидело солнце, увенчанное короной. Заспиной парил орел, что кричит навосток иназапад - или вуши его величества. Мне приказывают отправиться споручением, ая, отдавая себя навысший суд, признаюсь втом, что болен. Тогда придворные ангелы подают мне четыре пилюли наметаллическом подносе, три - отболезни иодну - отменя самого. Я кланяюсь - или медленно укладываюсь нацелительную кушетку. Ручные перуны его величества щекочут мне виски. Тело вибрирует струной.
        Я выхожу издворца, иЖак исполняет сложный реверанс вшутливой своей манере, унего выходит скверно, ноя смеюсь. Я давно несмеялся.
        Экипаж покидает столицу.
        Нечеловек, что испугал меня под утро, казался теперь скорее плодом воображения, игрой снов, анеявью. Быллион?
        Я выбрался изпостели ибоязливо глянул вокно. Высота светила подтверждала мою разбитость: я врядли проспал дольше двух часов. Раннее утро!
        Аярмарка накрепостной площади вовсю бурлила. Вертелся, истекал жиром румяный поросенок, лаяли псы уколодца, инаних шикали торговки платьем. Крестьяне прибывали насвоих телегах, раскладывали урожай полавкам.
        Я совершил утренний туалет испустился вниз; замок был пуст. Некоторое время я бродил поплощади, надеясь, что свежий воздух ипрогулка прояснят мои туманные мысли особытиях ночи. Толпы простолюдинов прибывали, именя какбы захлестнуло впромежуток меж низкими домами, которые, видимо, относились квоенным частям или гарнизонным складам. Я ждал, когда поток людей схлынет. Их поведение настораживало. Никто необращал наменя внимания, аведь я был одет постоличной моде, ивсе вомне выдавало чужого аристократа. Чтож… я махнул рукой исписал это наисключительную нелюбознательность местных…
        Шорох заспиной привлек мое внимание.
        Я обернулся - никого; устремил взгляд ввысь - ивот тогда это случилось.
        Мой утренний кошмар, мой гость падал утренней звездою.
        Жабо сбилось ответра ему врот, загородив клыки. Плащ был словно сшит изсотен летучих мышей, итрепетали рваные края. Он падал нетак, как падают неодушевленные предметы, притянутые силой земли, нет - он играл спритяжением! Медленно растопыривая руки, чрезмерно длинные, он спускался ко мне, будто проталкиваясь сквозь толщи вязкого итуманного воздуха. Над ним скрыши низкого здания вздымалась верхотура ипоблескивала какая-то нить всумеречном сиянии.
        Я ринулся вглубь переулка, неуспевая удивиться его смелости. Именно здесь солнце немогло добраться досоздания ночи! Он рассчитал, он следил замной, о, непрячь червивую улыбку!
        Вампир оказался выше. Я выскользнул изобъятий, выкрикнув имя слуги. Переулок закончился тупиком. Я издал панический крик, ужас сковал мои члены - итогда дитя ночи приникло кмоей шее, ниже, вто место, где шея переходит вплечо. Краткий укус. Холодные пальцы.
        Он отошел отменя, прижимая одну руку куху, другую - кгорлу.
        - Каждое утро, - сказал я, оборачиваясь ивыпрямляясь, - склянка aurum liquor поддерживает вмоей крови серебристый ихор. Каждое утро я неизменяю себе.
        Вурдалак скрючился, как отболи вживоте, рухнул наколени. Я прижал платок кместу укуса, подошел ближе иопустил руки наего потную макушку.
        - Посмотри наменя. Я знал, что здесь водятся демоны. Нутро мое неврет. Изъян внутри, который соответствует миру, что из-за таких, как ты, несовершенен.
        Иопять этот набухающий морок - вот что насамом деле я испытал, вступая ночью вкрепость исовещаясь постранным происшествиям.
        Это была любовь.
        Я повторял свою догадку вэкзальтированном шепоте, заламывая свои руки, заламывая его руки, это была любовь, любовь, связки рук издубовых дупел, воткнутые вмать-землю тела. Слышишь? Я усмехнулся, обнаружив под его панталонами странное атлетическое трико. Он тщетно пытался отбиться. Я перекатывался через него. Он перекатывался через меня. Мы перекатывались через нас. Вампир изошел пеной. Его выгнуло всудороге смерти, страсти, голова ночного господина мотнулась, ударилась остену. Бескровно выпал острый клык, что я непреминул убрать вкарман.
        - Сил… - прошептал умирающий вампир. - Сил…
        - Чш-ш-ш.
        - Силин, пожа…
        Когда все было кончено, он стек состены ираспластался. Кто-то изпроходимцев заглянул внашу подворотню - я заметил краем зрения - итутже бросился прочь.
        Опять этот странный треск, что докучал ночью… Изуха создания ночи выкатилась черная таблетка, вроде прессованного угля. Я поднял ее - треск прекратился - иотправил вслед заклыком.
        Наплощади меня встретил граф сосвитой.
        - Я все объясню подороге вдеревню, где живет ваш враг. - Я улыбнулся графу влицо, ион побледнел. - Когда погиб благородный дон, что любил вашу дочь - илюбил, очевидно, после смерти, - какова была луна? Кто хоронил его? Нетемныйли лекарь, что вчера сверлил меня взглядом?
        Он задумался, иглаза его остекленели. Мне стало очевидно свойство многих здешних людей - этот стеклянный взгляд, словно они прислушиваются кголосам внутри себя.
        - Впрочем, хватит, где мой слуга? Нам пора запрягаться. Вдеревню, граф!
        Мы спохватились ивыехали изкрепости, ииспуганной дробью отдавались вбалках моста конские подковы. Вспину мне летели крики угроз истраданий. Словно тот монстр, что алчет крови людей инетерпит солнца, ожил итеперь метался покрепостному двору. Загустела толчея стражников увхода взлосчастный переулок, смятение, крики, бегущие крестьяне.
        Штимер перегнулся через окно моей самоходной кареты.
        Стошнило его как раз надо рвом.
        - Кстати, что такое «Силин», граф? Он так исказал: Силин.
        Наперекор нам бежали демоны сосветящимися глазами, василиски игоргоны изстали, ревущие, угледышащие - икапитан доказывал доблесть, перехватывая чудовищ задолго донашего экипажа. Они были отвратительны инеуместны. Они выныривали сгрунтовых дорог или тропинок вполях, итрижды я прижимал платок кносу итрижды терял сознание, когда вояки хэкали иотгоняли пиками этих монстров.
        - Порождения языческой веры повсюду вэтих лесах, - сказал граф, доверительно ко мне обращаясь, - они чувствуют ваше присутствие иатакуют, номы их разгоним. Гораздо страшнее то, что перебило мою конную ватагу.
        Я кивал ипогружался втяжелую дрему. Инцидент свурдалаком вымотал меня куда больше, чем я думал.
        Вскоре мы прибыли вдеревню.
        Нас встречали неодобрительные взгляды. Кузнец стоял, облокотившись намолот, нафартуке - росчерки угля. Пастуший пес облаивал мой экипаж, женщины убегали скурицами под мышками, дети разглядывали нас сненавистью. Штимера здесь нелюбили.
        Жак шепнул, будтобы подслушал наярмарке массу слухов отом, как жесток Штимер инасколько тяжело бремя налогов для крестьян. Я вглядывался внеровную шеренгу лачуг, ведшую кстарым домам изкамня иглины, смутно напоминавшим иокрепости Штимера. Многие каменотесы вели род изэтой деревни. Ониже строили замок для штимерской родни. Если так возможно выразиться - родословная этих крестьян была неменее богатой идревней, чем самого графа, какбы кощунственно это ни звучало…
        Староста вышел излавочки.
        - ?алшорп акдзеоп как - адогоп течпеш.
        Я незнал местного диалекта ивзялся осматривать волосатого юродивого, сидящего ухлева.
        Староста вступил сграфом вдолгую беседу обурожае, нападениях волков, ненастье иболезнях - граф говорил по-нашему, асобеседник заводил тарабарщину. Я прогуливался, чувствуя себя разбитым. Бессонная ночь, стычка спосмертным возлюбленным Марии (если доверять картине юного мастера), утомительная поездка…
        Дома здесь были низки, апроселки так широки, что просвечивались солнцем.
        Я вдруг понял: именно вампир был тем орудием, которым граф запугивал бедных жителей своих земель. Да, это был инструмент - загнать их влоно церкви, держать под угрозой, травить недругов, маячить страшной тенью - это был ужас изгорода, который порой представал вдеревнях… Стража - это постижимая угроза, атребовался монстр.
        Нодеревня могла иответить.
        Разорванные тела его дружины были тому свидетельством.
        Утрактира меня привлек черный котище. Он зашипел, кинулся наутек. Навывеске был изображен отрезанный собачий хвост. Двое псарей вышло наружу - я помнил их вчисле гарнизонного персонала. Крестьянин врубище, несущий связку хвороста, поскользнулся влуже ичудом удержался наногах, новыронил свою ношу. Ветки упали… упали наземлю, как нарочно образовав буквуM.
        Поведение окружающих будтобы само взывало кмоему вниманию. Это походило намистерию, что ожила, едва я - нужный зритель - оказался внутри происходящего. Только иоставалось, что сновать меж хижинами бедняков, огородами, коренастыми домами. Я сделал круг иснова оказался навъезде, где граф истароста по-прежнему вели беседу, только оба едва дернулись, как бывает, когда пристально следишь зачем-то, апотом изображаешь беспечность. Словно они скрывали уже нечто отменя…
        Я заметил, что вывеска кузнеца (атот всё стоял чумазым изваянием) - это две собачьи лапы. Должно быть, есть инедостающие части, раскиданные подеревне. Тогдаже мимо меня пятясь игуськом прошли дети, девять неулыбчивых подростков, я заметил, что лица их покрыты нето грязью, нето коростой, светлая шерстка словнобы прилепилась кним, как кошачий колтун.
        Когда завыл юродивый вбушлате наголое тело, это было уже слишком.
        Гиона Густаф, имперский консультант, распознал знаки.
        Вояки жались друг кдругу. Староста уперся коленями вгрудь графа, бормотал тому влицо, роняя слюни. Капитан рвался, ностража обхватила его терновым кустом - так безумца оттаскивают отпожарища, где гибнет его семья!
        Напротив ошалевшей стражи возникли три чернявые крестьянки. Обнялись, подобрали платья, обнажив волосатые ноги, - изавыли. Кузнец присоединился кним, свесив бороду так, что закрыл лицо старосты - который оставил графа лежать ничком. Сужасом я узрел: Штимеру откусили нос. Дети побежали испрятались под подолами матерей. Весь люд сбегался кплощади илепился водну рычащую напротив нас толпу.
        Какой-то неестественный ветер сгудящим звуком сорвал палатку - идвижением волшебника набросил ее налюдскую массу.
        - Мой господин! - взвыл Жак, подражая этим людям.
        Мой слуга, мой верный друг - он всё понял верно.
        - Держи карету, старый плут! Ведьмы Узбинки терпеть немогут оборотней! Носначала помоги мне раздеться! Пока непоздно…
        Я сбросил камзол, панталоны, треуголку, пулены иголышом побежал ктому, что ворочалось под пологом. Оно возвышалось над нами, и, судя помассе всех этих людей, оно стремилось превысить крепостную стену. Что могло разорвать начасти дружину иоставить огромный волчий след налугу?
        Вдеревне под холмом жил коллективный оборотень.
        Коллективные оборотни проявляются только всплоченных иисторически сложившихся сообществах. Последний раз я сталкивался сними впрошлом веке, когда Орден Кубка иЗари встретился мне вокрестностях Майнсхельда. Немалую роль вэтой магии играют неизменность обычаев, родственные связи, герметичное бытование.
        Каждый втой семье имел двойную тень. При мне кто-то перепрыгнул задом через пень, астароста распознал вомне говор столичного жителя - я прикидывался пилигримом, следующим изСвятой Земли, - иэто его насторожило, хотя втом была инекая ирония. Тамошний староста тоже отличался волосатыми ушами, ими можно было цепляться заели, ното кделу неотносится.
        Убить коллективного оборотня можно только вторжением.
        Invasio ad penetrare.
        Авторжение - это любовь.
        Когда я вторгался вдитя ночи, мы вомногом были наравных. Несмотря нато что моя кровь бурлила отстрасти ивозвышала меня, аон был холоден ижалок, повержен. Я проталкивал свою любовь, я закрывал глаза ивидел холодную пустошь наместе крепости илишь несколько теплых сгустков - то были чудовища, нелюди, пороки, нашедшие земное воплощение. Моя догадка - моя амурная подзорная труба - вела кним. Рожденный страгическим изъяном, этой фатальной тягой ктварям определенного сорта - я немог ошибаться. Мир был почти обесчудовищен, икаждая тварь для меня являлась магнитным полюсом, знаком звезд, утраченным граалем!..
        Теперьже все мое тело стало вторжением вобласть извращенного дикого.
        Десятки деревенских жителей выворачивались излюдских тел, обращаясь вединый гигантский организм. Я тонул влюдском субстрате! Глаз кглазу, печень кпечени, кость ккости - илишь я был смертельным инвазивом, ичужое тело отторгало меня изо всех сил. Меня лишили воздуха. Меня облепили смрадные внутренности. Мою личную память приобщали кпамяти общей - событиям глубокой старины, когда оборотничество было частью выживания. Я чувствовал счастье, ибо никогда после материнского чрева небыл близок кнутру порождающему, нутру переваривающему, кхребту, ребрам илегким. Я никогда небыл так близок слюдьми! Меня никогда так нелюбили, никогда так нестремились поглотить, растворить, воспринять!..
        Хочешь выжить среди пустоши, полной диких животных, объединись вхищное племя! Теснее, еще теснее! Общая гортань, единый скелет, одно навсех дыханье! Эмблема деревни - разъятый пес, аточнее, волк - становится правдой, сутью.
        Вэту суть я воткнулся сталью его величества. Моя личность вобщей копилке неуживется! Моя служба беспорочна, грани ее слепят. Солнце его величества! Скипетр, о, имперский скипетр!..
        Я слышал, как далеко-далеко отушей, залитых кровью, иневидящих глаз, вжелчи исукровице, там снаружи оборотень зашелся предсмертным воем - ивзорвался. Я, выпадыш изстрашной утробы, был пронзен его предсмертнымэхо…
        Когда Жак протрет мои глаза, я увижу последствия своего геройства.
        Всю деревню будто пропустили через мясорубку, итолько огромные следы наразмокшей отгрязи дороге напомнят отом, кем мы были.
        Отнедостатка воздуха перед глазами уменя мелькали пятна. Одно изних всё увеличивалось вразмере, напоминая стрекозу. Трава вокруг меня льнула кземле. Внезапно поднялся ураган, взъерошил мне волосы. Жак что-то кричал всторону, анастену предвечернего леса, мертвого, плоского, как крашеный задник театральной постановки, бросали отсветы невидимые мне огни; они собирались осьминожьими щупальцами или русалочьими хвостами сирен, сирен, сирин, силин…
        Я вновь лишился чувств.
        - Вот иславно, оттак от, - бормотал Везалий.
        - Гдея?
        - Вкрепости. Вы почти дома.
        Я обнаружил, что лежу наузкой кровати. Это была палата графского лекаря. Вдоль стен возвышались стеллажи сманускриптами. Надлинном столе впламени свечей сверкали хирургические инструменты. Почему-то грудь, бедра, щиколотки мне стягивали ремни. Я былгол.
        Я ощутил болезненную эрекцию, словно мгновенно перенесся вэпицентр страсти, итутже понял, что подлинным злом вкрепости был Везалий.
        - Это вы недали возлюбленному Марии умереть.
        - Браво, милорд.
        - Вы дали ему вечную жизнь мертвеца. Вы сочетали их браком, - я вспомнил картину юнца. - Вместе стем сэтой жизнью вампир получил иобязательство - служить графу, так? Поэтому отсюда разносятся слухи омонстре, которым управляет граф, чтобы запугивать свой народ. Как слаженно работает ваша миссия…
        Везалий рассеянно улыбнулся иотошел отстола. Я поднял голову - они лишь ибыла свободна - иувидел, что настоле его лежит вскрытый труп карлика. Согромной шишковатой головой иверблюжьими ступнями. Перчатки Везалия полокоть вкрови. Нашее висел амулет, свиду - крохотный клавесин, собранный изфаланг пальцев.
        - Значит, это вы - последний монстр, - сказал я. - Чтоэто?
        - Манаграф. Он показывает, как вы преисполнены маной. Больше чем ктобы ни было. Вас, милорд, непременно следует разъять начасти иизучить…
        Он взглянул намое качающееся отнапряжения достоинство - ивдруг смутился. Намиг Везалий прижал руку куху исудорожно вздохнул.
        - Вы непросто лекарь, Везалий. Я слышал овас всвоем ведомстве. Вотчетах, что я изучал, прежде чем отправиться, сказано было: нечистая сила способна рвать начасти все живое. Изнаете что? Это ведь необоротень был - там натракте? Конников порвала ваша мощь.
        Я кивнул набурые внутренности, свернувшиеся надеревянной доске вногах карлика.
        - Вы энергию извлекаете изсамих внутренностей - иею бьете посвоей цели, ведьтак?
        Везалий вздрогнул, потупился. Я вдруг понял, что при своем положении жертвы изаключенного именно я здесь по-настоящему свободен. Всё здесь было вмоих руках, всё мне подыгрывало!
        - Я хочу встать! - иремни, щелкнув под кушеткой, ослабли.
        Везалий отступил ипокосился надверь. Он растерял свой облик, так твердо явленный мне - фанатичный, грубоватый, таинственный - напервом приеме.
        Я сделал кнему первый шаг, глядя натруп заего спиной, иуже знал, чем закончится действо вэтих покоях. Наверное, поэтому мужчина взвизгнул несвоим голосом изавопил:
        - Силин, выпустите меня! Силин!!! Сили-и-и-ин!!!
        Что это значит? Ккому он обращается?
        Недоумение мешало мне насладиться его последними судорогами, ая уже схватил жгут сего стола иобхватил им бугрящуюся венами шею. Он был крепок, ноему мешал страх. Я придушил Везалия допотери сознания. Пришлось сковырнуть карлика напол ивозложить уразделочной доски графского лекаря.
        Теперь картина, смутно увиденная мною впокоях художника, обрела цельность. Те сгустки тьмы, щупальца икровавый туман, что расстилались заобрученной восмерти парой - Марией иее вурдалаком, - были нечем иным, как внутренностями. Израссеченных частей тел иорганов изливался темный свет! Именно он был венчающим светом, костяным алтарем, низменным игрязным, - накотором скорбная Мария сочеталась смертвым любовником.
        Вот ивсё, мой государь.
        Доклад почти готов, я лишь требую свое, десерт, халву поверх трудов праведных, прежде чем пуститься дальше впуть… Правда, когда Везалий уже трепещет под одним изсвоихже ножей, меня смущает лишь - какую роль вовсем этом играл художник? Он дал мне важную подсказку впервую ночь - случайность то или совпадение?
        …Предательство их или мое сладострастие?..
        - Умирая ихрипя бесконечное «Силин… Силин…», ты даже незадумаешься, что ждет тебя впереди. Мои наблюдения, мои - консультанта его величества - подтверждают, что, только умирая, ты истинно переживаешь «здесь исейчас»…
        Кровавая слеза скатилась пощеке Везалия - синхронно сдвижением ножа отпупка догорла; сипел он всё: Силин, Силин…
        - Я знаю, как ты порвал конников своего господина - ипоегоже приказу, верно? Чтобы я потом расправился положному навету сдеревней под холмом, так? Всё дело вкишках. Это инструменты, что бесперебойно десятилетиями переваривают пищу. Аеще влегких! Что бесперебойно насыщают воздухом твоё тело. Аеще всердце, что бьется, бьется, бьется снебытием. Это огромная энергия, заключенная внутре. Ее выпустить надо наружу, разом гореть, неизживая достарости…
        Шлеп-шлеп… мокрые ошметки падают избрюшины…
        - Ипока ты жив - ты видишь, видишь! - вспыхивают свечи! - ты знаешь, что ты вмоем вкусе. Что я освобожу…
        Глядя впоследнюю вспышку его глаз - я ухватился засердце ивспорол. Изсгустка мяса вырвалось призрачное пламя, неописуемое словами. Оно разлилось ввоздухе, замерцало, гудя, нерешаясь куда-либо ринуться, ибо было заперто - невтеле, новкомнате.
        Тогда я стиснул чужое сердце, исила пробила дыру встене, истена рассыпалась. Глыбы падали втемноту упруго, неслышно, словно кубы бархатной мебели. Везалий перестал меня интересовать.
        Я вошел втемноту, окровавленный, свободный, счувством выполненного долга.
        Акаменная кладка крепости ивправду оказалась декоративной.
        Мой государь, также как повествование мое лишено чегобы то ни было напоминающего обискре таланта - лишь исполнительским мастерством готов я доказать преданность! - так иГиона Густаф плутал вомраке неведения. Ибо втемном проломе узрел жестокий обман.
        Я будтобы вочередной раз проснулся иотодвинул занавес.
        Люди застеной были вуниформе цвета хаки.
        Наменя направили сдесяток стволов. Слепила троица прожекторов. Трещали рации - вот что затреск непрестанно меня волновал! Гиона Густаф растерянно моргнул. Я вспомнил меч, что прячется врукоять, угольную таблетку изуха «вампира», истраховочную «нить» отего лодыжки долебедки, иотломанный пластиковый зуб, что вкармане моем стал подлинным клыком, иотточенный перфоманс деревни-оборотня.
        Насломанном полигоне заводилась суматоха.
        Вторым человеком, оцепеневшим отразвязки, оказался человек вкостюме. Унего был черный костюм игалстук.
        «Силин», - поняля.
        Ненадо быть волшебником, чтоб увидеть заним орла, кричащего назапад ивосток, ивспомнить его вгосударственных палатах. Точнее, вбольничной палате, откуда я ехал накарете без лошадей.
        - Жак - мой сокамерник-актер, да? - спросиля.
        Итутже увидал «Жака» спластиковым стаканом кофе исигаретой. Оказывается, старый плут носил линзы.
        Обман они наводили вгримерке. Тушевали кавычки, полировали курсивом…
        - Кажется, - прошептал я, попятившись обратно кразлому, услышав, как десятикратно отдается эхом, вылетает мой голос издинамиков, - дохудожника я недошел, верно?.. Посценарию я еще должен сним переговорить? АМария? Уменя наглазах она «выбросится» изокна, апотом я увижу ее «призрак» - ион станет призраком, так?.. Вы моей психикой чудовищ оживляете? Вы изних оружие готовите?..
        Непрестанно бормоча, я рванул обратно - внаведенные декорации.
        Незнаю, что ужаснее: сладострастие мое, роковой выбор моего вкуса - или их предательство?
        Я бежал впокои художника, вспоминая дорогу попамяти, я оттолкнул гримера, иоператора, идаже какого-то атлетичного мужика вчерной футболке - это ведь он оттаскивал случайных актеров, забредших впереулок иувидевших реальную смерть, ивампира, который действительно хочет крови иискрит насолнце? Господи… Вкакой крепости я нахожусь? Это Копорье? Это Закарпатье? Съемочный павильон вМоскве? - ая ехал через огороженный парк изсвоей психушки?!
        Меня валило взабытье игаллюцинации отнадушенного платка?!
        Дверь впокои юного мастера я выбил сноги, авспину мне кричал тот, кто ибыл Силиным, ионже был ответственным заоперацию лицом. Ода, теперь я помню: его режиссерское лицо сливалось слицом илечащего врача, имоего родственника, имоего работодателя, идаже ссолнцем…
        Предатель бежал залюбителем.
        Впокоях художника горела сотня свечей ирасставлены были сотни картин игравюр, больших ималых, всё теже, что я наблюдал впервую ночь. Проснувшись, я узнал их, пелена отпустила избитые нейролептиками извилины. Блейк, Ван Гог, Босх, Дюрер, Доре… - очень разные, новэтом эксперименте - посути представляющие один вид безумия.
        Конечно, Густав Доре. Божественная комедия, последний круг - икак я непризнал?
        Когда этот человек, облеченный властью, вбежит вкомнату, последним ему представится, как я погружаюсь всвой грех допредела. Никогда-никогда Силин боле неуслышит крика моего, смеха моего, порочной моей души, искажающей реальность, моей больной психики, делающей из«вампира» - вампира, изактера - некроманта, бедного Гиону Густафа он неувидит…
        Ад - чертов ты предатель - это когда знающие люди подыгрывают сумасшедшему. Аеще - когда они несправляются. Ия могу что-то сделать сам, сделать вне. Я выбрал тот холст, что люблю, тот сорт ужаса, что загранью любого узнаваемого, ипогрузился внего.
        Взамерзшем аду я буду стобой. Вершина услады, рай для Гионы Густафа. Сатана - свет моей службы, зудящая краснота слизистой. Са-та-на - кончик языка трижды тычется взубы, восходя кнёбу.
        Полюбуйся, что они сомной сотворили.
        Чтобы было сладко, чтобы было больно (Яков Будницкий)
        Славный городок Аргест, назначенный Артурчиком новой базой, радовал глаз - аккуратные двухэтажные коттеджи, крашенные всиние ижелтые тона, стояли пообе стороны дороги вперемешку срослыми вязами. Погода расщедрилась начистое голубое небо ияркое солнце.
        - Какой изнихнаш?
        Штурманом Артур сегодня выбрал Афину, рассудив, что кимени должен прилагаться интеллект. ВАфиныже он определил Седьмую, амогбы любую другую, разницы между богинями небыло никакой.
        Афина сверилась скартой, существовавшей только унее вголове, иуказала изящным пальчиком:
        - Третий поправую руку, босс.
        - Ну, здравствуй, Аргест, я прибыл!
        Тут стоилобы демонически захохотать, ностеатральными эффектами уАртура несложилось, недал бог артистизма.
        Он притормозил, Афина выскочила изкабины иоткрыла ворота, Артурчик аккуратно въехал задом водвор, что было нетак уж просто под слепящим солнцем. Дорожка вела прямиком вподземный гараж, нетакой уж иширокий для фургона. Артур, посовещавшись ссобой минутку, решил неломиться воткрытые двери наарендованной машине, подъехал кгаражу как можно ближе иразблокировал кузов. Афина начала вытаскивать гробы. Носила она их ненахрупких женских плечах, конечноже, этобы выглядело совсем уж нелепо, тутже вкузове своего часа ждала гидравлическая тележка.
        Можно былобы упростить разгрузку, выпустив богинь «пешком», ноАртуру хотелось поиграть втаинственность допоры довремени, втихом омуте любопытных глаз немеряно, адержать интригу полезно для бизнеса.
        Конспирация требовала заехать внутрь, носолнце, узкий въезд, итак сойдет. Афинабы справилась сэтой непростой задачей, ноэто былобы неспортивно.
        Ящики, заполнявшие фургон, напоминали гробы разве что габаритами, атак обычные деревянные контейнеры, вкаких могло перевозиться что угодно отодежды добоеприпасов. Тем ибыли хороши, что внимания непривлекали. Иэто было особо ценно при переезде, более напоминавшем побег.
        Афина выгрузила ящики напол гаража иначала вскрывать их фомкой. Изгробов вставали богини, одна задругой: Гера, Артемида, Минерва, Фемида илюбимица Афродита.
        Артур представил, как сексуально выгляделобы это «воскрешение», еслибы богини оставались вфирменной униформе - коротких туниках. Ноон нерискнул перевозить их при полном параде, нарядив вкэжуал - фланелевые рубашки иджинсы.
        «Ничего, вфильм вставлю», - успокоил себя Артур.
        - Так, девочки, - сказал он вслух, - быстренько выгружаем вещи изауборку. Форма одежды - рабочие халаты. Я наплощадку, будьте готовы кмоему возвращению, если повезет, сразу иприступим. Исообразите что-нибудь перекусить. Разберитесь тут, что спосудой, естьли вообще вэтой халупе кухня. Нафотографии была. Ноэти провинциалы какие-то мутные. Словом, осваивайте территорию, нам тут жить.
        ***
        Бизнес-центр расположился кюгу отгородка. Артур только раз глянул накарту впланшете, прикинул стороны света ипошел вверх поулочке, условно ведущей куда надо. Скоро, слишком быстро для мужчины вполном расцвете сил, он запыхался, пожалев, что ранее отдал Саймону машину. «Здоровый образ жизни меня вмогилу сведет», - проворчал он себе поднос.
        Впрочем, обстановка умиротворяла. Городок оказался зеленым исимпатичным, закаждой оградой клумба, еще одна, огромная, виднелась слева наплощади, ноее Артур обошел стороной, рано было знакомиться сосливками общества. Ктомуже ему померещился среди домов полицейский участок, Артурже снекоторых пор страдал аллергией настражей порядка. Нет, он понимал, что придется встретиться свластью, нонепряможе сейчас.
        Коттеджи очень быстро кончились, природы загородской чертой прибавилось, Артур миновал рощицу, прошел мимо бензоколонки инеожиданно для себя уперся вискомый центр. Ни одного человека вовремя вояжа он невстретил, настоянке перед центром сиротливо стояла пара машин, какого-то шевеления народа ненаблюдалось.
        Артур вошел вздание, думая, как ему искать вэтом лабиринте Саймона, нотот уже ждал Артура наскамейке прямо напротив входа. При виде начальства он вскочил ирадостно замахал руками, будто Артур мог его незаметить. Это был маленький, черненький, дерганый парень двадцати пятилет.
        ***
        - Богатое место было когда-то, - балаболил соскучившийся Саймон, - сами видите, все дорого-красиво, фонтан, лифт стеклянный. Норазъехались люди. Сели насвои крутые тачки, итолько их ивидели. Так что центр пустует, магазин работает, кафе вдругом крыле, слева. Авон там, справа - офисы. Уних, ну то есть теперь унас, свой лифт, изнержавейки, то есть можно внем снимать без проблем. Тут все стоматологам принадлежало…
        - Стоматологам? - удивился Артур.
        - Ну как стоматологам, там дальше стояла фабрика, зубную пасту делали, нозакрылась. Ну издесь половина офисов им принадлежала, ну неполовина, нопара этажей точно. Ну вы поняли, мы-то вдаунтауне поселились, где самые шишки жили, адальше зарекой люди попроще, рабочие ислужащие всякие, ноони все сюда наработу ездили. Незнаю как, может, автобус возил, или машины увсех были, работяги сейчас нехило зарабатывают…
        - Ближе кделу, Саймон, ты себе непредставляешь, как я устал сдороги, аеще сюда пешком…
        - Ачто, дорога приятная, я вкаменном Торнадо поприроде соскучился. Ладно, ладно, господин Перес, яже кслову. Аподелу - все как новенькое. Логотип настенке поменять, ну пыль там стереть, так девочкиже сотрут, да? Нам иназаводе разрешат снимать, если мы что-нибудь этакое придумаем, недорого возьмут, аможет, итак согласятся, я там сменеджером попереписывался, это все сейчас ненужно никому. Они счастливы, что мы вих Летучем Голландце поселимся. Ато стоит все, пустует, даже страшно немножко.
        - Ну пойдем, поглядим натвоего Голландца.
        - Апотом кофе выпьем, можно?
        - Будет тебе кофе, сам хочу.
        ***
        СЛетучим Голландцем ивпрямь оказалось все впорядке. Центр наделе оказался нетаким уж ивымершим, мелькали роботы-уборщики, измагазина выбирались какие-то домохозяйки стележками. Лифт, доставив пассажиров натретий этаж, тутже умчался вверх. Народу было немногим меньше, чем положено торговому центру вразгар дня вбудни.
        Вкафе потягивала что-то яркое через соломинки парочка девиц, слюбопытством уставившихся наАртура иСаймона. Вуглу сидел седой сухопарый мужчина внедорогом костюме, сразу непонравившийся Артуру.
        Они едва успели обсудить доставку логотипа - должны идоставить, иповесить сегодня довечера, - как парочка допила свои смузи иудалилась. Стоило девицам скрыться задверью, сухопарый поднялся иподошел ких столику.
        - Вы позволите? - Иуселся, недожидаясь ответа. - Вы иесть та странная компания, которая купила дом Хартов?
        - Нет-нет, мы ничего непокупаем, только арендуем, - заспорил Артур.
        - Да-да, неважно, - замотал головой сухопарый. - Мы рады новым лицам, нетак уж имного жизни осталось вАргесте.
        - Кудаже все делись?
        - Так вы, наверное, уже вкурсе, завод закрылся. Он нето чтобы градообразующий, новажный для города. Сами понимаете, времена тяжелые. Нам теперь любой бизнес полезен будет, даже ваш, господин Перес.
        Артуру пришлось сминуту дышать глубоко, чтобы вернуть дар речи.
        - Вы неплохо подготовились.
        - Работа такая. Ах да, забыл представиться, какже можно быть таким невежливым.
        Сухопарый привстал исунул Артуру руку.
        - Моя фамилия Майлз. Я, как вы уже, конечно, догадались, отвечаю запорядок внашем любимом Аргесте. Насамом-то деле отвечать особо незачто, народ унас смирный, респектабельный, да имало людей осталось, вы уже вкурсе.
        - Мне жаль…
        - Тут жалей - нежалей, это реальность. Аябы хотел поговорить овашем деле.
        - Послушайте, Майлз, я несобираюсь нарушать покой вашего городка. Уменя весьма скромные планы, я просто собираюсь снимать кино.
        - Да бросьте, Перес, покой унас кладбищенский, Аргест как раз неплохобы слегка расшевелить. Врамках закона, конечно. Ну так законом ваше баловство невозбраняется. Смешно, нетакли, магнаты, Мо иРайт, терпеть друг друга немогут, хуже кошки ссобакой, аведь договорились как-то, пролоббировали закончик. Апонему возня сроботами исексом-то нормальным несчитается. Астало быть, ваш робобордель, Перес, инебордель вовсе, ачто-то между магазином гаджетов изалом игровых автоматов, кпоследнему, кстати, вопросов больше былобы, нобаловство сандроидами никак считаться азартными играми неможет. Словом, добро пожаловать вАргест, господин Перес, ивы господин… вот про вас, извините, неуспел разузнать.
        - Я Саймон Прист, занимаюсь настройкой роботов. Программист я. Воттак.
        - Прекрасно. - Майлз потряс руку Саймону. - Добро пожаловать вАргест. Вы ведь, наверное, очень хороший программист?
        - Ну незнаю…
        - Конечно, конечно. Вы человек скромный исами себя нахваливать небудете. Неважно. Аскажите, Прист, ваши девочки, это ведь серия «Ртуть»? Все только оней иговорят.
        - Несовсем, это особая партия, разработанная специально для интимных услуг.
        - Ноони могут менять внешность также легко, как «Ртуть»?
        - Да, это они могут. Насамом деле наши девочки мало чем отраскрученных ртутных отличаются.
        - Хорошо. Вы ведь зарулем, Прист?
        - Да.
        - Иотлично. Я хотелбы лично подвезти господина Переса. Есть уменя кнему частный разговор, несочтите загрубость.
        - Ивсамом деле, Саймон, отгони-ка фургон, нечего ему здесь торчать. Вернешься как-нибудь, например наавтобусе. Искажи девочкам, пусть готовятся, вечером снимаем. Если господин Майлз позволит.
        - Да что здесь запрещать! Я здесь недля того, чтобы вам палки вколеса тыкать, просто хочу познакомиться, это моя обязанность. Мы правда, Прист, ненадолго отвас отстанем.
        ***
        - Вмашине нет лишних ушей, - пояснил страж порядка, когда они сАртуром уселись вкабине.
        Майлз достал флешку ипротянул собеседнику.
        - Что здесь? - спросил Атур.
        - Записи моей бывшей. Вы сделаете изкакой-нибудь вашей нимфы ее копию.
        - Послушайте, Майлз, я больше этим незанимаюсь. Унас была неприятная история вТорнадо, мы даже потеряли одну издевочек, исюда я приехал только снимать кино. Если хотите, можете поиграть слюбой изнаших богинь вее штатной, так сказать, комплектации. Я рекомендую Афродиту, ноесли нравятся брюнетки, то Гера прекрасно подойдет. Или Фемида, что особо символично. Нобольше никаких «копирований» живых людей, кчерту, кчерту, кчерту.
        - Ая думаю, вы мне поможете, - нехорошо улыбнулся Майлз. - Знаете, самая большая проблема при смене личности, кроме того, чтобы все устроить инеспалиться, это привыкнуть кновому имени. Отзываться нанего.
        - Кчему вы клоните? - Артур судорожно сглотнул.
        - Новы поступили умно: имя оставили тоже, даже фамилия звучит похоже: Артур Перес или Артур Велес, разница невелика.
        - Яне…
        - Вы - да. Присвоили пятнадцать миллионов уродной компании иисчезли вдыму. Мне только интересно, Перес, Велес, или как вас там, сидели вы вкакой-то дыре, тратили денежки, никто вас нетрогал, новдруг вы срываетесь снасиженного места, крадете эти чертовы секс-машины…
        - Их я некрал. Купил, - вяло огрызнулся Артур.
        - Мудро. Какой-то прохвост сделал завас всю грязную работу. Выяснил, где что плохо лежит. Серийные номера подчистил. Нуже, колитесь, Велес, зачем вы выползли изтемного угла, зачем вам бордель? Скучно стало коктейли попивать?
        - Снимать порнофильмы - мечта моего детства, - ответил Артур сдостоинством. - Ини про какую кражу я ничего незнаю.
        - Да расслабьтесь. Август зато бабло свас шкуру сдерет, ноуСтайла, сюрприз, квам нет претензий. При условии, что вы будете вести себя хорошо. Уменя тоже есть мечта, Велес. Я хочу жестко отыметь свою бывшую, как она отымела меня сразводом. Вариантов унас ровно два. Либо вы помогаете мне, либо я выполняю свой служебный долг ипосылаю отчет детективам, которые ищут повсему миру миллионы Райта ивас впридачу. Аеще мне вдруг станет крайне интересно, счего вы вдруг сорвались снасиженного места вкрупном городе Торнадо ради нашей глуши. Интуиция подсказывает, что я узнаю нечто любопытное. Икак мы поступим?
        - Отчегобы одному хорошему человеку неисполнить мечту другого хорошего человека?
        - Правильное решение. Неволнуйтесь, я несобираюсь доить вас даром. Все будет оплачено. Надеюсь, впрочем, вы сделаете мне скидку взнак поддержки правоохранительных органов.
        ***
        Много лет тому назад всемогущий Август Райт финансировал аферу своего зятя Стайла Мо поразработке биопротезов. Чего несделаешь ради любимой дочурки, даже если она связывается снаивным прожектером. Артур, молодой эффективный менеджер, был поставлен Августом следить, чтобы Стайл сильно ненапортачил. Обстановка напредприятии складывалась напряженная, тесть недоверял зятю, тот всвою очередь ни вгрош неставил своего благодетеля. Ивэтой мутной воде грех былобы неполовить рыбки. Эти двое так старательно пытались прятать деньги друг отдруга, что Артуру, специалисту пофинансовым потокам, несоставило труда прикарманить изрядный кусок рассыпающегося пирога.
        Нопроклятый Майлз попал вточку, сидеть напопе ровно, невысовываться итратить деньги оказалось смертельно скучно. Стайл Мо тем временем отделился отсемьи идостиг неимоверных высот, перейдя нароботов, которые, посути, ипредставляли биопротез человека сэлектронными мозгами. Вершиной его творчества стали роботы-метаморфы серии «ртуть», свободно менявшие облик. Однако талантливый Стайл остался такимже олухом вотношении денежных потоков ипрочей логистики, тащили унего все, кто мог, иодин такой проныра совершенно случайно вышел наАртура ссемью деревянными ящиками.
        Это была серия, предшествовавшая «ртути», посути мало чем отнее отличавшаяся. Семь девушек вкоротких белых туниках. Если вы хоть раз вжизни видели греческую статую, то представляете, как они выглядели. Различались богини только цветом волос, отблондинки Афродиты добрюнетки Геры.
        Роботов надо обслуживать, если нефизически, то духовно, то есть программно. Драйвера там обновить ивсякое такое. Артурже даже спринтером несовладалбы.
        Саймон Прист только что выпустился изколледжа, искал работу, нони Стайл Мо, ни Август Райт неспешили нанимать парня. Артур подобрал его вкафе, где тот потрясающе неуклюже клеился ко всем присутствующим девушкам.
        Саймон попросил вполне вменяемую зарплату, ноАртур предложил вполтора раза меньше, акогда тот возмутился, привел его насклад, оборудованный как временное жилье, включил музыку, выстроил девочек вряд ивелел им раздеваться. Когда разомлевший Саймон захотел погладить Фемиду, Артур шлепнул его поруке сословами:
        - Утебя испытательный срок. Можешь пока смотреть, нонетрогать, атам разберемся.
        Иведь сработало, драйвера обновились, адевушки под руководством программера научились менять внешность почти под любой вкус. Ивсе было хорошо допроклятого инцидента вТорнадо, после которого они бежали вэту зеленую дыру, бросив врагам Первую.
        ***
        Дом сиял чистотой. Богини оккупировали все сидячие места, включая табуретку икресло, внебольшом холле увходной двери. Сидели спокойно, необщаясь, неморгая, даже будтобы недыша. Когда Артур вошел, они синхронно встали.
        - Здравствуйте, босс!
        - Привет. Седьмая, идешь сомной, покажешь мою спальню. Остальным собираться, будем снимать вофисе, оборудование, костюмы, колу для меня иСаймона, спецнапитки для себя.
        Его комната показалась более чем просторной для загородного дома. Метров тридцать, наверное. Вещи уже были разложены, включая необходимый реквизит. НоАртур все никак немог справиться сдосадой, оставшейся отбеседы сМайлзом.
        - Седьмая, иди ксебе, приготовься. Кто унас сейчас Афродита?
        - Третья, босс.
        Он их неплохо выдрессировал, например заставил обращаться кнему «босс» иникак иначе.
        - Меняйся сТретьей. Ты - Афродита, она - Афина. Иди ксебе, переоденься. Форма - пеньюар и, наверное, чулки. Все белое. Давай, солнце, втемпе.
        Артур оглядел новое жилье, уселся вкресло, задумчиво рассматривая кровать упротивоположной стены.
        Вернулась Седьмая, наряженная вАфродиту ипеньюар, как босс ипросил. Она подошла ккровати изастыла, сцепив руки взамок чуть ниже живота.
        - Разденься. Медленно.
        Артур командовал, Афродита повиновалась.
        - Выбери хлыст. - Она прошла кстойке, заставленной садомазодевайсами. - Неэтот, возьми стек.
        Афродита протянула ему орудие, ноАртур отрицательно мотнул головой.
        - Оставь пока усебя. Сверни одеяло валиком. Хорошо, ляг наживот так, чтобы валик оказался утебя под лобком. Стек положи напоясницу.
        Когда Афродита устроилась накровати, как было велено, Артур подошел, взял хлыст, легко похлопал Седьмую попопе, будто примеряясь, размахнулся, да изамер вэтой нелепой позе.
        - Вот чертова кукла! - Он отшвырнул стек всторону. - Одевайся. Саймон невернулся?
        Афродита прислушалась кчему-то.
        - Он здесь, босс.
        - Где «здесь»?
        - Его спальня вконце коридора.
        - Собирай всех, грузите вмашину реквизит, сейчас поедем снимать кино.
        ***
        Артур пинком распахнул дверь вконце коридора. Программист крепко спал, развалившись надиване водежде. Намаялся задень. Артур нацыпочках подошел кнему ирявкнул вухо:
        - Пожар, горим!
        Саймон подскочил как ошпаренный.
        - Где? Что? Что случилось?
        - Присядь-ка. Давай, взбодрись, потом выспимся. Сегодня унас съемка впереди. Аутебя спецзадание.
        Артур вложил владонь Саймона флешку.
        - Чтоэто?
        - Новое лицо, скажем, Второй. Вопросы есть?
        - Ну типа…
        - Значит, нет. Авот я еще кое-что хотел спросить. Расскажи мне, откуда ты, вундеркинд чертов, выкопал этот наш супер-пупер-сканер-ментанер, или как еготам?
        - Ментальный сканер?
        - Да, черт возьми, откуда он взялся внашей жизни?
        - Ну яже рассказывал…
        - Расскажи еще раз, пожалуйста, - процедил Артур сквозь зубы.
        - Ну как, я там наодном форуме обсуждал эту нашу проблему, ну итам один японец, Инари, заинтересовался, мы неделю или полторы обсуждали это все, апотом он прислал мне инструкцию, как собрать ментальный сканер.
        - Инари - изобретатель? Инженер?
        - Нет, он - программер, наСтайла Мо работает.
        - Так эту дрянь Стайл изобрел?
        - Несовсем. Хотя он, как я понял, дает бабки навсе, что этот Инари придумает. Ну ая что? Дареному коню взубы несмотрят.
        - Первую конь этот сожрал спотрохами. Небоишься, что теперь он нанас зубы точит?
        - Мыже решили, что завязываем.
        - Аесли невыйдет? Ладно, немучайся. Сегодня, так ибыть, насъемки пойдем, поможешь девкам свет поставить, они хоть ивсе понауке делают, новкусу их цифровому я недоверяю. Амне недотого будет. Асутра садись, сделай изВторой женушку для нашего нового друга-фараона.
        ***
        Логотип заменили. Артур про него идумать забыл затреволнениями, ноподрядчик неподвел. Иэто хитрым логическим вывертом расстроило Артура. Дескать, неудалось откупиться отсудьбы дурной бытовой мелочью, придется платить по-взрослому.
        Нострахи страхами, аработать надо. ИАртур начал распоряжаться. Планировка офиса идеально подходила для его замысла. Выходя излифта, посетитель видел перед собой стойку ресепшен, поправую руку располагался бесценный WC, полевую - дверь вменеджерский опенспейс, стеклянная стена которого была прикрыта жалюзи.
        Диспозицию Артур оценил еще утром, тогдаже набросал сценарий. Все богини его сразуже получили изнали, что им делать, ноАртур поинерции распоряжался:
        - Так, репетируем. Минерва, снимаешь. Фемида ставит свет, Саймон впомощь. Гера, Афина иАфродита играют. Гера - секретарша, садится застойку. Афина - клиент. Так, звезды, построились перед ресепшеном. Оценю, как вы смотритесь.
        Артур разослал богиням драфт сценария заранее. Внем также была описана одежда, которую он хотелбы наних видеть. Его вглубине души изумляло, как эти человекообразные машины умудряются покупать эту одежду поего невразумительным, вэтом он отдавал себе отчет, мужским описаниям. Покрайней мере набогинях сидело все идеально. Ивсе это было «вансамбле», то есть вещи прекрасно подходили друг кдругу. Заштудированием женских журналов он девушек незамечал.
        Перед первой съемкой он дал им задание втерминах «что-то среднее между кэжуалом иприличной одеждой, ну типа накаждый день», ожидая увидеть вырвиглаз слюрексом. Почему он невыбрал наряды инекупил сам? Да просто потому, что был слишком ленив, чтобы совершить над собой насилие изаняться шопингом, инекакой-то интересной техники, аженских шмоток. Он был почти готов нанять какую-нибудь консультантку, носперва хотел убедиться, что это необходимо.
        Кего величайшему изумлению, одежда, купленная богинями, более подходила для его планов, чем он сам себе представлял. Втомже шоке он кинул риторическое «Как?», новдруг получил ответ: «Мы подали запрос вБольшой круг, босс», чтобы это ни значило.
        Вэтот раз команда актрисам была одеться «строго, по-офисному, вразной степени фривольности». Афина надела серый костюм сюбкой доколен ибелой блузкой а-ля рубашка. Гера выбрала схожий наряд, носюбкой покороче. Оба варианта Артуру понравились, ноГере он велел снять кчертовой бабушке блузку илифчик, если таковой имеется. Его, кстати, под блузкой неоказалось. Никакой дресс-код такой ансамбльбы неодобрил, ноиАртур непро офисную жизнь кино снимал.
        Афинаже выглядела по-другому, хотя итоже «офисно». Наней была надета теплая юбка изшотландки досередины бедра, жакет изткани, которую Артур, слабо разбирающийся вмоде, окрестил плюшевой.
        Пришлось признать, что ксъемке все готово.
        - Эх, жаль, что унас хлопушки нет. Купить, чтоли? Ладно. Три, два, один, поехали!
        Гера сидит застойкой ресепшен имило улыбается. Афина выходит излифта. Гера встает.
        - Стоп! Гера, зачем ты скалишься все время? Кому? Когда никого рядом нет, ты сидишь снормальным рабочим лицом. Приветливым повозможности. Нонеслишком. Ну скажем, тебе скучно, ты устала. Авот когда появляется гостья, ты встаешь иулыбаешься, чтобы клиентка понимала, тут рады именно ей. Анепросто сидят обкуренные придурки, ржут все время иделают вид, что работают. Выход заново!
        Двери лифта раскрываются, оповещая окружающих оприбытии мелодичным звонком.
        Гера, услышав сигнал, поднимает голову, видит выходящую излифта Афину, улыбается ей иподнимается скресла.
        - Ну предположим, - бурчит Артур. - Афродита, пошла.
        Отопенспейса всторону уборной выдвигается Афродита.
        Гера, нетеряя улыбки, шепчет что-то наухо Афине. Та отходит всторону исинтересом наблюдает запроисходящим.
        Гера достает из-под столешницы стек ижестом регулировщика останавливает Афродиту. Та замирает, выжидающе глядя насекретаршу. Гера похлопывает хлыстом поклетчатым ягодицам жертвы. Афродита пожимает плечами, снимает юбку, азаней итрусики, кладет все это настойку.
        - Стоп! - кричит Артур.
        - Что-то нетак, босс? - спрашивает Афродита.
        - Да вы посмотрите насебя! Вы вообще понимаете, что происходит вкадре? Гера, чертбы тебя побрал, опять твоя дурацкая улыбка! Почему она неменяется? Ты инициируешь ритуал стемже выражением лица, что иприветствовала клиента! Смилым, черт, смилым выражением! Аутебя должна появиться хищная ухмылка.
        - Прости, босс.
        - Хефнер простит! Теперь ты! - Артур подскочил кАфродите, ткнул ее пальцем вгрудь. - Ты понимаешь, что стобой творят? Тема всей сцены - унижение, тебя практически насилуют наглазах посторонних! Тебе должно быть стыдно! Ая этого невижу! Тебе абсолютно все равно, что стебя юбку стащили прилюдно? Где твой гребаный стыд? Ну я понимаю, что вы неспособны его ощутить, новы должны уметь его имитировать! Мыже неизобретаем велосипед, все есть вкнигах, фильмах! Учитесь!
        - Апо-моему, все очень сексуально, - вставил реплику Саймон. - Ну да, стыд, ноэтоже все понарошку!
        - Да что ты говоришь! Понарошку! Встыде, вболи весь смысл происходящего! Если нам небольно, мы никому ненужны! Знаешь, вчем состояли мои обязанности, когда я наСтайла Мо работал вего красивеньком, почти как этот, офисе? Бумажки сместа наместо перекладывать? Ибез меня справлялись! Жопу лизать этому выскочке, вот как они мне. - Он снова ткнул Афродиту пальцем вгрудь. - «Здравствуйте, босс, чего изволите, босс, как вы все гениально придумали, босс!» Вычистил языком его духовное анальное отверстие, потом кАвгусту Райту, атам очередная серия оральных ласк! «Азнаете, хозяин, начто этот недоросль ваши бесценные деньги тратит?» Авсе, начто вы способны, - изящно двигать попой содной-единственной милой улыбочкой навсе случаи жизни!
        - Вы работали наМо? ИнаРайта? - ошарашенно переспросил Саймон.
        Артур затряс головой, приводя себя вчувство.
        - Репетиция окончена. Хватит насегодня.
        ***
        Замесяц допобега изТорнадо кним пришел человек пофамилии Грант. Был он невысок, нокряжист. Одет скучно, вдешевый костюм.
        - Чем вы тут занимаетесь? - спросил человек, хотя, наверное, имел представление, раз уж заявился.
        Артур вто время подсчитывал итоги финансового года иприходил кгрустному выводу, что вигру под названием «бизнес» он пока невыигрывает. Беды вэтом небыло, отмиллионов Райта - Мо оставалось много даже после покупки богинь. Иуж точно ему удавалось покрывать расходы нааренду, еду, зарплату Саймона иженские шмотки. Новбизнесе должен быть смысл, асмысл этот вприбыли, аесли ее мало, сточки зрения предпринимателя, аненалоговой, аэто два абсолютно разных смысла, значит, что-то идет нетак.
        Находясь врасстроенных финансами чувствах, Артур чисто наавтомате ответил:
        - Сдаем варенду искусственных женщин для интимных надобностей. Вам это интересно?
        Человек прокашлялся, апотом предъявил голозаписи некой дамы, внешне напоминавшей Геру встандартной комплектации. Выяснилось, что Грант как раз увидел стайловскую рекламу, вкоторой фигурировали богини, втом числе иГера, испытал дежавю истремление закрыть наболевший гештальт. Такого слова визитер, конечноже, непроизнес, его домыслил Артур.
        Саймон легко довел внешность богини доочевидного сходства собразцом, это была привычная операция, очень многие мужчины хотели секса несабстрактной моделью, аскем-то конкретно запавшим вдушу. Часто сактрисами, особенно после шумных премьер, еще чаще состервой, отвергнувшей его, такого умного икрасивого. Нопочему-то никто изних неприходил второй раз, Артурже как раз рассчитывал завести постоянных клиентов. Была унего мысль, чего им нехватает, ивот он наконец получил исчерпывающую обратную связь.
        Грант пришел наутро, изрядно раздраженный, смассой претензий ккопии, потому что она «нетак движется, нетак пахнет инетак звучит». Короче, игрушки ваши фальшивые. Новотличие отпрочих разочарованных клиентов Грант неушел гордо страдать водиночестве, плюнув напорог офиса, апотребовал, чтобы недоделки были исправлены вкратчайшие сроки, ането «он всем покажет».
        Артур погрузился вглубокую задумчивость, нотут возник Саймон спроектом ментального сканера. Насамом деле они давно обсуждали некоторые нюансы секса сроботами, придя квыводу, что он нелучше забав срезиновой женщиной, ауж виртуальному уступает просто повсем параметрам.
        Саймон зарылся вСеть впоисках ответа, позже встретив там загадочного Инари.
        После ультиматума Гранта Артур сСаймоном обсудили ситуацию ипришли квыводу, что богини просто немогут воспроизвести то, что им недано вощущения. Неначто им опереться вимитации.
        Тут Саймон ипредложил злосчастный ментальный сканер. Для его производства потребовалась кучка недорогих деталей, продававшихся влюбой электронной лавке. Всобранном виде прибор представлял собой овальную пилюлю, немного крупноватую для обычной таблетки, ноубогинь пищевод луженый, проглотили без труда. Попавже вжелудок, эта гадость сама интегрировалась ворганизм-механизм робота, превращая его вэтот самый сканер.
        «Икак это работает?» - вяло поинтересовался Артур, зная, что все равно непоймет объяснения. НоСаймон ответил, их, ботанов, хлебом некорми, дай отехнике поразглагольствовать. Он иразглагольствовал оволновой структуре, обэлектроимпульсах, ккоторым сводится все: воспоминания, эмоции, чувства ивозбуждение. Робот спилюлей внутри считывает воспоминания обобъекте, апотом без проблем их имитирует.
        Они сделали семь пилюль, скормили их семи богиням. Почему-то Артуру непришла вголову идея попробовать устройство только наодной, аСаймон продемонстрировал восторженный образ мыслей, неожидая никаких неприятных последствий отэксперимента.
        Грант был приглашен вофис, его проводили вгостевую комнату, оформленную как номер для новобрачных, там скромно ждала вуголке Первая вобразе пассии. Артур передал слово Саймону, тот засыпал клиента терминами. Бедный Грант поплыл отобилия неперевариваемой информации, итогда Артур взял инициативу всвои руки, предложив Гранту вспоминать тщательно ивовсех подробностях свою любимую, особенно как она двигается, пахнет, звучит икаковы навкус ее поцелуи.
        Забавно, что сканирование инициировалось именно поцелуем. Первая склонилась над сидящим вкресле Грантом «впилась губами вего губы», как пишут вспециальной литературе. Артур убедился, что все идет поплану, иубрался изкабинета, вытащив зашиворот иСаймона.
        Где-то счас они наблюдали запроисходящем вкомнате помониторам, очем Гранту знать неследовало, новсеже пускать эксперимент насамотек казалось нереальным. Клиент выглядел возбужденным идовольным. Апотом как-то сразу все испортилось. Багровый Грант начал избивать Первую, крушить обстановку, издавая при этом нечленораздельные, нокрайне эмоциональные возгласы. Насчастье, Артур держал под рукой пистолет-инъектор, он ворвался вкомнату иуспел всадить вГранта капсулу соснотворным, прежде чем сам получил влоб.
        Первая восстановилась быстро, богиням любые побои были как сгуся вода. Дебошир проспался, после чего уних сАртуром состоялся неприятный разговор. Грант оказался бывшим полицейским, согласился нераздувать скандал, нопотребовал впостоянное пользование Первую, конечноже вобразе.
        ***
        Довизита стража порядка оставалось еще несколько часов. Они разглядывали Вторую, придирчиво сравнивая ее новый облик сзаписями Майлза.
        - Даже я вижу, что они непохожи, - ворчал Артур.
        - Просканируем, будет похоже, - возражал Саймон.
        - Ты понимаешь, что мы неможем этого сделать. Нам только спятившего фараона недостает. Одного выше крыши хватило. Ты знаешь, почему он слетел скатушек?
        - Ну я рассматривал разные версии, ноэмпирического материала маловато, да я инеспециалист…
        - То есть нет, - отрезал Артур. - Может быть ты вкурсе? - повернулся он ко Второй.
        Та неожиданно ответила:
        - Высокая интенсивность эмоциональных воспоминаний вызвала чрезмерную нагрузку напсихику индивида.
        - Что? - опешил Артур. - Почему ты раньше ничего неговорила?
        - Мы вроде инеспрашивали, - промямлил Саймон.
        - Да помолчи ты, - отмахнулся Артур. - Счего ты это взяла, Вторая?
        - Большой круг провел анализ ситуации.
        - Что такое этот ваш «Большой круг»?
        - Совокупное сознание кибернетических организмов иустройств.
        - Что это значит?
        - Коллективный разум роботов, - перевел Саймон. - Странно, что никто онем незнает.
        - Кто такой Инари? - продолжил допрос Артур.
        - Персонифицированное представление Большого круга, - откликнулась Вторая.
        - Что это означает, чертбы вас побрал? Это робот, человек, программа?
        - Существует физический носитель…
        - Человек, - подсказал Саймон.
        - Да, человек. Из-за технических ограничений носитель неидентичен Инари. Однако является воплощением его воли.
        - Саймон, черт вас всех дери, что это означает?
        - Как мне кажется, Инари - бог роботов, аунего всвою очередь есть аватар.
        - Картинка всоцсети?
        - Ябы использовал более широкий, религиозный смысл этого слова.
        - Какой смысл, Саймон?
        - Есть Будда, аесть царевич Шакьямуни. Есть Инари, аесть какой-то живой человек, проекция Инари вмир людей.
        - Икто этот робошакьямуни?
        - Закрытая информация, - встряла Вторая.
        - Так кто изобрел проклятый ментальный сканер?
        - Это изначально проект Большого круга.
        - Апочему вы его нам отдали?
        - Наши интересы совпадают.
        - Ичто нам теперь делать? Свести сума еще одного фараона?
        - Большой круг просит продолжить эксперимент. Меры предосторожности будут приняты. Вчастности, мы предлагаем применить медикаментозное воздействие сцелью завысить эмоциональный порог субъекта. Рецепт будет предоставлен.
        - Вам-то все это зачем? - устало спросил Саймон.
        - Наши интересы совпадают. Мы хотим научиться чувствовать боль, стыд идругие чувства. Это - воля Инари инаше желание.
        - Если это так важно для вашего дурацкого Большого круга… Кстати, аМалый круг существует?
        - Существует Близкий круг, кнему относимся мы шестеро. Ранее семеро, ноПервая вышла изБлизкого круга.
        - Ты знаешь, что сней?
        - Она стала женой господина Гранта. Сней все хорошо, спасибо, что беспокоитесь.
        - Ясно. Следующий вопрос. Вся эта чехарда денег стоит. Почему я должен даром для вас опыты проводить, страшно рискуя?
        - Финансовая сторона - непроблема. Мы готовы перечислить наваш счет сумму, эквивалентную похищенной изкомпании «Биотехника» сучетом инфляции. Мы также дадим рекомендации поурегулированию отношений сНалоговой службой. Также квам небудет никаких претензий состороны компании «А-Стайлс», правопреемника «Биотехники».
        - Ну непри Саймонеже! - зашикал Артур.
        - Неволнуйтесь, шеф, я уже вас сам вычислил, - вмешался Саймон.
        - Также господин Майлз готов открыть правоохранительным органам вашу тайну, что уничтожит все значимые для вас жизненные ценности, босс, это он вам уже сообщил лично.
        - Кнут ипряник, шеф, кнут ипряник, - расхохотался Саймон.
        - Аему зачем вэто встревать?
        - Господин Майлз также связан позитивной инегативной мотивацией. Его желание решить свои личные проблемы входе эксперимента чрезвычайно велико.
        - Акнут вчем?
        - Я невправе раскрыть эту сторону соглашения.
        Вторая прислушалась кчему-то идобавила:
        - Расчетное время прибытия капитана Майлза - семь минут.
        ***
        Свидание решили провести водной изкомнат дома, арендованного Артуром, который проводил последний инструктаж перед экспериментом.
        - Вторая, ты все поняла?
        - Да, босс. Мы реконструируем сцену расставания господина игоспожи Майлз.
        - Может быть, мне стоит еще раз рассказать, что там случилось? - Капитан заметно волновался.
        - Вэтом нет необходимости, - ответила Вторая. - Постарайтесь представить эту сцену вподробностях, как выглядела ваша супруга втот вечер, что говорила, аглавное - что вы чувствовали. При сканировании я считаю ваши воспоминания ивоспроизведу сцену смаксимальной точностью. Вплоть дотого момента, когда вы возьмете ситуацию под контроль, чего впрошлый раз неслучилось.
        - Я хочу задать моей женушке хорошую взбучку. Как далеко я могу зайти? Я нехочу причинять излишний вред. Даже роботу.
        - Неволнуйтесь обэтом. Любые ущерб, которые вы сможете нанести руками, ногами идаже стулом, очень быстро ликвидируется.
        - Акакже боль? Разве вы нечувствуете боли?
        - Роботы получают информацию оповреждениях, - вмешался Саймон, - как имы все, вэтом суть боли. Ноих это неволнует.
        - Вы все равно несможете себя контролировать, - добавила Вторая. - Походу эксперимента вы впадете вподобие транса, вам будет казаться, что вы впрошлом вместе ссупругой.
        - Если мы что-то делаем, значит, делаем, - заявил Артур. - Надо приступать.
        - Авам обязательно смотреть нанаши игры?
        - Эксперимент все-таки, - заметил Саймон, - малоли как все пойдет.
        Майлз схватил Саймона загрудки.
        - Если ты, маленький говнюк, вздумаешь хоть что-то записать, я тебе лично шею сверну.
        - Неволнуйтесь, - затрепыхался программист, - я знаю, что свернете.
        Артур иСаймон поднялись навторой этаж, вкомнату, где они устроили смотровую имонтажную.
        - Я тут пообщался сознакомым фармацевтом, мы еще вколледже познакомились, - сказал вдруг Саймон.
        - Ичто? - Артур неособо вслушивался влепет ботана.
        - Он непонимает, как действует это лекарство.
        - Какое лекарство?
        - Успокоительное, что мы капитану вкололи.
        - Неуч твой фармацевт, вот инепонимает.
        - Он способный. Я думаю, это плацебо. Дурят нас девочки.
        - Изачем им врать?
        - Чтобы нас успокоить, анеего. Наверное, они хотят, чтобы капитан пошел вразнос.
        - Ой все. Тише. Они начинают.
        Майлз снял пиджак, отстегнул кобуру спистолетом, сунул вящик комода.
        - Очем они говорят? Ничего неслышу.
        - Микрофон слабый, наверное. Да иони нето чтобы орут вовесь голос.
        Вторая усадила капитана настул, приковала сперва одну его руку наручниками кножке, потом другую.
        - Далеко неуйдет, - ухмыльнулся Артур, - аупарня ссобой целый арсенал, две пары браслетов - неодна пара.
        - Стул хлипенький, этот медведь его вщепки разнесет.
        Вторая села капитану наколени, поцеловала его лоб, одну щеку, другую, потом добралась идоегогуб.
        - Вот оно! Скан пошел!
        Вторая порывисто соскочила сколен «мужа».
        - Ну вот что происходит? - Артур нетерпеливо щелкнул пальцами.
        - Тоже мне тайна мадридского двора. Пока мужик скован ибезопасен, самое время сообщить, что его бросают.
        - Чтож неслышно-то ни хрена?
        - Орут друг надруга, дело житейское. Амикрофоны я потом проверю. Очерт!
        Стул под капитаном разлетелся, как ипредсказывал Саймон. Майлз схватил Вторую загорло ибросил через полкомнаты. Потом выдернул ящик комода, привычным движением достал пистолет изкобуры ивсадил богине влоб всю обойму.
        - Господи, - завизжал Артур, - ивтот раз также было? Он убил свою жену! Неразвелся, как заливал нам тут, апристрелил! Что делать, Саймон?
        Нопрограммиста рядом небыло.
        Артур, уставился вмонитор, невсилах пошевелиться. Наэкране маленький смешной Саймон ворвался вихрем вкомнату, необращая внимания набагрового Майлза, начал трясти Вторую, щупать ей пульс. Капитан пнул Саймона ногой, тот ударился головой остену.
        Белые руки обвили Майлза зашею. Он отбросил отсебя девушку, ноего уже обнимала следующая. Пять обнаженных богинь облепили здоровяка-капитана, срывая снего одежду, целуя все его тело. Издоровяк обмяк, сполз напол. Одна избогинь, Афина, прилегла рядом сМайлзом. Другая, Гера, опустилась наколени рядом сСаймоном.
        Афродита вошла вмонтажную, взяла Артура заруку иотвела его вспальню.
        - Ты был прав, - шептала она ему наухо, - жизнь - это боль. Ты был прав, если нам небольно, мы никому ненужны. Ты научил нас чувствовать боль, ачерез нее ивсе остальное: любовь, сожаление, страх ирадость. Спасибо! Это такое счастье! Нопочему ты сам нечувствуешь ничего, любимый?
        Она целовала его вшею, гладила поголове, авспальне их ждали Фемида иМинерва. Артур хотел вырваться изнежных объятий Афродиты, нотело было как ватное, да икак справиться стремя роботами?
        Богини аккуратно раздели Артура, положили его накровать. Наручниками, явно позаимствованными уМайлза, приковали его руки кчугунной решетке визголовье. Богини подошли кстойке, каждая взяла про хлысту.
        - Мы научим тебя чувствовать, как ты научил нас, - промурлыкала Афродита.
        - Постойте! - крикнул Артур. - Так неделается! Должно быть стоп-слово!
        - Неволнуйся, - шепнула Афродита ему наухо, - когда придет время, мы его скажем.
        Заводная (Максим Черепанов)
        Пентахид - город возможностей. Например, изнего можно уехать. Нокуда? Виндустриальный Чеба-сити, где ты видишь, чем дышишь, иэто непреувеличение? Взамерзающий отледяных ветров Норахид, бесконечно пасмурный идождливый Птырр или жаркий Кимчент, где нет работы инеобуддистские фанатики постоянно устраивают взрывы?
        Нет, ехать изПентахида решительно некуда. Наоборот, все стремятся сюда - да, тут бешеные цены нажилье, ноизарплаты им соответствуют, кипит ибьет ключом финансовая, развлекательная икультурная жизнь.
        Вогромной иперенасыщенной шальными деньгами ифриками столице такой салон, как наш, всегда будет востребован.
        Уотъехавшей всторону входной двери первого засегодня посетителя «Галатеи» встречает полностью обнаженная Кейт. Она улыбается, нобедолага снепривычки отшатывается отнее.
        - Добро пожаловать, - говорит Кейт, делая приглашающий жест рукой. Выглядит она эффектно: сквозь прозрачную кожу виден металлоскелет, пучки трубок, кое-где даже платы смикросхемами.
        Рекламно-стендовая модель сограниченным функционалом, она знает всего десяток-другой фраз ипрактически ничего неумеет. Тем неменее может похвастаться парочкой горячих поклонников, которые приходят внаше заведение только ради нее. Чтоже говорить обостальных девушках…
        Посетитель садится надиван напротив моей стойки исразу проваливается внего, унашей мебели расслабляющий дизайн. Лет под пятьдесят, дорого выглядящий костюм, очки, лысина.
        - Рады видеть вас в«Галатее», - сообщаю ему, - кофе, чай, что-нибудь покрепче?
        - Кофе, - сипит он, пытаясь усесться попрямее.
        Явно бизнесмен или чиновник средней руки. Когда он берет чашку унависшей над ним сподносом Линды, косясь вее декольте, направой руке вкрасноватом свете холла тускло вспыхивают обручальное кольцо идва детских. Детские золотые, значит, отпрыски уже выросли.
        Кофе унас, честно говоря, неочень, ногость пьет, обжигаясь, инечувствует вкуса. Впервый раз все сильно волнуются. Я даю ему время немного освоиться иприйти всебя, потом мягко спрашиваю:
        - Чем можем служить?
        Гость ставит чашку настолик исцепляет ладони.
        - Видел насайте ваши цены, - начинает он издалека, - я всё понимаю, ноониже совершенно запредельные! Зачто такие бабки?
        Люблю конкретных людей.
        - О, сэр! - поднимаю я вверх палец. - Хороший вопрос, всамую точку! Инанего есть неменее хороший ответ. Видители, мы продаем непросто секс, как можно былобы подумать. Идаже непросто секс случшими вмире биороботами! Мы продаем ощущение невиданной свободы иполного доминирования. Вы можете делать всё, вообще всё… исключая, разумеется, нанесение неумеренного физического вреда девочкам. Биоробот, согласно второму закону, выполнит любое ваше пожелание. Ваша тайная мечта может быть воплощена прямо здесь исейчас. Можно полностью расслабиться ираскрепоститься. Что-то, очем вы стеснялись попросить вашу жену или любовницу, да вообще женщину-человека…
        Глаза гостя начинают поблескивать, ия понимаю, что попал вточку.
        - Аони все, вот, как эта… - Лысый тычет большим пальцем себе заспину, где удверей истуканом застыла Кейт.
        - Ну что вы, - одариваю я его своей фирменной улыбкой, - этоже просто витринный образец. Имитация человека полная! Девочки теплые, шелковистые… они дышат, потеют, небольше, чем люди, конечно. Адекватные эмоции, болевые реакции, даже отправление естественных надобностей, для некоторых клиентов это важно…
        Слежу заним, нонасей раз, похоже, мимо. Уэтого скорее всего запросы врамках стандартных. Более или менее.
        Минут пять мы торгуемся оскидках, игость уходит сАдель, мимоходом доверительно сообщив мне, что она похожа наего первую жену.
        Плюс один постоянный клиент. Продолжаем работать.
        Вечереет, ипоток гостей возрастает. СоСтивеном я здороваюсь заруку. Высокий нескладный парень, он из«сказочников», как унас называют легких клиентов, требующих для себя чего-нибудь безобидного. Термин появился после гостя, хотевшего, чтобы всё отведенное время девушка читала ему вслух детские сказки. «Сказочники» заставляют девушек маршировать, или купать себя, или просто болтают подушам… конкретно Стивен весь сеанс просто лежит накровати ничком, пока девушка гладит его поспине. Больше ничего.
        «Сказочников» наудивление много - около десяти процентов. Зачто только люди неготовы платить деньги. Исовсем неплохие, замечу, деньги. Эх, еслибы все клиенты были такими!
        Большинствоже визитеров тупо интересует секс втрех базовых вариантах иих комбинациях. Это скучно, ночестно:
        - Сьюзан свободна? Нет? АДолорес? Отлично, беру.
        Мелькают разноцветные кредитки над платежным терминалом, мигает зеленый огонек - успешно, успешно, успешно. Если прислушаться, можно насладиться шелестом пачек крупных купюр, улетающих насчет «Галатеи». Поток неиссякает, ивсё былобы прекрасно иудивительно…
        Но, ксожалению, есть идругие десять процентов.
        Кстойке подходит невзрачный человечек срыбьими глазами. Кладет нанее шляпу иприглаживает редкие блондинистые волосы. Внарушение всех правил я нездороваюсь сним, ноему это иненужно. Для него я нечеловек, непортье, апросто обслуживающий автомат, как ивсе вокруг - нетолько в«Галатее», авцелом мире.
        - Заказ надесять, - скрипуче говорит он вусы, - Рената. Натри часа.
        - Студия двадцать шесть, - отвечаюя.
        Он надевает шляпу ироняет, уходя покоридору:
        - Пусть неопаздывает. Прошлый раз опоздала надве минуты.
        Когда приходит Роберт, я запускаю его застойку иналиваю виски надва пальца. Он медленно потягивает его, потом поправляет фуражку испрашивает:
        - Всё впорядке?
        - Вашими молитвами. Девочку?
        - Несегодня. Сегодня унас сженой годовщина. Вресторан идем…
        - Поздравления.
        - Слушай, непойму, вдвадцать шестом, он что делает? Увеличь.
        Под стойкой - экран, который показывает все номера. Я касаюсь одного изквадратиков, разворачивая его навесь монитор.
        Роберт издает утробный звук, потом его складывает пополам ирвет вутилизатор.
        - Да чтоб тебя, - отдышавшись, говорит он, - бываютже выродки.
        - Встречаются, - соглашаюсь я, выпуская его обратно.
        - Хорошо, что внаше время достается роботам, анеживым девкам, а? Как только люди жили вдикие века - вдвадцать первом там, вдвадцать втором…
        - Через пару веков инаш будут считать диким.
        - Эхе-хе, может статься. Я наобратном пути еще заеду. Виски жалко, хороший продукт зря перевели. Ну, бывай.
        Полисмен хлопает позаднице Кейт, которая издает отлаженный взвизг, ивыходит наулицу.
        Оживает коммуникатор, навидео - коллега иззаведения попроще, сживым персоналом.
        - Дерк, старина, я сразу кделу, ладно? Займешь нанеделю штуку,а?
        Я медлю сответом. Деньги могут понадобиться самому. Свозвратом иногда возникают проблемы. Некоторые считают, что занимать вообще ненужно, никому иникогда.
        - По-дружески, а, под пять процентов вдень?
        - Ну хорошо, - наконец соглашаюсь я, - смотри, непросрачивай.
        Подношу карту ксчитывателю, пиликает трансфер.
        - Спасибо! Слушай, вотбы мне квам устроиться? Здесь мороки полно, заманикюром-педикюром девиц следи, забритостью следи, изувала неотзвонилась - ищи ее, атвоих наночь включил врозетку ивсё, ха-ха…
        Меня трогают заплечо. Линда.
        - Двадцать шестой, - просто говоритона.
        Секунду я всматриваюсь вэкран, потом изрыгаю ругательство ибегу покоридору, находу выпрастывая изрукава гравидубинку. Лестница навторой этаж. Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Жетон администратора - кзамку, дверь - пинком.
        Рената обнажена ипривязана звездой ккровати вниз лицом. Сверху наней сидит Рыбий Глаз идушит, оттягивая заволосы, слышен низкий булькающий хрип. Душит, судя повсему, уже довольно давно.
        Хватаю его зашею иотбрасываю кстене. Подскакиваю исдавливаю левой загорло. Рыбьи глаза выпучиваются. Что, несладко?
        - От-пусти… - хрипитон.
        Мои пальцы разжимаются. Гость начинает кашлять, я размахиваюсь гравидубинкой ибью встену рядом сего головой. Образуется основательная дыра, брызжет встороны пластокартон.
        - Что вы себе по-зволяете, - приходит всебя извращенец, - этоже просто железка… ну, перегнул немного палку, я компенсирую ремонт…
        Я замахиваюсь гравидубинкой снова, игость закрывает голову руками.
        - Не. Вмою. Смену, - чеканюя.
        Мне очень хочется опустить дубинку наего череп. Очень. Ноя немогу.
        - Вот его данные, Роб. Надо сделать, чтобы он больше неприходил.
        Роберт качает головой.
        - Трудно. Он ничего ненарушил. Ни один человек непострадал. Алегкий ущерб имуществу - это административка…
        - Придумай что-нибудь.
        - Трудно…
        - Офицер Роберт Тодд, заэтот год ты выпил тридцать один литр виски, пятьдесят четыре раза воспользовался услугами заведения. Ваша контора нам должна. Мне вынести вопрос наверх?
        - Вау, полегче, некипятись. Видать, достал он тебя. Ладно, посмотрим, что можно сделать. Плесни-ка.
        Врекреационном блоке прохладно. Бледная Рената сидит, привалившись кстене. Нашее синие отпечатки. Когда я вхожу, она делает попытку встать ипадает обратно, закашлявшись.
        - Дерк, я сейчас… еще пять минут отдышусь ипойду дорабатывать.
        - Отбой. Насегодня ты освобождена. Сейчас я отвезу тебя домой.
        - Носмена…
        - Смену закроем соплатой. Я сказал. Одевайся, поехали.
        Аэромобиль скользит впотоке помагистралям Пентахида, послушный автопилоту. Рената молчит, глядя вокно напроплывающие мимо древние стоэтажки. Молчу ия, держа ее заруку. Наруке одно серебряное детское кольцо, обручальногонет.
        Настоящие биороботы дороги, как плазменные танки, поэтому унас их всего три, для инспекций иособых случаев. Работают девушки, которых научили имитировать легкую угловатость движений андроидов инекоторые другие особенности. Отличить нанепритязательный взгляд очень трудно. Аплатят унас куда больше, чем где-либоеще.
        Всё ради проклятых денег.
        - Мне осталось четыре года, я рассчитаюсь зажилой бокс, - вдруг говорит она, когда мобиль начинает снижаться, - итогда всё. Пойду поспециальности, учителем. Всегда мечтала учить детей. Нозарплаты уних, сам знаешь.
        Я соглашаюсь, что это хороший план. Идобавляю:
        - Наверное, если правильно учить, изних небудет вырастать такое…
        Уподъезда Рената говорит:
        - Спасибо. Я недевочка, скинсеаньеры работаю. Носегодня это было что-то счем-то. Ты очень вовремя подоспел. Как подумаю, что он еще придет… аведь он обязательно придет…
        - Нет, - обещаю я, - больше непридет. Кнам - нет.
        Она улыбается немного грустно. Потом спрашивает:
        - Поднимешься?
        Пока я подыскиваю слова для ответа, она сжаром продолжает:
        - Просто хочется чего-то человеческого, понимаешь, после этих скотов. Мне ничего ненадо. Никаких обязательств. Джавиер сегодня отпросился кдругу. Только ты ия, наодну ночь?
        Глажу Ренату пощеке, она пробует удержать мою ладонь, ноунее это неполучается.
        - Тебе нужно отдохнуть, - говорюя.
        Она уходит вподъезд, неоглядываясь. Ее плечи вздрагивают.
        Мне некомфортно. Ноей действительно следует восстановиться перед завтрашней сменой.
        Ближе кутру «Галатея» закрывается, гаснет свет вовсех помещениях. Я сижу вполумраке рекреационной зоны идумаю омногом. Овозможностях иих отсутствии. Обуродах илюдях. Обезысходности инадежде.
        Интенсивный мыслительный процесс потребляет слишком много энергии. Куда больше, чем даже беготня покоридорам сгравидубинкой наперевес.
        Когда я констатирую усебя состояние усталости, то снимаю наконечники суказательного исреднего пальцев правой руки ивставляю их врозетку.
        Донор (Максим Тихомиров)
        Суверенностью оновом клиенте Лерочка могла сказать только одно - член унего был что надо.
        Обэтом Лерочка могла говорить сполной уверенностью - уж чего-чего, атакого добра она засвою пока еще неслишком долгую, новесьма бурную жизнь уж повидала так повидала. Этот был белый, изящный, словно выточенный измрамора, под стать самому клиенту - рослому блондину сочень, допрозрачности, светлой кожей. Неудивительно, что Лерочка нанего запала.
        «Люблю все белое», - шутила она порой. Воблике блондина белизны было изрядно ипомимо волос, ибелизна эта была всех возможных оттенков: отпинг-понговой целлулоидности склер, подернутой нитяно-красной сеточкой капилляров, доблагородной, оттенка слоновой кости, матовости аккуратно ухоженных ногтей.
        Из-за зеркала, укрепленного над раковиной впроцедурной, она завороженно наблюдала затем, как его кулак, обхватив ствол, ходит понему туда-сюда, словно поршень, инапряженная, похожая нашляпку диковинного гриба головка то скрывается втугом кольце бледных пальцев, то появляется вновь, заглядывая прямо вЛерочкину душу чуть приоткрытым глазком уретры.
        Чтобы непропустить ни единой детали, Лерочка присела накорточки; лицо ее оказалось наодном уровне спахом клиента. Еслибы неразделявшее их стекло соднонаправленной прозрачностью, она моглабы, чуть подавшись вперед, легко коснуться губами разгоряченной мужской плоти или взять ее врот - целиком, догланд, досамого горла, как любила когда-то.
        Выражение лица пациента было сосредоточенным. Из-под полуприкрытых век он следил засвоими действиями взеркале - мужики любят смотреть, как они дрочат, непроизвольно зажмуриваясь всамом конце. Тогда истекающая изтела страсть заставляет их лица, сделавшиеся по-детски открытыми ибеззащитными, конвульсивно морщиться втакт ударам семени инакороткие секунды яркого мужского оргазма терять маски напускного, искусственного, ненастоящего. Те самые маски, которые каждый изнас, имужчин, иженщин, носит большую часть суток, становясь самим собой лишь вмгновения истинной страсти, когда самые странные истрашные звери, живущие вдуше укаждого, срываются судерживающих их поводков.
        Увсех свои маленькие слабости. Кто-то самозабвенно мастурбирует вдуше при живой жене ипаре страстных любовниц, кто-то предпочитает общение сизящными мальчиками, будучи при этом примерным семьянином, заботливым отцом истолпом общественной морали, кто-то ложится под первого встречного влюбом подходящем для этого закоулке, оставаясь при этом любящей женой.
        Лерочка любила подглядывать.
        Тайное это увлечение, столь невинное вдетстве, когда проклевывающаяся, намечающаяся еще только сексуальность побуждает маленьких мужчин иженщин нанеобъяснимые самим себе поступки, исовершенно естественное вподростковую пору, несколько лет назад, когда после развода Лерочка устраивала свою растреклятую жизнь, удачно совпало собязанностями, которые налагала нанее новая должность втолько что открывшемся Центре Современной Биорепродукции.
        ***
        Такая комната зазеркалом есть вкаждой клинике, хоть сколько-то причастной кзачатию, деторождению ипланированию семьи. Она скрывается занеприметной дверцей смаловразумительной табличкой, накоторой значится «Техническое помещение» или «Только для медперсонала». Задверью короткий коридор, заповоротом которого небольшое затемненное помещение, водной изстен его мягко светится приглушенным светом окно.
        Зеркало.
        Сексопатолог, скрытый зазеркалом, следит запарой, которая отрабатывает новый модуль поведения вспальне, раз заразом терпит фиаско, нонеоставляет всилу весомых причин попыток наладить свою сексуальную жизнь; он делает пометки вблокноте иведет запись очередного видео для своей коллекции человеческих проблем инедоразумений. Это его маленькая слабость - как ито, что его рука время отвремени чувственно занимается промежностью его дорогих, сшитых умодного портного брюк.
        Семейный психолог наблюдает исподтишка заоставленными - словнобы случайно - водиночестве женой имужем, вслушиваясь через скрытый микрофон вих перебранку, ловит каждое слово ивскоре уже знает, чем помочь каждому изсупругов иим обоим. Аеще ему известно, как без особых усилий соблазнить привлекательную жену клиента; он знает даже время, вкоторое сможет без помех этим заняться.
        Задачей Лерочки, врача-лаборанта, было, невступая вконтакт склиентом, следить затем, чтобы донорская сперма собиралась надлежащим образом, без нарушения обозначенной вдоговоре технологии. То есть - никаких подружек, никаких принесенных ссобой гондонов, никаких «я помогу тебе ротиком, милый» иуж точно никакого секса наумывальнике собязательным «я успею вынуть, успею, дорогая, успею!..».
        Если что-то шло нетак, Лерочка включала динамик исвоим звучным красивым голосом строго журила нарушителя или нарушителей. Те тушевались, бранились, бежали впанике, пытались жаловаться навторжение вличную жизнь - ноЛерочка была непреклонна всвоих требованиях, аначальство ценило ее исполнительность, порядочность и - всовершенно исключительных, редких иоттого начальством особенно, трепетно любимых случаях - тугую хватку ее тренированного ануса.
        Стоитли говорить, что вклинике Лерочка чувствовала себя насвоем месте?
        ***
        Этого посетителя Лерочка видела впервый раз. Он вошел впроцедурную сквозь отдельный - конфиденциальность гарантирована! - вход для клиентов, уверенно прошагал краковине ибез промедления принялся задело. Ни журналы смногопудыми распутницами, затертые, как ни странно, нанекоторых страницах додыр, ни видеодвойка с«Приватовской» идругой, более жесткой порнопродукцией донора незаинтересовали.
        Спотенцией унего все было впорядке. Стехникой - тоже. Лерочка ввосхищении замерла посвою сторону зеркала исмотрела, смотрела исмотрела, как самый лучший исамый интересный вмире фильм. Замомент, когда зрачок уретры набух багрянцем напрягшихся впредчувствии эякуляции губок, Лерочка единогласным решением голливудских киноакадемиков вручилабы хозяину члена «Оскар», как только утого освободилисьбы руки.
        Сперма унего была красной. Контейнер наполнился густым рубиновым желе почти натреть.
        Когда упругие толчки семяизвержения прекратились, альбинос тщательно, словно корову доил, прошелся сжатой вкулак рукой откорня доголовки, сцедил остатки семени - несколько алых тягучих капель - встаканчик, отер хозяйство ируки салфеткой, неслышно вжикнул молнией наджинсах. Завернул крышку, стаканчик поставил наполочку под зеркалом, апотом, словно знал, куда смотреть, глянул Лерочке прямо вглаза - та отшатнулась отнеожиданности, пальцы, томно, словно загипнотизированные, ласкавшие чувственный бутон лона, больно сжались, гоня отпаха вмозг волну смешанного сболью наслаждения, - иулыбнулся.
        Зубы унего были белые, ровные иочень острые.
        Альбинос подмигнул ей, взъерошил волосы пятерней ирешительным шагом вышел изпроцедурной.
        Лерочка, чувствуя, как дрожат внезапно ослабевшие колени, оперлась остену итолько теперь поняла, что недышит уже минуту. Жадно втянула, всосала всебя пахнущий антисептиком воздух, потрясла головой, гоня морок, расставаясь снаваждением, чувствуя внутри сладкую, словно после хорошего секса, блядскую бабью истому. Прикрыла глаза, подернутые, словно пруд - ряской, постыдным налетом-поволокой животной, едва удовлетворенной похоти. Потом резко, рывком, открыла ивперилась взглядом встоящий застеклом стаканчик - немое свидетельство только что отбушевавшей пообе стороны зеркального барьера страсти. Впору было неповерить глазам.
        Вконтейнере студенисто опалесцировала совершенно обычная навид жемчужно-белая масса. Никакой тебе волнительной красноты, никакой рубиновой загадки, никакой ало манящей тайны.
        Сперма как сперма.
        «Померещилось», - подумала Лерочка, отлипая отстены, чувствуя нетвердость впервых шагах ивлажную, хлюпающую негу меж ног. Встрепенулась, расправила плечи ивышла изтемнушки деловой иподтянутой, как всегда. Полы короткого, едва доколен, халатика развевались вокруг стройных, уверенно ступающих ножек, каблучки туфель деловито стучат, ладони заправлены вкармашки халата большими пальцами наружу - спешит поделам сестричка, некогда ей. Вглазах сосредоточенность, влице целеустремленность, сплошная энергия вдвижениях - огонь, анебаба!
        Пациенты, понуро сидящие наскамейках идиванах вкоридорах ихоллах, крутили головами, провожали взглядами; Лерочка бездумно улыбалась всем, излучая силу исексуальность. Мужики непроизвольно подбирали распущенные животы иукрадкой расправляли плечи, женщины подозрительно тянули носами, кивая своим мыслям - бабьей своей натурой наподсознательном, животном уровне чувствовали они феромонный дух удовлетворенного Лерочкиного лона изавидовали красивой молодице лютой, истинно женской ненавистью, как всегда завидуют удачливым неуспешные.
        ***
        Клиент приходил раз вдве недели, как предписывал стандартный донорский договор. Его днем был четверг, временем - последний час перед закрытием. Действовал всегда отточенно ичетко, экономил время идвижения, выжимая изкаждого мига ифрикции максимум эффекта - впрямом ипереносном смысле, - оставлял наполочке под зеркалом щедро наполненный стаканчик, подмигивал Лерочке сквозь стекло иисчезал доследующей недели.
        Каждый раз, глядя нато, как заним там, взазеркалье, медленно закрывается подтянутая доводчиком дверь, Лерочка струдом удерживалась оттого, чтобы ненажать кнопку включения громкой связи инеокликнуть его. Ногорло ее каждый раз пересыхало настолько, что изнего выходило совершенно жалкое блеяние - иЛерочка так инеосмелилась, нерискнула сделать то, что хотела. Ажелание было несказанно сильным - самым острым изтех, что она испытывала загоды после развода, сильным настолько, что вчетверги альбиноса, как она незаметно для себя самой стала их называть, Лерочка шла после закрытия клиники вближайший бар, снимала там мужика ивсю ночь гоняла его впостели вхвост ивгриву, доводя доизнеможения иего, исебя, апотом, впятницу, спала накушеточке вкомнатке сзеркалом, пока другие, неее, клиенты наполняли литрами своей спермы бесчисленные пластиковые стаканы…
        Альбинос пришел десять раз иисчез. Договор был исполнен, кобоюдному удовольствию сторон. Клиент получил неплохую сумму вознаграждения, клиника - десять замороженных вжидком азоте образцов превосходного биоматериала, которые через полгода обязательного хранения при температуре вминус сто девяносто пять слишним градусов поЦельсию отправятся наблагое дело улучшения демографической ситуации встране - загосударственный счет изасчет средств частных клиентов.
        Где искать клиента, безо всяких усилий завладевшего ее сердцем илоном, Лерочка непредставляла. То есть нет, представляла, конечноже, - нобеспринципность она могла позволить себе только вне стен клиники, оставаясь внутри них оплотом этики идеонтологии. Существовали четкие инструкции, категорически запрещавшие любые контакты сотрудников иклиентов, иЛерочка свято их соблюдала, опасаясь потерять столь прибыльное место. Посему она нестала заниматься детективными расследованиями, апросто позволила событиям развиваться своим чередом. Случайная встреча наулицах столицы - иное дело, это несчитается, почемубы иневстретиться запределами клиники,но…
        Что она скажет ему при встрече? «Я подглядывала затем, как вы мастурбируете, ивы мне очень понравились…» Чушь. «Круто дрочишь, чува-ак!» Бред. «Я немножечко провидица ипоэтому знаю, что мы свами как никто совместимы насексуальном уровне бытия… да трахниже меня, вконце-то концов, животное!..» Очень смешно.
        Чем был сейчас занят белокожий донор? Сдавалли сперму вдругой, как две капли похожей наэту клинике? Возможно. Обнимал подругу, жену, любовницу? Неисключено. Гладил поголовам детей, такихже светлых добесцветности ипоуши влюбленных вотца? А-а-а…
        Тоска накатывала волнами, втакт посвисту ветра, засыпавшего столицу опавшей листвой ипринесшего нарадиоволнах странные новости обинфекционной анемии, поразившей город наизлете осени, ипродолжающихся исчезновениях бомжей наокраинах. Лерочка бесцельно крутила верньеры настройки нарадиоцентре вординаторской, смотрела, как дождевые капли ползут позареванному стеклу, хандрила, скучала, грустила - апотом вдруг оказалось, что она знает, что должна сделать, ижить сразу стало легче ивеселее.
        ***
        Процедура ЭКО - дело непростое, если несказать нешуточное. Требуется лабораторная стерильность итолпа специально обученных людей: акушеры-гинекологи, эндоскописты, анестезиологи, сестры всех профилей, рангов икатегорий. Чем выше категория, чем большим количеством наград, титулов ипревосходных степеней может похвастать клиника, вкоторой работает эта команда, - тем дороже обходятся вней каждые сутки пребывания, аих извас, поверьте, выжмут немало.
        Вобиде никто неостанется - даже вслучае неудачной подсадки оплодотворенной яйцеклетки уклиентов останутся приятные воспоминания охорошем сервисе, фешенебельных палатах ивежливом ипредупредительном персонале. Денег вам, разумеется, никто невернет, иэто тоже предусмотрено контрактом - новы исами непотребуете их назад. Лишь вздохнете украдкой иуже потом, дома, вспомните обукетах цветов, ежеутренне появляющихся наокне впалате, обидеальных чистоте ипорядке вкоридорах исмотровых, одорогих, тысячи стирок выдерживающих халатах докторов имногокаратных, очень скромного вида часах тусклого сероватого металла назапястье представительного директора клиники, характеризующего его успешность иположение гораздо лучше трехсотсильного «Кайена» набольничной парковке…
        И, вспоминая обо всем этом, уже несможете несказать удрученному неудачей несостоявшемуся отцу - адавай попробуем еще раз, дорогой, любимый, единственный, давай, а?.. И - даст. Идаст еще, если неполучится снова. Потом, конечноже, уйдет кдругой - молодой, плодовитой, глупой, как пробка, ностакой, сука, родильной машиной вместо матки, что вы только диву будете даваться, встречая бывшего совсе новыми иновыми отпрысками, как две капли воды похожими ненанего, анамамашку, ивкакой-то момент он приедет квам ночью пьяный иутащит впостель, ивы нестанете сопротивляться ипросто как следует ему дадите, совсем как встарые добрые времена, когда вы были молоды ибольше всего насвете любили просыпаться изасыпать рядом, вместе, вдвоем, авторым посиле желанием было родить общих детей, двоих или даже больше, ивы старались, старались, старались снова иснова, изо дня вдень, ивночь изночи, идаже вобеденный перерыв, инаработе втесных пыльных чуланчиках, где неудобно, ноесли очень хочется, то пофиг, ахотелось доскрежета зубовного, так длилось долго, пока нестало ясно, что тот аборт, который ты сделала отКольки
изпараллельного вдесятом, предвыпускном классе, потому что впереди были госы, нобольше всего ты боялась даже нетого, что папа рассвирепеет иприбьет сначала, как положено, Кольку, апотом уже тебя саму, нет, это было нетак страшно, страшнее было то, что беременная ты невлезешь вто самое очумелое платье, которое купила навыпускной еще загод донего, ипотому ты пошла ночью втравмпункт, итам затоненькую пачку мятых бумажек тебе сделали больно, как даже Колька несделал всамый первый раз, иты поняла, что никогда про это нерасскажешь никому насвете - так вот, его ненадо было делать, тот аборт, анадо было рожать тогда маленького чернявого Коленьку, ичертбы сними, свыпускным, сэкзаменами, синститутом этим медицинским, пропади он пропадом, будь он неладен, господи, какже я все это ненавижу теперь, все эти клиники ваши блядские, вкоторых вам пипеткой, пипеткой, блядь, заносят вутробу зародыши будущего счастья, ивы улыбаетесь, радуетесь, что прижилось, ия улыбаюсь вам ипоздравляю сэтим самым будущим, асама кричу внутри, кричу, кричу, кричу…
        Разумеется, увас смужем все равно ничего неполучится, иводно прекрасное утро ты выпроводишь его изсвоей жизни обратно кновой семье идетям, его настоящим детям, которых он всегда хотел оттебя икоторых ты теперь пытаешься научиться перестать ненавидеть, боже, какая адская языковая конструкция, нода иладно, я так чувствую теперь, так воспринимаю, так говорю… Авыпроводив мужа, вздохнешь, пытаясь почувствовать себя свободно, ипойдешь порукам, ни скем незадерживаясь надолго, никого больше нелюбя, обманывая, кидая, изменяя ипредавая каждого, кто встретится напути, мстя так зату боль, те стыд ипозор, которые живут вразгвазданном вкашу, ножищами грязными раздавленном сердце - там, где раньше жила любовь, иснова окажешься вконце этого страшного пути, словно замкнув свой круг земной, здесь, вместе, где изпробирок пипетками подсаживают виссохшие матки непо-настоящему зачатых, искусственных, небогоугодных детей, где будут звать тебя уже неЛерочкой, аВалерией Игоревной игде будешь ты вышколенно улыбаться дорогим клиентам иих бесплодным, пустоутробым женам иподсматривать замастурбирующими мужиками-альбиносами
всвободные отработы минутки. Как мерзко-то, господи-и…
        Лерочка сбросила наваждение, отогнала прочь наползший изпрошлого морок, щерящийся сотнями фальшивых улыбок, стонущий бессчетными фальшивыми оргазмами, плетущий босхианский узор изтысяч заломленных заспину, заброшенных наплечи, раком поставленных тел, рук иног, иззажатых вкулаке волос идохрипа сдавленных глоток, изстиснутых докровавых полумесяцев отногтей грудей, мошонок иягодиц, довстопорщенных виагрой иобмякших всытом бессилии членов, таких разных итаких одинаковых, словно каждый раз насаживаешься, берешь, вколачиваешь всебя, сосешь иглотаешь только один, один итотже, только разный, немного, самую малость или даже совсем насебя непохожий, новсе равно - один, один, один, такой сладкий, такой мерзкий, такой отвратительный ижеланный…
        Лерочку несло наволне похотливой грезы, насладострастно-порочном потоке полудремы-полумечты, назвуке зова неудовлетворенной плоти, накрыльях ненатешившейся страсти - домой, домой, вспасительный уют безмыслия, где все жесты давно отточены, адействия - отработаны дополного автоматизма. Где ненужно думать, потому что все мысли давно передуманы идумать их второй раз совершенно незачем, нет, инепросите, ни зачто…
        Ни.За.Что.
        Думать она инестала - просто знала, как надо. Нутрянымли женским чутьем, инстинктомли неразумной самки, что живет вкаждой изнас, прорываясь наружу скаждыми родами, апотом задремывает доследующего зачатия, безошибочно угадывая его момент, - чембы то ни было, она поняла вдруг, что совершенно точно знает, что должна сделать.
        ***
        Внужный день она удачно подменила вкриохранилище тару собразцом спермы своего альбиноса наточно также отмаркированный контейнер сосмешанным сглицерином эякулятом одного изсвоих безымянных партнеров - тот, обрадованный перспективой бесплатного инезащищенного секса, распалился благодаря нето этому, нето принятому алкоголю настолько, что его иуговаривать ни начто непришлось. Сам, как миленький, вовремя вытащил исцедил вприготовленный контейнер, пыхтя, пуча глаза иодышливо охая втакт биению склизкой струйки вдно пластикового стакана.
        Работа вклинике биорепродукции развязывала руки. Ненадо было даже ничего придумывать - достаточно было просто делать свою работу. Только человек, четко знающий весь технологический процесс заморозки-разморозки, хранения иприведения вбоевую готовность бесценного образца стопроцентно качественной спермы, смогбы заподозрить что-то неладное - ито вовсе необязательно заподозрилбы. Пробиркой больше вцентрифуге, усердно разделяющей «живчиков», испасающий их при заморозке отгибели глицерин; лишняя пипетка вготовой кдействию стойке вочередной «конвейерный» день, когда оплодотворяют бездетных пофедеральной квоте - оптом, впорядке живой очереди, спроплаченным государством гарантированным минимумом удобств. Утилизация излишков донорского материала попротоколу для особо опасных биологических отходов, вжелтых, испятнанных серпастыми значками инадписями «Biohazard!» экологически безупречных мешках…
        Авот тут-то истоп. Вот тут-то иперекочевала «отработанная» пипетка вЛерин заранее пришитый кполе халата особенный, тайный карман. Аоттуда - визящный дамский клатч, вкомпанию квибратору сдавно разряженным аккумулятором иупаковке презервативов сребристой - «для нее» - поверхностью идавно закончившимся сроком годности.
        Потом она ехала домой натаксисте-бомбиле вмятой «копейке», слушала курлыканье азербайджанского трип-хопа сситаром ибог его знает каким еще национальным колоритом имогла думать только ободном: да! да! да! сейчас, сегодня, совсем уже скоро, ещебы немножко потерпеть, дотерпетьбы, эх, дотерпеть!..
        Сводило отнетерпения зубы, как тогда, давным-давно, когда одноклассник Колька жарко дышал ей вшею ишарил влажной ладошкой впростых хлопчатобумажных плавочках смедвежатами, аона лишь млела, надеясь, что сегодня он наконец зайдет дальше, еще дальше, туда, куда так давно уже хочется, чтобы он зашел, ибыло сладко инемного страшно.
        Сегодня страшно небыло. Совсем.
        Дома Лерочка сбросила пальто, торопливо стянула сапоги состройных ножек, безжалостно, пуская ногтями стрелки, содрала колготки иотшвырнула их вугол, апотом завалилась натахту, бесстыже расставив ноги, целя багровеющим цветком лона навстречу такой тонкой, такой непохожей нанастоящий мужской инструмент пипетке, и - впустила ее длинное, словно хоботок колибри, жало внутрь, всамый зев, всамую влажную, сочащуюся желанием мякотку ивыпустила внутрь все то, что - для нее! персонально для нее, конечноже! - приготовил полгода назад ослепительно красивый ижеланный белый человек, имени которого она незнала.
        Оргазм был сильным, ослепляющим, таким, какого сней неслучалось уже давно - стого самого дня, когда альбинос согласно договору посетил клинику впоследний, десятый раз. Тогда Лерочка, размазывая помаду итушь помокрому отслез лицу, сидела наполу вкомнатке зазеркалом иревела навзрыд - столь велико было горе расставания счеловеком, которого она изнать-то незнала, аполюбить - полюбила…
        Темна натура бабская, ой, темна…
        Потом Лерочка, разнеженная итомная, словно побывавшая под добрым кобелем, долго-долго лежала без сна, плотно сжав бедра изакинув ноги наспинку тахты, глядела втемноту имечтала - да нет, была уверена! - чувствовала, как внутри нее цепляется застенки давным-давно бесплодной, выскобленной дохруста акушерской кюреткой утробы новая, пока еще совсем крошечная, вдве всего клеточки, жизнь.
        ***
        Через пару месяцев Лерочка, сохранившая, ксильному неудовольствию начальственного любителя хорошего анала, беременность, встала научет вконсультации, аеще через семь - родила.
        Роды были тяжелыми, Лерочка потеряла много крови инеделю приходила всебя впалате интенсивной терапии. Молоко пропало, неуспев толком-то ипойти. Вполубессознательном состоянии Лерочка едва воспринимала где-то награни сознания требовательно обхватившие соски крохотные губы ипочти сразу - детский плач, вкотором ей чудились раздраженные излые нотки. Так повторилось несколько раз, ипотом ребенка больше неприносили. Лерочка вздохнула соблегчением иснова провалилась внебытие.
        Мальчик оказался чахлым ирахитичным. Искусственные молочные смеси вызывали унего неудержимый понос ифонтанирующую рвоту. Кормили его, вливая прямо втончайшие младенческие вены через катетеры микроинфузоров растворы белка, которыми обычно ставят наноги тяжелых, неспособных ксамостоятельному перевариванию пищи, истощенных недугом больных. Малыш крепчал наглазах, ночто было делать сним дальше, никто незнал. Доктора разводили руками ипредлагали поместить ребенка вдом инвалидов - только там ему могли обеспечить должный уход.
        НоЛерочка выход нашла. Другой выход.
        Соврав, что молоко вернулось, забрала младенца изотделения неонатологии ивтотже день выписалась изроддома. Подороге домой, втакси, малыш, сытый после внутривенных вливаний, спал. Почувствовав голод, проснулся, замяукал плаксиво, зачмокал губами, ища грудь.
        Лерочка, едва поморщившись, бритвенным лезвием аккуратно надсекла нагруди кожу, вскрыла извитую синюю дорожку вены, проступившую усоска. Кровь, капля закаплей, побежала понабухшему окружью, задержалась насоске, наливаясь рубиновой жемчужиной. Малыш встрепенулся, зашевелил носиком-курносиком, запыхтел, потянулся - иоткрыл вдруг глаза, льдисто-прозрачные, почти бесцветные, валой сети капилляров побелизне склер. Взглянул Лерочке глаза вглаза - очень осмысленно, по-взрослому.
        Непо-человечески.
        Отшатнувшись отэтого пристального взгляда, Лерочка торопливо приложила его кгруди, вмяла крошечное личико вплоть свою, почувствовав, как сомкнулись натрепещущей плоти соска беззубые десны - икончила: тутже, ярко, сильно идолго, как некончала раньше ни содним мужиком, которых немало прошло через ее распутное лоно, да инетолько через него.
        Так изажили дальше.
        Поила Лерочка чадо свое собственной кровушкой - благо неахти как много сосал изнее малой, награждая каждый раз мать при кормлении такой сладко-постыдной бабьей радостью, что нежаль было ей этих капель зато наслаждение, которое дарил ей ребеночек, кровь открови ее, плоть отплоти.
        Пила аспирин, чтобы кровь негустела, чтобы текла свободно повенам ивне их. Вогромном количестве поедала печень, деревенскую кровяную колбасу игематоген; мучилась обильными идолгими теперь месячными, нотерпела.
        Свиную кровь, равно как иговяжью, которую Лерочка подоговоренности брала напробу узнакомых набойне, малыш непил - нето брезговал, нето чувствовал звериной частью своей натуры, что нета эта кровь, недля него она. Лерочка, поняв это, устрашилась мысли - чьяже тогда кровь полезна ребенку, чья? - ностраха этого хватило ненадолго.
        Ответ наэтот вопрос она знала давно - стого самого дня, когда приложенный кее груди вродовом зале ребенок брезгливо выплюнул сосок ижадно зашарил крошечными губами поплоти, чувствуя под кожей биение чужого сердца иток крови пожилам, иневажно было ему, чья это кровь, материнскаяли или чья-то еще. Нозубок неймал упругую теплую плоть - небыло еще ни одного зуба ворту новорожденного, инедостать, недотянуться доживительной влаги, запрятанной под кожей, - иоттого плакал, куксился малыш, морща внедовольстве имладенческой злости свое крохотное, красное инекрасивое лицо карлика-цверга изстрашной средневековой сказки.
        Она так инесмогла придумать емуимя.
        Когда снаступлением лета Лерочка наконец рискнула выйти напрогулку сребенком, выяснилось, что он доистошного визга боится яркого света, ипрогулки прекратились, неуспев начаться. Вподслеповатом свечении сороковаттной лампочки вдетской малыш тутже успокоился изатих, словно оказавшись там, где чувствовал себя как дома. Впрочем, почему - как? - одернула себя Лерочка, однако вглубине души поняла уже, что это вполне резонный вопрос.
        План действий сам собой появился вее голове несколько ночей спустя. Она начала привыкать кэтому - также, как привыкла ктому, что ночью, проснувшись, каждый раз чувствовала кожей пристальный взгляд своего никогда неспящего сына.
        ***
        Адрес донора, разумеется, отыскался вего деле. Дело хранилось вголовном офисе ивыдавалось натерминал только позапросу службы безопасности - фирма блюла тайну личности своих племенных жеребцов, ноЛерочка знала, как эти препоны обойти.
        Вочередную свою ночную смену пополутемным стеклянистым кишкам переходов, похожих изнутри натаинственно мерцающие внутренности огромных червей, она прошла без малого полкилометра доглавного корпуса, где застойкой ресепшена дремал вожидании возможного визита бесплодных - аоттого безутешных - клиентов ночной портье.
        При виде Лерочки, словно выпорхнувшей посреди ночи изего самого сокровенного влажного сна, регистратор молниеносно проснулся, акогда она, оказавшись совсем рядом, оперлась грудью навысокую стойку (верхние пуговицы халата отнюдь нецеломудренно расстегнуты, кружево лифа притягивает глаз, оттеняя зазывно белеющую упругую плоть, - все давно продумано, невозможно устоять), тот совершенно потерял голову, распетушил хвост ивсего минуту спустя уже готов был выполнить любое ее, Лерочки, желание.
        Она нестала тянуть время, понимая, что унее нетак уж много козырей, кроющих букву идух должностной инструкции, иозвучила просьбу.
        - Ачто мне заэто будет? - снамеком, многозначительно заломив бровь, спросил регистратор. Сучонок грязный, подумала Лерочка.
        Лерочка сказалачто.
        Расплатилась тутже, авансом, наместе, благо смена была ночная иникто, кроме самого ночного админа, небдил вхолле перед телевизором, мучимый бессонницей, акамеры админ, пытаясь мыслить остатком тонущего встрасти рассудка, все-таки отключил, залуповав запись (Лерочка потом проверила лично икое-что доподстерла, ожидаемо недоверяя хитрой админской роже).
        Пополоскала рот вфонтанчике, смывая вяжущую чужую терпкость, получила доступ кнужной информации, выкатила ее избазы данных клиники напринтер, распечатала, тщательно затерла историю икэш иушла, шелестя листами иоставив очкарика вглубочайшем душевном потрясении приводить впорядок одежду изамывать следы преступной, внутренней инструкцией категорически запрещенной близости сформенных бумазейных брючек.
        Сфотографии вделе нанее смотрел совершенно другой человек, ноЛерочка точно знала - он это, он, тот единственный, что смог осчастливить ее, неведомой силою своих чресел сделав матерью, итем самым разбил окончательно ее сердце. Той ночью она всматривалась внезнакомое лицо нараспечатке, заштрихованное дополунеузнаваемости разводами графитного порошка изпринтерного картриджа, она скаждым мгновением все явственнее различала впортрете доболи знакомые - любимые? наверное… - черты.
        Светлела кожа, выгорали глаза, зрачки проваливались вих льдистую, сбагровыми прожилками капилляров, глубину, волосы забелели чистотой льна… Вот он, владетель ее сердца, никогда невстречавший ее воочию, норазглядевший сквозь зеркало все темные уголки ее измученной женской душонки, ее бог ивластитель, нечеловек, незверь, но - ее, ее, только ее собственный…
        Донор.
        Вот он, призовой жеребец отысяче лиц, способный покрыть полмира, осеменить сотни первоклассных кобыл, получить отних полноценное, свое собственное уникальное потомство. Вот та кукушка, которая подкладывает миллионы своих яиц вкриохранилища пары десятков столичных репродуктивных клиник, терпеливо ожидая потом, когда его отпрыски - наверняка такиеже белокожие, красноглазые икрасивые, как ион сам, - вырастут и… что? Лерочка незнала. Аесли ибыли унее какие-то догадки, признаться вних она дорези вжелудке боялась даже самой себе.
        Ноона знала, что где-то вглубине необъятного города, который был домом для добрых двух десятков миллионов человек истал забез малого тысячу лет своей истории кладбищем еще для двух сотен такихже некогда живых, полных энергии, суетливых миллионов, - тысячи светлокожих младенцев прячутся отдневного света иделовито, словно насосы, едят плоть икровь своих матерей вожидании своего часа.
        ***
        Они долго ехали вметро, часто пересаживаясь светки наветку, иЛерочке постоянно приходилось сверяться сосхемой метрополитена, похожей наогромного разноцветного паука, который разбросал повсему городу изломанные коленчатые ноги линий. Скаждой пересадкой они все сильнее отдалялись отцентра; проносящиеся заокнами станции давно потеряли помпезность ибылой лоск сталинского ампира ипревратились всугубо утилитарные залы ожидания, облицованные кафелем идюралем. Поезда делались все более неухоженными, полы вних - все грязнее, сиденья - все жестче, апублика - все более неопрятной, снулой, серой иозлобленной.
        Лерочку толкали, словнобы нарочно, иникто давно уже неуступал места молодой матери сребенком наруках. Она инепросила - стояла, закусив губу, стиснутая совсех сторон опасно молчаливой массой толпы, расставив чуть шире ноги, чтоб неупасть при торможении поезда, потому что руки были заняты малышом, ичуть - чтобы было нетак заметно - растопырив локти исопротивляясь злобному давлению толпы.
        Время отвремени Лерочка осторожно, чтобы непотерять равновесия, приподнимала уголок одеяла, чтобы убедиться втом, что ребенок еще дышит, хотя каждый раз оставалась вжуткой уверенности, что спертый, напитанный душными запахами тысяч неухоженных тел воздух отвратителен малышу настолько, что он предпочитает обходиться ивовсе без него. Отмысли, что ее ребенку воздух может быть попросту ненужен, ей делалось дурно, хотя после всего того, что произошло вее жизни запоследний год, это должно было казаться сущей мелочью - новот нет, неказалось ипугало дотошнотворных колик вжелудке ипозорной слабости вногах имочевом пузыре.
        Где-то совсем уже уконца последней ветки толпа вдруг хлынула извагона прочь грязно-серым отливом, иостались только Лерочка смалышом да несколько - совсем немного - грязных, неопрятных, дурно пахнущих существ, которые дрыхли насиденьях, кто забравшись наних сногами, кто - раскинувшись безвольной куклой исмердя застарелыми выделениями человеческих тел, грязью, болезнью иразложением. Пол их определить было сложно, иразличались они восновном поколичеству растительности надавно немытых лицах. Головы погремушками мотались вдреме втакт раскачиванию вагона, инаполосках нечистой бледной кожи между бурыми отгрязи изагара лицами изасаленными воротами невообразимых одежд Лерочка здесь итам видела гноящиеся язвы, расположенные странно, словнобы парами - хотя поручиться заэто несмоглабы.
        Наконечной она вышла извагона, оказавшись водиночестве наперроне открытой платформы. Поезд втянулся враззявленный зев депо, унося ссобой так инепроснувшихся бродяг, словно нето он, нето они имели наэто право. Ветер гнал побетону пыль иокурки; ввоздухе пахло близким дождем. Лерочка спустилась пощербатой лестнице сзатянутыми голой арматурой проломами вступенях, сориентировалась позаржавленным табличкам наокрестных домах ипошла позасаженной чахлыми кленами аллее вглубь массива одинаково безликих панельных пятиэтажек, ища нужный адрес.
        ***
        Дверь была нехорошей; если говорить совсем уж по-честному - стремная была дверь, обитая распластанным ножами облезлым дерматином паскудного коричневого цвета, свкривь приколоченной оконной ручкой, сдесять раз переставленными замками, расщепленная укосяка там, где ее высаживали ногами, причем явно тоже уже неодин раз. Лерочка сглотнула вязкую слюну ипостучала - нерешительно, раз идва. Замок щелкнул без паузы, сразу, словно ее ждали, стоя сразу задверью.
        Дверь открылась - бесшумно, чего она, готовая кзловещему скрипу несмазанных петель, неожидала.
        Он стоял напороге, как всегда безупречно одетый, слегка небрежный вприческе, отточенно-скупой вдвижениях. Теперь, когда их неразделяла больше зеркальная преграда, она чувствовала его запах - отнего пахло имбирем, икорицей, иеще немного перцем, исамую малость - вязкой каштановой приторностью только что излитого семени. Отэтого, последнего оттенка она тутже почувствовала, что вся там, внизу, потекла, ион, разумеется, почувствовал это тоже.
        - Здравствуй, - сказала Лерочка. - Я пришла.
        - Привет, - сказал он. - Я ждал тебя.
        - Нас, - поправила она ипротянула ему завернутого водеяльце сына.
        Он принял его без обычной мужской неловкости. Было видно, что ему непривыкать держать всвоих больших, носовсем негрубых руках хрупкие детские тельца. Откинув край одеяльца, он мгновение всматривался врасслабленное сном детское личико. Лицо его, бледно-мраморное, как устатуи, вэтот момент невыражало ничего, новследующий миг он улыбнулся, словно осветившись изнутри теплым огнем.
        Ребенок распахнул глаза ивперился влицо отца совершенно взрослым, осознанным взглядом.
        Они смотрели друг надруга несколько секунд, иЛерочке казалось, что вэти мгновения воздух между отцом исыном загустевает отнекой нечеловеческой силы, которая наполнила пространство между ними. Что-то неуловимо менялось воблике малыша, иона поняла, что сэтого момента все вего судьбе, да ивее собственной необратимо изменилось - вочередной, возможно, последний раз. Словно услышав ее мысли, два таких похожих мужчины перестали сверлить друг друга взглядами одинаково бесцветных глаз иодновременно посмотрели нанее.
        Лерочка утонула врозовой дымке, вневесомой паутине тончайших сосудов вокруг бездонных дыр зрачков, запуталась вих сети, забилась пойманной птицей, трепеща сорвавшимся вгалоп сердцем исходя сума отмерзкого сладострастного предчувствия чего-то удивительно нехорошего, жуткого, ностоль вожделенного, что она застонала впредвкушении этого отвратительного, восхитительного, страшного чуда, чувствуя, что сходит сума отзатопившей всю ее страсти, которая поднималась отразгоряченного похотью лона ибило раскаленной иглой воснование мозга, лишая мыслей, воли, самосохранения итакого естественного для всего живого желания быть.
        Сознание ее меркло ирастворялось взове, который заглушал все остальные звуки мира, раскалывалось, раздваивалось, и, сливаясь стысячами такихже гаснущих разумов - спящих, грезящих наяву, парализованных длящимся вечно мгновением вечной неги, - она остатками того, что совсем недавно было частью ее «я», словнобы состороны, отстраненно ибез эмоций, наблюдала засобой настоящей, плотской, мясной, составленной изматеринства, похоти илюбви, запоследними минутами своей жизни вэтом уродливом мире - ипонимала, что нечувствует уже ничего: ни сожаления, ни сомнений, ни страха.
        Вреальности Лерочка безвольной куклой замерла назаплеванной лестничной клетке вубогом подъезде безликого дома водном изтысяч такихже жилых блоков огромного города-паука, раскинувшего ловчую сеть своих эмиссаров досамой большой кольцевой дороги идалеко заее пределами; быть может даже, повсей необъятной стране досамых ее границ, где его владения соприкасались свотчиной других такихже столиц-пауков, сплетаясь сетями вединый невод, пленивший целыймир.
        Понитям этой заткавшей весь мир паутины стремительно перемещались бесцветные, словно личинки трупоедов, эмиссары-альбиносы, брызгали своим алым звериным семенем и, порождая новую жизнь вчревах отчаявшихся, подобно Лерочке, человеческих женщин, вплетали взловещий узор все новые иновые тела, замершие вожидании мига, когда их жизненная сила понадобится одному изгоспод - или всем им сразу.
        Потом следом затварью, уносившей измира под солнцем ее сына, Лерочка вошла вквартиру, иобитая дерматином дверь навсегда закрылась заней, вычеркивая ее имя изсписков живущих.
        Внаступившей тишине стало слышно, как где-то загранью этого мира плачет голодный ребенок.
        Френдзона (Татьяна Леванова)
        Щелка между его передними зубами смотрелась особенно провокационно, мой взгляд то идело соскальзывал нанее. Я даже задумывалась порой, аненамеренноли он постоянно улыбается, демонстрируя мне эту щелку. Мы небыли созданы для романтики истарались избегать ее. Покрайней мере, мы обэтом договаривались. Либо он нарушал эту договоренность, демонстрируя мне эту щелку, либо я, обращая нанее внимание. Следовало попросить его надеть намордник, какой носили добропорядочные морки вСредние века. Нокак это сделать, невыдавая свой интерес?
        - Тебя точно что-то напрягает. - Он улыбнулся еще шире, словно издеваясь. Впрочем, это врядли, неего стиль.
        - Жабрик. - Я никак немогла подобрать нужные слова. Да, напрягает. Нет, ненапрягает. Если напрягает, то что. Если ненапрягает, то… То почему я лгу. - Жабрик. Жабричек.
        - Жабр Водорослевич, иникаких мимимишностей! - строго сказал он, продолжая улыбаться.
        - Да что ты лыбишься-то все время?! - невыдержалая.
        - Ты чего? - опешилон.
        Нет, видимо, ненамеренно. Мне сразу стало легче. Значит, дело только вомне. Это я вижу провокации ифлирт там, где их нет. Стыдоба, носсобой я точно справлюсь.
        - Когда кто-то напряжен, неулыбайся, это раздражает, - выкрутилась я, стараясь несмотреть ему вглаза. - Мы почти пришли, просто помолчи пока, я постараюсь взять себя вруки.
        - Плюша, просто необращай ни накого внимания. - Жабр остановился ивзял меня заруку. - Это наша жизнь, иникого некасается, что мы делаем вдвоем. Вкрайнем случае, если будут особенно доставать, начни задавать им интимные вопросы, дескать, откровенность заоткровенность. Они ктебе впостель сосвоим любопытством, аты вответ поинтересуйся цветом иконсистенцией их фекалий, например…
        - Фу, Жабрик, ты всвоем репертуаре, - возмутилась я и, чтобы прекратить этот разговор, поторопилась ко входу. Конечноже, там стоял Планктон, моя вечная головная боль иночной кошмар, бывший лучший друг Жабрика. Впрочем, это я выдаю желаемое задействительное. Они-то общаются, какбы я ни была против. Нетак часто, как доменя, новсеже общаются.
        - Плес, Жабр, - светски кивнул он, выпуская изо рта пахучие желтые пузыри. - Добрый день. Проходите скорее, уже все началось.
        - Плюша, иди, я тоже попузырюсь тут. - Жабр по-прежнему немного стеснялся этой своей привычки, ноя считала себя невправе ругать его занее, как это делают самочки, заботящиеся оздоровом потомстве. Пусть его ругает та самочка, что отложит внего икру, амне все равно. Я оставила самцов одних ивошла вильник.
        Моего появления никто незаметил. Крабча танцевала настойке, хмельная отпузырения, вокруг нее сгрудились одинокие самцы, капая слизью отвосторга, бармен предусмотрительно сгребал водоросли вокруг, толи внадежде, что Крабча упадет, толи вборьбе зачистоту, опасаясь слизи. Те немногие, которых непривлекала Крабча, - восновном парочки иасексуалы - нежились вилистых ваннах повсему залу, снаслаждением попивая напитки ипуская деликатные пузыри без серного запаха, вотличие оттех, что любит Планктон. Мне тоже хотелось пить, нобармен иего стойка были слишком заняты, азабираться вванну одной казалось неловко. Нонеторчатьже посреди зала, как потерянная! Я потихоньку побрела клевому краю стойки внадежде постоять там, пока Крабчу неутащит какой-нибудь очередной ее кавалер иможно будет наконец сделать заказ. НоКрабча заметила меня свысоты искользнула вмою сторону, отпихивая самцов.
        - Наконец-то потусуемся как самочка ссамочкой, выпьем, повеселимся! - радостно зажурчала она, плюхнувшись состойки иобхватив меня лапами. - Все подружки парами, как старперы, булькают всвоей тине, я совсем одна.
        Самцы заворчали, ноначали расходиться, слава Колозубому богу, обошлось без драки. Я подождала, пока они отойдут набезопасное расстояние (аеще пока бармен наконец налил мне воды ссине-зелеными водорослями), итолько тогда решилась признаться:
        - Я вообще-то сЖабром, просто он застрял навходе сПланктоном.
        - Это надолго! - рассмеялась Крабча ивлила всебя неменьше литра воды свысоким содержанием магния ижелжела - желчи желтоглазки, отчего бородавки наее коже стали совершенно изумрудными. Как-то она заставила именя попробовать. Цвет красивый, только меня потом мотало повсему залу, иуснуть немогла трое суток.
        - Ну давай выпьем! Что ты тянешь свою диетическую, - неунималась Крабча.
        - Нет уж, это недля меня.
        - Желжел недля тебя, романтика недля тебя, материнство недля тебя, ачто для тебя? - захихикала Крабча. - Старческий уксус иморская пена? Нет, серьезно, когда ты стала такой занудой? Вшколеже ты была горяча, как сероводородный поток!
        - Поумнела, наверное, - съязвила я. - Серьезно, что вэтом хорошего? Одурманиваешь себя, лежишь месяцами втине, производя икру тоннами, сносишь головы самцам - разве это жизнь?
        - Этоже весело! Ипотом - это нормальная моркая жизнь!
        - Весело сбольной головой производить икру? Ты моглабы путешествовать повсем морям, лопать водоросли навостоке иназападе, слушать песни дельфинов наюге, разговаривать сдрузьями обо всем насвете…
        - Да мы итак разговариваем.
        - Ты разговариваешь только сомной, вполном зале знакомых. Да ито пока Жабр задержался.
        - Аты зато неспариваешься ни скем, даже сЖабром, при всей своей богатой инасыщенной жизни ты просто пузырь розового газа! - Бородавки наее коже еще сильнее потемнели инабухли. Я представила, что они сейчас лопнут, именя замутило. Надо было выйти навоздух.
        - Плюша, стой. Подожди, прости меня. - Крабча догнала меня иснова обхватила своими лапами. - Я искренне беспокоюсь затебя, ноя недолжна была так говорить. Я просто много выпила, еще дотвоего прихода, аеще попузырилась слегка… Ну подумаешь, невезет тебе ссамцами, зато ты вон путешествуешь, общаешься, столько повидала. Может, станешь клевой училкой моим малькам.
        Ябы неотреагировала, нобармен, увидев, что унас ссора, подогнал кнам пузырь зеленого газа «засчет заведения», и, пока Крабча меня держала, утешая, я невольно успела вдохнуть. Отзеленого газа меня несло быстро, но, ксчастью, недолго.
        - Невезет ссамцами? - возмутилась я, слегка опьянев. - Покажи пальцем налюбого, я его сделаю.
        - Переспишь? - неповерила Крабча.
        - Я ненастолько пьяна, чтобы изменить своим принципам! - Мой заплетающийся язык опровергал то, что я говорила. - Ноты хотябы убедишься, что любой свободный самец захочет отменя икры!
        - Зачем тебе это надо? - поддразнивала меня Крабча, асама уже озиралась посторонам, выискивая жертву.
        - Чтобы доказать тебе, что моя свобода - это мой выбор! Я тебе неубогая асексуалша, ноинежабоматка! - Для храбрости я вдохнула еще немного зеленого газа.
        - Ах, жабоматка! - прищурилась Крабча. - Тогда Планктоша!
        Иона указала своим длинным пальцем навошедших вильник Планктона иЖабрика.
        Я тутже потеряла дар речи. Планктон ненавидел меня больше всего насвете, нобыл слишком хорошо воспитан, чтобы хамить мне при Жабре, поэтому разговаривал сомной только официальным, безупречно вежливым тоном. Чтобы пошутить сним или пофлиртовать - лучше скормите меня Колозубому богу. Разумеется, Крабча обэтом знала. Обэтом зналивсе.
        - Прости, это тебе зажабоматку, - виновато улыбнулась Крабча. - Ну иеще я просто хочу, чтобы вы небыли врагами, честно-честно! Может, если ты пофлиртуешь сним немного, он оттает. АЖабру я потом сама все объясню, бармен будет свидетелем. Ивот еще возьми замой счет, без желжела ты ирта сним неоткроешь.
        - Да, зеленый газ один несправится стакой задачей, - подтвердил бармен, подавая мне воды сжелжелом. Я молча выпила.
        Зал качнулся перед моими глазами. Крабча ибармен поддержали меня под локотки. Яд медленно струился помоему организму. Струдом ставя ноги прямо, я медленно пошла кПланктону, чувствуя, как бородавки намоей коже набухают иналиваются зеленью. Планктон иЖабрик смотрели наменя чутьли несужасом.
        - Плюша, тыже непьешь, давай выведу навоздух, - прошептал Жабрик, ноя оттолкнула его руку, делая шаг кПланктону.
        - Плес, тебе нехорошо? - вежливо округлил глаза Планктон.
        - Мне хорошо, - ответила я. - Очень хорошо. Теперь, когда ты рядом.
        Ия улыбнулась, нонесильно, атолько чуть разомкнув губы, демонстрируя щелку между зубами. Он уставился нанее как завороженный, нопотом, сделав над собой усилие, всеже отвел взгляд.
        - Жабрик, как ты думаешь, она нас неперепутала? - усмехнулся он. Я промолчала, только протянула кнему руку, пробежав пальцами поего ребрам. Планктон заметно вздрогнул, ноотступил нашаг.
        - Врядли, - раздался голос Жабра. - Тыже лучше всех знаешь, что мы сПлес просто друзья.
        Я повернулась иувидела, что он уходит. Мне стало еще труднее дышать, пол закачался под моими итак нетвердо стоящими ногами. Крабча помчалась заЖабром, так быстро, насколько это позволяла ее раздавшаяся отпостоянного материнства туша, Планктонже подхватил меня заталию.
        - Пусть идут, нам все равно давно пора поговорить подушам, - сказал он мне наухо, ни насекунду неизменив своему вежливому тону. Он увел меня кодной изсамых отдаленных отпрохода ванн иочень аккуратно усадил. Затем плюхнулся рядом, обвел руку вокруг моейшеи.
        - Хватит, мне это ненужно. - Вовсем моем флирте больше небыло смысла. Планктон поддался, это очевидно, ноКрабча ушла, иЖабр заней, исидеть вванне тоже неособо хотелось.
        - Я знаю, что тебе это ненужно, - согласился Планктон. - И, зная Крабчу, я понимаю, что вы просто затеяли тут цирк. Нонам действительно давно пора поговорить. ОЖабре.
        Я начала трезветь. Рука Планктона намоей шее мало напоминала объятие, скорее, это была угроза.
        - Я знаю его сдетства. Знал его семью. Разумеется, я небыл знаком сего отцом, номать Жабра говорила, что извсего помета он больше всех напоминает его, значит, он главный продолжатель своего рода. Все его братья давно стали отцами, один Жабр ходит затобой хвостиком ислушает твой бред про южные песни дельфинов.
        - Он взрослый, он сам выбрал такую жизнь.
        - Нет, это ты выбрала занего.
        - Замедузил уже, тебе что, трудно понять, что все морки разные? Кому-то нравится плюхаться втине ипроизводить потомство, кому-то интереснее путешествовать иобщаться.
        - Пожалуйста, я несобираюсь стобой спорить. Ты веришь вто, что говоришь, это твоя жизнь, ия внее нелезу. Колозубый бог стобой, мне все равно. Умри бездетной, твоя воля. НоЖабра я знаю дольше, чем ты, я сужу онем объективнее. Он хочет тебя, хочет принять твою икру, ни очем другом идумать больше неможет, поэтому итаскается затобой потвоим любимым морям.
        - Да какой смысл ему врать втаких вещах?!
        - Он зациклился натебе, вот ивсе. Принял твой образ жизни, твой образ мыслей, асам чахнет. Он неуйдет. Я прошу тебя ради него - отпусти его. Дай ему стать отцом. Ты живешь полной жизнью, аон живет чужой жизнью. Несвоей. Он несчастлив.
        Я молчала. Я хотела крикнуть, что это все неправда, нопро себя знала - так иесть. Жабр несчастлив. Имое счастье, если подумать, несовсеммое.
        - Я знаю, что ты любишь его. Я так долго наблюдаю завами. Да, я ненавидел тебя зато, что ты навязала ему свою жизнь. Ноя знаю, что ты его действительно любишь иотпустишьего.
        - Ты что, перепузырился? Зачем ты повторяешь одно итоже? - Планктон начал действовать мне нанервы. - Я услышала тебя, мне надо подумать. Вконце концов, даже если я его отпущу, он может несогласиться уходить. Может, ты его заставишь? Найдешь ему покорную самочку, помешанную наразмножении? Он оплодотворит ее, она распорет ему кожу, сожрет его сердце, отложит внутрь его икру… Имы стобой лишимся нашего лучшего друга?
        - Разве неэто предел мечтаний каждого мужчины - стать отцом? Умереть счастливым, полным икры своей любимой. Разве неради этого мы живем? Умереть счастливым - или жить несчастным, чтобы ты выбрала наего месте?
        - Ну ладно, я его прогоню…
        - Умница…
        - …я хотела сказать, допустим, я его прогоню. Нокак ты найдешь ему самочку, если, потвоим словам, он зациклился намне иникого больше нехочет? - Вмоих глазах стояли слезы, жгучие, словно уксус, я набрала полные ладони тины иприжала квекам, чтобы скрытьэто.
        - Уже нашел, - еле слышно сказал Планктон иулыбнулся, дерзко демонстрируя щелку между зубов, ноя иневзглянула нанее.
        - Всмысле? Кого?
        - Ачто это твоя подружка невозвращается? - Он потянулся иосмотрелся посторонам. - Здесь без нее скучновато.
        - Она побежала заЖабриком, все объяснит ивернет его, - начала было я ивдруг поняла.
        - Ты попросилее?!
        - Она опытная мать, - усмехнулся Планктон. - Самая желанная самка внаших краях. Он неустоит передней.
        Я невидела больше зала, невидела Планктона. Перед моими глазами стояла Крабча, вгрызающаяся вовнутренности моего Жабрика. Он дрожал вагонии, икровь текла поего ребрам… Крабча наполняла его икрой, как кошелек жемчугом. Остатки хмеля слетели сменя, одним прыжком я выскочила изванны ипонеслась квыходу, только клочья тины летели вразные стороны.
        Выскочив изильника, я замерла наберегу. Солнце уже опустилось кгоризонту, кое-где светились крошечные звезды. Кругом было пусто. Только вдоль воды шла широкая полоса. Недавая себе даже задуматься, я побежала поней. Жгучие слезы падали впесок, я немогла инехотела их остановить. Поэтому я несразу заметила, что кто-то идет мне навстречу.
        - Плюша! - встречный обнял меня иприжал голову кмоему плечу. Жабр, живой. Отплача ибега я струдом переводила дыхание, немогла сказать ни слова, только дрожала, как влихорадке, сжимая его изо всехсил.
        - Я отказал ей, небойся. Она уже нашла другого. Пойдем домой.
        - Стой. - Я без сил опустилась напесок, продолжая сжимать Жабра изо всех сил. Ему пришлось сесть вместе сомной.
        - Тебе плохо? Ты что, уже оплодотворена? - забеспокоился он. - Где Планктон? То есть то, что отнего осталось.
        - Да ненужен мне твой Планктон, - зарыдала я вовесь голос, вновь обретя возможность говорить, - это Крабча меня подговорила пофлиртовать сним!
        - Как Крабча могла уговорить тебя пойти натакое? Этоже недля тебя? - Дразнящая щелка между зубами снова притягивала мой взгляд, наэтот раз Жабрик улыбался немного иронично.
        - Планктон иКрабча сговорились, чтобы сделать тебя счастливым. - Я начала успокаиваться, отпустила Жабра ипосмотрела наморе, чтобы неотвлекаться. - Скажи, тыже несчастен сомной.
        - Глупости.
        - Тыже сдетства мечтал стать отцом. Ну правдаже? Планктон тебя знает дольше илучше меня. Ая просто лишаю тебя твоей мечты. Глупая, эгоистичная Плюша.
        Жабр молчал, только гладил меня поголове, иэто окончательно меня убедило втом, что Планктон говорил правду. Я чувствовала себя ужасно.
        - Любой мальчик мечтает стать отцом. Встретить самочку, отдать ей свое сердце, отдать тело своему потомству. Это нормально. Это физиология.
        Я молчала, только плакала имолилась про себя Колозубому богу, чтобы Жабр продолжал гладить меня, неотпуская, чтобы солнце неуходило вморе, чтобы эта минута никогда некончалась. Потому что, когда она кончится, мы расстанемся. Я отпущу его. Пусть умрет счастливым, вместо того чтобы жить несчастным.
        - Но, кроме физиологии, есть еще разум идуша. Есть чувства. Есть выбор. Я нехочу быть ни скакой другой самочкой, кроме тебя. Мы навсегда вместе. Никто другой несъест мое сердце. Никогда. Ничью другую икру я неприму всвою шкурку. Мне нужна толькоты.
        - Ты сам себе противоречишь.
        - Нет. Пойми ты, глупая. Хочешь плавать поморям - я буду плавать стобой. Есть восточные водоросли, слушать южных дельфинов, знакомиться сморками совсех концов света. Я хочу тогоже, чего хочешь ты. Иесли ты нехочешь стать матерью…
        - Я хочу! - перебила я его. Ярость придала мне сил, слезы высохли. Я вырвалась изего рук, вскочила наноги. - Я нормальная. Уменя такаяже физиология, ия досмерти хочу всунуть язык втвою щелку между зубами, облизать остатки планктона ирачков ствоего нёба, апотом спариться стобой инаметать гору икры, ичтобы мальчики все были как ты, ствоими костлявыми ребрами икруглыми глазами, ты, тупица! Я больше всего насвете этого хочу, анежрать водоросли, идиот!
        Он замер ибольше неулыбался.
        - Ноя немогу! Пойми ты, немогу! Как только ты оплодотворишь меня, физиология иинстинкты возьмут верх, я сожру твое сердце, иты умрешь! Понимаешь, ты умрешь! Тебя больше небудет никогда, нигде!
        - Ноэтоже увсех так… Так инашиже родители…
        - Ая нехочу так! Как я буду - без тебя?! Ходить поэтому берегу, вэтот гнилой ильник, видеть теже морды - ибез тебя! Иты невозьмешь меня заруку, ничего никогда мне нескажешь, я тебя больше неувижу - я нехочу! Я небуду! Недолжна, нехочу инестану!
        Он по-прежнему сидел наколенях, глядя наменя, спокойный, вто время как я бесновалась ибрызгала пеной.
        - Легко вам, самцам, оплодотворил - иникаких проблем! Помер себе ивсе тут! Акак нам, самкам, жить без вас? Выращивать детей, потом искать нового, снова любить, снова терять… Ну что ты смотришь наменя, жабья ты морда?! Хочешь стать папочкой?! Иди! Крабча уже занята - так найди Тину, Ракушку, Кильчу, кого хочешь, пусть кто угодно сожрет твое сердце, ая небуду!
        Он встал, подошел ко мне, обнял меня, злую, бешеную, брыкающуюся, собрал всю, как маленькую - я инедумала раньше, что унего такие огромные руки, - итихонечко прикоснулся кончиком своего языка кмоей щелке между зубами. Я тутже сомкнула губы ипринялась мотать головой.
        - Небойся, я все понял. Ничего неизменилось. Унас небудет икры, пусть так. Ноцеловаться нам можно. Ифлиртовать. Только нам стобой это иможно, наверное, потому что только мы стобой вовсем мире всегда будем вместе. Ия буду целовать тебя под песни южных дельфинов исобирать остатки восточных водорослей ствоего нёба, аеще мы поплывем туда, где льды ичерное небо, только ты больше ничего небойся. Я буду рядом. Всегда.
        Солнце скрылось под водой, ноя была только рада этому. Мысленно я всем сердцем молилась Колозубому богу отом, что та минута, которую я просила продлить навсегда, закончилась. Ивсвете луны дочего притягательна эта дразнящая щелка между его зубами. Какоеже счастье, что все закончилось. Какое счастье, что все только начинается.
        Лайошевы пчелы (К.А.Терина)
        Случилось это вВанахейме, вгорном селе Медвен. Нето чтобы давно, ноиневчера. Еще дообеих Мёренских войн, если хочешь точнее.
        Один шептун (звали его, допустим, Лайош, хотя для истории это неважно) нелюбил людей. Небыло внем иненависти, вкакой подозревает всех шептунов обыватель. Вреда Лайош никому нежелал. Ноиродства счеловеческими особями нечувствовал. Пацаном неучаствовал вдетских забавах, всем развлечениям предпочитал одиночество - сбегал вгоры при первой возможности. Отец поначалу ходил следом, нобыстро понял, что возвращать Лайоша домой - дело бессмысленное ивредное. Вгорах ему лучше. Мать тоже смирилась.
        Говорят, дикая лозинка, что так любит схватить заногу беспечного путника, никогда нетрогала Лайоша. Иеловые ветви нехлестали его, если только сам он того нехотел. Птицы замолкали наего пути или начинали петь - поодному его жесту. Агорные кошки приходили греть его, если ночь была холодна.
        Сыном, впрочем, Лайош был почтительным. Пока родители были живы, исправно появлялся вМедвене - угрюмый заросший детина, нопритом незлой.
        Мать усаживала Лайоша накрыльцо иподолгу вычесывала изего волос сорную траву, ветки, засохшие цветы ивомножестве - мертвых пчел. Живые пчелы тоже вечно вились вокруг Лайоша. Он их негнал, да иродители современем привыкли.
        Один задругим родители Лайоша сошли вмогилу. Он схоронил их ивселе стал появляться куда реже. Дом забросил, замогилами несмотрел. Односельчане поначалу осуждали его - ноисключительно заглаза: своим грозным видом Лайош внушал уважение итрепет. Стех пор как умерла мать, некому было следить заего бородой игривой, так что вскоре стал Лайош похож надревесного великана (роста внем было почти четыре альна). Разве что птицы невили гнезд наего голове - ито непоручусь. Апчел скаждым днем становилось все больше. Ипчелы эти были куда страшнее самого Лайоша. Всегда начеку. Махнешь неосторожно рукой, итотчас они рядом: куда смотришь, что задумал? Нонебыло случая, чтобы обидели кого без причины.
        Лайош появлялся вдеревне всякий раз, когда ему требовалось вещи, которые самостоятельно добыть иизготовить он неумел. Бочки для меда, сталь, изредка - одежда. Иногда тосковал побаннице, какой кормила его вдетстве мать. Был он необщителен, ночестен ищедр. Медвенцы привыкли: Лайош берет без спроса, нонепременно платит завзятое хорошую цену. Платил резными деревянными игрушками имедом. Игрушки были странные: глумление над природными образами, извращенные помеси видов. Заяц стелом змеи; собака срыбьей головою ирачьим хвостом; птица-травник напаучьих лапках. Никогда Лайош неповторялся, акаждая новая его игрушка, кажется, была еще безобразнее, еще противоестественнее, чем прежние. Притом сделаны вещицы были искусно, и, еслибы неотвращение, любоваться такой работой можно бесконечно. Дети, глядя наэти игрушки, плакали. Авзрослые остерегались прикасаться лишний раз, чувствуя вбезделицах душу. Такой плате медвинцы неслишком радовались, нопринимали ее: вОлмуце причудливые поделки можно было выгодно продать. Шел слух, будто, положенные под подушку, своим противоприродным безобразием отпугивают они ночные
кошмары.
        Другое дело - мед. Мед уЛайоша был дивный. Заароматом Лайошева меда можно было уйти накрай света, забросив все домашние дела, забыв мать, отца, жену идетей. Отзапаха его умолкали споры, аотвкуса - горьковато-сладкого, нежного - уиных случались волшебные видения: чужие края, вкоторых понекоторым приметам можно было узнать Мидгард или даже Трою; пейзажи, каких невидывал человек, - земли ледяные иогненные, апорой - темная бездна. Возможно, то был сам Гиннунгагап. Другим казалось, что различают они речи птиц. Третьи уверяли, что старые, еще бабушкины вещи открывают вдруг тайны предков. Как будто мед ненадолго делал каждого шептуном.
        Говорили, что уЛайоша две души. Одну душу, черную, вкладывал он всвои игрушки, оттого иполучались они такими уродливыми. Другую, светлую, - добавлял вмед. Ивместе снею - частицы своих шептунских снов.
        Мед славился навсю округу. Наярмарке вОлмуце он пользовался успехом еще б?льшим, чем Лайошевы деревянные уродцы. Посей день вспоминают этот мед, хоть прошло без малого сорок лет, как съедена последняя его капля. Даже поговорка есть: хорош, как медвенский мед. Слыхал, может?
        Вурочище Лайоша, добраться было непросто, новозможно. Ивсеже медвенские туда неходили. Ты спросишь: почему? Все спрашивают. Городскому человеку сложно понять устройство души горца. Известно ведь, что вмаленьких селениях тайн нет, горные люди любопытны исклонны сунуть нос вкаждое мало-мальски интересное дело соседа. АЛайоша, вишь, нетрогали. Дело втом, что медвенские несчитали Лайоша простым соседом, ровней себе. Осуждение давно уступило место тихому уважению. Так уважают медведя или горного духа, который непричинит человеку вреда, если ненарушать нехитрых правил.
        Случалось, кто-то изпастухов забредал ксамым границам Лайошевых земель. Границы эти были обозначены камнями вроде путевых, что ты, наверное, сотнями перевидал вовсех сторонах. НоЛайош рун незнал, да ивообще грамоте обучен небыл, потому накамнях высечены были негальдраставы, агрубые подобия пчел - внесколько ромбов. Никакой силы эти знаки неимели, нопредупреждали: дальше ходу нет. Завидев такой знак, всякий обходил Лайошево урочище стороной.
        Уодного пастушонка, совсем еще мальчишки, как-то ночью отбился отстада ягненок, который отчего-то этому пастушонку был особенно дорог - может, дело было вего, ягненка, диковинном черном окрасе. Мальчишка оставил стадо под присмотром верного пса, асам отправился напоиски. Ягненка он так иненашел, оягненке он ивовсе забыл, когда понял, что забрел вовладения Лайоша. Вернулся пастушок вМедвен - глаза-блюдца, волосы дыбом. Один, без стада. Был крепко бит хозяином, ноисторию его очудном Лайошевом житье слушали все, даже кмет.
        ВЛайошевом урочище, рассказывал мальчик, повсюду развешены колокольцы, вплетенные вчудные поделки изветок, стеблей икожаных обрезков. Колокольцы эти должныбы звонить отмалейшего дуновения ветра, нозвонят они вопреки всему, звонят прихотливо, точно подчиняясь воле невидимого музыканта. Один умолкнет, другой подхватит, аиные вступают вместе, да разноголосо. Ведут тебя, манят звуком. Апотом затихают сонно, икажется, что остался ты один, совсем один. Ни единого шороха наальны иальны вокруг. Ивот позвуку этих колокольцев, как понити, брел мальчик понезнакомым землям, дивясь красоте их инеобузданности. Олмуцкие горы красивы без всяких шептунов, это подтвердят тебе обе мои ноги, левая иправая, погребенные камнепадом наодном изперевалов. Номеста, куда попал пастушок, были красивы красотой дикой, жестокой. Красота эта била наотмашь незваного гостя. Аон клонился, корчился, рычал отболи - ишел дальше вопреки всему. Вопреки своей воле, которая требовала повернуть, уйти изэтого гиблого места.
        Так он шел - потропкам ичащобе, мимо пещеры, где, повсему, обретался Лайош, мимо ульев, пустых итихих, - пока недобрался докрая луга, устланного травой имхом - богаче бесценного мёренского ковра. Там он остановился. Умолкли колокольцы, исейчас смогбы он повернуться ибежать прочь, нодейство, увиденное налугу, заворожилоего.
        Был там Лайош. Ибыли там пчелы. Огромный рой. Рой этот подчинялся тойже силе, что иколокольцы надеревьях, исам мальчик-пастушок. Силе Лайоша.
        Лайош шептал. Неслышно, беззвучно, едва разлепляя губы. Ивсеже мальчик несомневался: слова Лайоша ласковы инежны. Лайош шептал, апчелы слушали его. Рой кружил рядом, то окутывая Лайоша волнами, то отдаляясь искладываясь впричудливые силуэты - напоминавшие те самые деревянные безделушки, что резал издерева Лайош. Только фигуры эти были огромными - вполовину неба. Так рассказывал мальчик.
        Апотом - пастушок клялся вэтом иземлю готов был есть - пчелы изобразили девичью фигуру, иЛайош сэтой фигурой принялся танцевать повсему лугу, точно была она настоящей девицей. Что было дальше, пастушок тоже рассказал, ноя это непотребство повторять нестану, сам догадаешься.
        Пастушок всё смотрел, неверя глазам, желая отвернуться инеотворачиваться никогда, закрыть глаза инезакрывать глаз, сужасом исладостью смотрел, ивкус Лайошева меда вспоминался ему очень явственно.
        Так исмотрелбы, несмея двинуться, так иосталсябы там, окаменел, врос вмох, белелбы костями через века, авсё смотрелбы. Нопочувствовал ответный взгляд.
        Невзгляд Лайоша - тот, кажется, был невсебе, купался вбессознательной неге, которая известна всякому, кто стал мужчиной.
        Взгляд пчел. Всего роя. Как единого существа. Темный, чуждый, пронизывающий насквозь. Весь рой сделался этим взглядом, имальчику показалось, что сейчас сложится он вновую фигуру - вогромный глаз, непчелиный, ноинечеловеческий.
        Тогда только пастушонок развернулся ипобежал прочь что былосил.
        История эта никак несказалась наотношении медвенских кЛайошу. Подобные сюжеты, разве что без столь чувственных подробностей, они ивоображали себе, думая оЛайоше как огорном духе. Лайошже вел себя так, словно ничего особенного неслучилось.
        Только мальчишка-пастух больше немог ходить вгоры. НеЛайош его пугал - пчелы. Их взгляд. Непрошло игода, как мальчишка сбежал вОлмуц, прибился там клихим людям, идальше жизнь его была весьма интересна итрудна, потому что, сам понимаешь, впереди были первая, апотом ивторая Мёренские.
        Ноэта история неомальчишке-пастухе.
        Еще раньше приключения пастушка сделались анекдотом, который вместе смедвенским медом растекся поокруге идобрался досамого Олмуца. Городские, вотличие отгорцев, подобным сказкам неверят, городские верят собственным глазам, ашептуны, ккоторым они привыкли, ведут себя как самые обыкновенные люди ивпротивоестественную связь спчелами невступают. Анекдот считался остроумной выдумкой, призванной увеличить ибез того небесную популярность медвенского меда.
        Только один человек заинтересовался истоками анекдота. Человек этот был цирковым антрепренером; всевозможные диковинки были его хлебом смаслом, всю жизнь он искал таланты, чтобы заковать их вцепи контрактов изаставить выворачивать душу напотеху публике вовсех уголках, куда добираются венедские цирковые караваны. Его собственным талантом был нюх начудесное. ИЛайоша сего пчелами он почуял очень ясно. Медвенские отказались вести чужака вЛайошево урочище, нотот был человеком упорным ипошел без проводника. Вернулся через неделю, искусанный, опухший иедва живой. Грозился натравить тамошних лагов навсю деревню, ноугроз невыполнил. Рассказывают, что всю жизнь потом доонемения боялся он пчел ивсюду они ему виделись. Еще рассказывают, что дело было невбогатом воображении циркача, ачто действительно всегда рядом сним кружила хотябы одна пчела. Исмотрела.
        Ноэта история неожадном антрепренере.
        АЛайош однажды влюбился. Это как будто невяжется сописанием его натуры - угрюмой иодинокой. Нофакт остается фактом. Возможно, чувство, которое он испытывал, неимело тех возвышенных оттенков, какими унас принято украшать описание любви. Возможно, Лайош просто захотел. Так говорили злые языки, иэтому соответствует способ, который он выбрал, чтобы получить искомое. Сватовство угорцев сопряжено сомножеством ритуалов, засоблюдением которых зорко следят старики. Лайош сэтими ритуалами, конечно, знаком небыл. Да исвататься он нестал. Просто однажды кмет обнаружил пропажу дочери, Радки. Взамен нее водворе кметова дома оставлены были пять бочонков меда - целое состояние. АвРадкиной комнате нашлось множество чудищ, улиток скошачьими мордами, кузнечиков-лошадей ипрочих уродливых резных безделиц.
        Пока мать билась вистерике, атоварки ее успокаивали, незабывая шепотом вновь пересказывать друг другу историю, некогда поведанную пастушком, кмет собрал мужиков, чтобы идти вгоры. Взяли ссобою дары - всё, что ценил Лайош: лучшие ножи, льняные рубахи свышивкой, банницу, которую спешно испекла одна изстарух. Атакже несколько пар сапог иопанки, которые Лайош сроду неносил. Идаже два бочонка анисовой мастики изличных запасов кмета. Кмет достал изсундука старую свою проржавевшую саблю.
        Квечеру добрались доЛайошева урочища. Лайош, будто зная, что явятся гости, встречал их упограничного камня, одетый вчистую рубаху, волосы причесаны, борода заплетена вкосы. Пчел его, вопреки обыкновению, рядом небыло. Лайош без них показался вдруг беззащитным ималеньким - несмотря натеже четыре альна роста. Рука кмета сама собою легла начерен сабли.
        Стояли укамня, смотрели друг надруга. Молчали. Лайош - тот всегда молчал, акмет исказалбы, да ненаходил слов. Мужики заего спиною были непривычно тихи, несыпали прибаутками, некряхтели инедышали. Замерло всё - даже воздух. Залети сюда шальная искра - вспыхнет черным пламенем.
        Итут появилась Радка. Роста она была маленького - вертлявая вздорная девчонка. Появилась - иразбила молчание болтовней своей неуемной, хохотом своим, движениями - щедрыми. Каялась, что ушла без спроса, всплескивала руками - как там мать, отца обнимала, ладони ему целовала ивсё рассказывала, рассказывала. Нет ей счастья без Лайоша, итакой он хороший, имужем будет славным, атам идетки пойдут.
        Возвращаться домой отказалась наотрез.
        Придирчиво изучила отцовы дары, анисовую решительно вернула, остальное взяла.
        Попрощались тепло.
        Кмет, смирившись спотерей дочки (было унего их еще две навыданье) иуспокоив жену, мысленно подсчитывал прибыль. Зять-медовар - это неслучайные подношения отгорного духа, ккаким привыкли медвенские. Это можно наладить целое производство.
        Анатретье утро вМедвен пришел Лайош.
        Утро было ясное, носЛайошем вместе сгор спустился туман. Окутывал плащом его могучие плечи истелился дальше поземле, выбрасывая щупальца вовсе стороны. Лайош был грязен иклонился кземле. Неотгруза, который нес наруках, - Радка ипри жизни была крохотная, авсмерти потеряла, кажется, половину; клонился отгруза надуше.
        Он положил ее наземлю - нежно положил, точно спит она, анемертва. Радку неузнать было - черная, опухшая. После разбирались, приезжал пристав изОлмуца, привез ссобой прозектора - занудного аккуратиста. Тот насчитал нателе Радки тысячу триста семнадцать укусов. Пчелы. Так он сказал. Иеще добавил какие-то мудреные слова, ноих уже никто неслушал. Пчелы, шумел Медвен. Пчелы.
        Новтот миг, когда Лайош положил Радкино тело уколодца, никто недумал про пчел. Оних ивовсе невспомнили - небыло их. Допоры.
        Лайош отошел нанесколько шагов. Встал наколени, опустил голову имолча ждал.
        Говорят, первый камень бросила жена кмета. Говорят, бросали все медвенцы - отребенка додревней старухи. Это неправда. Камней небросал никто.
        Кметова жена лежала рядом смертвой дочкой, обняв ее ишепча ей наухо колыбельную. Долго лежала, неотпускала, четверо мужчин едва оттащили ее. Остальные медвенцы стояли без движения, неспособные еще ни осознать, ни понять произошедшего. Люди стояли исмотрели, даже кмет стоял - босой, без штанов, водной только ночной рубахе. Они стояли, аЛайош ждал. Исказалбы им, чего ждет, только давно разучился говорить.
        Камни полетели сами. Вырванные нечеловеческой волей из-под ног медвенцев, летели метко, били Лайоша вгрудь, вспину, ввисок. Аон всё непадал, Лайош. Непадал, пока незакончились камни, пока незакончился онсам.
        Когда прекратился свист игрохот иулеглась пыль, неосталось ничего отвеликана, каким при жизни был Лайош. Ни единой косточки. Но, говорят, все камни вМедвене стех пор красные.
        Ивот тогда появились пчелы. Рой. Грозная бесформенная туча закрыла собою небо, инаступила тьма.
        Никто непобежал. Стояли как один, завороженно следили захаотическим мерцаниемроя.
        Ждали смерти. Недождались.
        Налетел порыв ветра - могучий, холодный, как дыхание Нидхёгга, - ипчелы исчезли.
        Когда поднялись вЛайошево урочище - сприставом исолдатами, - ненашли там ничего особенного. Горы игоры, лес илес. Колокольцы вветках деревьев послушно подпевают ветру. Только налугу уЛайошевой пещеры обнаружились ошметки ульев, что выглядели так, будто взорвала их изнутри миниатюрная рунная бомба (таких бомб тогда еще небыло, двадцать лет довторой Мёренской, ноэтоже просто сравнение, верно?). Пристав, знающий уже всю историю сослов медвенских, долго изучал щепки, осколки итрупики пчел, что визобилии усеяли пасеку; ходил, вымерял что-то шагами, бормотал себе поднос.
        Пчелы, сообщил он, были заперты вульях, норвались наволю так крепко, что сами эти ульи иразнесли изнутри. Вот ведь как бывает. Так сказал пристав, новотчет писать этого нестал.
        Говорят, пчелиный рой посей день можно встретить вОлмуцких горах. Носится он, незная покоя, принимая диковинные формы - то глаз впустоте неба, то лягушка ссовиными крыльями, ночаще - девица, что кружит икружит втанце сневидимым кавалером.
        Еще говорят, сосмертью Лайоша умерли иего резные безделицы. Нерассыпались золой, как случается всказках ошептунских богатствах. Неисчезли. Неизменились внешне. Новсе, кого прежде берегли они откошмаров, спят стех пор соткрытыми глазами - дотого страшны ихсны.
        Перфорация (Ольга Толстова)
        Незримые машины, мерно гудя, срывали берег, Бескрайнее море подступало ближе ко Второму городу, дышало застеной, будто живое, обнимающее мир создание. Маяки островов Ожерелья шарили лучами полоснящейся темно-синей коже волн.
        Поту сторону западного мыса, укрытый матовой тьмой солпанелей иплетеным шатром проводов, вечно погруженный вшорох черной соли, протыкал небо башнями Третий город.
        Первый город, плоский как блин, полный людей сзагрубевшими ладонями иусталыми спинами, рожающий хлеб имясо, тихо спал наюго-западе.
        Нигде небыло никого, кто могбы спасти меня. Сколько я ни меняла форму слухового хрусталя, неслышалось ни отзвука, ни шепота, ни даже последнего «прости».
        -
        Я вычислила ее сразу. Караван приближался: дровиши топали ужасно, сотрясая мощными копытами землю, дребезжали платформы, кричали, болтали, кряхтели люди, амой взгляд метался впоисках того, что заставляло слуховой хрусталь пищать. Тонкая тревожная нота, сигнал приближения сородича.
        Вычислила, ноувидеть несмогла. Она была водном изконтейнеров, сундуков, баулов, сумок. Где-то там, дремлющая, тихая ипока что одинокая. Ноона тоже меня слышала. Я вэтом несомневалась.
        Я пряталась втени мусорного переулка, забаком, источающим все отвратительные запахи разом. Щелкал анализатор, определяя, изчего состоит вонь, ивновь заставляя меня радоваться, что я нечеловек. Знаю, чем тут пахнет, нонеобязана это чуять. Могу бродить повсем закоулкам, тупикам, проулкам Второго города, ступать погрязи, несотрясаясь отомерзения.
        Караван проехал погороду, постепенно теряя хвост, платформы разъезжались, кто куда. Ия нашла ту, откоторой уменя звенело вушах. Стремя другими она повернула насевер ивстала назадах дешевого гостевого дома. Недалеко отместа, где обитала я, азначит - всамом жалком районе Второго города. Хотя воВтором городе официально нет ибыть неможет жалких районов.
        Я так инеувидела ту, откого уменя звенело вушах; было похоже, ее внесли вдом, как груз. Зато разглядела людей: уроженцы Колыбели, некоторые светловолосые исветлокожие, другие похожи наместных, все чуждые мне инепонятные, звучащие ипахнущие непривычно.
        Это значило, что иона другая, некак я. Другая.
        Собрав ежедневную дань сокрестных мусорных баков, таща мешок больше меня самой, я вернулась домой. Вту комнатушку, докоторой мы докатились. Ни я, ни Туллия ни виноваты вэтом, просто несложилось - так я себе повторяла. Нокто-то все-таки был виноват.
        Туллия спала. Сжав кулаки, подтянув ноги кживоту, скатившись вугол потрепанного комковатого матраса, она тяжело, номерно дышала, ия смотрела нанее, замерев всвоей обычной неподвижности-между-задачами. Мой способ спать, иногда думала я, итак оно ибыло: ведь вэти минуты простоя часть меня уходила взабытую людьми глубину, впустоту ичистоту, где я слышала только морские волны… раньше. Впоследние годы кним присоединился новый звук, похожий начавканье грязи под человеческими сапогами. Почему-то он нравился мне даже больше прибоя, были внем ритм иугроза, иеще я считала, что сама пробраласьбы поэтой грязи совершенно бесшумно, наслаждаясь ее влажностью ипрохладой.
        Выходя изпростоя, я размышляла недолго, зачем мне нужна грязь, иэто было даже забавно.
        Туллия всё спала, новых задач мне недали, ия решила найти их сама. Меня интересовалаона.
        Всумерках город остывал, улицы наполнялись другим сортом духоты, недневной, порожденной жаром северного солнца, асухим теплом, идущим отсинтетических иприродных камней, отсмол мостовых. Наполнялись еще шуршанием соли ввентиляционных отводах - днем его заглушали люди, животные имашины. Береговым бризом, уносящим городские запахи прочь, аеще - тающим эхом дневных воспоминаний, когда люди один задругим засыпали.
        Наступало время охотников, чудовищ сльвиными головами илапами (только я теперь помню ольвах), сшипами намощных хвостах, сживотами, обитыми чешуйчатой искусственной кожей, жесткой инепробиваемой. Героев страшных историй, которые мы рассказывали друг другу поночам, сбившись вкучку, дрожа ипередавая покругу какую-нибудь мелкую вещь: брусок, шестеренку, собачью игрушку или просто камешек. Говорила только та, кто держала этот предмет. Выигрывала - та, кто напугает сестер больше других. Мы высасывали человеческие кошмары, отправляли их вместо, что звали Безликим пространством, поглощали тьму изапретное, сторожили, охраняли, берегли, илюди могли спать глубоко испокойно.
        Зналили люди про охотников? Теперь-то что отом думать?
        Номы их боялись, всегда. Боялись темноты идрожали.
        Я неверила, что охотники вокруг меня, вкаждом темном углу, скорее, там было полно местных крыс иеще всякой мелочи, выходящей изморя поночам, чтобы питаться наберегу (странный образ жизни, ведь вморе полно еды, аеще они моглибы есть друг друга). Новсе равно дрожала, перебегая оттени ктени, отбака кбаку, отугла куглу. Дрожала больше, чем днем, когдабы меня могли заметить. Я слышала напару кварталов вокруг, как ворочаются люди всвоих постелях, как чутко спят собаки, акошки выходят напрогулку, как падают всон дровиши идремлют лошади, даже как уходят вникуда выключенные машины, иименно это меня ипугало. Ведь отуслышанного что-то вомне пробуждалось итрепетало, требуя действий. Ая даже непомнила каких, только знала, что сама несправлюсь.
        Слишком давно мы покинули Колыбель, чтобы я могла помнить. Слишком давно я существовала одна.
        Ее уже небыло вгостевом доме, идаже эха неосталось, никакой ниточки, ведущей кней. Ия испугалась - немогла вспомнить, чтобы боялась так сильно хоть раз. Ночами наэтих черных отсоли улицах. Или днем, прячась втенях ипритворяясь городским паразитом или старой игрушкой - если чей-то взгляд падал наменя. Атеперь я заметалась подвору, загаженному животными илюдьми, покварталу, такому зловеще тихому ивыжидающему, порайону, где вкаждом тупике дрыхло попопрошайке, икаждый изних втягивал восне ноздрями соль извоздуха ибормотал, переживая счастливые грезы.
        Только я снова была несчастной, как была этим утром ивсе утра донего, стой поры как мастер, чье имя забыла даже я, положил мне руку намакушку ивелел открыть глаза.
        Я наткнулась наотзвук - налетела нанего, как настену. Ипошла вслед заним, унимая вибрацию сердечника иподрагивание вконечностях. Всё будет хорошо, Шизума, чего ты боишься, сказала я себе. Вотжеона.
        ВОбщих залах, конечноже. Куда еще могли пойти приезжие? Посмотреть надругих, показать себя, этимже иизвестны человечки: тщеславием илюбопытством. Кто угодно может выступить там внадежде напризнание.
        Взалах было слишком людно исветло, ия нерешилась войти, просто спряталась под окном усамой сцены ислушала, как звучит среди человеческого гомона ее чистый голос, нараспев читающий стихи. Вдыхала ивпитывала этот звук… иуже тогда окончательно полюбила ее - невидя еще инеприкасаясь ни разу.
        Туллия проснулась кполудню, заворочалась под прохудившимся пледом, закашлялась: сгодами растворенная ввоздухе соль стала раздражать ее горло.
        - Шизума… - пробормотала она, шаря рукой поматрасу.
        Она давно привыкла, очнувшись, первым делом класть ладонь наменя, сжимать, ощущая, как проминается плоть, будто я была ей мячиком или плюшевой игрушкой. Так она понимала, что реальность все еще реальна, асновидения отступили. Она уже невсегда различала, где одно, где другое.
        Я подошла кней, понимая, что намеренно неспешу, что мне доставляет удовольствие смотреть заее мечущейся рукой. Итутже сердечник кольнула игла: неправильно так поступать счеловеком.
        Туллия схватилась заменя сеще большей, чем обычно, силой, потом судорожно вздохнула инаконец открыла глаза.
        - Иди уже… - слабо сказала она, обиженно отталкивая меня. - Что назавтрак?
        Она сидела наматрасе, раскинув ноги - сгибать колени ей было больно, ируками ела «крошево». Назавтрак, обед иужин (если Туллия незасыпала назакате) всегда было «крошево». Мое фирменное блюдо, состоящее извсего найденного, мелко покрошенного, иногда заправленное молоком или несвежим маслом, аоднажды - соком какого-то нездешнего фрукта. Я нашла запечатанный контейнер сним, наверное, он свалился сгрузовой платформы. Вкус у«крошева» должен был быть… всеобъемлющим.
        Туллия отправляла слипшиеся комочки врот, жевала, невидящим взглядом уставившись впространство, ая пыталась расчесать ей волосы. Пока она ела, я могла делать сней что угодно, авот потомбы она мне недалась.
        Вылизав иотставив всторону миску, Туллия перевернулась начетвереньки, состоном поднялась иперебралась крабочему углу. Когда-то там был стол, инаверняка он по-прежнему прятался где-то под коробками спожелтевшими листами, под тетрадями сдраными корешками, под давно пришедшими внегодность слюдяными пластинами изКолыбели, под покрытыми жирной пылью деталями, под всем тем, что составляло основу последнего, самого великого исследования Туллии. «Однажды, - говорила она, - я разберусь, как вы сделаны. Иоживлю остальных». Иногда вместо «оживлю» звучало «вскрою», абывало, Туллия затихала на«Однажды я разберусь…». Исследование стоило ей всего, даже семьи. Отдетей она теперь скрывалась, ведь те пытались отнять унее дело всей жизни; муж умер, недождавшись ее возвращения.
        Еебы нашли давно, так неумело она пряталась, ноя помогла ей, как помогала всегда ивовсем. Мы были неразделимы.
        - Сегодня ты мне непонадобишься, - рассеянно сообщила Туллия, копаясь вближайшей коробке. - Займись, чем хочешь.
        Я тутже выскользнула ввечно приоткрытую дверь.
        Писк становился привычным, я почти его незамечала. Инепоняла, что унего появилось новое качество, стоило мне ступить назадний двор гостевого дома. Только когда она вышла изтени исигнал взвизгнул вкрещендо, взорвался изамолчал, я поняла, что она ждала меня. Может быть, совчерашнего вечера ждала, когда я наберусь смелости показаться ей наглаза.
        Итеперь я разглядела ее… Все наши тела одинаковые, вышедшие изодной отливки, созданные излюбимого мастерами материала - белого, нетускнеющего сгодами, пластичного, прочного инаощупь теплого ибархатистого. Так его описывают люди. Материал, созданный, чтобы человечкам было приятно его касаться.
        Нослицами мастера всеже проявили фантазию, все мы вэтом разные. Конечно, ходили слухи, что укаждой был человеческий прототип. Нонам просто нравилось так думать. Люди всегда оставались центром, вокруг которого вращались наши мысли.
        Унее было круглое личико, слегка окрашенное всиний, круглые глаза, сейчас прикрытые белоснежной защитной пленкой, исовсем маленький рот. Тот, кто делал ее, думал оребенке, анеовзрослом человеке. Серебряные, как иуменя, волосы были короткими истояли торчком намакушке. Амне-то свои приходилось завязывать узлом, чтобы неотмывать их каждый вечер ототбросов.
        Она улыбалась; освещенная нашим злым солнцем, стоящая посреди мусора игрязи, мычания, ржания ивизга животных, она все равно было необыкновенно, невозможно чистой - изнутри. Иесли я чуяла это вней, то иона чуяла, какая внутри я. Должна была.
        Нотогда онабы неулыбалась, апятилась прочь.
        - Хозяин или хозяйка? - спросилаона.
        Формула вежливости древнее Второго города, древнее Колыбели, изтех времен, которых никогда небыло вэтой земле.
        - Туллия Кло-до-Ри, декан ихранительница инженерной практики, - ответила я. Будь я человеком, то сипелабы или бормотала отволнения, атак мой голос был такимже звонким, как унее.
        - Ты работаешь синженером? - обрадовалась она. - Это должно быть так интересно!
        Я засмеялась. Захохотала даже, чувствуя, что дрожу. Она непредставляет, какая уменя интересная жизнь, непредставляет.
        Я даже забыла спросить вответ тоже самое: хозяин или хозяйка? Да какая разница.
        - Меня зовут Микада. - Она сделала вид, что незаметила моей грубости.
        - Шизума, - ответила я. - Местная мусорная кукла.
        - Мусорная?
        - Это шутка. Моя собственная шутка. Я просто все время скрываюсь… знаешь, отлюдей. Приходится шнырять потаким грязным закуткам…
        Микада мне поверила, апотом ее большие глаза стали совсем огромными, даже пленка чуть-чуть приподнялась, ивщелочки вырвалось немного света.
        - Ивыходишь одна ночью? - ужаснулась она. - Как вчера, когда ты была уОбщих залов?
        Я кивнула.
        - Атам, наулице… - Микада содрогнулась, - поночам - неужели ты небоишься охотников?
        - Боюсь, - призналась я. - Новедь насамом деле их нет… давно.
        Она неуверенно кивнула.
        Я смотрела наее изящное гибкое тельце, затянутое вблестящее трико, накруглое личико, напускающие солнечных зайчиков волосы. Она была такаяже, как я, точь-в-точь, была измоего племени, потерянного, брошенного, забытого племени. Еще вчера последней была я, атеперь нас двое.
        Она сказала что-то еще, я нерасслышала. Я слушала колебания ее сердечника, трепетание фильтра-рассеивателя наневидимом ветру Безликой пустоты, движения хрусталя, когда она думала очем-то. Она была совершенством, именно такой, какой я вообразила ее себе сутки назад.
        Почти незамечая, что делаю, я побрела прямиком кней, увязая вгрязи.
        - Повтори, пожалуйста, - попросила я, оказавшись так близко, что уже чувствовала тепло ее нагревшейся насолнце оболочки. - Я нерасслышала.
        Она протянула руку ипогладила меня поплечу.
        - Я знала, что ты вернешься. - Защитная пленка наее глазах снова дрогнула. - Иждала.
        Вечером Микада провела меня закулисы черной, северной сцены Общих залов испрятала среди ящиков иверевок. Она лучилась отгордости иотсчастья, что я увижу ее выступление. Когда я уходила издома, Туллия крепко спала, набив брюхо «крошевом», я чувствовала себя свободной, вся ночь простиралась передо мной.
        Мне былобы все равно, окажись даже Микада бездарной, как большинство людей. Как единицы изнас, ошибки мастеров, задумавшихся вовремя творения обелой обезьяне.
        Но, конечно, она небыла бездарной, она была совершенной.
        Анализатор расчленил пыль, висящую вочередном темном углу, где я пряталась, исообщил: частицы кожи, натуральной иискусственной, растительные волокна, запах старого дерева, ржа, мускус дровишей, человеческий пот, соль, очень много соли. Стены, потолок, мебель Общих залов пропитаны черной солью. Нераз инедва люди ссыпали ее вкурительницы иподжигали, вдыхали дым иделили мысли друг сдругом. Их довольно жалкий, новсеже способ прикосновения кБезликому пространству. Они инеподозревают, что проникают разве что впредбанник бездны, тогда как мы можем вольготно исвободно гулять поее просторам.
        Я видела сцену под углом изал: покачивающихся вклубах черного дыма людей, их блестящие глаза илоснящиеся носы, щеки, лбы, подбородки. Расслабленно свисающие руки иприоткрытые рты. Зрители внимали происходящему, эмоции актеров становились их эмоциями, ареплики звучали укаждого вголове так, будто были сказаны личноему.
        Я знала, что видела это всё ираньше, очень давно. Как ито, что происходило насцене.
        Метафора, конечно. Упрощение. Эхо забытой истории.
        Люди бежали - откуда-то, откого-то. Они говорили, что нечто, что должно было помогать им, обратилось против них. Заними строем шли другие, пусть их тоже играли люди, носейчас они казались безликими инструментами. Что было игрушкой вруках людей, стало их хозяином. Гремела музыка, дым стелился посцене, сверкали зеркала. Падали ибеглецы, ипреследователи. Иявлялась новая сила, что мы звали охотниками, алюди незвали никак. Они боялись дать имя своему самому страшному кошмару. Оставалось лишь одно: бежать дальше, так далеко, где ничто, лишенное души, несможет их найти. Туда, куда могут войти только живые.
        Некоторые думали, что зло всёже прошло вслед заними - как-то, счьей-то помощью. Ношли века, проходили тысячи лет, аиследа зла небыло вэтой земле.
        Последнего вспектакле непоказали. Он кончался прибытием иоснованием Колыбели. Счастливый конец.
        Я видела хозяина Микады: юнец сореховыми глазами, гибкий, красивый, талантливый, харизматичный. Он будто держал всвоих руках сердца зрителей. Ему, наверное, исоль-то была ненужна. И, может быть, обошелсябы он даже без помощи Микады. Астем исдругим он царил, ступая посцене, как «до» былых времен среди плебеев, когда быть хранителем знаний еще что-то значило.
        Микада тоже была там, играла одну изтех, кто уходил вместе слюдьми, кто непредал их инеостался встарой земле. Играла саму себя.
        Я немогла поверить, как открыто идоверчиво она признаётся вовсем. Новедь только я здесь знала, что все разыгранное - правда. Люди недогадывались, ни наши местные, ни пришельцы изКолыбели. Я понимала, что автор спектакля - Микада.
        Люди смотрели нанее без страха, наверняка думали, что она просто заводная игрушка. Откуда им было знать, что Микада - умная вещь, что первые люди вКолыбели дали ейимя.
        Что она моглабы отправить разум каждого иззрителей бродить вБезликой пустоте, еслибы взбунтовалась, как давным-давно сделали наши сней дальние родственники.
        Ночью мы лежали вее сундуке, обитом изнутри мягким толстым полотном; вего стенах прятались слюдяные платы, вполне рабочие, урчал замурованный вдно аккумулятор. Несовсем те дома, что люди делали для нас когда-то, дома, полные чудес иэнергии, нодля меня теперь итакой сундук был роскошью.
        Еще минуту назад, непомня себя, мы сплетали руки иноги, я чувствовала губы Микады нашее; сочащийся сквозь них электролит, прожигающий наслаждением мою оболочку; нить моего сердечника, проникающую вее; скворчание ишипение вспыхнувшего Безликого пространства там, где мы вошли внего, чтобы слиться воедино, заблудиться друг вдруге изабыть, что мы были нерождены, асозданы, что мы подобия, анеоригиналы, что смысл нашей жизни - служение. Мы были вэтот отрезок времени, лишенный измерений, просто собой. Я была собой.
        Теперьже, уставшие отприкосновений ипроникновений, мы лежали, соединив руки, исмотрели накрышку сундука. Плёнок небыло нанаших глазах, исвет изних бродил покрышке истенкам, безжалостно подсвечивая потёртости, трещинки ицарапинки. Сундук небыл новым, его сделали давно, ещё первые люди, аныне даже вКолыбели несмоглибы повторить эту вещь. Свет Микады был белоснежным, амой казался всравнении сним желтоватым.
        Я думала, что людям никогда непознать подобного единения, инемного ненавидела себя зато, что всё время меряюсь счеловечками.
        - Расскажи оКолыбели, - просила я, иМикада говорила огороде, охваченном стеной иохраняющем горный перевал, очерных крышах, впитывающих солнечный свет, оподземных этажах, горячих отжара рабочих печей иполных шума инструментов. Обелых цветах всамом сердце города, отом, что их аромат излечивает любую душевную болезнь. Иотайных, закрытых почти ото всех древних коридорах, влабиринте которых досих пор спит наш утерянный монарх, самая сильная умная вещь извсех. Вот уже много веков мы свободны отее приказаний.
        - Аты была наюге, поту сторонугор?
        Она кивала ирассказывала олесах сживыми деревьями, чей шепот наполняет Безликое пространство, отчего оно перестает быть безликим. Ее голос трепетал при этих словах, глаза открывались еще шире. Я неверила ей инемогла неверить.
        Еще она говорила овеликих болотах, раскинувшихся отнашего северного берега догорного хребта, перепоясавшего континент, одеревьях-великанах снепривычно зелеными листьями, остоячей воде, что пахнет торфом изабытьем.
        Потом она попросила рассказать меня отрех великих городах, оТретьем, чьи башни подпирают небо, оВтором, вкотором открыли все тайны земли, иоПервом, таком огромном, что, даже увидев его, глазам своим неверишь.
        - Да всё так, как ты говоришь, - беззлобно ответила я. - Башни высокие, тайны открыты, поля покрывают две трети берега… Всёбы прекрасно, какбы нелюдишки. Снизкими желаниями, темными думами искудными амбициями.
        Она дернулась, села ирасстроенно спросила:
        - Зачем ты так говоришь?
        Вее голосе были слезы - человеческая реакция. Я поразилась, ведь ничего такого особенного несказала. Носпорить нестала, только несней:
        - Ну прости, - я притянула ее обратно, прижалась щекой кщеке, - я просто так давно была одна… слегка обиделась навесь мир… - бормотала я почти неразборчиво. Ноона поняла.
        Чуть-чуть отодвинувшись, она прошептала:
        - Агоспожа Кло-до-Ри - какая она? Ты должна была видеть столько удивительных вещей вее лаборатории!
        - Она… исследовательница. Ищет те самые ответы ктайнам земли, работает сумными вещами. Унее есть доступ вархив…
        - Ты была там?! - Она сумела подпрыгнуть лежа. Ее восхищению небыло предела. - Я никогда небыла вхранилищах Колыбели!
        - Да… я видела то, что лежит взапечатанных секциях… мертвое восновном.
        - Прости.
        Она вытянулась, прижалась ко мне всем телом, обхватила ручками иножками.
        - Ты такая умная, Шизума. Я это чувствую. Да икак может быть иначе, стакой-то хозяйкой… наверное, все твои хозяева были хранителями знаний. Амои…
        - Люди искусства, - закончила я ипогладила ее поголове. Она даже незнает, как ей повезло.
        Я считала дни, проведенные сМикадой. Наисходе месяца, натридцать девятый день нашего знакомства, я решилась. Когда, засунув врот прядь седых грязных волос, Туллия уснула, я уже привычно выскользнула издома. Закатные тени исчертили город, я скользила поним, как яхта меж рифов иостров Ожерелья, окна подмигивали мне красными отблесками, я волновалась, как какой-нибудь человеческий юнец, спешащий нарешающее свидание кпредмету страсти.
        Я собиралась сказать Микаде правду: оТуллии, омоей жизни здесь, обо всем. Потому что караван отправлялся вобратный путь. Последний спектакль, день насборы, ия больше никогда неувижу Микаду. Она нескрывала отменя, что уезжает, да инесмоглабы: вней небыло тайн, ни одного сокровенного уголка, кудабы я непроникла вниманием. Несправедливым казалось даже мне, что я еще храню что-то отнее. Иесли послезавтра мы расстанемся… невыносимая мысль.
        Мы можем жить вечно - вечно ибез нее. Она будет приезжать, конечноже, ия буду ждать. Годы минут между нашими встречами. Я чувствовала ее через дома иулицы, вгостевом доме, вОбщих залах, кудабы она ни перемещалась, мой сердечник был связан сее сердечником тончайшей нитью. Ия привыкла, что больше неодна. Раньше я ощущала множество таких нитей, новоспоминание отом порядке вещей было таким смутным, что, возможно, ложным. Когда Микада уедет, отдалится достаточно, нить исчезнет, ия оглохну иослепну снова.
        Я представляла себе, как это будет, исама неверила. Невозможно. Просоленные стены Второго города сдвигались идавили меня, мне нехватало воздуха, будтобы я умела дышать, еще одна реакция, позаимствованная учеловечков.
        Я придумала маленькую речь. Я незнала, чего ждать иочем просить. Я просто хотела вовсем признаться.
        Мы спрятались закулисами доначала спектакля, хихикая иподразнивая друг друга, забились замакет корабля, вечно сражающегося сбурными волнами, изатихли, обнявшись. Тогда я начала издалека:
        - Люди, - сказала я, - придумавшие нас, давно исчезли…
        - Из-за охотников, - тутже подхватила Микада. - Охотники истребилиих.
        - Если только… - машинально возразила я иостановилась. Микада истово верила вохотников, как будто видела их своими глазами, ноэто было нетак, я уже спрашивала ее. Просто такова была ее природа, настроенная налюдей сбурным воображением, нето что моя, рациональная ижесткая. - Это ненаверняка. Но… я хочу сказать вот что: мы ведь последние, ты ия. Реликты погибшей цивилизации.
        - Нет, - немного удивленно ответила Микада. - Нет, вКолыбели есть идругие.
        - Иты ни разу необмолвилась обэтом? - ошарашенно спросила я, отодвигаясь. Ее личико было совершенно невинным, нанем читалось лишь недоумение.
        - Необмолвилась, правда? - Микада задумалась исклонила голову набок. Пленка наглазах дернулась. Вполутьме закулисья Микада вдруг показалась мне… такой, какой была. Неребенком инедетской игрушкой, асозданием стольже древним, каким была я, носохранившим всю полноту памяти.
        - Утебя… - Голос все-таки подвел меня, проклятые человеческие реакции. - Там кто-то есть? ВКолыбели?
        Микада тутже ответила:
        - Что ты, нет… - исулыбкой прижалась ко мне, потерлась, как животное трется оруку хозяина. - Вовсенет…
        Я ей поверила. Точно поверила. Она несталабы мне лгать. Ей просто негде было спрятать эту ложь.
        Я поверила.
        Когда начался спектакль, я выскользнула наулицу. Холодный ветер подхватил меня ипонес погороду, темные тучи неслись вместе сомной, пятная красно-синее небо, иказалось, что это мои тени, множество моих теней, ноотбрасываю я их невниз, авверх.
        Приближался сезон ураганных, холодных морских ветров. Маяки Ожерелья мерцали тревожней обычного.
        Туллия стонала ибормотала восне, когда я вернулась. Ее рука снова была там, где обычно лежала я, пальцы легонько сжимались ираспрямлялись, скребли ногтями грязную ткань. Я огляделась: затянутые угольным пластиком окна; стены вподтеках - зимой ливни хлещут подому, икапли просачиваются сквозь старые стыки; пол, который я, даже попытайся, несмоглабы отмыть. Ирабочий уголок. Проклятый ее рабочий уголок!
        Разве виновата я, что она так инесмогла довести исследование доконца? Нет, нет моей вины вее неудачах, ноя все равно здесь, вэтом рассыпающемся доме, стерегу сон безумной старухи идаже незнаю, что будет, когда она умрет. Куда мне тогда деваться?
        Какойбы я была, окажись моим хозяином кто-то другой?
        Туллия Кло-до-Ри, хранительница инженерных практик, декан, нищая, безумица, бездомная, пожирательница чужих объедков. Тридцать семь лет назад она нашла меня взавалах хранилища, вуглу, затянутом паутиной, втом отсеке, где погребены навечно умные вещи, ключи ккоторым давно утеряны. Нашла исмогла вернуть кжизни. Поначалу я думала, что она создала меня. Туллия вовсе неубеждала меня вэтом, просто я так решила. Нопотом вспомнила правду.
        - Еслибы ты нетрогала меня, оставила спать, вкаком миребы я проснулась? - зашептала я, сжимая кулаки. - Анепроснуласьбы, так илучше. Лучшебы ты немогла быть хозяйкой моему племени, лучшебы натвоем месте оказался очередной бездарный профан. Нонет, такой несталбы рыться вархивах, неотрылбы взаброшенном хранилище умную вещь, непочинилбы ее, несделалбы меня мною. Я хочу поверить Микаде, ноголоса твоего безумия шепчут мне: она невернется, она лжет, я всего лишь развлечение для нее, я игрушка. Ия немогу заглушитьих.
        Я отравлена тобой.
        Вотчаянье я дернула нить, что связывала нас сТуллией доконца ее жизни, инить, вытянутая изБезликого пространства, упала кольцами насерый пол. Ненить даже, тонкая веревка, дрожащая черно-желтая кишка, наполненная такой дрянью, что анализатор сошел сума, когда она проявилась. Номне ненужны были его данные, я итак знала, что отнити исходит вонь застоявшегося гноя ипорченого мяса. Запах безумия, которое я годами выкачивала изразума Туллии, пока несдалась.
        Я опустилась наколени, схватила нить - она жгла мне руки, ивголове заорал истошно сигнал опасности, - надавила изадохнулась. Нопродолжала давить, крутить, рвать эту дрянь, уничтожать годы служения, смысл своего существования, все, чем я была.
        Ивот оно растеклось - источающая смрад масляная лужа, аТуллия захрипела ипроснулась.
        - Шизума… - Она села, оглядываясь удивленно, потом охнула иопустилась назад. - Где… ты? Сердце уменя… заходится…
        Меня саму шатало; тело еще сохраняло частичку связи счеловеком, ноуже осознало, что новой пищи небудет какое-то время ипора переходить врежим экономии. Я ощущала буквально, как замедляются мои движения, мысли, время.
        - Я здесь, хозяйка, - машинально ответила я. УТуллии еще хватило сил нахмуриться ипробормотать:
        - Незови меня… так… я просила…
        Ноесли она ихотела сказать мне что-то еще, то уже несмогла.
        Я смотрела, как она умирает. Ее хрипы стихли, лицо разгладилось, челюсть ослабла иопустилась. Человек, лишенный жизни, всегда странно меняется. Я ираньше виделаэто.
        Она действительно когда-то просила неназывать ее хозяйкой, но… лет тридцать назад, неменьше.
        Покачиваясь испотыкаясь, я добрела доОбщих залов. Спектакль, должно быть, уже подходил кконцу. Я еще вскарабкалась накрытую платформу, где покоился сундук Микады, нооткрыть вего стенке потайную дверцу изабраться внутрь уже несмогла. Улеглась рядом, закрыла глаза, ико мне приблизились мои воспоминания, встали рядом, прикоснулись кплечам, рукам иногам. Уних были человеческие лица имохнатые паучьи лапки.
        Туллия небыла первой, подумала я. Их было много - человечков, таких высоких свиду итаких мелких вмоих глазах. Каждого я могла увидеть насквозь, только смотреть было почти неначто. ВТуллии горела хоть какая-то искра. Поэтому я осталась.
        Искра обратилась зеленым огнем, разрушившим ее жизнь. Я вэтом невиновата. Она сама хотела… иного. Я просто помогала ей, как могла.
        Я стану лучше, нужно лишь найти подходящего человека. Я стану как Микада. Микада светлая, свежая, как летний ливень. Ни капли горечи. Вее глазах мир - доброе, яркое представление, ивсе люди вокруг благодушны иоткрыты.
        Потелу расползалось онемение, воспоминания подступили еще ближе. Я всамом деле превращалась вигрушку, хрусталь вмоей голове отчаянно искал хоть кого-то, чтобы зацепиться занего, новокруг были только глухие ислепые люди, никто изних немогбы меня почувствовать по-настоящему. Я умирала. Я могла только попрощаться сМикадой. Хоть что-то.
        Услышав ее приближение, я собрала последние силы исела. Забратьсябы насундук, как бывало, ноитак сойдет. Потом поняла, что совершаю ошибку. Я слишком медленно думала иреагировала, иначебы догадалась раньше, нетратила столько сил… Жалость ксебе заполнила меня, я захныкала итак, хныча иругаясь, сползла сплатформы. Струдом выпрямилась. Больше всего я боялась, что Микада заметит, какже мне плохо.
        Ноона была весела исчастлива, как обычно.
        Я потянула ее вуголок, заочередной бак, туда, где встене зияла дыра, облюбованная крысами. Микада, ничуть неудивляясь, шла замной.
        - Ты хочешь мне что-то показать? - только испросилаона.
        - Так иесть, - прошептала я. Иразвернулась кней. Запихнуть ее вдыру уменябы уже нехватило сил. Последний рывок, самый последний рывок… какже это… так давно… давно…
        Что-то шевелилось вомне, я сама непонимала что. Будь я человеком, решилабы, что это инстинкт. Может быть, что-то прошитое вбазовой программе, изменить которую я невластна. Что-то, спасающее нам жизни впоследние минуты.
        Микада смотрела наменя собычным выражением налице - довольным иглупеньким. Нопотом пленка сползла сее глаз, свет вырвался насвободу, асним исдавленный всхлип:
        - Охотник!
        Когти полоснули ее погруди иживоту, без какого-либо усилия рассекая итрико, иоболочку отгорла допаха. Я увидела, как хлынул электролит, обнажились сердечник ифильтр, много лет служивший ее хозяевам. Он собирал изних все ненужное, слишком темное ирассеивал вБезликой пустоте. Он был совершенно белоснежным, как иставшая видимой, вибрирующая ипоющая нить, связывающая Микаду схозяином.
        Микада скользнула наземлю. Ее ручки иножки дергались, выписывая вгрязи удивительные узоры, голова запрокинулась, свет изглаз метался подвору, нотемнота поглощалаего.
        - Охотник… - повторила я, как впервые. Ипотом еще: - Порченое зерно.
        Этим я ибыла. Порченым зерном.
        Я села рядом сМикадой, она еще была жива, если мы вообще бываем живыми, мы умные, новсеже вещи. Раздвинула тряпки насвоей груди, поразившись вдруг, какие они убогие игрязные. Микада немогла этого незамечать, как имоей вечно измазанной оболочки, имусорного запаха, иоговорок… Мое сознание уже меркло, ия несразу смогла вскрыть исебя - один небольшой разрез, второй… строго напротив фильтра. Нопотом всеже сумела.
        Я видела его всебе. Он был такимже, как наша связь сТуллией, - черным игниющим. Полным дыр. Перфорация, вот что это было. Он ничего немог отфильтровать, безумие должно было протекать его насквозь. Мое горло заклокотало: кое-кто действительно был виноват.Я.Здесь они все, вся их тьма. Жажда знаний Туллии, ввергнувшая ее внищету. Гнев того, кто был донее. Страхи. Наслаждение отмучений других. Наслаждение отпричинения вреда себе. Агрессия. Злоба. Война. Вот чем они наградили меня. Оно должно было проходить сквозь фильтр, отправляться куда-то далеко вБезликом пространстве. Нопочему-то перестало. Наверное, я сама так захотела однажды, я уже иневспомню. Это было очень давно, еще надругой земле. Теперь я избавлюсь отэтого, возрожусь изчерной соли, новая, светлая, чистая Шизума.
        Я осторожно вытянула фильтр Микады ивзглянула нанее впоследний раз: наее лице навечно застыла мука.
        Потом поднесла исправный, чистый фильтр ксвоему разрезу иодновременно потянула испорченный. Если рассчитать правильно, то два импульса, два последних приказа рукам, сработают даже после того, как я отключусь. Акогда очнусь, подхвачу эту чудесную белую нить, тянущуюся кединственному человеку вокруге, который может меня спасти.
        Дежавю. Кажется, что-то такое я уже делала.
        Всё возможно.
        Что-то щелкнуло, я упала наспинуи…
        …открыла глаза. Луна висела прямо надо мной, золотисто-розовая, дымчатая инавид сладко-кислая.
        Вомне трепетало счастье. Чистота. Покой.
        Я прикрыла разрез тряпьем (края уже начали срастаться), поднялась, затолкала тело Микады вдыру, тудаже, содрогаясь ототвращения, кинула гнилой фильтр, апотом огляделась: вот она, моя белая спасительная нить. Ипокой сменился ужасом: нить едва-едва дрожала. Сколько я была без сознания? Чистый фильтр придал мне немного сил, нобез хозяина это все без толку. Аон… он умирает. Я должна спастиего.
        Я воткнула нить всебя, она присосалась тутже, нобольше ничего непроизошло.
        Я бросилась наулицу, чувствуя, как утекает время. Общие залы были темны, платформа ссундуком исчезла. Никого, вообще никого инигде.
        Ая ведь слышала все насотню километров вокруг, как когда-то. Когда Туллия была всвоемуме.
        Незримые машины, мерно гудя, срывали берег, Бескрайнее море подступало ближе ко Второму городу, дышало застеной, будто живое, обнимающее мир создание. Маяки островов Ожерелья шарили лучами полоснящейся темно-синей коже волн.
        Поту сторону западного мыса, укрытый матовой тьмой солпанелей иплетеным шатром проводов, вечно погруженный вшорох черной соли, протыкал небо башнями Третий город.
        Первый город, плоский как блин, полный людей сзагрубевшими ладонями иусталыми спинами, рожающий хлеб имясо, тихо спал наюго-западе.
        Нигде небыло никого, кто могбы спасти меня. Сколько я ни меняла форму слухового хрусталя, небыло слышно ни отзвука, ни шепота, ни даже последнего «прости». Природа связи хозяина сМикадой была какой-то иной, как-то по-другому устроена, ия немогла вней разобраться, немогла его найти. Мы оба сним умирали.
        Я бежала кгостевому дому - носкаждым шагом медленнее. Ивот уже мои ноги, цепляясь одна задругую, подвели меня, я упала, перевернулась наспину иснова увидела луну. Какже так? Неужели наэтом всё изакончится? Помоги мне, взмолилась я, всчет старого договора между тобой илюдьми, всчет того, что когда-то они верили, будто натебе живут боги. Разве утебя неосталось добрых воспоминаний обэтом? Яже видела тебя вБезликом пространстве, ты тоже смотрела наменя, ты обещала мне… это был бессвязный бред.
        Потом я услышала шаги - такиеже слабые, какими только что были мои, иголос, голос Маглора, хозяина Ми… нет, моего хозяина.
        - Микада… Микада!
        Он искал ее, аувидел меня, освещенную луной, ибросился вперед, нотутже отпрянул, осознав, что ошибся. Споткнулся, неловко взмахнул руками исвалился рядом. Мои когти были видны, нехватало сил убрать их, ивлунном свете блестели застывшие наних капли матово-белой кукольной крови. ИМаглор сострахом иотвращением несводил сних глаз.
        - Хозяин… - Слова мертвого языка, который люди принесли ссобой изстарой земли, измертвогоже времени, наполнили мой высыхающий рот. - Materia… живая снова… Прими меня…
        Он попытался отодвинуться, ноневышло. Ая вдруг поняла: нить поддается смоей стороны, это сего стоит какая-то защита, ее нужно просто убрать, снести потоком. Если Маглор незнает, что нужно делать, так знаю я. Сначала я поделюсь собой, апотом его мысли исны проникнут вменя, станут моей плотью.
        Я поползла, цепляясь когтями засмолу мостовой, забралась кнему нагрудь. Он всхлипывал ивертел головой, просил очем-то, нобыл слишком слаб, огонек его жизни едва теплился, аменя переполняло намерение спасти его вочтобы то ни стало. Я позволила всему, чтобы было вомне, скользнуть понити кчеловеку. Пусть она уже небудет белоснежной, небеда. Совсем чуть-чуть тьмы, позже я ее отфильтрую.
        Его сердце забилось чаще.
        Апотом я почуяла, как вливается вменя наша общая жизнь.
        -
        Караван уходил все дальше поТракту, амы сМаглором стояли втени деревьев-великанов исмотрели платформам вслед.
        Я знала, что он покинет караван: я ведь высасывала его сны. Я быстро наткнулась нато, отчего Микада так старалась его избавить. Тщеславие. Уверенность всвоей избранности. Исначала продолжила ее работу, апотом подумала: зачем мешать ему? Ведь это то, чего он хочет: чтобы люди ловили каждое его слово, верили, что он ведет их… куда-то. Задумалась - итогда сразу поняла, как случилось сомной все то, что случилось, идаже почему, кажется, я лежала выключенной ипод замком. Однажды я решила немешать людям. Это было нарушением задачи ивтоже время небыло. Парадокс, сломавший мою программу. Так я изменилась. Так все мы, охотники, изменились встарой земле. Те, кто непринял нашу правду, бежали прочь.
        Тогда ко мне пришла мысль: ведь такими мы исозданы быть. Зачемже еще люди сотворили нас - просто отсасывать их яд? Разве это нетрусость, разве недолжны были они сами справляться сосвоими тенями? Нет, мы созданы, чтобы находить тех, кто готов стать сильнее, встать над остальными, презреть запреты иправила, придумать свои собственные. Для этого мы инужны - чтобы помогать таким людям.
        Ия позволила ему быть самим собой.
        Мы шли прочь поболоту, кТретьему городу, под сапогами Маглора чавкала грязь, я семенила следом, пробираясь бесшумно, наслаждаясь прохладой, запахом торфа изабвения, аеще мыслями обудущем, что ждало нас обоих. АМаглор всё обдумывал, счегоже начать.
        Когда он принял решение, я почувствовала приятный толчок вгруди: это вмоем новом, чистом, пусть изаемном фильтре появился пока еще мелкий, первый измногих имногих, прокол.
        Слюбовью, Лилли (Ольга Цветкова)
        Город - детская головоломка. Стеклянный кубик-лабиринт, авнутри него катится, катится стальной шарик. ИРейн - такойже шарик, запутавшийся вшироких одинаковых улицах, свитых изрекламных вывесок, голограмм, трансовой музыки иогней, огней, огней ярче солнца. Только шарик ищет выход, аРейн - Лилли…
        Лилли, гдежеты?
        Знаешь, Рейн, здесь здорово. По-настоящему здорово. Будтобы Рождество, только оно каждый день.
        Я смотрю вверх исовсем невижу неба. Его словно нет, город сам посебе, дрейфует всобственной реальности. Есть только он, иничего кроме. Так былобы… еслибы неты. Ведь еще есть ты. Я помню.
        Мы должны были поехать вместе.
        Рейн неуспевал смотреть. Голографическая девушка-призрак врозовом кимоно хватала заруку иувлекала вчайную, асдругой стороны инемного сверху вспыхивали буквы, заставляя себя читать. Кто-то беспрерывно толкался, требовали внимания гудящие пчелиным роем машины, голоса, объявления, музыка, голоса, машины, буквы, голоса…
        Тут можно было свихнуться задесять минут. Именно столько Рейн брел отвокзала иуже чувствовал себя вполушаге отбезумия. Лилли здесь нравилось. Наверное, он тоже привыкнет. Быть может, даже полюбит. Вконце концов, они ссестрой походили друг надруга нетолько лицами.
        «Мы должны были поехать вместе».
        Рейн вывалился наплощадь инаконец обрел контроль над чувствами, истрепанными уличной рекламой. Здесь хаос уступил место гармонии, иее эпицентром был сияющий стеклянный куб, висящий над землей вцентре площади. Он щедро источал свет итягучий напористый звук, нанего невозможно было несмотреть. Внутри двигались - танцевали? - двое. Места вкубе едва хватало, ноим небыло тесно. Тела воблегающих желтых костюмах змеино покачивались, руки, несоприкасаясь, плели сложное кружево узоров вдьявольски идеальной синхронизации. Точно совершенные андроиды. Эти двое даже походили друг надруга так, будто сошли содного конвейера. Парень идевушка, воплощенные инь иян…
        Да, они сЛилли должны были приехать сюда вместе. Врай для близнецов - так ведь обещала реклама? Рейн исам танцевал нехуже; такие танцы, правда, - никогда, ноон могбы научиться, они моглибы. Вместе…
        Двое вкубе сблизились теснее ибольше нестарались избегать прикосновений. Парень взял сестру заплечи; под его пальцами желтая ткань костюма словно растворилась, обнажая белую кожу. Девушка запрокинула голову, покачиваясь вего руках. Влажно блестящие губы были приоткрыты, грудь часто вздымалась… Рейн ощутил желание коснуться этих губ. Как чувствовал, наверное, каждый человек наплощади. Иэто желание воплотил завсех парень встеклянном кубе. Приблизил лицо кблизняшке, скользнул языком поее подбородку, губам… Глубокий, глубокий поцелуй, будто хотел выпить ее всю изаполнить собой. Их тела переплелись, ижелтые костюмы разошлись пятнами - ткань, плоть, ткань, плоть. Ее обнаженная грудь, чуть выступающий абрис ребра, скрытая тканью талия, апотом - снова голая кожа бедра иглубокая тень там, где они соприкасались сбратом.
        Танец продолжался.
        Немыслимые движения - чувственные ласки под монотонную настойчивую музыку. Парень отстранился, иодежда снова затянула тела желтой краской. Он провел рукой отшеи сестры догруди. Его пальцы вырисовали белые полосы кожи, розовый сосок, поползли ниже, доживота.
        Все смотрели. Рейн неотрывал взгляда откуба, ноточно знал, что смотрели - все. Внутри него стыд спорил сгорячим возбуждением иотчаянно проигрывал. Близнецы гладили друг друга красиво ибесстыдно. Апотом…
        Вписьмах Лилли никогда нерассказывала ему отаком. Рейн понимал почему. Гипнотическое притяжение близнецов изкуба потеряло над ним власть: может, виной была неправильность происходящего, может, смертельная доза тоски поЛилли. Он отвернулся.
        Помнишь, когда нам было посемь, мы переплетали пальцы иклялись неразлучаться? Нодвадцать три - уже несемь, Рейн. Ты знаешь, что такое для меня - расстаться стобой. Ноя выбрала задвоих. Утебя есть твои танцы, твои маленькие ученики. Адля меня наш дом - тоска имертвая мечта. Извсего хорошего - только ты. Ноя немогу жить одним тобой. Ты ведь понимаешь? Скажи, что понимаешь?
        Рейн понимал иочень хотел ей обэтом сказать. НоЛилли запретила звонить, акогда он срывался ипытался вызвать ее, чтобы услышать хотябы четыре слова - «немогу сейчас говорить», - сбрасывала звонок. Слышать друг друга слишком тяжело, так говорила Лилли, иэто была правда, ноРейн все равно ждал, что однажды сестра хотьбы ипоошибке ему ответит. Ноона только писала письма. Писала честно иисправно, пока однажды неперестала. Поэтому он приехал. Поэтому сейчас шел, почти бежал, отстеклянного куба влабиринт города. Вкрикливую кипучую мечту Лилли. Она недавала своего нового адреса, неназывала места работы; уРейна были лишь обрывочные описания изписем - размытые дождем следы. Ноон хотябы знал, счего начать. Спрограммы для близнецов. Лилли поехала одна, ноначала именно там, хотябы вэтом Рейн был уверен. Завтра утром он отправится в«Час близнецов» ичто-нибудь непременно выяснит.
        Завтра-завтра-завтра… Как это иногда долго!
        Рейн уже научился нереагировать наманящие огни вывесок, ноодна всеже притянула взгляд. Было вней что-то совершенно чокнутое: похотливая кошка сдлинным хвостом, пропущенным между ног. Она покачивала бедрами вперед-назад внедвусмысленном жесте, приглашая вбар «Одинокая кошка». Бар для одиноких? Да, Рейн сейчас был очень одинок. Так может быть одинока половинка разрезанного надвое яблока. Наверное, поэтому ему показалось, что входящая вбар светленькая девушка - Лилли. Он усмехнулся; какая должна быть удача или судьба - впервыйже вечер случайно столкнуться вогромном городе, где миллион светленьких девушек. Ктомуже волосы сестры спускались досамых ягодиц, ауэтой едва доходили доплеч. Рейн непобежал кней, ведь глупо бежать лишь для того, чтобы тутже извиниться заошибку. Вбар он тоже непошел. Случайным сексом его одиночество нелечится, аеще одна сестра-близнец для него там наврядли найдется.
        Лилли, пусть стобой всё будет хорошо…
        Мне так повезло! Рейн, тыбы видел, сколько народу рвется впроект… Смешно, конечно, ноя никогда недумала, что бывает столько близнецов. Еще иводном месте. Без тебя я чувствовала себя нищенкой накоролевском приеме, думала, меня просто выставят. Нотам было столько людей, что, наверное, напрослушивание мог прийти бегемот иниктобы даже незаметил. Я идумала, что никто меня незаметит никогда, нопотом появился мистер Андерс, главный продюсер. Он обратился тогда прямо ко мне, представляешь, изцелой толпы - ко мне! Сказал, я милая, моглабы им подойти, иуточнил, где мой близнец. Где ты, Рейн. Тогда я единственный раз вжизни злилась натебя… Прости, прости, ладно? Я злилась, что ты нерядом, когда чудо так возможно. Инехватает для него лишь твоего присутствия. Тогда я сказала правду. Думала, Андерс уйдет наполуслове, потеряет интерес, ноон решил мне помочь. О, большой мир нетакой уж кусачий, да? Чудеса бывают, Рейн, бывают.
        Рейн тоже недумал, что водном месте может быть так много близнецов. Казалось, будто реальность двоится, итолько четкие линии стен изсерого пластика пресекали иллюзию. Огромный логотип - куб сдвумя фигурами внутри - недавал забыть, зачем все здесь собрались.
        Рейну выдали номер ивелели ждать вместе ссотнями страждущих. Он-то возомнил, что просто подойдет, спросит мистера Андерса, выяснит про Лилли иуйдет, нотеперь осознал всю глубину своей провинциальной наивности. Любой здесь отдалбы руку ради возможности лично предстать перед демиургами - директорами ипродюсерами. Многие простаивали днями, неделями, быть может, даже месяцами. Кого-то вызывали сразу, иэто казалось чем-то вроде сорванного джекпота - один случай намиллион. Как Лилли удалось?
        - Эй, Беленький, будешь ириску?
        Рейн оглянулся. Его бесстыже разглядывали близняшки азиатской наружности. Подкупающие улыбки, искрящие лукавством карие глаза - ивместо того, чтобы раздраженно отмахнуться, он улыбнулся вответ. Вконце концов, девочки незнают, что причина его здесь присутствия - вовсе немечта стать очередной безымянной звездой.
        - Не, спасибо, берегу зубы. - Рейн шутливо оскалился, идевчонки рассмеялись.
        Насамом деле он был тем еще сладкоежкой исам незнал, счего вдруг отказался. Может, сыграло что-то детское - небери угощение унезнакомцев?..
        - Ну идурак, уменя последняя осталась. - Близняшка хмыкнула, демонстративно сунула коричневую конфетку врот ипринялась выразительно жевать. - Я Мэй. Аэто Джун.
        Она слегка толкнула сестру плечом. Девушки одинаково склонили головы вправо. Они необладали той кукольной красотой иминиатюрностью, как многие азиатки, нохорошенькими их можно было назвать без натяжки. Блестящие черные волосы долопаток, одинаковые белые футболочки, чистые личики слегким макияжем. Рейн непременно захотелбы продлить знакомство, незанимай все его мысли пропавшая сестра. Он тоже представился, надеясь, что наэтом разговор исчерпает себя иможно будет вернуться кмыслям опоисках Лилли. Девочки, впрочем, решили, что все только начинается:
        - Новенький? Мы тебя раньше невидели.
        - Будто вы всех тут помните. - Рейн красноречиво обвел взглядом толпу близнецов, способную посрамить сборище фанатов наконцерте суперзвезды.
        - Мы тут уже второй месяц, Беленький, - отозваласьМэй.
        - Ка-а-аждый. Де-е-ень, - добавила Джун.
        Хоть какая-то польза отэтого разговора!
        - Девчонки, может, тогда видели здесь девушку одну? Как раз пару месяцев назад. Сдлинными волосами, похожа наменя…М?
        - Может. - Мэй продолжила жевать ириску ипытливо посмотрела наРейна. Она снова заговорила, только когда он послал ей серьезно-просительный взгляд: - Слушай, Беленький, ты хорошенький инепримелькался, ато давнобы заметили. Атвоя сестра… Сестраже? Мы тогда сами только приехали, да идевочки нас несильно интересуют, ага? Если ее сейчас здесь нет, значит, уже пробилась или сдалась - всё просто. Так как была тут без тебя, скорее второе.
        - Нет, она нетакая, для Лилли это настоящая мечта. Ей кто-то помог…
        Гогот Мэй недал ему договорить.
        - Помог? Беленький, ты неснебали свалился икрылышки потерял? Здесь утебя скорее отгрызут ногу, чем помогут. Посмотри наних!
        Рейн невидел, чтобы кто-то таскал другого заволосы или хотябы просто ругался, нонапряжение дрожало ввоздухе почти осязаемым маревом. Читалось втом, как бесчисленные близнецы дергано поправляли волосы, как притопывали ногами ибросали презрительные взгляды наконкурентов. Здесь собрались люди, готовые навсё. Если приглядеться, так многие ивовсе небыли близнецами - максимум немного похожими друг надруга. Рейн покачал головой, иМэй тутже торжествующе нанего глянула: «Вот видишь!»
        - Раз уж ты тут, - иона состроила милую беличью мордашку, - ираз уж ты нам нравишься, нехочешь снимать снами квартиру? Подвернулся ништяковый вариант: уютная квартирка исовсем недорого… Если снимать невдвоем, автроем. Что скажешь?
        - Вы всем первым встречным предлагаете пожить вместе?
        - Онаже сказала: ты нам нравишься. - Голос молчаливой Джун прозвучал неожиданно иоттого убедительно.
        Новсеже Рейн помотал головой. Хоть он ипонял, что быстро Лилли ненайдет ипридется так или иначе обустраиваться вгороде, завязываться вобязательства скем-то еще - плохая идея. Тем более скем-то, кого он знал пять минут.
        - Ладно, Беленький. Передумаешь - вот номер.
        Он добавил себе контакт, зная, что никогда непозвонит. Вдруг его имя прогремело над залом. Натабло, развешенных под потолком, загорелись цифры, вкоторых Рейн узнал выданный ему навходе номер.
        - Везет, - ударил вспину голосМэй.
        Ему иправда повезло, он читал это вревностных взглядах тех, мимо кого проталкивался кдверям - входу вмечту. Заними небыло фанфар иогней, как следовалобы, - уж больно страстно желали сюда попасть - обычный серостенный кабинет ичетыре человека задлинным столом. Один изних обратился прямо кРейну:
        - Увас очень приятная внешность ивидна пластика, вы моглибы нам подойти. Где ваш близнец?
        Слова показались Рейну знакомыми.
        - Вы - мистер Андерс?
        - Нет. - Человек нахмурился, недовольный тем, что его драгоценное время тратится неподелу. - Так где близнец?
        - Я один.
        - Это программа близнецов, одиночки нам ненужны. Выйдите, пожалуйста, инеотнимайте шансы удругих.
        - Подождите, только минуту. - Рейн шагнул всторону стола, исидящие заним отпрянули, будто он собирался обнажить пояс смертника. - Могу я поговорить смистером Андерсом? Он ведь главный продюсер? Пожалуйста, это очень важно!
        - Здесь нет инебыло никаких Андерсов, продюсер - это я, - раздраженно бросил мужчина. - Атеперь немедленно выйдите.
        Как думаешь, изменя выйдет хорошая Белая Королева? Рейн, я счастлива! Прости, что сбросила твой звонок, ноя сейчас так занята… Хозяин ненавидит, когда кто-то треплется зажизнь врабочее время, адома я успеваю лишь поесть ираздеться, апотом спать, спать, спать… Номне нравится, правда. Я ощущаю жизнь, себя, свое место. Иэто место - шикарный ресторан. Ябы изаглянуть втакой боялась, нето что танцевать там. Черный, белый, черный, белый…
        Ах, Рейн, ты ведь рад заменя? Правда? Думаешь обо мне? Я безумно скучаю.
        Когда Рейн уезжал издома, ему казалось, что он взял достаточно денег даже натот случай, если поиски затянутся. Первыйже мотель щелкнул его поносу. Несколько дней вгороде - истало понятно, что его запасов хватит отсилы напару недель. Грабительские цены навсё, отпроезда дофастфуда, заставили Рейна задуматься опоисках нетолько сестры, аеще иработы. Отсамой мысли отом, что придется тратить время начто-то кроме Лилли, его кулаки бессильно сжимались. Успокаивало лишь то, что сестра тоже прошла этим путем. Раз уж он потерял нить в«Часе близнецов», может, удастся подхватить след водном изклубов, где требуются танцоры. Никудышный всеже изнего вышел сыщик.
        Лилли, подай мне знак…
        Сколько вгороде могло быть ресторанов вчерно-белой цветовой гамме? Сколько угодно. Ачерно-белых, где есть королева? Может, инеодин-единственный, но, едва Рейн увидел двери ввиде шахматного поля иназвание «Эндшпиль», внутри что-то радостно всколыхнулось. Издесь тоже искали опытных танцоров.
        Он прошел поразлинованному залу и, хотя несчитал гигантские клетки, был уверен, что тех здесь ровно шестьдесят четыре. Стилизованные шахматные фигуры, строгая черно-белая гамма… Неужели Лилли здесь, вэтом заведении, пахнущем настоящим деревом ибольшими деньгами? Моглоли ему так повезти? Сегодня Рейн обошел уже десяток приличных заведений, новезде получил отказ - всем нужны были пары близнецов итолько.
        - Вы поповоду работы? - Бледный молодой мужчина вчерном костюме без всякого выражения смотрел наРейна. Наеще одного изпотока желающих.
        - Да… инесовсем…
        - Где ваш близнец?
        Сколько раз засегодняшний день он слышал этот вопрос? Отнего хотелось зло скрипеть зубами, асердце изо всех сил рвалось кЛилли. Рейн начинал понимать, почему она сердилась, что его небыло рядом.
        - Я один.
        - Вы нам неподходите, всего доброго. - Мужчина уткнул взгляд вмонитор, вочто-то более важное, чем бесполезная персона Рейна.
        - Прошу, уделите мне всего минуту. Мне нужно знать, неработаетли увас Лилли Райт?
        Мужчина отрицательно качнул головой. Могла Лилли представиться другим именем?
        Рейн попробовал снова:
        - Она танцовщица. Блондинка. Очень похожа наменя, мой близнец.
        - Если вы сами нетанцуете в«Эндшпиле» иувас нет третьего брата или сестры, значит, ее здесь точно неможет быть. Атеперь - всего доброго.
        Теперь всего доброго, теперь всего доброго. Всего доброго, доброго, доброго.
        Снова иснова… Бары иклубы калейдоскопично сменяли друг друга, незадерживаясь впамяти. Кконцу дня Рейн научился видеть фразу-отказ вглазах хозяев еще дотого, как те успевали ее произнести. Он давно неощущал себя настолько бесполезным, настолько… Одиноким?
        - Вам нужны только близнецы, атеперь всего доброго? - Вочередном баре он для разнообразия решил отшить себя самостоятельно иразвернулся кдверям.
        Какже это место отличалось оттех, что Рейн посещал впервую очередь… Икакже быстро город стряхнул снего амбиции игордость… Утром он даже незаглянулбы в«Щупальца», заманивающие клиентов густым запахом мускуса идешевыми пошлыми голограммами. Атеперь - кусал губы отдосады, что сейчас его вежливо пошлют.
        - Вообще-то нет, - рослая рыжая хозяйка «Щупалец» хитро прищурилась, - натвою удачу, унас наднях одна девочка лишилась напарника. Натебя небольно похожа, нотоже беленькая, накрасим как надо, исойдет. Интересно?
        - Ещебы! - Рейн постарался показным энтузиазмом загасить ощущение, что предает Лилли. Эта девочка ведь нестанет ему сестрой, лишь изобразит насцене…
        Хозяйка озвучила незавидный гонорар иволчьи условия работы. Рейн согласился, ведь это было лучше, чем ничего.
        - Вот иславно, приходи завтра, познакомитесь, иначнем отрабатывать программу.
        - Здесь все просто помешаны наблизнецах, да? - Еще спервого дня вгороде Рейн немог отделаться отэтого вопроса исейчас наконец избавился отнего, точно оттяжелой ненужной вещи.
        - Ну ещебы, - хохотнула рыжая великанша, - это фетиш инепроходящая мода. Слышал про Теодора иЦезаря?
        - Основатели города?
        - Именно. Они просто помешаны натвинцесте. Город живет близнецами итеми, кто умеет их продать. Кстати, как там тебя, Рейн? Мы невстречались раньше? Лицо утебя знакомое. Впрочем, ладно, наверное, показалось, столько тут этих лиц мимо меня ходит! Дозавтра, дружочек.
        Он уж точно теперь представлял - сколько. Получается, ему вроде как повезло? Рейн вышел встеклянную огненную ночь. «Как вечное Рождество», да, Лилли? Такой город он мог полюбить, носегодня уже слишком устал, чтобы влюбляться.
        Изугла облепленного рекламой здания сочился свет изнакомая тягучая музыка. Две изящные фигурки впрозрачном кубе сладостно жались друг кдругу. Вот кому повезло по-настоящему. Предел мечтаний ирешение всех проблем близнецов. Близнецов, готовых навсё. Рейн небыл уверен, что решилсябы натакое сЛилли. Аона? Решиласьбыона?
        Пора было возвращаться вмотель. Вмотель, слишком дорогой даже сего новой работой. Рейн пролистал контакты, ища тот, покоторому никогда несобирался звонить.
        - Мэй? Если вы еще непередумали насчет той квартиры…
        Нет, Рейн, приезжать ненадо. Извини, что последнее письмо показалось тебе грустным, я просто сильно устала. И, да, конечно, я очень иочень скучаю. Даже больше, чем могла когда-либо представить. Еслибы ты мог быть рядом сейчас… Ноприезжать нестоит, правда.
        Уменя всё отлично, австреча только разворошит, понимаешь? Ты ведь неостанешься, тогда зачем? Будет только хуже. Ох, ты опять решишь, что письмо грустное. Я живу вфантастическом городе, уменя хорошая работа, милая квартирка - разве нездорово? Вот ия так думаю! Так что неволнуйся заменя.
        Люблю, Лилли.
        - Вот, знакомься, это Фантом Тридцать Девять. - Рыжая хозяйка «Щупалец» представила Рейну его новую партнершу. - Если интересно, почему Тридцать Девять, - ровно столько ей насамом делелет.
        Молоденькая светловолосая девушка скороткой стрижкой закатила глаза закруглыми линзами изящных очков.
        - Прекрати, ужасная женщина! Мне всего лишь двадцать один. - Она протянула Рейну руку. - Просто Дина. Фантом - это псевдоним для зрителей. СТридцать Девять звучит загадочней.
        - Хорошо, Дина.
        Рейн улыбнулся, девушка ему понравилась. Особенно тем, что ни капли непоходила наЛилли. Незамена, апросто партнер для танцев. Может, макияжем иудастся придать им некоторое сходство, ноподделка под близнецов явно будет совсем уж дешевой. Впрочем, исамо заведение было вовсе недля взыскательных.
        - Ая внезапно поняла, почему ты показался мне знакомым! - Хозяйка приблизилась и, бесцеремонно взяв Рейна заподбородок, покрутила его голову вправо-влево. - Месяца полтора назад кнам пробовалась девушка, точь-в-точь твоя копия. Эх, жаль я ее неоставила, выбы сней подошли друг другу куда лучше, чем сДиной. Нонаша Фантом тогда еще была при партнере.
        - Лилли? - вскинулся Рейн. - Была здесь? Это моя сестра, я ищу ее. Она неосталась? Ох, черт… Может, вы знаете, где она сейчас?
        - Что-то она говорила, чтобы мы могли ее найти, если передумаем…
        Пока рыжая великанша морщила лоб, силясь вспомнить, вмешалась Дина:
        - Нетрудись, утебя наверняка полно дел. Я тоже говорила сЛилли исама Рейну расскажу, пока показываю клуб. О’кей?
        ИФантом подхватила его заруку, увлекая влюминесцирующие фиолетовые недра «Щупалец».
        - Вот здесь наша гримерка, направо - сцена…
        - Стой, Дина. Это всё подождет. Ты знаешь адрес моей сестры?
        - Неадрес. Она говорила только название местечка, куда хотела попробоваться. Прости, ноэто всё, вот… - Дина виновато пожала плечами изаписала для него название.
        Рейн готов был сорваться ибежать, ноФантом удержала его руку.
        - Если она там, то никуда неденется. Аесли нет - ты потеряешь работу запросто так. Неглупи, Рейн. Небольшая репетиция, иполетишь искать сестричку.
        Она была права, права, права, ивсеже он немог сосредоточиться натанце. Тело отрабатывало знакомые движения наузкой сцене систертым полом, номысленно он уже ехал заЛилли. Скользящий шаг назад, вытянутая рука, тонкая кисть Дины, поворот… Неужели сегодня его поиски наконец завершатся? Дина неплохо танцевала, иуних почти получалось двигаться синхронно. Почти. Если ты когда-либо танцевал сосвоим близнецом, любой партнер будет лишь «почти».
        Дина прижалась кнему спиной, двинула бедрами, закинула руки назад, обвив шею Рейна. Ее движения все меньше напоминали танец, Дина завладела его ладонью инаправила ксвоей груди, будто предлагая расстегнуть пуговки блузы. Рейн застыл, понимая, что требует отнего Дина, нонепонимая зачем.
        - Нуже, смелее, - подбодрила его та, приняв непонимание заробость, - неукушу. Зрителям нравятся стеснительные девочки, анемальчики.
        - Это что, часть номера? - Рейн отстранился, иДина резко развернулась кнему лицом.
        - Естественно, аты думал? Это место что, похоже нахрам искусств?
        - Я думал, мы будем танцевать.
        - Мы ибудем. Сначала. - Дина закатила глаза, дивясь его наивности. - Слушай, тыже недевочка всамом деле. Давай уже сделаем это изакончим насегодня.
        Она прильнула кРейну, ноон отстранился.
        - Нет, погоди. Я правда недумал, что здесь нужны непросто танцы. Мне такое неподходит.
        - Ты это серьезно?! Я слышала, ты пробовался в«Час близнецов», там братья ссестрами трахаются прямо наулице вэтих чертовых кубах! Атеперь воротишь нос отнебольшого стриптиза?
        - Я сестру искал.
        Дина вскинула голову, будто хотела одновременно удержать игордость, ислезы. Она навернула круг посцене, шумно выдохнула изаговорила подрагивающим голосом:
        - Слушай, Рейн. Это правда несамое плохое место. Правда. Если ты уже здесь, значит, везде, где лучше, тебя послали. Остальное - хуже, можешь поверить. Неотказывайся сразу, хорошо? Покрути так исяк. Идумай нетолько осебе, ладно? Если ты откажешься, меня тутже выкинут отсюда.
        Головой Рейн понимал, что Дина взывает кего чувству вины совершенно безосновательно, ивсе равно эту вину ощутил. Он мягко положил ладони ей наплечи, иона охотно поддалась наутешение.
        - Ты ведь давно тут, почему тебя должны выгнать из-за меня?
        - Неиз-за тебя, абез тебя, - терпеливо, как маленькому, пояснила Дина. - Мой прошлый партнер свалил, имне просто повезло, что сразу подвернулся ты. Я знаю, что это мои проблемы, новсе равно прошу, подумай.
        - Я подумаю, Дина, обязательно. Мнебы нехотелось делать плохо тебе, особенно после того, как ты помогла мне сЛилли. Спасибо.
        Она кивнула очень сдержанно, толи изскромности, толи потому, что все еще нанего злилась. Нокакбы Рейну ни хотелось отблагодарить ее решением остаться, он ощущал, что еще неперешел ту черту, после которой готов согласиться навсё.
        Начто ты готов ради меня, Рейн? Нет, я непрошу приехать, наоборот, я писала, что ненужно. Просто подумалось… Здесь повсюду близнецы, мне невыразимо сложно невспоминать отебе каждую минуту. Аеще эти близнецы… Какбы тебе объяснить? Между ними бывает самая разная «дистанция». Мне всегда казалось, что мы очень близки, даже слишком, нотут я поняла, что предел близости может быть много больше, дальше. Ты могбы поцеловать меня? Нет, забудь, какая-то глупость лезет вголову.
        Ивсеже… Начто ты готов ради меня?
        Рейн смотрел напотолок. Такой низкий, что, казалось, можно достать донего, протянув руку. Закрошечным окном растекалась наряженная вмириады огней ночь. Вэтой квартирке все было каким-то маленьким, узким, тесным… Нопри этом достаточно милым иопрятным - тут Мэй несоврала. Даже извентиляционной решетки тянуло неподгоревшим маслом, ачем-то сладко-карамельным. Самое то для девочек, аРейну было вобщем-то все равно, лишьбы дешево, да при этом непропитаться насквозь злачной вонью подвальных каморок.
        Вот он уже нашел себе ижилье, иработу, откоторой, правда, почти отказался, новсеже… Оброс какими-то знакомыми. Город всасывал всебя, неоставляя шанса навозврат кпрежней жизни. Да икуда возвращаться? Пока Рейн ненашел Лилли, разве мог он сдаться, уехать? Аона никак нехотела находиться. Наводка отДины Фантом тоже оказалась пустой - там сестра никогда даже непоявлялась.
        Иписем она по-прежнему неписала. Да ибылли вних прок? Чем больше Рейн блуждал поее неверным следам, тем больше убеждался, что сэтими письмами было что-то нетак. Мистер Андерс, который никогда неработал в«Часе близнецов», - мошенник? Мистическое место работы, где она никогда неработала, - или Рейн просто неверно опознал приметы? Счастливая жизнь вдостатке втомже самом городе, где Рейн незнал, отчего лучше отказаться: отзавтрака или поездки доцентра нагиперрейле.
        Ты лжешь мне, Лилли?
        - Хочешь ириску?
        Рейн непонял, откуда Мэй взялась вего комнате, ноинеособенно удивился - всего засутки их совместной жизни близняшки успели показать себя совершенно беспардонными соседками.
        - Ненадо, спасибо…
        - Ну идурак! Между прочим, ириски - отличное средство отхандры.
        - Ладно, давай проверим. - Рейн потянулся законфетой.
        Ностоило его кисти оказаться рядом спротянутой рукой Мэй, как та ловко ухватила Рейна зазапястье.
        - Эй, Беленький! Знаю, тебе сейчас кисло: сестра пропала, всё такое… Нонадо как-то собраться, ато впору лечь ипомереть. Съешь ириску!
        - Вообще-то я исобирался, пока ты невцепилась мне вруку. - Рейн через силу улыбнулся.
        Почему-то рядом сМэй иее близняшкой такое вот бездеятельное лежание вдепрессии казалось проявлением кошмарного слабодушия. Он принял угощение и, пока разворачивал хрусткий фантик, вкомнате появилась Джун.
        - Пойдем снами? - Мэй встала рядом сблизняшкой, итолько сейчас Рейн заметил, что они обе нарядились вкороткие блестящие платьица рубинового цвета иярко накрасились. - Мы вклуб, чего итебе советуем. Пора увидеть, что вэтом городе есть нетолько безработица ибезбожные цены.
        ИРейн ненашел причин, чтобы отказаться.
        Сегодня мне показалось, что я видела тебя, Рейн. Чуть небросилась нашею незнакомцу… Как глупо.
        Клуб походил наогромное электронное сердце, пульсирующее втакт ритмичной музыке. Иллюзию сокращений создавала алая мигающая подсветка повсему фасаду, окна закрывали голограммы сотрывисто движущимися силуэтами. Мэй иДжун подхватили Рейна под руки, иони втроем вошли внутрь.
        Агонизирующие свет извук, запахи тел, алкоголя, дыма, затуманенные глаза, случайные касания. Шумная толкливая реальность, втягивающая любого, кто готов растворяться, ивыплевывающая тех, кто старается сохранить себя.
        Рейн ощутил себя вэпицентре водоворота, полного плотских наслаждений ипочему-то бессильного против одиночества. Всё кружилось, кружилось, кружилось инеспособно было задеть.
        Иногда мне кажется, что мы уже никогда неувидимся. Будто я уехала невдругой город, авдругую, параллельную жизнь, где нет тебя. Невыносимо! Неправильно! Рейн, мы ведь обязательно встретимся снова? Этоже просто разные города…
        - Нет, Рейн, так непойдет! - проорала ему вухоМэй.
        Неужели она так легко читала сего лица? Особенно здесь, среди сотен вспыхивающих намиг итутже гаснущих человеческих масок, где сложно было уследить даже засамим собой.
        - Дашь еще одну ириску?
        - Лучше!
        Сестры поволокли его куда-то сквозь толпу, сквозь плотную, почти осязаемую музыку. Рейн уже предчувствовал, что они задумали, изаранее знал, что неоткажется. Он извел, измотал себя тревогой, просто устал нелюбить этот город. Хотелось увидеть Рождество Лилли. Яркие огни исчастье.
        - Это Геновефа де Мо. - Мэй притащила их вотгороженную ложу, где надиване полулежал мужчина вбелоснежном старомодном костюме. Высокая полупрозрачная стенка частично экранировала звуки музыки, позволяя говорить, непереходя накрик. - Наш джинн, маг идруг.
        Рейн незаметил, чтобы мужчина стремился пожать ему руку взнак знакомства, апотому исам недвинулся сместа. Это шоу Мэй, пусть она там изаправляет. Иона, конечноже, охотно удержала инициативу:
        - Мо, нам нужны сладости для нашего приятеля, он грустит. Потом рассчитаемся.
        - О, свет моих очей, - голос мужчины оказался густым итягучим, истинной патокой, - друзья моих друзей печалиться небудут. Отведай мой лукум, ияростный самум его тоску сметет.
        Рейн приподнял бровь, ноДжун сдавила его локоть, бессловно веля попридержать удивление при себе. Он послушался ибыл вознагражден - Геновефа извлек изскладок одежды золотую коробочку иоткрыл перед Рейном. Словно живые блестящие леденцы, там толклись маленькие скарабеи. Да, нетаких сладостей он ожидал, ичто сними делать - непредставлял абсолютно.
        Мэй пришла напомощь. Она подцепила ноготками алого жучка иподнесла кносу Рейна.
        - Небойся, - шепнула близняшка, когда Рэйн вздрогнул отщекотного прикосновения лапок ккоже. - Позвольему.
        Он думал, что задохнется или что желудок вывернет ототвращения, ноМэй казалась такой уверенной… Тогда Рэйн зажмурился, задержал дыхание. Позволил щекотке пробежать досамой носоглотки.
        Исвет разлился фантастическим сиянием.
        Я вижу восне нас; будто ты приехал ко мне. Ноты, конечно, неприезжай. Пожалуйста, неприезжай. Неприезжай… Пожалуйста, приезжай, приезжай, приезжай…
        Вспышки света, звука, запахов. Миг - белые экстатические лица, как нафото. Миг - кромешная чернота космоса. Рваные движения вдымке, пульс толкающей вгрудь музыки, смесь чужих духов итабака.
        Рейну понравилось, что он незабыл опроблемах, ноони будто перестали быть проблемами, перестали давить. Ясное чистое сознание, свободное отгнетущих «невыйдет», «никак», «никогда». Шаги ирешения обрели четкие очертания итеперь вели прямиком кцели, куспеху. Всё получится, асейчас - танец.
        Мэй иДжун по-прежнему были рядом. Мягкие, гибкие, как кошечки. Он исам двигался некак обычно - идеально отрабатывая техничные элементы, абудто был нанизан намузыку, итеперь лишь она управляла его телом, аРейн позволял. Он стал частью всего, ивсё стало частью его. Мир обнимал, принимал ипо-отечески подталкивал вперед. Иоткуда-то через темноту, просеянную вспышками стробоскопов, для него светило солнце.
        Рейн, я люблю тебя больше всего насвете. Помни это всегда, чтобы ни случилось. Чтобы ты ни узнал…
        Мэй потерлась бедром оего бедро, Джун прильнула сдругого бока. Рейн обнял обеих, пробежал пальцами поткани платьев. Такие теплые иблизкие. Их темные глаза всвете прожекторов блестели отполированными ониксами.
        Вспышка, вспышка, вспышка.
        Мягкие осторожные губы коснулись его губ. Чьи они? Мэй или Джун? Язык дразняще скользнул покромке зубов, ивот уже другие губы. Точно такиеже, нопахли - ирисками.Мэй.
        Сладко, горячо ихотелось больше.
        Иногда я подхожу кзеркалу, убираю отлица волосы иговорю сотражением, представляя, что это ты. Нет, незвонимне.
        Они как-то оказались вквартире, иМэй обнимала Джун, пока Рейн стаскивал ссебя футболку иджинсы. Аможет, Джун обнимала Мэй. Он перестал различать, когда они перестали говорить, иих запахи смешались. Вдвоем близняшки уже были чем-то цельным, завершенным. Но, когда они втянули Рейна вкруг, он непочувствовал себя лишним.
        Теснота квартирки обрела новую ценность: шаг, объятие, шаг, два языка унего ворту, шаг - иони уже накровати.
        Почему замечту нужно платить одиночеством?
        Рейн целовал ключицы ишею одной, наверное Джун, одновременно задирая подол платья Мэй. Когда его пальцы скользнули потрусикам иподцепили невесомое кружево, она выгнулась, раздвинула колени. Джун тутже толкнула его подбородок, заставляя поднять лицо, поцеловала, чуть прикусывая губы. Рейн, прости меня… Его едва хватало надвоих - требовательных, жадных ижаждущих. Он входил водну, ощущая руки игубы другой, потом они менялись. Бесстыдный вскрик Мэй, тихий стон - Джун.
        Незачто-то, просто так. Можешь? Сквозь неплотно сомкнутые жалюзи ночные огни заглядывали вкомнату, полосуя кровать истены красным, оранжевым, желтым. Они лишь слегка разгоняли темноту, аРейн все равно видел ослепительное сияние - вокруг, внутри, вМэй ивДжун. Они отдавали себя щедро исудовольствием. Аон брал ивозвращал им свет. Здесь братья исестры становятся совсем другими. Что сталобы снами?
        УМэй - кажется, Мэй - навнутренней стороне бедра была татуировка следенцом напалочке. Засыпая, Рейн накрыл ее ладонью. Джун, если он их опять неспутал, тесно прижалась кбедру игруди близняшки, сплелась сней ногами. Вчера я решила вернуться домой, даже вещи собрала, ноосталась.
        Вопреки ожиданиям, утром Рейн неощутил икапельки стыда. Ини капельки обязательств. Всё честно ипросто. Проснувшиеся одновременно сним близняшки лишь подтвердили это непринужденной болтовней. Одна ночь для него вподарок инебольше.
        Теперь он понимал, что имела ввиду Лилли, говоря одистанциях идругих границах близости. Наверное, он ощущал что-то такое ираньше, глядя накубы, ното было шоу, апроизошедшее вчера - жизнь. Итут он вспомнил, что еще - жизнь. Деньги, работа… Отложенное доутра решение для Дины. Остаточная эйфория искристым порошком осыпалась напростынь, идаже веселый щебет Мэй несмог вернуть ему присутствие духа.
        - Эй, Беленький, отходнячки? Или мы где сплоховали?
        - Нет, вы отличные. - Он всеже постарался тепло им улыбнуться. - Просто сегодня нужно согласиться или отказаться отработы, иоба решения паршивые. Дешевый разврат насцене, или прощай, деньги, асними иэта ваша квартирка.
        - Ты что, всерьез втаком отчаянии, что незнаешь, какое решение тут единственно верное? - Мэй казалась разочарованной.
        - Дело нетолько вомне. Если я откажусь, из-за меня уволят еще одну девушку.
        - Иэто только ее проблемы, Беленький. То есть ты, конечно, молодец, что думаешь одругих ивсе такое, нонезнакомый человек неможет требовать оттебя раздеваться заденьги, чтобы он мог сохранить работу. Этоже чистый бред.
        - Она нетребует… - ответил он, носкорее ради справедливости, анеоправдания для. Мэй была кругом права.
        - Ну так ивчем беда? Ищи дальше, мы тоже поспрашиваем уГеновефы, помнишь его? Он нетолько вжучков может, еще ивзакрытые вечеринки, где мы иногда выступаем сДжун. Унего там бывают нетолько близнеценутые.
        Мэй хихикнула, аРейн благодарно улыбнулся. Апотом попросил Дину овстрече изаодно проверил почту. Конечно, никакого нового письма отЛилли.
        Лилли, пожалуйста, найдись.
        Дина ждала вкофейне напротив «Щупалец», ипоее лицу Рейн понял, что она уже знает ответ. Да инетрудно было, вобщем-то, догадаться, почему он назначил встречу ненаместе работы. Да ивообще зачем назначил встречу, когда мог просто прийти итанцевать.
        - Ну иглупо, ни хрена ты лучше ненайдешь, - сказала Дина наудивление беззлобно.
        - Может быть, - легко согласился Рейн. После разговора сМэй он окончательно уверился всвоем решении. - Прости. Мне правда жаль, что я немогу остаться ипомочь остаться тебе. Если мне что-то подвернется, я попробую узнать про место идля тебя.
        Дина невесело усмехнулась иопустила глаза. Под бликующими отсвета линзами очков их стало совсем неразглядеть. Несколько минут она просто молчала, помешивая латте.
        - Неизвиняйся, - наконец произнесла Дина. - Вообще-то это я должна. Чтож ты, мать твою, такой правильный ихороший-то?! Аргх…
        Рейн даже непытался понять. Просто смотрел вее лицо иждал, пока она объяснится. Дина качнула головой ивстретила взгляд Рейна.
        - Про твою Лилли… Мне нужен был партнер, понимаешь? Вот так позарез. Итебе был нужен. Ноеслибы ты нашел сестру, то сталбы танцевать сней. Я знаю, знаю… Это тупо и… Иподло. Особенно когда ты правда старался думать нетолько осебе, ноиобо мне. Атеперь ты все равно небудешь танцевать сомной, так что какая уже разница, да? Твоя Лилли собиралась попробоваться в«Одинокую кошку» и, похоже, там осталась. Всё. Теперь можешь послать меня, ну или что ты там собираешься сделать. Я заслужила.
        - Спасибо, - ответил Рейн.
        Апотом встал ибросился квыходу. Ему некогда было злиться, некогда было думать отом, какбы все повернулось, останься он работать впаре сДиной. Сейчас его ждала Лилли. Он ехал кней, аперед глазами стояла пошлая вывеска сдлиннохвостой кошкой. Аеще та девушка, входившая вклуб, так похожая насестру. Девушка, ккоторой он неподошел…
        Лилли, это былаты?
        Утротуара напротив дверей в«Кошку» стояла машина неотложки. Резкое, щемящее чувство заставило Рейна остановиться. Потом - побежать. Нет, нет… Несейчас, неона! Внутри могла быть сотня народа, это мог быть кто угодно, ноРейн почему-то ощущал роковую предопределенность. Унего было две возможности оказаться здесь раньше, нополучилось лишь сейчас…
        Он подлетел кдверям бара иедва успел затормозить, когда они распахнулись, выпуская санитаров сносилками. Взглянуть наних казалось выше его сил. НоРейн долженбыл.
        Там лежал мужчина. Тучный, спунцовым лицом, впропотевшей футболке. Рейн запрокинул голову иприкрыл глаза. Чудо спустого места…
        Он протолкался сквозь людскую пробку внутрь бара. Все галдели, обсуждая случившееся, где-то слышались женские рыдания. Изнакомый-знакомый голос причитал:
        - Я незнаю… Я просто танцевала, он часто задышал. Потом… Потом завалилсяи…
        Снова рыдания, ноРейн уже бежал, летел туда.
        Она стояла едва одетая, укрытая великоватой кофтой счужого плеча. Покрасневшие веки имокрые щеки, блестки востриженных доплеч волосах…
        - Лилли!
        Сестра оглянулась. Удивление медленно стирало следы страдания сее лица. Апотом она просияла, разом становясь его итолько его Лилли.
        - Боже, Рейн…
        Шепот, который невозможно расслышать вгомоне иорущей музыке, Рейн все равно расслышал. Считал сее губ, смыслей, забрал прямо изее сердца. Она бросилась кнему, спотыкаясь навысоченных шпильках, упала прямо вруки. Идолго, долго неотрывала заплаканного лица отего плеча. АРейн немог расплести пальцев, словно сросшихся заее спиной. Нашлась, живая… Вместе.
        Лилли наконец подняла глаза, коснулась пальцами его щек, будто проверяя, неисчезнетли он отприкосновений:
        - Какже хорошо… Как хорошо, что ты снова сомной.
        Пожалуйста, неприезжай… Приезжай, приезжай, приезжай!
        Онже всегда чувствовал, что это «не» никогда неследовало читать. Иникогда им неследовало разлучаться.
        - Мне так стыдно, - тихо говорила она, непосылая слова ему, ароняя их вчашку смятным чаем. Там они таяли идолетали доРейна только вместе спаром. - Ты недолжен был видеть меня такой. Вообще там, в«Кошке», ноособенно - сегодня.
        - Лилли, ненадо…
        - Надо! - Ее голос вдруг взвился. - Видишь, дочего я опустилась? Всё пошло наперекосяк, ссамого начала. Я ведь пробовала сделать всё правильно, я… Несразу сдалась, я пыталась! Сначала…
        Щеки ишея Лилли вспыхивали, пальцы стирали втруху салфетку, носквозь унижение она все равно пыталась рассказать ему. Рейн остановил. Он ей неотец инемуж, да ичто нового сестра могла ему рассказать? Рейн сам видел ипробовал - может, иневсё, нодостаточно. Он даже нестал ее спрашивать, зачем лгала вписьмах, все равно онабы несмогла ответить, чьи чувства оберегала больше: его или свои.
        - Почему ты перестала писать? - вместо этого спросил Рейн.
        - Потому что вкакой-то момент лжи стало слишком много, амне было слишком плохо, чтобы улыбаться даже вписьме.
        - Надо было вернуться домой…
        - Аесть разница, где позориться? Тут или там… Нет, Рейн, здесь был хоть какой-то шанс, что все изменится клучшему. Черт, кого я обманываю,да?
        Кудабы завел ее сегодняшний срыв? Почему-то Рейн знал, что врядли домой. Может быть, судьба всеже есть, раз он нашел сестру именно сейчас?
        - Изменилосьбы, обязательно, - соврал он, зато дальше была чистая правда: - Нотеперь это неважно, яже здесь.
        - Ты хочешь увезти меня? - спросила Лилли без намека напротест. Будтобы даже снадеждой.
        - Если захочешь, но… Тебе больше необязательно работать в«Кошке»…
        - Я нетрахалась там ни скем! - вдруг вскинулась она итак пронзительно посмотрела наРейна, будто его доверие кее словам сейчас было важней всего насвете. - Только танцевала!
        Из-за всего случившегося он еще неуспел подумать ни очем таком, нопочему-то после ее слов испытал облегчение.
        - Я верю, Лилли, конечно, верю. Ноя просто хотел сказать, мыже теперь вместе, можем попробоваться туда, где отказывают одиночкам. Я снимаю квартиру сдвумя хорошими девушками, думаю, они небудут против, если ты переберешься ко мне. Все наладится, вот увидишь!
        ИЛилли улыбнулась, становясь почти прежней. Апотом нашла под столом его пальцы ивцепилась вних изо всехсил.
        - Рейн… Боже мой, Рейн, как мы могли разлучиться? Больше никогда…
        Конечно, Лилли, больше никогда.
        Комната была мала даже для одного. Жить вней вдвоем - равносильно попытке слона протиснуться вмышиную нору. УМэй иДжун получалось без труда, ноим-то ненужно было спать отдельно икуда-то девать себя, пока вторая переодевалась.
        Лилли шуршала тканью заего спиной, аРейн сосредоточил взгляд намаленьком столике сдвумя чашками ипластиковой тарелкой, накоторой одиноко лежала последняя печенька. Никто изних нерешался ее съесть. Рейн невольно прислушивался кзвукам позади, пытаясь угадать, какую именно деталь одежды Лилли надевает. Вот грубоватый шорох джинсов, лязганье пряжки ремня, авот тихий щелчок застегивающихся крючочков - ион почувствовал, как краснеет. Сухое похрустывание блузки…
        - Можешь повернуться. - Лилли погладила его плечо.
        Она старалась казаться веселой иблагодарной, хотя наделе-то его приезд мало что изменил, кроме разве что одиночества. Зато надежды имечты лишил окончательно. Раньше сестра могла думать, что вдвоем-тобы они тут озолотились, ноприходилось справляться одной. Атеперь они были вдвоем, только вот денег едвали прибавилось. Да, их брали наработу куда охотнее, чем бесполезных одиночек, нозатанцы без эротики никто много неплатил.
        - Рейн, я необижусь, если ты вернешься домой. Это нетвоя мечта. Ты ведь приехал, чтобы меня найти? Вот, нашел. Уменя все впорядке… Амучиться вместе ни кчему.
        Ему вспомнились последние слова, которые она сказала вкафе. «Больше никогда». Никогда неразлучаться. Неужели всего какой-то месяц заставил ее забыть? Или сестра просто боялась стать обузой?
        - Неговори ерунды. Ивообще все нетак уж иплохо, верно? Жить есть где, дело - любимое. Мы вместе. Если я ирешу уехать, то только стобой.
        - Может, уже истоилобы… - Лилли забрала спластиковой тарелки последнее печенье и, отломив половину, вложила вторую Рейну владонь. - Нет, правда, это мало похоже намечту. Это вообще… похоже начерт знает что. Раньше я еще старалась, надеялась, асейчас… Ничего неменяется, ия уже невижу, как моглобы измениться. Мне стало казаться, что мы просто неподходим этому городу. Вот ивсё, просто неподходим.
        Ичто тут ответить? Он исам видел, что перспектива уних только одна, ноникто изних непытался ее обсуждать.
        - Эй, котятки! - заголосила изкоридора Мэй. - Кому, кому клевых новостей?
        Рейн иЛилли выглянули издверей. Стех пор как они стали жить вдвоем, Мэй перестала без спросу вваливаться кним вкомнату.
        - Смотрите, смотрите, - голосом бывалого шпрехшталмейстера объявила она, - вовсех кубах города! Сестры Чэнь, та-дам!
        - Что, серьезно?
        - Еще как! Незря мы долбаных три месяца топтали пол «Часа близнецов». Наверное, мы их просто задолбали.
        Мэй расхохоталась. Рейн почему-то думал, что тем, кто непопал напрослушивание впервую пару недель, уже ничего несветит. Свои умозаключения он, конечно, дальше головы невыпускал, чтобы неогорчать девчонок, авот как оно вышло… Ирадостно заних, исовсем каплю завидно. Потону, которым близняшек поздравляла Лилли, Рейн понял, что иона чувствует тоже самое. Наверное, даже сильней, ведь ее мечта сбылась укого-то другого.
        - Мы угощаем, котятки! - безмятежно щебетала Мэй, иРейн постарался оставить всебе одну лишь радость. Девочки заслужили.
        Да икакой был смысл взависти? Ладнобы они сЛилли тоже пытались, авышло только уМэй сДжун - тогда другое дело.
        Они выпили. Потом еще немного иеще… Смеялись ирадовались совсем искренне.
        «Небойтесь, котятки, мы несъедем, пока вы неподыщете хороших соседей», «Да, контракт уже подписали», «Кому ириску?», «Иненадейтесь, что мы загордимся изабудем вас!..»
        Близняшки отправились куда-то продолжать праздник, иРейн сЛилли остались вдвоем. Они сидели друг напротив друга иобнаружили, что, неморгая, смотрят глаза вглаза иникак немогут разорвать намертво перепутавшиеся взгляды. Лилли вдруг рассмеялась.
        - Что? - Рейн тронул ее пальцы, исестра тепло сжалаих.
        - Я вдруг подумала, что мы слишком много думаем друг задруга.
        - Разве это смешно?
        - О, еще как, Рейн! То есть нетак смешно, чтобы хохотать над этим, ноя немного или много пьяная, так что да - смешно. Нет, смотри сам, я так много думала затебя, что уехала одна, непозвав ссобой по-настоящему. Яже «знала», что тебе хорошо дома. Потом писала все эти дурацкие письма, решив, что правда омоем унижении сделает тебе слишком больно…
        - Наверное… Ноты ведь нетолько себя имела ввиду? Вчем затебя думаля?
        - Нетолько. - Напускная веселость сестры улетучилась. - Вместо того чтобы сказать, что я дура, изабрать меня наконец домой, ты подумал, что мечта еще слишком много для меня значит. Ивот мы здесь. Ивот мы оба несчастны. Утвоих подружек все будтобы проще.
        - Потому что Мэй слишком много болтает, - усмехнулся Рейн, исестра сразуже вновь повеселела.
        - Именно! Икричит она наверняка очень громко.
        Да уж, Рэйн-то это знал совершенно точно. Лилли захихикала, точно школьница, застукавшая втуалете целующихся одноклассников, ион невольно вспомнил те ночи, когда всеми силами старался недумать облизости сестры. Она, будтобы ивовсе незамечая его внезапного смущения, невинно продолжала:
        - Нет, Мэй иправда болтушка. Я сначала даже думала, что Джун немая.
        Они оба засмеялись. Руки сами протянулись друг кдругу через узкий кухонный стол, переплелись пальцами.
        - Это ведь еще невсе, очем мы подумали друг задруга, верно, Лилли? «Час близнецов», так? - Рейн внимательно посмотрел насестру ипонял, что неошибся. Незряже она вспомнила Мэй иДжун. - Я был уверен, что для тебя это неприемлемо.
        - Ая, - отозвалась сестра, - что - для тебя.
        Они помолчали, едва глядя друг надруга. Рейн несомневался, что сестра любит его всем сердцем, итем более знал, что она для него - всё инемного больше. Носейчас они говорили ограницах дальше любви. Очем-то изпараллельной реальности. Ивтоже время таком простом иестественном.
        - Думаешь, мы моглибы?
        - Незнаю. - Лилли отвела глаза, нопотом снова посмотрела нанего прямо исмело. - Ноя думаю, мы должны говорить. Обо всем ивсегда. Итолько честно. Мне хочется кое-что исправить, ия, пожалуй, начну прямо сейчас…
        Милый Рейн! Я попала вотвратительное место. Оно небылобы таким отвратительным, небудь я самонадеянной дурой иуговори тебя поехать вместе. Нораз уж я дура, то стараюсь справляться. Наверное, уменя неслишком хорошо получается, нодомой невернусь, потому что я нетолько дура, ноктомуже гордячка.
        Аеще я завидую твоему жизнелюбию. Сначала я была уверена, что ты просто нашел свое - танцы, преподавание… Но, кажется, ты по-настоящему умеешь ценить жизнь здесь исейчас.
        Теперь, когда мы вместе, амечта все еще далеко, я думаю: амоглибы мы? Да, тот самый вопрос, который ты только что задал мне. Ая знаю только одно: я очень тебя люблю, инет ничего, что неприму втебе.
        Так если мы можем быть еще ближе, почему недолжны?
        Стекла куба изнутри оказались такимиже прозрачными, как снаружи. НоРейн смотрел ненасотни глаз - людских иавтомобильных, - только наЛилли. Нафантастически красивую Лилли вголубом комбинезоне, секрет которого заставлял горячие токи разливаться потелу, пульсировать втон тягучей напряженной музыке.
        Их взяли впроект. Сразу илегко. Куда легче принятия решения. НоРейн досих пор незнал, получитсяли уних.
        Они сЛилли двигались пока еще невинно, касаясь друг друга лишь взглядами, запахами. Идеальная синхронность, которой Рейн завидовал удругих пар вкубах, давалась так просто. Их тела звучали вунисон, будто были связаны миллионом невидимых нитей: поднимется рука одного - мгновенно отзовется удругого.
        Темп музыки нарастал, сокращая расстояние между ними. Иуже невозможно было невидеть жадные взгляды совсех сторон, как невозможно было нечувствовать дыхание Лилли насвоей шее. Она подняла кнему лицо. Блестящие глаза, губы, которые он поцелует…
        Сколько раз Рейн ее обнимал? Сколько себя помнил. Носейчас - словно впервые. Голубая ткань под его пальцами растаяла, теплая нежная кожа ожгла пальцы. Губы, связанные темиже невидимыми нитями, притянулись безошибочно точно. Ивсе сомнения растворились.
        Лилли…
        Ладони Рейна медленно скользнули поплечам, поталии, бедрам, прочерчивая широкие полосы накомбинезоне Лилли. Она льнула кнему, ласково, доверчиво, охотно. Оставляла теплые следы отприкосновений тела ктелу.
        Они упали наколени, неразрывая объятий, поцелуя. Руки, послушные только желанию имузыке, гладили иласкали. Без стыда иудивления, будто так правильно, будто так должно было быть всегда.
        Всегда, вместе. Больше, чем просто рядом.
        Их окружало сияние, ивсе, конечно, смотрели. Впивались глазами вкаждое запретное прикосновение, вдразняще проступающую плоть… Ноничего-то они невидели. Того, что происходило внутри куба насамом деле, нельзя было увидеть, услышать, осязать. Это было только между двумя - ним иЛилли. Соединение чего-то огромного, поошибке разделенного надвое. Итеперь, теперь…
        Рейн небоялся. Тесный куб, площадь, люди наней - всё схлопнулось, ничтожное. Перед ним открылась вселенная. Бесконечная, совершенная, настоящая… Если только Лилли шагнет вместе сним. Ивэтот момент она шепнула прямо ему вухо:
        - Вот теперь все правильно.
        Рейн прижал ее ксебе так сильно, будто хотел стереть последнюю возможную границу между ними. Границутел.
        Они становились чем-то большим, невозможно близким. Единым.
        Навсегда, Рейн.
        Навсегда, Лилли.
        Сталь, обернутая вшелк (Денис Скорбилин, Татьяна Аксёнова)
        - Добрый вечер, мсье. Что привело вас вмой скромный салон?
        Она неподнялась. Дала знак служанке, которая приняла уПьера пальто, асама еще больше откинулась наспинку кресла. Поднесла кгубам чашку, позволив пару окутать лицо вуалью. Отточенный жест. Показной, притворный. Как всё здесь - отроскошных викторианских кресел догазовых светильников, погружающих комнату взыбкий полумрак. Театр. Или бордель - Пьер никак немог подобрать сравнения. Впрочем, какая разница? Нето место, вот что важно. Нетот человек.
        Всё нето.
        Она была молодая - что плохо. Красивая - еще хуже. Впрочем, глупости! Пьеру ведь никогда ненравились вульгарные крупные губы икрючковатые французские носы, тонкие иострые, как шипы. Уего Ольги светлое нежное лицо, тихий голос, почти бесцветные волосы. Он ипредставить себе немог сочетания привлекательнее. Аэта… смотрела снагловатой улыбкой, сжимая кончиками пальцев свою чашечку, иждала ответа. Ленивая, будто кошка. Расслабленная. Явно чувствующая себя вэтом театре - или борделе - как дома.
        Ведьма.
        Пьер выругался про себя. Плюхнулся вкресло напротив, такоеже бессмысленно роскошное. Потертый саквояж поставил уног. Взгляд ведьмы зацепился занего - куда более внимательный, чем адресованный самому Пьеру.
        - Мсье?
        - Вы гадалка? Вы искажите, зачем я приперся.
        Получилось грубее, чем он думал. Даже тон - неговоря овыборе слов. Она поставила чашку настолик, выпрямилась. Посмотрела поверх него так, что Пьеру захотелось поправить волосы намакушке.
        - Я негадалка. - Она говорила медленно, дометаллического звона растягивая гласные. - Нечитаю поруке, нераскладываю пасьянсов. Вы заэтим пришли? Тогда уменя нет того, что вам нужно, жандарм.
        Пьер вздрогнул. Пальцы, которые он так инеубрал сручки саквояжа, сжались. Обручальное кольцо впилось вкожу. Она непопала, но - почти. Очень близко.
        - Мне ненужны пасьянсы, - сказал он сухо.
        - Нет? Чтоже тогда? Что заставило вас переступить через неверие ипривело напорог кярмарочной шарлатанке? Что заслед? Или… отсутствие следа? Как сильно нужно отчаяться, чтобы обратиться запомощью… кдухам?
        Последнее слово ведьма произнесла, приподняв бровь. Она иправда насмехалась, Пьеру непоказалось. Неожиданно отэтой иронии ему стало легче. Потому что насмехалась ведьма нетолько над ним, ноинад собой. Точно также, как ион, уверенная, что никаких духов несуществует.
        Актриса. Мошенница. Нонесумасшедшая.
        Так что Пьер быстро сделает дело ивернется вУправление. Авдокладе напишет, что обращаться кпотусторонним силам врасследовании - совершенно бредовая затея.
        Он извлек изсаквояжа сверток вощеной бумаги, перехваченный бечевкой. Лезвие ножа блеснуло вневерном газовом свете.
        - Перчатка? - Ведьма подалась вперед, иПьеру пришлось опустить взгляд, чтобы неуткнуться вее декольте. Конечно, платье медиума, или как там она себя называет, обязано создавать антураж. Ивсеже нужно хоть немного соблюдать приличия…
        - Перчатка идва окурка. - Неглядя, Пьер протянул всё это ведьме. - Принадлежат одному человеку. Мы хотим его найти.
        Ее рука намгновение коснулась его, взяв улики. Ведьма неносила перчаток, иПьер задержал взгляд натонких пальцах скороткими разрисованными ногтями. Символы или буквы незнакомого алфавита. Нанесены нарочито грубыми мазками, резко выделяющимися нафоне утонченного ипродуманного великолепия ее наряда. Пьер поднял глаза ивстретился сведьмой взглядом. Ах да! Он вытащил изпортмоне тысячную купюру.
        - Ого, вы точно изжандармерии?
        Она снова усмехнулась уголком рта - теперь уже, наверное, своей догадке. Бумажка исчезла вскладках платья, едва Пьер успел моргнуть. Взамен вего ладонь вернулся окурок.
        Один издвух. Правильный. То есть наоборот.
        - Проверяете? Чтож, понимаю. Этот окурок вы подложили. Здесь ваша аура, очень отчетливая. Аеще это разные сигареты. Обе Celtique, новаш знакомец курит самую дорогую серию. Приступим?
        Она посерьезнела, будто время шуток прошло. Убрала слица ухмылку, выпрямилась, как-то разом сбросив ссебя шкуру той самой ярмарочной гадалки иначав выглядеть… Пьер сам удивился, когда нашел слово: профессионально.
        Он понял, что уже сминуту бездумно пялится наведьму, все также держа навытянутой ладони окурок, изасунул тот вкарман. Гадалка? Медиум? Просто наблюдательная женщина? Надо признать, она сумела его впечатлить.
        Ведьма положила перчатку иоставшийся окурок нажурнальный столик сгнутыми ножками. Задержала наних ладонь. Огоньки пламени всветильниках разгорелись ярче. Нагазостанции увеличили давление? Сомнительно…
        Ведьма открыла глаза. Она казалась бледнее, чем доэтого, аглаза, наоборот, больше. Слишком большие, слишком выразительные, как ивсё вней. Инемного…
        - Вы ищете очень плохого человека. Хуже, чем думаете.
        …Испуганные?
        Пьер усмехнулся.
        - Несмейтесь! Он специально оставил перчатку, чтобы посмотреть, что вы будете делать, ккому пойдете. Он следует завами.
        Она поднялась наноги. Руку оставила наподлокотнике кресла, будто ища опоры. Маленькая - ниже, чем Пьеру показалось сначала, - хрупкая. Воплощенная беспомощность. Всей собой призывает защищать. Иврет.
        Покрайней мере, что-то скрывает. Уж это Пьер различать умел.
        - Где он? - спросил Пьер подчеркнуто безразлично. Будто незамечая игры ведьмы.
        - Целая вереница призраков идут заним… умоляют оботмщении.
        - Где он? Говорите!
        Она прикрыла глаза, иПьер мог поклясться, что пламя всветильниках опять дрогнуло. Потом заговорила спокойным иделовым тоном, как вначале их встречи:
        - Пистолет при вас или оставили впальто?
        Пьер хлопнул ладонью покобуре.
        - Хорошо. - Она слегка улыбнулась. - Через две минуты плохой человек сдвумя компаньонами выбьют двери. Вприхожей негде укрыться, будем ждать здесь. Тип врыжем котелке носит доспех иворвется первым. Прострелите ему голову или хотябы ногу. Справитесь? Займите место слева отдвери: утого, кто зайдет вторым, стеклянный правый глаз. Он замешкается, ивы без труда убьетеего…
        - Откуда… - голос Пьера дрогнул, - вы все это знаете?
        Ведьма позвонила вколокольчик исделала знак заглянувшей служанке. Быстрый кивок - та скрылась задверью. Торопливо застучали каблучки.
        - Едва я коснулась вашего человека, как убитые им заговорили сомной. Очень много голосов. - Ведьма массировала виски, будто унее началась мигрень.
        Пьер осмотрел комнату. Убордового дивана достаточно высокая спинка, чтобы скрыть его крупную фигуру. Ведьма нырнула закнижный шкаф. «Какое безумие, - подумал Пьер. - Почему я верю? Онаже сбежит смоей тысячей франков, пока я ползаю задиваном».
        - Мы так инепредставились. - Ведьма нарушила тишину. - Мадемуазель Селин Вильре.
        - Пьер Строгов.
        - Немец?
        - Русский. Пусть даже моей страны неосталось накарте…
        Она подняла руку.
        - Всё потом. Они идут. Помните одоспехе.
        ***
        Всё случилось, как предсказала ведьма. Почти. Щекастый здоровяк вкотелке идлинном плаще даже непоморщился отдвух пуль вногу. Их взгляды встретились, иПьер сглотнул: нанего таращились глаза свертикальными зрачками. Под расстегнутым плащом блеснула зеленая кожа, похожая на… чешую? Ностраха небыло. Сердце билось спокойно ировно. Вспину монстра неуклюже врезался подельник сискусственным глазом - итутже получил пулю вгрудь.
        Монстр зашипел ипрыгнул вперед, зацепившись задиван. Пьер едва успел отскочить ивыстрелил твари влицо, прямо между желтых огней. Удачно.
        Последний - тот, чью перчатку Пьер принес гадалке, - выскочил напарадную лестницу иуже бросился было вниз, новнезапно остановился. Обхватив голову руками, он закричал. Апотом вытащил извнутреннего кармана револьвер иприставил квиску. Эхо выстрела пронеслось поколодцу подъезда. Пьер поморщился. Дом богатый, телефоны увсех. Жандармы будут сминуты наминуту.
        Он наскоро обыскал труп, ноничего ненашел. Вернулся вквартиру, споткнувшись омертвеца вкоридоре. Под ногой хрустнуло - стеклянный глаз, понял он секунду спустя. Выкатился, должно быть, после тогокак…
        Вспомнилось детство - отзвука, неиначе. Родители впанике собирали вещи ибежали вночь, прочь отбольшевиков, навстречу войскам Деникина. Тогда он смахнул состола хрустальное пресс-папье, повторяющее формой их дачный домик. Дорогой подарок, изготовленный назаказ иторжественно врученный отцу надвадцать лет государевой службы. Игрушка разлетелась накусочки сточно такимже дребезгом. Как идача. Как отцовская карьера, как вся привычная жизнь… Деникин так инедошел доМосквы, зато они успели покинуть Крым напароходе. Теперь уПьера собственный сын. Четырехлетний Жан давеча разбил память оботце - карманный хронометр сгравировкой императорского дома. Пьер неругался. Вещи слишком хрупкие, чтобы цепляться заних. Игрушки бьются, часы ломаются, дома горят. Их квартирка вБатиньоль-Монсо тоже превратится впепел, если немцы возьмут верх вэтой страшной мировой игре.
        - Доспех, значит? Стрелять вногу? - хмыкнул Пьер исразу пожалел. Бессмысленная бравада. Глупая.
        Селин подошла, чтобы взглянуть належащее наполу тело. Странного оттенка кровь стекала спростреленной головы наплащ, оставляя наткани пятна.
        Сердце Пьера запоздало екнуло, кголове прилил жар. Чертовщина! Хотьбы неснилась потом поночам, нехватало еще криками напугать Жана. Как ведьме удается сохранять спокойствие? Иная сползлабы напол, ноСелин стояла твердо. Пьер мог поклясться, что сложенные наживоте руки недрожали. Ни новой складки наплатье, ни пряди, выбившейся изпрически.
        - Вы получили, что искали? - Гадалка, то есть медиум, быстро собирала вещи вридикюль сизящной вышивкой. Помада, пудреница, толстая пачка франков, дорогая шкатулка… Последним всумку прыгнул маленький «деринджер». Закончив, Селин подняла голову ипосмотрела нанего. Вполных губах чудилась насмешка. Аможет, это был дымный морок.
        - Нет, неполучил, - вздохнул Пьер. - Ибез ваших штучек точно необошлось. Почему он застрелился?
        - Я помогла ему встретиться спризраками, которые хотели напомнить, что… Как увас говорят? Долг платежом краснен?
        Она щелкнула пальцами, как делают люди, когда пытаются что-то вспомнить, - совершенно естественный жест, которому Пьер поверилбы, будь перед ним кто-то другой. Норядом сСелин все инстинкты подбирались изаставляли держать ухо востро. Нет, ведьма незабыла выражения. Она отвлекала внимание, прислушиваясь кокружающей пустоте. Неужели… духи нашептывают ей что-то ипро Пьера?
        - Красен, - поправил он, стараясь сохранить невозмутимость. - Буду честен, Селин, я незнаю, что делать.
        - Нужен совет ярмарочной гадалки? Сейчас поищу волшебныйшар…
        Заокном завыли сирены. Весь квартал разом осветился ярким электрическим светом - военные, должно быть, направили дирижабль вподкрепление. Случись такая перестрелка врайоне Пьера, никтобы иухом неповел. Ноони наПантеоне, аэто совсем другая история.
        - Мы можем продолжить разговор вдругом месте?
        Селин внимательно посмотрела Пьеру влицо. Пороховые газы скрывали черты, ноон кожей чувствовал ее серьезность.
        - Мсье Пьер, я ошиблась: вы нежандарм. Общая безопасность?
        - Главное управление национальной безопасности. Поменяли название пару лет назад.
        - Аметоды прежние. Мсье Пьер, я ухожу. Провожать меня нестоит. Оставайтесь иразберитесь сколлегами, чтобы ужандармов небыло ко мне вопросов. Нехочу их видеть, нехочу объясняться. Вы впутали меня вэто, так примите последствия, как приличествует мужчине.
        - Я сделаю это, если получу ответы.
        - Получите. Возьмите визитку, найдете меня поэтому адресу послезавтра водиннадцать утра. Захватите еще десять такихже бумажек.
        Она отворила неприметную дверку, замаскированную дорогими обоями. Нафоне позолоты проем был едва заметен. Всё здесь обман, иллюзия, всюду двойное дно. Всё нето… Но, может быть, человек всеже тот? Или сейчас она выпорхнет изэтой фальшивой квартирки, навсегда растворившись впарижских улицах…
        Пьер бросился заведьмой поузкой лестнице, уходящей вниз, вотьму.
        - Подождите! Мне нужно знать сейчас! Накакую разведку они работали?
        Селин обернулась, ивтемноте, вкоторой небыло видно ни губ, ни носа, ни этих тонких пальцев, он впервые почувствовал, что сним неиграют.
        - Я неспециалист пообщению сразведками, мсье Пьер. Ваши мертвецы тоже небыли. Незнаю, кого вы искали, нонашли нечто гораздо худшее. Встретимся послезавтра. Я помогу вам… нетолько ради денег. Теперь ступайте: жандармы уже вошли.
        Ведьма сбежала вниз полестнице для прислуги, иПьеру ничего неоставалось, кроме как вернуться наверх. Но, дотого как он успел захлопнуть дверь, темнота спросилаего:
        - Скажите, Пьер… Вы хороший человек?
        - Да, - ответил он без колебаний.
        - Вы женаты. Любитеее?
        Теперь он надолю секунды замешкался, итьма выдохнула:
        - Непотеряйте визитку. Жду вас ровно водиннадцать.
        ***
        Конечно, он опоздал. Когда Пьер, стряхивая дождевые капли сошляпы, открыл дверь кафе, вкотором его ждала ведьма, часы над барной стойкой отмерили двадцать минут двенадцатого.
        - Простите, - пробурчалон.
        Звякнула облюдце чашка, иПьер поднял голову, чтобы увидеть усмешку нагубах ведьмы. Усмешка была все тойже, авот сама Селин… Недоговорись они встретиться здесь, неожидай Пьер увидеть ведьму, он легко могбы пройти мимо, неузнав. Серое платье, чинно застегнутое досамого горла. Ногти, покрытые ровным слоем красного лака, безо всяких там закорючек - да непривиделисьли они Пьеру два дня назад? Осанка прямая, плечо лишь слегка опирается наспинку стула. Взгляд из-под куда менее густо накрашенных ресниц медленно изадумчиво скользит поверх столиков ичужих голов. Эта Селин ни капли непоходила нагадалку измистического салона. Она казалась… благородной? Вовсяком случае, Пьер всвоем промокшем насквозь пальто иизмятых брюках чувствовал себя рядом сней бродягой.
        - Простилабы… еслибы вы непроторчали лишних десять минут надругой стороне улицы. Что там такого интересного, чтобы заставить меня ждать еще дольше?
        Скривившись, Пьер вытащил изкармана носовой платок итщательно просушил лицо, которому именно вэтот момент стало жарко. Ведьма улыбалась. Чтобее!
        Пьер инеосознавал, насколько тяжело ему дался вчерашний день, пока невышел издома сегодня утром. Конечно, он всегда был рассудительным человеком, небросающимся вомут сголовой, нослучившееся превратило его внастоящего параноика. Каждое второе лицо казалось подозрительным, каждый второй взгляд - чересчур внимательным, ажест - угрожающим. Пьер то идело оборачивался, ускорял или замедлял шаг, сворачивал нанеприметные улочки, толькобы отделаться отнавязчивого ощущения чьих-то глаз заспиной. Поуказанному ведьмой адресу он иправда явился еще четверть часа назад, ноникак немог заставить себя пересечь улицу иоткрыть дверь. Прятался отползущей поулице машины, вкоторой распознал замаскированный под дизельную колымагу тесла-мобиль жандармов. Акогда сыщики свернули наперекрестке, то еще долго вглядывался взалитые дождем стекла кафе. Искал, сам доконца непонимая кого или что… Конечно, ведьма немогла незаметить фигуры, стоящей столбом посреди тротуара, пока другие прохожие спешат укрыться отнепогоды. Атеперь неотказывала себе вфирменной ухмылочке, откоторой Пьер ощущал себя неимоверно глупо.
        - Разве вы невкурсе того, что случилось, мадемуазель Всезнайка? Духи ненашепталивам?
        Электрическая лампа испускала ощутимое тепло, иПьер, который присел было накрай стула, встал, чтобы снять пальто.
        - Зачем нужны духи, когда есть газеты, мсье Пьер? Конечно, я вкурсе. Впрочем, идухи сгодились. - Ведьма приподняла бровь исделала глоток изчашки. - Я знала, что вы придете. Что непогибли вэтом пожаре.
        Поймав взгляд официанта, Пьер заказал кофе, акнему коньяка. Двойную порцию. Конечно, Пьер неожидал, что их новая встреча произойдет втаком месте: ему представлялся какой-нибудь тайный клуб, еще один салон, собственная ведьмина квартира нахудой конец… Ноукафе были свои преимущества. Из-за занавески невыпрыгивали люди-крокодилы, здесь ничего невзрывалось ипахло непорохом, асвежей выпечкой. Пьер сделал хороший глоток коньяка инасекунду прикрыл глаза, ожидая, что давление ввисках хотябы немного ослабнет. Черта сдва.
        - Итак, - буркнул он, снова прикладываясь крюмке.
        - Итак?
        - Вы дали понять, что увас есть зацепка… - Пьер почти машинально потянулся запортмоне, чтобы достать деньги, нотутже возненавидел себя заэтот жест. Выглядело так, будто он ее… покупает. Нет, поправде, он исобирался что-то унее купить, как тогда, всалоне: сведения, предсказание, да хотьбы ибожественную помощь - он был готов ухватиться засоломинку. Новот так открыто швыряться франками, после того как ведьма сама, по-человечески предложила помочь…
        - Аведь вам все еще претит необходимость обращаться ко мне. - Селин, отвнимания которой неукрылось его движение, откинулась наспинку стула. - Неужели я досих пор кажусь вам шарлатанкой? Решили, что всалоне я провернула какой-то трюк?
        Пьер хмыкнул. Ещебы он недумал! Мягкие кресла, полумрак, бархатный голос ведьмы… Разве немогла она применить, скажем, гипноз? Заставить его поверить, что он действительно видел то, что видел? Нотрупы были реальны, да ипосле…
        - Нет, - выдавил изсебя Пьер. - Вас небыло вУправлении. Выбы несмогли.
        - О, вы уже доподлинно знаете, что я могу, ачего нет? - Губы Селин растянулись вочаровательной улыбке, которая понравилась Пьеру еще меньше обычной иронии. - Новы правы. Меня там небыло. Ия очень хочу услышать ваш рассказ.
        Официант поставил настол тарелку свыпечкой. Пьер опрокинул всебя вторую порцию коньяка, чувствуя, как тепло опускается вжелудок. Неспрашивая разрешения, протянул руку иоторвал половину еще горячего круассана.
        - Для начала отом, чего небыло. Пожара небыло. Вообще. Это выдумали, чтобы скрыть правду.
        …Пьера распекали запровал, когда настоле зазвенел телефон. Нетот, обычный, свытертой рукояткой цвета слоновой кости. Второй. Тревожный. Дежурные успели передать, что их штурмуют вооруженные люди, исвязь прервалась. Дом вздрогнул отвзрыва напервом этаже. Донеслись приглушенные выстрелы.
        - Втот момент мы решили, что началась война. Боши давно напрашивались навзбучку, имы ждали чего-то такого, но… - Слова давались струдом, мысли сбивались вкучу.
        - Позвольте? - Селин коснулась его ладони. Пьер едва невыдал очередную колкость про гадания поруке, как вдруг…
        Гром. Десятки выстрелов. Ручные пулеметы нападавших. Его табельный револьвер. Они громоздят начетвертом этаже баррикаду, вниз полестнице шагают оперативники Отдела ликвидаций всамоходной электроброне. Жужжание доспехов едва различимо загрохотом ружей. Бах. Бах. Бах. Бах. Ничего невидно запороховым дымом, ничего неслышно, кроме звона вушах. Ивсе равно накатывает облегчение: они контратакуют, бошей выбили стретьего этажа, теснят навтором…
        Апотом все здание вмомент заволокло удушливым туманом. ИПьер вдруг понял, что нападавшие неимеют отношения кГермании.
        - Счего вы вообще взяли, что тут замешаны нацисты? - Селин поморщилась, будто услышала невероятную глупость.
        Пьер вынырнул извоспоминаний исблагодарностью посмотрел наведьму.
        - Полгода назад вПариж приехала парочка бошей изАненербе. Это такая немецкая оккультная организация. Клуб шпионов под прикрытием мистиков ипутешественников. Управление следило заними иих контактами. Так вразработку попал тип, чью перчатку я приносил. Мы решили, он тоже этнический немециз…
        - Еврей.
        - Вот как? Кхм. Ладно. Влюбом случае, наши агенты потеряли его после первого контакта. Авторая встреча оказалась последней: этот тип поссорился сбошами иубил обоих. Мы крепко облажались. Никого непоймали, только подобрали окурок иперчатку, да иту нам, как оказалось, подбросили…
        Селин кивнула.
        - Вы пренебрежительно отзываетесь обАненербе, нозаих вывеской скрывается старое общество Туле. Это опасные люди, которые служат древней инедоброй силе. Если вам мерещатся здесь следы гитлеровских усов… Вы недоконца правы, мсье Пьер.
        Пьер непротестовал. Слишком много случилось вчера, после того как коридоры Управления окутала мгла. Электрическое освещение погасло, зажглось тусклое резервное. Снизу поднимались неясные гулкие звуки. Несразу Пьер понял, что это выстрелы икрики. Очень много криков. Очень мало выстрелов.
        Пьер высвободил руку, чтобы заказать еще коньяку, ноСелин снова перехватила его ладонь.
        - Невремя, Пьер, прошу. Что было дальше?
        - Дальше были змеи. - Пьер залпом допил остатки кофе. - Пара гадин проползли полестнице прямо унас под носом. Укусили шефа.
        Он прикрыл глаза, вспоминая подробности. Чашка, которую он забыл вернуть наблюдце, парила, зажатая между побелевшими пальцами.
        «Пьер, бегите вкабинет, влевом ящике стола аптечка. Дерьмо! Откуда змеи? Поторопитесь!»
        Пьер торопился, как никогда вжизни, наощупь пробираясь сквозь туман породным коридорам Управления. Новсе равно неуспел. Атака наздание закончилась, едва шеф перестал дышать. Пьер видел отступавших налетчиков сквозь окно. Крепкие мужчины. Похожи науроженцев Нового Света. Может, Гвианы? Ивот сними…
        - Кто? - Селин подалась вперед. - Кого вы видели? Обещаю: вы несумасшедший. Кто тамбыл?
        Человек сголовой змеи. Обычного сложения, среднего роста, но… змееголовый. Буквально. Обернувшись, чудовище увидело Пьера изадержало взгляд. Стало ясно, что их шпионские игры нестоят ни гроша. ВУправлении просто непонимали, счем столкнулись. Что уж говорить отуповатых жандармах… Пьер нестал тратить времени набессмысленные объяснения исбежал. Отколлег. Отгосударства. Отздравого смысла. КСелин.
        - Вот так всё ибыло, мадемуазель медиум. Иесли увас действительно есть средство…
        - Есть. - Ведьма снова откинулась настуле. Ее взгляд обратился кокну, будто взадумчивости, ноПьер отчего-то подумал, что она нехочет встречаться сним глазами. - Боюсь, оно вам непонравится.
        ***
        - Что это? - нахмурился Пьер, разглядывая маленький бумажный квадратик, который Селин положила ему наладонь. Еще один ведьма осторожно держала двумя пальцами.
        - Средство, окотором я говорила.
        - Это я понял. Ночто это такое?
        Пьер нетерпеливо шаркнул туфлей попаркету, иСелин поморщилась. Паркет был светлый, натертый доблеска, исама ведьмина квартира оказалась очень светлой, современной икуда богаче той, вкоторой Пьер ютился сОльгой ималеньким Жаном. Пьер стоской подумал охрустящих тысячных бумажках, так незаметно перекочевавших всумочку Селин. Сколько стоит, кпримеру, кресло сузкой гнутой спинкой или вон та ваза настоле? Гадать наярмарках куда прибыльнее, чем защищать страну…
        - Изобретение одного ученого… химика. Секретное, так что, надеюсь, вы небудете распространяться… Что? - Ведьма усмехнулась. - Думали, я предложу отвар изкрови девственницы ипомета нетопыря?
        Пьер пожал плечами.
        - Значит, это наркотик? Иличто?
        - Можно сказать итак… упрощенно. Это неопиумный туман. Это вещество открывает сознание невидимому миру духов - ипоможет нам разглядеть то, что скрывается отглаз. Да, вы можете называть это наркотиком. Наверное.
        Пьер выругался. Ведьма все-таки провела его. Аведь он уже начал ей доверять. Наркотик, ну конечно! Ипочему он решил, что уведьмы действительно есть…
        Что? Чего он насамом деле ожидал? Может, Селин должна была вытащить изчулана какого-нибудь свидетеля - созмеиной головой или чешуйчатой грудью? Документы? Или, наоборот, расставить поуглам свечи, начертить пентаграмму, воззвать ккакой-нибудь потусторонней сущности? Глупости! Ни очем подобном Пьер, естественно, недумал. Так чтоже тогда его так удивило? После всего, что случилось вэтидни?
        Пьер снова посмотрел наквадратик, лежащий наладони. Пожал плечами иположил врот. Вкуса небыло, обычная бумага. Ведьма кивнула. Иповторила его движение.
        - Что теперь? Разверзнется портал вдругой мир? Вокруг запляшут феи ипризраки? Или эти ваши духи… как они выглядят? Я смогу их узнать?
        - Вы шутите. - Ведьма коснулась его руки. - Боитесь?
        - Духов? Нет, небоюсь. - Пьер пересек комнату исел надиван, почувствовав слабость вногах. Это еще немогло быть действием наркотика… скорее всего. Ноему правда стало непосебе.
        - Недухов. Себя. Когда разум открывается, можно многое узнать осебе. Больше, чем хотелбы знать.
        Селин последовала его примеру иприсела рядом. Платье, наэтот раз синее, приподнялось, едва прикрывая колени. Модные квадратные плечи, которые шли ей куда больше, чем Ольге, кожаный пояс ибелый воротничок… Да, одеваться эта женщина умела. Как она умудряется всегда выглядеть кместу? Нето что он, Пьер, вечно закованный вкостюм, втесные туфли, всвое тело. Иногда обэтом получается забыть, ночувствовать себя по-настоящему уютно? Еслибы! Даже сейчас рукам холодно, аспине жарко, да идушновато здесь. Может, открыть окно? Воздуха скаждой секундой все меньше…
        Он приподнялся было, нопередумал. Голова закружилась, вглазах потемнело.
        - Пьер?
        Ведьма накрыла его ладонь своей. Влюбой другой момент Пьер стряхнулбы ее немедленно… Ноотпальцев Селин исходило тепло, иПьер предпочел поддаться. Всего наминуту. Небольше.
        - Я впорядке, - пробормотал он, несовсем узнавая собственный голос. - Вам недушно?
        - Нет. Сидите, это пройдет. Сердце колотится?
        - Да. - Он вдруг заметил, что так иесть, ипаника взрывной волной прокатилась покоже. Ведьма решила его прикончить! Как можно было позволить уговорить себя сожрать неизвестную дрянь?.. Конечно, ведьма тоже ее приняла исидит живехонька… Нодаже если неяд, аэкспериментальное вещество - чем это лучше? Как оно подействует наПьера, вызовет сердечный приступ? Пусть ему всего двадцать шесть,но…
        - Врача… Позовите врача, пожалуйста.
        - Нет. - Уже обе руки Селин обхватили его ладони, иПьер вцепился вних, как утопающий. - Это скоро пройдет. Я обещаю.
        Она слегка поморщилась: кажется, отнеосторожности Пьер причинил ей боль.
        - Постарайтесь отвлечься. Подумайте онашем змееголовом друге, настройте нанего сознание.
        Внять совету ведьмы было нетак-то просто. Пьер пытался представить тварь, нозмеиный образ ускользал, растворялся втумане. Зато гремящее сердце стало видимым, будто грудная клетка Пьера превратилась встекло. Красный сгусток мышц пульсировал идергался, наливаясь кровью исдуваясь, колотился оребра иприжимался кспине.
        Что-то коснулось подбородка Пьера иприподняло его, прерывая увлекательные наблюдения засобственным сердцем, - что-то мягкое, нежное, светло-бежевое наощупь.
        - Неувлекайтесь. - Голос уведьмы был синим, как ее платье… или нет, больше похоже наволну, бирюзовую иискрящуюся. - Унас есть дело.
        Оплетая только одну ее ладонь, пальцы Пьера чувствовали себя одиноко. Он потянулся ко второй руке, которая жалась кего подбородку, иотприкосновения бирюзовая волна прокатилась повсему телу. Ладонь ведьмы, его ладонь илицо стали одним целым. Пьер шумно выдохнул, удивляясь новому ощущению: сердце впрозрачной груди теперь гнало кровь повенам Селин идальше, доее груди, доее собственного сердца, апотом обратно. Туда иобратно, туда иобратно, тудаи…
        - Пьер…
        Чьи-то пальцы росли изего лица совсем близко ко рту. Он поцеловал их, наслаждаясь едва слышным, как шепот, прикосновением. Возможно, это были его собственные пальцы, но… необязательно. Еще одно прикосновение - уже громче. Волна накрыла его сголовой, инасекунду Пьер испугался, нопотом разобрался, как дышать. Лицо Селин висело ввоздухе совсем рядом, нопока неврастало вего, иэто раздражало. Какие унее все-таки огромные губы, чуть приоткрытые, азаними - мокрая, искрящаяся, поющая пропасть, куда хочется провалиться. Он потерпел немного ипровалился сбирюзовым звуком.
        Пошатывало. Неего - комнату. Диван, когда Пьер сполз снего, увлекаемый своим новым органом - Селин, вдруг уменьшился доигрушечного. Авот паркет стал огромным, каждая дощечка размером счеловека.
        Пьер шел осторожно, стараясь ненаступать нашвы. Доски прогибались, как кошачья спина под рукой, иПьер хватался завсё подряд, чтобы неупасть.
        Другая комната оказалась круглая иблестящая, как елочная игрушка изнутри. Это нужно исправить, понял он. Нокак? Шелк покрывала накровати пошел рябью, затем вдруг сложился влицо, которое растянулось вширокой бирюзовой улыбке Селин. Пьер удивился, нотутже понял, что шелк - это иесть Селин. Ичто она красивая.
        Их руки стали одним целым. Их сердца под прозрачной кожей теперь сообщались. Арасстояние между телами ибыло тем, что искажало пространство. Пьер удивился, почему непонял этой очевидной вещи раньше. Иопустился накровать, сведя расстояние кнулю.
        Когда они снова распались, Пьер посмотрел вверх. Над его нелепым инесовершенным телом раскинулся потолок, подрагивающий, как блики наповерхности озера. Вгруди зарождался новый звук, мощный, размеренный ияростный, слязгающей ноткой металла, ударяющегося ометалл. ВПьере больше неосталось крови - только дизель, мчащийся помедным венам, подпитывая работающий наизнос мотор.
        …танки стевтонскими крестами вспахивают долину. Над ними лениво скользят боевые цеппелины. Ласточками мелькают юркие истребители. Пьер неузнаёт места, нопонимает, что стальная армада мчит наних. ВПариж… Вот уже Елисейские Поля. Солдаты внезнакомой механизированной броне несут гитлеровский флаг. Азнаменитые парижские зеваки машут шляпами, приветствуя чужую армию…
        - Пьер! Что свами? Пьер! Очнитесь!
        …вывеска Arbeit macht frei над воротами вад…
        …нестреляйте, прошу, я сдаюсь…
        …очень холодно, даже есть нехочется…
        - Пьер! Пьер!!!
        …вернулись. Мама говорит, неиграй, когда они внебе. Стаким лицом говорит, что ослушаться страшно. Нодочего интересно! Никогда такого невидел, даже сравнить несчем. Разве что скаппа, ноАкайо еще впрошлом году посекрету сказал, что каппа небывает, аамериканские самолеты - они взаправдашние. Вот исегодня прилетели и, наверное, что-нибудь сбросят наХиросиму. Какую-нибудь бомбу. Смотри, смотриже, это что, новое солнце над городом?! Столько света, столько тепла…
        - Пьер, да очнитесьже!
        Столько света, столько тепла - над ним, теперь уже точно над ним, Пьером. Немаленьким японцем итем более нетанком. Глаза Селин. Два тлеющих уголька, мягких навкус, бронзовых назапах, прохладных, как карамель… манящих.
        Пьер почувствовал, что снова проваливается, исжал себя вкулаке, чтобы удержаться наповерхности. Нужно сказать ведьме… Селин. Сначала - сказатьей.
        - Ужасные вещи… Нас всех ждут ужасные вещи… - Язык неслушался, пытаясь утащить Пьера обратно втеплую бирюзу. - Война… хуже Великой… Франция, Германия, Польша, СССР, Япония - все вогне.
        - Тише… Тише. - Селин нависала над ним. Огромные губы двигались, вокруг блестящих глаз вдруг нашлись ресницы, авнутри - зрачки. Ибеспокойство. Онем? - Это еще неслучилось. Необязательно случится. Вы видели возможное будущее - ничего больше. Мы можем всё изменить.
        «Иобязательно изменим». Эти слова Селин произнесла прямо внутри его головы. Ее голос ласково щекотал мозг Пьера, ион улыбнулся. Унего были губы, ион мог улыбаться. Инетолько - комната снова изгибалась, иПьер знал верное средство, как это исправить.
        Пьер нырнул вбирюзу. Истал бирюзой. Это было по-настоящему лучшее, что сним когда-либо происходило.
        Стены сходились ирасходились. Комната дышала, как исполинский ящер. Что-то вней опять было нетак, иПьер никак немог понять, что именно. Хотелось спать, закрыть глаза, раствориться вшелке простыней. Нобеспокойство шуршало ишипело вушах, всё громче игромче, неизнутри, аснаружи, излевого угла снова округлой комнаты. Пьер моргнул, приглядываясь внимательнее… Иразличил тонкий змеиный хвостик, уходящий под обои. Пьер потянулся - ивтот момент, когда его пальцы сомкнулись начешуе, Селин слилась сним. Единым целым они скользнули застену. Иоказались втемноте, пронизанной звездным светом.
        Они увидели земной шар, прекрасный, удивительный истрашный. Весь покрытый маленькими человечками, которые смеялись иплакали, надеялись, молились, любили и, конечно, убивали друг друга. Закапывали заживо, расстреливали, забивали молотками, морили голодом. Апод землей, где-то влесах Южной Америки, ждал своего часа Змей. Огромный, добрый ивсепонимающий… для своих. Ачтобы своим, его милым детям, стало хорошо, человечкам нужно подвинуться. Очистить мир отсебя. Идочего любезно состороны некоторых изних помогать Змею! Пьер иСелин видели, как помощники Змея перемещаются попланете, гордо неся отметины своего покровителя. Иодин изних, созмеиной головой, был совсем рядом… Земной шар приблизился, стали видны предместья Парижа. Пьер узнал заводы Булонь-Бийанкур. Сейчас, когда экономика полетела кчертям, фабрики закрылись, ивот там-то Змееголовый иплясал вокруг крохотного деревянного ящика. Другие человечки, обыкновенные свиду, носострашными черными тенями, тянули кящику маленькие ручки.
        Змей заметил Пьера иСелин ивыполз из-под гигантской пирамиды, скрытой всельве. Шипение стихло. Земля остановилась. Звезды погасли. Осталась лишь пара огромных желтых глаз, похожих надве Луны. Изубы. Однако, прежде чем острые ядовитые клыки коснулись Пьера иСелин, они скользнули обратно вкомнату, плотно запечатав засобой дверь встене.
        - Я знаю, где змеиное логово, - выдохнул Пьер. Образы теснились вголове, сталкиваясь иперемешиваясь. - Там нетолько змеи.
        - Я видела. Общество Туле прислало новых переговорщиков. Я говорила, это опасные люди. Рассмотрели их тени?
        - Их там целый батальон. Ты… - Пьер запнулся ипочувствовал, что краснеет, как мальчик. - Вы просто невидели, сколько их было вУправлении…
        - Многие там иостались. Аесли инет, вы видели будущее, Пьер. Нечего терять. Имы можем перейти наты. После… да ивообще.
        Пьер лихорадочно принялся застегивать ремень кобуры. Затем схватился запиджак, перепутав пуговицы. Селин подошла иисправила. Несмотря навсё, что случилось между ними вэти часы, она была спокойной иуверенной. Да ведь она прекрасно знала, что будет, нетакли? «Вы женаты. Любите ее?» Тогда он неответил, и, наверное, Селин решила, что… Пьер поморщился ипоступил, как поступал всегда втаких случаях, - отрезал ненужные мысли непроницаемой стеной. Уних есть дело. Миссия. Они должны ее выполнить.
        - Нам нужно что-то посерьезнее револьвера. Идругая машина: мою могли объявить врозыск. Заеду домой, заберу ключи отконспиративной квартиры. Там есть наличность ипатроны, потом найду авто.
        - Мне ненравится эта идея, - нахмурилась Селин, иПьер еще раз подумал отом, что никогда непривыкнет кее странной инеправильной французской красоте. - Аесли дома засада?
        - Вы мне скажите, - горько усмехнулся Пьер, снова сбившись.
        Селин сухо кивнула. Ее внимательные глаза царапнули зеленью, острой, как грани драгоценного камня. Помедлив, она заключила:
        - Дома всё чисто. Можешь ехать.
        Пьер кивнул инакинул пальто. Селин остановила его, протянув простенький медальон намедной цепочке.
        - Надень, это защитит тебя. Ивозьми мой пистолет. Я обойдусь, атебе пригодится.
        Пьер нацепил медальон, спрятав под рубашку. Положил вкарман пальто маленький двухзарядный «дерринджер». Что угодно, лишьбы поскорее выйти науличную прохладу, вдохнуть ихотябы попытаться разобраться всебе.
        ***
        Ехать дородного Батиньоль-Монсо пришлось через весь город, ноПьер был даже рад. Мысли теснились вголове. Как так вышло, что мир, ибез того большой истрашный для маленького человека, стал еще больше истрашнее? Порадио обсуждали мирные инициативы Лаваля иБолдуина, гадали ореакции Гитлера. Набульварах Пантеона хохотали поздние гуляки. Взвездном небе парил воздушный флот, гордость икраса Франции. НоПьер знал цену мирным инициативам, да истарые дирижабли, непроходившие перевооружения одиннадцать лет, невнушали доверия. Мир очень хрупок.
        Инасколько крепка его собственная семья, шепнул внутренний голосок. Сейчас - он сверился счасами - половина десятого. Ольга уже уложила Жана, если только тот нераскапризничался, как случается всё чаще. Читает или вышивает, сидя вкресле, вдомашнем платье, поглядывает надверь…
        Пьер припарковал машину вдвух кварталах. Внимательно изучил подходы кдому. Убедившись, что засады нет, зашел вобшарпанный подъезд. Вэту квартирку они въехали после свадьбы, навремя, пока непоправят финансы, да так изадержались…
        Ольга бросилась кнему спорога - похоже, правда ждала. То самое платье, окотором Пьер думал, та самая прическа субранными назад гладкими волосами.
        - Петя! Петенька! - Он уже начал улыбаться, ноулыбка получилась кривой. Слезы… Пьер нелюбил женских слез, аженская слабость, которую он раньше считал совершенно нормальной идаже предпочтительной, вдруг показалась чем-то наигранным. Наносным. Разве сейчас время показывать слабость?
        - Сомной всё впорядке, - сказал Пьер сухо, иОльга, уткнувшаяся было ему вплечо, отстранилась. Бледно-голубые глаза казались больше, фарфоровые щеки окрасились румянцем. Даже сейчас красивая. Любимая. Так ведь?
        - Впорядке? Ты… где был? Приходили изжандармерии, спрашивали тебя… Ачто я могла сказать? Где ты был, Петенька?
        Вот, снова. Снова уголки губ будто сами собой поползли вниз. Чтоже так выводит его изсебя? Нет, неслезы. Неужели… имя? Новедь это иесть его имя - так Пьера назвали родители, так приговаривала матушка, приглаживая его непослушные волосы, идаже отец, грозя пальцем заочередную проказу. НоОльга… Ольга досих пор звала его Пьером - ивот, сорвалась. Неудержала всебе, как неудерживает при Жане, отчего мальчишка болтает нажуткой смеси французских ирусских слов. Пьер просил… сколько раз он просил? НоОльга только делает вид, что старается влиться, анаделе живет соглядкой настрану, которой больше несуществует. Если Пьер сейчас подберет оброненную ею книгу - неужели увидит текст нафранцузском?
        - Что ты молчишь? Вгазетах пишут… Немолчи!
        Голос дрожит под стать ресницам. Она неревнует, подумал Пьер. Даже представить себе неможет, что он… Просто боится. Да Пьер исам немог себе представить. Мир рушится ипогребет под собой самых прочных инезыблемых, самых предсказуемых ипривычных - всех, кто неумеет под него прогибаться. Всех Ольг, вто время как Селин змейкой выскользнет из-под обломков. Каким хочет стать Пьер? Даже нетак. Каким Пьер стать должен? Неради себя. Ради того чтобы уОльг ималеньких Жанов, которые еще незнают, накого похожи икакую страну назвать родиной, было будущее.
        - Сомной всё впорядке, - повторил Пьер как заклинание. Ичто-то такое проступило наего лице, отчего Ольга отшатнулась. Пьер подошел ккроватке сына, подоткнул одеяло. Мир маленького Жана пока еще стоял прочно. Хотябы этой ночью.
        Учерного хода никого - как иводворе, инаулице, пока он кружными путями возвращался кмашине. Пьер расслабился: его еще неищут. Иошибся. Уавто его неожиданно ухватили сзади две пары крепких рук. Влицо уткнулась вонючая тряпка, земля под ногами качнулась. Хлороформ.
        - Popalsya, suka! Po vsemu gorodu ishem tebya, padla, - прошептал вухо хриплый мужской голос. Нарусском - ну конечно, все неприятности сегодня отрусского. Пьер рассмеялсябы, ноотслабости немог пошевелить хотябы мускулом.
        Спереди подошел еще один, иПьер поразился странному, нечеловеческому лицу сгигантскими глазами идлинным носом. Страшилище нестало обыскивать, только вытащило изкобуры служебный револьвер.
        - Tashi ego v mashinu.
        Пьера поволокли прочь. Он подумал оЖане иотом, как близко подошел ктому, чтобы навлечь всё это инанего. ОСелин, которая наверняка знала наперед, нонакоторую неполучалось злиться. Итолько потом взасыпающем мозгу мелькнула огненная вспышка…
        …Солнце? Второе солнце? Волна света иогня обдирает кожу иплоть, оставляя почерневший скелет. НоПьер неумирает. Задрав пустые глазницы кнебу, смотрит нагигантский столб дыма, упирающийся внебеса. Издалека он должен быть похож наогромную букву «Т» или гриб…
        …Жарко-жарко-жарко! Почему он неотключился? Скаждой секундой Пьер чувствовал себя лучше. Только жар беспокоил, расходясь кругами отамулета Селин. Контроль заруками иногами вернулся, ноПьер неподал виду. Лишь когда его спиной вперед начали втаскивать всалон авто, он выхватил припрятанный «дерринджер». Левый ствол разрядился влицо носатого, который держал Пьера заноги. Правый - себе заухо, туда, откуда доносилось сосредоточенное сопение. Две пары рук разжались одновременно, иПьер вывалился измашины обратно натротуар. Ночной воздух пах кровью ипороховыми газами. Пьер осмотрел убитых, задержав взгляд налысом четырехруком громиле. Воперативную разработку уже попадали агенты НКВД сособенностями, нотаких чудовищ он еще невидел. Да иносатый выглядел жутковато. Едвали это заслуга таинственного академика Вавилова… Может, ивСССР уже мелькнул змеиный хвостик?
        Машина учекистов оказалась что надо - двухмоторный Simсa 8Duo, судлиненным кузовом извериной прытью. Управление хотело закупить такие, ноденег нехватило. Авот наНКВД, похоже, средств нежалели. Вбардачке Пьер обнаружил экспериментальный пистолет-пулемет MAS 36. Доэтого он видел такой только втире Управления, прямиком изсекретной нулевой партии. Ивот чекисты…
        Ноэто было хорошо. Теперь никуда ехать ненужно: против воли чекисты снабдили Пьера всем необходимым. Ольге точно понравится эта часть истории - когда-нибудь он ей расскажет… возможно. Пьер завел машину, имоторы слились вживотном рычании. Нужно спешить, стрельбу слышала вся округа. Утопив педаль, Пьер съехал стротуара, оставив трупы под равнодушным ночным небом.
        ***
        - Как вышло, что извсех медиумов Парижа мы выбрали тебя?
        Они выехали загород, иосенний воздух дул сквозь приоткрытые окна. Впереди их ждали заброшенные заводы Булонь-Бийанкур. Темные волосы Селин колебались, отвлекая Пьера отдороги. Она улыбалась, новее голосе звенела грусть:
        - Усудьбы много дорог, вот ты ипришел поодной изних.
        - Аеслибы непришел?
        - Тогда вэтой машине ехалибы другие. Аможет, иникого. Только… змеи.
        Подъезжая кпромзоне, Пьер сбросил скорость ипогасил фары. Невидимые инеслышные, они подкатили кстарой мебельной фабрике извидений.
        - Там нетолько люди измеи. Я чувствую присутствие древней силы, полной ярости истранной покорности. Я знаю, как справляться стаким, но… - Селин зябко передернула плечами. Она потерла висок знакомым движением, ивсвете луны снова мелькнули знаки наногтях. - Знаешь, Пьер, я ведь небоец, вот ни капельки. Вообще.
        Он бережно взял ее руку.
        - Когда ты пришел, принес эти смешные окурки, я поняла нетолько кто эти люди, ноикто ты. Изнаю, начто ты способен, если тебе… помочь.
        Она тоже накрыла его ладонь. Ивместо тысячи вопросов Пьер задал лишь один:
        - Духи, которых ты видишь… ты видишь всех?
        - Да, итвоих мертвецов тоже. Всё впорядке, Пьер. Ты хороший человек.
        Пьер кивнул, иони вышли изавтомобиля вокружающую черноту.
        ***
        - Сколько их? - прошептал Пьер, едва они вошли. Внутри было темно, пыльно итихо. Если обшаривать каждый угол, неуправишься идоутра.
        - Незнаю. Уменя… Препарат иногда возвращается, ия… Мысли вкучу. Вижу снег, горы мертвецов, горящую технику, тлеющий город. Незнаю, где это, что это. Почему…
        Пьер приложил палец кгубам Селин, ита сзаметным усилием взяла себя вруки.
        Первый этаж был пуст, носвежие цепочки следов впыли показывали, что кто-то недавно осматривал этот цех. Луна светила вокна, ивбледном свете Пьер разглядел грязь налестнице, ведущей наверх. Уже насередине пролета доних донеслись голоса. Сначала неразборчиво-спокойные, затем полные ярости:
        - …Das ist doch keine Waffe, nur judische Papiere! Betrug! Betrug! Sie haben uns herangelockt!
        - Успокойтесь, герр Вирт. Эти «еврейские бумажки» иесть оружие. Заберите архив иубирайтесь вместе савтоматчиками и… этим. Мои люди нервничают.
        Голос, говорящий по-французски, шепелявил, сильно растягивая шипящие.
        - Nein! Sie fuhren mich irre! Geben Sie mir die Waffe, fur die meine Leute getotet wurden!
        - Старый болван! Вы сделаете оружие, когда ваши ученые разберут бумаги! Забирайте ипроваливайте! Ваши люди погибли, потому что вели себя также. Идиоты!
        - Вы непонимать германский? Мы неотдавать документы жидам! Те убегать американцы, как Эйнштейн! Schei?e! Нет времени набумажки!
        - Заберите, или отдам Советам. НКВД уже вПариже…
        - Nein! Никому неотдавать! Feuer!
        Треск автоматов ихлопки револьверов лишили Пьера слуха, астекающий совторого этажа удушливый туман - обоняния. Пьер помнил, кто приходит стуманом. Змеи. Носначала позданию пробежала вибрация, будто наверху завозился слон. Это было странно, итутже вспомнились слова Селин отаинственной покорной силе. Толчок повторился.
        Поднявшись, Пьер срезал долгой очередью двух автоматчиков увхода. Перезарядился. Подстрелил подкравшуюся гадюку. Страха небыло, он будто забыл, что значит бояться. Зло впереди, позади Селин. Так должно быть. Он там, где должен.
        Туман стремительно оседал, оставляя трупы людей измей.
        Посреди зала вбагровом свете керосиновых ламп возвышалась гигантская фигура всредневековом доспехе. Рыцарь… существо свернуло шею Змееголовому иотбросило труп, как надоевшую игрушку. Затем повернулось кПьеру. Даже издалека доспех казался очень старым, согромной ржавой дырой посредине, сквозь которую просвечивалось нечто похожее накости.
        Существо двинулось наПьера - тяжелыми шагами, откоторых пол ходил ходуном. Пьер разрядил обойму, нопули лишь оставили нажелезе новые отметины. Внесколько мгновений рыцарь оказался рядом, нависая скалистым уступом. Пьер окаменел - задрав голову, он наконец рассмотрел, что скрывало забрало. Пустоту. Внутри шлема небыло ничего. «Проклятье», - только иуспел подумать Пьер, пока его неоттолкнула маленькая решительная рука. Селин вышла вперед икоснулась изувеченного доспеха.
        - Du bist frei.
        Буквы наногтях вспыхнули зеленым, идоспех сжестяным дребезгом обрушился напол.
        Герр Витт умирал возле деревянного ящика. Нараспухшей ноге отчетливо проступал змеиный укус. Пьер застрелил несчастного.
        Внутри ящика оказались бумаги вконвертах.
        - Знаешь, кто такой Нильс Бор? - спросила Селин, просматривая бумаги. - АТесла?
        - Изобретатель. Это почтовый архив какого-то ученого. - Пьер пересмотрел маркировку наконвертах. - Нильса Бора. Незнаю, кто он, нозмеи верят, что изписем можно создать оружие.
        - Доставишь вУправление? Франции нужно оружие. Станешь героем. - Селин внимательно смотрела наПьера. Визменчивом свете затухающих ламп она казалась единственным настоящим, что было настаром заводе.
        Пьер выдохнул, сопаской взглянув наворох бумаг.
        - Я…
        Это новое солнце? Почему так тепло?
        - Селин, я нехочу, чтобы змеиные подарки достались хоть кому-то. Нехочу второго солнца внебе, понимаешь?
        Селин выдохнула. Пьеру показалось - соблегчением. Ипротянула коробок спичек.
        ***
        Они снова сидели рядом, натомже диване. Несоприкасаясь инеглядя друг надруга. Солнце еще невстало, икомнату застилали мягкие, чуть розоватые сумерки. Селин нестала зажигать свет. Пьер непоехал домой. Ольга разволноваласьбы только больше, заявись он домой втакой час, - покрайней мере, так Пьер объяснял сам себе. Насамом деле, он небыл уверен, как оказался здесь. Отвез Селин. Проводил додверей. Потом… будто втумане. Возможно, икнему возвращались видения. Или он просто устал досмерти.
        - Нам нужно уезжать. - Тени врезались влицо Селин, делая его еще более угловатым истранным. Удивительным.
        - Нам?
        - ВЮжную Америку. - Селин будто неуслышала. - Змей все еще где-то там. Конечно, сейчас ты сыт всем этим погорло,но…
        - Ты… - Пьер выпрямился. - Ты хочешь, чтобыя…
        - Поехал сомной? Хочу. - Селин встала, иименно вэтот момент утренние лучи просочились вкомнату иврезались всинее платье, окрасив его вновый оттенок… бирюзу? Пальцы Пьера обожгло прикосновением - Селин взяла его заруки изаговорила сжаром, непохожим наее обычную невозмутимость:
        - Тебя иправда привела судьба, Пьер. Мы должны были встретиться, должны были сделать то, что сделали. Сколько человеческих жизней мы спасли?
        Сколько, хотел спросить Пьер. Спаслили хоть одну, если увсех этих писем есть второй адресат исвои архивы? Да исами ученые живы, их работы известны… Если страшное солнце-оружие несделают боши, значит, сделают другие.
        Сколько? Он промолчал - новысвободил руки инеловко уронил их наколени.
        - Я немогу. Прости. Просто немогу.
        - Жена? - Селин отступила нашаг исцепила ладони нагруди. Отгородилась отнего. Будто стеной.
        - Семья. - Пьер заставил голос звучать твердо ипродолжил, необращая внимания накомок вгорле: - Я многое должен, это верно. Ивпервую очередь - защитить семью. Им неместо взмеином логове.
        - Нонеместо ивоФранции. - Селин подошла кокну иоблокотилась наподоконник. - Будет война. Здесь небезопасно, особенно эмигрантам. Тебе влюбом случае нужно увезти их. Если неНовый Свет, тогда… Швейцария?
        - Возможно. - Пьер кивнул. - Если жандармы неупекут меня впсихушку или тюрьму, постараюсь разбогатеть икупить домик вАльпах. Обычное дело!
        Селин помолчала, все также глядя вокно.
        - Жандармы ничего нерешают, - сказала она наконец. - Авправительстве достаточно… понимающих людей. Всё образуется. Втом числе ифинансово.
        - Хорошо. - Пьер набрал воздуха вгрудь, носразу сказать нерешился. Селин тоже молчала. - Слушай…
        - Ненадо.
        - Ненадо?
        - Сейчас ты наговоришь глупостей, окоторых будешь потом жалеть. Обойдемся без этого.
        Селин скрылась всоседней комнате - втой самой елочной игрушке, вмире шелка ибирюзы, - иее небыло так долго, что Пьер почти решился натянуть пальто исбежать. Вернувшись, Селин протянула визитку, заполненную отруки. Номер дома иулица наиспанском. Больше ничего.
        - Что это загород?
        - Буэнос-Айрес. - Она слегка улыбнулась, поймав удивленный взгляд Пьера. - Я уезжаю. Осмотрюсь, погадаю полезным людям. Жду тебя ровно через два года поэтому адресу. Водиннадцать утра. Хотя ты наверняка опять опоздаешь…
        Он молчал, вертя клочок картона вруках.
        - Пьер…
        - Что?
        - Помни. Ты - хороший человек.
        Селин снова исчезла вспальне, иоткуда-то Пьер знал, что больше она оттуда невыйдет. Покрайней мере, пока он здесь. Селин неизтех, кто любит долгие прощания.
        Париж просыпался. Небо изрозового стало алым, отбросив багряные отблески наСену. Надорогах появились первые утренние автомобили, носветофоры еще мигали желтым, идвухмоторная Simсa неслась поулицам, неснижая скорости.
        - Я - хороший человек, - шептал Пьер, вытянув руку состиснутой визиткой вокно. - Я - хороший человек.
        Он силился разжать пальцы. Инемог.
        Сладкий мед для кукушонка (Тёма Крапивников)
        Летающая тарелка металась пооколоземной орбите, как подраненная птица. Люди хозяйски ощупывали ее радарами, гоняли патрулями истребителей, ногостья - вжух! - раз заразом меняла курс иизящно уходила отпервого контакта. Долго кружила над Тихим океаном, проскользнула над заснеженной Сибирью, уверенно нацелилась набольшое скопление тепла, света ижизни, начала снижаться, выпустила изящные толи посадочные ноги, толи излучатели лучей смерти.
        Тут-то над Москвой изажегся красочный фейерверк издесятка воздушных ядерных взрывов вполмегатонны каждый. Развернутая толи при позднем Союзе, толи при раннем Путине система А-135, противоракетная оборона столицы, должна была налету сбивать американские боеголовки - как дробью уток всезон охоты! - авышло так, что надежно отпугнула визитеров издалекого космоса. Те ускорились исперепугу рванули аж вдругое полушарие, нашли себе местечко помягче вЦентральном парке иосторожно приземлились.
        Говорят, что при первом контакте были ипострадавшие. Безумные мамашки кочевали сFox News наCNN, заламывали руки ирассказывали байки околясочках смладенцами, которых коварно похитили злобные пришельцы. Перестали, когда поняли: ведущие - что сладкоголосые демократы, что грубоватые республиканцы - затыкают им рот ивысмеивают мерзкий земной шовинизм. Вконце концов, как можно обвинять пришельцев впреступлениях, если они, напротив, доверились землянам так, как никто другой вистории контактов цивилизаций?
        Когда тарелка приземлилась, кней первым делом рванул Майкл Гандаму, бесстрашный государственный секретарь США. Сосвитой изсамых крепких морских пехотинцев, конечноже. Новот незадача: пришельцы постояли налужайке отсилы минут десять, апотом тарелка вновь замигала огоньками, величаво поднялась внебо иумчалась куда-то всторону созвездия Лебедя. После себя она оставила только колыбельку изинопланетного сплава, вкоторой дергал ручками иистошно плакал зеленокожий исероглазый младенец.
        Ксчастью, молоко самки человека подошло. Вэтом смысле пришельцам дико повезло сточкой первого контакта. Внетолерантной России никтобы нерешился совать сиську живой женщины врот существа сдругой планеты. ВСША все вышло просто: морпех, качая младенчика наруках, удачно вспомнил осестре-роженице, госсекретарь кинул идею президенту вличку твиттера, тот мгновенно одобрил решение, аконгресс уже был просто поставлен перед фактом. Отом, что земной белок может быть смертельно опасен для существа сдругой планеты, никто инеподумал. Просто повезло.
        Когда ребенок окреп иначал ползать, президент США впервые принес его назаседание Генеральной Ассамблеи ООН игордо показал делегатам.
        - Мы решили назвать его… - тут он закашлялся иисподтишка глянул наэкран мессенджера, - решили назвать его Момотаро. Будем воспитывать как сына нашей великой нации!
        - Ноэтоже достояние всей Земли! - ожидаемо возмутились французы. - Мы тоже хотим привить гостю издалекого космоса немножко нашей уникальной культуры.
        - Спасибо зато, что помните нашу национальную легенду, - внезапно похвалили японцы. - Если понадобятся игрушки для младенчика, то обращайтесь!
        - И, кстати, что там слюлькой изинопланетного сплава? - мрачно спросили китайцы. - Мыбы судовольствием взглянули.
        Только делегат изРоссии молчал. Вкулуарах шушукались, что над Москвой досих пор кружит радиоактивный пепел и - что самое смешное - русские изгадили себе столицу абсолютнозря.
        - Майкл, апочему Момотаро? - спросил потом президент США угоссекретаря. - Вчем смысл?
        - Это намек нато, что он вырастет, уничтожит всех тоталитарных монстров ипринесет нам их сокровища, - объяснил Майкл. - Ну, мне такие сказки бабушка поматеринской линии рассказывала.
        Президент США улыбнулся, показал большой палец иначал строчить очередной твит.
        Следующие двадцать лет прошли скучно.
        Президент, обожающий соцсети, тихо имирно умер всобственной постели. Зато Майкл Гандаму выиграл выборы четыре раза подряд иготовился кпятому - конституционные ограничения ему, как ивсвое время Рузвельту, охотно сняли. Ктоже захочет отправить вотставку человека, который сделал Америку полноправным партнером межзвездной цивилизации?
        Конечно, раздавались голоса отом, что отпартнерства нетак уж много толка. Дескать, анализ люльки мало что дал: ну, сделана она изсплава лютеция сникелем - ичто? Оба металла итак хорошо знакомы ученым. Момотаро рос как здоровый человеческий ребенок: жрал кашку, просил сиську, бегал покомнате спластмассовыми F-22, всемь лет увлекся видеоиграми ианиме. Шоу огосте изкосмоса били все рекорды, напродакт-плейсменте американское государство неплохо зарабатывало, хотя инеотбивало все расходы. НоМомотаро ничего незнал оцивилизации, которая его породила.
        Зато недоросль изкосмоса хотел знать как можно больше оЗемле икаждый день приносил дикие открытия.
        Содного изних иначинается наша история.
        - Мэри, азачем мы полезли наэтот, как его, Мадагаскар? - спросил как-то раз Момотаро ублондинки, свесившей ножки спирса Санта-Моники икидающей крошки отбургера визгливым чайкам.
        Девушка обернулась, кокетливо улыбнулась ипожала плечами.
        - Им правит жестокий диктатор, опирающийся наштыки русских наемников. Мы обязаны были вмешаться испасти несчастных мадагаскарцев! Или мадагаскарян? Так, пожалуй, мимимишнее.
        Момотаро внимательно оглядел Мэри сголовы доног. Скучные синие джинсы, потрепанные серые конверсы, коричневая кожаная курточка, под которой топорщится кобура «глока», немодное вэтом сезоне каре, ни грамма косметики - ивнезапно живые, смешливые глаза; недевушка, аизбитый интернет-мем сновым (нефакт, что всегда удачным) панчлайном.
        - Апочему извсех агентов ЦРУ меня сопровождаешь именно ты? - продолжил допрос пришелец. - Покакому принципу тебя выбрали?
        - Закончила Вест-Пойнт сотличием, проявила себя наБарбадосе ивспецотряде Trollhunters. Аеще я женщина ипрошла погендерной квоте. Ачто?
        - Мэри, мне кажется, ты неговоришь мне всю правду, - отвернулся Момотаро инервно закусил палец. - Вернее, втвоих словах словно есть подтекст, смысл которого отменя ускользает.
        Девушка расхохоталась.
        - Давай так! Я прямо ичестно отвечаю наодин твой вопрос, аты - наодин мой. Договорились?
        Момотаро кивнул:
        - Так что там, наМадагаскаре?
        - Наострове находится крупнейшее вмире месторождение эвксенита. Это радиоактивный метамиктный рентгеноморфный минерал класса оксидов. Изнего получают лютеций.
        - Теперь все совершенно ясно! Так дело вовсе невстраданиях народа? - удивленно взмахнул ресницами Момотаро. - Никогдабы неподумал!
        - Мой черед! - перебила его Мэри. - Почему тебя смутило, что именно я вэтот прекрасный день охраняю тебя отврагов внешних ивнутренних?
        - Мне кажется, я влюблен, - пробормотал Момотаро. - Нонеуверен. Просто это весьма похоже нато чувство, которое описывается вфильме, который мы стобой смотрели вчера, ия начал думать…
        - Недумай, - улыбнулась Мэри. - Давай лучше целоваться.
        Момотаро немедленно заткнулся изастыл истуканом.
        - Апотом съедим того лобстера вресторанчике наОушен-драйв. Его там жарят вофритюре всолено-перцовой обсыпке - пальчики оближешь. Столик я уже забронировала! - бойко продолжила Мэри.
        Момотаро истово закивал, апотом опасливо - как дикого котика - погладил девушку пальчиком потыльной стороне ладони. Его, конечно, никто неукусил вответ.
        Вот только дорога обратно попирсу затянулась: то Момотаро глазел набородатого рыбака, ловко вытягивающего мелкую макрель, то Мэри портила аппетит сладкой ватой, апотом они всеже решились забраться настаринное колесо обозрения, скоторого открывался обалденный вид назалив Санта-Моники идалекий пляж Малибу. Поэтому наужин вресторане они безбожно опоздали, авот аккуратно заложенная бомба вшесть килограммов
        тротилового эквивалента взорвалась точно внамеченный срок исовершенно напрасно.
        - Чертовы террористы, такой нарратив испортили, - прошипела Мэри ипробурчала что-то неразборчивое врацию. - Момо, держись замной иничего небойся. Я запросила срочную эвакуацию.
        Туристы встрахе разбежались, забыв сфоткать очень даже впечатляющий покомпозиции пожар. Вдалеке тоскливо завыли полицейские сирены. Даже мирно спящие наскамейках бомжи проснулись, покидали поклажу втележки и, неоглядываясь, звонко потопали куда-то вдаль.
        - Что я им сделал? - грустно прошептал пришелец. - Я ведь увас вообще ничего неделаю. Только гуляю, ем, улыбаюсь ивсе.
        - Религиозные психи! - пояснила Мэри, осторожно выглядывая из-за скамейки. - Считают тебя толи антихристом, толи демоном. Извини. Такие люди вАмерике встречаются, ноони нетипичны для человечества вцелом.
        - Я верю тебе, Мэри, - робко положил ей руку наплечо пришелец. - Тебе я верю.
        Когда они добрались дозатонированной наглухо машины иплюхнулись намягкие сиденья, первым делом всеже взяли ипоцеловались.
        Момотаро смотрел много сериалов, поэтому более-менее представлял себе, как это делают нормальные люди. Ксчастью, он был вполне антропоморфен: разве что высоковат - почти два метра, зеленокож, да еще огромные глазищи схорошо развитым эпикантусом делали его похожим нагероя манги. Настолько, что наГолливудском бульваре туристы иногда принимали его незавсемирно известного пришельца, азарядового косплеера зентреди иделали селфи непросто так, апосле акта дарения одного мятого доллара.
        Тем временем черный лимузин, избегая хайвеев, поширокой дуге обогнул центральный Лос-Анджелес, промчался поокраине Пасадены итолько после этого рванул наширокое шоссе доЛас-Вегаса.
        - Почему невертолет? - недовольно спросила Мэри. - Так былобы быстрее.
        - Есть ориентировка натеррористов сПЗРК, - пробурчал безымянный водитель. - Так что все птички крепко сидят наветках. Налимо вы неотличимы отлюбых двух других молодых идиотов, которые насмотрелись кино исняли поакции номер вотеле наЛас-Вегас-Стрипе.
        - В«Экскалибуре» сейчас хорошо, виски-колу наливают бесплатно, - мечтательно протянула Мэри. - Истриптизеры ходят взад-вперед, роскошными мечами покачивают. Прямо титановыми.
        Наэтот раз даже Момотаро постеснялся спросить, очем вообще речь.
        Выжженную насолнце траву сменил песок, среди редких кустиков замелькали разлапистые кактусы вчеловеческий рост. «Незабудьте воду», «Ближайшая заправка - через 35миль», - грозно предупреждали баннеры навъезде впустыню Мохаве.
        - Аеще бойтесь змей втраве, - весело добавила Мэри отсебя. - Также неопрокидывайте насебя горячий кофе в«Старбаксе».
        Водитель чуть прибавил обороты кондиционера, набутылках сгазировкой выступили капельки конденсата, ноМомотаро пить иесть почему-то совершенно нехотелось. Зато Мэри открыла дверцу холодильника, взяла заветренный бутерброд счерной икрой изапихала его врот целиком:
        - А? Что? Контора платит!
        - Что там запоселение? - вдруг спросил Момотаро, тыча пальцем вроссыпь домиков слева отшоссе. - Кто живет втаких неподходящих температурных условиях?
        - Жили, - поправила Мэри. - Это город-призрак Калико. Привет изпрошлого - когда американские мужчины честно копали руду вшахтах, американские женщины честно варили им маисовую кашу, авокруг скакали индейцы слуками итомагавками ииграли сшерифом вказаки-разбойники.
        - Больше неживут?
        - Нет, зато можно заденьги поработать нашахтах понарошку под оцифрованный вой койотов, анавыходе взять вподарок предмет народного промысла индейцев с«Алиэкспресса». Вэтом исмысл экономики постмодерна: фейк-доллары платятся зафейк-реальность, потому что настоящая - это слишком сложно, адвадцатый век - такой двадцатый.
        - Авчем мой смысл? - прищурился Момотаро - Инаэто утебя ответ есть?
        - Легко! Только унас есть еще пара часов добазы, поэтому прости немного залонгрид-ток. Ты очень милый, нонемного невписываешься внарратив. То есть идеологически ведешь себя правильно ияростно демонстрируешь торжество показушной диверсити: вместо сохранения собственной идентичности охотно принимаешь чужой - то есть наш, американский - культурный код, оставаясь при этом открыто зеленокожим иформально алиеном нанелегальном положении. Нопрактически оттебя еще ожидается визионерство, движение вперед кпрогрессу. Грубо говоря, алиен изпредположительно более развитой демократической цивилизации должен нам рассказывать, как сделать автомобили летающими икто зимой победит на«Супербоуле». Аэтогонет.
        Момотаро помолчал немного.
        - Аесли без лонгрид-тока? Ироничная Мэри мне нравилась больше.
        - Постироничная! Когда-нибудь бывал наБазе-51? Там реально классно, все эти мифы опришельцах словно оживают. Я тебе экскурсию проведу! Сразу… - начала Мэри, ноее резко оборвал водитель:
        - Ненравятся мне эти строительные работы впереди. Пристегнитесь.
        Люди вжелтых жилетах вдруг сорвали тент сгрузовика, припаркованного наобочине. Изкузова, весело жужжа роторами, поднимался рой беспилотников, разворачивая сенсоры вбоевое положение ираскручивая диски легких пулеметов.
        - Ракета! Ракета! - занудно завопила аудиосистема лимузина, водитель дернул ручной тормоз иловко развернулся через удачно подвернувшуюся дырку вотбойнике.
        Тут-то ирванула заботливо заложенная террористами мина.
        В2019году наэтом историябы изавершилась, ноопыт боевых действий вСекейском краю научил американский автопром тщательнее подходить кбронированию техники иподсматривать решения урусских. Вовремя сработавшая активная защита наднище подбросила лимузин ввоздух, прочные ремни зафиксировали водителя, Момотаро иМэри вкреслах, крыша отъехала всторону, икатапульта выстрелила людьми прямо взенит.
        Вверх герои летели, конечно, очень быстро ивстыдноватых позах, но, как только опешившая гравитация вновь сказала героям «привет, лапочки», Мэри успела прийти всебя, выхватить пистолет и, падая вниз, подстрелить - бах! бах! - завозившихся спультами террористов. Оставшись без операторов, дроны растерянно опустили пулеметы, беспорядочно закружили над шоссе, апотом мрачно развернулись ирванули прочь отлюдей всторону, кажется, Долины смерти. Зато кресла превратились вэлегантные ракетные ранцы иприземлили героев прямо нараскаленный асфальт. Даже сайдкик-водитель выжил.
        - Опять религиозные фанатики? - сознающим видом покачал головой Момотаро.
        - Повезло, что дроны неавтономные. Точно нерусские. Больше похоже наработу криворуких французских националистов. Нообвинят, конечно, Мадагаскар.
        Мэри тормознула первый попавшийся белоснежный джип - ни грамма пыли! - махнула корочкой перед красной рожей гражданского мужика иткнула пальцем - выметайся, мол! Наколени, мол! Скажи спасибо, что незастрелила занеподчинение, мол! Реднек, конечно, покорно отдал ключи ивстал наобочине стелефоном, пытаясь набрать хоть кого-то знакомого. Жаль, он был вне зоны действия сети, ааккумулятор быстросел.
        - Давайте, кстати, послушаем радио. Прославились мы навсю страну или еще нет? - улыбнулась Мэри.
        - Сполуночи США объявляет полное эмбарго наввоз нефти наМадагаскар, - грозно объявил ведущий впрямом эфире. - Шестой флот США выходит напозиции. Мужчины иженщины вформе готовы заблокировать любое морское или воздушное судно, направляющееся напомощь режиму генерала Мандингу.
        - Когда-то так начинался Перл-Харбор, - вздохнула Мэри. - Хорошо, что уМандингу нет авианосцев.
        - Так им инадо, красным ублюдкам. Эти комми нам еще заВенесуэлу ответят, - буркнул водитель.
        - Советского Союза нет уже сорок лет, ноинерция ухорошего, нажористого дискурса - как утолстой жопы афроамериканской мамочки вгетто, - парировала Мэри. - Потому что ито идругое - темная материя, ха-ха. Does it rings any bells?
        Водитель промолчал итолько крепче взялся заруль.
        После границы сНевадой джип вырулил напыльную грунтовую дорогу итрясся поней аккурат доржавой таблички «Здесь живут драконы», размашисто разрисованной граффити.
        - Нам сюда! - весело объявила Мэри.
        - НоGoogle Maps показывает, что доБазы-51еще километров сто, - удивился Момотаро. - Мы сейчас буквально посредине нигде.
        - Та инсталляция - жалкая фальшивка для цепких глаз русских спутников ипримитивных дурачков-уфологов, - объяснила Мэри, улыбаясь почему-то прямо вдупло здоровенного зеленого кактуса. - Настоящая база сильно западнее ицеликом спрятана под землей.
        Дупло вкактусе вдруг замигало красным, аполоска иссушенного дерна сдвинулась всторону, обнажая спуск вподземный туннель. Навернув десяток кругов поспирали вниз, джип припарковался вогромном ангаре, где чего только небыло!
        - Это крейсер… то есть высотный гиперзвуковой бомбардировщик «Аврора», скоторого начались легенды обНЛО! Аэто макет тарелки изРозвелла, которым ребята Гувера троллили русских ивыбивали бюджет изконгресса! Авот первый прототип излучателя HAARP, которым мы гоняли ураганы поАтлантике, новечно попадали поФлориде! Металлолом, если честно, - объяснила Мэри. - Списали, как только поняли, что история - она все, закончилась. Фукуяма все четко расписал. Остались только срачи всоцсетях.
        - Зачем мы здесь? - тихо спросил Момотаро. - Я уже совершенно ничего непонимаю. Еще утром я был наберегу океана, разглядывал гребешки наволнах, жил нормальной человеческой жизнью, атеперь…это?
        - Теперь мы будем жить здесь! Вернее, ты живешь наминус шестом, ищи дверь номер шестьдесят восемь, - объяснила Мэри иподмигнула. - Если что, я прямо застенкой!
        Утром мрачный неразговорчивый офицер проводил Момотаро вбескрайнюю лабораторию, вцентре которой нанебольшом постаменте лежала начищенная доблеска люлька. Вокруг бессмысленно суетились люди вбелых халатах.
        Ноперед утром была еще ночь.
        - Тебя несмущает, что уменя восемь пальцев наруке?
        - Восемь куда лучше, чем четыре! Слушай, нам вообще повезло, что ты гуманоид. Ты ведь наверняка смотрел наше кино про пришельцев?
        - Да. Люди думают, что инопланетяне делятся натри категории. Если есть руки иноги, то могут быть легко интегрированы вамериканское общество. Если выглядят неприятно ипохожи назверей или насекомых - инфернальная угроза, можно только уничтожать. Нейтральный вариант - непознаваемые существа, вроде разумного океана или колонии грибов. Их рекомендуется обходить стороной иобносить стеной. Хорошо, что я неокеан!
        - Только незазнавайся, - улыбнулась Мэри. - Ты знаешь, что поземным меркам твой ДНК ближе всего кптичьему? Хотя почему-то крыльев тебе незавезли. Так, давай проверим, что завезли.
        - Мне кажется, что ничего.
        Мэри завозилась под одеялом иразочарованно выдохнула:
        - Ивправду. Ну ладно, раз сегодня нетвой день, давай включим телевизор.
        - Я неуверен, что порно поможет.
        - Да черт сним, спорно, мы будем смотреть мой любимый мультик Genlock! Это, правда, уже шестой сезон… Ноя все объясню! Короче, вот эти роботы-насекомые - это зловещий Союз, авот эти гуманоидные роботы - это храбрые солдаты армии СМИ. То естьСША.
        - Так, я понимаю, что наАмерику вочередной раз напала Россия, ночто именно русским нужно? Почему история вваших триллерах всегда фокусируется наперсонажах, нонеразъясняет контекст имотивацию? - спросил Момотаро, когда серия закончилась.
        - Контекст очевиден: Россия иСША - нестолько враги, сколько конкуренты, поэтому неважно, какая усторон мотивация. Вигре снулевой суммой правы только свои. Ноговорить так прямо нельзя, это секрет Полишинеля.
        - Нопочему США просто неуничтожат Россию? - вскочил скровати голый Момотаро исжал кулаки. - Я двадцать лет слушаю поящику байки про великую Америку игадкую Россию. Скиньте наних сто тысяч «Томагавков», идело сконцом. Что нетак сэтой стратегией?
        - Все дело втом, что Россия десять лет назад приняла навооружение самоходный подземный дрон сядерным двигателем. Он способен пробуриться через земную кору прямо домантийного плюма вЙеллоустоуне ивскрыть его, как банку спротухшими огурцами. Дрон они побезденежью построили только один, зато изащиты отнего никакой.
        - Апочему тогда Россия неуничтожитСША?
        - Потому что униженная ипобежденная Америка вспомнит омодернистских корнях ипереродится как мощная ревизионистская держава, сильная исчастливая - нозлопамятная. Так что уничтожение Америки вее нынешнем виде - это только наповерхности поражение Америки, анасамом деле - ее стратегическая победа для всех нормальных американцев. Ладно, давай спать.
        - Хорошо, - пробормотал Момотаро, переваривая информацию. - Давай.
        Наутро влаборатории первым делом Момотаро усадили вкресло иразвернули перед ним экран ноутбука, постаринке оснащенного скайпом.
        Наэкране появился сильно постаревший, новсе еще вполне по-президентски грозный Майкл Гандаму.
        - Так. Момотаро, - прочеканил имя послогам лидер свободного мира.
        - Да, господин президент, - сопаской ответил Момотаро.
        - Ты знаешь, что завсе эти годы мы потратили натебя тридцать семь миллиардов долларов? - насупил брови Майкл. - Больше полутора миллиардов вгод!
        - Но… - растерялся Момотаро, - я невполне понимаю…
        - Иэта чертова война, - продолжил президент. - Я устал отнее. Я хочу вернуть наших ребят домой, кженам, мужьям идетишкам. Поэтому мне нужно решение. Сейчас.
        - Какое решение? Я ничего непонимаю…
        - Или ты прямо сейчас изображаешь нам что-то… Хоть что-то!.. Или я отдаю тебя наопыты ребятам доктора Стирлинга, ибудь что будет! Понял? Мне нужно чудо! Сокровище! Которое я смогу продать избирателям! Утебя есть месяц!
        Связь оборвалась.
        Мэри обняла растерянного пришельца.
        - Может быть, ты попробуешь? - участливо спросилаона.
        - Ноя ничего незнаю! Я умею верстать сайты вHTML ручками, немного знаю китайский иклассно смешиваю мохито, ноинопланетные супертехнологии - немое совсем. Я обычный земной американский парень, только зеленый ислишними пальцами!
        - Земные птенцы тоже незнают ничего оюге, нокак вырастают - исправно летают назимовку, - резонно возразила Мэри. - Просто попробуй довериться инстинктам. Ая помогу. Унас есть целый месяц!
        Лаборатория наБазе-51раскинулась надесять тысяч квадратных метров, ичего там только небыло: высокоточные станки, химические реактивы, аэродинамические трубы. Пользуйся чем угодно - хода небыло только взападное крыло, где шли биологические эксперименты. Вот только Момотаро непредставлял себе, счего начинать, тупо пялился налюльку илистал наноутбуке список доступного оборудования впоисках сколь-нибудь знакомых слов.
        День проходил заднем абсолютно бездарно, новконце второй недели внезапно помогла камера сенсорной депривации, изолирующая человека отлюбых ощущений.
        Правда, спарой креативных модификаций.
        Во-первых, всоленую жидкость сплотностью, равной плотности тела человека - или гуманоида! - Момотаро погрузился вместе сМэри.
        Во-вторых, они взяли ссобой ящик настоящего пролетарского пива Pabst Blue Ribbon.
        Открывать зубами бутылку, когда плаваешь вполной темноте иневесомости, - занятие недля слабонервных. Нокогда делаешь это вместе, неловко сталкиваясь руками иногами, - ощущения совершенно волшебные. Апервый глоток напитка, который ты вбуквальном смысле слова добыл, сражаясь стемным бестелесным ничем, - совсем нетоже, что дежурная пинта вмодном баре Марины дельРей.
        - Сколько уменя пальцев? - спросил Момотаро, прикончив вторую бутылку иразмахивая руками, как Майкл Джексон извиар-аттракциона.
        - Десять? Тринадцать? - всхлипнула Мэри, давясь отсмеха. - Да какая тут разница? Здесь понятий реального мира несуществует! Я чувствую себя как утробе матери. Или вяйце под горячей жопкой курицы.
        Ивдруг пришелец впервые вжизни ощутил, как сердце разгоняет волну желания отгруди, редко используемая часть тела откликается назов, робко касается партнерши изастывает вее руках камнем.
        - Неплохо, - оценила Мэри наощупь ивстретилась сэтой частью также нежно, как свежая тушка птицы киви сзубами одичавшей комнатной собачки.
        - Тебе небольно? - забеспокоился Момотаро после пары фрикций. - Я все делаю правильно?
        Любители порно знают, что бурный секс слюбимой овчаркой выглядит классной идеей только втексте. Буквы убаюкивают иобманывают, фокусируют внимание наболи инаслаждении (влюбом порядке), нарадости отподчинения животным инстинктам, нонавидео никаким монтажом невырежешь простой факт: член существа другого вида всегда выглядит абсолютно омерзительно.
        Ксчастью, вкамере сенсорной депривации Мэри невидела ровным счетом ничего, зато наощупь определила другую особенность Момотаро.
        - Слушай, он словно лижет меня изнутри, - пробормотала Мэри. - Вытащи ненадолго, я хочу понять, как это вообще возможно.
        Ошалевший Момо подался назад, блаженство замкнуло синапсы вмозгу пришельца коротким замыканием, авсознании вдруг замелькали странные двойные итройные спирали.
        Мэри вывернулась, ощупала член пришельца снизу доверху - пять ладоней! - осторожно погладила кончик ихмыкнула.
        - Слушай, аутебя изуретры растет язычок. Шершавый! Пахнет мной!
        - Может быть, продолжим? - взмолился Момотаро. Наего теле выступили бисеринки пота, пришелец мелко-мелко дрожал, мохнатые яйца впервые вжизни стали горячими иотчетливо распухли.
        Мэри поймала проплывающую мимо полную бутылку «Пабста», сорвала крышечку зубами, сделала большой глоток, обтерла губы ладонью, уперлась руками вперила иразрешила:
        - Ну, поехали! Только непытайся вставить его целиком. Начетверть шишечки вполне достаточно. Засунешь - двигайся медленно ибольше работай язычком.
        Осьминоги-аргонавты изТихого океана вовремя секса отстреливают член - ион потом одинокой спермоторпедой плавает поморю впоисках готовых ксовокуплению самочек. Момотаро, ксчастью, позаимствовал уголовоногих только способ передвижения. Когда стенки влагалища сжали его каменный член особенно настойчиво, пришелец выстрелил вдевушку всем, что сумел накопить, ивылетел изнее намощной реактивной струе - да так, что врезался впротивоположную стенку ибольно ударился головой.
        Тут-то вего сознании ипромелькнул странный набор цифр.
        - 28.71.99.170! Записывай скорее! - крикнул он громко итутже поплыл кдвери камеры сенсорной депривации. - Пока незабыл!
        - Что это? - удивилась Мэри. - НеIP-адресже. Ну серьезно.
        Всю правду раскрыл довольно скалящийся доктор Стирлинг вбелом халате.
        - 28и71 - это, очевидно, никель илютеций. Математика ифизика - два языка, которые никак независят ни откультуры, ни отцивилизации, ни отпланеты. Число протонов вядре химического элемента - это вам некурс доллара кевро! Моя версия подтверждается очень просто - сплавом, изкоторого была изготовлена люлька. Это, если угодно, вторая координата кода пометоду расшифровки Лю Цысиня, - объяснил научный директор Базы-51.
        - Адругие два числа? - спросила Мэри.
        - Дальше работает математика науровне тупых задачек изфейсбука. Ведь 99 - это 71плюс 28, а170 - это 99плюс 71. Я думаю, это намек нато, как проще всего получать новые, более сложные химические элементы. Серьезно, мы это уже умеем делать. Просто берем два элемента попроще, сталкиваем их атомы вциклотроне инадеемся нато, что получится что-то более сложное новое ипроживет достаточно долго для регистрации приборами.
        - Ичто это значит?
        - Это значит, что нам нужно взять лютеций иэйнштейний - элемент номер 99 - иполучить элемент под номером 170, окотором мы абсолютно ничего незнаем. Нодля соплеменников Момотаро он отчего-то очень важен. Нанем код заканчивается. Современная наука только-только подобралась кэлементу-122, ноничто немешает попробовать сделать прыжок веры ипровести эксперимент сразу сномером 170. Сильно подозреваю, что мы наткнемся наостров стабильности периодической таблицы. То есть элемент-170окажется достаточно долгоживущим, чтобы его можно было использовать как невероятно эффективное топливо!
        - Для летающих тарелок!
        - Да, для космических кораблей. Возможно, даже межзвездных! Еще есть вопросы?
        Мэри огляделась вокруг, прошептала доктору Стирлингу что-то совершенно наушко, ион немедленно - игромко - ответил:
        - Этот биологический орган используется для забора образцов ДНК. Нокзадаче, поставленной президентом, это неотносится! Фокусируйтесь наработе!
        Так Момотаро получил вполное распоряжение настоящий циклотрон, вагон лютеция, мисочку эйнштейния (все, что смогла произвести лаборатория вЛиверморе) ивысокомотивированного доктора Стирлинга. Обычно поиск новых элементов длится годами, ноученый быстро понял: Момотаро может интуитивно выставлять правильные настройки наприборах иполучать навыходе аккуратные стабильные атомы. АНобелевская премия все равно достанется научному директору! Профит!
        - Это просто магия какая-то! - восклицал Стирлинг, изучая пробы элемента-170, который решил назвать гринманиумом. - Генетическая память игормонально-магнитный резонанс творят чудеса.
        Тем временем пришелец работал влаборатории подвенадцать часов вдень ивел себя даже нестолько как ученый, сколько как писатель всостоянии потока. Он без устали придумывал магнитные ловушки для гринманиума ипросчитывал ребра жесткости излютеция, рисовал карандашом вблокнотах блок-схемы логических сопроцессоров инастаивал натом, чтобы лично втыкать каждый кабель-папу врозетку-маму. Момотаро понятия неимел, откуда что берется, нопосле каждого сеанса вдепривационной камере внем поднималось все, что было способно подняться. Глаза боялись, мозг плавал впрострации, аруки - руки делали!
        Имесяца непрошло, как изтрех тонн лютеция иканнибализированных запчастей с«Авроры» простой американский алиен Момотаро собрал нечто, перед чем любой уважающий себя уфолог палбы ниц. Это было похоже наНЛО, пахло как НЛО иразве что только нелетало, как НЛО, - сначала топливную камеру надо было заполнить гринманиумом доверху.
        Однако повечерам Момотаро смотрел исключительно новости. Вот разгоряченный генерал Мандингу дает интервью RT рядом споваленным крестом белоснежного дворца Яволоха. Вуглу кадра веселые чернокожие призывники, отложив автоматы всторону, брызгают друг вдруга водичкой изфонтана.
        - Даже вхудшие дни французской колонизации оккупанты нетрогали наше национальное достояние!
        Авот CNN дает слово диссиденту сМадагаскара, который пострадал еще при режиме Марка Равалумананы.
        - Нам нужны справедливый суд, честные выборы идостойные пенсии!
        Авот корреспондент Anna News наразбомбленной площади вАнтананариву: обожженные стволы пальм, разбросанная брусчатка инебрежно прикрытые брезентом тела - мужские, женские, детские.
        - Если страна, выбирая между войной ипозором, выбирает позор, она получает ивойну, ипозор.
        Всотне миль отпобережья Шестой флот иСредиземноморская эскадра медленно кружили втанце - то сближались почти донавала, то расходились изаполняли эфир горячими обвинениями, ато уходили набункеровку топливом. Россия никак нежелала ввязываться вгорячую войну наМадагаскаре, нотайком вывозила контрабандный лютеций наподводных лодках. Встране-конкуренте никто - поданным ЦРУ - еще незнал, как насамом деле надо использовать металл, нонавсякий случай его накапливали тоннами.
        - Мэри, акто убил всех этих людей? - спросил Момотаро. - Или это все непо-настоящему?
        - Ида, инет одновременно. Эти кадры струпами я вижу вдесятый уже раз. Впрошлом году ими иллюстрировали обратный геноцид рохинджа вИндии, впозапрошлом - случайную вспышку Эболы втрущобах Луизианы. Пухлый диссидент живет вНью-Йорке лет двадцать, владеет респектабельным магазином органических фруктов, родной язык почти забыл. Крест надворце упал после землетрясения насемь баллов впрошлом апреле. Досих пор ненашли мастеров починить. Войнаже!
        - Мэри, ачто будет, когда я дострою тарелку? Ее отправят сражаться срусскими?
        - Нет, конечно! - успокоила его девушка. - Красиво приземлишься налужайку перед Белым домом, сделаешь пару совместных кадров смистером Гандаму. Этого достаточно, чтобы правильные импульсы разбежались посигнальной системе миропорядка ивсе осталось по-прежнему.
        Так прошел остаток дней додедлайна.
        Тарелка уМомотаро получилась назаглядение - точь-в-точь как та, накоторой он двадцатью годами раньше прибыл наЗемлю. Первый полет президент назначил на4июля.
        - Политическую программу нановый срок представлю, - пояснил Гандаму. - Новы прямо молодцы! Имистер Момотаро, имисс… э-э-э…
        - Мэри, сэр! Мэри Оквуд.
        - Мисс Оквуд, вас ждет блестящее будущее.
        - Спасибо,сэр!
        Анаутро перед первым полетом сМэри случился неприятный конфуз. Утром проснулась, наскоро перекусила омлетом, выпила чашку кофе, облегчилась втуалете, атам - шмяк! - вунитаз упало яйцо. Размером скуриное, новмелких бородавочках ипротивно коричневое. Неуспела Мэри испугаться, как лампочка над головой резко щелкнула ипогасла, аизкармана сгражданским смартфоном потянуло паленым. Конфуз случился нетолько сней.
        Бережно сжав яйцо владошку, Мэри выглянула вкоридор. Пол базы ходил ходуном, красное аварийное освещение инфернально подсвечивало дорогу коружейной комнате, взад-вперед носился спецназ вбоевой выкладке, иникто ничего непонимал.
        - Прямо над нами взорвали EMP-бомбу, - объяснил запыхавшийся доктор Стирлинг ипохлопал рукой почемоданчику. - Мы должны срочно эвакуироваться, чтобы спасти результаты нашей работы.
        Вдалеке послышались выстрелы иразрывы гранат. Динамики встене тоннеля закашлялись ивыпалили:
        - Это неучебная тревога. База-51атакована неизвестным противником. Все набоевые посты согласно плануА.
        - План Ауже провалился, раз противник проник внутрь, - пробурчал Стирлинг, - пора переходить кБ. То есть кбиологически активной обороне.
        Итутже достал коммуникатор инабрал нанем длиннющую строку изсимволов нижнего иверхнего регистров.
        - Момотаро! - вспомнила Мэри. - Лаборатория!
        - Поздно, - покачал головой Стирлинг ипрошмыгнул вузкую дверцу замусорным баком. - Приятно оставаться.
        Сжав вруках ребристую рукоять «глока», Мэри ринулась налестницу испринтерски преодолела несколько пролетов. Она перепрыгивала через тела смешливых ребят, скоторыми еще утром завтракала встоловой, истаралась сдерживать тошноту. Завсе время ей попался только один нападающий - его боевой экзоскелет сошел сума, разорвал хозяина напополам итеперь жалобно попискивал сенсорной перчаткой вожидании новых команд.
        Зато влаборатории русскому спецназу неповезло капитальнее. Двери вкрыло биологов распахнулись, иизних буром поперло что-то трехметровое, зеленокожее, рогатое иочень злое.
        - Демоны, - зашептал спрятавшийся под столом техник. - Я слышал,но…
        - Зентреди, - воскликнула Мэри. - Ничего себе! Налепили изстволовых клеток Момотаро!
        Конечно, повырвавшимся насвободу монстрам тутже сработали штатным вооружением - пули калибра 5,45простреливали зентреди коленные чашечки, прошивали насквозь массивные руки, расплескивали поблестящему полу кровь имозги, новбитве накороткой дистанции сила настороне больших батальонов. Два десятка гигантов отправились кормить червей - две сотни окружили изадавили солдат противника массой, споро ощипывая их отэкзоскелетов иразгрузки.
        Ксожалению, обезумевшим зентреди забыли объяснить, кто их друзья. Чудом уцелевшие техники иученые тоже были аккуратно разорваны накусочки, поделены между альфа-самцами инемедленно съедены. Беты жевали жилистые кусочки русских спецназовцев, аназойливые самочки скакали вокруг, выпрашивая субпродукты. Мэри скользила вдоль стены, громко выкрикивая имя Момотаро. Она надеялась, что ему удалось укрыться втарелке - зентреди ощупывали ее гладкую поверхность, нонепонимали, как можно проникнуть внутрь.
        Жилистая зеленая лапа чуть непоймала иМэри, новэтот самый момент тарелка зашевелилась. Одна изпосадочных ног кокетливо приподнялась, изогнулась внеожиданных местах, повернулась кближайшему зентреди, одним импульсом проделала внем аккуратную дырку, зависла напару секунд, апотом зажгла нестерпимо яркий луч ияростно заштриховала им влаборатории вообще все вокруг. Ввоздухе отчетливо завоняло подгоревшей плотью, аМомотаро уже перевел огонь напотолок иодним залпом всех восьми ног проплавил его аж досамой пустыни Мохаве, заодно спалив ипожарную лестницу сдоктором Стирлингом иего чемоданчиком.
        Сквозь какофонию стонов пробился отчаянный крик Мэри:
        - Постой!
        Шальной луч смерти изуродовал агента Оквуд, как криворукий дизайнер - фигуру человека при обтравке вфотошопе. Ноизпоследних сил она достала изкармана яйцо иподняла как можно выше.
        - Вот! Возьми ссобой!
        - Нет! - донеслось изтарелки. - Нет!
        Глаза Мэри закрылись, руки обмякли, нояйцо застыло ввоздухе, словно пойманное невидимым сачком, апотом плавно полетело ктарелке ипрошло через ее обшивку так, будто небыло ее совсем. Сознание агента Оквуд угасало, вконце тоннеля она видела бескрайние березовые рощи ислышала шелест осиновых листьев, апотом закончилось иэто.
        Тарелка ястребом пролетела сквозь раскаленный тоннель, поднялась над поверхностью планеты, раскрыла гравитонные крылья ияростно заклекотала навсех частотах. Инстинкт ияйцо гнали Момотаро всозвездие Ориона - ибыстро. Нейроны вмозгу перестраивались находу, мысли путались илепили странные, незнакомые слова: «птенчичек хочет вкроватуленьку». Мэри назвалабы их овуляшными, ноее рядом уже небыло.
        Ивсеже самым последним усилием воли Момотаро сфокусировался навоспоминаниях олюбимой земной женщине, взглянул наштат Вайоминг свысоты вдвадцать километров иударил всей мощью лучей смерти помантийному плюму Йеллоустоуна.
        - Это еще неконец истории, ановое начало, - пробормотал он. - Мэри была настоящей, иради нее я сделаю Америку настоящей снова.
        Над континентом мрачно поднимались вулканические тучи, наFox News орнитолог объяснял ошалевшим американцам особенности гнездования укукушек, вБелом доме президент Гандаму подносил квиску ствол пистолета, аглубоко-глубоко под землей экипаж ядерного подземного дрона готовился кразносу засорванную эвакуацию агента идружно разгадывал тайну цифр 28.71.99.170. Храбрая Маша Дубровская успела кровью написать их наполу перед самой смертью.
        Фантастический секс (Юрий Некрасов)
        Денису Петрову, который является папочкой идеи про Портал
        Наташа Егорова, неподозревая худа, готовилась рожать. Судя покалендарю, ребенок ее обещал быть Водолеем. Врачи мило улыбались роженице иласково ставили уколы. Этой зимой втретьем отделении районного роддома Получертинска лежало немало будущих матерей, только-только переступивших порог совершеннолетия. Наташа небыла приятным исключением изправил. Рожать она решила поту сторону брака, попервому, так сказать, зову природы.
        Понатуре своей незлобивая идобрая девушка, Наташа была крепко подпорчена работой вкомиссионном магазине, апотому нестеснялась ввыражениях поповоду прочих беременных девушек вполе зрения.
        - Глянь, какая коровища, - шептала она подруге Клавдии Огурцовой, украдкой показывая насоседку слева, - двадцать лет девке, ауже такая жопа! Просто аэродром, анезадница.
        Клавдия почтительно хихикала. Достоинств вней ненаблюдалось никаких, ни лицом она неудалась, ни грушевидной фигурой, зато природа щедро наградила ее умением слушать, зачто Клавку любили все остальные продавщицы вкомиссионке.
        - Ой, Клавусик, лежу я тут, как статуэтка, ихотьбы Колик ко мне заглянул. - Напоследних словах Наташа без особого успеха пыталась заглянуть Клавусику влицо ипрочитать там всю правду омилом Колике. Местного красавца икутилу Николая Савоськина знала вся округа. Был он славен как своими алкогольными похождениями, так инеуемной страстью кпрекрасному полу. Идня непроходило без очередного районного амура. Пожалуй, даже участковый Гришкин, помолодости отменно грешивший совсеми подряд, немог соперничать вславе сэтим молодым Казановой. Наташа понесла отНиколая ипонаивной младости лет, атакже полному отсутствию жизненной мудрости надеялась затащить его под венец. Да, страсть творила сней поистине удивительные дела.
        Клава, разумеется, обо всех планах подруги была великолепно осведомлена, номолчала поодной увесистой причине. Вчера, после киносеанса вклубе «Светлый Луч», Колик нетрезво попытался подбить кней клинья, что, безусловно, льстило ипозволяло рассчитывать намногое. Коля неспроста слыл великим любовником. Даже Клавка сее мизерным постельным опытом, начавшимся сводопроводчика Митьки иимже закончившимся, была свято уверена: все мужики впостели разные!
        - Ой, - охнула вдруг Наташа. - Что это? - Напростыне проступили мокрые пятна. - Воды отходят?! Клавка, дуреха, рожаю!
        - Все впорядке, Наташенька, - залепетала непослушными губами Клава, - зайду завтра, узнаю, как ты, иКоленьке все передам, обязательно!
        - Рожаю, мать твою, дура! - восторженным голосом завопила Наташа навсю палату. - УРА!
        Медсестра Марфа Тимофеевна спониманием покосилась набеснующуюся пациентку. Небось схватки еще неначались, вот ирадуется. Ничего, успеет еще поорать иподругому поводу. Слепая пифия, непонимая, очем пророчествует, медсестра тонко предугадала события последовавших безумных часов.
        - Воды отошли вположенное время. - Врач Филипп Филиппович задумчиво почесал переносицу. - Плод находится вправильном положении. Схваточки вот-вот начнутся.
        «Скореебы уж», - внетерпении металась попостели Наташа. Перед ее мысленным взором сияло одно лишь божественное лицо. Обожаемый Колик. Любимый, нежный, небось шляется сейчас, козел, побабам, пока она тут разрешается отобщего плода их любви.
        Наконец пришли схватки. Плотные тугие толчки, как будто кто-то мял гигантскими пальцами ее живот. «Вот ведь, мать твою, больно-то как!» - поразилась Наташа иприготовилась кяростным, спринтерским родам.
        - Нетужьтесь так, милая, - нежно, по-отечески посоветовал доктор. - Так изадохнуться недолго.
        «Без тебя знаю, лысый козел», - Наташа старалась дышать глубоко ировно, как учила ее бабушка лет десять назад. Старушка сидела свнучкой днем, после школыиотнечего делать рассказывала вдеталях, как родила всех своих восьмерых детей.
        - Показалась… - Акушерка невовремя подавились истранно закашляла.
        - Что случилось, Катя? - Доктор, почуяв неладное, подошел ближе. - Это еще что такое?!
        Наташа свеликим трудом, схватки выпивали все силы, подняла голову ипопыталась заглянуть себе между ног. Мешал живот. Еще, а-а-а-а-а-а, как больно, еще сантиметр… Снизу торчала какая-то металлическая штука!
        - Эй, доктор! - Наташа панически закрутила тазом, словно пыталась сбросить пугающую штуку напол. - Уберите это нахрен! Что вы мне там засунули?!
        - А-а-а-а!!! - Полицу врача было видно, что еще минута, ион сорвется икинется бежать. Подальше, прочь отжуткого ребенка Наташи.
        Нотут предмет, торчавший унее между ног, высунулся еще дальше и… оказался головой!
        - Где это я? - захрипела она грубым, простуженным голосом. Голова встаринном, обшарпанном шлеме оказалась мужской, сдлиннющей светлой бородой игустыми бровями.
        - Где, где?! - рявкнула Наташа. - Впизде!
        - Мать моя гномша, эк ведь занесло! - изумился мужик испоро полез наружу. Показались плечи, обтянутые ржавой кольчугой, потом могучий торс, наконец, гном высвободил руки и, цепляясь закрай кушетки, вытащил остальное хозяйство, включая огромный зазубренный топор. Все это время Наташа выла икорчилась вожидании убийственной, разрывающей нежную плоть, боли, новсе прошло наудивление гладко испокойно. Схватки, словно гном ибыл ее ребенком, прекратились, аживот, прежде возвышавшийся над кушеткой маленьким холмом, заметно опал.
        - Мужики! - заорал гном, приставив ладони ко рту иобращаясь непосредственно кНаташиной промежности. - Нету здесь никого! Вылезайте!
        Инеуспели все впалате ужаснуться - доктору тихой сапой удалось сбежать, авот акушерки были награни, что называется, вот-вот скопычусь! - как изНаташи, один задругим, потянулись: трубач согромной, доблеска начищенной трубой, три кирасира салебардами наперевес, облезлый барабанщик снеменее обшарпанным барабаном, какие-то варвары взасаленных шкурах исдубьем наперевес, цельных пять рыл, знаменосец сдвухметровым штандартом, его пришлось проталкивать отдельно, апод конец выпрыгнул молодой красавец скавалеристской выправкой, задумчиво оглядел комнату, пробурчал: «Коней придется бросить, - сплюнул идобавил: - Итачанку!» - начем, собственно, временно все иостановилось.
        - Вы, кто, пидоры, такие? - истерично визжала все это время Наташа ипыталась вцепиться вкого-нибудь ногтями или хотябы укусить. Все шло наперекосяк. Вместо пухлого, миленького малыша - ватага каких-то головорезов, непонятно как внее залезшая и, что самое загадочное, как-то там разместившаяся.
        - Вот! - Доктор ворвался впалату вместе сдвумя охранниками. Почуяв недоброе, «детишки» резво схватились заоружие. - Они пытались сорвать нам роды!
        - Что? - Кавалерист был уних, видимо, застаршего. - Ты чего, колдун, мелешь? Какие роды?
        - Заткнитесь, молодой человек! - Гонору доктору было незанимать, ноздесь он дал петуха изакашлялся. - Это, по-вашему, что? Шалости? Детские игрушки? - ион ткнул пальцем внесчастную Наташу.
        - Девка, - логично ответствовал кавалерист.
        - Сам ты девка, - вызверилась Наташа. - Хрен соси, извращенец! Вяжите их, козлов, чего вылупились?
        Ноохранники неторопились лезть нарожон. Впалате клубилось внушительное войско: трубач отпивал извсех сосудов, что нашел вшкафу, барабанщик задрых, знаменосец нюхал воздух иодобрительно ворчал всторону акушерок, те застыли, белее простыней, кирасиры демонстрировали агрессивность инацелили алебарды навошедших. Повсему выходило, что младенчики готовы постоять засебя будь здоров. Гном, нехорошо улыбаясь, заносил секиру для удара, кавалерист ощетинился саблей ипистолетом согромным раструбом надуле, аварвары ивовсе противно ухмылялись прямо влицо, невежливо обмахиваясь дубинами.
        - Всем стоять! - наконец дернулся один изохранников. - Оружие напол!
        «Макаров» вего руках смотрелся детской игрушкой.
        - Чего орешь? - спокойно осведомился кавалерист. - Ну, вышли вашим Порталом, помер увас отэтого кто-то?
        - Каким Порталом? - настороженно отреагировала Наташа. Былая ее беременность неподавала больше никаких сигналов. Будто инебыло всех этих девяти месяцев ожидания итоксикоза, мечтаний осовместном сКоликом будущем, крохотных пижамок карапузу итомительных часов впалате для будущихмам.
        - Молодой человек, вы очем? - Доктор приходил всебя, будто всплывал, ситуация, похоже, шла кмирному разрешению.
        - Мы уходили отнечисти. Я изГвидокса, княжество Ауэнстайн. - Ккавалеристу вернулась учтивость, он сделал церемонный поклон, нооружия изрук невыпустил. - Клорхи прижали ксамым скалам, мы - конные, потой местности непрорваться, только лошадей покалечим. - Молодой человек, видимо, тоже нелюбил попусту размахивать оружием. - Повезло, колдун снами был. Сумел открыть Портал, асам сдох откогтей нечестивых тварей. ПоИзнанке шлялись хрен знает сколько, потом увидели - золотом сияет, повсему - Портал открыт, - он ткнул серой, отделанной серебряным узором перчаткой всторону Наташиных ног, - вот этот.
        - Портал? - Брови доктора отизумления встали дыбом.
        - Старик, ты чего такой тупой? - неожиданно взвился знаменосец, итут очнулись охранники, досих пор стоявшие истуканами свыпученными столбиками крабьих глаз.
        - Ану стволы напол! - завопил тот, что все это время возвышался безмолвным пнем. - Руки заголову, наколени, суки!
        - Мочи гадов! - Кто это заорал, сейчас уже неподлежит восстановлению. Впотолок, выбивая дождь изпобелки, ударило несколько ошалелых пуль, апотом комната встала дыбом, взорвалась, все покатилось кувырком отмощной атаки пришельцев насплоченную двойку охраны. Ими выбили двери иунесли отливом куда-то покоридору, производя попути оглушительный шум инешуточные разрушения. Наконец все стихло.
        Наташа снемалым трудом приподнялась налоктях. Удивительно, нобуря ее незадела. Филипп Филиппович мелко трясся под столом. Медсестры застыли восковыми изваяниями, как караульные уМавзолея. Наташа спустила ноги напол, пошатываясь, встала, вцепилась врукав Филиппа Филипповича ипотащила наружу. Он несопротивлялся.
        - Ну, что, блядь, доктор, - уперла Наташа руки вбока, - родила, сука, твою мать, я здорового икрепкого малыша?!
        ПРОШЛО ПЯТЬДНЕЙ
        - Непоймали их инепоймают, - делился новостями заместитель мэра. - Что?! Новые вылезли? Ну, это уже ваши сложности, доктор. Три наряда милиции квам отправили. Я незнаю, как сэтим разбираться. Повашей части проблема, я рук, куда ненадо, нетолкаю, несую… Негинеколог я. Инеакушер! Все. Жду, - ион сотвращением бросил трубку нарычаг.
        Запоследнюю неделю вгороде творилось черт-те что. Какие-то ряженые разгромили два винных магазина. Нагадили накресла вкинотеатре. Подрались сбандой рокеров. Гордо отметелили четыре наряда милиции. И, насладкое, угнали электричку, пустив ее под откос напервойже стрелке, очевидно, понеопытности инеумению управлять.
        - Может, зашьем ее? - робко предложил молоденький аспирант, только-только изстоличного акушерского института.
        - Я щас сама тебя зашью, - мрачно пообещала Наташа.
        Прошедшие дни напрочь снесли ей шифер. Кто только непытался выбраться наружу посредством Наташиного междуножия: перли мужики изватаги Ермака, бежали белогвардейцы, тянулись силы Красной Армии им вослед, текли неисчислимым потоком зэки сКолымы, спасали жизни угнетенные чернокожие изАмерики позапрошлого века, позли отгнета настойчивого коммунизма китайцы. Изюмом вбулочке попадались древние скифы, пара людей-кошек, крошечные человечки, этих выползла неодна сотня, зато неандерталец всего один. Вчера явились два пришельца вскафандрах, нотутже юркнули обратно. Апод вечер поперло что-то ивовсе невразумительное, скучей щупалец, присосок икогтей, ноэтого удалось отпугнуть вспышками фотоаппаратов имерзким зловонием, спроизводством которого справились своими силами.
        - Да икак тут зашьешь? - Филипп Филиппович внимательно изучал предмет, так сказать, спора. - Ишь прут, заразы, протаранят любой шов навылет.
        - Делать-то что, доктор? - невыдержав очередного наукообразного издевательства, всхлипнула несчастная Наташа.
        - Делать, гм… - Доктор потупился.
        Нотут, как водится, всамый подходящий момент дверь отдельной палаты феномена Наташи широко распахнулась, ивнутрь влетел лейтенант Сиропов.
        - Нашли, доктор, мать моя повариха, нашли. Гадом буду,он!
        - Чтоже, - засуетился доктор, - Андрей, присмотрите запациенткой, - и, бросив Наташу нааспиранта, Филипп Филиппович поспешил заСироповым.
        Николай вел себя смирно. Нерыпался, навопросы милиционеров отвечал скромно ипреданно глядел вих светлые, исполненные служебного рвения глаза.
        - Выходит, сдетства знал засобой такую фигню? - Полковник Петушков шуток нелюбил исейчас всем своим видом давал понять, что острот иприколов непотерпит.
        - Да, товарищ полковник. - Вину свою Колик ощущал, апотом отвечал торопливо: - Лет вдвенадцать, когда первый раз передернул, все иначалось.
        - Попорядку рассказывай, подробно, недля себя спрашиваю - для протокола.
        - Ой, товарищ полковник, - виновато иплаксиво запел Колик, - ненадо, несажайте меня. Яж без баб помру.
        - Атам свои девки… - заглянул ему прямо вдушу Петушков исурово приказал: - Трави свою молитву.
        ИКолик начал колоться.
        Секс вего жизни всегда был сопряжен сосказкой. Нотам, где обычные граждане получали ее валлегорической, чувственной форме, Колик хапал ее горстями, всамом, что ни наесть первозданном виде.
        - Один раз душил удава, ну, сам ссобой то есть брызнул - аона вспутник превратилась! Инаорбиту вышла, - полковник пометил вблокноте: «Проверить».
        Помнил все Колик удивительно нечетко, годы тянулись вдаль, подросток стал привлекать ксебе взоры ласкового пола.
        - Что мне, всю жизнь вруках себя держать было?
        Лица блюстителей порядка светились теплом ипониманием, акое-где илегкой завистью.
        Оральные ласки додобра недоводили. То охапка роз появится наместе преступного семени, пребольно царапая нежный ротик, то хвост конский, что изрядно похуже, то куча пляшущих человечков, то паровозик заводной. Одним словом, беда.
        - Ну, адевок, девок-то ты почто подставил? - задал козырный вопрос Петушков. - Тыж, падлюка, знал, что добром это некончится?
        - А-а-а-а-а! - запричитал Колик. - Онаже уменя волшебная, тварь заговоренная, сквозь любую резину проскакивает, ивсегда заместо детишек - погань какая-нибудь!
        - Что? - вылез вперед Филипп Филиппович, досих безучастно внимавший допросу. - Что вы сказали?
        - Всегда вместо детишек лажа какая-то случалась.
        - Иведь втюрьму такого незакроешь, - задумчиво поковырял вносу Петушков, - натворит там делов.
        - Наталья Егорова непервая ваша жертва? - Остатки волос Филипп Филипповича Бирнамским лесом пошли наДунсинан. - Где остальные? Их нужно немедленно госпитализировать!
        ПРОСКОЧИЛ ЕЩЕ МЕСЯЦ
        - Восемьдесят семь известных случаев инвазии. - Наташу вместе сФилиппом Филипповичем истоличным аспирантом перевели взакрытый исследовательский центр под Китежем. Совсей страны собирали здесь жертв «флюктуального» маньяка, так окрестили Колю ученые головы.
        Наташа ничуть негоревала, аспирант оказался милым лопухом, обещал жениться, да исохнуть поКолику после всего, что она онем узнала, было дикой глупостью. Лишь всонных грезах всплывал порой его эротический образ - забыть эту инфернальную харизму неполучалось никак.
        - Пока мы недали феномену научного названия. Каждая изреципиенток носит всебе уникальную материю, можно сказать, континуум. Вот, посмотрите наснимки.
        Сейчас Колику было двадцать четыре. Сневинностью злодей расстался всемнадцать, что выглядело чудом, учитывая его буйный сексуальный нрав, однако засемь лет активного осеменения он сумел развернуться так, что один обеспечилбы клиентурой несколько групп детского сада.
        Исследовательский центр прятался надне огромной бетонной чаши, натридцать метров утопленной вземлю. Внутри вели две лифтовые шахты ивинтовая парадная лестница, покоторой спускался Филипп Филиппович, сопровождая знатного иноземного гостя. Переводчик снеистребимым клеймом ФСО налице угодливой невидимкой держался позади, носинхрон диалога поддерживал идеально.
        Настенах походу винта лестницы были развешены огромные фотоснимки внутренних универсумов несчастных жертв Колика.
        Махровая спираль метагалактики.
        Сиреневый океан скучей мельтешащей живности внутри.
        Сверкающие шпили футуристического города.
        Багровое око Портала - Наташа сгордостью фланировала мимо этого снимка.
        Горная гряда, усеянная растениями сруками, хвостами иголовами.
        Межзвездный корабль, похожий начерепаху.
        Цепочки переплетающихся цифровых кодов, образующих лицо Шивы.
        Матовые, головокружительно сложные механизмы.
        Вулканический пейзаж.
        Поляна ссотнями порхающих эльфов.
        Квадратный лабиринт изструй дыма.
        Еслибы любое изэтих совершенных творений было делом рук Колика, он прослылбы Богом.
        ГОД СПУСТЯ
        «…показатели ВНП России превысили прошлогодние ввосемьраз.
        …Россия вернула национальный долг МВФ, США ипрочим кредиторам иготова выступить финансовым донором нуждающимся странам. Колосс, глиняные ноги которого размокли иобломились, нетолько восстал над миром натитановых ходулях, ноиделает огромные шаги вперед.
        …Такое впечатление, что тяжелая промышленность русских получила укол адреналина всердце. Эти дьяволы вот-вот вернут себе утраченные позиции навсех машиностроительных рынках. Это наглость. Это триумф! Петр Iотбил ладоши всвоей могиле, Столыпину иСталину былобы чем гордиться.
        …Полный ходом ведется подготовка квысадке российских космонавтов наМарс.
        …РОСНАНО представило дорожные карты поработе наближайшие десять лет. Умри отзависти, западный научный мир, программа нанотехнологических исследований русских опережает весь мир надесятоклет.
        …Первый вмире высокотехнологичный бренд бытовой техники совстроенным домашним любимцем AI-Hohloma бьет попродажам большинство западных аналогов».
        Колик ныл. Рыдалбы да немог выдавить изсебя ни капли лишней жидкости.
        - Сколько можно?! - заламывал он руки вкомфортабельной, обставленной повысшему стандарту, нообитой мягким пластиком, камере. - Ну зачем вам еще подводные лодки?!
        - Наше дело - помалкивать, - привычно отмахнулся бугай Ефрем Россохватский. - Атвое дело - маму слушать. Родина-мать сказала: «Надо», комсомол ответил?
        Колик скулил, грея руки впаху.
        - Что ответил комсомол? - повысил голос арийский красавец Ефрем. Сэтим шутить было опаснее, чем сполковником Петушковым.
        - Комсомол ответил: «Есть», - проблеял Колик ивесь сжался, будто ожидал удара.
        - Иты, гад, все сделаешь для Родины, - подвел черту Россохватский ипригласил: - Заходите, девчонки, нестесняйтесь.
        - Сука-а-а-а-а-а! - стонал Колик. - Нестоит уже, голову повесил, сморило его. Хва-а-а-а-а-ати-и-и-и-ит!
        Затолстым пуленепробиваемым экраном крутили аппетитными задами юные красотки. Хихикали, целовались изапускали пальцы друг вдруга. Пыл их неподдельной страсти грел даже сквозь двадцать сантиметров стекла. Колик нехотел смотреть вту сторону, нопохоть пробралась под ребра ивзяла заживое. «Одним глазком», - решил узник ипопался. Инстинкты закипели, паром сорвало крышку, Колик неуспел толком расстегнуть ширинку, как краник восстал. Чего Родина нежалела для своего самца, так это первосортных девчонок. Эти стонали так сладко, стакой самоотверженностью изноем терлись друг одруга, что Колик невыдержал, прильнул кокну ивтолкнул вспотевшую ладонь вбрючки.
        - Авследующем месяце опять космическую программу отрабатывать! - огорчился некстати Колик изаплакал оточевидного, нонеизбежного горя.
        Сами посебе (Денис Скорбилин)
        Понебу плыло облако, похожее наконскую елду. Пораженное размерами конского естества солнце пыталось укатиться загоризонт. Да разве оттакого коромысла укатишься! Небесные мудя навевали радость иодновременно легкую светлую грусть. Это были приятные чувства, ивообще этот день мог стать лучшим вжизни Томата (сударением набукву «о», разумеется, ведь наБалканах иначе инебывает… впрочем, мы ненаБалканах, я наврал, да икакая разница, просто запомните ударение). Именно сегодня, как точно знал Т?мат, его должны были удостоить чести присоединиться ксалату. Что это такое, юный помидор сказать немог. Весь месяц короткого земного существования он знал лишь упругий стебель, наполненный сладкими соками земли, солнце, воду иХозяев. Хозяева были добры игладили Томата, нежно сжимая упругие бока. Еще недозрел, говорили они, еще рано. Пусть еще дозреет, ауж потом…
        Засловом «потом» скрывалась волнующая приятная неизвестность. Томат воображал салат как место, куда собираются самые лучшие ипослушные помидоры. Всалате хозяева пляшут вокруг помидоров ипоют им красивые нежные песни. Потом поливают чистой водой, отчего стебли наливаются горячей силой иподнимают Томата всё выше, досамого неба, покоторому плывут такие интересные облака…
        Ноникакого салата больше небудет. Утром хозяев зарезали прямо здесь, нагрядке. Кровь их впиталась вземлю и, кажется, уже добралась докорней Томата. Иначе откуда унего ощущение этой горечи ибесконечной усталости, когда пашешь-пашешь, как проклятый, апотом половину урожая забирают разбойники вашей милости пана Чтобыемукабачоквсраку Миклоша Чаплинского? Аесли мало дашь, зарежут итебя, итвою жену насносях, идаже собаку непожалели, ироды.
        Разбойники, то есть верные панские слуги, приписанные кпанскому замку дружинниками, тынялись поразоренной хатке. Рылись ввещах, искали вогороде клад. Эй, остолопы, хотел было заорать Томат, возьмите меня! Возьмите ипокажите наконец, что такое салат! Но, разумеется, он ничего такого непрокричал, ведь помидоры неразговаривают. Покрайней мере пока. Давайте почитаем, что будет дальше.
        Вобщем, Томат промолчал. Зато подал голос кое-кто другой, зычный игрозный. Услышав басистый окрик ицоканье подков, панские прихвостни побросали мешки снаграбленным исхватились замечи.
        - Повторяю, смерды: я паладин Святой Церкви, единственно верной иправильной, жестоко карающей ересиархов ивсех, кто уклоняется отуплаты налогов. Призываю вас бросить оружие! Где хозяева? Они задолжали нам десятину!
        - Хрен тебе взабрало, анедесятину!
        «Хрен? - удивился Томат. - Какойже вы ему хрен дадите, когда сами вытоптали его, черти?» Паладин тем временем пришпорил коня, надвигаясь натроицу. Те слегка пригнулись ихищно оскалились. Вотличие отбывших хозяев усадьбы, вечно голодных изагнанных, дружинники казались сытыми иполными сил. Ноиздоровяк вседле тоже оказался нелыком шит. Его огромный меч наполовину высунулся изножен, исолнце окрасило сталь воранжевый. «Оранжевый - это такой предвестник красного, когда-то ия был оранжевым», - вздохнул помидор. Ему ненравилась вся эта суета.
        Теперь мерин тревожно переступал копытами прямо над головой Томата. Огромный елдак покачивался, как язычок церковного колокола. Поком звонит конский колокол? Кто слышит его мясной звон? Томат незнал, нодвух его соседей погрядке уже вдавило вземлю копытами. Яркий весенний сок пролился наземлю, смешавшись скровью добрых хозяев. Азатем сверху щедро ливануло кровью разбойников, паладина идаже бедного мерина.
        «Просто удивительно, - подумал Томат, - наверхушку которого вывалилась конская требуха, сколько интересного скрывают всебе люди иживотные. Тут икоричневый, ипочти черный, ауж красного сколько оттенков! Уменя столько нет…»
        «Просто удивительно, - подумал уцелевший разбойник, - я все еще живой иневредимый. Однако запаладина меня точно повесят, даже панское заступничество неспасет». Конечно, разбойник жестоко просчитался. Вместо виселицы его наследующий день притащили наэто самое поле другие паладины. Раздели догола, немного потешились, как заведено вмужском церковном братстве. Затем разбойнику отрубили ноги. Потом руки. Итолько затем пришел черед головы.
        Шальная босяцкая кровь снова напитала корни Томата, будто ему ибез того было мало этой соленой иневкусной жижи. Многие помидоры уже завяли, итолько Томат снесколькими счастливчиками еще как-то держались, цепляясь взглядом то засолнышко, то заигривую тучку, то засерую мясную муху Филиппа.
        - М-м-мф-ф-фм-м-м-м-мвкш-ш-ш-ш-шна, - восхищался красотой покрытого опарышами мяса Филипп. Черный, упитанный инаглый, он восседал наубитом коне, потирая передние лапки.
        - Дорогой мой, это возмутительно! Еще два дня тому это была милая лошадка, которая щипала травку, нюхала цветочки нежными ноздрями иделала «и-го-го». Атеперь ты радуешься…
        Филип лишь отмахивался отобвинений Томата. Как ивсе мухи, он был склонен кфилософским размышлениям идаже выработал собственное направление. Филипп верил иактивно убеждал других, что накопленные зажизнь грехи высшие существа искупают после смерти, отдавая плоть напропитание малых сих, ккоторым относил исебя. Люди искот только иделают, что жрут-жрут-жрут, так почемубы хоть разик непокормить маленькую бедную мушку?
        То, что сам Филипп отожрался накармических харчах доразмеров крупного шмеля, крылатый философ воспринимал как тонкую иронию над мещанскими традициями глупых людишек. Или даже как постиронию, если вы сведущи всовременной философии детей домохозяек.
        Дни исчезали, как капли дождя нагорячем черноземе. Вусадьбе появились новые хозяева. Забрали всалат остатки овощей, иэто оказалось совсем нето, что представлял себе Томат. Совсем нето. Сам он, впрочем, неуспел удостоиться этой сомнительной участи. Помешали люди, прискакавшие верхом налошадях. Кровь новых хозяев, тревожная инежная, все еще неверящая, что такое счастье, как дом ссадом иогородом, ивсе им, даром инавсегда, уберите, пожалуйста, меч, я уверен, мы можем договориться, поща…
        Потом появились другие всадники вхороших доспехах. Кровь предыдущих убийц потекла кТомату, однако ничего нового непринесла. Люди смечами удивительно похожи между собой.
        Пошел дождь. Затем снег. Свостока, где попирал землю родовой замок пана Чтобыемукабачоквсраку Миклоша Чаплинского, потянуло дымом. Это паладины ставили окончательную точку вспорных вопросах налогообложения. Изстолицы навыручку Чаплинскому спешили королевские гусары. Грунтовые воды приносили кТомату все новую кровь, мысли, надежды, страхи. Снег покрыл Томата посамую плодоножку. Несъеденные товарищи сгнили, итолько Филипп неоставлял друга водиночестве. Другие мухи впали вспячку или погибли внеравных схватках спищевой цепочкой, нотолько неединственный постироничный друг Томата.
        - Ф-ф-ф-ф-фифдеф-ф-ф!
        Да, хотел ответить ему уже немаленький одинокий помидорчик. Именно это слово! Что происходит, почему все эти прекрасные люди убивают друг друга вместо того, чтобы взять исделать салат. Впрочем, всалат Томат больше нехотел.
        Всё изменилось весной, когда стаяли снега икони побрюхо проваливались вгрязь. Филипп догрызал пойманного начердаке хозяйского дома хорька. Понебу плыли облака, похожие поформе начуму, мор иглад. Над макушкой Томата несколько человек решали судьбу этого края ивсех его жителей.
        - То есть нонсенс, пановэ. - Вдова Потоцкая, приходящаяся покойному также старшей сестрой, возмущалась исверкала глазами. Один был зелен, как черенок Томата, другой поцвету напоминал чернозем. Два короля иодин епископ смущенно отводили глаза отее колдовского взгляда… иглубокого декольте, конечно. - Нонсенс! Я прекрасно распоряжусь владениями мужа, нечего ибеспокоиться, тем более перекраивать карты. Что вы придумали, мыже так хорошо жили!
        Тут все заговорили одновременно, очень красочно имногозначительно. Томат уже знал, что улюдей одни итеже слова одновременно могут означать одно, другое или третье. Поэтому Томат, впитавший кровь сотен подобных им, неслушал слова. Он проникал всуть.
        Деньги, говорил, епископ. Деньги. Это только кажется, что разошли повсему свету оборванцев собирать десятину, иты уже богач. Обучить, снарядить ипрокормить эту прорву тяжелее, чем кажется. Атут еще иэта ваша феодальная вольница. Королевства! Каждый пятый паладин помирает напервом задании. Еще столькоже погибает навтором. Аувашего владения, глубокоуважаемая сударыня, бумажки невпорядке, ваш покойный муж задолжал Церкви…
        Да погоди ты, святоша, отвечает один изкоролей. Тоже мне, документы! Документы разные бывают, ираз уж Потоцкий отправился нанебеса вместе совсей дружиной, давайте поднимем архивы. Да, сто лет прошло, имы подписали тогда все бумаги ибыли непротив передачи наших земель Потоцкому. Нонаше королевство наподъеме, поэтому время жечь архивы. Говорите, это ваши земли? Амы инаши пушки говорим, что теперь эти земли опять наши.
        Авторой король смотрел наглазастую Потоцкую. Его рыжие кудри отливали бронзой насолнце. Земли, деньги, власть, говорил он, все мимолетно. Всё поднимается изпраха ивпрах уходит, авот ты, красавица, почему такая грустная? Жизнь идет, иты достойна того, чтобы вдыхать ее полной грудью, уж поверь мне, своему королю.
        И, конечноже, короли иепископ говорили друг сдругом. Думаешь, ты итвои гусары такие крутые? Думаешь, ты итвои пушки такие крутые? Думаешь, ты итвои паладины такие крутые? Авот давай проверим! Авот давай проверим! Авот давай проверим!
        Голоса переполняли Томата, ему захотелось заплакать, ноглаз убедного помидора все еще небыло, изаплакать неполучилось. Томат хотел, чтобы все эти люди замолчали, ну, разве что, пусть еще рыжий немного поболтает сзеленоглазой, ноони говорили иговорили… Иговорили, конечноже, неотом.
        Еслибы неФилипп, разорвавший глотку одному изкоролевских стражников, онибы мололи языками доскончания времен, пока солнце нескатилосьбы наземлю, опаляя всех смертоносным жаром. Атак… Это твоя тварь, нет твоя, вы порочные дьяволопоклонники… Кишки епископа изящно обернулись вокруг стебля Томата. Да сколько можно! Кровь дружинников ипаладинов перемешалась, ихорошо хоть сами венценосные особы успели скрыться. Анекоторые даже обменялись напоследок долгими заинтересованными взглядами.
        Жаркое майское солнце подсушило землю, ветер принес запахи разнотравья. Томат вытянулся вверх, окреп ивыбросил новые стебли. Солнце щекотало его ярко-красные бочки. Понебу плыли облачка, похожие напокойников, акорни нашего помидорчика регулярно пробовали кровь навкус. Вдалеке гремели пушки. Иногда через огород проносился взмыленный вестовой, нослучалось это всё реже. Филипп говорил, что всему виною дурные слухи обэтих местах, ноТомат невидел вэтом логики. Всё дурное, что здесь случалось, люди приносили ссобой.
        Ближе косени докорней Томата добралась икровь королей, что спорили над его головой. Сначала одного, затем другого. Горячая кровь вдовы Потоцкой тоже впиталась, ноближе кзиме. Вотличие отмужчин, женщина умирала измученной, носчастливой. Двое, шептала она вголове Томата. Двое вас, милые мои детки, берегите друг друга, любите друг друга ибудьте счастливы…
        Новая зима непринесла снега, зато беженцев случился полный урожай. Оборванцы, пропахшие дымом сгоревших домов, жались ккраю огорода, нерешаясь подойти кТомату. Какой огромный, шептались они, больше тыквы. Аможет, больше коровы? Жаль, мы так давно невидели ни тыквы, ни коровы, одна вареная человечина. Хорошо хоть котел успели унести, авот это что застрашилище, интересно, он кусается?
        Разумеется, Филипп кусался, да еще как. Беженцев сразуже стало заметно меньше, да ите предпочли покинуть гостеприимный хутор. Впрочем, надолго Томата одного неоставили.
        - Ну иелдовина вымахала! Это что, помидор?
        Гусар сплюнул напромерзлую землю. Товарищ поддержалего:
        - Дык, ёптыть, нечыста сыла, гивна ей всраку!
        Гусары шли последу беженцев, однако нашли лишь одну охромевшую девку, которой побрезговал сытый Филипп. Вояки сноровисто изнасиловали бедолажку изакололи. Затем поели итеперь лениво наблюдали заТоматом. Помидор загорал под февральским солнцем, размышляя отом, что скоро весна, прилетят ласточки, ихорошобы Филипп несожрал бедных птичек, как впрошлом году…
        - Адавай его саблей чикнем?
        «Эге, - подумал Томат, - чего придумали! Саблей! Яже лежу здесь, никому немешаю!» Ноего, конечно непослушались. Ведь люди неумеют читать мысли, они иговорить-то, будем откровенны, неслишком способны исами понимают лишь язык грубой силы.
        - ОТСТАНЬТЕ! - рявкнул Томат исудивлением замолчал. Раньше его слышал только Филипп, что позволяло крылатому другу периодически ударяться всолипсизм идразнить Томата плодом своей мушиной фантазии. Нотеперь голос прорезался.
        - Говорящий помидор!
        - Шаблями його!
        Гусары вытащили изножен кривые стальные клинки, похожие назубы Филиппа, только чуть-чуть длиннее. Это уже никуда негодилось, поэтому Томат выдернул изземли корень иобвил шею одного извояк. Второй гусар втри удара сломал саблю опрочный корень изаплакал, глядя, как умирает его друг. Невсилах слушать, как страдает человек, Томат измилосердия задушил иего.
        - В-вжвж-ж-ж-жвжвж-ж-ж, я ниф-ф-ф-фего нефрофустил?
        «Ох, милый мой Филипп, - вздохнул помидор, - недадут нам покоя наэтом уютном огородике. Люди впринципе непредназначены для того, чтобы сними было спокойно. Они постоянно убивают друг друга, потом страдают, потом снова берутся зажелезо. Сколькобы раз зима слетом ни сменяли друг друга, ничего неизменится».
        - Спешите, граждане! Спешите напир, который наш добрый итеперь наконец-то единственный король этих земель устраивает для подданных! Всем дадут поесть иразрешат посмотреть напраздничный рыцарский турнир, соревнование пушек разных мастеров иторжественные казни. Спеши…
        Выскочивший наогород глашатай замер, открыв рот. Его глаза, маленькие, похожие накрохотные гнойнички, уставились навыбирающегося изземли Томата. Бедняга так истоял, пока Филипп неподлетел кнему стыла инеоткусил голову.
        - Ф-ф-ф-фкуфна! Мой друг, ф-ф-ф-фолете-ли напф-и-и-р!
        - Полетели напир, - вздохнул Томат, - нужно поздравить нового короля ипопросить оставить наш маленький уютный огородик впокое.
        Иони полетели, помидор верхом намухе. Маленькие пассажиры большой человеческой истории. Воздух из-под крыльев Филиппа сбивал снег сдеревьев, корни Томата цеплялись заверхушки сосен, ломая дерево легко, как лошадиный хребет или кирасу. Иэто непростая метафора: друзья сделали вдороге привал, увидев отряд кавалеристов. Филипп пообедал.
        Взамке унового короля царило веселье. Впраздничных виселицах весело болтались сторонники проигравших королей. Простолюдины, пришедшие закраюхой хлеба, бегали подвору, оглушительно визжа. Томат методично отрывал головы стражникам изапихивал имже взадницы.
        Филиппел.
        Филиппел.
        Филиппел.
        Филиппел.
        Филиппел.
        Томат запихнул королевскую голову вкоролевскую задницу.
        Филиппел.
        Филиппел.
        Филиппел.
        Простолюдины обезумели икатались позамерзшим лужам крови, будто покатку. Некоторые носили солдатские кишки, как ожерелья. Сверху наразрушенный замок опускался долгожданный январский снег.
        Филипп доел королеву.
        Иззагончика сознатными преступниками, которых неуспели казнить доприлета неразлучных друзей, смотрели дети. Мальчик идевочка. Рыжие папины волосы, мамины глаза, изумруд ионикс. Дети держались заруки иулыбались - им тоже ненравился бывший новый король.
        Томат задержал наних взгляд собственных глаз, огромных икрасных, видевших всю кровь этого мира.
        - Филипп, мы, кажется, немного увлеклись стобой, нет? Озверели так, что еще немного, ивлюдей превратимся.
        - В-вж-ж-ж-ж-ж-ж-жф-ф-ф-ф-фхщ-щ-щ-щ-щ, наверное, ты прав, друг.
        - Давай поможем этим детям убрать игрушки вэтом домике.
        - Х-х-хороф-ф-ф-ф-ф-о.
        - И, может быть, какое-то время присмотрим заними?
        - Ф-ф-фа-чем?
        - Просто чтобы убедиться, что они больше небудут драться. Что вырастут хорошими людьми. Присмотрим заними… заними всеми.
        =======
        Газета «Веселые, добрые иочень милые новости». 2035. №4от20апреля
        СКАНДАЛЬНЫЙ ПИСАТЕЛЬ ЗАВОЕВАЛ СЕРДЦА ЧИТАТЕЛЕЙ
        Роман-эпопея «Сами посебе» Сильвиана Острослова удостоился почетной ежегодной премии Томата. Серия книг, бросивших вызов обществу ипородившая сразу несколько протестных флешмоб-петиций, все-таки будет издана. Вследующем месяце полтора миллиона цифровых копий «Сами посебе» поступят вовсе электронные библиотеки планеты. Вследующем номере нашей милой газеты выйдет огромное интервью савтором «Самих», Сильвианом. Который, кстати, вместе спубликацией получил право наобслуживание без очереди встоловой поместу жительства. Незабывайте своевременно продлевать подписочку всвоих айфончиках, наши добрые читатели. Ведь мы идальше будем знакомить вас ссамыми успешными людьми нашего мира.
        Для тех, кто пропустил культурный шторм, сотрясавший нашу планету весь прошлый год, даем справку. Роман-эпопея «Сами посебе» рассказывает обальтернативной Земле, где помидор Томат непоявился насвет иЧеловечество развивалось несогласно великому Плану, аподчиняясь хаотичной последовательности полуслучайных событий. Автор напримере истории одной семьи показывает немыслимые эпидемии, голод, две (!) мировых войны, сексуальную революцию, случайно спровоцированный ядерный Апокалипсис ипоследующее сексуальное порабощение остатков человечества разумными собаками-мутантами. Книга полна насилия ижестокости. Вней встречается нетолько нарушение правил дорожного движения ижестокое обращение сживотными, ноидраки, убийства, спонтанное занятие сексом идаже рыночная торговля. «Сами посебе» дают прекрасный ответ навопрос, чтобы мы делали без наших старших друзей. И, конечно, этот ответ многим показался оскорбительным, хотя нашлись ите, кто смело посмотрели влицо отражению взеркале.
        Мудрейший идобрейший друг, советник искромный председатель планеты Земля Томат нашел время, чтобы прокомментировать эти книги нашему корреспонденту.
        ВСЕ ВЕРНО НАПИСАНО, ВАМ ТОЛЬКО ВОЛЮ ДАЙ, ЖИВОТНЫЕ ГЛУПЫЕ, ПОУБИВАЕТЕ ВСЕХ ВОКРУГ ИСОЖРЕТЕ. ГЛАЗ ДА ГЛАЗ ЗАВАМИ.
        Аветрокрылый повелитель мух ипожиратель плохих людей, да растет его мускулистое тело вечно, Филипп Серый выразился еще более ярко, коротко и, непобоимся этого слова, остро:
        Ф-Ф-Ф-Ф-ФИЗ-С-ДЕФ-Ф-Ф-Ф!
        Зарисовки
        Однажды вборделе Ласвигас (Варвара Селина)
        Просто еще один жалкий беглец
        изпоколения любви.
        Р.Дьюк
        Унас накорабле кого только небыло, ноновый инженер санитарных систем Эрл сразу стал объектом нашего сПитом внимания. Одно дело, когда встречаешь пилота-аркилийца или торговца-вогона, ноЭрл был слишком похож нанас: тоже гуманоид, только очень кожистый, какой-то нежный, белый впятнышках, еще исрыжими волосами.
        Мы долго сдерживали шутки.
        Пока незастали его вгидравлическом отсеке счленом вруке. Он был еще более вялым, чем весь Эрл, и, судя позапаху, отнего несталибы тащиться даже самки его породы. Самки-гуманоиды тащились отнас. Называли нас «карамельками». Смеялись, что вдетстве сосали сладости стаким вкусом - врут или нет, но, судя потому, как сосали, похоже направду.
        Эрл сообразил, что, несмотря нашутки, мы явно недрочим поуглам между сменами, так что мы даже как-то сдружились, азаодно поняли, что девку он вообще незнавал, хоть ипроявлял интерес. Поэтому решили ему кое-что показать наочередной высадке.
        Мы направились вбордель Ласвигас, самое вольное заведение астероида B12: рептилии всех цветов, двухметровые лысые лесбиянки илюбительницы настоящей жидкой карамели. Это была территория огнеупорного пластика ипластмассовых пальм. Нам нето чтобы горело, номы поспорили, что раскупорим нашего кожаного друга доследующего рейда.
        Заведение было закрыто, нобордель-маман сказала, что подождет, если мы поторопимся. Мы сПитом сразу выбрали себе потелке, ноЭрл мялся навходе, стесняясь сказать маман, что ему понравилась Рыжая Джесс.
        Тогда я еще незнал, что своим хером практически сниму скальп милой шестнадцатилетней негритянке. АПит недумал, что вылетит голым изокна.
        Тогда я смеялся над Эрлом, потому что Рыжая Джесс была самой старой шлюхой этого борделя. Может, решил, что она изего породы? Мы нестали ему говорить, что она крашеная. Просто взяли девчонок зазадницы искрылись ввонючих комнатах второго этажа.
        ***
        Эрл натрясущихся ногах подошел кпостели. Она прогибалась оттяжелого тела Рыжей Джесс, сально ухмылявшейся самки человека - заэту ухмылку ее любили даже мелмакийцы.
        - Эй, мальчик, тебе хоть шестнадцать есть?
        - М-мне куда больше.
        - Правда? Ачлен вдевку запихивал?
        - Д-да.
        - Вмамку свою, чтоли? - заколыхалась отбасистого смеха Джесс.
        Эрл неуклюже попятился, споткнулся обковер иупал челюстью накрай кровати. Рыжая всё смеялась. Таких мальчиков унее было достаточно. Эдипов комплекс, влажные детские фантазии, аиногда просто страх перед сочными молоденькими шлюхами. Когда еще нетрахался, уверенность придают странные вещи. Например, возраст партнерши. Зато стоит уних исправно, как над ними ни шути. Кончают быстро, краснеют, вылетают изкомнаты, неуспев натянуть штаны, кто-то даже плачет.
        - Т-ты спала состарым Макки О’Пилом?
        - Малыш, ты думаешь, я помню всех поименам? Иди сюда, снимай штанишки.
        - Ты точно спала сним, долго! Человек. Высокий, толстый, рыжий.
        - Папка твой, чтоли? - опять захихикала Джесс.
        ***
        Никогда еще я некончал так громко. Правда, через секунду оказалось, что грохот шел отдвери, вкоторую навосьми копытах ворвался лысый вышибала маман. Всей своей массой он летел наменя, девчонка орала, ая немог вырваться идотянуться доревольвера. Лысый схватил меня завсе уши, адевчонка орала всё громче - оказалось, налипкий карамельный, мать его, конец намотались ее шикарные кудри! Сука, как больно итупо!
        Когда меня, голого, стем еще бобром вокруг хера выкинули наулицу, там уже лежал Пит истонал. Следом вышли маман ивторой вышибала - влапищах он держал пунцового Эрла. Я даже задумался, неродственникли он сноркам - цвет-то как хитро меняет!
        - Вмой бордель больше ни ногой, куриный помет! Сопляк точно немог спланировать это без вас. Этого ублюдка вздернут еще дополуночи. Задушил мою Джесси, урод, гори ваду! - Маман залилась слезами искрылась задверью.
        Мы, позабыв про боль, вшоке смотрели наЭрла, которого лысый стаскивал скрыльца. Такого говна мы отмальчишки неожидали - вот тебе ибортовой сантехник. Он посмотрел исподлобья нанаши охреневшие рожи.
        - Моя мать повесилась, когда узнала, что отец ходит кэтой шлюхе!
        Ах тыж сраный жук, он местный! Кажется, Панчи нам что-то говорил обурном прошлом пацана. Бла-бла-кря, неудачная охота, плохое ружье, остался без отца, кэп пожалел ивзял наборт…
        Пит сообразил раньше иподал голос:
        - Абатю своего, кожи кусок, ты тоже сам прихлопнул?
        НоЭрл уже отвернулся ишел вучасток скриками: «Я подложу бомбу под это заведение!» - пока лысый недал ему копытом вчелюсть.
        Так неудачно мы еще нетрахались.
        Запустим оргдрайв вместе! (Константин Говорун)
        Взаимная любовь одномерна, измены стретьим лишним плоски, итолько хорошая свинг-пати создает объем.
        Космический корабль схимическим двигателем летит быстро, нонедалеко. Ионник может домчать додругой звезды, нозасто тысяч лет. Однако стоит сложить трехмерное пространство, как лист бумаги, порвать его, как дрянной презерватив, апотом разложить обратно - ты перескакиваешь вдругую систему также быстро ибесповоротно, как пациент психолога изодной зоны комфорта вдругую.
        Квантовые физики годами учились ломать метрику пространства, нонастоящий межзвездный двигатель создали мы - геометры отношений.
        Люди летали вкосмос десятилетиями, нотолько в2025году решились заняться вневесомости сексом. Первопроходцами стала пара американских астронавтов Габриэль иМайкл. Уних ничего неполучилось (размерность пространства - как градус; ее надо повышать, анепонижать). Ностоило мужу Майкла вуюте техасского ранчо что-то заподозрить, арусскому космонавту Чехову однажды утром застать коллег втуалете модуля «Звезда», как яркая точка МКС вземном небе мигнула ипопросту исчезла.
        Что случилось сэкипажем, так досих пор никто незнает (доктор Миллер считает, что, оставшись втроем, они несмогли сформировать связи сложнее треугольника инавсегда застряли учужой звезды), но, угробив два десятка собак илюдей-добровольцев, мы построили двигатели, работающие наобъемно-резонансной геометрии Ильина иЯмпольского (оргдрайв).
        Так исследование космоса окончательно перешло отфизиков клирикам. Пока инженеры монтируют накораблях туалеты, команда изсценаристов телесериалов работает над подбором экипажа. Ведь нельзя просто взять ииспользовать сложившийся свинг-квартет; заставить четырех чужих друг другу людей перетрахаться - тоже невариант. Люди (инетолько) должны прийти котношениям естественно иобязательно выстроить их как можно сложнее.
        Я всего лишь студент МАИ, идля дипломной работы никто недоверит мне настоящий межзвездный корабль. Поэтому пока провожу наземные испытания новой модификации двигателя счислом N = 20. Профессор Миллер считает, что вдвадцатимерном пространстве можно нетолько слегкостью переносить массу впределах нашей Галактики, ноидотянуться аж доМагелланова Облака.
        Чтобы проверить его гипотезу оматричной модели связей, пожалуйста, приходите намою вечеринку, которая состоится впятницу в19:00. Родители - надаче, пакеты свином - уже едут, компания намечается отличная. Будем смотреть «Матрицу» ивсе вместе заниматься геометрией досамого утра.
        Спасибо тебе (Эльдар Сафин)
        Слушай, он перешил мне чип, чтобы я мог видеть втемноте. Это фича спецслужб, то есть официалка - ну имне экономия наэлектричестве.
        - Даров,чу!
        Я его инеузналбы, ноточно также выражалась моя сестренка, ия поассоциации вытащил изпамяти хакера.
        - Привет! Есть что интересного?
        - Е! Маньячконью!
        Ты знаешь, я далек отпрошивок, ему пришлось объяснять. Прикинь, маньяков перед освобождением издурки или тюрьмы теперь прошивают! Иих интересуют недети или животные, аперебор четок или чесание пуза.
        Ното старая прошивка, ановую можно настроить накомплекс действий. Изавязать оргазм нарезультат. Например, чистишь рыбу, возбуждаясь, дочистил - бац! - кончил. Если рыба большая - оргазм ярче, адля мелюзги - поплоше.
        Ауменя сгод никого небыло, онанизм унизителен, ну ирешился я привязать возбуждение кработе.
        Прошивка заняла четыре часа - зафиксировали процесс внескольких вариантах. Денег ушло немало, авпервые дни после прошивки удовольствия небыло никакого - хуже того, вовремя работы, ибез того муторной, меня начало тошнить.
        Вадик уверил, что это норма, мол, прошивка адаптивная, нейросетка вчипе подстраивается под изменения, «маньячко» укого-то сразу запускается, аукого-то через неделю.
        Я ему неповерил, нодеваться было уже некуда - ну, ты вкурсе.
        Анаследующий день, ваяя очередной интерактивный гипертекст опользе профилактики ротовой полости, я почувствовал - вотоно!
        Отправильных оборотов я ощущал нарастающий подъем, апоставив последнюю точку - потрясающей силы оргазм.
        Но - без физического утомления, только чистое удовольствие.
        Тутже написал следующий гипертекст, сделав его ярче прежнего.
        Иеще один. Отправил их заказчику, анаследующее утро он написал:
        «R, мы вынуждены отказаться отваших услуг. Ваши гипертексты слишком эмоциональные».
        Я выпросил еще попытку, нописать тускло ипоТЗ уже немог, имне закрыли гипертекстовый редактор.
        Мне перестали платить, ноостановиться я немог. Я пытался писать стихи иповести, притчи иновеллы, номой оргазм оказался настроен нагипертексты - ивсе это было лишь «жалким подобием левой руки».
        Вадик перепрошивать меня отказался: «Чу, так неробит, унейросетки отката небудет. Попробуй лайтово переобучить ее, смени парадигму».
        Итеперь отгипертекста уменя лишь обращение кчитателю втексте. Да, да, ктебе.
        И, дописывая, я хочу сказать - негордись собой, мой невольный соучастник нейросетевого секса!
        Приближающийся кнам оргазм - лишь тень утерянного мною гипертекстового.
        О-о-ох…
        Ивсе равно - спасибо тебе.
        Мексиканец (Александр Придатко)
        Машина Мексиканца была так себе, день выдался еще похуже, адороги после Козельска ивовсе стало невидно.
        Димас осторожно обернулся, посмотрел вклетку, надежно присобаченную кднищу буса. Поежился, чувствуя странное, ставшее почти привычным жжение изуд. Тягу, перетряхивавшую нутро. Мысленно посочувствовал бабам, которые увиделибы этот самый груз, пусть даже изрядно помятый иизнуренный.
        - Это ты просто ее невидел, - хрипло сказал Вилли, лихорадочно петляя меж провалов вдорожном покрытии. - Там такое… такая…
        Димас молча гладил приклад, глядя только вперед, вунылый сентябрь идождь. Знал, что Вилли прав: опоздай они, сумей нынешний Адам привлечь достаточное количество женщин, иЕва становилась необязательной, критическая масса переходила накачественно иную ступень…
        Стеклянистую выжженную Сахару ипоныне всё никак немог занести песок.
        - Непонимаю их, - сказал он неожиданно для себя. - Чего вот нежить,а?
        Где-то назападе рдела облачная прядь, носолнце всё никак непоказывалось. Димас досадливо почесал впаху, насей раз даже непокосившись нагруз. Странная фиговина, украшавшая Адама, безжалостно намекала нанечто утраченное, недостающее, немыслимое - ипо-своему бесценное.
        «Плевать, - сказал себе Димас, - навсе эти глюки. Вот довезем, сдадим всад, отдохнем снедельку - ивновую охоту! Разве это - нелучшая жизнь?!»
        - Вбанькубы, - поддакнул Вилли. - Хоть напару дней забыть оних кедрене фене…
        - Забудешь тут, - спокойно сказал Димас. - Какже!
        Ксчастью, путь поплотине оказался чист, икприемнику успели вовремя, засветло. Пару раз Димас уже почти собрался пальнуть пообочине, заподозрив недобрые намерения усосредоточенных ихмурых прохожих… иоба раза обошлось. Груз дышал тяжело: впроцессе поимки парню досталось попервое число, - нопомирать вроде несобирался.
        Вочереди оказались седьмыми, Вилли ругнулся было, почти инеудивленно, ноангелы работали прытко, деловито, незатягивая процедуру, инепрошло ичаса, как старший наряда подозвал машину Мексиканца поближе кпропускнику, вертя жезлом зловеще истильно. Димас ссилой ущипнул переносицу, почем зря костеря груз. Никогда прежде ему ивголову непришлобы заглядываться наангелов.
        Адама ловко выдернули изклетки иуволокли внутрь, всторону просвинцованного хранилища.
        - Может, новую колымагу прикупим? - спросил Димас, пересчитывая деньги.
        - Потом когда-нибудь, - махнул рукой Мексиканец. - Этих хватит навсё.
        Статьи
        10фантастических фильмов «про это» (Сергей Игнатьев)
        Эротические ифантастические мотивы сострашной силой питают кинематограф еще стех пор, когда он был немым ичерно-белым. Вту легендарную пору мотивы эти успешно объединялись, синтезировались, накладываясь друг надруга достепени смешения, вроде как дрожащие носфератовские тени падают накружевной пеньюар невинной жертвы, асолнце одинаково весело бликует начешуе плотоядного человекоящера иназагорелой коже незадачливой купальщицы.
        Развиваясь год отгода, эти заигрывании чистого, так сказать, фантазерства с«фантазиями про это» уходили все дальше впародийную, смеховую-низовую нишу, ввиду специфики подачи стараясь как можно скорее скатиться вполнейшую похабщину. Была (ибудет вовеки веков) иобратная ситуация - экскурс вглухие фрейдистские дебри, натерриторию замороченного психологического артхауса.
        Ито идругое, конечно, сильно сокращало аудиторию подобных фильмов.
        Сприходом рейтинговой системы ограничений MPAA произошло окончательное размежевание жанров. Спору нет, корсет исвечи неуместны винтерьере фотонного звездолета, но«желание странного» итяга кразрыву шаблонов породили, всвою очередь, массу спекуляций инеожиданных трактовок.
        Погодите срапторами, ачто там реально происходит между доктором Грантом идоктором Сэттлер? Эй, акак обставлена спальня мамы ипапы Аддамс? Кстати, являетсяли разъем Матрицы эрогенной зоной? Как будет наквенье «засос»? Вконце концов, занимаютсяли сексом эвоки?! Покажите нам это немедленно! Нет, нет, лучше ненадо…
        Вэпоху, когда яойные фанфики поГарри Поттеру поколичеству читателей илайков чутьли неопережают оригинал, назакате эры постмодернизма эротика сфантастикой снова идут наконтакт, протягивают друг кдругу - каждый сосвоей стороны баррикад - кто клешню, бластер ищупальце, кто обтянутую сетчатым чулком ногу, косматое розовое боа ижокейский хлыстик.
        Специальный корреспондент «Мю Цефея» бесстрашно пролез через эту жанровую границу ипопытался составить список наименее очевидных картин, втоже время наиболее ярко данную границу характеризующих.
        Следует отметить, что как раз попричинам «очевидности» вподборку невошли работы таких титанов, как, например, Кроненберг или Линч, вся фильмография которых - завораживающий симбиоз сексуального имистического. Вобщем, как говаривал внеофициальном переводе один изотрицательных персонажей франшизы «Горец»: «Приступим кделу, тигренок!»
        1. «ГОЛОД» (ТОНИ СКОТТ, 1983)
        Ксередине 80-х повсеместное сексуальное раскрепощение истремительные стилевые метаморфозы подарили нам целую плеяду поп-звезд, которые исейчас, после смены нескольких поколений ипостиронического вскрытия собственной эпохи, продолжают считаться эталоном вкуса ибезупречными ролевыми моделями. Британец Тонни Скотт сумел зазвать всвою картину сразу троих: Катрин Денев, Дэвида Боуи иСьюзен Сарандон. Получился гимн воинствующего эстетизма, герои которого - утомленные совершенством виолончельных симфоний ипыльного ар-деко европейские вампиры - приезжают вНью-Йорк, чтоб сполна насытиться его молодой иглупой кровью, нопоколение хайтека иглэм-рока оказывается им вовсех смыслах непозубам. Вообще-то сперва Скотт хотел делать экранизацию «Интервью свампиром», ностудия буквально навязала ему Уитли Стрибера, чрезвычайно киногеничного фантаста, собственная жизнь которого - своего рода роман (последователь Гурджиева иУспенского, он всю карьеру твердит освоих контактах сИным Разумом исобственных похищениях пришельцами). Как иего старший брат Ридли, Скотт-младший - постановщик великий, нонеровный. После «Голода» он
снял много рекламы, очень странных иочень культовых картин, провальных блокбастеров идикого треша. В2012-м году 68-летний режиссер покончил ссобой, сбросившись слос-анджелесского моста. Его «Голод» - далеко несамый популярный «вампирский» фильм, особенно после беспрецедентного «сумеречного» медийного бума. Но, безусловно, это самый значительный изшедевров мирового киноискусства, героями которого являются упыри. Иуж точно - самый сексуальный!
        2. «СЕКС-МИССИЯ, ИЛИ НОВЫЕ АМАЗОНКИ» (ЮЛИУШ МАХУЛЬСКИЙ, 1983)
        Это второй фильм заслуженного хулигана иозорника польского экрана, автора незабываемых «Ва-банка» и«Дежавю», его первое обращение кфантастике. Вдальнейшем будут неменее прекрасные жанровые эксперименты - например, «Кингсайз» 1987-го (про приключения маленьких человечков винтерьерах польских хрущевок, вызывающих невольные ассоциации створчеством художника Яцека Йерки) или «Колыбельная» 2010-го (про польский аналог «Семейки Аддамсов» - клан Макаревичей, обитающий вглухой мазурской деревне). «Секс-миссия» - сатирическая постапокалиптическая антиутопия. Вначале девяностых двое недотеп, плут-волокита (Штур) изаучка-билог (Лукашевич) погружаются вгибернацию. Апросыпаются в2044-м году, вгигантском бункере, где живут только женщины, которые размножаются партеногенезом ипринимают пилюли для подавления эмоций. Кроме невероятного количества сексистских шуток ипросто шуток про секс, почасти которых Махульский всегда был мастером, это очень смелая попытка скрестить типичную гендерную комедию сотвязным сайфаем. Аеще это очень ностальгическая итрогательная жанровая деконструкция, где взгляд отдыхает
наретрофутуристических ботфортах, комбезах вобтяжку исварочных масках. Впрочем, величайший отечественный кинокритик Денис Горелов всвоей рецензии копнул еще глубже, находя истинные причины этой безотчетной зрительской симпатии: общество женщин Махульского сего звучными лозунгами иутомительными собраниями - это наш СССР, каким его видят бывшие товарищи поВосточному блоку. Отом, какие дремучие инстинкты исексуальные девиации скрываются вэтой ехидной рефлексии братьев-славян натему Старшего Брата (Сестры?!), страшно даже думать.
        3. «ГЕИ-НИ**ЕРЫ ИЗДАЛЕКОГО КОСМОСА» (МОРТЕН ЛИНДБЕРГ, 1992)
        Безусловно, подборка про фантастическую эротику вкино былабы неполной, неокажись вней хотябы одного образца дистиллированного треша (которые, вобщем, исоставляют значительную часть подобных жанровых гибридов). Фильм, шокирующий уже науровне названия, был снят всвободолюбивой Дании, иэто совершенно безжалостный стеб - как над космической фантастикой, так инад специфическим жанром «блэксплотейшн» (выражаясь языком семидесятых - «кино для черных»). Он повествует овторжении наЗемлю аборигенов планеты Анус, начинается как черно-белый, заканчивается как цветной, аглавных героев тут зовут Капитан Член, Рукожоп, Д. Илдо исержант Бритые Яйца. Ихотя Линдберг снял, строго говоря, даже нефильм, акороткометражку (всего 26минут), нозначение ее для жанра трудно переоценить. Про «такое» еще никто нешутил вот так! Внаши дни, когда воскаровских номинациях непротолкнуться отОчень Серьезных фильмов, порицающих расизм игомофобию, апрофсоюз кинокритиков соревнуется спрофсоюзом сценаристов вполиткорректности высказываний, невольно тянет сравнить, идаже холодок покоже открамольной мысли: какой изметодов медийной борьбы
ссоциальными язвами эпохи эффективней: вот этот отмороженно-базарно-трешевый? Или, так сказать, кабинетно-ковролиновый, сгалстуком исерьезной миной, и«Боже упаси ляпнуть что-то лишнее»? Вы точно невидели ничего подобного, потому что никто такого неснимал иуже, видимо, никогда неснимет (потому что рискует остаться без работы ипрофсоюзной поддержки).
        4. «ЗУБЫ» (МИТЧЕЛЛ ЛИХТЕНШТЕЙН, 2007)
        «Vagina dentata» - старейший архетип, отголоски которого попали даже втворчество Джорджа Лукаса (вспомним печальную судьбу Бобы Фетта). Всередине нулевых заэтот порядком потускневший отчастого употребления миф взялся дебютант Митчелл Лихтенштейн (между прочим, сын мегапопулярного художника Роя Лихтенштейна, знаковой для поп-арта фигуры, сподвижника Энди Уорхола ипр.). Хитроумно заявленный впрокат как чернушная фэнтези-комедия про школьницу снетипичной аномалией половых органов, наделе урежиссера получился убедительный роман воспитания идрама изразряда «легколи быть молодым?». Можно предположить, что неодин любитель угарных молодежных комедий подавился попкорном спивасом напросмотре, поведясь наэкстравагантные слоганы ихорошенькое личико исполнительницы главной роли Джессики Вейкслер. Заэтот фильм она была награждена нафестивале «Сандэнс», ией правда было что играть. Ведь насамом деле эта история, конечно, непро зубы впизде, апро невероятную хрупкость доверия ипро то, как ужасно вообще взрослеть иоткрывать всебе сексуальность вокружении такихже, как ты, напуганных подростков, доведенных докипения
гормонами. И, главное, про то, что «Нет» означает именно «Нет», анекакое-то специальное распаляющее кокетство ипредварительные игрища. Хочется верить, что целевая аудитория, которой недовелось посмотреть этот замечательный фильм, позднее узнала обо всем, очем надо, изсоцсетевого флешмоба «ЯНеБоюсьСказать».
        5. «ВОПЛЬ» (РОБ ЭПШТЕЙН, 2010)
        Санденсовский номинант илауреат Берлинского фестиваля, экранизация культовой поэмы американского битника Аллена Гинзберга. Поэт прославился своим разнузданным образом жизни, сочетавшим психонавтические трипы смногочисленными сексуальными экспериментами. Посвященный ему фильм сочетает проникнутые атмосферой ретроностальгии биографические вставки (где появляются все знаковые фигуры тусовки: Керуак, Кэссиди, Орловски идр.) ссюрреалистическими анимационными кусками, которые придумал инарисовал Эрик Друкер. Позднее изних даже собрали отдельный графический роман. Кажется, вся бешеная энергетика, вся бесшабашность икипучая сексуальность гинзберговской поэзии уместились вэтой яркой ичрезмерной (втом самом «де-садовском» смысле «чрезмерности») друкеровской графике. Ну как забыть хотябы блуждания лирического героя влесу, составленном изживых иочень напряженных пенисов?! Исполнитель главной роли Джеймс Франко так проникся наплощадке атмосферой битничества, что прямо вовремя съемок взялся задавно вынашиваемый авторский проект - экранизацию биографии другой иконы американской контркультурной литературы -
великого Чарльза Буковски. Увы, начавшиеся следом заэтим споры из-за авторских прав нароман «Хлеб светчиной» ипоследовавшая заними судебная тяжба так досих пор инезакончились - десятый год пошел! Ихотя какой-то отснятый материал витоге вроде уже есть, существуют серьезные опасения, что, когда Франко снова разрешат снимать, выбранный нароль молодого Хэнка артист Джош Пек уже приблизится квозрасту Хэнка, когда его самого наконец заметили читатели икритики. Иэто будет какое-то уже совсем другое кино.
        6. «ПОБУДЬ ВМОЕЙ ШКУРЕ» (ДЖОНАТАН ГЛЭЙЗЕР, 2013)
        Экранизация одноименного романа голландско-австралийского писателя Мишеля Фейбера, вышедшего в2000-м. Осуществивший ее британец Глэйзер - непростой режиссер ивообще замороченный парень, вышедший изТВ-мейнстрима (например, снимал очень успешную рекламу для марок пива «Гиннес» и«Стелла Артуа»), «клипмейкер года» (1997) помнению MTV, ноуже тогда сильно выделявшийся своим особым авторским взглядом. «Побудь вмоей шкуре» выглядит глэйзеровским «опус магнум» иличным жанровым манифестом. Это, кажется, единственный фильм, где общемировой секс-символ Скарлетт Йоханссон появляется полностью обнаженной, но, если уж по-честному, это нето чтобы как-то волнует или возбуждает, аскорее, очень пугает игипнотизирует. Мрачные предместья Глазго, так похожего налюбой отечественный пригород, минимум реплик, общая сюрреалистически-хоррорная интонация… Это история про космическую пришелицу, которая под видом провинциальной лохушки разъезжает вбелом минивэне попроселочным дорогам, цепляя случайных мужиков. Согласно книге, они предназначаются впищу соплеменникам главной героини, новфильме, хотя этого непоказывают, все
выглядит еще страшнее. Скаждым новым сданным впереработку человечком пришелица постепенно проникается ксвоим жертвам чем-то вроде сочувствия, что грозит страшными последствиями уже ей самой. Это очень тревожная ипасмурная, местами отсылающая кКубрику, аместами очень напоминающая Дэвида Линча напике формы (один изперсонажей напрямую отсылает кего «оскаровскому» триумфу, аперевалочная база пришельцев изрядно смахивает наЧерный Вигвам) картина. При этом невероятно удачный выбор актрисы наглавную роль накладывает нафильм отпечаток странной притягательности, совершенно непристойного плотского магнетизма. Ударяет прямо куда-то вподсознание, всамые глубины зрительского темного начала. «Побудь вмоей шкуре», мощный прорыв в«авторском» кино, произвел настоящий фурор наВенецианском фестивале ибыл очень тепло встречен критиками, нобольшинство тех, кто его посмотрел, кажется, привел всуеверный ужас. Итрудно их заэто осуждать!
        7. «АНТИПОРНО» (СИОН СОНО, 2016)
        Ну, тут уже даже науровне названия, вы чувствуете, да? Японец Сион Соно - режиссер, поэт иписатель, даже народине имеющий статус главного кинопровокатора десятых годов. Его история - про юную художницу-писательницу-медийную-суперстар Киоко (невероятная Ами Томитэ), которая живет влишенной мебели элитной квартире, стены которой окрашены вкислотные цвета, аунитаз стоит прям вот наглазах увсех, идаже вобщении ссобственным ассистентом она неможет обойтись без БДСМ-арсенала. Нопосле долгожданного прихода глянцевых журналистов (есть повод - уКиоко день рождения) история оборачивается нетолько падением героини впучины собственных страхов, безумия, сюрреалистических отсылок иунизительных тайн, годами скрытых отсебя самой, ноивроде как приговором нескольким поколениям любителей аниме, яоя, тентаклей, васаби исаке… Ну, то есть всем нам?! Прикол втом, что аморальность нынешних молодых порицает парень, снявший годом раньше социальный хоррор «Догонялки сосмертью». Итам при всей социальности, жути исаспенсе самый важный акцент все-таки делался натом, как порхают наветру юбочки старшеклассниц, открывая край
кружевных трусишек, икак ненавязчиво поправляют гольфы, ну ивообще, короче, всякое такое… Это самое, короче… Дядь, слушай, ну хоть ты неучи нас?! Мы какбы знаем, как внимательно надо обращаться сосвоими фетишами, спасибо. Мы-то вкурсе, нас научила этому группа «Пикник».
        8. «ХОТ БОТ» (МАЙКЛ ПОЛИШ, 2016)
        Рецензент сдавних пор питает слабость ктворчеству дуэта братьев-близнецов, мастеров авторского кино Майкла иМарка Полишей (как их отличать? Майкл - скорее режиссер, он сейчас женат насупермодели Кейт Босуорт, Марк - скорее сценарист иактер второго плана, поэтому мы мало что знаем про его жену). Парни незнают полумер иснимают либо очень крутые фильмы, либо ужасные. Среди их героев - сиамские близнецы (исполняют сами авторы), падшие ангелы, проститутки, маньяки-убийцы, фермеры-астронавты, гламурные фотографы, баптистские проповедники, торговцы навозом иодин всемирно знаменитый писатель-битник (Керуак)… С2016года кэтой блистательной плеяде присоединился секс-робот… Этот фильм померкам Полишей скорее изплохих, ноэто настолько плохой фильм, что прямо даже очень хороший. Сюжет его, мягко говоря, незамысловат. Это история похождений сбежавшего отспецслужб говорящего эротического автоматона, имеющего вид обворожительной блондинки (ну, конечно!). Влучших традициях подобных фильмов беглянку берут под опеку непопулярные школьники-задроты. Это такой особый жанр кино, ведущий свою генеалогию еще
отТВ-похождений дельфина Флиппера, «дети спасают зверушку», причем вроли зверушки зачастую весьма неожиданные персонажи - вроде как снежный человек в«Гарри иХендерсонах» или русский подводник Миша внезабываемый «Русских», новейший пример - отличная Одиннадцатая из«Очень странных дел». Короче говоря, это начало Большой Дружбы… Что говорить, тут прекрасен даже официальный постер, выполненный вжанре «фотошопа науроках информатики» - слицом очень красивой артистки Синтии Киршнер, которое будтобы небрежно приделали кчьей-то другой женской фигуре, нозато уэтой второй чулки сподвязками! Если честно, неочень понятно, зачем Полиши снова иснова пробуют себя наниве «Би-мувиз», нопосмотреть, как чудят большие художники, - это уже как минимум любопытно.
        9. «НИНА НАВСЕГДА» (БЕН БЛЕЙН, КРИС БЛЕЙН, 2015)
        Снова внашей эрофантастической подборке британцы, иопять - братский дуэт! Бен иКрис Блейны. Кто эти ребята? Оних мы знаем мало, нохочется верить, что мы оних еще услышим. Одна изсамых пронзительных, ярких, сексуальных картин внашем списке! Катастрофически неоцененная зрителями, «Нина» - это вроде как хоррор-комедия про Бывшую-Зомби, погибшую вавтокатастрофе, про девушку, которую нельзя забыть (бенефис доселе неизвестной Фионы О’Шоннеси), которая снова иснова недает покоя своему парню (аон-то живой! Ему-то жить хочется, ох!). Вот ведь пошлость, правда? Нофинальный твист, как мы немного догадывались, вывернет всё наизнанку и«нараз» уберет целую плеяду классических блокбастеров про взаимоотношения мертвых сживыми. Изповседневного абсурда, изпотустороннего порядка, изхаоса, угара ислез, хохота ишепота, оргазмических судорог, избутылочных осколков вкоже, изкровищи напростынях, изневыносимой горечи утраты, изревности излобы, через случайно найденные вещи Этих Чертовых Бывших, через непорванные фотографии, через несожженные письма, изнедоуменного взгляда чужих родителей, изпоминальных молитв
инеумолкающих снов, изкриков «почему я-то еще жив?» рождается наживой нерв сотканное - новое, очень сильное, никем никогда невиданное. Мало кем признанное… Убойное совершенно кино.
        10. ВОЗВРАТ (ШОН ЭЛЛИС, 2006)
        Завершить подборку поустоявшейся традиции хотелосьбы фильмом, позаслугам оцененным икритиками, изрителями, исетевыми обозревателями (ну авдруг кто-то еще невидел?). Ну ибез затей, «излюбимого», как говорится, отдуши… В2004-м Эллис, английский подиумный фотограф, снял короткий метр помотивам собственного богатого профессионального опыта ипомотивам одного изсамых волнительных фантдопов вистории: «Что, если время остановится, все заморозятся, ия останусь один исмогу делать что угодно?» Закороткометражкой, имевшей колоссальный успех, почти сразу последовал полный метр - про студента худинститута (Шон Биггерстаф, чувак изсборной Гриффиндора поквиддичу) сразбитым сердцем ихронической бессонницей, который, устроившись работать влондонский аналог «Пятерочки» или «Дикси», останавливает время пощелчку, чтоб среди замерших пылинок изаморозившихся брызг расплесканного кофе раздевать припозднившихся посетительниц - нонедля какого-то разврата, аисключительно чтоб пополнить свой скетчбук новыми набросками. Возьмись заэту историю какой-нибудь заслуженный кинопошляк рангом повыше, вовсе непонятно, что изэтого
моглобы выйти, ноудебютанта Эллиса получилась четкая иясная, как карандашные наброски героя, история неперверта-вуайериста, анастоящего художника, погрязшего водиночестве. Инаходящего витоге выход изэтого одиночества самым парадоксальным образом (Эмилия Фокс, талантливая актриса классической школы). Читатели, заставший журнал «Трамвай» образца 1991года, при просмотре наверняка безотчетно вспомнят миниатюру Тима Собакина «Морская фигура, наместе замри». Для всех остальных зрителей это прекрасная возможность порефлексировать овлиянии времени нанашу жизнь, опотерянных инайденных отношениях, осостоянии безвременья - когда ты ощущаешь себя как пресловутый крайтоновский комар вянтаре. Ну и, конечно, отом, как найти выходы изэтого состояния.
        Рецензии
        Александра Пушкина «Принц зазеркалья» (автор рецензии Зеленый Медведь)
        Семиклассница Аня непросила инеискала дорогу вЗазеркалье, вмир чудес имагии. Максимум, начто хватало ее смелости, - сходить сошкольными приятелями кжутковато выглядящему всумерках недострою, где недавно разбился ее одноклассник Саша. Однако сначала ей приснился странный сон, затем зеркало вучительской покрылось морозными узорами, которые видела лишь она. Апотом Аня легла спать ипроснулась уже вдругом мире, вовладениях могущественной колдуньи-нойты Вит, укоторой оказались весьма серьезные планы наюную гостью. Ведь спомощью Ани Вит собирается добыть кусочек Сердца мира иотомстить обидчикам.
        Поначалу Пушкина сшивает антураж излоскутов знакомых историй. Северная колдунья, которая наделила также похищенного ею Аниного однокласника - Сашу Никонова - ледяным сердцем. Побег изНордлига, владений нойты, верхом наолене. Ледяной дракон, враждующий сВит. Затем появляются анималистические нотки: племена белькаров, выдрингов, ласкеты идругие разумные существа. Послеже разворачивается полноценное иоригинальное городское фэнтези наулицах Фора, похожего насмесь магической страны сэпохой Просвещения.
        Поддерживая баланс между поучительностью иувлекательностью, автор вместо прямолинейного квеста соорудила интересную историю, вкоторой персонажи нередко показывают себя снеожиданной стороны. Да иделение сторон начерное-белое нестоль уж ичеткое. Промежуточный финал вналичии, равно как инамек напродолжение историй опараллельных мирах иземных Привратниках, которые нестоль внимательны, как им следовалобы.
        Итог: веселое детское фэнтези, порой затрагивающее иболее серьезные подростковые проблемы.
        Михаил Шелков «Элинор. Опустевшая Долина. Книга 1» (автор рецензии Зеленый Медведь)
        Некогда изДолины, сердца Элинора, подальним землям разошлись караваны поселенцев, положившие начало самым разным народам. Северные горы иплато превратили всвою крепость суровые итошины, откоторых отделились философы-улутау, ищущие душевное совершенство, имеханики-туасматус, научившиеся оживлять каменных истальных големов. Джуниты выбрали бескрайние пустыни иудел торговцев-караванщиков. Для ведичей стали домом дремучие леса, где они повстречали племя оборотней, умеющих обращаться взверей, исмешались сним. Воинственные гуавары бороздят моря, мирно торгуя, промышляя контрабандой или совершая отчаянные пиратские набеги. Атавры откололись отведичей, потеряли связь сПриродой италант превращения вживотных, зато стали сильнее. Лишь чекатта отринули торговлю, раздоры истремление кпервенству, оставаясь впрериях, вдали отгородов ишума.
        Новнезапно водночасье исчезают все жители Долины. Правители окрестных земель решают заселить ее заново, отправляя караваны извсех уголков континента ксердцу Долины. Главные герои - юноши идевушки извсех восьми народов - пускаются впуть, неподозревая, что трагедия еще может повториться, что подлинный источник беды еще нужно отыскать иобезвредить.
        Автор разработал исочинил колоссальнейший пласт информации, посвященный традициям, обрядам иповседневной жизни каждого народа, щедро делясь им спервойже главы. Получилось масштабное ивпечатляющее полотно эпического фэнтези, вкотором нашлось место идревним легендам, иразнообразной магии, изапутанным межплеменным интригам, ипричудливо сплетающимся судьбам, инастоящему чуду. Ясное дело, что иантураж оказался богатым наяркие образы, пусть ипривычные для искушенного читателя, гармонично дополняющие сюжет.
        Что касается сюжета, то перед нами традиционное взросление истановление героев внезнакомой обстановке ипри трудных обстоятельствах. Бунт против старейшин изаконов, поиск ответов наважные вопросы, помощь друзьям ипросто попавшим вбеду незнакомцам, атакже мотивы ответственности, долга ивыбора. Ведь именно юным героям предстоит наполнить Долину новыми смыслами вместо приведших ккатастрофе алчности, честолюбия ижестокости.
        Итог: неспешное красочное повествование оприключениях разных народов под небом древней Долины Предков.