Конкурс Мэйл.Ру Оксана Аболина
        Оксана Аболина
        Конкурс Мэйл.Ру
        ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
        До Сестрорецка поезд добирался часа полтора, пятнадцать минут пробежки через лес, и вот я - на пляже, пустом и холодном. Разгоряченный, решил пока не купаться - хоть и солнце, а сентябрь все-таки, вода ледяная. Сейчас покурю, подумаю, а там - поглядим, может, еще и окунусь. Выбрал из гряды валунов самый плоский, уселся, достал сигареты. Чёрт! А зажигалка где? Обшарил карманы - пусто. Вспомнил, что Дашка уложила в сумку ветровку, которую с весны не одевал. Так и есть, во внутреннем кармане завалялись спички. Сложил сразу несколько штук, прикрыл от легкого, но ощутимого норд-оста шалашиком ладоней, закурил.
        Начал думать, как жить дальше - пора, ох, пора, совершать выбор, а я, убей Бог, не знаю, что делать, и подсказать некому. Если б только за себя решать, а то и за Дашку, и за Длинноухого, и за Цыпленка, хоть он и крошка совсем, но за него тоже придется принимать решение. Затянулся пару раз, во рту что-то булькнуло, чмокнуло, вкус у «Альянса» отвратный. На станции ларек был закрыт, а одиноко маячившая у платформы продавщица мороженого выставила на лоток лишь это дерьмо. В любом случае, пора бросать курить. Жизнь сейчас может повернуться, как угодно, но оптимистичных нот в ее музыке не слышно, и лучше бы, конечно, не зависеть от своих дурных привычек, мало ли как дальше сложится. Да и грех это - табак. Ври себе сколько угодно, что встречались святые, которые курили, и ничего - канонизированы, и молятся им. Твое дело - знать лишь о самом себе: чувствуешь, грех - бросай. Да и здоровье уже не детское, пробежал всего-ничего, а сердце не успокоится никак, колотится, скачет во весь опор.
        Затянулся еще разок. Во рту стало неприятно сладко, по щеке что-то потекло. Дождь? Да нет, вроде, над головой чисто. Слюней, напустил, что ли? Ну докатился: прямо, как старик-маразматик. Всё, решено, докурю эту пачку и брошу. Надо в конце концов силу воли иметь. Посмотрел на залив. Красота, однако! Такой закат лишь во сне можно увидеть. Затянулся, поперхнулся, захлебнулся дымом, закашлялся. Сзади что-то резко ударило в спину. Еще раз. Еще. От неожиданности чуть не обмочился и… проснулся, не соображая, что происходит.
        Спазмы разрывали грудь, Длинноухий, взобравшись на тахту, колотил меня между лопаток. Через пару минут боль утихла, спазмы отпустили.
        - Что это было, Ушастик?
        - У тебя не в то горло попало, бать, - вид у Длинноухого был виноватый.
        - Что попало не в то горло?
        Малыш шмыгнул носом.
        - Бать, я хотел тебя с днюхой поздравить…
        Я огляделся. На ковре, рядом с тахтой, валялся рожок Цыпленка с соской, еще не все молоко вытекло. Ну, понятно всё, шуточки сыночек шутит.
        - Я, наверное, слишком большую дырку в соске провертел. Тебе попало не туда… Ты так смешно чмокал. - испуг на моське Длинноухого сменился блаженной хитрой улыбкой. Вот за что я больше всего люблю этого бесенка. Не за то, что гений. Не за то, что озорной. Не за то, что в Дашку весь, красавец, а не как я - урод. За улыбку эту люблю, безбашенную, лукавую, радостную, открытую.
        - Ах, это был пода-а-арок… - протянул я угрожающе. Я наконец окончательно проснулся и пришел в себя. Длинноухий прикрыл ладошками уши и с веселым визгом сиганул в коридор. Я помчался за ним. Мы поиграли в догонялки.
        - Цыпленок дрыхнет, не разбудите, - крикнула с кухни Дашка. Я заглянул к ней. Дашка химичила у плиты. Духовка издавала потрясающие ароматы. Похоже, там пекся денрожденный торт. Я мысленно облизнулся. На цыпочках подкрался к жене, чмокнул в шею.
        - Кыш, именинник, не путайся под ногами, сыпану сейчас соли - будешь знать…
        Пересаливать - это Дашка еще как умела, я поспешно ретировался. Заглянул в детскую. Цыпленок сладко посапывал во сне, Длинноухий, как всегда, забился в самый угол, ноутбук на коленях, все внимание на экране, пальцы носятся по клавиатуре. Про меня он уже, как есть, забыл. Хорошо б посмотреть, чем там юный хакер целыми днями занимается. Но его защиту поди-пробей так легко, со всеми моими взрослыми штучками можно провозиться всю ночь. А ночью у меня есть дела поинтересней, между прочим.
        Я вернулся к себе, поднял пустой рожок, хотел отнести к Дашке, но передумал - поставил на подоконник. Сделал разминку, оделся, встал перед иконами. Прочитал утреннее правило. Безалаберное настроение как рукой сняло. Нахлынула растерянность, которая одолевала меня в последнее время. Я должен выбрать то, не знаю что. Попросил Бога о помощи и подсказке. Но на душе легче не стало: что бы я ни решил и как бы ни надеялся, что воздастся по вере, я все равно буду сомневаться в правильности выбора. И, скорее всего, это будет меня мучить не один год, возможно, и всю жизнь.
        Я сел за стол. Включил монитор. По экрану запрыгал мультяшный заяц с дразняще длинными, дрыгающими ушами, а за ним носился вполне реальный, заросший щетиной, лохматый тощий мужик, в семейных трусах и с пустышкой во рту - короче, я за ним бегал. Шестилетний засранец, не выходящий из дома, кроме как за руку с родителями, ухитрился где-то раздобыть оптику и распихать видео-жучки по квартире. Быстро же он смонтировал сюжет, растет не по дням, а по часам. Надо его предупредить, что наши изображения ни при каком раскладе не должны попасть во внешнюю сеть. Пора привыкать Длинноухому к мысли о безопасности. Только бы не перегнуть палку, не пережать, чтобы инстинкт самосохранения не перешел в паранойю, как это случилось со многими их наших знакомых.
        Мужик на мониторе догнал зайца, поднял его за уши. Через экран протянулась блестящая разноцветная бегущая строка: «Папочка! Поздравляю тебя с Днем Рождения! Длинноухий». Я поморщился. Хоть и вундеркинд малыш, а вкуса никакого. Любит всякие блестяшки, лепит все яркое, сверкающее. Мы с Дашкой несколько раз уже спорили из-за этого и однажды даже поругались. Дашка считает, что это возрастное и само пройдет со временем, не стоит на безвкусицу, дескать, внимание обращать. А я думаю, что не мешало бы Длинноухому пройти курс эстетики в net-школе. Может, торопиться и не стоило бы, но у малыша явный перекос в развитии, и этот перекос увеличивается на глазах. Возможно, через пару лет он просто не поймет, чем полотно Репина значительнее рекламного стенда. Я отец, и отвечаю не только за то, что дал своему сыну, но и за то, что упустил.
        Знать бы мне, что через несколько минут все эти педагогические рассуждения покажутся мне пустыми и никчемными. Но это случится только через несколько минут…
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ
        Я открыл почту Мail.Ru. Первым выскочило поздравление администрации:
«15 сентября 2050г.
        Уважаемый пользователь! Администрация Мail.Ru сердечно поздравляет Вас с Днем Рождения, желает удачи, успехов в работе и долгих лет жизни».
        Я быстро сбросил письмо в корзину.
        Просмотрел список адресантов. Их было довольно много. Первым я, как всегда, начал с Исцелителя. Исцелитель был сатанистом со стажем. У нас с ним были личные счеты, и я старался не упускать его из виду даже в лучшие дни. Сейчас дни были уже далеко не лучшими, но я подозревал, что это не предел и со временем они могут стать гораздо хуже.
        Я не рискнул бы сказать, что конец света на носу. Его предвещали слишком часто и в прежние времена. Но ощущение, что надвигается всеобщая гибель висело дамокловым мечом надо мной и многими из тех, кого я знал. Мир менялся слишком быстро с начала века. И пока что все шло по пророчествам и предсказаниям святых отцов. На каждом шагу мы слышали лозунги о мире и безопасности. Человечество стремительно объединялось, усредняясь в тех вопросах, которые всегда считало принципиальными и незыблемыми: в вопросах морали и религии. У нас на глазах отмирали языки, стирались этнографические отличия, народы Европы и Азии ассимилировали, происходила быстрая культурная и экономическая интеграция глобального масштаба, исчезали валюты, политические системы лихорадочно сменяли друг друга, все мировые религии охватил экуменистический бум. Демографический кризис ударил по Европе и по России в частности.
        В Петербурге, где мы жили, почти не осталось коренных жителей. Семьдесят процентов населения составляли мусульмане, двадцать - сибирские китайцы, а всё остальное - все остальные. Я не могу сказать, что караваны верблюдов шествовали по Исаакиевской площади, но вертолеты, вооруженные спецназом, постоянно курсировали над каждым участком города. Права у охранительных органов увеличивались, у жителей, напротив, уменьшались. Нас могли в любой момент остановить на улице, обыскать, изъять на двухмесячный срок из общества для установления личности, естественно, без санкции на арест. Меня и мою семью сия чаша, к счастью, миновала. Но некоторые друзья рассказывали о предвариловках, куда их свозили, и где держали неделями в переполненных помещениях, на полу, без медицинской помощи, при убогом одноразовом питании. Двое моих знакомых из предвариловки так и не вернулись. Говорить об этом вслух было не принято. Действия властей не обсуждались и уж тем паче не осуждались.
        Церковь тоже лихорадило. Происходила борьба за храмы, которые изымались под предлогом того, что православного населения стало слишком мало и приходы не в состоянии поддерживать здания в должном состоянии. И, правда, нас становилось все меньше. При сносе церквей происходили вооруженные столкновения, в которых погибали чаще всего молодые. Стариков и зрелых людей среди нас почти не осталось. Даже в нашей семье четко прослеживалась эта тенденция. Теща моя когда-то была верующей, но после выхода нового варианта Закона о свободе совести, резко изменила свои убеждения. С нами она наотрез отказалась общаться после того, как поняла, что мы не последуем ее примеру. Последнее, что мы получили от нее - это письмо со зловещим предостережением, что вся наша семья погибнет, и детей мы зазря погубим, а Бога, может, и вовсе не существует. Но даже если есть, то ради спасения детей Он простил бы нас за предательство убеждений.
        Об убийствах священников и дьяконов давно перестали сообщать в новостях - эти события уже считались нормой. В нашем храме также произошло нападение на отца Иллариона, но, к счастью, он остался жив. Угрозы получали практически мы все. У молодых не выдерживали нервы, они уставали жить под постоянным давлением родных, в страхе, испытание для многих оказывалось непосильным, умереть за Христа представлялось много проще, чем жить за Него. Самые слабые провоцировали ситуации, когда их убивали, несмотря на то, что Церковь предостерегала избегать вооруженных столкновений. Число добровольных мучеников росло. Повторялись времена Тертуллиана. Образовывались секты наподобие монтанистской. Увы, ничто не ново под луной. Целые епископаты уходили в раскол. Катакомбных православных церквей стало больше, чем официально зарегистрированных сект. Все это давало повод СМИ поливать Церковь грязью, предвзятость прессы провоцировала всеобщее негодование. Надо было думать о будущем - о том, как сохранить безопасность детей в мире, где Богу места не оставалось. Острую жалость во мне вызывал Феодосий, балансировавший между
политическим давлением властей и внутренними церковными раздорами. Большей нестабильности Церковь не знала, если только во времена арианства. Перед патриархом стоял тот же нелегкий выбор, что и перед каждым верующим человеком. Только отвечал он не за себя и свою семью, а за каждого из нас. Именно он должен был определить: остается ли Церковь на старом пути или уходит в катакомбы. По пророчествам, подобный раскол также должен был происходить в последние времена. Настали они или нет - никто не знал.
        Не успокаивали вести и со святых мест. Израиль уже 15 лет был закрытой зоной, вдоль его границы постоянно размещались войска ООН, охраняя его от арабов - во всяком случае, так было официально объявлено. О том, что происходило в стране, ходили тревожные слухи. Многие были уверены, что храм Соломона достроен, а значит, настало время антихриста. В некоторых приходах раздавались листовки, в которых утверждалось, что Илия и Енох уже проповедуют на улицах Иерусалима. А значит - пора… пора… Несколько деструктивных сект в европейских столицах устроили публичные массовые самосожжения, вызвав резкое отторжение любой религиозной системы у неверующих.
        Информация была слишком противоречивой. Я был на стороне Бога, но я не знал, на чьей стороне Он Сам. Меня мучила проблема выбора. Я знал, что эта проблема беспокоит и отца Иллариона, и дьякона Сергия, и благочинного, и викария, и митрополита, и никто нам не мог подсказать, что же нам делать.
        ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
        Исцелитель был опытным дьяволопоклонником. На счету его обособившейся от основной ветви сатанизма группы числилось несколько десятков нападений на христиан. С той поры, как Министерство Юстиции внесло поправку в порядок регистрации религиозных организаций и легализовало деятельность деструктивных культов (за что следовало поблагодарить новый Закон о свободе совести), сатанисты и неоязыки совсем озверели. На убийство они решались редко, а вот избиения, пытки и запугивания использовали на каждом шагу. Сама верхушка руки в крови марала редко, грязную работу за нее выполняли молодые бритые отморозки в кожанках с тремя выжженными шестерками на лбу. Они выслеживали возвращающегося из храма христианина, затаскивали его на пустырь или в подвал, зверски избивали, требуя отречься от Христа, заставляли проглотить нательный крест, выжигали на лбу клеймо с шестерками. В нашем храме мы несколько месяцев назад собирали деньги на лечение и пластическую операцию одного прихожанина, оказавшегося жертвой Исцелителя. До конца бедолага так и не оправился - ходил в церковь с трясущимися руками и головой. Изредка
случались морозящие рассудок человеческие жертвоприношения. Если раньше на Смоленском кладбище истязали черных кошек, то теперь потрошили невинных выкраденных младенцев. Как ни странно, народ был склонен обвинять во всем этом нас. Опять-таки, начиная с неосторожных высказываний президента в СМИ и заканчивая очередями в поликлинике, можно было услышать, что если бы не было православных, то не было бы и сатанистов. Для обывателя главной причиной зла были не они, а мы.
        Именно из-за Исцелителя мне приходилось применять усиленные меры безопасности в интернете. И я был выше головы благодарен Хакеру за то, что пару лет назад он, используя эфэсбэшные связи, подключил меня и Ветра к Интернету через запутанную сеть нелегальных прокси-серваков. До этого у нас с Ветром были динамические IP, и мы были уверены, что достаточно надежно защищены, но при желании сатанисты могли вычислить местонахождение наших компов, заманив нас на свою территорию, поэтому на их сайты мы ходили только из клубов из-под вновь созданных адресов. Правда, однажды случилось так, что Ветра с домашнего компа занесло на брошенный православный сайт, захваченный сатанистами. Ветер подставился, его защиту сломали, он понял это слишком поздно. А когда понял, вынужден был срочно менять место жительства и работы. За полгода он переехал четырежды и последнюю свою лежку устроил в деревне под Тулой, где наконец почувствовал, что замёл за собой все следы. Хакер помог нам обоим, поскольку считал себя нашим другом. Но оставались наши товарищи, о чьей безопасности мы непрестанно думали, мы не могли им помочь,
приходилось только скрипеть зубами и надеяться, что Бог обеспечит своей защитой каждого. Народ уходил из Интернета, опасаясь политического цензурного мониторинга, который уже с самого начала века осуществляли многие известные компании: такие, как Yahoo, Microsoft, Google и Skype, - сначала в Китае, затем в Америке и Японии, а потом уже по всему миру. В данный момент на территории Мэйл.Ру из православных остались только мы с Ветром.
        Итак, я открыл письмо Исцелителя. Уже два года я никак внешне не реагировал на его письма. Однако делать это становилось все труднее. Он не знал, фильтруются ли его письма ко мне, но, вероятно, все-таки был уверен, что я их читаю, ведь повадки и возможности идейных врагов мы стараемся изучить как можно глубже. Раньше Исцелитель питался подачками сатанистов из Штатов, но ему не нравилась зависимость от заокеанских боссов. Он организовал систему поборов со своих. Помимо денежной мзды Исцелитель требовал плату человеческими душами. Стать полноправным сатанистом мог лишь только неофит, привлекший к деятельности группы как минимум еще двух человек. Организация расширялась в основном засчет подростков, как и полстолетия назад. Но если раньше, поумнев, человек мог выйти из группы, теперь он был связан железной дисциплиной, закрепленной зафиксированными видеолентой пытками, в которых неофиты принимали участие. Обвиненные в предательстве неофиты сдавались собственной верхушкой светским властям, посему желающих освободиться от дьявольского культа было немного. Сначала Исцелитель действовал в одиночку,
удивительно, он был необразован, неумен, тщеславен и охоч до денег, за что частенько получал нарекания от своих, но пользовался при этом непререкаемым авторитетом. Постепенно он начал формировать профессиональную команду, в которую входили системщики, программисты, психологи, богословы, философы. Деятельность его становилась все более изощренной.

«Привет, Скиталец, - писал Исцелитель, - Я предупреждал тебя, что мои намерения серьезны. Получай подарок на днюху. Сам виноват».
        К письму была прикреплена ссылка на страницу с видеофайлом. Машинально я скопировал его на жесткий диск, поскольку файлы сатанистов после просмотра имели тенденцию исчезать. Затем я проглядел шестиминутный сюжет без начала и конца. Двое в масках пытали обнаженную девушку. Смотреть было страшно и противно. Обрывалось в тот момент, когда один из сатанистов заносил над горлом девушки нож. Я включил видеоанализатор и полчаса разбирался в том, как он работает. Давно пора освоить все проги такого рода, не Длинноухого же, в конце концов, просить определять подлинность подобных файлов. Анализатор сообщил, что сюжет не является цельным, смонтирован из нескольких независимых эпизодов, уровень достоверности материала минимальный, в дебрях нэта он сопоставил образ девушки с двадцатичетырехлетней московской сатанисткой. Исцелитель в очередной раз сблефовал, надеясь взять меня измором. Неделю назад он потребовал от меня выдать свое местонахождение с угрозой, что если я этого не сделаю, то он подвергнет пыткам христианина и предоставит мне доказательства этой пытки. Я послал копию этого письма Хакеру в надежде,
что он передаст ее фээсбэшникам, но Хакер достаточно грубо ответил, что больше не занимается такими вещами, его целиком поглотил Антарктический бизнес и ни в какие религиозные дела он встревать больше не намерен - хватит ему своих политожопов, чтобы нервы трепать из-за всякой фигни. Мне было не по себе: я понимал, что рано или поздно Исцелитель обнаглеет в конец и я стану невольным свидетелем настоящего преступления. Слава Богу, еще не теперь…
        Я стал просматривать почту дальше. Быстро проглядев, выбросил письма с угрозами неоязычников. Ответил на пару деловых писем. Дальше шли поздравления с днюхой.
        Первое было от Ветра. С Ветром я познакомился несколько лет назад и сразу подружился. Удивительно, что, делая одно дело, мы достаточно долго с ним не пересекались на территории Мэйла. Впрочем, я занимался в основном религиозным образованием, а он был прирожденным бойцом-апологетом и встревал во все дыры, защищая христианство. Вместе мы составили неплохую команду. И, как я уже говорил, были последними, отстаивающими христианские рубежи на Мэйле.
        Вторая поздравлялка пришла от Феи. Мы давно дружили с ней. Не знаю, почему, но в отличие от большинства знакомых, она не скрывала того, что общается с православными и, похоже, не боялась этого. Она легко парила по нэту, оправдывая свой ник, и ее присутствие скрашивало мне долгие часы нудной работы. Фею постоянно заботило стремление объединить вокруг себя хороших людей, и это ей, надо сказать, неплохо удавалось. Без нее территория Мэйла была бы давно отдана на растерзание деструктивным силам, как это произошло уже во многих других местах.
        Следующее поздравление написал Шаман. Шаман жил в Бурятии, к востоку от Байкала, в одной из зон, которые отвели для местных китайцы. Он тоже был моим другом. Дед его был самым настоящим шаманом и занимался камланием вплоть до Большого Китайского Перехода. Отец его стал буддистом, но многие верования сохранились в семье с прежних времен и обряды втайне исполнялись. Шаман писал детские сказки, в которых причудливо переплетались буддисткие сюжеты с местной мифологией, в одно время он заинтересовался христианством и стал задавать мне много вопросов. Впоследствии он тайно крестился, но старое не отпускало его: он пытался совместить в своей душе несовместимое. Он стоял в центре треугольника, к каждой из сторон которого его тянуло одновременно и никак не мог совершить выбор. Идеальный экуменист - первая жертва антихриста. Но я молился за Шамана в надежде, что Бог не даст ему пропасть и совершить непоправимых ошибок.
        От Хакера была открытка без текста. Хакер жил в Антарктиде. В прошлом году международная группа полярников под прикрытием аравийских нефтяных магнатов застолбила обширную территорию с месторождениями в ООН и объявила себя субъектом международного права. Хакер вместе со своими товарищами внезапно сказочно разбогател, хотя богатства эти были пока только в форме кредитов - месторождения предстояло разрабатывать не один десяток лет. То ли по молодости он не справлялся с внезапно изменившимися обстоятельствами судьбы, то ли занят был чрезмерно, но писал он теперь крайне редко. И я удивился и обрадовался этой открытке - восприняв ее как подарок судьбы. Во всяком случае, Хакер оставался другом, хотя в последнее время и казалось, что это не так.
        Я быстро проглядел личную почту. Больше писем не было. Я надеялся, что придет открытка от SolaAvis, но - увы! - Одинокая Птица не дал о себе знать. SolaАvis был легендарным дзёнином, о нем было мало чего известно, поговаривали, что лет двадцать назад члены одной из астраханских школ ниндзюцу, махавшихся по выходным в спортзале деревянными мечами, назвались семьей и ушли жить на север, в леса. Через некоторое время к астраханцам присоединились другие семьи, образовав клан. Школа Одинокой Птицы была неуловима, как и сам он, мобильна, следовала за дзёнином не только по России, но и по всей Евразии, занимались они борьбой с международным терроризмом, хотя методы их по слухам не слишком отличались от методов террористов. Таинственной личностью был Одинокая Птица. В Интернете он появлялся всегда неожиданно, стремительно проносился по сайтам, организовывал словесные дуэли, из которых всегда выходил победителем и так же неожиданно исчезал. Знакомство наше завязалось случайно, когда Одинокая Птица как-то выскочил под одним из своих многочисленных псевдонимов, разгромил в единоличном споре компанию
сатанистов и соизволил снисходительно заметить маячившую на заднем фоне мою фигуру. После этого он, выходя из-под разных адресов, несколько раз влезал в мои драки, довольно быстро прекращая их. Сатанисты побаивались с ним связываться, учитывая его дурную славу. Именно SolaAvis в свое время познакомил меня с Хакером. Пару месяцев назад мы сильно поссорились, когда возник спор на тему совместимости морали ниндзя с христианской моралью. Мы столкнулись лбами, как два камаза, больно расшиблись и с той поры избегали друг друга, но все же я надеялся на мир в будущем. Одинокая Птица мне очень нравился, он был необычным человеком.
        Я стал сортировать письма, отложил письма Исцелителя и неоязыков в отдельную папку, выкинул личную почту, чтобы, если что, не компрометировать друзей, выбросил спам и вместе с ним чуть не удалил письмо от администрации, однако в последнюю минуту заметил его и открыл. Это было письмо, сообщавшее об открытии ежегодного конкурса Мэйл.Ру. Я просмотрел номинации - всё как обычно: самый интересный сайт, самый литературный сайт, самый мужской, самый женский, самый мультимедийный и Суд общественности. Суд общественности в прошлые годы привел к изгнанию двоих православных из России и поэтому я решил просмотреть информацию о нем подробнее; нажав ссылку, я потряс головой, не веря тому, что увидел. Следовало, конечно, ожидать, что они до этого докатятся, но я не думал, что это случится при моей жизни. Номинант, победивший в конкурсе «Суд общественности», приговаривался к смерти. Сзади стояла приписка Министерства Юстиции с согласием на эту акцию в качестве эксперимента. Предполагалось, что человек, который сумел однозначно восстановить против себя всех, недостоин жизни. Впрочем, победитель мог опротестовать в
течение недели результаты голосования, если мог доказать, что в его процессе были грубые нарушения…
        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        Я крепко выругался. Все-таки, пора увольняться с работы и рвать всей семьей в Дивеево, пока еще не слишком поздно. Именно туда, по обещанию святого старца Серафима Саровского, никогда не ступит нога антихриста. Пора или не пора? - вновь замаячил в мозгу больной вопрос. Мрак приходит, как ночь, хоть и быстро, но незаметно. Не остаться бы в непроглядной тьме. Дзиньк! В почту свалилось еще одно письмо. Снова от администрации. Я открыл его.

«Уважаемый пользователь, - было написано в письме, - администрация Meil.Ru рада сообщить Вам, что пользователь Исцелитель выдвинул Вашу кандидатуру на соискание премии „Смерть“ в конкурсе „Суд общественности“. Со своим местом в рейтинге Вы можете ознакомиться по адресу Раздался звонок в дверь. Я быстро свернул окно. Не дай Бог, Дашка увидит. Нервная она в последнее время стала - я все шучу, что у нее подзатянулся и принял хроническую форму синдром беременности, но, в общем, не понять ее трудно
        - она мать, беспокоится за детей, а в мире слишком всё как-то тревожно. В последнее время мы, не сговариваясь, перестали смотреть новости по телевизору и сразу жить стало легче: уютнее, теплее. Внешний мир перестал назойливо ломиться в нашу квартиру. Дом стал воистину крепостью, как ему и положено, с единственной предательским лазом - Интернетом. Впрочем, что я толкую о том, что и так всем понятно, даже мало задумывающемуся о жизни обывателю.
        Я пошел открывать дверь. За порогом стоял сосед по лестничной площадке Хиппа со своей кавказкой. Вид у него был встревоженный и выглядело это, несмотря на то, что мои собственные обстоятельства к юмору не располагали, забавно: двухметровый детина с рыжими спутанными лохмами, вечно неумытый, расхлябанный, неряшливый, но защищенный от назойливого внимания шпаны своей верной спутницей, Хиппа постоянно ухитрялся вляпываться в какие-то невероятные передряги, о которых он мне сбивчиво рассказывал, заглядывая в воскресные вечера. Истории эти были снабжены массой мелких подробностей, придающих им достоверность, но именно поэтому я им и не верил. И еще - потому, что собака Хиппы слушалась хозяина с полуслова, а я знал, что кавказка не даст править собой бесхарактерному разгильдяю и обалдую. Сосед был не так прост, каким казался. Я не знал о Хиппе самого главного: кто он, о чем думает, во что верит, кем работает, имеет ли семью, но я любил и его, и эти воскресные чайные посиделки на кухне вдвоем, точнее, втроем, потому что собака, оставленная в прихожей, тихой сапой прокрадывалась на кухню, проползала под
стол, мирно там сворачивалась и засыпала.
        Но сегодня было не воскресенье, сегодня был четверг, да еще утро - может, Дашка встретила Хиппу и предупредила, что у меня днюха? Возможно, хотя и вряд ли - мы старались рассказывать о себе знакомым самый минимум, лишь только по необходимости, если она возникала. Я бросил крючок:
        - Привет, Хиппа, - заметил я безалаберно. - Ты как-то рано. Ключ потерял?
        - Найда сегодня нервная, подержи, - Хиппа сунул мне продуктовый мешок Дикси и вцепился двумя руками в поводок. Собака и вправду тянула его куда-то, не желая сидеть рядом. Я взял мешок. - Разговор есть. Даша дома?
        - Да заходи, - сказал я. - Чай попьем, посидим. Что это с Найдой творится?
        - Пристал тут один урод…
        Хиппа затащил кавказку в квартиру, я захлопнул входную дверь. Найда недовольно заворчала, но стала вести себя спокойнее: улеглась с угрюмым видом около порога, положив морду на лапы и застыла, только хвост нервно подрагивал. Хозяин приказал ей лежать тихо, взял у меня мешок, скинул кроссовки и мы прошли на кухню. Дашка уже накрывала на стол, увидев Хиппу, она обрадовалась, хотела добавить еще один столовый прибор, но тут раздался крик проснувшегося Цыпленка и Дашка унеслась кормить малыша.
        Хиппа плюхнулся на табурет, который под ним подозрительно заскрипел, сунул под стол мешок.
        - Что ты маешься с мешком? Дай, положу на окно, забудешь - напомню.
        Хиппа отрицательно мотнул головой. Я разложил салаты по тарелкам, налил водки, благословил трапезу.
        - За встречу, - провозгласил Хиппа и опрокинул в себя стопку. Похоже, насчет днюхи он не знал и, действительно, пришел по какому-то делу. Некоторое время он машинально ковырялся в тарелке. Я не торопил его.
        - Вкусно тебя жена кормит. А мы с Найдой все на гамбургерах сидим.
        - Гамбургеры - не еда. Но мы тоже не каждый день пируем. Сегодня у меня просто День варенья. Ты угадал, когда зайти.
        - Даже так? - удивился Хиппа. - Тут кое-что принес тебе, пусть подарком будет - он запустил в рыжие лохмы пятерню и неуверенно подергал их. - Знаешь, возможно, пригодится - полезная вещь. Шел по улице, а мужик встретился - на бутылку поменял. - Хиппа вытащил мешок из-под стола, вынул из него ярко-красный мобильник, - Держи это подальше от Длинноухого.
        - Да не нужна мне трубка, есть у меня.
        - Пригодится, - сказал Хиппа, - Спрячь пока. Да, к ней есть инструкция, прежде чем пользоваться, прочитай - у ней кое-какие фокусы есть. Знаешь, тут о тебе один тип несколько раз справлялся. - неожиданно переключился он на другую тему.
        - Что за тип еще?
        - Да с тебя ростом, в черной кожанке, на лбу - шестерки, бритый - знаешь такого?
        - Смутно предполагаю.
        - Он приходил ко мне на квартиру позавчера и вчера, но я не впустил, а сегодня на улице подгреб, Найда его цапнула слегка. Я подумал, тебе следует знать. Будь осторожнее, трубку носи с собой. Инструкцию не потеряй. Ну все, пошел я.
        Он неуклюже поднялся, опрокинул табурет, из-под стола вылезла морда кавказки - собака, как всегда, незаметно, прокралась на кухню.
        - К ноге, Найда.
        Похоже, кавказка уже успокоилась, она послушно пошла за хозяином, я проводил их.
        В руках у меня была новая трубка, я повертел ее в руках, думая, стоит ли верить словам Хиппы по поводу мужика, который променял ее на бутылку, возможно, что мобильник ворованный, вряд ли я буду им пользоваться, но что за фокусы новые к ней придумали - посмотрю обязательно, интересно, все-таки. Я вернулся на кухню. Там уже была Дашка, опять хлопотала у плиты.
        - Хиппа ушел?
        - Да, на минутку заходил посоветоваться. Найда дурит, нервничает, он подумал, что заболела.
        - А ты у нас ветеринар, оказывается, - насмешливо хмыкнула Дашка.
        - Ну, у меня была в детстве кавказка, я говорил ему как-то, вот он вспомнил. Немного, но разбираюсь в них. Течка у Найды, похоже, - я врал так уверенно, как будто занимался этим каждый день своей жизни. А ведь я практически никогда не вру, отучил себя. Недоговариваю - да, увожу разговор в сторону - да, но лгать себе не позволял с детства, лет с десяти. Тогда случилась неприятная история. Но я не люблю ее вспоминать, так что уж извините, рассказывать не буду. Главное, обошлось без жертв.
        - Позовешь Длинноухого? Всё готово, - спросила Дашка, раскладывая по тарелкам угощение.
        - Сей момент, - я нырнул в детскую. Цыпленок сидел в кроватке и сосредоточенно терзал пластмассового разноцветного клоуна, который был размером с него самого. Я улыбнулся и посмотрел в угол: ноутбук Длинноухого лежал там, но его самого в углу не было. И в детской не было. Непривычная картинка. Я заглянул в туалет, в ванную и только потом к себе.
        Длинноухий сидел за компом. Услышав, что я вошел, он быстро оглянулся.
        - Папа, а это что такое? - спросил он. Глаза его тревожно смотрели на меня. Я сразу понял, что именно он читал, он даже не свернул окно, только беспокойно заерзал, ожидая моего ответа.
        Я хотел прочитать ему мораль, что детям нельзя лезть в почту взрослых, но произнес совсем не то, что собирался.
        - Длинноухий, - сказал я. - мама ничего не должна знать. Ни при каком раскладе. Ты меня понял?
        Он кивнул.
        - Я надеюсь, ты настоящий мужчина. А теперь - пошли завтракать. Я тебе потом все объясню. Постарайся вести себя, как обычно…
        ЧАСТЬ ПЯТАЯ
        Сначала мне показалось, что Дашка ничего не заметила. Длинноухий, в этом ему не откажешь, прикидываться умел. Он трепался, как оголтелый на полупонятном нам хакерском сленге, бешено болтал под стулом ногами, улепетывал за обе щеки салаты. Только не поднимал глаз от тарелки - ни разу не взглянул ни на меня, ни на мать. Дважды он полез, как маленький, пальцем в нос - это с ним вообще-то случается, когда нервничает - но вовремя остановился. Затем мне приказали на минуту закрыть глаза. А когда я открыл их, передо мной стоял шикарный торт с тридцатью свечами - мой любимый - безе с орехами, а рядом с ним лежала коробка с подарком. Я мысленно загадал желание - язычество, конечно, но детские привычки уж больно сильны в нас:
        - Господи, пусть в этот день через год все будут живы: Дашка, Длинноухий, Цыпленок, отец Илларион, Хиппа, Ветер, Хакер, Фея, Одинокая Птица, Шаман, - я назвал про себя еще с десяток имен прихожан нашего храма и одним духом загасил все свечи. Легкие у меня хорошие - брызги воздушного крема полетели в лицо Длинноухому. Он, отплевываясь, зафыркал и вытерся краем скатерти. Так, а вот этого у нас уже сто лет как не было - ребеночек опять превращается в поросеночка. Нам обоим попало от Дашки. И я обрадовался: пусть себе ворчит, занудничает, ругается - только бы не начала нервничать.
        Мы пили чай с тортом. И что-то еще было не так. Что? От сидящего внутри напряжения я чуть не забыл про подарок. Поэтому взял коробку с ним, возможно, с чуть преувеличенным вниманием и восторгом. Стоп-стоп, не сфальшивить. Скиталец, не паникуй, держись, старайся быть естественным. В коробке лежал мобильник, попроще на вид, чем трубка Хиппы, но я сразу успокоил себя тем, что хотя бы тут мне не придется совершать выбор. Пусть подарок Хиппы полежит уверенно в столе до лучших времен. Хорошо хоть я никому не успел его показать.
        - Паааа! А ты мне старую мобилу отдашь? - заныл Длинноухий.
        - Зачем тебе? Ты же не ходишь на улицу один, маленький еще.
        - Ну папочка!
        - Нет, этот телефон у меня будет только для связи с мамой, - я рассмотрел трубку, похвалил ее, отметил дизайн, благодарно клюнул Дашку в щеку.
        Все-таки, что-то было неладно.
        - Ну ппочка!
        - Может, я еще и подумаю об этом, если ты мигом уберешь со стола.
        Длинноухий скривил противную рожу. Все как обычно. Но он по-прежнему не смотрел на меня. Прирожденный конспиратор и хитрюшка - думает об одном, а говорит о другом. Как бы это впоследствии не перешло в двуличие.
        - Я сама, не надо, иди в комнату, - приказала Дашка Длинноухому. И его как ветром сдуло. Все-таки, хорошо, что хоть он и умеет притворяться, но душа у него к этому не лежит.
        - Дашка, все было потрясающе вкусно, ты молодец, - сказал я жене, оставшись с ней наедине.
        - Что-то случилось? - собирая тарелки, мимоходом осведомилась Дашка. Я почувствовал себя несколько не в себе от ее вопроса.
        - С чего ты взяла? - парировал я, чтобы оттянуть время и сообразить, о чем она могла догадаться, а о чем - нет.
        - Странно вы сегодня себя ведете.
        - Да чего странного? Всё нормуль, - бодренько заверил я Дашку. - Просто кошмар приснился. Неприятно до сих пор. А еще - получил утреннюю почту - работы скинули на троих, придется и сегодня сидеть, и завтра, и, может, ночь. Кто там норму придумывает - сам бы повыполнял, - а я бы посмотрел на него, красавца. А так - всё в пределах нормальной вредности жизни.
        - А тебе не показалось, что с Длинноухим что-то не так?
        - Что не так? Вроде, в порядке всё? Ел нормально, трепался, как обычно, я и не слушал - все равно не пойму. Тебе - что, кажется, он заболел? Сейчас померяем температуру. Если простыл - надо будет кроватку Цыпленка к нам переставить. - я уверенно уводил тему в сторону, и Дашка то ли купилась, то ли вид сделала, что отвлеклась.
        - Да нет, не надо температуру. Мне показалось, беспокоит его что-то…
        - Да это у тебя синдром беременной продолжается. Вечно видишь проблемы на пустом месте, не надо волноваться, когда волноваться не из-за чего. Мало на свете реальных бед. Вот придет настоящая - а у тебя и нервов на нее не останется. Может, Длинноухий в нэте чего хлебнул? Надо все же приглядывать, чем он там занимается.
        Дашка, вроде как, успокоилась. Но что-то было не так. Мелочь какая-то цеплючая, ерунда, фиговина, но не по себе от нее как-то.
        - Пойду-ка я поработаю. Ты справишься одна с посудой? - не дожидаясь ответа, я быстро вынырнул с кухни, рванул к компу. Сел, сосчитал до десяти, потом до одного, посмотрел на экран. Ничего не изменилось. И это было гораздо больше похоже на сон, чем приснившийся мне давеча морок. «Уважаемый пользователь, администрация Meil.Ru рада сообщить Вам, что пользователь Исцелитель выдвинул Вашу кандидатуру на соискание премиии „Смерть“ в конкурсе „Суд общественности“».
        И тут, наконец, до меня доперло, что было не так, как надо. И, правда, мелочь, фигня полная, но по мозгу это открытие, однако, полоснуло. Черт побери, прости, Господи, когда я прочитал свою полупросьбу-полузаклинание - загадал желание, чтобы все близкие и друзья благополучно прожили еще один год, я забыл вставить самого себя. Всегда ведь в конце называл «и мя, грешного», а тут… Язычество, бред, чушь собачья, - сказал я себе, стараясь, чтобы поднявшийся в сознании осадок скорее улегся. - это просто неприятное совпадение. Не более того.
        И тут раздался тихий стук в дверь…
        ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
        На мгновение я испугался. После завтрака и до самого ужина ко мне никто никогда не заходит. Не положено. Дашка проводит время с детьми или на кухне, а я работаю. Я единственный кормилец семьи и отвлекать меня в рабочие часы - табу. Меня просто нет, отсутствую, не существую. И дверь закрыта на амбарный замок. Поэтому первая мысль, которая мелькнула в голове, была, что случилось еще что-то
        - непредвиденное и неприятное. Я вновь свернул окно.
        - Да-да, кто там?
        Дверь приоткрылась и в нее протиснулся Длинноухий с раскрытым ноутбуком в руках.
        - Папа, я посижу у тебя? В углу, тихонечко, я не буду мешать.
        - Это еще почему? - я приподнял брови и выразил на лице недоумение.
        - Там Цыпленок орет.
        - Ну, и дальше что? Он каждый день плачет раз по десять. Мама знает?
        - Ну да.
        - Вот и порядок. Она сейчас успокоит его, и будет опять тихо. Возвращайся в детскую, - я говорил максимально строгим, родительским тоном, аж самому противно себя слушать.
        - Да надоело так.
        - Надоело? Мало ли кому что надоело? Мне работать надо. Если каждый раз, когда тебе что-то не понравится, ты станешь ко мне вторгаться, я ничего не заработаю. И нам, всем четверым, нечего будет есть. И из квартиры нас попрут. Ты ведь не хочешь, чтобы мы стали бомжами?
        - А ты говорил, что в День Рождения не будешь работать.
        - Говорил? Ну, мало ли что я говорил. Обстоятельства изменились.
        И тут я понял, что и вправду обстоятельства изменились. Длинноухий прочитал извещение Мэйл.Ру, он в курсе событий и будет за ними следить, и в будущем я не смогу это игнорировать - хочешь-не хочешь, придется учитывать и его интерес к этому делу. Да, он умный, глубокий, чуткий, но все же ребенок, незрелый, переменчивый. Что я знаю о той работе, которая происходит сейчас в его душе? Прав ли я, что взял его в союзники в таком серьезном, недетском вопросе и связал молчанием? Это было первое, что тогда пришло мне в голову, надеюсь, это включилась интуиция, которая редко меня подводит, а не чертов эгоизм с желанием отодвинуть неудобное объяснение с сыном. Пожалуй, откровенного разговора с Длинноухим надо бы опасаться гораздо больше, чем с Дашкой. Но у меня пока что не было времени обдумать линию поведения. За все утро не выдалось ни единой свободной минутки для того, чтобы изучить информацию, которая на меня свалилась и расставить все по полочкам. Главное, не начать самокопаться и рефлексировать, а выражать своим видом уверенность. И постараться ее почувствовать самому. Я об этом долго пишу, но все это
мигом мелькнул в голове, пока я лихорадочно принимал решение, что мне делать с Длинноухим.
        - Ну хорошо, Ушастик, раз обещал, так тому и быть. Но не больше, чем полчаса, договорились? Ты не против партии в шахматы?
        Длинноухий обыгрывал меня во все игры: и в го, и в рэндзю, и в реверси, он многократно участвовал и выигрывал в Интернет-турнирах, зарабатывая себе в личное хозяйство всякие мелкие призы: от фотоаппаратов до наборов цветных карандашей, нам с Дашкой приходилось перехватывать посыльных, поскольку победителям раздавали еще всякий рекламный хлам: сигареты, пиво, однажды притащили даже сотню упаковок презервативов. Но в шахматы Длинноухий играл так же скверно, как я и. У меня даже появлялся шанс обыграть его. В шахматах он слабак и поэтому их не любит. Но тут он сразу же согласился, выбрал себе удобный угол, примостился на полу с ноутбуком на коленях и включил доску. Я тоже подключился, и минут сорок мы энергично резались, глупо теряя фигуры, зато весело и с азартом. Пожалуй, «с азартом» - слишком сильно сказано, но я сумел слегка отвлечься от своих проблем. В конце концов, я живу здесь и сейчас, зачем это надо, чтобы будущее темнило воду и залезало своими клешнями в настоящее? Лучше радоваться на полную катушку, когда случается такая возможность, не всегда ведь такое выпадает. Из трех партий
Длинноухий выиграл одну. Зато в ней превзошел себя: поставил мне детский мат.
        - Ну всё, Ушастик, полчаса прошло, что-то нынче ты не в ударе. Но все равно благодарю за прекрасное утро. Дуй сюда и позволь пожать твою мужественную лапу…
        Длинноухий не ответил. Я оглянулся в тот угол, где он сидел, и острая жалость охватила меня: малыш смотрел на меня поверх экрана немигающими, полными слез глазами. Мне показалось, что лицо его осунулось, такими они вдруг стали большими.
        - Папа, тебя не убьют?
        - Не говори глупости, с чего ты взял?
        - В том письме…
        - В каком письме? Ах, в том, что ты видел утром… Я уже и забыл о нем. Такие письма получили многие, это спам, не стоит на них обращать внимание.
        - Это не спам, папа, и там всего 53 номинанта. И не пытайся снизить значимость проблемы. Я не маленький.
        Меня всегда смешило, когда Длинноухий вдруг ни с того, ни с сего начинал говорить взрослым языком. Это всегда умиляет и радует родителей. Но сегодня я предпочел бы, чтобы он безоговорочно согласился со мной, поверил мне, оставил меня в покое - короче, просто-напросто, заткнулся бы и ушел. Я совершенно не хотел вести этот разговор, я был к нему не готов, и я еще ничего не знал о своих
52 бедолагах-конкурентах. А он уже, понимаете ли, успел собрать информацию.
        - Даже если это не спам, в чем я очень сомневаюсь, - я опять выбрал гнусный занудливо-нравоучительный родительский тон, - то представь себе мои шансы победить? Меньше двух процентов.
        - Ты был час назад на 51 месте, а сейчас - уже на 48-ом.
        - Длинноухий, давай серьезно, не пори чушь. Это выдумка администрации, фантазия для обострения подогрева интереса к серверу, самореклама. Отнесись к ней спокойно, как к спаму. Никому и в голову не придет никого убивать. Даже если бы пришло, им бы никто не позволил. - я хотел добавить, что своим страхом и ментальными проекциями Длинноухий как раз овеществляет идею, которой страшится, но удержался. Я вдруг осознал, что два процента - это не так уж мало. Сейчас успокою, а не дай Бог, выпадут эти два процента мне - ведь кому-то же они выпадут, - и будет потом у человека сломанное комплексом вины детство. - И еще. Конкурс только начался. Можешь не беспокоиться, номинантов станет гораздо больше.
        - Ты думаешь?
        - Я уверен. Успокойся. Всё будет хорошо.
        - Ты говорил, что как только в фильме скажут «всё будет хорошо», - так там сразу все становится еще хуже, чем было, - не утихомиривался Длинноухий.
        - Ушастик, жизнь - это не кино. Тебе такие вещи пора уже понимать. Ведь шесть лет уже - не четыре, не пять - большой парень. А если волнуешься - не забывай, что ты христианин, и что мы все под Богом ходим. Возьми и помолись. Лишний раз никогда не будет.
        - Папа, но это плохая молитва.
        - Как молитва об отце может быть плохой?
        Он не ответил. Он всё смотрел и смотрел на меня жадными глазами, как будто хотел наглядеться на всю жизнь.
        - И знаешь еще что, Длинноухий - мне кажется, тебе совсем неполезно в ближайшее время заходить на Mail.Ru. Вот заберу ноутбук - будешь знать. Ни ногой туда - понял?
        Он кивнул. Я знал, что он оттуда теперь не вылезет, но в конце концов должен же он понять, что я не хочу обсуждать с ним эту тему. Должен понять - не слишком ли много я взваливаю на пацана?
        - Мне по горло хватает нервной мамы. Если я буду еще из-за тебя переживать, то не смогу работать. А работать я должен, чтобы прокормить семью. Тебе пора научиться правильно расставлять приоритеты. Так что, извини, но больше эта тема мной обсуждаться не будет.
        Я припечатал его приговором: теперь он обречен тащить груз переживаний в одиночку. Маленький умный мужичок, дай Бог ему справиться. Где та степень эгоизма, через которую мы не вправе переступать? Откровенно говоря, не знаю. Мне бы обнять его, приласкать, спрятать от этой жизни… Свинство, конечно - валить всё на сына, но мне надо все-таки самому разобраться в ситуации и рассчитать свои силы. И нравственные, между прочим, прежде всего. Они мне, возможно, очень еще даже пригодятся.
        С такими мыслями я вытащил из кармана, набухшего уже тремя мобильниками, старый и протянул его Длинноухому:
        - Возьми, решил тебе отдать. Думал-думал, и вот так вот будет лучше всего.
        Малыш обиженно поджал губы, и я понял, что оскорбил его - он решил, что я от него откупаюсь, надеюсь, что подарок его отвлечет.
        - Держи-держи, я уверен, что всё будет тип-топ, но мне станет совсем спокойно, если я буду знать, что ты всегда на проводе. Длинноухий, кажется, поверил, взял трубку, чуть не грохнув ноутбук на пол. Я цыкнул и выпроводил его из комнаты.
        Надеюсь, теперь я смогу хоть что-то узнать об этом чертовом конкурсе? Я раскрыл окно почты и прежде, чем читать, кратко помолился о душевном спокойствии. И догадался, что имел в виду Длинноухий под «плохой молитвой»: мне очень вдруг захотелось попросить Бога, чтобы победа досталась кому-то другому. Ведь на мне такая ответственность. Семья, и помочь, если меня не станет, некому. Но я понимал, что просить об этом - грех. И даже думать об этом - тоже грех.
        ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
        Итак, я в третий раз прочёл извещение администрации о том, что включен в список номинантов конкурса. Я перешел по ссылке на первую страницу рейтинга. Ее украшали десять незнакомых мне аватар. Список возглавляла некая Цыпочка. У нее было 137 голосов. Юная глупенькая смазливая рожица.
        - Чем же ты, дурочка Цыпочка, сумела так подружкам своим насолить? - подумал я вслух и перешел в ее мир. Из динамиков на меня обрушилась какофония дикой попсы, я быстро дернулся выключить звук. На экране замелькали звездочки, блесточки, розочки, котики и собачки и окруженный ими всеми, многократно повторенный во всевозможных вариациях и ракурсах портрет кумира подростков - телезвезды Валентинова. Индикатор Мэйла показывал отсутствие хозяйки в ее мире, но встроенный в мой комп анализатор утверждал, что она здесь, прячется где-то среди своих зверушек. Я представил, что должна чувствовать бедная девчонка, которая пару часов назад узнала что кто-то из френдов серьезно желает ей смерти, как она открыла страницу рейтинга и выяснила, что лидирует, и не просто лидирует, а с большим отрывом. Вертлявый Хорек, идущий за ней следом в списке номинантов, имел всего лишь 82 голоса - ничто рядом с ее 137-ью. Нетрудно было вообразить, как она затравленно следит за своим миром, за страницей рейтинга, поминутно обновляя ее, как пытается отогнать от себя реальность, вероятно, пьет сейчас, может, даже курит дурь, но
действительность, похожая на страшный сон, настойчиво прорывается в ее розовое сознание. Я испытал к девчонке жалость, хотя, возможно, ей повезло, но ей это как раз не понять, - именно болью, страхом, сильным страданием, вот так, за шкирку и мордой об асфальт, через предательство друзей и ужас смерти Бог вытаскивает людей из ада душевной пустоты. Я набросал и скинул Цыпочке несколько ободряющих слов, обещал поддержку, советовал, не сидеть, сложа руки, а написать в администрацию, немедленно сообщить родителям, искать юридическую помощь.
        Внизу рейтинговой страницы была ссылка на правила проведения конкурса. Я перешел по ней. Правила были достаточно просты. Конкурс продолжался до 30 сентября, принимать в нем участие могли хозяева любых адресов Мэйл.Ру, зарегистрированных до 15 августа. Это было нововведение по сравнению с прошлыми годами, и объяснялось это желанием администрации избежать злоупотреблений при проведении конкурса, дабы претенденты не сидели днями и ночами, штампуя новые ящики и прибавляя себе голоса. Впрочем, при желании можно было и отнимать голоса у претендентов. Я усмехнулся. В конкурсе «Суд общественности» с призом «Смерть» всё должно было быть как раз наоборот: ставя плюс, ты приближал человека к смерти, минус - отодвигал от нее. С одного адреса можно было голосовать за или против любого претендента, хоть за всех, но за каждого только раз. Допускалось голосовать за/против самого себя. Разрешалось выдвигать номинантом на конкурс как самого себя, так и хозяина любого адреса Мэйл.Ру, созданного до 15 августа сего года. При наборе одинакового числа голосов двумя лидерами какого-либо из конкурсов к 12 часам дня 30
сентября, победителями считались оба. Впрочем, такая вероятность логически исключалась, поскольку чем выше человек залезал по странице рейтинга, тем, как правило, был сильнее разрыв в числе голосов между номинантами. Список участников на странице рейтинга обновлялся один раз в час. Участники конкурса извещались о том, что они избраны. Они имели возможность при желании ознакомиться с тем, кто как проголосовал, нажав на кружок около своей аватары на странице рейтинга. Кружок находился между плюсом и минусом, нажав на которые каждый мог выразить свое отношение к претенденту. Протесты в случае нарушений правил конкурса принимались в течение недели после его окончания. Вот, пожалуй, и все, что касалось правил конкурса.
        ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ
        Всё было очевидно и просто. И это меня не вдохновляло. Впрочем, если бы было неясно и сложно, вряд ли бы это меня также вдохновило. Я вернулся на первую страницу рейтинга. Поставил минус Цыпочке. Попробовал нажать еще раз, но информер сообщил мне о недопустимости повторного голосования. Я перешел на вторую страницу - там тоже не было никого из знакомых. А на третьей красовались аж сразу три известных персонажа. Все трое - сатанисты, и возглавлял эту компанию Исцелитель. Он был на 24-м месте. Скажу честно: я обрадовался, что кто-то врезал этому гаду по мозгам, что сидеть ему, как и мне, маяться, покрываться потом ближайшие полмесяца, гадать на кофейной гуще: пан или пропал. Впрочем, я был уверен, что Исцелитель выкрутится из любой подобной передряги без суровых для себя потерь. Поколебавшись пару секунд, я нажал минус около его аватары. Не то, что бы мне хотелось подставить ему вторую щеку или вдруг христианское милосердие переполнило душу - я не святой, я обычный прагматик.
        Нет во мне той любви, без которой нет толку и тело свое отдавать на всесожжение, но я играю по правилам своей команды и слушаю своего капитана, что могу - делаю, а что не умею - то уж, не обессудьте, Бог даст, когда-нибудь научусь. Короче, я поставил минус, чтобы лишить себя двухнедельного искушения нажать плюс. Я подарил по минусу и двум оставшимся сатанистам - в конце концов, для них не все потеряно, тоже люди, любой поступок, направленный к нашему спасению или гибели, несет психологическую нагрузку. Где-нибудь в подкорке у этих придурков отложится, а там уж - время покажет: сдохнуть им на службе их хозяина или окунуться в жизнь вечную. Если есть за что в душе уцепиться - значит, втуне не пропадет.
        Затем я вернулся на первую страницу и начал методично расставлять минусы всем подряд - в конце концов, пусть хоть с моей стороны все будет справедливо, а за других я не отвечаю. Таким образом я дошел до пятой страницы, где моя собственная ава стояла впритык к образу SolaAvisa - у нас обоих числилось по 19 голосов. Я нажал минус Одинокой Птице и себе, и, пролистнув еще страницу, дошел до конца списка. Итак, утро первого дня, еще мало кто знает о конкурсе, а нас уже 53 человека. Шансы мои оказаться впереди ничтожно малы, так стоит ли тратить свою нервную энергию на то, что в конечном итоге меня не касается? Имеет ли смысл поддаваться на рекламную провокацию и дать втянуть себя в игру страстей и местных разборок? Нет, ничего этого делать не стоит, но я понимал, что ближайшие две недели, если не каждый час, то пару-тройку раз в день, буду сюда наведываться и изучать положение вещей. Я не был удивлен, когда увидел в списке номинантов SolaAvisa - он умел наживать врагов. Но я обрадовался, что Исцелитель, вспомнив обо мне, каким-то образом упустил из виду Ветра. Хоть что-то было хорошо.
        Пока я думал, сообщать или нет, о конкурсе Ветру, в ящик свалилось еще одно письмо. Это был ответ Цыпочки. Девчонка рыдала. Похоже, она была в панике и не хотела верить никому из своих старых знакомых - раскрылась, так сказать, первому встречному. Ее история до сегодняшнего утра выглядела достаточно тривиально: до
15 лет берегла себя для прекрасного принца, то бишь Валентинова, дежурила с подружками-поклонницами у его парадной, пока однажды кумир с пьяной компанией френдов не затащил ее к себе, где ее дружно и похабно изнасиловали - не такого она ждала, - и выкинули за дверь. Бегать за Валентиновым она перестала, но в ее душе светлый образ принца сохранился девственно нетронутым, и в своем мире она описывала его, впрочем, изо всех сил намекая, что является той самой таинственной единственной и неповторимой любовью принца, о которой трезвонят все газеты.
        Ну, сегодня девочка узнала, что и за сладкую безобидную ложь, называемую мечтанием, иногда приходится расплачиваться жизнью. Я вновь попытался ее успокоить. Да, у нас в стране вернулись к смертной казни. Дико, но и к смертной казни женщин - тоже. Но до детей очередь дойдет нескоро, если, конечно, дойдет. А вот хорошо бы обратиться к школьному психологу. И все-таки к родителям. Неприятно с ними делиться своей жизнью, попрекать будут до пенсии, носом при друзьях тыкать - это все понятно, но на то и родители, чтобы если уж прижмет, встать на защиту родного дитяти.
        Я послал письмо Цыпочке и зашел в Яндекс узнать насчет смертной казни. Мда… Зря мы с Дашкой перестали новости смотреть. Уже с лета, оказывается, в особых случаях приговариваются к смерти лица, достигшие 14 лет. Что это за особые случаи - не оговаривалось, подразумевался, вероятно, терроризм. Интересно, можно ли как особый случай трактовать гипотетическую и вполне вероятную грядущую победу Цыпочки?
        Я вернулся на пятую страницу рейтинга. Между плюсом и минусом около моей аватары синел еле заметный кружок. Я нажал на него. Меня выкинуло на страницу проголосовавших. 23 плюса (появились уже новые) и только один минус - мой собственный. Я проглядел список голосовавших. Исцелитель, оба сатаниста, Цыпочка, Вертлявый Хорек, еще несколько номинантов на конкурс «Смерть». Пока я проверял их список, раздался странный, непривычный звук, в кармане завибрировало. Я вытащил Дашкину трубку - нет, не она. Странно, это звонил мобильник Хиппы.
        ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
        Грешным делом я вначале скверно подумал о лохматом рыжем верзиле. Сукин кот, мало того, что притащил сомнительного происхождения телефон, так еще и не вытащил из него simку. Очень, надо сказать, хочется мне отдуваться перед бывшим хозяин трубки. Вовремя как, прямо слов нет! Я почувствовал ярость - редкое для меня чувство, - похоже, события нынешнего утра влияли на мою центральную нервную не лучшим образом. Я сосчитал до десяти, затем обратно, потом то же самое по-английски и, спотыкаясь, по-немецки. Немного успокоился, хотя мобила продолжала надрываться. Похоже, избежать очередного стресса не удастся. Ну да теперь уже все равно: семь бед - один ответ.
        - Аллё, - сказал я, придав голосу максимальную беззаботность.
        - Что так долго? Разобрался?
        - С чем разобрался? Вы меня, вероятно, с кем-то путаете.
        - Да тебя перепутаешь с кем. С трубкой, говорю, разобрался? Инструкцию, надеюсь, прочитал?
        Я окончательно успокоился, это был Хиппа.
        - Слушай, Хиппа, ты как маленький… У меня есть и другие дела. Ты даже не представляешь, сколько у меня сейчас забот. Посмотрю я твою инструкцию, когда время будет, не до того пока.
        Трубка помолчала, а потом врезала мне тем, что должно было меня напугать. Должно было, но я даже не удивился.
        - Скиталец, друже, - произнес Хиппа, - если тебе кто-то что-то надежно втемяшивает в голову, то, может быть, он не меньше твоего в курсе, сколько у тебя сейчас забот?
        Он сказал это со своей привычной ленцой и дал мне время обдумать ответ. А мне было что обдумать. Никто в нашем доме, да что там в доме, никто во всем реальном мире не знал, что в Интернете я - Скиталец. Даже Дашка была не в курсе. Во дворе бабки прозвали меня Букварем, и это имечко надежно прилепилось ко мне - вид у меня, вероятно, соответствующий: занудливый, книжный, да еще вечно рядом ребенок, которому я что-то назидательно сообщаю. Неромантичный у меня в реале, надо признаться, вид. Я даже всегда удивлялся, что могло привлекать ко мне такого великолепного образцового обалдуя, как Хиппа, но потом решил, что это моя упорядоченность - то, чего, очевидно, в его жизни не хватает. Кстати, а как он появился у нас в доме? Я стал вспоминать. Пару лет назад, когда я выгуливал во дворе Длинноухого, ко мне подгреб рыжий великан с кавказкой на поводке, стрельнул сигарету. Пока он прикуривал, я похвалил его собаку. Длинноухий, помню, погладил ее, я еще испугался - знаю я нравы кавказок. Познакомились и разошлись. Но как оказался в доме - убей Бог, в памяти не сохранилось. И это при моей постоянной
бдительности, внимании к мелочам, почти патологической подозрительности. Такое ощущение, что каждое воскресенье вечером он приходил ко мне уже много-много лет… При такой-то внешности, да что там внешности, - редкостный оригинал наш Хиппа - трудно не заметить и не запомнить событий, с ним связанных. Однако ж… Не зря я, выходит, подозревал, что друг мой не так прост, как кажется.
        - Не знаю, что ты имеешь ввиду, - осторожно начал я. - Но, похоже, ты меня убедил. Только не помню, куда я сунул эту бумажку.
        - Началось, приехали, - заворчал Хиппа.
        - Всё-всё, нашел, сейчас прямо и почитаю, раз уж ты так настаиваешь.
        - Я перезвоню, - пообещал Хиппа и прервал разговор.
        У меня роились на языке вопросы, которые я не знал как задать. И самый главный: если Хиппа в курсе, что я Скиталец, то, вероятно, он знает уже и о конкурсе. И при этом он считает, что дурацкая инструкция к телефону для меня почему-то важнее всех этих событий. А еще этот сатанист, которого цапнула Найда, - я до сих пор не придавал ему особого значения, может, зря? - получается, возможно, он не из местных придурков? Не слишком ли много домыслов? И сколько раз я сегодня уже успел ошибиться в своих предположениях? Я глянул на почтовый ящик - пришло несколько писем, я взялся за мышку, но передумал и начал читать инструкцию к телефону Хиппы.
        ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ
        Это была стандартная инструкция к мобильному телефону, и я сначала не понял, почему Хиппа так упорно настаивал на том, чтобы я незамедлительно ее прочел. Обычный дорогой мобильник с кучей всевозможных прибамбасов: видеокамерой, фонариком-вспышкой, телевизором, радиоприемником, ридэром, плэером, электробритвой. Ну да, на световых диодах, но этим давно никого не удивишь. Что еще? Дизайн - так себе, бывает лучше. Яркий слишком, заметный, привлекающий внимание. Классная, конечно, трубка, шикарная. Один раз такой попользуешься - потом не отказаться будет, затянет. Странно, конечно, сколько всяких радостей может влезть под такой маленький корпус, пока я в них разбирался и пробовал их на вкус, сумел, конечно отвлечься малость от своих проблем, а потом я заметил внизу инструкции добавленную курсивом надпись
        «Со специальными характеристиками телефона PNS-23105 Вы можете ознакомиться, набрав на клавиатуре №111#». Разумеется я набрал три единички: пропищала какая-то заурядная мелодия, дисплей загорелся желтым светом и по нему побежал текст:
        ИНДИВИДУАЛЬНОЕ СРЕДСТВО БЕЗОПАСНОСТИ
        Обычно мы не хотим, чтобы окружающие видели те средства защиты, которые мы носим с собой. Они привлекают внимание в моменты, когда мы этого не хотим, и скрыть их подчас нелегко. Можно, конечно, спрятать средство защиты под одежду или глубоко в сумку. Но тогда вынуть его из потайного места займет время, которое дорого в экстренных ситуациях. Индивидуальное средство защиты, которое мы Вам предлагаем, оригинальностью решения этой проблемы превосходит все известные модели: оно расположено под корпусом обычного мобильного телефона PNS-23105. Чтобы воспользоваться защитным устройством, переверните телефон клавишами вниз, вытяните антенну, откроется крышка клавиатуры защитного устройства.
        ОПЕРАЦИИ НА ПУЛЬТЕ УПРАВЛЕНИЯ
        В данном разделе описываются функции отдельных кнопок и индикаторных лампочек. На панели имеется (слева направо, сверху вниз) 9 кнопок. Вот их краткое описание:

1 - газовый баллончик содержащий смесь веществ CS и МПК, приводит к потере способности человека или животного к активным действиям, непрерывная продолжительность действия в течение получаса. (Эффективность сильно уменьшается, если нападающий находится в состоянии алкогольного или наркотического опьянения)

2 - электрошоккер. При нажатии на клавишу выдвигаются шипы-электроды и автоматически включается разряд с напряжением 90000 вольт, который может пробить слой одежды в 50 мм. 3 вида разряда, описаны в специальном приложении. (Эффективность резко возрастает, если нападающий находится в состоянии алкогольного или наркотического опьянения)

3 - нож, материал - дамаск, вороненная (белая) сталь 15 слоев, длина лезвия 120 мм

4 - воспроизведение сирены

5 - вспышка, генерирующая прерывистый световой сигнал.

6 - спец. вызов индивидуального защитника с указанием местонахождения на карте

7 - счетчик Гейгера

8 - определитель физиологических характеристик организма (давление, пульс, температура, уровень сахара в крови, токсичные вещества, в т.ч. алкоголь и наркотики и др.)

9 - аптечка первой помощи - выбор лекарств производится спец. набором клавиш, который описан в специальном приложении.
        Левый индикатор - включается при нажатии на любую из клавиш, характеризует готовность защитного устройства к выполнению функции.
        Правый индикатор - показывает состояние заряда аккумулятора.
        Дополнительные кнопки:
        Зеленая - резервная энергия
        Красная - пуск (нажимается после клавиш 1-9 или их сочетания)
        В целях собственной безопасности не забывайте при включении функций 1-3 держать аппарат в правильном положении, антенной к нападающему.
        Дальше предлагалось ознакомиться со специальным приложением защитных характеристик. Для меня это было уже слишком. Перебор. Голова шла кругом. Я решил, что это не горит. Я решил, что мне надо придти в себя. Я решил почитать почту…
        ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ
        В ящике лежало четыре новых письма: от Цыпочки, SolaAvisa, Ветра и Феи. Я решил, что Цыпочка с моими утешениями немного подождет. Начну-ка с остальных. Но и не с Феи. Хоть и хочется. Испытываю я к ней вполне понятную слабость. Очаровательная она и бесподобная. Мёд для нас, мужчин. Я и в мыслях не допущу измену Дашке, но приятно порой почувствовать себя молодым, беззаботным, пофлиртовать, побалагурить, набраться позитиву. Но сейчас это тоже подождет. И SolaAvis - тоже. Понятно, что не поздравлялку к днюхе он мне прислал - при нынешних обстоятельствах это было бы верхом цинизма. Но все-таки важнее сейчас определиться с Ветром - вероятно, придется ему рассказать о конкурсе, и так ведь всё узнает - шила в мешке не утаишь. Впрочем, как оказалось, Ветер уже всё знал. Мы никогда не использовали голосовую и видеосвязь из соображений конспирации, но быстрой, считалось, можно пользоваться довольно безопасно. Мы подключились к линии.
        Прежде всего, Ветер меня огорошил новостью, что Исцелитель выбрал номинантом и его. Почему нет в списке? А шут его знает, этот глюкнутый Мэйл опять фокусничает. Но извещение от администрации пришло три часа назад. Он тоже не хотел сообщать мне об этой новости, как и я ему, чтобы не втягивать, но, увидев, что я номинируюсь, решил, что стоит написать.
        Ветер был настроен пессимистично, но по-деловому. Он был уверен, что реальным победителем конкурса может оказаться только кто-то из нас двоих, и пока его самого не было в списке, явно считал, что главный претендент на победу один - Скиталец - я, родной. То, что у меня с Цыпочкой разрыв чуть не на порядок, его не утешало. Он посоветовал мне быть реалистом, не питаться на завтрак иллюзиями, а подумать о средствах самозащиты. Тут мне сразу же в голову пришел мобильник Хиппы. Да уж, мощное, надо сказать средство защиты от корпорации Meil.Ru. Ветер считал, что интерес к нам будет искусственно подогрет администрацией, а рейтинг Цыпочки уже через пару дней резко снизится. Он умный, Ветер, он почти пророк, вещал будь здоров, но кое-в-чем и он ошибался.
        Мы выработали план действий. Ветер собирался прорваться в вечерние новости по телевидению. Пока мы не впереди списка есть шанс повернуть общественное мнение против конкурса и тех, кто его затеял. Но больно сроки маленькие. Начинать возню с Министерством Юстиции бесполезно: к тому времени, когда они соизволят рассмотреть дело, одного из нас уже не будет в живых. Да и, очевидно, что не без чьего-то покровительства все это легко прошло в нэте, не без чьего-то участливого спонсорского внимания…
        Ветер посоветовал мне сходить к отцу Иллариону, который жил в том же доме, что благочинный. Пусть закинет удочку. Мало надежды, и неясно, чем тут может помочь Церковь, но надо пробовать разные пути. Особенно, которые непосредственно относятся к духовной жизни.
        Отключив связь с Ветром, я взялся за письмо Феи. Сквозь пространство я чувствовал, как возмущенно трепыхаются ее крылышки. «Что за бред? - писала она.
        - Что они опять навыдумывали??Я понимаю, что от Мэйла можно ждать, чего угодно, но это слишком! Я уже написала администрации всё, что о ней и ее начинаниях думаю и немедленно собираюсь заняться организацией сбора подписей пользователей против этого изуверства. Это средневековье какое-то! Это фашизм! Это выходит за любые пределы здравого смысла!»
        Я написал в ответ, что полностью согласен с Феей в оценке происходящих событий и поблагодарил за участие и поддержку.
        Затем я взялся за письмо SolaAvisa. Одинокая Птица всегда был скуп на слова. Но сегодня я ожидал все же немного большего, чем «О хисасибури дэс нэ. До: моаригато». Японский лексический минимум этикета, благодаря SolaAvisу, я с грехом пополам кое-как разбирал. Послание переводилось: «Давно не виделись. Большое спасиБо».
        Я закусил губу. Одинокая Птица вежливо благодарил за поставленный ему в конкурсе минус. И только. Я понимал, что при его жизни, наполненной опасностями и кровью, конкурс Мэйл.Ру - простая фишка в большой игре. Его он не может коснуться никаким боком. И вряд ли его сумеет тронуть моя судьба, даже если она закончится безвременной гибелью - ему не привыкать терять тех, кто встретился на пути. В конце концов, мы друг для друга всего лишь два странника, которые столкнулись однажды нос к носу на одной из бесчисленных тропок Интернет-пространства. И не больше. Я вздохнул. Не на поддержку эфемерного друга я должен рассчитывать, а помогать несчастной девчонке Цыпочке. Ее письмо оставалось последним. Я открыл его, предварительно бросив в эфир SolaAvisу: «Ииэ» (не за что).
        Цыпочка писала, что к родителям обращаться за помощью бессмысленно: мать бросила семью, когда ей было 10, у отца новая жена, от которой он имеет еще двоих детей. Мачеха вновь беременна.Ее, Цыпочку, она еле терпит. И если узнает, что есть шанс освободить комнату, не преминет им воспользоваться. И отца настроит соответствующим образом. Им она вертит, как хочет. Также девочка писала, что школьному психологу не может доверять, обращалась к нему после случая с Валентиновым, и теперь вся школа в курсе того, что случилось, всё это только прибавило Цыпочке проблем и переживаний. Короче, на меня лилась депрессуха и безнадега. Девчонка сетовала на несправедливость жизни. А в конце трагично и, как мне показалось, не без позы, кляла судьбу за то, что рассчитывать ни на кого не может. Даже на меня. Поскольку бесконечно передо мной виновата.
        Я проглотил раздражение. Цыпочка жерновом вешалась мне на шею. Пыталась меня использовать. Не хватало только, чтобы она сменила себе кумира. Только этой сопливой девчонки мне при нынешних обстоятельствах и не хватало. Однако, я понимал, что так или иначе взял на себя ответственность, если не за ее судьбу, то во всяком случае, вызвался быть утешителем. Усилием воли я заставил себя вспомнить о том, что именно должен сейчас переживать человек в ее положении. Не могу сказать, чтобы я задохнулся от сочувствия, но жалость к дурехе испытал, это точно. В конце концов, из того, что я о ней знал, ей, действительно, было обратиться больше не к кому.
        Я написал ответ. Довольно сердитый, надо сказать, этот ответ получился.
«Цыпочка, - набил я на клаве. - дорогая моя, о какой справедливости ты говоришь? Давным-давно, в начале времен, Бог создал прекрасных существ, легкокрылых, светлых, стремительных, добрых и бескорыстных. Это были ангелы. А потом Он сотворил людей. Даже в то время люди казались неуклюжими и нелепыми по сравнению с ангелами. Но Бог сказал, что человек будет владычествовать над миром и что он выше ангелов. Потому что у него, у человека, очень серьезное предназначение в Его замысле. Но некоторым ангелам это очень не понравилось, они отвернулись от Бога, потеряли свой свет, превратились в бесов. А один из них, который прежде был самым светлым, сказал: „Я главный“. Но тут пришел архангел Михаил и спросил:
„Кто это тут у нас главный?“ - и быстренько навел порядок. И большинство ангелов остались верны Богу, который дал им возможность самим совершить выбор. И приняли Его волю, и согласились, что человек главнее их. И даже когда человек тоже упал, как ангелы, ставшие бесами, - ты сама видишь, во что превратились и выродились люди - страшные мы существа, согласись, - легкокрылые светлые прекрасные ангелы по-прежнему продолжают хранить верность повелению Бога, а некоторые из них становятся нашими Хранителями. И только тем и занимаются, что спасают нас, когда мы пьем, блудим, совершаем подлости, убиваем, воруем. И все равно не считают себя выше нас. Где тут, дорогая моя, справедливость? Сиди уж и молчи о том, чего не понимаешь. Проси о помощи своего Ангела - должен он быть и у тебя». Дальше я заверил ее, что со своей стороны сделаю все возможное, чтобы конкурс не состоялся, но сказал, что «корпоративная машина намного сильнее меня и моих друзей и рассчитывать на многое не приходится. Единственное, что я уверен - ей лично гибель не грозит. Первый поток голосов - фанатов Валентинова - схлынет. Отделается
Цыпочка легким испугом. И уж ничем она не может быть передо мной виновата. Мы с ней абсолютно незнакомые люди». Письмом своим я был недоволен. Слишком сухое, строгое, но я вовсе не желал, чтобы девчонка валялась в истериках и писала мне через каждые полчаса о своих переживаниях. Сочувствие сочувствием, но у меня и других дел навалом. А заниматься Цыпочкой мне, похоже, еще придется…
        ЧАСТЬ ДВЕНАДЦАТАЯ
        Так или иначе, а надо было идти в храм. Я выключил комп. Еще раз прочитал инструкцию защитного устройства, постарался запомнить, где какая кнопка расположена и за что отвечает. Надо бы вылезти на природу, потренироваться, опробовать, что ли? Да когда мне теперь этим заниматься? Некогда теперь. Я сунул трубку Хиппы в карман, проверил, как работает Дашкина - позвонил по своему старому номеру. Длинноухий тотчас же нервно заалёкал:
        - Алло, алло, папа?
        Потом послышался голос Дашки:
        - Что случилось? Я только что успокоила Цыпленка - разбудишь ведь.
        - Проверка связи, - нарочито весело ответил я, - занес в память трубки свой старый номер и только собрался идти в храм, как опять зазвонила мобила Хиппы.
        - Как инструкция? - поинтересовался Хиппа.
        - Интересная, - лаконично ответил я, - наводящая на размышления.
        - Всё понятно?
        - Не совсем так чтобы всё, - я стал судорожно вспоминать вопросы, которые у меня возникали по ходу освоения трубки. - Например, я не понял, что такое индивидуальный защитник.
        - У хозяина каждой такой трубки, - объяснил Хиппа, - есть нечто вроде личного телохранителя, которого можно вызвать в случае крайней опасности. Функция достаточно надежна, - лаконично закончил он.
        - И кто же это мне предоставит такого защитника? - спросил я.
        - Тот, кто подарил трубку, - хмыкнул Хиппа.
        - И как же я могу познакомиться со своим ангелом-хранителем?
        Хиппа помолчал немного, после чего хмуро произнес:
        - Лучше не дожить до того дня, когда защитник понадобится, - и дал отбой.
        Я зашел в детскую. Предупредил Дашку, что иду в храм, сказал, что Хиппа встретил каких-то неприятных типов недалеко от дома - так вот, чтоб не выходила, не дождавшись меня, поймал тревожный взгляд Длинноухого, подмигнул ему. Перед тем, как покинуть квартиру, я долго вглядывался в окуляр видеофона. На лестничной площадке никого не было, я пощелкал тумблерами, проверил камеры на этажах и в лифте - лестница была свободна. Перекрестившись, я быстро спустился по ней, спускаясь, поймал себя на том, что ускоряю шаг, перескакиваю через ступеньку, стремясь как можно скорее оказаться на открытом пространстве.
        Выйдя из парадной, я несколько раз огляделся. Не заметил ничего подозрительного, ободряюще похлопал себя по карману, где лежал мобильник Хиппы и читая Господню молитву, отправился в храм. За последние десять лет в нашем районе уничтожили несколько церквей. Осталось только три. Добираться до них было примерно одинаково, но я давно уже выбрал своим приходом тихий уютный храм Иоанна Предтечи на Каменном острове и именно его считал вторым домом нашей семьи.
        В храме было почти пусто, хоть служба только-только закончилась. Отец Илларион снял облачение и покинул алтарь. Я попросил благословения и молитв, а затем сбивчиво рассказал обо всем, что произошло сегодня утром. Умолчал только о мобильнике Хиппы. Отец Илларион внимательно меня выслушал, поглаживая редкую бородку, насколько раз остановил рассказ, выспрашивая подробности, и я был благодарен ему уже за то, что могу свободно высказаться и выразить то, что во мне накопилось за это утро. Он выглядел встревожено, обещал сегодня же поговорить с благочинным, хотя, как и Ветер, выразил опасение, что Церковь ничего не сможет в данной ситуации сделать - давно уже в миру никто к ее голосу не прислушивается.
        Когда я возвращался домой, уже в своем квартале, заметил, что за мной, вроде как, следят - бритый тип, весь в черной коже, двигался по противоположному тротуару, руки в карманы, параллельно мне. На всякий случай я зашел в магазин - пусть лучше Дашка с детьми пока дома посидят - и закупил продуктов.
        Дома я предупредил Дашку, что на улице неспокойно, выходить пока не стоит, народ, дескать, тревожен, какие-то обещали вооруженные столкновения в нашем районе - ей, с ее мнительностью, много не надо - теперь силком из дома не вытащишь. Заодно я обмолвился, что на работе у меня могут быть неприятности - финансовые, ничего страшного, но лучше пока слегка поберечь бюжет.
        Остаток дня я вкалывал на компе, как папа Карло. Еле успел выполнить норму к полночи, сбросил работу шефу. Переключился на свой домашний адрес. От Ветра пришло известие - в новости выйти не удалось, но обещали, что не сегодня-завтра сюжет толкнут.
        Перед сном я заглянул на страницу рейтинга. В конкурсе «Суд общественности» было номинировано уже 264 претендента. Цыпочка по-прежнему стояла на первом месте -
729 голосов, SolaAvis на 83 - 235, я - на 96 - 211. Вертлявый Хорек не набрал и ста голосов и далеко отстал от всех нас. Исцелитель был на 78 месте, то есть опережал и меня и Одинокую Птицу. Ветер в списке так и не появился. Я нажал на кружок между плюсом и минусом, удостоверился, что Фея и Ветер проголосовали в мою пользу, мелькнуло несколько знакомых лиц, которые тоже поставили минус, но большинство были мне незнакомы и от них я получил по плюсу.
        Я зашел в детскую. Длинноухий заснул прямо на полу в своем углу. Дашка сказала, что он капризничал и упорно отказывался ложиться, пока я не зайду и не поцелую его. Ее беспокоило его поведение, Дашка боялась, что Длинноухий заболел. Я успокоил ее, перенес малыша в постель, перекрестил. Я чувствовал себя достаточно спокойно. Что-то изменилось во мне за этот день - я еще не понял что. Я прочитал, как обычно, вечернее правило. И заснул - надо сказать, довольно быстро.
        ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
        Шестнадцатое сентября. Пятница. Две недели до завершения конкурса.
        Ночью мне снился конкурс Мэйл.Ру. Во сне я сидел в безвоздушном пространстве, без стен, в полной черноте, перед светящимся монитором, и следил за падающими, как на табло, цифрами. И все они кричали о моей гибели: у меня было первое место в конкурсе Мэйла. Мне снился выплывающий из монитора захлебывающийся плач Длинноухого и требовательный голос Дашки, который спрашивал, что случилось, а мы не отвечаем, молчим, как партизаны на допросе, только судорожно всхлипывает мой сын. Потом их голоса заглушили другие звуки. Пространство наполнил адский хохот, он разносился по всему миру, это смеялся Исцелитель, и сатанисты эхом поддерживали этот страшный смех. К нему присоединилось радостное ржание неоязыков, сюда же примешивалось какое-то неясное блеяние - я не хотел отрываться от монитора, где, казалось, оставались еще Дашка и Длинноухий, и смотреть по сторонам, кто это был - мне было страшно. ОЧЕНЬ СТРАШНО. Темнота вокруг ощеривалась опасностью, перед которой я был беззащитен. Потом я услышал плывущий откуда-то гул, он был повсюду, он гудел в моей голове и кровь пульсировала в висках в ритм ему. Он
становился с каждой секундой все сильнее. И я узнал этот гул - это был звон церковного колокола, и он гремел набатом. Я не мог понять - откуда он исходит, ведь вокруг была стена тьмы, заполненная адскими звуками, но они отступали под этим напором силы, становились всё тише, тише… Темнота вокруг не ушла, но страх исчез, хотя тревога и неясная тоска остались, и я опять стал следить за монитором.
        Я увидел страницу рейтинга со своим ником, ее заполняли неизвестные мне имена, плюсы, одни только плюсы напротив них, столбик имен быстро двигался вниз и казался бесконечным. Вдруг я увидел ник SolaAvisa, который тоже проголосовал за мою смерть. Мне стало очень больно. «Черт! Как же ты мог?!» - закричал я. И услышал спокойный голос Одинокой Птицы: «У тебя ведь есть твой Бог - пусть Он и защитит тебя». Он исчез и остановившийся, было, столбик имен побежал дальше вниз. Вдруг я опять выхватил взглядом знакомый ник. Фея! «Ведь сегодня же ты поставила мне минус! - простонал я. - Откуда же здесь плюс?» - «Ты извини, пожалуйста, - заверещала Фея в ответ. - Но никто, понимаешь, никто не хочет поддерживать тебя. Что же я буду не как все? Я попросила администрацию поменять мой минус на плюс. Ты прости, Скиталец, но тебе раньше надо было думать - нельзя же быть одному правым, а всем остальным - нет». Столбик опять понесся вниз. Цыпочка. Я услышал радостный смех, по экрану залетали розовые ангелочки с блестящими крылышками. «Мой Ангел помог мне, - весело сообщила Цыпочка, - попроси своего тоже о помощи.
Может, твой Хранитель тебе поможет?» Затем столбик остановился у Ника Шамана. Шаман прыгал с бубном вокруг костра, на нем были шкуры зверей, и вид у него был страшный и дикий. Я даже не стал спрашивать его ни о чем. Не потому, что он был в трансе и не мог ответить, а потому, что понял: Шаман совершил свой выбор, одна из сторон треугольника все-таки притянула его к себе. И это не христианство, увы. И список опять стремительно понесся дальше. Последним я увидел ник Ветра. Я не поверил своим глазам. «И ты?» - только что и сумел произнести я. В горле встал ком. Я больше не мог ничего говорить. «Друг мой, - ответил Ветер, - Ты не очень прозорлив. Подумай сам, как могло случиться так, что я не оказался в списке номинантов?» - он подождал моего ответа, но я просто физически был неспособен ответить. Меня как парализовало. Тогда он продолжил сам: «Дурак ты, Скиталец, неужели ты до сих пор не догадался, что я из администрации Мэйл.Ру? А что? Славненько я замаскировался? Но ты меня не выведешь на чистую воду, нет, тебе никто не поверит. И знаешь, мне очень хочется с тобой, дурачком таким, поиграть, как кошке с
мышкой: мое имя еще появится в списке рейтинга. Ты еще очень повеселишься, гадая, кто на твоей стороне, а кто нет. Но ты один! Один, один! И твой Бог тебе не поможет, потому что Его нет… Думаешь, ты хорошо спрятался? Ты глуп, как пробка, Скиталец, откуда, по-твоему, взялся тот сатанист, который следит за тобой? Ты марионетка, Скиталец, и ты проиграл. И ты, и Дашка, и Длинноухий, и Цыпленок».
        Когда он назвал Цыпленка, я в ужасе проснулся. Сел на кровати. Помотал головой, стряхивая кошмар. Ужас ушел, но неприятный и сильный осадок остался в душе. Заноза какая-то в сердце. Было еще темно, Дашка спала. Я встал перед иконами и помолился. За всех, кто был в моем сне. И за себя. Чтобы не потерять веру в людей.
        Потом я сделал активную зарядку, на улицу выходить не рискнул, но на Дашкином беговом тренажере пронесся до Предтеченского храма, пролетел вокруг всего Каменного острова, а затем, - на всех парах, домой. Электричество на пару минут вырубило. Экран тренажера почернел, показатели сбросились, поэтому я не сумел ознакомиться с результатами своей пробежки, но сам чувствовал - скорость была, что надо.
        Зарядка помогла мне придти в себя. Перед тем как приступить к работе, я написал Хакеру. Почему ему? Не знаю - он единственный в моем сне не поставил мне плюс. Я сообщил ему о конкурсе, о том, что я номинант, да и SolaAvis, который нас познакомил когда-то, тоже. Не может ли он, Хакер, чем-то помочь? Он ведь шишка теперь Антарктическая, и связи в ООН, будь здоров, надо бы этот дурацкий конкурс пресечь. «Ты, конечно, человек теперь занятой, - писал я, - и я не стал бы тебя беспокоить по пустякам, но дело ведь касается человеческой жизни и смерти. И если что, - поворачивал я на шутку. - Можно ли мне с семьей будет перебраться к тебе в Антарктиду, если я стану победителем?»
        Пока я писал Хакеру, оказалось, что Дашка уже встала. Напуганная моими вчерашними предостережениями, она решила с утра пораньше посмотреть, что показывает видеофон - нет ли на лестнице какой опасности. Но он ничего не показывал, кроме черноты… Видеофон сломался.
        ЧАСТЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
        Естественно, я прежде всего позвонил в фирму, которая устанавливала видеофоны, рассказал об утреннем скачке напряжения, после чего камеры на лестнице и в лифте перестали работать. В фирме мне ответили, что установка аппаратуры производится беспроводным способом, зависит только от стабильности работы подстанции, и никаким боком не касается проблем с электричеством на самой точке. Чтобы окончательно меня уверить в своей правоте, диспетчер протестировал камеры. Они работали, но видеофон по-прежнему ничего не показывал. Прежде чем принять вызов мастера, диспетчер попросил меня проверить, есть ли вообще на лестнице свет. Я, было, пошел, но у самой двери мне вдруг резко захотелось этого не делать. Испугался я, струсил, ничего не скажу, стыдно, конечно, но такая уж пошла жизнь, что всё вдруг стало связываться в один мрачный безысходный круг, волей-неволей, из мухи слона сделаешь. И лучше уж так, чем наоборот.
        С дедовых времен на двери осталась цепочка с сигнализацией. Мы никогда ею не пользовались, но тут я решил, что ее время пришло: можно, подстраховавшись, слегка приоткрыть дверь и выглянуть на лестницу. Я так и сделал. Диспетчер оказался прав: в образовавшуюся между дверью и косяком щель свет не поступал. Я удивился, такого никогда раньше не было, хотя отец рассказывал, что в его молодости подобные вещи случались довольно часто. Потянув дверь на себя, я почувствовал сопротивление, дернул сильнее, она не закрывалась - кто-то держал дверную ручку с противоположной стороны.
        Тут в прихожую вышла Дашка.
        - Что случилось? - спросила она.
        Вот только ее мне сейчас не хватало!
        - Вызови милицию, - процедил я, сжимая зубы от напряжения, изо всех сил стараясь закрыть дверь. Щель была всего ничего, но мне не удавалось уменьшить ее ни на миллиметр.
        - Какую милицию? Не надо милицию, - раздался из темноты лестницы ворчливый протест. - Откройте-ка лучше. Это я, Хиппа.
        Я выругался, отпустил ручку, снял цепочку. Дверь открылась и вошел Хиппа с Найдой на поводке.
        - Ну, напугал, - облегченно вздохнула Дашка. - А что со светом творится?
        - Не знаю, - помотал лохматой шевелюрой Хиппа, - света нет до первого этажа. Он выразительно и бестактно посмотрел на Дашку - мол, поговорить с супругом надо, и жена ушла на кухню.
        - Ты и вправду не знаешь, что со светом? - спросил я.
        - Лампочки перебиты. Но кто это сделал - не знаю, - ответил Хиппа. Звонил в жилконтору - обещали к вечеру вставить новые.
        - А камеры что показали?
        - Да никто ж не следил. А запись не ведется. Мы ведь сами денег не насобирали - забыл, что ли?
        Я помнил. При профилактике видеофонов мастерская предложила нам приобрести к ним записывающие устройства за дополнительную плату, но соседи решили, что это слишком дорогое удовольствие. Для безопасности достаточно просматриваемой насквозь лестницы. Ну, вот тебе и результат.
        - Как думаешь, это сатанисты?
        - Не знаю, честно говоря, - признался Хиппа. - Может быть, и не они. Сейчас чего только не случается. Но я как раз зашел предупредить тебя, чтобы ты все-таки зря не рисковал. Семью пожалей хотя бы.
        - А в звонок-то чего не позвонил?
        - Да я вообще сначала не хотел зря беспокоить, звякнул по трубке - никто не берет. Встревожился вот маленько.
        - Я зарядку делал. На тренажере. Трубка осталась в кармане рубашки. Не услышал звонка, извини - и без Хиппиного осуждающего взгляда я понял, что поступил опрометчиво. Надо быть внимательнее. Пока вся эта история не закончится, трубку надо носить с собой везде и всюду, даже в туалет. Мало ли что.
        - А в звонок я звонил, только ты открыл малость дверь, а потом не стал меня пускать. Я так понял - остерегаешься. Правильно, в общем, делаешь. Дверь лучше неизвестно кому не открывать. Тем более такие дела.
        - Не было никакого звонка, - сказал я. - Я просто пошел проверить свет на лестнице. Я понятия не имел, что за дверью кто-то есть.
        Хиппа выразил на лице удивление. Он достал из кармана такую же, как у меня, трубку, включил ее в режиме фонарика и осветил дверную коробку. Звонок был на месте, но провода от него к квартире были вырваны с корнем.
        - Мда, - сказал Хиппа, - будь, Скиталец, умненьким-благоразумненьким буратинкой. Мотай себе на ус. Учись жизни. Не все ладно в Датском королевстве. Пойду я, звони, если что, - и свистнув кавказке, он скрылся в темноте.
        Я заскочил на кухню к Дашке, наскоро хлебнул кофе, сказал, что до обеда смертельно занят, для всех отсутствую, и пошел работать за комп. Только сначала мельком глянул на страничку рейтинга. Ситуация с ночи в корне не изменилась. Я решил заняться работой. Начальство и впрямь наваливало ее от души. Но зарабатывать на хлеб - хочешь-не хочешь, надо. Я отложил все мэйловские заморочки до обеда.
        ЧАСТЬ ПЯТНАДЦАТАЯ
        Длинноухий у меня все-таки молодчина, он собрался наконец, взял себя в руки. Когда я пришел на кухню, чуть припозднившись к обеду, он сидел за столом и весело трепался с Дашкой о каких-то детских пустяках. Меня даже обида кольнула - до чего быстро сын стал равнодушен к моей судьбе. Но я догадывался, что безупречное поведение Длинноухого - маска, личина, которой он прикрывает истинное свое состояние - тревогу. И я стал поддерживать эту игру - раскисать нам сейчас - ох, ни к чему!
        После обеда я проверил видеофон. Свет на лестнице был, камеры работали, можно было вылезать наружу без опаски. Я спокойно починил звонок и вернулся к компьютеру. Резюме от начальника по поводу сделанной до обеда работы еще не пришло, и я позволил себе погрузиться в почту. Пришло множество удивленных и возмущенных писем от знакомых - похоже, хоть конкурс «суд общественности» специально и не рекламировался, но весть о нем облетела уже всех.
        Я зашел в мир Феи. Фея, надо признать, потрудилась на славу. Она написала мощный по стилю и содержанию протест администрации, местами едкий, колючий, местами - переливающийся глубокими лирическими тонами - скорее, это был даже манифест, чем протест, и в целом я бы назвал его пулей. И это была очень меткая пуля. Вряд ли она понравится администрации. А еще меньше ей понравится то количество подписей, которые оставили под протестом посетители мира. Я не стал смотреть, кто именно подписался, просто отметился, как и все. Вероятно, Фея следила за пополнением списка, потому что уже через минуту она выскочила по каналу быстрой связи и сообщила, что протест отослала администрации еще в десять утра, и каждые час-два извещает ее о количестве новых подписей.
        Я поблагодарил Фею за активную помощь. В конце концов, из людей незаинтересованных, она оказалась пока единственной, кто совершил попытку остановить распространение этого бреда. Я прекрасно сознавал безнадежность этих усилий. Взаимоотношения администрации и пользователей напоминали мне Хиппу с его Найдой. Пользователь был ручным, он, конечно, мог, если был сильно недоволен, показать зубы, зарычать, но цапнуть не мог. Ему подчас давали порезвиться, но обычно водили на коротком поводке с жестким ошейником. Администрация всегда делала то, что нужно ей, и считалась с клиентами лишь постольку, поскольку ей самой это было необходимо для собственного процветания. Я понимал, что конкурс
«суд общественности», который раньше был много безобиднее, и в прежние годы являлся скандальным, резко увеличивал популярность Мэйла. Он был рекламой. Страшненькой, как удав, но очень даже притягивающей к себе рекламой. Собирать подписи, конечно, бессмысленно, но высказать свое «Пфи!» - почему бы и нет?
        Было в почте среди прочих письмо и от Цыпочки. Девочка писала, что недостойна моей помощи, так как поставила мне плюс. Но это ведь было еще в первый день! Она меня еще не знала тогда! Она была напугана и поставила плюсы всем-всем-всем! А теперь она чувствует себя виноватой перед теми, кого так ужасно подвела. И, к сожалению, она не может теперь ничего изменить. А ей бы так этого хотелось. В общем, сопли, бред, детский сад с оттенком искреннего раскаяния и потаенной надеждой, что я ее не брошу. Цыпочка жаловалась на одиночество. Никто из друзей даже не выразил ей сочувствия, все отвернулись от нее, стали избегать, как прокаженную, как будто на ней клеймо парии. И на ее письма никто, кроме меня, не отвечал.
        Я ответил. Я сказал, что не вижу на Цыпочке никакой вины. Она действовала в состоянии стресса, бессознательно, наполненная страхом, и это вполне естественно для человека, на которого смертельная опасность свалилась так неожиданно. Не мне осуждать того, кто оказался в таком положении. Случаются обстоятельства, которые оказываются сильнее нас, если они застают нас врасплох. Я написал, что очень даже рад тому, что Цыпочка испытывает чувство вины - значит, я не ошибся в ней. Я ее практически не знаю, но вижу, что она очень даже неплохой человек. Я старался выстроить отношения по схеме: опекун-жертва обстоятельств и, мне кажется, у меня это неплохо выходило. В конце письма я направил Цыпочку в мир Феи - пусть хоть подпись поставит, да увидит, что она не совсем одинока. Какой-никакой позитив, зацепка, надежда.
        Телевизор у нас на кухне. Я хотел посмотреть новости, но Дашку беспокоить мне представлялось совершенно нецелесообразным - объяснять, зачем я вдруг решил посмотреть новости - это навести ее на новые тревожные мысли и страх, что от нее что-то скрывают. Через компьютер телевизионные новости в последнее время не передавали - концерны СМИ никак не могли поделить свои доходы. Конечно, на трубке Хиппы изображение было мелковато, но что поделаешь? Пришлось воспользоваться и удостовериться, что Ветра опять нет в эфире. Я прогнал историю новостей до вчерашнего утра. Ни одного сюжета о конкурсе Мэйл.Ру. Или никто вне сети не заметил, или этот проект пользуется такой мощной поддержкой, что журналюги не рискуют подавать свои голоса против него. Правда, к чести телевидения, никто и не пытался изобразить конкурс как очередное наше достижение на пути к демократии. Он просто умалчивался. Как будто все это мне просто снилось.
        Перед сном я подвел невеселый итог: поддерживала меня пока что одна лишь Фея. Ну, разумеется, и Ветер. Хотя мысль, что я никогда не видел Ветра в реале стала настойчиво и тревожно стучаться в мое подсознание, я отгонял ее, но она возвращалась. Чертов сон! Я боюсь теперь доверять тому, кого считал своим почти что братом. Я подумал, что надо бы связаться с Ветром, но не стал этого делать - что-то я слишком устал от всех этих встрясок. Подождет.
        Вечером страница рейтинга показала, что Цыпочка по-прежнему на первом месте, но я и SolaAvis к ней довольно резко придвинулись, и мы дружно обогнали Исцелителя. С SolaAvisом мы шли довольно-таки вровень: он - на 47-м месте, я - на 50-м. И это при том, что номинантов было уже около тысячи. Среди проголосовавших за или против меня по-прежнему не было ни Хакера, ни Шамана, ни Одинокой Птицы.
        ЧАСТЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ

17 сентября. Суббота. 13 дней до завершения конкурса.
        Чтобы ночью не мучили кошмары, я выпил две таблетки снотворного и намертво вырубился до самого утра. Проснулся, тем не менее, с головной болью и тошнотворной мыслью, что до конца конкурса осталось меньше двух недель. Я помотал головой, надеясь, что боль отступит, но она словно обрадовалась тому, что я пошевелился, и врезала по темени с такой силой, что я понял: двигаться надо плавно и осторожно. И только тут до меня дошло, что помимо прочего я слышу посторонний звук. Кто-то безудержно трезвонил в дверь. Я поплелся в прихожую, но по дороге припомнил, что лучше без трубки Хиппы не ходить даже по квартире и вернулся за ней. Только после этого нетвердой походкой подошел к дверям и глянул в окуляр видеофона.
        На лестнице никого не было. Тем не менее, звонок не унимался.
        - Кто там? - спросил я.
        - Господин Максимов дома? - отозвались из-за двери.
        - Кто звонит? Что вам надо? - я чувствовал раздражение оттого, что стою, как идиот, в одних трусах в прихожей, с защитным устройством в руках, с раскалывающейся головой, и разговариваю с человеком, которого нет. Я понимал, что такого быть не может, но вот он - видеофон: лестница есть, голос есть, а человека на экране нет. Невидимка хренов. Я понял, что в таком состоянии не открою дверь никому, даже Хиппе. Но все-таки я предпочитал сначала узнать, кто это там нагло рвется ко мне ни свет, ни заря и что ему от меня надо.
        - Я интернет-курьер. У меня приз для господина Максимова.
        Голова резко перестала болеть. У меня все похолодело внутри. Я чуть не упал.
        - Вы с ума сошли? Конкурс закончится только через тринадцать дней, о каком призе может идти речь?
        - Да нет, что вы, конкурс закончился позавчера, и вы - победитель, господин Максимов.
        Я раньше думал, что это образное выражение - «подкосились ноги». Но тут я понял, что это самое что ни на есть взаправдашнее состояние человека, которому дали страшным известием по голове. Ужасающая слабость охватила меня. Я почувствовал, что ноги не держат меня и сел на пол.
        - Да откроете вы или нет? - нетерпеливо продолжали из-за двери. - У меня еще два адреса и все в разных концах города.
        - И как вы собираетесь вручать мне приз? - попробовал я собраться с мыслями.
        - Как всегда - под расписку. Ваш сын - выиграл в этот раз мобильный телефон-аппарат. Он - что, забыл сказать вам? Конкурс рэндзю, полуфинал.
        - Боже ты мой, - прохрипел я пересохшим ртом, с трудом, держась за стенку, поднялся, открыл дверь. Курьер вручил мне очередной мобильник. Осчастливил. Я никогда не думал, что если мне подарят столько телефонных трубок за три дня, я буду испытывать такую радость, такое блаженство.
        Как только я закрыл за курьером дверь, то почувствовал смертельную усталость. Отступившая, было, головная боль навалилась на меня с новой силой. Я опять сел на пол. Тупо посмотрел на обе трубки у себя в руках. Потом вспомнил, что одной из радостей защитного устройства является наличие аптечки. Я набрал три единички и посмотрел, есть ли в наборе обезболивающее. Трубка мне предложила анальгетик с морфием. Мне было уже ни до чего, я приложил защитное устройство, как требовала инструкция, к предплечью и впрыснул себе лекарство. Через минуту боль прошла. Я почувствовал себя намного лучше.
        ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ
        Я сидел на полу в прихожей и думал о том, насколько я плохой христианин. Я думал, что если бы кто-то видел Скитальца в тот момент, когда курьер сообщил, что собирается вручить ему приз, то это было бы очень-очень стыдно. Я думал о проявленной мною трусости, слабости, но отчего-то мне это было глубоко безразлично. «Я не умру, пока еще нет, - с облегчением чувствовал я. - И через две недели все равно все будет в порядке. Я не могу выиграть этот конкурс. Это невозможно. Это слишком ничтожный шанс». Но существовала еще другая опасность. И постепенно я начал вспоминать о ней. Я не сразу сообразил, что осталась одна неясность в визите курьера, некая неразрешенность, которой следовало незамедлительно заняться. Но когда понял, то сразу позвонил Хиппе по его мобильнику. Он тотчас взял трубку. Я рассказал ему о том, что утром ко мне приходили, но видеофон ничего не показал. Хиппа ни о чем не спросил, он тотчас явился ко мне, оставил кавказку в прихожей, а сам пошел на лестницу, как он сказал, разбираться, в чем там дело. Минут через десять Хиппа вернулся довольно хмурый и, откидывая со лба рыжие лохмы,
сказал, что кто-то зациклил изображение в видеокамере на моей площадке.
        - До меня хотят добраться? - довольно кисло поинтересовался я.
        - Не думаю, скорее, запугивают, - ответил Хиппа. Если им хотелось выманить тебя, зачем бы они ломали вчера твой звонок. - Обычная их тактика - действовать на нервы.
        Я хотел спросить, откуда он знает о том, какая у сатанистов тактика, но передумал, промолчал.
        - Будь, - сказал Хиппа. Забрал кавказку и ушел к себе. Я поблагодарил Бога, что у меня есть этот странный сосед, охламон и обалдуй, как мне всегда казалось, но теперь в нем для меня открылась новая, нежданная грань, и рядом с ним я почему-то чувствую себя гораздо спокойнее. Я вдруг понял, что я представляю собой для Цыпочки. Не Бог весть какой Хиппа - друг, но какое космическое одиночество я испытывал бы сейчас без него. И это несмотря на то, что у меня семья, и мы практически никогда не разлучаемся.
        Вспомнив о своих, я поплелся на кухню, где Дашкой уже был почти приготовлен завтрак. Подождал, пока сварится каша, лениво сжевал ее, хлебнул кофе и поплелся за компьютер.
        На панели почты тревожным красным огоньком вспыхивал сигнал экстренного вызова. Меня в нетерпении ждала Фея. Я включил быструю связь. Фея была вся в растрепанных чувствах. И было, надо сказать, от чего. Сегодня утром она включила компьютер и узнала, что ее выдвинули номинантом в конкурсе «Суд общественности».
        - Кто? - тупо поинтересовался я.
        - Ты не поверишь! Корпоративный мир. Они настолько обнаглели, что даже не пытаются замаскироваться!
        - Сам Мэйл? Быть такого не может.
        - Ну что ты, как маленький, Скиталец, конечно не сам Мэйл! У каждого из администраторов есть свой мир. Только эти миры корпоративные. Они являются полуофициальными.
        - И что теперь?
        - Что-что? Ты посмотри лучше мое место в рейтинге.
        Я зашел на страницу рейтинга и присвистнул. Лидировала по-прежнему Цыпочка. Я занимал уже 24-ое место, Одинокая Птица - 25-ое, 29-ое было у Феи. Понятно, что мгновенно продвинуться в третий десяток она не могла. Ей кто-то очень постарался помочь. Очень. Номинантов было уже много больше тысячи. Кто-то не дремал и ночью, записывая недругов в смертники. Я нажал Фее минус, хотя прекрасно понимал, что будь у меня сто голосов, даже тысяча - это не играло бы роли. Мне стало как-то крайне неловко. Я понимал, что за меня заступился очень хороший человек. И теперь он должен был разделять мою участь. Потому, что я, дурак, не предусмотрел последствий.Надо было ее вчера остановить. Надо было.Ведь понимал же, что бессмысленно, нет, решил вот, что от «пфи», высказанного народом, хуже не будет. Не слишком я стал прозорливым в последнее время. Конечно, о ситуации легче судить, находясь вне ее, но предвидеть, что Фея подставляется, я мог и обязан был.
        Фея сказала также, чтобы я зашел на главную страницу Мэйл.Ру. Я зашел. В разделе новостей администрация заявляла, что в связи с многочисленными вопросами по поводу конкурса «суд общественности», она вводит новую рубрику с соответствующим названием. Рубрику возглавляло объявление, что многие сомневаются, действительно ли, победитель конкурса приговаривается к смерти. Да, смертная казнь - это серьезно, - писала администрация. - Никаких сомнений в этом быть не может. И отчет о смерти победителя будет опубликован незамедлительно. Задают также часто вопрос: а что будет с теми, кто получил второе-третье места? Отвечаем: изгнание. Как в прошлые годы те, кто занимал первое место в конкурсе. Несколько человек спросило: а что будет, если администрация не сможет определить адрес победителя? Заверяем: такого не может быть. У нас новейшая аппаратура. Адрес каждого пользователя занесен в реестр сервера. Был также вопрос: возможна ли ошибка при определении адреса? Смело утверждаем: такого быть не может. У некоторых пользователей возник интересный вопрос: что будет, если победитель конкурса умрет своей смертью до
исполнения приговора. Отвечаем: в таком случае, занявший второе место автоматически становится победителем. Предупреждаем, что есть случаи недовольных проведением конкурса, несмотря на то, что общественность приняла его с радостью. Организатором выступлений была некая особа с ником Фея. Протест она выражала в связи с тем, что является одним из лидеров конкурса и входит в третий десяток номинантов. Администрация просит всех пользователей в случае выражения кем-либо недовольства ее действиями по ходу конкурса или вне его сообщать об этих частных случаях ей по корпоративному официальному каналу.
        Вот так вот. Не много и не мало. Я зашел в мир Феи и увидел, что почти все подписавшие протест забрали свои голоса обратно. В том числе и Цыпочка. Нас осталось всего ничего. Меньше ста человек. Ну что ж, придется принять условия игры. Не мы их, однако, диктуем.
        ЧАСТЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
        Хочешь-не хочешь, а работать все-таки надо. Босс прислал разгромную резолюцию. Рвал и метал. Обзывал халтурщиком. Уволить не грозил, но очень как бы доброжелательно сетовал на то, что даже лучшие работники не чувствуют себя заинтересованными в процветании фирмы. В конце начальничек оставил приписку: он, дескать, чрезвычайно надеется на то, что мое кратковременное нездоровье, которое как он чувствует, всему виной, не повлияет на ход дальнейшей моей деятельности, поскольку я должен понимать: план не выполняется, а и эту работу придется переделывать. Я посмотрел. Босс прав: придется, да. Столько ляпов, которых я допустил за последние два дня, я не сделал бы прежде и за год. Чтобы не потерять место работы, я должен на десять часов в день как минимум забывать о конкурсе Мэйл.Ру. Даже на уровне подкорки. Должен, обязан. Потому что чем дальше, тем труднее православному в этом мире найти работу. Не приветствуют нас бюро по трудоустройству, и отделы кадров морды от нас воротят.
        Короче, сел я, сосредоточился и до четырех, не обедая, переделал весь тот бред, который два дня старательно сбрасывал боссу. И когда закончил, облегченно вздохнул. Вздохнул и посмотрел на часы. Было ровно четыре. Суббота. Пора собираться на Всенощную. И вот тут на меня накатило новой волной неуверенности и слабости. Я понимал, что опасно вести Дашку и детей в храм, и не просто опасно, а это смертельный риск при сложившихся обстоятельствах. И встал для меня ребром вопрос: не является ли эта ситуация испытанием моей веры, не лукавлю ли я себе, когда говорю, что не стоит рисковать близкими, не пора ли и мне совершить свой подвиг, свое отречение от мира. Может, эта ситуация с конкурсом должна мне как раз напомнить о долге, который обязан исполнить в случае опасности любой христианин? Живем один раз, и смерть надо выбирать себе достойную.
        Но, надо признаться, я смалодушествовал. Я позвонил в храм и попросил отца Иллариона. Услышав мой голос, он сразу же начал о том, что уже поговорил с благочинным, но пока что ничего утешительного мне сказать не может. Я чувствовал себя крайне неловко, сейчас меня волновало другое, и я не знал, как задать иерею столь скользкий вопрос. В конце концов, я решил прямо признаться в своих сомнениях. Я рассказал о сатанисте, который преследовал меня, когда я возвращался позавчера из храма, рассказал о перебитых лампочках в доме, рассказал и о зацикленном видеофоне, который показывал пустую лестницу, когда там находились люди. В конце я добавил, что понимаю - это все не причина не посещать храм, но меня грызут сомнения насчет жены и детей. Я боюсь неправильно истолковать своим слабым человеческим разумением Божию волю. Может быть, мне следует разориться и отвезти их в Церковь на такси? А как обратно? Будет уже темно. Позволят ли мне вызвать машину из храма? Отец Илларион тут же заявил, чтобы я не бредил, что Божия воля заключается в том, чтобы моя семья сидела дома, запертая на все мыслимые и немыслимые
замки и запоры. «И завтра тоже не вздумай их привести, - велел он. - Нет моего благословения на то, чтобы ты рисковал жизнью жены и детишек. Если сумею, выберусь сам к вам». Я вздохнул с облегчением. О Дашке и детях можно не беспокоиться. Конечно, я слукавил, когда позвонил в храм, переложил на священника собственную ответственность, но ведь это его прямой долг - решать подобные вопросы. Чтобы успокоить совесть, я решил, что сам-то пойду на службу обязательно. Отец Илларион ничего не сказал обо мне самом, и я решил, что это знак, который мне прямо указывает, как я должен поступить. Забавно, в другое время, случалось, мы пропускали Всенощную по разным причинам, иногда не столь уж важным, но теперь я чувствовал - должен идти. Не могу объяснить, почему, но уверенность такая во мне была. Рискуя собой, я как бы замаливал свою вину.
        Я прошел к Дашке. Сказал, что в связи с тем, что в городе неспокойно, отец Илларион велел женщинам и детям пока что храм не посещать. Рассказал ей о том, что было с видеофоном сегодня утром - пора ее, похоже, потихоньку начать готовить к плохим новостям. Дашка отреагировала на удивление спокойно, только на прощание долго-долго меня крестила и шептала молитвы.
        Сатаниста я заметил сразу. Он стоял напротив магазина, курил и лениво сплевывал себе под ноги. Увидев меня, он достал из кармана трубку, и стал с кем-то разговаривать. Мне это очень не понравилось, я, в свою очередь, тоже достал трубку - ту, что принес курьер, позвонил домой и сказал Дашке, чтобы не открывала дверь никому, даже мне, я со своим ключом. Пускай держит телефон под рукой и если что - сразу звонит в МЧС или милицию. Надеюсь, напугал ее несмертельно. Сунул руку в карман, сжал трубку Хиппы, и пошел в храм.
        Отец Илларион, увидев меня, ничего не сказал - думаю, он меня понял. Я отстоял Всенощную, хотя вначале мне было очень трудно сосредоточиться. Мне мешало то, что сатанист не остался за дверями, как я предполагал, он сделает, а вошел вслед за мной в церковь - я находился, как и положено мужчине, в правой части храма, а он стоял за спиной и громко, глумливо срыгивая, дышал мне в затылок. В храме я вначале почувствовал себя крайне незащищенно. Здесь я не мог пользоваться трубкой Хиппы и даже просто позвонить. Я не мог позвать на помощь. Я не должен был приходить, Бог наказал меня за самоуверенность, - подумал я. - Он показал мне мое ничтожество и слабость, трусость мою и гордыню. И поделом. Я постарался сосредоточиться на вечерне. И это мне вначале не очень-то удалось, но затем хор запел: «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя; услыши мя, Господи. Господи, воззвах к Тебе, услыши мя; вонми гласу моления моего. Внегда воззвати ми к Тебе; услыши мя, Господи. Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моею, жертва вечерняя. Услыши мя, Господи». И тут я понял, что мне ничего не страшно,
ни нож в спину, ни выигрыш в конкурсе - я вдруг осознал, почему я сегодня нахожусь здесь, в храме. Я пришел разговаривать с Богом, и никто не сможет нарушить этой беседы, даже смерть. Кто же еще защитит меня, если не Господь? Я перестал бояться за Дашку и внутренне дрожать за Длинноухого и Цыпленка. За каждого из них я подал отдельный сорокауст о здравии. И отправился домой.
        Сатанист шел за мной, позади чуть ли не шаг-в-шаг. Пройдя сотни две метров, я остановился, не вынимая рук из карманов, повернулся к нему и спросил: «Простите, вам что-то от меня надо?». Впервые я видел его лицом-к-лицу. Нельзя сказать, чтобы физиономия его была без начатков интеллекта, родился он явно не дебилом. Но бритая голова, шестерки на лбу, водянистые тусклые глаза, кривая ухмылка, приклеенная к губам сигарета вызывали отвращение. Нормальный человек не должен вызывать такие чувства и я постарался погасить в себе неприязнь. В конце концов, я должен понимать, это - маска, бесовская личина, но все-таки какой-никакой - это человек. А значит, можно постараться найти с ним общий язык. Но сатанист искать общий язык явно не собирался. Он молча стоял и спокойно смотрел на меня холодным скользким взглядом. Я повернулся и пошел дальше, не ускоряя шаг, но страх опять начал пробираться в меня, и я молился о том, чтобы ничем не выдать своего беспокойства, незаметно выбирал маршрут по самым освещенным и многолюдным местам, пока не дошел до дома. У порога моего дома сатанист остановился, и внутрь заходить
не пожелал, с облегчением я поднялся по лестнице, вошел в квартиру.
        Дашка в напряженной позе сидела на табуретке с Цыпленком на руках в прихожей. Рядом, на гардеробе, стоял телефон. Длинноухий с ноутбуком сидел рядом с Дашкой, но не печатал. Все это было более чем необычно, и беспокойство мое возросло при одном взгляде на них. Как только я закрыл дверь, Дашка облегченно вздохнула, а Длинноухий радостно заулыбался. Пока меня не было, двое сатанистов целый час настойчиво трезвонили в дверь. Ну да, они же не знали, что Хиппа починил видеофоны… Сердце мое упало. Я не хотел думать о том, что могло случиться, если бы Дашка открыла дверь.
        - Я смотрела новости, а тут они позвонили…
        - Ты смотрела новости? И что там было? - спросил я.
        - Столько всего вокруг происходит. И ты так странно себя ведешь, а я ничего не знаю, - начала оправдываться Дашка.
        - Да ничего-ничего, что-нибудь необычное было в новостях?
        - Нет, все то же, что и год назад, и два - никаких изменений.
        - Про Интернет что-нибудь говорили? - вскользь заметил я, но Дашка тут же насторожилась. - А что такое с Интернетом?
        - Подорожает, говорят… Не было ничего? Впрочем, не беспокойся, мне босс должен будет заплатить компенсацию, если это случится…
        Мы поужинали. Я пошел перед сном проверить почту. Были письма от Хакера и Цыпочки. Я несказанно обрадовался тому, что Хакер ответил. Он писал, чтобы я не беспокоился, он вне всякого сомнения, примет меня и мою семью в Антарктиде, если это понадобится. Сетовал на холод, на то, что прозрачный купол, который недавно возвели над полярным селением, не настолько уж защищал от холода, как обещали поставщики, жаловался на трудности, на то, что кредиты с трудом выцарапываются из банков, на то, что ООН не слишком серьезно относится к Антарктическому государству, на то, что Штаты мечтают прибрать материк к рукам, не считаясь ни с чьим статусом. В конце следовал PS. «А кто такой SolaAvis, о котором ты упомянул?» - спрашивалось в приписке. Мне чуть дурно не сделалось. Или Хакер прикидывается, или кто-то из нас рухнул с дуба. Я не стал читать письмо Цыпочки, отложил на завтра, обойдется. Только глянул еще раз в рейтинг. У меня было 14 место, у SolaAvisa - 15, у Феи - 16. Цыпочка по-прежнему лидировала. Я почувствовал себя весьма и весьма обреченно, лег в постель, правило читать не стал, уже в кровати помолился
«Отче наш» и «Богородице» и провалился в сон, даже не дождавшись Дашки.
        ЧАСТЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

18 сентября. Воскресенье. 12 дней до завершения конкурса.
        Проснулся - как выпал из небытия, резко, толчком, ни свет-ни заря. Глянул на часы - пять утра. Вскочил, встал перед иконами, почувствовал настоятельную потребность поблагодарить Бога за то, что живы, что сохранил, что глупая моя вчерашняя выходка не кончилась плохо ни для меня, ни для семьи. Накатил острый прилив благодарности - я вдруг понял то, что вчера не успел даже расчувствовать: мы все висели на волоске от гибели, всегда висели, но сейчас особенно - мы были беззащитны и слабы. И тем не менее, краем сознания, несмотря на то, что это было чистейшей воды безумие, я знал, что сейчас отправлюсь на Божественную Литургию. Мелькнула мысль, что на раннюю - безопасней. Сатанисты, возможно, еще спят или справляют свои адские службы. И ранняя - короче, много короче, чем поздняя. Я тихо собрался, написал Дашке записку, что ушел в храм, и, перекрестив по очереди каждого из своих, отправился в путь.
        Пока спускался по лестнице, слышал, как хрустит под ногами тонкое битое стекло. Вчера я был настолько весь в себе, так напряжен, что даже не заметил: поменяв лампочки, жилконтора не позаботилась, чтобы убрать на лестнице. Раньше мы бы сами подмели, выбросили бы валяющиеся всюду цоколи, но сейчас об этом даже глупо было думать. Мелькнула мысль, что, возможно, вот так, незаметно, исподволь, начинаются новые исторические эпохи - просто с того, что жильцы начинают бояться выходить на собственную лестницу. А ведь и впрямь боятся: раньше на площадке между вторым и третьим этажом собиралась помногу раз на дню перекуривать молодежная компания. Давненько я никого из ребят не видел. Вероятно, родители не пускают. И правильно, в общем-то делают, что не пускают…
        Я вышел на улицу, огляделся. Вчерашнего сатаниста не было, но на его месте стоял, зябко поеживаясь, пацан лет двенадцати. Я сразу же повернул в противоположную от храма сторону, прошел полсотни метров, оглянулся - мальчишка неуверенно, на расстоянии, двигался за мной. «Ну что ж, - подумал я. - Хотите играть - ладно, поиграем в ваши игры, посмотрим, как вам это понравится». И резко взяв с места, побежал. Я бежал по закоулкам и проходным дворам, которые пацан, если местный, должен знать не хуже меня, но если его вытащили из другого района, то у меня было явное преимущество. Да и вид у парня был хлипкий - долго ему не продержаться. На ходу я придумывал замысловатый маршрут, чтобы быстрее запутать следы. Мне это удалось. Через пять минут я почувствовал, что надежно оторвался, но решил назад не поворачивать, а свернуть на Крестовский остров, чтобы через него перебраться на Каменный. Когда я подошел к храму, около него маячила подростковая фигура. Мне не удалось обвести сатанистов вокруг пальца. Вряд ли, конечно, пацан самостоятельно догадался ловить меня у храма, скорее всего, связался с главарем. Я
вошел в церковь. Мальчишка не решился последовать за мной.
        В храме собрался только клир. Служба еще не начиналась. Отец Иннокентий подозвал меня и расспросил о делах. Я коротко рассказал. Он довольно сердито заметил, что сейчас мое геройство неуместно, что он берет на себя ответственность перед Богом и не дает благословение на то, чтобы я приходил в храм в среду - в праздник Рождества Богородицы. Я стал сопротивляться, возражать, сказал, что двунадесятые никогда не пропускал, собирался как раз на причастие… В конце концов, должен же я причаститься, когда мне угрожает гибель. «Сидите дома, я сам приду к вам», - велел отец Иннокентий. После службы он выпустил меня из храма через заднюю дверь. Я видел, что пацан сидит на паперти спиной ко мне, но уйти незаметно я мог только, в одном направлении - к восточной части острова. Однако там испокон веку возвышалась изгородь военного санатория, перелезть ее незаметно не представлялось возможным, оставалось только спуститься к Малой Невке и обойти по воде, а там, обогнув остров, перейти опять вброд по реке мимо изгороди. Я так и сделал. Разулся, закатал штаны, к счастью, был отлив, так что я практически не намок,
хотя по сентябрьской Неве пройти даже с пяток метров - то еще удовольствие. Тем не менее, это лучше, чем неотвязная слежка.К счастью, я не напоролся ни на милицию, ни на санаторную администрацию. Редкие ветераны бродили по аллеям с банками пива в руках. Я перешел, дружески им кивая, словно я местный, на другую часть острова, вылез с территории санатория и, миновав Каменноостровский мост, благополучно добрался до дома. Слежки не было. Я был доволен. Это была маленькая моя победа - на этот раз я сумел перехитрить врагов.
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТАЯ
        Дашка стояла на лестнице у распахнутой настежь двери и взахлеб рыдала.
        - Господи, что случилось? - опешил я. - Дети?
        Я безумно испугался. Но тут Дашка вкатила мне такую мощную оплеуху, что от этого сразу же стало легче. Я понял, что с детьми все в порядке, что дело только лишь во мне, в том, что она за меня волнуется.
        - Ну всё, всё, успокойся, всё хорошо, - стал уговаривать я жену, осторожно подталкивая ее к квартире. Запер изнутри дверь. Обнял, погладил по голове, по спине. - Всё, всё, всё замечательно. Я просто ходил в храм. Не беспокойся, солнышко. - я представил, как она проснулась, стала искать меня, не нашла, увидела записку, испугалась, приникла к видеофону. Боже мой, неужели так и стояла у двери, меня ожидая? Из кухни высовывалась испуганная физиономия Длинноухого. В глубине квартиры надрывался истошным криком Цыпленок. Так и есть, не завтракали, нервничали, делать им больше нечего. Что же это за жизнь такая зверская пошла? Я отправился на кухню и пока Дашка, баюкая Цыпленка, рассказывала, сколько они здесь натерпелись, думая-гадая, что со мной может случиться, приготовил омлет и разогрел рожок с молоком.
        - Ничего со мной не может плохого произойти, - говорил я. - Ты же знаешь, я осторожный. Если на улице будет по-настоящему что-то опасное, я сам нос из дома не высуну. Я ведь думаю о вас, беспокоюсь, и у меня всегда с собой мобильник. Если что-то непредвиденное случится, уж позвонить домой я точно успею.
        - Но я звонила, звонила сто раз! - возразила Дашка.
        - Ты же знала, что я в храм иду. Я у входа в церковь выключил трубку. А потом забыл включить обратно. Не беспокойся, я не потерял ее и терять не собираюсь. Тебе надо понять: со мной всё хорошо. И всё будет хорошо. Всегда, ныне и присно… Мысль о конкурсе помешала мне добавить «и во веки веков»…
        Дашка заметила заминку, но я тут же поправился.
        - Видишь ли, мы под Богом ходим. Поручиться на все сто - никак не могу. Но то, что от меня зависит - я всё сделаю. Ты же знаешь, у семьи второй приоритет после Бога, - понимаю, что первый бы ее утешил гораздо больше, но Дашка и сама знала, что это невозможно…
        После завтрака я сел за компьютер. Прежде всего проверил рейтинг. 1 место - Цыпочка, 11 - SolaAvis, 12 - Фея, Одинокая Птица и Фея обогнали меня, я был на
13-м месте, а на 19 я увидел Ветра. Итак, Ветер появился в конкурсе. Я вспомнил свой сон. Но я не позволил недоверию командовать сегодня в себе. Я поставил Ветру минус. И написал ему записку, что его имя появилось в рейтинге. Впрочем, я не сомневался, что Ветер следит за конкурсом. Проголосовало уже пять тысяч с лишком человек, и многие из тех, кого я не знал, и кто обо мне никогда не слышал, приговаривали меня к смерти. Я догадывался, что большинство из них - это те, кого выдвинули в смертники враги либо друзья. Я понимал, что людьми руководит страх. Я все понимал, и я не злился на них. Мне было очень их жаль. Кто понимает из этих людей, что творит, того долго будет совесть мучить, а кто не понимает, то это уже такое несчастье, которому никто, кроме Бога, помочь не в силах. Я закрыл глаза, опустил голову на сложенные ладони и помолился. Молитва была короткой, неуставной, за обуенных страхом и не имеющих разум была она, с просьбой помочь им, спасти их, и еще просил я, чтобы грех, против меня совершенный этими тысячами людей, не засчитывался им, пусть уж лучше будет он им уроком, а я… ну что,
как-нибудь переживу это зло… не коварство же это, не злонамеренность - страх, смешанный с глупостью, не более. Ничего, ничего, всё, Господи, со мной в порядке, ноу проблемс… Еще я попросил за Фею, Ветра, Цыпочку и SolaAvisa. Если судьба погибнуть мне, то пусть их хотя бы минует этот двенадцатидневный напряг ожидания, ведь не позволишь же Ты, Господи, умереть им. Не за что им умирать. Хорошие они все люди, Ты же сам это знаешь… Так что уж нервы им зря мотать?
        Перед тем, как открыть почту, я встал слегка поразмяться, отключиться от грустных мыслей, подошел к окну - напротив магазина маячила одинокая фигура с бритой головой, я вздохнул, задвинул шторы и вернулся к компьютеру.
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
        Ветер писал, он в курсе того, что попал в рейтинг, но сейчас не до того - нужно готовиться к передаче. Вечером его должны показать в «Обозревателе» в прямом эфире. Конечно, это не совсем то же самое, что новости, аудитория у
«Обозревателя» много уже, специфичнее, чем у любых новостей, но случалось, и аналитические программы телевидения меняли направление общественного мнения в политических вопросах. Реакцию людей можно будет увидеть уже завтра-послезавтра; к этому времени Ветер собирался вернуться в свою деревню под Тулой из Москвы, где в Останкинской студии снимали передачу.
        - Вряд ли удастся что-либо реально изменить, но попробовать надо, - уверенно писал Ветер.
        - Не буду задерживать, - ответил я. - Только, пожалуйста, будь осторожен. Не наследи.
        - Не беспокойся, - откликнулся Ветер. - Туда и обратно меня привезет совершенно надежный человек.
        Я открыл отложенное вчерашнее письмо Цыпочки. Оно немногим отличалось от предыдущих. У девчонки продолжалась нескончаемая истерика. Она писала, что подписи протестующих против конкурса в мире Феи практически все исчезли. Народ боится защищать тех, кто попал в список номинантов конкурса «Смерть». Все понимают, что любой, кто выступит против администрации, рискует оказаться на первых страницах рейтинга.
        - Я тоже забрала свой голос, потому что думала, а вдруг тогда мой рейтинг снизится, - пыталась оправдываться Цыпочка, - и ничего! Как была на первом месте, так и осталась! А Вы говорили, что через пару дней я буду уже позади, как же так? Что мне делать? У меня не может быть столько врагов! Я и народу-то столько не знаю, сколько проголосовало против меня! Помогите, пожалуйста, милый Скиталец, сделайте что-нибудь, я уже больше не могу, я измученная вся, мне проще самой перерезать себе вены или повеситься, чем ждать еще две недели. Не могу я больше, совсем не могу! Плохо мне! Страшно! Ужасно страшно! Я извелась вся. Помогите, ну хоть как-нибудь, ну Вы же взрослый, придумайте. Мне жить очень хочется. Я раньше часто думала, как хорошо было бы умереть, а теперь понимаю, какая дура была. Я очень-очень-очень хочу жить! Ничего другого больше не надо! Спасите меня, спасите, пожалуйста!
        Что мне было ей ответить? Как успокоить? Что рано ей еще о смерти думать? Это прозвучало бы беспредельно цинично. Я написал Цыпочке, что на Мэйле, действительно, мы оказались в западне у администрации, но один из моих френдов сегодня выступит в Обозревателе, и я надеюсь, что это как-то нам поможет. Я не стал говорить, что первое место она неминуемо потеряет, судя по тому, как стремительно взлетел я со своими друзьями. Сейчас она этому не поверит, решит, что это пустые слова, которыми ее пытаются обманно утешить. Лучше пускай отвлекается, надеясь на возможный выход из ситуации.
        Закончив письмо Цыпочке, я почувствовал себя измочаленным до невозможности. Трудно на расстоянии успокаивать совершенно незнакомого человека, которому грозит смерть и который перестает верить в возможность собственного спасения. Я устал, мне вообще не нравится, когда женщины нервничают или скандалят, а если плачут, то это хуже всего. Я теряюсь в таких случаях и не знаю, как себя вести. Мне кажется, что они рассчитывают на то, что я сумею решить все их проблемы, а я часто не знаю даже, как с ними самими разговаривать, когда им плохо. Я думаю, они и сами не знают толком, чего от меня хотят, просто хотят переложить ответственность за свои проблемы и беды на крепкие мужские плечи. Еще бы эти разнесчастные плечи такими мощными самому чувствовать.
        Я встал, подошел к окну. По-прежнему напротив магазина маячила темная фигура с бритой головой. Я долго смотрел на нее и думал, что если бы это было кино, то сатанист сейчас вытащил бы из кармана пистолет и без промаха поразил бы меня. И все мои проблемы были бы решены. Раз и навсегда. Я умер бы мучеником за веру и попал бы в рай. Я потряс головой. Ну вот, недалеко же я от Цыпочки ушел в своих мыслях… И жить, да жить, конечно, очень хочется. Вот именно сейчас, когда опасность подступает с двух сторон. Жить хочется, только получится ли? Что ж, рано или поздно это выяснится…
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
        Хиппа не изменил воскресной традиции - наведался ко мне после вечерней прогулки с собакой. Мы сидели на кухне, пили пиво да по-черному смолили, так что Дашка не выдержала, дважды заглянула и намекнула, что дымом несет уже в детскую. Хиппа притушивал хабарики в ответ на ее замечания, но мне было не остановиться - я курил сигареты одну за другой, не останавливаясь, подряд. Хиппа был единственный человек в реальном мире, кроме отца Иллариона, с кем я мог поделиться большей частью своих проблем. Несмотря на его странное поведение и то, что Хиппа знал обо мне гораздо больше, чем я предполагал всего лишь неделю назад, мне казалось, что я могу доверять ему. А что делать? Нельзя же замкнуться в собственной скорлупе настолько, что не верить уже совсем никому! Мы и так вели настолько замкнутый образ жизни, что практически чувствовали себя робинзонами среди людей, и дальше бы я выдержал такую жизнь, куда деться, если бы не все те события, которые обрушились на меня в последние дни.
        Короче, я не справился с нервами и решил рассказать Хиппе о странном поведении Хакера. Я не стал называть ничьих имен, объяснил лишь, что есть у меня друг в Антарктике, который обеспечил пару лет назад мне и еще одному моему другу мощную защиту в сети, а теперь этот друг удивительно себя ведет. Его вообще не узнать, пишет редко и сухо, но это понятно, мы теперь разных социальных слоев люди, но вот то, что он отказался от того, что знает еще одного нашего общего френда, да еще в такой безапелляционной форме, а ведь именно тот общий френд нас познакомил… Я понял, что говорю чересчур сбивчиво, слишком общо. Как понять чужому человеку ситуацию, если он не понимает, о чем именно речь, не знает людей, он ведь никогда не общался ни с кем из моих друзей. Однако, Хиппа кивал лохматой рыжей головой, рассеянно тянул из банки пиво и делал вид, что меня слушает. Возможно, именно это мне и было надо - чтобы кто-то просто дал мне выговориться, сделал вид, что понимает, о чем идет речь. Конечно, Хиппа совсем ничего не понял, поскольку первое, что он меня спросил, было, как ведут себя сатанисты. Я рассказал.
Рассказал о том, как лезли к Дашке, когда меня не было дома, рассказал о хвостах, преследующих меня по дороге в храм и торчащих под окнами напротив магазина.
        - Ага, да, этих я видел, - мотнул шевелюрой Хиппа и, затянувшись дымом, нагнулся к Найде, которая будучи оставленной у входной двери, как всегда, ухитрилась незаметно проползти на кухню, потрепал ее по холке, откинулся на табуретке назад и чуть не въехал своими рыжими лохмами в пламя горелки, на которой пыхтел, дожидаясь своего часа, забытый чайник. Я ожидал, что Хиппа начнет меня уговаривать быть осторожнее и внимательнее, и вообще не высовываться на улицу, но он ничего такого не сказал.
        Тут подошло время, когда по ящику должен был начаться «Обозреватель», я включил телевизор. Хиппа был в курсе, что я не балую телевидение, выразил на лице полное изумление, однако без лишних слов развернул табурет так, чтобы сидеть лицом к экрану. Заодно свернул локтем со стола только початую банку пива, пиво разлилось по линолеуму. Я отправился в туалет за тряпкой, но когда вернулся, увидел, что тряпка уже не нужна - Найда начисто вылизала пол. Хиппа был задумчив и, кажется, не замечал этого. Странный он все-таки тип, в очередной раз подумал я, усмехнувшись про себя и тоже сел перед экраном. Звук поставил на минимум, чтобы Дашка не принеслась выяснять, что такое случилось. Как раз кончилась реклама, появились титры «Обозревателя» и ведущий объявил, что сегодня будут вести беседу представитель Интернет-портала Mail.ru Олег Рекемчук и православный христианин Сергей Игнатьев. Я внутри себя ахнул. Ветер решился открыто назвать свое имя. Либо он взял себе псевдоним, либо он уже не считал себя жильцом на этом свете, либо… либо вел неведомую мне игру, которую предстояло разгадать.
        - Тут будет мой друг, о котором я тебе сейчас рассказывал, - негромко объяснил я Хиппе. - Не тот, что в Антарктиде…
        - Да понял я, - мотнул головой Хиппа. - Без проблем, не мешай.
        В студии, помимо ведущего, находилось два человека. Сначала я даже не понял, кто есть кто. Мне всегда казалось, что Ветер - большой, сильный, красивый, немного полный - таким я его себе представлял. Поэтому, когда увидел маленького худенького человечка в строгих очках, с проплешиной на голове, зачесанными на нее жидкими бесцветными волосами, я решил, что это представитель администрации Мэйла. Но я ошибся. Ветер выглядел совсем не так, как я о нем думал. Этот маленький, щуплый человечек был как раз он. Однако чувство того, что он немощен и слаб, испарилось, как только он заговорил. Он обладал бешеной энергией, не мог находиться на одном месте, вертелся на стуле, вскакивал с него, прыгал по сцене, то и дело вылетая из-за стола, за которым ему полагалось чинно сидеть во время передачи, чтобы вести неторопливую размеренную беседу. Он говорил, как Демосфен, быстро, горячо, убедительно. Сначала я даже не вдумывался в смысл его слов, захваченный этим пламенем и тем новым образом, который у меня еще не ассоциировался с моим другом. Я глянул на Хиппу и увидел, что он не только необычно внимателен, он
испуган.
        - Твоему другу угрожает опасность, - тихо произнес он. - Мне надо срочно позвонить.
        Я протянул ему телефон, но он сказал, что воспользуется своим мобильником и, цыкнув Найде, вышел с кухни. Я встревожился, но мне надо было досмотреть
«Обозревателя» и я сосредоточился на передаче. Как раз Ветер задал администратору Мэйла какой-то вопрос, и тот размеренно объяснял, что-то насчет того, что идея конкурса была предложена и реализована инвестором, который скупил контрольный пакет акций компании Portall.ru, владеющей Интернет-порталом Meil. u. Кто является инвестором? Корпорация IceGold. Да бросьте вы, как эстонский банк мог скупить контрольный пакет акций Port.ru? Это ему не под силу. Администратор не ответил на этот вопрос, а Ветер, казалось, не заметил молчания и продолжал… Он говорил о морали, религии, культуре, смертной казни в современном мире - обо всем, что наболело у нас за всю нашу жизнь и за последние дни. Я не понимал, на что он надеется. Можно ли поднять общественное мнение, находясь в замкнутом пространстве студии, без открытой связи с публикой, казалось, что его это не так уж и сильно беспокоит. Он почти не говорил о самом конкурсе, а только об общественных язвах. И хотя я понимал, что Ветер все это несет совсем не вовремя и уж вовсе не к месту, я не мог оторваться от его вдохновенной речи, и, когда передача закончилась,
очень пожалел, что не догадался записать передачу. Я не заметил, когда на кухню вернулся Хиппа, он слушал Ветра, хмуро насупившись и рассеянности его всегдашней не было и следа. Когда я выключил телевизор, Найда, до того смирно спавшая на полу, вдруг тонко и громко завыла. Я не сразу понял, что она опьянела от пива. Она вела себя совсем как человек, которому плохо, в глазах стояли слезы, а она выла о чем-то своем, о собачьем, а у меня мурашки бежали по коже. Хиппа рыкнул на кавказку, но она не отреагировала. Тут на кухню вылетела Дашка, увидела пьяную собаку, обругала и меня, и Хиппу, велела ему больше никогда не появляться со своей дикой собакой и не успокоилась, пока Хиппа не ушел. Впрочем, когда он ушел, она тоже не успокоилась, а плакала, и я не знал, чем ей помочь. Не умею я с женщинами говорить, когда они плачут. Впрочем, это я вам уже рассказывал.
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

19 сентября. Понедельник. 11 дней до завершения конкурса.
        Огонек экстренного вызова не предвещал ничего хорошего. Меня искала Фея. Ну да, все новости, в том числе скверные, она вечно узнавала первая. Вездесущесть Феи меня поражала. Всё знать - казалось, это ее прямая обязанность. Я включил быструю связь.
        - Что случилось, Фея?
        - Мы влипли, Скиталец, по уши, блин, влипли.
        - Да что такое, черт побери?
        - Зайди на главную страницу Мэйла, сам увидишь.
        Ну, зашел. Ну, увидел. Ну да, что ни говори - мы, действительно, влипли.Въехали в трясину по самую макушку.Всю главную страницу занимала реклама конкурса «Суд общественности». Прочая информация, включая вековечную рекламу презервативов и подгузников, исчезла. Центральное место страницы занимал список первой десятки лидеров конкурса. И все мы дружно сместились в эту самую первую десятку. Правда, исполнилась наконец мечта Цыпочки, она занимала теперь второе место, а первое было - у моего друга Ветра. Вчерашняя его инициатива оказалась наказуемой. Мэйл показал, кто в доме хозяин: он или клопы. SolaAvis занимал почетное третье место, Фея - четвертое, я стоял на пятом, и это меня нимало не утешало. Никого из первой пятерки я предпочел бы не видеть на этой странице. Оставшиеся места занимали незнакомые мне ники, хотя и примелькавшиеся за последнее время. Они шли прямо за Цыпочкой, а теперь сместились немного ниже нас. В общем, Мэйл подвалил нам свинью. Попавший на главную страницу становился объектом пристального внимания всех, кто зашел ознакомиться с любой информацией, а значит, популярность его
автоматически и катастрофически росла. Мы были обречены остаться на первой странице до конца конкурса, если, конечно, только Мэйл не решит, что кто-то ему неугоден больше, чем мы, и не сменит кого-либо из нас на новую persona non grata. Но это было еще не всё. Мэйл решил не останавливаться на достигнутом эффекте, он задумал лишить нас любого шанса. И даже надежды.Он не просто загнал нас в гроб, он еще и гвозди в него забил. Здоровые, надо сказать, это были гвозди.
        По верху страницы двигалась блестящая красочная бегущая строка, чем-то напомнившая мне поздравлялку Длинноухого на День Рождения: ТОТАЛИЗАТОР. Я ткнул в надпись. Ну всё, приехали. Мэйл объявил ставки за наши жизни. И было уже немало народу, которые поставили на Ветра, Цыпочку и SolaAvisa. На меня ставили немногие. Первым в списке шел некий Гоша Пулькин - он бахнул в мой адрес аж сто баксов. В личной информации он писал, что это его последние деньги, и единственная надежда на то, чтобы выправить материальное положение. Гоша Пулькин был многодетным безработным. Безработным с приличным стажем и не имеющим пособия. «Ну что ж, удачи тебе, Гоша», - горько усмехнулся я. Игра администрации становилась всё более циничной и изощренной. Веселого ничего не было. Уверенность, с которой проводился конкурс, говорила о том, что безнаказанность тем, кто его организовал, гарантирована.
        Я снова связался с Феей, попросил не высовываться, не предпринимать никаких активных действий на территории Мэйла, чтобы администрация больше не считала ее участником «сопротивления». Фея расстроено сообщила, что не только в нэте, но и в реальной жизни у нее масса неприятностей - ее уволили с работы. Без всякой причины, в НИИ запарка, тем не менее, ей даже не искали замену - просто выкинули, бросив, как кость собаке, обязательное выходное пособие. Я спросил, есть ли ей на что сейчас жить, но она ушла от ответа, лишь сказала, что советует мне сиииииильно экономить в ближайшее время. О том, что это стоит делать, я в общем-то и сам уже догадался. Пока я с ней общался, вторым планом сознания обдумывал, что из вещей можно продать, что сдать в ломбард, если вдруг и нас прижмет. Впрочем, я очень надеялся на защиту Хакера и на то, что мое местопребывание, несмотря на все разглагольствования Мэйла, не будет раскрыто. Возможно, что Мэйл блефует. Возможно, им никогда не найти ни меня, ни Ветра. Но тогда… кто тогда встанет под удар? Цыпочка? SolaAvis? Фея?
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        Дашка стукнулась в дверь - звонили из церкви, я снял параллельную трубку. Отец Илларион сказал, что встречался с благочинным. Тот обращался в епархию, там пытались организовать выездное заседание по делам религий. Безуспешно, Министерство Юстиции отказалось признать конкурс относящимся к церковным интересам и не приняло протест епархии. Тем не менее, некоторая надежда имеет место быть. К православным в вопросе, касающемся конкурса, присоединились другие христианские конфессии, а также иудеи и мусульмане. На религиозном форуме, который состоится в Москве во вторую декаду ноября, запланировано провести всестороннее обсуждение вопросов, касающихся конкурса Мэйл.Ру и других случаев нарушения прав человека в современном обществе. Будет вынесена религиозная оценка фактам вопиющего расхождения современной общественной морали с основополагающими принципами, лежащими в основе любой религиозной системы. Короче, в случае чего, победитель конкурса должен где-то спрятаться до ноября, когда, возможно, эта проблема будет как-то решена. Голос у отца Иллариона был необычайно печальный и усталый, закончил он тем,
что настоятельно попросил меня не приходить послезавтра, в день Рождества Богородицы, в храм. Возможно, что даже и служба не состоится.
        - Что случилось? - чувствуя тяжесть, сжавшуюся в упругий черный ком в желудке, спросил я.
        - После твоего ухода, где-то через час, в храм ввалились сатанисты, человек семь, наверное. Искали тебя, не найдя, страшно разозлились, разгромили алтарь. К счастью, Маша, свечница, успела позвонить в МЧС. Пожар, который сатанисты напоследок хотели устроить, удалось быстро загасить. В алтаре общими усилиями навели порядок. Теперь ждем митрополита. Нужно заново освящать храм. К сожалению, он осквернен. Надеюсь, митрополит успеет сегодня-завтра освятить новый антиминс, старый изодран в клочки… К счастью, все живы, ведь кроме Маши, которая спряталась под прилавок, а потом выскользнула из храма, никого и не было.
        Я чувствовал себя подавленным. Отец Илларион ни в чем меня не обвинял. Но я сам все про себя знал. Я пошел в храм без благословения, самоуправно, несмотря на недвусмысленный запрет. И вот что вышло… Я был виноват в том, что случилось. И я не знал, как загладить свою вину. Хотя народу в приходе было мало, меня даже не просили придти и помочь привести его в порядок. Я был опасен, я нес одним только своим появлением угрозу. Меня даже не мучило то, что я не нужен храму, я слишком сильно подвел своих, чтобы надеяться на то, что меня снова примут. Тем не менее, я знал, что примут, и это грызло мою совесть.
        Мне отчаянно захотелось курить. Похлопал себя по карманам - сигарет не было. В столе всегда лежала пара запасных пачек, но, видимо, я сам не заметил, как выкурил их в последние дни. Я подошел к окну - напротив магазина маячил сатанист. И тут в дверь ворвалась Дашка. Она была вне себя. Кричала что-то про конкурс, про сатанистов, и я сначала не понял, что именно она хочет. А потом сообразил - она подслушала мой разговор с отцом Илларионом. И она не врубается в то, что происходит, - только понимает, что случилось что-то ужасное, а что именно - не знает. Я лихорадочно пытался вспомнить, в каких именно выражениях мы говорили с отцом Илларионом о конкурсе. Кажется, «Мэйл.Ру» ни разу не прозвучало. Из разговора вообще не должно было быть ясным, что дело касается лично меня. И о смерти мы не говорили. Так, хотя бы с этим будет полегче.
        - Тебе плевать на семью! - кричала Дашка. - Ты подставляешь нас все время, а сам мне ничего не рассказываешь. Вокруг тебя сгущается что-то, я же чувствую, не слепая! Почему ты мне ничего не рассказываешь? Я так устала от этой недоговоренности и от того, что все время за всех боюсь!
        - Прекрати немедленно! - закричал я в ответ. - Что ты себе позволяешь? Ты что, подслушивала мой разговор с отцом Илларионом? Как тебе не стыдно? Что это такое
        - я в своем доме не могу нормально с людьми общаться! Мне нужно думать о том, чтобы прятаться от собственной жены! - в дверь просунулась зареванная физиономия Длинноухого. - Ну вот, ты видишь, ты и ребенка довела!
        - Сейчас же расскажи мне всё! Я хочу всё знать! Я требую! - не могла угомониться Дашка. Она вцепилась в рукава моей рубашки, и не давала пошевелиться. Я страшно разозлился. У меня и так всё наперекосяк, а тут еще от меня что-то требуют, орут на меня, я вырвался, оттолкнул Дашку и рванул, не глядя, на лестницу. Спустился на два этажа. Сообразил, что дома осталась трубка Хиппы. Надо бы вернуться. Нет, не сейчас. Курить, ох, курить хочется. Дойду до магазина, не пристанет ко мне этот урод на людях. И продукты уже к концу подошли. В нагрудном кармане рубашки я нащупал кредитку. Ладно, схожу в магазин. Успокоюсь за это время, а Дашка пока подумает о своем поведении. Всё, решено, я быстро спустился по лестнице и повернул к магазину. Черная фигура напротив оторвалась от стены и медленно начала переходить дорогу…
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
        Я решил, что лучше взять продукты с некоторым запасом, не стоит в ближайшие дни зря лишний раз из дома вылезать. Отложил в корзину несколько килограммов гречи, овощей, чай, кофе, сахар, соевые заменители мяса, сухое молоко для Цыпленка, леденцы для Длинноухого, два блока Парламента. Сатанист вертелся рядом, но я был уверен, что в магазине, под наблюдением камер, рискуя оказаться запертым в случае тревоги, он не нападет. Надо было рассчитать силы на обратный бросок - до дома. Метров пятьдесят, не больше, но подловить меня, загруженного продуктами, он сможет спокойно. Я встал в кассу, сатанист тут же оказался за спиной. Я почувствовал, как что-то острое уперлось мне в спину. Страха не было. В который раз я с удивлением для себя заметил, что правы те, кто утверждают, что во время реальной угрозы для жизни страх отступает. Дома он грыз меня постоянно, а здесь я был предельно спокоен, хотя и чувствовал собственный хребет каждой нервной клеткой, какие только есть в спине. Рубашка прилипла к спине, я взмок от напряжения, но не боялся, ждал спокойно, пока человек, стоявший передо мной не расплатился и не
отошел от кассы. Тогда я подкатил корзину к кассиру, попросил его сосчитать стоимость покупки, вручил кредитку, а сам нырнул через выход опять в магазин. Хотя бы те три минуты, которые идет расчет, я могу подумать, что дальше делать. Я злился на себя, ну что такое, уж пока такие дела, можно было заказать продукты с доставкой из Дикси - конечно, Дашка удивилась бы, но, учитывая ее нервозность, сразу бы согласилась. Не так уж много я бы и переплатил, если бы сидел дома, зато нервов сейчас не потратил бы. Я взял две банки пива и отнес их кассиру, когда увидел, что он уже заканчивает свои расчеты. Сатанист продолжал стоять около кассы. Я разложил продукты по мешкам. Тяжеловато. Как же мне теперь пробраться домой? А может, обойдется? Может, он вовсе и не собирается нападать? Возможно, меня пасут, надеясь запугать? Ответов на эти вопросы у меня не было. Зря рисковать не хотелось. Но и не бросать же здесь два здоровых мешка с продуктами, трусливо дернувшись на всех парах домой. Можно, конечно, попросить у кого-нибудь трубку, позвонить Дашке - пусть зайдет к Хиппе и скажет, что я его жду в магазине, но если
его нет дома, она ведь сама принесется за милую душу, бросив детей. Можно сделать вид, что подвернул ногу и кто-нибудь из персонала поможет дойти до квартиры, но я подвергну сопровождающего опасности. Можно, конечно, попробовать справиться с сатанистом, я сейчас не в худшей физической форме. Но если быть реалистом, он меня заломит: мне тридцать, ему едва за двадцать, он, похоже, вооружен, а я в последний раз дрался еще в школе. Вот бегаю я, да, бегаю хорошо. Но бегать мне больше ни от кого не хочется.Ну, что ж, остается только - морду танком и вперед. Я взял мешки и направился к выходу. Сатанист двинулся за мной. Я вышел, остановился, вытащил пачку Парламента из блока, закурил. Помирать - так с музыкой. Сатанист подошел, попросил сигарету, я поделился, дал прикурить. Мы стояли рядом, дымили и разглядывали друг друга. Я думал о том, доведется ли мне узнать, кто стал победителем конкурса, я думал, убьет меня этот парень или нет, я думал, можно ли его разговорить, попытаться нащупать в нем человека.
        - Убивать меня будешь? - осведомился я спокойно.
        - Как хозяин прикажет, - ответил он. - Вообще-то я недавно, вряд ли мне поручат. Сказано, следить - слежу.
        - Новичков как раз и заставляют убивать, - сказал я. - Не боишься? Повяжут кровью - не выберешься.
        - А куда мне выбираться? - спросил он. - Хозяин от кого хошь защитит.
        Мы кончили курить. Сатанист удивил меня. Он взял один из мешков и понес к моей парадной. Я взял другой мешок и пошел вслед за ним. Он проводил меня до лифта, а потом опять спустился на улицу и занял свое сторожевое место.
        Дашка встретила меня с красным носом и воспаленными глазами. Больше не ругалась, не спорила, ничего не спрашивала. Обняла, поцеловала, я, как мог, утешил ее, помирился и пошел опять к компьютеру. Мне надо было много, очень много работать, чтобы прокормить семью. И до вечера я больше не отвлекался ни на что. Даже не подходил к окну, чтобы проверить, торчит ли там парень в черной коже и с бритой головой.
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
        Когда я закончил работу, за окном уже совсем стемнело. Я зашел в почту - проверил, нет ли письма от Ветра. Увы, письма не было. Зато Цыпочка маячила тут как тут. Я быстро глянул, что она пишет. Она, вроде бы, немного успокоилась. Радовалась тому, что теперь на втором месте, а на первом какой-то неизвестный ей тип - Ветер. Надеялась, что передача в которой выступал Сергей Игнатьев, как-то поможет нам вырулить ситуацию. Я не стал ее разочаровывать в последнем. Не стал также говорить, что Ветер и Сергей Игнатьев - это один и тот же человек. Только написал, что Ветер - мой друг. Поэтому я вовсе не заинтересован в его смерти, как и в ее, Цыпочкиной, тоже. Надеюсь, она не полезет теперь ко мне с восторгами, если Ветер выиграет конкурс.
        Я отправился на кухню. Дашка приготовила ужин, и они с Длинноухим уже ждали меня там. Удивило меня, что Длинноухий не торчит в детской. Обычно его от ноутбука не оторвать, а тут сидит, тихий, бледный, никакой болтовни, смотрит дичком, испуганно, я бы сказал, виновато смотрит. Я подмигнул ему ободряюще, но он не расцвел в своей потрясной улыбке, ни один мускул на лице не сдвинулся. Наверное, высмотрел уже, что я в первой десятке, нервничает, наверное… Так я в тот момент трактовал его поведение. Я ведь еще не знал ничего. Впрочем, об этом позже. Ужин прошел в полной тишине. Дашка молчала, Длинноухий молчал, а я? О чем мне было говорить? У меня уже не было ни сил, ни настроения затевать какую-либо беседу. Я быстро доел свою кашу, выпил чай, прочитал завершающую трапезу молитву и опять отправился к компу.
        На панели горел огонек экстренного вызова. Я было испугался, что это Фея с какой-то новой радостью от Мэйла, но это, слава Богу, оказался Ветер. Я очень обрадовался, что он благополучно добрался до своей деревни под Тулой.С души как камень свалился. Я и не понимал до сих пор, что весь день во мне сидит подспудное ожидание известия от моего друга. Я включил быструю связь.
        - Привет, с возвращением! Ты из деревни?
        - Да, только приехал. Со мной всё в порядке, не беспокойся.
        - Спасибо, что написал. Я волновался.
        - Как передача, Скиталец, смотрел?
        - Да, это твое настоящее имя там было?
        - Нет, ну что ты, псевдуха для публики.
        - Мне показалось, что ты слишком растекся мысию по древу. Слишком много общих проблем затронул. Нет? Это специально?
        - Ну, не хотелось этих иродов рекламировать слишком сильно. Если бы я высказался о конкурсе в полную силу, начался бы ажиотаж - только не в том направлении, в каком нам надо. Расставили точки над i. Поставили вопросы, которые нуждаются в ответах. Думаю, найдутся умные люди, которые эту тему продолжат. Только уже, Скиталец, после нас с тобой. Как думаешь, кто из нас победит, а?
        Я не стал отвечать на этот вопрос. Риторический он, я так понял.
        - Кто бы ни победил, надо как-то спасаться будет, Ветер. Ты можешь приехать ко мне, если что. Тут - без проблем.
        - О да, Скиталец, я поеду к тебе. А под гильотину у нас кто пойдет? Следующий по списку? Цыпочка?
        - Придумать надо что-то с Цыпочкой. Я бы взял ее тоже к нам. Может, и придется. Хотя Дашке это, конечно, очень не понравится.
        - А затем SolaAvis?
        - Думаешь, найдут его?
        - Кого убить - они найдут. И назовут именем любого из нас. Можешь ли ты взять на себя такую ответственность, Скиталец?
        - Я всю голову уже сломал, Ветер! Не знаю, право слово, что делать.
        - Я вот тоже, понимаешь, не знаю. Кстати, что ты знаешь об этой Цыпочке?
        - Девчонка, школьница, не слишком веселое детство. И тут облом такой в юности…
        - Не всё мне ясно с этой девочкой, Скиталец. Будь осторожнее. Мэйл так просто никого вперед не выставит. Это или подставная фигура, кто-то из своих, может, даже вообще фикция. Или кому-то она очень мешает в администрации.
        - Не думаю, Ветер. Обычная девчонка. Я с ней довольно много общался. Понаблюдаю, ладно. Я не самый лучший психолог, но определить, где пахнет гнилью, сумею. Мне кажется, Цыпочка - просто ребенок, которого так вот подставили по жизни. Мы вообще из-за этого дурацкого конкурса становимся слишком подозрительными. Тут на днях мне сон приснился, так я после этого думал, что ты - это не ты.
        - Тебе казалось, что я, быть может, из администрации Мэйла?
        - Да, как догадался?
        - Тоже сон видел… Догадайся, про кого я думал, что он из администрации?
        - Нет!
        - Да, Скиталец. Лукавый не дремлет. И, похоже, за нас с тобой круто взялись. Но ты не боись. С нами Бог. Прорвемся, друг.
        - Надеюсь, хотя слабо верится, Ветер. Чем ты будешь заниматься теперь?
        - Я? Хотелось бы выучить эстонский, но придется довольствоваться тем, что есть. То бишь русским.
        - Зачем эстонский?
        - Хочу разобраться с этой Корпорацией IceGold. Каким боком она относится к Мэйлу и зачем организовала конкурс. Не слишком мне ясна их подлинная цель. Так что впереди у меня ночка активного поглощения скучной и по большей части пустой информации, которую с утра, надеюсь, будем обрабатывать вдвоем. Ты поможешь мне?
        - Да, конечно. Кстати, хотел посоветоваться насчет Хакера. Мне тут не понравилось кое-что в его поведении.
        - Погодь, Скиталец, ко мне пришел кто-то. Пойду открою.
        Я подождал минуту-другую. Но тут быстрая связь оборвалась, и сколько я ни пытался достучаться до Ветра, мне это не удавалось. Промучившись полчаса, я решил, что у Ветра проблемы с сетью, а посему надо немного подождать. Делать было особенно нечего, я зашел на страницу рейтинга. Ветер был на первом месте, SolaAvis - на втором, я - на третьем, Цыпочка - на четвертом, Фея оставалась, как и утром, пятой. Меня удивило, что разница между мной и Одинокой Птицей всего в несколько голосов. Когда счет идет на тысячи - обычно разница в голосах составляет сотни, редко - десятки. Машинально, надеясь, что Ветер проявится сам, когда у него включится сеть, я нажал на кружок между плюсом и минусом. Список проголосовавших растянулся на много страниц. Давно я не смотрел его. Я выставил ники по алфавиту. Проверил Шамана - молодец, напротив его имени стоял минус. Просмотрел еще нескольких знакомых, большинство из них проголосовало, как я и ожидал: те, от кого предполагал получить плюс - поставили плюс, минус - поставили минус. Я уже говорил: хоть я и не лучший в мире психолог, но немного в людях разбираюсь. Проверил
Хакера - он не проголосовал. Посмотрел SolaAvisa - и не поверил своим глазам. Напротив его ника стоял плюс. Я знал еще пару его запасных имен. Около каждого красовался плюс. Я просто не знал, что мне думать. Я был в шоке. Я знал, что, несмотря ни на какие разногласия, возникающие между нами, Одинокая Птица не способен на предательство. Этого просто не может быть. Я был уверен, что если погибну, пусть все испугаются, промолчат, но SolaAvis, несмотря ни на что, несмотря даже на свой японский имидж - зажжет православную свечу в своем мире. И она будет светить в вечную память обо мне. Мне нестерпимо захотелось переговорить обо всем этом с Ветром, я нажал кнопку экстренного вызова, попробовал выйти на быструю связь, послал через почту вопрос - почему не отвечаешь? Молчание.
        Я послал в сеть одно единственное слово: «до: моаригато» (большое спасибо). Больше мне говорить с Одинокой Птицей было не о чем. Весь день я испытывал беспокойство о Ветре и не понимал этого. Но то, что я чувствовал сейчас, я очень хорошо осознавал: это была сильная боль. Сто лет я такой не чувствовал. Ну что же, значит, пришла пора… Разве мог я знать, что завтра всё окажется не таким, как сегодня, разве мог я это это знать?
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

20 сентября. Вторник. 10 дней до завершения конкурса.
        Я висел в черном безвоздушном пространстве, вдали маячила светящаяся точка, я лихорадочно болтал руками и ногами, пытаясь сдвинуться в ее направлении хоть на сантиметр, но безуспешно - только вертелся, словно подвешенный на ниточке, на одном месте. Я задыхался. Сердце колотилось от упорных, но бесплодных усилий. Я не думал ни о чем - только стремился к свету. Я и не знал, что во мне столько энергии, я сопротивлялся невесомости, но она поглощала все мои силы. И когда они кончились, я заплакал. Заплакал и проснулся. Дашки уже не было в постели - она готовила завтрак. Я лежал, завернувшись в любимое мохнатое одеяло и мне совсем не хотелось вставать. Зачем? Все равно я обречен. А если даже сейчас обойдется, то потом все равно случится что-то вроде этого конкурса, и мне несдобровать. Я не хочу больше ничего. Пока есть еще время - отлежаться, отоспаться, не думать о будущем, не жить. Нет, жить я хочу. Очень хочу жить. Только не здесь. Только не сейчас. Господи, в какое же страшное время нас всех занесло. Зачем и за что? Усилием воли я заставил себя вылезти из постели и, миновав иконы, не прочитав
правило, поплелся в ванну. Холодная вода не освежила - только стало промозгло и зябко, захотелось опять завернуться в одеяло и лечь, и больше не вставать. Нет-нет, нельзя так. Я пошел на кухню. Дашка торопливо суетилась у плиты, сказала, что Цыпленок заболел и Длинноухий, кажется, тоже. Я сказал, что и мне нездоровится, есть не буду, чай, может, попью, но только минут через десять - заскочу-ка сейчас к детям.
        У Цыпленка, действительно, похоже, начинался жар. Он лежал весь в примочках и, слава Богу, не мучился, спокойно спал. Длинноухий лежал в своей кровати, носом к стене. Температуры, кажется, не было, но она у него всегда не сразу проявляется
        - сначала вот такая слабость и апатия, а потом уже, если не перехватить, его развозит. Я посидел с ним рядом, утешать не умею я, это Дашкино. Просто поговорил о том, о сем, но Длинноухий не отвечал. Я погладил его по голове и пошел к себе, предварительно прихватив стоящий в углу ноутбук. Длинноухий этого, кажется, даже не заметил. Дашка принесла чай ко мне в кабинет, я сел работать.
        Но сначала я зашел на главную страницу Мэйла. Убедился, что расстановка сил в первой пятерке не изменилась. Ветер шел первым, Одинокая Птица - вторым. Затем я, Цыпочка и Фея. В тотализаторе, помимо Гоши Пулькина, несколько десятков человек поставили на меня. Ставки росли. Хоть сам на себя ставь - семье деньжат хоть на полгода обеспечишь… Кстати, а вот интересно, будет по закону Дашке полагаться пенсия по утере кормильца, если я выиграю? Где бы это узнать?
        Я попробовал связаться с Ветром, но он по-прежнему не выходил на быструю связь и никак не реагировал на экстренный вызов. Я сбросил письмо Ветру: так, мол, и так, с утра договаривались, вроде как, вместе поработать, если что - пиши, я здесь. Волнуюсь, между прочим. Появишься - дай знать.
        Заглянул я также в список проголосовавших. Хакер так и не проявился, но еще несколько знакомых поставили мне плюсы. Я чувствовал, как земля уходит из-под ног. Это были, конечно, не друзья, но я уже не знал, на кого вообще могу положиться. На Ветра? Да, только лишь на него и на Фею. Но где его носит, хотелось бы мне знать.Я даже кинул запрос на погоду в Тульской области - может, ураган какой пронесся и Ветер сидит без электричества? А Фея - и так уже подставилась с этим конкурсом, бедолага. Больше взваливать на нее не вправе я. Знал бы как помочь - подставил бы крепкое мужское плечо. Но сейчас мы с ней - каждый сам по себе.
        До обеда я плотно и интенсивно работал. Лишь дважды встал, один раз - проверить, что творится за окном, дежурит ли там сатанист - как ни странно, там никого не было видно. Второй раз - зашел в детскую. Дашка что-то шила, дети, похоже, спали. У Цыпленка температура была 39. К счастью, лекарства в доме пока были, поход в аптеку - не знаю уж насколько безопасный - меня миновал. Так что первая половина дня прошла относительно спокойно. К сожалению, после обеда всё пошло, мягко говоря, наперекосяк. Очень мягко говоря.
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
        Я снова попытался связаться с Ветром - безуспешно. Зашел на главную страницу Мэйла и увидел, что Ветра больше нет в первой десятке. Сунулся в общий рейтинг, перелистнул несколько страниц - мой друг исчез из списка. Весело, однако, нечего сказать. Я совершенно не был уверен, что мне стоит этому радоваться. Знать бы, что произошло, почему Ветра нет.Я вернулся назад, на главную страницу. Список теперь сместился вверх. Первым шел SolaAvis, затем я, Цыпочка, Фея. Как-то меня беспокоило, что я все время вертелся впереди, но не попал ни разу на первое место. Как будто опасность окружала меня, сцеплялась кольцом, но прямого удара все не было и не было. И, может быть, если бы опасность не ходила вокруг и около, а била прямо по мне, если бы сатанисты напали, если бы в начале списка стояло мое имя, мне стало бы легче. Я попытался прикинуть возможности SolaAvisa избежать гибели, если он останется впереди. Вероятно, у него максимальная возможность выжить - он слишком неуловим. Разумеется, Ветер прав: когдаОдинокую Птицу не разыщут - а его найти никто не сумеет, это понятно, - то объявят умершим. И тогда, если
ничего не изменится, если все останется, как сейчас, первым стану я. С другой стороны, что мне известно о SolaAvise? О реальном его положении в нашем мире? Его, как и нас с Ветром, как и Фею, как, возможно, и Цыпочку и остальных из первой десятки, вверх протолкнул Мэйл.Ру. Какой смысл администрации - пасти нас всех? Ведь победит только кто-то один. Насколько уверена администрация, что способна отследить каждого претендента? Блефует она или у нее имеется возможность для розыска жертв, о которой мы ничего не знаем? Или нас хотят предупредить, напугать? Как всегда, ответов на вопросы не было.
        Я проработал еще пару часов, но потом не выдержал, попытался опять связаться с Ветром, понял, что это бессмысленно, и, соединившись с Феей, спросил, не знает ли она, почему Ветер исчез из рейтинга. Фея молчала несколько минут. А затем, когда я уже думал, что она отошла от компьютера и не получила сообщение, вдруг пришел запоздалый ответ:
        - Эх, Скиталец, знал бы ты, как мне не нравится, что в последнее время я приношу тебе только плохие известия.
        - Ветер жив, с ним все в порядке? - спросил я, хотя уже понял, что случилось самое страшное. Понял, но пока что не верил. Слова еще не были произнесены, и я хотел, чтобы эта пауза, пока мне не сказали правду, длилась как можно дольше, потому что ту минуту, которую шло сообщение от Феи, Ветер был еще жив. Но он был жив еще несколько секунд после того, как пришел ответ.
        - Посмотри новости конкурса, - уклончиво предложила Фея.
        Господи, как же я забыл! На главной странице публиковались новости проекта. Сверху шла информация о литературном конкурсе, затем о мужском, и только под ним
        - наш. Лента давно уползла вниз, неслучайно, что я не заметил это сообщение, когда просматривал рейтинги. «В связи с тем, что лидер конкурса „Суд общественности“ Ветер скоропостижно скончался от инфаркта миокарда, - было написано в новостях, - его место занимает следующий по списку номинант SolaAvis. Деньги, поставленные в тотализаторе на пользователя с ником Ветер, безвозмездно переходят в собственность корпорации Mail.Ru. Напоминаем, что по правилам, в случае смерти победителя, его место автоматически занимает стоящий на втором месте».
        Я не могу объяснить, что почувствовал в тот момент, когда прочитал о том, что Ветра больше нет. Мозг словно оцепенел. Но я совершенно не волновался, это точно. Я не испытывал ничего, что должен был в этот момент испытывать - ни горя, ни боли, ни страха. Я действовал совершенно на автомате. Зажег свечу, встал перед иконами, прочитал последование по исходе души от тела. Потом стал думать, что же делать дальше. Решил, что надо позвонить в храм, заказать панихиду. Позвонил. К телефону подошел отец Илларион, я рассказал ему о смерти Ветра, он пообещал, что сделает все, что необходимо. Только просил не приходить.
        - Как вы думаете, - спросил я, - насколько возможно, что они будут нас отлавливать сейчас поодиночке. Тех, кто впереди.
        - Не исключено, - предположил отец Илларион, - но вряд ли. Это было бы слишком вызывающе. Вероятно, Ветер интуитивно нащупал больное место проекта, и его просто убрали, чтобы некому было продолжать поиски того, что стоит за всем этим конкурсом.
        - Я найду, - самонадеянно пообещал я.
        - Ветер успел тебе что-нибудь рассказать? - спросил отец Илларион. Когда я услышал этот простой вопрос, на один миг в моей душе всколыхнулось подозрение. На один только миг. И тут я понял степень своего нравственного падения. Я настолько перестал кому-либо верить, что ухитрился заподозрить в предательстве даже своего духовного отца.
        - Почти ничего, - ответил я. - Мы собирались с ним заняться поисками как раз сегодня с утра. Но он, видимо, еще вчера погиб. К нему кто-то пришел, и затем связь резко оборвалась.
        - Держись, - сказал отец Илларион. - И постарайся не влезать в это дело. Ты все равно ничего не сумеешь изменить. А только подставишь себя и семью.
        - Отец Илларион, - вдруг неожиданно для самого себя спросил я. - Дайте благословение. Возьму Дашку, детей, поеду в Дивеево. Будем жить там. Этот мир катится в тартарары. Я думаю, нам пора все же ехать туда.
        - Ты что, с дуба рухнул? - спросил священник. - Дивеево уже года два как является закрытой зоной. Ни туда, ни оттуда никому дороги нет, если у тебя нет специального разрешения.
        - А кто может его дать?
        - В Церкви - никто, - ответил отец Илларион.
        Такой вот получился невеселый у нас разговор.
        Я сел за компьютер, но мне не хотелось даже смотреть на экран монитора. Я обхватил голову руками, закрыл глаза, вспомнил вчерашний разговор с Ветром. Хорошо, что я еще не удалил почту, у меня сохранился последний с ним разговор. Надо скопировать и оставить на память. «На вечную память», - усмехнувшись, подумал я. Возможно, с Ветром я очень-очень скоро встречусь. Но может быть, и нет. И тогда из оброненных вчера слов, возможно, я найду ту зацепку, которая приведет меня к причине его гибели. Я попытался вспомнить, как выглядит Ветер, и снова пожалел, что не записал для себя «Обозревателя», я начал прокручивать в уме передачу, стараясь вспомнить все подробности. Да, как-то половина того, что происходило на экране, тогда миновала мое сознание, до чего же я был невнимателен. Из-за Хиппы отвлекался, из-за Найды… И тут я совершенно явственно вспомнил, что когда видел своего друга в первый и в последний раз в жизни, Хиппа вдруг неожиданно покинул кухню, чтобы куда-то позвонить. И я понял, кто именно подставил Ветра. Я взял красный мобильник Хиппы и набрал его номер.
        ЧАСТЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
        Хиппа откликнулся мгновенно, как будто он с трубкой в руке дожидался моего звонка.
        - Что-нибудь случилось? - спросил он.
        - Да, - ответил я, сдерживая ярость. - Случилось.
        Он подождал, пока я начну говорить дальше. Но я сжал зубы, потому что чувствовал: если сейчас открою рот, то разорусь, распсихуюсь, устрою истерику, я вообще-то не думал, что за стеной Дашка и больные дети - мне было не до того, но срываться я не хотел - делу не поможет, а получится только хуже.
        - Я сейчас зайду, - сказал Хиппа и дал отбой. Вот этого мне меньше всего хотелось. Еще он припрется сейчас и будет делать вид, что ни при чем. Начнется выясняловка, и он мне убедительно докажет свою непричастность к смерти Ветра. А я нутром чувствую, что Хиппа его предал. Потому что не могло быть иначе. Никто не знал, где прячется Ветер… И сам он говорил, что добрался до деревни совершенно спокойно - не было никакой слежки. Не было.
        Раздался звонок в дверь. С сумрачным видом я отправился в прихожую. На пороге стоял Хиппа с кавказкой на поводке. Намордник, против обыкновения, был на нее не надет. Я мельком обратил на это внимание, подумал только, с чего бы это, но не стал придавать этому большого значения. А зря. Не стоит забывать о таких вещах, когда ссоришься с хозяином кавказки.
        - Ты в порядке? - спросил Хиппа. - Жена-дети?
        - Ветра убили, - сказал я хмуро, загораживая проход в квартиру и не пропуская в нее Хиппу.
        - Какого Ветра?
        - Того, что позавчера показывали по ящику.
        - Сергея Игнатьева?
        - Да.
        Хиппа зло матюгнулся.
        - Только не делай вид, что ты не знал этого.
        - У тебя крыша съехала? - недоуменно воззрился на меня сосед.
        - Кому ты ходил звонить во время передачи?
        Хиппа замялся с ответом.
        - Не помню, в упор не помню.
        - Ты врешь, прекрасно помнишь.
        - Ну хорошо, тёлке своей звонил. Устраивает тебя? Забыл, что обещал встретиться. И пошел сказать, что не приду на стрелку.
        Я видел, что он врет, во мне набухала ненависть. До этого момента я сдерживался.
        Но тут со словами «гад ты Хиппа», - я вмазал ему пощечину. Точнее, хотел вмазать. Несподручно, бить по физиономии того, кто на голову выше тебя самого. И пока рука моя поднималась вверх, Найда вдруг сорвалась с места и бросилась на меня.
        - Стой! - заорал Хиппа и рванул поводок. Я уже лежал на полу, а кавказка стояла передними лапами на моей груди, и тянулась к горлу.
        - Фу! Стоять! К ноге! - громко приказал Хиппа и стащил ее с меня. - Не делай резких движений! Соображай, что делаешь. Тебе повезло, что Найда на поводке, да и тебя она хорошо знает. Но загрызть ведь за милую душу может.
        - И что ж ты ей помешал? - огрызнулся я, вставая с пола. - Ты ведь звонил тогда насчет Ветра. На тебе его кровь.
        - Да не пори ты чушь, - сказал Хиппа.
        И я понял, что и вправду несу околесицу. Неадекватный я стал. Аутичный. Всё вкривь и вкось воспринимаю. Не верю никому. В каждое сказанное слово вкладываю не тот смысл, который оно несет.
        - Извини, - буркнул я. - Нервы.
        И тут из-за спины раздался голос Дашки:
        - Я ведь сказала тебе, Хиппа, чтобы ты больше не приходил сюда с собакой.
        - Да мало ли что ты сказала! - рявкнул я. Но тут Найда яростно заворчала, она явно была не в духе. Хиппа, от греха подальше, потянул ее к своей квартире.
        - Ладно, до встречи, не ссорьтесь, не время сейчас, - кинул он на прощание и скрылся за собственной дверью.
        Пока я закрывал замки, проверял видеофоны, Дашка стояла рядом и ныла. Она ныла, что за последние дни я так страшно изменился, что она не знает, что думать. Ей кажется, я разлюбил ее. Я вообще никогда так себя не вел. Она даже не думала, что я могу стать таким.
        - Каким таким? - уст ало спросил я. - Ты же видишь - работы у меня навалом, и куча мелких неприятностей, о которых тебе знать ни к чему. Ни к чему-ни к чему,
        - опередил я ее возражения. - Потому что я сам со всем разберусь, мне этого говна выше головы хватает, и еще обсуждать его за обедом я не намерен.
        Короче, обрезал я Дашке путь к выяснению отношений и пошел опять к компьютеру. Работать. Хотя какая тут к черту работа?!
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТАЯ
        Итак, кому я могу доверять?Хакеру? Возможно, могу. Возможно, он что-то знал о SolaAvise, чего не знал я. Быть может, он был в курсе, что SolaAvis предаст меня, и таким образом - отрекшись от него - намекнул на это. Тем не менее, я бы поостерегся делать какие-либо выводы. Слишком я стал скоропалителен в решениях. Одинокая Птица - ну, тут понятно всё, без вопросов. Ветер - увы-увы! - погиб. Фея - да, с Феей можно говорить, о чем угодно, но она держится в списке сзади меня, и довольно давно держится. Не хочу ее подставлять. Не хочу видеть, как из-за моей или ее неосторожности она станет первой в списке. Цыпочка? - ребенок, который сам нуждается в защите. Хотя Ветер говорил, что не стал бы ей верить стопроцентно. Остается только лишь Шаман. Шаман не проявил никакой особой инициативы для защиты друзей, но что он, собственно, мог в своей китайской Сибири сделать? Поставил минус, исполнил долг… Мне пора написать ему. В случае, если мне предстоит умереть, я должен убедиться, что защитил семью, что преследующие меня сатанисты не разделаются с Дашкой, Длинноухим и Цыпленком. Я вспомнил о детях, приносимых в
жертву на Смоленском кладбище, и это придало мне уверенности. Я написал письмо Шаману.
        Я рассказал ему о своих проблемах, о сатанистах, пасущихся под моими окнами и преследующих меня, о том, что первое место я, ох как гарантированно, рискую выиграть. Особенно, если SolaAvis победит и его не найдут. Но даже если у меня будет второе или третье место, моей семье вместе со мной грозит изгнание. Я надеюсь, в Сибири еще много свободного пространства, где могли бы приткнуться двое взрослых и двое детей. Я вспомнил про Фею и Цыпочку и исправил на трое взрослых и трое детей. И еще я надеюсь, там есть какие-нибудь христианские общины, пускай запрещенные, катакомбные, но очень хотелось бы надеяться, что такие существуют. Хотя если что - придется нам самим представлять собой христианскую общину. Об этом тоже надо подумать заранее. Какое, впрочем, заранее, десять дней осталось до завершения конкурса. Надо решать срочно и прямо сейчас. Короче, примешь ли, сумеешь ли разместить на первое время, поможешь ли найти вариант жилья? - я отослал письмо и задумался.
        Я готовил путь к отступлению, но трусом себя не чувствовал. Я старался предусмотреть разные варианты спасения себя и окружающих меня людей. И надеялся, что удастся это сделать, не уронив человеческого достоинства. Поступать нужно рационально, обдумав каждое свое действие. Я не пойду, например, завтра в храм. Не должен еще раз подвергать опасности отца Иллариона и весь свой приход. Правда, нет гарантии, что если я останусь дома, храм опять не разгромят.
        Тут в ящик свалилось письмо от Цыпочки. Снова почти истерика. Судорожные извинения, что радовалась тому, что Ветер - мой друг - оказался на первом месте. А теперь с ним такое вот случилось. А вы не знаете - они не собираются нас всех, вот так, по одному, убить? Или это совпадение? Ветер мог умереть сам? А затем дикий вопль: «Возьмите, пожалуйста, возьмите меня к себе!» Мачеха узнала о конкурсе, она спит и видит, как от меня избавиться! Я вам не помешаю, я хозяйственная, я помогать вам буду, я больше не могу одна!
        Я ответил Цыпочке, что как раз обдумываю пути нашего спасения, и не только своей семьи, но и ее в том числе. Возможно, нам поможет один из моих друзей. Пускай выходит на связь, как только напишу ей. Я не успел закончить письмо, как замигал огонек экстренного вызова. Я сбросил ответ Цыпочке даже без подписи, оборвав на полуслове. Что мне опять готовит судьба? Кто там? Фея? Нет, это была не Фея. Меня вызывал SolaAvis. Такого никогда раньше не случалось, и я почувствовал, что мне становится еще более тревожно, чем раньше.
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
        Я никогда прежде не общался с Одинокой Птицей по быстрой связи. Он, еще больше, чем я, избегал любых видов контакта, по которому его местонахождение было легче высчитать. Конспирация была законом нашей жизни.Тем не менее, сейчас он связался со мной первым.
        - Привет, Скиталец! - написал SolaAvis, и я тут же засомневался - точно ли это он. Одинокая Птица имел привычку здороваться и прощаться по-японски. К чему и меня приучил - при общении с ним.
        - Охайо, - осторожно поздоровался я.
        Он, вероятно, понял мои сомнения.
        - Одзямасимас, - ответил он. - Побеспокою, ничего?
        Вот теперь все было в порядке. Этикет встречи мы соблюли достойно. SolaAvis был самим собой.
        - Да ничего-ничего, - я решил временно забыть о тех многочисленных плюсах, которые он мне поставил в конкурсе «суд общественности» и выяснить, что заставило его связаться со мной. Хотелось бы надеяться, что совесть мучает. В конце концов, она есть у любого. Должна быть и у астраханского анахорета-нинзюку, борющегося с террором.
        - Я не ставил тебе плюсы, - коротко сообщил SolaAvis. Я не поверил, тем не менее, возражать не стал.
        - Очень хорошо, - откликнулся я. - Они, вероятно, сами появились.
        - Я думал, администрация пакостит. Но это не так.
        - А как, если можно?
        - Я на уши поставил всех хакеров. Мэйл ни при чем. Программу рейтинга пытались сломать с твоего адреса, Скиталец.
        - С моего? Как это тебе удалось узнать мой адрес? Он ведь защищен.
        - Хакер дал. Давно.
        - Ты и Ветра, получается, адрес знал?
        - Знал, да. Но к его смерти я отношения не имею. Ветра старались спасти. Кто-нибудь еще мог выходить с твоего компа?
        - Нет, никто, мой комп защищен паролем.
        - А в местной сетке?
        И тут у меня в голове всплыло: Длинноухий. Я подключил его к Интернету через свой компьютер, чтобы он также, как и я, был защищен. Мало ли напакостит чего малец в сети? Длинноухий лежал в соседней комнате, совершенно больной, носом к стене, а ноутбук стоял здесь, рядом. Я еще утром забрал его, чтобы Длинноухий больше не лазил смотреть информацию по рейтингу, из-за которой, он, как мне казалось, мог заболеть. Я включил ноутбук, но система запрашивала пароль, без него я не мог загрузиться. Пароль знал Ушастик, но разговаривать он сейчас со мной не хотел - с этим надо было смириться.
        - Ты еще здесь, SolaAvis?
        - Да.
        - Возможно, мой сын пытался как-то меня спасти.
        - У него это плохо получилось. Теперь все твои минусы превращаются в плюсы.
        - Он ребенок еще, напортачил чего-то. Вероятно, он хотел сделать наоборот.
        - Наоборот было защищено, Скиталец. Это была ловушка.
        - SolaAvis, прости, что я подумал на тебя. Даже предположить не мог.
        - Ий дэс. И знаешь, будь внимателен. Враг на тропе. Оясуми насай.
        - Оясуми насай.
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
        Я очень устал. Просто смертельно. Хотя слово «смерть» мы должны всегда иметь перед своим внутренним взором и помнить о том, что в любой момент можем предстать перед Всевышним, тем не менее, я не хотел его слышать, его видеть, его думать. Мне не нравилось, что так или иначе оно прыгало в моем сознании, что я слышал его даже в простых фразеологических оборотах как предвестие беды. Тяжелый день. Обычный очень тяжелый день. Снился кошмар. Заболели дети. Погиб Ветер. Моя мечта - уехать в Дивеево - оказалась нереальной. Непростой разговор с Хиппой, нападение Найды. Однако, есть ведь и кое-что хорошее: у меня нет больше оснований подозревать в предательстве Хиппу и Одинокую Птицу. И Длинноухий, сукин кот, бедолага, хотел спасти меня, не сумел, но все же - старался. И может быть, Шаман поможет все же?
        С такими мыслями я прошел в детскую. Дашка растирала водкой Цыпленка, Длинноухий лежал, как и прежде, молча, носом к стене, даже, кажется, позу не поменял.
        - Как дети? - тихо спросил я, стараясь не разбудить малышей, если они спят.
        - У Цыпленка 40. Надо бы врача.
        - Надо… Завтра вызовем, если не станет лучше. А Ушастик?
        - Не знаю, что с ним. Молчит, не ест, не пьет, температуры, вроде, нет.
        - Оставайся на ночь с Цыпленком, я возьму Ушастика в спальню.
        Я подсел к Длинноухому, потрогал лоб, он был, скорее, холодный, чем теплый. Глаза его были открыты, но недвижно вперились в одну точку на стене.
        - Пойдем-ка, дружище, сегодня ко мне спать, - сказал я. - Мама будет с Цыпленком, а мы, мужчины, вместе? Идет? - Длинноухий не отвечал. Я взял его на руки, прижал к себе и тихо, как драгоценный груз, отнес в спальню. Он никак не реагировал. Я сел на тахту, но вовсе не собирался с ним расставаться.
        - Ну-ну-ну, малыш, держись ровней, - я посадил его к себе на колени, он весь обмяк, и я с трудом удерживал его в вертикальном положении, прижимая к себе и гладя по спине. - Я знаю, что тебя беспокоит. Ты думаешь, что ты мне очень навредил. Но это не так. Я все понимаю. Не расстраивайся. Все нормально. Хуже не стало. А я со всем справлюсь. Нам помогут. Нам есть кому помочь. Все будет хорошо, Длинноухий. Запомни: ты ни в чем-ни в чем не виноват. Ты очень даже большой молодец. Ты поступил как взрослый и очень мужественный человек. Как только все это кончится, поедем все вчетвером на Крестовский остров, и перепробуем все-все аттракционы, а потом приготовим шашлык. Ты помнишь, мы прошлым летом жарили мясо на костре? - черт, что же за ахинею я нес с самого начала? Разве так детей утешают? Длинноухий, казалось, никак не реагировал на мои слова. Я покрепче прижал его к себе и стал баюкать, как маленького, слегка раскачиваясь, и начал тихонько напевать колыбельную, которую сочинил, когда он был таким же крошкой, как и Цыпленок. Слуха и голоса у меня никакого, но Длинноухий всегда любил эту колыбельную, она
же специально для него была написана, давненько я не пел ее, а потом я затянул колыбельную, которую мне пела моя мама, а потом свои любимые песни, часто забывал строчки, слова и тогда вместо них мычал. А потом я очень обрадовался - что-то горячее капнуло мне на руку. Я понял, что малыш плачет. А раз плачет - значит, вот-вот оттает. Я уж боялся, что из депрессии его без больницы будет не вытащить. Слезы капали и капали мне на руку, а я все пел и пел. Потом встал и начал гулять с Длинноухим на руках по комнате, покачивая его из стороны в сторону, как совсем маленького. Вдруг раздался звук, словно лопнула электрическая лампочка, но свет продолжал гореть. Я стоял недалеко у окна, и почти сразу понял в чем дело - в стекле зияло маленькое круглое отверстие, и от него разбегались в стороны неровные трещины. Я быстро нагнулся и на полусогнутых ногах, прижимаясь к стене, рванул к дальней стене.
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
        Мне раньше не приходилось бывать в обстреливаемом помещении. Думать я не успевал, торопился, но автоматически, как мне казалось, сделал все правильно. Скинул Длинноухого на пол за шкафом, гавкнул, чтобы не двигался, рванул к выключателю, погасил свет. Открыл дверь, вытянул Длинноухого в коридор, а оттуда в прихожую. Вырубил автоматы, свет в квартире погас. Стал ощупью пробираться в детскую, на пороге столкнулся с Дашкой, пригнул ее, цыкнул, чтобы слушалась без разговоров и шла в прихожую к Длинноухому, потом объясню. Кажется, она поняла, что дело серьезно - спорить не стала. Я, согнувшись, подскочил к кроватке Цыпленка, вытащил его и отнес к жене. Длинноухий тихонько поскуливал, это было страшно слышать, но все же легче, чем видеть оцепенелое мертвящее молчание сына. Я зашел в кабинет, перенес компьютер в безопасное место, вытащил из кармана пиджака телефонную трубку Хиппы и, сидя на полу, прикрывшись от окна креслом, позвонил соседу. Он снова взял трубку тотчас, как раздался первый гудок.
        - Ничего, что поздно? - спросил я.
        - Мне нормально в любое время, - ответил Хиппа. - Всё в порядке?
        - Да нет, не совсем, слушай, ты говорил, что можно как-то вызвать индивидуального защитника, это в каких случаях?
        - Черт, да что случилось, я сам приду, подожди.
        - Только без Найды, - попытался опередить я его возражения, но уже раздались короткие гудки.
        Я перебрался в прихожую, сказал Дашке, что все в порядке, в окно стреляли, но, вероятно, шальная пуля, сейчас придет Хиппа, разберемся.
        - Пропустите-ка меня к двери…
        Хиппа стоял, за порогом и, разумеется, с кавказкой.
        - Что тут у вас? - спросил он. - Свет вырубили?
        - В окно кто-то выстрелил, в спальне.
        - Давно?
        - Минут пять как.
        Хиппа осторожно прошел с собакой мимо Дашки с Цыпленком и Длинноухим. Кавказку запер в ванной.
        - Поглядим сейчас, что тут такое, - безалаберным тоном произнес он, входя в комнату, но когда я попытался пройти за ним следом, похлопал меня по плечу и слегка прижал к полу.
        - Ты бы не лез, а? - начал я. - Пристрелят еще.
        Но Хиппа не стал меня слушать и нырнул в темноту.Во мраке спальни я не видел, что он делает, но заметил, что силуэт соседа выполняет у окна какие-то непонятные мне манипуляции.
        - Подожди пару минут, - сказал он, перешагнув через мои ноги, вышел в коридор, а спустя некоторое время в квартире зажегся свет. Я увидел, что шторы на окне плотно задернуты. На подоконнике лежат, прижимая их к стеклу, подушки, а сверху на них - всякий хлам из шкафа.Хиппа выпустил из ванной кавказку, взял ее на поводок, сказал, чтоб ждали, из прихожей пока не выходили - он скоро вернется, и ушел. Я закрыл за ним дверь и тут до меня дошло, что пора уже рассказать всё Дашке. Не выпутаться мне, похоже, живым. И лучше ей быть к этому готовым. Одно дело предполагаемая опасность, а другое - то, что сейчас происходит. Ох, не хотелось мне ей ничего рассказывать. Тем более при Длинноухом. Но малыш и так все знал. Кроме того, он заснул - не знаю уж, как умудрился, но, вероятно, нервные силенки у него истощились, и он вырубился.И я, как мог, стараясь покороче, чтобы не травмировать сильно Дашку, обрисовал общее положение дел. Что вот так неудачно по жизни сложилось - конкурс, дескать, такой на Mail.Ru случился. И есть вероятность, что я выиграю. Но сейчас я ищу пути ко спасению. Хорошо бы никто не нервничал,
не дергался, а дал мне возможность искать выход. Д, и еще, возможно, выиграю не я, возможно, что мои друзья, так вот тогда нам придется о них позаботиться… Ничего не попишешь. И про сатанистов рассказал, которые следом ходят. Не знаю, может, зря так сразу всё выложил. Дашка побледнела, но вела себя удивительно спокойно. Задала несколько вопросов, но я многозначительно посмотрел на Длинноухого, и она поняла, что подробности мы обсудим потом, когда сына не будет рядом. Дальше мы просто сидели в прихожей и ждали Хиппу. Прошло пятнадцать минут, полчаса, сосед не возвращался. Ушастый спал, тихонько вздрагивая, на полу. Я подсунул под него свою куртку, а сверху прикрыл Дашкиной шубой. У Цыпленка по-прежнему был жар, я сходил в ванну, намочил водой пеленку и завернул в нее малыша, чтобы хоть как-то облегчить его состояние. Я просмотрел список лекарств в трубке Хиппы, нашел жаропонижающее, но не стал рисковать - дозировка была рассчитана на взрослого человека, а не на такого крошку. Прождали еще четверть часа, Хиппы не было. Я решил сходить на кухню, посмотреть, что осталось из лекарств. Шторы на кухне тоже
были задернуты. Я взял из аптечки последнюю таблетку жаропонижающего, развел ее в воде, налил лекарство в рожок и отнес Дашке. И тут, когда я уже с тревогой думал, куда подевался Хиппа, не мог же он забыть, что обещал вернуться, раздался звонок в дверь.
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
        Хиппа пробыл у нас недолго. Сказал, что проверил окрестности - сейчас все чисто, можно ложиться спать. Снайпер оказался дилетантом, новичком, сделал три выстрела почти наугад, не сумев даже выбрать правильный угол к стеклу, чтобы разбить его. Я и не заметил, когда были сделаны два последних выстрела, но в окне и взаправду было три отверстия с разбегающимися кривыми лучами трещин. Похлопывая Найду по загривку, Хиппа несколько раз повторил:
        - Лучшая защита от снайпера - несколько охотников на него.
        Он сделал из тряпья куклу, которую посадил недалеко перед окном кабинета и наказал в него не заходить, поскольку стрельба велась из противоположного дома с верхней лестничной площадки. Убийца мог вернуться обратно. Хиппа сказал, что на кухне находиться можно относительно безопасно - ее окно выходит во двор, напротив охраняемые офисы. Дал несколько указаний на случай бесконтрольной стрельбы по окнам. А напоследок, когда я его провожал и Дашки не было рядом, добавил:
        - Счастливчик ты, Скиталец. Был бы этот тип профи, ты бы не успел завещание написать.
        Да уж, что тут скажешь, счастливчик…
        На ночь мы расположились в спальне, окно там было максимально защищено. Тахту загородили шкафом, сюда же я перенес детскую кроватку Цыпленка и компьютер. Дашка долго не засыпала, пока я не попросил ее выпить снотворного, сказал, что сам спать не собираюсь - мне многое обдумать надо, за упокой души Ветра помолиться, да за Цыпленком кто-то приглядывать должен. Малыш весь горел и лекарство, выпитое им в прихожей, не помогло, а другого не было. Я даже попробовал вызвать скорую, но на платную у нас денег не было, а в государственной диспетчер послал меня, прибавив, что с температурой надо пить жаропонижающее и вызывать семейного врача утром. Я вспылил, налаял на него в ответ, но что толку? Визита бесплатного врача уже в моем детстве было трудно добиться.
        Я долго и горячо молился, пока все мои спали, благодарил Божию Матерь - все-таки уже наступило ее Рождество, - за то, что столько опасностей миновало, а в моей семье по-прежнему все живы, читал заупокойные молитвы по Ветру, сетовал, что без него я остался один на Мэйле, и мне теперь будет сильно его не хватать, как известно, один в поле не воин. Затем я сел за компьютер, который теперь был расположен на журнальном столике в углу спальни. Работать за ним можно было только сидя на полу. Я долго устраивался, чтобы сесть поудобнее - непривычно печатать, когда ноги скрещены в лотосе или вытянуты под столом, но по-другому было никак не приспособиться. Но в конце концов, я понемногу привык, только приходилось часто менять положение, ноги затекали, неудобно все-таки работать в подобной позе.
        Я внимательно на этот раз проглядел все новости на первой странице Мэйла - ничего такого, что бы меня заинтересовало, не появилось. Гоша Пулькин где-то достал еще две сотни баксов и поставил их все на меня в тотализаторе. Интересно, подведет этого типчика интуиция или фортуна повернется к нему лицом. И что должен чувствовать человек, который выиграет деньги на чужой смерти? Наверное, уже ничего, раз уж докатился до того, что играть начал там, где ставка - жизнь. Сложно сказать. Этого я вообще уже понять никак не мог. Совершенно у меня другой менталитет.
        Я посмотрел рейтинг. Сердце у меня провалилось в желудок. На первом месте опять стояла бедолага Цыпочка, следом шел я, затем SolaAvis и завершала нашу четверку опять Фея. Душа моя заныла, как больной зуб. Жалко мне было несчастную девчонку, безумно жалко. Я глянул в почту - писем от нее не было.
        Зато пришло от Исцелителя. Он поздравлял меня с Рождеством Божией Матери. И это было такое надругательство и цинизм, что мне захотелось найти его и разорвать в клочки. Но тут заквохкал Цыпленок, я выбрался из-за журнального столика, подошел к кроватке, напоил малыша водой. Лекарства не было. Я нервничал. Пять часов утра. Я пробрался в темноте в кабинет, стараясь сильно не сдвигать штору, оттянул слегка материю, в щелку заглянул в окно - не видать ничего. Я подумал, что за лекарством бежать все равно ведь придется. Так лучше сейчас, чем днем, когда будет светло. Ближайшая круглосуточная аптека располагалась минутах в десяти пробежки - у Каменноостровского моста. Я быстро собрался, сунул в карман куртки трубку Хиппы и вышел. Я не стал оставлять записку Дашке. Я был уверен, что через двадцать минут уже буду дома, максимум через полчаса…
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

21 сентября. Среда. 9 дней до завершения конкурса.
        Я спокойно спустился до второго этажа, когда внизу раздался стук хлопнувшей входной двери. Я остановился, звука шагов не было. Но кто-то там был - я слышал покряхтывание, покашливание, тихое бормотание. Я подождал минуту, может, загулявший сосед по лестнице не торопится возвращаться после ночных приключений к себе в квартиру?Однако, никто наверх подниматься, похоже, не спешил. Окно лестничной площадки вело во двор, я подумал, что выход со двора находится метрах в двадцати от парадной, а следовательно, от наблюдательного пункта сатанистов и снайпера, если он опять на позиции, я буду хоть немного защищен расстоянием. Если, конечно, сумею безопасно спуститься. Высота до земли была метра три. Я как можно тише отворил нижнюю щеколду, сверху окно, к счастью, не было закрыто, потянул на себя раму, она громко заскрипела, я услышал, как внизу смолкло кряхтение, раздались шаги. Я быстро взобрался на подоконник, осмотрел наружную стену - она была ровная, без водосточных труб, зацепиться не за что. Пока я раздумывал, что мне делать дальше, человек, вяло бредущий по лестнице, поднялся так, что я увидел бритую
голову и черную кожаную куртку. Он тоже меня увидел. Выхода не оставалось. Я прыгнул.
        Прыгать на землю - не то же, что в воду, нужно успеть сгруппироваться так, чтобы максимально смягчить падение. Тут мне пригодились умения, приобретенные когда-то в гимназии - я не успел ничего обдумать, действовал на автомате, как учил нас вожатый отряда волчат-скаутов: сложился «зайчиком», сжал пальцы в кулаки, почувствовал толчок и тотчас упал на бок, прижав к нему руку, задрал ноги и по инерции перевернулся на другой бок. Что-то больно впилось в печень, но я об этом не думал, вскакивая на ноги. Слава Богу, они были целы, хотя колени и гудели, а отбитые пятки неприятно жгло и ломило.Про боль стоит пока забыть, быстро даем деру. Я рванул к маячившей в темноте подворотне. Сунул руку в карман, чтобы проверить, что же так садануло меня в бок - это была трубка Хиппы. Что-то в ней явно повредилось - корпус легко сдвигался. Похоже, крышка отломилась, цел ли сам мобильник - проверять было некогда.
        Я выскочил из подворотни, бросил взгляд на парадную - оттуда кто-то выходил, я, не задумываясь, повернул налево, в сторону Каменноостровского моста. Начал методично считать, чтобы выровнять дыхание и почти сразу перешел на хороший темп. Несколько раз оглянулся через плечо - да, за мной гнались. И преследователь был силен, он легко шел на моей скорости, при этом держал одной рукой у уха телефонную трубку. Я поднажал, мне очень не хотелось столкнуться с целой сворой сатанистов или чтобы в меня опять кто-то стрелял - я не знал, каких радостей мне стоит теперь ждать от жизни. О том, чтобы сейчас тормозить и разбираться с хиппиной трубкой, речь не шла, я не был уверен, что она вообще работает после моего прыжка из окна.
        Я проскочил круглосуточную аптеку, в которой собирался купить лекарство для Цыпленка, хотя, возможно, имело смысл в нее забежать и затихариться - под присмотром камер, вероятно, преследователь не стал бы на меня нападать. Впрочем, недавний опыт в магазине не слишком-то обнадеживал, тогда повезло, но обстоятельства менялись не по дням, а по часам, и, попав в замкнутое помещение, я рисковал оказаться в ловушке.
        Я добежал до Каменноостровского моста, но не рискнул через него перебираться - слишком он был открытым и удобным для нападения местом. 180 метров без возможности куда-либо свернуть, кроме как прыгнуть с огромной высоты в воду меня не прельщали. Я повернул на Песочную набережную и понесся вдоль Малой Невки. По Большому Крестовскому мосту ехала патрульная машина, раздался предупредительный вой сирены. Я остановился, как вкопанный. Мой преследователь замешкался, не зная, как себя вести, и в результате затормозил на расстоянии вытянутой руки от меня. Это был незнакомый мне сатанист - этого я еще не видел - низкий лоб с тремя шестерками и выдвинутая челюсть не предвещали при встрече утонченной интеллектуальной беседы.
        Двое патрульных вылезли из машины, третий остался за рулем. У меня был с собой паспорт, я показал его, патрульный идентификатор личности подтвердил мое место проживания, отпечатки пальцев и отсутствие судимости. Я не стал говорить о том, что за мной гнались, несмотря на явную очевидность этого. Сказал, что каждое утро занимаюсь пробежкой по системе Купера. Купер был известной исторической личностью еще во времена моего скаутского младенчества. Каждому не справившемуся с заданием на местности вожатый уныло грозил, что бегать ему всю жизнь по системе Купера - то бишь по-стариковски, с оглядкой. Почему-то сейчас мне это вспомнилось, взбрело на ум, и очень удачно - судьба это, ангел мой, видно, подсказал - самый старший из патрульной тройки, как оказалось, баловался бегом по этой системе. Мы поговорили с ним немного о скоростях, о графиках движения, я, мыча, все больше поддакивал, так как практически ничего об этой системе не знал, кроме того, что она стариковская. Сошло. Меня отпустили. А вот сатаниста задержали, у него не было документов, зато в кармане оказались шоккер и инерционный нож, перед
задержанием он потребовал, чтобы ему позволили позвонить домой, по закону ему это полагалось. Патрульные заспорили между собой, старший явно мне симпатизировал и хотел максимально обезопасить. Младший был педант и требовал исполнения закона. Пока они препирались, я вежливо кивнул на прощание головой и побежал назад по набережной. Ох, это было тяжело. Пока я стоял и разговаривал с патрульными, растянутые при прыжке со второго этажа мышцы и сухожилия стали невыносимо болеть.
        Добежав до Каменноостровского моста, я остановился, вытащил трубку Хиппы. Крышку, под которой было защитное устройство, больше не нужно было открывать, выдвигая антенну - она отломилась напрочь. Я нажал подряд три единички, чтобы посмотреть сочетание клавиш для обезболивающего укола, но дисплей горел ровным голубым холодным светом, и никакая информация на нем не появлялась. Трубка не работала. Я сунул ее в карман и хотел уже отправиться потихоньку в аптеку, как вдруг в пяти метрах передо мной резко затормозила повернувшая на набережную машина. Запрещенное испокон веку для парковки место.Все четыре двери машины открылись практически одновременно. Я не стал ни о чем размышлять и побежал по мосту. Это было направление против движения автомобильного потока. Если это были враги, то им надо было или бежать за мной следом, или ехать до ближайшего места разворота - там, где меня спас патруль. Конечно, если машина была угнанная, они могли повернуть прямо здесь - им ничто не грозило. Датчики движения дороги фиксировали только номер машины, и личность ее хозяина. Я оглянулся. За мной бежали. Их было шестеро.
Я поднажал и припустил изо всех сил.
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
        Я припустил изо всех сил, инстинкт самосохранения гнал меня. Я знал, что если сумею преодолеть сто восемьдесят метров моста и еще пятьдесят по набережной, мимо Оранжерей принца Ольденбургского, то у меня есть шанс. И очень даже неплохой шанс. Если я нырну в ночную мглу Каменноостровского парка, то найду, где укрыться. Остров я, слава Богу, знал, как свои пять пальцев. Надежда придавала мне силы, которых, казалось, уже совсем не осталось. Вот уже, середина моста, сейчас бежать станет легче, вниз - все-таки не вверх. Правда, не только мне станет легче. Сзади я слышал усиливающийся топот догоняющих меня преследователей. Затем что-то толкнуло меня в плечо, я подумал, что - всё, каюк, догнали, схватили, сгикнулся Скиталец, но нет, показалось, никто меня не держал, я дернулся еще быстрее, услышал, как у самого уха что-то просвистело, и понял, что я ранен, в меня стреляют. Я согнулся и понесся противолодочным зигзагом - от перил до поребрика и обратно. Я не знал, как далеко от меня враги - сейчас не было времени и возможности оглядываться: в начале погони, пока сатанисты выходили из машины и разгонялись,
я сумел заработать небольшую фору, и я надеялся, что хотя бы сохраняю ту же дистанцию, что прежде. Если расстояние между нами меньше пяти метров, то стрелок рисковал попасть в своих, если не остановится и не прицелится как следует. Я добежал до конца моста. Заворачивая, глянул через плечо - до преследователей было метров двадцать, не меньше. Проскочил мимо церковного дома, стоящего на углу, мне так часто приходилось в нем дежурить. Там ночевал сторож, но он не был вооружен, вдвоем мы не справились бы с шестерыми врагами, и я оказался бы в западне, затащив в нее при этом безвинного человека. Я пробежал мимо Оранжерей и с облегчением скрылся в темноте парка. Топот стал слышен слабее. Я вихлял между деревьями, добежал до русла ручья, через который перекинулся Горбатый мостик и прыгнул вниз. Скрючился под мостиком и услышал, как через несколько мгновений что-то прогрохотало сверху.
        Прошло несколько минут я слегка отдышался и рискнул, прикрыв шалашиком ладони подсветку часов, взглянуть на циферблат. С моего выхода из дома не прошло и получаса, а столько всего, однако, произошло. Я коротко поблагодарил Божию Матерь, что в который раз уже сохранила мне жизнь в свой Праздник, подивился тому, сколько во мне сил. Я уже не чувствовал ни боли в ногах, ни в боку и, надо признаться, совершенно забыл, что, кажется, ранен в плечо. Я достал из кармана трубку Хиппы, стал нажимать подряд на все клавиши защитного устройства - оно не работало. И тут мне подумалось, что трубка может быть не совсем сломалась, может быть проблема в аккумуляторе, контакт отошел или разрядился, я перекрестился, вдавил в панель зеленую кнопку для подзарядки трубки и опять стал нажимать все кнопки подряд. Вдруг оглушительно взвыла сирена. Я вздрогнул и чуть не выронил защитное устройство, я не ожидал, что такой маленький прибор может издавать подобной громкости звуки. Я быстро выключил трубку и подумал, что мне надо срочно найти себе новое укрытие. И не слишком далеко от выхода из парка. Еще полтора часа и начнет
светать. Я вылез из-под мостика, прошел в сторону от тропинки и натолкнулся на человека. Он стоял прямо на моем пути, курил, сплевывая на палые листья, и в упор смотрел на меня.
        - У вас есть телефон - позвонить? - вежливо поинтересовался незнакомец. Не отрывая взгляда от его лица, я достал Дашкину трубку из внутреннего кармана куртки и протянул ему. Встречный набрал какой-то номер, продолжая пристально меня разглядывать. - Босс, он здесь, у входа, - произнес он и протянул мне трубку. Я рванул с места в сторону Березовой аллеи. Незнакомец побежал за мной.
        Ох, бедный я бедный. Для чего ты меня спасала столько раз, Пресвятая Богородице. Выручи уж еще разок нынче. Сегодня твой день…
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
        Каменный остров соединен с городом четырьмя мостами: Ушаковский - ведет к Новой Деревне, Каменноостровский, по которому я сюда прибежал - к Петроградской стороне, еще два моста - поменьше - перекинулись на Крестовский и Елагин острова, на которых достаточно легко спрятаться, если их хорошо знаешь. Каменный остров в этом отношении не так замечателен - он весь утыкан дачами-раритетами прошлых веков. Конечно, нельзя сказать, что он застроен как город, но по его парку далеко не везде пробежишь свободно - заборы-заборы, и, главное, что они охраняются свирепыми псами и не менее свирепыми охранниками. Через такой забор не перескочишь, даже если тебя гонит, как зайца, свора врагов.
        Не знаю, почему инстинкт погнал меня в сторону Березовой аллеи. Правильнее было, конечно же, избрать любое другое направление. Я мог вернуться на набережную, чтобы опять пересечь Каменноостровский мост, но невмоготу было пережить еще раз ужас погони на открытом, незащищенном пространстве, особенно учитывая, что как минимум один из моих врагов был вооружен огнестрельным оружием. Я мог побежать в противоположную сторону - там, правда, был тупик, но его можно было обойти по Боковой аллее, с которой свернуть либо на Крестовский, либо на Елагин остров. В конечном итоге, это направление мне и пришлось избрать, но я потерял время, не сориентировавшись вовремя в том направлении, по которому мне следует двигаться. Под ногами мягко пружинили влажные опавшие листья, временами земля, чавкая, хлюпала, пару раз я проскочил по низким местам - по щиколотку в ледяной воде. Все-таки в сентябре на островах нельзя не почувствовать, что город построен на самом что ни на есть гнилом болоте.
        Перед Березовой аллеей мне пришлось резко свернуть вглубь острова - она хорошо освещалась, и на ней я увидел еще двух своих врагов. Сначала они меня не заметили, шли, вглядываясь в темноту, но тот, который преследовал меня от Горбатого мостика, резко им что-то крикнул, и они сразу же присоединились к погоне. Я бежал по бездорожью, и мне становилось все тяжелее и тяжелее, я понял, что сейчас скисну, сдамся, остановлюсь, чтобы отдышаться, и тогда мне каюк. На ходу я вытащил из куртки трубку Хиппы, сунул ее в карман брюк, стянул куртку и бросил ее на землю - бежать стало легче. Я немного поднажал, и вот тут открылось уж не знаю, какое дыхание, потому что второе сегодня уже было, и прошло, и сил больше не оставалось. А теперь вот, откуда ни возьмись, появились. Я свернул на Боковую аллею и по ней добежал почти до Большой аллеи, но у самого угла увидел еще один силуэт, который двигался мне навстречу, и тогда я опять рванул по бездорожью. Теперь моя надежда была на мост, ведущий к Крестовскому острову. Впереди, вдоль Крестовки, расположилось несколько усадеб, окруженных заборами, но я знал, что одна из
усадеб сейчас продана, не охраняется. Забор придется дважды перемахнуть, не знаю уж, справлюсь ли с этим. И еще - главное, в темноте не ошибиться дачей.
        Забор-то я не перепутал, видел его уже в десяти метрах перед собой, и прикидывал, пытаться взять его с разбегу или вскарабкаться, подтянувшись, когда добегу до него. Но я не успел ничего решить. Над забором появилась чья-то темная фигура, и я рванул в единственном оставшемся направлении - в сторону 14-ого моста через прорытый невесть в какие старые времена канал. Перескочив через него, я имел возможность перебраться на Елагин остров или спрятаться в более дикой северной части Каменного острова. Но и это мне было не суждено. По мосту шел мой последний - шестой враг. И тогда, окруженный практически уже со всех сторон, я свернул в тупик, туда, откуда не было никакого выхода, на островок, расположившийся посреди речки Крестовки.
        На Крестовке еще при Петре, как мне думается, были насыпаны два искусственных островка. Один из них - совсем маленький и круглый - не имеет никакой связи с большой землей. Другой - длинный, вытянутый вдоль реки метров на сто пятьдесят. И в одном конце его расположен мостик, связывающий его с Каменным островом. Вот на этот-то мостик я сейчас как раз перескочил и побежал к дальнему мысу. И когда добежал до самой оконечности островка, остановился и повернулся к своим врагам лицом.
        Всё, сил у меня больше не было. Если бы я не выдохся почти до смерти, я мог бы попытаться спастись вплавь - скинуть кроссовки и броситься в воду. Течение здесь было сильное, дно глубокое. Летом я, нырнув с метровой высоты, почти всегда умудрялся проплыть под водой до противоположного берега, при этом течение резко снесло бы меня вниз, и я оказался бы вдали от всех мостов, на Крестовском острове. Конечно, потом прятаться было бы нереально, пришлось бы сразу нестись домой - в мокрой одежде много в конце сентября не набегаешь… Все это пронеслось в моей голове, но я не стал ничего предпринимать для своего спасения. Только сунул руку в карман брюк, нащупал трубку Хиппы и, глядя на приближающихся врагов, опять стал наугад нажимать кнопки. А губы мои шептали в это время, как мне казалось, мою последнюю в этой жизни молитву. Жутко мне было, жутко и страшно, хотелось броситься ничком в грязь, по щиколотку в которой я стоял, спрятаться, не видеть эти проступающие в темноте и становящиеся все более четкими силуэты. И я не знал, что сейчас меня больше держит в вертикальном положении: молитва или трубка Хиппы.
Сознанием я цеплялся за последнюю надежду на жизнь, и сознанием же думал уже о жизни вечной, к которой я стремительно приближался. Вдруг резкая, сильная, невыносимая боль охватила все мое тело, оно мгновенно одеревенело, так что я даже не мог открыть рот, чтобы закричать, я рухнул на землю, меня скрючило, но боль не проходила. И тут они подошли вплотную ко мне. Они, мои враги.
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
        Я смутно помню, что происходило в дальнейшем. Вероятно, я несколько раз потерял сознание. Реальность то мучительно выплывала из черноты, усиливаясь болью, невыносимо громкими звуками и резкими вспышками света, похожими на молнии, то пропадала, принося с собой облегчение. Кажется, меня пинали ногами, кажется, меня о чем-то спрашивали - их почему-то интересовал Мэйл.Ру, несколько раз они обсуждали между собой, что им надо узнать, кому я говорил о том, что рассказывал мне Ветер, кажется, мне обшарили карманы, вытащили трубку Хиппы, я видел, как они разглядывают ее, позабыв обо мне, и главарь, не знаю уж почему, я сразу определил, кто из них главарь, запретил им нажимать кнопки, после того, как еще раз над тишиной острова, смягченной журчанием вод Крестовки, раздался вой сирены. Я не думал о смерти, я вообще ни о чем не думал, кроме того, чтобы это кончилось как можно скорее. Боль заслоняла весь окружающий мир. Мне казалось, что один из шестерых - тот мальчишка, лет двенадцати, который на днях преследовал меня, а другой - тот сатанист, который находился со мной в магазине. Но я не был уверен в этом,
возможно, всех шестерых я видел впервые в жизни. Тем более, рассвет все никак не наступал. Мне казалось, что прошло уже много часов, а над островком по-прежнему было темно, хотя и чувствовался какой-то намек на то, что скоро наступит утро.
        Вдруг какая-то огромная тень метнулась из темноты на одного из бандитов, свалила его. Бросилась на другого, и его тоже опрокинула на землю. Затем грохнул выстрел, после которого раздался яростный рык и третий сатанист упал. Тот, что мне показался мальчишкой, прыгнул в воду. За несколько секунд мой спаситель расправился еще с двумя врагами. Я уже понял, что это собака, здоровая такая собака. Мне вдруг захотелось поднять голову, чтобы посмотреть, как там мальчишка; по идее, он прыгнул в воду там, где можно было быстро перебраться на маленький островок, но в верхней одежде далеко не уплывешь, однако посмотреть я никуда не мог - одеревеневшая шея не хотела шевелиться. Я услышал негромкое
«апорт», недовольное ворчание, а затем всплеск - и понял, что собака бросилась в воду за тем из шестерки, кто попытался спастись вплавь. Остальные пятеро лежали беззвучно, не шевелясь, и как я подозревал, они были мертвы, но ничего этого я проверить не сумел - мне было не шелохнуться, даже чуть-чуть. От собственного бессилия и боли я чуть не плакал, но и на это у меня совершенно не было сил. Зато я чувствовал невесть откуда взявшуюся уверенность, что самое страшное позади.
        Надо мной кто-то наклонился, большой и лохматый.
        - Защитника вызывали? - спросил знакомый голос. Это был Хиппа. Я промычал что-то в ответ. Он дал мне несколько раз по щекам, потом плеснул на лицо ледяную воду. Я услышал, как громко встряхивается вылезшая из реки собаки. Потом что-то горячее стало лизать мне лицо. Я видел, как Хиппа в темноте ходит от одного лежащего тела к другому, нагибается над ними, шарит по карманам, что-то делает с ними, а затем сваливает в воду с той стороны Крестовки, где течение сильнее. Неподалеку сидел на земле спасенный собакой сатанист, с его одежды текла вода, и весь он трясся от холода.
        - Идем, - кивнул ему Хиппа, взвалил меня на плечо, как тюк с одеждой, свистнул собаке, и дальше я уже совсем ничего не помню до того момента, как очнулся на лестнице собственного дома, беспомощно болтаясь на плече соседа. Он не понес меня в мою квартиру, а повернул к себе, протолкнул в дверь сатаниста, пропустил вперед собаку, а потом мы оказались там, где я никогда не был. Я вдруг понял, что за все это время ни разу не гостил у Хиппы, даже в прихожей у него никогда не бывал.
        Сосед положил меня на диван, я попытался промычать, что, дескать, не надо, я по уши весь в грязи, можно и на пол, но Хиппа, не обратив на мое мычание ни малейшего внимания, подошел к стоящему у стены платяному шкафу, открыл его створки, раздвинул одежду, буркнул сатанисту, чтобы тот туда лез, тот испуганно послушался, за ним следом Хиппа отправил Найду, а затем перенес меня. У шкафа была раздвижная задняя стенка, которая вела в соседнюю комнату, она выглядела жилой. Почти жилой. Здесь были кровать, стол, кресла, стеллажи. И везде - на стеллажах, на полу, на столе громоздилось оружие.
        - Боже мой, - произнес я. - Это были первые слова, которые я наконец сумел из себя выдавить.
        ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
        Я всегда считал Хиппу неуклюжим, не способным к упорядоченным действиям оболтусом. Впрочем, эта моя уверенность поколебалась еще ночью, когда сосед методично и четко защитил мою квартиру после нападения снайпера. Мое древнее убеждение, что Хиппа не так прост, как кажется, оказалось верным. Буквально за час он ухитрился перевязать мою рану на предплечье, к счастью, сквозную(жгут, как выяснилось, он наложил еще на островке, но я этого тогда не заметил), вколоть от души обезболивающих и антибиотиков, ругая меня почем зря, что правила безопасности защитного устройства были настолько элементарны, что никому еще не нужно было их объяснять дважды, что нужно быть последним имбецилом, чтобы при нападении врагов врезать шокером самому себе, он успел за этот же час вытащить пулю из бедра Найды, которая во время операции то рычала, то жалобно скулила, но цапнуть хозяина не пыталась - было видно, псина понимает - ей пытаются помочь. Хиппа приказал раздеться догола сатанисту и кинул ему свой махровый халат, который был настолько огромен, что когда мальчишка двигался по комнате, его пола тянулась сзади, как
шлейф королевской мантии. Также он успел с помощью сатаниста привести в порядок захламленное оружием пространство комнаты, освободить для перевязки и операции стол, и кровать, куда положил меня, когда закончил перевязку и уколы. Обращался он со мной, как с большой куклой - бережно и деловито, переодел во все чистое и громадное, извлеченное откуда-то из недр безразмерного шкафа, являющегося одновременно входом в комнату, предусмотрительно сунул мне несколько гигиенических мешков, какие выдают в самолетах, по-видимому опыт обращения с покалеченными вроде меня у него был, потому что мешки эти мне много раз пригодились в течение всего дня, что я у него провел - похоже, у меня было сотрясение мозга.
        А затем я заснул. То ли от усталости, то ли Хиппа вколол мне, помимо прочего, еще и снотворного. Спал я, наверное, недолго, проснулся, как выпал из небытия, резко - от того, что тошнило, и обезболивающее, видимо, перестало действовать. Тело ломило, но не так, как на островке, скорее это было похоже на крепатуру - я все-таки мог шевелиться, хоть и с трудом. Хиппа не стал меня баловать новой порцией морфинов, которые, как мне думается, он употреблял для обезболивания. Он обложил меня грелками и стал отпаивать зеленым чаем, ворчливо приговаривая, что сам знает, какая это дрянь, но ничего, надо выпить, станет легче. Эта зеленая гадость, дескать, связывает токсины.
        Сатанист, съежившись, сидел в углу, на стуле, подобрав ноги и трясясь то ли от холода, то ли от страха, и глядя на нас. Рядом со стулом лежала перевязанная и оттого выглядящая не геройски, а, пожалуй, даже жалостливо, кавказка и тихонько поскуливала. Хиппа периодически зыркал в сторону мальчишки свирепым взглядом, тряс рыжими лохмами и гадким голосом говорил: «Что же мне с этим мерзавцем делать, а? Может, зарезать и в холодильник? Найде не надо будет неделю корм покупать… А что, очень даже неплохая идея!» Сатанист в ответ начинал тихонько ерзать. Время от времени он не выдерживал и нудно затягивал: «Дяденька! я больше не буду! Отпустите меня, дяденька!» - «Нет, дружок, живым ты отсюда не выйдешь, ты меня заложишь сразу, - говорил ему Хиппа. - Выбирай себе смерть, какую хочешь, пока я добрый. Могу в ванной утопить, могу по затылку тюкнуть». Сатанист всхлипывал, клялся, что никогда никому ничего не расскажет, а потом опять начинал нудить: «Ну, дяденька! Ну, отпустите…» Я молча за всем этим наблюдал. Я не мог понять, издевается Хиппа над мальчишкой или серьезно собирается его убить. Все, что
произошло за сегодняшнее утро, еще не улеглось в моей голове, и я еще не привык к тому, что Хиппа не увалень и неряха, а жестокий боец, способный спокойно обыскать и сбросить в воду пять трупов убитых его собакой врагов и у которого дом переполнен оружием.
        - Как тебя зовут? - наконец коротко спросил сосед, вытащив из кармана и раскрыв наладонник. Мальчишка назвался. - Местный? - сатанист с демонстративной готовностью к сотрудничеству, кивнул головой и произнес свой адрес. Хиппа толстыми пальцами что-то напечатал на клавиатуре, потом вытащил со стеллажа профессиональный идентификатор личности, не такой, как у патрульных, а здоровый черный, утыканный всяческими кнопками ящик - я такой только пару раз видел, когда лежал в больнице, проверил отпечатки пальцев и ДНК сатаниста, хмыкнул, что, мол, удивительно, что не соврал. А пацан опять начал: «Ну, дяденька…»
        И тут я вспомнил, зачем я в такую рань вышел из дома, и застонал от отчаяния - Цыпленок все это время лежал больной и без лекарства. Или, что еще страшнее, в аптеку могла пойти, бросив детей, в обстреливаемой квартире, Дашка.
        - Что случилось? - оглянулся на меня Хиппа.
        - Дашка…
        - Да я позвонил ей, - сказал сосед. - она думает, что ты зачем-то вышел, сломал ногу, попал в больницу, и я у тебя… Я там много наплел, она поверила, короче.
        - А лекарство?
        - Какое лекарство?
        - Цыпленок болен. Ему нужно от температуры.
        - У меня нет ничего для мелких, - озадаченно сказал Хиппа. Он повернулся к сатанисту. - С мамкой живешь? - спросил он.
        - Да, и с сестрой.
        - Любишь их? - мальчишка кивнул. - Очень хорошо. Если через десять минут - секунда в секунду, ты не будешь здесь с лекарством от температура для годовалого ребенка, то Найда сожрет не только тебя, но и мамку твою. Все понял? - мальчишка согласно затряс головой. - И только хоть слово кому скажешь - умрете такой смертью, что врагу не пожелаешь. Из-под земли достану. Тоже понял? - Хиппа принес выстиранную и высушенную одежду сатаниста, подождал пока он переоденется, вытащил из кармана мелочь, дал ему и напомнил: десять минут. Ровно. Аптека через дом налево.
        Они вылезли наружу через платяной шкаф, затем Хиппа вернулся.
        - Ты думаешь, стоило его отпускать? - спросил я.
        - Подождем десять минут - узнаем, - спокойно сказал сосед. Он уткнулся носом в свой наладонник, перестав обращать на меня внимание…
        ЧАСТЬ СОРОКОВАЯ
        Не знаю, нервничал ли Хиппа, но когда раздался звонок в дверь, он явно обрадовался и с облегчением вылез через шкаф в соседнюю комнату. Через несколько минут он вернулся вместе с сатанистом, сказал мне, что лекарство передал Дашке и что дома обо мне беспокоятся, но там забот хватает, и жена целиком на них отвлекается. Цыпленку пока что, к сожалению, лучше не стало. Я промямлил, что мне надо к себе, но Хиппа возразил, что до вечера продержит меня здесь, он должен удостовериться, что с раной все в порядке и она не собирается воспалиться. Затем он стал втолковывать мальчишке, что тот находится в крайне опасном положении, что из всей группы, преследующей меня, он единственный остался в живых, а потому ни властям ему лучше не попадаться, ни тем более своим. Последствия, если его поймают, непредсказуемы, но явно они будут отвратительны, и в первую очередь, для самого пацана. Хиппа долго и упорно втолковывал парню, что тому стоит на ближайшее время забыть о существовании семьи, о том, что ему категорически нельзя пользоваться любым транспортом - любая проверка личности приведет к тому, что его сразу же
опознают. Затем он глубоко задумался.
        - Не представляю, где тебя можно скрыть, чтобы ни у кого из-за тебя неприятностей не было, - сказал он.
        - Я на даче спрячусь, - решился обратиться к нему мальчишка. - У нас в Комарово. Я всегда там кантуюсь, когда отчим пьет. И не найдет никто, вы не бойтесь. Даже мать не знает, что я там часто бываю.
        Похоже, Хиппа был не в восторге от такой идеи, но, вероятно, ничего другого он придумать не сумел. Он разобрал с мальчишкой маршрут, по которому тот доберется до Комарово. Оговорил с ним детали зимовки и, хмурясь, пошел провожать его на лестницу. Вернулся он озабоченный до невозможности.
        - Добрые дела наказуемы и расплата за них неминуема, - изрек он, - Хочешь выжить, научись никого и никогда не жалеть.
        - Не убивать же его было, - попытался я утешить Хиппу. - Ты поступил, как любой бы нормальный человек сделал.
        - То-то и оно, что по инструкции я обязан был его убить. А спасать, когда он тонул, было совсем глупо.
        - По какой инструкции? - спросил я.
        Но Хиппа, казалось, пропустил мой вопрос мимо ушей.
        - Объясни мне хоть что-нибудь, - сказал я. - Я ничего вообще не понимаю. Кто ты? Почему ты обо мне заботишься? Мы встретились случайно или ты нарочно меня нашел? Что за чертова инструкция, о которой ты говорил? Кто такие защитники? Откуда ты знаешь, что меня зовут Скиталец? Почему у тебя столько оружия? Почему я до сих пор не догадывался, кто ты такой? Что это была за трубка, которую ты мне подарил? И зачем? Ты знал, что у меня будут неприятности, кто тебе об этом сказал? Как ты связан с Ветром? Что ты знаешь о его смерти? Что ты знаешь о Конкурсе? Ты сам по себе или как?
        - Сколько, однако, вопросов, - хмыкнул Хиппа. - А отвечать мы на них будем на сладкое. А первым блюдом будет сон. А вторым блюдом будет перевязка. И никаких разговоров до этого не будет. Поворачивайся на бок, Скиталец, и спи.
        Я хотел возразить, но понял, что это бессмысленно. Закрыл глаза и провалился в сон.
        ЧАСТЬ СОРОК ПЕРВАЯ
        На этот раз я проспал, вероятно, несколько дольше - за окном начинало темнеть. Хиппа обрабатывал пенистым аэрозолем бедро кавказки. Бросив взгляд на меня, он увидел, что я проснулся.
        - А ты храпун, оказывается, - заметил он мне. - Даже Найду напугал. Молодец-молодец, хорошая собака, - похлопал он кавказку по холке. - Повезло некоторым, что у меня такая замечательная псина. Не будь ее, плавать тебе сейчас в Финском заливе. Кавказец - это, знаешь ли, такая порода, у которой навыки борьбы с группой в крови заложены. Один пес в одиночку способен отогнать стаю волков, а про то, чтобы отару сбить в кучу, об этом уже речь не идет. Умная, хорошая, сильная собака. Если когда нападет, старайся упасть и не шевелиться - единственный шанс выжить. Не то - кранты. Ну так что - готов к перевязке?
        Хиппа закончил возиться с собакой, помог мне дойти до стола - в глазах моих всё двоилось и плыло, и сам бы я вряд ли справился с трехметровым вояжем по комнате, снял бинты, промыл рану, обработал тем же, что и собаку, аэрозолем, как он сказал, тканевосстанавливающим, и заново забинтовал. Я обратил внимание, что баллончик аэрозоля явно предназначен не для людей - на нем была нарисована собака. Ты уверен, что этим можно людей лечить? - спросил я. - Это же ветеринарное средство. Все-таки, у нас с собаками кровь сильно различается.
        - Не умничал бы ты слишком, - проворчал Хиппа, - не ты первый, не ты послед… - он не договорил до конца фразу и быстро посмотрел на меня - заметил ли я? Я заметил.
        - Ты что-то не то сказал? - делая безразличный вид, поинтересовался я.
        - Черт! Ляпнул то же ведь, типун на язык мне, - ругнулся Хиппа. - Понимаешь, ты не первый у меня. Ну, у кого я защитником.
        - И где они все? Живы?
        - Если бы, - сказал Хиппа. - Погибли. Все до одного погибли. Когда у человека сложные отношения со всем миром, ему трудно выжить. Даже если ему повезло и у него есть свой собственный защитник. Но тебя мы, не бойся, так легко не отдадим. Придумаем что-нибудь.
        - Откуда ты взялся? Как ты узнал обо мне?
        - Как-как? Сказали, вот и узнал. Думаешь, я случайно в этой квартире - напротив тебя - живу? Втридорога заплатить пришлось жлобам, что до меня здесь были.
        - Так кто тебя ко мне приставил?
        - Состаришься скоро, - пообещал Хиппа, намекая, что это обсуждать со мной не станет.
        - А у Ветра был защитник?
        - Не у каждого, кому он нужен, он есть, - хмуро сказал Хиппа. - Ветру послали человека, чтобы помог ему перебраться на другую лежку. Узнали, в общем, что его выследили, но наш человек опоздал. Только в книжках хэппи энды бывают.
        - Так Ветра, действительно, убили? Кто? Сатанисты?
        - Я не в курсе, - ответил Хиппа. - Мы стараемся не совать свой нос далеко в чужие дела. Мне с тобой бы разобраться как-то. Но Ветер молодец был. Мне сказали, что когда к нему вломились, он снял со стены двустволку и прежде всего грохнул свой комп. Так что теперь, я думаю, кое-кто подозревает, что он тебе что-то успел рассказать. Что-то, что кого-то очень интересует.А, кстати, успел?
        - Нет, не успел, - ответил я быстро.
        - Только вот этого не надо, - скучным голосом произнес Хиппа.
        - Чего не надо?
        - Очень хорошо - не быть лохом. Очень хорошо - не верить никому. Это поможет выжить. Но смотри, у тебя паранойя уже на лбу прописана. Почетче, чем шестерки у наших с тобой друзей.
        - Правда, не успел, - сказал я, хотя напряжение, которое минуту назад почувствовал, не оставило меня.
        Хиппа усмехнулся.
        - Вот и спасай потом людям их жалкие жизни, - снисходительно хмыкнул он. - А знаешь, я мог бы себе спокойно торговать всем этим хламом. Не лезть ни во что, ни в какие передряги, своих, знаешь, забот хватает. Но как, черт побери, жить, если можешь выручить такого балбеса, как ты, который пороха не нюхал, а лезет везде, лезет, куда его не просили… Жаль только, что вы всегда большими дураками оказываетесь, чем о вас думаешь. Придешь в себя - дадим дёру отсюда. Я больше не собираюсь никого терять.
        - Может, у меня спросишь, собираюсь ли я отсюда сваливать? - спросил я.
        - Нет, - ответил Хиппа, - я не собираюсь теперь никогда и никого ни о чем спрашивать. Доспрашивался уже. Ты хоть бы немного соображал, насколько тебе до сих пор везло. Даже сегодня - все произошло до рассвета, - раз - если бы позже, нас бы сняли спокойно со спутника, пришлось бы сразу из города валить, не заходя домой. Вода сегодня высокая - два - трупы через очистные сооружения мгновенно пронесет, нигде не застрянет. У дома практически никого не встретили - три. Мальчишка вот только… Нельзя вечно дергать судьбу за усы. Рано или поздно она тебя настигнет, если ты от нее хорошенько не спрячешься. А тебе пришла пора прятаться. Через пару дней придет транспорт, постарайся к этому времени собраться.
        - Какой транспорт? Без Дашки и детей я никуда не поеду, - решительно заявил я.
        - А кто тебя собирался брать без Дашки и детей? Приходи в себя, а Дашка пусть готовится к отъезду, только ничего особенно с собой брать не придется, немного одежды, и все.
        - Я подумаю, - произнес я, как мне казалось, достаточно твердо, но еще не зная, что решить.
        - Кстати, трубка где? - вдруг спросил Хиппа.
        - Трубка? Сатанисты отняли, не помню, у кого из них последнего видел. Она сломалась вообще-то. Почти не работала.
        - У сатанистов не было. - Хиппа ругнулся матом. - Наследили, черт. Придется ночью вылезать искать, - он выглядел озабоченным, а я не мог сосредоточиться, чтобы понять, что именно его беспокоит. Ну, найдет кто-то трубку. Ведь ни трупов, ничего. Ну поймут, что она какая-то необычная, но кому придет в голову искать по ней Хиппу?
        За окном уже совсем стемнело. Сосед сказал, что теперь уже пора мне собираться домой, он, конечно, может, оставить меня у себя, но и так с трудом удается удерживать Дашку от поездки в больницу. А звонит она пока что ему на мобильный через каждые два-три часа, думая, что это справочное госпиталя. Кстати, все в порядке с мальчишкой, он тоже позвонил - до дачи благополучно добрался и будет там отсиживаться.
        - Ну что, ты готов? - спросил Хиппа и помог мне подняться в кровати.
        ЧАСТЬ СОРОК ВТОРАЯ

22 сентября. Четверг. 8 дней до завершения конкурса.
        Когда, уже под ночь, Хиппа привел меня, да что там привел? - приволок к двери собственной квартиры, я чувствовал себя не лучше, а, пожалуй, даже и хуже, чем утром. Собственная спальня меня ошеломила. Я успел совершенно забыть о том, что квартира на военном положении - мебель переставлена так, чтобы максимально защитить жилое пространство. Шторы плотно закрыты. Свет в комнатах погашен - квартира тускло освещается - только боковым светом из кухни, прихожей и коридора. При виде хаотично расставленной мебели мне стало неуютно, я почувствовал, что Хиппа прав - пора незамедлительно срываться с места, и даже если мне будет через два дня так же худо, как сейчас, ия не смогу никуда ехать
        - я все равно обязан спрятать и спасти свою семью. Каким бы неожиданным и сомнительным ни оказалось предложение Хиппы, мне стоит рискнуть, это неведомый шанс, а в противном случае, мы не можем рассчитывать ни на что, кроме гибели.
        Я лежал на любимой тахте, не в силах пошевелиться. Я не мог доползти до компьютера, включить его, проверить свой рейтинг. Я отложил это до завтра, но и утром затею посмотреть, что творится на Мэйле, пришлось оставить. Меня сильно тошнило, все тело ломило, я не мог пошевелиться, не испытав страшной боли. Дашка за всю ночь не сомкнула глаз, ухаживая за мной и Цыпленком, которому к утру, к счастью, стало все же получше.
        Дашке, разумеется, пришлось рассказать обо всем, что произошло. Даже об убитых кавказкой соседа сатанистах. Ей надо было привыкать к мысли о том, что наше положение становится нелегальным, что мы должны, если придется, лгать, как бы ни хотелось этого избежать. Мы придумали версию моего ранения на случай если что-то всплывет и нами займутся органы. Я постарался максимально обезопасить Хиппу и вообще исключил его из собственной версии рассказа о том, что произошло.
        Длинноухий весь день просидел рядом со мной на тахте, он был неразговорчив, о чем-то размышлял, и его сосредоточенность меня слегка пугала - я боялся, что он надумает что-то еще, чтобы спасти меня, и подведет нас на этот раз гораздо более серьезно, чем в прошлый раз. Я старался делать вид, что мне лучше, чем было на самом деле, периодически начинал шутить, болтать с ним, но Длинноухий не хотел принимать правила такой игры. Впрочем, возможно, он еще не совсем вышел из того шокового состояния, в котором оказался в понедельник, когда совершил попытку меня спасти. К ноутбуку он не рвался, и это меня несколько утешало. Дашка несколько раз пыталась начать ему читать книгу, но он не слушал, и ей приходилось прекращать это занятие. Правда, когда она звала его пойти за меня помолиться, он тут же шел за ней, о чем Длинноухий говорил с Богом, не знаю, но возвращался он через некоторое время взволнованный, с блестящими глазами и красным носом, и это переполняло мое сердце благодарностью и болью. Я очень боялся, что Бог не исполнит просьбы моего мальчика, я очень боялся, что это может его сломать.
        Несколько раз заходил Хиппа, дважды он перевязал меня, полив предварительно пенкой из аэрозольного баллончика. Я попытался уточнить у него, куда он планирует отправить меня с семьей, но он сказал, что об этом мне вообще лучше пока не знать - мало ли что? В любом случае, он все равно меня сумеет перебросить только до перевалочного пункта, а дальше о нас будут заботиться другие люди, и им решать, где нас прятать. В целом день прошел тихо. Я много спал и вечером заснул опять рано. Боль отнимала слишком много сил.
        ЧАСТЬ СОРОК ТРЕТЬЯ

23 сентября. Пятница. Неделя до завершения конкурса.
        Проснулся я резко, словно меня из сна просто-напросто выдернули. Потряс головой. Потянулся. Тело болело, но гораздо меньше, чем накануне, я потрогал перевязанное плечо - оно противно ныло, как будто зуб с обнаженным нервом. Рядом со мной, на тахте, спокойно спала Дашка, а между нами примостился Длинноухий. Цыпленок тихо сопел в своей кроватке, придвинутой вплотную к тахте. Меня удивило, что включен верхний свет, ведь мы договорились не включать его пока ситуация со снайпером не прояснится. Я встал, чтобы подойти к выключателю. И тут раздался звонок в дверь. Я отправился в прихожую, мне показалось, что это должно быть пришел с очередной перевязкой Хиппа, открыл дверь, но за порогом стоял незнакомый мне человек. Он был маленького роста, плюгавенький, востроносый, с белыми водянистыми глазами, которые при этом странно косили, и какой-то слишком шустрый. Я даже не понял, как он оказался в квартире, вроде, я его не пускал, конечно, спросонок реакция замедленна, но не настолько же…
        - Здравствуйте, - тем временем представился человечек, тщательно вытирая при входе ноги и одновременно стягивая с себя серую кожаную куртку. - Меня к вам прислал отец Илларион. Дело в том, что я приехал из Дивеево, мне надо где-то на несколько дней остановиться, дела, понимаете ли, в епархии, а потом я возвращаюсь в монастырь, - человечек уже успел повесить куртку на вешалку, размотал шарф, сел на гардероб и начал разуваться.
        - А кто вы, собственно говоря, такой? - спросил я.
        - Меня зовут Михаил, я живу уже два года при Дивеевском монастыре, выполняю всякие хозяйственные работы. Административные тоже иногда поручают. Да, случается, барышни монахини удостаивают чести. Я, конечно, человек грешный, но у меня сильный духовник, он мною руководит. Отец Симеон, слышали? Его все знают. Я хотел, было, пойти послушником в Саровскую обитель, но архимандрит Симеон благословил меня помогать при женском монастыре. Там, знаете ли, дрова нарубить порой надо, за скотиной приглядеть, - Михаил уже разулся, надел тапочки для гостей и двинулся на кухню. - Ой, забыл, - вдруг сказал он и размашисто перекрестился, но почему-то не троеперстием, а сложенной пятерней.
        - А почему отец Илларион отправил вас ко мне? - засомневался я. - У меня сейчас не самое лучшее время для приема гостей. И он это прекрасно знает.
        - Да я всего лишь на три-четыре дня. Вы не беспокойтесь, я не стесню вас. - гость достал из сушилки чашку Длинноухого и налил в нее воду из чайника. - Отец Илларион сказал, что вы очень гостеприимные люди, и обязательно примете бедного странника, которому нечем заплатить за гостиницу. И вам ведь хочется попасть в Дивеево? - Михаил по-птичьи наклонил голову и через плечо мельком глянул на меня. Мне показалось, что он хитро подмигнул, и мне стало очень не по себе.
        Тут на кухню вылезла сонная Дашка. «Кто это?» - взглядом спросила она.
        - Знакомься, Даша, - представил я гостя. - Это Михаил. Он из Дивеево. Побудет у нас пару дней.
        - Да, ну может, немножко подольше, - тем временем заявил гость. Я оглянулся на него, он закрывал холодильник. В руках у него была отваренная для меня вчера Дашкой курятина. Он сел за стол и начал ее быстро уминать.
        - Простите, - сказал я. - Сегодня пятница.
        - Ну и что? - спросил Михаил.
        - Постный день вообще-то.
        - Ну у вас же лежала кура, - ответил гость. - Вам все равно нельзя, поститесь. А я в дороге, мне можно. Правило такое есть. Или вы не слышали? Мне мой духовник архимандрит Симеон разрешил. А вы, если такое правило не знайте, то побольше читайте святых отцов. Я, знаете ли, их каждый день читаю. - Михаил вытер руки о скатерть и срыгнул. - Пойду в гальюн, посрать мне надо. - он вышел.
        - Кто это? - спросила побледневшая Дашка. - Ты - что, не видишь? Он все врет. Он не из Дивеево.
        - Вижу, - хмуро ответил я. - И как мне его, прикажешь, выставить? Милицию, что ли, вызвать? Ладно, вернется из туалета, просто выгоню…
        ЧАСТЬ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
        Мы прождали довольно долго. Михаил не возвращался. Я сказал Дашке, чтобы ждала на кухне и отправился в прихожую. В туалете горел свет, но дверь была приоткрыта. Я постучал, никто не ответил, я заглянул вовнутрь. В туалете никого не было, хотя сильно воняло. Ну, так и есть… Кое-кто привык, что за ними всегда уберут… Я спустил в унитазе воду и пошел смотреть, куда занесло незваного гостя.
        Михаил находился в спальне, он развалился на тахте, на моем супружеском ложе, раздеться он не соизволил, грязные носки нагло торчали из-под одеяла, Длинноухого гость спихнул на самый край постели. Я разбудил Ушастика и сказал, чтобы он отправлялся на кухню к матери. Затем я брезгливо потряс Михаила за плечо, он смахнул с себя мою руку и, не просыпаясь, выругался.
        - Вставайте, - сказал я. - И немедленно уходите. Вы не тот, за кого себя выдаете…
        Белесые ресницы Михаила слегка дрогнули, открылся водянистый глаз и неприятно уставился мимо меня куда-то в стену.
        - Ну как вы можете, - проныл Михаил, - я так устал. Я только что с дороги. Разве вы не знаете, что все православные - братья, и должны помогать друг другу? Вам надо идти к вашему духовнику и исповедаться, что вы такой жестокосердный. Вот увидите, батюшка на вас епитимью наложит, - глаз закрылся и гость опять засопел.
        Черт, может, и впрямь православный, только больной? Всякие ведь при монастырях встречаются. Явно слышал, как наши разговаривают, явно общался с христианами, но ничего христианского в нем нет. Да, наверняка этот тип - псих. Но, кстати ж, сказал, что в епархию едет. Не будут ведь из монастыря такого посылать? Нечистый он какой-то, неприятный. Я постарался отделаться от гадостного ощущения, которое измазало мою душу, но это было бессмысленно. Все мои попытки быть объективным и не обращать внимания на неприятные повадки гостя приводили к тому, что я все больше убеждался - Михаил не из Дивеево. Да, между прочим, отец Илларион говорил, что оттуда выпускают только по пропуску. Надо спросить у него. Хорошо бы карманы проверить, пока спит, но не могу я этого, не умею. Вот Хиппа бы точно смог. И тут раздался звонок в дверь. Наверное, это Хиппа, - обрадовался я, - вытащил из кроватки Цыпленка, не хотелось оставлять его в одной комнате с этим человеком и отправился с ним на руках в прихожую.
        Это был, действительно, Хиппа.
        - Слушай, - сбивчиво начал говорить я. - К нам вломился какой-то мерзкий тип. Он утверждает, что он из Дивеево. Но он врет. И Дашка знает, что врет. У него должен быть пропуск, если он оттуда. Я уверен, что пропуска у него нет. Он вообще не христианин. Я не знаю, кто это. Я не знаю, что ему нужно. И я не понимаю, как его выставить из квартиры. Он уходить, похоже, не собирается.
        - Успокойся, - сказал Хиппа. - Сейчас выясним, что за тип такой. - и ушел в спальню. А я вернулся к Дашке, передал ей Цыпленка, потому что держать его на руках было очень больно - плечо просто отваливалось, хоть кричи.
        Хиппа пришел через несколько минут.
        - Да нормальный мужик, - недоуменно обратился он ко мне. - С чего ты решил, что он врет?
        - Ну, он пятерней крестится. Он вообще ни разу не помолился.
        - Устал, наверное.
        - Наглый он, бесцеремонный, ведет себя, как хозяин.
        - Это что - криминал?
        - Нет.
        - Так с чего ты взял, что он врет?
        - Да потому, что не бывает таких православных Хиппа!
        - У тебя, друже, эмоции. Негатив из тебя прет. Паранойя у тебя на нервной почве. Просто мужик не слишком воспитанный. Так ведь он же не городской. Ты просто привык с одними интеллигентами общаться. Кстати, он сказал, что ты себя ведешь совсем неадекватно - куру там пожалел. Выгонял его. А он к тебе со всей душой. Ты его просто не понял. Он так говорит, и я не вижу, почему я должен ему не верить.
        - А почему он вперся в мою спальню? Почему он спит на моей тахте?
        - Потому что гость. Потому что устал. Потому что ты сам ему должен был это предложить, но он не дождался… Горе мне с тобой, - Хиппа помотал кудлатой головой.
        Я беспомощно посмотрел на Дашку, надеясь, что она заступится за меня, скажет Хиппе, что он неправ. Но она промолчала. Длинноухий смотрел на меня испуганно и сосал из рожка молоко Цыпленка. Я махнул рукой и отправился в спальню.
        ЧАСТЬ СОРОК ПЯТАЯ
        Михаил сидел на тахте и курил, стряхивая пепел на ковер.
        - Проснулись? - холодно осведомился я. - Мне хотелось бы, чтобы вы показали мне пропуск из Дивеево.
        - Какой пропуск? - заюлил гость. - Меня там все знают, все ко мне хорошо относятся и всегда пускают туда-сюда-обратно-обоим нам приятно. И монахини тоже. Гыыыы! Это я так пошутил. А у вас - что, нет чувства юмора? Я давно уже, знаете ли, ощущаю вашу враждебность. Вы злой человек, Скиталец.
        - Откуда вы знаете, что я Скиталец?
        - Ой, не помню, может, отец Илларион сказал, может, ваш сосед. Очень, кстати, приятный юноша. И совсем не грубит, не то, что вы. Но я думаю, все дело в том, что вы меня просто плохо понимаете.
        - Да нет, напротив, я очень хорошо вас понимаю, - сказал я. - И я вас очень попросил бы, чтобы вы мне сказали, кто вы такой и зачем ко мне вторглись.
        - Ну я же вам говорил, меня отправил отец Илларион.
        - Хорошо, - я взял в руки телефон и набрал номер храма.
        За священником послали, он подошел через минуту и я спросил его, действительно ли он послал ко мне человека, который говорит, что приехал из Дивеево.
        - О да, - согласился отец Илларион. - Он, конечно, несколько странный, и надо сказать, бесцеремонный, но он хорошо знает архимандрита Симеона, с которым я вместе учился в семинарии.
        - Это он вам так сказал? Или отец Симеон? - осведомился я.
        - Ну конечно, гость из Дивеево. Прости, я запамятовал, как его зовут.
        - Михаил, - сказал я. - Отец Илларион, я не верю ни одному его слову. Он не тот, за кого себя выдает. Неужели вы не почувствовали?
        - Голубчик, - взмолился священник, - у меня служба сейчас начнется. Потерпи его пару деньков, а потом он сам уедет, хорошо? - в трубке раздались короткие гудки.
        Я повернулся к гостю.
        - Ну что ж, - сказал я. - 48 часов вы можете здесь находиться. И ни минутой больше. Только потому, что за вас хороший человек попросил. Хотя он вам тоже не верит. Только вот одно условие - прекратите вести себя в моем доме, как хозяин!
        - Что вы имеете в виду? - возмутился Михаил. - Если то, что я взял у вас из блока пачку сигарет, то, пожалуйста, так и быть, я верну… - он вытащил из кармана мои сигареты и положил на прикроватный столик. Я заскрипел зубами.
        - Вы прекрасно поняли, что я имел в виду.
        - Я вас не понимаю, это все ваша враждебность. Мне, конечно, неуютно будет у вас, но что поделать, куда-то же мне надо на эти дни деваться, - и человечек юркнул из спальни в коридор. Когда он выходил из комнаты, то по-птичьи наклонил голову, повернул через плечо ко мне лицо и, как мне показалось, опять подмигнул мне.
        Я сдернул простыню с тахты, снял наволочки с подушек и пододеяльники с одеял, отнес все это в ванную, бросил в стиральную машину. Вернулся в спальню, подмел пепел с ковра. Мне очень хотелось взять в руки мокрую тряпку и тщательно вымыть всю комнату, каждый предмет, но я решил, что негоже надолго оставлять Михаила с моей семьей и отправился на кухню.
        Хиппа уже ушел. У Михаила в руках была колода карт - вероятно, он принес их с собой, у нас их отродясь не было, - гость показывал Длинноухому какой-то дурацкий фокус. Малыш с интересом следил за ним, смеялся, поблескивая глазами и раскрасневшись, давно я не видел его веселым. Дашка, не стесняясь постороннего, кормила Цыпленка грудью.
        - Даша, - он поживет у нас, но всего два дня, не беспокойся, - вполголоса предупредил я.
        - Да пускай остается, - ответила Дашка. - Посмотри, он такой веселый. Длинноухому с ним хорошо.
        - Но он врет, он не наш, ты же сама это видела, он не православный.
        - Ну и что? - сказала Дашка. - Ты прямо упертый какой-то. Можно подумать, остальные - не люди.
        - Люди, конечно, люди, - согласился я. - Но с нормальным человеком можно общаться. Вот с Хиппой у меня же прекрасные отношения.
        - И Хиппа, между прочим, сказал, что он нормальный дядька, а что врет - так в этом нет никакого криминала. Ну свойство такое у человека.
        Михаил продолжал показывать фокусы Длинноухому. Периодами они оба оглядывались на меня и начинали громко хохотать. Я никогда не слышал, чтобы мой мальчик так цинично и нагло смеялся. Не знаю, когда с ним успел договориться Михаил, но между ними явно существовал молчаливый договор. И несмотря на шум, издаваемый гостем, я был уверен, что он прекрасно слышит, о чем я говорю с женой.
        Мне стало невыносимо находиться среди них, я вернулся в спальню, сел за компьютер, соединился с Феей, сказал, что мне нужно посоветоваться с ней насчет той ситуации, в которой я оказался. Но Фея, к моему удивлению, выслушав мой рассказ, приняла сторону гостя. Я соединился с Шаманом, Одинокой Птицей, и оба они дружно стали уверять меня, что я слишком эмоционален, не объективен, что гость - нормальный человек, а я просто испытываю к нему естественную антипатию, как человек, который редко с кем общается. Я уже хотел выключить компьютер, как вдруг замигала лампочка экстренного вызова. Я включил линию. На ней был Ветер.
        - Ветер, ты разве не умер? - удивился я.
        - Конечно, умер. Я хотел сказать тебе, что я знаю, кто это, Скиталец, но только одно могу сказать - беги! Оставь семью и беги. Ты никого не сможешь уже спасти…
        - Ветер, что ты такое говоришь? - взмолился я. - Я не могу бросить Дашку, Длинноухого, Цыпленка… - но Ветер не ответил.
        Я вернулся на кухню.
        - Кстати, паспорта у вас тоже нет? - спросил я Михаила.
        - Почему же нет, есть, вам показать, подозрительный вы наш? - дружелюбно улыбнулся мне гость широкой белозубой улыбкой. Но водянистые глаза его смотрели мимо меня.
        - Покажите, - потребовал я. Михаил протянул мне паспорт. Я посмотрел данные гостя. Иванов Михаил Александрович. Я взял бумажку и записал это, затем номер паспорта, прописку. Он был прописан в Питере. - У вас ведь есть здесь квартира,
        - сказал я.
        - Ну и что? - ответил гость.
        - Вы говорили, что вам негде остановиться.
        - Вы просто завидуете, что я подружился с вашей семьей, - возразил Михаил.
        - Причем здесь моя семья? Может, вы хотя бы не будете уходить от прямых ответов?
        - А я разве ухожу?
        - Да что ты привязался к человеку? - заступилась за самозванца Дашка. - С тобой просто ладу в последнее время не стало.
        - Боже мой! Но он ведь все врет! Неужели ты не чувствуешь, что ему нельзя верить? - я схватился за голову.
        - Да почему же нельзя? Михаил, простите его, что он такой невоспитанный. Кстати, а кто вы по профессии?
        - Я? Я исцелитель, - улыбнулся Дашке гость. Он наклонил по-птичьи голову, глянул на меня, подмигнул и на долю секунды я увидел, что он показывает мне язык.
        - Так вы доктор? - радостно воскликнула Дашка. - Посмотрите, пожалуйста, Цыпленка. Он заболел.
        - Нет, - крикнул я. Внутри меня все похолодело.
        - Ты бы сходил, проветрился, - улыбнулся мне гость.
        - Действительно, ты совсем перестал соблюдать правила приличия, - поддержала Михаила Дашка. А Длинноухий вдруг заскулил:
        - Дяденька Миша, а вы потом еще покажете мне фокус?
        Я выбежал из кухни. Я выбежал из квартиры. Я выбежал из дома. На улице было холодно, а я выскочил в одной рубашке, шлепанцы на босу ногу. Я скинул их и побежал вокруг квартала. Мне надо было успокоиться. Я бежал. Бежал. Бежал. Круг. Другой. Третий. Тело ломило все более невыносимо. Плечо изнывало от боли. Но хуже всего было то, что я не мог держать дыхание, оно сбивалось, у меня заболела грудь, она стала вдруг огромной и горячей. На четвертом круге я споткнулся и упал. И увидел, как вылетаю из собственного тела. Только лежало оно не на улице, как мне казалось, оно должно было лежать. Оно было на тахте. В углу стояли испуганные Дашка и Цыпленок, оба плакали. На мне сидел Хиппа и ритмично нажимал на мою грудь. Михаила не было. Я облетел всю квартиру. Никаких следов самозваного гостя. Я так обрадовался, что не заметил, как оказался опять внутри собственного тела.
        - Ох, тяжелая эта работа - из болота тащить бегемота, - слезая с меня, облегченно заметил Хиппа.
        ЧАСТЬ СОРОК ШЕСТАЯ
        Я понемногу приходил в себя и начинал понимать, что все, что мне привиделось, было не на самом деле, а в бреду. Хиппа, пришедший на перевязку с утра, и поймавший момент, когда меня надо было вытаскивать с того света, уверял, что причина тому, что я чуть не умер - в болевом шоке. Во сне я забылся, лег на раненое плечо, усталое сознание не справилось с болью. Он сказал, что причин в самом деле множество, но эта - главная. Поэтому я должен не забывать просыпаться ночью и пить болеутоляющее и антибиотики в ближайшие несколько суток. Впрочем, Хиппа рассчитывал, что уже завтра придет транспорт, на котором мы отправимся туда, где можно будет безопасно спрятаться, и до пункта назначения он будет со мной неразлучен. А значит, сам за всем проследит.
        Дашка понемногу начала собирать вещи, она меланхолично слонялась по квартире, переносила с места на место одежду, была растеряна, и не знала, что взять с собой, а что оставить. Нужны ли нам зимняя одежда, обувь, одеяла или их можно будет приобрести на месте?Хиппа сказал, что больше двух рюкзаков - того, что сможет нести он и Дашка - брать не стоит. Теоретически существовала вероятность того, что когда-нибудь мы сумеем вернуться в родной дом, и мы на это очень надеялись, поэтому всевозможные милые домашние безделушки откладывали без особого сожаления - не было ощущения, что мы прощаемся с ними навсегда. Обычные сборы, как перед пикником. Только на пикник должны были отправиться из пяти человек двое совершенно больных. Впрочем, Цыпленку было, кажется, лучше, хотя температура и не прошла совершенно, но была уже ниже тридцати восьми. Правда, его начал мучить кашель. Видеть, как страдает маленький человечек - всегда невыносимо. Он переехал ко мне на тахту - так легче было Дашке следить за нами обоими, пока она готовилась к отъезду. Дорожные иконы, Библия - об этом разговор не шел, - мы брали. Ноутбук
тоже. А вот продукты? Нужны ли они с собой? Полдня прошло в разговорах о том, что нам в самом деле необходимо, а без чего можно обойтись.
        Зашедший днем Хиппа сказал, что продукты и воду брать не только можно, но и нужно, только упаковывать их следует отдельно, гостиниц-столовок не будет, рассчитываем лишь на свои силы, продукты мы целиком и полностью съедим в дороге, поэтому не следует беспокоиться о том, сколько они займут места, запас нужен дня на четыре, так много вряд ли понадобится, но лучше взять больше, чтобы не голодать, если что сложится не так.
        - Ты нашел, кстати, трубку? - спросил я Хиппу, вдруг вспомнив о ней.
        - Нет, - хмуро отозвался сосед. - и поэтому чем быстрее мы свалим отсюда, тем лучше.
        - Но почему? - спросил я. - Что в ней такого?
        - Этих трубок не так много на свете, - ответил Хиппа. - в Безопасности знают, кто их использует. А на твоей - отпечатки, возможно, сатанисты не затерли их. Если тебя найдут, то получится, что я подвел очень многих хороших людей.
        Вечером, совершенно неожиданно для всех нас пришел отец Илларион. Это мне показалось добрым предзнаменованием. Он принял у меня исповедь. Я думал о своих грехах и понимал, что эти дни показали мне, насколько их много, гораздо больше, чем я думал прежде. Я труслив, нерешителен, слаб, неискренен, слаб в вере и еще больше слаб в любви - все, что я делаю, совершаю не от любви, а от ума, я безответственен, не слишком умен, не слишком добр, самонадеян в своей гордыне, подозрителен, о, до чего же я перестал верить людям! Я подвел свой храм, который из-за моей опрометчивости разорили сатанисты… Я не умел без посторонней помощи защитить себя и свою семью. Я вспомнил свой сон - кто знает, может быть, в жизни я поступил бы точно так же? Бросил бы семью, если бы не знал, как поступить, и убежал бы, спрятавшись от тяжелых проблем. Как жаль, что Хиппа вытащил меня с того света. И все-таки, все мы в воле Божией, раз судьба нести мне эту ношу - буду нести дальше. Хотя все, что делаю, я делаю не так, как надо. И душу свою обременяю новыми нелепыми поступками. Отец Илларион сочувственно покачал головой в конце
исповеди, отпустил мне грехи и пожелал: «Ты уж держись, сынок. Нас осталось совсем немного». Мне было очень неловко, что я лежу, когда отец Илларион разговаривает со мной, кладет мне на голову епитрахиль и молится за меня. Еще более неудобно мне стало, когда он начал готовиться к соборованию. Я знал, что его проводят далеко не только в тех случаях, когда человек умирает, все больные христиане ежегодно соборуются, но сейчас дело было не в моей болезни
        - я понимал, отец Илларион готовит меня к смерти. Затем он причастил меня преждеосвященными Дарами. А потом я попросил благословения на дорогу. Священник задумался.
        - Нам не стоит ехать? - с тревогой спросил я.
        - Не в этом дело, - ответил отец Илларион. - Не от нас дорога зависит, не от нас. Но если тебя это утешит, хорошо, давай я тебя благословлю.
        - Что-то не так? Вы такой грустный, - испуганно сказал я.
        - Мы вряд ли еще увидимся, - печально промолвил отец Илларион. В своем бесконечном эгоизме я думал, что он говорит так, потому что предполагает - меня скоро убьют. Почему я не понимал, что те гонения, которые происходили со мной, касаются не только меня? Я в полной мере испытывал свою несчастливую судьбу, но из своего маленького мирка, как бы широко я ни общался в сети со всем миром, я не мог увидеть ничего, что предвещало бы гибель еще множества людей. Вероятно, мое сознание не способно никогда было такое вместить.
        - Храни вас Бог, сынок, - пожелал отец Илларион. - Тебе понадобится еще много мужества и сил. Держись. И не сдавайся. Помни, что с нами Бог и Пресвятая Богородица.
        ЧАСТЬ СОРОК СЕДЬМАЯ

24 сентября. Суббота. Шесть дней до завершения конкурса.
        Я смутно представлял, как будет происходить переезд. Но я все-таки был уверен, что худо-бедно он состоится. Мог ли я предположить, что обстоятельства сложатся, вовсе не так, как планировали люди? Пора уже было привыкнуть, что каждый день приносит новые радости, такие, которые решить мне оказывается не под силу, и только волей Божией и молитвами Богородицы, мы все до сих пор живы. Я делал то, что я умел, и как умел, но, очевидно, в мои действия или в мысли мои закралась ошибка. Иначе не шло бы все так наперекосяк. Ведь вывел Господь всех до единого христиан из Иерусалима перед той самой осадой, при которой погибло более миллиона иудеев. А с другой стороны, возможно, это было испытание, только получалось, что я настолько слабый христианин, что не знаю, как поступать во всех тех ситуациях, в которых оказывался. Возможно, легче было бы выйти всей семьей на смерть, исповедав Христа. Но никто не стоял надо мной с жертвенным ножом в руке, никто ничего не требовал, за мной просто шла охота, и должен я сопротивляться врагам или смиренно принять судьбу - я не знал. Не слишком мне помог вчера, чтобы
разобраться в этом, и отец Илларион. Я видел, как сильно он сопереживает мне и как глубоко трогают его наши бедствия, но давать конкретные советы он не решился. Может быть, и сам он не знал, как я должен поступать в том или ином случае?
        Я не спал. Лежал на правом боку, лицом к шкафу, загородившему окно. Дашки в спальне не было уже тогда, когда я проснулся, она собиралась с утра пожарить котлеты в дорогу, но Длинноухий свернулся рядышком комочком, и я, боясь пошевелиться, любовался им. Любое неосторожное движение могло привести к тому, что боль толчками вернулась бы в раненое плечо, как не раз случалось за последние два дня, а поворачиваться в противоположную сторону, к прикроватному столику, где лежали лекарства, мне не хотелось.
        Длинноухий не спал. Глаза его были прикрыты, но веки тихо вздрагивали - так всегда было, когда он притворялся, что дрыхнет, а сам сквозь длинные ресницы подглядывает за тем, что происходит снаружи. Я знал, что сейчас он смотрит на меня, но не хочет, чтобы я это заметил. И мне не хотелось разрушать его иллюзию
        - я делал вид, что не замечаю того, что он не спит. Неожиданно глаза Длинноухого распахнулись, зрачки расширились, рот испуганно открылся. Он смотрел в сторону двери, через мое раненое плечо.
        - Что случилось? - шепотом спросил я, но Длинноухий не ответил, а нырнул с головой под одеяло и спрятался там. Я, чуть не застонав от боли, повернулся на спину и взглянул на дверь. В проеме стоял незнакомый мне человек и внимательно разглядывал мою комнату.
        - Кто вы такой? - спросил я. - Откуда? - мне было очень спокойно. Я вдруг понял, что это сон. Или что я опять нахожусь в предсмертном бреду. Да, наверное, опять болевой шок, вон как плечо прихватило. Короче, волноваться совершенно не стоит, так я был уверен. Это еще одно искушение, чисто духовное, и я должен с ним справиться, не поддаваться на провокацию. Силы мне нужны в реальной жизни, так что нечего их зря растрачивать во сне. Да и вообще зачем я разговариваю с этим типом - раз он мне снится? Я закрыл глаза и постарался подумать о чем-нибудь приятном - вдруг кошмар усилием воли удастся превратить в приятное сновидение.
        - Управление Внутренних Дел, капитан Касьянов, - услышал я негромкий голос и, вздохнув, открыл глаза. - Сон это или не сон, а проигнорировать его, похоже, не удастся.
        ЧАСТЬ СОРОК ВОСЬМАЯ
        Капитан Касьянов был коренастый, плотный человек, с пронзительными черными глазами, которые единственно и выдавали в нем властную натуру. Помимо него в спальне находился длинный вертлявый парень, лет двадцати пяти, который, как мне подумалось, проскользнул в нее несколько раньше; он, не смущаясь, вертел головой, шаря взглядом по всем углам. В руках он держал маленький кожаный саквояж.
        - Эй, вставай, - мотнул головой мне парень, - поговорить надо.
        - Я болен, - попробовал я сопротивляться и, как ни странно, мое возражение, было принято.
        - Лежите-лежите, - сказал капитан. - А вот ты, мальчик, вылезай-ка давай и поиграй пока там, - он приподнял край одеяла, под которым прятался Длинноухий, и показал ему на коридор. - Ушастик медленно вылез из постели и, злобно зыркая глазенками на нежданных гостей, кутаясь в одеяло, нашарил ступнями шлепанцы, влез в них и, шаркая ногами, поплелся из спальни. Я облегченно вздохнул, так как опасался, что он может сорваться и наговорить лишнего. Такое с ним случалось прежде, когда он сталкивался с ситуациями, которые считал несправедливыми, и если уж Длинноухий срывался, его было не остановить.
        - Где моя жена? - спросил я. - У вас есть ордер?
        - Голубчик, - сказал капитан Касьянов. - Я понимаю, что законы меняются стремительно, но войти в квартиру без разрешения хозяина, работники УВД могут исключительно имея официальное разрешение прокуратуры, закон этот принят в 2033 году.
        Да, я слышал об этом. В свое время в обществе активно обсуждали насильственное закрытие всех скобяных отделов в магазинах страны - властями вводилось обязательное употребление электронных замков, открывать которые работники органов Безопасности могли в ряде случаев - ряд этот был довольно длинный, но злоупотребления случались редко, наказание за них следовало жестокое и незамедлительное. Говорили, что в квартиры с обыском приходили чаще всего в то время, когда хозяева отсутствовали или спали - для того, чтобы застать все вещи на тех местах, где они находятся в момент обыска - спрятать их хозяева обычно не успевали. Я предполагал, что причин для визита органов ко мне, накопилось достаточно много, поэтому не знал, что и думать - надеялся только, что пришли ко мне не из-за трубки Хиппы. Ну, и разумеется, не из-за убийства кавказкой сатанистов. Ну, и хотелось бы, чтобы не из-за Конкурса Мэйл.Ру. И не из-за смерти Ветра. И не из-за его выступления на телевидении. И не из-за преступной, с точки зрения государства, деятельности SolaAvisa. И не… Как бы я ни хотел избежать неприятностей по всем этим
причинам, я понимал, что жребий судьбы одну из них мне вытащил.
        - Вы не сказали, где моя жена, - напомнил я.
        - С ней беседуют на кухне, - ответил капитан Касьянов. - Вам мы тоже хотели бы задать несколько вопросов. Это ненадолго, не беспокойтесь. Если вы правдиво нам все расскажете, то тотчас же будете свободны от нашего присутствия. - он кивнул парню. Тот подошел к тахте и, раскрыв саквояж, вытащил из него какое-то устройство. Я догадался, что это детектор лжи. Он хотел прикрепить его к моему предплечью, но я возразил, что левая рука у меня больна. Если ему так нужно прицепить ко мне эту штуковину, я передвинусь, так и быть, на другую сторону тахты, и пусть крепит ее к правой руке. Так и сделали.
        - Что у вас с рукой? - как бы между прочим осведомился капитан Касьянов.
        - Поранил, - уклончиво ответил я, - Сильно травмировал.
        - При каких обстоятельствах?
        - Это относится к теме допроса? - поинтересовался я.
        - Мы сами решаем, какие задавать вопросы, - спокойно сказал капитан Касьянов. - И это пока не допрос. Дружеская беседа…
        - С детектором лжи, - ехидно заметил я.
        - Должны же мы быть уверены, что вы говорите правду, - ответил он, но о своем вопросе не забыл. - Так все-таки, при каких обстоятельствах?
        Я понял, что он не отвяжется, и что придется врать. Я мысленно коротко помолился и пошевелился, задев больным плечом подушку. Когда-то я читал, что боль и сбой дыхания могут обмануть детектор лжи, но я не был в этом уверен и не очень представлял, как это можно сделать на практике. Тем не менее, я хорошо умел незаметно на полторы-две минуты останавливать дыхание - этому помогала любовь к подводному плаванию, которым я занимался летом, плавая под водой через Крестовку и другие небольшие речки и каналы, пересекающие острова. Я решил попробовать через раз комбинировать эти приемы - может быть, удастся обмануть устройство увэдэшников.
        - Занимался на днях бегом. И меня ранило пулей.
        - Кто стрелял?
        - Не знаю.
        - Как так?
        - Ну вот так и не знаю. Это была шальная пуля. Не в меня стреляли.
        - Была какая-то перестрелка?
        - Нет, ничего такого не было, просто летела одинокая пуля, летела себе, летела, а потом попала мне в плечо, - меня стало слегка заносить, иногда я юродствую, когда злюсь. А сейчас я злился. И я не старался погасить свою злость. Мне казалось, что любое отклонение от нормы может помочь мне обмануть детектор. - Плечо невыносимо ныло, но на всякий случай я еще и перестал дышать. Прибор в руках длинного парня, похоже, зашкаливало, но он воздерживался от комментариев. Вероятно, у них была договоренность дать мне высказаться до конца, а потом сверить мой рассказ с показаниями детектора. Или, возможно, у них была своя система опознавательных знаков, о которой мне не дано было даже догадываться.
        - В какое время? В каком месте это случилось?
        - Понятия не имею, где-то здесь, на Петроградской. Что-то толкнуло меня в плечо, но я не обратил внимание, когда именно это случилось. Я не знал, что меня ранило.
        - Да, возможно, такое бывает, - согласился капитан Касьянов. Но число вы помните?
        - Нет, я сильно заболел затем, и даже сейчас не представляю, какое число.
        - Двадцать четвертое.
        - Два, может, три дня тому назад.
        - Вы уверены, что это происходило на Петроградской стороне?
        - Да.
        - Какой ваш обычный маршрут?
        - У меня нет постоянного маршрута - бегу, куда ноги несут.
        - Это не сообразуется с системой Купера, о которой вы рассказывали патрульному.
        Так, он знал о патрульном. Он знал о сатанисте. Он знал, что меня преследовали. Он знал о системе Купера, о которой я не имел никакого представления, кроме того, что это система бега для стариков и физически немощных людей. Мне надо было срочно постараться уйти в сторону. Не дать ему затянуть меня в скользкие темы. Но его-то цель была как раз разговорить меня на эти темы. Что я мог сделать? Я резко повернулся, надеясь, что опять испытаю болевой шок - и потеряю сознание, умру - все, что угодно, только не отвечать на эти вопросы, которые провоцируют меня рассказать о той ситуации, о которой я не имел ни малейшего права рассказывать. Я испытал острую боль, но, не настолько сильную, чтобы потерять сознание - видимо, рана начала заживать, недаром Хиппа с ней столько возился. Только бы не выдать Хиппу… И что там рассказывает обо всем этом Дашка? Мы обсудили в общих чертах версию моего ранения, но не в деталях. Если Дашку поймают на какой-нибудь неувязке, то легко расколют. Врать она не умеет. Впрочем, давно ли я сам стал привыкать ко лжи?
        ЧАСТЬ СОРОК ДЕВЯТАЯ
        И тут, словно поняв, что пора выручать батьку, проснулся Цыпленок, увидел в комнате чужих людей и истошно завопил.
        - Позовите, пожалуйста, жену! - попросил я.
        - Мы сами его отнесем к ней, - сказал капитан Касьянов и кивнул долговязому парню. Тот отошел от тахты к кроватке, вытащил из нее Цыпленка. Внутри меня что-то оборвалось. Чужой человек, не просто чужой - враг - взял на руки моего ребенка. Мне самому хотелось протестующее закричать, вырвать у него малыша, но я почувствовал, что полностью беспомощен в этой ситуации. Я не могу им приказать привести сюда Дашку. И бесполезно их просить. Так стоит ли унижаться? Стиснуть зубы и терпеть. Это мне и пришлось сделать. Через минуту долговязый парень вернулся и «дружеская беседа» с органами безопасности возобновилась.
        - Систему Купера я не очень знаю, - честно сознался я. - Я слышал, что бегать надо много и медленно, именно так и стараюсь делать, но глубоко никогда в нее не вникал.
        - Ну предположим, - кивнул Касьянов, - еще одно предположим. Посмотрим, сколько у нас их наберется к концу разговора.
        - В жизни не все укладывается в простую схему, - попробовал я снова уйти в сторону от конкретных вопросов. Но Касьянова было не так легко сбить с намеченной им темы. И сейчас он меня чуть не поймал:
        - Вас ранило до встречи с патрульными или после нее?
        - Я же сказал вам, что не помню, когда это случилось. Может быть, вообще не в тот день.
        - Куда вы побежали после встречи с патрульными?
        - До моста, до Каменноостровского, потом направо.
        - А не по мосту?
        Я почувствовал, что надо сосредотиться и быть внимательным. Возможно, увэдэшник блефует, а, возможно, у него есть какие-то доказательства того, что я был на острове.
        - Черт! Плечо очень болит, позвольте принять обезболивающее, капитан?
        - Пожалуйста.
        Я потянулся к прикроватному столику и взял с него антибиотик, выпил его, обезболивающее оставил нетронутым. Во время возникшей в разговоре паузы я обдумывал, что я должен сказать дальше. И решил рискнуть - спровоцировать капитана раскрыть карты.
        - Я побежал направо. Я никогда не бегаю на острова. Кроме тех случаев, когда мне надо в храм.
        - А вам не надо было в этот день в храм?
        - Надо было, но сын заболел… Я не мог выйти надолго. Только слегка пробежался с утра.
        - То есть вы готовы подписаться, что на остров не заворачивали?
        Я изобразил возмущение.
        - Капитан! Я несколько дней болен, почти все время без сознания, плохо помню, что было со мной в последнее время. Я не могу дать никаких гарантий. Вы меня спрашиваете - я отвечаю то, что помню. Но стопроцентно утверждать не возьмусь.
        - Как вы объясните, что на острове была найдена ваша куртка?
        - Понятия не имею. Но почему вы решили, что это именно моя куртка?
        - На рукаве было обнаружено отверстие от огнестрельного оружия, и вся куртка в крови.
        - Вы что - анализ ДНК делали?
        - Делали, да, - ответил капитан Касьянов. Он не торопился задавать дальнейшие ответы. Он был уверен, что загонит меня в угол и поэтому никуда не спешил. Капитан Касьянов явно хотел дать мне время обдумать сказанное им, чтобы понять - им про меня известно все.
        - А что? Теперь каждую куртку, найденную на улице, проверяют на то, кому она принадлежит?
        - Ну, вы же знаете, что во-первых, не на улице, а в парке, во-вторых, на ней было слишком много крови, а в-третьих, все преследовавшие вас люди пропали без вести.
        - Какие люди? - меня загнали в угол, и я стал пороть чушь, только чтобы оттянуть время.
        - Как какие? Сатанисты. Вы сами прекрасно знаете. Один из них был найден мертвым, с прокушенным горлом, в районе очистных сооружений.
        - Вы хотите сказать, что я прокусил ему горло?
        - Нет, ну что вы, - сказал капитан Касьянов, - Я помогу вам.Я знаю, что вы жертва обстоятельств. И вас преследовали, вам грозила гибель. Сейчас вы совершаете благородный поступок - выгораживаете того, кто спас вашу жизнь. И я могу пойти вам на встречу - не обратить внимание на столько несоответствий в вашем рассказе. Я не спрашиваю вас - кто именно спас вам жизнь. Ответьте только на один вопрос - кому принадлежала эта трубка? - и вы будете свободны. - он показал мне трубку Хиппы.
        - Почему вы знаете, что мне это известно? - попытался я выкрутиться.
        - Потому что в кармане вашей куртки находилась отломанная крышка этой трубки. И на ней были отпечатки. Ваши отпечатки.
        Вот черт! Как же я прозевал в своих ментальных построениях, что бросил на острове куртку?
        - Как вам сказать? Моя это трубка, капитан.
        - Ваша?
        - Да.
        - А откуда вы ее взяли?
        - Выменял у какого-то алкаша на бутылку водки. Я понимаю, капитан, что трубка краденная, и я обязан был сообщить о ней органам, но я бедный человек, сами понимаете, я не могу себе позволить таких дорогих игрушек. Хотелось несколько дней сначала самому попользоваться. Но если вы считаете, что за это меня следует посадить, то пожалуйста, - опять меня понесло, только бы Касьянов не врубился, что я юродствую, а ведь прекрасно он все понимает, сукин сын, что это я сам себя обманываю?
        - Вас сильно избили на острове, - флегматично продолжал увэдэшник. - Как вы домой добрались?
        В этом вопросе я чувствовал себя уверенно, об этом мы с Дашкой четко договорились, возможно, только, что я слишком поторопился с ответом:
        - Не помню, капитан, был без сознания. Дашка говорит, что нашла меня у двери квартиры. Кто-то принес меня.
        - Значит, это был кто-то из ваших знакомых?
        - Нет, у меня всегда с собой паспорт. По нему, скорее всего, адрес определили. Патрульные должны были сказать вам.
        - Как там у нас? - спросил Касьянов долговязого парня.
        - Полная лажа, от первого слова до последнего, - ответил парень, отцепляя от моего предплечья манжету детектора лжи.
        - Ну, так и знал я, - произнес задумчиво капитан. - Жаль, что вы не захотели по-хорошему. Придется вам все же одеться и проехать с нами.
        - Придется - так придется, - я сел на тахте; пытаясь справиться с головокружением и тошнотой, подступившими от резких движений, закрыл глаза. - Ситуация была безысходная. Они накачают меня наркотиками, и я все расскажу им про Хиппу. Бежать я не могу, сил нет. И умереть, кажется, не получится. Боже мой, Царю Небесный Утешителю, будь так добр, выручи меня, Отец мой…
        ЧАСТЬ ПЯТИДЕСЯТАЯ
        Мне очень не хотелось выдавать, до какой степени я физически слаб - одна мысль, что особисты видят меня в таком тяжелом состоянии, сильно меня унижала. Я боялся, что могу рухнуть на пол, поэтому двигался медленно, осторожно, стараясь рукой придерживаться за стену. Кое-как, сверхусилием, я добрался до шкафа, раскрыл его створку. И тут сознание мое пронзила мысль, что шкаф стоит, загораживая окно, но капитана Касьянова этот момент во время допроса почему-то не заинтересовал. Знал ли он, что в мое окно стреляли? Возможно, он опасался, что я скажу, что меня ранило у себя дома? Впрочем, чушь, у него была моя окровавленная куртка, и крышка трубки с отпечатками, и куча следов на островке. Вероятно, его это просто не интересовало? Он и без лишних подробностей мог узнать обо мне все, что хотел.
        Я достал из шкафа брюки, рубашку, свитер, хотел взять сменку белья, но, вероятно, Дашка упаковала его в рюкзаки. Я потихоньку подполз к стоящим в углу рюкзакам, начал одной рукой отстегивать лямки.
        - Куда-то собирались? - достаточно дружелюбно осведомился капитан Касьянов, словно только сейчас заметив, что в комнате беспорядок.
        - А вы не видите? - огрызнулся я. - Квартира обстреливается. Собирались, как только я приду в себя, съехать куда-нибудь.
        - Куда?
        - Ну, к теще, например, к друзьям на дачу, в гостиницу - куда удастся.
        - Почему в органы не обратились за помощью?
        Я повернулся к капитану:
        - Вы и, правда, хотите это узнать?
        - Да в общем, хотелось бы… - он кивнул долговязому парню, и тот, оттащив рюкзаки к тахте, начал отстегивать их крепления.
        Я вернулся к тахте, осторожно сел на нее и начал рассказывать о Конкурсе Мэйл. у. Видимо, эта подробность моей биографии была неизвестна увэдэшникам. Они слушали с нескрываемым интересом и, может, мне показалось? но в остром взгляде капитана Касьянова, похоже, стало сквозить сочувствие. Но не успел я закончить свой рассказ, как раздался звонок в дверь. Все внутри у меня застыло от ужаса - ох, как не вовремя пришел Хиппа. Возможно, уже стоит внизу многообещанный транспорт. И я никак не могу дать знать ему, что сейчас ему никак нельзя рваться в мою квартиру. Может, они проигнорируют как-нибудь звонок? Но нет, в спальню просунулась голова неизвестного мне особиста. Вероятно, это был тот, который находился на кухне вместе с Дашкой.
        - Впусти, - приказал ему капитан Касьянов.
        Через минуту в комнату с заспанным видом вошел Хиппа, почесал пятерней свои рыжие засаленные лохмы и растерянно сказал:
        - Извини, не знал, что у тебя гости. Я бы тогда позже зашел. В магазине надо что-нибудь купить?
        - Капитан Касьянов, - представился увэдэшник, - документы, пожалуйста.
        - Э-э-э, а что случилось? - распахнул удивленно глаза Хиппа.
        - Где ваши документы?
        - Да я из соседней квартиры, сейчас принесу, - сказал Хиппа.
        - Проводи, - кивнул капитан долговязому парню.
        Чувствуя сильное беспокойство, я, тем не менее, продолжил свой рассказ, стараясь никак не выдавать своего душевного состояния. Бог даст, с Хиппой обойдется, проверят документы да отпустят, меня заберут в участок, а когда в конце концов расколют, Хиппа будет уже далеко. Надеюсь, он догадается взять с собой Дашку и детей?
        Касьянов слушал невнимательно. Он прислушивался к тому, что происходит в глубине квартиры. Время шло, но долговязый парень и Хиппа не возвращались. Наконец капитан взял рацию и спросил:
        - Мансуров, ну где вы там застряли?
        Рация не отвечала.
        - Мансуров! - громко сказал Касьянов.
        - Может, сломалась рация? - попытался я отвлечь внимание капитана. Но он не стал меня слушать, а позвонил в участок и вызвал подкрепление. Через несколько минут в спальню вошли несколько вооруженных омоновцев. Касьянов послал их в соседнюю квартиру.
        И только через три дня я узнал, что произошло с Хиппой. Все это время я находился в полном неведении и беспокойстве, хотя, дом несколько раз содрогнулся от взрывов и видя то, во что превратилась дверь соседней квартиры, я понимал, что сосед, должно быть, погиб. Войти к Хиппе было нельзя - вход после отъезда омоновцев был на скорую руку заколочен досками.
        Хиппа и Мансуров зашли в соседнюю квартиру. Сосед мой сразу же связал увэдэшника, заклеил ему рот пластырем и приковал парня к батарее, позвонил вниз, шоферу приготовленного к отъезду микроавтобуса, куда уже было перенесено несколько ящиков с оружием, сказал, чтобы тот отправлялся без нас, не объясняя причин, отвел собаку в заднюю комнату за шкафом, приготовил из оставшихся боеприпасов ловушки-мины под половицами по всей квартире, уничтожил винчестер компьютера и, забаррикадировавшись в комнате с кавказкой, приготовился дорого продать свою жизнь. В общем, это ему удалось. Сначала погиб Мансуров около которого находилась одна из мин-ловушек, затем - Найда, и последним Хиппа. Около двадцати омоновцев тоже не вернулись никогда уже больше домой.
        Так и ушел на тот свет Хиппа, оставшись до самого конца загадкой для меня. Никогда прежде, даже когда погиб Ветер, я не испытывал такой боли.Я так и не понял, почему он не пытался спастись со своей кавказкой, ведь было у него несколько минут на то, чтобы спуститься к стоящему внизу транспорту. Возможно, он отвлекал от него внимание? Или надеялся отвести от меня подозрения? Этого мне уже не узнать. Я не понимаю, для чего погибло столько людей. Я, как все нормальные люди, не испытываю ни малейшей любви и сочувствия к органам безопасности, но не могу не думать о семьях, оставшихся без кормильцев, о людях, которые совершая убийство и беззаконие всю свою жизнь, ушли на Божий суд без должного к тому приготовления. Не знаю, есть ли этому оправдание, но Хиппе я буду всегда благодарен, и до самой смерти буду молиться за упокой странной его души.
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

25 сентября. Воскресенье. Пять дней до завершения конкурса.
        В полнеба пылал, слепя глаза, медленно поднимающийся огромный раскаленный шар, я видел, как протуберанцы вспыхивали вокруг него искрящейся короной, нервно и извилисто плясали, а затем взрывались навстречу яркому, сверкающе-белому небу и разносились во все стороны. Их бешеный хаотичный танец завораживал меня. Но я не мог смотреть на него. Глаза болезненно слезились и почти ослепли. Веки воспалились. Чем чаще я тер их горячей иссохшей рукой, тем больше мне казалось, что под них набился песок, который раздражал и резал глаза. Я снял рубашку, оторвал от нее подол. Ох, нелегко это было сделать. Руки настолько иссохли, что пальцы не хотели гнуться, неприятно шуршали друг о друга, чувствительность их была резко нарушена. Единственное, чего хотелось - так это охладить разгоряченную кожу, смочить ее чем-нибудь. Но вокруг была пустыня, мрачная, убийственная и такая же слепящая, как небо. Ни кактусов, ни саксаулов - все было мертвым, ни признака жизни. Ни намека на хотя бы иссохший колодец. Все бы сейчас отдал за глоток воды, за то, чтобы хоть как-то смочить и охладить горячие ладони. Я бы облизнул их, но во
рту не осталось слюны. Язык казался чужим и не желал слушаться. Я попытался провести им по губам, но испугался шершавого, наждачного звука, который при этом получился. Мне показалось, что язык сейчас отломится и выпадет изо рта. Завязав глаза полосой ткани, оторванной от подола, я вновь надел рубашку и пошел в сторону солнца. Не знаю, почему, но я должен был идти именно туда. Может быть, потому что светило было единственным, нарушающим однообразие окружающего мира объектом. Идти было трудно. Казалось, что песок вибрирует, плывет волнами под ногами, меня укачивало и тошнило, пару раз, когда меня стало выворачивать, спазмами сотрясая тело, я остановился, но желудок был пуст и сух, только отвратительную горечь желчи почувствовал я во рту. Сквозь полосу ткани солнце блестело не менее ярко, чем прежде, но оно хотя бы не сжигало глаза, я мог теперь смотреть вперед. Но лучше бы мне было и не смотреть, ничего не менялось и меняться не собиралось. Я брел, еле передвигая ноги, не в силах оторвать их от песка, час, и другой, и третий. А может быть, прошла уже целая вечность? Почему солнце
поднимается-поднимается, но так никак и не поднимется? Наверное, я уже умер и попал в ад. В аду нет солнца, - вспомнил я проповедь отца Иллариона. Впрочем, откуда ему это знать? Тащился бы он сейчас здесь вместо меня, думал бы, небось, иначе.
        Легче остановиться, лечь и умереть здесь, - подумалось мне, и все во мне захотело вдруг одного - исчезнуть. Не надо мне ни Бога, ни рая, ни бессмертия - исчезнуть, испариться, перестать быть. Единственным желанием моим стало - успокоиться. Перестать чувствовать вообще что-либо. Раз и навсегда. Я никогда не был так истерзан. Но почему-то по-прежнему шел и шел, к ослепительному востоку, к безжалостному, жестокому солнцу, которое уничтожило уже весь мир, выжгло его насквозь, и меня вместе с ним, но душа моя почему-то продолжала цепляться за тело - какое там тело? - мумию, и заставляла идти вперед.
        И когда прошла бесконечность, а за ней еще одна, а за ней еще, я почувствовал, что солнце сжалилось надо мной, беспощадная яркость его чуть-чуть поблекла, жар, хоть и не уменьшился, но поток песчинок перестал обжигать, и что-то вроде росы выступило на моих губах. Лоб намок. Боже милосердный, что там во мне еще могло пропотеть? Я посмотрел на солнце сквозь тряпку, прикрывавшую глаза, и непонятно каким чувством понял, что самое страшное позади. Солнце испытывало меня, и, кажется, испытание я выдержал. Лучи больше не жгли кожу, они гладили ее, ласкали, снимая жестокое жжение. Горячий воздух не обжигал больше ноздри и горло. Я сумел пошевелить пальцами рук, сжать их в кулаки, разжать и снова сжать. Я стянул с глаз повязку и увидел склонившуюся надо мной Дашку, она влажной губкой смачивала мне губы и лицо. Так значит, я только что бредил? Слава Богу, что пришел в себя, слава Богу, что же со мной случилось?
        Я повернул слегка голову, увидел загораживающий окно шкаф и вспомнил про Конкурс Мэйл.Ру. Все было, кажется, не так уж хорошо, но все же лучше при любом раскладе быть дома, лежать в своей постели, только почему ее так качает? Я посмотрел на пол и не увидел его. Вместо пола вокруг простирался желтый песок, который вибрировал и двигался волнами, как морская вода. Вся мебель качалась в такт волнам.Меня это несколько напугало. А что с комнатой? - хотел спросить я Дашку, но тут же забыл о своем вопросе. Я снова посмотрел на шкаф. На шкафу сидела птица и, не обращая на меня внимания, чистила перья. Большая такая птица. Я бы сказал огромная. Мне стало тяжело дышать. Я почувствовал, как у меня прерывается дыхание и сердце начинает сбоить.
        - Оттттт… оттткуда … у нас… кондддддор? - спросил я Дашку и глазами показал на птицу. Сзади раздалось громкое всхлипывание. Я не мог оглянуться, сил на это совсем не было, но я понял, что там Длинноухий, и он почему-то плачет. Дашка сунула мне под нос клочок ваты, резко потянуло нашатыркой. - Зачем ты мне это пихаешь? - язык наконец начал меня слушаться. - Я пришел в себя. Мне снилось, что я шел по пустыне. Что там делает кондор? И где Цыпленок? Смотри сколько песка намело, забери детей на тахту, я боюсь, вдруг они утонут? - я сказал так много, потратил на это столько сил, что смертельно устал. Я закрыл глаза и хотел заснуть, но качало слишком сильно, меня опять начало тошнить, а затем вырвало прямо на желтый песок около тахты…
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
        Несколько часов меня лихорадило и трясло, надо б было заснуть, но я не мог, хоть и очень этого хотел, вновь провалиться в забытье. Я просил у Дашки снотворное, умолял, унижался, выклянчивал. И никак не мог понять, почему она жадничает, с чего вдруг стала такой немилосердной. Я бы врага своего пожалел в таком состоянии, а она…Я плакал от боли и бессилия.Я безудержно судорожно зевал, но заснуть никак не мог. Кондор, нахохлившись и нагнув голову набок, внимательно следил за мной круглым глазом. Я понимал уже, что он - плод моего воображения, но никак не мог отделаться от этой болезненной фантазии.
        Свет в комнате был погашен, шторы задернуты, и мне уже не казалось все столь ослепительно-ярким. Тем не менее, глаза по-прежнему болели и слезились. В ушах гремели тамтамы, я слышал, как толчками по сосудам пробивается кровь. Каждый звук извне слышался громко и отчетливо, вызывая резкую головную боль. Пару раз заплакал Цыпленок, и его рев был настолько невыносим, что я сам готов был закричать от боли, но боялся говорить даже шепотом.
        К середине дня я сильно пропотел, а когда в очередной раз, с опаской посмотрел на шкаф, то кондора там не увидел. Это меня мучило некоторое время. Легче было бы, если бы я увидел воочию, как он улетел.Песок с пола тоже исчез. Однако, тахта по-прежнему размашисто, словно судно в бурю, качалась, вызывая неотвратимые приступы морской болезни. Мышцы ломило, но раненое плечо почти не болело. Смутно на меня наплывали воспоминания о том, как закончился вчерашний день. Я ничего практически не помнил отчетливо, и не был уверен, что то, что возникало в моем сознании, действительно, случилось на самом деле.
        Кажется, капитан Касьянов что-то делал с моим компьютером. Затем меня тащили вниз по лестнице, кажется везли в козлятнике, куда - не помню, убей Бог. Там оказалось, что ноутбук Длинноухого Касьянов тоже прихватил с собой. Куда-то его с винтом от моего компа унесли, а меня начали допрашивать. Их интересовала трубка Хиппы, откуда я взял ее, что я знаю о Хиппе, а я не помню, что отвечал. Мои связи? Да какие мои связи - сатанисты мои связи… Что же я говорил им? Нес какую-то чушь и читал детские стишки. Когда-то меня учил отец, что если придется бывать на допросе, то лучше всего вспоминать детство, и зацикливаться на этих воспоминаниях до отупения. Похоже, мне это удалось, потому что, вероятно, мне в конечном итоге вкололи какую-то дрянь. На запястье образовался огромный синяк, в центре которого виделся след укола. Проговорился я о чем-нибудь или нет? Болтал ли в бреду о SolaAvise? Шамане? Ветре?Не ляпнул ли случайно чего было нельзя говорить? Вероятно, все-таки, нет. Помню, суетились около меня два мужика. Помню, кто-то кричал на Касьянова, а тот в ответ объяснял что-то, сильно запинаясь. Если бы он
не стал вдруг резко заикаться, наверное, я бы этого не припомнил. Как я оказался дома - не знаю, полный провал. А дальше? Дальше - пустыня, солнце…
        Вечером я уже не так плохо соображал. Стал расспрашивать Дашку. Она не хотела, как мне кажется, ничего рассказывать. Вероятно, жалела меня. Но, похоже, не в силах она была умолчать. И узнал я, что квартира Хиппы заколочена, а до этого там прогремело 3 или 4 взрыва. Стекла в квартирах, окнами на улицу, повышибало, из нижней и верхней квартир эвакуировали людей, но, вроде, все живы. Все, кроме Хиппы, Мансурова и кавказки, которая спасла мне на острове жизнь. Стоило ли спасать ее, отдавая свою? Как там дела с конкурсом? Впрочем, без компьютера мне это не узнать. Но оказалось, что ноутбук дома, и винт от моего компа тоже… Больше не было со мнойХиппы, который решал все за меня. Мне надо было проверить, что творится в Мэйл.Ру. Но только завтра… Сегодня я еще не мог заставить себя проверить, какое место в конкурсе занимаю я, какое Цыпочка, SolaAvis и Фея.
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

26 сентября. Понедельник. Четыре дня до завершения конкурса.
        Утром мне было лучше, но не настолько, чтобы я сумел вылезти из-под одеяла - тело по-прежнему ломило, и всего меня трясло и знобило. Дашка напялила на меня 2 свитера и заботливо поила весь день горячими отварами трав. Цыпленок, похоже, поправлялся, тихо сидел в кроватке, как будто понимая, что не время теперь привлекать излишнее внимание к собственной персоне.Длинноухий, видя, как я рвусь к компу, приволок к тахте свой ноутбук. На монитор смотреть было больно, даже когда я применил инверсию к настройкам экрана и белые буквы проступили на черном фоне. Дашка нашла в шкафу темные очки, и читал я, напялив их на нос.
        Сначала я вышел на первую страницу. Новостей особых не было. Предварительные итоги конкурса были не утешительны. Первые три места лидировали, резко оторвавшись от всех предыдущих. Мы стояли втроем в подоблачных высотах, как боги Олимпа, и настолько близко друг к другу, что было понятно - между нами еще что-то может поменяться, но сместить нас с этой высоты некому. Только Олимп наш был сейчас похож на Везувий перед извержением. Первой была Цыпочка, за ней следовал я, а затем SolaAvis. Фея и все остальные из первой десятки не были больше нам конкурентами. А мы - мы стояли в обнимку. Поменяется или нет расклад? Я вздохнул и открыл почту. Не знаю, чистили ее или нет Касьянов с компанией, но писем было достаточно много.
        Сначала я посмотрел, что творится на работе. Шеф меня выгнал веником взашей. Этого, разумеется, и следовало ожидать. И я не слишком расстроился. Не очень я уже надеялся, что выпутаюсь из этой ситуации с конкурсом. Даже если останусь живым, придется менять весь свой последующий образ жизни: место жительства, работу. Впрочем, что уж тут загадывать? Пока стоит всего-навсего простая задача
        - остаться в живых. Однако, на скорое прибавление денег в семье рассчитывать не приходится. А значит, съехать с квартиры, пока нас не вышвырнули взашей, если я займу второе или третье место, вряд ли куда получится.
        Фея, довольно-таки успокоенная собственным выровнившимся положением, спрашивала меня, как я собираюсь выпутываться из создавшейся ситуации, предлагала денег на дорогу, если мне понадобится куда поехать. Сказала, что собрала себе, но, очевидно, уже не понадобится. К себе, однако, не приглашала. И просила не афишировать помощь, которую она мне предложила. Я оставил ее письмо пока что без ответа и прочитал то, что пишет Шаман.
        Шаман прислал достаточно сбивчивое письмо, сетовал, что в резервации тесно, он бы меня принял, но нужны хорошие докумены, иначе просто кто-нибудь заложит, чтобы занять освободившееся жилье. Все это было совершенно логично, просто и ясно. И никаких претензий у меня к Шаману не было, и быть не могло. Но в конце письма он просил больше не писать ему. И я расстроился. В конце концов, конечно, это был шанс - взять деньги у Феи и рвануть с семьей в Сибирь, но вряд ли бы я сумел им воспользоваться из-за своего состояния, тем более, что и документы подделать нам Хиппа если и успел, то передать не передал. А значит, этот выход был явно закрыт.
        Я почувствовал одиночество. Я почувствовал, что мы одни в этом мире: я и три самых близких мне человека. На волосок от гибели и совершенно одни. Оставались еще два десятка писем Цыпочки, но я отложил их до завтра, поступив, разумеется, жестоко по отношению к девчонке - ей было много хуже, чем мне. Цыпочка была одна, и она занимала первое место, но чем я мог ей помочь? Пустыми утешениями? Не мог я сейчас этим заниматься. Не знал, как это делать. Я лежал и молился весь день, а вечером попросил Дашку посмотреть, как дела на улице: не следит ли кто за нашими окнами и парадной, и когда она сказала, что все в порядке, крепко заснул до следующего утра.
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

27 сентября. Вторник. Три дня до завершения конкурса.
        В последние дни события так резко и быстро сменяли друг друга, что я не успевал задуматься о том, что время-таки идет, и близится, ох, близится развязка. И прав, тысячу раз прав был Ветер, когда пророчил мне победу в этом чертовом конкурсе. Даже если не первое место - то второе или третье обеспечено, а это значит: если не смерть, то изгнание. Изгнание с семьей, без средств к существованию, без связей, без жилья, без работы, без особой надежды на то, что мы сможем выжить. Ночью я обдумывал, как все это будет происходить. Если я займу первое место, то когда придут за мной: сразу? или начнется бюрократическая волокита, мучительная, оттягивающая неизбежный, но скорый конец? Будет ли суд? Или без следствия все так и свершится? На каком основании предъявят мне ордер? Какие у меня права, и есть ли возможность защиты? Если я займу второе и третье место - меня выдворят из страны, это понятно. Но как быть с семьей? Дозволят ли ее взять с собой или я должен буду оплачивать переезд? Позволят ли продать квартиру? И если «да», то как быстро я должен буду со всем управиться? Думая обо всем этом, я заснул, и,
возможно, от этого мне стало немного легче: новые проблемы целиком заняли мое сознание, не то, чтобы они были проще старых, но я знал, что конкретно я могу сделать в данной ситуации, а дальше - как Бог даст.
        Проснулся я рано, вставать не стал - было еще слишком тяжело, - потянулся за ноутбуком, который стоял около тахты и, не вылезая из постели, стал быстро перебирать юридические сайты - искать бесплатные консультации для бедных. К моему удивлению, такие еще оставались, правда, немного, я сформулировал те вопросы, которые у меня возникли по поводу того, что мне должно делать по завершении конкурса, и бросил их в эфир сразу по всем найденным адресам. Дожидаясь ответа, посмотрел рейтинг: с вечера он не изменился.
        В почте прибавилось писем Цыпочки. Их было уже около 40, я открыл последнее, которое пришло несколько минут назад: «Да ответьте же скорее, у меня почти не осталось денег!» - было написано в записке. Я быстро проглядел несколько предыдущих писем. Цыпочка, на мою бедную голову, сбежала из дома, приехала автостопом в Питер и уже несколько дней ночевала в интернет-кафе, старательно избегая встреч с милицией и пытаясь выйти на связь со мной.
        - Черт! Да что ж она, хоть бы парня какого подцепила! - подумал я, но понял, что это не выход для девчонки. Кратковременная связь не спасет ее. И кому нужна она
        - без денег, без жилья, без документов? Как только будут подведены итоги конкурса, никто не захочет нянчиться с 16-летней девчонкой, которой грозит высшая мера наказания. Будет ли приравниваться помощь ей к укрывательству преступника? - пожалуй, что да.
        Что делать мне с ней? В моем доме девчонка пропадет однозначно. Какое бы место из первых трех я ни занял, Цыпочкино присутствие будет обнаружено. И участь ее будет так же предрешена, как если бы она оставалась у себя дома. Я сквозь зубы тихо ругнулся и разбудил Дашку. В конце концов, не могу без ее совета давать я домашний адрес невесть кому. Впрочем, похоже, что те, от кого я свой адрес старательно скрывал, знали его не хуже, чем я. Посоветовавшись с женой, я отослал Цыпочке записку - приходи, мол, поговорим, но помощь, сразу учти, обеспечить не сможем…
        Ответа из юридических консультаций все не было. Я не стал выключать ноутбук, положил его между собой и Длинноухим. Попросил Дашку принести мне телефон. Пока она хозяйничала на кухне, я позвонил в храм, чтобы предупредить, что не смогу придти на службу. Все-таки, двунадесятый праздник - Крестовоздвижение - надо было отметиться. Еще я хотел заказать панихиду по Ветру, сегодня был девятый день с его гибели. Всего только девятый день, а мне казалось - прошла целая вечность. К телефону, однако, никто не подошел. Я посмотрел на часы, служба должна уже была скоро начаться. Я набрал номер мобильного отца Иллариона, но опять никто не ответил. И диакон Сергий, к которому я попытался пробиться, молчал. Лишь на последний звонок - свечнице Маше - трубку подняли. Маша сказала, что храм заперт - вчера по дороге со службы был убит неизвестными людьми отец Илларион, диакон Сергий ни свет, ни заря отправился в Лавру, он должен сегодня пройти хиротонию, чтобы занять место отца Иллариона. «Не хочешь ли ты пойти в диаконы?» - спросила Маша. «Потом, сейчас никак не могу», - отговорился я, не желая объяснять, что со
мной тоже далеко не все в порядке. Смерть отца Иллариона уже не потрясла меня, похоже, я очерствел, начал становиться равнодушным. Мне это очень не понравилось. Очень вдруг захотелось спать, я начал судорожно зевать, но тут заметил боковым зрением, что на экране монитора высветилась какая-то надпись. Я положил ноутбук на колени. Ну что ж, одна из юридических консультаций откликнулась. Вести, однако, были неутешительные. Помочь мне никто не мог, проходящие через конкурс Мэйл.Ру не обеспечивались защитой адвокатов, это не было предусмотрено в процедуре ареста. Правоохранительные органы могли распоряжаться моей судьбой по своему усмотрению. Без суда, без следствия, без протокола…Вот те и демократия, вопли о которой слышались даже из выключенного телевизора.
        Раздался телефонный звонок. Я снял трубку, но никто не ответил. Положил ее и, позвав Дашку, рассказал, что отца Иллариона убили. Она тихо ахнула, но ничего не сказала. Дашка, когда надо, умеет себя сдерживать. Нервы ее были, конечно, тоже на пределе, но, похоже, все эти дни она морально готовилась к тому, что нас неизбежно ждало. Я попросил ее перенести на тахту Цыпленка и начал играть с малышом. Проснувшийся Длинноухий, с заспанным видом, сидел рядышком, прижавшись ко мне, и не хотел уходить, даже когда Дашка позвала его завтракать. Так вот и завтракали мы всей семьей - прямо почти как на пикнике - сидя кружком на тахте и скрестив ноги по-турецки. Один только Цыпленок радовался и баловался, понравилась ему такая вот необычная трапеза.
        Как только завтрак закончился, раздался звонок в дверь и одновременно опять заверещал телефон. Я снял трубку. На том конце провода молчали. Я вспомнил, что телефон недавно оплатил. Может, перебои на станции? Что там в городе творится? Хорошо бы все-таки встать и посмотреть новости.
        Дашка ввела в комнату незнакомую мне девчонку. Выглядела она как здоровая кобыла, на все двадцать пять. Правда, все они, акселератки, теперь так выглядят, как взрослые женщины. Вид у девчонки был потрепанный. Она сказала, что зовут ее Света, вела себя очень суетливо, все время извинялась, говорила, что не будет нам мешать, станет помогать по хозяйству, клялась, что будет работать, а есть очень мало, и спать она может на полу. Только спасите, только помогите. Дашка выразительно посмотрела на меня и сказала, что прежде всего надо принять ванну и позавтракать. А все разговоры мы будем разговаривать потом.
        Пока Цыпочка принимала ванну, мы обсудили с Дашкой, что будем делать с ней. Если она займет первое место, скрыть ее не удастся, если только Фея не подкинет деньжат, но куда? куда нам ее отправить? И если ее не найдут, то, значит, скорее всего, на смерть придется идти мне. Если же первое место займу я, есть шанс, что удастся выдать Цыпочку приехавшей на каникулы родственницей Дашки, вряд ли кто ею заинтересуется. Как ей жить дальше у нас? Меня очень беспокоило, что если меня убьют, то Дашка останется опекающей человека, который будет разыскиваться всеми правдами и неправдами. Можно попробовать договориться, что она будет жить при храме. Опасно для храма, опасно для девчонки, но все же лучше, чем так, как сейчас. Очень меня пугало, что Дашка, если Цыпочка займет первое место, ради моего спасения, сорвется и выдаст ее, но тут я ничего не мог поделать, кроме как молиться и ждать. И если честно, в глубине души я сам немного надеялся именно на такой исход. Чувствовал себя при этом последней сволочью, но надеялся. Усилием воли я погасил эту мысль и стал обдумывать, как буду объяснять диакону Сергию… нет,
уже не диакону - иерею Сергию - необходимость укрыть Цыпочку.
        И тут снова раздался телефонный звонок. Незнакомый мужской голос произнес:
        - Никуда не уходите, - и дал отбой. Мне стало не по себе и очень захотелось куда-нибудь уйти. Но было некуда. Похоже, в игру моей судьбы пытался вплестись еще какой-то узор, но что это за узор - я не знал. Или это было просто совпадение?
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

28 сентября. Среда. Два дня до завершения конкурса.
        Христианину должно память смертную хранить в уме. В общем-то, это правильно: если в тебе живо понимание преходящести жизни сей, ты будешь невольно ориентироваться на будущую, а значит, станешь следить за своими поступками и помыслами - такова элементарная самодисциплина сознания. Я никогда не избегал мыслей о смерти, не слишком ее боялся, но сам момент перехода из одного мира в другой вызывал во мне подсознательную реакцию отторжения, мне не хотелось думать об этом - все равно когда-нибудь придет, а на все случаи жизни соломку не подстелешь. Нет гарантии, что умрешь достойно, но надо постараться, а терзать себя мыслями - как это оно будет происходить, зачем оно надо? - успеется. Впрочем, теперь уже время поджимало, пора было и думать, и готовиться, но я не успел. Я умер.
        Я вылетел из тела, и почувствовав необычайную легкость, взмыл под потолок. Осмотрел внимательно лежащее внизу собственное тело, прикорнувшего вплотную ко мне Длинноухого, Дашку - отсюда она казалась слабой и беззащитной, и какой-то немного чужой. Цыпленок беспокойно ворочался в своей кроватке. Я вспомнил о гостье и тут же очутился в соседней комнате - надо же, не надо было думать о том, как преодолеть стену, оно само как-то получилось. Цыпочка спала на надувном матрасе, который хранился у нас для редких гостей и летних поездок за город. Интересно, можно ли слетать вот так же быстро в Париж? - возникла во мне вдруг мысль, но, вероятно, в Париж мне дорога была заказана, я по-прежнему находился в пределах собственной квартиры, по которой, впрочем, мог совершенно свободно перемещаться, не замечая дверей и стен. А в Дивеево? Нет, всё то же. Почему, интересно, за мной никто не пришел? Должны же быть рядом Ангел-Хранитель и Встречный Ангел. Где они? Кажется, мне придется разведать дорогу на тот свет самому.
        Стоило мне это подумать, как я очутился в огромной вытяжной трубе, в конце которой маячил свет. Да-да-да, всё так, как тысячу раз описано. Но где же мытарства, или они потом будут? Почему я так невнимательно следил за последовательностью того, что видит умерший, когда читал книги? Меня, как через шланг пылесоса, тянуло на выход, к свету, и когда я вынырнул, то очень удивился. Не таким представлял я себе Рай, будучи взрослым человеком. Все слишком буквально воспроизводило картинки, запечатлевшиеся в сознании с Воскресной школы, все было - как в детской Библии. Светящийся высокий забор, уходящий в обе стороны в бесконечность. Маленький старичок с добрым лицом и длинной седой, как у деда Мороза, бородой, в белой одежде, сидел у ворот со связкой ключей на поясе. «Апостол Петр», - догадался я и подлетел к нему поближе. Апостол читал толстую книгу и, слюнявя толстые пальцы, переворачивал страницы. Он не обратил на меня ни малейшего внимания. Я подождал, затем придвинулся ближе. У самых ворот я почувствовал, что меня неудержимо тянет пролететь сквозь них, но что-то останавливало, какая-то невидимая
преграда как будто стояла передо мной.
        - День добрый и Бог в помощь, - вежливо обратился я к апостолу. Старичок оторвался от книги, заложил в нее закладку, закрыл и внимательно посмотрел на меня.
        - Здравия тебе, добрый человек, - ответствовал он мне.
        - Скажи мне, могу ли я пройти вовнутрь?
        - А ты и вправду этого хочешь? - ласково усмехнулся он.
        Я вспомнил о Дашке и детях, но они были так далеко, и что я мог для них сделать? Чем помочь? Бог им поможет гораздо лучше, чем я. А мне, ну хоть бы у забора разрешили постоять - только не с этой, а с той стороны! Я чувствовал, что ради этого страдал и мучился все последние дни - только для того, чтобы сейчас в полной мере осознать и оценить, как мне может быть хорошо…
        - Да, очень хочу, - твердо ответил я.
        - Не спеши-не спеши, - предупредительно сказал старичок. - Разве тебе не о чем меня спросить?
        У меня мелькнула снова мысль о Дашке и детях, но она была настолько слабой, что сразу исчезла, а мне вдруг захотелось узнать побольше о книге, которую читал старик.
        - Ведь это Книга Жизни? - поинтересовался я.
        - Ну да, - ободряюще улыбнулся апостол.
        - И там вправду судьба каждого человека от рождения до смерти записана?
        - Правильно, - подтвердил апостол.
        - Тогда я хотел спросить тебя. Скажи, каким знаком препинания заканчивается жизнь человека?
        Похоже, старик удивился. Он раскрыл рот и посмотрел на меня изумленным взглядом. Затем засмеялся:
        - Ох, ты и вправду самый настоящий букварь…
        - Нет, скажи мне, - упрямствовал я.
        - А ты сам как думаешь?
        - Не точка, этого не должно быть. Не многоточие, хотя и теплее. Запятая? Вопросительный знак?
        Старик усмехнулся.
        - Ну, взгляни, - разрешил он мне и открыл книгу наугад. Я посмотрел вовнутрь. Я увидел пылающую страницу, но постепенно на ней прорезались четкие красные буквы, смысла которых я не понимал, хотя очертания были знакомые - и смысл слов угадывался. «Это моя глава», - подумалось мне, но почему-то мне было неинтересно содержание собственной жизни, я быстро окинул страницу взглядом и увидел, что заканчивается она двоеточием.
        - Вот оно как? - недоуменно спросил я апостола.
        - А ты как думал? - сказал он мне. - И вот что, голубчик, ты мне зубы, пожалуйста, дружок, не заговаривай. Еще не твоя очередь. Подожди пока, подожди, пропусти вперед других. Всем вам так не терпится, понимаешь.
        - И что же мне делать? - спросил я. - Здесь стоять?
        - Нет-нет-нет, тебе пора проснуться. Открой глаза. Только тихо, слышишь меня, тсссссссс!!!
        Я проснулся. Было темно. Что-то мягко закрывало мне рот. Я дернулся, что такое? Меня кто-то держал. Спросонок я не очень хорошо соображал и схватился за то, что зажимало мне рот. Это была рука человека. Глаза мои еще не привыкли к темноте и я не видел его, только услышал:
        - Тихо-тихо, не шуми, тсссссссс!
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
        Несколько мгновений я пытался оторвать от себя руку человека, зажимавшую мне рот, но был еще слишком слаб, чтобы сопротивляться.
        - Да успокойся же ты, разбудишь всех, не буянь, я друг, друг, не враг, - шепотом произнес незнакомец и, когда я вяло откинулся назад на подушку, убрал руку. Я вдруг понял, что если бы он и вправду был врагом, то спокойно убил бы меня и всю семью мою еще пять минут назад, в то время, когда я спал. Однако, он этого не сделал. Как он попал в квартиру? Неужели Цыпочка впустила? Ведь обещала вчера не высовываться из комнаты, пока ее не разбудит Дашка, клялась не включать свет, не ходить по квартире - неясно пока, следят за нами сатанисты, органы или еще Бог весть кто. Чем меньше передвижений можно заметить снаружи, тем лучше.
        - Я подожду тебя на кухне, - по-прежнему шепотом произнес человек, чьи смутные очертания уже начинали выплывать из темноты и вдруг опять исчезли, растворились в ночной мгле. - Выходи, только не шуми, ради Бога.
        Я медленно сел, спустил ноги с тахты, пошарил вокруг ногами, но тапок не нашел, видимо, Дашка убрала шлепанцы за ненадобностью. Зато я нащупал ноутбук, и хорошо, а то я совершенно про него забыл, и в темноте, вставая, обязательно грохнул бы. Я отодвинул его в сторонку, встал и, стараясь чтобы под руками была какая-нибудь опора, стал осторожно продвигаться к выходу из комнаты. К счастью, все крепко спали.
        В коридоре света не было. Из кабинета доносился храп. Цыпочка издавала громогласные звуки в столь низких регистрах, что я даже удивился - всякого повидал, но не такого - ребенок ведь еще, к тому же девочка. Вот тебе и еще одно косвенное опровержение гипотезы Чарльза Дарвина: в какой такой природе могло выжить столь беспомощное существо как человек, которое опасностью во сне настолько пренебрегает, что сообщает о своем существовании всему окружающему миру вокруг, да и разбудить-то его при этом - поди попробуй? Однако, не похоже, что незнакомца впустила в квартиру Цыпочка. Откуда же он все-таки взялся? Странно стало как-то жить на свете: две недели назад я при появлении ночью у меня в квартире неизвестного человека испытывал бы совершенно другие чувства - сейчас я был беспредельно спокоен, хотя так ли уж беспредельно? Все-таки, потащился ведь еле живой на кухню? Вот и добрался до нее. Света на кухне не было. Я зажег его.
        Спиной ко мне, около занавешенного окна, стоял высокий человек в черном водонепроницаемом плаще до пят, старомодной кожаной шляпе, тоже черной. Я сразу узнал его. Не знаю, почему. Не знаю, как. Я тяжело и болезненно осел на табуретку.
        - Коннитива, - сказал я. - Гэнки?
        - Охайо, - ответил незнакомец и повернулся ко мне лицом. - Гэнки йо, Скиталец.
        Таким я, пожалуй, его и представлял себе. Острое, изрезанное шрамами и глубокими морщинами, еще не старое лицо. Бледная кожа, выбивающиеся из-под шляпы седые волосы. Воспаленные глаза, с красноватым оттенком. Похоже, все-таки, альбинос, хотя при его образе жизни… Кто знает?
        - Есть хочешь? - спросил я, как будто каждый день мы встречались с ним вот так на кухне. Вообще-то, я не знал, о чем мне говорить с SolaAvisом, но раз он здесь, то, вероятно, сам расскажет. Однако старый друг мой молчал, внимательно меня разглядывая. Ну что же, его право, должен же он как-то меня изучить, прежде чем иметь со мной свои странные дела. Чтобы как-то скрасить возникшую паузу, я потянулся за сигаретами, давненько я не курил, хотя очень хотелось - Дашка мне не давала, говоря, что вредно, пока не поправлюсь. Я, собственно, не возражал сильно - не говорить же ей, что у меня не осталось времени на то, чтобы поправиться. И вот, похоже, появился шанс. А если есть шанс, то можно слегка и здоровьем рискнуть, так ведь? - усмехнувшись, спросил я себя. Я закурил. - Ну вот, друже, смотри как интересно получилось, - сказал я Одинокой Птице. - послезавтра итог конкурса, а нынче все три финалиста собрались в моей квартире. Как странно это всё. Неисповедимы пути Твои, Господи…
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
        Мы сидели за столом. SolaAvis сварил кофе и теперь пил его, отхлебывая мелкими глотками и неодобрительно следя взглядом за моими дрожащими пальцами, уже дважды выронившими на пол хабарик. Запах табака, видимо, раздражал Одинокую Птицу, ноздри его заметно шевелились. Я предложил проветрить, но SolaAvis сказал, что вытяжки достаточно. На улице буря - если открыть окно, выдует квартиру моментально. Я подумал о том, что в квартире, где окна замурованы, а жильцы стараются не вылезать наружу, можно вообще не заметить прихода зимы, а затем весны и лета, не то, что смены погоды. Мы жили теперь как в Ковчеге, только Ковчег этот был слабым и утлым - вот-вот развалится.
        SolaAvis молча пил кофе, а я чувствовал, что надо бы что-то сказать, но не знал, с чего начать и первое, что пришло мне на ум, было до невозможности глупым. Трудно было не заметить, что руки Одинокой Птицы обтянуты тонкими черными лайковыми перчатками, он даже у плиты хозяйничал, не стянув их, не скинув плаща, только шляпу снял и, пригладив длинные седые волосы, положил ее на холодильник.
        - Ты простужен? - спросил я. - Может, разденешься? Неудобно же в верхней одежде. Если замерз на улице, давай примешь горячий душ. Чувствуй себя, как дома.
        SolaAvis не ответил. Я не знал, как продолжить, но вдруг вспомнил вчерашние звонки без ответа и вечерний, когда мне велели оставаться дома.
        - Это ты вчера звонил? - SolaAvis, не говоря ни слова, кивнул головой. Я помолчал немного, потом опять ляпнул первое, что взбрело в голову:
        - Да, конечно, не при таких условиях хотелось с тобой познакомиться. Но лучше так, чем никак.
        Я думал, что Одинокая Птица опять не скажет ни слова, однако, он вдруг заметил:
        - Если бы не твоя патологическая осторожность, Скиталец, мы встретились бы два года назад. Помнишь, когда Пастух въезжал?
        - Какой Пастух? - спросил я, но сразу же вслед за тем понял, что речь идет о Хиппе.
        - Парень из соседней квартиры, с собакой. Он приторговывал оружием, но в принципе работал на меня. Отвечал за один из складов, ну и тебя пас, почти добровольно. Жаль, что его убили. Толковый был мальчишка… Когда мы пришли смотреть квартиру, я звонил тебе, но ты не открыл. Даже не откликнулся.
        - Может, дома не было?
        - Да нет, был, - усмехнулся Одинокая Птица. - Но хорошо, что не открыл. За ошибки приходится платить. В этом ты мог убедиться. Если б ты столько всего не напорол, Пастух, возможно, был бы жив.
        Кровь ударила мне в голову.
        - Я знаю, что ошибался! Но у меня нет опыта в этих ваших делах. Я не… я не экстремал. Я обычный мирный человек. Откуда мне было знать, что так повернется всё? Кто мог предвидеть конкурс? Сатанистов? Вообще это всё, и что оно навалится вот так, сразу?!
        - Мудрый готов ко всему в любой момент своей жизни, - SolaAvis и в прежние времена любил поучать людей. Он смотрел на меня тяжелым усталым взглядом из-под набрякших век, вид у него сделался многозначительный, так что я почувствовал себя маленьким и вконец недотепистым. Нашкодившим щенком я себя почувствовал, из-за которого хороший человек погиб.
        - Почему он, черт побери, не убежал? - загорячился я. - У него была такая возможность. С ним пошел совсем мальчишка, сопляк, и минут пять прошло, может, даже десять, пока спохватились.
        - Да, - спокойно сказал SolaAvis. - Представь себе, Пастух мог спастись. Он мог завести Мансурова - да не смотри так, я знаю всё - мог завести его в свою квартиру, убить или оглушить, что скорее, учитывая благородные замашки, от которых его не удалось отучить. Он мог уничтожить компьютер, как это сделал Сергей Игнатьев, которого мы знали под именем Ветер. Оружие было уже спущено вниз. Оставалось взять собаку, нацепить поводок, спуститься к машине и уехать. Но Пастух позвонил, чтобы машина ехала без него, привязал Мансурова к батарее, сделал из остатков боеприпасов мины и вместе с собакой сопротивлялся до последнего вздоха. Он защищал тебя, Скиталец. Он знал, что из тебя в органах душу вытрясут, если он смоется. Но он не знал, что я могу тебя достаточно спокойно вызволить из той передряги, в которую ты попал. Романтик он был, а романтики при нашей работе долго не живут.
        - Чёрт! Черт! За две недели я потерял трех друзей!
        - Тебе нельзя чертыхаться, - напомнил Одинокая Птица. - Ты христианин.
        - Ты не понимаешь. Мне кажется, что смерть липнет ко мне. Все, кто ко мне прикасаются в последнее время, погибают или оказываются на грани от гибели.
        - Это ты мне говоришь? - спросил SolaAvis, и резкие морщины на его лице показались мне намного более глубокими, чем прежде. Я почувствовал себя очень неловко, как будто затронул больную тему человека, как будто сам того не хотел, а въехал локтем в рану.
        - Я совсем перестал о Боге думать, - пожаловался я, - мне бы сейчас молиться и молиться. А я только и пытаюсь понять, как выжить - мне, семье, всем вокруг. Впрочем, что я… Я понимаю… У тебя этого в сто, в тысячу раз больше. Просто я не привык. Я самый обычный человек.
        - Самый обычный человек, - повторил SolaAvis.
        - Да, а что, собственно, такого? Во дворе меня вообще называют Букварем. Я никому не интересен в этом мире, кроме семьи и нескольких человек, да и те знают меня только по сети.
        - Самый обычный человек, - еще раз повторил Одинокая Птица. - Сварю-ка я себе еще кофе перед дорогой. А ты кури, не стесняйся, как-нибудь переживу. - он встал и подошел к плите, а я потянулся за новой сигаретой. Старая давно погасла.
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
        - Ты, конечно, задумывался, почему именно тебе был выделен защитник. Возможно, ты обо многом догадывался. Но вряд ли ты это правильно понимал. Конечно, на свете еще более, чем достаточно, людей, которые нуждаются в защитнике, которые, больше, чем ты, достойны его. Тот же Ветер… Впрочем, если бы не было тебя, защитник был бы у Ветра. Просто тебе он был нужнее. А людей нам остро не хватает. И решают защитники обычно такие проблемы как защита попутно своим основным задачам. Чаще всего они занимаются охраной складов, работа у них не слишком пыльная, времени предостаточно для того, чтобы на досуге поразвлечься игрой в Ангелов-Хранителей. Складов немного. В Санкт-Петербурге - вот есть один. И потому защитник был предоставлен тебе.
        - Почему мне? - спросил я.
        - Ну, хотя бы потому, что склад находится здесь, а не в Твери.Ветру удалось надежно укрыться в деревне, он не имел семьи. Если бы он не имел глупость вылезти на телевидение, а это был с его стороны очень неразумный поступок, то был бы сейчас жив.
        - Мне неприятно, когда ты так говоришь.
        - Правда глаза колет. Ты уже не ребенок, Скиталец, чтобы мне перед тобой розовые сопли разводить. Ты уже успел за эти дни стать мужчиной. Не самым сильным, достаточно хлюпким, толком ничего не умеющим. Но сейчас я бы взял тебя к себе, если бы это имело какой-то смысл.
        - Все-таки, я не понял, почему защитник полагался мне или Ветру. По каким критериям ты произвёл отбор?
        - Ну представь себе, что это дело моей личной симпатии, - усмехнулся SolaAvis. - Но если говорить серьезно, то потому, что у нас общие цели и один враг. Ну и фортуна тебе улыбнулась - ты попался мне на пути.
        - Боюсь, у нас начнутся на этой почве теологические споры, - осторожно заметил я.
        - С чего бы это? - приподнял удивленно брови SolaAvis. По-твоему, астраханский дзёнин не может быть врагом сатаны? Боюсь, что ты ошибаешься, именно с ним мне и приходится сражаться в последние годы. Ты на своем месте, Скиталец, я на своем. У меня это получается лучше, у тебя хуже. Но враг у нас один, - он улыбнулся. - Я с таким занудой, как ты, скоро лозунгами разговаривать начну.
        - Терроризм не мой главный враг, - я решил высказаться, чтобы никаких разночтений у нас в понимании действий друг друга не было. - Вероятно, тебя кто-то ввел в заблуждение. Я считаю, что терроризм - это плохо, очень плохо, возможно, один из признаков приближающегося конца света, но нельзя его называть сатаной. Нельзя. Он неодушевлен, сатана - это личность, реальность.
        - Причем здесь терроризм? - нахмурил лоб Одинокая Птица. Я задумался. Откуда я узнал, что SolaAvis занимается борьбой с терроризмом? Сеть была заполнена слухами об этом, по телевидению несколько раз намекали на деятельность астраханской школы нинзюку, но сам Одинокая Птица никогда не рассказывал мне о том, чем занимается.
        - Я, может, что-то путаю, но я был всегда уверен, что ты занимаешься борьбой с международным терроризмом.
        - Ну да, попутно, - кивнул головой SolaAvis. - Но это никогда не было главной моей задачей. А по поводу конца света… Ну хорошо, еще десять минут мы можем потратить на дружескую болтовню об этом по случаю первой нашей встречи, а потом
        - никаких разговоров - вперед и с песнями. Идет?
        - Идет, - кивнул я, не слишком задумываясь о том, на что соглашаюсь. Я чувствовал себя впервые за много дней уверенно. Много спокойнее, чем когда рядом был Хиппа. Здесь находился острый, колючий, самоуверенный и много повидавший в жизни человек, рядом с которым я испытывал неловкость, но я знал - теперь со мной, с Дашкой, с Длинноухим, с Цыпленком и даже с приблудной девчонкой Цыпочкой
        - все будет теперь в порядке.
        ЧАСТЬ ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
        - Двадцать лет назад я был молод, самоуверен и не слишком умен, - начал свой рассказ SolaAvis. - Я находился под прикрытием ФСБ, ведь моя деятельность устраивала власть предержащих. Я и вправду занимался вплотную терроризмом, точнее, борьбой с ним, выполнял некоторые поручения органов, мне платили, и неплохо по тем временам; но руководили моими действиями не корыстные интересы, а желание навести хоть какой-то порядок в окружающем хаосе, в мире было слишком много зла, а я надеялся, что с моей помощью его станет меньше. Я был наивен, как дитя. Наша астраханская группа была не единственной. Мы конкурировали и боролись за власть в своей сфере с остальными группами, но сильно друг другу не мешали, потому что нас было мало, и мы не могли бесконечно ослаблять друг друга грызней и раздорами. Мы разделили территорию России на зоны, но так вышло, что постепенно моя группа становилась сильнее остальных, я всегда был любимчиком фортуны. - Одинокая Птица усмехнулся. - Впрочем, какая разница, как к тебе относится фортуна во времена Апокалипсиса?
        - С чего ты взял, что сейчас настали эти времена? - спросил я. - Да, много тревожных признаков, наше время совпадает с большим количеством пророчеств, но сколько раз уже так было в истории. Нам посылают такие предупреждения, чтобы мы одумались. Но когда придет конец света - никто не знает.
        - Почему не знает? - спросил SolaAvis. - Я знаю. Это время уже пришло. Конец света победным шагом идет по планете. Надо только заметить. Но никто его не видит. Самые внимательные ждут, что он скоро наступит. А остальные привыкли настолько, что считают такую жизнь нормальной. Апокалипсис?Да нет - Апокаляпсус. Разве не так? Где сказано, что конец света наступит в один день?
        - Нигде, - сказал я. - Мало того, в Библии сказано, что длиться он будет 42 месяца. Но, мне кажется, ты сильно преувеличиваешь. Я понимаю, ты много повидал, но это слишком решительные выводы. Еще не родился антихрист…
        - Родился, - уверенно заявил Одинокая Птица. - Родился и даже вырос. И очень даже неплохо существует. Я видел его. Два раза видел. Хотел убить, но не смог.
        Если бы мне это сказал кто другой, я бы задумался о том, здоров ли мой собеседник психически, но сейчас я задумался.
        - Я знаю, что зачат он будет противоестественным способом, рожден от блудницы, из колена Данова… И будет ему подчинен весь мир. И править он будет три года. Точнее, три с половиной.
        - Ты не поверишь, - сказал SolaAvis. - Но этому мерзавцу всего лишь двадцать восемь лет. А зовут его, кстати, очень красиво - заслушаешься: Эльфин дель Мундо. Бабы от одного имени тают.
        - Дам власть над вами молодым и детям, - пробормотал я. - Если ты прав, то конец света будет через пять лет. Но в это я не верю. Я даже не слышал об этом человеке. Ни разу. А о нем должен знать весь мир.
        - Еще узнает, - пообещал SolaAvis.
        - Нет-нет, прости, я не могу с тобой согласиться, - возразил я.
        - Ты просто еще не привык к этой мысли, - сказал Одинокая Птица и посмотрел на меня с болью и нежностью. - Мы обречены, Скиталец, но мы еще немного поборемся.
        - Расскажи, что знаешь, - попросил я. - Я не могу поверить просто на слово. Даже тебе.
        - Конечно-конечно, - ответил SolaAvis. - Если ты готов слушать, то я расскажу тебе, как я узнал о том, кто такой Эльфин дель Мундо.
        ЧАСТЬ ШЕСТИДЕСЯТАЯ
        - Я слушаю, - сказал я и закурил очередную сигарету. И Одинокая Птица рассказал мне странную историю своей жизни. Однажды, много лет назад - так получилось - он понял, что больше не хочет, даже косвенно служить ФСБ, он был слишком горд и умен, чтобы бесконечно позволять себя использовать даже мощной государственной организации. Его группа вышла из-под опеки ФСБ, стала неконтролируемой, свободной, а значит, нелегальной и противозаконной. Деятельность ее год от года расширялась, пока не охватила многие области планеты за пределами страны. Тем не менее, с Эльфином дель Мундо Одинокая Птица познакомился именно в России.
        В 2038 году группа SolaAvisa расследовала в Ростове-на-Доне деятельность недавно появившегося, но стремительно набиравшего обороты местного клана наркоторговцев. Влияние ростовчан быстро росло, взлетали на космическую высоту счета производителей наркотика «зверь», аналогичного знаменитому «белому китайцу» - фентанилу, но в отличие от него созданному доморощенным способом, из свободно распространяемых через розничную сеть веществ, по особой, неизвестной за пределами клана, технологии. Деятельность ростовчан была сильно засекречена, производство мобильно, нигде не задерживалось более, чем на несколько дней, поэтому, когда Одинокой Птице удалось засечь одну из временных фабрик «зверя», он решил не отвлекаться на мониторинг, а брать клан на месте. Своим людям он приказал взять старшего живым, но это, к сожалению, не удалось. При появлении в здании фабрики посторонних главарь клана быстро ввел себе смертельную дозу
«зверя» и на месте скончался. Остальные наркоторговцы яростно сопротивлялись, большинство погибли, один из них был совсем юный, мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати, он, лихо отстреливаясь и убив двоих сподвижников SolaAvisa, отступил в задние помещения фабрики, Одинокая Птица бросился за ним следом, загнал в подвал и там в упор застрелил. Но пули вошли в тело мальчишки, не причинив ему вреда.
        - Не думаю, что у него был бронежилет, - сказал SolaAvis. - Этот мерзавец даже не вздрогнул, когда я его всего изрикошетил. Я не трусливого десятка и, признаюсь честно, не испугался, увидев, что телу его нет никакого вреда, я выстрелил ему в голову - от этого еще никто не мог уйти, даже сам сатана, но у меня заело затвор. Я отбросил УЗИ и схватился за Glock, но осечка следовала за осечкой, и я ничего тут не мог поделать. А потом меня позвали свои на помощь. Я закрыл подвал на засов, но когда через полчаса вернулся - там никого не было.
        Клан ростовских наркоторговцев люди Одинокой Птицы разгромили, но на следующий день все счета преступников, были закрыты. SolaAvis попытался отследить с помощью Хакера - одного из своих друзей - куда ушли деньги клана. Крупных вложений в европейских банках в те дни от новых клиентов не было, «зверь» больше в регионе не появлялся, и потихоньку это дело забылось. Впоследствии выяснилось
        - случайно, от местных наркоманов, что мозгом клана был тот самый мальчишка, которого SolaAvis не сумел убить. Звали его Эльфин дель Мундо, ему только что исполнилось 16 лет. Он был студентом южного федерального университета, изучал прогнозирование и мониторинг чрезвычайных ситуаций. Приехал из Доминиканской республики, где рано оставшись сиротой, проявил недюжинные способности и был отправлен на учебу в Россию. Он, не имея специального образования, обладал глубокими познаниями в области химии и создал новую технологию производства похожего на «белого китайца» наркотика. SolaAvis предполагал, что деньги клана были получены Эльфином дель Мундо, но доказательств у него никаких не было. Да и Эльфин после разгрома клана надолго исчез из зоны видимости Одинокой Птицы. У SolaAvisa были дела поважнее, чем поиск юного неуязвимого латиноамериканского студента. Да и события в мире стали меняться настолько быстро, что стало не до того, совсем не до того.
        Особый интерес у Одинокой Птицы вызывала быстро развивающаяся инвестиционная деятельность Антарктиды, многие криминальные концы заканчивались именно там. SolaAvis отправил туда для постоянной разведки Хакера, и тот сообщал интересные вещи. Южный континент регулярно и методично исследовался на предмет добычи полезных ископаемых. За последние годы были найдены богатые залежи нефти, газа, золота, алмазов. Началась интенсивная разработка новых месторождений. В Саудовской Аравии и других странах арабского мира нефть резко подешевела. США одолел самый тяжелый финансовый кризис, который только случался за последний век. Доллар рухнул, почти похоронив экономику. В это время многочисленные европейские банки спонсировали Антарктический бизнес кредитами. В один прекрасный день Антарктида объявила себя субъектом международного права с демократическим устройством. Штаты пытались вяло вякнуть в ответ и ввести войска, но легитимное Антарктическое правительство руководилось необычайно умным и талантливым молодым президентом, Александром Блэйком, который сумел урегулировать все международные конфликты. Что
получили после интимных международных переговоров Штаты неизвестно, но от Антарктики они отвязались. Блэйка, когда он еще не был президентом, Одинокой Птице довелось однажды увидеть
        - в Доминике, в одном из местных банков, где тот приехал регистрировать корпорацию IceGold в родную оффшорную зону.
        - Так IceGold - это не эстонский банк? - воскликнул я.
        - Нет, они прикрывались названием, которое принадлежало не им. Сейчас им, собственно, это уже не важно, их теневая экономика стала легальной. Но Блэйк осторожен и не торопится раскрывать экономистам и политикам свои карты. Да, я забыл сказать тебе - когда я увидел Александра Блэйка, то сразу узнал его - это был тот самый мальчишка, которого мне не удалось убить в 2038 году…
        В настоящее время Антарктида владела большей частью акций на все СМИ и Интернет-порталы, подкупала политиков по всему миру, руководила бизнесом и промышленностью развивающихся стран. А не так давно Александр Блэйк заинтересовался религией. Результатом этого интереса стали быстрое развитие экуменизма, слияние нескольких религий в одну, легализация сатанистских и прочих деструктивных культов практически во всех странах, организация сект, разрушающих мировые религии изнутри.
        - В общем, эту сторону ты должен знать лучше меня, - сказал SolaAvis. Я кивнул. То, что он рассказал, было страшно. И это очень походило на правду. Зря я все-таки перестал смотреть новости, заботясь об эмоциональном и душевном спокойствии семьи.
        - Знаешь, мне понятно, почему идет война против христиан, но почему в этом дурацком конкурсе лидирует эта девочка (она, кстати, теперь у нас живет) - я кивнул в сторону коридора - Цыпочка?
        - Это-то как раз просто, - сказал Одинокая Птица. - Валентинов - сатанист, и не последнего десятка. Его таким образом рекламируют на Мэйле. Через пару месяцев он будет возглавлять портал.
        - А Хакер? Ты знаешь - он отрекся от тебя и меня. Он очень странно себя вел в последнее время.
        - Я знаю, - ответил устало SolaAvis. - Это я знаю. Хакер оказался слишком слаб. Он предал нас и стал работать на Блэйка-Мундо. Хакеру долго не жить, он будет казнен. - неуютно и мутно стало мне от этих слов.
        - Не следует человеку решать, кто достоин жить, а кто нет, - возразил я. Одинокая Птица ничего не ответил на это. Затем посмотрел внимательно на меня и сказал:
        - Ну что, Скиталец, поговорили, и буде. Нам с тобой пора отправляться в путь. Вещи не берем. Одевайся.
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
        - Стоп-стоп-стоп, - возразил я. - Что значит «одевайся»? Куда ты хочешь меня забрать? А Дашка, дети, Цыпочка - надеюсь, ты о них не забыл?
        - Я этого ожидал, - вздохнул SolaAvis, - Давай не будем впадать в эмоции, Скиталец, а быстро и правильно расставим в голове приоритеты. У меня в гараже на Крестовке оставлена «Русалка». Как тебе, вероятно, известно, в ней только два места. Максимальная грузоподъемность - 250 килограммов. Я не могу взять пять человек. Только одного. Одного, понимаешь? Я могу отвезти тебя в Норвегию. Там есть хорошее укромное местечко, где ты сможешь перекантоваться до весны, а дальше - что-нибудь придумаем. И я считаю, что ехать должен тот, кому грозит наибольшая опасность. То есть ты. И не надо играть в дешевое благородство - Цыпочка мне никто, и спасать ее я не намерен. А твоих, при оказии, кто-нибудь из наших к тебе подбросит.
        Я слышал о «Русалках». Одинокая Птица говорил правду - они были рассчитаны всего лишь на двух пассажиров. Разработал аквафлайеры - перемещающиеся по воде на воздушной подушке, а под водой - на реактивной тяге - изобретатель-самоучка Павел Русаков. Появились они в обиходе несколько лет назад, стоили очень дорого, распространения потому широкого не имели, но вызвали одним существованием массу проблем. Конечно, крупную контрабанду на них перевозить было нельзя, но небольшие партии наркотиков перемещались теперь через границу под водой. Отследить аквафлайеры было практически невозможно. Я видел их несколько раз в акватории Финского залива, где на них гонялись-развлекались детки миллионеров, но никогда не думал, что у меня будет возможность прокатиться хоть раз на такой вот «Русалке».
        - Я не могу, - сказал я. - Что хочешь делай, но я не могу бросить семью. Как они без меня управятся? Цыпочку убьют. Дашку затаскают как укрывательницу преступника… или как там они меня еще назовут. А я буду отсиживаться в укрытии? Сатанисты, сам понимаешь, будут распоясываться больше и больше. Я, правда, не могу. Извини, ты выдернулся из-за меня из своих важных дел, я подвел тебя с Хип… с Пастухом, мне жаль, безумно жаль, что он погиб, я в огромном долгу перед ним и тобой, но я не могу, честное слово, лучше погибнуть, чем так…
        Похоже, SolaAvis меня понимал. Возможно, он и не предполагал, что я отвечу иначе. Он на пару минут задумался. Я не тревожил его и ждал, что он скажет. Я был уверен, что он знает альтернативный выход. И, похоже, такой выход был.
        - Сколько весит каждый из твоих? Только поточнее, пожалуйста, - спросил он.
        - Я - 80, Дашка - 60,Длинноухий - 25, Цыпленок - 10. Цыпочка - не знаю, но примерно как Дашка.
        - Хорошо, - сказал SolaAvis. - Есть такой вариант. Я отвезу твою семью в Чумной Форт, там находится наш склад. Жена возьмет младшего на руки. Старшего придется закрепить ремнями, как груз за сиденьями. Без синяков не обойдется, но жив останется. Через два часа я возвращусь за тобой и девчонкой. Ей тоже придется залезть за сиденья, места там мало, ей придется пережить не самый приятный час в своей жизни. Из форта вас заберут в Норвегию при первой возможности. Такой вариант тебя устроит, Скиталец? Но, учти, тебе придется забыть о существовании склада в Чумном Форту до конца твоей жизни.
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
        - А как же буря? - спросил я обеспокоено. - Насколько безопасно плыть на
«Русалке» в заливе в такую погоду?
        - Примерно так же, как в автобусе на Невском проспекте, - спокойно ответил SolaAvis. - Об этом ты можешь не беспокоиться. Под водой плыть в бурю - то же, что и в мертвый штиль. Не волнуйся. Через два, максимум три часа я вернусь.
        - Подожди, еще один момент, - остановил я Одинокую Птицу. - Я ранен и не уверен, что дойду до Крестовки. Во всяком случае, мне на это потребуется время. Может, мы с Цыпочкой выйдем вместе с вами, чтобы постараться успеть к гаражу к твоему возвращению?
        SolaAvis нахмурился.
        - Нет, не надо, - сказал он. - Оставайтесь дома. Я проведу «Русалку» до Карповки, оставлю у монастыря - там нет, правда, гаража, но спереть ее все равно не смогут. Она настроена на мой личный код и отпечатки пальцев. А до монастыря если не сумеешь дойти, донесу тебя как-нибудь. Но тогда мне лучше поторопиться, чтобы успеть вернуться до того, как станет светло. Буди своих. Весы есть? Хорошо бы все-таки уточнить вес каждого.
        Я разбудил своих. Дашка сразу, почти без слов, сообразила, что не время для раздумий и решений - надо быстро одеваться и отправляться, не позавтракав, в путь. Одинокая Птица, видно было, произвел на нее сильное впечатление. Все взвесились. Вес Цыпочки оказался несколько больше, чем я ожидал - 65кг.
        - Твои 80, мои 95, ее 65 - получится двести сорок. Впритык, - сказал SolaAvis. - Придется вам двоим оставить верхнюю одежду. Ничего, в форте всего достаточно.
        - А в Норвегии есть православные храмы? - вдруг спросил я, поскольку именно этот вопрос неожиданно пришел мне в голову.
        - Нет, - ответил SolaAvis. - Но и в Петербурге к Новому Году, можешь поверить, не останется уже ни одной церкви. И вот что… - мне показалось, что он немного смутился. - Если у тебя есть лишний нательный крест - возьми с собой. Доберемся до Чумного форта - я хотел бы креститься. Ты сможешь провести обряд?
        - Да, - кратко ответил я. И подумал, что при нынешних обстоятельствах, могу взять на себя такую ответственность, ведь мирянину позволено крестить в случае смертельной опасности.
        - Настали последние времена, - произнес Одинокая Птица. - И я вижу, кого больше всего не любит Враг. Если он против вас, то мне остается только одно…
        Я перекрестил и поцеловал на прощание детей и Дашку, и вслед за SolaAvisом они ушли. Длинноухий оглядывался на каждой ступеньке, спотыкался и падал. Одинокая Птица посадил его себе на шею, махнул мне рукой, громко сказал: «саё: нара» - и скрылся за пролетом лестницы. А мы с Цыпочкой остались ждать.
        Я не мог стоять. Я сидел и молился. Молился Богу и Божией Матери. И еще всем святым. И Ангелу-Хранителю молился я. Но это мне не помогло…
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
        Молился я нервно, то и дело поглядывая на часы. Минуты ползли, как проклятые. Чего бы я только ни отдал, чтобы ускорить их ход! В жизни не совершал я более сумасшедшего поступка - отправить свою семью, в бурю, невесть куда, с человеком, которого видел в первый раз жизни и которому поверил, будучи очарован его мрачным обаянием.
        - Пусть будет на всё Твоя воля, Господи, - не выдержал, наконец, я и, сбившись с молитвенного правила, попросил, - сделай так, как считаешь нужным, Господи. Я доверяю Тебе. Надеюсь на Тебя. Помоги Одинокой Птице и моей семье. Лучше уж пусть я погибну, но не они.
        Я медленно поднялся со стула, оглянулся на Цыпочку. Она сидела, в неестественно-оцепенелой позе и смотрела на меня. Мне стало безумно жалко ее. И на несколько мгновений я отвлекся от мыслей о Дашке и детях.
        - Вот ведь не повезло нам с тобой, Света, - успокаивающе сказал я ей. - Ну ничего-ничего, выберемся. Вот скоро приедет SolaAvis и заберет нас с собой. И все у нас тогда будет хорошо. Насколько только может быть хорошо в такие времена.
        Я достал из коробки с церковной утварью нательный крестик, шнурок к нему, свечи и, чтобы не забыть, положил их в нагрудный карман. Дополз до прихожей, одел кроссовки, чтобы не задерживать Одинокую Птицу, когда он вернется за нами. Покопался среди церковных книг в библиотеке, нашел правило крещения мирянином оглашенного в минуту опасности, несколько раз перечитал его, чтобы лучше запомнить. Вытащил из кармана четки и начал читать Иисусову молитву. Мне показалось, что Цыпочка тоже молится.
        - Ты крещенная? - спросил я. Она отрицательно помотала головой. На всякий случай я вытащил из коробки с утварью еще один крестик и тоже положил его в карман. Прошел час, всего только час, а я весь измаялся неизвестностью и беспокойством.
        Я взял в руки Библию, сел на тахту, раскрыл Откровение Иоанна Богослова и начал читать.
        И даны были уста ему говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать
42 месяца. И отверз он уста свои для хулы на Бога, чтобы хулить имя Его и жилище его и живущих на небе. И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира. Кто имеет ухо, да слышит.
        Я поймал себя на том, что читаю текст Откровения, но не улавливаю смысла слов. Отложив Библию, я встал, подошел к компьютеру, включил его, посмотрел главную страницу Мэйла, расклад в первой тройке не изменился. Лидировала Цыпочка, следом шел я, затем SolaAvis.
        Проверил почтовый ящик. Меня ждало одно-единственное письмо. Я очень удивился. Это было письмо Хакера.
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
        Письмо Хакера было недлинным.

«Скиталец, - писал Хакер. - на мое письмо - НЕ ОТВЕЧАЙ НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ. СРАЗУ ЖЕ УНИЧТОЖЬ ЕГО, как прочитаешь. Сейчас у меня нет возможности с тобой разговаривать. Постараюсь выйти на связь днем, часа в два-три. НИКУДА НЕ УХОДИ».
        Я посмотрел на часы - было семь пятнадцать утра. До приезда Одинокой Птицы оставалось сорок пять минут. Я подумал, что не смогу поговорить с Хакером, но, возможно, он сумеет как-то оправдаться перед SolaAvisом и, вероятно, это письмо
        - добрый знак. Мне очень хотелось послать ему ответ - предупредить об опасности. Но я понимал, что влез в опасную игру, предупреждение было послано не зря. Я стер письмо Хакера. Поговорю с Одинокой Птицей, должен ведь быть какой-то выход
        - им надо объясниться - не верю я в то, что Хакер - враг. В конце концов, жить в стане антихриста и остаться белым и чистым - не самое простое занятие. Быть может, Хакер двойной агент? Я поклялся себе, что не допущу гибели Хакера от руки SolaAvisa.
        Обычно, когда я сильно нервничаю, то выполняю какую-нибудь монотонную физическую работу - сейчас не было ни сил, ни желания чем-либо заниматься. Ходить было тяжело, но сидеть или лежать вообще невыносимо. Я слонялся из угла в угол спальни, натыкаясь то и дело на шкаф, который по-прежнему загораживал окно. Я беспрерывно, перебирая четки, читал Иисусову молитву. Цыпочка тихо вылезла на кухню и там приготовила завтрак. Но я не мог ни есть, ни пить. Вот курить - да. Я взял сигареты и стал курить прямо в спальне - все равно нам больше уже здесь не ночевать. Квартира, как при переезде, казалась уже отдалившейся и чужой. Я нисколько не сожалел о тех вещах, которые придется бросить. Нет, вот фотографии
        - их жалко. Достал альбомы, просмотрел их, вытащил несколько снимков и тоже положил в карман.
        Восемь утра. SolaAvisa все не было.
        - Успокойся, - сказал я сам себе. - Он сказал: два, максимум три часа. Не растрачивай понапрасну нервы, еще пригодятся. Вот если и через час не появится, то будем тогда волноваться…
        Я снова сел за компьютер. Просмотрел сводку погоды. В Финском заливе бушевал шторм. Я стал молиться еще крепче. Сжал сознание в кулак и не позволял себе представлять, что случилось что-то плохое.
        Я набрал в поиске «Чумной Форт» и выяснил, что из всех фортов, построенных для защиты Петербурга, только три оставались не связанными дамбой: Зверев, Милютин и Чумной. Чумной был самый маленький и укрепленный. Стены его были выложены большими гранитными плитами, как у Петропавловской крепости. Название свое он получил в 19 веке, когда на острове расположилась лаборатория по производству противочумной сыворотки. На территории форта заражали чумой лошадей, а затем делали из их крови вакцину. Впоследствии форт долгое время пустовал, почти сто лет. Затем, в конце 20 века, на его территории стали проводиться рок-фестивали, но в 2012 году один из фанатов, прибывших на фестиваль, залез слишком глубоко в подвальные помещения форта, где находились пороховые погреба, и нечаянно в темноте раздавил валяющуюся под ногами чумную вакцину. Еще не зная, что многие из них заражены, участники фестиваля вернулись в город. В Петербурге в те дни было введено военное положение. Город оцепили, вокзалы, аэропорты не работали, все дороги и тропы были перекрыты - военные в тот раз сработали оперативно. Врачи работали
круглосуточно, и опасность массового заражения была погашена, умерло около ста человек, две тысячи удалось вылечить. Остальных успели привить. К счастью, запаса сыворотки хватило на все население города. Когда опасность миновала, в Чумном форту провели тотальную биологическую стерилизацию. Но фестивали на нем больше никому не приходило в голову организовывать. В 2023 году пустующий форт купил в подарок своему сыну тюменский нефтяной магнат, но спустя несколько месяцев оба они были найдены мертвыми на территории форта, куда приехали, чтобы построить небольшую гостиницу для друзей семейства. Дурная слава форта не вызвала больше ни у кого энтузиазма его приобрести.
        И вот, оказывается, его прибрали к рукам. И не кто-нибудь, а мой друг SolaAvis. Я посмотрел на часы. 9 утра. Одинокой Птицы не было.
        Уже светло, - попытался успокоить я себя. - Вероятно, буря задержала SolaAvisa. Скорее всего, он решил остаться в форту до вечера, чтобы забрать нас, когда стемнеет… Я сел, охватив голову руками, и опять стал повторять молитвы. Мне было очень плохо. Мне было очень страшно. И никогда еще мне не было так одиноко. Я чувствовал, что сознание мое пытается разорваться…
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
        В десять утра мне вдруг взбрело в голову, что, может быть, звонок сломался? Сходил - проверил. Всё работало. Тут же вспомнил, что SolaAvis проник в квартиру без всякого звонка. Что, что могло его задержать?!
        Я силком заставлял себя думать, что Одинокая Птица приедет вечером. Это такое испытание, - твердил я себе. - Я не должен отчаиваться. Как только станет темно, SolaAvis появится. Или хотя бы даст о себе знать. Потом я подумал, что с Одинокой Птицей могло что-то случиться на обратном пути, а мои сидят в Чумном форту и так же нервничают, как я. Я постарался остановить свои мысли на этой версии как рабочей: если SolaAvis не появится до ночи, значит, мне надо что-то предпринять. Каким-то образом постараться проникнуть в Чумной форт. Я посмотрел в Интернете, узнал, сколько будет стоить двухчасовой прогон катера по Финскому заливу, посчитал оставшиеся в наличии деньги - не густо, придется тратить отложенное на черный день.
        Мысль, что я могу что-то предпринять, меня немного успокаивала. Она загоняла на задний план возрастающее минута от минуты убеждение, что больше я не увижу ни детей, ни Дашки, ни Solaavisa. Пока я ждал, оставалась надежда. Я не мог позволить ей погаснуть.
        Час дня. Ничего не изменилось. Из кухни высунулась Цыпочка и робко сказала, что мне надо поесть. Мне очень хотелось на нее наорать, послать ее подальше, сорвать все свое беспокойство, но я сдержался - только сказал, что мне сейчас ни до чего, я волнуюсь за семью, и лучше меня пока что не трогать. Ни в каких утешениях, мол, я не нуждаюсь. Цыпочка опять спряталась на кухне и не вылезала, стараясь меня не беспокоить. Тут она была молодец, чувствовала момент. Умела не путаться под ногами, когда было не до нее.
        Три часа дня. Письма Хакера все еще не было, но это меня не слишком волновало, плевать мне на Хакера. Где мои???
        Это уже не имело ни малейшего смысла, но я продолжал поминутно смотреть на часы. Занозой в сознание воткнулась подлая мысль, что вот так мне и не придется никогда в жизни прокатиться на «Русалке», я отогнал ее прочь, но она настойчиво пыталась проникнуть обратно, и чем больше я ее гнал, тем упорнее она становилась. В конечном итоге, я стал чувствовать себя полным ничтожеством. Дашка, Длинноухий, Цыпленок - в опасности, а я… я позволял себе думать о такой ерунде. Господи, что угодно, пусть им суждено умереть сегодня, но пусть я умру прежде их, - взмолился я.
        Пять часов дня. Я позвонил на спасательную станцию Финской акватории. Ни о каких погибших судах ничего известно не было. На мой обеспокоенный вопрос о безопасности плавания в бурю на «Русалке», мне ответили, что бы я не волновался.
«Сын, небось? - спросил диспетчер. - С девушкой, наверное, развлекается. Любят они покрасоваться в шторм и продемонстрировать, какие они крутые. Вы не беспокойтесь, все будет в порядке, папаша».
        Семь часов вечера. Начало темнеть. Я весь напрягся и вслушивался в тишину, стоящую в квартире, вдруг раздадутся шаги SolaAvisa - но только изредка дзинькала о чашку ложка на кухне. Цыпочкино беспокойство выражалось в том, что она бесконечно, чашку за чашкой, пила чай.Я думал, до скольки мне ждать SolaAvisa прежде, чем предпринимать какие-либо действия? Пожалуй, придется дотерпеть до утра, а потом ехать на лодочную станцию к открытию. Когда я просматривал в очередной раз сводку погоды - буря давно затихла, - в ящик вдруг свалилось еще одно письмо от Хакера.
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ
        Скиталец, спешу, могу не успеть, поэтому сначала главное - то, что разослал френдам SolaAvisa, но ответа ни от кого нет - похоже, меня блокировали и поменяли все точки выхода в сеть - мне некогда с этим разбираться. Если есть возможность связаться с Solом - сообщи, что Блэйк знает всё. Прежде всего, местонахождение баз, складов, основного лагеря, напрямую отслеживает мониторинг группы; по его планам, до конца недели астраханская школа должна прекратить свое существование. Склады заминированы и будут взорваны. На месте сбора в Казахстане
        - засада. Практически больше ничего не знаю. Блэйк подозревает меня, следит за мной - я перестал быть доверенным лицом. Прошу прощения у тебя и всех за то, что пытался служить двум господам - истинно: в двух лодках не уплывешь. Письмо прочитаешь - уничтожь. Прощай, Скиталец, удачи вам всем, больше не встретимся, для меня все кончено.
        Хакер.
        Я сначала не понял. Я перечитал письмо еще раз. И опять не понял. Когда прочитал в третий раз, я подумал, как же мне предупредить Одинокую Птицу об опасности, о том, что склад заминирован - ведь моим грозит смертельная опасность. В мозгу встала заслонка, она не давала мне понять то, что было, собственно, уже ясно: сообщать обо всем этом больше некому. Нет больше SolaAvisa, нет Дашки, нет Длинноухого и Цыпленка тоже нет. Я понимал все это, но все во мне восставало против этой мысли и я цеплялся за каждую соломинку, которую подкидывало мне сознание. Мне надо было что-то делать.
        Я схватился за клавиатуру и набросал быстрый нервный ответ:
        - Хакер, как связаться с Soloм? Я знаю, где он! Срочно надо поговорить с ним! Я понятия не имею - как это сделать! У тебя есть его телефон? СМС могу послать - дай координаты, адреса! - я перечитал свою записку, не выдал ли где местонахождение своих, нет, все в порядке. Я отослал письмо и стал ждать ответа. Прошло полчаса, Хакер больше ничего не написал.
        Я по-прежнему не позволял себе думать о том, что Дашка, дети и Одинокая Птица могли погибнуть. Несколько раз меня изнутри толкнула мысль, что надо бы посмотреть новости. Даже тянулся, чтобы включить новостной телевизионный канал Мэйла. Мне не терпелось избавиться от неопределенности, но узнать правду я страшился. Наконец, когда прошло еще полчаса, я все-таки решился.
        Я сразу всё узнал. Это была главная городская новость. Диктор с самозабвенным восторгом рассказывал о том, что прoклятый Чумной форт и для террористов тоже оказался прoклятым: во время сегодняшней бури свирепствовала редкая в наших краях осенняя гроза. Молния ударила в большой склад горючего и боеприпасов, укрытый в Чумном Форте. Фортификационные укрепления практически не пострадали, но все жилые помещения взлетели на воздух. В канале, проходящем из залива внутрь форта, найдены обломки аквафлайера. Пока неизвестно, был ли это аквафлайер террористов или случайно заплывших сюда отдыхающих граждан.
        Не знаю, сколько времени я тупо смотрел в экран. Вероятно, не очень долго. Из оцепенения меня вывела внезапно появившаяся передо мной испуганная Цыпочка.
        - Что-то случилось? - робко спросила она.
        Я кивнул. Я не находил в себе сил говорить.
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
        Я старался, чтобы чувства не отражались на моем лице. Видимо, у меня это плохо получалось.
        - Где у вас лекарства хранятся? - спросила Цыпочка.
        - Не надо ничего, мне ничего, совсем ничего не надо, - выдавил я.
        Я смотрел на эту девочку и думал о том, что надо с ней что-то делать. Ей послезавтра предстояло умереть. Вид у нее был сильно напуганный. Она не решалась меня спросить, что случилось и почему за нами никто не приехал. «Надо сказать ей, - подумал я. - Ей ведь тоже несладко».
        - Все погибли, - сказал я. - Так что теперь мне надо подумать, как быть с тобой.
        - Она хотела что-то ответить, уже открыла рот, но я перебил ее. - Никаких утешений мне не надо. Сейчас мы должны заняться тобой. Нужно найти безопасное место. Здесь ты тоже погибнешь. - вдруг безумная мысль мелькнула во мне, что, возможно, SolaAvis и моя семья находились не в тех помещениях, которые взорвались. Ведь Одинокая Птица не дурак, он понимал, что после такого взрыва налетит толпа фээсбэшников, они могли уйти в глубокие подвальные помещения, скрыться там, спрятаться. Сейчас туда - понятно - не попадешь, остров наверняка оцеплен, но вот разберусь с Цыпочкой, и сразу же рвану в Чумной форт, возьму катер, обследую весь остров, я должен их найти! Ведь ни слова не говорили в новостях, что были найдены тела!
        Почему-то, когда нам плохо, мы сознаем тщету всех своих надежд, но очень хотим верить в то, что есть еще какая-то зацепка, шанс. Эта зацепка не дает сразу образоваться в душе той огромной страшной пустоте, которая появляется, когда умирают самые близкие наши люди, как будто часть нас умирает вместе с ними.
        Мне хотелось остаться одному, но Цыпочка не вызывала у меня, как прежде, раздражения. Мне вдруг стало безумно жаль ее. Я представил ее непростое детство, подумал, каково ей пришлось после того, как над ней надругалась компания Валентинова, и мне захотелось защитить ее, прикрыть собой. Даже не сейчас, а тогда, вернуться в то время и встать между ней и тьмой, сделать так, чтобы мрак остановился, не доходя до нее, не вторгся в ее жизнь, я чувствовал, как что-то большое и светлое исходило из меня, чем мне хотелось окутать эту несчастную девочку.
        - Вот ведь беда какая, - сказал я ей успокаивающе. - Сейчас, подожди, дорогая, сейчас мы что-нибудь придумаем.
        Было девять вечера, я наудачу позвонил в храм. Подошел новый священник - отец Сергий. Я хотел сказать ему, что, возможно, мои погибли, нужно заупокойную прочитать о них, панихиду отслужить, о семье моей и о человеке, имени которого я так и не узнал - только прозвище, но язык долго не слушался меня и я невнятно мычал, глотая образовавшиеся в горле комки. У отца Сергия хватило терпения дождаться, когда у меня хватит сил заговорить и высказать свою просьбу.
        - Одинокая Птица - не знаешь, крещеный был? - спросил он.
        - Сегодня только креститься собирался, - сказал я. - Не успел. Такие дела вот.
        - Хорошо, я помолюсь о нем как об оглашенном. Приходи в храм.
        - Сейчас? - спросил я. - Поздно ведь уже.
        - В последние дни я ночую в храме. Три нападения за две недели. Тебе здесь будет легче.
        - Я не могу, - сказал я. - У меня тут девочка, которая нуждается в охране. Возьмешь ее под защиту храма, отец Сергий? - я коротко рассказал ему свою историю и Цыпочкину тоже.
        - Что же мне с вами делать? - задумался отец Сергий. - У нас ведь опасно. И никто еще не знает, но храм скоро закрывается. Кажется, не только наш.
        - Это я знаю. Помоги, отец Сергий, у меня девочка погибнет точно. А так - время оттянем. Придумаем… придумается что-нибудь.
        - Приходи с ней. Тебе тоже ведь нужна помощь.
        - Не могу, - сказал я. - Если ее не найдут, то победителем буду считаться я. Если не найдут меня, то пойдут искать в храм. И там уж - достанется и нам, и храму.
        - Хорошо, я пришлю сейчас Машу, а ты подумай, может, найдешь для себя какой выход? Я тоже подумаю. Возможно, кто-нибудь из прихожан сможет вас на какое-то время приютить. Правда, нас совсем мало осталось. Совсем…
        Пока мы ждали Машу, я разделил деньги, которые у меня оставались на две части. Одну часть отдал Цыпочке. Себе оставил из расчета на то, чтобы взять напрокат катер на час-два. Если SolaAvis и моя семья живы и находятся в подвалах Форта, то поедем мы оттуда не на лодочную станцию, - это ясно. Если их нет - какой мне смысл вообще куда-то возвращаться? Впрочем, еще дожить надо до этой поездки. А это нелегко, ох, как нелегко…
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
        Я мужественно выдержал суету Маши, которая не хотела уходить, не покормив меня и не приведя немного в чувство. В конце концов, измотав мне всю душу своим нестерпимым желанием как-нибудь помочь, когда была уже чуть ли не полночь, она ушла, забрав с собой Цыпочку. Я перекрестил их обеих и поцеловал, мрачно вспомнив, как меньше суток назад я таким же точно образом прощался со своей семьей. Теперь эти чужие люди остались самыми близкими мне на земле людьми. Если, конечно, мои не прятались в подвалах Чумного форта. Этой мыслью я все время себя успокаивал.
        Когда ушли Маша и Цыпочка, я стал слоняться по квартире. На душе было настолько темно, что я везде включил свет, даже в ванной и туалете. Не знаю, было ли от этого легче, но хотя бы темнота не давила так сильно на психику. Мне сейчас и так хватало.
        Я не знал, как молиться за своих - как за живых или как за умерших. Пока не было явного подтверждения их смерти, я сомневался. Читал просто Иисусову молитву, перебирая на ходу четки и целиком сосредоточившись на ней.
        Вдруг подумалось, что надо посмотреть свежие новости - вероятно, стали известны какие-то подробности? Не стал включать телевизор, пошел опять к компьютеру. Вокруг форта летали вертолеты. На воде форт, как я и ожидал, был окружен: в свете прожекторов мельтешили сторожевые катера, ехать туда завтра точно не было смысла. Я подумал, что в подвалах, наверное, сыро и жутко холодно по ночам. А Цыпленок еще не до конца поправился. И вряд ли там есть еда и питье, наверняка пищевые припасы хранились в жилых помещениях. Я стал беспокоиться об этом так, словно это был достоверный факт. Но все равно это было лучше, чем признать, что они мертвы.
        Тем временем, диктор сказал, что, более обстоятельное расследование происшествия показало, что молнии, вполне вероятно, ошибочно приписали заслугу взрыва склада террористов. Дело в том, что сегодня со всего света приходят известия о таких же взрывах в различных местах планеты. Ответственность за эти акции взяло на себя Антарктическое правительство, которое решительно бросило вызов терроризму. К сожалению, не обошлось без гражданских потерь. Так, в Чумном форту были найдены останки мужчины, женщины и двух детей, один из которых младенческого возраста. Подтверждается версия о том, что в форту пережидали бурю отдыхающие или туристы. Согласится ли Антарктика ответить за гибель этих людей? Впрочем, стоит ли сравнивать четыре человеческие жизни и десятки тысяч спасенных, которые были бы убиты тем оружием и взрывчаткой, которые хранились на складах? Одна чаша весов явно перетянет другую. Диктор неприкрыто склонял общественное мнение к оправданию действий Блейка-дель Мундо.
        Все было кончено. Сомнений не оставалось. Моей семьи и SolaAvisa больше не существовало на этом свете. Я не стал об этом думать. Я стал молиться. Прочитал заупокойные молитвы, затем все двадцать кафизм Псалтири. Почему-то потянулся к Канону Честному и Животворящему Кресту, но отвлекся, бросив взгляд на компьютер. Мне захотелось выключить его, вырубить из сети, так, чтобы не оставалось никаких лазеек для связи с этим миром. Все равно, что будет дальше. Но прежде, чем выключить компьютер, я машинально вызвал почту. Меня ждало два письма. Одно от Феи, другое - неожиданно - от Шамана.
        ЧАСТЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
        Сначала я раскрыл письмо Феи.

«Здравствуй, Скиталец, - писала она. - Я сильно отстала от тебя и Сола (так она называла Одинокую Птицу). Догнать уже не получится и при сильном желании, какового у меня, разумеется, нет. Предполагаю, что тебе в ближайшее время срочно могут понадобиться деньги. Кладу на твой счет три тысячи евро, которые собрала для себя, на случай, если окажусь победителем. Френды мне собрали безвозмездно. Так же передаю их тебе. И не надо меня благодарить. На том свете сочтемся. Только будь добр, Скиталец, не пиши мне больше. Конкурс, видишь ли, будет и на будущий год, я очень боюсь, что даже если уйду совсем из сети, администрация сможет меня достать».
        Фея осталась сама собой. Я усмехнулся. Прячась от всего плохого, она не могла не попытаться спасти друга. «СпасиБо тебе, Фея», - сказал я вслух и зашел на главную страницу Мэйла. Да, Цыпочка была все там же, затем я, следом Одинокая Птица - вероятно, администрация не знала еще о его гибели. Разрыв между ним и четвертым претендентом был более, чем в тридцать тысяч голосов. Фея шла далеко позади, пятой, между ней и предыдущим номинантом тоже было с десяток тысяч голосов. Хотя бы ей ничего не угрожало, даже если узнают к послезавтрашнему дню о смерти SolaAvisa - в первую тройку она не попадает.
        Я начал читать письмо Шамана:

«Скиталец, - говорилось в его письме. - Я проявил слабость, за которую мне очень стыдно, но ты сам понимаешь, у меня дети, семья. Тем не менее, я понимаю, что был не прав. Должен тебе сказать, что для того, чтобы я осознал это, Бог поставил меня перед нелегким выбором. Наши власти провели местную перепись, где мы должны были отметить свои религиозные убеждения. Я не сумел скрыть, что я христианин. Мне было очень трудно, я долго колебался, не спал всю ночь, но все-таки поступил, считаю, так, как и должен был поступить. Я благодарен тебе - всю ту нелегкую ночь я вспоминал про тебя и как я оставил тебя в нелегкую минуту. Сейчас нас изгоняют из резервации. Мы уходим. Здесь останутся люди, которые будут знать, куда мы отправились. Я не буду тебе их называть из соображений конспирации, но если тебя прижмет так, что надо будет спасать свою жизнь, приезжай сюда, тебе подскажут, к кому обратиться, чтобы найти меня. Храни тебя Бог, Скиталец и помоги нам всем Божия Матерь».
        Я почувствовал, что Бог посылает мне помощь в лице двух моих друзей. Это был знак, чтобы я не отчаивался. Но я не мог не отчаиваться. Я был слишком слаб. Семья для меня была почти всем. Да, никто из людей, даже самые родные не должны значить для нас столько, сколько Бог, но только на словах это бывает легко. Пока не прижмет, пока не размажет по стенке, пока не поставят перед выбором, ты можешь спокойно говорить, что Бог для тебя - самое главное в жизни. Всего-то было дождаться тридцатого числа… Ведь я так просил! Я чувствовал, что Он посылает мне слишком жестокое, слишком тяжелое испытание, если Он хочет, чтобы я проявил свою верность. И никакая Его поддержка не могла вернуть мне Длинноухого, Цыпленка, Дашку. «Стоп-стоп, не думать об этом, не сейчас, - сказал я себе. - Не сейчас. У меня есть деньги. Я могу отправить Цыпочку к Шаману. Пускай хотя бы она спасется. Это свинство по отношению к Фее, потому что тогда она окажется на третьем месте. Но все-таки - изгнание не смерть. Я сумею спасти хотя бы несчастную девочку Свету…»
        Я оставил в своем мире записку для всех, кто когда-нибудь забредет сюда:
«ПРОЩАЙТЕ».
        И тут в ящик свалилось еще одно письмо. Оно было от Исцелителя. Там было всего одно слово: «ПРОИГРАЛ?»
        ЧАСТЬ СЕМИДЕСЯТАЯ

29 сентября. Четверг. Накануне завершения конкурса.
        - Получается, проиграл, - произнес я вслух. Впервые я согласился с Исцелителем. И сделал это совершенно спокойно. Испытание, которое было мне послано, я не сумел выдержать достойно. Последние времена - это времена святых. Для простых смертных, таких, как я, они гибельны.
        Я аккуратно закрыл почту и программы. Затем раскрыл проводник и стал стирать все папки и файлы подряд. Через некоторое время мне стало тошно от этого методичного отупляющего опустошения, я врубил форматирование диска, но, не дождавшись, завершения этого процесса, просто выключил компьютер. Достал из ящика с инструментами молоток, подошел к монитору и изо всей силы, которой у меня, правда, было по-прежнему немного, врезал по его экрану. Я разнес монитор на мелкие кусочки, осколки пластика разлетелись по всей комнате. После этого я занялся самим компьютером: крушил его, пока не застучали в пол и потолок соседи.
        - Идите к черту! - заорал я на весь дом. - Мир катится в тартарары! И отправляйтесь на здоровье вместе с ним! Дайте, сволочи, человеку умереть спокойно!
        Но я не умирал еще. И от этого мне было безумно плохо. Я сел на тахту, охватил голову руками и завыл с горя. Потому что я больше не мог справиться с собой. Потому что я больше не мог не думать о Длинноухом, Цыпленке и Дашке.
        - Боже, Боже милосердный, ну хоть завтра, пусть это случится завтра, не откладывай, не мучай меня больше, дай мне, пожалуйста, умереть, - взмолился я. Но никакого отклика в своей душе я не чувствовал. Черная пустота зияла в ней. И из этой пустоты веяло смертной тоской. - Боже, Боже, - просил я. - Дашка ведь умерла без причастия, как Ты мог это позволить? Что же теперь будет? Ведь не дашь Ты ей погибнуть? Пускай мне будет плохо, пускай вечно мне будет плохо, только спаси, пожалуйста, моих. Пожалуйста, помоги им, прости все прегрешения их вольные и невольные, прости мои прегрешения, веру мою слабую, но спаси их по милосердию Твоему. Если надо это для их спасения, отправь меня в ад, и пусть все навсегда обо мне забудут, и Ты забудешь, но только не отдавай их врагу… - я посмотрел на часы. Было четыре утра. Что толку проверять время, если неведомо мне, когда я умру, так бы сидел и считал часы, минуты, секунды, хоть бы знать это, хоть бы знать!
        Страшная мысль пронзила мое сознание. Я вдруг понял, что это я виноват в смерти моих и SolaAvisa, ведь если бы я послушал своего друга и поехал с ним в Норвегию, все были бы живы. Да, трудно было бы, может, невыносимо трудно, и плохо в разлуке, но дети мои - они были бы живы сейчас. Я никогда никого не слушал. Я игнорировал предупреждение отца Иллариона - и храм разгромили сатанисты, я свалял дурака - и погиб Хиппа, и вот теперь - моя семья и Одинокая Птица. А еще Хакер. Не подвел ли я его тем, что написал ему, несмотря на предупреждение. Господи, что, что я должен был делать? Неужели просто принимать все так, как есть? Это и есть смирение - согласиться оставить семью и уехать в укрытие? Прости меня, Боже, если это так, но я не способен это ни вместить, ни понять, ни принять. Прости меня, прости, ради моих, пусть спасутся хотя бы они…
        Я встал, потому что хотел что-то сделать… но что? я забыл. Напрочь. Я подошел к кроватке Цыпленка. В ней сидел игрушечный разноцветный клоун, размером почти с самого Цыпленка, он глупо улыбался мне, я взял его в руки и заплакал. Я подошел к шкафу, открыл его. В коробке лежала куча Дашкиных безделушек, я взял их в ладонь и высыпал обратно. А Длинноухий? От него осталась только одежка. Ни игрушек, ничего. Он был неприхотлив до невозможности. Кроме ноутбука, у него ничего ведь и не было. Да ни в чем другом он ведь и не нуждался.
        Я посмотрел в угол, где стоял ноутбук, и тут я вспомнил, что, когда лежал прикованный к постели, Длинноухий убрал свой пароль, чтобы я спокойно мог заходить в него. И мне вдруг безумно захотелось посмотреть, чем же занимался втихомолку Длинноухий, потому что никогда не хватало мне времени поговорить с ним об этом прежде…
        ЧАСТЬ СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
        Я взял в руки ноутбук. В прежние времена это был старый и потрепанный товарищ моей молодости, прежде чем я приобрел в кредит «Геракла», а ноутбук отдал на растерзание трехлетнему Длинноухому, малыш к тому времени уже умел хорошо читать и считать, все время порывался что-то записать, но руки у него были еще слишком слабые для того, чтобы держать ручку - писать-то печатными буквами он научился, но до того медленно это у него получалось, что я видел, как он страдает от того, что не удается воплотить все проносившиеся в его голове мысли. Клавиатуру он освоил за неделю, и после этого его было не оторвать от ноутбука. Он стал для Ушастика еще более верным другом, чем когда-то для меня. Я погладил серую матовую поверхность - она еще хранила следы ручонок моего сына.
        Затем я раскрыл ноутбук, включил его и бегло просмотрел список файлов. Большинство наименований было неведомой мне, но, вероятно, хорошо понятной Длинноухому, аббревиатурой. Только несколько файлов были названы понятными мне русскими и английскими именами. Среди них я заметил «Дневник». Сердце мое замерло. «Только бы файл не был запаролен или зашифрован», - подумал я и открыл его.
        Передо мной выстроился длинный ряд записей, следующих в хронологическом порядке. Я посмотрел последнюю. Она была сделана 27-ого вечером, за несколько часов до появления в нашей квартире SolaAvisa.

«Папочка, - писал Длинноухий, - я хочу с тобой попрощаться. Я люблю тебя. И я знаю, ты любишь меня, хотя ты никогда мне этого не говорил».
        Я ошалело смотрел в экран. Неужели Длинноухий предчувствовал свою гибель? Или, может быть, он просто поверил дневнику свои сокровенные мысли?
        Я мотнул лист вниз. Несколько записей проскочило мимо.

25 сентября 2050г. Мне никогда не стать взрослым. Но это не так уж и плохо. Совсем не хочется быть взрослым.
        Я быстро прокрутил до 15-ого числа. Тот день, когда все началось. Начало Конкурса Мэйл.Ру. Мой День Рождения.

15 сентября 2050г. Это наступило раньше, чем я думал. Теперь мы все погибнем.
        Последний счастливый день моей жизни - 14 сентября. Как же я раньше не понимал, насколько я счастлив? Как я был так слеп? Я просто ничего не видел вокруг себя, да и в самом себе тоже…

14 сентября 2050г. Устрою папе настоящую днюху, пускай он немножко почувствует себя счастливым.
        Я стал лихорадочно проглядывать записи, в глазах моих стояли слезы. Я вдруг увидел такого Длинноухого, какого никогда не знал. И сейчас только мне предстояло познакомиться со своим сыном - сейчас, когда я уже ничего не мог ему сказать…

8 сентября 2050г. Хотел бы увидеть своего ангела. Интересно, он тоже мальчик?

6 сентября 2050г. Папа надеется, что на своих плечах вынесет все, и не понимает, что это гордость.

3 сентября 2050г. Смотрел новостную ленту. Я убежден, что президент Антарктиды
        - антихрист. Я живу в самое интересное время, это здорово, только бывает очень страшно - потому что людям больно, а я слишком маленький, чтобы кому-то помочь.

1 сентября 2050г. Папа и мама прячутся от жизни, надеясь этим спасти меня и Цыпленка. Может быть, это аморально, что я не пытаюсь помочь им понять, что они ошибаются?
        Ниже записей не было, они все автоматически ушли в архив.
        Я достал из кармана семейные фотографии, которые собирался взять с собой, отсканировал их и положил снимки в свой Мир. К той записи, где прощался со всеми. Теперь можно было не бояться, что наши фотографии кто-то увидит. Теперь я мог совсем ничего не бояться.
        ЧАСТЬ СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ
        К 8 утра я вытряхнул на пол содержимое обоих рюкзаков, которые Дашка приготовила к тому еще дню, когда мы собирались уехать с Хиппой в неизвестном направлении. В кармашке одного из них я нашел аккуратно завернутые в пластик - чтобы не промокли, если попадут под дождь - наши документы: паспорта взрослых и свидетельства о рождении детей. Я перевел на Дашкин счет три тысячи евро, присланных Феей, и положил документы в карман, вспомнил про деньги, отложенные для поездки в Чумной форт, их тоже взял. В общем-то, я решил, что отдам паспорт Дашки Цыпочке. Конечно, до Перми ей лучше не пользоваться им - добираться придется автостопом. Но от Перми на восток она сможет двигаться уже свободно. Насколько мне известно, идентификаторы личности там еще не в ходу.
        Я позвонил в храм, но никто не взял трубку. Я подождал 15 гудков и позвонил отцу Сергию на мобильный, он оказался отключен, как и Машин. Тогда я оделся и потихоньку двинулся в сторону храма на Каменном острове.
        Было прохладно, но совершенно безветренно. Я давно не выходил на улицу и освежающий воздух защипал мне лицо и горло, с непривычки закружилась голова. Я брел себе потихоньку, стараясь думать сейчас о самом насущном и необходимом - о том, как я снаряжу в путь Цыпочку, какие дам ей указания, предостережения, советы - девчонка ведь еще совсем. Я перешел Каменноостровский мост, но еще не сойдя с него, увидел, что окна в церковном доме выбиты, а стены измазаны антихристианскими лозунгами. Я встревожился и пошел дальше чуть быстрее. Издалека храм не было видно - его загораживали деревья. Что случилась беда, я сначала даже не увидел, а услышал: мимо меня с сиреной пронесся милицейский козлик. Когда до храма оставалось метров тридцать, я уже видел его очертания, но видел также и пожарную машину, и несколько скорых, приткнувшихся к тротуару. Из дверей санитары выносили носилки с закрытыми простынями людьми. Близко меня не подпустили менты, я спросил, остался ли жив священник, или еще кто. Милиционер ответил, что в церкви ночевали несколько человек, вероятно, не соблюдали правила пожарной безопасности -
свечи не погасили или лампады, следователи выяснят - в любом случае, начался пожар, все погибли. Храм собирались закрывать через неделю-две, но теперь уже ждать нечего, можно сегодня же опечатывать. Я отошел немного вглубь парка, закурил. Стоял и размышлял о том, что мне делать дальше. Вдруг я вспомнил, что у меня остались в кармане свечи, которые я хотел взять в Форт, для обряда крещения Одинокой Птицы. Я вытащил их, сел на корточки, и воткнув в землю, зажег. Я встал на колени и прочитал заупокойную молитву за отца Сергия, Машу, Цыпочку, а когда свечи прогорели, встал и тихонько побрел обратно домой.
        Пустота, образовавшаяся внутри, как черная дыра, высасывала силы, и только пышная осень, с ее желтыми листьями, застывшими на деревьях, отвлекала мое внимание. Такая красота - а мы просидели все это время дома, запертые в четырех стенах - как жаль, что Дашка этого уже никогда не увидит. «Она вчера видела», - толкнуло меня изнутри. Мне стало очень больно, но в то же время какое-то спокойствие сходило на меня, заботливо окружало, обволакивало нежностью и любовью. Я не заметил, когда это началось, кажется, когда я зажег свечи около храма, но, может быть, и раньше. Оно было ненавязчиво, но оно было всюду, только плотнее концентрировалось вокруг меня. Я сопротивлялся ему изо всей силы, не чувствуя себя вправе радоваться, но оно было сильнее меня. Со мной раньше никогда не было такого: меня раздирало изнутри, но то, что спускалось сверху, бесконечно доброе и милостивое, было таким огромным, что поглощало мою боль. В одно и то же время я испытывал счастье, безмятежность и покой и тут же - отчаяние, которому сам не позволял отступать, боясь, что если оно уйдет, то этим я предам Длинноухого, Дашку,
Цыпленка, Ветра, Хиппу, Одинокую Птицу, отца Иллариона, отца Сергия, Цыпочку, Машу. Но к тому моменту, когда я вернулся домой, я совершенно успокоился и столько радости было во мне, что я чувствовал, как она не только остается во мне, но проходит через меня и переходит в окружающее пространство. «Наверное, это то, что называется благодатью», - подумал я.
        Я сел за ноутбук Длинноухого. Проверил, не могу ли отослать деньги обратно Фее - нет, к сожалению, их нельзя было снять с Дашкиного счета. Зря я поторопился их положить на него.
        Я открыл главную страницу Мэйла. Первое место списка занимал Скиталец. Второе место занимал неизвестный мне человек, а третье - Фея. «Прости меня, Фея, - сказал я. - и спасибо тебе». Внизу страницы печаталась текущая информация, я проглядел ее. Администрация Мэйл.Ру с прискорбием сообщала, что несколько претендентов на первое место, освободили свое место для других участников конкурса. Местный аналитик писал, что это вполне объяснимое явление: ведь лидируют в конкурсе «Смерть» самые деструктивные элементы, отщепенцы, которых отвергает само общество. Так, например, выяснилось, что один из бывших претендентов на первое место, Ветер, в самом деле умер не от сердечного приступа, а в результате передозировки наркотиков; Цыпочка, так долго продержавшаяся впереди, профессиональная шлюха, которая, подтасовав факты, пыталась шантажировать молодежного кумира - Валентинова, а SolaAvis - как оказалось, известный террорист, и слава богам, что с помощью президента Антарктической республики Александра Блейка, он, как и многие другие преступники, был обезврежен.
        Я заглянул в новостную ленту. Продолжали говорить про Чумной форт и другие взорванные склады, восхваляя проницательность и активную миротворческую деятельность Антарктического правительства. О сибирской переписи тоже было несколько слов, скупо сообщалось, что христиане изгнаны из резерваций, как религиозное меньшинство, которое занимается проповедью устаревших истин. Православные назывались источником всех современных бед. Местному населению запрещалось оказывать им какую-либо помощь под угрозой изгнания. Лента заканчивалась огромной красной надписью: «МИР И БЕЗОПАСНОСТЬ».
        Я выключил ноутбук и пошел в ванную. Посмотрел в зеркало на свою обросшую физиономию и не узнал самого себя. Я разделся, стянул с плеча бинты, залез в горячую ванну. Удивительно, вчера еще рана сильно кровоточила, а сегодня вовсю затянулась. Целый час я с великим блаженством отмокал от всего того зла, которое накопилось во мне. И когда вытащил пробку в ванной, мне показалось, что вода забрала с собой все плохое и грязное, что было в моей душе.
        Я одел белую рубашку, все чистое и новое. Только свитер у меня был всего лишь один, а в квартире еще не начали топить. Одел тот, что был на мне все эти дни.
        Я рано лег спать и без всяких снов спокойно проспал до 8 утра следующего дня.
        ЧАСТЬ СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
        Я проснулся с ощущением, что я совершенно здоров. Все было, как в старые добрые времена. Только в комнате стоял кавардак, не было рядом Дашки и еще я по-прежнему чувствовал незримый покой, благодатно сходивший на меня. Я потянулся и вскочил с тахты. Быстро сбегал в ванную, умылся, вернулся в спальню, зажег лампаду перед иконами и прочитал утреннее правило. Сделал зарядку. Собрал валявшиеся на полу вещи, которые я вчера вытряхнул из рюкзака, отнес все в ванную - некогда мне ими заниматься. Шкаф по-прежнему загораживал окно, мне захотелось подвинуть его на место, но я несколько переоценил свои силы, мне это не удалось, и я махнул на него рукой. Я приготовил на скорую руку яичницу и кофе, позавтракал, вымыл посуду. Больше заняться пока что было нечем. Взял Библию и стал читать Апокалипсис.

«И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной: ибо Агнец, Который среди престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу с очей их».
        В двенадцать часов я включил ноутбук Длинноухого и зашел на главную страницу Мэйла. Там уже был вывешен список победителей всех конкурсов. Мой ник красовался на первом месте. В тотализаторе бушевали страсти. Большинство народа ставило на Цыпочку и теперь обвиняло администрацию в фальсификации результатов конкурса. Лишь немногие были рады, в том числе Гоша Пулькин. Он давал интервью новостям первого канала и был страшно доволен.
        - Эх, Гоша-Гоша, знал бы ты, какой ценой заплачено за твой выигрыш. И сколько еще заплатишь ты сам, бедолага… - пожалел я его и выключил ноутбук.
        Мне не пришлось долго искать себе новые занятия. Через полчаса раздался звонок в дверь. Я пошел открывать. За порогом стояла группа людей в форме внутренних войск и в масках. Их было человек десять.
        - Зачем вас столько? - спросил я, усмехнувшись, и пропустил их в квартиру. Вслед за ними в квартиру юркнул маленький вертлявый человечек, которого я сначала не заметил из-за его роста, в руках у него была видеокамера.
        - Постойте, вы с ними? - спросил я, схватив его за рукав. Он оглянулся и я увидел знакомые белесые водянистые глаза. - Михаил? - удивился я. - Исцелитель?.
        - В ответ он подмигнул мне и юркнул вперед, в спальню. Я прошел следом.
        - Вам нужны все эти церемонии? - лениво спросил один из военных. - Зачитывать приговор?
        - Да нет, не надо, - сказал я. - Делайте свое дело. Только поскорее.
        - А вот учить нас не надо, - высунулся сзади Михаил. - Мы сами разберемся, что и как.
        - Вы готовы? - оглянулся на него военный, который заговорил со мной. Очевидно, он был здесь старшим.
        - Всегда готов! - радостно воскликнул Исцелитель.
        - Как вы собираетесь меня убить? - спросил я.
        - Казнить, а не убить, - поправил старший. - Вам будет введена внутривенно смертельная доза фенадола. Снимите свитер.
        Я стянул свитер. Из нагрудного кармана выпал один из крестиков, которые я собирался взять в Чумной форт. При виде его Исцелитель побагровел и повелительным тоном приказал старшему из военных:
        - Разденьте его догола.
        Я думал военный воспротивится тому, что им командует этот ничтожный человечек, но он воспринял этот приказ как должное.
        - А не рано ли? - засомневался военный. - Публика еще не привыкла к таким зрелищам.
        Михаил-Исцелитель захихикал:
        - Публика привыкнет ко всему, чему угодно, как только ей это покажут. Они все проглотят. И пусть только кто что вякнет.
        Старший военный кивнул, ко мне подскочили трое подручных и стали срывать с меня одежду. Я не знал, сопротивляться мне или нет, и просто стоял. Меня раздели донага, сорвали крест и бросили его тоже на пол. Я видел, что Исцелитель хочет меня унизить, но унижения, стыда, страха не испытывал совсем, несмотря на то, что он снимал всю эту сцену камерой. Я растерянно оглянулся, не зная, что делать мне дальше, когда один из военных ударил меня в солнечное сплетение. В голове почернело и перехватило дыхание. Они долго мутузили меня, я испытывал сильную боль, но она существовала как бы отдельно от меня, и совершенно не мешала тому чувству любви и покоя, которое все так же спускалось на меня. Любовь и покой были всюду, они заполняли всю квартиру, а, может, и больше, чем только квартиру. Я не понимал, как они не чувствуют того же, что и я. И чем больше они били меня, тем более жалко мне их становилось. «Прости их, Господи, ибо не ведают, что творят», - помолился я за них разбитыми губами. Похоже, им не терпелось сломить меня, и, наверное, они легко бы этого добились, если бы кто-то невидимо не помогал мне.
«Кто это? - подумал я. - Может, мои заступились за меня у Престола Божиего? Или это Ангел-Хранитель?»
        Наконец они решили, что достаточно, и отпустили меня. Я стоял и старался улыбнуться им. Было трудно, но не столько от боли, сколько от того, что лицо распухло и не слушалось меня.
        - Привяжите его к тахте, - приказал старший военный, но Исцелитель тут же заегозил, задергался.
        - Не к тахте, не к тахте, к шкафу.
        Они охватили мне запястья резиновыми бинтами. Я не видел, как они закрепили их к шкафу, но стоял я, раскинув руки в стороны, а ноги мои закрепили снизу. Исцелитель включил ноутбука Длинноухого, нашел какую-то радиоволну, которая разносила дикие, душераздирающие звуки. Кажется, этим он тоже хотел меня унизить. Я улыбнулся, как только мог. Вдруг я увидел, что у ног моих лежит кавказская овчарка. Нет, их было две. Найда, а вторая… я страшно обрадовался, это был Волчок моего отца. Они просто лежали рядом, не ласкались, не скулили, не лаяли. Они не пытались меня защитить. Но от того, что они находились рядом - совсем близко, я чувствовал их горячее дыхание, - мне стало еще светлее, чем прежде, хотя это и казалось невозможным. Я никогда не думал, что человеку может быть так хорошо.
        - Пусть сожрет свой крест, - заверещал Исцелитель. Они подняли с пола кресты и заставили меня проглотить их. Третий крест они достали из кармана свитера - я удивился, откуда они знают, что он там? - и тоже проглотил его. Найда махала хвостом, я кивнул ей, а когда поднял голову, увидел, что в комнате прибавилось людей. Теперь здесь было много людей без масок. И все они были удивительно знакомы, хотя некоторых из них я не видел уже два десятка лет. Я увидел отца и мать, я увидел своего друга детства, попавшего под машину в седьмом классе, я увидел Дашку, Ветра, Одинокую Птицу. А где же мои дети? Я увидел двух молодых людей, и понял, что это Длинноухий и Цыпленок. Я увидел незнакомца и сразу понял, что это Хакер. А сзади всех маячили чьи-то рыжие лохмы. «И Хиппа здесь»,
        - обрадовался я. Я увидел множество наших прихожан, и Машу, и отца Иллариона, и сменившего его отца Сергия. Они все молча ждали. Ничего не говорили, не предпринимали, но рядом с ними мне становилось все лучше и лучше.
        - Последнее слово хотите сказать? - спросил старший военный и кивнул в сторону камеры. - Увековечиться?
        - Хочу, - кивнул я и продолжил. - Верую во Единого Бога Отца Вседержителя, Творца Небу и Земли… - тут мне заткнули рот, а я продолжал молиться про себя. А прочитав Символ Веры, начал «Отче наш», а за ним «Богородице Дево».
        Когда мне ввели лекарство, я стал вспоминать, что же говорят на исход души от тела, но не сумел вспомнить и произнес молитву, которую всегда говорил перед самым сном, уже лежа в постели: «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, предаю дух мой, ты же мя спаси и сохрани и живот вечный даруй ми. Аминь».
        Я увидел, как толпа встречающих раздвинулась, пропуская двух человек. Они были в белых одеждах и выглядели гораздо светлее всех остальных. Ангел-Хранитель и Встречный Ангел, - догадался я. Я знал, что у ангелов нет крыльев, но так привык к их изображениям с белыми пушистыми крыльями за спиной, что очень удивился.
        - Пойдем, - позвал один из них. - Тебе пора.
        И я пошел вслед за ними. Но как говорится, это уже совсем другая история, и о ней я не могу вам рассказать.
        Лето-осень 2007г.